Wunderland обетованная Петр Заспа
        Она исчезла с радаров в 2011 году.
        И - появилась в 1942-м.
        Российская атомная подводная лодка «Дмитрий Новгородский» продолжает боевой поход - уже в другом времени. Подводный крейсер становится грозным оружием в борьбе против флота Третьего Рейха.
        Операцию «Wunderland» проводит профессор Эрнст Шеффер. «Wunderland» - одна из главных надежд Третьего Рейха на победу в войне. Гитлер без колебаний выделил для операции тяжёлый крейсер «Адмирал Шеер». Секретная немецкая база «Wunderland» находится на северной оконечности Новой Земли. Просто так базу не обнаружить. Но волею случая старпом российского атомохода Долгов оказался на берегу, в Мурманске. И там судьба столкнула его с профессором Шеффером, оберштурмфюрером СС, любимцем Гиммлера, авантюристом и шпионом…
        А ситуация вокруг подлодки накаляется. За ней охотятся все. И советские корабли в том числе. Сам Берия прибывает в Мурманск, чтобы лично возглавить охоту на субмарину-призрак…
        Петр Заспа
        WUNDERLAND ОБЕТОВАННАЯ
        ГЛАВА ПЕРВАЯ
        ЗЕМЛЯ АЛЕКСАНДРЫ
        Сначала было слово. За словом было дело. А перейдя от слов к делам праведным и неправедным, человек придумал мир, войну, любовь и ненависть. Дальше - больше. Движимое инстинктом самосохранения, человечество принялось облачать главные свои чувства в бронзовые доспехи, затем в стальные панцири, потом их заменила кевларовая броня. Дубина в волосатых руках сменилась железным мечом, затем опять дубиной, но уже ядерной. Границ собственного поселения не хватало, и человек полез туда, где уважающий себя микроб ещё десять раз подумал бы, прежде чем объявить эту среду зоной своего обитания. Но то микроб. А человек, как существо жадное, да ещё и любопытное, всегда закроет глаза на временные неудобства. Да и на пожизненные неудобства тоже. Не беда, что вокруг вечная мерзлота. Зато в лёд можно забить кол и гордо заявить - этот айсберг теперь мой! Плевать, что этот кусок льда ещё раз в жизни можно и не увидеть. Но как приятно греет душу мысль, что где-то он плавает, где-то торчит из воды его острый бивень и, может, даже вспорет брюхо зазевавшемуся кораблю. А нечего лезть на моё, на родное!
        Что из себя представляет Земля Александры, и как она выглядит, никто толком сказать бы не смог. Но с твёрдой уверенностью каждый заявлял: она моя! Всякий чертил на карте линии границ, так, как ему хотелось, и до хрипоты кричал: «Не сметь! Там когда-то моя нога потопталась! Это моё!»
        Так поступали крикуны. Те, кто был поумнее, просто приходили сюда и молча чувствовали себя здесь хозяевами.
        Атомоход «Дмитрий Новгородский», удерживая на экране локатора метку цели, уже несколько часов шёл за следовавшей курсом на архипелаг Земля Франца-Иосифа немецкой подводной лодкой. Чувствуя себя в полной безопасности, субмарина под развевающимся флагом Кригсмарине шла, не скрываясь, и её радист непрерывно вёл связь с невидимым абонентом, находившимся где-то рядом.
        Командир Дмитрий Николаевич Журба не покидал мостик и через плексигласовый иллюминатор наблюдал за проплывавшими навстречу обломками льдин. Вдалеке по курсу взлетела в небо ракета с невидимой немецкой лодки.
        Командир проводил взглядом красный огонёк и вызвал на связь боевую часть связистов:
        - Что говорят?
        - Сейчас, товарищ командир! - отозвался командир связистов Володя Кошкин. - Отто ещё слушает. Сейчас будет переводить. Работают в УКВ диапазоне, второй радист должен быть совсем рядом. На прямой видимости.
        Командир обернулся к уткнувшему нос в меховой воротник кожаной куртки штурману:
        - Ты не определил, куда они идут?
        - Если Кошкин говорит, что это где-то рядом, то это только остров Земля Александры. По курсу скоро появится.
        - Земля Александры? Неужели там есть немцы? Странно… Знаю, что даже в наше время там ничего не было. Кажется, погранзаставу поставили, чтобы никто не забыл, что это русский архипелаг. А так - лёд да камни…
        В ответ на красную ракету с лодки над чертой горизонта показался зелёный огонёк с невидимого берега. Зелёная звезда вспыхнула и тут же бесследно исчезла.
        - Обменялись опознавательными сигналами, - прокомментировал штурман.
        - Товарищ командир! - ожил динамик корабельной связи голосом Кошкина. - Отто прослушал переговоры, и вот что получается: лодка U-255 запрашивает у базы на берегу топливо для заправки и погрузку мин. Им ответили, что обеспечат всем необходимым и приказали швартоваться к пятому причалу. Там есть кран.
        - Ого! - не сдержавшись, вскрикнул Дмитрий Николаевич. - Да у них здесь целый порт, если есть как минимум пять причалов, да ещё и с краном в придачу. Обнаглели немцы. Считай, под самым носом у наших обосновались.
        Тусклое полярное солнце катилось над горизонтом и отражалось вишнёвым блином в застывших водах Северного Ледовитого океана. Показавшийся остров искрился, покрытый нетронутым изумрудным снегом. Несмотря на начало сентября, воздух замер, скованный десятиградусным морозом. Тишина стояла такая, что было слышно, как шелестит вода, омывая покатые борта лодки. Громкое слово разносилось вокруг оглушительным эхом.
        Командир поморщился, сконфузившись от собственного выкрика, и тихо спросил штурмана:
        - Что здесь с глубинами?
        - До самого берега больше сотни.
        - Хорошо. Давай вниз. Дальше пойдём под перископом.
        Штурман, успев замёрзнуть в открытой для морозного воздуха рубке, нырнул в люк. Следом спустился командир. Оказавшись на центральном посту, рядом с расстеленной на столе картой, Дмитрий Николаевич указал пальцем на россыпь островов:
        - Что про них знаешь?
        - Знаю, что Земля Франца-Иосифа - это роддом белых медведей! - засмеялся в ответ штурман.
        - А ещё лежбище немецких подлодок. Как такое могло произойти, что они обосновались под самым носом у Северного флота?
        - Командир, а чему ты удивляешься? Мы за месяц не встретили ни одного советского корабля, зато сколько видели немецких самолётов и даже эсминцев! Немцы чувствуют себя здесь, как дома. И оцени, как удобно! Пути караванов проходят совсем рядом.
        Дмитрий Николаевич навалился животом на карту, всматриваясь в вытянутый контур острова. Земля Александры ничем не выделялась из множества островов архипелага. Разве что была его западной оконечностью. Масштаб карты не позволял рассмотреть детали, и командир быстро потерял к ней интерес.
        - Пора посмотреть своими глазами, - пробормотал он и перешёл к тубусу перископа.
        Оптика приблизила обрывистые берега, усеянные прибившимися глыбами льда. Кое-где чёрными пятнами темнели оголившиеся камни, но в основном всё было покрыто снегом и блестело на солнце, будто битое стекло. U-255 была уже рядом с берегом, и экипаж, выстроившись на палубе, размахивал руками, подбрасывая в воздух бескозырки. Дмитрию Николаевичу даже удалось рассмотреть в рубке немецкой субмарины белую фуражку командира. Затем, подкрутив резкость, он обследовал береговую линию и увидел вход в бухту. Узкий проход вглубь острова обозначался красными мигающими огнями. Дальше выглядывала мачта радиоантенны с обвисшим флагом Кригсмарине. Ещё дальше виднелись крыши двух зданий, как два сугроба, торчавшие в снежной пустыне.
        - Ты прав, - командир обернулся к штурману. - Обосновались они здесь капитально. Как напоказ, ни страха, ни сомнения.
        - Что будем делать?
        - Пока наблюдать.
        Приблизившись к берегу на расстояние не больше мили, «Дмитрий Новгородский» завис под водой, выставив на поверхность блестящий глаз перископа. Издалека его вполне можно было принять за одну из дрейфующих вокруг льдин. Но немцам было не до созерцания моря. У причала кипела работа. Дмитрий Николаевич с интересом наблюдал, как к корпусу лодки присосались топливные шланги, а над кормой возникла стрела крана. Похожие на бочки мины выкатывались из тоннеля в скале и, раскачиваясь на тросах, исчезали в открытых люках лодки. Экипаж суетился на палубе, занятый погрузкой и скалыванием успевшего нарасти сверкающими сталактитами льда. Сосульки свисали с тросов антенн и тянулись с мостика на палубу белыми щупальцами. Ствол орудия превратился в заледеневший столб, и моряки били по нему ломами, сбивая сверкающие обломки. Так продолжалось не менее трёх часов. Вода в бухте парила, сопротивляясь морозу, и казалось, что лодка плывёт по облаку. Дмитрий Николаевич стряхнул усталость: а ведь она действительно плывёт! Глаза покраснели от напряжения. Командир поморгал, потёр веки пальцами и опять приник к окулярам.
        Сомнений нет. Чёрная, на фоне снега, рубка двигалась к выходу бухты.
        - Что? Даже чаю не попьёте? - пробормотал он озадаченно и, заметив вопросительный взгляд штурмана, пояснил: - Уходят.
        Субмарина проскользнула мимо уткнувшихся в берег небольших ледяных гор и, задымив дизелями, рванулась в открытое море. Экипаж не торопился укрыться внутри лодки и, вытянувшись в шеренгу, наблюдал за удаляющимся островом.
        - Как на параде, - процедил сквозь зубы штурман. Приникнув к перископу, он нервно задвигал желваками и неожиданно предложил: - А, может, торпеду?
        Командир отрицательно качнул головой.
        - Не будем мелочиться. Меня больше интересует это воронье гнездо. Взрыв переполошит базу, а нам шум ни к чему. Пусть уходят, а мы понаблюдаем за бухтой.
        С уходом лодки огни на берегу погасли, стрела крана исчезла, и только вода продолжала парить, отдавая воздуху последнее тепло, принесённое далёким Гольфстримом.
        Дмитрий Николаевич взглянул на хронометр. Ранее утро. Приход лодки разбудил береговую команду, и теперь все исчезли, лишь только лодка отошла от берега. О находящихся на берегу немцах напоминала лишь тонкая струйка дыма, тянувшаяся из трубы прилепившейся к самому краю воды деревянной избы. Командир задумался, уткнувшись лбом в тубус и повиснув на рукоятках перископа.
        - Жаль, старпома нет! - обронил штурман, понимая сомнения командира. - Он бы предложил пойти да посмотреть. Отсюда в перископ много не увидишь.
        - Ещё один умник нашёлся, - проворчал Дмитрий Николаевич. - Долгов довоевался, и ты туда же?
        - Командир, а я что? Это просто мысли вслух! Я к тому, что надо или уходить, или высаживаться. Ничего больше в голову не приходит. А Толик вспомнился, потому что сегодня ровно два месяца, как он исчез.
        При упоминании о старпоме Дмитрий Николаевич помрачнел и спрятал глаза в окулярах. Бесшабашная решительность Долгова иногда доводила командира до кипения, но и придавала твёрдости собственным решениям. Теперь, постоянно оглядываясь назад, он боялся потерять ещё кого-нибудь из членов экипажа, и каждый свой шаг взвешивал по несколько раз. Но в одном штурман был прав: одним созерцанием много не узнаешь, нужно на что-то решаться.
        - Хорошо. Подбери мне группу человек десять. Да вооружи их получше. Сам поведу.
        - Командир, а я подумал, что у нас армейский принцип - кто предложил, тот и делает?
        - Останешься на лодке.
        - Николаевич, ну разреши хотя бы на подхвате. Хоть патроны подносить! - принялся канючить штурман.
        - Ну ты зануда! Ладно, готовь людей. Вместе пойдём.
        - Есть, командир! - штурман шутливо козырнул, не по-военному приложив руку к голове без фуражки. - Пошёл готовить десант. Отберу самых отчаянных рэксов!
        Дмитрий Николаевич мрачно посмотрел вслед. Взвалив на себя обязанности исчезнувшего старпома, штурман старался на него походить во всём. В выражениях, в жестах имитировал бесшабашную браваду Долгова, повторяя его слова.
        Обойдя вход в бухту, «Дмитрий Новгородский» всплыл, прикрывшись от посторонних глаз снежной горой, разделившей остров на две части. Спасательная шлюпка замерла у борта, раскачиваясь под весом перепрыгивающих в неё матросов. Командир крепко хватал каждого за плечо, осмотрев экипировку, удовлетворённо кивал и давал добро занимать своё место в лодке.
        - Не сомневайся, Николаич, я уже сам всех проверил, - подал голос стоявший рядом штурман. - Все как на подбор.
        - По сколько магазинов выдал?
        - По два. А надо было больше?
        - Хватит. Немцев немного. Я двоих или троих всего видел. Видно, держат их здесь так, для проформы. Сторожа.
        - А я и гранаты прихватил.
        - Сказал же, немного их. Ну да ладно, вдруг пригодятся.
        Прыгнув в шлюпку последним, Дмитрий Николаевич сбросил удерживающий конец и махнул грести к берегу. Он заметил, что матросы совершенно не волнуются.
        «У нас становится традицией изображать из себя десант, - подумал он. - Старпома нет, но дело его живёт».
        Резиновая спасательная шлюпка бесшумно поплыла к берегу. Даже вёсла моряки научились опускать в воду тихо, без всплесков и лишних звуков.
        Круглые борта заскрипели о прибрежный лёд, нос уткнулся в обмерзшие камни.
        - Тихо, - приложил к губам палец командир. - Рассыпались и залегли.
        Снег предательски заскрипел под ногами. Чёрные морские бушлаты смотрелись на белом снежном поле, как напоказ. «Смотрите все! Вы нас не ждали, а мы припёрлись!» Дмитрий Николаевич поморщился от такой несуразицы, но что-нибудь менять уже было поздно.
        - Никому не вставать, - приказал он. - Ползём к гребню.
        От спрессованного в твёрдый бруствер снега до избы с дымящейся трубой оставалось метров десять. Дмитрий Николаевич замер, соображая, что делать дальше. Рядом приподнял голову штурман.
        - Командир, а у тебя план есть?
        - Дай подумать.
        - Без плана нельзя, - возмущённо прошептал штурман, затем грустно вздохнул: - Без плана у нас только старпом мог.
        - Вот я и думаю, как бы сейчас поступил Долгов.
        - А я знаю, что бы сделал Толик, - уверенно заявил штурман и вдруг встал в полный рост.
        - Стой! Ложись! - зашипел на него командир.
        Но штурман твёрдым шагом двинулся к избе, на ходу закинув автомат за спину. У двери он на секунду замер, затем запустил руки в карманы и вытащил два рифлёных яйца - гранаты Ф-1. Выдернув кольца, он прислушался к приглушённому разговору немцев и потянул на себя ручку двери. Затем бросил гранаты в щель, так, что все услышали, как они загремели по деревянному полу, захлопнул дверь и бросился бежать к опешившему командиру. В избе кто-то закричал, звякнула упавшая на пол посуда. Не успел штурман сделать трёх шагов, как сзади ухнуло. Два взрыва, слившиеся в один, выбили дверь, и она полетела ему вслед. Рухнув лицом в снег, штурман удивлённо оглянулся, затем посмотрел на командира и неуверенно развёл руками:
        - Как-то вот так…
        Дмитрий Николаевич встал и передёрнул затвор. Издалека заглянув в тёмный проём, он, присмотревшись, опустил автомат:
        - Й-о-о! Загляни, если сможешь.
        Внутри изба была подсвечена рассыпавшимися углями из перевёрнутой буржуйки. Красные огоньки шипели в разлившейся на полу гигантской луже крови. Из-за косяка торчали перепачканные золой и алой кровью босые ноги. Тут же, выставив в потолок скрюченные пальцы, лежала оторванная кисть. Дмитрий Николаевич отвернулся.
        - А что делать? - виновато пожал плечами штурман. - Чего их жалеть?
        - Могли бы пленного взять.
        - Да зачем он нужен? Толку от них.
        - Ну, Отто же пригодился.
        - Ну так то Отто, - штурман даже удивился, вспомнив, что его друг тоже немец.
        - Я вот всё думаю, - командир посмотрел на раскрашенные в белый камуфляж стены избы. - Куда бы ты девал гранаты, если бы дверь оказалась изнутри закрыта?
        - В окно! - уверенно ответил штурман, но, проследив за взглядом командира, понял всю глупость своего ответа.
        Для сохранения тепла в избе было всего одно небольшое оконце и выходило оно на бухту, с другой стороны от двери.
        - Да что гадать! Она ведь открыта была! Давай базу обойдём, вдруг кто-то ещё есть.
        - Не думаю. На домах и на двери в скале замки висят. Но посмотреть, конечно, надо.
        Командир обошёл стороной избу и окликнул штурмана:
        - А я уверен, что ключи от замков там! - он кивнул на выбитое окно. - И возьмёшь их ты.
        - Ну и возьму!
        Штурман заглянул внутрь и отшатнулся, побледнев и сглотнув подкативший к горлу ком.
        - Сколько их? - спросил Дмитрий Николаевич.
        - Четверо.
        - Ну что ж! Удачи тебе - найти сразу нужный карман. Карманы у них остались?
        - Сейчас, сейчас, командир! - штурман отошёл в сторону и, зачерпнув ладонью снег, набил себе рот. - Сейчас отдышусь и возьму.
        Командир подошёл к двери одного из домов и подёргал замок на двери. Капитальный. Такой сорвать не так-то просто. Придётся всё-таки штурману ключи искать, как бы он там ни мучался.
        Дмитрий Николаевич осмотрелся вокруг. Конечно, обозвав базу портом, он погорячился. Единственный причал, у которого могла пришвартоваться лодка, это и был пятый. Остальные - деревянные и короткие, могли принять разве что небольшой катер или шлюпку. Построили их, очевидно, на скорую руку, когда сооружали базу. Но пятый причал был хорош. Бетонный. С рельсами для вспомогательной телеги, уходящими вглубь склада за стальной дверью. С нависающим над водой краном. Такой вполне мог принять их атомоход.
        - Ну что, нашёл? - спросил он появившегося рядом штурмана.
        - Нашёл.
        Первый дом оказался даже не казармой, а, скорее, коттеджем, с холлом и небольшим баром. Дмитрий Николаевич насчитал около полутора сотен аккуратно заправленных деревянных коек. Во втором домике размещался штаб - комната с радиостанцией, столы с расстеленными картами Арктики и класс для подготовки экипажа к плаванию. Но больше всего командира поразил склад, вырубленный в монолитной скале и снаружи почти не заметный. Откатили в сторону бронированную дверь - одна из стен была выпуклой и представляла собой часть врытой в грунт огромной цистерны с шлангами и топливными кранами. На стеллажах рядами лежали торпеды. По другую сторону высились ящики и короба с продуктами. Дмитрий Николаевич спустился по ступенькам и очутился в небольшой, но хорошо оборудованной мастерской. Под яркой лампой стоял токарный станок, а чуть дальше - опутанный проводами сварочный аппарат. Командир почесал в затылке, присвистнул и усмехнулся выглянувшему из-за плеча штурману:
        - Валентиныч будет доволен.
        - Вот так немцы, - причмокнув, согласился штурман. - Я такого даже у нас, в Западной Лице, не видел. Нарыли нор в камнях, как кроты в саду.
        Рядом со ступенями стояли этажерки с аккумуляторами и резервный дизель-генератор. Командир похлопал по крышке генератора с выдавленным орлом:
        - Тепло, сухо, и мухи не кусают. Красота!
        - Да, я бы здесь не прочь отдохнуть недельку-другую. Командир, может, и вправду, задержимся? Хоть землю под ногами, наконец, почувствовать…
        - Можно и отдохнуть. Выставим охрану и радиолокационное дежурство, чтобы врасплох не застали. А то получится, как в сказке про Машу и медведей.
        Дмитрий Николаевич пошёл вверх по ступеням к выходу.
        - Ты здесь ещё осмотрись, а я на лодку. Будем швартоваться. Потом посовещаемся и решим, что дальше делать.
        Морозный воздух обжёг лёгкие. Снег на солнце вспыхнул и ослепил глаза. Командир прикрыл их ладонью и увидел протоптанную тропу в обход избы и направился к берегу.
        На причале всё было предусмотрено с немецкой пунктуальностью, и, пришвартовавшись, экипаж «Дмитрия Новгородского» перебросил с берега длинный стальной трап. Моряки высыпали на бетонный настил, затем, потянулись гуськом к коттеджу и штабу. Главный механик Валентиныч, всё ещё прихрамывая после ранения, зашёл в помещение склада и в восхищении замер.
        - Обалдеть! - только и смог он выговорить. - Сколько тут всего.
        - Вот и я о том же, - поддакнул командир. - Ты ещё мастерскую внизу не видел.
        Валентиныч посмотрел на ряды торпед и огорченно заметил:
        - Жаль, столько добра пропадает. А у нас торпед осталось - по пальцам можно пересчитать.
        - Да, надо с минёрами посоветоваться. Может, эти нам подойдут?
        Дмитрий Николаевич оглянулся в поисках командира БЧ-3.
        - Саша, подойди, взгляни!
        Капитан-лейтенант Сачук оторвался от созерцания причала и подошёл к командиру. Не скрывая восхищения, он потрогал серую сигару и произнёс:
        - Ух, ты! Я про такие в институте читал. Это классика всех торпед!
        - А в наши торпедные аппараты они влезут? - поинтересовался Дмитрий Николаевич.
        - Влезть-то влезут. Калибр пятьсот тридцать три миллиметра - мировой стандарт. Но у них система запуска и управления совсем иная, чем у нас. Да и короче они, чем наши.
        - Ты толком скажи: можем мы ими пользоваться или нет?
        - Товарищ командир, нужно посмотреть, какие у них разъёмы, как работают стартовые импульсы.
        - Саша, не морочь мне голову. Неужели у тебя поднимется рука оставить всё это добро, когда у нас торпед почти не осталось? Ну разберись ты в этих импульсах и разъёмах! Если самому мозгов не хватает, возьми в помощь Максима, но нам нужны эти торпеды!
        Командир БЧ-3 виновато кивнул и, окинув взглядом переполненные стеллажи, согласился:
        - Да, нам бы их надолго хватило!
        - Вот видишь! Ты уже начинаешь соображать. И перегрузить их к нам на лодку с помощью крана не так сложно.
        Дмитрий Николаевич, довольный, что сумел озадачить главного минёра, остановился у ящиков с продуктами.
        - Жаль, начпрода нет. Он бы здесь от счастья сознание потерял. И не думал бы, те разъёмы или не те!
        Он вспомнил Мишу Хомина и помрачнел. Затем, выйдя во двор, посмотрел на зияющее чёрной дырой выбитое окно в избе и подумал, что нужно убрать погибших немцев с глаз долой. Матросы заглядывали внутрь и отбегали со вставшими дыбом волосами. В отсутствие замполита за моральным состоянием экипажа должен следить командир. Дмитрий Николаевич обернулся к штурману:
        - Как ты там говорил? Армейский принцип? Кто сделал, тот и убирает?
        - Да-да, командир. Я попозже…
        На коротком совещании решили так: всё, что может пригодиться, перетащить на лодку. Что не нужно - сжечь или взорвать, чтобы не осталось немцам. Да и саму базу следовало уничтожить. Но прежде всего нужно было несколько дней отдохнуть. Они были в море уже четвёртый месяц, и дать морякам перевести дух было просто необходимо.
        - Но! - назидательно поднял вверх палец командир. - Вахту наблюдения установить круглосуточную. Ночевать на лодке. Дальше домов по острову не расползаться!.
        На том и порешили.
        Первые три часа энтузиазм не затихал, и стрела крана безостановочно переносила на лодку отобранный груз. Затем окоченевшие на морозе моряки сникли, и постепенно причал опустел. Солнце, прокатившись по горизонту, остановилось на севере, обозначив ночное время. Теперь за территорией базы наблюдал только оставленный в рубке вахтенный.
        Максим поднялся на мостик подышать свежим воздухом. Температура опустилась ещё ниже и при разговоре изо рта шёл пар. Плексигласовые окна рубки покрылись узором инея и побелели в паутине застывшего пара. Максим взглянул на проплывающий у входа в бухту айсберг. На его изумрудной вершине тёмным пятном распластался гревшийся на солнце тюлень.
        - Товарищ капитан-лейтенант, возьмите, - услужливо протянул ему бинокль вахтенный.
        Максим посмотрел на тюленя, затем на плывущие льдины и навёл резкость на зависшие над горизонтом облака. Вдруг вахтенный громко ойкнул и, не сдержавшись, схватил Максима за руку.
        - Тащ… Смотрите! - прохрипел матрос и вытянул руку в сторону берега. - Смотрите!
        Максим удивлённо проследил взглядом за вытянутой рукой. И тут же выпустил из рук бинокль.
        - Зови командира!
        Не дожидаясь, пока моряк придёт в себя, Максим схватил микрофон корабельной связи и нажал нужную клавишу.
        - Центральный пост рубке! Товарищ командир, поднимитесь наверх! Тут медведи…
        Деревянные стены избы раскачивались под мощными ударами толкавшихся в дверях двух здоровенных белых медведей. Как они оказались на причале незамеченными, Максим так понять и не смог. Потому что ещё минуту назад он смотрел на берег и никого там не было. Послышалось недовольное рычание, и медведи скрылись за стенами, оставив снаружи не вместившиеся округлые крупы с куцыми хвостами. Теперь изба раскачивалась и трещала, а из окна доносился страшный рык, от которого стыла в жилах кровь. Взволнованный крик Максима, адресованный на центральный пост, услышали и в других отсеках, и на мостик потянулись любопытные. Растолкав заполнивших тесную рубку моряков, наверх поднялся командир.
        - Штурман! Твою мать… Я же сказал, чтобы ты немцев захоронил. Люди всё-таки.
        - Я собирался, - оправдываясь, виновато произнёс штурман. - Не успел.
        - Дайте автомат! - Дмитрий Николаевич оглянулся на столпившихся матросов и недовольно рявкнул: - Чего рты раскрыли? Марш отсюда! Не успел он…
        Рычание медведей стало громче, а затем стихло, но лишь для того, чтобы смениться жутким хрустом переламываемых костей. Командир передёрнул затвор и дал короткую очередь над крышей дома. Но на медведей выстрелы не произвели никакого впечатления.
        - Непуганые, - прокомментировал главный механик.
        Дмитрий Николаевич прицелился, и длинная очередь заплясала на асбестовых листах, укрывающих избу. Рёв на мгновение стих, а потом возобновился с ещё большей силой.
        - Стреляй по ним, командир! - произнёс разволновавшийся Валентиныч.
        - Да вроде как нельзя! Красная книга!
        - Да какая к чёрту книга! Стреляй, Николаич, не могу смотреть!
        Командир решительно прижал приклад к плечу. «Действительно, где она, эта Красная книга? И когда ещё появится? Это в своём времени за такую стрельбу можно срок схлопотать. А здесь всё простительно». Он прицелился в стену, прикидывая, где сейчас должна быть медвежья голова, но медведи вдруг попятились и вылезли из дверей. То ли почувствовав невидимую опасность, то ли закончив своё кровавое дело, они с достоинством, неспешно пошли прочь и вскоре исчезли за снежным бруствером. Дмитрий Николаевич опустил автомат и, переведя дух, произнёс громко, чтобы слышали все:
        - С лодки никому ни шагу! На берег только с моего разрешения! Догружаем, что осталось, и уходим. Отдых отменяется!
        Никто не проронил ни слова, и вскоре мостик опустел. Потрясённый Максим продолжал смотреть на берег. Поднявшись наверх в лёгкой робе подводника, он уже порядком продрог, но никак не мог оторвать взгляд от злополучной избы. Обернувшись, он увидел рядом улыбающегося Акопяна.
        - А ты что здесь делаешь?
        - Меня назначили верхним вахтенным! - гордо ответил Рафик.
        - А-а-а… ну смотри, только не усни.
        - Не, я могу сутками не спать.
        - Ну-ну, - многозначительно произнёс Максим. - Видел я, как ты сопишь на вахте. Я пойду в каюту, кофе попью. Зови, если что.
        Максим спустился в лодку и, передумав идти в каюту, двинулся во второй отсек, на камбуз. По лодке разносился аромат сдобных булочек, и пройти мимо было невозможно. Взбодрившись кофе и наевшись деликатесов кока, он вспомнил про Акопяна. Зажав в руке ещё горячую сдобу и прихватив термос, он вернулся в рубку. К своему удивлению, на ходовом мостике Акопяна он не обнаружил. Но где-то рядом слышались радостные повизгивания Рафика на родном языке. Бегая взад вперёд вдоль пирса, он заглядывал в воду и, перегнувшись через край, пытался что-то рассмотреть под бетонными сваями. При виде такого раздолбайства Максим чуть не задохнулся от злости.
        - Ах, ты, неразумное дитя гор! Тебе где сказали быть?
        - Товарищ капитан-лейтенант! - ликовал Рафик, не обращая внимания на грозный тон Максима. - Я крысу видел! Огромная, как собака!
        - Это не крыса, а нерпа. Возвращайся в рубку и на причал ни ногой. Это приказ командира.
        Максим остановился рядом с Акопяном и тоже заглянул в воду. Нерпа уже исчезла, оставив на поверхности лишь разбежавшиеся в стороны круги. Мороз мгновенно пробрался под робу, и Максим уже хотел вернуться на лодку, но, покосившись на избу, невольно сделал шаг к берегу. Остановившись в нескольких метрах от выбитых дверей, он с трепетом посмотрел на огромные следы, оставленные белыми медведями. Круглые глубокие вмятины в снегу размерами не уступали диаметру тазика. Выпачканные кровью когти оставили длинные красные полосы вдоль всего пути медведей. Максим подошёл к брустверу и выглянул. Следы исчезали за снежным холмом. Неожиданно, совсем рядом, за нагромождением ледяных торосов, он услышал голос. Максим оглянулся - Рафика на причале не было.
        «Ну что за наказание на мою голову! - с раздражением подумал он. - Хоть ори до хрипоты, а всё как от стенки отлетает!»
        - Акопян! Чудо природы! Я где тебе сказал быть?!
        - Я-а-а! - донеслось из-за бугра.
        - Что - я? Ты где должен быть, горе-вахтенный? Марш на лодку!
        - Я-а-а! - вновь невнятно послышалось за ледяной стеной.
        - Тьфу ты! - Максим сплюнул и грозно добавил: - Я сейчас эту нерпу тебе в штаны засуну!
        Он подошёл к ледяному краю и подтянулся на руках. Показались торчавшие из воды камни вдоль берега, но Рафика видно не было. Максим рывком перемахнул через мёрзлый бугор. Приземлившись на скользкие валуны, он не устоял на ногах и рухнул на четвереньки. Рядом он заметил чьи-то ноги в чёрных ботинках, и эти ноги были явно не Акопяна. Максим осторожно поднялся и увидел перед собой двух немцев в форме подводников. Один напряжённо смотрел ему в глаза и держал направленный в грудь автомат. Чёрная пилотка с трудом держалась на всклокоченной шевелюре. Второй, напротив, широко улыбался и был вовсе без оружия. Максиму бросилась в глаза его ярко-рыжая косматая голова с белой фуражкой на макушке. Немец поднял руку и поманил к себе.
        - Ком, ком, - произнёс он и растянул улыбку ещё шире.
        Огненная борода открыла рот и показались белоснежные зубы. Максим попятился. Вдруг за спиной послышался хруст снега. Но обернуться Максим не успел. На голову обрушился тяжёлый удар, и всё вокруг поплыло во вспыхнувшем звёздами водовороте.
        ГЛАВА ВТОРАЯ
        ЧЁРНЫЙ ДЕНЬ СЧАСТЛИВОГО ЧЁРТА
        Бывают люди удачливые, бывают - не очень. А бывают такие везунчики, о которых говорят, что им сам чёрт завидует. Рейнгарт Рёхе был из таких. Кому-то везёт в картах, кому-то в любви. Рейнгарту везло по службе. Он первым из кадетов своего выпуска получил в командование подводную лодку. И в первом же походе сумел потопить два английских транспорта, что считалось невероятной удачей. Если другие приводили в базу из походов свои лодки с мятыми боками и рваными следами глубинных бомб, а кому-то и такого счастья не доставалось, то Рейнгарт всегда возвращался даже без царапин. Кто-то говорил, что всему причиной - его рыжая шевелюра. Рыжим всегда везёт! А голова у него была не то, что рыжая, она была огненно-оранжевая. А ещё Рейнгарт был отчаянным до безрассудства. И чем больше он презирал опасность, тем больше ему везло. Ему никогда не попадались дефектные торпеды, на которые постоянно жаловались другие командиры. А бросившиеся в погоню вражеские эсминцы вдруг будто глохли и теряли след даже в спокойной и тихой воде. Петляющий в противолодочном зигзаге транспорт обязательно умудрялся подставиться бортом,
после чего командиру оставалось лишь выстрелить торпеду, не ломая голову над сложным манёвром. Поначалу экипаж U-255 был в ужасе от сумасбродства своего командира. Перед выходом в море матросы со скорбными лицами писали завещания, и никто не сомневался, что это его последний поход. Но вскоре привыкли и уже не хватались в панике за спасательные жилеты, когда командиру приходила в голову дикая идея - всплыть и вступить в артиллерийскую перестрелку с английским корветом.
        Но однажды произошёл случай, после которого экипаж окончательно поверил в счастливую звезду командира и в то, во что не верил ни один подводник Кригсмарине - в то, что они доживут до конца войны.
        …U-255, меняя глубину и путая след, уходила от преследования эсминца, после того как сумела повредить танкер в одном из полярных конвоев. Глубинные бомбы щедро сыпались вокруг, но без какого-либо вреда для лодки. Взрывы глухо лопались где-то невдалеке и отдавались гулом в стальном корпусе. Затем эсминец то ли исчерпал бомбовый запас, то ли потерял удачливую субмарину, отстал и вернулся к конвою. Лодка всплыла, чтобы проветрить отсеки и подзарядить аккумуляторы, но на ходовом мостике их ждал сюрприз. В леерах ограждения застряла неразорвавшаяся глубинная бомба. Выскочивший первым наверх вахтенный офицер застыл с выражением неподдельного ужаса на лице. Старший помощник отодвинул его в сторону и, выпучив глаза, тоже замер.
        - Ну и чего вы на неё уставились? - недовольно спросил поднявшийся на мостик Рейнгарт. - Принесите лом!
        - Герр командир, возможно, стоит выкрутить ей взрыватель? - предложил старпом.
        - Если не взорвалась сразу, то уже не взорвётся. Бомба с дефектом. Не трясите в страхе задницами, она не опасна. Да где же, наконец, лом?!
        - За ним послали к механику, герр командир.
        - А-а-а! - безнадёжно махнул рукой Рейнгарт. - От вас пока дождёшься! Расступитесь.
        Он упёрся спиной в тумбу перископа и ударил ногой в чёрный цилиндр. Бомба выскользнула из ограждения и с грохотом рухнула на нижнюю палубу. Старший помощник побледнел и сжался в ожидании взрыва. Бомба прокатилась, загрохотав по покатому корпусу, и скрылась, плюхнувшись в воду. Вахтенный офицер переглянулся со старпомом, и они облегчённо выдохнули. Но не прошло и двадцати секунд, как где-то в глубине ухнул взрыв, и корма лодки подпрыгнула, оголив винты и едва не сбросив с мостика командира.
        После этого случая экипаж решил сброситься деньгами и заказать подкову из чистого золота, чтобы прикрепить её на рубке. Но командир считал, что источник их везения в другом. И тогда на рубке U-255 появилась ярко-красная, с намёком на шевелюру командира, голова смеющегося чёрта. А сам Рейнгарт получил прозвище Счастливый чёрт. Чем, впрочем, очень гордился.
        Выйдя из Нарвика в начале августа, лодка уже месяц безрезультатно рыскала в Баренцевом море. Союзники Советов взяли в конвоях паузу, ожидая Полярной ночи, а немногочисленные корабли Северного флота предпочитали не отдаляться от берегов Кольского полуострова. Месяц ничегонеделания воздействовал угнетающе даже на неисправимого оптимиста Рёхе. Но, как в издёвку, ему для патрулирования отвели такой район, где за всё время не встретился ни один корабль, пусть даже незначительного тоннажа. И о них будто забыли. Это начинало тяготить. В конце концов Рейнгарт не выдержал и, вспомнив, что рядом на Земле Александры есть прекрасная база, где можно отдохнуть, дал в Нарвик радиограмму с предложением произвести дозаправку лодки и дать экипажу передышку. Ответили ему сразу. Но вместо желанного отдыха пришёл приказ взять запас мин и поставить их у входа в многочисленные бухты северной оконечности Новой Земли. Командование считало, что в будущих боях за конвои туда для ремонта могут заходить повреждённые корабли противника. И, чтобы подсластить пилюлю, Рейнгарту разрешили после выполнения задания отдохнуть на
Земле Александры три дня. Ну что же! Три так три. Не две недели, как он запрашивал, но и это хотя бы что-то. Хорошо, что вообще не отказали.
        Впереди по курсу показалась тёмная полоска. Кричащая над рубкой стая чаек предвещала близкую землю. Мелкие льдины со скрипом ударялись о нос лодки и, расколовшись, исчезали под разбегавшимися в стороны волнами.
        Рейнгарт опустил бинокль и сказал стоявшему за спиной старпому:
        - Сообщите на базу о нашем прибытии и запросите ледовую обстановку у берега.
        - Герр командир, Земля Александры не отвечает.
        Рейнгарт удивлённо поднял глаза на старшего помощника. Обер-лейтенант поёжился, будто сам был виноват в молчании базы, и поспешил высказать предположение:
        - Может, сменили частоту?
        - Чего ради? Мы здесь были всего двое суток назад. Если бы собирались менять частоты, нас бы предупредили.
        - Дать красную ракету?
        - Нет, - командир в задумчивости запустил пальцы в успевшую отрасти окладистую бороду. - Погружение. Подойдём под перископом.
        Загремели люки, вокруг лодки забурлили воздушные пузыри, вытесняемые из балластных цистерн, и на поверхности остался лишь штырь перископа. Рейнгарт уткнулся в тубус и молча крутил настройки резкости. Перед глазами проплыли крыши коттеджей и красные огни, обозначавшие вход в гавань.
        - Странно… - пробормотал командир.
        Огни зажигались, обозначая границы фарватера, только тогда, когда в бухту входила лодка. В остальное время для скрытности они были потушены. У Рейнгарта возникло ощущение, что огни не гасли с тех пор, как они отсюда ушли. U-255 приблизилась к берегу на несколько кабельтовых, и вдруг в узком проходе инородным телом мелькнула гигантская чёрная туша.
        - А это ещё что такое? - удивлённо сдвинул на затылок фуражку командир. - Густав, ты когда-нибудь что-то подобное видел?
        Старший помощник приник к перископу и в свою очередь потрясенно произнёс:
        - Даже не могу представить, что это может быть, герр командир.
        - Отойди. - Рейнгарт вновь уставился на тёмную глыбу на фоне белого берега. - Как этот кашалот только вместился в такой узкой гавани? Чем больше я смотрю на него, тем сильнее мне на память приходит легенда о лодке-оборотне. Ты её помнишь, Густав?
        - Герр командир, вы же говорили, что это байка обделавшихся надводников в Северном море!
        - Я и сейчас так считаю. Гросс-адмирал Редер сутки гонялся неизвестно за кем, но так никого и не поймал. Но гросс-адмирал не может так просто жечь топливо Германии, вот его штаб и придумал сказку об оборотне. Но уж очень по описаниям похоже…
        Обер-лейтенант прокашлялся в кулак и нерешительно спросил:
        - Герр командир, уходим?
        - Ты шутишь? Сейчас только начинается самое интересное! Обойдём бухту и всплывём у восточного берега.
        - Герр командир, если вам будет угодно выслушать моё мнение, то я осмелюсь предложить сначала отправить радиограмму в Нарвик, а затем действовать по указаниям командования.
        Рейнгарт отстранился от перископа и задумчиво посмотрел на старшего помощника.
        - Ничему-то я так тебя и не научил. Я знаю, Густав, что ты переходил в старпомах и скоро получишь собственную лодку. Но никогда тебя не назовут Счастливым чёртом. Скорее, ты будешь осторожным пескарём. Но это не значит, что ты меня переживёшь. Такие, как правило, тонут в первую очередь. Удача отворачивается от них, потому что они ей не интересны.
        Старший помощник густо покраснел и, оправдываясь, произнёс:
        - Герр командир, я никогда не ставил под сомнение наше везение и ваш опыт. И вы для меня всегда были примером, но существуют определённые правила…
        - Наплюй на правила. Если хочешь стать Счастливым чёртом, для начала стань хотя бы обычным чёртом, а счастье само приложится. Малый ход! Курс девяносто!
        Резиновая лодка уткнулась в камни, и Рёхе первым выскочил на берег. Узкая полоска суши скрывалась от посторонних глаз стеной из нагромождения ледяных торосов. Взобравшись на самую крупную льдину, Рейнгарт осторожно выглянул. Рядом поднялся старпом и потрясенно прошептал:
        - Командир, что это?
        От удивления он забыл добавить обязательную приставку - герр.
        - Это оборотень, - восхищённо ответил Рейнгарт. - Он всё-таки существует.
        Старший помощник передернул затвор автомата и твёрдо произнёс:
        - Мы должны срочно доложить в Нарвик!
        - Подожди. И спрячь свою хлопушку.
        - Герр командир, что там у вас? - выкрикнул оставшийся у лодки боцман.
        - Тише, - Рейнгарт приложил к губам палец.
        На причале громко переговаривались на незнакомом языке два моряка. Рёхе напряг слух, пытаясь разобрать слова, но они замолчали, и один вдруг пошёл в сторону берега. Командир провёл его взглядом и заметил, что дом, в котором обычно ютилась охрана, стоит без двери и с выбитым окном.
        «Здесь был бой!» - подумал он.
        И, будто услышав его мысли, моряк с «оборотня» прошёл рядом с их укрытием и заглянул в хижину.
        - Герр командир, уходим, - прошептал старпом. - Он может нас заметить.
        - Не дёргайся! Пока что заметили его мы. Да спрячь, наконец, автомат. Он нам нужен живым.
        Чужак остановился и посмотрел в их сторону.
        Через минуту боцман оттолкнулся веслом и стал грести в сторону стоявшей рядом лодки. Командир взглянул на лежавшего без сознания связанного моряка с «оборотня» и язвительно сказал:
        - А ты сомневался! Теперь можно и радиограмму в Нарвик отправлять. Я не забуду отметить в донесении, что ты, Густав, принимал самое активное участие в захвате пленного.
        Старпом покраснел и, смутившись, подёргал узлы на руках лежавшего на дне шлюпки моряка. Командир всегда с иронией относился к его осторожности и не упускал случая лишний раз подразнить Густава.
        Шлюпка уткнулась в борт субмарины и навстречу потянулись руки, помогая перетащить пленного.
        - Кто это? - спросил главный механик.
        - Дитя оборотня! - засмеялся Рейнгарт.
        - Он без сознания?
        - Да! Боцман от души приложил. Хорошо, хоть не прибил.
        Механик присмотрелся к пленнику и засмеялся:
        - Дышит! Тащите его вниз.
        Рейнгарт оглянулся на близкий берег и скомандовал:
        - Нечего больше здесь смотреть. Живо все в лодку!
        Спустившись последним, он захлопнул люк и крикнул с трапа вниз:
        - Всем в нос! Срочное погружение! Торпедная атака!
        - Герр командир, вы хотите атаковать оборотня? - спросил старший помощник.
        - Ну не смотреть же на него!
        - А доклад в Нарвик?
        - Как же ты меня достал! Тебе бы только доклады рассылать, - недовольно проворчал Рейнгарт. - Радист! Дай бланк. Отправим донесение, пусть в Нарвике поморщат лбы, гадая, кого мы видели.
        Взяв чистый лист бумаги, командир хотел отделаться сухим докладом в пару строк. Но этого показалось мало, и он принялся в деталях расписывать внешний вид неизвестной лодки. Закончил Рейнгарт информацией о том, что захватил пленного и собирается произвести торпедную атаку.
        - Отправляй! - он ткнул радисту исписанный химическим карандашом бланк.
        Главный механик уже перевёл лодку на перископную глубину, и командир уткнулся в тубус. Присмотревшись к чёрной полосе рядом с неизвестной лодкой, он вдруг понял, что торпедировать её не получится. Построенный немецкими инженерами бетонный причал как раз и должен был исключить такую возможность атаки лодки с моря. Располагаясь под углом, он надёжно прикрывал собой вход в бухту. Рейнгарт с досадой ударил по рукояткам перископа. Посмотреть и уйти было не в его правилах. От размышлений его оторвал голос радиста:
        - Герр командир, нам ответная радиограмма!
        - Так быстро? - Рейнгарт удивлённо посмотрел на высунувшуюся из радиорубки голову в наушниках. - Любопытно…
        Глядя в исписанный бланк, он начал на глазах мрачнеть.
        - Что пишут? - спросил старпом.
        - В Нарвике такие же пескари, как и ты. Требуют, чтобы мы немедленно возвращались и не пытались атаковать неизвестную лодку. Утверждают, что она чрезвычайно опасна. Откуда нашим умникам это известно?
        Рейнгарт неприязненно посмотрел на старпома:
        - Густав, не пойму, зачем я поторопился с докладом? Теперь ничего не поделаешь, придётся подчиниться. Уходим!
        Максим осторожно открыл глаза. В голове звенело, как будто по ней перекатывалась горсть мелочи. Облизав пересохшие губы, он пошевелился. Под ним скрипнула узкая койка, и стоявший к нему спиной немец обернулся. Наклонившись и внимательно посмотрев в лицо Максиму, он что-то крикнул, и тут же рядом появился второй, в серой куртке подводника и пилотке с орлом.
        - Ну как? Очухался? - спросил он на безупречном русском языке.
        Максим посмотрел на свою мокрую робу и осознал, что он ужасно замёрз. И в подтверждение этого его начало трясти крупной дрожью. Зубы застучали в такт с трясущимися пальцами. По телу волнами побежали судороги.
        Немец посмотрел на него и усмехнулся:
        - Что ж ты налегке выперся на мороз? Неужели ничего теплее не было? Сейчас тебе куртку принесут, а то на лодке холодно. Обогрева не хватает. Всё-таки север - это север.
        Максим оглянулся вокруг. Вогнутые стальные стены, трубы с манометрами, вентили.
        - Где я? - спросил он, поднявшись и спустив ноги.
        - У меня на койке! - засмеялся немец.
        - А ты кто?
        - А кто ты? - вопросом на вопрос ответил немец и засмеялся ещё громче.
        - Я первый спросил.
        Максим потрогал шишку на затылке и застонал. Он попытался встать, но немец его остановил.
        - Лежи! Наш док сказал, что у тебя сильное сотрясение.
        - Кто меня так?
        - Боцман. Этот бить умеет.
        - Я что, на подводной лодке?
        Немца, судя по всему, ужасно забавлял растерянный вид Максима, и он хохотал, оглядываясь на ничего не понимавших из их разговора, обступивших немецких моряков:
        - Какой ты догадливый! На твою похожа?
        Максим пропустил мимо ушей провокационный вопрос и спросил:
        - Это же немецкая лодка?
        - Она самая!
        - А что ты здесь делаешь? Ты же русский.
        - Нет, я не москаль. Я из львовских, если тебе это о чём-то говорит. Степан Горбунко, так меня кличут. А кто ты, мил человек?
        Максим посмотрел на обступивших его матросов и, рассудив, что скрывать свое имя бессмысленно, ответил:
        - Максим Зайцев.
        - Максим? Это же надо, так моего шурина зовут, - Степан даже хлопнул Максима по-свойски по плечу, будто перед ним и впрямь был его шурин. - Ну и наделали вы шума со своей лодкой! А тебя теперь везём в Нарвик, будто принца. Командир, как радиограмму дал, так все сразу будто с ума сошли. Сам папа Карл летит нас встречать!
        Максим мрачно посмотрел на довольного Степана и, обхватив голову, задумался. Как же он так опростоволосился? Перед глазами плыли лиловые круги, и мутило от накатывающей тошноты. Но хуже всего было то, что он ничего не помнил. Виденная то ли в бреду, то ли наяву, в памяти всплывала рыжая голова немца. Максим попытался напрячь память. Он ведь пошёл за Акопяном? Где же тогда Рафик? Может, тоже здесь, на лодке? Степан Горбунко, вдруг резко посерьезнев, спросил:
        - Максим, так ты с русской лодки или с американской? Ответь мне как земляку, а то уж очень интересно.
        Подождав с минуту и, видя, что Максим отвечать не собирается, усмехнулся:
        - Тебе всё равно язык развяжут. Зря запираешься. Я ведь почему спросил. Командир уверен, что вы американцы. И как я ему ни доказываю, он не верит, что у русских может быть такая лодка.
        - А с чего ты взял, что я русский? Может, я как раз из Америки! - Максим с неприязнью посмотрел на Степана и скривился, потрогав затылок.
        Горбунко снова похлопал его по плечу и сочувственно сказал:
        - Понимаю, у тебя голова трещит, а я со своими расспросами. Нет, ты не американец. И дело даже не в том, что ты говоришь по-русски. У тебя на майке написано «Пью всё, что горит!» С такой надписью только русский будет ходить.
        Максим совсем забыл про эту глупую надпись на своей футболке и такую же идиотскую физиономию со стаканом в руке. Степан, между тем, не унимался:
        - Я с командиром на коньяк поспорил, что лодка русская. Так скажи - выиграл я или нет? За это я и тебя угощу, если захочешь. Я тебя про лодку не спрашиваю. Это у тебя другие спросят. Ты мне только ответь - чья она?
        Максим опять проигнорировал его вопросы и прислушался. Где-то рядом гремели дизели. Их удушливая гарь и вонь солярки, смешанная с запахом дешёвого одеколона и пота, стойко заполнили кубрик. Лодка полным ходом куда-то шла в надводном положении. Матросы, так и не проронив ни слова, стояли кругом и прислушивались к беседе, напряженно следя за каждым его движением. В тесноте кубрика немцы давили друг друга, но не уходили и ждали, что им перескажет Степан Горбунко.
        - Как же ты в экипаж к немцам попал? - попытался сменить тему Максим.
        - А я не в экипаже вовсе, - Степан снова замялся. - Ты что, подумал, что я один из них? - Он кивнул на матросов. - Ну, рассмешил. Неужели обо мне не слышал? Странно… А я был уверен, что русская разведка обо мне знает. Неужели ничего о Горбуне не слышал? Даже обидно. А ведь я не одну лодку на ваш корабль навёл. Да и на английский тоже. Я же ещё и английским языком владею. Но с русскими легче. Ваши радиомолчание совсем не соблюдают. Военные корабли ещё могут помалкивать, а гражданские, как только друг друга из вида потеряют, так такой галдёж в эфире устраивают, только успевай переводить. Могут даже координаты своего места дать.
        - А ты, значит, слушаешь и немцев наводишь? - глаза Максима сверкнули.
        Но Степан его взгляда демонстративно не замечал и с удовольствием продолжал рассказывать:
        - Немцы меня ценят. То на одну лодку подсадят, то на другую. Командиры мне рады, потому что я им сразу тоннаж потопленных кораблей увеличиваю. Лучшее место на лодке выделяют. Ем за столом с офицерами. А ты меня с матросами равняешь. И всё же странно, что ты ничего о Горбуне не слышал. Наш пост радиоперехвата в Киркенесе слышал, как ваш бригадный комиссар Николаев обещал тому, кто меня достанет - орден дать. Видишь, Максим, как я с тобой откровенен. Так и ты мне, не таясь, ответь - лодка русская?
        - А ты погадай. Может, по радио что-то услышишь. Ты же ценный немецкий кадр, всё знаешь.
        - Нет, про вас я ничего не слышал, - удручённо пожал плечами Степан. - Всякое болтали, но про вас ни слова.
        - Ну вот видишь, - усмехнулся Максим. - Значит, не угадал ты. Не русская лодка.
        - А чья же? - Степан ошеломлённо округлил глаза.
        - Ну, не знаю… Может, китайская.
        Горбунко встал и процедил сквозь зубы:
        - Ты, сука москальская, прибереги свои шуточки для гестаповских застенков. Завтра мы вернемся на базу, и твой допрос буду переводить я. Так что готовься, а я знаю, что надо сказать, чтобы тебе неповадно было.
        Степан Горбунко встал и, растолкав матросов, вышел из кубрика.
        Рейнгарт стоял на мостике и лениво водил по горизонту биноклем. Ничего! Исчезли даже вечно голодные чайки. Зато над морем появилась чёрная полоса грозового фронта. К вечеру, очевидно, заштормит. Он взглянул на притихшую вахту и зевнул. Сплошная скука. Не дали даже попробовать разделаться с оборотнем! Им командуют не отчаянные асы-подводники, а нерешительные барышни-гимназистки. Рейнгарт остановился над люком. Спускаться вниз не было никакого желания. Свежий воздух пьянил, и не хотелось менять его на удушливый смрад лодки. Неожиданно снизу послышался выкрик. Рейнгарт по голосу узнал радиста. Он разыскивал командира. Рейнгарт недовольно вздохнул полной грудью и спустился внутрь.
        - Герр командир! - радист взволнованно ждал его у трапа. - Я переговоры случайно поймал! Где-то рядом говорят, сигнал сильный. Слова похожи на русские.
        - Где Горбун?
        - Он, кажется, с пленником в кубрике разговаривает.
        - Давай его сюда! Пусть послушает.
        Рейнгарт почувствовал, как в предвкушении охоты азартно подпрыгнуло сердце. Было бы здорово по пути на базу перехватить русское судно. Но факт переговоров в эфире русских ещё не означает, что их корабль где-то рядом. Это может быть метеостанция или даже охотничья артель, имеющая радиостанцию.
        Появился мрачный Горбун и, молча отодвинув в сторону радиста, надел наушники. Немного прослушав, он спросил:
        - Командир, где это - мыс Литке?
        - Штурман, где? - Рейнгарт с надеждой посмотрел на карту.
        - Миль пятьдесят, герр командир, - навскидку определил штурман.
        Горбун, закрыв глаза, ещё послушал пару минут и сказал:
        - Русский лесовоз везёт на какое-то зимовье дрова и продукты. На берег доложили, что прошли траверз мыса Литке.
        Рейнгарт бросился к штурманскому столу. В груди радостно зазвенела струна. Это всё-таки было судно! Пусть не танкер или транспорт, а вернее всего, что ржавая баржа, но это было судно! После месяца бесплодных поисков и такому будешь рад.
        - Штурман! - командир вмиг преобразился и, хлопнув по столу, скомандовал: - Курс на мыс Литке!
        - Герр командир, согласно приказу, мы должны идти в Нарвик, - напомнил старпом.
        Рейнгарт скривился, как от зубной боли.
        - Густав, в приказе ничего не сказано о попутных кораблях. Хватит с них того, что мне не дали покончить с оборотнем.
        - Герр командир! Но русский лесовоз вовсе не у нас на пути.
        - Пятьдесят миль - пустяк для таких чертей, как мы! И не крюк вовсе! Давай, Густав, готовь к бою экипаж. В такую погоду может даже удастся потренировать артиллеристов.
        Но о стрельбе из орудия пришлось забыть, лишь только они приблизились к Новой Земле и заметили русский лесовоз. Небольшое дымящее судно с развевающимся красным флагом оказалось под охраной эсминца. Рейнгарт направил перископ на застывший у берега боевой корабль и удивился ещё больше. Эсминец был под английским флагом! Пропустив вперёди себя русское судно, англичанин отошёл в море, и Рейнгарт услышал отражающиеся от дна звонкие посылки асдика. Эсминец был оснащен по последнему слову техники именно для борьбы с подлодками. Рейнгарт ухмыльнулся в рыжую бороду: разве сможет такая мелочь его остановить?
        - С тебя первого и начнём, - прошептал он злорадно и крикнул: - Открыть первый и четвёртый торпедные аппараты! Тихий ход!
        Конечно, для атаки эсминца нужны электрические торпеды, не оставляющие предательский след. Но, как на беду, таких на борту U-255 не было. Дефицитные новинки выдавались в торпедный боекомплект по одной, максимум - по две. И то тем лодкам, которые планировали атаковать конвои под сильным прикрытием. Нет электрических? Что ж, обойдёмся кислородными. Уж такая мелочь тем более не сможет остановить Счастливого чёрта!
        Рейнгарт развернул тубус и увидел на спокойной воде белый след, оставляемый перископом. Досада! Всё против него! Впрочем, и это мелочь, потому что на его стороне удача, а это карта козырная, бьющая все прочие.
        И всё же он не стал лишний раз испытывать судьбу и опустил перископ, ориентируясь по пеленгам, выдаваемым гидроакустикой. Когда он опять его поднял, эсминец находился всего в пяти кабельтовых. Можно было рассмотреть стоявшую на мостике вахту. Счётно-решающий механизм выдал упреждение, и Рейнгарт замер, чувствуя, как бешено стучит в груди сердце. Расчёт был на внезапность. Даже заметив следы от торпед, эсминцу ещё надо успеть от них увернуться. А это не всем и не всегда удаётся. Счёт идёт на секунды, а их, как правило, не хватает.
        Рейнгарт запустил пальцы в бороду и решительно скомандовал:
        - Первый, четвёртый - пли!
        Вдавив глаза в окуляры, он с тревогой следил за действиями эсминца. Увидит - не увидит? Успеет - не успеет? Англичанин успел. Вахту на нем несли отлично и вовремя заметили потянувшиеся к борту белые следы. Эсминец взвыл двигателями и рванул вперёд, оставив позади пересекающие его путь следы торпед. Описав дугу, он ринулся по направлению к лодке.
        - Срочное погружение! - взревел Рейнгарт и повис на рукоятках, втягивая вниз перископ.
        Взвыли электродвигатели, и лодка, проваливаясь, нырнула на глубину. Но теперь спасительных секунд не хватало U-255. Заглушая завывание двигателей, сквозь металл прочного корпуса послышались шлепки винтов эсминца. Акустик вывалился из радиорубки и, сорвав наушники, истошно заорал:
        - Бомбы!
        И тут же лодку встряхнуло и швырнуло в сторону. Рейнгарт не устоял на ногах, рухнул на палубу, но тут же вскочил:
        - Не дрожите! - попытался он крикнуть как можно уверенней. - Мы же черти! Дьявол нам по-родственному поможет!
        Рейнгарт был уверен в своей удаче и потому искренне удивился, когда из кормовых отсеков посыпались доклады:
        - Повреждение двигателей! Течь в шестом отсеке! Затопление седьмого отсека! Доктора в корму, там раненые!
        Эсминец заходил на вторую атаку. С помощью асдика он держал уверенный контакт с лодкой, и все слышали приближающееся шлёпанье винтов.
        Рейнгарт понял, что на этот раз не уйти.
        - Продуть балластные цистерны! Всплываем!
        - Герр командир, вы хотите сдаться?! - выкрикнул старший помощник.
        - Чёрта с два! Мы дадим бой! Тащите ящики со снарядами на центральный пост!
        Но и всплыть U-255 тоже не успела. Увы, всё те же пресловутые секунды. Эсминец прошёл над головой, едва не протаранив рубку, и сбросил очередную серию бомб. Взрывом, словно гигантским консервным ножом, вспороло лёгкий корпус, за ним прочный, и внутрь хлынула вода.
        После первой атаки Максим заметался в кубрике в общем потоке снующих вокруг матросов. Увидев, как кто-то выхватил из-под койки мешок со спасательными жилетами, он вырвал у него из рук оранжевый жилет и, торопясь, натянул его на плечи. Такую бомбовую атаку ему ещё переживать не приходилось, и он был близок к панике. Мощным потоком по ногам хлынула вода. Красный свет мигал и вырывал из темноты перекошенные лица немцев. Цепляясь за них руками, он пытался понять: куда надо бежать? И что в конце концов происходит? Неожиданно страшная кувалда ударила в борт. Максим увидел, как из разверзнувшейся щели на него обрушился водопад. Его закружило, вдавило в острый металл и швырнуло куда-то вверх, к свету.
        Оглушённый и будто вывернутый наизнанку, ничего не соображая, он плавал среди кучи всплывшего вместе с ним мусора и безразлично смотрел на острый нос несущегося на него эсминца.
        Командир эсминца был счастлив. Ещё бы! Он потопил немецкую подводную лодку, и теперь место в истории ему обеспечено. Он свесился через леера мостика и смотрел на проплывающие мимо борта пустые спасательные жилеты и выброшенные на поверхность тряпки вперемешку с обрывками бумаги. Из воды показалась голова, безвольно поникшая на воротник жилета.
        - Живых нет? - спросил он стоявшего в шлюпке офицера, руководившего спасательной операцией.
        - Нет, сэр!
        - Посмотрите по курсу! Там ещё один плывёт!
        - Есть, сэр! - офицер приложил к голове ладонь и посмотрел, куда указывал командир. Присмотревшись, он взволнованно крикнул: - Он, кажется жив!
        Моряка вытащили из воды и поторопились передать на эсминец. Глаза его безвольно закрывались и казалось, что сейчас он испустит дух. Стащив с него мокрую куртку подводника с орлом и свастикой на кармане, моряка укутали в одеяло и попытались влить в рот горячий чай. Сделав несколько глотков, он посмотрел на стоявших кругом англичан и произнёс несколько слов.
        - Сэр! Это не немецкий язык! - прислушавшись, произнёс спасший его офицер. - Я уже успел достаточно пообщаться с русскими и бьюсь об заклад, что это русская речь.
        - Русский на немецкой лодке? - удивлённо спросил командир. И вдруг его лицо осенила догадка: - А не тот ли это русский, за которым охотятся моряки Северного флота?
        Лицо командира засветилось от гордости, и он уверенно добавил:
        - Сегодня определённо день моего ангела!
        ГЛАВА ТРЕТЬЯ
        ВОЛНЕНИЯ НА ВЫСШЕМ УРОВНЕ
        Радиограмма, переданная с U-255, перелетела Баренцево и Норвежское моря и, будто камень, упавший в тихий пруд, побежала кругами по воде, всколыхнув спокойствие в некоторых весьма высокопоставленных кабинетах. В этих стенах решались судьбы тысяч людей и писалась новейшая история. Здесь принимались решения, влияющие на ход войны и определяющие стратегию развития государства.
        Первый из них был обставлен с роскошью и увешанный картами кабинет в Париже.
        Адмирал Карл Дёниц взглянул на телеграмму с грифом «Срочно» и углубился в чтение. Командующий одиннадцатой флотилией корветтен-капитан Ганс Котхауш оставил донесение Рейнгарта Рёхе без изменений, добавив от себя лишь одно предложение: «Командира можно обвинить в чём угодно, но только не в фантазёрстве, потому верю каждому слову». Адмирал дважды перечитал текст и почувствовал, как от волнения покрылся испариной лоб.
        Оборотень! А ведь он уже начинал сомневаться в его существовании. Два месяца бесполезных поисков! Два месяца не было даже намёка на таинственную субмарину! Одни лишь домыслы и выдумки богатой фантазии моряков. Скрыть сам факт существования лодки-оборотня было невозможно в принципе. Её искали в Атлантике и Северном море, вдоль берегов Франции и в портах Англии. Но всё было тщетно. И, естественно, поползли слухи. Они обрастали небылицами и сказками, запутывающими и без того туманные сведения. Передаваемая друг другу шёпотом, на ухо, молва подстёгивала воображение и рисовала в воспалённых умах картины одну причудливей другой. То вдруг капитан танкера замечал в штормовом море, как из воды возникал светящийся город и, прочертив по горизонту огненный шлейф, исчезал под водой. То экипаж самолёта-разведчика докладывал, что рядом, среди туч, видит что-то, напоминающее подводную лодку. Адмирал снисходительно улыбался, но по возможности старался эти рассказы проверять. Но все они оказывались лишь плодами богатой фантазии моряков. И сам собой у адмирала иногда возникал вопрос: а был ли вообще оборотень?
Стечение роковых обстоятельств иногда порождает самые странные легенды. Лодка подрывается на сорванной мине, а наблюдавшие со стороны другие подводники видят в блике солнца летящую по воздуху торпеду. Сбежавшие пленные расстреливают на острове метеорологов, но его подчинённые обвиняют в этом команду оборотня. Ведь даже гросс-адмирал Редер засомневался в существовании приписываемой американцам субмарины. Перевернув вверх дном Северное море, его друг Эрих уверенно заявил, что если бы она существовала, он её непременно нашёл бы. И вдруг сообщение из Нарвика! Описание оборотня пестрело деталями. Командир Рёхе утверждал, что лично видел лодку. И что самое главное, он взял в плен члена её экипажа. Разволноваться было от чего. И ведь где оборотень объявился? В Арктике! На секретной базе Кригсмарине! Расположившись там, как у себя дома!
        Адмирал Дёниц на минуту задумался и уверенно нажал кнопку вызова адъютанта.
        - Подготовьте к вылету самолёт! Я лечу с инспекцией в Нарвик.
        Такая формулировка не вызовет вопросов у фюрера, которому все высокопоставленные лица обязаны докладывать о собственных перемещениях. Равно как и у германских спецслужб, до которых тоже могли докатиться слухи о поисках адмиралом лодки-призрака.
        Молочно-белый фюзеляж двухсотого «фокке-вульфа» уже третий час скользил над норвежскими сопками. Истребители сопровождения менялись, передавая друг другу самолёт из правительственной эскадрильи и, покачав крыльями, исчезали, возвращаясь на свои аэродромы. Карл Дёниц посмотрел в квадратный иллюминатор на проплывающие внизу озёра и, не сумев скрыть нетерпения, задёрнул штору. Комфортный салон литерного «Кондора» располагал к спокойствию и безмятежности, но адмиралу было не до отдыха. Поглядывая на часы, он нервно теребил пуговицы на кителе и вновь бросал взгляд на застывшие стрелки. Когда внизу показался изрезанный фьордами скалистый берег, Дёниц облегченно выдохнул и потянулся к кожаному адмиральскому плащу.
        На аэродроме моросил дождь. Самолёт, подняв тучу брызг, прокатился вдоль короткой полосы и остановился возле ожидавшей толпы встречающих. Лишь только подкатили трап, дверь распахнулась, и Карл Дёниц выглянул, высматривая корветтен-капитана Котхауша.
        Командующий одиннадцатой флотилией застыл, вытянув руку в нацистском приветствии, но глаза его смотрели растерянно. И тогда адмирал понял, что что-то произошло…
        В штабе флотилии, стоя навытяжку перед картой, корветтен-капитан пытался оправдываться:
        - Господин адмирал, я лично приказал Рёхе оставить все дела и максимальным ходом следовать в Нарвик! Ему также было приказано, соблюдая осторожность, уклоняясь от встреч с противником, доставить пленника на базу. Но он поступил иначе! И вот итог: служба радиоперехвата в Киркенесе зафиксировала доклад английского эсминца в Полярный об уничтожении немецкой лодки. Как Рёхе оказался у побережья Новой Земли, я не знаю. Допускаю, что это результат личной недисциплинированности командира. За ним и раньше замечалось подобное.
        Ганс Котхауш ткнул указкой в карту.
        - Отклонение от маршрута составило более пятидесяти миль!
        Корветтен-капитан истекал потом, китель прилип к спине, сковывая движения. Ему очень хотелось расстегнуть верхнюю пуговицу, но он терпел.
        Зная, что адмирал летит из жаркого Парижа, небольшое помещение штаба флотилии постарались натопить так, чтобы папа Карл не испытывал дискомфорта, оказавшись на холодном севере. Но мириться с духотой теперь пришлось всему штабу флотилии.
        Дёниц сидел за столом, обхватив ладонью лоб. Он в пол-уха слушал Котхауша, задумавшись над тем, что ему казалось теперь очевидным. Всё, что связано с оборотнем, обрастало какой-то мистикой. Он выскальзывал из рук всегда в последний момент, будто проваливаясь в преисподнюю. А может, так оно и есть? И не американец он вовсе, а исчадие геенны огненной? Адмирал тяжело вздохнул и заставил себя прислушаться к докладу командующего. Последние слова его заинтересовали.
        - В руки русских попал агент Горбун. Его помощь нашим лодкам трудно переоценить. Мои командиры искренне жалеют об этой потере, несмотря на то что он из русских.
        - Ему не позавидуешь, - усмехнулся Дёниц. - Советы не жалеют своих людей, а уж о предателях и говорить нечего… Хотя, если для вас он так ценен, я бы посоветовал принять меры к его спасению. - Взглянув на карту, адмирал поинтересовался: - Вы отправляли кого-нибудь на Землю Александры после донесения Рёхе?
        - Именно так я и поступил! - не без гордости заявил Котхауш. - Из района боевого дежурства туда была отправлена U-334 капитан-лейтенанта Хильмара Зимона. Но оборотня там уже не было. База разрушена, склад взорван, дома сожжены. Но не беспокойтесь, господин адмирал, наши инженеры всё восстановят, и через месяц база вновь сможет принимать лодки.
        - Уже нет смысла, если о ней стало известно всем, - Дёниц тяжело встал и направился к выходу. - Проводите меня, я возвращаюсь в Париж.
        Второй кабинет, который так или иначе взволновало донесение и гибель Рейнгарта Рёхе, находился в Берлине. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер внимательно слушал доклад шефа внешней разведки Вальтера Шелленберга. Поблёскивая стёклами круглого пенсне, он неотрывно следил за руками главного разведчика Германии. Тонкие холёные пальцы перелистывали толстую пачку докладных записок и телеграмм.
        Час назад рейхсфюрер закончил занятие медитацией с шестёркой монахов, прибывших к нему с Тибета, и теперь был в прекрасном расположении духа. Его тренировки значительно продвинулись вперёд, и это радовало. Пусть он ещё не может заглянуть с помощью медитации в собственное сердце или печень, как это делает главный монах в зелёных перчатках. Но в том, что сегодня ему удалось заглянуть в собственную пятку, Гиммлер был уверен. Стремясь развивать у себя способность читать мысли, рейхсфюрер взглянул на аккуратную причёску Шелленберга и попытался предугадать, о чём дальше скажет шеф разведки. На ум пришло что-то неприятное и досадное.
        - И ещё, господин рейхсфюрер! - Вальтер Шелленберг взглянул на верхний лист и сделал паузу. - В операции «Wunderland» произошли некоторые нестыковки. Я бы сказал - небольшие неприятности, не влияющие на общий ход событий.
        Гиммлер выжидательно взглянул поверх очков. А ведь он оказался недалёк от истины! Путь к сверхчеловеку тернист и труден, но он возможен. Нужно только верить и тренироваться.
        «А сейчас Вальтер скажет, что доставленное крейсером оборудование пострадало за время перехода, - рейхсфюрер наморщил лоб, пытаясь заглянуть на несколько секунд вперёд. - Нет! Он скажет, что доставленного оборудования недостаточно для начала опытов в объёме операции «Wunderland»!
        Шелленберг прокашлялся и продолжил доклад:
        - Подводная лодка U-255, которую мы планировали использовать для доставки оберштурмфюрера СС Шеффера к месту нахождения объекта «Null» затонула у берегов Новой Земли.
        Гиммлер с досадой сломал карандаш и швырнул обломки в мусорную корзину. Да, путь к совершенству тяжёл и долог, и научиться читать мысли не так просто.
        - Надеюсь, с профессором всё в порядке?
        - Да, господин рейхсфюрер. Сейчас профессор находится в Мурманске. Ему остался последний бросок. Очень скоро он будет на месте.
        - Мы должны ему помочь. Пусть Дёниц даст другую лодку! И почему погибла эта? Он же обещал, что её не будут задействовать в боевых операциях?
        - Очевидно, адмирал не придал особого значения нашей просьбе. Он ведь не в курсе операции «Wunderland».
        - Этого ещё не хватало. Даже фюреру известны лишь только основные детали. Как мы можем помочь профессору? И так ли уж была необходима заброска Эрнста Шеффера в Мурманск?
        - Это была идея оберштурмфюрера СС Шеффера. Он хотел лично узнать, известно ли что-нибудь русским о его находке на Новой Земле. И к тому же, он категорически против какой-либо помощи. У Эрнста прекрасная легенда. Документы ему делали лучшие эксперты. Он неплохо владеет русским языком, и мы с ним имеем устойчивую связь. И вы же знаете, что он всегда привык полагаться только на себя. Объект «Null» реагирует на низкие температуры, поэтому профессор не спешит, справедливо полагая, что у него ещё есть время. А нынче даже в Заполярье плюсовые температуры. Будь сейчас декабрь, уверен, профессор приложил бы все силы, чтобы как можно скорее оказаться на месте. Я убеждён, господин рейхсфюрер, что мы должны прислушаться к его мнению.
        - Да, - неохотно согласился Гиммлер, - Эрнст всегда был чрезмерно самостоятелен.
        …Как же его сейчас недоставало! Тридцатидвухлетний профессор Эрнст Шеффер был любимцем рейхсфюрера СС. Удачливый охотник и прекрасный стрелок, он мог часами рассказывать о своих экспедициях на Тибет. И тогда Гиммлер чувствовал, что буквально теряет дар речи, слушая одну теорию загадочней другой. К тому же развиваемое Шеффером учение доктора Карла Хаусхофера о Полой земле приобретало совершенно новую силу и притягательность.
        «Северный и Южный полюса никогда не были достижимыми, потому что их не существует!» - заявил однажды Эрнст, и Гиммлер почувствовал, что в его душе поднимается буря оккультного экстаза.
        Шеффер с лёгкостью разбил противников теории арийского происхождения истинных немцев и доказал, что копьё римского воина Лонгина, пронзившее Христа, - отнюдь не миф и существует в действительности.
        «Оно всесильно! - гремел с кафедры мощный голос молодого профессора. - А его обладатель получит власть над миром! И я его найду для моего фюрера и для процветания Германии!»
        И фюрер его услышал. Шеффер был назначен начальником Тибетского отдела в недавно созданном институте «Аненербе». На его экспедиции не жалели денег даже во время войны, а любая теория профессора тут же приобретала статус аксиомы. И ведь деньги, потраченные на Шеффера, окупились! Гиммлер помнил, что когда он впервые увидел фотографии объекта «Null» и прочитал о его способностях, от возбуждения он не мог спать несколько ночей. Эрнст сдержал слово. Он нашёл копьё сотника Лонгина. Пусть и не в прямом смысле. Но это было именно то, что бросит к ногам фюрера судьбу всего мира! И ведь где нашёл? Почти под носом у русских, на северной оконечности Новой Земли. Осторожный в обращении с линкорами и тяжёлыми крейсерами после гибели «Тирпица», фюрер без колебаний выделил для операции «Wunderland» тяжёлый крейсер «Адмирал Шеер».
        Иногда решительность и авантюризм Шеффера ставили рейхсфюрера в тупик. К примеру, он сначала очень скептически отнесся к тому, что Эрнст принял предложение буддийских монахов на операцию по открытию третьего глаза. Сама мысль, что нужно сверлить лоб, ему была неприятна. Но Шеффер согласился с лёгкостью. И три года назад, в третьей экспедиции на Гималаи, где-то внутри горы, согласно обрядам буддистов, его посвятили в избранные. И теперь Гиммлер не мог не признать, что часто профессор замечает то, что другим не под силу. Он видит и чувствует невидимое.
        Рейхсфюрер СС встал из-за стола и медленно прошёлся вдоль полок, заставленных книгами под потолок, провел пальцем по корешкам золотых фолиантов. Это была его гордость - лучшее собрание книг об ордене иезуитов. Он чувствовал их силу и всегда тянулся к ним в минуты выбора решения.
        - Вы правы, Вальтер. Не будем мешать профессору. Он знает лучше нас, как ему найти путь к святыне.
        Дальше радиограмма, проделав сложный и длинный путь, попала на глаза русскому разведчику в отделе связи Кригсмарине и, перевоплотившись из одной системы шифровальных кодов в другую, перелетела в Москву и легла на стол руководителя внешней разведки Павла Фитина для того, чтобы испортить настроение ещё одной, решающей судьбы людей, личности.
        Нарком внутренних дел Лаврентий Павлович Берия вошёл ранним утром в свой кабинет на Лубянке и первым делом раскрыл журнал приёма посетителей. Недовольная гримаса скривила лицо наркома. Первым в списке значился Фитин. Берия провёл пальцем по строке, прочитал тему доклада главного разведчика страны и помрачнел ещё больше. Он ещё два месяца назад был уверен, что дело о сверхсовременной подводной лодке американцев не стоит и выеденного яйца. За два месяца не появилось ни одного подтверждения достоверности этого сообщения. Лаврентий Павлович пребывал в уверенности, что поручение вождя разобраться с этим вопросом само собой исчезнет под грудой валившихся на его голову дел. Тем более, что Коба об американской подлодке ни разу не вспомнил. Нарком планировал выждать ещё два месяца, а затем обвинить руководителя внешней разведки в паникёрстве и введении в заблуждение главных лиц страны, с товарищем Сталиным во главе. Сначала нужно было развеять авторитет Фитина в глазах вождя, а там и до врагов народа недалеко. И вот Фитин сам просится на приём с докладом о придуманной им американской лодке. Берия швырнул
журнал на стол и сквозь зубы процедил секретарю:
        - Скажи, пусть заходит.
        Павел Фитин застыл в дверях, ожидая разрешения начать доклад. Лаврентий Павлович развалился в кожаном кресле и сквозь очки сверлил взглядом главного разведчика, напустив на лицо гримасу брезгливости и презрения. Но Фитин к такому поведению наркома уже привык и не обращал на это внимания. Наконец, Берия решил, что он достаточно красноречиво указал посетителю на его место, и небрежно бросил:
        - Ну, что там у тебя?
        - Товарищ нарком, - Фитин раскрыл красную, обтянутую кожей папку, и заглянул внутрь. - Донесение от нашего агента. «Пастух» предоставил новую информацию об американской субмарине.
        - Что ты всё с этим козлопасом носишься? Он и тебя, и всех нас за нос водит!
        - Товарищ нарком, агент «Пастух» надёжный информатор. Мы его неоднократно проверяли и всегда убеждались в точности и правдивости его сообщений.
        - Почему тогда об этой лодке ничего не знает начальник ГРУ Ильичёв? Я спрашивал у наркома флота Кузнецова, и ему тоже ничего не известно. Почему?
        - Не могу знать, товарищ нарком! Я полагаюсь только на собственную агентуру.
        - Да какая у тебя агентура?! Одни провокаторы! Кому ты ещё показывал это донесение?
        - Меркулову.
        «Плохо, - подумал Лаврентий Павлович. - Мой первый заместитель не в меру самостоятелен и уже наверняка отправил докладные записки кое-кому из членов политбюро. Так, глядишь, и до Иосифа дойдёт».
        - Дай взгляну, что там нацарапал твой козлопас.
        Берия пробежал взглядом листок, снял очки и, подышав на стёкла, протёр их платком.
        «Донесение очень конкретное. От такого не отмахнёшься. Описание лодки, размеры, указан даже необычный чёрный цвет и отсутствие ржавчины на бортах, - раздумывая, нарком поморщился и ещё раз перечитал шифровку. - Да, от такого не отмахнёшься… Немцам повезло, они захватили в плен американца. Но самое неприятное, что захватили они его в Баренцевом море. А это уже зона ответственности Северного флота. И хочешь - не хочешь, а реагировать надо».
        - Хорошо. Оставь мне эту писульку. Я обдумаю посоветуюсь с товарищами, переговорю с Кузнецовым и решу, что делать дальше. Иди, не мешай работать. Но если это провокация, ты ответишь первым.
        Фитин щёлкнул каблуками и направился к двери. Лаврентий Павлович подождал, пока он скроется, и потянулся к телефону.
        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
        САМОЗВАНЕЦ ПОНЕВОЛЕ
        Зелёные обрывистые берега Кольского залива медленно проплывали за бортом и исчезали в тянувшемся с сопок утреннем тумане. Вздыбившиеся из-под острого носа волны разбегались в стороны и исчезали среди чёрных, покрытых слоем мазута камней. Эсминец торопился. Укутавшись в одеяло, Максим смотрел на такую знакомую и не знакомую бухту. В Кольском заливе, как любой моряк Северного флота, он знал каждый остров, каждый выступ или прилепившийся к берегу рыбацкий дом. Но сейчас всё было не так. Умом он понимал, что между тем заливом, который ему известен до последнего камня, и этим - семьдесят лет. Но каждый раз ждал, что сейчас из-за очередного поворота появится что-то до боли знакомое. Вот остров Сальный. За ним вскоре откроется роскошная панорама столицы Северного флота - Североморска. Но на берегу лишь череда двухэтажных бараков с зенитной батареей на ближайшей сопке. Дальше Кольский залив сужается до размеров средней реки и вот-вот должен появиться Мурманск. Максим, вытянув шею, с волнением ждал следующего поворота, и вот он наконец потянулся вдоль залива - будущий город-герой. Низкорослый, деревянный,
с чёрными пятнами пожаров на теле и забитым до отказа кораблями всех мастей портом. Теперь эсминец еле двигался, лавируя между навалившимися друг на друга пароходами. Он пронзительно загудел, салютуя собственной победе, подправил курс и протёрся бортом о чёрный от смолы причал.
        Вот и приехали. Максим сбросил одеяло и встал, косясь на суетившихся на палубе английских матросов. После того, как они достигли берега, возле него появились двое часовых, и внимательно следили за каждым его движением. И вот сейчас они вскочили, схватившись за карабины. Максим оглядел себя. Да… вид непрезентабельный и вызывающий. Футболку, так понравившуюся Степану Горбунко, как сувенир забрали английские матросы. Серая куртка с орлом на одном кармане и знаком подводника на другом, высушенная и выглаженная англичанами, сидела будто по нему шитая. Надев её на немецкой лодке вместо мокрой робы, Максим теперь никак не мог от неё избавиться. Он несколько раз пытался её сбросить, но английский капитан был категорически против. Ничто не должно умалять его подвиг. Утопленная немецкая подводная лодка, пленный подводник, да ещё какой! Гордиться было чем. Напрасно Максим пытался объяснить, что это ошибка. Англичане, ничего не понимая, кивали и улыбались, довольные и счастливые. Несколько раз с него сбрасывали одеяло и, обступив, делали снимки на память с разных ракурсов. В общем, относились к нему пусть и
как к трофею, но трофею очень ценному.
        На берег упал узкий раскачивающийся трап, и Максима подвели к борту. Рядом, держа его за локоть, встал капитан эсминца. Он обвел взглядом причал в поисках журналистов с блокнотами и фотоаппаратами, но, увидев лишь бескозырки советских матросов, недовольно поморщился и подтолкнул пленника к ступеням.
        Максим осторожно ступил на трап и замер. Столько злых и ненавидящих глаз он ещё в своей жизни не видел. Матросы сжимали кулаки, и до него донёсся злобный шёпот:
        - Это и есть Горбун?
        - Да. Сволочь, сколько он наших погубил.
        - Говорят, ему сам Гитлер Железный крест дал.
        - Так уж и Гитлер?
        - Не знаю. Может, и не Гитлер, но говорили, что Железный крест у него есть.
        - От нас он ещё и деревянный получит.
        Максим спрыгнул на причал и, улыбнувшись до ушей, произнёс, протянув к матросам руки:
        - Здравствуйте, товарищи, это…
        В щеку впечатался звонкий и болезненный удар. Голову отбросило назад, но Максим устоял. Перед ним стоял худой и длинный, с двумя прямоугольниками в петлицах, офицер и, выкатив глаза, злобно шипел:
        - Допрыгался, гнида.
        Увидев, что Максим не упал, он замахнулся ещё раз, но тут у него на руках повисли два солдата.
        - Товарищ майор! Нельзя! Отойдите в сторону!
        - Я его сейчас пристрелю!
        - Товарищ майор, отойдите от пленного! - решительно произнёс, загородив собой Максима, молодой офицер в синей фуражке.
        - Я из политотдела! Убери руки, эту падлу я забираю с собой!
        - Товарищ майор, мы знаем кто вы. Но мне приказано доставить его в управление, и я его туда доставлю. Освободите проход и уберите пистолет, а то я вас арестую!
        Майор воткнул ТТ в кобуру и недовольно проворчал:
        - Нашёл, кого защищать. Ты бы, лейтенант, так своё рвение лучше на передовой показывал.
        Лейтенант покраснел и, оттеснив майора в сторону, ответил:
        - Я только что оттуда, но вас я там не видел. Отойдите!
        Майор неохотно посторонился и, запрыгнув на подножку открытого «козлика», хлопнул водителя по плечу:
        - Поехали!
        Но прежде, чем ГАЗ-67 завёлся и тронулся с места, он указал вытянутым пальцем на Максима и выкрикнул:
        - А с тобой мы ещё встретимся! Не сомневайся!
        Максим проводил его растерянным взглядом и, бросившись к лейтенанту, дёрнул за рукав:
        - Поймите! Это ошибка! Я не тот, за кого вы меня принимаете!
        - Разберёмся, - лейтенант с ненавистью посмотрел на орла на куртке Максима и угрюмо добавил: - Иди в машину, не доводи до греха.
        Солдаты распахнули двери серого фургона и, втолкнув Максима внутрь, залезли следом. Грузовик заурчал и, качнувшись, тронулся с места. В маленьком окошке с решёткой промелькнул портовый кран, затем поднятый шлагбаум с часовыми, и машина запетляла по улицам города.
        Максим приник к стеклу. На перекрёстке стояла девушка-регулировщик с жезлом. Он встретился с ней взглядом, но она отвернулась. Затем он увидел, как, уступая им дорогу, застыл патруль с красными повязками. Матросы посмотрели на машину госбезопасности и заторопились в противоположную сторону. Низкие трёхэтажные дома стояли с заколоченными накрест окнами. На крышах из-за мешков с песком торчали стволы зенитных пулемётов. Максим почувствовал, как его охватило невыразимое волнение. Это был Мурманск, но совсем не тот, который он знал, а совершенно другой. Тот, который он видел лишь в военной хронике. И на него с новой силой нахлынуло осознание фантастичности ситуации, в которую он попал. В море это совершенно не чувствовалось. На море откатившиеся назад десятилетия никак не сказались. А теперь, глядя на фронтовой Мурманск, он не верил собственным глазам. Утопичность и нереальность ситуации ошеломляла. Неужели это происходит с ним? Но ведь этого не может быть, потому что быть не может!
        - Сядь в угол и не высовывайся!
        Приклад больно врезался в плечо. Один из солдат опустил карабин и пересел ближе к двери. Второй со злостью взглянул на Максима и сплюнул под ноги. Казалось, они только и ждали, чтобы он выкинул какую-нибудь глупость, чтобы с чистой совестью его пристрелить. Но Максим на них не обиделся. От накатившей радости, вызванной волной ностальгии от увиденного Мурманска, пусть и не того, который он знал, Максим расплылся в улыбке и ни с того ни с сего весело заявил:
        - А вы знаете, что мы, русские, победим?!
        - Знаем, знаем! - засмеялись солдаты. - Смотри, как запел, гнида, когда на хвост наступили.
        Грузовик последний раз качнулся и остановился. Максима вытолкнули из фургона, и он оказался перед дверью с табличкой «Управление НКВД по Мурманской области». Деревянное одноэтажное здание, укрытое маскировочной сетью, стояло в стороне от других домов. Часовой у входа схватил Максима за плечо и прижал к стене. Лейтенант выбрался из кабины и больно вдавил в спину ствол пистолета. Так они стояли с минуту, потом открылась дверь, и на крыльце появился рослый энкавэдэшник в серой гимнастёрке и с длинной свисающей на лоб чёлкой.
        - Принимай, старшина! - лейтенант подтолкнул Максима к двери. - Вообще-то он смирный, но ты с ним поосторожней. Смотри, как лыбится, наверняка что-то задумал, сволочь.
        Старшина молча повёл Максима по коридору и остановил у двери с надписью «Оперуполномоченный НКВД по Мурманской области, старший лейтенант государственной безопасности Фёдоров». Он постучал в дверь и с неожиданно сильным прибалтийским акцентом спросил:
        - Привезли арестованного. Разрешите заводить?
        - Вводи! - послышалось из-за двери.
        Фёдоров стоял спиной к двери, в тёмном дальнем углу. Не оборачиваясь, он приказал старшине:
        - Иди, Велло, я его сам допрошу.
        - Товарищ старший лейтенант, я, если что, за дверью.
        - Нет! Ты свободен. Иди, другими делами займись. И скажи, чтобы мне не мешали.
        Максиму голос Фёдорова показался подозрительно знакомым. Он прищурил глаза, всматриваясь в темнеющую в углу спину.
        Старшина выжидательно потоптался в дверях и, не дождавшись новых указаний, кивнул, вышел и плотно закрыл за собой дверь. Когда его шаги по коридору стихли, Фёдоров, наконец, обернулся. Сначала взгляд Максима выхватил из темноты серое галифе, потом гимнастёрку с синими петлицами, а дальше он почувствовал, что ему срочно нужна опора под пятой точкой, иначе он сядет там, где стоит.
        - Старпом?.. - прошептал ошарашено Максим.
        - Тс-с-с! - Долгов приложил палец к губам.
        Он подошёл к двери и, приоткрыв, выглянул в щель. Коридор был пуст. Старпом закрыл её, повернув в замке ключ.
        - Ты только, Максим, не шуми. Я сам как тебя в окно увидел, так не знал, как сдержаться.
        - Толик, но как?..
        - Долго рассказывать. Дай я тебя, Максимушка, обниму! Здоров, чертяка! Я всё тебе расскажу чуть позже, но сначала ты мне объясни: как ты оказался Горбуном?
        Максим тяжело сел на кожаный диван и, не сводя восхищённого взгляда с Долгова, произнёс:
        - Тоже в двух словах не расскажешь. Толик, попить дашь? А то я прийти в себя не могу. Это же надо - старший лейтенант Фёдоров! С понижением тебя в звании.
        Долгов громко засмеялся и, спохватившись, прикрыл ладонью рот.
        - Если бы ты знал, сколько у меня здесь власти! Наши фээсбэшники о таком и мечтать не могут. Сумели энкавэдэшники на народ страху нагнать. Мою синюю фуражку как увидят, так разбегаются, как от чумного. Свой «виллис» под окном стоит. Хотя я бы больше хотел вернуть назад свои звёздочки кап-три и старпомовскую должность в придачу. Как там наши?
        - Наши в порядке. Немецкую базу нашли на Земле Франца-Иосифа. Уже взорвали, наверное.
        - Да? А ну, покажи!
        Долгов выхватил из-под стола рулон карты и расстелил ее, прижав графином с водой. Максим ткнул пальцем в остров Александры и удивлённо произнёс:
        - Ты сейчас меня так спросил, будто настоящий Фёдоров из сорок второго года. Аж мурашки по коже.
        - Да уж, - Долгов, улыбнувшись, развёл руками. - Вжился я в роль. И шпионов настоящих ловлю. Не того бедолагу, что политические анекдоты болтает или газетой «Правда» подтёрся, а настоящих, которых немцы забрасывают. Неделю назад у продскладов одного взял. Радиомаяк для самолётов ставил. Такую перестрелку устроили, что и в кино не увидишь. Тут, Максим, иначе нельзя. Идёт война, а что это такое, только и понимаешь вот здесь, когда на сложенных рядами погибших после каждой бомбёжки смотришь. С нашей лодки в море всё иначе видится.
        - Да я ведь так сказал, - смутился Максим. - В смысле, что другим тебя помню.
        - Все мы меняемся. А за то, что подсказал, где немецкая база, спасибо тебе огромное. От всех моряков-североморцев. Мы всё голову ломали: откуда немцы появляются так быстро, когда конвой идет? Была догадка, что есть у них точка, а вот где, не знали.
        - Точка! Да там курорт с фешенебельной гостиницей и складом до конца войны! Но можешь успокоить моряков-североморцев. Её наверняка уже нет. Командир собирался уничтожить. А раз собирался, то уже, наверное, так и сделал, - Максим подёргал на кармане орла и спросил: - Переодеться дашь во что-нибудь?
        Долгов осмотрел со всех сторон на Максиме немецкий китель и, похлопав по плечу, улыбнулся:
        - Как по тебе шитый. Жаль выбрасывать, так что поноси ещё немного.
        - Толик! Да меня чуть не убили из-за него! С кулаками бросаются! - Максим красноречиво потрогал ссадину на челюсти. - Чуть на штыки не подняли! Не хочу я быть предателем-Горбуном.
        - А кем мне прикажешь тебя представить? Смотрите, товарищи! Это не Горбун вовсе, а делегат из будущего Максим Зайцев. Ваш внук! Да и я не такой простой, как вы думаете! Хорошая тема для митинга. Только его резолюция нам обоим не понравится.
        - Что же делать?
        - Придётся тебе, Максим, побыть немного Горбуном. Сейчас для тебя это лучшая защита. Я всем скажу, что ты в разработке НКВД. Вести твоё дело буду лично. А там что-нибудь придумаем. Я хоть и вжился в образ Фёдорова, но всё равно назад к нам на лодку хочу. Так что будем вместе выбираться.
        Максим понимающе кивнул и, отлив из графина в гранёный стакан, спросил:
        - А как ты оказался этим Фёдоровым?
        - На танкере «Азербайджан» всё произошло… А я ведь всё-таки спас дедушку Рябинина! Да… - Долгов встал из-за стола и, заново переживая события двухмесячной давности, подошёл к окну. - Лихо там всё закрутилось. И самолёты немецкие были, и торпеда была. А как в борт врезалась, так всё в мелочах помню. Такое не забудешь. Такой фонтан из масла взлетел, что по палубе ещё несколько дней, как по катку, катались. Фёдоров этот особистом на танкере был. И его единственного торпеда достала. Я сейчас понимаю, почему капитан так испугался. За старшего лейтенанта госбезопасности не сносить бы им всем головы. Это уж точно. Хоть что рассказывай, а если все живые, а особист нет, то тут подозрение на лицо. Я долго упирался, но меня всем экипажем уговаривали. А что прикажешь делать? Людей жалко, да и вас не было. Так я и стал поневоле самозванцем. Теперь для всех я Фёдоров Арнольд Филиппыч.
        - Мы тебя тогда долго искали.
        - Я в этом был уверен. Конвой нас бросил. И мы, как пробоину заделали, решили пойти не по накатанному пути, вдоль границы льдов, а напрямую в Мурманск. Рискованно, конечно, но повезло. Немцы нас не заметили. А как сюда пришли, так экипаж в один голос заявил, что я и есть их особист. Документы у Фёдорова сильные были. Подписи одна страшнее другой. Да и нехватка с кадрами здесь большая. Так что никто здесь не засомневался, считай, что всё на веру приняли, и определили меня в управление области.
        Долгов засмеялся и заметил:
        - Хорошо, что на документах ещё фотографий не было. А то мы с Фёдоровым на братьев-близнецов никак не тянем. А вот форма как раз по размеру оказалась. А если чуть что не так, то я делаю, как делал он - тычу в нос пистолет с дарственной надписью Меркулова. Это получше любой ксивы срабатывает. Вот так, Максим, и живём - «зажигалки» тушим, да диверсантов ловим. А этого дерьма здесь хватает.
        Неожиданно Долгов прислушался. Максим тоже услышал, как в коридоре скрипнул пол. Старпом осторожно повернул ключ и распахнул дверь.
        - Старшина! Ну что ты всё время возле моей двери трёшься?
        Долгов вышел в коридор, и Максим услышал, как он распекает подчинённого.
        - Тебе больше заняться нечем?
        - Товарищ старший лейтенант, - оправдывался его помощник. - Я ведь только хотел узнать, всё ли у вас в порядке. Я слышал, что Горбун очень опасный враг. Вы, если что, только скажите.
        - Я тебе чем сказал заниматься? Отправь патруль к обкому партии! Проверь оцепление в порту! Я тебе ещё два дня назад говорил, чтобы ты в архив сходил и принёс мне списки арестованных за последние два года! Работы непочатый край, а ты слоняешься без дела! Или мне тебя, как ленивого кота, во всё носом тыкать?!
        Максим улыбнулся. Закрой он сейчас глаза, и живо представил бы себя на лодке, а в соседнем отсеке старпома, воспитывающего бездельников. Но на старшину, похоже, выговор Долгова не произвёл особого впечатления. По-прибалтийски растягивая слова, он спокойно спросил:
        - А ничего, что Горбун у вас один в кабинете остался?
        - Тьфу ты! Я тебе об одном, а ты мне всё о Горбуне! Ничего! У меня решётки на окнах. Шагай отсюда, и чтобы я тебя до вечера не видел.
        В коридоре послышались удаляющиеся шаги, хлопнула входная дверь. Долгов вернулся в кабинет и рухнул на стул.
        - Достал он со своей заботой!
        - А кто он такой? Говорит странно.
        - Из сочувствующих советской власти прибалтов. Когда я здесь появился, он уже тут был. Эстонец Велло Ярви, неплохой парень. Исполнительный, и видно, что в голове не опилки. Всё на лету хватает, но прилипчив до ужаса. За мной, как телёнок ходит. Ну да ладно, теперь он точно до вечера не появится. Давай лучше я тебя сейчас накормлю.
        - Давай! - охотно согласился Максим. - Англичане меня всё чаем поили, а мне бы поесть.
        - Ну у меня не разносолы. Едим ленд-лизовскую тушёнку, зато в избытке.
        - Толик, а сколько сейчас времени? - Максим подошёл к окну и глянул на застывшее над сопками солнце.
        - Самое время, обеденное. Когда ночь, солнце в другое окно светит, напротив.
        Максим посмотрел вдоль проходящей рядом с домом дороги и споткнулся взглядом о стоявший у обочины ГАЗ-67. За рулём сидел майор, которого он видел в порту, и внимательно изучающе смотрел на окна и стены управления.
        - Толик! Посмотри, вот этот малахольный майор бросался на меня в порту!
        Долгов подошёл и заглянул через плечо Максима:
        - А-а-а… Дрожин.
        - Ты его знаешь?
        - Да кто же его не знает. Из политотдела, майор Геннадий Дрожин. Известный горлопан. Все митинги его. Где только какой пень увидит, так сразу начинает с него вещать, какой он преданный ленинец. От таких ура-патриотов вред один. Я таким не верю, потому что знаю народную мудрость - кто громче всех кричит, у того морда в пуху! Отойди от окна.
        - Зачем он здесь? Он в порту всё порывался меня расстрелять.
        - Ну вот! А ты спрашиваешь - зачем он здесь?
        Максим осторожно задёрнул штору и вернулся на диван.
        На столе появились открытые консервы и нарезанный крупными ломтями чёрный хлеб. Долгов открыл сейф и достал пузатую бутылку.
        - Французский коньяк. По ленд-лизу и такое поставляют. Ну, давай за встречу и удачное возвращение! Мне доложили, что ты искупался?
        - Да. Тоже, скажу тебе, ощущение не из приятных.
        - Ну тогда ещё и в лечебных целях. Много тостов на одну рюмку, но мне больше нельзя. Сегодня ночью хочу у продскладов засаду сделать. Немцам он никак покоя не даёт. Всё стараются город впроголодь оставить, а не получается. В сопках пещеры есть, так все запасы там укрыли. С воздуха не видно, а чтобы поджечь, нужно прямое попадание. Вот они и посылают одного за другим диверсантов с радиомаяками.
        Максим поспешил выпить коньяк и набросился на еду.
        - Вкусно! Смотрю на тебя и глазам не верю - ты как настоящий чекист. Суровый взгляд, стальной голос, на боку ТТ.
        - Хотелось бы, хоть на время стать настоящим.
        Долгов порылся в сейфе и бросил на стол папку.
        - Да только чувствую, что синей фуражки и пистолета здесь мало. Смотри! Вот это всё шифровки какому-то «профессору». Засел, сволочь, где-то в верхах. Или в штабе Северного флота, или здесь, в местной власти. Потому что всегда в курсе всех дел. Наши дешифровщики головы ломают над шифром, а как только что-то начинает получаться, он тут же шифр меняет. Как знает.
        - Не зря, наверное, «профессором» назвали.
        - Да уж, не дурак. Но мне от этого не легче. Откуда только не звонят, спрашивают: когда поймаю? Дня не было, чтобы из разведотдела флота не позвонили. Я их понимаю, начальника разведки сам командующий Северного флота вице-адмирал Арсений Головко топчет. А он хоть что-то у меня пытается узнать. Но мне похвастаться нечем. Хотел бы помочь, а не могу. Думаю, где-то у них, в штабе флота, течёт. Только какой-нибудь корабль собирается из залива выйти, его тут же лодка или эсминцы поджидают. Что делать, ума не приложу. Погоняться за диверсантом - на это меня ещё хватает. А вот, чтобы разыграть шахматную партию с «профессором», на это не хватает ни опыта, ни мозгов. Тут хитрость нужна, с виртуозной радиоигрой или подставой на живца. А это уже другой уровень. Ты говоришь - «как настоящий». Далеко мне до настоящего. Ну да ладно! - Долгов поднял рюмку, чтобы чокнуться с Максимом, но, увидев, что опоздал, выпил и потянулся за ломтиком хлеба. - Не будем о грустном. Расскажи мне, как там, на лодке? Кто за меня старпомом?
        Максим с сочувствием взглянул на старпома и, отставив банку тушёнки, ответил:
        - Штурман с помощником поделили. Я вдруг подумал - а кто же за меня теперь будет? Я же не собирался покидать лодку и замену не подготовил.
        - Не переживай, что-нибудь придумают. А как там наш немец?
        - Отто? Отто в порядке. По-русски уже неплохо говорит. Всё время возле меня в БЧ-7 крутится. Он шумы лодок и кораблей на слух хорошо определяет. А с нашей аппаратурой - так ему вообще цены нет. Так что помогает…
        Максим умолк, и в кабинете повисла пауза. Наконец, решившись, он спросил:
        - Толик, ты думаешь - это с нами навсегда? Мы так и будем воевать, и шпионов ловить? Домой нам дорога заказана?
        - Поверишь, дня не было, чтобы я об этом не думал. Ни весточку не пошлёшь, ни словцо, что жив. Флот, ясное дело, нас уже списал, а вот семьи… У меня Димка в первый класс должен идти. Это же святое дело - отцу за руку сына в школу отвести. А он что же у меня, как сиротка?
        Долгов вздохнул, и они надолго замолчали. Каждый задумался о своём, хмурясь от безрадостной перспективы. Наконец, старпом не выдержал и произнёс голосом, полным уныния и тоски:
        - Умеешь ты, Максим, настроение испортить. Давай ещё по одной, а то на душе кошки скребут.
        Но выпив и по второй, настроения они не улучшили. Старпом меланхолично, с невидящим взглядом, перебирал бумаги на столе и, предавшись воспоминаниям, тяжело вздыхал. Максим крутил в руках пустую рюмку и тоже полностью ушёл в собственные мысли. Долгов первым не выдержал самоистязания и встал, с грохотом опрокинув стул:
        - Пойду я! Пора! Я тебя, Максим, в камере закрою, рядом с кабинетом. Так и мне спокойнее будет, и тебе безопасней. Возьмёшь тулуп, чтобы мягче было. Выспись, отдохни, а завтра, на свежую голову, будем думать, что дальше делать. Я утром вернусь. Ты не переживай, здесь ты как в крепости будешь. Никакой Дрожин не доберётся. А тоску нагонять не надо! А то мы с тобой сопьёмся.
        Долгов вышел из кабинета и рядом лязгнула железная дверь. До Максима донёсся раздражённый голос старпома:
        - Сколько просил, чтобы сменили лампочку! Иди сюда, будем тебя устраивать!
        ГЛАВА ПЯТАЯ
        РАЗВЕДЧИКИ И ШПИОНЫ
        Листок шифровки вспыхнул, и тонкая бумага тут же превратилась в пепел. Эрнст Шеффер растёр пепел пальцами и смыл его в луже под ногами. Откатив из угла камень, он положил в выемку аккуратно упакованную рацию и поставил камень на место. Вода из повреждённого водопровода растеклась по всему подвалу, и зайди кто-нибудь в развалины дома, он тут же услышал бы шлёпанье шагов. Место было хорошее. Надёжное. Эрнст рассыпал на пол хлебные крошки, и прикормленные крысы тут же ринулись из всех щелей. Загляни теперь кто сюда, то увидел бы полную иллюзию того, что здесь уже несколько месяцев не ступала человеческая нога. Грязь, сырость, и лишь хозяйничают непуганые крысы. Шеффер отряхнулся, поправил фуражку с тусклой кокардой и выглянул из подвала во двор. Никого. Выбравшись на свет, он ещё раз внимательно осмотрел форму, стёр с галифе след от сажи и уверенно вышел из подворотни на улицу. Два матроса, поздно заметив его, торопливо отдали честь и поспешили посторониться с дороги. Профессор рассеянно кивнул им в ответ и задумчиво пошёл вдоль стены дома. Было над чем подумать. Вчера он передал шифрограмму о том,
что в руки русских попал ценный специалист по работе с подводными лодками, известный как Горбун. Наверняка много знающий. Скоро он начнёт говорить, и тогда Кригсмарине будет нанесён непоправимый ущерб. Обрисовав общую обстановку, Шеффер добавил, что имеет возможность ликвидировать Горбуна, как крайне опасный источник информации для русских. Но ответ из центра его немного озадачил. Профессору запрещались какие-либо действия, ставившие под угрозу его собственную безопасность. Центр запрашивал оценку возможности спасения Горбуна с использованием помощника. Шеффер понял, откуда взялась такая забота об этом русском. Наверняка, приложил руку адмирал Дёниц. Папу Карла всегда волновало всё, что хоть как-то могло помочь его подводным лодкам. Затем мысли профессора переключились на помощника, и он брезгливо поморщился. Скользкий и мерзкий тип. Завербованный ещё в начале войны, помощник с рвением и старанием выполнял все задания, но Шеффер ему не верил. Он видел отснятые кинокамерой кадры, на которых помощник с блуждающей ухмылкой на лице расстреливал в затылок пленных русских. Делалось это для того, чтобы
отрезать агенту путь назад. Вздумай он переметнуться, и киноплёнку тут же подбросят русским. Но ни на секунду профессор не сомневался, что изменись ситуация, и с такой же блуждающей ухмылкой помощник выстрелит в затылок ему.
        Мимо проехала колонна грузовиков с городским ополчением и скрылась за поворотом.
        «Едут за город рыть траншеи» - отметил про себя Шеффер и задумался.
        Многое изменилось с тех пор, как он был здесь последний раз. В сороковом году он обошёл с экспедицией весь русский север на вспомогательном крейсере «Комет». Да, тогда всё было иначе. Мурманск был цветущим и стремительно развивающимся городом. На борту корабля непрерывно разносились тосты и песни: русский и немец - братья навек! На улицах горожане останавливали матросов с крейсера и норовили затащить к себе в гости. На хлебосольных застольях он набрал лишний десяток килограммов. А сколько его печень перекачала водки с русскими геологами у костров, так это и не вспомнить. Тогда-то он впервые заподозрил существование волшебной земли. А поход вспомогательного крейсера к берегам Новой Земли подтвердил его догадки.
        Оглянувшись, Шеффер вошёл в заброшенный городской парк. В центре, у пустого фонтана, зияла воронка от бомбы. Рядом повалился посечённый осколками салютующий пионер. Шеффер переступил через скульптуру и направился к покосившейся карусели. Небольшая калитка для пропуска отдыхающих была закрыта. Он с усилием толкнул её, и по парку разлетелся скрип железа. Калитка застряла в крайнем открытом положении. Для верности Шеффер подпёр её камнем. Это был условный сигнал. Теперь его помощник узнает о необходимости встречи.
        За дверью зазвенела связка ключей, и в камеру ворвался свет из коридора. Максим заворочался и, отгоняя остатки сна, свесил с нар ноги.
        - Вставай, - недовольно проворчал старый солдат в вылинявшей и потерявшей цвет гимнастёрке. - Слишком добрый наш старший лейтенант. Я бы тебе не то что тулуп не дал, а даже нары от стены не отстегнул бы. Спал бы ты у меня на полу, как собака, где тебе и место. Пошли. На допрос вызывают.
        Дождавшись, пока Максим, потягиваясь, натянет ботинки и выйдет из камеры, он постучал в соседнюю дверь и спросил:
        - Арнольд Филиппыч, разрешите арестованного заводить?
        - Давай, Кузьмич! - послышался голос Долгова. - Сам можешь идти. Там пайки выдают. Отнеси семье.
        Дождавшись, когда за Кузьмичом хлопнула входная дверь, Долгов спросил:
        - Как спалось на новом месте, Максим? Смотрю - отдохнул, порозовел.
        - Отлично. А ты как?
        - А никак.
        Только сейчас Максим обратил внимание, что старпом сидит за столом осунувшийся, с потемневшим лицом и мешками под глазами.
        - Давай чаю попьём, - потянулся за чайником Долгов. - А то глаза слипаются.
        - Ну как твои шпионы? - попытался пошутить Максим.
        - Шпионы? Шпионы шпионят. Хотя, честно сказать, я всегда был против такой постановки вопроса, что если наш там, то он разведчик, а если ихний у нас, то он шпион. И тот, и другой одно дело делают.
        - Ну, я к тому, что - поймал диверсанта на складах?
        Долгов со злостью стукнул кулаком по столу так, что пустой стакан подпрыгнул и перевернулся.
        - Чуть было не поймал! Да этот мудак всё испортил!
        - Это который?
        - Да твой старый знакомый Дрожин. Как он там раньше меня оказался? До сих пор не пойму. Спугнул диверсанта. Хорошо, что я хоть радиозакладку нашёл. Смотри, до чего немцы додумались.
        Долгов поднял с пола и положил на стол увесистый серый булыжник. Максим удивлённо поднял брови и провёл пальцем по грязной поверхности. Таких камней на дорогах уйма. С той лишь разницей, что из этого булыжника свисал полуметровый провод в такой же непримечательной серой оплётке.
        - Послушай, Толик! Я вот тут лежал на нарах и думал о твоём профессоре. Часто ведь бывает, что клички агентам дают по его реальной профессии. Я об этом читал. Вдруг он и вправду профессор? Ну, может, преподавал до войны, или в институте работал.
        - Конечно! А теперь этакий старикашка с козлиной бородкой и тросточкой бегает и радиозакладки подбрасывает. Не вяжется. Если помнишь, в комедии «Джентльмены удачи» главный авторитет звался доцентом. Тоже, наверное, из академии сбежал.
        - Я ведь так, мысли вслух. Я же помочь хотел.
        - Нет, Максим, засел где-то здесь матёрый волк. Обидно, но чувствую, что нам он не по зубам. Всегда на шаг впереди.
        Неожиданно в коридоре послышалась возня и возмущённый голос часового:
        - Нельзя сюда! У товарища старшего лейтенанта сейчас допрос.
        Вмешался голос с сильным акцентом эстонца Ярви:
        - Товарищ капитан второго ранга, подождите, я сейчас доложу!
        - Ничего, он меня и так примет!
        Максим, заволновавшись, посмотрел на Долгова. Но старпом был невозмутим. Узнав голос, он полез в стол и достал ещё один чайный стакан. Дверь распахнулась, и на пороге застыл невысокий офицер в морском кителе со стоячим, подшитым белой тканью воротничком, и чёрной фуражке. Из-за него показался эстонец и, извиняясь, развёл руками:
        - Товарищ старший лейтенант, я не успел…
        - Ничего, старшина, Александру Ивановичу я всегда рад.
        - Так вот какой здесь допрос! - сдвинув фуражку на затылок, покосился на Максима моряк. - Чаи гоняете!
        Долгов невозмутимо налил кипяток в третий стакан и указал на стул.
        - Присаживайся, Александр Иванович. А ты как думал? Я допрашиваю с закатанными рукавами и по локоть в крови? Давай и ты с нами чаю попей.
        Моряк не сдвинулся с места и, взглянув на орла, раскинувшего крылья на груди Максима, спросил:
        - Это он?
        - Да.
        - Я вот к тебе с какой просьбой, Арнольд Филиппыч, - Александр Иванович, наконец, решился и присел на стул рядом с Максимом. - Я знаю, что Горбуна передали в ваше ведомство и его дело ведёшь ты. Так вот, я тебя прошу - отдай его нам!
        - Да чего вы все с этим Горбуном как с ума посходили! Политотдел не может успокоиться, теперь вы!
        - Политотдел?
        - Да. Дрожин всё кругами ходит.
        - А-а… Ну Дрожин - это ещё не политотдел. Арнольд Филиппыч, ты же знаешь, что немцы конвой готовят! Не можем мы его пропустить. А всего не знаем. Мы бы из твоего Горбуна живо всё вытрясли. Чаем бы не угощали.
        Долгов поморщился, представив, как бы моряки добывали у Максима сведения о конвое.
        - Нет, Александр Иванович, он останется у нас.
        - Да у вас и так забот полон рот! Лучше бы «профессора» поймали! Всё на месте топчетесь!
        - Ничего, поймаем. Одно другому не мешает.
        - Я это слышу уже не одну неделю. А воз и ныне там!
        Долгов задумался и, напустив на себя таинственности, голосом заговорщика произнёс:
        - Ладно! Нельзя, но тебе, Александр Иванович, скажу. Приготовили мы западню для «профессора», и скоро он непременно туда свалится. Только это между нами.
        - Да? - моряк с сомнением посмотрел на старпома. - Хотелось бы верить…
        - Не сомневайся. А Горбун и с нами прекрасно работает. Вот базу немецкую на Земле Александры раскрыл. Да я вам в штаб донесение отсылал. Или не видел ещё?
        - Видел, - недовольно проворчал Александр Иванович. - Только это ещё проверить надо.
        Окончательно успокоившись, он позвенел ложкой в стакане и, положив фуражку на колени, произнёс:
        - Кстати, о «профессоре». Не знаю, поможет ли тебе это, но у нас агентура тоже работает. Так вот, появились сведения, что он действительно профессор. И страну нашу хорошо знает, и язык.
        - Может, он русский?
        - Может, и русский.
        Максим улыбнулся одними уголками рта и опустил глаза. Александр Иванович неприязненно взглянул на него и обратился к Долгову:
        - Ты посторонних убери, нам с тобой с глазу на глаз поговорить надо.
        - Старшина, уведи его пока в камеру, - Долгов кивнул неподвижно застывшему в дверях эстонцу. - И закрой поплотнее за собой дверь.
        Капитан второго ранга пересел поближе к старпому, оглянулся на дверь и перешёл на шёпот:
        - Я тебе одну историю расскажу. Только сначала ещё кое-что о «профессоре». Наш агент также сумел узнать, что твой «профессор» прошёл медицинскую подготовку номер четыре.
        - А это ещё что такое?
        - Не знаю. Тут всё как в тумане. Так вот, послушай теперь обещанную историю. Может, об этом что и сам слышал, так подскажешь. Почти год назад, в декабре, под Москвой, кажется, под Можайском, наша часть отбила у немцев железнодорожную станцию. А на платформах стояли сверхтяжёлые орудия для обстрела Москвы. Радость по этому поводу была большая. Многие под ордена уже на гимнастёрках дырки кололи. Но немцы орудия назад отбили. Вроде бы ничего необычного. Наших солдат вместо наград под суд отдали. Разбирательств много было. Но интересно не это, а то, о чём солдаты в показаниях говорили. Все как один утверждали, что атаковали их эсэсовцы в чёрных куртках, налегке, несмотря на мороз. Все рослые, крепкие. В атаку бежали молча, огромными прыжками. На наш огонь не обращали никакого внимания. Первый ряд прорвали в несколько секунд. За ним второй. А дальше наши солдатики не выдержали и побежали. Небольшой отряд немцев сумел обратить в бегство целую часть. Ну, а дальше и вовсе чудеса начинаются. Многие, дескать, собственными глазами видели, как пули попадали в немцев, но те не обращали на них внимания.
Дёргались от удара и дальше бежали, хотя потом и падали замертво. И всё молча. Бесстрашные и лютые. Один солдат божился, что эсэсовец у него из рук трёхлинейку вырвал и разбил об рельс как палку. Сам он чудом спасся. Не знаю, где здесь правда, а где вымысел струсивших солдат. Но у этой истории было продолжение. Интересно?
        - Ещё как.
        - Вот и мне интересно. Ты бы запросил по своим каналам, да со мной поделился. Знаю, что обследовали эсэсовцев ваши медики. Немцы, конечно, не бессмертные были. Были и среди них потери. Всех погибших эсэсовцы собрали и тут же в Германию отправили. Но, видно, и у них сбои бывают. Почему-то троих вывезти не смогли. И тайно в лесу захоронили. Где - видели местные мальчишки. А этим летом заинтересовалась этой историей ваша служба. Я к чему тебе, Арнольд Филиппыч, это рассказываю? Вдруг знаешь чего? Хоть намекни. Я, как услышал об этом, так сон напрочь потерял. Потому что дальше вообще чудеса начинаются. Так знаешь чего?
        - Нет. Впервые об этом слышу.
        - Жаль, - тяжело вздохнул Александр Иванович.
        - Ну, а дальше-то что?
        - У одного из них в кармане солдатская книжка оказалась. Обычная, эсэсовская, только запись в ней была добавлена, что прошёл он медицинскую подготовку номер четыре и относится к специальному двадцать второму отряду СС.
        Долгов шумно выдохнул. Позабыв об остывшем чае, он встал, не заметив оставленный Максимом стул, споткнулся и, чертыхнувшись, выглянул в коридор. За дверью никого не было. Он вернулся за стол и, вытерев платком лоб, произнёс:
        - Ну ты, Александр Иванович, напустил туману. Аж мурашки по коже.
        - Но и это ещё не всё. Дальше у меня язык не поворачивается рассказывать.
        Долгов потянулся к стакану и застыл с вытянутой рукой. Позабыв о чае, он подпёр кулаками подбородок и посмотрел на Александра Ивановича, разволновавшегося от собственного рассказа и нервно теребившего фуражку.
        - Когда этих троих достали, то тщательно обследовали. Здоровенные мужики! Сапоги не меньше сорок шестого размера, и у всех во лбу дырки!
        - Раненые были, их и добили, - пожал плечами Долгов.
        - Да нет же! Это мне один из ваших рассказывал, когда я в Москве был. Он в этой комиссии тоже работал. У всех троих просверленные отверстия в центре лба!
        - Может, уже кто после поглумился над черепами?
        - Опять не то! Делали им это при жизни, потому что кость уже заросла.
        Долгов подошёл к окну и открыл форточку. Показалось, что в кабинете заметно поднялся градус. Александр Иванович тоже вытёр рукавом кителя лоб и расстегнул верхнюю пуговицу.
        - Я к чему тебе это всё рассказал? Ты узнай у своих. Уж больно история интересная. Не даёт мне покоя. Я ведь к тебе совсем по другому поводу пришёл, а сам видишь, ни о чём больше говорить не могу. Вообще-то я к тебе за Горбуном. Может, все-таки отдашь?
        - Нет, Александр Иванович, самим нужен. Ты не переживай, я, как что узнаю, так сразу тебе сообщу.
        - Ну, да ладно. Ты, Арнольд Филиппыч, мужик толковый, на тебя только и надежда. По чести сказать, ты даже и не похож на других чекистов. Потому к тебе и обращаюсь. Нельзя нам этот конвой пропустить. Закрепятся немцы, не выбить нам их тогда с Севера.
        - Не сомневайся, не пропустим. Ещё не знаю, как, но чувствую, что помогу тебе. Мы ведь с тобой, хоть и разным начальникам служим, но дело одно делаем. Так что дадим немцам по зубам, это уж точно!
        - Дай-то бог, дай-то бог… - встал из-за стола Александр Иванович. - Спасибо за чай. А с этим предателем ты не миндальничай, вытряси из него всё, что нужно, и к стенке.
        - Хорошо, вытрясу!
        Долгов засмеялся и встал проводить гостя.
        На пороге Александр Иванович остановился и, заглянув в глаза старпому, с волнением в голосе спросил:
        - А сам как думаешь? Может быть эта история правдой, или солдатская байка?
        - Наверное, может. В жизни и не такое ещё бывает. Рассказывали, что люди из одного времени в другом появлялись и вместе со своими дедами воевали.
        - Ну это ты загнул! - захохотал Александр Иванович. - Весёлый народ в твоей конторе, если такие анекдоты травит! - хлопнув старпома по плечу, он надел фуражку и шагнул за дверь. - Пойду я. Дел по горло.
        Долгов проводил гостя задумчивым взглядом и крикнул в коридор:
        - Эй, кто там?! Приведите арестованного на продолжение допроса!
        Максим осторожно заглянул в кабинет и спросил:
        - Ушёл?
        - Ушёл.
        - А кто это был?
        - Начальник разведки Северного флота Акатов.
        - А-а… Суровый мужик. А чего ты будто мешком прибитый?
        - Да наслушаешься тут жутких историй…
        - Это о немецком конвое?
        - Что? Ах, конвой… И это тоже, как заноза в заднице. Не представляю - как морякам помочь?
        Максим потрогал свой остывший недопитый чай и потянулся за чайником.
        - На лодке как раз время утреннего чая.
        - Слушай, Макс! - встрепенулся Долгов. - А ведь это идея! И я уже о ней думал. А что если нам к разгрому конвоя привлечь «Дмитрия Новгородского»?
        Максим поперхнулся и, стряхнув с куртки чайные брызги, спросил:
        - Сам-то понял, что сказал?
        - Моряки ведь уйму народа положат! А нашим это - плёвое дело. Я ведь сводки читал, как наши «Тирпиц» уничтожили. Правда, немцы так и не поняли, что произошло. Утверждали, что на мине подорвался, а затем боекомплект взорвался.
        - Конечно, только бы и нам ещё на лодку перебраться. У тебя, наверное, и план есть? Или спрятанный в сопках вертолёт? Да и он не поможет. Нашего «Дмитрия» ещё надо найти.
        От собственной идеи Долгов разволновался и, потирая руки, расхаживал по кабинету гигантскими шагами. Вдруг он остановился напротив Максима и, ткнув ему в грудь пальцем, твёрдо заявил:
        - И сделаешь это ты!
        - Вертолёт я не умею водить, - смущённо улыбнулся Максим.
        - Да при чём здесь вертолёт?! - не понял шутку Долгов. - Неужели ты не думал, как нам на лодку вернуться?
        - Сегодня ночью думал.
        - Это хорошо, что думал. Значит, мы с тобой оба мыслители. И что ты придумал?
        - Да ничего в голову не лезет.
        - А вот мне залезло. Мы с ними по рации свяжемся!
        - Толик, не выйдет. Нас сразу запеленгуют. И немцы, и русские. Навредим и себе, и лодке.
        - И об этом я подумал. Ты в цирке был?
        - Случалось. А что, приглашаешь?
        - Да перестань ты! Я ведь серьёзно. Ты видел, как собака примеры решает? Ей дрессировщик табличку показывает - два плюс два, а она четыре раза гавкает.
        - Было и такое, кажется.
        - А в чём фокус, знаешь?
        Окончательно сбитый с толку Максим, едва успевая поворачивать голову вслед за бегающим по кабинету Долговым, неуверенно ответил:
        - Наверное, математику знает.
        - Кто, собака? Ну, темнота! В кармане у дрессировщика резиновая груша с ультразвуковым свистком. Сколько раз он на неё нажмёт, столько она и лает. Зрители свисток не слышат, а собака слышит, так как у неё звуковой диапазон пошире нашего будет. Теперь понял, о чём я? Связь улавливаешь?
        - Ещё нет. Нам нужна собака?
        Долгов остановился и недоверчиво посмотрел в лицо Максиму.
        - Ты что, и вправду ничего не понял? Или это мы так шутим? Это хорошо. Потому что в Мурманске стоит очередь из желающих поставить тебя к стенке! А ты шутишь - это хорошо. Значит, с делом справишься. - Старпом схватил его за руку и потащил к окну: - Смотри! Это антенны нашего передающего радиоузла. Мощность хорошая - с Москвой можно связаться. А ты ведь у нас кто? Ты гений радиоэлектроники! Что тебе стоит порыться в радиостанции и расширить диапазон частот до таких, чтобы сейчас их ещё не знали и не смогли прослушать, а на лодке приняли? Это и будет наш ультразвуковой свисток!
        - Не получится, - Максим виновато посмотрел на Долгова и отрицательно мотнул головой. - Да и какой из меня гений? Так, баловство. Разве что могу тиристор от диода отличить.
        - Не скромничай. Я и этого не могу.
        - Пустой номер.
        - Не пугай меня! Я с этой идеей всю ночь в засаде просидел. До меня когда эта мысль дошла, так я про диверсантов и думать не мог. А ты говоришь - пустой номер! Максим, это наш единственный шанс вернуться на лодку. А если нет, то так и будем изображать - я особиста, а ты Горбуна, пока тебя как предателя не расстреляют, а меня не разоблачат. И после разоблачения тоже, наверное, расстреляют.
        Максим сел на диван, и сцепив пальцы, подпёр подбородок. Глядя на ошеломленного Долгова, он удрученно ответил:
        - Не получится, Толик. Если бы это было возможно, умельцы этого времени додумались бы до такого усовершенствования и без нас. Ещё нет тех радиодеталей и тех возможностей. Рация ведь на лампах! О транзисторах ещё никто и не слышал, не говоря о микросхемах. Да я и в радиолампах мало что смыслю.
        Но Долгова так легко загнать в угол оказалось невозможно. Он сел напротив Максима и елейным голосом, как воспитатель с распустившим сопли малышом, взяв его за плечи, произнёс:
        - А придётся, Максимушка, придётся. И радиолампы освоим, и диапазон радиостанции расширим. А иначе - ласты в угол! Ты же этого не хочешь? И я не хочу. Что от меня зависит, так я наизнанку вывернусь, но уж и ты постарайся.
        - Толик, да кто мне даст радиостанцию перепаивать?
        - И это продумано. Для всех ты Горбун. А от меня все ждут, что я из тебя бесценную информацию буду вытягивать. А что у нас на выходе? Да ничего! База на Земле Александры не в счёт. Этого мало. А больше ты ничего и не знаешь. Потянем ещё день, другой, а потом мне скажут, что я бездарный следователь, и заберут тебя к парням посерьёзней. У меня, Максим, тоже своё начальство имеется. Целый майор государственной безопасности, с кабинетом в обкоме партии. Я ему стараюсь на глаза не попадаться, и он меня пока не дёргает. Но это пока. И вот что я придумал! Доложу всем, кому надо, что Горбун согласился вести с немцами радиоигру. Мол, хотим дезинформацию в штаб Кригсмарине запустить. Это нам даст возможность без подозрений днями просиживать в радиоузле. Придумаешь какую-нибудь блок-приставку к радиостанции. Поработали с лодкой - спрятали.
        - От тебя информацию о работе будут требовать.
        - Придётся из пальца чего-нибудь высасывать. Нам главное - время выиграть. Свяжемся с лодкой, а там придумаем, как к нашим переметнуться.
        Долгов выжидательно замолчал. Молчал и Максим. Наконец, старпом не выдержал и спросил:
        - Убедил?
        - А куда деваться? Схему радиостанции найдёшь?
        - Паяльник я точно видел. Найду и схему.
        - Толик, а что ты говорил начальнику разведки о западне для «профессора»? Что-то придумал?
        - Да где там! Вру налево и направо, чтобы тебя спасти. Изображаю бурную деятельность, а на выходе - ноль.
        - А что с конвоем?
        - Вот тут-то как раз обмануть не хотелось бы. Речь идёт о жизнях людей. Немцы обстоятельно к зиме готовятся. Стало известно, что для засевшего гарнизона в Петсамо, двадцатой горной армии генерала Дитля, пойдёт конвой с тёплыми вещами, топливом и продовольствием. Агенты передали, что в Нарвик целый транспорт с полушубками и саморазогревающимися консервами прибыл. Даже дрова везут. Сейчас линию фронта с места не сдвинуть, а если немцы обживутся, так ещё и в наступление перейдут. Нельзя этого допустить. Северный флот пока что молодой, и боевых кораблей - по пальцам пересчитать. Он ведь совсем недавно только флотилией был. Корабли ещё царской постройки, да из рыболовных сейнеров переделанные. Понятно, что моряки бросятся на конвой с отвагой обречённых, только вот цена будет очень высокой. Но хуже всего, что неизвестно, когда пойдёт конвой. Если бы мы знали день, могли бы организовать одну хорошую атаку, а держать под контролем морские пути немцев - таких сил нет. Вот Александр Иванович и рассчитывает на то, что я эту дату из Горбуна вытрясу. То есть из тебя.
        - Понятно. Я сначала хотел предложить, чтобы ты мне побег устроил, но вижу - не тот случай.
        - И куда бы ты побежал? Тебя же сразу схватят и пристрелят. Нет, сиди лучше здесь. Так для тебя безопасней. Да и я, как тебя увидел, так сразу решил, что это Всевышний за меня вступился и напарника прислал.
        Долгов полез в сейф и достал бутылку коньяка. Посмотрев на пёструю этикетку задумчивым взглядом мыслителя, он поставил её назад и, пошарив в глубине, вытащил железную банку с кофе.
        - Давай, Максим, взбодримся, - он открыл крышку и потянул носом горький запах. - Самый дефицитный здесь товар. Трофейный. Но сейчас ему самое время, а то усну. Ты не бойся, как-нибудь выкрутимся. Я когда два месяца назад здесь оказался, думал - всё! Труба! А ничего, как-то ещё жив. Выберемся. Если с лодкой свяжемся, то это уже, считай, на неё перебрались. А если честно, задвинув в угол шкурный вопрос, мне не даёт покоя мысль, как бы нашего «Дмитрия» на конвой натравить.
        Долгов покрутил в руках чашку с кофе и внимательно посмотрел на Максима, пытаясь определить: как ему такая идея?
        - Тяжело морякам. Ты бы видел, что было, когда здесь появился «Адмирал Шеер»!
        - А это ещё что за корыто?
        - Это, Максим, не корыто, это немецкий крейсер. И крейсер серьёзный. Глава британской миссии в Архангельске предупреждал Головко о выходе «Адмирала Шеера» двадцать четвертого августа из Нарвика в район Новой Земли, но у нас эту информацию пропустили мимо ушей. Подпрыгнули, лишь когда узнали, что он, обойдя северным путём Новую Землю, объявился в Карском море. Что тут было! И ведь противопоставить нечего. Всех сил - пять эсминцев, построенных ещё в четырнадцатом году, да из них два на ремонте. А у крейсера орудия калибром двести восемьдесят миллиметров.
        - Он что, ещё здесь?
        - Нет, ушёл. Утопил ледокол «Сибиряков», обстрелял порт на острове Диксон и ушёл. Честно говоря, я так и не понял, зачем он приходил.
        - Наверное, пошуметь. Мышцами поиграть.
        - Я уже здесь подольше тебя, Максим, и кое-что понял. Немцы очень рациональный народ и ради шума и понтов ничего делать не будут. Ты только подумай: поход крейсера обеспечивали шесть подводных лодок. В то время, когда каждая на счету и требуется для перехвата союзных конвоев. А тут сразу сняли с патрулирования шесть штук. Да и результат похода мизерный. Он больше топлива сжёг, чем стоит этот несчастный ледокол. Это всё равно, что из дробовика по мухам палить. Странный поход, я бы сказал - бестолковый. Если только в нём нет скрытого смысла.
        - А что моряки говорят?
        - Официальная версия, что крейсер пришёл для нарушения советского судоходства на трассе Северного морского пути. Да какая здесь трасса? Ненцы на каяках, да одна баржа в месяц пройдёт. Здесь, Максим, у меня сам собой напрашивается ответ по Станиславскому: не верю! Ну вот не верю, и всё!
        На столе вспыхнула лампа, запрашивающая позволение адъютанту войти в кабинет. Вальтер Шелленберг нажал кнопку разрешения и, отложив в сторону стопку с документами, посмотрел на дверь. Адъютант щёлкнул каблуками и, демонстрируя безупречную арийскую выправку и внешность, вздёрнул подбородок и застыл с папкой в руке.
        - Что у вас?
        - Донесение от оберштурмфюрера СС Шеффера!
        Шелленберг заинтересованно взглянул на зажатую в руках адъютанта папку и встал из-за стола. Доклады профессора он приказал приносить вне очереди. Операция «Wunderland» набирала обороты, и каждая весточка с далёкого Севера была бесценна. Прочитав первые строки, руководитель VI управления РСХА удивлённо выгнул брови. Донесение профессора несколько отличалось от его представления о ходе операции. Шелленберг протёр глаза и начал читать сначала:
        «Обстановка предельно накалена. Есть информация, что против меня разработана секретная операция. Подробности неизвестны. Помощником недоволен. Работает грубо, непрофессионально. При выполнении последнего задания, во время закладки радиомаяка, только чудом не попал в руки спецслужб. Помощника считаю потенциально опасным для себя и операции в целом. По Горбуну приму решение дополнительно, по обстоятельствам. При невозможности организации побега - ликвидирую. Также считаю необходимым устранить помощника, как не представляющего никакой ценности и ставящего ход операции „Wunderland” под угрозу срыва. Профессор».
        Шелленберг вернулся за стол и задумался. Потом поднял трубку телефона и потребовал соединить его с канцелярией Гиммлера.
        ГЛАВА ШЕСТАЯ
        НА СВОЕЙ ВОЛНЕ
        Радиоузел представлял собой небольшую комнату с железной дверью и окнами, завешенными чёрными шторами. Вдоль стены громоздились металлические этажерки усилителей со светящимися ярким светом лампами. На двух рабочих столах стояли радиостанции с телеграфными ключами - основная и резервная. Открыл им дежуривший радист. Увидев Долгова, он посторонился и пропустил гостей внутрь.
        - Свободен! - старпом жестом, не терпящим возражения, указал на дверь. Заметив, что радист не решается покинуть пост и нервно топчется на месте, он подошёл к нему вплотную и, взяв за пуговицу на груди, заглянул в лицо. - Не ясно? Идёт спецоперация! Дальше я сам.
        - А разве вы умеете? - продолжал упираться радист.
        - Я всё умею! - И старпом снисходительно похлопал его по плечу.
        Теперь подействовало. Радист снял с шеи наушники и бережно положил на стол. Затем, оглянувшись, хотел дать совет по особенностям работы со станцией, но, увидев злющий взгляд Долгова, попятился и, пожав плечами, вышел, громыхнув дверью.
        - Ну наконец-то! Давай, Макс, вникай, а то сколько у нас времени - неизвестно.
        Максим почувствовал, как у него на руках от избытка в воздухе электричества зашевелились волосы. Взглянув на этажерки с лампами, он не удержался от удивлённого возгласа. Защитные экраны и заземляющие контуры, очевидно, ещё считались ненужным баловством и дурным тоном. Трансформаторы жужжали, облепленные притянутой пылью. «Правильно! - подумал он. - Радист должен быть со стоящими дыбом наэлектризованными волосами и при рукопожатии бить током. Тогда никто не будет сомневаться, с кем он имеет дело». Максим осторожно потрогал горячий колпак лампы. Рукав куртки тут же, как намагниченный, потянулся к гудящему усилителю.
        - Толик, это мрак! Это полный мрак! Я ничего не смогу. Это как если бы ты всегда работал с ядерной турбиной, а тебе дали усовершенствовать паровой котёл. Ты бы справился?
        - Легко! Кувалду в руки и вперёд! Ты не раскисай, это только кажется, что сложно, а на самом деле, я уверен, всё просто. Неужели ты глупее этой приставки к телеграфному ключу, которую я только что выставил за дверь? - Долгов вытащил ящик из шкафа и высыпал его содержимое на стол. - Смотри, вот паяльник, и не один! Полная коробка радиодеталей. Что тебе ещё надо? Вот и схемы какие-то есть. Давай за работу, а я присмотрю, чтобы никто не мешал.
        Максим тяжело вздохнул и разложил на коленях схему. Запах канифоли на разогревшемся паяльнике настраивал на рабочий лад, и он с головой ушёл в работу.
        Через два часа он положил на стол спутанный клубок проводов с припаянными на весу деталями.
        - Что-то как-то, в общем, вот так. Я без платы смонтировал, так будет легче прятать. К изменяющему индуктивность контуру будем подключаться с помощью прищепок. Ничего революционного я не придумал, но диапазон немного расширил. Думаю, этого хватит. Контур переменной ёмкости чуть перестроил. После работы надо не забыть вернуть в исходное состояние.
        - Будем считать, что я что-то понял. Ну так что? Опробуем?
        Максим с сомнением посмотрел на своё творение.
        - Может, ночью? Мне бы ещё с настройками повозиться. Вдруг кто зайдёт?
        - Не зайдёт. Я на ключ закрылся. Давай, а то мне уже не терпится!
        Максим надел наушники и несколько раз щёлкнул пальцем по телеграфному ключу.
        - Ты что? Собираешься на этом барабанить? - удивился Долгов. - Я думал, мы в микрофон будем говорить.
        - В телеграфе дальность действия дальше.
        - Максим, они бы наши голоса сразу узнали! А так - мало ли кто им стучит?
        - Ничего, поймут. Не мешай, мне надо азбуку Морзе вспомнить. Я её ещё в институте учил.
        К счастью, на стене висел листок-памятка радиста, исчирканный точками и тире, и Максим, сорвав его, положил перед собой.
        - Ну, с Богом! - он три раза нажал ключ, посылая привлекающие внимание длинные тире. - Что передавать?
        - А так и стучи! Старший помощник капитан третьего ранга Анатолий Долгов и командир боевой части семь капитан-лейтенант Максим Зайцев вызывают на связь лодку «Дмитрий Новгородский»!
        - Это я буду целых два часа набирать, - хмыкнул Максим. - Давай проще: Долгов и Зайцев вызывают «Дмитрия Новгородского»?
        - Давай, - неохотно согласился Долгов. - Я забыл, что ты не Кошкин.
        - Да! Я по другому виду спорта. Ну, так что? Поехали?
        - Стучи!
        Максим осторожно положил пальцы на ключ и отправил первые посылки. Почувствовав уверенность, он повторил запрос. Затем ещё раз и ещё.
        - Ну, что? - нетерпеливо переминался за спиной Долгов.
        - Тишина.
        - Может, ты что-то напутал?
        - Может…
        - Ты работай, Макс, не отвлекайся. Ты же наша последняя надежда. Не можешь ты ошибиться, ты же умница, гений.
        - Помолчи.
        Максим ещё раз отстучал запрос и прислушался, прижав к ушам наушники. Но мембраны передавали лишь треск и шорох.
        Вдруг в дверь постучали. Максим испуганно сбросил наушники и посмотрел на старпома. Долгов прижал палец к губам и прислушался. Стук повторился. Неуверенный и осторожный. Внезапно в этот момент ожила радиостанция, и в наушниках запищала дробь из точек и тире. Старпом удивлённо взглянул на Максима и шепнул:
        - Записывай, - а сам решительно шагнул и, провернув ключ, выглянул в щель. На пороге, отшатнувшись, застыл старшина.
        - Я кому сказал «не мешать»?! - Долгов, выкатив глаза из орбит, заревел на попятившегося эстонца. - Идёт работа! Или мне для каждого орангутанга надо на дверях написать, чтобы обходил стороной эту дверь?!
        Не ожидавший такого «кавалерийского наскока», отработанного опытом не одного года старпомовской должности, Велло Ярви покраснел.
        - Старший лейтенант… товарищ… - путая слова, начал он оправдываться. - Вас к телефону.
        - Нет меня! Ушёл в эфир! Так всем и передай! А если ещё кто помешает, завяжу уши на затылке!
        Дверь с грохотом закрылась, но старшина ещё долго стоял, задумчиво моргая и представляя обещанный начальником процесс.
        - Ты прочитал? - бросился к Максиму Долгов, вмиг позабыв об эстонце.
        - Да, - Максим сдвинул на затылок наушники и расставил буквы над записанными знаками. - Требуют повторить, кто запрашивает.
        - Ещё бы! Ты представляешь, какой там сейчас переполох? Давай, отстучи ещё раз.
        Максим живо представил, как сейчас в радиорубке на лодке столпилась толпа радистов и пытается разобрать его корявые точки и тире. Но ответ пришёл мгновенно.
        - Что сейчас? - навис над ним старпом.
        - Подожди! Я не могу сразу на слух читать. Дай перевести, что записал. Так, спрашивают: какой номер дома, где живёт Долгов?
        - Молодцы! Проверяют! Отбарабань, что пятый. Да что дом! Ты им нашу поговорку отстучи: если Лица не столица, то Париж не заграница! Это получше любого пароля сработает!
        Максим, покраснев от напряжения, онемевшими пальцами достучал до конца поговорку и, тяжело вздохнув, прижал к уху наушник. Поймут или не поймут? Мембрана пискнула, и точки с тире посыпались непрерывным валом. Максим рвал карандашом лист, едва успевая их записывать. Разволновавшийся Долгов навалился ему на плечи и, мешая, радостно бубнил в свободное ухо:
        - Мы сделали это! Максим, ты молодец! Мы уже почти дома! Что передают?
        - Передают, что рады, что мы живы.
        - А как мы рады, что мы живы! Что ещё?
        - Спрашивают, где находимся?
        - Ответь - в Мурманске.
        В дверь опять постучали.
        - Я сейчас кому-то морду набью! - старпом повернул ключ и выглянул.
        Но поднять руку на старого солдата не позволило воспитание. Осторожный эстонец в этот раз подослал Кузьмича.
        - Кузьмич, занят я! Чего хотел?
        - Товарищ старший лейтенант, вас к телефону требуют.
        - Кто?
        - Начальник разведки.
        Долгов досадливо застонал и ответил:
        - Скажи, сейчас отвечу.
        Он закрыл дверь и, подойдя к Максиму, шепнул:
        - Сворачивайся. Сейчас нам не дадут спокойно поработать. Ночью продолжим. Давай мне в карман всё, что ты напаял.
        Через минуту они вышли, и Долгов, небрежно кивнув в сторону Максима, приказал Кузьмичу:
        - В камеру его!
        Максим, соблюдая правила игры, понуро склонил голову и, заложив руки за спину, побрёл по коридору, хотя радость от сделанного им нет-нет, да и прорывалась сквозь напускной скорбный вид глупой блуждающей улыбкой. Они сделали это! Он до последнего момента не верил, что из этой идеи что-то может получиться. Но ведь получилось!
        - Чего ты зубы скалишь? - недовольно проворчал Кузьмич, открывая дверь камеры. - Устроил Фёдоров для тебя курорт, а с такими, как ты, добром нельзя. Я бы тебе…
        Оставшись один, Максим рухнул на нары и, закрыв лицо руками, сдавленно засмеялся. Он пытался представить, что сейчас творится на лодке! Наверняка новость об их чудесном появлении уже облетела весь экипаж. Наверное, командир первым объявил её по громкой связи. И теперь все гадают: как мы здесь оказались?
        Лязгнул замок, и в камеру вошёл Долгов.
        - Есть новости? - спросил, свесив с нар ноги, Максим, заметив взволнованный вид старпома.
        - Да. О конвое.
        - Узнали, когда он выходит?
        - Он уже из Нарвика вышел. Через два дня будет здесь. Три транспорта, под сильнейшим прикрытием. Знаю, Максим, что к своим хочется, но давай сначала поможем флоту!
        ГЛАВА СЕДЬМАЯ
        КУЛЬБИТ ГЛАДИАТОРА
        Пульт управления горел тусклым рассеянным светом. Блоки жужжали тихо и умиротворённо, навевая безмятежное спокойствие. Казалось, лодка живёт своей, безмолвной жизнью, медленно паря в глубине, подобно гигантскому левиафану из фантастических легенд. И нет ей никакого дела до переполоха, который устроил её неразумный экипаж, будто в рождественскую ночь мечущийся из отсека в отсек и шумно празднующий прилетевшую весть о нашедшихся старпоме и командире БЧ-7. Дмитрий Николаевич растянулся всем телом на штурманском столе, закрыв добрую половину карты. На его лице блуждала блаженная улыбка, как дань царившему праздничному настроению. До сих пор не верилось, что нашёлся исчезнувший Долгов. Назвать это чудом - только умалить свалившееся событие. Это было чудо в квадрате!
        Невероятным казалось и появление Зайцева. Его искали долго. Прочесав побережье вокруг базы на Земле Александры, все единодушно пришли к мнению, что Максим стал жертвой хозяйничавших вокруг белых медведей. И вдруг! Это был не снег на голову, это был подарок сродни тому, как если бы несчастной и считавшейся бездетной паре Господь послал сразу двойню! И эта двойня вдруг объявилась в Мурманске, живая, здоровая, и просит разделаться с каким-то конвоем. Да ради бога! Любой каприз за благую весть!
        Дмитрий Николаевич, растопырив до максимума ножки измерителя, приложил его к шкале на срезе карты.
        - Далековато, - поманил он штурмана. - Может, где поближе перехватим?
        - Немцы будут жаться к берегу. Вся Норвегия в их распоряжении. Чуть спугнём, сразу спрячутся во фьордах.
        - Да… - разочарованно протянул командир. - Толик передал, что нельзя упустить ни один транспорт.
        Штурман попытался сдвинуть командира с карты и ткнул пальцем в открывшийся участок моря рядом с полуостровом Рыбачий.
        - А давай их перехватим не вдоль Норвежского побережья, а вот здесь? От острова Вардё до Петсамо, то бишь по-нашему Печенги, конвою придётся идти открытым морем. Устроим засаду. Даже если начнут разбегаться, всех сумеем достать. Глубины нормальные, да и мы всё здесь знаем. Считай, что дома. Пару десятков лет, и рядом появится наша Западная Лица.
        - Неплохо, - Дмитрий Николаевич приподнялся и заглянул на открывшийся под животом полуостров Рыбачий. - Но у нас будет только одна атака.
        - А больше и не надо.
        Командир встал, окинул взглядом смятую карту и согласился:
        - Да, больше и не надо.
        Он подошёл к перископу и нажал кнопку подъёма.
        Море кипело и пенилось. Тёмно-серые водяные валы перекатывались через блестящий полированной сталью штырь перископа и исчезали, оголяя в провалах между волнами бульбообразный контейнер инфразвуковой антенны. Северный ветер гнал обломки льдин, туман и снежные заряды. Огромные ледяные поля срывались с места и, гонимые ветром, ползли с далёкого Севера, чтобы исчезнуть здесь, в ещё тёплом Гольфстриме. Но прежде они успевали потрепать нервы капитанам кораблей, внезапно появляясь из тумана и заставляя срочно менять курс, чтобы избежать столкновений.
        - Так даже лучше, - пробормотал про себя Дмитрий Николаевич. - Мы на локаторе всех увидим, нас никто.
        Он подошёл к карте и, прикидывая на глаз расстояние, спросил штурмана:
        - Не считал, когда они возле Рыбачьего появятся?
        - Конечно, считал. Нам пять часов надо, а конвой, Толик писал, вчера из Нарвика вышел, значит, сегодня к вечеру появится. Или ночью.
        - Ну, что же, подождём. Давай устроим немцам тёплый приём после того, как они пройдут траверз Вардё. А Сачуку надо напомнить, чтобы готовил те торпеды, которые на немецкой базе забрали. Опробуем эти, а свои прибережём.
        На центральном посту появился командир БЧ-3 капитан-лейтенант Сачук. Услыхав последнюю фразу, адресованную ему, он небрежно, с чувством собственного достоинства, обронил:
        - А что мне напоминать? У меня всё готово. У немцев торпеды простые, как карандаш! Даже возиться долго не пришлось.
        - Ну-ну… смотри только, чтобы эта простота нас не подвела.
        - Если что, нам перезарядить аппараты - минуты. Не переживайте, товарищ командир, сработаем, не подведём. Если не немецкими, так своими, но конвой потопим. Только вы это… о самонаведении торпед забудьте. Работать будем дедовским способом, с перископной глубины. По прямым векторам.
        Дмитрий Николаевич довольно кивнул.
        - Ничего, справимся. Иди, готовь БЧ к бою. - Командир повернулся к штурману: - Как нам быть с гидроакустикой? Кто заменит Максима?
        - Ребята в БЧ-7 опытные, справятся и без него. А в помощь дадим Отто, - мгновенно ответил штурман. - Не сомневайся, командир, не подведёт.
        - Я не сомневаюсь насчёт его слуха. А вот топить своих? Не дрогнет?
        - Не дрогнет. Он свою позицию ни от кого не скрывает. Ты же её знаешь?
        - Знаю.
        Попавший волей случая к ним на борт немец Отто Витман как-то легко и сразу вжился в экипаж. Освоив русский язык, он подружился со всеми матросами и офицерами. С детской наивностью Отто вникал в быт для него ещё далёкого будущего. С восторгом дикаря, впервые увидавшего блестящую пивную банку, он пересмотрел все фильмы и принялся за библиотеку. Мог подолгу слушать рассказы матросов в кубриках о той далёкой жизни, оторванной от него на целых семьдесят лет. К нему привыкли, и уже никто не вспоминал, откуда он взялся. К тому же Отто проявил недюжинные способности в классификации кораблей по шумам. Его опытный слух, помноженный на возможности сверхсовременной аппаратуры, давал поразительные результаты. Однажды Максим пытался научить его раскладывать звуки по частотам, чтобы определить цель, но Отто лишь смеялся над его уроками.
        «Зачем? - удивлённо спрашивал он. - Зачем тратить столько времени на возню с этой сложной техникой, если я и так слышу, что это шумит небольшой, не больше двух тысяч тонн, транспорт?»
        У Дмитрия Николаевича отношение к немцу было двойственное. Вроде бы неагрессивный, любознательный и способный юноша, но, с другой стороны, всё-таки немец! Зато, в противовес командиру, старпом и штурман сразу взяли Отто под свою опеку, доверяли ему и учили языку. Был, конечно, риск, что если он сбежит с лодки, то в руки к немцам попадут ценные сведения о «Дмитрии Новгородском». Но и держать постоянно Отто под надзором никто не хотел. Не тянул он на идейного фашиста. Далёкий от политики, обычный деревенский парень, волей судьбы втянутый в круговорот войны. Чтобы развеять собственные сомнения, Дмитрий Николаевич однажды прямо спросил: как он относится к тому, что помогает им, русским, в войне с его соотечественниками? Но такой вопрос ничуть не смутил Отто.
        «Я многое узнал о будущем моей Германии, - с готовностью ответил он. - Такая она мне нравится больше. Я всего лишь приближаю неизбежное. Проиграв в войне и лишившись имперских амбиций, Германия займётся собственными проблемами и благополучием своего народа. Я читал в подшивках ваших газет, что Германию называли самой развитой страной Европы. Так разве не об этом твердит фюрер и мечтает весь немецкий народ? Что делать, если налицо парадокс: чтобы победить, мы должны проиграть?»
        Такой ответ показался командиру вполне логичным и искренним, и он успокоился.
        - Добро, попробуем Отто в деле.
        Штурман удовлетворённо кивнул и, ткнув пальцем в карту, добавил:
        - Предлагаю занять позицию здесь, на семидесятой широте. Хоть вдоль берега, хоть напрямую через Варангер-фьорд, нас не проскочить. И глубина здесь до трёхсот метров. Самое место для засады, командир.
        Дмитрий Николаевич взглянул, куда указывал штурман, и согласился. Он и сам уже пришёл к такому выводу, штурман лишь подтвердил его мысли.
        Туман сгустился ещё сильнее и теперь, подобно грозовым облакам, медленно полз над взбесившимся морем. Порывы ветра безжалостно его рвали, и тогда взгляду открывались тяжёлые свинцовые волны, несущиеся, как локомотив, к далёкому берегу. В воздух взмывали хлопья белой пены и падали на плексиглас остекления рубки. Дмитрий Николаевич потрогал ставшие мокрыми от избыточной влажности волосы и направил бинокль в открывшийся на несколько минут просвет. Ничего. Стёкла покрылись водяной плёнкой, и он отдал бинокль штурману, убедившись в полной его бесполезности. Над головой слышалось непрерывное жужжание радиолокатора. При такой паршивой видимости надежда была только на него.
        - Что на экране?
        - Чисто, - ответил штурман. - Сейчас больше толку от акустиков, чем от локатора.
        И с этим не поспоришь. Дмитрий Николаевич окинув взглядом рубку - не забыл ли чего? - нырнул в верхний рубочный люк.
        - Глубина пятьдесят метров, - бросил он рулевым.
        Лодка зашипела вытесняемым воздухом и начала погружение на заданную глубину. Качка исчезла, и теперь ничто не мешало акустикам слушать море, следя за экранами.
        Отто первым уловил характерный высокий визг винтов эсминца. Пеленг указывал на северо-запад, в направлении острова Вардё, потому этот звук заставил всех вскочить с мест. Это был главный намёк на конвой. Отто с каменным лицом, нахлобучив на голову массивные наушники, загибал пальцы.
        - Что ты считаешь? - спросил его наблюдавший за сонаром мичман.
        - Не мешай. Я показываю, сколько слышу кораблей.
        - Четыре? - недоверчиво покосился на экран мичман. Там пока что тускло светилась блямба от одной цели.
        - Да, эсминец и тральщики. Транспортов пока не слышу, хотя что-то пробивается.
        - Точно? Доложить, что слышим конвой?
        - Докладывай, а я ещё послушаю.
        Получив доклад, Дмитрий Николаевич поёрзал в командирском кресле и, покосившись на прочерченную на карте штурманом линию, заметил:
        - Ну, вот и дождались.
        - Да, похоже на конвой. Пеленг точно на ожидаемое направление указывает.
        Вдруг с поста гидроакустики прозвучал ещё один доклад:
        - Товарищ командир, Отто слышит множество шумов сзади нас, на востоке!
        - Не отвлекайтесь! Нас интересует только немецкий конвой.
        Кто мог быть на востоке, северней полуострова Рыбачий? Дмитрий Николаевич пожал плечами. Наверное, советские корабли? Некогда распыляться на классификацию всего, что вокруг. В такую погоду не пропустить бы главную цель.
        Ещё через час Отто слышал уже всех участников конвоя. Его слова подтверждались экранами гидролокаторов, и «Дмитрий Новгородский», всплыв на перископную глубину, стремительно пошёл в атаку.
        Три гружёных по ватерлинию транспорта жались к берегу. Несмотря на туман, рядом, с наветренной стороны, шёл ряд тральщиков и ставил дымовую завесу. В помощь им низко над водой пролетели две немецкие летающие лодки и сбросили дымовые шашки. Дальше в море своих подопечных стерегли три эсминца. Между ними, как доберманы на цепи, рыскали, не рискуя отходить далеко, четыре торпедных катера. Ещё в тумане мелькали силуэты небольших буксиров, но на них Дмитрий Николаевич решил не обращать внимания, чтобы окончательно не сбиться с толку. Его больше интересовали невидимые в перископ, но замеченные локатором три крупных корабля, прикрывавшие конвой на дальних подступах. Отто с сомнением охарактеризовал их как крупные эсминцы, а возможно, даже вспомогательные крейсера. И ещё не давала успокоиться мысль, что не исключено и присутствие подводных лодок. Ревущее море надёжно скрывало их тихую поступь, и от этого они становились ещё опасней.
        Дмитрий Николаевич сдвинул на затылок пилотку и вновь приник к перископу. Вот так конвой! На эсминцах вдруг вспыхнули огни, и он увидел, что изрыгающие столбы дыма стволы орудий задраны вверх. Теперь над конвоем разгорался воздушный бой. Между низко ползущими облаками мелькали тени самолётов. Одни носились где-то в высоте, другие скользили над самыми волнами. Где здесь свои, где чужие? Дмитрий Николаевич уже ничего не понимал и лишь завороженно смотрел на вспыхивающие белые бутоны зенитных снарядов. По курсу появились ещё какие-то мелкие судёнышки. Их швыряло как щепки, но и они, задрав вверх стволы пулемётов, стреляли в воздух.
        - Сколько тут всего! - прошептал Дмитрий Николаевич. - Ну и карусель!
        «Дмитрий Новгородский» неумолимо приближался к цели, и теперь силуэты транспортов всё чаще появлялись среди клубов тумана и дыма.
        «Сачук говорил, - вспомнил командир, - что немецкие торпеды, с большой уверенностью на попадание, можно запускать с дальности двух миль».
        Дождавшись, когда они достигнут этого рубежа, он выбрал первый транспорт и с щедростью хозяина, у которого этого добра девать некуда, дал команду на стрельбу четырьмя торпедами, опустошив все торпедные аппараты.
        - Время хода торпед до встречи с целью - сто восемьдесят секунд, - тут же доложили из БЧ-3.
        Дмитрий Николаевич не стал смотреть на первый транспорт, потому что начали поступать доклады о перезарядке торпедных аппаратов новыми торпедами, и полностью сосредоточился на втором.
        Он ещё трижды успел их опустошить, как вдруг его отвлёк взволнованный выкрик Отто. Он услышал визг торпеды на кормовых углах. И эта торпеда шла на них!
        - На кормовых? - удивился командир.
        Он развернул перископ и неожиданно увидел совсем рядом несущиеся развёрнутым строем шесть торпедных катеров. На волнах их безжалостно швыряло из стороны в сторону. Небольшие серые корпуса взлетали в воздух, оголяя винты, чтобы затем рухнуть и исчезнуть в белой пене. Но с упорством носорога они продолжали рваться к цели. А на их коротких мачтах развевались красные флаги. Пять катеров нацелились на ринувшиеся им наперерез эсминцы. Но шестой, рассмотрев среди волн рубку «Дмитрия Новгородского», стремительно приближался с решимостью если не торпедировать, то во что бы то ни стало таранить, лишь бы не упустить лодку.
        Дмитрий Николаевич, ошеломленный подобным экспромтом, крикнул рулевым:
        - Вправо! На девяносто!
        Красный флаг проскочил мимо и исчез за полосой тумана.
        Решив, что вопрос с торпедой и советским катером исчерпан, он развернул перископ по курсу. Промелькнул столб дыма. Какой-то из транспортов горел. Неожиданно в поле зрения попал корабль со странным, не похожим ни на советский, ни на немецкий, флагом.
        - А это ещё кто такой? - вжал глаз в тубус командир. - Я уже запутался! Живо Отто ко мне!
        Но для Отто в новом действующем лице, ввязавшемся в эту круговерть, не было ничего загадочного.
        - Финн! - уверенно заявил он, лишь мельком взглянув в перископ. - Финский сторожевик «Турья». Он у них единственный здесь.
        - А финны, кажется, за немцев? - спросил озадаченный главный механик. Он уже давно потерял нить событий и теперь пытался хоть что-то понять в проносившейся вихрем обстановке.
        - За немцев, Валентиныч, за немцев! - усмехнулся Дмитрий Николаевич и тут же схватился за перископ. За кормой ухнул взрыв, и лодка содрогнулась всем корпусом. Торпедный катер пронёсся там, где только что был «Дмитрий Новгородский» и сбросил глубинную бомбу. - Вот же пристал! Не завидую я немцам: наши, если вцепятся, то не оторвёшь, пока не порвёшь.
        Вслед за катерами появились два советских эсминца. Их поднятые на предельный угол вверх пушки куда-то вдаль.
        «Тоже, наверное, по транспортам стараются, - подумал командир. - Кстати, как там у них дела?»
        Одного судна он уже не досчитался, а два других полыхали пожарами, и два тральщика снимали их экипажи к себе на борт. Здесь всё шло по плану. Внезапно где-то рядом ударил ещё один взрыв. Дмитрий Николаевич подумал, что это продолжает разбрасывать глубинные бомбы катер, но, взглянув в том направлении, он увидел, что его красный флаг развевается уже далеко за ползущей над водой дымкой. Но столбы от взрывов продолжали взлетать вокруг, то приближаясь, то удаляясь от лодки. По ей явно кто-то вёл огонь. Дмитрий Николаевич крутился вместе с перископом, но рядом никого не было. Советские эсминцы продолжали обмениваться снарядами с немецкими эсминцами. Над головой было чисто. Точки самолётов мелькали вдали, над столбами дыма. Но взрывы продолжали ложиться вокруг лодки с завидной систематичностью. С большим разбросом, неточно, но их район обстреливали.
        - Похоже на работу тяжёлой артиллерии, - прислушавшись, подал голос Отто.
        - Точно! - осенило командира. - Вспомнил! Здесь же недалеко Рыбачий. Там наша береговая батарея стояла. Вернее, стоит! Уходим, пока нас шальным снарядом не задело.
        - Да что же это такое? Нам сегодня от наших больше достаётся, чем от немцев! - возмутился главный механик. - Вот и помогай после этого людям!
        - Ничего, Валентиныч, они же не ведают, что творят. Это им целеуказание от катера поступило, вот и стараются. До немецких кораблей не достать, а мы в зоне досягаемости. Мы в сторону отойдём, проверим, как там с транспортами, может, ещё торпеды требуются, и уйдём.
        Один снаряд лёг очень близко, и лодка вздрогнула.
        - Я чувствую себя, как сухофрукт в компоте, - не выдержал штурман. - Крутишься в общей каше и ждёшь, когда тебя ложкой выловят.
        - А мне наше положение напомнило фильм «Гладиатор». Может, кто видел? - оглянулся вокруг Дмитрий Николаевич. - Там против гладиаторов из главных ворот выпустили воинов на колесницах, а сзади - тигров с леопардами!
        - Не видел, - ответил за всех Валентиныч. - И как там? Справились гладиаторы?
        - Да. Но такие кульбиты вытворяли!
        - Может, и нам пора?
        - А мы что сейчас делали?
        С севера огромным серым островом, успокаивая море своей немалой массой, ползло ледяное поле. Дмитрий Николаевич сразу оценил его полезность, убрал перископ и, изменив глубину, повёл лодку в центр ледяных торосов. Рубка, предназначенная для взламывания полярных льдов, легко пробила полынью, и на поверхности вновь появился блестящий штырь перископа. Он сделал круг и увидел всё, что хотел. Транспорты были обречены. Один лежал на боку, другой осел кормой в воду и вот-вот должен был затонуть. В их сторону низко над головой пролетели торпедоносцы со звёздами на крыльях. Бой ещё шёл, но постепенно начинал стихать. Корабли, нахватавшись повреждений, расползались по базам зализывать раны. Теперь обе стороны были заняты спасением из ледяной воды своих моряков и лишь по инерции огрызались, больше для порядка, чем для результата.
        «Дмитрий Новгородский» нырнул на глубину. Дальше и без них разберутся. Они сделали своё дело. Теперь можно и уходить!
        ГЛАВА ВОСЬМАЯ
        «ПРАВДА» НЕ ВРЁТ
        - Читай, Максим! - радостно крикнул Долгов, лишь только они остались в кабинете одни.
        - Что это? Газета?
        - Газета «Правда»! Главный источник информации в это время.
        Максим развернул два огромных листа с большими заголовками. На пальцах остались чёрные полосы от типографского свинца.
        - Нет, ты вначале посмотри! Нам целую передовицу посвятили.
        Сразу под названием газеты крупным шрифтом бросилось в глаза название статьи: «То-то немцам будет холодно!»
        Максим пробежал глазами текст и ничего не понял. Корреспондент долго и взахлёб восторгался руководящей ролью Коммунистической партии и лично товарища Сталина. После этого он прошёлся длинной ядовитой тирадой по ненавистным фашистам и обрушился на их союзников.
        - Толик, здесь же про Сталина. А где про нас?
        - Так положено. Ты ниже читай.
        Наконец Максим увидел знакомые слова: север и моряки-североморцы…
        «Благодаря самоотверженному мужеству наших моряков-североморцев, - гласила статья, - был уничтожен важный фашистский конвой! Вдоль всего побережья Баренцевого моря плывут тулупы и шубы, в которых немцы готовились пересидеть Полярную зиму. Бесстрашные корабли Северного флота разметали в пух и прах фашистский флот. Перед их отвагой немцы дрогнули и обратились в бегство, оставляя тонуть своих моряков. Особенно отличились наши моряки-катерники! Их точные торпеды настигали врага повсюду, безжалостно отправляя на дно. Советская авиация прорвала зенитный заслон и нанесла сокрушительный удар по транспортным судам противника. Ура, товарищи! Берите пример с моряков Северного флота! Вот так надо крушить ненавистного врага!»
        - А где про наших? Махровая несправедливость! - возмущённо бросил газету на стол Максим. - Это же враньё!
        - Ну что ты! - засмеялся Долгов. - Газета «Правда» не врёт. Услышал бы тебя настоящий особист, нажил бы проблем. А чем ты недоволен? Главное - уничтожен конвой, что, в принципе, и требовалось. А ты разве не моряк-североморец? Или наш «Дмитрий» разве не лодка Северного флота? Вот и считай, что это статья о нас.
        - Да я все понимаю. Но могли бы как-то поточнее. Ну, или хотя бы намекнули, что им помогли.
        - Ну конечно! - веселился Долгов. - Как это я не заметил? Здесь же нет ни слова о «Дмитрии Новгородском». Надо статью подправить. Напишем так: когда силы советского флота были на исходе, вдруг разверзлось море и оттуда вынырнуло чудище на атомном ходу и испепелило фашистских гадов! Круто?
        Ответить Максим не успел, потому что на столе зазвонил телефон. Долгов, призывая замолчать, приложил палец к губам и взял трубку. На другом конце провода представились, и старпом облегчённо выдохнул:
        - И вам здравия желаю, Александр Иванович! Конечно, читал! Поздравляю вас. Впечатляющая победа.
        Но голос начальника разведки показался Долгову озабоченным и далеко не радостным.
        - Арнольд Филиппыч, по поводу этого конвоя вице-адмирал Головко сегодня проводит секретное совещание. Положено, чтобы кто-то был от вашей службы. Я сразу предложил тебя, так что, будь добр, подъедь.
        - А что такое, Александр Иванович? Что-то не так?
        - Не хотелось бы по телефону. Ты приезжай, я тебе перед совещанием всё расскажу.
        Но Долгова разбирало любопытство, и ждать не было никакого желания. Неужели кто-то заметил «Дмитрия Новгородского»? Или ещё хуже - сфотографировал!
        - Александр Иванович, у меня связь надёжная. Говори, не томи.
        - Ну, хорошо. По долгу службы ты должен знать, что у наших берегов шныряет стая неизвестных подводных лодок.
        - Стая?
        Такое определение весьма озадачило Долгова. Это как же их «Дмитрий» сумел размножиться в стаю?
        - Да, не меньше десятка.
        - Десятка?!
        Долгов грузно осел на стул и растерянно пожал плечами, взглянув на прислушивающегося к их разговору Максима.
        - Их что, видели? - он переложил трубку от правого вспотевшего уха к левому и спросил: - Может, сфотографировали?
        - Нет. Лётчики лишь наблюдали следы торпед.
        - Может, показалось? И почему сразу «стая»?
        - Потому что торпед была стая. Такое не кажется! Ты, Арнольд Филиппыч, сухопутный человек, и тебе такие слова простительны. А любой моряк тебе скажет, что торпедный след ни с чем спутать невозможно.
        Долгов поморщился и показал кулак ухмыляющемуся Максиму. Затем, решив отомстить начальнику разведки за «сухопутного человека», ехидным голосом спросил:
        - Погоди, Александр Иванович. Так ты хочешь сказать, что немцев утопили какие-то лодки, а не вы?
        - Я такого не говорил! - мгновенно поправился начальник разведки. - Наши очень даже хорошо поработали. Один транспорт мы записали на катерников. Второй на авиацию. С третьим непонятно, но ещё подумаем, кому отдать, может, эсминцу «Куйбышеву». Он ближе других к конвою приблизился. Вполне мог пушками достать.
        Затем в разговоре возникла пауза, и Долгов слышал лишь дыхание начальника разведки. Наконец Александр Иванович решился:
        - Арнольд Филиппыч, ты же знаешь, как я не люблю загадки. А они, как назло, любят меня. Но факт остаётся фактом - был кто-то третий. Англичане своё участие не подтверждают. Их субмарин сейчас в Баренцевом море нет. Одну из лодок заметили наши катерники. Определённо, кто-то был третий. В этом уверен и наш Командующий флотом. Он долго не решался, но всё же доложил Кузнецову о странных лодках. Думал, тот ему выговор объявит за паникёрство, но, к его удивлению, нарком очень заинтересовался этой информацией. Так что ждём большую комиссию из Москвы.
        - Чего же ты так расстроился, Александр Иванович? Ну помог кто-то нам утопить немцев! Так и спасибо ему!
        - Ну ты сказанул, Арнольд Филиппыч! И это мне говорит особист? Да ты первый должен море носом перепахать, чтобы узнать, кто это был! Сегодня они нам помогли, а завтра захотят немцам помочь? Как тогда быть? Нет! «Спасибо» рано говорить. Надо сначала выяснить - кто они такие?
        - А почему - они? Может, всё же одна лодка была?
        - Арнольд Филиппыч! Дорогой! Даже отлично натренированному экипажу подводной лодки, чтобы перезарядить торпедный аппарат, нужно не меньше двадцати, а то и тридцати минут! А если бы это была одна лодка, то ей пришлось бы строчить торпедами почти как из автомата, перезаряжая аппараты за три - пять минут. Такого быть не может! А впрочем, что я тебе объясняю? Ты же не подводник. Приезжай на совещание, я тебе здесь всё на пальцах объясню.
        Начальник разведки, не дав Долгову ответить, положил трубку. Старпом задумчиво отодвинул телефон и, взглянув на Максима, спросил:
        - Как ты там говорил - махровая несправедливость? Это же надо - я не подводник! Валентиныч сказал бы: вот и помогай после этого людям.
        Максим уже привычно рухнул на нары и, уставившись в низкий деревянный потолок, задумался. Долгов уехал на совещание. Кто-то прошёл по коридору и загремел ключами, проверяя замок. Затем всё стихло. Солнце развернулось в его сторону и теперь, проскользнув лучами в узкое окно, застыло на стене тусклым зайчиком, перечёркнутым тенью решётки. Растеленный на нарах тулуп превратился в пуховую перину, и Максим растёкся, улетая мыслями далеко за пределы стен камеры. Воспоминания отнесли его на несколько лет назад.
        …Вот он - молодой лейтенант, ещё не успевший прийти в себя от унылого вида голых сопок после привычных красот Питера и от того, что солнце не собирается садиться, несмотря на поздний час, впервые стоит перед трапом лодки «Дмитрий Новгородский». И первым, кто его встретил, был Долгов, который тогда ещё не был старпомом, а всего лишь помощником. Но встретил Максима так, как будто был не меньше, чем командиром лодки. Лихо сдвинув на затылок пилотку и окинув озиравшегося по сторонам лейтенанта с головы до ног презрительным взглядом, он подманил его к себе выкриком: «Эй, многоножка, семени сюда присосками!» - и начал инструктаж:
        - Так, лейтенант, - брезгливо сплюнув мимо трапа, произнёс Долгов. - Подойди и вникай в новую для тебя жизнь. Забудь всё, чему тебя учили в институте! Ты не знаешь ничего о жизни, ты не знаешь ничего о службе! Ты не знаешь НИ-ЧЕ-ГО! Если притащил жену, то там, за бугром, автобусная остановка и без пересадок до вокзала. Если успел устроиться в общаге - напрасно. На суше твой дом - казарма, а в море - лодка! И так на несколько лет. Отпуск - как получится! Все вахты - твои! На флоте сна нет, есть отдых, но отдыхать ты будешь не больше четырёх часов в сутки! И так, пока не станешь офицером.
        - Так я ведь уже офицер, - невнятно промямлил обескураженный таким приёмом Максим.
        Долгов скорчил ещё более презрительную гримасу и, покосившись на собственные погоны капитан-лейтенанта, важно отчеканил:
        - Запомни! На флоте офицер начинается с каплея! А пока - любой матрос второго года службы с этой лодки знает больше тебя.
        Максим обиженно поджал губы. Это уже был перебор. Он не для того пять лет учился и получил красный диплом, чтобы его опустили ниже матроса.
        - Я тоже не дурак! - вспылил он, с вызовом взглянув в лицо помощнику.
        - Да? - Долгов удивлённо посмотрел на ершистого лейтенанта. - Может, тогда скажешь, какая автономность нашего атомохода?
        Максим стал лихорадочно перебирать в памяти проекты лодок. 671-ый проект, кажется, что-то около трёх месяцев.
        - Не парься, салага! - Долгов равнодушно посмотрел на парадную форму Максима и потрогал болтающийся на ремне кортик. - Вот это сними, его ты будешь видеть только на праздники. Но праздников бойся, потому что праздник для моряка - всё равно, что свадьба для лошади: голова в цветах, а жопа в мыле. Так что будь проще, лейтенант. А насчёт автономности, так реактор перезаряжается раз в десять лет. Лодка - вечна! Это мы её слабое звено и можем болтаться в море столько, сколько хватит жратвы или пока не съедет крыша. Так что у тебя будет уйма времени подумать и о жизни, и о службе, и о том, какое ты дерьмо, потому что не даёшь лодке проявить все её возможности, заставляя простаивать у причала в ожидании, когда ты соизволишь подтереть собственные сопли!
        Долгов отвернулся и пошёл в рубку, оставив стоять обескураженного Максима на причале у трапа. Уже с палубы он крикнул:
        - Ну чего стоишь столбом, юноша бледный, со взором горящим? Топай на лодку!
        «Какая противная рожа! - возмущенно думал Максим, с трудом перетаскивая доверху набитую сумку по узкому трапу. - И угораздило же с таким столкнуться в первый день службы!»
        Он улыбнулся и перевернулся на другой бок. Визгливо скрипнули нары. Жизнь удивительная и непредсказуемая штука. Её юмор и фантазия потрясают. Вот сейчас он влип в ошеломительную ситуацию, а спасает его та препротивнейшая рожа! И нет сейчас у него друга надёжней и верней, чем Толик Долгов.
        В дверь камеры громко постучали, и в коридоре послышались голоса. Затем они перешли на крик. Вскочив с нар, Максим прислушался. Кто-то громко и отборно матерился. Потом до его слуха донесся звук возни за дверью. Ключ в замочной скважине провернулся, и потрясённый Максим увидел на пороге майора Дрожина. Из-за его спины выглядывали два незнакомых солдата с длинными винтовками с примкнутыми штыками.
        - Я же говорил, что мы с тобой ещё встретимся! - ухмыльнулся майор.
        И от этой ухмылки у Максима по спине поползли мурашки.
        Во все времена совещания - это что-то безумно скучное и нудное. Долгов убедился в этом в очередной раз. Даже интересную тему можно испоганить так, что безнадёжно потеряешь всякую нить понимания и в конце концов уснёшь. Вначале он с интересом, и в душе ехидно хихикая, слушал версии флотских начальников о загадочных торпедных следах и, наверняка, коварных подводных лодках. Затем их гадание на кофейной гуще его утомило, и он начал откровенно зевать. Взглянув лишь раз на расчерченную всеми цветами радуги схему атаки конвоя, которую повесил на всеобщее обозрение начальник штаба, Долгов понял, что на серьёзный анализ и деловой разбор рассчитывать не приходится. Моряки явно старались перетащить одеяло победы на себя. А постоянно упоминаемый начальником разведки фактор присутствия третьей силы воспринимался, скорее, как досадное недоразумение. Вроде бы и очевидное, но уж очень невероятное и никому ненужное.
        Долгов привычно свесил голову на грудь и уже начал тихонько посапывать, как вдруг, подводя итог совещанию, встал вице-адмирал Арсений Головко. Толик протёр глаза и заставил себя прислушаться. Командующий отметил, что подробностями атаки немецкого конвоя заинтересовались в Москве, и на Северный флот уже выехал нарком флота Кузнецов. А потому сегодняшнее совещание следует считать репетицией серьёзной комиссии. Всем службам подготовить обстоятельные доклады, а не гадать, как это было сегодня!
        «Правильно, правильно! Так их! - ухмыльнулся Долгов. - А то галиматью какую-то несёте. Никто толком задуматься не хочет».
        Но дальше вице-адмирал обронил фразу, от которой у Толика противно ёкнуло под сердцем.
        «Для детального разбора обстоятельств, - командующий поморщился, видно было, что этот визит ему тоже не по душе, - выезжает нарком внутренних дел Берия, с группой офицеров НКВД».
        Долгов нервно заёрзал на стуле. А вот это уже серьёзно! Сюда едет сам Берия, и с ним, наверняка, не меньше двух вагонов энкавэдэшников! При таком раскладе старшему лейтенанту Фёдорову остаётся жить не более двух суток, пока поезд не прибудет на Мурманский вокзал. Кто-то из москвичей наверняка лично знает настоящего Фёдорова, а если и нет, то опытный чекист по двум предложениям в милой беседе сразу поймёт, что перед ним ряженое пугало, а не старший лейтенант госбезопасности. Это здесь, на Севере, из-за нехватки людей его проверили поверхностно, положившись на надёжность документов да на слова моряков с танкера, и сразу подключили к работе. А с москвичами такой номер однозначно не пройдёт.
        С трудом дождавшись окончания совещания, Долгов ринулся к выходу, расталкивая в стороны чёрные мундиры. Выскочив в фойе, он неожиданно столкнулся с Велло Ярви. Было видно, что эстонец его поджидал и, заметив, бросился наперерез.
        - Товарищ старший лейтенант! Я за вами!
        - Что стряслось?
        Долгов увидел, что все вокруг останавливаются и к ним прислушиваются. Схватив старшину за рукав, он оттащил его в сторону. Обычно флегматичный эстонец был не на шутку взволнован, а за спиной на ремне висел длинноствольный карабин, и Толику пришла мысль, что Берия - это ещё не самое страшное, что ему предстоит сейчас узнать.
        - Горбуна выкрали!
        - Что?! - Долгов с силой тряхнул Велло за плечи. - Кто?! Как?!
        - Майор Дрожин.
        - Дрожин? Что ты несёшь? Как он мог его забрать из отдела НКВД?! Где вы все были? Почему ты ещё живой и не пристрелил Дрожина?
        - Виноват, товарищ старший лейтенант! Меня не было в отделе.
        - А остальные? Где были остальные? Где был Кузьмич, Иванов, Тарасов?
        - Так получилось, что остался один часовой.
        Долгов почувствовал, что в душе у него закипает буря. Это же надо такому случиться, что Максима выкрал этот крикун из политотдела! Дрожина он никогда всерьез не воспринимал и считал безобидным рупором партии, основным предназначением которого было горланить на митингах.
        - Как же так получилось?! Я вам всем морды поразбиваю! Все у меня под суд пойдёте! Быстрей в политотдел, пока его дальше не перепрятали!
        - Товарищ старший лейтенант, майор Дрожин повёз Горбуна не в политотдел. Были свидетели, что он с двумя солдатами повезли Горбуна за город.
        - Блин! Этого ещё не хватало!
        «Неужели этот придурок решился на самосуд!» - испугался Долгов.
        - Живо в машину! Куда они его повезли?
        - В сторону залива. Товарищ старший лейтенант, вы должны на это взглянуть.
        Толик остановился и посмотрел на картонную папку в руках Ярви. Это была папка с досье на майора Дрожина. Такие у них в отделе имелись на каждого офицера флота. На кого-то потолще, на кого-то потоньше, но были на всех.
        - Как только это произошло, я сразу бросился в архив, взглянуть в дело Дрожина.
        - Зачем? Лучше бы ты бросился за ним в погоню!
        - Всё же взгляните. Это интересно.
        Велло раскрыл папку и указал пальцем на нужную строчку. Помимо общих данных о Дрожине на отдельном листке были указаны его особые качества, достижения, заслуги. Строчки были заполнены в разное время, разными почерками и разными карандашами, по мере того, как поступали сведения на майора. Долгов прочитал последнюю строчку, дописанную химическим карандашом: «Дрожин Геннадий Иванович до войны преподавал в Северо-западном политехническом институте. Имел звание профессор».
        - Дрожин - профессор? - Долгов почувствовал, как у него под ногами качнулась земля. - Велло, ты считаешь, что он и есть тот самый «профессор»?
        - Так точно, товарищ старший лейтенант!
        - Так чего ты рот раскрыл?! Быстро в машину! Куда они поехали?
        Подпрыгивая на разбитой дороге, ГАЗ-67 раскачивался и сильно дымил двигателем. Солдат за рулём нещадно топтал педаль газа, вырывая из машины последние остатки мощности. Рядом с ним, то и дело оглядываясь на сжавшегося сзади Максима, сидел майор Дрожин. На коленях он держал ТТ и, поглаживая ствол, улыбался. Рядом с Максимом на заднем сиденье развалился рослый молодой солдат в стоптанных пыльных сапогах с закатанными по локоть рукавами. Одной рукой он цепко держал Максима за плечо, другой - сжимал длинную винтовку Мосина, выставив её вверх из открытого «козлика» как мачту, со штыком на верхушке. Мелькнули последние городские бараки, и дорога ушла в сторону. Теперь они катились по узкой тропе, спускаясь с вершины сопки к блестевшему внизу ручью. Подпрыгнув на камне, машина едва не перевернулась, и у Максима мелькнула мысль: бежать! Выпрыгнуть из открытой кабины, и, петляя, добежать до ближайших кустов, а там вдоль оврага и назад в город. Но ноги, будто ватные, не повиновались и налились свинцом. Не успеть! Пристрелят, не успеешь и от машины отбежать! Максим сглотнул в горле ком - вот так влип! Долгов
далеко, а больше на помощь рассчитывать неоткуда. Он оглянулся на петляющую тропу. Куда его везут, не было ни малейшего представления. Где-то рядом мелькнул Кольский залив, и вновь потянулись зеленью сопки.
        Водитель еле успевал выкручивать баранку, уворачиваясь от усыпавших склон валунов. Матюгнувшись на очередном трамплине, он крикнул Дрожину:
        - Товарищ майор! А нам ничего не будет за то, что мы так? За нападение на отдел НКВД по головке не погладят. Страшновато. Пусть мы даже часового только связали, но сам факт…
        - Ничего. Вы выполняете мой приказ. А мне приказал сам бригадный комиссар. Это секретное задание. Не бойся, ещё ордена получите.
        - Ордена - это хорошо. А то у меня даже медали нет.
        - На дорогу смотри. Рули туда, к ручью.
        Машина резко остановилась, влетев передними колёсами в раскисшее месиво.
        - Приехали! - не открывая дверь, Дрожин выпрыгнул из машины. - Здесь в самый раз.
        - Да, - хихикнул державший Максима солдат. - Столкнём потом его в болото. Вылезай! Да отцепись ты!
        Он больно ударил по рукам вцепившегося в борт машины Максима.
        - Ишь, как побледнел. Сейчас покраснеешь.
        Было видно, что ему нравится задуманное майором. Схватив за ворот серый немецкий китель, он с треском его дёрнул и швырнул Максима на траву.
        - Стань вон там.
        Солдат перехватил поудобней винтовку и передёрнул затвор. Водитель встал рядом. Поплевав на пальцы, он взглянул через мушку на солнце, затем прицелился в Максима и, окинув вершины обступивших сопок, соглашаясь, кивнул:
        - Да, здесь в самый раз. Выстрелы никто не услышит. Это правильно, что за предателя нам по ордену дадут. Мы ему и суд, мы ему и приговор. Это правильно.
        Максим вскочил на ноги и попятился к ручью.
        - Стойте! Остановитесь! Выслушайте меня!
        Он чувствовал, что у него трясутся губы, но ничего не мог с собой поделать.
        - Заткнись! Хоть сдохни по-людски.
        Водитель сдул прилипший к затвору мусор и повернулся к Дрожину.
        - Можно, товарищ майор?
        Максим сжался и зажмурил глаза. Как глупо! Проделать такой фантастический путь во времени, пытаться помочь своим дедам победить врага, искренне верить в общее дело и вот так, ни за что, бессмысленно получить пулю от своих же дедов…
        Сухо хлопнули два выстрела. Максим дёрнулся и стиснул зубы. Но ничего не произошло. Так же шумел сзади ручей. Так же дул в затылок ветер. И так же тряслись стиснутые до боли кулаки. Ещё ничего не понимая, он с усилием открыл судорожно сжатые веки.
        Рядом на траве лежали два солдата. Над ними стоял Дрожин и, деловито перевернув на спину, смотрел на их лица. Подняв ещё дымящийся ТТ, он деловито сделал два контрольных выстрела. Максим вздрогнул, как от удара хлыстом. Майор глянул на свою работу с ухмыляющейся улыбкой и спросил:
        - Что, Степан, напустил в штаны?
        Максим громко икнул и, выпучив глаза, уставился на Дрожина.
        - Ну, чего смотришь? Помоги стащить их в болото, - майор спрятал ТТ в кобуру и прикрикнул: - Да очнись ты, наконец! Ты же знаменитый Горбун, а трясёшься, как заяц.
        Дрожин посмотрел на Максима и удивлённо заметил:
        - Да всё уже. Всё! Живой ты, живой. За тебя вон как немцы волнуются, если даже мною рискнули и приказали тебя спасать. Сейчас здесь приберёмся и пойдём к линии фронта. На машине, конечно, было бы лучше, но через болото не проехать. Так что давай уже, наконец, очнись и пойдём. Риск, конечно, большой. Если погонятся за нами, то далеко не уйдём. Но раз до этого везло, то, надеюсь, и дальше повезёт. У меня недалеко тайник есть, там и пожрать будет, и рация есть. Попросим, чтобы проводника навстречу выслали. А то я за Териберкой уже местность не знаю.
        Но Максим продолжал стоять столбом, глядя то на майора, то на лежавших у его ног солдат. Дрожин презрительно хмыкнул и, подняв винтовку, забросил её далеко в болото. Затем он взялся за солдат. Забравшись по колено в воду, оттащил их подальше в траву, и отошёл взглянув со стороны.
        - Ну, вот так лучше, - удовлетворённо посмотрел он на свою работу. - Не сразу заметят. У нас будет время. Вот только ещё машину отгоним в сторону, и в путь. Надо идти, а то уже, наверное, кинулись искать. Но - ничего, пока НКВД с политотделом будут разбираться, у нас есть время. Ты уже очухался?
        Дрожин внимательно посмотрел на Максима.
        - Или тебе ещё раз, как тогда в порту, по морде съездить? - Дрожин засмеялся. - Видел бы ты себя! Но зато оцени, как хитро продумано. На меня что угодно могут подумать, но только не то, что я не за них. Нас будут искать везде, только не по дороге к немцам. Решат, что майор-патриот разделался с Горбуном где-нибудь в городском подвале или сквере. Вот так-то, Стёпа! Ну давай, очнись уже наконец, а то точно между глаз врежу. - Майор подошёл к машине и, осмотревшись вокруг, произнёс. - Ну, вроде чисто, ничего не оставили, садись. Отгоним в кусты.
        Вдруг он взмахнул руками, судорожно дёрнулся и рухнул у колёс, застывшим взглядом уставившись в небо. Хлынувшая из затылка кровь мгновенно окрасила траву в алый цвет. Вслед за этим откуда-то сверху донеслось эхо далёкого выстрела. Максима будто ударило током. Выстрел вывел его из ступора, и он заметался по поляне, ничего не понимая и лихорадочно соображая - куда бы спрятаться. Прыгнул за машину, и в ту же секунду рядом с лицом взорвалось стекло, а пуля оставила в капоте огромную дыру. Максим взвизгнул и рухнул рядом с Дрожиным. Уткнувшись лицом в траву, он услышал, как откуда-то сверху донеслись шаги. Кто-то бежал вниз по тропе. Шаги приближались, и теперь было слышно частое дыхание летевшего сломя голову человека.
        Первым из-за машины появился Долгов. За ним, с карабином в руках, - эстонец.
        Долгов взглянул на Максима, затем на Дрожина и, пряча пистолет, раздражённо выкрикнул:
        - Велло! Я же тебе сказал: стрелять по ногам!
        - Простите, товарищ старший лейтенант. Случайно вышло.
        - Ничего себе случайность! Ты же ему аккурат в затылок влепил.
        - Случайно…
        - А в него зачем стрелял? - Долгов схватил Максима за плечо.
        - Так ведь сбежал бы.
        - Да куда бы он сбежал! Посмотри на него. Он же еле живой. Если бы я тебе руку не подбил, ты и его «случайно» пристрелил бы?
        - Нет, я плохо стреляю.
        Долгов взглянул на вершину сопки, откуда они только что сбежали. Стрелял старшина не меньше чем с трёхсот метров.
        - Если это плохо, то как же тогда стреляю я?
        Вдвоём они с трудом подняли на ноги тяжело дышавшего Максима.
        - Всё уже хорошо, - похлопал его по спине Долгов. - Всё позади. Идти сможешь?
        Максим размазал слёзы по лицу и, не сдержавшись, захлебнулся в новых. Он радостно кивал, счастливо улыбался и не мог произнести ни слова.
        Долгов прикрикнул на эстонца, чтобы тот шёл к машине, а сам, подхватив Максима под руку, нашёптывал ему на ухо:
        - Всё позади, Макс. Ты молодец. Ты только держись, не сорвись. Представляешь, эта сволочь и была «профессором»! А как под идейного маскировался. Ну всё, всё, успокойся. Сейчас ко мне приедем, я тебе кофе налью. Или коньячку. Коньячку хочешь?
        Максим благодарно кивал, а по его лицу катились градом новые и новые слёзы.

* * *
        В тесной офицерской кают-компании обед не начинали - ждали командира. Дмитрий Николаевич сменил синее сатиновое РБ на кремовую рубашку, и с блуждающей улыбкой на лице прошёл к отдельному трёхместному столу. Раньше за ним сидели он, старпом и замполит. Но вот уже два месяца Дмитрий Николаевич обедал один. Взглянув на сервированный стол, он заметил, что кто-то выдвинул из-за стола кресло старпома. Теперь оно ждало своего хозяина.
        Командир кивнул замершим вдоль длинного стола офицерам и, приглашая начинать обедать, посмотрел на расставленные на скатерти тарелки. По сравнению с началом похода меню явно изменилось. Исчезла красная икра. Не было и обязательного в походах сухого вина. Пропало даже детище военно-морского общепита - успевшие осточертеть котлеты-балабасы. О прошлой жизни напоминали лишь сушёная рыбная мелочь в запаянных металлических банках, да килька в томате, именуемая матросами не иначе, как «братской могилой».
        Командир с интересом посмотрел на порезанное крупными кусками тёмное мясо. Из гарсунки тут же появился взъерошенный кок и, виновато улыбаясь, шепнул ему на ухо:
        - Товарищ командир, наши старые запасы кончаются. Я попробовал приготовить то, что забрали у немцев. Ребята ели, говорят - очень даже ничего.
        - Не переживай. Надеюсь, не отравимся.
        - Ну что вы, товарищ командир, я всё перепробовал и до сих пор живой.
        Дмитрий Николаевич хмыкнул, красноречиво посмотрев на округлый живот кока. Такой, пожалуй, что угодно съест и не отравится.
        - Ты, главное, даты проверяй, а там какая разница, по-русски корова мычала или по-немецки.
        Всё ещё пребывая после атаки конвоя в эйфории победителя, командир постучал, привлекая внимание, вилкой по стакану и произнёс:
        - Товарищи офицеры! Прошу передать по отсекам мою личную благодарность. Отработали все отлично. Связисты прослушали и нашу связь, и немецкую. Не всё понятно, но ясно одно - конвой мы уничтожили! Теперь дождёмся весточки от старпома с Зайцевым и заберём их где-нибудь на побережье.
        Дмитрий Николаевич провёл взглядом по уставившимся на него настороженным лицам и весело изрёк:
        - Ну чего носы повесили? Радоваться надо. Товарищи наши нашлись!
        Кто-то улыбнулся в ответ, кто-то потупился в тарелку, и вдруг главенствующий за офицерским столом помощник командира капитан-лейтенант Сомов тихо спросил:
        - А дальше что?
        - Паша, ты о чём? - не понял Дмитрий Николаевич.
        - Товарищ командир, в экипаже шепчутся, мол, мы застряли здесь навечно. Матросы волнуются, спрашивают: что будет дальше?
        - Это на вас так немецкое мясо действует? - недовольно поморщился Дмитрий Николаевич.
        Он давно подозревал, что рано или поздно этот разговор состоится. Действительно, что дальше?! Если бы он знал! Но командир молчать не может. В глазах экипажа он знает всё. И на всё у него должен быть ответ.
        Дмитрий Николаевич посмотрел на притихших офицеров и понял, что этот вопрос, очевидно, мусолится среди экипажа уже не один день. Он тоскливо вздохнул и отодвинул тарелку в сторону.
        - Хорошо, мужики, давайте поговорим. Кто что предлагает?
        - К нашим надо! - не сдержался помощник.
        - Погоди! - поднял руку командир. - Давай, по флотской традиции, начнем с младшего. - Он указал на дальний край стола, где сидели лейтенанты.
        - Мы тоже так думаем! Отдадим лодку нашим.
        - Исключено! - Дмитрий Николаевич категорично отмахнулся.
        - Но почему?!
        - Потому что у нас реактор!
        - Товарищ командир, так это даже лучше! Тогда русские, а не американцы первые атомную бомбу сделают.
        - Эх, молодёжь, - вздохнул Дмитрий Николаевич. - Вы всё живёте мыслью, что от вашего появления на этом свете что-то изменится. А арба как катилась, так и будет катиться дальше. И не надо вставлять ей палки в колёса, и мечтать о научно-техническом прогрессе за три дня. Одно дело - помочь уничтожить конвой, совсем другое - отдать реактор. Всё должно произойти в своё время. А перепрыгивать - это будет нашим только хуже. Поймите, это всё равно, что любопытного ребёнка посадить за руль машины. Да, он будет вовсю давить на газ, но продлится это до первого столба. Даже сделав в своё время атомную бомбу, наши предки погубили уйму народа при испытаниях, когда гоняли войска на место ядерного взрыва. Да и без этого жертв хватало. А уж если дать реактор раньше времени… Где гарантия, что ядерный взрыв никто не спровоцирует?
        - Товарищ командир, но ведь можно объяснить! - помощник не собирался так просто сдаваться, и было видно, что эта идея исходит от него.
        - Ты много знаешь о ядерном распаде? - усмехнулся Дмитрий Николаевич. - Тут нужны знания на уровне учёного-атомщика. Да и отдать русским - это сказано очень образно. Отдадим мы реактор в руки товарищу Сталину. А вот как он с ним поступит - это ещё большой вопрос. И, кстати, как поступят с нами, это тоже вопрос тёмный. Да и будут ли нас слушать? Ты расскажи Сталину, что социализм накроется медным тазом, а его именем станут пугать детей! После такого пророчества наши мозги будут долго со стены соскребать. Попытаться на пальцах объяснить работу реактора? В войне с немцами это вряд ли поможет, до её конца осталось два с лишним года. За это время советские учёные не успеют сделать бомбу даже с нашими подсказками, а вот перевести эту войну в Третью мировую - это вполне. Потому и исключено. Ещё какие есть предложения?
        В кают-компании повисло молчание. Звук неосторожно звякнувшей вилки показался звоном рынды.
        - Что же делать?
        - Потому и спрашиваю ваши предложения. Говори, Паша, вижу, что слова горло дерут.
        - Товарищ командир, конечно, слова о долге звучат красиво! Помочь нашим дедам - это святое! Ну, а жить нам когда? Кончится война, а мы так и будем от всех прятаться?
        - Ну, до этого ещё надо дожить. А там, может, и появится какая-то надежда.
        - Да какая надежда? Мы должны, как это ни прискорбно, признать, что назад у нас дороги нет! И от этого уже строить собственную жизнь.
        Крыло молодых лейтенантов оживилось. Посовещавшись, они выдвинули ещё одно предложение:
        - Может, на необитаемый остров? Или в Африку?
        - Что-то подобное я уже слышал. Кажется, от замполита. - Дмитрий Николаевич пробежался взглядом по угрюмым лицам и спросил: - Это всё? Тогда слушайте меня. Три месяца назад мы вышли в боевой поход. И в боевом походе мы сейчас находимся. Его никто не отменял. Да, изменились задачи. Изменились обстоятельства. Но это - всего лишь! А поход был, есть и будет! Сегодня мы уничтожили конвой и этим спасли жизни сотням наших предков. Это прекрасно, но это всего лишь одна из решённых нами задач. Следующая задача - это вернуть на лодку Долгова и Зайцева. Что дальше - я не знаю! Проблемы будем решать по мере их поступления. А сейчас я требую от вас, чтобы вы прекратили это козлиное блеяние и беспощадно пресекали его в экипаже!
        Дмитрий Николаевич шумно выдохнул. И уже спокойнее добавил:
        - Всё понимаю, мужики. Но верю, что мы выберемся даже из этой передряги. Обещаю, что позже я найду решение и для этой задачи.
        - Когда?
        От волнения помощник приподнялся со стула, но Дмитрий Николаевич демонстративно уткнулся в тарелку, всем своим видом показывая, что разговор окончен и сейчас его больше всего волнует вкус трофейного немецкого мяса.
        ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
        КРАСНЫЙ БАРОН
        Приходил в себя Максим долго. Коньяк сменился горячим чаем. Затем опять последовал коньяк. Долгов смотрел на стучавший по зубам стакан и, хлопая Максима по плечу, говорил:
        - Ничего, это пройдёт. Это у тебя шок. Такое бывает. Знаешь, я видел одного матроса, за которым погнался белый медведь. Медведя спугнули, и матрос убежал. Но убегая, он так кричал, что вывихнул челюсть. Ты не поверишь, как может человек распахнуть собственный рот! Другие моряки его на телефоны снимали, потом ему показывали. Уже после он смеялся, а тогда, чтобы вынуть из его пальцев автомат - он тогда часовым на складах стоял, - ему в руки делали расслабляющие уколы. Интересно, что стрелять в медведя ему даже в голову не пришло. Так то медведь! А тут - подумаешь, какой-то Дрожин. Хлебни ещё, Макс. Вот и хорошо. А теперь лимончик.
        Долгов заботливо вложил в рот Максима жёлтую дольку и улыбнулся:
        - Ты молодец. Ведь доказано, что часто при расстреле у жертвы останавливается сердце ещё до того, как сделают выстрел.
        Максим поперхнулся и с видом побитой собаки признательно улыбнулся в ответ:
        - Я в порядке.
        - Это хорошо, что в порядке, Максим. А то времени у нас нет. Пора отсюда делать ноги. К нам сам Берия с компанией едет. Послезавтра приедут. Так что завтра нас с тобой здесь уже быть не должно.
        - А как мы? - спросил Максим, всем своим видом стараясь показать, что он вполне с собой справился.
        - Есть одна мысль. Сегодня ночью передадим нашим на лодку, чтобы ждали где-нибудь у восточного побережья Кольского полуострова. Посёлка Поной, наверное, ещё нет, но наши поймут, где им нужно быть. А я у начальника разведки выпрошу самолёт. Александр Иванович - мужик неплохой, и я с ним в хороших отношениях, так что, думаю, поможет. Я в заливе видел гидросамолёты. Объясню, что нас в оперативных целях нужно забросить к оленеводам. Потом пообещаю рассказать. Он любопытный, думаю, клюнет.
        Видя, что Максим уже окончательно оправился, Долгов спрятал бутылку в сейф. Встряхнув фуражку и поправив портупею, он бросил виноватый взгляд на Максима и сказал:
        - Тут такое дело. Ты посиди ещё в камере до вечера, а то мне в порт по службе надо.
        - Толик, возьми меня с собой! - встрепенулся Максим.
        - Ну ты чего, Макс? Нет уже Дрожина! Посуди сам, ну как я тебя возьму? В порту на английский крейсер будут золото грузить, которым мы с союзниками за ленд-лиз расплачиваемся. За этим процессом обязательно должна следить госбезопасность. Я недолго. Покажусь и назад.
        Но Максим скорчил такую гримасу, что Долгов в сердцах махнул рукой и решительно произнёс:
        - Ай! Чего уж там! Всё равно будем удирать. Только тебя нужно переодеть, а то ненароком точно пристрелят.
        Они ехали по улицам Мурманска и пытались угадать, где они сейчас находятся.
        - Смотри, - шепнул Долгов, так чтобы их не услышал эстонец, - этот дом сохранился до нашего времени. Я его помню.
        Максим соглашаясь, кивнул, хотя ничего припомнить не смог. Но решил, что старпом лучше знает город. И тот, который в будущем, и этот, фронтовой. Машина свернула на широкую, с засыпанными гравием свежими воронками, дорогу, ведущую в порт. Внизу открылась панорама залива, густо заставленного кораблями всех мастей и размеров. Долгов указал пальцем на двухэтажное деревянное здание и хлопнул Максима по плечу. Спохватившись, он взглянул в затылок сидевшему за рулём эстонцу и, ещё раз указав на почерневший от близкого пожара дом, шепнул:
        - Узнал?
        Максим отрицательно покачал головой.
        - Ну как же! Сзади нас площадь, а это… Ну, подумай.
        Максим и с подсказкой не смог узнать данное место. Долгов не выдержал и, постучав Велло по спине, приказал:
        - Стой! Мы дальше пойдём пешком!
        Эстонец удивлённо оглянулся и нажал на тормоз. Долгов вытащил Максима из машины и, стащив с насыпи, спросил:
        - Ну, теперь узнал?
        Впереди путь им пересекали рельсы, и Максим неуверенно предположил:
        - Вокзал, что ли?
        - Ну, наконец-то! Вот здесь, где мы стоим, в наше время будет ювелирный магазин. А вон там - стоянка такси.
        Он оглянулся на бредущего за ними на почтительном расстоянии и удивлённо на них таращившегося старшину и дёрнул Максима в сторону.
        - Пошли.
        Максим шепнул:
        - Мы у него вызываем подозрение.
        - Да и чёрт с ним. Всё равно скоро исчезнем. Ты лучше взгляни сюда. Вот здесь будет мост через рельсы. Узнаёшь?
        - Нет. Я Мурманск плохо знаю.
        Долгов восторженно посмотрел по сторонам и начал рассказывать:
        - А у меня с ним многое связанно. Я ведь пораньше тебя на север приехал. Ещё до того, как Горбачёв нас объявил дармоедами. У меня и жена из Мурманска. Так я запросто ей на восьмое марта в Москву за цветами летал. Билет стоил девятнадцать рублей, а получали за шестьсот. Да, было время. И уважение, и деньги не считали. Помню, мы с друзьями, молодые лейтенанты, впервые отпросились из гарнизона в город. И, как водится, опоздали на последний автобус. Пошли на стоянку такси, а там очередь аж за вокзал. Но таксисты - народ прожжённый, увидели моряков и сразу, мимо всех, к нам. Что им народ в очереди? По городу максимум рубль срубишь, а к нам в гарнизон доехать стоило двадцать пять. Какой тут бедлам начался! Люди кричат, что это наглость и произвол военных! Таксисты нас на части рвут! А мы стоим, как пришибленные, ничего понять не можем.
        - Ну и как? Поехали?
        - Красиво поехали. Чтобы помирить таксистов, взяли две машины. Так, с эскортом, в гарнизон и приехали - сами в первой машине сидели, а задняя везла наши фуражки.
        Максим улыбнулся. Долгов напомнил ему его друга, Артёма Петрова. Такой фривольный поступок очень напоминал размашистые загулы доктора. Хотя, по меркам Артёма, такая езда была бы скорее пуританской забавой. Потому что Максим был уверен: его друг вместо фуражек набил бы вторую машину легкомысленными девицами. Да ещё, как ему это часто удавалось, умудрился бы провезти их в гарнизон, к ужасу дежурной по общежитию Клавдии Ивановны и радости друзей Артёма.
        Они перелезли через выкорчеванные из земли шпалы и оказались в порту. Всё чаще по дороге попадались английские и американские моряки в белых матросских шапочках. С опаской поглядывая на синюю фуражку Долгова, они торопились уйти с дороги. В советских знаках различия англичане путались, но осторожность при встрече с синими фуражками нквдшников переняли у русских. Толик шагал широко, перепрыгивая через попадавшиеся на пути брёвна. На шаг позади еле поспевал Максим. А за ними, на расстоянии десяти шагов, шел старшина и пытался расслышать хотя бы обрывки разговора старшего лейтенанта и Горбуна. Долгов остановился и, вытянув шею, попытался рассмотреть мачты английского крейсера. Вдруг рядом раздался противный скрежет, и перед ними прошла четвёрка оленей, тащившая по траве волокушу к стоявшему у причала эсминцу. На волокуше лежала торпеда, для устойчивости подпёртая деревянными чурбанами. А верхом на торпеде сидел молодой лопарь в национальной одежде из шкур и, не обращая ни на кого внимания, мычал замысловатую песню на родном языке. Максим с Толиком проводили его взглядом и уже хотели идти дальше, как
вдруг волокуша остановилась. Лопарь спрыгнул и, вытянув в их сторону руку, тонким детским голосом радостно закричал:
        - Эй! Я тебя знаю!
        Долгов замер. В голове пронеслась тысяча догадок, одна страшнее другой. Но, взглянув ещё раз на ребячье лицо юноши, он понял, что тот показывает мимо них, куда-то назад. Он обернулся. Без сомнения, лопарь указывал на старшину. Велло занервничал и дёрнулся было назад, но, спохватившись, растерянно пожал плечами:
        - Обознался, - от волнения его акцент усилился. - Я его не знаю.
        Но лопарь не унимался. Чтобы старшина его быстрее узнал, он сбросил с головы капюшон.
        - Ты был у нас в чуме две весны назад. Мой отец рассказывал тебе наши сказки. Я тебя помню. Ты подарил отцу ружьё. Хорошее ружьё. Отец до сих пор с ним охотится.
        Долгов удивлённо замер и посмотрел на Велло, ожидая, что он ответит. Старшина уже оправился от растерянности и недовольно огрызнулся:
        - Сколько раз тебе говорить, что ты обознался. Я никогда не видел чумы и, тем более, в них не был. Товарищ старший лейтенант! - теперь он апеллировал к Долгову: - Какие ещё сказки? Обознался он. Мы ведь для них все на одно лицо, как и они для нас.
        - И то правда, - согласился старпом. - Я так и не научился их различать.
        Обойдя лопаря, он произнёс:
        - Обознался ты, дружок. Бывает.
        Велло, окинув оленей и их хозяина хмурым взглядом, сделал крюк вокруг волокуши и, догнав Долгова, продолжил оправдываться:
        - Товарищ старший лейтенант, ошибся мальчишка. Сказки какие-то. Я его первый раз в жизни вижу!
        Но Долгов уже забыл и об оленеводе, и о его оленях. Они шли по набережной, и за двумя прижавшимися к причалу пароходами он увидел мощную надстройку крейсера. Нужно было перекинуться парой слов с Максимом с глазу на глаз. Остановившись, старпом рассеянно взглянул на эстонца и переспросил:
        - Что? А… ты о нём? Да я понял, что он обознался. Ты, старшина, возвращайся и перегони машину вон туда, к крейсеру, а мы напрямую здесь подрежем.
        Дождавшись, когда Велло исчез, он дёрнул Максима за рукав.
        - От меня не отходи. Кто бы чего ни спрашивал - молчи! Я опасаюсь, что здесь может оказаться мой начальник майор Воронов, и тогда возникнут ненужные вопросы. Так что со всеми буду говорить я, а ты помалкивай.
        Максим послушно кивнул. Он уже начинал жалеть, что втянул в эту авантюру Долгова. Вероятно, лучше было бы дождаться его в камере. Так нет же! Распустил сопли, как слюнтяй, а теперь подверг риску и себя, и старпома. Максим опасливо оглянулся, но никто не обращал внимания на его короткие, не по размеру брюки и фуфайку не по сезону. Все были так или иначе заняты погрузкой тяжёлых ящиков на крейсер. Высокие серые борта, поднятые приливом, возвышались над бетонным причалом, и узкий деревянный трап задрался вверх под невероятно крутым углом. Чтобы подняться на борт крейсера, нужно было взбираться, чуть ли не руками хватаясь за ступеньки. Но ещё при этом необходимо было тащить неподъёмный ящик, обитый железными полосами. Но больше всего Максима поразило то, что погрузкой, наравне с грузчиками в телогрейках, занимались женщины, одетые в грубые робы, а здоровые мужики в синих фуражках стояли по обе стороны в два ряда и хмуро наблюдали за их работой. Заметив Долгова, от оцепления отделился старший и, козырнув, доложил, что погрузка золота идёт по плану и не позже, чем через час, будет закончена. Старпом
важно кивнул в ответ, а в душе расслабился. Если доложили ему, то значит он на погрузке главный, и его начальство посчитало это мероприятие ниже своего достоинства. Он окинул взглядом полупустой грузовик и выстроившихся на борту крейсера и принимавших груз уже на «своей территории» английских матросов. Оставшись довольным, он откозырял в ответ и, царственно произнеся: «Продолжайте!» - вернулся к Максиму.
        - Видал как? - шепнул он ему на ухо. - Посмотрели бы на это наши феминистки. Чем не равноправие?
        Долгов ещё немного потоптался в стороне и, заметив подъехавшего Велло, уже было решил, что он достаточно здесь засветился, и они могут уехать, как вдруг на крейсере прозвучала команда и погрузка остановилась. По трапу на берег спускалось в расшитых золотом фуражках английское начальство. Не обращая внимания на застывших с ящиками в руках и согнувшихся под их тяжестью женщин, англичане прошли мимо и направились к соседнему пароходу с тщательно прорисованными красными крестами на ярко-белом борту. Неожиданно среди блестящих английских кокард Долгов заметил скромную чёрную фуражку советского моряка. Начальник разведки смущённо оглядывался по сторонам и, встретившись взглядом со старпомом, поспешил отделиться от англичан.
        - Вот, пригласили! Командующий приказал - обязательно быть! - принялся он оправдываться, протянув для пожатия руку. - Надо налаживать связи. А ты здесь, Арнольд Филиппыч, по службе?
        - Да, Александр Иванович, всё дела да дела. Вот золото англичанам грузим.
        - Да-а… - многозначительно протянул начальник разведки. - Дружба дружбой, а золотишко врозь. Плату наперёд требуют, за ещё не прибывшие конвои.
        - А я ведь только о тебе сейчас думал, Александр Иванович, - произнёс Долгов. - А ты как по заказу!
        - Да? Уж не узнал ли чего-нибудь о загадке немецкого конвоя?
        - Нет. Но есть одна интересная тема.
        - Извини, чего интересная?
        - Есть план! - поспешил поправиться Долгов. - Очень интересный план.
        У начальника разведки неожиданно вытянулось лицо - он узнал переодетого и прятавшегося за спиной Долгова Максима:
        - А этот что здесь делает?
        - Он важная часть моего плана.
        Александр Иванович недоверчиво покосился на топорщившуюся, с чужого плеча одежду, на Максиме и с сомнением в голосе спросил:
        - Да? А разве можно с предателем что-то планировать? И почему он без конвоя?
        - Можно. Не сомневайся. А конвой ни к чему. Он смирный. Да и не один я, а с Велло. Он у нас снайпер.
        К ним подошёл старшина и, прокашлявшись, встрял в разговор:
        - Товарищ старший лейтенант, я приехал. Ещё приказания будут?
        - Да подожди ты! - отмахнулся от него Долгов. - Александр Иванович, просьба у меня к тебе. Не хочу официально делать запрос, мы ведь с тобой друг друга знаем, да и времени на это уже нет. Но если ты, конечно, настаиваешь, то можно и официально.
        - Да о чём речь-то? Тебе что надо, Арнольд Филиппыч? Что ты всё кругами да кругами.
        - Нужен самолёт, Александр Иванович!
        - Просил бы уж сразу крейсер, - хмыкнул начальник разведки, но, наморщив лоб, заинтриговано спросил: - А зачем?
        - Нас двоих, - Долгов небрежно кивнул на Максима, - надо забросить на восточный берег Кольского полуострова. И всех делов-то!
        - Действительно! Чего проще! Ну ты даёшь, Арнольд Филиппыч! Немец голову не даёт поднять. Не успеете взлететь, как собьют. Или ты ещё и эскадрилью истребителей для охраны попросишь?
        - Обойдёмся без истребителей.
        Долгов почувствовал, что из-за упрямства начальника разведки их план побега может провалиться. Нужно было срочно придумать что-то из ряда вон. Он махнул эстонцу и Максиму, чтобы они отошли и, решив, что если уж начал врать - то надо врать до конца, и врать уверенно, старпом подмигнул и, склонившись к уху Александра Ивановича, прошептал:
        - Есть след по делу тех эсэсовцев, что ты мне рассказывал.
        - Что? - начальник разведки, не сдержавшись, переспросил неестественно громко, но, увидев повернувшиеся в их сторону головы солдат, спохватившись, шепнул в ответ: - Это о тех, с дырками во лбу?
        - Да. Есть след. Ведёт в те края.
        Если бы тогда Долгов мог знать, как он был недалек от истины, то не один раз подумал бы, прежде чем выпрашивать этот рейс в один конец. Но в тот момент он был озадачен только одним: как уговорить начальника разведки им помочь.
        Александр Иванович засомневался:
        - Что-то не верится. Причём здесь оленеводы?
        - Оленеводы ни при чем.
        - А кроме них там нет никого.
        Долгов импровизировал на ходу, понимая, что от его воображения зависит их с Максимом спасение.
        - Горбун рассказал, что там есть эсэсовские тайники. Надо бы проверить.
        - Это не те, которые ещё до войны спрятали?
        - Они самые, - ещё не понимая, к чему клонит начальник разведки, но старательно подыгрывая, Долгов удивлённо спросил: - Откуда знаешь?
        Александр Иванович обрадовался и, приходя в восторг от собственной догадки, ответил:
        - А ведь я всем говорил, что немцы два года назад не зря здесь ошивались. Но нам, чтобы не обидеть лучших друзей, не то что проследить, даже спрашивать запрещали, где они ходили. Целый месяц исследовательское судно «Комет» бродило вдоль наших берегов, а мы даже не знали, где. Я ведь предупреждал, что это неспроста, но от меня отмахивались. А оно вон, значит как. Теперь выясняется, что они свои тайники там оставили. Я вот что сделаю, Арнольд Филиппыч! Я с вами полечу!
        От такого поворота Долгов опешил.
        - Вот так номер! За что же ты так со мной, Александр Иванович? Я тебе по-дружески на ухо шепнул, а ты меня хочешь подставить? Меня и так начальство не жалует за то, что я с моряками дружбу вожу, а теперь вообще под суд отдадут. Операция ведь секретная. А если ты с нами полетишь, так какие тут секреты? Не ожидал от тебя…
        Старпом сделал обиженное лицо. Начальник разведки, поняв абсурдность своего предложения, хлопнул Долгова по плечу.
        - Не обижайся, Арнольд Филиппыч, будет тебе самолёт. Я ведь всё понимаю. Твоё начальство хочет к приезду Берии что-нибудь приготовить погорячее. Нужен показатель работы. Понимаю. У меня та же заморочка. Готовимся к приезду Кузнецова. Наш Командующий будет обещать к годовщине революции выбить немцев с Севера. Теперь вот думаем, как это сделать. Ты на меня не обижайся. Конечно, я тебе с самолётом помогу, но если чего найдёшь, ты мне шепнёшь по дружбе?
        - Конечно, шепну, - успокаиваясь, произнёс Долгов. - Гидросамолёт нужен завтра на рассвете…
        Максим смотрел, как шептались Долгов с начальником разведки, рядом, хмуро на него поглядывая, стоял Велло. В руках эстонец играючи вертел тот самый карабин, из которого он застрелил Дрожина. От его взгляда у Максима по затылку поползли мурашки. Взгляд был тяжёлый, изучающий, пронизывающий насквозь. Казалось, старшина только и ждёт от Максима предлога, чтобы со спокойной совестью его пристрелить. Раз уж не получилось тогда у ручья, то сейчас он точно не промахнётся. Чтобы как-то разрядить повисшее напряжение, Максим улыбнулся до ушей и спросил:
        - Ты давно из Эстонии? Я был в Таллине, красивейший город.
        Велло не ответил, но взглянул на Максима так, что тот физически почувствовал, как от этого взгляда сдавило грудь. Он с усилием сглотнул застрявший в горле ком и, заметив под чёлкой старшины треугольный шрам, снова попытался завоевать расположение эстонца участливо спросил:
        - Это тебя на фронте ранило?
        На этот раз Велло снизошёл до ответа. Поправив чёлку так, чтобы шрам не бросался в глаза, он недовольно буркнул:
        - Осколок.
        «Разговор не клеится, - подумал Максим. - Может, эстонцы все такие подозрительные и неразговорчивые?»
        Он сконфуженно шагнул в сторону, но тут же почувствовал, как, сжав в руках карабин, напрягся старшина. Максим поспешно вернулся назад.
        Когда Долгов освободился и, довольный результатом беседы с Александром Ивановичем, подошёл к ним, Максим наконец смог расслабиться. Старпом взглянул на эстонца и решительно сказал:
        - Назад мы тоже пойдём пешком. Езжай к вокзалу и жди нас там.
        Велло подозрительно взглянул на Максима, затем хотел возразить, но передумал и, развернувшись, молча пошёл к машине.
        - Ну всё, Макс! Я договорился, - Долгов, не скрывая радости, потащил Максима вдоль причалов. - Сегодня ночью отстучим на лодку, чтобы ждали в районе Поноя. А утром перелетим на самолёте, и нас высадят на побережье. Если всё пройдёт удачно, то меньше, чем через сутки мы будем у своих.
        - Здорово! - произнёс восхищённо Максим. - Толик, ты столько раз меня спасаешь.
        - Не скромничай. Без тебя я тоже - ноль. Два месяца просидел, а ничего не придумал.
        Долгов оглянулся на уже почти разгруженный грузовик и, решив, что теперь-то уж точно можно уйти, дёрнул за собой Максима, и они пошли обратной дорогой от крейсера мимо белого госпитального судна с красными крестами. Свесившись через леера, с судна за ними наблюдали два медика в белых халатах. Встретившись взглядом с Долговым, они приветливо помахали ему и крикнули:
        - Русс окей! Ви а фрэндс!
        - Чего он сказал? - шепнул старпом.
        - Не знаю.
        - И вам не хворать! - крикнул в ответ Долгов.
        Вдруг Максим застыл и встревоженно прислушался.
        - Ты чего? - дёрнул его за рукав старпом.
        - Тихо! Ты слышишь?
        - Музыка? Да, где-то играет.
        - Но какая музыка! Толик, тише! Откуда это?
        Долгов деловито взглянул вдоль борта и ткнул на раскрытый иллюминатор.
        - Кажется, оттуда! А в чём дело?
        Максим не на шутку разволновался.
        - Ты что, не понял? Да не может в это время играть такая музыка! Это же, как говорил Артём, музыка настоящих мужчин. Это металл!
        - Что? - Долгов удивлённо посмотрел на Максима, затем на иллюминатор. - Артём? Ты хочешь сказать…
        - Я хочу сказать, что знаю, о чём говорю. Он меня этим металлом когда-то замучил. Толик, это музыка нашего времени! Сейчас она не может звучать! Её ещё нет! Если только…
        - Пошли! - Долгов решительно перепрыгнул через протянувшиеся с судна кабеля и двинулся к трапу. - Проверим.
        - А нас пустят?
        - Пошли, пошли! Пусть только попробуют не пустить.
        Обогнав Максима, Долгов остановился перед моряком, дежурившим у трапа. Матрос в белой английской шапочке протестующе вытянул руку и, ломая русские слова, нервно выкрикнул:
        - Ноу, ноу! Сюда нельзя!
        - Не тот случай! Откуда музыка?! - не обращая внимания на протест, рявкнул ему в лицо Долгов. - Отведи в каюту, где играет музыка!
        - Это международное судно Красного Креста! - попытался упорствовать матрос. - Вы не иметь права! Я должен доложить свой капитан!
        - Некогда нам ждать твой капитан! Ты что, ослеп? Не видишь, что я из НКВД? Или тебе показать ксиву от Меркулова?
        Долгов красноречиво полез в кобуру, намереваясь продемонстрировать дарственную надпись, но матрос, по-своему истолковав этот жест, побледнел и торопливо зачастил:
        - Ес, ес, ес!
        Повернувшись, он спешно взбежал по трапу на палубу судна и уже оттуда махнул рукой.
        - Идёмте! Я показать каюта!
        - Вот так-то лучше, - довольно произнёс Долгов. Так и не успев продемонстрировать дарственный тэтэшник, он погладил кобуру и подмигнул Максиму. - Ну, идём, посмотрим, что там за меломан.
        По трапу они нырнули внутрь судна и пошли по широкому коридору, отделанному шпоном красного дерева. На стенах висели портреты знаменитых медиков. В разных головных уборах, но все как один с бородками и в очках. Между портретами в специальных противоштормовых креплениях красовались цветы в горшках. Мягкий белый свет лился из потолка и стен, освещая резные перила.
        - Роскошно, - не сдержался Максим.
        - Такое нечасто увидишь, - поддакнул Долгов.
        Матрос провёл их мимо нескольких закрытых дверей и остановился у последней каюты в проходе. Дальше трап вновь выводил на верхнюю палубу. Он кивнул на дверь и поднял руку, чтобы постучать, но Долгов отодвинул его в сторону. Заставляя вздрагивать дверь, бухал ударник. Ему в ритм жёстко вторила гитара. Долгов переглянулся с Максимом и, решительно нажав на ручку, толкнул дверь.
        - А по морде! - донеслось из полутёмной каюты. - Или тебя стучаться не учили?!
        На застеленной койке, положив на стол ноги, в дорогом расшитом халате лежал Артём. Даже не взглянув в сторону двери, он поднял вверх сжатый кулак.
        - В штаны мне краба… Док? - прошептал поражённый Долгов. Затем набрав полную грудь, перекрикивая рёв музыки, истошно заорал: - Док! Максим, это же доктор!
        - Тёма, - не веря своим глазам, всхлипнул Максим.
        Голова оторвалась от подушки и уставилась на дверь. Артём осторожно встал и убрал звук. Подойдя вплотную к Долгову и Максиму внимательно посмотрел им в лица и недоверчиво спросил:
        - Парни, вы мои глюки?
        Долгов от души стукнул его кулаком в грудь. Затем сгрёб Максима, втолкнул в каюту и грохнул дверью перед носом изумлённого матроса.
        - Свободен! - беззлобно бросил он ему через плечо.
        Наконец до Артёма дошло, что перед ним не призраки, а самые, что ни на есть настоящие старпом и его друг - Максим Зайцев. Он распахнул руки и, обхватив обоих, выкрикнул неожиданно задрожавшим голосом:
        - Блин! А я уже подумал - крыша едет! Откуда?!
        - Артёмка…
        Максим недоверчиво потрогал друга за локоть, и его издёрганная нервная система не выдержала: предательски задрожали губы. Долгов оглядел дорогую обстановку каюты, восхищённо присвистнул и спросил:
        - А ты откуда?
        - Так я это… Я здесь с Красным Крестом! Но вы-то! Вы-то откуда?
        - После того, как ко мне привели Максима, я думал, что уже ничему не удивлюсь! - продолжал восхищаться Долгов. - Но это… Ты же на острове метеорологов остался с немкой? Кстати, как она?
        - Габи? Баронесса Габриэль Шварценберг - моя жена. Да и я теперь вроде как барон. Не верю глазам! Я же был уверен, что вы исчезли навсегда!
        - Скажи спасибо Максиму, это он тебя по музыке вычислил.
        - Макс, ну ты чего? Радоваться надо, а ты сырость разводишь, - Артём обнял растроганного Максима. - А то и я сейчас разрыдаюсь.
        - Это я от радости.
        Долгов взглянул на шмыгающего носом Максима и серьёзно произнес:
        - Ему простительно. Нервишки того… Его сегодня утром чуть не расстреляли.
        - Ого! - не сдержался Артём. - У вас, похоже, жизнь бьёт ключом. Не то что у меня. Рассказывайте!
        - Сначала ты, док. Как это ты умудрился в таких апартаментах прижиться? Это что за судно? Английское?
        - Международный Красный Крест. Оно ни за тех, ни за других. Помогаем всем. А в Мурманск с последним конвоем прибыли. Я как узнал, что к нам на север пойдёт, так супруга меня только и видела. Через нейтральную Швейцарию записался, когда докторов набирали. Не могу дома сидеть. Натура приключений требует!
        - А как же Габи? - Максим, наконец, справился с собой и смог внятно задать вопрос.
        - А что Габи? Ждёт, как верная Пенелопа. У баронесс ждать - это в крови. Раньше, если барон-рыцарь просиживал дома больше месяца в году, то он, к насмешкам соседей, слыл домоседом. Ну, а теперь рассказывайте вы! Как вы здесь оказались? Где наш «Дмитрий Новгородский»? Не на соседнем ли причале?
        Артём засмеялся и дёрнулся к иллюминатору, намереваясь выглянуть наружу.
        - Нет, «Дмитрий» в море. Но мы, Артём, хотим завтра утром на него перебраться.
        - Я с вами! - ни секунды не раздумывая, воскликнул Артём.
        - А как же все это?.. - Долгов покрутил в воздухе указательным пальцем, показывая на резную роскошь вокруг.
        - Да к чёрту всё! - Артём сорвал с себя халат и швырнул под ноги. - Надоело! Эти перины, подушки! Как принцесса на горошине. Мы ведь и не лечим никого толком, а больше с визитами ходим, чтобы местных медиков обучать. Лекции читаем. К чёрту! Хочу в свою каюту, хочу зубы драть матросам! Хочу опять быть старшим лейтенантом Петровым! Всё равно я здесь чужой. Меня за то, что я русский, называют красным бароном. А мне это баронство вот где сидит! - Артём красноречиво провёл ладонью по горлу. - Даже физиономию набить некому. Я их посылаю, а они мне улыбаются. Заберите меня с собой! Прошу вас, мужики, заберите из этого болота…
        Долгов хмыкнул, понимающе кивнул и со знанием дела заявил:
        - У меня почти то же самое, только без подушек. Тебе сколько дать на сборы?
        - А я вот он весь! Только штаны надену и этот рупор со стены сорву. Я, знаете, сколько умельцам отдал, чтобы мне телефон с ним соединили и усилитель сделали?
        - Нет, док! - Долгов отрицательно покачал головой. - Давай без этого ведра.
        - Ладно! - легко согласился Артём. - Мне Макс лучше спаяет. Сейчас, я только фотографии мои и Габи соберу.
        Он с сожалением взглянул на висевшую над дверью картину, на которой личный живописец изобразил их вместе с женой в средневековых нарядах, и махнул рукой:
        - Ещё нарисует. У нас таких открыток по всему замку…
        - Давай, собирайся, и едем ко мне. А то нам с Максимом ещё надо ночью шифровку на лодку передать.
        - Шифровку! - восхищённо произнёс Артём. - Вот где она, жизнь! А я уж испугался, что так до старости и буду…
        Артём с чувством махнул рукой и начал спешно собираться.

* * *
        Теперь Шеффер опять был один. Больше не нужно было думать за этого путающегося под ногами выродка, с раздражением ожидая, какую ещё глупость он выкинет. Он умело запутал след и теперь мог подумать о главном деле своей жизни. Тем более, что до волшебной земли остался один шаг. Если до этого он планировал многоходовку - как подготовиться и перейти линию фронта, затем добраться до ближайшей морской базы, чтобы уже дальше решить: как достичь цели, то сейчас само провидение посылало ему шанс.
        Прислушиваясь к капающим с потолка каплям и поглядывая на дверной проём в подвал, не мелькнёт ли чья-то тень, Эрнст Шеффер открыл крышку рации. Щёлкнул тумблером, дождался, пока загорится зелёная лампа готовности, и привычно нажал на ключ.
        «Считаю возможным форсировать моё прибытие на объект Wunderland. Требую предоставить мне в помощь u-boat. В течение завтрашнего дня он должен ожидать меня у юго-восточного побережья острова Моржовец. В указанное ниже время необходимо оказать мне поддержку радиосвязью. На указанной частоте отработать данный текст…»
        Отстучав шифровку до конца, Шеффер поднёс к ней спичку. Ну вот и всё. Его затянувшееся мурманское сидение подходит к концу. Он умело вжился в роль разведчика, но теперь пора вспомнить, что он ещё и учёный. А это куда важнее и интереснее. Эрнст Шеффер, как обычно, осмотрел себя со всех сторон. Отряхнул фуражку и выглянул из подвала на улицу. Сейчас была ночь, и даже несмотря на светившее солнце, мурманчане предпочитали спать, радуясь такой редкой возможности в перерыве до очередной бомбёжки.
        Полгода назад Шеффера с огромным трудом внедрили в Мурманский отдел НКВД с одной лишь целью: узнать, что известно русским о его находке на Новой Земле. Если им что-то известно, то где как не в госбезопасности об этом должен остаться хоть какой-то след. Шеффер просмотрел все доступные архивы, порылся в документах Главного управления Северного морского пути, проверил поступающую информацию от моряков Северного флота, но нигде о феномене на севере Новой Земли не было ни слова. Успокоившись, Шеффер начал думать, как ему выбраться из советского Мурманска и добраться на волшебную землю. Задача казалась довольно сложной, но сегодня удача повернулась к нему лицом и упускать её он не собирался.
        ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
        WUNDERLAND ОБЕТОВАННАЯ
        Самолёт МБР-2, прозванный лётчиками «Амбарчиком», замер, по-корабельному пришвартованный к деревянному причалу. Его фанерная обшивка, выкрашенная в серые и белые разводы, блестела свежими блестящими шляпками гвоздей и местами топорщилась. Вокруг квадратного, по лодочному угловатого корпуса, радужными кругами растекался бензин. Долгов, округлив глаза, смотрел, как лётчики подавали на верёвке вверх механику вёдра с топливом. Матерясь и скользя по покатому крылу, механик пытался попасть бензиновой струёй в лейку топливного бака. Ещё одна радужная дорожка потекла по фюзеляжу и смешалась с водой. Командир молча скривился и, обернувшись к подъехавшему «виллису», мрачно спросил:
        - Это вас, что ли, надо перевезти на восток?
        - А он что, умеет летать? - вопросом на вопрос ответил Долгов.
        Командир пропустил мимо ушей иронию старпома и, окинув безразличным взглядом выбравшихся из машины Артёма, Максима и старшину, поинтересовался:
        - Кто полетит?
        - Вот они и я! - Долгов ткнул пальцем себе в грудь.
        - Мне сказали - будут двое.
        - Уже трое. А разве это имеет какое-то значение?
        - У меня не транспортник, а морской разведчик. - Командир взглянул на кативших очередную бочку с бензином штурмана с радистом и, бросив через плечо: - Сейчас заправимся и полетим, ждите, - пошёл им помогать.
        Долгов переглянулся с Максимом и пожал плечами:
        - Значит, всё-таки летает…
        Артём, всё ещё пребывая в эйфории от встречи, поднял вверх палец и весело добавил:
        - А как же? Он же разведчик! Это не какой-то там транспортник! Парни, я склоняю голову перед нашими дедами, если они не боялись воевать на таких самолётах. Мне, честно говоря, страшновато. Я ведь даже нашим «аэрофлотом» летать иногда побаивался.
        Долгов улыбнулся и тут заметил переминающегося рядом старшину. Велло явно что-то хотел ему сказать. Старпом отвёл его в сторону:
        - Отгони машину, а в управлении скажи, что я забрал Горбуна для оперативной разработки. Майору Воронову, если поинтересуется, доложи, что я ненадолго. Почему сам не доложил - потом объясню.
        - Товарищ старший лейтенант, другие доложат, а я полечу с вами.
        - Чего-о? - Долгов удивлённо наморщил лоб. - Это ещё что за новости? Покататься на самолётике захотелось? Катайся, старшина, отсюда на машинке!
        Но эстонец, ничуть не смутившись, ухмыльнулся в лицо старпому и произнёс:
        - Арнольд Филиппыч, вы возьмёте меня с собой, или мы все останемся здесь, потому что без меня самолёт никуда не полетит.
        От такой наглости Долгов чуть не задохнулся. И дело было даже не в том, что за всё время их знакомства старшина впервые обратился к нему по имени-отчеству. И дело не в наглом шантаже, а поразил старпома голос, которым эстонец это сказал. Это была сталь привыкшего командовать человека. Голос, не терпящий возражений!
        Долгов несколько секунд смотрел на Ярви выпуклым взглядом выброшенной на песок камбалы, затем, придя в себя, грозно выдохнул:
        - Пошёл вон отсюда! Чтоб через минуту я тебя видел во-он на той сопке!
        - Я сейчас поеду и доложу о вашем отлёте майору Воронову. И ваш рейс прекратится, не начавшись, - спокойно парировал старшина.
        - Зачем тебе это?
        - Скажем так, Арнольд Филиппыч: у меня тоже есть интерес в этом полёте.
        Но Долгов неожиданно заартачился. Стараясь сохранить лицо и понимая, что лучшее оружие против шантажа - встречный шантаж, он решительно заявил:
        - Если не скажешь, мы останемся. Но потом поговорим с тобой в другом месте и в другой обстановке. Итак, я тебя слушаю!
        Теперь минуту на раздумье взял Велло. Его лицо вдруг изменилось, по нему пробежало волнение, решимость исчезла, и дрогнувшим голосом он сказал:
        - Товарищ старший лейтенант, вы меня поймёте, как мужчина мужчину. Тот лопарь в порту не ошибся, я действительно два года назад был в их чуме. Что-то вроде студенческого отряда по изучению малых народов. Ну и сами понимаете, как бывает, закрутил там роман с одной лопаркой. А недавно узнал, что у меня, оказывается, родился сын. Этот чум сейчас стоит там, куда вы собираетесь лететь. Мне бы только взглянуть на сына, и назад.
        Опешивший от такого оборота старпом икнул и с чувством ответил:
        - Хорошо ты малые народы изучал. Толково. Ай да старшина, вот так любимец лопарских дам! Понимаю, как не понять. Чёрт с тобой, полетим вместе, но ты назад вернёшься с самолётом, а мы останемся.
        - Как прикажете, товарищ старший лейтенант! - поспешно согласился Велло, вновь превращаясь в прежнего старшину, почтительного и невозмутимого.
        Самолёт, наконец, заправили, и командир, натянув поверх кожаного реглана ремни парашюта и сменив чёрную фуражку на меховой шлем, махнул рукой:
        - Залезайте вон туда, в открытый фонарь. Внутри на обшивку ногами не становиться. Парашютов для вас нет. А если бы и были, то вы с ними все равно не влезете. Садитесь на стрингеры, за креслом лётчика. Немцы по утрам спят, так что, может, и проскочим.
        - Весело, - совсем невесело пробормотал Артём. - Макс, а ты знаешь, где у него стрингеры?
        - Откуда? Полезли в ту дырку. Это, наверное, и есть открытый фонарь.
        Сидеть вчетвером за сиденьем лётчика оказалось довольно тесно. На Долгова, забравшегося первым, свалился Максим, за ним эстонец. Артём залез под пилотское кресло и теперь с опаской поглядывал на ходившие ходуном педали над его головой. Взревел двигатель, и самолет тряхнуло. По его корпусу пробежала вибрация, и они почувствовали, как самолёт бежит по воде, ударяясь о волны, словно о булыжники мостовой. Вскоре удары в корпус прекратились, и они поняли, что теперь лодка превратилась в полноценный самолёт и летит. Долгов взглянул на побледневшего Максима, больно вжавшегося ему локтем в колено, и крикнул:
        - Блин! А ведь действительно летает!
        Но с таким же успехом он мог кричать где-нибудь на рок-концерте или возле судовых дизелей на пароходе. Максим его не услышал.
        - Что?! - закричал он старпому в лицо.
        Долгов дёрнул за ногу лётчика:
        - Сколько нам лететь?
        Командир его не услышал, но привычно понял по губам и показал три пальца.
        - Три часа? - старпом ошеломлено посмотрел на Максима. - Столько я на этой швейной машинке не выдержу. Уж лучше бы неделю на оленях.
        Самолёт раскачивало из стороны в сторону и швыряло то вверх, то вниз. Командир оборачивался и снисходительно смотрел на бледные лица пассажиров. Наконец он сжалился и прокричал:
        - Здесь у земли сильный ветер! Через час отлетим подальше на восток, поднимусь повыше - станет легче! Сейчас нельзя, немец может заметить!
        К удивлению, оглохший Долгов его понял. Он украдкой задрал рукав и взглянул на наручные часы. Стрелка приближалась к семи часам. Затем он нащупал головой округлую поверхность какой-то детали самолёта и закрыл глаза.
        «Что теперь дрожать! - попытался он договориться с самим собой. - Раньше надо было бояться. Теперь поздно. Сейчас можно только надеяться, что авось и правда долетим!»
        И, не заметив как, он уснул. Завывание двигателя превратилось в заложившую уши ватную подушку, раскачивание самолёта приятно убаюкивало. Старпому даже показалось, что вот-вот ему что-нибудь приснится славное, из той прошлой жизни. Вот сейчас он направит мысли в нужное русло и увидит жену или сына в школьной форме…
        Проснулся Долгов оттого, что не сумевший до него докричаться командир выгнулся в кресле и достал его сапогом. Старпом недовольно оглянулся на спящих рядом Максима с Артёмом и посмотрел на часы. К его удивлению, стрелка подобралась уже к половине десятого. Лётчик поманил его рукой и показал, чтобы старпом подобрался к нему поближе. Нагнувшись к уху Долгова, он прокричал:
        - Нам запретили лететь к восточному побережью. Там заметили немецкий эсминец. Приказано лететь к Моржовцу!
        - Нет! - замахал в ответ Долгов. - Нам нужно только туда!
        - Это приказ! Сообщили, что возле острова будет наш сторожевик. На нём есть бочки с бензином. Возьмём топливо и, как только немцы уйдут, перелетим обратно, куда вам нужно, на Кольский полуостров.
        Долгову очень не понравились такие неожиданные манёвры, и он попытался с командиром поспорить:
        - Кто приказал? Нам не нужен остров Моржовец! Давай пройдём над берегом и сами посмотрим. Может, там и нет никаких немцев?
        - Не могу! Бензин на исходе! Если ещё покрутимся, то я и до Моржовца не дотяну. Нам прислали радиограмму, подписанную командиром полка. Я не могу ослушаться. Не волнуйся! Заправимся и сегодня перелетим назад.
        Самолёт натужно взвыл единственным двигателем и полез в набор высоты. Через полчаса корпус опять задрожал под ударами волн. Движение замедлилось, потом всё стихло. Командир открыл стеклянный фонарь и, высунувшись по пояс, огляделся вокруг. Выбрался на крыло и, прищурившись, посмотрел на покрытый мхом берег, потом на скрытое тонкой полосой песчаной косы море, и обернулся к выбравшемуся следом Долгову. Старпом потряс пальцем в ухе и спросил:
        - Ну, и где твой сторожевик?
        - Не знаю. Мне приказали приводниться у отмели Моржовская Корга. Это она и есть. А сторожевик, наверное, скоро появится.
        - Давай к берегу подойдём. Дай хоть землю под ногами почувствуем.
        - Хорошо. Лезь на место. Сейчас подрулим.
        Остров Моржовец представлял собой холмами, изрезанное руслами мелких ручьёв и застеленное мхом царство чаек, гусей, гагар и прочей пернатой живности. Испуганные самолётом птицы поднялись в воздух и теперь серыми стаями кружились, закрыв собой солнце. Крутые и обрывистые берега, подмытые морем, осыпались и обнажили каменную породу, не тронутую ещё со времён ледникового периода. Редкие кривые и низкорослые деревья сумели зацепиться лишь в расщелинах да низинах и торчали оттуда подобно растрепанным кустам. Вдаль от берега и вглубь острова тянулась рыжим гранитом каменистая гряда.
        Долгов спрыгнул с крыла на прибрежные камни и, прижав к голове фуражку, норовившую улететь под порывами холодного ветра, побрёл на вершину ближайшего холма. Позади, куда только доставал глаз, тянулись зелёные сопки Моржовца. Впереди, за тонкой полоской косы, белой пеной бежали гонимые ветром волны. Но нигде не было и намёка на ожидавший их сторожевик. Ни торчащей из-за холма мачты с флагом, ни дыма из трубы. Внизу, уткнувшись носом в камни, застыл МБР. Штурман с радистом забили в гальку колья, растянули канаты и, зайдя в воду, потащили их к самолёту. Рядом с ними суетились, пытаясь помочь, Артём с Максимом. Старшина отошёл в сторону и с безучастным видом смотрел на море. Командир взобрался на вершину холма замер рядом с Долговым.
        - Нет сторожевика, - всё ещё не придя в себя от рева двигателя, неестественно громко произнёс старпом.
        - Бывает… Надо подождать, - командир взглянул вдоль берега и, стянув с головы шлемофон, добавил: - Наверное, его из-за нас откуда-нибудь завернули. Пока дойдёт… Надо подождать и скоро появится, - он уверенно кивнул и пошёл вниз к самолёту.
        Долгов снял рвущуюся с головы фуражку и побрёл следом.
        - Командир, а радист не может связаться с ним по рации?
        - Нет. Пробовали с воздуха - не ответил. А сейчас, с земли, нас и рядом не услышат. У нас станция слабая и работает только при работающем двигателе. Да не волнуйся, скоро появится.
        Но прошло несколько часов, а сторожевика всё не было. Экипаж, спрятавшись от ветра в расщелине на скале, разжёг костёр. Дым полетел над островом белым шлейфом. Командир выглянул из укрытия и удовлетворенно заметил:
        - Хорошо. Далеко видно. Сразу поймут, где мы есть.
        - А немцев не приманим? - спросил Долгов.
        - Откуда они здесь? До линии фронта пятьсот километров. Самолёты - исключено. Разве что обнаглевшая подлодка может обстрелять наш «Амбарчик». Хотя - маловероятно. Он с моря косой закрыт.
        Радист принёс борт-паёк экипажа и раздал на всех. Артём с любопытством посмотрел на красную обёртку шоколада и, разорвав, бросил в огонь. Затем спросил:
        - А вдруг за нами никто не придёт? Что тогда?
        - Придут. Может, не так скоро, как хотелось бы, но придут.
        - Я к тому, что если наше сидение здесь затянется, - не сдавался Артём. - Люди на острове есть? Мы с голоду не загнёмся?
        - Не загнёмся. Где-то севернее есть изба промышленников, там же - маяк. Остров в длину почти километров двадцать, так что люди не близко. Но нам отсюда уходить нельзя. Корабль подойдет к южному мысу. А если живот начнёт от голода завывать, так здесь еда повсюду. Птичьи яйца, конечно, вряд ли, но гуси есть, - командир неопределённо обвёл вокруг рукой. - Хотя уверен, до этого не дойдёт. Ещё немного подождём, и придёт сторожевик.
        - Ну что ж, ждать так ждать, - согласился Артём.
        Голод давно уже о себе напоминал, но перспектива идти собирать яйца Артёму показалась скучной, и он решил, что пожалуй ещё час-два можно и потерпеть. Ну, а уж если и тогда корабль не придёт…
        Но прошло ещё три часа, а сторожевика всё не было. Теперь уже начал нервничать и командир. В очередной раз выбравшись из укрытия, он прошёл вдоль подмытого морем обрыва и, приложив ладонь к бровям, долго смотрел на пустынное море. Старпом подошел к нему и мрачно спросил:
        - Может, ты чего-то не понял?
        - Слушай, старлей! Я не контуженный и знаю, куда мне приказали лететь. Если сторожевика нет, то это ещё не значит, что его вообще не будет. Будем ждать.
        - Может, переберёмся к маяку, а оттуда свяжемся с кораблём? Не обязательно ведь пешком идти, можно перелететь. Бензина хватит?
        - Давай ещё подождём.
        - Больше всего не люблю ждать и догонять. Сколько предлагаешь «еще ждать»?
        - Ну, хотя бы ночь переждём, а там, если не придёт, перелетим к северному мысу.
        - Как скажешь, - согласился Долгов, но в душе у него нарастала тревога.
        Что сейчас делает «Дмитрий Новгородский», не найдя их в условленном месте? Понятно, что будет ждать, но сколько?
        Старпом вздохнул и пошёл назад к костру.
        - Старлей! - окликнул его командир. - Тебя, кажется, Арнольдом Филиппычем зовут? Ты возьми своих и моих ребят, и пройдитесь по берегу. Надо дров собрать и гусей подстрелить, хотя бы пару. Будем к ночи готовиться. Похоже, что сторожевик завтра придёт.
        Долгов кивнул и спустился в овраг к костру.
        - Вставай, народ! Пойдём охотиться.
        К вечеру тучи сгустились, и возникла иллюзия полноценной южной украинской ночи. Низко висящее над горизонтом солнце скрылось в тяжёлых грозовых облаках, а с ним исчезли и контуры холмов с прибрежными скалами. Внизу, под обрывом, на берегу смутно угадывались очертания самолёта. Прохладный ветер потянул с моря сырость, и костёр, почувствовав свежий приток воздуха, вспыхнул с новой силой. Командир подбросил в огонь сухих веток и, поднявшись на ноги, сказал:
        - Мы пойдём в самолёт, а вы здесь заночуйте. Нужно костёр поддерживать, чтобы с моря было видно.
        - Вы что, собираетесь в нём спать? - удивился Артём. - Там же присесть даже негде!
        - Это вам негде. А нам он как дом родной. Да и не положено оставлять самолёт без охраны. А вы смотрите, чтобы сторожевик мимо не прошёл. Огонь не загасите.
        - А если дождь пойдёт?
        - Нет, - посмотрев в небо, уверенно заявил командир, - мимо протянет. Если хотите, спускайтесь, дадим чехлы. Постелите - мягче будет.
        - Не нужно, - за всех ответил Долгов. - Как-нибудь ночь перекантуемся.
        Экипаж отошёл от костра и исчез в темноте. Некоторое время ещё слышался шум осыпающихся под ногами камней. Затем внизу, у самолёта, раздались приглушённые голоса, и всё стихло. Долгов посмотрел на освещенные костром лица старшины, Артёма с Максимом, и на правах старшего приказал:
        - Назначим дежурство. Поддерживать огонь и выглядывать сторожевик. Первым дежурю я, затем доктор.
        Он посмотрел на Максима, и, подумав, что для эстонца он по-прежнему пленник, а потому назначать его дежурить было бы по меньшей мере странно, ткнул пальцем в старшину и закончил:
        - Потом ты! А сейчас всем спать.
        - Связать? - Велло кивнул на Максима.
        - Нет. Некуда ему здесь бежать.
        Эстонец безразлично пожал плечами и лёг, демонстративно положив кобуру с наганом под живот.
        Долгов подбросил в огонь новую порцию дров и, обхватив руками колени, задумался. Первым уснул доктор и, выгнувшись спиной к костру, громко засопел. Старшина лежал, подложив под голову подушку изо мха, и непонятно было, спит он или только делает вид. Максим поворочался и, не выдержав, сел рядом со старпомом.
        - Здесь что-то не так, - шепнул он Долгову на ухо. - Задницей чувствую.
        Максим пощупал карман в широких штанах. Ещё в самолёте ему весь полёт что-то давило на ногу, но, прижатый к борту, он никак не мог разобраться, в чем тут дело. Теперь сквозь ткань угадывались спаянные в клубок радиодетали. Это была приставка к радиостанции, о которой он совсем забыл.
        - Мне тоже всё это не нравится. Но что делать? Будем ждать. Только бы наши не ушли. А ты спи, завтра, наверное, тоже день нелёгкий будет.
        - Не могу.
        Максим произнёс это обеспокоенным голосом, но при этом так зевнул, что старпом улыбнулся и добавил:
        - Ничего, ты справишься.
        Дрова потрескивали, нагоняя ощущение безмятежности и оторванности от реальности. Темнота вокруг стояла непроглядной стеной, и, почувствовав себя отрешённым от всего мира, Максим вскоре уснул. Что ему снилось, он бы пересказать не смог, и даже понять, что ему виделось, тоже не получилось бы. Но свои сновидения он уверенно охарактеризовал бы двумя словами: цветные кошмары. Сквозь сон донеслось, как старпом разбудил доктора. Артём зевал жутко громко и, с шумом подняв в воздух облако пепла, шуршал в костре палкой. Затем Максим провалился на более глубокую ступень беспамятства, и разбудить его теперь смог бы разве что грянувший над ухом ружейный выстрел.
        Артём с завистью посмотрел на растянувшегося Долгова и оглянулся вокруг. От непроглядной темноты по телу поползли мурашки. Он подтянул поближе к ногам увесистую ветку с обугленным концом и прислушался. Где-то рядом беспокойно вскрикивали птицы. Тихо стонал ветер в щелях изрезанного обрывами берега, да шумело невидимое море. Успокоившись, доктор уткнулся лицом в колени и почувствовал, как прерванные грёзы накатывают новой волной, заставляя глаза слипаться. Он вновь громко зевнул и попытался стряхнуть сонное оцепенение. Рядом заворочался старшина и вдруг сел. Артём удивлённо спросил:
        - Ты чего? Тебе ещё рано.
        - Не спится. А ты можешь лечь, я посижу.
        Артём не сумел скрыть радость от такого предложения, но для приличия немного поломался:
        - Я, конечно, и сам бы. Впрочем, если ты настаиваешь, и тебе не спится… Но если вдруг чего, ты сразу буди.
        И, торопясь, чтобы старшина не передумал, тут же рухнул на траву и, засыпая, довольно проворчал:
        - Конечно, ты же госбезопасность, а я всего лишь доктор. Тебе и дежурить.
        Проснулся он от того, что по ушам ударила прокатившаяся над берегом взрывная волна. Стряхнув остатки сна, Артём удивлённо оглянулся: приснилось это ему или рядом действительно что-то взорвалось? С тех пор, как он заснул, явно прошло несколько часов. Тучи из чёрных превратились в серые и поднялись выше. Над горизонтом пробилась узкая полоска света, и стало видно море.
        Артём посмотрел на вскочивших Максима с Долговым и спросил:
        - Что это было?
        - Где старшина?! - дёрнул его за ворот старпом.
        - Не знаю.
        Удивлённо озираясь, Артём поднялся и тут увидел осветившее берег зарево. От самолёта остались лишь разлетевшиеся по берегу дымящиеся обрывки фанеры и обломки скелета под обгоревшей перкалью. Горящее пятно бензина расползалось по воде, раскачиваясь в такт волн. На камнях, фонарём вниз, лежала и дымилась оторванная кабина, выставив в небо лодочное днище.
        - А где лётчики? - ещё не совсем осознавая, что произошло, растерянно спросил Артём. - Бежим вниз! Им нужно помочь!
        Долгов с Максимом молча смотрели на то, что осталось от самолёта, и на их лицах отсвечивались сполохи взлетавшего ввысь пламени. Они переглянулись и, посмотрев на доктора, повторили вопрос:
        - Где эстонец?
        - Да не знаю я! Объясните, что стряслось?
        Вдруг на насыпи послышались шаги.
        - А вот и экипаж! - радостно крикнул Артём и побежал к обрыву.
        Но, сделав несколько шагов, он отшатнулся назад и оторопело замер. Из-за его спины появился Долгов. Мгновенно справившись с секундным замешательством, старпом дёрнул крышку кобуры.
        - Не делайте глупостей, Арнольд Филиппыч!

* * *
        В альпийскую резиденцию Гитлера Оберзальцбург Генрих Гиммлер добирался долго и утомительно. Петляющие виражи на горном серпантине держали рейхсфюрера СС в постоянном напряжении. Он молча поглядывал то на нервозные движения рук водителя, то за окно в открывавшуюся на очередном повороте пропасть. От усталости под глазами залегли чёрные круги, но когда личный адъютант, отвечающий за распорядок и программу фюрера, Фриц Даргес провёл Гиммлера в кабинет, он, сверкнув белизной зубов, изобразил на лице энергичную улыбку. Фюрер сидел в красном, в тон кабинета, кресле и почесывал за ухом прижавшуюся к ногам двухгодовалую немецкую овчарку.
        - Присаживайся, Генрих, - кивнул фюрер на кресло напротив. - У тебя есть двадцать пять минут. Затем у меня совещание с командующими армий. Ты ведь хотел конфиденциальной встречи?
        Гиммлер оглянулся. Фюрер указал глазами ожидавшему приказаний адъютанту на дверь.
        - Ты свободен, Фриц. - Затем запустил ладонь в густую шерсть на загривке овчарки и улыбнулся:
        - При Блонди ты можешь рассказывать любые секреты. Я ей доверяю.
        Гитлер наконец оставил собаку в покое и спросил:
        - Так о чём ты хотел поговорить?
        - Мой фюрер, я просил аудиенции, чтобы доложить об операции «Wunderland»!
        - Ах, об этом, - поморщился Гитлер.
        В последнее время фюрер начал охладевать к вынашиваемой Гиммлером теории мистического происхождения германских ариев. Не завораживали его теперь и рассказы о таинственной Шамбале. Хотя раньше Гитлер сам при каждом удобном случае старался завести разговор об этой загадочной стране. Но не вспоминал фюрер и о присланном Великим Ламой монахе, способном предвидеть будущее. И о тысяче прибывших с Тибета фанатично преданных рейху буддистов-монахов, из которых Гиммлер хотел сделать личную охрану Гитлера. Всё это рейхсфюрер переживал очень болезненно. Процент поражений на всех фронтах начал расти и уже приближался к проценту побед, и это волновало Гитлера куда больше, чем красивые, но пока что бесполезные теории Генриха. И тогда Гиммлер решил идти ва-банк. В его лежавшей на коленях папке был собран весь материал по объекту, найденному Шеффером на Новой Земле. Если раньше рейхсфюрер не раскрывал всех карт и преподносил другу Адольфу информацию очень дозировано, в объеме, достаточном лишь для того, чтобы поддерживать интерес и выкачивать на эту операцию деньги, то теперь Гиммлер понял: нужно действовать
решительно и доказать фюреру, что ключ к победе в этой войне не на полях сражений, и сила не в стальных танковых кулаках, а кроется она там, в загадочных землях Севера, а может, в недрах Гималайских гор или даже вот в этом саркофаге, фотографии которого он сейчас держит на коленях. Это козырь. Гиммлер прекрасно это понимал и был уверен, что в борьбе за расположение фюрера сегодня он одержит уверенную победу над прагматичными, но ничего не смыслящими в мистических и таинственных силах генералами.
        - Мой фюрер, я наконец собрал воедино всю разрозненную информацию и готов представить общую картину, охватывающую все аспекты и перспективу данной операции.
        Гиммлер поднял взгляд на Гитлера, пытаясь угадать интерес на его лице, и, выдержав паузу, щёлкнул замком. Но фюрер пока что безразлично смотрел на его бледные пальцы на коричневой коже папки и продолжал молчать. Покуда что пассы фокусника и намёки на тайну, тщательно разыгрываемые Генрихом, его интересовали мало. В голове упорно крутился представленный ему сегодня утром план Геринга по тотальной бомбардировке Англии.
        Он взглянул в серо-голубые глаза, поблёскивающие сквозь стёкла пенсне, и в очередной раз удивился - до чего же Гиммлер напоминает его школьного учителя начальной школы. Подстриженные усы под прямым, правильной формы носом, выделялись тёмной полоской на болезненно бледном лице. Складки на дряблой шее лишь добавляли сходства. Гитлер стряхнул накатившее наваждение и, силясь сосредоточиться, произнёс:
        - Я слушаю тебя, Генрих.
        - Вы уже знаете, мой фюрер, что два года назад в экспедиции по русскому северу оберштурмфюрер СС Шеффер обнаружил странную аномалию. Северное побережье Новой Земли находится почти рядом с предполагаемым входом в пустоты земли, существование которых неоднократно доказано нашими учёными.
        - Да, да, - гримаса раздражения пробежала по лицу Гитлера. - Полая земля… Я уже от тебя, Генрих, слышал об этом не раз. И согласен, что эта теория гораздо ближе к действительности, чем бредни Эйнштейна. Но где доказательства?
        - Они здесь! - Гиммлер хлопнул по раскрытой папке. - Пока что косвенные, но они есть.
        Рейхсфюрер наконец-то смог улыбнуться. В глазах фюрера он увидел тот вспыхнувший и тщательно подогреваемый Гиммлером интерес, который присутствовал прежде в их беседах о бесчисленных тайнах Тибета и разговорах о происхождении истинных арийцев.
        - Взгляните на эти фотографии, мой фюрер.
        - Что это? - Гитлер потянулся за лупой.
        - Вот это было железной бочкой, случайно оказавшейся рядом. А это уже результат эксперимента.
        Гитлер присмотрелся к чёрно-белой фотографии. Расплывшаяся бесформенная груда напоминала фрагмент застывшей вулканической массы.
        - Это то, во что превратился обычный бронированный сейф. Чтобы вызвать такие видоизменения, на объект «Null» воздействовали жидким азотом. А вот и сам объект.
        Гиммлер протянул следующие фотографии. Снятые с разных ракурсов снимки отображали один и тот же стеклянный ящик, внутри которого находилась похожая на скорлупу гигантского яйца вогнутая пластина с рваными краями.
        - Длина метр двадцать, ширина около полуметра, - услужливо подсказал рейхсфюрер, подозревая, что друг Адольф мог не заметить лежавшую для сравнения рядом с ящиком линейку. - Толщина от пятнадцати до двадцати миллиметров. Вес сто двадцать пять килограммов.
        - Он такой тяжёлый? - удивлённо спросил Гитлер.
        - Материал необычайно плотен. Когда Шеффер его увидел впервые, то для проверки выстрелил. На поверхности не осталось даже царапины.
        - Почему он в этом саркофаге?
        - Объект реагирует на низкую температуру. Уже при минус сорока рядом находящиеся предметы начинают менять свои свойства. А при более низких температурах молекулярную структуру. Как произошло с этим сейфом. Чтобы обезопасить себя, объект поместили в стеклянный короб, откачали воздух и держат в помещении с положительной температурой.
        - Какие-то объяснения этому есть?
        Гиммлер выдержал необычайно длинную паузу и, дождавшись нетерпеливого взгляда фюрера, придал голосу загадочный тембр и начал излагать давно вынашиваемую им гипотезу.
        - Профессор Шеффер уверен, - рейхсфюрер намеренно сделал ударение на слове «профессор», - и я с ним согласен: это не что иное, как фрагмент потерпевшего аварию механизма далеко ушедшей вперёд цивилизации. То, что он найден в высоких широтах, близких к полюсу, указывает на то, что этот аппарат появлялся через проход, ведущий в Пустотелую землю. Это неоспоримое доказательство теории доктора Хаусхофера!
        Рейхсфюрер торжествующе посмотрел на задумавшегося Гитлера. Фюрер ещё раз просмотрел фотографии, затем встал и, отдёрнув штору, застыл у панорамного окна, открывающего прекрасный вид на горы. Ему не давало покоя, что имя профессора Шеффера ассоциировалось у него с чем-то другим. Не с теорией Полой земли, а с чем-то более нужным и важным. А с чем, Гитлер никак не мог вспомнить. Он оглянулся на лежавшие на столе фотографии. Что это? Всё это казалось маловероятным, но он не допускал мысли, что охочий до всевозможной мистики Генрих опустится до подтасовывания фактов и откровенного обмана.
        Неожиданно он вспомнил.
        - А ведь Шеффер занимался созданием сверхсолдат? Какие успехи в этом направлении?
        Тут-то как раз похвастаться было нечем, и рейхсфюрер пустился в пространные рассуждения:
        - Работы по созданию сверхсолдат ведутся по двум направлениям. Доктор Зигмунд Рашер занимается разработкой химических препаратов. Конечно, в достижении скрытых резервов человека он опередил профессора Шеффера. И мы бы уже готовили сверхсолдат для наших фронтов, если бы не одно «но». Благодаря его опытам над материалом, поставляемым из лагерей для военнопленных, удалось достичь почти трёх- и даже четырёхкратного увеличения физических возможностей, но затем неизбежно следовал летальный исход. Организм полностью исчерпывает свои ресурсы и, не восстанавливаясь, погибает. Доктор Рашер работает, не покладая рук, и мы рассчитываем, что он справится с этой проблемой. После чего мы сможем провести эксперименты на наших солдатах. Эрнст Шеффер пошёл по иному пути. По пути, подсказанному ему тибетской медициной и учениями буддистов. Его эксперименты настолько безопасны, что я разрешил выделить в его распоряжение несколько отрядов отборных добровольцев из частей СС. Их физические способности удалось увеличить до восьмидесяти процентов на постоянной основе и в полтора раза кратковременно, взрывным характером.
Эти отряды мы используем для специальных операций, для прорыва особо трудных участков противника. У солдат наблюдается пониженный болевой порог чувствительности и повышенная реакция. А также увеличивается скорость рефлексов. Но и это не предел. Я ценю Шеффера, он способен замечать детали и вести планирование, но ему нужно время. Профессор достигнет тех же результатов, что и доктор Рашер, но без фатальных исходов. Хотя есть и негативные моменты. Поставки из Тибета необходимых реликтовых, ранее неизвестных науке, растений ограничены. Шеффер использует запасы собственных экспедиций. И второе: после интенсивного использования солдат им требуется продолжительный отдых. Однажды они спали больше двух суток.
        - Подобно могучим викингам, - не отрываясь от созерцания горной панорамы, мечтательно произнёс Гитлер.
        Гиммлер удивлённо посмотрел на фюрера. В голосе друга Адольфа он услышал нотки упоения и приближающегося душевного восторга. Умело подыгрывая, рейхсфюрер часто закивал:
        - Да, да! Наши солдаты крушили врага с исступлением, на которое были способны лишь яростные берсерки!
        Стараясь вернуть мысли Гитлера в нужное русло, Гиммлер продолжил:
        - К сожалению, профессор Шеффер был вынужден более чем на полгода прервать свои исследования. Но сейчас он находится на пути к Новой Земле и скоро вновь продолжит работу. Но, мой фюрер, я считаю, что найденный им объект открывает нам перспективу в гораздо более мощном направлении. Сверхсолдаты - это ничто по сравнению с тем, что нам даёт его полярная находка. Почему объекту дали имя «Null»? Помимо изменения свойств одних предметов, - Гиммлер кивнул на фотографии, - совсем иначе он действовал на другие! Они попросту исчезали. Поначалу казалось, что он их уничтожает. То есть перемножает на ноль. Но затем они появлялись вновь. Через минуты, некоторые через десятки минут, но возвращались все. И тогда профессор понял, что объект забрасывал их вперёд во времени! Мой фюрер! - рейхсфюрер нервно вскочил и, шагнув к окну, попытался заглянуть Гитлеру в лицо. - Мой фюрер, мы имеем дело с обломком корабля высокоразвитой цивилизации, далеко ушедшей вперёд в техническом развитии. Я уверен, что этот артефакт принадлежит предкам нордической расы - гиперборейцам! Их корабли предназначены для полётов в космосе, где
температура близка к абсолютному нулю. Они способны изменять вокруг себя материю и время. И они рядом с нами. Когда-то они ушли с поверхности в Полую землю, и где-то рядом с полюсом есть вход в их мир. Мой фюрер, мы должны найти гиперборейцев и наладить с ними контакт. И тогда все наши враги падут к ногам Великой Германии!
        Наконец, Гитлер обернулся и посмотрел в глаза Гиммлеру. Сердце рейхсфюрера затрепетало. Это был взгляд прежнего неистового и пламенного Адольфа, каким он знал его прежде.
        Не воспользовавшись кнопкой вызова адъютанта, Гитлер нервно крикнул в коридор:
        - Фриц, передай генералам, что начало совещания откладывается на двадцать… нет, на тридцать минут!
        Вернувшись к столу, фюрер схватил стопку с фотографиями.
        - Я хочу посмотреть полный отчёт Шеффера. Генрих, напомни мне, что там говорил доктор Хаусхофер о Полой Земле?
        - С радостью, мой фюрер!
        Гиммлер довольно ухмыльнулся одними уголками рта и снисходительно посмотрел на террасу за окном, где с тубусами карт в руках ожидали своей очереди генералы и маршалы.

* * *
        - Не делайте глупостей, Арнольд Филиппыч!
        Широко улыбаясь, по тропе поднимался старшина, направив наган в грудь Долгову. За ним, поблёскивая чёрными стволами автоматов, замерли солдаты в серой форме немецких подводников. За спиной посыпались камни, и появились ещё пятеро матросов, отрезав путь к бегству.
        - Уберите руку с пистолета. Вы же знаете - я не промахнусь.
        Старшина кивнул, и к старпому подбежал немец. Рванув за ремень, он сорвал с его пояса кобуру и отбросил в сторону.
        - А теперь встаньте так, чтобы я видел всех троих. И давайте без бестолкового геройства. Пристрелить мы вас всегда успеем.
        Старшина обошёл вокруг угрюмо молчавших Долгова с Артёмом, похлопал их по карманам, проверяя, нет ли у них ещё какого-нибудь оружия, затем остановился напротив Максима и на немецком языке произнёс:
        - Господин Горбунко, если вы меня понимаете, то перейдите на другую сторону. Возможно, среди наших подводников вы встретите своих старых друзей.
        Не понявший его Максим искоса, ожидая подсказки, взглянул на доктора, но не дождавшись, остался стоять на месте.
        - Что и требовалось доказать! - усмехнулся Велло, вновь заговорив по-русски. - Ты такой же Горбун, как я старшина госбезопасности. Я давно догадывался. Только слепой не заметил бы, что вы, Арнольд Филиппыч, обращались с ним далеко не как с немецким пленником и предателем. Актёры из вас обоих паршивые. Жаль, что я тогда промахнулся. Не подбил бы ты тогда, старший лейтенант, мне руку…
        От пришедшей внезапно в голову мысли Велло отступил на шаг и внимательно посмотрел в лицо Долгову.
        - А может, вы, Арнольд Филиппыч, тоже вовсе и не Арнольд Филиппыч? Как вы, русские, говорите: ты мне постоянно напоминал корову под седлом. Хорошо сказано. У вас очень сочный фольклор. Впрочем, кто ты там, уже не важно и мне не интересно.
        Командир лодки окликнул Велло, и они громко заговорили на немецком. Долгов смотрел из-под насупленных бровей и пытался понять, кто из них главный.
        - О чём говорят? - шепнул он Артёму.
        - Тот, в белой фуражке, спросил, что с нами делать, а эта сволочь говорит, что нас нужно забрать с собой. Мы ему нужны живыми.
        - Артём, ты только не проколись, что их понимаешь.
        - Да, понял…
        Старшина обернулся и внимательно посмотрел на доктора. Долгов заподозрил, что он мог их услышать, и громко спросил:
        - Мы вот решаем, как теперь к тебе обращаться? Раз ты, оказывается, не эстонец!
        - Только для тебя, Арнольд Филиппыч! Мне всегда было интересно наблюдать, как ты всецело отдавался неподъёмному для тебя делу. Хотя я и не могу тебя назвать достойным соперником, но наше общение мне было интересно. А пару раз ты даже заставил меня поволноваться. Эрнст Шеффер! Оберштурмфюрер СС и глава отдела одного из самых именитых институтов Германии! Профессор и прочее, прочее!.. А сейчас, господа, - Шеффер театрально взмахнул руками, - извините! Конечно же, я хотел сказать - товарищи! Ещё раз предупреждаю: без глупостей и ненужного идиотизма! Идите за мной и не вздумайте бежать. Я человек благодарный, а вы мне очень помогли. Поэтому я не хочу, чтобы вас пристрелили на корм местным чайкам. К тому же, вы мне ещё понадобитесь.
        Долгов обернулся к застывшим кругом немцам и, сложив руки за спиной, пошёл вслед за Шеффером. Рядом, дыша в затылок, шёл Артём.
        - Старпом, нужно бежать, пока ещё совсем не рассвело, - шепнул он ему на ухо.
        - Куда? Тундра кругом. Всюду как на ладони. Не дёргайся, док, сейчас не время.
        Артём обернулся к Максиму.
        - Макс, я в плен не хочу. Если он эсэсовец, то с нами церемониться не будут. Я о них наслышан.
        Тропа пошла вниз, затем вильнула за каменную гряду, и глазам открылась рубка стоявшей недалеко от обрыва подводной лодки. Все спустились в овраг и вышли к лежавшим на берегу резиновым лодкам. Долгов попал в одну шлюпку с Шеффером и, глядя на довольного профессора, мрачно спросил:
        - Куда поедем?
        - На волшебную землю! - Шеффер не сдержался и засмеялся. - Наконец-то! Я этого ждал очень долго.
        - Какой же я дурак! Можно ведь было догадаться, - Долгов презрительно сплюнул за борт. - Ты же всюду своё ухо норовил всунуть. Но я всё на рефлексы энкавэдэшника списывал. А ты, оказывается, оберштурмфюрер, да ещё и профессор. Вот тебе и дедушка с палочкой. Торжествуешь?
        - Конечно! Триумфа стыдятся лишь те, кому он свалился случайно. А я к своей победе шёл долго и целеустремлённо. Поэтому наслаждаюсь сейчас вполне заслуженно.
        Лодка уткнулась в борт субмарины. Долгова, схватив под руки, перетащили на палубу. Чуть раньше вытащили Артёма и, ткнув автоматом в спину, затолкнули в рубку.
        - Эй, Шеффер! - Долгов остановился и, оттолкнув в сторону матроса, спросил: - Зачем мы тебе?
        - Всему своё время, всему своё время… Идите в лодку, Арнольд Филиппыч, вам там уже определили место.
        Определённое место оказалось выгородкой между торпедным и жилым отсеками унтер-офицеров. Долгов сел на импровизированную койку, сооружённую на запасной торпеде и, похлопав по матрасу, кивнул Максиму:
        - Присаживайся. Тебе уже не впервой на немецкой лодке? И ты, Артём, не стой столбом.
        Напротив них застыл наблюдавший за каждым их движением матрос с тяжёлым парабеллумом в руках. Долгов взглянул на немца и шепнул:
        - Не думаю, что он нас понимает, но всё же поосторожнее. Обсудим, мужики, наше положение.
        - Хреновое наше положение, - шепнул в ответ Артём. - Мне лётчиков жаль. Смелые были…
        - Да, - согласился Долгов. - Перед синей фуражкой не заискивали. Но мы пока ещё живы и давайте думать, как отсюда выбраться.
        - С лодки не сбежишь, - вздохнул Максим. - Знать бы, куда повезут? И почему сразу не пристрелили?
        Он пристально посмотрел в глаза немцу, пытаясь понять, понимает тот их или нет. Старпом перехватил его взгляд, встал и, поманив матроса пальцем, произнёс не терпящим возражения голосом:
        - Позови профессора! Скажи - хотим поговорить. Поднимай задницу и веди его сюда! Ты меня понял?
        Немец наморщил лоб, затем поднял пистолет и рявкнул, перекрикивая Долгова:
        - Schweigen!
        - Нет, не понимает.
        Старпом довольно кивнул и сел на место.
        - Не могу себе простить! Он же меня развёл с этим сыном от лопарки, как ребёнка! Он всё знал наперёд. А мы сами его сюда перевезли, да ещё и на лодку усадили. Какой же я идиот!
        - Поздно уже, - проворчал Артём, вспоминая, как легко он уступил Шефферу своё дежурство. - Я тоже хорош.
        - Да не люблю, когда оказываюсь в дураках! Он нами будто пешками по доске двигал. А если задуматься, так и не сложно было его вычислить.
        - Максим прав. Я, конечно, рад, что нас сразу не пристрелили, но хотелось бы знать, для чего мы этому Шефферу нужны?
        Долгов хотел развить свою теорию по этому поводу, но, поперхнувшись, ругнулся и проворчал:
        - Вспомни дерьмо, а оно тут как тут.
        Винт на люке в переборке взвизгнул и, согнувшись головой вперёд, нырнув в отсек, появился Эрнст Шеффер.

* * *
        Заболоченное устье реки Поной блестело на солнце, слепя глаза через призму высунувшегося из воды перископа. Дмитрий Николаевич поморгал глазами и опустил светофильтр.
        - Не видать, командир? - зная ответ, безразлично спросил штурман.
        - Нет.
        Штурман заправил новый лист карты в автопрокладчик и предложил:
        - Командир, давай я понаблюдаю. А то ты уже час на перископе висишь.
        Дмитрий Николаевич уступил и, рухнув в командирское кресло, сказал:
        - Смотри вдоль устья. На реку не сядут - там сплошные перекаты, а в море волна. Единственное нормальное место для посадки - тихое устье.
        - Смотрю, - штурман уткнулся глазами в тубус и, не отрываясь, рассуждая, добавил: - Может, что-то пошло не так? Уже полдень, а они передали, что будут утром. Акустики говорили, что где-то далеко наблюдали шумы подводной лодки. Может, советская, а, может, и немецкая.
        - Знаю. Не до неё сейчас. Главное - наших не проморгать. На экране чисто?
        - Да. Локатор с утра без отдыха крутит. Была часа три назад отметка от самолёта, но ушла на восток. Не наши.
        - И радисты молчат… - Дмитрий Николаевич задумчиво уставился на лежавшую на столе карту горла Белого моря. - Если бы что-то пошло не так, надеюсь, Долгов смог бы предупредить. А раз ничего не было, то будем ждать.
        Сидевший тут же в центральном посту помощник командира Сомов недовольно и еле слышно проворчал под нос:
        - Мы только и делаем, что ждём. То радиодонесение, то командирское озарение.
        Сказал он это тихо, но командир услышал. И, прекрасно понимая, откуда берётся это брюзжание, но не желая возвращаться к прежнему разговору и вновь переливать из пустого в порожнее, Дмитрий Николаевич миролюбиво заметил:
        - Паша, мы кажется эту тему закрыли. Мы в автономке.
        - Да затянулась эта автономка! - нервно выкрикнул Сомов, решив, что раз его услышали, то нечего молчать, и стукнул кулаками по столу. - И конца-края ей не видно!
        Лицо командира удивлённо вытянулось, затем на него набежала туча. Развернувшись к помощнику вместе с креслом, он грозно, чеканя слова, произнёс:
        - На флоте есть два бога: приказ и присяга!
        - О-о!.. Вы уже заговорили, как наши береговые чинуши! Ещё немного, и мы услышим: «преступная халатность» или «сон - это преступление»! «Вы не имеете права „ломаться”!» Я до тошноты наслушался об этом от нашего насидевшего на берегу геморрой начальства. И вы, командир, туда же! Это только замполита волновало, чтобы мы были «морально устойчивы и политически подкованы»! А вас, я всегда думал, беспокоят тяготы экипажа. Его проблемы. А вы - приказ, присяга! Вспомните предыдущую автономку! Мы девяносто суток из-под воды не вылезали. Я тогда весь «приморскими розами» пошёл! - Сомов закатал рукав робы и показал оставшиеся следы от язв. - И что получили?! Вместо положенных двадцати четырёх дней санатория - отпуск при части! Который мы весело провели за ремонтом лодки. Почему-то наши начальники считают, что если Родине надо, то достаточно человеку приказать - и он снова бодр и счастлив! И готов снова идти в море. Хоть на год или два! Надо всего лишь построить, пригрозить, внушить и опять - в море! Не выполнил приказ - под трибунал! И где сейчас эти толстожопые начальники? Хоть бы одного увидеть рядом.
        Помощник командира завёлся не на шутку и, казалось, теперь ничто его не сможет остановить. Лицо налилось кровью, губы дрожали. Он нервно отбросил в сторону вахтенный журнал.
        - Надоело! У нас нет прав! У нас одни обязанности и долги! Родине, начальству, миру, вселенной! Теперь ещё и нашим дедам! А я жить хочу нормальной жизнью! И все сидящие в этой бочке хотят. Сколько нам ещё в ней сидеть? Что нам осталось? Перетопить весь немецкий флот? Легко! Становись, фашисты, в очередь! А дальше что? Мне нет и тридцати, а я не знаю, как жить дальше. И никто не знает. Перед нами стена, и мы упёрлись в неё лбами! А вы, товарищ командир, - «приказ»! Это всё вам говорю не я, это говорит экипаж. Спросите любого, что он думает о своём будущем? И каждый скажет: его нет!
        Сомов снял пилотку и, вытерев вспотевший лоб, подвёл итог своей речи:
        - Товарищ командир, нужно что-то делать. Назад, в своё время, нам дорога отрезана. Так давайте думать, как нам здесь жить нормальной жизнью. Жизнью людей, а не набитых в консервную банку шпротов.
        Командир спокойно выждал, пока Сомов выпустит пар и, когда тот замолчал, спросил:
        - Всё? Ты закончил? Особенно мне понравилось про шпроты. Душевно… Теперь, мой юный друг, послушай меня.
        Дмитрий Николаевич провёл ладонью по начинающей преждевременно седеть стрижке римского легионера и вдруг поймал себя на мысли, что не знает, что говорить дальше. Срыв помощника был скорее закономерностью, чем случайностью. Автономка сама по себе нагрузка на психику и тело чрезвычайная. Достаточно посмотреть на людей, пришедших из длительного похода, и возникает мысль, что они побывали в преисподней. У них особые глаза, взгляд дикий, много лишних, неконтролируемых движений. Они не сразу отвечают на вопросы, подавлены. А если ещё к этому добавить сумасшедшую ситуацию, в которой оказался их экипаж, то вообще удивительно, что этот разговор не произошёл месяцем раньше.
        Командир, задумавшись, молчал, глядя в обращённые к нему лица. С чего начать? Сказать, что у него самого всё это уже сидит в печёнках? Или привести пример о том, что американские подводники после шестидесятисуточного похода реабилитируются на Майами семьдесят пять суток вместе с семьями, а российским, после трёх месяцев подводного плавания, в лучшем случае поднесут жареного поросёнка и, заглядывая в глаза, потрясут руку? Или, может, даже раздадут совковое изобретение, основное назначение которого - вроде бы чего-то всунуть в руки, но при этом ничего не дать? Имеет это изобретение вид цветного ватмана и называется «грамота». А уже на следующий день экипаж выгонят на уборку прикреплённой за лодкой территории, потому что - вы там, в море, отдыхали, а у нас здесь комиссия и строевой смотр на носу. От этого подводники только набираются крепости металла, из которой сделаны их лодки. Закаляются и согнут в бараний рог мягкотелых американцев. Нет, не то! Фальшиво и не к месту. На такие тонкие и болезненные вопросы должен отвечать замполит. Но Дмитрий Николаевич сомневался, что болтливый Сан Саныч сумел бы
выйти победителем из этой ситуации. Скорее всего, ещё сильнее всё бы запутал. И вся психологическая обработка свелась бы к отборному мату. А может, очередной раз пообещать, что они обязательно что-нибудь придумают?
        Командир тоскливо вздохнул. Пауза затянулась, и нужно было что-то говорить. Но не успел он открыть рот, как ожил «Каштан», и усиленный динамиками голос командира седьмого отсека заглушил все звуки на центральном посту.
        - Центральный! Авария в седьмом отсеке! Повторяю, авария в седьмом отсеке!
        Но едва Дмитрий Николаевич схватил «банан», чтобы уточнить, в чём дело, как в центральный пост влетел главный механик и, задыхаясь, выкрикнул:
        - Командир, ЧП!
        - Что случилось? Валентиныч, что в седьмом?!
        - Командир, командуй срочное всплытие! Пока ещё есть давление!
        Доведённый до автоматизма алгоритм действий экипажа в аварийной ситуации сработал мгновенно. Лодка вздрогнула и через пару минут уже застыла у побережья чёрным чудовищем. Дмитрий Николаевич сделал с перископом два круга, но море и побережье были пустынны. Наконец, отдышавшийся Валентиныч смог объяснить: разорвался проходящий через каюту мичманов трубопровод высокого давления. По счастливой случайности в ней никого не оказалось. Чудовищной силы воздухом под давлением в каюте переломало всю мебель, а личные вещи и форменную одежду связало в такой узел, что иначе, чем ножницами их отделить друг от друга стало невозможно. Воздухом высокого давления продувают цистерны балласта - для того чтобы лодка могла всплыть. Случись эта авария на глубине, и хлынувшая в балластные цистерны вода потащила бы лодку камнем на дно.
        Через несколько минут после того, когда, как говорится, опасность миновала, и механики занялись в уже спокойной обстановке ремонтом трубопровода, Дмитрий Николаевич провёл ладонью по бледному и мокрому лицу и, нажав клавиши всех отсеков, взял в руку микрофон. По лодке разнёсся его осевший и взволнованный голос:
        - Внимание, экипаж! Говорит командир!
        Теперь он знал, что говорить.
        - Наша лодка - не бочка, мужики! Она живая. Я не буду вспоминать, сколько раз она прощала нам ошибки, а, бывало, и глупости! И не буду рассказывать, сколько раз спасала нам жизнь. Так за что же мы с ней так? Ей скоро уже тридцать лет, и наш главный механик не даст соврать: за всю её службу не было даже мелкой поломки!
        Валентиныч, в подтверждение командирских слов, степенно кивнул.
        - Пока жива она, живы и мы. Она не бочка, она наш дом и крепость! И сейчас она больна, потому что болен её экипаж! Сегодня нам был намёк. И хорошо, что лодка нас вновь простила.
        Дмитрий Николаевич порылся в памяти, пытаясь вспомнить, какие аварии были на других подводных лодках их проекта. И вспомнив, что случилось несколько лет назад с одной из лодок их дивизии, сказал:
        - А если бы дал течь сальник главного циркуляционного насоса турбины? Такое было! Или парогенератор зафонтанировал радиоактивным кипятком?
        - Пронеси, Господи! - Валентиныч в ужасе округлил глаза и скомканно, чтобы никто не успел заметить, перекрестился.
        - Я не буду повторяться, что сейчас мы в автономке. Но я уверен, что мы вынесем и это испытание. Я верю вам, но и вы верьте мне. Я знаю, чувствую, ведаю, думайте как хотите, но я уверен, что пройдёт и это! И мы выберемся из этой временной пропасти. Как? Не спрашивайте! Не знаю. Но как ваш командир, я заверяю вас, что не обману. Но и требовать буду со всех вдвойне! Соберите волю в кулак и наберитесь терпения! Вы лучший генофонд России! Вы элита её мужского населения! Так не позорьте себя нытьём и хлюпаньем соплей! Впредь любые пораженческие бредни считаю преступлением! Разговоры о передаче лодки в чьи-либо руки - преступление вдвойне! Только с ней мы преодолеем все трудности. Без неё мы - ноль!
        Дмитрий Николаевич тяжело, так, что зафонил микрофон, выдохнул. Даже сама мысль о том, чтобы отдать кому-то лодку, казалась ему ужасным предательством.
        - Сейчас осмотреться в отсеках. Доложить об обнаруженных замечаниях. На рабочих местах навести порядок. Через полчаса пойду с проверкой! Я всё сказал! А теперь - поход продолжается!
        «Банан» упал на стол, и по отсекам разнёсся свист и скрежет. Затем всё стихло. Командир оглядел притихший центральный пост и, споткнувшись взглядом о залившегося пунцовой краской помощника, произнёс:
        - Это же надо - бочка… Язык бы тебе вырвать! И ещё! Передай всем, что отныне возвращаем обязательный для командиров боевых частей и служб доклад в 17.00! А то только и способны, что материться, как малые дети, а в головах от безделья бардак!
        Главный механик с восхищением посмотрел на командира, показал оттопыренный большой палец и проникновенно произнёс:
        - Командир, золотые слова! Ничего лучшего я в жизни не слышал. Особенно про детей.

* * *
        Шеффер довольно улыбнулся и осмотрел своих пленников.
        - Вы уже освоились? Нет? Признаться, я тоже никогда не мог понять, как они умудряются жить в этой трубе месяцами.
        Оберштурмфюрер уже избавился от формы старшины госбезопасности и теперь был одет по-домашнему: в свитер подводника из верблюжьей шерсти и широкие, похожие на пижаму, парусиновые штаны. Настроение у него было прекрасное и миролюбивое. Его распирало от нетерпения и желания говорить.
        - Арнольд Филиппыч! Что же вы сидите мрачнее тучи? Проигрывать надо уметь.
        Долгов, скривившись, хмуро взглянул на Шеффера и ответил:
        - Не рано ли, эсэсовец, радуешься?
        Оберштурмфюрер на минуту задумался. Улыбка сошла с его лица.
        - Мне не совсем понятно. Вы пытались оскорбить меня моим званием? Напрасно, потому что я им горжусь. Девиз СС - «Твоя честь - верность!» И я ему следую. А вы разве не верны своей России? А… понимаю - вы ненавидите немцев!
        - Отчего же! Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ будет всегда.
        - Потрясающе! - Шеффер вновь расплылся в улыбке. - Вы, Арнольд Филиппыч, для меня загадка. Вы то по-детски наивны, а то буквально ставите меня в тупик. Скажите, раз уж мы сейчас заговорили о нас с вами: я просчитывал каждый свой шаг, но где я ошибся?
        - Неужели ты способен ошибаться? - горько усмехнулся Долгов.
        Шеффер взволнованно заглянул старпому в глаза:
        - Вы сказали начальнику разведки, что приготовили для «профессора» западню! Я много думал над этим, но так и не смог понять, где я мог ошибиться? Арнольд Филиппыч, скажи, как ты собирался меня поймать. Сейчас ведь уже можно.
        - Ты об этом?
        Долгов вспомнил, что когда пытался отстоять Максима и не отдать его морякам, то говорил первое, что приходило в голову. И кажется, что-то сказал об операции по раскрытию «профессора». Сейчас старпом отчётливо припомнил, что тогда, во время их разговора с начальником разведки, в дверях стоял старшина и всё слышал. И даже вспомнил, как тот тогда окаменел, но, к сожалению, сам он не придал этому какого-либо значения.
        - Не было ничего.
        - Это как? - озадаченный Шеффер отступил на шаг и сел на откинутую койку.
        - А вот так. Это называется - дырка от бублика, или попался ты на развод. Не понимаешь? Это была шутка, и ты её заглотил.
        На оберштурмфюрера Шеффера было жалко смотреть. Растерянность сменилась смущением, затем на лице отразилась злость, затем опять растерянность.
        - Эта шутка стоила Дрожину жизни. Конечно, туда ему и дорога, но я ведь чуть не пристрелил его, - профессор кивнул на Максима. - А им вы дорожили. Это было видно. Хотя я и сомневался, что он Горбун, но рисковать, оставив его вам, не мог.
        Долгов отвернулся и, обращаясь скорее к самому себе, тихо произнёс:
        - Теперь я понимаю. Это ты написал в личном деле Дрожина, что он был профессором?
        - Да. Пока ждал в фойе. С вами, русскими, работать легко. К примеру, мне было несложно, несмотря на секретность, узнать командную частоту авиаполка. Достаточно было лишь сделать запрос по линии госбезопасности. Но, в тоже время, вы странные люди. Вы врёте ради шутки. Врали вы, Арнольд Филиппыч, не мне, вы это говорили начальнику разведки флота. А это преступление даже для далёких от порядка русских.
        - Что поделаешь, - спокойно парировал старпом. - У нас есть такое понятие, как ложь во благо. А ещё есть поговорка: что русскому хорошо, то немцу лучше этого не знать! И раз у нас получился этакий разбор полётов, то и ты скажи мне: кто был Дрожин?
        - Редкая мразь. Хотя мне помогал с большой охотой. Разменная пешка, принесенная в жертву ради спасения более крупной фигуры. Вы верно заметили, что я поверил в ваш обман, и никак не мог понять - откуда мне грозит опасность. А Дрожин больше ни на что и не годился, как пустить вас по ложному следу. Это я приказал ему выкрасть Горбуна, и сам же навёл на его след, выдав за «профессора». Но я бы на вашем месте думал не о нём, а о себе.
        - И то верно, - согласился Долгов.
        Он взглянул на притихших и не влезающих в их разговор с Шеффером Максима с Артёмом и спросил:
        - Так что там по поводу нас?
        - Вы только потому до сих пор живы, что нужны мне для важных научных изысканий. Вы поможете человечеству сделать важный шаг в постижении самого себя.
        - Понятно. Профессору понадобились лабораторные крысы.
        Долгов потупил взгляд. Что-то подобное приходило ему в голову, когда их ещё только везли на лодку. Шеффер напустил на лицо виноватую улыбку и ответил:
        - Ваша прямота мне нравится. Но, посудите сами, Арнольд Филиппыч, коренные на Новой Земле ненцы - никудышный материал. Эксперименты над ними не дают объективных результатов. Их генотип далёк от европейского человека. Даже алкоголь они переносят совсем не так, как обычные люди. А вы, пусть ваша кровь и далека от арийской, дадите вполне беспристрастный опыт.
        - И чем же будут заниматься лабораторные крысы?
        - Превращаться в сверхсолдат!
        На лице Максима отобразился испуг. Артём сморщился и внимательно посмотрел на Шеффера, сомневаясь, правильно ли он его расслышал. Долгов сжал кулаки так, что хрустнули костяшки пальцев.
        Оберштурмфюрер посмотрел на померкшее лицо старпома и поспешил добавить:
        - Если тебя, Арнольд Филиппыч, это утешит, то скажу, что в память о нашей совместной службе ты будешь в этой очереди последним.
        - А если мы откажемся?
        - Такого у меня ещё не было. Это хорошо, что вас трое. Глядя, как двое трясутся под ударами электрического тока, третий будет делать всё, что от него потребуется.
        - А ты, мразь, куда страшнее, чем несчастный Дрожин.
        Долгов привстал и, казалось, что сейчас он бросится душить Шеффера голыми руками. Глаза его застыли и, не мигая, сверлили лицо оберштурмфюрера. Наблюдавший за их разговором моряк вскочил с лежащей на полке торпеды и направил «парабеллум» в грудь старпому.
        - Брось, старлей!
        Шеффер даже не шелохнулся. Лишь улыбка сбежала с его лица и напряглись сжимавшие край койки пальцы. Высокий, широкоплечий, скуластый, прекрасный альпинист и спортсмен, он был в себе уверен.
        - Что твоя бестолковая жизнь в сравнении с тем, как ты можешь послужить науке? Какая тебе разница, если тебя пристрелит горный стрелок генерала Дитля, армия которого скоро ворвётся в Мурманск, или ты не выдержишь дозу моего препарата? Зато у тебя будет возможность почувствовать себя сверхчеловеком! Ты будешь вязать узлы из арматуры! Бегать с неподъёмным грузом по пятьдесят километров! Не дышать под водой до двадцати минут!
        - И так, пока не сдохну?
        - Да, - спокойно ответил Шеффер. - Мне ещё не известен предел человеческих возможностей. И мы вместе с вами будем его определять. На выделенных мне добровольцах из солдат СС я мог экспериментировать очень осторожно, с оглядкой на их здоровье. Другое дело - вы. К тому же заметьте, что это куда лучше, чем попасть в другое направление моей научной деятельности. Мой покровитель, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, поставил передо мной задачу получить научное обоснование расовой теории о превосходстве немцев среди других народов. А эта работа подразумевает трепанацию и замер черепов. Так что я бы на вашем месте радовался, что это задание пока мне не интересно, и до него не доходят руки. Есть куда более занимательные направления.
        - Да, конечно, куда интереснее замучить человека бегом с мешком за плечами.
        - Не с мешком, а рюкзаком, Арнольд Филиппыч. И к тому же я перед этим провожу необходимую медицинскую подготовку.
        У Долгова вдруг ёкнуло сердце. Где-то совсем недавно он уже слышал такую формулировку! Напрягая память, он задумался и, вспомнив, бросил в лицо Шефферу:
        - Медицинскую подготовку номер четыре. Ты собрался сверлить нам лбы?
        Теперь задумался оберштурмфюрер. Прищурившись, он с интересом посмотрел на Долгова, затем на побледневшего Максима и спросил:
        - Очень любопытно, откуда вам об этом известно? Русские, кажется, говорят - услышал звон, но не понял, где звенит? Арнольд Филиппыч, та операция, о которой вы где-то услышали, она для избранных. Она подразумевает психологический аспект и не имеет к вам никакого отношения. Она не даёт физического преимущества, но позволяет раскрыться мозгу для осознания сущности бытия. А о том, откуда о ней вам стало известно, мы ещё поговорим.
        - Ты знаешь, обер… или как там тебя… нет у нас желания с тобой о чём-то говорить. Ты не учёный. Ты палач. И шёл бы ты куда подальше. В другой конец этой трубы.
        Шеффер нахмурился, скулы нервно передёрнулись, но затем он с собой справился.
        - Арнольд Филиппыч, ты уже второй раз пытаешься меня оскорбить. Это попытка на что-то меня спровоцировать? Единственное, чего ты сможешь этим добиться, это то, что по моему приказу тебя вышвырнут за борт. И разговаривать нам или нет, решаю здесь я. Путь на волшебную землю у нас долгий, и почему бы не развлечь друг друга приятной беседой. Когда прибудем, разговаривать времени не будет. Начнётся работа. А ты сейчас думаешь, как любой русский, то есть вообще не думаешь.
        Долгов решил, что, пожалуй, действительно не стоит преждевременно дёргать Шеффера, иначе о бегстве тогда стоит забыть. А он ещё надеялся.
        - Ты неплохо говоришь по-русски, - заметил он примирительно.
        - Да, хотя ваш язык и очень сложный.
        Шеффер расценил замечание Долгова как комплимент и самодовольно улыбнулся. А Долгов про себя отметил, что тщеславия профессору явно не занимать.
        - Я его выучил в экспедиции два года назад. И сделал это с одной лишь целью! Арнольд Филиппыч, блеснёшь сообразительностью? Догадаешься, о чём речь?
        - Тут и гадать нечего - чтобы шпионить.
        - Нет! - Шеффер засмеялся и радостно хлопнул себя по коленям.
        Его распирало от гордости и непреодолимого желания говорить, говорить и говорить. После такого длительного вынужденного молчания он просто был обязан поделиться с кем-нибудь своими выводами, к которым пришёл за время пребывания в шкуре старшины НКВД. У него было достаточно времени, чтобы всё осмыслить и собрать крупицы отдельной информации в единую картину. И пусть сейчас не та аудитория, которую он хотел бы перед собой видеть, но тут уж выбирать не приходится…
        Вдохновение подбросило его на ноги, глаза вспыхнули бесноватым огнём, и поставленным для публики голосом он начал говорить так, будто перед ним было учёное собрание:
        - Я не сумасшедший и в этот мир пришёл не вчера! За моими плечами три экспедиции в Тибет! Мой авторитет в учёном мире велик. К моим словам прислушиваются главные лица Германии!
        - О-о… - проворчал Долгов. - Да мы в одной палате с Наполеоном.
        Шеффер сбился и удивлённо посмотрел на старпома:
        - Я это сказал к тому, чтобы вы поняли - с кем имеете честь!
        - Мы уже в курсе.
        Долгова опять начинала заводить самоуверенность того, кого он ещё совсем недавно строил по стойке смирно и разносил, будто ленивого матроса у себя на лодке. Шеффер его прекрасно понял и, ухмыльнувшись, заметил:
        - Ситуация изменилась до наоборот? Так бывает. Вы, русские, закостенелы и часто ничего не достигаете лишь потому, что вам не хватает гибкости. Никому из вас не пришло бы в голову изучить немецкий язык для того, чтобы собирать по глухим деревням Германии народный фольклор. А я это сделал! И благодаря этому я заметил то, что лежало у вас, русских, под носом, но вы его не видели. Потому что вы зашорены вашей идеологией и даже не допускаете мысли о том, что может быть как-то не так, как вы думаете. Что вам до сказок и легенд каких-то ненцев, эскимосов или лопарей? Вы ведь истина в последней инстанции! Почему провалились экспедиции в Гималаи ваших агентов ОГПУ Блюмкина и Рериха? Да потому, что шли они туда не слушать, а диктовать ваши правила. Устанавливать дипломатические отношения и торговать социализмом. А земные цели не манят тибетцев! Потому они с радостью приняли мои экспедиции! Германская цивилизация древнейшая. Она даже старше египетской. И где-то там, в Тибете, скрыта великая тайна наших могучих предков! Вот эту истину я искал!
        - Ну и как? Нашёл? - спросил Долгов. - Я бы подсказал тебе, где поискать истину.
        Старпом попытался вспомнить, слышал ли он что-нибудь о каких-то открытиях немцев в Тибете. Вроде бы ничего такого революционного в истории не отпечаталось и не дотянуло хотя бы до курса истории, изучаемого в военном институте, не говоря уже о школьных учебниках.
        Сарказм старпома для Шеффера не остался не замеченным, и он раздражённо заметил:
        - Ваша реплика только подтверждает утверждение рейхсфюрера Гиммлера о расовой неполноценности русских. Вы даже неспособны выслушать то, что совершили другие и пытаются донести до вашего сознания. Знаешь, что мне рассказал отец того лопаря, который узнал меня в порту? Да он рассказывал вам десятки раз то же самое, что говорил и мне! Но никто из вас не хотел его слушать. Его услышал я. Конечно, меня не интересовали его дочери, как могло вам показаться тогда, перед вылетом. Мне были интересны рассказываемые им легенды. И он мне открылся с радостью. Его предки передавали из уст в уста сказание о том, что далеко на краю северной земли в сильные морозы злой колдун перекрашивает снег в синий цвет. Да-да! Именно в синий. От голубого до фиолетового. И позже я это сам видел, собственными глазами. Эту легенду я слышал и раньше. Слышали её наверняка и русские. Но для вас это была всего лишь сказка, а для меня - руководство к действию.
        - Ты столько тут всего наговорил. Будто птица говорун. Но я так и не понял, что ты там нашёл.
        - Увидишь. Пусть это будет платой за то, что вам всем придётся вынести. Я нашёл подтверждение учения моего учителя и наставника, великого мыслителя доктора Хаусхофера! Его теория о Пустотелой земле будоражила меня с детства.
        Долгов удивлённо поднял брови и переглянулся с Максимом и Артёмом. Он ожидал услышать что угодно, но все же более реалистичное или доступное. К примеру, то, что Шеффер обнаружил новый элемент таблицы Менделеева или залежи стратегического сырья.
        - Пустая Земля? И ты веришь… - он чуть не сказал: в этот бред, но всё же прикусил язык и закончил: - в эту идею?
        - Безусловно! Где-то рядом с полюсом есть вход в бескрайние пустоты земли.
        - А тебя не смущает то, что ни одна экспедиция этот вход не нашла?
        - Нисколько. Плохо искали.
        - И тем не менее, его никто не видел, ты его сам не видел, но ты в него веришь?
        - Вы… - Шеффер окинул взглядом лица пленников и, явно смакуя весомость своих аргументов, спросил: - Верите в Бога?
        Долгов озадаченно почесал в затылке, Максим потупил взгляд. Артём, немного подумав, ответил за всех:
        - Да, - и смущаясь, добавил: - наверное…
        - А вы его видели?
        Старпом прокашлялся и задумчиво взглянул в торжествующие глаза Шеффера - странные доказательства у этого немца.
        Оберштурмфюрер ликовал. И чтобы бесповоротно добить своих оппонентов, назидательно поднял палец и продолжил:
        - А ведь чтобы прийти к такому открытию, всего-то надо было прислушаться к голосу наших предков! Да, они были наивны как дети, но они не умели врать. Вспомните Орфея, спустившегося за Эвридикой в подземное царство. Или древнегреческий Аид. У шумеров это подземное царство, которым правила Эрешкиталь. В мифологии индейцев племени пуэбло подземный мир - это место рождения их богов, связанное с людьми на поверхности через дыру где-то на севере. Об этом же говорят легенды индейцев навахо. И таких легенд я мог бы привести десятки.
        - Не стоит настолько доверять легендам, - попробовал поспорить Долгов. - Это всего лишь плод воображения.
        - Возможно!
        Казалось, Шеффер даже обрадовался такому замечанию. Он с энтузиазмом перешёл к другим доказательствам:
        - Почему белые медведи не впадают в спячку? - Шеффер торжествующе посмотрел на Долгова и, не дождавшись ответа, объяснил: - Да потому что уходят они глубоко на север и укрываются в тепле внутреннего массива суши! Я сам видел упитанных полярных лисиц, которые, несмотря на то что, на наш взгляд, им там нечего есть, были гораздо толще своих южных собратьев. А улетающие в сторону полюса гуси?
        Долгов грустно вздохнул. Доводы Шеффера ему казались наивными, а сам разговор начинал напоминать беседу с сумасшедшим фанатиком. Но не мог он сказать профессору, что в третьем тысячелетии полярные льды будут исхожены сотнями исследователей, ледоколами и подводными лодками многих стран, сняты спутниками. И никто не сумел найти даже намёка на какой-то вход. И потому сейчас он напоминал себе озабоченного воспитателя, который должен деликатно объяснить ребёнку, что Деда Мороза не существует.
        Шеффер, вдохновлённый собственной речью, не унимался:
        - Нет в мире учёного, который не преклонялся бы перед гением Леонарда Эйлера! И вот он доказал языком математики, что наша Земля вращается как полое тело! Уверен, старлей, что ты даже не слышал о вашем российском гении Елене Блаватской. А я изучил все её труды. И даже скажу больше - я её понял. В «Тайной Доктрине» она упоминает о «чёрном свете» - тайном арийском учении, которое вынесено с далёкого Севера и связано с легендарным древним народом, жившим за Полярным кругом.
        «Ну, это ты напрасно, - подумал Долгов. - О Блаватской я слышал. Не читал, конечно. Русскому офицеру не до теологии. Но слышал уж точно. Да только как теперь переубедить этого фанатика? И стоит ли?»
        Он помахал рукой перед лицом Шеффера, пытаясь прервать поток сомнительных доказательств.
        - Ты сказал, что нашёл подтверждение входа под землю. Что это такое?
        - За миллиарды лет существования Земли она всё время остывала, уменьшая тем самым свой объём. При неизменном диаметре освобождавшееся пространство могло образовываться только за счёт внутренности земли. Когда-то предки германцев, легендарные гиперборейцы, скрылись от глаз цивилизации, пережив катаклизмы и гибель Атлантиды. Раньше я был уверен, что они живут параллельно с нами в таинственной Шамбале, скрытой в огромной системе пещер, под Гималаями. Но после своей находки я склоняюсь к мысли, что они ушли через известный только им вход под землю в районе полюса. Мне в руки попал обломок их аппарата. Он творит чудеса. Перекрашивает снег, изменяет время и пространство. Это ли не доказательство того, что мы уже у двери наших могущественных предков, истинных арийцев? Скоро мы их найдём и с их помощью заставим вздрогнуть весь мир!
        Не перебивавший Шеффера Долгов неожиданно скривился, будто глотнул уксуса. Обращаясь скорее к самому себе, он удивлённо произнёс:
        - Странно… А я вначале и вправду поверил, что ты учёный.
        Для Шеффера такое замечание оказалось подобно пощёчине. Он покраснел, заходили ходуном желваки, и он, смерив старпома презрительным взглядом, сказал:
        - Не тебе оценивать мой вклад в науку. Я первый из европейцев обнаружил в Тибете бамбукового медведя панду! Когда я привёз его чучело, это была сенсация. Наука мне обязана целым рядом открытий. Я впервые описал антилопу оранго, голубую овцу и карликового голубя. Мой каталог неизвестных птиц и растений потряс учёный мир Европы. Именно я обнаружил и зарисовал гигантскую человекообразную обезьяну. Она очень умело следила за нами.
        И тут Долгов не выдержал. Стараясь сдержать рвущийся из груди смех, он произнёс проникновенно и с чувством:
        - Так ты ничего не понял? Это же и был истинный ариец!
        Шеффер окаменел. Глядя на давящегося смехом старпома, он отвернулся к выходу из отсека, и, уже исчезая, бросил:
        - Тебе эта шутка обойдётся очень дорого.
        Грохнула запирающая люк рукоять, и они опять остались одни под охраной удивлённо на них глазевшего моряка.
        - Ну, что скажете, мужики? - всё ещё улыбаясь, спросил Долгов.
        Угроза Шеффера его нисколько не смутила, и он даже подмигнул вскочившему на всякий случай матросу.
        - Это диагноз, - откликнулся Артём.
        - Но что-то же он нашёл?
        Максим взглянул на скалящихся товарищей и вполне серьёзно предложил:
        - Никогда в это не верил, но другого объяснения у меня нет. А вдруг это обломок НЛО?
        Но поговорить им не дали. Люк распахнулся, и орава подводников пронеслась в нос лодки. Субмарина срочно уходила на глубину, и по всем отсекам загремел раздирающий уши ревун. Затем всё стихло. Боевая это была тревога или учебная, они так и не поняли.
        Шеффер больше не появлялся. И потому, когда через несколько дней они вновь увидели его в торпедном отсеке, то искренне удивились. Оберштурмфюрер улыбался, будто ничего и не было. Оглядев заросшие щетиной лица пленников, он торжественно объявил:
        - Добро пожаловать на Wunderland обетованную!
        ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
        ОБЪЕКТ «NULL»
        Голые скалы с покрытыми снегом вершинами, чёрный, усеянный крупной галькой берег и еле заметные по периметру столбы с натянутой колючей проволокой. Леденящий ветер и слепящее в снежном зеркале солнце. Врезающийся в океан острый гранитный мыс и обмерзшие камни вдоль прибоя. Такой предстала перед старшим помощником, доктором и командиром БЧ-7 «Волшебная земля». Они стояли на палубе и смотрели на приближающийся обледеневший причал. Протиснувшись сквозь месиво из мелко битого льда, лодка замерла, и швартовная команда набросила на сваи петли концов.
        - Мыс Утешения, - произнёс появившийся за спиной Шеффер. - Символично. Не находишь, Арнольд Филиппыч?
        Долгов промолчал, и оберштурмфюрер, не дождавшись ответа, добавил:
        - Дальше на север находится мыс Желания. Разве не такие названия должны быть в сказочной стране? Когда гроссадмирал Редер дал вояжу крейсера «Шеер» название «Операция Wunderland», он даже не представлял, насколько окажется прав. Лучшего названия не придумаешь.
        Долгов не ответил и на этот раз. Его внимание полностью поглотил причал. Их встречали. Как на параде, в две шеренги выстроились эсэсовцы в чёрных мундирах и чёрных солдатских кепках с шитыми орлами. Затем он увидел зияющую тёмным пятном дыру в утёсе и, прищурившись, взглянул на возвышающуюся над берегом скалу. На её вершине едва просматривалась квадратная, в белых и чёрных разводах камуфляжа, орудийная башня.
        - Заметил? - перехватил его взгляд Шеффер. - Наш щит. Двести восемьдесят миллиметров. Снята с линкора. Полная автоматизация. Снаряды подаются и заряжаются электромеханическим приводом. Если подойти ближе, то видно антенную решётку. Орудие способно разглядеть приблизившийся вражеский корабль в метель, туман и даже сквозь непроглядный снежный буран. Германия заботится о безопасности своей находки.
        - Что ж вы её не отвезли к себе в Германию? - подал голос старпом.
        - Перевезём. Обязательно перевезём, - видимо, Шеффера волновал этот вопрос. - Рейхсфюрер Гиммлер так и хотел. Это я настоял, чтобы объект изучать здесь. Неизвестно, как он поведёт себя при транспортировке. К тому же тут проще с ним экспериментировать: минусовые температуры практически постоянно. Да и, возможно, он не один. Вся эта земля требует детального изучения. И вход в Полую землю из Германии не виден, найти его можно только отсюда. Со временем эта база превратится в трамплин для исследования Севера.
        На причал перебросили сходни, и Шеффер первым ступил на землю. Вскинув вверх руку, его приветствовал офицер с красной повязкой на рукаве. Пленников выпроводили с лодки, и, оглянувшись, удивлённый Долгов увидел, что трап тут же убрали. Экипаж не намеревался сходить на берег. Хотя, как подводник, он знал, что возможность почувствовать под ногами твёрдую землю моряки подводных лодок стараются использовать при любом удобном случае. Экипаж субмарины торопливо освободил концы, и в тот же миг глухо застучали дизели. Рядом с Долговым появился рослый, на голову выше старпома, эсэсовец и, схватив его за предплечье сжал с такой силой, что Долгову показалось, будто в руку вцепились тиски и, сжимаясь, дробят его кость. Он дёрнулся и попытался вырвать руку, оттолкнув солдата. Но тот на старпома даже не взглянул и рывком потащил с причала. Увидев побледневшее лицо старпома, Шеффер что-то крикнул солдату, и тот ослабил хватку.
        - Это всем вам демонстрация возможностей охраны базы. Не злите их и не подвергайте себя преждевременному риску. Не пытайтесь разговаривать с ними. Они вас не поймут, и к тому же это будет расценено как агрессия. За этим сразу последует ответная реакция, для вас смертельно опасная. Они относятся к специальному отряду войск СС и обладают особыми способностями.
        - Это и есть твои сверхсолдаты?
        - Не совсем. Скорее они напоминают коконы, из которых появятся будущие могучие воины.
        Долгов взглянул в холодные серые глаза солдата.
        - Они безмозглые кретины?
        Шеффер остановился и удивлённо спросил:
        - С чего вы взяли? Обычные люди. Мой препарат не влияет на умственные способности, напротив, усиливает и обостряет психические и физические качества. К сожалению, им требуются постоянные инъекции. Но я уверен, где-то есть та грань, за которой эти способности останутся навсегда. Но она очень близка к гибели организма. А потому нам с вами предстоит трудная и кропотливая работа.
        Они вошли в пещеру, и за ними загрохотала по рельсам задвигающаяся дверь. Вдоль вырубленного в монолите коридора вспыхнул ярче солнечного белый свет. Впереди, свободно ориентируясь в расходящихся в стороны коридорах, шёл Шеффер. За ним три солдата подталкивали в спину уныло бредущих пленников.
        - Ну попали, - еле слышно прошептал Артём. - А кто знает, где находится этот мыс Утешения?
        - Почти на северной конечности Новой Земли, - шепнул в ответ Долгов.
        - Ох, мама моя, - застонал доктор. - Да даже сбеги мы отсюда, куда мы пойдём? Кругом одна мерзлота.
        Шеффер шёл впереди на расстоянии не менее пяти шагов. Не оборачиваясь, он вдруг сказал:
        - И добавьте к этому белых медведей, для которых вы будете желанным лакомством.
        Старпом с доктором переглянулись. Долгов прижал к губам палец и показал на ухо. У оберштурмфюрера прекрасный слух и впредь с этим необходимо будет считаться.
        Их привели к камере, похожей на вырубленную в скале келью. Замок в двери сработал автоматически, как только солдат поднёс к отверстию перстень с черепом. Долгов взглянул на руки других эсэсовцев и увидел точно такие же перстни, покрытые чёрной эмалью. На пальцах Шеффера такого ключа не было, и Долгов не удержался от замечания:
        - А что, профессор, у тебя такой игрушки нет? Не доверяют?
        В ту же секунду он получил в спину страшный удар и влетел в камеру. Здесь также было светло, и глаза резало от нестерпимого белого света. Вдоль стен на цепях свисали деревянные нары, привинченные к вбитым в камень кронштейнам толстыми болтами. Высоко вверху, свисающие на шнурах, светили вниз плафоны, похожие на прожектора. В их сиянии можно было рассмотреть каждую трещинку в каменном полу. Вслед за старпомом в камеру втолкнули Максима с Артёмом. Шеффер застыл в дверях и, скрестив на груди руки, смотрел на поднявшегося с пола Долгова. От улыбчивого и разговорчивого идеалиста-профессора не осталось и следа. Теперь это был оберштурмфюрер СС с каменным надменным лицом сфинкса и плотно сжатым ртом змеи.
        Серые губы раскрылись и, чеканя каждое слово, он произнёс:
        - Отныне у вас нет имён! Теперь вы подопытный материал. Ты, - он указал на старпома, - номер один! А мог быть третьим, если бы не твой поганый язык. Ты, - Шеффер кивнул на Максима, - номер два! Доктор третий. Иногда мне нравится обсудить свою работу с людьми, имеющими медицинское образование. Советую, юноша, оказаться мне полезным, и тогда ты, возможно, протянешь дольше своих напарников.
        Дверь грохнула, щёлкнул сработавший засов. В квадратном зарешеченном окне мелькнули глаза Шеффера, и в коридоре застучали удаляющиеся шаги. Они остались одни.
        Долгов пошёл вглубь камеры, больше похожей на пещеру. Рассчитана она была, судя по количеству нар, не меньше, чем на двадцать человек. Узкое, с высоким потолком, помещение тянулось почти на тридцать шагов и заканчивалось единственным неосвещённым местом с тяжёлым стальным ведром в углу.
        - Что там? - вытянув шею, спросил Артём.
        - Удобства, - откликнулся старпом. - Тут уже кого-то держали.
        Он потрогал пальцем ряды кривых царапин, оставленных на стене прежними пленниками. Подошёл к двери и постучал кулаком по стальному листу.
        - Броня… и навесы как из лома выгнутые, - произнёс он уныло и добавил: - Такая дверь снаряд выдержит. Замки интересные. Даже не верится, что мы в сорок втором году. Кругом автоматика.
        - Ничего революционного. Обычные магнитные реле с концевиками, - пожал плечами Максим.
        - Может, ты тогда и открыть их сможешь?
        - Нет, не смогу. Легче обычный замок отмычкой взломать, чем открыть этот. Очевидно, людей здесь немного, потому и стараются автоматизировать что возможно.
        Молчавший до этого Артём вдруг предположил:
        - А, может, они всё-таки того… - он покрутил пальцем у виска. - Они их дураками делают? У моих соседей бабулька из ума выжившая была. Так у них всё выключалось автоматически - газ, свет. Потому что она их сама выключать забывала. А вы видели рожи этих эсэсовцев? В них же интеллекта - ноль. Такой голову оторвёт и не заметит. Куда ему думать, закрыл он замок или нет.
        - Может, и так, - согласился Долгов. - А может, сюда их таких уже отбирают.
        Максим подошёл к окошку в двери, отодвинул в сторону закрывающую его стальную пластину. Выглянув в появившуюся щель, он увидел часть ярко освещённого пустого коридора.
        - Почему так много света? Обычно в пещерах темно. Где они столько энергии берут?
        - Да, необычная база. Снаружи минус, а здесь не холодно.
        - Толик, а ты видел, что у них у всех на лбу шрамы? Как у Шеффера. Я у него спрашивал, так он сказал, что это его осколок задел.
        - Я подозреваю, что это и есть пресловутая медицинская подготовка номер четыре. Странный народ эти немцы. Я где-то читал, что они на изучение тайных психических сил потратили больше средств, чем американцы на создание атомной бомбы. В жизни бы не согласился просверлить себе лоб. Что бы там за это ни обещали. А им, похоже, это даже в удовольствие.
        Услышав такое, доктор так тяжело застонал, что старпом не сдержался:
        - Что, Артём? Понимаю… Думаешь - лучше бы я остался на госпитальном судне. А так дёрнул же чёрт!
        - Никогда не жалею о том, что сделал. Жизнь не компьютерная игра - не переиграешь. Я думаю о другом. У меня уже был опыт общения с немцами. Вполне вменяемые люди. Жена немка. Тоже вроде бы без этих закидонов. А тут - сверло в лоб! Какую-то дыру под землю ищут. Может, они и шаманские пляски вокруг своего объекта устраивают? А на деле это окажется какой-нибудь канализационный люк или пивная банка. Такое ощущение, что мы оказались в дурдоме, и из нас собираются делать таких же идиотов.
        В коридоре послышались шаги. Долгов с Зайцевым отскочили от двери и сели на нары рядом с Артёмом. Шаги замерли, смотровая заслонка ушла в сторону, и в окне застыли чьи-то глаза.
        - Входи, Шеффер! - крикнул старпом. - Я твою козлиную походку распознавал ещё там, в Мурманске.
        Замок лязгнул сталью и дверь распахнулась. В проёме стоял оберштурмфюрер, а за его спиной замер солдат в чёрной униформе и такой же чёрной пилотке с золотым орлом.
        Ничуть не смутившись своего разоблачения, Шеффер с минуту разглядывал камеру, затем кивнул солдату. Эсэсовец вошёл, поставил на пол котелок с кашей и бросил рядом три ложки.
        - Первый, встать! - скомандовал Шеффер.
        Теперь он был одет в белый халат и напоминал скорее засидевшегося в лаборантах практиканта, чем профессора. Отросшая за время похода на лодке щетина была выбрита, и камера мгновенно наполнилась резким запахом одеколона.
        Долгов не шелохнулся и, опустив голову, безразлично рассматривал носки ботинок.
        - Единица, встать и повернуться лицом к двери! - повторил Шеффер.
        Ни один мускул не дрогнул на лице старпома. Он с отсутствующим видом продолжал разглядывать пол. Оберштурмфюрер покусал губы и неожиданно сдался:
        - Мне нравится, Арнольд Филиппыч, что ты бравируешь самообладанием перед этими юнцами. Надеюсь, ты и дальше будешь так же стойко переносить выпавшее тебе на плечи тяжкое бремя. Но сейчас советую всем вам плотно поесть и приготовиться к работе. Времени на раскачку у нас нет. А к своему номеру привыкай. Больше от меня обращения по имени-отчеству ты не услышишь, - Шеффер на миг задумался. - Я пришёл за тобой, но, пожалуй, дам тебе ещё отсрочку. У меня появилась одна мысль.
        Неожиданно оберштурмфюрер повернулся к Артёму и, щёлкнув пальцами, показал, чтобы тот встал.
        - Доктор сейчас идёт со мной. А вы не брезгуйте, ешьте. Такую пищу едят здесь все.
        Артём отметил про себя, что к нему обратились всё-таки не как к номеру три, а по должности. Он встал и вытянул вперёд руки.
        Профессор улыбнулся.
        - Это здесь лишнее. В наручниках нет необходимости, их вполне заменяют способности охраны. Ты ведь не хочешь остаться как минимум калекой?
        Артём шёл по коридору и косился по сторонам, стараясь хоть как-то разобраться в лабиринте туннелей. Они прошли рядом с широкой трещиной в полу, отделявшей стену от коридора. В ней из ниоткуда появлялся широкий и стремительный ручей и также исчезал, проваливаясь в каменную щель. И повсюду горел яркий свет. Каждая дверь, каждый метр коридора был освещён лампой или прожектором. Сделав ещё пару поворотов, они оказались перед открытой дверью. Шеффер знаком показал, чтобы доктор входил, вошёл следом. Закрыв за собой дверь, за спиной остался стоять солдат. Не обращая на него внимания, профессор сел за стол и показал Артёму на стул напротив.
        - Доктор, я хотел бы узнать твою специализацию?
        - Мою специализацию?
        Шеффер удивлённо поднял глаза:
        - Да, специализацию. Я неточно выразился по-русски?
        Откуда ему было знать, что сейчас у Артёма от бешеной работы закипали мозги? Инстинкт самосохранения работал на полную мощность, и он понимал, что от каждого его слова зависит жизнь его самого и жизни его товарищей. Но сначала нужно было узнать, что нужно этому выродку.
        - У меня очень широкая специализация, - осторожно ответил Артём.
        От такого ответа Шеффер поморщился:
        - Меня интересует, от каких болезней ты лечишь?
        - От всяких.
        Профессор нервно встал из-за стола.
        - Подойди! - он указал солдату на ещё один стул. - Доктор, определи, что у него с глазами?
        Артём осторожно заглянул в серые глаза эсэсовца. Посмотрел на треугольный шрам на лбу и протянул руки к его лицу.
        - Можно? - обернулся он к профессору, вспомнив предупреждение.
        - Да.
        Артём задрал веко у сидевшего с безучастным видом солдата и спросил:
        - На что он жалуется?
        - Нужно определить, что у него за болезнь.
        - Вот так вот запросто? - нагло хмыкнул Артём. От осознания того, что в нём у немцев есть необходимость, он почувствовал уверенность. - Для начала я должен знать симптомы.
        Шеффер неохотно ответил:
        - У наших врачей нет единого мнения. Сколько было докторов, столько было и диагнозов. Я хотел бы услышать ещё и твоё мнение. Зрение солдат плохо реагирует на перепады света.
        Артём удивлённо взглянул на профессора, затем ещё раз в глаза солдату.
        «Так вот в чём дело! - злорадно подумал он. - Вот почему везде такой яркий свет! - он прикрыл ладонью немцу один глаз. - Доигрались, придурки, со своими свёрлами! Хотя - вряд ли. У Шеффера тоже во лбу дырка, а он видит хорошо».
        Он убрал ладонь и озадаченно зацокал языком.
        - Мне нужен фонарь. И выключите свет.
        Плафоны под потолком погасли, остался гореть только тусклый светильник на столе профессора. Артём заметил, что эсэсовец нервно сжал и разжал кулаки. Для него наступила кромешная темнота. Он заёрзал на стуле и вцепился пальцами в сиденье. Артём направил ему в глаза луч фонаря и удивлённо заметил, что зрачки никак не отреагировали на свет. Они как были минимального размера, хотя в темноте обязаны были расшириться, так и остались крошечными чёрными точками.
        - Зрение ваших солдат, если у них у всех такое, вообще не реагирует на перепады света! Мне нужно знать, что могло быть тому причиной.
        Причину Шеффер знал. Его препарат, помимо положительных качеств, имел и побочные действия. Но профессор тщательно скрывал это обстоятельство. Узнай об этом его заклятый оппонент доктор Рашер, и на всех его усилиях по созданию сверхсолдат можно поставить крест. Доктор тут же докажет превосходство своей химии, и никто не обратит внимания, что эффект от препаратов самого доктора Рашера пока что - только гибель подопытных военнопленных. Но на фоне осечек противника легко скрыть собственные неудачи. Гиммлер жаждет лишь победных докладов, а о каких-то проблемах рейхсфюрер и слышать не желает. Рассказывая об удачном применении специальных отрядов СС на фронте, Шеффер умышленно умалчивал о том, что применять их можно только в светлое время суток. В ночное они - как слепые котята. В это время их охраняют обычные солдаты. Не мог профессор обратиться и к официальной медицине, а потому на свой страх и риск продолжал эксперименты с препаратом «Z», надеясь, что проблему зрения со временем удастся разрешить своими силами.
        Профессор прошёлся по кабинету и спросил:
        - У тебя есть мысли по этому поводу? Меня интересует сам принцип работы глаза. Можно ли нейтрализовать действие на него некоего лекарства?
        Артём почувствовал в голосе Шеффера неуверенность и ему даже показалось, что прозвучала заискивающая просьба. И тогда он понял, что это его шанс. Он должен стать очень нужным этому профессору! Он просто обязан убедить его в том, что только он спасёт все его начинания! А тогда можно будет подумать и о побеге.
        Артём пожалел, что не носит очки. Как бы сейчас было эффектно, изобразив на лице мудрость всей Вселенной и глубокомысленно покусав дужки очков, одним своим видом уложить Шеффера на лопатки и вить из него верёвки.
        Артём встал, снисходительно похлопал по плечу сидевшего солдата и нагло заявил:
        - Послушайте, коллега! Несмотря на мою кажущуюся молодость, в мире медицины я - светило!
        Артём посмотрел в лицо Шефферу, пытаясь определить: не перестарался ли? Заметив удивление, он неохотно поправился:
        - Ну, в определённых узких кругах.
        Ещё один беглый взгляд на профессора. Нет, неуверенности сейчас не место. Нужно пригвоздить его кувалдой наглости!
        - Сам профессор Штрайбах считает за удачу получить мою консультацию. Да что там Штрайбах! - Артём судорожно попытался вспомнить, кого он ещё видел в коридорах на госпитальном судне. Так никого и не вспомнив, поднял вверх палец и изрёк: - Многие эскулапы желали услышать моё мнение по тому или иному вопросу. Конечно, я знаю всё о глазах и как их лечить.
        Шеффер вначале с сомнением, а потом и с интересом посмотрел на доктора. Он хотел задать контрольный вопрос, но неожиданно распахнулась дверь, и вошёл его помощник Рудольф Йордан. Артём узнал в нём офицера с повязкой, который встречал Шеффера на причале. Теперь он, как и оберштурмфюрер, был одет в белый халат. Не дожидаясь приглашения, Йордан рухнул в кресло и искоса посмотрел на доктора:
        - Что он здесь делает?
        - Он медик, - ответил Шеффер, пряча в стол фонарь.
        - Ты думаешь, он может быть нам полезен?
        - Не знаю. Посмотрим.
        - Он нас понимает?
        - Нет.
        Оберштурмфюрер пристально посмотрел в лицо доктору. Артём изобразил полное непонимание и всем своим видом показывал, что для него немецкий язык и китайская грамота - одно и то же. Он рассеянным взглядом окинул вырубленный в скале кабинет без окон, затем, не обращая внимания на Шеффера и его помощника, с полным безразличием уставился в каменный пол.
        - Нет, не понимает, - успокаиваясь, повторил оберштурмфюрер. - Я прочитал твой рабочий журнал. - Забыв о докторе, он недовольным тоном бросил помощнику: - Так научные исследования не делаются! Ты уничтожил всех имеющихся ненцев с нулевым результатом.
        - А-а… ты об этих чукчах? Но, Эрнст, я ждал тебя полгода. Пока крейсер не привёз оборудование, я вообще не знал, чем заняться. А так я хоть как-то развлекался, пробуя на них действие объекта «Null». Если они тебе нужны, то поищем ещё один чум. И потом, ты же сам говорил, что ненцы не годятся для испытания препарата «Z».
        - Но почему ты ни одного из них не вскрыл?
        - Да что я в этом понимаю! Я просил командира крейсера оставить мне корабельного доктора, но он отказал.
        - Но ты хотя бы удосужился досконально описать всё, что с ними происходило! Из этого, - Шеффер хлопнул рукой по журналу, - я ничего не могу понять!
        - Да что описывать? Я тебе и так расскажу. Я выбрал день, когда температура воздуха опустилась ниже сорока, и открыл ангар. Двоих я привязал рядом с контейнером. Двоих - на расстоянии трёх метров. Затем вскрыл контейнер. Когда градусник на объекте опустился где-то ниже сорока двух или сорока пяти…
        - «Где-то ниже…» - передразнил Шеффер. - Нужна точность!
        - Эрнст! Но не мог же я зайти в ангар и посмотреть на шкалу? Я наблюдал через окно. Вот, кстати, я тебе как раз хотел сказать, что надо повторитель градусника вывести в комнату наблюдения.
        - Ладно. Что было дальше?
        - Дальше они начали орать, потом упали.
        Шеффер тяжело вздохнул.
        - «Стояли, упали!» Рудольф, мне нужны подробности! Отчего упали? Какие органы были повреждены? Сколько они были живы?
        - Да те, что стояли рядом, рухнули сразу. Их будто вывернуло наизнанку. Вытекли глаза, треснула кожа. А те, что подальше - чуть позже. Так они почти целые остались.
        - Рудольф, это наблюдения дилетанта, а не моего ассистента.
        - Эрнст! Зато послушай, что было, когда я открыл баллон и выпустил на объект жидкий азот! Чукчи превратились в холодец! Я не шучу! Это было желе из тел и тряпок.
        - Ты хочешь сказать, что молекулы органики смешались с неорганическими молекулами?
        - Да! Невозможно было понять - где, что… Сам объект посинел. Я даже отбежал от окна. По стенам пошла вибрация. Снег у входа покрылся голубым налётом!
        - Интересно… - Шеффер задумчиво уставился на помощника. - А забросы вперёд во времени были?
        - Нет. Наверное, так он поступает только с неорганическими материалами, - Йордан засмеялся. - Такой фокус я повторил дважды с моим пистолетом! Один раз он исчез на полторы минуты. Второй - почти на три. И оба раза вернулся совершенно исправным.
        - Мне нужно всё это увидеть самому. А как я смогу это увидеть, если ты уничтожил весь подопытный материал?
        Йордан безразлично пожал плечами:
        - Но ты же привёз троих?
        - Они мне нужны для работы по программе «Z».
        - Я вспомнил! - помощник с энтузиазмом вскочил с кресла. - Я хотел тебе предложить, но забыл. Севернее нас, в сторону мыса Желания, есть советская полярная станция. Мы постоянно слышим работу её радиостанции. Всего-то каких-то пятьдесят километров. Давай сделаем вылазку, пока ещё полярный день и наши рэксы могут видеть? Вот тебе и новый материал! Там не меньше десятка полярников. На всё хватит!
        - Об этом даже думать забудь! Ты хочешь привлечь внимание русских? Хочешь, чтобы русские начали искать, куда делся весь состав полярной станции? Пусть стоит, она гарантия от любопытных. Думаешь, я не мог попросить у Гиммлера для опытов военнопленных? Да хоть тысячу! Но нельзя нам привлекать внимание. Никто не должен даже догадываться, что здесь что-то происходит. Даже в Германии.
        Йордан недовольно сел на место.
        - Может, отловить животное? Тюленя или медведя?
        - На рейхсфюрера Гиммлера тюлень не произведет такое впечатление, как человеческий материал, - Шеффер задумчиво постучал карандашом по столу. - Ладно, отдам второго.
        - А кто сделает вскрытие?
        - Он!
        Шеффер кивнул на Артёма, отчего у того сжалось сердце. Чувствуя, что побледнел, Артём отвернулся. Он старался не дышать, чтобы не выдать волнение. К счастью, Шеффер не заметил его состояния и продолжал разговаривать с помощником:
        - Пока что обкатаем препарат «Z» на «единице», а как только температура снаружи понизится, посмотрим действие объекта на «двойку». Хотя, наверное, и ждать не будем. Поработаем с азотом.
        - Эрнст, я тебе ещё хотел сказать. Перед твоим прибытием я наблюдал за полётом огромного косяка гусей. Они летели не строго на север, а почти на десять градусов в сторону. То, что мы ищем, находится не на полюсе, а где-то рядом.
        - Я тоже так думаю. По моим предположениям, вход расположен на меридиане пару градусов восточнее и между восемьдесят шестой и восемьдесят седьмой широтой. Мы его обязательно найдём, дружище. А пока нужны яркие и показательные эксперименты с объектом, чтобы я смог предложить Гиммлеру снарядить экспедицию. Мы, Рудольф, должны сильно заинтриговать рейхсфюрера. Выбить деньги во время войны - задача не из лёгких. А сейчас, извини, я хотел бы закончить с ним.
        Шеффер подождал, пока помощник выйдет, и, перейдя на русский язык, обратился к доктору:
        - Так что там насчет зрения?
        - А-а? - будто от раздумий спохватился Артём. - А что со зрением? Нужно смотреть, нужно работать. Всё возможно. Вы поймите меня правильно: человек такая скотинка, что от всего лечится. Надо только знать, как лечить.
        - А ты знаешь?
        - Обидны ваши слова! Мне ли не знать! Но для начала нужно быть в курсе, что на них так подействовало? Вы сказали - это лекарство? Я должен знать его состав. Работа, конечно, длительная, но я уверен, что успех обеспечен.
        Шеффер прикусил губу и пристально посмотрел Артёму в глаза.
        - Доктора все такие покладистые? Долго уговаривать тебя не пришлось.
        - Ну что вы! Обычно за лечение я беру сумасшедшие деньги и очень долго ломаюсь! - засмеяться получилось непринуждённо и естественно. - Но с вами договоримся и за «спасибо». А что вас смущает? Медицина не знает рас и национальностей. Для меня есть только здоровые и больные.
        - Это хорошо, что ты такой сговорчивый. Будет тебе, доктор, работа. Для начала хочу, чтобы ты провел вскрытие с полным и профессиональным описанием.
        - Э, нет! - замахал руками Артём. - Нет, нет, нет! Я лечу, а не вскрываю! Во вскрытиях ничего не смыслю. Давайте я займусь глазами ваших мордоворотов, а об этом даже не просите. И слышать не хочу, и не просите! Таким заниматься я не буду!
        - Куда ты денешься, - брезгливо поморщился Шеффер. - Уведи его в камеру, - кивнул он солдату.
        Шёл назад Артём на ватных ногах, согнувшись, будто под тяжестью повисших на плечах гирь. Он смотрел на каменный пол, и его прямые линии расплывались в бесформенные фигуры. Сердце бешено колотилось, он был близок к панике. Но затем растерянность уступила место решительности и, сжав кулаки, он твёрдо решил, что никогда, пусть даже под прицелом автомата, он и мысли не допустит, чтобы как-то навредить своим товарищам!
        «Думает, прикормил меня! - злобно пыхтел Артём. - Думает, что, как вампир, укусил меня, и я на его стороне! А вот вам всем!»
        Едва сдержавшись, он с разворота чуть не поднёс кукиш немцу под нос.
        Доктор покосился на ноги идущего сзади солдата. Эх, было бы сейчас что-нибудь в руках! Они ведь ходят даже без оружия! В себе уверены. Чего бы он сейчас не отдал за спрятанный в рукаве скальпель. А, может, кулаком? С разворота - в челюсть! Ведь обычно получалось? Главное - свалить с ног, а там он бы показал, что умеют очень рассерженные доктора.
        Артём взглянул на безразличное лицо немца. До этой челюсти и не дотянешься. Да, был бы скальпель! Что бы там ни говорил этот Шеффер, но эти эсэсовцы всё же люди, а не танки. Чем бы он их там не накачал, но в их жилах течёт обычная кровь и стучит человеческое сердце.
        Артём хищным взглядом провёл по вздувшейся на шее немца вене. От волнения перехватило дыхание. Скальпель! Полцарства нет, но отдал бы всё за скальпель!
        Немец положил руку ему на плечо и вжал в стену. Щёлкнул магнитный замок, и доктор, будто кегля, влетел в камеру.
        На нарах сидел один Максим.
        - Где старпом?
        От предчувствия беды Артём перешёл на шёпот.
        - Перед тобой увели.
        - Макс, надо срочно отсюда валить!
        - Молодец. Какой ты сообразительный, - Максим хмыкнул и протянул Артёму котелок. - На. Тебе оставили.
        - Ты не понимаешь! Да не тычь мне в нос этот клейстер!
        - Похоже на сухое картофельное пюре. Вполне съедобно. Ну что ты на меня смотришь? Конечно, нужно отсюда бежать. Может, ещё скажешь как?
        - Это ты у меня спрашиваешь? - спокойствие Максима начинало Артёма бесить. - Да если я тебе расскажу, что с тобой собрались сделать, ты пророешь нору сквозь эту стену голыми руками!
        - Да? - Максим отставил в сторону котелок. - И что?
        - Ничего хорошего. И когда они тобой займутся, я не знаю. Может, завтра. Сегодня у них на очереди старпом. Шеффер хочет накачать его своим дерьмом. Слушай! - Артём схватил котелок и вытянул его на руке. - За ним ведь должен кто-нибудь прийти? Ну забрать или поменять? Неужели вдвоём не завалим?
        Максим испуганно посмотрел на друга. В отличие от Артёма, его жизнь протекала в тихой и мирной обстановке. Опытом в драках он похвастаться не мог. Если такое и было, то ещё в школьные годы. Потому Максим неуверенно ответил:
        - Ты же сам видел, что они из себя представляют.
        - Да плевать! Их здесь немного. Я на причале тогда пересчитал - было двенадцать. Шеффер тринадцатый. А здесь нор нарыто, как в крысятнике. За всеми не уследить. Если из камеры вырваться, то и на поверхность можно незамеченным выскочить! Где-то севернее есть советская полярная станция. Нам бы только до неё добраться. А если не получится, то уж лучше пусть пристрелят, чем к ним на опыты! Я их слабое место знаю. Макс, надо дотянуться и выкрутить лампы!
        - Высоко, - с сомнением покачал головой Максим.
        - Давай, лезь мне на плечи!
        Артём упёрся в стену, широко расставив руки.
        - Ничего, не из такого выкарабкивались! Им даже сумерки - как тёмная ночь, - он покряхтел под топтавшимся на плечах Максимом. - У них зрачки не расширяются в темноте. Ну, что там у тебя?
        - Чуть-чуть не хватает! Ещё бы сантиметров десять.
        - Слазь. Сейчас добавим.
        Артём бросился в дальний угол за ведром. Согнувшись под его тяжестью, он, ворча, подтащил его под лампу.
        - Почему оно такое тяжёлое? Его будто из чугуна отлили! Боятся, чтоб не украли? Хорошо, хоть пустое, - присмотревшись, он понял и прокомментировал: - Из гильзы орудийного снаряда сделано. Обрезали на две трети.
        Он перевернул гильзу-ведро и, встав на дно ногами, скомандовал:
        - Давай опять лезь. Только аккуратно, я еле держусь.
        Максим взялся за его плечи, но тут они услышали приближающиеся шаги.

* * *
        Они по очереди нырнули в люк, и штурман провёл Отто через пост управления энергетикой в реакторный отсек. Через смотровое окно сверкали никелем кругляшки приборов. Постучав пальцем по стеклу, он поманил немца, предлагая заглянуть внутрь.
        - В принципе, атомный реактор - это котёл, через который пропускают воду. Она кипит, и пар под давлением крутит турбины. А те, в свою очередь, вырабатывают электроэнергию. Вот это - редуктор. Устройство, понижающее давление, - штурман засмеялся и похлопал Отто по плечу. - Хоть что-нибудь понял? Это тебе не дизеля. Ладно, пошли в восьмой, химика проведаем. Чувствую, врёт его газоанализатор. Я недостаток кислорода лёгкими сразу определяю. Сейчас в четвёртом не двадцать процентов, а девятнадцать. Вот запомни, а с химиком проверим. Сам убедишься.
        Штурман Егор Сорокин считал, что в этой жизни он уже добился всего. Он капитан третьего ранга и целый командир штурманской боевой части грозного атомохода. Не бог весть какой рост, но это предел. Ему уже далеко за тридцать. За плечами - счёт автономкам за два десятка. Недавно подсчитал и сам был поражен: под водой он прожил шесть лет своей жизни! Ни жены, ни детей, ни близких друзей. Даже в отпуск он не знал куда поехать. Служба на берегу, служба в море, потом наоборот. И так изо дня в день. Теперь дождаться пенсии, а дальше прямая дорога в народное хозяйство.
        «У меня всё есть! - успокаивал он себя ещё в той, прошлой жизни, после того, как бывало, засиживался в каюте старпома за стаканом «шила». - Отдельная каюта, штурманская рубка и желание в сорок пять уйти на пенсию. Чего ещё мне хотеть? Цикл замкнулся: проклюнулся ростком, зацвёл, повонял немного ароматом цветения, теперь пора и осыпаться, а потом и землю удобрить». Он тяжело вздыхал, а в груди будто ворочалась здоровенная жаба.
        Когда они подобрали в Атлантике немца с утопленной подводной лодки, штурман неожиданно ощутил в себе угасшие зачатки учителя и наставника. Он отчётливо почувствовал, что творится в душе Отто, этого счастливчика, единственного оставшегося в живых из всего экипажа и попавшего невесть куда, в чужой мир будущего, со своими правилами и порядками. Растерянного и подавленного. И тогда он взял над немцем шефство. Сначала учил русскому языку, а потом, когда подружились, любил устраивать Отто экскурсии по лодке и радовался, когда у того округлялись от изумления глаза и отвисала челюсть. Егор деликатно приподнимал ему подбородок двумя пальцами и важно говорил:
        - Ну, этого ты не поймёшь, тёмный ты ещё, хотя послушай!
        И Отто слушал, на радость штурману, ещё сильнее тараща глаза.
        - Ты у себя был лейтенант, а я капитан третьего ранга! Кто у вас с таким званием мог быть?
        - Командир эсминца или даже командующий базой.
        - Да-а? - штурман удивлённо покачал головой. - Званиями у вас не швыряются. У нас командир эсминца - это капраз. Хотя и эсминцы нельзя сравнивать. Я тебя ещё штурманскому делу научу. Я в этом спец! Неувязка, ошибка на карте - ноль, это моё правило. Ты меня слушай. Я, сколько себя помню, на железе служу. Ничем меня не взять! Я, как медуза - щупальце отдавят, а у меня два новых растут. Эх, немчура, видел бы ты то, что я повидал! Ну, чего отстал? Шевелись, а то мне ещё за старпома суточный план на завтра писать.
        Вспомнив о Долгове, штурман помрачнел. Ведь они уже трое суток безрезультатно ждут их у реки Поной. Ни весточки в эфире, ни засветки от прилетевшего гидросамолёта на экране. Забрезжившая поначалу надежда неумолимо гаснет. Егор тяжело вздохнул, и вдруг на него нахлынула неконтролируемая злость. Он вспомнил, как однажды в Питере, на день ВМФ, пытался рассказать, что такое автономный поход, какому-то прыщавому тинэйджеру, возомнившему себя бывалым матросом, потому что он переплыл на яхте Неву и на этом основании нахлобучил на голову морскую офицерскую фуражку.
        Тинэйджер выслушал, затем пожав плечами, изрёк:
        - Ну и что? Вы же не люди, вы военные.
        - Идём, Отто, - проворчал Егор. - Мы не люди. Это у вас в Германии подводники - герои, а у нас - так, мелочь разменная.
        Егор перевёл дух и, откинув запорную рукоять люка, подтолкнул Отто.
        - Старпом - какой мужик! Кремень, кулак, лом в руках штангиста! Где он сейчас?
        Штурман закрыл за собой люк и повел вокруг рукой.
        - То, что это пятый отсек, ты уже знаешь. Вот это - опреснительная установка, а это - пост энергоустановки. О нём я тебе позже расскажу.
        Вдруг ожил динамик внутрикорабельной связи, и в отсеке загремел голос командира:
        - Штурману прибыть в центральный пост.
        - Ну вот, - вздохнул Егор. - До химика мы так и не дошли.
        Он с завистью посмотрел на вахту, занятую поеданием компота. Матросы запускали ложки в стеклянную литровую банку и вылавливали вишни. Консервированные фрукты от Ейского плодоконсервного комбината превратились в немыслимый деликатес. Это осталось то последнее, что напоминало о прошлой жизни. Банку выдавали на четверых человек, и прежде чем вскрыть, её трепетно гладили, читали состав, а главное - дату изготовления. Как магическая нить, цифры на этикетке связывали экипаж со «своим» временем. «Смотри, - подчёркивал ногтем дату один из матросов. - Десятое сентября! Это я как раз из учебки прибыл». - «А я в это время в отпуске был». - «А я в лазарете!»
        Этикетку бережно отрывали и лепили на приборную доску или на стол под плексиглас, потому что знали: запасов консервированных приветов из дома осталось не больше, чем на неделю.
        - Пошли, - штурман дёрнул смотревшего на матросов Отто. - Командир ждать не любит.
        Дмитрий Николаевич, не глядя на Сорокина, кивнул на карту и отвернулся.
        - Уходим. Прикинь курс.
        - Куда?
        - Поближе к Мурманску. Куда-нибудь в район Рыбачьего или Кильдина.
        - А здесь - всё?
        Командир не выдержал и, развернувшись к штурману, крикнул:
        - А ты сам не видишь?
        - Может, ещё сутки подождём?
        - Нет смысла. Что-то у Долгова не получилось. К Мурманску подойдём поближе - будет связь устойчивее. Там будем ждать. Вдруг ещё раз на связь выйдет.
        - Да я-то что? - вздохнул штурман. - Я как пионер. У меня и так всё готово.

* * *
        Шеффер кивнул солдату, и тот поднёс кольцо к двери. Они шагнули внутрь, и тут же вспыхнул яркий свет. Внутри просторного, похожего на ангар помещения ничего не было, кроме лежавшего на каменном полу прозрачного саркофага с протянутыми к нему шлангами.
        - Смотри. Это обещанная мною плата.
        Долгов подошёл к стеклянному ящику и заглянул внутрь. Совершенно чёрная поверхность скорлупы не отражала свет, а, казалось, даже поглощала его. Вогнутая толстая пластина, похожая на обломок оболочки неизвестного механизма или даже панцирь доисторического существа.
        - Можешь считать, что тебе стоило жить хотя бы ради того, чтобы увидеть это.
        Старпом промолчал и, отвернувшись от саркофага, обвёл глазами ангар. Большая, стальная, похожая на гаражную, дверь защищала от снега и завывавшего снаружи ветра. От неё тянуло холодом и сквозняком. Напротив, через окно из толстого стекла, была видна ещё одна комната. Ассистент Шеффера раскладывал на столе медицинские инструменты и ампулы. Почувствовав взгляд старпома, он поднял голову и, осклабившись, подмигнул. Разволновавшийся при виде объекта Шеффер посмотрел на безразличного Долгова, поджал обиженно губы и кивнул застывшим у двери солдатам. Старпома крепко взяли под локти и повели в соседнюю комнату.
        Шеффер вошёл вслед за всеми и закрыл дверь.
        - Рудольф, что там с прогнозом?
        - Барометр падает. Надвигается циклон. Через несколько часов заметёт.
        - А температура падает?
        - Нет. Если опустится, то незначительно. Не ниже минус пятнадцати.
        - Плохо.
        - Через неделю ждём антициклон. Тогда можно ожидать понижение за тридцать.
        Шеффер застыл, глядя на покоившийся за стеклом объект. Каменный пол под саркофагом блестел как отполированный, лишённый свойственных камню линий, трещин и слоёв смешанных пород кварца. Он обратил на это внимание Йордана.
        - Это его так преобразил объект, - усмехнулся помощник. - Похоже на застывшее стекло. Для таких экспериментов у нас слишком полевые условия. Нужна солидная лаборатория где-нибудь в центре Германии.
        Шеффер прекрасно понимал Йордана. Тот уже полгода сидел в норе на русском севере, и его, конечно, сейчас больше всего волновала мысль о доме, а не научные исследования.
        - В Германии, Рудольф, как ни странно, бомбят. Днём американцы, ночью англичане. А работать и здесь можно. Я согласен, что создавать сверхсолдат лучше в лабораториях института. Но мне не разорваться. Я должен быть здесь. Будем совмещать два дела сразу. Рейхсфюрер торопит. По пути сюда я получил радиограмму, в которой сообщалось, что сейчас решается судьба всего нашего проекта. И от меня требуют немедленных результатов. Я не могу ждать, когда упадёт температура. Объект охладим азотом. А сейчас отправь за двойкой. Будем готовить к первой пробе. Приготовь кинокамеру и фотоаппарат, пошлем снимки в Берлин. Сейчас займёмся им, - Шеффер кивнул на Долгова. - А после будем снимать воздействие объекта на живой организм.
        - Для подопытной двойки эта проба будет первой и последней. Экспериментируя на ненцах, я не сумел найти критическую грань. Объект их убивал без предупреждения.
        - А нам критическая грань и не нужна. Мне важно, как он убивает. Какие органы разрушает? Что происходит с организмом? Доктор составит подробное описание, и все это вместе со снимками отправим в Германию. У тебя компоненты «Z» готовы?
        - Да, Эрнст. Я их уже могу составлять с завязанными глазами.
        - Прекрасно! Единицу на стол!
        Солдаты подтащили упиравшегося Долгова к кушетке.
        - Беговая полоса в карьере в порядке?
        - Да, но скоро начнётся метель.
        - Успеем. - Перейдя на русский язык, Шеффер, улыбаясь, обратился к Долгову: - Сейчас не упрямимся. Это будет только хуже для тебя. О своих ощущениях рассказываем мне в подробностях. Вначале будет жжение в венах, затем пройдёт.
        Долгов дёрнулся изо всех сил, и ему удалось достать ногой до стоявшего рядом блестящего медицинского стола. Стеклянные пробирки звякнули и повалились. Шеффер укоризненно покачал головой:
        - Арнольд Филиппыч, смирись. Это не так уж и страшно. Во всяком случае, на первом этапе. Нам приблизительно известна смертельная доза препарата «Z». Мы её приняли за единицу. А с твоей помощью её уточним. Нашим солдатам мы вводим дозу, равную ноль целых две десятых. Это даёт солдатам прекрасные возможности, но со временем они проходят. И требуется следующая инъекция. С тобой мы начнём с ноль трёх. И каждый раз будем повышать на одну десятую. Важно узнать, когда эти способности закрепятся постоянно.
        Шеффер поднял шприц и пустил тонкую струйку. Затем оберштурмфюрер кивнул удерживающим старпома солдатам, и те, вывернув ему руку, оголили вены. Долгов заскрипел зубами и снова дёрнулся, пытаясь их сбросить. Но он был зажат, словно тисками. Шевелить получалось только пальцами. В бессильной злобе они сжимались и разжимались.
        - Сволочь, скотина, - старпом натужно шипел, пытаясь освободить колено и достать в бок солдату.
        - Ну-ну-ну! - проворковал Шеффер и, улыбаясь, опустошил шприц в вену. - Не нужно так напрягаться. Как самочувствие?
        - Да поше-е-ел ты!
        - Значит, прекрасное. Ты просто взвинчен. Сейчас мы тебя успокоим.
        Он взял поданную помощником маску и надел ее на лицо Долгову. Старпом задержал дыхание, насколько мог, но, наконец, не выдержал и сделал глубокий вдох. От газа к горлу подкатила тошнота, затем в голове будто взорвался салют. Тысячи цветов и красок взлетели под потолок и оттуда обрушились водопадом. Склонившиеся над ним лица поплыли, смазались и превратились в чернильные кляксы. По телу сыпанула тысяча иголок, и он почувствовал собственную невесомость. Тело казалось лёгким, как клочок облака, и сознание, оторвавшись, существовало где-то рядом, под потолком. Долгов вдруг ощутил себя мотыльком и гулко рассмеялся в маску. Шеффер превратился в гусеницу и ползал где-то внизу, и от этого становилось ещё уморительнее.
        Маску сняли, но состояние невесомости не исчезло. Расширившиеся глаза старпома выхватили лица склонившихся над ним солдат. Они были такие потешные. И он затрясся от смеха. Как сквозь вату и будто с другой планеты послышался голос. Но Долгов никак не мог понять, что ему говорят. Слова превращались в гул и тянулись как резина.
        - Отпустите его.
        И от этих слов стало ещё забавнее - они были такие непонятные. Профессор научился каркать как ворона?
        - Он уже готов.
        Над ним склонился Шеффер, и шрам на лбу вдруг превратился в дыру. Долгов хотел указать оберштурмфюреру на это недоразумение, но произнести ничего не получалось, и он давился в новых приступах смеха.
        - Едини-и-ица! - Шеффер покачал пальцем у него перед глазами. - Первый, встань и иди.
        Голос будто прорвался из-под земли. «Первый - это я! - вдруг осенило Долгова. - Конечно же, я первый!»
        Он встал и, счастливо улыбаясь, схватился за стену. Его неожиданно качнуло в сторону, и солдаты подхватили его под руки.
        «Какие отличные ребята! - Долгов хотел в благодарность сказать им что-нибудь приятное, но язык не слушался. - И Шеффер рубаха-парень!»
        Он, наконец, смог справиться с координацией и встал прямо, театрально указав солдатам отойти в стороны, - да он же устойчивей бетонного столба! Ему вдруг захотелось изобразить ласточку на одной ноге.
        Долгову показали на распахнутую дверь, и он решительно шагнул в освещённый туннель. Ужасно смешно было идти и не чувствовать под ногами пол. Где-то вдалеке был виден солнечный свет, и это было ещё комичнее.
        В лицо ударил холодный ветер. Долгов оглянулся. Они стояли внутри каменного мешка. Снег носился кругом, закручивая спирали. Солнце сверкало в зеркальных вершинах. А по склону кратера чернела тропа, замкнутая в кольцо и тянувшаяся к его ногам. Один из солдат надел на плечи старпому рюкзак.
        - Записывай, - велел стоявшему с журналом в руках помощнику Шеффер. - Подопытный номер один. Груз сорок пять килограммов. Доза препарата «Z» ноль три. Для усмирения «единицы» был использован наркотический газ. Температура воздуха… Сколько сейчас градусов?
        - Минус двенадцать.
        - Хорошо, запиши. Время - ноль!
        Шеффер заглянул в глаза Долгову и спросил:
        - Первый, ты меня слышишь?
        Язык опять не подчинился, и старпом, улыбаясь, кивнул. Шеффер указал на тропу и приказал:
        - Беги!
        Ноги сами рванули вперёд. Он будто и не бежал, а летел. Рюкзак за плечами не мешал и лишь раскачивал тело в такт длинным прыжкам. С лёгкостью Долгов замкнул первый круг. Мелькнуло внимательное лицо Шеффера, оберштурмфюрер поднял к глазам часы. Затем пролетел второй. Тропа тянулась тёмной нитью на белом снежном фоне. Она петляла и пыталась выскользнуть из-под ног. Это было очень забавно. Прыг-скок! И он уже летит!
        Долгов мельком взглянул на потерявший подошву ботинок и зашёлся новым приступом смеха. Так даже веселее. На снегу остаются красные пятна, а он никак не поймёт - кто их оставляет? Лицо Шеффера, как отмашка нового круга, мелькнуло в третий раз, затем в четвёртый, а тропа вилась и вилась, и не было ей конца. И уже не он по ней бежал, а она змеилась ему под ноги. А потом круги слились в один бесконечный, и он сбился со счёта. Солнце то слепит глаза, то светит в затылок, и старпом со смехом пытается наступить на собственную тень. Опять мелькнули кепки немецких солдат. Кто их, такие глупые, придумал? И вновь тропа бросилась ему под ноги. Но почему-то уже не так быстро. Топ-топ! Ещё шаг. Эти кровавые следы он уже видел. Почему-то ноги отказываются ему повиноваться, а тропа, будто брыкающийся конь, пытается его сбросить. Тело, будто ватное и непослушное, плывёт куда-то в сторону. Тропа исчезла, и теперь он видит только белое небо. А ноги всё пытаются бежать и, дёргаясь, выбрасывают из-под снега камни. Заслонив свет, над ним нависло лицо Шеффера. Он что-то говорит, но слова вытягиваются в несуразную
абракадабру. Долгов, улыбаясь, пытается сказать, чтобы профессор вытащил изо рта банан, но свет вдруг меркнет, и лицо Шеффера затягивается чёрной пеленой.
        Помощник посмотрел на часы, затем, положив на колено журнал, сделал запись.
        - Готов.
        - Сорок шесть минут. Неплохо, неплохо. Замерь ему пульс.
        Йордан поднял безвольную руку Долгова и проследил за секундной стрелкой.
        - Около двухсот.
        - У него хорошее сердце. Думаю, ещё два-три трека он выдержит.
        - Да, - согласился помощник. - Ненец не пробежал и двадцати минут, как рухнул замертво.
        Ветер засвистел с новой силой, Шеффер поёжился, поднял куцый воротничок белого халата. В котловане закручивались вихри, поднимая вверх комки слежавшегося грязного снега.
        - Забирайте его. И не забудь замерить время полного восстановления, - Шеффер кивнул Йордану и поспешил спрятаться внутрь тоннеля. - Скоро и вправду начнётся метель. Рудольф, это надолго?
        - Бывало, и неделю мело. А порой и за день утихала.
        - Будем надеяться на лучшее. За сутки единица отойдёт, затем опробуем дозу в ноль четыре. Сейчас начнём работать с объектом. Второй готов?
        - Я за ним отправил.
        Помощник пропустил вперёд солдат, которые за руки и ноги несли Долгова, и опустил дверь.
        - Я научился обрабатывать объект жидким азотом дозированно. Благодаря этому температуру объекта можно понижать плавно. Без резких перепадов.
        Йордан ещё хотел добавить, как это важно, чтобы температура падала постепенно. Потому что у профессора могло возникнуть впечатление, что он полгода здесь бездельничал, но тут в коридоре взвыла сирена, и вспыхнули красные лампы тревоги.
        Дверь распахнулась настежь, и на пороге возник эсэсовец в чёрном кителе, с блестящими молниями в петлицах. Он внимательно посмотрел на успевшего сесть на нары Максима, затем на стоявшего у стены, рядом с ведром, Артёма, и его лоб прочертила морщина раздумья. Пытаясь вспомнить, кто из них номер два, он ещё раз поднял взгляд на доктора, затем на Максима. Максим не выдержал и, решив, что тот пришёл забрать котелок, протянул его немцу. И тут эсэсовец вспомнил. Наглая ухмылка озарила его лицо, и он, повернувшись к Артёму волосатым затылком, указал пальцем на Максима:
        - Zwei stand!
        Но команда «встать», отданная Максиму, подействовала на доктора как спусковой крючок. Увидев ухмылку немца, затем его спину, Артём почувствовал в крови тот рвущийся в бой адреналин, который оттесняет прочь осторожность и будит в душе дух древнего воина, почуявшего вкус крови! Как метатель молота, с разворотом на выдохе, он подхватил тяжёлое ведро и закрутился с ним на одной ноге.
        - А-а-а-х!
        Ведро, будто гиря, взлетело в воздух и обрушилось на голову немца. Чёрная спина дёрнулась, ноги подкосились, и эсэсовец, как мешок с цементом, повалился на пол.
        - И вправду - не танки! - склонился над ним удивлённый Артём.
        - Ну ты даёшь!
        Не ожидавший такого поворота событий Максим вскочил и ошарашенно пялился то на распростёртого у ног немца, то на хищно зависшего над ним с ведром в руках доктора.
        - Бежим!
        Артём выглянул в коридор.
        - Нет, стой! Сними у него кольцо!
        Максим осторожно склонился над эсэсовцем и потянул его за палец. Осмелев, дёрнул сильней, но кольцо не поддавалось.
        - Ну, что ты там возишься?
        Артёму показалось, что в коридоре он слышит шаги.
        - Не снимается!
        - Дай.
        Кольцо плотно впилось в фалангу и не двинулось ни на миллиметр. Доктор дёрнул немца за руку и, неестественно её вывернув, подтащил его к нарам. Отогнув палец с кольцом, он положил его на доску и приказал Максиму:
        - Держи!
        Затем, перевернув ведро, замахнулся и острым ребром, будто ножом, ударил выше фаланги. Максим ойкнул и, побледнев, уставился на упавший к его ногам палец.
        - Ну, чего смотришь? Снимай и бежим, а то сейчас дождёмся!
        Он выскочил за дверь и уже из коридора выкрикнул:
        - Макс! Тебе его не есть! Снимай и вперёд!
        Куда вперёд, Артём ещё не знал. Налево путь ведет в кабинет к Шефферу. И вероятнее всего, где-то там должен быть выход наружу. Направо коридор уходил метров на десять и заканчивался поворотом. Откуда-то слева вновь послышались голоса, и Артём решил побежать направо. Его догнал Максим.
        - Снял?
        - Снял.
        Коридор стал уже и закончился тупиком. В конце, под лампой, оказались две двери с уже знакомыми вмятинами для ключа-кольца. За одной из дверей слышался равномерный гул, и в щели чувствовалось движение воздуха. Артём ткнул в неё:
        - Открывай!
        Максим показал зажатое в ладони кольцо и вдруг вздрогнул от того, что внезапно мигнул свет, и по коридору разнёсся вой сирены.
        - Ну чего ты тянешь? Открывай! - подгонял Максима Артём. - Быстро они… А ты дверь в камеру, конечно, не закрыл?
        - Нет… спешил!
        Замок на двери щёлкнул, и она отъехала в сторону. Небольшое помещение было заполнено толстыми трубами и жужжащими электродвигателями на станинах. Вдоль стен тянулись толстые кабели, переплетённые в жгуты разного цвета. Выхода из комнаты не было. Артём с досадой хлопнул дверью.
        - Это вентиляционная. Открывай следующую!
        Звякнул замок второй двери, за ней оказалась ведущая вверх освещённая лестница.
        - Давай!
        Доктор втолкнул внутрь Максима и, услышав топот совсем уже рядом, обернулся. Из-за угла выбежал немец. Он на секунду замер и, вытянув вперёд руку, гигантскими прыжками ринулся в их сторону.
        - Макс, беги! Я задержу!
        Захлопнув дверь за исчезнувшим Максимом, Артём, подняв перед собой кулаки, бросился навстречу эсэсовцу. На бегу он замахнулся и даже показалось, что во что-то ударил, но затем, будто столкнувшись с локомотивом, взлетел вверх. Рухнув на пол, он судорожно силился глотнуть разбитым ртом воздух. Но лёгкие напрочь отказались повиноваться. Сбив Артёма с ног, немец переступил через него и бросился к двери, но в его колени вцепился доктор. Обвиваясь вокруг ног, как удав вокруг несоизмеримо большей жертвы, Артём резко дёрнул противника, и немец рухнул, сплетаясь с доктором в один живой клубок. Затем на голову обрушился ещё один удар, и лампы под потолком вспыхнули яркими брызгами и рассыпались как звёзды во Вселенной. Потом Артем увидел склонившегося над ним Шеффера. Профессор, не мигая, смотрел ему в глаза и, растягивая слова, говорил:
        - Ты, доктор, не оправдал моих надежд! А я думал, мы подружимся.
        Стальные ступени тянулись спиралью, прицепившись вдоль внутренних стен устремлённого вверх колодца. В центре колодца высился черневший сталью столб, опоясанный, будто патронташем, гигантскими ячейками со снарядами. Механизм подъёма уходил вверх и заканчивался на площадке для заряжания орудия. Максим сразу догадался, где он оказался, и побежал вверх, к пробивавшемуся солнечному свету. Лампы горели на уровне глаз и, пробегая, Максим бил по ним окровавленным кулаком. Внизу лязгнула дверь, и кто-то громко крикнул, разыскивая на ощупь лестницу. Пробежав три витка, Максим оказался на горизонтальном пролёте, заставленном оборудованием и квадратными стеклянными экранами с расчерченными шкалами. На ложементе лежал снаряд размером с рослого человека, опоясанный красными полосами медных колец. Блестящие штоки гидравлических цилиндров были готовы по первой команде задвинуть снаряд в ствол. Максим задрал голову и увидел, откуда падал солнечный свет. С площадки управления орудием вверх уходил узкий стальной трап, упираясь в люк в крыше башни. Широкая прорезь для хода ствола орудия по вертикали разрезала стену
почти до потолка. И в неё лился жёлтый и такой манящий свет солнца. Внизу на лестнице прозвучали осторожные шаги. Максим свесился через перила, надеясь увидеть Артёма, но на лестнице мелькнули чёрные кепки немцев. Тогда он полез по трапу, оттолкнул крышку и втиснулся в узкий люк. После света ламп снег на каменном плато показался ослепительно белым. Ветер мгновенно пробрался под куртку и едва не сбросил вниз. Башня орудия высилась на верхушке утёса, и одна его сторона обрывалась в море, а другая уступами спускалась в карьер. С этой стороны уже бежали цепью немцы и, отрезая путь к бегству, заходили с разных сторон. Максим заглянул с обрыва в море и почувствовал, как противный комок подпрыгнул к горлу. Свинцово-тёмное, оно шумело внизу, не меньше, чем в двадцати метрах. Взбитая о каменный утёс пена взлетала вверх и, подброшенная ветром, взмывала почти до края обрыва.
        Внутри башни слышались крики, и кто-то уже поднимался по ведущему в люк трапу. Максим с тоской взглянул на море, затем на уже взобравшихся на вершину карьера эсэсовцев, меланхолично перекрестился и, разбежавшись в три шага и оттолкнувшись от края обрыва, подпрыгнув, полетел в море.
        ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
        УМКА
        Лаврентий Павлович стоял спиной к присутствующим, рассматривая в окно корабли на рейде Екатерининской гавани. Затем он посмотрел на закрытое тучами серое небо. Штаб Северного флота в Полярном находился на острие боевых действий, и до немцев здесь было рукой подать. Часто случались бомбёжки. Берия об этом знал и потому чувствовал себя неуютно. Он рассеянно слушал доклад командующего Северным флотом Головко и, вывернув шею, пытался рассмотреть небосвод непосредственно над головой.
        «А вон там есть разрывы в облаках! - нервозно задвигал желваками Лаврентий Павлович. - И почему не видно наших истребителей?»
        - А теперь я прошу вас, товарищ нарком флота, и вас, товарищ нарком внутренних дел, заслушать начальника разведки капитана второго ранга Акатова, - закончил свой доклад вице-адмирал Головко.
        Александр Иванович, волнуясь, подошёл к карте. Перед такой аудиторией выступать ему ещё не приходилось. Во рту пересохло, и он замешкался, не зная, с чего начать. Как назло, карту начальник штаба повесил очень высоко и оттого приходилось постоянно тянуться. Александр Иванович помедлил, решая, к кому первому обращаться - к наркому флота или наркому внутренних дел?
        - Мы вас слушаем, - пришёл ему на помощь Кузнецов. - Давайте сразу к делу. Что вам известно об этих подводных лодках?
        - Погоди, Николай Герасимович. Надоело это переливание из пустого в порожнее, - Берия отвернулся от окна и ткнул пальцем в начальника разведки. - Ты сам видел эти лодки?
        - Никак нет, товарищ нарком внутренних дел!
        - А кто видел?
        - Командир торпедного катера старший лейтенант Шабалов и лётчик второго гвардейского истребительного полка младший лейтенант Бокий!
        - Почему их здесь нет?
        Начальник штаба, сидевший за спиной вице-адмирала Головко, вскочил и бросился к двери. Берия ухмыльнулся и, обращаясь скорее к командующему Северным флотом, чем к его начальнику разведки, с сарказмом заметил:
        - Почему вы пытаетесь ввести в заблуждение руководство партии и нас с товарищем наркомом флота?
        - Есть неоспоримые факты! - возразил командующий.
        Берия поморщился. С вице-адмиралом Арсением Головко у него были давние счёты. В июне сорок первого для отражения вторжения немцев командующий в первый же день ввёл все резервы. В том числе и зэков из ГУЛАГа. Лаврентий Павлович был в бешенстве: врагам народа не место на фронте! Со свойственной ему категоричностью он предложил Сталину расстрелять Головко. Но Хозяин долго смотрел на карту Кольского полуострова и отметил, что немцы на Севере продвинулись всего на сорок километров, а местами советская граница ими и вовсе не перейдена. И данное положение следует считать скорее победой Северного флота, чем преступным поражением. А потому - победителей не судят!
        Забегая вперёд, нельзя не сказать, что за эти сорок километров немцы так и не смогут продвинуться до конца войны.
        - Какие факты? - произнёс недовольно Берия. - Если бы вы утопили эти лодки и сейчас представили их нам на обозрение, вот это были бы факты. А сейчас это только твои слова. Сколько лодок видел командир катера?
        - Одну.
        - Одну? А говоришь - не вводишь в заблуждение! Чёрт знает что! Так лодки были или лодка?
        - Катерники видели одну, но мы считаем, что их было несколько.
        Неслышно вошёл начальник штаба:
        - Товарищ народный комиссар внутренних дел! Разрешите доложить: звено лётчика Бокия сейчас находится в воздухе, осуществляя прикрытие базы, но я приказал младшего лейтенанта Бокия отозвать и доставить к вам на доклад. А за командиром катера отправили машину. Скоро он будет здесь.
        Берия удовлетворённо кивнул. Прикрытие - это правильно.
        - Так что там увидел ваш катерник?
        - Товарищ нарком, вот его подробный отчёт.
        Александр Иванович протянул три листа, исписанных мелким почерком. Берия сел и, поправив пенсне, начал читать. С первых же строк он понял, что вся эта шумиха - вовсе не пустой звук. Почти такой же доклад он уже читал. Однозначно, командир немецкой субмарины и командир катера видели одну и ту же лодку. Их донесения как под копирку повторялись и лишь в мелочах дополняли друг друга. Характерный чёрный цвет, покатая рубка без типичного мостика. А главное, командир катера в провалах между волнами, там, где у лодки должна быть корма, видел каплеобразный обтекатель. Это очень необычная и характерная деталь. Такое из пальца не высосешь. И в оценке размеров лодки советский командир и немец были близки. Лаврентий Павлович отложил в сторону листки и задумался. Последние сомнения исчезали, как утренний туман под порывами ветра.
        - Товарищ Головко, мы тоже умеем работать. Эта лодка нашей разведке известна. И то, что ты считаешь, что их было несколько - заблуждение. Она одна. Сам товарищ Сталин полагает, что вы как можно скорее должны её захватить или хотя бы уничтожить. Партия, товарищ Головко, вам доверяет, но и вы должны оправдать её доверие.
        - Товарищ нарком! - командующий Северным флотом взволнованно встал. - Мы сделаем всё, что в наших силах, и даже больше. Но нам не хватает кораблей. Все наши СКРы переделаны из рыбацких траулеров, сторожевики - бывшие тихоходные гражданские суда! Эсминцы ещё царские - пятнадцатого года постройки.
        - Нам известны ваши проблемы, и партия о них знает и делает всё, чтобы помочь вам. Николай Герасимович, объясни товарищу.
        Головко удивлённо посмотрел на Кузнецова. Нарком флота кивнул:
        - Да, Арсений Григорьевич, руководством принято решение - для усиления Северного флота переправить по Беломоро-Балтийскому каналу эсминцы седьмого проекта с Балтийского флота. Мы хотели отправить их в ноябре этого года для охраны конвоев, которые англичане обещают вновь посылать с наступлением полярной ночи. Но в свете последних событий мы ускорим отправку эскадренных миноносцев «Громкий» «Гремящий» и «Грозный», и в ближайшее время они будут у тебя.
        Командующий Северным флотом широко улыбнулся и хотел поблагодарить Верховного главнокомандующего и Коммунистическую партию за заботу, но Берия остановил его нервным жестом.
        - Погоди! Делом докажешь! Надеюсь, про современные эсминцы тридцать пятого года постройки ты не скажешь - «царские»? С ними ты эту лодку должен достать хоть из-под воды, хоть из-под земли! Я буду лично тебя контролировать. Каждый день мне будешь докладывать в Москву, как идут дела. И смотри… У товарища Сталина доверие потерять легко, восстановить невозможно!
        Вода обожгла будто кипятком и накрыла с головой. Сердце подпрыгнуло к горлу и замерло. В голове будто разорвалась бомба. Максим, выпустив тучу пузырей, закричал и замолотил руками, вынырнув рядом с оголявшимися из волн камнями. Очередной вал поднял его и швырнул на стену утёса, затем оттащил назад в море и вновь накрыл, вырвав последние капли воздуха из лёгких. Дальше Максим вновь взлетел, и, будто играя, море бросило его на торчавший из воды, как бивень, каменный обломок. Пальцы обхватили и, срывая ногти, впились в скользкую грань. На голову обрушилась лавина из мелкой ледяной крошки. В глазах потемнело, и небо с чёрной водой поменялись местами.
        «Всё! Это конец!» Эта единственная мысль ещё как-то была способна пробиться в мгновенно окоченевшем мозгу. Следующая волна легко оторвала Максима от зыбкой опоры и швырнула к подножью утёса. Он закружился в водовороте и оказался застрявшим в глубокой трещине, расколовшей скалу вдоль почти до вершины. А рядом, всего в нескольких метрах, было относительное затишье. Гора обточенных морем, рухнувших сверху камней вытянулась грядой и встала стеной. Здесь волны гасили свой бешеный бег и лишь шипели и пенились в бессильной злобе.
        Максим переждал удар следующего вала и, почувствовав под ногами дно, бросился за спасительную стену. Теперь хотя бы можно было идти. По грудь в ледяной воде, в налившихся свинцом ботинках и брюках, но шаг за шагом можно было идти. Каменная стена огибала утёс, и за ним, всего в каких-то пятидесяти метрах, виднелась тонкая, блестевшая льдом полоска берега. Ещё шаг. Правой ногой он нащупал круглую опору, и ему удалось подняться из воды по пояс. Но левая нога напрочь отказалась слушаться. Он потянул ее за колено, но тут же рухнул, хлебнув полной грудью солёную воду. Вслед за ногами и всё тело налилось свинцом. Ледяной холод, вначале так взбудораживший, теперь сковывал каждую его клетку. Максим удивлялся, как ему ещё удаётся сохранять вертикальное положение. Казалось, качни чуть сильнее волна, и он, как статуя, ляжет на дно, чтобы больше уже никогда не подняться. Где-то он читал, что здоровый молодой организм может продержаться в ледяной воде пятнадцать минут.
        «Значит, я не молодой и не здоровый», - с горечью шевельнулось, растеряв последние надежды, сознание.
        Как-то само собой получилось сделать ещё один шаг, затем ещё. Если использовать слабое колебание воды, то можно качнуться с ней вместе и всего лишь переставить ногу. Мысль всё ещё билась в надежде спасти уже сдавшееся тело. Переставить правую, теперь левую. Ледяная корка покрыла волосы, а рукава куртки будто пропитались застывающим цементом. Максим поглядел на побелевшие пальцы и с удивлением отметил, что теперь вода не доходит ему до пояса. Шаг, шаг, ещё один. И вот она уже всего лишь по колено. И рядом блестит ледяным зеркалом берег!
        Переставляя руки по обмёрзшим камням, Максим продолжал ползти вперёд, гонимый не сдававшимся сознанием. Левой, правой, не забыть подтянуть ногу. Наконец, он не выдержал и рухнул, растянувшись, лицом вниз. Но воды под ним уже не было. Был лишь снег, сразу забившийся в рот, и проглядывающая сквозь лёд галька. Хотелось лишь одного - вот так тихонько окаменеть и больше не двигаться. Дать измученному телу покой. Холод уже не досаждал. Он ещё где-то неприятно скрёб спину вдоль позвоночника, но руки и ноги его уже не чувствовали. Всё хорошо, уже можно отдохнуть, если бы не эта надоедливая мысль! Она никак не давала успокоиться!
        «Встань, иди! Движение - это жизнь!»
        И Максим дёрнулся, подтянув к груди руки.
        «Молодец! Теперь ты должен снять и выжать, насколько это возможно, воду из одежды!»
        И руки потянулись к пуговицам куртки.
        А ветер уже не подвывал, а натужно свистел. С моря приполз первый заряд и солнце исчезло в снежном круговороте.
        В деревенеющее лицо сыпанула тысяча игл. Максим попытался подставить ветру спину, но его подхватило и толкнуло вперёд. Он даже не мог упасть и лишь переставлял заледеневшие ноги. За первым зарядом налетел второй. Мощный и плотный. Вмиг исчезли вершины двух холмов, ещё минуту назад служившие ориентиром. Непроглядная стена навалилась со всех сторон, и стало невозможно видеть мелькавшие перед глазами носки собственных ботинок. Ветер вдруг налетел с такой силой, что ноги оторвались от земли, и Максим почувствовал, что, вращаясь в снежной каше, летит по воздуху. Он то бежал, то взлетал, чтобы рухнуть в невидимый под ногами снег. Его катило, швыряло, било о землю, затем, на мгновение встав на ноги, он пробегал несколько метров, а потом ветер, повалив его, вновь тащил по склону куда-то вниз. И этому, казалось, не будет конца. Потеряв ощущение времени, он уже не понимал, сколько это всё длится. Час или десять минут?
        Внезапно он рухнул в расщелину и сумасшедший бег прекратился. Ветер теперь выл где-то рядом, над головой и не пытался швырнуть о камни. От этого затишья навалилось такое блаженство, что не хотелось, чтобы не спугнуть его, даже шевельнуть пальцем. Снег пушистым одеялом накрыл с головой. Через мгновение над ним вырос метровый слой и наступила тишина. Страдания избитого тела исчезли. Как избавление от мучений, подполз сон, и Максим почувствовал, что проваливается в сладкую бездну. Сознание еще сделало слабую попытку протестовать, но затем сдалось и оно. Теперь вокруг не свистела вьюга. Не было и сковавшего тело холода.
        Теперь повсюду светит яркое солнце. Буйным цветом цветёт вишня. А маленький Максимка, задрав голову, сквозь слепящие лучи пытается рассмотреть зависшего в небе жаворонка. Они с отцом, гремя вёдрами и раскачивая в такт удочками, идут на рыбалку. Тропа петляет, и вот впереди открывается неподвижная гладь озера. И от этого зрелища в груди взволнованно подпрыгивает сердце. Становится стыдно, что всего полчаса назад его никак не могли разбудить отец и растрёпанное чудовище - их пёс Долдон.
        - Долдон! Долдон! - смеясь, подначивает его отец. - Буди Максима! Буди!
        И Долдон старается. Он тычется мокрым носом. Когтистой лапой стаскивает одеяло. Пытается лизнуть прямо в губы. Дыхание жаркое и ужасно несвежее, отдаёт тухлой рыбой!
        - Фу! - отбивается маленький Максимка. - Ты опять лазил на помойке?!
        Пытаясь отстраниться, Максим во сне тычет перед собой руками и нащупывает густую волосатую шубу. От неё исходит блаженное тепло и он запускает в неё пальцы, прижимается и чувствует, как в застывающее тело перетекает тонким ручейком жизнь. Он старается прижаться к этому теплу заледеневшими пальцами, спиной, руками, ногами. Но этот мохнатый мешок недовольно ворочается, пытается увернуться и беззлобно ворчит.
        - Лежать, Долдон. Замри, - шепчет Максим и, обхватив пса, ещё сильней прижимается, черпая по капле живительное тепло.
        А где-то рядом и вдалеке воет вьюга, но ему до неё нет никакого дела. У него под боком есть это убаюкивающее и такое дивное тепло.
        Вновь эта выбитая в граните келья-кабинет и кушетка рядом с блестящим медицинским столом. За спиной, положив ему руки на плечи, стоят два эсэсовца. Рядом ещё два. Теперь у них на груди по «шмайсеру» и взгляд уже не тот снисходительно-вальяжный, а настороженный и цепкий. Долгов сидит на кушетке с прикованными к ногам гирями и руками, закованными в цепи.
        - Сожми, - Шеффер суёт ему в ладонь динамометр.
        И старпом с безразличным видом сжимает.
        - Неплохо, - задумчиво помечает в журнале профессор. - Левая сто двадцать пять, правая сто сорок. За сутки остаточный эффект остался не меньше пятидесяти процентов. Сейчас вколем дозу ноль четыре, и опять на трек в карьер.
        Долгов устало взглянул на оковы и, загремев цепью, отвернулся.
        - Теперь эта мера предосторожности для тебя обязательна, - улыбнулся Шеффер. - Привыкай.
        - Бегай сам, - закрыв глаза, устало бросил старпом.
        - Не дури. У тебя здоровый организм. Ты показываешь прекрасные результаты. Я не могу дать тебе опять надышаться наркотиком. Это ставит под сомнение результативность препарата «Z». Так что подставляй вену и - вперёд, в карьер.
        Долгов не шелохнулся. Каждая клеточка мышц ныла и при движении доставляла боль.
        - Дай руку, - Шеффер со шприцом в руках повысил голос. - Я сделаю укол!
        - Вколи его себе в зад.
        Двигать не хотелось даже ресницами. Спина саднила, растёртая до кровавых полос ремнями рюкзака. Мышцы рук дрожали нервной дрожью. Голова раскалывалась.
        - Ну что ж, я предвидел такой вариант событий. Если ты не хочешь, то давай посмотрим, как будет бегать доктор. Да! Мы так и поступим. Доктор сделал весьма опрометчивый шаг и этим сильно меня огорчил. И ему самое место на треке в карьере. А мы с тобой будем наблюдать. Ты даже сможешь дать ему пару полезных советов. Ну так что? Я посылаю за доктором?
        - Ты редкая мразь. Я бы с радостью отдал жизнь, чтобы вернуться на неделю назад в управление в Мурманске, и размазать тебя в сортире… Коли!
        Шеффер победно ухмыльнулся и, передавив пальцем вену на руке старпома, вогнал иглу.
        Долгова повели по уже знакомому тоннелю. Дверь ушла вверх, и глаза ослепил искрящийся снег. Под его покровом тропа исчезла и угадывалась лишь по тонкому углублению на пологой насыпи карьера. На его вершине по кругу стояли эсэсовцы в чёрных тёплых куртках, с автоматами в руках. Старпом огляделся. Насыпь тянулась вверх на метров пятьдесят-шестьдесят. Пока добежишь, каждый солдат разрядит минимум по магазину.
        Препарат уже начал действовать, и боль исчезла. Мышцы задёргались судорогой, и вены вздулись, наполнившись загоревшейся жаром кровью. Звякнули свалившиеся с рук и ног цепи, и Долгов растёр оставшиеся на запястьях следы. В голове начинала подниматься лёгкая эйфория. В каждом шаге чувствовалась упругая пружина, только и ожидающая возможности взорваться в полную силу.
        Солдат поднял присыпанный снегом рюкзак и накинул на плечи Долгову лямки.
        Шеффер взглянул на его покрасневшее лицо и довольно кивнул:
        - Прекрасно! Запиши, - повернулся он к приготовившему журнал помощнику: - Подопытный номер один. «Z» - ноль четыре! Груз пятьдесят пять килограммов. Отметь время и температуру. Кстати, сколько сейчас? После метели, чувствую, потеплело.
        - Да, всего минус два градуса. Циклон принёс тепло. Эрнст, может, оставим ему скованными руки? Бегать это не помешает, а так - мало ли что. Или добавить на спину груз? Мне не нравится его агрессивное состояние. Не выкинул бы какой-нибудь номер…
        - Это лишнее, - возразил Шеффер. - Он под надёжным контролем. Я чётко проинструктировал наших солдат. Если что, уйти они ему не дадут.
        - Я ещё не видел действие дозы ноль четыре. Потому и волнуюсь.
        - А вот сейчас и посмотрим. Приготовь кинокамеру.
        Оберштурмфюрер подошёл к старпому, взглянул на часы и, расплывшись в обаятельнейшей улыбке, произнёс:
        - Первый, я хочу, чтобы ты сегодня удивил меня результатом на круге. Это очень важно. Почувствуй себя вместе с нами в одной команде. Мне очень хочется, чтобы мы вместе болели за результат. Поверь, Арнольд Филиппыч, это труд всей моей жизни. Это невиданный вклад в науку! Препарат «Z» - это небывалый прорыв в раскрепощении человеческих возможностей. Одна его доза стоит как новый танк для вермахта. И ты сейчас можешь доказать, что мои старания не были напрасны. Так что? Мы одна команда? Тебя будут снимать на камеру, тебя увидит сам рейхсфюрер Гиммлер! Покажем ему настоящего сверхсолдата?
        - Слышишь, компаньон! - Долгов мрачно взглянул в лицо улыбающегося Шеффера. - Отошёл бы ты подальше, а то плюну - свалишься, не встанешь!
        Улыбка мгновенно улетучилась. Оберштурмфюрер на всякий случай сделал два шага назад. Нервно передёрнув скулами, он ещё раз взглянул на часы и поднял вверх руку.
        - Сбежать не вздумай. Тебя тут же пристрелят, как сорвавшегося с цепи пса! И помни: не будешь бегать ты - будет бегать доктор! А теперь пошёл!
        Шеффер махнул рукой в надежде на резкий старт Долгова, но тот брезгливо посмотрел в застрекотавшую кинокамеру, ухмыльнулся и, лишь когда его толкнули в спину стволом автомата, сделал несколько шагов и перешёл на лёгкий бег трусцой. Бежать было легко. Позвякивающий свинцовым грузом рюкзак совсем не тяготил. Тело налилось силой. Каждая клетка трепетала и пульсировала, переполненная энергией. Дышалось легко, и свежий, хрустящий под ногами снег создавал иллюзию парения над землёй. Казалось, убери сейчас с глаз немцев и добавь к пейзажу деревья - и вот он уже бежит по зимнему парку, а навстречу сейчас, так же не спеша, пробежит парочка пенсионеров, догоняющих убегающее здоровье.
        - Единица, ты должен пробежать быстрее, чем в первый раз! Иначе будешь бегать, пока не сдохнешь!
        Долгов сделал первый круг, и недовольный Шеффер, выскочив на тропу, тычет ему в лицо часы. «Да пошёл ты! Сволочь! Такую идиллию разрушил». Ведь он уже мысленно улетел в зимний питерский парк, с превратившимися в сугробы лавочками и растопырившими в небо голые ветки деревьями. А рядом застывшая подо льдом Нева!
        - Быстрей! Быстрей! Дайте ему кто-нибудь очередь под ноги! Ты плетёшься, как дохлая гусеница!
        А это уже реакция на продефилированный в удовольствие второй круг. Долгов улыбнулся: не так надо говорить! Он своим матросам кричал, когда видел бредущий вразвалочку строй:
        - Это семенит пьяная сороконожка, а не элитный экипаж подводной лодки!
        Воспоминание о лодке резануло, будто по сердцу ножом. Перед глазами враз потемнело. Желваки на скулах заходили в слепой злобе.
        Он уже протоптал на склоне тропу, и его следы замкнулись в чёрный круг на белом нетронутом поле. На вершине, как истуканы, столбами стоят солдаты, следя за каждым его шагом. И опять этот размахивающий журналом Шеффер:
        - Я больше этого терпеть не буду! Сейчас сюда притащат доктора и вы с ним будете бегать наперегонки!
        «Как он надоел! Ещё и вправду приведёт Артёма!» На глаза от злости набежала красная пелена, и Долгов остановился. Сорвав со спины рюкзак, он замахивается и швыряет его со скоростью пушечного ядра в Шеффера. Но у оберштурмфюрера отличная реакция, и он падает, слившись белым халатом с молочным снегом. Теперь бы допрыгнуть и дотянуться до его шеи! Долгов бросается вперёд и сбивает с ног преградившего путь солдата. Руки тянутся, и ещё бы продвинуться на каких-то два метра! Но теперь сбивают его, и он катится кубарем, всё ещё надеясь достать пытающегося отпрянуть профессора. На плечах виснет солдат и, перехватив шею автоматом, пытается душить. Старпом с размаху бьёт его локтем в подставившийся бок и чувствует, как тело на спине виснет мешком. А Шеффер вот он уже рядом. Пытается бежать! Голова Долгова сотрясается от встречного удара. На миг в глазах темнеет, но он уже ничего не видит, кроме спины оберштурмфюрера. Ещё удар автоматом в спину, и кто-то цепляется ему в ноги. Долгов с размаху падает лицом вперёд, и сверху наваливаются несколько человек. Ему крутят руки, кто-то пытается заломить ногу. Он ещё
раз достает кого-то кулаком в подбородок и воет в бессильной злобе, видя, как профессор скрывается за рухнувшей дверью. Затем в спину втыкается игла, и старпом чувствует, как ему в позвоночник вонзается раскалённый лом. От боли сводит всё тело, и сознание не выдерживает. Как сквозь вату Долгов ещё чувствует, что его волокут за ноги, но затем исчезает и это.
        Снег тает на щеках и стекает на подбородок. От дыхания в набившемся снегу вокруг лица образовалась пустота. Максим старается открыть глаза, но слепившиеся ресницы позволяют раскрыться лишь узким щелкам. Он тянет к глазам руку и чувствует, что рядом кто-то ворочается. Пытаясь сесть, Максим испуганно дёрнулся, но толстый слой снега спеленал по рукам и ногам. А тот, кто рядом, вдруг хрюкнул, заворчал и заёрзал, поудобнее устраиваясь в снеговом мешке. Пальцы нащупали густую длинную шерсть. Мелькнуло предположение, что рядом и в самом деле вертится пёс Долдон, но, мгновенно всё вспомнив, Максим понял абсурдность такой догадки. Он замер и осторожно задёргал глазами, пытаясь избавиться ото льда на ресницах. Вначале белым ворсом перед лицом колыхнулся клок шерсти, затем чёрными подушками обозначилась круглая лапа. И это явно была не лапа Долдона, потому что размером могла закрыть его голову. Максим проглотил застрявший в горле ком и попятился, пытаясь пробить головой навалившийся сверху снежный покров. Вырвавшись на поверхность, он бросился бежать. Снег в том месте, откуда он выскочил, вдруг вздыбился, и,
отряхиваясь, появился белый медвежонок. Увидев убегающего Максима, он, недовольно и обиженно рыча, засеменил следом. Размером медвежонок был с рослого и упитанного сенбернара, но ещё детские пропорции делали его круглым и потешным, будто он только что прибыл сюда из магазина детских игрушек. Нервно засмеявшись, Максим остановился, глядя на приближающегося будущего царя Арктики, пока ещё такого комичного, смешного и заплетающегося в собственных лапах. Медвежонок подбежал и, с повадками типичной дворняги, ткнулся носом в ногу Максима, выпрашивая подачку. Максим осторожно погладил его за ухом, подёргал за загривок, и малыш тут же, приглашая играть, повалился на спину.
        - Умка!
        Имя выскочило само собой, из далёкого и беззаботного детства.
        А где твоя мамаша?
        Вспомнив, что у медвежонка могут быть родители, Максим осторожно огляделся - эти играться не будут. Но вокруг, куда доставал взгляд, было лишь белое и ровное поле. Очевидно, во время бурана Умка отбился от медведицы и, наткнувшись на человека, искал у него помощи.
        - Ты иди, потеряшка, - Максим оттолкнул попытавшегося бодаться медвежонка. - Тебя, наверное, ищут. А мне с твоей мамочкой лучше не встречаться.
        Максим оглянулся и, увидев вдалеке ровный горизонт моря, решил идти туда. Ноги проваливались в ещё рыхлый, нанесённый метелью снег, идти было тяжело, и он вскоре устал и тяжело дышал. Но в этом был и плюс. Пробравшийся через тонкие ботинки холод отступил, и теперь по покрасневшему лицу текли крупные капли пота. За время сна в импровизированной берлоге одежда, обогретая изнутри его теплом, а снаружи - стараниями медвежонка, высохла и теперь кое-как защищала от холода. Мороз не чувствовался. Блестевшее на снегу солнце приятно грело спину, и вскоре Максим, почувствовав под ногами твёрдую, очищенную от снега ветром землю, даже набрал темп. Медвежонок, не отставая, плёлся позади в трёх шагах.
        «Надоест, сам уйдёт», - решил Максим и больше не обращал на него внимания.
        Вскоре он остановился на краю обрыва. Внизу, накатывая на берег, гасило свой бег уже успокоившееся море. Вправо побережье уходило вдаль и где-то далеко сливалось с горизонтом. А слева, врезаясь в серую водную гладь, вытянулся тонким каменным остриём длинный мыс. «Мыс Утешения», - память тут же подсказала обронённое Шеффером название. В бухте Максим рассмотрел тонкую полоску причала, к которому всего три дня назад их доставила немецкая лодка. Засыпанную снегом башню орудия видно не было, но он прекрасно представлял, где она должна быть. Осознав, как близко он находится к немецкой базе, Максим испугался. Ему казалось, что буран утащил его гораздо дальше. А тут всего-то какой-то километр! Взгляни кто-нибудь из немцев в его сторону, и запросто заметит застывшую на краю обрыва чёрную точку. Он оглянулся на отпечатавшиеся в снегу предательские следы и заторопился в противоположную от базы сторону. Умка выжидательно взглянул ему в лицо и, переваливаясь, пошёл рядом, как дисциплинированный и преданный пёс.
        - Нет у меня ничего, - отмахнулся от него Максим, справедливо полагая, что медвежонок всё ещё мечтает выпросить что-нибудь вкусненькое. - Смотри!
        В доказательство пошарил в карманах, намереваясь их вывернуть. Неожиданно рука выудила клубок проводов. Теперь ставшая бесполезной приставка к радиостанции всё ещё была у него. Максим размахнулся и уже хотел её выбросить, но передумал и снова спрятал в карман.
        - Это несъедобное, - объяснил он разочарованному медвежонку свой жест. - Хотя поесть я сейчас тоже бы не отказался.
        Вместе с чувством голода возник вопрос: что делать дальше? Вспомнилось, как Артём говорил, что где-то севернее есть советская полярная станция. Но где сейчас север? Он попытался представить общую картину. Если база немцев находилась на западном побережье Новой Земли, то если он станет к морю лицом, то по правую руку и будет север. Обрадовавшись такому логичному заключению и тому, что он выбрал верное направление, Максим потрепал Умку по голове:
        - Идём! За мной обед! Я же помню, как ты меня грел под снегом.
        Но затем у него появились сомнения. Где полярная база? Он может попросту пройти рядом с ней и не заметить. Если она на берегу, то ещё есть шанс рассмотреть крышу дома или антенны. А если станция в глубине острова? Да и сколько до неё идти?
        Может, она за следующей сопкой, а, может быть, до неё не меньше недели хорошей ходьбы.
        «Тогда мне до неё не дойти», - с тоской подумал Максим.
        Громовым рокотом о себе напомнил голодный желудок. Стараясь не думать о пище, Максим переключился на мысли об оставшихся у немцев Артёме и Долгове. Как они там? Доктор говорил, что Шеффер собирался вкатить старпому свою экспериментальную гадость. А сам Артём? Что с ним после неудавшегося побега? Вспомнилось, как он бросился на эсэсовца, чтобы дать Максиму возможность бежать.
        «Нет! - в душе нарастала решимость. - Я должен их спасти. Сколько бы ни было до этой станции, но дойти до неё я просто обязан!»
        - Пошли, Умка. Заберёмся во-он на ту сопку и наверху подумаем, что нам делать дальше. Наверху думается лучше. Вдруг мы увидим полярников?!
        Максим болтал без умолку, чувствуя, что так ему легче не думать о голоде и представлять, что помощь где-то рядом. Надо только перейти за ту сопку, и снова будет тепло и сытно. Медвежонок слушал и, продолжая коситься на пустую руку, терпеливо шёл рядом. Максим начинал испытывать к нему некоторую душевную теплоту и привязанность. Оборачиваясь, он гладил его между ушей и приговаривал:
        - Ничего, мы с тобой терпеливые. Мы обязательно дойдём.
        От искрящегося на солнце снега начинали болеть глаза, и тогда Максим поворачивался к медвежонку и, не останавливаясь, продолжал идти спиной вперёд, глядя на черный нос Умки до тех пор, пока боль не отпускала и он опять мог видеть. А потом у него появилось опасение, что в конце концов, не дождавшись угощения, медвежонок разочаруется и уйдёт. Тогда Максим останется один. Теперь уже боясь одиночества, Максим принялся задабривать Умку обещаниями:
        - Я тебя обязательно угощу! Давай на кого-нибудь поохотимся и тогда наедимся вдоволь.
        Но вокруг простиралась белая безжизненная пустыня. А вернувшийся к жизни организм требовал восполнения растраченной в борьбе за самосохранение энергии. Резь в животе уже невозможно было заглушить ни разговорами с Умкой, ни мыслями о товарищах. Голод терзал и мучил до темноты в глазах. И терпеть его уже становилось пыткой.
        Наконец они взобрались на сопку, и Максим с надеждой посмотрел на скрытый до этого горизонт. Но за холмом тянулась всё та же белая целина. Ни дымка на горизонте, ни чернеющей крыши, ни антенн, вообще никаких признаков жизни. Он горько вздохнул и оглянулся на пройденный ими путь. И вдруг увидел то, от чего даже голодный живот затих. На сверкающей линии слившегося с небом горизонта двигались две тёмные точки. Они уже подходили к обрыву в том месте, где он сам был совсем недавно. Страх придал Максиму новые силы. Это была погоня. Немцы безошибочно шли по его следам и вскоре обязательно должны были его догнать.
        - Бежим!
        Максим бросился вниз по склону. Медвежонок, приняв его бег за какую-то весёлую игру, катился рядом, то и дело пытаясь сбить с ног. Слева опять показалось море с чёрной линией прибоя. И тут Максима осенило, что на побережье нет снега, а значит, не будет и предательских следов.
        - За мной, Умка! Догоняй!
        Он бросился левее и тут же рухнул по колено в снег. Не проваливающийся на широких лапах счастливый медвежонок гарцевал рядом и пытался повалить его. Тогда Максим вцепился ему в мохнатую спину и, подталкивая, крикнул:
        - Помогай! Тащи! Молодец!
        Умка волок еле успевавшего переставлять ноги Максима и останавливался только тогда, когда тот без сил валился на снег и, не выпуская из пальцев мех, лежал, тяжело дыша, рядом. Медвежонок давал ему подняться и снова пускался в бешеный галоп, ещё не совсем понимая смысл игры, но она ему безумно нравилась.
        Снег закончился, и теперь они шли по усыпанному гравием берегу, не оставляя следов, но Максим понимал, что это слабое утешение. Немцы легко разгадают его манёвр. Нужно было придумать что-то более хитрое. Например, уйти с побережья, но так, чтобы немцы этого не заметили.
        Линия прибоя расширилась. Протянувшийся вдоль берега обрыв ушёл вглубь острова, освободив место обширному, усыпанному камнями полю. Идти стало тяжело. Ноги то и дело подламывались и застревали между круглыми валунами. Немцы пока в поле зрения не появлялись, и Максим немного успокоился. Умка плёлся рядом и выковыривал из песка выброшенные морем водоросли. Набив рот, он громко и аппетитно чавкал. Покосившись, Максим поднял отдающий йодом пучок и, пожевав, выплюнул. Вкус морской соли с горечью полыни. С этим, пожалуй, ещё можно подождать.
        Так они шли ещё час. Берег уныло тянулся вдаль, то расширяясь, то сужаясь до узкой полоски, но всё так же слева сверкало море, а справа высился изрезанный бороздами обрыв. И нигде даже намёка на полярную станцию.
        - Она обязательно должна быть на берегу, - рассуждал вслух Максим. - К полярникам приходят суда, а значит, должен быть выход к морю и какой-никакой причал. Может, будет лодка на берегу? О близости людей могут подсказать пустые консервные банки или лай собак.
        Он всматривался до боли в глазах в уходящий вдаль горизонт, но там всё также искрилась серая гладь и тянулся пустынной нитью берег, а стена обрыва поднималась вверх и превращалась в гору. А над ней Максим увидел колышущуюся белыми и чёрными пятнами тучу.
        - Умка, - прошептал он восхищённо, - так это же птичий базар! Мы с тобой можем добыть дичь. Только вот как её есть без огня?
        Медвежонок, заинтересовавшись его эмоциональной речью, задрал голову и нехотя затрусил следом.
        - Жаль, что сейчас сентябрь! Яиц уже нет! Ну ничего, мы птиц добудем! Только не высовывайся, а то ты их всех переполошишь, не подпустят.
        На ходу Максим обдумывал план охоты. Оружия у него нет. Нет ни сети, ни верёвки для петли, имеется только страстное желание - есть!
        «Однако этого достаточно», - решительно подумал он.
        Приблизившись к горе, Максим увидел, что птиц не туча, а целые полчища, буквально затмевающие небо. Нагревшийся на солнце утёс приютил целую птичью колонию. Огромная масса разношерстных пернатых колыхалась по понятным только ей законам. Взмывала ввысь и, истошно крича, падала вниз к самой кромке воды. Крик стоял невообразимый. Испуганный Умка прижал уши и остановился, готовый в любой момент броситься бежать. Максиму пришлось кричать, чтобы приободрить его.
        - Не бойся! Мы их обойдём с тыла!
        Он запустил пальцы в шерсть на загривке и потащил будто за ошейник.
        - Зайдём со стороны берега! - поделился с медвежонком своим планом Максим. - Заберёмся наверх, а там гнёзда можно руками брать. Кого-нибудь да поймаем!
        Они свернули в сторону и полезли вверх по обрыву. Под руками вновь заскользил снег, и почувствовался дувший с моря ветер. Он пробрался под куртку и вмиг напомнил, что кроме голода ещё есть и холод. Умка щурился, отворачивая от холода морду, и шерсть тут же прижалась, стараясь сохранить тепло. Максим с завистью посмотрел на его шубу и, грея себя физическими упражнениями, размахивая руками, подгонял себя и медвежонка.
        - Бегом, бегом! Догоняй, комок шерсти!
        Они взобрались на гору со стороны берега, и перед ними теперь простиралось обширное плато. Гнёзда были повсюду. Они громоздились друг на дружке. Густо усеяли каждый выступ и каждую впадину. Лежали на горизонтальной площадке и лепились к стене уходящего вниз обрыва. Плато было серое под слоем птичьего помёта. Из каждой норы торчали пух и перья. Но все гнёзда были пусты. Птенцы уже встали на крыло и теперь носились в мечущейся внизу птичьей туче. Всюду валялась яичная скорлупа и пух. Увы, всё съедобное теперь было недоступно и кружилось в воздухе. Максим подошёл к краю обрыва. Орущие птицы носились внизу, едва не задевая торчавшие из стены обрыва камни. Ещё одна огромная стая летала у воды. Она была такой гигантской, что самого моря не было видно. Самые крупные птицы чертили круги над головой Максима и истошно орали. Умка прижался к земле и со страхом смотрел на огромные клювы проносившихся над ним чаек.
        Тогда Максим поднял с земли камень и запустил в центр колышущегося внизу пёстрого облака. К своему удивлению он увидел взлетевшие в воздух перья. Стая мгновенно расступилась, образовав кольцо. Затем всё опять сомкнулось в кружащемся хаосе. Обрадовавшись, Максим схватил огромный валун и, подняв его двумя руками, не целясь, бросил вниз. Птицы вновь разлетелись в хоровод, но он успел заметить, как несколько из них будто взорвались перьями и исчезли, рухнув вниз. Для верности он сбросил ещё один камень, затем радостно, дёрнув Умку за ухо, выкрикнул:
        - Бежим вниз! Посмотрим!
        На камнях у берега, пытаясь взлететь, бегала пара подранков. Ещё одна раненая гагара качалась на воде. Максим пошёл к выглядывающей из расщелины неподвижной и окровавленной голове полярной крачки, а медвежонок ринулся гоняться за так и не сумевшими взлететь кайрами. Догнав одну из них, он жадно вцепился в неё зубами, давясь жёсткими перьями. А стая над головой продолжала истошно орать, не обращая внимания на потерю собратьев. Максим поднял ещё тёплую, перепачканную кровью птицу. Закатывающиеся пеленой глаза следили за каждым его движением, и от этого взгляда к горлу подкатил комок отвращения. И вот это он должен съесть? Десять минут назад он был уверен, что способен отправить в терзающийся голодом живот всё, что угодно. Хоть планктон, хоть яичную скорлупу. Но теперь, глядя на стекающую по пальцам кровь, чувствовал, как желудок начинает содрогаться в рвотных спазмах.
        «Тогда прячься в щель и подыхай! - попытался он разозлиться на самого себя. - Забудь, что где-то ждут твоей помощи! Пожалей себя, любимого, и сдохни!»
        Максим мрачно вздохнул и, не глядя, схватив за лапы, щёлкнул головой крачки о камень. Затем, поудобнее расположившись на нагревшемся на солнце валуне, начал рвать с неё перья. Умка уже разделался с кайрами и теперь забрёл в воду, преследуя отчаянно барахтающуюся гагару. Вымазанная кровью морда медвежонка обнажила не по-детски крупные клыки, и они азартно щёлкали, предвкушая лакомство.
        «Каждый в этой жизни для кого-то еда, - попробовал утешить себя философским умозаключением Максим. - И ароматный бекон когда-то был жизнерадостным поросёнком… А ведь это идея! - он отвернулся от покрытого пухом тощего тельца. - Нужно убедить себя, что сейчас я съем всего лишь недожаренный бекон».
        И, сглотнув очередной подкативший к горлу спазм, он впился зубами в птичью шею.
        Умка шустро покончил с раненой дичью и подошёл к Максиму, заискивающе заглядывая к нему в руки. Признавая в нём лидера, медвежонок не наглел и лишь заискивающе смотрел в глаза, истекая слюной.
        Максим с ужасным трудом заставил себя проглотить пару кусков жёсткого мяса, но затем, опрометчиво взглянув на растерзанную птицу в руках и, увидев ее обнажившиеся внутренности, почувствовал, что в глазах темнеет и сейчас он вывернется наизнанку. И тогда все его старания были напрасны.
        - На! - он швырнул крачку Умке.
        Затем побрёл к грязному сугробу и, зачерпнув снега вперемешку с песком, забил себе рот. Кое-как справившись с приступом тошноты, Максим подошёл к валявшемуся рядом пучку водорослей, решительно поднял и оторвал зубами спутанную прядь бурых нитей. Теперь водоросли показались ему вполне съедобными.
        Он жевал, отрешённо глядя на море и стараясь не смотреть на объедавшегося Умку. Неожиданно, боковым зрением, на неподвижном фоне берега он уловил какое-то движение. С той стороны, откуда они с Умкой пришли, двигались два силуэта. Максим вскочил и, пригнувшись, бросился вверх по склону. О погоне, занятый собственными муками, он совсем забыл.
        - За мной! - крикнул он уже справившемуся с дичью медвежонку.
        Умка недоумённо проводил его взглядом и, оглядываясь на разбросанные перья, побрёл следом.
        Осыпающиеся под руками камни закончились, и теперь Максим карабкался по позеленевшему от старости льду. Громадные торосы давили друг друга, образовав изрезанный трещинами, выступами и небольшими пещерами ледник. Взобравшись на середину склона, он оглянулся и увидел приближающихся немцев. Они шли по самому краю воды, и у каждого на плече висел автомат. До вершины обрыва было ещё далеко, и Максим понял, что ему не успеть. Лёд скользил под ногами как на катке. Неверный шаг и скатишься назад к берегу. Тогда он полез в сторону, заметив свисающий, как козырёк, ледяной нарост. Под ним образовалась пустота, и можно было, протиснувшись, скрыться с глаз. Была надежда, что немцы не заметят и пройдут мимо.
        Умка упорно карабкался рядом. Он по достоинству оценил способности Максима добывать пищу и расставаться с ним не собирался. Немцы уже были рядом. Не обращая внимания на птичью тучу, они смотрели под ноги. Немного потоптавшись на месте, они повернули в сторону ледника. Сердце у Максима оборвалось. Это был конец. Очевидно, следы он всё-таки оставлял и немцы его вычислили. Сейчас они взберутся по склону, и вот он - берите. Да и не будут они его брать! Пристрелят, даже не вытаскивая из щели. Максим вжался в укрытие, прижав к себе медвежонка и пряча за его белой шерстью чёрные, как бельмо на фоне светлого льда, куртку и брюки. Умка ёрзал и пытался вырваться. Ему хотелось карабкаться дальше. Он недовольно рычал и пятился к выходу.
        - Тише, - уговаривал его, прижимая к себе, Максим. - Не шевелись. Да замри ты!
        Он, пытаясь усмирить, даже дал ему подзатыльник. Но Умка вдруг напрягся и, выгнувшись, выставил морду из укрытия. Теперь он уже не рычал, а скулил, как расплакавшийся щенок, не обращая внимания на уговоры Максима, он трясся на задних лапах, готовясь спрыгнуть на выступ ниже. Медвежонок царапал когтями лёд и вместе с круглым задом пытался крутить куцым хвостиком. Удивлённый таким поведением, Максим не выдержал и выглянул из-за его головы.
        С другой стороны ледника, спрыгивая с одной ледяной ступени на другую, спускалась огромная белая медведица. Умка не сводил с неё глаз и, вытянув шею, жалобно скулил, но за птичьим криком она его не слышала. Всё её внимание было обращено на взбиравшихся ей навстречу немцев. Слышать и видеть они её не могли и, миновав каменный пояс, карабкались вверх. Медведица следила за каждым их движением. Пасть ее была хищно раскрыта, и Максиму казалось, что он слышит её утробный рык сквозь гул птичьего базара. Умка вырвался и, спрыгнув чуть ниже, высматривал следующую опору. Немцы взобрались на ледяное плато и, заметив его, застыли. Первый потянулся за висевшим на плече автоматом. И тут будто лавина с обрыва, на них сорвалась медведица. Удар лапой подбросил первого в воздух, и он покатился вниз, на камни. Второго она подмяла под себя и, будто тряпичную куклу, мотая головой, трепала в зубах.
        Максим на секунду застыл, затем ужас выбросил его из укрытия и, обезумев, он бросился карабкаться вверх по льду, больше всего боясь оглянуться и увидеть преследующую его медведицу. Взобравшись на вершину, он осмелился на секунду взглянуть вниз. На берегу, раскинув руки, неподвижно лежал первый немец. Медведица, склонившись над вторым, вырывала из него куски, а рядом, уткнувшись мордой, ей помогал Умка. Не разбирая дороги, проваливаясь в снег, Максим бросился бежать, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого страшного места. Остановился он только тогда, когда понял, что петляет в белой пустыне и, замкнув круг, наткнулся на свои же следы. Обессиленно рухнув на спину, он смотрел в синее небо, но перед глазами все еще стояла жуткая картина медвежьей трапезы. Вспомнилось, как в школе, рассказывая об Арктике, учитель говорил о белых медведях, и о том, что это единственный в природе зверь, который считает человека звеном в своей пищевой цепочке. И нападает он на него, не защищаясь, будучи загнанным в угол, а именно ради охоты. Тогда Максим с недоверием отнёсся к этим словам. Выдумывает учитель. Пусть
сначала поднимет вверх голову и посмотрит на надпись над доской: «Человек - венец природы!». У него техника, ружья, он умнее.
        «Там, внизу, лежат два автоматчика, - тяжело дыша, подумал Максим. - Тоже, наверное, не дураки были. А теперь этот венец природы превратился в природное удобрение».
        Он встал и оглянулся. Яркое белое безмолвие. От избытка света навернулись слёзы. Он смахнул их, но в глазах будто застряли тысячи песчинок. Часто моргая, Максим попытался вымыть их слезами, но стало ещё хуже. Теперь ещё добавилась резь. Глаза резало так, что хотелось выдавить их вместе с болью. Схватившись за лицо руками, он почувствовал, как воспалились и отекли веки. Посмотрел на ладони, но увидел два размытых пятна. С осознанием происходящего нахлынула паника. Снежная слепота - бич Арктики, погубивший не одну полярную экспедицию. И теперь ещё одной её жертвой стал он. Максим упал и зарыдал, уткнувшись в рукав куртки. Он ослеп. Он беспомощен и теперь ему осталось одно - лечь и навеки уснуть. Он не будет мучиться от голода, потому что раньше замёрзнет. Если ещё раньше его не растерзают медведи или песцы.
        Заливаясь горючими слезами от жалости к себе, он поднял голову и вдруг увидел поднимающуюся над горизонтом гору и над ней тёмное облако птиц. Дав передышку глазам, он опять смог видеть! Плохо, недолго, но видеть! В глаза вновь будто бросили песка, и он поспешил зажмуриться.
        «Нужно идти туда! - вспыхнула надежда. - Там нет этого яркого снега. Там я снова буду видеть и по берегу дойду к полярникам!»
        «Ты только что оттуда бежал! - на смену надежде пришёл страх. - Ты видел, что медведица сделала с немцами. Возможно, она ещё там».
        Максим закрыл глаза ладонями и отогнал прочь панические мысли. Он не должен вообще о чём-либо думать, он должен просто идти. И будь что будет.
        Но тревога не покидала, и чтобы как-то с ней бороться, он считал вслух шаги. Закрыв руками глаза, он вслепую делал двадцать шагов, затем на секунду открывал их, уточнял направление на птичью гору и, закрывшись, и вновь считал до двадцати. Так, проваливаясь и падая в снег, Максим медленно продвигался к побережью, удивляясь, как же далеко он, гонимый страхом, успел отбежать. Скоро стал слышен птичий крик, и он остановился. Ноги сковало ужасом, и они напрочь отказывались сделать хотя бы шаг. Справа над горой кружились тучи птиц, а левее торчали торосы ледника. Максим видел собственные следы, которые он оставил, когда убегал, но заставить себя вернуться по ним назад никак не мог. До края обрыва оставалась какая-то сотня метров, но преодолевал он её не меньше часа. Наконец руки обхватили ледяную глыбу, и ему осталось лишь высунуться и посмотреть вниз. Сердце бешено барахталось в груди и, решившись, он выглянул. Медведей не было. Осмелев, Максим выбрался из-за укрытия и осмотрел берег. Здесь их тоже не было. Не резвились они и в море. Он подошёл к краю обрыва, заглянул отвесно вниз и сразу увидел то
место, где медведица напала на немцев. Сверху хорошо был виден окровавленный лёд и черневшие обрывки одежды. Максим почувствовал, как к горлу дёрнулся уже знакомый спазм от сжавшегося желудка. Ниже ледника, раскинув руки, лежал второй немец. Почему-то его медведи не тронули. Ещё раз осмотрев берег и склон ледника, Максим отважился спуститься вниз.
        Белое застывшее лицо немца, с широко раскрывшимися глазами, смотрело в небо. Он лежал на спине, неестественно вывернув ноги. Кепка с орлом отлетела далеко в сторону, а рядом с рукой лежал автомат. Максим, осторожно ступая, приблизился и потянул ремень автомата к себе. Почувствовав в руках его тяжесть, вздохнул полной грудью. Передернул затвор и, заметив скользнувший в ствол жёлтый патрон, ощутил такое приятное чувство уверенности. Искоса взглянув на неподвижного немца, Максим увидел у него на руке круглый чёрный диск. Сначала он подумал, что это часы, но затем понял, что это был компас. После непродолжительной внутренней борьбы, он вернулся и, склонившись, дёрнул за ремешок. Тело уже застыло, и возникло ощущение, что он тянет за руку статую. Повозившись, он справился с замком и, не решившись надеть компас на руку, сунул его в карман. Уже собравшись уходить, Максим ненадолго задумался, затем вернулся и, нагнувшись, принялся снимать с немца тёплую меховую куртку. Переступив какую-то грань, он уже не боялся распростёртого перед ним тела, и потому, не раздумывая, снял ещё и высокие, на меху, ботинки.
        «Жизнь дороже какой-то мнимости!» Осознание этого пришло неожиданно, и с таким открытием Максим спорить не стал.
        Не оглядываясь, он закинул автомат за спину и пошёл вдоль берега, чувствуя, как ноги болтаются в не по размеру больших ботинках, зато в них было тепло. А на ком они были всего несколько минут назад, он уже и не думал.
        В душе будто произошёл надрыв. Инстинкт самосохранения вывел его на новый уровень сознания. Сработал АЗС и теперь из чувственного и мнительного Максима вылупился кто-то другой - решительный, целеустремлённый и стойкий! Артём бы сказал:
        - С рестайлингом тебя, Максим!
        Карман куртки оттопыривался. Он достал нетронутую плитку шоколада. А вот и подарок!
        ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
        НАКАЗ ГОЛИАФА
        Оберштурмфюрер Шеффер, уперевшись локтями в стол и кулаками в подбородок, задумчиво смотрел на лежавший перед ним лист шифровки. В кабинете царил полумрак. Яркий свет во всех помещениях базы начинал утомлять, и профессор оставил гореть только настольную лампу, давая глазам отдых. Так лучше думалось. А подумать было над чем.
        Дверь приоткрылась, и заглянул помощник.
        - Входи, Рудольф.
        - Эрнст, тебя тоже замучил этот яркий свет?
        Йордан после ослепительного света в коридоре с трудом рассмотрел стул, и осторожно, присев, потянулся к лежавшему на столе листку.
        - Нам пришла радиограмма?
        - Шелленберг спрашивает, когда мы завершим работу над сверхсолдатами. Им нужен отчётный материал для демонстрации работы фюреру. Они даже готовы прислать лодку. Представляешь, Рудольф, их интересуют только сверхсолдаты, а об объекте ни слова!
        - Очевидно, дела на фронтах не так радужны, как вещает доктор Геббельс. Германии срочно нужны солдаты, с лёгкостью завязывающие в узел танковые стволы. А что объект? Он непонятен, полон загадок. И какой от него прок - тоже не ясно.
        - Близорукие глупцы! Они даже не понимают, что с его помощью, возможно, появится потенциал для уничтожения целых армий! - Шеффер откинулся в кресле и, посмотрев на тёмный силуэт помощника, спросил: - Что там с погодой?
        - Солнечно, безветренно. Температура почти нулевая. Считай, что вернулось полярное лето. Но это ненадолго. Я смотрел на барометр - давление падает.
        - Солнце - это прекрасно. Нужно, чтобы фильм получился чёткий и контрастный. Чтобы никто не смог обвинить нас в подтасовке эксперимента. Первый уже очухался?
        - Эрнст, я как раз хотел о нём поговорить. Может, заменим его на доктора? А «единицу» отдадим объекту?
        - С доктором придётся всё начинать с нуля. У нас на это нет времени, да и препарата «Z» не так много, как хотелось бы. Первый сам по себе и сильнее и здоровее. Он выдаст лучшие показатели, чем доктор.
        - Да он же тебя чуть не убил!
        - Рудольф, а ты видел, с какой силой он швырнул рюкзак?! Я просмотрел плёнку, жаль, что ты бросил камеру и не снял этот момент.
        - Да какие уж там были съёмки? Ты же видишь, что он неуправляем!
        - Ничего… Я люблю ломать таких строптивых. Да и есть в этом своя ирония. Рейхсфюрер её поймёт и оценит. Посуди сам: способности сверхсолдата демонстрирует советский офицер НКВД! Его форма, конечно, истрепалась, но вполне узнаваема. В этом есть своя изюминка. Пошли, посмотрим, что с ним. И прихвати доктора.
        Долгов, опутанный цепью, с повязкой на глазах, лежал на каменном полу. Сквозь дыры в галифе и кителе виднелись кровоподтёки и ссадины. Его лицо было мертвенно-бледным, и Артём перепугался, что старпома убили. Он схватил его за руку и первым делом прощупал пульс. Затем, облегчённо вздохнув, сорвал с глаз повязку. Шеффер с помощником стояли за спиной. Обернувшись, Артём злобно выкрикнул:
        - Вы его убиваете!
        - Такова его судьба, - безразлично пожал плечами Шеффер. - Я сделаю из него Голиафа, но я же буду и погубившим его Давидом.
        - Нужно что-нибудь укрепляющее! Иначе его сердце не выдержит. У вас хоть что-то есть?
        Оберштурмфюрер перевёл вопрос удивлённому помощнику, тот ответил:
        - Что-то, может, и есть.
        - И снимите, наконец, с него эти дурацкие цепи!
        - Цепи - нет. А остальное тебе принесут.
        - Запомните, если с ним что-нибудь случится, забудьте о моей помощи! А я знаю, что с глазами ваших горилл!
        - О-о! - Шеффер улыбнулся и сделал удивлённые глаза. - Наш сговорчивый доктор решил показать зубы?
        - Он ещё может ими кусать.
        - Тогда тебе их быстро выбьют. Одна из таких, как ты говоришь, горилл стоит с забинтованной головой за дверью. И ты не представляешь, как она хочет с тобой пообщаться. В общем, хватит трепаться! Оцени его состояние, - Шеффер кивнул на Долгова. - Сделай что нужно, и чтобы через час он был вновь готов к бегу по карьеру.
        Артём склонился над старпомом, а удивлённый его криками Йордан спросил Шеффера:
        - Эрнст, что говорит этот русский?
        - Говорит, что знает, что с глазами наших солдат.
        - Ему действительно это известно?
        - Не знаю. Нужно проверить. Рудольф, а что со вторым, сбежавшим?
        - Ему удалось выбраться из воды, и он бродит где-то в тундре. Буран не дал поймать его сразу. Но ничего, его найдут. Мы обнаружили его следы, и скоро он снова будет здесь.
        - Ты понимаешь, как это важно? Это угроза секретности базы!
        - Никуда он не денется. Да и кому он расскажет? Если не успеют наши солдаты, то его сожрёт тундра. Неподалеку от его следов видели медвежьи. Так что пусть радуется, если мы его найдём первыми.
        Шеффер ухмыльнулся:
        - Второй оказался довольно шустрым. Даже жаль такого терять.
        Он взглянул на неподвижное лицо Долгова, толкнул в спину Артёма и, перейдя на русский язык, приказал:
        - Поторапливайся! Он мне нужен через час!
        Когда Шеффер с помощником вышли, оставив доктора со старпомом одних. Артём закатал Долгову рукав и пощупал неестественно вздувшиеся вены. Пульс страшно частил. Сердце с трудом качало отравленную и загустевшую кровь. Веки подёргивались. Неожиданно старпом открыл глаза. Оглядевшись, он попытался сесть. Доктор схватил его за плечи и помог прислониться к стене.
        - Тише, тише! На тебе места живого нет.
        - Брось, Артём, я ничего не чувствую.
        - Дали бы хотя бы бинт! У тебя рана на ране.
        - Где я?
        - Да чёрт его знает! В одной из их нор.
        - Ты здесь один? А что с Максимом?
        Артём заулыбался и, склонившись к уху, зашептал:
        - Максиму удалось бежать. Я только что слышал.
        - Да-а? - приподнялся на локтях Долгов. - Молодец! - но немного подумав, он добавил: - Хотя не выживет. Он тепличный, а в Арктике такие гибнут в первую очередь. А впрочем, уж лучше так, чем как я - сдохнуть подопытной крысой.
        - Брось, Толик! - Артём протестующе мотнул головой. - Мы тоже сможем бежать! Я уже почти разобрался в их лабиринте. А где-то севернее есть станция полярников. Я уже всё продумал.
        Артём не заметил, как назвал старпома по имени. Они никогда не были друг с другом на короткой ноге, и тем более друзьями. Не позволяла субординация. На лодке старший помощник - это цербер пострашнее командира. Он отвечает за дисциплину, порядок и уставные отношения внутри экипажа. Куда уж там до имён и отчеств! А за пределами лодки их пути не пересекались. Да и по возрасту старпом Артёму если не в отцы, то в дядьки точно годился. Но сейчас всё смешалось. Сейчас «их время» ещё не наступило. Их обоих ещё нет даже в проекте. Так что какая тут может быть субординация!
        - Если бы найти, где вырубается электричество, то они станут слепыми! А ты, кстати, как видишь?
        - Тебя рассмотреть могу. Но я о другом думал, - Долгов приподнялся и схватил доктора за плечо. - Когда стоишь одной ногой над пропастью, очень интересные мысли приходят в голову. Если задуматься - так ведь ничего не должно измениться? Уже родились мои родители, и у них вновь появлюсь я. И так же я приду служить на лодку, чтобы затем уйти в свой последний поход. Артём, мне конец, я знаю. А ты пронырливый, ты выберешься.
        - Мы вместе выберемся!
        - Не перебивай. Может, я впервые задумался о таинственном течении времени, а ты пытаешься порвать такую тонкую нить моих размышлений. Ты только вдумайся в эти парадоксы времени, в которые мы попали! То, что вернуться назад мы не сможем - это факт. Наше время для нас закрыто, и с этим тоже нужно смириться. Но нас разделяет всего шестьдесят восемь лет. Тебе сейчас сколько?
        - Двадцать семь.
        - Будет девяносто пять. Запросто дожить можешь. Вы, доктора, живучие как коты. Я даже представляю старого скрюченного доктора Петрова, с дорогой тростью в руке и в костюме от Версаче. Ты ведь наверняка станешь светилом в мире медицины! И тебя непременно потянет в наши северные края. Ты вполне смог бы посетить наш закрытый гарнизон по приглашению. Но ты ведь этого не сделаешь? Ты непременно заедешь своими хитрыми обходными путями. Я ведь прав, Артём?
        - Никак не пойму, к чему ты клонишь?
        - Артём! Долг на мне висит большой! Кому-то это может показаться пустяком, а для меня это очень важно. У нас в семье всегда это было свято! Мой отец меня отвёл за руку в школу. Мой дед триста вёрст на коне скакал, чтобы отца за руку в школу первый раз отвести. А моего Димку ты отведёшь!
        Не зная что сказать, Артём в растерянности смотрел на покрасневшего от волнения старпома.
        - Не спорь! - Долгов похлопал доктора по плечу и, натужно улыбнувшись, добавил: - Это будет тебе мой наказ! И попробуй только не выполни. Не должен мой сын, как сиротка, за мамкину руку держаться, когда школьный порог переступит. Есть у нас в семье такое поверье: мальчишку в семье на главные события в жизни должна вести мужская рука.
        Артём с трудом протолкнул застрявший в горле ком и уже хотел начать убеждать старпома, что он и сам сможет с этим справиться. Но сзади заскрипела дверь, и они замолчали.
        - Наш Голиаф уже пришёл в себя?!
        На пороге стоял улыбающийся Шеффер, а за его спиной застыли двое солдат.
        - Ты, доктор, делаешь чудеса - одним лишь своим присутствием ставишь людей на ноги.
        - Где обещанные лекарства?
        Артём взглянул на пустые руки Шеффера и помрачнел.
        - После. Всё будет после. Сначала работа. Но перед этим мы произведём смену декораций, - пропустив солдат вперёд себя, оберштурмфюрер кивнул на доктора: - Взять его!
        Упирающегося Артёма выволокли из камеры, и Шеффер с Долговым остались наедине. Профессор присел и, заглядывая в лицо лежавшему перед ним старпому, сочувственно произнёс:
        - Понимаю. Всё понимаю, Арнольд Филиппыч. Горечь поражения для таких как ты - хуже гибели. Я тоже такой и даже не представляю, что бы я сам делал, окажись на твоём месте.
        - Давай поменяемся, - криво усмехнулся Долгов.
        - Чувство юмора указывает на скрытую силу воли. Мне твоя шутка понравилась. Скажу больше, твою выходку на испытаниях в карьере я тоже расценил как шутку. И на тебя не обижаюсь. Я тоже люблю пошутить. И ты ещё увидишь шутки от профессора Шеффера. А теперь о деле. Как вы говорите, юмор в сторону. Я не буду от тебя скрывать, насколько для меня важна эта работа. Для меня это - всё! И так уж получилось, что это всё зависит от тебя. Сегодня мы опробуем дозу ноль пять. Скрывать не буду, мы приближаемся к тому порогу, когда организм полностью исчерпывает свои ресурсы и уже не может восстановиться, а потому прекращает своё существование. Рубеж, оцененный как единица, очень условный. Я бы сказал, что черта невозвращения находится на дозах в ноль восемь, а то и ноль семь. Мы уже близки к этому порогу. Сегодня ты опять будешь бегать. И мы опять будем снимать кино. В прошлый раз была репетиция, а сегодня начнется серьёзная работа, без права на дубли. Но по твоему лицу я вижу, что ты не понимаешь всей серьёзности возложенной на тебя миссии и уже наверняка задумал выкинуть очередной фокус. Признавайся, Арнольд
Филиппыч, ведь задумал?
        - А ты ещё и лицемер, - тяжело вздохнул Долгов. - Куда смотрели мои глаза? Ты меня медленно убиваешь и, заглядывая в глаза, спрашиваешь, как мне это нравится? Оказывается, у меня великая миссия! Подумать только, а я и не понял. Что ж ты сам-то, миссионер, не попробуешь, каково это?
        - Значит, мы с тобой друг друга не поняли.
        Шеффер встал и, выглянув в коридор, приказал:
        - Берите его, но осторожно. Замок откройте только на ногах. Ведите за мной, в смотровую.
        Долгова подняли и, немного ослабив цепь, чтобы он мог лишь семенить мелкими шагами, повели по коридору. Когда его завели в комнату с широким панорамным окном, Шеффер был уже там. Он стоял к старпому спиной, и смотрел сквозь стекло.
        - Я тебе обещал шутку от профессора Шеффера? Вот первая. Подойди, взгляни.
        Ангар с объектом в стеклянном коробе Долгов уже видел. Но сейчас рядом с ним, на глянцевом чёрном полу лежал связанный по рукам и ногам Артём.
        - Теперь посмотри сюда, на этот вентиль, - Шеффер положил руку на стоявший в углу синий баллон. - А то ты не поймёшь весь юмор моей шутки. Это жидкий азот. Сейчас я его открою, и по этому шлангу он ринется охлаждать объёкт. А мой помощник будет снимать все это на пленку. Так что я останусь в выигрыше в любом случае. Объект покажет свои возможности, и вместо одного фильма я отправлю в Берлин другой. А ты можешь продолжать упираться. Не знаю только, как к твоему упрямству отнесётся наш доктор.
        - Чего ты хочешь?
        - Хороший вопрос! Он говорит о том, что ты начинаешь думать. Мне всего лишь нужен хороший фильм с тобой в главной роли. Такой фильм, чтобы неверующие кретины, возомнившие себя учёными умниками из Берлина, заткнули рты и признали своё полное поражение. Такое кино, чтобы после его просмотра генералы вермахта сами отреклись от своих планов на новое оружие и потребовали от фюрера отдать все средства на создание сверхсолдат. Теперь ты меня понял, Голиаф?
        Долгов отвернулся от окна и молча протянул Шефферу руку.
        - Я знал, что мы поймём друг друга, - улыбнулся профессор. - Хотя, честно говоря, боялся, что ты заартачишься, потому что доктор мне ещё нужен. Вдруг он и вправду знает, как препарат «Z» влияет на зрение? Да и тебе он тоже ещё пригодится.
        Солнце уже не слепило глаза, и Долгов запросто мог смотреть на тусклый диск.
        «Моё зрение начало меняться, - подумал он. - Я превращаюсь в монстра, в одного из них. И сейчас я буду бегать во славу вермахта и ради фильма Шеффера».
        От отвращения к себе захотелось плюнуть на собственные ноги, но перед глазами стоял связанный, будто на заклание, Артём, и старпом, тяжело ступая, вышел на тропу. Уже привычно исчезла боль от ран. Мышцы вновь налились силой, вены раздулись ещё сильнее и превратились в чудовищные верёвки, опутавшие руки и ноги. Холодный воздух приятно холодил покрасневшую грудь. Глаза превратились в два кристалла льда.
        Он вышел и застыл, подобно библейскому Голиафу перед своим последним боем.
        Шеффер невольно восхитился и, махнув рукой, приказал снять цепи. И в тот же миг с вершины карьера донеслось лязганье затворов. Оцепление явно нервничало. Что их ноль два «Z» против его ноль пяти? Но профессор был спокоен и, подозвав Йордана с кинокамерой, встал рядом с Долговым.
        - Снимай вначале меня, затем плавно переводи камеру на него!
        Бравируя, будто укротитель, засовывающий голову в пасть льва, Шеффер обнял, позируя, Шеффер обнял старпома за плечи и широко улыбнулся в объектив.
        - Рудольф, я достойно выгляжу?
        - Эрнст, ты звезда кинематографа! Но всё же держался бы ты от него подальше.
        - Ничего, он теперь смирный, а этот фильм будет смотреть сам фюрер. Он должен запомнить моё лицо. Ты нас обоих снял?
        - Да, сейчас ещё пройдусь по его форме.
        - Теперь снимай грузы.
        Йордан навел камеру на лежавшие на снегу шесть свинцовых кубов с надписями на каждом: «10 килограмм». Затем, не прерывая съёмку, приказал солдату сложить их в рюкзак и надеть на Долгова.
        Шеффер тем временем делал в журнале соответствующие записи и, не удержавшись, чтобы ещё раз мелькнуть перед объективом, застыл на линии старта.
        - Первый, бежишь на полную выкладку! Даже когда тебе покажется, что ты уже не можешь, всё равно беги. Мой препарат даёт неисчерпаемые силы! И мы договорились - без глупостей! На сей раз я тебя не прощу. Ты будешь рядом, когда объект начнёт уничтожать доктора. Не заставляй меня делать это. А теперь пошёл!
        Шеффер театрально махнул перед камерой фуражкой и отскочил в сторону. Долгов медленно побежал трусцой, затем постепенно его бег ускорился.
        Бежалось легко. Ноги сами пружинили и ускоряли бег. Когда он пробегал мимо профессора, то закрывал глаза, чтобы не чувствовать этого острого отвращения к себе и не поддаться соблазну свернуть ему шею. Он лишь слышал стрекотание камеры и понимал, что замкнул очередной круг. Сердце ухало в груди как колокол. Оно сотрясало грудную клетку, но он его надрыва не чувствовал. Сердце было будто чужое и билось из последних сил в чьей-то чужой груди.
        «Что же ты никак не остановишься!» - обращался к нему старпом. Как было бы здорово рухнуть сейчас замертво и никогда больше не видеть профессора, и его эсэсовцев, и эту ненавистную тропу. Получилась бы прекрасная шутка от Долгова!
        Но сердце упрямо продолжало биться, и он бежал, бежал, бежал!
        В очередной раз услышав стрекот кинокамеры, он не удержался и взглянул на Шеффера. Оберштурмфюрер ликовал. Он радостно хлопал по спине помощника и показывал на часы, затем схватил журнал, чтобы отметить очередной круг.
        У Долгова сбилось дыхание, и он почувствовал, как кровавая пелена застилает ему глаза. Сейчас он опять потеряет над собой контроль, бросится на профессора и погубит Артёма. Сжав зубы, старпом пытался заставить себя продолжать бег, но ярость, будто вулкан, рвалась изнутри. Зарычав, словно дикий зверь, задыхаясь от забившей рот пены, он остановился и вдруг почувствовал, как силы его покидают. Рюкзак внезапно приобрёл свой вес, ноги подкосились, сердце вновь стало чувствовать и резануло страшной болью. Долгов пошатнулся и рухнул на спину, ощутив, как острые углы груза впились в спину. Дальше сознание перешло в сумеречное состояние, и он лишь мог видеть бездонное небо, не в силах даже двинуть глазами. Вдруг небо заслонило уродливое лицо Шеффера, и растянувшийся рот профессора голосом, будто доносившимся из колодца, выговаривал:
        - Ты мог сделать ещё десяток кругов! Ты меня обманул. Поэтому я покажу тебе свою вторую шутку! Я сейчас открою вентиль с азотом!
        Долгов застонал и дёрнулся, отдав на это последние силы. На мгновение сознание к нему вернулось, и он увидел, что профессора рядом нет. Тот стоял в стороне и что-то записывал в журнал. А дальше всё погрузилось в темноту, и Долгову показалось, что сердце не выдержало и всё-таки остановилось. Тогда на его лицо набежала улыбка.
        «Я всё-таки тебя обманул, Шеффер!» - мысль взмыла последним всплеском и затухла.
        Оберштурмфюрер отложил журнал и обернулся к Йордану.
        - Очень неплохо! Ты всё снял?
        - Да, фильм выйдет прекрасный.
        - Больше всего я боялся, что ты вдруг скажешь, что у тебя заело камеру.
        - По совести, я этого тоже боялся. Эрнст, а почему он улыбается?
        Шеффер взглянул на солдат, проносивших за руки и ноги Долгова. Голова старпома безвольно свисала и оставляла на снегу борозду.
        - Наверное, он очень доволен собой! - профессор засмеялся и отвернулся. - Нашему Голиафу понравилось быть кинозвездой. Хотя видно, что он на пределе. Боюсь, что ноль шесть станет для него последней.
        - А у меня такое чувство, что он уже…
        - Ты не наблюдателен, Рудольф. Взгляни на его шею. Я сразу заметил пульсацию вены. Благо, по его венам теперь можно изучать кровеносную систему человека.
        - Да, это немного режет глаз. Как к этому отнесутся в Берлине?
        - Ничего, ради солдат-победителей фюрер закроет глаза, если даже мы им отрастим рога. Ты уже убрал от объекта доктора?
        - Нет. Я думал - пусть полежит до конца пробега единицы. Он ведь гарантия успеха.
        - Зря. В успехе я был уверен с самого начала. С первым легко работать. Он чужую жизнь ставит превыше собственной. Такие экземпляры редко, но встречаются. А потому мы могли не демонстрировать связанного доктора. Хватило бы просто ограничиться рассказом. У Арнольда Филиппыча богатое воображение, и долго его уговаривать бы не пришлось. Но что поделать, имею слабость - люблю яркие постановки! Пошли, Рудольф, в смотровую. Я хочу побеседовать с доктором. Что он там говорил насчет глаз?
        ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
        ТЕПЛО, УЮТ И СЕРДЕЧНОЕ РАДУШИЕ!
        Максим шагал широким шагом и бубнил под нос:
        - Я молодец! Я не замёрз в ледяной воде. Я выдержал буран и холод. Убежал от медведей, не испугался вернуться за оружием. Чего мне ещё бояться?
        Такой аутотренинг помогал мало, и для убедительности Максим похлопал по висевшему на груди автомату.
        - Что мне ещё надо? Натирают не по размеру ботинки? Не беда, зато тёплые. Опять даёт о себе знать голод? Так я сейчас кого-нибудь подстрелю.
        Вспомнив, что у него нет спичек, а потому опять придётся есть сырое мясо, ему на мгновение стало дурно. Стараясь не думать о еде, Максим замычал какой-то замысловатый мотив и ускорил шаг.
        «Зачем вообще думать о плохом? - размышлял он в такт шагам. - Возможно, за тем поворотом уже появится полярная станция, и не придётся есть никакое сырое мясо! Там меня ждёт тепло, уют и сердечное радушие. Мне дадут горячего чаю, жареного мяса, хлеба с маслом! Уф, аж на душе потеплело!»
        Но за спиной исчезал этот поворот, за ним следующий, а станции всё не было. Он пытался убедить себя, что вот за теми глыбами льда уж точно увидит крышу или антенну. Но, взобравшись на вершину, видел лишь застывшую белую пустыню. Заряд оптимизма начинал таять. Тогда он вспомнил Умку. Идти с ним было веселее. Он чувствовал за него ответственность и о себе думать было некогда. А теперь со всей остротой почувствовалось собственное одиночество. Хотя, вспомнив о мамаше Умки, встретиться с ними вновь он не рискнул бы. Потому что был уверен: его очаровательный, белый и пушистый Умка не замолвит за него спасительное слово и не вспомнит об их недавней дружбе, а с удовольствием разделит добычу с грозной мамочкой.
        От созерцания сверкающей равнины вновь заслезились глаза, и Максим поспешил спуститься к рыжей полосе прибоя.
        Сколько он уже прошёл, Максим представлял с трудом. Солнце, то склоняясь к горизонту, то поднимаясь за спиной над обрывом, уже сделало полный круг и теперь пошло на второй. Шагалось вдоль линии прибоя легко. Мелкая галька, будто тропа в парке, хрустела под ногами, свежий ветер с моря бодрил, на небе не было ни облачка, и Максим даже стал напевать какой-то марш, подстраивая под него ногу. Промычав его в десятый раз, он вдруг затих и схватился за живот. Голод вновь становился невыносимым. Он буквально разрывал воющий желудок, до темноты в глазах, выворачивал его наизнанку и отдавался слабостью в ногах. Максим оглядел хищным взглядом пустынное побережье и, никого не заметив, склонился над полузасыпанными песком водорослями.
        «Вегетарианство тоже полезно!» - попробовал он пошутить и вновь сморщился от боли в животе.
        - Нужно идти! - как заклинание повторил он. - Там тепло, еда, люди!
        И чтобы как-то отвлечься и заговорить чувство голода, Максим, начал вспоминать забавные истории из своей жизни. Припомнилось, как подружился с Артёмом. Тогда они ещё не жили в одной каюте, не пересекались и по службе. Максим на здоровье не жаловался, и кроме того, что у них в экипаже есть доктор, не знал об Артёме ничего до того, спрятавшегося за чернотой полярной ночи, вечера…
        В полной темноте их «Дмитрий Новгородский» перешвартовывался от одного пирса к другому. А Максим стоял наверху, ожидая, когда лодка упрётся круглым носом в причал, чтобы, как говорится, соскочить до утра. Старпом дал ему добро на сход и, приняв верхний старт, Максим изготовился перемахнуть на твёрдую землю. В обильно политой одеколоном шинели, наглаженный, начищенный, он беспечно улыбался в предвкушении долгожданной встречи со своей дамой сердца, с которой он только недавно успел познакомиться.
        Лодка ползла, ползла, а на последних метрах вдруг дёрнулась корпусом и, будто необъезженный мустанг, взбрыкнула под ногами. Все, кто был наверху, присели, схватившись руками за что бог послал. Максиму он не послал ничего, схватиться было не за что, и он, поскользнувшись на новых туфлях, истошно матерясь, сполз по скользкому корпусу между лодкой и пирсом. А в следующий момент «Дмитрий» приложился о причал всей своей в семь тысяч тонн массой.
        На мостике воцарилось глубокое молчание. Каждый лихорадочно соображал: а осталось ли от их командира БЧ хотя бы мокрое место? Старпом опомнился первым и несмело позвал в темноту:
        - Максим! Мак-сим!
        - У-у… - донеслось из воды.
        Все разом выдохнули - жив! Успел, чертяка, в последний момент под пирс нырнуть! Вахта на мостике заметалась, бросили Максиму шкерт. А он не может в него вцепиться даже зубами, потому что мороз за тридцать, вода парит и тоже почти с минусом. Кое-как вытащили, а шинель на нём мгновенно стала колом, будто скафандр ледяной. Старпом в него тут же полстакана спирта влил, но видит - не помогает. Максим стоит как мумия с застывшими и выкатившимися глазами и даже не дышит.
        - К доктору! - заорал полной грудью старпом. - Вливать спирт внутрь и снаружи! И не попеременно, а постоянно! Живо!
        Максима, как бревно, поволокли вниз, к Артёму, в амбулаторию. А там под его чутким руководством началась реанимация. Его натирали спиртом, будто уксусом мясо для шашлыка. Растирали щёки, спину, грудь. Нещадно заливали внутрь и, наконец, он порозовел, потеплел, оттаял и жалобно взмолился:
        - Хвати-и-ит! Не могу больше.
        Тогда радостные и довольные моряки ушли пересказывать историю спасения командира БЧ всему экипажу. А они остались с доктором одни, и Артём, взвесив в руке бутыль, ехидно заметил:
        - Да брось - «не можешь»! Мы с тобой ещё и не начинали!
        Затем разлил спирт по стаканам и, достав из стола горсть заплесневевших сухариков, спросил:
        - Как водичка? Можно считать купальный сезон открытым? Так выпьем за это!
        Старпом заглянул лишь раз и, заметив, что лечение идёт полным ходом и довольно успешно, мешать не стал.
        А к даме сердца в тот раз Максим так и не попал.
        С моря неожиданно подул ветер. Вода пошла рябью и, заволновавшись, набежала на берег. Погода на севере всегда портится внезапно. Это налаживается она долго и нудно, а чтобы испортиться, ей достаточно мгновения. Вот только что светило солнце, а обернуться не успеешь, как уже валится на голову снег и опрокидывает с ног ветер.
        Максим остановился и с трепетом посмотрел на стремительно приближающуюся с моря и закрывшую горизонт тучу. Ветер вначале лишь осторожно коснулся его лица, затем стремительно ударил, едва не свалив с ног, и потащил вдоль берега. Море, всего минуту назад блестевшее как зеркало, приняло цвет свинца и, вздыбившись, понеслось, срывая с места камни, к подножию обрыва. Спасаясь от ударившего в ноги водяного вала, Максим полез вверх по склону, шаря глазами в поисках спасительной щели или выступа. Заметив подходящую выемку, он втиснулся в неё, выставив наружу спину и пытаясь спрятать обнажённую голову за поднятым воротником куртки. Ветер принёс с собой холод и непроницаемый снежный заряд. Ревущее в двух десятках шагов море исчезло за тёмно-молочной стеной. Взлетающие в воздух брызги смешивались со снегом и образовывали несущуюся с огромной скоростью и проникающую во все щели студёную смесь. Спина покрылась ледяной коркой, и Максим чувствовал её растущую массу. Нечего было и думать, чтобы пересидеть ураган в таком хлипком укрытии, и он решил, пока ещё возможно, карабкаться наверх. Но здесь ветер был ещё
сильнее. Он едва не сбросил Максима с обрыва вниз, но затем, подхватив, потащил по снежному полю.
        «Бешеный галоп по сугробам у меня входит в привычку», - мрачно подумал Максим, чувствуя, как ноги с головой меняются местами, и его несёт в неведомом направлении.
        Обессиленный, выдохшийся и разбитый, чтобы остановиться, он распластался лицом вниз и вжался в снег. Ветер, не в силах его оторвать, теперь лишь бессильно свистел над головой, постепенно превращая его в снежный холм. Внезапно рёв перешёл в стон, затем в слабое рыдание, и стало относительно тихо. Максим стряхнул снег и поднял голову. Буран выдохся и теперь тащил снежный заряд где-то вдалеке, оставив лишь затухающий хвост. Появилась хотя бы какая-то видимость и можно было видеть уползающую вглубь острова чёрную тучу. Но вместе с исчерпавшим силы ветром исчезли силы и у Максима. Он лежал и чувствовал, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Не может даже выбраться из-под навалившегося сверху снега. В неравной борьбе с бураном он отдал всё, до последней капли. Не было желания даже о чём-либо думать или пытаться опять убедить себя встать. Не мучил голод. Не могла теперь достучаться до сознания и согревающая прежде мысль: «Тепло, уют и сердечное радушие!» Хотелось только вот так лежать, лежать и лежать. Без движения, без сил и без дурацких мыслей о борьбе. Абсолютная нирвана и спокойствие!
        Максим безучастно посмотрел на пробежавший перед глазами белый шар. Шар остановился и превратился в исступленно роющего снег песца. Увлёкшись охотой, зверёк щурился от всё ещё ощутимого ветра и, не замечая ничего вокруг, совал острую морду в вырытую нору. Затем опять рыл, швыряя по сторонам снег.
        Максим заторможено и равнодушно смотрел на его старания, пока, наконец, до него не дошло осознание происходящего. В голове будто взорвалась бомба: «Песец! Еда!» Это была еда, и организм вновь включился в борьбу, а живот дёрнулся в судороге, напомнив о голоде.
        «Он рядом! - сглотнул пересохшим ртом Максим. - Я с такого расстояния не промахнусь, и у меня будет еда!»
        Автомат показался ужасно тяжёлым. Вытащив его из-под груди, Максим окоченевшими пальцами сжал рукоятку и поднял перед глазами ствол. Песец топтался к нему спиной и то и дело нырял в снег с головой. Он по-прежнему не видел опасности. Распухший и обмороженный палец не пролезал в скобу и никак не мог нащупать курок. Боясь дышать, чтобы не спугнуть свою жертву, Максим сдавил рукоятку автомата и, вздрогнув от оглушительной очереди, рухнул без сил.
        «Он рядом! - едва не захлебнулся он от восторга. - Мне всего лишь нужно подползти и впиться в него зубами. С трёх метров я не мог промахнуться! Он ещё тёплый! Надо только ползти».
        Тяжело подтянув окоченевшую ногу, Максим дёрнулся и, будто черепаха, потащил на спине собравшийся снежный панцирь. Цепочка мелких следов протянулась и оборвалась у вырытой ямы, но песца нигде не было. Максим оглянулся, но кругом был лишь белый снег.
        - Я не мог промахнуться! - он взбешенно зарычал, чувствуя как в груди поднимается паника. - Он должен быть рядом! Он, наверное, раненый! И я его сейчас найду!
        Но, приподнявшись на руках, увидел лишь следы длинных прыжков перепуганного, но невредимого животного.
        И тогда Максим, застонав, уткнулся лицом в снег. Рухнула последняя надежда, а с ней и какое-либо желание бороться и жить. К чему цепляться за эту жизнь, если она к нему так беспощадна?
        В вырытой песцом яме мелькнуло что-то тёмное. Стерев с лица липкий снег, Максим удивлённо заглянул внутрь. Серая шерсть мелькнула и тут же исчезла в прорытой на ходу норе. Спасшийся от зубов песца зверёк опрометчиво выглянул и этим подписал себе приговор. Шансов на спасение Максим ему не оставил. Запустив руку в снег, он почувствовал тёплое мохнатое трепыхающееся тельце и, схватив его, впился зубами, чувствуя как в рот брызнула липкая кровь. Но вместо ожидаемого прилива сил он ощутил полное бессилие. Сжимая в ладонях волосатый комок, он прижал его к губам и провалился в небытие.
        Сколько он так пролежал, Максим не знал. Ветер уже стих, и теперь над головой, скрывая слепящее солнце, ползли низкие тучи. Одеревеневшее тело уже не болело, да он его и не чувствовал, и лишь веки ещё подёргивались, пытаясь разлепить смёрзшиеся ресницы.
        Что-то было не так. Что-то нарушило его ведущий в вечность сон. И это что-то было до боли знакомое и совершенно лишнее в этом снежном безмолвии.
        Максим, так и не сумев открыть глаза, прислушался. Где-то рядом совершенно отчётливо раздался собачий лай.
        - Э-э-эу… - он попытался выдавить из груди крик, но получилось лишь невнятное и слабое мычание.
        С невероятным усилием вывернув шею, в узкую щель слипшихся век он увидел удаляющуюся фигуру идущего на лыжах человека, а рядом с ним резвящегося пса. Лыжник, повернувшись к нему спиной, широко размахивал палками и исчезал на глазах.
        - А-а-а… - Максим ещё раз попробовал издать звук, но застывшее горло не слушалось.
        Тогда он нащупал автомат, и уже не в силах его из-под себя вытащить, нажал на курок. Торчавший рядом с лицом ствол зашёлся длинной очередью и обжёг пороховыми газами. Но Максим этого уже не чувствовал. Он сделал больше чем мог, и теперь небытие вновь приняло его в свои объятья.

* * *
        «Идёт охота на волков, идёт охота!» Услышь эту, ещё не рождённую великим Высоцким фразу, Александр Иванович оценил бы ту точность, с которой она могла бы передать атмосферу, царившую на Северном флоте, потому что сказать, что для всех сил была сыграна боевая тревога - не сказать ничего.
        Час назад на аэродроме Ваенга приземлился разведчик, ещё с воздуха доложивший о том, что всего в сотне километров севернее острова Кильдин экипажем была замечена лодка, очень напоминающая ту, описание которой теперь имелось в каждом полку. Сфотографировать лодку не удалось, так как при приближении самолёта она скрылась под водой. Но экипаж был абсолютно уверен, что ему посчастливилось обнаружить таинственную субмарину, и по флоту объявили тревогу. Ещё не успели остановиться винты Пе-3, как к нему подъехал ГАЗ флотского начальства и, забрав лётчика со штурманом, рванул к причалу, где их уже ожидал катер командующего, чтобы через залив перевезти в штаб флота, в Полярный.
        Александр Иванович смотрел на исчирканную карандашом штурманскую карту и слушал доклад. По описаниям он и без фотоконтроля понимал, что экипаж видел именно искомую лодку, потому что столько о ней слышал, что уже казалось, будто видел ее своими глазами. Неожиданно в кабинет начальника разведки ворвался командующий Головко. Махнув рукой вскочившему Александру Ивановичу, он нетерпеливо спросил:
        - Ну?
        - Она.
        Командующий флотом взволнованно вздохнул и, подойдя к столу, склонился над картой.
        - Севернее этой точки дежурит «Урицкий».
        - Так точно, товарищ вице-адмирал. Севернее тридцать миль.
        - Поднять все силы флота! Лидировать в поиске будут новые эсминцы, остальным работать по их указаниям!
        - Так точно, товарищ командующий. Эсминцы «Грозный», «Гремящий» и «Громкий» уже готовы к выходу в море. Предлагаю этот район до их прибытия периодически прочёсывать МБРами. Вдруг снова объявится.
        - Хорошо, Александр Иванович, действуй. - Головко неожиданно поморщился. - Нужно позвонить в Москву, Берии.
        Неожиданно в раскрытую дверь из кабинета командующего донёсся перезвон телефона правительственной связи.
        «Вспомни… а оно тут как тут», - мрачно подумал Головко и побрёл назад, в кабинет, на ходу обдумывая разговор с всесильным наркомом.

* * *
        Треск горящих дров ласкает слух, тепло от печи приятно обволакивает лицо - Максим был уверен, что всё это ему снится. Раскрой глаза, опять окажешься заваленным с головой в снежном сугробе. Он даже чувствовал на груди его тяжесть. Но рядом слышались лёгкие шаги, и это не вписывалось в формат последнего сна затухающего мозга. Определённо, рядом кто-то осторожно, боясь разбудить, ступал по скрипящему полу, и тогда он открыл глаза. Тяжёлый белый тулуп мохнатым воротником щекотал нос, закрывая его до глаз. Максим заворочался, собираясь чихнуть, но неожиданно рядом раздался звонкий голос:
        - Папа, папа, он проснулся!
        Хлопнула дверь, и ему в лицо заглянула широкая и седая борода.
        - Ну?
        Рядом, загрохотав пододвигаемым табуретом, появился ещё один мужчина. Он был моложе, и вместо окладистой бороды, как у первого, у него на подбородке был аккуратный чёрный клинышек.
        - По-русски понимаешь?
        - Понимаю, - удивлённо ответил Максим. - А вы кто?
        - Он наш! - рядом с головой первого бородача появилось румяное девичье лицо. Смутившись, девушка сконфуженно добавила: - Я же говорила!
        - Наши в немецкую форму не рядятся, да и взяться им здесь негде.
        - Да и немцам здесь тоже неоткуда появиться, - возразил обладатель седой бороды.
        - У него автомат немецкий и куртка.
        - Но говорит-то он по-русски.
        Первый бородач разместился с одного боку кровати, тот, что помоложе - с другого. Максим, следя за их спором, вертел головой с бороды на бороду и наконец решился спросить:
        - Это полярная станция? Вы полярники?
        - Мы-то полярники, а вот ты кто?
        Максим дёрнулся, пытаясь сесть, но его тут же уложили на место.
        - Лежи! Мы тебя так послушаем.
        - Вы не понимаете! - ещё раз безуспешно попытался вскочить Максим. - Я наш! Я русский! А немцы здесь недалеко от вас.
        - Погоди.
        Бородач, сидевший по левую руку, остановил его, подняв ладонь.
        - Ты, значит, хоть и русский, а знаешь, где находятся немцы?
        - Конечно! Я же от них сбежал!
        Полярник, сидевший по правую руку, в вязаном свитере с воротом до ушей, постоянно дёргал клин бородки. Он скептически посмотрел на Максима и произнёс:
        - Тимофей Иванович, он или провокатор, или не в себе. Какие здесь немцы?
        - Ты записывай, а я допрашивать буду.
        - Допрашивать? Кого допрашивать? Меня? - Максим взвился, пытаясь сбросить тяжёлый тулуп. - Да я столько брёл, чтобы вас найти, а вы - «допрашивать»!
        - Ты ляг и не вставай! - прикрикнул на него сидевший слева Тимофей Иванович. - А ты как хотел? Мы как тебя нашли, так сразу радиограмму на Большую землю отправили. А оттуда приказ пришёл: допросить и протокол допроса им отстучать. Откуда у тебя немецкие вещи, если ты не немец?
        - О-о-о! - застонал, соображая, с чего начать, Максим. - Я у немцев взял, а их медведи сожрали.
        - Немцев, значит, сожрали, а тебя нет? Ладно, давай по порядку. Как звать?
        - Зайцев Максим. Поймите, немцы у вас под боком! Сюда надо вызывать десант или кого там? Корабли! Хотя лучше с берега, их орудие на море направлено!
        Сидевший с протоколом в руках хмыкнул и спросил:
        - Партийность?
        - Что?
        - Коммунист?
        - Да при чём здесь партийность? Я же вам про немцев твержу!
        - Понятно. Пишу: беспартийный. Корабли, говоришь? Крайнее судно когда у нас было, Тимофей Иванович? Ещё в мае?
        Максим сполз по подушке и протяжно вздохнул. Вот тебе и тепло и уют, и сердечное радушие!
        - Поесть дадите?
        Тимофей Иванович кивнул заглядывавшей через плечо девушке:
        - Дашка, принеси ему тушёнку с хлебом.
        От этих слов у Максима закружилась голова.
        - Так где, ты говоришь, немцев видел? - Тимофей Иванович показал напарнику на стол: - Феликс, подай карту.
        Сложенный вчетверо затёртый лист карты был меньше тетрадного листа, и Максим никак не мог сообразить, какой участок острова он показывает. Вдруг перед глазами мелькнуло знакомое название.
        - Вот! Мыс Утешения!
        - На Утешения? - Тимофей Иванович удивлённо посмотрел на карту. - Феликс, вы же там недавно с ребятами проходили?
        - Конечно, проходили! Нет там никого.
        - Немецкая база под землёй! Она спрятана в скале! Потому вы её и не заметили.
        Максим начинал злиться. Проделать такой путь, чтобы сейчас из него делали полного идиота? Это уже слишком! Несмотря на пытавшиеся его уложить на кровать руки, он сел, выставив из-под тулупа голые ноги.
        - Смотрите! - Максим исступленно тыкал пальцем в разложенную на коленях карту. - Вот здесь, у самого берега, есть небольшой причал. Его не спрятать. А рядом утёс. У его подножья и есть вход в базу. А на вершине башня корабельного орудия!
        Тимофей Иванович с сомнением посмотрел на Феликса.
        - Что скажешь?
        - Врёт!
        - Что-о? - у Максима от возмущения вытянулось лицо.
        - И знает, о чём врёт! Там действительно есть заброшенный причал, сооружённый ещё до войны артельщиками. Я вначале подумал, что он просто не в себе, а теперь вижу, что это хитрый провокатор!
        - Сам ты!
        Максим хотел схватить Феликса за бороду, но Тимофей Иванович с помощником вскочили и, придавив лицом в подушку, заломили ему за спину руки.
        - Всё! Всё! - взмолился Максим.
        От боли потемнело в глазах. Но ещё больнее было от обиды.
        - Там остались мои товарищи, - он застонал и, распластавшись на кровати, шмыгнул носом. - Я искал вас, чтобы предупредить вас и спасти их. А вы…
        - Против нас разыгрывается какая-то хитрая диверсия, - не сдавался Феликс. - А это продажный провокатор, подосланный немцами, чтобы уничтожить нашу станцию.
        - То-то и не вяжется. Если бы его подослали немцы, то он был бы в советской форме и с ППШ на шее, и не лежал бы в снегу, обмороженный. А к мысу Утешения, Феликс, придётся сходить ещё раз.
        - Нельзя туда вам идти, - успокоившись, Максим снова свесил с кровати ноги. - Нужна помощь, и побольше. Там немцев немного, но они особенные и очень сильные.
        - Ну конечно - богатыри из Тюрингии! - хмыкнул Феликс. - Ты лучше расскажи, как ты им продался.
        Максим уткнулся лицом в ладони и тоскливо вздохнул.
        - Больше всего мне сейчас хочется назвать тебя редкостным мудаком, но боюсь, что вы опять начнёте крутить мне руки. У немцев в плену два моих друга. Над ними проводят страшные опыты. Я с невообразимым трудом выбираюсь оттуда, брожу по тундре, бегаю от медведей, жру птиц и мышей, еле живой приползаю к вам, а вы мне устраиваете допрос с пристрастием и ещё обвиняете чёрт знает в чём. Где справедливость?
        Матвей Иванович кашлянул в кулак и, заметив застывшую в дверях с подносом дочку, смущённо сказал:
        - Ты пока поешь, а потом ещё поговорим. Ты это… в общем, извиниться никогда не поздно, гораздо страшнее ошибиться. Но всё равно, пока я не получу указаний с Большой земли, ты считаешься под арестом. Что ты нам сейчас рассказал, я, конечно, немедленно передам в управление Главсевморпути, а там пусть они решают, что дальше делать. Пусть хоть сам Папанин сюда летит, мне без разницы, как скажут, так и будет.
        Матвей Иванович с Феликсом вышли. На отцовский табурет тут же опустилась Даша и протянула Максиму поднос. На алюминиевой тарелке красовалась сохранившая форму банки тушёнка, а рядом нарезанная половинка хлеба. Почуяв ударивший в нос запах мяса, Максим жадно протянул руки и схватил тарелку. Набив рот, он блаженно зажмурился.
        - В жизни не ел ничего вкуснее, - промычал он, раздувая щёки.
        Девушка улыбнулась:
        - Мы тушёнку сами делаем.
        На миг оторвавшись от тарелки, Максим посмотрел ей в лицо. Совсем ещё юная, румяная, с длинной, переброшенной через плечо на грудь косой. От его взгляда девушка залилась ещё большим румянцем.
        - Тебя Дашей зовут?
        - Ты же слышал.
        - А я Максим.
        - А это я слышала.
        - Кхм!
        Разговор не клеился, и Максим, не слишком расстроившись, вновь уткнулся в тарелку. Неожиданно накатила тошнота, и он, скривившись, откинулся на подушку.
        - У тебя красивая коса!
        - А ты видел некрасивые косы?
        - Я вообще никаких не видел. У нас девушки предпочитают совсем другие причёски.
        - А у вас - это где?
        - Далеко. Сколько я у вас здесь разлеживаюсь?
        - Почти сутки.
        Максим огляделся: чёрные стены из обструганных брёвен, маленькое окно с подступившим до середины снегом, три деревянных двухъярусных кровати, на полу медвежья шкура, в углу выбеленная печь. Не дом, а избушка из сказки «Морозко»!
        - А ты правда мышей ел? - смутившись из-за затянувшейся паузы, спросила Даша.
        - Правда. Была какая-то без хвоста.
        - А-а. Это лемминг.
        В тарелке было ещё полно тушёнки, но от одного её вида вновь подкатила тошнота. Максим отвернулся, а Даша, заметив его мучения, потянула к себе поднос:
        - Ты уже всё?
        - Подожди. Может, отпустит. Ещё хочу, но не могу.
        Ему не хотелось, чтобы она уходила, и он, подмигнув, застенчиво спросил:
        - Даша, а ты не знаешь, где моя одежда?
        Максим заглянул под придавленное тулупом одеяло и заметил, что лежит в одних трусах.
        - Я её там, у большой печки, сушиться повесила. Она вся насквозь промёрзла. Ты, наверное, в лужу упал?
        - Да, упал… ещё в какую!
        - Когда тебя нашли, ты был уже весь белый. У тебя лицо и руки были обморожены. Так мы тебя медвежьим жиром растирали.
        - И ты растирала? - чувствуя, что краснеет, спросил Максим.
        - А как же! Я и жир на плите грела, и горячие компрессы делала.
        - Можно я оденусь?
        - Говорю же, что одежда ещё не просохла. Да и папа не разрешает, боится, что ты сбежишь.
        - Да что вы все заладили об одном и том же! Куда я сбегу, если я сам вас искал? Этот, с козлиной бородой, вообще меня предателем считает!
        - Феликс Богданович? - засмеялась Даша. - Он всегда такой подозрительный. Он с детства мечтал чекистом стать. Когда вырос, так даже имя сменил, чтоб как у Дзержинского. Но в чекисты его не взяли. У него что-то с анкетой оказалось не в порядке. А потом по комсомольской путёвке его отправили на курсы метеорологов. Кстати, это ему ты обязан своим спасением. Они вместе с Буцефалом тебя нашли.
        - Это ещё кто такой?
        - Наш пёс! Мой папа его сюда ещё щенком привёз.
        Решив, что она уже вполне выдержала дистанцию, приличествующую благовоспитанной барышне, Даша теперь не могла остановиться. Вдоволь намолчавшись, она, будто прорванная плотина, получив в своё распоряжение новые уши, хлынула на Максима мощным словесным потоком. Всплеснув руками, она восторженно затараторила:
        - Буцефал добрый, но очень глупый! Его несколько раз чуть медведь не съел. Он ему покажется и убегает. А Буцефал думает, что он его испугался и бросается в погоню. А медведь хитрый, за сугроб забежит и там его поджидает. Для них собака всё равно, что для нас конфета. В последний раз папа с ружьём еле подоспел.
        Даша на секунду смолкла, чтобы перехватить воздуха, и у Максима получилось вставить несколько слов:
        - А со мной в тундре медвежонок шёл.
        - Тоже мне, удивил! - небрежно махнула рукой Даша. Она и не думала отдавать инициативу, а потому прибавила громкости и затараторила ещё быстрей: - У нас когда-то тоже жил медвежонок. Я его с бутылки кормила. Он с Буцефалом вместе возле печки спал. А как подрос, так чуть его не загрыз. Пришлось его в тундру выпустить. С ними иначе нельзя. Они вырастают и всё забывают. Могут напасть. Их здесь много. Сейчас ещё светло, и они осторожничают, а вот наступит полярная ночь, тогда жуть! Они прямо к дому подходят. Выйдешь, а вокруг всё их следами затоптано, а на углах дома клочками их шерсть висит - это они бока чешут. Когда мы пустые банки из-под тушёнки выбрасываем, медведи на запах отовсюду сходятся. Из мусорного бака только их задние лапы да куцые хвосты торчат. Мы даже пробовали банки зарывать, они всё равно находят. Уже и керосин вокруг разливаем, да не слишком помогает. А ты чего не ешь? Ты ешь, а я тебе рассказывать буду. Я про Арктику всё знаю! Я с папой всюду с детства. Он знаешь, какой у меня знаменитый полярник! Его даже сам Папанин знает. Они вместе на льдине дрейфовали! У него и орден есть. Ты
ешь, ешь. Ой, а что тут прошлой зимой было! У нас прямо за стеной медведь спал! Тогда аж под крышу замело, а между стеной и снегом карман образовался. Медведь туда и забрался. А Феликс на крыльцо с ружьём вышел. Хотел самодельный порох опробовать и в воздух бабахнул. А мишка с перепугу заметался и через окно внутрь дома сиганул. Что тут было! Я громче всех кричала! Да тут все кричали. Но я чуть разрыв сердца не получила. А больше всех, наверное, перепугался медведь! Он из спальни в радиорубку, затем в подсобку! А когда из кухни на улицу через окно выскочил, то на шее у него три оконных рамы висело. Вот так-то! А ты говоришь - медвежонок!
        - Весело тут у вас, - попытался вставить Максим.
        - Да уж, не скучаем. А ты чего такой мрачный? Ты погоди, я тебе ещё расскажу, как меня в комсомол принимали!
        - Не надо.
        - А почему?
        - Паршиво мне, Даша. А от твоих рассказов ещё хуже.
        - Это тебе так от тушёнки! Тебе много сразу нельзя.
        - Да при чём здесь тушёнка! Мы вот с тобой болтаем, ты мне про медведей рассказываешь, про комсомол, а там мои друзья у немцев мучаются!
        - Ты вместе с ними служил?
        - Да.
        - А где?
        - На подводной лодке.
        - Так ты подводник! - Даша восхищённо всплеснула руками. - Почему же ты сразу это моему отцу не сказал?
        - Да что рассказывать? Вам не понять, что происходит.
        - А я поняла! У тебя, наверное, секретная лодка?
        - Что-то вроде того. Попробуй всё расскажи… Ваш Феликс и так меня то ли за предателя, то ли за идиота принимает.
        - Вообще-то он хороший. А как начнёт про знаменитых чекистов рассказывать - заслушаешься! Но как война началась, он всё боится, что на нас немцы нападут. А как передали, что на острове Уединения всего неделю назад немецкая подводная лодка из пушки метеостанцию обстреляла, так он совсем покой потерял. Говорит, что не за себя переживает, а за меня. Он даже за мной ухаживать пробовал…
        - Ну, а ты что?
        - Да ты что?! Он же старый совсем! Ему уже за тридцать перевалило!
        - Точно, старик. А тебе сколько лет?
        - Восемнадцать, - кокетливо улыбнулась Даша.
        Подыгрывая ей, Максим восхищённо зацокал языком и, заглянув вновь под одеяло, спросил:
        - Даша, может, я всё-таки оденусь?
        - Ну ладно. Пойду, посмотрю…
        Через минуту она вернулась и положила сверху на тулуп его одежду.
        - Я выйду, а ты одевайся.
        Ещё через минуту она нетерпеливо постучала в дверь и спросила:
        - Ты всё? Я тебе тут ещё хотела рассказать!
        - Даша, у меня в брюках, в кармане, одна вещь была…
        - Это ты про провода спрашиваешь? Их мой папа забрал.
        Заглянув в щель, Даша увидела, что Максим, уже одетый, сидит на кровати и озадаченно шарит в карманах. Она вошла и вновь заняла табурет.
        - А что это было? Они тебе нужны?
        - Да понимаешь… Вспомнил я об этих проводах, и пришла мне в голову одна спасительная мысль. Почему я сразу об этом не подумал? Я ведь знаю, кто может спасти моих товарищей! У вас, я слышал, есть радиостанция?
        - Ну ты спросил! Конечно, есть. У нас на ней все работать умеют! Даже я немного. Наш радист Миша всех обучил.
        - Даша, позови, пожалуйста, своего отца.
        - Папу? Максим, а расскажи сначала мне, что ты придумал?
        - Это очень серьёзно, так что, будь добра, пригласи его сюда.
        Даша обиженно поджала губы и, вскочив, уже из дверей бросила:
        - Ну и ладно. Я всё равно рядом буду и всё услышу.
        Тимофей Иванович появился так быстро, как будто только и ждал за дверью приглашения. А вместе с ним вошли ещё шестеро обитателей станции и, расположившись вдоль стены, с любопытством поглядывали на Максима.
        - Ты что-то хотел сказать? - спросил Тимофей Иванович.
        - Да. Есть разговор. Вам уже ответили с Большой земли?
        - Экий ты прыткий. Мы только туда радиограмму отправили, а пока её там рассмотрят, да пока она попадёт к кому нужно… Да ещё всё проверить надо, так это, может, и не один день пройдёт. А ты чего хотел-то?
        - Я так и думал! - Максим рухнул спиной на кровать, затем вскочил и сел напротив Тимофея Ивановича. - Поймите, я не могу долго ждать. Вы, может, когда-то мне и сможете помочь, но будет поздно. А для моих товарищей каждый час на счету! Да и для вас это небезопасно. Немцы о вас знают. Мой друг у них подслушал, где вы находитесь. Но я знаю, кто может всех нас спасти! В общем, так: мне нужна ваша радиостанция!
        - Хе! - засмеялся Тимофей Иванович, а вместе с ним и остальные полярники. - Какой ты шустрый! Мы ещё толком не знаем, кто ты такой, а тебе радиостанцию подавай. Для чего тебе она?
        - Это вопрос жизни для моих друзей. Я передам всего одну радиограмму, и нам помогут. Всего одну! Дам координаты вашего места и просто скажу, что это - я! Тяжело мне вам всё объяснить, но поверьте на слово.
        - А тяжело, потому что врёшь или не договариваешь. Ты, парень, не темни, а говори всё, как на духу.
        Максим грустно вздохнул и откинулся на подушку.
        - Не могу я вам всю правду рассказать, а если расскажу, то ещё хуже будет.
        - Папа, они на секретной подводной лодке служат, - важно блеснула своей осведомлённостью Даша.
        - На лодке? - удивлённо вздёрнул брови Матвей Иванович. - На какой? Кто командир? К какой части приписана? Ты не думай, мы здесь тоже не лаптем щи хлебаем, кое-что о флоте знаем. А чего не знаем, так запрос дадим. Там быстро разберутся.
        - Да поймите же, не в лодке дело. Вернее, как раз в ней и дело, но ситуация так запутана, что если я всё расскажу, вы не поверите, и тем более мне доверять перестанете.
        - А ты попробуй.
        - Попробовать? - Максим задумчивым взглядом обвёл окруживших его полярников. - Ну что ж, можно и попробовать. Раз уж сами захотели, тогда слушайте… Только для начала представьте, что сейчас не сорок второй год, а две тысячи десятый! Представили? - Тимофей Иванович удивлённо переглянулся с Феликсом. - А я предупреждал! А теперь представьте, что в море выходит подводная лодка. Не ровня вашим! Подводный крейсер! Красавец! Тяжело? Закипают мозги? Ну, так вы сами напросились!
        И выдержав, собираясь с мыслями, огромную паузу, Максим начал рассказывать. Глядя, как постепенно вытягиваются лица его слушателей, он сам ловил себя на мысли, что его повествование напоминает скорее бред перебравшего пивных дрожжей Буцефала, чем хоть что-то отдалённо похожее на правду. Но стараясь не смущаться и не сбиваться, он продолжал рассказывать. Его прервали лишь дважды. Когда он дошёл до немецкой базы на Земле Александры, стоявший у двери старый полярник в валенках и тельняшке навыпуск не сдержался:
        - Я про это что-то слышал! - но споткнувшись о возмущённые взгляды товарищей, оправдываясь, добавил: - Ребята рассказывали.
        А когда Максим описывал в красках, как его на немецкой лодке бомбил английский эсминец, не сдержалась Даша:
        - Бедненький, - она жалобно всхлипнула.
        - Дашка, помолчи! - прикрикнул на неё Тимофей Иванович.
        - Так жалко ведь! Сколько ему досталось.
        - Это ещё не досталось! - театрально вздохнул Максим. - То, что можно назвать «досталось», ещё впереди.
        Через час он закончил.
        - Вот так я оказался у вас. Сейчас только бы отправить радиограмму на моего «Дмитрия» - и всё! Он где-то рядом, в Баренцевом море! Он меня услышит и поможет!
        Воцарилось молчание. Максим заметил, как Феликс переглянулся с кем-то из присутствующих и спрятал улыбку в бороду. Остальные, не осмеливаясь поднять взгляд, усиленно рассматривали пол. Первым не выдержал Тимофей Иванович:
        - Да… Чудная история.
        - Так что? Дадите радиостанцию?
        - То, что немцам о нас известно, мы и без тебя знали. Полгода назад возле Колгуева сбили немецкого разведчика, так у него на карте уже тогда наша станция обозначена была.
        - Тимофей Иванович, где та приставка, что я спаял?
        - Если я такое на Большую землю отправлю… - Тимофей Иванович хмыкнул и мотнул головой. - Невероятная история… Я тебе, Максим, так скажу: ты здесь не пленник. Кровать мы тебе уже выделили, располагайся. Обедать скоро будем, так ты со всеми за стол садись. От станции только далеко не отходи - опасно. А там, может, и помощь от тебя какая будет. А вот к радиостанции я тебя не подпущу! - Тимофей Иванович хлопнул себя по коленям и встал. - Давай дождёмся, что с Большой земли ответят, а там уже будем решать.
        Он вышел, а за ним потянулись и остальные. Осталась лишь Даша. Максим чувствовал себя уничтоженным и совершенно раздавленным.
        - Ты мне тоже не веришь? - он тяжело поднял голову и посмотрел ей в лицо.
        - Почему? Когда ты про Мурманск рассказывал, я сразу то место узнала. Я была в Мурманске и почти весь его знаю.
        - А то, что я из будущего?
        - Максим… - Даша замялась и, пожав плечами, виновато улыбнулась: - Ну так же не бывает!
        - Наверное, ты права. Иногда мне самому кажется, что я просто болен, - в его голосе прозвучала такая обречённость, что она вздрогнула. - Что-то происходит у меня с головой. Может, на самом деле я сейчас лежу в нашем госпитале, связанный по рукам и ногам в психиатрическом отделении, а мой больной мозг живёт собственной жизнью и придумывает для меня все эти страшные истории? Ладно, забудем…
        - Максим, не расстраивайся ты так. Всё образуется.
        - Теперь вы хотя бы не будете смотреть на меня как на провокатора, а всего лишь как на душевнобольного. А Толик и Артём пусть погибают. Они ведь только плод моего больного мозга.
        Он встал и направился к двери.
        - Я выйти хочу! На свежий воздух!
        - Я с тобой!
        - Сам выход найду.
        - Нет, нет! Мне ещё чистый снег на воду нужно собрать, да и на солнце тоже хочется. Я тебе нашу станцию покажу! Максим! - Даша проскочила впереди него и услужливо распахнула дверь. - Ты не обижайся на моего папу! Он добрый! Но на нём, как на начальнике станции, ответственность огромная лежит. Нельзя ему ошибаться. Бери вёдра, поможешь!
        Максим замер, схватившись за перила крыльца. Солнце ярко ударило в глаза, и он, покачнувшись, едва не упал. Он явно переоценил своё состояние, и слабость в теле тут же об этом напомнила. Распухшие пальцы уже пожелтели и держаться за перила было больно. Кожа местами потрескалась и превратилась в лохмотья. Максим, щурясь, оглянулся. Свисавшие сосульки нагрелись от чёрной крыши и по-весеннему капали на руки, сидевшая на дымовой трубе чайка, испугано сорвавшись вниз, метнулась в сторону берега, снег сверкал застывшим зеркалом, красный флаг висел над крыльцом не шелохнувшись, и было во всём этом такое умиротворение и тишина, что всё это и вправду казалось нереальным и сказочным. Ни дать, ни взять - фантазии больного мозга!
        «Может, я и вправду сумасшедший?» - угрюмо подумал Максим.
        Даша всячески пыталась его отвлечь от мрачных мыслей и всё время говорила, показывая то налево, то направо небольшой совковой лопатой.
        - Вот в той избе у нас метеорологическое оборудование! А вон там у нас ледник. Мы у ненцев туши оленей на керосин сменяли, теперь всю зиму с мясом будем. Пойдем туда, там наветренная сторона - снег почище. Нужно к ужину воду готовить. Я буду тебе в ведро набирать, а ты на кухню в бочку носи. Максим, ну не хмурься так, а то у меня кошки от одного твоего вида на душе скребут. Всё будет хорошо. Смотри, а вот та тропинка называется «аллея Буцефала»!
        - Почему? - Максим взглянул, куда указывала Даша. Вся тропа, будто шкура леопарда, была в жёлтых пятнах, и он не удержался от улыбки. - Понятно.
        Он обернулся к избе, откуда они только что вышли, и увидел, что все обитатели станции высыпали на крыльцо и наблюдают за ними. Неожиданно от толпы отделились Тимофей Иванович и Феликс и пошли к нему.
        - Подожди! - остановил он Дашу. - Кажется, мне что-то хотят сказать. Может, что-то насчёт меня с Большой земли прислали?
        Максим ждал приближающегося начальника станции. Внезапно ему в голову пришла неожиданная, но такая лежащая на поверхности мысль, что он не сдержался и меланхолично заметил:
        - А что насчет меня могут прислать? Скажут, что я сбежавший Горбун, и как вердикт прикажут вам меня расстрелять. А значит, Даша, ненадёжный из меня помощник, даже снега не успею наносить.
        Тимофей Иванович подошёл и, хитро улыбнувшись, произнёс:
        - Решил, значит, помочь? Дашка любит побольше народа в помощники на кухню привлечь, чтобы самой ничего не делать. Я вот тут на тебя, Максим, глядел, и пришла мне в голову одна забавная мысль. Смутил ты, конечно, всех нас своим рассказом. Всякие мысли в голову лезут. И вот я подумал - а вдруг?! Чего только в жизни не бывает? И как следствие, возник у меня один вопрос. Если на миг представить, что всё, что ты рассказал - правда, то ты должен знать на него ответ. Ещё перед войной нашли мы с Иваном Дмитриевичем Папаниным в Арктике очень важные для страны месторождения. Но оказалось, что на их разработку нужны огромные средства, и в правительстве решили отложить их добычу до окончания войны. Знает об этом очень ограниченный круг людей. Но это сейчас! А в будущем, я не верю, чтобы о нашем открытии не знал каждый школьник. Это несметные богатства, и, наверняка, их будут разрабатывать не одно десятилетие. Так, может, скажешь - что мы нашли?
        Максим усмехнулся. Конечно, он знал ответ на этот вопрос. Ни секунды не раздумывая, он уверенно ответил:
        - Нефть!
        - Нефть? - переспросил удивлённо Тимофей Иванович. - Почему нефть?
        - Да потому что из-за арктической нефти все будто с ума сойдут. С Арктикой произойдёт то, что как обычно у нас бывает: то никому не нужна была, то сразу всем! А всему причиной - нефть. Норвежское, Баренцево, Карское моря сплошь будут утыканы буровыми вышками. На эту нефть будут претендовать Америка, Канада, Дания, Норвегия. Да мало ли ещё кто! Финляндия и вовсе заявит, что богатства российского сектора Арктики являются «достоянием мирового сообщества»! Я хорошо об этом знаю, потому что не раз принимал участие в походах на обеспечение охраны наших боевых кораблей, выходивших для демонстрации силы и российского флага в так называемой «серой» зоне.
        - Ишь ты! - Тимофей Иванович озадаченно оглянулся на Феликса. - А почему в «серой»-то?
        - Да потому что с границами полная путаница. Мы считаем ту, которую определили ещё в двадцать шестом году, а норвежцы требуют рассмотрения границ по морскому праву, то есть по принципу средней линии от Новой Земли, Земли Франца-Иосифа и архипелага Шпицберген. Так и получилась «серая» зона. И мы, и они считаем её своей. А там - у кого бицепсы покрепче будут!
        - Интересно… Ну и у кого крепче?
        - У нас, конечно! Хотя до войны дело ещё не доходило. Но если что, то уж будьте уверены!
        - Да… чудеса.
        Тимофей Иванович запустил пальцы в бороду и наморщил лоб в глубоком раздумье, затем обернулся к стоявшим на крыльце полярникам и крикнул:
        - Миша! Молчит Большая земля?
        - Молчит, Тимофей Иванович!
        - Миша! Ты включи на прогрев передатчик, а мы с Максимом сейчас подойдём!
        - Правда?! - на радостях Максим отбросил ведро и, бросившись к дому, уже на бегу выкрикнул: - Спасибо, Тимофей Иванович! Я знал, что вы мне поверите!
        Феликс задумчиво посмотрел ему вслед и сказал:
        - Иваныч, а я никогда не слышал, что ты нефть нашёл!
        - С Папаниным мы, Феликс, на юге Новой Земли нашли огромные залежи меди. Но ты же видишь, что он не врёт. Так врать человек не может. Здесь что-то не так. Да и бес с ней, с этой медью! А вдруг из-за нас и вправду хорошие люди погибнут?
        ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
        ЗАКАТ WUNDERLAND
        Егор Сорокин отирался возле командира в центральном посту. Расположившись на диванчике, он листал судовой журнал. Удивительно было наблюдать за хронологией событий по скупым и отрывочным данным, датированным различными годами. Вначале твёрдой рукой Долгова значились числа, представленные маем две тысячи одиннадцатого. Далее, в период неразберихи и сомнений, даты вообще отсутствовали. А через пару листов, сначала несмело, ограничиваясь только числом и месяцем, события наконец обрели и год. Цифры «Одна тысяча девятьсот сорок два», - старпом коверкал до неузнаваемости, будто рука у него дрожала от несуразности этого факта и пыталась вывести совсем другую, правильную дату. Оставшись за старпома, Егор цифру «сорок два» писал чётко и всегда её вдавливал шариком ручки. Он смирился с такой постановкой вопроса и уверенно вывел: 13 сентября, затем подумал и скривился. - Брр! Ещё и пятница! Ладно. «Время 15.45, боевая готовность - два, подняты радиоантенны, ожидаем сообщения от Долгова».
        «Дмитрий Новгородский» завис на перископной глубине, выставив над водой штыри антенн и вслушиваясь в ожидании в эфир. Моряки на центральном посту, тихо переговариваясь, травили байки про сползающие с севера в Баренцево море айсберги. Кто-то высказал предположение, что ледяные горы могут достигать до трёхсот метров в глубину. Автора предположения тут же подняли на смех: в Баренцевом море глубина не больше двухсот, и то местами!
        - Накаркаете, - недовольно проворчал Егор.
        Неожиданно с гидропоста прозвучал доклад о многочисленных шумах боевых кораблей, приближающихся с юга.
        - Возможно, вышли навстречу конвою, - предположил Дмитрий Николаевич.
        Но пеленги не изменялись, дистанция сокращалась, и командир занервничал.
        - Командир, такое ощущение, что они по нашу душу, - предположил штурман.
        - С чего бы это? Егор, не вгоняй народ в смуту.
        - А самолёт намедни помнишь?
        Дмитрий Николаевич задумался. Корабли на экране обстановки развернулись фронтом в строй поиска, и от греха подальше он кивнул стоявшему на рулях боцману:
        - Давай на безопасную.
        Безопасной глубиной погружения для их типа лодки в Баренцевом море было пятьдесят метров. Нырнув, «Дмитрий Новгородский» завис, ожидая, когда корабли пройдут и можно будет опять подвсплыть и выставить антенну.
        Цели на экране приближались, и неожиданно, сначала тихо, затем всё громче послышались посылки асдиков. Один из кораблей прошёл точно над ними, и с гидропоста несмело, будто гидроакустическая вахта не поверила собственным ушам, прозвучал неуверенный доклад:
        - Кажется, бомбы.
        Командир со штурманом переглянулись. В тот же миг над головой ухнула, слившаяся в один, серия взрывов. Егор свалился с дивана и, не выпуская из рук вахтенный журнал, вместе с вылетевшим из своего гнезда графином с водой залетел под пульт управления рулями. Палуба из-под ног резко нырнула вниз. Лодка с дифферентом на нос пошла на глубину. Дмитрий Николаевич с трудом дотянулся до микрофона межотсечной связи:
        - Ход восемь узлов! Разворот вправо на девяносто! В отсеках осмотреться!
        К счастью, эсминец ошибся с глубиной, и бомбы взорвались выше лодки. «Дмитрий Новгородский» рванулся с места и, торопясь уйти из опасного места, взял курс на север. В отмеченное первым эсминцем место сбросил бомбы второй эсминец, за ним отработал третий.
        Командир вытер лоб, потом, переведя дух, улыбнулся и, глядя на штурмана, произнёс:
        - И ведь не огрызнёшься. Свои работают. И на том спасибо, что хоть промахнулись!
        Дальше - больше! Оцепив их район, бомбы сбрасывали все кто мог. Взрывы лопались впереди по курсу, за кормой, сбоку. Вода вокруг «Дмитрия Новгородского» кипела, выбрасывая на поверхность поднятые со дна водоросли, затопленные брёвна, дохлых рыб. Лодка металась, меняя глубину и курс. Заметив разрыв в строю поиска, метнулись туда, и наконец, их потеряли. Всплески от взрывов ещё долго вспыхивали на экране позади лодки, но уже далеко и не опасно. Опасаясь себя обнаружить, а по всей видимости, именно посылки гидролокатора привлекли эсминец, Дмитрий Николаевич приказал его выключить. Импульсы легко могли быть вновь обнаружены противолодочными кораблями. Неожиданная бомбёжка произвела на него сильное впечатление, и он решил, что недооценивать советские эсминцы, пожалуй, не стоит.
        Они уходили, и больше ничто не предвещало опасности, но в душе почему-то тонко заныла струнка тревоги.
        Командир беспокойно заворочался в кресле. Вроде бы всё нормально в отсеках, реактор работает в заданном режиме, турбины выдают положенные обороты, гребные винты исправно толкают лодку вперёд с требуемой скоростью. Ухо чутко прислушивалось к любому нештатному звуку, но его не было. Всё было в порядке, но смятение не отпускало. Будто преднамеренно вспомнились недавние разговоры моряков об айсбергах.
        «Нет! Вряд ли! - подумал Дмитрий Николаевич. - Небольшие айсберги наши акустики слышат и в обычном режиме шумопеленгования. А отойдём ещё немного подальше, тогда и включим гидролокатор в активный режим. Здесь бояться нечего».
        Действительно, опытные акустики легко различают шум заплёскивающих на глыбы льда волн. Этот звук характерен, и при определённой изощрённости слуха можно вполне точно определить пеленг на опасного соседа. Но это если речь идёт о небольших айсбергах…
        Удар в корпус опрокинул всех с ног. По лодке прокатился гул, будто кто-то саданул по железной бочке кувалдой. Скорость резко упала, зато стрелка глубиномера быстро пошла вниз. Падая, Дмитрий Николаевич увидел безумные глаза вцепившегося в рули и ловившего раскрытым ртом воздух боцмана, и первое, что пришло на ум: «Вот так мы и погибаем! Быстро, неожиданно и глупо! Только что всё было в порядке, а мелькнула секунда и от порядка не осталось и следа».
        - Да сколько можно! - крикнул, свалившись в очередной раз с дивана, штурман.
        В центральный пост влетел Валентиныч и, оттолкнув в сторону вахтенного механика, бросился продувать балластные цистерны. Теперь по лодке прокатился гул яростного шипения. «Дмитрий Новгородский» замедлил падение, затем, остановившись и будто раздумывая, начал медленно и нехотя подниматься к свету.
        Рядом, будто гигантский зелёный небоскрёб, высилась ледяная гора. Командир вместе с главным механиком первыми выскочили на внешнюю палубу и побежали в нос лодки. Носовой обтекатель со всей гидроакустической начинкой был смят, но цел. Валентиныч, тяжело вздохнув, заметил:
        - Хорошего мало, но можно считать, что легко отделались.
        - Да… - Дмитрий Николаевич посмотрел на айсберг. - Подрубили его под самый корень.
        - Я слышал два удара. Второй - это, наверное, от рухнувшей на палубу сосульки.
        - Что же делать?
        - А что делать, командир? Не мешало бы где-нибудь подремонтироваться. Нам регламент во как нужен! - и в подтверждение Валентиныч провёл ладонью по горлу. - Я вообще удивляюсь, как мы до сих пор без серьёзных поломок обходимся. Не лодка, а золото!
        Почти успокоившись, они направились в корму и обнаружили на выпуклом борту несколько глубоких вмятин.
        - А это нам от бомб досталось, - Валентиныч тяжело вздохнул. - Теперь точно без ремонта не обойтись.
        - От своих больнее вдвойне. Хорошо, хоть только лёгкий корпус.
        Главный механик нахмурился и, закрыв глаза, прикидывал, сколько времени уйдет на ремонт, как вдруг на мостике рубки появился главный минёр и, заметив командира, бросился к нему.
        - Товарищ командир! Товарищ командир!
        - Что ещё? - мрачно спросил Дмитрий Николаевич, заметив взволнованное лицо Сачука.
        - Товарищ командир, со вторым торпедным аппаратом проблема! А там торпеда!
        - Ну? Чего тянешь?
        - Замяли переднюю крышку! Она теперь подтекает.
        - Так вытащите торпеду, пока не поздно.
        - Обязательно! Я уже дал команду. Вот только, если труба аппарата заполнится водой, выдержит ли задняя крышка? Она ведь не рассчитана на давление изнутри.
        - Подопрём раздвижным упором. Хотя, конечно, о том, чтобы поглубже нырнуть теперь придётся забыть. Да… ремонта выше крыши.
        Командир на глазах помрачнел и в сердцах бросил:
        - Издеваемся над лодкой! Навыделывались уже на хороший доковый ремонт! А где его здесь взять?
        Будто ожидая своей очереди и, наконец, дождавшись, на палубу выскочил командир связистов Кошкин и, оглядываясь в поисках Дмитрия Николаевича, нервно выкрикнул:
        - Товарищ командир! Вы где?!
        У Дмитрия Николаевича недобро ёкнуло сердце. Похоже, что акустикой и торпедным аппаратом дело не закончится, но, увидев лицо Кошкина, он удивился. Вова светился, будто габаритный фонарь на корабле и, заметив командира, бросился в корму.
        - Товарищ командир, только что радиограмму получили! Зайцев объявился!
        - Максим?! Ремонт, Валентиныч, отменяется! - Дмитрий Николаевич радостно хлопнул главного механика по спине. - А я ведь что-то такое чувствовал! Уж давай, родная, доковыляем, как сможем. А потом и о ремонте подумаем.
        Обернувшись к заслонившей солнце ледяной горе, он с чувством произнёс:
        - Спасибо айсбергу! А могли бы не всплыть и такую радиограмму пропустить!

* * *
        Буцефал подпрыгивал и норовил вцепиться в рукав. Максим изловчился и, схватив его забинтованными пальцами за ошейник, ткнул носом в сугроб. Даша громко рассмеялась и неожиданно спросила:
        - Максим, а у тебя есть девушка?
        - В смысле?
        - Ну, ты дружишь с кем-нибудь из девушек?
        Её детская наивность его развеселила.
        «Вообще-то, в моём возрасте офицеры уже имеют семьи!» - подумал он, но вслух ответил:
        - Мой друг Артём говорит, что мужчина не может быть другом девушки, если она красивая.
        - Твой друг дружит только с некрасивыми девушками?
        - Не сказал бы. С ними у него тоже отношения далеко не дружеские.
        Даша, не разобравшись в его замысловатом ответе, мечтательно сказала:
        - А за мной в школе мальчишка один так страдал! Всё мне записки любовные в тетрадку подбрасывал.
        - А в моё время школьники друг другу «эсэмэски» шлют.
        Они сидели на искусно выструганной неизвестным Максиму мастером лавочке у входа в дом и смотрели на бирюзовое море. Широкое, с перилами сиденье поддерживали два добротно вырезанных из брёвен медведя. Мастер, по всей видимости, хотел изобразить белых медведей, но от времени они давно превратились в чёрных и выгоревших на солнце. Рядом стоял столб с указателями в разные стороны света. Четырёхзначные цифры указывали расстояние до Москвы, Парижа, Киева, до Северного полюса и почему-то до Улан-Батора.
        До полюса было ближе всего.
        «Рукой подать», - подумал Максим.
        Года три назад они выполняли поход подо льдами Арктики, и он точно помнил, что до полюса было дальше, чем сейчас. Теперь, когда он отправил радиограмму, о чём бы он ни думал, мысли непременно возвращались к лодке: получили они или нет? Почему не ответили? Что будут делать?
        - Максим, расскажи о себе, - попросила Даша.
        - С чего начать?
        - Ну, как там у вас, в будущем?
        - Неужели поверила?
        - Если даже папа поверил…
        - А мне кажется, что ничего он не поверил. Просто решил рискнуть. Или поверил, но наполовину: что я не враг, а, например, разведчик советской спецслужбы. Проводится секретная операция против немцев, а про будущее я так, для отвода глаз тумана напустил. Я же вижу, как он на меня посматривает. При мне ваши теперь слово боятся лишнее сказать. Феликс заискивать начал.
        - А ты и вправду разведчик?
        - О, Господи! - вздохнул Максим. - Давай уж лучше ты рассказывай, как тебя принимали в комсомол.
        Солнца было много. Оно приятно грело, мороз не чувствовался, воздух застыл недвижимый. Максим вполуха слушал Дашу и думал. Думал о том, как изменчив мир, как он неустойчив и капризен и зависит от случайностей и совпадений. Вот одухотворённая Даша показывает ему свой комсомольский значок, а ведь пройдёт всего лишь, по меркам истории, мгновение, и этот значок превратится в раритет, один из тысяч осколков некогда огромной империи. А скажи ей сейчас об этом, так ведь не поверит, объявит врагом народа. Он, так и не поняв, о чём рассказ, прервал её:
        - Давай, лучше я расскажу, как и когда человек полетит в космос.
        - В космос? А я и так знаю. Я читала, Циолковский при своей жизни предсказал - через двадцать лет. Я подсчитала, так как раз вот должны были. Наверное, если не война, то уже полетели бы. Максим, а ты знаешь, когда закончится война?
        - Конечно, знаю.
        - Когда? - Даша затаила дыхание.
        - В мае сорок пятого.
        - Так долго! Ты обманываешь! А я и вправду поверила, что ты будущее знаешь.
        Максим улыбнулся и поторопился поправиться:
        - Хотя теперь и не знаю. Вдруг мы с нашим «Дмитрием» её конец приблизим. Но про космос всё же послушай…
        И Максима понесло. В детстве, в отличие от сверстников, мечтавших стать рэкетирами, успешными бандитами, бизнесменами и продажными депутатами, он с маниакальным и старомодным стремлением мечтал стать космонавтом. Космонавтом он не стал, но часто представлял, что их лодка - это и есть космический корабль. Такой же оторванный от мира, парящий в чуждой человеку среде и совершенно одинокий.
        Даша слушала его ошеломлённо и чуть дыша.
        Лишь однажды у неё вырвалось:
        - Я и не догадывалась, как ты интересно рассказываешь. Так бы слушала и слушала. Феликс, конечно, по сравнению с тобой двух слов связать не может. Извини, рассказывай дальше.
        На крыльцо вышел Тимофей Иванович, и Максим умолк.
        - Папа, Максим так интересно про космос рассказывает! Послушай!
        - Про космос? Это же надо - Дашка слушает! Чудеса! Обычно она рот никому не даёт открыть, - Тимофей Иванович тоже присел на лавку. - Занятно… А расскажи лучше про свою лодку!
        «Неужели проверяет?» - мелькнула у Максима догадка. В подтверждение его мысли Тимофей Иванович сказал:
        - Ребята тут всякое гутарят. Уже три дня прошло, как радиограмму дали, а от твоей лодки ни ответа, ни её самой. От наших, правда, тоже ничего нет, будто воды в рот набрали. Вот мои архаровцы и болтают всякую ерунду по углам.
        - Да чего рассказать? За раз так всё и не расскажешь.
        И вдруг он вспомнил и расхохотался.
        - Я вам расскажу, как мы черепаху ловили. Помню, были мы на боевой службе, где-то в средней Атлантике. Всё как обычно, и вдруг команда по лодке: «По местам стоять, к всплытию!» А для подводника это самая прекрасная команда. Но на боевой службе вроде как и не к месту. Всплыли. Лодка вентилироваться начала. По отсекам свежий морской воздух побежал. Если бы вы знали, какой он вкусный, после нескольких месяцев под водой, этот морской воздух! Командир со старпомом и я с ними на мостик поднялись. А там красотища! Штиль! Море тихое и зелёное, как изумруд! Стаи летучих рыб через лодку перепрыгивают. Солнце жаркое, так и хочется с рубки в воду сигануть. И вдруг рядом с лодкой увидели огромную черепаху! Не черепаха, а чудовище. Панцирь весь водорослями и ракушками оброс. И прямо рядом с корпусом, с кормы на нос, плывёт. А старпом, он у нас мужик решительный, как увидел, так сразу: «Будет экипажу черепаховый суп!» Не успели мы с командиром рот раскрыть, как он концом вокруг пояса обвязался и в воду! А мы за другой конец держим. Подплыл он к ней, вцепился в панцирь и кричит - тащите! Мы потянули, да где там!
Навались оно, провались! У неё весу центнера три, и ласты как лопаты! Попробуй, вытащи. Свистнули наверх швартовную команду. Шесть матросов тянут и перебороть её не могут. Думал, ха-ха, разорвём старпома напополам! А черепаха ластами гребёт и тащит его в море. И внезапно она нырнула! Канат натянулся как струна, чуть матросов в воду не стащила. Пришлось петлю на антенну накинуть. А старпом всё равно её не отпускает! Мы перепугались не на шутку. Честное слово, минут пять его на поверхности не было, всё черепаху держал. Наконец, всплыл, а в руках водоросли от черепахи оторванные держит!
        Вспомнив лицо командира, Максим хохотал до слёз, пока не заметил, что он смеётся один, и осёкся. Даша с отцом как-то странно на него посмотрели, и Тимофей Иванович спросил:
        - Ну, а его потом на партсобрании пропесочили?
        - Кого?
        - Да старпома вашего!
        - Помилуйте! За что?
        - За раздолбайство такое. Человек на ответственной должности, а такое вытворять?
        - А мне черепаху жалко, - шмыгнула носом Даша. - Вдруг он её поранил?
        Максим смущённо кашлянул в кулак и замолк.
        «Странно, - подумал он. - Вроде смешная история, а такая необычная реакция».
        Но Тимофей Иванович неожиданно улыбнулся и сказал:
        - Хороший ты парень, Максим! Вижу, не злобный. Есть у тебя в душе тепло человеческое. Молодец! Весёлый! Три дня назад еле живой был, а уже пытаешься нас развеселить. Я угрюмых не люблю. Честное слово! Был бы из наших, из полярников - отдал бы за тебя Дашку!
        - Папа!
        Даша густо покраснела, а вместе с ней и Максим.
        - А что? Травил бы нам полярными ночами байки, а мы бы и времени не замечали. Что ж я, не вижу, что ты от него ни на шаг не отходишь? А ты, Максим? Руки ей бинтовать подсовываешь, а сам в глаза заглядываешь. Эх, молодёжь! Да вы же для меня, как вода в стакане! Насквозь вижу… Пошли в избу! Я же вышел к обеду позвать, да вас тут наслушаешься и забудешь обо всём!
        После слов Дашиного отца Максим сидел за столом, будто оглушённый динамитом карась. Не чувствуя вкуса оленьего мяса, он то краснел, то бледнел, то ронял на пол ложку и, сконфуженно улыбаясь, оправдываясь, показывал всем забинтованные пальцы. Тимофей Иванович так легко сказал о том, о чём Максим боялся даже подумать. Ему определённо нравилась Даша, но признаться в этом даже себе он боялся. Уткнувшись носом в тарелку, он молчал, и ему казалось, что все только на него и смотрят, и отслеживают каждое его движение. Остальные тоже молчали, но скорее оттого, что молчал Тимофей Иванович, и никто не решался нарушить тишину. И потому крик за окном услыхали все. Радист Миша бежал и громко кричал. Его шаги загремели на крыльце, и все обернулись на дверь.
        - Там! Там! - Миша влетел в дом и, задыхаясь, ткнул пальцем в Максима.
        - Тебе что, медведь зад прикусил? - недовольно обернулся Тимофей Иванович.
        - Там, у берега!
        У Максима ёкнуло сердце. Вскочив из-за стола и перевернув стул, он выбежал на крыльцо. Всего в сотне метров от причала, блестя на солнце стекавшей по бортам водой, с белой касаткой на рубке, стоял «Дмитрий Новгородский». Резиновая лодка была уже на полпути к берегу. И в ней стоял во весь рост командир. От волнения у Максима подкосились ноги. Улыбаясь высыпавшим вслед полярникам, он лишь шептал:
        - Они пришли за мной… Они меня не бросили. Даша, они пришли за мной!
        По щекам его катились слёзы. Голос дрожал, а он всё повторял:
        - А вы не верили. А они пришли…
        Прощание получилось скомканным и совсем не таким, как Максиму представлялось ранее. Нужно было сказать что-то особенное, торжественное, но, глядя на стоявших рядом с покосившимся причалом и ещё не совсем пришедших в себя Тимофея Ивановича и его команду, Максим лишь повторял:
        - Спасибо вам! За всё спасибо! Я вас не забуду. Спасибо…
        А когда нога его уже ступила на резиновое дно лодки, он не выдержал. Слова сами родились где-то в груди и, не спрашивая разрешения, вырвались наружу:
        - Даша, я вернусь за тобой!
        А она будто ждала этих слов и крикнула в ответ:
        - А я ждать буду!
        Понимая его состояние, матросы гребли медленно, и вёсла едва касались воды. А он стоял и смотрел на махавшую ему с берега платком девичью фигуру, а когда оказался на палубе лодки и прямо перед лицом увидел ухмыляющуюся физиономию касатки, похлопал её по морде и произнёс:
        - Здравствуй, «Дима»! - затем, почувствовав, что от избытка чувств он снова сорвётся, Максим взглянул на улыбавшийся ему экипаж и смущённо сказал:
        - Нервы ни к чёрту! Поехали, мужики, за доктором.

* * *
        Шеффер взглянул на динамометр, не удержался от возгласа:
        - У меня не хватило шкалы! - и хлопнул Долгова по спине. - Да Голиаф против тебя - сопливый мальчуган!
        Он протянул динамометр помощнику.
        - Взгляни, Рудольф! И это через столько дней после того, как мы ему вкололи ноль пять! Остаточный эффект впечатляет. Сейчас он выдаёт на уровне ноль трёх.
        - Эрнст, а почему не приходят в норму вены?
        - Не знаю. Доктор говорит, что объём крови в его теле увеличился в полтора раза. А со зрением никаких подвижек вперёд. Чувствую, водит он нас за нос. Вот закончим фильм для Берлина и пора заняться объектом. Тогда и доктору найдем более достойное применение. А пока главное - фильм! Полагаю, уже можно вызывать лодку за плёнкой. Пусть Гиммлер с Гитлером посмотрят на настоящего сверхсолдата. Думаю, что сегодня наш Голиаф сдохнет. Ноль шесть нами ещё не опробована. А если и выдержит, то на ноль семи точно ему конец. Потому, Рудольф, сегодня все должны отработать чётко. Дублей не будет. Проверь кинокамеру, плёнку! Что там ещё? Свет, ракурс… Но фильм должен получиться на славу! Никаких сбоев!
        Шеффер подошёл к сидевшему с отрешённым видом Долгову и приподнял у него веко.
        - Как состояние, Арнольд Филиппыч? - оберштурмфюрер вновь перешёл на русский язык. - Тело болит? Знаю, болит. Ничего, сейчас вколем ноль шесть, и всё пройдёт. И ты опять станешь могучим и лишённым всякой чувствительности Голиафом! Конечно, Голиафом! От Арнольда Филиппыча у тебя уже и не осталось ничего. Ты Единица, ты Первый! Ты сверхсолдат! Сегодня опять будем сниматься в кино. Но теперь ты должен сделать что-то фантастическое! Такое, чтобы в Берлине от восторга бились в конвульсиях! Должно получиться что-то феерическое! Должно быть чудо!
        Профессор наморщил лоб и, будто его только сейчас осенила эта идея, весело, по-дружески обняв старпома за плечи, торжественно произнёс:
        - Я знаю, что мы покажем этим неверующим кретинам из Аненербе! После обычных и, наверное, уже надоевших тебе забегов в карьере, мы устроим заплыв. Да, заплыв! Ты проплывёшь от причала до шлюпки, скажем… - Шеффер, на секунду задумавшись, закатил глаза. - Скажем, метров пятьсот туда и обратно, с огромной скоростью, будто выпущенная из субмарины торпеда! Температура воды около нуля, но тебе это нипочём. Ты её чувствовать не будешь. Сейчас море спокойное, и скорость на гладкой воде будет смотреться очень эффектно. А затем я хочу показать, сколько времени способен мой сверхсолдат находиться без воздуха под водой. Да, именно так! Ты нырнёшь, а мы покажем на камеру часы. И будем снимать, пока ты вновь не появишься. Это их потрясёт!
        Оберштурмфюрер втянул препарат «Z» в шприц и примерился к руке Долгова.
        - Я в тебя верю и знаю, что ты меня не подведёшь. Но всё равно во время съемки наш общий друг - доктор - будет находиться здесь, в смотровой. А чтобы ему не было скучно, мы подсадим к нему ту гориллу, которой он не так давно разбил голову. Если что-то у нас с тобой пойдёт не так, то наш пострадавший солдат с удовольствием вернёт ему долг с лихвой. Мы ведь с тобой прекрасно понимаем друг друга, Арнольд Филиппыч? И потому я уверен, что всё у нас пройдёт хорошо. Обещаю, что после сегодняшних ноль шести я дам тебе целую неделю отдыха, чтобы ты набрался сил для ноль семи.
        Не понимавший их разговор Йордан с опаской поглядывал на свисавшие с ног Долгова цепи. Ему показалось, что оставленная для возможности ходьбы слабина цепи слишком велика, и единица вполне может напасть на него или профессора. Он с сомнением погладил лежавший на столе автомат. Успеет ли, если что, автоматная очередь остановить созданного ими монстра? В этом Рудольф не был уверен. Он посмотрел на будто нарочно бравирующего собственным бесстрашием оберштурмфюрера и, нервничая, сказал:
        - Эрнст, на твоём месте я всё-таки держался бы от него подальше.
        - Это лишнее, Рудольф. Мы его сломали, и теперь из нашего Голиафа можно лепить все, что только заблагорассудится.
        - Не уверен. Если он всё время молчит, это ещё не значит, что он сломался. Сегодня он мне приснился. Даже вспомнить жутко: это чудовище своими страшными серыми пальцами вырывало мне зубы! А я знаю, что приснившиеся окровавленные зубы - это к беде. Можешь мне не верить, Эрнст, но я начинаю его бояться.
        - Я тебя понимаю, - Шеффер брезгливо взглянул на помощника. - Готовь лучше камеру. Ушам не верю, и это говоришь мне ты! Рудольф, ты просто очень долго находишься здесь взаперти. Это всего лишь тоска по Германии. Сейчас займёмся делом, и вся эта блажь пройдёт. Ведите Единицу в карьер!
        Двое солдат осторожно потянули за цепи, ещё двое, щёлкнув предохранителями, встали за спиной старпома. Доза ноль шесть показалась Долгову побежавшим по жилам раскалённым свинцом. Он почувствовал, как этот свинец добежал до сердца, и оно дёрнулось, не в силах перекачать его в артерии. Грудь сжало удушье, затем стало свободнее, и он испытал уже знакомое ощущение лёгкости и невесомости. Но теперь это было что-то особенное. Всё тело будто звенело от перенапряжения и избытка сил. Непроизвольно захотелось наклониться, поднять камень и растереть его в порошок.
        Дверь ангара поползла вверх, и глазам Долгова открылась убелённая свежим снегом воронка карьера.
        - Вначале всё как обычно! - рядом шёл Шеффер, он был похож на заботливого тренера, наставляющего выходящего на беговую дорожку спортсмена. - Полностью не выкладывайся. Обозначим на камеру твою лёгкость в беге с грузом и всё. Главное - заплыв!
        Цепи слетели на землю, и на плечи старпома взвалили уже истёртый рюкзак. Долгов поднял голову и взглянул на вершину чаши. Шестеро с автоматами. Трое со стороны моря, трое отрезают путь на остров. Рядом возится с камерой Йордан. Ещё двое стоят у дверей.
        Шеффер перехватил его изучающий взгляд и улыбнулся:
        - Даже мысли такие выбрось из головы. Всё под контролем. «Z» хоть и даёт огромную силу, но, к сожалению, не обеспечивает пуленепробиваемость. Да и доктора жалко. Ганс его ведь не сразу убьёт. Он будет делать это долго и мучительно. Так что, Арнольд Филиппыч, становись на старт и слушай мои команды. Не больше десяти кругов, затем переходим на причал!
        Долгов посмотрел перед собой и понял, что что-то с ним не так. Показалось, что он слепнет. Даже не слепнет, а что-то происходит с его зрением. Оно изменилось. Сузилось до небольшого круга, а всё за пределами этого круга затянулось чернотой. Теперь, чтобы взглянуть на Шеффера, уже недостаточно просто скосить глаза, теперь нужно повернуть голову. Солнце висело в зените, на небе ни облачка, и старпом понимал, что оно яркое и должно слепить, но видел лишь тусклый, с чёрным обрамлением, диск.
        «Это конец! - вздохнул он обречённо и подбросил на спине рюкзак. - Узнать хотя бы, какое сегодня число? Все знают день своего рождения, но очень немногие - день своей кончины. А я знаю. Это будет сегодня. Так какое сегодня число?»
        Застрекотала камера, и тут же рядом появился Шеффер. Он обернулся к объективу и, демонстрируя полный контроль над сверхсолдатом, похлопал старпома по спине, затем картинно указал рукой на беговую дорожку и дал команду - бежать!
        Но Долгов не сдвинулся с места. Не потому, что в нём опять проснулся бунтарь. Нет, он смирился со своей участью и теперь лишь ждал, чтобы всё это быстрей закончилось. Его избавление - в небытии! И он молил о его приближении. Он замер, потому что до ушей донёсся очень знакомый и характерный звук. Будто кто-то провёл палкой по забору. К первому звуку присоединился второй, затем третий. И вскоре затрещал целый оркестр. Двое немцев, стоявших со стороны моря, согнулись и покатились по склону.
        И тут старпом осознал, что так сухо трещать может только «Калашников»!
        Ещё не понимая, что происходит, Шеффер удивлённо смотрел на катившиеся по склону чёрные силуэты. Йордан и вовсе уткнулся в камеру и, ничего этого не замечая, крутил настройку резкости. Но с внезапным озарением, в мгновение, длившееся доли секунды, всё понял Долгов.
        Сбросив рюкзак, он рванулся к тому, кто ближе.
        Дайте кого-нибудь в эти истерзанные, искалеченные и опутанные венами, будто шнурами, руки!!!
        Рядом оказался всё ещё ничего так и не успевший понять помощник профессора. Вырвав у него камеру, старпом обрушил её на чёрную эсэсовскую фуражку. Кровавый фонтан вместе с деталями камеры брызнул в лицо, и Йордан, как подкошенный, рухнул изуродованной головой на снег.
        Теперь Шеффер! Долгов крутился, пытаясь поймать в узкий круг зрения профессора, но попадался лишь загородивший путь солдат. Тот уже поднял автомат и сейчас нажмёт на курок, но… старпом выдернул из его рук ствол, едва не вместе с пальцами, и с ужасающей силой ударил затвором о каменную стену.
        Не тот случай, дружок!
        Кулак погрузился в грудь и отбросил немца к двери уже бездыханным. И тут Долгов успел заметить, как за дверью скрывается спина Шеффера. Вбежав внутрь, он на миг ослеп, и нёсся лишь на стук шагов убегающего профессора. Постепенно стали проступать пятна ламп, а затем и сам коридор. Мелькнула дверь смотровой, и старпом замер. Дверь была открыта, и вскочивший немец с перебинтованной головой удивлённо и испуганно выставил перед собой, защищаясь, руку.
        Какие же, оказывается, у человека хрупкие кости!
        Долгов с удивлением посмотрел на прорвавший кожу и рукав кителя острый белый обломок. Затем, не выпуская руку, дёрнул немца на себя и впечатал лицом в стену смотровой. На серой поверхности запечатлелось бурое пятно, и солдат, обмякнув, сполз на пол.
        «Ему явно не везёт с головой!» - мелькнула ехидная мысль, затем, увидев выкатившиеся глаза доктора, старпом выкрикнул:
        - Беги к причалу! Там наши!
        - А-а… - Артём громко икнул и, перескочив через распростёртое тело, уже из коридора позвал: - Давай за мной! Я знаю, где выход!
        - У меня ещё есть дело!
        Долгов прищурился и, напрягая глаза, пошёл вдоль теперь такого тёмного коридора. От основного прохода в сторону уходил узкий и низкий ход, и оттуда послышался шорох. Убегая, профессор разбивал по пути лампы, и теперь старпом шёл на ощупь, в полной темноте. Где-то снаружи вновь затрещал «Калашников», ему в ответ огрызнулся «шмайсер», но Долгов старался их не слышать. Он ловил каждый неосторожный шорох забившегося в угол Шеффера. Оберштурмфюрер боялся лишний раз вдохнуть, чтобы не выдать себя, но старпом неумолимо приближался. Выставив перед собой руки, он делал шаг, затем прислушивался, делал второй и опять замирал, всматриваясь невидящими глазами в темноту. За спиной профессора была стена, бежать некуда, и он застыл, с ужасом глядя на заслонившего собой свет Голиафа. До него оставалась всего пара шагов, сейчас эти жуткие руки нащупают профессорскую шею… А за спиной ещё недавно такой покорной «единицы» маячит свет! И тогда Шеффер решился. Рванувшись вперёд, он поднырнул под руку Долгова и уже почти проскочил, но реакция старпома была мгновенной. Поймав за руку, он потащил взвывшего от боли
оберштурмфюрера на свет.
        - Ты хотел что-то феерическое? - Долгов, держа оберштурмфюрера за ворот левой рукой, отодвинул его от себя настолько, чтобы были видны его глаза. Затем, соизмеряя силу, так, чтобы не убить, раскрытой ладонью ударил его в лоб. - Надеюсь, это сойдёт!
        Взвалив на плечо обмякшее тело, он бросился в поисках выхода.
        Артём выбежал из ворот и не сдержал радостного крика. Недалеко от утёса тёмной горой застыл «Дмитрий Новгородский», а к причалу, поднимая брызги от вёсел, плыла надувная лодка с дюжиной матросов и машущим ему автоматом командиром. Ещё три уже пустых лодки лежали на берегу, ближе к входу в базу. Дмитрий Николаевич узнал Артема и показывал ему, чтобы тот бежал на причал. Сзади хлопнула металлом бронированная дверь, и доктор бросился в сторону, опасаясь, что это погоня. Но это оказался бегущий со своей ношей на плечах старпом. Он поравнялся с Артёмом и, заметив его высунувшуюся из-за камня голову, выкрикнул:
        - Ты чего здесь разлёгся? Давай за мной!
        Лодка с командиром уже была рядом. От причала её отделяло всего несколько гребков, и Долгов уже приноравливался, как бы перебросить в нее Шеффера, как вдруг сзади, сквозь ещё изредка доносившиеся автоматные очереди, по побережью прокатился раскатистый скрип. Башня орудия вздрогнула и, стряхнув со ствола снег, повернулась в сторону «Дмитрия».
        Тогда Долгов швырнул Шеффера на причал и, приказав Артёму:
        - Его забрать! Нашим уходить! - бросился назад к входу в базу.
        Лодка заскрипела резиной о доски пристани, и командир перепрыгнул на берег.
        - Куда Толик убежал? - он удивлённо смотрел то на раскрытую дверь, в которой исчез старпом, то на доктора, то на лежавшего у его ног Шеффера.
        Артём, светясь от радости, пнул ногой профессора:
        - Так надо. Сказал его забрать и нам уходить!
        - Уходить? - Командир недоверчиво посмотрел на орудийную башню. - Да мы сейчас это осиное гнездо с землёй сровняем!
        - Товарищ командир, старпом сказал, он лучше знает! И его…
        Дмитрий Николаевич неохотно поднёс к губам рацию и приказал:
        - Внимание всем! Отходим!
        Затем, взглянув на Шеффера, спросил:
        - А это ещё кто такой?
        И только сейчас до Артёма дошёл смысл происходящего. Они свободны! Их спасли и теперь не будет экспериментов, не будет каменной камеры. И он наконец-то окажется на лодке.
        Он ещё раз от души приложился ногой в профессорский бок и радостно изрек:
        - А это, товарищ командир, свинья редкой породы!
        - У нас лодка, а не свинарник.
        - Но это очень редкая свинья. С дыркой во лбу! Старпом сказал - взять его обязательно!
        - Ну раз старпом сказал…
        Долгов вбежал в коридор и ринулся влево, на шум вырывавшегося из-под стены ручья. Где вход в орудийную башню, он знал.
        «Ручей, а потом должны быть две двери! - вспомнил он рассказ Артёма об их с Максимом побеге. - Одна вентиляционная, другая к орудию».
        Но и без этого, подсказывая, где вход, в коридоре слышался звук работающих пушечных механизмов.
        Старпом выглянул из-за угла и увидел раскрытую дверь, а за ней - ведущую наверх лестницу. Спиной к выходу стоял солдат с гаечным ключом и отвинчивал блокировку подачи снарядов к орудию. Свинтив предохранитель, он отбросил ключ и, обернувшись, увидел стоявшего за спиной и мрачно наблюдавшего за его действиями Долгова. Потянувшись было за автоматом, немец понял бесполезность этой затеи и обречённо опустил руки. Пытаться броситься в атаку с голыми руками было ещё глупее, чем тянуться за автоматом. Он реально оценивал мизер его ноль двух против только что вколотых старпому ноль шести, что даже не дёрнулся навстречу и, лишь побледнев, молча наблюдал за действиями Долгова. Удар в лицо отбросил его на лифт подачи снарядов. И тут же сверху ударила автоматная очередь. Стреляли аккуратно, короткой очередью, точно по двери, чтобы не зацепить серые снарядные туши. Долгов отпрыгнул под механизм подъёма и осторожно выглянул. В башне собрались все оставшиеся в живых немцы: двое прикрывали лестницу, а остальные приводили в боевую готовность орудие. Прорваться наверх было нереально. Лестница простреливалась
насквозь. И тогда старпому на глаза попался лежавший под ногами немец. Из-под его живота виднелись ручки двух прицепленных к поясу гранат. Сдёрнув их вместе с ремнём, Долгов сначала хотел попытаться забросить их наверх, на площадку управления, но затем ему в голову пришла совершенно другая идея. Зацепив болтавшимися на шнурках кольцами за станину, он раздвинул прижатые друг к другу снаряды и втиснул между ними гранаты.
        Дело сделано, и теперь можно бежать к своим. Не нужно обладать могучей фантазией, чтобы представить, что произойдёт дальше: ещё немного, и ожившее орудие потребует в ствол снаряд. Его хозяева запустят механизм подачи, снаряды продвинутся на один вперёд, вырвав при этом чеки гранат. Ну, а дальше…
        Дмитрий Николаевич дождался, когда от берега отчалят все лодки, и, поглядывая на чернеющий вход в базу, продолжал тянуть время. Вот лодки уже возле «Дмитрия Новгородского», и матросы на вёслах нетерпеливо смотрят на командира, а он всё никак не решается дать команду на возвращение без старпома.
        Над орудийной башней поднялась решётка локатора и, вращаясь, принялась нащупывать цель. Теперь уже занервничал и Дмитрий Николаевич. И в этот момент появился Долгов. Он бежал гигантскими прыжками, почти не касаясь земли. В считанные секунды он оказался на причале и, не раздумывая, рухнул в ледяную воду. Командир в изумлении раскрыл рот и, позабыв об орудии, растерянно спросил:
        - Что это с ним?
        - Он ещё и не то может! - ответил Артём.
        Голова Долгова вынырнула рядом с надувным бортом, но забраться внутрь у него не было и мысли. Сжав пальцами резиновую ткань лодки, он толкнул её с такой силой, что Артём с командиром повалились на дно. А когда Дмитрий Николаевич сумел подняться, то увидел, что от носа лодки поднимается мощный бурун, а сама она, глиссируя, мчится к «Дмитрию». Но больше всего его потрясла выглядывающая над бортом голова старпома. Долгов смеялся. Ему всё-таки пришлось показать нечто феерическое, хотя и другой публике!
        А дальше утёс с пятнистой шапкой башни на вершине превратился в вулкан. Гигантский фонтан огня вырвался из его недр и устремился ввысь на добрую сотню метров. Взрывная волна и грохот прокатились над водой и едва не перевернули шлюпку. Дым взлетел мощным столбом и превратился в гриб. Затем из него хлынул каменный дождь. Валуны размером с лошадь падали рядом с подводной лодкой и окатывали её поднявшимся цунами. А когда ветер унес заполнивший побережье дым в море, глазам моряков предстал красный марсианский пейзаж с вывороченными на поверхность глыбами гранита, с дымящимся в центре глубоким кратером. По его стенам стекал превратившийся в воду снег и, достигнув дна, обращался в тянущийся в небо синий пар. Рассасываясь в воздухе, пар превращался в голубой столб и, будто маяк, указывал на место, где ещё совсем недавно была волшебная земля. Манящая и такая загадочная Wunderland!
        ЭПИЛОГ
        Артём заглянул через плечо перебиравшего в каюте вещи Максима и с изумлённым воплем вырвал из рук чёрно-белую фотографию.
        - Ну-ка, ну-ка! - он, отбиваясь, забился в угол, держа фото на вытянутой руке. - Ну дай хоть взглянуть одним глазом!
        - Тёма, я по морде съезжу!
        - Макс! Ты растёшь в моих глазах! - успев рассмотреть фотографию, Артём её вернул и восхищённо заметил: - А какая коса! Сколько ей лет? Мне ребята говорили, что тебе кто-то в юбке с берега махал. Так я же, балбес, мимо ушей пропустил! А ты вот, значит, как? И мне ни слова? Это та? Да? С полярной станции?
        Вдруг по его лицу пробежала плотоядная гримаса и он, подмигнув, хитро спросил:
        - Макс, колись! У вас что-нибудь было?
        - Да ты что?!
        - Что? Совсем ничего?
        - Артём, я всего три дня там был!
        - Целых три дня, и ничего? Теперь ты упал в моих глазах ниже комингса!
        - Дурень ты! - беззлобно огрызнулся Максим. - Это же не наши лахудры из ресторана «Арктика»! Даша девушка правильная. Комсомолка!
        Максим покраснел и, желая перевести разговор в другое русло, спросил:
        - Артём, я вот думаю, что же всё-таки там было? Этот объект «Null»! А может, его и не было вовсе?
        - Это ты меня спрашиваешь?! Да я на него целый час, связанный, пялился! Эта зараза чуть меня не сожрала! Я даже чувствовал, как от него холодом тянет.
        - Значит, это не выдумки Шеффера?
        - Конечно, нет!
        - А что же это тогда?
        - Не знаю. В мире много тайн. Вот родилась ещё одна.
        Вначале было слово! И это слово было - Бог! С этим никто не спорит, потому что так говорит Библия. Бог - это первое слово. Но второе слово точно было - тайна!
        Тайна! Она собирала под свои знамёна тысячи авантюристов всех времён и народов! Бросала их во все тяжкие… Она щедро устилала их телами пустыни, горы, льды! Но единицам она открывала своё лицо. Самым упрямым, безрассудным и отчаянным.
        Наверное, со временем откроется тайна и объекта «Null», но это уже будет совсем другая история…