Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Жвалевский Андрей : " Четыре Рассказа " - читать онлайн

Сохранить .
Четыре рассказа Андрей Валентинович Жвалевский
        Четыре рассказа Андрея Жвалевского, которые ранее непубликовались, разве что наего сайте Фантастика, юмор. Просто скоротать время.
        Четыре рассказа
        Андрей Жвалевский
        Войнушка
        Министр обороны Хорн ипредседатель объединенного комитета начальников штабов генерал-лейтенант Эйзенштольц встретились умалого конференц-зала.
        Министр непрерывно потирал ладони. Эйзенштольц сразу понял - это неспроста. Это означает, что выход найден.
        -Большие задницы дали бабла? - поинтересовался генерал-лейтенант.
        Хорн поморщился. Его коробила привычка Эйзенштольца называть конгрессменов «большими задницами», асенаторов - «большими вонючками». Только Президента генерал-лейтенант звал уважительно - «бугор».
        -Нет, - ответил министр. - Нотеперь они нам иненужны.
        Эйзенштольц неверил своим ушам. Неужели Хорн внял его уговорам, иони таки устроят небольшой, ноочччень эффектный военный переворот?
        -Я нашел бизнесменов, которые нам помогут, - продолжил министр ираспахнул дверь конференц-зала.
        «Правильно, - решил Эйзенштольц, входя вслед заХорном, - бабло для переворота пригодится».
        Внутри их ждали два подозрительно узкоглазых, низкорослых ижелтолицых типа. Ногенерал нестрадал ксенофобией. Вконце концов, он сам был черным, как гуталин. Или (это сравнение ему нравилось больше) как президентский «Кадиллак».
        -Итак, господа, - сказал министр, как только они обменялись приветствиями иуселись, - теперь, когда принципиальное взаимопонимание достигнуто, осталось обсудить финансовую сторону дела.
        «Дай бабла!» - перевел про себя Эйзенштольц.
        -Мы исходим изтого, - важно ответил китаеза, - что затраты окажутся впределах оптимальных значений.
        Эту фразу генерал тоже перевел без труда: «Бабла жалко».
        -Однако следует учитывать… хм… особые условия нашей договоренности, - тонко улыбнулся Хорн.
        («Да нежмись, некоников изсуглинка покупаешь!»)
        -Я неуверен, - ответил улыбкой наулыбку бизнесмен, - что степени наших рисков сопоставимы.
        («Ага, аесли дельце невыгорит, кто мне денежки вернет?»).
        Министр сделал официальное лицо.
        -Накону репутация армии, - сказал он твердо, - имоя личная. Это лучшая извозможных гарантий вкладываемых вами средств.
        («Зуб даю»).
        Высокие договаривающиеся стороны, одна изкоторых была, впрочем, низкорослой, некоторое время помолчали. Ввоображении Эйзенштольца они обменялись выразительными жестами игримасами.
        -Наши эксперты определили, - сдался один изкитайцев, - что для достижения заявленной цели вполне достаточно пяти миллионов долларов.
        («Вот тебе пятерик, инекочевряжься!»)
        -Наши специалисты, - покачал головой министр, - оценивают необходимую сумму ввосемь миллионов.
        («Треху накинь, да?»)
        -Мы готовы выделить еще около миллиона нанепредвиденные расходы.
        («Давай так: пятерик фирме илимон тебе, идет?»)
        -Ну чтож, - важно кивнул Хорн, - мы постараемся обойтись этой суммой.
        («Идет»).
        Воображение генерала тут нарисовало живописную картину: министр икитаезы смачно плюют наруки искрепляют базар рукопожатием. Эйзенштольц неудержался ифыркнул. Все тутже вспомнили онем иразом повернулись кгенералу.
        -Господин генерал, - спохватился Хорн, - увас есть соображения поданному поводу?
        Эйзенштольц неуспел переключиться своображаемого разговора нареальный, поэтому брякнул:
        -Базаранет.
        Министр оцепенел. Узкоглазые намгновение превратились вкруглоглазых. Генерал моментально поправился:
        -Все высказанные мнения кажутся мне… э-э-э… ценными.
        После этого появился секретарь сдоговорами. Министр иодин избизнесменов подмахнули его, нечитая.
        -Мы надеемся наэффективное использование средств, - сказал при этом второй китаеза.
        Эйзенштольц снова перевел: «Кинешь - пожалеешь».
        Уже когда они остались наедине, Хорн недовольно спросил генерала:
        -Эйзенштольц, что это за«базар»? Откуда увас такие выражения?
        -Я вырос вГарлеме, сэр, - высокомерно ответил генерал.
        Стакимже высокомерием древние римские бомжи восклицали: «Отвали, я Римский гражданин!», когда их пытались отправить вкаталажку древние римские копы.
        Налице уминистра намгновение промелькнуло все, что он думает обамериканской мечте, расовом равноправии ивыходцах изГарлема. Ноон тутже взял себя вруки.
        -Ну вот, - сказал он, - шесть миллионов как скуста. Ибез всякого Конгресса сСенатом.
        -Мало, - вздохнул генерал.
        Министр все перечитывал иперечитывал контракт, словно неверил всвое счастье.
        -Маловато, конечно, ноэто только пробный шар, потом будем дороже брать…
        Эйзенштольц изумленно посмотрел наХорна.
        -Потом? - уточнил генерал.
        Что-то вего голосе напрягло министра, итот отвлекся отизучения бумаг.
        -Конечно. Унас далеко идущие планы.
        -Я понял, - Эйзенштольц понизил голос, - еще где-то правительства свергать будем?
        Хорн неменьше минуты моргал инепроизносил ни слова. Затем лицо его просветлело:
        -Так вы думали, я напереворот деньги беру? Иконтракт под это подписываю? Ха-ха-ха.
        Эйзенштольцу стало неудобно. Действительно, подписывать контракт, вкотором одна сторона берется свергнуть законное правительство, адругая обещает дать наэто деньги - это как-то… Сдругой стороны, кто их знает, этих бизнесменов?
        Отхохотав, министр сунул листы генералу.
        -Гляньте… вот тут… «Обязанности сторон».
        Эйзенштольц глянул. Истал еще чернее, чем обычно, хотя это ипротиворечило законам физики. Речь шла вовсе неовоенном перевороте. Вкрайнем случае, оперевороте ввоенном деле.
        *
        -Сегодня мы увидели то, чего никто иникогда невидел, - телерепортер тараторил так, как будто уговаривал зрителей неубиватьего.
        Вкаком-то смысле он был прав. Один иззрителей - генерал-лейтенант Эйзенштольц - неотказалсябы убить кого-нибудь. Или, нахудой конец, отключить ящик. Ноон держался. Этот позор нужно выдержать доконца.
        -Проехавшийся сегодня поулицам Кабула американский танк, - репортер даже выпучил глаза для убедительности, - непроизведя ни единого выстрела, произвел эффект разорвавшейся бомбы.
        Тутже появились кадры хроники. Генерал сжал кулаки, незаметив, что водном изних - опустевшая бутылка «Будвайзера».
        Красавец «Абрамс» шел поулицам афганской столицы. Наего броне нагло красовалась надпись «Шо-Шу».
        -Коммерческая реклама наборту боевой машины! - захлебывался закадром комментатор. - Это нечто неслыханное! Ноэто еще невсе! Внаше распоряжение попали эксклюзивные кадры!
        -Ага, - прорычал Эйзенштольц, - засколько мы вам забашляли заэтот «эксклюзив»… Шакалы…
        Наэкране тем временем возникали приклады М-16. Накаждом изних красовалось клеймо «Шо-Шу».
        «Сейчас он начнет издеваться над нашим идиотизмом!». Генерала обуревали противоположные чувства. Содной стороны, ему было безумно стыдно заармию, которой он отдал жизнь… Ладно, пока невсю, пока только половину. Сдругой стороны, хотелось, чтобы все это поскорее закончилось, чтобы репортер втолковал этому тупому министру, что нельзя вот так: набоевом танке малевать какую-то непотребщину!
        Норепортер нанес коварный удар. Он снова появился вкадре и, неснижая темпа, выдал:
        -Рекламный ход оказался нетолько оригинальным, ноикрайне эффективным! Стех пор как мы показали этот сюжет вутренних новостях, количество посетителей сети гипермаркетов «Шо-Шу» выросло надвенадцать процентов!
        Генерал вырубил телек.
        «Господи, - подумал он - какже все паршиво».
        И, как обычно втяжелые минуты, заего плечом возникла любимая жена.
        -Милый, - сказала она ласково, - твоя левая рука.
        Только теперь Эйзенштольц заметил расплющенную бутылку влевом кулаке. Слава богу, «Будвайзер» уже три года как перешел напластиковую упаковку.
        *
        -Таким образом, - министр невел совещание начальников штабов, асловнобы парил над ними, - вопросы финансирования армии впервые всовременной истории решены окончательно ибесповоротно. Рекламодатели стоят кнам вочереди. Мы больше недолжны выпрашивать подачки убольших задниц ибольших вонючек.
        Все вежливо похихикали ипокосились всторону Эйзенштольца - министр явно хотел развеселить генерал-лейтенанта. Эйзенштольц был единственным, кто непохихикал. Завсе время совещания он ни разу непошевелился, неперевел тяжелый взгляд отписчего прибора нанем, вообще никак неотреагировал напобедную речь Хорна.
        -Господин генерал-лейтенант! - вголосе министра добродушие иофициальность были смешаны вточно выверенной пропорции.
        Эйзенштольц мог ограничиться коротким «Да?», невставая сместа - однако вскочил, прижав руки кбедрам игаркнул:
        -Да,сэр!
        Хорн едва уловимо (новсе-таки уловимо!) поморщился.
        -Вы чем-то недовольны?
        -Я солдат, сэр! - Эйзенштольц продолжал изображать новобранца наплацу. - Мое дело исполнять приказы!
        Теперь поморщились уже все присутствующие. Ну ладно, решил зубы показать, аорать-то зачем?
        -Ладно, - министр изпоследних сил пытался сохранить добродушие, - тогда я приказываю вам изложить свои сомнения.
        Заметив, что Эйзенштольц снова набирает воздух, Хорн торопливо добавил:
        -Непоуставу. Инанормальной громкости.
        Генерал выпустил воздух инехорошо прищурился.
        -Непоуставу? Ладно. Херня это все, если непоуставу. Лажа ишняга. Иеще хрень гадская. Дерьмо собачье. Атакже срань господня…
        -Общее настроение я уже понял, - оборвал его министр, улыбаясь изпоследних сил. - Аесли конкретно?
        -Иконкретно тоже самое, - генерал стоял набычившись. - Хрень исрань. Этоже ни вкакие ворота! «Кока-кола» на«Томогавках»! «Найк» на«Команчах»! «Макдональдс» на«Рэпторах»!
        -«Макдональдс» на«Стелсах»! - робко возразил кто-то изначальников штабов, нопод яростным взглядом Эйзенштольца сделал вид, что это уточнение родилось ввоздухе само собой.
        -Над намиже весь мир хохочет, - сказал генерал. - Анекдоты травят.
        -Авот тут вы ошибаетесь, - министр был доволен, что может уесть этого неврастеника. - Референт! Будьте любезны, покажите нам кадры, предоставленные разведкой.
        Погас свет инастене одна задругой возникали фотографии. Министр некомментировал - все итак было понятно. Русские «МиГи» снадписью «Корбина» нафюзеляже. Французские «Леклерки» срекламой «Рено». Китайские самоходки, размалеванные нетолько иероглифами, ноподмигивающими девицами. Итак далее. Эйзенштольц сел изакрыл лицо руками, чтобы невидеть этого идиотизма.
        НоХорн несобирался оставлять его впокое.
        -Авот это кадр очень интересный, неубирайте его. Позвольте господину генерал-лейтенанту полюбоваться.
        Пришлось отнимать руки отлица исмотреть. Снимок был сделан сбольшой высоты, видимо сбеспилотника. Русская сводная эскадра - несколько десятков судов - выстроилась вкакую-то явно невоенную фигуру.
        -Это несовсем коммерческая реклама, - пояснил министр. - Знак, который вы видите нафото, является логотипом футбольного клуба «Зенит». Думаю, русские моряки выстроили ее пособственному почину. Однако сама посебе идея интересная, я уже дал указание маркетологам Пентагона…
        Услышав словосочетание «маркетологи Пентагона», генерал закрыл нетолько глаза, ноиуши.
        *
        Когда дежурный офицер навходе вМинистерство заступил ему дорогу, Эйзенштольц сначала попытался его обойти справа. Офицер сдвинулся вправо. Генерал, находясь вглубокой задумчивости, свернул влево, ноиэту траекторию перекрыл дежурный.
        -Майор! - рявкнул Эйзенштольц. - Тебе что, погоны жмут?
        -Виноват, - ответил майор, нодороги неуступил ивообще выглядел невиноватым, астрогим.
        Он четко сунул под нос генерал-лейтенанту какую-то бумагу:
        -Приказано ознакомить вас, сэр, идобиться выполнения,сэр.
        Эйзенштольц чуть вухо незаехал наглецу. Унего сутра испортилось настроение - пока ехал наслужбу, любовался унизительным репортажем сполигона ВВС: «умная» бомба снадписью «„Фанта“ - взрыв вкуса!» уходит нацель. Толи журналистам показалось забавным такое сочетание рекламы иносителя, толи «Кока-Кола» занялась активным маркетингом, норепортаж шел повсем каналам. Акогда генерал вярости вырубил телек вмашине, то заметил «Фанта» -бомбу наплазменной панели, которая украшала стену офисного центра.
        Генерал пробежал приказ глазами. Внем оказалась какая-то галиматья поповоду орденских планок. Понять, что отнего хотят, Эйзенштольц так инесмог, поэтому буркнул:
        -Потом разберусь, - исделалшаг.
        Нотутже уткнулся вплечо бравого дежурного. Майор явно собирался пожертвовать жизнью, нонепропустить начальство нарабочее место.
        -Виноват, сэр, - гаркнул он еще более наглым голосом, - нонеимею права пропускать вас, пока вы неприведете форму одежду всоответствии сприказом,сэр!
        Эйзенштольц тихо зарычал. Офицер попятился, новсего наполшага.
        -Сэр, - сказал он почти испуганно, - вам этот приказ три раза давали наознакомление, новы были все время заняты, сэр. Аэто очень важный приказ, сэр. Цвет орденских планок поменялся,сэр.
        Генерал отступил и, сдерживая ярость, внимательно перечитал документ. Цвета орденских планок, оказывается, теперь должны соответствовать фирменным цветам «Ксерокса», «Силикон Графикс» иеще нескольких компаний помельче. Эйзенштольц нестал упорствовать. Он просто сорвал свои колодки ишвырнул вхарю дежурному. Ибез замаха приложил левой взубы. Апотом добавил сноги. Майор рухнул, как огородное пугало, которым, собственно, иявлялся. Генерал довольно улыбнулся - помнят руки-то! Иноги-то! Вспецназе он никогда неслужил, зато помолодости болтался свсякими лихими ребятами поГарлему.
        Расправившись смайором (больше никто изохраны нерискнул останавливать свирепого генерала), Эйзенштольц двинулся прямиком кминистру. Тот уже ждал его сежедневной порцией укоризны ипросьбами одуматься. Носегодня генерал был нерасположен выслушивать увещевания. Вместо этого он сухо проинформировал Хорна освоем намерении перевестись вдействующую армию.
        -Хм, - пряча радость, сказал министр, - это несколько необычно. Вам ведь вподчинение нужно неменьше корпуса дать…
        -Дайте бригаду! - ответил Эйзенштольц. - Да хоть полк! Хоть роту! Лишь воевать, ане… херней страдать забабло!
        -Я постараюсь что-нибудь сделать! - уверил его Хорн.
        Генерал откозырял идвинулся квыходу. Министр судовлетворением проводил его взглядом. Сегодня как раз предстояло обсудить сначальниками штабов одну щекотливую проблему, аЭйзенштольц мог внести ненужное напряжение. Речь шла обиспользовании «маркированного» оружия (то есть оружия снанесенной рекламой) взоне боевых конфликтов. Заказчики считали, что демонстрация их логотипов вмирной обстановке кажется зрителю искусственной, постановочной. Иное дело - реальный танк, который ведет огонь пореальным террористам. Нанем реклама должна работать в8,7раза эффективнее. Аплатить занее собираются в5раз больше. Хорн вздохнул про себя: «Эх, неумеем мы пока торговаться…»
        *
        Эйзенштольцу дали расквартированную вСомали бригаду, которая вела борьбу спиратами. Вообще-то этого было маловато для его погон, ногенерал-лейтенант только усмехнулся, узнав оназначении.
        Поприбытии наместо он первым делом собрал старших офицеров изадал им вопрос изобласти зоологии:
        -Это воинская часть или стадо бабуинов? Или, может быть, стая какаду?
        Боевые офицеры недовольно переглянулись. Приехал тут какой-то штабной лузер исразу наезжает. Тем неменее полковник Коруэлл ответил:
        -Воинская часть,сэр.
        -Апохоже настаю бабуинов! Что это увас наобмундировании наляпано?
        Эйзенштольц ткнул вполковника, накотором вхудожественном беспорядке были расположены яркие нашивки сназваниями фирм иторговыми марками.
        -Всоответствии сприказом министра обороны… - начал Коруэлл, ногенерал его оборвал.
        -Немедленно снять всё, непредусмотренное полевым уставом! Или правила маскировки недля вас писаны? Совсех снять, вплоть дорядовых! Полчаса навыполнение!
        Теперь офицеры переглянулись взамешательстве. Вперед вылез майор Клински, пухленький ирумяный, как будто только что изпечки.
        -Разрешите обратиться, сэр, - попросил он так душевно, что Эйзенштольц непроизвольно кивнул.
        -Нам самим это ненравится, сэр. Но, во-первых, половина этого безобразия, - пухлый майор обвел себя ручонкой, - пришита попрямому приказу министра обороны. Если отпорем, насже ипод трибунал отдадут.
        «Иведь отдадут, - зло подумал Эйзенштольц. - Наши маркетологи, мать их, залишний цент боевого офицера непожалеют».
        -Ладно, - буркнул он, - эти можете оставить.
        Итутже встрепенулся:
        -Вы сказали «половина»? Авторая половина откуда?
        -Аэто, - майор смутился, - поиндивидуальным контрактам. Рекламодатели хорошо платят. Уменя две дочки, обеим скоро вколледж.
        -Ауменя ипотека, - раздался робкий голос иззадних рядов.
        -Исестре нужна дорогая операция…
        -Кредит вернуть…
        Майор вздохнул:
        -Номы, конечно, снимем, если прикажете. Придется, правда авансы вернуть… Инеустойку заплатить…
        Эйзенштольц обвел взглядом присутствующих. Все смотрели нагенерала, словно щенки, укоторых измисок собирают забрать последнюю косточку. Эйзенштольцу стало тоскливо.
        -Номы снимем, - майор вздохнул горестнее прежнего, - раз надо. Одна просьба: позвольте хотябы рядовым оставить контрактную рекламу. Парни семьи наних кормят… умногих… единственный источник…
        Клински говорил все тише и, наконец, умолк окончательно.
        «Ну что ты сними будешь делать? - подумал генерал. - Какой смысл снимать половину рекламы, если вторая все равно останется? Апарням будет обидно таскать насебе всякую херню, закоторую еще инеплатят».
        -Хрен свами, - сказал он голосом полководца, приказывающего оставить столицу неприятелю. - Оставляйте. Апока доложите обстановку…
        *
        Бригада Эйзенштольцу попалась неплохая. Все ребята обстрелянные, многие прошли Ирак, Афган иИран. Командиры дело свое знали, интенданты воровали осторожно, даже медперсонал незлоупотреблял наркотой, как это часто бывает вдальних частях.
        Генерал, конечно, все равно всех вздрючил, устроил пару ночных тревог, нараздавал заслуженных пендюлей - изаслужил тем самым уважение уподчиненных. «Новый-то, - говорили между собой сержанты, - службу знает, хоть ибывший штабной».
        ИЭйзенштольц остался доволен результатами тревог иобщим состоянием бригады. Устраивало его ито, что время отвремени приходилось вступать внастоящие боестолкновения. Пираты были оснащены неслишком хорошо, только стрелковым оружием, нонападали внезапно итакже внезапно отскакивали. Поэтому обих полном уничтожении можно было только мечтать. Эйзенштольц даже неставил такой задачи - приказал беречь личный состав. Идовольно долго унего небыло ни одной «невосполнимой потери», то есть, проще говоря, трупа. Акогда наисходе июля пираты все-таки ухлопали капрала изкараульной роты, генерал поднял бригаду вружье иустроил такую гонку за«гребанными ниггерами» поокрестным населенным пунктам, что местное население навсегда зареклось помогать пиратам.
        Ипосле этого Эйзенштольца заглаза стали звать «батя».
        Окончательно своим он стал после того, как почта принесла пухлый пакет бумаг отжены. Внем оказалось душевное письмо, вкотором супруга беспокоилась оего здоровье, рассказывала опоследних новостях, атакже сообщала, что ей нужен негерой вдалекой Африке, анормальный мужчина, который проводит сней свободное время иучит сына запускать воздушного змея. Основное содержимое конверта составляли бракоразводные документы. Генерал-лейтенант втот вечер впервый ипоследний раз надрался допоросячьего визга, нопарадоксальным образом именно это событие показало, что единственная семья Эйзенштольца - это его бригада.
        Софицерами он жил душа вдушу, иногда допускал даже обсуждение собственных приказов (вмеру иневбоевых условиях). Да иксолдатам относился по-человечески, помня, как сам тянул лямку вмолодости.
        Все было хорошо.
        Вот только реклама отравляла жизнь. ИзВашингтона каждую неделю приходили циркуляры суточнениями - какие логотипы игде следует размещать. Еще доназначения Эйзенштольца при бригаде обосновалась команда тележурналистов, взадачу которых входило освещение боевых действий. Вернее, нестолько самих боевых действий, сколько рекламных нашлепок наоружии иобмундировании. Сжурналюгами генерал сначала разругался вдым, нопотом посмотрел, как они работают - инемного остыл. Парни лезли всамое пекло, работали под огнем и, похоже, боялись только одного - низкого рейтинга. Акогда они устроили небольшую вечеринку вчесть Эйзенштольца, отношения потеплели доуровня: «Черт сними, пусть снимают, что хотят».
        Нооднажды именно из-за телевизионщиков произошло событие, которое изменило судьбу генерала.
        *
        Водин прекрасный день транспортный самолет ВВС США доставил целую толпу мужиков стелеоборудованием. Эта толпа мигом всосала всебя репортеров, которые работали сбригадой доэтого, заняла одну изказарм ипревратила жизнь Эйзенштольца внепрерывный кошмар.
        Они лезли под руку, торчали насовещаниях, вказармах, столовых, донимали солдат вовремя отдыха, асамое ужасное - мешали боевой работе. Стоило подняться стрельбе, как телевизионщики, истекая слюнями отпредвкушения «хорошей картинки», облепляли каждый куст.
        Иснимали, снимали, снимали. Называлось все это «Реалити-шоу „Война“». Эйзенштольц изощренно матерился, как только выходил изкадра, нопомешать этому беспределу немог. Мешал личный приказ министра обороны овсяческом содействии телевидения. Как только генерал пытался навести хоть какой-то порядок (например, вытурить телеоператора изсолдатского нужника), телевизионщики жаловались вПентагон. Эйзенштольц получал разгон ивтык, атакже полуторачасовую лекцию осубординации иинтересах армии. Разгоны ивтыки генерал вытерпеть мог, нолекции лишали его сил идушевного спокойствия.
        Вконце концов, расшатанные нервы генерала невыдержали. Дело было рано утром, часа вчетыре. Пираты атаковали сразу стрех сторон. Эйзенштольц потерял трех бойцов убитыми иеще пять получили серьезные ранения.
        Выслушав доклад опоследствиях налета, генерал впал внеистовство иобъявил общую тревогу. Эйзенштольц решил примерно наказать пиратов. Прямо так изаявил перед строем:
        -Атеперь пойдем порвем задницу этим ублюдочным ниггерам.
        Бригада пошла инадрала. Рейтинг «Войны» взлетел дозаоблачных высот, потому что разгар боевых действий пришелся надевять вечера повосточному времени, или шесть - потихоокеанскому. Вся Америка прилипла ктелевизорам.
        Анаследующее утро генерал-лейтенанта Эйзенштольца срочно вызвали вПентагон.
        *
        Так резко министр обороны сним еще никогда неразговаривал, иэто означало, что спогонами Эйзенштольцу придется распрощаться.
        -Господин генерал! - говорил Хорн, брезгливо морщась. - Вы хоть изредка думаете, прежде чем говорить?
        «Врот тебе ноги, козел!» - подумал генерал, новслух ответил:
        -Да,сэр!
        -Нет, сэр! - передразнил его министр. - «Порвем задницу этим ублюдочным ниггерам»! Навсю страну! Впрайм-тайм! Нас уже завалили исками! Восновном отафроамериканцев, носекс-меньшинства тоже неотстают!
        -Апедики тут при чем? - проворчал Эйзенштольц.
        -Ввашем изящном спиче, - Хорн истекал ядом, - словосочетание «порвем задницу» они посчитали оскорблением анального полового акта.
        Генерал собирался оскорбить анальный половой акт еще энергичнее, норешил нетратить времени. Ведь ясноже, кчему все идет.
        -Мне писать рапорт? - уточнилон.
        -Нетрудитесь! Приказ овашей отставке уже подписан. Так что отправляйтесь вбригаду, сдавайте дела - иназад. Иготовьтесь предстать перед судом! Вернее, перед сотней судов вовсех штатах!
        Эйзенштольц усмехнулся, четко повернулся через левое плечо… изамер. Прямо ему влицо смотрела телекамера.
        -Это тоже пойдет вреалити-шоу! - ехидно сообщил Хорн. - Невпрямом эфире, конечно, новвиде отдельной вставки в«Войну»!
        -«Война», - чуть несплюнул Эйзенштольц. - Войнушка!
        Вбригаду он вернулся идела сдал. Авот вВашингтон невернулся. Просто исчез внеизвестном направлении. Бывшие подчиненные генерала изуважения кнему подали рапорт оего гибели, ноподлые телевизионщики показали кадр, вкотором Эйзенштольц, одетый по-походному инавьюченный вещмешком, уходит вгоры. Правозащитники пошумели чуток, новконце концов все решили, что так даже лучше: еслибы начались судебные разбирательства, то все решалосьбы мастерством юристов. Атак все понятно: сбежал - значит, дезертировал, значит, виноват.
        Апотом появились новости поинтереснее. Журналисты пронюхали осговоре рекламодателей иармий. Оказывается, мониторинг рейтингов показал, что большинство товаров продается значительно хуже, если их товарный знак мелькнет наэкране рядом струпом или руинами. Поэтому военные под давлением бизнесменов договорились использовать холостые патроны иснаряды, если взоне боевых действий рекламируются товарные знаки. Причем эти условия приняли даже террористы, кроме уж совсем отмороженных.
        Военные сначала все отрицали. Нокогда количество улик выросло донеопровержимого, несколько высокопоставленных чиновников изразных стран дали очень показательные интервью. «Авчем вы нас обвиняете? Что мы перестали убивать людей? Так эту идею еще Христос проталкивал. Ипотом, противник тоже ведь холостыми стреляет, стало быть, мы экономим жизни солдат. Так что валите вы сосвоими разоблачениями!»
        Официально эти интервью никто комментировать нестал, ножурналисты поняли, что слегка перестарались. Еще немного - иих обвинят вразжигании войны иподстрекательстве кубийству. Так что тему сговора благополучно спустили натормозах, арейтинги «Войны» итому подобных шоу еще немного выросли. Сильно они увеличиться немогли, потому что итак зашкаливали. Для подогрева зрителя вбоевые части отправляли популярных актеров. Брюс Уиллис стал военным полисменом, Стивен Сигал - поваром, Кевин Костнер отправился вофлот итак далее. Некоторые звезды, типа Клуни, очень быстро дослужились дополковников, аДуховны даже стал первым «генерал-актером». Урусских подобного успеха добился Гоша Куценко, уфранцузов - Жан Рено, уангличан - Хью Лори, старенький, хроменький, новсе равно безумно обаятельный.
        Постепенно все командные должности вмировых армиях заняли или актеры, или киногеничные офицеры. Зритель все больше подозревал, что его дурят, поэтому постановкой боев занялись профессиональные режиссеры имастера спецэффектов. Изритель смотрел «войнушку», неотрываясь отэкрана. «Ну ичто, что ненастоящее? - утешал он себя. - Выглядит, как настоящее. Даже лучше».
        Конечно, невсе приняли новые условия игры. Особенно много отказников отрекламы наоружии было среди террористов. Ноденьги незнают пощады: буквально запять лет все эти упрямцы погибли загадочным образом, аих места мало-помалу заняли харизматичные бородачи, которые небрезговали логотипами началмах ихолостыми патронами.
        Рекламные бюджеты армий, «Фронтов Национального Возрождения» ипрочих военизированных организаций измерялись вшести-, ато идевятизначных суммах.
        Где все это время пропадал бывший генерал-лейтенант Эйзенштольц, никто недогадывался. Да, честно говоря, неслишком иинтересовался.
        Так продолжалось двадцатьлет.
        *
        Насовещании были только свои: министры обороны стран НАТО, Китая иРоссии. Причем последний держался немного насмешливо. Наего лице было написано: «Что, когда по-настоящему припекло, то инас позвали?». Ноиунего вскоре усмешка сменилась тем напряженным выражением лица, которое обычно описывают как «глубокая озабоченность».
        -Откуда они вообще взялись, эти повстанцы? - возмущался итальянец. - Мыже там, кажется, все уже контролируем.
        -Невсе, - вздохнула немка, - там джунгли все-таки.
        -Прошу взглянуть накарту, - сказал американец, икрасивая карта Центральной Африки нарисовалась прямо ввоздухе.
        Русский неудержался отгримасы, вкоторой читалось: «Тоже мне, фокус! Иунас тоже скоро такое будет! Вот только пикотехнологии освоим…»
        -Значит, так, - американец ткнул пальцем внижнюю часть карты, - юг контролируют «Дженерал Моторс» и«Ниссан».
        -ФНЛА, - поправил его русский.
        Американец нахмурился ипробежался пальцами полежащей перед ним клавиатуре, такой тонкой, что казалось - министр долбит прямо постолу. «Авот это уже следующая технология, - сзавистью подумал русский, - фемптотехнология, чтоли?».
        -Нет такой компании, - сказал американец.
        -Фронт Национального Освобождения Анголы, - произнес русский. - Это он контролирует юг, ане«Дженерал Моторс» с«Ниссаном».
        Он обвел министров торжествующим взглядом («Как я его уел?»), ноподдержки необнаружил. Сейчас было недоформальностей.
        -Свашего позволения, - твердо сказал американец, - я буду опускать несущественные подробности.
        Он вернулся ккарте.
        -Навостоке - «Милавица» и«Шанхайские авиалинии». Назападе - «Адидас» и«Пепси». Насевере - «Кока-кола» и«Бритиш петролиум». Разумеется, тут есть более мелкие бренды, ноих вклад несущественен. Авот эта часть джунглей, - он обвел указкой темное пятно вцентре карты, - долгое время оставалась неосвоенной ввиду низкой рентабельности рекламного рынка.
        -Вот отсюда они ипоявились, - сообразил эстонец.
        -Отсюда появились, - подтвердил американец, - иначали беспредельничать. Уничтожать рекламные плакаты, замазывать логотипы натрофейном оружии…
        -…Истрелять боевыми! - добавила возмущенная датчанка.
        -Истрелять боевыми, - кивнул американец.
        -Сколько? - спросила немка. - Сколько они хотят?
        -Нисколько.
        -Правильно! - подорвался русский. - Тактическое ядерное дешевле…
        Его снова никто неподдержал. Увсех впамяти еще неизгладился случай случайного пуска СС-20скакой-то забытой богом ирусским командованием точки. Ракета угодила всамый центр Монголии, но, ксчастью, невзорвалась. Русские пытались убедить мировую общественность, что, во-первых, никакого пуска небыло, во-вторых, все было под контролем, в-третьих, нато ищука, чтобы карась помнил охрупкости современного мира. Пикантности добавило то, что спасательная экспедиция российского МЧС необнаружила наракете боеголовки. Толи она отвалилась подороге, толи шустрые китайцы успели раньше исвинтили ее - авернее всего, боеголовки наракете небыло уже вмомент пуска.
        -Они невступают впереговоры, - устало сказал американец, - расстреливают всех парламентеров, невыдвигают никаких требований.
        -Икосмическая разведка ничего недает, - сгрустью заметил латыш, который очень любил всякие технические игрушки, - джунгли…
        Итут неожиданно ухмыльнулся француз.
        -Космическая разведка, - сказал он презрительно, - это баловство ирасход бюджета. Слюдьми надо общаться! Всего пару зеркалец да стеклянных бус -и…
        Он нажал накакую-то кнопочку насвоей ручке - вцентре зала возник фотопортрет очень пожилого негра. Тут произошла заминка, потому что портрет частично перекрыл голографическую карту американца. После короткого препирательства изображения удалось развести.
        Американец всмотрелся впортрет иневнятно выругался.
        *
        -Вы уверены, что это ваш бывший генерал? - вчетырнадцатый раз переспросил эстонец.
        -Уверен, - американец сидел перед портретом впозе «мальчик, забывший пароль отсетевой игрушки». - Это он, Эйзен… мать его… штольц! Боевой опыт. Ослиное упрямство. Владение всеми военными секретами Пентагона.
        Немке захотелось утешить беднягу. Она неформально погладила его поплечу иуточнила успокаивающим голосом:
        -Старыми секретами. Заэти двадцать лет многое изменилось.
        Ноамериканец оставался безутешен.
        -Ага, изменилось! - саркастически воскликнул он. - Телекамеры напулях появились! Пулеметы, отбивающие ритмы слоганов! Жидкокристаллические рекламные табло навертолетах! Да для него это все похрену!.. Извините, дамы.
        -Может быть, - подал голос бельгиец, - сыграть наего чувстве долга? Напомнить, что он давал присягу?
        -Беспонтово, - американец окончательно перестал подбирать выражения. - Я, когда еще майором был, пытался его содним важным приказом ознакомить, такон…
        Министр недоговорил, нозачелюсть рефлекторно схватился.
        -Новедь как-тоже сним начальство управлялось? - спросил словак. - Несразуже его изПентагона поперли?
        -Ну, теоретически, - скривился американец, - можно попробовать послать кнему Хорна… Он тогда был министром обороны идержал Эйзенштольца вузде.
        Натом ипорешили.
        Когда министры расходились, китаец, промолчавший все заседание, словнобы ненароком задержался возле русского.
        -Апоповоду тактического ядерного, - глубокомысленно произнес он, глядя настену перед собой, - неплохая идея. Только, может быть, нетактическое, астратегическое?
        Русский недоверчиво покосился нанего.
        -Впрочем, - вздохнул китаец, - натакое может решиться только по-настоящему великая держава.
        *
        Бывший министр обороны США Хорн впервые летал набоевом вертолете. Это оказалось вовсе нетаким приятным делом, как показывали вреалити-шоу «Война». Инетаким веселым, как всериале «Войнушка». Хорна немилосердно трясло так, что зубные протезы отбивали чечетку. Теперь он проклинал себя зато, что дал себя уговорить, ноприказать пилоту вернуться немог. Восемь камер жадно ловили каждое его движение, два десятка микрофонов готовы были передать любое его слово миллионам зрителей. Двадцать миллионов юаней ждали его наличном счету.
        «Почему нателеэкране этой тряски незаметно? - подумал бывший министр. - Наверное, камеры виброустойчивые… Вот придумал себе приключение настарости лет!»
        Наусловленном месте его ждал всего лишь один повстанец вмаскхалате. Ни одной рекламной нашивки. Ни одного баннера накаске. Хорн выпрыгнул извертолета иприветственно помахал рукой. Повстанец презрительно скривился.
        «Надо было погражданке одеться, - запоздало сообразил Хорн, - ониже рекламу терпеть немогут».
        Наего полевом кителе переливались всеми цветами радуги призывные объявления.
        Вертолет убрался, дважды облетев место встречи, чтобы неупустить ни одной рекламы наобмундировании бывшего министра. Только после этого наполяну стали выходить люди - все как один угрюмые, внеброских маскировочных накидках. Хорн почувствовал себя глупо, как рождественская елка впустыне.
        -Мне нужен генерал Эйзенштольц, - произнес он слегка высокомерно. - Я уполномочен…
        -Ты упал, намочен! - раздался знакомый насмешливый голос ииз-за спин повстанцев вышел Эйзенштольц.
        Его форма ничем неотличалась отформы его подчиненных.
        -Мы должны… - начал бывший министр, ноЭйзенштольц стал слушать.
        -Раздевайся! - рявкнулон.
        Хорн беспомощно огляделся, ища поддержки уокружающих, ноони оставались неподвижны.
        -Снимай все это барахло! Нехватало еще меня для повышения вашего гребанного рейтинга использовать!
        Хорн понял, что надо подчиниться. Аеще он понял, что вся эта затея спереговорами ссамого начала была идиотизмом. Он замедленно, как восне, принялся расстегивать пуговицы. Кто-то изповстанцев невыдержал ирванул китель бывшего министра стакой силой, что тот лопнул пошву. Словно покоманде (или Эйзенштольц насамом деле кивнул своим головорезам?) бойцы навалились наХорна, срывая снего одежду. Обрывки они тутже бросали наземлю исдовольным уханьем топтались поним. Миниатюрные телекамеры, передающие картинку для реалити-шоу «Война», лопались под подошвами, как перезрелый виноград.
        *
        Впалатке Эйзенштольца было душно, так что Хорн даже радовался, что неприходится париться вмундире. Теперь нанем красовался стандартный маскировочный балахон ибывший министр отличался отповстанцев только цветом кожи - ну иеще, может быть, перепуганным видом.
        -Генерал, - несмотря наиспуг, Хорн старался быть убедительным, - давайте обсудим условия сотрудничества.
        -Давай, - неожиданно легко согласился Эйзенштольц. - Условие, вобщем-то, всего одно. Мне. Нужна. Война.
        -Никтоже непротив, - бывший министр прижал руку ксердцу, как будто собирался петь национальный гимн. - Воюйте сколько угодно! Только сучетом изменившихся реалий.
        -Да ну тебя, - предводитель повстанцев явно веселился. - Каких, взадницу, реалий? Мне невойнушка нужна, авойна! Реальная мужская война. Свыстрелами, смертью, потерями мирного населения… хотя это налюбителя. Иглавное - без всей этой, мать ее, рекламы!
        Эйзенштольц вдруг перестал улыбаться, вскочил ипринялся метаться попалатке.
        -Я, мать твою так, желаю погибнуть вбою! Получить шальную пулю! Подорваться намине! Нонесдохнуть вдоме престарелых склистиром взаднице инашлепкой «Кока-кола» налбу!
        «Зачем я сюда приехал? - вотчаянии подумал Хорн. - Онже натуральный псих!»
        -Асамое важное, - Эйзенштольц остановился прямо перед своим бывшим начальником, - я хочу напомнить мужикам, ктоони!
        Вождь повстанцев принялся накаждом слове тыкать Хорну прямо влевый глаз. Видимо, чтобы тот лучше понял.
        -Мужик должен воевать, анекорчить изсебя гомика! Стрелять напоражение противника, анезрителя! Резать, мать его, рвать зубами! Орать, как псих, втыкая штык вживое мясо! Иполучить свое наполе боя! Только тогда он получит наСтрашном суде зеленый коридор врай! Где его оттрахают самые крутые телки воВселенной!
        «Это изислама, болван!» - подумал Хорн, нооткомментария воздержался. НоиЭйзенштольц выдохся, сел наскладной стул, сорвал спояса флагу ипринялся жадно пить. Убывшего министра оставался последний аргумент.
        -Сейчас взону боевых действий выдвигаются элитные части… - началон.
        Эйзенштольц захохотал так, что чуть незахлебнулся.
        -Элитные кто? Кха-ха-ха! Части? Толпа голливудских пидоров состаричком Ди Каприо воглаве? Ну, молодец, ну, насмешил!
        Хорну стало все равно. Свою миссию он провалил. Унего оставался только один вопрос, личный.
        -Слушай, - сказал он, непытаясь больше быть убедительным, - ты ведь ссамого начала несобирался принимать наши условия?
        Эйзенштольц, откашливаясь, кивнул.
        -Так закаким хреном ты согласился принять меня? Убить хочешь? Отомстить?
        Хорн хотелбы, чтобы вопрос прозвучал иронически, нонесовладал сголосом. Наслове «отомстить» он чуть невсхлипнул.
        -Наоборот! - дружески ответил предводитель повстанцев. - Считай это моим подарком тебе! Ты сможешь погибнуть вбою, как настоящий солдат! Правда, круто?
        Хорн замотал головой, нето протестуя, нето охлаждая мозги - ивдруг расплакался.
        *
        Министры обороны, сгрудившиеся вокруг радиоприемника, представляли собой трогательное зрелище. Они недышали, боясь упустить хоть слово. Единственный уцелевший наХорне передатчик был вмонтирован взуб. Слова самого Хорна он транслировал четко, авот речь Эйзенштольца становилась то тише, то громче, то вообще превращалась внабор отдельных слов.
        -Неужели так трудно немного посидеть соткрытым ртом? - укоризненно заметила немка. - Половины неслышно!
        -Достаточно итого, что мы услышали, - ответил американец. - Он псих. Какие будут предложения?
        -Воевать, - пожал плечами чех. - По-старому. Насмерть.
        -Акто воевать-то будет? - поинтересовался португалец. - Унас давно вучебках одно актерское мастерство преподают.
        -Ну должныже остаться какие-то ветераны! - возразила литовка. - Кто еще помнит!
        Министры угрюмо задумались.
        -Эх, Эйзенштольц, Эйзенштольц! - пробормотал американец. - Устроил ты нам развлекуху…
        Неожиданно он схватился заухо ирезко развернулся кминистру оборы России, который все это время безмятежно покачивал ногой, улыбаясь свидом ангела наотдыхе. Остальные министры один задругим повторили манипуляции американца.
        -Что такое? - весело спросил русский. - Вухе стреляет?
        -Стреляет, - мрачно подтвердил американец. - Только что изшахты под Читой вышла ракета стратегического назначения.
        -Это учения? - робко предположила датчанка.
        -Типа того, - кивнул русский.
        И, неудержавшись, добавил:
        -Будете знать, кто тут великая держава!
        *
        Высоко встратосфере величественно плыла здоровенная пуля. Она степенно вращалась вокруг своей оси, подставляя летящей рядом сней китайской крылатой ракете то один бок, то другой. Крылатая ракета несводила сосвоей спутницы телеобъективов.
        Рекламные надписи сменяли одна другую.
        «„Газпром“ - твоей стране!»
        «Я люблю „Веселого молочника“!»
        «„Пежо“ - управляй мечтой!»
        «Уссурийских тигров осталось всего семеро!»
        Резонанс
        ВРезонанс я попал случайно. Туда все случайно попадают. То есть непопадают, аочутиваются. Или очутяются? Всем хорош Резонанс, одно плохо - говорить совсем разучаешься. Или разучиваешься? Нет, разучиваешься - это когда учишь-учишь, инаконец разучиваешь, авРезонансе ничего разучивать ненадо, надо просто правильно сесть. Или лечь.
        Я, кпримеру, сел правильно. Ну, может, инесовсем правильно - голова наподлокотнике кресла, аноги наспинке. Только мне так удобно. Я настарой квартире всегда так лежал, инановой решил попробовать. Еще вещи доконца нераспаковал, акресло уже вуголок поставил ирешил, значит, передохнуть. Атут - шарах! То есть не«шарах», аскорее - бултых. Как будто сулицы наконцерт «Мумия Тролля» завалил. Вголове сразу так стало нето чтобы громко… тесно как-то стало, как будто там еще толпа народу толчется.
        Я понимаю, толпа нато итолпа, чтобы толкаться, нояже иговорю - сословами уменя теперь немного напряженка. Вот ивпервый раз вбашке неслова зазвучали, акак будтобы картинки. Хитруковские мультики видели? Когда никто вроде ничего понятного неговорит, авсе равно все понятно? Примерно тоже самое, только еще понятней. Ноя, наверное, буду это все словами пересказывать, нерисоватьже вам мультики, правда?
        Короче, только я вверх тормашками накресло завалился, как мне кто-то прямо вмозги как завопит: «Стой! Недвигайся! Ни вкоем случае нешевелись!». Я, понятное дело, нето что шевелиться - дышать забыл, торчу вполном ступоре. Атот, что внутри, вродебы как дух перевел ипродолжает: «Молодец! Теперь запомни две важные вещи. Во-первых, сума ты несошел. Если неверишь, можешь потом уврача провериться. Аво-вторых, сейчас ты должен, нешевелясь, очень тщательно запомнить то место ипозу, вкоторых ты оказался. Ану угомонитесь все!»
        Это он наостальных прикрикнул. Онже уменя вмозгах неодин оказался. Все то время, пока он меня вступоре держал, там еще всякие другие посторонние «веселые картинки» мелькали. Такое было чувство, как будто я вцентре кучи народа, один изних сомной говорит, аостальные вокруг шушукаются.
        Тут, правда, все шушукаться перестали, ноникуда несгинули. Ну, я себя окинул этим, как его… «мысленным взором», позу запомнил. Собственно, чего ее запоминать - я втакой позе все экзамены учил когда-то вПолитехе. «Ну, - думаю, - ичего теперь?»
        Тут шум опять поднялся пуще прежнего. Кто смеется, кто свистит. Акто-то даже завизжал (вродебы как девчонка): «Ой, да неори ты!».
        «Ничего, это унего снепривычки,» - говорит их главный. То есть неговорит, акак будто чем-то пушистым итеплым меня поспине гладит. Да иостальные тоже кто как может стараются: шарики всякие цветные переливаются, салюты сфейерверками иеще много всяких таких штук, которые все равно я вам неперескажу. Чувствую только, что рады мне все радешеньки.
        «Ты, брат, теперь вРезонансе».
        Так я стал, во-первых, братом, аво-вторых, вРезонансе.
        2.
        Если совсем честно, то Резонансом это дело я сам назвал, потому что как его остальные зовут, я инезнаю. Я даже незнаю, накаких языках они вообще говорят. Между собой мы итак разговариваем, безо всяких слов. Что это заканделябрина такая, никто толком непонимает. Яже говорю, вРезонанс все случайно попадают. Тут главное оказаться внужной позе. Если повезет, поза будет удобной, как уменя, анеповезет - будешь, как Ёжик, возле стенки начетвереньках стоять.
        Правда-правда, Ёжик сам рассказывал. Унего однажды пуговица оторвалась, он полез ее искать, да вот таким вот, простите, раком вРезонанс изаехал. Девчонка одна - Ромашка - вРезонанс попадает, только если натабуретку залезет ивытянется постойке смирно. Аесть еще пару человек, которые вообще отказываются эту тему обсуждать.
        Это, кстати, тоже несовсем понятная штука - почему некоторые мысли можно отвсех спрятать, анекоторые нет. Иврать неполучается. Это - самое вРезонансе замечательное. Только привыкнуть сперва надо, что все люди разные, иникто тебе извежливости поддакивать небудет. Все абсолютно равны, аесли ненравится, стоит только пальчиком пошевелить - иты уже снаружи. Сидишь, голова пустая, надуше тоска смертная, иодиноко так, как будто втайге оказался, авокруг тебя натриста верст ни единой души. Поэтому посидишь-посидишь, подуешься-подуешься - иопять накресло лезешь. Или натабуретку. Или под шкаф.
        Конечно, про то, что все мы тут одинаковые, я слегка приврал. Есть унас иглавные: Тесак, например, который меня первым заметил и«зафиксировал». Кроме Тесака еще есть человека четыре главных: Квадрат, Туча, Уголь и, пожалуй, Шмель. Никто их главными невыбирал и, уж конечно, неназначал, просто их всегда слушают инеспорят. Между собой главные неслишком ладят, поэтому уних организовалось что-то вроде дежурства: один уходит, другой приходит. Оно иправильно - испоров меньше, иновичка всегда есть кому принять.
        Исключение делается только для Матраца. Он вРезонансе целые сутки. Новички ему сначала завидуют, апотом узнают, что Матрац насамом деле валяется где-то вреанимации вкоматозном состоянии, изавидовать сразу перестают. Аунего, бедолаги, одна мысль - толькобы ему какая-нибудь добрая душа подушку непоправила. Нобольница, судя повсему, бюджетная, потому что запоследние полгода кнему точно никто непритрагивался. Аможет, наоборот, лежит Матрац где-нибудь вкрутой барокамере, иснего пылинки сдувать боятся.
        Мы ведь так инезнаем, кто где живет, нето что вгороде - вкакой стране кто, ито незнаем. Иимен унас нет нормальных, только прозвища всякие. Причем прозвище каждый сам себе дает. Точнее говоря, тебя при первомже входе спрашивают: «Ты кто?», икакая картинка утебя первая появляется, так тебя изовут. Я, например, Суслик.
        Я поначалу неудивлялся - было там чему удивляться ибез этого - апотом начал расспрашивать, апочемубы нам необменяться адресами ителефонами, так, наверно, классно былобы вживую встретиться. Но, как только я эту тему развивал, все сразу как-то замыкались, прятались всебя. Вконце концов я дождался, пока вРезонансе остались только мы сМатрацем, иприпер его кстенке.
        Тут-то мне ипоказали историю оБилле иДюймовочке…
        3
        Я, оказывается, был далеко непервым, кто захотел раскрыться. Первым был Билл. Толковый, судя повсему парень, художник. Он все носился сидеей «снять маски», как накарнавале, ноего так никто инеподдержал. Стеснялись, наверное, нехотели, чтобы карнавал заканчивался. Тогда Билл (его все знали как Булочника) решил для начала открыться водиночку - мол, если кто захочет, приезжайте или звоните, поговорим вживую.
        Правда, тут заминочка вышла: слова-то вРезонансе неработают, только картинки, или, например, ощущения. Акакая картинка или ощущение могут быть для слова «Билл»? Клинтон вто время еще вгубернаторах ходил. Нопаренек, я говорю, был толковый, он быстро скумекал, что кчему, иоднажды он просто показал вРезонанс лист белой бумаги, накоторой большой малярной кистью было написано «Bill».
        Такимже макаром он ителефон свой намалевал, иадрес, идаже «Welcome» вконце пририсовать неполенился.
        Анаследующий день Билл пропал. Ничего странного тут небыло - малоли что могло случиться: срочно надо было уехать куда-нибудь, или просто соседи залили его любимый коврик, накотором он вРезонанс входил. Новтотже день пропала иДюймовочка.
        Это уже было непонятно - Дюймовочка торчала вРезонансе целыми днями. Если, недай бог, собиралась отлучиться, то тутже предупреждала всех икаждого понескольку раз. Атут вдруг как отрезало девчонку. Ипропадала она целых две недели.
        Акогда она, наконец, объявилась, вся болтовня вРезонансе моментально застыла. Потому что всем вдруг стало страшно.
        Мне Матрац передал, что мог, изтого рассказа Дюймовочки - картинки, все почему-то черно-белые.
        Вышибленная дверь дома. Осколки вазы наполу. Плачущий, ноуже даже нескулящий французский бульдог сперебитыми лапами. Аккуратные следы он пуль нанезаконченном натюрморте. Тошного вида пятна наобоях. Потом картинка резко меняется: тотже дом, ноуже совершенно ухоженный идаже нарядный. Накрыльце сновехонькой дубовой дверью растерянная тетушка, которая недоуменно пожимает плечами. Заее спиной виден угол уютной исовершенно обжитой комнаты. Потом вдруг какой-то посторонний перекресток, куча покореженного металла, двое копов оттаскивают орущую женщину. Жуть, короче.
        Сначала Дюймовочка просто выплеснула это все вРезонанс одной кучей и, похоже, была немного невсебе. Нонаши, конечно, дружненько навалились, успокоили ее ипопросили изложить все толком ипопорядку. Дюймовочка успокоилась иизложила. Вот тут-то истало страшно по-настоящему.
        Когда Билл нарисовал свой адрес, оказалось, что Дюймовочка живет отнего всего вчасе езды. Она, ясное дело, обрадовалась, прыгнула всерый папин «Форд» ивдавила педаль поплешку. Домчала минут засорок, новсе равно опоздала. Судя повсему, кто-то увез Билла из-под самого ее носа, авернее говоря, уволок.
        Что втаких случаях делает женщина? Конечно, забивается назаднее сиденье машины иревет полчаса без перерыва. Дюймовочка так исделала. Акогда отревела икак следует запудрила последствия, сообразила, что пора звонить вполицию. Адля начала решила еще раз заглянуть вквартиру. Зачем? Никто изнас так инепонял. Нокогда Дюймовочка снова поднялась накрыльцо, никакого погрома небыло видно ивпомине, апожилая мисс ошарашено разъяснила ей, что никакого Билла тут нет, и, покрайней мере, лет десть небыло. Итак это все было похоже направду, что Дюймовочка извинилась, решила заглянуть кпсихиатру, апапину машину тихонько вернула наместо.
        Анаследующий день ее непьющий итрезвомыслящий папа решил наскорости 120миль вчас обогнать «Шевролле» повстречной полосе наповороте. Покрайней мере, так им смамой объясняли полицейские, наглазах укоторых серый «Форд» наполном скаку впилился вкирпичную стену. Последней каплей стало то, что всеро-красной каше изметалла имяса, оказывается, лежал совсем другой человек. Как это выяснилось, никто опять так инепонял, потому что вэтот момент Дюймовочка выпала изРезонанса. Резко идаже без намека на«досвидания».
        4.
        Вот такая история изжизни. Новичкам ее обычно нерассказывают, пока они неначинают слишком настойчиво продвигать идею всеобщего объединения иоткрытого общества. Ее вообще стараются необсуждать. Хотя первое время после трагедии, как только стартовый шок прошел, обсуждение было очень даже бурное. Укаждого была своя версия: иинопланетяне, ивременные парадоксы, ипараллельные миры всякие, иуж совсем религиозная чертовщина. Но, вконце концов, решили, что все гораздо проще - нас «прослушивает» какая-то спецслужба. (ЦРУшники, ктоже еще!) Точнее сказать, непрослушивает, а«проглядывает», потому что зафиксировать они могут только несложные неподвижные картинки. Это наши ребята обнаружили спомощью каких-то фокусов иопытов. Каких - я уж инеинтересовался. Обнаружили - иобнаружили, ислава богу.
        Еслиб они по-настоящему кнам вмозги умели залазить, то такихбы дел наворотили, только держись. ЦРУ, наверное, тоже так думает, поэтому они заБилла сДюймовочкой иухватились. Только ничего уних невышло, потому что ни того, ни другой мы больше вРезонансе невидели.
        Аразговоры отом случае потихоньку сами собой заглохли. Да иобщаться между собой мы стараемся, обходясь без мертвых «стоячих» картинок, даже когда речь идет опогоде или нарядах - удевчонок, разумеется.
        Ну ихватит обэтом.
        5.
        Я все оРезонансе иРезонансе. Может показаться, что я внем сижу, как семиклассники вИнтернете - ночи напролет доодури вбашке.
        Хотелосьбы, да невыходит. Есть еще «обычная» жизнь, сработой, женой, друзьями, водкой… Хотя водку я уже больше года как непользую - пьяному вРезонанс нипочем непопасть. Может, позу правильную впьяном виде удержать нельзя, аможет, мозги настроиться немогут - атолько пришлось мне придумать себе язву желудка, чтобы нелезли они ко мне сосвоей глупой водкой.
        Да исостальным тоже все сильно поменялось. Наработе еще ничего, работа уменя неслюдьми, аскомпьютером, авот когда сродственниками приходится общаться, чуть нетошнит. Смотрю я наних ичетко понимаю - врут ведь, вглаза врут. Непотому что обмануть хотят сцелью наживы, апросто попривычке, «потому что так принято».
        «Хорошо выглядишь, старик!» - асам, небось, думает: «Да, братец, доконала тебя твоя язва!» ВРезонансе тебе втакой ситуации сразу скажут: «Шелбы ты проспался!» или «Тебе надо встряхнуться, давай потанцуем!»
        Танцы вРезонансе - это особая статья. Я, опятьже, неуверен, что все наши воспринимают эту штуку как танцы. Просто меня бог этим даром обделил, я под музыку только переминаться сноги наногу умею, атут - как пойдешь кружиться, так дух захватывает. Тут тебе итанцы, иплавание, иныряние, ибутылка хорошего вина. Только потом - после того, как отдышишься, - никакого похмелья. Наоборот, всю усталость как рукой снимает.
        Ноя отвлекся - яже об«обычной» своей житухе рассказывал. Хуже всего вэтом смысле сженой. Я-то унее весь день перед глазами, инемудрено, что она своим женским чутьем учуяла, что неспроста я, как сработы приду - прямиком кстарому креслу. Ведь непонимает, дуреха, что кчему, анабедное кресло изо всех сил ополчилась. Она его уже ипереставляла, ивыбрасывала, ипродавать норовила. Каждый раз я его соскандалом откуда-нибудь добывал. Я теперь наркоманов хорошо понимаю, которые заочередную дозу под пули лезут.
        Только неподумайте, Резонанс - это недурь наркотная, Резонанс - это Резонанс.
        Асженой я, конечно, давнобы развелся, нотогда пришлосьбы квартиру разменивать, значит, уезжать изнее. Ая отаком идумать боюсь. Адальше жить - тоже невыход: спалит она мое кресло, анаего место какое-нибудь пианино кполу привинтит. Словом, совсем я оказался втупике.
        Итут я Белочку впарке встретил.
        6.
        Есть тут унас один «парк по-над речкою». Десяток елок, слегка остриженные кусты, монументальный общественный туалет икрасавец-дуб. Такой древний издоровенный, что его, по-моему, даже шпана местная побаивается. Вовсяком случае, все скамейки под ним практически целые, идаже почти без ненормативной лексики наспинках.
        Словом, возвращаюсь я домой почему-то через этот парк - троллейбусы, по-моему, тогда набульваре Шевченко всем скопом остановились. Бегу-спешу кзаветному креслу, ивдруг вижу - женщине плохо. Сидит она под дубом наскамеечке, голова неестественным образом запрокинута, глаза закрыты - концы тетка отдает.
        Ну незверьже я, правильно? Свернул кней, бросился пульс мерить, ата как встрепенется, да как зыркнет наменя так зло, как будто я кней вкошелек полез принародно.
        «Молодой человек! - говорит, - мне вовсе неплохо, я непьяна, иабсолютно ненуждаюсь ввашем внимании. Просто мне нравится отдыхать втакой позе. Если увас больше нет ко мне вопросов, будьте любезны отпустить мою руку иуходите, куда шли!» Причет тараторит она эту тирадищу резво, наодном дыхании, как будто инебыла секунду назад вполной отключке. Сразу видно, невпервой она таких, как я, жалостливых, отбривает.
        Я навязываться, само собой, нестал, даже обрадовался, что непридется за«Скорой» бегать, потом ждать, пока она соизволит доехать, потом объяснять, что я ей никакой немуж инедруг. Можно сразу прямиком домой - ивРезонанс. Иесли моя благоверная меня еще раз изнего выдернет своим дурацким пылесосом…
        Итут меня как обухом поголове - мать честная, так ведь тетку-то я прямиком изРезонанса ивыдернул! Оглядываюсь, смотрю - иточно, подруга моя голову запрокинула, чуть поерзала, как будто устраиваясь поудобнее, изамерла.
        Я - опять кней. Снова заруку потряс, отскочил подальше, чтобы сумкой недвинула, ипока она меня честить неначала, сразу влоб спрашиваю: «Вы ведь сейчас вРезонансе, правда?» Тетка (кстати, нететка, авполне миловидная дама дотридцати), конечно, нетого отменя ожидала, ноинепоняла так, как я хотел. «Где? Вчем?»
        «Ну, это такое состояние, когда…» Итут я понял, что необъясню я ничего, только зря ее напугаю. ВРезонансе ябы ей моментом все растолковал. Итут меня опять озарило - такой вот день был удачный. «Сиди здесь, - говорю. - Ни вкоем случае никуда неуходи. Ивернись туда, откуда я тебя выдернул. Я там буду через десять минут!»
        Это был лучший спринтерский забег завсю мою жизнь. Попути я умудрился нарушить все правила движения пешеходов наперекрестках, перевернуть пару лотков сапельсинами, но, когда я ворвался домой иплюхнулся вкресло, Белочка была все еще вРезонансе. Иждала меня.
        7.
        Унас сБелочкой теперь только одна проблема - вРезонанс мы можем попасть только поодиночке. Сколько я нелазил поее квартире ипоокрестностям, ни одной точки входа, кроме скамейки под дубом, мне найти неудалось.
        Нонас сильно успокаивает Градусник. Он унас недавно, нововсе очень быстро въехал, пришел вдикий восторг игрозится вовсем разобраться ипостроить общую теорию Резонанса. (Правда, мы снего взяли честное слово, что он эту теорию никому непокажет. Или, покрайней мере протянет сее опубликованием, сколько можно.)
        Так вот, Градусник говорит, что вход вРезонанс, скорее всего, зависит нетолько отместа ипозы, ноиотсамого человека. Кэтому нужно иметь определенные способности, которые наверняка передаются понаследству. Поэтому, если удвух обитателей Резонанса будет общий ребенок, то - опятьже, скорее всего - он сможет входить вРезонанс влюбое время ивлюбом месте.
        Ну чтоже, поживем - увидим. Ждать осталось каких-то пять месяцев.
        Посвящение-12
        Закону 436-ФЗ посвящается
        -Дети! - торжественно сказала классная. - Сегодня внашем классе праздник! Сереже Григорьеву исполняется двенадцать лет! Похлопаем!
        Все захлопали. Те, кто уже отпраздновал свое двенадцатилетие, - сдержанно ислегка испуганно. Малышня, которой двенадцать должно было исполниться чуть позже, - весело исрадостными криками.
        -Поэтому сегодня он узнает, - учительница насекунду сбилась спафосного тона, нотутже овладела собой. - Сегодня Сережа узнает кое-что, что нельзя знать додвенадцати лет. Всех, кто моложе, прошу выйти изкласса!
        Малышня, разочарованно гудя, принялась собирать рюкзаки.
        -Аможно я останусь? - попросилась Лизочка. - Уменя день рождения послезавтра! Какая разница?
        -Елизавета! - теперь классной непришлось добавлять радости вголос, она снекоторым даже облегчением перешла напривычный стальной тон. - Закон есть закон! Его писали очень умные люди, поумнее нас стобой! Ты все узнаешь всвое время… то есть послезавтра! Давайте, дети, поживее! Вы сами себя задерживаете!
        Сборы пошли поживее, скоро все лишние скрылись задверью. Заодно попыталась смыться иСаша Шумилова, ноучительница заметила ипристыдила:
        -Саша! Вернись наместо!
        -Я плохо себя чувствую, - прошептала Саша, прижимая рюкзак кживоту, - можно мне кврачу?
        Она иправда выглядела неважно: вся белая, алицо так даже зеленоватое.
        -Пойдешь чуть позже! - классная поняла, что еще немного, идевочка хлопнется вобморок, поэтому добавила немного теплее. - Сашенька, всем нам непросто. Нотыже знаешь - Сереже будет гораздо легче, если втакой момент рядом окажутся друзья.
        Саша побрела наместо, пытаясь испепелить именинника взглядом. Тот замер внехорошем предчувствии ирастерянно заглядывал вглаза одноклассникам. Одноклассники смотрели нанего странно: кто злорадно, кто сжалостью, кто, как Саша, сненавистью. Сереже показалось, что они навсе готовы, лишьбы неуслышать то, что ему сейчас скажут.
        -Мария Николаевна! - вскочил напервой парте отличник Корнеев. - Адавайте я снаружи посторожу, чтобы никто неподслушал! Ато впятьдесят четвертой школе одна девочка подслушала имаме рассказала. Адевочке всего одиннадцать было, так ту учительницу…
        -Хорошо! - перебила его классная. - Иди посторожи! Молодец.
        Историю про пятьдесят четвертую школу им рассказывали нанедавнем совещании. Мария Николаевна очень нехотелабы оказаться наместе «той учительницы».
        Теперь все собщей ненавистью смотрели вслед хитрому Корнееву, который так ловко сбежал перед самым началом.
        Классная глубоко вздохнула, еще раз проверила, всели наместе инетли лишних, иподошла кпарте именинника. Тот послушно встал.
        -Ты сиди, Сереженька, сиди, - сказала учительница совсем по-человечески.
        Отэтого стало еще страшнее. Сережа сел. Мария Николаевна присела рядом сего партой накорточки, крепко сжала руками ладони мальчика, посмотрела ему вглаза исказала:
        -Сергей. Ты сегодня стал большим. Теперь ты имеешь право знать правду…
        Оттишины вклассе звенел воздух.
        -Во-первых… Колобка вконце сказки насамом деле съедают…
        Саша назадней парте беззвучно заплакала…
        Мама, я тебя убью!
        ГДЕ-ТО
        Лёнчик ненавидел свою работу, хотя многие считали ее крайне почетной иважной для общества. Лёнчик, бригадир Альбертыч да вечно пьяный Васька-Бидон помогали людям появляться насвет.
        Они были могильщиками.
        Строго говоря, бригада Альбертыча - как исотни тысяч бригад повсему миру - извлекали насвет божий только тела. Рождение происходило вдругих местах. Чаще всего - набольничных койках. Иногда - просто вкровати, или вресторане, или вавтобусе. Если тело оказывалось вплохом состоянии, его укладывали надороге иждали, пока какой-нибудь нетрезвый водила наедет нанего, вдыхая жизнь.
        Новсе равно, тела извлекали измогил именно могильщики. Как правило, родственники заранее облюбовывали могилку, навещали ее, унося свежие цветы, иждали, пока памятник посветлеет, станет блестеть позолотой. Тогда они убирали его, ставили временный крест или просто столбик - иэто означало, что ненавистный для Лёни момент близок. Вскоре приходилось раскапывать человека.
        Ничего омерзительнее этой процедуры Лёнчик невидел идаже представить немог. Покойники, иногда попахивающие, иногда - уже ибез запаха, были очень похожи наживых. Замаленьким исключением: живыми они небыли. Иэто исключение выводило Лёнчика изсебя.
        Почему он небросил свою работу? Почему нешел заниматься физикой, которая все яснее вырисовывалась вего мозгу? Лёнчик немог объяснить. Непотому, что сам непонимал, апотому, что слов нехватало.
        -Понимаешь, - говорил он Альбертычу вначале рабочего дня, еще совсем пьяный, - такое чувство, что меня кто-то заставляет уйти отсюда! Так вот хрен ему! Хрен сапельсином! Я ему незаводная курочка! Немарионетка!
        -Кому? - обычно спрашивал Васька.
        Он пока пребывал власковом благодушии. Емубы непить… ноБидон был алкоголиком, непить было выше его сил. Он ипил, трезвея имрачнея скаждой рюмкой… Новначале пьянки Бидон искренне ипочти ласково интересовался, против кого бунтует Лёнчик.
        Лёнчик исам незнал. Он поглощал одну рюмку задругой, зная, что скоро придет спасительная трезвость, которая заставит ярость притухнуть, как костер под дождем. Всередине утренней пьянки, когда Альбертыч обретал способность говорить, он иногда пытался образумить Лёнчика (или подколоть?).
        -Асчего ты взял, что он, - Альбертыч выразительно икал куда-то вверх, - хочет, чтобы ты ушел всвою физику? Может, наоборот, он хочет, чтобы ты тут оставался? Чтобы мучился, плевался… ауйти немог?
        Наэтот простой вопрос уЛёнчика небыло ответа, ион обычно сразу бросался вдраку. Бидон его всегда оттаскивал, вливал врот водку, которая почти сразу оглушала Лёнчика, заставляла резко выдохнуть ипритихнуть.
        Прикончив бутылку, могильщики становились сосредоточенными исерьезными, абунт Лёнчика утихал доследующей пьянки…
        ТУТ
        -Я поэт! - грозился Мика.
        Мать смеялась итребовала, чтобы он шел работать. Жена ушла. Вернулась. Родила двойню иушла уже окончательно ксерьезному бизнесмену.
        Мика неработал, даже непытался. Он кричал:
        -Я поэт!
        Он никогда непил. Даже некурил. Небегал закаждой юбкой. Они заним - да. Он заними - нет. Аеще он никак немог повзрослеть. УМики округлился животик, изморосью стала пробиваться седина, ноон так иоставался Микой.
        Мама его кормила. Как некормить? Все-таки сын, хоть инепутевый. Иногда он приносил какие-то смешные деньги. Писал слоганы для рекламных агентств. Потом злился исутками сидел над блокнотом. Как будто выпрашивал усебя прощения. Или нет - епитимью накладывал. Мол, потешил золотого тельца, теперь неси обильную жертву наалтарь Аполлона.
        Ноон льстил себе, поэт Мика. Ителец был влучшем случае оловянный, иалтарь Аполлона незамечал его взноса.
        Были, были вего жизни строки, которые западали впамять читателя или даже случайного слушателя намертво, ночто это были застроки? «УАлены Лапиной напопе две царапины», «Настоящие бобры поутрам всегда бодры» да безумное четверостишие:
        Кнам недавно прибыли
        Наполи иТриполи.
        Эти гады нАполе
        Бегали итрипали
        Ивсе.
        Задвадцать шесть лет непрерывного стихосложения.
        Аполлон наверняка хватался засвою светлую голову ирвал наней божественные кудри. Возможно, матерился наязыке древней Эллады. НоМика был глух кдревнегреческому иневосприимчив кматерщине. Он кричал:
        -Я поэт!
        Амама кричала:
        -Ты олух! Ты камень намоей шее! Вот помру - кто тебя будет кормить?
        -Кормить меня ненадо! - ответствовал пасынок Аполлона. - Стихи моя отрада!
        Поночам мама видела сны отом, как Мика падает сбалкона, аона неможет его поймать.
        Где-то
        Лёнчик глядел накрест, сжав кулаки. Это был очень старый крест, Лёнчик помнил его стех пор, как впервые взял заступ иизвлек изземли первого покойника. Крест был ржавым иоблупившимся.
        Всегда.
        Лёнчик считал его своим талисманом. Крест, вотличие отсоседних надгробных украшений, нестановился новее. Это давало надежду, что Тот, который решает, неможет контролировать всё. Крест останется ржавым иоблупившимся вовеки веков.
        Так надеялся Лёнчик.
        НоЛёнчик ошибался.
        Сегодня он вернулся наработу после месячного отпуска, зашел вдальний угол кладбища, чтобы убедиться - крест неизменился, Всеобщий Хозяин донего опять недобрался… Изаметил, что краска накресте заметно светлее, чем месяц назад. Иржавчины явно поменьше.
        Он молодел, этот чертов крест, как молодеет все вокруг! Нетак чтобы сильно - ностановился свежее иярче, идаже торчал изземли как будто поувереннее!
        Тот, который Наверху, неупускал ничего, ни единой мелочи. Все двигалось поодному закону.
        Носамое ужасное - Лёнчик вдруг понял, почему так происходит. «Энтропия постоянно убывает, - всплыло вмозгу, чтобы застрять там навсегда, - второй конец термодинамики»…
        Лёнчик втупом оцепенении стоял ивслушивался вмысли, которые впервый момент казались непонятными, нотутже осваивались вего голове, как усебя дома. Он узнавал, что такое «энтропия», как тепловая энергия превращается вовсе другие виды энергии, как Вселенная неминуемо движется кстрашной катастрофе - Большому Взрыву…
        …Всеобщему хозяину было недостаточно подновить старый крест. Он упорно вбивал вголову Лёнчику то, чего тот упорно нехотел знать - физику…
        Тут
        Мика устроился наработу впервые вжизни только после маминого инсульта. Проблема заключалась даже невхолодильнике, который вмиг опустел. Этобы Мика еще вытерпел. Нокогда втуалете необнаружилось свежего рулона бумаги, он запаниковал.
        Он вдруг понял, что имела ввиду мама.
        «Я умру!» оказалось неабстрактной угрозой. Мама насамом деле могла умереть, итогда… Вголове неукладывалось, что, собственно, случится «итогда». Какой-то холодный кошмар. Пустота. Разруха.
        Иполное отсутствие пипифакса.
        Мика даже некрикнул пообыкновению:
        -Я поэт!
        Он позвонил однокурснику Корнилову, который уже давно звал его ксебе - поработать. Корнилов писал сценарии для сериалов, ему нужны были идеи. Ему нужен был размах. Благородное безумие. Да хоть что-нибудь свежее, вконце концов. Ему нужен был поэт Мика.
        Нораньше Корнилов мог рассчитывать только нагневную отповедь вдухе: «Подавись своими грязными грошами». Теперь Мика позвонил сам идрожащим отстыда голосом попросил «Дай чего-нибудь пописать». Корнилов дал «чего-нибудь» - комедийный сериальчик, который наполовину состоял изчужих песен. Нужны были только прокладки между песнями, ноусамого Корнилова руки все никак недоходили.
        Мика принял заказ сблагодарностью… изаодно выпросил ноутбук. Компьютера унего дома никогда небыло.
        Он принес сценарий через неделю, хотя работы там было надень.
        Ион получил свои первые «изи мани» - пятьсот полновесных долларов. Хотя Корнилову ипришлось потом переписать половину. НоКорнилов пошел наэто.
        Он любил Мику, как любят котенка спереломанной лапкой. Мику все любили именнотак.
        Навырученные деньги сценарист Мика заплатил заквартиру (мама пять раз напомнила), накупил пельменей, рыбных консервов вмасле… имного-много рулонов туалетной бумаги.
        Где-то
        Альбертыч был мудр непогодам - его откопали всего пять лет тому, навосемь дет позже Лёнчика инадва года - Васьки-Бидона. Ноон был мудр. Наверное, именно поэтому бригаду доверилиему.
        Альбертыч сказал, положив руку Лёнчику наплечо:
        -Ну изакаким кандибобриком ты так себя изводишь?
        Лёнчик стерпел и«кандибобрика», ифамильярный жест. Он впоследнее время редко просыпался пьяным, поэтому икотрезвляющему горлышку бутылки прикладывался все реже. Соответственно, исамообладание унего стало покрепче.
        Новсе равно Лёнчик сделал вид, что непонимает, очем это Альбертыч.
        -Харэ! - подключился кбеседе Бидон. - Живем однова! Все будемв…
        ИВаська сцветистой злобностью описал то место, вкотором каждый человек завершает свое земное существование.
        -Он прав, - сказал мудрый бригадир, - это рождаемся мы по-разному, апомираем все одинаково… Хватит тебе киснуть унас.
        -Мне итут нормально, - ответил Лёнчик стаким остервенением, что самому стало противно.
        Потому что иненормально ему тут было, иВсеобщий Хозяин понемногу брал верх. Знакомый крест уже сиял свежей краской.
        -Харэ! - возразил Бидон, всловаре которого было нетак много синонимов. - Я видел, как ты вчера циферки царапал!
        Тут Лёнчику стало совсем стыдно. Он вчера… так… забавы для… попытался решить систему линейных уравнений. Иведь решил! Но, выходит, увлекся, ослабил бдительность, незаметил, как Бидон подглядывает. Несмотря наполную трезвость, захотелось двинуть Бидона почайнику так, чтобы зазвенело, перекатываясь попустому черепу, слово «Харэ!»
        НоАльбертыч вдруг заговорил мягко, как спокойником, который пришел всебя наоперационном столе ирастерянно вертит головой.
        -Леня… Ну что ты, всамом деле? Мы, правда, незнаем, чего хочетОн…
        Все вслед забригадиром посмотрели накучевые облака взените.
        -Может, - продолжил Альбертыч, - ипес сНим? Ты сам-то чего хочешь?
        Ксчастью, тут подкатил очередной клиент иизбавил Лёнчика отнеобходимости отвечать навопрос, накоторый небыло ответа…
        …Через неделю он решал линейные уравнения вуме…
        …Пьяным проснулся только один раз, да ито - так, слегка…
        …Через месяц он нашел оброненную кем-то «Квантовую физику». Сел ичитал, пока восток неокрасился вкрасный цвет…
        …Еще через неделю понял, что «Квантовую физику» ему купили вскладчину иподбросили друзья-могильщики, нодаже ругаться нестал. Вголове вертелось матричное уравнение, вкотором явно было что-то нето…
        …Когда Лёнчик прощался сАльбертычем иВаськой, Бидон вдруг стоской произнес:
        -Ая токарный станок восне видел…
        Альбертыч иЛёнчик невесело рассмеялись.
        -Да, - сказал Альбертыч, - скоро один тут останусь.
        -Авы? Восне ничего невидели?
        -Не, я тут досамого конца… Да вы неволнуйтесь, Леня, без помощников небуду, каждый день подесятку откапываем.
        Напоследок Леня зашел посмотреть, как там его старый друг - крест. Возле креста накорточках сидел плешивый мужичонка истарательно смывал малярной кистью краску. Почувствовав спиной взгляд Лёнчика, мужик буркнул:
        -Это мой родственник… Дальний…
        Ивдоказательство своих слов кивнул натабличку - ржавую, гнутую, явно только что сосвалки. Поуцелевшим цифрам можно было разобрать дату откапывания. Донего оставалось еще лет пятьдесят.
        Лёнчик смотрел накрест, который под неумелой рукой дальнего родственника приобретал привычный обшарпанный вид, ичувствовал себя немного предателем.
        Тут
        Следующий сценарий Мика сдавал уже нетак легко. Корнилов изпедагогических соображений пять раз возвращал текст, придираясь ко всем мелочам, которые только мог обнаружить. Мика ни разу невозмутился. Все переделал. Все поправил. Даже усвоил, что всюжете мало придумать эффектное начало - нужен неменее эффектный финал. Ифраза «апотом они как-нибудь убегут» некатит даже всамом предварительном варианте сценарной заявки.
        Второй сценарий Корнилов вернул всего два раза.
        Третий невернул, хотя читал спристрастием.
        Четвертый сценарий Корнилов переправил редактору, нечитая - истех пор поступал так всегда.
        Мика, кудивлению своему, втянулся. Работал целыми днями, купил уже себе собственный нотик, быстро завоевывал репутацию. Как только он перестал горланить мантру «Я - поэт, пошли все нафиг», сразу исчезли причины спорить сокружающими. Окружающие - продюсеры вособенности - очень это вМике оценили.
        Ему давали самые срочные игиблые проекты - ион умудрялся их вытянуть доприемлемого уровня заразумные сроки. Только один раз, когда линейный продюсер вугаре энтузиазма поручил сваять двенадцать серий затри дня - только тогда Мика немного растерянно возразил:
        -Ноэтоже… пошесть часов насерию… если неспать…
        Линейный продюсер устыдился впервые засвою карьеру нателевидении. Иувеличил срок додвух недель - чуть больше суток насерию.
        Мика успел. Получилось криво икосо, ноникто неожидал даже итакого результата.
        Иникто недогадывался (Мика втом числе), что все это он делает для того, чтобы неоставаться наедине смыслью: «Авдруг мама умрет?»
        Нет, он неизбегал маму, посещал почти каждый день… Ну, если ненужно было сотворить трудовой подвиг… Он ежедневно, в17.00звонил ей, если немог прийти. Укойки веселился ихвастался, давая маме возможность гордиться своим сыночком, который взялся-таки заум.
        Нопотом, дома, один наодин стелевизором, Мика начинал паниковать. Ему представлялось, что вот прямо тут, настоле, будет стоять гроб. Авнем…
        Мика недавал себе возможности думать обэтом долго. Над ним всегда висел очередной дедлайн, иметроном вголове отсчитывал: «Досдачи серии осталось…»
        Где-то
        Лёнчик вернулся домой. Всерый дом соскромной табличкой «Институт физики».
        Иплевать наТого, кто всем рулит, - пусть это даже была его затея - Леня все равно был счастлив. Его окружали сумасшедшие люди, которые были его братьями. Колченогий деревянный стул был, казалось, создан для его, Лёнчика, седалища. Экспериментальная установка, свиду непонятная изловещая, слушалась его рук, как любимая лошадь верной уздечки.
        Иформулы…
        Он играл сними, они были для него песнями истихами, будили фантазию, заставляли грустить исмеяться. Вся жизнь была подчинена формулам, она текла поним, как река поруслу… Нет! Как вода потрубам, заранее проложенным вопределенном направлении. Поодним - чистая исвежая, подругим - грязная иотработанная.
        Теперь Лёнчик знал, что его вынесло течением вправильную трубу. Пусть трубы созданы кем-то другим, пусть кто-то другой стоял увентилей… Разве это было важно? Когда Леня вчитывался вформулу, он видел четкий иясный закон, закон всеобщий. Иэто его примиряло сдетерминизмом бытия, ссуществованием судьбы. Теперь он знал, что им управляет неКТО, аЧТО, неличность, азакон. Что стыдного втом, чтобы подчиняться закону?
        Тут
        Однажды Мика упал вобморок прямо вбольнице. Хорошо еще, что измаминой палаты успел выйти. Его деловито, без ненужной паники, привели вчувство ипредъявили очень недовольному врачу. Тот после несколько небрежного осмотра сообщил, что опасности никакойнет.
        -Вы как часто спите? - спросил врач.
        -Часто, - ответил Мика, - стараюсь каждый день.
        Врач сухо обматерил его ипрописал, во-первых, ежедневный восьмичасовый сон, во-вторых, неменьше одного выходного внеделю. Араз вполгода - двухнедельный отдых подальше отдома. Мика, который уже давно ни скем неспорил, пообещал выполнить все вточности.
        Иочень удивился, когда ввоскресенье утром врач объявился унего дома. Одет врач был по-походному: камуфляж, кирзовые сапоги иширокополая панама.
        -Мы едем нарыбалку, - сообщил он Мике. - Оденьтесь потеплее. Идавайте быстрее, нас ждут.
        Все слабые доводы Мики осрочной работе, онедописанной серии, остранности происходящего врач даже нестал оспаривать. Они просто пролетели сквозь утреннего гостя, как солнечные зайчики сквозь идеально вымытое окно. Мика еще продолжал спорить, ноуже одевался впрактичное итеплое. Врач доброжелательно, нонетерпеливо молчал. Рот открыл только раз, когда Мике позвонил Корнилов истал требовать «как-нибудь ускориться». Врач полицу Мики понял, что кто-то пытается сбить пациента спути истинного, отобрал трубку исообщил:
        -Я - Михаил Валентинович, врач Михаила Петровича. Он мне срочно нужен… Нет, отложить нельзя, потому что он может умереть, всего доброго.
        Мобильник так иостался уМихаила Валентиновича доконца рыбалки. Он несколько раз звонил, врач проверял - идал Мике пообщаться только один раз, смамой.
        Мика поначалу дергался, прикидывая, как икогда он будет наверстывать упущенное, новлодке, куда его усадили бодрые друзья врача, вдруг успокоился. Акогда унего - единственного извсех - начался бешеный клев, все мысли оработе вообще выветрились.
        Идосамого вечера, довозвращения сбогатым уловом («Новичкам всегда везет!») Мика словно жил вдругой вселенной. Да иповозращении вквартиру он неринулся ккомпьютеру, асел чистить окуньков. Потом жарил их. Ел саппетитом. Заклавиатуру сел только вчас ночи, нописать ничего нестал. Вместо этого он перечитал присланное ему задание, нахмурился инабрал Корнилова:
        -Неспишь? Ну да, я тоже… Нет, ненаписал… Слушай, - тут Мика намиг обомлел отсобственной наглости, - мне посерийник ненравится, можно, я перепишу? Ну ичто, зато лучше будет… Ая все равно перепишу…
        ГДЕ-ТО
        Влабе это называлось «трындеть».
        -Потрындим? - предлагал, например, завлаб Коля ихитро косил зеленым глазом.
        Ивсе радостно соглашались. Темы были самые разные, отсмысла жизни доженских ножек, но, правду сказать, ножки мелькали вразговорах нетак уж ичасто. Обычно трындели напрофессиональные темы. Коля очень любил задать заковыристый вопрос осути материи, апотом, когда глотки уже сорваны имэнээсы хватают друг друга захалаты, он неожиданно предлагал решение, простое иизящное. Лёнчик сильно подозревал, что Коля заранее знал все ответы, хотя тот клятвенно заверял вобратном.
        Носегодня они трындели нанеприятную тему.
        -Мне скоро уходить, - сообщил Коля снетипичной для себя грустью.
        Сотрудники наперебой принялись убеждать, что, мол, что заерунда, откуда такие панические настроения.
        Убеждали неубедительно.
        Лёнчик, кстати, даже инепытался участвовать вэтом хоре подхалимажа. Коле пора было уходить. Он все чаще путался вформулах. Стал забывать, как включается установка. Аглавное - Коля вызывающе посвежел и, кажется, перестал бриться. Этот румянец, этот бьющий через край темперамент, этот внезапный склероз вопили: «Коле пора уходить».
        Судя повсему, ему оставалось жить лет двадцать. Максимум, двадцать пять. Через пять лет пребывания винституте он поглупеет настолько, что несможет взять простейшего интеграла. Еще через десять, выйдя изшколы, струдом станет разбирать буквы ицифры.
        Ипоследние шесть-семь лет будут угасанием - ярким, красивым, полным жизненной энергии ибезотчетной радости. Смерть как будто даст ему напоследок насладиться жизнью.
        -Слушай, - спросил Лёнчик, прерывая водопад фальшивых утешений, - аты смамой своей знаком?
        Все притихли, укоризненно глядя наЛёнчика. Говорить омаме, осуществе, которое тебя убьет? Да еще втакой момент? Это было верхом бестактности. НоКоля даже глазом неповел.
        -Конечно. Мы живем вместе.
        Теперь мэнээсы судивлением воззрились назавлаба. Да, многие изних знали своих мам, ностарались держаться отних подальше. Все так делали, пока угасание небрало верх инезаставляло забыть опредстоящем ужасе смерти.
        -Она очень хорошая, - продолжил Коля. - Атвоя?
        -Я ее пока незнаю, - ответил Лёнчик. - Изнать нехочу.
        Тут
        Маму выписали избольницы. Мика под это дело взял три дня выходных. Продюсеры поворчали, носогласились. Теперь, когда бывший поэт дорос дохэдрайтера, он сам писал немного, больше редактировал молодых авторов. Три дня молодые могли пописать ибез мудрого руководства. Вкрайнем случае, Мику обещал подстраховать Корнилов, хотя он иперебрался наплечах Микиного таланта допоста продюсера.
        Мама держалась бодро, только немного припадала направую ногу. Хотела было немедленно устроить генеральную уборку, ноМика чуть невноги ей бросился, упросил посидеть. Сам носился спылесосом иновенькой, специально купленной чудо-шваброй. Мама руководила, поправляла ипопривычке охала:
        -Бестолковый ты, сынок, вот помруя…
        -Непомрешь! - отвечал Мика, притирая пыль надревней хрустальной вазе времен брежневского изобилия.
        -Жениться тебя надо, да ктож тебя возьмет, такого охламона, - вздыхалаона.
        -Некогда мне жениться, - отмахивался Мика, подметая осколки свежеразбитой вазы, - уменя работы много.
        -Хотьбы платили зату работу, - завела свое мама.
        Итут Мика невыдержал. Взыграло ретивое, он распахнул шкаф, вскрыл наивную заначку под носками иизвлек насвет божий растрепанную пачку долларов.
        Мама сначала испугалась, что Мика пошел кривой дорожкой истал грабить банки. Потом сама себя опровергла («Да какой изтебя грабитель!»), нонеуспокоилась, пока Мика непредъявил стопочку авторских договоров. Ничего мама вэтих договорах, конечно, непоняла, ноего фамилию иинициалы, вписанные отруки, изучила тщательно.
        Ноеще больше встревожилась. Пришлось Мике прерывать уборку исрочно относить деньги вбанк - непременно государственный! - класть насчет почти всю растрепанную пачку.
        Акогда он вернулся, то нашел маму безутешно заплаканную.
        -Совсем вырос, - повторяла она, пока Мика растерянно гладил ее поседой маленькой голове. - Теперь ибез меня можешь.
        ГДЕ-ТО
        Мама Лёнчику сразуже непонравилась.
        Она была темноволосой истройной. Илицо слишком спокойное, раздражающее. Раздражало потому, что такое выражение Лёнчик видел тысячу раз - уоткопанных имтел.
        Мама лежала вбогатом темном гробу настоле вокружении целого моря цветов. Сам Лёнчик был против такой праздничной декорации, нонабежавшие неизвестно откуда родственники ислушать ничего нехотели. Все эти люди, осуществовании которых он раньше неподозревал, заполнили собой квартиру, переставили мебель, завесили зеркала ивообще вели себя по-хозяйски.
        Лёнчик невыдержал исбежал. Пошел влабу, неочень понимая, что он собирается там делать всубботу вечером. Кего удивлению, ключей навахте неоказалось.
        -Так ваш завлаб там, - пояснил вахтер.
        Идобавил, понизив голос:
        -Слушай, акто вместо него будет?
        -Он ибудет, - раздраженно ответил Лёнчик. - Он еще вас переживет.
        Иушел, спиной чувствуя укоризненный взгляд седого вахтера.
        Коля перебирал бумаги. Это были его собственные записи, длинные выкладки формул.
        -Привет, Лёня, - сказал он, услышав звук открываемой двери. - Ая тут считал, считал… Апотом понял, что напервой странице знак перепутал. Минус вместо плюса…
        Лёнчик сел рядом, ноговорить ничего нестал. Что тут скажешь? Теряет завлаб хватку, это процесс неизбежный. Инеприятный.
        -Новот что интересно, - Коля поднял взгляд, иЛёнчик судивлением незаметил внем печали, - совсем другая картина мира получается. Очень интересная. Смотри.
        Лёня посмотрел. Напоследней странице обнаружилась полная чушь, неимеющая физического смысла. Тогда он посмотрел напервую. Ошибку он нашелбы сразу, даже еслибы она небыла обведена красным маркером. Вклассической формуле волновой функции передtстоял минус. Трудно сказать, для чего Коля пытался сделать время отрицательным. Впадение вдетство, неиначе. Идальше этот минус выгибал все вычисления вкакую-то странную, невероятную сторону.
        -Ну как, - снадеждой спросил Коля, - уловил?
        Лёня добросовестно принялся листать страницы.
        Ивдруг, странице напятой, его прошибпот.
        -Ноэтоже… - он несмог подобрать слов.
        -Другой мир! - довольно сказал Коля. - Мир собратным течением времени. Где причины иследствия поменялись местами. Где солнце встает навостоке исадится назападе. Где энтропия неуклонно возрастает. Где водку пьют, чтобы опьянеть. Где матери неубивают людей, арождаютих.
        Коля был прав. Это был другой мир. Немыслимый, новозможный. Чудовищный, новероятный. Теоретически возможный, нореально несуществующий.
        -Прикольно, - только исказал Лёнчик.
        -Нет, - возразил Коля. - Он реален. Мы можем внего попасть. Или, если угодно, создатьего.
        Коля иЛёня подняли взгляд отформул идолго смотрели глаза вглаза.
        -Ноты несможешь… - тихо сказал один.
        -Да, - согласился второй, - ноутебя есть время.
        …Назавтра Коля торжественно представил ректору своего преемника. Ректор долго тряс Лёне руку ивыражал надежду, что под его руководством (бла-бла-бла). АЛёнчик думал только ободном - очень скоро его мама, его убийца, оживет.
        Тут
        Врач Михаил Валентинович, который всвое время пинками приучил Мику котдыху, периодически навещал маму, осматривал ихвалил заотличную форму.
        Михаил Валентинович бессовестно врал. Маме становилось все хуже. Она то идело повторяла:
        -Эх, внуков так инедождусь…
        Или:
        -Ты потом мою комнату отремонтируй…
        Мика возмущался ибодрился, однако Микина бодрость успеха неимела. Наоборот, мама то идело принималась тихонько плакать.
        Однажды под утро унее случился второй приступ. Врач «скорой» необещал, что довезет больную добольницы…
        …Мика метался поприемному покою второй клинической стаким отчаянным видом, что даже закаленные сестрички невыдержали. Одна изних, пожилая истрогая, сначала отпоила Мику чем-то остро пахнущим, апотом заявила:
        -Марш домой, чтобы я тебя тут невидела! Вреанимацию тебе все равно нельзя. Будут новости - тебе позвонят.
        И, видя, что Мика ничего несоображает, сестра заруку вывела его наулицу иусадила втакси.
        Пока он доехал домой, успокоительный раствор растворился под напором отчаяния. Мика принялся метаться поквартире, разбил стекло вдвери, долго соображал, чемже убрать осколки. Ничего непридумав, принялся собирать их руками ипорезался.
        Кровь текла густо инебольно. Мика сидел наполу, плакал идумал только ободном: окровопускании. Двести лет назад так лечили чуть невсе болезни: отпоноса домеланхолии. Помогло кровопускание инасейраз.
        Вголове стало пусто ибессмысленно. Зато вернулась способность выполнять простые операции. Перевязав руку, он взялся завеник исовок. Уже когда подметал, тупо сообразил, что рану надо былобы обработать йодом. Размотал, минут пять смотрел наруку.
        Ипонял, что надо срочно что-нибудь написать. Сначала пытался придумать стих, нобыстро отказался отэтой идеи. Иначал писать то, что писал все это время: сценарий.
        Вернее, синопсис сериала. Тиви-муви. Четыре серии (повыбору канала - восемь, нонебольше). Сюжет: Криминальный авторитет, который выбился влегальные бизнесмены, узнает, что смертельно болен. Нужна срочная трансплантация печени. Однако унего редкая группа крови, какие-то еще медицинские заморочки (незабыть уточнить в«Википедии»! ) - словом, абы какая печень неподойдет, только печень близкого родственника. Причем некусок - вся печень (натяжка, конечно, номожно списать наусловности кино). Герой - парень без комплексов, он ради себя, любимого, готов завалить папу римского. Однако есть закавыка: он сирота, воспитывался вдетдоме, родственников нет вообще. Верный помощник (нет, лучше любовница-сожительница) подсказывает: «Обратись вдетдом, вдруг твои родители все-таки живы». Герой обращается - иузнает, что его мать вполне может оказаться живой. Вкартотеке детдома есть три кандидатки, три женщины, которые могут оказаться его матерью. Конец первой серии…
        (Нет, надо закончить серию чуть раньше. Последнюю фразу произносит сожительница: «Я нашла!» - икрупный план лица героя, который сгорает отнетерпения. Остальное - вначало второй серии)
        Герой бросается напоиски своей предполагаемой мамы. Одна серия - одна история поисков. Первые две кандидатки, само собой, оказываются посторонними (Незабыть: продумать, как меняется герой, общаясь этими женщинами).
        Четвертая серия - настоящая мама найдена. Она непутевая, неслишком симпатичная, вздорная. Ногерой вдруг понимает, что неможет ее убить. Неможет - ивсетут!
        Нет, нетак.
        Героя колбасит пополной программе. Он ижить хочет, имаму неубивать, ирыбку съесть. Тут вигру вступает хитрая полюбовница. Если ее друг милый, нонеофициальный помрет раньше, чем они узаконят отношения, то фиг она получит долю внаследстве. Любовница борется зажизнь героя отчаяннее его самого. Сожительница идет кматери героя (которая пока неподозревает опроисходящем) ивываливает нанее радостную весть: «Здравствуйте, хорошо выглядите, увас нашелся сын, ноему нужна ваша печень, так что вам придется помереть».
        Расчет оказывается верным. Мать, хоть ибестолковая, ипьющая…
        (Нет, нельзя пьющая - печень должна быть здоровой)
        Бестолковая игулящая мать все равно остается матерью. Она добровольно соглашается лечь под нож хирурга.
        Итогда главный герой, понимая, что он неможет принять этой жертвы (пафос вконце - это правильно, только непереборщить), пишет завещание наимя матери ивышибает себе мозги изверного «Макарова».
        Допечатав доэтого места, Мика почувствовал дискомфорт. Поуму, красивым суицидом можно былобы изакончить… Нохочется хоть какого-нибудь позитива.
        Тогда так - намогиле героя встречаются две безутешные женщины: внезапная мать исоломенная вдова. Взаимные упреки, выяснение отношений… Иполувдова признается: она носит под сердцем ребенка героя. Аборт делать нельзя помедицинским причинам. Она планирует сдать ребенка вдетдом. «Нет, - умоляет мать, - сына я уже потеряла, оставь мне хотябы внука…»
        «Вот теперь все», - подумал Мика. Синопсис получился крепкий ивыразительный. Осталось добавить только название. Мика задумался всего насекунду иотстучал:
        МАМА, Я ТЕБЯ УБЬЮ!
        Где-то
        Леня проснулся среди ночи сощущением ваты вголове. Пришлось выпить димедрол, который обычно моментально бодрил. Носейчас вата внутри черепа непропала, акак-то скукожилась, как будто политая водой.
        Итут он судивлением понял, что сошел сума. Ввисках стучала, как метроном, безумная идея.
        «Мама, я тебя убью… Мама, я тебя убью…»
        Напрасно он убеждал себя вбредовости идеи. Напрасно повторял, как заклинание: «Убивать могут только матери, больше никто». Даже впрохладную ванну залез исидел вней, пока она ненагрелась чутьли недокипятка.
        Ничего непомогало. Мысль, простая иневозможная, неотпускала. УЛени даже появилось ощущение, что кто-то нашептывает ее прямо вмозг.
        Он выбрался изванны ирешительно направился вкомнату сгробом. Чтобы рассуждалось легче, стал говорить вслух.
        -Убить… То есть сделать так, чтобы она нежила…
        Неподвижное тело итак нежило, нолежало теперь как будто стревогой иосуждением.
        -Новсе умирают только одним способом. Этим способом владеют только женщины…
        Тут логика уперлась вздравый смысл изабуксовала. Невиданным усилием воли он отодвинул всторону здравый смысл идал волю логике.
        -Надо просто сделать так, чтобы она несмогла функционировать…
        Мозг закипел. Возможно, вэтом кипении иродилосьбы что-то конструктивное, нотут явились мрачные санитары. Они деловито подхватили твердое тело подмышки иуволокли его, попути ругая новые дома, вкоторых перестали делать грузовые лифты.
        Дооживления мамы оставалось неболее суток.
        Тут
        -Она просто стого света вернулась, - сообщил врач Михаил Валентинович. - Внезапная спонтанная ремиссия. Так бывает.
        Однако вид унего был такой озадаченный, что Мика сразу понял - так небывает.
        Он даже знал, что насамом деле причиной необъяснимой ремиссии стал его синопсис. Тоже, если вдуматься, неочень объяснимый. Почему, как жутковатая история обумирающем бандюге смогла вылечить маму Мики? Мика незнал. Нознал, что вылечила.
        Само собой, Мика нето что объяснять - рассказывать никому освоем странном синопсисе несобирался. Однако, как оказалось, занего это сделали рефлексы.
        Уже когда он, окрыленный, прощался сврачом идоговаривался обочередной рыбалке, позвонил Корнилов.
        -Ну ты дал! - сказал он вместо приветствия. - Прям жесть!
        -Э-э-э?.. - только исмог спросить Мика.
        -Да я про твой синопсис, - пояснил друг-продюсер. - «Мама, я тебя убью»… Название чего стоит.
        Водно мгновение память-предательница сообщила Мике то, чего он знать неочень-то хотел. Как вчера вечером он, одурманенный потерей крови итворческим экстазом, наполном автомате отправил плоды своего судорожного творчества туда, куда он обычно отправлял выполненные заказы - Корнилову.
        Мика попытался объяснить, что это незаявка, это так, это вообще для другого, носмог добиться только обиды иподозрительности.
        -Я понимаю, - сказал друг, - ты фрилансер, сам себе хозяин. Новообще-то я думал, что уменя право первой ночи. Все-таки я тоже для тебя кое-что сделал…
        Ибросил трубку.
        Пришлось перезванивать ирассказывать почти правду: что мама совторым инсультом вбольнице, что он сам несвой, что синопсис писал лишьбы отвлечься, успокоить нервы…
        -Амама-то как? - встревожился Корнилов.
        -Обошлось. Ремиссия.
        -Слава богу. Ладно, незнаю, для чего ты все это писал, ноя заявку покажу наНТВ. Только сразу морально подготовься, что они попросят серий побольше. Итруп вкаждой серии, алучше два. Уних разнарядка натрупы, тыже знаешь…
        Где-то
        Вбольницу Леня забежал перед работой, чтобы был повод побыстрее уйти.
        Женщина накойке выглядела ужасно, гораздо хуже, чем вгробу, окруженная цветами. Похоже, над ней потрудились гримеры, смывая пудру ипрочую краску.
        Желтая кожа обтягивала острые скулы. Глаза были прикрыты, ноэто только усиливало впечатление безотрывного взгляда. Ивообще весь строгий облик внушал желание повиниться испрятаться куда-нибудь.
        «Я тебя убью, - повторил Леня, - обязательно. Вот только придумаю как»…
        …Влабе уже кипела жизнь, привычная иразмеренная. Маховик исследований, запущенный Колей, раскачивался вродебы без посторонней помощи. Тем неменее Лёня неполенился, проверил парочку расчетов, заставил заново собрать лазерную установку, вкоторой выходное зеркало показалось ему кривоватым, дал пару ценный указаний помельче.
        Нет, Лёня недемонстрировал свое начальственное положение. Просто нехотел, чтобы Колина работа притормозилась.
        Поруководив, Лёня заперся вкабинете. Извлек изверхнего ящика стола стопку мелко исписанных листиков. Обратный мир, выраженный вформулах… Обратное течение времени…
        Почерк был уже его, Лёнин. Он заново проверил, что получится, если передtбудет все-таки минус, анепривычный плюс. Получилось даже грандиознее, чем уКоли.
        Вэтом мире вместо закона всемирного отталкивания действовал закон всемирного тяготения.
        Вэтом мире материя постоянно саморазрушалась.
        Вэтом мире все было задом наперед.
        Вэтом мире Лёнчик мог реально убить свою маму…
        Тут
        Название пришлось заменить.
        Генпродюсер канала лично позвонил Мике ипространно разъяснил: «Мама, я тебя убью» оттолкнет многих зрителей. Оказывается - Мика неподозревал - основную часть телеаудитории составляют женщины. Даже детективы смотрят преимущественно домохозяйки. Нельзя им вот так влицо: «Мама, я тебя убью!». Ониже сразу насебя все переносят…
        Мике пришлось раз пятнадцать согласиться сгенпродюсером, прежде чем тот успокоился.
        Напоследок они договорились, что название останется рабочим, анастоящее придумается потом, перед постпродакшном.
        Все остальное - «окей», вот только пусть главный герой небудет криминальным авторитетом. Все уже накушались этими «ревущими девяностыми». Пусть будет… бывший военный. Это икнароду поближе. Иеще - ненадо трех кандидаток. Коню понятно, что правильная кандидатка - третья…
        Мика слушал, как его идею, цельнометаллическую, гармоничную, нерушимую, режут начасти, потрошат ипришивают аляповатые заплатки.
        Он неспорил. Он понимал, что генпродюсер по-своему прав. ИМика знал, что напишет все так, как нужно заказчику. Итрупы там будут. Например, одну изнеудавшихся матерей главный герой задушит подушкой (Мика давно собирался куда-нибудь вставить этот старомодный способ, который ему нравился еще по«Пролетая над гнездом кукушки»).
        Нопараллельно он будет писать книгу.
        Иоставит вней икриминального авторитета, итрех кандидаток вмамы, ивсе прочее, что родилось сразу вдруг, как будто надиктованное кем-то. Иуж этого он недаст испахабить ни одному продюсеру. Вернее, ни одному редактору.
        Намгновение Мике захотелось написать роман встихах, нотолько намгновение.
        Тут нужна была проза. Простая исочная, срваными диалогами ипредельно точными описаниями.
        Да и, если честно, разучился Мика писать стихи.
        Мамино состояние оставалось стабильным.
        Где-то
        Мамино состояние оставалось стабильным.
        Она тяжело, снадрывом дышала. Лёня часами слушал этот выматывающий душу сип. Это могло показаться мазохизмом - амогло иоказаться мазохизмом, ноон немог отойти ни нашаг. Часами проматывал вголове одну итуже картину: он берет подушку, кладет ее нажелтое лицо икрепко прижимает. Углекислый газ перестает поступать влегкие, они нефункционируют. Мама умирает.
        Это было логично.
        Ноэто было невозможно.
        Так неможет быть, потому что так неможет быть никогда.
        Лёнчик вжизни недодумалсябы доподобной ереси, еслибы неувидел ее своими глазами. Это был даже несон - бред наяву навторые сутки бодрствования умаминой постели. Перед стеной вдруг возник крепыш вочень хорошем костюме, который закрывал подушкой лицо какой-то женщины. Женщина умирала вмуках.
        Как только Лёню посетило это видение, он немог отнего отвязаться.
        Дикая идея - еще незначит неверная. Физика вся состоит издиких идей. «Вконце концов, - решил Лёнчик, - я имею право наэксперимент. Если он получится… Это будет переворотом вестествознании. Нет… Ну, значит нет».
        Он взял подушку ссоседней кровати (она пустовала все время, что он тут находился), собрался сдухом, зачем-то поднял подушку повыше…
        …Мама впервые пришла всебя ипосмотрела прямо вего глаза. Она сразу его узнала.
        -Сыночек… Ты ел сегодня?..
        Лёня несмог осуществить эксперимент. Вовсе непотому, что мама могла оказать сопротивление. Просто представил, как она снова перестает дышать, застывает накойке… инесмог.
        -Да, я перекусил, - ответил он, - неволнуйся.
        Тут
        -Неволнуйся, я перекусил, - сказал Мика, глядя маме прямо вглаза.
        Она только пошевелила пальцами, что вее положении было равносильно взмаху рукой: «Врешь!»
        Мика неврал. Наверное. Он просто непомнил - ел или нет. Скорее всего, что-то ухватил изхолодильника. Аможет ипоказалось.
        Уже неделю он находился вугаре. Сценарий икнига рождались одновременно, почему-то совсем немешая друг другу. Нанотике Мика постоянно держал оба файла открытыми, ини разу неошибся окошком. Эпизоды сценария - плотные, энергичные, почти без диалогов - рождались словно сами, поотработанной схеме. Книга выбиралась наружу мучительными потугами, надолго застревая накаком-нибудь месте. Некоторые страницы приходилось переписывать полностью попять-шесть раз, чтобы потом выкинуть изтекста.
        Мика небыл уверен, что он ел каждый день. Это было неважно. Придуманный им мир становился реальнее окружающей действительности. Впридуманном мире еда непредставлялась обязательным элементом. Разве что как фон для какого-нибудь действия или диалога.
        Номама всего этого незнала, азналабы - тревожиласьбы еще больше. Этого Мика допустить немог. Она итак стала прозрачной, как восковой муляж наливного яблока. Почти неговорила, иМика выучил скупой язык ее жестов имимики. Вот сейчас она чуть-чуть нахмурилась, ион понял, что маме нужно поспать.
        -Побегу я, - сказал Мика, поднимаясь, - сценарий надо сдавать.
        Теперь набескровном морщинистом лице появилось подобие улыбки. Она гордилась своим замечательным сыном. Иснова шевеление пальцев, которое насей раз означало: «Иди, сынок, работай!». Апотом чуть поджатые губы: «Нопокушать незабывай»
        Мика улыбнулся ивышел. Его всегда смешило слово «кушать», оно вызывало ввоображении образ купчихи, которая двумя пальчиками извлекает изюминку извазы ссухофруктами.
        Так, улыбаясь, он сделал несколько шагов покоридору ивдруг замер. Он понял, чего - вернее, кого - недоставало вего романе. Там должен быть молодой ученый, поздний сын одной изженщин. Физик? Пусть физик. Мика дрожащими отнетерпения руками вытащил нотик изсумки ипримостил его наподоконнике. Зачем там молодой физик? Непонятно… Ноон точно нужен! Он…он…
        Мика струдом дождался, пока нотик проснется, илихорадочно застучал поклавиатуре. Он незнал, кчему вромане новый герой, зато пальцы отлично знали. Они вписывали нового персонажа, казалось, совсем без участия Микиного мозга. Инебыло никакого мучительного подбора слов, сомнений иколебаний. Текст уже существовал, Мике оставалось лишь набратьего.
        …Мика вздрогнул, когда почувствовал чью-то руку насвоем плече.
        -Я говорю, хорошие новости, - Михаил Валентинович говорил громко, видимо, недоконца поверив, что Мика вернулся вреальный мир. - Твою маму можно подлечить!
        Это подействовало ободряюще. Мика забыл онотике, обоборванном наполуслове предложении, он засыпал врача вопросами. Михаил Валентинович отвечал терпеливо, словно Мика сам был больным, которого следовало сначала успокоить, ауж потом лечить.
        Есть клиника вШвейцарии. Как раз попрофилю. Стоит дорого. Нет, врассрочку нельзя, надо внести деньги сразу, сроссиянами они иначе неработают. Одолжить? Да, есть пять тысяч евро, ноэто все. Когда начнут лечение? Как только, так сразу. Но, сам понимаешь, лучше пораньше.
        Всё выяснив изаписав, Мика бросился наулицу. Вспомнил про нотик, вернулся. Еще раз поблагодарил врача. Поймал такси ипопросил отвезти вближайший банк…
        …Кредит ему недали. Пришлось выпрашивать деньги упродюсеров. Мика шел напоклон ототчаяния, он неочень-то верил вщедрость иблагородство малознакомых людей. Однако первыйже продюсер - генпродюсер канала - согласился выплатить аванс. Огромный аванс. Как раз такой, что хватило наполовину суммы залечение. Заэто пришлось подписать кабальный договор, ноМика неколебался ни секунды.
        Остальные деньги добывал познакомым. Накрайний случай подумывал заложить квартиру, нообошлось: сумму собрал полностью задвадня.
        Ивсе эти дни продолжал писать. Теперь роман писался как будто сам. Мика видел своего героя, который понемногу выходил напервый план, оттесняя остальных. Мика просто записывал то, что видел.
        Вот сейчас он катает свою старенькую мать вкресле-коляске попарку. Осень только начинается, прядки желтых икрасных листьев похожи намелирование вприческах девочек-кислотниц…
        Где-то
        Осень уже заканчивалась, последние прядки желтых икрасных листьев были похожи намелирование вприческах девочек-кислотниц. Лёня подумал это иудивился: раньше он такими красивостями вуме неоперировал. Это все мама. Она стремительно шла напоправку, Лёне нравилось катать ее попарку ислушать, как она вслух читает книжку стихов. Книжку он, ксвоему удивлению, обнаружил вшкафу ипринес вбольницу. Автора - какого-то Мику Кудрявцева - он никогда неслышал, зато маме он пришелся повкусу. Некоторые вирши она даже выучила наизусть: «Ах, сударыня, полноте… Полноте ждать помидоров…» Видимо, повлияло инаЛёника.
        Так она его звала - Лёник. Услышав впервый раз, он хотел возмутиться, номомент был неудачный. Он осторожно перекладывал почти невесомое мамино тело скровати накаталку. Вовторой раз «Лёник» почти нецарапнул, автретий имя прозвучало очень по-домашнему. Никто его так неназывал. «Лёник» стал паролем, интимным словом, которым они пользовались только наедине.
        Мысли обубийстве иногда возвращались, ноон никак немог поверить втакую возможность. Потому отгонял бредовую идею бредовыми отмазками: «Она такая слабая», «Сегодня я слишком устал», «Авдруг врач зайдет?».
        Вкабинете, записьменным столом (он окончательно ушел втеорию), иногда накатывал тот животный страх несуществования, изкоторого иродилась идея убить маму. Абстрактно он понимал, что просто защищает свою жизнь. Погибнуть должен кто-то один - так почему неэта дряхлая женщина?
        Нокогда садился кмаме накраешек кровати иначинал рассказывать освоих успехах, оновой безумной теории, ошуме, который поднялся после его выступления - она смотрела нанего втаком искреннем восхищении, стакой ясной искрой любви вглазах… Абстракции таяли отэтой любви. Авернее всего, происходило нетаяние, асухая возгонка, потому что даже лужиц неоставалось отабстрактных страхов.
        Водин прекрасный день Леонид получил сразу две приятные новости: маму выписывали домой иего отправляли наБАК. Попарадоксальной логике жизни, два плюса дали витоге большой жирный минус. Дома замамой требовался уход, без Лёни она немогла выполнить элементарных вещей. Ноикомандировку наБольшой Адронный отменить было никак нельзя. Группа Леонида разработала эксперимент, который надо было ставить сразу после пуска БАКа, пока энергии были еще велики. Вернее, должны быть велики - ведь коллайдер пока никто незапускал. Потом, если верить расчетам, энергии будут только падать, ипроверить безумную идею неполучится.
        Надо было оставаться смамой, инадо было ехать. Впрочем, незря Леонида считали лучшим логиком винституте. Он нашел третий выход:
        -Мама, мы поедем вместе…
        Тут
        -Мама, мы поедем вместе, - сказал Мика встотысячный раз, новзгляд мамы оставался все такимже тревожным.
        Она ссамого начала была против этой поездки вчужую страну, где все нетак. Где можно сделать что-нибудь неправильно, итебя заэто накажут. Влучшем (или худшем?) случае отругают. Этоже Швейцария!
        НоМика нажалобные взгляды неподдавался. Воплату лечения сразу входил проезд ипроживание одного сопровождающего, иМика решительно послал всех - даже генпродюсера, скоторым подписал кабальный контракт.
        -Уменя мама умирает, - говорил совершенно спокойным голосом, - иесть шанс ее спасти.
        Усобеседника тутже вставали колом вгорле слова одедлайне искорых съемках. Никто непытался отговорить, аодин влиятельный режиссер даже помог срочно оформить загранпаспорт свизой.
        Пока летели насанитарном самолете, мама еще как-то держалась. Нопри прохождении швейцарской таможни сней чуть неприключился удар. Все кней вежливо обращались нанезнакомых языках, кресло-каталку пропускали без очереди, асобственно таможенный досмотр прошел вообще незаметно. Когда мама поняла, что никто несобирается ей хамить, никто непроцедит сквозь зубы: «Тебе накладбище пора…» - она расплакалась тихими отчаянными слезами. Мике пришлось находу утешать ее ипояснять девушке слошадиным лицом, которая встретила их ваэропорту:
        -Ши изфром Раша… Ви ар фром Раша…
        Девушка понимающе кивала, отчего еще больше становилась похожа налошадь. Надобрую лошадь, которая тащит насебе поломанную телегу.
        Мама тихо плакала все время, пока ее госпитализировали. Она уже привыкла, что «госпитализировать» - значит подолгу держать больного человека вприемном отделении, потом ворчать, что сестра все напутала ивообще мест нет. Итолько после долгого наматывания нервов накардан терпения пациента его могут положить вдушную палату навосьмерых. Амогут ивкоридор.
        Вместо этого улыбчивые женщины, щебеча что-то по-французски, ласково ибережно раздели ее, сунули вванну (маме, бедной, пришлось глаза закрыть, чтобы небыло так стыдно), нежно вымыли каждый сантиметр старческого тела, укутали впушистый халат иотвезли впалату. Там ее уже ждал Мика. Палата была наодну персону, скондиционером иогромным плоским телевизором.
        Мама изредка плакала еще два дня, нопотом привыкла, перестала шугаться улыбающихся нянечек иоднажды вечером, когда Мика выкатил ее напрогулку, впервые занесколько месяцев сказала:
        -Господи, какие тут красивые горы…
        Где-то
        -Господи, какие тут красивые горы…
        Леник согласился. Тут было шикарно. Горы выглядели, содной стороны, дикими ипервозданными, сдругой - ухоженными, как ивсе вокруг. Иеще они были совершенно безлюдными. Только наодной вершине копошились альпинисты воранжевых комбинезонах. Толи укрывали ледник огромным белым полотнищем, толи снимали полотнище - Леня так инеразобрал.
        Мама уже порывалась ходить, ноон позволял ей прогулки только нанебольшие расстояния. Когда они выходили изпансионата надолго, брал коляску наресепшене икатал маму. Нетолько ради ее здоровья. Ему было просто приятно: мама, маленькая ивосторгающаяся горами, сидит, он ее катит… Имама все понимала, позволяла ему играть роль прислуги.
        Впрочем, таких прогулок становилось все меньше. Приближался пуск коллайдра, истрасти накалялись. Каждый день здание CERN пикетировали пару сот каких-то оборванцев сплакатами «Недадим взорвать планету». Администраторы боялись провокаций итерактов. Охрана требовала навходе снять ботинки истремилась засунуть металлоискатели вбрюки всех сотрудников БАКа.
        Носамое страшное творилось насовещаниях ученых. Увсех были свои идеи, все требовали, чтобы их эксперимент оказался вначале графика. Язык, накотором шли дебаты, трудно было назвать даже английским. Это была жутчайшая смесь изнаречий романской, германской иславянской групп. Китайцы ияпонцы пытались внести свою лепту вязыковое разнообразие семинаров, ноих совместный вклад ограничился словами «Банзай» и«Аригато». Ксчастью, формулы оставались универсальным средством общения, иникого неудивляло, как понимают друг друга финн итайванец, лопочущие каждый свое - ведь при этом они тыкали вдоску, исписанную клинописью значков квантовой механики.
        Лёне пришлось проявить чудеса дипломатии, выпить литр саке ипоклясться влюбви английской королеве, ноон добился своего: его права провести первый эксперимент почти неоспаривали. Когда кто-нибудь, забывшись, требовал вычеркнуть изграфика «крэйзи шит ов крэйзи рашн», Лёня снедобрым нутряным рыком бросался кдоске ипокрывал ее такими еретическими выкладками, что его оставляли впокое. Всем было очевидно, что теория идиотская, эксперимент провалится сразу ибесповоротно, иэто будет отличным поводом отправить «крэйзи рашн» вего «крэйзи Рашу» первым самолетом, чтобы непутался под ногами.
        Никто немог доконца осмыслить формул Леонида - просто фантазии нехватало. Потому что извыкладок следовало невозможное: после резкого разгона, азатем торможения адронов время повернет вспять…
        Тут
        «…после резкого разгона, азатем торможения адронов время повернет вспять!» - отстучал Мика наклавиатуре иоторопело уставился намонитор.
        Реплика звучала красиво, очень «научно». Надо потом посоветоваться скаким-нибудь физиком, чтобы уж совсем ахинеи ненаписать. Нопроблема была невэтом. Проблема была втом, что сюжет романа после ввода нового героя ушел куда-то вбок. Мика несразу спохватился - уж слишком легко ипросто тек текст. Да инекогда ему было особо анализировать впоследнее время. Хлопоты переезда вклинику оставляли время только нато, чтобы быстро, неприходя всознание, написать очередную порцию (десять тысяч знаков) исвалиться спать.
        Теперь, когда замаму взялись хорошие швейцарские врачи, Мика наконец выкроил время, чтобы перечитать написанное.
        Роман явно делился надве части. Первая, натужная имногословная, нуждалась впереписывании. Аможет иввыбрасывании. Особенно все описания природы, которые Мика стаким тщанием впихивал ради «литературности». Смомента входа молодого физика начиналась вторая часть, динамичная ирезкая. Текст напоминал больше сценарий, ноэто казалось правильным. Так инадо было вести эту историю - минимум прилагательных, минимум наречий, максимум глаголов. Каждая глава заканчивалась загадкой (тоже привычка сценариста - в«горизонталке» каждая серия должна заканчиваться «крючком»). Самое смешное, что подвешивая вопрос, Мика почти никогда незнал, какой ответ должен последовать. Аесли казалось, что знает, то быстро выяснялось, что ответ должен быть другим, нетаким, как он виделся изначально.
        Иврезультате получилось что-то очень интересное, что-то такое, что Мике нравилось самому - нороман писался поперек задуманного плана! Никогда, ни водном сериале недопускалось ничего подобного! Ивот теперь - нате: «Время повернет вспять…» НоМика пишет драмеди, анефантастику!
        Вотчаянии он уставился вогромное окно. Там красовалась Женева. Местные хвастались, что она непохожа ни наодин другой швейцарский город. Мика непонимал этой гордости. Возможно, из-за того, что небыл местным. Или из-за того, что невидел ни одного другого швейцарского города. Новид озера его успокаивал. Ивид домиков, аккуратно расставленных вдоль улиц. Игоры, само собой.
        Мика постарался ни очем недумать. Через пару минут мысли перестали скакать ипотекли спокойнее. Да, фантастика. Ну ичто? Это снимать фантастику никто нехочет - дорого, аиздавать-то, наверное, все равно что? Может, доже выгоднее издавать фантастику, чем лирическую комедию… Или как это уних влитературе называется?
        Авообще мысль про поворот времени - прикольная. Все былобы задом наперед. Люди сначала вылезалибы измогил, потом молодели… Тут Мика сбился. Он вспомнил маму, когда ей было сорок два. Почему-то этот возраст застрял впамяти. Она казалась ему такой старой, абыла такой молодой.
        Ведь если время повернуть назад, она снова помолодеет! Она будет избавляться отвсех своих бед иболячек. Она будет смеяться ивеселиться!
        Мика набросился накомпьютер, как леопард нараненную антилопу. Незадумываясь, перемежал диалоги звучными, нонепонятными терминами (потом уточним, потом!) изаставлял молодого ученого семимильными шагами осуществлять свою мечту.
        Икогда допоследнего, решающего, эксперимента оставалось совсем чуть-чуть, Мика вдруг замер над клавиатурой.
        -Ая?..
        Где-то
        -Ая? - спросил Леонид вслух, несмущаясь, что общается ссамим собой.
        Он впоследнее время все больше ибольше перетекал вполубезумное состояние, иэто нимало его незаботило. Вот исейчас он смотрел надоску, покрытую греческими илатинскими буквами, арифметическими идругими знаками, навсю эту красоту, которая казалась нефизикам абракадаброй - ивидел мир, вкотором время течет назад. Мама снова заболевает ивозвращается накладбище… ИЛеня возвращается тудаже, чтобы… чтобы умереть?
        -Чтобы умереть, - повторил он вслух.
        Слова отразились отстен ивернулись кнему. Он понял, что проиграл. Он так боялся умереть сам, апотом так нехотел убивать маму, что срадостью ухватился заидею обратного времени. Иврезультате готовился всех убить: маму, себя, всех остальных.
        -Они умерлибы исами! - сказал Леонид, окончательно окунаясь враздвоение личности.
        Ответил себе молча: «Вот именно - сами. Атеперь умрут из-за тебя».
        Это был логический тупик. Леня вотчаянии смотрел наряды формул, как будто они могли дать ответ навопрос, который лежал совсем вдругой плоскости. Еслибы он был философом, то использовалбы термин «моральная дилемма». НоЛеня небыл философом, поэтому сказал просто:
        -Твою мать…
        Тут
        -Твою мать, - сказал вежливый профессор ссложношипящей фамилией, - можно доставить всостояние ремиссии. Ноэто только наодно время.
        Он ссамого начала сдостоинством заявил, что «учился русскому всовершенстве», однако совершенство оказалось неполным. Чудовищные грамматические конструкции заставляли Мику болезненно морщиться изнутри ивспоминать фразу «Люди так неговорят». Этой фразой были исчерканы первые Микины сценарии, которые он наполнял красивыми - исовершенно непроизносимыми диалогами.
        -Когда одно время выйдет, - продолжал швейцарец, - ремиссия имеет прекратиться.
        -Как долго будет длиться… одно время? - Мика невольно перешел навывернутую стилистику собеседника.
        -Около двух лет… Или шесть.
        «Отдвух дошести лет», - перевел для себя Мика, без особой, впрочем, уверенности вправильности своей догадки.
        -Апотом?
        -Апотом следует повторить возобновление лечёбы… - тут профессор почуял, что слексикой что-то нетак, пошевелил губами, нонепоправился.
        -Хорошо, - сказал Мика. - Где подписать?..
        …Ксвоему стыду Мика старался ужать свой диалог - такой важный для мамы! - доминимума. Его неотпускала бредовая мысль, что все решат неврачи, аон. Вернее, его герой-физик. Этот парень закопался всвоих уравнениях идилеммах, в«да-нет», «туда-обратно», авыход был. Выход куда-то втретью сторону. Мика ощущал это каким-то неизвестным медицине органом чувств врайоне солнечного сплетения. Прибежав вномер, он перечитал несколько последних страниц, накоторых герой вписывал вформулу то плюс, то минус (Мика снаивностью дилетанта решил, что достаточно вСамой Главной Мировой Формуле поменять знак - ивремя двинется вспять).
        «Минус или плюс, - сгорькой иронией сказал Леонид, - вот вчем вопрос…»
        Фраза насвежий глаз показалась слишком пафосной. «Люди так неговорят». Мика выделил иудалил предложение.
        Задумался.
        Что-то там было.
        Непоформе, посмыслу.
        Он нажал «контрол-зед».
        «Минус или плюс»…
        Дихотомия.
        Абывает третий вариант? Если ни минус ини плюс неподходят… тогда…
        Ноль!
        Где-то
        Ноль!
        Леня смотрел наформулу иневерил своим глазам. Коэффициент перед «тэ» - неединица инеминус единица. Коэффициент равен нулю. Вырожденный случай.
        Он нетвердо, неверя сам себе, вписал ноль вуравнение. Третий член сразу исчез. Ичетвертый. Впятом - неопределенность, которая легко убирается Лапиталем. Остается всего три члена. Иненужно никакое Фурье-преобразование… Все просто, а, значит, все правильно.
        Он стирал длинные последовательности переменных ивписывал наих место короткие. Или вообще ничего невписывал. Через минуту закончил. Выражение, которое недавно плотно оккупировало всю доску, теперь свелось кдвум строкам.
        Очень изящным. Не«Е равно Эм Цэ квадрат», новсе-таки.
        Ивголове, сама собой возникла схема установки, которая позволялабы смоделировать его бредовую модель.
        Модель, вкоторой нет переменной «тэ».
        Нет времени.
        Тут
        -Нет времени! - отвечал Мика навсе попытки персонала отвлечь его отсочинительства.
        Он был одержим. Следовало очень быстро иочень достоверно описать действия молодого физика Леонида. Интернет вкачестве консультанта непомог - сугубый гуманитарий Мика немедленно запутался вовсех этих циклотронах-позитронах. Вконце концов плюнул ирешил, что эксперимент проводится наколлайдре. Находиться вЖеневе инеслышать оБольшом Адронном Чуде XX века - этого несмог даже Мика, живший почти отшельником.
        Он решил неутруждать себя полным описанием установки, окоторой неимел зеленого понятия. Сделал упор напротиводействии коллег, надетективной составляющей, натом, что установку Леониду пришлось настраивать подпольным образом, обманув охрану.
        Где-то
        Установку Леониду пришлось настраивать подпольным образом, обманув охрану. Это была авантюра, провал которой стоилбы ему научного будущего. Ноэто мало заботило его - ведь он собирался лишить будущего все человечество. Весьмир.
        Вперерывах сбегал кмаме, которой становилось все лучше вцелебном альпийском воздухе, иповторял, как мантру:
        -Мама, мы будем жить долго инеумрем никогда!
        Тут
        -Мама, мы будем жить долго инеумрем никогда!
        Мама, укоторой ремиссия началась встрогом соответствии срасписанием врачей, улыбалась ипогладила его поруке. Ладонь ее оказалась твердой ижесткой, как пемза.
        -Все умирают. Амне теперь инестрашно. Я такую красоту посмотрела. Горы. Озеро. Небо.
        -Теперь так будет всегда! Вот увидишь!
        Мама смеялась, аМика немог найти доводов впользу своей безумной уверенности. Он прости знал, что все получится. Он специально недописал главу, вкоторой Леонид нажимает накнопку «Пуск», останавливая мировой бег времени. Хотел последние строки отстучать вторжественной обстановке - словно золотой костыль вбить.
        Хотя заранее знал, как это все произойдет. Абзац был уже напечатан вмозгу, оставалось лишь перенести его наэкран нотика.
        «Леонид протянул руку ккнопке «Пуск», улыбнулся исказал:
        -Вы уж извините…»
        Где-то
        -Вы уж извините…
        Он успел увидеть, как настороженно нахмурились коллеги, как начальник службы безопасности среагировал спинным мозгом ибросился кнему.
        Нобыло уже поздно.
        Палец Леонид впился вкнопку «Стоп», как умирающий отжажды впивается вистекающий соком ананас.
        Где-тотут
        Леня иМика сидели напарапете ипили прохладное чешское пиво избанок.
        -Избутылок оно вкуснее, - заявил Мика, который пил настоящее чешское впервые вжизни.
        Леня покачал головой. Он однажды был вфирменном чешском ресторане ипотому был бесконечно более опытным.
        -Не-а. Только разливное нормальное, остальное - развод для приезжих.
        Мика нестал спорить. Отхлебнул иулыбнулся.
        -Ладно. Проверим. Сейчас унас куча времени навсе.
        -Сточки зрения науки, - вытер пену сгуб Леня, - времени теперь нет вообще.
        -Вообще - нет. Аконкретно - бесконечная куча.
        -Крайности тождественны.
        Они хохотнули. Спора неполучалось, потому что небыло вмире людей, которые так хорошо понималибы друг друга.
        -Крайности тождественны, - кивнул Мика. - Амамы все одинаковы.
        Иони разом посмотрели насвоих мам, которые всвоих креслах наколесиках оживленно обсуждали всеобщую поломку часов исолнце, застрявшее нанебосводе.
        Мамы тутже почувствовали взгляды иозабоченно обернулись.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к