Алексей Евтушенко
        Колдун и Сыскарь
        Моей жене Людмиле,
        без которой не появилась бы эта книга,
        посвящается
        Ужасный сон отяготел над нами,
        Ужасный, безобразный сон:
        В крови до пят, мы бьемся с мертвецами,
        Воскресшими для новых похорон.
        Федор Иванович Тютчев
        Пролог
        До священной рощи от Верхнего посада, где на самой окраине, за ручьем, обитал Велеслав, было около двух поприщ[1]. С хорошим лишком. Расстояние для человека, счет зим которого без двух недотягивал до сотни, весьма приличное, но Самовит не беспокоился. Велеслав ходил этой дорогой тысячи раз. И в летний зной, и в зимние морозы, и в осеннюю, а также весеннюю распутицу. А старым волхв был всегда, сколько Самовит его помнил. И всегда Велеславу доставало силы. Для служения Велесу, всякой мужской работы и мужской же утехи. Включая любовную. Самовит точно знал, что вдова бондаря Путаря Любава, проживающая в Нижнем посаде, у реки, к волхву не только за благословением да жизненным советом бегала. Ох, не только. Значит, и на нынешнюю встречу силы у Велеслава найдутся. К тому же он сам позвал Самовита для серьезного разговора. Да и на дворе - вторая половина травня, последнего месяца весны; дороги подсохли, и погода для прогулки самая подходящая.
        Правда, не совсем понятно, зачем, чтобы поговорить, топать аж в священную рощу, но это уже дело Велеслава. Ему лучше знать. Он, Самовит, старому волхву всем обязан. Кровом, пищей, воспитанием. Силой и знанием, что, по сути, одно и то же. Не приюти двадцать два года назад Велеслав сироту-шестилетку, вряд ли бы Самовит стал тем, кем стал - одним из самых известных ведунов во всем княжестве, если не сказать больше. И точно - самым молодым. Что такое двадцать восемь зим для ведуна? Он ведь не дружинный воин, не ремесленник и не землепашец, у которых к этим годам давно и семья, и дети, и жизнь, считай, на две трети прожита. Хороший ведун и волхв обычно к тридцати пяти, а то и к сорока должные знания и силу набирает, никак не раньше. К слову, о семье. Семья Зоряны и сама она на днях, если уже не завтра, должны вернуться из Новгорода. Хватит тянуть, пора засылать сватов. Такого жениха, как он, им нигде не найти, а тех как бы случайных встреч с Зоряной у реки, на торжище и в иных местах и взглядов, которыми они обменивались, ему, ведуну, хватает, чтобы понять - девушка не будет против.
        Перед глазами Самовита, словно наяву, выросла ладная фигура Зоряны в длинной - до тонких щиколоток - поневе[2] и вышитой белой рубахе. Ох, соскучился... Больше месяца уж прошло, как виделись в последний раз. А кажется - вечность.
        - О Зоряне думаешь? - неожиданно спросил Велеслав.
        Вот всегда он так, ничего не скроешь. И без всяких чудес. По малейшим признакам мысли человека угадывает и поступки его наперед знает. Волхв, одно слово.
        - О ней, - признался Самовит. - Должна бы на днях вернуться уже.
        - Сватов небось засылать собрался, - кивнул Велеслав. - Что ж, и об этом поговорим.
        Они взобрались на пригорок, с которого уже видна была в низине роща - березы да осины, клены с липами, изредка дубы. Большая роща, почти настоящий лес. Пристанище бога Велеса - покровителя лесов, домашнего скота и хозяйства, торговли и ремесленничества, любителя золота и всякой мудрости, вечного противника скорого на суд и расправу грозного Перуна.
        Самовит огляделся. На дороге они были одни.
        - Так, может, прямо сейчас и начнем? - спросил, не удержался. - Никого вокруг.
        Велеслав остановился, глянул на ведуна с сожалением, вздохнул:
        - Погубит тебя когда-нибудь торопливость, Самовит. Учись ждать, это одно из наиглавнейших умений ведуна. Мне говорить на ходу трудно. Ты об этом подумал?
        Самовит хотел сказать, что в таком случае можно было бы и вовсе дома остаться, но смолчал. Он уже жалел о своей несдержанности.
        Роща встретила их прохладой и птичьим пением. Старый волхв и молодой ведун прошли вглубь по малоприметной тропинке и через недолгое время очутились перед неглубоким рвом, окружавшим довольно обширную поляну, посреди которой высилось, вырубленное из дерева, изображение Скотьего бога.
        - На капище не пойдем, - сказал Велеслав. - Нечего Велеса тревожить попусту. Здесь, рядышком присядем.
        Они уселись на поваленный бурей сосновый ствол. Спиной к поляне, лицом к роще. Велеслав молчал. Молчал и Самовит, памятуя о недавнем замечании.
        - Завтра я умру, - в своей обычной манере, без всякого вступления, произнес волхв.
        Самовит покосился на учителя. Вроде не шутит. Да и не замечалось за Велеславом прежде подобных шуток.
        - Почему завтра? - спросил он. - Ты так плохо себя чувствуешь?
        - Чувствую я себя прекрасно, - усмехнулся в седые усы Велеслав. - Хоть женись. А умру, потому что время мое пришло. И я про это очень хорошо знаю. Примерно как ты про то, что любишь Зоряну.
        "А Зоряна-то здесь при чем?" - хотел спросить Самовит, но прикусил язык. Как-то не уживался этот вопрос с тем, что он только что услышал.
        - Горевать не надо, - продолжил Велеслав. - Всему свое время приходит. И не об этом тебе надо думать.
        - А о чем?
        - О том, что с Русью дальше будет. И с тобой тоже. За крещение народа князь Владимир и Добрыня взялись всерьез. Это уже не предотвратить. Скоро все под новым богом ходить будете.
        - Народ не примет... - начал было Самовит.
        - Примет, - оборвал его волхв. - Уже принял. Новый бог сильный. И он - один. Единственный. А где бог один, там и народ в конце концов один, и страна одна. Так что, может, и хорошо это. Для народа. Хотя нас, волхвов да ведунов, изведут под корень. Тут и гадать нечего.
        - А говоришь - хорошо!
        - Когда кому-то хорошо, другим плохо. Так всегда бывает. Но речь сейчас не об этом. О наших знаниях. Их сберечь надо. Священники христианские греческие сделают все, чтобы от них и следа не осталось. Понимаешь, почему?
        - Потому что это наше оружие.
        - Верно. И наша сила. А им наша сила не нужна, у них своя имеется. Значит, в первый черед после моих похорон перепрячешь сундук с пергаментами, что у меня в подполе стоит. Так перепрячешь, чтобы их сам христианский бог не нашел, не говоря уж о гриднях княжеских или лихих людях. Ты - ведун, придумай, как это сделать. Обещай.
        - Обещаю.
        - Хорошо, - кивнул Велеслав и, пожевав губами, продолжил: - Теперь о тебе и Зоряне. Особая она девушка, знаешь об этом?
        - Догадываюсь, - усмехнулся Самовит. - Обычную я бы вряд ли полюбил.
        - Для каждого влюбленного предмет его любви - особый. Я не об этом. Есть такие люди - редкие, избранные, в которых с особой силой душа целого народа проявляется. Зоряна как раз такая и есть. Она своего рода аватара.
        - Жартуешь?[3]
        - Какие уж тут жарты - помирать завтра. Ты этого не видишь, потому что глаза не туда смотрят. Оно и понятно - молодой, влюбленный. Хотя мог бы и разглядеть при желании. Таланта и умения у тебя хватает. Тебе вообще много дадено. На лету постигаешь то, до чего я годами доходил. Еще бы терпения побольше и гордыни поменьше - и вовсе цены б не было.
        - Мы о Зоряне говорили, - напомнил Самовит.
        - Да, о ней. Тут вот в чем загвоздка. Такие, как она, всегда с народом. Всегда. И если народ принял христианского бога, то примет и она. Если уже не приняла.
        - Как это - уже? - не понял Самовит.
        - А ты думаешь, они в Новгород ездили только затем, чтобы родню навестить да на рынке выгодно мед продать? - вопросом на вопрос ответил Велеслав и, видя изменившееся лицо ученика, добавил: - Может, я и ошибаюсь. Но рано или поздно Зоряна покрестится, будь уверен. И тогда наступит время для твоего выбора.
        - Не бывать этому, - покачал головой Самовит. - Не допущу.
        - Ну-ну, - сказал Велеслав. - Мое дело - предупредить. А дальше сам решать будешь, не маленький. Но помни, что аватару просто так не подчинить. Ее задача высшая - дхарму восстанавливать. Помнишь, что такое дхарма?
        - Помню, читал. И санскрит не забыл еще. Но восстанавливать дхарму - это и моя задача.
        - Вот я и говорю - поменьше бы гордыни... - Старый волхв умолк, поднял голову, ловя прищуренными глазами солнечные лучи, пробивающиеся сквозь молодую листву. - Эх, хорошо-то как. Аж умирать не хочется. Но ничего не поделаешь - надо.
        Опираясь на посох, он поднялся.
        - Пошли назад. С Велесом я попрощался, тебе все сказал. Больше мне здесь делать нечего.
        Глава 1
        Кроссовер играючи взлетел на пригорок. Сыскарь притормозил, свернул на обочину и остановил машину.
        - Отлить? - с пониманием осведомился Иван.
        - И это тоже. Но больше осмотреться.
        - Правильно. Осмотреться перед въездом в незнакомый населенный пункт никогда не помешает. А то вдруг там гранатометчики засели?
        - Тьфу на тебя. - Сыскарь отстегнул ремень безопасности и полез из машины. Иван неопределенно хмыкнул и последовал за ним.
        Андрей Владимирович Сыскарев по прозвищу Сыскарь на пару со своим другом Иваном Сергеевичем Лобановым (для старых друзей - Лобаном) владел в городе Москве частным детективным агентством с веселым и лихим названием "Поймаем.ру". В апреле агентству исполнилось полтора года и ровно год, как оно начало приносить друзьям и напарникам прибыль. А сейчас вовсю цвел май месяц, и Андрей с Иваном находились в командировке, в двух с половиной сотнях километров от Москвы, на дороге, ведущей в село Кержачи.
        Почти вплотную с двух сторон к узкой, в заплатах, асфальтовой двухполоске подступал лес. И не какой-нибудь там европейский, специально и аккуратно высаженный, а русский северный - древний, густой, нескончаемый и своенравный. В таком лесу жителю мегаполиса заблудиться и пропасть - раз плюнуть. Несмотря на все достижения цивилизации вроде мобильной связи, GPRS и прочих "Глонассов".
        Друзья вышли из кустов и направились к машине.
        - Вот интересно, Сыскарь, ты бы взялся искать человека в таком лесу? - спросил Иван, оглядываясь через плечо. - Еще два-три шага, и мы бы с тобой точно в болото угодили.
        - За деньги я бы взялся искать человека хоть в джунглях Амазонки, - ответил Андрей. - А за соответствующие деньги даже его найти. Искать и находить - наша профессия, если ты забыл.
        - Я не забыл. Но лес - не моя стихия.
        - Можно подумать, моя. Мы с тобой, кажется, в одном московском дворе росли и в одних горах воевали.
        - Горы я тоже не люблю, - сообщил Иван. - Вверх-вниз, вверх-вниз. И с полной выкладкой. Как вспомню, так вздрогну.
        - Да уж, - сказал Андрей. - То ли дело в московских пробках нервы с бензином жечь. Благодать!
        Он стоял возле машины и вглядывался из-под руки в раскинувшееся впереди под пригорком село. Солнце уже склонялось к закату и било в глаза не хуже прожектора.
        - Некуда крестьянину податься, - вздохнул Иван.
        Андрей опустил руку, обернулся и внимательно посмотрел на друга.
        - Что-то не нравится мне твое настроение. Вроде не пили вчера, похмелья быть не должно. В чем дело?
        - Сам не знаю, - поскреб хорошо выбритую щеку Иван. - Нормально все было. Пока мы здесь не остановились.
        - Аномальная зона, - быстро оглядевшись по сторонам, сообщил полушепотом Андрей. - Я тебе разве не говорил? Извини. Местные жители постоянно наблюдают здесь НЛО и угощают зеленых инопланетян самогонкой. Ну и себя не забывают, понятно. И, что характерно, чем больше угощают, тем чаще те появляются.
        - Да ну тебя, - махнул рукой Иван. - Могут быть у человека предчувствия?
        - Могут, - легко согласился Андрей. - И предчувствия, и предрассудки, и прочие суеверия с гаданиями. Но в первую голову нас с тобой должны интересовать факты, которые мы добываем.
        - Потому что за это нам платят деньги! - бодро воскликнул Иван. - Все правильно, товарищ командир. Поехали. Приношу извинения за временную слабость. Больше не повторится.
        Они сели в машину.
        - Фигня, Лобан, - нарочито весело сказал Андрей, трогаясь с места. - Не сегодня завтра найдем девушку, вернемся в Москву и устроим себе выходной. Как насчет посещения сауны?
        - Лучше театр, - с абсолютно серьезным видом ответил Иван. - Попросим Ирку, пусть купит билеты на что-нибудь хорошее, для души. Она в этом понимает.
        Андрей покосился на друга, чтобы определить - не шутит ли? Но не определил.
        Потому что в ту же секунду впереди на дорогу выскочил олень. Выскочил и замер, даже не повернув голову в сторону несущегося на него черного кроссовера.
        - М-мать! - рявкнул Иван.
        Андрей впечатал в пол педаль тормоза.
        Завизжали колодки. Задымились покрышки. Сдавили грудь ремни безопасности, и побелели костяшки пальцев на руле.
        Радиатор машины замер в десяти сантиметрах от оленьего бока. Андрей осторожно втянул ноздрями воздух.
        - Ну ты драйвер, - только и сказал Иван.
        И тут роскошное животное, все так же, не поворачивая головы, зашаталось и рухнуло под колеса.
        Этот заказ поступил в частное детективное агентство "Поймаем.ру" два дня назад. По словам принявшей его "секретаря на все руки и голову" (как любил выражаться Сыскарь) Ирины Москвитиной, заказчик - бизнесмен Роман Павлюк (мелкооптовая торговля канцелярскими принадлежностями) - был человеком вполне адекватным и даже, что немаловажно, готовым немедленно уплатить требуемый аванс согласно тарифам. В чем Сыскарь и убедился, встретившись с бизнесменом у него в офисе вечером того же дня.
        Роман Павлюк - среднего роста полноватый молодой человек лет тридцати с хвостиком - не произвел на Сыскаря ни малейшего впечатления. Впрочем, Андрей всегда старался дистанцироваться от клиента. Разумеется, лишь в том случае, если профессиональные обязанности не требовали обратного. По рассказу бизнесмена выходило, что от него ушла девушка. Совершенно неожиданно и в совершенно неизвестном направлении.
        - Поймите, - в прерывистом голосе Романа улавливалось нешуточное волнение. - Светлана для меня - это не просто так! Я люблю ее! И как раз в тот день, когда я собирался сделать ей предложение, она исчезла! Ни записки, ни эсэмэс, ни письма на е-мейл. Ни-че-го. А вдруг с ней что-то случилось?
        - И давно она пропала?
        - Десять дней назад. Я сначала ждал, мало ли...
        - В милицию вы, разумеется, не обращались, - констатировал Сыскарь.
        - Разумеется, нет. Разве они могут помочь?
        - Иногда могут. Но это в любом случае долго. А вам, как я понимаю, нужно побыстрее.
        - Как можно быстрее! Поэтому я вам и позвонил. Мне говорили, что у вашего агентства отличная репутация.
        - Правильно говорили. Что ж, для начала меня интересуют ее фотографии, паспортные данные, насколько они вам известны, и место работы. Затем родственники, друзья, подруги - где их можно найти или как с ними связаться. Увлечения. Номер мобильного телефона. Электронный адрес. Адрес блога или страницы в социальной сети, если таковые имеются...
        На то, чтобы выяснить, что Светлана Олеговна Русская, неполных двадцати пяти лет, учительница истории в одной из московских школ, сирота, не исчезла, а уволилась из школы и уехала, Сыскарю потребовалось полдня (Иван заканчивал другое дело, и пришлось управляться самому). И еще день, чтобы очертить примерную область поисков.
        Выходило, что нужно ехать в командировку. И лучше не одному. Дорога сыщика не всегда скатертью выстлана. Как раз и напарник освободился, и аванс бизнесмена Павлюка на счет в банке упал. До свиданья, Москва. Увидимся через пару дней. Ириша, ты на связи. Будь умницей, в чем я ни на секунду не сомневаюсь, блюди себя и честь агентства, веди учетную запись, не забывай о личной жизни. Привезем тебе подарок с местным колоритом. Хочешь ведро морошки? Не поспела еще? Ладно, что-нибудь придумаем. Целую ручки. Пока.
        Из Москвы они стартовали рано утром, заданного района достигли к одиннадцати часам, а к девятнадцати тридцати успели объехать три населенных пункта из тех семи, которые Андрей определил как самые перспективные.
        Пока результат был нулевым. Местные жители никогда Светлану Русскую в глаза не видели. Или говорили, что не видели. Но это вряд ли. Потому что Сыскарь с Иваном всегда следовали знаменитым "пяти правилам Жеглова" из любимого обоими кинофильма "Место встречи изменить нельзя". К тому же простоватый на вид, с ясными честными глазами Иван и так самым естественным образом располагал к себе незнакомого собеседника, а худой и высокий, с узким хищным лицом, как бы состоящим из одного профиля, Андрей, когда надо, мог быть чертовски обаятельным. Особенно если разговаривал с представительницами слабого пола.
        Итак, расположенное прямо по курсу село Кержачи было четвертым, день плавно переходил в вечер, прямо на дороге перед машиной лежал натуральный олень, и уже было ясно, что одним днем командировка, скорее всего, не ограничится.
        Друзья вышли из машины и присели рядом с животным. Олень был жив, дышал часто и мелко, косил на людей испуганным глазом, из рваной раны на шее сочилась и стекала ручейком на асфальт темная кровь.
        - Кто ж его так, бедолагу... - пробормотал Андрей, поднимая голову и оглядывая лес напротив. - Охотники? Но выстрелов я что-то не слышал. А ты?
        - Нет, - сказал Иван. - Но могли стрелять и раньше. И не здесь. А потом он бежал, бежал, пока не выскочил на дорогу. Тут силы и кончились.
        - Может, и так... - Андрей склонился над раной. - Но если я хоть что-то понимаю, - а я понимаю, - это не огнестрел.
        - И не ножевое. Похоже, клыками разодрали.
        - Волки?
        - Или медведи.
        - Офигеть. Медведи разве на оленей нападают?
        - А хрен его знает, - честно признался Иван. - Но мой дядька, заядлый охотник, царство ему небесное, говорил, что голодный медведь кого хочешь задрать может. Он же хищник, хоть и ягоды с медом тоже жрет за милую душу.
        - Ясно. Ладно, тащи аптечку. Попробуем божьей твари помочь. Не добивать же, в самом деле. Вдруг выживет?
        На то, чтобы обработать, зашить и перевязать рану, а затем оттащить оленя с дороги в кусты на другую сторону, у друзей ушло около получаса. Навыков хватило - служба на Кавказе, а затем в правоохранительных органах многому их научила. В том числе и самостоятельно штопать дырки на теле, когда рядом нет квалифицированного медика. К их радости, животина после оказания ей помощи полежала с минуту, с трудом поднялась и, пошатываясь, убрела в лес.
        - Странно, - заметил Иван, когда они возвращались к машине. - За полчаса никто мимо не проехал. Ни в какую сторону.
        - Глухомань, - сказал Андрей. - Это тебе не Москва. И даже не Московская область. Расслабься, все нормально.
        Он сел за руль и завел двигатель. Дизель радостно заурчал, просясь в дорогу. Иван стоял возле открытой двери с левой ногой в салоне и, обернувшись, смотрел в лес.
        - Ну, что там еще? - нетерпеливо осведомился Андрей.
        - Ничего. - Иван сел, захлопнул дверь и пристегнул ремень безопасности. - Показалось. Можно ехать.
        Занятия в местной школе на сегодня закончились, но она была открыта, и Андрею с Иваном потребовалось не более пяти минут, чтобы отыскать на втором этаже кабинет с табличкой "Завуч Иванова Нина Петровна" и постучать.
        - Войдите! - разрешил строгий женский голос.
        Они вошли.
        Завуч Иванова оказалась полноватой женщиной среднего возраста с неожиданно короткой модной стрижкой. Темно-карие глаза за очками в металлической оправе смотрели на визитеров с профессиональным интересом кошки, знающей, что забившейся под кресло мышке деваться некуда. На долю секунды Сыскарь будто перенесся лет эдак на тринадцать-пятнадцать назад, но быстро взял себя в руки. В конце концов, он тоже был профессионалом.
        - Здравствуйте, Нина Петровна, - улыбнулся он своей самой обаятельной улыбкой, из арсенала тех, что были предназначены для женщин от сорока до шестидесяти лет включительно. - Меня зовут Андрей Сыскарев.
        - А я Иван, - не отстал от товарища Иван. - Иван Лобанов. Здравствуйте.
        - Здравствуйте, молодые люди, - завуч обозначила приветливую улыбку. - Вы из Москвы?
        - Ага, - весело согласился Сыскарь. - Из нее, родимой. Как вы догадались?
        - Это сразу видно.
        - Замечательная проницательность! Нина Петровна, нам очень нужна ваша помощь.
        - Слушаю вас. Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет.
        - Спасибо.
        Друзья уселись на предложенные стулья.
        - Эх, Нина Петровна, - по-свойски продолжил Сыскарь. - Правды не только в ногах нет. А уж у нас в России даже там, где она есть, найти ее бывает очень и очень трудно, можете мне поверить.
        - Так вы искатели правды? - на этот раз совершенно открыто улыбнулась завуч. - Как интересно!
        - Прямо в точку! - восхитился Сыскарь и повернулся к Ивану: - Ваня, надо нашему агентству рекламный слоган добавить. "Другие ищут правду, мы - находим". А, как тебе? Народ валом повалит. Нина Петровна, с нас шампанское и шоколад за идею.
        - Не откажусь, - сказала Нина Петровна. - А что за агентство?
        - Сыскное. Частное сыскное агентство "Поймаем.ру". Перед вами, Нина Петровна, два частных, но честных детектива. И нам, как я уже говорил, не обойтись без вашей помощи.
        - Что-то случилось? - насторожилась завуч.
        - Абсолютно ничего такого, о чем следовало бы беспокоиться, - заверил ее Андрей, он продолжал улыбаться, сопровождая свою речь плавными неторопливыми жестами правой руки. - И все совершенно законно и безопасно. Просто нам нужно увериться, что со Светланой все в порядке. А то исчезла, понимаешь, никому ни слова не сказала, друзья испереживались все, даже нас, вот, попросили ее найти.
        - Светлана? - приподняла брови Наталья Петровна. - Какая Светлана? Русская?
        - Она самая, - казалось, шире и обаятельней улыбнуться уже невозможно, но Сыскарь умудрился. - Она ведь недавно в вашей школе работает, верно?
        - А у вас, господа частные сыщики, документы-то соответствующие имеются? - неожиданно спросила завуч.
        - В обязательном порядке! - воскликнул Андрей, поднялся, вынул из нагрудного кармана и протянул раскрытым свое удостоверение. - Ваня, предъяви.
        Иван сделал то же самое.
        Нина Петровна, глядя поверх очков, внимательнейшим образом изучила документы, сверила фотографии с оригиналами и сказала:
        - Ну что ж, будем надеяться, что вы не врете. Впрочем, если и врете, невелика беда. Светлану у нас любят и в обиду никому не дадут. Так и знайте. Мужики у нас хоть и пьющие, но серьезные. Если что, шутить не станут. Это я на всякий случай предупреждаю.
        - Господь с вами, Нина Петровна! - прижал руки к груди Сыскарь. - Какие обиды? Нам бы только с ней встретиться, поговорить пять минут - и все. Мы убедимся, что все хорошо, и тут же уедем.
        - Не тут же, - подал голос Иван. - Лично я бы с удовольствием здесь переночевал, а завтра с утра уже поехал. Хоть воздухом чистым подышим. Когда еще удастся? У вас здесь гостиница есть, Нина Петровна?
        - Гостиницы у нас нет, - сказала завуч. - Но это не проблема. Если вы и впрямь те, за кого себя выдаете, и Светлане никакого вреда от встречи с вами не случится, я, так и быть, дам вам приют на ночь, дорогие мои москвичи. Мы с мужем одни в доме, комната свободная есть.
        - Вот спасибо! - обрадовался Андрей. - А то и впрямь в ночь ехать почти три сотни километров... Мы заплатим, сколько нужно, не сомневайтесь.
        - С гостей у нас денег не берут, - усмехнулась Нина Петровна и, глядя на смутившихся друзей, добавила: - Не извиняйтесь. Сама жила в Москве, знаю. Но учтите, на встречу со Светланой я с вами пойду. В конце концов, она работает в моей школе.
        - Нет проблем. Только не пойдете, а поедете. С комфортом, у нас машина.
        - Это хорошо, - сказала Нина Петровна. - Село у нас не такое уж маленькое, а Светлана на самой околице живет. Идемте.
        - Может, позвонить ей сначала? - предложил Иван. - А то вдруг дома не окажется?
        - Да куда ж она денется? - удивилась Нина Петровна. - Не дома, так в огороде, а не в огороде, так в магазине. Тогда по дороге встретим. А звонить - только деньги зря тратить.
        Нина Петровна оказалась права. Светлану они нагнали в нескольких шагах от калитки ее дома - девушка явно возвращалась из магазина с пакетом в руке, из которого выглядывал наружу батон хлеба.
        Андрей проехал чуть вперед, обгоняя Светлану, и остановил машину. Они вышли.
        - Светлана Олеговна! - позвала завуч. - К вам гости. Из Москвы.
        Девушка остановилась возле калитки и опустила пакет на землю, спокойно глядя на безмолвно застывших возле своего черного кроссовера Андрея и Ивана.
        - Здравствуйте еще раз, Нина Петровна, - сказала девушка. И улыбнулась.
        "Меня как под коленки толкнул кто-то, - рассказывал потом Ивану Андрей. - Хорошо, возле капота стоял - оперся. А то бы точно упал". - "А я забыл, что нужно дышать, - отвечал Иван. - Стою и не дышу. И, главное, абсолютно этого не замечаю. Только ее вижу, и все. Пока голова не закружилась и в глазах не потемнело, не вдохнул".
        - Здравствуйте, Светлана, - первым, как это почти всегда бывало, среагировал Сыскарь. - Меня зовут Андрей, а это мой друг и напарник Иван. У нас к вам маленькое, но очень важное дело. Можно войти?
        - Здравствуйте. Вас, наверное, Роман попросил меня найти? Больше вроде некому. Проходите, конечно. Будем чай пить. А может, вы есть хотите? Могу яичницу пожарить. С колбасой.
        - Миллион лет не ел яичницу с колбасой, - честно соврал Сыскарь. - Не откажемся. Правда, Вань?
        - Э... я... - Иван явно еще не пришел в себя.
        - Он не откажется, - быстро заверил присутствующих Андрей. - К тому же - и очень кстати - у нас в запасе имеется бутылка отличного коньяка. Настоящего армянского. По рюмочке за знакомство, а? Нина Петровна, вы как?
        - И не надейтесь, что откажусь, - твердо сказала завуч. - Считайте меня на сегодняшний вечер дуэньей.
        И с гордым видом первой вошла в калитку.
        Андрей со Светланой рассмеялись и прошли следом. При этом Андрей раньше девушки успел подхватить пакет с продуктами.
        Иван тяжело вздохнул и полез в салон за коньяком.
        Глава 2
        Ночь выдалась теплой. В распахнутое настежь окно глядела полная луна. Призрачный холодный свет смешивался с лесными майскими запахами, и этот волшебный коктейль прогонял сон не хуже чашки свежесваренного крепкого кофе. Впрочем, дело было не только в луне и весенних запахах. И даже не столько в них.
        - Не спишь? - негромко спросил Иван.
        Он лежал на раскладушке, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Но видел Светлану. Пшеничные волосы, зеленые, как весенняя трава, глаза, легкая походка и умопомрачительные ямочки на щеках. Можно понять бизнесмена Романа. "Как это он еще десять дней выдержал... Я бы на третий искать кинулся. Или даже на второй".
        - Не сплю, - ответил Андрей, расположившийся в схожей позе на кушетке у стены. - Луна мешает. Может, шторы задернуть, как думаешь?
        - Мне-то хоть не ври, - сказал Иван. - Луна ему мешает. Как же.
        - Ты прав, - вздохнул Сыскарь. - Лежу вот и все о ней думаю. Какая девушка... - Он помолчал и вдруг стремительно повернулся на бок, уставившись на Ивана. - Стоп. А ты-то чего не спишь, напарник?
        - Угадай. Даю три попытки. Но думаю, тебе хватит и одной. Ты же у нас проницательный.
        - Эй, Лобан, я первый ее заметил!
        - Во-первых, это недоказуемо. А во-вторых, не колышет.
        - Вань, она точно не для тебя. Одумайся. Ты же вообще женщин боишься. Даже проституток.
        - Не боюсь, а слегка опасаюсь. Это разные вещи. Тем более проституток. А Свету я совсем почему-то не опасаюсь. Наверное, потому, что люблю.
        - О как. Уже люблю. Часок за одним столом посидел - и сразу любовь?
        - На себя посмотри. И почему часок? Не знаю, как тебе, а мне лично двух секунд хватило, чтобы все понять.
        - Черт, мне тоже. Может даже, и вовсе одной. Во влипли... И что теперь делать?
        Друзья умолкли. Думать о том, что теперь им делать, не хотелось. Хотелось думать о Светлане. И только о ней.
        - Так не пойдет, - сказал наконец Сыскарь, отбросил одеяло и сел на кушетке, спустив ноги на пол. - Придется использовать старинное русское средство. Оно же последнее. Только давай тихо, не хватало еще разбудить хозяев.
        Он встал, бесшумно прошел к своей сумке, лежащей в углу, достал из нее бутылку коньяка и поставил на стол.
        - У меня две было, - пояснил он Ивану, который с искренним интересом наблюдал за действиями напарника. - В нашем деле надеяться, что хватит одной, глупо.
        Посредине овального, покрытого льняной скатертью стола на подносе стоял графин с водой и два граненых стакана донцами вверх.
        - Привет из двадцатого века, - умилился Сыскарь. - Уже и не помню, когда последний раз видел подобный натюрморт вживую. Правда, закусить нечем, но хороший коньяк можно и не закусывать. Водичкой запьем, если что.
        - У меня есть, - сказал Иван.
        Он поднялся с раскладушки, выудил откуда-то из недр своей сумки плитку шоколада, положил ее на стол и уселся напротив Андрея.
        - Сладкоежка, - констатировал Сыскарь, тихонько откупоривая коньяк и неслышно, по стеночке, разливая его по стаканам. - И всегда таким был. Смотри, от сладкого полнеют. Ты уверен, что ей нравятся низкорослые толстые мужики?
        - У меня нормальный средний рост, - важно сказал Иван. - Не то что у некоторых дылд коломенских.
        - Коломенская - это верста, - парировал Андрей. - А дылда, она стоеросовая.
        - Дубина стоеросовая. Дубина, а не дылда. С осину вырос, а ума не вынес.
        - Верно, дубина, - подумав, согласился Сыскарь. - Признаю. Это мне образ Светланы мозги затуманил. Но и ты с дылдой коломенской маху дал. Так что один - один. За это и выпьем.
        Выпили, закусили шоколадом, помолчали.
        - Ну как? - осведомился Иван. - Лично у меня ни одной идеи.
        - Мало. Давай еще по одной.
        - Давай.
        Выпили еще.
        - Хуже всего, что завтра нам уезжать, - сказал Иван.
        - Зачем? - удивился Сыскарь. - Можем и задержаться.
        - Как это?
        - Все-таки ты, Лобан, иногда бываешь удивительно... лобовым. - Андрей ловко разлил еще по пятьдесят. - Сам подумай. Задание клиента мы выполнили? Выполнили. Новые заказы у нас есть? Пока нет. Значит - что? Правильно. Имеем полное право на небольшой отпуск. Так почему бы не провести его здесь?
        - А ведь и верно! - расплылся в широкой улыбке Иван. - Мы же сами себе хозяева. Как же это я не сообразил... Погоди, а Ирка?
        - Что Ирка? Пусть сидит на телефоне, как и положено наемному работнику. Если возникнет что-то срочное и денежное, она нам позвонит. Делов-то.
        Выпили за будущий отпуск. Потом за процветание частного сыскного агентства "Поймаем.ру" вообще и здоровье его секретаря Ирины Москвитиной в частности. За собственное здоровье тоже не забыли. Наконец Сыскарь разлил по последней, убрал пустую бутылку обратно в сумку и сказал:
        - Ну что, теперь за то, чтобы чудесная девушка Светлана сделала правильный выбор?
        - Нет, погоди. - Иван помотал головой. - У меня есть другой тост.
        - Давай.
        - Выпьем за то, чтобы она не просто сделала правильный выбор, а выбрала, за кого из нас двоих выйдет замуж. Ты же готов на ней жениться?
        - Ни фига себе, ты вопрос ставишь...
        - Готов или нет?
        Сыскарь хорошо знал друга и понял, что тот говорит серьезно. Возможно, даже предельно серьезно. Значит, и отвечать нужно серьезно.
        - Да, готов.
        - И я готов. Хоть завтра. И вот еще что... - Иван помедлил, задумавшись.
        - Ну?
        - Бывает так, что лучшие друзья ссорятся в подобной ситуации на всю жизнь...
        - У нас этого не будет, - быстро возразил Андрей. - Любовь любовью, а дружба дружбой.
        - Вот и я об этом, - кивнул Иван. - Значит, давай дадим торжественное обещание. Тот, за кого Светлана согласится выйти замуж, пригласит другого на свадьбу. Что бы ни случилось.
        - Разумно. - Сыскарь взял стакан. - Итак, я пью за то, чтобы Светлана выбрала себе мужа из нас двоих. И торжественно обещаю, даю слово, что если она выберет меня, то я, Андрей Владимирович Сыскарев по прозвищу Сыскарь приглашу на свадьбу тебя, моего друга, напарника и компаньона Ивана Сергеевича Лобанова по прозвищу Лобан. Что бы ни случилось. Так нормально?
        - Нормально. Я пью за то же самое и, в свою очередь, обещаю и даю слово пригласить тебя на нашу со Светланой свадьбу, если она выберет меня. Что бы ни случилось.
        - Два влюбленных идиота, - констатировал Сыскарь, когда оба допили коньяк, сполоснули стаканы водой из графина и выплеснули ее за окно. - Эх, курить охота.
        - Ты бросил, - напомнил Иван.
        - Знаю, - вздохнул Сыскарь. - Но все равно охота.
        - Подыши свежим воздухом, легче станет. Я всегда так делал, когда бросал.
        Они стояли у открытого окна, глядя на полную луну. Иван скрестил руки на груди, Сыскарь опирался ладонями на подоконник, глубоко вдыхая чистейший ночной воздух. Это и правда помогло, желание закурить сошло почти на нет. Вместо него захотелось спать. Сыскарь широко зевнул, бросил последний взгляд на луну, шагнул от окна, направляясь к кушетке, и замер. Со стороны леса (впрочем, лес тут был со всех сторон, куда ни пойди) донесся жутковатый и долгий, приглушенный расстоянием вой. Казалось, он не закончится никогда, а так и будет длиться и длиться, выматывая нервы и душу, сквозь ночь до самого утра, если, конечно, это самое утро вообще наступит...
        - Надоел, - процедил Сыскарь.
        Вой прекратился, как обрезанный.
        - Шаман, - сказал Иван. - Интересно, это волк или собака?
        - Чтоб я так знал. Но знаю точно, что это не моя музыка. Уж больно тоскливо.
        - Я почему-то сразу нашего оленя вспомнил, - сказал Иван. - Неужели это волки на него напали все-таки? Но почему днем? Волки - ночные охотники.
        - А медведи не воют. Они ревут.
        - Ревут белуги. Медведи рычат.
        - Никогда не видел белугу вне зоопарка, - пробормотал Сыскарь. - Равно как и волка с медведем. Ладно, давай спать. День завтра обещает быть крайне интересным и, не побоюсь этого слова, увлекательным.
        - Это точно, - согласил Иван. - Спокойной ночи, Сыскарь.
        - Спокойной ночи, Лобан.
        Друзья улеглись и вскоре уснули.
        Никто из них не заметил, как с раскидистого клена, росшего напротив окна, бесшумно снялся и канул в ночную темь крупный филин...
        Утром, едва Андрей с Иваном успели умыться и позавтракать на кухне-пристройке (Нина Петровна напекла гостям вкуснейших блинов), в дверь постучали.
        - Не заперто! - сообщила Нина Петровна, оборачиваясь через плечо.
        Чуть пригнувшись, чтобы не задеть головой о косяк, в дом шагнул высокий грузный мужчина лет сорока пяти - пятидесяти в военно-охотничьем камуфляже, такой же пятнистой, армейского типа, кепкой на голове и армейских же ботинках.
        - Утро доброе, - поздоровался он, снимая кепку, под которой оказался короткий "ежик" темно-русых, с густой проседью волос.
        - Здравствуйте, - дуэтом произнесли Андрей с Иваном.
        - Доброе утро, Саша, - сказала Нина Петровна. - Заходи. Чаю хочешь? С блинами.
        - Не откажусь.
        Мужчина тщательно вытер ноги о коврик, прошел на кухню и сел на свободную табуретку. Табуретка отчетливо скрипнула.
        - Александр, - сообщил гость, протягивая ладонь размером чуть ли не с малую саперную лопату.
        - Андрей.
        - Иван.
        Состоялись короткие, но энергичные рукопожатия.
        - Надолго к нам? - степенно осведомился Александр, принимая от Нины Петровны чашку с чаем. - Спасибо, Нина. Виктор-то где? На рыбалку умотал небось?
        - На нее. Встал еще затемно. Он тебе нужен, что ли?
        - Сегодня нет. Но очень скоро может понадобиться. Крышу в старом коровнике надо будет подлатать в паре мест.
        - Хорошо, я передам.
        - Собирались уезжать сегодня, - дождавшись паузы, ответил Андрей.
        Иван с удивлением посмотрел на компаньона. Как же так, мол, вчера же мы решили, что останемся на несколько дней?
        Спокойно, ответил ему взглядом Сыскарь, я знаю, что делаю.
        Александр кивнул, взял с тарелки блин, окунул его в миску со сметаной, целиком отправил в рот, прожевал, проглотил и запил чаем.
        - Пальчики оближешь, - сказал он. - Спасибо, Нина. Люблю блины. А задержаться можете?
        - Смотря по какой причине и на сколько дней, - сказал Андрей. - Мы вообще-то на работе.
        - Вот я и предлагаю вам работу. А на сколько дней... Это уж не знаю. Как справитесь.
        - Крышу подлатать? - усмехнулся Сыскарь. - Извините, мы не по кровельщицкой части.
        - И не по плотницкой, - добавил Иван.
        - Кровельщиков и плотников здесь хватает, - сказал Александр и отправил в рот второй блин.
        Друзья ждали.
        - ...а вот сыщиков совсем нет, - закончил гость и неожиданно подмигнул: - Вы ведь сыщики, верно?
        Компаньоны переглянулись.
        - Не удивляйтесь, - сказала Нина Петровна. - В деревне новости расходятся быстрее, чем в Интернете.
        - Сыщики, - весело признался Андрей. - Частное сыскное агентство "Поймаем.ру" к вашим услугам.
        - Поймаем - это хорошо, - улыбнулся Александр. - На ловца, как говорится, и зверь бежит. Есть у меня, ребята, к вам дело. Только давайте на "ты" перейдем, ладно? Не привык я выкать. Но что такое уважение - понимаю.
        - Добро, - кивнул Сыскарь. - Нам так тоже проще. Но учти, мы работаем за деньги.
        - Само собой. Если возьметесь, аванс заплачу сегодня же. В пределах разумного, ясно.
        - Излагай, Саша.
        - Давайте лучше у меня поговорим, - сказал Александр. - Заодно и осмотритесь. И аванс получите, если согласитесь. Извини, Нина, что тебя не посвящаю пока. Но дело есть дело, лишних ушей не любит. Справимся - первая узнаешь.
        - Еще я ваших секретов не слушала! - фыркнула Нина Петровна. - Своих забот полон рот. Нашел секрет, к тому же. Да все Кержачи давно знают, что ты хочешь поймать зверя или человека, который у тебя телят режет и кровь из них выпускает. Тоже мне, конспиратор.
        Напарники с интересом посмотрели на Александра. Тот вздохнул, почесал в затылке.
        - Видите, как у нас? - спросил. И сам же себе ответил: - Ничего скрыть невозможно, все на виду.
        - Получается, не все, - заметил Сыскарь.
        - То есть?
        - Ну, ты же за помощью к нам пришел. Чтобы кого-то найти и поймать. Значит, не все на виду, если искать надо.
        - Верно, - усмехнулся Александр. - Но все равно лучше поехали ко мне. Я себя на своей территории уверенней чувствую.
        - Знакомо, - сказал Иван. - Сами такие.
        Они поблагодарили Нину Петровну за еду и кров (при этом Александр попросил хозяйку все-таки не распространяться о его визите по деревне хотя бы день-другой и получил в ответ такой выразительный взгляд, что попятился, споткнулся о порог и чуть не упал), попрощались и вышли на улицу.
        - Держитесь за мной, - предложил Александр, усаживаясь в отечественный Jeep Patriot. - Здесь недалеко.
        Они проехали по улице, свернули направо, миновали дом Светланы (при этом оба друга одновременно повернули к нему головы и синхронно вздохнули, не разглядев хозяйку ни на крыльце, ни за окнами) и, добравшись почти до самой околицы, затормозили - дорогу впереди степенно переходила небольшая стая гусей с гусятами, погоняемая важного вида рыжеволосой и веснушчатой девчушкой лет шести-семи.
        - Осторожно, гуси, - произнес Сыскарь. - Не вижу знака. Ух ты, а это кто? Колоритная фигура. Видишь?
        - Вижу, - откликнулся Иван. - И впрямь колоритная.
        Навстречу им по другой стороне улицы шел человек. Мужчина. Назвать его деревенским мужиком как-то не поворачивался язык. Хотя и на среднестатистического городского жителя он не был похож.
        Выше среднего роста, в длинном, чуть ли не до пят, кожаном плаще, сшитом из кусков разного цвета - от светло-коричневого до бордового, с надвинутым на голову капюшоном, из-под которого выглядывал хищный крупный горбатый нос, виднелись черные с проседью усы с бородой и выбивались того же цвета длинные волосы.
        Он шел легкой уверенной походкой, но при этом зачем-то опирался на деревянный посох, украшенный причудливой резьбой и словно взятый из какой-нибудь видеоигры или фильма в жанре фэнтези.
        Поравнявшись с кроссовером, мужчина откинул капюшон, на ходу повернул голову и посмотрел на друзей. Его губы беззвучно шевельнулись.
        - Что? - спросил Иван. - Не понял, он что-то нам сказал?
        - Не знаю, - задумчиво произнес Андрей. - Не расслышал. Может, поздоровался. В некоторых деревнях до сих пор принято здороваться со всеми, даже с незнакомцами. Но ты заметил, какие у него глаза?
        - Вроде карие. А что?
        - Не карие, а желтые. Натурально. Как у кота. Никогда таких не видел. И зрачки...
        - ?
        - Нет, ерунда, показалось, наверное, - понизил голос Сыскарь. - Или солнце так упало. Вроде как они красным отливают. Жуть.
        - Тебе бы детишкам сказки на ночь рассказывать, - вздохнул Иван. - Цены бы не было. Трогай давай. Дорога свободна.
        Александр Вежин оказался местным фермером. Не бедным. Держал крупное стадо элитных коров, с которого имел стабильную прибыль на протяжении вот уже более десяти лет. И с односельчанами, по его словам, у него были нормальные дружеские, товарищеские и деловые отношения. Кое-кто завидовал его успеху, не без этого, особенно в начале. Но потом рассудительность и твердый нрав Вежина вкупе с готовностью всегда помочь тем из односельчан, кто действительно в помощи нуждался, победили, и фермер приобрел всеобщее и весьма заслуженное уважение.
        - Я же местный, - рассказывал он, водя друзей по своему обширному хозяйству и показывая, где и что расположено. - Здесь родился и вырос. Всех знаю. И меня все знают. И дети мои в Кержачах выросли. Жена, правда, родом из райцентра, но прожила тут уже четверть века, так что, считай, тоже своя...
        В общем, все шло более менее хорошо. Стадо год от года росло, а вместе с ним и прибыль. Трезвый и рачительный хозяин Александр Вежин собирался уже строить третий коровник и взять в аренду еще земли под пастбища, но пару месяцев назад на ферме случилось весьма странное и неприятное происшествие. Кто-то зарезал теленка, пробравшись ночью в коровник. И не просто зарезал, а, по словам фермера, полностью его обескровил.
        Глава 3
        Они сидели в красивой деревянной беседке, расположенной на обширном и хорошо ухоженном участке, окружающем двухэтажный бревенчатый дом фермера. Александр курил. Андрей с Иваном молчали, обдумывая его рассказ и последовавшее за ним предложение.
        Второго теленка зарезали почти через месяц и точно таким же образом. Рана на шее и полное обескровливание организма.
        - Как будто насосом откачали, - говорил Александр. - У меня же овчарки, специально натасканные, ночью территорию охраняют! И еще непьющий сторож. Даже два. Ну, почти непьющие. И никто ни сном ни духом. Как такое может быть? Но я заметил. Оба раза пришлись на полнолуние. Соображаете, к чему веду? Сегодня ночью как раз опять полнолуние.
        - А не прошедшей было? - спросил Иван.
        - Нет, сегодняшней. Специально уточнял по календарю.
        - И ты хочешь устроить засаду, - догадался Сыскарь. - Поймать гада. Или убить, если это зверь.
        - Точно. Хотел сначала мужиков уговорить - у каждого, считай, или двустволка, или даже карабин имеется, - но потом передумал. А вдруг это все-таки человек и мы его случайно подстрелим? В тюрьме сидеть неохота. И тут вы появились, как по заказу. Профессионалы. У вас же есть оружие?
        - Оружие-то у нас есть, - сказал Сыскарь. - И разрешение на него, разумеется, тоже. Но... Ты в государственные правоохранительные органы обращался с этим вопросом?
        Александр молча посмотрел на него и выразительно вздохнул.
        - Понял, - сказал Сыскарь. - Извини. Действительно. У них дел невпроворот, а тут какие-то телята.
        - Я заплачу, - сказал хозяин фермы. И назвал две суммы. Одну, если засада удастся, и вторую, если нет или ночь пройдет впустую.
        Компаньоны задумались. Деньги предлагались вполне адекватные затраченным усилиям и риску. Даже по московским меркам. А с учетом того, что они все равно собирались оставаться в Кержачах, то и вовсе грех было отказываться. Эти свои одинаковые мысли Андрей с Иваном и прочли в глазах друг друга, молча переглянувшись.
        - О"кей, - кивнул Сыскарь. - Аванс - сорок процентов от меньшей суммы, и мы твои. Давненько я не охотился за убийцами телят.
        - Нет проблем. - Александр вытащил из внутреннего кармана пухлый бумажник и положил на стол несколько купюр.
        - Кстати, о неизвестном убийце телят, - сказал Сыскарь, убирая деньги. - Он на местных оленей тоже нападает, ты не в курсе?
        - На оленей? - с удивлением переспросил фермер.
        Они рассказали о том, с чем столкнулись вчера вечером на дороге в Кержачи.
        - Не знаю, - покачал головой Александр. - Это запросто могли быть и волки. Или тот же медведь. Правда, настолько близко к селу они обычно не подходят, но мало ли...
        Половина дня прошла в подготовке. Компаньоны еще раз внимательно осмотрели скотный двор с двумя коровниками, определили место для засад - по одному на коровник, проверили оружие (оба частных детектива предпочитали современный отечественный девятимиллиметровый пистолет "Грач" с магазином на восемнадцать патронов), пообедали в доме у заказчика и снова устроились в беседке на воздухе.
        - Сейчас, после обеда, мы сделаем вид, что уезжаем, - объяснил хозяину план операции Сыскарь. - И так уже вся деревня в курсе, кто мы такие. Мало того. Заедем к тем, кого мы знаем, - попрощаться. К Нине Петровне и Светлане. Нине Петровне скажем, что пришлось отказаться от затеи - мол, срочное дело в Москве образовалось. А как стемнеет, тихонько вернемся. Хорошо бы по другой дороге. Есть такая?
        - Есть, - сказал Александр. - Окружная грунтовка через лес и как раз недалеко от меня проходит. Очень удобно. Машину можно в лесу оставить, а сюда пешком дойти. По тропинке, я покажу. Никто не заметит, если поздно вечером. Мы здесь рано спать ложимся. Только... - Он посмотрел на друзей, и в его глазах мелькнуло сомнение.
        - Боишься, что удерем с авансом? - усмехнулся Сыскарь. - Так мы его у тебя оставим, если хочешь. Вот здесь, на буфете. Потом заберем вместе с оставшейся суммой. Идет?
        - Не надо, - сказал хозяин фермы, секунду помедлив. - Я вам доверяю.
        - Правильное решение, - одобрил Сыскарь. - Без доверия между исполнителем и заказчиком никакое дело не сладится. Но и проверка не помешает. А посему - вот тебе наши визитки. Здесь адрес фирмы, сайта, электронная почта, телефоны, имена и фамилии. - Он протянул Александру визитку, Иван сделал то же самое. - Все настоящее, не переживай.
        - А я и не переживаю, - сказал Александр. - Если в людях не разбираешься, то бизнес лучше и не затевать. Хотя, признаю, сомнения кое-какие поначалу у меня возникли. Уж больно вы бойкие парни.
        - На том и стоим, - подмигнул Сыскарь. - В нашем деле без бойкости, юркости и ловкости - никуда. Ну и головой надо уметь соображать, не без этого.
        - И даже наоборот, - подал реплику Иван. - Сначала соображать головой, а уж потом проявлять бойкость, юркость и ловкость. В связи с этим у меня вопрос. Точно никто из местных не мог это сделать? Может, ты обидел кого ненароком, а потом забыл? А он не забыл. Подумай как следует.
        - Сто раз уже думал, - сказал хозяин фермы. - Всех перебрал. Бесполезно. Нет таких, никого не могу подозревать. Или тогда уже сразу всех, - он вздохнул с снова закурил. - Вот задачка, а?
        - Нормальная задачка, - заверил его Сыскарь. - Не труднее многих. Но Иван прав. Прежде чем устраивать засады, необходимо выяснить все, что только возможно. И методом исключения... Скажи, а новые люди в деревне появлялись за последние несколько месяцев? Не считая Светланы, понятно.
        - Есть у нас один новый человек, - кивнул Александр. - Григорием зовут. Наш... как бы это сказать... местный колдун, что ли. Да вы его видели. Он мимо нас проходил, когда сюда ехали.
        - Желтоглазый, бородатый, в разноцветном плаще и с чудным посохом? - быстро уточнил Сыскарь.
        - Он самый.
        - А почему колдун? - удивился Иван.
        - Потому что он и есть колдун, - пожал широкими плечами Александр. - Наш деревенский колдун.
        - Настоящий? И что он делает?
        - Что делают колдуны? Колдуют. У меня однажды четыре коровы пропали на летнем выпасе: пастух мало того, что собаку не взял, заболела она, так еще и уснул, зараза, они и отбились от стада, заблудились, ушли аж к дальним болотам. Хрен бы я их нашел, если б не Григорий. Да и не только это. Зубную или там головную боль заговаривает на раз, лучше всяких таблеток. Ни одна бабка у нас да и во всей округе так не умеет. Вообще, лечит. И людей, и животных.
        - Что, от всех болезней? - прищурился Сыскарь.
        - От всех - не от всех, но с тех пор, как он у нас появился, в поликлинику райцентровскую народ, считай, и ездить перестал. Похмелье - и то снимает!
        - Да ты что! - не поверил Сыскарь. - Не может быть.
        - Правду говорю. Сам не сильно верил, пока однажды не попробовал. Бабы наши на него чуть не молятся. И то. Раньше как было? Похмелился мужик наутро после хорошей гулянки раз-второй и готово дело - назавтра еще хуже, а там и запой. А теперь жена его сразу к Григорию тащит. Тот пошепчет что-то, голову бедолаге помассирует, даст настоя выпить травяного. И все. Никакого похмелья, как новенький человек. Да что там похмелье! Алкоголиков лечит! Правда, тех только, кто сам хочет избавиться. У нас до его прихода человек пятнадцать-двадцать пили запоем, ничего им не помогало. Включая женщин. И кодировались уже, и по-всякому. А он вылечил. Сейчас в деревне всего-то четыре алкаша остались. Но эти сами не хотят к Григорию идти. Водка им дороже жизни.
        - Чудеса, - констатировал Сыскарь. - И дорого берет этот... народный целитель за свои услуги?
        - С кого как. И почти никогда деньгами. Продуктами берет, работой по хозяйству, бабы ему обеды варят, мужики из города привозят что попросит. Так и живет. Говорит, что деньги ему практически не нужны. Зачем, говорит, деньги, когда вокруг столько добрых людей? Его у нас любят, он никому не отказывает и часто помогает абсолютно бесплатно. Особенно советом. Когда что сажать, в какой день лучше свадьбу играть или там детей крестить, рыбу ловить, грибы собирать, в райцентр ехать или еще куда. И, главное, никогда не ошибается. Как скажет, так и будет. Одно слово - колдун.
        - Надо же, - покачал головой Иван. - Я думал, всех колдунов или там шаманов всяких еще при советской власти извели. Да и вообще - сказки это. Для тех, кому еще в школе учиться было лень, а уж потом - тем более.
        - Что у вас в городе сказка, то у нас в деревне иногда самая обыденная вещь, - хмыкнул фермер. - Ты вот про снежного человека, например, слышал? Тоже небось сказкой считаешь. А у нас его многие встречали. - Он обвел притихших детективов серьезным взглядом и добавил: - Особенно те, кто после бестормозной пьянки не к Григорию идут, а похмеляются три дня. Паленой водкой.
        И захохотал.
        Отсмеявшись, он, тем не менее, уверил враз помрачневших друзей, что все, сказанное им в отношении Григория, - чистая правда. И это еще не все. По словам Александра, выходило, что колдун Григорий способен даже вызывать дождь или, наоборот, при необходимости разогнать тучи. Прошлым летом, когда не то что район или область - полстраны от засухи страдало, Кержачи горя не знали, - все на огородах и в садах вызрело в срок и в полном объеме. А почему? Григорий постарался. Аж похудел, глаза ввалились, но дождь в Кержачах шел, когда надо и сколько надо. Кроме этого, умеет деревенский колдун с животными разговаривать и птицами. И даже, кажется, с деревьями. Тут, правда, Александр точными сведениями не обладает, но по деревне ходят рассказы, что слушается Григория всякая божья неразумная тварь беспрекословно. Вот был зимой случай...
        - Погоди, - остановил фермера Сыскарь. - Детали потом. Скажи лучше, почему ты к нему не обратился с этой своей проблемой, если он такой сильномогучий?
        - А я боюсь, - просто ответил фермер, помедлив.
        - Чего?
        - Сам точно не знаю. Может быть, как раз того, что он такой сильномогучий. Мне вообще кажется, - он огляделся по сторонам и понизил голос, - что к таким людям, как Григорий, надо как можно реже обращаться. Только в самых-самых крайних случаях, когда уже совсем припрет. Потому что не от бога его сила, как я думаю. Ох, не от бога. А если не от бога, то от кого? Вот то-то и оно.
        - Так ты верующий, Саша? - почти ласково осведомился Андрей.
        - Крещен, - сказал тот. - И в церкви бываю. Редко, правда. Надо бы чаще.
        - Я думаю, эту тему нам лучше не трогать, - сказал Иван. - Там, где начинается всякая мистика с религией, сыщикам делать нечего. Мне, если честно, по барабану, откуда у этого Григория его способности - от бога или от дьявола. Мне другое интересно. Сам он не мог телят этих зарезать и обескровить?
        - Браво, напарник! - похлопал в ладоши Сыскарь. - Прямо с языка у меня снял. Уж больно подходит наш колдун на эту роль. Кровь невинного теляти, полнолуние... Опять же, до его появления в деревне такого не случалось. А, Саша? Или случалось? И когда вообще этот Григорий в деревне появился?
        - И откуда, - добавил Иван.
        Александр задумался, попыхивая сигареткой. Друзья ждали. Вокруг разливался покой, невозможный в городе. Со своими деревенскими звуками, цветами и запахами. Жужжание майской пчелы на цветке, далекое мычание коровы, синяя тень от облака на зеленой траве, нагретые солнцем бревна...
        - Нет, - уверенно сказал Александр, и деревенский покой мгновенно ушел на второй план, став мало что значащим фоном. - Не мог он. Его и в деревне-то не было в эти дни, я вспомнил. Уезжал он куда-то по своим делам. А появился Григорий у нас... - Он пошевелил губами, подсчитывая. - В августе два года будет как. Купил заброшенный дом, привел его в порядок, стал жить. Постепенно со всеми познакомился, его приняли. К чужакам-то мы не особо расположены, но Григорий... Свой он, деревенский, это сразу видно. Да, необычный человек, таких теперь и не осталось почти. И непростой. Есть у него, чую, какая-то тайна в прошлом, о которой он молчит. Ну да это его дело. Однако у властей к нему никаких претензий за это время не возникло, а у нас тем более. Какие могут быть претензии к тому, кто тебе всегда помочь готов?
        - И все-таки за помощью к нему обращаться ты не захотел, - констатировал Сыскарь.
        - Не захотел, - опять подтвердил Александр. - И хватит об этом. Вам что, работа не нужна?
        - Не лезь в бутылку, Саш, - сказал Андрей и со вкусом потянулся всем своим длинным телом. - Мы уже на тебя работаем. А задавать вопросы входит в наши обязанности. И вопросы эти не всегда приятные. Ладно, будем считать, что с Григорием этим мы более менее разобрались. Не было его в деревне, значит, не было. Против алиби не попрешь. Давай ты покажешь нам заветную тропинку, о которой говорил, а дальше будем действовать по плану.
        Двадцать пять поколений. И в каждом он искал свою Зоряну - аватару, девушку, в которой с наибольшей силой проявляется душа целого народа. Чаще - находил. Чтобы полюбить, вызвать ответную любовь, а затем погубить. Лучше, конечно, духовно, насколько это возможно. Или, в самом уже крайнем случае, физически. Последнее было сделать одновременно проще и труднее всего. Потому что убить того, кого ты любишь, почти невозможно. Даже во имя великой цели. Даже тому, кто за многие века погубил столько душ, что давно потерял им счет. Это все равно что убить самого себя и даже еще страшнее. И все-таки... Дважды за все эти длинные, бесконечные и такие короткие, словно вмиг пролетевшие века он убивал своих любимых. Своими руками, так как чужими сделать это было и вовсе нельзя - наемные убийцы или отказывались от поставленной задачи в самый последний момент и под любым предлогом, или с ними самими происходили несчастные случаи различной тяжести. Вплоть до смертельного исхода. Тот, кто заключил с ним сделку - тогда, в лето шесть тысяч пятисотое от сотворения мира, или, следуя новому летоисчислению, в 991 году от
Рождества Христова, сразу предупреждал, что подсылать к аватаре наемных убийц или пытаться устроить якобы несчастный случай - пустой номер. Уж больно силен у аватары ангел-хранитель, который умеет отвести от своей подопечной любую беду. Кроме одной. Если за дело возьмется сам Григорий. Лично.
        Да, два раза. И оба смертоубийства стоят перед глазами, как будто случились вчера. И все так же рвут душу. Или то, что от его души осталось...
        Не хотелось бы пройти через это в третий раз. Нет, не так. Третьего раза просто не будет. Слишком много неудач и разочарований, слишком он устал терпеть поражение в полушаге от победы. Да что там в полушаге. Бывало и так, что победа уже лежала в кармане. Трудная, заслуженная, только что рожденная победа. Лишь сбереги ее, вырасти, укрепи... Но карман всегда оказывался дырявым, и все приходилось начинать сначала.
        Вот и сейчас, здесь, в этом удивительном и странном, но, если приглядеться, все еще знакомом мире, в совершенно иной, но, опять же, если посмотреть пристальней, такой узнаваемой России ему пришлось не просто заново осваиваться, а буквально все строить с нуля. Примерно как человеку, который в один прекрасный день очнулся на больничной койке и обнаружил, что решительно ничего не помнит из того, что происходило с ним прежде, и не знает, где он находится.
        Однако приспособиться к новым обстоятельствам, времени и месту ему удалось довольно быстро. Самое главное, что люди по сути своей практически не изменились. Ими по-прежнему управляли голод, любовь, жажда денег и славы и вечная надежда на чудо. На то, что невесть откуда взявшийся волшебник придет, взмахнет своей чудесной палочкой, и сразу все проблемы решатся: здоровье вернется, дети станут слушаться родителей, враги и начальство сгинут, а друзья и деньги умножатся. Мало того. Люди не только надеялись на чудо, они верили в него. Может быть, не так истово и явственно, как в прежние времена, но все так же неизбывно. А там, где есть вера, всегда найдутся и ее адепты. Он, Григорий, помнится, весьма поразился, когда понял, какое невероятное количество людей в этом, казалось бы, насквозь образованном и обладающем громадной массой научных знаний мире готовы нести доморощенным ведуньям и ведунам (в абсолютном своем большинстве - самым натуральным шарлатанам и мошенникам) последние сбережения, дабы те сняли с них всеразличную порчу, избавили от родовых проклятий, излечили родных и близких от запойного
пьянства, а также нашептали кучу денег и бешеный успех среди особей противоположного пола детородного возраста.
        Эх, люди-людишки, знали бы вы, что такое настоящая порча или нашептанный денежный успех и чем за это приходится платить... Но нет. Они не знали, и, что самое удивительное, знать не хотели. Им нужно было только одно: быстрый результат при минимуме их собственных усилий.
        Что-что, а добиваться нужного результата колдовскими способами Григорий умел, как никто другой. Ему и в те давние времена, когда на земле русской свободно жили не самозванные, но истинные волхвы да ведуны, равных было мало, а уж теперь и вовсе - хоть весь свет обыщи, даже отдаленно сравнимых по силе не найти. Измельчали адепты. Ох, измельчали. Оно, впрочем, и на руку - никто не сможет помешать по-настоящему. Если, разумеется, не считать церковь и светские власти. Но времена в этом смысле нынче стоят благодатные - на ведьм и ведьмаков, за неимением последних, уже давно никто не охотится. Правда, и помощи ждать неоткуда, но он давно привык обходиться только своими силами. Не впервой.
        Григорий отворил скрипнувшую калитку (давно, кстати, надо петли смазать, да все руки не доходят) поднялся на крыльцо, отпер дверь и вошел в дом. Свой дом. Не так уж часто ему доводилось жить в собственных домах - все больше по съемным углам или вовсе у чужих людей. А уж в таких, как этот - просторном, отремонтированном, с электричеством, водой и газовой печкой, - и вовсе впервые. Все-таки больших успехов достиг человек за последнюю тысячу лет в деле обустройства собственного жилища. Грандиозных. До сих пор иногда то же электричество кажется чистым колдовством. Не говоря уже о всяких там автомобилях, телевизорах, сотовых телефонах, компьютерах и прочих изделиях рук человеческих, к которым поначалу он и вовсе не знал, с какого конца подойти и которых, если уж быть до конца честным, даже боялся.
        Хотелось чаю. Он снял и повесил на вешалку плащ, оставил посох и сумку в прихожей (травы, собранные сегодня в лесу, могли немного подождать) и проследовал на кухню. Поставил на огонь чайник, присел к столу, достал любимую трубку, набил ее табаком и закурил. В том, что новая учительница, Светлана, именно та, кого он всегда искал и чаще всего находил, Григорий убедился, как только ее увидел. И так было всегда, с тех самых пор, когда он впервые встретил Зоряну...
        Теперь предстояло многое обдумать и еще больше сделать. Тем более что в село нежданно-негаданно нагрянули эти два частных сыщика из Москвы.
        Он их приметил еще вчера на дороге, когда они сначала чуть не задавили преследуемого им оленя, а после оказали животному медицинскому помощь. Гуманисты, мать их. Одно слово - городские. Хотя, правду сказать, вырвавшегося оленя он преследовал скорее по привычке, крови - насытиться - ему хватило. Но сам факт вмешательства, пусть даже случайного, в его, Григория, дела заставил насторожиться. Он прекрасно знал, что просто так никогда, нигде и ничего не происходит, и появление этих двоих должно что-то означать. Возможно даже, что-то очень важное. Узнать, что сыщики искали его Светлану, нашли, встретились с ней, остались в Кержачах и заночевали у завуча школы, было не сложно. Равно как и подослать ночью к открытому окну филина-слухача. Влюбились, значит, идиоты городские? Ну-ну. Дорого вам эта любовь обойдется. Ох, дорого. Потому что тем, кто вольно или невольно посягает на принадлежащую ему, Григорию, собственность, приходится платить. Всегда. А Светлана - его собственность. Пусть пока и не знает об этом. Ничего, узнает, она не первая. Первой была Зоряна. Да, Зоряна...
        Неотвратимые, словно океанский прилив, подступили воспоминания.
        Глава 4
        Зоряна вместе с отцом, дядей и младшим братом вернулась из Новгорода на пятый день после того, как умер Велеслав, и Самовит по древнему обычаю сжег тело старого волхва на берегу реки. К этому времени пепел погребального костра успел остыть, а вот сердце Самовита - нет. И даже наоборот. Дел в эти пять дней у ведуна было по самое горло. Одна только задача - вывезти из дома Велеслава сундук с пергаментами и перепрятать в надежное место, да так, чтобы никто не увидел и не узнал, - потребовала кучу времени и усилий. А ведь еще нужно было продать дом, который Велеслав за неимением родни оставил Самовиту. Хороший дом - крепкий и просторный, хоть сам живи. Однако Велеслав заранее предупредил: "Лучше продай, да побыстрее. И вообще, старайся не привязываться к жилью. Впереди новые времена, и твое обиталище - заимка дальняя в лесу густом, куда не всякий княжий гридень доберется, не то что греческий поп. А в городе ты любому открыт и доступен - бери голыми руками". Вольно ему, назавтра ушедшему туда, откуда нет возврата, было советовать. Мертвых, известно, земные дела не касаются. За особым исключением. А ты
попробуй дом волхва продать. Не всякий купит, даже если с деньгами. Из боязни в первую голову. Мало ли что. А ну как начнут в том доме сны приходить чудные-страшные да мысли странные? Или - того хуже - сам бывший хозяин по ночам являться? Чур меня, чур, поищу лучше другое жилье. Или вовсе новое построю. А здесь пусть дурак селится.
        Нашел в конце концов покупателя - молодого купца, почти ровесника, которому тесно стало в отчем доме. Да так, что хоть в шалаш или землянку, только побыстрее. Цену, конечно, удержать не вышло, но, главное, волю покойника исполнил.
        Но за всеми этими заботами он ни на секунду не забывал о Зоряне и о том, что сказал ему за день до смерти старый волхв. И когда узнал о том, что Зоряна вернулась, отложил все дела и поспешил с ней встретиться. Шел по улице с большой радостью и еще большей тревогой на сердце. Как примет? Что скажет? Прав оказался старый волхв или все же ошибся?
        Как мучили и жгли душу эти вопросы! Казалось бы, чего проще - раскинь накануне кости с рунами или, того лучше, заруби черного петуха да устрой волшбу на распознание знаков судьбы. Умеешь ведь. Но - нет. Не стал делать. Боялся? И это тоже. Но еще и потому не стал, что знал - тот, кто наблюдает, так или иначе влияет на того, за кем наблюдает. Мало того. Чем упорней наблюдатель в своем стремлении разглядеть какой-либо смысл в знаках судьбы, тем больше вероятность, что он сам себя обманет. Другое дело - прямое непосредственное воздействие. Но тогда еще Самовит и подумать о подобном не смел.
        Волхв оказался прав.
        Его даже в дом не пригласили.
        Отец и дядя любимой вышли на крыльцо, говорили вежливо, но твердо.
        Знаем о твоих видах на Зоряну, Самовит. И о том, что ты свободный, не бедный и уважаемый многими человек, знаем тоже. Сами испытываем к тебе большое уважение, поверь. И помним о том, что был ты Зоряне люб. Но. Мы все, семья наша, теперь приняли Христа и не можем допустить, чтобы ты, нехристь и язычник, ведун, первый ученик покойного волхва Велеслава, взял Зоряну в жены. Да и не Зоряна она теперь, забудь. Ольга. Вот ее настоящее христианское имя. Извини и без обид. Ладно?
        Без обид, говорите? Века и века прошли с того разговора, а обида - вот она, саднит и печет, как вчера нанесенная. Да так, что рек чужой крови не жалко, чтобы ее залить. И ведь пролились те реки, пролились. И еще прольются. Потому что договор, который он заключил, остается в силе, и главное дело его бесконечно длинной и безнадежно загубленной жизни не сделано.
        Он тогда не поверил. Вернее, не захотел поверить.
        Вы - ладно, сказал. А Зоряна-то сама что думает? Или у нее право слова теперь отняли?
        Ольга, ответили ему. Ольга, а не Зоряна. И никто ни у кого права на слово не отнимал. Наоборот, решили, что так тебе же легче будет.
        Не хочу легче.
        Как скажешь, пожали плечами. Ольга! Выйди-ка на крылечко! Тут Самовит пришел, хочет от тебя слово услышать.
        И Зоряна вышла...
        Он сразу увидел, что у любимой изменились глаза. Был взгляд озорной, веселый, с лукавинкой, а стал... Так смотрит тот, кто решил для себя окончательно какой-то очень важный вопрос, и теперь ему странно, что другие до сих пор плутают в трех соснах в поисках ответа.
        "Что мне сделать, чтобы ты вышла за меня?" - спросил он.
        Если бы она сказала - сделай крылья и прыгни с обрыва, чтобы полететь, как птица, он, не раздумывая, сел бы за работу, а затем прыгнул, рискуя сломать шею. Но она ответила тем, чуть ли не единственным ответом, которого он страшился больше любого другого.
        Прими новую веру и крещение, впусти в сердце Христа. Тогда я стану твоей женой. По-другому - никак.
        И во взгляде Зоряны (нет, уже Ольги, Ольги), и в глазах ее отца и дяди он очень ясно прочитал, что по-другому и впрямь никак.
        Для них.
        Но не для него.
        И он это понял сразу, мгновенно. А как только понял, тут же ушел со двора Зоряны (Ольги! Ольги!), попрощавшись вежливо и даже где-то смиренно. Что-что, а прятать свои истинные чувства и мысли ведун должен уметь, как никто другой. Если, конечно, он настоящий ведун.
        Да, вероятно, именно тот миг и стал поворотным в его жизни. Миг, когда он даже не сердцем, не печенкой, не душой даже, а всем своим - человеческим и надчеловеческим - естеством осознал, что будет драться. За любовь, за веру, за надежду. А в драке все средства хороши. Если, конечно, очень хочешь победить. И тот, кто смог эти средства предоставить, не замедлил появиться...
        Отчаянно свистел на огне чайник, выкипевший уже чуть ли не до дна.
        Григорий вздрогнул, посмотрел на зажатую в кулаке погасшую трубку, положил ее на стол, встал и выключил газ. Ничего нового. Снова эти воспоминания увели его из реальности лучше всякого колдовского зелья. И снова без толку. Вспоминай - не вспоминай, а сделанного не воротишь и не изменишь. Даже ОН - тот, чье имя не стоит лишний раз поминать, - не способен на такое. Да и нужно ли его возвращать и менять? Лучше действовать в настоящем и менять его так, как это нужно тебе. Или даже измениться самому, хоть это и гораздо труднее. И тогда, совершенное когда-то - не важно, по ошибке, со зла, по чьему-то наущению или же, наоборот, с полным осознанием собственной правоты - перестанет тревожить и забудется, как забываются сны. Даже самые яркие.
        Да, сны. Поспать - это правильно. Хотя бы час-два. Сегодня он встал до рассвета, а предстоящая ночь потребует много сил. Очень много.
        Забыв, что хотел выпить чаю, Григорий принес из прихожей сумку с травами и, действуя с веками наработанной сноровкой, разложил какие-то сушиться на специально устроенных для этого деревянных полках, а иные, связанные пучками, подвесил на протянутых под потолком веревках. Затем прошел в комнату, не раздеваясь, улегся на тахту и уже через минуту спал крепким сном без сновидений.
        Бесшумные засады бывают. Андрей Сыскарев по прозвищу Сыскарь, бывший разведчик-мотострелок и опер убойного отдела, а ныне частный сыщик, знал это очень хорошо. Как человек, в такие засады попадавший и сам их неоднократно устраивавший. Другое дело, что устроить бесшумную засаду, в отличие от попадания в оную, трудно. Тут все упирается в пресловутый человеческий фактор. Если бойца или оперативника не научили прятаться и вести себя в засаде тихо, если у него не хватает терпелки на время ожидания противника или преступника забыть о своих настоящих и мнимых физиологических потребностях и неудобствах, будь то желание отлить, чихнуть или почесать спину, то, разумеется, о бесшумности можно забыть. Как и о хороших шансах на успех засады. Оно, конечно, и сам противник, а равно и преступник часто бывает таким тупым лосем, что дальше некуда, но надеяться на это не стоит. Это все равно что всерьез рассчитывать на промах того, кто направил на тебя ствол и уже жмет на спусковой крючок. Лучше быстро убраться с линии огня. Или хотя бы выстрелить первым.
        Так же большое значение имеет место, выбираемое для засады. По возможности оно должно быть не только удобным для скрытого расположения и последующего неожиданного нападения, но и хотя бы относительно комфортным. То есть если вы умудрились лечь в засаде на муравьиную кучу и заметили это как раз в тот момент, когда нужно вести себя особенно тихо... В общем, как говорится, в этом случае вам не позавидуешь. Надо было смотреть. Другое дело, что иногда и выбирать не из чего, но это уже отдельная песня...
        В данном же конкретном случае место для засады и выбирать не пришлось - сарай для хранения кормов подошел идеально.
        Это он только назывался так - сарай. А на самом деле вполне себе капитальное бревенчатое сооружение, загруженное и насквозь пропахшее сеном, с двумя небольшими очень удобными для наблюдения окошками по обе стороны от дверей, которые впору назвать воротами. Как раз по окошку на брата. И по паре глаз брата на коровник. Сарай для кормов располагался на скотном дворе фермера Александра Вежина как раз таким образом, что из окошек прекрасно наблюдались оба стоящие рядом коровника и просматривалось все пространство перед и между ними.
        В общем-то было понятно, как сторожа могли раньше не заметить таинственного убийцу телят.
        В сами коровники попасть можно было тремя путями. Обычным - через двери. Необычным - через три окна, расположенные в каждом из этих обиталищ для крупного рогатого скота лишь с одной стороны. И совсем уж необычным и трудным - через крышу. Предварительно часть этой самой крыши разобрав.
        Крыши исключили сразу. Они была прочные, двускатные и двухслойные, крытые шифером. Незаметно и быстро сделать ночью лаз в такой крыше нереально. Обязательно нашумишь, и тебя заметят. И это одинаково касается и человека, и зверя, каким бы ловким, хитрым и сильным он ни был.
        Остаются двери и окна. Вот тут - запросто. Вход, а равно и въезд, на скотный двор, возле которого торчала будка сторожа, располагался точнехонько в "створе" между коровниками и сараем для кормов. Посередине. Таким образом, что двери-то коровников из сторожевой будки видно. А вот окна - нет. Если с задов скотного двора, с той стороны, где за торцами коровников вовсю распространяли специфические запахи навозохранилище и два колодца для сбора мочи, тихо перебраться через ограду (это не составляет большого труда), а затем так же тихо залезть в окно, то можно и остаться незамеченным. Особенно в том случае, если сторож дует чай (или чего покрепче) в своей будке и совершить профилактический обход вверенной для охраны территории ему и в голову не приходит. А зачем, собственно? Кому нужны эти коровы с телятами, пусть и элитные, если в селе все свои? Оказалось - нужны. И даже уже дважды...
        В засаду друзья, напарники и компаньоны сели ровно в четверть двенадцатого или, говоря привычным им языком, в двадцать три часа пятнадцать минут.
        А перед этим сделали все, как и намечали. Заехали попрощаться сначала к завучу школы Нине Петровне Ивановой, а затем и к Светлане. Оба прекрасно осознавали, что по большому счету к Светлане можно было и не заезжать. В том смысле, что для предстоящего дела это было практически неважно. Но отказаться от любой, пусть даже самой ничтожной, возможности увидеть молодую учительницу они никак не могли.
        Светлана приняла гостей приветливо. Напоила чаем, посетовала, что Андрей с Иваном уезжают так быстро: "Остались бы на пару деньков, отдохнули. Воздух здесь... Да меня теперь, после этого воздуха, в Москву никаким калачом не заманишь!"
        "Ну, в Москве свои плюсы и преимущества", - солидно заметил Иван.
        "И какие же, например? - насмешливо осведомилась Светлана. - Доступный Интернет? Развлечения? Возможность заработать?"
        "Ну хотя бы и так", - промямлил Иван, уже пожалевший о своих словах в защиту столицы.
        "Доступ в Интернет здесь есть, - сообщила Светлана. - Все, что мне нужно, я скачиваю без особых проблем. И общаюсь в Сети так же, как общалась в Москве. Теперь развлечения. Ночные клубы и рестораны терпеть не могу. Концерты, кино, театры? При наличии Интернета, я могу смотреть любое кино, когда пожелаю. К концертам равнодушна. Театр - да, люблю. Но вполне могу обойтись. Остается возможность заработать..."
        "Да я уже все понял, - жалобно сказал Иван. - Пощади, не добивай".
        "Ага, - подтвердил Сыскарь. - Мы уже любим Кержачи всем сердцем. Поверь".
        Светлана засмеялась. И столько непосредственной, веселой и солнечной теплоты было в ее смехе, что друзья только прерывисто вздохнули.
        Затем, точно по плану, они выехали из села, свернули на проселочную дорогу, укрыли кроссовер в лесу и по уже известной малозаметной тропинке пробрались к ферме Александра...
        Над лесом поднялась полная луна. Она казалось нереально близкой - эх, не растут крылья за спиной, чтобы долететь за несколько взмахов!
        Сразу посветлело, и скотный двор с двумя стоящими рядом коровниками лежал, полностью доступный искательным и пытливым взорам друзей-сыщиков. Ну, почти доступный. Все-таки увидеть происходящее за навозохранилищами они не могли. Но это было и не нужно.
        Ноль часов двадцать восемь минут. Больше часа в засаде. Ерунда, это не время. Бывало, и всю ночь до рассвета приходилось сидеть. И не всегда, кстати, дожидаться... Закурить бы. Нет, на фиг. Во-первых, бросил. А во-вторых, дым. Ну и что - дым? Сторож в своей будке курит, вот и дым. Сторож в будке курит, а ты здесь хочешь, умник. Кстати, в-третьих, курить в сарае для кормов строжайше запрещено. Не приведи господь, искра какая долгоживущая не туда упадет - и большой привет засаде. Будешь огонь тушить, а не хитрого человека или зверя ловить. Тут же сено кругом и вообще... дерево. Да и нет у тебя сигарет, если что. Те, что в сумке лежат, не считаются. Сумка-то в машине. Лучше думай о Светлане. О том, какая она вся ладная да красивая. Какая замечательная у нее улыбка и смех. Какие чудесные зеленые глаза. Какие густые, теплого медового цвета волосы. Очень хорошо такие мысли отвлекают от желания закурить. И не только от него. От наблюдения они тоже отвлекают. Так что, господин сыщик, думать-то думайте хоть о куреве, хоть о предмете вашей любви сколько угодно, но и о деле забывать не след... Опа. А это
что? Показалось или...
        - Пс-ст, - едва слышно произнес Иван.
        - Вижу, - одними губами ответил Андрей.
        Что-то изменилось в тени между коровниками. В одном месте она словно бы стала гуще. И это сгущение, эта как бы тень в тени, двигалась. Рассмотреть, кто или что это, не представлялось возможным. Но само движение улавливалось. Очень медленное и плавное, с остановками на несколько секунд, но - движение.
        - К окну подбирается, - шепнул Иван.
        Сыскарь промолчал. План действий, и не один, они разработали заранее, и теперь осталось лишь понять, какому из них выпадет следовать.
        Тень замерла возле первого окна, помедлила и, словно подросла, суживаясь и вытягиваясь. Снова замерла.
        Человек? Пробирался на карачках, а теперь встал на ноги. Не понять. Теоретически это может быть и поднявшийся на задние лапы зверь. Медведь, например. Что мы знаем о медвежьих повадках? Ни хрена мы о них не знаем... Попробует открыть окно? Точно. Только это закрыто, друг. Иди к следующему. Иди, родной, иди, кто бы ты ни был. Среднее открыто. Как раз для тебя.
        Тень послушно, будто подчиняясь мысленной просьбе Сыскаря, передвинулась к следующему окну. Ага. Кажется, открылось.
        Днем Андрей с Иваном специально позаботились о том, чтобы деревянные рамы одного крайнего и одного среднего окна не закрыли на шпингалеты. Ловушка примитивная, но действенная. То, что кто-то по известному русскому разгильдяйству не проверил какое-то там окно в каком-то там коровнике, вряд ли может удивить или насторожить любителя телячьей крови (напарники все-таки больше склонялись к предположению, что засаду они устраивают на человека, а не зверя).
        Но вот то, что не лают собаки, действительно чертовски странно. Два здоровенных алабая на привязи в будках у сторожки. Сначала думали их убрать, но потом решили, что это будет уж совсем напоказ. В прошлые-то разы овчарки тоже были и тоже ничего не учуяли. Молчали. Словно призрак телят прикончил. Или эти алабаи совсем уже... алабаи. Или...
        Тень исчезла в окне.
        - Вперед, - тихо сказал Андрей, вытаскивая пистолет и снимая его с предохранителя. - Как договаривались. Ты - к окнам. Я - внутрь.
        И первым выскользнул из сарая.
        Глава 5
        От ворот до ворот - восемнадцать шагов ровно. Специально днем мерили. Около девяти секунд, если не шуметь. Можно быстрее, но тогда будет громче. Они все-таки не какие-нибудь там ниндзя или спецназ ГРУ. Обычные опера, да еще и бывшие к тому же. Хотя, говорят, бывших оперов не бывает. Но так чуть ли не о всех профессиях говорят. Особенно те, кто профессию свою любит. Мы любим. Вроде бы.
        Бег от даже очень быстрой ходьбы отличается тем, что при ходьбе одна нога всегда касается земли. Значит, я все-таки иду. "Грач" - у правого плеча. Стволом вверх, как положено. Кошу глазом налево. Алабаи мирно дрыхнут в своих будках, сволочи. Сторож в сторожке через окно показывает рукой - вижу, мол, бдю, все в порядке. Кошусь направо. Рядом Лобан. Старый друг, верный боевой товарищ, напарник и компаньон. Если что, жизнь за него отдам, не думая. Да и отдавал уже, чего там. Как и он за меня. Не взяли. И слава богу. Видать, время не пришло. Вот пусть и дальше так. И подольше...
        У самого коровника разделяемся. Лобан скрывается за углом, я тихо-тихо тяну на себя калитку, устроенную в воротах коровника специально для человека, и проникаю внутрь. "Отвори потихоньку калитку", - немедленно вспомнились слова и музыка известного романса. Отставить песню. Хорошо, петли смазали. Вообще неплохо подготовились, прямо скажем. Теперь бы еще чуть-чуть удачи...
        Пригнувшись, на полусогнутых - весь слух и зрение - Сыскарь крался вдоль стойл, в которых лежа спали элитные парнокопытные.
        Ближе к противоположному концу строения - там, где располагались стойла отелившихся коров вместе с клетками для телят, под потолком, старалась хоть как-то рассеять мрак шестидесятиваттная лампочка дежурного освещения. Все лучше, чем ничего. Фермер Саша объяснил, что если основной свет не выключить, то коровы в большинстве своем будут ночевать стоя и, значит, пардон, меньше спать, а больше жрать и срать. А это никому не надо. Ни ему, ни скотникам, ни самим коровам. Потому что ночью не только человеку, но и его домашним и окультуренным животным спать положено. Невыспавшаяся корова - это уже нервная и раздраженная корова. Значит, считай, потери в молоке, мясе и общей прибыли.
        Черт возьми, всего за один день он, Андрей Сыскарев, узнал о буренках-кормилицах больше, чем за всю прошедшую жизнь! Вот и этим тоже его профессия интересна - с чем только не приходится в ней сталкиваться...
        Так. Длина коровника чуть меньше двадцати метров, если судить по чертежу, и он уже прошел половину этого расстояния. Ну, где же ты, гад, покажись, не стесняйся.
        Он остановился и тихонько свистнул.
        Что-то звякнуло слева и впереди. Громко замычала разбуженная обитательница стойла, и через проход метнулась на четвереньках темная фигура.
        Все-таки зверь?!
        - Свет!!! - заорал Сыскарь.
        Вспыхнули лампы под потолком - это сторож, как и было договорено, дернул по сигналу рубильник.
        Вскочили на ноги и, судя по звуку, немедленно опорожнили кишечники несколько коров.
        Потянуло свежей вонью...
        Сыскарь, держа пистолет в обеих руках, сделал три широких быстрых шага вперед, и в эту же секунду прямо на него, нос к носу, выскочил тот, на кого они устроили засаду.
        Волк?!
        Морда в крови, острые уши прижаты к черепу, серо-бурая шерсть дыбом, раскосые глаза горят желтым огнем, из оскаленной пасти капает слюна. И рык. Низкий, угрожающий.
        Ох, и здоровый же, сволочь, даже не знал, что такие бывают, успела промелькнуть мысль, пока "Грач" вместе с держащей его рукой перемещался на линию прицела.
        "Не стреляй, не надо", - явственно и убедительно произнес чей-то голос в голове Андрея.
        Сыскарь опешил. Палец, уже выбравший свободный ход спускового крючка, словно заледенел, отказываясь двигаться дальше.
        Волк прыгнул.
        Сыскарь выстрелил и промазал.
        Зверь, словно кеглю, сшиб Андрея с ног (на мгновение тот почувствовал тяжелый сладковатый запах свежей крови, идущий из его пасти) и ринулся к воротам.
        - Дверь!!! - заорал частный сыщик, одновременно переворачиваясь на живот и открывая огонь.
        Потом он не раз прокручивал в памяти события, уложившиеся в эти самые, вероятно, длинные в его жизни пятнадцать - восемнадцать секунд, пытаясь понять, отчего не выстрелил сразу, как только увидел перед собой этого жуткого зверя.
        "Но ведь я уже практически стрелял, - оправдывался Сыскарь перед самим собой. - И тут этот голос. Прямо в голове. Да громко так. Я бы даже сказал, властно. Любой бы растерялся на моем месте".
        "Но ты - не любой. У тебя боевой опыт. И ты лучше многих знаешь, что побеждает тот, кто стреляет первый и сразу. Какой бы избитой данная истина ни казалась. Подумаешь - чужой голос в голове. Да хоть труба Иерихонская! Ты обязан был выстрелить".
        "Знаю. Я и выстрелил"
        "Ты выстрелил, когда он прыгнул и ударил тебя лапами в грудь. Ты, считай, падал и стрелял туда, где его уже не было. В пустой след. Машинально. Потому и не попал".
        "Ладно, согласен. Но потом, пока он несся к воротам коровника, я выпустил в него четыре пули. Четыре! И все прошли мимо. Кроме последней. Да и та лишь задела по касательной, шкуру малость попортила, и все. Он как будто заранее точно знал, когда я нажму на спусковой крючок, и в это же мгновение прыгал чуть в сторону, менял направление движения. Да я, считай, видел, как пули проходили от него в паре миллиметров буквально! Шерсть вздымалась!"
        "В миллиметрах не считается. К тому же четвертый выстрел был точен. Почти. Ты схитрил и в самый последний момент, когда боек ударил по капсюлю, повел оружие влево - туда же, куда он прыгнул".
        "Да, следовало догадаться раньше. Уже на втором выстреле. Или хотя бы на третьем. Но я догадался на четвертом. Поздно. Слишком поздно..."
        Так все и было. Сквозь грохот "Грача" и ошалелое мычание проснувшихся коров волк скачками несся по проходу к воротам. Сыскарь лежа удерживая пистолет двумя руками, стрелял и мазал раз за разом. Только четвертая пуля прочертила в боку волка кровавую полосу, когда он совершал последний прыжок, нацеленный в калитку. Зверь взвыл на лету, ударился о калитку всем телом и вывалился наружу, мгновенно исчезнув из поля зрения.
        Сыскарь оттолкнулся от пола руками и с низкого старта бросился вдогонку.
        Снаружи ударили пистолетные выстрелы (ну, Ваня, хоть ты попади!) - раз, второй, раздалось громкое яростное рычание и крик боли, переходящий в отборный мат, после чего как по заказу захлебнулись отчаянным лаем сторожевые алабаи.
        Проснулись, собачки, суку-мать вашу...
        С пистолетом в руке и бухающим сердцем в груди, готовый убивать, Сыскарь выскочил из коровника.
        Но убивать было некого, волк ушел. А на земле, обхватив ладонью горло, сидел друг, боевой товарищ, напарник и компаньон Ванька Лобанов. Лобан. И при зыбком, призрачном, но вполне достаточном свете полной луны было хорошо видно, как из-под пальцев Ивана сочится и бежит вниз, заливая куртку и майку, темная кровь.
        - Лобан!!!
        Андрей рухнул перед другом на колени, сунул "Грач" в наплечную кобуру и выхватил из внутреннего кармана куртки пакет с бинтом (закон, вызубренный еще на Северном Кавказе, - индивидуальный перевязочный пакет должен быть на задании всегда при тебе):
        - А ну, ложись!
        Содрал с себя куртку, свернул, подложил другу под голову.
        - Не успел... прости... я стрелял...
        - Молчи, дурак. Сейчас посмотрим... Ну-ка, убери руку... Та-ак...
        Хреново дело. Кажется, сонная артерия задета. Кровища так и хлещет. Ладно, делаем как учили.
        Андрей прижал большим пальцем артерию ниже раны, перекрывая доступ крови.
        Разорвал зубами бумажный пакет.
        Черт, еще одной руки не хватает. И света бы побольше.
        Обернулся. За спиной с фонариком в руках маячил испуганный сторож.
        - Свети сюда, на горло!
        Сторож немедленно подчинился.
        Уже лучше...
        Он ухватился за один конец бинта зубами, размотал на длину руки, бинт уронил на грудь Ивану и принялся заталкивать свободный конец в рану.
        Никогда раньше Сыскарю не приходилось останавливать кровь из разорванной или поврежденной сонной артерии, но он вспомнил, что в таких случаях рану следует набить стерильной марлей. Кажется, это называется методом тампонирования.
        Ага, вроде унялась. Теперь еще повязку сверху наложить, напоить чем-нибудь теплым и безалкогольным и немедленно в больницу... Нет, отставить напоить, пока буду поить, он кровью истечет. Сразу в больницу. сшкин кот, а больница-то здесь есть?!
        Больницы в Кержачах, разумеется, не оказалось. Медпункт и пожилой фельдшер Семен Михайлович - вот и все, чем располагало село в плане оказания жителям помощи при болезнях и травмах. Об этом Сыскарю сообщил вначале сторож, а затем и выскочивший из дома на шум выстрелов и лай собак хозяин фермы. Он, разумеется, не спал - ждал, чем закончится засада. И вот дождался.
        Поднятый с постели телефонным звонком и прибывший на место происшествия фельдшер быстро осмотрел раненого, которого к этому времени перенесли в дом, похвалил Андрея за правильные и оперативные действия, наложил какой-то хитрый жгут, используя не менее хитрую специальную шину из проволоки, и сказал, что теперь нужна операция, которую он сделать не в состоянии.
        - Везите в райцентр. Там хирурги и оборудование.
        - Только так? - спросил Андрей.
        - Другого выхода не вижу, молодые люди, - нервно поправил на носу очки Семен Михайлович. - Сонная артерия разорвана. Я здесь бессилен.
        - Сколько до райцентра? - обернулся к Александру Сыскарь.
        - Минут двадцать. Сейчас ночь, дорога свободна.
        - Погнали! И прикажи своим, чтобы ничего внутри коровника не трогали и вокруг не ходили. Мне еще потом все тут осмотреть нужно будет как следует.
        - Петрович, слышал? - обратился к сторожу Александр. - Никого сюда не пускать. И сам не лезь.
        - Сделаем, - заверил тот. - Не беспокойтесь, езжайте уже скорее.
        До райцентра они домчались ровно за семнадцать минут - фермер Саша оказался неплохим водилой и держал максимальную скорость, которую позволяла заасфальтированная еще в советское время и с тех пор ни разу капитально не ремонтировавшаяся дорога.
        Еще пять ушло на путь по городу до больницы.
        Слава богу, дежурный врач оказался именно хирургом и принял раненого (вместе с двумя немаленькими купюрами, которые Сыскарь аккуратно засунул ему в нагрудный карман), пообещав сделать все возможное.
        - И невозможное, доктор, - сказал ему Сыскарь. - Если понадобится, сделайте и невозможное. Это мой друг, и он должен жить.
        - Это теперь мой пациент, - ответил врач, статный блондин лет тридцати восьми. - А я, знаете ли, не люблю, когда мои пациенты умирают. Ждите.
        Двери операционной закрылись.
        - Я там, на улице, при входе, видел удобную лавочку, - сказал Александр. - Пойдем покурим.
        - Пойдем.
        Они вышли под ночное небо. Луна продолжала светить вовсю, и Сыскарь поймал себя на том, что свет этой вечной спутницы мечтателей и влюбленных ему неприятен.
        Чисто психологический эффект, подумал он, ничего странного. Теперь свет полной луны долго будет у меня ассоциироваться с этой ночью. Не самой удачной ночью в моей жизни, прямо скажем.
        Фермер Саша достал сигареты и протянул Сыскарю пачку:
        - Будешь?
        - А, один уже хрен, - чуть помедлив, вздохнул Сыскарь, взял сигарету и прикурил от поднесенной Сашей зажигалки. - Бросить хотел, - объяснил он фермеру. - Две недели не курил. Но с такой жизнью разве бросишь?
        - Плюнь, - посоветовал Саша. - Не так уж и много у нас удовольствий, чтобы еще и курить бросать.
        - А как же здоровье?
        - Стал бы ты сыщиком, если б здоровье берег?
        - Тоже верно, - вздохнул Сыскарь, откидываясь на деревянную спинку лавочки. - Вот Ваня. Лет пять уж как бросил курить. И что? Лежит теперь в операционной, а мы здесь. Курим.
        - Надеюсь, все обойдется, - сказал Александр.
        - А уж как я-то надеюсь...
        - Что там произошло, можешь рассказать? Я, памятуя ваш наказ, сидел дома и не высовывался. Ну, то есть почти. В окошко-то выглядывал. Не выдержал, когда уже пальба началась.
        Сыскарь лаконично, но не упуская важных подробностей, рассказал о том, как протекала засада. Вплоть до того момента, когда он выскочил из коровника и обнаружил раненого друга. Только о голосе, прозвучавшем в его голове за мгновение до выстрела, не стал говорить. Незачем. Он не сумасшедший, и не стоит, чтобы так считали другие. Особенно те, кто платит тебе за работу деньги.
        - Ты абсолютно уверен, что это был волк? - спросил хозяин фермы.
        - А кто же еще? Морда точно волчья. Только...
        - Что?
        - Уж очень большой. Чудовищно большой, я бы сказал. Из меня, понятно, специалист по волкам тот еще, но... Метр в холке, думаю. Это как, нормально? Да и вес. Он же меня на пол сшиб, когда прыгнул! Восемьдесят кило, никак не меньше.
        - Метр в холке, говоришь? Ну-ну.
        - Мне так показалось. Понимаю, что ты думаешь. У страха глаза велики и все прочее в том же духе. Но я, знаешь ли, не первый раз замужем. И пострашней звери встречались. В человечьем обличье, правда.
        - Да брось, ничего я такого не думаю, - сказал фермер. - Хотя метр в холке и восемьдесят кило - это и впрямь многовато. Волки очень редко дотягивают и до девяноста сантиметров и семидесяти килограммов веса. Но отдельные экземпляры попадаются, надо признать. Мне дед рассказывал, что как-то раз подстрелил волка примерно таких же кондиций. Волк-великан. Жаль, ты своего не убил.
        - Сам в непонятках, как такое могло случиться. - Сыскарь тоскливо вздохнул и выбросил окурок в стоящую рядом урну. - Давай-ка, пока суть да дело, вернемся в Кержачи за моей, то есть нашей с Ваней, машиной. И заодно надо сторожа расспросить о том, что он видел. Потом коровник осмотреть и местность вокруг тоже.
        - И очередного убитого теленка, - сказал хозяин фермы. - Теленка же он зарезал?
        - Не знаю. Морда у него была точно в крови, но мертвого теленка я не видел. Не до того было.
        До Кержачей ехали в молчании. Сыскарь, крепко расстроенный неудачей, подумал было завести разговор о возвращении аванса (задачу, как ни крути, они не смогли выполнить), но не стал. В конце концов, они установили, кто убивает телят, и теперь это дело охотников - выследить и убить чертова зверя. Да и Лобану досталось по самое не могу. Неизвестно еще - господи, помоги! - чем все закончится. Порванная сонная артерия - это вам не палец ножом порезать. Как раз, между прочим, весь аванс и ушел хирургу в карман. Так что еще неизвестно, кто кому должен. А если хирург не справится... Нет, об этом лучше вообще не думать. Он справится. Он обязательно справится, и все будет путем. Хорошо будет. Лучше всех. Да и не такие еще дырки в нас вертели, чтоб мы от волчьих клыков могли загнуться. Пусть даже больших и острых.
        И все-таки куча серьезных вопросов остается. Если это один и тот же волк, то почему предыдущие убитые им телята оказались обескровлены? Одно из двух. Или бывают волки-кровососы, о которых неизвестно науке, или не так уж убиенные телята были обескровлены, как нам рассказали. У страха глаза велики, как уже было верно замечено. Плюс разные домыслы. Хотя ветеринар подтвердил, что крови в теле оставалось хорошо если на стакан... М-да. Или это был не волк. То есть одно из трех получается. Ага. Два раза не волк, а на третий - уже волк. То ли кровосос, то ли просто уникальный экземпляр или какой-нибудь мутант. А что? В наше время, когда неизвестно какую дрянь сливают в природу военные и промышленники, все что хочешь может в лесах зародиться. Ну, сейчас-то ладно, вроде хоть как-то устаканилось. Но кто точно знает, что в этом плане творилось в "веселых девяностых" прошлого века? Никто. Может, тут где неподалеку в местных лесах какой-нибудь умник радиоактивные отходы внаглую закопал лет пятнадцать-двадцать назад. Вот и результат. Нет, не о том думаю. Обвал головного мозга, ешкин кот. На фиг. Значит, первым
делом машину из леса забрать, потом коровник и все вокруг тщательнейшим образом осмотреть и сфотографировать. Потом в райцентр вернуться, проверить, как дела у Лобана. Потом... Потом увидим. По обстановке. Да, Ирке не забыть позвонить, сказать, что задерживаемся по независящим. Вчера не позвонили, а зря. И даже не просто зря, а просто свинство с нашей стороны. Как-никак она член команды, хоть и секретарь. Отставить, без "хоть". Таких секретарей, как она, вообще не бывает. Нам с Лобаном офигенно повезло, что мы на нее наткнулись в свое время. Золото, а не девка. На лету все хватает. А память! С такой памятью никакой "Яндекс" не нужен. Эх, вот влюбится, выйдет замуж, забеременеет, и что мы тогда будем делать? Но пока вроде не влюбилась. В отличие от нас с Лобаном, кстати. Да, завтра бы пораньше надо к Светлане зайти, признаться, что спецом ввели ее в заблуждение относительно наших планов. А то неудобно получится. Она все равно узнает - в селе новости мгновенно разносятся - и может крепко обидеться, что мы ее вроде как использовали. И доказывай потом, что ты не хотел, а дело потребовало. Я вам что,
скажет, сплетница деревенская, по соседям языком трепать? Могли бы и вообще не заходить в таком случае. Уехали и уехали. Молча, по-московски. Мало ли какие срочные дела у людей бывают? Тем более у москвичей. Легко, в общем, может обидеться. Эх, навалилось проблем, откуда и не ждали. А так все просто казалось - найдем девушку, и назад. Легкая прогулка за город. Заодно и воздухом подышим. Подышали, ешкин кот...
        С этими и другими не слишком веселыми мыслями Сыскарь в компании с фермером Александром Вежиным въехал в Кержачи.
        Глава 6
        - Все делал по инструкции, - бодро докладывал сторож Петрович, невысокий сухопарый старик лет семидесяти двух - семидесяти трех с живым, изрезанным частой сетью морщин, лицом. - Не спал, алабаев-раздолбаев держал на привязи, был начеку. Как только заорали: "Свет!", тут же врубил. - Сторож умолк, прикуривая сигарету.
        Они уже осмотрели коровник, мертвого, истекшего кровью теленка с разорванным горлом и теперь беседовали во дворе с Петровичем.
        - Отлично, - кивнул Сыскарь. - Вы молодец. Без света мне там точно бы кранты наступили. Как я понимаю, волк в темноте видит лучше человека. Что дальше было?
        - Дальше стрельба пошла. Три... Нет, четыре раза. Я от греха подальше сразу в сторожке укрылся, дверь на засов и - к окошку. Гляжу - волчара из коровника вылетел, что тот кум из дверей, которому кума по башке скалкой дала, а вовсе не того, чего он хотел. Да здоровый волчара-то! В жизни таких не видел. И тут ваш товарищ, - он кивнул Сыскарю, - как раз из-за угла вывернул и - ба-бах! Из пистолета. - Петрович двумя руками показал, как именно делал "ба-бах" из пистолета Иван.
        - Попал?
        - Точно сказать не могу. Показалось, вроде как попал. Ну, или крепко задел. Серый зарычал, да злобно так... И прыгнул. Ваш заорал матерно, снова выстрелил, но, по-моему, на этот раз точно промазал. Волк его сбил с ног, они и покатились. Так быстро все случилось... Я и понять ничего не успел, тут еще алабаи лают, аж захлебываются. А в следующий момент гляжу, зверь вашего товарища бросил и к воротам. Одним махом взлетел, за верхний край передними лапами зацепился, когтями задних по воротине - шварк! - и нет его. Ищи-свищи. Я только рот открыл. Там же больше двух метров высота! А ваш сел, за горло держится, хрипит что-то. Тут и вы из коровника выскочили. Все.
        - Значит, утверждаешь, здоровый был волчара? - переспросил Александр.
        - Ужас какой здоровый, - охотно подтвердил сторож. - Если б своими глазами ни видел, в жизни бы не поверил, что такие бывают. Мое дело, конечно маленькое, но... - Старик замялся. Было заметно, что ему очень хочется продолжить, но он не решается.
        - Давай, Петрович, выкладывай, не стесняйся, - подбодрил его хозяин фермы. - Нам сейчас всякое мнение важно.
        - Только уговор - не смеяться, - строго попросил сторож.
        - Не до смеха, Петрович, - сказал Андрей. - Товарищ мой - в больнице, ему сейчас хирург операцию делает. И я молюсь, чтобы она прошла успешно. Выкладывайте, что думаете.
        - Не волк это.
        - А кто? - поднял брови Сыскарь.
        - Оборотень.
        - Оп-па, - произнес фермер Саша. - Приплыли. Ты, Петрович, уверен, что только один чай пил?
        - Вот не хотел же говорить, старый дурень, - с досадой пробормотал сторож. - Кто меня за язык тянул... И всю жизнь у меня так. Ничего больше не скажу. - Он демонстративно отвернулся, глядя на полную луну, которая уже начала склоняться к горизонту. - Как хотите, так и понимайте.
        Фермер вопросительно посмотрел на Андрея. Тот осуждающе покачал головой. Мол, зря это ты насчет чая. Обидел человека.
        - Брось, Петрович, - примирительно сказал Александр. - Не лезь в бутылку.
        Петрович упрямо молчал.
        - Ну, извини. Погорячился я. Само вырвалось.
        Продолжая глядеть на луну, сторож вздохнул.
        - Анатолий Петрович, - доверительным тоном обратился к нему Сыскарь. - Вы же человек серьезный, трезвый. Должны понимать, что просто так подобные заявления делать можно, только тщательно их обдумав. У вас есть веские основания считать этого волка оборотнем? Если есть, я их очень внимательно выслушаю, обещаю.
        Старик вздохнул еще раз и убрал глаза от луны.
        - Я тебя, Саша, вот таким помню. - Он показал рукой, каким помнит хозяина фермы. - Мы с твоим отцом, царство ему небесное, вместе на волков охотились и шкуры государству сдавали, когда ты еще ползунком был. За полноценные советские рубли. А мне такие слова.
        - Петрович, я же сказал, извини.
        - Ладно. - Сторож бросил окурок на землю и тщательно затоптал его сапогом. - Пошли, кое-что покажу. Интересное.
        Они вышли за ворота, и Петрович повел их на зады скотного двора с внешней его стороны. Лунного света пока вполне хватало, чтобы не пользоваться фонариками.
        - Я уже после того, первого, раза подумал, что дело здесь нечисто, - говорил по дороге сторож. - Потом - второй случай. Как это может быть, чтобы человек или зверь пробрался в коровник, зарезал теленка да еще и всю кровь из него то ли выпустил, то ли высосал, и никто, включая наших овчарок-алабаев, ни сном ни духом. А? - И, не дожидаясь ответа, продолжил: - Только оборотень на такое способен. Ты, Саша, молодой, бабку Ульяну не помнишь, а я ее живой застал. Так вот она рассказывала, что оборотень может любую собаку так за... - Старик запнулся, а затем проговорил тщательно, по-слогам: - За-гип-но-ти-зировать, что та его не почует. Ну, или там глаза и нюх ей отвести, уж не знаю. Да они и без всякого гипноза так тихо и незаметно прокрадываться умеют - куда там этим, как их... ну, которые убийцы японские наемные.
        - Ниндзя? - догадался Сыскарь. - И кто такая бабка Ульяна?
        - Точно, они. Ниндзя. Видел я кино - брехня, считаю. Хотя всякое кино - брехня, если рассудить. А бабка Ульяна... Была в Кержачах такая знахарка, ведунья. Тем же, можно сказать, занималась, чем сейчас наш Григорий. Лечила животных, людей... много чего делала из того, что обычному человеку не под силу. Больше полувека прошло, как умерла. Ленина Владимира Ильича знаешь? - неожиданно спросил он.
        - Слышал кое-что, - хмыкнул Сыскарь.
        - Так вот она была его старше лет на десять... Все, пришли. Смотрите. Вот здесь он через колючку пробрался.
        - Оборотень? - зачем-то спросил Александр.
        - Нет, Ленин, - не удержался от язвительного ответа сторож, включил фонарь и направил свет на огорожу из колючей проволоки. - Видите?
        Сыскарь тоже включил свой фонарь и присел на корточки, осматривая место возможного проникновения зверя на территорию скотного двора.
        Так. Между рядами "колючки" сантиметров пятнадцать. Много - восемнадцать. Белка или там еж какой-нибудь пролезут. Но волк - вряд ли. Да еще и такой крупный. А человек? Если взять вот эти два, как специально валяющихся здесь обломка веток, и одну проволоку отжать вверх, а другую вниз... Столбы-то опорные довольно далеко друг от друга, как струну гитарную проволоку не натянешь при таком расстоянии. Ну-ка.
        Он передал фонарик Александру, достал из внутреннего кармана куртки резиновые перчатки, натянул их, поднял с земли ветки и с их помощью раздвинул проволоку. Затем просунул левую ногу в образовавшуюся дыру и нагнулся, как бы собираясь протиснуться туда полностью.
        - Догадался, - удовлетворенно заметил Петрович. - Теперь вижу - настоящий сыщик. А если к этим веточкам повнимательней присмотреться, то можно и еще кое-что увидеть.
        Сыскарь тут же забрал у фермера Саши свой фонарик и последовал совету. Ну конечно. Царапины! В тех местах, где ветки плотно соприкасались с "колючкой", их кора была заметно повреждена.
        - Если думаешь, что это ты их сейчас поцарапал, - сказал Петрович, - то зря. Они такими уже были. Я видел.
        - Ну у вас, Анатолий Петрович, и глаз, - восхищенно покачал головой Андрей. - Прямо аплодирую я вам.
        - Я в разведке служил, - приосанился довольный сторож. - Три цельных года, не то что нынешние. Нас так учили - до смерти не забудешь.
        Обломки веток Сыскарь прихватил с собой. В оборотней он не верил, но оставался вариант с прирученным волком, действиями которого руководил человек. Тоже вполне себе фантастический вариант, но все же не до такой степени, как с оборотнем. К тому же никаких вещественных доказательств, кроме этих двух обломков веток, они так и не обнаружили. Чем черт не шутит, думал Сыскарь. А вдруг на них еще и "пальчики" остались? Само по себе это, ясно, доказательство хилое - мало ли кто и зачем брал в руки эти ветки. И даже отгибал ими колючую проволоку. Но хоть что-то.
        Утро Андрей Сыскарев встретил в районной больнице на диване из некогда черного кожзама, который, судя по выпирающим пружинам, заплатам, трещинам и общему печальному виду, был здесь поставлен еще в советские времена и доживал последние месяцы, если не дни. Ночью, когда Сыскарь вернулся в больницу из Кержачей, дежурный хирург (выяснилось, что его зовут Владимир Борисович) сообщил, что операция (тьфу-тьфу) прошла вроде бы удачно, и жизни раненого ничего не угрожает. Но пообщаться с ним можно будет - и очень недолго! - в лучшем случае завтра.
        - А когда я смогу забрать его в Москву? - осведомился Сыскарь.
        - Вы на машине? - спросил в ответ врач.
        - Да, и на хорошей.
        - Ну... Если все пойдет нормально, на что я очень надеюсь, то, думаю, через два-три дня можно будет рассмотреть этот вопрос. Нет, конечно, если вы готовы рисковать здоровьем друга, можно и завтра...
        - С чего вы взяли, что я готов рисковать его здоровьем? - холодно удивился Сыскарь.
        - Э... не знаю, - смутился врач. - Мне показалось, что у вас недовольное выражение лица.
        - Просто устал, - растянул губы в улыбке Сыскарь. - Не обращайте внимания. Скажите, я могу еще что-то сделать? Лекарства, деньги?
        - Нет, что вы. - Хирург машинально притронулся к нагрудному карману. - Вполне достаточно, и все необходимое у нас есть.
        Андрей как раз успел посетить туалет, умыться, позавтракать в раннем кафе напротив и вернуться в хирургическое отделение, когда к нему подошла заранее простимулированная денежной купюрой дежурная медсестра и сообщила, что пациент Иван Лобанов проснулся и его можно увидеть.
        - Пять минут, не больше, - предупредила она. - И учтите, что разговаривать ему нельзя категорически.
        Друг Лобан с горлом, похожим на толстый белый кокон, лежал один в палате на двоих и моргал в потолок. Тонкий прозрачный шланг тянулся к его правой руке от капельницы с физраствором. Услышав, что дверь отворилась, Иван скосил глаза и, увидев Сыскаря, улыбнулся и поднял левую руку в знак приветствия.
        Андрей подошел и сел на стул рядом с койкой.
        - Живой, - удовлетворенно отметил он. - Только не говори ничего, о-кей? Нельзя тебе разговаривать. Категорически. Наконец-то на собственном опыте сможешь убедиться, действительно ли молчание - золото или врут люди.
        Иван опять улыбнулся. Его карие глаза смотрели довольно бодро, но Сыскарю показалось, что он уловил во взгляде друга то ли какую-то глубоко затаенную печаль, то ли грустную мысль, которую трудно высказать. И не только потому, что нельзя говорить.
        - Фигня, Лобан, - нарочито весело подмигнул он и пожал Ивану бицепс. - Все будет в норме. Я разговаривал с врачом, который тебя залатал. По-моему, лепила умелый и опытный, нам повезло. Говорит, что через два дня я спокойно и без риска смогу отвезти тебя в Москву. Ну а там, сам понимаешь...
        Он нес еще что-то о классных московских врачах, о том, что рана, в сущности, пустяковая, хоть и эффектная, вспоминал зачем-то, как туго им обоим пришлось, когда девять лет назад их БТР подорвался на фугасе и слетел с горной дороги... Наконец, сообразив, что болтает неестественно много и не по делу, умолк, вздохнул и сказал:
        - Кормежка здесь наверняка гнусная. Но ты не беспокойся, нормальный хавчик я тебе обеспечу. Только с доктором проконсультируюсь, что тебе сейчас можно, а что нельзя.
        Иван снова улыбнулся и показал рукой, как будто что-то пишет.
        - Ага, понял, - обрадовался Сыскарь. - Сейчас.
        Он достал из кармана рабочий блокнот и ручку.
        - Левой-то сможешь?
        Иван утвердительно закрыл и открыл глаза.
        Андрей держал блокнот так, чтобы Ивану было удобно, и тот левой рукой слегка коряво, но вполне читаемо вывел на чистом листке два слова.
        "Береги Свету".
        - Само собой... - пробормотал Сыскарь, затем вскинул на друга тревожно-возмущенный взгляд серых глаз. - Ты что это? Что за мысли, Лобан? Мы же договорились, помнишь? Нет уж, давай, выздоравливай, и мы продолжим осаду. Чтобы все по-честному и победил достойнейший. Обещаю, ни шага без тебя в этом направлении не сделаю! Блин, даже не ожидал от тебя такого пессимизма. Подумаешь, волк слегка потрепал. Так ведь зашили же! Заживет все до свадьбы, я уверен. Мне вообще кажется, что Светлана тебя выберет. И правильно сделает, между прочим. Я для нее слишком шебутной и непредсказуемой. Опять же, выпить люблю...
        Он прервался - Иван опять показал рукой, что хочет что-то написать.
        На этот раз на листке появилось три слова.
        "Это не волк", - прочитал Сыскарь.
        Но ничего сказать по данному поводу не успел. Да, наверное, и не смог бы толком ничего сказать - слишком был ошарашен. К тому же как раз вошла медсестра и самым безжалостным образом выгнала его из палаты, заявив, что отпущенные пять минут давно прошли и чтобы раньше вечера, а лучше всего завтрашнего утра, он и не вздумал пытаться увидеть раненого, первейшее лекарство для которого на данном этапе - полный и безусловный покой.
        В открытое окно кроссовера задувал прохладный весенний ветерок. Смешиваясь с сигаретным дымом, он прямо в салоне творил восхитительно парадоксальный микс из запахов травы, цветов и леса пополам с табаком.
        Сожалеть о том, что опять начал курить, Сыскарю не хотелось. Он уже неоднократно переживал по данному поводу - надоело. Когда-нибудь он обязательно бросит, это несомненно, но, значит, вот именно теперь - не судьба. Слишком много стрессов. А сигарета, как ни крути, помогает. Нет, понятно, что эта помощь - большей частью самообман. Но почему бы и не обмануть себя слегка, если от этого становится легче? Обманываем же мы друзей и близких, не желая сообщать им правду, которая, как известно, чаще всего довольно жестока и неприятна.
        Да, правда, чтоб ей. На сегодня правда состоит в том, что их с напарником миссия под условным названием "Легкая прогулка в соседнюю область" превратилась в одну сплошную кучу проблем. Это ж надо было так учудить - влюбиться обоим в одну девушку! Выполнили, называется, пожелание клиента на свою голову. А потом еще и взялись за работенку, которую и провалили с великолепным треском, нанеся при этом серьезный ущерб собственному здоровью и репутации. Потому что порванное хищным зверем горло - это, признаемся, не побоимся, - ущерб здоровью весьма серьезный. Что же касается репутации, то и вовсе со стыда хоть под землю провались. Особенно больно чувствуется профессиональная, скажем так, неудача здесь, в деревне, где все друг друга знают и обсуждают каждый твой шаг. Он чуть ли не кожей ощущал всякую сплетню, любой шепоток и хохоток, гуляющий сегодня по Кержачам в связи с ночными событиями.
        "Привет, сосед! Слыхал, как московские ночью на ферме Сашкиной обо...лись? Волк теленка чуть не на их глазах зарезал и ушел. Хорошо, еще сами живы, хоть один и в больнице. Дай бог, чтоб выздоровел. А и то - здесь тебе не Москва, парень, ухо надо востро держать!"
        Б-блин с чебурашкой...
        И ведь опять - правда, вот что обидно. Горькая, как недоспелая рябина. Сами виноваты. О каком профессионализме можно говорить, если из шести произведенных выстрелов (четыре раза стрелял он и дважды Лобан) ни один не достиг цели? Слегка попорченная шкура не считается. Но что хуже всего - эти разговоры наверняка услышит она, Светлана. И что подумает о двух залетных молодых красавцах-сыщиках из Москвы? Пижоны и недоучки. Кроме столичных понтов, ничего за душой. Эка невидаль - девушку отыскали, которая опостылевшего любовника бросила и уехала из города в деревню. А как дошло до серьезного мужского дела, где оказались? Гусары, молчать.
        Сыскарь аж зубами заскрипел от накатившей, подобно тяжелой и вязкой волне, досады. Проигрывать он не любил. Наверное, потому, что проигрывал редко. А также в силу характера. Он мог быть и был каким угодно шалопутом и раззвиздяем в обычной жизни, в отношениях с женщинами и друзьями, но, когда дело касалось выполнения взятых на себя профессиональных обязательств, шел до конца и отступал лишь в тех случаях, когда обстоятельства были сильнее его и по-настоящему непреодолимы. Именно из-за этого свойства характера ему и пришлось уйти из органов правопорядка. Ментовско-полицейское начальство не любит тех, кто слишком упрям, слишком глубоко копает да еще при этом держит себя слишком независимо. Сразу три "слишком" - это слишком. Извините за каламбур. Всякий сверчок знай свой шесток. А с теми, кто больно умный и жаждет - хе-хе - справедливости и равноправия для всех, мы расстанемся. Быстро и безболезненно. Для органов безболезненно, разумеется.
        Вот и расстались.
        Однако урок, что называется, не пошел впрок, и характер у частного сыщика Андрея Сыскарева по прозвищу Сыскарь ничуть в этом смысле не изменился. Именно поэтому вместо того, чтобы снять номер в районной гостинице, через два дня забрать из больницы друга Ивана и уехать с ним домой, в Москву (чтобы потом, когда напарник выздоровеет, вместе с ним вернуться к Светлане и честно попросить ее выбрать себе в женихи одного из двоих или никого), он ехал сейчас в Кержачи.
        Глава 7
        Дом колдуна Григория стоял на отшибе, и вела к нему даже не грунтовка, а просто наезженная колея вместе с вьющейся рядом тропинкой для тех, кто предпочитал ходить пешком.
        "Интересно, как тут зимой, - подумал Сыскарь, выйдя из машины и оглядываясь по сторонам. Вместе со сторожем Петровичем, при свете дня, он еще раз осмотрел и коровники, и ограду с предполагаемым местом проникновения. Ничего интересного и нового не нашел и теперь приехал сюда. - Небось всей снегоуборочной техники - совковая лопата. И проверенный веками русский мат в качестве моральной подмоги. Нет, ребята, как хотите, а я предпочитаю город. Причем чем больше, тем лучше. Потому как величина города прямо пропорциональна степени развития в нем коммунального хозяйства. Как правило. Особенно у нас в России".
        "А Светлана? - немедленно осведомился внутренний голос. - Ты уверен, что она разделяет твои предпочтения? Из Москвы-то она, можно сказать, убежала. И, судя по всему, вполне здесь счастлива. Без всякого развитого коммунального хозяйства. Да она и сама это говорила, помнишь?"
        Вопрос был неожиданный. И, самое главное, у Сыскаря не было на него внятного, быстрого и убедительного ответа. Поживем - увидим, вот и все, что он мог, по сути, на это сказать. В конце концов, он даже еще не признался Светлане в своих чувствах, о каком выборе места жительства можно говорить?!
        "И все-таки, - не унимался внутренний голос. - Чисто теоретически. Представим себе, что ты признался, предложил руку и сердце, и она их приняла. Но с одним условием. Жить здесь, в Кержачах. А?"
        "Заткнись, пожалуйста, - попросил внутренний голос Сыскарь. - Не до тебя сейчас".
        Он подошел к калитке и постучал, видимо, специально для этой цели укрепленным на ней массивным, на вид бронзовым, кольцом, отметив про себя, что сей предмет для российской деревни, что нынешней, что прежней, весьма необычен.
        Тишина.
        - Эй, хозяин! - позвал громко, заглядывая через забор во двор. - Есть кто дома?!
        Дверь отворилась, на крыльцо вышел Григорий.
        Черные с проседью волосы до плеч, клетчатая хлопчатобумажная рубаха навыпуск, синие джинсы, босой.
        Приложил руку ко лбу, заслоняясь от солнца, глянул желтыми пронзительными глазами, кто пришел, не говоря ни слова пригласительно махнул рукой - заходи, мол. И скрылся за дверью.
        Сыскарь хмыкнул, открыл калитку - она оказалась незапертой - и пошел к дому. Из кустов бузины справа выскользнул громадный черный котяра с мышью в зубах. Покосился на человека бедовым зеленым глазом, не торопясь перебежал дорогу и скрылся за сараем.
        - Приятного аппетита, - негромко пожелал вслед добытчику Сыскарь, поднялся на крыльцо, толкнул дверь и вошел внутрь.
        - Проходите сюда, на кухню, - послышался низкий, с хрипотцой, голос. - Прямо и ошуюю. Обувь можно не снимать.
        Ошуюю. Ни хрена себе. Это слева, что ли? Вероятно. Потому что одесную - значит, справа. Если я правильно помню.
        Сыскарь проследовал, куда было сказано, бросив на ходу взгляд в приоткрытую дверь справа (одесную, блин!), ведущую, судя по всему, в комнаты. Увидел на столике у стены немаленький, полный мутноватой воды то ли аквариум, то ли террариум, внутри которого на специальном мостике уместилась толстая серовато-зеленая жаба и пучила глаза на гостя. Белый мягкий жабий зоб в такт дыханию вздымался и опадал.
        Во как. Сначала кот - черный, заметим! - теперь жаба. Интересный зоопарк. Кто будет следующим? Ворона и змея-гадюка?
        Но он ошибся.
        Серьезных размеров ушастый филин сидел на правом плече хозяина, а тот, расположившись в свою очередь за столом, кормил его с ладони кусочками сырого мяса, приговаривая:
        - Кушай, Филя, кушай, не торопись. Все, что на тарелке, - твое.
        - Здравствуйте, - сказал Сыскарь.
        - И тебе не болеть, добрый человек, - произнес хозяин, скосив на гостя свои необычные, желтого цвета, глаза. - Бери табурет, присаживайся. Сейчас Филю докормлю и побеседуем.
        Андрей выдвинул табурет из-под стола, уселся, наблюдая, как филин Филя, ничуть не стесняясь незнакомого человека, насыщается мясом.
        Интересно, чье это мясо, пришла неожиданная мысль.
        - Телячья вырезка, - пояснил Григорий. - Мне нарочно из города привозят, когда попрошу. Филя и сам умеет себе пропитание добыть без особого труда, но иногда мне хочется его побаловать.
        - Вот как, - сказал Сыскарь, чтобы хоть что-то сказать. Ему стало не по себе.
        Этот колдун что, мысли читает?
        - Нет, - усмехнулся колдун. - Мысли не читаю. Но догадаться, о чем человек думает, несложно. В большинстве случаев.
        - Впечатляет, - признался Сыскарь. - Вас бы в нашу профессию - цены бы не было.
        - Это в сыщики, что ли? - прищурился на гостя Григорий.
        - Ага. Что-то вроде этого.
        - Приходилось мне помогать вашему брату. И не единожды.
        - Интересно. И как?
        - Вельми удачно. Но однажды я нашел того, кого на самом деле находить было не нужно. - Он посмотрел на Сыскаря и подмигнул. - Истинного виновника. Знакомо, а? С тех пор стараюсь в эти дела не лезть. Ахнуть не успеешь, как сам в колодках окажешься на каторге заместо татя или душегубца. Очень даже запросто. А климат в Сибири - не сахар, ну его.
        А ведь непрост колдун. Ох, непрост. И проницателен, зараза, как черт, и речь странная. Все эти старорусские "ошуюю", "вельми", "тать", "душегубец". Сибирь зачем-то приплел, колодки... Можно подумать, у нас зэка по сю пору в колодках по Владимирскому тракту в Сибирь гонят. На каторгу. Ха-ха. Или специально голову морочит, образ лепит? Что ж, правильно. Колдун деревенский в понимании городского человека среднестатистической образованности и должен, наверное, примерно так говорить. Ну, говори, говори. Авось, что полезное и скажешь.
        Филин проглотил последний кусок мяса и завертел головой в разные стороны. Казалось, он может безо всякого труда повернуть ее на триста шестьдесят градусов.
        - Все, Филя, - сказал Григорий. - Хорошего понемножку. Лети к себе, завтра тебя жду. Гость у меня, видишь? Серьезный гость с серьезным разговором.
        Птица издала сложный горловой звук, снялась с человеческого плеча и, на мгновение заполнив распахнутыми крыльями половину кухонного пространства, исчезла в открытом окне.
        - Так он у вас ручной? - поинтересовался Сыскарь. - Хотя что это я. Понятно, что ручной, если ест с руки. Вот уж не думал, что филина можно приручить.
        - Приручить можно всякую живую тварь, - сказал Григорий. - И даже мертвую. Было бы умение. И желание.
        - У вас, значит, они есть? - машинально осведомился Сыскарь, а сам подумал: "Мертвую? Что это он, совсем меня за лоха держит, колдовские понты в ход пошли? Русский вуду, блин".
        - У меня много чего есть, мил человек, - усмехнулся колдун. - С избытком. Хорошо бы знать, чего тебе не хватает. Ты же не просто так в гости зашел?
        - Не просто.
        - Излагай. Хотя нет, погоди, дай сам догадаюсь. Вы с другом этой ночью в засаде сидели у Сашкиных коровников, хотели поймать того, кто телят режет?
        - Верно. Небось все село уже судачит?
        - Не без этого. Волка вы упустили, так?
        - Упустили. Ловкий зверюга попался.
        - Ловкий и сильный. Другу твоему чуть горло не перегрыз?
        - И это правда. Иван сейчас в больнице, его жизни ничто не угрожает.
        - Будем надеяться. И ты пришел ко мне спросить, был ли это в самом деле волк или кто-то другой, надевший волчью личину, - скучным голосом произнес Григорий. - Оборотень по-нашему. Пришел ко мне, потому что про оборотня тебе напел сторож Петрович. А я - единственный человек на всю округу, который хоть что-то в таких делах понимает.
        - Все правильно, - улыбнулся Сыскарь своей самой широкой, добродушной и открытой улыбкой. - Восхищаюсь вашей проницательностью.
        - Нет, - сказал Григорий. - Не восхищаешься.
        Они встретились глазами. Закаленная сталь против желтого бешеного пламени. Столкнулись, как бы пробуя, кто сильнее, и тут же отступили. Не время пока. И не место.
        - Выпьешь? - неожиданно предложил Григорий.
        - Я за рулем, - привычно ответил Сыскарь. - Да и не затем сюда шел.
        - Когда хозяин предлагает, отказываться не принято. Опять же, напиваться не обязательно. А польза большая.
        - Кому? - хмыкнул Сыскарь.
        - Нам обоим. Ты же русский человек?
        - Странный вопрос.
        - Не вижу ничего странного. Но можешь не отвечать, я и так вижу, что русский. Значит, должен понимать, что от совместной выпивки двум русским людям может быть только польза. Если в меру, понятно.
        То-то и оно, что в меру, подумал Сыскарь. Где она, та русская мера, и кто ее видел? Но вслух ничего не сказал. Может быть, это и впрямь неплохое предложение - выпить. Язык-то у выпившего человека быстрей развязывается. А за свой он спокоен.
        - Да и куда тебе сегодня ехать? - продолжал Григорий. - Друга ты уже навещал, врачи наверняка сказали, что раньше завтрашнего дня тебе в больнице делать нечего, только мешать будешь. Так?
        - Вроде того, - вынужден был согласиться Андрей.
        - Ну вот. А где переночевать, найдешь. Хоть у Сашки - у него дом большой, места хватит, хоть у той же Нины, завуча, где вы с другом уже были. Только к Светлане ночевать не ходи.
        - Это еще почему? - Сыскарь даже несколько растерялся, что бывало с ним крайне редко.
        - По кочану, - блеснул глазами колдун.
        То ли показалось Сыскарю, то ли и впрямь было в этом коротком блеске что-то личное, затаенное?
        - Ты парень залетный, столичный, а ей здесь жить.
        Жить, значит. Ну-ну. И с кем же это ей жить, интересно? Уж не с тобой ли? Нет, в бутылку и на рожон мы лезть не станем. Не дождешься. Но и лапки кверху сразу задирать не стоит.
        - Вообще-то и в мыслях не было, - произнес он с тягучей ленцой. - До тех самых пор, пока ты мне эту мысль не подкинул. Теперь деваться некуда, буду ее думать.
        И самым серьезным видом посмотрел на Григория.
        Повисло молчание.
        - Шучу, - засмеялся Сыскарь. - Нужна мне ваша Света, как же. Своих в Москве девать некуда.
        - Вот и молодец, - сказал Григорий.
        - А то! - бодро подхватил Сыскарь. - Таких молодцов днем с огнем не сыскать, а ночью и вовсе не берись. А раз так, можно и выпить. Только мне неловко. С пустыми руками пришел.
        - Не бывает, чтобы совсем с пустыми руками человек ко мне приходил, - ответил Григорий.
        Он встал, прошел на середину кухни, поднял крышку погреба и полез внутрь по короткой деревянной лестнице.
        - Всегда есть, что отдать и что взять, - донесся из-под пола его голос. - Ну-ка, прими да на стол поставь.
        Из тьмы погреба на божий свет явились литровая бутыль с прозрачной жидкостью (самогон, вероятно, что же еще?), две банки с огурцами и помидорами, банка с грибами, небольшая связка лука, завернутый в чистую тряпицу преизрядный шмат деревенского сала и каравай черного хлеба. По виду и запаху - домашней выпечки.
        Да, сглотнул набежавшую слюну Сыскарь, выставляя все это богатство на стол. Хороша закусь, ничего не скажешь. Это тебе не из магазина. Оно и по-любому перекусить неплохо, завтракал я рано, а время к обеду...
        Разложить по тарелкам соленые помидоры и огурцы с грибами маслятами прошлогоднего урожая и сбора, нарезать хлеб, лук и сало, достать стаканы и вилки - все это заняло у Григория не более пяти минут.
        - Ну, - спросил он, взяв бутыль и разливая по стаканам, - за что выпьем?
        - А что пьем-то? - спросил в ответ Сыскарь. - Самогон?
        - Ржаной полугар. Слыхал?
        - Нет. Что это?
        - Сейчас узнаешь. Не бойся, проверено веками. Чисто русский напиток. Увы, забытый.
        - Я всегда считал, что национальный русский напиток - водка.
        - Большая ошибка. Национальный напиток всегда тот, который можно произвести дома и самостоятельно. Но это долгий разговор. Так за что пьем? Первое слово гостю.
        - Тогда за этот дом, - произнес Сыскарь, поднимая стакан. - Пусть минуют его беды.
        - Пусть, - согласился Григорий.
        Выпили.
        Полугар оказался не крепче водки, но мягче и с явным хлебным привкусом.
        Надо будет потом узнать, что это за полугар такой, решил про себя Андрей, закусывая хлебом с салом и соленым помидором. И впрямь интересный напиток. То есть понятно, что самогон по сути, но необычный. Хотя это сейчас мне интересно, когда я сижу за деревенским столом и его пью. А вернусь в Москву, так сразу из головы вон. Сто раз проверено. Не буду же я его сам делать, верно? Не буду. И хлеб печь не буду, и огурцы с помидорами солить. Максимум, на что я способен, - сварганить себе летом окрошку, а зимой сварить борщ. Когда уж совсем магазинная да псевдоресторанная еда поперек горла становится. Эх, жизнь холостяцкая... Жениться пора, вот что. И я даже знаю на ком.
        Потом выпили за здоровье гостя, скорейшее выздоровление Ивана и процветание села Кержачи.
        Разговор сам собой зашел о занятиях Григория.
        - Так ты что же, всегда был э-э... колдуном, с юных лет? - поинтересовался Сыскарь.
        - Да, всегда. А что? Профессия не хуже других. Кормит.
        - Профессия?
        - Что же еще? Для того чтобы стать колдуном, я хочу сказать, настоящим колдуном - не тем, которых по телевизору показывают, - таланта мало. Нужно очень много учиться и очень много работать. На это уходят годы и десятилетия.
        - И где же на колдунов учат?
        - А нигде. Нужно самому этого хотеть и тогда, возможно, учитель сам объявится. И не просто хотеть - желать этого и стремиться всем своим существом. Или как в моем случае... - Он умолк и разлил по стаканам.
        - А как было в твоем случае? Если не секрет, понятно.
        - Никаких секретов. Так вышло, что я рано осиротел. И наверняка бы сгинул. Но повезло - меня взял на воспитание один старый и мудрый волхв. Давай помянем его. Многим я ему обязан. Хоть и не всем.
        Выпили, не чокаясь.
        - Волхв, ты сказал? - удивленно переспросил Сыскарь, отправляя в рот нежнейший шматок сала вслед за хлебом и луком.
        - Волхв. Ты что же, не знаешь, кто такие волхвы?
        - Знаю.
        "Волхвы не боятся могучих владык,
        А княжеский дар им не нужен;
        Правдив и свободен их вещий язык
        И с волей небесною дружен",
        - процитировал он наизусть.
        - Отменно сказано, - похвалил Григорий. - Так ты еще и пиит? Не знал.
        - Э... я, конечно, иногда кропаю стишки под настроение, но вообще-то это Пушкин. "Песнь о вещем Олеге", - не стал присваивать чужой славы Сыскарь. - Неужто не читал?
        - Как-то не довелось. Но теперь буду знать, что Пушкин ухватил о волхвах саму суть.
        - Так на то он и Пушкин. Только писал он об этом чуть не двести лет назад. Уже в его время волхвов давным-давно не было. Так откуда же тогда этот твой учитель-волхв взялся? Переместился во времени из прошлого?
        - Напрасно смеешься. Пока будут существовать русские люди, верующие в Перуна, Рода, Велеса, Ладу и других славянских богов, будут и волхвы. Как же иначе. Моего учителя звали Велеслав и служил он, как можно понять из имени, богу Велесу. Хороший бог, сильный и справедливый. Повелитель русских лесов и его обитателей больших и малых. Хочешь дружить с лесом - поклонись Велесу. А леса у нас, в России, сам знаешь, необъятные. До сих пор не извели, хотя уж как старались и продолжают стараться!
        Как мог внимательно Сыскарь посмотрел на колдуна, чтобы понять, шутит тот или нет, но не понял.
        Волхвы, значит. О'кей, Гриша, послушаем, что дальше скажешь.
        - Так это язычники, что ли, современные? - осведомился небрежно. - Видел я их. Ничего серьезного. Ролевые игры молодежи в чистом виде, не более того. Энергию девать некуда, вот и резвятся. Кто-то мечами самодельными машет, а кто-то на Ивана Купалу через костер прыгает. Ерунда. Наиграются, вырастут и забудут.
        - Так это ведь с какой стороны посмотреть, - усмехнулся Григорий. - Кому и христианство игра. Или там магометанская вера. А кто-то за них кровь лить готов и жизни класть.
        Если не хочешь быстро поссориться с малознакомым человеком, вспомнил Сыскарь старое правило, никогда не говори с ним о трех вещах: о религии, о политике и о футболе. Три самые взрывоопасные темы. Вот же блин с чебурашкой, подумал он. Наверное, оттого в России и разлад вечный, что только об этом и талдычим, нервы себе портим. Мда. Перевести разговор? Нет, рано. Главное - не спорить, пусть вещает.
        "Давай, давай, юноша, - думал в это же время Григорий, снова наполняя стаканы и нарезая еще сала. - Ты меня подозреваешь и правильно делаешь. Разговорить хочешь, вдруг сболтну что во хмелю. Хе-хе. Надо признать, есть у тебя и талант сыскаря-ищейки, и хватка. Есть. Да только молод слишком, горяч, нетерпелив. А знаний нужных с умениями и опытом и вовсе нет. Это тебе не ворье с грабителями-убийцами ловить. И не за чужими женами следить. Так что зря ты ко мне пришел. Совсем зря. Очень скоро это поймешь, но поздно будет. По-хорошему встать бы тебе сейчас и уйти... Нет, все равно поздно. Нужно было вам обоим сразу уезжать, не оставаться в ту, первую ночь. Тогда, может быть, и уцелели бы. Нет, даже и не жалко мне вас, глупцов молодых. Да и с какой стати жалеть? Не вы первые, кто встал у меня на пути вольно или невольно, не вы и последние..."
        - Ну, ради язычества нашего славянского доморощенного вряд ли кто у нас кровь проливать станет, - заявил Сыскарь самым безапелляционным тоном. - Это тебе не какой-нибудь там девятый или десятый век. И даже не девятнадцатый. А уж класть жизни - тем более.
        - Как скажешь, - неожиданно легко согласился Григорий и поднял стакан. - Не настаиваю. Мне достает того, что я могу помочь людям, когда никто больше помочь не в силах. А уж как я это делаю - колдовством ли языческим либо молитвой православной или латинской - неважно.
        - Хор-роший тост, - произнес Сыскарь с чувством. - За своевременную помощь людям!
        Они чокнулись и выпили.
        Глава 8
        Саундтрек из "Крестного отца" назойливо лез в уши, прогоняя сон.
        - Speak softly, love and hold me warm against your heart... - пел Энди Уильямс.
        "О, господи, не надо говорить нежно люблю, замолчи, а?"
        - I feel your words, the tender trembling moments start, - не унимался певец.
        "Это точно, уже весь дрожу. Заткнись".
        - We"re in a world, our very own.
        - Sharing a love that only few have ever known, - резюмировала легенда американской эстрады.
        "Все. Достал"
        Не открывая глаз, Андрей нащупал на стуле телефон и сбросил звонок.
        Уф-ф...
        "Стоп, чего это я. Кто звонил-то? Может, из больницы или Ирка из Москвы?" - немедленно подало голос чувство долга. И был этот голос понастойчивей тенора Энди Уильямса. Тот всего лишь спел песню о любви до самой смерти в фильме о смерти ради любви и о своеобразно понятом чувстве долга. После чего в качестве рингтона попал в сотовый телефон Сыскаря. А тут сам этот долг во всей своей красе. И никуда от него не деться.
        Пришлось открывать глаза, садиться на постели и определяться. Со звонком, временем, пространством и самочувствием.
        Лучше всего в обратной последовательности.
        Самочувствие. Не фонтан, бывало и лучше. Но и не сказать, что полная долина Мегиддо. Жить можно. Хотя, конечно, рассольчика бы хлебнуть не помешало. Должен же быть у фермера Сашки рассольчик? Должен. И позавтракать. Необходимое это дело после обильных возлияний. Наполнить желудок едой, чтобы не требовал опохмелки. У колдуна-то выпито было не сильно много, но фермер Саша, который любезно предоставил Сыскарю ужин и ночлег, тоже в стороне не остался и угостил гостя как полагается. Хорошо хоть не очень поздно легли... Вот и с пространством определились и временем заодно. Он в доме фермера Саши, в гостиной, на диване. Время... Сыскарь посмотрел на часы - девять часов тридцать две минуты. Утра. Поздновато, но зато он выспался. А это главное. Главнее любого рассола и завтрака.
        Он как раз успел принять душ, побриться и одеться, когда телефон запел снова.
        - Сыскарев на проводе, - сообщил он в трубку ровным голосом человека, готового ко всяким неожиданностям.
        И они не замедлили последовать.
        - Доброе утро! Андрей Владимирович? Это вас Владимир Борисович беспокоит. Врач.
        - А! Здравствуйте, Владимир Борисович. Слушаю вас. Надеюсь, с Иваном все в порядке?
        - Более чем. Я поэтому и звоню. Мы говорили о том, что везти его в Москву вы сможете в лучшем случае завтра. Но динамика такова, что я склоняюсь к мысли даже о сегодняшнем дне. Давненько мне не попадались пациенты, на которых так быстро все заживает.
        - То есть можно забрать его уже сегодня?
        - Об этом я и говорю. Если есть такое желание. Часам к двенадцати подъезжайте, я оформлю бумаги.
        - Отлично, буду. Спасибо за хорошие новости.
        - Не за что.
        Он сунул телефон в карман и отправился на кухню. Настроение заметно улучшилось. Торчать без дела в Кержачах еще сутки Сыскарю не хотелось. То есть, не дай он Ивану и самому себе обещание оставить Светлану в покое до полного выздоровления друга, дела бы нашлись. Да еще какие дела! Ого-го, а не дела! С огнем в крови и сладкими замираниями в сердце. Но... слово есть слово. Значит, что? Правильно. Нужно убраться от соблазна как можно скорее, а уж потом, когда все условия снова будут соблюдены, приступать к планомерной осаде любимой. Или, наоборот, лихому и безоглядному штурму. Как фишка ляжет.
        Когда Сыскарь, уже подлечившись ядреным огуречным рассольчиком, позавтракав яичницей с колбасой и запив это все большой чашкой крепчайшего сладкого и горячего чая, а также попрощавшись с хозяином и его женой Ларисой, садился в машину, песня из "Крестного отца" зазвучала в его кармане снова.
        - Смольный слушает! - бодро откликнулся Сыскарь. Остатки похмельного синдрома после завтрака улетучились окончательно, и он был готов принимать мир так, как старался делать это всегда - без уныния и занудности.
        - Простите... Кто? - удивленно переспросил в трубке девичий голос.
        - Не кто, а что, - пояснил Сыскарь. - Смольный институт благородных девиц. Позже - штаб большевиков, откуда они руководили Октябрьской революцией одна тысяча девятьсот семнадцатого года. Стыдно не знать историю своей страны, девушка.
        - Я знаю историю, - сказала девушка. - Даже в школе ее преподаю. Между прочим. Андрей, это вы?
        - Ой, - сказал Сыскарь. - Света?
        - Да, это я. Здравствуйте, Андрей.
        - Здравствуйте, Света. Тысяча извинений, неудачная шутка, бывает.
        - Раз шутите, значит, у вас хорошее настроение. Я угадала?
        - В самую точку. А сейчас, когда вы позвонили и я вас слушаю, мое настроение и вовсе парит на крыльях... - он чуть не ляпнул - "любви", но вовремя прикусил язык. Этого еще не хватало. Во-первых, пошло так, что дальше некуда, а во-вторых, не время. "Попридержи коней, Сыскарь", - сказал он себе, а в трубку промурлыкал: - В общем, рад слышать ваш голос. Чем могу помочь? Я в полном вашем распоряжении... - он глянул на часы, которые показывали без десяти одиннадцать, - целых сорок минут. А то и все пятьдесят! Вы где сейчас, дома? Могу подъехать.
        - Я не дома, на остановке автобуса, на трассе, знаете?
        - Э... кажется, да. Нет, вспомнил, точно знаю. А что вы там делаете?
        - Вам звоню. Понимаете, я опоздала на автобус в райцентр, а следующий только через два часа. Вот и подумала, вдруг вы не откажетесь меня отвезти? Если, конечно, вам не очень трудно.
        - Мне исключительно легко, Света. Легко и радостно. Уже мчусь, ждите. Буду через пять минут.
        Он отключился, завел двигатель и, не оглядываясь по сторонам, повел кроссовер к выезду из Кержачей. Счастье само плыло в руки, и в душе Сыскаря разливалась песня: "Speak softly, love and hold me warm against your heart..."
        На длительные и сложные колдовские операции всегда уходит неимоверное количество сил. Слишком много обстоятельств следует учесть, а затем изменить. Начиная от прочтения ближайшего наиболее вероятного будущего интересующих тебя людей и заканчивая направлением этого будущего в нужное тебе русло. Каковое направление требует в свою очередь проведения соответствующих обрядов и произнесения тщательно подобранных заклинаний. Древних, могущественных и очень-очень опасных. Но что ему, живущему на свете без четверти тысячу лет, любая опасность? Смешно. Опасней тех сущностей и сил, с которыми он когда-то связался ради достижения своей цели, ради мечты и ради любви, просто не существует ни в одном из миров. Говоря современным языком, с такой опасной крышей, как у него, можно чувствовать себя в безопасности. Парадокс, но жизнь сплошь и рядом состоит из парадоксов. Разумеется, в безопасности можно себя чувствовать лишь до определенной степени. Пару-тройку раз за эти столетия находились те, кто был способен бросить ему настоящий вызов, без дураков. Люди, обладающие знаниями, ресурсами и, главное, железной
несокрушимой волей. В результате он все равно брал верх, но победа всегда обходилась очень дорого. И очень больно. К тому же победы эти были относительны. Будь иначе, он давно бы уже завершил свой долгий путь, полный любви, ставшей ненавистью, и ненависти, превратившейся в неутоленную страсть.
        Силы, да. Энергия. Ее никогда не бывает слишком много. А уж в таких случаях, как этот, - тем более. Возможно, следовало поступить проще - сразу убить обоих? Еще в первый вечер, когда они стояли на дороге над упавшим оленем. Нет, это могло вызвать слишком много подозрений, часть из которых наверняка свалилась бы на него - человека с поддельным паспортом и выдуманной биографией. Начали бы копать, проверять, и что тогда? Снова бежать, прятаться, менять личину? А как же Светлана? Нет, нужно все сделать чисто. Так, чтобы ни у кого не возникло ни малейших сомнений в естественном ходе событий. Один умер, задранный диким зверем. Бывает. Леса же кругом. Второй исчез без следа. Что может быть естественней? В какой-то передаче по радио он слышал о том, что в одной Москве пропадают тысячи людей в год, и каждый десятый из них - безвозвратно, с концами, без всякой надежды на малейшие сведения о том, что и как с ним произошло. Не говоря уже обо всей России. Так что одним больше, одним меньше - без разницы. А уж он постарается сделать так, чтобы и впрямь не нашли. Ни при каких условиях. Что же касается сил и
энергии, то мы их сейчас восстановим. Не впервой.
        Григорий остановился, высматривая подходящее дерево. Ага, вот он. Молодой крепкий дуб в полтора обхвата. Лет восемьдесят, не больше. Жалко, да, но деваться некуда. А жертва Велесу - владыке лесов уже принесена и все нужные слова произнесены.
        Шаркающей старческой походкой - сил оставалось едва-едва, чтобы хоть как-то держаться на ногах - он подошел к дереву и обнял ствол, прижимаясь к нему всем телом. Закрыл глаза, отрезал сознание от окружающего мира, оставив только крохотного, но никогда не теряющего бдительности сторожа на самом краю.
        Привычно настроился.
        Услышал движение мелких насекомых под корой, ощутил, как листья впитывают лучи солнца, а корни мощно тянут влагу из земли, почувствовал... нет, не мысли - настроение дуба. Как он радуется своей молодости, здоровью и этому чудесному майскому дню. Долгая зима позади. Впереди - красное лето.
        Извини, приятель.
        Пробирающаяся неподалеку по своим делам лиса замерла и опустила морду, принюхиваясь. Пахло вроде бы человеком. Мужчиной. Без оружия. Но было в этом привычном запахе что-то еще. Притягивающее и в то же время страшное. Не человеческое, не звериное и не относящееся к миру людских вещей. Что-то очень древнее, о чем сама лиса никак не могла помнить, но где-то в глубинах ее существа, в крови, костном мозге, нервах и клетках лежала тень этой памяти, передаваемая по наследству бесчисленными поколениями лис.
        Бежать или глянуть одним глазком?
        И тут же бежать.
        Будь лиса постарше, вряд ли она стала бы сомневаться. Но это была хоть и вполне взрослая, но еще молодая лиса. Поэтому любопытство в ней пересилило страх, и она, неслышно прокравшись ближе, осторожно выглянула из-за куста боярышника.
        Человек в чудном - рыжем с коричневым - плаще обнимал дуб, прижимаясь к нему всем телом. И дубу это активно не нравилось.
        Понятно, что лиса не знала слов "человек", "плащ" или "дуб". Но эти существа и предмет обозначались в ее мозгу определенными, понятными только ей и другим лисам символами, коими она и оперировала, наблюдая и оценивая открывшуюся перед ней картину.
        И не только наблюдала и оценивала.
        Лиса прямо чувствовала, что, сумей дерево выдернуть из земли корни и воспользоваться ими, как ногами, оно убежало бы от этого человека подальше. Или, если бы ветви дуба могли двигаться, они задушили или отбросили бы человека прочь. Но дуб был бессилен против человека. Да и кто устоит против него? Никто. Человек всегда оказывается сильнее.
        Вот и сейчас обладатель чудного плаща не просто стоял, обняв дерево, как, бывает, стоит больной или уставший. Он... врастал в него! Погружался. Медленно, но неуклонно. Вот уже исчезли под корой лицо, руки, половина туловища, и одновременно пожухли, покрылись ржавыми пятнами только что бывшие свежими и зелеными листья дуба, словно вместо мая неожиданно наступил октябрь... Леденящий панический ужас вытеснил любопытство в мгновение ока, охватив все лисье существо от кончика носа до хвоста. Со всех лап, поскуливая на ходу, она бросилась прочь от проклятого места и затем, в течение всей своей лисьей жизни, всегда обходила его далеко стороной, если ее путь пролегал в этих местах.
        Другое дело.
        Григорий отступил на шаг от ствола, ощущая, как тело наполнилось новой силой, энергией, мощью. Она вскипала в крови мириадами звенящих озорных пузырьков, требовала немедленных действий, громких побед и великих свершений. Как будто ему снова было двадцать восемь лет и впереди лежала целая вечность, принадлежащая только им двоим - известному на всю округу ведуну Самовиту и его молодой избраннице Зоряне...
        Он уходил от ее дома, не разбирая дороги. Мимо домов, мимо людей, не замечая удивленных взглядов, не слыша голосов тех, кто желал ему здравствовать, окликая по имени. Сам не помнил, как оказался за городским валом, на дороге, ведущей в священную Велесову рощу. В себя пришел лишь возле самого капища, не доходя нескольких шагов до того самого поваленного дерева, на котором меньше седмицы назад сидели они с Велеславом.
        Сейчас там тоже кто-то сидел.
        Неподвижная фигура, облаченная в болотного цвета плащ с капюшоном. Последний наброшен на голову так, что почти полностью скрывает опущенное лицо. Виден лишь длинный чуть кривоватый нос. И еще руки на коленях, чуть не до локтя высовывающиеся из широких рукавов плаща. Изящные и тонкие, словно у девушки, но густо покрытые черными волосами, с узловатыми, какими-то паучьими пальцами. В одной руке - нож, в другой - тонкая, свежесрезанная веточка. И татуировка. Какая-то надпись, не разобрать. Нож аккуратно и даже нежно срезает, счищает с веточки кору, обнажая белую, лаково поблескивающую при свете летнего дня древесную плоть, а он, Самовит, стоит, будто вросший в землю, и заворожено наблюдает за плавными неспешными движениями этих рук. Окончив счищать кору, незнакомец прячет нож в сапог и облизывает веточку. Язык у него длинный и красный, словно густо измазанный в крови. Затем рука с веточкой вытягивается вниз и чуть в сторону, вытягивается, вытягивается, и Самовит чувствует, как холодеет его спина. Он, ведун, многое видел. И много умеет из такого, что непосильно и недоступно простому смертному. Но рука,
неожиданно ставшая длиннее тела более чем в два раза и продолжающая удлиняться на глазах... Морок? Самовит мгновенно ставит ведическую защиту и тут же делает проверку на истинность видимого. Проверка недвусмысленно показывает, что наблюдаемое им - не морок, не фантом, не наваждение. Все так и есть на самом деле. Да кто ж это такой?!
        Тем временем рука кладет оструганную и облизанную палочку на большой муравейник и быстро втягивается обратно, приобретая нормальные размеры. Капюшон небрежно откидывается на спину, и Самовит видит молочно-бледное, гладко выбритое, очень молодое и в то же время каким-то непостижимым образом старое лицо искушенного в желаниях и страстях юноши с необычного цвета пронзительно-желтыми глазами. Коротко стриженные белые волосы словно прилипли к правильной формы красивому черепу, длинные алые губы змеятся в любезной улыбке.
        - Ну, здравствуй, Самовит, - говорит незнакомец.
        Голос у него высокий, резкий, с неуловимыми оттенками насмешки и в то же время скуки.
        - И ты здравствуй, коли не шутишь-жартуешь, - отвечает Самовит, изо всех сил пытаясь сохранить самообладание, - трудно признаться, но ему уже хочется бежать отсюда как можно дальше. Последний раз подобное чувство посещало его шестнадцать лет назад, когда Велеслав посвящал четырнадцатилетнего отрока, своего ученика и воспитанника, в ведуна четвертой ступени и Велесова волхва пятой и устроил ему настоящее испытание с привлечением отнюдь не полных дружелюбия духов земли, воздуха, огня и воды. А затем оставил одного в лесу на три дня и три ночи - знакомиться с теми его обитателями, которые просто так людям на глаза не показываются: лешими, русалками да кикиморами, что не сумели найти себе места в человеческом доме за печью. Ну, и еще кое с кем, чьи имена лучше и вовсе не вспоминать. Испытание Самовит прошел и был допущен Велеславом до следующих тайн и знаний, но на всю жизнь запомнил те жуткие минуты и часы, когда одно только голое самолюбие и упрямство удерживали его от немедленного бегства.
        - Шутить я люблю, - смеется незнакомец. - Но почему-то шутки мои не всем нравятся.
        Смех у него отрывистый, лающий.
        - Присаживайся, - хлопает ладонью рядом с собой. - Есть разговор.
        - Ты знаешь мое имя. - Самовит не спешит подчиняться, хоть и дается ему это с великим трудом. - А я твое - нет. Кто ты, как тебя зовут и что ты делаешь здесь, в святилище Велеса? Свободный доступ сюда открыт только волхвам.
        - Как много вопросов сразу! - восклицает желтоглазый. - Даже не знаю, на какой отвечать сначала. Да ты присаживайся, ведун, присаживайся, не бойся. Разговор у нас будет долгий.
        - А с чего ты взял, что я вообще хочу с тобой говорить? - хмурится Самовит.
        - Ты? - удивляется незнакомец и опять смеется, будто лает. - Ты, возможно, и не хочешь. Хочу я. И этого, поверь, вполне достаточно для того, чтобы разговор состоялся.
        В голосе его столько непреклонной и какой-то опасно-ленивой уверенности, что Самовит, будто сам не свой, делает несколько шагов вперед и садится рядом на поваленный ствол дерева. И только сейчас чует исходящий от незнакомца едва заметный запах. Так или почти так пахло в мастерской Велеслава, когда он раскрывал своему ученику тайны греческого огня и других горючих веществ...
        Рев двигателя и тошнотворный запах гари от сожженного топлива вернул его в реальность. Григорий и не заметил, как, погрузившись в воспоминания, дошел до шоссе. Он остановился под ближайшей сосной, проводил глазами рычащую многоколесную повозку, влекомую по дороге взрывной силой получаемого из нефти вещества под названием "солярка" (никакого колдовства и магии, всего лишь изощренный результат обычного человеческого стремления облегчить себе труд), и осмотрелся. Оказалось, что после восстановления сил за счет жизни молодого дуба, задумавшись и нырнув глубоко в прошлое, он взял сильно правее и, по сути, описал почти круг, выйдя к шоссе ровно в том месте, где на другой его стороне располагалась автобусная остановка. Остановкой этой пользовались не имеющие собственного автотранспорта жители Кержачей, когда им нужно было доехать до районного центра.
        Рейсовый автобус недавно ушел, и сейчас некрасиво сваренная из листов металла и выкрашенная в глуховатый синий цвет остановка была почти пуста. Лишь девушка в коротком платье и дорожной сумкой через плечо стояла близ обочины, глядя направо, в сторону въезда-выезда в Кержачи, словно ожидая кого-то. Девушку Григорий узнал сразу, ощутив, как на мгновение сладко замерло в груди сердце. Света. Светлана. Та, которая должна принадлежать ему во что бы то ни стало. И будет принадлежать, хотя пока и не знает об этом. Вот как раз и удобный случай узнать. С учетом переполняющей его энергии. Что может быть естественнее встречи двух односельчан на автобусной остановке?
        Он уже шагнул вперед, выходя на обочину дороги, и даже открыл рот, собираясь окликнуть Светлану, но тут на шоссе со стороны Кержачей, кренясь на повороте и визжа покрышками, вылетел черный автомобиль знакомых очертаний, лихо развернулся посреди дороги и затормозил точно рядом с девушкой. Открылась дверца.
        - Привет! - услышал он радостный девичий голос. - Быстро вы, Андрей, спасибо!
        Она села в машину, и та, рыкнув двигателем, тут же сорвалась с места и, набирая скорость, скрылась за поворотом.
        Андрей, значит. Да, верно, это их машина.
        Ладно, Андрей, радуйся пока. Недолго осталось.
        Григорий перешел шоссе, миновал остановку и свернул к селу. Впереди ждала работа.
        Глава 9
        Сума сойти. Она рядом, мы одни, и, если не гнать, у нас в запасе целых полчаса. А чего ж я тогда, дурак, гоню?
        Он сбавил скорость и, улыбаясь, бросил на спутницу взгляд, полный восхищения. Густые пшеничные волосы трепал залетающий в салон майский ветерок, на щеке играла чуть заметная ямочка. Светлана тут же посмотрела на него и улыбнулась в ответ.
        - Как вовремя я вспомнила, что вы сейчас в Кержачах, - сказала она. - Удачно получилось.
        - Очень, - согласился он, усилием воли сгоняя с лица до неприличия широкую и дурацкую улыбку.
        - Я вас не сильно напрягла своей просьбой?
        - Господь с вами, какие напряги! Вы не поверите, но я как раз собирался ехать в райцентр, когда вы позвонили.
        - К Ивану в больницу? - догадалась она. - Как он, кстати?
        - Врач говорит, все хорошо. И даже настолько, что я собираюсь его сегодня забрать.
        - В Москву?
        - Да. У нас там и больница получше все-таки, и вообще... Засиделись мы тут у вас, в Кержачах.
        - Ну что вы, - сказала вежливо Светлана. - Мы гостям рады.
        - Я заметил. Жаль только, не слишком удачное вышло у нас гостевание.
        - Это вы про волка?
        - Про него. Упустили зверя. Профессионалы называется, да? - Он покосился на девушку, стараясь уловить ее реакцию.
        - Я в этом мало понимаю, - сказала она. - Но в деревне говорят, что вы не виноваты.
        - Как интересно, - сказал он. - А подробнее можно?
        - Ну... одни - их большинство, и это в основном мужики, - говорят, что вы и не могли взять зверя, потому что заточены под другое - людей ловить. Тут были нужны профессиональные охотники, а не сыщики.
        - Ага, - кивнул Сыскарь с пониманием. - Резонно, кстати. Но, разумеется, всякий себя именно таковым охотником и мнит.
        - Не без, - засмеялась Светлана. - Мужики у нас самолюбивые. Но справедливые, не отнять. Они признают, что вы добились главного, - теперь известно, что это волк, а не человек. Значит, можно его поймать. Капканы поставить или еще что, уж не знаю. В общем, охотники полны воодушевления. Тем более что фермер Саша пообещал награду за шкуру этого любителя телят в полнолуние.
        - Ясно. А меньшинство что думает?
        - Меньшинство... Меньшинство, среди которого большая часть - бабы, то есть женщины, верит сторожу Петровичу и, опять же, говорят, что вы ничего не могли сделать. Потому что просто так, без серьезной подготовки, оборотня не одолеть.
        - С ума сойти, - усмехнулся Сыскарь. - Повезло нам, значит, не пострадала репутация в любом случае. Ну, с волком понятно. А как они собираются оборотня ловить?
        - Хотят к Григорию идти. Говорят, он специалист по всем подобным делам, пусть и занимается. Спасает деревню.
        - Резонно, - заметил Сыскарь. - Только зря. Не поможет им ваш колдун.
        - Почему? Потому что оборотней не бывает?
        - Не только. Я вчера у него был. И мы как раз на эту тему с ним беседовали. Ну, то есть в том числе.
        - И что он вам сказал?
        - Сказал, что на самом деле оборотни и впрямь бывают. Но это, мол, не тот случай.
        - Значит, бывают... Ужас какой. - Светлана поежилась.
        - Вы верите Григорию? Нет, я, конечно, понимаю - лечит, гадает, находит пропавших коров, травы в лесу собирает по утренней росе, ручной филин у него с рук ест, жаба в аквариуме живет, черный кот и все такое. Колдун, одним словом. Ведьмак и народный целитель. Но оборотни? Эдак можно и в вампиров поверить. То бишь в вурдалаков. Упырей. Вампиры, они вроде на Западе.
        - Как вам сказать... Я ведь совсем недавно в Кержачах и Григория плохо знаю. Но человек он очень необычный, согласитесь.
        - Не спорю. Но таким людям, как он, необходимо поддерживать свой мистический имидж. И рассказы об оборотнях - как раз из этой серии.
        - По-вашему, Григорий - обычный шарлатан?
        - Я этого не говорил. Что-то из того, что недоступно обычным людям, он наверняка умеет. Может быть, даже владеет зачатками гипноза, суггестии. Плюс сильная воля сама по себе, это чувствуется, когда с ним общаешься. Но оборотни? Бросьте, Света. Вы же детей учите, у вас высшее образование. Не бывает оборотней на свете. И вампиров с вурдалаками, и всей прочей нечисти тоже. Поверьте старому оперу. Вся нечисть имеет исключительно человеческое обличье и человеческую же суть. Иногда жуткую до дрожи и противную до тошноты, но человеческую.
        - Какой же вы старый? - чуть лукаво улыбнулась Светлана. - Вам, я думаю, и тридцати еще нет.
        - Уже скоро, - признался Сыскарь. - Но это секрет, договорились?
        - Нет проблем! - засмеялась она. - Буду всем говорить, что вам двадцать шесть.
        - Нет, двадцать шесть маловато. Совсем пацан, несолидно. Пусть будет двадцать восемь...
        Так, болтая, они незаметно доехали до райцентра. Сыскарю и вовсе показалось, что прошло минут пять, не больше, и вот под колеса уже легла центральная улица городка.
        Черт, как быстро, а он только-только собрался предложить Светлане перейти на "ты"...
        - Так куда тебя отвезти? - тем не менее сделал он попытку. - Ох, извините, само вырвалось.
        - Какая ерунда, Андрей, - махнула она рукой. - Нашел, за что извиняться! Мне тоже выкать тебе надоело. На вокзал можешь?
        - Хоть на Луну, была бы ракета. А чего на вокзал? Едешь куда?
        - Ага. В Москву надо смотаться, забрать кое-какие документы и вещи, оставленные перед отъездом в Кержачи у двоюродной сестры.
        Он прижался к обочине и остановил машину.
        - Здрасьте, пожалуйста, - сказал с обидой. - А зачем тебе на вокзал в таком случае? Я ведь тоже в Москву еду. Сейчас только Ваню заберем из больницы и сразу рванем. Доставлю в лучшем виде и совершенно бесплатно.
        - Ну... мне как-то неудобно было навязываться...
        - Блин с чебурашкой! Неудобно ей. Неудобно спать на потолке, как мы в детстве говорили. Все, и слушать ничего не хочу, едешь с нами. Согласна, надеюсь? Попробуй только сказать, что не согласна.
        - Конечно, согласна, - мягко улыбнулась она. - Спасибо... Андрюша.
        Андрюша! Она сказала "Андрюша"!
        Хотелось свистнуть, заорать и так дать по газам, чтобы кроссовер взлетел над крышами и улочками райцентра и там, в синем глубоком небе, заложить пару захватывающих дух виражей на зависть стрижам, ласточкам и всем прочим воздушным обитателям! Но он сдержался. Плавно тронул машину с места и, не превышая скорости, поехал в больницу.
        Иван, уже переодетый в свою одежду, ждал в палате, лежа поверх покрывала на заправленной кровати и терзая смартфон в какой-то видеоигре - смоделированный грохот автоматных очередей был слышан с порога. Лицо у Ивана было розовое и довольное. Только небритое. Что, впрочем, лишь придавало ему мужественности.
        - Привет, Сыскарь, - прошептал он и приветственно помахал рукой. - Старший лейтенант Лобанов готов к транспортировке!
        И залихватски подмигнул.
        - Больной! - строго напомнил врач Владимир Борисович. - То, что я разрешил вам при необходимости говорить, еще не значит, что можно болтать без умолку. Вы еще отнюдь не здоровы, поберегите себя, настоятельно советую.
        - Не волнуйтесь, доктор, - сказал Андрей. - На свободе он проведет не более четырех часов. Да и те в машине, глядя в окошко на красоту природы. Из больницы - в больницу. Я уже договорился. И пока окончательно не выздоровеет, его оттуда не выпустят.
        - Вот и хорошо, - сказал хирург. - Очень надеюсь на ваше благоразумие, Андрей.
        - Можете не сомневаться, - заверил его Сыскарь и, обращаясь к другу, осведомился: - Готов? Отлично. Тогда пошли. И предупреждаю сразу. Внизу тебя ждет очень приятный сюрприз.
        Сюрприз Ивану понравился. Настолько, что немедленно возник спор, где кому ехать. То, что за рулем будет Сыскарь, возражений естественным образом ни у кого не вызывало. Но что касается остальных мест... Иван, ссылаясь, на свое положение раненого и пострадавшего за общее дело, попросил Светлану ехать с ним сзади.
        - Мне так будет гораздо легче переносить дорогу, - пояснил он трагическим шепотом.
        - Тогда я буду все время оборачиваться, чтобы посмотреть, как вы там себя ведете, - возразил Сыскарь. - А водитель, который плохо следит за дорогой, - угроза безопасности движения.
        - А ты в зеркало заднего вида смотри, - посоветовал Иван. - Ты будешь смотреть, а мы будем тебе в ответ улыбаться. Правда, Света?
        - Вот откуда в раненом столько прыти, хотел бы я знать? - обращаясь в пространство, осведомился Сыскарь. - Тебе доктор запретил разговаривать, помнишь?
        - Мальчики, не спорьте, - разрешила вопрос Светлана. - Давайте так. Половину дороги я буду сидеть сзади, а вторую половину - впереди. Можно, конечно, впереди сесть Ивану, - задумчиво добавила она, - но ему тем более шеей вертеть нельзя.
        Ближе к Москве, когда машин на шоссе резко прибавилось, а скорость, наоборот, не менее резко упала, им уже казалось, что они знают друг друга если не всю жизнь, то несколько лет - точно. И все эти годы, уместившиеся в каких-то три с половиной часа совместной дороги, лишь укрепили друзей в мнении: Светлана Олеговна Русская - лучшая девушка на Земле. Та, которую каждый из них искал всю жизнь. И вот, слава создателю, нашел. Жаль, конечно, что нет у нее сестры-близнеца - точной копии с теми же душевными качествами, умом и чувством юмора. И даже очень жаль. Но делать нечего, спасибо и на этом. В смысле, большое спасибо. Хоть одному кому-то повезет. Может быть. Потому что, как доподлинно выяснилось за совместно проведенные в машине часы-годы, ни московский бизнесмен Роман Павлюк, ни какой-либо иной представитель сильного пола на сегодняшний день не имел над сердцем Светы Русской ни малейшей власти. А это значит, что шансы у обоих претендентов имелись и, разумеется, каждый считал и надеялся, что именно его шансы предпочтительней.
        - Так как, Свет, - осведомился Сыскарь, когда они въехали на МКАД, - сначала отвозим Ваню в больницу, а потом тебя?
        - Зачем такие сложности? - удивилась девушка. - Сестра в Гольяново живет, от МКАД три минуты на машине, все равно мимо будем сейчас проезжать. Сбросьте меня рядом с домом, а потом езжайте в больницу.
        - Как скажешь, - вздохнул Сыскарь. - Вань, ты не против такого расклада? Молчи, не отвечай. Знаю, что не против.
        Мобильник Андрея запел, когда они только-только остановились возле нужного дома на улице Алтайской, и Светлана собралась выходить из машины. Звонила чудо-секретарь частного сыскного агентства "Поймаем.ру" Ирина Москвитина.
        - Вы где сейчас, орлы-сыщики? - осведомилась она.
        Андрей честно ответил, где, и каков будет их дальнейший маршрут следования.
        - Ясно, - сказала Ирина. - Ты только, когда Ваню в больницу отвезешь, не забудь на работу заехать, о"кей?
        - А что я там забыл? - искренне удивился частный сыщик.
        - Нет, ну не свинство, а? - возмутилась секретарь. - Мало того, что бросили девушку одну на целых четыре дня вместо одного-двух, так еще теперь и видеть ее никто не желает. Ладно, Ваня, он ранен, и к нему у меня претензий нет. Но ты, Сыскарь, мог бы проявить и чуть больше внимания к своему бесценному наемному работнику, коим я, несомненно, являюсь. Ключевое слово здесь - "бесценному", если ты не понял.
        - Соскучилась, что ли? - хмыкнул Сыскарь. - Ладно, заеду. На часок.
        - Нужен ты мне, - не слишком убедительно фыркнула Ирина. - Роман Павлюк звонил. Клиент. Сказал, что будет у нас сегодня в семнадцать тридцать.
        - Что ему надо? Светлану мы нашли, вот она, рядом сидит.
        - Он говорит, что в качестве доказательства хотел бы увидеть ее фотографии. Хотя бы две-три. Иначе, говорит, ему будет трудно заставить себя расстаться с причитающейся нам суммой.
        - Вот же чебурашка неумытый, - зло сказал Сыскарь. - Может, он еще захочет, чтобы мы Светлану к нему домой привезли? Обойдется. Такого уговора не было.
        - А в чем дело-то? - спросила Света.
        Сыскарь попросил Ирину повисеть минутку на трубке и коротко объяснил в чем.
        - Вообще-то, - сказал он, - обычно клиент и впрямь требует фотографии. Но в данном случае мы подписывались лишь узнать твое местонахождение. Так что пусть Рома идет лесом.
        - Да какие проблемы? - сказала Светлана. - Хочет фото - дайте ему фото. Прямо сейчас и сфотографируйте, я не против. Можете даже сказать, что я в Москве, но завтра уезжаю обратно.
        - А ты уже завтра уезжаешь? - Сыскарь хотел задать этот вопрос раньше, но как-то не находил удобной минутки, а тут она сама нашлась.
        - Да. Послезавтра мне обязательно нужно быть в школе. - Она посмотрела на погрустневших напарников и улыбнулась. - А вы приезжайте в гости, когда Ваня выздоровеет.
        - Приглашаешь?! - воспрял Сыскарь.
        - А то!
        - Ну, раз так, обязательно приедем. Соскучиться не успеешь. Правда, Лобан?
        Иван только кивнул головой, не сводя восхищенных глаз с девушки.
        - Алло! Алло! - надрывалась в руке Сыскаря телефонная трубка голосом Ирины.
        - Да, Ириш, - сказал он, поднеся ее к уху. - Я снова на проводе. Все, договорились, приеду. С фотографиями. Часам к семнадцати жди. Целую в середину лица. И Ваня тоже тебя целует.
        - Это в нос, что ли? - По голосу было слышно, что Ирина слегка оттаяла. - Так и быть, целуйте. А Ваньке скажи, пусть выздоравливает. Я завтра его навещу в больнице. Все, пока, жду.
        - Ирина - это секретарь нашего агентства, - пояснил Сыскарь, пряча телефон в карман. - Очень обязательный и полезный работник.
        - Я поняла, - улыбнулась Светлана. - Ну что, фотографировать будете или как?
        - Ага, сейчас. Слушай... - Он замялся.
        Светлана смотрела на него с интересом.
        - Ну, в общем, если этот чебурашка, в смысле бизнесмен Роман Павлюк, будет излишне назойлив, ты звони, не стесняйся.
        - А потерять клиента не боитесь? - засмеялась Светлана. - Мало ли, вдруг ему от вас еще что понадобится?
        Друзья переглянулись.
        - Да пошел он! - сказали они одновременно.
        Один шепотом, а второй в полный голос.
        К родному агентству, как и обещал, Сыскарь подкатил ровно в семнадцать часов две минуты. Набрал код, вошел. И тут же увидел Ирину. Девушка стояла на стуле в прихожей и пыталась вывинтить перегоревшую лампочку из плафона. Роста не хватало.
        - Привет, Ириша! - весело провозгласил Сыскарь, подошел, обхватил двумя руками секретаря за тонкую талию и легко поставил на пол. Веса в Ирине Москвитиной было вряд ли больше пятидесяти килограммов.
        - Мужчина в доме, - радостно провозгласила Ирина и протянула ему лампочку. - Наконец-то. Действуйте, Андрей Владимирович.
        - Кофе напоишь? - спросил Андрей, чуть привстал на носки, дотянулся до плафона и быстро вкрутил лампочку. Та вспыхнула. - А то так есть хочется, что переночевать негде.
        - Это когда, интересно, тебе, бедненькому, негде было переночевать? - удивилась секретарь. - Конечно, напою. Даже с пирожками, если хочешь.
        - Из кондитерской на углу?
        - А ты бы предпочел, чтобы я испекла их дома?
        - Неужели умеешь?
        - Запросто. Но не в этот раз.
        - Ладно, сойдут из кондитерской, что-то я и впрямь проголодался.
        Они как раз допивали кофе, и Сыскарь, умявший четыре пирожка с мясом и оттого значительно повеселевший, заканчивал краткий и хорошо отредактированный пересказ событий, произошедших с ними в селе Кержачи (об их с Иваном отношении к девушке Светлане он решил пока не упоминать), когда приехал бизнесмен Роман Павлюк.
        Опять же в силу нынешних своих чувств к Светлане подспудно Сыскарь ожидал, что клиент начнет выдвигать какие-нибудь требования, не оговоренные контрактом, и внутренне приготовился дать жесткий отпор. Однако все обошлось. Получив всю необходимую информацию, включая несколько фотографий в цифровом виде, господин Павлюк заплатил оставшуюся сумму наличными и, вполне довольный, отбыл.
        "А ведь хватит у мужика прыти, пожалуй, отправиться за Светланой в Кержачи, - подумал Сыскарь, задумчиво глядя через окно, как бизнесмен садится в свою машину и уезжает. - То-то будет забавно, если мы там все пересечемся..."
        - О чем задумался, Андрюша? - окликнула его Ирина. - Рабочий день, считай, закончен, и срочных дел у нас никаких. - Она прервала фразу, словно чего-то не договорив.
        Сыскарь обернулся и посмотрел на девушку. Ирина улыбнулась.
        Неожиданно подступила усталость. Не та, которая бывает от хорошо выполненной трудной работы, когда на сердце легко и даже весело. А какая-то тоскливо-сосущая, темная и мутная. Никаких позитивных желаний.
        "Ерунда какая-то, - подумал Сыскарь. - Что это со мной? Пожалуй, надо ехать домой, поужинать, посмотреть какой-нибудь немудрящий фильмец по ящику и спать. К утру все рассосется".
        - Тебя отвезти? - спросил он и зачем-то добавил: - Извини, что-то устал я сегодня.
        - Куда ты меня повезешь, по пробкам-то? - усмехнулась Ирина. - До метро подбрось и ладно. Иди к машине, я здесь все закрою.
        Андрей благодарно кивнул и вышел.
        Глава 10
        О том, что его старый друг, напарник и компаньон Лобанов Иван Сергеевич ночью умер, Андрей Сыскарев узнал дома за утренним кофе посредством телефонного звонка из больницы.
        Сообщение показалось ему настолько диким и нелепым, что он не поверил. Точнее, не захотел поверить. Выскочил из дома, сел в машину и помчался в больницу. Там встретил совершенно потерянных от горя родителей Вани и с ужасом осознал - это правда. И сделать уже ничего нельзя. Внезапная остановка сердца, так сказали врачи. Совершенно необъяснимая и вряд ли как-то связанная с полученным ранением. Нам очень-очень жаль, но такие случаи бывают. Молодые и вполне здоровые люди внезапно умирают. Особенно мужчины. Вы знаете, что, по статистике, у нас, в России, средний представитель мужского пола может чувствовать себя в относительной безопасности в возрасте до двадцати лет и после пятидесяти трех-четырех? А самый продуктивный и активный промежуток жизни длиной в тридцать с лишним лет одновременно является и самым смертоносным. Такая вот странная особенность, вызванная, скорее всего, не самыми полезными для здоровья переменами, которые произошли в нашей стране в конце двадцатого и начале двадцать первого века. Да и продолжают происходить. Ну и образ жизни, понятно. Постоянные стрессы, алкоголь,
табакокурение...
        Но весь этот врачебный лепет мало интересовал Сыскаря. Он выслушал его даже не из вежливости, а просто в силу привычки выслушивать ответы на заданные вопросы. Хотя очень хотелось немедленно отыскать виновного и предъявить счет. В самом деле. Он же вчера привез им пусть не совершенно здорового, но отнюдь не умирающего друга! И получил заверения, что все самое страшное позади, медицинская помощь была оказана Ивану правильно и в полном объеме и он скоро встанет на ноги. И что? Вместо этого - внезапная остановка сердца. Ночью, во сне. Иван даже к аппарату не был подключен за ненадобностью, и его смерть, в общем-то, случайно, обнаружила дежурная медсестра, которая рано утром совершала обход и обратила внимание на странную бледность пациента, чье лицо с вечера имело совершенно естественный оттенок.
        Конечно же, никаких виновных в стенах больницы он искать не стал. Довольно было и того, что таковым чувствовал себя сам. В относительной степени, но все же. Вопросы-то мысленные, заданные самому себе, немедленно посыпались.
        Какого хрена было торопиться и забирать Ваньку из райцентровской больницы?
        Почему он, Сыскарь, всегда стрелявший довольно метко, в этот раз не попал в зверя, когда тот несся по проходу в коровнике?
        На хрена вообще они согласились на предложение фермера Саши?
        Зачем не уехали из Кержачей сразу же, как только выполнили задание клиента?
        На последний вопрос ответ существовал. Ясный и однозначный. Света. Светлана Русская. И больше всего в связи с этим Сыскарь ненавидел себя за мысль, первой пришедшую на ум после того, как он узнал о смерти Ивана. Мысль о том, что теперь его шансы, за отсутствием конкуренции со стороны друга, значительно возросли. Он понимал, что подвергать себя самоуничижению за какие-то там, пусть и довольно циничные и даже безнравственные, мысли - верх глупости. Мало ли что в голову человеку приходит время от времени! Люди - не ангелы, и сей факт следует принимать как должное. Да и ангелы еще неизвестно, о чем думают. И все-таки, и все-таки. Как ни крути, а действительно выходило, что теперь добиться Светланы ему будет легче. При прочих равных. Вот только друга похоронить и - вперед. Дорога в Кержачи, можно сказать, почти наезжена.
        Это были трудные дни. Кто хоронил близких, знает, как это тяжело. Особенно в молодости, когда чувства еще не успели огрубеть. А Сыскарь, несмотря на то что участвовал в боевых действиях и видел смерть товарищей, был молодым и жизнерадостным человеком.
        И еще он только сейчас, потеряв друга, понял, как сильно его любил и как теперь ему будет Ивана не хватать. Так, наверное, не хватает человеку утраченных пальцев на руке - хоть и можно приспособиться, но уже, братцы, совсем не то.
        И еще он постоянно ощущал на себе горе родителей Ивана, которых знал с детства. Ваня был у них единственным сыном, и получалось, что он, Андрей, его вроде как не уберег. Глупо? Наверное. Но выходило так. Сам-то он из стычки с волком вышел живым и здоровым, верно?
        Одно было хорошо - денег на счету детективного агентства "Поймаем.ру" хватало, чтобы устроить Ивану нормальные похороны и поминки. А организационные вопросы почти полностью взвалила на себя и достойно решила Ирина Москвитина. Это было то немногое, чем они могли помочь родителям друга и сотрудника и хоть как-то облегчить их горе.
        От кремации, давно ставшей в Москве делом привычным, пришлось отказаться. "Не хотим хоронить урну с пеплом, - сказали родители Вани. - Пусть все будет по-старому, как у людей. Чтобы можно было у могилки проститься и потом тоже к могилке прийти". Делать нечего - пришлось срочно искать удобное кладбище в ближнем Подмосковье, так как похоронить человека в Москве прежним порядком, если он не какой-нибудь там народный депутат или просто дутая или настоящая знаменитость, оказалось несколько затруднительно. Правда, оставалось, к примеру, Богородское кладбище, где москвичей хоронили (за соответствующую мзду) и без кремации, но родители Ивана жили в Коньково, то есть чуть ли не на другом конце Москвы. К тому же Москва - это в любом случае Москва. Здесь и жить шумно и тесно, и мертвым в земле лежать - тоже. Поэтому и решили, что удобнее и лучше всего будет лежать Ване на подмосковном Ракитском кладбище, что находится всего в десяти километрах от МКАД по Калужскому шоссе. И от Коньково на машине или автобусе легко добраться, и вообще там тихо, спокойно и красиво.
        На похороны пришло много людей. Были здесь и одноклассники, и боевые товарищи Ивана и Андрея по Северному Кавказу, и те, с кем они вместе учились в Московском университете МВД России, а затем ловили преступников на обширных и зачастую весьма опасных просторах столицы, и даже некоторые бывшие клиенты агентства "Поймаем.ру". Сыскарь и не ожидал, что будет столько народу. Принимая слова соболезнования от людей, которых не видел лет пять, а то и все десять, он был им благодарен и думал о том, что его друг Лобан, Ваня, был и впрямь хорошим и добрым человеком. С плохим бы проститься не пришли. Он-то, конечно, и раньше это знал, но теперь вот убедился окончательно и бесповоротно. От осознания того, что все теперь и впрямь окончательно и бесповоротно, временами хотелось плакать.
        Но Сыскарь держался. Среди бывших коллег, товарищей и друзей он слыл смелым, бесшабашным и веселым человеком, которому все нипочем, и ему не хотелось показывать на людях слабость.
        Потом поплачу, если слезы будут, думал он, целуя у разрытой могилы мертвого Ивана и бережно укладывая в гроб граненый стакан и две бутылки красного полусладкого крымского - любимого вина старого друга. Сам Сыскарь предпочитал крепкие напитки, а водке - коньяк или виски, но Иван, если была такая возможность, всегда выбирал красное полусладкое. Желательно произведенное в Крыму. Впрочем, к спиртному он был практически равнодушен, и Сыскарь, спроси его кто, вряд ли бы смог внятно объяснить, зачем это делает. Мысль, что неплохо бы положить в гроб другу две бутылки его любимого вина и стакан, пришла вечером накануне похорон и показалась настолько важной, что он решил обязательно осуществить задуманное. И осуществил.
        - Прощай, друг, - сказал вслух. - Прости, что не смог тебя уберечь.
        Не видя окружающих лиц, протолкался к опушке рощицы, зашел за сосну, прислонился спиной к дереву, вытащил из внутреннего кармана пиджака плоскую флягу с коньяком, хлебнул как следует, часто подышал ртом, борясь с очередным приступом слез, вытащил сигарету, закурил.
        Подошла вся в черном Ирина. Остановилась в шаге.
        - Ты как? - спросила негромко, глядя снизу вверх прямо в глаза.
        - Ничего, - ответил он. - Ничего, Иришка, спасибо тебе. Выпить хочешь?
        - Давай, - согласилась она.
        Он протянул флягу. Ирина отпила глоток, вернула. Постояли молча рядом, Сыскарь в несколько торопливых безвкусных затяжек дотянул сигарету, бросил на землю, затоптал окурок.
        - Ну что, пошли? Сейчас, наверное, закапывать начнут.
        - Пойдем, - сказала она и совершенно естественным жестом, как бы ободряя и одновременно ища поддержки и защиты, взяла его под руку.
        На поминках Андрей размяк. Сказалось напряжение последних трех дней, и он, обычно не теряющий над собой контроля ни при каких обстоятельствах, в какой-то момент утратил надежную связь с окружающей реальностью. Нет, его не шатало из стороны в сторону, и никаких пьяных глупостей он не натворил. Просто после очередной рюмки мир и чужие слова перестали восприниматься ясно и отчетливо, а память отказалась запечатлевать события в привычных подробностях.
        "Домой меня на такси доставила Ирина. Это я помню. Но вот что потом... Вот же блин с чебурашкой, накушался вчера по самые брови. Ай, как нехорошо. Получается, она осталась у меня. И? Нет, ни хрена не помню. Стыдобища. Причем в любом случае".
        Сыскарь стоял в проеме кухонной двери, подперев плечом косяк, и смотрел, как секретарь Ирина Москвитина ловко жарит на его кухне блины. Надо думать, на завтрак. Утреннее солнце заливало кухню радостным светом, вспыхивая в рыжеватых волосах девушки, но Сыскарю было не по себе. Нет, смотреть-то на Ирину ему было приятно. Была она невысокой, худенькой, с маленькой грудью и стройными ногами. Чуть вздернутый носик, веснушки, синие, с хитринкой, глаза за очками в легкой модной оправе. Но то обстоятельство, что секретарь была одета в его старую фланелевую рубашку, закрывавшую пресловутые стройные ноги не более чем до середины бедра, наводило на беспокойные размышления. Размышлять же было трудно. А уж беспокойно размышлять - тем более.
        - Доброе утро, - сказал он севшим голосом и, не зная куда деть руки, поскреб небритый подбородок. - Э... давно проснулась?
        - Минут сорок. Иди в душ, сейчас завтракать будем.
        Это вот она сейчас лукаво улыбается со значением или как? О, господи.
        - Скажи...
        - Да?
        - А как вчера? Ну, вообще...
        - Что - вообще? Андрей Владимирович, вы меня удивляете. Что это за "вообще"? Выражайтесь яснее, пожалуйста. Вчера вечером вы были красноречивы. Очень.
        Издевается, подумал он. Так мне и надо.
        - Это когда мы в такси ехали, что ли? - решил проявить осведомленность Сыскарь.
        - И в такси тоже. Но особенно, когда сюда приехали. Так красноречив, что я, Андрюша, подумала и согласилась.
        Ой, мама...
        Видимо, на узком лице Сыскаря отразилась такая сложная и яркая гамма чувств, что Ирина сжалилась.
        - Да ладно тебе, - сказала она. - Ничего не случилось, не переживай. Тебе было плохо, и ты попросил меня остаться. Я осталась, но спали мы раздельно, если тебе интересно. Просто постель с тахты гостевой уже убрала. А рубашку твою старую надела, потому как не нашла фартука. Не стану же я в своей чистой одежде блины жарить!
        - Ни фига себе, - слегка ожил Сыскарь. - Что, я даже не сделал попытки к тебе пристать?
        - Не скажу. - Ирина ловко перевернула на сковородке блин. - Мучайся теперь. Пусть это будет платой. Суровой, но справедливой.
        - Жестокосердная! - провозгласил он и направился в ванную. Теперь можно было приводить себя в порядок. Благо суббота и делами агентства заниматься не надо.
        Кстати, насчет агентства, размышлял он под душем. Теперь, после смерти Ивана, необходимо что-то решать. Одному, даже с помощью такого гениального секретаря, как Ирина, ему не справиться, это ясно. Значит, нужно искать человека, который мог бы Ваню заменить. Но делать это категорически не хочется. Потому что Ваню не может заменить никто. Так что же теперь, закрывать лавочку? Жалко. В лавочку-то сил и нервов вложено до хрена и больше, и денежку она приносит хорошую. Да и не умеет он, Андрей Сыскарев, ничего больше делать, кроме как выслеживать, находить и ловить себе подобных. Грешных на всю душу представителей вида хомо сапиенс. Не в охрану же идти, в самом деле. Вот уж, прости господи, профессия - ни богу свечка, ни черту кочерга. Всегда удивлялся, как могут здоровые на вид мужики ею заниматься. Или вернуться в органы? Плохая мысль. Название с милиции на полицию поменяли, но порядки там не сильно изменились, уж это ему доподлинно известно. А раз так, то рано или поздно повторится та же история. И к колдуну Григорию не ходи.
        При мысли о Григории он тут же подумал о Светлане, и на сердце посветлело. Будто лучик солнца пробился сквозь низкие, черные, терзаемые пронзительным холодным ветром, тучи.
        "Правильно, ну его все на фиг. Объявлю Ирке, что агентство в полном составе уходит в двухнедельный оплачиваемый отпуск. Не завтра, конечно. Скажем, через неделю, чтобы все хвосты подчистить. Тем более что и ей, и себе мы эти отпуска задолжали. Жаль, Ваня отгулять не успел. Значит, я отгуляю. И за него, и за себя. Прости, дружище. Может, я и сволочь, но по-другому поступить не могу. А то ведь уведут девчонку из-под носа, и "мама" сказать не успеешь. Особенно такую. Решено. Сначала в Кержачи, прямо сегодня, а там поглядим".
        Ирина отнеслась к его предложению о двухнедельном отпуске с пониманием. Хоть и без особого энтузиазма.
        - О"кей, - сказала за блинами и чаем. - Как скажешь, начальник. Недели на подчистку хвостов нам, думаю, хватит. Там и хвостов-то, считай, нету. Пустяки. А новые дела просто не будем брать. Или отложим, если будет такая возможность.
        - Вот и я так решил.
        - Решил, значит, решил. Может, и правильно. Надо в себя прийти слегка после всего этого ужаса. Лично я до сих пор не верю, что Вани нет.
        Сыскарь промолчал. Ему нечего было сказать. Он-то как раз верил. Очень не хотел, но верил. Чисто мужское свойство восприятия реальности, наверное.
        - Чем займешься? - вроде бы безразлично осведомилась Ирина. - Извини, если вопрос не к месту и не ко времени.
        Соврать или правду сказать? А с чего врать, если все свои? Он подумал, что за те полтора года, что Ирка работает в частном сыскном агентстве "Поймаем.ру", она и впрямь стала абсолютно своей. Человеком, на которого можно положиться в любом деле. Как профессиональном, так и личном. А такому человеку врать без особой на то нужды нехорошо. К тому же все равно узнает рано или поздно.
        Он прожевал и проглотил очередной блин, запил чаем, вытер руки салфеткой, закурил и посмотрел Ирине в глаза.
        - Спасибо, - сказал. - Очень вкусные блины. - Вздохнул и добавил: - Жениться хочу. Если, конечно, получится.
        Ирина поперхнулась блином с чаем. Да так, что ему пришлось хлопать ей по спине, чтобы вернуть нормальное дыхание.
        - Извини, - сказала она, прокашлявшись, и тут же попросила сигарету.
        - Ты ж не куришь, - удивился он, протягивая ей пачку.
        - Ты вроде бы тоже недавно бросил. А теперь опять, - парировала она. Прикурила, выпустила дым. - Что там с вами в этих Кержачах случилось, Андрюша? Один умер, второй тут же жениться собрался. Это, понятно, не мое дело, и мне все равно, но избранницу твою случаем не Светлана Русская зовут?
        - А если и так, то что? - спросил он с вызовом.
        - Да ничего. - Ирина пожала худенькими плечами, затушила в пепельнице едва начатую сигарету. - Какая гадость все-таки, - поднялась со стула, потянулась, рубашка стремительно поползла вверх, Сыскарь сглотнул и отвел глаза. - Дело хозяйское. Только попомни мое слово - ничего хорошего из этого не выйдет.
        - Это еще почему? - нахмурился Сыскарь и подумал, что разговор зашел далековато. Надо было, наверное, и впрямь соврать.
        - Потому что у меня сердце - вещун.
        - Колдунов с колдуньями развелось - ступить некуда, - пробормотал он. - Один в Кержачах развлекается, вторая прямо здесь, под боком. Ты, Ир, извини, но я как-нибудь сам этот вопрос решу, ладно?
        - Да понятное дело, решай, конечно. Кто я такая, чтобы вмешиваться в твои решения!
        - Блины были очень вкусные, - сказал он бесстрастным голосом.
        - Все-все, ухожу, еще раз извини. Только скажи, что за колдун в Кержачах? Настоящий?
        Он молча посмотрел на нее. Ирина повернулась и подчеркнуто эротичной походкой удалилась в комнату.
        Нет, никогда мне не понять женщин, подумал Сыскарь и закурил вторую сигарету. Сейчас дождусь, когда она уйдет и завалюсь, пожалуй, еще на часок-другой в койку. Чтобы организм поскорее очухался. А потом - в Кержачи.
        Глава 11
        В рейсовом автобусе, идущем из райцентра в Москву, место Григорию досталось у окна. Слева по ходу движения. В точности, как он хотел. Ничего особенного, он всегда получал то, что хотел. Ну, почти всегда. Примерно в четырехстах девяносто девяти случаях из пятисот. И дело было не только в его изощренном умении колдовать. За столетия жизни Григорий научился, когда надо, быть настолько обаятельным, что люди чаще сами предоставляли ему все необходимое. От сведений до услуг. Вот и сейчас. Одна белозубая улыбка, подаренная немолодой уже кассирше с оплывшим и злым лицом, и высказанная особым тоном просьба о том, что ему очень хотелось бы сидеть в автобусе у окна и непременно слева по ходу движения и - пожалуйста. И никакого принуждения. Собственно, высшее искусство колдуна и заключается в том, чтобы действовать без принуждения. Всякие, тщательно приготовляемые, а затем незаметно подсыпаемые в еду и питье приворотно-отворотные зелья, наложение-снятие заклятий руками и словом, протыкание иголками куклы-образа, заговоры на богатство и здоровье наряду с нищетой и болезнями, а также масса иных колдовских
средств воздействия, которые так любят показывать в кино и описывать в книгах, - это для тех, кто не умеет совсем или умеет плохо. Еще - для получения денег, с которыми обычному человеку трудно расстаться, если он не видит, что колдун "работает". Зрелище. Или, как нынче модно говорить, шоу. Что одно и то же. Нет. Достаточно знать, чего человек страстно хочет и каковы при этом его сильные стороны, а также слабости и пороки, чтобы получить от него необходимое. И при этом он будет полностью уверен, что действовал исключительно по собственной воле и желанию.
        Взять этого частного детектива. Андрея Сыскарева по кличке Сыскарь.
        Чья машина только что миновала автобус по встречной полосе, направляясь, знамо дело, в Кержачи (вот для этого ему и требовалось место у окна, слева по ходу движения - убедиться).
        Не занеси двух этих друзей-товарищей в село, ему, Григорию, было бы, наверное, проще. Но зато не так интересно. Повторим, никакого принуждения. Андрей с Иваном сами влюбились в Светлану (в его Светлану!)? Сами. Сами поперлись в полнолуние ловить на чужой ферме человека или зверя? Сами. Да, он мог пощадить Ивана, и тот остался бы жить. Но с какой стати? В конце концов, Григорий тоже сильно рисковал, получить в брюхо пулю - то еще удовольствие. Пусть и не серебряную. Чистая самозащита, ничего личного. То есть, понятно, что как раз сплошное личное, но, повторим, никто не заставлял их устраивать на него засаду. А вот то, что Григорий знал об этом их намерении - другое дело. На то он и ведун, чтобы ведать, знать. И о том, что Иван умрет, он тоже знал (хе-хе, никто еще не выживал после его особого укуса).
        Да, пришлось немного поработать, чтобы на расстоянии и незримо окончательно убедить родителей Ивана в необходимости похорон сына на кладбище по нормальному православному обряду (из всего можно извлечь пользу, даже из ненавистного христианства). Но они и сами были готовы принять такое решение. Он лишь чуть-чуть подтолкнул. И еще совсем немножко Андрея, когда внушил ему мысль о том, что в гроб другу нужно положить две бутылки вина. Но, опять же, тут частный сыщик сам виноват, он его в гости не звал. Хотя и знал, что тот зайдет. И о том, что буквально на следующий день после похорон друга Сыскарь отправится в Кержачи, знал тоже. Любовь же, куда он денется. И любви этой всячески мешать Григорий тоже не собирался. Зачем? Пусть милуются до времени, недолго осталось. Так даже лучше - покладистей станет, когда поймет, что ее рыцарь на поверку оказался обычным... Но - нет. Об этом еще рано думать. Наслаждаться победой до того, как она свершилась, не в его правилах. Сначала нужно сделать дело. И на этот раз самое настоящее колдовское. Недоступное тем, кто называет себя магами в это забавное время, насквозь
пропитанное технологиями и пресловутыми достижениями науки - костылями для тех, кто давно приучился жевать то, что ему дают. Да и абсолютному большинству из ведунов прошлого недоступное тоже. Потому что у мертвых нет страстных желаний и слабостей. Их нельзя незаметно направить, их можно только заколдовать. Ну и все остальное требует вмешательства. И для того, чтобы оно прошло так, как нужно, ему потребуются все его силы и умение. Без остатка. Хватит ли? Должно хватить. Он уже совершал подобное. Да, будем откровенны, этого не сделать без помощи того, чья темная мощь неизмерима. Ну и что? Та встреча, сотни лет назад, в священной роще Велеса была задумана не им, Григорием, носящем тогда другое имя - Самовит. И была она неизбежна. Использовали ли его так же, как он тысячи раз использовал людей ради достижения своих целей? Разумеется, использовали. В этом не может быть ни малейших сомнений. Но в том-то и дело, что в данном случае цели совпадали. А значит, все случилось именно так, как и должно было случиться.
        Григорий откинулся в мягком удобном сиденье, прикрыл глаза. И снова увидел это молочно-бледное, гладко выбритое, очень молодое и в то же время каким-то непостижимым образом старое лицо искушенного в желаниях и страстях юноши с необычно цвета пронзительно-желтыми глазами...
        Какое-то время незнакомец молчит. Самовит тоже не открывает рот, ждет.
        - Зови меня Бафомет, - негромко произносит желтоглазый.
        - Бафомет, - повторяет Самовит. - Первый раз слышу такое имя. Откуда ты?
        И снова лай, похожий на смех или смех, напоминающий лай.
        - Издалека. И в то же время это место совсем рядом. Как такое может быть, верно?
        - Ну отчего же, - говорит Самовит. - Многие явления и вещи обладают подобным свойством.
        - Рад, что ты образован. Это поможет.
        - Чему?
        - Нашему общему делу.
        - У нас уже общее дело? - Самовит позволяет себе усмешку.
        - Пока нет. Но скоро.
        - И как скоро?
        - Думаю, начнем мы его прямо сегодня. А закончим... Это будет от тебя зависеть. Потому что делать его будешь ты. Моя задача - лишь обеспечить тебе все необходимое. Например, здоровье, силу и, - он покосился на Самовита желтым глазом и широко ухмыльнулся, - очень долгую жизнь. Такую долгую, что ты и представить не можешь.
        - Я постараюсь, - обещает Самовит.
        - Тысяча лет устроит? Для начала. Если не успеешь, добавлю еще две-три сотни.
        - Неплохо, - теперь Самовит уже смеется в открытую. - Отчего же сразу не бессмертие?
        - А зачем оно тебе? - удивляется Бафомет. - Стоит подумать, как следует, и ты сам поймешь, что бессмертие - это самое страшное наказание для человека, которое только возможно. Я не собираюсь тебя наказывать. Наоборот.
        Его рука опять, словно в кошмарном сне, вытягивается, вытягивается, берет палочку с муравейника и возвращается в нормальное состояние. Теперь Самовит может разглядеть татуировку. Это три слова на латыни. Solve et Coagula. Растворяй и сгущай. Так-так...
        - Будешь? - спрашивает Бафомет, демонстрируя палочку, на которой сидит с десяток муравьев. - Готов поделиться. Половина тебе, половина мне.
        Самовит отрицательно качает головой.
        - Как хочешь. - Он обсасывает палочку со всех сторон. Вместе с муравьями. Глотает, жмурится от удовольствия. - Люблю кисленькое, - сообщает и отбрасывает палочку в сторону. - Это будет трудное дело, не скрою, - говорит он дальше. - Но и награда велика, согласись. Зоряна ведь не хочет идти за тебя замуж, так?
        От неожиданности Самовит вздрагивает.
        - Кто ты? - спрашивает он глухо, хотя уже знает ответ.
        - Правильно догадался! - радостно восклицает Бафомет. - Молодец. Не зря мой выбор пал на тебя. А ведь были и другие кандидаты... Так что можешь гордиться. Ты - лучший. Кстати, кроме всего прочего, я властитель любой магии и покровитель всяческих колдунов и ведунов. Значит, и твой покровитель. Даже в первую очередь твой, потому что ты - мой избранник. Можно сказать, я твой друг. Пока ты в этом сомневаешься, понимаю. Но, поверь, не так уж много времени пройдет, и ты убедишься, что лучшего друга, чем я, у тебя никогда не было и не будет.
        - Друзья бескорыстны, - говорит Самовит.
        - А разве я сказал, что мне от тебя что-то нужно? - искренне удивляется Бафомет. - Суть в том, что у нас с тобой, друг Самовит, есть общий враг. И победа над ним нужна тебе точно так же, как и мне. А может, и в большей степени. Скажи, тебя устраивает появление в твоей стране нового бога и его служителей?
        Самовит промолчал, глядя в землю.
        - Знаю, что не устраивает, - продолжил Бафомет с вдохновением. - Мало того. Будь твоя воля, греческие попы уже лежали бы на дне рек с камнями на шеях. Каждому попу - по хорошему тяжелому русскому камню. А что? Это справедливо. Они сжигают и топят изображения ваших богов, княжьи гридни по их приказу преследуют, гонят, убивают волхвов и ведунов по всей Руси. Пусть на своей шкуре почувствуют, каково это. Да? Ты ведь думаешь об этом постоянно. И даже мечтаешь. Так вот, с моей помощью твоя мечта осуществится. Месть. И месть безнаказанная. Что может быть слаще! Хотя постой... - Он сделал вид, что серьезно задумался. - Может, я не прав и ты вовсе не хочешь отомстить? Я тут рисую тебе славное будущее, а ты давно уже решил отречься от веры предков, креститься и снова посвататься к Зоряне, то бишь, извини, Ольге? Скажи тогда, не стесняйся. Я пойму и найду другого. Помнишь, я говорил, что не ты один был у меня на примете? Только знай. Греческие попы не остановятся. Не будет вам, ведунам и волхвам, носителям истинных знаний и веры, покоя и сна. Да и самой жизни не будет. Выжгут вас каленым железом. Ты можешь
сдаться, принять Христа и тогда останешься жив. И даже, возможно, женишься на Ольге-Зоряне. И предашь память своих предков. Будешь проклят их духами и богами, которым служил. Вот им проклят! - Бафомет возвысил голос и указал рукой за спину, на капище Велеса. - А можешь взять у меня силу и вступить в бой. Справедливый, беспощадный. Да, он будет бесконечно долгим, трудным и кровавым. И неизвестно, за кем останется победа. Но в любом случае ты сбережешь веру и знания, передашь этот огонь тем, кто будет готов его принять - такие найдутся, поверь. А главное - в тот день, когда ты покинешь этот мир, твоя совесть будет чиста. Потому что ты боролся до конца и не ослушался голоса своего сердца...
        Это был долгий разговор. Солнце уже освещало закатными лучами вершины древесных крон, готовясь вскоре уйти за горизонт на ночлег, когда Бафомет и Самовит заключили Сделку. Договор. Соглашение.
        Непостижимым образом, возникнув из ниоткуда, в руках Бафомета оказался пергамент, на котором черным по желтоватому были кратко и емко изложены все его пункты. Включая последний, гласящий, что после смерти душа Самовита сама, без всякого принуждения, выбирает способ и место своего дальнейшего существования. Очень обнадеживающий и правильный, по мнению Самовита, пункт. Тогда он думал именно так. Хотя какая-то малая, слабая и дальняя часть его существа понимала и подозревала, что Бафомет его искушает и в чем-то лукавит. Но уж больно велико было искушение и очень - очень! - выгодны условия. Да и что есть жизнь человеческая? Сплошь искушения. Любовью. Дружбой. Верой. Делом. Выбором, наконец. Он - выбрал.
        - Прочел? - спросил искуситель.
        - Да.
        - Еще пожелания, дополнения, вопросы?
        - Нет, все ясно.
        - Тогда подписываем.
        Бафомет глянул вверх, и к его ногам свалилась крупная сойка. Без признаков жизни. Разом удлинившаяся рука выдернула из хвоста птицы сизое перо. Тремя движениями острейшего ножа Бафомет заточил перо, затем полоснул ножом по ладони. Потекла, закапала на траву темная кровь. Он окунул перо в кровь и расписался внизу пергамента. Дунул на ладонь, и кровь вместе с порезом исчезла. Даже шрама не осталось.
        - Теперь ты, - сказал, протягивая нож и перо. - Рану я тебе затяну.
        - Это я и сам могу, - буркнул Самовит и сделал на ладони надрез. Глубже, чем хотел. То ли не рассчитал остроту ножа, то ли силу. Бывает. Выплеснулась алая кровь.
        - Гордый, - сказал Бафомет. - Это хорошо.
        Самовит поставил свое имя ниже подписи Бафомета, отдал ему пергамент и остановил кровь.
        Шрам, правда, остался. Если присмотреться, его можно заметить и сейчас - тонкая бледная полоска на левой ладони. Как напоминание о том дне, когда он ступил на путь, с которого нет возврата.
        К кладбищу Григорий подошел, как и рассчитывал, уже в ночной темноте. Остановился, вгляделся через решетку забора.
        Ага, и церковь имеется. Ну, ясно, куда ж нам без церкви... Интересно, отпевали покойника или нет? Если отпевали, будет сложнее. Ладно, неважно. Теперь уже неважно, решение принято, а отступать он давно разучился.
        Григорий толкнул сначала ворота, а затем калитку.
        Заперто. Все правильно, так и должно быть.
        Еще раз толкнул калитку так, что громко лязгнул металл. Вытащил из заранее припасенной пачки сигарету, сунул в рот.
        Появился охранник, подсвечивая себе дорогу фонариком.
        - Делать нечего или на грудь лишнего принял? - с ленцой осведомился он, подходя ближе. - Так протрезвить - не проблема, только скажи.
        - Извини, друг, - примиряющим тоном сказал Григорий. - Огонька не будет? Зажигалку потерял где-то, чтоб ей...
        У него был и другой вариант на тот случай, если бы охранник оказался некурящим. Но сработал этот.
        - Огонька... Держи.
        Григорий ухватился за протянутую руку с зажигалкой, сжал пальцы. Не прошло и секунды, как охранник был полностью под его контролем.
        Хорошо иметь дело со стражей, мельком подумал колдун. И всегда так было. Хоть обвешай их оружием, а ментальной защиты никакой. Полный ноль. Слишком привыкли следовать приказу с одной стороны и мнить себя при этом важными птицами - с другой.
        - Калитку открой, - сказал тихо. - Потом иди к себе и не высовывайся ровно три четверти часа. Затем выйдешь и снова калитку откроешь. Все понял?
        - Понял, - с готовностью сказал охранник. - Сию минуту.
        И торопливо отстегнул от пояса ключи.
        Могила Ивана оказалась расположена в удобном месте - на краю леса, рядом с густой рощей. Григорий нашел ее сразу - над свежим захоронением всегда особое свечение. Для каждого - свое. Зависит от человека, который жил, а теперь лежит под землей и от срока его нахождения в стане мертвецов. Нужно только уметь это свечение видеть и различать. Григорий владел данным умением в совершенстве.
        Обычное ночное зрение у него мало чем отличалось от дневного, и он разглядел слева от рощи пустырь, видимо, предназначенный для будущих могил, а за ним - невысокий забор.
        Можно было и легко перелезть, подумал. Тогда не пришлось бы брать под свое управление кладбищенского сторожа. Хотя нет, он все сделал правильно. Теперь охранник ему не помешает ни при каких обстоятельствах. Разве что кто-нибудь другой перелезет через забор в самый неподходящий момент, но на это совсем уж мало шансов.
        На всякий случай, однако, Григорий мысленно обшарил пространство вокруг в радиусе сотни метров. Кажется, все спокойно, можно приступать к делу. Оно сложное, но вполне осуществимое. Всего-то чуть раньше срока отправить уже оторвавшуюся от тела душу в предназначенное ей путешествие до загробного мира, где встречающие найдутся. А на ее место подселить притворщика - хорошо обученную потустороннюю сущность, лично рабски преданную ему, Григорию. С заданием в нужный час сыграть то, что положено, и послужить Ключом... Вот только Двери самому поставить быстро здесь не выйдет. Кладбище - особое место. Тут и так что не могила, то Дверь. Только не туда, куда ему нужно в данном случае. Такую Дверь лучше всего делать в чистом поле, в широкой степи или на океанском пляже, где на много поприщ вокруг - ни живой души, не говоря уж о мертвой. В городе или лесу тоже можно, но сложнее. Впрочем, он смог бы и на кладбище, но времени бы потребовалось самое меньшее до утра. И то можно запросто не успеть. А петух запоет - какая Дверь? Бросай все и начинай следующей ночью сначала. Нет уж, так рисковать он не намерен.
Придется позвать на помощь того, с кем у него Сделка и Договор. Бафомета, чье имя, понятно, лучше не оглашать, но теперь уже все равно. Очень не хочется. А иначе - никак. Ничего, потерплю, подумал он. Ради такого дела стоит.
        Григорий шагнул вплотную к могиле, простер руки над холмиком земли, заваленным источающими вязкий дух увядания цветами и венками с траурными лентами, прикрыл глаза и принялся размеренно, четко, негромко читать наговор.
        Глава 12
        К знакомому повороту с указателем "Кержачи" Андрей подъехал в половине восьмого вечера. Наверное, мог бы добраться и быстрее, но пока окончательно выспался, вторично принял душ, пообедал и собрался, прошло время. А гнать не хотелось. Хотелось, наоборот, ехать спокойно, не превышая скорость, и думать о том, что он скажет Светлане. То есть что он ей собирается сказать, в принципе было Сыскарю известно (по телефону он лишь узнал, что она уже в Кержачах, и сообщил, что сегодня приедет). Но вот какие подобрать слова... Тут возникал большой затык. Он честно и вслух попытался отрепетировать несколько вариантов и даже записал их на диктофон. Но, прослушав, безжалостно забраковал и уничтожил все. Выходило или слишком серьезно и напыщенно, или глупо и смешно, или самоуверенно и пошло. Или все вместе и сразу. Вконец иссякнув, Сыскарь плюнул и решил положиться на экспромт.
        В конце концов, его профессиональная и личная жизнь складывалась так, что чаще всего приходилось действовать по обстоятельствам. И почти всегда выходило удачно. Так стоит ли менять правила игры? Приеду, оценю обстановку, а там... Она ведь даже не знает еще, что Иван умер. Поэтому в любом случае начать придется с этого. А там посмотрим. Да, посмотрим.
        Вот и село. Первый же, попавшийся навстречу, мальчишка приветственно махнул рукой и крикнул:
        - Здравствуйте!
        Сыскарь шутливо откозырял в ответ. Вот чем деревня всегда будет бить город. Этот пацан только машину мою раньше и видел. Ну, может, и нас Иваном. Издалека. Но уже здоровается. Приятно. Говорят, на Западной Украине, в Карпатах, сохранились еще села, где жители и вовсе здороваются с совершенно незнакомыми людьми. Первый раз попал в село, идешь по улице, а каждый встречный тебе кивает и желает доброго дня. Или говорит: "Слава Иисусу!", если видит в тебе христианина. Интересно, у нас в России такие места еще остались? Судя по этому мальчишке, должны быть. Где-нибудь на Севере. Или в Сибири. А может, и не осталось таких мест, и мне только хочется, чтобы они были...
        Вот и знакомый дом.
        Он остановил машину и вышел, перепрыгивая глазами через забор и выискивая признаки, по которым можно было определить, дома ли Светлана. Нет ничего проще, конечно, чем позвонить по мобильному и узнать. В Москве или любом другом городе он так бы и сделал. Но здесь почему-то не хотелось. Мобильный телефон воспринимался как последний способ получения информации подобного рода. Войти в калитку, подняться на крыльцо и постучать. Вот это нормально. Хоть и страшно. Только сейчас он понял, что ему и впрямь страшно. Даже ноги слегка подгибаются. Черт. Кажется, лучше попасть в засаду боевиков на горной дороге. Там тоже страшно, но хотя бы знаешь, что делать...
        - Добрый вечер, Андрей Владимирович!
        Сыскарь обернулся.
        Пожилая женщина, почти старушка. Идет мимо, улыбается. Первый раз вижу. М-да. Оно, конечно, приятно и все такое, но в чем город всегда будет бить деревню - это в возможности остаться незамеченным, когда надо. Особенно большой город. Еще лучше - мегаполис.
        - Добрый вечер, - улыбка в ответ. Будем надеяться, не слишком фальшивая.
        - Дома Света, дома. Уж час как пришла.
        - Э... спасибо.
        Вот же, зараза, а? Но делать нечего - деревня.
        Он толкнул калитку и вошел. Добрый взгляд бабушки лежал на спине, будто солнечный зайчик от оптического прицела.
        Ага, кажется, и впрямь не заперто.
        Поднял враз отяжелевшую руку и постучал.
        - Входите! - разрешил веселый девичий голос.
        Светлана встретила его в прихожей. Слева располагалась кухня, дверь в которую была открыта, и сквозь кухонное окно били закатные лучи, превращая ткань короткого ситцевого халата в полупрозрачную сияющую пелену.
        - Здравствуй, - сказал Сыскарь, не в силах оторвать глаз от этого сияния. Ему захотелось снять шапку, но шапки не было. - Можно?
        - Здравствуй, - светло улыбнулась она. - Конечно, можно. Проходи. Сейчас ужинать будем. Ты один?
        Он шагнул ближе, взял ее за руку и сказал, будто кинулся с обрыва в бурную реку:
        - Свет, Ваня умер. Вчера похоронили. Я тебя люблю. Выходи за меня замуж. Пожалуйста.
        Хотелось курить. Но голова Светланы уютно примостилась на его плече, и Сыскарь боялся шевелиться, чтобы не потревожить любимую.
        "Только не смей засыпать раньше меня, - сказала она ему после того, как все произошло. Чудесно, нежно, восхитительно. - Никогда. Хорошо?"
        "Хорошо, - сказал он. - Не буду".
        "Обещай, - пробормотала она уже сонным голосом. - Мне нужно, чтобы ты пообещал".
        "Обещаю, - сказал он. - Спи. Я буду охранять твой сон".
        "Спасибо..."
        Это слово он едва расслышал, даже не расслышал - угадал, и через мгновение девушка уже спала.
        Как бы все-таки подняться... Водички попить было бы тоже совсем неплохо. Светлана неразборчиво пробормотала что-то во сне и перевернулась на другой бок. Очень хорошо. Сыскарь встал, натянул джинсы, набросил рубашку, сунул ноги в кроссовки и тихонько, стараясь не очень скрипеть дверью (не забыть утром смазать петли, как-никак мужчина в доме появился!), выбрался во двор. Чуток постаревшая, но все еще сильная луна давала достаточно света, чтобы обойтись без фонарика. Он спустился с крыльца и напился из колодезного ведра чистой холодной воды. Закурил, прислушиваясь к окружающей тишине и собственному сердцу, где рядом с болью от утраты друга уже поселилась яркая пьянящая радость только что обретенного будущего.
        Она согласилась!!!
        Она согласилась выйти за него, Андрея Сыскарева, почти тридцатилетнего обормота, добывающего хлеб насущный, прямо скажем, не самой престижной и денежной профессией и к тому же подверженного довольно вредным привычкам. Как то винопитию и табакокурению. Оно, может, и в меру, но все-таки.
        Брошу курить, сказал он себе, докуривая сигарету. Обязательно. Она не курит, и я не стану. И вопрос с выпивкой рассмотрим также. В сторону увеличения интервалов между оной и уменьшения количества оной же. Да и с кем теперь выпивать? Ванька умер, а с другими мне не так интересно. А то и совсем не интересно. Эх, Ваня... Прости, друг. Хоть и не виноват я вроде а вроде, как и виноват. Так что прости по любому. И не думай, про то наше обещание насчет свадьбы я не забыл.
        Он аккуратно затушил окурок, щелчком отправил его в кусты и пошел к дому.
        Свадьбу решили надолго не откладывать и делать ее здесь, в Кержачах. О первом Светлану попросил Сыскарь, а о втором она - его. Оба легко согласились с просьбами друг друга. Тут же съездили в город и подали заявление в районный загс. Теперь следовало приступить к решению организационных вопросов. Обойтись совсем без свадьбы не хотел никто. Но даже устройство самой скромной требует изрядных усилий. Особенно с учетом того факта, что Светлана была сиротой, а родители Андрея жили на юге, перебравшись из ставшей для них слишком шумной и суетливой Москвы поближе к морю.
        Поэтому поступили как взрослые ответственные люди. Сели за стол, достали лист бумаги и по пунктам расписали все, что необходимо сделать. Получилось, что дел хватало и в самих Кержачах, и в Москве. Правда, в Москве их было меньше и управиться с ними можно было быстрее. Но все равно свадьба - мероприятие хлопотное. И как ты его не устраивай, сил и средств на него уйдет много. Можно даже сказать - до хрена.
        - Давай так, - предложил Сыскарь. - Я оставляю тебе деньги, что у меня с собой, и ты начинаешь подготовку здесь. Я же завтра с утра быстренько рвану в Москву и решу все там, вызову маму с папой, денег еще со счета возьму, сколько надо, и тут же вернусь. Ага?
        - Хорошо, любимый, - сказала Светлана. - Ты мужчина, тебе видней. Только расставаться очень не хочется. Ты быстро вернешься?
        - Через день. Максимум - два. Больше я без тебя не выдержу даже при наличии мобильной связи. Но по любому этот день и ночь - наши, - пообещал Сыскарь и притянул Светлану к себе.
        На кладбище он выбрался поздним вечером по возвращении в Москву. К этому времени Сыскарь успел многое. Да что там многое - практически все. Оставались пустяки, с которыми можно было быстро разобраться с утра. А потом - в Кержачи. Но это дело откладывать на завтра не хотелось. Сыскарь понимал, что засевшая в мозгу мысль о необходимости сдержать данное другу слово, в сложившихся обстоятельствах крепко отдает безумием, но сделать с собой ничего не мог. Да и просто не хотел. Ему казалось, что поступить так, как он собрался поступить, будет правильно. Невзирая ни на какие обстоятельства и рефлексию по данному поводу. В первую очередь правильно для него самого. Ну и для Вани, конечно, если он сейчас наблюдает за другом оттуда, куда живым хода нет.
        Сыскарь, хоть и был крещен в православие и даже со времен службы в армии носил нательный серебряный крест на кожаном шнурке, назвать себя очень уж верующим и тем более воцерквленным человеком не решился бы. Какое уж там воцерквление, если за всю жизнь исповедовался и причащался лишь единожды - тогда же, в армии. И то лишь благодаря мягкой настойчивости и горячей убедительности их военного священника - отца Николая, который в свое время сам прошел снайпером Афган и как никто понимал все страхи и сомнения неокрепшей солдатской души. И крещеной, и некрещеной.
        Сейчас, подъезжая по уже почти совсем освободившемуся от плотного потока машин Калужскому шоссе к Ракиткам и думая о предстоящем деле, Андрей невольно вспомнил и отца Николая. Классный был мужик. И настоящий русский батюшка. Хотя почему - был? Будем надеяться, жив и по-прежнему служит. Сколько ему сейчас - чуть за пятьдесят? Ерунда. При его-то здоровье и фактуре. Самый расцвет. Хорошо бы встретиться, поговорить. Вот кому бы точно с удовольствием исповедовался и от кого принял причастие - так это от него. Хотя, наверное, и неправильно так думать. Или правильно? Есть же у людей духовники! Но это у тех, кто стремится. А я уж и не помню, когда в церкви был последний раз...
        Вот и Ракитки.
        Андрей зарулил на стоянку, выключил двигатель, вышел из машины и, машинально отметив время (двадцать три часа двенадцать минут), направился ко входу на кладбище.
        И ворота, и калитка были уже закрыты. Что ж, все правильно, нечего шастать по кладбищу ночами. Но ему - нужно. Он поискал глазами и обнаружил кнопку звонка. Нажал, отпустил и снова нажал и отпустил.
        Охранник появился быстро.
        Будто специально сидел и ждал, когда я позвоню, подумал Сыскарь, прикуривая сигарету и глядя поверх огонька зажигалки на приближающуюся массивную фигуру.
        - Чего трезвонишь? - с усталой ленцой осведомился охранник, подходя к калитке. - Кладбище закрыто, завтра приходи.
        - Не могу завтра, - сказал Сыскарь. - Уезжаю. Надо сегодня. Да ты не волнуйся, командир, только с другом попрощаюсь. Минут десять-пятнадцать, не больше.
        - Говорю же - закрыто! - повысил голос охранник.
        - А ты открой, - усмехнулся Сыскарь и протянул сквозь прутья руку с зажатой между пальцами купюрой.
        Подсвечивая дорогу неоднократно испытанным галогенным карманным фонариком (только сегодня поменял батарейки), Андрей быстро нашел могилу Ивана.
        Ее уже слегка прибрали. Исчезли букеты увядших цветов, остались лишь два искусственных венка и табличка, на которой белой краской были выведены фамилия с именем отчеством и две даты - рождения и смерти.
        - Ничего, Вань, - сказал Сыскарь. - Поставим тебе скоро нормальную оградку и памятник.
        Он выключил фонарик и спрятал его в карман легкой кожаной куртки (вечер был довольно прохладным), достал плоскую флягу с хорошим виски двенадцатилетней выдержки, огляделся, присел на металлическую перекладину ограды соседней могилы. Отвинтил крышку.
        - Такие дела, Вань, - сказал. - Объяснился я со Светланой. Признался. И замуж позвал. Она согласилась. Уверен, ты за меня радуешься, друг. И я помню о нашем уговоре. Тот, за кого Светлана согласится выйти замуж, пригласит другого на свадьбу. Что бы ни случилось. Случилось так, что ты умер. Но это ведь не повод для того, чтобы не выполнить обещание, верно? Нет, не повод.
        Он поднялся и продолжил:
        - Приглашаю тебя на свадьбу, друг. Через неделю, в Кержачи. Знаю, явиться ты сможешь лишь в бестелесном, незримом виде, если сможешь вообще. Но ты все-таки приходи, мы со Светланой будем ждать. За это и выпьем. И еще за то, чтобы тебе там, где ты сейчас, было хорошо.
        Он запрокинул голову к темному небу и сделал небольшой глоток. Завинтил крышку, спрятал флягу, достал сигарету и зажигалку. Налетел порыв теплого ветра, зашумели кроны деревьев в близкой роще.
        Сыскарь повернулся спиной к могиле, прикрывая от ветра огонек зажигалки, прикурил, обернулся назад и чуть не выронил сигарету из губ.
        В слабом свете далеких фонарей и пробивающейся сквозь неплотные облака луны ему показалось, что земля на могильном холмике пришла в движение.
        Ерунда какая. Это всего лишь шевелятся тени от веток деревьев. Вот она - роща, в трех шагах. Что получается? Ветер качает деревья, луна хоть и плохонько, но светит. Значит, есть тени от веток. Они шевелятся и...
        Качнулась и упала металлическая табличка на штыре. Могильный холмик, оседая на глазах, с шорохом посыпался вниз, как будто где-то там, под землей, ни с того ни с сего образовалась изрядная пустота.
        Рука машинально потянулась к "Грачу" в наплечной кобуре (постоянное ношение оружия давно стало привычкой), но вовремя опустилась. Пистолет здесь на фиг не нужен.
        Но, что, прости господи, за херня?
        Он шагнул ближе, достал фонарик и посветил.
        Шшшш-хрр-рр-шш... - осыпалась и осыпалась земля.
        Вот уже и нет холмика, вот уже вместо него - впадина, и оттуда, из впадины, медленно появляется, будто выталкиваемый из-под земли неведомой силой... Гроб!
        - О, господи... - прошептал Сыскарь, сделал шаг назад и быстро огляделся по сторонам.
        Ни души.
        А как ты хотел? Сказано было охране не тревожить, вот она и не тревожит. Входит в положение. За соответствующую мзду. Но как такое возможно? Землетрясение, которого он не заметил? Какой-нибудь нежданный геологический провал? Карстовые, или как там их, пустоты? Блин с чебурашкой, этого мне еще только не хватало. Сходил, называется, к другу на могилку...
        Тем временем гроб поднялся из-под земли весь и замер. Изнутри раздался глухой удар, после которого с крышки посыпались комья земли. Затем второй и третий. Заскрипели нехотя выходящие из дерева гвозди. Приподнялась и отвалилась в сторону крышка. Покойник Иван Лобанов сел, повернул голову и посмотрел на друга пустым взглядом залитых тьмой глаз.
        Сыскарь не был трусом. Но тут ноги сами сделали два мелких быстрых шага назад, споткнулись о низкую ограду соседней могилы, и он полетел наземь спиной назад.
        В воздухе успел повернуться на бок, упал не больно и тут же вскочил. В руке сам собой оказался "Грач".
        - Стрелять будешь? - насмешливо осведомился покойник голосом Ивана.
        Святые угодники (никогда Сыскарь не поминал никаких святых угодников, а тут сами вылезли откуда-то из закромов подсознания), что происходит?!
        - Придется - буду, - ответил Сыскарь хриплым, мгновенно севшим голосом.
        - Не придется. Я же мертвый. А дважды не умирают.
        - Место мертвых - в могилах, - сказал Сыскарь, лихорадочно соображая, что же ему делать. Рушились все представления о реальности, и единственная мысль, которая в данных обстоятельствах имела хоть каплю здравого смысла, была о том, что в виски случайно или намеренно подмешана какая-то наркотическая дрянь. И хватило одного глотка, чтобы дрянь начала действовать. Но как и, главное, кем и с какой целью это было сделано, представить он себе не мог. Да и не было времени представлять, ибо творящийся прямо сейчас сюрреалистический кошмар отвлекал все его внимание. И сначала требовалось разобраться с ним, а уж потом думать, анализировать и принимать соответствующие меры. Например, раз и навсегда бросить пить.
        - Обычно - да, - сказал Иван. - Но сейчас особый случай. Ты, кажется, только что звал меня на свадьбу. Или откажешься от своих слов?
        - Звал, - подтвердил Сыскарь. - Но свадьба не сегодня.
        - Понимаю. Но явиться на свадьбу я не смогу по объективным причинам. Ни в каком виде. Так что предлагаю выпить за вас со Светланой сегодня. Зря, что ли, ты мне вино оставил? И даже стакан, - мертвец поднял руки, демонстрируя в одной бутылку красного полусладкого, а в другой - стакан. - Давай, доставай свой швейцарский, открывай и наливай. У меня ножа нет.
        - Кто ты? - глухо спросил Сыскарь.
        - Возможно, твоя галлюцинация, - сказал покойник. - Но очень может быть, что и нет. В любом случае, ты не можешь мне отказать.
        - Это почему?
        - Потому что чувствуешь себя передо мной виноватым. И не без оснований.
        - Ты считаешь, что я перед тобой виноват?
        Господи, боже мой, что я делаю?! Стою тут и разговариваю с покойным другом. Или с его галлюцинацией. В смысле, со своей. В любом случае - это полный п...ц. Немедленно разворачиваться и бежать. Где-то при входе на кладбище, помнится, была колонка с водой. Качнуть рычаг, сунуть голову под струю холодной воды...
        Однако он остался на месте. Дурацкое самолюбие и упрямство. Только они. И тем не менее.
        - Это ты так считаешь. Кто я такой, чтобы тебя обвинять? Ты поступил так, как считал необходимым поступить. И я поступаю так же. Выпью с тобой, и душа моя успокоится. Или ты хочешь, чтобы я так и остался неприкаянным? Буду приходить к тебе ночами и вопрошать загробным голосом: "Андрей, Андрей, почему ты отказался со мной выпить? Почему, друг?" А рядом, хе-хе, лежит Светлана, просыпается и все это видит. Весело, правда?
        Что-то я не пойму, он меня запугивает или как? Спокойно, Андрюха, спокойно. Отставить любые панические страхи. Выручить тебя сейчас может только спокойствие. И ничего больше.
        - Нет, - сказал Сыскарь как можно спокойнее. - Этого я не хочу. Покойся с миром.
        - Тогда открывай, - улыбнулся Иван. Луна как раз вышла из-за облаков, и при ее свете улыбка вышла особенно впечатляющей. - У меня мало времени. Я не могу долго оставаться в таком состоянии. Скоро обратно в могилу.
        Потом Сыскарь не раз задавал себе вопрос, почему он это сделал. И не находил на него разумного ответа. Сделал, потому что сделал. "Я дерусь, потому что я дерусь", как сказал однажды бессмертный герой Дюма - Портос. И в этих бесхитростных словах заключена могучая правда.
        Как бы то ни было, Сыскарь перешагнул назад через ограду, спрятал пистолет, подошел к Ивану и вынул из мертвой руки бутылку с вином.
        Глава 13
        Каждый выпил ровно по три стакана, наполненных доверху, как говорится, "с горкой". Ровно две бутылки вина объемом 0,7 литра.
        - Первый тост - за любовь! - произнес Иван. Он же первым и осушил стакан. Касаться губами стекла после этого не слишком хотелось, и Сыскарь постарался взять граненую емкость таким образом, чтобы пить с другого края. Налил, залпом опрокинул в себя, даже не почувствовав вкуса. И тут же налил снова.
        - Теперь моя очередь, - произнес твердо. - За дружбу.
        - Давай, - согласился мертвый Иван. - За дружбу выпить надо обязательно.
        Последний тост - его опять сказал Иван - был за жизнь и смерть. Чтобы первая была человеку в радость, а вторая - в утешение.
        Сыскарь уже не помнил, когда он в последний раз - вот так, в пять минут, без передыха, выпивал целую бутылку вина. Очень может статься, что и никогда раньше, это первый опыт.
        Хрен с ним, потом вспомним. Сейчас главное - поскорее со всем этим покончить.
        Третий стакан шел с трудом. Прикрыв глаза и запрокинув голову, он с трудом влил в себя последние миллилитры, и в тот же миг, как ему показалось, прямо над головой ночное небо разорвала молния, свет которой проник сквозь неплотно сомкнутые веки и ресницы, ударил тяжкий, словно выстрел из гаубицы калибра 152,4 мм самоходно-артиллерийской установки "Мста-С", гром, и на лоб упали крупные холодные капли дождя.
        Сыскарь втянул ноздрями враз повлажневший воздух, в котором явственно ощущался привкус озона, открыл глаза и облегченно выдохнул.
        Покойный друг Иван Лобанов исчез вместе с гробом. Словно провалился туда, где ему и было положено находиться, - под землю, в могилу.
        Вот и слава Богу.
        Именно так, с прописной буквы.
        Значит все-таки галлюцинация. Была и прошла. Уже легче.
        Вновь сверкнула молния, и раскатился гром. На этот раз дальше. Ливень все не начинался, только редкие капли срывались с уже полностью затянутого облаками неба.
        И еще что-то, кроме исчезновения мертвого друга, изменилось в окружающем мире, но Сыскарь пока не мог сообразить, что именно.
        Запахи?
        Да, кажется, они стали гораздо ярче, что ли. Насыщенней. Остро тянуло свежей весенней травой, влагой, листвой и вроде бы цветами. По-видимому, из близкой рощи, которая продолжала шуметь ветвями и листвой в нескольких шагах от него.
        В грозу запахи всегда усиливаются...
        Он огляделся.
        Стоп. А куда делся электрический свет от фонарей, горящих у входа на кладбище? Темно, блин с чебурашкой, как ночью у африканца в соответствующем месте. Ток вырубили, что ли?
        Сыскарь достал сигарету, закурил, по привычке спрятал ее в кулаке (дождь все никак не мог решиться и хлынуть во всю мочь, но казалось, вот-вот решится), включил фонарик и посветил, отыскивая дорожку, по которой сюда пришел.
        Хорошая такая дорожка. Широкая, утоптанная, посыпанная кирпичной крошкой...
        Оп-па. И где она?
        Луч фонарика метнулся вправо-влево, и Сыскарь вдруг ощутил где-то внутри себя противную сосущую пустоту, у которой было только одно имя - страх.
        Пропала не только дорожка. Пропали все близлежащие могилы, ограды и памятники. Включая могилу Ивана вместе с табличкой. Как не было. Яркий галогенный свет освещал лишь землю, покрытую девственной травой, из которой там и сям выглядывали какие-то разнообразные дикорастущие цветы, названия которых Сыскарь не знал сроду.
        Что за черт!
        Следующие пять минут он потратил на то, чтобы определиться со своим местонахождением.
        Это была лесная поляна. Почти круглая, насколько Сыскарь мог понять, шагов двадцать - двадцать пять в поперечнике. В том, что это именно поляна, сомнений не возникало - как еще назвать свободное от деревьев не слишком обширное пространство, окруженное со всех сторон лесом? А лес и впрямь оказался со всех сторон. Ни просеки, ни дороги, ни даже заметной тропы. Сплошной стеной. Он специально обошел поляну по кругу, чтобы в этом убедиться.
        Но как я здесь оказался? Или это галлюцинации продолжаются? Странные галлюцинации, скажем аккуратно. Одновременно зрительные, обонятельные, слуховые и вкусовые. Нет, то есть, понятно, что я не специалист по галлюциногенам. Но что-то больно уж круто. Один глоток виски и - на тебе. Сначала мертвый Ваня из могилы явился, теперь, наоборот, и вовсе целое кладбище исчезло. И, главное, так ловко и тихо, что я ничего не заметил! Допивал вино, прикрыл глаза, потом молния и гром, и вот я уже на лесной поляне. Но, если Иван и вино были галлюцинацией, то почему я чувствую себя именно так, как если бы и в самом деле разом практически эту бутылку вина выпил? То есть ощущаю не слишком обременительное опьянение. Разве можно опьянеть от галлюцинации?
        Захотелось есть. Так всегда с ним бывало после выпивки. Если, конечно, последняя не сопровождалась обильной закуской. Или же не предварялась. Когда он ел последний раз? Кажется, около семи вечера. Да, точно, в кафе на Бутырской. Спагетти с семгой под сливочным соусом плюс на десерт большая чашка кофе и тирамису. Питательно и вкусно.
        Он посмотрел на часы. Часы были хорошие, швейцарские. Не самой известной марки, но все-таки. В них можно было плавать и нырять, а также ронять их на бетонный пол без малейшего ущерба. И для часов, и для пола. Сыскарь носил их уже три года, и ни разу они его не подводили. Но теперь стрелки показывали восемь двадцать девять. При этом секундная продолжала весело бежать по кругу. Значит, часы шли.
        Что же это получается? К воротам кладбища я, как сейчас помню, подошел в двадцать три часа и двенадцать минут. Полчаса примерно был на самом кладбище. Максимум. Галлюцинировал, блин с чебурашкой. Куда, спрашивается, пропало восемь с половиной часов? И, если сейчас восемь двадцать девять... отставить, уже восемь тридцать утра, то почему ночь? Тот же вопрос можно задать, если сейчас восемь тридцать вечера. В это время года и суток должно быть или уже светло или еще. И никак иначе. Получается, у моих швейцарских случился неожиданный глюк? Ага, и не только у них. Со мной он тоже случился. Да такой, что любо-дорого посмотреть. Всем глюкам глюк.
        Так, подумал Андрей, что я мучаюсь-то в самом деле? Надо всего-навсего позвонить Ирке и попросить ее определить мое местонахождение по моему же сотовому. Раз плюнуть при нынешнем развитии IT-технологий. Правда, неизвестно который все-таки час, но - плевать. Наша служба опасна и трудна, а рабочий день не нормирован. Если спит - разбужу. Деваться все равно некуда.
        Сыскарь вытащил мобильник и глянул на засветившийся экран, проверяя заодно и время еще разок.
        Мобильник показывал, что сегодня четверг, седьмое февраля три тысячи пятьсот двадцать первого года, четырнадцать часов пятнадцать минут.
        Упс. Ничего не понимаю. От грозы, что ли, сбрендил или просто навернулся ни с того ни с сего? Жалко, новый почти. Ладно, главное, чтоб соединял, а там разберемся. Стоп, а это что такое? Какой такой может быть поиск сети в нескольких километрах от МКАД?
        Тем не менее мобильный телефон, ставший для современного человека чуть ли уже не частью тела, показывал, что связаться с кем бы то ни было он не в состоянии. По уважительным причинам.
        Для очистки совести Сыскарь все же попытался дозвониться до Ирины Москвитиной. Бесполезно. Сети и впрямь не было. Очень интересно. Глобальная авария у всех сотовых операторов одновременно? Или и впрямь дело в телефоне, у которого свихнулся чип? Он уже не знал, что и думать. Не предполагать же, в самом деле, что какой-то неведомой силой его в мгновение ока и при этом совершенно незаметно закинуло куда-нибудь в сибирскую тайгу, где нет сотовой связи!
        Надо было, однако, что-то делать. Стоять в ночной темноте и полной растерянности на лесной поляне становилось невыносимым. Хорошо, хоть гроза прошла стороной, а то не хватало еще промокнуть до нитки.
        Вот интересно, подумал он, а бывают такие галлюцинации, в которых человек промокает до нитки под грозовым ливнем, который ему лишь привиделся. Ливень привиделся, а сам мокрый. И рядом, заметьте, ни реки, ни озера, ни даже обычного душа. Только лес вокруг, земля под ногами и небо над головой.
        Он поднял голову. В просвете между облаками мерцала какая-то звезда. Ярко и призывно. Где-то вдали еще ворочался гром, но было ясно, что гроза не вернется.
        Надо идти, не стоять же здесь до утра. Вот только совершенно непонятно куда идти. Тропинку, что ли, какую попробовать отыскать... В конце концов, у него есть отличный фонарик. Со свежими батарейками, между прочим.
        Андрей представил себе, как пытается с фонариком продраться сквозь густой лес (а лес был густой, это он успел заметить еще при обходе поляны по периметру) по малоприметной тропинке (еще даже не найденной), а низкорастущие ветви деревьев так и норовят выколоть ему глаз, и хмыкнул. Нет, переться ночью через незнакомый лес, совершенно при этом не представляя ни направления движения, ни даже с какой стороны находится север, теперь показалось ему не самой лучшей мыслью.
        Сыскарь был горожанином до мозга костей. Он родился в Москве и прожил в этом одном из крупнейших мегаполисов планеты почти всю свою жизнь, хорошо его знал и любил. Лес он тоже любил. Но при соблюдении двух... нет, трех условий.
        Первое: лес должен быть абсолютно безопасен. Никаких засад боевиков, их баз, которые следует немедленно отыскать, мин-растяжек и крупных хищников. Змей тоже не надо. И поменьше комаров, пожалуйста.
        Второе: пусть в лесу обязательно будет день. Сухой и летний.
        И третье: по лесу должно быть удобно и недалеко ходить. Желательно до первой удобной поляны, на которой можно устроить пикник.
        Кстати, о пикнике, дне и комарах. Последних и впрямь почти нет, за все это время он отогнал двух-трех, не больше. День наступит в любом случае. И довольно скоро, ночи в мае короткие. А для пикника нужен костер. Что мешает ему разжечь огонь и дождаться под его защитой рассвета? Ничего, кроме собственной городской дурости. А то тропинку он собрался искать, эльфом лесным себя возомнил. Сухого хвороста (ливень так и не хлынул, ура!) под деревьями должно быть навалом, зажигалка есть. И даже бумага найдется: в нагрудном кармане рубашки лежит неизменный блокнот с отрывными листками - верный спутник оперативника и частного сыщика. А в боковом кармане куртки - небольшая плитка шоколада. Андрей как раз намеревался закусить им виски, но не успел. Имеется также чуть не целая пачка сигарет. И виски во фляге. Хм. Вряд ли стоит его пить после того, что произошло. А с другой стороны - наоборот. Лучший способ проверить, подмешано в спиртное что-то или нет, - это его выпить. Если снова и быстро начнется всякая чертовщина - подмешано. Нет - значит, не в виски дело. Хотя, с третьей стороны, чертовщина и так
продолжается. Ладно, там разберемся. Сначала обустроимся.
        Сухого хвороста под деревьями оказалось и впрямь достаточно, и довольно быстро Сыскарь натаскал к центру поляны целую кучу. Затем разжег костер, убедился, что тот набрал силу, наломал веток потолще и подбросил их в огонь. После чего с помощью верного перочинного ножа (опять же швейцарского) нарезал лапника с растущих у края поляны елей, устроил себе кое-какую подстилку и улегся на нее, не снимая куртки. Теперь можно было съесть шоколадку, выкурить сигаретку и спокойно подумать о том, что случилось.
        Но подумать не удалось. Чувство, что кто-то, скрываясь за деревьями, пристально за ним наблюдает, пришло ровно в тот момент, когда Сыскарь отломил и отправил в рот первый кусочек шоколада.
        Андрей Сыскарев прекрасно знал как о своих недостатках, так и о достоинствах. К первым, в числе прочих, относилась излишняя эмоциональность, которая, бывало, мешала ему принимать тщательно взвешенные разумом решения. Не самое лучшее качество для оперативника и частного сыщика, но ничего не поделаешь - что есть то есть. К достоинствам же, помимо чуть ли не абсолютной зрительной памяти, он причислял свою интуицию. То самое шестое чувство, которому современная наука не дает внятных объяснений, но которое тем не менее существует. Срабатывала интуиция не всегда. Но уж если срабатывала, он точно знал - лучше ей довериться, не подведет. Проверено опытом.
        Вот и сейчас. Он прямо-таки кожей ощущал на спине чей-то внимательный изучающий взгляд. Не враждебный (пока, во всяком случае). И это смотрел не зверь.
        Стараясь не делать резких движений, Сыскарь медленно и даже лениво повернул голову и громко произнес:
        - Ну чего ты там, в темноте, прячешься? Иди сюда, к огню.
        И призывно махнул рукой.
        Человек появился бесшумно и остановился на границе света и тьмы. При этом он явно сначала обошел поляну по кругу таким образом, чтобы между ним и Сыскарем теперь находился костер.
        - Доброй ночи, - сказал незнакомец. - Не ждал, что встречу здесь кого-то в такое время.
        Голос у него был вроде бы обычный - молодой, чистый. Но чувствовался в нем какой-то незнакомый Сыскарю то ли акцент, то ли выговор.
        - Присаживайся к огню, друг, - сказал Сыскарь. - Я тут, видишь ли, слегка заплутал, решил рассвета дождаться.
        - Бывает. В наших лесах заплутать можно. Особливо ежели сам не местный.
        Он шагнул на свет костра, и Сыскарь удивленно приподнял брови. Одет человек был так, словно только что принимал участие в съемках исторического фильма. Бесформенные штаны, или даже вернее будет сказать, порты, с напуском заправленные в невысокие, до середины голени, сапоги. Длинная, красная, подпоясанная широким, шикарно расшитым поясом рубаха навыпуск, поверх которой надето что-то вроде безрукавки мехом наружу. Лихо заломленная конической формы шапка чудом держится на черных кудрях. Через плечо - перевязь, на перевязи, с правого бока - самая настоящая сабля в ножнах. С левого - холщовая по виду сумка на лямке через другое плечо. А из-за пояса выглядывают рукояти двух старинных пистолетов. Очень похожи на настоящие. Еще одна рукоять - ножа - торчит из правого голенища.
        Все это Сыскарь успел выхватить единым взглядом, после чего незнакомец сделал еще полшага вперед, легко сел, скрестив ноги, положил руки на бедра и сверкнул быстрой белозубой улыбкой.
        - Так ты думаешь, что я не местный? - Сыскарь решил не спешить с выводами и сначала осторожно прощупать почву. Судя по всему, чудеса продолжались, и он все больше склонялся к мысли, что виски здесь ни при чем.
        - Знамо, - кивнул незнакомец и снова улыбнулся.
        Выглядел он лет на двадцать пять. Лицо смуглое, как у цыгана, красивое, - тонкий нос, черные брови вразлет, живые озорные черные же глаза.
        "Знамо? - подумал Сыскарь. - Это что еще за архаичное словечко? У нас в Подмосковье так не говорят. А уж в Москве и подавно". Ему вдруг стало очень и очень неуютно. Как будто, сам того не желая, он оказался не в том месте не в то время. Абсолютно.
        - Почему, ежели не секрет? - невольно подстраиваясь под речь собеседника, осведомился он.
        - Уж больно одежка на тебе чудная и молвишь тоже чудно. Вроде как по-нашему, по-русски, а сразу слышно, что не из наших ты мест, не из подмосковных, - незнакомец явно любил поговорить, чувствовал себя свободно и не проявлял ни малейшей настороженности. - Не скажешь, откуда? И какая нелегкая тебя сюда занесла? Одному да без зброи ночью в этом лесу лучше не быть. Опасно.
        Так, теперь еще и "зброя". Кажется, это "оружие" по-украински. При этом утверждает, что места тут подмосковные. Ни черта не понимаю. Может, шутки у него такие, на грани издевки? Не похоже. Или напугать пытается? Зачем? Ладно, продолжаем разговор, как сказал бы Карлсон, который живет на крыше. Надавим чуток.
        - Отчего ж не сказать, - промолвил Сыскарь и неторопливо подбросил в костер веток. - Из Москвы я. И насчет зброи можешь быть спокоен, - он отвел в сторону полу куртки, демонстрируя наплечную кобуру с "Грачом", - все со мной. Что же касаемо одежки, то у нас в Москве многие так одеваются. А вот на тебе, друг, одежда и впрямь чудная. Или странная, как у нас чаще говорят. Я уж молчу про твои пистолеты и саблю. Маскарад, что ли, какой или кино поблизости снимают?
        Незнакомец, нахмурившись, глянул на Сыскаря, озадаченно потер подбородок.
        - Не все разумею, что ты молвишь, - признался. - Уж не обессудь. Из Москвы, значит?
        - Из Москвы, - подтвердил Сыскарь.
        - Так ты, может, боярских кровей? Кафтан-то на тебе, гляжу, уж точно заморский, хоть и не видел я раньше таковских.
        - Нормальных я кровей! - рявкнул Сыскарь, которому это все изрядно уже надоело. - Рабоче-крестьянских! Прабабка по отцу только, говорят, была из дворян. Слушай, хватит придуриваться, а? Лучше скажи, где я нахожусь и далеко ли отсюда до ближайшего населенного пункта.
        - Населенного пункта?
        - Ну да. Села, деревни, города. Чего угодно. Места, где люди живут. А то я даже не знаю, в какую сторону утром топать.
        - Село здесь ближайшее - Ракитки. С полверсты будет на полночь. Старой версты. Ну и до Москвы верст с дюжину, не меньше. А то и все тринадцать. Тоже старых, по Калужскому тракту. Он тут под боком проходит. Тебе куда надобно?
        Ответить Сыскарь не успел. Острое чувство опасности, стремительно надвигающейся откуда-то сзади, со спины, подбросило его на ноги, а хищно сузившиеся глаза собеседника, который тоже мгновенно, словно разбуженный собакой кот, оказался на ногах и выхватил из-за пояса свой древний пистолет (неужто и впрямь настоящий?!), подсказали ему, что интуиция и в этот раз оказалась на высоте и сейчас что-то произойдет. И это "что-то" вряд ли понравится им обоим.
        Глава 14
        Сыскарь действовал на автомате, ни на долю секунды не задумываясь, правильно ли поступает в данный конкретный момент и что ему делать потом. Прыгнул вправо, развернулся, одновременно выхватил "Грач" и фонарик, вдавил торцевую кнопку выключателя, повел галогенным лучом из стороны в сторону.
        Вот он!
        Мама дорогая, это еще что за блин с чебурашкой...
        Он успел разглядеть оскаленную клыкастую пасть, прижатые к голове короткие острые уши и полыхнувшие в свете фонарика алой ненавистью глаза, когда зверь прыгнул вперед, сократил на три четверти разделяющее их расстояние и оказался совсем рядом, буквально в двух шагах от костра. В двух его, звериных, шагах. Потому что зверь поднялся на задние лапы, сразу оказавшись ростом с человека, и сделал этот шаг. И тут же из темноты, справа вынырнул точно такой же второй. Тоже на задних лапах. И это были явно не медведи.
        Первый с шумом втянул в себя воздух.
        - Кэрдо мулеса! - Его рык мало напоминал людской голос, но Сыскарь отчетливо разобрал слова. - Отдай нам этого, рядом с тобой, и можешь убираться. Не тронем. Он наш, мы его первые выследили.
        - Ха-ха, - отчетливо сказал незнакомец.
        Свое музейное оружие он, как и Сыскарь, держал профессионально, двумя руками, и длинный ствол кремневого пистолета не дрожал.
        - Пуля серебряная, - продолжил он с какой-то даже ленцой в голосе. - Только дернитесь и увидите, что будет.
        - Пугаешь, кэрдо мулеса, - пролаял второй и поднял переднюю лапу, защищаясь от света фонарика. Совсем как человек. - Мы голодны. Уходи и оставь нам второго.
        Это они про меня, думал Сыскарь, переводя "Грач" вместе со световым лучом с одного монстра на другого и обратно. Как будто меня не существует вовсе. Голодны, значит. Ну, суки...
        - Эй вы, чучела гороховые, - заговорил он. - Вам, может, не видно, свет фонарика мешает, но в правой руке у меня "Грач". Знаете, что это такое? Восемнадцать девятимиллиметровых смертей в обойме. Стальной сердечник, алюминиевая рубашка, начальная скорость пули четыреста шестьдесят пять метров в секунду. Гарантированно разносит голову на пятидесяти метрах. Маму вспомнить не успеете. Хотя какие у вас мамы? Такие же, небось, страхолюдины недоделанные, богом обиженные, как и вы сами. - Сыскарь понимал, что его понесло, но остановиться уже не мог. Да и не хотел. - Вот и топайте к своим мамочкам. Может, они вас пожалеют, титьку дадут. Нечего сосункам темной ночью в лесу делать. Еще обидит кто ненаро...
        Договорить он не успел.
        Тот, кто первым вышел к костру и первым начал разговор, молча и быстро присел на задние лапы, готовясь прыгнуть.
        Три метра максимум, промахнуться невозможно...
        С этой мыслью Сыскарь дважды нажал на спусковой крючок, целя в голову.
        И тут же вступил в дело незнакомец.
        Грохот от трех выстрелов слился в один.
        "Настоящий!" - успел подумать Сыскарь о пистолете незнакомца.
        Пули отбросили монстров назад, опрокинули на спину.
        - Есть! - воскликнул Сыскарь, опуская "Грач". - Эй, ты куда...
        Его боевой товарищ (таковым он стал в то самое мгновение, когда принял бой на стороне Сыскаря) сунул свой разряженный пистолет за пояс, левой рукой выхватил из ножен саблю и прыгнул через ослабевший уже к этому времени костер вперед.
        - Подсоби, если что! - крикнул он.
        Светя фонариком, Сыскарь прыгнул следом. Думать было некогда, обладатель музейного оружия явно разбирался в происходящем лучше него.
        Первый монстр, которому, Сыскарь всадил в голову две пули (в свете фонарика он отчетливо видел, как полетели в сторону брызги крови и ошметки мозга), уже поднимался на ноги...
        "Твою мать!" - успел подумать Сыскарь.
        - Х-ххх-а! - выдохнул незнакомец.
        Со свистящим шелестом рассекла воздух сабля. То, что еще оставалось от головы после двух выстрелов Сыскаря, свалилось в траву отдельно. Хлынула черная кровь. Обезглавленное тело завалилось на бок, конвульсивно засучило всеми четырьмя лапами, дернулось пару раз и затихло.
        - Вот теперь есть, - удовлетворенно сказал незнакомец, поправил на голове шапку и протянул саблю Сыскарю. - На, отсеки башку второму. Пуля у меня и впрямь серебряная, но мало ли что, всякое бывает. А без головы им точно конец.
        - Кому - им? - Сыскарь машинально принял саблю и поразился, как удобно легло ему в руку незнакомое оружие.
        - Оборотням, кому же еще. Один мой, один твой. Деньги пополам, все по-честному. Давай, руби, тут мешкать нельзя.
        - Да я не умею саблей орудовать, если честно, - признался Сыскарь.
        - Не умеешь? Чудно. А мнится, до доброй драки охоч. Ну, учись тогда, пригодится. Вот так, резко, с оттяжкой, - он показал пустой рукой, как. - Сабля, дамасской стали, бриться можно. Сама все сделает.
        Отказаться, что ли? Не пойдет. Сказал "а", говори и "б". Старый надежный принцип, нарушение которого в подавляющем большинстве случаев создает массу проблем.
        С саблей в руке он подошел ко второму телу. По виду - мертвее не бывает.
        Черт, как же... сразу и не сообразишь, одной рукой все-таки неудобно.
        Вспомнил, как покойный дед учил его рубить дрова, когда мама с папой привозили сыночка Андрюшу Сыскарева в деревню на лето. Взялся за саблю обеими руками (фонарик передал новому товарищу: "Посвети"), поднял дамасскую сталь над головой, рубанул, приседая.
        Оп-па, получилось. Вот тело, а вот и голова. Отдельно.
        - Славно, - весело прокомментировали сбоку. - Утром отнесем в усадьбу, денег возьмем. Будет на что выпить-закусить. Тебя как звать-то, друг?
        - Андрей, - сказал Сыскарь, отдавая саблю и забирая фонарик. - А тебя?
        - Симай.
        - Будем знакомы, Симай. - Сыскарь протянул руку. - Спасибо тебе за помощь.
        - Право рука, лево сердце. - Симай протянул правую, левую прижал к груди. - Теперь мы товарищи.
        Рука у Симая оказалась крепкая и, как показалось Сыскарю, очень горячая.
        Они вернулись к костру, подбросили веток в огонь, Симай достал из холщовой сумки кусок черного хлеба, завернутый в тряпицу, разломил на две равные части, одну протянул Сыскарю:
        - Держи. Не знаю, как тебе, а мне после драки всегда жрать охота. Постой, не ешь, сальцо еще.
        На пляшущий свет костра из той же сумки появился шмат сала. Новый знакомец засапожным ножом ловко отчекрыжил от него два ровненьких пласта, положил сверху на хлеб Сыскарю и себе.
        - Вот теперь можно. Эх, к такому бы куску да добрый глоток, и совсем хорошо. Но нету. Я хмельное с собой на охоту никогда не беру. Ну, разве что в самых особых случаях.
        - У меня есть вообще-то, - сказал Сыскарь. - Только сомневаюсь я в нем.
        - В хмельном? - искренне удивился Симай.
        - Ну да. Есть у меня подозрение, что с ним что-то не так. Как бы не подмешана туда гадость какая. - Сыскарь поймал себя на том, что невольно продолжает подстраиваться под речь Симая, старается избегать современных привычных словечек и выражений. Впрочем, этому он научился, еще работая опером. Хочешь разговорить человека - постарайся стать для него своим, войди в доверие. А значит, в числе прочего, и общайся с ним на одном языке.
        - А отчего ты так решил?
        - Да уж больно странные вещи со мной начали происходить после того, как я его хлебнул. Всего-то один маленький глоток и сделал, а... - Сыскарь умолк, не зная, стоит ли продолжать и тут же поймал на себе внимательный, с прищуром, взгляд Симая.
        - На пьяного ты не похож, - заявил Симай. - На умалишенного или, скажем, очумевшего от какого зелья - тоже. Но об этом мы после погуторим. Давай-ка сюда свое хмельное, я тебе скажу, можно его пить или нет.
        Сыскарь отдал флягу.
        - Ух какая, - одобрительно хмыкнул Симай, с интересом вертя ее в руках. - У тебя, Андрюха, гляжу, что не вещь, то хитрая загадка. Да и сам ты парень не простой. Хоть и потерянный. Но не боись, со мной не пропадешь... Как ее открыть-то?
        Сыскарь взял флягу и показал как.
        - Хитро! - восхитился новый товарищ. - Пробка с винтовой нарезкой. Завинтил и хоть на голове стой - ни капли не прольется. Большие гроши можно на этом зашибить, если с умом подойти. А, как думаешь, Андрюха? - Он подмигнул Сыскарю бедовым черным глазом, понюхал содержимое фляги, одобрительно хмыкнул, вылил несколько капель на ладонь, лизнул, причмокнул, прислушался к ощущениям.
        - Можно, - вынес вердикт. - Я зелье сразу чую. Ну что, за знакомство? И хлебушком с сальцом закусим.
        - Давай, - махнул рукой Сыскарь. - Хуже уже все равно не будет.
        - Здесь ты не прав! - оптимистично заметил Симай. - Пока человек жив, ему всегда может быть хуже.
        И приложился к фляге.
        Хлеб и сало пришлись как нельзя кстати - Сыскарь и не думал, что настолько проголодался. Так что угощение он умял в полминуты и сразу же почувствовал, как прибавилось сил. Да и в голове несмотря на виски прояснилось.
        - Куришь? - спросил он у Симая, доставая сигареты.
        - Не приучен, - покачал головой тот. - Да и тебе не советую.
        - Вредно для здоровья? - усмехнулся Сыскарь, закуривая.
        - А то. Ты думаешь эти, - он кивнул на два обезглавленных тела, валяющихся по ту сторону костра, - как на тебя вышли? Табачный дым учуяли, не иначе.
        - А от костра, значит, дыма нет? - язвительно осведомился Сыскарь.
        - Есть. Только ты небось сначала курил, а уж потом костер запалил, не так разве?
        Сыскарь был вынужден признать, что так оно и есть.
        - И я на тебя по табачному дыму вышел, - сказал Симай. - Мне в другую сторону надо было, а тут учуял и думаю, дай гляну, кто это ночью на ведьминой поляне табак курить вздумал.
        - Так это называется ведьмина поляна?
        - Она самая.
        Сыскарь молча, в несколько затяжек, дососал сигарету, бросил окурок в огонь.
        - Слушай, - сказал. - Давай начистоту. Ты можешь мне сказать, где я и что вообще происходит? И кто ты сам?
        - Начнем со второго вопроса. Я - кэрдо мулеса. Знаешь, что это такое?
        - Нет.
        - Сделанный мертвецом, по-вашему.
        - По-нашему?
        - Ну да, по-вашему, по-русски.
        - Так ты не русский, что ли?
        - Цыган я, - сказал Симай. - Разве по мне не видно?
        Сыскарь посмотрел. И впрямь, смуглое горбоносое лицо Симая с выразительными черными глазами трудновато было отнести к характерному русскому типу. Однако Сыскарь в глубине души был стихийным интернационалистом. Говорит человек по-русски чисто - значит, русский. И, в общем-то, плевать, кто у него мама и папа. Если это не касается дела. К тому же, живя в Москве, этом котле наций и народностей, он давно перестал серьезно думать о подобных вещах. Чем, кстати говоря, весьма отличался от большинства граждан, гордо именующих себя "москвичами".
        - Цыган, - повторил Сыскарь. - Хорошо. А что значит "сделанный мертвецом"? Это такое образное выражение?
        - Да, парень, ты точно не местный, - вздохнул Симай. - Сделанный мертвецом - это то и значит. Рожденный от женщины и варколака. Кто такой варколак знаешь?
        - Э... - Сыскарь поскреб щеку. Слово было вроде и знакомое, но память отказывалась мгновенно давать ответ.
        - То же самое, что вурдалак или упырь. Ходячий мертвец. Только вурдалаки да упыри кровь у людей сосут, а этот совсем до иного охоч.
        - До баб, что ли? - догадался Сыскарь.
        - В серединку. И ежели баба после этого дела понесла, то рождаются такие, как я - кэрдо мулеса. Хоть мамка у нас живая, а папка мертвец, но мы такие же люди, как и все остальные. Ну... почти такие же.
        - И в чем же отличие? - поинтересовался Сыскарь, решивший про себя уже ничему не удивляться.
        - Кэрдо мулеса может видеть духов, демонов, леших, русалок, чертей и ангелов - всех, кто живет в потустороннем мире и на рубеже миров. И не только видеть, но и охотиться на них. Убивать тех, кто приносит человеку зло. - Симай приосанился. - Я - Симайонс Удача - лучший охотник на нечистую силу во всей Москве и Московской губернии! Да и во всей России мне мало равных. Моя мать была таборной цыганкой, а отец - варколак, цыганский вампир, которому вынули кишки, отрубили голову, проткнули желудок железной иглой, вогнали в сердце осиновый кол, сожгли, развеяли пепел по ветру и тем успокоили навеки. Жизнь моя будет коротка, как коротка она у всех кэрдо мулеса, но живу я так ярко, красиво и весело, что один мой день равен пяти другим!
        - Обалдеть, - признался Сыскарь. - А почему жизнь всех кэрдо мулеса коротка?
        - Бог его знает, - вздохнул Симай. - Такие уж мы есть. Умираем молодыми. Говорят, сердце быстро изнашивается, потому что быстро живем. Видел, какой я горячий? - Он притронулся тыльной стороной ладони к руке Сыскаря, и тот снова почувствовал жар, идущий от молодого цыгана. - Это не хворь, я всегда такой. Зато зимой без тулупа обхожусь, мне и в мороз не холодно.
        - Ладно, - сказал Сыскарь. - С тем, кто ты есть, разобрались. Охотник на нечисть, значит, пусть будет охотник на нечисть. Хоть мне по-прежнему кажется, что я схожу с ума.
        - Не сходишь, - сказал Симай. - Я тебе уже говорил. Я сразу вижу, если с головой и душой человека что-то не так.
        - Хочешь сказать, что со мной все нормально?
        - Нет. Но сам ты - нормальный.
        - А что ненормально со мной?
        - Все. Все, что с тобой и что на тебе, - не нормально. И одежда, и обувка, и зброя, и баклага, и фонарь, и трубочки эти с табаком, и огниво, из которого сразу огонь выскакивает. Чик - и готово. Не бывает на свете таких вещей. Я-то поначалу считал, что ты из этих дворянских да боярских недорослей, которых царь наш батюшка император российский Петр Алексеевич за границу посылает ума-разума набираться, делу учиться. Вернулся теперь домой, загулял, потерялся с непривычки да по пьянке, бывает. А потом думаю - э, нет. Похож, да не совсем. Даже и совсем не похож. Где это видано, чтобы фонарь без масла светил, а не грел, в пистоле было сразу восемнадцать зарядов, а огонь из огнива сам выскакивал и снова в огниво прятался? Нет такого ни за какой границей. А у нас на Руси и подавно. Так что давай, Андрюха, признавайся честно, кто ты такой и откуда. Да не бойся, Симай друзей не выдает.
        - Царь-батюшка Петр Алексеевич, говоришь? - на всякий случай переспросил Сыскарь, ощущая, как ползет по кишкам противный холодок. - Романов? Он, значит, Россией правит?
        - Он самый, - подтвердил кэрдо мулеса. - А то ты не знаешь.
        - Теперь знаю. Тогда давай уж ответь мне еще на один последний вопрос.
        - Да хоть на три, лишь бы нам польза была.
        - Какой нынче год на дворе?
        - Ежели по новому от Рождества Господа Бога нашего Христа считать, то одна тысяча семь сотен двадцать второй. А от сотворения мира, по-старому - семь тысяч две сотни тридцатый будет.
        - П...ц, - только и смог произнести Сыскарь и захлопал по карманам куртки в поисках заветной фляги.
        Глава 15
        Сыскарь проснулся и тут же сел, оглядываясь по сторонам. Произошедшее ночью не казалось ему сном. Хотя бы потому, что находился он все на той же лесной поляне, прямо перед ним, на головешках, завершали пляску последние огоньки костра, а сразу за кострищем валялись в росистой траве два безголовых трупа оборотней, покрытых длинной бурой шерстью, местами слипшейся от крови. И размозженные выстрелами, а затем отсеченные саблей головы рядом.
        Всю эту прекрасную картину освещало только-только поднявшееся над верхушками деревьев яркое, словно помолодевшее, солнце.
        И впрямь помолодевшее, подумал Сыскарь, вставая с импровизированной постели из лапника и делая несколько разминочных движений. Триста лет как-никак сброшено. Забавно. По три стакана вина они с покойником Ваней выпили. Сто лет на стакан выходит. А если б два стакана осушил, в пушкинские времена попал бы, что ли? Декабристы, все дела. Или даже прямиком в Отечественную войну 1812 года. Еще неизвестно, что лучше. Хотя нравы, думается, при Пушкине были все же помягче, нежели при Петре Алексеевиче. А один стакан, то в революцию семнадцатого вместе с последующей Гражданской войной? Кошмар, не хочу. Вот же, зараза, история российская: куда ни кинь - всюду сплошной...
        Почему-то Андрей сразу поверил Симаю ночью. Да и как не поверить? Вот он, с кремневым пистолем за поясом и саблей дамасской стали на боку, кэрдо мулеса, рожденный от цыганской женщины и цыганского же вампира-кровососа, охотник на нечисть, сидит рядом. Протяни руку - коснешься плеча. А ежели сомневаешься в его словах и наряде, то вот она, сама нечисть. Во всей красе. Часа не прошло, как разговаривала и жаждала человечьей крови, словно в кошмарном сне. Теперь, слава богу, пистолету и острой сабле, лежит бездыханно и уже не встанет. Утром они отнесут отрубленные головы в имение князя Долгорукого, который, оказывается, владеет окрестными землями и деревушками, возьмут положенную плату, а там уж решат, что дальше делать. Потому что Симай по прозвищу Удача тоже поверил, что его новый товарищ явился сюда прямиком из будущего, отстоящего от текущей ночи без малого на триста лет. Опять же, как не поверить? Один галогенный фонарик чего стоит. Не говоря уж о "Граче", наручных часах, газовой зажигалке и сотовом телефоне, включенном для вящей убедительности в режим плеера. Прошедшей ночью Сыскарь как раз
заканчивал свою историю о посещении кладбища Ракитки, поднявшемся из могилы друге и двух бутылках вина, выпитых с мертвецом, когда где-то вдали раздался едва слышный крик петуха.
        - Ага, - удовлетворенно заметил Симай. - Пропел третий кочет. Вот теперь можно и поспать. Не опасно.
        - Третий? Что-то первых двух я не слышал.
        - Это потому что ухо твое не приучено, а третий крик всегда самый громкий. Ничего, навостришься со временем, муху будешь слышать на десяти шагах. Я научу.
        - Спасибо, конечно. А что думаешь по поводу того, что я тебе рассказал? - спросил Сыскарь, несколько удивленный и даже уязвленный сдержанной реакцией Симая на столь поразительные новости. Человек из будущего явился во плоти, а ему вроде как, не холодно и не жарко.
        - Думаю, что правду баешь, - сказал охотник за нечистью и зевнул так, что чуть не вывихнул себе челюсть. - К слову, о подобном колдовстве я уже слышал. Только сейчас припомнить точно не могу, что именно и от кого. Давай завтра погуторим и все решим, а? Утро вечера всяко мудренее, а день у нас с тобой трудный выдался. Не знаю, как тебе, а мне спать охота - сил никаких нет.
        Пришлось согласиться и лечь спать.
        Сыскарь думал, что не уснет. Одна тысяча семьсот двадцать второй год. Царь Петр. И даже уже на царь, а император, если он не забыл историю. А он не забыл. Петровское время всегда притягивало Сыскаря, и когда-то он на данную тему прочел не одну книгу. С годами увлечение потускнело, поистерлось, но до конца так и не исчезло. Двадцать второй, двадцать второй... Кажется, именно в тысяча семьсот двадцать втором Петр отправился из Петербурга на юг России. Саратов, Казань, Астрахань. И туда, и обратно путь лежал через Москву. Вроде бы. Значит, что? Есть шанс живьем увидеть императора Петра Великого? Охренеть просто. Этого же не может быть! Или может? Он закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться и обдумать данный вопрос, и сам не заметил, как уплыл в сон. Крепкий, без сновидений.
        И вот оно - долгожданное утро. Чистое да умытое, с росистой травой и глубоким синим небом над головой. Сказка, а не утро. На зрение он никогда не жаловался, но тут создавалось впечатление, будто на все, что он видел - траву и цветы, трупы оборотней, деревья, ветви и листья навели резкость. Чуть-чуть, самую малость. Но так, что черты окружающего мира стали четче, а краски сочнее и ярче. Интересно, отчего такой эффект? Воздух чище? Может быть. А может, просто день такой выдался. Атмосферное давление, то, се...
        Сыскарь потянулся всем телом так, что хрустнули косточки. А где, интересно, Симай?
        Тут же из лесу вышел охотник на нечисть с какой-то свежесрубленной длинной палкой-веткой на плече.
        - С добрым утром! - поздоровался бодро. - Тут ручей в двух шагах. - Он показал рукой направление. - Умойся, если хочешь, да водички попей. А я пока нашей добычей займусь.
        Когда Сыскарь, по-армейски быстро оправившись и умывшись, вернулся на поляну, все было готово: остатки костра потушены самым древним в мире способом, а обе головы оборотней нанизаны на палку, словно куски шашлыка на шампур.
        - Я за один конец, ты за другой, и гуськом понесли, - объяснил Симай. - Здесь не особо далеко. В имении и позавтракаем. Гречи горячей да с молоком и маслицем, а?
        - Не откажусь, - сказал Сыскарь, а сам подумал, что не отказался бы он в первую очередь от чашки чая или кофе, но теперь, судя по всему, откушать того или другого придется не скоро. Хотя, кто знает, какие порядки заведены в имении князя Долгорукого. А вдруг?
        Тропинка отыскалась буквально через два десятка шагов, и Симай, увлекая за собой Сыскаря, уверенно направился по ней через лес.
        - И много денег платит князь Долгорукий за головы оборотней? - поинтересовался Андрей.
        - Не он, управляющий его, - охотно пояснил Симай. - Сам князь Василий Лукич послом сейчас. Во французской земле. А управляющий - Харитон Порфирьевич Яковлев. Он и платит. Лишнего не передаст, но и положенного не зажмет. Считай, по два рубля с полтиной за каждую голову выторговать можно.
        - По два с полтиной... - задумчиво повторил Сыскарь, мучительно пытаясь сообразить, много это или мало. Что можно было купить в двадцатых годах восемнадцатого века в Москве на рубль?
        - Вольнонаемный на мануфактуре при хорошем раскладе до сорока, а то и пятидесяти рублей в год зарабатывает, - сообщил Симай, будто догадавшись о затруднениях Сыскаря. - Вот и считай.
        - Да, очень неплохо. А как ты докажешь, что это оборотней головы, а не волков тех же?
        - Ну ты и чудак. Нешто сразу не видно? У волка морда совсем другая, и уши тоже. Опять же головы - это так, для порядка, чтобы никто нам дорожку не перебежал, чужое за свое не выдал. А главное доказательство - тела. Харитон Порфирьевич к таким делам серьезно относится, пошлет дворовых с волокушами, а то носилками на поляну, те доставят тела в имение, а вечером их сожгут при всех.
        - При ком это при всех?
        - При крестьянах местных, при ком же еще. Из Ракиток, Десны, Толстиково, Деминской, других сел и деревенек.
        - А зачем?
        - Вопросы у тебя... Сам подумай. Если крестьянин видит, что хозяин о его безопасности печется, то он что? Правильно. В жизни от такого хозяина не убежит. Ни на Дон, ни в Сибирь, ни еще куда. Харитон хоть и вороват, не без этого, а понятие верное имеет, не то что многие иные. Такого управляющего поискать на Руси, повезло князю Василию Лукичу, я считаю. Он нам пять рублей за две головы заплатит, а сам на этом червонец, не меньше, заработает, а то и два, попомни мое слово.
        - Значит, получается, выгодное это дело - на всякую нечисть охотиться? - спросил донельзя увлеченный рассказом кэрдо мулеса Сыскарь.
        - Да как тебе сказать, Андрюха... - Симай сдвинул шапку на лоб и почесал на ходу в затылке. - Как и всякое дело у вольного человека. Когда густо, а когда и пусто. Мы чай не дворяне-бояре - своими руками и головой себе хлеб добываем. Опять же, я хоть и цыган, а воровать не люблю. Ни коней, ни вообще. К тому же крещен.
        - Так ты православный?
        - Вестимо. Без креста на гайтане моей работой и не думай заниматься даже - лучше сам вешайся сразу. Крест - последняя защита. А ты крещен? Как там у вас с верой православной через триста лет? И вообще, как вы там живете? Давай, рассказывай, скоротаем дорогу, да и мне интересно, не думай. Вчера уснул, потому как устал сильно. А сейчас милое дело послушать.
        Сыскарь успел вкратце поведать не только о том, как обстоят дела с православной верой в России его времени, но и поверг Симая в полное изумление, сообщив, что человек давно уже летает по воздуху в железных птицах, побывал на Луне и может говорить с кем хочет на любом расстоянии по специальному устройству, которое умещается в кармане. Да Симай его ночью видел, из него еще музыка шла.
        - Верно, песня там знатная, - кивнул Симай и тут же музыкально напел без слов начало саундтрека из "Крестного отца". - Пам-парам-парам-пам-пам-парам-парам-па. Сердце прямо мое цыганское рвет. Надо бы выучить слова. Споешь такую на гулянке - все девки твои.
        - Она ж на английском, - усмехнулся Сыскарь. - Нешто местные девки по-аглицки понимают?
        - В хорошей песне главное на слова - душа. Ежели душа есть, неважно, на каком языке песня поется. Так как, говоришь, эта коробочка называется?
        - Телефон. Мобильный телефон, если говорить точно. Устройство для связи с кем хочешь и на любом расстоянии. И много чего еще - записная книжка, диктофон - можешь записать любой звук или речь, а он повторит, часы, календарь, плеер - проигрыватель музыки, это ты слышал, фотоаппарат - делает изображение всякого предмета или человека или пейзажа один в один...
        - Как это, рисует, что ли?
        - Не рисует, делает. С помощью э... света. Проще показать, чем рассказать.
        - Так покажи.
        Они остановились, и Сыскарь показал.
        Кэрдо мулеса долго рассматривал на экране мобильника свою фотографию, восхищенно цокая языком:
        - Чудеса! Чистое колдовство самой высшей пробы, бабушкой клянусь, она у меня та еще шувани[4] была! Вы там, в будущем, все кудесники, гляжу, как один.
        - Это не колдовство, - пояснил Сыскарь. - Всего лишь наука и техника. Ты же не называешь колдовством подзорную трубу, к примеру, которая предметы приближает?
        - Ну ты сказал! Там все понятно - две линзы...
        - Здесь тоже линзы и все понятно. Если знать. Мы уже знаем. Да только ерунда это, тут он бесполезен.
        - Почему? Такая вещь!
        Сыскарь постарался доступными словами объяснить почему.
        - Так давай его загоним какому-нибудь купцу проезжему! - воскликнул цыган с воодушевлением. - Скажем, что это заморская музыкальная шкатулка и саморисовальный аппарат! Такого даже у светлейшего князя Меншикова Александра Данилыча не имеется. В жизни б не отдали, да уж больно гроши нужны. Прямо зарез.
        - Единственная вещь в своем роде, - подтвердил Сыскарь, тихо офигевая от того, насколько быстро его новый друг ухватил суть дела. - Уникальный экземпляр.
        - Вот! На сколько, говоришь, достанет заряда?
        - На день-полтора, если слушать непрерывно или фотографии-картинки делать и смотреть. Здесь хороший аккумулятор, и я его только вчера заряжал.
        - Эва! - засмеялся Симай. - За день-полтора купец так далеко уедет, что назад возвращаться не станет. Опять же все честно - мы ему заморскую музыку с картинками в заморской же коробочке, а он нам - червонец денег. Мы ж не станем говорить, на сколько времени той музыки и картинок достает, а он и не спросит, зуб даю.
        - Ну ты хват! - восхитился Сыскарь. - Одно слово - цыган. А не много - червонец-то?
        - Да ты что! - возмутился кэрдо мулеса. - Эта вещь четвертной стоит, не меньше, а то и все сто рублев! А мы всего за червонец отдаем. Она ж одна такая на всем свете, сам говоришь.
        - Нет, - подумав, пришел к выводу Сыскарь. - Пожалуй, не стану продавать без крайней нужды, погожу.
        - Что так?
        - А вдруг мне серьезное доказательство потребуется, что я и впрямь из будущего?
        - У тебя и кроме телефона их полно, доказательств этих. Один пистоль многозарядный кого хошь убедит. Нет во всем мире такого оружия. Да и часы на руке, и фонарик - натуральное диво.
        - Все равно, - упрямо покачал головой Сыскарь. - Чую, пригодится он мне еще, телефон мой.
        - Как знаешь, - пожал плечами Симай. - Твоя вещь, тебе и решать. Только помни, сейчас она рабочая, а кому будет нужна, когда в ней заряд кончится? Ты ж пополнить его не сможешь? Или... сможешь?
        - Не смогу. Нет у вас пока устройств для получения тока электрического. И не скоро появятся. Но я его уже выключил, теперь заряд надолго сохранится.
        Так, болтая о том о сем, они перешли из леса на луг. Потом тропинка пересекла березовую рощу и нырнула в балку, по дну которой бежал неширокий ручей.
        - Передохнем, - предложил Симай, останавливаясь и кладя на землю палку с головами оборотней.
        - Да я вроде не устал, - удивился Сыскарь.
        - Я тоже. Но надо нам с тобой, Андрюха, придумать на первый и все последующие случаи, кто ты такой есть. А то ведь каждому встречному-поперечному рассказывать о том, что ты неведомым колдовством из будущего к нам попал, - это верный путь прямиком в монастырь, где умалишенных держат, а то и в Преображенский приказ, не приведи господи. Оно, конечно, там уже не так сурово, как было при покойнике князе-кесаре Ромодановским Федоре Юрьевиче, царствие ему небесное. - Симай широко перекрестился. - Сынок его, Иван Федорович, нравом помягче, хоть и тем же приказом заведует. Да только нынче за языком все одно следить надо - мигом донесут. Найдется завистник какой, крикнет: "Слово и дело!" - и доказывай потом в застенке, что ты нормальный русский и государю-императору нашему царю-батюшке Петру Алексеевичу верный слуга и подданный.
        "Все-таки говорлив ты, брат, на редкость, - подумал Сыскарь. - Хлебом не корми - дай потрындеть. Словоплет. Одно только оправдывает - смелый и, видать, и впрямь удачливый. С таким не пропадешь. Надеюсь". А вслух сказал:
        - Да я уже все придумал. - Он присел, оперся на руки, напился чистейшей воды из ручья, поднялся. - Эх, жратвы нет, так хоть водички попить. Вкусная у вас тут водичка, ничего не скажешь. В моем Подмосковье такой, считай, уже и не осталось. Загадили все.
        - Зачем? - удивился Симай.
        - А ты думаешь, чудеса науки и техники, вроде телефона моего, фонарика, пистоля многозарядного или тех же часов на руке, даром даются? За все, брат Симай, платить надо.
        - Оно так. Даром только девки любят. Да и то не всегда.
        - Ох, не всегда! - засмеялся Сыскарь.
        - Так что ты придумал?
        Сыскарь объяснил. По его легенде выходило, что еще в отрочестве увез его отец - донской казак, которому на месте не сиделось, - за океан, в Америку, в английские колонии. Там и погиб батя в лихой сече с индейцами. Андрей же Владимирович Сыскарев вырос, возмужал и решил навестить родину. Обратный путь вышел долгим и трудным - сначала через океан во французский порт Марсель, потом на перекладных через всю Европу. Но - добрался. Теперь, вот, путешествую по России-матушке, дело себе присматриваю.
        - И что же ты умеешь, к примеру, делать, Андрей свет Владимирович? - прищурившись, осведомился цыган-охотник со знакомыми Сыскарю дознавательскими нотками в голосе.
        - Преступников ловить, например, дела уголовные воровские расследовать.
        - Ого, умение редкое, - Симай изменил тон. - И впрямь, что ль, умеешь?
        - Такая у меня работа. Была.
        - Ну, значит, и нечисть сможешь ловить. Я давно о помощнике думал, трудно одному, а тут ты. Видать, судьба. Ладно, так и будем говорить, ежели что. Из Америки, мол, вернулся.
        - А одежку такую, как на мне, тамошние индейцы носят, - добавил Сыскарь и подумал, что не зря подобрал себе когда-то модную летнюю куртку не на молнии, а на пуговицах. Как чувствовал. И джинсы тоже на пуговицах. Хотя трудно сказать заранее, что проще объяснить - наличие в штанах ширинки или такого устройства как "молния". - Часы же с руки сниму и спрячу от греха подальше. - Он тут же так и сделал. - Ни к чему лишнее внимание привлекать.
        - Добро, - согласился Симай. - Но вообще, больше помалкивай. Чтобы чего лишнего случайно не сболтнуть. Язык, мол, русский подзабыл изрядно... Э, погоди! - опомнился Симай. - Из Америки он. А по-каковски говорят в той Америке?
        - По-английски. Я ж тебе объяснял, это новые земли английской короны. Колонии.
        - А ты по-аглицки понимаешь?
        - Понимаю. И даже говорю. Не так, чтоб особо бегло, но все-таки. Правда, это английский язык моего времени. Тут он, подозреваю, сильно отличается.
        - Ну, будем надеяться, что англичане нам сегодня-завтра не попадутся. Они сейчас больше в столице околачиваются, в Санкт-Петербурге. А здесь Москва, - он пристально оглядел Сыскаря с ног до головы. - Ну так вроде решили. Сойдет для начала. Плохо, правда, что ты длинный, как та верста коломенская, заметный, но тут уж деваться некуда.
        - Далась вам эта верста коломенская, - пробормотал Сыскарь. - Можно подумать царь Петр Алексеевич роста невеликого.
        - Царь Петр высок, это верно, - заметил кэрдо мулеса. - Пожалуй, что и повыше тебя будет. Да только он царь, ему богом положено быть заметным. Но ты на сердце себе заранее не бери заботу, - подмигнул он. - С тобой я, Симай Удача. Значит, все будет путем. И потом, откуда нам знать, может, у вас там, в Америке, все такие длинные?
        И он, засмеявшись, дружески хлопнул Сыскаря по плечу.
        Глава 16
        Все вышло в точности так, как говорил Симай.
        Их принял управляющий имением Харитон Порфирьевич - дородный, гладко бритый мужчина лет пятидесяти двух - пятидесяти трех от роду, с остатками некогда кучерявой шевелюры над оттопыренными ушами, толстым мясистым носом и маленькими, умно поблескивающими, синими, будто незабудки, глазками, спрятанными под тяжело набрякшими верхними веками и низкими кустистыми бровями. Он с удовлетворением осмотрел добычу, послал дворовых с носилками за телами и сам предложил Симаю и Сыскарю завтрак - гречневую кашу с молоком и маслом.
        - И я с вами, пожалуй, откушаю, - сообщил. - А то с утра кружку кваса выпил - и все на этом.
        - Что так, Харитон Порфирьевич? - весело осведомился Симай. - Заботы одолели, что и поесть некогда? Непохоже на тебя, ты человек на дело умелый, спорый, работа сама идет, не упирается. Да и людишки тебя любят, я ж знаю, мало кого из-под палки робить заставлять приходится.
        - Так-то оно так, Симаюшка, - вздохнул управляющий. - Да только с годами-то легче не становится. Старею я.
        - Брось, брось Порфирьевич! - воскликнул Симай. - Какой там стареешь - в самом соку мужчина. Верно я говорю, Андрюша?
        - А то! - подтвердил Сыскарь. - Всем бы в ваши годы так выглядеть, Харитон Порфирьевич.
        - Льстецы, - хмыкнул управляющий. - Одно слово - гулящие люди, охотнички. Ладно, давайте поедим, а потом разговаривать будем.
        - Нешто разговор деловой имеется? - заинтересованно осведомился Симай.
        - Имеется, - коротко ответил Харитон Порфирьевич и повлек гостей на кухню.
        Андрей уплетал горячую гречневую кашу, заправленную сливочным маслом и молоком, и думал, что нет худа без добра. Не перенесись он колдовским образом на триста лет назад, никогда бы не узнал, что самая на вид обычная еда может быть такой вкусной. То есть, понятно, что и масло, и молоко здесь совсем иного качества, нежели то, что продается в московских супермаркетах. Но чтобы настолько разнился вкус?! Или он всего лишь соскучился по этой еде - гречневой каше с молоком? Может быть. Когда такую в последний раз ел, и не припомнить.
        - Спасибо, Харитон Порфирьевич, - поблагодарил он хозяина, по примеру Симая облизывая деревянную ложку и кладя ее рядом с миской. - Язык проглотить можно, большая мастерица ваша Прасковья. Хоть и боюсь показаться излишне нахальным, но все же спрошу. А нет ли чаю или, еще лучше, кофею?
        - Ого! - усмехнулся хозяин. - Кофею ему. Губа не дура.
        - Привык в Америке, - вдохновенно соврал Сыскарь. - Там же англичане, они без чая жить не могут. А на юге, в Луизиане - французы с испанцами, те кофе любят.
        - Прасковья! - крикнул главной кухарке Харитон Порфирьевич. - Чаю нам в голубую беседку принесешь! И одну чашку кофею для заморского гостя, - поднялся из-за стола, поманил товарищей пальцем. - Пошли на воздух. Там и чай вкуснее, и разговор свободней - посторонних ушей меньше.
        "Везет мне, однако, на свежий воздух в последнее время, - думал Сыскарь, следуя за управляющим имением и Симаем и с интересом глядя по сторонам. - Сначала Кержачи, где этого воздуха было дыши не хочу, теперь вот Подмосковье петровских времен. Как же я все-таки умудрился сюда попасть?" Друг Лобан, восставший из могилы и предложивший выпить с ним вина... Не бывает же такого, не встают мертвецы из могил. Ага, не встают. Как же. И оборотней тоже не бывает. Тем не менее одного он прикончил лично не далее как прошедшей ночью. Да, можно сказать себе, что все произошедшее и продолжающее происходить с ним, начиная со вчерашнего вечера - странный удивительный сон или горячечный бред с высокой степенью достоверности, вызванный неизвестными психотропными веществами, подмешанными неизвестным же лицом неизвестно куда. Можно даже убедить себя в этом, твердо стоя на позициях так называемого здравого смысла. Но в том-то и дело, что подобная позиция в данном конкретном случае чревата самыми непредсказуемыми последствиями. Вплоть до несовместимых с жизнью. Ибо, посчитай он вчера ночью оборотней всего лишь игрой
своего воображения и не нажми в нужный момент на спусковой крючок верного "Грача", где бы сейчас был Сыскарев Андрей свет Владимирович? На больничной койке в Кащенко, она же "Канатчикова дача" и московская психиатрическая больница " 1 имени Н. А. Алексеева, или уже беседовал бы с ангелами и демонами на предмет, где следует пребывать его непутевой душе - в раю или в аду? То-то же, что хрен узнаешь. Кто-то из умных людей начала прошлого века, как бы не Ульянов-Ленин, человек, устроивший последнюю революцию одна тысяча девятьсот семнадцатого года и вывернувший страну наизнанку, сказал, что материя - это объективная реальность, данная нам в ощущениях. Очень правильно сказал. Именно, что в ощущениях. Если мое материальное тело ощущает всеми своими чувствами, что оно и впрямь перенеслось на триста лет назад, а также имеет дело с сущностями и существами, о которых ранее знало лишь по сказкам и кинофильмам соответствующего жанра, то что из этого следует? Верно. Сознание, находящееся в этом теле, просто обязано принимать данные ощущения за самую что ни на есть объективную реальность, дабы до срока
вышеупомянутого тела не покинуть. При этом разрешается критически объективную реальность осмысливать и всячески анализировать. А там поглядим.
        Круглая в плане, деревянная, выкрашенная в ярко-голубой с белыми вставками цвет и оплетенная плющом беседка стояла на берегу небольшого, явно выкопанного пруда. На середине этого рукотворного водоема казал из воды серую спину большой плоский камень с возлежащей на нем мраморной русалкой в натуральную величину. Ваял прелестную жительницу пресных и соленых вод явно не итальянский художник эпохи Высокого Ренессанса, но старания ему было не занимать - грудь и бедра скульптуры поражали воображение соразмерностью иным частям тела и друг другу. Сразу было понятно, что, будучи женщиной, такая русалка легко смогла бы родить и выкормить всех трех русских богатырей за раз, а также войти в горящую деревню и остановить на скаку небольшой табун коней.
        - Наш крепостной художник делал, Ванька Игнатьев, - сказал Харитон Порфирьевич, заметив интерес Сыскаря к изваянию. - Большого таланта был человек.
        - Был?
        - Выкупился из крепости, спился и умер. А ведь говорил я ему, сиди, Ваня, ровно, не дергайся, у барина Василия Лукича в крепости ты как у Христа за пазухой, а станешь ярыжным - пропадешь, не с твоим, слабым на водку нравом, в гулящие люди идти. Не послушал. Эх, русский человек, всяк о воле мечтает, да не всякому она по плечу.
        Кофе оказался несладкий, но вполне приемлемый. Колотый сахар, однако, принесли в неглубокой глиняной миске и поставили на середину круглого стола - для всех. А когда Яковлев, отпив глоток чаю, набил и с помощью огнива закурил трубку, Сыскарь понял, что жизнь налаживается. Кончатся сигареты - не пропадет.
        - Так что за дело у тебя, Харитон Порфирьевич? - осведомился Симай, опустошив примерно половину кружки и громко схрумав под это дело несколько кусков сахара. - Давай, выкладывай.
        - А ты не торопись, - сказал управляющий степенно. - Ишь, торопыга. Я, может, еще не решил, стоит ли с тобой о нем говорить. Ты, знамо дело, парень хоть куда, да больно уж шустрый, как все цыгане, на ходу подметки режешь. Опять же товарищ теперь с тобой, человек для меня, не в обиду ему будь сказано, новый.
        Сыскарь с Симаем переглянулись.
        - Как знашь, Порфирьевич, - с ленцой промолвил кэрдо мулеса и закинул ногу за ногу, развалясь на лавке в свободной позе. - Дело, как говорится, хозяйское. Мы с Андрюхой не напрашиваемся. Я как раз собирался в Москву податься. Там, говорят, Брюс Яков Вилимович нынче охотников ищет вроде нас, сулит деньги немалые.
        - Брюс? - переспросил Харитон Порфирьевич. - Колдун государев? Что-то ни о чем таком я не слыхал... Впрочем, ладно, ты прав, чего вокруг да около ходить. Я тебя не первый год знаю, ты меня тоже. Только смотрите, язык за зубами держите, мне огласка глупая да слухи дурные не нужны.
        - Ты, Харитон Порфирьевич, поучи дворню ложки не воровать, а не нас язык за зубами держать, - сказал Симай. - Да и вообще не понимаю я твоих опасений, когда давно всем все известно.
        - Что известно? - нахмурился управляющий.
        - Что Дарья Сергеевна, воспитанница князя Василия Лукича, чахнет день ото дня, и никто не знает, по какой причине, - негромко сказал цыган. - Лекари немецкие денежки берут, а толку никакого. Ты уж небось князю в город Париж отписывать собрался, что дела плохи? Да только боишься гнева его светлости, уж больно привязан Василий Лукич к воспитаннице своей. Оно и понятно. Такую красоту поискать, пол-России обойдешь - не найдешь. Так, Харитон Порфирьевич, а? Чего молчишь?
        - Все так, - вздохнул управляющий и выбил трубку. - Чахнет Дарья, слабеет, и есть у меня подозрение, что не болезнь это. Поэтому к тебе и обращаюсь.
        - Упырь? - деловито осведомился Симай.
        - И не простой, боюсь. Заграничный.
        - Ага. Вампир, значица.
        - Он.
        - Так... Вот что, Харитон Порфирьевич, давай-ка все по-порядку. А я буду тебе в нужных местах вопросы задавать.
        И управляющий рассказал все по порядку.
        На юго-востоке, за Калужской дорогой, с владениями князя Василия Лукича Долгорукого до недавнего времени граничила землица дворянина средней руки Александра Ивановича Ларионова с двумя деревеньками общим числом в двадцать восемь дворов да небольшим поместьем близ березовой рощи. Однако три года назад Ларионов был взят под стражу в связи с делом царевича Алексея, отголоски которого до сих пор гуляют по России, оставляя без имений, званий, а иногда и голов то одного, то другого человека, хоть не слишком знатного, хоть древнего рода - без разницы. Попал под раздачу и Ларионов Александр Иванович. По правде ли, по кривде - то неведомо, но был признан виновным в пособничестве государственным изменникам, лишен званий и владений, бит кнутом и сослан в Сибирь навечно вместе со всей семьей. Деревеньки же с землицей отошли в государеву казну. Однако чуть менее трех месяцев назад появился в имении Ларионова новый хозяин - француз Бертран Дюбуа. Молодой, лет двадцати пяти - семи, неженатый. По-русски говорит хорошо, почти и без акцента. Каким образом он получил в собственность бывшее владение Ларионова вместе
с почти двумя сотнями крепостных душ, было Харитону Порфирьевичу неведомо. Видать, отличился на государевой службе, не иначе. Правда, ходили слухи, что мать этого самого Бертрана была чуть ли не дальней сродственницей самого Франца Лефорта, ныне покойного, а некогда, как то всем известно, личного друга царя Петра Алексеевича. Но слухи - слухи и есть, им можно верить или не верить, однако суть дела они не проясняют. Важно не это. А то, что, появившись впервые в округе, как уже было сказано, около трех месяцев назад, этот самый Бертран нанес соседский визит сюда, в имение князя Долгорукого Василия Лукича, где и познакомился с Дарьей Сергеевной.
        - Поначалу-то все шло хорошо, - рассказывал управляющий. - Василий Лукич давно мечтал Дарью Сергеевну замуж удачно выдать, мне наказывал, уезжая, не упустить удобного случая, ежели таковой появится. Вот я и радовался - куда уж удобнее! Француз, государем-императором обласканный, молодой, незнатный - Франц-то Лефорт тоже ведь не из дворян был, купеческого роду-племени, и Дарья наша Сергеевна, понятно, родословием похвалиться не может, а только лишь красой девичьей да природным умом и скромностью. Ну и воспитанием, знамо дело, за что отдельный поклон князю Василию Лукичу. Его стараниями девица не токмо читать и писать обучена, но и политесу, танцам, умением вести себя за столом, тому же французскому языку в известных пределах - всего и не перечесть... - Харитон Порфирьевич умолк и снова принялся набивать трубку.
        Волнуется человек, подумал Сыскарь. Видать, действительно, проблема серьезная.
        "И ты готов ее решать? - спросил он у себя. - А почему бы и нет? Именно этим - решением чужих проблем я зарабатываю себе на жизнь в родном двадцать первом веке. Почему должно быть иначе здесь, в веке восемнадцатом? В конце концов, это единственное, что я умею хорошо делать. И нужно благодарить бога или судьбу за то, что мне предоставляется такая возможность. Закон компенсации, вероятно, срабатывает. Типа, мы тебя, парень, с головой окунем в невыносимо трудные условия, да чего там - в полное дерьмо окунем, но шансы выжить и даже заработать денег все же предоставим. Чтоб все по справедливости. И вот, пожалуйста. Сначала встреча с Симаем, без которого он вряд ли бы справился с оборотнями, теперь - с Харитоном Порфирьевичем. Чего дальше ждать? Возможности вернуться домой? Мысль интересная, надо бы обдумать ее на досуге, а то и с Симаем обсудить.
        Если неведомая сила забросила Сыскаря на триста лет назад, то, может, найдется и такая, что вернет обратно? И, кстати, почему неведомая? Это для его она неведомая, а Симай ночью говорил, что, мол, о чем-то подобном слышал. Расспросить бы его поподробнее. Если сам не знает, может, подскажет, кто может знать. В конце концов, это, блин с чебурашкой, закон - если совершено определенное действие, то должно быть и противодействие. Если есть яд, то найдется и противоядие, а на каждый снаряд - своя броня. Потому что мысль о том, что придется теперь проживать свою жизнь здесь, в первой половине восемнадцатого века, одному, без Светланы, настолько невыносима, что ее не то что серьезно обдумывать - на край сознания пускать не хочется. Пусть сидит в самом темном углу и не высовывается".
        Тем временем Харитон Порфирьевич снова набил трубку и принялся возиться с огнивом.
        - Разрешите помогу. - Сыскарь достал сигарету, прикурил от зажигалки и протянул ее управляющему. - Вот сюда нужно нажать, - показал, - и выскочит пламя. Никакого колдовства. Газ сжат до состояния жидкости и поджигается точно, как в огниве, с помощью искры. Английские колонисты в Америке придумали. Они ребята умелые, рукастые, и голова у них на месте.
        - И пьют небось меньше нашего, - проворчал Харитон Порфирьевич, раскуривая трубку и с явным сожалением возвращая зажигалку Сыскарю. - Зело полезная вещица. А сама из чего сделана? Ни на дерево, ни на железо не похоже.
        Упс, подумал Сыскарь, как же тебе, дорогой, о пластмассе-то доступно поведать...
        - Смола это такая, затвердевшая, - нашелся он. - С дерева, которое только в Америке растет. И то не в Северной Америке, а в Южной. По берегам великой реки Амазонки. Что до пития, то пьют колонисты американские не меньше нас, однако... - Он осекся, неожиданно сообразив, что разговор на данную тему может далеко увести. Как объяснить управляющему княжеским имением в России 1722 года принципиальную разницу между человеком свободным и подневольным, а то и вовсе крепостным? Сыскарь не слишком хорошо знал историю США, но помнил и понимал, что добиться независимости в войне с Англией - самым, пожалуй, мощным государством в мире середины восемнадцатого века - могли только внутренне свободные люди. А свободному человеку пьянство ни к чему, он на себя работает. Взять, к слову, то же казачество российское того же времени. В смысле этого, в котором он сейчас находится. Одна тысяча семьсот двадцать второй год, повторим. Много, интересно, среди донских или иных казаков алкоголиков по сравнению с остальным, в массе своей крепостным, русским людом? Статистики, понятно, под рукой нет и взять ее неоткуда, но можно и
так догадаться, что меньше. И не просто меньше, а зело, как нынче говорят. Вот жизнь у тебя пошла, господин частный сыщик, усмехнулся он про себя, всего-то дал прикурить человеку, а до каких глубин успел мыслию нырнуть - аж до пьянства извечного российского, будь оно неладно.
        - Стараются не похмеляться, если с вечера перебрали, - все-таки закончил он начатое. - Да и по неделе без просыху, как мы, не гуляют.
        - По неделе еще ладно, - сказал Харитон Порфирьевич, - то всего лишь малый запой. А вот когда большой, до месяца... - Он вздохнул. - Ладно, что-то не туда мы свернули, давайте ближе к делу.
        - Давайте, - согласился Сыскарь.
        Харитон Порфирьевич продолжил рассказ. Собственно, там уже и рассказывать-то особо было нечего, и голые факты сводились к следующему. В первый месяц Бертран Дюбуа трижды посещал имение князя Долгорукова, всякий раз под присмотром или самого Харитона Порфирьевича или специально назначенной мамки виделся с Дашей, и все было хорошо - дело явно шло к сватовству. Но потом Бертран уехал по делам в Москву. Не было его вроде и недолго - всего-то две седмицы. Но вернулся он оттуда совсем другим человеком. Во-первых, изменился внешне - очень уж побледнел, глаза запали и заблестели каким-то неестественным светом. Речь, до этого плавная и мягкая, зазвучала отрывисто и даже грубо. Опять же, совсем перестал днем приезжать - только поздно вечером, когда солнце уже пряталось за лесом, и не верхом, как раньше, а в закрытой карете. Собственно, один только раз после своего возвращения из Москвы и приезжал. Но этого Харитону Порфирьевичу вполне хватило, чтобы запомнить.
        - Так вышло, что пришлось мне их тогда наедине оставить, никак иначе было нельзя. Час или около того пригляда не было, и о чем там промеж них речь шла или что делалось - мне неведомо. Только больше месяца, считай, как он здесь не показывается, - закончил он. - И за это время Дарье Сергеевне становится все хуже и хуже. Она не жалуется, но я-то вижу. И это, Симаюшка, как мне кажется, не просто любовные страдания. Вернее, не только они.
        - Днем из дома она выходит? - деловито осведомился Симай.
        - Пока - да. Но все реже и ненадолго. Боюсь, как бы не поздно было.
        - А чего ж ты раньше за мной не послал?
        - Раньше... Раньше мне такие мысли и в голову не приходили. Да и сейчас, правду сказать, не уверен.
        - Не уверен он... Ладно, будем разбираться. Ежели, знамо дело, ты нас нанимаешь. Нанимаешь или как?
        - Э... а сколько возьмешь?
        - Недорого, как со своего. Десять рублей. Это ежели подозрения твои не подтвердятся и Бертран нормальным окажется. Мало ли, всяко быват. А вот ежели это то, что мы с тобой оба думаем... Тут дороже станет, сам понимашь. Француз, судя по тому, что ты рассказал, птица непростая, высоко летает. Такому осиновый кол в сердце вбить... - Он сокрушенно покачал кудлатой головой. - Это тебе не упырь деревенский обыкновенный.
        - Цену не набивай, - сказал Харитон Порфирьевич ровным голосом. - Сколько?
        Симай назвал сумму.
        Харитон Порфирьевич замер с приоткрытым ртом.
        Сыскарь чудом сдержался, чтобы не присвистнуть.
        - Ну ты, кэрдо мулеса, совсем, видать, бога не боишься, - выдохнул управляющий. - Совесть потерял окончательно. Да за эти деньги я дюжину таких, как вы, найму.
        - Найми, - ухмыльнулся Симай. - Ты найми, а я посмотрю, как у тебя это получится...
        И начался торг.
        Глава 17
        Сошлись на шестидесяти рублях - Харитон Порфирьевич аж вспотел, торгуясь, но двадцатку сбросил. Правда, Сыскарю показалось, что Симай не особо упирался и торг вел лишь из чувства самоуважения. Что, собственно, и подтвердилось, когда управляющий оставил товарищей в беседке и отлучился за уже ими заработанными пятью рублями серебром (дворовые как раз притащили безголовые тела оборотней).
        - Я и впрямь цену несусветную заломил, - сообщил цыган. - Полсотни рублей - красная цена за такую работу. И Харитон об этом знает. Но так больше уважения. Удивительно, что он на шестьдесят согласился. Видать, и впрямь у Дарьи Сергеевны дела как сажа бела. Боюсь, как бы не опоздали мы.
        - Подожди. Ты что же, правда думаешь, что этот... как его... Бертран Дюбуа - вампир?
        - Очень может быть, - спокойно ответил кэрдо мулеса. - Но пока не проверим - не узнаем.
        - И как это проверить?
        Симай внимательно посмотрел на Андрея.
        - Ты вроде говорил, что твоя работа - имать разных воров и душегубцев. Так?
        - Имать... А, ловить! Ну да, в том числе.
        - А когда ты подозреваешь кого-то в воровстве или душегубстве, что делаешь?
        - Э... ищу доказательства. Факты, улики. Причем такие, которые трудно опровергнуть. А то и вовсе невозможно.
        - Верно. Вот и здесь то же самое. Будем искать доказательства. Которые невозможно опровергнуть.
        - И как же мы их добудем? - поинтересовался Сыскарь. - Брызнем святой водой и посмотрим, что получится? Или вытащим французишку на солнце? Кажется, от солнца они дохнут. Помрет - значит, вампир. Не помрет - извинимся. Ошибочка, мол, вышла. Быват.
        - Смешно, - кивнул Симай. - К слову, это хороший способ, если острога не боишься, уверен в своей правоте, как в том, что бог свят, и есть свидетели. Я так делал. И ни разу не ошибся.
        - ?
        - Не забывай, что и я сам наполовину вроде как вампир, хоть и не пью человеческую кровь. Но зато чую эту нечисть сразу и безошибочно.
        - Рыбак рыбака видит издалека, - вспомнил подходящую, как ему показалось, пословицу Сыскарь.
        - Ты еще скажи, что яблоко от яблони недалеко падает, - буркнул цыган. - И почему все такие одинаковые? Как только человек узнает, что перед ним "сделанный мертвецом", так сразу пытается в нем мертвеца-вурдалака разглядеть. Это все равно что в собаке, к примеру, искать волка.
        - Ну да. А ты еще скажи, что в собаке нет ничего волчьего.
        - Есть. Поэтому собака и чует волка издалека. Но сама волком никогда не станет. Мало этого. Собака ненавидит волка всем своим существом. Знаешь почему?
        - Знаю. Потому что она сама частично волк. Тут что-то вроде противоречия неразрешимого выходит. С одной стороны, служба человеку для собаки - естественное состояние и высшее наслаждение. Но где-то на самом донышке собачьей души живет память о том, что когда-то она была волком. Даже не память - тень памяти. Но тень эта неистребима.
        - Тень памяти, - повторил Симай. - Хорошо сказал, красиво. Теперь понимаешь, отчего я ненавижу всех этих вакодлаков, упырей, вурдалаков, варколаков и прочих вампиров и не люблю, когда мне напоминают о моем с ними родстве?
        - Понимаю, - сказал Сыскарь. - Извини, если задел твои чувства. Честно.
        - Ладно, проехали.
        - Как, как ты сказал?! - изумился Сыскарь.
        - Проехали. В том разумении, что не будем к этому больше возвращаться. Выражение такое. А что?
        - Удивительно. В мое время тоже так говорят. Но я считал, что это выражение недавно появилось.
        - Не вижу ничего удивительного. Говорим-то мы по-русски, верно? А значит, и выражения легко могут быть одинаковые в разные времена.
        Это был длинный день. И они вернулись к этому разговору ближе к вечеру, успев переделать кучу дел. И даже часок поспать - в счет недосыпа предыдущей ночи и для того, чтобы бодро встретить ночь предстоящую. Потому что именно предстоящей ночью Симай и задумал провести операцию по обнаружению и возможному последующему уничтожению заграничного вампира Бертрана Дюбуа.
        План у кэрдо мулеса родился следующий: они с Андреем притворятся путешественниками, ограбленными разбойниками на позднем вечернем Калужском тракте.
        - Ты, как и раньше договаривались, русский, но из Америки. Не бедный. Путешествуешь по России-матушке, ищешь себе дела по душе и прибытку. А я - твой проводник и помощник. Человек вольный, работающий за деньги. Значица, ехали мы из Калуги в Москву, надеялись успеть к заставе до заката, да подзадержались - лошадь моя захромала, перековывать пришлось. Ну и напоролись на засаду разбойничью. Еле живые ушли. Лошадей потеряли, конечно. Ты человек в России новый, тебя плохо знают, но надеешься на протекцию, собственную голову, кошелек и удачу. Потому как слышал, что император Петр ищет и привечает людей деловых и хватких. А ты как раз такой и есть. К тому же еще и с деньгами. В общем, пусти, хозяин, переночевать нежданных путников, от разбойного нападения пострадавших, окажи гостеприимство. Мы даже и заплатить готовы, потому не какие-нибудь нищеброды, а люди с достоинством. Ну а там разберемся - главное, в усадьбу попасть.
        Сыскарь хотел было выразить сомнение в том, что их действительно пустят в усадьбу ночевать, но промолчал. Харитон Порфирьевич одобрил в целом план Симая, и Андрей подумал, что слово представителя двадцать первого века в веке восемнадцатом - первой его половине - не может весить слишком много, если касается обычаев и жизнеустройства. Потому как не обладает достаточной информативной поддержкой.
        - Значит, договорились, - подвел итог совещанию Симай. - Лошади за тобой, Порфирьевич. Все должно быть как взаправду. Я даже пальну в воздух пару раз. А потом твой человечишка лошадок заберет. Только смотри, чтобы надежный оказался человечишка, не болтливый. Имеется такой?
        - Найдем, - пообещал управляющий.
        - Вот и славно. И еще нам нужен кузнец.
        - А кузнец-то зачем? - удивился Харитон Прфирьевич. - Или ты думаешь, я вам неподкованных лошадей дам? Обижаешь, кэрдо мулеса.
        - Порфирьевич, ты, право, иногда как дите малое неразумное бывашь. При чем здесь лошади? Пули серебряные я, по-твоему, сам лить буду? К слову, о пулях. С тебя еще и серебро.
        - Э! Мы так не договаривались!
        - Так мы и о лошадях не договаривались. Только скажи на милость, как я тебе вампира добывать стану без серебра? А если он еще и князем окажется? Не жадись, Порфирьевич. Сказавши "аз", говори и "буки".
        - Вот же чертяка цыганская, - вздохнул Харитон Порфирьевич. - И много серебра требуется?
        - Ерунда. Малой гривенкой[5], думаю, обойдемся.
        - Малой гривенкой! Не жирно будет?
        - В самый раз. Это с изрядным запасом учти. Лучше пусть останется, чем не хватит.
        Затем они перебрались в гостевую комнату на первом этаже усадьбы, которую им выделил Харитон Порфирьевич для подготовки и отдыха. Там было все что нужно - два топчана, стол, стулья, шкаф для одежды. Управляющий ушел, а Сыскарь, предварительно выпросив чистую холстину, сел за стол чистить "Грач" после ночной стрельбы. Симай, не скрывая любопытства, пристроился рядом. И, конечно же, немедленно засыпал Андрея вопросами по устройству незнакомого ему и удивительного оружия. Сыскарь, как мог проще, объяснил.
        - Порох засыпается сюда, в гильзу. Это - пуля со стальным бронебойным сердечником. Все вместе - гильза с пулей - называется "патрон". В магазине - эта вот штука с пружиной внутри называется магазин или обойма - восемнадцать патронов. Патрон в ствол подается пружиной. Боек бьет по капсюлю, тот воспламеняет порох, пуля вылетает. Тут же автоматически, как бы сама собой, выбрасывается пустая гильза, подается следующий патрон и можно снова стрелять.
        - Чудеса!
        - Никаких чудес. Всего лишь техника.
        - И как вы там, в будущем, с такой техникой еще не поубивали друг дружку напрочь! Это ж как легко - знай себе жми на спуск да эти... обоймы меняй.
        - Да что обоймы... Ты не поверишь, но у нас есть бомба, которая за раз может сравнять с землей такой город, как Москва. И ничего, живем.
        - Врешь, - не поверил цыган.
        - Если бы, - вздохнул Сыскарь - Ядерная бомба называется. От слова "ядро".
        - Ядро - это понятно. А против вампиров, упырей или, скажем, тех же оборотней такая бомба годится?
        - Она против всего годится. После нее один пепел остается, и в том месте, где она взорвалась, несколько лет людям появляться нельзя, чтобы смертельно не заболеть.
        - Нет, - подумав, пришел к выводу Симай. - Ну ее. Уж больно страшная. Обойдемся старым добрым серебром, деревом и сталью.
        - А что, сталь против вампиров годится? Не знал.
        - Это смотря как сталь употреблять. Ежели голову снести долой, как минувшей ночью оборотням, то годится вполне. А в пулях твоих - не знаю. Я для своих пистолетов серебряные у кузнеца отолью. Еще и попа местного попрошу молитвы над ними прочесть да святой водой окропить. Для надежности.
        - Может, тогда и над моими пулями пусть молитвы почитает? Не заменять же мне их серебряными - испорчу только патроны.
        - Пусть, - согласился кэрдо мулеса. - Хуже точно не станет.
        - И еще. Скажи мне, пожалуйста, чем вы смазываете различные механизмы? Те же часы, к примеру, или замки твоих пистолетов? А то масла-то ружейного я с собой прихватить не догадался.
        - Часы, вроде, костяным маслом смазывают. А пистоли или, скажем, фузеи - деревянным. Потому как костяное на морозе быстро замерзает, не по нашему климату им оружие мазать.
        - Деревянное масло... Это что?
        - Так знамо что. Елей, другим словом. Из олив грецких, слышал, его гонят и к нам везут в обмен на то же льняное или конопляное. У нас-то оливы не растут - холодно им, а в Греции, наоборот, конопля и лен не приживаются.
        - Так это оливковое масло?
        - Ну!
        - Хм. Тогда обойдусь, пожалуй. Не уверен, что моему пистолету будет полезен елей. Хватит пока и той смазки, что есть. А дальше поглядим.
        В общем и целом на подготовку к опасному делу ушел целый день до самого вечера, когда к усадьбе собрался окрестный деревенский люд - поглазеть, как будут жечь тела оборотней. По всему пока выходило, что оборотни пришлые, которых незнамо каким ветром и откуда занесло в эти края. Об этом и поведал товарищам Харитон Порфирьевич незадолго до импровизированного аутодафе.
        - Не удивлюсь, если они шли в Москву, - сказал Симай. - Там сейчас всякой нечисти раздолье.
        - Почему? - спросил Сыскарь.
        - Порядка меньше стало с тех пор, как царь Петр Алексеевич столицу в Санкт-Петербург перенес, - со вздохом пояснил Харитон Порфирьевич и, оглянувшись по сторонам и понизив голос, добавил: - Да и хозяин Москвы нынешний Ромодановский Иван Федорович, хоть и власть большую имеет, а с батюшкой своим, князем-кесарем Федором Юрьевичем, в сравнение идти не может. Уж больно мягок.
        - А вам бы все твердую руку на загривке, - буркнул Симай. - Не надоело?
        - Так это ж только тебе, бродяжьей цыганской душе, порядок в государстве - что нож острый, - сказал степенно управляющий. - А нам, людям ответственным да хозяйственным, желательно, чтобы все было по закону.
        - По закону тебе, Порфирьевич, будет на том свете. Не знаю, правда, райскому или адскому, но - будет, не сомневайся. А в этой жизни закон, что дышло, сам знаешь. Куда повернул, туда и вышло. Особливо у нас в России.
        - Ты, Симай, язык-то придержи, - незлобливо посоветовал Харитон Порфирьевич. - Уж больно он у тебя болтливым иногда бывает. Не ровен час, услышит кто и донесет - будешь в Преображенском приказе объяснять, откуда ты такой говорливый взялся.
        - Так глава-то Преображенского приказа, а теперь еще и Тайной канцелярии у нас кто? - засмеялся Симай. - Князь Иван Федорович! Сам же говоришь, он мягок, не в пример отцу. А у меня к тому же и грамота имеется от самого Брюса. Чай, тоже не последний человек в государстве. Авось, пронесет.
        - Колдун твой Брюс, - буркнул управляющий. - И чернокнижник. Натуральный. Сидит, как сыч, в башне своей на Сухаревке, и чем там занимается - никому не ведомо. А только бают люди, что нечистыми делами. Ох, нечистыми. Смотри, как бы не загреметь тебе с твоим покровителем, куда Макар телят не гонял.
        - Ты, Порфирьевич, почаще людские байки повторяй - авось умнее станешь, - сказал цыган. - У Брюса в башне на Сухаревке - обсерватория, то всем ведомо. Чтобы отроки, кои в начальных классах тамошней навигацкой школы науки постигают, могли звезды и планеты изучать. Императору нашему и царю-батюшке Петру Алексеевичу оченно та обсерватория и школа дороги. - Голос Симая быстро окреп, набрал силу и уверенность. - С колдовством же и чернокнижием Брюсу дело иметь приходится по необходимости. Колдунов черных да ведьм у нас на Руси с избытком, а то ты не знашь. Одно подворье Крутицкое[6] с ними никак справиться не может. Особливо теперь, когда всем в церкви заместо патриарха Священный Синод заправляет. Ежели б справлялось, ты не меня с Андрюхой, а батюшку местного попросил бы с французским вампиром потягаться. Но ведь не попросил же, а?
        - Местный батюшка зело со змием зеленым бороться горазд, - вздохнул Харитон Порфирьевич. - Куда уж ему с вампиром...
        Сыскарь слушал незлобливую болтовню-перепалку Симая с управляющим имением князя Долгорукого и тихо млел. Одни только имена, отчества и фамилии наряду с должностями, то и дело всплывающие в разговоре, могли вогнать в священный трепет любого историка.
        Царь Петр Первый, Петр Алексеевич. Он же император Петр Великий. Строитель, реформатор, легенда. Неизвестно, чего пролил больше - пота своего и народного или людской крови.
        Ромодановский Иван Федорович и отец его Федор Юрьевич. Князи-кесари, полноправные властители России в период отлучек царя Петра из страны (а отлучался он часто).
        Брюс Яков Вилимович - друг и сподвижник Петра Первого, ученый, алхимик, талантливый артиллерист и, опять же, по слухам, знаменитый колдун из непонятной и страшной Сухаревой башни...
        Обо всех этих и других исторических личностях новые знакомые Андрея говорили примерно так же, как и сам Сыскарь неоднократно говорил о президенте страны, премьере или крупном российском чиновнике, обсуждая их характер, поступки и слухи, с ними связанные. Так, что сразу, без всяких иных доказательств, становилось понятно: это не сон. Он, Сыскарев Андрей Владимирович по кличке Сыскарь, и впрямь оказался в прошлом. Теперь на дворе май месяц одна тысяча семьсот двадцать второго года, и в этом мире, где оборотни, вампиры, упыри, колдуны и ведьмы считаются самым обычным явлением, ему придется выживать. И выискивать любые способы вернуться домой. Чего бы это ни стоило.
        Глава 18
        Как удачно, что моя школьная любовь Светка Зубарева была заядлой лошадницей, и я худо-бедно умею ездить верхом, думал Сыскарь, покачиваясь в седле. Но этого явно мало. Похоже, учиться здесь придется очень многому. Начиная от умения пользоваться кресалом и огнивом и обходиться без электричества и туалетной бумаги (да и вообще без бумаги, она тут большая ценность) и заканчивая способами обнаружения и уничтожения оборотней, упырей, вурдалаков и прочей нечисти. Раньше я бы добавил "сказочной", но теперь не добавлю. Своими глазами видел. И еще не известно, что мне предстоит этой ночью. Если, как утверждает Симай, мы, возможно, будем иметь дело с вампиром и даже князем вампиров, то тебе, Сыскарь, не позавидуешь. Оно и раньше-то особо завидовать было нечему, а сейчас и вовсе дело швах, как, помнится, любил говаривать дед...
        Чуть более получаса назад они скрытно, верхами, покинули усадьбу князя Долгорукого, где под всеобщее народное ликование жгли трупы оборотней, и направились вниз, к Калужскому тракту. Им предстояло проехать по нему с полторы версты по направлению к Москве, затем оставить лошадей в условленном месте и дальше действовать по плану.
        Солнце ушло за горизонт, но закат еще не остыл, и его желто-оранжево-багровая полоса тянулась и тянулась над лесом, охватывая большую часть окоема. Лето было совсем уже рядом, и ночи становились все короче. И слова богу. Сыскарь представил себе на секунду, что сейчас не середина мая, а, скажем, января и невольно поежился. Тысячеверстные пространства России, занесенные снегом, скованные морозом, продуваемые ледяными ветрами от края и до края. И не единого электрического огонька. Не говоря уже о батарее центрального отопления. Бр-рр.
        - Здесь, - негромко сказал Симай и натянул поводья, останавливая лошадь.
        Вправо от тракта уходила наезженная телегами колея.
        Как же они тут осенью да ранней весной ездят по таким дорогам? Ох, понятно, отчего все европейские завоеватели ломали о Россию зубы. Тут в распутицу не то проехать - пройти большая проблема. Одни только монголо-татары с ней и справились. Потому как тоже привычны в своих степях бесконечных не к дорогам, а направлениям...
        - Спешиваемся?
        - Чуток дальше, - ответил Симай. - Вот там, у опушки.
        Они привязали коней к крайним деревьям, после чего Симай дважды выпалил из своих пистолетов обычными свинцовыми пулями, зарядил серебряные, и дальше они отправились пешком. Закатного света пока хватало, чтобы хоть как-то разглядеть дорогу.
        - Погоди-ка, - Симай остановился, достал из сумки нечто вроде маленькой склянки, вытащил пробку, протянул склянку Сыскарю. - На, хлебни. Один глоток, не больше.
        - Что это?
        - Зелье для ночной работы. Обостряет все чувства и силы придает. Видеть будешь как филин, чуять как собака, бегать как лошадь.
        О как. И здесь, оказывается, в ходу наркотики и стимуляторы. Прикольно.
        - Без этого не обойтись?
        - Хочешь жить, пей. Если этот француз вампир или, хуже того, князь вампиров, то придется туго. Это тебе не оборотень деревенский обыкновенный - "мама" сказать не успеешь, как будешь с ангелами псалмы распевать. Или с чертями похабные частушки, это уж как получится.
        - А если он не вампир?
        - А если по шее? Делай, что говорят.
        - Симай, давай сразу договоримся. - Сыскарь взвесил в руке склянку, понюхал содержимое. Запах был резковатый, но не сказать, чтоб отвратительный. Что-то явно травяное и на спирту. В смысле, на спиртном. Вряд ли кэрдо мулеса смог бы раздобыть в эти времена чистый спирт. Или смог бы? Не важно.
        - О чем?
        - Главного среди нас нет. Мы напарники, товарищи с равными правами. Так что не стоит на меня наезжать.
        - Ты так думаешь? - прищурился Симай.
        - Уверен. Понятно, что у тебя опыта больше и вообще ты местный. Но и я не лыком шит.
        - Ладно, - сказал кэрдо мулеса. - Давай проверим, так ли это. Прямо сейчас. Верни-ка склянку. А то еще разобьем, не ровен час.
        По ощущениям Сыскаря, на драку ушло минуты три. Много - четыре. Один раунд с прицепом. Симай был на полголовы ниже ростом, но шире в плечах. Силы, быстроты и ловкости охотнику за нечистью тоже было не занимать. При этом сразу выяснилось, что рассказы о якобы подавляющем превосходстве современного рукопашного боя над тем, каким пользовались в старину, - туфта. Симай драться умел. И очень неплохо. Впрочем, умел и Сыскарь. К тому же руки у Андрея были длиннее в любом случае.
        В самом начале Сыскарь, недооценив противника, пропустил подсечку и оказался на спине. А когда вскочил на ноги, тут же получил болезненный боковой в ухо. Следующий он успешно блокировал и ответил классическим прямым в челюсть. Не попал, но статус-кво был восстановлен, и бойцы закружили друг против друга, как два бездомных городских пса, претендующих на главенство в стае. Собственно, так оно и было.
        Драка закончилась после того, как Сыскарь получил сильный удар кулаком в грудь и сделал два неуверенных шага назад, опустив руки. А когда цыган прыгнул вперед - добивать, Сыскарь выбросил правую ногу в классическом "бразильском кике" и попал.
        - Как будто ведро на голову нахлобучили, а потом оглоблей приложились, - сообщил о своих ощущениях Симай, когда ему помогли встать. - Лихо брыкаешься, что твоя кобыла. Научишь?
        - Будет время и желание - научу, - пообещал Сыскарь. - Ну что, с дедовщиной покончено, как я понимаю?
        - С чем-чем?
        - С выяснением, кто тут у нас главный и старший.
        - Хрен с тобой, уговорил. Но самому на рожон лезть не советую. В нашем деле подход нужен.
        - Подход в любом деле нужен. И, повторяю, твои опыт и мастерство признаю и готов учиться. И давай сразу еще одно дело решим, раз уж начали.
        - Это какое?
        - Как ловэ[7] заработанное будем делить?
        - Ты смотри, какие слова знаешь. Ловэ... Делить понятно как. Тебе восьмушку, мне - остальное.
        Сыскарь на секунду задумался, прикидывая.
        Вот же цыганская рожа, дай волю - без штанов оставит.
        - Мне - три восьмушки, тебе пять. И то лишь из моего к тебе уважения.
        - Ага, ты еще половину сразу потребуй. Ладно. Тебе четверть мне - три. Для начала. А там поглядим.
        Вот это уже напоминало справедливую дележку. Требовать половину и впрямь было бы чистой борзостью. Ничего, мы свое еще возьмем. Лучше, конечно, возможностью как можно быстрее вернуться домой. Все, сказал он себе, хватит непрерывно думать об этом. Сказал пару раз, и достаточно. Потому что от подобных мыслей полшага до жалости к себе.
        А там и отчаяние с унынием затопят душу - пикнуть не успеешь. Нет уж. Самое лучшее в подобных ситуациях - действовать. Делать хоть что-то. Но - делать. Не сидеть на месте и не думать о том, какой ты несчастный. Вот он и делает. Сегодня ночью охотится на вампиров. Завтра же увидим, чем заняться. Будет день, будет и дело. И признаем честно. То, что ему срезу же повстречался Симай - большая, и даже можно сказать, невероятная удача. Везуха в чистом виде.
        Он представил, что случилось бы с ним в первую же ночь, не выйди к его костру кэрдо мулеса, и внутренне содрогнулся. Да, повезло. А посему не станем гневить бога и сетовать на несчастную судьбу. Он жив, здоров и рядом с ним новый товарищ, на которого, как уже выяснилось, вполне можно положиться. Что еще надо?
        Тем временем Симай приложился к склянке и вновь протянул ее Сыскарю.
        - Пей, не дури.
        Зелье подействовало примерно через полкилометра. Словно кто-то невидимый и всемогущий нащупал в организме рычажки, отвечающие за настройку всех пяти чувств, и перевел их в положение "максимум". Заодно и влил в жилы доброе ведро свежих сил - трать не хочу. Аж мышцы изнутри словно зачесались. И ночная темнота, уже почти полностью затопившая окрестности и лишь слегка разбавленная позднезакатным светом неба на западе, стала гораздо прозрачней - сквозь нее можно было теперь разглядеть и колею под ногами и отдельные стволы деревьев, подступающих к дороге с двух сторон, и даже детали одежды и черты лица Симая, шагающего рядом.
        Сыскарь резко и глубоко потянул ноздрями воздух.
        Так и есть. Уж не знаю, как чует собака, но запахов точно прибавилось. Словно под нос сунули целый букет из разнообразных цветов, трав и листьев. И слух явно обострился. Он готов был поспорить, что шорох и едва слышное пофыркивание, раздающиеся справа от него в траве, издает не кто иной, как еж, вышедший на ночную охоту. Надо же. Раньше бы заметил, наверное, только после того, как наступил.
        - Ух ты, - сказал он негромко. - Вставило. И надолго это?
        - Часа на три-четыре, - ответил Симай. - Успеем. Здесь уже совсем рядом. Сейчас немного в гору, потом вниз к речке, через мост и, считай, на месте.
        Когда взобрались на пригорок, неожиданно усилившийся ветер упирался им в спины, и только поэтому дым от костров они не учуяли раньше, чем увидели сами костры. И не услышали голосов - тот же ветер относил их за реку, искусно смешивал с шумом древесных крон, маскируя под лепет ветвей и листьев. А на гребне пригорка закончился и лес - дальше вниз до самой реки тянулся сплошной луг.
        Числом ровно пять горело костров на речном берегу. Бросая колеблющийся рыжий свет на шатры и повозки. И фигуры людей, сидящих и снующих вокруг и рядом с огнем. Теперь были слышны и голоса - мужские, женские. Чей-то негромкий и отчего-то кажущийся не слишком веселым смех. Гортанный возглас. Детский плач. Начатая и оборванная песня.
        - Не было печали, - негромко произнес Симай и вздохнул. - В иное время я бы, может, и обрадовался. Или хотя бы не огорчился. Но не сейчас.
        - А что такое? - осведомился Сыскарь.
        - Не видишь? Табор цыганский впереди у реки. И прямо у нас на дороге. На мост, их минуя, никак не попасть. А обходить и вплавь перебираться на тот берег неохота.
        - Брод?
        - Не знаю, есть ли. И где, если есть.
        - Да ладно. Идем себе, никого не трогаем. К тому же мы вооружены.
        - Не хотелось бы мне стрелять в сородичей.
        - Даже так? - приподнял бровь Сыскарь. - Мы ж безлошадные, что с нас брать? И потом. Разве цыгане - разбойники и душегубцы? Воров, мошенников и торговцев краденым среди них хватает, понятно. Даже в мое время это до сих пор так, увы. Но грабить на дорогах?
        - Рома, они разные бывают, - вздохнул Симай. - Как и вы, русские. Да и все остальные на земле, кого ни возьми.
        - Мы русские... Ты так говоришь, будто сам не русский.
        - Я? - с искренним удивлением переспросил Симай. - Русский?
        - А чей же? Русский и есть. Родился в России, здесь живешь и зарабатываешь на жизнь, говоришь и думаешь по-русски. Подозреваю, что и писать-читать по-русски умеешь. Значит, русский.
        - Грамоте обучен, - подтвердил Симай. - Но все равно я ром. Цыган. Хоть и русский цыган, тут ты прав.
        - Но не простой, - усмехнулся Сыскарь.
        - Кэрдо мулеса, да. Таких, как я, почти и нет, считай.
        - Вот и пошли, кэрдо мулеса. А то ночь кончится, пока мы тут с тобой судить да рядить будем, боимся мы или нет.
        - Кэрдо мулеса ничего не боится!
        - Дык! Никто и не сомневается. Пошли уже.
        - Я первый, ты за мной. И вперед не лезь.
        - Как скажешь.
        От гребня пригорка до цыганского лагеря было, по прикидкам Сыскаря, метров четыреста, и больше половины этого расстояния они прошли молча. Когда же до первого к ним костра оставалось сотни полторы шагов, Симай остановился и присел на корточки, молча показав рукой - делай, как я. Сыскарь присел рядом.
        - Что? - спросил почти беззвучно.
        - Посидим немного, - так же ответил Симай. - Поглядим, послушаем. Что-то мне не нравится. А что - не пойму.
        - О-кей.
        - ?
        - Хорошо, говорю. Это словцо еще не родилось, не обращай внимания. Посидим так посидим.
        Прошло около минуты. Сыскарь, как ни вглядывался, ни вслушивался и ни принюхивался, ничего особенного или странного заметить не смог. Несмотря на улучшенное зельем восприятие. Но Симай неподвижно молчал рядом, и он невольно еще и еще раз анализировал картину, открывающуюся взору, звуки и запахи.
        Усыпанное звездами, небо над головой. Ничего странного или необычного. За исключением того, что звезд многовато и светят они непривычно ярко. Так ведь и прозрачность воздуха, небось, сейчас несколько иная, нежели в его время. О чем, к слову, он уже размышлял. В сторону, забыли о прозрачности воздуха. Луг и река впереди. Это только луг и река. Ничего странного или необычного. Запахи опьяняют, верно. И звуков разных навалом. Но с этим мы уже тоже разобрались. Во-первых, я глотнул обостряющего восприятие зелья. А во-вторых, подмосковное разнотравье и густолесье одна тысяча семьсот двадцать второго года наверняка гораздо более...э-э... разнотравное и густолесное, нежели то, которое знакомо ему. Пусть даже знакомо и шапочно в силу общей нерасположенности к любым путешествиям на лоне дикой природы.
        Двинемся дальше.
        Костры, люди, шатры и повозки.
        Костры - они и в Африке костры. И одинаковы во все времена. Возле костров греются, на них готовят пищу, в пламя костра смотрят часами, мысленно сжигая в нем горечь от неудач, тоску по сбывшемуся и несбывшемуся, дурные мысли и плохое настроение. Сидя у костра, неспешно беседуют о жизни, рассказывают истории, поют, а иногда и пляшут. Как, например, вон у того, расположенного ближе к берегу. Третьего, если считать слева направо. Несколько чистых мужских и женских голосов под струнный аккомпанемент инструмента, похожего по звучанию на гитару, выводят песню на незнакомом языке. Хотя почему незнакомом? Цыганском, вестимо, каком же еще. И одна девушка танцует. Красиво танцует, однако. Зажигательно. Длинная цыганская юбка так и летает, будто спорит с пламенем костра, кто из них подвижнее. Эх, с такой плясуньей да под такую песню хочется швырнуть под ноги шапку - а нет шапки, так и черт бы с ней! - и кинуться в пляс самому, забыв обо всем, о чем только можно забыть человеку на этой грустной земле. И пусть горят огнем тревоги и заботы, и звенит гитара, и взлетают к звездам чистые голоса, и летает
пламя-юбка, и вслед за горячими молодыми телами пляшут на траве их длинные тени...
        Стоп. Тени.
        Я и впрямь их не вижу или это какой-то обман зрения?
        Нет, не вижу. Людей, шатры и повозки вижу. Костры вижу и даже чую дым от них. А где тени?
        Словно морозный ветерок пробежался вдоль хребта. Он попытался вспомнить, отбрасывали ли тени два вчерашних оборотня, и не вспомнил.
        - Лошади, - прошептал Симай, поворачивая голову. - Я не вижу лошадей. И не слышу. И не чую. А ты?
        - Тоже, - прошептал он в ответ. - Но меня интересует другое.
        - Что?
        - Тени. Ни люди, ни шатры, ни повозки не отбрасывают теней. Так должно быть или я чего-то не понимаю в жизни ночного цыганского табора?
        Несколько секунд Симай молчал, вглядываясь.
        - Да, Андрюха, - наконец, сказал он тихо. - Ты прав. Как это я сразу не заметил... Позор на мою голову. Вот уж не думал, что встречу его сегодня. И что вообще встречу.
        - Кого?
        - Это мертвый табор. Везучий ты, смотрю.
        - То есть?
        - Вчера два оборотня, сегодня мертвый табор. Это не считая того, куда и зачем мы направляемся. Похоже, не зря я тебя в напарники взял. Если дальше так пойдет и будем живы, быстро свою треть заработаешь, а там и половину.
        - Да объясни ты толком. Что такое мертвый табор?
        - Мне про него еще бабушка рассказывала, покойница. Тот, кто с мертвым табором встретится и правильно все сделает, век не будет знать горя и бедности. Детям и внукам еще останется.
        - Ни хрена не пойму, о чем ты, - раздраженно прошептал Сыскарь. - Ходишь вокруг да около. Суть давай.
        - Суть простая, чего тут непонятного, - быстро и горячо зашептал в ответ Симай. - Мертвый табор - он и есть мертвый табор. Неупокоенные цыганские тела и души. Днем они мертвые лежат где-то в степи, в лесу на поляне, под ракитовым кустом да за калиновым мостом, а ночью колесят по дорогам в кибитках, запряженных волшебными невидимыми конями, или вот так, как сейчас, жгут костры, песни поют, пляшут, ждут, когда выйдет к ним на огонь живая добрая христианская душа.
        - Зачем?
        - Они же неупокоенные. Их убили и не похоронили по-христиански. И вообще никак. Надо, чтобы кто-то похоронил, отпел. Кто это сделает, тому они клады откроют заговоренные богатые, которые смертному просто так ни за что не дадутся в руки, сколько ни ищи.
        - Однако... - поскреб небритую щеку Сыскарь. - И кто же их убил?
        Но ответить Симай не успел.
        Неожиданно смолкли струны, оборвалась песня. Танцовщица остановилась, и товарищам показалось, что она смотрит в их сторону. И вслед за ней, одна за другой, сидящие у костров фигуры, поднимались на ноги и поворачивались спинами к реке, лицами к ним. В полном молчании.
        Глава 19
        - Нас заметили, - выдохнул Симай. - Теперь все, деваться некуда. И захочешь, а не уйдешь. Догонят.
        - А что, надо уходить?
        - Честно? Не знаю. Знаю только, что от мертвого табора не уйти. У них кони волшебные.
        - Как это - не знаешь? Ты же профи.
        - Кто?
        - Ну, деньги этим зарабатываешь.
        - Говорю же, не сталкивался никогда. Поэтому и не знаю. Но бабка вроде говорила, что не делает мертвый табор человеку вреда. Ежели человек не делает вреда ему.
        - Вред мертвым? Смешно.
        - Не скажи. Вред кому угодно можно причинить. И потом, ты же сам видишь - это днем они мертвые. А ночью вполне себе живые.
        - Все-таки иногда мне кажется, что я рехнулся и ничего этого на самом нет, - сказал Сыскарь в голос и поднялся с корточек. - Ни тебя, ни мертвого табора, ни встречи с французским вампиром впереди, ни вчерашних оборотней. Одно мое больное воображение. Очень-очень больное. Что не отменяет необходимости действовать. Ибо, если кажущееся неотличимо от реальности, то где гарантия, что оно - кажущееся?
        - Лихо загнул, - одобрил Симай и тоже поднялся. - Главное, не забудь потом разогнуть. А то так загнутое и останется.
        - Ну что, идем? - осведомился Сыскарь. - Раз уж бежать нельзя.
        - Идем. Куда деваться... Одно только помни твердо. Ни вина, ни пищи из их рук не принимай. Только воду можно.
        Все оказалось не так уж страшно и даже где-то обыденно. С ними поздоровались, предложили присесть у костра, разделить трапезу. Они поздоровались в ответ, присели, вежливо отказались от вина и пищи, попросили чистой воды.
        - Вижу, понимаешь, кэрдо мулеса, - удовлетворенно кивнул пожилой седой цыган с несколькими золотыми перстнями на пальцах. - Молодец. Заставлять не будем.
        - Вы и не можете, - ухмыльнулся Симай. - Мертвые над живыми не властны без воли живых.
        - Ага, - сказал седой с самым серьезным видом. - Не властны. То-то я гляжу, твой друг здесь с нами по своей воле сидит.
        Сыскарь услышал, как замерло и снова пошло сердце. Втянул ноздрями ночной воздух. Медленно выдохнул. Так-так-так. Неужто и впрямь этот мертвый цыган что-то знает?
        - Меня зовут Андрей, - сказал он, стараясь, чтобы голос не дрогнул. - Андрей Сыскарев, сын Владимира. Моего товарища - Симайонс Удача или просто Симай. А вас?
        - Мертвым имена ни к чему. Но можете звать меня Баро. Когда-то я был тут старшим... - Он опустил нечесаную седую голову, вздохнул длинно и тяжело. Снова поднял голову и посмотрел на Сыскаря черными глазами, в которых отраженное живое пламя костра смешивалось с такой неизбывной смертельной тоской, что казалось, еще немного - и она выплеснется наружу, затопит все вокруг и тогда уже точно не останется никакой надежды - ни у живых, ни у мертвых. - Я и теперь вроде как старший. Но на самом деле это уже не важно.
        - Для нас важно, Баро, - сказал Симай. - Ты можешь рассказать, где и как погиб табор?
        "И как мне вернуться домой?" - чуть не вырвалось у Сыскаря, но он сдержался. Практически чудом. Если хочешь получить нужный тебе ответ, научись выбирать нужное время, чтобы задать вопрос. И ни в коем случае не торопись. Как бы тебе ни хотелось.
        - Зачем тебе? - вопросом на вопрос ответил Баро. - Похоронить сможешь?
        - Может, и смогу. От тебя зависит.
        - Как всегда. Что взамен хочешь? Клад, небось, открыть заговоренный. Такой, чтобы и детям и внукам хватило?
        И опять Сыскарь сдержался и не проронил ни слова, шестым чувством ощутив, что время говорить Симаю и вновь обретенный напарник скажет все, как надо.
        - Клад... - повторил раздумчиво Симай. - Клад - оно неплохо. Но уж больно хлопотно. А мы с Андрюхой люди вольные, на подъем легкие. Опять же, деньги головой и руками сами зарабатываем, не жалуемся.
        - Никогда не поверю, чтобы цыгану золото было не нужно и камни самоцветные, - хмыкнул Баро. - От клада он отказывается. Темнишь, кэрдо мулеса.
        - Чего мне перед тобой темнить? - удивился Симай. - Ты мертвый, Баро, и табор твой мертвый. А я живой. Опять же, сам видишь, не таборный я цыган, одиночка. И не простой одиночка - кэрдо мулеса. Лаве и золото люблю, врать не стану, но еще больше люблю идти, куда хочу и делать что хочу. И чтоб не просто так, а с интересом. А интерес у меня нынче такой. Ты рассказываешь, что с Андреем случилось и как ему и мне вместе с ним попасть туда, откуда он сюда, к нам, пришел. За это мы с ним вас похороним по-христиански, чтобы обрели вы наконец долгожданный покой.
        Вот так кэрдо мулеса, подумал Сыскарь, покосившись на Симая, не ожидал. Это ж какую жажду приключений нужно иметь в душе, чтобы решиться на подобное? Я бы точно не смог. Или смог? Но только в том случае, если б приперло под самые ребра. Или в сырую землю, или вперед в будущее. Эге! Вот и ответ, возможно. Откуда мне знать, что этот цыганский ухарь, охотничек на оборотней да упырей, натворил? Эвон, от богатого клада заговоренного, полного золота и драгоценных камней, отказался! Где такое видано? И это цыган, профессиональный авантюрист, можно сказать. Ох, чую, что-то здесь не так. Впрочем, мне по фигу. Главное, наши интересы на данный момент совпадают. А там видно будет.
        Он и не заметил, как ближе к ним постепенно стянулся весь табор. В тишине, освещенные языками пламени и звездным светом, не отбрасывая теней, стояли вокруг костра молодые женщины и мужчины, старики и старухи, подростки, дети. Стояли и смотрели. Молча ожидая, что скажет их главный - Баро.
        Баро думал. Сыскарь достал сигарету, вынул из костра горящую ветку, прикурил.
        - Табак? - потянув носом, осведомился Баро.
        - Табак.
        - Угостишь?
        - Держи. - Он протянул старому цыгану сигарету и показал. - Вот этот конец в рот, а с этого прикуриваешь. Называется сигарета.
        - Си-га-рета, - повторил Баро, прикурил, затянулся, выпустил дым. - Слабенький табак, - сделал вывод, - но вкус есть.
        - Чем богаты, - сказал Сыскарь.
        - Спасибо. Мертвым трудно раздобыть табак. Мертвым все трудно, что легко живым. Курить, пить вино, веселиться, любить женщин.
        - Не жалоби нас, Баро, - сказал Симай. - Наши сердца полны к вам сочувствия. Но уговор есть уговор.
        - Мы еще ни о чем не уговорились. Почем я знаю, обманете вы или нет?
        - Мы в равном положении, - сказал Сыскарь. - Обоюдное доверие - необходимое условие любой сделки. Разве не так? Поэтому, я считаю, нам следует довериться друг другу.
        - Пожалуй, - кивнул старый мертвый цыган. - Пожалуй, ты и прав, странный пришелец. Без доверия мы не сдвинемся с места. Что ж, - он прикрыл глаза и сделал затяжку. - Попробуем. Все равно нам терять нечего по большому счету.
        - Так и я об этом толкую! - повеселев, воскликнул Симай.
        - Помолчи немного, кэрдо мулеса, ладно? - попросил Баро. - Хороший ты цыган, но язык твой тебя когда-нибудь погубит. Много болтаешь.
        - Так ведь есть о чем, а? - подмигнул Симай и засмеялся. - Всегда есть о чем поговорить с хорошими людьми! Все, все, Баро, молчу. Молчу и слушаю.
        - Лила! - Баро махнул рукой, подзывая кого-то. - Иди сюда, ты нам нужна.
        Из задних рядов вышла молодая цыганка в длинной лоскутной юбке, блузке с открытым воротом, богатым монистом на шее в три ряда, браслетами на тонких запястьях. Встала перед Баро, уперев кулаки в крутые бедра, тряхнула черными кудрями, сверкнула белозубой улыбкой.
        - Здесь я. Что надо?
        Рядом судорожно вздохнули.
        Андрей бросил короткий взгляд на Симая. Рот кэрдо мулеса был приоткрыт, глаза, не мигая, безотрывно смотрели сквозь пламя костра на молодую цыганку.
        Опа, мысленно почесал в затылке Сыскарь, кажется, попал Симай Удача. Что теперь будет? Она же мертвая. Хотя, с другой стороны, он тоже не от живого отца рожден. Тут у них, гляжу, живые с мертвыми так перепутались, что уже не сразу и разберешь, что к чему. Или, действительно, это я их притягиваю? Оборотни, сам Симай, мертвый табор, еще вампир какой-то ожидает... Если дальше так пойдет, то, пожалуй, и встреча с каким-нибудь Вием не покажется слишком фантастической... Ох, разбудите меня кто-нибудь. Пожалуйста. Он потряс головой, докурил в две затяжки сигарету до самого фильтра и бросил окурок в костер.
        - Ты не спишь, - сказала ему Лила. - Даже не надейся. Но впереди не так плохо, как тебе кажется. - Она подошла ближе, села рядом прямо на траву, подогнув по-турецки ноги, протянула руку, сказала нараспев. - Позолоти ручку, молодой красивый, всю правду тебе расскажу, спасибо потом скажешь, не раз вспомнишь добрым словом цыганку Лилу!
        Сыскарь достал бумажник, раскрыл. Одна пятитысячная, пара тысячных купюр, несколько сотенных и мелочь. И - вот они - уже заработанные им тут деньги: два новеньких серебряных рубля с профилем императора Петра Первого на одной стороне и четырьмя литерами "П", переплетенными в виде креста, на другой. Четыре гривенника - десятикопеечных монеты и два пятака. Всего - два рубля с полтиной. Цена головы оборотня.
        Она же мертвая, а мертвецам бабки ни к чему, промелькнула было здравая мысль, но закрепиться не успела. Поддавшись импульсу совершенно иной направленности, Сыскарь положил на ладонь цыганки сначала серебряный петровский новенький рубль, а затем, совершенно уже непонятно, почему - две тысячные бумажные купюры из его времени.
        - Этого хватит? - спросил, усмехнувшись.
        - Сам как думаешь? Много дать - жалко, мало - стыдно. Вдруг цыганка обидится, плохое скажет. Не бойся, не скажу. Хотя есть на тебе плохое, есть. Но это можно поправить. - Лила быстро спрятала деньги и взяла его за левую руку. - Ну-ка, дай шуйцу погляжу...
        Не без внутреннего трепета он раскрыл перед ней ладонь.
        Молодая цыганка склонила голову, вгляделась, быстро провела тонкими пальцами по линиям, едва касаясь кожи.
        - Любовь у тебя на сердце, - сказала нараспев. - Сильная любовь. Из-за этой любви ты и здесь очутился.
        - Как это? - сорвался с губ вопрос.
        - А так. Не у одного тебя эта любовь. Была она и у друга твоего, нынче убитого. Звали друга, - она подняла голову, взгляд огромных глаз, опушенных длинными черными ресницами, словно ожег душу, - Иваном. Иваном его звали. Верно?
        - Верно, - прошептал он и невольно сглотнул.
        - Убили Ивана твоего, - теперь Лила уже не смотрела на руку, хоть и не отпускала ее. Глядела неотрывно в глаза. В упор, не мигая. Пламя костра, отражаясь в ее расширенных чуть не на всю радужку зрачках, гипнотизировало, завораживало, влекло... - А убил тот, у кого тоже интерес к той же любви. Злой интерес, корыстный, смертельный. У любови твоей волосы как спелая пшеница, стан тонкий, глаза зеленые, светлые. Убийца же... - она приблизила лицо почти вплотную - так, что Сыскарь уловил запах речной воды, шедший от ее волос. И еще один, едва заметный, на грани восприятия, совершенно незнакомый, странным образом одновременно влекущий и отталкивающий - то ли духов, то ли благовоний. Щемило сердце от этого аромата, и тесно было душе в теле. Сыскарь потянул ноздрями вмиг сгустившийся воздух. Глаза Лилы расширились до совершенно невозможных пределов, цыганка сдавленно вскрикнула и отпрянула назад.
        - Этого не может быть... - прошептала она.
        - Я знаю, - сказал Сыскарь. - Сам удивляюсь.
        - Помолчи, - звякнули браслеты на взмахе тонкой смуглой руки. - Баро! - она повернулась к седому цыгану. - Это судьба.
        - Все судьба, - спокойно произнес Баро, выпуская табачный дым к звездному небу.
        - Ты не понял. Его, - она указала пальцем на Андрея, - отправил сюда тот, кто послал убивших нас.
        - Черный колдун?
        - Да, Григорий. Будь он проклят во веки веков.
        - Наши проклятья на него не действуют, Лила. Но... Ты не ошиблась?
        - Нет. Я видела его в памяти этого человека так же ясно, как вижу тебя.
        - Эй, погодите, - подал голос Сыскарь. - О ком это вы речь ведете? О Григории? О деревенском колдуне Григории, которого я знаю?
        - О нем, - кивнула Лила. - Это твой враг. И наш тоже. Смертельный враг.
        - Постойте, постойте... Давайте уточним. Черные густые волосы с сединой. Чуть сутулится, смотрит исподлобья. Нос длинный, крючковатый. Глаза такого... желтого цвета, зрачок вроде как алым иногда отливает. Очень необычные глаза.
        - Как у зверя, - сказала цыганка. - Он и есть зверь, ненавистный убийца.
        - Рассказывай, - потребовал Сыскарь.
        Лила вопросительно посмотрела на Баро, и тот согласно наклонил голову:
        - Расскажи, Лила. Теперь им и подавно следует знать нашу историю.
        Молодая цыганка поведала следующее.
        Несколько лет назад их небольшой табор нашел себе временное пристанище неподалеку от крупного села Корчева, что расположено на полночь от Москвы на берегах речки Корчевки, впадающей в Волгу. Понятно, что крестьяне Корчева, как и абсолютное большинство подданных Российской империи, хозяевами себе не были - село входило в вотчину Тверского архиепископа. Но и назвать их совсем уж закрепощенными было нельзя. Жили не то чтобы богато, но не нищенствовали, церковь, благодарение богу, семь шкур со своих кормильцев-поильцев не драла, давала немножко дышать. Да и места окрест села были благодатные. В реках хватало рыбы, в лесах - зверя, птицы, грибов и ягод. Поэтому всякий здоровый мужик из Корчева да и смежных деревень был не только землепашцем, но при необходимости или по желанию также и рыбаком, и охотником. Охотники же и рыбаки по своей натуре люди вольные, самостоятельные. Самостоятельный человек, в свою очередь, своим умом живет и сам действует, не ждет, что ему начальство или хозяин скажут. Нет, понятно, что до казачьей вольницы жителям села Корчева и соседних деревень было как пешком от Москвы до
Уральских гор. Но все-таки, все-таки... Некий, не слишком заметный, однако неистребимый дух вышеупомянутой вольницы в селе присутствовал. Выражалось сие, кроме всего прочего, еще и в том, что крестьяне, исправно посещающие церковь по воскресеньям и праздникам, верующие "во единаго Бога Отца... И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго", не забывали окончательно и языческой веры своих далеких предков-славян. Как, впрочем, и все остальные крестьяне необъятной Руси. И не только Руси... Да и как иначе? Человек, на земле живущий и от земли кормящийся, даже не верит - знает, что и темный бор, и светлая роща, и чистый родник имеют своих древних хозяев, которые появились здесь задолго до Христа и уж никоим образом не мешают последнему через святую православную церковь наставлять души человеческие на путь истинный.
        Ну а если жива вера предков и в леших, и в домовых, и в русалок да упырей с оборотнями - значит, что? Правильно. Обязательно окажется где-то рядом и тот, кто с этой веры кормится. Волхв. Ведун. Колдун. Назови как угодно - суть одна. Жил такой колдун и в лесах, окружающих село Корчева. Жил один, на отшибе, подальше от поповских да боярских глаз. Звался Григорием. Но иногда, в минуту особого откровения, называл себя и вовсе на старинный русский лад - Самовит. Что полностью и соответствовало образу его жизни. Ибо Самовит на древнерусском языке и значит "отдельно живущий". Тем не менее влияние этот Григорий-Самовит имел меж крестьянами немалое. Оно и понятно. Лечил колдун народ от хворей, говорил, когда лучше сеять рожь, где ловить рыбу и зверя. Не брезговал, вроде бы, и совсем уж колдовской работой - вызывал дождь и ведро, связывался с духами умерших предков, творил заклинания, варил приворотные, отворотные и многие другие зелья. И это, заметим, на архиепископской земле! И каких только чудес не встретишь на Руси-матушке...
        Однако не трогали церковные власти колдуна Григория. Знали о нем, наверняка знали, но не трогали. Скорее всего, не мешал он им особо, а может, и по какой иной причине, неважно. А вот с цыганами у колдуна серьезные контры начались практически сразу же, как только табор разбил свои шатры на опушке леса, в полутора верстах от Корчева.
        Банальная конкуренция. Жесткая и беспощадная. Ибо известно, чем от века промышляют цыгане, не считая воровства коней: гаданием, знахарством да всяким мелким и не очень бытовым колдовством. У той же Лилы через неделю-другую отбоя не было от желающих погадать, а в таборе не она одна была такой умелицей. Раньше-то к Самовиту-Григорию попасть непросто было. Один он на всю округу. А тут - цыгане. Вот и упали у колдуна сначала доходы, а затем и влияние стало уменьшаться, словно вода в колодце засушливым летом. Ко всему прочему, от Корчева до табора было не в пример ближе, нежели до избушки Григория, одиноко стоявшей на берегу ручья в сосновом бору. А человек, известно, по своей природе ленив и ноги бить лишнюю версту не станет, если есть возможность получить желаемое гораздо ближе.
        Надо отдать колдуну должное, сначала он явился в табор лично и предложил цыганам убраться куда подальше. Именно попросил, не потребовал. Хоть и не в приниженной форме. Его подняли на смех. Не стоило этого делать. Ох, не стоило. Но уж больно уверен был табор в своих силах. Что может какой-то сельский русский колдун против тысячелетней цыганской магии, передаваемой от бабки к внучке? Все знали, что настоящие колдуны-ведуны-волхвы, обладающие великой силой и знаниями, давно перевелись на Руси, нещадно гонимые и уничтожаемые властью и Церковью последние восемь с лишним сотен лет.
        Однако смог. Не прошло и трех дней, как в крестьянских дворах Корчева и соседних деревень начали болеть и умирать скот и домашняя птица. Эпидемия, неизвестной болезни, говоря современным языком. Люди кинулись за помощью. Кто в табор, а кто, по старой памяти, к Григорию. Но не помог никто. Цыгане просто не сумели - их заговоры оказались бессильны против напасти. А Григорий ответил коротко и ясно: мор наслали цыгане из-за своей подлой цыганской натуры, и до тех пор, пока они живы, падеж скота и птицы не остановить. Вот и думайте, люди добрые, что делать. В общем, одному он это в уши напел, второму, третьему, десятому... А скот и птица продолжают умирать, и если дальше так пойдет, то не останется скоро в Корчеве и окрестных селах ни коровы, ни гуся, ни курицы, ни лошаденки. А тут еще стреноженным цыганским коням кто-то ночью путы перерезал, и те потравили крестьянские посевы. Не все, но много. Это было последней каплей. Мужики взялись за вилы и пошли чинить расправу. И учинили. Перекололи всех - от стариков до малых детей. Да так и бросили непогребенными. Три дня и три ночи пролежал мертвый табор на
лесной опушке. А на четвертую ночь ожил, поднялся и ушел. Так и странствует он с тех пор по матушке Руси, ждет, когда встретится ему добрая христианская душа и согласится похоронить, как положено, неупокоенные цыганские кости. Да что-то пока не встречалось таковой. Вот они, Андрей да Симай, - первые, кто хотя бы не испугался, не убежал, выслушал.
        Глава 20
        - Что же это получается? - вопросил Симай, когда Лила закончила рассказ. - Какой-то колдун Григорий обладает такой силой, что сумел не только целый табор цыганский умертвить без упокоения, да еще потом и в будущее уйти... На сколько лет? - Он повернулся к Сыскарю.
        - Триста, - сказал Андрей. - Без малого. Он еще и меня в свое прошлое забросил. Свое прошлое и ваше настоящее. Нет, что хотите со мной делайте, не понимаю, как это возможно.
        - Понять может лишь тот, кто знает, - сказал Баро. - Тебе, Андрей, не знать этого простительно. Но ты, кэрдо мулеса, чему удивляешься? Должен ведать, на что способен сильный колдун.
        - Ведать-то ведаю, но о том, чтобы туда-сюда через время скакать... - Он покачал кудлатой головой. - Нет, не слышал раньше. Разве что в сказках.
        - А сказки, по-твоему, откуда берутся? - вопросил Баро.
        - Ну да, - неуверенно произнес Сыскарь. - По-вашему, стоит верить в сказки? Эдак точно можно умом повредиться.
        - Ты, человек из будущего, сидишь здесь, перед ожившим мертвецом, и говоришь, что не веришь в сказки? - засмеялся старый цыган. - Забавно.
        - В прошлое человека отправить трудно, но можно, - сказала Лила. - Сама не пробовала, но... - она посмотрела на Сыскаря. - Можешь рассказать, как ты сюда попал? Я догадываюсь, но хочу точно знать.
        - Только недолго, - попросил Симай. - У нас еще дело.
        - Если к вампиру, который здесь по-соседству обосновался, то зря, - сказал Баро. - Нет его. Улетел, мы видели.
        - Куда? - хором воскликнули Симай и Сыскарь.
        - И когда? - добавил Сыскарь.
        - Да кто ж его знает, куда. Примерно туда, на закат, - старый цыган показал рукой в сторону поместья князя Долгорукого. - А когда...
        - Перед самым вашим приходом, - сообщила Лила. - Не кори себя, кэрдо мулеса. Он низко летел, над самым лесом, в стороне от вашего пути. Вы его заметить никак не могли. И раньше прийти тоже не могли. Ты все верно рассчитал. Но знать, что он вылетит почти сразу, как сядет солнце, не мог.
        - Знать не мог. Мог предположить. - Симай поднялся на ноги, огляделся непроизвольно. - Беда, Андрюха. Ну как он и впрямь к Дарье Сергеевне на свидание отправился? Мы с тобой здесь, а он уже там. Проклятье! - Он с размаху врезал кулаком левой руки по ладони правой. - Что же делать...
        - Быстро возвращаемся, - предложил Сыскарь, тоже поднимаясь на ноги. - Бегом до лошадей и - в галоп.
        - Лошадей-то уже дворня Харитонова забрала наверняка. - В голосе Симая слышалась неподдельное отчаяние. - Все по уговору. А ногами до усадьбы... Не поспеем, Андрюха. Никак не поспеем. Плакали наши денежки. И Дарью жалко. Пропала девка, считай. Эх, как же я так промахнулся! Надо было не сюда переть, а на месте засаду ладить.
        - Ежели б ты, Симай Удача, сюда не пришел, меня б не встретил, - сказала Лила низким голосом.
        Вот это да, подумал Сыскарь. Мертвая кадрит живого, хоть и рожденного от мертвеца. Такое не каждый день увидишь. В смысле, не каждую ночь. На что она рассчитывает? Или это настолько присуще женской натуре, что уже не важно - живая она, натура эта самая, или не очень...
        Симай посмотрел на молодую цыганку совершенно безумным взором и шумно сглотнул.
        - Ты, Лила, того... - сказал Баро. - Полегче. А ты, Симай, не теряй голову. Мы поможем, раз уж так все сложилось. Правильно Лила сказала. Это судьба. Не просто так вы нас встретили. А мы - вас.
        Он поднялся с земли вслед за Симаем и Сыскарем, заложил в рот кольцо, сооруженное из большого и указательного пальцев, и свистнул. Как будто рассек злым гигантским бичом ночную тишину. Раз и еще раз.
        - Ого, - сказал Сыскарь, ковыряя пальцем в ухе. - Соловей-разбойник отдыхает.
        - ?
        - Хочу сказать, умер бы от зависти Соловей-разбойник.
        - Так он и умер, - пожал плечами Баро, и Сыскарь не стал уточнять, что хотел сказать этим старый цыган.
        Два сгустка мрака нарисовались на другом берегу, в мгновение ока перемахнули реку, приблизились и замерли в трех шагах, превратившись в двух вороных коней. Взнузданных и оседланных.
        Та-дам-та-та-дам - там, - коротко простучали копыта, и вслед за этим раздалось тихое ржание.
        Вот это да, подумал Сыскарь, звук, что ли, обогнали или просто восприятие глючит?
        - Ох, красавцы! - выдохнул Симай. - Душу можно заложить за таких коней!
        - Ты, кэрдо мулеса, слова осторожней роняй, - посоветовал Баро. - Особенно ночью да в мертвом таборе. Неровен час услышит лукавый, поймает на слове и - пиши пропало. Но кони эти особые, верно. Вмиг домчат, куда надо и сами обратно привезут. Одно только прошу - успейте до третьих петухов вернуться. Чтобы с нами договор заключить, как полагается. Кровью скрепленный.
        - Вернемся, - пообещал Симай, неотрывно глядя на Лилу. - Обещаю.
        - А не вернемся, я запомнил, где искать ваши кости, - добавил Сыскарь. - Похороним по-христиански при первой же возможности. Тоже обещаю.
        - Мы вам верим, - сказала Лила. - Правда, Баро?
        - Правда, - ответил Баро, помедлив лишь самую малость. - Если бы я не верил, не дал бы коней.
        - А я бы не сказала то, что скажу сейчас. Твоей беде, Андрей, если кто и может помочь, так это Яков Брюс - государев колдун. У него есть книга, в которой и не такие тайны раскрыты. Сумеешь с ним договориться - вернешься домой. Не сумеешь... Все, молчу, скачите.
        - Спасибо!
        - По коням, Андрюха! - Симай одним махом взлетел в седло и поднял на дыбы своего вороного. - С места - в карьер!
        Это было очень похоже на сон. Волшебные цыганские кони даже не мчались - летели над землей, едва касаясь ее копытами. Только бьющий в лицо ветер, да майский - кажется! - жук, пребольно угодивший Сыскарю точно в лоб, худо-бедно подтверждали реальность скачки.
        Промелькнул и пропал за спиной луг, потом лесок, затем копыта простучали по Калужскому тракту, и вот он - поворот к имению князя Долгорукого, а вот и само имение темнеет на пригорке.
        Нет, вестимо, кони волшебные. Иначе как объяснить тот факт, что ни одна собака не залаяла? Они спешились у заднего крыльца, наспех привязали скакунов к коновязи, взбежали по ступеням. Здесь, под козырьком, было совсем темно. Сыскарь включил фонарик. Симай постучал в дверь условным стуком негромко, но настойчиво. Раз и еще раз. Никто не ответил.
        - Что за... - выругался. - Спят, что ли? Мы же договорились с Харитоном.
        - Погоди-ка, - Сыскарь подвинул напарника плечом, потянул дверь на себя за кованую ручку. Дверь поддалась легко и бесшумно.
        - Хороший хозяин, петли вовремя смазывает, - шепнул Андрей и, привычным движением вытаскивая "Грач", шагнул за порог.
        - Харитон, он такой, - подтвердил за спиной Симай, тоже шепотом. - У него не забалуешь.
        На первый труп они наткнулись за второй дверью, ведущей к лестнице, кладовке и кухне. Это была молодая деваха по имени Катерина, подручная Прасковьи - главной кухарки. Катерина подавала им днем обед, и Сыскарь запомнил ее курносоносое лицо с румянцем во всю щеку и, главное, выдающуюся грудь, которой она, как бы невзначай, дважды задела его плечо. "Святая Катерина, пошли мне дворянина", - сразу же, всплыла строчка из вечно юного фильма "Д"Артаньян и три мушкетера". Да, верно, чем-то похожа была девушка на актрису, игравшую в фильме служанку миледи. Но не грудью. Грудь была совершенно исключительная и неповторимая. Эх, подумал тогда Сыскарь, не дворянин я, милая. Да и наплевать бы, но еще некогда в придачу - это раз. А два - ждет меня дома невеста. Светлана свет Олеговна. И, не в обиду, но изменять ей мне что-то не очень хочется. Даже в столь эксклюзивно удобных обстоятельствах. Вот если, не дай бог, конечно, мне не удастся вернуться домой...
        Теперь уже точно с изменой ничего не выйдет.
        Катерина лежала на полу возле лестницы, отвернув набок голову. Свет фонарика споткнулся о разодранный ворот рубахи (все, поздно, поздно), скользнул выше на бледное, словно стена свежепобеленной украинской хаты, лицо, открытую глубокую рану на высокой шее и небольшую лужицу крови, в которой мокла прядь русых волос.
        Снова шея...
        Сыскарь присел возле тела. Было и так понятно, что девушка мертва, но проверить никогда не мешает. Всякое случается. Он много раз видел смерть и научился определять, когда она пришла. С хорошим судмедэкспертом потягаться бы на равных, вероятно, не смог, но тем не менее. Вот и сейчас по температуре кожи, по все еще сочащейся из раны крови и некоторым другим, едва заметным признакам Сыскарь понял, - Катерину убили совсем недавно. Может быть, около часа назад. Что касается характера раны... Ни с вампирами, ни с вурдалаками и упырями встречаться ему не приходилось. Зато на войне (можно называть это зонами вооруженных конфликтов, горячими точками, контртеррористическими операциями и другими эвфемизмами, суть не изменится) он видел людей, убитых похожим образом. И сам так убивал однажды - в точности как его учили в разведке снимать часовых с помощью ножа. Нужно подкрасться сзади с подветренной стороны (или дождался, пока сам подойдет), одной рукой зажать противнику рот и нанести резкий и сильный колющий удар в основания шеи спереди чуть ниже кадыка, либо сбоку, выше ключицы. Можно и режущий. Но тогда
чуть выше кадыка спереди или сбоку, чтобы перерезать сонную артерию. При этом следует отогнуть голову часового назад.
        Здесь удар был явно колющий.
        Сыскарь прямо увидел, как кто-то стучит в дверь условным стуком, Катерина открывает со свечой, а то и канделябром в руке. Их нет рядом с телом, но убийца мог забрать - ему тоже нужен свет, вот, кстати, и пятна свечного воска, что лишь подтверждает картинку (воск попал на пол, когда девушка упала мертвая после удара). Выходит, она знала убийцу. Потому что не только впустила его в дом, а пошла впереди, освещая дорогу. А он шел сзади. И прямо у лестницы, не успела жертва и ногу поставить на ступеньку, он ее убил. Быстро и безжалостно. Это что же, вампиры не только кровь высасывают, но могут и ножом человека зарезать?
        - Не успели, - едва прошелестел за спиной Симай. - Он уже здесь, - после чего с нескрываемой горечью добавил. - Вот же б...ство.
        И, выхватив из-за пояса пистолет, кинулся вверх по лестнице, махнув на ходу рукой - за мной, мол. Не рассуждая и ни о чем не спрашивая (потом, все потом, времени и впрямь нет), Сыскарь побежал за ним.
        На пороге распахнутой двери, ведущей куда-то в недра второго этажа, лежал второй труп. Снова женщина. По виду - старше Катерины - седина блестит в темных волосах. Кто-то типа дуэньи? Как бишь они на Руси назывались, няньки, что ли? На этот раз труп лежит ничком. Раны не видно, но видна кровь - вытекла из-под тела. И явно не из горла. Значит, бил в печень или селезенку. Спереди или сзади - неважно. Но скорее всего спереди. И снова ножом. А чем же еще? Не вампирскими же клыками, в самом деле. Нет, странный вампир. Очень странный.
        В комнате Дарьи Сергеевны, чьи окна Харитон Порфирьевич показал им днем, никого. И вообще больше никого на втором этаже. Быстро, убедившись в этом, они возвращаются к лестнице, чтобы спуститься вниз и осмотреть первый этаж. Но тут из светелки (удивительно, как быстро вспоминаются давно не употребляемые слова!) молодой воспитанницы князя Долгорукова Василия Лукича раздается шум.
        Не сговариваясь, они оказываются возле двери одновременно. Симай бьет ногой в полотно, - руки заняты пистолетами, - дверь распахивается и тут же из глубины комнаты, куда достигает луч фонарика, к ним с яростным коротким выдохом: "Х-хха!" поворачивается некто на двух ногах. В первые полмгновения кажется, что это человек в темно-коричневом плаще. Мужчина. Молодой, длинные вьющиеся черные волосы спадают на плечи. Необычайно яркие синие глаза на бледном лице горят чуть ли не собственным внутренним светом. А во вторые полмгновения становится понятно, что это не плащ, а крылья. Большие, кожистые, словно у гигантской летучей мыши. Охренеть. И в те же четвертьмгновения, когда Сыскарь замечает в придачу два ослепительно белых длинных верхних клыка, высовывающихся у мужика изо рта, кэрдо мулеса стреляет.
        Стрелять из кремневого пистолета в тысячу раз труднее, чем из "Грача". Нужно выполнить кучу, по мнению Сыскаря, сложных операций и соблюсти массу трудновыполнимых условий, чтобы порох на полке вспыхнул, поджег заряд, и круглая свинцовая (в данном случае серебряная) пуля вылетела из ствола. Симаю, однако, это особо трудным не казалось. И даже наоборот. Еще днем, знакомясь с оружием друг друга, цыган оценил преимущества "Грача", но заметил, что не променял бы на него свою кремневую пару немецкой работы, потому что привык к этому оружию чуть ли не с детства и достиг в мастерстве обращения с ним совершенства. Врал, конечно, променял бы. Но изрядная доля истины в этом вранье была. Сыскарь и сам был такой - с трудом отказывался ради лучшего от того, к чему привык и чем хорошо умел пользоваться.
        Сначала, от высеченных сталью из кремня искр, вспыхнул порох на полке.
        - Ньет! - успел крикнуть вампир по-русски с едва уловимым акцентом, и тут же грохнул выстрел.
        Симай стрелял хорошо, в этом Андрей успел убедиться прошлой ночью во время их схватки с оборотнями, но здесь он промазал. С пяти шагов. Вернее, не так. Если бы вампир - а в том, что это вампир у Сыскаря не осталось сомнений, как только он опознал в плаще самые натуральные крылья, - не увернулся от пули, она бы попала куда надо. Как пить дать. Но он увернулся. Такие штуки Сыскарь раньше видел лишь в кино и думал, что это невозможно. Оказалось, возможно. Правда, и скорость пули у кремневого пистолета намного меньше, чем у того же "Грача". Раза в три, наверное. Но все-таки.
        Вампир, оставаясь на месте, сделал телом движение, напоминающее движение уходящего от прямого удара боксера, и глиняный горшок с цветами, стоящий на столе у него за спиной, разлетелся вдребезги.
        - Ne pas![8] - снова крикнул вампир. - Не стреляйте!
        - Вестимо, - холодно произнес Симай, наводя второй пистолет. - Андрюха, сначала я, потом ты. Как только он дернется, пали. От двух выстрелов даже ему не уйти.
        - Подожди, - остановил цыгана Сыскарь. - Что-то здесь не то. Это не он.
        - Это - вампир, дьяволово отродье. Ты что, сам не видишь?
        - Вижу. Но женщин убил не он. И Дарью Сергеевну, или как ее там, не он забрал. По-моему, он тоже опоздал, как и мы. Видишь, окно открыто? Через окно он в светелку и влез. Увидел, что Дарьи нет, и обалдел. А тут мы. Он и сообразить не успел, что к чему.
        - Oui[9], - подтвердил вампир. - Это так.
        - Ты лучше молчи, - посоветовал ему Симай. - Стой и молчи. И заруби на носу. Одно твое неверное движение - и мы с моим другом сделаем из тебя и твоих крыльев решето. У меня-то одна пуля в стволе, а у друга моего - восемнадцать. И все серебряные, - соврал он, не моргнув глазом. - Вылетают одна за другой, что твои перепелки из кустов. Не веришь - можешь проверить. Прямо сейчас.
        - Я верью, - очень серьезным тоном сказал вампир и повторил. - Пожалуйста, не стреляйте. Я не убивал.
        Глава 21
        - А кто тогда? - задал резонный вопрос Симай. - В доме два трупа. Оба женские. У Катерины - той, что лежит внизу, - рана на горле. Вторая, у лестницы, тоже убита.
        - Обеих убили ножом, - добавил Сыскарь.
        - У менья ньет ножа, - сказал вампир. - Можете обыскать.
        - Надо будет - обыщем, - заверил цыган. - Твой труп, - он пододвинул стул, уселся, забросил ногу за ногу и положил руку с пистолетом на колено таким образом, чтобы вампир оставался на мушке. - Живых кровососов я не обыскиваю. Всегда сначала убиваю.
        Андрею показалось, что по лицу вампира скользнула мимолетная снисходительная усмешка. Эге, подумал он. Пожалуй, с этим существом лучше дружить, а не драться. Неизвестно, на что он способен. Если судить по голливудской кинопродукции, а также всяческой фантастической и мистической литературе, очень и очень на многое. Нечеловеческие сила, скорость реакции, ночное видение и все остальное в том же роде. Плюс умение отращивать крылья и летать. Симай делает вид, что ничуть не боится и вообще он типа самый крутой на свете охотник на всякую нечисть, включая вампиров, но что-то я ему безоговорочно верить в данном вопросе не готов. Понтярщик наш кэрдо мулеса тот еще, уж в этом-то нет никаких сомнений.
        - Как твое имя? - спросил он "фирменным" ментовским тоном, когда спрашиваемому немедленно становится понятно, что лучше ответить. - И что ты здесь делаешь?
        - Меня зовут Бертран Дюбуа. И я могу задать вам тот же вопрос.
        Хорошо говорит по-русски, отметил про себя Сыскарь, и почти без акцента, как и предупреждал Харитон Порфирьевич. Давно в России? Или просто способности к языкам у вампиров тоже выше среднечеловеческих? И страха в нем я не вижу. Он слегка растерян - это да. Но не испуган.
        - Не можешь, - ответил он. - По одной простой причине. Мы люди, а ты нет.
        - Он, - вампир посмотрел на Симая, - человьек только наполовину. И во мне тоже есть человьеческое. Много человьеческого. Я уберу крылья, хорошьо? Неудобно.
        - Убирай, - разрешил Симай. - Нам тоже неудобно.
        Это было как в кино. Только происходило не на экране, а в реальности. Примерно за полминуты крылья словно втянулись в тело, исчезли без следа, а Бертран стал ощутимо выше ростом. Немедленно обнаружилось, что, кроме заправленных в высокие сапоги брюк, на нем ничего нет. Голый мускулистый торс Бертрана в галогенном свете фонарика казался изваянным из белого мрамора.
        - Уф-ф, - выдохнул Дюбуа, поводя плечами. - Так гораздо лучше. Merci. И всье-таки. С кем имею честь говорить?
        Андрей и Симай переглянулись. Каждый понял, о чем думает другой. Сыскарь подумал об этом чуть раньше, Симай чуть позже. Но в данный момент оба думали одинаково. О том, что произошло нечто совершенно непредвиденное, и теперь получение денежной награды за голову вампира Бертрана Дюбуа становится очень и очень проблематичным. И отсюда немедленно возникает вопрос: "А на фига оно нам надо?" Просто так сражаться с вампиром дураков нет. Мы не герои. Мы работаем за деньги. В данном случае - за большие деньги.
        - Меня зовут Андрей, - сказал Сыскарь.
        - Симай, - представился Симай. - Я действительно кэрдо мулеса - сделанный мертвецом. Мой отец был из твоего племени. Ну, почти из твоего.
        - Был?
        - Да. Его убили добрые люди, спасибо им. Осиновый кол в сердце, железную иглу в желудок, голову долой. Огонь завершил дело. Пепел развеяли по ветру.
        - И среди этьих добрых людей был ты, - утверждающе сказал Бертран.
        - Откуда ты знаешь? - очень напряженно осведомился цыган, и ствол пистолета в его руке недвусмысленно шевельнулся.
        - Не трудно догадаться. Самая страшная ненависть - та, которая находится в полушаге от любви. Но я тебья не осуждаю.
        - Этого еще не хватало, - буркнул Симай. - Те, кто меня осуждают, долго не живут. Я вас, нечисть поганую, давил и давить буду до самого конца своей жизни.
        Опаньки, присвистнул про себя Сыскарь, сколько драматизма пополам с доморощенным психоанализом. Значит, Симай участвовал в убийстве собственного отца, пусть даже и этого... как его... варколака. Очень интересно. Понятно, что при таком раскладе он собирается давить нечисть до конца своей жизни. Что ему остается? Сейчас еще вампир намекнет на то, что жизнь кэрдо мулеса коротка, и начнется драка.
        Но Бертран оказался не только проницателен, но и мудр.
        - Всье сие замечательно, - сказал он. - Мы можем еще долго говорить о разном. Но не кажется ли вам, что пока мы тут беседуем, времья пропадает?
        На то, чтобы наскоро обыскать дом, у них ушло четверть часа. Обнаружилось, что исчезла не только Дарья, но и Харитон Порфирьевич, и это было совсем уж непонятно.
        - Кто обычно ночует в доме? - осведомился у Симая Сыскарь, когда они убедились, что больше здесь никого нет - ни живых, ни мертвых.
        - Я-то откуда знаю? - удивился цыган. - Я же здесь не живу. Бываю время от времени, потому как с Харитоном знаком, но и все. Но вообще-то не много должно быть. Особенно сейчас, когда князь Василий Лукич в отъезде. К тому же вся дворня, считай, отдельно и от князя и от Харитона Порфирьевича обитает. Видел ошуюю от главного входа, за деревьями и забором, домишко одноэтажный под соломенной крышей? Так это она и есть. Людская изба.
        - Надо их разбудить и расспросить, - сказал Сыскарь. - Может быть, не все спали и кто-то что-то видел или слышал. Только давайте зажжем факелы или свечи, батарейки в моем фонарике не вечные, беречь надо.
        - Что такое есть батарейки? - осведомился Бертран, пока они искали свечи и зажигали их. - Фонарь у тебья, Андрей, удивительный. Никогда таких не видел. И пистоль тоже. Восемнадцать зарьядов, как Симай говорил? Как такое может быть?
        - Много будешь знать - скоро состаришься, - буркнул Симай и взял со стола в кабинете Харитона Порфирьевича канделябр с зажженными четырьмя свечами. - На, неси, освещай дорогу. Тут слуг нет.
        - Мы не старьимся, - сказал Дюбуа, принимая канделябр. - Умираем молодыми. Но живем долго. Очьень долго. Почти вечно.
        - Ага, вечно, - ухмыльнулся кэрдо мулеса. - Хочешь, скажу, сколько я вашего брата его поганой вечной жизни лишил? Не поверишь.
        - Симай, хватит, а? - попросил Сыскарь. - Не время. Пошли в людскую. Очень мне интересно узнать, как такое могло выйти. Двое убиты, двое исчезли. И никто ни сном ни духом. Даже собаки не лаяли. Тут сейчас по идее должна быть куча народу, много света и женского крика. Но - тишина. Отчего так?
        Они узнали это сразу же, как подошли к людской избе. Первое, что попалось на глаза сразу за калиткой, - две мертвые собаки. Как их убили, было ясно - у одной торчала из груди короткая арбалетная стрела. Вторая, скорее всего, была убита так же, но стрелу выдернули и забрали. Предварительно добив животное ножом, о чем свидетельствовали характерные раны.
        - Наповал, - резюмировал Симай. - Боюсь даже смотреть, что делается в людской. Сдается мне, живых мы там не найдем.
        Бертран остановился. Канделябр в его руке не дрожал, но пламя свечей колебалось от легкого, едва ощутимого ночного дуновения теплого майского ветерка.
        - С вашего позвольения, я не пойду внутрь, - сказал он глухо. - Подожду здесь. Поищу сльеды.
        Все правильно, подумал Сыскарь, там же, наверное, кровь кругом. Удивляюсь еще, как он сдерживался в доме при виде мертвой няньки и Катерины. Может, потому, что не слишком голоден или кровь уже не совсем свежая? Впрочем, что я знаю о вампирах...
        - Это правильно, - неожиданно согласился с Бертраном Симай. - Хорошо бы понять, в какую хотя бы сторону они ушли или ускакали. У тебя ночное зрение лучше моего, вот и поищи. А внутри мы сами глянем. Да, Андрюха?
        Дверь ломать не пришлось, она была наполовину открыта...
        За свою не слишком долгую жизнь солдат, затем оперуполномоченный, а следом частный детектив Андрей Сыскарев по прозвищу Сыскарь повидал немало убитых и мертвых. В разных видах. Но здесь даже его слегка замутило. А Симай и вовсе не выдержал и выскочил за дверь - проблеваться. В людской перекололи всех. Точно в той же манере, как горничную Катерину и безымянную няньку. Видимо, все произошло очень быстро, люди даже не успели толком проснуться. Убийцы ворвались в дом быстро и тут же приступили к своему жуткому делу. Удары, как определил Сыскарь, наносились профессионально - в горло, сердце, печень, солнечное сплетение. Всего он насчитал шесть трупов. Три женских (в том числе и кухарки Прасковьи) и три мужских. И только на одном оказалось больше одной раны. Это был местный конюх, как сказал Симай. Видимо, единственный, кто попытался оказать сопротивление. С одного удара его убить не удалось, и теперь парень буквально плавал в луже собственной, уже порядком загустевшей крови, покрытой, словно шевелящимся ковром, плотным слоем налетевшего на дармовщину комарья. Однажды Сыскарь уже наблюдал подобную
картину с комарами. Но кровь тогда была его, и вспоминать об этом не хотелось.
        Да, вампиру здесь было бы тяжеловато, подумал он, прислушиваясь, как с надрывом блюет во дворе цыган. Его и самого мутило от тяжелого запаха крови и не слишком чистых мертвых человеческих тел. К тому же у некоторых желудки и мочевые пузыри самопроизвольно опорожнились, что также не добавляло атмосфере людской избы свежести.
        Пора было уходить, тут уже никому не поможешь. Он еще раз повел лучом фонаря. Стоп, а это что? Сыскарь присел, всматриваясь. В полусжатой ладони конюха поблескивал какой-то предмет. Андрей осторожно распрямил мертвые пальцы и взял с чужой мертвой ладони золотой по виду кругляш с ушком и остатками ниток с одной стороны и непонятным отчеканенным знаком, похожим на заглавную букву "А" с двойной перекладиной, с другой.
        Похоже на пуговицу. Золотую. Видимо, конюх в драке содрал ее с кафтана убийцы или что там было на нем надето. Тот и не заметил. Или заметил, когда возвращаться было уже поздно. Хорошая улика. Не думаю, что золотые пуговицы в петровской Руси носит на одежде каждый встречный-поперечный. Что, интересно, на ней изображено... Похоже на "А", но это явно не буква. Во-первых, буква "Аз" в петровское время, по-моему, несколько иначе писалась. Латинская? Но опять же двойная перекладина...
        - Андрюха! - позвал снаружи пришедший в себя Симай. - Ты где там? Наш вампиришка, кажись, след взял. Пора по коням, ночь проходит!
        - Иду! - отозвался Сыскарь, спрятал пуговицу в карман и с облегчением покинул людскую избу. Хотелось поскорее глотнуть свежего воздуха.
        И он вдоволь его наглотался, когда они пустились в погоню. Вампир Бертран и впрямь поначалу взял след не хуже служебной овчарки.
        - Один из них ранен, - сообщил он. - Я чую кровь. Могу лететь по ее следу. Но как вы за мной поспеете?
        - О нас не волнуйся, - заверил его Симай. - Лети первый, мы за тобой. Наши кони от тебя не отстанут.
        - Что же за кони такие? - удивился, было, вампир, но увидев коней, с уважением присвистнул. - Понятно. Этьи не отстанут, верно. Даже спрашивать не хочу, где вы их взяли.
        - Где взяли, там больше нет, - отрезал кэрдо мулеса. - И вернуть нам их надо до рассвета. Поэтому давай поторопимся.
        - Да, - кивнул Бертран. - За мной!
        За спиной Дюбуа снова появились широкие крылья. Вампир разбежался, прыгнул, взвился в воздух, полетел над дорогой, набирая высоту. Симай и Сыскарь вскочили на коней и взяли с места в галоп, стараясь не отстать.
        Волшебные кони не подвели. Через короткое время они снова выскочили на Калужский тракт и понеслись в сторону Москвы, следуя за темным силуэтом, летящим над дорогой. Не слишком высоко - метрах в четырех-пяти.
        Случайный путник, попадись он навстречу, легко заметит, решил Сыскарь. Шарахнется в придорожную канаву, истово крестясь, а потом расскажет о жуткой встрече в хмельном кругу товарищей или трезвом - домочадцев. Приукрасит, ясное дело, так, что и сам во все поверит. А мы, потомки, будем потом удивляться, откуда в русском, да и любом другом, народе столько мифотворчества и суеверий. Отсюда, блин с чебурашкой. От летящего над ночной дорогой самого настоящего вампира и двух всадников на конях, больше похожих на сгустки мрака, чем на существ из плоти и крови. Ну и от прочих явлений. Надо же, подумал Андрей, я тут всего-то чуть больше суток, а уже умудрился повстречаться с двумя оборотнями, целым мертвым табором, одним вампиром, двумя волшебными конями и одним профессиональным охотником на нечисть. А что будет дальше? Страшно представить.
        Светящиеся стрелки швейцарских часов на руке Сыскаря, которые он выставил еще днем по механическим напольным часам в усадьбе князя Долгорукого, показывали без четверти три - самое глухое ночное время.
        Но рассвет все равно близок, майские ночи короткие, не следует об этом забывать. Догоним или нет? Ходко идем, километров семьдесят в час, если не больше. Эдак скоро и Москва. Интересно, какая она, Москва одна тысяча семьсот двадцать второго года? Убогой, небось, покажется. Грязная, темная, деревянная, одноэтажная. Преимущественно. Большая деревня в прямом смысле слова, хе-хе. Куры и свиньи с коровами на немощеных улицах - обычное дело. Гужевой транспорт, опять же. На ночь улицы, небось, перекрывают решетками да шлагбаумами, комендантский час практически для всех, кто не знатного рода или не имеет особого разрешения ходить по городу в ночное время. Все равно интересно. Кремль-то небось еще белокаменный. Или уже нет? Вроде бы нет. Кажется, ко временам Петра стены уже красным кирпичом обложили...
        Однако до Москвы они не доскакали. Сначала свернули с Калужского тракта вправо, на проселочную дорогу, а затем версты через две, на берегу какой-то то ли маленькой речушки, то ли широкого ручья и вовсе остановились, потому что здесь Бертран потерял след.
        - Всье, - сообщил он с грустью в голосе. - Дальше не знаю, куда. Они перевьязали рану, крови нет больше. Не чую.
        - Могли пойти вверх или вниз по течению, - предположил Сыскарь. - Старый прием, чтобы сбить со следа собак. Потом снова выбрались на берег. И там след опять может появиться.
        - Я понял, - кивнул Бертран. - Попробую найти. Ждите тут.
        Он снова взлетел и пропал в ночной темноте. Андрей и Симай спешились, привязали коней к ближайшим деревьям, уселись на бережку. Сыскарь закурил.
        - Жизнь - удивительная штука, - философски заметил цыган. - Если бы мне еще вчера сказали, что Симайонс Удача будет действовать заодно с вампиром, я бы плюнул наглецу в рожу или поднял бы дурака на смех. И оказался бы неправ.
        - Бывает, - не менее философски заметил Сыскарь. - Если бы мне совсем еще недавно сказали, что я попаду на триста лет назад и буду охотится на оборотней и тех же вампиров в компании с цыганом, который утверждает, что его папа - мертвец, а сам блюет от вида крови, я бы тоже не поверил.
        - Сам от себя не ожидал, - вздохнул Симай. - Честно. В усадьбе все было нормально, ты сам видел. А вот в людской что-то меня скрутило. Первый раз такое со мной. Может, съел что-то не то?
        - Может, - кивнул Сыскарь. - Да ладно, не бери в голову.
        - Как это?
        - Хочу сказать, не обращай внимания на мои слова. Синдром деда, извини.
        - Ни хрена не понял. Что и какого деда?
        - Ты в армии служил?
        - Бог миловал. - Симай перекрестился. - А что?
        - Говорю же, - ничего. Забей. В смысле, забудь.
        - Чудной ты все-таки, Андрюха.
        - Станешь тут чудным, - вздохнул Сыскарь.
        Ему в очередной раз отчаянно захотелось крепко потрясти головой и больно ущипнуть себя за любую часть тела, чтобы проснуться.
        Хрен вам. Никаких больше щипков. Что там Лила сказала? К Брюсу надо обращаться за помощью? Значит, обратимся к Брюсу. Пока не знаю, как именно это сделать, с учетом его и моего статуса, но узнаю обязательно. Москва рядом, это уже хорошо. К тому же нам в Москву по любому. Чует мое сыщицкое сердце, что бандиты-налетчики, или кто это был, подались именно в Москву. А Дарья наша Сергеевна и Харитон Порфирьевич заложниками у них. Иначе, будь это обычное ограбление, их бы тоже грохнули. Если так, то очень может быть, что политика здесь замешана. Насколько я помню, хоть и плохо, но все-таки, Долгорукий Василий Лукич был соратником Петра. В смысле, он сейчас его соратник. И, кстати, посол России во Франции. Который, если опять же мне память не изменяет, как раз среди прочего занят чем-то вроде того, что лоббирует международное признание Петра Первого императором России. А Бертран у нас кто? Вот именно. Француз. Сейчас вернется, надо будет задать ему парочку вопросов. Может, подскажет что полезное.
        Только он подумал об этом, как раздался шорох крыльев, и Бертран Дюбуа опустился на берег рядом с ними.
        - Ну что? - осведомился Симай.
        - Ничего. - Вампир убрал крылья, сел, подтянул колени к груди, положил сверху руки, сцепил пальцы, и Сыскарь подумал, что больше всего он похож сейчас на сидящего "Демона" кисти гениального русского художника Михаила Врубеля. Вон и луна очень кстати взошла над кромкой леса и осветила голый мускулистый торс и черные волосы демонического существа из французской стороны.
        - Я всье равно их найду, - произнес глухо Бертран. - Хоть в Москве, хоть где угодно. От менья не уйдут. - Он повернул голову, посмотрел на товарищей. - А вы? Со мной?
        - Что мы? - спросил Симай. - Мы тебя вообще-то убить хотели, защитить Дарью Сергеевну и получить за это награду.
        - Дарью Сергеевну от менья не надо защищать, - сказал Бертран с чувством. - Я сам готов ее защитить от всего.
        Эге, подумал Сыскарь, да неужто у нас тут любовь как в этом дурацком кино... как его... "Сумерки", что ли? Да, кажется, "Сумерки". Любовь между вампиром и смертной девушкой. Вот же блин с чебурашкой! Что же получается, баба эта американская, писательница, которая историю придумала, оказалась права и так на самом деле бывает? О чем ты говоришь, сказал он себе. Думал ли ты еще пару дней назад всерьез о том, бывают ли на свете вампиры! Разумеется, нет. А они, оказываются, бывают. И еще как. Отчего ж не быть и подобной любви? К слову, и новый твой товарищ, цыган Симай Удача - плод такой же любви. Или по меньшей мере страсти. Пусть даже похоти, неважно. Так что не будем удивляться, а лучше используем данное обстоятельство в собственных интересах. Любовь, значит? Очень хорошо. Мощный стимул. И капкан. По себе знаю. Да ведь и возникла-то их любовь, кажется, до того, как Бертран стал вампиром. Вспомни, что говорил Харитон Порфирьевич. Поначалу он в гости нормально приезжал, днем. Потом изменился, после какой-то поездки в Москву. Кажется, двухнедельной.
        - Ух ты, - сказал Симай. - Может, скажешь, что ты ее не трогал, по-вашему, по-вампирски? Не пил ее кровушку?
        - Ньет, - помотал головой Бертран. - Можетье верить, можетье не верить. Но я ее не трогал. Я ее любил. Люблю, - исправился он. - Так правильно, да?
        - Хорошо по-русски говоришь, - заметил Сыскарь. - Давно в России?
        - Два года. С половьиной. У менья добрая памьять, я быстро учусь.
        - Долго уже в вампирах обретаешься? - спросил Симай.
        - А вот это совсьем не ваше дело.
        - Как это не наше! - возмутился кэрдо мулеса. - Очень даже наше. Мы, чай, русские люди, должны знать, что у нас под боком происходит. К тому же и охотники за такими, как ты. В том числе. Нам за это деньги платят. Если где-то тут вампирское гнездо возникло, то его следует уничтожить. Иначе беда всем православным людям. И не православным тоже.
        - Я не пью человеческую кровь, - сказал Бертран. - Только животных.
        - Это пока, - пообещал Симай. - Можешь не отвечать, но я и так вижу, что вампиром ты недавно стал. Поэтому и к Дарье такое отношение. Не забыл еще, как это - быть человеком.
        - Ты мне в душу не льезь, - оскалился Бертран, и в лунном свете опасно блеснули его длинные верхние клыки. - Поньятно? Целее будешь. И сказки тоже нье рассказывай. Видит он... Харитон Порфирьевич, ньебось, про менья говорил, так? Мол, был Бертран Дюбуа нормальный человьек, а потом изменил... изменился. Нье возражай, знаю, так было. Лучше скажи, готовы вы помочь найти Дашу или ньет? И учтите, за помощь я тоже могу заплатить. Золотом. Серебра не держу.
        - Вот это деловой разговор, - обрадовался Симай. - Жаль, времени мало его вести. Скоро третьи петухи пропоют, а у нас еще куча дел. Надо коней в мертвый табор вернуть и договор там подписать, - он на секунду запнулся, вероятно, засомневавшись, стоило ему проговариваться насчет мертвого табора или нет, но затем сообразил, что уже все равно, и продолжил. - Мы слово дали. А наше слово - кремень.
        - Мертвый табор? - переспросил Бертран. - Кажется, я что-то такое видел, когда летел к Дарье... Так вот откуда кони! Что с ними случилось? С цыганами, не коньями.
        - Потом расскажем. - Сыскарь глянул на часы. - Времени и впрямь мало осталось. Рассвет на носу. Предлагаю немедленно лететь-скакать к табору, а потом - в усадьбу к Бертрану. Если он не против. Там же совсем рядом, как я понимаю. Мы по любому к нему собирались, а тут так все совпало. Ты не против, Бертран? У тебя все и решим. Или не решим, и тогда разойдемся каждый своей дорогой.
        - Я согласьен, - кивнул Дюбуа, резво вскочил на ноги и расправил крылья.
        Через минуту крестьянин Прохор Гвоздев, выйдя из избы до ветру, поднял голову, и ему показалось, что ущербный яркий лунный кругляш, повисший над самой кромкой леса, стремительно пересекла крылатая тень с вроде бы человеческими ногами и головой. Прохор хотел было перекреститься, но руки были заняты. "Привидится же такое", - подумал он, доделал дело, подтянул портки и побрел обратно в избу - досыпать.
        Глава 22
        Ирина никогда не могла запомнить, как называются все режимы водяной струи, доступные ее душевой насадке. Кроме одного - "Шампань". Это когда вода падала на тело вперемешку с пузырьками воздуха мягким пенистым потоком. Словно она и не вода вовсе, а шампанское. Правда, ей никогда в жизни не доводилось принимать душ из шампанского. Мало того. Было у нее подозрение, что и создатели этих удобнейших душевых насадок, и те, кто затем их рекламировал в целях увеличения продаж, тоже не знали в реальности, что это такое - душ из шампанского (а вообще, интересно, хоть кто-нибудь когда-нибудь принимал такой душ?). Тем не менее, называние было удачное. Ш-ш-шампань... Поток шипит, пузырится, ласкает, умиротворяет. После такого душа в постель и спать до утра - самое то. С хорошими эротическими сновидениями. К тому же ничего, кроме сновидений, ей, кажется, не остается. Жениться он собрался! Я, значит, полтора года рядом с утра до вечера, а он съездил на пару дней в какое-то богом забытое село и тут же нашел себе невесту. И после этого мне говорят, что в русском селе одни бабки да алкоголики остались?! Охренеть.
Нет, правда охренеть. Чем она лучше меня, а? У меня что, ноги, может быть, кривые или глазки поросячьи и нос крючком? Сиськи не особо выдающиеся, это верно. Второй размер. Но ведь не первый же! И вообще. Большие сиськи - это уже вымя. А у женщины должна быть грудь. Красивая. Такая, как у меня. Когда соски торчат вверх и в стороны.
        Она посмотрела на свою грудь. Соски именно так и торчали.
        Ирина сделала воду погорячее, закрыла глаза, вызвала в памяти узкое длинное мужское лицо, которое озорная улыбка мгновенно превращала в мальчишеское...
        - У любви, как у пташки, крылья,
        Ее нельзя никак поймать.
        Тщетны были бы все усилья,
        Но крыльев ей нам не связать! -
        грянул телефон арию Кармен из одноименной оперы Бизе.
        Чтоб тебя. Нет, ну какая же это, интересно, сволочь весь кайф обломала? Вот всегда так. Хоть телефон с собой в ванную не бери. А как не брать, если в любую минуту при ее работе может случиться важный звонок? Говорят, раньше люди жили без мобильников и как-то обходились. Мало того, у большинства даже и в квартирах телефонов не было.
        Поверить в это можно, наверное. Представить себе - нет.
        - Все напрасно - мольба и слезы,
        И страстный взгляд, и томный вид,
        Безответная на угрозы,
        Куда ей вздумалось - летит,
        - и не подумал угомониться телефон.
        Да уж. Что напрасно, то напрасно. Ни хрена не замечает. А все почему? Потому что все мужики - козлы. Увидят большие сиськи и готовы бежать за ними, как тот козел за капустной кочерыжкой. Интересно, какие сиськи у этой Светы. Готова спорить на что угодно - больше, чем у меня. Как минимум на размер. Ну и фиг с ними.
        Она выключила душ, отодвинула занавеску, выудила из кармана халата, висящего на двери, мобильник, глянула на определитель (номер не знаком) и нажала соединение.
        - Алло!
        - Алло, здравствуйте, это Ирина? - вопросил в трубке девичий голос.
        - Здравствуйте. Да, Ирина. - Полотенце - на голову, махровый халат - на тело, ноги - в тапочки. Ладно, все равно пора было вылезать, помылась уже... - С кем имею удовольствие?
        - Меня зовут Света. Светлана Русская. Я... знакомая Андрея Сыскарева. У вас найдется для меня минутка?
        Опаньки. Стоит подумать о черте, как он тут как тут. И что ей надо, этой сисястой разлучнице?
        - Да, конечно, Света. Я... Андрей о вас рассказывал. И какая же вы знакомая? Вы его невеста, как я понимаю. Если правильно понимаю.
        На кухню. Включить чайник. Вытереть голову. Время - двадцать один час шесть минут. Поздним звонок не назовешь, так и быть. Но и ранним тоже.
        - Правильно, мы собираемся пожениться...
        Будем честны, голос у нее скорее приятный. Обертона такие... богатые. Располагает.
        - ... Он дал мне ваш телефон на всякий случай. Сказал, что вы не только незаменимая помощница, но и близкий друг, на которого всегда можно положиться.
        - Мне очень лестно. Так и сказал - близкий друг?
        - Так и сказал. И еще, чтобы я смело вам звонила, если что.
        Ну, Андрюшенька, ну спасибо. Близкий друг, млять. Я тебе это припомню. Еще не знаю как, но точно припомню. Стоп. А чего она звонит-то? Не пообщаться же с "близким другом" в самом деле.
        - Если что... Светлана, а что случилось, извините за прямой вопрос, почему вы звоните?
        Выяснилось следующее.
        Последний раз Андрей Владимирович Сыскарев звонил избраннице своего сердца - Светлане Русской - ровно сутки назад. Вчера, около девяти часов вечера. И с тех пор не сделал ни одного звонка, не прислал ни единой, пусть даже самой коротенькой, эсэмэски, а его мобильный перманентно "выключен или находится вне зоны действия сети". И домашний тоже не отвечает. Вот поэтому Светлана и решила позвонить "незаменимой помощнице" и "близкому другу" ее жениха Ирине, чтобы спросить: это вообще нормально для Андрея Сыскарева - вот так вот исчезать из эфира, или не совсем? Дело в том, что Светлана не так хорошо знает Андрея, чтобы сделать подобный вывод самостоятельно. То есть, по сути, хочется ответа на один-единственный и вечный женский вопрос. Вернее, несколько вопросов. Которые, если отбросить всякие околичности, будут звучать примерно так.
        Где этого козла носит?
        Какого хрена он выключил телефон?
        А если не носит и не выключал, что с ним могло случиться и не пора ли объявлять всероссийский розыск?
        Потому что она, Светлана, уже места себе не находит и не знает, что ей делать.
        - Ну, во-первых, успокоиться, - посоветовала Ирина сопернице. - Сутки всего человек не звонит, а вы уже бьете в колокола. Рановато по-любому. Хотя понять вас я могу. Наверное. Вы где сейчас? В этих... как их... черт, извините, название забыла.
        - Кержачи. Да, я здесь.
        - Вот и хорошо, там пока и оставайтесь. Давайте так: я попробую выяснить, что и как, и вам перезвоню. Звонить по этому номеру, что у меня определился?
        - По этому. А... когда вы сможете позвонить?
        - Как только хоть что-то узнаю, сразу же позвоню. Обещаю. Света, вы не переживайте, найдется. - Она хотела добавить, что с мужиками, особенно холостыми, подобное случается - загулял хлопец, всего-то и делов, - но передумала. Уж больно по-простецки бы вышло. Хоть и верно по сути. Нет уж, пусть сама догадывается, что к чему. Не все ж сиськами трясти, надо иногда и головой думать.
        Дались тебе ее сиськи, подумала, попрощавшись и отключившись. Там, может, и нет ничего особенного, а девка вполне себе нормальная. Переживает вон. Я бы, к слову, тоже переживала. Сутки. Хм. Теоретически, конечно, мог и загулять. Но это теоретически. Сыскарь выпить любит, не без этого, но не до потери памяти и чувства долга. С другой стороны, откуда мне знать? На работе человек один, а в отпуске, возможно, совершенно другой. Ты же, подруга, не проводила с ним отпуск... А жаль. Еще как. И тем не менее. Загулял или нет? Вот в чем вопрос.
        Звонки на мобильный и домашний не дали ничего. Не берет трубку, да. Но по какой причине?
        Она налила себе чаю, прошла в комнату, разбудила мышкой уснувший комп, вышла на страничку Андрея в одной из социальных сетей.
        За вчерашний день записей нет. Понятно, сюда мы ходим редко. А здесь? О, имеется.
        "Слегка замотался. А нужно еще съездить на кладбище, потому как обещал. Чего не сделаешь ради того, чтобы сдержать слово!" - прочитала она.
        Написано вчера в двадцать один час девятнадцать минут по Москве. И восемь комментариев. Посмотрим... ничего существенного. Обычный треп и упражнения в остроумии. Нет, вру, вот ответ Андрея на чье-то бабское: "Расскажите, как там ночью на кладбище, хорошо? Давно не была" - "Обязательно. Если не поздно вернусь". И снова она: "Жду с нетерпением".
        Ждет она. С нетерпением. Ну почему у нас в стране столько одиноких и озабоченных девок, баб, теток и женщин, скажите на милость? Вот же угораздило родиться. Мало того что в России, так еще и женщиной. А с учетом твоего, подруга, неровного дыхания к автору блога, так и вовсе полная невезуха выходит. Однако кое-что я все-таки выяснила. Вчера вечером Андрей собирался на кладбище. На какое? Скорее всего, в Ракитки, Ванину свежую могилу навестить. Хотя странно это. Только похоронили, считай, и опять на кладбище переться? Что он там забыл? Сказать покойнику, как он его любил и уважал? Не похоже на Сыскаря. Определенная сентиментальность в нем имеется, но не до такой степени. Что же тогда? Думай, Ира, думай. Уж что-что, а думать и делать выводы ты всегда умела. Иначе вряд ли бы выбрала ту работу, которую выбрала. Итак. Зачем он поперся на кладбище в Ракитки - вопрос на самом деле четвертый. Первый - это поперся ли он туда вообще? И как это нам выяснить? Для начала вспомни, что человечество давным-давно изобрело такие штуки, как Интернет, компьютер и телефонная связь.
        Запрос в поисковой системе, и вот он, пожалуйста, номер телефона искомого кладбища. И время его работы. Значит, получается, если Андрей вчера вечером туда все же отправился, то приехал уже после закрытия. Поэтому должен был общаться с охраной, если хотел внутрь попасть. Наверняка там есть охрана, где в наше время ее нет... Что ж, попробуем пообщаться.
        Она набрала номер с домашнего телефона.
        Длинные гудки... Ага, сняли трубку!
        Что-что, а общаться с самыми разными людьми Ирина Москвитина умела. В том числе и по телефону. Жизнь и работа в частном сыскном агентстве "Поймаем.ру" научили. Плюс природный дар. А уж если общаться приходится с мужчиной, то будьте уверены - промашки не случится. Выложит голубчик все, что знает, как миленький. Подпустить в голос немного искушенной сексуальности, дать понять, что вся надежда у бедной, попавшей в затруднительную ситуацию женщины только на мужественного, знающего и благородного собеседника - и дело в шляпе. Без актерства здесь, понятно, не обойтись. Но актриса с той или иной степенью таланта сидит в каждой женщине. Просто не все об этом догадываются.
        Через пять минут она выяснила, что черный кроссовер с очень хорошо известными ей номерами, принадлежащий частному сыскному агентству "Поймаем.ру", со вчерашнего вечера припаркован на стоянке неподалеку от ворот кладбища.
        "Ой, спасибо вам большое! - прощебетала Ирина. - А скажите, пожалуйста, как вас зовут, чтобы я могла с вами встретиться сегодня вечером и лично поблагодарить за участие? Нет-нет, не волнуйтесь, от работы я вас не отвлеку. Ну разве что самую малость, на несколько минут. Мы все успеем, уверяю вас. Мне все равно машину забирать, заодно и вас увижу... Вадим? Очень, очень приятно, Дима. Меня зовут Ира. Ждите, я скоро приеду. Можно будет позвонить по этому телефону? Лучше по сотовому? Диктуйте номер. Спасибо еще раз и до скорой встречи".
        Она положила трубку и физически ощутила, как сползает с лица фальшивая улыбка, озабоченно сжимаются губы и прорезает лоб складка-морщинка, свидетельствующая о том, что волноваться и впрямь есть о чем.
        Приехал на машине, а обратно на ней не уехал? Как это вообще? Разве что напился прямо там, на кладбище, не захотел садиться за руль и вызвал такси. Или поймал попутку в город. Но тогда где он и что он? В неизвестном месте продолжает пьянствовать и морально разлагаться? Ну, Андрюшенька, погоди. Если так, дорого тебе мои волнения обойдутся.
        Впрочем, грозя мысленно любимому начальнику и человеку, она уже понимала: что-то и впрямь произошло. И это "что-то" гораздо серьезнее обычного мужского загула.
        Вызвать такси - две минуты. Высушить волосы феном - пять. Хорошо, когда волосы короткие, очень практично. Одеться и навести легкий марафет - еще десять. Деньги, права, доверенность и запасные ключи от машины - в сумочке. Вперед? Вперед.
        Такси подкатило ровно в тот момент, когда она вышла из подъезда.
        Точный расчет - наше все. Эх, что-то нехорошие времена настали. Сперва Ваня умер, теперь Андрей пропал. Что происходит? И добыть ответ на этот вопрос, кроме себя самой, некому. Хорошо еще хоть, почти лето на дворе. А то шарахайся сейчас по зимней ночной Москве и ближайшему Подмосковью... Брр! Хоть и в авто, а все равно. Зима есть зима. Особенно наша русская...
        "Что, музыка? Нет, не мешает. Только развлекать меня разговорами не нужно, о'кей? Я хочу помолчать и подумать".
        Ей повезло, - ни одной пробки за всю дорогу.
        Хоть в чем-то везет...
        "Здесь, пожалуйста".
        Расплатилась, поблагодарила, вышла.
        Вот он, их красавец-кроссовер. Стоит, терпеливо ждет хозяев. Год машинке всего. Считай, новехонькая. К тому же ни единой аварии за все время. Так, первым делом осмотрим салон.
        Осмотр ничего не дал. Было понятно одно - Андрей приехал сюда на машине и по какой-то причине оставил ее здесь. Где он сам, по-прежнему неизвестно. Нужно было идти общаться с охранниками. Ирина вытащила мобильник и набрала записанный дома номер.
        Дима оказался невысоким щупловатым молодым человеком с лицом, на котором явственно читалось неоконченное высшее образование и отсутствие постоянной девушки, не говоря уж о жене. Даже странно, как такие попадают в охрану. Ему бы больше подошла роль продавца в каком-нибудь салоне мобильной связи, подумала Ирина. Впрочем, все это не мое дело. А мое дело - выяснить, что здесь вчера случилось.
        Оказалось, вчера, в интересующее Ирину время, дежурила другая смена охраны. А Дима с напарником заступил на дежурство сегодня в девять утра.
        - Дима, я вас очень прошу, - сказала Ирина, придвигаясь к доблестному охраннику почти вплотную и нежно засовывая ему в нагрудный карман парочку не самых мелких денежных купюр, - позвоните на сотовый прямо сейчас кому-нибудь из тех ребят, кто дежурил вчера, и уговорите меня выслушать. Это очень важно.
        - А... что я им скажу? - осведомился Дима, нервно застегивая пуговицу на кармане, в который были помещены деньги. Было понятно, что взяток раньше ему не давали.
        - Правду, - ласково ответила Ирина. - Ничего, кроме правды, - и улыбнулась своей самой обворожительной улыбкой.
        Нет, все-таки, если судьба огорчает вас по-крупному, то в мелочах, наоборот, старается не травмировать. Как правило. Вот и сейчас. Вчерашний охранник по имени Геннадий не только согласился выслушать Ирину, но даже встретиться с ней сегодня и рассказать то, что видел. При одном условии. Пусть Ирина прихватит по дороге бутылку чего-нибудь крепкого. Лучше коньяка или виски. Но можно и рома, например. Только не водки, водку он не любит. Да, он знает, что крепкое в магазинах после двадцати двух ноль-ноль не продают, но есть рестораны. И бары. Это будет своего рода платой за информацию. А заодно он, Геннадий, убедится, серьезно ли Ирина настроена и готова ли она за данную информацию заплатить. Потому как, если не готова, то и говорить не о чем. Да, и пусть не опасается и все такое прочее. Домой он ее не приглашает. Потому что дома жена и вообще. Встретятся во дворе. Запишите адрес. Когда подъедете - звоните, выйду. И не забудьте - водки не надо.
        Глава 23
        По идее, охранник на кладбище и должен быть пьющим человеком, говорила себе Ирина, покупая в ресторане по дороге бутылку самого дешевого отечественного коньяка. Работа такая, нервная. Надо как-то себя успокаивать.
        Она и не представляла, до какой степени близка к истине.
        Геннадий жил в ничем не примечательной панельной двенадцатиэтажке неподалеку от метро "Ясенево" и вышел из подъезда буквально через три минуты, после того как Ирина припарковалась во дворе, с трудом отыскав свободное местечко, и позвонила по указанному номеру.
        В отличие от своего коллеги Димы, оказался Геннадий мужчиной крупным, тяжелым (Ирина прочувствовала, как просела машина, когда он сел рядом на место пассажира) и взрослым. Под сорок, не меньше.
        - Добрый вечер, - поздоровался он густым голосом. Он него крепко пахло спиртным, табаком и тщательно скрываемым страхом. - Я Геннадий.
        - Ирина, - представилась Ирина.
        - Хорошая машина.
        - Спасибо.
        - Это был ваш муж?
        - Что?
        - Я спрашиваю, это ваш муж вчера на кладбище приезжал?
        - Почему вы так решили?
        - Вы на той же машине, что и он, и вы о нем спрашиваете. Обычно так ведут себя жены. Те, кто беспокоится о своих мужьях, - добавил он с грустью. Из чего можно было с большой долей вероятности заключить, что жена Геннадия не проявляет о нем должного беспокойства. Да и бог с ним.
        - Мы коллеги и близкие друзья, - сказала Ирина. - Пожалуйста, расскажите, что вы знаете. Буду очень вам благодарна.
        - Он пропал, да? - осведомился Геннадий с кривой ухмылкой и тут же задал следующий вопрос. - Вы привезли то, что я просил?
        - Ответ "да", - сказала она. - На оба вопроса. Только мы сделаем так. Сначала ваш рассказ, а потом коньяк.
        - Сначала несколько глотков коньяка, потом сигарета и рассказ, - не поддался Геннадий. - Иначе я пошел.
        И открыл дверь кроссовера со своей стороны.
        - Ладно, поверю, - буркнула Ирина, передавая ему бутылку. - Только курите в окно, пожалуйста. Я не в восторге от табачного дыма.
        То, о чем в последующие пятнадцать минут рассказал Геннадий, выглядело самым натуральным пьяным или сумасшедшим бредом.
        По словам охранника, выходило, что вчера в начале двенадцатого ночи мужчина, по описанию очень похожий на Андрея, приехал на этой же машине к кладбищу "Ракитки" и попросил Геннадия пустить его на могилу друга, попрощаться.
        - Сказал минут на десять-пятнадцать, не больше. Я и пустил. Почему нет? А сам думаю - странно это как-то. Можно сказать, ночь на дворе, а ему с другом прощаться приспичило. Но спиртным от него не пахло, точно. Я на работе не пью, учуял бы. Пошел он, значит, туда, к свежей могиле. И тут меня словно подтолкнул кто-то. Надо, думаю, посмотреть за ним. Тихонько, чтобы не заметил. На всякий случай, как говорится. В конце концов, это моя обязанность - следить, чтобы все было в порядке. Верно?
        "Твоя обязанность - не пускать людей ночью на кладбище, тогда и порядок будет", - подумала она, а вслух сказала:
        - Да, конечно. И вы за ним проследили?
        - Проследил. Тихо ходить я умею. И там есть несколько могил с памятниками, за которыми легко спрятаться. Да и знаю я все тропинки на этом кладбище так, что с закрытыми глазами по ним пройду... - Геннадий замолчал, сделал две подряд глубокие затяжки. - Близко, однако, подбираться не стал. Вижу его, и ладно. Там, правда, темновато, но света от дальних фонарей хватало, чтобы фигуру рассмотреть...
        Далее Геннадий поведал о том, что Андрей над могилой пригласил мертвого друга на свою свадьбу с некой Светланой, потому что якобы был у них уговор. Тот, за кого эта самая Светлана согласится выйти замуж, пригласит друга на свадьбу. При любых вариантах и обстоятельствах.
        - Говорил он негромко, но на кладбище ночью тихо, хорошо все слышно, - продолжал Геннадий взволнованно. - Так и сказал. Приходи, мол, Ваня, на нашу со Светланой свадьбу в своем незримом и бестелесном виде. Мы будем ждать. И после этого выпил.
        - Выпил?
        - Да, из фляжки, которую принес с собой. Уж не знаю, что там у него было налито. Выпил, закурил, и тут... - Геннадий снова умолк и торопливо глотнул коньяка. Его большая рука с зажатой в ней бутылкой заметно подрагивала. - Земля на могиле зашевелилась, - продолжил он с явным трудом, пересиливая себя. - Сначала я подумал, что мне кажется. Но потом пригляделся - точно. Как раз и луна из-за облаков вышла, хорошо все было видно. Осыпался холмик могильный внутрь себя, словно там, под землей, пустота какая-то образовалась. А вместо него на поверхности появился гроб. Будто всплыл из-под земли. Как в каком-нибудь долбаном ужастике. Только это был не ужастик, а на самом деле, - он покосился на притихшую Ирину и сказал с нотками горечи в голосе. - Вы, наверное, думаете, что я сочиняю. Отрабатываю коньяк этим бредом. Да?
        - Я...
        - Думайте, что хотите. Но я не вру. Однако учтите, если придется отвечать на эти же вопросы официально, я от всего откажусь. Мне в психушку не хочется. Если же вы записываете наш разговор, то скажу, что и впрямь все придумал. Коньяк отрабатывал.
        - Я не записываю, - соврала Ирина. - Зачем мне это? Продолжайте, пожалуйста.
        И Геннадий продолжил. Далее он рассказал о том, как оживший мертвец предложил Андрею выпить вина, которое, оказывается, тот положил в гроб на похоронах вместе со стаканом.
        - Две бутылки они выпили. Открывал Андрей. У него оказался с собой нож со штопором. Швейцарский. Мертвец так и сказал. Доставай, мол, свой швейцарский, открывай и наливай. У меня ножа нет.
        "Верно, - отметила про себя Ирина. - И то, что Сыскарь две бутылки вина в гроб Ивану положил вместе со стаканом, и то, что перочинный швейцарский нож всегда с собой носит. Странно, откуда все это может знать Геннадий. Впрочем, он охранник на кладбище, значит, теоретически мог присутствовать на похоронах. Непонятно, правда, зачем ему было подходить близко к гробу, но - мог".
        - Что, и мертвец тоже пил? - осведомилась она, стараясь, чтобы в голосе не звучала насмешка. Или хотя бы звучала как можно слабее.
        Геннадий выбросил за окно окурок, снова глотнул из бутылки и тут же закурил новую сигарету.
        - Да, пил, - сказал абсолютно трезвым хоть и сдавленным голосом. - Они выпили по три стакана. Сначала этот Андрей колебался. Не хотел пить. И я его очень хорошо понимаю. Но потом все-таки согласился. Они даже тосты произносили.
        - Вот как? Интересно какие.
        - Первый был за любовь. Второй - за дружбу. А третий - за жизнь и смерть.
        - Надо же, как мелодраматично, - усмехнулась Ирина. - И впрямь кино.
        - Да. Только это было не кино.
        - И что случилось, когда они допили вино?
        - Вы не поверите.
        - Можно подумать, что в то, что вы мне уже рассказали, легко поверить.
        - Тоже верно. Этот ваш Андрей исчез.
        - Как это?
        - Не знаю как. Исчез - и все. Допил последний глоток из стакана и тут же пропал, как не было.
        - Может быть, ушел, а вы не заметили? Темно ведь было, сами говорите.
        - Я говорю то, что видел. Он исчез. Прямо на моих глазах. Испарился. Растворился в воздухе. Бесследно пропал. Только что стоял человек - и нет его. Ни звука, ни какой-нибудь там вспышки, ничего. Как корова языком слизала, моя бабушка говорила в таких случаях.
        - Хм. А что мертвец?
        - Когда Андрей исчез, стакан, который он держал в руке, упал на землю рядом с гробом. Мертвец поднял стакан, улегся, задвинул крышку, и вместе с гробом снова опустился под землю. Как будто это кино задом наперед запустили. Даже холм могильный опять возник, как был. Даже табличка с именем, фамилией и датами рождения и смерти обратно воткнулась. И все стало как было. Только Андрея вашего не стало. - Он прерывисто вздохнул и закончил. - Вот и все, что я видел. Как на духу. Верить мне или нет - дело ваше. Но я не вру. Вот вам крест. - И Геннадий широко перекрестился.
        С полминуты они провели в молчании.
        - Знаете, - произнесла, наконец, Ирина. - Я работаю в частном сыскном агентстве. И человек, который пропал, Андрей, тоже там работает. Собственно, он хозяином данного агентства и является. Мертвец, о котором вы говорите, это тоже наш друг и коллега... Впрочем, неважно. Важно то, что поверить в эту совершенно фантастическую и, как вы правильно сказали, бредовую историю, я действительно не могу.
        - А у меня есть доказательство, - с каким-то напором и даже некоторой злостью заявил Геннадий. - Частное детективное агентство, говорите? Тогда вы должны знать, что такое улики и отпечатки пальцев. Не хотел сразу отдавать. Подумал, сначала погляжу на вас, а там решу. Теперь решил.
        - Неужели пустые бутылки? - догадалась Ирина.
        - Они, - подтвердил охранник. - Стакан мертвец назад в гроб забрал. А бутылки так и остались лежать там, где их ваш Андрей оставил. Так как он их открывал и разливал вино, на них должны были остаться его отпечатки. Когда все закончилось, я эти бутылки аккуратненько подобрал и спрятал. Хоть и страшно было - сил нет. Да и сейчас страшно. Я, может, и пью, чтобы страх заглушить. А Катька, дура, не понимает. Думает, запой у меня очередной. - Он снова вздохнул и приложился к коньяку.
        "Одно другому не мешает, - хмыкнула про себя Ирина. - Можно, и страх заглушать, и в запой впасть одновременно. И очень легко. И еще неизвестно, что здесь причина, а что следствие. Так что называть Катьку дурой я бы не торопилась".
        - А где эти бутылки, Коля? - спросила она мягко.
        - Сейчас принесу, - ответил тот. - Вижу, что человек вы хороший, волнуетесь за коллегу и др-руга, что в наше долбанное время нечасто встретишь, а потому отдам бесплатно. Бес-платно! - повторил он со значением, выбрался из машины и нетвердой походкой направился к подъезду.
        Черт, надо было, наверное, с ним пойти. Уже пьян мужик, штормит его. Да и жену Катьку нельзя сбрасывать со счетов. Устроит сейчас скандал, запрет муженька дома, ищи его потом свищи. Завтра-то, небось, настроение будет у Коли совсем другое. Тяжкое да похмельное. Не до откровенных рассказов и передачи улик. Тем более бесплатно.
        Опасения, однако, оказались напрасными. Ровно через шесть с половиной минут по часам Геннадий вышел с пакетом в руках, который и передал Ирине.
        - И запомните, - повторил на прощанье. - Если что, я от своих слов откажусь, сразу вас перду... предпру... предупреждаю. Хоть режьте меня. Ничего не видел, ничего не знаю. И еще... В тот день, когда хоронили этого Ивана, была не моя смена. Так что не мог я подсмотреть, что ему в гроб две бутылки вина кладут. Это я так, на всякий случай.
        - Да, конечно, - сказала Ирина. - Спасибо.
        "Но тебе могли об этом рассказать коллеги", - подумала она и резко тронула с места.
        Сна не было уже ни в одном глазу. Две пустые бутылки из-под крымского красного полусладкого вина в полиэтиленовом пакете не дали бы ей уснуть в любом случае. Того самого вина, что любил покойный Ваня. И того самого вина, что Андрей положил Ване в гроб, - это она видела собственными глазами. Скорей в офис. Там есть чем снять отпечатки пальцев с бутылки. И есть с чем их сравнить. Отпечатки сотрудников частного сыскного агентства "Поймаем.ру" на всякий случай хранились в памяти рабочего компьютера. Вот этот случай и наступил.
        Было уже почти два часа ночи, когда, проделав все необходимые процедуры и действия, она убедилась: отпечатки пальцев на пустых бутылках из-под красного полусладкого вина, которые передал ей охранник Геннадий, принадлежат Сыскареву Андрею Владимировичу. И ошибка исключена.
        Они должны прийти сами.
        Вот что было всегда самым трудным в его работе: сделать так, чтобы нужный ему человек пришел сам. Пришел и попросил об услуге. Неважно какой, главное, чтобы сам, по своей воле, не принуждаемый ни силой, ни страхом, ни заклинанием, ни колдовским зельем, в еду или питье подсыпанным, ни заговоренным предметом, под порог или кровать или кухонный стол спрятанным. Как добиться этого? Разные есть пути. Вернее, путь-то всегда один - подставить человека. Сделать так, что деваться ему будет некуда. А вот способы этих подстав и впрямь разные.
        Например, можно наслать болезнь на близких ему людей. Нескольких сразу или одного (последнее удобней и проще). Такую хворь, что никакой доктор не разберется, что происходит. Чахнет на глазах больной, не ест, не пьет, жить не хочет. И никакие лекарства не помогают. А тут и ты в пределах доступности оказываешься. И кто-то из знакомых нужного тебе человека - тех, кто уже не раз пользовался твоими услугами и остался не только доволен, но и впечатлен, - советует: "Есть такой колдун Григорий. Настоящий, не шарлатан ярмарочный. Он может помочь". И вот человек приходит к тебе и просит помочь. Не сразу, после раздумий, сомнений, но приходит. Он же сам пришел, без принуждения, верно? Мог бы и не приходить. Пусть бы надеялся на чудо, молил своего христианского бога об исцелении или покорно ждал смерти близкого и любимого. Нет, он не стал ничего этого делать, а пришел к тебе. И как только пришел и согласился принять твою помощь - он твой. Но бывает, что этот способ не срабатывает. Не оказывается среди близких и любимых такого, кто поддался бы насланной болезни. Случается такое. И довольно часто. Крепкий
организм попадется, и ничего ты с ним не сделаешь. То есть сделать всегда можно, если очень и очень постараться. Но не всегда игра стоит свеч.
        Тогда нужно действовать иначе, не через физическое здоровье, а через сферу взаимоотношений с людьми, жизненного успеха, простой удачи в конце концов. Когда у избранной жертвы начинает все валиться из рук, она постоянно не в настроении, чуть не всякий разговор превращается в ссору, плохо не только самой жертве, но и тем, кто рядом. Тут важно так подгадать, чтобы эта жертва больше всего неудобств и неприятностей своим поведением доставляла именно тому, на кого ты нацелен на самом деле. Так, чтобы, опять же, человек не выдержал и пришел за помощью. Данный способ требует больше искусства и терпения, нежели первый, но тем и привлекателен. Здесь можно славно поиграть и повеселиться.
        Еще хорошо, когда имеются два друга или две подруги. Женатые или замужние. Любовные чары - одни из самых мощных. И когда лучший друг соблазняет жену твоей жертвы или дорогой ненаглядный муж собирается уйти жить к подруге... Тут не то что у колдуна, у самого дьявола помощь примешь. Очень, очень много великолепных комбинаций можно устроить, используя чужую любовь или даже просто влечение, как рычаг или приманку. Не обязательно и замужние с женатыми. Взять последний случай, такой для него важный. Не появись в селе эта парочка частных сыщиков, не влюбись они в Светлану и не ответь позже она взаимностью одному из них, что бы он делал? Понятно, что-нибудь в конце концов придумал бы. Но сколько бы пришлось ждать удобного момента? Неизвестно. Нет, удачно все-таки получилось, что ни говори. И он уж постарался эту удачу не упустить.
        А дети? Посади ребенка на правильный крючок - и его мать с отцом сами к тебе на коленях приползут. Правда, трудно с детьми это сделать, трудно. Труднее, чем с кем бы то ни было. Уж больно чисты бывают их души, ничем не замутить эту чистоту. А некоторые и вовсе видят тебя насквозь. Пока не подрастут. Как только девочки и мальчики начинают превращаться в девушек и парней, они становятся очень уязвимы. Насколько трудно околдовать ребенка, настолько же легко подростка. Глина. Лепи что хочешь. При этом подросток обыкновенно склонен себя полагать самым независимым существом во всей вселенной. Ни авторитетов для него якобы не существует, ни норм, ни правил. Гордый, одинокий и неприступный, так сказать. А на самом деле уязвимый со всех сторон. Даже неудобно иногда бывает от того, насколько легко их подчинить себе.
        Имущество и домашние животные. Тоже доступ к душе. Хоть и редко. Поскольку те, кто сильно дорожит нажитым добром, обычно представляют из себя некачественный человеческий материал. То же относится и к безмерным обожателям домашних животных, которые часто оказываются душевно и психически неполноценны в буквальном смысле слова. Такие представители рода человеческого чаще всего бездетны и одиноки. Людей они по-настоящему любить не способны - это им кажется слишком больно и накладно, - а любить хочется. Вот и переносят свои чувства на тварей неразумных, но преданных. Ни первые, ни вторые для настоящего дела не годятся - так, расходный материал, пыль под ногами.
        Григорий вышел на крыльцо, неспешно огляделся, присел на верхнюю ступеньку, повернул лицо к солнцу, смежил веки. Хорошо! Все, что нужно, он сделал. И сделал неплохо. Теперь остается только ждать. Придет, никуда не денется. Зоряна-Ольга тогда не пришла, выбрала путь, ему неподвластный. А эта придет. Обязательно. Он так видит. Да, Зоряна... Его любовь, его пагуба, его незаживающая рана. Вечное напоминание о первом и самом сокрушительном поражении в той длинной череде битв, которая началась уже больше тысячи лет назад, и конца ей пока не видно.
        Глава 24
        Греческие попы окончательно обосновались в городе на исходе лета.
        Как раз к этому времени были закончены и освящены две церкви и вовсю шло строительство каменного собора. Собор возводили под защитой стен Кремля (заодно и стены укрепляли). Деревянные же церкви срубили в Верхнем посаде, рядом с Торговой площадью и в Загородье - там, где почти уже слились в одну две некогда отдельные слободы, Кожемяцкая и Лесная. И говорили о том, что скоро будет заложена еще одна церковь, в Нижнем посаде, чтобы уже ни один конец города не остался без духовного окормления.
        Отец Григорий, молодой греческий священник, как раз был назначен настоятелем церкви в Загородье - там, где проживала уже крещеная семья Ольги-Зоряны. И там, где неподалеку обитал в наемном жилье и Самовит после того, как продал дом Велеслава в Верхнем посаде. Все еще обитал, вернее будет сказать.
        Давно нужно было уехать, спрятаться, обосноваться там, где долго не найдут власти - ни княжьи, ни церковные. Как и предупреждал старый волхв Велеслав. И давно все было к этому готово. Книги Велеславовы бесценные вывезены и схоронены в надежном месте, лесная дальняя заимка подготовлена, даже и запасы кое-какие на зиму сделаны, и те, кто должен, предупреждены, а все медлил Самовит, не уезжал из города, как будто ждал чего-то. И, ясно-понятно, дождался. Потому как тот, кто ждет, всегда дожидается. Но не всегда это идет на пользу.
        Собственно, тогда уже, с самого начала, он знал, отчего медлит - уж чего-чего, а склонности к самообману у Самовита никогда не было. Не трогается он с места всего по двум причинам. Первая из которых - обыкновенный страх. Страх стать изгоем. Это сейчас общество устроено так, что человек может быть абсолютно одиноким и все равно рассчитывать в случае нужды на помощь и защиту государства. А в те давние полузабытые времена люди на Руси жили родами и общинами. И если человек по разным причинам из рода или общины выпадал, то становился изгоем - изжитым, выжитым. С этого момента любой, кто посчитал бы себя в силе, мог его обидеть, унизить, лишить имущества, свободы, а то и самой жизни.
        Да, существовал княжий суд. Но добиться его в одиночку было практически невозможно. Пока Самовит живет в городе, все его знают и находится он под защитой городской посадской общины - это одно. А вот как только поселится на дальней лесной заимке... Понятно, не всякий лихой человек, будь он один или с ватагой таких же, решится тронуть ведуна. Далеко не всякий. Но могут найтись и те, кто решится попытать удачи. И кто знает, хватит ли тогда колдовского умения отвратить беду и покарать злочинцев? К тому же уходить в леса, когда ты молод, полон сил, а вокруг кипит жизнь, - не самая приятная перспектива в любом случае.
        Вторая же причина - Зоряна. Ольга. Любовь его неизбывная и единственная. Казалось бы, все слова уже сказаны, доводы приведены, будущее обозначено. Вместе им не быть никак. Но сердце уговорить невозможно. Оно будет ждать, любить, верить и надеяться до самого последнего мига.
        Потом-то молва донесла, как оно случилось. Да и без молвы не сложно было догадаться. Молодой неженатый священник из греческой земли и лишь недавно обращенная в новую веру красавица Ольга, полная любви ко Христу и, соответственно, к церкви Христовой. Известно, как легко бывает одна любовь перетекает в другую. Опять же и пригож был отец Григорий, не отнять. Волосы темно-каштановые, кудрявые, лицо белое, глаза синие, ясные, как июньское небо. Приглянулась и Григорию красавица-прихожанка. Так приглянулась, что испросил разрешения жениться у епископа своего и таковое разрешение получил. И ждать особо долго не пришлось.
        Как только узнал Самовит о предстоящей свадьбе, так окончательно покой и сон потерял. Оно и раньше было не сладко, с тех самых пор, как старый волхв Велеслав помер, а Зоряна из Новгорода крещеной вернулась, а теперь и вовсе, словно нож острый булатный под самое сердце подвели, только дернется чуть сильнее и - прощай жизнь. И тени надежды не осталось. А тут еще - одно к одному - взялись новые церковные власти под рукой первого Новгородского епископа Акима Корсунянина да при всемерной поддержке родного дяди великого князя Владимира Красно Солнышко Добрыни искоренять язычество во всех городах и весях земли новгородской. Да так, что хоть плачь, хоть костьми ложись, а никуда не денешься, все одно будет по-ихнему.
        Добрались и до Велесова капища.
        Соседский мальчишка, с которым Самовит, можно сказать, почти дружил, прибежал тогда рано утром, запыхавшись, выпалил: "Ты тут сидишь, Самовит, а там дружинники на конях поскакали в сторону священной рощи. И с ними отец Григорий. Велеса твоего рушить собрались, не иначе".
        Пеший может обогнать конного в двух случаях.
        1. Если знает более короткую дорогу.
        2. Если он быстрее и выносливее коня.
        Более короткой дороги просто не существовало. Что же касается быстроты и выносливости, то на расстоянии поприщ в сорок-пятьдесят Самовит, пожалуй, смог бы поспорить с любым конем или лошадью. Как раз за счет выносливости. Но не на меньшем.
        И все же он почти успел. Не остановить предателей и врагов веры предков - об этом и речи идти не могло. Но хотя бы сказать последнее "прости" священной роще и лично богу Велесу.
        Почти...
        - Ты это видишь? - прошептал над ухом знакомый чуть насмешливый голос, когда он, спрятавшись за дубом в два обхвата, в бессильной ярости смотрел, как полыхает в большом костре распиленное, а затем изрубленное в щепы деревянное изображение Велеса, как топчутся по капищу, словно по рыночной площади, уже изрядно хлебнувшие вина дружинники, мало довольные тем, что за работу им пришлось выполнять, как возносит молитвы своему богу молодой греческий священник Григорий - жених Зоряны. Его Зоряны.
        - Вижу, - пробормотал он сквозь зубы. Не оборачиваясь, понял, кто стоит за спиной. Бафомет. Искуситель и, можно сказать, работодатель.
        - И что собираешься делать?
        - А что я могу сделать? Там дружинники пьяные, у всех зброя. Зарубят без разговоров. А то и мечи не станут марать - повесят на ближайшей березе. С поповского благословения. И веревки искать не надо - арканы к седлам приторочены.
        - Я тебе не предлагаю самоубийство. Иначе зачем бы мне было терять время и подписывать наш договор? Я предлагаю месть. И не всем, а лишь одному человеку. Тому самому, на которого ты сейчас смотришь.
        - Отец Григорий, - прошептал Самовит, и его пальцы с силой впились в дубовую кору, кроша ее, словно труху.
        - Он самый. Дружина - люди подневольные. Что им прикажут, то и сделают. Сегодня Велеса сожгут, завтра Перуна в реку скинут, еще через день седьмую шкуру с землепашца да ремесленника сдерут в пользу князя. А вот этот, долгополый, действует по велению сердца. Он верит, что совершает благое дело, угодное его богу. Мало того. Очень скоро женится на Зоряне, которая у нас нынче Ольга, потом у них пойдут детишки...
        - Молчи. Я убью его.
        - Рад слышать. Только не откладывай. Завтра, после вечерней службы, будет удобнее всего. Он задержится в церкви и домой будет возвращаться поздно, уже стемнеет. Место для засады подсказать или сам догадаешься?
        - Не надо. У гранитного валуна, над речным обрывом.
        - Да. Не разговаривай с ним. Нож под лопатку - и в реку. А потом сразу уходи, как и хотел.
        - Догадаются, что я убил.
        - Тебя это заботит?
        Он промолчал.
        - Понимаю, трудно, - сказал Бафомет. - Особенно первый раз. Но тело не найдут, обещаю, и никто не сможет доказать, что это сделал ты. К тому же, чтобы что-то доказывать, нужно тебя сначала поймать. А ты, надеюсь, не такой дурак, чтобы оставить за собой следы.
        Вот так и закончилась одна его, в общем-то, обычная человеческая жизнь и началась другая - длиной в сотни лет жизнь колдуна, заключившего сделку с силами, стоящими на темной стороне бытия.
        Суток, чтобы окончательно все подготовить, вполне хватило. А дальше все прошло легко. Отец Григорий действительно задержался в церкви дотемна и возвращался домой один привычной дорогой, которая к этому часу совершенно опустела - жители Загородья ложились спать с заходом солнца.
        Трудно было лишь решиться и сделать тот первый бесшумный шаг на тропинку из-за громадного, застывшего на краю речного обрыва, гранитного валуна. Зажать одной рукой рот, а второй - всадить под лопатку, наточенный до бритвенной остроты, нож. И столкнуть уже безгласное мертвое тело с обрыва в воду.
        Плеснуло.
        Но мало ли? Сом или та же русалка. Вот и плеск. И снова тишина, как будто ничего и не было.
        Потом, через несколько лет, Самовит узнал, что Ольга-Зоряна, не дождавшись жениха, ушла в монастырь, которые появились на Руси вместе с верой христианской, похоронила себя для мира навсегда и даже стала со временем настоятельницей. А сам он, когда пришла пора менять имя, особо не задумываясь, назвался Григорием. В память о выборе, который сделал однажды и навсегда.
        В руку ткнулось теплое и мягкое, Григорий приоткрыл глаза, прогоняя воспоминания, погладил кота. Тот немедленно взобрался на колени, довольно заурчал.
        - Ну что, Пушило, - осведомился колдун, - поработать не хочешь?
        Кот дернул угольно-черным, подранным во многих уличных схватках ухом.
        - Понял, не хочешь. Но придется. Мне нужно знать, чем она занята. Посмотри - и назад.
        Он взял кошачью морду обеими руками, приблизил к ней лицо. Глаза животного и человека встретились. Желтые с желтыми.
        Процедура была привычной и не особо сложной. Нужно только представить себя на месте животного, от которого требуется совершение того или иного действия, и мысленно это действие совершить. То есть, например, если ты хочешь, чтобы кот проскользнул огородами до дома Светланы Русской и посмотрел, у себя ли она и, если у себя, чем занимается (для этого можно заглянуть в окна, которые наверняка открыты по теплому времени), то, значит, и должен все это мысленно проделать. Так, словно ты и есть кот. Тут главное - обладать хорошим воображением и уметь "влезть" в голову животного - талант, который дается не каждому, но и вполне поддается развитию, если он есть изначально. У Григория он давно развился до высочайших кондиций. И не только он. Если столетиями заниматься одним и тем же ремеслом, поневоле станешь непревзойденным мастером.
        - Все, иди. - Он отпустил кошачью морду.
        Кот Пушило (сколько у Григория было котов, всегда их звали одинаково) соскочил с колен, фыркнул, будто стряхивая с усов невидимую влагу, прянул с крыльца и пропал в лопухах за углом сарая.
        Не прошло и часа, как он вернулся. Неторопливо ступая, прошел на кухню, где хозяин только что закончил свой обед, мявкнул требовательно.
        - Э, нет, - сказал ему Григорий. - Сначала рассказывай, потом накормлю.
        Пушило прыгнул ему на колени, привычно подставил морду. Вот это - научить кота понимать и выполнять словесные команды, будто он не кот, а самая натуральная собака, всегда по-настоящему трудно. Но и данное искусство давно было подвластно Григорию.
        Как и то, которое он собрался применить сейчас.
        И снова - глаза в глаза.
        Не просто представить себя котом.
        Стать им.
        Не физически, как он превращается в волка, нет здесь другое колдовство, иное умение.
        Нужно слиться с животным настолько, чтобы увидеть то, что он видел за последние сорок-пятьдесят минут. Даже почуять те же запахи. Испытать те же ощущения и желания, которые буквально только что испытывал кот. Голод. Терпимую, чуть тягучую боль в прокушенной неделю назад соперником и уже почти зажившей лапе. Зуд в ухе (присесть, почесать задней лапой, бежать дальше).
        Есть, вошел, слился.
        Потерпи, дорогой. Насиловать сознание не буду, тихонько посмотрю, что ты видел, послушаю, что ты слышал, и сразу уйду. Ты меня и не заметишь. Ну, почти не заметишь. Зато потом кое-кому отвалят хороший кусок сырой говяжьей печенки. Свеженький, с кровью! М-м... вкуснятина!
        Трава и лопухи выше головы. Запахи, будто свитые в бесконечный разноцветный ковер. Каждый запах - тот или иной цвет или оттенок. Очень красиво и... познавательно. Не так ярко и познавательно, как у того же волка, но с человеческим обонянием не сравнить в любом случае. К тому же у кота есть еще один обонятельный канал, которым не обладают ни собаки, ни волки. Вернее, их два, расположены они сразу за резцами, ведут непосредственно в мозг, и с их помощью, втягивая воздух ртом, кот или кошка могут учуять опасное событие, которое должно произойти в ближайшем будущем. Например, землетрясение, наводнение или большой пожар. Сейчас, слава Велесу, ничего подобного не предвидится. Вот и хорошо.
        Зрение у нас не очень. Если б Пушило отправился на разведку поздним вечером или ночью - иное дело, в темноте с кошачьим зрением мало чье сравнится. А днем лучше смотреть человеческим глазом. Ничего, обойдемся. Зато слух - выше всяких похвал. И память на услышанные звуки отличная.
        Ага, вот и огород Светланы. Теперь - во двор. Хорошо, что девушка пока так и не завела кошку или собаку, а то могли бы возникнуть проблемы - чужаков на своей территории никто не любит. Правда, есть коза по имени Матильда - вон она, пасется на свободном участке за огородом вместе с другими соседскими козами, а потому не в счет.
        Окна, как и рассчитывал, открыты. А за окнами слышен разговор. Двое. Да так отчетливо, словно в шаге сидят. И в дом идти не надо, и так все слышно. Вот он слух кошачий, идеальный.
        Ага, молодец Пушило, даже на подоконник заскакивать не стал. Махнул на поленницу возле сарая, уселся в тенечке так, что не сразу и заметишь, если специально не всматриваться, принялся умываться. И весь - уши.
        Все-таки другие голоса у людей, когда слушаешь их ушами животных. Забавно звучат, словно и не люди говорят, а персонажи какого-нибудь мультфильма. Но узнать все равно можно.
        - Светочка, ну что вы, ей-богу, вернется он, никуда не денется. Мало ли какие срочные дела могут возникнуть у мужчины! Да еще у мужчины его профессии.
        Ага. Это, кажется, Нина Петровна. Завуч школы и непосредственная начальница Светланы. Зашла утешить. По-соседски и на правах старшей. Правильно, утешение нам необходимо. Утешение и совет.
        - Нина Петровна, так ведь не первый день уже! И телефон, главное, молчит. Я уже извелась вся. Ирине этой позвонила, которая с ним вместе работает, секретарь у них. Она обещала узнать, что сможет. Но что она может? Где она его будет искать? Может, его убили уже, а я тут...
        Всхлипывания. Рыдания.
        Хорошо, что я давно равнодушен к женским слезам. Да и не только женским... Плачь, Света, плачь. Очень может быть, что твоего ненаглядного и впрямь уже убили. Время при царе-батюшке Петре Алексеевиче было жестокое, не в пример нынешнему. Чужак, говорящий на странном языке, который признать русским можно лишь с большой натяжкой, без денег и высоких покровителей, очень быстро обращает на себя внимание тех, кто только и ищет легкой наживы - от лихих людей с большой дороги до остроглазого ярыги из соответствующего Приказа. И маму вспомнить не успеешь, как окажешься в придорожных кустах с ножом в печени или в темнице государевой с вывернутыми карманами и битой мордой. А оттуда дороги две: на каторгу или в солдаты. Одна другой не слаще. И обе заканчиваются одинаково - безвестной могилой в далеком краю. Если же и жив до сих пор Андрей Сыскарев, что также очень может быть, то к тебе, любимая моя и желанная, все равно не вернется. Ибо, кроме него, Григория, нет и не было на всей земле человека, способного переместиться во времени на триста лет вперед или назад самому, а равно и переместить кого-то
другого...
        "Стоп, - сказал он сам себе. - Стоп, Гриша. Как это - нет? Имеется один такой. И как раз там, в том времени и даже почти наверняка в том же месте - в Москве. Ах ты дура-ак... На букву "мыслете". Не мог изменить срок? Сотни или двух лет хватило бы за глаза. Стакан или два вина. Нет, выбрал три. Привычка, чтоб ей, всегда испытывал слабость к "глаголю под титлом"
        - Нина Петровна, может... может, стоит к Григорию обратиться? Понимаю, что как-то глупо это. Но люди говорят, что он и впрямь много умеет. Как вы думаете?
        - А что, и обратись. Хуже точно не станет. Григорий - человек странный, без сомнения, но вреда от него никому пока не было, а вот пользы - сколько угодно. Это ты хорошо придумала. Существуют же всякие экстрасенсы! Большинство из них, понятно, шарлатаны, но наш Григорий вроде бы не такой.
        "Не такой! Ох, не такой я, родные мои!"
        - Да, так и сделаю. Прямо сегодня, наверное. Вот только не знаю, удобно ли. Без звонка. А номера его мобильника я не знаю.
        - Да ты что, Света, какие звонки на мобильник в деревне? Ты ж не первый день у нас, должна бы понимать. Испокон веку односельчанин к односельчанину без всяких предупреждений заходит. Да и нет у Григория никакого мобильника, насколько я знаю, не пользуется он им. Смело иди и ничего не бойся. Хочешь, я с тобой пойду?
        - Спасибо, Нина Петровна, но лучше я сама. Уж больно личное дело. Самой нужно его решать...
        Все, можно отключаться, дальше пошла обычная женская трепотня.
        Григорий вернулся в нормальное состояние, благодарно погладил кота по голове, согнал его с колен, поднялся, дал обещанной печенки. Пушило с азартным урчанием принялся поглощать угощение.
        Значит, сегодня придет. Может быть, прямо сейчас. Что ж, милости просим, у него все готово.
        Он как раз успел вымыть посуду, когда в дверь негромко, можно даже сказать - робко, постучали.
        - Входи, Светлана свет Олеговна, не заперто! - крикнул Григорий, и про себя почти весело добавил: "Ну, наконец-то. Коготок увяз - всей птичке пропасть".
        Глава 25
        Третьи петухи пропели ровно в тот момент, когда Сыскарь и Симай передали уздечки волшебных цыганских коней из своих рук в руки Баро.
        - Эх, не успели договор подписать! - воскликнул старый цыган.
        - Не страшно, - сказал Сыскарь. - Мы дали слово. Можете быть спокойны.
        Ночь еще не отступила, но небо на востоке заметно побледнело. И вместе с ним побледнели, утратили плотность и краски обитатели мертвого табора. Их пока было видно, но с каждой минутой все хуже и хуже - фигуры словно таяли, медленно растворялись в окружающем предрассветном сумраке.
        - Как мне тебя найти? - спросил у Лилы Симай. - Это возможно?
        - Все возможно для того, кто очень сильно хочет и готов дорого платить за свое желание, - улыбнулась мертвая цыганка печальной улыбкой. Тем не менее улыбка словно оживила на две секунды ее исчезающее лицо, вызвав у Сыскаря смутную мысль о Чеширском коте из "Алисы в стране чудес".
        - Я заплачу, сколько скажешь, - гордо выпрямился Симай.
        - Дурак, - сказал Баро. - Зачем тебе это? Нас нельзя воскресить, никого.
        - Кто говорит о воскрешении? Просто увидеть. Еще разок.
        Баро молча и горько усмехнулся.
        - Мы будем здесь же через три ночи на четвертую, - сообщила Лила после короткой паузы. - Сможешь - приходи. Увидимся.
        - Я приду, - пообещал Симай.
        - Не зарекайся. Если не придешь, я не обижусь.
        Вот интересно, подумал Сыскарь, смогу ли я когда-нибудь хоть кому-нибудь там, у себя, в своем времени, рассказать то, что вижу сейчас? И не потому, что вернуться не удастся. Просто не повернется язык.
        Он посмотрел на восток и увидел, что первые, пока еще очень бледные оттенки розового окрасили небо над кромкой леса.
        - Пора, - сказал Бертран. - Скоро взойдет солнце.
        И с этими его словами мертвый табор растаял окончательно. Только алые жаркие угли в почти угасших кострах свидетельствовали о том, что те, кто находился здесь уже почти прошедшей ночью, были вполне материальны.
        В усадьбу Бертрана Дюбуа они успели вовремя. Для Дюбуа. Почти рассвело, но солнце еще не поднялось над горизонтом. В тщательно затененном кабинете со ставнями на окнах не только снаружи, но и внутри, французский вампир зажег свечи на трех канделябрах и предложил гостям присаживаться в кресла.
        - Вы голодны? - учтиво осведомился он. - Могу приказать подать вина, хлеба и холодного мьяса. Или сыра. Ночь была трудной, надо поддержать силы.
        Сыскарь и Симай переглянулись.
        - Не откажемся, - буркнул цыган.
        - Только вина не надо, - добавил Сыскарь. - Лучше чая. Нет чая - молока, кваса или просто воды. Нам еще работать.
        - Работать? - удивился Симай.
        - А ты собрался здесь ночевать? - удивился навстречу Андрей.
        Цыган впал в задумчивость.
        - Что такое "по горячим следам", знаешь? - Сыскарь достал сигарету, подумал и спрятал обратно. Сигарет оставалось совсем мало, а до каких-либо запасов табака и трубки он пока не добрался.
        - Догадываюсь.
        - Вот и хорошо. Значит, должен понимать, что чем раньше мы начнем поиски Дарьи Сергеевны и Харитона Порфирьевича в Москве, тем лучше. Если они в Москве, знамо дело.
        - В Москве, - сказал Симай. - Задницей чую. Больше им некуда податься, там спрятаться проще всего, в большом городе, где тыщи народу.
        - Я тоже думаю, что они в Москва, - сообщил вампир. - Но сегодня мнье туда не попасть. Солнце.
        - Это не столь важно. Мы можем отправиться туда первые, а вы к нам присоединитесь. Только определимся с местом и временем встречи.
        - Эй! - воскликнул Симай. - Прежде чем о месте и времени договариваться, давайте о наших отношениях договоримся. Кто-то, если я ничего не путаю, говорил о золоте, которое он не прочь заплатить за оказанную помощь?
        - Я мог бы отказать, - сказал Бертран. - Потому что наш интерес одинаковый.
        - Не одинаковый, - возразил Сыскарь.
        - Э... ладно, близкий.
        - Одинаковый и близкий - разные вещи. Чтобы их уравнять и требуется золото.
        - Хорошо сказано! - хмыкнул Симай.
        - Ладно, ладно, - примиряющее выставил перед собой ладони вампир. - Я нье спорю. Сколько стоит ваша работа?
        - Дорого, - растянул губы в улыбке цыган. - Три рубля.
        - За седмицу?
        - За сутки. День и ночь.
        - Ха-ха, - сказал Бертран. - Полтина - красная цена. На двоих.
        - И правда смешно. Четыре.
        - Что?
        - Что слышал. Четыре рубля. По два на брата.
        - Ладно, два на всех. Хоть это и грабеж.
        - Пять, - хладнокровно сказал Симай.
        - Черт с вами. Пятнадцать за седмицу.
        - Двадцать пять.
        - Двадцать. Золотом.
        - По рукам. И десять задаток. Найдем раньше - разницу вернем.
        - Плюс две лошади, - добавил Сыскарь. - Не пешком же нам в Москву шагать.
        Француз только вздохнул.
        - Ты не переживай так, - посоветовал ему Симай. - Наоборот, радоваться должен.
        - Чему? - с искренним недоумением осведомился вампир.
        - Своему везению. Не встреть ты нас, кто б тебе помог, сам подумай? Обер-полицмейстер Греков Максим Тимофеевич[11]? Так он месяц всего в должности, небось не освоился еще. К тому же неизвестно, согласился ли бы он тебе помогать или сразу бы сдал в Преображенский приказ Ромодановскому. На Москве кровососов не любят, знаешь ли. Даже за лаве.
        - Ты только на себя много не бери, - сказал Бертран. - Послушай доброго совьета. То, что я согласен платить этьи деньги, нье значит, что я их выкидывать. Украдьете и убьежите, я вас достану. И тогда, пожалуй, забуду, что пью только кровь животных.
        - Напугал, - сказал насмешливо Симай. - Успокойся. Еще никто не мог обвинить Симайонса Удачу в том, что он не выполняет договор.
        Понтярщик и хвастун ты, Симайонс Удача, каких свет не видывал, подумал Сыскарь, а вслух произнес:
        - Хватит вам причиндалами меряться, давайте к делу. Кто-нибудь видел раньше подобное? - Он выложил на стол золотую пуговицу, подобранную в людской избе.
        Первым взял пуговицу Бертран. Повертел, нахмурился, пожал плечами, отдал Симаю.
        - Это пуговица, - сказал. - От кафтана. Где нашел?
        - В людской избе, - ответил Сыскарь. - Думаю, это пуговица с кафтана убийцы. Откуда бы в людской на полу золотым пуговицам валяться? Вот только не пойму, что на ней за знак изображен. Похож на букву "Аз" с двойной перекладиной. Но сдается мне не "Аз" это. И не латинское "А" тоже.
        - Правильно сдается, - сказал Симай. - Это и впрямь не "аз". Это знак Велеса. Перевернуть надо, вот так, - он показал.
        - Кого? - спросил Сыскарь, глядя на знак, который теперь напоминал латинскую букву "V", разделенную пополам теми же двумя поперечинами.
        - Велес - старый русский бог, - пояснил Симай. - Хозяин Нави, главный в лесах. Мне бабка-шувани про него рассказывала. Их много раньше было, богов этих. Перун, Сварог, Велес... До того как Русь христианство приняла. Да и сейчас кое-где их почитают.
        - А, вспомнил. Велес. Кажется, был такой, действительно. Ну и что? При чем здесь Велес? Тот, кто перерезал кучу народу в поместье князя Долгорукого, Велесу, что ли, поклоняется? Не вижу связи.
        - Какой связи?
        - Связи между убийством с похищением и древним славянским богом Велесом, - терпеливо пояснил Сыскарь. - По-моему, русские боги не требовали человеческих жертвоприношений. Или я ошибаюсь?
        На часах была половина седьмого утра, когда они закончили импровизированное совещание в кабинете Бертрана. Часть этого времени Сыскарь потратил на то, чтобы объяснить присутствующим элементарные основы сыска. Впрочем, компаньоны ему попались понятливые, хватали все на лету. И, когда Сыскарь высказал гипотезу о том, что дело это может быть политическим, Бертран с ним согласился, поскольку точно знал: в Париже посол России во Франции князь Василий Лукич Долгорукий именно и занят тем, что старается утвердить императорский статус своего государя - Петра. Если Франция примет официально Петра Первого не просто как царя Московии, а императора Российской империи, то это примет и вся Европа. Что, согласитесь, дорогого стоит. Вот и получается, что совершить разбойное, с убийством и похищением, нападение на имение князя - это нанести удар не только по Василию Лукичу, но и в какой-то мере по самому Петру. А это, ребятушки, уже совсем другое дело. Тут государственной изменой пахнет. На подобное может только тот пойти, кто чувствует за собой очень большую силу. Что частично и подтверждает золотая пуговица. Не
носят обычные душегубцы кафтанов с золотыми пуговицами. А уж с такими пуговицами - тем более...
        - В общем, дело ясное, что дело темное, - подытожил Сыскарь и с хрустом потянулся. - И вот о чем еще не следует забывать. Искать убийц и похитителей будем не только мы, но и государевы люди. Плохо себе представляю, как устроена эта самая полицейская канцелярия Москвы, но это не важно. Будут. Дело-то громкое - нападение на усадьбу князя! И не просто князя, а посла России во Франции. Или я не прав?
        - Прав, - коротко ответил Симай. - Будут.
        - Вот. А значит, мы первые, кто попадает под подозрение о совершении данного кровавого злочинства.
        - Ни хера себе, - сказал цыган и громко сглотнул. - Как-то я об этом не подумал. А ведь верно. Мы там были, и нас наверняка видели. Потом исчезли. И что? Учинят розыск, начнут спрашивать... Ой, е... - Он схватился за голову.
        - Что такое? - спросил Андрей озабоченно. - Ты чего?
        - Чего, чего... У меня и так слава та еще - убийца оборотней да упырей, цыган опять же, а тут еще и это. Скажут, если не сам убил, так навел! Кому, как не цыгану, человеку со всех сторон ненадежному, душегубцев навести?
        - Не кипешись раньше времени, - посоветовал Сыскарь. - Поживем еще. Нет, в голове это держать надо, я не зря предположение высказал. Однако в самой усадьбе все свидетели мертвы, а деревенские... Если даже и скажут чего, то нас еще поймать надо. А если и когда поймают, то их слово против нашего. Кому поверят?
        - Ты что, дурной? - покрутил пальцем у виска Симай. - Вера тут вообще ни при чем. Да нас тут же на дыбу. А там уж во всем признаемся, что было и чего не было.
        - Как это - на дыбу, по какому праву?
        - По праву сильного. Понеже им так выгодно. Преступники пойманы? Пойманы. Признались? Признались. Все, дело закрыто. Один выход у нас.
        - И я даже знаю, какой - вздохнул Сыскарь. - Надо успеть раньше.
        - Да, поймать настоящих. Тех, кто убил. И Дарью с Харитоном освободить, если живы они еще...
        Коней вампир Бертран Дюбуа предоставил добрых. С волшебными цыганскими, понятно, было их не сравнить, но все же это были не старые едва живые клячи, а здоровые выносливые животные, которых, это было сразу видно, неплохо кормили и за которыми нормально ухаживали. Было без четверти восемь утра, когда Симай и Сыскарь, позавтракав, покинули усадьбу, договорившись с Бертраном о будущей встрече в Москве и прочих действиях. К тому же Андрей переоделся, позаимствовав у вампира шелковую рубашку, старые сапоги, слегка поношенный кафтан и треуголку, прежнюю же свою одежду и обувь, не считая нижнего белья и джинсов, поместил в седельную дорожную сумку.
        Сапоги и треуголка пришлись впору, а вот рукава рубашки и кафтана оказались коротковаты - Сыскарь был гораздо выше ростом. Сошлись, однако, на том, что на первое время сойдет и так, особенно если побольше выпустить манжеты. А в Москве можно будет, ежели возникнет необходимость, прикупить одежду по размеру. Как истинный француз, Бертран Дюбуа попытался было, удержать за одежду какие-то деньги, но был пристыжен и уверен в том, что мелочиться в таком важном деле, как спасение любимой из рук супостата, не след. Понеже, в первую голову недостойно сие совсем не бедного французского вампира, который собрался жить почти вечно, а во вторую - просто вредно.
        - Вредно? - изумился Бертран. - Длья чего?
        - Для всего, - объяснил, как отрезал, Симай.
        Крыть вампиру было нечем, и он сдался.
        - И бумагу бы мне еще справить в Москве какую-нибудь достоверную, - сказал Андрей, когда усадьба Бертрана скрылась за деревьями.
        - Какую еще бумагу?
        - Ну... как это у вас называется, не знаю. Грамоту, что ли? О том, что такой-то и такой-то, Сыскарев Андрей сын Владимира, действительно человек вольный, свободный, является купцом или там предпринимателем. Или даже, чем черт не шутит, дворянином, пусть и без крепостных душ. Препятствий не чинить, а наоборот, всячески содействовать. Подпись важного лица и печать.
        - Хм... Зачем тебе?
        - На всякий случай. Ты же сам говорил, что у тебя есть грамота от Брюса, по которой ты спокойно своим делом непростым занимаешься. Вот и мне нужна. На Руси, известное дело, человек без грамоты и не человек вовсе.
        - Грамота от Брюса... - вздохнув, повторил Симай и понизил голос. - Тут видишь какое дело, Андрюха... Нет ее у меня.
        - Опа. Соврал, что ли?
        - Я к Якову Вилимовичу за малым на прием не попал и грамоту такую не получил. Считай, в сумке уже была. Но в последний момент ему срочно уехать пришлось. Так и не встретились. Вот я теперь заявляю при нужде, что есть у меня такая грамота. Хранится в надежном месте. Верят. Да не нужна она на самом деле. И так все знают, кто такой Симайонс Удача!
        Последовал разговор об удостоверениях личности, в ходе которого стороны искренне стремились понять друг друга. Выяснилось, что на сегодняшний день правом жить и разъезжать по России без всяких грамот и документов имеют представители дворянского сословия, офицеры армии и флота (даже не дворяне) духовенство, учителя, врачи, почетные и потомственные граждане в городах, вышедшие из мещанской среды, купцы 1-й и 2-й гильдии. Все же остальные должны иметь "проезжие грамоты", которые по сути приравниваются к тому, что Андрей привык называть словом "паспорт".
        - Вот, наконец-то! - воскликнул Сыскарь. - У тебя есть такая грамота?
        - На хрена она мне? - удивился Симай. - Делать нечего - челобитную подавать воеводе, ждать потом невесть сколько, мзду еще давать... Да и все равно мало кто на нее смотрит, на грамоту эту. Это ж читать нужно уметь, буквы разбирать.
        - Э... а как же тогда? - слегка обалдел Сыскарь. - Вот приедем мы сейчас в Москву, остановимся на постоялом дворе...
        - Лучше на гостином, - вставил Симай. - Оно дороже, но зато чище.
        - А в чем разница?
        - Говорю же, чище на гостином. Он для купцов и вообще людей с деньгами. А постоялый - для всех прочих.
        - Понял. Добро, пусть будет гостиный. Вот приехали мы на этот гостиный двор, встали на постой. Обязаны мы как-то доложится властям, кто мы такие и по какому делу в Москве? И ежели обязаны, то как здесь без проезжей грамоты обойтись?
        - Ты прям как не русский, - ухмыльнулся Симай. - Двугривенный сунул в лапу кому надо - и живи спокойно и делай что хочешь. Мало двугривенного - на полтину или даже рубль. Но это уже в самых крайних обстоятельствах, когда с законом у тебя нелады.
        - А кому совать надо?
        - Известно кому. Объездному голове. А нынче, когда на Москве канцелярия обер-полицмейстера появилась, то все вопросы и там решить можно. Не тужи, товарищ, - подмигнул он весело. - Когда есть лаве, всякое дело легко скользит. А у нас деньги есть! - Симай дотронулся до шапки, где за отворотом, как уже знал Андрей, у него были спрятаны деньги, и весело расхохотался.
        - Ты чего? - удивился частный сыщик.
        - Ловко вышло, а? - подмигнул цыган. - Охотились на вампира и с этого же вампира лаве и стрясли! Теперь бы еще Дарью с Харитоном найти и вовсе будем с тобой с серебра есть и пить. Так что не тужи, Андрюха, со мной не пропадешь. И помни, пока русский чиновник мзду любит больше, нежели гнева царского страшится, людям свободного ремесла, подобным нам с тобой, по матушке Руси можно гулять вольно.
        Действительно, думал Сыскарь, покачиваясь в седле, чего это я и впрямь, как не русский. Или в органах не служил. Грамоту ему! Сунул полтину кому надо - и живи - не горюй, делай свои дела. На том, как говорится, стояла и стоять будет земля русская. Эх, бляха-муха... Что ж, может, оно и нехорошо, но привычнее - точно. Сразу понимаешь, что ты дома. Несмотря на разницу в триста лет. Но все равно. Мзда мздой, а осторожность проявить не помешает. Да и день на дворе. То, что мы вчера ночью не разглядели, может сегодня проявиться. Не возвращаться же потом, когда уже в Москве будем. Сразу нужно делать, пока здесь. Расспросить народ. В месте, где мы вчера след потеряли. Наверняка есть там, на той речушке, парочка деревень неподалеку. Старост привлечь или кто там у них... Может, кто-нибудь что-то слышал или видел. На мне камзол, сапоги, треуголка. Сойду худо-бедно за знатного. Ну, а Симай типа в услужении у меня, как и договаривались.
        Изложил свои соображения напарнику.
        - Что ж, - подумав, согласился кэрдо мулеса. - Наверное, ты прав. И даже наверняка прав. Стоит попробовать.
        - К тому же нам лучше въехать в Москву другой дорогой, не через Калужский тракт. Это не слишком трудно?
        - Да не сказать, чтобы слишком. Можно через Ордынку, к примеру, или еще как. Не заплутаем. Тут все дороги с тропами или на Москву ведут, или от нее.
        - Тогда давай поторопимся, - предложил Сыскарь. - День не бесконечный. Хорошо бы затемно в город попасть. Что-то мне подсказывает, что времени у нас не так много, как того хотелось бы.
        - Чуйка?
        - Она.
        - Тогда давай. Если чуйка говорит, надо слушать.
        И они пришпорили коней, переходя на рысь, а затем и в галоп.
        Глава 26
        Его сиятельство высокорожденный граф и кавалер ордена Андрея Первозванного, а также генерал-фельдцейхмейстер, президент Берг- и Мануфактур-коллегий, под чьим ведомством находилось развитие всего горнодобывающего и заводского дела в России, и прочая, и прочая Брюс Яков Вилимович вошел в свой кабинет в Сухаревой башне, поставил на стол кружку немецкого фарфора, наполненную горячим чаем, и, по обыкновению, тщательно запер за собой дверь.
        Слуг у ближайшего товарища и соратника императора всероссийского Петра Великого хватало, но некоторые вещи он предпочитал делать сам. Например, заваривать и наливать себе чай. И не только это. Как и многие из тех, кто с младых лет бок о бок с царем Петром строил новую Россию, не боясь замарать рук, генерал-фельдцейхмейстер еще со времен службы рядовым в "потешном полку" десятилетнего Петра (самому Брюсу тогда едва исполнилось тринадцать) не считал зазорным ухаживать за собой самостоятельно. До известных пределов, разумеется. К тому же в свой кабинет, что здесь, в Москве, что в Санкт-Петербурге, Яков Вилимович старался вообще не допускать слуг. А уж если и допускал, то лишь под личным внимательным приглядом. И не потому, что не доверял (хотя и не доверял тоже), а из соображений собственного душевного спокойствия, чтобы, не приведи господи, не разбили или не поломали что-нибудь при уборке.
        Побаливала травмированная более тридцати лет назад, в Крымском походе князя Василия Голицына, левая нога. Тележным колесом переехало. А телега-то была плотно груженая воинским припасом... По молодости зажило быстро, но теперь, когда годы перевалили за пятьдесят, нога все чаще давала о себе знать. Особенно к перемене погоды. Помогало лишь одно средство.
        Слегка прихрамывая, Брюс подошел к посудному шкафчику, вынул из него початую бутылку рома. Отхлебнул из кружки, долил ромом и снова отхлебнул. И еще раз долил и отхлебнул.
        Горячий чай с ромом будто бы сам побежал по жилам, согревая и утихомиривая всякую боль и неудобство. Добрался и до ноги. Сразу стало легче телу и веселее душе, будто скинул десяток-полтора годков. Доброе лекарство. Жаль, не от всего помогает. От все ближе подступающей старости, к примеру. Пятьдесят три года днями исполнилось - не шутка. Император Петр Алексеевич лично поздравил, посидели за полночь, вспомнили молодость...
        Эх, молодость, молодость! Бывало сутками напролет гуляли с царем да Меньшиковым Александром Данилычем, Лефортом-покойником, царствие ему небесное, да Головкиным Гаврилой Иванычем, да прочими молодыми и не очень соратниками-соперниками-товарищами - и хоть бы хны. В бане веником нахлестался, кваску попил, кадку-другую ледяной воды на голову вылил - и снова как огурчик, снова в пьянство да гульбу, как в злую сечу. А куда было деваться? Всепьянейший Собор только назывался еще и Всешутейшим. А на самом деле был серьезнейшим времяпрепровождением. С далеко идущими последствиями. Попробуй увильни, скажись больным - мигом впадешь в личную царскую немилость. Которую только кровью потом и смывать на поле брани, да и то неизвестно, получится ли. Какие уж там шутки... Шутили, верно. Иной раз и вспомнить стыдно и страшно, как шутили. Нынче не так. Хоть и любит по-прежнему царь, он же император, Петр Алексеевич закатить пьянющий пир со всякими безобразиями, с которого своими ногами мало кто уходит, но все реже. И здоровье уже не то, да и где время взять на гульбу, коли дела государственные все до последнего часа
забирают! И меньше дел этих с каждым годом не становится. Наоборот.
        Вот и теперь. Поход в Персию, который задумал и подготовил Петр Алексеевич, - не шутка. На кону важнейшие жизненные интересы государства. Отправление послезавтра рано утром. Завтра большая отвальная по данному поводу - вся Москва гулять будет уже с обеда, и от пьянки не отвертеться. Значит, поработать как следует можно только сегодня и завтра утром. Не так часто он последнее время бывает в Москве, чтобы упустить эту возможность.
        Брюс еще разок долил в чай рому, отпил сразу половину кружки, набил трубку, закурил, подошел к окну. Косые лучи уже клонящегося к горизонту солнца заливали волшебным вечерним светом панораму великого города внизу. Вернее будет сказать - великой деревни. Пожалуй, даже величайшей в мире. О чем говорить, ежели в посадах по сю пору можно было сплошь и рядом наткнуться на курную избу, а по немощеным улицам спокойно расхаживает домашний скот и птица? Каменных построек в Москве хоть и стало гораздо больше за то время, что Петр у власти, а все равно мало, строят, по-прежнему в основном из бревен, благо леса подмосковные древесиной оскудевают медленно. Да и сам образ жизни москвичей... Ложатся и встают с солнцем, репу и гречу растят прямо в огородах, считай, под стенами Кремля, тут же пасут скот, держат пчел, ловят рыбу в Москве-реке. Испокон веку все всех знают, хотя народу, казалось бы, тьма. Сейчас, когда новая столица Санкт-Петербург на себя много оттянула, все одно никак не меньше ста пятидесяти тысяч народа здесь обретается. Прорва. И все равно - большая деревня, правильно говорят. Даже Псков, в
котором прошло его детство, больше похож на город, нежели Москва. Хоть и гораздо меньше размером. Не говоря уже о Великом Новгороде, Санкт-Петербурге или европейских городах, в которых Брюс бывал часто.
        И все равно он любил Москву и москвичей. Здесь он чувствовал себя дома, знал каждую улицу, холм и речушку. Тут была его родина.
        В дверь аккуратно, но настойчиво постучали. Брюс вздохнул. По стуку было ясно, что это денщик Евсей, который просто так, по пустякам, тревожить хозяина в его личном кабинете не станет. Значит, дело серьезное.
        Скорее всего, кого-то черти принесли, думал он, подходя к двери и берясь за кованый железный ключ. Да как бы не Петра Алексеевича. С него станется.
        Как в воду смотрел.
        В дверь грохнули кулаком.
        - Открывай, Яшка! - рявкнул с той стороны нетерпеливый хорошо знакомый голос царя. - Что мне, двери ломать? Я могу!
        Брюс вздохнул, машинально оглянулся, проверяя, все ли в порядке, и открыл.
        Одного бы высоченного и шумного Петра хватило, чтобы заполнить все пространство кабинета, но с ним оказались еще четверо.
        Во-первых, светлейший князь Меншиков Александр Данилыч собственной персоной, куда ж без него, в самом деле. Еще не пьян в дым, но, как и государь, навеселе. И собирается немедленно добавить - вон как зыркнул пронзительными глазами на бутылку с ромом.
        Во-вторых, хорошо знакомый Брюсу князь-кесарь, московский градоначальник и глава Преображенского приказа Ромодановский Иван Федорович. Друг не друг, но - товарищ, выпито было вместе море. Не считая прочих безобразий.
        В-третьих, полноватый невысокий человек лет сорока, по виду - чиновник немалого ранга ("Табель о рангах" Петр утвердил лишь около трех месяцев назад, и Брюс не успел пока его тщательнейшим образом изучить, потому как нужды в том ему особо не было).
        И, наконец, в-четвертых - молодой человек с модной короткой стрижкой и живыми быстрыми серыми глазами, облаченный в форму капитан-поручика[12] Преображенского полка.
        - Ну, что ты встал, как засватанный? - прогрохотал царь, не спрашивая разрешения, в два широких шага оказался у стола, уселся, схватил бутылку, понюхал. - Ром? - осведомился, вздернув бровь.
        - Ром, - подтвердил Брюс.
        - Наливай, - скомандовал Петр. - И учти, тут такое дело, что одной бутылки будет мало.
        - Вина, закуски, рому, - махнул Брюс денщику, и тот, наученный долгими годами службы, вмиг исчез. - Прошу присаживаться, гости дорогие.
        Полноватого чиновника Петр Алексеевич представил как Грекова Максима Тимофеевича, полковника и бригадира, назначенного совсем недавно, еще и месяца не прошло, на новообразованную должность московского обер-полицмейстера.
        - А это, - император кивнул на молодого человека, который, как показалось Брюсу, уже успел незаметно оглядеть весь кабинет и составить о нем собственное мнение, - капитан-поручик Преображенского полка Сергей Воронов, временно прикомандированный к полицейской канцелярии в силу исполнительности и природных способностей. Прошу любить и жаловать. Ему не наливай. Во-первых, он при исполнении, а во-вторых, чином и летами пока не вышел с нами пить.
        Капитан-поручик едва заметно усмехнулся краем тонкогубого рта.
        - Шучу, - сказал Петр, вздохнув. - Всем наливай. Хоть и кличут меня зверем некоторые, а я не такой. Нерадивых и зело глупых токмо не жалую, а так - добрый.
        Оставшийся ром допили вмиг, но тут подоспел денщик Евсей еще с двумя слугами, и в шесть рук они живо накрыли на стол.
        Брюс знал Петра без малого сорок лет и по тому, как тот выкатывал глаза и дергал носом, прекрасно видел, что государь не только как следует поздоровался уже сегодня с Ивашкой Хмельницким, но и зело взволнован.
        Что-то явно случилось.
        Но что именно, говорить сразу не хочет. Ждет удобного для себя момента. Как всегда.
        Ладно, торопиться некуда. Поработать все равно уже вряд ли удастся, а вечер длинный. Спрашивать ничего не буду, сам расскажет, коли захочет. А он захочет, иначе не приехал бы. Можно подумать, государю выпить на Москве негде и не с кем.
        - Что ж не спрашиваешь, Яков Вилимович, с каких таких радостей мы к тебе незваными гостями нагрянули? - не выдержал Петр после третьей чарки, выпитой по его же предложению за здоровье хозяина дома.
        - Ты, государь, незваным гостем у меня никак быть не можешь, - ответил Брюс. - Понеже какой же ты гость? Ты хозяин всей земли русской. Да и рад я тебя видеть во всякое время. Хоть днем, хоть ночью.
        - Знаю, - сказал Петр. - Потому и приехал. Но не только. Совет твой нужен, Брюс Вилимович.
        - Всегда готов, государь.
        - Рассказывай, - кивнул капитану-поручику император.
        Для того чтобы кратко и четко изложить суть дела, капитану-поручику потребовалось не более пяти минут.
        Так Брюс узнал о совершенном вчерашней ночью разбойном нападении на имение князя Долгорукого Василия Лукича, во время которого были убиты восемь человек дворни и пропали двое: управляющий имением Харитон Яковлев и молодая воспитанница князя Дарья Голубева.
        Брюс не любил дворцовых слухов, но, находясь на государственной службе, вынужден был держаться в курсе любых событий. В том числе и тех, о которых непрестанно судачили придворные. Вот и об этой Дарье Сергеевне он, несомненно, слышал. Кажется, приглянулась она пару лет назад на короткое время царю Петру Алексеевичу в какой-то из его многочисленных поездок, но затем сердце царя остыло к свежей и красивой, но малограмотной крестьянке. Однако этот жар не исчез безвозвратно, а таинственным образом перекочевал на сердце князя Василия Лукича Долгорукого - известного дипломата, застарелого холостяка и блюстителя интересов государства российского за рубежами империи.
        Кое-кто болтал, что не обошлось здесь без вмешательства государыни Екатерины Алексеевны, которая якобы потребовала у супруга прекратить всяческие отношения с крестьянкой Дарьей, ибо и сама выбилась в царицы из простонародья с помощью своих женских прелестей, но Брюс в это не верил. Уж он-то точно знал, как легко относится Екатерина к любовным похождениям Петра, о которых, кстати, он сам первый ей со смехом и рассказывает, добавляя при этом, что лучше его Катеринушки никого на свете быть не может.
        И тем не менее.
        Известно, что бывшая, пусть и короткая, любовь, как старые сапоги - никогда не жмет. О ней приятно иногда вспомнить стареющему мужчине за кружкой доброго вина. Пусть даже и мужчине, как государю, счастливому в браке. И когда ты узнаешь, что твою бывшую любовь умыкают какие-то злодеи и неизвестно что с ней в данной момент совершают - это, будем говорить, неприятно. Вельми. Особенно, ежели ты русский царь и даже уже император. Бьет по самолюбию и гордости. А гордости и самолюбия у нас, известно, не занимать. Это с одной стороны. А с другой, князь Василий Лукич Долгорукий был сейчас послом во Франции, где занят важнейшим делом. Даже двумя.
        Всячески умасливает регента Французского королевства герцога Филиппа Орлеанского, чтобы тот на пару с кардиналом Дюбуа признал за царем Петром императорский титул.
        И пытается сосватать цесаревну Елизавету Петровну за французского короля Людовика Пятнадцатого, которому едва стукнуло двенадцать лет.
        Какие отсюда можно сделать выводы?
        - Получается, Яков Вилимович, что дело это не столь уголовное, сколь политическое, - громогласно заявил светлейший князь Меньшиков Александр Данилыч, словно отвечая на незаданный вопрос Брюса. Он уже опрокинул три полные чарки рома, запил их кубком вина и теперь довольно попыхивал трубкой, распространяя по кабинету запах хорошего табака. - Василий Лукич сейчас во Франции, сам знаешь. Блюдет наши интересы. Он оставил свой дом и своих близких в надежде на то, что государь их защитит в его отсутствие от любой напасти. И что же? Дворня убита, управляющий и воспитанница похищены. Да не просто так, а как раз в то время, когда государь в Москве и не сегодня завтра собирается отплыть на Каспий по важнейшим, не терпящим отлагательств делам - Кавказ в ум приводить! Наглость беспримерная, я считаю. Вызов нам всем.
        Брюс вспомнил, как много лет назад одной пьяной ночью с него самого лихие люди сняли на Москве лисью шубу, и только усмехнулся. Вызов вызовом, но не стал бы Петр Алексеевич так беспокоиться. В конце концов, убили хоть и целых восемь человек, но была это всего-навсего дворня, холопы. И холопы же по большому счету исчезли. К слову, об "исчезли". Может, исчезнувшие, сами душегубцев и навели? Сплошь и рядом такое случается.
        - Имение ограблено? - спросил он.
        - В том-то и дело, что нет, - подал негромкий голос обер-полицмейстер Греков. - Ценности кое-какие пропали, не без этого. Но их уже обнаружили по крестьянским дворам. Сейчас там воинская команда шпицрутенами пользует тех, кто на княжье добро позарился. Навек запомнят. Так что, думаю, этот... Харитон, управляющий, и воспитанница Дарья ни при чем. Они жертвы.
        - Ты пойми, Яков, - сказал Ромодановский. - Это не крестьянский бунт и не обычный грабеж с душегубством. Иначе мы бы к тебе не приехали, сами бы разбирались.
        - А что же это тогда? Я вот сижу, все жду, когда мне скажут, но что-то не говорят.
        - Покажи ему, - сказал Петр, и дернул щекой.
        - Вот такой знак, - произнес капитан-поручик, - я обнаружил на стене внутри усадьбы. Чертили кровью. Человеческой, понятно. Другой там не было.
        Он вытащил из кармана камзола сложенный лист бумаги, развернул и положил его перед Брюсом.
        Брюс посмотрел.
        На бумаге была начертана перевернутая латинская литера "А" с двумя перекладинами. Знак бога Велеса.
        - Знакомо? - осведомился государь-император Петр Алексеевич.
        - Знакомо, - внезапно севшим голосом промолвил Брюс, налил себе вина и залпом осушил кубок до дна.
        События четырех-пятилетней давности встали перед глазами, будто свершились вчера.
        Дело царевича Алексея.
        Нерадивого, трусливого и слабого, лишенного престолонаследия отпрыска царя Петра, готового ради будущей власти и возвращения прежних дедовских порядков предать и своего отца и саму Россию. За что и был осужден и лишен живота. И не только он. Много голов тогда полетело. Да и по сю пору летят.
        Тогда в дело были замешаны не только знатные боярские фамилии и церковь. Фигурировал в ярых сторонниках царевича Алексея и некий Григорий Самовитов, тайный волхв и колдун, применявший свои знания и умения для черных дел и зело в ту пору государю Петру Алексеевичу навредивший. Весь список преступлений колдуна, странным образом входившего в близкое окружение царевича наряду с православными священниками - протопопом и духовником Алексея Яковом Игнатьевым, Крутицким архиереем Илларионом и другими, - занимал не один лист казенной бумаги, и Брюс хорошо помнил, сколько сил у него лично ушло на борьбу с этим порождением зла. Именно тогда, в смертельном противостоянии с колдуном, Брюс окончательно убедился, что существует на свете тайное знание, которое может сделать человека едва не всесильным, но за обладание коим придется заплатить дорогую цену.
        Колдун Григорий таковым знанием обладал. Брюс тоже. Вот только применяли они его для разных целей.
        Колдун тщился подрубить корни самой государственности российской, Брюс же ее защищал. Финальная схватка закончилась ничьей. Теснимый заговоренной механической куклой в человеческий рост, которую Брюс специально соорудил и вооружил для этих целей, Григорий успел совершить жуткий обряд по вызову к себе в помощь сил воистину адских, воспользовался данной помощью и исчез. Механическая кукла - чудо науки и магии (что тоже есть наука, только пока не объясненная) - и посейчас пылится в тайной комнате Сухаревой башни, ожидая починки и дальнейших приказов своего хозяина, а Брюс на всю жизнь запомнил этот знак - перевернутую латинскую литеру "А" с двойной перекладиной.
        Точно такой же знак горел огнем на груди колдуна, теснимого куклой, в руках которой молниями сверкали остро наточенные булатные сабли, и он же неоднократно упоминался в деле Григория Самовитова. Знак древнего русского бога Велеса. Скотьего бога. Величайшего кудесника и оборотня, властителя лесов, покровителя всякого колдовства и магии.
        - Ты ж мне сказал, что колдуна этого чертова, как его... Григория, больше нет, - тяжело промолвил Петр. - Так?
        - Так, государь. Его и впрямь нет. Он, думаю, жив, но находится в таком месте, откуда вредить никак не может.
        - Да, помню. Якобы он пришел из далекого прошлого и с помощью великого колдовства и чернокнижия ушел в будущее. Такая у тебя была гипотеза.
        - Я и теперь так считаю.
        - Ты меня прости, Яков Вилимович, - не выдержал Меншиков, - но, как по мне, то это полный бред. И тогда тебе говорил, и сейчас скажу. В будущее он ушел. Ага. Держи карман шире. Он тебе фокус показал, глаза отвел, а ты и поверил.
        - Ты меня тоже прости, Александр Данилыч, - не торопясь, ответил Брюс. - И тогда тебе говорил и сейчас повторю. Не отвод глаз это был. Глаза я и сам отвести могу, дело нехитрое. Помощника он себе вызвал. Да такого, что к ночи поминать, пожалуй, не стоит. - Шотландец перекрестился по-своему, по-протестантски, слева направо. - И помощник этот...
        - Хватит вам ужо, - прервал царь. - Тогда еще надоели. В сторону уходим. Ты мне, господин генерал-фельдцейхмейстер лучше скажи, ежели колдун не вернулся, кто тогда это совершил, как думаешь?
        - Поймать его и допросить нам тогда не удалось, - вслух рассудил Брюс. - Значит, одно из двух. Либо сообщники у колдуна Григория были, ученики, которые сейчас осмелели и действовать начали, чтобы тебе, государь, а значит, и нам всем, и России палки в колеса вставить. Либо это новые какие-то последователи бога Велеса и язычества. Либо, что вернее всего, кто-то нам и впрямь глаза отвести пытается, отвлечь хочет.
        - От чего? - спросил Петр.
        - Например, от обычной вражды. Не удивлюсь, если выяснится, что князь Василий Лукич кому-то так крепко насолил, что ему таким образом теперь мстят. Он, кажется, в этом году уже вернуться должен в Россию?
        - В этом, - подтвердил Петр и, нарочито зевнув, будто невзначай, осведомился: - Значит, предлагаешь, представить сие дело обычным полицейским?
        Брюс хорошо знал царя. Подобный вопрос был явной провокацией. Обычной проверкой на вшивость, даже неинтересно.
        - Нет, государь, - ответил. - Наоборот, проверка не помешает. Но для обряда нас здесь слишком много, ты и сам знаешь. Да и рано обряд проводить. - Он встал, подошел к окну, выглянул. - Солнце еще не село. Часа через три можно попробовать, не раньше. Лучше через четыре.
        - А нам спешить некуда! - воскликнул светлейший князь Меншиков и налил себе вина. - Правда, государь? Подождем.
        - Дело серьезное, - сказал Брюс. - Это тебе, Александр Данилыч, не гадание на кофейной гуще. К нему готовиться надо.
        - Поехали. - Петр неожиданно и быстро поднялся. Как всегда в подобных случаях, сразу неимоверно возвысившись над остальными. Был человек - стал великан. - Готовься Яков Вилимович. Через три с половиной часа приеду. Один.
        И, не дожидаясь остальных, стремительно вышел из кабинета. Меншиков, Ромодановский и Греков, торопливо кивнув хозяину, поспешили за Петром и только капитан-поручик Сергей Воронов откланялся, как положено, честь по чести и без суеты покинул кабинет последним.
        Глава 27
        Андрей Сыскарев был горожанином. И даже больше - жителем мегаполиса. Одного из крупнейших в мире. Что означало при движении по данному мегаполису и окрест него подробные указатели на дорогах, всевозможные карты, спутники, джипиэс, ГЛОНАСС, Интернет, сотовую связь. Заблудиться практически невозможно. То есть сбиться с дороги очень даже легко (стоит, зазевавшись, пропустить нужный поворот), а вот заблудиться трудно. Если ты не совсем дурак, конечно.
        А вот дураком Сыскарь не был. Но теперь волшебным, непостижимым, фантастическим, колдовским образом оказавшись в прошлом, за чуть ли не триста лет до собственного рождения, он быстро понял, что большинство его навыков москвича начала третьего тысячелетия от Рождества Христова или не значат совсем ничего, или такую малость, что о ней и упоминать не стоит.
        И наоборот. Умения, приобретенные им в течение жизни вроде бы случайным образом и непонятно зачем и для чего, нынче приобретали большой вес и стоили очень дорого.
        К примеру, тот же навык худо-бедно держаться в седле. Или определять направление движения без всяких карт и даже компаса. Пусть и весьма приблизительно, но все-таки. Днем по солнцу, ночью по звездам.
        За навык верховой езды Сыскарь уже не раз мысленно поблагодарил свою первую любовь, которая увлекалась конным спортом и жить без лошадей не могла, что в известной мере и послужило поводом к их последующему расставанию.
        Умение же ориентироваться без карты и компаса по сторонам света, выбирать и чувствовать направление движения, Андрей приобрел в армии. Как говорится, не мог - научили, не хотел - заставили. Тогда, в горах Кавказа, оно крепко и неоднократно его выручало. И вот теперь пригодилось снова.
        После того как они свернули с Калужской дороги, их путь лежал сначала на северо-восток, а затем Симай снова взял чуть севернее. Сыскарь не мог назвать себя знатоком топографии древней Москвы и окрестностей, но примерно представлял, куда они движутся. Где-то впереди должна была быть Москва-река, через которую, скорее всего, им придется переправляться. Если, конечно, след в результате не приведет куда-нибудь в район Замоскворечья, на ту же Ордынку.
        Потому что шли они не сами по себе, а по следу. С той самой минуты, когда напали на него неподалеку от места, где ночью потеряли. Убийцы и похитители при всей их дерзости, силе и мобильности были людьми. Люди же предпочитают передвигаться по дорогам, пусть даже и представляющим собой всего лишь выбитую в траве копытами, ногами и колесами телег пыльную неширокую кривоватую ленту, ведущую от одного села до другого, с холма на холм, из леса в лес, через одну речушку и ручей до следующих. Потому что так удобнее и быстрее. Попробуешь рискнуть напрямик по бездорожью, "Отче наш" прочесть не успеешь, как воткнешься в какое-нибудь непролазное болото, которое без проводника не пройти, не объехать. Значит, поворачивай назад, теряй время и в конце концов выезжай на ту же дорогу, где тебя обязательно заметят. Даже ночью. Остается лишь этого заметившего найти и как следует расспросить.
        А это Сыскарь умел.
        Он сам удивлялся тому, как быстро вписался в эту, казалось бы, на первый взгляд, дремучую жизнь своих предков. Которая при ближайшем рассмотрении оказалась не многим более дремучей, нежели жизнь его современников.
        Особенно сие было заметно и потому, что незадолго до своего попадания в прошлое он с другом и напарником Иваном Лобановым проехался по русской глубинке на машине, останавливаясь в селах и расспрашивая местное население о девушке по имени Светлана Русская.
        Теперь вместо машины были лошади, погибшего друга сменил новый товарищ - кэрдо мулеса Симайонс Удача, цыган и охотник на нечисть, с дорог исчез асфальт, а из деревень электричество, радио, телевидение и сотовая связь. Но вокруг, как оказалось, лежит все та же Россия. И населяют ее, по сути, те же русские люди.
        Да, в подавляющем большинстве они не умели читать и писать, и одеты были совершенно в другую одежду, и жили в избах, какие в двадцать первом веке могут попасться на глаза только, если вам очень сильно повезет. Но их язык был русским языком. Ясным и чистым. Таким, что Сыскарь понимал все сказанное без всякого перевода, и его понимали тоже. Может быть, в уме и дивясь несколько барину со странным говором, но не более того. Мало ли странных людей на свете! Особливо среди бояр и в наше беспокойное время, когда государь Петр Алексеевич, почитай, всю страну на дыбки поднял. Тут и не захочешь, а станешь странным.
        И еще.
        Хоть и не особенно часто, но Сыскарь бывал за границей и всегда определял там соотечественников с первого взгляда, даже не заговаривая с ними. Вот и здесь. Достаточно было посмотреть на осанку, походку и в глаза людей, попадавшихся им навстречу в деревнях, чтобы сказать себе самому: "Это Россия, друг. И неважно, что на дворе май одна тысяча семьсот двадцать второго. Это - Россия. Родина, мать ваша, которая узнается сразу, пусть хоть триста лет пройдет туда или назад, хоть тысяча..."
        Это только сидя на диване или в кресле с книжкой, кажется, что преодолеть верхом на лошади порядка восемнадцати-двадцати верст-километров - сущие пустяки. Попробуйте сами - и очень быстро убедитесь, что это не так. Особенно если вы давно не ездили верхом или и вовсе первый раз в седле.
        Правда, и определить точно расстояние, которое они с Симаем покрыли к шести часам вечера, Сыскарь бы не смог. Кто их мерил, те версты? К тому же останавливаться пришлось довольно часто, расспрашивая жителей деревень о торопящемся отряде всадников из семи человек (они уже знали их число), среди которых была девушка, почти старик и человек в камзоле с золотыми пуговицами. По названиям деревень и речушек Сыскарь понимал, где и куда они движутся. Бирюлево, Загорье, речка Журавенка, Борисово... Юг современной Сыскарю Москвы. В начале восемнадцатого века, когда граница города пролегала по Садовому кольцу - ближнее Подмосковье.
        Когда выехали на заливные луга между селами Борисово и Братеево, Сыскарь остановил лошадь.
        - Погоди, - сказал и слез на землю.
        - Тпру-у, - натянул поводья Симай. - Что, устал?
        - Ноги враскорячку, - пожаловался Андрей, вытащил сигарету, закурил. - Надо размять чуть-чуть. Все равно сегодня мы их вряд ли догоним. Им никого расспрашивать не надо - едут себе и едут. Одного не пойму.
        - Чего? - Симай соскочил на землю легко, словно и не провел день в седле.
        - Они что, не в Москву направляются? Там же, впереди, - он показал рукой, - Москва-река должна быть, так?
        - Верно.
        - А сразу за ней, ежели мне память не изменяет, деревня Марьино. В мое время на этом месте расположена станция метро.
        - Про метро ты мне рассказывал. Чудо из чудес.
        - Неважно. Никакого чуда, обычная техника... Просто, если мысленно продолжить линию, по которой они движутся, - Сыскарь прищурил глаза и провел по воздуху зажженной сигаретой, - то получится как бы дуга вокруг Москвы.
        - И что?
        - Ежели они, как мы думали раньше, просто хотели сбить со следа возможную погоню, то могли бы свернуть к Москве гораздо раньше. На той же Серпуховской дороге, которая в мое время Варшавским шоссе называется и которую мы уже пересекли. А?
        - Слушай, я хоть и кэрдо мулеса, но мысли читать не умею. Особенно тех, кого даже не вижу. Почем мне знать? Да и какая разница-то, куда они едут? Главное, мы едем за ними. И рано или поздно их достанем.
        - Такое впечатление, что мы преследуем их, а они какую-то определенную цель, - пробормотал Сыскарь. - И едут в какое-то определенное место. Которое находится не в Москве. Ну, то есть не в этой Москве. Что там, за рекой?
        - Деревня Марьино, ты правильно сказал. Потом выберемся на Николо-Угрешскую дорогу, если вдоль реки не свернем, а будем придерживаться того же направления.
        - Николо-Угрешская дорога... Не припомню такой.
        - Ну ты скажешь! В Николо-Угрешский монастырь она ведет, который сам князь Дмитрий Донской еще основал, и дальше. Или в твоем времени уже нет Николо-Угрешского монастыря?
        - А черт... то есть, бог его знает. Я хоть и православный, но не большой знаток подмосковных монастырей, коим несть числа.
        - Не знаток он... Может, имя Дмитрия Донского тебе тоже не знакомо?
        - Нет, это было бы слишком. Дмитрия Донского у нас все помнят. Ну, почти все. Погоди... А за стенами города, как эта дорога называется?
        - В Китай-городе она перетекает в Солянку, - ответил Симай.
        - Ага! Понял. Значит, Николо-Угрешская дорога - это будущий Волгоградский проспект. Скорее всего.
        - Слава богу, - усмехнулся Симай. - Легче тебе стало?
        - А то. Всегда полезно знать, где ты находишься и куда движешься. То есть, получается, если мы поедем по этой самой Николо-Угрешской дороге, то прямиком попадем на Крутицкое подворье?
        - Ну! Так ты что, думаешь, они на Крутицкое подворье едут? - осведомился Симай. - И что им там делать, скажи на милость? Уж на кого-кого, а на богомольцев они совсем не похожи.
        - А я знаю? - удивился Сыскарь. - Может, и не туда вовсе.
        - Тьфу! - сплюнул цыган. - Запутал ты меня совсем. Крутицкое подворье-то причем тогда?
        - Да не при чем, - засмеялся Сыскарь и полез в седло. - Просто вспомнил, что оно, кажется, не изменилось почти с этих самых времен. Интересно было бы глянуть, так ли это. Хоть что-то знакомое сердцу и глазу. А то пока одни названия деревень ухо ласкают.
        - Может, и глянем, - сказал Симай и легко вскочил на лошадь.
        Но до Крутицкого подворья они не доехали. Пока искали брод и переправлялись на левый берег Москвы-реки, пока снова пытались выйти на след (расспросы жителей Марьино, маленькой деревушки на пять крестьянских дворов на этот раз не дали ничего), спустился вечер.
        К тому же они резко устали - сказывалась бессонная ночь и долгое дневное преследование. Так бывает. Человек бодрится, его гонит вперед азарт преследователя (долг, жажда денег, любовь - нужное подчеркнуть), ему кажется, что он может так еще не одну и не две версты, к тому же до полной темноты далеко, но потом вдруг чувствует, словно из него в одну минуту выпустили остатки сил, и вот он уже сдулся на глазах, как воздушный шарик, у которого развязали горловину. А ведь они к тому же допинг прошедшей ночью принимали. Вот и реакция.
        - Еще немного и я засну прямо в седле, - сообщил Сыскарь.
        - Та же беда, - подтвердил Симай. - Предлагаю заночевать в ближайшей деревне, а завтра с новыми силами продолжить. Гончие из нас уже аховые.
        - Может, твоего пойла чудесного еще хлебнем? По глоточку.
        - Нет, - покачал головой Симай, - нельзя его часто, здоровье надорвешь, потом не починишь.
        Деревня показалась, когда они по тропе, больше напоминающую звериную, нежели человеческую, миновали дремучий болотистый лес, раскинувшийся сразу за Марьино, и выехали на берег неширокой речушки, за которой среди старых лип, за плетнями, виднелись несколько соломенных крыш.
        На берегу речушки стоял русоволосый босой пацан лет десяти-одиннадцати и удочкой ловил рыбу. Увидев выезжающих из леса всадников, он было дернулся, но пересилил страх и остался на месте.
        - Здравствуй, рыболов, - сказал Симай. - Бог в помощь!
        - Благодарствую, - степенно, по-взрослому ответил мальчишка.
        - Что за речка? - осведомился цыган. - Не Голедь часом?
        - Она самая.
        - Значит, это село - Люблино?
        - Ага. Раньше, говорят, Годуново звалось. Теперича Люблино.
        Люблино, подумал Сыскарь, глядя на невзрачные соломенные крыши и вспоминая то Люблино, которое он знал - южный оживленный район Москвы. Охренеть.
        Посреди ближайшей к нему крыши виднелась дыра, из которой поднимался дым. Значит, изба была курной и топили в ней по-черному.
        - На ночлег здесь у кого можно остановиться? - продолжал расспросы Симай.
        Мальчишка, стриженный "под горшок", зыркнул на них синими-пресиними глазами и сказал:
        - Вам, наверное, удобнее всего в господском доме будет. Переедете через мосток, потом все прямо, там увидите.
        - Спасибо, - кивнул Симай и тронул лошадь.
        А Сыскарь, подчиняясь неожиданному импульсу, нашарил в кармане и бросил мальчишке копейку - целое состояние по меркам последнего, которую тот ловко поймал на лету и после секундной оторопи быстро засунул за щеку, как будто и не было никаких денег. Копейка? Какая копейка? Не видел никакой копейки.
        Сыскарь усмехнулся, махнул мальчишке рукой и последовал за кэрдо мулеса, который уже переехал на другую сторону речушки Голеди.
        Чесалась щека.
        Машинально он попытался устранить неудобство и не смог. Рука не двигалась. Ни одна, ни вторая. Создавалось отчетливое ощущение, что они, то бишь руки, связаны за спиной. И связаны крепко.
        Что за...
        Сыскарь открыл глаза и ничего не увидел. Словно и не открывал. Попробовал еще раз двинуть руками - действительно, связаны. И ноги тоже. Хм, а ведь ложился свободным человеком...
        Он принюхался.
        Пахло сыростью. Похожий запах стоит обычно в помещениях, расположенных ниже уровня земли. Подвалах и погребах. И лежит он явно на голой, хоть и утрамбованной земле. Хотя с вечера ложился на нормальную широкую лавку.
        Во, попали. И ведь ничего не предвещало. Помещичий дом - всего-навсего обширная бревенчатая изба-шестистенок под двускатной, крытой гонтом крышей, с русской печью и дымоходной трубой.
        Сам барин в отъезде, как объяснил тощий рыжеватый мужичонка с редкой бородкой и маленькими, неопределенного цвета, глазами. Звали его Фрол, и был он тут, в деревеньке Люблино на десяток от силы крестьянских дворов, из которых три, считай, пустовало по причине болезней, бегства на Дон и солдатчины, кем-то вроде управляющего. Вместе со своей женой Устиньей - толстой, молчаливой и малоопрятной бабой, которая, тем не менее, весьма ловко суетилась по хозяйству, так что ужин для двух уставших путников, готовых заплатить за еду и кров, не заставил себя ждать. Да, за ужин и последующий ночлег они щедро заплатили. На свою голову, как теперь выясняется.
        Вот тебе и Люблино.
        Он попробовал вспомнить, что хорошего или, наоборот, плохого у него связано с этим районом. Выходило примерно пятьдесят на пятьдесят. Однажды двое суток просидел в засаде на улице Армавирской и все без толку - клиент так и не появился, его взяли другие и в другом месте. Потом как-то левое заднее крыло ему помяла блондинка на "БМВ", долго потом страховую трясти пришлось. Ну и в Кузьминском лесопарке пару раз проводил время весело еще в бытность свою опером. Н-да, когда теперь удастся повторить и удастся ли вообще...
        Сыскарь слегка потряс головой. Башка побаливала. Не сильно, но тем не менее. Что там к ужину было, самогонка? Она, родимая. Вот зачем, спрашивается, пить в дороге да еще в незнакомом месте? Ты ж, Андрюша, хоть и бывший, но мент, должен понимать. Чревато это. Кто ж знал? Не хотелось людей обижать. Фрол этот так искренне предложил... И ведь с нами пил, паразит! Что же они нам подмешали? Потому что не мог я с одного стакана так вырубиться, что не почуял, как меня вяжут. И Симай не мог. Блин с чебурашкой, а где Симай?!
        - Симай, - позвал негромко, - ты здесь, Удача?
        - Здесь, - отозвался напарник ясным голосом. - Лежу вот и боюсь тебя окликнуть. Хорошо, ты первый голос подал. Как нас, а? Словно детей малых. Ладно ты, человек пришлый, вообще из другого мира. Но где, спрашивается, было мое чутье? Я ж кэрдо мулеса, призраков и духов днем вижу!
        - Устали мы, - напомнил Сыскарь. - Ночь без сна, день в седле. Напиток еще твой бодрящий... Вот и лоханулись. Да и не духи это, люди. Поди знай, что у них на уме.
        - Лоханулись - это окунулись в лохань с говном? - предположил Симай. - Красное словцо, надо будет запомнить.
        - Что-то в этом роде, - невольно засмеялся Сыскарь. - Ладно, напарник. Лоханулись так лоханулись, с кем не бывает. Как выбираться будем?
        - Как-как... каком кверху. Не знаю.
        - Руки бы развязать... Черт, крепко стянули, гады. На совесть. Одно хорошо, сразу не убили. Значит, мы им зачем-то нужны. Вот только зачем...
        - Может, зубами? - предложил Симай.
        - Что - зубами? - не понял Сыскарь.
        - Веревки попробовать развязать. Ну-ка, повернись так, чтобы я дотянулся. Зубы у меня крепкие - хоть гвозди перекусывай.
        - Хм. Неплохая мысль. Сейчас...
        Однако осуществить задуманное не удалось. Над головами прогрохотали шаги, со стуком откинулась крышка погреба, и в кромешную подпольную тьму проник желтоватый свет свечи.
        - Лезьте в погреб! - приказал грубый мужской голос. - Живо!
        - Руки хоть развяжите, изверги... - отозвался другой, показавшийся Сыскарю знакомым.
        - Обойдешься. Пошел, говорю!
        Послышался удар, негромкий вскрик, и слабый свет заслонила фигура, пытающаяся спуститься со связанными за спиной руками вниз по приставной лестнице. С трудом, но фигуре это удалось.
        - Теперь ты, девка!
        - Ой, да как же...
        - Пошла, сука!..
        На этот раз свет заслонила невысокая фигура в платье. И, как только голова женщины (девушки?) оказалась ниже пола, крышка погреба захлопнулась, погрузив погреб в прежнюю непроглядную тьму.
        Глава 28
        - Не вижу ничего, Харитон Порфирьевич. И страшно мне.
        - Это обычный погреб. Чего здесь бояться? И видеть тебе ничего не надо. Садись, вон, прямо на землю.
        - Ага, чего бояться... А вдруг тут крысы? Погреб же!
        - Дарья, ты с каких пор крыс бояться стала? Крестьянская деваха, а туда же - крысы ей. Тьфу.
        - Была б я крестьянской девахой, лучину б сейчас жгла да мужу одежу штопала, а не сидела в подполе с путами на руках!
        Голоса умолкли, слышно было, как пытаются устроиться в полной темноте со связанными руками вновь прибывшие.
        Кто ищет, тот всегда найдет, усмехнулся про себя Сыскарь. Хотели найти похищенных? Вот они. Сами, можно сказать, пришли. А насчет места встречи и обстоятельств, извините, уговора не было, что свершиться сие при свете дня, при полной безопасности и, как говорится, непротивлении сторон. Нет, ну это надо было так по-дурацки влететь... Интересно, почему молчит кэрдо мулеса?
        - Как здоровье, Харитон Порфирьевич? - будто услышав мысли напарника, вполголоса осведомился цыган.
        - Симай?! - воскликнул управляющий, видимо, от неожиданности чуть не пустив петуха.
        - Тсс-с, не так громко. Пусть думают, что мы не знакомы.
        - Господи... - почти до шепота понизил голос Харитон Порфирьевич, - ты-то как здесь оказался? И Андрей с тобой?
        - Увы, - сказал Андрей. - Оба тут. Попали, словно кур в ощип.
        - Кто это здесь с нами, Харитон Порфирьевич? - подала голос Дарья.
        - Друзья, Дарья Сергеевна, мы друзья, - заверил Симай. - Хотели вам помочь. Жаль, не получилось. Но отчаиваться рано.
        - Или поздно, - вздохнул управляющий. - Не хочу пугать и пугаться самому, но, по-моему, намерения у наших похитителей назвать добрыми нельзя. Боюсь, лишат нас жизни еще до утра и на этом все закончится.
        - Что вы такое говорите, Харитон Порфирьевич, - тихо, но твердо сказала Дарья. - Надо верить и молиться. Господь не допустит нашей смерти.
        - Вы, Дарья Сергеевна, в вампира натурального влюблены, и при этом на Господа надеетесь? - насмешливо спросил Симай. - Ну-ну.
        - А вот это уже совсем не ваше дело, в кого я влюблена! - горячо ответила девушка. И, помолчав, тихо спросила. - Вы... вы видели Бертрана?
        Они как раз успели вкратце рассказать друг другу о том, что с ними произошло с прошлого вечера, когда наверху снова грохнула откинутая крышка погреба и все тот же грубый голос просипел:
        - Девка и старик - наверх! Да поживее. Цыган и верста коломенская готовьтесь, - и, хохотнув, добавил: - Долго ждать не придется.
        Брюс крайне редко пользовался Книгой для достижения своих целей. Не потому, что боялся - мало было на свете вещей и явлений, могущих напугать генерал-фельдцейхмейстера. Разве что гнев государев. Да и то не всякий. Нет, Книги Яков Вилимович не боялся. Хоть и заключала она в себе местами тайны столь глубокие, древние и страшные, что другой бы на его месте при одном намеке на возможность их узнавания и использования, немедленно бы жидко обделался, а то и вовсе помер от страха. Книгу он просто не любил (это была одна из причин). И как раз за то, что собранные в ней магические рецепты - те, которые он сумел расшифровать, работали. А почему они работают, Брюс не знал. И это незнание очень его огорчало. Мало того, Яков Вилимович понимал, что узнать, проследить всю цепочку от причины до окончательного следствия ему не удастся никогда. Не хватит жизни. Правда, он подозревал, что в Книге наряду с прочими великими тайнами зашифрован и рецепт эликсира вечной молодости, но пока до него не добрался. Да и вообще сомневался в том, стоит ли в случае обнаружения и расшифровки оного рецепта им воспользоваться. И не
только им.
        Здесь как раз крылась и вторая причина, по которой Брюс редко использовал Книгу. Соблазн, ответственность и плата. Поддаться соблазну и стать практически всемогущим, можно. Во всяком случае, было бы крайне интересно попробовать. Но лишь в том случае, если ты точно осознаешь меру ответственности - раз и готов за это заплатить - два. Если же не осознаешь и не готов, то забудь о соблазне и займись насущными заботами. Теми, в которых ты понимаешь. Например, дальнейшим расширением заводского дела и укреплением артиллерии российской. Не получается забыть? Опять меряй ответственность и готовь плату. И так по сужающимся кругам, до тех пор, пока окончательно не осознаешь, что тебе нужно и не примешь решение. Хлопотно, в общем. И здоровья съедает пуще любого Всешутейшего Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора, устраиваемого государем Петром Алексеевичем. Выпитый кубок Большого Орла потом и выблевать можно. А вот любознательность свою неуемную, желание познать тайное да запретное хрен выблюешь. Недаром на Руси говорят, что горбатого только могила исправит.
        Плохо было и то, что Яков Вилимович не знал истории Книги. Досталась она ему вместе с частью библиотеки царя Иоанна Грозного после долгих и упорных изысканий и являлась, судя по всему, переводом на латынь какого-то другого, древнейшего и давным-давно утерянного текста. Кем и когда был писан тот текст, Яков Вилимович мог лишь предполагать. Но в латинском переводе присутствовали намеки на то, что принадлежал он чуть ли не самим атлантам - могущественной расе, управлявшей земными делами задолго до того, как человек научился элементарной арифметике и письменности.
        Он еще раз, закрыв глаза, мысленно повторил заклинание, затем проверил по Книге, убедился, что с прошлого раза ничего не забыл, спрятал Книгу в тайник и задвинул панель. Глянул на часы. Сейчас должен приехать Петр. Что ж, пусть едет, у него все готово.
        Звякнул специальный колокольчик. Это денщик Евсей, следуя уговору, предупреждал хозяина, что царская карета остановилась у дверей. Брюс еще раз бегло оглядел приготовления и пошел встречать государя.
        - Не знаю, кто это такие и что им нужно, - сказал Симай, - но ясно одно. Надо отсюда выбираться. Чем скорее, тем лучше.
        - Скажи что-нибудь поновее, - буркнул Андрей.
        Попытка развязать веревки зубами провалилась, и теперь он лихорадочно размышлял, что еще можно предпринять. Эх, было бы хоть капельку посветлей, чтобы увидеть, что вообще есть в этом погребе... Стоп. Посветлей. Фонарик остался в седельной сумке. А вот зажигалка, если ее не вытащили при обыске, должна лежать там же, где и лежала - в джинсовом переднем кармашке справа. Удастся достать, можно попытаться пережечь веревку. Газа должно хватить. Только вот как... Руки-то за спиной связаны... Попросить Симая? Возможно, и получится. Но дальше что? Хм. Дальше ты на ощупь забираешь у него зажигалку, высекаешь огонь, а он уже пробует освободить руки. Пусть и ценой ожогов. Наоборот не надо, потому что для тебя пользоваться зажигалкой привычнее...
        У них все получилось. С самого начала очень удачно Симай пережег узел, а дальше дело пошло быстро, и уже через несколько минут руки и ноги были свободны. Оставалось освободиться самим.
        После короткого совещания единогласно было решено, что единственный козырь, который у них остался, не считая природной и благоприобретенной ловкости и силы, это эффект неожиданности. Наружу вел лишь один путь - по лестнице и через крышку подпола. Была она закрыта на замок, крюк или задвижку, вот в чем вопрос! Получить на него ответ можно было лишь одним способом - проверить. И они проверили.
        Первым по лестнице поднялся Сыскарь.
        План у них был простой. Если крышка не заперта, выскочить из подпола, напасть на бандитов, завладеть отобранным при обыске оружием (или любым другим, каким получится), перебить всех, кто окажет сопротивление и подвернется под руку, к такой-то матери и освободить Харитона Порфирьевича с Дарьей.
        Если врагов окажется слишком много и будет ясно, что вдвоем им с ними не справиться, то прорваться в конюшню, забрать своих лошадей и тупо бежать. А там уже думать, что делать дальше.
        Если же крышка погреба окажется наглухо закрытой... Что ж, тогда остается лишь одно - ждать, когда за ними придут, и уже тогда нападать. И далее - по обстоятельствам.
        Однако надавить на крышку погреба Сыскарь не успел. Крышка откинулась сама в тот самый момент, когда он ее нащупал, и первое, что увидел Андрей, - огарок горящей свечи, в чьем-то немаленьком кулаке и, заросшее по брови черной бородой, лицо исключительно разбойничьего вида.
        Луна, пойманная хитрой системой зеркал и линз, плавала в хрустально чистой, взятой из безупречного родника воде, подобно диковинной серебристой рыбе. Царь Петр Алексеевич, скинув, по обыкновению, камзол и закатав рукава белой рубахи, склонился над кадушкой, уперевшись в ее края крепкими жилистыми руками рабочего человека.
        - Знал бы ты, Яша, как я это не люблю, - с тоской в голосе сказал государь. - Каждый раз потом наизнанку выворачивает.
        "А я тебя и не заставляю", - подумал Брюс, но вслух, разумеется, сказал совершенно другое:
        - Ничего, государь. Если хочешь, оставайся у меня до утра. Напою вином с травкой, спать будешь аки младенец.
        - Там посмотрим. Может, и останусь, не решил еще. Ну, давай, что ли?
        - Руку.
        Петр протянул ему левую руку. Брюс острым, прокаленным в пламени ножом, ловко надрезал царю палец, подставил кубок под капли темной крови, считая вслух:
        - Раз, два, три... пять... восемь, девять. Есть!
        Обернул государев палец чистой тряпицей, подал Петру отвар:
        - Пей.
        Царь глубоко вдохнул, залпом осушил кубок, сунул его обратно Брюсу, выпучил глаза и с шипением выдохнул воздух сквозь зубы. Яков Вилимович немедленно протянул ему обычный стакан с водой. Петр ополовинил стакан, потряс головой.
        - Ф-фу... - произнес сдавленным голосом. - Какая мерзость все-таки.
        - Сейчас станет легче, - заверил Брюс.
        - Знаю.
        В молчании посидели с минуту.
        - О, - сказал Петр. - Кажется, пошло.
        - Начинаем.
        Брюс всегда пользовался старым шаманским бубном, доставленным в столицу донскими казаками откуда-то с далекого пресного моря Байкал. Бубен помогал держать ритм, но, в общем-то, при должном умении можно было обходиться и без него. Брюс давно умел, но все равно брал бубен. С ним было проще и надежнее.
        Джинь... джинь... джинь... Ритм... ритм... ритм... Раз... раз... раз... Сердце... сердце... сердце... Джинь... джинь... джинь...
        - Повторяй за мной, Петр Алексеевич. Fiat firmamentum in medio aquanim.
        - Fiat firmamentum in medio aquanim, - глухо повторил Петр.
        Джинь... джинь... джинь...
        - Еt separet aquas ab aquis.
        - Еt separet aquas ab aquis...
        Ритм... ритм... ритм...
        - Quae superius sicut quae inferius.
        - Quae superius sicut quae inferius... - голос императора был негромок, но тверд.
        Раз... раз... раз...
        - Еt quae iuferius sicut quae superius.
        - Еt quae iuferius sicut quae superius...
        Сердце... сердце... сердце...
        - Аd perpetranda miracula rei unius!
        - ... rei unius, - эхом повторил царь.
        Джинь... джинь... джинь...
        Брюс не видел того, что было доступно взору Петра, и не слышал того, что слышал тот. Задача шамана, колдуна, заклинателя, мага - правильно сказать заклинание, удержать ритм, не дать видящему выскользнуть из нужного состояния.
        Работка та еще. И, что хуже всего, никогда не знаешь заранее, выйдет она у тебя или нет. Малейший сбой в настроении, уход мысли и воли за жестко очерченную границу, потеря контроля - и, считай, все насмарку. Нет, что-то обязательно покажется в отраженном лике луны. Но вот логически истолковать видение, извлечь из него практическую пользу будет уже весьма и весьма трудно, а то и вовсе невозможно.
        Ритм... ритм... ритм...
        - Sol ejus pater est, luna mater et ventus hanc gestavit in utero suo...
        - ...utero suo, - Голос Петра упал почти до шепота, и Брюс знает, чувствует, что царь уже весь там, в лунном свете, плавающем в воде, растворяется в нем, всматривается в движущиеся тени, которые с каждым словом заклинания и каждым ударом бубна набирают плоть, цвет, звук и даже - иногда бывает и так! - запах.
        Раз... раз... раз...
        - Ascendit a terra ad coelum in terram descendit...
        - ... descendit.
        Сердце... сердце... сердце...
        - Exorcisu te creatura aqua, ut sis mihi speculum Dei vivi in operibus ejus et fons vitae et ablutio peccatorum. Amen!- ...Amen, - шевельнул губами Петр и еще ниже склонился над кадушкой. Его большие, навыкате, глаза неотрывно смотрели в серебристый блик луны на воде, мокрые от пота волосы прилипли ко лбу, дыхание участилось.
        - Вижу, - пробормотал он. - Теперь вижу ясно.
        - Что видишь, государь?
        - Погоди...
        Он держал луну в воде и нужное состояние царя в окружающем пространстве и окружающее пространство в себе, сколько мог. Обычно, это удавалось на протяжении пяти-семи минут. На этот раз - Брюс сверил потом по часам - вышло все двенадцать. Дюжина. Хорошее число, надежное. И доброе предзнаменование. Особенно с учетом того, что Петр Алексеевич, выйдя из транса, выглядел на удивление бодро. Хоть рубаха и прилипла к мокрому от пота телу, но взор живой, с огнем. И даже не таз потребовал - проблеваться, а рому. Выпил со смаком, запил родниковой водичкой, вытер усы.
        - Как ты это сделал, Вилимович? - спросил почти весело.
        - Что именно, Петр Алексеевич?
        - Что меня блевать не тянет и ноги держат. Словно и не смотрел в твою луну.
        - Она не моя, государь. Не знаю как. Может, просто ночь такая удачная выдалась. Бывает. - Брюс налил рому и себе, посмотрел на Петра, тот утвердительно наклонил голову, налил еще и ему. Молча чокнулись, выпили. Петр плеснул в лицо той же лунной водой из кадушки, опустил рукава, вытер правым лицо.
        - Ну, раз удачная, надо действовать, - сказал Петр. - Скажи своему Евсею, пусть зовет капитана-поручика Воронова, он внизу дожидается. Как чувствовал я, прихватил его с собой. И с ним полтора десятка донцов. Таких, что на одном кураже черта достанут и на аркане притащат.
        - Так что ты видел, Петр Алексеевич?
        - В Люблино они все. Знаешь такую деревеньку под Москвой?
        - Что-то слышал...
        - Там у них гнездо колдовское. Дарья и этот... управляющий князя Василия Лукича... - Петр нетерпеливо щелкнул пальцами.
        - Харитон, - подсказал Брюс.
        - Он. И с ними еще двое, я так и не понял кто. Сидят все в подполье, связанные. А наверху им смерть готовят по какому-то древнему обряду. Ты был прав. Судя по тому что я видел и слышал, это последователи нашего колдуна. Возможно, его подельники и ближайшие соратники...
        Разговаривая, они покинули тайный кабинет (Петр на ходу натянул камзол), прошли коридором и лестницей в залу, где уже - весь нетерпение и готовность действовать - в ожидании императорского приказа расхаживал взад-вперед молодой капитан-поручик Преображенского полка Сергей Воронов.
        - Деревню Люблино знаешь? - коротко осведомился Петр.
        - Точно так, государь, знаю!
        - Бери казаков и летите туда. Пулей. Задача - освободить пленников, а также имать и доставить сюда, в Сухареву башню, следующие личности. Запоминай описание...
        Глава 29
        Спасибо опыту и хорошей реакции.
        Прежде чем в глазах бородатой личности появился малейший проблеск мысли, Сыскарь ухватил мужика за запястье, дернул на себя и коротким тычком щепотью в горло выключил ему голос вместе с сознанием.
        Горящий огарок выпал из враз ослабевшей руки, но был ловко подхвачен внизу Симаем.
        На то, чтобы разоружить незадачливого стража (топор за поясом, нож в голенище), связать и заткнуть ему кляпом рот, много времени не потребовалось, и уже через пару минут они оказались в сенях, сунули свечной огарок на крышку какого-то сундука, чтобы не занимать руки, и, плотно прижавшись спинами к стене по обе стороны от двери, пытались разобрать, что за ней происходит. Это была единственная дверь и единственный выход из сеней, поскольку в маленькие оконца, расположенные под самым потолком, влезть могла бы разве что кошка.
        Звуки, производимые кем-то за дверью, плохо поддавались идентификации. Во всяком случае, Сыскарь не мог этого сделать. Странные шорохи, невнятные далекие голоса, какое-то то ли позвякивание, то ли постукивание...
        - Петро! - неожиданно близко и громко - так, что Сыскарь невольно вздрогнул, рявкнули по ту сторону двери. - Что б тебя дождь намочил! Ты что там, уснул? Хозяин пленников требоват. Давай скорее!
        Сыскарь поймал взгляд цыгана и провел пальцем по горлу. Тот отрицательно покачал головой, показал на обух топора, затем легко хлопнул себя по затылку. Андрей кивнул, соглашаясь. Дверь и впрямь была низкой, так что человек, решившийся в нее войти, поневоле бы согнулся. Очень удобно бить его в таком положении обухом топора. А резать горло, наоборот, не слишком удобно.
        Так и произошло.
        Мужик потянул дверь на себя, та со скрипом открылась и тут же в проеме показалась склоненная кудлатая голова.
        Симай ударил коротко и резко.
        Кудлатый, не издав ни оха ни вздоха, молча, словно куль с мукой, повалился на пол.
        У него за поясом обнаружились оба пистолета Симая. "Эх, еще бы мой "Грач" отыскать - и совсем будет хорошо", - мелькнула у Сыскаря мысль. Но ладно хоть эти пока. И то, что Симай показывал, как пользоваться. Наука лишней не бывает.
        Мужика связывать не стали. И так было понятно, что после удара жертва очухается не скоро, а времени, чтобы оставаться незамеченными, у них, можно сказать, уже не было - это чувствовали оба.
        Им, однако, продолжало везти.
        Комната за дверью оказалась пуста. В маленькое окошко безголосой раненой птицей бились красноватые сполохи - во дворе пылал то ли большой костер, то ли маленький пожар. Этого малого света хватило, чтобы разглядеть стол у стены, на котором Сыскарь быстро и радостно нашел то, что было у него отобрано, пока он валялся в отключке: верный "Грач" в подмышечной кобуре, телефон, часы и перочинный нож. Видимо, предметы эти показались главарю бандитов настолько странными, что он до поры до времени не стал их присваивать сам и другим запретил под страхом отрезать уши в случае чего.
        Что ж, нам только лучше, подумал Сыскарь, ощутив в руке привычную грозную тяжесть "Грача". Ну, ребятки, теперь я вам точно не позавидую. Идиоты. Надо было убивать нас сразу.
        Они выскользнули из дверей на крыльцо, подобно двум ангелам мщения из высокобюджетного кинобоевика. Три ствола на двоих. Те, что кремневые, больше для испуга, на двадцати шагах уже попасть в кого-либо вельми трудно. Но вот "Грач"... При определенных обстоятельствах это серьезный аргумент даже в двадцать первом веке. А уж в одна тысяча семьсот двадцать втором году подобный козырь и вовсе бить нечем. Разве что кинуться одновременно со всех сторон, не обращая внимания на убитых и раненых. Или хладнокровно поразить стреляющего в спину. Но для этого нужно обладать не только громадным численным преимуществом, но и храбростью на грани безумия. Потому что бросаться на человека, который из страшного оружия выпускает одну смерть за другой со скоростью воистину невозможной, - это нужно точно разум потерять.
        И все-таки они бросились. Но не сразу.
        Сначала Сыскарь и Симай узрели следующую картину. Всю сразу и, тем не менее, в мельчайших подробностях. Так бывает, когда кровь готова закипеть от избытка адреналина, а возбужденный опасностью мозг получает и обрабатывает любые объемы информации в прямом смысле слова со скоростью мысли.
        Большой костер, полыхающий посреди двора. Слева от костра - десятка полтора-два мужиков и баб смотрят, как завороженные, на врытый в землю деревянный столб, к которому привязана обнаженная Дарья. Верхушка столба выполнена в виде головы старца с длинной бородой и усами. Так что и не столб это, а вроде как идол. Идол в виде столба, так можно сказать. Совершенно не понятно, откуда он тут взялся, идол этот, думает Сыскарь, еще вечером его не было. Достали откуда-то из сарая и специально вкопали? Выходит, так.
        Рядом с идолом на коленях Харитон со связанными за спиной руками. Одет. В шаге от Дарьи - человек с длинным ножом в руке, босой, в холщовых штанах и обнаженным торсом. Судя по мускулам, играющим под потной (пламя близко, жарко) кожей, не старый. Старается на Дарью не смотреть, но получается у него плохо - взгляд то и дело возвращается к обнаженному женскому телу. Понятно. Будь у Сыскаря и Симая время полюбоваться, они бы тоже не отказались, там есть на что посмотреть. Не дурак князь Василий Лукич, знамо, не дурак. Идол, обнаженная Дарья, Харитон и человек с ножом расположены сразу за костром, напротив крыльца. Небольшая толпа мужиков и баб, как уже было сказано, слева. А по правую руку - некто длинноволосый (распущенные прямые волосы достают, кажется, чуть ли не до задницы) в долгополом старинном кафтане стоит, воздевши руки и задравши голову к ночному небу. За его спиной полукругом - семеро. Шесть мужчин и одна женщина, в которой Сыскарь тут же узнает толстую и малоопрятную Устинью. А вот и Фрол рядышком с ней. Стоит смирно, только рыжая бороденка топорщится. Муж и жена - одна сатана, так
сказать. И впрямь, будь они одним ангелом, все повернулось бы иначе.
        Ни у Фрола, ни у жены его оружия не видно. Остальные пятеро вооружены. Кто чем. У одного на боку сабля, у другого пистоль, третий держит на плече серьезную штуку, при виде которой у Сыскаря в голове всплывает полузабытое слово "бердыш". Что у остальных, разглядеть не удается, потому как долговолосый что-то громко выкрикивает в небо на языке, который Сыскарь условно определяет про себя, как древнеславянский и разбирает из всей тирады лишь несколько слов: "Велес", "кровь", "смерть", "дева" и "прими".
        Сопоставив увиденное и услышанное, нетрудно сделать вывод: сейчас тут будут кого-то убивать. То есть понятно, что убивать будут сначала Дарью - зря, что ли, она к идолу привязана, да еще и в обнаженном виде? Принесут, так сказать, в жертву. Ну а там, глядишь, и до Харитона очередь дойдет. Следом же, судя по всему, должны идти они - Андрей Сыскарев и Симайонс Удача. Ну чистое кино, если разобраться. А вот хренушки вам, дорогие предки, не будет кина. Лектричество кончилось и киномеханик забухал.
        - Всем стоять! - надрывая глотку, орет Сыскарь. - Полиция Москвы! Оружие на землю!!
        И для острастки стреляет в воздух.
        Однако острастки не получается. Их замечают. К ним как по команде поворачиваются головы всех присутствующих.
        - Бей, - говорит длинноволосый. Именно говорит, не кричит. Но от этого "бей" у Сыскаря, словно мутится на половину мгновения в голове и следующее, что он видит - рука с длинным ножом, отведенная для удара и глаза Дарьи, полные отраженного пламени костра пополам с ужасом.
        Он стреляет дважды, не думая, навскидку, зная лишь одно - право на промах осталось где-то в другой жизни. И твердо помнит, что заряжал новую полную обойму. Значит, осталось пятнадцать выстрелов.
        Первая же пуля попадает в голую мускулистую грудь, и человек роняет нож, шатаясь, делает шаг назад, и тут же вторая бросает его на землю. Все, это уже не боец.
        Рядом стреляет Симай. С двух рук, по-македонски. Правая мажет, левая попадает. Точно в голову толстой неопрятной Устинье. Все, кто рядом, - в крови и мозгах.
        - Убили!!! - истошно визжит Фрол и бросается к крыльцу, выхватив нож из-за голенища. Значит, был не совсем безоружный. Ну, извини.
        Бах!
        Дергается "Грач", улетает гильза, падает, будто споткнувшись на бегу, Флор.
        "Четырнадцать", - считает про себя Сыскарь, видит чью-то вскинутую руку с пистолетом и снова жмет на спусковой крючок. Хорошо, что кремневый выстреливает не сразу. Пока вспыхивает порох на полке, поджигает основной заряд, и расширяющиеся газы выталкивают из ствола свинцовый кругляш, бронебойная пуля со стальным термоупрочненным сердечником, массой пять и четыре десятых грамма со скоростью четыреста пятьдесят метров в секунду опережает свою древнюю предшественницу на целую вечность длиной в полсекунды, разворачивает к чертовой матери руку, держащую кремниевый пистолет, и затем пробивает шею. Кровь фонтаном, хрип, тело шлепается на землю и в агонии скребет ногами.
        Тринадцать.
        Симай стоит рядом в некоторой растерянности и не знает, что ему делать. Заряжать свои пистолеты нечем, а другого оружия у него нет. Нет, все-таки находит дело.
        - Ложись! - орет. - Всех убьем, гады!!
        Хорошо орет, доходчиво. Но ни до кого не доходит. Как и в том случае, когда орал Сыскарь. Краем глаза он видит, как двое - один с бердышом и второй с саблей на боку прикрывают собой длинноволосого в древнем кафтане, на котором вроде бы блеснули те самые пуговицы золотые, отступают, бегом уводят со двора...
        Стрелять - не стрелять?
        Некогда думать.
        Толпа из мужиков и баб молча движется к крыльцу, и тут Андрею становится по-настоящему страшно, потому что оружия в их руках нет, но откуда-то он знает совершенно точно - эти люди, чьи ежедневные занятия мирны и неагрессивны по самой сути, теперь идут их убивать. Доберутся - разорвут руками и зубами. Крестьянская сила, как известно, самая крутая. Ибо она от земли.
        Забаррикадироваться в избе?
        Еще хуже. Обложат хворостом и подожгут. С них станется. Опять же Дарья и Харитон пока еще не на свободе. Вот они - одна, по-прежнему, голая к деревянному столбу-идолу привязана, второй рядом с ней на коленях, смотрит через пламя костра на крыльцо, силясь разглядеть, что происходит.
        За то время, что Сыскарь думает, толпа еще на пару шагов сокращает расстояние. Все, кончилось время на размышления.
        Он поднимает "Грач", знакомым усилием воли прекращает в голове течение любых мыслей и жмет на спусковой крючок. Словно в тире.
        Бау-м! Бау-м! Бау-м!
        Двенадцать, одиннадцать, десять.
        Три выстрела - в грудь, в живот, снова в грудь - три тела валятся под ноги наступающим.
        Женский истошный, захлебывающийся крик.
        Расстояние сокращается еще на два шага.
        И еще трижды верный "Грач" изрыгает короткий лай и пламя.
        Девять. Восемь. Семь.
        Интересно, успеет ли он сменить обойму, если они не остановятся?
        Бау-м! Бау-м!
        Шесть. Пять.
        Меньше десяти шагов до крыльца. Почему они не бегут? Идут, как заведенные куклы. Гипноз, не иначе. Или колдовство. Хотя какая, на хрен, разница...
        Бау-м!
        Четыре.
        А их семеро. Четыре мужика, три бабы. Эх, сколько ребятни осиротеет сегодня - кошмар. Главное, чтобы ночью потом не снился.
        Бау-м!
        Три.
        Пять шагов.
        Он отступает к самым дверям, упирается в них спиной.
        Где Симай? Рядом его нет. Вспомнил, где видел подобное. В своем воображении, когда читал "Темную башню" Стивена Кинга. Там Стрелок в самом начале убивает целую деревню околдованного народа. Мужчин, женщин, детей, стариков - всех. Убивает хладнокровно, спасая свою жизнь. В точности, как и он сейчас.
        Бау-м!
        Два.
        Здесь нет детей и стариков. Уже легче. Но это не воображаемая сцена из книги, тут все по-настоящему. И промазать трудно. Потому что на таком расстоянии промажет разве что ребенок. Детей же, как мы уже выяснили, здесь нет.
        Бау-м!
        Один.
        Они уже ступили на крыльцо. Четверо. Два мужика, две бабы. И теперь он видит, что у обоих мужиков в руках ножи. Откуда только достали - в лаптях же... Без паники.
        Бау-м!
        Последняя пуля в обойме сбрасывает одного из мужиков с крыльца.
        Второй делает шаг вперед, отводит руку с ножом для удара. Обе бабы по бокам готовы вцепиться пальцами в глаза. Ему кажется, или та, что справа, беременна? Этого еще не хватало...
        Пустая обойма вылетает из рукоятки пистолета, пальцы нащупывают в кармашке кобуры вторую, выхватывают, с щелчком досылают на место.
        Не успею, блин с чебурашкой...
        Беременная (или просто живот выпирает из сарафана, не пойму?) с пронзительным, режущим душу визгом кидается на него.
        Сыскарь одновременно выбрасывает вперед ногу и передергивает затвор, посылая в ствол патрон из обоймы.
        Нога погружается бабе в живот.
        Баба хватает его за ногу, вцепляется в нее зубами.
        Сыскарь матерится, стреляет.
        "Беременная" отпускает ногу и боком падает на крыльцо. Пуля разносит ей голову.
        За спиной мужика, который уже приблизился на расстояние удара так, что Сыскарь не успевает в него выстрелить, материализуется Симай. В руке цыгана длинный нож или кинжал, по-видимому, тот самый, что был у полуголого до того, как его убил Сыскарь. И этот нож-кинжал кэрдо мулеса быстро и молча всаживает мужику под левую лопатку.
        И тут все заканчивается.
        Последняя оставшаяся в живых баба останавливается, замирает, потом хватается за грудь и с каким-то жутким полувсхлипом-полухрипом пытается втянуть в себя воздух, шатается и, наконец, валится с ног, как подрубленная. Ее голова со стуком ударяется о дощатый настил крыльца.
        "Сердце? - появляется в голове Сыскаря первая с начала бойни мысль. - Наверное. Бывает и так".
        Ему приходилось убивать и раньше. Но это всегда был вооруженный враг, который стремился отнять его жизнь. Здесь тоже были такие. Но большинство остальных... Это же просто крестьяне. Жители деревни Люблино. Они собрались на ритуал принесения в жертву древнему богу Велесу точно так же, как совсем недавно крестьяне князя Долгорукого собирались к усадьбе своего хозяина посмотреть на сожжение двух оборотней. И он их всех убил. Всех, кроме стариков и детей (он вспомнил пацана, встреченного ими у реки и передернул плечами), которые остались дома, но с минуты на минуту, вероятно, появятся. Вот тут-то и начнется второй этап веселья.
        К черту, сказал он себе. Ты сделал то, что должен был сделать. Их смерть не твоя вина, а этого... длинноволосого в кафтане. Видишь? Его уже и след простыл. Скачет небось сломя голову, в ночь, спасает, крыса, свою шкуру за счет крепостных. Видать, и впрямь он их заколдовал, по-другому это безумие не объяснить. Что за мир - колдовство, оборотни, вампиры, оживающие ночью мертвецы... Интересно, я всех убил или кто-то, возможно, ранен?
        Пошатываясь, он спустился с крыльца, спрятал "Грач" в кобуру, похлопал себя по карманам и вспомнил, что оставшиеся сигареты, как и фонарик, должны быть в седельной сумке. Ну и хрен с ними.
        Огляделся.
        Симай уже разрезает веревки, освобождая Дарью и Харитона. Вокруг лежат окровавленные тела, и, глядя на них, Сыскарь понимает, что не хочет оставаться здесь ни единой минуты. Будь оно все проклято. Их заманили в ловушку и хотели убить. Что ж, не получилось. И теперь пусть оно все будет проклято. Похищенных они спасли, это главное. Теперь нужно ехать в Москву, встречаться с Бертраном, потом выходить на Якова Брюса и постараться вернуться домой. Ну его на хрен, этот ваш восемнадцатый век, господа. Слишком много здесь крови.
        Сыскарь хочет спросить у Симая, где могут быть их лошади, и тут его выворачивает.
        Он сгибается пополам и блюет. Сначала остатками вчерашнего ужина, потом желчью. Выступившие слезы жгут глаза, ноги едва держат, мысли путаются. На какое-то время для него исчезает все вокруг, включая и живых, и мертвых. Сквозь рвотные спазмы он вроде бы слышит какие-то невнятные крики и ржание лошадей, но ему совершенно не до этого, потому что желудок буквально пытается вывернуться наружу и забота лишь одна - как удержать его на месте и при этом не задохнуться...
        Когда становится чуть легче, и Сыскарь, вытирая рот рукавом камзола, с трудом распрямляется, то первое, что он замечает, - ковш с водой, протягиваемый ему верным товарищем Симаем. А второе - среднего роста ладную мужскую фигуру в треуголке, военном мундире, высоких сапогах и при шпаге.
        Фигура делает полшага вперед и молодой, где-то даже задорный голос произносит:
        - Позвольте представиться. Капитан-поручик лейб-гвардии Преображенского Его Величества полка Сергей Воронов. Судя по виду, вы именно те, кого я ищу.
        Глава 30
        Говорят, утро вечера мудренее. Чаще всего так и есть. Но бывают случаи, когда утро не приносит ни мудрости, ни облегчения. И даже наоборот. Становится еще хуже. Именно таким паршивым и выдалось для Ирины Москвитиной следующее после посещения кладбища и беседы с охранниками утро. За ночь решение не пришло, и вчерашние проблемы казались теперь еще более неподъемными. Главным образом потому, что Ирина чувствовала: самой ей не справиться, нужна помощь. Но не имела ни малейшего понятия, у кого данной помощи попросить. Вот с этим ощущением растерянности она проснулась у себя в квартире и поплелась под душ. Настроение было отвратительным. Ко всему прочему, она еще и не выспалась. Легла около трех часов ночи, а сейчас часы показывали девять утра. Добрать бы еще часок-полтора, но Ирина себя хорошо знала. Раз уж сон отлетел, то теперь не вернется. И единственный способ вернуть его вместе с боевым настроением - это придумать хоть какой-то вменяемый план действий. Вчера этот план был, и она его выполнила. Но вот сегодня...
        Отпечатки пальцев на бутылке из-под крымского вина принадлежали Сыскарю, это несомненно. Дактилоскопия не врет. Значит, получается, охранник по имени Геннадий тоже не врет? Не-не-не, Ириша, ты умом поехала, какие, нах, отверстые могилы и ожившие мертвецы? Ищи другое объяснение. Какое? Не знаю пока. Ищи.
        И она принялась искать. Сначала под контрастным душем, потом за чашкой кофе и бутербродами с колбасой. После первой чашки кофе и бутерброда стало не то что повеселее, но как-то полегче. Не особо, но все-таки.
        "Ага!" - сказала она себе, сварила вторую чашку и сделала еще один бутерброд.
        Ладно, представим себе следующую ситуацию. Мой ненаглядный начальник и любимый человек Андрей Владимирович Сыскарев надумал исчезнуть. Пропасть для всех с концами. Не понятно, зачем ему это, к тому же накануне собственной свадьбы, но все же. Блажь нашла, моча в голову ударила и все такое прочее. Задумал он, значит, исчезнуть и... Что? Приехал на кладбище, напоил, а затем подговорил или уговорил за деньги охранника Гену разыграть всю эту интермедию? Потому что иначе как интермедией назвать бред, который вчера нес этот Гена, невозможно. Комическая пьеска, исполняемая между актами драматического представления. Только вот смеяться что-то не сильно хочется. Или смех предполагается после того, как Сыскарь объявится и с обычной своей кривоватой брюсуиллиевской ухмылкой спросит: "Ну что, как я вас разыграл, а?" Розыгрыши он любит, не без этого. Ирина вообще заметила, что бывшие военные, равно как и сотрудники правоохранительных органов, склонны к грубоватому подшучиванию и немудреным розыгрышам. В основном на так называемом казарменном уровне. Но опять же. Зачем, зачем и еще раз зачем? Из чистой любви к
искусству? Как-то не похоже это на Андрея. Он, понятное дело, тот еще пацан и безбашенный идиот, но не до такой же степени! Или до такой? Нет, не до такой. В любом случае получается, что хоть какой-то ответ надо искать в Кержачах. В этой долбанной русской деревне. Там вся херня с неожиданной на всю жизнь любовью и смертью началась, значит, туда нужно и ехать. Посмотреть на эту Светлану, поговорить с ней, с другими жителями. С фермером этим, которому они помочь хотели поймать волка, в результате чего погиб Иван. Про колдуна еще какого-то местного Сыскарь упоминал. Может, и с ним повидаться. На всякий случай. Между прочим, то, о чем рассказывает охранник Гена, - чистое колдовство из сказки. О! Вот и малюсенькая зацепочка. В том смысле, что, возможно, есть с кем посоветоваться по данному поводу. Если, конечно, это не какой-нибудь шарлатан, обирающий доверчивых деревенских жителей. Так оно и есть, скорее всего, но чем черт не шутит...
        Телефонный звонок на служебный мобильник оторвал ее от размышлений о том, варить третью чашку кофе или нет.
        - Алло!
        - Здравствуйте, - густой раскатистый мужской голос как-то сразу располагал к себе. - Это частное детективное агентство "Поймаем.ру"?
        - Здравствуйте. Оно самое.
        - Меня зовут отец Николай. Скажите, могу я поговорить с Андреем Сыскаревым?
        - В данный момент нет. А... как вы сказали вас зовут, простите?
        - Отец Николай. Я воинский священник. С Андреем и Иваном мы когда-то вместе служили. Правда, службы у нас были несколько разные. Они Родину защищали, я же окормлял их духовно. В меру своих невеликих сил. Сразу скажу, про кончину Ивана мне известно, поэтому примите мои самые искренние соболезнования. Он был хороший человек, и, уверен, Господь принял его душу и определил ей достойное место в своем Царствии Небесном.
        Ты хотела помощи? Вот она. Я помню, как Сыскарь с Лобаном рассказывали об этом отце Николае. С восторгом и любовью. Вроде он еще в Афганистане воевал, снайпером, потом в 90-х чуть ли не бандитствовал, на жизнь зарабатывая, и в конце концов стал православным священником. И не простым, а воинским. Удивительная судьба у дядьки. Ну что, обращаемся? Обращаемся. Больше не к кому. Раз уж тут у нас со всех сторон колдовство замешано, то самое время священника на помощь звать.
        - Спасибо, отец Николай, - сказала она искренне. - Да, я вспомнила, извините, Андрей и Ваня о вас много хорошего рассказывали. Меня зовут Ирина, я секретарь агентства.
        - Очень приятно, Ирина. Так где Андрей?
        - Он... он пропал.
        Какое-то время в трубке молчали, после чего отец Николай с каким-то твердым и непреклонным участием осведомился:
        - Ирина, моя помощь нужна? Не стесняйтесь. Я сейчас в Москве и располагаю свободным временем.
        Они встретились возле офиса "Поймаем.ру" через час.
        Отец Николай оказался чуть выше среднего роста, тяжелым и крепким на вид мужчиной лет около пятидесяти, с явно видавшим разную еду и напитки животом, каштановой гривой волос, забранных в хвост, усами и бородой, в которых постепенно брала свое седина, и ясными карими глазами. Одет он был в обычные джинсы, светло-серую майку с изображением божественной красоты церкви Покрова на Нерли на груди и джинсовую же безрукавку с множеством карманов. На ногах батюшки красовались удобные кроссовки известной западной фирмы, через плечо висела на ремне небольшая черного кожзама сумка, в которой городские мужчины обычно таскают что угодно - от важных бумаг и всяких электронных гаджетов до бутылок с водкой, виски и коньком, сигарет и денег.
        Слушать он умел. Ирина предложила гостю чаю, от которого тот не отказался, и сама не заметила, как вскоре поведала отцу Николаю чуть ли не всю жизнь за последний год детективного агентства "Поймаем.ру" и заодно свою собственную.
        - Если честно, я теперь не знаю, что делать, - закончила она. - Проснулась утром в ужаснейшем настроении и полном унынии. И тут вы позвонили... - Ирина умолкла.
        - Уныние - большой грех, - заметил отец Николай.
        - А если я не крещена? - не удержалась она. - Тоже грех?
        - Как же не крещена, если крещена, - усмехнулся священник.
        - Откуда вы знаете?
        - Вижу. Тебе бы, дочь моя, в церковь не мешало сходить, исповедоваться да причаститься, но это так, совет, не более того. Хоть ты его и не просила, извиняться не стану, не за что извиняться. - Он умолк, сделал глоток чаю. - Да, вижу, позвонил я вовремя.
        - Так... что же делать?
        - Действовать. Для начала давай-ка заедем в Сретенский монастырь. Ничего, что я на "ты"? Мне так привычнее.
        - Ничего. Не чувствую от этого никакого неудобства. А зачем нам в Сретенский монастырь и где он находится?
        - Метро "Чистые пруды" или "Тургеневская", - усмехнулся отец Николай. - А там я покажу. Что же касаемо первой части вопроса, то не в этой же одежде мне отчитку совершать. - Он оглядел себя. - На каковую отчитку еще неплохо бы разрешение у архимандрита получить. Думаю, даст. Он сейчас как раз в монастыре.
        - Понятно, - сказала Ирина и подумала, что ничего не понятно. Сретенский монастырь, отчитка какая-то, на которую еще разрешение архимандрита требуется. И кто такой этот архимандрит?
        - Живу я там, в монастыре Сретенском, пока в Москве нахожусь, - пояснил отец Николай с улыбкой. - Понятно ей... Отчитка же - изгнание бесов, если коротко. Молебен специальный. Не всякий священник может ее совершать, отчитку, потому и нужно, чтобы архимандрит благословил. Начальство церковное.
        О как, подумала Ирина, изгнание бесов, значит. Приплыли.
        - А... из кого мы будем изгонять бесов? - с опаской осведомилась она.
        - Я буду изгонять, - поправил ее отец Николай. - Ты рядом постоишь, посмотришь. Не повредит. Изгонять же будем из могилы Ивана. Мне кажется, охранник этот правду сказал. Ежели так, то без нечистого тут не обошлось. Не встают мертвецы из могил сами по себе. Вот мы и проверим. Поехали, времени у нас не так много, как кажется, - он поднялся со стула и направился к выходу.
        Точно приплыли, решила Ирина и, ощущая себя героиней какой-то мистической киноленты, последовала за отцом Николаем. При всей своей самостоятельности и довольно ершистом характере она чувствовала, что на этого большого и сильного, хоть уже и не совсем молодого человека можно положиться.
        Заброшенная церковь венчала невысокий холм километрах в четырех от Кержачей и пользовалась у жителей окрестных сел недоброй славой. Когда-то давно рядом с церковью жила большая деревня Горюновка, но, говорят, пришла в упадок и опустела еще в прошлом веке, до Великой Отечественной войны, в голодные тридцатые годы. То ли тридцать второй, то ли тридцать третий. Что точно в Горюновке случилось с населением, Григорий не знал. Равно как и плохо был осведомлен о голоде и самой войне. К чему? На своем веку повидал он на Руси столько лихолетий, что знания об очередных, к тому же тех, свидетелем которых он лично не был, ничего ему не давали. Разумеется, в общем и целом ему было известно и о двух мировых войнах прошлого двадцатого века, и о революции семнадцатого года, и о частичном распаде великой Российской империи в одна тысяча девятьсот девяносто первом, но только лишь потому, что без этих сведений трудно было бы жить в данном времени и общаться с людьми. Даже при всех его талантах и умениях. А жить было необходимо. Как всегда, впрочем. Сбежав от смертельного преследования Якова Брюса в будущее, он
быстро убедился, что возвращаться (само по себе это было довольно трудно, но возможно) нет резона - дел полно и здесь. Их просто непочатый край. А уж удобного материала человеческого и вовсе море. Семь десятков лет фактического забвения русским народом христианства - это чистый подарок судьбы, по иному и не скажешь. Проживи Григорий еще тысячу лет, вряд ли смог бы сам добиться хотя бы отдаленно похожих условий. В этом удивительном времени, когда люди укротили неведомые ранее силы природы и заставили их работать на себя, духовно они оказались гораздо мене защищенными, чем даже в годы, когда Русь затопила татарская тьма. Ну или так Григорию казалось. В любом случае время было как нельзя более удачное - на стыке двух эпох. Люди готовы верить во что угодно и управлять ими, лепить из них то, что тебе нужно - чистое удовольствие. И чем больше народу придет за утешением, советом и помощью не к попам христианским, а к нему, Григорию, и тем, кого он здесь научит и воспитает, тем лучше. А уж если удастся заполучить в жены ту, кто воплощает в себе душу России (в каждом поколении есть несколько таких, только
найти их трудно), и она родит ему трех-четырех сыновей... Прочь мечты. На время - прочь. До вашего воплощения в реальность осталось совсем чуть-чуть, но он слишком часто видел, как из-за какой-нибудь ерунды и случайности рушились в последний момент самые великие замыслы. Вчера получилось все сверхудачно. Светлана пришла к нему сама за помощью. А когда вышла, то была уже совсем другим человеком. Его человеком. Готовой для него на все и не понимающей, как она еще утром могла думать и беспокоиться о каком-то там Андрее Сыскареве. Залетном частном сыщике, пьянице и никчемном пустозвоне, который получил свое и уехал далеко-далеко, не поставив ее в известность. Очень далеко и надолго. Он, Григорий, видит аэропорт и взлетающий самолет... Нет, о звонках, телеграммах, письмах, эсэмэсках и всем прочем можно забыть. Их не будет.
        Увы, но так всегда и случается с честными девушками, которые излишне доверчивы и падки на широкие улыбки и посулы столичных искателей любовных приключений. Искателю - прекрасный сорванный бутон, ночь, полная волшебных удовольствий, возможность похвастать еще одной легкой победой в кругу таких же прохиндеев и грязных ловеласов. Девушке - долгие горючие слезы, а то и беременность с дальнейшей жесточайшей альтернативой: убийство плода или жизнь матери-одиночки.
        Нет, выбирать нужно таких мужчин, как Григорий. Надежных, сильных, ответственных, обеспеченных. И совсем еще не старых. А главное - верно и преданно любящих. Любящих с самого первого дня, когда Светлана только появилась в Кержачах и Григорий ее увидел. С самой первой минуты. Да что там минуты - с самого первого мгновения он понял, что Светлана - его судьба и любовь на всю жизнь. И не просто жизнь, а жизнь очень долгую и счастливую. Он, Григорий Самовитов, может быть, последний настоящий колдун (белый колдун, белый, это особо подчеркивается!) России, торжественно ей такую жизнь обещает. Ни в чем Светлана не будет знать нужды, любые хвори и несчастия будут обходить их дом стороной все эти бесконечно долгие годы, полные самого настоящего женского счастья, счастья, счастья, счастья...
        Вот так вчера Светлана Русская и перешла от Андрея Сыскарева к нему, Григорию Самовитову. Если бы он захотел, она бы ему немедленно и отдалась. То есть если бы он настоял, сделал такое предложение. Потому что хотеть-то он, несомненно, хотел. Только было не время. Оно наступит сегодня ночью. Здесь, в заброшенной церкви, когда их обвенчает Бафомет. Только нужно все тщательно проверить и подготовить, дабы никакая досадная случайность не смогла помешать этому великому и долгожданному событию. Надо же, даже сердце при мысли о предстоящем вечере сладко замирает. Когда подобное случалось с ним последний раз? И не вспомнить, пожалуй. Или вспомнить, но с трудом и не сейчас.
        Не спеша он обошел кирпичный остов церкви по кругу, против часовой стрелки, зашел внутрь через пустой дверной проем и притвор в храм, поднял голову. Купол давно обвалился и сквозь круглую дыру в барабане был виден другой - вечный и неповторимый купол неба. Расшвыривая ногами обломки кирпичей и штукатурки, прошел к алтарю, повернулся, поднял руки, развел руки в стороны ладонями вперед, закрыл глаза, прислушался.
        Да, то, что надо.
        Святой христианский дух, слава Велесу, давно покинул эти останки. Теперь здесь все устроено правильно, как в былые далекие времена - сходятся невидимые силовые линии окружающего пространства на много верст вокруг, кипит под спудом реальности нужная энергия. Ну а наличие призрака мертвой деревни с едва заметными ямами на месте изб и заросшим крапивой, борщевиком да осинами кладбищем, на котором давным-давно сгнили все кресты и могильные холмики почти сравнялись с землей, делало это место уникальным для его целей. Потому как он явственно ощущал, что большинство мертвецов, лежащих на кладбище, умерли злой, насильственной смертью. К тому же и не упокоены, как должно, никто их не отпевал. Такие всегда удобны для колдуна его уровня. Получается, не зря ходит среди местных дурная слава об этой церкви. Что ж, кому дурная, а кому в самый раз. Можно было бы даже постараться и увидеть, как именно умерли эти люди, да силы и время тратить неохота. И так ясно, что без власти тут не обошлось. Пришли опричники - не те, царя Ивана Васильевича лихие слуги, другие, но суть от этого не меняется - и всех убили. А кого
не убили, того с собой увели. Вот и опустела деревня.
        Он еще раз глянул на обнажившиеся до кирпича стены, на которых кое-где еще сохранились островки штукатурки с едва заметными следами росписи, удовлетворенно кивнул и вышел.
        - Яже, припадая к Тебе, Господи, молю и прошу святое имя Твое: во всяком доме и на всяком месте наипаче на православном христианине яже имеется чародейство кое от лукавых человек или от бесов...Со стороны, вероятно, это выглядело довольно странно. Свежая могила, еще даже без креста или какого-никакого памятника, и над ней, помахивая кадилом, бормочет молитву поп. Рядом с ним - молодая девка в очках, джинсах и майке. Стоит, не знает, куда руки девать и в какую сторону смотреть Хорошо хоть, народу на кладбище почти нет. Кому какое дело, конечно, но все-таки.
        - ...Да разрешится от связания злыми духами в зависти, лести, ревности, ненависти, злопомучении, злоустрашении, действенном отравлении, от языческаго ядения и от всякаго заклинания и клятвы...
        Надо же, а ведь почти все понимаю, что отец Николай бормочет. Не такой уж он, церковно-славянский, и трудный, если вслушаться.
        - ... Защити, заступи и сохрани нас, Боже, от всякого лукаваго действа и чародейства злых человек...
        Слушай, Ириша, слушай. Когда еще доведется послушать вот так близко и рядышком, как батюшка православный молитвы читает. Разве что в церкви. Но в церковь я не хожу. Или и впрямь сходить, как отец Николай советует?
        - ...Да разрешится всякое диавольское наваждение в ходу, или в стану; или в горах, или в вертепах, или в претворах домовых, или в пропастех земных; или в корене древа, или листиях растений; или в нивах, или в садах; или в траве, или в кусте, или в пещи, или в бане, да разрешится!
        Кто б спорил. Пусть и впрямь разрешится. В пропастех земных... Надо же. Красиво глаголет. О как. Еще чуть-чуть, и я сама на этом языке заговорю.
        - ...Да разрешится всякое диавольское действо и наваждение содеянное; или на злате, или на сребре; или на меди, или на железе, или в олове, или в свинце, или в меду, или в воске; или в вине, или в пиве, или в хлебе, или в явствах; во всем да разрешится!
        О шпарит! И ведь наизусть, вот что удивительно. С ума сойти можно. В жизни бы не выучила, хоть ты меня режь... Погоди-ка, Ириша Алексеевна, а это... это что такое?!
        - ... Елизду и диавола от раба Божьего Ивана, силою Честнаго и Животворящего Креста Господня со всеми небесными силами пред Высоким и Страшным Престолом Божиим, твори слуги Своя огнь палящь. Херувимы и Серафимы; Власти и Пристоли; Господства и Силы.
        Могильный холм зашевелился. Казалось, десятки каких-то мелких существ то ли толкаются, то ли дерутся, то ли играют под рыхловатой землей в непонятную игру, и дрожь от этой быстрой возни передается через обувь в ноги и дальше - к самому сердцу. Ох...
        Ирина глянула на отца Николая. Глаза батюшки сузились, по вискам тек пот, но голос был тверд:
        - ...Проливших кровь свою за Тебя Христа Бога нашего и всех святых от века Тебе угодивших, Господи, помилуй и спаси раба Твоего Ивана, да не прикоснется к нему ни к дому его ни кое зло и лукавство ни в вечерний час, ни в утренний, ни во дни, ни в нощи да не прикоснется.
        Из могильного холма повалил черный дым. Как будто там, под землей, горела автомобильная покрышка.
        Мамочка родная, да что же это делается...
        - Господи! Ты един Всесильный и Всемогущий, сохрани по молитве Священномученика Киприана раба Твоего Ивана! - возвысил голос отец Николай.
        Дым повалил гуще. Высокий ледяной вой, от которого шевельнулись волосы на голове и остро кольнуло в груди, возник ниоткуда, заложил уши, затмил мысли. Господи, прекрати это, пожалуйста!!!
        - Вси святии и праведнии, молите Милостиваго Бога о рабе Иване, да сохранит и помилует мя от всякаго врага и супостата. Аминь, - закончил отец Николай, после чего широко перекрестился сам, перекрестил могилу и брызнул на нее специально припасенной святой водой из фляги.
        И тут же вой оборвался, как не было. Исчез и развеялся черный дым. Перестала шевелиться, замерла кладбищенская земля.
        Ирина перевела дух и осторожно огляделась. Рядом с ними не было ни единого человека. И на том спасибо. Еще не хватало объясняться с кем бы то ни было. Ну-ка, охрана кладбища не бежит? Не бежит. Наверное, решили, что какая-нибудь противоугонка взвыла. Вот и ладушки.
        - Видела? - спросил отец Николай. Не было заметно, что он ошеломлен или напуган. Скорее встревожен.
        - Видела, - кивнула она. - И слышала. Жуть. Что все это значит, отец Николай?
        - Это значит, что нужно нам с тобой ехать в Кержачи. Там ответы на наши вопросы. И чем скорее мы там окажемся, тем лучше.
        - Я готова, - сказала она. - Домой только за деньгами заскочим, пообедаем да посмотрим по карте, как туда добираться, в Кержачи эти. Навигатора у нас нет, не пользуемся. Будете за штурмана, отец Николай?
        - Легко, дочь моя. Если нужно, я и за руль сесть могу, - ответил отец Николай.
        И ободряюще подмигнул.
        Глава 31
        В Москву въезжали на рассвете. Пахло близкой рекой, печным дымом, травой и конским потом. Людским потом пахло тоже. За заборами дворов и усадеб горланили петухи.
        Сыскарь поначалу оглядывался по сторонам, пытаясь хоть как-то соотнести увиденное с привычными ему московскими ландшафтами двадцать первого века (совсем у него это не получалось, слишком сильно все изменилось за триста лет), затем несмотря на то, что шли они крупной рысью, на него накатила сонливость. Он клевал носом в седле, снова вскидывал голову и вяло думал о том, что много бы отдал за горячий душ и несколько часов в собственной постели с чистыми простынями. Петровский восемнадцатый век чертовски интересен, но уж больно отстал в плане гигиены, санитарии, водоснабжения и канализации. Хорошо нынче май месяц и холодной водой помыться можно, а попади Андрей сюда зимой? Нет, господа мои, жить нужно в двадцать первом веке. Оно комфортнее. Дом... Удастся ли вернуться? Пока надежда оставалась. И даже более чем надежда. Карта сама шла в руки и требовалось лишь правильно ей распорядиться. Ибо как еще, ежели не удачей, можно было назвать появление в нужный момент Сергея Воронова с отрядом донских казаков? По словам капитан-поручика Преображенского полка, был он послан в Люблино самим
государем-императором Петром Алексеевичем с приказом имать и вязать тех, кто поднял руку на воспитанницу князя Василия Лукича Дарью и управляющего имением Харитона. Прочих же, кто оказался рядом, доставить пред грозные очи государя и генерал-фельдцейхмейстера Якова Вилимовича Брюса. В Сухареву башню.
        Тон капитан-поручика не оставлял сомнений в том, что он выполнит приказ, даже если для этого ему придется спуститься в самый ад. Вот такие люди и составляли во все времена славу России. Те, для которых честь, долг и Родина были выше собственного благополучия, чинов и званий. Обычно они не доживали до старости. Но успевали родить и воспитать сыновей, которые обладали теми же качествами. Или дочерей. И пока они есть, Россия жива. А как только их не станет, тогда же и не станет страны под названием Россия.
        Сыскарь не смог бы сказать ни себе, ни другим, с чего это его вдруг пробило на столь патетические мысли и чувства, но заверил капитан-поручика, что противиться приказу государя-императора у них с Симаем нет ни малейшего намерения. К тому же, как господин Воронов может видеть, они уже сделали многое, если не все, для освобождения Дарьи и Харитона из рук злоумышленников, а посему являются верными союзниками капитан-поручика и преданнейшими подданными государя-императора Петра Алексеевича, чье желание для них - закон, подлежащий немедленному и неукоснительному исполнению.
        Капитан-поручик оказался вполне удовлетворен подобной любезностью, а также готовностью к сотрудничеству, и ехали они хоть и под острым казачьим приглядом, но как свободные люди. При этом, что особенно порадовало Сыскаря, покинули жуткое место быстро. Он даже в ужас как следует прийти не успел от того, что натворили они с безотказным "Грачом". Убить семнадцать человек за какие-то несколько минут - это вам, знаете ли, не в муравейник написать. Особенно поражало, что именно убил. Ни одного раненого, все наповал. Как-то раньше не замечал за собой подобной сверхметкости, а тут - на тебе, пожалуйста. Опять карта удачно легла? Или за такую удачу еще придется заплатить немереную и неведомую пока цену? К черту. Он всего лишь защищал себя, напарника и тех, кого подрядился защитить. Работа такая, уж извините, ничего личного. А посему вместе с Симаем и похоронной командой (Воронов оставлял несколько человек из своего отряда похоронить убитых) принял внутрь полстакана найденной в погребе самогонки, уже привычно вскочил в седло и постарался хотя бы на время задвинуть кровоточащие воспоминания о почти уже
прошедшей ночи на задворки души.
        "Привет тебе, будущее Садовое кольцо! - думал Сыскарь, когда они, преодолев по мосту ров, въехали за земляной вал и деревянные, заметно обветшалые, стены, - рассказать о том, как изменится Москва через триста лет тому же Петру Алексеевичу, не поверит. Еще, чего доброго, велит казнить. Или сослать в какой-нибудь дальний монастырь, как опасного сумасшедшего. Одна надежда на Брюса и на совет мертвой цыганки Лилы. Да на мобильный телефон, зажигалку, часы, нож, фонарик, пистолет и одежду в качестве доказательства, что он не врет. Что там еще у него есть? Бумажник с современными ему российскими дензнаками и удостоверение частного сыщика с цветной фотографией. Весомо, если правильно распорядиться. Не стоит также сбрасывать со счетов удачу и вечное спасительное русское авось, которые - тьфу-тьфу-тьфу - вроде бы пока на их стороне."
        Приближение судьбоносной встречи и окружающие небывалые виды вкупе с попадающимися навстречу москвичами образца первой четверти восемнадцатого века качнули в кровь адреналинчика, усталость и сон попятились, а за крепостными стенами Белого города, в который они, срезая путь, въехали через Яузские ворота, и вовсе пропали, как не было. К тому же здесь капитан-поручик Воронов перевел отряд в галоп, и стало уже совсем не до сна.
        В первую минуту Сыскарь не мог понять, зачем они летят сквозь центр Москвы с диким криком: "Поберегись! В сторону! Слово и дело государево!", рискуя зашибить кого-нибудь насмерть, а потом сообразил. Десять минут, которые таким образом выигрывал капитан-поручик и впрямь ничего не решали, он и так уже, считай, выполнил приказ. Но вот подлететь к Сухаревой башне на взмыленных конях, показывая всему свету и самому Петру Алексеевичу, с каким рвением и скоростью оный приказ выполняется - это было по-нашему, по-русски и по-московски. Будь ты хоть трижды человек дела и чести, а понты выдержать и пыль в глаза начальству пустить никогда не помешает.
        За то недолгое время, что Сыскарь пробыл здесь, в России одна тысяча семьсот двадцать второго года, он успел привыкнуть, что со своими ста девяносто тремя сантиметрами возвышается над всеми. И значительно. Но люди, которые встретили их в обширной светлой зале Сухаревой башни, ростом были никак не ниже Андрея. Скорее даже выше.
        Уж сам государь Петр Алексеевич (Сыскарь сразу узнал его по портретам и черным, выразительным, чуть навыкате, глазам) точно был выше. С дымящейся трубкой в зубах он стоял у стола, опершись руками о столешницу, и рассматривал какую-то карту. При виде вошедших, поднял голову и звучно произнес:
        - Ага! Молодец, капитан-поручик. Быть тебе майором. Все здесь?
        - Так точно, государь, все. Воспитанница Дарья, управляющий Харитон и два свидетеля - Андрей и Симай.
        - А воры?
        - В подвале. Под крепкой стражей. Как и приказывали. Разрешите сразу сказать, что большую часть дела совершили эти люди. - Он кивнул на Андрея и Симая. - Они сумели освободиться от пут и напали на злочинцев, чем спасли жизни Дарьи и Харитона. Я же со своим отрядом лишь довершил начатое.
        - Когда надо исполнителен и смел, когда надо - скромен. Это хорошо, - с удовлетворением заметил Петр, в два шага обогнул стол, подошел чуть не вплотную к Андрею и отрывисто осведомился:
        - Кто таков?
        Спустя два часа, когда московское утро уже разгорелось вовсю и солнце било в окна майскими яркими лучами, в которых, искрясь, танцевали пылинки, они все еще сидели за столом.
        Происходящее давно казалось Сыскарю сном, но просыпаться он пока не собирался, даже если бы смог. Потому что общаться накоротке с самим Петром Первым, светлейшим князем Александром Даниловичем Меншиковым и генералом-фельдцейхмейстером, хозяином таинственной Сухаревой башни Яковом Вилимовичем Брюсом было столь невероятно интересно, что он, простой частный сыщик, обычный московский парень двадцать первого века, Андрей Владимирович Сыскарев, понимал: цена, уже уплаченная им за данную возможность, хоть и едва подъемна, но адекватна. Не то чтобы он был готов при случае заплатить еще раз, нет. Всего лишь знал - другого случая не будет. Хотя... Кто может дать гарантию?
        Как бы то ни было, они с Симаем сидели за одним столом с гигантами. И не только в смысле физического роста (длинный Сыскарь едва-едва мог сравняться с Меншиковым, который был ниже Петра и Брюса, а знаменитый русский шотландец почти догонял в росте царя). Это были гиганты духа, что сразу же чувствовалось в их словах и всякой повадке. Да, дух, которым обладали эти люди, не был идеальным. Совсем не был. В нем чувствовалась жестокость, ежеминутная готовность к насилию и убийству, всесокрушающий эгоизм, жажда власти, денег и наслаждений.
        Но при этом было также совершенно понятно, что эти люди способны подчинить своему духу, своей воле миллионы людей и направить их силы и сами жизни на достижение тех целей, которые они, гиганты, считали необходимым достигнуть. Великих целей.
        Сыскарь смотрел, слушал, отвечал на вопросы и все пытался сравнить этих людей с теми, кто правил Россией в его время. Сравнение было совсем не в пользу последних. Мелковатыми выходили российские власть имущие двадцать первого века. По всем статьям мелковатыми. Включая цели, которые они ставят перед собой. Вернее, пытаются ставить.
        Да и черт с ними.
        - Значит, говоришь, не будет в России императорской и царской власти через триста лет? - словно прочитав мысли Сыскаря, спросил Петр.
        Стол был уставлен разнообразными бутылками с выпивкой, но присутствующие завтракали вареным мясом с хлебом и запивали его кофе. Только светлейший князь Александр Данилович Меншиков позволил себе бокал вина, который выпил, как лекарство, морщась, отставив в сторону мизинец с богатым перстнем. После чего повеселел и тоже перешел на кофе.
        - Не будет, государь. Ее уже через двести лет не будет. И не только в России, к слову сказать. Но сама Россия останется в целости и сохранности. Хоть и пройдет через множество труднейших испытаний и ужасных бед.
        - Выстоит, значит, Россия?
        - Выстоит, государь.
        - И меня там помнят?
        - Помнят, государь. Еще как. Памятники ставят. И Александра Даниловича с Яковом Вилимовичем тоже помнят. Ваша эпоха считается эпохой титанов и великих свершений. - Сыскарь подумал, что некоторым она, наоборот, кажется одной из самых кровавых и жестоких эпох в истории России, а царь Петр считается среди этих некоторых полубезумным садистом, зверем в человеческом обличье и величайшим тираном, но вслух, разумеется, ничего не сказал. Зачем? Себе дороже. И вообще. Право на существование имеют, разумеется, любые мнения. Но и у него есть полное право донести до государя лишь то, каковое он считает нужным. Извините, ребята, но так уж вышло, что я получил такую возможность, а не вы.
        - Ага. - Быстрая улыбка осветила кругловатое мясистое лицо Петра. - Не зря я тружусь, значит, как проклятый?
        - Не зря. Величие той России, в которой я живу, во многом ваша заслуга, государь.
        - Что ж, порадовал ты меня, Андрей Сыскарев, пришелец из будущего... - неожиданно он зыркнул на Брюса своими черными яркими глазами и спросил поскучневшим голосом. - Он точно из будущего, а, Яша? Не врет? А то ведь с лгунами у меня разговор короткий. В приказ к Ромодановскому, ноздри рвать и на каторгу. Или в солдаты, ежели гож. Как думаешь, Вилимович?
        Сухим лающим смехом засмеялся Меншиков.
        Сыскарь похолодел. В одну секунду он понял, как, бывало, вершился царский суд и чем были оплачены величие и авторитет государя-императора Петра Алексеевича Романова.
        Так вот, оказывается, что значит - ни жив ни мертв, промелькнула мысль. Противное состояние, однако. Мерзкое. Бороться с охватившим его липким страхом было чрезвычайно трудно. Почти невозможно. Оказывается, проще под пулями ходить, чем вот так сидеть и думать, пошутил царь или нет. И что ответит Яков Брюс... Вот теперь становится понятно, как чувствовали себя те, кто имел дело, к примеру, с товарищем Сталиным. Не приведи господь.
        - Думаю, он не врет, - не торопясь, произнес Брюс. - Не говоря уже обо всех этих удивительных вещах. - Яков махнул рукой на разложенные на столе мобильный телефон, пистолет, фонарик, часы, перочинный нож и зажигалку с удостоверением. - Я не нашел в его рассказе противоречий, которые обычно присущи всем, кто лжет с целью получения какой-либо для себя выгоды. И нашего заклятого врага он описал очень точно. Я тебе уже говорил, Петр Алексеевич, что проклятый колдун, не хочу даже имени его здесь называть, сбежал от нас в будущее. Вот и подтверждение моим словам в лице нашего гостя Андрея Сыскарева.
        - Даже послушать, как он молвит, уже достаточно, по моему разумению, - добавил Меншиков. - Мы так не разговариваем.
        - Умеешь ты, Данилыч, нос по ветру держать, - усмехнулся Петр. - За это и ценю. Что же касаемо тебя, - он посмотрел на Сыскаря, - то не бойся. Шучу я. Давай-ка, выпьем на брудершафт, чтобы без обид. Знаешь, как это?
        - Знаю, - выдавил из себя Андрей. - Это для меня большая честь, государь.
        Петр лично наполнил ромом две бронзовые чарки вместимостью никак не меньше стакана каждая. Они скрестили руки, выпили. Вкуса рома Сыскарь не почувствовал: в следующее мгновение царь крепко - аж зубы столкнулись с зубами - поцеловал его в губы, отстранился, крепко хлопнул по плечу. - Молодец! Красиво пьешь, - обернулся на Брюса. - Помнишь, Яков Вилимович, мы с тобой обсуждали, как колдуна в будущем достать?
        - Помню, - кивнул шотландец. - Выходило, что невозможно это. Главное, не знали мы, где он точно, в каком году. Да и кого послать вслед за ним? Нет у нас людей, настолько подготовленных.
        - Зато теперь есть! - воскликнул царь. - Что, Андрюха, сыскарская твоя душа, сделаешь для нас и России доброе дело? Заодно и себе поможешь.
        - Сделаю, - еще не веря в свою удачу, ответил Сыскарь. - А какое?
        Телефон звонил.
        Нет, думал он сквозь сон. Это песня из кинофильма "Крестный отец". Саундтрек. "Speak softly, love and hold me warm against your heart..." Энди Уильямс поет. "I feel your words, the tender trembling moments start". Очень хорошая песня.
        Твою мать.
        Это же и есть звонок.
        Не открывая глаз, он протянул руку, ухватил с журнального столика мобильник, нажал соединение, привычно буркнул:
        - Сыскарев на проводе.
        На полмгновения в трубке замерла ошеломленная тишина. И тут же голос секретаря на всю голову Ирки Москвитиной взорвал ее к чертям собачьим:
        - Сыскарь!! Андрей!! Ты где, чудо грешное?!!! Я тут уже с ума почти сошла!
        Он отодвинул трубку от уха, чтобы не оглохнуть и открыл глаза. Это был его диван, на котором он лежал, и его квартира. Очень хотелось пить.
        - Я дома, - сказал он. - А что случилось?
        - Ты еще спрашиваешь?! Пропал с концами и спрашиваешь? Ты где был? Бухал, что ли, беспробудно? Ты знаешь, вообще, какие сказки мне охранник на кладбище рассказал? Ты знаешь, что эта твоя невеста ненаглядная, Света, замуж выходит за другого?
        - Как - замуж? Что ты несешь?! - Он спустил ноги с дивана и хотел встать. Ноги оперлись на что-то неудобное и мягкое, и он снова сел на диван.
        - Ай!! - заорало мягкое. - Ты охренел, на людей наступать?
        - Бля! Симай?!
        - Нет, папа Римский. Что, встаем уже?
        - Что там у тебя?! - кричала трубка так, что он, казалось, разбирал слова не только ушами, но и ладонью. - Сыскарь, гад такой, ты меня в гроб вгонишь! Что там у тебя происходит? Сиди дома, никуда не выходи. Мы уже едем! Пятнадцать минут!
        - Мы?
        - Жди. Понял?! Приеду - убью.
        И отключилась.
        Андрей посмотрел на Симая, который сидел на полу, растирая лицо руками, и все вспомнил. От начала, когда он оказался в ночном подмосковном лесу одна тысяча двадцать второго года и чуть не был съеден оборотнями. И до самого конца, когда они с Симаем по очереди отпили из чаши волшебного зелья, затем Яков Брюс, сподвижник Петра Первого, закончил читать заклинание, стены тайной комнаты в знаменитой Сухаревой башне закружились-завертелись, образовывая над головой жутковатую, сужающуюся где-то в бесконечности, разноцветную искристую воронку, в которую его и затянула какая-то неведомая сила, а потом...
        Потом он с трудом осознал себя на углу Садового кольца и Сретенки, сидящим, словно последний бомж, прямо на тротуаре возле церковной ограды храма Троицы в Листах. Рядом, уронив на грудь буйну голову, облаченный в свою одежду, с двумя кремниевыми пистолетами за шикарным поясом и саблей дамасской стали на боку, полусидел-полулежал Симай. Была бы рожа и стрижка чуть другие, да усы - чистый вышел бы запорожец, прямо со страниц "Тараса Бульбы". То-то прохожие косятся хоть и с опаской, но и не без восхищения. Москвичи, конечно, ко всякому привыкли, но подобный персонаж не каждый день на улице встретишь. Где-то рядышком кино снимают, а молодой режиссер с актером решили пообедать, но не рассчитали силы? Бывает.
        Хорошо, что в бумажнике оставались деньги, а бомбилам из солнечной Средней Азии все равно, кого по Москве возить. Хоть черта с рогами, лишь бы платил.
        Мутить и колбасить их обоих начало еще в машине. Видимо, сказывалась бессонная ночь (не одна), алкогольное утро (они еще трижды выпили все вместе за Россию, за удачу и на дорожку), особенности Брюсова зелья и сам мгновенный волшебный переход из прошлого в будущее.
        Симаю было хуже, чем Сыскарю, потому как к атмосфере современного мегаполиса вообще и запаху отработанного бензина в частности он не привык совершенно. Однако до дома дотерпели оба. Уже в квартире Андрея (слава богу, никто из соседей в лифте не попался) кое-как отдышались и вырубились. Сыскарь на любимом диване, Симай на ковре, на полу. Только Сыскарь перед этим еще собрал остатки воли и почистил "Грач" после ночной стрельбы. По минимальной программе, но все-таки лучше, чем ничего. И пополнил магазины патронами. Это правило - сам хоть умри от усталости, а оружие держи в чистоте и готовности - он крепко усвоил еще в армии. И не разу не пожалел о том, что неукоснительно его выполняет.
        И вот оно - пробуждение. Значит, все правда, это не сон. К тому же...
        Он полез в передний карман джинсов, нащупал там перстень - государев подарок (в ответ он не пожалел, отдал Петру Алексеевичу свой любимый швейцарский перочинный нож), вытащил, поднес к глазам. Сверкнул оправленный в густое золото изумруд с выгравированным изображением самого Петра, сидящего на троне в царской одежде со скипетром и державой в руках.
        - Царь и Великий князь Петръ Алексеевичъ всея России, - прочел он вслух надпись, идущую вкруг камня.
        Да уж, подарочек... Страшно подумать, сколько он может стоить в наше время. Жаль, хрен докажешь, что настоящий, а не новодел. Бог с ним. Все равно не продам. Так, с этим разобрались. Теперь - окончательно проснуться и привести себя в порядок.
        Глава 32
        Первым делом - душ. Сколько там она сказала, пятнадцать минут? Ему хватит и пяти. Остальное - Симаю. Маловато, но ничего - он сообразительный, справится. Потом чистая одежда и кофе. Симаю тоже что-нибудь найти... О, шорты. Точно. Чтобы штанины не подворачивать. И старые Ванькины кроссовки где-то валялись, должны подойти по размеру. Когда-то друг Лобан их забыл, после того, как в футбол вместе играли тут неподалеку, вот теперь и пригодятся...
        Следовало отдать должное Симаю Удаче - хлопот он особых не доставлял. И даже старался не задавать слишком много вопросов, хоть и видно было, что дай волю - не умолкнет ни на секунду. При этом ловил все, что называется, на лету, сказанное понимал с полуслова, показанное запоминал с первого раза. Талант. Он даже в душе умудрился не обжечься и сам выключил воду, когда закончил мыться. А облаченный в шорты и чистую майку, и вовсе стал похож на туриста или, допустим, студента из Индии. Правда, не без экзотики, потому как снять свой шикарный пояс и заменить его обычным кожаным ремнем отказался наотрез. Точнее, оставил ремень в шортах, но поверх него нацепил пояс. Хорошо, удалось отговорить от сабли и пистолетов.
        - У нас не принято ходить со зброей напоказ, - объяснил Сыскарь. - Мало того. На само обладание оружием требуется особое разрешение. И боюсь, быстро его получить не удастся.
        - Ты предлагаешь мне бороться с колдуном без зброи? - удивился Симай. - Так то ж верная смерть. Таких, как он, голыми руками не возьмешь и не думай. А у меня пули в пистолях серебряные, заговоренные, сам знашь.
        - Хорошо, мы возьмем их с собой. И саблю тоже. Но так, чтобы никто не видел.
        - Прятать честную зброю от людских глаз... Мы что, разбойники? Как вы тут живете, не пойму?
        Этот разговор происходил уже в присутствии Ирины и отца Николая.
        Сказать, что их встреча была сумбурной, - это мало что сказать.
        Поверить в то, что Сыскарь побывал в прошлом, секретарь частного сыскного агентства "Поймаем.ру" поначалу отказывалась наотрез.
        Ее не убеждали ни предметы (одежда, вещи, перстень, деньги, оружие), предъявленные в качестве доказательств; ни кэрдо мулеса Симай Удача собственной персоной, смело отправившийся в будущее, чтобы помочь новому другу Андрею справиться с колдуном, а также по причине общей склонности к авантюризму; ни короткий и образный рассказ Сыскаря о Петре, Меньшикове, Брюсе и старой Москве.
        Как ни странно, поверила она лишь тогда, когда Андрей перекачал в ноут и показал многочисленные фотографии, сделанные мобильным телефоном в более-менее приличном разрешении.
        Особенно поразили Ирину и отца Николая фото утренней Москвы одна тысяча семьсот двадцать второго года, снятое с верхнего этажа (специально поднимался) Сухаревой башни. Очень удачные вышли снимки. И сразу видно - не "Фотошоп". Одни стены Белого города чего стоят. Не говоря уже о башнях и главах соборов Кремля, высящихся над морем крыш одноэтажных (редко - двухэтажных) домов и кипенью садов боярских усадеб. Фантастика. Затем пошли крупные планы царя Петра Алексеевича, светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова, Якова Брюса, капитан-поручика лейб-гвардии Преображенского полка Сергея Воронова, управляющего имением князя Долгорукова Харитона Порфирьевича и воспитанницы оного же князя Дарьи Сергеевны, которые и рассеяли последние сомнения. Ну, почти.
        Отец же Николай поверил Андрею сразу. Ему и каких-то особых доказательств не требовалось. "Я слишком хорошо тебя знаю, Андрей, - просто сказал он своим раскатистым баритоном. - Соврать ради красного словца ты можешь. Но это явно не тот случай. И вообще. Не для того я желал с тобой увидеться, чтобы разочароваться в том, кем ты стал. Вот и не разочаровался".
        Затем пришло время не верить и впадать в ажитацию Андрею. То есть в произошедшее на кладбище он как раз поверил легко, а вот в то, что Светлана собирается выйти замуж за колдуна Григория - нет.
        - Этого не может быть, - повторял он, как заведенный. - Ты не так поняла.
        - Сам позвони и спроси, ага? - обижалась Ирина. - Я с ней по сотовому говорила, как только мы с отцом Николаем с кладбища ушли. Жаль, не догадалась, надо было записать разговор. Она так и сказала: "Спасибо вам большое, но Андрей Сыскарев меня больше не интересует. Я выхожу замуж за другого". Тут у меня само с языка сорвалось: "За кого?" - "Какое вам дело?" - отвечает. Потом голос у нее как-то странно дрогнул, изменился... И она добавила, словно через силу: "Григорий. Его зовут Григорий". Все. За что купила, за то и продаю.
        - Там только один Григорий, которого я знаю. Этот самый колдун.
        - А я тебе о чем?
        В Кержачи выехали быстро, как только смогли. За рулем сидела Ирина, потому что в организме Сыскаря все еще гуляли остатки рома, выпитого за столом Якова Брюса. И к тому же через каждые три минуты он пытался дозвониться на сотовый Светланы. Телефон не отвечал.
        - Андрей, не рви сердце раньше времени, - посоветовал отец Николай. - На тебе лица нет. Сейчас приедем и во всем разберемся. Лучше подробнее расскажи про этого Григория. Чтобы я знал, с кем придется иметь дело.
        - И про Дашу с вампиром Бертраном, - добавила Ирина. - А то непонятно, встретились они или нет.
        - Отвлечь хотите? - криво усмехнулся Сыскарь. - Понимаю.
        - Мне просто интересно, - пожала плечами Ирина. - Уж больно история романтическая, как в кино. А девушкам нравятся романтические истории.
        - А мне не просто, - сказал отец Николай. - Для меня это необходимо. Я все-таки православный священник, не забывай, должен знать о подобных богопротивных вещах. Потому что, сдается мне, что этот Григорий и впрямь враг нашей церкви и всего государства российского. Причем враг лютый.
        - Как это?
        - Да так. Есть одна старая легенда.
        - Расскажи.
        - Нет, сначала про Дарью и вампира, - попросила Ирина. - Пожалуйста!
        - Да не о чем там рассказывать особо. Нам же не известно, как у них все закончилось, Брюс нас в будущее поспешно отправил. Знаем только, что этот длинноволосый, который Дарью с Харитоном в заложники взял, и чья банда всю дворню в имении князя Долгорукова зарезала, как его...
        - Кирилл, - подсказал Симай. - Кирилл Лишейников его зовут. Я запомнил.
        - Да, верно, спасибо. Так вот этот Лишейников, мелкопоместный дворянин, был, оказывается, первым учеником у колдуна Григория. К тому еще и входил в группу сторонников царевича Алексея. Точнее, в одну из групп. Их несколько было. Помните дело царевича Алексея?
        - Смутно, - сказала Ирина.
        - Помним, - сказал отец Николай. - Если он был замешан в дело царевича Алексея, понятно, отчего так взбеленился Петр.
        - Взбеленился - не то слово. Когда Ромодановский... Не тот знаменитый Федор Юрьевич, а сын его, Иван Федорович, но тоже князь-кесарь и глава Преображенского приказа. Так вот, когда он через пару часов после того, как мы доставили Кирилла и его приспешников в Сухареву башню, явился и доложил о том, что рассказал этот самый ученик колдуна под пытками, на Петра смотреть было страшно. Белый стал, как стена, лицо дергается. "Измена! - хрипит. - Семя проклятое! Враги России! На кол эту сволочь! Мало я им головы рубил!" Едва утихомирили, успокоили, вином отпоили. Меньшиков только и справился, спасибо ему. А то прямо и не знаю, чем бы все закончилось.
        - Известно чем, - сказал Симай просто. - Убил бы этого Кирилла царь Петр Алексеевич в тот же час. Спустился бы в подвал и убил. Обычное дело. Да его и казнили, думаю. Только не сразу. Может, дождались, когда государь из похода Персидского вернется. А может, и дожидаться не стали. Вызнали, что нужно, и сняли голову. Чтоб Болотная площадь без дела не простаивала, хе-хе.
        Отец Николай молча перекрестился.
        - Почему Болотная? - удивился Сыскарь.
        - Где ж, по-твоему, казнят тех, кто на царя злоумышляет? Вестимо, на Болотной, за Москвой-рекой. На Красной токмо стрельцам головы рубили, да и то давно, я только родился.
        - А о чем, говоришь, поведал на пытке этот самый Кирилл? - Ирина уже поняла, что Сыскарь увлекся и умело подливала масла слушателя в огонь рассказчика. Впрочем, ей и впрямь было интересно.
        - Ну о чем... Чистый заговор против самодержавной власти императора. Причем одновременно колдовской и политический. Дарья-то, оказывается, была короткое время любовницей Петра, потом он уже ее князю Долгорукому передал. Или подарил, не знаю. Она же крепостная. Кирилл хотел над Дарьей и Харитоном колдовской смертельный обряд провести, чтобы Петра ослабить. Ментально. Поэтому они на усадьбу ночью и напали. А дворню перерезали, чтобы свидетелей не оставлять. Правда, я не совсем понял, при чем здесь Харитон, но факт остается фактом. Ну вот. А тут мы их почти достали в Люблино, которое этому Кириллу и принадлежало со всеми потрохами. Он там свои колдовские порядки навел. По завету учителя, так сказать. Короче, помешали мы им, повезло. А если бы обряд был совершен, то на пути следования Петра Алексеевича на Каспий вторая группа заговорщиков, уже чисто политическая, должна была совершить на него покушение. Удачное, понятно. Ментально-то царь Петр был бы сильно ослаблен. А где пробой в ментале, там и пуля легкую дорожку найдет. Как-то так, в общем. Получилось, что мы с Симаем царя спасли в некотором роде,
и он это оценил. Дарья же с Бертраном... Кто их знает, что с ними стало. Перед самой отправкой в будущее я шепнул Брюсу о том, что в Москве, очень вероятно, завелось вампирское гнездо иностранного происхождения. Пусть, мол, проверит информацию и примет меры. Жалко же ни в чем не повинных москвичей. Это Бертран нас уверял, что не пьет человеческую кровь. А те, кто из него вампира сделал? Да и не известно на самом деле, врал Бертран или правду говорил. Очень может быть, что и врал.
        - И что Брюс? - спросил отец Николай.
        - Кивнул, и все. У меня сложилось впечатление, что он знает. А раз так, то беспокоиться больше нам было не о чем.
        - Понятно, - сказал отец Николай. - Что-то начинает проясняться. И это "что-то", скажу вам прямо, мне не нравится. Сдается, не врет легенда.
        И он поведал присутствующим о ведуне Самовите, легенда о котором издревле живет среди русских православных священников и передается из поколения в поколение.
        Было это, якобы, на самой заре крещения Руси, в пору правления Владимира Красно Солнышко. Жил в одном городе, неподалеку от Новгорода молодой сильный ведун по имени Самовит. Самовит был влюблен в девушку по имени Зоряна. И быть бы свадьбе, но Зоряна окрестилась в веру Христову и сказала ведуну, что не выйдет за него, пока он тоже Христа не примет. Однако не мог Самовит предать веру предков и отправился на капище Велеса, чтобы испросить у бога совета. Там его уже поджидал дьявол. Он соблазнил ведуна долгой, почти вечной жизнью, а тот взамен обещал вредить, как только можно, новой вере. Потому как не мог стерпеть того, что церковь христианская рушила языческих идолов и капища, а Зоряна, в которой воплотилась только-только народившаяся душа русского народа, не захотела выйти за него замуж, а согласилась пойти за молодого греческого священника Григория, который недавно прибыл в город. Самовит подстерег и убил Григория, а сам исчез, присвоив себе имя убитого. Говорят, именно он околдовывал потом русских князей, входя к ним в доверие под разными личинами и во многом способствовал тому, что Русь к
приходу орд Батыя оказалась разобщена. И вообще изрядно сделал на протяжении веков "хорошего" и для православной церкви, и для государства российского. Все, кто вступал с ним в схватку, гибли, потому что помогает колдуну сам дьявол. А победить его раз и навсегда может лишь тот, кто бесстрашен, крепок в вере, силен и ловок в бою, чист душой и в чьем сердце живет великая любовь. Или колдун, превосходящий его по силе.
        - Брюс! - в один голос воскликнули Симай и Сыскарь.
        - По вашему рассказу выходит, что от Брюса он сбежал к нам, - сказал отец Николай. - А уж в нашем-то времени точно второго такого колдуна нет. Даже близко. Мы бы знали. Под "мы" я подразумеваю русскую православную церковь.
        - Жуть вообще-то, - подала голос Ирина. - Языческий колдун и аватара России. Сделка с дьяволом и вечная жизнь, полная зла и ненависти. Скажите мне, что я сплю.
        - Я тоже поначалу думал, что сплю, - сказал Сыскарь. - Ничего, Иринка, привыкнешь.
        - Легко сказать, - пробормотала девушка. - Но меня не только это беспокоит.
        - А что еще?
        - К парикмахеру я не сходила. Не успела за всей этой кутерьмой. Теперь места себе не нахожу, извелась вся.
        - Это так важно? - удивился Сыскарь.
        - Еще бы. Сам подумай. Впереди, очень может быть, нас смертельный бой ожидает, а у меня голова не в порядке. Ужас.
        Мужчины молча переглянулись. Аргумент превосходил их понимание. Или лежал в совершенно иной плоскости бытия. И с этим ничего нельзя было поделать.
        Гроза разразилось, когда до Кержачей оставалось не более получаса крейсерского хода. Или даже двадцать минут, если прибавить скорости. Да такая гроза, что Ирине пришлось остановиться, съехав на обочину. Бешеные потоки воды заливали ветровое стекло, дворники стонали, но не справлялись, и уже в пяти шагах за сплошной стеной ливня нельзя было разглядеть ничего. Резко потемнело, ощутимо упала температура, отяжелевшие черные тучи едва ползли, цепляясь брюхом за верхушки, деревьев. Там и сям, одна за другой вспыхивали молнии, и гром, больше похожий на близкие раскаты крупнокалиберных орудий, не утихал ни на секунду.
        Минут десять они просидели в машине, ожидая, когда гроза выдохнется, но не тут-то было. Наоборот, создавалось впечатление, что природный катаклизм лишь набирал силы.
        Много позже Сыскарь не раз пытался восстановить в памяти последовательность событий, которые произошли тем поздним вечером, начиная с минуты, когда он сам сел за руль, чтобы пробиться в Кержачи сквозь эту жуткую грозу, и до самого конца. И не мог. Обрывки. Эпизоды. Отдельные кадры. То же самое случилось и с остальными. Как будто все они действовали в полубессознательном состоянии, на инстинкте и голой воле к победе. И лишь потом, сложив вместе свои воспоминания, сумели получить относительно целую картину. Весьма относительно.
        ...Кроссовер ползет на скорости пять километров в час сквозь черный водопад, непрестанно озаряемый вспышками молний. Гром не дает говорить. Мобильной связи нет. Сквозь треск помех на какой-то радиоволне доносится новостное сообщение о необычайно мощном циклоне, взявшемся буквально ниоткуда. Синоптики в полном ауте, никто ничего не понимает...
        ...Кержачи словно вымерли. Видимо, случился обрыв, нет электричества и за потоками воды с почти уже ночного неба едва можно различить темные размытые пятна домов. В свете фар - промокшая до последней нитки девчушка загоняет во двор через калитку небольшую стаю гусей с гусятами. Девчушка рыжеволосая и веснушчатая, лет шести-семи, и где-то Сыскарь ее уже видел. Ах, да. Здесь же, в Кержачах, на второй день. С этими же гусями. Кажется, с тех пор прошли годы. Подчиняясь инстинктивному порыву, Сыскарь останавливается, выскакивает из машины, делает к девчушке несколько шагов, тут же промокая насквозь под неутихающим ливнем. Девчушка стоит и спокойно глядит на Сыскаря. В ее зеленых, как майская трава, глазах нет ни капельки страха. Лишь понимание. И немного детского любопытства.
        - Ты не видела вашего колдуна, Григория?! - стараясь перекричать гром, спрашивает Сыскарь. - И вашу новую учительницу Светлану?
        - Видела, - отвечает девчушка.
        Очень странно. Сыскарю приходится кричать, а она говорит, не напрягаясь, но все слышно.
        - Где они?!
        - Знаешь старую церковь? Там, где деревня Горюновка была?
        - Нет!
        - Это там, за леском, на холме. - Она показала рукой направление. - Идите вверх по реке, не ошибетесь. Туда они пошли, я видела, когда гусей пасла.
        - Аня! Аня, домой скорее! - Женский крик от крыльца.
        Девочка Аня скрывается за калиткой, он бежит к машине...
        ...Река вздулась. Кажется, ее поверхность кипит, но это дождь. Теперь уже пополам с градом. Дальше на машине не проехать. Хорошо, что они догадались взять фонарики и до того, как дождевые капли смешались со льдом, успели нырнуть в лес. Листва и еловые лапы хоть как-то защищают...
        ...Они выходят на опушку леса. Вымокшие, исцарапанные, измазанные в грязи по колено. Здесь уже нет ни ливня с градом, ни молний, ни грома. Кто-то будто вырезал в черных тучах ровный широкий круг. В этом круге светит ущербная луна и видны несколько звезд. Луна освещает безлесный холм и церковь без купола на его вершине. Это здесь. Но не только луна освещает картину. На самом берегу, под холмом, горят костры. Отсветы пламени пляшут на сидящих вокруг костров фигурах и шкурах, разбитых рядом шатров.
        - Мертвый табор, Андрюха, - шепчет Симай так громко, что слышат все, и его глаза расширяются от страха. - Это мертвый табор. Мы забыли отпевание заказать. Обещали и не сделали...
        ... Холм с этой стороны слишком крут, не поднимешься. Надо обойти и поэтому костров не миновать. Они идут сквозь мертвый табор, и мертвые цыгане, которые выглядят как живые, провожают их глазами. От ближайшего костра поднимаются двое. Седой старый цыган с золотыми перстнями на пальцах и молодая цыганка с глазами, как две черные звезды. Баро и Лила.
        - Какая удивительная встреча! - восклицает Лила, подбоченившись. - Здравствуй, Андрей. Здравствуй, Симай. И вы, люди добрые, здравствуйте. На свадьбу? Поторопитесь, молодые уже в церкви!
        Она хохочет диким смехом, закинув голову, а Баро лишь молча смотрит глазами, в которых плещется столько печали, что, кажется, прорвись, хлынь она наружу, и мир утонет в ней и не вынырнет уже никогда.
        - Мы помним, - говорит Андрей. - Извините, что так вышло, но мы все помним. Дайте закончить это дело, и потом мы закончим с тем, что обещали вам. Если можете, помогите. Если не можете, не мешайте.
        - Девушку оставь, - говорит Лила. - Не место там девушке. Посиди с нами, красавица, - обращается она к Ирине. - Пусть мужчины займутся тем, чем они должны заняться...
        ...Они поднимаются на холм и входят в церковь. Внутри все залито жарким светом свечей и полно... нет не народа. Чтобы назвать этих существ народом, нужно принадлежать к ним. А он все-таки человек. Во всяком случае, пока...
        ...Гигантская, в людской рост, жаба, скользкая от слизи, косит на вошедших зеленоватым выпученным глазом с вертикальным зрачком...
        ...Десятка полтора-два скелетов в полуистлевшей одежде сбились в плотную кучу вокруг чьей-то бородавчатой туши. Как следует тушу за скелетами не разглядеть. Видно только, что голова существа почти сливается с телом, из бородавок растут пучки длинных черных волос, а глаза прикрыты тяжелыми морщинистыми веками. "Вий?" - мелькает мысль. К горлу подступает нервный смех...
        ...Несколько вроде бы человеческих фигур с песьими головами...
        ...Кто-то козлоногий и рогатый, заросший по самые глаза шерстью, в старой лагерной телогрейке, из дыр которой лезут клочья ваты, вывалил длинный алый язык, дышит быстро, с присвистом...
        ...Группа безобразнейших старух, облаченных в совершенно драное серое тряпье. Горбатые, кособокие, глаза заплыли бельмами, темная кожа изрыта морщинами, будто заброшенная земля оврагами, сальные седые волосы свисают с уродливых черепов, будто длинные отвратительные черви. А рядом с ними для контраста несколько полностью обнаженных девиц самого похотливого вида...
        ...Перед ними расступаются, дают дорогу. Мерзкие смешки, хрюканье, причмокивание, жадные взгляды. И запах. Мертвечина, гниль, тлен. Вот, наконец, и алтарь. На женихе черные брюки, черные сапоги, черная шелковая рубашка и алый галстук с золотой заколкой. На невесте - алое платье до пола, к груди приколота черная роза. Глаза Светланы широко раскрыты, в них пляшет пламя свечей. Они держатся за руки. Рядом с ними некто бледнокожий, с коротко стриженными снежно белыми волосами, прилипшими к черепу идеальной формы, держит паучьими пальцами черную книгу с черными страницами и что-то читает по ней на совершенно незнакомом языке гортанным резким голосом. Его длинные руки обнажены, на правой видна татуировка - два слова готическим шрифтом.
        - Solve et Coagula, - произносит вслух отец Николай и тут же переводит. - Растворяй и сгущай. Знакомый девиз. Кажется, мы попали, дети мои.
        Бледнокожий прерывает чтение, поднимает на них свои желтые прозрачные глаза. Улыбка, от которой хочется немедленно, без памяти, бежать куда глаза глядят, змеится по длинным, алого цвета губам.
        - Это не твоя церковь, священник, - говорит он мягко, почти ласково. - И не твой обряд. Зря ты пришел.
        Чтец закрывает книгу, выбрасывает в их направлении длинную, невероятно длинную руку с кривым многосуставчатым пальцем на конце. Рука продолжает удлиняться прямо на глазах, жуткий палец уже почти касается лба отца Николая, который застыл недвижно на месте, и тут Симай делает полшага вперед выхватывает из ножен саблю и наносит удар. Со свистящим шелестом дамасская сталь рассекает воздух. Отрубленный палец летит на пол. Хлещет черная кровь...
        ...Отец Николай вздымает в руке тяжелый серебряный крест, громко выкрикивая слова молитвы. От креста волнами расходится яркий белый свет. Кто-то визжит. Корчится на грязном полу горбатая старуха, от ее лохмотий поднимается дым. Песьеголовый прыгает вперед повисает на руке отца Николая, старается дотянуться до креста. Сыскарь выхватывает "Грач", стреляет. Попал. Песьеголовый отваливается, с жалобным воем падает на пол...
        ...Колдун Григорий выкрикивает заклинание. Горбатая старуха поднимается с пола, идет на них, скрючив пальцы. Из морщинистого рта капает слюна. За ней теснятся ее товарки. Обнаженные молодые ведьмы с визгом и хохотом взлетают в воздух...
        ...Они дерутся спина к спине. Нестерпимо жарко. Отец Николай действует крестом, словно штык-ножом и кастетом одновременно. Удар - и скелет рассыпается. Еще удар, и во лбу старой ведьмы дымится дыра. Ведьма тонко, словно ребенок, всхлипывает, отступает, прикрывая голову руками. Симай отмахивается саблей. Пока удачно. Сыскарь меняет обойму и стреляет, стреляет, стреляет. Пули рвут в клочья обнаженные тела молодых ведьм, впиваются в голову и грудь козлоногого, пробивают толстый белый живот гигантской жабы, и оттуда по церкви мгновенно распространяется жуткая вонь. Он ловит на мушку колдуна, но тот обхватывает Светлану сзади и прикрывается ею, как щитом. Андрей медлит, ведет стволом, ловит удобный момент...
        - Они погибнут, Баро, - сказала Лила. - У них и против одного Григория никаких шансов. А уж если с колдуном Бафомет... Сам понимаешь.
        - Как это - погибнут? - вскочила на ноги Ирина. - О чем вы говорите?
        - Молчи, - повелительно бросила Лила. - Не мешай. Ну, Баро, тебе решать.
        - Что я могу решить? - пожимает тот плечами. - Он сильнее. Нас не пригласили играть и петь на этой свадьбе, ты не забыла? Нам приказали. И мы пришли.
        - Где наша гордость? Из-за него мы скитаемся триста лет по земле. И теперь должны играть на его свадьбе?
        - Не рви мне сердце, которого и так нет. Как мы могли не прийти? Он наложил заклятье, я ничего не мог сделать. И сейчас не могу.
        - Это неправда.
        - Чего ты хочешь?
        Они молча смотрят друг на друга. Старый седоголовый и седоусый цыган и молодая белозубая цыганка с глазами, как черное пламя.
        - Я хочу, чтобы ты вызвал Последнего. Пусть остановит это.
        - Ты сошла с ума, женщина.
        - Я не могу сойти с ума, я мертвая. Кто отпоет нас, Баро, подумай, если они погибнут? С ними как раз священник.
        - Один раз они нас уже обманули.
        - Не обманули. Просто не смоги вовремя сдержать слово. Теперь сдержат.
        - Тебе так дорог этот кэрдо мулеса?
        - Я хочу, чтобы он жил. Такой ответ тебя устроит?
        Баро сидел, опустив седую голову. Молчал.
        - Это наш единственный шанс обрести покой, - сказала Лила. - Ты это знаешь. Мы все устали, триста лет - не шутка. А за Последнего я отвечу перед кем надо, не беспокойся.
        - Отвечать придется всем...
        - Нет, отвечу я. Возьму на себя.
        - Это страшно, Лила. На кону твоя душа.
        - Я не боюсь. Другого выхода нет, Баро.
        - Чтобы вызвать Последнего, нужна кровь того, кто беззаветно любит, - сказал цыган. - Живая кровь.
        - У нас есть она. - Лила в упор посмотрела на Ирину. - Ты любишь своего Андрея? Знаю, что любишь.
        - Люблю, - ответила та твердо. Она совершенно не понимала, что происходит, но знала одно. Что бы теперь ни случилось, надо идти до конца. Иначе все понапрасну.
        - Видишь? Она любит. Делай. Не то будет поздно.
        - Крови нужно много, - предупредил Баро, доставая из-за голенища узкий нож. - Возможно, для тебя это окажется слишком много.
        - Ничего, - сказала Ирина. - Берите, сколько требуется. Я готова.
        ...В рукопашной сцепились Бафомет и отец Николай. Священник бьет врага кулаком в челюсть. Тот отвечает, и отец Николай падает на пол с залитым кровью лицом. На него тут же наседают двое - песьеголовый и одна из молодых ведьм. Козлоногий, подкравшись сбоку и улучив момент, бьет Симая по руке тяжелым обломком доски, сабля с жалобным звоном катится по полу. Симай выхватывает из-за пояса кремниевый пистолет, жмет на спусковой крючок. Но порох на полке отсырел...
        ...Сыскарь стреляет козлоногому в голову, попадает, видит, как Григорий, отшвырнув Светлану в сторону, будто сломанную ненужную куклу, ухмыляясь, шагает к нему, на ходу превращаясь в волка-оборотня. По тому, как падает Светлана, неестественно вывернув шею, Сыскарь понимает, что она уже мертва.
        - Нет!! - кричит он.
        - Сожри его! - рявкает Бафомет. - Сожри его, Самовит!
        Андрей стреляет, но слышен лишь сухой щелчок. Кончились патроны.
        "Вот теперь п...ц, - отстраненно думает он. - Это была последняя обойма".
        Но у Симая есть второй пистолет, и на этот раз им везет. Тяжелая серебряная круглая пуля, над которой поп из имения князя Василия Лукича Долгорукого прочел все нужные молитвы, с громом и пламенем вылетает из ствола и попадает Бафомету точно в середину груди. Кажется, что от раздавшегося визга сейчас лопнут и вытекут глаза. Но этот визг перекрывает низкий, всесокрушающий, торжествующий рев...
        ...Сверху падают кирпичи, по церкви проносится ветер, пламя свечей трепещет, часть из них гаснет. Сыскарь поднимает голову, смотрит туда, где когда-то барабан церкви венчал купол. Теперь там лишь круглая дыра наружу. В эту дыру, словно нехотя, заглядывает ущербная луна, а потом луну перекрывает что-то большое, темное, шевелящееся...
        ...Пол уходит из-под ног. Сыскарь падает на спину. Последнее, что он видит, - это человеческие глаза на звериной морде, глаза, полные желтой пылающей ярости, и занесенную над ним мохнатую лапу с длинными острыми, будто отполированными когтями. И тут начинают шататься и рушиться стены...
        Эпилог
        Отец Николай закончил отпевание и трижды перекрестил воду Иваньковского водохранилища.
        Из-за туч выглянуло солнце, рассыпало веером лучи, и они заплясали веселыми огненными бликами на мелкой волне. Ласковый ветерок пробежал по ветвям растущей рядом ивы, и Сыскарю почудилось в шелесте листвы тихое-тихое "спасибо".
        А может, и не почудилось.
        Он покосился на стоящего рядом с непокрытой головой кэрдо мулеса, спросил вполголоса:
        - Слышал?
        - Да, - шепотом ответил Симай. - Слышал.
        - Вот и все, - сказал отец Николай. - Будем надеяться, их души теперь найдут успокоение. И не только их. Много там оказалось... неотпетых.
        - Спасибо тебе, отец Николай. - Симай надел на голову шляпу. - Сразу на душе полегчало. Удивительно все-таки. Было село Корчево, стал город, а потом его взяли и затопили. Разве можно так делать? Не по-людски как-то, нет?
        - Эх, - сказал отец Николай. - Если б все в нашем мире делалось по-людски...
        После битвы с колдуном Григорием и его темными силами прошло десять дней. Почти настало лето.
        Сыскарь вытащил сигарету, закурил. В голову вступила тупая противная боль, подкатила тошнота. Он поморщился, бросил сигарету, затоптал.
        - Болит? - участливо спросила Ирина.
        - Есть маленько.
        - Врач сказал, что лучше не курить. Помнишь? Сотрясение мозга - дело серьезное.
        - Помню. Врач прав.
        Неделю Сыскарь и отец Николай провели в больнице. Обоим сильно досталось, когда рухнули стены церкви. Везучий Симай отделался царапинами и парой шишек на голове, а Ирина потерей сознания (она отдала довольно много крови старому мертвому цыгану Баро) и слабостью, которая прошла в домашних условиях через пару дней. Самое удивительное, что дотащил всех на себе по очереди до машины, а потом умудрился довезти ночью чуть до самой Москвы все тот же Симай, чье прозвище и впрямь не зря было Удача.
        "Я просто наблюдал, как делаешь ты, и старался повторить, - объяснил он Ирине, когда та пришла в себя и сменила его за рулем. - Это было трудно, но не труднее, чем драться с колдуном". На вопрос же, почему он не попросил помощи у жителей села Кержачи, ответил: "Не знаю. Мне показалось, что от этого места нужно было убраться как можно скорее и дальше. Я ведь не нашел там ни единого трупа. Ни колдуна, ни Светланы, ни всей этой нечисти - никого. Оно и понятно. Там, куда приходит Последний, редко кто остается. Все. Конец гулянке". Отвечать же, кто такой этот Последний, не захотел наотрез, сославшись на старую и неразгласимую ни при каких обстоятельствах цыганскую тайну. И как его потом на сей счет ни пытали, молчал.
        Прав был кэрдо мулеса или нет, но факт остается фактом. Когда через три дня Ирина, слегка оклемавшись, приехала в Кержачи, чтобы разведать обстановку, то была поражена. Никто из жителей деревни не мог вспомнить ни учительницу Светлану, ни колдуна Григория, ни молодых частных сыщиков из Москвы Андрея и Ивана.
        Как отшептал кто. А может, и вправду отшептал - последний подарок от мертвого табора и цыганки Лилы...
        Заброшенная церковь? Да, есть такая. Разрушилась окончательно после недавнего природного катаклизма в виде сильнейшего циклона с грозой, ливнем, ветром и градом. Бывает.
        И только маленькая девочка по имени Аня, снова попавшаяся ей навстречу со своими гусями, поздоровалась:
        - Здравствуйте, тетя.
        А потом тихо добавила, глядя очень серьезно большущими зелеными глазами цвета молодой травы:
        - Не ищите Свету, не надо. Там, где она сейчас, ей хорошо.
        - А Григория? - невольно вырвалось у Ирины. - Колдуна вашего? Ты его помнишь?
        Девчушка нахмурилась, покачала головой, молча погрозила ей пальцем и ушла, не прощаясь и не оборачиваясь, по улице вслед за гусями.
        Они сели в машину. Ирина завела двигатель, тронула кроссовер с места, вырулила на проселочную дорогу. Ничего. Через пару километров начнется асфальтированная двухполоска, затем федеральная трасса, а там и до Москвы недалеко. Ее любимый сидел рядом. Пусть он пока еще не знал, что любим, пусть лицо его осунулось и даже постарело, пусть в волосах, которые шевелил ветерок из открытого окна, проглядывала первая седина, но жизнь продолжалась, а значит, и оставалась надежда на ответную любовь и счастье. И это было самое главное.
        Декабрь 2010 - июль 2011, г. Москва.
        Примечания
        1
        Поприще - древнерусская мера пройденного пути. В данном случае равно примерно километру. (Здесь и далее примеч. авт.)
        2
        Понева - древнерусская юбка из шерстяной ткани.
        3
        Жартовать - шутить (украинское, белорусское, польское, древнерусское слово). Жарт - шутка.
        4
        Шувани - колдунья, ворожея (цыганск.).
        5
        Малая гривенка - 48 золотников, 204,8 грамма.
        6
        Крутицкое подворье - резиденция московских патриархов. В описываемое время, после упразднения Петром Первым патриаршества в 1711 году, крутицкие митрополиты были понижены в ранге до епископов (исключая митрополита Игнатия Смолу).
        7
        Ловэ - деньги (цыганск.).
        8
        Не надо! (франц.)
        9
        Да (франц.).
        10
        "Глаголь под титлом" - буква "г" под специальным волнистым знаком - титлом, кириллическое обозначение цифры 3.
        11
        Греков Максим Тимофеевич - полковник, бригадир, первый обер-полицмейстер Москвы с 11 апреля 1722 года по 23 декабря 1728 года.
        12
        Капитан-поручик - (в 1798-м переименован в штабс-капитана), чин соответствует нынешнему старшему лейтенанту.
        13
        Да будет твердь на средине воды и да отделит воды от вод: те, которые выше, от тех, которые ниже; и будут те, которые ниже, подобны тем, которые выше.
        Солнце - ее отец, луна - мать, и ветер носил ее в утробе своей. Достигая от земли до неба и опять с неба спускаясь на землю. Заклинаю тебя, тварь воды, чтобы ты была для меня соль и зола, зеркало Бога живого в творениях Его и источник жизни и омовения грехов. Аминь (заклинание воды. Перевод с латыни. Папюс "Практическая магия").
        14
        Так называемая "Молитва святого Киприана". Используется православной церковью при отчитке от злых духов.
        Оглавление
        - Пролог
        - Глава 1
        - Глава 2
        - Глава 3
        - Глава 4
        - Глава 5
        - Глава 6
        - Глава 7
        - Глава 8
        - Глава 9
        - Глава 10
        - Глава 11
        - Глава 12
        - Глава 13
        - Глава 14
        - Глава 15
        - Глава 16
        - Глава 17
        - Глава 18
        - Глава 19
        - Глава 20
        - Глава 21
        - Глава 22
        - Глава 23
        - Глава 24
        - Глава 25
        - Глава 26
        - Глава 27
        - Глава 28
        - Глава 29
        - Глава 30
        - Глава 31
        - Глава 32
        - Эпилог