Кира возвращается в полночь Дарья Николаевна Зарубина
        Дозоры
        Противостояние Света иТьмы на перекрестках пространства и времени продолжается. Дозоры несут свою вахту на широких петербургских проспектах в царской России и в тюремной зоне советских времен, в монгольских степях в годы юности Чингисхана и на узких улочках Вены наших дней…
        Мы всегда ивезде подприсмотром Дозоров!
        Дарья Зарубина
        Кира возвращается в полночь
        Брешь росла, расширяясь. От нее, ветвясь едва различимой снизу паутиной, ползли все новые трещинки. Кира сосредоточилась на первой трещине, попыталась мысленно стянуть. Та поддалась. Разлом медленно сомкнулся, превратившись в тоненький шрам с рваными краями раскрошенной штукатурки, потерялся между мозаичными квадратами. Но тотчас две боковые паутинки с треском разошлись. С потолка посыпалась смальта.
        Она летела почти бесшумно - все звуки покрывал гул удаляющихся от платформы поездов. Кира сумела бы остановить крошечные кусочки в воздухе, но не могла позволить себе отвлечься на мелочи - она чувствовала, как в глубине, под слоем поделочного камня и разноцветного стекла, разрастаются все новые трещины, крошится бетон, лопаются, натягиваясь, провода. Стонут, принимая на себя удар, струны арматуры и сосуды труб. Кира прижалась к стене, продолжая стягивать разлом за разломом.
        Кусочки мозаики осыпались на пол и плечи прохожих. Пожилой мужчина в синей потертой куртке поднял голову вверх. Мгновение смотрел недоуменно, а потом торопливо начал прокладывать себе дорогу к выходу, прижав к груди клеенчатую сумку, из которой торчал бумажный пакет с французской булкой. Старик задел хлебом кого-то в толпе. Его обругали тихо и интеллигентно. Девчушка лет шестнадцати, с запятой наушника в правом ухе, едва не поскользнулась на кусочке мозаики. Рассеянно глянула под ноги, потом подняла глаза и тотчас закричала, потому что приличный кусок декоративного панно словно в замедленной съемке начал отслаиваться от потолка и повис, обнажив то, что так старалась стянуть Кира. Готовое обрушиться на головы грешников бетонное небо метрополитена.
        -Завалит всех! - закричал кто-то. Крик тотчас оборвался. Может, не в меру голосистого сбили с ног или пихнули, выбив из легких необходимый для крика воздух. А может, он сам, бросив в благодатную почву зерно паники, рванул к выходу.
        Людская река забурлила, ускоряясь. Сыпавшиеся сверху пласты штукатурки становились все крупнее. Первый же упущенный Кирой кусочек бетонного перекрытия угодил в самую гущу толпы, рассек бровь мужчине, торопливо подталкивающему к выходу беременную жену. Молодая женщина не плакала, она только прикрывала руками живот и растерянно озиралась, ища просвет в людском потоке.
        Кира чувствовала, как тают силы. С каждым мгновением удерживать свод становилось все труднее. Она услышала, как за спиной распахнулись двери вагонов, на платформу хлынула новая волна пассажиров, которых тотчас захватил и потащил за собой вихрь паники. Многие рванули обратно к поездам.
        -Кира! - раздалось оттуда. Борясь с неудержимой волной напуганных до злобы людей, Майк шел к ней. Он прокладывал дорогу локтями и бранью. На мгновение исчез, потом появился уже совсем рядом. В его желтеющих глазах плескалась ярость. - Какого черта, Кира?! Уходим!
        -Я не могу, - прошептала она побелевшими губами. Силы таяли. Люди толкались, мешая друг другу, и двигались чертовски медленно. «Почему они не выходят? Чего ждут?» - билась в голове отчаянная мысль.
        -Подумай! Ведь не удержишь, Кира!
        Майк рванул ее за руку, прижал к груди, закрывая собой от злобных и затравленных взглядов, локтей. Он почти поглощал ее, как черная тень. Кажется, один шаг - и обступит сизый Сумрак. Померкнут цвета и звуки. Отступит ад.
        -Кира!

* * *
        Когда вокруг тебя ломается мир, выбирать проще. Жизнь и смерть, старание и спасение - как легко среди этих глыб принять решение. Правильное или нет - другой вопрос. Это решение тяжело, весомо, заметно. Оно - судьбоносно и потому дается так нереально легко, как камень из пращи, пущенный в лоб великану. Но чаще всего жизнь напоминает разборку картошки, мелкой и грязной, с долгим рассматриванием на ладони: совсем горох - на свиноферму, в кормушку, покрупнее - сами съедим, хотя чистить замучаешься.
        Мы привыкаем к счастью калибра этой средненькой картошки - добывается оно не тяжело, но муторно, ежедневной суетой, готовкой, стиркой и дежурным поцелуем в лоб перед уходом на работу. Мы привыкаем считать светом спичку, зажженную в темноте, - и день за днем зажигаем ее заново, лишь бы не допустить, чтобы полночь, страшная, безысходная, обрушилась на нас, залепив глаза своей мазутной чернотой.
        Мы обманываем себя, называя эти слабые проблески счастьем. И так привыкаем ко лжи, что, когда наступает утро и над краем горизонта появляется солнце, зажмуриваемся от боли в глазах…

* * *
        -Ты никогда не обманывала? - Оля подтянула край одеяла к подбородку. - Всегда-всегда говоришь правду?
        -Я стараюсь, Лёля. - Кира села на край дочкиной кровати. Глаза слипались. День в поликлинике выдался трудный, а потом, до половины девятого вечера, - по вызовам. И по рабочим, и по… служебным.
        НаЛенина поскользнулась и сломала каблук, подвернула ногу. Каблук уже пару дней шатался, иКира дважды просила Сергея починить, подклеить, сделать хоть что-то, что обычно делают мужья, которым не плевать на своих жен. Сережа был занят. Последние пару лет он все время был занят.
        -И ты ничего никогда не скрываешь? - не унималась Оля. Глаза у нее были отцовы - большие, серые, умные. И очень виноватые.
        -Только если плохое. Но исключительно для того, чтобы уберечь тебя и папу. А что скрываешь ты?
        -Плохое, - покорно призналась Лёля, села на кровати, повернулась боком, чтобы маме удобнее было расплести ей волосы. - Я вчера забыла папе записку показать отНатальи Васильевны, ну, насчет экскурсии, что нам разрешение от родителей надо. А сегодня был последний день. Ну, я и попросила Катьку Скворцову за тебя написать, а потом сама расписалась. Я же знаю, как ты расписываешься. Я плохо поступила?
        -Не слишком хорошо, но разумно, - усмехнулась Кира. Еще вчера она и мысли бы не допустила, что может сказать дочке такое. «Не очень хорошо, но разумно», - прозвучал, вырвавшись из воспоминаний, мужской голос.
        Голос - бархатный и густой, как горячий шоколад. Запах дорогого парфюма - непривычно резкий, с легкой горчинкой; на шее темная прядь, в которой серебром сверкнул седой волос.
        Незнакомый мужчина просто подхватил ее на руки, слишком крепко прижав к груди.
        -Так нельзя. Ведь это… плохо. - Кира усмехнулась, понимая, как глупо, по-детски, прозвучали ее слова.
        -Не слишком хорошо, но разумно. Вы не можете идти самостоятельно. Но если расслабитесь и покрепче обнимете меня за шею, то вполне может оказаться, что подвернувшаяся лодыжка - это не так уж плохо. Если вы не станете вырываться и сцепите руки, я смогу освободить одну свою, достать мобильный и вызвать такси.
        В вечерней полутьме спаситель выглядел демоном. На мгновение показалось - его глаза сверкнули желтым. Кира могла поклясться, что разглядела вертикальные зрачки. Оборотень!
        -Какие испуганные глазки, леди, - расхохотался незнакомец и, склонившись к самому уху Киры, прошептал: - Кажется, вы едва не заподозрили меня в человеколюбии. Не тревожьтесь, я никогда не ел человеческого мяса и не чувствую особенного желания пробовать. Я обычный мужчина, хотя и несколько… Иной, и в этой ситуации вижу свою выгоду. Там, за углом, прячется девушка, которая не дает мне прохода уже третий день, и мне невероятно хочется сделать так, чтобы она перестала мне досаждать. Вы привлекательная женщина, моя дорогая леди, и прижимаетесь ко мне вполне достоверно. - Кира попыталась упереться руками в грудь наглецу, но он только крепче прижал к себе нечаянную жертву. - Я вызову вам такси и со всей возможной нежностью вас в него посажу. Но в ответ попрошу об одной услуге - я поеду с вами. Нет-нет, не протестуйте, ровно до ближайшего перекрестка. Вы же Светлый маг, моя дорогая, неужели вам жаль немного волшебства для того, кто в нем действительно нуждается? Вы же не бросите несчастного на растерзание жуткой нимфоманке с когтями, как у росомахи.
        -Откуда вы знаете, кто я? Вы… посмотрели мою ауру? Вы тоже… - Кира не успела закончить. Незнакомец уткнулся лицом ей в волосы и жадно вдохнул, едва коснувшись губами кожи.
        -Мне достаточно запаха, - пробормотал он почти смущенно и выдохнул сдавленным шепотом: - Сирень и самоотверженность. - И добавил громче: - Таким, как я, запах говорит о многом. Вы ведь детский доктор, леди. От вас пахнет как минимум четырьмя младенцами, одному из которых делают массаж с лавандовым маслом. Немного зеленки. - Он снова приблизился, иКира невольно повернула голову так, чтобы незнакомцу было удобнее зарыться носом в ее волосы. - Чувствую тальк. Антибактериальное мыло. И шоколад. Леди-доктор любит горький. Неожиданно для такой Светлой овечки.
        Молодой человек расплылся в улыбке. Кира хотела оттолкнуть его, но рядом неожиданно притормозил вишневый «опель». Его хозяин, добродушно улыбаясь, спросил, нужна ли помощь, и незнакомец тотчас уболтал его подбросить обоих до дома.
        Что уж говорить о том, что на ближайшем перекрестке никто не вышел. Еще удивительнее было то, что незнакомец даже не попытался забраться к ней на заднее сиденье, а сел рядом с водителем, которого всю дорогу развлекал совершенно невероятными историями, ни одна из которых не могла быть правдой.
        Он проводил Киру до подъезда, скромно поддерживая под локоть, придержал дверь. Но когда она добралась до лестничной площадки второго этажа и выглянула в окно, незнакомец уже садился в машину все к тому же добряку, и через стекло было видно, как он увлеченно рассказывает очередную историю, даже не повернув головы в сторону двери, за которой она скрылась. Только в последний момент, когда незнакомец, видимо, был совершенно уверен, что она не может его увидеть, взглянул на окна дома.
        От этого стало неожиданно приятно и горячо в солнечном сплетении. Солнечно стало. Может, из-за этого Кира так и не рассказала ни мужу, ниЛёле об этой встрече. Не рассказала, потому что это было плохо? Или потому, что рядом с оборотнем было непривычно хорошо?
        Внезапно в голове как красная аварийная лампочка зажглась мысль: «А что будет с хозяином синего “опеля”?» Бедолага оказался полностью во власти оборотня. Что, если Темный Иной с самого начала искал жертву, аКира невольно помогла ему втереться в доверие?
        Кира почти не пересекалась сТемными. Она знала, что у одной изЛёлиных подруг - Лены - отец изТемных Иных, но он так быстро устал от семьи и бросил жену и дочку, что Кира без сомнений отпускала Олю в гости к подружке. У них при донорском пункте время от времени появлялся кто-то из вампиров, но они быстро исчезали, иКира благоразумно не спрашивала куда.
        Кира старалась вовсе не использовать свою Силу. Потому что было это делом минутным, а сомнений в правильности поступка потом хватало на несколько бессонных ночей. Уж такова была Кира, даже когда училась в школе. Наставница и остальные сообща решили не мучить девочку и пойти навстречу ее желанию жить как«обычный человек». Кира не успела много пропустить, и повторять первый курс медицинского не пришлось. Поначалу она еще ощущала, что за ней «приглядывают» - и свои, иТемные. Но постепенно про нее как будто забыли, вызывая лишь в экстренных случаях, и то, чаще всего, когда она больше пользы могла принести как педиатр, а не как маг. Киру это устраивало.
        Быть Иной оказалось страшно. Страшно было даже подумать, какую ответственность взвалили на себя маги уровня Гесера, Антона, Светланы. Каждое решение давалось Кире с трудом - выбрать цвет занавесок на кухню, туфли или кафе, в которое они пойдут в выходные. Как же, наверное, адово тяжело было выбирать, кому стоит жить, а кому - хватит, кто прав, а кто оступился, кому помочь, а кому позволить выбираться самому.
        Вся решительность Киры доставалась детям. Только входя в свой кабинет, она становилась сильной и правой. Она всегда точно знала, какое лекарство стоит выписать, к какому специалисту направить, что посоветовать напуганной матери и как успокоить впадающую в истерику бабушку. Потому что это было… хорошо. Вылечить ребенка, помочь его родителям - это всегда «хорошо». И более полезную и далекую от эгоистических целей профессию, чем педиатр, едва ли можно отыскать. Денег на ней не заработать, статуса не приобрести, к власти не приблизиться… Кира благодарила небо за эту возможность оказаться подальше от ситуаций, где нужно что-то решать. Потому что ответственность, которую она однажды ощутила, которая привела ее на сторону Света, в мгновение ока обернулась стаей хищных сомнений - в своей правоте и праве принимать решения, в том, достойна ли она, Кира, такое решение принять.
        Она позволила учителям решить, что она ни на что не годна, позволила мужу решать, как и чем ей жить. Даже сейчас, понимая, что надо отругать Олю за дурной поступок, она не могла решить, стоит ли такая мелочь переживаний маленькой девочки.
        А еще - она слишком устала, чтобы что-то решать.
        Кира поцеловала дочь в пробор на макушке, выключила свет в детской и свернулась на диване с пультом в одной руке и чашкой чая в другой. Уставилась в экран, без особого смысла переключая каналы.
        -Может, посмотрим что-нибудь? - Сергей оторвался от компьютера, но взглянул не на жену, а на дверь детской. Снова уткнулся в монитор.
        -Давай. - Кира поймала себя на том, что рассматривает мужа, словно чужого. Попыталась вспомнить, как это было тогда, в день их первой встречи в поликлинике. Было ли тогда светло в солнечном сплетении, или этот полнеющий мужчина, ссутулившийся перед компьютером, заморочил ей голову какой-то своей, человеческой магией, о которой не предупреждают Иных.
        -А что? - уже не поднимая головы, спросил Сергей.
        -Не знаю. Что ты хочешь?
        Это уже был ритуал, который заканчивался одинаково, - они решали, что оба слишком вымотаны и лучше отправиться спать. Обычно засыпали мгновенно. Но незнакомец-оборотень не шел из головы Киры, и она проворочалась в постели до полуночи, убеждая себя, что это от беспокойства за хозяина вишневого «опеля».
        А стоило - хоть однажды в жизни - побеспокоиться не о ком-то, а о себе самой. Потому что уже следующим вечером незнакомец появился на пороге поликлиники, когда Кира вышла с работы, прикидывая, открыта ли еще в этот час мастерская по ремонту обуви и успеет ли она забежать туда по дороге на фитнес.
        У незнакомца не было в руках ни сумасшедшей охапки роз, ни коробочки дорогих сладостей - ничего из того, чем мужчины очаровывают усталых и грустных женщин. Все это - и полсотни белых роз, и какие-то свертки в фирменном пакете магазина бельгийского шоколада - обнаружилось в багажнике машины, когда Майк (имя Михаил и правда удивительно не шло ему) забросил туда, стараясь не подпускать Киру достаточно близко, пакет с нуждающимися в ремонте сапожками и сумку с тренировочным костюмом.
        Кира сама не призналась бы, почему разрешила подвезти себя до фитнес-клуба. Она просто слишком устала от темноты в душе, а в волчьих глазах нового знакомого было солнце. Солнце, о котором Кира успела забыть.
        -Розами пахнет, - сказала она насмешливо, давая понять, что, несмотря на его ухищрения, увидела букет.
        -Да, я купил вам цветы.
        -Тогда почему не подарили? Думаете, женщину можно оскорбить охапкой роз?
        -Женщину можно оскорбить ложью, - ответил Майк, глянув на пассажирку в зеркало своими странными глазами. - Я не хочу лгать вам, леди-доктор. Ни словами, ни розами, ни какой-нибудь еще дрянью, которой пудрят мозги глупеньким дамочкам.
        -Тогда скажите правду. - Кира сама испугалась сказанному.
        -Вчера я встретил женщину, с которой хочу быть. А если я чего-то хочу - так и будет.

* * *
        -Кира! Бросай! Свод вот-вот рухнет! Проклятье, Кира! - Майк попытался заставить молодую женщину двинуться к выходу, но она, словно окаменев, не спускала глаз с крошащегося потолка. Она соединяла, стягивала, теряя последние силы.
        -Не будь дурой! Не хочешь жить ради себя? Тогда ради своей дочери, хотя бы ради меня - уходи! Я обещаю, что перестану тебя преследовать, перестану напоминать о себе. Ты больше никогда меня не увидишь, Кира! Просто брось этот проклятый потолок и беги. Я выведу нас через Сумрак!
        Кира молчала. Говорить - значило тратить силы. А ей нужна была каждая частичка, каждая капля. Чтобы удержать каменное мозаичное небо над людьми, которым она могла помочь: над беременной женщиной, над стариком с французской булкой, надМайком…
        -Проклятая эгоистка! Эгоистка! Ты даже подумать не хочешь, как будет плакать твоя Лёля, когда тебя вынесут отсюда в черном пакете. И то - если сумеют собрать в один мешок то, что останется. Ты не хочешь даже думать о том, как буду жить я! А я хочу, чтобы ты была в моей жизни, что бы ты там себе ни решила! Но ты, эгоистичная дурища, думаешь лишь о том, как будешь жить со своей больной совестью, если отпустишь этот хренов свод!
        Кира не ответила. В глазах темнело. Майк выругался и, оттолкнувшись от стены, нырнул в людской поток. Видимо, почувствовал, как тают ее силы, и решил спасти свою жизнь. Кира его не винила. Она понимала, что есть один-единственный шанс помочь людям - взять силы у них.
        В адской давке светлого было совсем мало. Вот дедушка, с нежностью прижавший к груди внучку - девчушку лет пяти, которая беспрестанно плакала от страха. Девушка, тащившая за собой невысокого перепуганного подростка, видимо, младшего брата. Пара влюбленных, жавшихся друг к другу в толпе. Кира мысленно попросила прощения и незримо протянула руку к их сердцам, забирая то, что могла взять. Сквозь туман она слышала, как дедушка кричит на зашедшуюся в крике внучку. «Катя! Катя!» - звал в толпе мальчишка: сестра выпустила его руку и равнодушно устремилась к выходу. «Блин, вечно ты мешаешь, тупая курица!» - выругал возлюбленную парнишка, еще мгновение назад готовый перевернуть для нее мир.
        АКира почувствовала, что получается. Наконец отыскав нужные точки, она связывала и сращивала, заставляя потолок вновь самостоятельно удерживать собственный вес.
        И свои, и чужие силы иссякли. Людской поток начал редеть, и«леди-доктор» позволила себе сползти по стене на пол и потерять сознание, проваливаясь в небытие.

* * *
        Там было много солнца. Она и не знала, что так недалеко от города можно отыскать такое место. Пустынный пляж с серебристым песком, длинные метелки травы колышутся на ветру. Лето еще только вступало в свои права, на пляже было прохладно и потому безлюдно. Майк набросил ей на плечи куртку, ноКире не было холодно. Сердце еще стучало в висках после сумасшедшей гонки на мотоцикле, когда можно было распахнуть руки, обнимая летящее навстречу небо, кричать и смеяться.
        -Глупо выглядит, правда? - Она смущенно спрашивала так всякий раз, когда Майку удавалось спровоцировать ее на очередную безумную шалость. - Словно фильмов импортных насмотрелась…
        -Пес бы с ними, - отмахивался он. - Ты можешь делать, что захочешь. Я никому не расскажу. Я жадный и оставлю воспоминания о твоих глупостях себе. Ты как будто все время запрещаешь себе быть счастливой. Это из-за того, что вы можете отбирать у людей светлые эмоции?
        -Может быть, - пожала плечами Кира. - А может, ты прав, и я просто ду-ура!
        Она рассмеялась и закружилась по пляжу, вынимая шпильки из волос и не заботясь о том, что не сумеет потом отыскать их в песке. Майк следил за ней горящими глазами, а потом одним прыжком оказался рядом, меняясь. Это уже не пугало Киру - она зарылась пальцами в густую бурую шерсть, притянула к себе огромную волчью голову и прижалась лбом ко лбу, обнимая зверя за шею. Балансировать на пороге Сумрака было страшно и странно.
        -В темнице там царевна тужит, и бурый волк ей верно служит… Как в сказке…
        Он зарычал, пытаясь прихватить пастью обнимавшую его руку.
        -Знаю, ты не служишь никому, - усмехнулась Кира. - Служат собачки. Волки гонят. Но как же все-таки славно, что ты есть в моей жизни…

* * *
        -Возвращается! - пробился в сознание голос - резкий, неприятный. - Гражданочка, эй! Вы как?
        Кира увидела над собой сердитое лицо женщины в синей куртке врача «скорой помощи». Та задала несколько дежурных вопросов и побежала к следующим носилкам.
        -Сколько… жертв? - спросила Кира, ни к кому в особенности не обращаясь.
        -Да все целы пока, слава богу, - отозвался один из медбратьев, закончив перевязку руки пожилого мужчины. Здоровой рукой тот придерживал сумку с батоном. - Кое-кого помяло в давке, но выдержал свод-то, умели строить в прежние времена.
        Он говорил еще что-то, ноКира уже не слушала. У дальней машины «скорой» ей померещилась черная кожаная куртка Майка. Она вскочила, не обращая внимания на легкое головокружение.
        Сердце замерло от страха - что он исчезнет навсегда, как обещал.
        Она гнала его из своей жизни две недели. Гнала потому, что не сумела быть счастливой, предпочтя остаться «хорошей».
        Плохой она себя ощутила, когда однажды Оля вернулась из школы раньше и едва не застала маму обнимающейся с чужим мужчиной у подъезда. Дочка, Сергей, кто-то из друзей и знакомых - любой мог их видеть. Кира совсем не думала об этом в солнечном угаре, а когда подумала - испугалась.
        -Ты смог бы полюбить мою Ольгу? - спросила она, прижавшись к черной кожаной куртке, вдыхая ее привычный запах, ставший родным за какие-то несколько дней.
        Майк зарылся носом в волосы Киры, жадно вдохнул.
        -Мне нравится запах твоей дочери. Ты много чем пахнешь, но ею - всегда…
        -Ты смог бы полюбить ее, если я буду с тобой? - не захотела менять тему Кира. Сейчас это было важно, слишком важно. И она знала, что Майк не станет лгать. - Ты станешь забирать ее из спортшколы? Кормить ужином, если я задержусь на работе? Ты будешь любить ее, словно свою дочь?
        -Я не знаю, - честно ответил он. - Попробую. У меня никогда не было детей и… Сама понимаешь, я все-таки… Папочка-оборотень - то еще счастье…
        Майк смешался и замолчал. Молчала иКира, все отчетливее понимая, что пришла пора вернуться в темноту. Она начала избегать встреч, засиживаясь на работе, пока не набралась смелости попросить Майка уйти.
        Кто же мог ждать, что он уйдет?!
        Он не был навязчив, груб, резок. Он просто был всюду, где оказывалась Кира. Даже если она не видела его - чувствовала на себе взгляд волчьих глаз.
        -Ты можешь прогнать меня из своей жизни, но я знаю, что нужно мне. Ты. И я тебя не отпускаю…
        Так он сказал две недели назад. Сегодня - обещал отпустить, если Кира выберет жизнь. Она, как всегда, ничего не выбирала - просто осталась в живых. Осталась без него.
        Знакомый силуэт исчез, а может, Майк просто отвел ей глаза, не желая больше ничего выяснять.
        Кира вернулась домой, позвонила из прихожей в поликлинику и попросила отметить больничный. Потом разделась, завернулась в плед и просидела так час или около, до тех пор, пока не пришла домой Оля.
        Сразу за ней вернулся Сергей. Заметив состояние жены, не стал ничего спрашивать - отправился готовить ужин. Жизнь легко скользнула в свою колею, так что Кира решила не рассказывать о том, что случилось, а точнее, едва не случилось в метро. Она автоматически помыла посуду, затолкала в стиральную машину перепачканную одежду.
        Лёля уже сидела на кровати - ждала, когда мама расплетет и расчешет ей волосы.
        -Тебе холодно? - Непривычно было видеть дочку закутанной как кукла. Обычно Оля сидела поверх постели, а потом просто ныряла под одеяло, стараясь не допустить ни единой морщинки. Кира внимательно посмотрела в виноватые глаза дочери.
        -Ладно, - неохотно призналась Оля. - Знала, что ты все равно догадаешься, что что-то не так. Я снова подделала твою подпись.
        Лёля вздохнула, собираясь с силами, готовясь получить трепку.
        -Мы сНатальей Васильевной ездили в музей. На метро. И… там кое-что случилось.
        Кира почувствовала, как темнеет перед глазами.
        -Никогда! Слышишь, никогда не обманывай меня больше, поняла! - закричала она. Не слушая Олю, бросилась к ней, сорвала одеяло и начала осматривать и ощупывать дочь, словно от этого зависела жизнь их обеих.
        -Не бойся, мам. Все в порядке, правда в порядке, - отмахивалась Оля. - Там ничего не обрушилось.
        -А это откуда? - спросила Кира, неотрывно разглядывая след зубов на предплечье дочери.
        -Это… там была такая большая собака. Я упала, и люди стали меня толкать, а она вынырнула из толпы и потащила меня. А потом какой-то дяденька подхватил меня на руки и вынес.
        -Какой дяденька?
        -Такой… - Оля задумалась, рассеянно почесала нос, - высокий. Красивый, в черной куртке. И глаза у него были такие… странные.
        Кира прижала дочку к себе, вдыхая запах ее волос. Уложила, укрыла одеялом.
        Сумерки за окном сгустились, налились чернильной тьмой. Кира раздвинула шторы, выключила ночник, позволяя ночи пролиться в комнату. На мгновение ей почудилось, что кто-то смотрит на нее из темноты с пристальной нежностью.
        -Прости, - прошептала она в надежде, что он может ее видеть. - Пожалуйста, будь рядом.

* * *
        Неизбежно исчезает солнце. Ночь приходит, не спрашивая у нас позволения. Но в нашей власти в самый темный час полночи, когда жизнь кажется пустой и бессмысленной, решить - позволить ли темноте ослепить нас, или, обжигая пальцы, чиркать и чиркать спичкой.