Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Заревин Александр : " Одинокие Боги Вселенной " - читать онлайн

Сохранить .
Одинокие боги Вселенной Александр Заревин
        # Тысячелетия люди спорят, что такое нумерология - наука или шарлатанство. Юрий Карпов, наверное, и не задумывался об этом, когда впервые применил «формулу счастья», оставленную ему в наследство учителем. С тех пор жизнь его круто изменилась. Цифры, наполненные энергией знания, помогли разрубить петлю времени, в которую попал он сам и «бессмертные олимпийцы», беглецы с планеты Олл, кого земная история возвела в ранг богов.
        Александр ЗАРЕВИН
        Одинокие боги Вселенной
        АВТОР ВЫРАЖАЕТ ГЛУБОКУЮ БЛАГОДАРНОСТЬ ЗВЯГИНЦЕВУ ВАСИЛИЮ ДМИТРИЕВИЧУ ЗА НЕОЦЕНИМУЮ ПОМОЩЬ В РАБОТЕ НАД РОМАНОМ.
        Все знают, что это невозможно, но вот приходит тот, кто этого не знает, - он-то и делает открытие.
        Альберт Эйнштейн
        - Конечно, - сказал Прометей - Только достойные сами достигнут своей цели и, поразмыслив, поймут, что я им вовсе не нужен. Я им когда-то дал огонь и научил кое-каким ремеслам - потому что ими тогда владел только я.
        Александр Бушков.Провинциальная хроника начала осени
        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
        Глава 1
        ПРЕДВОДИТЕЛЬ ПАЛАТЫ ЛОРДОВ АТЛЫ
        Зуммер аппарата связи настойчиво вторгся в сон Кроума Ксорта Раута, отгоняя обрывки сновидений в небытие и забвение. Кроум наконец проснулся, ощущая досаду и раздражение. Казалось, каждая клеточка тела возмущалась и выражала протест мелкой вибрацией, негодуя на своего хозяина за внезапный переход от состояния полной расслабленности к бодрствованию. Мысленно чертыхаясь, предводитель палаты лордов встал с постели, нашарил ногами шлепанцы и, подойдя к дребезжащему телефону, снял трубку.
        - Какого черта? - Он спросил это, не пытаясь скрыть раздражение, так как звонить в столь неурочное время мог только его дежурный референт и только по очень важному делу, так что Кроум не церемонился. Он, правда, больше досадовал на то, что забыл поднести телефон поближе к постели.
        Однако из наушника раздался совершенно незнакомый голос:
        - Господин Раут, прошу прощения за столь бесцеремонный звонок. Очень сожалею, что пришлось прервать ваш драгоценный сон, но ничего более умного я придумать не мог…
        - Какого черта? - повторил Кроум. - Кто вы? Почему - минуя референта? Что с ним?
        - Все в порядке, он не знает об этом звонке…
        - Не знает? Я с него шкуру спущу!..
        - Не горячитесь, господин предводитель, вы все поймете в свое время. Лучше сядьте за свой рабочий стол и откройте верхний ящик…
        - С какой стати?
        - А меня уверяли, что вам присуще быстромыслие… Ну, как хотите.
        - Кто вы такой?
        Однако из наушника уже слышались гудки отбоя. Кроум в ярости швырнул трубку на аппарат.
        - Быстромыслие… - пробурчал он. - Какое свинство!
        И все же, подойдя к столу, плюхнулся в кресло и открыл ящик. Там поверх всякой канцелярской всячины лежал белый лист бумаги с крупной четкой надписью: «Господин Раут! Внимательно ознакомьтесь со схемой на обороте».
        Кроум перевернул лист. Действительно - схема. Выполнена явно на компьютере. Заголовок такой же четкий, только буквы поменьше: «Схема расположения подслушивающих устройств („жучков“) в кабинете и окружающих помещениях предводителя палаты лордов Атлы». Кроум поспешно нащупал очки.
        Минуты две он всматривался, затем, присвистнув, тронул кнопку селектора.
        - Начальника охраны ко мне! - перебив доклад референта о том, что все спокойно, приказал Кроум. - И пусть поспешит, - добавил он.
        Впоследствии Кроум осознал, что вел себя в тот момент как легкомысленный подросток, но пытался поначалу оправдать свои действия тем, что был спросонья… И пребывал в возмущении. Не столько тем, что его резиденция прослушивается и проглядывается службой наместника, сколько количеством подслушивающих устройств.
        Мурлыкнув, включился селектор.
        - К вам заместитель начальника службы безопасности, - проговорил он голосом референта.
        - Пусть войдет.
        Дверь отворилась, пропустив в кабинет молодого человека явно не воинственной внешности. Скорее всего его можно было принять за студента или начинающего клерка, но никак не заместителя начальника службы безопасности предводителя палаты лордов Атлы. Кроум поморщился.
        - Теперь мне понятно, - сказал он, жестом отметая положенные уставом слова доклада офицера. - Да, теперь мне понятно, почему мой кабинет и окружающие его помещения напичканы невероятным количеством подслушивающих устройств! Помолчите, юноша! Ознакомьтесь лучше с этим. - И Кроум протянул охраннику листок со схемой. Тот взял и, всмотревшись, негромко присвистнул.
        Потом взглянул на Кроума:
        - Наместник? То есть его служба?
        - Вы это у м е н я спрашиваете? Впрочем, чего можно ждать от т а к о й службы безопасности? - И внезапно, не выдержав, заорал: - Это я, предводитель палаты лордов, второе лицо в государстве, у своей службы безопасности спрашиваю! Что это такое?
        - Виноват, - вытянулся в струнку охранник. - Разрешите приступить к ликвидации?
        - Да, черт побери! И постарайтесь это завершить побыстрее, я спать хочу.
        - Позвольте, ваше превосходительство, воспользоваться селектором?
        - Делайте что хотите, - махнул рукой Кроум. - Как, кстати, вас зовут?
        - Арес Марс Арган.
        - Не сын ли вы того самого Аргана Ареса, убитого в стычке с экстремистами пять с половиной лет назад?
        - Да, ваше превосходительство.
        - И как же ты, сынок, попал ко мне в охрану?
        - Я очень старался, господин предводитель.
        - И давно ты здесь?
        - Два года. Сразу после окончания академии обороны.
        - Да… Но давай закончим с тем делом, не нравится мне - как будто в театре на сцене. Не возражаешь, если я молча посижу? - Раздражение, владевшее Кроумом, улеглось. Интеллигентный, умный, но ведь мальчишка же… Кстати, а как он оказался на должности заместителя? Без утверждения Кроума это было невозможно, а он что-то не помнит, чтобы ему попадалась на глаза фамилия Арес…
        Он снова почувствовал, что начинает закипать: минуя референта, ему звонят (что, если честно, невозможно в принципе, и хотелось бы с этим разобраться), подкладывают в стол лист бумаги со схемой расположения «жучков» (а это уже ни в какие ворота не лезет). Кто, как и зачем это сделал? Если с «жучками» более или менее понятно - наместник с детства был любопытен, - то не он же сам подтолкнул Кроума к уничтожению его подслушивающей сети? Хотя… Почему бы и нет? Мол, надоел ты мне, предводитель… Да нет, это невероятно! Сначала натащить кучу микрофонов и видеоглазков, а потом… Черт побери! Кому-то наместник поперек горла. Правда, к урфянам отношение в Атле и так не самое лучшее. Да, собственно, во всем мире к ним отношение не теплее. И все-таки, выходит, здесь Арфик крепко кому-то помешал своими микрофонами. «И что он надеялся обо мне узнать такого, что неизвестно никому? И зачем?.. Ничего не понимаю, - мелькнуло у Кроума. - Ну а сам Арфик? Вероятно, взбесится, как только узнает, что вся его подглядывающая сеть попала коту под хвост. Насколько я его знаю, он не успокоится, пока достоверно не узнает, чья
это работа… Кстати, молодой Арес решил, видимо, сам справиться. Ну что же, молодец. Надо будет с ним как-нибудь потолковать. В конце концов, хоть и случайно, однако старый Арес принял в сердце пулю, предназначавшуюся мне, - баллистиками сей факт установлен точно. Ну-ну… Пусть пока молодой самолично поплюет в ухо наместнику. Вообще, какой-то наместник, мягко говоря, любопытный. До всего ему есть дело. Сует свой нос в каждую дырочку. Такое впечатление, что и не наместник он вовсе, а резидент шпионской сети. Что он хочет выведать? Все, что ему нужно знать, я и без того выдаю ему по первому требованию. Никаких военных разработок, о которых он не знал бы, Атла не ведет… Ну и пусть он получит щелчок в нос. Завтра надо будет ноту подать в посольство Урфа, пригрожу тем, что подам жалобу в Лигу Наций, потом пусть выкручивается. Боже, как спать хочется… Скоро там Арес-младший закончит?»
        - Ну что, сынок, получается?
        - Вполне, ваше превосходительство. Собственно, по предложенной вами схеме я закончил, но нашел два неучтенных «жучка» и теперь смотрю, нет ли еще.
        - Молодец. Тебя неплохо учили.
        - Рад стараться, ваше превосходительство. С вашего позволения, я могу продолжить завтра.
        - Нет-нет. В этом помещении закончи сегодня, со всем остальным разберешься завтра и затем представишь мне отчет.
        - Слушаюсь, ваше превосходительство. - Марс внимательно осматривал мебель. - Кажется, все. Для более тщательного поиска необходимо спецоборудование, но, судя по всему, «жучки» устанавливал не специалист, так что возможно, что мы больше ничего не обнаружим.
        - Хорошо. Тогда на сегодня достаточно, но завтра продолжишь прямо с утра. Позаботься о соответствующем снаряжении и… Спокойной ночи, господин Арес.
        - И вам спокойной ночи, господин предводитель. До свидания.
        Марс отдал честь и вышел. Кроум с облегчением направился к постели. Последней его мыслью, перед тем как заснуть, было, что на месте Арфика он бы наизнанку вывернулся, но получил бы исчерпывающий ответ на два вопроса: кто позвонил Кроуму без ведома референта и каким образом к нему в стол попал листок со схемой расположения «жучков».

* * *
        Наместник Урфа в Атле Абрагам Арфик Кнор был родом из обедневшей фермерской семьи, жившей в одной из провинций Урфа, и, вероятно, Арфик так и разделил бы судьбу своих родителей, если бы не обладал уникальным даром природы: он мог видеть вещие сны. Это началось еще в детстве. Вещие сны отличались необыкновенной реалистичностью и были цветными, словно их показывали по стереовизору, но главное
        - они непременно сбывались. Иной раз Арфику даже казалось: все, что с ним происходит, уже было и он живет по второму разу. Вскоре он научился извлекать из вещих снов пользу, а иногда, если очень не хотелось, чтобы случилось именно так, как приснилось, он вдруг совершал нечто такое, что вызывало недоумение у окружающих, и, когда вдруг оказывалось, что благодаря своим безумным действиям Арфик избегал куда как более трагичной истории, люди, пожимая плечами, говорили:
«Везет же человеку…» Вскоре Арфик уяснил для себя аксиому: за все надо платить, или, иными словами, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. За минуты счастья плата составляла часы горя, удовольствие оборачивалось разочарованием, безмятежный покой стоил нервного расстройства, то есть все имело свою цену. Очевидно, вещие сновидения тоже имели свою цену, но за них Арфику не было жалко ничего.
        Особенно если бы сбылся один вещий (а то, что он - вещий, сомнений не вызывало) сон. Этот сон начал сниться Арфику лет с двенадцати. И хотя всякий раз сон заканчивался трагично, Арфик не сомневался, что в жизни он окажется проворней и реальность будет на его стороне. Сон был примерно таким: идет Арфик по горной дороге и вдруг видит, что в дорожной пыли, переливаясь всеми цветами радуги, лежит самоцвет. Ничего более красивого Арфик никогда в жизни не видел. Многогранный, почти шар, и такой большой, что только двумя руками удержать и возможно. То ли Арфик знал изначально, то ли в ранних сновидениях самоцвет общался с ним на человеческом языке, только для Арфика было непреложным, что заключена в том камне невероятная сила. Он способен владельца (по желанию последнего) доставить в любую точку мира. Мало того - и время для самоцвета не преграда: хочешь в прошлое - пожалуйста, в будущее - нет проблем. Всего в полуметре от него стоял Арфик, любуясь игрой света на чистых его гранях, кажется, и дел-то всего - нагнись и возьми, да чья-то рука, большая такая, из-за Арфиковой спины высунулась и вдруг самоцвет
сграбастала. Оборачивается Арфик - и видит только спину убегающего мужчины в черном камзоле. А далее по-разному: в детстве Арфик просто плакал от обиды, но, становясь постарше, неоднократно делал попытки догнать того мужчину…
        Сон всегда снился Арфику неожиданно и начинался всегда иначе, поэтому спохватывался Арфик только в самый последний момент, когда видел руку, крадущую у него драгоценную находку. Только примерно к тридцати годам однажды утром он решил: раз это сон, пусть у него с собой будет пистолет. И когда в следующий раз он вновь очутился на той злополучной горной дороге, то сразу проверил у себя наличие пистолета, убедился, что тот заряжен и обойма целая, дослал патрон в ствол и только после этих приготовлений двинулся к кристаллу. Вновь Арфика покорила игра света на гранях кристалла, но теперь он ждал появления того вора в черном, сжимая в кармане рукоять пистолета. Когда вор в очередной раз похитил его находку, он, повернувшись и достав пистолет, тщательно прицелился в бегущую фигуру и выстрелил. Черная фигура, нелепо взмахнув руками, упала на дорогу лицом вниз. Арфик не спеша подошел к убитому, перевернул его и - о ужас! - вместо кристалла нащупал в его кармане только горсть пыли. Пуля, пробив похитителя, ударила и по самоцвету, от которого при этом остался только стеклянный порошок.
        Тогда Арфик решил стрелять или по ногам, или в голову, разумеется, если сон повторится. Долгое время сон не повторялся, зато Арфик узнал, где находится та горная тропа, в пыли которой валяется самоцвет. Один его знакомый, служивший в дипкорпусе, прислал ему как-то открытку из Атлы. Атла - страна гористая, и ничего особенного на открытке изображено не было, так, участок горной тропы с диковинным цветком, а вдали - заснеженные вершины. Однако Арфика как молнией поразило: это был тот самый, сотню раз виденный им во сне участок горной тропы, где валялся пресловутый самоцвет…
        Было Арфику в ту пору 38 лет, и он уже выбился в сенаторы Урфа, естественно, благодаря своим способностям. Но гвоздем сидела в голове мысль: добыть вещий чудо-кристалл, а для этого Арфику необходимо было попасть в Атлу. И снова судьба улыбнулась: смерть наместника в Атле оставила его должность вакантной. Едва услышав про это, Арфик стал добиваться у президента благословения на вакансию. Охотников променять цивилизованный Урф на полудикую Атлу больше не нашлось, и вскоре Арфик получил столь любезное его сердцу назначение. Атла, кстати, оказалась не такой уж и дикой страной, с вполне демократичными порядками, она понравилась новому наместнику, через год Арфик уже уверенно говорил на атланском. Примерно тогда же он совершил еще одно открытие: убив во сне своего черного человека и перевернув его, Арфик с удивлением узнал в покойнике предводителя палаты лордов Атлы Раута Кроума Ксорта. Сие обстоятельство повергло Арфика в глубокую задумчивость, и вскоре он решил глаз не спускать с Раута.
        Самому Рауту новый наместник, видимо, не очень нравился, тем не менее Арфик изо всех сил старался показать предводителю свое к нему расположение. Попутно Арфик создал личную контрразведку, переманив из Урфа двух лучших, по его мнению, специалистов. Остальную сеть те уже плели сами, и, надо сказать, сеть получилась у них гибкой и прочной. Кроме того, из местных авантюристов в совершеннейшей тайне Арфик сколотил отряд боевиков в двести человек, заложив для этого базу в ущелье одного из горных хребтов. Ни на разведку, ни на содержание и обучение боевиков Арфик денег не жалел, тем более что теперь они у него водились в достаточном количестве.
        Словом, Арфик был полностью готов к реальной встрече с самоцветом, ставшим его самой заветной мечтой.
        Когда однажды утром его начальник контрразведки доложил Арфику, что прошедшей ночью предводитель устроил у себя в кабинете погром, лишив их подслушивающей аппаратуры, Арфик потребовал от него подробностей. Внимательно выслушав контрразведчика и просмотрев видеозаписи, Арфик пришел в неистовство.
        - Почему вы не разбудили меня немедленно, как только все это началось? - орал он.
        - Вы уже выяснили, кто звонил? Не-ет? Почему?! Кто подбросил в стол предводителю лист со схемой? Ах, тоже не знаете? Черт вас раздери! Весь кабинет в видеоглазках, а вы не в курсе! Что значит просмотрели все видеозаписи за двое суток, и что? Как ничего? Этот листок, выходит, самопроизвольно материализовался в столе? На хрена я вас тут держу и плачу вам бешеные деньги? Чтобы вы плечиками пожимали?! Работнички… Почему не установлен звонивший?
        - Такое впечатление, словно их аппараты были присоединены напрямую друг к другу…
        - Скажите еще, что предводителю звонил сам Бог. Экспертизу голоса делали?
        - Да. Голос, несомненно, принадлежит молодому человеку, примерно в возрасте до тридцати лет, и… Это все.
        Арфик злился, но в душе его крепла уверенность, что вещий сон стал наконец сбываться. То, что события начались вдалеке от горной тропы, его не смущало - нельзя же вещий сон понимать буквально… Но теперь… Теперь он остался без своих ушей и глаз. А без информации сейчас нельзя! Что-то надо придумать… Надо что-то придумать…
        - Сколько лет Кроуму? - спросил он после продолжительного молчания.
        - Недавно исполнилось сорок восемь, ваше светлейшество, - ответил шеф контрразведки.
        - Гм-м… До дряхлости еще далеко. Помнится, вы показывали мне фотографии, где он… Гм-м… должно сработать. Сделаем вот что…
        И они еще какое-то время обсуждали с контрразведчиком детали.
        Глава 2
        Я И МОИ БЛИЗКИЕ
        Вообще говоря, начало этой истории следует отнести к новогоднему балу по случаю встречи 1976 года, я тогда первый раз в жизни смертельно влюбился и, как оказалось, пронес сквозь годы если не саму любовь, то - светлое чувство, может быть, память о любви. Плюс - именно в тот новогодний вечер я обрел Учителя, память о котором, как и любовь к нему, тоже заключена в моем сердце. За тот короткий период жизни, который он посвятил мне, я получил от него так много мудрости и любви, что по праву считаю его своим отцом. Родной мой отец погиб в автомобильной катастрофе, когда мне исполнилось восемь месяцев, поэтому я его совершенно не помню.
        Вообще мне с родственниками не везет: дед - участник войны - тоже умер, но его я хоть и смутно, а помню. Так что жили мы вдвоем с мамой, звали ее Валентина Федотовна, и теперь я понимаю, почему она так и не привела мне нового папу, осталась вдовой. Меня, кстати, зовут Карпов Юрий Антонович. А моего соседа и закадычного друга - Мишкой, то есть Михаилом Константиновичем Агеевым.
        Мишка жил в квартире этажом выше, как раз над нами. Он младше меня на несколько часов, но ухитрился родиться уже после полуночи, и его день рождения обозначен 17 апреля. Ставрополь в шестидесятом году был невелик, и наши матери познакомились и подружились в роддоме, а потом - какое везение! - получили новые квартиры в одном доме. Точнее, квартиру нашу выбил дед, потрясая в исполкоме орденами и медалями, а то бы мы так и жили в подвале доисторического дома где-то на Подгорной.
        Как бы там ни было, меня с Мишкой связывает самая настоящая дружба, причем с очень раннего возраста. Его отец Константин Иванович работал телемастером, неудивительно, что мы с Мишкой и сами увлекались радиоделом, ведь с детства нашими игрушками были старые радиолампы и отслужившие срок ленточные конденсаторы. Кажется, первый приемник мы собрали еще до школы и тогда же, спустив через форточку провод, соединили переговорными устройствами Мишкину и мою квартиры. Я без Мишки и дня, помню, прожить не мог. Вместе мы бегали на пруд, читали одни и те же книжки, в школе потом сидели за одной партой - словом, были не разлей вода. С возрастом, правда, стали появляться и отличия: после телефильма «Семнадцать мгновений весны» Мишка стал бредить мечтой быть чем-то вроде Штирлица, бойцом невидимого фронта, а у меня особых планов на будущее не было; но не бросать же друга, и какое-то время я разделял его мечты и планы. В шестом классе, однако, выяснилось, что у меня не все в порядке со зрением, и мне пришлось носить очки. В очках я стал видеть гораздо лучше, но в секции самбо, куда начал ходить Мишка, тренер меня
забраковал, утешив тем, что в шахматах передо мной могут открыться необозримые перспективы и я даже смогу стать гроссмейстером, а в самбо дальше первого разряда не продвинусь. Между прочим, Мишку это огорчило гораздо больше, чем меня. Но для виду я сделал очень грустное лицо и позволил Мишке меня пожалеть и мне посочувствовать.
        А после восьмого класса мы с ним поступили в электротехникум связи на специальность «КИП и А», что в переводе обозначает «контрольно-измерительные приборы и автоматика». Это, конечно, не радиодело, но все же и не так далеко от него.
        Нам с Мишкой было по пятнадцать лет, но ни у него, ни у меня не было девушки. Мне они казались не людьми, а некой инопланетной расой, по недоразумению живущей рядом с нами; расой со своими, неведомыми мне законами и не очень понятными делами, - словом, они меня мало интересовали, а о сексе всерьез я тогда и не помышлял. Мишка подходил к ним с другой точки зрения: не отвергая их насущную необходимость, тем не менее считал, что сердечные привязанности будущему разведчику только во вред. При всем при этом Мишка обладал весьма незаурядной внешностью, девчата к нему липли сами, и в их обществе Мишка всегда чувствовал себя гораздо свободнее, чем я.
        Вот так и подкатил тот новогодний бал. Мы с Мишкой пришли потому, что ответственной за проведение и порядок была назначена наша группа, то есть нас попросту обязали. Вот здесь и высветились преимущества Мишкиного отношения к слабому полу и недостатки моего мировоззрения по этому же поводу: Мишка вел себя как заправский гусар, я же тихо сидел в сторонке и завидовал ему черной завистью. Мне хотелось танцевать, причем так же непринужденно и весело, как и он, но… я не умел. Конечно, умом я соображал, что, например, медленный фокстрот - это танец именно для неумех вроде меня. Однако я никогда еще не пробовал и потому стеснялся. Да и как это - подойти к девчонке и пригласить ее на танец? А если она откажет? Моей внешности далековато до Мишкиной. Но, предположим, девчонка мне ответит согласием, дальше-то что с ней делать? Нет… Опозориться на весь техникум - это не по мне. Так и сидел я в позе супермена, смотрел на Мишку и завидовал.
        Положение спасла Галка Звягинцева. Надо сказать, что она - единственная из девчат нашей группы, кого я более или менее отличал. Не то чтобы она была вызывающе красива, как, скажем, Танька Беспалова, но что-то было в ней такое… Одним словом, мне она, несомненно, нравилась… э-э-э, чисто теоретически. Галка, узнав причину моего гордого одиночества, с чисто бульдожьим упорством вытянула меня за руку в толпу танцующих и стала учить фокстроту, вопреки бодро звучащему «Листья желтые». Я же, несмотря на чисто внешний протест, был ей искренне благодарен. Через несколько минут моя благодарность стала перерастать в чувство симпатии, тем более что я обнаружил, что ее талия такая же мягкая, как у мамы, а волосы пахнут чем-то неуловимо приятным, отчего порой возникало желание зарыться в них носом…
        Вряд ли это можно выразить в словах, да и нужно ли? Главное - то, что я в Галку влюбился. Намертво. Хотя осознал это не сразу. Может быть, через неделю или две. А тогда мне было просто хорошо.
        Сейчас-то я понимаю, что любовь приходит в жизни далеко не к каждому, а многие воспринимают песенные слова «Придет и к вам любовь…» как угрозу, но таких людей можно только пожалеть: даже если они совершили подвиг или изобрели что-то очень важное и нужное для блага человечества, все равно жизнь прошла мимо них. Жалко…
        Словом, в тот вечер я влюбился, и, как оказалось, надолго, но то ли это была какая-то особенная дата, то ли звезды на небе расположились неестественным образом, сюрпризы судьбы на этом еще не закончились.
        Непосредственно в момент, когда репродуктор начал передавать традиционные двенадцать ударов московских курантов, а мы, открыв бутылку шампанского, разливали ее содержимое по картонным стаканчикам, я вдруг заметил, что к нам направляется наш преподаватель математики Иван Иванович Иванов.
        Тут надо пояснить, что мы - это я, Мишка, Галка и еще две незнакомые мне девицы, а Иван Иванович - личность для меня весьма уважаемая и авторитетная. В техникуме его все, даже преподаватели - разумеется, за глаза, - звали Кубом. Когда-то, видимо, еще на заре его преподавательской деятельности, какой-то остряк приклеил к нему прозвище Иван-в-кубе, которое со временем укоротилось до просто Куб, да так и осталось. Хотя внешне Иван Иванович ничем эту геометрическую фигуру не напоминал. Был он худ, если не сказать - тощ, высок, в движениях порывист, но точен. Обладал он, на мой взгляд, уникальным голосом: басом его, конечно, не назовешь, не дотягивал, но пока не привыкнешь, поражало несоответствие между мощью голоса и, в общем-то, тщедушной оболочкой, его вмещающей. В будние дни одевался Иван Иванович в поношенный серый костюм, всегда, впрочем, отутюженный и чистенький, любил носить голубые сорочки с галстуком. Для торжественных случаев у него были припасены черный костюм и черные надраенные туфли, в чем он был и сегодня. Однако главное его достоинство, как я понимал, заключалось в том, что Куб обладал
острым умом, а знания его, казалось, были вообще безграничны. Во всяком случае, ни один наш вопрос не оставался без исчерпывающего ответа. А лекции Куба были вообще вне конкуренции. Он начинал говорить негромко, однако скоро увлекался, увлекал нас, причем всех, и голос его в особо важные моменты повышался до громового. Или понижался, если судить с точки зрения нотной грамоты. Скучнейшие теоремы в его изложении звучали как детективные истории. Куда там Конан Дойлу с его Шерлоком Холмсом… Я раньше никогда не думал, что математика так интересна. Я просто не мог не влюбиться в Куба.
        И вот сейчас в самый, так сказать, неподходящий момент, в самую грань перехода одного года в другой, Куб направлялся к нашей компании с явным намерением отчитать наглых первокурсников. Именно эта мысль в первый момент пришла мне в голову, и шампанское застряло в горле. Боже мой! Как я тянулся на его лекциях, как старался я угодить ему, порадовать старика тем, что усвоил его материал на «отлично», показать ему, как он мне нравится, и теперь - на тебе, все насмарку. Будет втык, потом, вероятно, - «ковер» и как минимум лишение стипендии…
        Я толкнул Мишку в бок, показывая глазами на Куба. Мишка, словно волшебник, выхватил из воздуха чистый картонный стаканчик.
        - Наливай! - приказал он мне. А Кубу (и повернулся к Кубу): - Присоединяйтесь к нам, Иван Иванович! - и протянул ему вино. К моему удивлению, Куб взял стаканчик и, поздравив нас, выпил.
        Девчата зашуршали конфетными обертками. Мишка, весело мне кивнув, сообщил, что они пошли, и мы остались втроем.
        - Извините, Звягинцева, - сказал Куб. - Мне надо поговорить с Карповым. Извини, Юра, это ненадолго. - И опять Галине: - Пять минут поскучаете?
        Галка, кивнув, повернулась и пошла в зал. Мы остались вдвоем.
        - Послушай, Юра, - положив мне на плечо руку, сказал Куб. - Говорят, новогодние ночи - волшебные. Мне хотелось бы сделать тебе сюрприз. Хотелось бы, кстати, чтобы он тебе понравился, и я льщу себя такой надеждой. Теперь дело за тобой.
        - А в чем дело?
        - Да, в общем-то, в пустяке. Я хочу стать твоим другом. Старшим другом. - И, видя мое недоумение, добавил: - Мне нужен ученик.
        - Но… Я и так вроде бы…
        - Это само собой, Юра. Но ты… Понимаешь, в тебе есть задатки настоящего математика, и меня гложет сожаление при мысли, что ты эти задатки просто-напросто загубишь. Похоронишь в текучке… Не разовьешь, закопаешь в землю. Одним словом, не воспользуешься ими. А потом, я ведь научу тебя не только математике… Ну?..
        Я мялся, гадая, что же все-таки кроется за этим странным предложением.
        - Но почему именно я, Иван Иванович?
        - Ты мне понравился. Такое объяснение, хоть и не совсем полное, тебя устроит?
        - Ну… В общем, да.
        - И?..
        - Что мне надо сделать?
        - Выразить свое согласие или несогласие.
        - Конечно же, я согласен!
        - Ну и молодец. - Куб потрепал меня по плечу. - Считаем, что оба мы с тобой довольны, так?
        - Наверное…
        - Тогда иди танцуй. И… кстати, девчонку ты выбрал классную. Иди. Да! Не думай, что наш разговор - шутка. Все на полном серьезе. Ну, пока.
        И я ушел искать Галку, ощущая в душе полное смятение: сам Куб набивался ко мне в друзья! Действительно волшебная ночь!
        Глава 3
        ЗАГОВОРЩИКИ
        Лорд Раут Кроум проснулся утром на полтора часа раньше обычного с чувством тревоги на душе. Долго вслушивался в свои ощущения, пытаясь понять, откуда в нем эта обреченность, словно прошедшей ночью он совершил по меньшей мере что-то неприлично гадкое, за что должно последовать неминуемое наказание.
        Анализ ночного происшествия со всех точек зрения, казалось, изъянов не имел: кто же, обнаружив в собственной постели соглядатая, не возмутится и не свернет ему шею, а тем более он, лорд Раут, второе лицо в государстве? Пусть даже эти козни идут от наместника, за которым монолитной глыбой стоит самая могучая в мире страна. Зато права Кроума защищает устав Лиги Наций… хотя… в случае нужды Урф может смело положить кое-что, да еще и с прибором, и на Атлу, и на Лигу Наций, и на любую другую страну Олла… Нет, это по-детски. Тут просто козни самого наместника. Что-то он ищет, вынюхивает… И непонятно, что и зачем. Сместить предводителя лордов? Что от такой перестановки будет иметь сам наместник? Максимум десяток, а то и меньше выгодных только ему законов, и все. Что же все-таки ему надо?..
        Тревога, однако, не затихала. Поворочавшись с полчаса и поняв, что сон уже не вернется, предводитель в сквернейшем настроении приступил к утреннему туалету. Закончив, просигналил референту и велел подавать завтрак, в процессе которого умудрился два раза уронить вилку. Кроум хотел было огорчиться еще более, но от примет мысли его перескочили в другое русло, и он подумал, что вот уже вторую неделю не виделся с дочерью; неужели она наконец соизволит явиться? Пора бы…
        После завтрака с учтивым поклоном зашел референт, принес утреннюю почту и несколько бумаг на подпись. Относительно этих документов Кроум уже был в курсе, поэтому, бегло их просмотрев, подписал, затем взглянул на референта:
        - Больше ничего?
        - Звонили из канцелярии наместника, он хочет вас видеть у себя с неофициальным визитом…
        - Хорошо. Через полчаса соедините меня с ним. Еще что-то?
        - Да. Ваша дочь интересовалась, когда вы сможете ее принять.
        - Вот как? Раньше она являлась в любое время… Ну, скажите ей, как только выясню причину любезности наместника…
        - Скорее всего у него именины, сегодня - день святого Арфика. Это мне пояснил его референт.
        - Вот как?
        - Да. В Урфе половина святых имела имя Арфик. Доподлинно сказать, чем именно сегодняшний Арфик отличается от других святых, не могу. Очередной великомученик, наверное.
        - Ну хорошо. Через полчаса соедините.
        - Слушаюсь, ваше превосходительство. - И референт, выполнив положенные этикетом поклоны, удалился.
        Лорд Раут, задумчиво потирая подбородок, остался в рабочем кресле.

* * *
        Наместник лично вышел в приемную для встречи предводителя, излучая всем своим видом радость и гостеприимство:
        - Лорд Раут! Весьма рад видеть вас в моих, так сказать, пенатах. Ждем-с, ждем-с, дорогой предводитель. Проходите, милорд. Вы - мой самый, так сказать, желанный гость!
        Рассыпаясь в любезностях, наместник ввел Кроума в свои апартаменты. В гостиной в первую очередь в глаза бросался шикарно сервированный стол. И запах стоял соответствующий. Через несколько мгновений Кроум сообразил, что стол выделяется потому, что освещается приспущенной с потолка люстрой, а окна гостиной, занавешенные тяжелыми шторами, почти не пропускают света, так что, помимо освещенного круга возле стола, остальная часть комнаты погружена в полумрак. У стола суетились четыре женщины, одетые в вычурные и, видимо, дорогие платья, покрой которых показался Кроуму несколько вольным: платья больше показывали, чем скрывали, хотя… это выглядело вполне естественным. Возраст женщин колебался где-то в районе цифры 30, и красивы они были чертовски.
        - Лорд Раут, - продолжал в это время наместник, - вот уже пять лет я живу в вашей прекрасной горной стране, честное слово, я ее полюбил даже больше Урфа, но мне не хватает друга. Я был бы счастлив назвать вас именно другом, потому что вы мне очень нравитесь. В вас есть нечто такое, м-м-м… что мне очень импонирует. Я. бы назвал это врожденным благородством, если бы вы не являлись потомственным дворянином… То есть я хотел сказать, что числиться в благородных и быть таковым - не одно и то же. Простите, милорд, мое косноязычие - от несовершенства владения вашим языком. Тем не менее я искренне восхищен вами. И… в серых буднях так хочется иногда расслабиться. День ангела - прекрасный повод, ха-ха! Не правда ли? Сегодняшний день я хотел бы провести с вами, господин Раут. Надеюсь, он запомнится нам обоим. Прошу к столу.
        Любезность наместника сначала ошарашила Кроума, но и заинтересовала: что же он хочет, чего добивается? Кроум занял предложенное ему место, решив не терять бдительности, а затем действовать по обстоятельствам. Наместник, сев напротив предводителя, поднял бокал с вином и предложил тост:
        - Обычай вашей страны требует непременного присутствия за столом тамады, но по нашим законам гостеприимства первый тост провозглашает хозяин застолья, и я как виновник нашей неофициальной встречи хочу выпить этот бокал за вас, дорогой Раут, за ваше драгоценное здоровье и за то, чтобы Фортуна, хоть она и капризная женщина, никогда бы от вас не отворачивалась.
        Женщины, оказавшиеся за столом справа и слева, шумно зааплодировали, подтверждая согласие с тостом невнятными возгласами, после чего все присутствующие выпили. Вино имело какой-то специфический, но приятный привкус. Кроум такого еще не пробовал.
        - Оригинальный напиток, - сказал он. - Что это за вино?
        - О-о! Господин предводитель, это действительно редкое вино. Ему 28 лет, и оно из подвалов моего отца. Вы же знаете, господин Раут, мой отец был простой фермер, царство ему небесное. В то время выдался небывалый урожай, винные ягоды тогда достигли размеров… - Он поискал глазами, с чем бы сравнить - Да, примерно вот с эту рюмку. - Наместник покрутил в руке рюмку. - Причем ягоды такой величины уродились только на землях отца, так что этот напиток уникальный в своем роде.
        Напиток был действительно уникален, ибо Арфик едва ли не самолично разводил вино раствором наркотика, вызывающего сильное половое возбуждение. Вообще-то Кроум знал о существовании такого наркотика, однако только чисто теоретически, поэтому объяснениям наместника поверил без задней мысли, ожидая от него подлости в других направлениях. Вскоре Кроум почувствовал, что соседка справа вызывает в нем желание, чему он не столько удивился, сколько обрадовался, а дальше застолье плавно перешло в оргию. Инициатором оказался наместник, по знаку которого женщины вдруг сбросили платья и принялись танцевать, застывая иногда в соблазнительных позах и делая… ну, не очень пристойные телодвижения.
        - Обратите внимание, господин Кроум, - ораторствовал в это время наместник, - это самые красивые и самые умелые девушки, которых мне только удалось сыскать в вашей стране. Посмотрите, какие у них грациозные талии, а какие широкие бедра и налитые груди! Вне всякого сомнения, вы владеете прекрасной страной с самыми красивыми женщинами, господин Кроум. Ох, хороши!
        Наместник поймал за руку ближайшую к нему женщину и впился ей в губы страстным поцелуем, при этом правой рукой он поглаживал ее груди. Кроум, уже утративший адекватное восприятие реальности, не нашел в его поступке ничего предосудительного, а потому принял как должное, когда три оставшиеся красавицы со смехом принялись освобождать его от одежды. Дальнейшие безумства пожилого предводителя лордов Атлы описанию не подлежат, он растворился в сладком безумии, а когда пришел в себя - то есть когда кончилось действие наркотика, - особых угрызений совести не почувствовал.
        Вернулся Кроум в свою резиденцию усталый, но полный сладких ощущений. Дневной референт буквально с порога предупредил его, что за несколько минут до его возвращения приехала Мрай - дочь Кроума - и ожидает отца в его апартаментах. Кроум поспешил войти, сказав референту, что до следующего утра лучше его не беспокоить.
        - Отец! - после поцелуя воскликнула Мрай. - Ты начал пить? Что с тобой?
        - Все в порядке, - ответил Кроум. - Слегка расслабились с наместником…
        - И не только с ним, - продолжила Мрай, вытирая следы губной помады возле правого уха предводителя. Кроум смутился. - Хорошо, что тебе повезло с дочерью - у нее широкие взгляды. - Она улыбнулась. - Хотелось бы с тобой поговорить, но вижу, что ты устал, может быть, сначала выспишься?
        - Ну что ты, я так редко тебя вижу!
        - Надеюсь, что теперь это будет происходить чаще…
        - Что-то случилось?
        - Ничего особенного. Отец! Боже мой, ты совершенно перестал за собой следить! Ну что ты на себя надел? Ведь ты же - второе лицо в государстве! Этот пояс… На нем уже вся кожа потрескалась. Господи, ну что бы ты без меня делал? Вот новый, купила специально для тебя. - И Мрай протянула отцу сверток.
        - Спасибо, доченька. Хотя мой пояс кажется мне вполне приличным.
        - Отец! - В голосе Мрай послышались капризные нотки. - Скоро ты будешь похож на каменщика. Я прошу тебя: примерь!
        - Ну, хорошо, - уступил Кроум. Привычным жестом он расстегнул пояс и отдал его Мрай. Кивнув, та приложила к губам палец, указывая на пояс и призывая Кроума к внимательности. Тот недоуменно вскинул брови, а Мрай указывала пальцем на три почти потаенных металлических бугорка возле пряжки.

«Понял?» - спросила она взглядом. Кроум потрясение кивнул, вмиг поняв причину неожиданного гостеприимства наместника. Мрай подошла к горящему камину и аккуратно положила пояс на огонь.
        - И вообще, переоделся бы ты, отец, - словно они и не прерывали диалога, сказала Мрай, жестами показывая, что собирается поступить с одеждой отца аналогичным образом.
        - Хорошо. Погоди минуту, я сейчас. - Кроум принялся лихорадочно срывать с себя одежду. Мрай методично переправляла ее в камин. Последними в огонь полетели башмаки Кроума.
        - Ну вот, теперь нас никто не услышит, отец, - перемешав кочергой угли, сказала Мрай.
        - Так это твои проделки? - спросил предводитель, облачаясь в пижаму.
        - И мои тоже, - согласилась Мрай. - События оборачиваются таким образом, что некоторая таинственность нам не повредит.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Я бы объяснила, но ты устал, у тебя глаза сонные.
        - Знаешь, - сказал Кроум, - мне твои авантюры надоели, еще когда ты была маленькой. Ты случайно не помнишь, чем они обычно для тебя заканчивались?
        - Отец, это совсем другое дело!
        - Другая авантюра… Рассказывай!
        - Ну, хорошо. Только ты дай слово, что выслушаешь нас до конца.
        - Нас? Интересно… И кто же это?
        - Мои друзья.
        - Что же вы затеваете такого, о чем нельзя знать наместнику?
        - Не язви. На этот раз дело стоящее.
        - Вот как? Интересно, какое дело ты считаешь стоящим… Ну ладно. Где твои друзья?
        - Близко. Только…
        - Что «только»?
        - Отец! Мне трудно с тобой разговаривать! Смени тон, я уже выросла.
        - А мне трудно к этому привыкнуть.
        - Ах так, ну ладно. Озерс, Сет! Заходите!
        У Кроума едва не отвалилась от удивления челюсть, когда из стены… Да! Именно из стены… Шагнули в кабинет два молодых человека, по виду студенты. Во всяком случае… Боже мой! Как они здесь оказались?
        Между тем юноши смущенно, но соблюдая до мелочей правила этикета, поклонились и по очереди представились:
        - К вашим услугам, господин предводитель лордов, Виллик Озерс Крисс, аспирант кафедры физико-математических наук.
        - Господин предводитель, меня зовут Колпик Сетроум Зельс, аспирант кафедры юриспруденции. Извините нас, мы рассчитывали появиться менее эффектно. Еще раз просим прощения.
        - Располагайтесь, господа, - только и смог пробормотать в ответ Кроум. - Надеюсь, вы мне все объясните? Извините старика, вы и вправду появились здесь очень необычным способом… Итак, я вас слушаю.
        Юноши переглянулись, затем Озерс, изображая равнодушие, отвернулся, а Сетроум заговорил:
        - Господин Раут, мы действительно друзья вашей дочери и именно по ее настоятельному требованию решили сделать вам предложение или, в случае вашего несогласия, хотя бы получить ваш совет.
        Кроум вопросительно поднял брови, вступление ему не понравилось.
        - Дело в том, что гений этого, прикидывающегося скромником, молодого человека выковал абсолютное оружие, равного которому в мире еще не бывало. Это уникальное оружие настолько всесильно, что при его помощи мы наконец сможем избавиться от самовластия и гнета Урфа. Мало того, Атла сама сможет занять в новом мире то место, какое ныне занимает Урф…
        - Простите, - перебил его Кроум, - значит, вы заговорщики?
        - Ну-у, - замялся на мгновение Колпик. - В некотором роде - да.
        - И эту схему с «жучками» мне в стол подбросили тоже вы?
        - Естественно.
        - Как?
        - Но я же пытаюсь вам объяснить. Озерс изобрел и построил такую установку, с помощью которой можно мгновенно перемещаться на любые расстояния, проходить сквозь стены и…
        - Постойте! Простите… Мрай, как сюда попала ты?
        - На машине, конечно же.
        - Ага. Продолжайте, молодой человек.
        - А что, собственно, продолжать? Я сказал почти все. В наших руках - оружие небывалой силы, мы можем диктовать всему миру свою волю. Вы, господин Раут, как самый опытный и мудрый политик можете возглавить наше движение.
        - Да-а… - протянул Кроум. - Серьезное предложение… И давно вам в голову пришла эта идея?
        - Практически сразу, как только Озерс продемонстрировал нам возможности своего изобретения. Если вас интересует календарный срок - примерно около двух недель.
        Самоуверенность, с которой молодой человек рассуждал о переустройстве мира, начала уже раздражать Кроума, к тому же ему не давала покоя какая-то постоянно ускользающая мысль, отчего в душе предводителя шевелилась безотчетная тревога. Раздражение добавляли глаза дочери, с восторгом смотревшие на Колпика Сетроума. Нет. Ситуация Кроума явно не радовала.
        Глава 4
        ВЕСНА 1978 ГОДА. МИШКИНА «ДУРМАШИНА»
        Следующие важные для меня события произошли весной 1978 года. За прошедшие два с половиной года в жизни моей мало что изменилось. Я имею в виду - внешне, а внутренне… Я понял, что любовь - это тяжелая и изнурительная болезнь, от которой нет лекарства; я понял, что один старый друг (я, конечно же, имею в виду Мишку) стоит куда как дороже десяти новых; я понял, какое это счастье - иметь отца.
        Мне заменил отца Куб. Поначалу наши с ним отношения были сложны и малопредсказуемы. Думаю, во-первых, это из-за разницы в возрасте: Куб родился в
1919 году - то есть был чуть ли не современником допотопного Ноя. А во-вторых, Куб оказался весьма вспыльчивым человеком. Я и сам вспыльчив и поэтому обижался, не в силах и не в состоянии нагрубить ему в ответ. Тем не менее мало-помалу наши отношения стабилизировались, приняв приемлемые для меня формы. Наконец, когда я стал видеть в Кубе просто пожилого и вовсе не всемогущего человека, вдобавок еще и одинокого, все вообще встало с головы на ноги.
        Мне было легко с Кубом, я старался ему помогать по хозяйству, мне же не трудно, тем более что жил Куб в частном домишке дореволюционной постройки. Даже не во всем доме, а только в его половине. Дом стоял, не выделяясь, среди таких же построек, утопая летом в зелени, на крутой, спускающейся вниз по склону мамайского оврага немощеной улочке. К дому прилагались, вернее принадлежали Кубу, две сотки земли, используемой им как огород. Крошечный дворик от огорода отделялся небольшим сарайчиком. Во дворик выходила деревянная, без прикрас, верандочка, на которой летними вечерами Куб любил посидеть с книжкой. С верандочки дверь вела в дом, который состоял из тамбура - он же прихожая, - крохотного чуланчика с погребом и двух жилых комнат, разделенных перегородкой с печкой. На этой забытой Богом и администрацией города улочке дома не были газифицированы, поэтому печку Куб топил дровами и углем, находя в процессе растопки особое, я подозреваю, только ему одному понятное удовольствие. Впрочем, тепло дом держал сносно, и я не помню, чтобы у Куба зимой было холодно. Мебель в доме мне тоже казалась ровесницей
Куба, особенно диван, выцветший и скрипучий, с круглыми валиками вместо подлокотников. Впрочем, если не обращать внимания на скрип, на нем было очень уютно. Но хватит ностальгии… Одним словом, хоть и маленькое было у Куба хозяйство, но рук требовало ежедневно. Да хотя бы воды принести. Сначала я стеснялся предлагать помощь, потом втянулся и во многом Куба от домашних забот освободил. Бывать у Куба мне очень нравилось.
        Попутно я сделал открытие: оказывается, у Куба был роман с нашей англичанкой, то есть преподавателем английского языка Ларисой Григорьевной Самохой. Помню, меня это поразило своей кажущейся нелепостью - пожилые люди, а… Впрочем, я скоро привык, но все равно никак не мог представить их целующимися.
        Сказать по правде, я и себя целующимся представить не мог. Особенно с Галкой. Я, во-первых, этого не умел, хотя и желал страстно, а во-вторых, как-то незаметно, но очень быстро она в моих глазах из обыкновенной девчонки вдруг перешла в сонм олимпийских богинь, до которых не то что грешными руками, мыслями дотрагиваться страшно. Наверное, не каждый сможет меня понять, но тут уж что было, то было. Я Галку боготворил. Единственное, что я себе позволял, - это пялиться на нее во время уроков, да и то с опаской, так как однажды в голову ко мне пришла страшная мысль: вдруг своим вниманием к ней я укажу остальным ребятам и они это поймут, что Галка - самая красивая в мире девчонка. Да не дай Бог! Вон их сколько - здоровенных красивых детин, на фоне которых я выгляжу не привлекательней таракана. А девчат они сколько перепортили?!
        Нет! Такие мысли меня здорово пугали. Ну хотя бы я целоваться еще умел… А где научишься? Я совершенно этого не хотел делать с кем-нибудь, кроме Галки. И я молчал в тряпочку. В последний год, правда, во мне заговорили и более откровенные желания: чувствовалось, и повзрослел я, и все ближе становился порог, после которого начиналась самостоятельная жизнь, когда я смогу принимать решения сам, а не по указке мамы, и, наверное, тогда я смогу рассказать Галке, что совершенно не представляю своей жизни без нее, и, может быть, она согласится стать моей женой…
        Когда я впервые позволил себе мысли о браке, вот тогда я заметил, что смотрю теперь на Галку не как на Снежную королеву или Полярную звезду, а как на… В общем, мечта стала обретать контуры реальности, надо было только дождаться… ну и постараться как-то избежать «перехватчиков». Но на мою беду, где-то в начале второго курса Галкин отец выиграл в спортлото прямо-таки астрономическую сумму, что-то около 50000 рублей, они купили «Волгу», а Галка стала одеваться как кинозвезда. Ни внешне, ни внутренне она не изменилась, но, хоть и говорят, что в СССР все равны, лично меня этот невесть откуда взявшийся имущественный барьер прямо-таки отбросил от внезапно разбогатевшей Галки куда-то на задворки. Вот такое незавидное положение было у меня на личном фронте.
        Ну а с Мишкой все было нормально. Правда, его мечта стать бойцом невидимого фронта еще усилилась. Во имя нее Мишка еще весной 1976 года - уж не знаю, какими путями и по чьей протекции, - вступил в не то совершенно подпольную, не то полулегальную секцию карате, скитавшуюся из подвала в подвал, усиленно занимался в ней, делая какие-то успехи. Я потому и не рассказываю так конкретно, что Мишка совершенно изменился: стал до предела вежлив, обходителен и таинствен, как сфинкс. Наряду с таинственностью он оброс мускулами, стал твердый как камень, и походка его обрела кошачью грацию. Поэтому, когда в марте 1978 года мне сказали, что Мишка, поскользнувшись на льду, упал и сломал ногу, я не поверил. При его тренированности и каратистской подготовке это было просто невозможно. Я, естественно, тут же побежал к нему в больницу. Он лежал там в классической позе с привязанной чуть ли не к потолку ногой и с огромными чугунными противовесами. На все мои вопросы, как это произошло, он отвечал знаменитой фразой: мол, шел, упал, потерял сознание, очнулся - гипс, открытый перелом. Этим ответом он довел меня до
бешенства и рассказал правду только тогда, когда я был готов переломать ему и вторую ногу. Оказывается, Мишка хотел применить какой-то новый прием в поединке, но поскольку сам он об этом приеме слышал как о чисто теоретическом, причем от человека, который сам его не применял, то допустил какую-то грубую ошибку, получив при этом твердый удар пяткой в берцовую кость повыше колена. Мишкин противник сам не ожидал, что его удар получится настолько эффективным, и… Одним словом, гуру - так Мишка называл тренера - распорядился, чтобы Мишкин противник до полного Мишкиного выздоровления в секции не появлялся, а всеми силами способствовал этому выздоровлению. Причем делать он это должен был через астрал, чем и сам гуру собирался время от времени заниматься.
        Если бы не мои занятия с Кубом, я, наверное, по крайней мере удивился бы: астрал, ментальность… Но дело в том, что Куб и сам на этом был помешан и меня почти убедил в существовании Бога и разной мистики. Нет, математикой мы тоже занимались. Куб растолковал мне основные понятия, на которых зиждется применение тех или иных приемов или подходов к решению почти всех задач в элементарной и даже высшей математике. И когда все это дошло до меня, я, во всяком случае, с математикой в объеме преподаваемого в техникуме курса стал справляться как с семечками. Но дело в том, что у Куба была еще собственная религия, которая существенным образом отличалась от православной, но объясняла существование Бога и потусторонних высших сил гораздо более реалистично, нежели Библия. Кроме того, в свете кубовской религии становились понятными и вполне объяснимыми некоторые обещания и пожелания самого Иисуса Христа. Впрочем, выполняя посмертную просьбу Куба, я ниже хочу поместить его рукопись, она многое прояснит, да и вообще, документ этот не только полезен и занимателен - возможно, он окажется для некоторых заветным ключом
к личному счастью.
        На мой недоуменный вопрос, мол, как же так, Иван Иванович, вы сами коммунист, а верите в Бога, Куб, помню, ответил мне довольно оригинально:
        - Понимаешь, Юра, я, во-первых, не коммунист, а всего лишь член партии коммунистов. Что делать, если власть находится в их руках? Нормальный человек, мало-мальски думающий самостоятельно, давно заметил все противоречия между идеалами и действительностью. Ты же любишь фантастику, неужели, читая «Обитаемый остров» Стругацких, ты не понял, что Обитаемый остров - это наш СССР, где сознание людей затмили не «башнями», а элементарной ложью и страхом?
        Действительно, стоило мне слегка пошевелить мозгами, как пелена с глаз упала и мир открылся мне в ужасающей своей серости и глупости. Боже мой! Почему же я сам не увидел этого раньше? Что же делать?
        - А ничего. - Куб сказал мне это спокойно. - Ничего, Юра, не сделаешь. Живи как раньше и никому о том, что ты прозрел, не говори. Все решится само собой - придет время, и народ тоже прозреет. Но пока этого не случится, не высовывайся. Слишком ослепительную и заманчивую идею взяли большевики на вооружение. Она уже основательно поблекла, но все еще ослепляет очень много людей, особенно пожилого возраста, но я верю, что коммунизм рухнет еще при твоей жизни. Жди, у тебя впереди замечательные события. Я тебе даже завидую.
        Да… С Кубом мы говорили об очень многом. Я, конечно же, не мог не поделиться с Мишкой. Но тот назвал Куба скрытой контрой, и больше я не откровенничал с Мишкой: черт его знает, что у него на уме.
        Но сейчас Мишка лежал передо мной в нелепой позе, и по его щекам текли слезы. Я его понимал. Мишке было больно не столько от травмы, сколько от внезапного крушения его планов: куда ему теперь? Хотя врачи и уверяли, что нога срастется и будет как новая, стопроцентной гарантии, что владеть новой ногой Мишка будет с тем же успехом, они не давали. Мишку мне жалко было вполне искренне, но что делать, если уж так случилось?
        Но тут вмешалась Галка Звягинцева. Она принесла Мишке трехлитровую банку с каким-то отваром и, ссылаясь на свою прабабушку-травницу, сказала, что нога Мишкина станет действительно как новая, если он будет ежедневно выпивать по полстакана этого снадобья по утрам и непременно натощак. Тогда она гарантирует Мишке, что нога его срастется в два раза быстрее и последствий он ощущать не будет, никогда и никаких. Мишка с благодарностью принял банку, и по выражению его лица я понял, что он уже в режиме ожидания завтрашнего утра.
        Между прочим, из больницы его выгнали к концу того же марта, удивляясь могучей регенеративной способности Мишкиного организма.
        Вечером первого апреля я зашел к нему домой. Мишка уже весь был в делах: в комнате отчетливо пахло разогретым флюсом, стол и вообще все свободное пространство были завалены различным радиохламом. Мишка трудился над чем-то весьма неприличного вида. Это нечто гордо возвышалось на столе над кучами радиоламп, полупроводников, конденсаторов и всевозможных резисторов.
        - О! - сказал я с порога. - Что это на тебя нашло?
        - Ну как что? Я же теперь человек свободный. Нога вроде беспокоит уже не так, чтобы ее привязывать, а время тянется как резина. Решил вот осуществить старинную мечту, помнишь, я тебе об электронной стенке рассказывал, прожекты рисовал? Вот к ней, родной, я и подступился. На нее, одним словом, замахнулся. А ты как?
        - Да я что, я человек здоровый, я везде поспевать обязан. В помощники берешь?
        - Возьму. Только не сейчас, устал уже. Вот пару контактов допаяю - и шабаш.
        - Что же это будет?
        - Это? - Мишка задумчиво оглядел сооружение, где, по-моему, без всякой на первый взгляд системы на текстолитовых шасси или на алюминиевых уголках были собраны в кучу всевозможные трансформаторы, дроссели, а кое-где и радиолампы, ну, и всякая другая мелочь. - Это? А ты как думаешь?
        - Черт его знает, дурмашина какая-то…
        - Вот что мне в тебе всегда нравилось - так это твоя способность находить для всего точные и меткие определения, а главное, краткие. Я вот весь день сегодня ломаю голову, думаю, как это назвать. Но приходит друг и тут же выдает определение
        - «дурмашина». Гениально.
        Я скромно потупился:
        - Ну, ты уж скажешь… Я еще соглашусь на слово «талантливо» - это не так подчеркивает… Но вообще, как друг, ты мог бы растолковать мне назначение этого аппарата?
        - Но только как другу. Как ты сам понимаешь, в «электронную стенку» должны войти следующие… м-м-м… приборы: телевизор, стереопроигрыватель, магнитофон и… м-м-м… светомузыкальное сопровождение. Мы же, по бедности своей, мелкоскопов… пардон, возможностей приобрести сразу все это не имеем, зато имеем возможность и доступ к запчастям, зачастую б/у, но во вполне устраивающем нас техническом состоянии и, так сказать, в розницу. Принимая во внимание, что устройство приборов по сути аналогично, я принял смелое решение применить принцип комбайна, то есть там, где это возможно, не дублировать схемы, а совместить их в одном узле. Данная, как ты изволил справедливо заметить, м-м… дурмашина и является этим самым унифицированным узлом для всех вышеперечисленных электрических бытовых радиоэлектронных приборов…
        - Ты чего, не мог по-русски объяснить?
        - Знаешь, Юрка, я сегодня перевыполнил свой план, и настроение у меня соответствующее. Если и дальше буду продолжать в том же темпе, пожалуй, управлюсь к нашему дню рождения, оттого и благодушен.
        В самом начале я уже упоминал, что старше Мишки всего на три часа, только я родился до, а он - после полуночи, и наши дни рождения - формальная глупость, мы всегда их совмещали и праздновали то 16, то 17 апреля, по очереди. Этот день попадал по графику на 16-е, но был особым - это был день нашего совершеннолетия, нам исполнялось по восемнадцать лет.
        - Ну и шустрым же ты стал, - удивился я. - Тебе надо почаще ноги ломать.
        - Я что же, даром почти два года всякую рухлядь домой стаскивал? Кстати, неплохо бы дурмашину и обкатать.
        - Не взорвется? - поинтересовался я.
        - Слабонервные могут удалиться. Впрочем, сначала помоги вставить ее в футляр. Во, смотри, какую я для нее оправу сколотил.
        Потянувшись, Мишка подвинул к себе ящик из ламинированных древесностружечных плит.
        - Ну что, взяли?
        - За что его брать только?.. - проворчал я.
        Все же с третьей попытки нам удалось втиснуть дурмашину в футляр, как положено.
        - Ну, ты займись чем-нибудь, пока я с проводами разберусь, - сказал Мишка и с кряхтением лег перед дурмашиной на пол. - А-а! - сказал он. - Вспомнил! Галка приходила, интересовалась, не надо ли меня добить, чтобы не мучился… Апельсинов притащила, вон пакет в углу валяется. Почистил бы пару штук.
        - Мишка, а где моя пепельница? - При упоминании о Галке сердце у меня, как всегда, екнуло и захотелось курить.
        Курить я научился еще прошлой весной, хотелось посолидней выглядеть, да и Иван Иванович был заядлым курильщиком, хотя, конечно, возражал против того, чтобы я начинал, но я потихоньку…
        - На подоконнике, - ответил Мишка, который тоже был против, но свои аргументы уже исчерпал.
        Достав из пакета пару здоровенных оранжевых апельсинов, я сунул в рот сигарету, прикурил и поискал глазами, куда бы поставить пепельницу. Мишка, поняв, молча накрыл футляр дурмашины крышкой из пластика с цветными разводами. Я кивнул ему и поставил пепельницу на крышку.
        - Форточку открой. - И Мишка принялся перебирать проводки.
        Я курил и чистил апельсины.
        - Что она еще говорила? - Я все-таки не удержался.
        - Ну, интересовалась, продолжаю ли я пить ее пойло, я, естественно, подтвердил - в банке уже на донышке; обещала еще принести, уверяла, что к Первомаю я смогу вновь заняться спортом, если, разумеется, буду хлебать его регулярно по полстакана натощак по утрам… А может, и правда мне от пойла лучшеет?
        - Пей, - согласился я. - Жалко, что ли? Вкусное?
        - Терпимое.
        - Мишка, давай ее на день рождения пригласим?
        - Валяй. Вроде девка ничего, хоть и обуржуилась.
        У меня сладко заныло в груди. Как я хотел быть с ней рядом! Но сладкие мысли оборвал Мишка:
        - Сейчас мы ее обкатаем, - небрежно сдвигая локтем в сторону радиодетали на столе и ставя на освободившееся место то, что, судя по облицовке, еще недавно называлось радиоприемником первого класса; теперь внутри оставались динамик, воздушный конденсатор и лампа-индикатор точной настройки. - Сейчас… - наспех, на скрутках, соединяя оголенные концы, бормотал Мишка, - Сейчас она, родимая, у нас должна зафунциклировать…
        Я с интересом следил за его руками. Затем, вспомнив, положил недокуренную сигарету на край пепельницы и занялся апельсинами.
        - Все, - сказал Мишка. - Включаем? - И щелкнул тумблером.
        Под крышкой дурмашины тихонько загудели сердечники, моргнув, ожил зеленый глазок индикатора настройки, и динамик вдруг забормотал по-арабски. Мишка подкрутил верньер, и комнату заполнил голос Аллы Пугачевой.
        - Пусть попоет, - сказал я, протягивая ему очищенный апельсин.
        Некоторое время мы сосредоточенно жевали, слушая жалобы «Арлекино», наконец я со своим апельсином управился и протянул руку к пепельнице за окурком, но…
        - Ы-ы-ы, - только и смог выдавить я из себя, толкая Мишку и указывая ему пальцем на ЭТО.
        - О! - сказал, увидев, Мишка. - Это что такое?
        На месте пепельницы над крышкой дурмашины белела матовая полусфера. Она была еще прозрачна, и сквозь матовый туман была еще заметна пепельница с моим окурком.
        - Это дым, Юрка, - приблизив к полусфере лицо и вглядевшись, сообщил Мишка. - Эта полусфера - из дыма от твоего окурка. Ничего не понимаю!
        Глава 5
        УРОК ПОЛИТЭКОНОМИИ
        - Если я вас правильно понял, господа, - сказал Кроум, - вы хотите переустроить мир, опираясь на изобретение господина Виллика, но, поскольку дело все-таки серьезное, хотите заручиться если не моей поддержкой, то хотя бы советом. Так?
        - Так, господин Раут.
        - Начнем с того, что до этой минуты я понятия не имел о вашем существовании и фактически в дальнейшем, как, собственно, и сейчас, должен полагаться на мнение своей дочери. Полагаю, что я имею право на несколько вопросов, чтобы составить о вас и ваших намерениях свое личное мнение.
        - Согласны.
        - Для начала хотелось бы узнать подробнее об абсолютном оружии. Что это?
        - Пока это одна небольшая установка. Можно сказать, экспериментальная. Тем не менее возможности ее практически безграничны. Не вдаваясь в технические детали - их вам всегда готов изложить автор (Озерс поклонился)… вы можете в долю секунды попасть в любую точку Олла, в том числе и в наглухо замурованное подземелье, и в банковский сейф. При этом вы можете перенести с собой предметы, общий вес которых в сумме с вашим собственным не превышает 120 килограммов или его габариты находятся в пределах сечения «коридора». «Коридор» - название условное, для нас с Вами; практически есть вход и выход, то есть вы вошли - и вышли уже там, куда намечали попасть. Радиус досягаемости практически бесконечен, хотя тут есть нюансы, которые хорошо известны Озерсу. Лично я, как ни тужился, сумел уловить и уяснить очень немногое, одним словом, если вы собрались в космос, то после расстояния в 40 световых лет могут наступить трудности с попаданием в исходную точку. Это все, что я понял. Но для достижения наших целей забираться в такую даль нет смысла. В пределах Олла нам доступно все. Кстати, если вы решили провести против
кого-то террористический акт - нет проблем, ему спрятаться будет некуда, и его не защитит никакая охрана. - Кроум поежился. - Ну а если Урф решит накрыть Атлу ядерными ракетами - в принципе ракету можно уничтожить еще на старте или в полете. Теперь оцените сами наши возможности.
        Некоторое время молчали все: гости - потому что добавить пока им было нечего, Кроум переваривал услышанное. И чем больше он размышлял, тем ему становилось страшнее. «Боже мой, - думалось ему. - Вместо того чтобы перевозить грузы или перекачивать нефть непосредственно от скважин в заводские резервуары, на худой конец, путешествовать самим или предоставить такую возможность всему человечеству, эти дикари видят в новом изобретении до смертельной скуки осточертевшую бомбу - орудие убийства или предмет, с помощью которого они обретут власть над миллионами подобных же дикарей». Неужели он так плохо воспитывал дочь, что она не видит всех этих противоречий, всей натянутости аргументов этого напыщенного сморчка? А сам Озерс? Он что, не понимает, что руки его могут по локоть погрузиться в кровь и слезы ни в чем не повинных людей? И стараться он будет не для себя, а ради пещерных амбиций этого, как его, Колпика Сетроума, который даже в нем, предводителе палаты лордов Атлы, видит такого же дикаря. «Боже мой! До чего я дожил!»
        Наконец Кроум откашлялся.
        - Да, молодые люди. В ваших руках действительно страшное оружие. Но вы, вероятно, имели времени на размышления больше, чем я, и гораздо основательнее продумали свои действия. Разрешите спросить, какой вы сами видите освободительную борьбу, что вы собираетесь делать?
        - Но это же ясно, господин предводитель! Сначала мы установим все места с шахтными пусковыми установками Урфа и заминируем их, затем займемся мобильными установками и воздушным флотом Урфа. В один прекрасный момент мы их уничтожим, лишив Урф как большей части его ядерного потенциала, так и средств доставки. Затем очистим страну от урфян и будем жить спокойно…
        - А как быть с оружием урфян на территориях других стран?
        - Ну… Придется обнаружить и его…
        - Насколько мне известно, - продолжал Кроум, - сборка ракеты-носителя занимает примерно неделю, в экстремальной ситуации - три дня, столько же времени отнимает ядерная боеголовка. Что будет через неделю?
        - Заводы мы уничтожим и не позволим их восстанавливать.
        - Ну хорошо. И сколько людей, по вашим расчетам, должно погибнуть?
        - Урфян?
        - Людей, - уточнил Кроум.
        - Ну… - замялся Сет. - Наши потери, естественно, будут минимальны. Урфян - можно полагать, что-то около миллиона… Еще примерно столько же людей других национальностей… Вероятно, этим и ограничится.
        - Понятно, - сказал Кроум. - Об этом вы не думали. И все же два с лишним миллиона человеческих жизней вы готовы не задумываясь положить на алтарь сомнительной победы.
        - Отец! - Голос Мрай дрожал. - Неужели тебя не привлекают идеалы свободы?
        - Привлекают, Мрай, успокойся. Я просто хочу уяснить для себя ситуацию. И вот вопрос, связанный непосредственно с идеалами свободы. Ответьте мне, господин Колпик, чем именно вам так досадили урфяне? Почему вдруг вообще зашла речь о непомерном гнете Урфа, и, как вы сказали, вот только две недели назад вы почувствовали тяжесть этого гнета? Почему еще три недели назад гнет был вполне терпим, а сегодня вам стало невмоготу? Вот вам лично?
        - Но раньше противостоять урфянам было нечем, а теперь - есть. А гнет - он был всегда. Мне ненавистно уже то, что попираются исконные права человека на свободу. Свободу мысли, свободу слова, свободу от тотальной слежки, свободу поступков…
        - И потом, - добавила Мрай, - две первые ложи в любом театре всегда пусты, зарезервированы для урфян. Да плевали они на наше искусство!
        - Ну а вам, господин Колпик, чем досадили урфяне вам?
        Озерс впервые шевельнулся в кресле.
        - Вы знаете, господин предводитель, лично мне - ничем. Но нация - она обезличивается. Урф постоянно перекачивает лучшие мозги к себе. Вы же знаете, попасть в список приглашенных на жительство в Урф считается большой честью для молодого ученого. Это очень престижное предложение. А мне за нашу нацию обидно. И потом, урфян недолюбливают во всем мире.
        - Я понял вас, господин Озерс. Спасибо. Это все?
        - Ты так дрожишь за свое кресло, что тебе безразлична судьба дочери?
        - Мрай, ты не права. Я очень люблю тебя и сейчас постараюсь это доказать, только попрошу вас, господа, выслушать меня внимательно. Мне кажется, что в конце концов мы с вами придем к консенсусу.
        - Я добавлю, господин предводитель, - снова заговорил Колпик. - Зайдите в любой магазин - половина товаров имеет клеймо: «Сделано в Урфе», и вообще, урфяне везде и всегда чувствуют себя хозяевами, на нас же ярлык: «Второй сорт». Мы для них почти не люди.
        - Все, все, все… Господа, я внимательно вас выслушал, позвольте теперь обрисовать ситуацию так, как ее вижу я. Простите меня, господа, но вы молоды. Я, конечно, понимаю, что этот недостаток со временем проходит, что, естественно, ждет и вас, но молодости свойственно черно-белое мироощущение, особенно в сфере человеческих отношений. Я постараюсь по мере сил уменьшить контрастность вашего восприятия действительности, с тем чтобы вы смогли уловить оттенки.
        Извините, но для этого мне придется еще раз напомнить вам общеизвестные истины, однако без этого я рискую быть непонятым. Господа, вам всем должна быть известна история возникновения Лиги Наций, и все вы, несомненно, изучали историю, хотя бы в школе. Если какие-то знания смогли задержаться у вас в головах, вы непременно вспомните, что до создания Лиги Наций вся история Олла - это история кровавых войн, правых и неправых. В маленькой горной Атле, если она не была втянута в какой-то международный конфликт, кровь лилась из-за междоусобной грызни лордов, и фактически диву даешься, как вообще атлане не истребили друг друга и сумели все эти годы поддерживать народонаселение выше критического уровня. Единственное объяснение, на мой взгляд, заключается только в том, что мы народ горный, горячий и наши мужчины славятся на весь мир как непревзойденные любовники. Последняя мировая война затронула весь Олл, каждую, даже самую маленькую страну, и, казалось, война не закончится, пока в живых остается хоть один житель Олла.
        В этой ситуации первым спохватился Урф - страна большая и богатая, в которой, однако, нашлись здравомыслящие люди, осознавшие, что еще через несколько лет всемирной бойни человек на Олле может исчезнуть как вид. Тем более что в Урфе была изобретена и испытана атомная бомба. После многочисленных дебатов там был принят план мирного урегулирования и получила одобрение идея создания международной Лиги Наций. Вот тогда всем без исключения правительствам стран Урф предложил в ультимативной форме прекратить военные действия и собраться в столице Урфа. Ультиматум сопровождался угрозой особо ретивым любителям войны, что в случае пренебрежения мирными инициативами Урфа авиация последнего нанесет ядерный удар по войсковым соединениям и месту дислокации правительства ослушников.
        Жестоко? Да. Но другого выхода из войн я не вижу до сих пор. Как вы, вероятно, помните, Урф угрозу свою осуществил в отношении островной империи Ливуса, и там до сих пор ощущаются последствия ядерной бомбардировки. Так, в 2463 году от Рождества Бэлли в столице Урфа Камприге под угрозой ядерной бомбардировки были подписаны соглашение о запрете разрешения конфликтов военным путем, соглашение о создании Лиги Наций и Декларация прав человека, на которую вы, уважаемый господин Кол пик, изволили несколько раз сослаться. В соответствии с соглашениями первоначальный контроль за их выполнением взял Урф с последующей передачей этой функции Лиге Наций, но как-то так в силу сложившихся традиций продолжает выполнять контрольную функцию и по сию пору, учредив для этого институт наместников.
        Специально для вас, господа, могу рекомендовать для изучения два статистических справочника: один выпущен независимым издательством за три года до Кампригских соглашений, второй вышел в свет два года назад, тоже в независимом издательстве. Вот и вот. Возьмите и, тщательно их изучив, сравните статистические данные. Я же по памяти приведу вам несколько цифр. За истекшие семьдесят лет после Кампригских соглашений у нас в Атле продолжительность жизни возросла в среднем на 25 лет, при этом детская смертность уменьшилась в шестнадцать раз. Валовой национальный доход увеличился, точно не помню, что-то примерно раз в тридцать. Ни одна военная победа не приносила такого дохода государству. Уровень преступности снизился до минимальной общемировой черты, и это здесь, в Атле, где, как говорится, народ в массе своей вспыльчивый. Ну, вы знаете горцев, да и сами - атлане. Я, конечно, привел вам всего несколько цифр, однако, на мой взгляд, весьма убедительных. Думаю, что вы, господа, пересмотрите свои побуждения… Ах да! Урфские товары… - Кроум развел руками. - Единственное, что можно посоветовать нашим
предпринимателям и промышленникам, - это сделать наши товары конкурентоспособными с урфскими, а насчет свободных лож в театрах… Ну, господа, трактуйте это как наш реверанс, знак уважения и маленькую благодарность урфянам за мир на планете. - Кроум откашлялся.
        - Простите. Теперь - о гнете Урфа. Возможно, вы участвовали когда-нибудь в потасовках? Даже если нет, представьте, что вас разняли, надавав по шее (это чтобы неповадно было), и больше драться не позволяют, обещая за участие надрать уши. Сомневаюсь, что к третьей силе вы будете испытывать теплые чувства. Так и народы, как дети, до сих пор дуются на Урф за то, что им не позволяли драться, однако вам-то пора повзрослеть и самим раскинуть мозгами. Ваша чудо-установка дает ощущение вседоступности и полнейшей безнаказанности, но, уверяю вас, все это иллюзии. В конце концов ваш диктат надоест и вам придется отвечать за погубленные жизни и поломанные судьбы. А главное, вы борцы за призрачную идею - сами хотите у нескольких миллионов людей отобрать их исконное право на жизнь. Как пожилой человек скажу вам: остановитесь, дети. Пока не поздно, остановитесь. Я люблю свою дочь, и мне невыносимо думать, что она хочет ради эфемерной цели стать убийцей ни о чем не подозревающих людей. Лично я не знаю, как можно жить в покое и довольстве с руками, обагренными кровью. Не знаю. - И Кроум обвел присутствующих
взглядом. Озерс сидел красный как рак, желваки его то вздувались, то опадали. По щекам Мрай текли слезы, и только Колпик Сетроум, вероятно, что-то имел сказать, - стоял бледный, но в решительной позе. И молчал, понимая, что сейчас его возражения никто не примет. Кроум неоднократно встречался по жизни с этим типом людей, жаждущих власти любой ценой. Поэтому к Сетроуму он сочувствия не испытывал, скорее - неприязнь из-за его влияния на Мрай. «В конце концов крушение амбиций - это еще не конец света, переживет и, может быть, придумает более рациональное применение установке Озерса», - подумалось предводителю. И он сказал: - Полагаю, господа, первый раунд переговоров закончен. Вам предстоит обдумать полученную информацию, а я, с вашего разрешения, должен немного отдохнуть. И вот что: я бы хотел попросить вас не отключать пока установку. Вы загадали наместнику очень непростую загадку, он не успокоится, пока не получит исчерпывающего ответа на возникшие у него вопросы, а потом, Мрай должна вернуться тем же путем, каким пришла.
        - Хорошо, господин предводитель. - Озерс встал из кресла. - Отдыхайте спокойно. Если мы понадобимся, только позовите. Пойдемте, друзья. До скорой встречи, господин предводитель.
        - Отец, спасибо тебе. - Мрай поцеловала Кроума в щеку.
        - Мы посоветуемся. До свидания, господин Раут. - И Колпик Сетроум шагнул в стену.
        Кроум устало повалился на постель и почти сразу же уснул.

* * *
        Абрагам Арфик Кнор, подслушивавший диалог заговорщиков с Кроумом, покачал головой:
        - Ай да Раут! Не ожидал… Значит, вот оно, сокровище! Ну-ну… - Он щелкнул пальцами, подзывая начальника контрразведки. - Выяснить, кто такой этот Виллик Озерс Крисс. Его надо взять без лишнего шума, не привлекая внимания, и - ко мне. Мальчик, видимо, серьезный. И смотрите, чтобы ни один волосок на его голове не пострадал. Да. Готовь отряд боевиков. Человек сто, на всякий случай. Утром надо будет доставить установку сюда. Обставим это как… Черт, куда они делись? Слышимости никакой.
        Глава 6
        ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
        Как молоды и наивны были мы с Мишкой тогда, в апреле 1978 года! И как нам повезло, я понимаю только теперь, а тогда… Эффект дурмашины с полусферой из табачного дыма разбудил нашу фантазию. Выбросив недокуренную сигарету, мы наполняли полусферу чем только могли придумать: жгли газеты, вату, фотопленку (в то время она еще выпускалась огнеопасной), пробовали наполнить ее водой (с водой у нас, правда, ничего не получилось) - одним словом, изгалялись, как могли. Слегка отрезвил нас приход из кино Мишкиных родителей - в квартире к тому времени дышать было уже нечем.
        Тогда мы сели и стали думать. Однако самым правдоподобным объяснением, к которому мы оба пришли и согласились с ним, было то, что дурмашина - это генератор гравитации. В подтверждение Мишка достал маятниковые весы, и мы с точно отмеренным грузом помещали в полусферу одну из чашечек, а другую уравновешивали, потом извлекали из полусферы и убеждались, что равновесие вне сферы нарушается и чашечка, выведенная из сферы, снаружи оказывается легче. Не намного, но легче. В общем, все говорило в пользу нашей догадки.
        Забегая вперед, скажу, что доля истины здесь имелась, однако все было значительно сложнее, - но что мог предположить любой семнадцатилетний мальчишка на нашем месте, располагая столь явным эффектом и тем скудным запасом знаний, которым обладали мы.
        Сам Мишка, чувствуя себя автором, щедро причислил меня к себе соавтором, правда, его больше интересовали не технические детали, а, так сказать, политические. Едва мы поставили новому явлению свой диагноз, у Мишки разгорелись глаза и он возбужденно зашептал:
        - Юрка, представляешь, если о дурмашине узнают за границей? Это же у нас запросто дурмашину увести могут, да и мы с тобой вряд ли уцелеем.
        - Кому мы нужны, Мишка?
        - Как - кому? Ты что? Это же, представляешь себе, какой шаг в развитии техники? Ну-ка, гравитационную бомбу из этой штуки сделай? Почище нейтронной будет! Главное, никакой радиации!
        Его слова прозвучали довольно зловеще. Мне сразу представилось, как вокруг нашего дома стаями шныряют империалистические шпионы всех мастей, и даже немного жутко стало. Как там у Высоцкого: «…ты их в дверь - они в окно…» И всем позарез нужна Мишкина дурмашина. Все же я смотрел на мир гораздо трезвее.
        - Да кто о ней, о твоей дурмашине, узнает? Кому она нужна?
        - Ну, мало ли… Проболтаешься кому-нибудь, и все.
        - Хорошо, - взъярился я. - Мы никому ничего не скажем, и что мы будем делать с этой гравитацией? Вот ты, например, - ты знаешь, с какого конца к ней подходить? Расскажи, как из этого паровоза делается бомба, а?
        - Откуда я знаю? Но хранить тайну мы обязаны!
        - Ты что, серьезно хочешь разобраться в этом сам? - Такой поворот событий меня заинтересовал. - А кишка у нас не тонка?
        - Есть одна контора, где и ученых найдут с соответствующим диаметром кишки, и секретность обеспечат, и нас не забудут.
        - В КГБ, что ли, понесешь?
        - У тебя есть другие идеи?
        - Да нет у меня ничего…
        Откровенно говоря, мне не хотелось связываться с КГБ. Мне вообще никому не хотелось отдавать Мишкино изобретение, но оно же не мое. Вся моя заслуга в том, что я окурок в пепельницу бросил, а Мишка, вон, целый день пахал как проклятый, да и запчасти его… Хозяин, как говорится, - барин. Ну, и карьеру к тому же на ниве невидимого фронта сделать сможет… И вдруг мне пришла в голову шальная мысль:
        - Мишка, а если этот фокус с полусферой получается из-за какой-то бракованной запчасти? Представляешь, соберут твои кагэбэшники второй экземпляр, а он без полусферы. Тогда что?
        Мишка забеспокоился:
        - Как это? Надо проверить. Типун тебе на язык, Юрка. Надо еще одну собрать.
        - У тебя тут склад запчастей?
        - Да тут ничего дефицитного! Половина из них у тебя самого наверняка есть.
        - Но надо знать точно.
        - Юрка, тогда мне наверняка без твоей помощи не обойтись. Чтобы изготовить копию,
        - а она должна быть с первой дурмашиной как две капли, - без эскизов не обойтись.
        - Это верно.
        - Потом, поспешить надо!
        - Куда?
        - Ты что, про день рождения забыл? Надо успеть. Потом будет некогда.
        - Почему?
        - Да что ты заладил? По кочану! Сессия на носу. Последняя. Потом - тю-тю, прощай, техникум. В армию заберут…
        - Да, ты прав… Ну что же, придется подналечь… Может, даже кое-чем пожертвовать…
        - Во-во! Договорились. Завтра и начнем.
        - Мишка, а Кубу сказать можно?
        - А ему зачем?
        - Может, посоветует что… Он же свой, он воевал.
        - Хорошо, хоть Зимний без него взяли… Договорились же, что никому! В конце концов, умеем мы хранить тайны или нет?
        Я обиделся на Мишку, но промолчал: не понимал он моих отношений с Кубом.
        - Хорошо, - наконец сказал я. - Но предупредить Куба о том, что недели две буду занят, я должен.
        Мишка пожал плечами:
        - Как хочешь, только не вдавайся в подробности.
        - Может, тебе расписку кровью написать?

* * *
        На следующий день я отыскал Куба на одной из перемен.
        - Иван Иванович, у нас с Мишкой ЧП. Вероятно, недели две я буду очень занят, может быть, даже придется кое-какими уроками пожертвовать, так что уж извините, по всей видимости, я и у вас не смогу бывать.
        - Что у вас стряслось?
        - Я бы рассказал вам, но я дал слово. Не могу. Но ничего криминального. Так, кое-что. Просто буду очень занят. Вы уж извините.
        - Ну, естественно, Юра. Конечно. Давши слово - держись. И не переживай, надо - значит, надо. У любого человека время от времени ЧП случается, так что все нормально. - И он потрепал меня по голове.
        - На всякий случай, Иван Иванович… 16-го у меня день рождения, вы придете?
        - А как же. Сколько тебе стукнет?
        - Восемнадцать.
        - Конечно, приду. Совершеннолетие… Святое дело. Буду непременно.
        - Спасибо, Иван Иванович!
        - Да не за что. Ну, ты иди, а то у меня сейчас урок. И не волнуйся, приду обязательно. Ну, и удачи тебе. - И Куб пошел к преподавательской.
        Я смотрел ему вслед и вдруг понял, что походка Куба, еще недавно такая легкая, теперь стала заметно тяжелой, шаркающей, и весь он вроде бы не то похудел, не то усох… Что-то похожее на жалость шевельнулось во мне, но тут прошла с озабоченным видом Галка, я отвлекся, а потом забыл. И о ней, и о Кубе. Впереди маячила дурмашина.

* * *
        До сих пор содрогаюсь, вспоминая, как мы тогда с Мишкой работали. Я ни разу в то время не лег спать раньше трех часов ночи. Столько всего ухитрился Мишка налепить в дурмашину, что порой зло разбирало. И все, даже самую незначительную дырочку в шасси, приходилось тщательно замерять, занося ее координаты в эскизный проект. Мы работали так, словно от результата зависела наша жизнь, но уложились только к
15-му числу. Итог - пачка эскизов и чертежей и еще один экземпляр дурмашины, выдающий тот же эффект с полусферой, нисколько не хуже первого экземпляра.
        Что ни говори, а это была победа, самая первая и вполне самостоятельная, и мы оба гордились и результатом, и своими затраченными усилиями, и, как оказалось, своим упорством. Для Мишки дурмашина означала что-то вроде подставки под порог, перешагнув который он сможет ступить на тропу, ведущую к невидимому фронту. Мне дурмашина была интересна сама по себе. Не мог же я тогда всерьез полагать, что окажусь намертво связан с дурмашиной и ее тайной, на разгадку которой я ухлопаю семнадцать лучших лет своей жизни.
        Как бы там ни было, сегодня мы чувствовали себя победителями. А поскольку мама моя работала в отделе оформления проектного института, то есть имела доступ к множительной технике, я забрал пачку эскизов и чертежей, чтобы их размножить, и мы с Мишкой, сбросив с плеч дурмашинный груз, могли теперь отдать себя подготовке к подступившему вплотную юбилею.
        Собственно, родители, видевшие, что мы заняты чем-то серьезным, подготовили все без нас, оставив на нашу долю лишь приглашение гостей. Ну, с этим мы, естественно, справились блестяще: вместе с Галкой приглашенных оказалось шесть человек, причем четверо из них были Мишкиными каратистами. Оставался еще Куб. Но Куба я пригласил заранее, а Иван Иванович, если обещал, то слово держал всегда, так что на этот счет я не беспокоился. Кстати, нога у Мишки к 16-му зажила так, что он даже подпрыгивал, - может, и правда Галкино снадобье помогло?
        Словом, к назначенному часу все было готово, все собрались, кроме Ивана Ивановича. Я, впрочем, не помнил, назначал ли я ему время. Прождав его с полчаса, решили начинать. И понеслось: поздравления, тосты. Я вообще-то никогда не злоупотреблял, но тут как-то вышло, что доза, которую я «злоупотребил», для меня оказалась роковой. Мама, правда, пыталась меня остановить, но спохватилась она поздновато. И когда зазвонил телефон, я, пытаясь к нему подойти, упал, и лежать было так хорошо… Последняя мысль, помню, была, что это звонит Куб… Все.
        Очнулся в маминой постели. Думаю: вот это я даю - праздник, гости, а я почему-то в маминой постели валяюсь. Потом думаю: стоп, а почему в соседней комнате темно? Свет пробивается только из кухни, слышу, мама моет посуду… Я что, все проспал, что ли? Вскочил с постели, шатнуло так, что еле успел поймать равновесие. Елки-палки! Вот это я набрался! Побрел к кухне… Походка неверная. А пить как хочется!
        - Проснулся, алкаш? - встретила меня вопросом мама на пороге кухни. Вопрос был задан суровым тоном.
        - Пить хочу.
        - Сейчас чай согрею.
        - Да я просто. Из-под крана.
        - Холодную воду не пей. Снова захмелеешь. Ты ведь не водку глушил, а разведенный спирт.
        - Ну и что?
        - А то, что снова опьянеешь, а тебе больше нельзя. Константин Иванович для экономии с работы спирт принес, думал, лучше и дешевле будет, а оно видишь как получилось. Терпи, жди чай.
        - Ты на меня рассердилась?
        - Не на тебя, что с тебя, несмышленыша, взять. Просто не к месту ты напился. Не вовремя.
        - Да я всего-то три или четыре рюмашки выпил.
        - Всего-то ты выпил шесть, то есть примерно триста граммов. От этого и взрослый мужик закосеет. Плохо то, что твой Куб в больнице лежит. В очень плохом состоянии. Со дня на день может Богу душу отдать.
        Глава 7
        В ЦЕЙТНОТЕ
        Кроум проснулся только на рассвете. От неприятного тягостного чувства.
        - Укатали сивку крутые горки… Совсем старый стал, - пробормотал он.
        Внезапно Кроум понял причину чувства неясной вины: дочь и эти сопляки, террористы недоделанные, наблюдали за ним во время оргии у наместника. Кроум поморщился от некоторых воспоминаний и задумался, почему это происшествие не вызвало в нем ни протеста, ни удивления, - видимо, эта сволочь, наместник, подмешал в вино какую-нибудь гадость. До сих пор оргия воспринималась Кроумом как нечто естественное, а остатки собственной мужской доблести будили в нем чувство не то самолюбования, не то самоуважения: как-никак пятый десяток вот-вот разменяет, а вот поди ж ты… Мысли постепенно переместились к Мрай: скверная девчонка за собственным отцом подглядывала. Он представил, как она выбирает ему в магазине пояс, а кто-то спокойно в это время втыкает ей в платье микрофон-булавку, не зря же наместник нацеплял микрофончиков на одежду Кроума. Значит, он знал?..
        Эта мысль просто выбросила Кроума из постели. Путаясь в ночной рубашке, он подбежал к тому месту в стене, где скрылись эти конспираторы, и закричал:
        - Мрай! Поди сюда, дрянная девчонка!
        Из стены показалась голова Сетроума Колпика:
        - Все в порядке, господин предводитель. Они с Озерсом пошли поискать чего-нибудь съестного. Сказать по правде, мы все тут здорово проголодались.
        - Зачем же вам ходить? Включили установку да и обшарили все холодильники в окрестностях!
        - Они с Озерсом посчитали это неэтичным. Да они уже должны вернуться. С полчаса прошло.
        - Что? - заорал Кроум. - Да вы с ума сошли! Дайте мне руку, проводите меня к себе.
        Сет помог предводителю преодолеть стену.
        - Где мы? - тотчас же спросил Кроум, оглядываясь.
        - В комнате Озерса в студенческом общежитии.
        - Где?! - переспросил пораженный Кроум, ожидавший, что окажется в каком-нибудь подземелье, ну, на худой конец, в секретной лаборатории.
        - В университетском общежитии.
        - Я так и думал, что вы психи. Угрожать миру из студенческого общежития? Простите, но вы определенно свихнулись. - Кроум высунулся из окна. Да, несомненно, это был сквер студенческого городка. Окно находилось на фасаде здания, почти над центральным входом. У входа стоял микроавтобус реанимационной службы «Скорой помощи».
        - Странно… - пробормотал Кроум. - Кому это из студентов стало вдруг плохо?
        И почти сразу после этого из здания вышли два санитара с носилками. Кроум не поверил глазам: возможно, он и не разглядел как следует лицо женщины, обращенное к нему, зато волосы Мрай он узнал бы и с расстояния, вдвое превышающего это. Мрай лежала на носилках, которые санитары ловко втолкнули внутрь микроавтобуса. Машина тут же сорвалась с места и укатила.
        - Так… Наместник все слышал, наместник пошел ва-банк. Черт побери! А я сплю… Ну что же, придется сражаться подручными средствами. Мрай - потом, наместнику нужны Озерс и установка. Озерса он, видимо, уже получил, значит… Сетроум! Вы умеете управлять установкой?
        - Не так виртуозно, как Озерс, но могу.
        - Хорошо. Сейчас я пройду к себе, затем вы примете… Впрочем, надо спешить. Заприте хорошо дверь, просуньте в ручку стул и никому, слышите, никому не открывайте. Даже если за дверью окажется ваша мама. Мрай и Озерс уже арестованы. Вам понятно?
        - Да-да… - закивал внезапно побледневший Сетроум.

«Политика имеет два конца… - успел подумать Кроум, совершая обратный переход в свой кабинет. - И второй ее конец порой может зашибить до смерти…»
        Он наконец добрался до селектора:
        - Охрана! Кто сегодня у вас главный?
        - Марс Арес, господин предводитель.
        - Сынок, - сказал Кроум, - возьми с собой человек пять-шесть с автоматическим оружием - и ко мне. Да патронов побольше захвати. Быстрее!
        - Есть! - коротко ответил Марс.
        Через пару минут в кабинет вошли шесть вооруженных охранников.
        - Здравствуйте, господа, - обратился к ним предводитель. - Очень сожалею, но вам предстоит сейчас сражаться. Возможно, кого-то из вас убьют. Поэтому я заранее, от себя лично и от имени правительства Атлы, обещаю позаботиться о ваших семьях и сделать для них все, что будет в моих силах. Господина Ареса попрошу задержаться, остальные подойдите сюда. - Кроум указал на стену с переходом к общежитию.
        - Ваша задача: сейчас вы попадете в комнату студенческого общежития. Там находится экспериментальная секретная установка. Пока еще не уверен, но установку непременно попытаются похитить террористы, намеревающиеся при ее помощи захватить власть. Вам, повторяю, придется сражаться, с тем чтобы отбить атаки террористов. Вы будете первыми, но на помощь вам господин Арес сейчас мобилизует весь личный состав, а я подниму по тревоге столичный гарнизон. Пройдемте, господа. - И Кроум шагнул в стену. Пожимая плечами, охранники последовали за ним. Арес, включив селектор, оповестил личный состав о боевой тревоге, приказав снарядиться по полной боевой и собраться в кабинете предводителя. Ознакомив бойцов с обстановкой на месте, Кроум вернулся.
        Марс немедленно доложил:
        - Господин предводитель, по вашему приказанию весь личный состав охраны поднят по боевой тревоге.
        - Хорошо, Арес. Надеюсь, они захватят с собой гранатометы?
        - Так точно.
        - Сынок, я не уверен в сроках, но бой будет страшный, вам предстоит драка с профессионалами. Пленных не брать, и постарайтесь сохранить установку. Моя дочь у них в плену… В общем, с Богом.
        В кабинет тем временем стали входить стражники в касках и бронежилетах. Одного за другим Марс Арес отправлял их сквозь стену, наконец и сам последовал за ними. Тогда Кроум связался со штабом столичного гарнизона и продиктовал приказ. Только убедившись, что приказ принят к исполнению, Кроум вспомнил, что еще не переоделся после сна, быстренько исправил эту оплошность и вернулся в комнату Озерса в общежитии. Здесь уже начались военные действия. Боевики наместника, не ожидавшие какого-либо сопротивления, заняв по всем правилам обе лестничные клетки здания и лифт, отрядили для изъятия установки человек пятнадцать, которые, сгрудившись у двери в комнату Озерса, попытались проникнуть внутрь. Шесть первых охранников, уже находящиеся в комнате, открыли огонь на поражение. И тем и другим сражаться было неудобно. К тому же у боевиков был приказ применять оружие только в крайнем случае и никоим образом не навредить установке. Колпик Сетроум, совсем недавно демагогически вещавший о том, что ему не жалко будет во имя идеалов свободы расстаться с жизнью, обретя вдруг эту возможность, растянулся на полу, делая
отчаянные попытки заползти под ближайшую кровать. Потеряв человек восемь, террористы решили изменить тактику. Положив под дверь гранату, они отступили. Взрывом дверь снесло вместе с косяками, однако ощутимых преимуществ боевики не получили, так как у обороняющихся расширился сектор обстрела, а нападающих сдерживала вероятность повреждения столь драгоценной для наместника установки, что в конце концов и привело их к поражению. Конечно, если бы наместник мог сейчас вмешаться, он приказал бы установку немедленно уничтожить, но наместник был занят с пленниками. Подоспевшие на помощь полностью экипированные стражники, применив гранатометы, перехватили у боевиков инициативу. Кроум вошел, когда сражение уже отодвинулось от комнаты Озерса к лестничным клеткам.
        Понимая, что непосредственная угроза сейчас важнее спасения дочери, он вытащил Сетроума из-под кровати, куда тот почти забрался, несмотря на весьма узкий просвет, и потребовал, чтобы тот сел за пульт. Сетроум нехотя повиновался. Предводитель подозвал Ареса:
        - Сейчас мы с вами очистим правую лестничную клетку. У вас достаточно патронов?
        - Не хватит - дополню.
        - Сынок, - обратился к Сетроуму Кроум. - Покажи-ка нам правую лестничную клетку…
        Однако Сетроум уже сообразил, чего хочет от него предводитель, и подвел «коридор» к лестничной площадке этажа. Там толпились человек двадцать боевиков, слышались недоуменная ругань и проклятия в адрес командования, по существу подставившего их.
        - Приступайте, Арес.
        - Но это же бойня!
        - Да, мальчик. В какой-то степени я разделяю твое мнение. Но они - атлане, взявшие в мирное время в руки оружие, с которым и преступили закон. Ни у них к тебе, ни у тебя к ним претензий нет, они выполняют чужую волю, ты - тоже. Если бы у нас была возможность взять их в плен, я немедленно этим воспользовался бы, однако сейчас такой возможности нет, их слишком много. И, если наместник вовремя спохватится, они здесь камня на камне не оставят. Приступай, сынок, они вне закона.
        - Господи, прости меня, - прошептал Арес. - И прими души убиенных мной людей… - Дальше заговорил его автомат. Через три минуты площадка была очищена.
        - Теперь левая, - сказал Кроум Сетроуму. Тот кивнул и перевел «коридор» к левой площадке. Здесь Арес поступил аналогичным образом, затем отдал приказ стражникам занять весь этаж. Сражаться стало легче. Впрочем, активность боевиков после такого разгрома упала почти до нуля. Тем более что к студенческому городку подтянулись части столичного гарнизона.
        Тогда боевики, которые еще оставались в строю, стали сгонять обитателей общежития в подвал, надеясь, что с заложниками они не только спасут свои жизни, но и сумеют вывезти установку.
        - Ты видишь, что они творят? - возмущенно спросил у Ареса Кроум. - Не обладай мы чудо-установкой, пожалуй, у них получилось бы. Сетроум, сынок, выведи «коридор» в подвал.
        В подвале обстановка была сложнее, чем на лестничных площадках. Освободить заложников вызвались четверо охранников, владеющих приемами рукопашного боя. Во главе с Марсом они поочередно проходили в подвал в непосредственной близости от террористов и, используя фактор внезапности, обезвреживали последних. Вскоре с террористами было покончено. Заложники облегченно вздыхали и, благодаря святого Калимула за благополучное избавление от плена, покидали подвал.
        Устранив непосредственную опасность, Кроум решил, что настало время освободить дочь и Озерса. С помощью Сетроума он начал методично обследовать резиденцию наместника. Озерса нашли в кабинете наместника. Оба мирно сидели за столом, попивая из хрустальных бокалов красное вино, и казалось, что между ними царит полное согласие.
        - Опоил мальчишку, мерзавец, - процедил сквозь зубы Кроум. - Ладно, пусть еще побеседуют, а мы пока поищем Мрай.
        Сетроум вновь повел «коридор», осматривая помещение за помещением, пока наконец они не нашли в маленькой комнатушке Мрай, неподвижно лежащую на узкой кушетке. Кроум лично вошел в помещеньице, оказавшееся тюремной камерой. Мрай не то спала, не то была без сознания, во всяком случае, попытки Кроума привести ее в чувство остались безуспешными. Тогда он взял на руки девушку и внес ее через «коридор» в комнату общежития.
        - Теперь Озерс, - сказал предводитель, испытывая досаду на себя за то, что не догадался привлечь и врача. Хотя в то время было некогда…
        Пока Сетроум настраивал «коридор» на кабинет наместника, Кроум спросил кого-то из охранников:
        - Есть убитые, раненые?
        - Есть, господин предводитель: трое убиты, четверо серьезно ранены. Легко раненных много, но они могут подождать. А этих четверых срочно надо доставить в больницу.
        - Погодите, Сетроум, - остановил Кроум аспиранта юриспруденции. - Настройтесь на правительственный госпиталь. Озерс может подождать еще, а мои доблестные охранники
        - нет. Готовьте раненых к переносу, - сказал он, не обращаясь конкретно ни к кому.
        - Сейчас им окажут необходимую помощь.
        Сетроум наконец справился с установкой.
        - Приемный покой, - сказал он. - Правильно?
        Но Кроум уже шагнул в открывшееся помещение.

«Хорошо быть вторым лицом в государстве, - между тем думалось ему, - раз-два, и все уладилось». Следом за ним здоровые охранники заносили раненых. Всполошившиеся врачи и сестры приступили к своим обязанностям.
        - Мрай - тоже сюда, - вслух сказал Кроум. Вскоре объявился и Марс с девушкой на руках.
        - Арес, сынок, мне необходимо вернуться. Присмотри за Мрай. Да, выставь возле своих товарищей охрану. На всякий случай. Кто его знает… - И Кроум вернулся к Колпику.
        - Ну-с, господин Сетроум, вот теперь можно заняться спасением и вашего друга… Ага… Вы уже на него настроились…
        Однако картина к этому времени выглядела по-другому: Озерс по-прежнему сидел в кресле напротив наместника, но теперь кроме них в кабинете присутствовали еще шестеро вооруженных людей, держа Озерса под прицелом.
        Глава 8
        ПРОЩАЙТЕ, ИВАН ИВАНОВИЧ
        Известие о том, что Куб в больнице, настолько меня ошеломило, что я в первое мгновение застыл столбом.
        - П-почему? - только и смог я из себя выдавить.
        - Звонила ваша учительница, кажется, Лариса Григорьевна, поздравила тебя и Михаила от имени Куба и сказала, что он, хоть и обещал прийти, не сможет, поскольку лежит в госпитале в тяжелом состоянии. Ждет тебя, хочет проститься.
        - Как - проститься?
        - Перед смертью. Врачи говорят, что это может произойти со дня на день. У него рак печени, вероятно, и желудка, одним словом, летальный исход неизбежен.
        - Как - неизбежен? - тупел я все более. - Мама, мне же к нему надо, - вдруг заспешил я. Мысль, что Куб умирает, никак не хотела укладываться в сознание. Но главное, во мне все ширилось чувство собственной вины: я же видел, что Иван Иванович болеет, так нет, черт побери, увлекся дурмашиной, променял Куба на кучку радиохлама, сгори тот синим пламенем! Даже хмель как бы отступил. Забыв про все, я принялся лихорадочно одеваться.
        - Постой! - пробовала меня урезонить мать. - Что ты хочешь делать?
        - Пойду к нему!
        - Окстись! Ночь на дворе! Еще третий час только! Троллейбусы не ходят, да и в госпиталь тебя сейчас никто не пустит! И что ж ты к учителю своему пьяный пойдешь? Садись, тебе хоть чуть в себя прийти надо!
        Сердцем я, конечно, не был согласен с мамой, но рассудком понимал, что она права, и, сдерживая эмоции, предпочел внять ее логике. Она напоила меня крепким чаем, заставила поклевать что-то от праздничного стола, затем предложила выпить рюмку водки. Причем никакие мои взбрыки во внимание не принимались и рассыпались о слово
«надо». В конце концов я подчинился и выпил. Как меня полоскало! Казалось, я вывернулся наизнанку полностью.
        Налив еще рюмку, мать, подмигнув, сказала:
        - Твой дед всегда говорил: чем отравился - тем и лечись. Выпей это и как следует закуси.
        Преодолевая страх и отвращение, я выпил, и меня действительно потянуло на еду.
        - Теперь поспи. - Мама глянула на будильник. - Два с половиной часа. Начнут ходить троллейбусы, я тебя разбужу.

«Какой сон? - хотел возразить я. - Полежу, и все». Однако, несмотря на тяжелые мысли, отключился почти мгновенно. И сон даже видел, что-то хорошее, потому что во сне было так спокойно, что, когда мама стала меня будить, я не хотел просыпаться, но ее слова: «Пора, Юрик, а то опоздаешь к Кубу» - вновь ввергли меня в отчаяние, и, стряхивая остатки сна, я стал одеваться. Опьянение, видимо, прошло полностью, так, слегка слабость чувствовалась, а вчерашнее «лечение» вспоминалось как ночной кошмар.
        - Вот, возьми деньги, - говорила мама, копаясь в кошельке. - Забежишь на базар, что-нибудь купишь, к больному с пустыми руками нельзя.
        - А что купить? - растерянно спросил я. - Сама же говорила, он есть не может…
        - Ну… Я не знаю… Купи ему апельсинов, сок-то он выпьет. Да. Купи штук пять апельсинов, если будут.
        - А если нет?
        - Тогда… Ну, может быть, сок будет, только чтобы не очень кислый.
        - Хорошо, - сказал я и взял деньги.

* * *
        Мне повезло. На весь рынок продавал апельсины только один бородатый кавказец. И хотя денег, что дала мама, мне хватило всего на четыре, но зато крупных, апельсина, я купил их не торгуясь и отдал деньги без малейшего сожаления. Затем побежал к госпиталю, который в то время находился рядом с автовокзалом.
        В палате, которую мне назвали в приемном покое, стояли две койки, правую из которых занимал Иван Иванович. Он спал, или, во всяком случае, так казалось. Рядом с койкой на стуле дремала Лариса Григорьевна. Я с трудом узнал ее, так она постарела. Ко всему она, видимо, много плакала, так что ее лицо как бы отекло, и теперь этой сорокапятилетней женщине запросто можно было дать лет шестьдесят или даже больше. Затем мой взгляд остановился на Кубе. Боже мой, как он исхудал! Я ужаснулся. Он стал похож на мумию: передо мной лежал обтянутый сухой серой кожей скелет, отдаленно напоминающий дорогого мне Ивана Ивановича. И это всего за какие-то паршивые неполные три недели! Куб дышал тяжело и часто. Тонюсенькая его рука с огромной ладонью покоилась поверх одеяла, и пальцы изредка подрагивали. Я вошел тихонько и теперь молча стоял рядом, смотрел то на Куба, то на Ларису Григорьевну, и слезы сами стекали по моим щекам. Господи, если бы я только мог знать! Господи! Ну почему?
        - Здравствуй, Юра, - сказала вдруг Лариса Григорьевна. Я вздрогнул и ответил на приветствие, не отрывая взгляд от Куба.
        - Юра, мне надо отлучиться на час-полтора. Ты побудешь с ним?
        - Да, конечно, Лариса Григорьевна.
        - Есть он ничего не может, но пить просит часто. Правда, он и пьет теперь как цыпленок. По моему настоянию ему ставят капельницу с глюкозой, может быть, поэтому еще не умер, а может быть, держится, потому что хотел проститься с тобой. Если что случится, нажмешь вот эту кнопку - это вызов сестры, она сделает ему укол. Боли у него ужасные, на наркотиках он, иначе нельзя. Жалко. Так ты побудешь? Я постараюсь быстро управиться. В этой чашке - чай, попросит пить, напои его из ложечки. А я скоро.
        Она торопливо собрала сумочку, положила в полиэтиленовый пакет какие-то тряпки и, кивнув мне, ушла, а я все стоял, не в силах отвести взгляд от серой мумии, так недавно бывшей еще жизнерадостным Кубом. Сколько я стоял так, боясь потревожить его и сжимая в руках апельсины, - не знаю. Наконец Куб открыл глаза.
        - Пришел, сынок? - почти шепотом спросил он.
        - Иван Иванович! - Я присел и осторожно взял его руку. - Простите меня, Иван Иванович, я же не знал, я даже предположить не мог, что так получится. Простите меня, Иван Иванович! - И я поцеловал его руку. Она была горячей и, несмотря на худобу, тяжелой.
        - Ну-ну, Юра, я ведь еще живой, стоит ли так убиваться? А потом, скажу тебе по секрету, надоело мне здесь, в этом заезженном теле. Мне будет хорошо, не жалей меня. Лучше нету того свету…
        - Ты поправишься, отец!
        - Во-во, зови меня отцом. И когда в следующий раз придешь, тоже зови, не стесняйся. Мне всегда хотелось иметь сына, такого, как ты… Обнял бы тебя, да сил нет. Вытекают из меня силы. Руки тяжелые, как пудовые гири. И ты прости меня, Юра.
        - За что?
        - За все. За то, что не успел отдать тебе все, что хотел. Юра, в тумбочке лежат ключи от моего дома, возьми их… Нашел? Слушай меня внимательно: сейчас ты сходишь ко мне домой. Там, прямо на столе в первой комнате, должен лежать сверток в газете. Возьмешь его - и сюда. Давай, ты молодой, смотаешься быстро. Мне очень важно, чтобы ты этот сверток принес. Ты меня понял? - Я кивнул. - Тогда быстренько, одна нога здесь, другая там. А я буду тебя ждать.
        - Но мне Лариса Григорьевна строго наказывала никуда не отлучаться.
        - К черту. Времени нет. После моей смерти все будет гораздо сложнее. Иди сейчас!
        - Но как же вы?..
        - Не спорь и выполняй, это приказ. Быстренько. Я дождусь тебя. Должен. Выполняй. - И Куб устало прикрыл глаза.
        Что мне оставалось делать? Я выскользнул за дверь и, не останавливаясь, а только ускоряя шаг, выбежал из госпиталя. Поскольку денег не оставалось совсем, я помчался пешком. Пожалуй, это был самый первый и самый настоящий в моей жизни кросс по пересеченной местности. В доармейской своей жизни я еще так не бегал никогда.
        Воздух в доме у Куба был спертым и пропахшим застоявшимся табачным дымом. Жилым здесь уже не пахло. Впрочем, сейчас меня это не заботило. В комнате на столе я действительно увидел сверток в газете и взял его. Небольшой по объему, он был весьма тяжел, как будто бы Куб завернул в газеты стальной брусок. Я взвесил его в руке - пожалуй, в нем было не меньше пяти килограммов весу. И тут же обратил внимание, что сверток лежал на папке, обыкновенной копеечной папке для бумаг с тщательно завязанными тесемками. Прямо на ней размашистым почерком Куба было написано: «Юра, возьми эту папку. Там все написано, прочитаешь, возможно, это пригодится и тебе. Куб». Меня особенно поразила подпись, то есть я знал, что Куб в курсе того, какое прозвище он носит. Но я никогда и мысли не допускал, что оно ему нравится. Я сунул папку в полиэтиленовый пакет, затем, подумав, выдержит ли, сунул в пакет и сверток. Решил, что, пожалуй, выдержит, если им не сильно размахивать. И тогда огляделся: одиноко стоял в углу черно-белый телевизор с осевшей на экран пылью, будильник застыл на серванте, показывая без четверти семь, над
печью деловито вязал паутину паук.
        Я вздохнул и запер за собой дверь.

* * *
        Когда я снова зашел в палату, Лариса Григорьевна поила Куба из чайной ложечки холодным чаем.
        - Все нашел? - строго спросил меня Куб.
        - Сверток и папку. Это все?
        - Да. - Куб оживился. - Как ни странно, эта папка мне дороже того свертка, Юра. Я очень хочу, чтобы ты внимательно, а главное, вдумчиво прочитал рукопись. Это моя лебединая песня, правда, Лариса? Там не много страниц, но я потратил на них около двадцати лет жизни. Конечно, я мог бы отдать ее тебе, когда ты приходил ко мне, став старше, но подумал, что так будет лучше. За семнадцать лет рукопись, возможно, прочитает еще кто-нибудь. Ты береги ее, Юра! Я там все написал… Прочти…
        - последние слова Куб говорил еле слышно, я с трудом улавливал. - Сил нет… Посплю… Скорее бы… - Глаза Куба закрылись, и он, по-моему, заснул.
        - Все, Юра, - сказала Лариса Григорьевна. - Теперь его душу здесь ничто не держит. Она облегчилась, ты забрал последнюю тяжесть, и ей легко будет добраться до Бога. Ты иди, сынок, я сама с ним досижу. Иди, иди, не сомневайся, он не хотел, чтобы ты видел. Встретимся на похоронах, до свидания.
        Умер Иван Иванович перед утром 19 апреля 1978 года. А похороны состоялись 21 числа.
        Для церемонии прощания гроб был выставлен в актовом зале техникума. Конечно, если бы у Куба были родные, вероятно, все выглядело бы иначе, зато так было торжественнее.
        Я стоял возле гроба и во все глаза смотрел на его лицо. Все существо мое протестовало, мысленно я молил Куба, родного моего Ивана Ивановича, - молил открыть глаза, улыбнуться и сказать, что все это была шутка. Я с затаенной надеждой искал в нем признаки жизни. Как я хотел этого… Я чуть не закричал, когда на миг мне показалось, что Куб дышит. Увы… Мне это только показалось…
        За три недели Куб похудел так, что даже сквозь тюль, закрывавший его по плечи, сквозь парадный его костюм проступали очертания скелета. Именно скелета, а не тела. Цыплячья шея с тонкой сеткой морщин торчала из широкого ворота белой сорочки и примыкала к огромному черепу, обтянутому сухой кожей. Его побрили и причесали, и в ставшем незнакомом лице с трудом угадывались прежние черты. Чужое его лицо выражало спокойную усталость, он словно сделал важное и тяжелое дело, а теперь отдыхал.
        И вдруг я понял, почему говорят: «Тело покойного». Это был не Куб! Куба не было, была его оболочка, футляр, а самого Ивана Ивановича не было. Он ушел, покинул оболочку, ушел навсегда, а футляр оставил нам. Пустой футляр - тело покойного… Вот оно лежит передо мной в обитом кумачом сосновом гробу, а Куба - веселого, умного, жизнерадостного, доброго Куба - тут нет.
        До самого конца, до того мгновения, как я бросил горсть влажной холодной глины на крышку гроба, в голове моей крутились только эти два слова - «тело покойного».
        Лопатами зарыли могилу, поставили обтянутую кумачом тумбу с номером, подровняли холмик… Все. Теперь все. Я наконец сердцем понял то, что умом понимал давно: больше Куба нет, все, его больше нет. Я выбрался из толпы и, спрятавшись за чей-то памятник, заплакал. Никогда не думал, что во мне столько воды. Впрочем, мне и не приходила в голову мысль сдержать слезы, они лились, но легче не становилось. Даже когда я почувствовал, как чья-то рука гладит меня по волосам, я не остановился, а как-то отстраненно подумал, что это, наверное, Лариса Григорьевна. Однако я ошибся: это была Галка.
        - Галка, - сказал я сквозь рыдания. - Ты знаешь, я очень тебя люблю. Я не хочу потерять тебя, как Куба, я этого не переживу.
        - Я знаю, что ты любишь меня, - ответила она. - И, к сожалению, как Ивана Ивановича, тебе не грозит меня потерять. Пора, Юра. Сейчас автобусы уедут.
        - Пускай, - мотнул я головой. - Я не хочу видеть людей. Галка! Куб мне что-то оставил в наследство. Приходи ко мне вечером, разберемся вместе, а?
        - Хорошо, Юра, я приду.
        После этих слов слезы мои иссякли.
        - Поехали.
        У подножки автобуса я оглянулся: свежее захоронение выглядело празднично красивым. Я вздохнул и прошептал:
        - Прощайте, Иван Иванович.
        Глава 9
        ТОРГ
        Черт побери! - воскликнул Кроум. - Быстро наместник соображает. Что же нам делать? Озерса необходимо выручать, а как?
        - Усыпить бы их, - мечтательно сказал Сетроум.
        - Вы можете настроиться снова на госпиталь?
        - Да. Пожалуйста. - И Сетроум заколдовал у пульта.
        Через несколько минут в комнате оказался Арес Марс. Оценив обстановку, он сказал, что к этой операции необходимо подготовиться, и исчез, заручившись запиской Кроума, в которой тот даже не просил, а приказывал исполнить все требования Ареса. Вскоре Арес появился снова вместе с четырьмя людьми, несшими пневматические ружья.
        - Эти люди - признанные стрелки, - пояснил он. - Будем стрелять иголками, смазанными наркотиком мгновенного действия, лишающим человека сознания часа на два.
        - Может быть, все-таки газ? - подал голос Сетроум. - Одновременно вы сможете нейтрализовать не более трех стражников, а там еще трое и сам наместник…
        - И правда, господин Арес. Сетроум не слишком резво может управлять «коридором», и нельзя не учитывать того, что наместник может решиться на крайние меры. Озерс - единственный из людей, кто знает, как можно построить установку. Она для наместника - путь к вершине власти, недаром он затеял столь грандиозную акцию, поставив на карту все, я даже не знаю, как мне отчитаться перед президентом за сегодняшнее утро. Правду говорить не хотелось бы… А с другой стороны, чего это террористам захватывать студенческое общежитие? Может быть, подумаем еще немного?
        - Как скажете, господин предводитель. Я действительно не подумал о таком варианте.
        - Позвоню-ка я наместнику, - решил Кроум. - Господин Арес, вы можете организовать мне телефон?
        - Сейчас спрошу у военных. Думаю, организовать можно. - И Марс отправился исполнять поручение.
        - Господа, вы можете быть свободны, - сказал Кроум стрелкам.
        Те поклонились и ушли.
        - Ну вот, господин Колпик, вы, надеюсь, убедились, что тропа террориста не всегда гладко утоптана?
        - Кто бы мог подумать, что мы у наместника на крючке! Вы вмешались буквально в последнюю минуту, господин Раут! Если бы не вы!..
        - А что я? Чем думали вы, устраивая мне ночной звонок и указывая места с подслушивающими устройствами? Более нелепое начало террористической деятельности придумать очень трудно.
        - Но нам же надо было как-то привлечь ваше внимание!
        - Но не так же демонстративно!
        - А как?
        В это время в комнату вошел Марс, отматывая цветной провод и держа под мышкой полевой телефонный аппарат.
        - Есть связь, господин предводитель! - доложил Марс.
        - Спасибо, господин Арес. Как этой штукой пользоваться?
        - Точно так же, как и вашим телефоном. Аппарат сейчас подключен к городской сети, вот здесь пульт кнопочного набора номера. Нам выйти?
        - Напротив, я хочу, чтобы вы были в курсе. Ну, я звоню.
        Кроум набрал номер резиденции наместника:
        - Это предводитель палаты лордов Атлы, соедините меня с наместником.
        На мониторе установки было хорошо видно, как наместник поспешно схватил трубку:
        - Это вы, Раут? Весьма рад, что вы мне наконец позвонили. А я все гадал, когда это случится. Как вы себя чувствуете, господин Раут?
        - Прескверно, господин Кнор, - я не выспался. Пришлось разбираться с отрядом террористов, которые пытались захватить студенческое общежитие.
        - Что вы говорите? И чего же они хотели от бедных студентов?
        - У нас в Атле очень талантливые студенты, господин Абрагам. Один из них, некто Виллик Озерс, изобрел настолько чудодейственную установку, что его похитили, а установку хотели тоже похитить, но, к счастью, им это сделать не удалось…
        - Что же вы теперь намерены делать? Может быть, я могу вам чем-то помочь?
        - Спасибо, господин Кнор. Именно на вашу помощь я и надеялся. Мне кажется, только вы можете отыскать пропавшего студента.
        - Ну, наверное, ваше утверждение содержит в себе слишком много уверенности, тем не менее чем смогу… как говорится. В чем же заключается изобретение юного гения?
        - Я полагаю, его можно сравнить с изобретением колеса, настолько оно универсально и значимо по последствиям в развитии науки и техники. - И, понизив голос, Кроум добавил: - Мне не хотелось бы говорить об этом по телефону, господин Кнор, но установка, повторяю, уникальна, и пока только в единственном числе.
        - Так в чем же дело! Давайте встретимся, господин Раут! Вы, вероятно, находитесь возле этой установки? Хотелось бы взглянуть на нее. Вы не будете возражать?
        - Боюсь, что буду…
        - Почему же?
        - Видите ли, господин наместник, после штурма здесь некоторый беспорядок. И к тому же людно. Мои стражники с трудом сдерживают любопытных, лучше - я к вам.
        - О чем речь, господин предводитель? Я буду ждать вас с нетерпением.
        - Я не замедлю явиться. - Кроум положил трубку на аппарат и обратился к Сетроуму и Марсу: - Друзья мои, я хочу, чтобы разговор с наместником был вами не только услышан, но и записан. Возможно, это пригодится. А я же, в свою очередь, хочу предложить наместнику сделку: поменять Озерса на вот эту установку.
        - Ничего себе! - вырвалось у Сетроума.
        - Понимаю ваше чувство, но иного выхода не нахожу. Озерс, в конце концов, сумеет, если приспичит, построить еще одну установку, наместник же, с вашей легкой руки, мысленно уже примеряет корону императора всей планеты. Власть заманчива, господин Сетроум, не правда ли?
        - Но я…
        - Это чисто риторическое замечание, господин Сетроум. Сейчас я буду торговаться, как бойкая торговка на рынке. Мне надо оттянуть срок передачи установки по меньшей мере месяца на два, чтобы укрыть вас от наместника понадежнее. Это возможно, господин Арес?
        - Укрыться на Олле сложновато, но попытаться можно, господин предводитель. Однако для подготовки вы наметили совсем незначительный срок. Минимум полгода. Учитывая его службу контрразведки.
        - Кстати, господин Арес, вас это касается тоже. Как соучастника и свидетеля. Вы понимаете, о чем я?
        - К сожалению, понимаю.
        - А вы, господин Сетроум?
        - Кажется, тоже. Надеюсь, что господин Арес растолкует мне подробнее.
        - Ну что ж, господа, раз так, я буду торговаться за каждый лишний час, за каждую минуту! Передвиньте «коридор» в приемную наместника, не желаю своим появлением спровоцировать стражу на случайный выстрел. Спасибо, и ждите, я пошел.
        Кроум шагнул в «коридор» и очутился перед референтом наместника.
        - Доложите, - коротко бросил он онемевшему референту. Тот судорожно нащупал кнопку селектора:
        - Ваше превосходительство, к вам господин предводитель лордов Атлы… - Челюсть его больше не закрывалась. Кроум мимоходом в душе посочувствовал референту - очевидно, тоже не жилец, раз теперь в курсе… Но тут появился наместник.
        - Весьма… Весьма рад нашей встрече, милый Раут. Вы так быстро, что я не успел закончить одно дело… Впрочем, мы и здесь можем поболтать. - Наместник кивнул референту: - Сообразите нам что-нибудь прямо сюда и э-э… позаботьтесь, чтобы нам не мешали. И побыстрее!
        Оба расположились в креслах.
        - Итак, господин предводитель, я в предвкушении захватывающей истории… Так что вы говорите о таланте этого юноши?..
        - За последние сутки мы так с вами сблизились, что мне хочется называть вас просто по имени, вы позволите?
        - Нам с вами давно следовало стать накоротке. Мне тоже надоело называть вас, перечисляя титулы и достоинства. У нас в Урфе с этим проще. Я слушаю вас, дорогой Кроум.
        - Арфик, вы младше меня, пожалуй, лет на пять, то есть молоды, энергичны, и вам не надоели еще власть и те обязанности, которые она с собой несет. Вы жаждете власти, славы, денег… А я устал. Можете мне не верить, но меня просто тошнит от мышиных интриг оппозиции, от придворных интриг вообще, лоббирования различных группировок и прочая, прочая. Я сижу в кресле предводителя лордов потому, что просто не вижу бескорыстного, бескомпромиссного человека, способного с достоинством принять у меня эстафету и - не обращайте внимания на громкие слова - честно служить дальше на благо народа Атлы. Но вы, Арфик, - вы лучше, чем кто-либо, информированы о моем образе жизни. Я иногда и сам натыкался на ваши «жучки», знал, одним словом, что вы ежечасно в курсе моих проблем, правда, я и не предполагал, что вы заберетесь даже в туалет, ибо все это уже частная жизнь человека. Вы позволите задать вам вопрос с преамбулой?
        - Я весь - внимание.
        - Спасибо. Скажите, Арфик, вот вы, зная обо мне практически все, - вы поверите мне, если я дам вам честное слово?
        - Если слово дадите вы - поверю.
        - Тогда отдайте мне Виллика Озерса, а взамен я отдам вам установку.
        - О чем вы?
        - Арфик, он сидит в вашем кабинете, а шестеро ваших стражников держат его на мушке.
        Наместник нервно засмеялся.
        - Вы знаете, господин Кроум, это очень ценный для меня человек. С ним я связываю свои далеко идущие планы, мне не хотелось бы с ним расставаться… Впрочем… Зачем он вам, только честно?
        - Увы, Арфик, вы человек, очень легко поддающийся прогнозированию: я предвижу, чем закончится для Виллика знакомство с вами, и мне жаль парня. Отдайте его - и через полгода установка ваша.
        - Полгода! Но это же невозможно!
        - И тем не менее раньше вы ее все равно не получите.
        - Я сумею заинтересовать Виллика, он будет работать день и ночь!
        - Вы даже не принимаете в расчет его друзей?
        - Вот как?
        - Предположим, что Виллика вы заинтересуете, однако автоматически это будет подразумеваться как приговор остальным - вы не оставляете им выбора. Для вас разумнее будет закончить дело миром, разумеется, если мое честное слово имеет для вас какой-либо вес.
        - Имеет, Кроум, но полгода - нереальный срок.
        - Я понимаю ваше жгучее нетерпение, однако мне следует понадежнее спрятать детей. Я не хочу, чтобы вы отыскали их в ближайшие два-три десятилетия, а там…
        - Зачем же им прятаться? Не такой уж я и злопамятный. Хотите, Кроум, я тоже дам вам свое слово?
        - Зачем же вам дополнительный грех клятвопреступника?
        - Почему вы мне не верите?
        - Арфик, вам не показалось странным, что наш утренний конфликт, в общем-то, кончился почти ничем? Тогда я повторю: вы очень предсказуемы. Сама логика диктатора, - а вы ведь на меньшее не согласны? - сама логика продиктует вам ограничить число свидетелей, знающих про установку, до разумного, а возможно, и неразумного, то есть равного нулю, числа. Отдайте мне Виллика. А я дам еще одно слово, что до самой вашей смерти они будут хранить молчание о том, что произошло, вы один будете безраздельно владеть установкой. Клянусь!
        - Да верю я вам, Кроум, верю… Но нельзя ли побыстрее?
        - Обещаю, что передам вам установку, как только буду уверен, что дети в безопасности, возможно, это случится и раньше, нежели через полгода, но пока срок изменить не могу. Да и вам надо тщательнее обдумать, как поэффективнее распорядиться сокровищем.
        При слове «сокровище» в голове у Арфика промелькнуло содержание вещего сна и особенно его финал.
        - А ведь я убью вас, Кроум. - Это вырвалось у Арфика помимо воли.
        - Я знаю, - спокойно согласился Кроум. - Надеюсь, вы выберете для этого ночное время. Во сне как-то приятнее умирать… - Кроум понял, что наместник уже согласен.
        - Итак, вы отдаете мне Виллика?
        - Черт бы вас побрал, Кроум, вы тоже не оставляете мне выбора. У вас безупречная логика. Забирайте вашего студента. Но ровно через полгода…
        - А возможно, и раньше. Слово я вам дал, отдайте Озерса.
        Наместник хлопнул в ладоши, в дверь немедленно просунулась голова референта.
        - Скажите им, пусть выведут сюда… этого.
        Референт змейкой просочился к селектору. Через минуту из кабинета наместника вышел Озерс, потирая запястья, за ним - стражник.
        Кроум громко сказал в пространство:
        - Мы уходим!
        Тотчас же из воздуха появилась рука Марса. Она взяла Озерса за руку, потянула за собой, и тот скрылся.
        - До встречи через полгода, - попрощался с наместником Кроум.
        - Я уже начал ждать, Кроум, - ответил тот. - До свидания.
        Глава 10
        НАСЛЕДСТВО КУБА, ИЛИ ФОРМУЛА СЧАСТЬЯ
        Я долго размышлял, куда поместить эту главу: напечатать ее в конце книги или привести записи Куба именно здесь, чтобы они органично вписались в канву повествования? Мучили сомнения: а не пропустят ли потенциальные мои читатели мудрость Куба, если его записи я помещу в середине текста, а не в конце? Потом я решил, что те, кто не хочет с ними ознакомиться, не будут тратить свое драгоценное время ни сейчас, ни после, а кого эти записи заинтересуют, те, покончив с основным повествованием, перелистают страницы назад и уже прочтут эти записки внимательно, возможно, даже с карандашом в руке. В самом деле, кому не хочется быть счастливым?

* * *
        После поминок, устроенных в том же актовом зале (Мишка на похороны не ходил, сказал, что это зрелище не для его слабых нервов, и к тому же он не был настолько близок к Кубу, как я), я привел Галку к себе домой. Она там уже, конечно, бывала, но тогда я еще не признавался ей в любви. Сейчас же воображение мое было возбуждено: мне казалось, что я так долго любил Галку, что она просто обязана ответить мне взаимностью. Я так и решил: придем с ней, и я скажу маме, что Галка - моя невеста и мы с ней непременно поженимся. Прямо с порога и скажу.
        Видимо, мои мысли были отчетливо видны по моему лицу, потому что Галка, когда мы вышли из троллейбуса, вдруг замедлила шаги и как-то неуверенно предложила:
        - Юра, может быть, мы присядем на скамеечку, я хочу поговорить с тобой.
        - Давай, - беспечно согласился я.
        - Юра, - начала она, когда мы устроились на пустой скамейке. - Пойми меня правильно, я еще ничего не решила. Ты не думай, я видела, что не безразлична тебе, мне это нравилось, льстило самолюбию, что ли… Но сегодня ты мне сказал о своем чувстве и строишь теперь очень далеко идущие планы. Юрочка… - Она положила свою руку на мою. - Наверное, я романтичная дура, но жизнь только начинается, я еще никогда не думала о замужестве серьезно. Прошу тебя, не обижайся, я никак не могу представить тебя своим мужем, а себя - твоей женой.
        - А кого можешь?
        - Дурачок, - сказала она с улыбкой. - Никого. Я просто об этом пока еще не задумывалась, - и подтвердила: - Да. Никогда.
        - Ну, хорошо, - сказал я. - Но теперь ты будешь об этом думать?
        - Фу, какой ты становишься противный, когда зацикливаешься. Ладно, считай себя первым и имеющим наибольшие шансы кандидатом. Идет?
        - Вообще-то, «единственным» было бы гораздо лучше.
        - Лучше, - согласилась Галка. - Но им надо стать.
        - Как? - спросил я.
        - Юра, если бы я знала, я непременно дала бы тебе точный ответ: мол, для этого нужно то-то и то-то. Я не знаю. Вот что я сделала, что ты меня полюбил?
        - Ты пригласила меня на танец, а я увидел, какая ты красивая.
        - Вот видишь, как мало надо для того, чтобы появилось чувство.
        - Я готов танцевать с тобой с утра до вечера.
        - Это уже неинтересно. Было. Юра, ну куда ты спешишь?
        - Я не представляю жизни без тебя, Галя. Я так хочу быть с тобой!
        - Не надо спешить, Юра. Не толкай меня в спину, иначе ты добьешься обратного эффекта. Ну, не спеши, глупый. Жизнь только начинается. Все еще впереди. Хорошо?
        - Ну ладно, - сдался я. Обратного эффекта мне очень не хотелось. - Я не буду тебя торопить. Живи, как жила.
        - Умница, - сказала Галка. - Теперь можно идти к тебе.

* * *
        Мамы дома не было. Я усадил Галку в кресло возле стола и достал подарки Куба. Начал с тяжелого свертка. Под покровом газет в полиэтиленовом пакете находился портсигар. Золотой. С затейливой гравировкой, в центре которой отчетливо выделялся коронованный двуглавый орел. Я раскрыл портсигар и обмер: поверх золотых монет в нем лежал (как бы его подробнее описать?) крестик из оправленных металлом - очень тонкая работа - прозрачно-голубых драгоценных камней. То, что они драгоценные, я определил по тому, как играл свет на четко обозначенных гранях, но, если честно, я еще никогда не видел драгоценных камней, кроме рубина на мамином перстеньке, да и то сомневался в его подлинности. Но этот крестик почему-то у меня никаких сомнений не вызвал. Металл, обрамляющий кристаллы, имел тепловатый, близкий к желтому цвет, но это было не золото. Хотя по тяжести… Да я, собственно, и золото только все на том же мамином перстеньке и видел. А Галка, та вообще окаменела. Смотрела на крестик круглыми глазами и молчала. Потом как-то неуверенно протянула к нему руку, ощупала пальцами, погладила, взяла на ладонь. За крестиком
потянулась тонкая цепочка из такого же теплого металла, а я заметил, что руки у Галки мелко-мелко дрожат. Я истолковал ее поведение по-своему:
        - Нравится? Галя, хочешь, я его тебе подарю?
        - Ты что, Юра? Ты хоть знаешь, сколько он стоит?
        - А хоть сколько. Куб его оставил мне, значит, я могу делать с ним что хочу. Надень его.
        Галка бросила на меня взгляд, в котором сквозило такое чувство благодарности, и сердце мое защемило от нежности. Затем она ловко, можно было даже подумать, что она специально тренировалась, застегнула у себя на шее цепочку и огляделась. Я понял, что она ищет зеркало, встал и раскрыл створку шифоньера:
        - Иди сюда, зеркало здесь.
        Галка рассматривала себя минут пятнадцать, не меньше. Затем вздохнула, вернулась к креслу и неторопливо расстегнула цепочку.
        - Спасибо, Юра, - сказала она, кладя крестик на место.
        - Ты что, Галя, я же тебе его подарил. Носи.
        - В Советском Союзе неприлично быть богатым, Юра. Это украшение бесценно. Во всяком случае, за границей любой ювелир не торгуясь отдаст за него три миллиона долларов. Это для меня слишком дорого. Да и опасно. Его могут оторвать вместе с головой. Спасибо, Юра.
        - Откуда ты знаешь его стоимость?
        - Семейные предания. Этому украшению несколько тысяч лет, и какое-то время оно принадлежало моим предкам.
        - Тысяч лет? Ты серьезно?
        Она кивнула.
        - Это правда, Юра. Но давай посмотрим, что там еще.
        - Галя, но тем более! Раз оно принадлежало твоим предкам, значит, оно и должно быть твоим. Возьми его.
        - Я сказала - нет, значит - нет. Спасибо, конечно, но нет. Что там еще? - И она перевернула портсигар. «Еще» там оказалось 60 золотых монет различных номиналов и… Золотая Звезда Героя Советского Союза.
        - Во! - сказал я. - Иван Иванович что, был героем?
        - Не знаю, - пожала плечами Галка. - Скорее всего нет. Иначе об этом знали бы все. Ты же ему как сын был, тебе-то он сказал бы.
        - Странный какой-то набор: доисторическая драгоценность, золотые монеты прошлого века и Золотая Звезда Героя тридцатилетней давности максимум. Что же мне со всем этим делать?
        - Может быть, я не права, но мне кажется, в современных условиях государство, едва ты заикнешься о Кубовом наследстве, обдерет тебя как липку: если у тебя все это просто-напросто не конфискуют, то заплатят за все максимум тысяч сто, и это будет еще по-Божески.
        - Сто тысяч?! Но это же уйма денег! Что я с ними буду делать?
        - Вообще-то самое разумное, конечно, - превратить это в деньги. Если хочешь, я помогу тебе реализовать вот это. - И Галка отодвинула золото от крестика. - Здесь примерно тысяч на пятьдесят, а что делать с крестом, даже не знаю, надо подумать. Прозондировать почву. Юра, реально могу обещать за него тысяч восемьсот, ну, может быть, миллион, но это уже сомнительно…
        - Галка! - От таких астрономических сумм у меня глаза на лоб вылезли. - Ты в своем уме? Кому ты это продашь? Где ты найдешь сумасшедшего миллионера, способного за эту безделушку отвалить такую кучу денег? И что я с ними буду делать? И вообще, ты
        - девчонка, откуда у тебя такие знакомства? - Ее слова мною всерьез не воспринимались, но внушительность тона рождала настороженность.
        - Ты помнишь Остапа Бендера: «Если в стране имеют хождение денежные знаки, значит, есть и люди, у которых их очень много» - так примерно… Другое дело, что эти люди не так известны, как передовые рабочие или писатели, но кое-кого из них я знаю.
        - И они есть в Ставрополе?
        - Есть, Юра. Они везде есть.
        - И когда же ты с ними познакомилась?
        - Неважно, главное, что я их знаю.
        - Я тебе не верю. Но даже если такие люди есть, они же преступники! Если за пятнадцать рублей старушек убивают, за миллион и тебя не пожалеют. Ты не боишься?
        - Потому я и не хочу, чтобы эта вещь находилась у тебя. Я же говорила тебе, что за границей за крестик не торгуясь отдадут три миллиона долларов, а доллары - это не рубли; а крови, ты прав, за эту драгоценность пролито немало. Я не хотела бы ее иметь. Но и миллион рублей по нашей жизни - сумма немалая, хотя это и максимум, что я могу обещать…
        - И где же я буду хранить этот миллион? В сберкассе? Или дома, в шкафу под бельем? Его же так просто не истратить.
        - Неужели ты думаешь, что я принесу тебе наличные? Я отдам тебе сберкнижки. В разных городах, в разных сберкассах… Так надежнее и безопаснее.
        Я все равно ей не верил и потому, сложив золото и крест в портсигар, протянул ей:
        - Возьми и делай что хочешь. Я всей этой «астрономии» не представляю, она в моей голове не укладывается. Даже думать не хочу. Возьми.
        Галка, открыв сумочку, положила туда портсигар.
        - И Куб не оставил никакой записки?
        - Оставил. Вот, целая рукопись. - Я положил на стол второй сверток.
        Сразу же наше внимание привлек лист, исписанный от руки:

«Здравствуй, Юра.
        Если ты читаешь эти строки, значит, я уже умер. Таким образом, привет тебе с того света. Пока еще я только догадываюсь, что там меня ждет, так что подробностей не жди. Всему свое время.
        Юра, каждый из нас когда-то начинает понимать, что при Советской власти он невольно привыкает жить двойной и даже тройной жизнью: одна жизнь для повседневного общения с окружающей действительностью, вторая - более личная - как отдушина от первой. Это - когда, придя после работы домой и тщательно заперев за собой двери, выражаешь несогласие с первой жизнью, правда, только на кухне и шепотом. Ты еще пройдешь через это, если уже не столкнулся. Такова „направляющая и организующая“ роль партии. Ну да Бог с ней.
        Юра, эта рукопись - плод моей второй жизни. Я бы очень хотел, чтобы ты сохранил ее у себя. Полагаю, еще при твоей жизни коммунистический строй будет народом все-таки отвергнут, и тогда у тебя (я этого не исключаю) появится возможность опубликовать мою рукопись. Очень много примет того, что „развитому социализму“ осталось существовать недолго (от силы лет 25-30), то есть это случится при твоей жизни. Не знаю, как это произойдет, но несколько лет всему народу будет трудно. Переживи этот период спокойно.
        Юра! Однажды я сделал открытие и потом еще 20 лет уточнял детали, пока для меня самого картина не стала вполне ясной. Эту рукопись я переписывал каждый год, внося в нее изменения и дополнения, пока она не обрела окончательный теперь уже вид.
        Меня печалит одно обстоятельство: когда я, то есть моя душа, вновь вернется через какое-то время на землю и вселится в новое тело - тело новорожденного, она все забудет, а когда придет время обзавестись семьей, я снова могу ошибиться и сломать жизнь и себе, и жене, и, возможно, будущему ребенку. Но если попадется в руки моя опубликованная рукопись, я уже буду от ошибок застрахован. Вот какой я предусмотрительный. Именно поэтому я завещаю тебе, Юра, исполнить по возможности мою просьбу, последнюю просьбу, и приложить силы к тому, чтобы рукопись была напечатана. Если сможешь, сынок, то, пожалуйста, постарайся.
        Прощай, сынок, живи долго и счастливо.
        Твой товарищ и отец Куб».
        - Интересно, - сказала Галка. - Что же там в рукописи?
        - Самому любопытно.
        Мы склонились над листами. Текст был отпечатан на машинке. Рукопись была озаглавлена претенциозно:
«Формула счастья,
        или
        Совместимость в браке и дружбе».
        Нумерология - наука (если только нумерологию можно назвать наукой) древняя. Появилась она почти одновременно с изобретением цифр и понятий сложения и вычитания. Древние люди во всем искали скрытый смысл, и, может быть, по-своему они были правы. Вероятно, и правда он находится в любой вещи, неведомый нам до поры. Я
        - глубоко верующий человек, хотя свою религиозность мне приходится скрывать, - так угодно нашей Советской власти, объявившей религию опиумом для народа и в одночасье отменившей Бога. Но я видел смерть, я был ТАМ и разговаривал с БОГОМ, и мне это не привиделось и не приснилось.
        Случилось это в августе 1941 года, тогда я летал на прекрасной машине «И-16». Я был молод и силен, искренне любил Сталина и верил не в Бога, а в мировую революцию. Мою машину подбили далеко за линией фронта, и сам я получил осколочные ранения в грудь, под правую ключицу, и в левое предплечье. Мотор горел, но работал, и я, теряя силы, старался дотянуть до своих. Потом огонь, видимо, сбило воздушной струей, зато двигатель стал давать перебои. Самолет держался в воздухе буквально на честном слове. Наконец это стало невозможно, я хотел прыгать, но не смог - малейшее движение причиняло мне нестерпимую боль, и тогда я решил садиться. Мне и оставалось-то до собственного аэродрома километров десять; как-нибудь доползу, думал. Садился, имея критический угол атаки и с неработающим двигателем, но сел удачно, на три точки, и успел еще подумать, что посадка вышла неплохая. А потом умер… Я, во всяком случае, в этом уверен. Умирать оказалось не страшно и не больно, я просто покинул тело и взлетел над ним метра на полтора-два. Я увидел свое тело, неподвижное и обвисшее на ремнях, с кровавыми пятнами на реглане.
Помню, еще подумал, что моему телу здорово досталось, и испытал при этом чувство жалости или сожаления, ну, нечто среднее между этими чувствами, а еще растерялся: что же мне теперь делать? Куда подаваться - в ад или рай, но главное, куда? Я стал оглядываться, и оказалось, что вижу я как-то по-особенному. Кажется, даже на все
360 градусов, и при этом, стоило мне сосредоточиться на чем-то, как этот предмет вроде бы приближался ко мне, я мог рассмотреть его во всех деталях. Однако это состояние продолжалось недолго. Вскоре меня как бы засосало в черную трубу, ну, может быть, не трубу - тоннель или нечто похожее. Я летел в полной темноте с невероятной скоростью, прямо с немыслимой, и потом где-то далеко я увидел свет.
        Похоже на то, как будто выезжаешь из тоннеля. Вскоре меня вынесло в этот свет. Он окружал меня со всех сторон - белый-белый свет, очень яркий, но не ослепляющий. И еще я почувствовал, что свет меня любит. Любит и окутывает своей любовью. Почему-то я сразу отождествил его с Богом. От Его любви я испытывал счастье. И Он спросил меня: готов ли я к смерти, то есть подвел ли черту под своими делами - что хорошего я сделал в жизни? И сказал: «Посмотрим».
        И вся моя жизнь до мельчайших деталей вдруг прошла передо мной. Это было как кино про меня. Я давно забыл некоторые эпизоды детства, а сейчас они все вспомнились, плохие и хорошие. Он их комментировал, но на Страшный Суд это похоже не было. Комментарии были скорее ироничными, чем осуждающими, и я все время чувствовал Его любовь. Для Него было главным, чтобы я продолжал учиться, познавал и любил людей.
        Потом Он еще раз спросил меня, готов ли я покинуть свой мир. Мне было с Ним настолько хорошо, что я ответил положительно. Но Он возразил, что я еще молод и моя задача на земле пока не выполнена. Я спросил, какая задача. Он ответил, что я сам потом пойму, а если не пойму, Ему будет очень жаль. И вдруг я очнулся в своем израненном теле, меня вытаскивали из самолета, и мне было очень-очень больна и еще обидно за то, что Он не принял меня…
        Спустя несколько дней, в госпитале, случившееся показалось мне сказкой, тем более что пожилой врач, выслушав мой рассказ, сказал, что мозг иногда может выдавать и не такие вещи, привел несколько примеров, а под конец посоветовал молчать. Как я понимаю, совет он мне дал дельный, я следовал ему всю жизнь, хотя и никогда не забывал о том случае.
        А в 1948 году, когда я долечивался после сложных операций, мне точно такую же историю поведал один больной после операции на почках. Его рассказ совпадал с моим на сто процентов: тот же тоннель, тот же свет, такой же просмотр его жизни, та же горечь возвращения… К сожалению, с ним мы больше не встречались. Но дело не в этом. Я понял, что видел то, что видел, и это не было продуктом воспаленного мозга, это просто БЫЛО.
        И тогда я стал рассуждать. Я прочитал Библию, ознакомился с Кораном, я, где только мог, доставал и читал оккультную литературу… Я хотел составить о Том Свете свое представление. И я его составил. Моя вера не расходится с основными направлениями всех религий мира, просто мое толкование Бога идет с несколько других позиций, в свете и с учетом последних достижений науки. Согласитесь, ведь священные тексты были написаны 2000 лет назад, когда и Земля казалась плоской, и астрономия была уверена в том, что Солнце обращается вокруг Земли, и Бог вместе с раем обретались на облаках, да и само небо было хрустальным и твердым.
        Предположим, жила некогда в Космосе древняя цивилизация, достигшая вершин познания. И вот эта цивилизация сделала главное открытие: она обнаружила измерение, где вообще не существует таких понятий, как пространство и время, и, следовательно, индивид, туда попавший, обретает личное бессмертие, а бессмертие суть мечта и цель любого разумного существа. Однако за все надо платить. В данном случае ценой бессмертия оказалась невозможность хоть как-то влиять на материальный мир, ибо существование в новом измерении было возможным только в виде «тонкой» материи, то есть в виде духа. Очевидно, эта цивилизация как-то свое существование в новом измерении все же наладила, но, наверное, скучно жить без тела, без его ощущений, не имея возможности хоть как-то влиять на материальный мир. Как же эта цивилизация решила новую проблему?
        Они придумали взять «шефство» над наиболее перспективными для развития разума видами животных на различных планетах, для чего им пришлось поделить Вселенную по каким-то своим принципам; выбрали в каждой из галактик подходящие планеты и как духи стали вселяться в тела животных, встающих на путь разума. Одной из таких планет оказалась Земля, а самыми перспективными животными - мы, люди. Ну, то есть тогда еще не совсем люди - неандертальцы. За очень короткий исторический промежуток времени, буквально в течение двух-трех поколений, духи на атомарном уровне перестроили генную матрицу, с тем чтобы зверь - носитель разума - принял современный человеческий облик. Этим и объясняется то, что ученые никак не могут найти ископаемые кости человека переходного звена. И немудрено, много ли скелетов могли оставить те промежуточные 2-3 поколения? Возможно, ученые еще найдут несколько сохранившихся черепов, да и то - вряд ли.
        Впрочем, не исключено, что Земля для духов стала своего рода полигоном, и она - единственная во Вселенной планета, на которой духи отрабатывают симбиоз материального и духовного. Но как бы там ни было, в результате этого симбиоза человек стал гордо именовать себя хомо сапиенс, что значит - человек разумный.
        Чтобы не повлиять на свободу выбора, душа в нас безмолвствует, проявляя себя так называемым томлением духа. По сути она - наша совесть. Если человек живет в разладе с совестью, его жизни нельзя позавидовать, она безнравственна и пуста.
        Поскольку душа в отличие от тела бессмертна, то по окончании жизненного ресурса тела душа автоматически возвращается обратно в энное измерение. Здесь ее встречает сверхкомпьютер (который я воспринимал как яркий белый свет). Компьютер считывает жизненную информацию, всю, до мельчайших подробностей, и откладывает в своей памяти. Таким образом, слова Иисуса Христа об иерихонской трубе, возвещающей конец света, вполне правдоподобны. В самом деле, когда придет конец эксперименту, из памяти сверхкомпьютера отберутся по каким-то критериям лучшие жизни. Их будет определенное количество. Вероятно, для них будут изготовлены новые, очень долговечные тела, а может быть, они в качестве духов должны будут перехватить эстафету и заняться какими-нибудь другими разумными существами.
        По телу человек - зверь, по духу - Бог. Вот и идет извечная борьба между потребностями тела, воспитанного миллионами лет, - потребностями, превратившимися в инстинкты борьбы за выживание, и духами, зовущими это тело к идеалам свободы и любви. Тело - Дьявол, дух - Бог. Борьба между ними длится уже сорок тысяч лет, и общий уровень духовности современного человека во много раз выше, чем кроманьонца. То есть Бог медленно, но верно одерживает победу, хотя до полного завершения борьбы еще очень далеко. Так что, я полагаю, библейского ада нет, ну, может быть, какое-то время душа, вернувшись в энное измерение, испытывает угрызения совести за то, что не смогла уберечь вверенное ей тело от убийства, кражи или еще чего-то, противоречащего этике. Кстати, все церковные заповеди, посты и прочие рекомендации
        - вовсе не дань Богу, а целенаправленные рецепты: как можно дольше сохранить здоровье в подопечном теле. Задача души - подчинить себе пагубные инстинкты и вытравить из тела зверя. Тело усилиям души противится. Это и есть извечная борьба Добра со Злом, Тьмы со Светом, Дьявола с Богом. Именно поэтому на просмотре моей жизни мне было так стыдно за свои неблаговидные поступки, хотя комментарии Света и не были злыми и я все время чувствовал его любовь.
        Что же происходит с душой после жизни? Дело в том, что, возвращаясь в энное измерение, душа испытывает шок от жизни (тело влияет на душу так же, как душа на тело). На период реабилитации вернувшуюся душу помещают в нирвану, где она, смешиваясь с другими душами, какое-то время отдыхает, купаясь в Божественной любви, отмякает, так сказать, после очередной жизни. Сколько это длится в измерении, где нет времени, я не знаю, но после отдыха душа еще какое-то время готовится к новой жизни, затем возвращается на землю, где снова проходит жизненный цикл от младенчества до старости, если повезет. Но есть достоверные данные по реинкарнации, когда душа возвращается на землю почти сразу. Обычно память о прошлых жизнях душа откладывает в подсознание человека, откуда просто так эту память (информацию) не извлечешь, но, видимо, можно это сделать с помощью гипноза. Иван Антонович Ефремов в романе «Лезвие бритвы» назвал эту память родовой. Мне кажется, что великий писатель-фантаст догадывался об истинной сути, но так как он целиком зависел от мнения партии, которая начисто отвергает религию и мистику, то подошел к
этому вопросу с наукообразной меркой. Я его за это не осуждаю: с волками жить - по-волчьи выть. Кстати, как в советской прессе, так и в литературе нигде не освещается вопрос о глубокой религиозности Альберта Эйнштейна. Советский читатель и не догадывается о том, что великий физик современности не был материалистом. Меня самого приблизила к религии одна из статей Константина Эдуардовича Циолковского (сейчас не помню, как она называется), где автор высказывает мысль, что рядом с нами имеется невидимый и не ощущаемый нашими органами чувств мир, населенный душами умерших людей, святыми душами и самим Богом.
        Ну а что происходит с кровавыми диктаторами, палачами, извергами и прочими подонками? Информация об их жизни записывается сверхкомпьютером, затем перенесшая все душа отправляется в нирвану, где ей проводится усиленная терапия любовью до полного выздоровления и бесповоротного излечения от воздействия особо опасного тела, а информация в компьютере полностью уничтожается или не подлежит далее использованию. Судя по всему, такая участь ждет Ленина, Сталина, Гитлера - эти люди не заслужили восстановления после Страшного Суда.
        Правда, это мое личное мнение.
        Поскольку духи не по одному разу уже жили на земле, они приобрели кое-какой опыт материальной жизни и, начиная следующую жизнь в новом теле, невольно переносят свой опыт былых жизней на это тело, то есть используют его точно так же, как и раньше. Наши предки - народ наблюдательный: еще в древности они подметили, что существует несколько типов людей, которые при внимательном рассмотрении еще подразделяются на людей активных и пассивных, то есть неугомонных и людей с замедленной реакцией.
        Еще более внимательно присмотревшись, всего выделили пять принципиально различающихся между собой типов людей, а в свете вышеизложенного - пять типов душ:
1 - распорядительный тип; 2 - художественный тип; 3 - эмоциональный тип; 4 - рациональный тип и 5 - иррациональный тип. Ниже я, как говорится, поверю эту гармонию алгеброй, а сейчас необходимо пояснить, что очень важную роль играет ИМЯ человека. Некоторые народы, например эскимосы, и по сей день верят в то, что имя человека - это и есть его душа. Даже Бог, создавая первого человека, нарек его Адамом. Казалось бы, зачем? Конкурентов у Адама не было, спутать его было не с кем, и тем не менее Бог тут же окрестил его. Затем из ребра Адама Бог сотворил женщину и снова, хотя спутать ее тоже было нельзя, нарек Евой. Зачем? Древние люди вообще были гораздо ближе к Богу, возможно, даже у самых последних неандертальцев и первых людей существовал с Богом некий договор, по которому люди получали в наставники души, а взамен того, что душам будет позволено пользоваться телами, люди получали ДАР РЕЧИ и имена. Вспомните сказки, в которых герой, зная чье-то настоящее имя, получал над носителем, неосторожно разгласившим свое имя, некую мистическую власть. Отсюда можно догадаться, что имя давалось человеку не случайно и
всегда несло в себе какую-то тайну, которую со временем люди забыли. Мне довелось ненароком прикоснуться к этой тайне. Не уверен, что смог разгадать ее до конца, но часть тайны понял. Между прочим, безобидную, но очень важную.
        Как говорится, нет пророка в своем отечестве. Когда я попытался донести ее людям, я наткнулся на глухую стену неприятия и непонимания. Однажды меня даже вызвали в КГБ, где провели беседу о вреде мистики в частности и религии вообще. С тех пор я пользовался открытием сугубо в одиночку, никому его больше не навязывая и не предлагая. И вот теперь, когда я чувствую скорую встречу со сверхкомпьютером, меня все более заботит мысль, что потом, когда моей душе снова представится возможность прожить новую жизнь на земле - в другом, разумеется, теле, я все забуду, а поскольку душа никогда не меняется, я, возможно, снова наделаю ошибок, и снова жизнь моя не сложится так, как я бы хотел. Это главная из причин, почему бы я хотел увидеть свою рукопись изданной. В следующей жизни я бы ознакомился с ней и нашел бы ту единственную женщину, с которой счастливо прожил бы всю жизнь.
        Ну вот, после столь длинного предисловия можно наконец приступать к изложению и самого метода определения совместимости. Правда, придется добавить еще несколько строк. Люди - это не застывшие символы; все, что касается людей, которых невозможно втиснуть в жесткие рамки законов без исключений, не имеет четких границ. Иногда приходится допускать что-то. Я хочу сказать, что точность метода не идеальна, но она касается все же основной массы, а исключения только подтверждают правило. Справедливость метода, если пользоваться математическими понятиями, находится в пределах 80 %, что гораздо выше каких-либо иных методов. И еще: если человек вдруг не подпадает под определения, изложенные ниже, то ошибки здесь приводят к приятным неожиданностям. Ну-с, приступим…
        Глава 11
        Я ЗНАЮ, КУДА БЕЖАТЬ!
        Совет неудавшихся заговорщиков Кроуму удалось собрать только через четыре дня: пока оправилась Мрай после похищения, пока смогли перевезти установку в подземный бункер на полузаброшенной военной базе (официально база числилась законсервированной), да и государственные дела не ждали. «Тайная вечеря» состоялась в бункере возле установки, однако настроение «террористов», успевших отойти от шока, вновь стало воинственным.
        - С какой стати мы должны скрываться? - вопрошал Марс. - Да с этой установкой нам самим надо разговаривать с наместником с позиции силы. Пусть он нас боится! Если вы не хотите запачкать свои руки в крови негодяя, то мои уже достаточно окровавлены, я убью его хоть сейчас, и мне в этом никто не воспрепятствует.
        - Юноши, вы плохо слушали мой разговор с наместником. Помнится, я там пару раз подчеркнул, что наместник весьма легко предсказуем. Неужели вы думаете, что он совсем не подстраховался, ничего не предпринимает, сидит сложа руки и ждет, когда я преподнесу ему установку? Все необходимые приказания он уже отдал, но кто из вас их знает? Может быть, вы, господин Арес? Попробуйте поставить себя на его место. Как минимум уже полдесятка ракет с ядерными боеголовками нацелены на эту базу. Вы не успеете после выстрела до трех сосчитать, как на этом месте образуется радиоактивный котлован. Хорошо владеть установкой, когда ни одна живая душа о ней не знает, единолично и единовластно. Мы живы, пока у наместника есть надежда заполучить установку без большого шума. Но она для него столь важна, что и перед шумом он не остановится. У нас просто нет иного выхода, как скрыться самим, отдав ему эту драгоценность, и постараться никогда не попадаться ему на глаза. Его же логика - убрать всех свидетелей, чтобы сохранить тайну. Он будет искать вас хоть всю жизнь, пока не найдет, потом альтернатива у найденных будет такая:
или смерть, или ожидание смерти в каменном мешке какого-нибудь подземелья. Скорее всего такая участь уготовлена вам, господин Озерс. Наместнику вы можете понадобиться как человек, сумеющий отремонтировать установку в случае нужды. Так что давайте оставим демагогию и начнем подготовку к бегству с перевоплощениями. Я имел возможность переговорить кое с кем из контрразведчиков, они утверждают, что легче всего скрыться удается в большом многомиллионном городе. Но для этого придется изменить как внешность, так и образ жизни. Думаю, что, пока я у власти, имеется возможность изготовить вам отличные документы. Внешность менять придется здесь. И здесь же придется вживаться в новый образ ординарного человека. Это мое решительное требование.
        - Может быть, в какой-нибудь глухой уголок? - спросил Сетроум.
        - Боюсь, глухие уголки наместник обшарит в первую очередь.
        - Боже мой, отец! Но я не хочу быть простолюдинкой! Это ужасно!
        - Что делать, Мрай? Жизнь прекрасна в любом образе. Ты должна привыкнуть.
        - Каждое утро ехать в общественном транспорте на завод к семи утра! Страдать там от тупой монотонной работы… Лучше смерть!
        - Прекрати, Мрай! Миллионы людей живут подобным образом, и ничего!
        - Но я - это я! Я не выдержу! Неужели он посмеет поднять руку на твою дочь?
        - Увы.
        - Тогда лучше смерть от ядерного взрыва! По крайней мере не успеешь ничего почувствовать!
        - Правда, и мне такая перспектива как-то ближе… - произнес Озерс.
        - Вы это серьезно? - Кроум почувствовал раздражение. Он-то получше всех знал, какой неприхотливой тварью может быть человек. - Хорошо! Вам-то что - пшик! - и нет, - а каково городу? База от столицы всего в двадцати километрах, там сколько людей погибнет?! И не мгновенно, как вы!
        - Господин Раут, у нас впереди еще полгода, мы сможем, наверное, перебраться в более безлюдное место, - ухмыльнулся Сетроум.
        - Значит, все вы против?
        - Папа, ты же всегда учил меня, что следует отвечать за свои поступки. Правда, с тех пор я все-таки выросла, а мир взрослых оказался более жесток, чем я думала. Но что делать, за ошибки надо платить.
        - И ты говоришь мне это так спокойно?
        - Я же взрослая женщина.
        - Господа, - вмешался вдруг Озерс. - Кажется, я знаю, куда бежать! И не принимайте мои слова за фантазию! Мы можем перебраться на другую планету!
        - Куда-а? - Это спросили все хором.
        - Вообще-то радиус действия установки не ограничен. Я не имею в виду остальные шесть планет нашей звездной системы - вряд ли они пригодны для жизни. Надо выбрать другую звезду. Думаю, такой же желтый карлик, как наше светило. Заодно совместим неприятное с полезным - откроем новый мир. Мне кажется, в каждом из нас сидит авантюрист. А мой друг с астрономического факультета - так тот вообще все отдаст, чтобы хоть краешком глаза увидеть чужой мир.
        Присутствующих захватил шквал эмоций. Каждый что-то говорил в напрасной надежде быть услышанным.
        - Как же мы вернемся? - Этот вопрос Сетроума услышали все. Наступила тишина. Все смотрели на Озерса.
        - Да, - задумался тот. - Установку-то мы отдадим. Но, может быть, стоит построить новую? Но не здесь, а там. Мы ведь не на минуту туда, а лет примерно на двадцать - больше наместник не проживет?
        - Вы серьезно, Озерс? - Кроум почувствовал облегчение.
        - Серьезно, господин Раут. Надо только найти хорошую планету. Можно с аборигенами. Тогда не будет скучно.
        - Послушайте, вы хоть представляете, где надо искать?
        - Я? Нет, не очень, но мой знакомый - он фанат космоса. Знает его не хуже, чем я город.
        - Считаете, что можно его привлечь?
        - Почему бы и нет?
        - Как его имя?
        - Аргус. Ра Аргус Прим.
        - Он не атланин?
        - Атланин. Его отец эмигрировал из Ливуса.
        - Женат?
        - Ему всего двадцать четыре. Нет.
        - Так… Четверо мужчин и одна Мрай… Был бы это загородный пикник, я не возражал бы. Но вы все пятеро достигли брачного возраста. Мне не хотелось бы, чтобы между вами возникли разногласия. Определяться надо сейчас. У мужчин невесты есть? Мрай я не спрашиваю.
        - У меня, господин Раут, есть невеста, - подал голос Марс. - Только я не знаю, согласится ли она на такое путешествие.
        - Кто она?
        - Девушка.
        - Это понятно. Как ее зовут?
        - Эос. Руперт Эос Клайд. Она врач, правда, еще не закончила полный курс обучения. Ей остался последний семестр. Мы хотели пожениться, когда она закончит…
        - Хорошо. Сделаем что можно. Еще?
        - Господин Раут, - сказал Сетроум, - я хотел просить у вас руки вашей дочери.
        - Мрай, ты согласна?
        - Право же, Сетроум, я же просила вас не спешить. Я не знаю…
        - Советую поторопиться с принятием решения. Как бы там ни было, а прежняя жизнь для вас в прошлом. Ну-с, я понял так, что, кроме Марса, больше из вас никто в жизни не определился? Хорошо, постараемся вам помочь. В любом случае время нас ждать не будет. Давайте готовиться к межзвездному путешествию. Господин Озерс, составьте список материалов, необходимых для постройки новой установки; Марс, вы подумайте над экипировкой. Да! Понимаю, что пока вам всем предстоящее путешествие кажется не труднее загородной прогулки, однако это не так, кто-то из вас может вообще никогда не вернуться, погибнуть на далекой планете. Настраивайтесь серьезнее. Сегодня пусть каждый постарается обдумать свои предстоящие действия. Я вас покину сейчас. Попытаюсь кое-что разузнать по своим каналам. До свидания, господа.
        И Кроум шагнул из бункера военной базы прямо в свои апартаменты.

* * *
        Первая же попытка проникнуть в космос чуть не обернулась трагедией. «Коридор» раскрылся в черной пустоте межзвездного пространства, воздух из бункера стал вырываться в вакуум, едва не унеся с собой Озерса и Сетроума. Озерс посчитал чистой случайностью, что совершенно машинально успел обесточить установку. Оправившись от испуга, сразу же сел за клавиатуру компьютера, прощелкал клавишами до вечера, но так и не смог придумать что-либо путное. Пришлось прислушаться к совету Марса. Он предлагал устроить нечто вроде барокамеры, разместиться в ней в скафандрах и, выкачав воздух, продолжить поиски.
        Строительство барокамеры отняло почти неделю. Все это время присоединившийся к горе-путешественникам Аргус, с ходу предложивший три, по его мнению, весьма подходящих светила, напоминающих солнце Олла, вместе с Озерсом пытался вычислить их координаты в приемлемой для установки системе. Через месяц им все-таки удалось приблизиться к первой из трех звезд. От приборов Аргуса в барокамере было не повернуться. Больше суток он делал различные замеры, затем потребовал, чтобы
«коридор» был выведен приблизительно на то же расстояние, но в другом направлении от родного солнца, и еще сутки делал замеры. «Для сравнения», - пояснил Аргус. Еще через сутки первое светило он забраковал:
        - Слишком много в его спектре линий, которые у нашего солнца отсутствуют. Надо проверить оставшиеся две звезды.
        Но в научных целях все-таки решили осмотреть внимательнее звездную систему. Она состояла из девяти планет и пояса астероидов. Причем шестая планета - водородный гигант - имела плоские кольца, образованные из обломков скал, льда и камней, и выглядела достаточно красиво. Разумеется, для жизни она не годилась. Зато третья планета казалась раем. Она имела естественный спутник довольно-таки внушительных размеров, к сожалению, лишенный атмосферы. Примерно 70 процентов ее поверхности занимали океаны. Но на материках имелись и пустыни, и столь милые сердцу атланина горы со снежными вершинами. Как и на Олле, растительность имела зеленый цвет, но более сочный и яркий. Из космоса следов цивилизации на планете не просматривалось.
        - Это же не планета, а жемчужина, - восхищалась Мрай. - Давайте поживем на ней! Подумаешь, несколько линий в спектре. Привыкнем. Это теплая планета?
        - Да, - ответил Аргус. - Средняя температура здесь выше нашей на полтора градуса. На экваторе, правда, градусов на десять пожарче, чем у нас, зато, если обосноваться в умеренных широтах, все будет нормально.
        - Хорошо, - согласился Кроум. - Будем иметь Жемчужину в виду, но все-таки следует осмотреть и оставшиеся звезды.
        - Мне показалось, что слово «жемчужина» вы произнесли как название, то есть дали этой планете имя? - спросил Аргус.
        - Почему бы и нет? Право у нас такое имеется, а планета действительно красива. Или кто-то против такого имени?
        - Что вы, что вы, господин предводитель, никто не возражает. Просто как-то неожиданно получилось. А имя Жемчужина этой планете подходит как никакое другое. Действительно, жаль покидать такую красоту, и если мы не найдем чего-нибудь получше, сюда стоит вернуться.
        И вернуться им пришлось, потому что у второй звезды было всего две планеты, и обе
        - огромные водородные пузыри, непригодные для житья и даже не имеющие спутников. Третья звезда имела планетную систему, но первые три планеты были настолько близки к светилу, что, обладай они даже кислородной атмосферой, жить на них все равно было бы нельзя. Четвертая же планета получала от солнца так мало тепла, что практически вся была закована в толстый ледяной панцирь, еще три планеты этой системы были водородными гигантами.
        Мрай не скрывала своей радости - Жемчужина пленила ее. А беглецы вовсю готовились к испытаниям биосферы Жемчужины на предмет выявления вредных микроорганизмов. После всевозможных ухищрений были взяты пробы воздуха с различных высот. В лабораториях, по которым Кроум рассовал контейнеры, микробиологи ничего существенного не нашли. Пробы воды тоже вредоносных бактерий не содержали, зато Кроума забросали вопросами, где на Олле он смог добыть воду такой чистоты.
        Одним словом, выбор был сделан. Впрочем, обнаружилось, что на Жемчужине есть и хозяева: она была заселена аборигенами, очень и очень похожими на людей Олла. Правда, жили аборигены почти первобытно: в ходу у них были каменные орудия, но пользовались они ими сноровисто. Земледелием не занимались, как и скотоводством. Селились по преимуществу в пещерах, лишь кое-где в экваториальной зоне были обнаружены деревни из легких построек, укрывающих от непогоды. Жители этих деревень занимались большей частью рыболовством.
        Обилие и разнообразие животного мира поражало. Некогда было разбираться в нем. Ради эксперимента Марс застрелил крупное рогатое животное. Его втащили в бункер лебедкой, долго сомневались, стоит ли рисковать, однако Мрай оказалась решительнее мужчин и приготовила из мяса инопланетного быка жаркое, которое издавало столь аппетитно-дразнящий запах, что было съедено в пять минут. После чего несколько часов все провели в ожидании неприятных последствий, которые так и не появились.
        - Настоящий студент, - шутил Озерс, - если он, конечно, настоящий, может переварить не то что инопланетную говядину, но и какую-нибудь чужеземную змею! Мне вообще кажется, что на Жемчужине съедобно все.
        Когда в очередной раз появился Кроум, его накормили таким вкусным супом, какого он не ел уже лет двадцать. После трапезы ему раскрыли секрет, но Кроум, как всегда, рассудил практически:
        - Это очень хорошо, что животные Жемчужины съедобны, - вам не придется голодать. Однако растения рекомендую все-таки есть олльские. Не поленитесь, заведите свой огород. Теперь, я думаю, можно приступать к выбору места для жилья. Хорошо бы для этого присмотреть остров, не большой, но и не маленький. Почему остров? Там в случае, если окажутся хищники, со временем вы их истребите, к тому же не надо будет опасаться каких-либо вторжений, можно спокойно благоустроиться и жить беззаботно. Разумеется, придется заниматься сельским хозяйством, охотиться… Может быть, приучить к сельскому труду аборигенов. Кстати, вот фотографии - здесь девушки, готовые разделить с вами годы ссылки. Их тридцать, но, разумеется, вы отберете каждый себе только одну. Марс, сынок, вынужден тебя огорчить, Эос категорически отказалась покидать родителей. Ее можно понять: оба они тяжело больны. Может быть, и ты присмотришь кого-то из этих девушек?
        - Они либо уродливы, либо ненормальны, - сказала Мрай с нотками презрения в голосе. - Кто добровольно может отказаться от жизни на Олле?
        - Ты не права, - серьезно ответил Кроум. - Все эти девушки психически и физически здоровы. Но, разумеется, не могут нормально жить в Атле: все они осуждены на тот или иной срок заключения. Я ознакомился с делом каждой. На мой взгляд, их проступки мало соответствуют суровости приговора. Но что делать, статьи уголовного кодекса Атлы писаны не мной. Кстати, все девушки из крестьянских семей, то есть хорошо разбираются в сельских работах, так что польза от них будет немалая.
        Мужчины принялись перебирать фотографии. Сетроум подошел к Мрай:
        - Пора решать, Мрай. Вот при всех делаю тебе официальное предложение: я люблю тебя, Мрай, и прошу быть моей женой.
        - Сет, милый, прости, но я не хочу принадлежать тебе. Я ведь тоже имею право выбора. И сейчас при всех скажу: Виллик Озерс, возьми меня в жены.
        - Мрай?.. - Озерс удивленно вскинул брови. - Я как-то не думал о таком исходе. Но почему ты выбрала меня?
        - Ты не рад?
        - Рад, почему же… Просто это так неожиданно.
        - Тогда поцелуй меня!
        - Что? Ах да… - И Озерс сделал к ней шаг. При этом он так покраснел, что присутствующие, видя его смущение, отвели глаза. Озерс неловко чмокнул Мрай в щеку. В ответ она обняла его за шею и, притянув голову, нашла губами его губы.
        - Это правда, Мрай? - прошептал он, как только освободился рот.
        - Конечно, милый.
        - Ну ладно, успеете еще нацеловаться, - остудил их пыл Кроум. - Я рад за вас обоих. Однако сроку остался всего месяц, а дел еще выше головы. Господа, я не забираю у вас фотографии, вы ознакомитесь с ними на досуге. Давайте же наконец выберем приличный остров. И потом, кто-нибудь из вас знаком с геологией? Нет? Я так и думал. Есть прекрасная кандидатура на эту должность. Человек бывалый, правда, в возрасте, ему 48 лет, без семьи. Я хотел бы, чтобы вы приняли его как старшего товарища. Будут возражения? - Кроум оглядел присутствующих. - Так, явных противников не вижу. Тогда прошу всех следовать его советам. - Кроум протянул Сетроуму еще одну фотографию. - Его зовут Вулканс Керк Крим. Завтра я представлю его вам. Итак, есть какие-нибудь предложения по будущему месту жительства?
        - Есть как минимум пять островов, не вызывающих у нас активного неприятия, - взял слово Аргус. - Но, на мой взгляд, наиболее подходящим местом будет вот этот остров. - Аргус подошел к импровизированной карте Жемчужины, склеенной из фотографий, выполненных с высоты примерно 250 километров, и указал на достаточно большой остров, расположенный примерно на равном расстоянии от материков, севернее линии экватора.
        - Преимущества, по моему мнению, у него следующие: во-первых, мягкий климат, во-вторых, остров гористый, отдельные вершины достигают четырех тысяч метров, что весьма напоминает нашу Атлу, в-третьих, остров имеет две небольшие речки, долины и богатый животный мир, то есть практически отсутствует угроза голода. При этом невдалеке от него имеются группы островов меньших размеров, которые можно будет посещать в случае нужды, ну и последнее: из северного полушария можно будет в хорошую погоду разглядеть наше солнце, и это, я считаю, главное преимущество над другими вариантами. Даже предлагаю назвать остров по имени нашей страны Атлой.
        - За названиями дело у нас не станет, это я вам обещаю, а каковы фактические размеры острова?
        - Форма у него вытянутая, максимальная длина - примерно 300 километров, ширина - около ста пятидесяти. На острове есть поселения аборигенов: пять или шесть деревень. Занимаются по преимуществу рыболовством; думаю, конкуренцию мы им не составим.
        - Действительно, - вмешалась Мрай. - Природа на острове весьма живописна, я тоже склоняюсь к предложению Аргуса.
        - В общем-то, - поддержал ее Марс, - остров у нас возражений не вызывает, можно начать и на нем. А там посмотрим…
        - В таком случае завтра и начнем десантирование. А послезавтра будем заниматься переправкой экипировки, так что всем быть в форме, придется разгрузить не менее пятнадцати машин.
        - Зачем столько?
        - Боюсь, что этого будет еще и мало, - усмехнулся Кроум. - Мне пора, государственные дела тоже не ждут. До завтра, дети.
        Глава 12
        ПРОДОЛЖЕНИЕ РУКОПИСИ ИВАНА ИВАНОВИЧА ИВАНОВА
        Говорят, что магический квадрат «три на три» был известен еще пять тысяч лет назад. Кто его изобрел и где его родина - неизвестно. В средние века знаменитый Парацельс приписывал авторство себе, и какое-то время это даже официально называлось «магическим квадратом Парацельса». Вот он:

4 9 2

3 5 7

8 1 6
        Квадрат образован из простого ряда чисел от 1 до 9. Истолковывается он следующим образом: мир состоит из пяти стихий, каждая из которых имеет свое число. Главная стихия - это стихия земли. Она обозначена числом «5» и помещена в центре. Считается, что остальные стихии находятся с землей в полном взаимодействии; здесь же они взаимодействуют и между собой, но по природе своей остальные стихии двойственны и поэтому выражаются каждая двумя числами. Например, числа «4» и «9» обозначают стихию металла; «2» и «7» - выражают стихию огня; «6» и «1» - стихию воды; а числа «3» и «8» принадлежат, по одним источникам, стихии дерева, по другим
        - стихии воздуха. Думаю, что оба названия стихий здесь уместны, но условимся называть эту стихию - стихией воздуха. Интересно, что обе цифры, относящиеся к одной стихии, имеют разность, равную числу стихии земли, то есть: 9-4 = 5; 7-2 =
5, ну, и так далее. Еще, если складывать горизонтальные ряды цифр магического квадрата или цифры вертикальных его рядов и даже диагонали, мы неизменно получим число «15», что тоже символично, ибо сумма трех чисел стихии земли (5 + 5 + 5) равняется пятнадцати. То есть в магическом квадрате заложен, по сути, глубокий смысл, забытый людьми со временем. Сейчас магический квадрат рассматривают как затейливую игру ума, обозначение стихий списывают на невежество предков, ибо любой первоклассник знает, что мир, то есть природа, во сто крат сложнее этого древнего толкования. Однако предки наши и сами знали, что природа неисчерпаемо многогранна. Они имели в виду мир людей, то есть собственно человека, и, как мне теперь стало понятно, человечество полностью вписывается в эту формулу. Я русский, однако полагаю, что метод определения принадлежности любого человека к какой-нибудь стихии универсален и применим к любой национальности, был бы известен алфавит и полное имя человека.
        Да-да, полное имя. У русских человека обозначают тройным именем: собственно имя, отчество и фамилия. Для определения принадлежности к стихии их приходится шифровать, пользуясь таблицей 1, а именно, заменять буквы фамилии, имени и отчества цифрами, под которыми эти буквы расположены.
        Табл.1
        Для примера возьмем меня.
        Имя: ИВАН

1 + 3 + 1 + 6 = 11 = 1 + 1 = 2.
        Отчество: ИВАНОВИЧ

1 + 3 + 1 + 6 + 7 + 3 + 1 + 7 = 29 = 2+9 = 11 = 1 + 1 = 2.
        Фамилия: ИВАНОВ

1 + 3 + 1 + 6 + 7 + 3 = 21 = 2+1 = 3.
        Теперь складываем результаты. Сумма имени + сумма отчества + сумма фамилии = 2+2+3
= 7. Сравнив результат с данными магического квадрата, делаем вывод, что я принадлежу к стихии огня.
        Ну а теперь придется порассуждать. Во-первых, что сия принадлежность означает? Во-вторых, стихия огня обозначена двумя числами, и о чем говорит это? В-третьих, что вообще дает принадлежность к стихии?
        Начну со второго вопроса. Очевидно, что двое мужчин, имеющих разные числа, принадлежащие к стихии огня, должны как-то друг от друга отличаться. Из практики, из жизни, полагаю необходимым ввести здесь понятие активности. Предположим, мы имеем дело со спортсменами-легкоатлетами: один специализируется на коротких дистанциях, а другой - на длинных, хотя оба зовутся бегунами. Так и в жизни: одни люди - стайеры, другие - спринтеры. Одни - активные, другие, условно говоря, пассивные. И никто с этим ничего поделать не может. Опять же из практики мною установлено, что активность подчиняется синусоидальному закону. Для женщин кривая строится по формуле: Y = SinX; для мужчин справедлива формула: Y = - SinX. Ниже приведены оба графика с чисто наглядной целью.
        Как видно из рисунка, положительные участки кривой, расположенные над осью X, принадлежат активным стихиям, отрицательные участки - пассивным. Особая роль принадлежит участку «5» (стихии земли) - он как бы соединяет обе активности, однако, по определению, быть пассивным по своей сути не может (ниже я еще вернусь к этому).
        Из графика для мужчин теперь отчетливо видно, что я принадлежу к активной стихии огня.
        Теперь выясним, как же влияет стихия на личность. Ну, во-первых, принадлежность к стихии никак не влияет на умственные способности человека, на его политические убеждения или религиозные. Она дает свой отпечаток в чисто житейском плане, как-то: мировосприятие, мироотношение, совесть - вот, пожалуй, и все. А в чем конкретно это выражается, чем одна стихия отличается от другой? Ответу на эти вопросы придется посвятить целый раздел, который можно озаглавить поэтической строчкой:
        ЧТО В ИМЕНИ ТВОЕМ ЗАКЛЮЧЕНО?
        А заключена в нем вся житейская информация о человеке, носящем конкретное имя. Естественно, что ссылаться на друзей, родственников и знакомых, известных только мне, было бы некорректно. Поэтому я просчитал изложенным выше методом наиболее известных каждому русскому человеку людей и предлагаю следующую информацию для размышления.
        А. ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТИП ДУШИ,
        ИЛИ СТИХИЯ МЕТАЛЛА
        АКТИВНАЯ ЧАСТЬ: МУЖЧИНЫ - 9, ЖЕНЩИНЫ - 4
        Приведу короткий список людей, и мы вместе подумаем, что же между ними общего.
        СУВОРОВ АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ - ни разу не побежденный полководец.
        ДЕРЖАВИН ГАВРИЛА РОМАНОВИЧ - величайший поэт России до А. С. Пушкина.
        ПУШКИН АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ - непревзойденный поэт России.
        ЧАЙКОВСКИЙ ПЕТР ИЛЬИЧ - выдающийся русский композитор.
        ЕСЕНИН СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ - выдающийся русский поэт.
        ГАГАРИН ЮРИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ - первый космонавт Земли.
        Естественно, что приведенные в этом списке люди являются верхушкой активной стихии металла. Что же их объединяет? Ответ на этот вопрос, очевидно, и будет характеристикой для людей «активного металла».
        Ну, во-первых, всем им присуще бескорыстное благородство. Они живут так, как этого требует от них душа. Во-вторых, все эти люди достигли вершины своей профессиональной карьеры, то есть им присуще стремление доводить свой профессионализм до немыслимых вершин. В-третьих, они надежны. Ю.А. Гагарина комиссия сочла более надежным, нежели его товарища Г.С. Титова - представителя стихии огня. Мне невозможно представить кого-либо из вышеперечисленных людей угодливо лебезящими или гнущими спину перед начальством. Вот вкратце характеристика людей «активного металла». Разумеется, что не всем дано добраться до таких высот, однако в целом вышеперечисленные характеристики справедливы для подавляющей массы людей «активного металла».
        ПАССИВНАЯ ЧАСТЬ: МУЖЧИНЫ - 4, ЖЕНЩИНЫ - 9
        Для пассивных стихий вообще, а для металла, в частности, характерны неторопливость в жизни и обстоятельность в действиях. Пассивные люди не годятся для работы на конвейере, и вообще жизнь в условиях цейтнота быстро приводит их к состоянию стресса. Кем же представлен «пассивный металл»?
        БРЕЖНЕВ ЛЕОНИД ИЛЬИЧ - генеральный секретарь ЦК КПСС.
        АНТОНОВ ЮРИЙ МИХАЙЛОВИЧ - популярный современный композитор и певец.
        ГОЛИКОВ (ГАЙДАР) АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ - детский писатель.
        ЛОМОНОСОВ МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ - знаменитый русский ученый.
        ПУГАЧЕВА АЛЛА БОРИСОВНА - популярнейшая современная певица.
        Как видите, им свойственны те же черты, какие мы определили выше, то есть стремление к профессиональным вершинам и твердость характера. Металл есть металл.
        Б. ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ТИП ДУШИ,
        ИЛИ СТИХИЯ ОГНЯ
        АКТИВНАЯ ЧАСТЬ: МУЖЧИНЫ - 7, ЖЕНЩИНЫ - 2
        Активная стихия огня - это весьма эмоциональная стихия. Больше всего - чисто ассоциативно - человек огня связывается в моем представлении с горением охапки соломы: пламя большое, жаркое, много света, но… быстро прогорает. Однако посмотрим, какие люди представляют эту стихию.
        ВЫСОЦКИЙ ВЛАДИМИР СЕМЕНОВИЧ - не признаваемый властью, однако очень популярный в народе поэт, певец и артист.
        СТРУГАЦКИЙ АРКАДИЙ НАТАНОВИЧ - популярнейший писатель-фантаст.
        ДОСТОЕВСКИЙ ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ - знаменитый русский писатель.
        ФАДЕЕВ АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ - советский писатель.
        ТИТОВ ГЕРМАН СТЕПАНОВИЧ - космонавт.
        ФАННИ ЕФИМОВНА РОЙД (КАПЛАН) - женщина, стрелявшая в В.И. Ленина.
        КЛИМЕНТ ЕФРЕМОВИЧ ВОРОШИЛОВ - советский военачальник.
        Как видим, все это люди весьма подвижные и горячие. Особенно в молодости они зачастую совершают какие-то поступки под влиянием сиюминутного чувства. В принципе это люди металла, но с обнаженными нервами. Это самые пылкие любовники и любовницы. Если они любят, то можете быть уверены, что в чувство они вкладывают всю душу, если ненавидят - способны на убийство. Обычно остроумные, это же качество очень ценят в других людях. Их очень легко обидеть. Начиная незнакомое им дело, они чувствуют в себе неуверенность, но, освоив его, постараются вникнуть во все тонкости, особенно если занятие им нравится. Отрицательная черта - им быстро все надоедает, прежде всего то, что нравится не очень. Свободолюбивые, они стараются выбрать себе такую работу, чтобы было поменьше контролеров и чтобы оставалось побольше времени для собственных проблем. Работают обычно быстро, но им чужда педантичность. Монотонная же работа их просто убивает. В основном это люди свободных профессий: поэты, писатели, свободные фотографы и т. д.; впрочем, люди эти встречаются во всех сферах деятельности. Но что их всех объединяет, так это
беззаветная любовь к сексуальным наслаждениям. Достойных сексуальных партнеров они находят только среди одноименной стихии и тогда становятся по-настоящему счастливы. Жаль, что это случается редко. Очень неплохо огненные люди взаимодействуют с людьми металла, с людьми стихии земли с высокой сексуальностью и людьми стихии воды, но очень редко бывают счастливы с людьми стихии воздуха.
        ПАССИВНАЯ ЧАСТЬ: МУЖЧИНЫ - 2, ЖЕНЩИНЫ - 7
        Эта часть отличается от родственной ей активной стихии огня тем, что, образно выражаясь, горит здесь не солома, а каменный уголь. Менее маневренные, они более постоянны в своих привязанностях, более основательны в работе, но по сути те же, что и активная половина стихии. Вот их представители.
        АНДРОПОВ ЮРИЙ МИХАЙЛОВИЧ - член Политбюро, председатель КГБ.
        ЖУКОВ ГЕОРГИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ - маршал СССР, победитель фашистской Германии.
        МЕНДЕЛЕЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ - русский ученый-химик.
        ГОНЧАРОВА НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА - жена А.С. Пушкина.
        ОРЛОВА ЛЮБОВЬ ПЕТРОВНА - знаменитая киноактриса 30-х годов.
        Ну, вот, собственно, и все о стихии огня.
        В. РАЦИОНАЛЬНЫЙ ТИП ДУШИ,
        ИЛИ СТИХИЯ ВОДЫ
        АКТИВНАЯ ЧАСТЬ: МУЖЧИНЫ - 6, ЖЕНЩИНЫ - 1
        На первый взгляд эту стихию можно перепутать со стихией металла, очень они между собой похожи. Но при ближайшем рассмотрении понимаешь, что если «металлических» людей подвигают «души прекрасные порывы», то людьми воды командует эгоизм. В одних случаях эгоизм тщательно скрывается, в других - с некоторой даже гордостью выпячивается. Это люди холодных, расчетливых страстей. Тем не менее люди стихии воды являются наиболее приспособленными к земной жизни. Почти всегда их сопровождает достаток. Собственно, созданию безбедных условий своего существования, они и посвящают жизнь. Если им это выгодно, могут и лебезить, и заискивать, однако, если им нанесено оскорбление, сверх меры ущемившее их самолюбие, они будут мстить вплоть до потери своего общественного положения и состояния, и мстить будут бескомпромиссно. Если они влюблены, любовь им проще купить, чем завоевать. И тем не менее без стихии воды человечество просто завяло бы. На мой взгляд, именно этим людям принадлежит честь создания товарно-денежных отношений. И еще - люди воды наиболее ортодоксальны по сравнению с людьми других стихий. Вот их
представители.
        БУЛГАКОВ МИХАИЛ АФАНАСЬЕВИЧ - писатель, автор «Мастера и Маргариты».
        ЧАПАЕВ(а именно такова подлинная его фамилия) ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ - герой гражданской войны.
        САХАРОВ АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ - опальный создатель водородной бомбы.
        Надеюсь, читатель простит меня за столь мизерный список представителей активной стихии воды. На самом деле этих людей много, просто на память они не приходят по заказу. Впрочем, есть недавний пример конфликта между человеком стихии воды и индивидуумом стихии огня. Кажется, замечательный фильм режиссера Э. Рязанова
«Ирония судьбы, или С легким паром!» посмотрело уже все население СССР. Артист Ю. Яковлев изображал там человека стихии воды, а артист А. Мягков - человека стихии огня. Каждый из них великолепно сыграл свою роль.
        ПАССИВНАЯ ЧАСТЬ: МУЖЧИНЫ - 1, ЖЕНЩИНЫ - 6
        Эти люди еще более ортодоксальны, чем их активная половина, но в основном им присущи данные выше характеристики.
        ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ - русский поэт XIX века.
        ЕФРЕМОВ ИВАН АНТОНОВИЧ - советский писатель-фантаст, автор романов «Туманность Андромеды», «Час быка» и др.
        РАНЕВСКАЯ ФАИНА ГЕОРГИЕВНА - советская киноактриса.
        Г. НЕСТАНДАРТНЫЙ ТИП ДУШИ,
        ИЛИ СТИХИЯ ВОЗДУХА (ДЕРЕВА)
        АКТИВНАЯ ЧАСТЬ: МУЖЧИНЫ - 8, ЖЕНЩИНЫ - 3
        В молодости представители стихии воздуха мало чем отличаются от людей стихии огня, но только лет до тридцати - тридцати пяти. Далее их уже не спутать. Постепенно их сексуальная активность идет на убыль, уступая место другим великовозрастным забавам, как-то: алкогольные возлияния, шумные пирушки, карты. Знаменитые слова, обращенные к Стеньке Разину: «Нас на бабу променял…» - могли произнести только люди, принадлежащие к стихии воздуха. Вообще, основное отличие этой стихии от других в том, что относящиеся к ней люди обладают особой логикой, неординарностью мышления и способны потому на неожиданные поступки, выпадающие из общей логической направленности жизни. В их рядах полно авантюристов, путешественников, первооткрывателей. Они любят природу, животных, охоту, рыбалку. Женщины в массе своей - прекрасные рукодельницы. По моим прикидкам, в России примерно половина жителей относится к стихии воздуха. Один поэт в сердцах воскликнул: «Умом Россию не понять… В Россию можно только верить!» Надеюсь, все знакомы со сказками, начинающимися так: «Было у отца три сына: двое умных, а третий…» Этот-то третий и
принадлежал к стихии дерева. Однако странным образом ему в конце концов фартило, и он получал принцессу и полцарства в придачу. Любит Бог эту стихию…
        КУТУЗОВ МИХАИЛ ИЛЛАРИОНОВИЧ - полководец, победивший Наполеона, но сдавший Москву.
        МИКЛУХО-МАКЛАЙ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ - путешественник, этнограф.
        ПУГАЧЕВ ЕМЕЛЬЯН ИВАНОВИЧ - бунтовщик, казак, лжецарь.
        СУСЛОВ МИХАИЛ АНДРЕЕВИЧ - главный идеолог КПСС.
        ПАССИВНАЯ ЧАСТЬ: МУЖЧИНЫ - 3, ЖЕНЩИНЫ - 8
        В добавление к вышеописанному здесь некоторые качества усиливаются. Так, упорство незаметно переходит в упрямство (или наоборот), возрастает тяга к авантюризму, реформаторству, переустройству. Беспокойные, одним словом, люди.
        РОМАНОВ ПЕТР АЛЕКСЕЕВИЧ - царь Петр I.
        УЛЬЯНОВ АЛЕКСАНДР ИЛЬИЧ - террорист, брат В.И. Ленина.
        ХРУЩЕВ НИКИТА СЕРГЕЕВИЧ - генеральный секретарь ЦК КПСС.
        Д. ОРГАНИЗАТОРСКИЙ ТИП ДУШИ,
        ИЛИ СТИХИЯ ЗЕМЛИ
        МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ - 5
        Действительно, стихия эта - главная. В нее входят люди с наклонностями к лидерству.
        БРОНШТЕЙН (ТРОЦКИЙ) ЛЕВ ДАВЫДОВИЧ - вождь пролетариата.
        СТАЛИН (ДЖУГАШВИЛИ) ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ - вождь всех времен и народов.
        УЛЬЯНОВ (ЛЕНИН) ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ - вождь мирового пролетариата.
        КОСЫГИН АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ - член Политбюро ЦК КПСС.
        Носители этой стихии отличаются особой любовью к власти, они видят в ней не средство, а цель. Сам я неоднократно встречал людей этой стихии, мечтающих если не о министерском портфеле, то хотя бы о тонкой папочке, и непременно чтобы хоть один человек был у них в подчинении.
        В семье эти люди сразу же берут власть в свои руки и никогда ее больше не выпускают. И хорошо, если власть они употребляют разумно, на благо семьи, но много здесь и самодурства.

* * *
        Ну вот, по-моему, мы получили исчерпывающий ответ на вопрос, что значит принадлежность к какой-нибудь из стихий. Зачастую люди осуждают то или иное поведение, корят человека за то, что он поступает не так, как им хотелось бы, то есть меряют других по себе; супруги пытаются друг друга переделать, не ведая о том, что не в силах изменить личность партнера, а в конечном счете - принадлежность к стихии. И ломаются судьбы, расторгаются браки. А решение лежит на поверхности: надо принимать человека таким, какой он есть, и не стараться его изменить. Но это еще не вся информация, заложенная в имени.
        Как только ребенок получает имя, он причисляется к определенной стихии, но при этом становится также и обладателем определенного сексуального темперамента. В какой момент душа вселяется в ребенка - не знаю. Могу только предположить, что имя для ребенка, если душа уже вселилась в новорожденное тело, придумывается не без ее участия. При этом душа, конечно же, не проделывает громоздкие вычисления. Представьте, что вам надо перейти улицу. Можно, конечно, узнать ее ширину, радаром определить скорость движущихся по ней машин и вычислить, когда и с какой скоростью вам надлежит двигаться, чтобы не попасть под машину. На практике вы чувствуете без всяких вычислений, что вот в данную секунду какую-то машину можно пропустить, часть мостовой пробежать, а часть - пройти спокойным шагом. Подобную задачу мы не задумываясь решаем по нескольку раз в день.
        Так и душа выбирает себе вариант имени без громоздких нумерологических вычислений.
        Кроме принадлежности к стихии, цифры могут рассказать и о сексуальности человека. Если сумма фамилии, имени и отчества есть принадлежность к стихии, то сумма имени и отчества - это сексуальность в пределах стихии. А поскольку сексуальность есть сумма чисел имени и отчества, то и изменяется она в пределах от 1 до 9. В общем случае сексуальность можно классифицировать по схеме:
        Высшая сексуальность - 7
        Высокая - 5 и 6
        Средняя - 2, 4 и 9
        Низкая - 1 и 3
        Очень низкая сексуальность - 8.
        Термин «сексуальность» каждый, как я убедился, понимает по-разному. Давайте договоримся понимать под сексуальностью в общем случае способность к оргазму (потому что не каждому это дано) плюс интерес и готовность к ласкам любых эрогенных зон партнера, в том числе и самых известных, самых чувствительных, благодарно откликающихся на ласки, - гениталий. Причем необходимо помнить, что в большинстве случаев женская сексуальность в целом выше мужской, а оргазмы женщины ощущают гораздо сильнее мужчин. Здесь я для наглядности привожу два графика - мужской и женской сексуальности, на которых видна разница относительной межстихийной сексуальности мужчин и женщин, а также отражена сравнительная разница между мужской и женской сексуальностью.
        График разработан для физически и психически здоровых людей активных стихий (начиная с возраста 20 лет), ведущих регулярную половую жизнь.
        СРАВНИТЕЛЬНАЯ МУЖСКАЯ «СТИХИЙНАЯ» СЕКСУАЛЬНОСТЬ
        (СУММА ИМЕНИ И ОТЧЕСТВА = 7 ДЛЯ КАЖДОЙ ИЗ СТИХИЙ)
        График, при тех же условиях разработанный для женщин активных стихий, приведен ниже. Поскольку сексуальности стихий земли, воды и металла достаточно между собой близки и почти совпадают, они показаны одной жирной линией.
        СРАВНИТЕЛЬНАЯ ЖЕНСКАЯ «СТИХИЙНАЯ» СЕКСУАЛЬНОСТЬ
        (СУММА ИМЕНИ И ОТЧЕСТВА = 7 ДЛЯ КАЖДОЙ ИЗ СТИХИЙ)
        Как видите, женщины гораздо сексуальнее любого мужчины. Как минимум в два раза, а то и в десять, особенно женщины стихии огня.
        Как же в этом случае нам, мужчинам, быть? Мой совет прост: не надо стремиться к равному счету в оргазмах с женщинами, лучше еще раз прочитайте определение сексуальности в той части, где говорится о ласках; а потом, сексуальность бывает разной. Для всякого мужчины есть женщина, предназначенная именно ему, надо только повнимательнее присмотреться. А главное, не стесняясь, спрашивайте имя и отчество у понравившейся вам красавицы, ну и, естественно, фамилию, причем непременно девичью. Ибо «стихийная» принадлежность дается при рождении.
        Мужчинам, боящимся супружеских измен, лучше взять в жены женщину с низкой сексуальностью, хотя от измены это не застраховывает. Но давайте рассмотрим крайние уровни сексуальности - 7 и 8.
        Начнем с сексуальности суммы имени и отчества, равной 8. Это довольно противоречивая сексуальность. Большинство женщин с суммой имени и отчества = 8 просто фригидны, причем эта фригидность неизлечима. Есть такие, что за всю жизнь так ни разу и не испытали оргазм, в поисках которого они перепробовали уйму мужчин. Причем подобная низкая сексуальность встречается у женщин вне зависимости от их принадлежности к стихиям, то есть у представительниц разных стихий. Так что, давая имя новорожденной дочери, уважаемые родители, проявите к ней милосердие, не делайте вашу дочь несчастной, избегайте суммы имени и отчества = 8.
        В таблице 2 приведены подсчитанные мною наиболее часто встречающиеся имена и отчества, мужские и женские, так что прежде чем дать девочке имя, загляните туда. К тому же, по-моему, в жизни такую женщину лучше обойти стороной, ибо с фригидной женщиной вряд ли можно найти счастье.
        Мужчины с суммой имени и отчества = 8 тоже не очень счастливы. Но имеют кое-какие преимущества. Дело в том, что оргазм у женщин совершенно не влияет на функцию воспроизводства потомства. Но мужчина извергает семя только во время оргазма и потому в молодости может быть довольно плодовитым. Однако начиная примерно лет с
35 обладатель сексуальности «8» замечает, что у него появляются проблемы с оргазмом. А после 45 он фактически становится импотентом. Для многих мужчин это настоящая трагедия, приводящая их порой к суициду.
        Другая крайность - это сексуальность с суммой имени и отчества = 7.
        У меня была как-то женщина активной стихии огня, которая за один коитус могла испытать и испытывала больше 50 оргазмов (честно говоря, после этой цифры я сбивался со счета). Но могу заверить скептиков, что никакого вреда ей это не приносило, а только полное удовлетворение. И я, и она в то время были счастливы, но, к сожалению, нас разлучила война, и я просто не знаю, жива ли она. Ее звали Лариса (8) Александровна (8), то есть сексуальность ее равнялась 8+8 = 16 = 1+6 =
7.
        Вообще, есть имена, явно помеченные Богом: одни сексуальны почти при любом отчестве, другие - полная им противоположность.
        Приведу примеры.
        Имена «сексуальные» женские:
        Алла, Галина, Глафира, Елена, Ирина, Екатерина, Лариса, Марина, Раиса, Любовь, Людмила, Лилия, Маргарита, Наталья, Ольга, Эльвира.
        Имена «сексуальные» мужские:
        (отчества, от них образованные, - не менее «сексуальны»):
        Александр, Алексей, Владимир, Валерий, Георгий, Григорий, Игорь, Олег, Прокопий, Федор, Эдуард.
        А теперь имена «несексуальные», даже при хорошем отчестве недотягивающие до установленного номинала.
        Женщины:
        Валентина, Евгения, Жанна, Зинаида, Ксения, Нина, Оксана, Светлана, Эмма, Яна.
        Мужчины:
        Вадим, Валентин, Дмитрий, Евгений, Иван, Леонид, Станислав, Степан.
        Вот как много информации заложено в имени человека. Теперь рассмотрим для примера жизнь широко известных в народе людей и порассуждаем о счастье. Например, нам хорошо известна семейная жизнь вождя мирового пролетариата. Исследуем ее повнимательнее: Владимир (2) Ильич (7) Ульянов (5). Сумма имени и отчества = 9, сумма фамилии, имени и отчества = 5.
        Надежда (5) Константиновна (7) Крупская (7). Суммы соответственно 3 и 1.
        Итак, в браке соединились стихия земли (средней сексуальности) и активная стихия воды (сексуальность низкая). Вождь и ортодоксальная молодая женщина, не придающая сексу особого значения, но зато просчитавшая, что в случае успеха мужа на политическом поприще у нее имеется шанс стать первой леди Российской империи. Поскольку сама Надежда Константиновна решающего значения сексу не придавала, она очень скоро взвалила на себя обязанности секретаря-референта мужа. Владимир Ильич абсолютно не возражал и даже всячески поощрял инициативу супруги, но, после окончания срока ссылки в деревню Шушенское, не стал дожидаться окончания срока ссылки молодой жены, а, ссылаясь на революционную необходимость, подался за границу. И я его понимаю: на месте Владимира Ильича так поступил бы каждый. Вся оставшаяся супружеская жизнь была жизнью двух партийных соратников, товарищей по борьбе. Попутно оба супруга развенчали в печати модную тогда «теорию стакана воды», развенчали, вполне искренне веря в то, что писали. Брак их оказался состоявшимся. Но были ли они оба счастливы в этом браке?
        Другой пример. Историки и биографы знаменитейшего русского писателя Льва Николаевича Толстого в один голос утверждают, что жена его Софья Андреевна, в девичестве носившая фамилию Берс, оказалась страшной стервой, доставшей знаменитость так, что Лев Николаевич в конце жизни вынужден был покинуть родные пенаты, проклиная зловредную и сварливую жену. Давайте посмотрим, в чем тут дело.
        Лев (4) Николаевич (3) Толстой (7) - сумма ИО = 7, сумма ФИО = 5, то есть высшая сексуальность стихии земли.
        Софья (3) Андреевна (7) Берс (9) - сумма ИО = 1, сумма ФИО = 1, то есть низкая сексуальность активной стихии воды. Можно смело предположить, что оба супруга искренне не понимали друг друга: вечная сексуальная неудовлетворенность мужа при полном сексуальном насыщении его супруги - именно отсюда их взаимное непонимание.
        Софья Андреевна старалась смолоду мужу угодить: нарожала ему кучу детей, даже переписывала ему романы, но муж, по ее понятиям, был ненасытен, и, стоило только чуть ослабить бдительность, как он завел роман с прислугой, на чем и был пойман с поличным. Лев же Николаевич от огорчения и в знак протеста приступил к роману-мечте «Анна Каренина», начав его словами: «Все смешалось в доме Облонских… , имея в виду свой дом и страстно мечтая о такой женщине, как Анна Каренина. Нравы в то время были в свете весьма строгими, и о разводе с Софьей Андреевной Лев Николаевич даже мечтать не смел, однако после случившегося Софья Андреевна постаралась превратить жизнь писателя в сплошной кошмар, чего Лев Николаевич вынести уже не мог. Однажды чаша переполнилась и он сбежал из дома…
        Еще пример. Почему А.С. Пушкин так рвался к роковой дуэли с Дантесом? Александр (9) Сергеевич (7) Пушкин (2) - сумма ИО = 7, сумма ФИО = 9 - высшая сексуальность стихии металла, был женат на девице Наталье (5) Николаевне (2) Гончаровой (9) - сумма ИО = 7. Сумма ФИО = 7 - высшая сексуальность пассивной стихии огня, то есть супруги вполне друг другу соответствовали. В добрачный период Александр Сергеевич перепробовал множество дворовых девок и к браку подошел умудренным опытом мужчиной, во всяком случае, он уже знал, что по-настоящему темпераментные и легко возбудимые женщины встречаются нечасто, а потому любил свою жену безумно. И кому еще, как не ему, были хорошо известны ее слабости? Он даже любил повторять, что о жене нельзя говорить даже царю. А тут в свете пошли слухи и сплетни о его любимой супруге. Известно, что самая гнусная сплетня - это та, в которой содержится правда. А правду о темпераменте, возбудимости и любви к сексуальным наслаждениям собственной супруги Пушкин знал лучше всех. Сексуальные мужчины всегда подозрительны, и мысль, что дыма без огня не бывает, хуже огня сжигала душу
Александра Сергеевича и толкала его уничтожить виновника, нарушителя тихого семейного покоя, красавца-выскочку Дантеса. Ко всему была затронута его честь… Несколько дней жизни в созданном искусственно кошмаре и… поэт готов сложить голову к ногам суетного света…
        Вот так, дорогой читатель, можно анализировать как уже состоявшиеся браки, так и еще не заключенные. Главное - не заключенные. Кандидата в спутники жизни лучше всего проверять по сумме имени и отчества, а также фамилии, имени и отчества до того, как идти с ним в загс. Может быть, лучше и не ходить с ним вообще никуда.
        Лучшим из кандидатов будет ваш одностихийный партнер. Главное, чтобы он был достаточно близок к вам по сексуальности. Гармония в сексе - это 90 % счастья в браке. Исключением по стихийной совместимости является стихия земли. Между собой эта стихия совмещается очень редко, как два медведя в одной берлоге. Здесь просто неизбежен конфликт двух вождей и борьба за власть в семье.

* * *
        В процессе обкатки рукописи выявились наиболее часто допускаемые, особенно молодыми людьми, ошибки. Постараюсь осветить их подробнее.

1. Недопустимо путать сексуальность человека с принадлежностью к стихии. Помните, что сексуальность характеризует сумма имени и отчества, а стихию - сумма фамилии, имени и отчества. Вместе с тем обе эти характеристики намертво между собой связаны, и одна без другой, по сути, бесполезна.

2. Сочетания сумм имени и фамилии, сумм отчества и фамилии или просто сумма имени никакой информации о человеке не несут.

3. При вычислении сумм имени, отчества и фамилии следует быть внимательным: пользуясь таблицей 1, правильно проставлять соответствующую букве цифру. При вычислении сумм надо тоже стараться не допускать арифметических ошибок. При этом следует знать, что цифра 0 никакой информации не несет, то есть получившиеся при расчете числа, включающие в себя 0, складываются, как и в арифметике, с нулем, например:

10 = 1 + 0 = 1; 50 = 5 + 0 = 5.
        Полученные суммы имени, отчества и фамилии, имеющие двузначные числа, рассматриваются как новая сумма двух чисел, пока в результате не получится одна цифра (однозначное число от 1 до 9), например:
        АЛЕКСАНДР

1 + 4 + 6 + 3 + 1 + 1 + 6 + 5 + 9 = 36 = 3 + 6 = 9.
        Для особо ленивых читателей я разработал таблицу наиболее часто встречающихся имен в России. Сумму имени и отчества можно определять по ней. Ну а в случае отсутствия вашего имени в таблице сумму имени и отчества можно вычислить самостоятельно, пользуясь таблицей 1.

4. Великое разнообразие наших фамилий не позволило разработать для них что-то подобное, но фамилию можно и самому вычислить.[Желающие продолжить вычисления могут воспользоваться нумерологическим калькулятором, написанным по этой книге Tonny S: На этом рукопись Ивана Ивановича заканчивалась.
        Глава 13
        КОНЕЦ ИЛЛЮЗИЙ
        Наконец настал день, когда Кроум объявил, что пора высаживаться на Жемчужину. Поползновения Озерса стать первопроходцем Кроум пресек в корне, вручив это право Марсу. Марс сделал этот исторический шаг длиной в сорок с лишним световых лет и стоял теперь на острове Атла планеты Жемчужина, настороженно оглядываясь и сжимая автомат. За ним на поляну вышагнул Озерс, потом Сетроум, Мрай, Аргус и Вулканс. Каждый из выходящих прищуривался и оглядывал окрестности. Кроум дал новоселам какое-то время, затем скомандовал:
        - Ну, хватит любоваться, за работу!
        И на поляну один за другим выкатились три объемных свертка, затем баллоны со сжатым воздухом. Колонисты принялись за дело. Они резво размотали первый тюк. На траву легла полоса длиной сорок метров. Марс присоединил к ней один из баллонов и открыл вентиль. Вскоре полоса превратилась в легкий ангар полукруглой формы, высотой шесть метров и длиной - сорок. Ткань медленно твердела, превращаясь в пластмассу, а рядом разворачивался очередной ангар. Через полчаса на поляне стояли три полукруглых ангара и работа переместилась в один из них.
        Груза оказалось так много, что перенести его вручную было бы неимоверно трудно. Однако Кроум уже весьма сноровисто владел управлением установки. Он ввел «коридор» внутрь одного из ангаров, затем по его команде из одного мира в другой был протянут ленточный конвейер, и привлеченные главой палаты лордов солдаты стали складывать на ленту конвейера грузы, предназначенные для переселенцев. Кроум только указывал последовательность погрузки, внутри же ангара работали, растаскивая грузы, новоиспеченные жители Жемчужины. Лишь через шесть часов поток грузов иссяк. Вконец обессиленные колонисты повалились на пол последнего ангара. Кроум вздохнул облегченно - оставались самые пустяки: переправить к колонистам избранных ими невест-волонтёрок и передать Озерсу кристалл. По плану это должно было произойти на третьи сутки после их высадки.
        С кристаллом вышла целая история. Озерс втолковывал ему принцип действия установки. Оказывается, основой всего был кристалл алмазила, который, несмотря на его красоту, драгоценным не считался из-за хрупкости. Виной тому были включения в кристаллическую решетку алмазила атомов кислорода, расположенных, вернее, ориентированных бессистемно. На Олле кристаллы алмазила находили обычно вместе с алмазами, которые были не в пример прочнее и потому являлись драгоценными. Озерс одно время занимался физикой твердого тела, и его интересовали пьезоэлектрические кристаллы - те самые, что широко применяются в иглах звукоснимателей или зажигалках. Эти кристаллы, будучи сжаты, выделяют поток свободных электронов (все это Кроум знал еще со школьной скамьи). Озерс экспериментировал с различными кристаллами, в их числе в поле его зрения попал и кристалл алмазила. У этого камня, кроме того, имелось свойство при сдавливании сверх определенной величины рассыпаться в порошок, состоящий из мельчайших, с атомную решетку, кристалликов алмазила. И уже эти кристаллики твердостью обладали изумительной, раз в десять превышающей
алмазную. То есть алмазиловую пудру использовали обычно как незаменимый тонкий абразив и широко применяли при шлифовке. Научная любознательность толкнула Озерса выяснить, что получится, если пьезокристаллы подвергнуть бомбардировке свободными электронами, и вот именно кристалл алмазила повел себя здесь нештатно. Озерс, тогда еще студент третьего курса физико-математического факультета, настолько увлекся загадкой алмазила, что постепенно из-под его пера на свет появился новый раздел математики, в котором совершенно по-новому описывались структурные взаимодействия полей микрокосмоса, за что впоследствии студенту шестого курса была присуждена международная премия. Однако Озерс на этом не успокоился, а, потратив почти всю - и весьма немалую - сумму премии на дорогостоящее оборудование, засел за более углубленное изучение открытых им свойств алмазила. А они заключались в том, что алмазил выделял некое излучение, вернее, комплекс излучений, регистрируемая суммарная мощность которого не соответствовала расчетной. Решение проблемы нашлось в том, что алмазил мог взаимодействовать с виртуальным вакуумом,
поглощавшим частицы непосредственно вблизи алмазила, но выдававшим их в некотором отдалении от него. Теоретические выкладки с практическим подтверждением Озерс закончил уже в аспирантуре. Еще через год родилась экспериментальная установка. Примерно тогда же Сетроум увлек его идеей «освобождения народа Атлы из-под позорного гнета ненавистного Урфа».
        Однако теперь для создания второй установки Кроуму требовалось достать и передать Озерсу кристалл алмазила, причем максимально крупных размеров. Кроум, используя свое положение, выпросил у директора геологического института редкостные музейные образцы алмазила, каждый величиной с гусиное яйцо, но с передачей их Озерсу не спешил, опасаясь, что в суматохе переселения чья-нибудь небрежность превратит кристаллы в абразивную пудру.
        Отобранные колонистами девушки оказались не такими уж и подарками. Особого неприятия будущие мужья у девушек не вызывали, но вопросы, которые они, не стесняясь, задавали Кроуму, не раз и не два вгоняли его в краску. Если бы не лимит времени, Кроум постарался бы найти невест поскромнее, но, с другой стороны, так ли уж украшает первопроходца скромность?
        И вот настал последний день владения установкой. По телефону Кроум договорился с наместником, что тот ровно в полдень явится на базу со своими людьми, чтобы перевезти аппарат, а сам, одевшись по-походному, неожиданно осознал, что уже простился с Атлой и Оллом и тоже переходит жить на Жемчужину. Нет у него права бросить несмышленых отроков одних на чужой планете, за сорок световых лет от родной земли. Поняв, что решение его твердо и ничто в Атле его не держит, он успокоился, отдал референту необходимые указания и с чистой совестью дал команду отправлять девушек на военную базу. Сам же выехал на правительственном автомобиле.
        На базе он первым делом приказал коменданту: как только машина с наместником минует ворота базы, отсчитать ровно 15 минут и заглушить дизель в электростанции. На этом считать свои полномочия исчерпанными и отправляться к постоянному месту службы. Затем Кроум повел девушек в бункер с установкой. Колонисты к этому времени должны были выстроить отдельные коттеджи и надежно заанкерить надувные конструкции. Переправив девушек, Кроум переложил кристаллы в нагрудный карман куртки и посмотрел на часы. Оставалось еще минут пятнадцать. Полистал инструкцию к установке, написанную им специально для наместника, затем попытался изменить место выхода «коридора», с тем чтобы наместник не увидел импровизированный поселок, - отвел его метров на сто пятьдесят к скалам. Едва он закончил возиться, как вошел наместник.

* * *
        Арфик Абрагам Кнор все эти полгода чувствовал себя если не обиженным, то уязвленным. В душе его копилось чувство неудовлетворенной мести, так что судьба Кроума и этих сопливых террористов была им решена давно и бесповоротно. Куда бы ни спрятал их этот старый лис Кроум, куда бы ни засунул, все равно он их отыщет и все равно каждый из них понесет наказание, равное нанесенной обиде, то есть - смерть, причем они сами будут умолять Арфика о смерти и принимать ее как великую милость.
        Арфик с удовлетворением слушал доклады о суете Кроума, хихикал, когда Кроум завез на базу несколько комплектов надувных коттеджей. Или Кроум хочет его дезориентировать, или старый лис действительно сошел с ума: легче всего вычислить беглецов именно в пустынной местности, а уж отыскать их - не проблема вообще. Подтверждением безумности предводителя послужили девушки, освобожденные из мест заключения, как раз по числу мужчин, исключая того, кого Мрай наметила в женихи себе. Впрочем, возможно, Кроум задумал и отвлекающий маневр. «Все равно я найду их, старая мерзкая лисица», - думал Арфик. В день, оговоренный им с Кроумом как последний, Арфик едва не сгорел от нетерпения. Он уже давно замыслил и обдумал комбинацию, которая вернет его в Урф с повышением, с назначением губернатором столичной области. Об освобождении губернатора от должности и вообще от жизни Арфик позаботится немедленно после вручения ему Кроумом заветной установки. Только бы побыстрее истекали эти самые длинные сутки в его жизни.
        Но вот они истекли. Арфик ехал в сопровождении личного эскорта, и на щеках его играл лихорадочный румянец. «Нельзя так возбуждаться, - подумалось ему. - Это вредно отражается на здоровье и продолжительности жизни. Чертов адреналин! Волнуюсь, как перед первым в жизни свиданием». Он равнодушно скользнул глазами по фигуре вытянувшегося перед ним коменданта базы. Поскольку разведка наместника не напрасно ела его хлеб, экскурсоводы наместнику не требовались, водитель остановил машину у входа именно того бункера, в котором Арфика ждала заветная цель. Он нарочито поспешно покинул машину, бросив негромко: «Я сам», открыл бронированную дверь и неторопливо стал спускаться.
        - Ну, наконец-то! - послышался голос Кроума, когда наместник достиг дна. - Я уже начал волноваться, не случилось ли с вами чего-нибудь. Хотя - что вообще может с вами случиться, Арфик?
        - Вы правы, Кроум. Где же она?
        - Непосредственно перед вами, Арфик. А вот и инструкция с правилами пользования… Извините, написано от руки, но почерк, по-моему, разборчивый. Вы человек умный, поймете, что здесь к чему. А теперь позвольте пожать вашу руку и сообщить, что я решил отсрочить собственную смерть и намерен покинуть вас, Арфик, прямо сию минуту. Прощайте, и дай Бог вам удачи.
        С этими словами Кроум повернулся и шагнул чуть в сторону от установки, туда, где в светлом пятне угадывались очертания какой-то скалы. И он ушел бы, если бы не внезапно поднявшаяся из глубин Арфика ярость. Арфик выхватил пистолет и выстрелил в спину черной фигуры. Кроум оглянулся, лицо его выражало недоумение и боль. В следующий момент он рухнул, нелепо взмахнув руками, и остался недвижим. Наместник усмехнулся, подошел ближе и только тогда заметил, что по пояс тело Кроума лежит в траве, а ниже пояса - в бункере.

«Не хватало мне только твоих ног, - подумал Арфик. - Надо вытащить его вон. К своим ведь небось пытался уйти. Вот пусть они и найдут его труп как предупреждение о собственной судьбе. Вытащу его…»
        Арфик перешагнул через покойного, нагнулся, взял его под мышки и, протащив несколько шагов, отпустил. Постоял со скорбным выражением на лице, хотел даже снять шляпу, но тут заметил на куртке Кроума что-то белое. Быстро нагнувшись, Арфик сунул руку во внутренний карман, и, как ожидалось, в ладони его задержалось некоторое количество мелкого, словно пудра, белого порошка.
        - Да, вещие сны мне еще никогда не врали, - констатировал Арфик, отряхивая ладонь.
        В это время комендант базы, как ему приказал Кроум, заглушил дизель и стал собираться домой.
        - Прощайте, Кроум, - сказал наместник. - У меня еще сегодня очень много дел. И не обижайтесь, мы оба сдержали свои обещания. До встречи в аду.
        Арфик сделал несколько шагов назад, ожидая, что очутится в бункере, но этого не произошло. Он вернулся на прежнее место и повторил свою попытку. Снова безрезультатно. И пятая, и десятая попытки ровно ничего не изменили, и тогда наместник сел на землю и завыл от отчаяния.
        Глава 14
        НЕ В ДЕНЬГАХ СЧАСТЬЕ
        Дня через четыре в техникуме ко мне подошла Галка:
        - Юра, я нашла покупателя на твое золото, вот, держи, - и отдала мне четыре сберкнижки. - Здесь пятьдесят четыре тысячи рублей. Все вклады в разных сберкассах.
        - Ты что? - изумился я. - Ты серьезно?
        - Конечно. Все книжки на твое имя. По 13 тысяч 500 рублей на каждой.
        - Галка, это же незаконно.
        - Какой тебе смысл отдавать государству семьдесят пять процентов от этой суммы?
        - Но зачем мне столько денег?
        - Пригодятся.
        - А что я скажу маме?
        - Скажи, чтобы она не очень-то распространялась, откуда деньги.
        - Послушай, я думал, ты шутишь. Мне не нужны эти деньги!
        - Юра, пора расставаться с розовыми очками.
        - С какими очками?
        - Послушай, прячь книжки и не строй из себя идиота. Мне надо идти.
        - Но как же…
        - Ты начинаешь мне надоедать. Пока.
        Я остался один в суровой задумчивости. Сберкнижки в нагрудном кармане пиджака буквально жгли мне грудь. Что с ними делать, я не знал. Я чувствовал себя и Крезом, и мошенником одновременно. Машину, что ли, купить?..
        Дома я чистосердечно все рассказал маме. Однако, когда она подержала в руках сберкнижки, с ней чуть не случился инфаркт. Она то смеялась, то плакала, и я не мог ее оставить, чтобы сходить к Мишке и поделиться новостями еще и с ним. Наконец мать успокоилась и тут же взяла - впрочем, я мягко выражаюсь, - нет, вырвала у меня слово, что я ничего не скажу Мишке, ибо тот непременно поделится новостью с матерью, а там пойдет… Все узнают, и до властей дойдет. Того и гляди, конфискуют.
        Но не поделиться с Мишкой я не мог. Хотя подозревал, что вряд ли эту «сделку» он одобрит, что, собственно, и получилось, но лучше по порядку.
        Мама принесла с работы размноженные наши чертежи, один комплект оказался лишним, и я решил оставить его себе на память. Остальные отпечатки я, не разделяя на форматы, свернул в рулон, присовокупил к ним оригиналы и отнес Мишке. Он, конечно, обрадовался, но я частично связывал нашу работу со смертью Куба, с тем, что в трудную минуту оставил его одного, и дурмашина теперь вызывала у меня неприязнь. Мишке же за это время пришли в голову еще какие-то идеи, но я отверг их на корню и принялся за самобичевание.
        - Юрка, прекрати это, откуда мы знали, что он помрет? И потом, он свою жизнь прожил, хорошо ли, плохо - не нам судить, да и мы не бессмертны, все там будем. Для вечности, куда попал Куб, сто лет не срок, да ты еще попробуй до сотни дожить, так что свидитесь там и встретитесь. Сам подумай, обвинять себя в его смерти - все равно что считать себя причастным к тому, что идет дождь или снег. При чем здесь ты?
        - Но я оставил его одного!
        - С чего ты взял? С ним была Лариса. Не он же сам тебе звонил. А Лариса ему все равно что жена, так что без близкого человека он не остался. И еще: почему ты решил, что родней тебя у него никого нет?
        - Как почему? Золото-то он оставил мне, а не Ларисе Григорьевне!
        - Какое золото?
        Я понял, что проболтался, но пути для отступления не увидел.
        - Понимаешь, он мне оставил золотую табакерку, набитую золотыми монетами.
        - Это Куб-то? Откуда у него золото?
        - Не знаю, сам удивляюсь. Что с ним теперь делать?
        - А много там?
        - На пятьдесят четыре тысячи.
        - Ого! Ты что, его уже продал?
        - Так получилось. В общем, да.
        - Что-то ты темнишь, Юрка.
        - История действительно загадочная. Сам-то Куб - да ты же видел! - всегда был не богаче церковной мыши. Я разглядел его подарок только дома. Думаю, что это за тяжесть такая. Открыл, а там - золото. Монеты царской чеканки, килограммов на пять все это потянуло. Показал Галке, и она сказала, что знает человека, который это у меня купит. Я не поверил, но позавчера она отдала мне четыре сберкнижки. Так что я теперь буржуй.
        - И эта здесь же!
        - Что значит «и эта»?
        - Погоди! - Мишка взял с подоконника журнал «Работница», полистал. - Ага, вот. Почитай.
        В разделе «Ровесница» были напечатаны отрывки писем в редакцию, конкретно Мишка тыкал в письмо некой Галины Звягинцевой из Ставрополя:

«…Я счастлива, что обеспечена всем. Не могу представить себя на месте некоторых моих сокурсниц, у которых родители - простые рабочие, зато „хорошие люди“. Ну какая польза их детям от этого? Некоторые из них даже на море ни разу не были. Замуж, если не получится по любви, я выйду по расчету, чтобы мои дети тоже были обеспечены всем. А такие, как Наташа, завидуют нам, из кожи вон лезут, чтобы стать с нами на одну ступеньку, а когда не получается, начинают кичиться тем, что они просто „хорошие люди“…
        Галина Звягинцева,
        г. Ставрополь».
        - Ты что, хочешь сказать, что это написала наша Галка? Не верю! Да нет, этого не может быть! Ну что ты, Мишка. Мало ли в Ставрополе Галок Звягинцевых? Да вот еще, станет она выхваляться! Нет, не верю. Это какая-то глупая курица, а не наша Галка!
        - А почему ты так уверен?
        - Она хоть раз при тебе хвасталась чем-нибудь?
        - Зачем же ей выказывать перед нами свое превосходство? Ни я, ни ты ее бы не поняли. Во всяком случае, завидовать не стали бы. Но в журнал, чтобы уязвить некую Наташу, а в ее лице и всех остальных малообеспеченных девушек, - пожалуйста!
        - Да нет, Мишка, Галка до этого не опустится. Не та порода.
        - А, - махнул рукой Мишка, - все вы, буржуи, одной грязью мазаны. И Куб вон, прикидывался нищим… Ты ко мне теперь в классовые враги попал. Теперь небось тоже
«шестерку» купишь и здороваться перестанешь…
        - Мишка! Как у тебя только язык повернулся!
        - Я что-то не так сказал?
        - Мне что, отдать эти деньги тебе?
        - А мне они зачем?
        - Чтоб ты заткнулся!
        - Ну ладно, извини. Слышь, Юрка, ну извини, я сказал. Настроение ни к черту, вот и язык разболтался. Мир? - Он протянул мне руку.
        - Мир, - согласился я. - Но все-таки ты гад.

* * *
        Эта сессия была последней. Затем госэкзамены, дипломное проектирование и защита диплома. За неделю до сессии на занятиях появился Мишка. Но после того разговора в наших отношениях стал сквозить холодок, хотя внешне все вроде бы выглядело как обычно. Галка, та вообще в себе замкнулась. Или дело было во мне самом? Я попробовал как-то еще раз подкатиться к ней с разговором о любви, мол, теперь нас имущественное положение не разделяет, но она быстро заткнула мне рот какой-то резкой фразой. В целях облегчения тяжести на душе я хотел посетовать на судьбу Мишке и начал разговор издалека, мол, не в деньгах счастье…
        - …А в их количестве, - подытожил он, на чем мои сетования прервались. Гад он все-таки. Я еще ни рубля не истратил из Кубова наследства, а он меня в классовых врагах числит и думает, что у меня психология вмиг изменилась. Господи, Иван Иванович, зачем ты меня так наказал?
        В последний день сессии Галка снова оттащила меня в сторону и, убедившись, что нас некому подслушать, сунула в руки полиэтиленовый пакет и зашептала на ухо:
        - Юра, это твой миллион. Возьми пакет, не привлекая внимания, и при людях не вздумай рассматривать. Здесь пятьдесят сберкнижек, некоторые из иногородних сберкасс. Дома разберешься, что к чему. А мне некогда, пока.
        - Галка, не делай из меня идиота! - взорвался я. - На кой ляд мне деньги, если ты не моя?
        - После поговорим. Тебя еще армия ждет.
        После этих слов я сник. Действительно, армия. Два года еще как собаке под хвост, и никуда не денешься. А здесь парней - пруд пруди, уведут же без меня! Хоть плачь…
        Тема диплома у меня была стандартная: «КИП и А квартальной котельной». Схемы я передрал из типового проекта, ну, расчеты самому пришлось, конечно, делать. Одним словом, с проектом я справился за неделю. Остальные дни просто валялся на диване, размышляя, какой я несчастный. Мишка со своим тоже в неделю управился, потом примерно на две недели буквально пропал без вести. Как я потом узнал, пропадал он в КГБ, презентацию дурмашины делал. Коротко мне сообщил, что дурмашину увезли в Москву, а ему велели ждать. Но тут прошли слухи, что СССР ввязался в Афганистане в войну и туда введен «ограниченный контингент вооруженных сил». И еще раз меня удивил друг: пришел ко мне с предложением изъявить в военкомате желание добровольно служить в этом самом «ограниченном контингенте».
        - Ты что, Мишка? Там же боевыми патронами стреляют! А нам всего по 18 лет. Убить же могут!
        - Испугался?
        - А ты не боишься?
        - Я? Нет. Это же наш интернациональный долг! Поможем афганцам построить социализм.
        - Чтобы они, как и мы, в нищете жили?
        - Ах да… Ты же теперь буржуй. Извини.
        - При чем здесь это? - взорвался я. - Мы фашистов победили?
        - Ну, победили.
        - В Германии что, разрушений меньше, чем в СССР, было?
        - Она же меньше! Конечно.
        - И фашистов меньше убили… Не в этом дело! Почему они живут лучше нас?
        - Кто тебе это сказал?
        - Ну, хотя бы Куб!
        - Контра он недобитая! И тебе мозги за…л! Значит, не хочешь?
        - Хорошо! Мы в России сами с белыми справились, никого помочь не просили, еще и Антанту поперли. Почему бы афганцам самим не разобраться? Не уверен я, что они за наш социализм потом спасибо скажут. Нет, не хочу. Добровольно не хочу. Если только прикажут, тогда - другое дело. А так - нет.
        - Ну, как знаешь.
        И Мишка ушел. Я после его ухода еще долго чувствовал себя предателем. Не Родины, нет. Нашей с Мишкой дружбы. Ну хоть бы кто-нибудь его остановил! Но я знал, что никто его не остановит и не переубедит. Мишка сам выбрал себе дорогу и пройдет ее до конца. Такой уж он человек.
        Защита диплома прошла на удивление гладко. Получил «отлично», а при выходе из аудитории, где проходила защита, Игорь Финько вручил мне повестку в военкомат. Меня призывали на службу. Разумеется, имея столько денег, я в принципе мог бы и откупиться от службы - была и такая мысль, просто я этого сделать не смог, не захотел. Этим бы я точно предал Мишку. Нет, не в деньгах счастье…
        ЧАСТЬ ВТОРАЯ
        Глава 1
        СЛАБО САМОМУ, ЧТО ЛИ?
        Я слава Богу, служить попал не в Афганистан, а в пограничные войска, и служба мне выпала спокойная, мирная. Боевыми патронами стрелять довелось только на полигоне. Нарушителя ни одного не задерживал и, вообще, служил, не выделяясь особо. У командования прослыл солдатом средним, но понимающим толк в телевизорах. Из-за этого меня на втором году службы перевели с заставы в отряд, где я до дембеля только тем и занимался, что чинил местному офицерству телевизоры. Такое положение вещей устраивало и меня, и отцов-командиров. Так что, когда подошел срок увольняться в запас, начальство чуть не хором уговаривало меня остаться на сверхсрочную службу, чему я противился изо всех сил.
        Главное, что дала мне военная служба, - это возможность оглянуться на счастливое детство, кое-что в прошедшей жизни переосмыслить и еще - наметить, хотя бы вчерне, вехи будущей жизни. Мне казалось, что я стал мудрее и спокойнее, но разве человек может вырваться из своей стихии? Я не взял в армию записок Ивана Ивановича, но на память в те годы я не жаловался. Служба оставляла мне для мыслей много времени. Я вспомнил почти все, что хотел сказать Иван Иванович. Только одно меня мучило: я не знал Галкиного отчества. А так я просчитал и себя, и Мишку, и маму, и Мишкиных родителей, и всех офицеров и прапорщиков, все более убеждаясь, как прав был Куб.
        С Мишкой мы поддерживали более или менее регулярную переписку. Он воевал в Афганистане, два раза был ранен, затем получил третье серьезное ранение, и хотя он писал бодрые письма, но между строк по намекам я понял, что Мишка изменился, и изменился сильно. Из ташкентского госпиталя он мне так прямо и написал, намекая на тот наш разговор об интернациональном долге, что я, по всей видимости, был прав, а о здоровье - что ногу ему удалось отстоять, не отрезали. Боже мой, какая жестокая плата за прозрение! Чуть позже он написал, что и Иван Иванович тоже был во многом прав (а это он о социализме вообще и об афганском в частности). Писал он и о дурмашине: передали ему письмо из комитета (из КГБ) с заключением экспертов, что открытое нами явление «науке давно известно, это особый вид электромагнитного поля и интереса не представляет». Данная формулировка меня, надо сказать, просто возмутила: ни хрена той науке не известно, и не может полусфера быть особым видом электромагнитного поля! То есть основа у нее, конечно, электромагнитная, но сама полусфера… Да нет, чушь это. А еще доктор наук подписал, как там
бишь его фамилия, Никитин. Ну-ну… Где они его только взяли? Жаль, что я в математике высшей не силен, я бы и сам посчитал, как это поле образуется дурмашиной.
        Еще одно обстоятельство сильно укрепило мое недоверие к науке. В начале восьмидесятого года в отряде появились несколько молодых офицеров в звании младших лейтенантов, хотя обычно закончившим военное училище сразу присваивали звание лейтенанта и дальше они набирали чины обычным порядком. Впрочем, солдатская молва вскоре донесла, что в связи с нехваткой младших офицеров закончившим вузы молодым ребятам предоставляют альтернативу: либо отслужить два года в звании рядового, либо после краткосрочных курсов младших офицеров отслужить три года в звании младшего лейтенанта. В последнем случае они имели все льготы, положенные офицерам, и при случае, если вдруг передумывали увольняться в запас, могли продолжать военную карьеру. Пока же местное начальство до границы их не допускало, держало в роте обеспечения, комхозвзводе, и двоим дали по взводу в стройбате, который вообще-то назывался особой отдельной инженерно-строительной ротой. Как бы там ни было, но однажды я невольно оказался свидетелем разговора между двумя
«микромайорами». Обычный треп, какой в ходу и между солдатами. Оба вспоминали
«гражданку», и оба же не чаяли, как бы побыстрее сбросить с плеч офицерские погоны. Один был инженером-физиком, второй - преподавателем русского языка и литературы. Первый жаловался на то, что попал в офицеры по нелепости, мол, он уже в аспирантуру сдал экзамены и руководителем у него дед-профессор назначен был, но по собственной глупости он у того деда вышел из доверия и был вынужден выбирать между правоохранительными органами и армейским гостеприимством. Да еще пришлось долго перед профессором вилять хвостом, чтобы он смилостивился и благословил его на воинскую карьеру. Ну, и так далее, и в том же духе. При этом он раза два упомянул фамилию Никитин, что заставило меня навострить уши, а потом и вмешаться в разговор с вопросами. Судя по всему, разговор касался именно того Никитина, чья подпись стояла на крышке гроба с дурмашиной. Тесен, оказывается, мир. Этот профессор был прямо-таки вездесущ, особенно если надо было похоронить чью-то идею. Я вообще-то не понимаю, кому могла помешать Мишкина дурмашина. Если наш с Мишкой диагноз оказался бы верен, государству генератор гравитации явно не помешал бы,
так что мои сомнения насчет объективности приговора дурмашине выросли в уверенность. Только вот доказать бы…
        Так, я думаю, во мне впервые зародилась даже не мысль, а нечто вроде ощущения, что
«спасение утопающих - дело рук самих утопающих». Кстати, с тем «микромайором» у нас установились вполне приятельские отношения, особенно после того как я вернул к жизни его «Юность». Когда возился с телевизором, то заметил у него толстый учебник
«Квантовой физики» и попросил почитать. Отдал он его неохотно, всем своим видом выражая сомнение, пойму ли я что-то. Через месяц учебник я вернул, он был уверен в том, что книга пролежала без движения, и стал задавать вопросы. Однако вскоре выяснилось, что сам он уже забыл так много, что в конце концов смешался и заявил, что лично его интересует не квантовая механика, а физика твердого тела, и указал на не менее толстую книгу. Мне пришлось выпросить и ее, хотя я проявил бы больший интерес к теории поля. Это мое заявление повергло «микромайора» в шок, и он сообщил мне, что интересующая меня книга была совершенно случайно замечена им в отрядной библиотеке, а я пообещал заняться ею непосредственно после того, как одолею физику твердого тела. Дело в том, что к учебникам я относился как к художественной литературе, лишь изредка вникая в математические тонкости. Здесь меня интересовала не сама математика, а подходы к применению тех или, иных приемов для решения физических задач. С этой точки зрения и сами физические проблемы обретали стройность и смысл. Но именно учебник физики твердого тела раскрыл для
меня глубокую взаимосвязь между микро- и макроявлениями. Я прочитал второй учебник даже быстрее, чем рассчитывал, после чего «микромайор» меня зауважал.

«Теория поля», судя по первозданному состоянию книги, еще ни разу не была никем востребована. Это, собственно, был не учебник, а справочник «для научных работников и аспирантов физико-математических факультетов университетов» - так, во всяком случае, говорилось в аннотации. Но меня книга поразила тем, что была сборником мыслей весьма изощренного ума. Каждая проблема рассматривалась здесь с нескольких точек зрения. Математический аппарат при этом применялся буквально эквилибристически - я никак не мог избавиться от ощущения, что присутствую на цирковом представлении. В самом деле, эта книга оставляла впечатление, обратное серьезному отношению к таинству науки. Мог ли я тогда представить, что через несколько лет сама жизнь заставит меня стать эквилибристом от математики?
        Одним словом, от математики в этом неизвестно какими судьбами попавшем в захолустную библиотеку пограничного отряда справочнике по теории поля я находился в экстазе, я никак не мог с книгой расстаться и, еще не дочитав ее, пошел к библиотекарше - жене начштаба отряда - с просьбой продать мне эту книгу. От денег она, естественно, отказалась, но попросила наладить ей радиоприемник «Балтика», объяснив свое желание тем, что приемник обладал хорошей чувствительностью и мог ловить радиостанции на частотах, которые из современных приемников просто изъяты. Я, конечно, сообразил, что она старается так ради «вражьих голосов», которые вещают на СССР из-за границы, но вслух свои соображения высказывать не стал: какое мне дело, в конце концов, кто и что слушает? Поставил на место сгоревших исправные лампы, и приемник заработал не хуже нового. Так я стал владельцем книги, которую и сейчас считаю лучшим образцом печатной продукции.
        Именно благодаря этой книге у меня впервые отчетливо прорезалось желание утереть нос профессору Никитину. Слабо мне, что ли, самому? Тогда же впервые я задумался над тем, что мне непременно потребуется вычислительная техника, ибо одно дело - посчитать градиент в какой-то одной точке, и другое - когда таких точек тысяча. Скажем так, чтобы описать параметры магнитного поля обыкновенного школьного магнита, мне потребовалось бы время чуть больше года. Такие сроки меня не устраивали. Но что я мог предпринять, сидя у себя в мастерской, где даже элементарный осциллограф был выменян у связистов соседней части на ящик водки? Оставалось ждать демобилизации, что я и делал.
        Глава 2
        НАЧАЛО НОВОЙ ЖИЗНИ
        Тело Кроума обнаружили только на пятый день, да и то благодаря возне стервятников. А сначала все были увлечены прибытием новых подруг.
        Несколько странным показалось, что отец так и не попрощался перед передачей установки наместнику, но я успокаивала себя тем, что ему, видимо, что-то помешало. Возможно, наместник, обуреваемый желанием поскорее завладеть обещанной ему драгоценностью, явился гораздо раньше, чем предполагал отец, и отец пожертвовал последним поцелуем ради нашей безопасности. Но появление девушек выбило из колеи наших мужчин, сразу превратившихся в раздутых павлинов. Даже Марс на несколько часов забыл о своих обязанностях, и охранную систему лагеря пришлось проверять Вулкансу, оставшемуся без невесты. Интересно, почему отец не побеспокоился о женщине для него? Вулканс не кажется старым, а мужчина он ничего, интересный…
        Мой Озерс, глядя на остальных, тоже повел меня в наш коттедж, где мы, стоя посреди прихожей, долго целовались, а он все не решался уложить меня в постель. Потом мне надоела его застенчивость, и я сбросила платье и помогла ему раздеться. Странно, он казался мне более решительным и умелым. Не сказать, чтобы наша близость доставила мне очень уж много радости, но тогда я сделала скидку на его неопытность, надеясь наверстать упущенное позже.
        Вечером мы устроили праздник с танцами под магнитофон, шашлыками из местной дичи и вином. Вечер прошел весело. Когда наконец все разошлись по коттеджам, оказалось, что Озерс переусердствовал с вином и еще чем-то очень недоволен. Когда мне надоело его тормошить и я решила спать, он сообщил, что мой отец нас обманул и бросил и теперь мы обречены всю оставшуюся жизнь провести на Жемчужине, если не отыщем здесь алмазил или минерал, который сможет его заменить. Это сообщение вызвало во мне сначала замешательство, потом - нечто вроде паники: я плакала и уж не помню, как заснула.
        Утро началось с нападения на наш поселок аборигенов, которые, потревожив охранную сигнализацию, сами оказались настолько перепуганными, что бежали, побросав свои каменные ножи и зажимая руками уши. Сама я этого не видела, меня разбудил звук сирены, и когда я выглянула из коттеджа, все уже кончилось. Лишь Марс ходил вдоль ограждающей лагерь колючей проволоки, проверяя целостность системы сигнализации. В руках у него был неизменный автомат с оптическим прицелом. Чем было вызвано нападение, да и было ли это вообще нападением, мы не знали. Возможно, аборигены заходили поболтать по-соседски о том о сем, а носить с собой нож - это у них мода такая. Однако Марс настоял на общем собрании, которое решили провести во время завтрака, так что мы, женщины, принялись дожаривать мясо, которое не успели употребить вчера. Я слушала разговоры новых женщин, не таясь обсуждавших достоинства своих мужей, и вдруг подумала, что я, видимо, такая же стерва, как и они, и с Озерсом маленько поспешила, но после его ночного сообщения чувствовала свою - и всех окружающих меня людей - полную зависимость от него.
        Мой муженек взял слово первым и повторил то, что рассказал ночью мне. Но сегодня он особо упирал на то, что еще рано впадать в отчаяние, что еще имеется надежда, и надежда не маленькая, на то, что мы на Жемчужине тоже сможем отыскать алмазил, что не надо воспринимать случившееся как трагедию, все равно возвратиться на Олл нам можно не раньше чем через двадцать лет. Его выступление погрузило всех в заметную депрессию, даже я, представив, что должна буду целых двадцать лет сохранять Озерсу верность, всплакнула. Ну, я же не виновата, что меня прямо-таки разрывают безумные желания! Озерс же придерживается самых патриархально-ортодоксальных взглядов на секс и не желает их пересматривать.
        Потом слово взял Марс. Он ориентировал нас на то, что здесь не Олл, этот мир для нас чужой, хоть и кажется таким приветливо-ласковым. Поэтому забываться и расслабляться нам нельзя. Как человек, отвечающий за нашу безопасность, начиная с этой минуты, он требует, чтобы каждый обзавелся личным оружием и взял в привычку носить бронежилет. При этом он показал стрелу, оброненную нападавшими аборигенами. Она, а особенно кусочек острого камня, искусно примотанный к ее концу, вызвали волну брезгливой дрожи. Я представила, как этот камень проникает в тело под левой грудью, и меня передернуло. Он прав, этот мальчик.
        Мне, как и всем, Марс выдал широкий кожаный пояс с кобурой, в которую был вложен большой и тяжелый черный пистолет; только я не представляла, что с ним делать. Потом Марс принес бронежилет, который мне сразу не понравился тем, что был тяжел и с большим трудом застегивался на груди. Я рассказала об этом Марсу, и он научил, как подогнать бронежилет по фигуре, после чего эти доспехи показались мне не такими уж и неудобными. Правда, в них было жарковато, но стоял полдень, а вечера здесь прохладные. Слева Марс пристегнул мне к поясу ножны с огромным десантным ножом. Нож был неимоверно острым, со странной насечкой на грани, противоположной острию, и выглядел прямо-таки кровожадно. Легкую обувь пришлось заменить на крепкие, с толстой рубчатой подошвой солдатские ботинки, а платье - на комбинезон грязно-зеленого цвета с коричневыми пятнами. После переодевания я стала похожа на бравого солдата, и мне это понравилось. Я представила, как карабкаюсь по местным скалам, и ощутила, насколько удобнее нынешний наряд моего повседневного платья.
        После обеда Марс принялся обучать нас стрельбе из пистолета. Занятие это оказалось несложным, правда, я так и не смогла попасть в консервную банку. У других женщин со стрельбой по мишеням дело складывалось не лучше, зато мужчины получали от этого занятия явное удовольствие. Вечером, включив сторожевые прожекторы (с электричеством у нас не было проблем, ибо ветер здесь присутствовал, как мне казалось, всегда, и три ветросиловые установки, исправно вращая лопастями, предоставляли нам максимум удобств), мы снова собрались за ужином. Вулканс одобрил сегодняшние мероприятия, проведенные Марсом, и сказал, что пора начинать думать, что делать дальше. По его предположениям, аборигенов на острове должно быть не менее двух тысяч и их проигнорировать не удастся, следовательно, они для нас создают проблему, с которой надо считаться. Мы без спросу поселились на принадлежащей им территории, и, естественно, в покое они нас не оставят, к этому надо быть готовым. Поэтому надо что-то решать, как-то этот вопрос утрясать, иначе мы не получим свободы передвижения по острову.
        Марс было высказался, что надо уничтожить пару деревень вместе с населяющими их аборигенами, а оставшиеся, мол, больше не посмеют к нам подойти… Но вмешался Сетроум, сказав, что насилие влечет ответное насилие и в принципе аборигенам ничего не стоит устроить на нас засаду и перестрелять поодиночке из луков. Лучше пойти другим путем - показать аборигенам наше могущество и представиться богами. А получив статус бога, мы тем самым откроем себе доступ к любой точке на острове и никто не осмелится нам препятствовать, тем более - покушаться на наши жизни. Вопрос здесь упирается в знание языка как средства общения. Лучше бы, конечно, кому-то из нас выучить хотя бы несколько слов по-аборигенски…
        - Интересно, - перебил его Марс, - как ты собираешься выучить эти несколько слов вдали от живого аборигена? Ты хоть одно слово слышал?
        - Надо прийти к ним в деревню с подарками и погостить несколько дней, там и слов набраться, - парировал Сетроум.
        - Что же ты за бог, который даже языка созданных им людей не знает?
        - Мы можем назваться чужими богами, например, заморскими, - не сдавался Сет. - Ну, Боже мой, напрягите мозги, думайте!
        - В словах Сетроума, - сказал Вулканс, - содержится истина. Давайте подумаем вместе…
        Сколько мужчины за вечер воды перелопатили - ужас. Наконец сошлись на том, будто бы мы - боги, братья и сестры, нас послал в дорогу наш отец-бог, чтобы мы отыскали для него некий драгоценный камень-кристалл. Каков кристалл из себя - мы не знаем, но у нас есть специальные тесты, которые безошибочно этот камень опознают. А затем решили предложить аборигенам помочь нам в поисках, авось у них найдутся какие-нибудь камни.
        А я сразу вспомнила о своем медальоне, который отец не так давно подарил мне. Собственно, не подарил даже, а передал, ибо в роду отца он уже несколько столетий переходил от матери к одной из дочерей или сыном дарился жене, матери его детей, но в любом случае никогда не покидал род.
        - Всему в мире приходит конец, Мрай, - сказал мне Кроум. - Ты должна владеть этой драгоценностью, а потом передать ее либо сыну, либо дочери при единственном условии: чтобы они носили фамилию Раут. Теперь ты покидаешь Олл, и, возможно, надолго. Я не знаю, как сложится твоя судьба, так что владей этой семейной реликвией по своему усмотрению, леди Раут, и да поможет тебе Бог!
        - Оз, - позвала я, - у меня есть семейная реликвия Раутов: медальон с четырьмя драгоценными камнями. Отец говорил, что камни - весьма редкий вид холицена, может быть, начнем с них?
        - Что за реликвии?
        - Медальон в виде креста, с четырьмя камнями голубого цвета.
        - Холицен не бывает голубым, - подумав, изрек Озерс.
        - Я же сказала - весьма редкий вид.
        - Посмотрим, - равнодушно отозвался Оз. - Но не сейчас. Сначала надо собрать установку.
        Все-таки он был красив. Я все еще надеялась, что Озерса можно как-то изменить. Надеялась…
        - Предлагаю до начала контактов с аборигенами произвести инвентаризацию имущества и вообще перейти на жесткий режим экономии, - сказал Марс. - Иначе можно растранжирить все очень скоро, а теперь даже лампочки достать негде.
        - Правильно, сынок! - поддержал его Вулканс. - Завтра и начнем с инвентаризации. Ну, на сегодня хватит, пора спать.

* * *
        Инвентаризация заняла у нас два дня. Я не уставала удивляться, какой предусмотрительный у меня отец. Но все-таки почему он не попрощался? Может быть, у него появилась надежда как-то воспользоваться установкой еще раз? Что же с ним случилось? Ответ на этот вопрос мы узнали утром пятого дня. Принес его Марс. Он постучался в наш коттедж и, когда мы открыли, сказал:
        - Мрай, мужайся, твой отец умер.
        - Как? - воскликнула я. - Откуда тебе это известно?
        И Марс рассказал, что тело Кроума лежит под скалой метрах в ста от ограды. Судя по всему, он застрелен дней пять назад, может быть, четыре. Выстрелом в спину. В нагрудном кармане, откуда вышла прострелившая его пуля, кроме горсти порошка, ничего нет. В остальных карманах пусто.
        - Где он? Я должна его видеть!
        - Наверное, не стоит тебе на него смотреть, - сказал Марс. - Над его лицом поработали местные стервятники. Лучше бы тебе его не видеть.
        - Я должна. Должна.
        - Тогда пошли. - И Марс, повернувшись, направился к группе понуро стоящих мужчин. На ватных ногах я поплелась следом…
        Глава 3
        МИШКА И Я
        Наконец-то дембель! Я вернулся домой в июне 1980 года. Не то чтобы я гордился своей формой, но пограничные войска всегда считались престижными, и мне приятно было ощущать на голове новенькую зеленую фуражку. А потом, сознание того, что я ношу форму последний раз в жизни и на меня сейчас смотрят штатские люди, а по форме видно, что солдат я уже отставной, приятно щекотало самолюбие. К себе на второй этаж я взлетел словно на крыльях, позвонил в дверь, и там тотчас же раздались звуки «Прощания славянки» (магнитофон, конечно же!), затем дверь распахнулась и мама (наверное, с разгона) бросилась мне на шею. После бесчисленных поцелуев она наконец ввела меня в квартиру. Квартира за время моего отсутствия заметно преобразилась. Комнаты, бывшие проходными, стали теперь раздельными, и в зале у стены, в которой раньше была дверь в другую комнату, теперь стояла полированная мебельная стенка.
        - Сынок, - сказала мама, - ты не будешь сердиться? Я сняла немного денег с одной из твоих сберкнижек на предъявителя и вот слегка прибарахлилась…
        - Ну что ты, мама… О чем речь? Нам давно надо было так сделать!
        - Ф-фу-х, камень с души… Юра, а сейчас я хочу тебя познакомить с одним человеком… В общем… он живет теперь здесь. И я его люблю. Коля, выходи, познакомься с Юрой.
        Из другой комнаты, кажется, даже с балкона, вышел мужчина: не низкий и не высокий, не молодой, но и не старый, не то чтобы лысый, однако и кучерявым его назвать было трудно, - в общем, мамин сотрудник, а теперь, судя по всему, мой новый папа. Да-а… Неисповедимы пути Господни… Ну, что же делать, мама у меня тоже человек. Придется привыкать и мне.
        Пока собирали на стол, я поднялся к Мишке, вернее, к его родителям, Мишка все еще лежал в ташкентском госпитале. Дома была только Мишкина мама. Она, конечно же, мне обрадовалась, но потом заплакала, причитая о Мишке: мол, лежит ее ненаглядное дитятко, весь израненный, неухоженный, может быть, даже голодный, и никто его не пожалеет, хорошо, хоть ногу ему не отрезали, но осколком раздробило колено, калека теперь на всю жизнь. И заплакала надолго, не слыша больше моих утешений.
        - Что же вы к нему не съездите? - спросил я.
        - Ездила уж один раз, - сквозь рыдания ответила она. - Неделю возле него дежурила, тяжелый он тогда был. Вообще бы от него не уезжала, да деньги кончились.
        - Теть Вера, может быть, мы вместе к нему смотаемся?
        - И рада бы, да еще долги не раздала.
        - Да Бог с ними, деньги у меня есть. Съездим?
        - Юрочка, сынок, это очень дорого.
        - Так ведь не дороже денег, теть Вера. Мишка у меня единственный друг, а у вас - единственный сын, поехали!
        - А много ли у тебя денег?
        - Двадцать тысяч хватит?
        - Ты не шутишь, Юра?
        - Разве это тема для шуток? Знаете что? Мне только в военкомате на учет встать и паспорт получить, и поедем, хорошо?
        - Хорошо, сынок. Спасибо тебе, Юрочка! Дай Бог тебе здоровья! Всю жизнь за тебя молиться буду, сыночек ты мой, соколик…

* * *
        Как ни спешил я, билеты на Ташкент смог купить только через десять дней. Самолет вылетал из Минвод, и мы с Мишкиной матерью добирались туда на такси, да еще на ночь глядя, потому что рейс был утренний и с утра мы бы не успели. Я отдал тете Вере тысячу рублей, чтобы она не очень от меня зависела, и весь полет продремал, даже не выглянув в иллюминатор. В Ташкенте, снова наняв такси, мы сначала заехали на базар. Тетя Вера купила там… Да проще рассказать, чего она для Мишки не купила, и только после этого мы поехали к нему. Местные таксисты в госпиталь, видимо, народу перевозили немало. Водитель, мужик лет тридцати пяти, в тюбетейке, только уточнил:
        - В госпиталь? - И больше не проронил ни слова.
        Мишку мы нашли во дворе. Он сидел на скамейке в тени, по-моему, акации и, отчаянно зевая, пытался читать какую-то книгу. Одна нога его была выпрямлена, вторая полусогнута, рядом прислонены костыли - мне даже показалось, что вернулся 1978 год и мы еще не служили. Скромно переждав в сторонке, пока мать его исцеловывала, я подсел сбоку, и мы с ним, тоже обнявшись, расцеловались. Тетя Вера успела сунуть Мишке огромную гроздь винограда, а он попытался всучить ее мне.
        - Ну, как ты? - спросил я, отщипывая ягоду.
        - Нормально, - ответил Мишка. - Ты как?
        - А что я? У нас не стреляли. Тебя вот долго еще лечить будут?
        - Вряд ли… Мало-мало подштопали - и гуляй.
        - Комиссуют?
        - Наверное. Какой из меня теперь служака? Слава Богу, что упросил ногу не отрезать. Ведь гады «духи» аккурат коленную чашечку прострелили…
        - Больно? - поинтересовался я.
        - Сейчас - если только потревожить, а сначала… Ну, да все позади! - Мишка оглянулся на мать, смотревшую на него круглыми глазами. - Вот уж кого я не ожидал в гости, так это вас! Как добрались?
        - Да это неважно, - сказал я. - А все-таки, когда тебя теперь выпишут?
        - По-моему, они рады будут меня выпихнуть. Все, что могли, они уже сделали. Остальное - вопрос времени. Вот если мать за меня похлопочет да еще возьмет ответственность на себя - хоть сейчас выпишут.
        - О! - обрадовался я. - Теть Вера, на вас вся надежда. Будем его забирать или нет?
        - Господи! Конечно же! Сейчас и побегу! - Она чмокнула Мишку в щеку и встала. - Где главврач? В общем, ждите.
        После ее ухода я поинтересовался:
        - Как это случилось?
        - Обыкновенно. Старлей, мудак, погнал нас на пулемет, сволочь. Полроты под высоткой положил. Только что «За Родину! За Сталина!» не орал. Ну да хрен с ним. Сашку Черкасова жалко. В грудь его садануло. У меня на руках умер. Когда тащил его, и меня зацепило. Не нравится мне эта война, Юрка! Казалось бы, прогнали землевладельцев, бери землю и обрабатывай, а крестьяне ихние вместо сохи за автомат хватаются. Мне сначала все это диким казалось, потом поймал себя на мысли, что начинаю их всех ненавидеть. И богатых, и бедных, все они - мразь. Нельзя так, не по-нашему. Помнишь «Белое солнце пустыни», там Сухов говорил: «Восток - дело тонкое…» А знаешь, в чем тонкость? Кланы у них. И один клан у другого в подчинении или враждуют друг с другом. Чтобы социализм там построить, надо их всех под корень вывести… Это же дичайшее средневековье, а мы к ним с нашим аршином. Не доросли они до социализма. Жалко ребят наших. За что гибнут? Вот Сашка, к примеру, - за что? За социализм, который им не нужен? За идею, которую они понять не хотят? А наши? Думаешь, чего я больше всего боялся? Смерти? Нет. Больше всего я плена
боялся! Потому что и замполит, и особист наш намекали постоянно, что плен приравнивается к измене Родине. Отбили мы как-то ребят наших, так их тут же всех в особый отдел, в Союз - и в зону. Ходили слухи, что по десять лет каждому досталось. За что? Неправильная это война, не выиграть нам ее. Тут, кстати, у всех, кого комиссуют, подписку берут о неразглашении. Все втихаря, чтобы население советское не волновать. Радио врет, телевидение - тоже, все врут. Разве это война? Кому верить?
        - Мишка, я же тебе говорил!..
        - Откуда я знал? Нас же чему учили? Партия сказала «надо», комсомол ответил
«есть»! Только я подозреваю, что в партии у нас измена: не то эсеры власть у большевиков потихоньку отобрали, не то кадеты какие-нибудь. Черт-те что творится. Под наши лозунги маскируются, а политику гнут антинародную.
        - Мишка, Куб утверждал, что вскоре коммунистов скинут. Война - это их лебединая песня.
        - Юрка, ты мне это прекрати! Вот такие, как твой Куб, сейчас и у власти! Ленина забыли! Идеалы хоронят… Одно только с Лениным общее - отчество одинаковое. Эх вы!
        - Ты спокойнее, главное. Я власть не захватывал и никогда не захвачу. Нужна она мне, как зайцу стоп-сигнал. Но что в Союзе творится!
        - А что? - В глазах Мишки вспыхнул интерес.
        - Куда-то жратва девалась. В Ставрополе масло только по талонам и по пачке на человека в месяц.
        - Тебе-то что? У тебя денег куры не клюют, на базаре купишь.
        - Да мне-то ничего, твои родители без масла сидят, и тебя то же ожидает. Господи! Не в этом дело! Ты вспомни, мы пацанами с тобой в магазин ходили, так там три-четыре сорта колбасы было всегда. А сейчас одни спинки минтая. Да «Завтрак туриста». Куда все делось? Действительно, дурак был царь, если мяса на шестьдесят лет не заготовил!
        - Ладно, Юрка, хорош трепаться. Работаем плохо, вот и все.
        - Ты знаешь, я анекдот недавно слышал…
        - Ну-ка?
        - Ну, мол, по радио объявляют: спокойно, товарищи, вместо обещанного в восьмидесятом году коммунизма в СССР состоялись Олимпийские игры.
        Мишка, а вместе с ним и я немного поржали.
        - У тебя сейчас нога болит? - спросил я.
        - Тупо. Главное, что свищ образовался. Гноится, зараза. - Мишка сплюнул. - Сигареты у тебя есть? Дай.
        - Ты ж не курил?
        - А хрен с ним. Теперь жизнь другим боком повернулась, можно и побаловаться. - Он основательно затянулся и задумчиво выпустил дым. - Как ты полагаешь, справлюсь я с институтом?
        - А почему бы и нет? Небось Никитина переплюнуть хочешь?
        - Сволочь этот Никитин. Он и не пришел даже на дурмашину посмотреть, подписал не глядя. - Мишка взглянул на меня. - Ага, Юрка, хочу сам убедиться. Они у меня еще попляшут! - погрозил он неизвестно кому.

* * *
        Мишку мы увезли с собой только через два дня, когда он выполнил все формальности, связанные с прохождением комиссии и демобилизацией. В военной форме и на костылях Мишке почему-то было стыдно возвращаться. Купили ему новый костюм, джинсы и несколько рубашек. Ну и туфли, разумеется.
        Тетя Вера плакала от благодарности, уверяла, что вся одежда у Мишки есть дома, но все равно была довольна, а я задал Мишке наконец самый важный для меня вопрос: не писала ли ему в армию Галка и не знает ли он хоть что-либо о ней? Мишка о ней ничего не знал и не ведал с самой защиты диплома. Впрочем, он потом вспомнил, что видел ее буквально за день до призыва с каким-то парнем лет двадцати, высоким и мускулистым, но главное, рыжим, «аж прямо оранжевым».
        С той поры в сердце у Меня поселился не очень определенный образ рыжего, как апельсин, соперника.
        Глава 4
        ПОТЕРЯННЫЕ БЕЗВОЗВРАТНО
        Я не смогла поцеловать отца перед его захоронением. С одной стороны, надо мной довлела традиция рода лордов Раут, да я и сама, как мне казалось, безумно любила отца, но Марс был прав, стервятники уж слишком обезобразили лицо лорда, к тому же от тела уже вовсю несло запахом разложения, и я даже пальцем не смогла его коснуться. Брезгливость пересилила. Мой бедный, несчастный отец! Мы похоронили его под той же скалой, где нашли. Потом мужчины прикатили и водрузили на могиле огромный гладкий валун. Нет сомнения, что отца застрелил наместник, видимо, «в благодарность» за сокровище, которым завладел по милости лорда Раута. Что ожидало бы нас, останься мы на родной планете?
        Смерть отца подействовала на нас по-разному. Озерс, например, погрузился в глубокое уныние, Марс, проигнорировав старшинство Вулканса, объявил себя, как наиболее подготовленного к предстоящей жизни, старшим и потребовал, чтобы все его приказы выполнялись безоговорочно и точно. Более или менее оптимистичным выглядел Вулканс - он надеялся со временем отыскать алмазил и убедил в этом Озерса. Сет воспринял случившееся с философским спокойствием.
        Однако всех удивили три наши новые подруги - сейчас, после стольких прошедших лет, я просто не могу вспомнить их имена. Они потребовали полигамии. Мысль, поначалу показавшаяся всем просто безумной. Но, к моему удивлению, наиболее горячим сторонником полигамии оказался Сет. Он ни разу не взглянул в мою сторону, хотя я была уверена, что именно возможность владеть мною делает его таким ярым приверженцем многобрачия. Все возражения, приводимые противниками, либо тонули в хоре голосов, либо отвергались девушками, и когда вопрос поставили на голосование, против был лишь один Озерс. Большинством утвердили положение, что ни один мужчина и ни одна женщина не имеют больше права на персональное владение особой противоположного пола, а также не имеют права отказать особе противоположного пола в удовлетворении ее полового желания, если это не влечет каких-либо последствий для здоровья и не ущемляет свободу действий. Необоснованный отказ обществом не поощряется, а необоснованно отказавший подвергается остракизму на срок от трех суток и более. Злостные уклонения могут окончиться лишением гражданства, то есть
высшей мерой наказания. Вид наказания определяется общим собранием граждан Жемчужины. Дети, появившиеся в результате подобных отношений, считаются общими.
        Для первой оргии выбрали коттедж Марса. И хотя поначалу кое у кого присутствовало чувство неловкости, всем в конце концов такой брак понравился. Я же сделала открытие: лучше всего мне было с Вулкансом. Вот тебе и пожилой мужчина.

* * *
        Потом начались будни. Первым делом решено было наладить добрососедские отношения с аборигенами. В поход решили отправиться в полном составе, для чего Марс лично проверил, как сидит обмундирование на каждом из нас, и занял место во главе отряда. Сразу за Марсом должны были идти мы, женщины, замыкал колонну Вулканс. Вышли утром, выбрав для посещения самую большую деревню. Мы рассчитывали встретить там главу «администрации» аборигенов. Путь предстоял неблизкий, однако мы одолели его за полдня. Когда подошли к деревне, аборигенов явно охватила паника; мы увидели дым от костров и услышали стук барабанов, но продолжали двигаться как ни в чем не бывало. Окраина деревни встретила нас настороженно. Аборигены-мужчины, вооруженные дротиками и дубинами, кучкой стояли у ограды из тесно вкопанных заостренных бревен, кое-где за кустами угадывались то ли спрятавшиеся воины, то ли играющие в них дети. Метров за пятьдесят Марс приказал остановиться, сам же, сломав покрытую листвой небольшую ветку и небрежно ею помахивая, направился к аборигенам. Те молча пялились на Марса. Подойдя поближе, Марс поднял над головой и
сцепил кисти рук, громко при этом вещая, что пришел с миром и просит извинить его за незнание местных правил приличия. Он остановился примерно в полутора метрах от крайнего аборигена, и какое-то время они с интересом друг друга рассматривали. Потом абориген указал пальцем на нож, висящий у Марса на поясе. Марс отстегнул его и двумя руками протянул аборигену. Тот взял нож с недоверием, однако, вынув лезвие из ножен, долго его рассматривал, затем на его лице промелькнула радостная ухмылка. Он взмахнул лезвием, сверкнувшим на солнце, и вставил клинок в ножны. Затем стал неловко приделывать нож к поясу.
        Надо сказать, что одеты аборигены были более чем скромно: все - в набедренных повязках, поверху которых завязывался пояс не то из рыбьей кожи, не то из кожи змеи, трудно было разглядеть. Естественно, что лица они себе размалевали разными красками, что произвело на меня удручающее впечатление, хотя, надо признать, некоторые из них имели очень даже правильные черты.
        - А ничего местные мужички выглядят, - прошептала одна из женщин. - И то, что волосы у них черные, - это даже пикантно. Никогда бы не додумалась до волос черного цвета.
        - Ну что ты, - прошептала ей в ответ другая. - Черный - это слишком контрастно… хотя, пожалуй, в этом что-то есть.
        Тем временем абориген справился с застежками и указал пальцем на кобуру с пистолетом. Марс улыбнулся и отрицательно покачал головой. Абориген удивленно вскинул брови, затем протянул к кобуре руку. Марс отстранился. Все это явно пришлось аборигену не по вкусу. Он схватил Марса за рукав и грубо потащил к себе.
        - Эй, приятель, не так экспансивно, - проговорил Марс и, сделав легкое движение, освободился. Абориген взревел и бросился на нашего командира. Марс применил к нему один из своих приемов, в результате чего абориген растянулся на земле. Наши мужчины схватились за пистолеты, но Марс прокричал им, что постарается сам уладить конфликт. Тем временем абориген поднялся на ноги и выхватил подаренный нож, собираясь прирезать Марса и, видимо, относя свои предыдущие неудачи на счет чего угодно, но только не своей неловкости. Марс по-прежнему стоял в свободной позе и с улыбкой на губах. Следующая атака аборигена окончилась для того трагедией: казалось, Марс легонько от него отмахнулся, а абориген, вонзив себе в живот подаренный нож чуть не по рукоятку, хрипя, повалился на землю, и лицо его при этом выразило искреннее недоумение. Его соплеменники воинственно замахали дротиками и прочим своим оружием, явно грозя Марсу расправой. Марс, однако, не испугался, а с агрессивным видом шагнул им навстречу и, ударив себя кулаком в грудь, заорал, что он Марс, а не какая-нибудь шавка, что он самый великий воин, с которым
им довелось встретиться, и, если они, крысоеды, не верят, он готов голыми руками расправиться с десятком размалеванных мерзавцев. В это время кто-то из сидящих в кустах выстрелил в него из лука. Бронежилет стрела, естественно, не пробила и даже не оставила следа, но Марс выхватил пистолет и не целясь выстрелил в кусты. Пистолет у него был с глушителем, тем отчетливее все услышали крик и падение тела засевшего в кустах «снайпера».
        Марс вложил пистолет в кобуру и снова, стуча себя в грудь, заорал:
        - Недоноски! Грязные сукины дети! Я - Марс, самый великий воин на этой планете. Если вы не понимаете человеческого языка, я расскажу вам на языке воина. Я - Марс!
        - Это было непередаваемо, никто из наших так не смог бы. Я смотрела на Марса, не скрывая восхищения. Однако не видно было, что Марса поняли правильно. Аборигены решили, что даже самый бравый солдат ничего не сможет сделать против пятнадцати или восемнадцати дубин с привязанными к ним камнями. Размахивая дубинами, они стали надвигаться на Марса, жестами подтверждая намерение размозжить ему голову. Вместе с тем сидевшие по кустам аборигены покинули укрытия и стали окружать нас.
        - Открывайте огонь на поражение! - крикнул Марс, выхватывая снова пистолет. От нас первым открыл огонь Аргус, ведя его неприцельно, веером. Его поддержали Сет и Озерс. Через несколько минут оставшиеся в живых аборигены улепетывали от нас во все лопатки. Мы продолжили движение и вошли в деревню, ставшую неестественно тихой. Хижины, кое-как сооруженные из веток и стеблей камыша, были расположены хаотично, видимо, хозяева строили их без какой-либо системы, кому где понравится. По всей вероятности, они были пусты.
        - Нам позарез нужен пленник, - сказал 'Вулканс. - Иначе мы никогда не научимся их языку. Может быть, вернемся и подберем какого-нибудь подраненного аборигена? Все женщины и дети отсюда сбежали.
        - Подстрелим еще кого-нибудь, - пообещал Марс - Но подождите, в этой хижине кто-то есть! - И Марс, откинув плетенную из трав циновку, которой был завешен вход, вошел внутрь. Вскоре послышался его призывный возглас:
        - Посмотрите, что я нашел!
        Мы поспешили на его зов. В полутьме хижины, куда мы попали после яркого солнечного света, я не сразу разглядела, что на полу в скрюченных позах лежат два человеческих тела. Они были связаны сыромятными ремнями, но нашему появлению явно не обрадовались. К тому же в рот каждого из пленников вместо кляпов были всунуты куски плохо выделанных шкур. Одно тело принадлежало упитанному мужчине, второе - молодой аборигенке. Марс, нагнувшись, перерезал путы и рывком поднял мужчину на ноги. Затем вытащил изо рта кляп. К нашему удивлению, на мужчине были остатки суконной одежды, а покрой ее, если не обращать внимания на повреждения, мог принадлежать платью современного нам жителя Олла. Едва рот пленника освободился от кляпа, как пленник, рухнув на колени, завопил на чистейшем атланском языке с небольшим урфским акцентом:
        - Слава Богу, господа! Вы пришли вовремя! Еще несколько часов, и эти дикари употребили бы меня в пищу. Слава Богу! Я так молил Его о спасении, и Он внял молитвам моим! Спасен! Я так благодарен вам, господа! Спасибо! Большое вам спасибо!
        - Кто это? - вырвалось у меня.
        - Кто вы? - спросил Марс.
        - Я - Арфик Абрагам Кнор, - ответил пленник.
        - Арфик Абрагам… - протянул Марс. - Как вы сюда попали?
        - Они набросились на меня ночью! Двадцать дикарей! Не меньше! А затем притащили в свою вонючую деревню, связали и оставили ждать, когда у них дойдет до меня очередь. Вы знаете, перед тем как зажарить человека, они избивают его палками, пока все тело не превращается в сплошной кровоподтек, потом потрошат и жарят на вертеле, как быка. Это ужасно!
        - Ну что же, господин наместник, по-моему, для вас это самая прекрасная смерть, - сказал Марс. - Мне кажется, вы рано начали благодарить Бога за спасение. Видите ли, в наши планы совсем не входит портить аборигенам аппетит.
        - Господа! Спасите меня! Ради человеколюбия! Господа! Не оставляйте меня этим дикарям! Пожалейте своего наместника! Ради человеколюбия, господа!
        - Это ради человеколюбия, скотина, ты убил лорда Раута? - прошипела я, потеряв от ненависти голос. - Я собственными руками!.. - Слов у меня больше не было, но руки уже расстегивали кобуру.
        - Мрай, отставить! - сказал Марс. - Местное правосудие вынесло ему приговор, соответствующий степени его вины. Смерть от пули - это слишком мягко за наши загубленные судьбы, оставим все как есть.
        Как ни была я взволнована, голос Марса отрезвил меня. Действительно, стоит ли менять приговор самой судьбы, даже если гастрономические пристрастия аборигенов и внушают некоторые сомнения?
        - Господа! Но ведь вы же не дикари! Неужели в ваших сердцах не найдется ни капли жалости? Пожалейте, умоляю! Верните меня на Олл! Я раскаялся. Я полностью и во всем раскаялся! Я даже хочу понести наказание, но пусть моими судьями будут олльцы! Господа, простите меня! Леди Раут, ради вашего отца, ради всего святого, простите меня! Пожалейте!
        - А ты, Арфик, - почему ты не пожалел моего отца? Не пожалел нас? Именно ты выгнал нас с родной планеты! Именно ты, убив лорда Раута, лишил нас возможности вернуться! Я очень рада тому, что и у тебя такой возможности тоже нет. Мы все обречены на пожизненное заключение здесь, если мое признание может облегчить тебе существование. И не надейся вернуться. За все в жизни приходится платить. Мы поплатились за ошибку, но ты всю свою жизнь посвятил именно такому ее исходу. - Я намеренно ему грубила, опуская все знаки вежливого обращения. - Настал твой черед. Вспомни все свои жертвы, всех, кого ты убил, обидел, унизил, оболгал или изнасиловал. И прими возмездие за содеянное. Ты хочешь, чтобы тебя осудили олльцы? Олльцы здесь только мы, и мы осуждаем тебя своим согласием с местным правосудием. Если ты мужчина, то и принимай неизбежное как мужчина, а нам ты не нужен. Прощай, Арфик.
        - Думаю, не стоит его и связывать, - произнес Вулканс. - Кстати, не следует тебе больше с нами встречаться, Арфик.
        - Да, лучше держись от нас подальше, - добавил Озерс.
        - Мы очень надеемся, что вас все-таки съедят, - поддакнул Сет.
        - Пошел отсюда, слизняк! - подвел черту Марс, и мы занялись девушкой.
        Глава 5
        МИШКА ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ПУТЬ
        По дороге из Ташкента в Ставрополь Мишка выразил сожаление, что самолет не делает посадку в тюменском аэропорту.
        - Зачем тебе Тюмень? - поинтересовался я.
        - Я Сашке Черкасову пообещал, что найду его родителей и расскажу, как он принял смерть. Погоны вот его передам…
        - Стоит ли? Лишняя травма…
        - Я обещал. А последнюю просьбу выполнить - святой долг.
        - Чего ж ты раньше молчал, пока билеты еще не были куплены?
        - Я же не знал, что мы полетим, думал, на поезде поедем.
        - Собственно, билеты еще можно сдать, - задумчиво сказал я. - Полетим через Тюмень.
        - Нет, давай уж куда настроились - домой. К Сашкиным родителям я и потом как-нибудь вырвусь. Тем более что они не в самой Тюмени живут, а там еще добираться нужно до Березова. Древняя деревня, туда Меншикова ссылали. И из Березова затем вертолетом в поселок Белый Яр.
        - Боже ж ты мой! - вмешалась тетя Вера. - Ну и в глухомани же они живут! Потом съездишь. Подлечишься дома, и отправляйся. А долг это действительно святой. Пока ты воевал, я себя каждую минуту на месте той матери чувствовала. Удерживать не буду.
        - Ну, значит, домой. Признаться, соскучился я по Ставрополю.

* * *
        В Ставрополе Мишка предложил мне сходить в техникум, узнать, куда Галка получила распределение.
        - Если гора не идет к Магомету, придется нам самим ее поискать, хотя я бы на твоем месте искать не стал.
        - Почему?
        - Если она тебя не искала, прости… Не нужен ты ей. Но, поскольку тебе так думать не хочется, поищем.
        В техникуме нам дали справку, что Звягинцева Г.А. прибыла к месту работы в
«Главсевертрубопроводстрое» в городе Тюмени. Дополнительно я поинтересовался отчеством. Оказалось - Антоновна. Галина Антоновна Звягинцева. Понятно…
        - Ну вот, - сказал мне Мишка. - Есть еще одна причина для моей поездки - заодно и про Галку узнать. Верно?
        - В самый корень смотришь. А то, что я ей не нужен, я и сам знаю.
        - На том и порешили, - закончил разговор Мишка.
        Даже укладываясь спать, человек и то с боку на бок поворачивается, что же говорить о начале новой жизни? Если с Мишкой все было более или менее ясно: комиссован инвалидом 2-й группы, то есть нуждается в лечении, я-то демобилизовался здоровым, должен, значит, работать. Искать надо работу. У нас в СССР нет безработицы и не бывает безработных, не считая бомжей, законченных алкоголиков или наркоманов (которых тоже не должно быть) и цыган. Поскольку я к этим категориям людей не принадлежал, то обязан был найти для себя работу или поступить в институт и стать студентом. Увы, для студента я считал себя слишком умным. К тому же в армии я довольно сносно овладел программированием - то есть фактически был готов к работе с ЭВМ.
        Но попытку приблизиться к вычислительной технике пресек первый же начальник отдела кадров. Твердым шагом я вошел в здание вычислительного центра, а покинул его весьма неуверенной походкой. Оказалось, что для работы программистом в первую очередь мне надо было иметь законченное высшее образование плюс свидетельство об окончании курсов программистов, которое также невозможно было получить без высшего образования.
        Мир, однако, слухами живет. Загнивающий Запад уже вовсю использовал в повседневной жизни персональные компьютеры. Мы же вершиной успеха считали громоздкую ЭВМ третьего поколения, к которой без вышеперечисленных условий меня и на пушечный выстрел не подпустили бы. Слава Богу, что мне в голову пришла мысль обзавестись собственным компьютером. Все-таки хорошо иметь деньги! Найти в то время компьютер в Ставрополе было сложновато, но я его отыскал. Интеллигентного вида дядька запросил у меня тысячу долларов США. Я сказал, что долларов у меня нет, могу купить его только за советские деньги. Тот, призадумавшись, ответил, что в таком случае мне придется отстегнуть четыре с половиной тысячи. Я возразил, мол, по курсу тысяча долларов равняется шестистам восьмидесяти рублям, на что получил совет купить на базаре петуха и компостировать мозги ему, а не занятым деловым людям.
        Торг кончился тем, что я выложил 4200 рублей и оказался владельцем изрядно поношенного персонального компьютера. Еще за тысячу рублей я прикупил пять гибких дискет. Но оказалось, что я только вступил на тропу расходов. Мать буквально через несколько дней после покупки компьютера предложила мне приобрести однокомнатную кооперативную квартиру, ссылаясь на то, что мне вот-вот предстоит женитьба, а две семьи в нашей квартире ну никак не разместятся. Поупиравшись немного, квартиру я купил, затем нанял рабочих, которые сделали в ней ремонт, потом пришлось купить мебель, телевизор и кухонную посуду. В конце концов я предложил переселиться туда маме с дядей Колей.
        - Вы же не будете детей заводить, вам двоим 18 квадратных метров вполне хватит. А у меня тут и Мишка под боком, а на случай женитьбы и детей разместить есть где.
        Они согласились. Впрочем, матери захотелось еще и дачу, и гараж, и машину, и все якобы для меня. Машину мне не хотелось, дачу - тоже, но денег оставалось еще чуть больше миллиона, и я купил им дачу и «Запорожец» с сорокасильным двигателем. Приятно было смотреть на то, как радуется мать. Все-таки женщины - большая движущая сила, трудно утолить их потребности и желания.
        Следом и Мишка воспылал желанием вырвать у государства средство передвижения. Когда он сказал, что ему как инвалиду-«афганцу» государство может бесплатно выделить всего лишь мотоколяску, ярости моей не было предела. Мишка согласился на предложение заплатить за него и взять «Жигули» только после моего почти десятичасового орания и лишь после того, как я показал ему стопку сберкнижек и убедил, что для меня потратиться на «Жигули» равноценно тому, как для него - купить букет цветов. Затем мы вместе «вырвали» в собесе талон на машину. О том, как мы ее покупали, как доставляли, как сдавали на переделку на ручное управление и затем покупали гараж, можно написать целую книгу. Как учились на курсах и сдавали экзамены в ГАИ - еще одну книгу. Опомнился я уже ближе к апрелю. Боже мой, еще ничего не сделано из того, что я наметил по дурмашине! Но тут внезапно Мишка вспомнил, что всем этим мы обязаны Кубу, а мы даже на могиле у него не были. Решили съездить проведать и помянуть, а заодно и к Ларисе Григорьевне зайти.
        Так как мы были на машине, то захватили с собой, кроме водки, еще всякой всячины и начали путешествие с того, что заехали за Ларисой Григорьевной. Нам она так обрадовалась, что даже заплакала. Она заметно постарела, но движения ее все же оставались по-прежнему порывистыми и ловкими. Мишка расточал Ларисе Григорьевне комплименты, мне даже за него было стыдно: ну разве она помолодела или стала красивее? Однако Ларисе Григорьевне была, судя по всему, приятна Мишкина ложь, и, видя это, я тоже стал врать в Мишкином духе. Она поохала над Мишкиным ранением, затем я решил, что мы уже достаточно уделили ей внимания, и сказал:
        - Лариса Григорьевна, скоро третья годовщина, как мы расстались с Иваном Ивановичем. Мы хотели побывать у него на могиле. Вы не составите нам компанию?
        - Боже мой, конечно, мальчики! Скоро Пасха, и могилку пора прибрать. Вы же на машине? Как хорошо! А то на автобусе ехать с двумя пересадками. Я сейчас, только возьму с собой инструменты и ведро…
        Минут через пятнадцать мы сидели в машине. Мишка - за рулем, потому что мы хоть и сдавали на права вдвоем, я чувствовал себя на водительском месте не так уверенно, как он. Поэтому сам я, без Мишки, никогда за руль не садился и его доверенность мне ни разу не пригодилась.
        Я с печалью смотрел на последнее пристанище Ивана Ивановича. Памятник оставался тем же, который поставили при похоронах, - деревянная тумба, покрашенная темной краской, - и мне было грустно, как будто в этом была моя вина. А может быть, и была: деньги-то у меня еще до армии появились, но я не вспомнил тогда. Зато сейчас я в состоянии поставить ему приличный памятник. Я поделился этой мыслью с Мишкой.
        - Конечно! - поддержал он меня. - И вообще, мне кажется, что и Лариса Григорьевна тоже должна быть причастна к его наследству. Все-таки она - последняя любовь Ивана Ивановича. Даже странно, почему он не посчитал нужным оставить ей хоть что-нибудь, ведь она и тогда жила скромно, а сейчас… - Он не закончил, но я все и так понял.
        Однако, к нашему удивлению, Лариса Григорьевна наотрез отказалась от денег, мотивируя отказ тем, что Иван Иванович знал, что делал. Она не на пенсии, зарплата же позволяет ей жить, ни в чем себе не отказывая (в разумных пределах), и деньги ей ни к чему. Спасибо нам, она знала, что ребята мы хорошие, но Ваня не то что запретил, но не рекомендовал ей брать из этих денег хоть что-нибудь. Эти деньги Юрику еще пригодятся.
        Расставались уже вечером. Причем за руль мне уже было просто нельзя. Пьяный за рулем - преступник.
        Мы с Мишкой успели до Пасхи приобрести и поставить над могилой Ивана Ивановича не роскошный, но вполне респектабельный памятник. А вечером, когда пропустили по стопочке за упокой его души, Мишка сказал, что пора и ему выполнить свой долг - навестить родителей Сашки Черкасова.
        - Как же ты с такой ногой к черту на кулички? - спросил я.
        - Как-нибудь, - ответил он. - Хоть и с такой ногой, но жить-то все равно надо. От жизни не спрячешься. Потихоньку как-нибудь…
        - Ну и езжай, - сказал я. - Слава Богу, хоть время лишнее появится, совсем я обленился, уже и не понимаю сам, зачем компьютер купил. Но ты, как доедешь, телеграмму хоть дай, так, мол, и так, жив-здоров, добрался… А то волнуйся тут за тебя…
        Числа десятого мая я отвез его в аэропорт и посадил на «АН-24», выполняющий рейс до Свердловска. Для Мишки эта поездка оказалась счастливой, но об этом позже.
        Глава 6
        ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЕ ПЛАНЫ
        Девушку-аборигенку звали Лолой, это я запомнила, потому что пришлось довольно тесно с ней пообщаться. К тому же она была моей первой знакомой аборигенкой. Надо сказать, что мне в общем-то легко давалось изучение местного языка, а обучались мы вместе с Марсом, ибо ему язык нужен был в первую очередь. Да! Чуть не забыла: в тот раз, когда мы демонстративно отвернулись от наместника и занялись Лолой, он, видимо, потихоньку вытащил у меня из кобуры пистолет, ибо, когда я хватилась, не было ни наместника, ни пистолета. Марс, помню, долго меня распекал за беспечность, рисовал страшные картины, как наместник из засады убивает меня или Озерса, но, слава Богу, наместник не открыл тогда охоту на нас, а мы успокаивали себя мыслью, что патроны у него рано или поздно кончатся и он найдет себе смерть в желудках аборигенов.
        Лола оказалась довольно смышленой девушкой и вскоре могла свободно болтать на атланском. Мы же с Марсом куда как медленнее осваивали аборигенский язык, составляя попутно словарь и правила склонения, а также записывая и запоминая местные идиомы. Меня, например, поразило, что о человеке, незнакомом с элементарными вещами, аборигены говорили (в виде шутки), что он свалился с Луны - так они называли естественный спутник планеты. Нас Лола считала посланцами Солнца (видимо, из-за цвета наших волос). И правда, наши волосы напоминали цвет местного светила через несколько минут после восхода.
        Вскоре мы знали, что этот остров населяет одно племя, называющее себя детьми Многорукого Бога (судя по всему, это был огромных размеров спрут, обитающий в глубинах океана). Сама Лола была уроженкой одного из близрасположенных островов. Ее племя - дети Акулы, - так же как и дети Многорукого Бога, занималось рыбной ловлей. На островах процветало людоедство. Грехом это не считалось, предполагалось, что убийство - вовсе не убийство, а нечто вроде ритуала, когда освобожденная при этом душа отправляется к своему богу, который слегка пожурит ее за то, что не сумела подольше удержаться в теле, а затем отправляет назад, в новорожденное тело. Таким образом, аборигены считали себя бессмертными. Местные шаманы без труда угадывали, чья именно душа возродилась, и новорожденному присваивалось соответствующее имя. Имена аборигенов, особенно женские, очень редко заканчивались согласным звуком, чаще, как у Лолы, - на «а» или «я». Браки здесь заключались моногамные, но многое зависело от мужчины: он мог иметь столько жен, сколько в состоянии был прокормить. А прокормиться было аборигенам трудновато, особенно если их
первопредок бывал не в духе и отгонял рыбные косяки с привычных мест обитания. Тогда племя голодало. Однако племена редко находились в состоянии междуусобиц. В основном каждое племя имело собственные территории или угодья, а с браконьерами хозяева угодий поступали просто, но жестоко. Кроме того, в моде здесь были вылазки на чужую территорию за людьми, которых или возвращали за выкуп, или съедали. Женщину похитители могли еще взять в жены, как должно было случиться с Лолой. К сожалению, во время стычки ее будущий муж был убит, а выкупа ее племя пожалело.
        Можно добавить, что Лола была довольно хороша собой. Наши мужчины засматривались на нее, и во взглядах горело вожделение, но более близкого знакомства они все-таки избегали.
        Сельским хозяйством и животноводством на островах не занимались. Охота, как средство пропитания, на островных животных также не практиковалась. То есть время от времени мужчинам удавалось добыть некрупное животное, однако системой это не становилось. Океан давал островитянам и пищу, и необходимые острые ощущения, свойственные охоте.
        Почему я так подробно описываю жизнь аборигенов? Это связано с нашими планами на дальнейшую жизнь. Сетроум первым поставил вопрос: будем ли мы вести пассивное существование или, используя наши знания, добьемся хотя бы для себя более или менее приемлемых условий быта? В дискуссии приняли участие все девять олльцев. Сначала, естественно, мы попытались прикинуть, какой срок займет наше пребывание на Жемчужине. Выходило, что если алмазил мы отыщем на острове, то на это понадобится около десяти лет, не меньше, - разве только алмазил тут будет валяться прямо под ногами. Если же алмазила на острове нет, нам потребуется флот минимум из пяти парусников, чтобы добраться до материков и провести изыскания там. Учитывая, что само плавание представляет опасность, не говоря об экспедициях, пребывание на Жемчужине может затянуться на всю оставшуюся жизнь. Тогда посыпались вопросы к Озерсу, нет ли другого, обходного пути, чтобы его установка заработала без алмазила.
        - Я день и ночь только об этом и думаю, - сказал Озерс. - Но все дело в том, что для экспериментов мне потребуется хорошо оснащенная лаборатория с современным оборудованием.
        Потом он еще долго распространялся о векторных вихрях, излучениях, которые зарегистрировать удается только косвенно, виртуальных частицах и релятивистских эффектах - словом, нес наукообразную чушь, которую никто из нас не понял.
        - Таким образом, - подвел итог Вулканс, - нам без алмазила или его заменителя отсюда не выбраться. Посмею огорчить вас, друзья, судя по местным породам, - хотя, конечно, остров еще следует детально изучить, - здесь мы не найдем ни алмазов, ни алмазила. То есть к строительству хотя бы одного корабля нам следует приступать немедленно. Марс, наверное, разъяснит нам, на какое время хватит боеприпасов.
        - Ну, если производить в день по выстрелу каждому из присутствующих, - примерно лет на тридцать плюс неприкосновенный запас на трехсуточный ожесточенный бой, который, если растянуть его по вышеприведенной схеме, может добавить нам еще лет восемь. Я, естественно, не учитываю несколько десятков мин и сотню гранат с гранатометами, - сказал Марс. - Однако в целях экономии нам рано или поздно придется применять для охоты луки со стрелами, лучше - арбалеты, они точнее.
        - А как у нас дело обстоит с лекарствами? Насколько мне помнится, все они имеют сроки, после которых ими пользоваться уже будет нельзя.
        - Ты прав, Вулканс, - ответила я. - Некоторые лекарства мы выбросим уже через три года, через пять лет - все остальные. Правда, при инвентаризации я заметила семена некоторых лекарственных растений. Их надо вырастить и пользоваться ими.
        - Вот ты, Мрай, этим и займись. Завтра же соберем мини-трактор, распашем огород, нет - поле, и засеем его.
        - Прежде чем заняться растениеводством, нам необходимо договориться с аборигенами,
        - снова сказал Сетроум. - Нам следует выработать концепцию взаимовыгодных отношений. Иначе риск оказаться съеденными остается.
        - Может быть, нам чем-то стоит их заинтересовать? - пробормотал молчаливый Аргус.
        - Что мы можем им предложить?
        - Если исходить из равнонаправленности интересов у людей независимо от их местоположения в галактике, - начал Марс, - аборигенов, несомненно, воодушевит идея об их исключительности, об их превосходстве над жителями… м-м… соседних хотя бы островов.
        - Вы это к чему, Марс? - спросил Вулканс.
        - Я обучу местных приемам борьбы, мы вооружим их мечами, объявим войну всему остальному миру, навезем на остров рабов, при помощи которых выстроим здесь некоторое подобие города. Тем самым мы укрепим свои позиции на острове, улучшим жилищные условия, и бытовые, кстати, - тоже.
        - Вы что, предлагаете распространить на острове рабство? - пришел в ужас Озерс.
        - Не вижу, каким еще иным путем можно искоренить здесь каннибализм, а заодно сдвинуть местную цивилизацию с мертвой точки. Вы можете предложить что-то лучшее?
        - Я? - спросил Озерс и замолчал.
        - Да, господа. Сделав местное население рабовладельцами, мы двинем прогресс вперед. Правда, сначала нам самим придется как следует поработать. Во-первых, обучить аборигенов быть рабовладельцами, во-вторых, позаботиться о пище для рабов хотя бы на первое время, в-третьих, создать флот, на котором можно будет осуществлять агрессии против населения материков, ибо ближе рабов набирать небезопасно и невыгодно. Но, главное, сначала необходимо подготовить местных жителей, привить им, внушить представление об их исключительности и вооружить. Для начала нам надо изготовить хотя бы сотню мечей и сотню-другую луков. Да, рабы тоже должны чем-то работать! Остров гористый, здесь должны быть полезные ископаемые. Вулканс, вы знаете, как плавить сталь?
        - Теоретически. Но сначала надо отыскать месторождения. И потом, кто вам сказал, Марс, что здесь есть железная руда?
        - Ну вот что. По крайней мере мы теперь знаем круг вопросов, которые надо разрешить. Мрай, ты микробиолог, то есть ближе всех остальных к сельскому хозяйству. Понимаю, что не совсем, но все же… С завтрашнего утра вместе с девушками, которые, должно быть, еще не забыли навыки детства, займитесь посевами. Для вашей охраны останутся Аргус и Озерс, остальные, то есть Вулканс, Сет и я, произведут небольшую геологическую разведку. Пора заняться делом.
        Глава 7
        ПОКА МИШКА БЫЛ В ОТЪЕЗДЕ
        Конечно же, описывая наши с Мишкой мытарства, я начал было рассказывать о том, как я устраивался на работу, но отвлекся. А случилось это обыденно и просто. Однажды, причем в один и тот же вечер, я встретил двух своих сокурсников. Один шел с работы усталый и несчастный. Он рассказал, что работает на заводе «Нептун» мастером. Но далеко не всегда может позволить себе посещать работу в белой рубашке и при галстуке, ибо в авральные дни (а 70 % рабочих дней - авральные) он ничем не отличается от подчиненных ему слесарей. Вот и сегодня ему пришлось авралить, и, пробивая в стене дырку для крепления, он стукнул себя молотком по кисти левой руки, которой сжимал шлямбур. Он вынул из кармана и показал опухшую кисть. Я, конечно, ему посочувствовал, спросил, сколько он получает, и узнал, что оклад у него 125 рублей в месяц. Маловато! А где платят больше?
        Буквально через двести метров я наткнулся на второго однокашника. Он шел нарядный, с бабочкой под горлом и с папкой под мышкой, в дорогом костюме и светлой рубашке. На мой вопрос о работе сказал, что устроился в проектный институт. Получает 125 рэ за то, что сидит там с девяти до шести, и тяжелее карандаша пока еще ничего не поднимал. Если я хочу, то могу устроиться к ним, как раз есть свободная инженерная должность, на те же 125 рэ. Я поинтересовался куда.
        - «Ставропольсельхозтехпроект». Знаешь, на площади 200-летия Ставрополя.
        Я знал, это было минутах в десяти, если идти пешком, от моего дома. А если идти напрямую и быстро, то и за шесть минут успеть можно.
        - Хорошо, - сказал я. - Завтра же и приду.
        Вот так я нашел себе работу.

* * *
        Проектная работа меня не очень обременяла. Сводилась она в основном к привязке типовых проектов. Привязка - это подгонка типового, разработанного для чего-то вообще, проекта к реально существующим условиям: вычеркиваешь из альбома лишние листы с «ненужными» чертежами, а на «нужных» ставишь штамп: «Привязку произвел…» - и расписываешься. Вот и вся работа. Естественно, у меня оставалось много времени на себя. А уж в «личное время» я составлял программу, описывая дурмашину, для последующих просчетов ее на компьютере. Программа получалась громоздкая. Я сомневался, правильно ли у меня написано, но соваться за советом к кому-либо не хотелось. Не всякий разберется в той мешанине деталей, которые Мишка засунул в дурмашину. Я не раз забирал расчеты домой, но разве выкроишь минутку, когда у Мишки каждый день новые проблемы?
        После его отъезда часть программы я ввел в компьютер. Он долго переваривал задание, затем наконец заработал принтер. Я остановил его, дал команду вывести данные на дисплей. К моей радости, дисплей показал половину дурмашины в разрезе. Значит, пока что описание я вел верно. С новыми силами я засел за программу. Примерно через неделю после Мишкиного отъезда закончил с программой и решил проверить расчеты. Сразу же стали выплывать ошибки, допущенные мной в самом начале. Вообще говоря, еще тогда меня посетила мысль, что здесь, видимо, отыщутся еще погрешности, но не сразу. Сразу они в глаза бросаются только тогда, когда программа уляжется в голове, воспримется сердцем, а сейчас это - дело бесполезное, почти безнадежное. И правда, ошибки выискивались только в начале программы, к концу они исчезли. Либо я их пока не воспринимал, либо их действительно не было. В конце концов, не мне же самому считать! Я решил пустить программу как есть. Когда компьютер закончил расчеты, я попытался получить живую картинку взаимодействия полей. Выходило черт-те что, но только не полусфера.
        Хорошо, что я себя и не настраивал сразу же на решение проблемы, хотя, конечно, некоторую долю досады я все же ощущал. Но что делать? К тому же меня никак не покидало чувство, что простой принцип суперпозиции здесь вряд ли применим, ибо в конце концов видно же, что количество переходит в иное качество. Успокоив себя тем, что по приезде Мишки я объясню ему на пальцах приемы программирования и засажу за поиск ошибок, я забросил программу на книжный шкаф и решил, не тратя зря время, доскональнее ознакомиться с работами Планка, Дирака и Гейзенберга, а заодно и Эйнштейна, для чего подался в краевую библиотеку. К сожалению, не все книги принадлежали абонементному фонду, процентов семьдесят были в фонде читального зала. Ну что же, придется посидеть в библиотеке, не все же дома шиковать.
        А на дворе занималось жаркое лето 1981 года. Мне всего-то исполнился недавно двадцать один, и меня, если честно, сильно волновали девушки. Как предмет обожания я уже не держал в сердце Галку Звягинцеву, наверное, прав был Мишка: если бы мы, то есть я, ее интересовали, она написала бы мне в армию, во всяком случае, я знал бы, где ее найти сейчас. Если же она предпочла исчезнуть, наверное, для нее так лучше. И что же, мне теперь любить ее как память? Вечную память? Но в мире столько девушек! Иван Иванович говорил, что для любого мужчины на земле есть созданная словно специально для него женщина. Пусть она не знает об этом, судьба рано или поздно все равно сведет их, - хоть перед самой смертью, но они непременно встретятся. Первое чувство обычно бывает обманчиво. Подсознание, по опыту предыдущей жизни, обычно улавливает в случайных встречных какие-то запомнившиеся черты любимого человека, и ты неосознанно ищешь их, вдруг в ком-то находишь и решаешь: вот она, твоя судьба. Но проходит какое-то время, и ты однажды просыпаешься рядом с чужим человеком, которому тоже что-то показалось. Дальнейшее
совместное проживание становится похожим на холодную войну, иногда - на горячую, но нужно найти в себе решимость, признать поражение и уйти, пока не случилось непоправимое… То есть лучше бы гармонию чувств заранее поверить алгеброй…
        Ну-ка, вычислим: Галина - 8, Антоновна - 3, Звягинцева - 9. Итого: сексуальность - сумма имени и отчества = 8 + 3 = 11 = 1 + 1 = 2, средняя. Принадлежность к стихии
9 + 11 = 20 = 2. Женщина активного огня со средней сексуальностью… А я?
        Юрий - 8, Антонович - 4, Карпов - 4. Сексуальность - 8 + 4 = 12 = 1 + 2 = 3, стихия = 12 + 4 = 16 = 1+6 = 7 - тоже активный огонь, но с пониженной сексуальностью.
        Оба мы принадлежим к стихии огня, оба - активные. Есть небольшая разница в сексуальности, ну и что? Пара из нас получилась бы идеальная… Жаль. Ей-Богу, жаль… Ну, может быть, Мишка ее отыщет…

* * *
        Ладно, Бог с ней, есть полусфера, есть учебники физики. И я с головой погрузился в науку, проглатывая книги с жадностью изголодавшегося по чтиву фанатика. При этом во мне все более укреплялось мнение, что Эйнштейн неверно истолковал наше… как бы это назвать? Нашу Вселенную. За трудами ученых чувствовалось, что хотя они и согласны с теорией Эйнштейна, однако с большим удовольствием заменили бы ее на более свежую, больше отвечающую вновь открываемым факторам. Не для трехмерного, как у нас, пространства, а n-мерного, которое существует на самом деле; время в принципе не является основным фактором и может рассматриваться там как частный случай, некая производная от более общего понятия, завуалированного у нас под словом «энергия». В нашем же пространстве и время, и гравитация рассматриваются отдельно, хотя надо понимать их как две стороны одной и той же медали. Этакое обобщение, пришедшее мне в голову, потащило за собой целый клубок мыслей, на распутывание которого могла уйти вся жизнь… Но хорошо то, что в нашем трехмерном пространстве энергия четко разграничена двумя основными проявлениями.
        Не хотелось бы здесь обильно засорять повествование научными размышлениями, интересными сами по себе, но неуместными на этих страницах. Скажу только, что в результате моих бдений в читальном зале, постоянных домысливаний чужих работ по физике пространства и по физике вообще у меня все более укреплялась идея, что дурмашина, вероятно, так закрутила электромагнитные поля, что они каким-то образом, где-то, в какой-то точке образовали вихрь, который стал взаимодействовать с мировой энергией, или абсолютным вакуумом, преобразуя часть мировой энергии в искомую полусферу.
        Придя к этой мысли, я снова вернулся к программе, штудируя формулу за формулой, выискивая возможные ошибки, и нашел-таки их наконец! Ай да я! Ай да сукин сын! Вскоре дисплей подтвердил мою догадку: именно в том месте, которое я и подозревал, происходил вихрь закручивания электромагнитных полей. В результате ускорения и сложения при этом суммарной мощности полей, при толщине жгута в сотые доли микрона, происходила таинственная для меня (пока) картина взаимодействия энергии жгута с мировой энергией, результатом которой становилась полусфера. Где там мой Мишка?! Утерли мы нос профессору Никитину! На-кась, выкуси, гражданин Никитин! Вот тебе и «явление, давно известное и интереса не представляющее…».
        Ну, и что теперь с этим делать? Какая нам с Мишкой польза? Разгадали загадку или всего лишь распахнули дверь в новую? Теоретически вихревой жгут должен был достигать высоты примерно девяти метров, после чего начинать рассеиваться, однако я сильно подозревал, что уже за пределами полусферы ничего не обнаружится. Так оно, собственно, и вышло. Оставалось распахнуть новую дверь: узнать, что же, вообще говоря, представляет собой полусфера, какое именно беспокойство доставляет энергетический вихрь абсолютному вакууму. У меня было такое подозрение, что в полусфере замедляется поток времени, а полусфера - результат пограничного трения разнозамедленных потоков времени. Может быть, неуместная аналогия, но так и хочется сравнить это явление с пузырем воздуха под водой. Да… Тут было о чем подумать. Но объявился Мишка. Без костылей и со здоровыми ногами. Это было нечто! Когда у меня прошел первый шок, он рассказал мне самую удивительную историю из всех, какие я когда-нибудь слышал. Эту историю я приведу здесь со всеми подробностями, ибо она непосредственно связана и со мной.
        Глава 8
        МЫ НАЧИНАЕМ РАСКРУЧИВАТЬ МАХОВИК ИСТОРИИ
        Утром Вулканс в сопровождении Марса и Сетроума отправился в поход, а Озерс с Аргусом собрали и выкатили из бокса мини-трактор. Я с девушками в это время присматривала участок для поля. Лола тоже была с нами.
        Мы начали распахивать целину. Земля была мягкая и черная. Судя по виду, она должна была вскормить тучный урожай. Но, собственно, мы не собирались обращать первые всходы в пищу. Отец снабдил нас элитными семенами, и первый урожай мы собирались впоследствии посеять вновь. Я, кстати, нашла семена амброзии, стебли которой широко применялись на Олле фармацевтами. Чудодейственное растение, настои и отвары которого благоприятно влияли на иммунную систему, улучшали работу печени и почек, служили кровоостанавливающим средством, снимали нервное напряжение и усталость, а мужчинам даже помогали от импотенции. Амброзию я собиралась выращивать на грядках под окнами коттеджей, ибо ее ростки были очень нежными и требовали постоянного ухода и полива. Сначала Лола никак не могла взять в толк, что же именно мы хотим делать, боялась мини-трактора, жалела израненную плугом землю. Несмотря на мои объяснения, смысл сделанного дошел до ее немудреной головки лишь после окончания работы.
        Фактически мы работали с Лолой вдвоем, но, слава Богу, обошлось без эксцессов со стороны аборигенов, и день прошел спокойно. Вечером вернулись наши исследователи с трофеями. Вулканс, перебирая образцы минералов, выглядел совершенно счастливым.
        - Богатейший остров! - восклицал он. - Золотоносный ручей, самородки прямо по дну рассыпаны. Но главное не это! Здесь, почти рядом, в ущелье обширное месторождение меди! А через перевал - выход на поверхность оловянной руды. Вы представляете? Нет, вы представляете? Это же бронза. А посмотрите, что нашел Марс!
        Марс выложил из карманов на стол три крупных зеленых кристалла.
        - Изумруды! Это же бериллий! Прекрасная добавка в бронзовый расплав. Бериллиевая бронза бывает прочнее стали. Завтра же идем все вместе! Надо набрать меди и олова, чтобы хватило на десяток мечей. Мы откроем на Жемчужине бронзовый век!

* * *
        Так мы приступили к раскручиванию колеса истории Жемчужины.
        Сделав несколько рейсов к обнаруженным природным богатствам, мы привезли килограммов двести меди и олова, натаскали целую кучу изумрудов, аквамаринов, даже рубинов и топазов, и тогда Вулканс, используя муфельную электрическую печь, принялся искать оптимальный состав бронзы, пригодный для изготовления мечей. Через несколько дней мужчины стали отливать в формах оружие. Марс затачивал отливки на электронаждаке. Остальные трудились над формой рукояток.
        Бериллиевая бронза действительно оказалась хорошим материалом. Лола с видом знатока помахала мечом, срубила им несколько веток с дерева и сказала, что для ее народа это будет лучшим оружием, о котором только можно мечтать. Воодушевленные мужчины отлили дополнительно еще несколько десятков ножей. Между тем посевы тоже дали всходы. Особенно меня порадовал будущий урожай амброзии. То ли земля здесь была настолько плодородной, то ли оказали влияние те несколько вызвавших опасение Аргуса линий в спектре местного светила, но амброзия росла не по дням, а по часам. Пожалуй, дней через пять амброзию можно уже будет срезать и сушить. Мы сообща вспомнили несколько рецептов приготовления отваров и настоек. Самый простой рецепт предложил Марс: жевать свежие стебли. Решили на пробу изготовить салат и есть его для профилактики.
        Вулканс же задумал из остатков бронзы изготовить нечто вроде кольчуги и бился теперь над задачей изготовления проволоки. Ему помогал Озерс. Остальные были уверены, что они взялись не за свое дело, эта работа даже при наличии проволоки слишком кропотлива. И потом, для кого? Для аборигенов? Сами додумаются впоследствии. А у нас есть бронежилеты. Мы, собственно, уже дозрели до контактов с аборигенами, я и Марс владели их языком достаточно для того, чтобы они нас поняли. И мы решили повторить контакт.
        Утро следующего дня выдалось пасмурным, но, судя по барометру, до настоящей непогоды дело не должно было дойти. Собрав заготовленные мечи и ножи, мы отправились в ближайший поселок. На этот раз аборигены нас не встречали, они просто разбежались кто куда. Положение спасла Лола. Она предложила нам оставить подарки в центре поселка и ее - тоже и прийти сюда завтра поутру. Марс поинтересовался, не боится ли она, что к утру от нее останутся лишь обглоданные кости? Но Лола не боялась. «Хорошо, - согласились мы. - Главное, скажи им, у нас есть что предложить им».
        По дороге домой Сет оступился, упал и сломал ногу. Это происшествие нас расстроило. Остаток пути Сет ехал на спине Марса. Дома я занялась лечением Сета. Собственно, ему нужен был обыкновенный постельный режим, я просто ввела ему в вену обезболивающее, а ногу в лубки ему заправил Марс еще на месте падения. Вообще, удивительно, сколько разных вещей знал и мог сделать Марс. Сегодня наше меню разнообразил салат из амброзии, придуманный им же. Всем салат очень понравился. Вулканс только пожалел, что на Жемчужине пока еще не додумались до скотоводства: сметанка салату явно не повредила бы…
        Ночью всех переполошил Сет, он жаловался на дикую боль в ноге, временами по его телу пробегали судороги. Я снова ввела ему обезболивающее, но Сету от него стало только хуже. Я и сама чувствовала себя вялой, а глядя на мучения Сета, ощущала ломоту в суставах. Первым догадался Вулканс.
        - Мне кажется, - начал он, - амброзия приобрела в незнакомой почве новые свойства. Все мы сегодня ели ее перед сном, и, полагаю, не только Сет или я, но все сейчас испытывают некоторый дискомфорт. Мы все отравились амброзией, хотя на Олле я не помню ни одного случая отравления этой травой. Вот что, по очереди выскажитесь, кто как себя чувствует.
        Первым на ломоту в суставах пожаловался Озерс. Аргус дополнил его, сказав, что у него болят глаза, он с трудом переводит взгляд. Вскоре выяснилось, что, кроме ломоты в суставах, девушки чувствуют, особенно на коже лица, зуд. Я это тоже чувствовала.
        - Ну что же, - подвел черту Вулканс. - Противоядия у нас все равно нет, остается уповать на здоровые силы в организме и на Бога, возможно, это еще не конец, будем жить. - (Хотя ему, видимо, было хуже всех. Должно быть, возраст сказывался.) - Поскольку всем досталось одинаково, есть предложение разойтись по койкам и принять то, что нас ожидает, молча.
        Так мы и сделали. Промучившись немного, я перенесла свою постель поближе к Вулкансу, однако ему было гораздо хуже, чем мне. Он то стонал, то метался на постели, то вдруг начинал чесаться. Одним словом, я не посмела до него даже дотронуться. Мне было жалко его, жалко себя, жалко всех остальных, я потихоньку плакала в подушку и… не заметила, как заснула.
        Проснулась я рано, испытывая ужасный голод. Вулканс спал спокойно, мерно дыша. Я взглянула на него с нежностью и вдруг замерла: он изменился. Первое, что я заметила, - это ровный медный цвет его волос, еще вчера бывших пегими от седины. Присмотревшись внимательнее, я вдруг с радостью отметила, что кожа на его лице расправилась, морщины исчезли, и вообще Вулканс помолодел и выглядел так, как будто ему не больше двадцати лет. Вулканс выглядел моим ровесником! Я засмеялась и стала целовать его лицо. Он проснулся, открыл глаза, поморгал ими и сказал:
        - Мрай, какая ты красивая! И молоденькая…Я снова рассмеялась:
        - А ты? Ты не хочешь на себя посмотреть? Вставай, идем! - и подвела его к зеркалу. Вулканс долго рассматривал свое отражение.
        - Глазам не верю! - наконец высказался он. - Что случилось?
        - Наверное, это амброзия. Пойдем посмотрим, что с Сетом.
        Мы пришли к Сету. Он также выглядел помолодевшим. Вулканс разбудил его:
        - Сет, вставай!
        Сет потянулся, открыл глаза и с удивлением уставился на Вулканса:
        - Бог мой! Ты кто? Вулканс? Или мне кажется?
        - Сет, ну-ка пошевели сломанной ногой.
        Сет с сомнением посмотрел на него, поморщился и вдруг схватился за ногу:
        - Послушайте, ребята, у меня вроде как нога зажила… Ну-ка… - Сет торопливо развязал жгуты и, отбросив лубки, встал на ногу. Притопнул, затем подпрыгнул на ней. - Ей же Богу, зажила! А ты, Вулканс, совсем пацаном выглядишь. Что случилось? А как я голоден! С удовольствием бы сожрал сейчас быка!
        - Правда, - сказал Вулканс. - Я бы тоже тебе помог. Мрай, приготовь что-нибудь, в желудке вакуум.
        - Иду, - сказала я. - Иду, мои родненькие. Вулканс, а ты взял бы у Марса автомат с оптикой, да и подстрелил бы какую-нибудь местную птицу. Хотя ладно, консервами обойдемся!
        Глава 9
        ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С МИШКОЙ, ИЛИ ПАНАЦЕЯ
        Перелет до Белого Яра занял у меня два дня. После ночевки в свердловском аэропорту Кольцове я снова на «АН-24» летел два часа до Березова. Старинное сибирское село произвело на меня впечатление заштатной деревеньки: здание аэропорта напоминало скорее автостанцию где-нибудь в удаленном райцентре Ставропольского края, отличаясь от нее, пожалуй, только установленным на площадке перед входом постаментом со списанным вертолетом, не то «МИ-2», не то «МИ-4», совсем крохотным, меньше моей машины, я таких и не видел. У нас в Афгане меньше «МИ-8» вертолетов и не было.
        Потоптавшись у постамента, я зашел в столовую, серую и темную, съел невкусный борщ с котлетами, затем поплелся снова в здание аэропорта. Послонялся, изучая расписание, стенгазеты и различные плакаты. Внезапно ожили скрытые где-то динамики, откашлялись и объявили, что желающие улететь в Белый Яр могут приобрести билеты в кассе. Желающих было много, я не рискнул сунуться в эту толпу с больной ногой. Решил переждать. Однако, когда после третьего внерейсового вертолета толпа у кассы не уменьшилась, я психанул и направился к начальнику аэропорта, положил перед ним удостоверение участника войны, указал на раненую ногу и сказал, что, если он не поможет, мне придется у него в порту прописаться, так как в порядке беспорядочной очереди мне билета ни за что не купить. Он заверил меня, что билет мне выдадут вне очереди и в любой момент.
        И правда кассир сама попросила людей уступить мне дорогу и, выписывая билет, ласково попеняла, почему я не поговорил с ней, она же понимает, посадила бы давно. Я сослался на свою неграмотность и положил билет в паспорт. Снова объявили посадку, я подхватил «дипломат» и побрел, опираясь на свой батожок, к выходу на летное поле. Сопровождающая, проверив билет, подвела меня к автобусу «ПАЗ» и, вяло пререкнувшись с водителем, велела мне садиться, он довезет до вертолета.
        - А то пешком очень уж далеко будет, - пояснила она.
        На «восьмерках» я летал. Но не гражданских. Даже как бы с недоверием влез, уселся на боковое сиденье. Однако привычные предстартовые манипуляции экипажа меня успокоили, и я стал смотреть в иллюминатор. Первое впечатление от полета было странным: внизу одни сосны и болота, как они здесь ориентируются? Вскоре показалась река с плывущей по ней баржей. Потом река отвернула в сторону, а впереди замаячили бетонные пятиэтажки. Через несколько минут мы сели.
        - Это Белый Яр? - спросил я у соседа.
        - Да, да! - закивал тот, морщась от гула двигателей.
        Я подхватил «дипломат» и неразлучный батожок и неловко выполз из вертолета. Механик закрыл за мной люк, и вертолет, резко увеличив обороты, взмыл вверх. Я огляделся. Песчаная взлетная полоса была окружена редкими чахлыми соснами, сквозь которые на противоположной стороне угадывались какие-то строения. Собственно, песок был везде, где не росли деревья. Вертолетная площадка, выложенная бетонными плитами, казалась здесь чужой. Невдалеке стояло крохотное здание аэропорта, весь второй этаж которого занимала застекленная диспетчерская. Я двинулся к нему, соображая, что выход где-то там. Тем более все туда и шли. Дохромав, принялся осматриваться, где что находится, затем снова вышел на улицу. Несмотря на то что была уже середина мая, ветерок чувствовался зябкий, большинство пассажиров были в плащах или нейлоновых куртках.
        - И где же поселок? - спросил я одного.
        - Вот по этой дороге, - указал он. - Вам в сам поселок или в городок СМУ-25?
        Я пожал плечами:
        - В центр.
        - Это три километра, подождите, сейчас какая-нибудь машина подвернется.
        Подвернулся бортовой «Урал», на который я даже и не попытался влезть. Решил добираться пешком. Брел потихоньку по дороге из уложенных прямо на песок бетонных плит, с интересом поглядывая по сторонам. Мне было интересно, никогда раньше я не бывал в местах таежных, а здесь этой тайги сколько хочешь. По сути, пятачок, отвоеванный у природы и слегка цивилизованный типовыми пятиэтажками. И повсюду меня сопровождал переменчивый от порывов ветерка не то звон, не то шум непонятного мне происхождения. Весна здесь еще только началась: взгляд постоянно натыкался на снежные «пятаки», затаившиеся в укромных от солнца местах. У попавшегося мне навстречу прохожего я попросил объяснить причину шума, начавшего уже надоедать. Ответ его был лаконичен:
        - Компрессорные. Газ перекачивают.
        Все сразу встало на свои места: выходит, придется привыкать, ради меня компрессоры не заглушат. Я пошел дальше. Впереди снова появились пятиэтажки. Слева, по мере приближения, блестящие здания компрессорных станций становились все выше, а гул все пронзительнее. Наконец, когда я миновал Т-образный перекресток, начались первые строения: панельно-щитовой барак с отдельно вкопанным щитом, извещавшим, что в бараке размещается ПМК треста «Сибкомплектмонтаж», далее шел длинный деревянный забор с арочными воротами, распахнутыми настежь. Над воротами красовалась надпись из четырех букв: «УПТК», а метров через двадцать гостеприимно согревала взгляд вывеска на дощатом бараке: «Вино». Я решил зайти. Сашка Черкасов как-то обмолвился, что отец у него мужик мощный, бутылку водки выпьет, и ни в одном глазу. Выходит, я с его отцом в разных весовых категориях: мне, чтобы отрубиться, и стакана много.
        Видимо, я уже начал привыкать к обилию дерева и поэтому вполне равнодушно принял внутреннее убранство магазина. Там было пусто, если не считать старика, которого продавщица отчитывала, не жалея голосовых связок. Впрочем, она тут же смолкла, едва я приоткрыл дверь. Я вошел, напрягая на ходу извилины, сколько мне взять бутылок и чего. Выбора, однако, не было: водка «Русская» тобольского завода и знаменитые консервы «Завтрак туриста». Я купил три бутылки и баночку консервов, ибо березовский завтрак уже, кажется, усвоился. В «дипломат» поместилось две бутылки, третью я сунул в карман куртки, консервы - тоже. Все время, пока укладывался, я чувствовал на себе внимательный взгляд старика, но делал вид, что меня это не касается.
        В это время входная дверь распахнулась и магазин в мгновение ока наполнился людьми. Кажется, это была целая бригада: одетые в ватники, нагруженные объемистыми рюкзаками с притороченными к ним валенками бородатые мужики, входя, сразу бросались к прилавку, выражая восторг, что попали в пустой магазин. Гомоня и беззлобно матерясь, они быстро образовали какое-то подобие очереди. Следом дверь запустила еще толпу таких же мужиков, которые бурно выражали не то возмущение, не то зависть к попавшим в магазин раньше. Я в это время сторонкой, возле стенки, пробирался к выходу. Но тут в дверь протиснулся здоровенный мужик в ватнике, с огромным рюкзаком, снимая который, он задел им меня как раз по раненому колену… Такой пронзительной боли я не испытывал с самого ранения. По-моему, у меня даже слезы из глаз брызнули. Охнув, я припустил к выходу, выскочил на улицу, озираясь и ища глазами, на что бы присесть, успокоить ногу, но присесть было абсолютно не на что, лишь в открытые ворота УПТК просматривалась куча бревен. Боль погнала меня к ним.
        Добравшись, я обессилено рухнул на ближайшее бревно и, охватив ладонями колено, стал баюкать ногу, постанывая и мысленно причитая.
        - Что у тебя с ногой? - услышал я вдруг хриплый голос. - Повредил, что ли?
        - Мужик рюкзаком зацепил, - выдавил я.
        - А с ногой-то что?
        - В Афгане прострелили.
        - Где-е?
        Я поднял глаза и увидел, что это давешний старик из магазина.
        - В Афганистане. На войне, - снова выдавил я из себя.
        - Вон чо… - протянул старик. - Выходит, ты служивый? Солдатик, значит? Да ты не стесняйся, задери штанину. Может, перевязать надо?
        Именно эту мысль я и лелеял. Закатал брюки; бинты, как я и предполагал, ослабли и сдвинулись.
        - Ну-ка, дай мне. - Руки старика потянулись к бинтам. - Да ты не бойся, опыт имеется.
        И правда, руки его ловко, но осторожно размотали бинты. Разглядывая колено, он пару раз присвистнул, затем туго перемотал мне его. Боль постепенно утихала.
        - Да, служивый, колено тебе распахали основательно. Давно это?
        - Больше года.
        - Проще было ногу отрезать, уже зажило бы. А я смотрю, затарился человек пузырями и поспешает в меру сил. Свой, думаю, тоже трубы горят. А ты вон, значит, зачем. А может, угостишь старика?
        - Водкой, что ли? Да возьмите бутылку. - Я протянул ему ту, что была в куртке. - Я к родителям погибшего друга приехал. Не хотелось с пустыми руками заявляться. Слово ему дал, что навещу родных его.
        - Это правильно, по-солдатски. Ну, пошли на бережок, посидим.
        Я подумал, какая мне разница, и согласился. На реке был ледоход. До этого настоящий ледоход я видел только в кино: зрелище завораживающее, все равно что на костер смотришь, только вместо пламени - льдины. Плывут, сталкиваются, переворачиваются, и так до бесконечности - все плывут и плывут… Дед тем временем подготовил место: застелил толстое бревно газетой и выложил на нее кусок хлеба и луковицу, открытую бутылку поставил рядом.
        - Садись, солдатик. Вкусим от Божьего подношения.
        - Как река называется?
        - Казым. Пристраивайся, служивый. Только водку придется из горлышка употреблять.
        - Зачем же из горлышка? - сказал я, устраиваясь на бревне. - У меня стакан есть.
        Я открыл «дипломат» и достал походный стаканчик, такой складывающийся, из пластмассовых колец. Затем, вспомнив, вытащил и банку консервов.
        - Я же говорил, что ты свой человек! - обрадовался дед и потер руки. - Наливай.
        Я плеснул полстаканчика, протянул ему и сказал:
        - Мне один человек говорил, что случайных встреч не бывает. За знакомство.
        Дед кивнул и, опрокинув содержимое в рот, спросил:
        - А звать-то тебя как?
        - Михаил, - отрекомендовался я. - А вас?
        - Вообще-то меня Афанасием кличут, а уж прозвищ имею множество.
        - Ну, неудобно мне как-то вас просто по имени звать. Отчество тоже ведь имеется?
        - Степаныч.
        - Тогда за знакомство, Афанасий Степаныч. - И я выпил свою долю.
        - И как же ты, такой молоденький, на войну попал? - спросил Афанасий Степаныч, наливая себе полный стаканчик. - Таких молоденьких я только в Отечественную на фронте встречал. Тебе ведь, поди, еще и двадцати нет?
        - Есть, - ответил я. - Весной двадцать один стукнул.
        - А ранило когда, сколько было? - Второй стакан он опрокинул в себя как бы между делом.
        - Девятнадцать.
        - Ай-я-яй, я-яй, таких молоденьких за басурманов умирать посылают! Как были они сволочами без стыда и совести, так и остались ими.
        - Кого вы имеете в виду?
        - Дак большевиков же! Кровососы сталинские. Сидел я в лагерях у них! В плен в сорок втором попал, в сорок четвертом освободили. Берлин штурмовал! А в сорок седьмом десять лет за плен получил. От звонка до звонка отсидел. Здесь, неподалеку, в Лабытках. Домой уже и не поехал, в этих местах по сию пору и обретаюсь. А ты чего ж не пьешь? Хорошую водку в Тобольске гонят.
        - Да мне же еще Черкасовых найти надо.
        - Черкасовых? Не знаю. Народу - во какая тьма привалила! Нет, не знаю.
        Я достал нож и принялся вскрывать «Завтрак туриста». Дед в это время хрустел луковицей.
        Выпью еще, решил я, прислушиваясь к ощущениям в колене. Налил.
        - Ну, Афанасий Степаныч, за ваше здоровье!
        - Чего за мое пить? Ты за свое выпей.
        - И за мое тоже, - добавил я, осушая стаканчик.
        - Хороший ты, видать, человек, Михаил, - сказал дед. - Не вижу я в тебе задних мыслей, и помочь мне тебе хочется. - Он налил еще. - Жалко мне тебя, такого молоденького. Вот сидишь, пьешь со мной, весь израненный. По отчеству величаешь, хоть и алкаш я здесь распоследний. Хочешь, я тебе здоровье верну?
        - Интересно как?
        - Травка у меня волшебная есть. Панацея называется, сиречь, значит, от всех болезней лекарство. Вторую сотню лет у себя сохраняю. Мария мне сказывала, что человеку один раз ее попробовать - и то сотен на пять лет жизни хватает, так что у меня в запасе еще сотни две с половиной годов имеются. Но долго это, ох как долго! А до чего мне такая жизнь обрыдла, кто бы знал!
        - А чего, - сказал я легкомысленно, - жизнь как жизнь.
        - Не-ет, парень, жизнь все хреновее и хреновее. Тебе вот двадцать один? А мне знаешь сколько?
        Я окинул собутыльника взглядом.
        - Лет шестьдесят-семьдесят.
        - Вот из-за этого тоже страдаю. Внешний вид подводит. А на самом деле родился я в
1840 году, в сентябре, 21 числа, в деревне Овражки Екатеринбургской губернии.
        - Так вам что, 160 лет сейчас?
        - Именно! Давно б уже и косточки мои сгнили, если б не страсть к охоте. Да что это я все треплюсь? Давай допьем да ко мне сходим. Я ж панацею дома сохраняю, не с собой же ее таскать.
        - Да вы допивайте, Афанасий Степаныч. Мне уже достаточно.
        - Во! И я о том же. Вырождается народ. Хлипким становится. В твои годы я на завтрак для аппетита стакан самогонки хвачу, и пошел, и целый день потом бодрый. Не будешь? Ну, как знаешь.
        Он долил остатки в рот, утерся, или, как говорят, «закусил мануфактурой», встал, аккуратно стряхнул с газеты крошки, сунул ее в карман и скомандовал:
        - Пошли.
        Что меня заставило пойти с ним - не знаю, возможно, соображение, что рабочий день в разгаре и мне все равно сейчас Черкасовых не застать, а время до шести часов вечера надо как-то убивать. А возможно, что и надежда: согласен - детская, согласен - наивная, где-то на уровне волшебных сказок. Нет, этого тоже не надо со счета сбрасывать, мне так надоело быть больным, я же в каждом сне себя здоровым видел, и потом, слишком это жестокая шутка, даже самый распоследний алкоголик так шутить поостерегся бы…
        - Пошли, - согласился я. - А кто была эта Мария?
        - Я так думаю - ведьма. Но это история длинная…
        - А если в двух словах?
        - В двух словах: здесь она объявилась. Рыжая. Только ни за что не признается, стерва, что это она. Думаешь, я почему такой добрый? Я ее все равно раскручу.
        Постепенно мы приблизились к первым пятиэтажкам.
        - Сколько же ей лет?
        - А кто его знает, тыщи три, не меньше. С этим зналась, как его, с этим… ну, который про древнегреческих героев писал, бородатый такой мужик, и слепой…
        - С Гомером, что ли?
        - Во-во! Гомер. Точно… Так она и его старше.
        Я представил себе сгорбленную старуху с крючковатым носом, с клюкой и в резиновых галошах, надетых на тощие ноги в самовязаных шерстяных носках. А как может выглядеть трехтысячелетняя старуха?
        - И что же ей здесь надо?
        - Как что? Работает мастерицей у «сушняков»!
        - А это кто?
        - Извини, это местное… Спецуправление у нас тут есть - СУ-6, автоматику на компрессорных станциях делают. Их все «сушняками» называют. Вот у них она мастерицей и работает. Делать ей больше нечего…
        - Как же она выглядит?
        - Так же, как и двести лет назад, - невинной девочкой с рыжими патлами. Но я ее как облупленную знаю, от меня не вывернется, сука.
        - За что же вы ее так, Афанасий Степаныч?
        - А чего ж она от меня, можно сказать, от мужа, рыло воротит? Я ее никогда не обижал, любил, можно сказать, стерву, смерть вместе с ней принимал… Все честь по чести…
        - Но вы же не умерли!
        - Вот и жаль.
        - Как же это случилось?
        - Долго рассказывать, но можешь мне поверить, убивали нас основательно. Придем, я тебе шрам покажу, в самое сердце пулю вогнали!
        - А ей?
        - Не знаю. Кажется, тоже. Когда нас расстреливали, мы рядом стояли.
        - Кто расстреливал?
        - Известно кто, чекисты.
        - Как чекисты? Когда?
        - Слушай, Михаил! Достал ты меня своей простотой! Если интересно, придем, поставишь пару пузырей… О! Тебе ж так и так у меня заночевать придется!
        - Почему?
        - Потому. Начнет из тебя панацея хворь выгонять, узнаешь. Все косточки выкрутит. Благим матом орать будешь. Мне да Таньке это без разницы, а чужим людям - беспокойство напрасное. Так что деться тебе некуда.
        - А закусывать у вас хоть есть чем? Я есть хочу.
        - Сейчас Таньку в магазин пошлем. Авось чего принесет. Пришли мы, вот хоромы мои.
        - А кто такая Танька?
        - Баба моя. Живет со мной.
        Я уже представлял примерно, какими покоями владеет этот старик, однако действительность побила все мои самые смелые предположения. На полу в квартире было столько песка, что разуваться мне сразу как-то расхотелось. Афанасий Степаныч и сам переобуванием пренебрег, прошел сразу в комнату, и тотчас же послышалось его возмущенное ворчание:
        - У, сука, нажралась уже! Вставай, тварь! Кто тебя напоил? Чего бельма вылупила? Вставай, говорю! Гости у нас! В магазин дуй! Ну?
        - Да ты чего, старый мерин, разорался? - послышался в ответ скрипучий бабий голос.
        - Дай хоть в себя прийти! А деньги у тебя есть? С чем мне в магазин идти?
        - А на какие шиши ты тут без меня похмелялась? Так и норовишь, сука, хоть глоток для себя выгадать! - Тут хозяин появился в дверном проеме. - Ты чего столбом в прихожей стал? - обратился он уже ко мне. - Раздевайся, проходи. Снимай курточку, чего жмешься. - Он выхватил у меня из руки «дипломат» и направился с ним на кухню.
        - Ты, это, Михаил, если кушать хочешь, дай хоть червонец, у нас стесненные обстоятельства…
        Сказать честно, мне уже ничего не хотелось; уйти бы отсюда, но я полез во внутренний карман пиджака и достал пятидесятирублевую бумажку:
        - Вот, Афанасий Степаныч, возьмите. - А про себя подумал, что смоюсь отсюда, едва хозяйка уйдет.
        Дед взял у меня деньги и снова заорал:
        - Танька! Иди деньги возьми. Да пошевеливайся, человек голодный, есть хочет, да и нам пожевать не худо бы!
        - Здравствуйте, молодой человек, - вышла из комнаты хозяйка. Я вздрогнул.
        Вообще-то я не без глаз, и мне приходилось видеть опустившихся женщин-алкоголичек, в основном это случалось в районе вокзалов или возле какого-нибудь заштатного гастронома, который по известным причинам местные алкоголики выбирают местом тусовки. Однако всегда эти женщины вызывали во мне брезгливое чувство, и я старался обходить их стороной.
        Сейчас такой вариант исключался. На вид подруге моего случайного знакомого можно было дать от сорока до шестидесяти лет, причем нижний предел был с учетом преждевременного износа, характерного для поклонниц зеленого змия. Но я изобразил на лице приветливую улыбку и с легким наклоном головы выжал из себя сердечное приветствие. Хозяйка расцвела и в ответ наговорила мне кучу любезностей.
        - Ты, главное, мяса возьми, - напутствовал ее Афанасий Степаныч. - Гость наш с утра голодным проснется. Не будет мяса, тебя сожрет. Давай дуй.
        Его сожительница, жеманно мне улыбнувшись на прощание, ушла.
        - Вот и живу с этой стервой, - как бы извиняясь, сказал дед. - Ну да хрен с ней, пока она затарится, начнем лечиться.
        Он достал складной нож и подошел с ним к кровати, долго щупал край матраса, наконец вспорол шов и, поковырявшись внутри, извлек полиэтиленовый пакетик, подошел ко мне, сказал, чтобы я подставил ладонь, и высыпал на нее из пакетика какую-то труху.
        - Вот она, панацея, - приговаривал он во время манипуляций. - Все для себя берег на крайний случай, нуда тебе она нужнее. Клади все это в рот и жуй. Жуй хорошенько, не глотай, пока в кашицу не перетрешь, а потом сглотни. Ну, приступай, чего ты на меня смотришь? - Он непроизвольно сделал глотательное движение. - Ешь, пока я не передумал.
        Я подчинился. Труха на вкус казалась обыкновенным сеном, однако по мере разжевывания я стал вычленять какой-то необычный привкус. Даже не знаю, с чем его сравнить. Но привкус приятный, запоминающийся.
        - Ты ладонь-то не отряхивай! - схватил дед меня за руку. - Этим крошкам цены нет, панацея-то на Земле не растет, она с другой планеты к нам завезена.
        - Откуда?
        - С Марса, кажется, а может, с Венеры… Языком залижи, не стесняйся.
        - Кто ж завез ее?
        - Про то Мария знает, а может, она и завезла, мне без разницы.
        - Афанасий Степаныч! Ну сейчас-то нам спешить некуда! Расскажите, как вы с Марией встретились? - И, не зная, чем еще подогреть старика, я раскрыл «дипломат» и достал из него две оставшиеся бутылки водки. - А это чтобы язык легче во рту вращался. Пойдет?
        - Змей ты, искуситель! - сказал старик. - Ладно, слушай. Никому не рассказывал, все одно никто не поверил бы. А ты сегодня в таком положении, что и не захотел бы поверить, да придется. Начну, пока моей нет…
        Глава 10
        НАЧАЛО АТЛАНТИДЫ, ИЛИ ХОРОШО ЛИ БЫТЬ БЕССМЕРТНЫМ
        Да, мы все помолодели и выглядели теперь не более чем на двадцать лет. Мало того, мы перестали болеть, хотя, конечно, выяснилось это не сразу. И раны у нас или травмы заживали полностью часа через три. И виной всему стала незаметная, ничем внешне не примечательная травка. Амброзия дала нашим организмам относительное бессмертие. Относительное - это потому, что тела наши не были гарантированы от уничтожения. Скажем, Лолу во времена инквизиции сожгли на костре как колдунью. Но до инквизиции было еще почти пятнадцать тысячелетий, которые нам пришлось прожить. Словом, бессмертие принесло с собой и свои проблемы, но тогда о бессмертии мы не думали, мы были просто молодыми, не знающими проблем со здоровьем, энергичными людьми.
        К сожалению, амброзия примерно через пять поколений выродилась и потеряла свои лечебные свойства, превратившись в обыкновенный сорняк. Впрочем, чрезвычайно живучий и неприхотливый. Но я старалась сохранить ее семена, как олльские, так и первых трех поколений, надеясь в случае нужды вырастить ее снова, хотя, как оказалось, нам всем для подлинного относительного бессмертия хватило того салата, раз и навсегда перестроившего нашу иммунную и регенеративную системы.
        Сет с Марсом выдвинули идею построения цивилизованного общества на отдельно взятом острове, а мы все приняли деятельное участие в осуществлении проекта.
        Повторяю, мы не знали в то время о том, что стали бессмертны, мы просто хотели оставить свой след в истории Жемчужины, поэтому сколько-нибудь продуманной концепции у нас не было.
        Случилось так, что Лола забеременела (мы же, остальные женщины, не то к счастью, не то к огорчению, оставались бесплодными; впоследствии выяснилось, что навсегда). Событие это внесло в нашу жизнь столь нужное нам разнообразие. Хотя Лола и сказала, что она знает отца будущего ребенка, указывая при этом на Марса, все же мужчины продолжали гадать, сомневаясь и ожидая появления на свет младенца для окончательного вердикта. Пока же мы вели среди населения трех близрасположенных селений агитационную работу в пользу могущественной державы. Много усилий мы затратили, чтобы убедить аборигенов в том, что пленных лучше использовать на работах, чем бездарно съедать. Самых тупых Марс заставил потрудиться на добыче меди, после чего нужность и полезность рабов перестала оспариваться. Затем пришлось долго объяснять, что остальные жители острова имеют на свободную жизнь такие же права, как и подопечные нам аборигены. Марс потихоньку обучал желающих фехтованию на мечах и каким-то приемам единоборств. Впрочем, сам Марс справлялся с вооруженным аборигеном голыми руками. При этом он старался вложить в свои рассказы
побольше военной романтики. И вскоре аборигены стали бредить мечтами о морских походах и о славе завоевателей. Одним словом, наше предложение построить большой корабль нашло в их душах понимание, и, забросив свои рутинные занятия, многие энтузиасты выразили желание принять участие в постройке судна.
        На наше счастье, Аргус, кроме астрономии, занимался в юности моделизмом, а в университете стал яхтсменом и участвовал в парусных регатах. Пока Марс вел беседы о романтике завоеваний, Аргус построил модель парусника попроще: двухмачтовый фрегат. Команда фрегата должна была состоять из пятидесяти матросов. Модель вызвала у аборигенов восторженную реакцию. Правда, они еще долго не могли сообразить, как на этом можно плавать. И все-таки вскоре первая верфь была нами заложена. Корабелами, естественно, стали и мы все. Постройка судна заняла в общей сложности около двух лет. Сколько инструмента было изведено аборигенами, пока они не научились владеть им более или менее прилично! За время постройки определились мастера, которые впоследствии возглавили атлантское кораблестроение.
        Лола родила мальчика, в котором легко угадывались черты Марса.
        - Быть ему местным царем, - решили мы.
        Вообще кораблестроение встряхнуло рутинную жизнь аборигенов. И, кстати, способствовало появлению денег. Золото быстро поднялось в цене, как и драгоценные камни. Появились первые украшения. Аборигены с удовольствием осваивали новые виды профессий: оружейники, углежоги, рудокопы, плавильщики меди, ткачи. Кроме того, Аргус готовил мореплавателей, будущих капитанов. Марс занимался войском. Мы с женщинами воспитывали будущих хлеборобов. Наконец корабль был спущен на воду. Настал этап ходовых испытаний, тренировки экипажа на слаженность действий. Через месяц корабль полностью был готов к путешествию. Загрузившись провиантом, приняв на борт команду и подготовленных Марсом военных, корабль взял курс на восток, к берегам недалекого материка.
        Было бы несправедливо не рассказать здесь о встрече корабля с местным божеством - гигантских размеров спрутом, детьми которого считали себя аборигены. На их наречии спрут именовался Посей-Дон, то есть многорукий бог. Однажды утром команду встревожил голос впередсмотрящего, который указывал на бурое пятно в воде, истошно при этом вопя. Команда столпилась на носу, на все лады повторяя имя многорукого бога, который простер к кораблю несколько щупалец. Однако никто не сделал даже попытки увернуться от протянутых к ним щупалец. Несколько человек было сметено с палубы и утащено чудовищем. Лишь Марс и Аргус, ругаясь, попробовали перерубить щупальца, но добились только того, что спрут, собравшись в комок, внезапно очутился возле судна и обхватил его, намереваясь вообще раздавить. Толщина щупалец чудовища превышала метр, однако нерастерявшийся Марс проскочил мимо огромных отростков с двумя гранатометами и не спеша всадил обе гранаты в глаза моллюска. Взрывы разнесли вдребезги чудовищную голову, но щупальца продолжали свою разрушительную работу. Мечами Марс и Аргус пытались перерубить их. Вскоре к ним
присоединились и аборигены. Наконец последнее щупальце, на котором еще удерживался спрут, было перерублено, и гигантский кусок мяса отделился от судна. Вскоре им занялись привлеченные запахом смерти акулы. Одно из щупалец Аргус распорядился оставить на палубе, надежно принайтовав его веревками. Правда, уберечь его не удалось. Через три дня, как ни сожалели и олльцы, и аборигены, со щупальцем пришлось расстаться. Так дети Посей-Дона впервые проявили неповиновение своему богу.
        Скажу сразу, первое плавание окончилось удачно, корабль возвратился без рабов, но с лошадьми, которые впоследствии сыграли значительную роль в развитии островной цивилизации. Рабов завезли позже другие экспедиции с капитанами-аборигенами.
        Сын Марса рос мальчиком смышленым, Лола дала ему имя Атлант, сказав, что такое окончание звучит для уха аборигена более привычно. К совершеннолетию Атланта на острове жизнь кипела уже по-новому, а мы оставались все такими же молодыми.
        Сетроум разработал конституцию Атлантиды - так уже называлась наша страна, - стали появляться первые институты бюрократии. До окончательной постройки жилища богов, которое мы задумали как шикарный дворец на живописном холме, мы продолжали жить в наших пластмассовых коттеджах. Марс отыскал среди аборигенов наиболее талантливых бойцов и вскоре организовал нечто вроде военной академии. Вулканс, в свою очередь, задумал создать подобие академии наук. Аргус и Озерс тоже заинтересовались этой идеей и всячески ему способствовали. Озерсу привозили с разных концов как острова, так и доступной теперь Ойкумены всевозможные кристаллы, но нужного нам никто так и не отыскал. Я думаю, что начало увлечению аборигенов магией кристаллов все-таки было положено Озерсом. Тем более что при работе Озерс имел привычку напевать или бурчать себе под нос, естественно, на атлантском языке, а дошлые новомаги-аборигены, подражая Озерсу, считали его бормотание могущественными заклинаниями, запоминали песенки Озерса и применяли их в собственных опытах, которые, кстати, редко удавались. Нас это забавляло.
        Годы шли, росло благосостояние островитян, а вместе с тем и их могущество. Наше - тоже. Рабы возвели шикарный дворец, провели водопровод и создали для нас все мыслимые удобства. Наш общий сын Атлант тоже выстроил себе дворец и вообще вел вполне царскую жизнь. Его высокопоставленные подданные также занимались градостроительством. Хотя и без определенного плана, город вскоре разросся и приобрел некоторое своеобразие. В нашу честь воздвигались и храмы.
        Через пятьсот лет все более или менее удобные бухты острова имели собственные города. Мы с удивлением прислушивались к нашим ощущениям, понимая, что скучаем, теряем интерес к жизни. Атлант, видимо, бессмертным не стал. Он уже выглядел человеком среднего возраста, если не старше.
        Как-то он заявился к нам и пожаловался на то, что воздух в городе стал неприятно, пахнуть. Мне тоже в последнее время от городского запаха становилось как-то не по себе. Марс пренебрежительно отозвался в духе: «А как вы хотели?», но Вулканс решительно посоветовал намылить шею бургомистру, с тем чтобы тот организовал коммунальную службу с достаточным количеством конного транспорта для вывоза мусора, определил места свалок, построил общегородскую канализацию с очисткой сточных вод, установил место для кладбища и повелел бы хоронить умерших не позднее трех суток.
        - А главное, не жалей на это денег. Чистый воздух в городе стоит недешево. Благо обычай съедать умерших уже в прошлом, но с их размещением надо навести порядок. Живые тоже воняют.
        Благоустройство города немного нас развлекло. Вообще, я чувствовала, что мне все до чертиков надоело. Хорошо было бы заснуть на пару сотен лет, но оказалось, что это невозможно. Организм мог функционировать только так, как привык делать это с самого рождения. Я не могла спать более восьми часов в сутки; а интересно, сколько дней я смогла бы обходиться без еды или питья?
        Впрочем, на такие эксперименты я не решалась, предпочитая наблюдать за узниками Атланта, который обзавелся собственными заключенными, поместив их в специально отведенные под темницы подвалы дворца. Условия содержания царских заключенных были просто ужасны, я бы там долго не выдержала, однако меня не трогали их страдания - это были всего лишь аборигены. Конечно, они живые люди, как и все, они подвержены боли, они мучились от физических и душевных травм… но я не могла или, вернее, не хотела им сочувствовать. Аборигены чрезвычайно быстро старились и дряхлели, а затем и умирали. Не успеешь к кому-то привыкнуть, как он уже становится стариком. Они мелькали, словно капли дождя, это в конце концов надоедало, но что делать, таковы, видимо, издержки собственного бессмертия.
        Вообще говоря, наше бессмертие тоже не абсолютное. Если, к примеру, у меня отделить голову от туловища, часов через пять-шесть клетки головного мозга умрут. То же самое случится, если меня сжечь на костре или на пять-шесть часов погрузить в воду. В любом случае я буду умирать долго и мучительно. Это своего рода плата за относительное бессмертие. На всякий случай я бережно хранила стебли амброзии первых трех урожаев, не говоря уже о семенах, привезенных с Олла.
        Подозревая, что наше беззаботное существование когда-нибудь кончится, я очень много времени посвящала изучению амброзии, а также узников Атланта. В первом случае я хотела понять, что именно повлияло на наше бессмертие. Во втором - было лишь смутное предчувствие: мне казалось, я могу приобрести над аборигенами власть просто так, без всякого оружия.
        И первое и второе мне в общем-то удалось. После долгих опытов я выделила фермент бессмертия, хотя и имеющий весьма сложную формулу, синтезировать который было бы довольно трудно, даже если бы я обладала современной лабораторией, какие существовали на Олле. Впрочем, если бы у меня хватило терпения лет на тысячу, я, несомненно, добилась бы стопроцентного успеха, даже из местных материалов. Но я не фанатик, с нами и так все в порядке. Тем более что вторая проблема меня занимала гораздо больше.
        Аборигены оказались легко поддающимися внушению. Не то чтобы мне это сразу стало понятно, но местный шаман умел запросто приводить аборигенов в состояние ступора, или транса, причем сам он не менее легко впадал в это же состояние. По моей просьбе он научил меня некоторым приемам, далее технику гипноза я осваивала самостоятельно. Наиболее подходящим для моих упражнений материалом оказались узники Атланта. Лет через пятьдесят я достигла если не совершенства, то по крайней мере в первую десятку (разумеется, вместе с местными «гипнотизерами») входила несомненно. Во всяком случае, никто, кроме моих соплеменников, моего взгляда не выдерживал. Впоследствии я повысила свое мастерство, когда убедилась, что обладаю действительно сильным орудием. Я даже заставляла останавливаться сердца аборигенов. С некоторыми узниками я поступала так из жалости, видя, каким нестерпимым мукам они подвергаются под пытками, а несколько особо подлых аборигенишек уничтожила, просто следуя своему желанию. Иногда, вспоминая наместника Кнора, я испытывала сожаление, что мое умение неприменимо к олльцам.
        Кстати, наш замок мы называли Новым Оллом. Для уха аборигена это звучало как Олл-Лимп. Монументальный дворец возвышался над городом, являя собой истинное жилище богов. Не знаю, как для аборигенов, но для нас он был шедевром, хотя и незаконченным: мы все время его достраивали. Особой нашей гордостью были сады на террасах, поддерживаемые колоннадами. Дворец строился под каждого индивидуально: Аргус владел обсерваторией, Марс - спортивными залами, Озерс - лабораториями, Вулканс - тоже лабораториями, но специфическими, с плавильными печами, кузницей и еще какими-то помещениями, в которых хранил образцы местных пород и занимался химическими опытами, вспоминая рецепт пороха. Мои апартаменты были главным образом приспособлены для любовных утех. У остальных женщин, кстати, тоже.
        Оргии наши происходили все реже: мужчины сеяли свои семечки среди аборигенов. Мы, женщины, тоже прибегали к услугам местных умельцев, которые по выносливости значительно уступали олльским мужчинам, но отдельные экземпляры способны были на интересные и сладостные ухищрения, на которые наши мужчины если иногда и соглашались, то весьма неохотно.
        В гавань стали заходить торговые суда, изготовленные самими аборигенами, иногда очень странной конструкции, а главное, издалека, с материка. Как правило, они прибывали с торговыми целями, купцы непременно везли дары нам, так что пришлось организовать специальную службу по приему гостей и подарков от них. Одним словом, Атлантида становилась все известнее и богаче.
        Но всему приходит конец. Начало конца Атлантиды было положено весьма неординарно: всем нам, бессмертным, приснился один и тот же сон. То есть в деталях сон, конечно, различался: мне, например, приснился отец - лорд Раут, Марсу - старый Арес, остальным не то чтобы родители, но близкие люди. Однако все они говорили об одном и том же - что населению этой планеты мы принесли зло, поведя ее по техническому пути развития, хотя у аборигенов была прекрасная альтернатива: жить в единении с природой, не загрязняя ее промышленными отходами. Но в принципе сами аборигены фактически уже склонялись к такому исходу, и наша вина здесь заключалась только в том, что мы просто подтолкнули аборигенов в нежелательном направлении. Гораздо более интересным экспериментом является наше приобретенное бессмертие. Бог, наверное, с любопытством следит за нами, размышляя, к чему может привести обыкновенного человека полученное им бессмертие, не влечет ли оно за собой усталость души и чем это чревато вообще.
        Отец подтвердил, что фактически мы и так бессмертны, частица ЕГО заключена и в нас, и после физической смерти тела мы, как и он сам, вернемся в лоно Отца нашего, где после положенной вслед за жизнью в физическом теле реабилитации вновь возродимся, забыв о прошлой жизни, и так бесконечно. И делается это с одной целью: чтобы физическая жизнь не наскучила, ведь, по сути, все повторяется и повторяется с небольшими нюансами… В общем, нас просветили в том, в чем дикари-аборигены были и так уверены.
        А кроме того, из сна нам стало известно, что Жемчужина обретается в звездной системе, загрязненной обломками планеты, разорванной местными планетами-гигантами, и теперь должна подвергнуться встрече с одним из астероидов массой 4,5·1010 кг, или, что, может быть, доступнее воображению, с камнем размером примерно 2,5 километра в диаметре. Встреча эта должна произойти ровно через год и два месяца, а точкой соприкосновения будет остров Атлантида.
        Нет, это не Божья кара, просто в данной точке пространства ОН не в силах совладать со столь внушительной массой, и столкновение неизбежно. Нам же, бессмертным, предлагается альтернатива: мгновенная безболезненная смерть или бегство с острова на каком-нибудь судне, причем без гарантии спасения в последующих возможных катаклизмах.
        Затем лорд Раут счел необходимым выдать мне информацию, что Олл все-таки не сумел избежать ядерного конфликта, вина за который лежит полностью на нем и Арфике Абрагаме: на лорде Рауте - за то, что он не передал лично наместнику инструкцию по пользованию установкой Озерса, а наместник, увлекшись местью, оставил инструкцию на установке. Его начальник контрразведки посчитал себя законным наследником и довел Олл до ядерной войны. Теперь Олл - полностью выжженная радиацией пустыня.
        Видя, как удручен отец, я постаралась оправдать его, сказав, что еще неизвестно, до чего довел бы Олл наместник, попади установка именно к нему в руки, но отец ответил, что Арфик более дальновиден. Затем я проснулась. Это случилось так внезапно, что я заплакала. Я столько еще хотела узнать у отца! Как я ни старалась, сон больше не приходил. Проворочавшись в постели еще часа два, я встала и пошла искать Вулканса. Сон не уходил из памяти, словно разговор с отцом произошел в действительности. Поплутав по дворцу, я наконец узнала у какой-то рабыни, что все господа боги собрались у Аргуса. Я тоже поспешила к нему.
        Действительно, все бессмертные, включая и Лолу, были там, лица их казались хмурыми и озабоченными.
        - Что случилось? - спросила я с невинным видом.
        - Ты разве не спала? - спросил меня в ответ Озерс.
        - Спала, - ответила я. - И мне приснился странный сон. Мне приснился отец.
        - Что он тебе сказал? - задал вопрос Марс.
        - Он говорил ужасные вещи: будто Олл теперь радиоактивная пустыня и виноват во всем он, лорд Раут. Будто начальник контрразведки наместника завладел установкой Озерса и довел Олл до ядерной войны.
        - А что еще он сказал? - поинтересовался Сет.
        - Что на наш остров скоро упадет астероид диаметром 2,5 километра и у нас, бессмертных, есть альтернатива: принять мгновенную смерть или покинуть остров на каком-нибудь судне.
        - Вот! Именно это всем и приснилось! - поднял вверх палец Вулканс. - Именно поэтому мы все собрались у нашего главного астронома. И Аргус уже нашел в небе направленный на нас астероид. По трем точкам его траектории компьютер выдал время и место падения на Жемчужину этого небесного посланника. Лорд Раут сказал тебе истинную правду. Кстати, мне тоже приснился Кроум.
        - Значит, Олла больше нет? И нам не на что надеяться? - спросила одна из девушек.
        - Даже если случится чудо и мы вновь построим установку, нам некуда будет возвращаться?
        - Выходит, так, - сказал Марс. - Мне, кстати, приснился мой отец, старый Арес. Он советовал принять смерть. Говорил, что лучше нету того света, а жизнь - понятие относительное. Возможно, он прав. Последнее время мне что-то скучно.
        - Боже мой! - встрепенулся вдруг Озерс. - Получается, что в конечном счете Олл погубил я! - И он вдруг зарыдал: - За каким чертом я построил эту установку? Кто от этого стал счастливее? Такую планету загубил!
        Нами овладело безнадежное отчаяние.
        - С места не сдвинусь! - заорал Озерс. - Я больше всех заслуживаю смерти!
        Вдруг с улицы донесся полузабытый звук. Мы насторожились.
        - Я бы сказал, - промолвил Вулканс, - что звук принадлежит хорошему грузовику. С дизельным мотором внутреннего сгорания. Но этого не может быть.
        Мы прислушались. Да, несомненно, нарастающий рокот мог принадлежать только грузовику. В это время по всему городу залаяли собаки, заглушая столь хорошо знакомые нам всем звуки. Не сговариваясь, мы почти бегом направились к главному входу.
        Зрелище было действительно необычное: от гавани по мощеной широкой главной улице, преодолевая подъем и освещая все вокруг двумя фарами, к дворцу ехало что-то, внешне напоминающее олльский грузовик, однако же имевшее немного странные очертания. Что-то вроде фургона, оконтуренного в почти сплошное массивное кольцо. Грузовик натужно рычал, продвигался уверенно, изредка сигналя неожиданно попавшим в лучи фар редким прохожим. При звуках сигнала собачий лай переходил в истерическое завывание, растерянные прохожие молча прыгали на обочины, норовя забиться в ближайшие подворотни. Грузовик сопровождали конные полицейские, поднятые, видимо, по тревоге. Изредка то один, то другой выезжали вперед и делали отчаянные знаки, требуя остановиться, впрочем, безрезультатно. Так продолжалось, пока Марс не отдал приказ бургомистру убрать своих блюстителей порядка, пояснив:
        - Это к нам.
        Кланяясь, бургомистр исчез. Фары, включенные на дальний свет, ослепляли, мы щурились и никак не могли разглядеть водителя. Наконец грузовик подъехал к воротам и, развернувшись, встал боком к нам. Дверь кабины открылась, и к нам выпорхнула из приехавшего чуда… я. Я собственной персоной, правда, одетая в наряд весьма необычного фасона.
        - Кажется, я вовремя, - сказала «новая я». - Ну, что же вы застыли как идолы, встречайте же нас в конце концов!
        Глава 11
        ПАНАЦЕЯ (ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА АГЕЕВА)
        Не дожидаясь возвращения бабы Тани (как я решил называть сожительницу Афанасия Степановича), он откупорил очередную бутылку, налил себе в мутный граненый стакан чуть более его половины и, сказав предварительно:
        - Тебе сейчас нельзя, иначе эффект не тот будет. Сиди, служивый, и слушай, - опрокинул содержимое в рот, крякнул, утерся рукавом и стал рассказывать: - Аккурат мне тогда девятнадцать было. Если ты заметил, я и сейчас при теле, а в то время вообще был хлопцем видным и статным, девки сами на шею вешались, да и любил я это дело! Одних целок штук двадцать сломал, пока не понял, что не в том геройство, чтоб девку спортить, а в том, чтоб с самой ядреной бабой управиться - с той, кому за тридцать или за сорок. Эти точно знали, что им от меня нужно, зря не ломались, а иной раз такие попадались, что по трое суток гонять приходилось, глаз при этом ни на миг не сомкнувши! Была у нас в деревне одна такая - мужняя, правда, баба, - было ей о ту пору 33 года. Ну, и схлестнулся я с ней как-то. По грибы она ходила, а я на охоту тогда любил шастать. Бабенка с виду неказистая, в деревне-то я в ее сторону навряд посмотрел бы. Ну да в лесу все по-другому смотрится. Слово за слово с ней перемолвились, вот тебе и пожалуйста.
        А горячая была, да на всякие выдумки горазда - удивление сплошное! До этого мне бабы попадались обыкновенные: раз-два и уже пощады просит, ан не тут-то было. Я и так, я и этак, уж чуть жива, кажется, ну, говорю, что, сдаешься? Так говорить не может, а головой мотает: нет, мол, еще… К концу дня чуть меня не заездила. Да еще ночью ни секунды вздремнуть не позволила. Я говорю:
        - Что мужу-то хоть скажешь?
        - Заблудилась, - говорит, - скажу. Проплутала всю ночь, устала, как собака… Да пошел он, козел, сам если не может… Ну его!
        С тех пор и зачалась меж нами тайная любовь.
        Да разве в деревне соблюдешь тайну? Особливо такую. Дознался все ж таки муженек ее, по какие грибы она таскается, и решил меня да ее кончить. А я к тому времени обнаглел настолько, что даже патроны охотничьи с собой не брал, закину ружьишко за спину - и на условленное место в лес, а уж она еще с опушки раздеваться начинает и ко мне совсем готовенькая приходит.
        В тот раз ейный муж аккурат за ней следом крался и бердану свою самой крупной дробью зарядил. Вот. Подошла она ко мне и сразу в свою любимую позу встала - на колени то есть. Я, значит, только пристроился, слышу: бах! - и в левом боку боль. Оборачиваюсь - он, падла, ружье перезаряжает. Переволновался, видно, потому и левей взял. Я за свое ружье схватился, да вспомнил, что оно не заряжено, а потому упал только и думаю: «Вот она, смертушка моя, и подкралась…» Лежу тихо, не дышу. Он подходит, направляет ружье на нее и кричит:
        - Доблядовалась, сука! Получай! - и бах ей в голову. Пол головы как не бывало.
        Тут я его прикладом и стал охаживать, приподнялся только чуть. Да, видать, крепко он меня зацепил, не те, слышь, силы-то. Стал он уворачиваться, отскочил. Ну все, думаю, сейчас добьет точно. Собрал все, какие были, силешки - и бечь. Бегу, за бок держусь, боль дикая, а он вслед орет:
        - Не уйдешь, сука! Все одно добью! - Ружьишко свое перезарядил и за мной. У нас, слышь, все охотники, а за мной след кровавый, пацан пятилетний по такому следу найдет, не то что здоровый мужик в сорок лет. Да на счастье свое вспомнил я, что пещерка недалеко есть. Не то чтобы большая, но схорониться можно, а уж из пещерки я его стращать ответным выстрелом буду…
        Как добежал, не знаю - врать не буду, нонче говорят «на автопилоте»; ничего не помню. Втиснулся кое-как, и тут дошло: вряд ли озверевший рогоносец будет меня опасаться, ему ведь все одно, если не виселица, то каторга пожизненная светит. Остается только выставить наружу ствол, а самому забиться в пещерку как можно дальше, хотя, если честно сказать, все это мертвому припарка. Вряд ли его остановит вид высунутого ружья, но вот если сам он пальнет в пещерку - добьет непременно. Я еще подумал, что могила у меня хоть и без гроба, зато уютная и для покойника просторная, а главное, никто меня здесь до скончания времен не отыщет. С этими мыслями я ногами вперед все глубже и глубже втискиваюсь. Чувствую, все: уперлись ноги. Но чу! Вроде пещерка с поворотом - это я правой ногой определил. Упираюсь из последних сил, кое-как завернул за поворот, а дальше вниз дыра, вроде
        - так чую - пройду весь.

«А, мать твою так, все одно пропадать! - думаю. А у нас на Урале пещеры есть бездонные - я сам две таких знал. - Была не была!»; - и ухнул вниз. Метра четыре, наверное, летел, но упал на землю, не на камень. Темно кругом, как у негра в желудке. На всякий случай отполз, а то пальнет сверху. Левый бок жжет, сил нет. Тогда сообразил, что выбраться отсюда сам все одно не смогу, и только так польза вышла, что удовольствия лишил гада. А тот дополз, слышу, сверху орет: «Афоня!» Помолчал, потом бересты клок подпалил и вниз бросил. Береста почти рядом упала, но погасла. Он еще бросил, но, пока поджигал, я подальше отполз. «Ну, на тебе, сволочь!» - И стал он палить, наугад, конечно. После четвертого выстрела земля осела, меня наполовину засыпало, а его, слышь, видать, совсем придавило. Орал он орал, на помощь звал, да кто придет-то? Я разве что. А мне он на хрен не нужен, такую бабу жизни лишил за то, что сам не справлялся, ублюдок! Затем подумалось: а ведь новый патрон ему сейчас не достать, придавленному.
        - Петро! Ей-Богу, не зря тебя придавило, а то, что орешь, - так кроме Бога да меня тебя никто не слышит. За что ты жену убил?
        - Знаешь за что.
        - Я-то знаю: за то, что сам не мог с ней сладить, вот и порешил. От злобы на самого себя, верно?
        - Ишь, грамотей выискался! А ты на моем месте что стал делать бы?
        - А мне, Петро, на твоем месте никогда не быть. Меня все подряд бабы любили, потому что я их потребности нехитрые выполнял, не уклоняясь. Я б такую женку, как у тебя была, на руках носил бы да еще пылинки сдувал. Она ведь у тебя везде поспевала, все в ее руках горело. Ты вон какой обихоженный. Она от тебя только одного и хотела. Да ты, Петро, зажрался, лень было пару раз елдой махнуть, предпочел ей голову снести. Сволочь ты, и никто больше.
        - Молчи, Афоня, вот такие, как ты, баб всех и перепортили!
        - Во-во! Свою-то вину легче всего на других перекладывать. И сам не гам, и другому не дам. Свято место пусто никогда не будет, не можешь сам обеспечить, отойди в сторону либо совсем уйди. Окромя тебя, Петро, винить тут некого. Бог каждому мужику одинаковый набор отмерил, как и бабе, конечно. Пользоваться надо, а не искать виноватых. Так что правильно тебя придавило. Видать, ее душенька невиновная справедливости успела у Бога выпросить. Подохнешь живым в готовой могиле.
        - А тебе Бог ту же самую смертушку припас, Афоня. Бог блядства не любит.
        - Ну-ну, - только и ответил я. Боль в боку вроде как утихать стала, видно, крови многовато вылилось, шевелиться не хотелось, сил не было.

* * *
        Мало-помалу голос Афанасия Степановича стал от меня отдаляться, а боль в колене уже напоминала по остроте ту, когда мужик стукнул по нему рюкзаком. Вскоре мое состояние стало заметно и деду.
        - Куда эта стерва запропастилась? - сказал он. - А тебе, служивый, уже, вижу, не до рассказов. Терпи, эта боль лечебная, утром как новый гривенник будешь, даже лучше. Пойдем, я тебя в Танькину постель устрою: у нее перина пуховая. Пошли, пошли, не стесняйся, я знал, зачем тебя веду. А Танька жратву приготовит и со мной ляжет, не барыня. Ты небось думаешь, как я с этой образиной живу? А она, между прочим, если непьяная, о-го-го в постели какая! Пойдем, служивый…
        Да ладно, решил я, в Афгане на чем только спать не приходилось. Лишь бы вшей не было. В конце концов дед знал, на что идет, а мое дело - солдатское.
        Я позволил деду отвести меня и помочь раздеться. В постели у бабы Тани было действительно уютно, мягко и тепло, даже боль как будто стихла, вернее, отдалилась. Улегшись, я спросил:
        - Ну, а вы сами-то как из той ямы выбрались?
        - Я-то? Так тут самое приключение и началось. Лежу я на земле и размышляю, мол, странная какая-то яма: эта стена, у которой я находился, - земляная, а противоположная - вроде как каменная. Нашарил я бересту погасшую, поджег ее снова и, превозмогая боль в боку, подошел к противоположной стене. И тут рассмотрел, что стена-то бетонная! То есть это я сейчас знаю, что бетонная, а в то время только и понял, что рукотворная. И аккурат супротив меня - прямоугольник в стене, ну, чисто дверь. Только непонятно, как открывается. Береста уже догорала, но увидел я отпечаток ладони. Поднес бересту с огнем поближе, чтобы разглядеть. Стоял, слышь, подсвечивал, пока огонь не погас. А как стало темно, смотрю, отпечаток-то ладони светится, словно гнилой пень в лесу. Что мне вдруг в голову пришло - не знаю, только я свою ладонь к светящемуся отпечатку приложил. И вдруг дверь сама вправо пошла. Со скрипом, но пошла. Я и шагнул внутрь.
        Оказался я в комнате - понял это потому, что сразу свет вспыхнул. Сначала неяркий, голубой такой, но со временем свет нормальным стал. Но не это главное… Ты у Пушкина Александра Сергеевича про спящую царевну читал? Самого Александра Сергеевича года за три до моего рождения на дуэли убили. Так вот. Гляжу я, а посреди комнаты лежит в хрустальном гробу царевна красоты неописуемой. А гроб тот к шести столбикам на пружинах подвешен и крышкой хрустальной закрыт… Хочешь верь, хочешь не верь.

«Ну, - думаю, - это не то, что в компании с Петром помирать, здесь гораздо приятнее это делать». А у самого уже в глазах мутится. По сказке, помню, положено крышку у гроба разбить, а царевну поцеловать. Только сил уже стоять нет. А покойница шибко девка красивая, даже жаль, что не голая. Рыжая только, но рыжие тоже красивыми бывают.
        В общем, полюбовался я на нее сколько мог, потом рядом на пол опустился побережнее и отключился.
        Очнулся я от того, что кто-то у меня в раненом боку копается без всяких церемоний. Открыл глаза - оказалось, это давешняя покойница. От боли я, конечно, заорал. Тут она посмотрела мне в глаза, и я сразу же отключился. Когда опять пришел в себя, бок уже не болел, однако рыжая покойница сказала мне по-русски, но с каким-то непонятным акцентом, что дела у меня совсем плохие и она вынуждена прибегнуть к крайнему средству, за тем, собственно, и разбудила. Дала какой-то прозрачный пакетик с высушенной травой и велела эту траву высыпать в рот, как следует разжевать, прямо в кашицу перетереть, и проглотить.
        Я, конечно, не дурак, - спросил, что за трава. Она ответила:
        - Панацея, если это тебе о чем-нибудь говорит.
        Название мне было знакомо: доктор, который иногда нас пользовал, постоянно жаловался на отсутствие у него панацеи, то есть лекарства от всех болезней, а потому я здраво рассудил, что всю панацею сразу съедать не имеет никакого смысла, хватит и половины, так что примерно половину сжевал, как она и велела, а вторую половину сохранил и по сию пору. С тобой вот, служивый, поделился, и дай Бог тебе здоровья. Она по комнате между делом ходила, всякие приборчики крутила, так что догладывать за мной ей было некогда.
        Э-э, служивый, вижу, тебе уже не до рассказа. Ну, мучайся, мучайся, главное - до утра дотерпи, а там, глядишь, и как кузнечик прыгать будешь. Отдыхай, вон Танька пришла, я ей помогу, а ты уснуть если сможешь - постарайся. Ну, до утра.
        Это была одна из самых длинных ночей в моей жизни. Несмотря на милостивое разрешение не только стонать, но и кричать, если что, я до этого не опустился, хотя боль порой становилась совершенно нестерпимой. Я иной раз готов был встать и задушить деда, ибо сколько ни отгонял я от себя мысль об отраве, с новым приступом она возвращалась. Дед это, видимо, понимал, потому что подошел ко мне среди ночи с предложением поглядеть на колено, указал мне на отсутствие видимых признаков свища, потрепал по голове и постарался ободрить: мол, все идет так, как и должно идти, терпи, служивый… И я терпел. Кусал подушку, но не издал ни стона. Потом я заснул, но, убей меня Бог, как это случилось - не помню. Утром проснулся от того, что хотелось не просто есть, а жрать. Такого голода я не испытывал даже в армии. Старики, обнявшись, мирно посапывали в соседней комнате, я же, потихонечку встав, прошлепал на кухню и только там заметил, что не испытываю с ногой больше никаких неудобств, попрыгал на бывшей покалеченной ноге, попытался на ней же присесть, но не удержал равновесия - растянулся на неметенном полу, причем со
страшным грохотом. На шум вышла баба Таня, лениво поинтересовавшись:
        - Ну, вылечился, соколик? Мы тут с дедом вчера засиделись, за твое здоровье болели, так ты ешь что найдешь. Борщ вон, в кастрюле на плите, консервы в холодильнике, водка под столом… О! И дед встал! Так мы, значит, сейчас присоединимся. В туалет схожу только. - И она юркнула в боковую дверь.
        Следом за ней появился Афанасий Степанович в трусах и майке. Он остановился в проходе и сказал:
        - Ну что, служивый, здоров?
        - Здоров! - радостно подтвердил я. - Даже не знаю, как теперь вас благодарить, Афанасий Степаныч! Вы для меня такое сделали!
        - Оставь, - махнул он рукой. - Обмыть бы теперь необходимо. Там еще что-то остаться должно.
        - Я ж тут не хозяин, - развел я руками.
        - Ничего, сейчас себя в порядок приведем, и чертям тошно станет. Танька! Долго тебя ждать?
        Завтрак очень логично перерос в обыкновенную пьянку. Сначала было сказано, что грех не обмыть чудом исцелившиеся раны, второй тост (по моему предложению) выпили за драгоценное здоровье хозяина этого дома и его «очаровательной» супруги… После третьего… Эх, да что там говорить, в борьбе с зеленым змием я явно уступал пожилым, но хорошо тренированным сожителям. Чувствуя себя на грани отключения, я достал все деньги (Юрка мне все же смог всучить 800 рублей), отсчитал сотню на обратный билет плюс непредвиденные расходы, забрал эту часть себе, а оставшиеся с бычьим упорством, пока не убедил, стал совать то хозяину, то хозяйке. Наконец Афанасий Степанович согласился принять их у меня, небрежно бросил на кухонный подоконник и предложил выпить за щедрость южного гостя. Я этот тост пытался отклонить, мотивируя тем, что вряд ли у кого еще можно было бы купить здоровье, которое вообще не продается, и, как говорится, рад бы дать больше, но - увы! - нету…
        Мои слова на деда возымели совершенно не то действие, какое можно было ожидать. Он встал и сказал, что желает немедленно разобраться с «этой рыжей стервой», и попытался нас с бабой Таней покинуть. Но тут с нашей стороны Афанасий Степанович столкнулся со столь яростным сопротивлением, что вынужден был отступить, опрокинув в себя с горя едва ли не до краев налитый граненый стакан. Крепкий был старик, чего уж там… Но это его наконец сломало, и он как-то незаметно соскользнул под стол. Я предпринял попытку его оттуда достать, но баба Таня очень строго посоветовала мне этого не делать, затем попыталась выпить со мной на брудершафт, чего я испугался до полусмерти, а потому отключился сам.
        К обеду старики ожили, разбудили меня и предложили продолжить пиршество, но оказалось, что с горючим теперь напряженка, и баба Таня сама вызвалась сбегать «по водку». Стойкость хозяев, а особенно упоминание о новой пьянке уже приводили меня в трепет, можно сказать, священный. Я уже жалел о приобретенном здоровье и вообще о том, что когда-то родился, и не знал, как быть. Однако едва за бабой Таней закрылась дверь, как Афанасий Степанович, заговорщически подмигнув, скрылся в туалете и тотчас же вышел, держа в руках мокрую бутылку. Судя по всему, он прятал ее в смывном бачке, куда баба Таня ввиду ее низкорослости заглянуть не могла, даже если бы подставила табурет. Я мысленно застонал, а вслух поинтересовался:
        - Афанасий Степанович, куда вы спешите?
        Можно подумать, что последний день живете. Сейчас баба Таня принесет, да и закуска уже на исходе…
        - Молод ты еще, служивый. - Он, видимо, давно и начисто забыл мое имя. - А я тебе вот что скажу: всегда живи так, как будто последний день доживаешь. Под Богом ходим. Глядишь, и не ошибешься. Так-то…
        - Все-таки давайте бабу Таню дождемся. А вы мне пока расскажете, за что чекисты вас тогда с Марией расстреливали.
        - Тем более налить надо! Ты вот что, неужели и вправду выпить откажешься?
        - Ну, если требуется… Только я ведь опять пьяный буду!
        - А для чего ж еще пить? Пей! Пока нас бомбой нейтронной не шандарахнули. Слышишь, чего радио каждый день рассказывает?
        - А-а! Волка бояться… Пусть треплется. - Это я у Юрки перенял.
        - Так-то оно так, служивый, да только слишком много этих бомб изготовлено, а предводитель наш уже старенький - ему, поди, все равно. Большевики - они всегда крутые были. Вот и тогда тоже…
        - Когда?
        - А когда царя-батюшку вместе с семьей расстреляли… Ладно, не об том речь. - Дед налил два стакана. - Ну что? Будем?
        - Будем, - храбро отозвался я.
        Мы выпили. Как ни странно, водка совершенно спокойно улеглась в желудке. Я даже не опьянел, а как-то чуть отупел, что ли.
        - Ну, не томи, Афанасий Степаныч! Что дальше-то было?
        - Всего-то не расскажешь… Одним словом, поступил я к рыжей в услужение, словно крепостной какой. Оказалось, что я ее лет на сто раньше намеченного разбудил, скоротать она время хотела, а потом, все ее на Кавказ тянуло, прямо бредила, как ей в какой-то городок, Ставрополь, что ли, хотелось. Еле-еле ее отговорил, там с горцами тогда война шла. Ну, таскались мы по России туда-сюда, акцент у нее вскоре исчез. А я - ты сам понимаешь, - сил нет, как ее попробовать хотел. Ну, и достиг как-то своего. Тугая была баба, иной раз ночь всю напролет гоняешь, к утру только и кончит. Ну а если сама за тебя примется, кричи караул: словно в сладком омуте тонешь.
        Так проваландались с ней до самой революции. По России мужики на красных и белых поделились, и ну друг другу скулы сворачивать - чья возьмет. Вот в это время мы в Ставрополь и подались. Край казачий, сам городишко больше на село похож - на станицу то есть. Купили с ней домик на окраине, которую местные Форштадтом звали, что-то типа предместья, ну а поскольку мечта ее наконец сбылась и она в Ставрополе оказалась, зажили мы тихо и спокойно. Платила мне Мария золотом. Где она его брала
        - не знаю, хотя при себе не таскала. Тут еще пара рыжих объявилась, друзья ее, что ли. Году примерно в девятнадцатом или двадцатом - точно не помню - в Ставрополь пришли красные. Все честь по чести, губчека быстренько образовали, облавы стали по городку делать. Ну и решил я на всякий случай золотишко свое припрятать. Купил на барахолке табакерку золотую - монет у меня не так уж чтобы много было, но не в газету же их заворачивать. А Мария крестик носила красоты - да и цены - невиданной, с четырьмя такими синими камнями, на цепочке золотой. Я ей и говорю:
        - Машенька, может, и крестик твой сюда присовокупим? Не ровен час - облава, тебя чекисты из-за одного крестика к стенке поставят.
        Она головой покачала:
        - Меня до стенки еще довести надо, - говорит, - но вообще-то ты прав. - И крестик свой отдала. Монет еще горсть сыпанула. - Прячь, - говорит, - авось со временем найдем…
        А я уже в погребочке и место подготовил, как чувствовал. Замуровал в кладку табакерку, и стали мы спать укладываться.
        Под утро стучат в дверь. Попрепирался я для виду, открыл. Заходят человек шесть, все в кожаных тужурках, при «маузерах». А главным у них молодой такой, бравый и рыжий, аж светится. Я было воспрял, принял его за дружка Марии, ну, думаю, пронесет нынче… Ан нет. Хотя Мария его, кажется, знала. Во всяком случае, он с ней приветливо поздоровался, правда, звал он ее странно… сейчас припомню… леди Раут. Да! Точно. Так и сказал: «Леди Раут? Какая приятная неожиданность! Давненько мы с вами не виделись!» Затем скомандовал своим, чтобы начинали, и понеслось! Все вверх тормашками в доме перевернули. Что искали - непонятно. А Мария между тем с рыжим беседу вела. Я, слышь, служивый, грузин рыжих видел, но армян - ни разу.
        - А с чего вы взяли, что это был армянин?
        - Ну, ежели смотреть на рожу, так чистый хохол он, рыжий. Но ты хоть одного хохла с армянским именем видел? То-то же. Мария его называла Арфиком, а иной раз и господином Кнором, но больше по имени. Когда чекисты с обыском закончили, Арфик их всех из дому во двор выгнал. Я, само собой, не пошел. Он у Марии интересуется, кто, мол, я такой? И тут Мария обозвала меня словом, каким дикарей зовут: абориген, мол. Только я хотел обидеться, как Арфик тянет из кобуры «маузер», приговаривая: «Именем советской власти мне даны большие полномочия, поэтому, друзья, давайте попрощаемся, уж не обижайтесь, работа такая». И направляет ствол Марии в лоб: «Извините, леди Раут, для вас так будет лучше». Затем нацелил пистолет на меня: «Хотя, пожалуй, начнем с мужчины…» - и бах! - мне прямо в сердце. Во, смотри, шрам так и не сошел…
        Афанасий Степанович задрал рубаху и показал мне маленький круглый шрам. Зажившие пулевые ранения видеть мне приходилось, поэтому я ни на секунду не усомнился в его словах. Шрам действительно был в области сердца.
        - За что про что - непонятно. Почти и не больно было, свет в глазах только померк
        - и все, темнота. - Тут дед налил себе целый стакан и опрокинул его в рот, словно воду. - Так-то, служивый. Очнулся я днем, уж не знаю, в какое время. Пуля, оказывается, внутри застряла, шевельнуться больно, крови, однако, вытекло не так много - то ли потому, что я ладонью рану зажал, то ли еще почему. С трудом голову поворачиваю, смотрю, где Мария. Нет ее! С тех пор я в недоумении: или Арфик пристрелил ее, или передо мной комедию ломал… Только я таких подлюк много на своем веку навидался, считал, что армянин тот рыжий для Марии нечто более пакостное придумал, и убежден был в этом, пока не увидел Марию здесь, в Белом Яре. Я уже подходил к ней, поговорить хотел по-хорошему. Так сделала вид, что совсем меня не знает, что я ее с кем-то спутал. Это я-то, который с ней почти шестьдесят лет бок о бок жил! Да я все изгибы тела ее помню, походку, жесты! Врет, сволочь. Ну, ей же хуже будет! Долго там Таньку п… носить будет?
        - Афанасий Степаныч, может, не стоит вам к ней больше подходить? Если она такая старая, у нее же мужиков небось тыща была. Бог с ней, не вы первый, не вы последний, разойдитесь миром.
        - Главное, рыло-то от меня чего воротит? Чай, не чужие, могла бы и поздороваться, поговорить о том о сем! А то прям чуть не на три веселых буквы посылает. Прынцесса!
        - Ну, а может, это и правда не она? Бывают же на свете двойники?
        - Двойники бывают, но не абсолютно похожие, скорее она просто растерялась, не думала меня в живых увидеть, но я ее в чувство привести сумею, будь спок. Она у меня еще попляшет! Да вон она! - Он указал в окно на остановившийся автобус марки
«ПАЗ», из которого вышла… Бог ты мой! Галка Звягинцева…
        Глава 12
        СТОЛКНОВЕНИЕ ИНТЕРЕСОВ
        Итак, к нам пожаловали гости. Нежданные, но очень желанные. Два молодых человека-аборигена и я собственной персоной. То есть я-то была я, но только старше меня на пятнадцать тысяч лет. Этот факт выбил меня из колеи. Неужели мне еще так долго жить? Но самое интересное, что к моей предшественнице в свое время являлась еще одна предшественница, а к той - еще одна… и, вероятно, событие это, сделай крюк в пятнадцать тысячелетий, должна повториться снова.
        Я бросилась с расспросами к Мрай; но та отшила меня словами:
        - Последние сто пятьдесят примерно лет я провела в стране этих аборигенов. Не, могу сказать, что страна у них устроена лучше всех, зато в ней есть обычай, по которому гостей надлежит сперва вымыть в бане, затем накормить и напоить, после спать уложить, ну а потом уже спрашивать.
        - Ну что ж, время пока терпит, - согласилась я. - Примем вас по высшему классу.
        Я хлопнула в ладоши и приказала подоспевшей рабыне приготовить баню и распорядиться насчет ужина.
        - Твои спутники знают наш язык? - спросила я Мрай-старшую.
        - Нет, но я полагаю, что быстро ему обучатся. Это очень талантливые ребята. Кстати, того, который без ног, - его зовут Юрий Антонович Карпов - непременно надо накормить салатом из амброзии.
        Я взглянула на молодого аборигена, сидевшего в коляске и с любопытством поглядывавшего вокруг. Правда, взгляд его больше задерживался на мужчинах, на женщин он по преимуществу косился: видимо, наши одежды приводили его в смущение. Второй был подвижен, ладно скроен, красив лицом, а осанка и движения наводили на мысль, что он не чужд воинского дела. Пятнадцать тысячелетий все же не прошли для аборигенов даром, лица их стали значительно красивее, впрочем, не исключено, что я ошиблась.
        Рабы пригласили всех в баню. Женщины раздели гостей, которые при этом смущались и краснели. Мрай-1 что-то говорила им, не то подбадривая, не то укоряя.
        Марс предложил плавно перейти к оргии, однако Мрай-1, которую пришельцы-аборигены называли Галкой (в дальнейшем я тоже стану называть ее так, почему-то это имя мне понравилось), посоветовала Марсу не увлекаться всем сразу и не выбивать гостей из колеи, всему свое время, разве он не видит, что женская нагота их и так смущает? Марс удивился, но Галка пояснила, что тысяча лет - это много не только для человека, но и для народа, а их религия за последнюю тысячу лет воспитала в людях извращенные понятия об эротике и сексе. Половые контакты получали одобрение жрецов, если только их целью было воспроизведение потомства. Особенно порицалось прелюбодеяние, приравненное к смертному греху. Хотя в принципе запреты несли в себе и разумное начало, предотвращая эпидемии, возникавшие от любых контактов с больными. Так что ее друзей, сказала Галка, пока еще смущает наша нагота, ибо провоцирует в них желание, а желание ведет к греху. И, хотя они не ханжи и не аскеты, быстро преодолеть нормы общественного поведения трудно. Надо дать им время освоиться, привыкнуть…
        Оба Галкиных знакомца мне понравились, правда, в некоторое смущение приводили их имена: Ми-ша, Ю-ра… Второе имя проще, а первое - с шипящей буквой! Но Галка сказала, что его можно называть Михайлус… Да, так получается почти атлантское имя. А второго, безногого, который вызывал во мне что-то вроде сочувствия, можно звать Юриус. Верно, так привычнее. И эти обрубки вместо ног… Галка сразу же сообщила мне, что это результат несчастного случая, когда Юриус при переходе через «окно» замешкался и в это время заглох дизель. Хорошо еще, что Михайлус успел дернуть Юриуса к себе, иначе его перерезало бы по пояс. Бедный мальчик! Интересно, подлежат ли регенерации отрезанные ноги? И как же ему будет больно, когда он отведает амброзии!
        Жалеть в то время я умела только одним способом, хотя и не решалась, боясь оскорбить их культовые предрассудки; но чувство жалости во мне нарастало, я наконец решилась и знаком отослала рабынь, омывающих Юриуса.
        - Разрешите, я сама займусь вами? - спросила я его, совершенно позабыв, что он не понимает наш язык.
        В ответ он недоуменно пожал плечами и что-то ответил. Из его фразы я поняла только слово «Мрай», да и то звук «р» он произносил слишком раскатисто. «Поймет», - решила я и пристроилась рядом. Руки мои заскользили по его телу, умащивая благовониями. Наконец они добрались до заветного места, которое он сразу же попытался прикрыть, но я эти попытки проигнорировала и, несмотря на робкое сопротивление, коснулась его сразу же затвердевшей плоти.
        К моему немалому удивлению, результата я не добилась, сколько ни старалась.
        - Спроси его, - обратилась я к Галке, - может быть, я что-то не так делаю?
        - Все так, - улыбнулась она. - Просто здесь много людей, он стесняется. Если хочешь, приди к нему в покои. Один на один он будет гораздо покладистее, а пока оставь его.
        Я приветливо улыбнулась Юриусу и встала с колен.
        - Переведи ему, - сказала я Галке, - что я непременно навещу его позже, когда он останется один, - после чего разрешила рабыням закончить омовение гостя.

* * *
        Наконец мы собрались в трапезной. Гостей, естественно, усадили особо, так, чтобы все они были в центре внимания. И тут Галка сообщила нам новость, которую мы услышать не ожидали. Она сказала;
        - В стране моих друзей есть одна пословица, которая звучит приблизительно так:
«Наш пострел везде поспел». Я хочу сказать, что наместник, вопреки нашим надеждам, не только не был съеден аборигенами, но сам, пробравшись в наше отсутствие к коттеджам, отведал амброзии. Таким образом, он и по сию пору жив и находится в добром здравии. Однажды, встретив меня, он добился, чтобы я оказалась на каторге. Мне, правда, вскоре удалось скрыться оттуда, но воспоминания остались не самые приятные.
        Мы посплетничали немного о наместнике, потом Юриус выразил желание поговорить с Озерсом как изобретатель с изобретателем. Однако все мы дружно запротестовали (кроме, разумеется, Озерса), тогда встал Михайлус и, подняв кубок с вином, сказал,
        - а Галка переводила, - что он бесконечно рад тому, что удостоился чести участвовать в пиршестве на Олимпе, в присутствии бессмертных и таких знаменитых богов, как мы, в честь которые даже названо несколько планет солнечной системы, и особенно в присутствии самого бога войны Марса, имя которого дошло сквозь тысячелетия без искажений, и если могучий бог не сочтет для себя унизительным дать пару уроков рукопашного боя простому смертному, то он готов поучиться. На что Марс с достоинством ответил, мол, легко прослыть грозным и непобедимым бойцом, находясь на нецивилизованной планете, и сам Марс глубоко сомневается, что спустя полтора десятка тысячелетий наука единоборств осталась на прежнем уровне, так что он, Марс, хотя ему и приятно слышать комплимент, несколько сомневается, не преувеличивает ли дорогой гость его мастерство и не придется ли ему - богу войны - самому поучиться у нового друга.
        Мы зааплодировали и выпили за боевое мастерство вообще. Затем Вулканс распорядился насчет музыкантов и танцовщиц, сказав, что для гостей экзотика должна оставаться экзотикой, раз уж они попали в Атлантиду. Одним словом, мы старались как могли, и, по-моему, наше гостеприимство не оставило новых знакомых равнодушными. Разговор между тем постоянно скатывался на насущные проблемы, и Галке иной раз стоило некоторых усилий пресечь эти отклонения. Мне было интересно, как она заново знакомилась с нашими подругами: Ио, Вестой и Грай. Это, однако, девушек насторожило, они стали интересоваться, почему Галка забыла их имена, - неужели им грозит смерть? Галка оправдывалась, но как-то не очень уверенно, пока наконец всем не надоели ее увертки. В запальчивости я выкрикнула:
        - Ну, неужели же ты не знаешь, что грозит Атлантиде?
        - Знаю, - согласилась она. - Просто не хотелось портить вечер.
        - Какой вечер? - возмутилась Ио. - Солнце уже давно взошло!
        И все мы потребовали просветить нас в отношении будущего. Галка грустно обвела собравшихся глазами и скрепя сердце согласилась.
        - Я помню, перед катастрофой мне приснился отец, - сказала она. - Было? - Ее взгляд уперся в меня.
        - Было, - подтвердила я.
        - Помнишь, что он тебе сказал? Он предложил альтернативу: бегство, об исходе которого он ничего не сказал, или мгновенная смерть здесь. Смерть без агонии, без мучений. Я тогда выбрала бегство. Я просто не предполагала, что меня ждет. Никто на Земле из современных нашим гостям аборигенов не может представить себе Потоп, иначе они давно прекратили бы разработку ядерного оружия. Я тоже не могла представить. Не могла, хотя предшественница убеждала меня выбрать легкую смерть. Боже мой! Как я ее теперь понимаю! Три месяца Жемчужина не видела Солнца. Сумерки, и все. В результате сумерек наступил не холод, а нечто вроде парникового эффекта. Лед в полярных районах начал таять, уровень морей и океанов поднимался с непостижимой быстротой, а кроме того, сама планета изменила угол наклона оси вращения. Вы не представляете, раз пять мы чуть не налетели на айсберги, и это здесь, почти в экваториальной зоне. Много раз на горизонте мы видели землю, но вода прибывала так быстро, что земля скрывалась раньше, чем мы успевали подплыть к ней. Карты вообще перестали что-нибудь значить. Два раза нас атаковали Посей-Доны,
которых катаклизм вынес из глубин на поверхность. Во время одной из атак погибли вы, девушки: Ио, Веста и Грай - одно из щупалец отыскало вас в каюте. Мы же отбились буквально чудом. Меня несколько раз едва не смыло волной. До сих пор страшно вспоминать наше путешествие, особенно в первый день катастрофы.
        Ужасный рев сверхболида, который пронесся прямо над нашим кораблем, оставляя за собой светящийся след… Хотя мы уже неделю были в пути и успели отдалиться от Атлантиды на приличное расстояние, морская волна высотой, наверное, с полкилометра догнала нас через несколько часов. Нет, это словами не рассказать, любые слова будут лишь жалким отражением действительности… И потом, когда наступило первое затишье, в сумерках… Вода, кругом одна вода, с плавающими на поверхности… Боже мой! Да что только на поверхности не плавало! Было такое впечатление, словно кроме нас на планете не осталось ничего живого. Никого, одни мы.
        Наконец мы увидели землю: это были Кавказские горы. Ну, не сами горы. Мы были рады любой суше. Аргус мудро повелел оставлять судно на рейде, сами же мы ночевали и охотились на суше, меняя днем место будущей охоты и ночевки. Мало-помалу уровень воды стал понижаться. И хотя вулканическая деятельность повсеместно продолжалась, атмосфера становилась все более прозрачной. Карты и впрямь можно было выбросить: все изменилось. Иногда нам попадались дикие племена людей, но мы с людьми решили больше не связываться. Возможно, мы и вправду толкали аборигенов не по тому пути развития. Во всяком случае, было принято твердое решение не вмешиваться более ни в какие местные дела. И, кстати, так оно и было все последующие почти пятнадцать тысячелетий, ну а когда пошли слухи об Иисусе Христе, когда стало утверждаться христианство, я с облегчением поняла, что ждать осталось около двух тысячелетий. Да мы, собственно, и не удалялись более от средиземноморского региона.
        Однако семена, посеянные нами, неожиданно стали давать бурные всходы. Начиная с семнадцатого века после Рождества Христова наука ни с того ни с сего вдруг рванула вперед семимильными шагами. Думаю, прогрессу способствовала прямо-таки неуемная воинственность аборигенов. Особенно ужасные и жестокие войны были в XX веке. И тогда же произошел буквально всплеск развития науки и техники. Причем сценарий мало чем отличался от олльского. Наконец страх поголовного самоуничтожения вроде бы начал отрезвлять любителей жестоких забав. Однако эта угроза еще не снята. Если они и здесь затеют атомное безумство, это будет гораздо страшнее гибели Атлантиды. Вот так, друзья мои. Мы относительно бессмертны, но хорошо ли это? Я, например, чувствую усталость от жизни. Ее опыт, помноженный на бессмертие, кажется, уже убил во мне чувства…
        - Умненькая какая! - крикнула я Галке. - А я жить хочу! И вот они, - я указала на девушек, - они тоже жить хотят. Может быть, кому-то из присутствующих и надоело жить, но не мне! Кто хочет смерти? - обвела я глазами рыжих богов. - Вижу, жизнь пока не надоела никому! Боже! Неужели через несколько столетий я превращусь в такую же стерву?! И сама буду предлагать ужасную смерть молодым, полным сил и здоровья, жаждущим любви людям?
        - Но ты еще действительно молода, Мрай, - начала Галка. - Ты просто не представляешь, что тебя ждет впереди!
        - Вот я и хочу представить!
        Галка села.
        - А нас, значит, ждет ужасная пасть Посей-Дона? - подала голос Грай.
        Мужчины подавленно молчали.
        - И нет никакого выхода? - поддержала ее Ио. - Тогда лучше действительно остаться здесь. Это хотя бы безболезненно! Зачем ты нам все рассказала? У тебя есть что-то новое? Ты что-то придумала?
        - Господи! Что я могу придумать? ТАМ на совете мы решили развязать эту затянувшуюся петлю времени. С помощью моих друзей мы отправимся на Олл, отговорим вас от глупой затеи использовать установку Озерса, неважно для чего, и вообще отберем ее, петля времени развяжется, и мы просто исчезнем отсюда. Вот и весь план.
        - А Олл в скором времени сгорит в пекле ядерной войны? - подал голос Марс. - И никто ничего не сможет сделать? Так?
        - Не знаю, - сказала Галка.
        - А я догадываюсь, потому что глобальные войны просто так, сами, не возникают. Их сперва тщательно обдумывают и готовят, правда, в надежде на призрачную победу. Что скажешь?
        - Но в этом виноват начальник контрразведки наместника! Или Озерс, если уж искать крайнего.
        - Он ТАМ случайно не наложил на себя руки? - спросил Озерс.
        - Предложи выход, - сказала Галка, - Он за полтора десятка тысяч лет придумать ничего не смог.
        - О чем спор? - спросил вдруг Галку Юриус, я поняла его по интонации.
        Галка что-то долго ему объясняла. Затем обратилась к Озерсу:
        - Вот Юра хочет что-то сказать, послушай, - и начала переводить вслед за словами безногого: - Слыхал ли уважаемый Озерс о колебательном контуре?
        Озерс кивнул.
        - Понимает ли он, что находится во временной петле? - Озерс кивнул вторично, тогда Юриус продолжил: - Не скажу, что занимался вопросами временных петель так, что изучил их свойства досконально, однако могу с уверенностью подметить аналогию между колебательным контуром и временной петлей: и там, и там колебания со временем затухают. Я имею в виду лишь приблизительную аналогию. Влияние семимерного пространства на трехмерное выражается прежде всего в сопротивлении циркуляции темпорального возмущения, возникновении явления вроде вихря вектора, что приводит в конце концов к замедлению и полной остановке циркуляции в возникшей петле и, как следствие, к отторжению ее от реальности, вектор которой должен пройти, касаясь некоторого кратчайшего витка. Что произойдет при этом с петлей? Она потеряет право на существование. Это пока все.
        - Ты все уяснил? - спросила Галка.
        Озерс мрачно кивнул, зато взял слово Вулканс:
        - Насколько я понял уважаемого Юриуса, все, что бы мы ни предприняли, будет либо затягиванием, то есть подпиткой колебательного контура, либо созданием новых петель?
        Галка перевела. Юриус кивнул.
        - То есть наши интересы вступают в противоречие с законами природы?
        - Абсолютно верно.
        - И нет никакого выхода?
        - Один из моих современников сказал как-то, что выход обычно находится там же, где и вход. Глубокая, между прочим, мысль.
        - В таком случае, - сказал Озерс, - вся ответственность за петлю ложится на вас. Я с временем не заигрывал.
        - Я бы не стал это утверждать столь категорично. Вопрос спорный. Кольцо есть кольцо. Где у кольца начало? Где конец? Определить невозможно. Вероятно, если хорошо подумать, отыщется какой-то выход. Время еще есть. А насчет катастрофы - мы можем вас куда-нибудь эвакуировать. Хоть сию минуту. Девушкам никакой Посей-Дон не будет страшен.
        - Да, - сказал Марс, - лет бы хоть на десять-пятнадцать вперед, когда основные последствия катаклизма останутся позади.
        - Сожалею, грозный бог, но будущего для вас пока нет. Во всяком случае, при нынешнем состоянии науки. До будущего надо дожить, а оно - многовариантно. Так что и рад бы помочь, да… - Юриус развел руками. - Вот что-нибудь неживое для эксперимента, да и то вряд ли. Прошу прощения, великие боги, мне что-то нездоровится. Прилечь бы…
        - Это начала действовать амброзия! - воскликнула я. - Юриус, я постараюсь облегчить ваши страдания!
        - Облегчи, - согласилась Галка. - Ты уже сможешь.
        Я хлопнула в ладоши и спросила у подоспевшей рабыни:
        - Покои для гостей приготовлены?
        - Да, богиня.
        - Отвезите кресло с нашим гостем Юриусом в его покои, уложите в постель, я сейчас приду.
        Юриуса увезли. Теперь все взгляды обратились на Михайлуса.
        - Я лишь скромный помощник у Юрия, - сказал он. - Я - руки и ноги, а голова - он, так что не ждите от меня откровений. Единственное, что могу добавить, опять же ссылаясь на Юру, - петли времени, по его расчетам, исчезают на шестом витке. Думайте, может быть, что-то придет в голову. Жаль, если все кончится так бездарно. И вас жаль, и нас тоже.
        - Ну, что ты ничего не скажешь? - спросила я Галку. - Какой это виток? В прошлый раз вы об этом говорили? Что решили? Не молчи!
        - Я вспоминаю… Да, разговор был, правда, не такой напряженный… А виток… Должно быть, четвертый, по идее. Или… Нет, точно четвертый.
        - Значит, последний заход, - подытожил, Озерс. - Что-то надо делать…
        И тут… Мы услыхали надсадный рев дизельного мотора. Второй раз за одни и те же сутки. Михайлус сразу как-то весь подтянулся, строго осмотрел нас и сказал:
        - Нипочем бы не подумал, что на Атлантиде у нас будут угонщики. Боги, вы стражу у машины поставили?
        - Поставили, - растерянно сказал Марс.
        - Воистину, мафия бессмертна! - воскликнул Михайлус, выбегая.
        Мы бросились за ним. Грузовик гостей стоял там, где ему и полагалось, окруженный стражниками, а внизу по мощенной булыжником мостовой взбирался в направлении Олл-Лимпа еще один, точно такой же. «Неужели уже все? - растерянно метались в голове мысли. - Неужели уже последний виток?»
        - Черт меня побери! - воскликнул Михайлус. - Неужели мы что-то забыли? Возвращаться - плохая примета. Хотя… за рулем, кажется, не я! Это не наш грузовик. Ну да, черт побери! Это вообще не я и не Юрка.
        - Что-то будет, - спокойно отметил Вулканс.
        Грузовик между тем, плавно покачиваясь, подползал ближе и ближе. Снова в надсадном лае зашлись успокоившиеся было городские собаки. Михайлус равнодушно отвернулся, сказав Галке:
        - Ваш кто-то. Рыжий.
        А грузовик въехал уже на придворцовую площадь и, скрипнув тормозами, остановился, стравив воздух из тормозной системы. Незнакомец, сидевший за рулем, хлопнул дверцей, заглушив двигатель, и наконец предстал перед нами. Я сразу его узнала, несмотря на отсутствие живота и прочих атрибутов старости: Арфик Абрагам Кнор собственной персоной.
        - Приветствую вас, господа боги, - раскланялся наместник. - Понимаю, что не ждали, что еще пятнадцать тысячелетий глаза бы ваши на меня не смотрели, и тем не менее обстоятельства складываются не в вашу пользу. Я вынужден предстать перед вами. И, между прочим, имею два деловых предложения. Вы разрешите мне войти? Спасибо.
        Мы вновь собрались в трапезной. Арфик занял место Юриуса.
        - Давненько не сиживал я за столь богатым столом, прямо слюнки текут. Ну ладно. В силу исторических традиций в стране, где я провел последние почти двести лет, существует пословица: «Незваный гость хуже татарина». Вон Агеев знает. Он хоть и меньше меня там прожил, все же коренной русский, не правда ли? - Михайлус кивнул.
        - Я, кстати, сам лично возил вашу дурмашину на экспертизу в Москву, но этот недоумок Никитин даже слышать о ней не захотел. «Вы что, - говорит, - Арфик Абрагамович, с ума сошли? Два пацана из старого радиоприемника гравитационный генератор сделали? Лучшие умы, лучшие НИИ Союза проблему долбят, ничего не получается. А у вас подростки из старья лампового… Над академиками посмеяться хотите?» Прямо так и сказал, слово в слово я запомнил, Михаил Константинович! Ну, решил подождать, понаблюдать за вами, тем более что леди Раут все вас с Юрием Антоновичем опекала. Деньжат ему подбросила. Маловато, конечно, но все же жить стало веселее. Ну, это я к слову.
        Арфик говорил на аборигенском языке, Галка переводила, а я смотрела на истинного виновника нашей эпопеи, убийцу отца, и, удивительное дело, в голову мне пока кровожадных мыслей не приходило. Возникло просто легкое раздражение оттого, что мне надо снять боль у Юриуса, а Арфик своей болтовней мешает отлучиться. Видимо, мое состояние было ясно написано на лице, потому что Арфик вдруг стал серьезным.
        - Господа, прошу простить мою болтливость, давно не общался с земляками. Полагаю, все вы озабочены проблемой петли времени, в которую мы с вами сунули шею однажды, и, надо сказать, не очень осторожно. В силу специфики своей работы мне по должности положено совать нос туда, куда его сунуть не всякий и догадается, поэтому, прошу прощения у Михаила Константиновича, приходилось мне интересоваться и вашими с Юрием Антоновичем делами, вследствие чего я здесь. - Лицо Михайлуса осталось непроницаемым. - Поэтому я в курсе и всех дальнейших проблем. Есть решение. Весьма простое и эффективное. И предлагаю его я, Арфик Абрагам Кнор, а тем самым оно становится невыполнимым без одного очень важного соглашения, которое состоит в том, что мы, забыв обиды и амбиции, прощаем друг другу абсолютно все и становимся если не друзьями, то единомышленниками. При этом условии мы возвратимся на Олл, сохранив свое бессмертие, предотвратим там возникновение ядерного конфликта и конфликтов вообще. И заживем далее так, как нам заблагорассудится. Наши земные друзья также возвратятся к себе, сохраняя все свойства, приобретенные
ими от общения с вами, и тоже начнут наслаждаться жизнью бессмертных. Таким образом, как говорится, и волки будут целы, и овцы сыты. Как вам мое предложение?
        - Зная вас, Арфик, можно в конце концов сделать вывод, что, как только надобность в нас отпадет, вы постараетесь от нас избавиться. Зачем вы убили лорда Раута? Разве он не сдержал своего слова? - сказала я.
        - Увы, леди Раут, аргумент у вас неоспоримый, но с тех пор прошло более пятнадцати тысяч лет, я о многом передумал и, вероятно, изменился. Вы тоже уже не та девочка, какой ступили на этот остров. Краткоживущие смертные мало задумываются о судьбах мира или жизнях окружающих. Согласитесь, сто лет - это не срок, во всяком случае, срок, мало чем отличающийся от, скажем, двадцати лет. Краткоживущему, знающему, что рано или поздно его жизнь прервется, порой хочется взять от нее не только все блага, но и удовлетворить собственные амбиции власти, славы, мщения… При этом он почти не задумывается о том, что будет после, скажем, лет через несколько. Мои амбиции сгорели в первое же тысячелетие, и, отправляя вас, леди Раут, - он посмотрел на Галку, - в советские лагеря, я не сомневался, что свою свободу вы обретете еще по дороге, что и случилось. Проверка своего рода.
        - Вот я и опасаюсь «проверок своего рода», - сказала я.
        - Ну ладно, сходите к Юрию Антоновичу, - сказал наместник, - а я пока соберусь с мыслями.
        Я поспешила к Юриусу. Он лежал в постели, и было видно, что едва сдерживал себя, чтобы не закричать. Наскоро сняв у него болевые синдромы, после чего он сразу же уснул, я вернулась в трапезную. Там все было по-прежнему. Наместник с видимым удовольствием поглощал жареного поросенка. Увидев меня, он с сожалением отложил недоеденный кусок, вытерся полотенцем, услужливо поданным рабыней, и сказал:
        - Ну хорошо, господа. Обстоятельства складываются так, что друг без друга нам не обойтись. Коротко объясню мой план: мы грузимся в мой автомобиль и все вместе, исключая, пардон, вас, леди Раут, - он посмотрел на Галку, - Перебираемся на Олл, причем во время приблизительно года за два до рождения самого старшего из нас, то есть меня. Далее мы всеми мыслимыми и немыслимыми способами последовательно, в порядке старшинства, мешаем нашим родителям встретиться и зачать нас. И так - вплоть до самого младшего. Когда плоды нашей деятельности увенчаются успехом, то есть никто из нас не родится, решаем задачу № 2, а именно - предотвращаем ядерную катастрофу. Последнюю задачу без меня вам решить будет не под силу: я все обдумал. Что скажете?
        Предложение наместника было таким неожиданным, что в первые мгновения мы молчали. Затем Вулканс поинтересовался:
        - Но если мы не родимся, откуда же мы возьмемся?
        - Из Атлантиды, - коротко ответил наместник.
        - Да, но…
        - Не знаю, насколько правильная разобрался в математике Карпова, но, поскольку мы уже свое время покинули и очутились в прошлом и оно нас не отвергает, тем более мы тут натворили чертову уйму дел, то же самое будет и на Олле, даже если мы не родимся, В этом и заключается суть парадокса, и даже больше: мы обретем возможность путешествия в будущее. Тем самым мы сможем в любой момент проверить правильность своих действий. То же самое я предлагаю сделать и вам, Михаил Константинович, вместе с Юрием Антоновичем. Кстати, с вами проще, я вам и документы уже подготовил. Вот, возьмите, пожалуйста. - Он протянул два паспорта, два университетских диплома и две трудовые книжки вместе с двумя военными билетами, в которые были вложены профсоюзные удостоверения. Комплект документов дополнялся комсомольскими билетами. - Это полный набор документов среднего советского гражданина вашего возраста. Думаю, что год 1958 - самое хорошее для задуманного мероприятия время. Или лучше 57-й - в тот год в Москве состоялся Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Да, вам, пожалуй, лучше начать именно с
57-го года. Имеете что-нибудь возразить?
        - Нет, - покачал головой Мишка. - Думаю, что Юрий согласится тоже.
        - А почему вы не хотите взять меня? - спросила Галка.
        - Вообще-то принципиальных возражений нет, мне казалось, что вам, леди Раут, лучше побыть с новыми друзьями, но, если вы настаиваете…
        - Ну что ж, друзья, - поднял бокал Марс, - за новые приключения!
        - Надо будет предупредить Атланта, - напомнил Вулканс. - Пусть спасет, кого сможет. И плотник еще замечательный есть, по имени Ной, я бы не хотел, чтобы он погиб раньше времени…
        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
        Глава 1
        ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ
        Итак, был конец весны 1982 года, вернее, уже почти лето. Мишка, вернувшийся из поездки в Тюменскую область, заканчивал свой рассказ, стоя передо мной или даже подпрыгивая на бывшей раненой ноге, но я слушал его вполуха - слишком невероятную новость он привез мне о Галине.
        - Постой, - перебил я его, когда он принялся рассказывать о родителях Черкасова. - Еще раз повтори о том, как ты увидел Галку и как твой дед выбежал из дома, чтобы с ней разобраться?
        - Ну, я и говорю, мол, Афанасий Степаныч, никакая это не Мария, я ее прекрасно знаю: это девчонка, с которой я учился в техникуме, ее Галка Звягинцева зовут.
        - Ее могут как угодно звать, - отвечает, а сам - в дверь и на улицу.
        Ну, я сижу в кухне, смотрю, как Галка водителю рукой махнула, он дверь закрыл, автобус тронулся, и тут мой дед показался: бежит как молодой, руками размахивает, кричит что-то Галке, мне ж не слышно что. Та обернулась, на лице какое-то выражение: не то брезгливое, не то испуганное, смотрит на деда. Ему уже шагов десять до нее… И вдруг, смотрю, дед мой прыть потерял, за грудь руками схватился, еще шага два сделал и упал. Я, естественно, тоже выбегаю, и к деду. Над ним человека три прохожих нагнулись. Я их раздвинул, взял деда за запястье - пульса нет. Поднимаю голову, хотел крикнуть, чтоб «Скорую» вызвали, и тут мои глаза с Галкиными встретились. Веришь, сразу и бесповоротно понял, что никакая помощь деду уже не поможет, он мертв, и мертв основательно, и что убила его именно она. Да, как я это понял, не соображу и сам: мгновение я видел ее глаза, и все. Просто преисполнился уверенности…
        - Как ты мог в такое поверить?
        - Ты меня из госпиталя забирал? Я тебе раны свои показывал?
        - Показывал.
        - Где они? Где следы хотя бы? Я здоров, абсолютно здоров! Тебе этого мало? И в том, что Галка - это Мария, я тоже уверен. И не выпытывай почему, - ты ее глаз не видел, понял?
        Я не понял, но вытягивать из Мишки еще какие-то подробности расхотелось. И триумфально рассказывать ему о том, как я утер нос профессору Никитину, тоже не осталось желания. Вообще ничего больше не хотелось. Какое-то тусклое настроение стало. Я любил Галку. Любил каждой клеточкой своего тела, каждой в отдельности и всеми фибрами вместе взятыми, сколько бы их ни было в моей душе. Я мечтал о ней… Всегда. Но она и раньше-то держала меня на расстоянии, а теперь, и вовсе Мишкин рассказ отодвинул ее от меня на противоположный край галактики, и сейчас чувства вступили в единоборство с рассудком. Они не желали признавать поражение, хотя я и понимал, не мог не согласиться разумом с доводами единственного на всю жизнь друга. Мишка не врет - в этом я не сомневался. Как теперь быть и что теперь делать, я не знал.
        Зато мой организм 22-летнего парня, видимо, знал и теперь заявлял почти вслух свои требования: мол, хозяин, хватит терпеть, смотри? сколько вокруг девушек, не пора ли тебе жениться? И я сдался.
        Если раньше встречных девушек я окидывал равнодушным взглядом, заранее уверенный в том, что вряд ли они окажутся красивее Галки, то теперь стал смотреть внимательнее, выискивая присущие Галке черты, например, походку или изгиб бедер, стройность талии, прическу… Иная спешащая мимо красавица поражала гармонией с какими-то укоренившимися во мне критериями женской красоты, и я оглядывался, чего раньше со мной никогда не случалось. Вскоре выяснилось, что я вообще, ну, извращенец, что ли: меня привлекали, оказывается, девушки не просто с широкими бедрами, но еще имеющие на них «галифе», что в женской среде считалось как минимум недостатком или даже уродством. Но что со мной делать? Таким уж вырос. Вообще, если честно, я как-то задумался: а какую женщину можно считать идеально сложенной? Мои вкусы явно расходились с мировыми стандартами. Во-первых, как я уже говорил, у женщины должны быть широкие бедра, тонкая талия, высокая, не маленькая грудь и узкие плечи. Причем она не должна выглядеть полной при росте примерно 165 см. К сожалению, в Ставрополе мне встречались девушки либо с полной грудью, либо с
широкими бедрами (последнее - гораздо реже), либо не обладающие ни тем, ни другим достоинством.
        Я это к чему? А к тому, что в конце мая к нам в отдел приняли на должность инженера-механика в группу нестандартного оборудования девушку, наделенную всеми этими внешними атрибутами красоты, - мой, так сказать, идеал. Оказалось, что я работаю с такими же «извращенцами». Все наши мужчины примерно с неделю выходили из шока самцов-производителей (материальных благ, разумеется). Первыми избавились от наваждения женатые и те, кому далеко за тридцать. Однако реальных соперников у меня было четверо: молодые, не обремененные семьей парни. Но серьезные намерения возникли только у меня, так что я и их за соперников не принимал. А новенькую звали Людмила Петровна Никонова. В общем, набравшись как-то смелости, я подсел к ней, вооружившись рукописью Ивана Ивановича, и попытался с карандашом в руках объяснить, что она самой судьбой послана мне в спутницы жизни и лучшего кандидата в мужья она вряд ли сыщет, а настроен я весьма решительно и бесповоротно. Для примера я просчитал своих соперников, двое из которых относились к стихии дерева, а двое - к стихии воды. Людмила внимательно меня выслушала, потом        - Юра, вы что, делаете мне предложение?
        - Конечно, - ответил я. - Я очень хочу, Люда, чтобы вы стали моей женой. Обещаю, что буду вам примерным, нежным и любящим мужем. Вы согласны?
        - Но мне разрешено будет подумать?
        - Конечно, Люда. Однако желательно недолго.
        - Вы куда-то опаздываете?
        - Нет. Это у меня шутка такая.
        - Тогда к чему спешка? Или вы уезжаете?
        - Куда? - не понял я.
        - Ну, вам видней. Просто впечатление такое создается, - хихикнула она.
        - Люда, - сказал я, - признаюсь честно, я чуть живой от страха, я боюсь, что вы мне откажете. Где-то я слышал такую фразу: человеку всегда было легче пожелать, чем отказаться. Не скажу, что я умру тут же, но жизнь без вас я просто не могу представить. У меня есть квартира, есть деньги на машину, я хороший, поверьте. Я просто умоляю вас рискнуть и выйти за меня замуж.
        - Так вы не шутите? Но ведь вы же меня совсем не знаете!
        - Вот это руководство по нумерологии написал мой хороший друг. Я называл его отцом, хотя он был моим техникумовским преподавателем. У меня нет оснований ему не доверять. Даже если бы вы, Люда, не были так красивы, я все равно сделал бы вам предложение. Ваши имя, отчество и фамилия сказали мне гораздо больше того, что вы о себе знаете сами. Ну как?
        - Мне еще никто так оригинально не делал предложения. Я отвечу вам завтра, но я хотела бы и сама ознакомиться с рукописью. Надеюсь, до завтра с вами ничего не случится.
        - Не должно. А вы не забудьте паспорт, хорошо?
        - Зачем?
        - После работы поедем в загс подавать заявление.

* * *
        После работы я застал Мишку у меня дома: он с интересом знакомился с результатами вычислений по дурмашине, которые я проделал в его отсутствие.
        - Юрка, - сказал он мне, - а ты уверен, что составил алгоритм без ошибок?
        - Уверен, - мрачно ответил я.
        - Где же тогда сфера? Почему вместо нее получается жгут?
        - Спроси у своей дурмашины, я пока не знаю.
        - Ты чего такой злой? Случилось что?
        - Случилось.
        - Что?
        - Завтра я иду в загс подавать заявление.
        - Ну а злишься-то на кого?
        - На себя, на Галку, на жизнь. Мало ли?..
        - Что-то я тебя не пойму… Вроде должен, наоборот, радоваться… А на ком хоть женишься? - Мишка мне явно не верил.
        - Она у нас третью неделю работает. Зовут Людой.
        - То есть, пока я по Тюменской области скитался, ты… уже? Ну и шустрый ты мужик. За три недели охмурил, значит?
        - Да нет. Я только сегодня сделал ей предложение. А раньше и не подходил ни разу.
        - Во Казанова! - Мишка захохотал, опрокинувшись на диван и болтая для убедительности ногами. - Ну, Юрка, ты и орел! Я всегда знал, что мужик ты резкий, но чтоб до такой степени… Она хоть красивая?
        - Красивая. Завтра сам увидишь. Ты должен подъехать к «Сельхозтехпроекту» к половине пятого, подождать нас и отвезти к загсу.
        - Ты что, серьезно, Юрка?
        - Мишка, ну какая мне теперь разница? Ты же не шутил, называя Галку ведьмой? Уверяя меня, что она с самим Гомером беседовала, то есть что ей как минимум три тысячи лет. Что не Галка она, а Мария. Шутка это или правда?
        - Истинная правда!
        - На кой я сдался бессмертной леди? Роду я не дворянского, так, дворняжка обыкновенная, из предков одного деда помню, и то смутно, а уж кто прадед был - совсем не знаю. Мне и жена такая же нужна, а Людмила в общежитии живет.
        - И ты вот так, с бухты-барахты? Что же ты еще о ней знаешь?
        - Какая мне разница. Мне себя блюсти больше не для кого, а так, согласно Кубовой рукописи, мы с ней одноактивные, одностихийные. Жениться - так по расчету. По нумерологическому.
        - Ты и к этому серьезно относишься?
        - Вполне. У меня нет оснований не верить Кубу. Ты, кстати, железно вписываешься в его теорию. Сам жениться не хочешь или лавры Штирлица все еще не дают покоя?
        - Все еще не дают… Просто начал в целесообразности сомневаться. Не верится мне, что американцы горят желанием поучаствовать в большой драке, слишком они хорошо живут.
        - Ну, твое-то дело солдатское: партия велела, а ты - под козырек. Или не навоевался еще?
        - Пошел ты…
        - Да я-то пойду. Просто интересно знать твои планы. Можно тебя в расчет принимать или опять интернациональные интересы партии и «лично Леонида Ильича» в Афганистан защищать рванешь?
        - Пожалуй, в Афгане я уже навоевался.
        - Ангола еще есть. Все-таки Африка. Экзотика кругом: слоны там, жирафы, лианы, пальмы…
        - Ты чего ко мне привязался?
        - А того. Может, все-таки на работу теперь устроишься? Чай, не инвалид.
        - Устроюсь. Вот погуляю на твоей свадьбе и устроюсь. Однако умные люди говорят:
«Что такое счастье, ты узнаешь, только женившись, но тогда уже будет поздно». Удивляюсь я тебе, Юрка, сколько раз уже было у тебя: сначала сделаешь, а потом за голову хватаешься: мол, что же я натворил-то?
        - Ты зато здорово все обдумываешь, небось в Афган по зрелому размышлению попросился?
        - По зову души. Не твое дело.
        - Ну, и ты не мешай мне, самого сомнения грызут, хотя и не на смерть иду. Я просто верю Кубу, да и жениться пора. Приспичило.
        - А быть однолюбом, как я, не желаешь?
        - Это как?
        - Ну… Разок полюбил, и до свидания.
        - Нет, потому что на поиски дам и совращение времени жалко.
        - А-а… Ну, тады о-о! Тады, значит, завтра в загс. Но плакать будешь, учти, не в мою жилетку, я умываю руки, я тебя всячески отговаривал.

* * *
        Утром, собираясь на работу, я на всякий случай оделся по-праздничному, сунул во внутренний карман пиджака паспорт, в другой - пачку денег. Шел, ощущая непонятную дрожь в каждой клеточке тела. Людмила тоже явилась в нарядном платье. Сердце мое екнуло. Минут через десять после начала работы она подошла к моему столу.
        - Здравствуйте, Юра. Вот ваша рукопись. Спасибо.
        - Паспорт взяли? - почему-то шепотом спросил я.
        Она кивнула, и мир сразу же расцвел для меня всеми цветами радуги.
        - К концу работы, - поспешил я ее проинформировать, - за нами заедет мой самый лучший друг и отвезет нас. Потом, наверное, в кабак?
        Она пожала плечами:
        - Как скажете.
        - Люда, давайте перейдем на «ты», хорошо?
        - Как скажешь.
        - Ты делаешь меня счастливым, скорее бы рабочий день кончался!
        - Может быть, мы зря торопимся?
        - Нет, не зря. Мы оба будем счастливы. - Я произнес это как заклинание.

* * *
        На следующий день Люда из общежития перешла жить ко мне. Так началась наша семейная жизнь. Сейчас я не могу вспомнить без смеха, как мы, оба новичка, погружались в мир секса. Помню, на вторую ночь, лежа подо мной, она вдруг закатила глаза, застонала и стала мотать головой из стороны в сторону. Я испугался, думая, что с ней произошел припадок, вроде эпилептического. Еще мелькнула мысль, что я действительно зря не познакомился с ней поближе. Не зная, что предпринять, я стал хлестать ее ладонями по щекам, стараясь привести в чувство. Наконец она посмотрела на меня осмысленным взглядом и спросила:
        - Ты что?
        - У тебя припадок! - сказал я.
        - Дурак! - услышал я в ответ. - Мне просто хорошо. А что я делала?
        - Ты стала мотать головой, вот так, - сказал я. - А глаза - вот так, и я испугался, что тебе стало плохо.
        - У тебя действительно до меня не было женщин? Приближаясь к оргазму, так, наверное, делает каждая.
        И я вспомнил, что изредка рассказывал мне Мишка, и, хлопнув себя по лбу, расхохотался!
        - Ну и дурак же я! Прости меня, Людмилушка, как говорится, первый блин - комом. Просто я не знал, что тебя это так захватит!
        Действительно, откуда мне было знать? Сам я никогда не терял над, собой контроля, и так было всю оставшуюся жизнь. Но, в общем, дело житейское, поправимое, хотя Люда мне напоминала об этом эпизоде еще долго.

* * *
        Регистрацию мы прошли 28 июня, тогда сыграли и свадьбу, а затем потекли семейные будни, которые мне ужасно нравились. Мишка все допытывался у моей жены, нет ли у нее сестры или подруги с такой же фигурой, он бы, мол, тоже женился. Я предлагал ему устроиться на работу к нам в «Сельхозтехпроект», где незамужних девчат было полным-полно, авось кого-нибудь и подберет. Но он отнекивался, говоря, что пенсию ему будут платить до Нового года и раньше он хомут на себя надевать не собирается, а сейчас у него каникулы, причитающиеся ему за выполнение интернационального долга. И вообще, он собирается поступить в институт, чего и мне желает. Мишка действительно обзавелся кучей литературы для абитуриентов и, видимо, усердно готовился к вступительным экзаменам. Я как-то полистал его пособия и подумал, что сдал бы эти экзамены без всякой подготовки.
        Мама, узнав о том, что я собрался жениться, и познакомившись с Людмилой, вздохнула, но выбор мой одобрила, и с моей женой они ладили потом прекрасно. Сама Людмила родом была из станицы Новотроицкой, где жили ее родители и многочисленная родня. Все они приезжали на свадьбу на колхозном автобусе «КАВЗ», гуляли по-деревенски, с ряжеными, потом увезли нас с Людой в Новотроицкую и резвились еще там.
        Я был до безумия рад, когда все кончилось и мы остались одни. Через три месяца жена обрадовала меня тем, что вскоре я стану отцом. Мы оба были счастливы, и я считал, что обязан своим счастьем Ивану Ивановичу. Поэтому мы с женой сообща выбирали имя будущему ребенку, решив, что он непременно будет нашей с Людой огненной стихии. Сына решили назвать Алексеем, а дочь - Ириной.
        Мишка между тем сдал вступительные экзамены в Ставропольский политехнический институт, пообещав, что через шесть лет он непременно станет обладателем инженерного диплома.
        - «Инженер-электронщик» - звучит? - спрашивал он.
        - Звучит, - соглашался я. - Теперь главное - выдержать эти шесть лет.
        - Ошибаешься, главным для меня было поступить, а теперь… Вот по утрам важно что? Влезть в троллейбус, а там хоть до конечной езжай, так и здесь.

* * *
        В ноябре мы с Людмилой смотрели по телевизору похороны любимого вождя и генсека Леонида Ильича Брежнева. Я с невольным злорадством наблюдал, как двое дюжих молодцов, не выдержав тяжести, упустили гроб в яму.
        - Ну, тебе лично что он плохого сделал? - спрашивала меня жена.
        - Мне лично Леонид Ильич не сделал ничего плохого, как в равной степени и хорошего.
        - Знаешь, Юра, это плохая примета. У нас вот так же хоронили председателя колхоза и тоже неаккуратно гроб в яму опустили. Пьяные были все. Так потом три председателя один за другим сменились, а последнего мало что с должности сняли, еще и колхоз расформировали и присоединили к соседнему. Как бы с нашим государством того же не стало.
        - А к кому нас присоединять будут? - спросил я легкомысленно. - Держава-то огромная. Впрочем, если к Аляске, то я «за». Мы тех фермеров быстренько в колхозы загоним. А то распустились без руководящей и направляющей. Нехорошо… - говорил я, слушая квартет альтистов - больше по телевизору ничего не показывали. - Ладно, женушка, Бог с ними со всеми, лучше займемся телом. Ты Рембрандта читала?
        Эта фраза была взята нами на вооружение после того, как Мишка рассказал анекдот. Мол, жена недовольно говорит мужу: «Ты совершенно со мной не разговариваешь. Приходишь с работы и командуешь: в койку, и все». «А о чем с тобой разговаривать?»
        - удивляется муж. «Ну, хотя бы об искусстве», - отвечает жена. На следующий день муж, придя с работы и поужинав, спрашивает: «Жена, ты Рембрандта читала?» «Нет», - отвечает та растерянно. «Тогда - в койку!» Так что мы с Людмилой стали довольно часто использовать эту кодовую фразу.
        Между тем время даже не шло, а летело. За столь захватывающей семейной жизнью я и думать забыл о дурмашине. Приближался март - время родов. Алешка, или Иринка, так пинался изнутри Людиного живота, что мне за нее порой было страшно. И вообще, сколько я ни пытался представить себя в роли отца, у меня это совершенно, не получалось. Я просто ждал, и все. Мишка учился в институте, у него началась совсем другая жизнь, к нам он теперь заглядывал лишь время от времени. Но нас, в частности меня, это даже устраивало: я жил Людмилой. Сейчас я вспоминаю о том периоде жизни со светлой грустью, ибо тогда я был по-настоящему счастлив. Как жаль, что со временем все проходит. А возможно, человеку и не положено быть постоянно счастливым? Может быть, земное существование и придумано для того, чтобы быть отдушиной от бесконечного счастья, начинающегося тогда, когда Бог приютит наконец грешную душу и окружит ее неземным блаженством?
        Десятого марта 1983 года Людмила родила мне дочь Ирину. Поначалу я не испытывал никаких отцовских чувств, даже немного ревновал жену к этому появившемуся так внезапно комочку жизни, отбиравшему у меня процентов восемьдесят былого внимания и любви моей Людмилы. Но время шло и все расставляло по своим местам. Желудочек у Иринки не справлялся даже с маминым молоком, девочка плохо спала, а то и во весь голос жаловалась на дискомфорт. Людмила недосыпала, мне было безумно жалко жену, и я старался, как мог, облегчить ей жизнь. Обычно Люда с утра, выпроводив меня на работу, спешила переделать все домашние дела, заключавшиеся в стирке, уборке и готовке пищи, ну и, естественно, в занятиях с Иринкой. К моему приходу она обычно успевала справиться со всем, и тогда я забирал у нее дочку. Моя задача состояла в том, чтобы как можно дольше дать Людмиле отдохнуть, поспать. Я научился перепеленывать девочку не хуже мамы, кормить ее из бутылочки, качать и баюкать, словом, делать все от меня зависящее, чтобы Иринка не нарушала в квартире тишину. Порой даже я выкатывал во двор коляску и гулял с малышкой, пока не
надоедало. К одиннадцати вечера Люда успевала выспаться и даже уделить мне оставшийся до полуночи час.
        Майскими вечерами, гуляя с Иринкой и не зная, чем при этом занять голову, я снова обратился мыслями к дурмашине. Если мои догадки о локальном замедлении времени были верны, следовало, допустить, что, кроме известных уже четырех взаимодействий веществ во Вселенной: сильного, слабого, электрического и гравитационного, - должно существовать еще как минимум одно, даже пока не знаю, как его назвать. Или два.
        В самом деле, если сильное взаимодействие сцепляет нейтроны, протоны и электроны в единый атом, но действует только на расстояниях, сравнимых с размерами самих частиц, почему бы не допустить, что гравитация - не более чем отголоски сильного взаимодействия. И именно поэтому чем больше масса тела, тем она (гравитация) сильнее.

«Оригинально, - подумал я. - Но в таком случае время обязано быть отголоском слабого взаимодействия, способствующего распаду тяжелых элементов и присутствующего при ядерных реакциях с выделением нейтрино». Затем мысли покатились совсем без удержу. «В принципе на уровне микромира уже давно замечено нарушение закона причинности, а некоторые ученые поспешили ввести понятие тахионов
        - микрочастиц, существующих при скоростях только больше фотонов…» Далее пошли размышления уже настолько сугубо специальные, что приводить их здесь по меньшей мере бессмысленно, тем более что в конечном итоге они частично были, как оказалось, неверными.
        Все размышления - не более чем гипотезы, а они, как известно, без практического подтверждения так и остаются гипотезами. Не строить же мне собственный ускоритель элементарных частиц…
        Между тем Людмила как-то все же забралась в сервант, где я хранил свои записи и распечатки вычислений компьютера, а заодно и сберкнижки. При всех моих тратах их еще оставалось 39 штук - все в различных городах. Уж даже не знаю, как она сумела дождаться меня с работы, но ждал меня допрос с пристрастием. Узнав, что мы с ней действительно богаты, на следующий день она выложила передо мной список вещей, которые бы ей хотелось иметь. Я едва убедил ее в том, что не следует привлекать к нам внимание ОБХСС, тем не менее она, в свою очередь, настояла, чтобы я с одной из книжек снял 20 тысяч и она раз в жизни подержала бы в руках именно деньги, а не то, что мы называем получкой.
        Чего не сделаешь для любимой жены? Пришлось уговаривать Мишку съездить в Нальчик, все равно у него начались каникулы. Впрочем, в Нальчик мы поехали вчетвером: я с Людой и Иринкой, Мишка - за рулем. Видимо, в эту поездку Людмиле и загорелось водить машину. После поездки она все вздыхала, что у нас нет своей машины. Это было что-то новое. Я, например, никогда не чувствовал в себе потребности крутить баранку, предпочитая за рулем видеть Мишку. А шоферил он классно и любил в свободное время поковыряться в машине, чего я старался избегать, хотя поверхностно и знал, как в случае чего определить, куда пропала искра.
        Все доводы «против» я выложил Людмиле единым духом, однако огненная стихия уже горела неугасимым огнем. Наконец я сдался. Мое поражение, а скорее свою победу, жена загладила самой безумной сладкой ночью, после которой мне уже самому хотелось иметь машину. Я, правда, выторговал себе право никогда не вмешиваться в ее шоферские проблемы, оставив за ней и ЕО, и ТО-1, и ТО-2, а также прочие проблемы с ремонтом и обслуживанием автомобиля. Людмила тут же записалась на курсы, затем договорилась с тестем, чтобы он встал в колхозе в очередь на автомашину; выхлопотала было место под строительство гаража, но я эти ее поползновения пресек, купив готовый гараж в том же кооперативе, где мы с Мишкой хранили теперь уже бесповоротно Мишкину «шестерку». К концу лета тесть купил на наши деньги «Ниву» и оформил дарственную на Людмилу.
        Надо сказать, что машину жена полюбила, наверное, крепче, чем меня, - так она ее холила и лелеяла. Иринка - этот несмышленыш - машину тоже признавала главнее родителей. Она умолкала и спокойно засыпала, только оказавшись на заднем сиденье. С чисто женской любовью к побрякушкам Люда натащила в салон машины всякую всячину, украшая алую «Ниву» как могла.
        А теперь, с позволения читающих мою рукопись, я вынужден пропустить несколько лет, точнее, три с половиной года, и продолжить повествование с конца ноября 1987 года, ибо ничто под луной не вечно, все когда-нибудь кончается, да и наверняка вряд ли кому-нибудь интересно обыкновенное, спокойное человеческое счастье. К тому же, как все уже поняли, счастливый человек от добра добра не ищет, он по уши в своем счастье, и ничего ему больше не надо. Вот так и со мной. Я слишком любил свою жену и свою дочь и ничего более на свете не хотел, но ведь говорят. «Пришла беда - отворяй ворота»…
        Ноябрь, особенно ставропольский, славен своей переменчивостью: утренний снег к вечеру может смениться дождем или наоборот. Так и было в тот день, 29 ноября 1987 года. Люда сама отвозила, а вечером забирала Иринку из садика. Он располагался в Юго-Западном районе, то есть довольно далеко от дома. К вечеру резко похолодало. Прощаясь на работе с Людмилой, я скорее для профилактики, нежели серьезно, напутствовал ее, чтобы сегодня ехала поосторожней. И мы расстались: она поехала за Иринкой, я пошел домой, чтобы к их приезду разогреть еду.
        Через час я начал беспокоиться. Еще через час поднялся к Мишке, поделился с ним беспокойством. Я уже не находил места, а Мишка, сев за телефон (как он догадался?) и позвонив в ГАИ, вдруг подошел ко мне с изменившимся лицом и сказал:
        - Они попали в аварию, Юра.
        - Живы? - только и удалось мне спросить, потому что внутри у меня как будто что-то оборвалось, ноги ослабли, глаза наполнились слезами, руки дрожали.
        - Не знаю, - соврал Мишка. - Их отвезли в реанимацию, в четвертую больницу.
        В голове у меня, как испорченная пластинка, крутились слова: «Боже мой! Боже мой! Боже мой!..», и, видимо, я повторял их вслух. Мишка встряхнул меня за плечи:
        - Возьми себя в руки, Юрка!
        Легко сказать: «Возьми себя в руки», - я уже представлял залитое кровью лицо Людмилы, а еще больнее - Иринки, и руки отказывались мне повиноваться. Болело горло где-то в области гланд, ноги не держали, в кончиках пальцев правой руки покалывало, как будто я их отсидел. Тетя Вера накапала что-то в стакан и предложила мне выпить. Я машинально подчинился. Наконец Мишка побежал в гараж за машиной. Тетя Вера, видя мое состояние, достала какие-то таблетки, дала одну и велела положить под язык. Таблетка была маленький, но с очень резким вкусом. Я глотнул, и тут же заболела голова, словно меня стукнули по башке чем-то тяжелым.
        Мы приехали в больницу, и в приемном покое дежурная медсестра, сверившись с записями, коротко сказала:
        - В морг идите… Там они.
        После этих слов я почувствовал в груди нарастающую боль. Свет вокруг стал меркнуть, ноги подогнулись. Не хватало воздуха.
        - Душно у вас, - успел сказать я, и в это время свет померк окончательно.
        Очнулся я лежащим на скамье. В груди ощущалась боль, не так чтобы очень уж сильная, но чувствительная Мишка стоял рядом и обмахивал меня газетой; сестры не было.
        - Обморок, наверное, - виноватым голосом сказал я Мишке. - Я чуть-чуть полежу еще, а то вот здесь больно, - и, приложив руку к груди, почувствовал, что одежда на мне расстегнута.
        - Лежи, лежи, - сказал Мишка. - Сейчас дежурный врач придет.
        Вскоре послышались шаги и в помещение вошел парень моих лет в белом халате. Его сопровождала дежурная медсестра, посылавшая нас в морг.
        - Что случилось? - спросил врач, беря стул и садясь рядом.
        - Обморок, наверное, - ответил я, не отнимая от груди руку.
        - Позвольте, - сказал врач, убирая ее. - Я вас послушаю, - и приложил к груди фонендоскоп.
        Некоторое время он слушал мое сердце, затем, оторвавшись, негромко распорядился, обращаясь к медсестре:
        - Позвоните в реанимационное, пусть пришлют сестру с кардиографом.
        Одним словом, кардиограмма показала, что у меня случился инфаркт, причем довольно обширный, и меня, запретив шевелиться, переложили на каталку и отвезли в реанимационное отделение. Три дня я пролежал там, находясь в полузабытьи (мне вводили наркотик), затем перевели в палату, а чтобы я не рвался на похороны, всю одежду увез с собой Мишка. В больнице меня продержали в общей сложности тридцать дней.
        Людмилу и Иринку похоронили родители жены в станице Новотроицкой, я ни жену, ни дочку мертвыми не видел, только на фотографиях. Но Мишка, который забирал тела из морга, сказал, что так даже лучше, иначе не миновать мне еще одного инфаркта. За время моего лечения отчаяние переросло в хроническую печаль, осложнившуюся приступами стенокардии. Дома я оказался в канун Нового года и куда бы ни ткнулся - все напоминало мне о жене и дочке. По ночам я плакал в подушку - это приносило некоторое облегчение. Я и в больнице плакал, но присутствие соседей по палате стесняло меня. Мишка притащил елку, однако, подумав, я отказался: елку мы ставили в основном для Иринки. И сейчас в одиночку наряжать ее только для себя показалось мне кощунством. Встречали Новый год у Мишки. Когда уселись за стол, он спросил:
        - Ты андроповку будешь пить или горбачевку?
        - А что, новая, водка появилась?
        - Не то чтобы новая… Сейчас чай называют горбачевкой. Тебе, короче, пить можно?
        - Ну, в больнице мне врачи говорили, что лучше 100 граммов, чем сигарета, на что я обычно отвечал, что два килограмма в день я не осилю. Можно.
        - Ты ничего не слышал о профессоре Козыреве? - завел разговор Мишка, когда мы проводили старый год.
        - Нет, а что? - поинтересовался я.
        - По-моему, он единственный человек, который всерьез занимался изучением времени. Ну, это тот астроном, который открыл вулканическую деятельность на Луне еще в пятидесятых годах. Об этом хоть слышал?
        - Об этом слышал, ну и что?
        - А то. Попался мне в руки журнальчик один, «Уральский следопыт», а там статья
«Маятник Вселенной», кажется. Что-то этот профессор изобрел, за что на него апологеты науки ополчились. Статья туманная, сам понимаешь, писал ее не специалист, но я так понял, что что-то там со временем связано. Приборчик он какой-то к телескопу приделывал, потому этот самый вулкан на Луне и обнаружил. Я для интересу сам проверял: набирал в ванну воды, открывал пробку, так если не вмешиваться, воронка образуется с водоворотом против часовой стрелки.
        - Ну и что?
        - А то. У дурмашины вихрь в какую сторону закручивается?
        Я подумал, вспоминая.
        - Кажется, против часовой.
        - А если переделать, чтобы по часовой? Что будет?
        - Надо посчитать на компьютере. И что, этот Козырев, где он сейчас?
        - К сожалению, скончался в семидесятых.
        - Жаль.
        - Слушай, Юрка, ты бы занялся дурмашиной, все меньше о Людмиле думать будешь. Правда, займись, а? Я тебе по мере сил… Скоро вообще диплом получу, младшим научным возьмешь? Чему-то и меня научат, в конце концов.
        Глава 2
        ЕСЛИ ДОЛГО МУЧИТЬСЯ…
        Связано с вращением… Да. С гравитацией проще, нагляднее как-то. Чем больше масса космического тела, тем более искривленным вокруг него является пространство. Есть даже гравитационная постоянная. Весы есть, наконец… А время? За всю историю человечество изобрело лишь часы. Одни часы, будильник вон, и все. Все… Что же такое - время? Эйнштейн и тот на времени зубы сломал, решил в конце концов плюнуть, сказал, что мы существуем в пространстве-времени, и понимай это как хочешь. Ни что такое пространство (а правда, что?), ни что такое время - точного определения не существует. Они есть, и точка.
        Я лежал на софе, предаваясь размышлениям и стараясь пресекать мысли о Людмиле или Иринке, лежал с утра. В квартире, кроме тиканья будильника да негромкого шипения воды в сливном бачке, ничто не нарушало тишины. Смеркалось. В доме напротив зажглись окна, а я все лежал, погружая мысли в бесконечность, сняв очки и сомкнув веки. Вдруг я почувствовал, что кто-то сел на софу рядом со мной. Вздрогнул и открыл глаза. Это была Людмила, одетая в то же платье, в котором я видел ее в последний раз. Смотрю на нее и думаю: сон, видимо, мне снится. А она рукой мне волосы со лба убрала и ладонью по щеке нежно так провела. Теплой, мягкой, ласковой своей ладонью. И я обрадовался, только бы, думаю, не брякнуть ей, что она умерла. Взял ее руку, поцеловал, прижал к щеке. Потом сел и обнял ее. Боже мой! Как мне хорошо стало! Я целовал ее лицо, волосы и плакал. И она плакала… Нет, мы не рыдали в полном смысле этого слова, у меня слезы от нежности к ней лились, и у нее, наверное, потому же… Потом она разделась и легла рядом… И как же нам было хорошо!
        Утром я проснулся один, искал ее, но Людмила исчезла… Осталось только сомнение: сон ли это был? Потом все-таки решил, что сон, ведь Люда не сказала мне ни слова. Ни словечка… Интересно, почему?
        Потом я сходил к Мишке, сказать ему, что возьму машину. Заодно и про ночное посещение рассказал, видимо, пора и мне на могиле побывать.
        - Куда же я тебя одного отпущу? - забеспокоился Мишка. - А если, не приведи Господь, тебя опять кондратий хватите? Вместе поедем, - решил он твердо.
        - Вместе так имеете. Мне еще проще будет, - согласился я.
        Глядя на припорошенные снегом поля, я думал о бренности нашего существования. Определенных планов на дальнейшую жизнь у меня не было, да и откуда им взяться? Буквально вчера все казалось таким незыблемо вечным, и в один миг все рухнуло и кануло в Лету. Но жить надо. Надо просто жить, какой бы страшной ни была тоска. Надо переболеть и жить. «К Богу в гости опозданий не бывает…» - так пел Высоцкий когда-то. Мне ведь еще только двадцать восемь. Или уже? Кончилась молодость…
        Вот и Новотроицкая под горой.
        - Куда? - спросил Мишка. - На кладбище? Или сразу к теще?
        - Давай на кладбище.
        Мы подъехали почти вплотную к заснеженному холмику с деревянным крестом.
        - Вот здесь они и лежат, обе…
        Я вышел из машины. Ветерок гнал поземку, наметая над холмиком сугроб. Снял шапку и долго стоял, надеясь получить подтверждение, что ночью все-таки была она, однако никакие мысли меня не посещали. Была печаль, но светлая. Потом я замерз.
        - Поехали домой, - сказал я Мишке, садясь в машину. Он кивнул и завел двигатель.
        - Видишь, тесть у тебя молодец. Вопреки всем угрозам крест поставил.
        - А что, ему угрожали?
        - Да парторг местный. Не угрожал, но настоятельно советовал, почти приказывал.
        - Господи, и сюда суются, - сказал я. - Мишка, а может быть, прав был Куб?.. Ну… в отношении того света?
        - Вероятнее всего, прав. Мне в госпитале один раненый нечто похожее рассказывал. Да и смысл у жизни тогда, получается, есть. Есть у жизни смысл, Юрка, хоть какой-то…
        Дома я вытащил из серванта все свои записи по дурмашине и стал их просматривать, решив освежить в голове старые знания. Отупел я что-то за время семейной жизни, позабыл многое. Ну-ка, для примера возьмем неопределенный интеграл из вот этого выражения. Хм… Взялся. Выходит, я еще ничего, еще помню что-то. Ну-ну, есть еще порох в пороховницах. Тогда проверим вращение… Действительно, против часовой стрелки. Так, а что надо сделать, чтобы было по часовой?..
        Я увлекся вычислениями, забыв обо всем. Оказалось, если взять дурмашину сделанной зеркально, вращение жгута не меняется. Потом до меня дошло, что нужно вставить в схему несколько конденсаторов, которые обеспечат отставание фаз на угол 90 градусов, тогда вращение жгута изменится на противоположное. Звать Мишку не имело смысла, поздно уже, впаял в схему конденсаторы сам. Сфера образовалась даже быстрее, чем я предполагал (в смысле - наполнилась дымом), однако гудение дурмашины изменилось. Я быстренько замерил потребляемую мощность. Мощность была в пределах первоначальной Мишкиной задумки. Этот факт следовало хорошенько обмозговать. Я прилег на софу и, к моему удивлению, почти сразу уснул.
        Разбудил меня стук. Нет, не в дверь. Как будто что-то тяжелое упало на пол в соседней комнате.
        Стряхнув сон, я направился в бывшую спальню. Зажег там свет. Огляделся: вроде бы все на месте и падать было совершенно нечему. Потом взгляд скользнул по полу в центре комнаты. Мать честная! На паркете лежал стальной брусок, отполированный до блеска. Я поднял его. Он был тяжелым, килограммов, наверное, пять.
        Я тупо разглядывал этот кусок железа. Кто его сюда кинул? Осмотрел балконную дверь: стекла целы, да я бы и звон услышал. Потолок? Да нет, потолок как потолок. Странно… Осмотрел пол. Вмятина такая, словно этот брусок падал с высоты не меньше метра, причем падал углом. Что за шутки Фантомаса? В недоумении я пробыл почти до утра, заснул, так ничего и не придумав.
        Проснулся поздно. Мишка уже ушел в институт, придется потерпеть еще часов до четырех с рассказом о ночном инциденте. А пока все же надо обмозговать то, над чем трудился вчера. Я отнес брусок на кухню и оставил его на столе.
        Итак, чтобы не быть голословным и не ломать напрасно голову над неожиданными эффектами, нужен эксперимент. Совать в полусферу часы - это, конечно, неразумно, но часы ведь разные бывают, к примеру песочные. Ну, не до секунды точность, но все равно… Интересно, где сейчас можно достать песочные часы? Сходить на поиски, что ли? Кажется, они должны продаваться в магазине школьных пособий. Схожу.
        Мишка застал меня возле дурмашины с секундомером и песочными часами, поинтересовался, не сошел ли я с ума. Я ответил, что наиболее, конечно, точно было бы вложить в сферу что-нибудь радиоактивное с четко определенным периодом полураспада, но, во-первых, где это радиоактивное достанешь, а во-вторых, я облучу не только себя, но и всех соседей. Поэтому сижу вот и мучаю песочные часы и секундомер, но, кстати, результаты уже видны: при вращении жгута по часовой стрелке время в сфере как бы спешит немного, но за пять переворотов песочных часов секундомер показывает разницу секунд двадцать. А вот с вращением жгута против часовой стрелки у меня напряженка: дурмашина одна, всякий раз ее перепаивать хлопотно.
        - Помочь чем? - спросил Мишка.
        - Не стоит, - сказал я, - У меня бюллетень, мне спешить некуда. Лучше ты мне свою гипотезу выдай насчет ночного происшествия.
        - А что стряслось? Опять Людмила приходила?
        - Если бы, - ответил я. - Если б Людмила, я сейчас бы сиял как новый гривенник, а то железяки по ночам падают с грохотом.
        - Какие железяки?
        - В кухне на столе лежит, а в той комнате вмятина на паркете осталась.
        Мишка сходил в кухню, вернулся с бруском.
        - Полезная вещь, - сказал он задумчиво. - Гвоздь, например, на ней выпрямить гнутый. Ну и что-нибудь еще в этом роде.
        - Да… Но что за Фантомас разбушевался? Ни с того ни с сего…
        - Эх, Юрка, отсталый ты человек. Ни газет не читаешь, ни радио не слушаешь, совсем одичал. Это называется по-научному, чтоб ты знал, полтергейст.
        - Про полтергейст я и сам слышал. Но, насколько мне известно, этот самый полтергейст обходится домашними вещами, скажем, табурет уронит, или там шкаф, или посуду перебьет. Я это пойму. А такой брусок еще поискать в городе надо. Ни туда ни сюда, даже представить трудно, где бы его можно применить. Ну и так далее. А насчет газет - так их сейчас читать тошно, стон один. В телевизор тоже смотреть противно. А на улицу выходить вовсе неохота. Скорее бы все кончилось. Древние китайцы все-таки умные были люди, они еще несколько тысяч лет назад, желая кому-то зла, говорили: «Чтоб ты жил во время перемен!»
        - Я смотрю, ты скоро совсем в философа превратишься. Черт его знает, откуда полтергейст взял эту железяку, но без его козней тут не обошлось. Иного объяснения у меня нет, что же касается перемен - ими еще только пахнет, но грядут ли они - неизвестно.
        - Грядут. Это еще Куб предсказывал. Нашему народу только дай гласность да лиши при этом водки, чтобы смотреть на все безобразия трезвыми глазами смог; вот тут Горбачев и получит перестройку в чистом виде.
        - Думаешь, будет революция?
        - Черт его знает, что будет, но, как говорил Швейк: «…что-нибудь да будет, ведь никогда так не бывает, чтобы никак не было».
        Мишка вдруг захихикал:
        - А знаешь, как в народе трактуют наш символ - серп и молот?
        - Как?
        - Говорят: хочешь жни, а хочешь куй, все одно - получишь…
        Я тоже заржал. Моей зарплаты старшего инженера едва хватало на карманные расходы, особенно теперь, без Людмилы.
        - Кстати, о нетрудовых доходах… Надо бы нам с тобой в Краснодар смотаться, у меня денег на один чих осталось.
        - Об чем базар? Завтра у меня последний экзамен, а потом - каникулы.
        - Ну, так иди готовься. Я тут пока без тебя обойдусь; тем более что картина начала проясняться.
        Результаты экспериментов кое-что действительно сделали понятнее. Но как много еще предстоит узнать! Если дурмашина дает локальное замедление, или ускорение времени, интересно, какие при этом процессы происходят в пограничном слое? Сам я уже уверил себя, что переносчиками темпорального взаимодействия должны быть частицы, живущие только при скоростях выше световой. Одним словом, дальше надо было думать и думать.
        Я терзал многострадальный компьютер так, что не каждая машина бы вытерпела. Злился, потому что бедному компьютеру явно не хватало его пятидесяти мегабайт памяти, а еще более - на свою тупость. Картины мироздания не успевали сменять друг друга - ничего не получалось. Тогда я попробовал метод «от противного». Что нужно для того, чтобы получился искомый результат, выдаваемый дурмашиной? В конце концов я вымучил уравнение с восемью неизвестными, то есть уравнение, состоящее из одних вопросительных знаков, но это было уже кое-что. Дальше меня прервал Мишка, сказав, что каникулы у него кончаются.
        В Краснодаре мы решили, чтобы не мчаться всякий раз за триста километров, обналичить все краснодарские сберкнижки. Деньги едва уместились в моем
«дипломате». В результате остались еще три сберкнижки: две в Черкесске и одна в Элисте. За ними, однако, решили съездить в следующий раз. Наличность, особенно в руках, так и толкает на «подвиги», но после непродолжительных дебатов пришлось ограничиться новой резиной на «шестерку», новыми амортизаторами и кое-какими запчастями.
        Когда подошел срок закрытия моего больничного листа, я долго колебался, выходить мне на работу или бросить ее. В принципе можно еще было оформить инвалидность, я имел на это право. В конце концов наплевал на все, пришел на работу и написал заявление «по собственному желанию». Тогда же понял, почему государству не нужны богатые граждане. Богатый - синоним независимого, недоступного управлению человека; им нельзя помыкать, его не купишь ни машиной, ни путевкой в санаторий, ни местом в детском саду, ни прочими подобными «благами», которые находятся в руках управленцев. Он сам может все это приобрести.
        Прав был Иван Иванович, грядет конец развитого социализма. Уже рухнула Берлинская стена, начались волнения в Грузии и Прибалтике. Но хватит ли совести у коммунистов публично извиниться перед народом за все прегрешения против него? Я, во всяком случае, надеялся на это. А Мишка между тем забил тревогу:
        - Слушай, смотри, что в Польше творится!
        - А что?
        - Инфляция. Деньги мельчают с каждым днем.
        - Пусть мельчают.
        - Дурак! А если твои обесценятся?
        - Как это?
        - Молча. Были и нету. За доллар уже 14 «деревянных» дают.
        - Ну и что?
        - Надо бы твой капитал на твердую валюту сменять.
        - А что я с ней буду делать?
        - Валюта есть валюта. Она и в Африке валюта.
        - Мишка, если охота, займись этим сам, мне некогда.
        - Доверяешь?
        - Почему бы и нет? Ты же не убежишь в Америку.
        - Типун тебе на язык. Так покупать доллары?
        - Покупай. Тысяч двадцать «деревянных» оставь только.
        Вот и еще одну заботу с плеч сбросил. Любопытно стало жить, как в театре: все смеются, и никто не знает, что дальше. Или вот анекдот Мишка принес: удивляются иностранцы тому, что в СССР все планы выполняются, а в магазинах ничего нет; в магазинах ничего нет, но у всех все есть; у всех все есть, но все недовольны; все недовольны, но все голосуют «за».
        Вот и лето наступило, а я все топчусь со своим уравнением, уже надоедать стало. Людмила два раза по ночам приходила, и опять - ни слова. Я уже привык, что по утрам один просыпаюсь. Наверное, с ума потихоньку схожу. Ну и черт с ним! Скорее бы.
        Решение уравнения пришло неожиданно. Вот уж поистине, «если долго мучиться, что-нибудь получится»… В полудреме, утром, внезапно, как озарение, да еще какое! Правда, результат получился неожиданный; если принять некоторые мои измышления за аксиому, то возможен пробой, нет, не совсем пробой, скорее, обход пространства и выход в другой его точке, причем мгновенный обход, то есть совершенно без затраты времени. Все-таки, ай да я, ай да сукин сын! Докопался!
        Двадцать раз я себя проверил - все изящно, формулы все компактные, комар носа не подточит! Ну, гений, и все!
        Глава 3
        ОЧЕРЕДНАЯ ДВЕРЬ В НЕВЕДОМОЕ
        Мишка наконец защитил инженерный диплом, и мы - это его родители, моя мама с Николаем Алексеевичем, ее мужем, и я - решили отпраздновать это событие в ресторане. Заказали столик в «Ниве». Могли бы, правда, и не заказывать - ресторан был полупуст. Мишка весьма торжественно опустил новенький значок в хрустальный фужер и до краев наполнил тот водкой. Первый тост произнес Константин Иванович, говорил долго и витиевато о том, что гордится сыном, который вопреки всему не только победил свои боевые раны, инвалидность, но и разгрыз камень науки и вышел наконец в люди, и теперь он вполне спокоен за сына, за его дальнейшую судьбу и за судьбу России, коль скоро в ней есть такие люди…
        Потом говорил сам Мишка, сменив фужер на рюмку:
        - Родные мои! Папа и мама, тетя Валя и дядя Коля, Юра! Я всех Вас очень люблю. Каждый из вас внес свою лепту в мое воспитание и образование. Я, конечно, не всегда был пай-мальчиком, да и сейчас не подарок, но я хочу сказать вам всем, что очень и очень вам благодарен. А особенно - моему единственному и верному другу Юре и еще нашему техникумовскому преподавателю математики Иванову Ивану Ивановичу, царство ему небесное и вечный покой.
        - Вот уж, воистину, начал за здравие, а кончил за упокой… - пробурчал Константин Иванович, но все выпили не чокаясь.
        - Я рад, Миша, что ты проявил недюжинное упорство, учился только на «отлично» и что ты заслужил красный диплом, - сказал я, вставая. - Мне хочется выпить за то, чтобы ты и дальше проявлял упорство, волю и неуемное стремление к поставленной цели.
        Одним словом, хорошо мы тогда отметили, посидели славно, захмелели, потому что еще и с собой взяли, и, довольные друг другом, разъехались по домам на такси. Мама с Николаем Алексеевичем отправились к себе, а Мишкины родители, Мишка и я как обитатели одного дома уехали вместе.
        Стоял июль 1989 года, и, по-моему, этим все сказано. Когда мы добрались до дверей моей квартиры, я предложил Мишке зайти ко мне.
        - Ну что, анжанер, - спросил я его, - будем дальше делать? Я дурмашину распотрошил вконец, из нее больше ничего не выжать. Предлагаю построить экспериментальную установку. Своими силами. Представляешь, если мы сделаем, мы… Да мы же просто поставим весь мир на голову!
        - Юрка, может быть, бросить все к чертовой матери, пока не поздно? Для кого мы стараемся? Ведь это оружие почище нейтронной бомбы получается!
        - Ты о чем, Мишка?
        - Об установке мгновенного переноса массы. С ее помощью можно подложить бомбу прямо в постель хоть Горбачеву, хоть Бушу, хоть тебе же самому.
        - То же самое ты говорил о дурмашине.
        - Тогда я дурак был, а теперь умный. Я на войне был, знаю, каким зверем может быть человек. Все это очень заманчиво, конечно, но лучше остановиться вовремя. Сжечь рукопись, как Гоголь, и пепел переворошить, чтобы ни одна собака нос не сунула.
        - Тебе все еще лавры Штирлица не дают покоя? Мы для себя сделаем.
        Мишка усмехнулся, потом вздохнул.
        - Хорошая игрушка, согласен. Но одно дело - придумать цикл Карно, а другое - изобрести и изготовить дизельный двигатель.
        - Потому я с тобой как с анжанером и говорю.
        - Ой, Юрка, гнилое мы с тобой дело затеваем. Не дай Бог кто-нибудь пронюхает, делов не оберешься потом…
        - Кому мы нужны, слушай? - повторил я свой вопрос десятилетней давности.
        - Одна надежда, - криво усмехнулся Мишка. - Ну ладно, договорим завтра. Пока.
        - До завтра.

* * *
        Несмотря на Мишкины сомнения, мы все-таки приступили к конструированию. Сразу же решили, что установка будет состоять из двух частей: передающей и принимающей. Я в общих чертах представлял себе работу обеих частей, Мишка - тоже, поэтому разногласий как таковых у нас с ним не было. Но конструирование шло туго. С одним только проектом установки мы провозились почти год, то есть до июня 1990-го. Сюда вошли и наши круглые даты - нам стукнуло по тридцать лет. На наш юбилей мы съездили к Ларисе Григорьевне. Ей было уже шестьдесят, однако выглядела она неплохо, располнела, правда. Мы с Мишкой едва не силой затащили ее в машину и привезли в гости к себе, и, по-моему, Лариса Григорьевна осталась довольна: Мишка, можно сказать, соловьем разливался, делая ей поминутно комплименты и стараясь угодить.
        - Ты все еще не женился, Миша? - спросила его Лариса Григорьевна.
        - Вы знаете, - отвечал этот нахал, - совершенно не на ком жениться. Вот были бы вы помоложе, Лариса Григорьевна, на вас я женился бы не задумываясь. А на нынешнюю молодежь смотреть противно, не то что жениться.
        - Мне кажется, ты просто преувеличиваешь. Есть много порядочных девушек, а ты мужчина видный, интересный…
        - Нет, это вам кажется, я заурядный, вот Юрка - этот да, умный, черт, и решительный до невозможности. Но скрытный - я про то, что он женится, узнал буквально за день до его официальной помолвки.
        - Я слышала, он внезапно овдовел… А что Звягинцева? Он был в нее так влюблен.
        - Не слышно о ней, Лариса Григорьевна, - соврал Мишка. - Как уехала по распределению, так и концы в воду. Наверное, там замуж вышла. Каждому свое, вы же знаете.
        Весь этот разговор я слышал, хотя он и не предназначался для моих ушей. Они танцевали, а я, перестав прислушиваться, снова вспомнил о Галке, пережил тот новогодний вечер, вспомнил Куба. От Куба мысли по странной ассоциации вернулись к Мишке и Ларисе Григорьевне. Вспомнилось вдруг, что на ее уроках Мишка, обычно насмешливый, становился серьезным и старательным и, по-моему, был единственным в группе, кто принимал уроки английского всерьез. Мне Мишка пояснял, что ему как будущему бойцу невидимого фронта знание языков жизненно необходимо. Но теперь я смотрел на Мишку другими глазами, которые уже не застилала отчаянная первая любовь к Звягинцевой. Теперь я уверился в том, что Мишка был влюблен в Ларису Григорьевну, однако стыдился своего чувства и тщательно его маскировал. Собственно, потому он и Ивана Ивановича недолюбливал. Догадку эту я оставил при себе, однако, сказавшись чересчур захмелевшим, провожать Ларису Григорьевну Мишку попросил одного. Мишка ночевать в эту ночь домой не пришел, позвонив и сообщив, что совершенно случайно по дороге домой встретил своих бывших сокурсников по институту и что
дальше он собирается праздновать с ними.

«Ну, - решил я, - его дело, я не собираюсь быть блюстителем чужой нравственности». Впрочем, возможно, все это не больше чем мои домыслы.
        Зато российское радио, похоже, как-то решило за ученых проблему скрытой массы во Вселенной. Я с некоторой долей интереса услышал по радио откровения какого-то экстрасенса (их в последнее время у нас в Союзе развелось как тараканов). Оказывается, нет угомону фанатикам не то от науки, не то от религии. Додумались взвешивать умирающих людей, а разницу в весе (который после смерти всегда оказывался меньше на 2-6 граммов, чем у живого тела) относили на вес души. Если это правда, если и впрямь такие опыты проводились, во что верится с трудом, то получается, что средний вес души равен четырем граммам. Отсюда простые прикидки дают, что при населении земного шара примерно в 5 миллиардов человек суммарный вес душ составит 20000 тонн - и это только у живых людей, А что говорить о душах умерших за последние 40000 лет, начиная от кроманьонцев и по сию пору? Это если верить Библии, а если, скажем, Ивану Ивановичу? Если допустить, что души живут не один раз? Судя по всему, Земля сможет прокормить 10 миллиардов людей - это еще
20000 тонн, итого мировая душа должна иметь массу примерно 50000 тонн. Допуская в галактике (в одной галактике) сто планет с разумными обитателями, имеем 5000000 тонн… Умножаем это на… много, очень много галактик - вот тебе и скрытая масса, которая, как утверждают астрофизики, может состоять из чего угодно… А вообще говоря, мельчают души, да… мельчают. Поди, у Адама душа тянула на килограмм, то-то он и прожил 900 с лишним лет, трудно такой душе с телом расставаться…

* * *
        Сотни раз мы с Мишкой согласовывали, какие материалы, какие микросхемы закладывать в спецификацию, а вот подошел срок сборки, и куда ни ткнись, нет таких запчастей, хоть плачь! А если есть, то не такие. Мы исколесили весь город в поисках, однако нашли нужные детали едва ли на сорок процентов от необходимого количества. Меня это обескуражило, но Мишка, чаще меня бывавший в городе, казался невозмутимым.
        - Тебя как курильщика сейчас должно волновать другое, успокойся.
        Действительно, с куревом была напряженка, однако самосад, на худой конец, можно было достать на рынке. Сам Мишка курить бросил после поездки в Тюменскую область, и его табачный вопрос уже не трогал. Я же закоренел безвозвратно и бесповоротно. А еще говорят, что табак не наркотик.
        В общем, решили пока собирать из того, что есть.
        - Будет день, будет пища, - приговаривал при этом Мишка.
        Возможно, что он прав и мое уныние не имеет под собой почвы, нехорошо заранее впадать в отчаяние. Пару микросхем пришлось заменить громоздкими платами, но Бог с ними.
        - Мы строили, строили и наконец построили! - Чебурашкиным голосом возвестил Мишка, когда мы закончили. - Теперь тестовые испытания, и, Бог даст, наш трактор заработает.
        И действительно, мы с Мишкой к январю 91-го собрали все-таки и передающую, и принимающую части установки, которую даже и не знали, как назвать. Ну, может быть, потом в голову придет какая-нибудь мысль на эту тему, а пока не хочется отвлекаться, тем более что, кажется, на основе этой установки можно будет сделать еще кое-что, что навсегда избавит человечество от проблем… ну, скажем, от голода. Главное, чтобы эта установка заработала так, как надо.
        Мы с Мишкой произвели тестовую проверку, показавшую, что установка готова к действию, и тут же, не удержавшись, провели пробный пуск. Транспортировали полуграммовый разновес от набора разновесов к маятниковым весам. Пинцетом я положил его на стартовую плиту, нажал кнопку пуска, и… разновес очутился на приемной плите, прямо в самом ее центре.
        - Ах ты, мать честная! - сказал Мишка. - Сработало. А ну, еще разок!
        Я перенес разновес обратно, нажал кнопку, и…
        - Опять сработало! Юрка! Ты чуешь? Фунциклирует агрегат!
        - А что же ему еще делать? Так и должно быть!
        - А ну дай, теперь я.
        - Да сколько хочешь.
        - Что-нибудь потяжелее, ага?
        - Вот, двадцатиграммовый разновес. Устроит?
        - Годится, - сказал Мишка, кладя разновес на стартовую плиту. - Итак, поехали! - Он нажал кнопку, и гирька тотчас же появилась на приемной плите.
        Мы забавлялись, как дети. Это не надоедало. Вскоре в ход пошли всякие мелкие предметы быта: расческа, зеркальце, связка ключей, перочинный ножик… Все это регулярно исчезало со стартовой плиты и так же регулярно объявлялось на приемной.
        - Да… - протянул наконец Мишка. - Забавная штука, но для космоса не годится, потому что сперва на Марс, скажем, надо чем-то приемную установку доставить. А если дальше?
        - Ну, это уже детали, главное - принцип. Главное - это то, что мы все-таки добились своего. Обмыть установку надо. И, это… назвать ее как-то по-научному, скажем, УПМ-1, то бишь установка переноса массы, вариант первый. Звучит?
        - Для первого варианта сойдет. Мысль у меня есть: надо в зоомагазине какую-нибудь живность купить и транспортировать ее. Ты как?
        - Я - за.
        - Слушай, ведь мы установку рассчитывали на перенос массы 5 килограммов. Надо пятикилограммовый груз добыть. Я завтра с утра этим займусь, ага?
        - Займись, разве я против?
        - Ну, тогда до завтра.

* * *
        На другой день к вечеру Мишка притащил в трехлитровой банке аквариумных рыбок и корм для них, ежа в меховой шапке и поспешил приступить к опытам. Выловил из банки одну рыбку, и через мгновение она уже трепыхалась на приемной плите установки. Я, признаться, сам с большим интересом ждал результата: вдруг перенос живого существа невозможен? Но, увидев бьющуюся рыбку, чуть не запрыгал от радости.
        - Подожди, - сказал я Мишке, - у меня, кажется, пустая пятилитровка есть, а то мы так всех рыбок перепутаем.
        - Согласен, - ответил он, беря первую путешественницу и опуская ее обратно в трехлитровую посудину. - И еще предложение имеется. Давай перенесем приемную часть в другую комнату, для чистоты эксперимента.
        - Хорошо, - согласился я.
        Мы быстренько перетащили приемную часть установки в соседнюю комнату; теперь обе части были разделены стеной. Пока Мишка возился с подключением, я наполнил пятилитровку водой из-под крана и поставил ее рядом с собой.
        - Этим ты явно желаешь показать мне, что я должен сидеть на «старте»?
        - Вот именно, - сказал я. - Пользуйся, пока я добрый. Садись на «старт».
        - Благодарю за честь, - ответил Мишка. - Спасибо, сэр. Бегу приступать?
        - Давай.
        Потом я собирал с приемной плиты трепещущих рыбок и одну за другой отправлял их в новое рыбье жилище. Все пять были живы и здоровы.
        - Принимай ежа! - крикнул Мишка из соседней комнаты. И следом на приемной плите оказался колючий комок. Я хотел его взять, но еж, фыркнув, ткнул меня иголками в ладонь.
        - Тьфу ты, черт! - выругался я, ища глазами какую-нибудь тряпку, чтобы накинуть ее на ежа.
        Мишка уже орал:
        - А сейчас фокус!
        - Подожди ты со своими фокусами! Я тут не знаю, как за ежа взяться! Угораздило тебя такого колючего купить…
        - Что случилось? - входя в комнату, спросил Мишка.
        - Да вот, взяться за него не могу…
        - А-а-а. Дело знакомое. Иди, колючка, ко мне. Иди, дурачок, молока налью. - Он унес ежа в кухню, и было слышно, как он возится, наливая ему молоко в блюдце.
        - Юра, я хочу проверить наличие вентильного эффекта. Ты сейчас не вмешивайся, - крикнул Мишка.
        Затем я стал наблюдать, как из приемной плиты показался, затем высунулся сантиметров на десять конец проволоки диаметром, наверное, миллиметров шесть. Затем конец подергался вверх-вниз, высунулся снова сантиметров на пятнадцать и… упал. То есть упал набок, в полном смысле этого слова. Я взял его, осмотрел: низ проволоки - торец, соприкасавшийся с приемной плитой, был гладко обрезан.
        - Ну как? - услышал я Мишкин вопрос, а следом и он сам зашел, держа в руке кусок проволоки. - Смотри, срез какой ровный. - Он ощупал торец проволоки. - А вентильный эффект отсутствует, что странно. А?
        - А срез?
        - Это я кнопку отпустил. А теперь хочешь фокус? Смотри на приемную плиту! - И Мишка вновь ушел в спальню.
        Я пожал плечами и снова сел у приемной плиты. Неожиданно из нее показался Мишкин палец и погрозил мне. Я вздрогнул и заорал:
        - Мишка! Ты что, с ума спятил?
        - Не бойся, Юрка! Все нормально. Как ты думаешь, у меня голова меньше пяти килограммов весит?
        - Она у тебя пустая, болван! Прекрати немедленно! Все! И уходи от установки! - Я кинулся в другую комнату.
        Мишка стоял возле установки и крутил в руке отшлифованный металлический брусок.
        - Четыре килограмма девятьсот пятьдесят граммов, - пояснил он, перехватив мой взгляд. - Сам шлифовал. Маленько даже лишку снял. Впрочем, взвешивал в гастрономе на электронных весах. Может, врут?
        - А что это у тебя?
        - Как что? Пятикилограммовый транспортировочный образец.
        - Дай глянуть.
        Я взял у Мишки образец, повертел, рассматривая. Что-то он мне смутно напоминал… Что-то подобное я, кажется, уже держал в руках… Надо вспомнить. Э-э-э… Нет, не вспоминается. Впрочем… Нет, черт побери! Да не все ли равное!
        - Иди к приемнику, - распорядился я. - А то еще и правда морду для эксперимента сунешь. Теперь моя очередь.
        Я положил Мишкино изделие на стартовую плиту:
        - Готов?
        - Поехали.
        Я надавил на кнопку. В передающей части установки среди почти не прикрытых внутренностей сверкнула яркая вспышка, раздался характерный треск, и свет в квартире погас.
        - Что случилось? - крикнул Мишка встревоженным голосом.
        - Ничего, - ответил я. - Картина Репина «Приплыли». Закоротилось где-то.
        - У тебя в доме свечка есть? Или фонарик? - спросил, входя, Мишка.
        - Есть где-то. Сейчас поищу…
        Свечи в доме имелись, в кухонном шкафу возле газовой печки: последние годы, особенно зимой, часто отключалось электричество. На ощупь я открыл дверцу, сунул руку внутрь и стал шарить. Ага, кажется, она… И в то же время рядом со свечой рука ощутила металлический предмет.
        И я все вспомнил! Я вытащил свечу, затем металлический параллелепипед и пошел в спальню к Мишке. Чиркнул спичкой, поджег свечу и… Как я и ожидал, образца на плите не было.
        - Что за ерунда? - сказал Мишка. - Где же образец? Там, - он кивнул в сторону приемной части, - там он не появлялся… Испарился, что ли?
        - Эх ты! - сказал я. - Полтергейст… Держи. - И сунул ему в руки двухлетней давности «шалость полтергейста» - металлическую болванку, успевшую покрыться рыжими пятнами коррозии. Мишка ошеломленно стал его крутить перед глазами, потом прошептал:
        - Не может быть… Юрка, этого не может быть! Но это есть…
        - Да, - ответил я. - Мы опять у порога новой двери к самой загадочной из тайн мироздания. Что-то нас ждет за ней, Мишка? Тебе страшно или интересно?
        - И то и другое.
        Глава 4
        СНОВА ГАЛКА
        Электричество мы с Мишкой восстановили быстро: заменили перегоревшие пробки - и все; с аварией на установке тоже разобрались споро: при столь интенсивной нагрузке и наличии самодельных плат, да еще размещенных в непосредственной близости друг от друга, одна из плат нагрелась, выгнулась, сблизившись с оголенным проводником на критическое расстояние. Естественно, что при этом проскочила искра от образовавшейся вольтовой дуги, вызвала скачок напряжения там, где он совсем не был нужен. Дроссель, получивший, можно сказать, пинок, издал прощальный всплеск самоиндукции, после чего оплавился, а дальше ток, в потерявшей нужное сопротивление установке, начал ею поглощаться в неимоверном количестве, что и привело к перегоранию плавкого предохранителя квартирной разводки. Остался пустяк: выяснить, какие именно условия привели к провалу образца на два года назад, что, с учетом вселенского круговращения, по теории вероятности имело почти нулевые шансы.
        Вот перед какой дверью мы так внезапно очутились. Предстояло подобрать к ней отмычку, потому что ключей у нас не было. Была поврежденная коротким замыканием установка УПМ-1, и все. Ну, еще покрытый пятнами ржавчины, пролежавший в кухонном столе образец. Когда он выпал у меня в спальне, ни я, ни Мишка, естественно, не помнили точно: где-то в первых числах января 1988 года, ночью, около четырех часов (примерно). Но оставался сам факт, а значит, такое возможно в принципе. Я решил поделиться с Мишкой обязанностями, так как в процессе работы над УПМ-1 он уже вполне сносно стал владеть математическим аппаратом и кое-какие знания о физических законах усвоил четко.
        - Мишка, - сказал я, - на данном этапе придется нам с тобой разделиться. Я хочу поручить тебе разработку принципа, а потом и само конструирование одного аппарата. Условно я назвал его «дубликатор», потом можешь дать ему другое имя. Понимаешь, какая идея… Вот стартовая плита нашей установки. Она работает как считывающее устройство. То есть я так полагал до того момента, пока ты не сунул туда свой палец. Очевидно, я элементарно заблуждался, ибо ты свой палец получил назад в целости и сохранности, следовательно, объективная реальность гораздо сложнее моей теории, но этим мне придется заняться самому, а тебе я хотел поручить создание дубликатора - то есть приемная плита, как она есть, считывает атомную структуру предмета, воссоздает ее снова, а вторая часть дублирует предмет из виртуальных частиц или из атомов атмосферы - неважно. Ты уловил идею?
        - Ты серьезно считаешь, что я с этим смогу справиться?
        - Почему нет? Сможешь. Я полагаю, шансы у тебя есть. А я займусь новой загадкой, если не возражаешь. Вполне вероятно, все займет у нас не один год. Деньги, благодаря твоей прозорливости, пока есть. Так что на корочку хлеба нам с тобой хватит, а там, Бог даст, что-нибудь придумаем, голь на выдумки хитра…
        Словом, я и Мишка начали свой марафонский забег, пожалуй, по одной из самых сложных трасс. Вскоре выяснилось, что нам одного компьютера на двоих мало. Пришлось раскошелиться еще на один, Мишка тотчас же попытался наложить на него лапу. Компьютер действительно был хорош, и после нескольких дней препирательств я купил еще один, списав и мысленно махнув рукой на старый.
        Следом выяснилось, что я совершенно не могу думать в обществе Мишки: он постоянно лез ко мне с вопросами. Я психанул и велел ему перетащить компьютер к себе в квартиру; однако Мишка и тут ухитрился доставать меня вопросами. Я был просто в бешенстве, ультимативно отвел ему время с восемнадцати до девятнадцати часов для консультаций. Мишка, конечно, присмирел, но порой консультации с ним затягивались до полуночи.
        Сам я старался в это время воссоздать на компьютере ситуацию короткого замыкания в стартовой части установки, дробя время в режиме короткого замыкания на миллисекунды. Модель короткого замыкания мне мало что дала, тем более я чувствовал, что промашку допустил еще раньше, отсюда и тщетность попыток. Стал пересматривать прошлые расчеты и наткнулся на уравнение, показавшееся мне корявым. Нет, оно прекрасно работало в режиме для УПМ-1, но выглядело несколько громоздким, и я, скорее из эстетического чувства, чем интуиции, попытался придать ему краткий и законченный вид.
        Между тем незаметно зима перешла в весну, весна - в лето, а у меня получалось сплошное топтание на месте. Впрочем, перерыв, правда, всего на три дня, внесла в нашу с Мишкой работу сама жизнь.

19 августа мне позвонила мама со странным вопросом: как я к этому отношусь.
        - К чему? - спросил я тупо.
        - Ты что, телевизор не смотришь? - возмутилась она.
        - Нет. А что случилось?
        - ГКЧП отстранил Горбачева от власти. Что теперь будет?..
        Я пообещал вникнуть в суть и перезвонить. Помню, смотрел скудные сообщения по телевизору со страхом и неизвестно откуда взявшейся ненавистью. Этой компании, называвшей себя ГКЧП, ничего не стоило развязать в СССР гражданскую войну, хотя я был уверен, что народ на такое не пойдет. А там кто его знает… И Ленин, и Сталин в свое время знали, какой страной они правят, и потому систему экономики государства выстраивали таким образом, что при малейшем поползновении на власть «руководящей и направляющей» со стороны любой силы вся система должна распасться, разрушиться до основания, «а потом»… в воцарившемся хаосе можно будет сказать: «А мы предупреждали…» Это - как надпись на надгробии курильщику: «А ведь Минздрав предупреждал…»
        До вечера 21 августа мы с Мишкой не могли заставить себя продолжать работу, а когда Ельцин добился у Горбачева разрешения запретить партию коммунистов, оба мы чувствовали себя победителями, хотя нигде и ни в чем не участвовали. Как-то легче на душе стало. Даже распад СССР и превращение его в СНГ, в котором бывшие братские народы стали, как и положено дружным братьям, разбираться между собой, применяя авиацию и установки «Град», нас уже, считай, не затрагивали. И как само собой разумеющееся воспринималось даже то, что те, кто раньше вел нас бодрым шагом к светлому коммунистическому завтра, не менее бодрым шагом теперь вели нас к светлому капиталистическому будущему. Чего только, в конце концов, не бывает? Но, слава Богу, мы стали жить в России. Это уже обнадеживало.
        Наконец мне надоело пялиться в ящик, и я вернулся к злополучному уравнению. Вскоре в нем нащупалась брешь, которую я стал потихоньку расколупывать, и через нее вдруг вылез на такие просторы, что у самого дух захватило. Невольно пришла на ум поговорка: «задним умом крепок». Действительно, теперь я отчетливо видел все просчеты, допущенные мною при конструировании УПМ-1. Стало понятно, почему отсутствовал вентильный эффект, а главное, теперь совершенно не нужна была приемная часть установки, я видел решение, делавшее возможным открытие «окна» в любой определенной заранее точке пространства - вот какие перспективы давало усовершенствование «некрасивого» уравнения. Только работай.
        Мишка, как оказалось, тоже трудился над этим же уравнением, только посылки его базировались не на категориях «нравится», «не нравится», он видел в нем главный
«запрет» к открытию двери, перед которой я его поставил.
        - Дать списать? - шутливо предложил я.
        - Юрка, - ответил он, - давно хотел тебе сказать: я, конечно, сознаю, что ты талантливей меня, но в последнее время ты просто не устаешь это подчеркивать. Из принципа - сам решу.
        - Ну, прости меня, Мишка. Я даже как-то не подумал, что это может тебя обидеть. И к черту твои принципы, мы делаем одно дело, тянем один воз. Прости, и все. Даже не обращай внимания. Ну, такое уж я г…
        - Ладно… Тогда показывай.
        Я поклацал клавишами на пульте компьютера. Мишка склонился к дисплею. Некоторое время он молча отслеживал решение, потом протянул:
        - Не понял…
        - Что там?
        - Зачем ты интегрировал вот это выражение?
        - Ну как же? Тут само собой… Стой-ка… А-а-а, тут же в полярных координатах, а нужно переходить… Точно! Для твоих целей этот интеграл лишний, ты прав, а я соответственно лев. Извини.
        - Слушай, досюда и я добрался, - сказал с нотками разочарования в голосе Мишка.
        - Неужели сам? - изумился я. - А мне столько умственных вывертов пришлось сделать, чуть не свихнулся…
        В это время в дверь позвонили.
        - Черт! - выругался я. - Кого это может принести? - И пошел к двери. Открыв ее, я обмер: за порогом стояла Галка Звягинцева.
        - Здравствуй, Юра, - сказала она. - Ехала мимо, смотрю, свет горит, дай, думаю, зайду. Можно?
        - Галка… - сказал я растерянно. - Здравствуй, Галочка! Сколько лет! Мишка, смотри, кто к нам пожаловал! Заходи, Галя, конечно, заходи. - Я отступил, освобождая проход. - Вот радость-то!
        За мной нарисовался Мишка. Лицо его выглядело озабоченным, и внезапное появление Галки его явно не обрадовало, но он постарался изобразить приветливость.
        - Точно… Подруга дней наших суровых! Входите, мадам, будьте как дома. Со времени нашей последней встречи ты совсем не изменилась. Как была двадцатилетней девочкой, так и осталась ею.
        - Ну что ты, Миша, - скромно ответила Галка. - Ты вроде тоже не очень-то постарел. Один Юра возмужал. Седина вон появилась…
        - Это после смерти жены, - словно оправдываясь, ответил я. - Проходи, Галя, сейчас я что-нибудь на стол соображу. Проходи.
        - Поскольку я предполагала подобный прием, то у меня с собой кое-что есть. Куда проходить? Сюда?
        Галка вошла в комнату, огляделась и поставила у стола два объемных полиэтиленовых пакета. Бросила взгляд на Людин портрет, вставленный за стеклянную дверцу стенки:
        - Это твоя жена?
        - Была, - кивнул я.
        Галка еще раз очень внимательно посмотрела на улыбающуюся Людмилу с Иринкой на коленях, кивнула и сказала:
        - Красивая… А это дочка?
        - Да.
        - В автокатастрофе?
        - Да.
        - Сочувствую, Юра. - И стала выкладывать на стол продукты: колбасу, сыр, апельсины, «сникерсы» с «марсами». Из второго пакета достала две бутылки французского шампанского и бутылку водки «Абсолют».
        - Ну ты, Галя, уж совсем расстаралась. Мы бы с Мишкой ради такого случая и у себя нашли чего-нибудь.
        - Да-да, - покивал Мишка. - Чай, лапу не сосем, хотя в принципе не вижу причины, почему бы лапу и не пососать, особенно если есть куда ее перед этим макнуть. Впрочем, северяне всегда любили шиковать. Итак, сегодня пируем?
        - Может, хоть пельменей сварить? - спросил я. - Сегодня только купил.
        - Кооперативные? - сморщила нос Галка. - Подождите минутку, у меня в машине есть консервы, я сейчас сбегаю за ними. Минутку… - И она, прихватив пустой пакет, направилась к двери.
        Едва она вышла, Мишка зашептал мне:
        - Юра, ты как хочешь, а я собираюсь ее расколоть.
        - Ты о чем, Мишка?
        - Пусть сознается, кто она на самом деле и как ее зовут, а также - что ей от нас надо. Я прав?
        - Наверное. Но я сейчас как будто в молодости очутился. Она действительно нисколько не изменилась.
        - Ты опять раскисаешь? Будь потверже. Она же ведьма, ну?
        - Ну, хоть не сразу, Мишка…
        В это время Галка хлопнула дверью, возвращаясь.
        - Ф-фу-х… Ну и тяжесть…
        Я подскочил к ней, перехватывая пакет. Он действительно был тяжел, как только ручки выдерживали. Мы с Галкой принялись его опорожнять. Двухлитровая пластмассовая бутылка пепси-колы, икра красная, икра черная, сок киви, соус
«Татарский», пакетик с балыком осетрины, ветчина и… пачка сливочного масла.
        - Лукулл обедает у Лукулла! - сказал Мишка, потирая руки. - Давненько я не брал в руки шашек…
        Галка проворно накрывала на стол. Через несколько минут комната приобрела праздничный вид. Вскоре и мы разместились за столом. Решили начать с шампанского. Мишка откупорил бутылку, разлил пенящуюся жидкость по высоким фужерам. Затем потребовал слова:
        - Предлагаю первый тост за старую дружбу и, естественно, за встречу!
        Отпив из фужера пару глотков, он взял в руки бутылку с «Абсолютом», повертел ее перед глазами, откупорил и налил в рюмки себе и мне. Я балдел, глядя на Галку, а Мишка с рюмкой в руке уже провозглашал следующий тост:
        - Друзья мои, я, конечно, «гоню лошадей», и вы вправе одернуть меня, но, поймите меня правильно, мы все знаем друг о друге с детства, во всяком случае, мы с Юркой. Некоторые обстоятельства заставляют меня думать, что твое появление, Галочка, не случайно. Поскольку на меня неожиданно напала нетерпячка и мне до отчаянности захотелось расставить все точки над «i», я хотел бы, Галина, услышать от тебя правду, верны ли мои предположения. Услышать прямо сейчас. Компания, как видишь, собралась довольно тесная, так что для начала хотелось бы знать, сударыня, ваше настоящее имя: Анна де Бейль, Шарлотта Баксон, графиня де ля Фер, миледи де Винтер или просто Мария? Извини, но некоторые обстоятельства подталкивают меня к этому вопросу. - И Мишка опрокинул в рот рюмку.
        Галка оценивающе оглядела нас с Мишкой, вертя в пальцах фужер.
        - Хорошо, - согласилась она. - Вообще-то я думала о таком разговоре и представляла его себе по-другому, но, если все поворачивается так круто, пожалуйста. Мое настоящее имя - Мрай. - Она произнесла это слово очень интересно - звук «р» примерно так, как произносят его французы, а звук «а» - как «я» и «а» одновременно. - Полное имя звучит леди Раут Мрай Кроум, я инопланетянка.
        - Во-во, - сказал Мишка. - Именно так вас и называл рыжий чекист, расстрелявший Афанасия Степановича. - Было?
        - Было, - согласилась Галка.
        - Инопланетянка-а? - протянул я, поперхнувшись шампанским.
        - Да, мальчики. Моя родина находится довольно далеко отсюда, почти за сорок парсек, но она уничтожена ядерной войной, и уже давно, почти пятнадцать тысячелетий назад. Да, Юра, я инопланетянка, именно поэтому я не спешила отвечать тебе согласием на брак, я сделала бы тебя несчастным.
        - Можно подумать, что сейчас я прямо купаюсь в счастье… - ответил я.
        - Это уже зависит не от меня. Ну, Михаил, еще у тебя вопросы есть?
        - Есть. Давно ли вы на Земле?
        - Давно. Очень давно. Более пятнадцати тысяч лет. Можешь поверить, что это очень большой срок, такой большой, что я бы его никому не пожелала.
        - Сколько? - ахнул я.
        - Пятнадцать тысяч, Юра.
        - Зачем ты убила Афанасия Степановича? - продолжал допрос Мишка.
        - А что мне оставалось делать? Этот абориген совсем спился и требовал невозможного. Запас амброзии у меня кончился. Ничто не вечно под Луной, увы.
        - Что вам надо от нас?
        - О-о! Вы - исключение. Вы изобретете и построите машину времени.
        - Откуда вам это известно? Мы еще сами ничего не знаем.
        - Мальчики, мне сообщила о вас моя предшественница еще примерно четырнадцать с половиной тысячелетий назад, вы вместе посещали тогда Атлантиду.
        - Что-о? - тут уже не выдержал Мишка. - Ту самую?
        - Да. Это были незабываемые дни на Земле. Самые, наверное, лучшие годы, какие я только знаю. Потом было гораздо скучней.
        - Кто была эта предшественница? - Мишка уже взял себя в руки.
        - Это была я, то есть я, но уже прожившая то, что прожила теперь я.
        - Ничего не понимаю, - сказал Мишка.
        - Мальчики, мы с вами попали во временную петлю. То есть вы пока об этом не подозреваете, но вы уже в петле времени. У меня есть небольшая надежда на то, что вы вдвоем что-нибудь придумаете…
        - Так… Это дело будущего. Как вы попали на Землю? Авария звездолета? Вынужденная посадка?
        - Нет, что вы… На Олле во время нашего бегства цивилизация достигла примерно современного земного состояния. Может быть, только оружие получше было. Да оно и понятно: Олл лишь последние 70 лет не был охвачен глобальным военным конфликтом, а мелкие - те вообще не прекращались. Мы вынуждены были бежать. В общем, история эта длинная, может быть, не стоит ее сейчас рассказывать?
        - Ничего, - сказал Мишка, - мы не спешим. Район у нас тихий, но если ты беспокоишься за машину, у Юрки вон гараж свободный здесь рядом. Давай загоним твою технику в него, а потом и скоротаем время.
        - Да, правда, было бы жаль, если бы мою машину угнали…
        - Пошли, - вставая, сказал Мишка. - Юра, дай ключи, мы сейчас вернемся.
        - Чего же вы меня покидаете? - обиженно спросил я. - Я с вами.
        - С нами так с нами. Где ключи?
        - На вешалке в прихожей, где же еще? - ответил я, направляясь в коридор.
        - Ну, так вперед. - Мишка уже открывал входную дверь.
        Мы спустились во двор. Было темно, однако не настолько, чтобы я не разглядел темный силуэт машины.
        - Иномарка. Что за модель?
        - «Мерседес-600», - ответила Галка.
        Мишка присвистнул:
        - Да, такую крутую ласточку действительно было бы жалко! Заводи.
        Галка открыла машину и села за руль. Мишка взялся за переднюю дверь и сделал мне приглашающий жест:
        - Садись, а я сзади.
        Заперев в гараже машину, мы вернулись и уселись за стол. Здесь Галка снова удивила нас.
        - Хотите фокус? - спросила она. - Только отвернитесь и не подглядывайте. - И, встав с кресла, подошла к портрету Людмилы. Минут через пять она сказала, что готова и мы можем оглянуться.
        Я посмотрел, и сердце мое ухнуло куда-то вниз: в Галкином платье перед нами стояла моя жена Людмила.
        - Люда… - прошептал я. - Людмилушка!
        - Совесть у тебя есть? - спросил Мишка. - Человек, может, эту женщину любил до беспамятства, а ты… Эх ты… Инопланетянка.
        - Извини, Юра… - сказала Людмила, медленно меняя черты лица на Галкины. - Я действительно не подумала. Извини. - И села на место, окончательно став привычной Галкой. - Хотелось подтвердить чем-то свои слова.
        Я смотрел на Галку круглыми глазами.
        - Так это ты приходила ко мне по ночам?
        - Когда? - Она явно не поняла моего вопроса.
        - К нему иногда покойная жена по ночам является, - продолжил за меня Мишка. - В эти ночи они занимаются любовью, а потом он день дрыхнет как сурок.
        - Нет, Юра, ну что ты. Я в Ставрополе третий день. Из Москвы вот на этой тачке прикатила. Специально к вам. С официальным предложением.
        - Каким? - Это мы спросили в один голос.
        - Я подумала, сейчас в стране инфляция. Твои деньги, Юра, вероятно, уже закончились или обесценились. Я буду вашим спонсором, вернее, заказчиком. Сами понимаете, как долго мы вас ждали. От себя лично и от имени моих соплеменников я буду финансировать вас, обеспечивать всеми необходимыми материалами, а вы будете изобретать. В Москве я предоставлю в ваше распоряжение прекрасно оборудованную лабораторию, жилье и вообще все, что вы захотите. Мы отдадим вам все накопленные за эти тысячелетия ценности. Одним словом, я и мои товарищи превратим вашу жизнь в сказку, только работайте. А когда справитесь, мы посетим Атлантиду и я подарю вам обоим бессмертие. Относительное бессмертие, ибо при желании всегда можно пустить себе в лоб разрывную пулю, или сгореть, как Лола, на костре, или…
        - Кто такая Лола?
        - Аборигенка. Мы подобрали ее на Атлантиде дикаркой. К сожалению, так получилось, мы не смогли уберечь ее от костра инквизиции.
        - И сколько же вас сейчас?
        - Всего нас осталось пятеро. Трех девушек во время потопа после гибели Атлантиды утащило и пожрало морское чудовище, огромный спрут, которого местные жители называли Посей-Доном. Это глубоководное животное обычно обитает в недоступных впадинах океана, но катаклизм поднял их на поверхность, и наш корабль они атаковали трижды.
        - Тот чекист, что стрелял в Афанасия Степановича, тоже ваш?
        - Нет. Но, по всей вероятности, он тоже бессмертен. Он наш враг, хотя не подавал о себе вестей все пятнадцать тысячелетий.
        - Погоди, я сейчас вспомню, - наморщил лоб Мишка. - Ага, Арфик Абрагамович.
        - Вообще-то из-за него мы и оказались на Земле. Его зовут Арфик Абрагам Кнор, он урфянин.
        - Кто?
        - Мальчики, давайте я расскажу вам всю историю по порядку, может быть, так будет яснее. - И Галка поведала свою атлантическую эпопею.

* * *
        - Ну, теперь более или менее понятно, - сказал Мишка, когда Галка закончила рассказ. - Значит, пятнадцать тысячелетий вы жили мечтой о нас…
        - Галя, а чем вы, ваши женщины, отличаются от наших?
        - В принципе ничем, как и мужчины. Я, к сожалению, оказалась бесплодной, но наши мужчины посеяли на Земле много своих семечек. Все рыжие - это потомки олльцев. Рыжие, конопатые, блондины и шатены - результат смешения рас, а впоследствии - результат смешения между собой, между аборигенами. За пятнадцать тысячелетий многое произошло.
        - Давно ты в России?
        - Это я могу сказать точно. С начала царствования Екатерины Великой. Я приехала сюда с Вулкансом. Вероятно, вы слыхали о графе де Сен-Жермене? В то время Вулканс носил это имя. Позже под именем графа Калиостро сюда наведывался Аргус. Удостовериться, что со мной все в порядке.
        - Насчет Сен-Жермена не в курсе, а граф Калиостро точно умер, об этом есть свидетельства достаточно известных людей.
        - Я сама несколько раз так же «умирала»… - ответила Галка.
        - А давайте наконец выпьем! - сказал Мишка. - Чегой-то жрать хочется.
        Глава 5
        РАБОТА ПО НАЙМУ
        Итак, наше с Мишкой увлечение оказалось востребованным, и мы, честно говоря, были рады тому, что пригодились не землянам. Мишка прав: нашим современникам отдать то, над чем мы работаем, все равно что на сеновале дать поиграть спичками пятилетнему ребенку.
        В ту ночь Галка осталась ночевать у меня, причем вышло это как-то естественно, можно сказать, само собой. Искусство любви она знала в совершенстве. Уж как мы с Людмилой ни изощрялись, но до некоторых вещей вряд ли додумались бы сами. Хотя… Сейчас порнофильмы продают на каждом углу, и, кажется, россияне используют их в качестве учебных пособий. Думаю, что это правильно: в любом автохозяйстве, прежде чем посадить за руль автомобиля какого-нибудь человека, спрашивают у него удостоверение на право вождения автотранспортного средства именно того класса, на который он претендует, а в брак допускаются все, даже те, кто представление о сексе получил на улице от таких же неграмотных дружков-сопляков.
        - Где ты научилась такой любви? Ты, наверное, самая лучшая любовница в мире!
        - Ах, Юра! Одно время меня звали Клеопатрой. Мужчины соглашались на казнь утром, чтобы только провести со мной ночь. Всякое было. Казанова, помню, локти кусал от желания обладать мною.
        После этих слов я примерно с полчаса не чувствовал себя мужчиной, представив, сколько партнеров она сменила за последние пятнадцать тысяч лет.
        Сборы заняли у нас с Мишкой немного. Поскольку Галка уверяла, что отныне мы будем жить на полном пансионе, мы просто переписали на дискеты все наши изыскания, захватили с собой самые необходимые вещи и отправились в путь на Галкином
«Мерседесе». Через сутки мы подкатили к шикарному особняку, расположенному внутри участка, огороженного высоким забором, выкрашенным в зеленый цвет и окаймленным поверху двумя рядами колючей проволоки. В саму Москву Галка даже и не думала заезжать, сообщив нам, что делать там нечего.
        - В этом доме есть все необходимое для вас, включая прислугу. Прислуга в основном состоит из молодых женщин, в обязанности которых входит также и удовлетворение всех ваших желаний и потребностей. Беспрекословное, так что не стесняйтесь, девушки будут очень рады, тем более что им запрещено покидать пределы этой территории.
        - Они что, рабыни?
        - Нет, но у них зарплата - сто долларов в час.
        - Вы так богаты?
        - Разумеется. Ваши требования и заказы будут исполняться со всей возможной скоростью. Любые. Так что можете не стесняться.
        - Я так понимаю, мы здесь будем на положении узников? - спросил Мишка.
        - Вы? Ни в коем случае. Вы можете отправляться в любое время и в любом направлении. Только не забудьте известить при этом начальника охраны. Вас мы не ограничиваем, но нам очень не хотелось бы, чтобы с вами произошли какие-нибудь неприятные случайности.
        - Какие именно?
        - Всякие. Иной раз кирпич ни с того ни с сего с крыши на голову падает. Это я для примера.
        - Ну, а ты будешь меня навещать? - спросил я.
        - Буду, конечно, вот моя визитная карточка с телефонами. Как только у тебя возникнет желание увидеть меня, звони.
        Я прочитал на карточке: «АОЗТ „СМЕРЧ“. Исполнительный директор Звягинцева Галина Антоновна», и ниже - пять телефонных номеров.
        - Не хило… - протянул я, пряча визитку в карман.
        - Наконец-то и в вашей стране можно почувствовать себя человеком. Ну что, мальчики, въезжаем?
        - Вперед, - согласился Мишка. - Осмотрим в натуре наши пенаты.
        Галка подвела машину к кованым воротам и просигналила. Створки ворот немедленно раздвинулись, и мы въехали в новый этап нашей жизни.
        В том, что это именно новый этап, у нас с Мишкой не осталось ни малейших сомнений, едва мы освоились с новым местом обитания. Дом на самом деле имел три этажа: два на земле и один подвальный, оборудованный под мастерскую. Подземный этаж, судя по всему, мог безболезненно выдержать прямое попадание фугасной бомбы. При этом он еще был отделен от остального жилья металлическими бронированными дверями, открывавшимися магнитными пластиковыми карточками, которыми нас незамедлительно снабдили. Как оказалось, карточки были индивидуальными.
        Верхние два этажа вообще привели нас в священный трепет. Дом, в котором нам предстояло жить, буквально ломился от изобилия комфорта и роскоши. Все полы были укрыты пушистыми мягкими коврами, стены увешаны картинами самых знаменитых художников всех времен и народов (Галка уверяла, что здесь нет ни одной копии), мебель сплошь в стиле XVIII века, особенно в моей спальне. Половину спальни занимала необъятных размеров кровать, можно сказать, не кровать, а сексодром: тут запросто можно было бы поместить человек пятнадцать, и при этом никто друг другу не помешал бы… спать, разумеется. Еще в спальне стоял телевизор с экраном невообразимых размеров, видеомагнитофон и большой набор видеокассет с фильмами, названия которых мне ни о чем не говорили. Одним словом, я чувствовал себя в этой роскоши как беспризорная дворняга, попавшая волей случая в Эрмитаж, хотя там-то я никогда не бывал. Так и хотелось временами сказать: «Да, умели жить буржуи…»
        В общем, не стоит тратить время на описание нашего жилища. Такова се ля ви, как сказала Галка. Естественно, несколько дней мы привыкали, потом освоились, и жизнь пошла своим чередом. Мишка - вот запустили козла в капусту! - вовсю пользовался Галкиным благословением и первые полгода еженощно таскал к себе девушек из обслуги, даже похудел. Потом его любовный пыл пошел на убыль, и он стал работать, как и прежде. Я же девушек держал на расстоянии, храня верность Галке. Она приезжала к нам регулярно, по два раза в неделю, и по ночам мой сексодром становился гораздо меньше, чем казалось днем. Наконец, увлекшись работой, я как-то посетовал, что ее столь частые приезды выбивают меня из колеи, мне трудно работать, и Галка сократила свое присутствие до одного раза в неделю. Мой сексаппарат вынужден был смириться; хотя желание обладать ею к концу недели становилось нестерпимым, я все равно радовался, что мне не приходится перестраиваться с работы на Галку, и наоборот.
        Мы с Мишкой почти одновременно закончили с теоретическими предпосылками и приступили к конструированию. Я себе представить не мог, до чего приятно работать на новейшей технике! Если бы я не жадничал в свое время, наверное, мог бы и раньше купить что-то подобное, впрочем, откуда я мог знать, что дело приобретет такой оборот и хобби станет едва ли не целью жизни.
        Мишка оказался гораздо проворнее, чем я предполагал, он приступил к сборке недели на три раньше меня. Помучавшись сомнениями, я присоединился к нему. Наши заказы и в самом деле выполнялись как по волшебству. В памяти местных компьютеров были заложены каталоги, наверное, всех более или менее значимых фирм мира. Нам стоило только назвать номер по какому-нибудь каталогу, как требуемый заказ поставлялся с задержкой максимум в 5 дней. Так работать было можно.
        Конструкцию «Дэкса» (дубликатора экспериментального) Мишка придумал нехитрую, но я-то хорошо представлял, скольких вывихов ума она ему стоила. А внешне аппарат выглядел как гибрид дореволюционного матросского сундучка и современного компьютера.
        - Поскольку дубликатор экспериментальный, - говорил Мишка, - я проектировал его на дублирование массы до пяти килограмм - нашей критической, или исторической. Но начать, по-моему, следует с более легких предметов, вот, скажем, с моей расчески.
        - И он, открыв крышку «сундучка», поделенного внутри на две половины, положил на дно расческу. Затем он крышку закрыл, и тотчас же послышалось гудение дросселей. Наконец на дисплее появилась надпись: «Дублирование закончено». Мы продублировали еще несколько мелких вещей, после чего Мишка сказал: - Ну, теперь надо девчат осчастливить, я сейчас, - и поднялся наверх. Вскоре он вернулся с целой горстью колец, перстеньков и сережек, сунул все в дубликатор и затем опять помчался наверх
        - уже с двумя горстями. Назад он вернулся с двумя полиэтиленовыми пакетами, полными всякой всячины.
        - Хватит развлекаться, - сказал я ему. - Мне требуется твоя помощь.
        - Ну, потерпи полчасика, девушки оказались с запросами.
        - Хорошо, удовлетворяй их насущные нужды, а я пока сам…
        Я не понимал, что со мной, почему вдруг меня так стал раздражать Мишка? Откуда во мне эти командирские нотки? Я включил свой компьютер, делая вид, что работаю, а сам лихорадочно размышлял над причиной своей неприязни к единственному другу, пока не осознал, что ревную. Ревную Мишку к его успехам, досадую на потерю роли ведущего, прекрасно понимая, что теперь Мишка сможет обойтись и без меня. Боюсь этого. Выучил на свою голову. Боже мой! Как жить дальше?..
        - Ты чего сегодня такой нервный? - спросил Мишка, когда закончил свои меркантильные опыты.
        К этому моменту я уже перекипел, а на душе оставалась одна смутная тоска. Я снял очки, вытер рукавом глаза и сказал:
        - Мишка, ты единственный на земле человек, которого я люблю как самого себя. Прости меня, Мишка.
        - Ты чего, Юра? Случилось что?
        - И да и нет. Просто теперь ты сможешь сделать все сам. Без меня.
        - Как это без тебя?
        - Так. Ты… Ты созрел, состоялся. Как ученый, как конструктор, ты обогнал меня. Я отхожу на вторую роль.
        - Ты спятил, что ли? Юрка, что с тобой? Какая вторая роль? Сачкуешь?
        - Ну ладно, - сказал я, осознав, что действительно порю чушь. - Что-то у меня нервы не на месте. Забудем, ага?
        - Ну, вот так-то лучше. А то выдумываешь черт-те что. Поехали дальше.
        И мы «поехали». Все-таки талант дизайнера у Мишки имелся. Если бы не он, я провозился бы долго. Но, опуская подробности, скажу, что к концу апреля 1994 года мы построили свой «Султан» - название установки придумал Мишка, расшифровав его так: «Стационарная Установка Лимитированного Транспорта Абсолютного Наведения», на мой взгляд, название несколько неудачное, хотя и близкое к сути. Я попытался возразить, однако все мои аргументы разбивались о «красоту» аббревиатуры. В конце концов я согласился с Мишкой: «Султан» так «Султан». Не в названии дело.
        Галка тоже согласилась с наименованием и одобрила установку как опытный образец.
        - Но вообще-то для моих целей, - сказала она, - лучше всего было бы иметь надежную передвижную установку, в которой бы разместились пять человек и, естественно, водитель. Так что, мальчики, имейте в виду конечный результат, а пока испытывайте свой «Султан», накапливайте опыт.
        - Передвижная установка транспортирования… - пробормотал Мишка. - Э-э-э… Придумал! Следующая наша работа называется «Путана»! Ну как?
        Мишка сиял как новый гривенник, словно искомая «Путана» была уже совершенно готова к эксплуатации.
        Ну, «Путана» - «Путаной», а пока что мы имели опытный «Султан», который требовал наладки, доводки и испытательных тестов. Внешне «Султан», особенно на дисплее, потому что размеры мастерской не позволяли разглядеть его издали, напоминал чем-то буйвола. Возможно, полукруглые транспортные сердечники были похожи на могучие рога, однако оптимальную их форму выдал компьютер. Максимальная масса транспортируемого груза для «Султана» составляла 100 килограммов. Привод имелся от автономного генератора, который, в свою очередь, раскручивался дизельным двигателем мощностью 400 лошадиных сил (производства США), выхлопы от дизеля через глушитель соединялись гибким шлангом с вытяжной вентиляцией, одним словом, шум работающего дизеля не превышал допустимых децибел и в помещении можно было переговариваться, не надрывая голосовые связки.
        Сам «Султан» функционировал зрелищно: сначала в развале транспортных сердечников, в самом его центре, появлялось едва видимое темно-вишневое пятно, которое постепенно ширилось, Становилось светлее и ярче, разрасталось, заполняя пространство между обмотками. И багровые блики бежали по стеклам приборов, зловеще подстегивая дрожащие стрелки. Когда пятно полностью занимало развал электромагнитов, становилось ясно, что именно там и будет разворачиваться дальнейшее действо - развал воспринимался теперь как экран. Цвет его становился ярко-красным, и в это время в самом центре экрана вновь начинало набухать темное пятно, вернее, согласно расчетам, абсолютно черное. Пятно это росло, отжимая к краям алое свечение, пока оно не превращалось в узенькую полоску по краям - ярко-оранжевый светящийся обод. Изменение окраски обода происходило неуловимо, незаметно для глаз, но это уже и было «окно».

«Окно», правда, еще закрытое, проницаемое только жестким рентгеновским излучением, именно поэтому в непосредственной близости от «окна» я и предусмотрел счетчик Гейгера. Бог его знает, где может открыться «окно», вдруг в центре какого-нибудь светила или в непосредственной близости от радиоквазара. И вообще, Вселенная на
99,9 % состоит из пустоты - если бы «окно» открывалось мгновенно, произошел бы выброс воздуха из нашей герметичной мастерской и еще 999 самых различных случаев.
        О степени раскрытия «окна» можно судить не только по приборам, но и по изменению цвета светящегося обода. Когда он зеленеет, «окно» приобретает прозрачность в оптическом диапазоне, полностью же прозрачным для материальных тел «окно» становится, когда обод приобретает синий, почти фиолетовый цвет. Изменение цвета обода происходит оттого, что граничная поверхность «коридора» является интенсивным источником выделения фотонов, имеющих соответствующую длину волны и энергию на разных стадиях раскрытия «окна».
        Почти неделю возились мы с Мишкой, обнаруживая и устраняя различные неполадки, а когда закончили, появилась Галка с отвратительной вестью: Мишке пришла заверенная на почте телеграмма, извещавшая о том, что его отец Константин Иванович скоропостижно скончался от инфаркта. Мишка был сам не свой. Галка совала ему толстую пачку долларов и говорила, что ближайший самолет в Ставрополь будет завтра и билет для Мишки уже куплен, надо только дождаться рейса и через два часа после взлета Мишка уже будет дома. Он как-то отрешенно кивал, соглашаясь, но было видно, что Галку он не слышит. Когда она ушла, Мишка схватил меня за рукав и зашептал умоляюще:
        - Юрка, давай я пройду через «окно». Я уже должен быть там, понимаешь? Сколько он для меня сделал, Юрка! Да и для тебя тоже! Давай настроим «окно», я тебя умоляю!
        - А ты знаешь координаты Ставрополя?
        - Нет, - растерянно ответил Мишка.
        - Я тоже, но давай попробуем.
        Мы спустились в подвал, я включил «Султан». «Окно», как я, собственно, и ожидал, открылось куда-то в космос. Компьютер вместо координат показывал одному Богу известно что. С полчаса мы провозились над тем, чтобы «окно» показало наш подвал, а когда добились своего, ввели в компьютер это как абсолютное начало координат. И тут Мишка предложил:
        - Давай выведем «окно» за пределы атмосферы и оттуда определим местоположение Ставрополя визуально, - и сам сел к компьютеру. «Окно» стремительно рванулось вверх. Я глазом не успел моргнуть, как увидел нашу планету из космоса. Нам повезло еще раз: в предгорьях Кавказа, как говорят летчики, погода была летной: от Каспийского до Черного морей землю не закрывало ни одно облачко. Ночь стояла светлая, лунная, и города выдавали себя уличным освещением. Кое-как мы разобрались, какое светлое пятно принадлежит Ставрополю, затем Мишка бросил «окно» вниз. Вот и наш район Осетинки, а вот и дом. Мишка остановил «окно» на лестничной клетке, прокомментировав:
        - Не хватало еще, чтобы маму от моего появления кондратий хватил. Здесь сойду. Ну, пока, Юрка. Я тебе позвоню, когда меня можно будет забрать. До скорого… - И полез в «окно».
        Я с тревогой смотрел вслед его ботинкам, а он уже карабкался на руках по полу лестничной клетки перед своей квартирой. Когда он встал перед дверью, готовый надавить кнопку звонка, до меня дошло, что эксперимент удался, и я решил навестить Галину подобным же образом. Где у меня визитная карточка? Галка прямо на ней написала свой московский адрес. Ага, вот она.
        Так, теперь возьмем карту города. Где тут улица Вавилова? Напевая себе под нос:
«Где эта улица, где этот дом…», я, сверяясь с картой, вывел «окно» к улице Вавилова и стал искать нужный мне дом. Он оказался рядом, тогда я прошелся по подъездам, ища квартиру. Нашел. «Ну, и где же моя голубушка, инопланетянка милая?»
        - задавал я себе вопрос. Здесь нет, и здесь тоже. Спать, что ли, легла? Я ввел
«окно» в спальню.
        Господи Боже мой! На широкой кровати, чуть поуже моего сексодрома, здоровый мускулистый атлет с рыжей шевелюрой занимался любовью с моей… С моей Галиной! Я подкрутил настройку так, чтобы были слышны звуки, и услышал ее стоны и всхлипывания, а рыжий верзила работал с невероятной скоростью и мощью - у меня еще мелькнула мысль: я так, видимо, не смогу.
        Глава 6
        ИВАНОВ ИВАН ИВАНОВИЧ (КУБ)
        Мир рухнул в преисподнюю. Я недвижно сидел, сглатывая спазмы, перехватившие мне горло, и ощущая, как заколотилось в груди сердце, стуча быстро, но с какими-то перебоями. «Черт побери! - подумалось еще мне. - И ни одной таблетки с собой». Потом я отвел от «окна» глаза, смутно сознавая, что где-то здесь был приделан к стене ящик с красным крестом. Увидел, на ватных ногах подошел к нему, открыл и стал рыться в содержимом. Как само собой разумеющееся, нашел в аптечке упаковку кордарона, нашел коринфар и тюбик с таблетками нитроглицерина, бросил их в рот и запил водой прямо из-под крана. От нитроглицерина заболела голова, зато отпустили спазмы в горле, потом и сердце заработало спокойнее. Зато рыжий в «окне» вообще удвоил темп. У Галки, кажется, оргазмы следовали один за другим, она уже кричала не переставая.
        Я смотрел на эту картину и сознавал свою несостоятельность в сравнении с рыжим атлетом, одновременно ощущая волну гнева и презрения к этой межзвездной шлюхе.
        Вспомнились ее слова насчет Казановы и Клеопатры, а у меня за всю жизнь и было-то две женщины - она и Людмила. Может быть, это плохо? Может быть, хотя бы для практики не стоило держать себя с местными девушками так высокомерно-недоступно? Трахать их всех подряд, как Мишка, и посмеиваться? Что делать, что делать? Как быть? Мне еще никто и никогда не изменял, как поступают в этом случае настоящие мужчины? В доме полно оружия, пальнуть этому рыжему в спину? Я представил, как он падает мешком на Галку, и… заплакал. Позвонить ей? Сказать, что она шлюха? Боже мой! Ей пятнадцать тысяч лет! Люди, наверное, мелькают у нее перед глазами. Даже если и предположить, что она занималась любовью раз в столетие, и то… Вероломная обманщица!
        Я больше не в силах был наблюдать эти сцены. Я обесточил установку. Обида и серая тоска вновь сжали мне горло. Снова подступили спазмы рыданий. Наконец я понял, что мне невыносимо противно все: этот роскошный дом, Галка и ее рыжие соплеменники. Я не хотел здесь оставаться больше ни секунды. «Вон из Москвы, сюда я больше не ездок…» - крутилось в мозгу. В Ставрополь, к Мишке! Нет, к нему сейчас нельзя. Значит, домой!
        Я снова создал «окно», компьютер послушно вывел его на лестничную клетку моего дома. Я уже дернулся к «окну», но затем решил завести его прямо в квартиру. Завел, осмотрелся - и понял, что это то самое место, где я медленно, но верно сойду с ума от тоски, где в рамке на стене висит портрет Людмилы с Иринкой на руках, где в шифоньере до сих пор ее халат, платья и обувь, а из квартиры все еще не выветрился ее запах. Я не осознавал, что пытаюсь отождествить Галку с Людмилой; сознание срастило их вместе, и измену Галки я автоматически приписывал покойной жене. Я не мог находиться в этой квартире, где на столе все еще продолжал тикать кварцевый будильник, шипел тихонько сливной бачок унитаза и что-то бормотал репродуктор в кухне.
        Некуда бежать. Особенно от себя. Совершенно некуда. Но и оставаться здесь я тоже не мог. «Окно», предоставленное самому себе, начало тихо смещаться куда-то к юго-востоку. Вот оно покинуло пустую квартиру, вот заскользило над трехэтажными хрущобами, вышло на какое-то время к центральным улицам, затем под сложным углом начало их пересекать. Я завороженно смотрел в «окно», а оно уже добралось до Форштадта, где задержалось, покружилось и остановилось над невзрачным домиком, словно судно, бросившее якорь. «Какие-то возмущения вакуума», - подумалось мне, и тут я сообразил, что «окно» застряло над домиком, принадлежащим когда-то Кубу. Честное слово, оно само, я даже пальцем не шевельнул!
        Все во мне встрепенулось. Я понял, что если я хочу сейчас кого-то видеть, так это старого мудрого родного друга, отца моего - Иванова Ивана Ивановича. Мысли в голове шевелились с трудом, однако я все же сообразил, что сегодня - мой день, сегодня я всемогущ, как сам Иегова, и сегодня же я увижу живого Куба. Сомнений у меня не было: я должен повидаться с ним в тот промежуток апреля 1978 года, когда мы с Мишкой с увлечением занимались дурмашиной, забыв обо всем на свете.
        Наверное, были дни солнечной активности, потому что вакуум так и изворачивался вокруг «окна», но я упрямо подкручивал верньеры тонкой доводки, стараясь победить принцип Гейзенберга, который в моей интерпретации звучал примерно так: «В нестабильном вакууме, если жестко закрепиться на определенном месте в пространстве, начинает нестабильно вести себя координата времени, и наоборот». Я искал и искал начало апреля 1978 года и наконец нащупал его.
        Самое интересное, что «окно» события 1978 года показывало м-м… как старинные кадры кинохроники, где люди не ходят, а бегают. Словно здесь сейчас время течет медленно, а т а м, у Куба, - быстро. Чтобы удостовериться, я ввел «окно» внутрь дома. Куб лежал в одежде поверх одеяла и быстро шевелился. Я подвел «окно» к будильнику на столе: стрелки его, особенно минутная, не то что двигались, а прямо вращались, как шестеренки в механизме. Я не стал долго мудрить, засек время на своих часах. Действительно, время там не шло, а бежало. Час там равнялся 48 секундам здесь. Это меня устраивало: полчаса автоматика и без моего участия удержит «окно» на месте, а там за эти 30 минут должно пройти 37,5 часа - чуть больше полутора суток. Боже! Спасибо тебе за подарок! Этого времени мне хватит с лихвой. Я настроил «окно» на утро 2 апреля, дождавшись, пока Куб выйдет на крыльцо. «Да, - мелькнула мысль, - а как я оттуда нащупаю „окно“? И потом, это здесь полчаса потерпеть можно, а там живот к спине прилипнет от голода». Я прикрутил прожектор к станине электродвигателя, направив его яркий луч в «окно», а потом, прикинув,
как буду забираться в «окно» обратно, придвинул к развалу электромагнитов письменный стол: он был даже сантиметров на пять выше нижнего края
«окна»; затем сходил наверх, где в кухне наполнил полиэтиленовый пакет консервированными соками в картонной упаковке, бросил сверху пару банок тушенки и столько же - красной икры. Подумав, добавил банку растворимого кофе и полголовки новозеландского сыра. Все, я и так вешу почти девяносто килограммов, как бы не превысить норму…
        Ну, вроде бы предусмотрено все: реле через 30 минут включает прожектор, я просовываю в «окно» руку, нащупываю стол и головой вперед проникаю обратно в свое время. Я огородил работающую установку веревкой, на которую навесил табличку с надписью: «Идут испытания», хотя кроме нас с Мишкой в мастерскую никто не допускался. А, на всякий случай! Прислушался к внутреннему голосу, который зашептал вдруг, чтобы я передоверил включение прожектора более серьезной автоматике. «Да ладно, - подумал я. - Невелика беда, если и застряну в прошлом. Подумаешь, 16-17 лет. Ерунда. Зато обо всем буду знать наперед. Проживу как-нибудь».
        Я глянул в «окно»: там как раз двое в белых халатах в сопровождении Ларисы Григорьевны спускали во двор носилки с Кубом. Я непроизвольно скрипнул зубами и снова сел к пульту, стараясь вернуть «окно» к избранной дате. Вскоре мне это удалось, и я выполз на ступеньки веранды. Следом, скрипнув дверью, на веранду вышел Куб в старом ватнике и валенках, а на голове - зимняя шапка с кожаным верхом. Он уже хотел плюхнуться на скамейку, вертя в пальцах сигарету, но заметил меня.
        Некоторое время мы смотрели друг на друга, наконец Куб сказал:
        - Ну что, Юра, так и будешь на ступеньках столбом стоять?
        - Иван Иванович! - сказал я не своим голосом. - Вы меня узнали?
        - Повзрослел ты, конечно, - продолжал Куб. - Ну а все остальное вроде на месте. Здравствуй, мальчик. - Он распахнул объятия.
        Поставив к стенке пакет, я поспешил обнять Куба. Даже сквозь ватник я почувствовал, насколько Куб исхудал.
        - Ну, пойдем в дом, что ли? - предложил Куб.
        - Ты ж покурить собрался, отец.
        - Верно, но гость такой…
        - А я тоже перекурить не против. Американских не желаешь? - спросил я, протягивая ему пачку «Кэмела».
        - Слышал о таких, - сказал Куб. - А вот пробовать - не пробовал.
        Он осторожно достал из пачки сигарету, понюхал ее, качнул головой и сунул фильтр в губы. Я чиркнул зажигалкой, Куб прикурил, пустил дым и сел на скамью.
        - Я посижу, Юра. Слабею я. Прямо чувствую, как силы уходят. Но пока сопротивляюсь. А ты надолго?
        - Нет. Максимум на полтора дня. Я, отец, машину времени изобрел. Мне сейчас 34, все сомневался, что ты меня узнаешь.
        - Не очень-то тебя время затронуло. Раздобрел, конечно, а в остальном тот же. Ну и гадость, ты меня, конечно, прости, этот американский верблюд, - сказал Куб, швыряя окурок в мусорное ведро. - Я лучше наши, - и достал смятую пачку «Примы». - Привык…
        Я снова чиркнул зажигалкой.
        - М-да… Ну и как там, в будущем?
        - Кому как… Те, кто сейчас у руля стоит, там нас бодрым шагом ведут теперь к капитализму. Коммунизм сломали, Советский Союз развалили. Народ вмиг обнищал, заводы разворовали, денег в государстве нет, осталось Россию дустом посыпать…
        - Развалился, говоришь, коммунизм?
        - Ну, не совсем, коммунисты сейчас в оппозиции находятся. Примерно треть народа за них. Ильича похоронить не разрешают. У власти - те же коммунисты, только теперь они себя демократами называют. А ворье такое же. Пойдем в дом, отец, я тут гостинцев захватил…
        - Пойдем, - согласился Куб, а когда вошли в комнату, продолжил: - Глядя на тебя, Юра, трудно предположить, что народ бедствует. И одет ты вроде во все такое… по виду дорогое, и осанка у тебя появилась. В НИИ работаешь?
        - Нет, я на вольных хлебах, на хозяина работаю.
        - Вот как? Интересно… И чем занимаешься?
        - Изобретаю. Вот машину времени изобрел. Опытный образец сделал - и к тебе в гости сразу же.
        - Раньше бы… Лет так, ну, хотя бы на двадцать… А сейчас… - Куб махнул рукой. - На днях помру, наверное? - Он вопросительно посмотрел на меня.
        - Так двадцать лет назад мы ведь еще не были знакомы. И вообще, мне тутошнему на днях только-только восемнадцать исполнится.
        Куб затронул тему, казавшуюся мне запретной. Говорить ему или не говорить о дне его смерти?
        - Ну а на Марс слетали уже?
        Я оторопело глянул на Куба.
        - На Марс? Нет. Как вот американцы в 1969-м на Луне побывали, так больше даже и разговоров не слышал о межпланетных экспедициях. Да и о чем разговаривать. Пенсионерам пенсии задерживают. Ты послевоенное время помнишь? Вот в девяносто четвертом году примерно так же. Сейчас кто побойчее, свой карман набить старается. В Чечне войну развязали…
        - Где?
        - В Чеченской Республике. Новый виток кавказской войны. Министр обороны в 93-м году хвалился, мол, шапками закидаем, в неделю управимся, и вот второй год воюем…
        - Ты не шутишь? Ай-яй-яй…
        - Да, отец… Так и живем. Как ты предсказывал в своей рукописи…
        - В какой?
        - Ну, в той, про нумерологию.
        - А ты ее опубликовал?
        - Нет пока. Вообще, если честно, я рукописью еще всерьез не занимался. Все на потом откладывал. Но женился я по твоим расчетам. Целых четыре года счастлив был, пока жена в автокатастрофу не попала. Чтобы не думать о ней, вот в науку ударился. Ты хоть догадываешься, чем сейчас занимается мой молодой прототип? Мы в это время с Мишкой Агеевым над странным эффектом работаем, из которого вот эта моя машина времени получилась. - Я открыл пакет с соком киви и налил в стаканы. - Пей, поди, не пробовал ни разу?
        - Пробовал как-то… Давно. Что я тебе еще оставил, Юра?
        - Золотую табакерку с золотыми монетами, крестик такой с драгоценными синими камнями и Золотую Звезду Героя Советского Союза.
        - Что? Золото? Где же я его мог взять?
        - Судя по всему, у тебя в погребе, в стенной кладке, тайник есть.
        - В кладке, говоришь? - Куб задумчиво потер подбородок. - А ну, пошли проверим.
        - Да не спеши, отец, время еще есть. Так ты Герой? Что же молчал? Тайком звезду к кладу присовокупил, и все.
        - Нет, эту звезду я должен был передать семье капитана Козлова, моего командира, но не получилось, а что?
        - Просто мучил меня вопрос, чья звезда. Ведь, судя по чеканке монет, все они дореволюционные, а звезда - это уже современная награда. Выходит, ты ее к золоту и приложил, я так размышляю.
        - Наверное, ты прав, но не томи старика, пошли разберемся с кладом.
        - Ну, хорошо, пошли.
        - Свечу надо взять. То место, про которое я думаю, внизу у пола, под полкой, - суетился Куб. - Я, понимаешь, крысу как-то гонял, так она от меня в нору под фундамент юркнула. А там под норой камень в кладке отошел и навис. Я его пошевелил, он отвалился, а за камнем тем - пустота. Я тогда подумал: вот незаменимое место что-нибудь ценное спрятать. Ну да мне прятать нечего, я дыру и заложил камнями. С улицы их принес. Про крысу еще со злорадством думал, мол, не выберется теперь, стерва…
        Куб был возбужден, как пацан, собирающийся обтрясти чей-то сад. Я в кладе не сомневался и был поэтому спокоен. В чуланчике я привычно залез руками в ящик с инструментами, достал молоток и, за неимением у Куба зубила, вооружился цельнометаллической отверткой. Куб в это время поджигал огарок стеариновой свечи.
        - Вот здесь, Юра. - Он левой ногой указал предполагаемое местонахождение клада. - Может быть, ты мне поможешь спуститься и я сам?
        - Ну что ты, отец, неужели я настолько туп, что в известном месте спрятанное не смогу найти? Пойди приляг, ты уже еле на ногах держишься.
        - Отыщешь, всенепременно отыщешь. И правда, пойду прилягу. Ну, с Богом, Юра!
        Я заполз в малюсенький погребок и долго устраивался там поудобнее. Внимательно осмотрел кладку и стал выковыривать все подряд казавшиеся мне подозрительными камни. Вскоре наткнулся на тайник. В нем лежала завернутая в полуистлевшую тряпочку деревянная коробка, оказавшаяся неожиданно тяжелой.
        - Ну что? - изнывал наверху Куб.
        - Есть. Нашел. Сейчас вылезу. - Я буквально по частям выпростался на свободу и протянул Кубу коробочку. Он нагнулся, подхватил ее, едва не выпустил, наконец справился и принялся разглядывать.
        Я выполз из погреба, закрыл за собой крышку и протянул руку к коробке:
        - Дай я гляну.
        Осмотрев ее, решил, что наиболее быстрый способ открыть - это разломать деревянный футляр топором или отверткой, используя ее вместо зубила. Поставил коробку на пол и, примерившись, стукнул. Крышка отпала. Внутри находилась знакомая мне золотая табакерка.
        - Пошли, отец. Ты приляжешь, а там и рассмотришь.
        Мы направились в комнату. Куб плюхнулся на стул и сказал:
        - Дай сюда.
        Я опрокинул на столешницу футляр, глухо стукнула табакерка. Поискав глазами, куда бы деть ненужную упаковку, я вышел на веранду и бросил ее в старое ведро с окурками. Заодно решил пощупать «окно» - на месте ли? Со стороны, наверное, было бы интересно наблюдать за мной, как я ищу это нечто, но там, где я «окно» оставил, его не было. Перекурив, я с неприятным чувством вернулся к Кубу. Он сидел, напоминая собой пушкинского Кащея, чахнувшего над золотом, в руках держал недостающую в кладе Золотую Звезду Героя:
        - Юра, хочешь, я расскажу тебе, как эта звезда попала ко мне?
        - Расскажи, отец. - Я растянулся на скрипучем диванчике с ностальгическими валиками вместо подлокотников.
        - Это было весной 44-го года. Мы летали тогда над Польшей, - начал Куб. - В экипаже нашего самолета «ПЕ-2» я был штурманом. С хорошими ребятами я служил, и воевали мы крепко. А звезду эту носил мой командир, гвардии капитан Козлов Иван Поликарпович, ему звание Героя за бои на Курской дуге присвоили. Боевой был летчик, умница и товарищ прекрасный.
        В тот день мы с утра уже сделали два боевых вылета и теперь возвращались из третьего, тянули домой с работы пустые, и боезапаса на борту оставалось - на раз чихнуть, все расстреляли при штурмовке. На подлете к линии фронта нас неожиданно атаковали «фокке-вульфы». Ну, с ними, конечно, завязались истребители сопровождения - «Яки» и «Лавочкины». Сплелись в клубок, и постепенно клубком отвалили куда-то в сторону, и тогда к нашим «пешкам» пристроились еще три немецких истребителя.

«ПЕ-2» - сами по себе самолеты не безобидные, но при штурмовке двум нашим машинам сильно досталось, тащились они еле-еле и в воздухе держались с большим трудом, так что мы старались идти рядом, сам понимаешь, так спокойнее. Немцы, конечно, сразу сообразили, что к чему, и в первую очередь постарались добить раненых. Мы, естественно, кинулись на помощь. Строй распался. Вот тут, очевидно, шальной трассой и был убит наш стрелок Володя Ильин. Хвост наш остался без прикрытия, и немцы это тоже быстро учуяли. Сначала загорелся левый мотор, потом правый. Огонь сбить не удалось, командир приказал прыгать, да я и сам видел, что самолет вот-вот рассыплется.
        Мы покинули горящую машину за несколько километров до линии фронта, приземлились в какое-то болото неглубокое, однако воды в нем хватало. А когда я нашел командира, оказалось, что он смертельно ранен в грудь и держится из последних сил.
        - Ваня, - сказал он мне, - я отлетался. Найдешь моих, сыну звезду отдай. Здесь она, в нагрудном кармане. Скажи, что я… Скажи, что всех их помню и люблю. Ваня, найди их… Звезду сыну…
        И все. Умер мой командир. А мы, когда летали за линию фронта, все документы и награды в штаб сдавали. Ну, я у командира нагрудный карман расстегнул - и правда орден был там. Я его к себе переложил, кое-как взвалил себе на плечи тело командира и пошел в сторону фронта. По болоту и одному идти не мед, а тут я быстро из сил выбился, но не мог я его бросить в болоте, не имел такого права, потому что был мне Ваня Козлов роднее брата…
        Попался островок на пути, кустарником зарос, да только кустарник-то голый - весна, насквозь островок просматривается; слышу, справа по курсу собаки лают. Не иначе, думаю, нас немцы ищут. Бежать некуда, прятаться - тоже. Достал свой пистолет. Ванин тоже взял и прилег рядом с ним.
        И правда… Скоро у края леса показались немцы, три овчарки на поводках, но в болото не полезли. Метров триста до них было, я порой думаю, что вряд ли они даже видели нас. И здесь еще раз спас мне жизнь Ваня Козлов, хоть и не желал я, и не думал, что так получится. В шесть стволов облили немцы наш островок свинцовым дождем; досталось и еще нескольким кочкам в других местах болота, потом все стихло: и автоматные очереди, и гортанный их чужой говор, и лай собак. Болела простреленная выше колена правая нога, недвижно лежал рядом мой боевой друг, принявший в свое тело и мою смерть.
        Кое-как ногу я себе перевязал, только нести дальше командира уже не мог, сам с трудом стоял. Я давал себе самые страшные клятвы: вернуться и вызволить потом останки командира, чтобы похоронить их как положено. Жизнь, однако, распорядилась иначе.
        Островок я покинул вечером, выбрался на сухую землю в полной темноте и двигался дальше почти на ощупь. Близость фронта не позволяла сбиться с курса, а незадолго до рассвета на меня наткнулись наши разведчики. Но, видимо, сглазил я, не сплюнул, как требовалось, три раза через левое плечо, - обрадовался я тогда сильно, - и очень скоро расплатился за свое везение. Почти сутки мне пришлось коротать под кучей валежника, позарез нужен был разведчикам «язык». Только следующей ночью мы отправились к своим. Но на нейтральной полосе нас засекли, завязалась перестрелка, засветились ракеты… Потом яркая вспышка - и меня как будто бы чем-то ватным, но тяжелым по голове стукнуло. Это рядом разорвалась мина. Вот ее отметины, кстати. Один осколок до сих пор здесь сидит. - И Куб ткнул себя пальцем куда-то в область желудка. - Сидит и доделывает свое черное дело.
        - Неужели его не вынули?
        - Нет. В то время я и так на ладан дышал, а осколок засел рядом с каким-то важным нервом, у стенки артерии, да и условия полевые… Все в кучу собралось. Болтался по госпиталям до сорок восьмого года, пока не стал мало-мальски чувствовать себя человеком. Потом до пятьдесят первого искал семью капитана Козлова. Нашел…
        В сорок третьем их эвакуировали в Каменск-Уральский. Только сынишка его в ноябре сорок пятого утонул: захотел по перволедку прокатиться, да лед не выдержал. Да… А жена в сорок шестом умерла. Говорят, от горя. - Куб вздохнул и закончил: - Так и прижилась у меня эта звездочка, не смог я исполнить последнюю просьбу друга… Мрачная история?
        - Не из легких. Впечатляет.
        - Эх, Юра, иногда я думаю: скольких я своих боевых друзей-товарищей потерял и как только сам выжил? Почему именно мне в лотерее войны выпало жить, почему погибло столько достойных, заслуживающих этого выигрыша людей? Пришла мне эта мысль еще в госпитале, и старался я жить за себя и за них. Теперь вижу, что не напрасно, гляжу на тебя и вижу. Ведь в твоем изобретении и моя частичка есть?
        - Конечно, отец! Если бы не ты… Даже не представляю, как сложилась бы у меня жизнь.
        - Я, Юра, пойду прилягу, - сказал Куб. - Чувствую, уже надо.
        - Ты есть не хочешь, отец?
        - Какой из меня теперь едок.
        - Может, пепси-колы выпьешь?
        - Не люблю я эти импортные напитки…
        - Так его у нас в Москве делают. Это не импорт.
        - Ну, тогда плесни в стакан, - сказал Куб, устраиваясь на кровати.
        Я налил в фаянсовую кружку и понес старику. Он стряхнул с ног валенки, взял у меня кружку и стал цедить напиток мелкими глотками. Отпив около половины, Куб вернул мне кружку, а сам откинулся на подушку. На лице его отразилось блаженство.
        - Сколько тебе сейчас лет? - спросил он, прикрыв глаза.
        - Тридцать четыре, а что?
        - Ты счастлив?
        - Как тебе сказать…
        - Кто же была твоя жена?
        - Девушка одна. Родом из станицы Новотроицкой.
        - Кто она, согласно моей рукописи?
        - Активная стихия огня.
        - Да… - протянул Куб. - Тогда я верю, что ты действительно был счастлив. Ну, а Звягинцева? Ты же ее в техникуме любил.
        - Можешь считать меня психом, отец, но она оказалась инопланетянкой.
        - Кем-кем?
        - Инопланетянкой. Живет на Земле уже пятнадцать тысяч лет.
        - Вот как? И что, она для жизни не нашла страны получше?
        - Говорит, что больше четырнадцати тысячелетий ждала, когда мы с Мишкой родимся. Специально поселилась в России еще во времена Екатерины Великой.
        - То-то я замечаю, что она немного странноватая. И как это выяснилось?
        - Ну, она сама рассказала несколько лет назад. На нее мы с Мишкой и работаем. Условия, конечно, она создала нам шикарные, ничего не скажешь.
        - В твоей фразе отчетливо слышится «но»…
        - Ты прав, отец. Она мне изменяет. - Обида вновь захлестнула меня, а перед мысленным взором встала показанная «окном» картина.
        - Вот как? А ты не пробовал поставить себя на ее место?
        - Как это?
        - Очень просто. Представь, что ты - это она. Попробуй.
        Я попробовал, однако представлялось смутно, честно говоря, вообще не представлялось. Я все равно поступил бы по-другому. Даже если бы она была простым эпизодом в моей бесконечной жизни. Ждать меня пятнадцать тысячелетий и не потерпеть несколько лет - это было выше моего понимания.
        - Я силюсь ее понять, но… не понимаю.
        - Мне кажется, что аналогичный случай произошел с Шурой Балагановым. Помнишь, когда Остап Бендер подарил ему пятьдесят тысяч, а он с этими деньгами в кармане украл в трамвае сумочку, в которой было один рубль семьдесят пять копеек. Машинально, по привычке…
        - Ну и аналогии у тебя…
        - Не надо забывать, что в земной жизни женское тело в определенных ситуациях может восприниматься как валюта. Ты сам оценил подобным образом свою работу, включив в стоимость и обладание телом Звягинцевой. Тело можно купить. Да, собственно, и у нас, в Советском Союзе, миллионы женщин живут с нелюбимыми мужьями только из-за того, что они в состоянии более или менее сносно содержать жену и ее детей, - это тоже своего рода проституция. Теперь понимаешь? Не думай только, что я кого-нибудь осуждаю.
        Слова Куба вогнали меня в краску, мне стало стыдно. Я действительно не рассматривал себя с этой стороны, однако обида все равно оставалась. Не зная, чем заняться, чтобы наедине с собой разобраться в своих чувствах, я сказал:
        - Приготовлю чего-нибудь поесть. Что тебе можно?
        - Знаешь, - ответил Куб, - есть прекрасная идея обмыть находку, да и встречу тоже. Пожалуй, стопочку я еще одолею. А с едой… Скоро Лариса придет, она теперь мой бог.
        - Отец, ты ее любишь?
        - Интересный вопрос, - сказал Куб. - Лариса - очень хороший человек, душевная женщина. Я ее очень люблю, но не в том смысле, который ты в это слово вкладываешь. Болезнь настигла меня неожиданно, и если раньше я считал ее стремление быть рядом покушением на мою свободу, то теперь оказалось, что без ее поддержки, без ее заботы мне было бы совсем плохо, а возможно, что уже и никак не было бы. Судя по твоему появлению, жить мне осталось всего ничего. К концу месяца копыта откину? А?
        - Тебе это важно знать?
        - Я не боюсь смерти, Юра. Если ты читал мою рукопись, ты понимаешь почему. Но хотелось бы знать, каким временем я еще располагаю.
        - Тебе правда не страшно?
        - Лучше нету того свету, - улыбнулся Куб.
        - А вдруг тот свет не для всех, и, кроме темноты, впереди ничего нет?
        - Возможно, ну и что?
        - Ну как что? Страшно.
        - А жить в изношенном теле, дряхлом и дряблом, лучше? Молод ты еще, сынок. Вон там за сервантом, на полу, коньяк должен быть. Доставай.
        - Сейчас. Сначала приготовлю чего-нибудь закусить.
        - О-о! У нас сегодня гости! - входя в комнату, сказала Лариса Григорьевна. - Неужели Карпов? Ты ли это, Юра? Или я ошиблась, простите?..
        - Не ошиблась, - ответил за меня Куб. - Просто Юра к нам из будущего заглянул, из
94-го года.
        - Здравствуйте, Лариса Григорьевна. Это действительно я, вы не ошиблись. Но, видимо, я постарел не очень сильно, раз вы меня с порога признали. Только, пожалуйста, не говорите обо мне нынешнему Карпову. Очень вас об этом прошу.
        Глава 7
        К БОГУ В ГОСТИ ОПОЗДАНИЙ НЕ БЫВАЕТ
        Лариса Григорьевна быстро накрыла на стол - вот что значит женщина в доме. Минут через пятнадцать она позвала нас садиться. Мы в это время курили с Кубом на веранде, продолжая начатый разговор.
        - Так сколько же мне все-таки осталось? - интересовался Куб.
        - Сколько осталось - все твое, - пробовал отшутиться я.
        - Это я и без тебя знаю. Умник. Еще ни один человек не сумел избежать неизбежного, как ни старался. Скажи, Юра.
        - Тебе от этого станет легче?
        - Да.
        - Ну что же… Числа четырнадцатого или пятнадцатого тебя отвезут в госпиталь, шестнадцатого Лариса Григорьевна позвонит мне и скажет, что ты меня ждешь, семнадцатого ты передашь мне клад и свою рукопись, после чего через несколько дней преставишься, но эти несколько дней сольются для тебя в один миг, потому что ты будешь находиться без сознания. Однако я клянусь, что по возвращении проникну в
1958 год и заберу тебя к себе, а там посмотрим, может быть, ты больше не умрешь довольно долго, тысяч пятнадцать лет, во всяком случае, точно жить будешь. Сейчас же ни я, ни кто другой спасти тебя не сможет, ты слишком ослаб и не перенесешь действия панацеи. Прости, отец.
        - Все так и будет? - Куб жадно затянулся дымом. - Ну да, ну да, - добавил он, словно соглашаясь. - Значит, как минимум неделю я еще буду в здравом уме и сохраню кое-какую активность… Спасибо, Юра. Пошли. Лариса зовет.
        Мы вошли в комнату. Здесь я впервые посмотрел на Ларису Григорьевну как на женщину
        - она уже не казалась мне непроходимо старой, а сейчас, со спины, вообще была похожа на мою покойную жену, и даже сердце защемило. Я, однако, быстро взял себя в руки.
        - Лариса Григорьевна, - спросил я, - вы еще не забыли свою девичью фамилию?
        - Я? Почему я должна ее забывать? Воробьева, а зачем тебе?
        - Просто… Хотел узнать вашу стихию.
        - А-а… Это по Ваниному трактату?
        - Да. Вы действительно хорошо с Иваном Ивановичем совмещаетесь…
        - Я-то давно это поняла, а он все носом крутил… Ну, ничего, вот поправится, заживем как люди.
        - Ну, в таком случае предлагаю выпить за вечную любовь! - сказал я, поднимая рюмку.
        - Да-да, - поддержал меня Куб. - Когда мы с тобой познакомились, Лариса?
        - В семидесятом, ты что, забыл?
        - Боже мой! Почти восемь лет! Пора разводиться. Мне кажется, наш брак затянулся, так всю жизнь с одной женщиной и проживешь… За тебя! - И Куб опрокинул в рот рюмку, зажмурился, схватил кусок хлеба и стал его ожесточенно нюхать. - Что-то плоховато прошла, - пояснил он.
        - Ты бы лучше не пил… - сказала Лариса Григорьевна.
        - Ничего, Ларочка, сегодня можно. Первая, как сказал Лев Николаевич, идет комом, вторая - соколом, а после третьей - мелкими пташками… Классик! Знал, что проповедовал… Давай, Юра, наливай еще!
        - Ты что сегодня такой? - возмутилась Лариса Григорьевна. - Тебе же плохо будет.
        - А-а! Праздник сегодня. Сегодня можно все. Выпьем вон, - Куб кивнул в мою сторону, - за торжество науки! Не бери в голову, Лара, нельзя уберечь растраченное!
        Лариса Григорьевна строго на меня посмотрела:
        - Как тебе не стыдно, Юра! Ты привез ему правду о будущем? Сказал когда? - Я виновато кивнул. - Очень жаль, я думала о тебе лучше!
        - Лариса, я сам вытянул из него правду. И потом, я не маленький, я уже видел смерть! Я не боюсь ее! И какая, в конце концов, прелесть: самому присутствовать на собственных поминках. Спасибо, Юра, ты настоящий мужчина. И тебе, Лариса, спасибо за любовь и ласку! А если я кого обижал, я искренне прошу прощения. Все. И не думайте, что мне плохо. Я чувствую себя как обычно. - Куб опрокинул вторую рюмку.
        - Юра, повесели компанию, расскажи анекдот вашего времени.
        - Вы правда, Иван Иванович, несерьезно как-то…
        - Все-все-все… Считайте, что я уже пьяный, много ли мне теперь надо? Хотел развлечь компанию… - Куб неуверенно оправдывался. - Наверное, шутник из меня, как из Юрки - балерина. Ну, простите, я вас Богом заклинаю, не серчайте на меня. Ну, все? Лариса, ты останешься?
        - У тебя сегодня гость. А у меня стирка, завтра приду. Юра, его кашу я поставила в холодильник в синенькой кастрюльке. Подогреешь и покормишь этого героя, после того как его вырвет. Вроде бы все. Я, в общем, пошла. До свидания, мальчики. Да! Юра, ты надолго?
        - Должен до утра, а там - как получится.
        - Тогда я с тобой прощаюсь. - Она подошла и чмокнула меня в щеку.
        - Я провожу вас, Лариса Григорьевна!
        - О-о! Нет, не надо, я сама.
        - До калитки хотя бы…
        - Ну, до калитки можно.
        Я вышел за нею в синюю гладь вечера, хлопая по карманам. Нащупав доллары, успокоился. Выйдя вслед за Ларисой Григорьевной за калитку, я задержал ее за руку и сказал:
        - Простите, Лариса Григорьевна, ему действительно мало осталось. Вот, возьмите. - Я стал совать ей доллары. - Это валюта, но других денег у меня нет. Вам скоро пригодятся. В госучреждениях могут носом крутить, а частным образом возьмут везде. На ритуал, сами понимаете. Да берите же! А я еще вернусь, только году в 58-м, где вас тогда искать?
        - О-о! В пятьдесят восьмом я как раз вышла замуж. 18-го июня, так что постарайся эту свадьбу расстроить. Я, правда, влюблена была как кошка, но и любовь такой же короткой оказалась. Ну, прощай, Юра. Скоро совсем стемнеет. Когда это случится?
        - В конце апреля.
        - Сколько ты мне дал?
        - Не знаю. Сколько было. Двести-триста, наверное. Дома пересчитаете. Прощайте, Лариса Григорьевна. Вернее, до свидания.
        - До свидания, Юра, и всего тебе хорошего. Она ушла, а я, закрыв калитку, вернулся на веранду. Закурив, снова попытался нащупать «окно» - как это плохо, что его не видно снаружи! Куб вышел ко мне.
        - Чего в дом не заходишь?
        - Так, курю.
        Ночь стояла теплая, свет уличного фонаря мертвенно красил беленую стену саманного сарая во дворе, переливался в только что наметившейся молодой листве сиреневого куста. Доносился из темноты ленивый лай собак, и где-то внизу, по склону балки, натруженно завывая, карабкался в неизвестность невидимый грузовик.
        - Отец, - вдруг хрипло сказал я. - А может, тебя прямо сейчас забрать? Конечно, в
«окно» влезать не очень удобно, сам понимаешь, опытный образец. Но уж как-нибудь, а?
        - И что мне там делать? Нет. От судьбы бегать - все равно что против ветра писать
        - только замараешься. К тому же ты и сам не знаешь, куда подевался твой лаз.
        - Кто тебе сказал?
        - Да уж вижу. Второй раз выходишь, щупаешь поди, сам можешь не вернуться? А что ты тогда делать будешь?
        - Да нет, «окно» где-то здесь. Чуть, может, сместилось, но здесь. Ну а если оно закроется, Мишка меня искать будет. Заглянет и сюда.
        - Вы так вместе и идете по жизни?
        - Ну, так получается. Галка вот этот клад реализовала, денег у меня чертова уйма оказалась. Я, правда, не шиковал, но Мишку поддерживал, особенно сразу как его демобилизовали раненого.
        - Раненого?
        - Ага, в афганской войне.
        - Мы что, будем воевать с Афганистаном?
        - Нет, но Брежнев захочет видеть его социалистическим и введет туда «ограниченный контингент войск» - так они будут говорить по радио и телевидению, и еще много красивых слов, но война есть война. Ты сам воевал и знаешь, что на самом деле это дерьмо и кровь. А Мишка туда добровольцем пошел - выполнять «интернациональный долг». Я вместе с Верой Александровной, его матерью, забирал его из госпиталя с пробитым коленом. По-моему, эта война научила его не высовываться навстречу разным инициативам правительства, которое, сколько ни меняется, а все остается кучкой серых интриганов.
        - Ты прав. Когда Никита Сергеевич расстрелял Берию, я впервые вздохнул спокойно, а когда развенчал Сталина, радовался как мальчишка, К сожалению, все реформы на том и закончились, хотя Хрущев свое дело сделал. А потом его вообще занесло, пообещал громогласно: «Нынешнее поколение будет жить при коммунизме». Я тогда стряхнул это страшное наваждение и стал смотреть на мир не прищуриваясь. Боже мой! Какой коммунизм, если только-только заплата на брюках перестала быть непременным атрибутом советского человека! Демагогия. Сплошная демагогия.
        - Кстати, отец, знаешь, что по поводу демагогов говорят? Демагог - это такой человек, который сумеет убедить женщину в постели, что мягкий гораздо лучше твердого. Все эти люди в правительстве…
        Куб расхохотался. Докурив и выбросив окурки, мы направились в комнату. Я задержался, убирая со стола. Покончив с этим, зевнул, соображая, что не сплю уже вторые сутки. Зашел к Кубу, пожелал ему спокойной ночи. Потом, не раздеваясь и не готовя себе специально постель, растянулся на диване. Поскрипел им, устраиваясь.
        - Спокойной ночи, сынок, - донеслось от Куба.
        - Спокойной, отец, - ответил я и прикрыл глаза.
        Однако спокойной эта ночь не стала. Внезапно в окно, выходившее во двор, ворвался яркий луч света. «Окно» - сразу сообразил я, и меня буквально сдуло с дивана. Судя по лучу, «окно» сдвинулось вверх, вот почему я не мог его никак нашарить. Мало того, «окно» заметно двигалось вверх, и луч уже был на уровне верхнего обреза домашнего окна.
        - Что случилось, Юра? - обеспокоенно спросил Куб.
        - Нестабильный вакуум, - ответил я. - «Окно» сдвигается. Кажется, мне пора, отец.
        Я бросился к выходу: точно, «окно» прямо на глазах поднималось вверх. Решение созрело мгновенно: надо лезть на крышу и пытаться проникнуть в «окно» оттуда. Как я забрался - не помню. Помню, что, стоя на самом краю и соображая, как бы не промахнуться, я обещал Кубу, что непременно за ним вернусь. Тут «окно» достигло уровня моих колен, я присел и словно нырнул в него, видя один слепящий луч прожектора. Руки сразу нащупали края столешницы, а о брюхе я уже не заботился, плюхнулся со всего маху, еще и подбородок зашиб. Так, головой вперед, я забрался внутрь своего подвала и, подсев к пульту, принялся возвращать «окно» на место, то есть подводить его к Кубу, который все стоял на крыльце, держась за стойку веранды. Вакуум совсем разбушевался. С трудом я все-таки вернул «окно» к Кубу и зафиксировал его.
        - Отец! - крикнул я, высунувшись по пояс. - Ну, ты идешь?
        - Нет, Юра, - ответил Куб спокойно. - Это не моя дорога. Что я скажу тебе молодому? Я должен остаться.
        - Ну, тогда до встречи в 58-м году! Прощай!
        - Прощай, Юра!
        Мне показалось, что после этих слов «окно» подхватил вихрь, я едва успел зацепиться за край стола, так меня качнуло. Я спиной вполз внутрь надежной тверди, сел прямо на пол и заплакал, благо никто не мог меня видеть…

* * *
        Я не выходил наверх и не откликался на Галкины звонки. То есть брал трубку, но, услышав ее голос, клал обратно на телефон. Если я сейчас и хотел кого-то видеть, то только Мишку. Путешествие к Кубу порядком спутало мое субъективное времяощущение. Казалось, что прошел целый год, когда наконец позвонил Мишка. На самом деле минуло двое суток. Он звонил мне из Ставрополя, интересовался, что произошло. Догадываясь, что телефон прослушивается Галкой или ее рыжим дружком, я торопливо посоветовал Мишке поменьше трепаться по телефону и ждать меня. Быстренько сотворил «окно» в свою квартиру, выполз из «окна» прямо на софу и отправился к Мишке.
        - Слушай, чего ты там натворил? - встретил меня Мишка вопросом.
        - Ровным счетом ничего, - ответил я. - Просто создал «окно» в Галкину квартиру, а она там занималась любовью с рыжим соплеменником. Я и обиделся. Потом был у Куба в гостях…
        - Где?
        - Ну, выбрал тот момент, когда мы с тобой возились с дурмашиной, второе апреля
1978 года, и сползал к Кубу в гости. Заодно помог ему найти клад. Посидели, покалякали. Я пообещал, что непременно заберу его сюда из 58-го года.
        - Почему именно из 58-го?
        - Так вышло, он сам сказал, что лет бы двадцать назад…
        - Понятно, - сказал Мишка. - Больше ни с кем не общался?
        - Лариса была. Я пообещал ей расстроить ее неудачный брак, состоявшийся 18 июня
1958 года…
        - Значит, до этого дня она замуж еще не выходила?
        - Нет, наверное…
        - Ну вот, теперь надо форсировать строительство «Путаны», а ты с Галкой надумал ссориться. Гордость твоя посрамлена, что ли? «Путану» придется строить в двух экземплярах: одну им, вторую нам. И без Галки мы ничего не сможем.
        Мне нечего было ответить. Резон, звучавший в Мишкиных словах, был неоспорим, хотя как-то Галку наказать следовало бы. Вернее, самолюбие мое требовало крови, несмотря на увещевания уже двух самых близких мне людей. Ну ладно, решил я, ни им, ни нам друг без друга все равно не обойтись, там посмотрим, авось какой случай и представится.
        - Ну, а ты как? Похоронил?
        - Часа два как с кладбища вернулся. Сейчас гости помянут отца, и я, наверное, свободен.
        - Я не помешаю?
        - Спрашиваешь… Конечно, нет! Проходи в комнату, садись за стол.
        Я вошел. Половина из присутствующих была мне знакома. Мы с Мишкой поместились на краю стола. Мишка сразу помрачнел, слушая поминальные речи. Я тоже постарался придать лицу постное выражение, и, хотя мне искренне было жаль Константина Ивановича, я, побывавший в прошлом, не видел для Мишки особых сожалений: вернемся назад, накормим Константина Ивановича панацеей, и он больше никогда не умрет. Такие у меня были мысли. Скоро все кончилось, и мы с Мишкой простились с Верой Александровной, пообещав, как только закончим начатую работу, вернуться. Мишка сунул матери пачку долларов, и мы пошли к «окну».
        - Ну, и где ты его оставил? - спросил Мишка.
        - Здесь было… - ответил я, щупая воздух. - Ага, вот оно. Я там к «окну» стол придвинул, так что теперь возвращаться удобнее. Ну, кто - ты или я?
        - Давай я, - сказал Мишка.
        - Полезай.
        Я молча наблюдал, как Мишка исчезает в районе софы. Вот, мелькнув в воздухе, пропали подошвы его кроссовок. Тогда полез я. Сунув в «окно» голову, я увидел, что Мишка, сделав страшное лицо, кричит, чтобы я убирал к чертовой матери свою башку назад. Я удивился, что это с ним, и продолжал протискиваться дальше. За что-то я зацепился, что-то меня не пускало… Тогда Мишка с криком «Идиот несчастный!» схватил меня за одежду и что было силы потянул к себе. Я уже почти пролез, как вдруг шум дизеля прекратился. Чихнув, мотор заглох. И почти одновременно с этим Мишка втянул меня совсем. Я теперь лежал на столе лицом вниз. Потом пришла боль в ногах, чуть повыше колен. Я хотел узнать, почему больно, и попытался перевернуться на спину. В то же время боль полоснула меня особенно остро. И я вылетел из тела…
        Глава 8
        ДА ПУСТЬ СОПУТСТВУЕТ ТЕБЕ УДАЧА
        Я находился под потолком нашего подвала и молча смотрел с высоты своего положения на то, как Мишка выхватывает из кучи проводов два обрезка в красной изоляции, потом перетягивает ими странные обрубки, оставшиеся на моем теле вместо ног, и как утихает поток крови, бьющий пульсирующими фонтанчиками из обрубков. Мне было хорошо. Я впервые чувствовал себя так: свободно и легко. Я кричал Мишке, чтобы он прекратил суетиться, однако Мишка то ли меня не слышал, то ли не обращал на мои крики никакого внимания. Тогда я подлетел прямо к его глазам - он даже не моргнул. Ничего не понимая, я вернулся под потолок и осмотрелся. Я видел весь дом насквозь. Мишка, взяв мое изуродованное тело на руки, отнес его на кушетку, а сам принялся названивать по телефону, вызывая «Скорую помощь». Потом позвонил Галке.
        Я все это видел и слышал, думая при этом, к чему такая суета. Зачем оно мне нужно, это изуродованное, безногое тело, в котором я чувствовал себя как в тюрьме. Потом пришла мысль: наверное, я умер и мне теперь следует куда-то податься. Мне стало страшно, и я даже обрадовался, когда вдруг меня затянуло в черную трубу, нет, скорее, тоннель, и понесло куда-то по нему. При этом я двигался словно по спирали, с огромной скоростью. На каждом витке меня встречали какие-то непонятные существа, которые что-то говорили мне и, несмотря на скорость, успевали что-то сделать. Потом впереди показался свет, я понял, что близок к концу своего стремительного полета в тоннеле, и вылетел прямо в этот свет. Свет был яркий и белый, но не ослеплял. Одновременно я почувствовал, что он меня любит; его любовь пронизывала меня всего, я прямо купался в этой неземной безграничной любви. И как же мне было хорошо! И тут я услышал слова, обращенные ко мне. Безголосые, они возникали, казалось, во мне самом. Это свет обращался ко мне с вопросом, готов ли я к смерти, или - все ли я сделал, что мог, в жизни, или - удерживает ли меня
что-то на Земле? Точнее передать смысл вопроса я просто не могу. Пока я собирался с мыслями для ответа, мне был задан новый вопрос: что полезного я успел сделать? И тут же:
«Посмотрим…»
        И передо мной, словно на экране, стали мелькать картинки из моей жизни, вся она, даже те детали, которые я успел прочно забыть, были показаны мне с исключительной точностью. При этом голос без всякой неприязни, скорее, с некоторой долей иронии комментировал даже самые неприглядные случаи, а я ни на секунду не терял ощущения его всеобъемлющей любви. Закончив просмотр, голос сказал, что судьба моя несколько необычна и что он предлагает мне встретиться кое с кем, пока он примет решение. И я вдруг очутился на берегу широкой реки на опушке зеленого-презеленого леса. Возле берега стояла лодка, нет, даже судно, а на берегу - группа людей во главе с Кубом. Странно было видеть его молодым и здоровым. Чуть позади стояла Людмила, держа за руку рослую красивую девушку, в которой я узнал свою дочь Ирину. Чуть дальше находился молодой парень в белой сорочке с закатанными рукавами, и я знал, что это мой родной отец.
        - Ну вот, Юра, мы и свиделись, - сказал Куб.
        - Мы специально пришли поговорить с тобой, - сказала Людмила.
        - Я все-таки надеюсь, что ты меня вспомнишь, - сказал отец.
        - А меня ты узнал? - спросила Ирина.
        - Родные мои! Неужели вы собрались отплыть без меня? Я не хочу с вами расставаться. Как вы тут?
        - Чтобы тебе понятно было, - сказал Куб, - как у Христа за пазухой. Хорошо, но скучновато.
        - А ты, Люда?
        - Я была с тобой счастлива, Юра. И в прошлой, и в позапрошлой жизни.
        - А в прошлой жизни я был твоим отцом, помнишь? - спросил Куб.
        И я действительно все помнил.
        - Ну а ты, отец? - обратился я к родному отцу.
        - А мне всегда не везло с земной жизнью, - ответил он. - В прошлой жизни я был поэтом. В той, что недавно прервалась, видимо, тоже стал бы писать стихи. Начинал уже, но…
        - Я тоже прожила несколько жизней, - вставила Ирина. - Одна была долгой-долгой, несколько тысячелетий, а потом меня сожгли на костре как колдунью.
        - Вы хотите повторить потерянную жизнь? - спросил я. - Тогда я действительно не буду переправляться с вами на тот берег.
        - Кроме меня, - сказал отец. - Мне снова не повезет. Не хочу.
        - И мне, - сказала Ирина. - Я стала бояться земной жизни.
        - А ты, Люда?
        - Я люблю тебя, - ответила она просто.
        - Я тоже не прочь продолжить земное существование, - сказал Куб.
        - Вот видишь, Юра, - подытожил отец, - мы не можем забрать тебя к себе в лодку, ты должен вернуться.
        После этих слов все стали взбираться по трапу на судно.
        - Постойте! - кричал я. - Вы так и не ответили на мои вопросы!
        Я рванулся к сходням, но их очень резво подняли, я не успел. Я снова очутился в объятиях света, и тот же голос сказал:
        - Ты можешь помочь мне на земле, только всегда помни о том, что видел.
        - Как же я тебе помогу, Господи? - спросил я.
        - Учись любить. Твори добро, борись со злом.
        - Но как отличить одно от другого? Война - это горе матери, потерявшей сына, но война - это добро для торговца оружием.
        - А совесть у тебя зачем? Зачем я вложил в тебя чистую душу? Почаще обращайся к душе своей и ко мне. Вместе мы отделим плевелы от злаков. Иди, сын мой. Да пусть сопутствует тебе удача.
        И я очнулся в своем изуродованном теле - в больничной палате.
        Я прошептал лицу в белой марлевой повязке:
        - Я вернулся…
        Лицо сразу же отодвинулось от меня, и я услышал радостный возглас:
        - Ожил! Он ожил! Он что-то прошептал.
        Я ощутил, как бьется мое сердце и как чешутся пятки. Хотел ими пошевелить, но не смог - их не было… Или мне казалось?..
        Так началась моя больничная эпопея. Приходила, как только стали допускать посетителей, Галка. Плакала и клялась, что такого больше не повторится, просила у меня прощения. Я скромно ей ответил, что не являюсь ее мужем, тем более - суровым и злым, и куда уж мне до ее бессмертных соплеменников, поэтому я, осознав свою малозначительность, зла на нее не держу и даже права такого не имею. После чего она успокоилась.
        Приходил Мишка. Он объяснил мне, какая я ворона, - почему я не следил за уровнем топлива в баке? Мишка, как только попал из «окна» в подвал, сразу обратил внимание на тревожный свет красной лампочки, сигнализирующей о том, что дизельный двигатель дорабатывает на последних каплях солярки, пытался меня не пустить, вытолкнуть обратно, но я, как баран, не желал ничего понимать и все лез и лез. Пришлось ему меня втащить внутрь, иначе вообще перерезало бы по пояс. Я много думал об этом и решил: лучше бы он меня не дергал, тогда бы я остался с Кубом и Людмилой. Но… Уж что сделано - то сделано. После всех хлопот, связанных с моей госпитализацией, Мишка еще раз сотворил «окно» в мою квартиру и забрал оставшиеся там обрубки, однако Галка отговорила его от операции приживления моих ног обратно, аргументируя возражения тем, что врачи не гарантируют, что мое сердце выдержит эту процедуру.
«Лучше дадим ему окрепнуть, - сказала она. - Возможно, к тому времени вы завершите работу над „Путаной“, тогда смотаемся на Атлантиду, покормим его свежим салатом из амброзии, и отрастут у него новые ноги, как хвост у ящерицы».
        Против такого исхода я ничего не имел, однако Мишке сказал, чтобы он приступал к работе, не дожидаясь меня. Дозрел, сам справится.
        Приходили познакомиться со мной остальные рыжие боги - пять здоровых, внешне молодых «качков», поправлюсь - атлетов: Озерс, Сетроум, Марс, Аргус и Вулканс, последнего-то я в «окне» и видел. Каждый норовил пожать мне руку. Я же не мог удержаться, чтобы не спросить Озерса, почему тот за пятнадцать тысяч лет сам не додумался до нового варианта установки. Он, виновато потупясь, ответил в том смысле, что о машине времени он и не думал, а без алмазила не представлял себе устройство новой установки, и потом, если бы уровень развития науки и техники всегда соответствовал нынешнему… А то приходилось львиную долю времени отдавать простой борьбе за существование и выживание… Я покивал понимающе.
        Общее впечатление от олимпийских богов Атлантиды у меня сложилось хорошее, тем более что нам с Мишкой они оставляли в наследство две авиастроительные компании в США; четыре пароходные - две в США, одну в Австралии и одну в Аргентине; восемь банков по всему миру и еще много всякой всячины, в мелочи я уже не вникал. После того как они покинут Землю, мы с Мишкой станем миллиардерами, правда, смутно представляющими, сколькими именно миллиардами владеем.
        Лежал я в подмосковной частной клинике, весьма, видимо, дорогой, в одноместной комфортабельной палате с хитроумными «удобствами», с которыми мог управиться сам, не вызывая обслуживающий медперсонал. И хотя моя палата была суперсовременно оформлена, мне вскоре надоело пялиться в телевизор или крутить на видеомагнитофоне однообразные американские фильмы. Вскоре и читать мне надоело.
        - А ты сам книжку напиши, - посоветовал Мишка.
        - О чем?
        - Да хоть о нас с тобой. Мемуары… А что, правда, попробуй. Компьютер у тебя есть. Лежи и печатай. Смотришь, и зарастет все. А я там с рыжими богами пока доделаю
«Путану». Толковый парень этот Озерс, ничего не скажешь. Вулканс и Аргус тоже ничего ребята, дельные. Сетроум, правда, сразу встал в позу вольного наблюдателя, но они его и не трогают, он у них правовед и финансист: только и делает, что названивает по заграницам. Работает не так, как мы с тобой, а строго регламентирование: война войной, а обед чтобы по расписанию. Я сначала злился, но им спешить некуда. К тому же, говорят, производительность выше; может, они и правы. Кстати, «Дэксу» моему они рады до чертиков. Сетроум предложил запатентовать его и специальный завод построить, чтобы «Дэкс» в серию запустить. Это, говорит, позволит накормить все человечество и наши с тобой имена обессмертить…
        - А не докопается ли кто-нибудь через «Дэкса» до «Султана»?
        - Я тоже этого боюсь. Но Сетроум полагает, что некоторые части «Дэкса» можно залить компаундом. А некоторые - загерметизировать и даже придумать механизм самоуничтожения, в принципе это уже позволяет…
        - Народ у нас до того любопытный, что на всякий замок со временем подберет отмычку. Вон американцы не успели изобрести самолет-призрак, который не фиксируется радарами, как его уже с успехом фиксируют ультразвуком или чем-то там другим… Дошлый у нас народ. А впрочем, делай что хочешь, - махнул я рукой. - Просто как бы потом локти кусать не пришлось.

«Мемуарная» Мишкина идея все-таки пустила во мне корни. Долго думал, с чего начать. И как начать. Потом решил: буду писать все по порядку, как было, а там - что получится, то и получится. Однако пришлось вскоре попросить Галку (никак не хочу называть ее Мрай, потому что в нашем языке нет даже таких звуков, таких букв, чтобы точно передавали нюансы произношения ее имени, я не говорю уже об остальных рыжих…), чтобы она хотя бы вкратце описала вынужденное бегство с Олла и жизнь на Атлантиде (все-таки был этот остров!). По-моему, Галка согласилась только для того, чтобы задобрить меня. Ну, и на том спасибо.
        В одно из посещений Мишка пришел с круглыми глазами.
        - Юрка, ты знаешь, получается, что петли времени через какое-то количество циклов самоликвидируются.
        - Как это?
        - На, сам посмотри. - И Мишка сунул в мой компьютер дискету. По дисплею поползли строки его вычислений. Картина получалась совсем безрадостная: повторив энное количество циклов, петля схлопывалась, отбрасывая участников на позиции «до того», вернее, не отбрасывала, а уничтожала. По Мишкиным расчетам - а мы могли только догадываться о количестве циклов - выходило, что схлопывание могло произойти в любую секунду, а петля как таковая выглядела не петлей (приклеили фантасты по недомыслию это название), а скорее кольцом. Замкнутым само на себя и подпитываемым реальностью, на которой оно образовалось. По Мишкиным расчетам выходило два варианта схлопывания петли: тихий и взрывной. Тихий - это когда события в петле самопроизвольно затухали, подобно сигналу в колебательном контуре, а взрывной - когда события накачивались в кольце до плотности выше критической, и кольцо от внутреннего Напряжения теряло вдруг связь с нагнетающей реальностью, разрывалось в месте сопряжения с ней и, подобно детской игрушке «покажи язык», вдруг выпрямлялось в продолжение линии реальности. Мишка проделал все вычисления
безукоризненно, правда, поставив во главу угла закон причинности.
        Я тоже некоторое время находился под гипнозом этого постулата, пока буквально на пальцах не обмыслил ситуацию.
        - Мишка, - спросил я его, - ты помнишь случай с пятикилограммовым образцом?
        - Ну и что?
        - Если бы я вдруг захотел его уничтожить, как только он выпал в спальне, я мог бы это сделать?
        - Ну, мог бы…
        - А мог бы я, ведь образец уже был в наших руках, отговорить тебя делать еще один? Что было бы?
        - Не мог, - твердо сказал Мишка. - Откуда бы он тогда взялся?
        - А тебе не все равно откуда? Он ведь был у нас в руках.
        - Что-то я тебя не пойму, Юрка…
        - А вот здесь как раз причиной явилось бы следствие. Образец уже, был, и от этого факта трудно отказаться.
        - Но ведь, если бы я его не сделал… Постой-постой… И что ты предлагаешь?
        - Пока ничего. Дай мне время описать это математикой. Скажем, завтра приходи или свяжись со мной по компьютерной связи. Так пойдет?
        - Хорошо.
        Прошло еще две недели, и меня выписали из клиники. Рыжие боги подарили мне индивидуальное кресло-коляску с электроприводом от аккумулятора, самоходную то есть. И я, естественно, активно включился в работу.
        Проект «Путаны» был уже готов примерно наполовину. За основу был принят трехсотсильный грузовик американского производства, однако раму его и вообще все остальные детали предполагалось выполнять у нас в России из титановых сплавов, применяемых в самолетостроении. Двигатель и коробку передач также предполагалось выполнить из титана и его сплавов. Дорогой получался механизм, зато общий вес при этом снижался почти вдвое. Однако последующие дополнения, особенно транспортные электромагниты, половина которых при старте срезалась закрывающимся «окном» и потому «Путана» должна была комплектоваться запасными для обратного старта, сводили почти на нет эти ухищрения с экономией общей массы.
        Вместо изящной конструкции, описанной Гербертом Уэллсом, выходил неуклюжий монстр. Утешало только сознание того, что первые самолеты, автомобили и паровозы тоже выглядели неказистыми.
        Озерса прямо передергивало от внешнего вида «Путаны», но и от конструкции
«Султана» он тоже не был в восторге.
        - Поскольку у нас на Земле вы за пятнадцать тысяч лет не смогли обнаружить алмазила, - успокаивал я его, - приходится, естественно, чем-то жертвовать. Главное - не форма, а содержание. К тому же, как я понял, ваша установка могла покорять только пространство, но не время. Думаю, что позже вы усовершенствуете этот аппарат…
        - Только это меня и успокаивает, - ответил Озерс.
        Наконец строительство было завершено, и наступил этап испытаний. Мы с Мишкой высказывались за то, чтобы сразу податься в Атлантиду, боги так рисковать не желали. Мы, впрочем, не очень-то и прислушивались к рыжим оппонентам. Поддержала нас одна Галка. В путь мы решили отправиться втроем. Меня в кабину погрузили вместе с креслом, для чего потребовалось выкинуть одно из сидений. Пилотировал Мишка. Надо ли говорить, что в компьютер теперь просто вводились координаты нужной точки на земном шаре и «окно» именно в этой точке и открывалось.
        В общем, Мишка привел в рабочее состояние бортовую энергостанцию и создал «окно» в заданных координатах. «Окно» показало нам морские волны, вернее, океанские. Теперь наступило время темпорального поиска. Хотя мне все время хотелось вмешаться или подсказать Мишке что-либо, я старался, порой изо всех сил, держать язык за зубами: сегодня его день и портить Мишке настроение я не хотел. Он и сам все прекрасно знал.
        - Миша, - нарушила молчание Галка, - на «окно» не повлияет падение астероида?
        - Не должно, - кратко ответил Мишка.
        - Знаешь, - сказал я, обращаясь к Мишке, - я уже, видимо, дописался, мне все время хочется говорить возвышенными словами. Вот ты, например, сейчас ответил: «Не должно», а я ловлю себя на мысли, что хочу добавить: «…ответил отважный первопроходец».
        Все трое мы дружно засмеялись. Наконец «окно» едва не погрузилось в океанские волны: видимо, уровень воды резко повысился.
        - Сейчас… - сказала Галка.
        Затем за «окном» стало твориться черт-те что: небо потемнело, неизвестно откуда взявшийся пар стал клубами втягиваться в океанские пучины, затем, словно неохотно, из воды полезли странные горообразования, втягивающие в себя потоки лавы. Внезапно небо посветлело, а горы исторгли из себя раскаленный и, судя по всему, очень большой, ярко светящийся кусок породы, унесшийся за пределы видимости «окна» с огромной скоростью.
        - Астероид, - прокомментировала вполголоса Галка.
        И буквально в следующее мгновение мы увидели в «окне» сушу, покрытую зеленой растительностью.
        - Стоп! - скомандовала Галка. - Теперь, Миша, отсчитай от этого мгновения 14 месяцев, и мы прибудем в самый раз.
        Мишка колдовал у бортового компьютера. Вскоре он остановил мелькание за «окном», и мы стали нащупывать расположение столицы Атлантиды с храмом богов Олл-Лимпом. Время от времени Галка давала советы Мишке, он подкручивал верньеры точного наведения, пока «окно» вдруг не показало утопающий в зелени, среди которой виднелось множество построек, город на берегу океана. Я был разочарован: городок занимал место, пожалуй, поменьше раза в два, чем курорт Геленджик. Правда, бухта была забита разными суденышками, более похожими на простые лодки, чем на океанские лайнеры. Сам городок прорезали улочки, стекающиеся от бухты к строению, чем-то напоминающему ставропольскую краевую библиотеку - наверное, колоннами.
        - Что это за строение? - спросил я.
        - Олл-Лимп… - ответила Галка.
        В ее глазах стояли слезы. Я заткнулся.
        - Именно это и есть легендарная Атлантида? - спросил Мишка. - Я ожидал большего…
        - Это самый первый город на вашей планете, выстроенный вашими же земляками, - сказала Галка, - Чего же ты хочешь? Аборигены в то время понятия не имели о градостроительстве, а об архитектуре и подавно. Мы тоже никогда этим не занимались. Тут уж ладно, что получилось…
        - А это что за сарай? - спросил Мишка, указывая пальцем на объемное строение, расположенное неподалеку от порта. На площади возле него было людно.
        - Это храм Посей-Дона. Островитяне как-никак считали его отцом…
        - А-а-а… - сказал я. - А где же дворец Атланта?
        - Вон, левее и чуть ниже Олл-Лимпа, - указала Галка.
        На дворец строение было не похоже вообще, скорее на лабаз или склад, а мне после Галкиных рассказов об узниках, томящихся в подвалах дворца, он представлялся похожим на мрачный средневековый замок жестокого феодала. Впрочем, дворец стоял обособленно, местные жители, видимо, остерегались селиться вблизи дома царя-самодура. Даже вездесущие собаки старались сделать крюк, пробираясь по городу по своим собачьим делам.
        - Город, естественно, по ночам не освещается, - говорила Галка. - Хотелось бы подъехать к Олл-Лимпу ночью, в свете фар. Для большего эффекта.
        - Это мы устроим, - ответил Мишка. - Но ты говоришь - «подъехать», значит, десантироваться будем в районе порта?
        - Да, наверное, это лучший вариант…
        Мишка подкрутил верньер, и «окно» показало непроглядную темень.
        - Предупреди своих соплеменников, что сейчас стартуем, - сказал Мишка. - Пусть отойдут, а то ненароком зашибет кого электромагнитом…
        Галка высунула голову и что-то прокричала богам. Те, согласно закивав головами, отошли к носу «Путаны».
        - Старт, - сказал Мишка, включив фары, тотчас же осветившие мощеную портовую площадь.
        Нажав на акселератор, Мишка двинул рычаг включения механизма, вращающего две штанги передвижения стартовых электромагнитов, и электромагниты поплыли вдоль грузовика, остававшегося неподвижным. «Окно» словно натягивалось на «Путану». Наконец мы прошли, ощутив при этом сотрясение грузовика, когда отвалились тяжелые рога первой пары электромагнитов.
        - Прибыли, - сказал Мишка, переключая штанги на реверс. Электромагниты поплыли к центру грузовика. - Ты не помнишь, какая из улочек пошире?
        - Кажется, ширина одинакова у всех. Поезжай по любой.
        - Тогда вперед. - И Мишка, включив дальний свет, отжал рычаг переключения передач. Мы тронулись, и конца этой поездки я ждал с особым чувством.
        Глава 9
        АРФИК АБРАГАМ КНОР
        Арфик Абрагам Кнор решил придерживаться тактики «серого кардинала»: не мозолить без нужды глаза окружающим, быть всегда в тени. После своего избавления от неминуемой, казалось, смерти он наконец осознал, что вместе с беглецами остался на чужой планете. На совершенно чужой планете и в полном одиночестве: ни слуг, ни помощников, ни тем более друзей. Отныне, если он не хочет погибнуть или стать шашлыком, ему надо самому, не надеясь ни на кого, оберегать собственную шкуру. Пистолет, украденный им у этой беспечной девчонки, может оказать услугу лишь 16 раз, потом его придется выбросить, и он старался тратить в день не более одного патрона для того, чтобы, забившись в какую-нибудь расщелину, приготовить себе на костре подстреленную дичь. Голод, как говорится, не тетка, пирожком не угостит, поэтому дичь приходилось есть без соли, изредка запивая ее океанской водой, в которой, как он мудро рассудил, растворены все необходимые организму минеральные соли. Он пил эту воду как дрянное, но нужное лекарство, примерно с пол-литра вдень. Первый месяц Арфик все надеялся, что его мудрый начальник контрразведки,
возможно, включит установку и отыщет заблудшего наместника, поэтому он старался держаться вблизи могилы Кроума и, кстати, наблюдал за жизнью беглецов, изучая их распорядок дня. Жили беглецы, по его мнению, безалаберно. Охранную систему сигнализации можно было отключить, стукнув по рубильнику палкой соответствующей длины, что он (не дикарь же!) и сделал в один из дней. Забравшись в склад с оружием, набрал в подол драной уже рубахи сотни три патронов к пистолету, затем, совершенно обнаглев, похитил еще автомат и невскрытый ящик патронов к нему. Вышел за ограду и вновь той же палкой включил рубильник. Примерно через месяц (патронов он теперь не жалел) настала нужда в следующей краже. Дождавшись, пока в городке снова никого не будет, он еще раз похитил ящик патронов. Возвращаясь назад, заметил свежие всходы лечебной амброзии, не удержался и нарвал ее целый пук.
        Вечером Арфик решил устроить себе пиршество, подстрелив днем горного козла. То ли салат из амброзии, ставшей на этой планете ядовитой, был виноват, то ли козел имел несъедобное мясо, но Арфик всю ночь промучился жуткими болями в животе и во всем теле. Под утро боли прошли, и он проспал почти весь день. Ближе к вечеру, ощущая легкость во всем теле, он едва не вприпрыжку сбегал к прозрачному ручью за водой. Сделал даже то, что еще вчера посчитал бы мальчишеством: нагнулся к ручью и напился прямо из него. И только примерно на десятом глотке до него дошло, что с лицом что-то не в порядке. Оторвался, подождал, пока вода успокоится, и долго себя рассматривал, сомневаясь, не искажает ли тихий ручей отражение, ибо от такого лица, которое отражалось, Арфик уже лет тридцать как отвык. Стал изучать видимую часть тела: действительно, кожа была молодой и лоснилась, исчез старый шрам от укуса собаки, тяпнувшей его примерно тогда, когда он естественным образом носил такое лицо, которое нынче отразила спокойная гладь ручья.
        Тогда Арфик осмелился допустить, что каким-то образом действительно помолодел. На радостях он исполнил танец, которому, несомненно, позавидовали бы местные дикари. Видимо, святой Арфик в компенсацию за потерю родной планеты и все лишения, с этим связанные, решил наградить его молодостью. Ну что же, с паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок, он удовлетворен компенсацией. Однако молодость, да и жизнь могли теперь украсть переселенцы. Остров большой, но потерпят ли его соседство эти неудавшиеся террористы? Можно, конечно, уйти на другой конец острова и поселиться в одной из дикарских деревень. Пока еще дойдут слухи с одного конца на другой… С переселением Арфик решил повременить, ему хотелось сначала овладеть языком аборигенов; правда, он не знал, как это осуществить практически.
        Для начала Арфик решил подыскать себе пещеру. Обладание оружием сделало его храбрым. Он, насвистывая песенку, которая почему-то застряла в голове, начал методично обследовать ущелье за ущельем, продвигаясь потихоньку в сторону, противоположную той, от которой ждал для себя неприятностей. На третий день Арфик наткнулся на что-то более или менее подходящее, однако пещера, судя по всему, была уже занята. Слева от нее камни были усеяны бурыми клоками шерсти, у входа предостерегающе белели обглоданные кости различных животных. Арфик привел автомат в боевую готовность и смело подошел к пещере. Никто, однако, не отозвался на боевые кличи наместника, и тогда Арфик отважился войти. В пещере и правда никого не было, но грозный хозяин мог явиться с минуты на минуту. Арфик решил не терять времени, собрал сухие ветки, валявшиеся у самого входа, и развел костер прямо в пещере, справедливо рассудив, что запах дыма, возможно, отобьет у хозяина решимость.
        Однако этого не произошло. Примерно через час из леса вышел и уверенно направился к пещере огромный косматый зверь. Арфик, считавшийся неплохим стрелком, тщательно прицелясь, нажал на спуск. Исход встречи не вызывал у Арфика никаких сомнений, поэтому он заранее поставил автомат на одиночные выстрелы. Первая же пуля вошла медведю в левый глаз, заставив косматого хозяина встать на дыбы. Медведь замахал перед собой лапами с огромными когтями, затем опустился на четвереньки и, заревев, попытался идти дальше, но лапы его уже не держали, подогнулись, и медведь нелепо завалился набок, продолжая сучить всеми четырьмя конечностями. Арфик сделал еще один выстрел в голову, добивая. Медведь дернулся и затих. Тогда Арфик принялся его свежевать.
        Когда-то на Олле он любил поохотиться, знал толк в зверях и свежевал теперь тушу почти вдвое больше своего роста так же сноровисто, как некогда разделывал убитых им на Олле горных козлов. В принципе этот мохнатый хозяин пещеры был устроен почти так же, но, разрезая великолепную шкуру, Арфик прямо-таки сожалел, что ему не перед кем похвастаться своим трофеем. Медведь, судя по всему, был молодым, только что вошедшим в силу зверем, шкура отделялась легко, но вот ворочать тушу Арфику было почти не под силу. Ко всему он не был уверен, съедобно ли мясо убитого им животного. И еще впереди маячил вопрос, как быть со шкурой. Если ее не выделать - пропадет, а чем выделывать - неизвестно.
        Этот обреченный медведь долго преследовал сознание Арфика. Может быть, только последние лет триста как-то отстал, стушевался… То ли жизнь аборигенов стала еще более похожей на жизнь Олла, какой Арфик ее помнил, то ли собственная жизнь так складывалась, что было интересно и скучно одновременно. История Земли не стояла на месте, и все равно Арфика не покидало ощущение того, что все уже было, что виденное вокруг уже однажды им пережито, в том числе и подлое убийство пещерного красавца, тем более что пещера Арфику так и не понадобилась, а значительная часть туши просто пропала, испортилась, как, собственно, и шкура.
        Лет сто он скитался по острову, выучив все три языка, бытующие здесь, потом пробрался в гавань, основанную нью-богами, нанялся матросом на какое-то жалкое суденышко, тем не менее лихо бороздившее океанские просторы, и покинул этот негостеприимный, с его точки зрения, остров, держа путь на восток, к новым землям. Некоторые неприятности поначалу приносил цвет его волос, но рыжие боги, словно спеша насладиться отпущенной им как бы в порядке компенсации вечной молодостью, сеяли свои семена в благодатные чрева аборигенок, заветной мечтой которых стало провести ночь с рыжим богом, так что появилось множество огненноволосых землян и на Арфика почти не обращали внимания, чему он был несказанно рад.
        Потоп застал Арфика в горах Кавказа. То есть на землях Колхиды, а еще точнее - Кавхиды. Без всяких указаний сверху. Он тогда не знал, куда угодил стремительно промчавшийся по небу огромный болид, след от которого еще полдня оставался виден. Однако уже следующий день показал, как мало значил для Земли ее хозяин, гордо именующий себя человеком. Падение болида вызвало почти повсеместную активность вулканов, и вскоре день нельзя было отличить от ночи. Потом стали таять полярные шапки, а уровень воды в океанах поднялся метров на пятнадцать. Вдобавок ось вращения планеты изменила свой наклон, горы Кавказа покрывались ледниками, то и дело снежные и селевые лавины уничтожали редкие горные селения…
        Арфик не любил вспоминать то время: он сам два раза попадал под пяту разгневанной стихии и спасся буквально чудом. Затем, когда природное равновесие все-таки восстановилось, местность трудно было узнать. Городов как таковых на планете еще не было, но сел, поселков и деревень осталось не более чем треть процента от первоначального количества.
        Арфик отправился в путешествие. В бесконечные путешествия по разоренной планете, мысленно примеряя катастрофу к Оллу. Думы эти были безрадостными. Арфик не спешил оседать: жизнь фермера, по-здешнему крестьянина, его не привлекала, ремесла пока еще были не в почете, да, собственно, и ремесленник из него… Торговля Арфику претила, как и разбойничий промысел. Так и скитался он из столетия в столетие, выдавая себя за странствующего колдуна. Мало-помалу жизнь становилась все богаче событиями; стали появляться города, особенно по берегам моря, которые аборигены называли Средиземным. На какое-то время Арфик нанимался придворным магом к очередному князьку, однако лет через пять, чтобы не примелькаться, снимался и исчезал, подрядившись в услужение к очередному царю. Жил ни шатко ни валко, как придется…
        Несколько раз пытался петлей поставить точку в этой бессмысленной и никому не нужной жизни, но всякий раз его находили, иногда даже на третий день, и из петли вынимали. Никакая веревка не могла прекратить полностью доступ крови к головному мозгу, поэтому он всякий раз оживал, иногда уже среди более «удачливых» аборигенов.
        Потом, прослышав о молодом и многообещающем царе Александре, в планы которого входило завоевание всего мира, Арфик, исполнившись любопытства, добился у него аудиенции, на которой убедил амбициозного царя в необходимости тайной полиции, основной задачей которой будет борьба как с внутренней крамолой, так и с внешними проявлениями враждебности. Благополучно добрался с войском Александра до Индии, где тот был отравлен, и Арфику пришлось бежать от преследований его сподвижников.
        Лет пятьсот Арфик жил в Индии, в основном среди тибетских монахов. Их нисколько не удивляло то, что он бессмертен. В каком-то смысле буддисты даже оправдывали его бессмертие. Он был им благодарен и старался также постигнуть буддийские истины, удивляясь тому, как аборигенам на все это хватает такой короткой жизни. Арфик в совершенстве изучил все разделы йоги, более того, достигнув совершенства, он пошел дальше: он мог теперь произвольно менять пропорции тела и черты лица. Это умение очень пригодилось Арфику в последующей жизни, когда чудеса постепенно ушли из жизни аборигенов. Потом Арфик вернулся к берегам Средиземного моря. Слушая мифы, которые успели насочинять древние эллины, он не переставал удивляться затейливой фантазии аборигенов, прямо или косвенно повествующих о житии олимпийских богов, сонм которых оказался уже значительно расширенным. Особенно его поразил миф, в котором не было забыто имя Кроума, пожирающего своих детей. Затем в поле его зрения совершенно случайно попала эта взбалмошная девчонка Мрай, которая, по всей видимости, использовала на полную катушку внезапно обретенную вечную
молодость и красоту.
        Менялись моды, цари, создавались и рушились княжества и государства, неизменными из века в век оставались только неуемная жажда власти, полубезумные мечты о покорении мира и жадность. Именно этими качествами обладали все более или менее видные владыки. Такое однообразие угнетало… Иногда Арфик, вспоминая свою жизнь на Олле, с удивлением думал, что сам он, будучи просто смертным, нисколько не отличался от этих чванливых, похотливых и тщеславных искателей мировой славы. Ему, как и всем горе-властителям, хотелось в отведенный срок заполучить все блага мира, да еще так, чтобы память о нем как можно дольше будоражила умы не только современников, но и будущих поколений.
        Почему-то властители-аборигены, да и правители Олла тоже, залог памяти в народе видели не в мирном служении на благо его же процветания, но в жестоких завоевательных походах или геноциде и с какой-то самодовольной гордостью носили прозвища Кровавый, Жестокий, Грозный. Вот и его предыдущий патрон получил титул великого завоевателя - ну и что? Пожил, повоевал, пролил кровушки и сам в конце концов, несмотря на службу контрразведки, был с успехом отравлен завистниками. Память о его военных подвигах какое-то время будет подогревать кровь таких же неуемных властолюбцев, потом померкнет и сотрется… Ну, был когда-то царь Александр Македонский, славный своими походами, ставший величайшим владыкой мира… А как он жил, что делал - забудется. Все преходяще. Брось камень в стоячую воду пруда или текущую - реки, пойдут волны, но очень скоро они затихнут и исчезнут совсем. Все сравняет время, а в жизни как не было смысла, так и не будет, сколько ни ищи, особенно в такой короткой, как у аборигенов.
        Никакой из престолов этой «Аборигении» Арфик не считал достойным себя, а служение какому-либо из царей после должности при дворе самого из них значительного - Александра Македонского - виделось ему занятием вообще никчемным. Так что, самоуглубляясь и самобичуясь и не находя для себя оправданий и смысла, все же присматривался к жизни и деятельности своих - он уже сам не знал, как их назвать,
        - олимпийских богов. Затем Мрай исчезла где-то в глубинах дикой снежной России. Арфик долго ломал голову над тем, что леди Раут там потеряла, расставшись с ослепительной жизнью красавицы южных морей. Наконец любопытство одолело, и он, подумав, что терять ему нечего, решил выяснить, что могла искать в заснеженной глуши юная старица.
        Тем более что Арфику снова приснился вещий сон, чего уже несколько тысячелетий с ним не случалось.
        А снилось ему, будто идет он полузабытой горной тропинкой на Олле, вспоминая и узнавая местность вокруг себя. Вот и знакомый куст, под которым он некогда увидел кристалл… А вот и сам кристалл. Арфик остановился рядом, наперед зная, что последует дальше, на всякий случай ощупал себя, ища пистолет… Ага, вот и он. Арфик достал его, осмотрел и небрежно бросил в пропасть. Больше оружие ему не понадобится. Замер, любуясь игрой света на многочисленных гранях необработанного кристалла. Арфик ни о чем не думал, он только горько сожалел, что когда-то в порыве слепой ярости нажал на спусковой крючок. Возможно, не убей он того черного похитителя, его жизнь сложилась бы куда интереснее, чем сейчас.

«Так… Ну, вот и похититель…» - подумал Арфик, увидев, что к камню протянулась черная рука, и сказал:
        - Лорд Раут, я больше не претендую на кристалл, можете его забирать спокойно.
        Черный незнакомец выпрямился, и Арфик с удивлением узнал в нем вовсе не лорда Раута, а… самого себя. «Боже, - подумал он, - этому человеку осталось жизни совсем немного, от силы еще лет пять…» Мысль работала автоматически, ибо Арфик научился определять на глаз здоровье человека. А перед ним стоял тот самый Арфик Абрагам Кнор, каким он был перед своей одиссеей: пожилой, слабый, больной…
        - Я не Раут, Арфик Кнор, я - это ты. Да-да. Очень хорошо, что ты выбросил пистолет, иначе ты пристрелил бы самого себя.
        - Кто ты? - спросил Арфик.
        - Очевидно, ты подразумеваешь, что так не бывает? Смею тебя уверить, ты не прав. Бывает по-всякому, особенно во сне. Что же ты не задаешь следующий вопрос?
        - Думаю, - ответил Арфик.
        - Вот как? Интересно… И давно это с тобой?
        - Давно, - подтвердил Арфик. - С того дня, как я убил беззащитного медведя. Впрочем, об этом тебе вряд ли известно.
        - Ну почему же? Я - это ты, не думай обо мне хуже. Ну?..
        - Погоди. Скажи, я в самом деле выглядел так?
        - Как же ты еще мог выглядеть? Конечно.
        - Значит, мне оставалось совсем немного?
        - Что-то вроде того.
        - А я рассчитывал еще лет на двадцать… Ну ладно. Так что значит вся эта комедия?
        - Ты же мечтал быть живым богом, Арфик, а у богов есть один маленький недостаток: они - бессмертны. Ты уже убедился в том, что это именно недостаток? Увы! От этого никуда не денешься. Однако в том, что ты не стал местным богом, никто, кроме тебя самого, не виноват…
        - Мне это и не нужно.
        - А что так? Масштабы не те?
        - Дело не в масштабах… Мне это просто не нужно, я изменился.
        - Вот как! Можно подробнее?
        - А говорил, что я - это ты… Да, я изменил свое мировоззрение. Я не имею права лишать людей и без того столь короткой жизни. А Бог такое право имеет. Награждать и наказывать. Я могу наказать, но не могу наградить…
        - А что такое, по-твоему, награда?
        - Награда - это поощрение, это - чудо, это - внезапное исцеление, это еще что-нибудь в этом роде. Вон местный Иисус оживил Лазаря, превратил воду в вино, накормил пятью хлебами несколько тысяч человек…
        - Насколько я тебя знаю, ты обладаешь почти всеми этими данными, у тебя просто феноменальные способности к внушению…
        - Ну и что?
        - Видишь ли… Иисус тоже мог ввести в заблуждение большую массу народа…
        - Но я не могу никого оживить!
        - А ты пробовал? Ты выбрал для себя слишком удобную позицию невмешательства, решив, что этот мир не твой и тебя не касаются здешние дела. Но ведь ты - прирожденный политик! Тебе не стыдно? Ты хоть знаешь, что в народе тебя прозвали Агасфером?
        - Разве это обо мне? Мне казалось, что подобные байки рассказывают только об олимпийцах.
        - Ну это я для общей информации. В конце концов, все складывается в общем неплохо. Советую тебе глаз не спускать с леди Раут, то, что она ищет, может сделать тебя диктатором не только Олла, но и всей галактики. Так что пистолетик ты зря выкинул… Тебе еще предстоит сделать пару-другую выстрелов в аборигенов. Думай! Но мне пора…
        - Постой! В кого мне придется стрелять?
        - Хватит идиотских вопросов, я и так сказал тебе больше чем надо!
        С этими словами Арфик-2 исчез.
        - Прощай, - вяло пробормотал Арфик-1 и проснулся.
        Так он оказался в России. Поначалу страна эта ему сильно не понравилась, но потом, когда он разобрался в русском менталитете, оказавшимся соизмеримым лишь с величиной империи, Россия обрела для Арфика своеобразную прелесть.
        Однако найти человека в этих бескрайних просторах, особенно если этот человек не очень хочет, чтобы его нашли, без аппарата сыскной службы - задача просто неразрешимая, и Арфик устроился чиновником в столичный уголовный розыск. Начал с самых низов, с филерской должности, затем постепенно стал расти. Несколько раз он устраивал себе похороны, на которых присутствовал лично в виде безутешного сына покойного. И хотя Арфик не видел смысла в том, чтобы менять что-то в нынешнем мироустройстве, ему волей-неволей однажды пришлось сделать выбор, чью правду отстаивать. Интуитивно он выбрал вождя мирового пролетариата, хотя и не разделял его взглядов, не одобрял его методов, но власть неудержимо оказывалась в новых цепких руках, и Арфику пришлось поработать в ВЧК, куда он явился, прикинувшись студентом. Очень скоро Арфик продвинулся по служебной лестнице и получил-таки сообщение от одного из своих личных агентов, что искомая женщина обнаружена в заштатном провинциальном городке Ставрополе на Кавказе. Собрав своих людей, Арфик, невзирая на военную обстановку, добрался до Ставрополя, где ему указали на
небольшой домик в предместье. Ночью он посетил леди Раут.
        Разговор сложился вполне в стиле старых добрых времен, как будто минуло не более трех дней с момента, когда он убил лорда Раута. Мягко говоря, Арфика такая злопамятность покоробила, он рассчитывал наиболее доверительный тон беседы. Чтобы без лишних, по его мнению, свидетелей поговорить с девчонкой, Арфику пришлось пустить в ход оружие. Пули в «маузере», - ведь Арфик сам никого уже не собирался убивать, - были заменены на резиновые, способные лишь на некоторое время обездвижить человека, да и то если выстрел производился с расстояния 5-7 метров, плюс мощный импульс внушения сделали свое дело: спутник Мрай свалился на пол в полной уверенности, что убит, однако упрямая девчонка не пожелала откровенничать, и Арфик, поняв, что о нормальных взаимоотношениях не может быть и речи, решил в отместку слегка усложнить жизнь спесивой богини. Он, пользуясь своим положением, арестовал ее, выдав за английскую шпионку, и сдал по этапу местным чекистам, питая в то же время надежду, что Мрай вскоре освободится сама и без особых усилий, что, собственно, и произошло.
        Время от времени Арфик получал от своих доверенных агентов известия о том, что леди Раут продолжает «нарезать круги» вблизи Ставрополя, объявляясь то в окрестных городах, то в соседних станицах. Это уже было системой, а не случайностью, и Арфик попросил перевод в ставропольское губчека. Здесь его и застала война.
        По понятным причинам служить Арфику ни на одной из сторон не хотелось, поэтому он вновь инсценировал свои похороны, а сам осел под видом дряхлого пенсионера, бывшего казака, на одном из хуторов вблизи города. Исход войны стал ясен Арфику еще в начале сорок второго года, поэтому, благополучно переждав нашествие, он снова всплыл на поверхность в самом конце великой бойни, имея на руках документы восемнадцатилетнего патриота, рвущегося на фронт, и непременно танкистом. Пока Арфик с блеском закончил обучение, кончилась и война, что, собственно, Арфику и было нужно. Тогда в чине лейтенанта с танковыми эмблемами в петлицах он снова устроился в ставшую ему родной контору.
        Еще один круг, однако, он очень на это надеялся, последний. И правда, в начале
1957 года у него на столе внезапно зазвонил телефон. Звонок оказался не рядовым: властным, но больно уж знакомым голосом некто потребовал его немедленного прибытия на вверенную ему одному конспиративную квартиру. Придя, Арфик с недоумением встретился с самим собой, молодым и здоровым.
        - Ты помнишь сон, в котором тебе предлагалось сделать пару-другую выстрелов в аборигенов? - спросил Арфик-2.
        - И тогда у меня появится возможность стать диктатором Вселенной?
        - Да.
        - Кто же эти аборигены?
        Вместо ответа Арфик-2 протянул ему пачку цветных фотографий, на которых были изображены два парня - ничем, в общем, не примечательных.
        - Вскоре эти аборигены должны появиться у тебя в городе. Когда именно - не знаю, но появятся они непременно: возможно, уже в этом году, но вероятнее, в следующем - для них это крайне важно. Да… Они, как и ты, бессмертны, так что автомат должен быть заряжен разрывными пулями. И непременно контрольный выстрел в голову. Непременно, иначе все может сорваться.
        - И как ты себе это представляешь?
        - Никак. Действуй по обстановке, но непременно убедись, что оба они мертвы.
        - А ты?
        - У меня свои задачи.
        Потом Арфик-2 нырнул в стену. У Арфика при виде этой картины знакомо защемило под ложечкой. В то же время им овладело некое чувство досады: зачем он, имея такой аппарат, привлекает еще и его? Однако приподнятость, вызванная посещением, разговором и перспективами, еще долго его не покидала…
        Аборигены вскоре действительно появились, об этом известила Арфика одна из горничных единственной в то время гостиницы «Эльбрус». Оба аборигена поселились в двухместном «люксе». Арфик не преминул сходить в разведку, произвести рекогносцировку на месте. Прикинув расположение номера и поняв, что без шума не обойдется, вызвал по телефону группу захвата с машиной, решив расправиться с аборигенами в крайнем случае прямо в подвале КГБ, в одной из специально оборудованных камер.
        Так оно и вышло. Сам Арфик до поры не вмешивался в действия группы захвата - люди там опытные, прошедшие войну, справятся сами. Он подъехал к зданию КГБ вслед за арестованными и, пока тех рассовывали по камерам, уладил бумажные дела, связанные с заключением арестованных под стражу. Почему-то его пугало близкое знакомство с заключенными, но поговорить с ними он считал своим долгом: играть втемную не хотелось даже ради себя самого. Реакция заключенных на его появление была неожиданной:
        - Арфик! Сука! Вот, значит, почему ты был таким шелковым!
        - Откуда вы меня знаете?
        - Да уж знаем, иуда! Но и ты знай, что ни черта у тебя не выйдет! Вор! Шкура инопланетная!
        Аборигены знали гораздо больше положенного, и Арфик выключил диктофон. Это действительно касалось только его одного. Оставалось одно: выполнить волю Арфика-2.
        - Хорошо, - невозмутимо проговорил он и вышел из камеры.
        У себя в кабинете он зарядил магазин новенького «АК-47» патронами с разрывными пулями и вновь спустился в подвал. Аборигены сидели рядом, обнявшись, как два голубка. Арфик, просунув ствол автомата в окошечко, тщательно прицелился и выстрелил. Голова одного из аборигенов разлетелась, как арбуз. Второй вскочил, весь испачканный кровью товарища, но Арфик уже нажал на спуск. Картина повторилась. Оба аборигена были мертвы. Арфик зашел в камеру удостовериться. Головы обоих были разнесены в клочья. Тогда он распорядился прибрать в камере и потихоньку захоронить тела.
        Леди Раут вскоре объявилась в качестве юной студентки электротехнического техникума. Арфик навострил уши: что дальше? Он тщательно анализировал ее окружение, с изумлением обнаружив там недавно расстрелянных им аборигенов. Затем один из них, незадолго до защиты диплома, обратился в КГБ за помощью, притащив в комитет неуклюжее сооружение, которое он именовал гордо «концентратором гравитации». Арфик, ни секунды не колеблясь, предложил руководству показать прибор специалистам и свои услуги. Правда, как он и ожидал, научная экспертиза отнеслась к новому изобретению весьма скептически. Тогда он усилил наблюдение за леди Раут и ее новыми друзьями.
        После окончания обучения, казалось, все замерло: девчонка уехала по распределению на Север, друзей призвали в армию, но Арфик чувствовал, что это затишье перед бурей и время само все расставит по местам. Поэтому он не терял теперь из виду никого из троицы.
        Наконец леди Раут зашевелилась: стала обзаводиться собственностью в Москве и Подмосковье. Потом как-то в одночасье наведалась в Ставрополь и привезла обоих друзей на свою подмосковную дачу. Арфик встрепенулся: наступало время активных действий. Некоторое время назад ему удалось внедрить к леди Раут своего агента - девушку в прислугу, и теперь ей приходилось переписывать почти ежедневно на дискеты содержание файлов местных компьютеров. Дискеты переправлялись лично Арфику. Таким образом, он был в курсе творящихся на даче у леди Раут событий. Вскоре он с ужасом понял, что чуть не опоздал. Нагрузка, неожиданно свалившаяся на него, была страшной, однако Арфик упорно постигал смысл ранее незнакомых ему математических формул и физических констант, ругая себя за то, что за пятнадцать тысячелетий не нашел время для занятий математикой. Наконец он получил рабочие чертежи «Султана» - этой гениальной чудо-установки. Он лично собрал ее у себя на даче, и тогда у него отпала необходимость в услугах агентессы, с которой он расплатился по-царски, как и договаривались. Теперь у друзей-изобретателей речь шла о
«Путане» и о путешествиях в прошлое. Ай да аборигены! Переплюнули-таки Озерса! Вот такую машину иметь никогда не помешает! И смотри-ка, эта девчонка так уверенно всем распоряжается, словно все это уже было. Интересно… Ну-ну, посмотрим, что случится дальше.
        А дальше… Дальше Арфика взяла оторопь: оказывается, в любой момент петля, в которую эти боги успели влипнуть вместе с землянами, могла схлопнуться, а значит, прощай все на свете… Но почему «прощай»? Сам-то Арфик ухитрился не влезть в петлю. Он останется при своих интересах, тем более что «Султан»-то у него есть. В любом случае он остается сторонним наблюдателем, то есть ровным счетом ничего не теряет.
        Решению Карпова по выходу из петли Арфик поверил сразу и безоговорочно: действительно, стоит поменять местами причину и следствие, как все становится с головы на ноги, а, главное, сам он вообще и навсегда выпадает из любых петель времени. Гениально!
        И тут в голове у него в одно мгновение сложился дьявольский план Арфика-2, да… несомненно, перспективы открывались самые заманчивые. Он тут же настроил «Султан» на начало 1957 года и связался с самим собой…
        Вернувшись и используя теперь «Султан», он лично занялся чисткой файлов компьютеров незадачливых аборигенов, доставал все требуемые ими детали и собирал теперь «Путану» - механизм, по его мнению, не слишком нужный ему самому, но необходимый для задуманного им плана. А план был безупречен, с какой стороны его ни рассматривай. Он был многогранен, как кристалл алмазила, подброшенный ему во сне. Он будет и на Атлантиде, войдет в доверие к этим незадачливым богам, то есть произведет раздачу корма и овцам, и волкам, и с этими изобретателями-землянами он тоже подружится: пусть в их памяти он так и будет овечкой, до тех пор пока между ними не останется сорок светолет и пятнадцать тысячелетий, а там, Бог даст, все само утрясется… А на Олле… О-о! Он не допустит на Олле никаких войн! Даже мелкие конфликты им, вечным императором, будут строго пресекаться, а виновные караться по всей строгости его императорского величества закона… А законы он установит… м-м-м… опыта за пятнадцать тысячелетий он набрался достаточно: навидался и тиранов, и сатрапов, и генсеков… Что-нибудь придумает. И у будущей империи фора
перед землянами в пятнадцать тысячелетий есть, хватит, чтобы обжить всю галактику… в том числе и Землю.
        Сидя в «Путане», Арфик наблюдал в «окно», как оставшиеся боги стартовали к Оллу.
        - Скатертью дорога, - рассуждал вслух он. - Дальнейшая ваша жизнь будет не такой уж и продолжительной, овечки…
        Затем перенастроил «окно» на картину старта землян в Атлантиду, понаблюдал за финишем, сдвинул «окно» немного вперед, когда солнце окатило Атлантиду ярким светом.

«Пора и мне. Самое время», - подумал он.
        Бросил прощальный взгляд на заминированный и подготовленный к уничтожению
«Султан», слегка пожалел о нем - хорошая машина - и потянул на себя рычаг старта в
«окно».
        Жизнь делала крутой вираж, снова вознося его вверх, теперь уже на самую вершину власти, какой еще не было во всей Вселенной.
        - Но теперь она будет, - решительно пообещал он самому себе. - И она будет только моей. Вперед!
        Глава 10
        ДО СВИДАНИЯ, РЫЖИЕ БОГИ!
        Я спал, а ноги мои отрастали во сне, как новый хвост у ящерицы. Сначала это были нежные хрящики, которые росли буквально по часам, - хрящики, обтянутые тонкой кожицей, почти не скрывавшей будущие суставы. Помню, что я если и просыпался, то лишь от голода. Ел невероятно много. Кроме того, Галка или Мрай, - я уже начал их путать, потому что они одевались подчеркнуто одинаково, - распорядилась, чтобы горожане доставляли на Олл-Лимп скорлупу от яиц. Эту скорлупу специальная рабыня промывала, сушила и мелко-мелко толкла, а меня при виде толченой скорлупы прямо трясло от желания ее поскорее съесть.
        Какое-то время местные олимпийцы потихоньку, каждый в отдельности, задавали мне вопрос, не ошибся ли я, поменяв местами причину и следствие, и, таким образом, не исчезнут ли они с белого света? На что я обычно отвечал, что сам толком не знаю, что нужны эксперименты, ибо теория без практики мертва, а в данной ситуации практически экспериментировать не на чем, мы с Мишкой взяли с собой всего одну пару электромагнитов для возвращения в свое время, на эксперимент же их требуется в два раза больше.
        Лишь через месяц мои ноги отросли до нужной величины, еще месяц хрящи твердели, превращаясь в кости. Мишке было легче, он уже ел панацею, хотя и не в том количестве, которое нужно для бессмертия, но порция, которую он употребил раньше, сделала уже как бы предварительную очистку организма и выполнила лечебную программу, так что действия амброзии Мишка на этот раз почти и не заметил. И кто бы мог подумать, что тот сорняк, вырывать который нас, помню, в школе заставляли всем классом, имеет такую силу! Галка сказала, что все необыкновенные свойства, заложенные в амброзии, растение обратило себе на пользу, приобретя сверхъестественную живучесть и неприхотливость. Нет, это удивительное растение. По возвращении обязательно надо будет им заняться. Брошу все к черту и возобновлю изучение химии! И потом - бессмертие для всех, невзирая ни на что. Как прививки от оспы. Всем стопроцентно. Каждый хочет и имеет право. Это болтуны придумали, что наступит застой, бессмертное человечество зарастет мхом и покроется ряской… Мне кажется, все будет наоборот, ценность жизни подскочит до невероятно высокого порога,
убийство будет считаться наиболее страшным преступлением, войны исчезнут вовсе. Да и перенаселением теперь это грозить не будет, потому что с нашим изобретением мы всю Вселенную бросим к ногам человека: ищи не заселенную разумными существами планету и колонизируй себе на здоровье, живи там, добывая пропитание, и размножайся… Но все-таки надо серьезно обдумать все последствия нашего изобретения.
        Да-да, именно лежа в постели и дожидаясь, пока ноги мои обретут первозданный вид, я и решил поделиться с человечеством нашими изобретениями. Усовершенствуем «Дэкс», придав ему защиту от дураков и чересчур любопытных, и распространим его повсеместно. Кто же откажется от кормильца и поильца? В принципе можно записать, например, разнообразную еду на металлический диск, а «Дэкс» будет работать как магнитофон, воспроизводя записи. Одно только применение «Дэкса» отправит в небытие товарно-денежные отношения, освободит от ежедневного каторжного труда работников сельского хозяйства, да и пищевой промышленности - тоже. Останутся единицы любителей, и все.
        А внедрение сети «Султанов» начисто ликвидирует понятие транспорта вообще. Самолеты, поезда, пароходы… Трубопроводы, особенно нефтепроводы… Боже мой! Что же останется? Образование, искусство и… все? Как-то раньше мне такие мысли в голову не приходили. Главное, самим не лезть и другим не позволять забираться в прошлое. Главное - начисто отрезать, оградить прошлое от вмешательства любопытных. Было - и прошло. И все. И назад чтобы - никто. Даже с самыми благими намерениями. Табу!
        От таких возбужденных мыслей я даже забыл, что мои ноги еще только-только отросли, и слез с постели… Ноги не держали, я просто упал. Подоспели рабыни, подхватили, возложили обратно, нежно журя меня на атланском языке, который я не понимал. Ощупали ноги, успокоились. Да-а, мне еще предстоит заново учиться ходить, но во второй раз, я думаю, это будет легче.
        Вечером за ужином я поделился своими мыслями по поводу внедрения «Дэкса» и
«Султана» со всеми. Мои размышления были встречены с восторгом.
        - Ну что же, - резюмировал Арфик. - Я на Олле буду первым, на ком мы проверим справедливость ваших гипотез. Если вдруг ваши предположения окажутся неверными, в чем я лично глубоко сомневаюсь, я все равно исчезну со спокойной совестью: на этих условиях, пожалуй, на Олле можно установить вечный мир, и мои спутники справятся тогда без меня. От имени цивилизации планеты Олл, Юрий Антонович, я приношу вам глубочайшую и искреннюю благодарность. И хотя я, как говорится, не могу посоветоваться с общественностью Олла, кроме присутствующих господ, тем не менее…
        Слова Арфика были встречены аплодисментами Галки - она единственная переняла обычаи землян во всей полноте. Остальные ограничились одобрительными возгласами.
        - Друзья! - сказал Мишка. - Не забывайте, что на Олле вы будете теперь, так сказать, в двух экземплярах. Вам будет веселее вдвоем. Но… Помните, что остальные ваши товарищи старше вас на четырнадцать тысячелетий, я прошу вас считаться с их мнением и избегать трений… Впрочем, не мне, желторотому юнцу, учить вас. Я хотел от имени человечества выразить вам благодарность за то, что ваше присутствие на нашей планете явилось в конечном счете толчком к развитию цивилизации. Спасибо вам, друзья! И давайте дружить планетами! Примерно через пятнадцать тысяч лет мы с Юрой постараемся навестить вас. Как только уладятся наши неотложные проблемы, мы приедем к вам в гости. Или вы к нам. Вообще, хотелось бы, чтобы встречи олльцев с землянами были мирными, я это к тому, что вы получаете фору. Не колонизируйте поэтому все более или менее подходящие для этого планеты в галактике. Оставьте часть и на нашу долю.
        Снова послышались одобрительные возгласы олльцев.
        - Хорошо сказал, Миша, - одобрила Галка. - Я, в свою очередь, от имени присутствующих олльцев обещаю, что сделаю все возможное, все от меня зависящее, чтобы в будущем между Оллом и Землей не возникло повода к конфликту. Обещаю.
        - Мы тоже обещаем! - загалдели боги. - Мы наизнанку вывернемся, но не допустим глобальных конфликтов. Вы можете нам верить…
        - Спасибо, друзья мои, - отвечал я. - Вселенная большая, не нам ее делить, на всех места хватит. Спасибо также вам за мои новые ноги, за новое здоровье. Умом мы с вами, конечно, понимаем, что время нам теперь подвластно. И хотя катастрофа приближается, мы все успеем. Но не будем лукавить, нам всем не терпится вернуться домой. Может быть, стоит уже начать готовиться? Или хотя бы назначить дату отъезда? Я не прав?
        - Вы правы, Юрий Антонович, - поддержал меня Арфик Абрагам. - Может быть, богам стоит подумать над эвакуацией населения? Я знаю в горах Кавказа одну незаселенную высокогорную долину, там хватит места всему населению острова…
        - О чем речь? - спросил, входя, Атлант, царь Атлантиды. - Приветствую вас, высокочтимые боги, и вас, высокородные земляне. - Нас с Мишкой грозный царь явно причислял к богам, правда, другого класса, и ничто не могло поколебать его убеждений.
        Атлант поклонился нам и бесцеремонно уселся рядом со мной. Я невольно отодвинулся. Царь внушал мне уважение, ибо рядом с внешне молодой компанией выглядел умудренным древним воином лет сорока, с могучим телосложением. Атланту наскоро разъяснили обстановку. Он гордо повел могучими плечами и сказал:
        - Я согласен. Ради моего народа, если речь идет о жизни или смерти моих подданных, я согласен принять участие в вашем колдовстве. Сегодня же издам указ и разошлю по всему острову глашатаев, чтобы население, оставив все пожитки, собралось в столице.
        - Полагаю, что без скота вам трудно будет на новом месте, - сказал я.
        - Как же мы протащим коров и овец сквозь ваши машины? - поинтересовался Атлант.
        Я прикинул: и правда, в «окно», создаваемое «Путаной», мог пробраться только человек, да и то - влезши предварительно на капот грузовика.
        - Вы правы, ваше величество, - сказал я, титулуя Атланта по современным мне понятиям. - Но вы сейчас же отдайте приказ, чтобы скот начали грузить на корабли, хотя бы… Галя, есть у них карта?
        Галка перевела мой вопрос соплеменникам. Аргус покивал и сказал, что сейчас принесет. Все вместе мы склонились над «аэрофотосъемкой», как я мысленно окрестил то, что принес Аргус. Да-а… Изображения на карте значительно отличались от современных мне очертаний материков и морей, но, что мне понравилось, она была очень подробной.
        - Вот здесь, - ткнул пальцем Арфик. - У тебя, Атлант, достаточно воинов, чтобы утвердиться в этой долине. Пусть воины возьмут с собой двойной комплект оружия. Марс, может быть, ты отдашь им из своих арсеналов что-нибудь посовременнее? Горцы
        - народ горячий, воюют крепко…
        - Хорошо, - согласился Марс. - Оружие нам больше вряд ли понадобится. Отдам все. Патронов еще на три дня хорошего боя хватит.
        - После падения болида лет триста вряд ли кто будет воевать, - сказал Арфик. - Сколько времени потребуется кораблям, чтобы доплыть вот сюда?
        - Если плавание будет удачным, - вскинул голову к потолку Аргус, - примерно недели три.
        - Если мне не изменяет память, - сказал Арфик, - последний месяц перед катастрофой погода стояла неплохая. Правда, в то время я был на Аравийском полуострове…
        - Атлант, - обратился к царю Марс, - у тебя есть десяток рабов, умеющих рисовать? Засади их за размножение карты.
        - Погодите! - воскликнула Галка. - Я нечто такое предвидела! Я захватила с собой ксерокс. - И она вышла из зала.
        - Так… - протянул Арфик. - Вопрос с картами мы решили. Тогда, Атлант, дело за толковым капитаном. Нужен хотя бы один, который поведет эскадру…
        - Чего поведет? - переспросил Атлант.
        - Караван кораблей. Ну… строй кораблей.
        - Такой у меня есть на примете, - сказал Вулканс.
        - Назначишь его адмиралом, - приказным тоном сказал Арфик Атланту.
        - Кем назначу? - снова переспросил Атлант.
        - Самым главным капитаном, понял?
        - Понял, - буркнул Атлант.
        Атлант явно был недоволен тем, что команды ему отдает незнакомый, хотя и рыжий, бог. Тем более что совсем недавно этого бога считали врагом номер один… Но открыто не возражал, просто пытался выказать недовольство.
        - Я полагаю, - продолжал Арфик, - если эскадра отплывет недели через две, они запросто могут успеть перегнать скот в долину до катастрофы.
        Мне нравилось, как по-деловому, без явных споров, решались здесь глобальные дела. На богов приятно было посмотреть: дружные ребята. И то, что у них полигамия, мне уже вовсе не казалось диким; вероятно, они все-таки правы, хотя мужчины и не придерживаются - да и женщины тоже - кастовой закрытости. Может быть, и нам поступить так же? Я представил мою Людмилу в Мишкиных объятиях и затряс головой: явно я еще не дорос до такого образа жизни, а там… кто его знает. Поживи вдвоем лет пятьсот, может быть, и надоест… Но пока мне казалось, что любви во мне хватит и на двадцать тысяч лет. Возможно, просто казалось? Не знаю.
        Атлант еще немного посидел с нами, потом ушел отдавать соответствующие приказания. Ну, кто чему учился… Я сидел за столом и с удовольствием шевелил пальцами ног. Какое это все-таки счастье - иметь полноценное здоровое тело, просыпаться по утрам бодрым и полным сил, тратить их потом в течение дня, не экономя, до полного изнеможения. Нет, это действительно счастье!
        За две недели, как раз к эвакуации, я уже окреп настолько, что мог самостоятельно передвигаться по дворцу, правда, держась за стенку. По приказу Атланта в город собрались все жители острова, так что теперь он напоминал почти современную мне станицу во время ярмарки или цыганский табор, если не обращать особого внимания на одежду и наличие почти у каждого мужчины короткого, но очень острого меча или лука.
        Мишка два дня ходил за Атлантом с лекциями о вреде рабовладения, умоляя его, ввиду надвигающейся катастрофы, объявить амнистию и дать всем рабам вольную. Атлант хмуро отмалчивался.
        Наконец все эвакуационные приготовления были завершены, команды кораблей укомплектованы, скот с фуражом погружен на суда, капитаны проинструктированы, снабжены картами и компасами. Атлант дал сигнал отплывать. На берегу остались внушительный отряд воинов, женщины, старики и дети. Настал наш черед начать переброску людей. Мишка помог мне забраться в кабину, я завел двигатель генератора. Марс, приставив к губам рупор, объяснял, как надо проникать в «окно». Наконец оно создалось впереди «Путаны», и толпа ахнула, хотя все было рассказано и повторено Марсом неоднократно. Я настроился на соответствующее место, дождался полной проницаемости и махнул рукой: можно, мол…
        Первым в «окно», как и подобает царю и воину, сделав нам прощальный жест рукой, проник царь Атлант. Я видел, как он, стоя по колено в колышущейся траве, некоторое время осматривался, потом сделал знак рукой, приглашая следующего.
        Исход длился до глубокой ночи. Последней нас покинула Лола. Прощаясь, она сказала:
        - Боюсь, что я не смогу жить в вашем колдовском мире. И потом, здесь мой сын, и вообще, лучше быть первой среди равных, чем выглядеть среди вас последней дурой. Простите мне те обиды, которые я успела вам причинить, а на вас у меня зла нет. Одна благодарность. Мрай, произнеси еще раз, кого я должна опасаться?
        - Инквизиции, - сказала Галка. - И отцов-инквизиторов из ордена иезуитов. Вообще, держись в стороне от священников, они тебе не нужны.
        - Хорошо, - сказала Лола. - Я запомнила эти слова и буду помнить всю жизнь. Прощайте, великие боги, и вы, новые боги, земляне. Лола вас никогда не забудет!
        Я смотрел на Лолу, находя в ней некоторое сходство с Иринкой - моей покойной дочерью. Но, может быть, мне все это просто казалось?
        - Наверное, мы еще увидимся, Лола! - крикнул я ей, высунув из кабины голову. - До свидания!
        Лола помахала рукой и скрылась в темноте «окна» - там тоже день кончился.
        Наступила наша последняя ночь на Атлантиде. Я заглушил двигатель, и мы вернулись во дворец, чувствуя себя самыми одинокими богами во Вселенной. Нет, не богами - людьми. Человек не бывает богом, он только на краткий миг может ему уподобиться.
        Я представил, как там ЕМУ тяжело приходится одному и как там ЕМУ одиноко, несмотря на суету прибывающих и отбывающих душ, и впервые подумал, что ОН или отчаянный индивидуалист, или высокоорганизованная кибернетическая система, в программу которой заложена неистребимая любовь к живым существам. Человек там, на ЕГО месте, уже давно бы сошел с ума, пытаясь направо и налево творить добро, которое очень легко можно спутать со злом…
        - Ты что, Юра, спишь? - услышал я голос Галки. - Боги предлагают устроить прощальную оргию. Как ты к этому относишься? Мне кажется, что здоровье тебе уже может позволить небольшой межзвездный грех, а?
        - А ты будешь участвовать?
        - Конечно. Надо же кем-то заменить Лолу.
        - Тогда как все - так и я.
        - Я видела, какими глазами ты смотрел на Лолу. Она тебе понравилась?
        - Нет, тут другое. Кажется, ее душа потом вселилась в мою дочь…
        - Как здорово! Но жаль, что ей снова не повезло. Она замечательная женщина, - проговорила Галка.
        - Да, - подтвердил я, а мысли свернули уже на другую тропку. - Моя жизнь теперь начнется снова… Я волен переиграть ее по своему усмотрению. Знаешь, мне почему-то вспоминается сказка Гайдара «Горячий камень». Читала?
        - Читала.
        - По-моему, Аркадий Петрович там покривил душой: заново прожить свою жизнь мечтает каждый, хотя никому это не позволено, а мне, да и всем здесь присутствующим, такая возможность дана. За что?
        - Пора бы тебе перестать ломать голову над вечными вопросами о смысле жизни…
        - Как раз на этот вопрос я ответ знал еще пару месяцев назад. С тех пор все для меня изменилось.
        - Почему?
        - Видимо, потому, что я стал бессмертным. ОН ставит эксперимент, хотя ОН не учел, что я его осложню. Я хочу сделать бессмертными всех. Невзирая на заслуги перед НИМ. И я это сделаю.
        - Пути Господни неисповедимы… Возможно, это входит в ЕГО планы.
        - Не знаю, но в мои входит точно.

* * *
        Последняя ночь на Атлантиде была бурной, однако описывать ее в подробностях я не хочу. Скажу только, что я первым сошел с дистанции, вероятно, организм еще был слабее, чем хотелось бы, но я не жалею.
        - Ну что, будем прощаться? - спросил Арфик. - Хорошо, конечно, здесь, однако душа рвется домой.
        - Да, пожалуй, пора, - согласился Мишка. - Юрка, ты сачок, поэтому за рулем будешь ты.
        Пришлось, однако, задержаться: возле «Путан» сидели человек сорок местного населения - воины, женщины с детьми, старики.
        - Опоздавшие, - прокомментировала Галка. - Удивительно, без опоздавших у вас, землян, никак не получается…
        Дружным коллективом мы поставили на «Путаны» запасные электромагниты, потом нам с Мишкой пришлось перекачать солярку из бака грузовика в бак ходового генератора, оставив в первой емкости солярки чуть-чуть, километров на двадцать хода. Затем приступили к процедуре прощания.
        Мы поочередно обнялись с каждым из богов и богинь, а так как Галка оставалась с нами, она тоже прощалась с богами, правда, ненадолго. Затем мы развели «Путаны» так, чтобы отвалившиеся электромагниты никого не задели, еще раз помахали друг другу руками, и… Мишка толкнул меня в бок.
        - Ты про пассажиров не забыл? - спросил он, указывая головой на опоздавших.
        - Нет, - ответил я. - Галка, тебе придется пойти к ним и разъяснить.
        - И так понятно, - отозвалась она и, хлопнув дверцей, вышла из кабины.
        Пока она разговаривала с островитянами, я создал «окно» во вчерашнюю долину. Лагерь Атланта придавал местности обжитой вид. Я подвел «окно» к походным вигвамам и привел его в рабочее состояние.
        - Давай! - высунувшись из кабины, подавал я Галке знак, заодно краем глаза заметив падающие электромагниты соседней «Путаны». Но подбирать их мне не хотелось - слишком уж тяжелые.
        - Действительно, ну их, - согласился Мишка. - Я вот думаю: сотворили мы этот трактор громоздким и неказистым. Надо пересматривать конструкцию.
        - Верно, - согласился я. - Создавая это убоище, ты явно дал промашку.
        - Про какую Машку вы беседуете? - спросила Галка, влезая в кабину.
        - Да вот, не нравится нам этот аппарат, - ответил Мишка. - Миримся с ним, потому что не себе делали. Сама понимаешь, себе мы сделали бы гораздо лучше. Придется, видимо, съездить к вам на Олл, выпросить алмазил. Но, как ты можешь догадаться, сейчас не время. Господи! Никто этой бабульке не догадается помочь! Я сейчас! - И Мишка выскочил из кабины.
        Я молча наблюдал, как Мишка чуть не на руках внес в «окно» старушку, затем выбрался назад и снова сел на свое место.
        - Ну, вроде все перебрались. Пора трогаться.
        Я кивнул и стал перестраивать «окно». Вот и подвал, из которого мы стартовали. Я выбрал ту же секунду, даже электромагниты еще падали, и потянул стартовый рычаг. В подвале мы материализовались как раз в тот момент, когда электромагниты коснулись пола. Рыжие боги подступили к нам с расспросами:
        - Что случилось? У вас ничего не вышло?
        - Ну почему же, - отвечала им Галка. - Мы уже побывали на Атлантиде, у Юры вон новые ноги. Можете полюбоваться.
        - Но ведь не прошло и секунды, как вы исчезли!
        - Такова се ля ви, - ответила им Галка, и все успокоенно рассмеялись.
        Эта бесконечная череда прощаний с одними и теми же людь… пардон, с одними и теми же олльцами мне уже становилась в тягость. Хорошо хоть, в этот раз обошлось без оргии… Да и что это за оргия при наличии всего одной дамы? Впрочем, эти боги прощались, по-моему, гораздо искреннее, чем атлантидские. Что делать, видимо, наша планета так и не смогла заменить им родину.
        Наконец было сказано все, что следует, выпито все, что положено, и рыжие боги стартовали. Мы с Мишкой остались одни…
        Пока еще мы не чувствовали себя ни бессмертными, ни богами - должно было пройти время, а сколько - мы не знали. Но в тот момент мы ощущали себя самыми одинокими людьми на свете, несчастными и покинутыми. Не знаю, как Мишка, - я не смотрел на него, - а у меня слезы сами катились по щекам. И хотя впереди нас ждала очередная работа по переустройству мира и собственной судьбы, сейчас в сердце было пусто, как на похоронах.
        Глава 11
        ПРЕДАТЕЛЬСТВО
        Казалось, после отбытия шумной компании олимпийских богов дом как бы осиротел, но мы с Мишкой, посоветовавшись, решили не расслабляться - слишком многое еще надо было сделать. Правда, я на это обратил внимание. Мишке словно юлу в задницу вставили. Он то и дело суетился без всякой нужды или вздыхал, и весь его вид говорил о том, что он хоть и как-то работает, однако сам находится явно не здесь.
        - Что ты маешься? - спросил я его наконец.
        - Гамлетовский вопрос мучает… - после недолгого молчания ответил Мишка. - Быть или не быть - вот в чем загвоздка…
        - Чему быть, того не миновать, - философски заметил я.
        - Слушай, Юрка, неужели у тебя хватит терпения делать все последовательно?
        - Что ты имеешь в виду?
        - Я говорю, ты, наверное, привык без Людмилы, оставишь ее напоследок… Ну, то есть займешься ею, когда мы уже перевернем мир?
        - Наверное, это было бы правильнее всего, но я… Я бы ее хотел прямо сейчас. Только не знаю как… То есть знаю… но… я просто не смогу тогда работать.
        - Ну и черт с ним, - сказал Мишка. - У нас впереди вечность, успеем.
        - Это и есть твой гамлетовский вопрос?
        - А как ты отнесешься к тому, чтобы я женился?
        - Ты же однолюб! На ком?
        - Хочешь, смейся… На Ларисе Григорьевне.
        Разговор происходил за обедом, и от неожиданности я чуть не подавился.
        - Она же в матери тебе годится!
        - Твоя Галка годилась тебе в прапрапра… и еще черт его знает сколько прапрабабушки, и ты вроде ничего. Даже ревновал.
        - Так то Галка…
        - Вот и я говорю… Накормлю Ларису травкой - глядишь, к утру молоденькой станет, и все проблемы.
        - А потом я Куба травкой накормлю.
        - Так он же ее еще знать не будет!
        - Но она-то его будет знать!
        - Вот и сомнения у меня… Может, Куба лучше не трогать? Оставить его там, где он есть…
        - Сволочь ты, Мишка, после этого!
        - Нет, ну мы же все равно будем начинать с 58-го года. Станет бессмертным на общих основаниях… Вместе с остальным человечеством.
        - Ну вот и возьми Ларису в 58-м году!
        - Нет, - сказал решительно Мишка. - Молодые бабы - они глупые, одних амбиций у них безосновательных целый воз. А тут женщина в возрасте, здоровье уже ни к черту, и жизнь переосмыслена, и ценности другие. Отпусти меня в Ставрополь дня на три. Я вернусь с Ларисой. А там - как сложится.
        - Хорошо, - сказал я. - Катись, но потом не жалуйся. Или ты ее действительно любишь?
        - С самого техникума. Спасибо, Юрка!
        - Да ладно, вали. Потом позвонишь, скажешь, куда и когда «окно» вам открыть.
        Оставшись один, я задумался над тем, как мне вторично соблазнить жену, которая, естественно, и понятия обо мне не имеет. В голове крутились самые разнообразные планы, один авантюрнее другого, но я чувствовал, что все это нереально. Разве что рассказать ей правду, как было. Было для меня, разумеется, а для нее в любом случае не будет. Да, самое разумное, видимо, ничего от нее не утаивать. Она, в конце концов, женщина умная, должна меня понять. Главное тут, выбрать подходящий для такого разговора момент. О себе, ее современнике, я даже не вспоминал, зная, что просто помешаю ему родиться.
        Нет, истину говорят, что дурной пример заразительный. Мишкина идея о женитьбе разожгла пожар и во мне. И я, пользуясь тем, что остался один, пересел из-за компьютера за пульт «Султана», настроил «окно» на Ставрополь на 81-й год, подвел его к «Сельхозтехпроекту» и стал искать мою ненаглядную. С трудом, но нашел. Глядя в «окно», проводил ее до общежития. С каким умилением я смотрел, как она переодевается. И тут план, возможно не совсем удачный, созрел у меня в голове. Я решил написать ей письмо.
        Пересел за компьютер и стал набирать текст. Вот тут-то мне и пригодились навыки, полученные от писательской деятельности. Письмо получилось, на мой взгляд, весьма убедительным. Перечитав его и исправив мелкие погрешности, я дал команду вывести текст на принтер, затем занялся поисками конверта. Нашел международный, вложил письмо и уже хотел заклеивать, однако подумал, что без фотографии (разумеется, моей) Людмиле будет трудно что-либо представить и чьей женой ей придется стать. Где-то я видел тут «Полароид»…
        Я стал искать фотоаппарат и вдруг замер, пораженный внезапной мыслью: ей же нельзя в будущее! Оно для нее не существует! Будущее слишком многовариантно. Вот если бы… Если бы помешать ей родиться. Я опустился в ближайшее кресло. Мне теперь хорошо было понятно Мишкино решение. Боже мой, какой я простофиля! Ну надо же быть таким идиотом! Придется все делать последовательно, как и задумывалось…
        Состояние в тот момент у меня было ужасным, словно меня обокрали. Хотелось рвать и метать. Или что-нибудь разбить. Я с ненавистью смотрел на компьютер, как будто он был виноват в том, что я дурак. Нет, какой-то равнодушной частью сознания я вполне трезво оценивал события, но ярость меня не оставляла. Скорее бы уж Мишка появился, что ли… Мало-помалу я справился со слишком уж острым чувством потери и теперь сел за компьютер, как за испытанное лекарство от стрессов, пытаясь работой заглушить ярость.
        Вскоре я действительно втянулся и ярость заметно ослабла, превратившись в хроническую тоску по счастью, по Людмиле. А работа теперь была чисто инженерской. Не помню, кто сказал, что когда принцип работы изобретаемой конструкции становится ясен рядовому конструктору, то из разряда творческой работы превращается в чисто инженерскую. И пусть кто-то продолжает думать, что по-прежнему творит нечто необычное, однако все это уже не более чем игра в «конструктор», такой, знаете, набор деталей для детишек…
        Вот и перед нами сейчас стояла задача выполнить общенародный вариант «Султана»: транспортную и приемную кабины наподобие телефонных будок, которые должны быть расставлены по всему миру и иметь между собой связь. Чтобы зайти в транспортную кабину, скажем, в Москве и, связавшись с приемной кабиной, скажем, во Владивостоке, в одно мгновение переместиться из пункта «А» в пункт «Б». Конструкция кабины, вернее, ее габариты тянули за собой конструкцию дубликатора, которым впоследствии придется эти кабины размножать, а конструкция дубликатора, в свою очередь, регламентировала «окно» «Султана» следующего поколения, через которое мог «пролезть» дубликатор с транспортной кабиной… Вот такая взаимосвязь. И море рутинной работы. Просто море.
        Я не знал точно, но предполагал, что вдвоем мы сможем на все это затратить не меньше десятка лет. Целого десятка! И то если будем относиться к работе по-прежнему, то есть пахать сутками, как звери. Без выходных и проходных… Но одно дело, когда мы с Мишкой ломились в неведомое, и совсем другое - инженерская деятельность. Свидание с Людмилой отодвигалось на все более поздние сроки.
        Наконец позвонил Мишка. Я создал «окно» по его указке, и он появился в сопровождении очаровательной молодой шатенки, в которой я с большим трудом узнал Ларису Григорьевну. Теперь еще больше она напоминала мне Людмилу. Я снова загрустил.
        - Что ты, солнышко, не весел, что ты головушку повесил? - спросил меня вдруг Мишка. В голосе его явно сквозили игривые нотки.
        - Такое чувство, будто меня обокрали. Людмиле нельзя сюда, в будущее, а сделать все, как решили, - отнимет еще лет десять. Я, конечно, понимаю, что в сравнении с вечностью десять лет - ничто, тем не менее…
        - Да, - сказал Мишка. - Мы жили бедно-бедно, потом еще беднее, а потом нас обокрали… Сочувствую. Однако выход, кажется, есть: надо нанять группу инженеров…
        - А как же секретность? Война на невидимом фронте? Или все это побоку?
        - Мы все равно решили начать с 58-го года. Часть из этих инженеров не родится, а остальные все просто забудут. Но, естественно, подписку о неразглашении мы с них все равно возьмем. Ну как?
        - А, давай. Пропадать, так с музыкой. Надо как-то объявление дать.
        - Мальчики, - спросила вдруг Лариса. - А почему вы все время твердите о 58-м годе? Это что, какой-то решающий рубеж?
        - Пятьдесят восьмой? - наморщил лоб Мишка. - А черт его знает, это вон Юрка все туда рвется. Мне так все равно.
        - Я же Кубу обещал…
        - Можно подумать, что Куб будет помнить.
        - А вон, у нас с тобой и документы соответствующие готовы.
        - Откуда они у вас? - спросила Лариса.
        - Снабдил один инопланетянин. Он тут все время в КГБ работал. Ксива, говорит, не подкопаешься, все подлинное. А 58-й год - ну, нас с Мишкой родители зачинали не позднее - я посчитал на пальцах - где-то середины августа 59-го года, при условии, что мы не недоноски. 58-й год выбран нами с запасом, чтобы эти зачатия отменить.
        - Вы же тогда исчезнете!
        - Самим боязно, но теория утверждает, что не исчезнем. Вот если нам не удастся помешать - тогда можем и исчезнуть.
        - Почему?
        - Боюсь, Лариса, сейчас ты еще не поймешь, пускай тебе Мишка попытается на пальцах объяснить, у него это лучше получится.
        - Да, Лариса, это такое дело, - сказал Мишка, - что без бутылки ни за что не разобраться. Знаешь, нам с Юркой сколько выпить пришлось, пока чуть-чуть туман рассеялся…

* * *
        В общем, вскоре мы с Мишкой организовали нечто вроде КБ, где на нас трудились 18 толковых инженеров и дизайнеров. Весь первый этаж дачи инопланетян был отведен нами для конструкторов, рабочие места которых мы оборудовали хорошими персональными компьютерами, связанными как между собой, так и с Интернетом. Какое-то время я опасался, как бы какой-нибудь поганец не заразил наши компьютеры вирусом, потом вместе с Мишкой мы придумали пароль, который, на наш взгляд, разгадать не смог бы ни один землянин, и тогда я смог наконец спать спокойно.
        Рыжие боги оставили нам не только богатства, но и надежного человека, который продолжал снабжать нас необходимыми материалами и комплектующими, так что заказы наши по-прежнему исполнялись в кратчайшие сроки. Уже через год были готовы приемная и транспортная будки. Мы испытывали их прямо здесь же. Испытания напомнили нам с Мишкой, как мы испытывали УПМ-1. Радости, правда, в этот раз такой уже не было. Но этап - есть этап. Этот мы преодолели. Теперь этап с дубликатором транспортных кабин. Инженеры наши уже поднаторели, конструировали и вздыхали: себе бы такой. Мы с Мишкой пообещали, что каждый из них получит дубликатор индивидуального пользования (ДИП-1), то есть размерами поменьше. А Мишка - вот гений! - предложил использовать дубликатор как магнитофон, то есть записывать дублируемую вещь на жесткий диск и затем воспроизводить ее с записи. Этим и занялись и вскоре разработали записывающий блок. Воспроизвели пару кабин с записи, испытали и благословили новый дубликатор в серию. По нашим подсчетам таких дубликаторов требовалось не меньше сотни, и это только для нужд России, а если глобально, то не
меньше нескольких тысяч, то есть надо было выбирать: либо строить завод, либо новый дубликатор, еще более громоздкий, чтобы в него вмещался дубликатор транспортных кабин. Скрипнув зубами, мы принялись за новое конструирование. А что делать?
        Одним словом, мы затратили на подготовку к экспансии около трех лет. За это время мы изготовили: дубликатор универсальный общего назначения (ДУОН-1), дубликатор транспортных кабин (ДТК-1), дубликатор индивидуального пользования (ДИП-1) и
«Султан-2», рассчитанный на перемещение грузов и людей общей массой до двух тонн, причем «Султан-2», судя по его возможностям, значительно превосходил установку Озерса. Наконец-то мы могли вздохнуть свободно. Инженеры в качестве зарплаты получили каждый по ДИП-1, и мы расстались, весьма друг другом довольные.
        Трое бессмертных, мы предпочитали общество друг друга и устроили вечер втроем, не то прощальный, не то праздничный. Да и обсудить надо было «тет на тет» будущие свершения.
        - А знаешь, Лариса, - вдруг пришло мне в голову, - надо начинать с тебя, отправить тебя в прошлое к моменту зачатия, с тем чтобы ты помешала этому событию. Тогда ты сможешь быть абсолютно свободной.
        - От чего свободной?
        - От петель времени. Ко всему ты сможешь тогда бывать в будущем.
        - Разве это так важно?
        - Нет, ну я к примеру… Всякое может случиться…
        - Боюсь, что это будет трудновато. Я в семье седьмой ребенок.
        - Ну вот, расскажешь отцу, какие трудности их с матерью ожидают впереди… Ты с какого года?
        - С тридцать четвертого.
        - Во-во, впереди тридцать седьмой год, затем сорок первый…
        - Да, отца еще на финской убили, в тридцать девятом… Считай, что детства у меня и не было…
        - Может быть, нам вообще подойти глобально, - подал свой голос Мишка. - Начнем экспансию с 13-го года или вообще с тысяча девятисотого. Вы же согласны с тем, что наряду с некоторыми достоинствами коммунизм - это вообще-то зло. Причем зло глобального масштаба. В двадцатом веке людей погибло больше, чем за все десять предыдущих веков вместе взятых. И основная масса в России-матушке полегла. За что? За призрачные идеалы, придуманные амбициозными придурками.
        - Ну, предположим, Гитлер родился в Германии, - подал я голос.
        - Зато Ленин - в России, - парировал Мишка.
        - Тогда, мальчики, экспансию надо совершать в середину прошлого столетия, - сказала Лариса.
        - Вот именно этого мы с тобой, Мишка, и боялись, - подхватил я. - В мире достаточно людей, которые захотят что-либо исправить в истории. Давайте остановимся на том, что предотвратим наши появления на свет. Иначе мы доберемся до Адама с Евой. Вся история - это история войн и крови и людского стона. Кто нам дал право лишать человечество ее уроков? Я за собой такого права не чувствую. Может быть, вы чувствуете за собой право переписать ее заново? А? К тому же я сильно рискую на всю жизнь остаться холостяком. Людмила при таких катаклизмах может и не родиться. И вообще, мне кажется, что для таких разговоров мы еще слишком мало выпили.
        - Действительно, - поддержал меня Мишка. - У Азимова помнишь «Конец Вечности»? Интересно, как они вне времени закреплялись?
        - Фантастика, - сказал я пренебрежительно.
        - Но там есть и рациональное зерно: если что не так - потомки исправят. Уловил? Будущее многовариантно. А времени у нас много. Мы можем испытать все ветви реальностей и выбрать из них наиболее подходящую, которую и назовем Историей. Ну а если мы ошиблись - потомки исправят. Как ты, Лариса, относишься к потомкам?
        - Нам лучше их не иметь.
        - Почему? - удивился Мишка.
        - А где гарантия, что через некоторое время он не объявится с просьбой ради Бога не зачинать его?
        - М-да… - Мишка удрученно почесал в затылке. - Дела…
        - Говорят, что Бог творит все, что захочет, мысленно, - вмешался я. - Вот и вы представьте, что потомок у вас уже есть. Этого достаточно.
        - Ты шутишь или серьезно? - спросил Мишка.
        - Какие уж тут шутки, - ответил я. - Мы теперь сами боги. Вспомни про образец.
        Одним словом, долго мы еще трепались тогда, захмелели все трое, однако слова Ларисы насчет неблагодарного потомка накрепко засели у меня в голове. Я просто не представлял, как буду разговаривать на эту тему с собственной матерью, молодой в то время девчонкой. Мишка, судя по всему, испытывал подобные муки. Но муки муками, а схлопывание петли грозило нам не то что небытием, а как минимум могло отбросить нас с Мишкой на исходную позицию, к началу нашего творчества, попросту говоря, к разбитому корыту, то бишь к дурмашине. Но на этот раз виток будет без инопланетян. Так что мы с Мишкой как ни крутили, а вынуждены были отправиться в 58-й, то есть в лето 59-го года. Я на это путешествие шел как на собственную казнь, как будто в реке, когда идешь против течения. Лариса нас тоже провожала, как в последний путь. Впрочем, непосредственно перед стартом она вдруг предложила нам переписаться на жесткий диск:
        - Вы знаете, мальчики, у меня такое предчувствие, что вы не вернетесь. Правда, что-то такое должно произойти с вами нехорошее. Тяжело у меня на сердце как-то. Давайте подстрахуемся, запишитесь на диск.
        Посмеиваясь и подшучивая друг над другом, мы с Мишкой по очереди забрались в ящик ДУОНа. Я первым был, виду не показывал, но волновался сильно. Улегся на дно и приготовился к самому худшему. Мишка закрыл крышку, затем в мозгу у меня сверкнула яркая вспышка, а затем я вновь почувствовал собственное тело. Крышка откинулась, и Мишка скомандовал веселым тоном:
        - Вылезай, старик, теперь ты бессмертен абсолютно, и от Кащея бессмертного отличаешься только тем, что его смерть была на кончике иглы, а у тебя жизнь вот на этом диске.
        - Шутник, да… - проворчал я, выбираясь из ДУОНа.
        - Что ты чувствовал? - спросил Мишка.
        - Ничего. Была яркая вспышка, и все.
        - Значит, ДУОН разложил тебя на кванты безболезненно?
        - Выходит, так.
        - Ну тогда я полезу. - И Мишка стал устраиваться в ДУОНе.
        Я взял чистый диск и вставил его в дисковод.
        - Готов? - спросил я.
        - Поехали, - ответил он.
        Я закрыл крышку и нажал кнопку записи. ДУОН молчал минуты две, наконец на дисплее высветилась надпись: «Запись окончена». Я открыл крышку. ДУОН был пуст.
        - А как же… - начал я, но, хлопнув себя по лбу, закрыл крышку и надавил клавишу
«Воспроизведение». Минуты, пока ДУОН воссоздавал Мишку, показались мне вечностью. Едва дисплей выдал надпись: «Дублирование закончено», как я откинул крышку и заглянул внутрь. Мишка там как раз вставал.
        - Поздравляю, - сказал я. - Теперь и ты словно Кащей. Вылезай, или у тебя чего-то не хватает?
        - Да вроде все на месте… - Мишка ощупал свои мужские достоинства. Потом мы отдали Ларисе оба диска, приговаривая при этом, что у Кащея смерть охранялась тройной блокировкой: зайцем, уткой и яйцом, а она, Лариса, одна и потому должна быть теперь быстрой, как утка, юркой, как заяц, и обтекаемой, как яйцо. Хотя, к сожалению, Кащею это не помогло, так что одна у нас надежда - на ее женскую хитрость.
        Лариса нам отвечала в этом же стиле. Затем мы настроили «окно» на июнь 59-го года в Ставрополе. Боже, каким непритязательным был город в то время!
        - Настраивайтесь на магазин готовой одежды, - посоветовала Лариса. - Вам надо одеться по моде конца пятидесятых.
        - Но я не знаю, где тогда были эти магазины, - ответил Мишка, сидевший за управлением.
        - Пусти меня за пульт, - сказала Лариса.
        Мы с Мишкой переглянулись: не прошло и трех лет, как Лариса научилась от нас чему-то.
        - Садись, - с деланным равнодушием отозвался Мишка и уступил ей место.
        Лариса быстро подвела «окно» к нынешнему зданию «Детского мира», и мы хором прочитали вывеску: «Универмаг».
        - Здесь есть все, - и с этими словами она двинула «окно» чуть вперед по времени, в глубокую ночь. «Окно» было рядом с вешалками, и, подсвечивая фонариком, Лариса быстро отыскала нам нужные размеры. Я по ее указке снимал вешалки с костюмами. Затем мы с Мишкой переоделись.
        - М-да… - бормотал Мишка, вертясь перед зеркалом. - Не от Кардена, конечно, но, если там все одеваются так же, тогда… Ну как, Лариса?
        - Выглядишь франтом. По тем временам, разумеется.
        Я лично ощущал себя одетым в мешок. Штанины, по моему разумению, были неимоверно широки, но… Я смирился.
        - Деньжат надо раздобыть, - озабоченно пробормотал Мишка. - Полагаю, в то время доллары в России не были в почете. Или я неправ? Давай, Лариса, к банку.
        Я ожидал, очевидно, ориентируясь на американские боевики, что нам придется проникать внутрь огромных бронированных сейфов, но оказалось, что деньги сложены в отдельной, правда, оборудованной стальными дверями комнате.
        - Возьмите на первый случай тысячи по три, - посоветовала Лариса. - Потом, если не хватит, вам лучше сдать в комиссионку какие-нибудь безделушки с бриллиантами.
        Так мы и поступили. Десантироваться решили на железнодорожном вокзале, выбрав для этого момент с прибытием московского поезда, но в пустынном уголке, чтобы никто не заметил нашего появления. Поиски родителей решили начать с утра, а пока направились к гостинице «Эльбрус», до которой от вокзала было всего две остановки. Я с любопытством смотрел на автобусы, такие доисторические, что их изображение я видел только на картинках очень старых книжек. Вообще, машин на улицах было немного, в основном «Победы» или допотопные «Москвичи», из грузовых - «полуторки» или «ГАЗ-51». Я с любопытством крутил головой, узнавая, или не узнавая, родной мне город. В гостинице нам предложили двухместный «люкс», с окном, выходящим на захламленный двор. «Удобства» так же размещались во дворе. На этаже была только умывальная комната с двумя умывальниками. «Ладно, на безрыбье и сам раком встанешь, - резюмировал Мишка. - Мы тут долго жить не собираемся». Мы решили, что сон - это лучшее средство убить время, и стали укладываться. Из стены показалась голова Ларисы:
        - Мальчики, я разбужу вас утром, спокойной ночи.
        - И тебе, Лариса, того же.
        - Ну я-то спать не буду, - ответила она. - Я сразу на утро перестраиваюсь. Пока.
        Через минуту она показалась снова:
        - Ребята, забирайтесь назад в «окно». Вас хотят арестовать.
        - Кто? - Мы спросили это одновременно.
        - Судя по тому, куда вас привезли, это КГБ.
        - Сколько у нас в запасе времени? - спросил Мишка.
        - Они за вами придут часа в три ночи.
        - О-о, целая вечность. Значит, говоришь, нас в КГБ отвезли?
        - Да.
        - Что они от нас хотели?
        - Вас просто убьют.
        - А ты не заметила кто? Или это будет торжественно с участием целого взвода?
        - Нет. Он просто просунет автомат в тюремное окошечко и разнесет вам головы. Почему вы не идете в «окно»?
        - Погоди, Лариса, время еще есть. Наш убийца случайно не рыжий?
        - Рыжий.
        - Ну и сука этот Арфик! Представляешь, Юрка, как он все рассчитал? Теперь он почти что в недосягаемости! Наметил, сволочь, себе карьеру властелина Вселенной. От остальных богов он тоже избавится, скотина. Нет, ты понял, каким должен быть политик?
        - Свалим? - спросил я Мишку.
        - Ты же теперь абсолютно бессмертен, чего ты боишься?
        - Я не боюсь, просто неприятно все это.
        - Лариса говорит, что он с нами всего двумя выстрелами справится. Больно не будет…
        Я слушал Мишкины разглагольствования, а в голове словно компьютер включился: мы на развилке реальностей и фактически не существуем, так как недавно нас обоих разложил на кванты ДУОН, мы теперь просто флюктуация. Можно, конечно, позволить себя уничтожить, но нас и так все равно что нет. Тем более что, судя по рассказу Ларисы, нас уже казнили. Это одна из возможных реальностей. Если мы уклонимся от казни - это вторая реальность. Обе реальности имеют равное право на существование. В любой из них Арфик остается Арфиком - грязным подлецом. Оставшись, мы узаконим реальность, выбранную им, тем труднее потом будет вносить в нее изменения. Может, прав Мишка? Чего нам бояться смерти?
        Пока я размышлял, Мишка, зевнув, снова забрался под одеяло.
        - Ребята, у вас осталась буквально минута, - снова раздался голос Ларисы. - Они уже в гостинице.
        - Пущай, - сказал Мишка. - Хочу посмотреть в глаза этому подонку.
        Вскоре в дверь постучали, да не как-нибудь, а так, словно пожар случился.
        - Кто там? - спросил Мишка.
        - Открывайте. Милиция.
        - Ну и что? Ордер у вас есть?
        - У нас все есть.
        Мишка пожал плечами и откинул крючок. Дверь тут же распахнулась. Немедленно в комнате стало тесно. Среди вошедших Арфика не было.
        - Одевайтесь, поехали.
        - Во-первых, - спокойно ответил Мишка, - покажите ордер, а во-вторых, в чем мы обвиняемся?
        - Одевайся, сволочь, там тебе все растолкуют.
        - Ну и порядочки… - ворчал Мишка. - Просто тридцать седьмой год…
        Один из чекистов без замаха ткнул Мишку кулаком в лицо. Неуловимым движением Мишка, поймав кулак, сломал ему в запястье руку. Чекист взвыл тонким голосом, а Мишка, как-то странно изогнувшись, прыгнул и пересчитал в прыжке пятками подбородки еще троих. Все трое свалились на пол. Первый чекист пытался в это время вытащить пистолет левой рукой из правого кармана.
        - Успокойся, паря, - втолковывал ему Мишка. - Я ведь могу и левую сломать.
        Но чекист не унимался, почти уже дотянувшись до пистолета. Мишка ткнул его пальцем куда-то в шею, и тот рухнул, держа левую руку в правом кармане. Мишка цыкнул на горничную, смотревшую на этот цирк, обхватив руками голову, и та, закивав, попятилась. По-моему, на цыпочках. Видимо, чекистов здесь избивали нечасто.
        - Ну и что? - спросил я Мишку.
        - А вот что, - ответил он и принялся обыскивать чекистов, бросая по очереди пистолеты к себе на койку. - Жаль, Арфика с ними не было.
        Он нагнулся к чекисту со сломанной рукой и взял его пистолет. В это время из темноты коридора прозвучал выстрел. Пуля прожужжала аккурат над Мишкой. Он, не разгибаясь, сделал ответный выстрел, толкнул меня на койку и одновременно подтолкнул дверь, которая со скрипом закрылась.
        - Лариса, - позвал Мишка. - Пора уходить.
        - Сюда, мальчики. - Лариса уже придвинула к нам «окно». Мы нырнули в свой мир.
        - Ну что, - поинтересовался у нее Мишка. - В прошлый раз так же было?
        - Нет, тогда вы спокойно пошли с ними. Без драки.
        - Хреново их тренируют, - пренебрежительно сказал Мишка. - А еще чекисты… Как говорил их шеф? У чекиста должны быть чистые мысли и горящие трубы… Сейчас мы довершим операцию…
        Он вывел «окно» в гостиничный коридор, и мы увидели спину убегающего мужчины. В правой его руке был зажат пистолет.
        - Ага, - сказал Мишка. Подвел «окно» поближе и сильно толкнул его в спину. Бегущий, взмахнув руками и потеряв опору, закувыркался по деревянной лестнице, к которой уже подбегал.
        - Черт с ним, - прокомментировал Мишка. - Теперь Арфика отыскать бы.
        Он вывел «окно» на улицу и почти сразу наткнулся на серенький «ГАЗ-69», на котором чекисты, видимо, и приехали.
        - Что бы с этой каракатицей сотворить? - пробормотал Мишка. - Ага, читал как-то у Чейза… - Он подошел к аптечке на стене и достал бинт. Затем подвел «окно» к крышке бензобака, снял с бинта упаковку, оглянулся, ища что-то вокруг себя, нашел гайку на крупный болт, привязал ее на конец бинта и, скрутив с бензобака крышку, опустил туда гайку. Она упала, увлекая за собой жгут из бинта. Бензобак оказался полным. Мишка чуть потянул жгут назад, чтобы смоченный бензином конец оказался снаружи, и чиркнул зажигалкой.
        - Отводи быстрее «окно» в сторону! - рявкнул он мне.
        Лариса оказалась проворнее меня. Она ткнула пальцем в клавишу, и «окно» стало поворачиваться.
        - Бензин в то время хреновый делали… - Мишка, казалось, заранее сокрушался. - Может и не сработать… Где же Арфик? Этот змей должен быть поблизости… А-а, вот он где! Видишь, за рулем «Победы» сидит? Ну, ребята, сейчас состоится бой быков!
        - Мишенька! Не надо! Драться можно с честным человеком, а это…
        - Ларчик, кто тебе сказал, что он человек? Он инопланетянин и человеком никогда не был.
        В это время окрестности осветились розовым светом, видимо, бензин в машине оказался все же неплохим. Арфик, открыв дверцу, вылез из машины, напряженно смотря в сторону гостиницы. Мишка вышел из «окна» и встал рядом с ним. Мы с Ларисой напряженно наблюдали.
        - Ну что, Арфик Абрагамыч, - сказал Мишка. - Сорвались твои планы? Аборигены-то шустрее оказались.
        Арфик вздрогнул и пристально посмотрел на Мишку.
        - Ну что, начнем? - спросил его Мишка. - Или жим-жим?
        Дальнейшие события напомнили мне боевики про Ван Дамма или Чака Норриса, правда, не такие эффектные. Большинство ударов из-за скорости я просто проглядел, мысленно отмечая только те, когда противники кубарем катились по асфальту. На Атлантиде, помню, мне Галка рассказывала о товарищеской встрече, пробе сил, между Марсом, Арфиком и Мишкой. Как они дрались и кто судил - не знаю, но победу тогда присудили Мишке. Он сиял, помню, как новый гривенник. Сейчас же чувствовалось, что поединок так просто не закончится. Я знал Мишку и видел, что он настроен весьма решительно и в этом состоянии мог, пожалуй, разнести по кирпичику всю контору КГБ на Дзержинского, а сейчас он выкладывался полностью и ему сладко не приходилось. Я вспомнил, что на Атлантиде Арфик говорил, что пару столетий провел на Тибете, где осваивал йогу. Видимо, там драться и научился. Силы противников были примерно равными. Однако Мишке неожиданно повезло: Арфик не то споткнулся, не то поскользнулся и на мгновение потерял равновесие, а Мишка со всего размаха въехал ему кулаком в горло. Видимо, Мишка сломал Арфику шейные позвонки, потому что
его голова после этого как-то неестественно склонилась и Арфик весь обмяк, опустился на колени, а затем как куль повалился на асфальт. Теперь за пультом «Султана» был я. Лариса же, переживая за Мишку, нервно перебирала пальцами пистолет кагэбэшника, который Мишка сгоряча прихватил с собой. Я подвел «окно» к Мишке и протянул ему руку: давай, мол, входи. Мишка уже сделал один шаг, когда пистолет в руках Ларисы выстрелил. Я вздрогнул от неожиданности и оглянулся: Лариса стреляла в Арфика, который неизвестно как, держа голову странно склоненной, пытался выстрелить Мишке в спину. Должно быть, выстрел Ларисы достиг цели, так как Арфик выронил пистолет и снова обмяк. Мишка строго посмотрел на Ларису:
        - Дай пистолет сюда, - и протянул руку.
        Лариса молча повиновалась. Мишка небрежно бросил пистолет рядом с Арфиком и присел на стул.
        - На Атлантиде скрывал, гад, что умеет, чуть-чуть меня не уложил. Мне просто повезло…
        Вся одежда на Мишке была изодрана, а рубаха местами в крови. Лариса уже несла тазик с теплой водой и дрожащими пальцами пыталась расстегнуть на Мишкиной рубахе оставшиеся пуговицы, а он сидел, привалившись к спинке стула, и, расслабившись, отдыхал, принимая как должное ее хлопоты.
        - Мишка, - сказал я. - Нам теперь вовсе не обязательно уговаривать наших родителей, чтобы они не спешили производить нас на свет.
        - Почему? - спросил он, почти не разжимая зубы.
        - Потому, что мы - копии. ДУОН высвободил нас из всех петель времени ныне и присно и во веки веков.
        - Давно ты это придумал?
        - Когда ты отказался бежать из гостиничного номера, а потом перепрыгнул из одной реальности в другую.
        - Выходит, Арфик все равно очутится на Олле вместе с остальными богами?
        - Очутится.
        - Значит, нам с тобой еще и на Олл путешествие предстоит?
        - Видимо, так.
        - Надо тебя научить драться. Эта наука еще долго себя не изживет.
        - Согласен, - сказал я. - Только у меня злости нет.
        - Появится, - сказал Мишка решительно. - У нас впереди много драк.
        И я с ним согласился.
        notes
        Примечания

1
        Желающие продолжить вычисления могут воспользоваться нумерологическим калькулятором, написанным по этой книге Tonny S:
        http://tonnys.kiev.ua/programs/numerolog/download/numerolog.zip.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к