Старший брат Борис Петрович Екимов
#
Екимов Борис
Старший брат
Борис Екимов
СТАРШИЙ БРАТ
Ни с того ни с сего начали вдруг видеться странные сны. Себя он видел в нынешней поре, какой есть, но рядом была все время сестра Маня, совсем крошечная, неразумное дите. Она ласкалась, обнимала, что-то говорила детское, и у Николая слезы подступали от жалости и любви к маленькой сестренке. Он просыпался, и сердце колотилось. Просыпался и начинал думать: к чему это?
Сестра жила далеко, в самой Москве, и не виделись с ней, считай, десять лет. Как схоронили мать, так и все. А теперь вот сниться начала.
Николай подумал, с женой посоветовался и решил ехать.
Стояла осень. К зиме все было готово, и в отпуск можно идти, а главное билет бесплатный. Николай работал электриком на станции, и полагался ему бесплатный билет. Решил он съездить, повидаться и Москву поглядеть хоть раз в жизни, да заодно и купить кое-что детям, жене. Жена составила список.
Встретили его хорошо. Сестра Мария была моложе на десять лет. Она гляделась неплохо, лишь худовата. А Николай когда в квартире разделся, Мария ахнула:
- Ко-оля... Поседел-то как, братушка...
Николаю за сорок перевалило. В последние годы голова его стала белеть и волос редел на темени.
- Бра-атушка... А я тебя все молодого...
Николай засмеялся, темное лицо его заморщинилось, и взгляд, прищуренный добрый взгляд напомнил Марии отца - его улыбка, морщины, проседь, все как сейчас у Николая.
- Бра-атушка... - проговорила Мария, припадая к его плечу, и заплакала, теперь об отце, о матери.
Весь день провели рядом: обедали, гуляли, телевизор смотрели. А назавтра поехали Москву глядеть: Кремль, царь-колокол, пушку и прочее.
А потом пошли обычные дни. Хозяева с утра уезжали на работу, до ночи. Даже сынишка их, десятилетний Игорек, и тот ни свет ни заря срывался: школа, потом музыка, потом гимнастика - допоздна.
Николаю вручили ключ, все объяснили. Стал он гостить. Гостил день, другой, третий и засобирался домой. Когда сказал об этом, Мария чуть не заплакала:
- Да ты что? .. В кои веки... Чего тебе?
- Ну, погостил, поглядел... - оправдывался Николай. - Пора. А то и отпуск кончится.
- Ничего не пойму, - сердилась Мария. - Раз в жизни приехал. Не нравится тебе у нас, что ли?
- Не нравится, - честно ответил Николай.
- Здравствуй, - опустила руки Мария. - Ми-итя! - позвала она мужа. Николаю у нас не нравится.
Пришел свояк Дмитрий - он был высокий, худой, - остановился в дверях.
- Ему у нас не нравится,-объяснила Мария.
Николай досадливо крякнул, объяснил:
- Я вообще говорю, а не конкретно. Я приехал зачем? На вас поглядеть, на Игорька. Поглядел, слава богу, здоровые, повидалися. А дальше чего я буду торчать?
- Как чего? - изумился свояк Дмитрий. - Первый раз в Москве - и смотреть нечего? Сколько достопримечательностей. Со всех стран люди едут, взглянуть.
- А я глядел. Кремль, Красную площадь. Красиво, - ответил Николай.
- В Третьяковке был?
- Это где картины? Был.
- Сколько ты там был?
- Ну, зашел, поглядел да вышел.
- И все?
- А чего мне там, прописываться?
- Я - москвич. С таких вот лет туда хожу, - втолковывал свояк. - И до сих пор с удовольствием. Вырвусь -праздник. А ты час походил - и хватит. Там же Левитан, Шишкин, Саврасов. Ты же рыбак, охотник. Тебе это близко должно быть. Пейзаж. Нет. Ты просто ничего не видал.
- Чего там разглядывать,-засмеялся Николай. - У нас этих картин - на каждом шагу.
- Где?!-изумился свояк.
- Да везде. Это вам вот так, в рамочке, - показал он пальцами. - Свет в окне. А у нас все живьем. Вот приезжай, поедем на рыбалку. Сейчас осень. Вода прозрачная. Щука стоит - видать. Костерок запалишь, ушицу... А утром, на зорьке, поднимешься - тишина, солнышко встает, речка дымится. Да и не езди никуда. Лишь выйди в сад. Сейчас груши багровые, а абрикосы желтые. Солнце за тучу, а в саду все светит, каждое деревце. Вот Маша скажет.
Сестра вздохнула, кивнула головой.
- Яблоки еще висят,- продолжал Николай. - Последние. Бельфлеры белые с розовым, до чего сочные. Укусишь - прям захлебнешься соком. А старк, сорт такой, они сейчас прямо как кровь начинают запекаться. А мясо медовое...-Николай аж причмокнул, вспоминая.
Свояк засмеялся, достал из холодильника яблок, угостил:
- На, ешь. Настоящая антоновка. С базара.
Чужие я не ем, - отказался Николай.
- Почему?
- Они травленые-перетравленые всякой гадостью.
- Ну, брось,- отмахнулся свояк и захрустел яблоком.
- Вот и брось, - сказал Николай. - Я тоже так, пока не убедился. Ты Кузьмича помнишь? - спросил он у сестры.
- Конечно, - ответила Мария.
- Вот они с бабкой для базара яблоки держат. Глядят, чтобы ни один не пропал, чтоб червяк не ел. Каждую неделю опрыскивают - хлорофосом. Я Кузьмичу говорю: чего ты травишься, сам же их ешь. А он говорит: яд разлагается и только на поверхности. Ну, хрен с тобой, твое дело. А однажды зашел, а у него яблоки сушатся, только бабка порезала и разложила на солнышке. Гляжу, а меж ними мухи дохлые. Налетели, попробовали и ноги вверх. Я ему говорю: видишь? Он и глаза вылупил. Вот так вот разлагается, аж ноги вверх.
Сестра и свояк эту историю выслушали, повздыхали. Свояк недоеденное яблоко стал разглядывать, нюхать и сказал:
- Черти... А я что-то чувствую: поем яблок - и сразу болит... Тьфу. Лучше бы ты не рассказывал. Ну, ладно... Мы о чем говорили? О музеях...
Он принес справочник, сел рядом с Николаем и начал листать.
- Ладно, картины тебе не подходят. Но вот пожалуйста, музеи. Дарвиновский. Игорь! - крикнул он сыну. - Игорек! Дарвиновский музей... Это там мы смотрели коллекции бабочек, птиц? Колибри там, да?
- Да, - Игорь в дверях показался.
- Ну, вот, расскажи дяде, стоит ли поглядеть этот музей.
- Конечно, - подтвердил мальчик. - Там волк, медведи, лисица, птицы всякие.
- Горе горькое... - схватился за голову Николай. - Чучел я ваших не видел, да? Я их живых...-приподнялся он на стуле. - Я на кабана хожу, на лису, на зайца. А уж о птицах чего. Нырок, чирок, материк - это только бью. А сколько прочей живности. Цапли у нас какие... - он поднялся и замахал неторопливо руками. - Лебеди третий год живут.
- Где? - спросила Мария.
- На Бугаковом озере. Две пары. Подойдешь, они пла-авают. Фазанов поселили.
- Настоящих?-удивился Игорь.
- А то чего ж, игрушечных? Косули вроде приживаются. А уж лосей - рядом подпускают. А вот недавно - лиса. За грибами ходил, вышел из колка, гляжу, по балочке лиса бежит. И прямо ей выход на меня. Я лег на землю, гляжу. Она на меня и подбежала - нос к носу. Остановилась, глядит, не поймет. Тут я не выдержал, как засмеюсь...
- Живая? - шепотом спросил изумленный Игорь.
- Конечно, не из музея, - засмеялся Николай. - А один раз кабан. Поехали на охоту. .
Свояк на часы поглядел, потом на сына и тихо сказал:
- Игорь.
Сын понял его, поспешно повернулся и ушел к себе в комнату. А Николаю расхотелось рассказывать. Он племянника проводил взглядом, вздохнул.
- Муштруете вы мальчонку. Он же дите, ему побегать надо. А он с утра до ночи то да се. Рядом же школа есть, а он черт-те куда ездит.
- Нет, это ты не понимаешь, - объяснил свояк. - Та школа специальная. Туда трудно устроиться.
- Успеет еще, устроится, - убеждал Николай. - Какие годы. Побегать ему да выспаться.
- Ничего, ничего... Пусть привыкает. Не страшно. Это тебе с непривычки кажется. А у него все распределено, хорошее сочетание. Уроки, потом идет музыка - это отдых, а гимнастика - это вообще бодрит, физические упражнения. Потом снова уроки - и спать. Скажи, Маша...
- Все, все правильно. Чем на улице болтаться, пусть будет занят. Вон они там, - указала сестра за окно, - Бегают. Иду. Такой мат. Мальчишечка стоит от земли не видать. И матом. Пусть будет лучше занят.
- Побегать все же надо, - не сдался Николай, - пошалберничать. Помнишь, как мы? - улыбнулся он сестре.
- Ко-оля... Там все свои вокруг. Соседи ближе родни. Приглядят, покормят своего и чужого. А здесь чего сравнивать. Если он после школы придет да целый день один, у меня ж душа изболится.
- Это верно,-согласился Николай.
- Да ему и нравится, - сказал свояк. - Он с удовольствием везде ходит. Спроси сам. Вот спроси. Николай расхохотался и крикнул:
- Игорь! Тебя родители завтра от всего освобождают. Будешь при мне. Адъютант его превосходительства! Идет?
- Иде-о-от! - весело откликнулся Игорь и в кухню прилетел.-Правда, мама?
- Иди, иди, шутит он, шутит,-сразу вдвоем заговорили мать и отец. - Иди, иди...
И тоже вдвоем Николая принялись укорять:
- Не надо так. Не надо.
- Вот и доказательство. Они ж ребятишки. Мои, думаешь, не такие были? махнул рукой Николай. - Но у нас, слава богу, пусть бегают. Детство... Жизнь... - потом он пристально на сестру поглядел и сказал: - А ты у нас, девка, худая.
- Это хорошо,-ответила Мария, довольная. - У нас, у женщин, только и разговоров: как похудеть. А я - слава богу, - оглядела она себя.
Свояк ушел к Игорю, и через комнаты слышно было, как он чему-то учит его.
- Нет,-не согласился Николай. - Ты все равно устаешь, я вижу. Такая страсть. В полшестого подняться и весь день на ногах, не присядешь. И ложишься поздно. Не высыпаешься?
- В отпуске, - честно ответила Мария.
Николай сокрушенно головой покачал:
- Маня, Маня... Ты не гордись. Это пока годы. А теперь за тридцать - не девка. Беречься надо. Вот работа мне твоя не нравится, прямо скажу. Почему ты так далеко работаешь? Боле часа езды. Разве поближе не найдешь, под боком? И по дому бы успевала, и с Игорьком, и отдыхала. Вот моя. Утром не спешит, к десяти, и в обед придет. Разве плохо?
Мария присела рядом с братом.
- Да где устроишься?
- Ма-аня... - изумился Николай. - Да у вас вокруг, - показал он в окно, у вас ли работу не найти? Походи, не ленись, поспрашивай. А то такая страсть.
Тут свояк подошел. Николай и ему объяснил:
- Работу, говорю, Марии надо поближе искать. Я вот, например, меня в "Сельхозтехнику" приглашали. энергетиком. Зарплата больше. А прикинул туда-сюда на автобусе, чуть не полчаса трястись. Не пошел. А Маше... Да по ее специальности ей везде...
- Нет. Это ты не понимаешь, - объяснил свояк. - Там она получает двести сорок и медобслужявание специальное, Игорю пионерлагеря на юге, на лыжах мы ездим кататься в "Елочки"- это нельзя терять. И у нас все ездят. Быстро и хорошо.
- Куда не хорошо, - хмыкнул Николай.
- Чего тебе, метро не нравится? Лучшее в мире. Люди в него, как в музей, глядят.
- А чего доброго? Душиловка. Как прижмут, думаешь: все, конец. - Николай не хотел говорить, но метро он боялся: в тесноте, под землей. Он все время чуял этот огромный пласт над головою, который если рухнет - не пикнешь. Понарыли. Норы. Придавит вас когда-нибудь.
Тут уж Мария вместе с мужем смеялись. А Николай был серьезен.
- Вы не смейтесь. Смех этот плохой. Ну, для чего это метро, я вас спрашиваю?
- Как для чего? Чтоб быстрей доехать.
- А зачем быстрей? Для какого дела?
- Ты даешь... Сам-то ехал. Спустился, раз-два - и на Красной площади.
- Я бы и без него дошел. Некуда спешить. Я в отпуске. Пеше бы лучше дошел. Спокойночко.
- Ты-то в отпуске. А нам - на работу.
- А вы поизвадились не по делу. Не было бы этой норы, вы бы пацана черт-те куда не погнали, от своей школы, из-под носа. И сами бы не поехали в дальний край работу искать. Возле бы дома работали, это бы лучше. А вы, хвост задеря, летите в одну сторону, а такие же оглашенные из тех краев - к вам, за лучшей жизнью. Это все дурь. Да, да, Маня, ты не смейся, я тебе как старший брат говорю. Эту нору можно за тридевять земель прокопать. И вы туда помчитесь, сдуру. И скажете, дальше нам рой. Неправда?
- Правда, - согласилась Мария. - Уже к Теплому стану ведут, к Чертанову.
- Во-во... К чертову стану, туда и доберетесь. А вот нашелся бы умный человек, он бы это дело воспретил, сказал: живете здесь, мои хорошие, здесь, возля и работайте. Так-то вот. Понятно?
- Понятно, - ответили ему.
Недолго помолчали. Николай глядел в окно. Там уже начинало темнеть, и в сумерках засветились окошки домов. Сколь их было... Не счесть. Дома уходили один за другим, дальше и выше. Окошки светили. И за каждым были люди.
- Какая страсть... - вздохнул Николай. - Один над другим, один над другим, - показал он руками. - Лежишь, а за стенкой кто-то храпит, а ты его сроду не видел. Чудно. Там музыка, там скачут. Как у вас терпения хватает?
- Да уж терпим, не жалуемся,-рассмеялся свояк. - Эх ты, Коля. Люди мечтают в Москве жить. Только пальцем помани, сбегутся. Со мной одна девка работает, из Мытищ. Замуж, говорит, выйду, только чтобы жил в пределах Москвы. Офицер один за ней ухаживал, хороший мужик, майор. Не пошла. Он - в Пушкине.
- Дура, - коротко ответил Николай. - Чего об ней говорить.
- Ну, почему? Хочется в Москве.
- А чего тут сладкого? Дыхнуть-то нечем. Горько, прям чую, горько. Пришел вон, черное из меня лезет и кровь в носу.
- О-о, ты нежный какой. У нас хороший воздух.
- Вот и глотайте его. И никуда не зайдешь. По улице бегут, толкаются, прям в улице не помещаются, демонстрация. В магазин влез, еле выбрался. Ничего не пойму, кружатся, вот так вот. Прямо ад кромешный. За хлебом и то - душиловка. Хотел кренделей взять. Какое... Ноги бы унесть, без кренделей.
- А я вот каждый день стою,-сказала сестра.- Да еще в двух, трех очередях.
- Не-е, это не жизнь, - убежденно сказал Николай. - Я вот из дома утром иду на работу. Вышел и иду по улице, один. Широко, - развел он руками, просторно, спокойночко. Солнышко светит, зелень кругом, ветерок. Ни пихнут тебя, ни заденут. Иду. Знакомого увидел: "Здорово ночевали!" - "Слава богу". Дальше пошел. Вот так. Это по-человечески. Без всяких нор.
Свояк засмеялся:
- Патриот. А я своей земли патриот, своего города. Для меня он - самое лучшее место на свете. Николай ему не поверил.
- Брешешь, - сказал он. - Если б самое лучшее, ты б не убегал.
- А куда я бегу?
- Куда глаза глядят. При первом удобном случае. Отпуск, например, ты где проводишь? На Красной площади?
- Отпуск один раз в году. Отдохнуть, переменить обстановку.
- Ладно. В выходной ты где? Может, на метро катаешься? Опять нет, убегаешь подале. Греблей этой, по рекам, туризм. На лыжах. Куда? Ты бы и греб тут, по Москве-реке, если нравится. И на лыжах меж домами вилял. А? - Николай чувствовал свою правоту. - Почему, чуть свободная минута, ты как кобель с цепи - и рысью отсюда, из Москвы? Выходит, не больно тебе тут нравится. Я-то вот в выходной из дома не бегу очертя голову. Стараюсь, наоборот, в саду, в огороде.
- Ой, господи, - вздохнула сестра. - Я скучаю. Я бы домой уехала, - с улыбкой взглянула она на мужа.
- Давай, - одобрил тот с ехидцею.
А Николай не понял, оживился:
- А что? Сами говорите, дураков много. Пока они есть, меняйте свою квартиру на домик, положим, у нас. Мане работу всегда, бухгалтером. Ты инженер. К нам на станцию иди, тебе понравится. В пять часов вскакивать не надо. Выспался, поошел потихоньку. К девяти пришел. Поглядел, погонял за нами, за работягами. Пошел, порыбалил.
- Где?
- Да у нас станция, а рядом - вода. На лодочку сел. Побежал, сетчонку проверил. К обеду несешь себе судачков. Пару-тройку, - показал Николай хороший размер. - Два лещика. Сварганил свежую ушицу, отдохнул, снова пошел. Чем плохо?
- Это неплохо,- согласился свояк.-А сколько зарплата?
- Сто десять, сто двадцать.
- Сколько? - сморщился свояк.
- Боле сотни, говорю.
- У нас уборщица за такие деньги работать не будет. Понял?
- А какие же вам надо?
- Нормальные. Деньги, - произнес свояк значительно. - Чтобы можно было на них жить. По-человечески. Чтоб не считать по мелочам. Машину надо - значит, машину. Дачу - значит, дачу.
Николая этот тон немного задел. Он посидел, подумал, потом сказал с улыбкой:
- Тут машина не нужна. На работу - в метро, с работы - тоже.
- Я в выходной люблю уезжать. За город. Сел и маханул, чтоб тишина и покой. Разве плохо?
- Да оно, конечно, неплохо. Только вот ты скоро вертолет запросишь, всерьез сказал Николай.
- Почему вертолет? - не понял свояк.
- А потому, что останову нет. Велосипед, мотоцикл, машина, а там - дальше. У капиталистов есть самолеты, свои, личные. Надо и тебе. Сел в выходной -т-р-р - и на море. Покупался и назад. На машине-то не обернешься.
- Да, неплохо бы,-согласился свояк.
- Вот и я говорю, самолет, потом ракету.
- Нет, - отмахнулся свояк, - ракету не надо.
- Надо!-горячо возразил Николай.-Ведь самолеты у всех будут. Как сейчас машины, как мошкара, зудят, покою нет. А на ракете - шурш! - и махнул подальше, на другую планету. На выходной отдохнуть. А потом назад.
- Ладно, беру ракету, - сказал свояк. - А дальше что?
- И дальше придумают, какую-нибудь еще херимери.
- Слушай, - повернулся свояк к жене. - А ведь он - философ. Диоген.
- Коля у нас хорошо учился, - мягко улыбнулась жена. - И техникум заочно кончил, сам.
- Так что... Может, и вправду, - вроде засомневался свояк, - переехать. Как-нибудь проживем.
- Проживешь, - успокоил его Николай. - У нас с голоду не пухнут. Если ты не ленивый. Огородишко свой, сад. Все свежее. Я летом почти не жру. Светка меня ругает. А я пройдусь по огороду, по саду. Огурчиком похрумтел, помидор сорвал. Он - кровяной и на солнце светит. Разломил - сахарный. Я их без соли два-три. Прямо на месте. А тут яблоко манит. Абрикосов, веришь, по полведра за раз съедаю. Вишенку клюнешь, морковку дернешь, пощипешь смородинки. И все. И есть неохота. Правда, борщ я люблю с детства.
И он вдруг засмеялся, голову опустил, на сестру поглядывал и смеялся.
- Ты чего?-спросила она.
- А ты не обидишься?
- Чего?
- Да я про борщ. Ну, разве это борщ, что вы варите? Я б его сроду не ел больничный.
- Ты сравниваешь,-все же обиделась сестра.- У меня, кроме капусты да лука, ничего нет. А дома - помидоры, болгарка, вся зелень.
- Точно, - подтвердил Николай. - Помидоров не жалеем. Даже зимой. Бочковых и томат.
- Я помню ваш борщ,-сказал свояк и на жену поглядел. - Давай ужинать, а?
- Разобрало, что ли?
- Разобрало.
Сели ужинать. У хозяйки была славная вишневка, глядеть и пить приятно. Правда, Мария сама не пила, и муж ее желудком страдал. Так что пришлось Николаю одному. Он не отказывался. Пил и похваливал.
Поужинали. Пили чай, глядели телевизор. Там вначале футбол показывали, а потом бег. Да не спортсмены бежали, а всякий люд, уже в годах, пожилые и молодняк. Николай и в натуре видал, как бегали. Прямо тут, мимо дома. Но то из окна, издали, а в телевизоре, словно рядом, неслись и пыхтели мужики, ядреные бабы добром трясли. Смехота.
Николай засмеялся и не стал глядеть.
- Позор.
- Какой позор?-сказал свояк.-Спорт. А у вас не бегают?
- Ну, ребятишки, известное дело. А взрослые, - вроде не слыхать. Вроде никто еще не тронулся.
- А почему тронулся?
- А нормальный человек, он чего ж побежит? Кто ему дегтем помазал?
Николай не мог без смеха. Он свояку отвечал да нетнет и поглядывал в телевизор. А потом вдруг погрустнел и поставил точку.
- Лодырюки. - И повторил тверже: - Лошади стоялые. Жрут, а потом жир сгоняют. Не-е, так мы коммунизм не построим. Если все вместо дела начнем рысью скакать. Это чего же получится? Мне вот с утра, положим, я встал, Светка говорит: надо чего-то вскопать или у кабана почистить. А я заместо этого заголюсь - да по улочке рысью.
- Ох, ты и жук, - покачала головой сестра. - Премудрый. Это же они в свободное время, не на работе бегают-то.
- Конечно, в свободное, - не сдавался Николай. - У меня час свободный - я по хозяйству его использую. Ребятишки у нас и те смальства огород копают, поливают, кролам травы носят, веток, дрова пилят.
- Но у нас-то нет садов-огородов, кролов.
- А вы посадите.
- Где? На балконе?
- У вас много места. Я глядел. Все в бурьянах вокруг. А вы насадите везде сады да глядите за ними, чтобы все родило да чтоб побольше. Вы это бросьте, пригрозил Николай. - Я вам работу найду. Тут огороды можно, теплиц меж домов наставить. Тепло даровое. Такие овощи развести, круглый год. Пруды ваши вонючие в дело произвесть. Почистить их, карпа запустить. Сгрузитесь рыбой, голову на отрез. А вокруг... Тротуары все, дорожки у вас грязью заросли. Стыд-срам, ни единого цветочка нет. У нас-во двор войти, все цветет. Вечером сядешь на крыльце... - вспомнил он, и лицо его посветлело.-Петуньи, табак, фиалка- такой дух... А у вас? Нет, работу найти можно кроме беготни. Конечно, если привыкнуть сложа руки, тогда конечно.
Сестра и свояк не возражали. Мария лишь волосы ему взъерошила:
- Эх, ты, Коля... Ты вот сиди здесь и отдыхай. Лежи, телевизор смотри, если толкотни нашей боишься, книжки читай. А то вернешься, Светка тебе живо найдет работу. Так что не прыгай.
- А я без дела нудюся. Привык. Посидели потолковали. О доме вспомнили, о родных. Потом спать улеглись.
Уже в постели Мария мужу сказала:
- Уедет ведь... Вот чадо.
- Да-а... - отозвался муж. - Странный мужик.
- Он хороший,-заступилась Мария.
- А я что говорю - плохой? Но вот, не дай бог, к власти его посадить... Ведь он все всерьез рассуждает. Такой вот попадется - и наворочает.
- Не расстраивайся,-засмеялась Мария.-Наш Николай к власти не попадет.
А Николай спал хорошо. Но среди ночи вдруг зарычала какая-то машина под окнами и разбудила. И сои ушел. В квартире было тихо и в доме. Николай, света не зажигая, прошлепал к окну и встал.
Светили фонари над дорогой и возле домов. Но город спал. Ночные громады домов стояли угрюмые. А за темными окнами, снизу доверху и от края до края, спали живые люди. Тысячи, тысячи... Миллионы. Собранные вместе незнамо зачем и для чего. Словно гигантский спальный вагон катил, забитый спящим народом. Один, за ним другой и третий. И не мог быть спокоен людской сон, как и всегда в дороге. Многие сидели возле темных окон, ожидая станции своей. Но где она?
Николай дотерпел до субботы и уехал, а через два дня был дома. Подарков привез, из продуктов кой-чего: маслица, гречки. Жена рада была, про Марию выспрашивала.
- Как они там?
- Да как... хреново.
- Что такое? - испугалась жена. - Болеют?
- Нет. Потихоньку с ума сходят.
- Сам ты чокнутый! Наверное, напился и наплел чего, - догадалась она. Сроду раз поехал...
Николай слушать женины речи не стал, пошел во двор. Десять дней всего не был он, а соскучился. Даже по курам. Он подошел к ним, позвал: "Цып-цып-цып..." Пестренькие ему нравились, каких в этом году завели. Красивые.
Уже вечерело. Закат был желтый, в полнеба. И вспомнилась сестра. Сейчас она работу кончила и спешила к метро. В толчею, в духоту, в угрюмые тесные норы. Потом в магазины. Там тоже народ, и все спешат, спешат, толкаются. Ни доброго слова, ни взгляда. Потом - на кухню, всякие дела. Жалко было сестру. Приехала бы хоть отоспалась.
Но сестра не приезжала, сколь ни звали ее. Как мать схоронили, так и все.
|
