Опасения Александр Николаевич Житинский
        #
        Опасения
        Он стал замечать, что боится лепных карнизов. Иногда, читая газету, наклеенную на доске, он резко вскидывал голову, ожидая увидеть перед глазами падающий сверху кусок штукатурки. Этот кусок представлялся грязным, с бурыми пятнами дождя. Если вовремя не поднять головы, он ударит в темя. От предчувствия удара голова становилась легкой, как орех, готовый расколоться.
        Обычно это продолжалось мгновенье, потом он отходил к краю тротуара, не переставая опасливо поглядывать на балконы. Казалось, они ждали приказа, чтобы неотвратимо и бесшумно ринуться вниз.
        Сердце несколько раз пугливо толкало его изнутри, но все становилось на место, когда он вспоминал о двутавровых балках, вмурованных в площадки балконов.
        Конструкция обретала прочность.
        Многое в этом мире висело на волоске и было опасным до тех пор, пока он не ставил мысленных подпорок или не изобретал способа уберечься от беды. Он будто непрерывно играл с Господом Богом в некую игру: его партнер придумывал, как физически от него избавиться, а он предугадывал эти попытки и старался их избегать.
        Иногда ночью с ним происходили странные вещи. Он называл это «рельефностью». Когда она наступала, звуки становились выпуклыми и твердыми. Их можно было потрогать, поменять местами, они существовали отдельно от источника. Тиканье часов напоминало сухой треск спичечного коробка. Звонкие мысли летали кругами и были горячи на ощупь. Руки и ноги отделялись от тела и находились где-то далеко, как в перевернутом бинокле. Самое любопытное заключалось в том, что руками и ногами можно было шевелить, однако такое управление осуществлялось сознательно и разделялось на приказ и исполнение.

«Рельефность» отступала внезапно, как и приходила. Мысли и звуки разом смешивались в обычный ровный фон, а тиканья часов снова не было слышно. Несомненно, эти удивительные состояния между сном и бодрствованием были каким-то образом связаны с постоянными опасениями за хрупкую жизнь.
        Размышляя над своими страхами, он приходил к выводу, что боится чуждой кинетической энергии. Наиболее концентрированными ее проявлениями были камень и пуля. Проходя по двору мимо мальчишек, он втягивал голову в плечи и поднимал воротник, ожидая пущенного в спину камня.
        Но еще страшнее было ожидание пули. Без всяких расчетов было понятно, что камень, брошенный мальчишкой, серьезного вреда причинить не сможет. Но пуля - другое дело. Масса у нее крошечная, точно у мухи, но летит она торопясь и энергия у нее огромная. Во всем был виноват квадрат скорости в формуле кинетической энергии. Его он ощущал затылком, пуще всего боясь выстрела сзади.
        Это случалось не часто, но, когда страх все же приходил, положение становилось безвыходным. Метаться из стороны в сторону, пытаясь избежать пули, было еще опаснее. Пуля могла лететь мимо,- бросившись в сторону, легко угодить под нее. Самое верное - быстрее зайти за угол. Там страх сразу исчезал и казался смешным.
        Где-то он слышал историю, как стреляли из окна по случайному прохожему. Кажется, на спор. На окна, в особенности темные или укрытые деревьями, он смотрел с ненавистью. Случай пугал его не меньше, чем энергия.
        Выходило, что боялся он не смерти, а случая. Его внезапность и непредсказуемость были гораздо опаснее смерти, потому как смерть была естественна, она имела причину, а каприз случая не поддавался учету.
        Из всей массы случаев по-настоящему пугали непредвиденные сгустки энергии. Чем быстрее они двигались, тем вероятнее становилась возможность встречи. Самое странное, что он не мог представить себе пули или камня в натуре. При мысли о них рисовалось движущееся поле, завихрение сил, ставшее материей. Это был комок силовых линий, обретших форму и вес. Казалось, этот комок можно рассеять усилием воли, тем самым лишив его опасности. Но волю следовало тоже собрать в небольшой объем, довести до высокой концентрации, а это не всегда получалось.
        Энергия рождала вспышки страха, который быстро проходил. Другой опасностью была толпа, страх перед которой присутствовал постоянно.
        Толпа сковывала, гипнотизировала, увлекала в водоворот локтей, всасывала в двери и сжимала, сжимала…
        Здесь, в отличие от случая, действовал закон. Случай был неотвратим, от встречи с толпой можно было уклониться. Переждать поток людей, выбрать другие двери, выходы, автобусы и электрички. Можно прийти заранее и уйти позже. Но и это не всегда удавалось. Толпа рождалась незаметно, сгущалась и неотвратимо засасывала в себя. Она становилась живым организмом, живущим по законам жидкости. Отдельные силы усреднялись, превращаясь в тупую мощь, противиться которой не было возможности. Она могла раздавить находящихся с краю - там, где толпу ограничивали бетонные стены и железные турникеты.
        Когда он попадал в толпу, единственной его целью становилось держаться середины. Однако от его желания уже ничего не зависело. Более того, проявляя активность, он ставил себя в невыгодные условия и постепенно оказывался с краю. Самым разумным было подчиниться стихии, пытаясь лишь угадать ее намерения.
        Кроме смертельной опасности жесткой границы, была не менее страшная опасность неравномерности движения толпы. Поток людей завихрялся, испытывал ускорения, и тогда в нем образовывались пустоты. Внезапно освобождалось место, куда можно было упасть.
        Падение вычеркивало человека из толпы, его затаптывали, часто не замечая этого.
        Ему стало казаться, что толпа караулит его. Однажды в подземном переходе движение вдруг замедлилось, стало темно и тесно. Где-то впереди перекрыли проход, люди качнулись назад, рядом раздался женский крик и страшный голос мужчины:
        -Стойте!
        С улицы под землю спешили новые массы, смешивались в крике, стонах и тяжелом дыхании толпы. Внезапно блеснул свет, толпа подалась вперед, образовалось пространство, люди побежали.
        Он выскочил наверх, тяжело дыша, и несколько минут в ужасе наблюдал, как из-под земли вырывались люди. Многие были необъяснимо веселы.
        Сочетание толпы и случая было наихудшим вариантом. Оно возникало в переполненном автобусе, едущем по мосту. Сдавленный соседями, он ясно ощущал предел скорости, за которым автобус сможет пробить чугунную решетку ограждения. Картина рисовалась отчетливо, как в замедленном кино: куски ограждения взмывали в воздух, расклеиваясь на лету, автобус тяжело переваливался через край, успевал сделать в воздухе пол-оборота и падал в Неву.
        Дальше картина обрывалась, потому что было неясно, останется автобус на плаву или пойдет на дно.
        Чаще ему казалось, что автобус утонет мгновенно, хотя мерещились и более благоприятные возможности.
        Он без устали рассматривал варианты поведения во всех допустимых случаях.
        Многое зависело от того, успеет ли водитель открыть двери и станет ли делать это вообще. Это было мало вероятно, но давало шанс на спасение.
        В противном случае приходилось мысленно разбивать окно, и тут возникали непреодолимые трудности. Кулаком сделать это никак не удавалось, даже принимая во внимание безвыходность положения. Ногой тоже не получалось, ибо толпа сковывала движения. Когда же он принимал в расчет всеобщую панику, крики, динамический удар о поверхность воды и отсутствие опоры, он приходил к выводу, что разбить стекло невозможно.
        Все же он стал возить с собой в портфеле молоток.
        В редких случаях, когда ему мысленно удавалось выбраться из тонущего автобуса, до спасения было еще далеко, потому что неизвестны были глубина реки, температура воды и скорость течения. На нем же было зимнее пальто, от которого он избавлялся в ледяной воде, ощущая, как оно тянет его ко дну.
        Доходило до того, что он покидал автобус и переходил мост пешком.
        В самолете он вообще не летал. Слишком тяжел был аппарат для пустого воздуха. Законы аэродинамики не убеждали.
        Если бы давали парашют!.. Но тогда было бы, как в автобусе - паника, предсмертные крики, переплетение тел,- и опять спастись не удавалось.
        Он предпочитал ходить пешком и свободнее всего чувствовал себя в открытом поле. Там он мог вольно вздохнуть, и оглядеться по сторонам, и увидеть темный лес вдали, и дым над трубой, и черные серпики стрижей, стелющихся под синей грозовой тучей, в глубине которой грозно вспыхивали электрические огни.
        Молнии он почему-то не боялся.
1968