Сохранить .
Ведьмин род Марина и Сергей Дяченко
        Миры Марины и Сергея Дяченко
        «Ведьмин род» Марины и Сергея Дяченко завершает трилогию, начатую романом «Ведьмин век», и является прямым продолжением романа «Ведьмин зов».
        Герои живут в необычном мире, где одновременно существует и ядерное оружие, и ведьмы, и независимая от государства Инквизиция, призванная бороться с последними. В романе мастерски переплетены триллер, детектив и психологическая драма. От расследования в мрачном провинциальном городке до политической борьбы в самой верхушке общества - мы видим мир, который, при всей магии, так похож на наш.
        Марина и Сергей Дяченко
        Ведьмин род

* * *
        Ровно в десять пожилой инквизитор явился на допрос: Руфус, бывший куратор округа Ридна, властолюбивый, заносчивый, высокомерный Руфус переступил порог своего кабинета, лишенный должности, в роли подследственного.
        В двух огромных клетках порхали и пели экзотические птицы. Вдоль стен помещались пальмы в кадках. Инквизитор посмотрел сперва на птиц - кажется, с тревогой и сожалением. Потом перевел взгляд на того, кто занимал теперь кресло куратора.
        - Садитесь, пожалуйста, - сказал Мартин Старж.
        Простые слова поразили Руфуса, как пощечина, - в собственном кабинете он, выходит, не мог больше сесть без позволения.
        - Да погибнет скверна, - буднично продолжал Мартин. - Я обвинил вас в служебном подлоге на основе показаний некой ведьмы. Но записи допроса я не вел. Повторить свои слова ведьма не сможет. Таким образом, у меня нет против вас ни улик, ни свидетелей - только то, что знаем мы оба. Теперь вопрос: от чего умер ваш заместитель, инквизитор Иржи Бор? От сердечного приступа?
        Сделалось тихо. Руфус тяжело дышал; до него медленно доходило, в какую ловушку загнал его Мартин. Панический рапорт об отставке уже подан, служебное расследование запущено, отступать поздно… или не поздно?! На лице у бывшего куратора застыло мучительное сомнение: он должен был сделать выбор из двух одинаково плохих вариантов.
        Пауза затягивалась. Руфус молчал, будто ему заклеили рот. Мартин не торопил его; новая попытка солгать оказалась бы для бывшего куратора непереносимым унижением, тем более что унижаться пришлось бы перед человеком, которого Руфус презирал и ненавидел. Но признание грозило неопределенными последствиями в будущем - Руфус должен был передать свою судьбу в руки Мартина, причем по своей воле, раз доказательств нет.
        - Вам нужно время, чтобы принять решение? - мягко осведомился Мартин. Руфус посмотрел на него с ненавистью и мукой. Хотел что-то сказать, но снова промолчал. Прошло еще несколько минут.
        - Мой заместитель Иржи Бор, - начал наконец Руфус не своим, напористым, а очень слабым и бесцветным голосом, - был убит ведьмой…
        Мартин вытащил из кармана диктофон, включил и положил на стол. Руфус говорил, выжимая из себя слова с трудом и омерзением; с каждым словом в его голосе все больше звучала растерянность, будто он сам не понимал, как мог по доброй воле совершить то, что совершил:
        - …он был обнаружен нами, мной и подчиненным, на столе в кухне арендованной квартиры, его грудь рассечена, сердце изъято и частично помещено… в ротовую полость. С момента смерти прошло не менее трех суток. Задержать ведьму по горячим следам не представлялось возможным. Я счел… оправданным не предавать этот случай огласке… чтобы не способствовать паническим настроениям. Учитывая, что ведьма давно покинула провинцию… по моим расчетам… И огласка не имела бы положительного эффекта… Я не стал докладывать в Вижну о происшествии. По официальной версии, Иржи Бор умер от сердечного приступа.
        Он замолчал. Мартин выждал паузу:
        - Что-то еще хотите добавить?
        - Все, - мертвым голосом сказал Руфус.
        Мартин выключил диктофон:
        - Не под запись. Можете объяснить - зачем?! Такой опытный человек, как вы…
        - Ты не поймешь, - Руфус разглядывал столешницу.
        - Что мне помешает?
        Руфус поднял взгляд, будто камень, и посмотрел на Мартина через стол - с тоской:
        - Один рождается с серебряной ложкой во рту… по факту рождения получает все… Статус, деньги, свободу, возможности… преференции… Пост куратора округа Одница в двадцать семь лет… А другой тяжело работает с детства, пробивается сквозь жизнь, как сквозь застывший бетон… с чугунными гирями на ногах… голодает в юности, чтобы покупать книги… изнашивается, стареет, зубами выгрызает успех… Получает какое-то признание… Но судьба издевается, подсовывая безнадежное дело… и единственная попытка обмануть судьбу… заканчивается вот так.
        - Вы не судьбу пытались обмануть, - сказал Мартин. - Вы пытались обмануть Инквизицию.
        - Радуйся, - пробормотал Руфус, отводя взгляд. - Смотри, торжествуй: человек рвал жилы всю жизнь, чтобы оказаться накануне пенсии выброшенным. За бортом. На дне. Работать курьером, если возьмут… пиццу разносить…
        - Зачем же так мрачно? - Мартин приподнял уголки губ. - В тюрьме кормят бесплатно. А когда выйдете, как раз и пенсия подоспеет.
        Руфус вскинул на него ошеломленные глаза:
        - И где же здесь уголовный состав?!
        - Соучастие, - Мартин невинно улыбнулся. - После Иржи Бора она убила еще двух инквизиторов в Однице. А вы соучастник, вы скрыли ее преступление. Можете доказать, что бескорыстно?
        - Какой же ты ублюдок, - с болью прошептал Руфус.
        За несколько секунд он вылинял, как тряпка, брошенная в чан с отбеливателем. Глаза сделались совсем крохотными и подернулись дымкой.
        - Я пошутил, - сказал Мартин после паузы. - Предъявлять вам соучастие - значит сводить личные счеты. Я не стану.
        Руфус близоруко моргнул. Перевел дыхание:
        - Издеваешься…
        - Вижу, что неудачная шутка. - Мартин пожал плечами. - Извините.
        - «Не стану», - пробормотал Руфус, кончиками пальцев вытирая уголки слезящихся глаз. - Можешь себе позволить. Быть каким угодно - добрым, великодушным… уважать себя… ценить себя… Никогда ни в чем себе не отказывал… никогда не выбирал, пообедать или починить ботинки…
        - Вы правда хотите меня разжалобить? Серьезно?
        Руфус скрежетнул зубами, рискуя сломать их.
        - Я бы не исключал вас из состава Инквизиции, - сказал Мартин задумчиво. - Ваш опыт пригодился бы, но… человеку, способному на такой подлог, больше никогда и ни в чем нельзя доверять.
        - Мне не нужно твое доверие, - процедил Руфус. - Там была ведьма… Чудовищная, судя по почерку. Она ушла, сбежала… Когда мы нашли Иржи, ее и след простыл… мы не могли ее взять, мы никак не могли ее выследить… Могли только признать свою беспомощность и подставиться под порку, ты бы порадовался… Ну, веселись теперь…
        - Вам повезло, - серьезно сказал Мартин. - Если бы вы попытались ее взять - список погибших стал бы длиннее.
        Мутный взгляд Руфуса немного прояснился - этот человек все-таки был профессионалом:
        - Как ты выкрутился? Почему она тебя не убила?!
        - Повезло, - после паузы сказал Мартин. - Флаг-ведьма, колодец под сотню. Реликт. Очень старая, без малого двести лет.
        Он мельком бросил взгляд на свою пострадавшую руку - два пластыря, на ладони и на тыльной стороне, и слегка непослушные пальцы.
        - Всё тебе, - прошептал Руфус. - Талант - тоже тебе. Удача - валом, горой… Если бы у меня был выбор - я пошел бы в Инквизицию?! Да никогда. А ты пошел… Хотя мог быть кем угодно. И везде получал бы лучшее. Непотопляемый. Неуязвимый.
        - Я думаю, на этом мы можем закончить, - сказал Мартин. - По результату расследования вы исключены из состава Инквизиции. В других мерах не вижу надобности. Ваши показания передам в Вижну вместе со своим решением. Птиц, пожалуйста, заберите, я подозреваю, что они вам дороги.
        Птицы в клетках, равнодушные к их разговору, беседовали о своем - обмениваясь трелями.
        - Люди говорят, ты привез с собой ведьму, - тяжело проговорил Руфус. - И она… инициирована.
        - Совершенно верно, - Мартин вежливо улыбнулся. - Это моя жена.
        Тусклые глаза Руфуса прояснились и вспыхнули, лицо на секунду сделалось радостным и хищным.
        - Наконец-то ты ошибся по-крупному, - прошептал Руфус. - Зарвался, слишком привык к своему везению… Но любое везение когда-нибудь заканчивается. Посмотрим, как закончишь ты.
        - Я только начал, - сказал Мартин.
        Часть первая
        Шел снег, накрывая грязь, лед, опавшую хвою и прошлогоднюю траву. Селение Тышка, спрятанное в горах, выглядело умиротворенным и даже буколическим. Спускались сумерки; на центральную улицу, кое-как очищенную от наледи, выехал черный инквизиторский автомобиль, каких здесь не видели уже давным-давно.
        Улицы были пустынны. Дети, прилипнув к окнам, провожали черную машину глазами. Редкие прохожие вытягивали шеи, пытаясь что-то различить за непроницаемыми тонированными стеклами. Инквизиторский автомобиль казался хищным зверем, зловещим, жестоким, наделенным собственной волей. Зеваки переглядывались:
        - Ну, всё…
        - Что - всё?!
        - Конец той ведьме, что в лесу.
        - Да что они могут? Нынешние-то инквизиторы… Только выглядят страшно…
        Машина остановилась перед местным полицейским участком - деревянным одноэтажным зданием. Некоторое время ничего не происходило. Потом из автомобиля поднялся мужчина в черном пальто, похожем на инквизиторскую хламиду. С непокрытой головой, с канцелярской папкой в руках, издали он мог бы показаться чиновником или банковским служащим, если бы не выражение лица; в лице прибывшего имелось нечто, заставившее зевак перейти на шепот:
        - Инквизитор… из этих… маркированных… точно.
        Следом из черной машины выбралась женщина, и наблюдатели на секунду потеряли дар речи: в сиреневой куртке и кораллово-красной вязаной шапке она казалась экзотической птицей на снегу, тем более яркой рядом с черным пальто своего спутника. Многим зевакам в этот момент ее лицо показалось смутно знакомым.

* * *
        Они должны были явиться в селение Тышка с оперативным отрядом полиции. Хотя бы с одним полицейским экипажем. Но вышло иначе; накануне, встретившись с комиссаром Ридны, Мартин вернулся, исполненный мрачного сарказма:
        - Уже очень давно никто не смотрел на меня, как на дрессированную мартышку.
        - Думаю, на тебя никто никогда не смотрел, как на дрессированную мартышку, - примирительно сказала Эгле.
        - Все случается впервые, - Мартин ухмыльнулся. - Интересный новый опыт.
        К тому времени из бывшего кабинета Руфуса вынесли клетки вместе с птицами, остались только пальмы в кадках - пыльные, приземистые, карикатурное напоминание о набережной Одницы, где пальмы упираются в голубое небо и катятся белые волны на длинные- длинные пляжи. Эгле коротко вздохнула.
        - Как же хорошо было в Однице, - сказал Мартин, будто отвечая на ее мысли, но имея в виду отнюдь не пальмы. - Комиссар Ларри со мной носился, как с любимым младшим братом. Если мне что-то требовалось вне моих полномочий, полиция всегда была наготове; а этот солдафон считает меня креатурой отца, сопляком, марионеткой и причиной отставки Руфуса.
        - Он так прямо и сказал?! - Эгле взвилась, готовая перекусить обидчику горло.
        - Нет, он не до такой степени обалдел. - Мартин улыбнулся, растроганный ее праведной яростью. - Но поддержки от комиссара не будет, а будет саботаж. Мне придется самому работать с полицейскими на местах, с экспертами в районном центре, с констеблем в этой самой Тышке…
        - Ты же не собираешься ехать туда один?
        - Полицейский эскорт мне не дадут, - сказал он задумчиво. - А своих людей я не имею права привлекать, потому что это не инквизиторская операция. Да и нет свободных оперативников, я же сам их погнал в патрули - всех, способных отличить ведьму от фонарного столба… В Однице я бы договорился, но здесь ни одной рожи толком не знаю, все меня авансом ненавидят, и работать придется кнутом, а никак не пряником…
        Он ухмыльнулся, и Эгле подумала, что куратор Мартин из Одницы остался далеко, на залитом солнцем берегу, а в бывшем кабинете Руфуса сидит теперь Мартин из Ридны - сумрачный, жесткий, под стать этим горам и всей этой провинции.
        …Неделю назад он сообщил ей о своем новом назначении - перед тем, как окончательно принять его. Эгле не стала ни обсуждать его решение, ни сомневаться вслух, но Мартин, конечно, правильно истолковал ее молчание:
        - После отставки Руфуса и пожаров… там просто развал, в этой Ридне. Там очень паршивая ситуация.
        И еще темнота и холод, подумала Эгле. Ужасная погода и чужие люди, которые заранее готовятся сожрать тебя живьем. И ведьмы, много действующих ведьм. И «Новая Инквизиция». Поэтому ты туда едешь.
        - Замечательная провинция. - Он улыбнулся, будто приглашая ее в океанский круиз. - Никто, кроме меня, не справится.
        - Кроме нас, - сказала Эгле, принимая его правила игры.
        У них обоих были скрытые мотивы ехать в Ридну: Мартин мечтал оправдать доверие отца. Он, возможно, сам не понимал, насколько одобрение Клавдия для него важно, а если бы Эгле открыла ему глаза - удивился бы и, чего доброго, оскорбился. Но и у нее был мотив, который следовало скрывать от Мартина: в горах Ридны пряталось нечто, что давало ведьмам надежду. Древняя легенда о «чистой» инициации.
        - Кроме нас, - повторила она в ответ на его вопросительный взгляд. - Смело включай меня в свои планы, Март. В мир через меня пришло что-то новое - давай же устроим небольшой тарарам и поменяем человечество к лучшему.
        - Да, - сказал он, обрадовавшись перемене ее настроения. - Небольшой тарарам делу только на пользу!
        И вот теперь они сидели в бывшем кабинете Руфуса, за окном выл ледяной ветер, и все опасения подтверждались, а надежды - пока что нет.
        - Тышка - очень плохое место, - сказала Эгле осторожно.
        - Я тоже умею быть плохим. - Мартин оскалился, чтобы у нее не осталось сомнений.
        - Я поеду с тобой, - сказала она тверже. - Я… должна тебе кое-что показать.
        Он открыл рот, чтобы ответить, но запнулся и на секунду задумался.
        - Эгле, - сказал, поколебавшись, с огромным сомнением. - Мы очень лихо взялись тут за дело… Но теперь я думаю, что лучше бы нам притормозить. Ты действующая ведьма. Твой юридический статус непонятен. Тобой уже интересуется множество людей. Здесь, во Дворце Инквизиции, у меня есть власть, чтобы поступать по-своему, но…
        - Я приехала в проклятую родную провинцию не за тем, чтобы отсиживаться в норке, - сухо отозвалась Эгле. - Иначе что я здесь делаю?!
        Кажется, он воспринял ее слова как угрозу. И, похоже, угроза подействовала.

* * *
        В глубине души Мартин был, конечно, очень ей благодарен, потому что эта дорога в одиночку далась бы ему куда труднее. Дело не в горном серпантине, местами покрытом грязной наледью, и не в снеге пополам с дождем, и не в мутной туманной пленке, облепившей стекла и зеркала, - нет, Мартин прекрасно чувствовал себя за рулем в любую погоду. Дело было в селении Тышка и событиях, с ним связанных. Мартин направлялся в поселок, вызывавший у него омерзение и страх, поэтому было так важно, что Эгле сидела рядом, комментировала пейзажи по сторонам дороги и весело болтала, будто они ехали на лыжный курорт. Мартин улыбался ее шуткам, согревался о каждое ее слово и невольно думал о приятном: как они наконец-то будут жить вместе, не расставаясь даже по будням. Как они поедут все-таки в круиз. Как они быстро и легко закончат дела в селении Тышка и вернутся в город Ридна, центр провинции, сегодня к полуночи.
        Они позавтракали в маленьком кафе на бензозаправке. Удивительно, но в Ридне даже в самых неприглядных и странных местах хорошо кормили.
        Развеселившись чему-то, Эгле случайно уронила чашку со стола, расколотила вдребезги и тут же подняла, не задумываясь, совершенно целую. К счастью, официантку удалось убедить, что звон разбитой посуды ей померещился. Эгле лукаво улыбалась, свесив на лоб сиреневые пряди, и, кажется, собиралась разбить что-то еще, но Мартин ее предостерег:
        - Парад аттракционов? Ты уверена?
        Эгле захрустела теплым яблочным рулетом с корицей:
        - Ты прав, не надо привлекать внимания… Знаешь, иногда все нормально, а иногда, вот как сейчас, я себя спрашиваю: да кто я такая-то, а? Кто я, Март?
        - Звезда киноиндустрии, гуру исторического костюма.
        - Ага, без работы и без новых проектов… А может, мне спродюсировать наконец-то нормальное кино о ведьмах? Сыграть главную роль? Все трюки устраивать самой, так не поверят же, решат, что спецэффекты. Кино - территория обмана…
        Она засмеялась, откинув волосы и открыв лицо, и Мартину показалось, что она светится - легкая, ясная, свободная, несмотря на то, что творится в мире, и несмотря на то, что ждет их в конце путешествия.

* * *
        Вскоре после того как они выехали с заправки, на дороге случился отвратительный инцидент. Сразу за поворотом прямо под колеса бросилась косуля. Мартин успел уклониться от удара, но косуля, доковыляв до обочины, все равно упала: ее бок блестел от крови.
        - Ублюдки! - рявкнула Эгле, выскакивая из машины. - Браконьеры!
        Косуля была подранена несколько часов назад. Охотникам она не далась, но и выжить ей было, похоже, не суждено.
        - Сволочи, - бормотала Эгле, - косорукие снайперы… Ничего, я сейчас все сделаю…
        Склонившись, она протянула руки над влажным блестящим боком, и Мартин на секунду поверил, что косуля оживет, подпрыгнет и убежит. Прошло несколько длинных минут, косуля не двигалась, зато руки Эгле подрагивали все заметнее. Наконец, она обернулась через плечо, бледная, сосредоточенная, требовательно взглянула на Мартина:
        - Скажи мне, как тогда говорил: «Почини!»
        - Почини, - попросил Мартин.
        Эгле снова склонилась над косулей, протянула руки, но маленький зверь был уже мертв.
        - Почему?! - поднимаясь, Эгле посмотрела на Мартина, кажется, с упреком. - Почему у меня ничего не вышло, а?!
        - Ты не всемогущая, - сказал он тихо.
        С этого момента Эгле если и шутила в дороге, то через силу, чтобы показать Мартину, будто ничего не случилось.
        Световой день в это время года очень, очень короток. Чем ниже склонялось укрытое дымкой солнце, тем реже Эгле принуждала себя нарушать молчание. Она глядела по сторонам, будто что-то пытаясь отыскать, напряженно ожидая каждого поворота; обочины были засыпаны старым и новым снегом вперемешку с сухими листьями и бурой хвоей.
        - Скоро? - спросил Мартин.
        - Да.
        Мартин увидел сосну в стороне от леса, опасно близко к дороге, и затормозил так резко, что машину повело.
        Здесь до сих пор воняло бензином. На обочине, у ограждения над обрывом, валялся отбитый бампер. Осколки пластика и стекла, пустая канистра на боку, радужная лужа в дорожной выбоине у самого ограждения. Разбросанные вдоль дороги дрова.
        - Как они орали, - сказала Эгле с косой улыбкой. - Как они дрыгали ногами… в воздухе… Конечно, убивать «глухую» ведьму легко и приятно, а когда приходит действующая, господа линчеватели прудят в штаны…
        И она засмеялась, хотя весело ей ничуть не было. Она, конечно, чувствовала то же, что и Мартин: жуть этого места, ужас и отвращение.
        - Поехали, - сказал Мартин.
        - Погоди! - Эгле брела вдоль дороги, всматриваясь в горы листьев под тонким слоем снега. - Была одна вещь… Если я правильно запомнила…
        Она протянула перед собой руку ладонью вниз. Листья завертелись, подхваченные порывом ветра, и разлетелись в стороны.
        - Не делай так! - Мартин в два широких шага оказался рядом.
        - Почему?
        - Потому что это привлекает внимание.
        - Но здесь же никого нет?
        В куче грязи и листьев угадывался предмет: видеокамера. Объектив был расколот, аккумулятор наполовину вылез из гнезда. Камера свалилась, кажется, с неба, и это был ее последний полет.
        Мартин, жестом остановив Эгле, натянул перчатки, поднял камеру, бегло осмотрел. Поддел карту записи. Вынул, осторожно держа за края.
        - Если это то, что я думаю, - сказала Эгле и облизнула губы, - ты не должен бы это видеть.
        - Я обязан.
        - Тогда можно я не стану смотреть? - сказала она с неожиданной детской интонацией, и Мартину стало очень жалко ее.
        Он упрятал видеокамеру - доказательство - в полиэтиленовый пакет. Избавился от перчаток, взял свой ноутбук и устроился в машине, на пассажирском сиденье, а Эгле прошла немного вперед по дороге и села на покрытый мхом огромный камень. Повернулась вполоборота к Мартину, уставилась на горы по ту сторону ущелья, замерла, как придорожная статуя: тонкий профиль. Сиреневые волосы, собранные на затылке. Одинокий луч солнца, пробившись сквозь облака, лег у ее ног, будто собачонка.
        Мартин не без усилия оторвал от нее взгляд. Вставил карточку в разъем. Видеофайл открылся, не сопротивляясь. Мартин увидел на экране, как льется бензин на сложенные у чьих-то ног дрова и чьи-то руки прикалывают к женской куртке бумажный листок с надписью «Новая Инквизиция».
        Качество записи было, как на грех, преотличное. Камера поднялась выше, Мартин увидел свою мать - Ивгу Старж, прикованную к древесному стволу. Штабеля дров, уже облитые бензином, поднимались выше ее колен.
        - Ты зло, ты грязь, - бубнил молодой голос за кадром, приглушенный, вероятно, мотоциклетным шлемом.
        Мартин сжал зубы. Мельком глянул поверх экрана; Эгле все так же сидела у дороги на камне, повернувшись спиной к огромной сосне на противоположной обочине - тому самому дереву, до сих пор источающему запах бензина.
        - Твоя сестра ни в чем не виновата, - проговорила Ивга на экране, ее голос был искажен динамиком и звучал очень глухо.
        - Заклейте ей рот! - заорали несколько голосов за кадром, все мужские, и Мартин судорожно сжал кулаки.
        - Зачем вы делаете это с собой? - продолжала Ивга. - Вы же люди, зачем вы себя калечите? Еще не поздно сейчас остановиться!
        Человек с закрытым лицом поджег смоляной факел. Оператор отступил, чтобы взять средний план: люди в масках и шлемах передавали друг другу огонь, зажигали один факел от другого. Ивга мучительно задергалась, пытаясь освободиться, и Мартин остановил воспроизведение.
        Пот заливал глаза. Невозможно на это смотреть, Эгле была права…
        Он вытащил пластиковую бутылку с водой, напился, чуть не залил водой ноутбук. Эгле по-прежнему сидела на обочине, не шевелясь, глядя в пространство, глаза широко открыты. Неизвестно, что она видела в этот момент.
        Мартин снова запустил воспроизведение. На экране факелы - крупным планом - коснулись дров, в ту же секунду штабель будто взорвался, поленья разлетелись, подхваченные вихрем, в полете роняя и стряхивая огонь, окутываясь дымом. Изображение завертелось, закувыркалось, камера воспарила высоко над дорогой. Можно было только догадываться, что творится внизу - дикий смерч, подхвативший мужчин с факелами, неразборчивые вопли, визг ужаса, мельком - Ивга у сосны, а за ее спиной темная женская фигура, лица не разглядеть…
        Камера завертелась быстрее, ринулась вниз, хлоп, и экран потемнел. Все.
        Мартин сидел несколько долгих минут, собираясь с силами. Потом вернулся к кадру, возникшему за несколько мгновений до финала: Ивга у сосны, за ее спиной силуэт женщины. Мартин несколько секунд смотрел на него, пытаясь выровнять дыхание.
        Потом, преодолевая дрожь в руках, вынул чип, сложил в отдельный конверт. Выбрался из машины. Подошел к Эгле, все так же сидящей на камне, встал рядом на колени и обнял, прижавшись лицом к ее сиреневой куртке.
        Она чуть вздрогнула. Положила ладони ему на виски:
        - Как же я не хотела, чтобы ты на это смотрел…
        Торопливо задышала, непроизвольно содрогнулась еще раз. Мартин выпустил ее и отступил:
        - Тебе больно?
        - Ты бьешься током, как шаровая молния. - Она встала, дотянулась, обняла его. - Но это моя молния, не выпущу, не надейся.
        Его все еще трясло, и он никак не мог унять лихорадку. Эгле держала его, прижимая к себе, окутывая, обволакивая, преодолевая свою боль и его потрясение:
        - Март, любимый, все хорошо закончилось, проехали. Успокойся, все.
        - Спасибо, - сказал он шепотом. - Но какой же ценой!
        Она дождалась, пока он перестанет дрожать, потом опустила руки и отстранилась. Критически оглядела его пальто, стряхнула пару налипших сосновых иголок, поправила шарф на шее Мартина:
        - Тебе идет строгий деловой стиль. Впрочем, на тебя можно надеть мешок из-под брюквы, и он будет сидеть элегантно… Давай запустим в Ридне дом моделей?
        - Я никакая не модель, - сказал он непослушными губами. - Я оригинал инквизитора в натуральную величину.
        Она всмотрелась в его лицо, сказала другим голосом:
        - Это вовсе не ужасная цена, Март. Хотя, знаешь, я бы заплатила любую. Бывают случаи, когда торговаться… не приходится.

* * *
        «Веками быть ведьмой означало проклятие, изгнание, казнь без суда и вины. Нас убивали инквизиторы, написав для этого изуверские законы, нас убивали обыватели, не утруждая себя формальностями. Мы обманывали себя, когда верили, что идеалы добра и общее смягчение нравов сделают нашу жизнь лучше. Нет; пока существует инициация, как обряд превращения человека в чудовище, любая ведьма опасна, как бомба с часовым механизмом. Кто пустит бомбу на порог? Кто отважится любить бомбу?»
        Ивга Старж посмотрела поверх монитора на свой дом, увитый виноградом; голые зимние лозы прижимались к стене, переплетаясь поверх живописно-неровного камня. Был теплый день в конце зимы, спокойный и размеренный, и у Ивги немного звенело в ушах - так бывает, когда вой и грохот катастрофы вдруг стихают и наступает тишина и выясняется, что самого страшного не случилось. Больше того там, где зияла пропасть, открылся портал в новый мир. Это больше не легенды, не перепевы старых мифов, это почти готовое лекарство, почти доказанное спасение для человечества - и для всех, кому довелось родиться ведьмами. Надо всего лишь не торопиться, осмыслить все, что случилось, разложить по полочкам и преподнести этим скептикам так, чтобы даже они не могли уже отрицать…
        Ивга улыбнулась, глядя в небо, по виду совершенно весеннее. Написала, оставив большой пробел между фрагментами текста: «…Да, простых решений не бывает. Да, «чистая» инициация - не готовый рецепт. Наивно думать, что ведьме достаточно пройти обряд, придерживаясь определенных механических правил, чтобы стать целительницей, свободной от скверны. Пусть не решение, пусть только шанс - но впервые в истории мы…»
        Она оставила текст незаконченным. Задумалась. Некстати вспомнилась надпись на разрушенном камне, в глухом лесу, в горах Ридны: «Мир полон зла. Скверна вездесуща».
        Побарабанила пальцем по краю стола. Поставила отметку: здесь должен быть большой фрагмент текста, еще не осмысленного, не структурированного. А потом, в завершение, она напишет вот что: «Мы - свидетели величайшего перелома в истории. Обряд инициации перестанет быть приговором. Тысячелетний конфликт человечества и ведьм будет разрешен, и не останется места насилию и страху…»
        Она критически перечитала последнее предложение и подумала, что некоторый пафос неизбежен, - и отлично будет звучать с кафедры, перед публикой. Эмоциональный контакт со слушателями, драматическая пауза, потом аплодисменты… Ивга улыбнулась сама себе: немножко тщеславия в этот почти весенний вечер. Работы еще полно, но каков же, каков будет результат!
        Все еще рассеянно улыбаясь, она подышала на озябшие руки и, подхватив компьютер, направилась в дом.

* * *
        Прежде Эгле не замечала, до чего красивы здешние горы. Сейчас, когда развеялся дым от горящих лесов, когда тяжесть с ее души чуть отступила, Эгле все больше казалось, что она попала внутрь книжной иллюстрации, видового альбома: новая открытка за каждым поворотом. Склоны и кроны, игра света и тени, огромные валуны, будто порождения сурового, но не чуждого романтике скульптора. Край незамерзшего озера, прикрытый низко склоненными ветками, и на черной воде - два белых лебедя.
        - Март! - Эгле не удержалась. - Смотри!
        Он притормозил так близко к краю пропасти, что снаружи зашелестел, осыпаясь, гравий.
        - Почему они не улетели на зиму? - В его голосе было больше тревоги, чем восхищения. - Что они едят?!
        - Им виднее, - Эгле засмеялась. - Истощенными не выглядят, несчастными - тоже.
        Лебеди, как по команде, расправили крылья, позируя. Мартин осторожно тронул машину:
        - Когда мне было четырнадцать лет, я увидел в парке девчонку, которая кормила лебедей белым хлебом. Отщипывая кусочки от такой, знаешь, длинной витой булки, нежной внутри, хрустящей снаружи. Она была с виду моя ровесница, на год старше, как потом выяснилось. И я, бескомпромиссный защитник природы, стал на нее орать…
        - Ты?!
        - Ну, внешне это выглядело пристойно, я даже голоса не повышал… почти. Но я сообщил, что она убивает птиц, что лебеди в лучшем случае ожиреют, не улетят на зиму и вмерзнут в лед, и она придет полюбоваться на прекрасные белые трупы. А в худшем с ними сделается несварение, разбухший хлеб забьет внутренности, птицы сдохнут в корчах прямо сейчас, и она, опять-таки, сможет полюбоваться на прекрасные белые…
        - Это что, правда?! - спросила шокированная Эгле. - Насчет хлеба и лебедей?
        - В целом да, но я, конечно, сильно преувеличил.
        - На месте девочки я бы там и утопилась, в пруду.
        - Она была к этому близка, - Мартин вздохнул. - Могла бы просто плюнуть и уйти, или обругать меня, или огрызнуться. Но она даже не пыталась себя защитить. Зарыдала, как в последний раз в жизни, так отчаянно… И я понял, что, наверное, сделал что-то не то и надо исправлять содеянное.
        Дорога отвернула от ущелья и протянулась в ложбине между двух гор. Подмерзшее полотно блестело наледью. В багажнике ехала провонявшая бензином камера в полиэтиленовом пакете, в деловой папке хранился чип с видеозаписью прерванной казни. Эгле была благодарна Мартину, который держал удар, как бронированный солдат на поле боя, и не говорил сейчас ни об Ивге, ни о «Новой Инквизиции» в селении Тышка.
        - …Два часа после этого я просил прощения и утешал, как мог. Я пригласил ее в кафе…
        - Только не говори, что у вас была любовь, - быстро сказала Эгле.
        - В четырнадцать лет? - Он улыбнулся. - Нет… Но ты никогда не спрашивала о моих бывших, я думал, ты патологически неревнива…
        - Я?! - Эгле растерялась. - Это ты пошутил сейчас?
        - Хотя в чем-то ты права, - он задумался, вспоминая. - Я на нее запал. Она была балерина, студентка хореографического училища. В тот день впервые за год купила булку, чтобы съесть единственную крошку, больше ведь нельзя. Остальное решила отдать лебедям. Знаешь, балерина в пятнадцать лет - это нечто… не вполне земное. А она, кроме прочего, еще была…
        - Ведьма, - пробормотала Эгле.
        - Да, среди балетных - ведьм полно, даже больше, чем среди киношников. Я тогда был щенок, естественно, чуять ее не мог, спросить напрямую не решался… Я ей просто сказал, что моя мама ведьма, и посмотрел на реакцию. Ох, как она ожила… стала легкой, как голодный лебедь. Ее звали Дафна, и у нее было отличное чувство юмора… Мы подъезжаем?
        - Нет. - Эгле огляделась. - Это не здесь, там трасса поворачивает подковой… И что у вас было дальше с этой девочкой?
        - Я познакомил Дафну с мамой, обе остались очень довольны, потом мы вместе ходили к маме на лекции, по студенческим билетам. Это… не то чтобы любовь, но у меня было чувство, что я делаю нечто очень, очень правильное. Что я изменяю мир для этой девчонки, у меня-то по рождению есть все… и я должен делиться с теми, кому меньше повезло. Дафна светилась, летала, пригласила меня на спектакль, где была занята со своим училищем. Но, что совершенно закономерно, через пару дней она узнала, кто мой отец… и сбежала.
        Он говорил легко, без тени обиды или огорчения, но Эгле догадалась, что тогда, в четырнадцать лет, он вовсе не был так бесстрастен.
        - Испугалась, - сказала Эгле. - Что… она не состояла на учете?
        - Состояла. - Мартин аккуратно вписался в крутой поворот. - И как раз мой отец ее ставил на учет за год до нашей встречи, причем со скандалом, с побегами, со спецприемником… Проблема Дафны оказалась не в том, что она ведьма, а в том, что у нее был отчим-мерзавец. Все это я узнал много лет спустя, разумеется.
        - Какой кошмар, - пробормотала Эгле.
        - У меня волосы дыбом, как вспомню, - просто сказал Мартин. - Эта сволочь, ее отчим, запугивал ее и стыдил, забивал голову дрянью, чтобы девчонка не сопротивлялась. Ты, мол, ведьма, ты похотливая сучка, если кто-то узнает о нашей связи, тебя все проклянут… Прости, Эгле, меня явно не туда занесло, а начал ведь с лебедей. Извини.
        - Но… ей ведь помогли? - тихо спросила Эгле.
        - Побочный эффект инквизиторского учета, - Мартин ухмыльнулся. - Работая с ней, отец мгновенно понял, что здесь что-то не так, и расколол ее, как он умеет.
        - Пытал?!
        - Ну что ты, - Мартин посмотрел укоризненно. - Побеседовал. Вытащил проблему на поверхность, раздал пинков ответственным лицам, все забегали как подорванные - прокуратура, опека, директриса хореографического училища… К моменту нашей встречи ее отчим уже год как сидел в тюрьме, Дафна жила в общаге, и, кажется, психотерапия худо-бедно сработала, потому что мне-то она показалась нервной, немного странной, но веселой и обаятельной девчонкой… не сломленной. Но вот моего отца она видеть не желала, не потому что он Великий Инквизитор, а потому, что она знала, что он знает. Она даже слышать о нем не могла. Обо мне тоже.
        - И… как у нее сложилась потом жизнь? - Эгле почувствовала, как мерзнет правая ладонь, и принялась растирать ее левой.
        - Нормально сложилась. - Мартин сбавил скорость, оглядывая склоны вокруг. - Балериной не стала, но занялась бизнесом, успешно, и вышла замуж… А главное - инициацию так и не прошла…
        Он принюхался, раздувая ноздри, и остановил машину у обочины:
        - Так, Эгле. Ты ничего не хочешь мне показать?

* * *
        Она не знала, хочет ли найти в лесу это место - или, наоборот, желает, чтобы оно спряталось от инквизитора, ушло под землю, под корни жухлой травы. Ее память не хранила деталей; Эгле помнила только, как, спасаясь от палачей, Ивга высадила ее на обочине… Вышвырнула, если честно. И погнала машину вперед, уводя за собой погоню, оставив Эгле просьбу на прощание - спрятаться и выжить…
        - Где-то здесь, - она неуверенно огляделась. - Выше по склону.
        Верхушки сосен, жадно тянущихся к серому небу. Обвитые мхом, будто драпировкой, красноватые стволы. Вечнозеленый кустарник вдоль дороги. Мартин смотрел по сторонам, на его лице не было умиления горожанина, оказавшегося в живописном и диком месте. Он был сосредоточен, как футбольный вратарь, чья команда успешно атакует, и угрозы воротам нет - но в любой момент может начаться контратака.
        - Может, не будем искать? - малодушно предложила Эгле. - Может, там уже ничего…
        - Точно есть, - он шевельнул ноздрями. - Идем- идем, только под ноги смотри.
        И он направился в лес, легко ступая, неслышным охотничьим шагом, и Эгле ничего не оставалось делать, как догнать его и пойти рядом.
        - Значит, по местным поверьям, отправить в этот лес сиротку за хворостом означало убить ее? - спросил Мартин на ходу.
        - Это сказки. - Эгле осторожно шагала, боясь подвернуть ногу, потому что тонкий слой снега скрывал под собой и корни, и камни, и острые коряги. Высокая жухлая трава покачивалась, хотя ветра не было. Еле слышный скрип в кронах да хруст снега под ногами только подчеркивали слежавшееся безмолвие.
        - Эта трава как волосы мертвой великанши, - сказала Эгле, чтобы нарушить тишину.
        - А умерла она после визита в парикмахерскую, - пробормотал Мартин без улыбки. - Где ее варварски обработали пергидролем…
        Он остановился и снова принюхался:
        - Я почему спросил про сиротку: здесь очень явный… ведьмин дух. Как на месте массовой инициации. Гипотетическая сиротка, если она неинициированная ведьма, не успеет ничего понять - прилетит, как мошка на огонь… Не так давно одну такую штуку залили бетоном.
        - Ивга думает, - пробормотала Эгле, - что их можно сколько угодно заливать бетоном. Эти «штуки» всегда возвращаются. Появляются, исчезают. Ридна - земля ведьм…
        Она остановилась. Кажется, ее воспоминания остались здесь, на поросшем лесом склоне, и теперь Эгле вошла в них, как в туман.
        Сто лет прошло. Нет, всего-то чуть больше недели. Эгле металась по лесу, Мартин в тот момент был смертельно ранен, Ивгу уже догнали на дороге убийцы из «Новой Инквизиции»… Было плохо, тяжело, страшно, безнадежно. А потом вдруг стало тепло и светло. Запели тонкие голоса, и открылось будущее, и Эгле сделалась кем-то другим, кем не была прежде…
        Мартин уже шел вперед, вверх по склону, и было страшновато смотреть, как он шел - хищно, будто зверь по следу. Никаких сантиментов по отношению к этому месту он не испытывал; Эгле сжала зубы - и догнала его.
        Земля была неплотно завалена хворостом. Мартин раскидал ветки за пару секунд. Открылась круглая площадка с рельефной спиралью на известняке: миллионы лет назад здесь было море, в нем жила улитка размером с грузовой автомобиль и, околев, оставила на дне ракушку-сифон. Вот ее отпечаток.
        Эгле опустилась на колени. Коснулась известняка ладонью. Мартин посмотрел с тревогой:
        - Что ты делаешь?
        - Ничего… - Эгле прижала ладонь плотнее. Нет, не показалось: теперь она ясно слышала песню. Хор тонких голосов, женских и детских, сплетенных, как многоцветный венок, уводящих туда, где тепло и радость. В тот день, когда Ивгу догнали молодчики с канистрами, привязали к сосне и уже обкладывали дровами, в тот день Эгле ступила на свой путь в ракушке-лабиринте и с первого шага поняла, что решение верное, что она не дастся палачам и не позволит убить Ивгу. «А по белу я пойду, по белу, по белу…»
        - Какая дрянь, - с отвращением сказал Мартин, и Эгле вздрогнула. Мартин смотрел на ракушку с омерзением, и Эгле это болезненно задело:
        - Ты смотришь, как инквизитор.
        - А как мне смотреть, как ведьме?! - Он пошел в обход рельефа, стараясь не наступать на него ни краешком подошвы. - Это западня, отвратительная ловушка. «Глухая» ведьма, оказавшись рядом, имеет ничтожные шансы спастись - вот тебе и сказка… Девочка идет в лес, а возвращается действующая ведьма, и хорошо, если она будет просто доить чужих коров…
        - Мартин, - тихо сказала Эгле. - Не унижай мое решение… не отменяй. Я не попалась в ловушку, я хотела спасти Ивгу.
        - Я знаю, - сказал он после паузы. - Я говорил… не о тебе.
        - Посмотри, какая она красивая. Совершенная, гармоничная - разве она может принадлежать злу? Или хотя бы… одному только злу?
        Он продолжал идти по кругу, Эгле не видела его лица и решилась заговорить увереннее:
        - Присмотрись! Это место дает шанс… возможность. Это, может быть, подарок всем нам… Это надежда!
        Мартин обернулся, сдвинул брови и стал похож на Клавдия Старжа. Эгле напряглась; он оценил ее реакцию и прищурился:
        - Ты только что подумала, что я похож на отца.
        - Перестань читать мои мысли! - Ей снова сделалось неприятно.
        - Перестань так выразительно думать. - Он завершил свой путь, подошел к Эгле и обнял почти что силой. От него едва заметно тянуло холодом, но мурашки, захлестнувшие Эгле, за пару секунд сделались теплыми. Она сдалась и обняла его в ответ.
        - Тебе не надо здесь быть, - прошептал ей на ухо Мартин. - Это место плохо на тебя действует.
        - А я благодарна этому месту, - сказала Эгле. - Ты знаешь, за что.
        - А я благодарен тебе, - он заговорил очень мягко. - Но это никакой не подарок. Это цена, которую пришлось заплатить… Которую ты заплатила за маму, за меня, за нас. Пожалуйста, повернись спиной и иди к машине.
        - А ты?
        - Догоню через две минуты.
        Песня еще звучала в ушах - еле слышно. Эгле с сожалением посмотрела на ракушку, опустила голову и пошла обратно - по следам.

* * *
        Мартин дождался, пока она отойдет шагов на двадцать, потом, осторожно ступая, вышел на центр круглой каменной площадки. Ему казалось, что он различает здесь отпечатки ног - многих босых ступней, некоторые совсем маленькие. Девушки - неинициированные, «глухие» ведьмы - шли по спирали, от края к центру, первый шаг делал человек, может быть, испуганный, может быть, обманутый, может, без единой мысли, повинуясь инстинкту и чужому голосу в голове. К концу пути приходило чудовище, стихийное, непредсказуемое и абсолютно безжалостное. Если бы Эгле видела хоть десятую долю того, что видел в своей жизни Мартин…
        Впрочем, ей не надо этого видеть.
        Он вытащил из кармана маркер - обыкновенный черный маркер, купленный в канцелярском магазине. Повертел в руках. Наклонился и нанес знак на самый центр ракушки - не торопясь, тщательно выписывая детали. Этот же знак использовали инквизиторы сто, двести, пятьсот лет назад, и назывался он в те времена «знак Пса».
        Очертания знака задымились. То, что было чернилами в маркере, сделалось другой сущностью, которой Мартин только что придал форму. Затрещал известняк - казалось, ракушка сопротивляется, пытаясь отторгнуть чужое, разрушить тонкую вязь…
        - Не надо! Зачем?!
        Эгле снова была рядом, он не успел ее остановить. Она упала на колени, судорожно вцепилась в ракушку, будто пытаясь удержать, собрать рассыпающиеся фрагменты, загладить ладонями трещины: напрасно, знак делал свое дело, отпечаток раковины тускнел, известняк разрушался.
        - Эгле, - сказал Мартин, пораженный и напуганный ее горем.
        Она отшатнулась, будто обжегшись, в отчаянии наблюдая, как разрушается отпечаток на камне. Посмотрела на Мартина - как ему показалось, отчужденно и зло - и пошла прочь, сгорбившись, не разбирая дороги. Мартин крепче сжал маркер и нанес знак еще раз, ближе к краю. Разлетелись мелкие осколки. Над землей повисло облако пыли, ракушка превратилась в прах.
        Мартин спрятал маркер. Эгле уходила, не оборачиваясь, ее сиреневая куртка мелькала между огромными стволами.
        Он догнал ее и пошел следом, в нескольких шагах за ее спиной. Не решился подойти ближе, не знал, что говорить, не имел понятия, чего ждать.
        Она замедлила шаг. Остановилась. Замерла, не оборачиваясь, будто прислушиваясь к чему-то.
        - Мне страшно, - сказала шепотом. - У меня… будто в голове помутилось. На несколько секунд. Я потеряла контроль… над собой. Прости.
        - А сейчас? - спросил он осторожно.
        - Сейчас… - Она переступила с ноги на ногу, глянула через плечо мокрыми воспаленными глазами. Импульсивно, торопливо шагнула к Мартину и прижалась лицом к его плечу: - Кто я?
        - Моя жена. - Он бережно обнял ее за плечи. Ощущая ее запах. Чувствуя мягкие волосы, выбившиеся из-под вязаной шапки. Это была Эгле, она никуда не делась, ничего страшного не произошло. Мартин выдохнул с облегчением, сам поражаясь, какие дурацкие и паникерские мысли могли прийти ему в голову.
        Она чуть расслабилась под его руками:
        - Почему ты не веришь в «чистую» инициацию?
        - Потому что после «чистой» инициации, как сказано в источниках, на свет появляется принципиально новое существо - целительница. - Он осторожно поправил коралловую шапку на ее сиреневых волосах. - А ты флаг-ведьма, это тебе скажет любой профессионал. Но с сохранной человеческой личностью и способная не только разрушать, но и восстанавливать связи, лечить, заживлять… Нет, ты не всемогущая. Но это по-прежнему ты.
        - Кто - я?!
        - Говорил же, что это место на тебя плохо действует, - сказал он сокрушенно.

* * *
        Салон черного инквизиторского автомобиля не успел еще остыть, но Эгле все равно поежилась - ей было сложно привыкнуть к этой машине. Снаружи снова пошел снег.
        - Есть не хочешь? - буднично спросил Мартин.
        Она помотала головой, прижимая к лицу бумажный платок:
        - Мне на секунду показалось… что ты разрушаешь красивейшую на свете вещь… или убиваешь… живое существо. Беззащитное.
        - Эта штука одурманила тебя, - после паузы проговорил Мартин. - Там нет ни красоты, ни жизни. Это орудие, производящее ведьм.
        - Таких, как я?
        - Других! - сказал он очень серьезно. - Злобных. Разрушительных. Ты знаешь, сколько их тут прошло до тебя? Где они теперь, все эти «целительницы»? Я тебе скажу: они втыкают нож в дверной косяк и начинают доить рукоятку, течет молоко, потом кровь, потом у соседей умирает корова. Они подбрасывают меченое ведерко в песочницу, потом у соседей умирает ребенок. Они рисуют тень-знак на асфальте, и кто первый наступит, гибнет от голода за несколько часов, при этом ест все, что видит, желудок лопается, печень отказывает, а голод растет, и смерть наступает в результате…
        - Не надо! - Эгле зажала уши.
        - Не хочешь слушать? А посмотреть не хочешь?! - Он оборвал сам себя и заговорил тоном ниже: - Я понимаю, тебе трудно смириться, но нет «чистой» инициации. Ты осталась человеком не потому, что «правильно» прошла через обряд. Это сочетание многих событий и факторов, породивших мутацию, и вот ты стала тем, кем стала. Это единственное чудо, а не конвейер! Давай же радоваться ему, а не мучить друг друга, и… - Он снова осекся, покачал головой, расстроенный и недовольный своими же словами.
        - А зачем тогда, - пробормотала Эгле, - мы врали друг другу, будто что-то новое пришло в мир, будто это дает надежду…
        - Потому что вот. - Он показал ей свою ладонь с затянувшейся раной от сквозного удара кинжалом. - Если это не дает надежду, то что тогда? И еще вот это. - Он взял ее руки в свои, коснулся едва заметных шрамов-звездочек, похожих на экзотическое украшение. - Я жив, и ты жива, я тебя вижу, я говорю с тобой… Чего еще надо? Розовых летающих слонов?
        Он вдруг надвинул ей шапку на нос, по-мальчишески и по-хулигански, это так не вязалось с нервом их беседы, что Эгле сперва отшатнулась, а потом расхохоталась. Стащила шапку, поймала его взгляд, и ей сделалось совсем тепло…
        Через полчаса они въехали в селение Тышка.

* * *
        Деревенский констебль, круглолицый и рыхлый, поднялся визитерам навстречу, заискивающе улыбнулся, впился в Мартина глазами:
        - Привет… племянник.
        - Обращайтесь ко мне «куратор», - сказал Мартин с характерной интонацией Клавдия Старжа, и ухмылка застыла у констебля на лице.
        Эгле прищурилась. Констебль селения Тышка не был похож на Ивгу ни единой чертой лица, ни телосложением, ни цветом волос. Тем не менее он носил фамилию Лис и был ее старшим братом. Тем самым кто однажды выгнал сестру из дома, кто велел ей: «Поезжай…»
        Мартин расположился в кресле для посетителей и открыл папку с документами. Эгле отвергла предложенный ей стул, села на край подоконника и закурила, никого не спрашивая.
        - Ну что же… куратор, - принужденно начал констебль. - Беда у нас. С ведьмами. Тут ведь как… только отвернись. Девка одна на южном склоне ходила в лес, то травы там лечебные, то грибы… и как стала чахнуть. Увезли в больницу, аж в самый районный центр, ничего не могут понять - лечат-лечат, а она помирает… А когда померла, так ведьмин значок и проявился, вроде как татуировка, на шее, под ухом…
        - И когда это было? - спросил Мартин.
        - В позапрошлом году… А в прошлом молоко пропало у коров, маслобойка встала, людям зарплаты не выдали… Тоже ведьма…
        - Ведьма удержала зарплаты? - Мартин был убийственно серьезен.
        Эгле курила, разглядывая кабинет. На стенах участка имелись, как полагается, портреты разыскиваемых преступников - по таким ориентировкам, блеклым и неправдоподобным, можно было хватать всех подряд, и констебля в первую очередь. Здесь было тесно, как в собачьей конуре; не поднимаясь, Эгле подтянула к себе старую вонючую пепельницу - в девичестве та была ничего себе, можжевеловая, с инкрустацией, видимо, подарок к памятной дате.
        - Ведьма извела молоко, - с неловкой улыбкой пояснил констебль. - Пришлось на стороне покупать, чтобы хоть что-то производить, маргарин хотя бы технический, и платили зарплату маргарином… У меня сын на маслобойке работает, так до сих пор где-то в погребе этот маргарин…
        - Ближе к делу, - сказал Мартин. - Не прошлый год и не позапрошлый. Чуть больше недели назад. Что здесь было?
        - Кошмар, - серьезно сказал констебль. - Вы себе не представляете. Лес загорелся, а ведь зима, снег… А тут горит, будто посреди лета. Дым, пепел на головы падает… Мы уж думали, велят нам эвакуироваться всем поселком. Дома, пристройки, скотина…
        Глаза его затуманились - он был как артист, долго томившийся в одинокой гримерке и наконец-то получивший внимание публики. Живо описывая картины пожара, констебль испытывал радость творчества.
        - И ночь напролет мы не спали, радио слушали, ждали, куда ветер повернет… А ветер-то и отвернул от нас! В последнюю секундочку, а то все бы сгорело: и поселок, и сыроварня, и маслобойка… Мы приободрились, и тут… - он сделал страшные глаза, - и тут ведьма… на трассе… напала на людей. Все летало по воздуху - машины… мотоциклы… деревья рвало с корнем! Вот такие глыбы летали! Чудом они выжили, убежали. Побитые все, в синяках, один руку сломал…
        Эгле сжала зубы. Народная молва за пару дней превратила случай на трассе в эпическое побоище, но творить легенду оказалось гораздо проще, чем творить правосудие. Эгле хотелось бы прямо сегодня переломать ноги участникам «Новой Инквизиции» в порядке частной инициативы, и это было в ее силах, и никто бы ее не поймал; ей хватило ума не делиться своей идеей с Мартином. И еще она впервые задумалась о том, что отныне ей придется отслеживать ведьму в себе - как Мартин сознательно гасит в себе инквизитора.
        - И тут уже мы не выдержали, - продолжал констебль, - связались с Инквизицией на районе, а они нам и говорят - к вам едут прямо из Ридны, из столицы, значит, нашей славной провинции…
        Мартин вынул из папки чистый лист бумаги, положил перед констеблем:
        - Список, пожалуйста, участников эпизода на трассе. Вы ведь всех поименно знаете?
        - А… зачем? - Констебль заколебался.
        - Затем, что свидетельские показания. - Мартин положил поверх листа бумаги шариковую ручку. - Я должен услышать от очевидцев, что именно там произошло.
        Констебль нервно кивнул, взял ручку и молча начал писать. Почерк у него был неожиданно крупный и правильный, как у старательной третьеклассницы. Эгле, прищурившись, разглядывала его сквозь сигаретный дым.
        Видно было, что ее взгляд страшно мешает бедолаге. Тот ерзал, пыхтел, но не решался прямо на нее посмотреть; нет, тогда на площади, с разъяренной толпой, с кровью на брусчатке и хриплым ревом из мегафона, в момент самосуда - констебля на площади не было. Трус; впрочем, в селении Тышка у него нет ни авторитета, ни сколь-нибудь значимой власти. Он расследует похищения кур.
        - Вот. - Констебль вернул бумагу Мартину. Тот мельком просмотрел список:
        - Семеро. Где восьмой?
        - А, - констебль запнулся. - Да, еще сын Васила Заяца там был… Пацан совсем… они чудом уцелели, говорю же…
        Он дописал восьмую строчку. Мартин кивнул:
        - Отлично. Теперь, пожалуйста, я хотел бы познакомиться с делом, которое вы завели по факту убийства, совершенного в поселке неделю назад.
        - Убийства?! - Констебль вскинулся. - У нас мирный поселок, дыра, хе-хе… Вам, конечно, глядя из Вижны, представляется, что дыра… у нас нет убийств, давно… несчастный случай был, девушка упала с лестницы…
        - Эта девушка?
        Мартин выложил на стол крупную фотографию тела на прозекторском столе; констебль глянул - и поспешно отвел глаза. Его круглые щеки сделались серыми.
        - Эта? Вы точно помните? - Мартин выкладывал одно фото за другим, скоро весь стол оказался покрыт жуткими снимками. - Упала с лестницы? Точно? А в этом ракурсе?
        Констебль задергался, будто на сковородке:
        - Несчастный случай…
        - Вряд ли счастливый. - Мартин выложил поверх снимков канцелярский документ. - По моему запросу тело было заново освидетельствовано, вот результат экспертизы - подлинный, а не тот, что вы нарисовали на коленке. Вы понимаете, констебль, что вы подставили коллег? Начальство? Думаете, вас будут покрывать?
        И Мартин улыбнулся так, будто за спиной у него стояли комиссары всех провинций во главе с министром общественного порядка из Вижны и все смотрели на констебля, как на обгадившуюся собачонку. Эгле одобрительно кивнула.
        - Я не понимаю, - пролепетал констебль, - чего вы от меня хотите… куратор. Я полагал, что Инквизиция занимается ведьмами…
        - Погибшая была неинициированной ведьмой и состояла на учете. Ее насмерть забили камнями на центральной площади. Вы не сочли нужным открыть уголовное производство.
        Констебль не знал, куда ему смотреть: его взгляд отталкивался от страшных снимков, ненадолго застревал на канцелярском документе, пускался блуждать по комнате, избегая Мартина, в ужасе шарахаясь от Эгле. В глазах отражалась страшная внутренняя работа: констебль пытался понять, не припрятан ли у Мартина в папке приказ о его отстранении или, того хуже, аресте.
        - Там ведь было много людей, - мягко сказал Мартин. - Столько свидетелей… если начать их допрашивать, думаете, никто не проговорится? Никто не испугается, не захочет сотрудничать со следствием?
        - Но… Вы же сами говорите, что людей было много! - Констебль наконец-то выбрал линию защиты. - Кого обвинять?! Сто человек? Кто бросал камень, кто не бросал… Кто в голову, кто в ногу… Как вы это определите? В конце концов, была же причина! Люди столько пережили! Где была Инквизиция, когда мы задыхались от дыма?! Где была Инквизиция, когда ведьмы издевались над нами, когда наших соседей чуть не убили рядом с родным поселком?!
        Риторические вопросы придали ему сил, он ощутил себя борцом за правду и перешел в наступление:
        - Где Инквизиция, я вас спрашиваю?! Люди защищают себя сами! Это самооборона! Если Инквизиция ничего не делает, если ведьмы творят что хотят, нам что, сидеть и ждать, пока нас подожгут в наших постелях?! Да? Этого вы хотите?!
        - Ждите инспекцию из района, - небрежно сказал Мартин. - Завтра… или уже сегодня. И хорошо бы к тому времени дело об убийстве нашлось, а убийцам были вручены подозрения.
        - Кому, сотне человек?!
        - Восьмерым, - Мартин показал ему листок со списком. - Слова «Новая Инквизиция» вам что-нибудь говорят?
        - Нет, - быстро сказал констебль. - Это потерпевшие, а не…
        Он запнулся, быстро соображая, и на лбу у него каплями выступил пот. Он импульсивно приподнялся, потянулся, будто пытаясь отобрать у Мартина список; Мартин отвел руку. Констебль сдался, рухнул обратно на стул:
        - Это потерпевшие. Ведьма напала на них. Послушайте, куратор…
        - Я вам напомню, - сказал Мартин. - «Новая Инквизиция» - это когда люди, не имеющие к подлинной Инквизиции никакого отношения, устраивают самосуды над женщинами… над «глухими» ведьмами. Когда я говорю «глухими», я не имею в виду проблемы со слухом. Неинициированные ведьмы, они же «глухарки», не могут совершать то, в чем вы их обвиняете, они ничем не отличаются от обычных людей. Убитая, - он кивнул на фотографии, от которых констебль старательно отводил глаза, - не была инициирована и не совершала преступлений. Ее замучили без суда и без вины. Инквизиция считает своим долгом искоренять самосуды.
        Он неторопливо поднялся, подошел к офисной копировальной машине у стены, открыл крышку, положил список с восемью фамилиями на стекло:
        - А у вас есть выбор, констебль. - Теперь он говорил совсем другим голосом, мягко, почти по-дружески. - Вы еще можете оказаться в этом деле моим союзником, а не врагом. Или хотите все-таки врагом?
        Констебль содрогнулся и мотнул головой, показывая, насколько такая мысль ему невыносима.
        - Хорошо… Сколько мест у вас в следственном изоляторе?
        - Где?! - Констебль выпучил глаза.
        - За решеткой, где пойманные преступники ждут конвоя в город!
        - Много, - растерянно сказал констебль. - Но в последний раз это было год назад, когда на базаре взяли вора-гастролера…
        - Поздравляю, сегодня у вас полно работы, - сказал Мартин. - Начнем с Васила Заяца, улица Фабричная, дом шесть.
        - В чем он виноват? - Голос констебля неприлично дрогнул. - Он никого не убивал… это его чуть не убили!
        Эгле приподняла уголки губ. Констебль дернулся, будто его ткнули иголкой, и наконец-то взглянул на нее.
        В его глазах появился настоящий ужас. Он хотел спросить о чем-то, но не посмел.

* * *
        Васил Заяц работал на сыроварне менеджером и должен был вернуться домой к пяти; уже стемнело. Снег прекратился, и небо потихоньку очищалось. Горы вокруг стояли как призраки - Эгле могла их видеть в темноте.
        - Поедете с нами, - сообщил Мартин констеблю.
        - Я лучше пешком. Здесь недалеко, я привычный…
        - Садитесь в машину, - сказала Эгле. Это были ее первые слова с момента прибытия.
        Констебль больше не сопротивлялся. Мартин открыл дверцу черного автомобиля, констебль покорно залез внутрь.
        - Можешь за руль? - негромко спросил Мартин у Эгле.
        Она мельком подумала, что действующая ведьма за рулем инквизиторской машины - вызов существующему миропорядку. Но, если говорить честно, каждая минута ее жизни теперь была вызовом.
        Мартин сел на заднее сиденье рядом с констеблем. Эгле завела мотор; машина, как живое существо, повиновалась ей, но нехотя, будто против воли. Селение Тышка казалось тихим и добрым в этот час, над крышами поднимались живописные, как в сказке, дымы.
        - Если Инквизиция теперь в сговоре с ведьмами, - прошептал констебль, - нам не на что надеяться. Нам конец.
        - Личный вопрос, дядюшка, - небрежно сказал Мартин. - Вы знаете, что эти восемь человек делали на трассе? Кого они там собирались казнить?
        Констебль молчал.
        - Он знает. - Эгле поймала взгляд Мартина в зеркале.
        - Не собирались казнить, - пролепетал констебль. - Это…
        Он запнулся и снова затих.
        - Игра? - подсказал Мартин. - Ритуал? Имитация?
        - Д-да…
        - Он сам пытается в это верить, - сказала Эгле.
        - У нее ведь все хорошо, - проскулил констебль. - У Ивги. Она даже… не ступила на родной порог… не подошла к дому… мне потом сказали, что она здесь была… У нее все хорошо… она с герцогом пьет вино на приемах… Ведьма…
        - Все хорошо, - со странной усмешкой сказал Мартин. - Эгле, не разгоняйся. Дом номер шесть - вот этот, с резным забором.

* * *
        - Верховная Инквизиция Одницы… тьфу, Ридны. Откройте, пожалуйста.
        На пороге стояла невысокая женщина лет сорока, с бледным изможденным лицом, напуганная. Слово «инквизиция» вогнало ее в панику, хотя ведьмой она вовсе не была. Женщина казалась больше заложницей, нежели соучастницей. Пленницей, запертой в этих стенах, в этой семье, в этой жизни.
        - Все нормально. - Эгле улыбнулась. - Куратор опрашивает свидетелей по делу о ведьме… о ведьмах. Мы можем войти?
        Женщина молча отступила в глубь прихожей; Мартин придержал Эгле за руку и вошел первым. Огляделся. Его ноздри раздувались: он чуял нечто, недоступное Эгле. У инквизитора и действующей ведьмы разные спектры восприятия; она ощущала, как с каждым мгновением усиливается поток холода, идущий от него.
        Она поймала взгляд Мартина, пытаясь выяснить, что происходит и где источник опасности. Он еле заметно покачал головой, давая понять, что контролирует ситуацию. Заглянул ей в глаза, определяя, как Эгле себя чувствует; она приподняла уголки губ, уверяя, что все в порядке, хотя находиться с ним рядом было сейчас непросто.
        - Господин Васил Заяц дома? - спросил Мартин.
        - Да, - еле слышно ответила женщина.
        - А ваш сын, Михель?
        - И он тоже…
        - Отлично, - сказал Мартин.
        Эгле переступила порог вслед за ним, и последним вошел констебль. Тот старательно избегал смотреть на хозяйку и вообще держался так, будто оказался здесь совсем случайно.
        Дом был старый, добротный, помнивший несколько поколений. Ощутимо пахло нафталином - старинным средством от моли, и борьба с молью здесь имела смысл: на полу лежали полосатые шерстяные дорожки, и почти такие же, тканные из грубой шерсти, покрывали стены. Под потолком гостиной висела хрустальная люстра со множеством подвесок, Эгле давно забыла, что такие существуют. В прихожей имелась низкая дверь в подвал, напротив у стены стоял кованый сундук, похожий на реквизит к историческому фильму.
        Эгле прищурилась; она бы не смогла описать, чем именно привлек ее сундук, что она чувствует, глядя на него. Звук, запах, свет? Ничего подобного. Похоже на отвращение непонятной природы. Отвращение и страх…
        Она бросила выразительный взгляд на Мартина. Тот обернулся к щуплой женщине:
        - Хозяйка, будьте добры, откройте сундук.
        - Зачем?!
        Мартин посмотрел на констебля. Тот дрожащей рукой протянул женщине бумагу с печатью. Женщина глянула, как на чистый лист, будто внезапно разучившись читать.
        - Открывайте, - сказал Мартин, и в его голосе прозвучала жесть. Эгле подобралась: ну с этой-то бедолагой он мог бы обращаться помягче?!
        Женщина больше не возражала. Она вообще не привыкла возражать. Эгле смотрела на нее с болью - как на медведицу в бродячем цирке, с железным ошейником на цепи.
        Поднялась крышка - сундук был полон тряпья, сверху лежало пожелтевшее от времени постельное белье.
        - Эй, что тут вообще творится?!
        Наконец-то появился хозяин дома - Эгле отлично помнила его. Васил Заяц, как выяснилось. Менеджер. Все его внимание было приковано к Мартину, на Эгле он поначалу внимания не обратил.
        - Констебль! Эй, Лис, что происходит?!
        Мартин даже не повернул головы, он смотрел на женщину:
        - Вещи сверху уберите, пожалуйста.
        Покорно, как загипнотизированная, хозяйка взяла в охапку старые наволочки, льняные простыни; под белой тканью пряталась черная: вымпелы и нарукавные повязки с красными буквами. «Новая Инквизиция». Эгле почувствовала тошноту.
        - Что тут… - начал Васил Заяц и осекся.
        - Это ваши вещи? - Мартин наконец-то посмотрел на него. - Да? Нет?
        - А ты кто такой?!
        Мартин вытащил жетон с проблесковым маяком:
        - Верховная Инквизиция Ридны, куратор Мартин Старж…
        - Старж?! - Заяц переменился в лице и попятился, глядя на Мартина, как на привидение.
        - Это ваши вещи? - повторил Мартин.
        - Нет, - пробормотал менеджер. - А… что такое, это же всего лишь тряпки?!
        Из глубины дома показался юноша - в майке и спортивных штанах, в войлочных домашних тапках. Ему было не больше двадцати, и на прыщавом лице застыл такой ужас, как если бы он ждал этой минуты много дней и боялся ее.
        - Это не просто тряпки, - сказал Мартин. - Это доказательство вашего участия в преступной организации. Что здесь написано, читать умеете?
        - Что угодно можно написать. - Под его взглядом Менеджер чуть побледнел. - И это не мое, это я… нашел на свалке, взял для переработки… Знать не знаю…
        Эгле потянула носом:
        - Ящик стола. Верхний.
        Менеджер наконец-то посмотрел на нее - и тут же узнал. Глаза его расширились:
        - Ведьма!
        - Да вы что, - пробормотал Мартин с тяжелым сарказмом. - Да не может быть.
        - Это ведьма. - Менеджер обернулся к констеблю. - Кого ты ко мне привел?!
        - Они сами пришли, - пролепетал констебль. - Я ничего не мог…
        - Я здесь инквизитор, - холодно сказал Мартин, - и я решаю, кто ведьма, а кто нет… - Он остановился у письменного стола, снова посмотрел на женщину: - Откройте, пожалуйста.
        - Я не знаю, где ключ, - прошептала она, бросив испуганный взгляд на мужа.
        - Эгле, - на хозяина Мартин даже не посмотрел, - помоги нам, пожалуйста.
        Эгле подошла вдоль стены, стараясь не ступать мокрыми ботинками на тканый ковер, протянула руку и безо всяких спецэффектов, чтобы никого не шокировать, открыла ящик. Со стороны могло бы показаться, что он просто не был заперт, - но Эгле знала, что замок был, и хозяин тоже об этом знал.
        - Это ведьма! Она…
        - Это свидетель, - сухо сказал Мартин. - Она дала показания против вас. И повторит в суде.
        Менеджер хватал воздух ртом:
        - Нет таких законов… чтобы ведьмам давать показания…
        - Будут. - Мартин кивнул с притворным сочувствием. - Эгле, что там?
        Ящик стола был пуст, если не считать единственной флешки, красной, пластиковой. Эгле поняла, что ей противно ее касаться, что она никогда не возьмет это в руки. Там, на флешке, первый ролик «Новой Инквизиции», слитый в сеть и породивший затем подражателей: четверо ублюдков издеваются над девушкой, неинициированной ведьмой, и потом поджигают дом, и все это под закадровый текст: «Инквизиция умерла. Великая традиция борьбы, охоты, наказания - все в прошлом. Это сделали вы, ведьмы, вы растлили Инквизицию, вы разложили ее изнутри… Но рано радоваться… Ведьма, знай, что тебя ждет твой костер. Ты язва, ты проклятие, мы Новая Инквизиция. Мы придем за тобой…»
        Мартин натянул резиновую перчатку, взял флешку двумя пальцами:
        - Господин Заяц, вы знаете, что за информация записана на этом носителе?
        Менеджер не ответил. Юноша стоял в дверном проеме, будто не решаясь войти в комнату, на лбу у него блестел пот. Констебль жалобно оскалился: он понял, что это за ролик, он тоже его видел в свое время: «Ты зло, ты грязь, наказание будет суровым».
        - Лис! - Менеджер обернулся к констеблю и заговорил хриплым шепотом: - Он не инквизитор! Он сын ведьмы, он с ними в сговоре! «Инквизиция умерла» - это про него! То самое, против чего мы боролись… язва! Скверна! Не слушай его, просто не слушай, не бойся. Ведьму надо сжечь - ради наших детей!
        - Чистосердечное признание? - Мартин ухмыльнулся. - Продолжайте, пожалуйста. Сколько ведьм вы с сообщниками уже убили?
        Менеджер терял почву под ногами. Взглядом искал поддержки констебля - тот отводил глаза. Парень в дверях казался моложе своих лет - растерянным школьником. Эгле поймала взгляд женщины: вжавшись спиной в стену, та смотрела с ужасом и почему-то с надеждой.
        - Берите бумагу, Васил Заяц, - тяжело сказал Мартин, - и пишите явку с повинной, суд учтет как смягчающее обстоятельство. И вы, юноша, - он перевел взгляд на парня в дверях, - тоже пишите. Вы совершеннолетний?
        Заяц-младший дернул головой, изображая кивок.
        - Отлично, - сказал Мартин. - Убийство группой лиц по предварительному сговору…
        - Сговора не было, - прошептал парень.
        - Тогда пишите то, что было, - легко согласился Мартин. - Дать вам бумагу? Или у вас есть?
        Он протянул флешку констеблю:
        - Посмотрите в участке, но обязательно убедитесь, что рядом нет ни детей, ни людей с уязвимой психикой… Впрочем, вы же видели, да? И как вам?
        - Это ролик из сети, - лихорадочно забормотал Заяц. - Он ничего не доказывает. Это наше дело, наш поселок… Мы просто не хотим здесь ведьм! Мы имеем право!
        - Констебль, - мягко напомнил Мартин. - Вы всего лишь выполняете свой долг. Свой долг. Понимаете?
        Он встретился с констеблем глазами. Тот обреченно мигнул.
        - Инквизиция держит дело на контроле. - Мартин улыбнулся. - Вы либо стоите на страже закона… либо соучастник. Ваш выбор?
        - Вы задержаны, - трясущимся голосом сказал констебль хозяину дома.
        - Это ролик из сети! - надрывался Заяц. - Это сделали не мы!
        - Вот это сделали вы. - Мартин ткнул ему под нос фотографию тела на прозекторском столе. - И вот это - тоже сделали вы…
        Он подержал у него перед глазами распечатанное фото: Ивга Старж, прикованная к дереву, в окружении вязанок хвороста, с табличкой на груди: «Новая Инквизиция». У Васила Заяца застыло лицо. Мартин убрал фотографию.
        В машине куратора округа Ридна среди прочего оборудования имелся портативный принтер. Мартин не собирался давать ход этим кадрам, но освежить мерзавцу память считал необходимым.

* * *
        На запястьях Васила Заяца защелкнулись наручники. Констебль избегал смотреть на задержанного; эти двое много лет были приятелями и соседями, констебль никогда бы не решился на такой шаг, если бы не Мартин, стоящий у него за спиной. Мальчишка по-прежнему маячил в двери, вцепившись тонкими пальцами в дверной косяк, - этот, по крайней мере, сознавал вину. Женщина, с глазами на все лицо, забившись в угол, обмерла, будто заживо вмороженная в лед.
        - Март, - одними губами сказала Эгле.
        Вместе они вышли в прихожую.
        - Мы можем не забирать мальчишку? - прошептала Эгле. - Вывести его… из списка? Он щенок, под чужим влиянием… Ты посмотри на его мать…
        Лицо Мартина сделалось чужим. Эгле испугалась.
        - Ну-ка, идем, - сказал он сквозь зубы.
        Он вернулся в комнату и шагнул прямо к женщине, съежившейся в углу:
        - Откройте дверь в подвал, пожалуйста. Или вы снова не знаете, где ключ?!
        Двигаясь, как марионетка, женщина подошла к низкой двери, выкрашенной во много слоев зеленой масляной краски, и без слов ее отперла. Эгле почувствовала застоявшийся запах - сырость, человеческий пот, деревенский сортир; вниз вела крутая лестница, и под ней горел свет, тусклая лампочка на голом проводе. В подвале, сыром и тесном, стояла железная кровать, занимая почти все пространство. На кровати, забившись с ногами, сидела девушка лет шестнадцати, в вязаной кофте поверх ночной рубашки, напуганная до полусмерти.
        Эгле перевела взгляд на хозяйку дома, будто впервые ее видела. Констебль выпучил глаза:
        - Васил! Ты же говорил, она в училище, в городе?!
        - Документы на дочку, - глухо сказал Мартин. - Быстро.
        Женщина, с неживым лицом, открыла другой ящик письменного стола и вытащила из груды бумаг новенький паспорт. Понесла, уронила, подняла; Мартин выхватил паспорт из ее рук.
        - Незаконное удержание. Пренебрежение родительскими обязанностями… Констебль, вы понимаете, что никто ничего не забудет, никто не спустит на тормозах, за это будет дополнительный приговор?!
        Мартин, оказывается, с первой минуты чувствовал здесь «глухую» ведьму и знал, что происходит. Вот почему он был так жесток с хозяйкой. Вот почему от него тянуло таким космическим льдом.
        Констебль, потрясенный и жалкий, защелкнул наручники на запястьях юноши. Тот переступил на полу войлочными тапками; он был неуклюжий, растерянный, совсем еще подросток, но Эгле сделалось противно на него смотреть.
        Девушка в подвале тихо заплакала.
        - Все хорошо. - Эгле спустилась на две ступеньки по лестнице, она не могла себя заставить идти дальше, это место наводило на нее жуть. - Все нормально, я тоже ведьма, а он инквизитор, ты чувствуешь, как от него несет холодом, да? Это скоро пройдет, он не желает тебе зла, он на самом деле очень добрый. Как тебя зовут?
        Девушка молчала, зажмурившись, обхватив себя за плечи.
        - Лара ее зовут, - сказал Мартин за спиной Эгле. - Лара Заяц, шестнадцать лет… Я пробью ее по базе, а ты пока сделай так, чтобы она собралась и оделась.
        - Куда?! - беззвучно прошептала хозяйка.
        - Вам-то какая разница, - сухо отозвался Мартин. - Туда, где ее не будут держать в погребе.
        Отец и сын неуклюже обувались в прихожей - в наручниках; констебль стоял рядом, держа в руках телефон и мучительно вспоминая, для чего нужна эта вещь. Мартин вышел из дома, ни на кого не глядя, и хозяйка, постояв секунду, бросилась за ним - как была, в домашних тапочках.
        - Лара, - сказала Эгле и заставила себя опуститься еще на одну ступеньку. - Одевайся. Поедешь с нами. Ты где-то учишься? Училась?
        Девушка плакала.

* * *
        Выйдя на улицу, Мартин несколько раз вдохнул и выдохнул. Чистый холодный воздух пахнул хвоей и немного дымом, это был запах зимних каникул, интригующий и беспечный. После провонявшего смертью дома воздух был как нектар.
        Мир полон зла, и главное зло, конечно, не ведьмы. Мартин вышел из дома под надуманным предлогом - он сказал: «Я пробью ее по базе». Пробить-то он пробьет, компьютер рядом, в машине. Но на самом деле он просто хотел выбраться из-под этой крыши хоть на пару минут.
        Белые горы стояли вокруг, на прояснившемся небе горели звезды, их было больше, чем Мартин мог себе представить. Он привык к небу Одницы, вечно залитому светом и оттого почти беззвездному. В Однице он знал бы, куда везти девчонку, в Ридне - пока что не имел понятия. Ничего; лишь бы вывезти ее отсюда. Состоит ли на учете - плевать. Лишь бы вытащить.
        Он поймал себя на мысли, что в прежние времена отец бы уже дозвонился, уже задергался бы в кармане телефон, и отец спросил бы сварливо: «Что у тебя?» Но времена изменились, Мартину дорого стоила его независимость. Слова «не сметь меня контролировать» сказаны, услышаны, отец сам установил дистанцию между ними, сам аккуратно ее соблюдает и никогда не позвонит первым. Все проблемы проклятой Ридны с жутким селением Тышка придется решать Мартину, не полагаясь ни на чьи советы, и он справится, конечно, только вот мучают фантомные боли на месте разорванной связи…
        Хлопнула дверь; в полумраке двора вдогонку Мартину бросилась щуплая тень:
        - Пощадите… она не виновата! Всю семью под нож… в один день… всю семью…
        Она грохнулась на колени - в мокрый снег.
        - Девочка вернется домой через пару дней, - холодно сказал Мартин. - Если захочет, конечно. И вставайте, что за драматический театр?
        Он обошел ее; всего-то надо было пройти два десятка шагов до машины. Мартин вытащил из кармана пачку сигарет. Женщина заметалась за его спиной, куда-то побежала, постанывая, бормоча под нос, не то умоляя, не то ругаясь. Мартин надеялся, что она вернется в дом и у него будет пара минут, чтобы побыть одному.
        Он шагнул в створку открытых ворот. На секунду остановился, еще раз поглядел на звездное небо, щелкнул зажигалкой; какие все-таки звезды в этих горах. Однажды они с Эгле заберутся куда-нибудь на лыжную базу, проведут неделю вдвоем, и каждую ночь…
        За спиной громыхнуло, будто взрывом, и сразу же второй раз. Мартин ступил вперед, выронил зажигалку и повалился на снег.

* * *
        Эгле выскочила на звук выстрелов. Посреди двора валялась дымящаяся двустволка. Мартин лежал в воротах.
        Ударил в лицо воздух; Эгле неслась, как никогда в жизни, и никак не могла добежать, хотя до человека на снегу было несколько десятков шагов. Блеснули в свете дальнего фонаря две большие гильзы - что за чудовищный калибр?!
        - Март!
        Снег вокруг темнел и подтаивал.

* * *
        Дворец Инквизиции в Вижне был увешан траурными флагами. «Ведьмину ночь» здесь не скоро забудут.
        Клавдий вынужден был много, долго и подробно объяснять, выступать перед телекамерами, встречаться с родственниками потерпевших, выходить к митингующим. Любой ценой он должен был переплавить их ужас и горе в осознание победы и преуспел: любой школьник в Вижне мог перечислить имена погибших инквизиторов на память и знал, что это имена спасителей города и мира. Даже сгоревший оперный театр Клавдий ухитрился сделать символом подвига: был объявлен сбор средств на восстановление, и герцог лично пожертвовал значительную сумму.
        Действующие ведьмы из тех, что выжили, затаились, будто сами себя испугавшись. «Глухие», даже те, что сбежали из спецприемника, массово приходили сдаваться. Клавдий, вместо того чтобы ужесточить кодекс о неинициированных ведьмах, смягчил его, демонстрируя, что кризис преодолен навсегда и никто больше не должен бояться и страдать.
        Имена погибших ведьм на память никто не учил. Пятьдесят девять человек были инициированы и убиты за одну ночь. Клавдий хранил список в своем телефоне; он знал, что эти женщины - тоже жертвы, и, перечитывая их имена, всякой раз спрашивал себя, можно ли было предотвратить то, что случилось, и всякий раз отвечал: нет. Мир устроен так, как устроен; перечитав список снова, он опять начинал сомневаться.
        Ему не хватало времени, проведенного с Ивгой. Он не хотел бы оставлять ее ни на минуту, но часы летели как бешеные, список неотложных мероприятий, составленный референтом, предполагал два-три дела одновременно, и снова наступала ночь, и Клавдий обнаруживал себя в кабинете во Дворце Инквизиции, увешанном траурными флагами, и снова звонил телефон…
        Он поднял трубку. Звонила Соня из Альтицы - по закрытому каналу для кураторов. Клавдий мельком взглянул на часы: рабочий день давно закончен.
        - Да погибнет скверна, - сказала Соня низким хрипловатым голосом, и Клавдий понял, что она волнуется. - Патрон, я в Вижне по личному делу. Мы можем… встретиться неофициально?
        - Конечно, - сказал Клавдий. - Где бы вы предпочли?
        Кураторы не часто искали с ним тайных сепаратных встреч, но и не очень редко. Он попытался вспомнить, не прилетало ли из Альтицы тревожных сигналов, - и не смог; в последние дни он думал только о Вижне, иногда отвлекаясь на Ридну, - он знал, что Мартин взялся там за дело жестко и эффективно.
        - У вас в машине, - сказала Соня. - Если это удобно.
        Ого, подумал Клавдий. От кого она прячется, что и от кого скрывает?
        Он потратил секунду, чтобы вспомнить, на чем приехал во Дворец сегодня утром. Служебный автомобиль был нужен ему, чтобы работать в дороге, но раз в несколько дней он обязательно садился за руль своей машины, чтобы расслабиться и отдохнуть, это действовало на него умиротворяюще.
        - Удобно, - сказал он после паузы. - Куда мне подъехать?

* * *
        Она села в его машину у бокового выхода из гостиницы «Старая Вижна», далеко не самой роскошной в столице. Соня была экономна и, видимо, действительно приехала по личным делам. Клавдий не сразу ее узнал: теплая куртка делала массивную фигуру Сони еще монументальнее, лыжные штаны и тяжелые ботинки довершали образ сельской почтальонши, с утра до ночи колесящей по проселочным дорогам. Впрочем, Соня из Альтицы примерно так и проводила рабочее время: ее подконтрольные ведьмы были рассеяны на огромной территории, среди полей и лугов, ферм, хуторов и местечек.
        - Да погибнет скверна, - отдуваясь, она с трудом застегнула пассажирский ремень. - Мне ужасно неловко, что я… вот так странно себя веду. Вы знаете, как я вас уважаю, патрон…
        Клавдий понял, что разговор предстоит тяжелее, чем он опасался.
        Горели дорожные фонари, рекламные щиты светились вполнакала. На углах зданий неподвижно висели траурные флаги - безветрие. Штиль. Редкие срывающиеся снежинки.
        - Вам удобно говорить за рулем? - после паузы спросила Соня. - Может быть, мы где-нибудь остановимся?
        - Мне совершенно удобно, - сказал Клавдий, уже готовый к любой катастрофе, которую она с собой привезла. - Пожалуйста, я слушаю.
        - Вчера мне звонил герцог, - сказала Соня. - Видимо, не только мне. С условием, чтобы я не посвящала вас в содержание разговора.
        Клавдий сжал зубы. Испокон веков государственная власть не имела права вмешиваться в дела Инквизиции, но вечно тянула руки - с переменным успехом; звонок куратору через голову Великого Инквизитора был негласным объявлением войны.
        - Я очень ценю ваш выбор, - сказал Клавдий с подчеркнутой кротостью. - Уверяю вас: я полезнее герцога. И лучше помню оказанные услуги.
        Она ухмыльнулась, расстегнула куртку, борясь одновременно с молнией и с пассажирским ремнем.
        - Его интересовало мое мнение по поводу последних кадровых перестановок…
        - Это не его дело, - не удержался Клавдий. - Его сиятельство окончательно потерял представление о реальности.
        - Согласна, - Соня кивнула. - Но все гораздо серьезнее. Он расспрашивал меня об экспериментах с инициацией, которые якобы проводила ваша жена, и о действующей ведьме, которую Мартин привез с собой в Ридну…
        Сзади взвыли сигналами сразу несколько машин: Клавдий очень неудачно перестроился в правый ряд.
        - И кто же такой умный, что вовлекает государственную власть в отношения внутри Инквизиции, - пробормотал он сквозь зубы. - И кто такой одаренный, что хочет видеть меня своим врагом?!
        - Я искренне удивилась, - тихо продолжала Соня, - так искренне, что он, кажется, пожалел, что завел со мной разговор… Я думаю, он прекрасно понял, что следующим моим собеседником будете вы.
        - Вы ему льстите, он совершенно не так проницателен. - Клавдий выбрал место у тротуара, остановил машину и включил аварийную сигнализацию. - Вы сказали, он звонил не только вам? Это предположение или есть факты?
        - Предположение, - медленно сказала Соня. - Но твердое. Возможно, он обзванивал всех кураторов… Или будет обзванивать в ближайшее время.
        Щелкали, включаясь и выключаясь, аварийные огни.
        - Ладно, - сказал Клавдий после паузы. - Экспериментов с инициацией не было. Исследования - были. Что касается той действующей ведьмы… это единственное в мире существо подобной природы, результат мутации, которую вряд ли получится повторить. Она исключение из правил, и я признаю, что ее надо легализовать… не только в Ридне, где Мартин просто поставил всех перед фактом… У вас ведь есть источники в Ридне, так? Вы узнали о ней раньше, чем позвонил герцог?
        Соня, помедлив, кивнула:
        - Я не поверила, если честно. Я не верю, что такое возможно.
        - Соня, - сказал Клавдий, глядя в пространство, - знаю, вы отдали Альтице почти восемь лет. Вы привязались душой к этому округу, вы не хотели бы его ни на что менять?
        - Очень трудно, - сказала она, передернув плечами, - привязаться душой к Альтице. Да, это мой округ, я там выросла… Но бесконечные грязные дороги сведут меня с ума.
        - Есть позиция в Однице, - сказал Клавдий. - Море, солнце. Но не могу сказать, что это легкий округ.
        - Почла бы за честь, - тихо проговорила Соня. - Вы знаете, в последнее время мы конфликтовали с Мартином, тем не менее я высоко ценю то, чего он добился в Однице. Это нелегкий округ, но это чистый округ. Без застарелых проблем.
        - Девушку зовут Эгле Север, - сказал Клавдий. - Мы еще вернемся к этому разговору.

* * *
        Дверь в дом стояла нараспашку, ледяной вечерний воздух заливался внутрь. Снаружи ползал по снегу луч фонарика, выхватывая из темноты то мертвого человека в проеме ворот, то брошенную двустволку, то ярко-сиреневую куртку женщины, сгорбившейся над телом.
        Констебль потушил фонарик и вернулся в дом. Прикрыл дверь, сберегая тепло.
        Васил Заяц, скованный наручниками, с бледным мокрым лицом, сидел на краю сундука. Вопросительно посмотрел на констебля, тот перевел дыхание:
        - Дыра в спине - можно кулак просунуть…
        - Хорошая пушка, - хозяин дома ухмыльнулся. - На медведя сгодится.
        - Конец мне, - с тоской сказал констебль. - И тебе конец, и Ксане твоей, ты же не знаешь, кто это был и чей он сын…
        - Знаю, - прошептал хозяин дома. - Еще как знаю… Не трясись, Лис, ты не того боишься. Он сдох. Инквизиция сюда не дотянется… Завали сейчас же ведьму. Пока она не очухалась и не убила нас всех.
        Дверь в подвал по-прежнему была открыта, внизу еле слышно плакала девушка.
        - Что же ты так с дочкой-то, - пробормотал констебль.
        - Ведьмы. - Глаза хозяина нехорошо блеснули. - Дрянь, скверна, беда ходячая… Ксана на стороне ее прижила, не моя кровь… Сними! - он требовательно протянул скованные руки.
        Констебль не двинулся с места.
        - Очнись, Лис! - Хозяин дома говорил оглушительным шепотом. - Тебе здесь жить… у тебя семья, внуки… ты же сосед, мы свои… Скинем их с обрыва в озеро, вместе с машиной. Пусть потом ищут. Лед на трассе… Сколько таких случаев…
        Констебль сглотнул, ни на что не решаясь, но уже зная, что решиться придется.

* * *
        «Почини», - сказал Мартин.
        Одна пуля проломила ребро у основания, другая вошла в позвоночник. Мартин лежал ничком, Эгле стояла над ним на коленях, время текло вместе с кровью на снег.
        Селение Тышка сомкнулось вокруг - капканом. Каменным мешком. Поселок-убийца, поселок-кошмар. Весь долгий путь по горным склонам был дорогой на дно, во тьму, в смерть. «Почини», - сказал Мартин, но Эгле чувствовала свою невсесильность как проклятие. Мир полон зла. Чуда не будет.
        Тускло поблескивал снег - матовое зеркало, и по нему бродили искры, будто что-то желая показать ей, подталкивая, подсказывая; Эгле посмотрела на свои ладони, покрытые кровью Мартина. И потом, словно оттолкнувшись от них взглядом, посмотрела вверх.
        Над темными горами висели звезды - так много она никогда не видела. Ни разу в жизни; они были цветные. Бирюзовые, розовые, опаловые, изумрудные, желтые, синие, красные. Они смотрели на Эгле миллионами глаз - острых, хищных, печальных, насмешливых. Эгле показалось, что она волчица и, если завоет, - дыханием коснется неба.
        Горячий воздух подступил к ее горлу. Эгле потянулась вверх, достигла звезд и зачерпнула, закрутила водоворотом, смешала, дернула на себя. Небо помутилось, звезды слиплись в единую массу, густую, как тесто, наполнили ладони и хлынули в Мартина - в развороченное мясо, в переломанные кости, в разорванные артерии.
        Кусок свинца впился в ладонь - сплющенная пуля. И еще одна, раздавленная о его позвоночник. Две смятые пули покатились на землю, звезды падали, как вертикальный столб света, пот заливал глаза, кровь Мартина заливала снег…
        Дверь дома открылась. На пороге стоял человек, полный страха и заряженный смертью.

* * *
        Васил Заяц просто боролся за свою жизнь.
        Не суд его пугал и не приговор. Не долгий срок, который, скорее всего, получит его жена за убийство младшего Старжа; не судьба сына, который теперь сядет, а ведь собирался жениться весной. Не участь дочери-ведьмы… ее-то, пожалуй, стерва и пощадит, единственную. Он хорошо помнил, как подхватывает человека вихрь, как потом роняет на дорогу. Чуть выше подкинуть - костей не соберешь.
        Жена взяла двустволку из сарая. Но, кроме двустволки, хранился еще карабин в доме. Васил Заяц был охотником с отрочества и предпочитал крупную дичь.
        Ведьма стояла на коленях над трупом инквизитора. Казалось, она воет, как волчица, только вместо воя расстилалась жуткая тишина, а вокруг - Заяц разинул рот - вокруг совсем не было снега, как если бы ведьма растопила его в радиусе пяти шагов или разметала, будто взрывом.
        Инстинкт велел ему бежать, уносить ноги, но Васил Заяц понимал, что далеко не убежит. Нет; он должен встать и посмотреть своей смерти в лицо, а потом поднять карабин, упереть в плечо и не промахнуться, потому что выстрел будет только один.

* * *
        Тот, кто стоял на пороге, источал теперь азарт: так бывает, что жертва становится охотником. Эгле знала, что, если обернется и посмотрит на свою смерть и оставит Мартина одного на долю секунды, - все будет напрасно, Мартин никогда не поднимается с талого снега. Она должна закончить работу до того, как человек на пороге выстрелит.
        Она шарила ладонями в ледяной космической пустоте: последние цветные огни пытались спрятаться, закатившись за облако. Звезд не хватало. Мартин не дышал. Эгле с каждой секундой все безнадежнее понимала, что опоздала, что взялась за непосильный труд, что надорвалась и сейчас потеряет сознание, и тогда эти люди ее добьют.
        Темнело небо. Сгущались тучи. Не осталось ни одной звезды…

* * *
        Васил Заяц прежде никогда не стрелял в людей. Одно дело - забить камнями беспомощную «глухую» ведьму, на первый взгляд неотличимую от обычной девушки. Другое дело - стрелять в действующую; Васил Заяц не имел понятия о том, что из десяти пуль, выпущенных в ведьму, две попадают в цель, семь или восемь - в свидетелей, но если стрелку не повезет и он изберет мишенью по-настоящему мощную флаг-ведьму - пуля к нему вернется.
        Грохнул выстрел из охотничьего карабина.

* * *
        Человек на крыльце перестал существовать вместе со страхом, яростью и азартом. Звук выстрела был как прикосновение бича, Эгле почувствовала мгновенную боль - но и толчок, который подстегнул ее, прояснил сознание и добавил сил. Она потянулась, хватая последние звезды в прорехах туч, выдаивая небо уже до крови, переливая кровь - в Мартина, чувствуя, каким горячим сделалось его тело, кажется, воздух дрожит над ним, как над костром.
        На крыльцо выскочил констебль - сгусток страха и растерянности, с фонариком склонился над темной грудой на крыльце; Эгле не смотрела на него.
        Констебль в ужасе закричал.
        Мартин закашлялся и пошевелился.
        Эгле трясущимися ладонями ощутила мокрую, горячую, разорванную в клочья ткань пальто. Мартин дышал.
        На секунду ей показалось, что ее застрелили секунду назад, что она парит над землей и видит Мартина внизу и он жив.
        Мартин повернулся на бок, из широко открытых глаз уходила муть. На смену ей накатывало потрясение; несколько секунд Эгле и Мартин молча смотрели друг на друга.
        Вернулись звуки: далекий собачий лай. Хлопанье дверных створок. Осторожные шаги по снегу - это соседи, пришли спросить, кто стрелял. Сейчас здесь соберется половина селения Тышка.
        - Март, - шепотом сказала Эгле. - Нам надо отсюда… уходить.

* * *
        После встречи с Соней Клавдий вернулся во Дворец Инквизиции. Человек, которому он перезвонил еще с дороги, прибыл через час - хотя добираться ему было далеко, из районного центра провинции Вижна. Не иначе, служебный автомобиль летел по трассам под мигалкой, и обыватели в ужасе думали, что ведьмы возобновили нашествие.
        Он вошел в кабинет Клавдия - двухметрового роста, баскетболист-любитель, с жутким шрамом от виска до подбородка; шрам можно было косметически откорректировать, если бы его носитель заботился о таких мелочах. Август Сокол, в прошлом хороший оперативник, теперь - с администраторским опытом, два года был заместителем Сони из Альтицы, получил травму на посту, провел три месяца на грани жизни и смерти, сумел выжить и восстановиться, в том числе и на баскетбольной площадке. Клавдий много лет мысленно держал его в резерве; во время «ведьминой ночи» в Вижне этот человек великолепно проявил себя - и как оперативник, и как стратег. Со временем, конечно, власть испортит его, но это будет потом, а надежный союзник требовался Клавдию сегодня.
        - Да погибнет скверна, - пробормотал баскетболист, переступая порог. Он понятия не имел, зачем его вызвали с такой степенью срочности, и у него были, похоже, нехорошие предчувствия.
        Клавдий уставился на него - не тратя времени на деликатность, выискивая приметы депрессии или тревожности, определяя текущий психологический статус визитера; баскетболист замер посреди кабинета, позволяя Клавдию делать свое дело, не сопротивляясь и ни о чем не спрашивая. Идеальная реакция.
        - Садитесь, - сказал наконец Клавдий. - Прошу прощения, что без предисловий… Вы ведь знаете специфику округа Альтица, не так ли?

* * *
        Они стекались со всего поселка. То и дело тренькали звонки мобильных телефонов. Толпа собиралась вокруг констебля, под мутным фонарем, - люди переговаривались, переглядывались, поглядывали на черный инквизиторский автомобиль у забора - хорошо, что окна были совершенно непрозрачными снаружи.
        Окруженный односельчанами, констебль все больше оживал, напитывался уверенностью и, вероятно, с каждой минутой по-другому помнил события. Констебль был частью этого мира. Мартин и Эгле - чужаки. Люди продолжали собираться, настороженные, напуганные, злые. Местные, укорененные в этих лесах, соседи, чьи семьи жили бок о бок веками. Слухи, раздуваясь, как пламя на ветру, носились над головами.
        Васил Заяц так и лежал на крыльце, мертвой хваткой стиснув карабин, пуля из которого неизъяснимым образом попала ему в живот. Его сын, все еще в наручниках, стоял над телом, непонимающе глядя перед собой, будто отключив сознание. Вокруг охали, ахали, хлопотали, звонили по телефону, вытягивали шеи, водили огнями фонариков.
        Мартин допил воду из пластиковой бутылки, облизнул губы, откинулся на спинку пассажирского кресла:
        - Прости. Я привез тебя в змеиное гнездо. И сам подставился, как ребенок. И подставил тебя.
        - Как ты? - шепотом спросила Эгле.
        Он через силу улыбнулся:
        - Ничего, прекрасно… Если, конечно, это не предсмертное видение.
        - Не видение, - сказала Эгле. - Как ты себя чувствуешь?!
        - Живой, - пробормотал он с некоторым сомнением. - Девчонку нам не забрать теперь, не дадут.
        - К лучшему, - сказала Эгле. - Ее мать скоро объявится. А папаша-тюремщик больше никогда ее не запрет… Март, это я его убила?
        - Поехали, - сказал Мартин. - Пока нас не зажарили на паре смолистых костров.
        Эгле завела машину - инквизиторский автомобиль слушался беспрекословно, будто признав ее право держать этот руль. Толпа заполнила дорогу впереди, загораживая проезд; Эгле, закусив губу, медленно тронула машину.
        - Не нападай, - тихо сказал Мартин. - Ни в коем случае.
        Эгле кивнула, сжав зубы, по сантиметру продвигаясь вперед.
        Бампер почти уперся в шеренгу односельчан, крепких мужчин и женщин, глядящих очень недобро. Они не собирались никуда уходить. Эгле помнила, как Ивга обратила толпу в бегство несколькими выстрелами, но с тех пор многое изменилось: эти больше не разбегутся. Они будут стрелять в ответ. Пощады ждать не приходится.
        Но и Эгле не станет щадить. Эти люди еще не заплатили ей за дыру в спине Мартина, за море его крови, за тоскливый ужас, когда небо черное, звезд не хватает, а Мартин все еще мертв…
        За долю секунды они почуяли ее намерение и метнулись в стороны. Вдавив педаль в пол, взвыв мотором, Эгле вылетела на заснеженную улицу буколического поселка и едва вписалась в поворот.

* * *
        Она остановилась в том же месте, где Васил Заяц с товарищами пытались казнить Ивгу. Снова пошел снег. Дорогу заметало. Эгле притормозила у обочины. Мартин посмотрел вопросительно.
        - Раздевайся, - велела Эгле.
        - Зачем?
        - Затем, что я так сказала.
        - Штаны снимать? - спросил он с подчеркнутой кротостью.
        Она помогла ему избавиться от дырявого пальто, провонявшего порохом и тяжелого от впитавшейся крови, отстегнуть кобуру, стащить рваный свитер и мокрую липкую майку; работал мотор, остывший салон уже почти нагрелся.
        - Повернись.
        На его спине был не то шрам, не то татуировка. Косая звезда, не разглядишь, если не присмотришься. Как будто пробили лед одним ударом и полынья мгновенно затянулась.
        - Больно? Нет? А здесь? - Эгле касалась пальцами его позвонков, ощупывала ребра, пыталась понять, где подвох.
        - Горло болит, - тихо сказал Мартин. - Немножко трудно дышать… Знаешь… там, по ту сторону, ничего нет. Пустота, чернота.
        - Технически, - неуверенно сказала Эгле, - ты ведь не умер. Совсем мертвого я не смогла бы…
        - Эгле… - Он повернулся и посмотрел ей в глаза. Эгле виновато улыбнулась:
        - Давай пока об этом не говорить, давай не говорить… Держи. - Она отстегнула водительский ремень, дотянулась до заднего сиденья и взяла вешалку с черным инквизиторским плащом. - Надень хоть что-то… сухое и целое. Ты замерзнешь. Ты можешь простудиться. А сверху накинь пальто, и еще тебе надо постоянно пить воду, у нас ведь есть вода, помнишь, мы покупали?
        Он послушно, как ребенок в гостях у бабушки, натянул мантию через голову, вытащил из бардачка пластиковую бутылку с водой, на освободившееся место засунул пистолет в кобуре. Эгле представила, как он сидел, сжав рукоятку под полой окровавленного пальто, а толпа смыкалась все плотнее, и Мартин вел обратный отсчет, готовясь открыть стрельбу поверх голов и зная, что запугать не получится…
        Она торопливо выбралась из машины. Быстро захлопнула дверцу, чтобы Мартин не успел замерзнуть. Запрокинула голову: неба не было, темнота, за холмом слабо отсвечивал поселок Тышка, фары инквизиторской машины заливали светом полузанесенную дорогу.
        - Так, - хрипло сказала Эгле. Пошатнулась, осознав свою усталость; дотронулась до туч, почуяла их, как слежавшуюся мокрую вату, развернула, будто плавающий по воде мусор, закрутила, с трудом надорвала; ветер налетел, взметнул снег, стряхнул сугробы с сосновых веток, осыпал Эгле застывшими кристаллами воды. В небе открылась прореха, потом другая: звезды по-прежнему стояли по ту сторону неба, нетронутые.
        Эгле почувствовала такое облегчение, что у нее подкосились колени. Она вернулась в машину. Мартин сидел, сжимая в руках бутылку с водой, и смотрел удрученно.
        - Все нормально, - пробормотала Эгле в ответ на его взгляд. - Мало ли какая бывает погода.
        - Не делай так, - отрывисто сказал Мартин. - Это же видно, понимаешь? Инквизитору такие штуки заметны издалека!
        - Прости, мне надо было проверить одну вещь…
        - Что ты не порушила галактику мимоходом? Нет, ведьмы не взрывают сверхновые, они работают с образами. С иллюзиями. С метафорическими рядами…
        Он увидел ее замешательство и тут же сменил тон, улыбнулся, протянул ей бутылку с водой:
        - Знаешь, это уже трижды. Третий проклятый раз ты меня спасаешь. Я чувствую себя не инквизитором, а какой-то принцессой в беде…
        Она начала хохотать и так, смеясь, смахивая слезы, вытащила из кармана куртки две смятых пули. Протянула ему на ладони - Мартин застыл, уставившись на пули, раздувая ноздри. На два куска свинца - и на Эгле. И снова на ее ладонь - в свете фар, отраженном от снега.
        - Возьми! - От смеха у нее болели бока. - Сделаем талисман… парочку, тебе и мне.
        - Тебе и мне, - повторил он, принимая от нее расплющенные пули. - Эгле, у меня нет слов.
        - Забудь, проехали… Это было, конечно, больно, но очень красиво. Я не смогу повторить… наверное. Не смогла бы. Мартин, кто я?!
        Он убрал пули в карман, потянулся к ней и двумя ладонями провел по волосам, глядя с такой нежностью, что Эгле не выдержала и тоже подалась вперед, прижалась лицом к его колючей щеке, вздохнула, закрыла глаза и поверила, что ничего страшного больше никогда с ними не случится.
        Щека Мартина сделалась очень жесткой, Эгле почувствовала разряды под кожей - потянуло мурашками, острыми, как швейные иголки.
        - Как же я мог тебя так подставить, - сказал он шепотом.
        Эгле отстранилась, вопросительно посмотрела ему в глаза:
        - При чем тут ты?! Ты все делал правильно! Это они озверели совсем. Мы вернемся - с полицией, мы разберемся, мы никому ничего не простим. Мы заберем у них девчонку, и все у нее будет хорошо… И у нас все будет хорошо… - Она на секунду запнулась. - Март? Что с тобой?
        - Мы получили ответ на вопрос, кто ты. - Он говорил явно через силу. - Два ответа, один очень хороший… другой очень плохой. Как я мог так тебя подставить…
        - То есть я все-таки его убила?!
        Он на секунду зажмурился, как человек, стоящий перед бездной:
        - Не ты зарядила карабин. Не ты прицелилась и нажала на спуск. Нет, это не ты его убила. Но в инквизиторской практике «ведьмин самострел» - устойчивый термин, и это случается, когда колодец выше семидесяти…
        - Но, Март, я ведь не хотела, - пробормотала Эгле, чувствуя, как немеют щеки. - Он был сволочь, но убивать его…
        - Разумеется, ты не хотела убивать! Это природа действующей ведьмы, понимаешь, природа, которую изменить нельзя…
        - То есть я все-таки. - Эгле нервно сглотнула, - я все-таки зря… «чистая» инициация… все мои мечты… А я просто убийца…
        - Он стрелял в тебя, а не ты в него! - От Мартина резко потянуло морозом. - Любой суд бы тебя оправдал… не будь ты действующей ведьмой! Ты новое существо в этом мире, новое, небывалое, а мир… остался прежним!
        Он замолчал, глубоко вдохнул и выдохнул. На секунду прикрыл глаза. Поток холода, идущий от него, ослабел.
        - У Инквизиции есть протокол, отработанный веками, - сказал Мартин тоном ниже. - «Ведьмин самострел» - значит смертный приговор, но пока был мораторий, казнь заменяли пожизненным… А теперь моратория нет.
        Сделалось очень тихо. Снаружи шелестел снег - тучи, потревоженные Эгле, заново сгустились и разразились снегопадом, и огромные хлопья летели вниз и несли в свете фар свои огромные серые тени и укладывались вместе с тенями на целину.
        - Они уже знают, что ты в Ридне, что ты со мной, что ты действующая ведьма, - пробормотал Мартин. - Теперь еще узнают, на что ты способна.
        - Кто?!
        - Упыри, с которыми я сижу за одним столом. - Он растянул губы, получилось совершенно не весело. - Кураторы. Главы окружных инквизиций… Хоть бы телефонная связь прервалась в этой проклятой Тышке. Хоть бы столбы им завалило, чтобы констебль не дозвонился до своего регионального начальства. Но ведь дозвонится, дело времени…
        - Мы должны сообщить Клавдию? - тихо спросила Эгле.
        - Хороший вопрос. - Он смотрел на падающий снег. - По правилам - да, о чрезвычайном происшествии такого рода я должен немедленно доложить…
        - И он… он разве нам не поможет?!
        Мартин помолчал секунду. Эгле снова окоченела.
        - Знаешь, - начал Мартин, - в детстве он меня никогда не ругал. Никогда. Но я всякий раз понимал, в чем накосячил, и старался исправить, искренне, чтобы он мог мной гордиться. Он был для меня… знаешь, такая фигура отца, что прямо головой в небо… А потом я стал его подчиненным.
        - Жалеешь? - Эгле не успела придержать язык.
        - Нет, - сказал он убежденно и снова нахмурился. - То есть не жалею о своем выборе. Но лучше бы мне не знать, кто он такой и каким может быть. Я очень его люблю. Но бывают моменты, вот как теперь…
        - Ты, по-моему, немножко не в своем уме, - пробормотала Эгле. - Вспомни, что он сделал для Ивги…
        - Для нее - да, - тихо сказал Мартин. - Если бы речь шла о маме, я был бы уверен, что он пойдет на все, чтобы ее защитить. Но речь о нас с тобой…
        - Ты его сын!
        - Я его подчиненный, который обгадился. А ты действующая ведьма. К Эгле Север он очень трогательно и тепло относится. Но ведьму, совершившую «самострел», может отправить на казнь - для ее же блага…
        - Нет, - сказала Эгле дрогнувшим голосом. - Я не верю.
        - Ты его не знаешь, - пробормотал Мартин. - Тридцать пять лет во главе Инквизиции - это необратимо.
        - Я ему доверяю!
        - Доверяй, - Мартин кивнул, легко уступая. - Нам нужна другая машина. Мы уезжаем из Ридны. Попробуем пробиться в Альтицу, на болота, там легко затеряться…
        - Но мы же только приехали, - тихо сказала Эгле. - У нас были планы. У нас была… миссия, что ли. Будущее…
        Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
        - Прости, - пробормотал Мартин. - Да, у нас были… планы. Придется теперь их немножко пересмотреть. Твоя жизнь дороже.
        - Март, - сказала она с досадой, - ты так говоришь, будто я беспомощная девочка, которая должна бежать и прятаться, а я… Я всех инквизиторов без соли сожру. Пусть только попробуют меня взять.
        - Стандартная ошибка. - Он отстранился, глаза затуманились. - Если бы ты знала, сколько флаг-ведьм на этом погорели. Почуяв себя всесильными. Бросив вызов Инквизиции… В лучшем случае их убивали на месте, но чаще всего - подвал, допрос, казнь.
        Он говорил просто и буднично, за каждым его словом стоял жуткий опыт. Эгле почувствовала, как пот, пропитавший футболку под свитером, делается ледяным и липким.
        Мартин поймал ее взгляд. Его лицо изменилось.
        - Это не про тебя, - сказал он отрывисто и сухо. - Тебя никто не тронет, пока я жив… А я больше не собираюсь умирать, все, я исчерпал лимит допустимых смертей.
        Он до отказа повернул ручку терморегулятора, хотя в машине и без того было жарко, как в летний полдень. Горячий воздух лился из вентиляционных решеток, ледяной поток исходил от Мартина. Капюшон черной хламиды лежал у него на плечах; Эгле заново осознала, что сидит посреди леса в инквизиторской машине и рядом с ней действующий инквизитор с многолетним служебным стажем.
        - Ох, прости, - сказал он с горечью. - Как бы я хотел тебя от этого оградить…
        - И что же, - дрогнувшим голосом начала она, - мне теперь всю жизнь прятаться в Альтице… на болотах?!
        - Нет, - сказал он твердо. - Конечно, нет. Это… временно. У тебя есть будущее… у нас обоих. Общее будущее. Но сейчас тебе надо просто выжить.
        Снег ложился на ветровое стекло.

* * *
        «…А кто вам сказал, что мироздание, каким мы его мыслим, останется неизменным навеки? Эдак мне никогда не избыть обвинений в крамоле… Сударыни мои ведьмы не желают преображать мироздание; так волк, живущий в одном загоне с курами, не желает менять окружающую его действительность, он просто питает себя необходимой ему пищей… Тягостная тень висит над моей душей. Я не знаю, что будет завтра…»
        Перед Ивгой лежало на столе редчайшее издание - мемуары Атрика Оля, Великого Инквизитора, жившего четыреста лет назад и бывшего единственным, кто сумел остановить ведьму-матку в час ее пришествия: когда эпидемии, землетрясения и самые ужасные катаклизмы обещали скорый конец света. Книга была подготовлена к юбилею Атрика Оля, тщательно, кропотливо, издана десять лет назад крохотным тиражом, для служебного использования. Ивга была горда, что смогла внести в подготовку издания и комментирование свой маленький вклад.
        Многие фрагменты она знала на память, но сам вид этого текста, шрифт, звук и запах бумаги настраивали ее на торжественный, а иногда воинственный лад: в глубине души она настраивалась на спор с Атриком Олем. Она, неинициированная ведьма. С героем прошлого, спасителем человечества. С профессиональным охотником на таких, как она…
        Она подтянула к себе блокнот: раздумывая, она часто писала карандашом от руки: «Эволюционная роль ведьмы. Известные факты о ведьмах-целительницах. Почему не выжили? Каталог литературных памятников - ведьмы Ридны, отношения с соседями, система жертвоприношений. Свобода как философская категория. Разница в понимании свободы человеком и инициированной ведьмой. Природа ведьмы…»
        Взгляд ее опять упал на книжную страницу: «Природа моих сударынь непостижима. Мы можем возомнить себя на месте букашки, грызущей лист для того, чтобы утолить голод… Мы можем вообразить себе это, ибо голод не чужд и нам… Когда честолюбивый государь проливает кровь своих и чужих подданных - мы понимаем, потому что гордыня не чужда и нам… Когда алчный лекарь позволяет болезни разрастаться, чтобы потом взыскать втрое с отчаявшихся больных, - мы понимаем, что это корыстолюбие одолело его совесть… Сударыни мои ведьмы не честолюбивы и не алчны. Им не нужны ни деньги, ни власть; они не чувствуют голода и не испытывают похоти. Они не понимают, что есть добро и что называется злом - они невинны. Они губят нас одним своим существованием…»
        Ивга осторожно закрыла книгу, развернула снова на первой странице. Портрет Атрика Оля, написанный его современником, но имени художника история не сохранила. Властный жесткий старик с хищным лицом, и только в глазах, глубоко под складками век, укрыта незлобивая горькая ирония… Или ее поместила туда фантазия Ивги?
        - Красивые слова, но не попытка понять, - сказала Ивга человеку на портрете. - Объяснение, почему понимание невозможно.
        Ей тут же сделалось совестно: легко рассуждать, сидя у камина в собственном доме, когда все потрясения позади. Атрик Оль писал эти слова, когда в Вижне свирепствовали эпидемии, гнилая вода поднималась из подвалов, до конца света оставалось несколько черных дней…
        - Но есть надежда, мой инквизитор, - сказала Ивга старику на портрете. - Если бы вы только видели Эгле, если бы вы только могли себе представить…
        Атрик Оль строго смотрел с портрета. Ивга снова взялась за карандаш.
        «Свобода, - написала она с нового листа. - Когда расходятся вероятности? Где поворотный момент? Решившись пройти свой путь, «глухая» ведьма не может быть уверена в результате… Либо…»
        Задумавшись, остаток листа она разрисовала узорами. Развернула к себе ноутбук: «Известно, что мотивация «глухой» ведьмы, которая решается пройти обряд и стать действующей, в общих случаях никак не влияет на результат. Условно-положительная мотивация - инициация ради любви, ради спасения семьи или ребенка - не приводит к заявленной цели, инициированная ведьма забывает и о любви, и о семье, не говоря уже о детях, собрана обширная статистическая…»
        Ивга замерла. Посидела, глядя на экран. Отодвинула компьютер и встала; вот только что была мысль. Промелькнула и растворилась. Как тогда в Ридне, где она пыталась сложить расколотую надпись из фрагментов. Вот так и сейчас, только фрагменты не валяются камнями в траве, а носятся по комнате стаей невидимых летучих мышей: мотивация? Свобода? «Они не понимают, что есть добро и что называется злом…» Тогда в какой момент инициации они теряют это понимание?!
        «Если ведьма, не подвергшаяся инициации, во многом сходна со мной и с тобой, - писал Атрик Оль, - то инициированную ведьму сложно считать человеком. Ни мне, ни тебе никогда не понять ее. Так рыбе, живущей в глубинах, не постигнуть законов огня…»

* * *
        Клавдий добрался до дома за полночь - с утра в который раз пообещав Ивге, что приедет пораньше. Она не спала; в кухне светились окна. Клавдий загнал машину в гараж, выключил мотор и несколько секунд сидел, глядя в пространство.
        На сегодняшний день у него два союзника из числа кураторов - Соня, теперь из Одницы, и Август, теперь из Альтицы. Правда, обе кандидатуры не утверждены Советом… И вот тут начинается самое интересное.
        Виктор из Бернста. Элеонора из Эгре. Оскар из Рянки, Елизар из Корды. Кто-то из них пошел войной против Клавдия, заручившись поддержкой герцога, не побоявшись и не постеснявшись втянуть в это дело Ивгу…
        Клавдий побарабанил пальцами по рулю. Удивительная складывается ситуация. Вполне возможно, ему придется выбирать - безопасность Ивги либо свобода Эгле. И хорошо, если можно будет откупиться ее свободой, а не жизнью.
        Мартин совершил ошибку, представляя Эгле своим новым людям в Ридне. Он слишком поверил, что мир изменился к лучшему, а мир, возможно, только замер на пороге перемен. Мир способен неторопливо, методично сожрать любое чудо, так, что никто и не вспомнит. Мартин поддался эйфории, оно и понятно… но не очень-то простительно для такого человека, как Март.
        - Ты прокололся, сынок, - шепотом сказал Клавдий.
        Открылась дверь, ведущая из гаража в дом. В проеме стояла Ивга, у нее блестели глаза, как у поэта, только что записавшего упавшее с неба стихотворение:
        - Ты так поздно сегодня, ты устал? Мне пришла пара-тройка мыслей, знаешь, я потеряла счет времени, ты ведь ужинал? Или нет? Хочешь чаю?
        - Прости, - спохватился он. - Обещал пораньше, но… опять не сдержал обещания.
        Она прищурилась, вглядываясь в его лицо:
        - Что-то случилось?

* * *
        Вокруг стояли темные горы. Навстречу, как лайнер, проплыл большегруз, ослепил фарами, обдал снежной жижей из-под колес и скрылся за поворотом. Небо излучало тьму. Теплый воздух из вентиляционных решеток вонял гарью. Машина продвигалась вперед - очень медленно; Эгле сидела за рулем, Мартин держал на коленях ноутбук и просчитывал варианты.
        Констебль, вероятно, уже переговорил со своим начальством. Полицейские обязаны поставить в известность окружную Инквизицию - дежурного во Дворце, а тот должен связаться с верховным инквизитором Ридны, полновластным хозяином округа…
        Но кто хозяин? Мартин? Или Руфус, которого здесь ценят и за кого хотели бы отомстить? Звонка от дежурного до сих пор нет, значит ли это, что дежурный проигнорировал Мартина и позвонил Руфусу? А может быть, констебль, потрясенный гибелью Васила Заяца, и не думал никому докладывать, а пьет теперь самогон в компании односельчан?!
        Проклятое селение Тышка. Кому здесь, в провинции Ридна, Мартин может доверять, кого может отправить хотя бы за девочкой? Где гарантия, что завтра-послезавтра юную ведьму не убьют ее же родственники, снимая на камеру, нацепив черные повязки «Новой Инквизиции»?!
        - Он все равно узнает, - тихо сказала Эгле. - Пусть лучше узнает от тебя.
        Мартин отрегулировал решетку климатического контроля, направляя горячий ветер на Эгле. Он знал, что сейчас она чувствует его как ледяную глыбу на соседнем сиденье, и ничего не мог с этим поделать - ему было плохо, гадко, совесть жрала его изнутри, как обезумевшая крыса с тысячью пастей.
        …Проще было ткнуть палкой в осиное гнездо и повертеть еще, для верности. «Ты зарвался, слишком привык к своему везению, - сказал недавно Руфус. - Но любое везение когда-нибудь заканчивается».
        Он уставился на пустой экран, подбирая слова. Положил ладони на клавиатуру - и снова убрал, подышал на руки, будто надеясь, что дыхание вольет в пальцы слова для отчета.
        - Ты… его боишься, что ли? - неуверенно спросила Эгле.
        - Я думаю, как правильно подать наши новости.
        - Напиши, что работал и был эффективен, но сумасшедшая баба пальнула тебе в спину, это форс-мажорное обстоятельство…
        - Я не должен был тебя туда тащить! - Совесть-крыса внутри Мартина зачавкала, давясь кровью. - Я тебя подставил, как…
        - Полегче. - Эгле смотрела на дорогу, в ее глазах отражался освещенный фарами снег. - Меня нельзя «тащить», я не поклажа и отвечаю сама за себя. И если на то пошло, я сама принудила тебя взять меня в команду, я тебе угрожала и тобой манипулировала…
        Мартин невесело ухмыльнулся.
        Показался еще один большегруз. Эгле дала ему дорогу, заехав правыми колесами на целину. Грузовик прошел мимо, хлестнул грязным снегом, оставил запах выхлопа. Эгле притормозила.
        - Я сяду за руль, - сказал Мартин.
        - Я справляюсь.
        - Все равно.
        - Март, - мягко сказала Эгле, - ты увиливаешь от отчета. Хочешь, я сейчас позвоню Клавдию и все расскажу?
        - Нет! - Мартин подобрался. - Я сам.
        Он начал отчет, запинаясь на каждом слове. Пересказывать эти события в глаза или по телефону он вряд ли решился бы, но официальный документ - другое дело; Мартин заворачивал плохие новости в канцелярит, как зарывают дерьмо в опилки. Может быть, в таком виде события в Тышке будут выглядеть как служебный провал, но не как полная катастрофа.
        Дорога была пуста, бензина оставалось полбака. Мартин надеялся, что горы и снег отрезали их от сети, но связь оставалась стабильной - кураторская машина округа Ридна была оснащена специальным оборудованием, чтобы ни горы, ни снег, ни атомный взрыв не могли помешать куратору доложить о своем поражении. И даже о преступлении.
        Наконец он закончил, перечитал и покосился на Эгле. До города Ридны оставалось, по данным навигатора, два часа дороги.
        - Ночь уже, - пробормотала Эгле. - Он спит, наверное.
        Там такая степень приоритетности, что он проснется, подумал Мартин. Согрел ладони под струей теплого воздуха из решетки и отправил вложенный документ по служебному каналу - до последней секунды надеясь, что не совершает сейчас ошибки.

* * *
        Стол в гостиной был завален книгами, блокнотами, на почетном месте помещался толстый том мемуаров Атрика Оля. Карандаш, прокатившись по столешнице, упал на пол со стеклянным звоном.
        - Я не понимаю, что происходит. - Ивга стояла перед раскрытым компьютером, моментально осунувшаяся, растерянная, бледная. - То, что случилось с Эгле… Это ведь доказательство. Что лучшее будущее возможно. Девочка совершила подвиг, это шанс не только для ведьм - для всех людей…
        - Подвиг Эгле, - сказал он с тяжелым сердцем, - может означать твое преступление. Скажи: конкретный рецепт, предписание, руководство к «чистой» инициации - существует в письменном виде?
        - А… если бы существовал?
        - Тогда это улика. - Он помолчал. - То, что случилось с Эгле, произошло впервые в истории. Не существует на этот счет инквизиторских протоколов, предписаний, нет традиций. Все заново. А по старым законам ведьма, которая экспериментирует с инициацией… очень, очень нелояльная ведьма.
        Ивга побледнела; кажется, до нее только сейчас дошло, какую новость он принес.
        - Не волнуйся. - Он поймал ее за руку и усадил в кресло. - Попробуй вспомнить: ты где-то записывала «рецепт»?
        - Нет, - отозвалась она глухо. - То есть я собиралась. Я как раз сегодня хотела…
        - Ты кому-то это показывала? Отправляла по почте?!
        - Нет, - повторила она. - Я не успела… мне сложно было сосредоточиться…
        Он посмотрел ей в глаза:
        - Нельзя оправдываться. Если они почуют, что ты оправдываешься - или я… Они сочтут это слабостью, и правильно сделают. Поэтому - только уверенность, только осознание своей правоты и абсолютное спокойствие. Ни слова вранья. Ты изучала инициацию как этнограф, это правда, это не запрещено.
        - Но то, что случилось с Эгле, это разве не…
        - …Эксперимент - метод познания, при помощи которого в контролируемых и воспроизводимых условиях исследуются явления действительности. - Иногда он благодарил судьбу за то, что в детстве его неплохо учили. - Кто-то контролировал условия? Нет. Их можно воспроизвести? Вряд ли. Был наблюдатель? Нет. Значит, не было никакого эксперимента.
        - Но мы ездили в Ридну…
        - Поездка была твоей идеей? Нет. Ты собиралась проходить инициацию? Нет. Ты отговаривала Эгле от инициации? Да. Это правда.
        - Я не могу так сказать! - Ивга посмотрела на него с ужасом. - Клав… Ты хочешь, чтобы я ее подставила вместо себя… обвинила Эгле… в нелояльности?!
        - Речь сейчас не об Эгле, речь о тебе. У нее совсем другая история, и заниматься ее делом я буду отдельно. - Он поймал в своем голосе сухие рабочие интонации.
        - Клав, - сказала она после секундного колебания. - Нашу «правду» можно при желании повернуть так и эдак… Я готова пойти в тюрьму. На время или… на долгое время, если это поможет Эгле, ведь у нее ситуация хуже, она инициирована… Переведи стрелки на меня, мы поехали на моей машине, по следам моих исследований… Это ведь тоже правда. Выведи ее из-под удара! В конце концов, такая принципиальность только усилит твое влияние…
        Надо было знать, что означает для Ивги ее свобода, чтобы оценить по достоинству это предложение. Клавдий в первую секунду не нашел слов - просто потянулся к ней, чтобы обнять, но в этот момент пискнул телефон тем особенным звуком, который заставлял его просыпаться среди ночи: экстренное, важнейшее сообщение из провинции.

* * *
        Мартин молчал, глядя на дорогу, молчал уже пятнадцать минут. Эгле поглядывала на него с беспокойством:
        - Все в порядке? Ничего не болит? Ты хорошо себя чувствуешь?
        - Отлично. Как новый. Не беспокойся.
        - Март, это твой отец, а не посторонний злобный судья.
        - Тут, видишь ли, сама ситуация - злобный судья. Жизнь - вообще озверевший судья… Если увидишь заправку - давай остановимся.
        Впереди показался еще один большегруз, занимая собой почти всю трассу, обе полосы. Эгле, сжав зубы, приняла вправо, встала у обочины и пропустила его. Поток грязи снова хлестанул по инквизиторской машине, заливая тонированные окна бурой жижей с еловыми иголками. Эгле включила аварийную сигнализацию.
        Пискнул ноутбук. Мартин содрогнулся, Эгле вцепилась в руль:
        - Что?!
        - Распоряжение, - пробормотал Мартин, пробегая глазами текст. - Он… отправляет по тревоге своих людей из Вижны… сюда. Оперативников. Для расследования инцидента в Тышке.
        - Что это значит?!
        - Что он не доверяет никому из здешних… из Ридны. И не доверяет мне. Это вмешательство в дела провинции, очень грубое. Предупреждение о неполном служебном соответствии. И он вызывает меня срочно. Экстренный Совет кураторов…
        Даже в полутьме Эгле видела, как сильно Мартин побледнел.
        - А как это скажется на наших планах? - тихо спросила Эгле.
        - Он приказывает доставить тебя в Вижну. - Мартин смотрел на монитор, свет экрана отражался в его глазах. - Доставить. В Вижну…
        Сделалось очень тихо.
        - Зачем? - шепотом спросила Эгле.

* * *
        Будь на месте Мартина любой другой инквизитор, тот лишился бы всех постов и привилегий в одну минуту. Ему не позволили бы даже уволиться, нет; он отправился бы в самую глухую глушь, на самую тяжелую и грязную работу, без надежды оттуда выбраться - до пенсии, и Клавдий бы лично за этим проследил.
        Он намеренно приводил себя в ярость, гневом выжигая ужас и отчаяние. Сколько же можно получать известий о гибели сына?! Сколько сил у этой девчонки, которая вытаскивает его раз за разом, но ведь когда-нибудь и она не справится?!
        Он поднялся в кабинет и отправил распоряжение Мартину - сухое и очень короткое. Потом активировал линию спецсвязи, поднял дежурную опергруппу и направил в Ридну - без консультации с куратором, поверх его головы. Расследование должно было начаться еще до утра, результаты Клавдий заранее объявил секретными и приказал докладывать о деле ему лично.
        «Ведьмин самострел». На фоне расследования герцога и заговора кураторов. Спасибо, сынок, ты, похоже, ее убил.
        Положив на место трубку служебного аппарата, Клавдий вдруг подумал, что все эти годы не боялся прослушки. Не сомневался в ближайших сотрудниках и успевал поймать любое предательство на стадии намерения. Не считал молодого герцога хоть сколько-нибудь влиятельной персоной. Возможно, был слишком самоуверен. Или постарел и потерял чутье. Одна мысль о том, что его разговоры, возможно, слушают, показалась кощунственной, но вовсе не такой безумной, как несколько минут назад. Я паникую, сказал себе Клавдий. Интересно, с чего бы. Я видел кое-что пострашнее, чем заговор кураторов… Собственно, одних только заговоров на моем веку я видел шесть или семь. Почему мне так нехорошо? Потому что Ивга? Потому что Эгле?!
        В доме стояла тишина - такая плотная, что немного болели уши. Ивги не было ни в спальне, ни в гостиной. Клавдий торопливо спустился вниз; она сидела на кухне, сгорбившись у стола, и, когда он вошел, посмотрела с таким ужасом, что ему сделалось совестно.
        Умение понимать друг друга без слов иногда приходилось очень кстати - он не мог представить сейчас, что ей говорить. Мартин рассказал историю своей смерти канцелярским языком, сыпучим, как стиральный порошок, и столь же лишенным эмоций; рано или поздно Ивга этот текст прочитает, но не сейчас. Только не сейчас.
        - Все хорошо, - сказал Клавдий. - Иди сюда.
        Тонкий свитер на ее спине был влажным, сердце колотилось. Почему же я не могу ее защитить, подумал Клавдий сумрачно. Почему она снова ждет беды каждую секунду?!
        - Оба живы, - сказал он Ивге на ухо. - Оба здоровы. И, я надеюсь, в безопасности. Либо скоро будут в безопасности.
        - О чем ты думал, когда посылал его в Ридну? - прошептала Ивга.
        - Я думал… - пробормотал Клавдий. - Я думал, он станет тушить пожар, вместо того чтобы раздувать… Послушай. Я попрошу тебя сделать одну вещь… срочно, прямо сейчас. Помнишь, у тебя была серия текстов… о субстратной топонимике Ридны?
        - Не понимаю, - она жалобно посмотрела ему в глаза. - При чем тут…
        - Возьми эти тексты, - сказал Клавдий, - и скомпилируй… Со статьей об оскверненном обряде. Впиши историю «скверны» в литературный, этнографический, какой угодно контекст, но без намека на практику. Утопи «чистую инициацию» в субстратной топонимике. Мы заставим их читать академические исследования, пусть продираются, мучатся, пусть листают словари…
        - А что будет с Эгле?!
        На оперативной карте светился маячок - далеко в Ридне инквизиторская машина стояла на обочине горной трассы. Неподвижно.

* * *
        - Зачем?!
        У нее в кармане зазвонил телефон - громко и резко, так, что она чуть не прикусила язык.
        «К. С.» было написано на экране. У Эгле пересохло во рту: почему-то она не думала, что Клавдий может перезвонить ей, а не Мартину.
        - Алло…
        - Привет, - Клавдий говорил дружелюбно и небрежно, как на лужайке для пикников. - Вы где?
        - В машине…
        - «Ридна-служебная», бортовой номер один?
        - Д-да…
        - Я вас вижу на мониторе, - сказал Клавдий в трубке. - А почему вы стоите?
        - Остановились… На минуту… Мартин ни в чем не виноват. - Эгле заставила себя говорить спокойно. - Это стечение обстоятельств.
        - Поезжайте немедленно, - сказал он тоном безусловного приказа. - Сразу в аэропорт. Он уже сказал тебе? Ты летишь с ним в Вижну.
        - Но, - пролепетала Эгле, - Мартин считает…
        Она быстро посмотрела на Мартина и замолчала.
        - Ты летишь в Вижну, это не обсуждается, - сухо сказал Клавдий.
        - Меня казнят?! - На этот раз она не успела придержать язык.
        - Тебя зажарят и съедят. - Его голос наполнился желчью. - Не болтай ерунды, пожалуйста.
        Он сделал паузу. Сказал мягче:
        - Доверяй мне. Не бойся. Хорошо?
        - Да, - деревянными губами отозвалась Эгле.
        Разговор прервался. Эгле посмотрела на Мартина, - тот был мрачен, казался старше своих лет и был в эту секунду очень, очень похож на Клавдия Старжа.

* * *
        Их машина - маячок на карте - наконец-то двинулась с места. Оба в шоковом состоянии, напомнил себе Клавдий. При том, что один - инквизитор незаурядной силы, а другая - ведьма с колодцем за семьдесят. Мартин никогда, никогда раньше не допускал таких промахов. Чудо, что он жив, - но теперь Клавдию хотелось прибить его своими руками. Мартин жив, а что будет с Эгле?!
        Времени почти не оставалось. Следовало ехать во Дворец Инквизиции среди ночи и вызывать людей… а ведь неплохо, что среди ночи. Если человека выдернуть из теплой кровати, поставить на ковер посреди холодного темного кабинета, собеседник будет податливее, мягче, нежнее… Да, и герцога это тоже касается. Особенно герцога. Другое дело, что полномочий вызывать к себе герцога у Великого Инквизитора нет, и ни один из предшественников Клавдия об этом даже не помышлял, традиция есть традиция…
        Машина в Ридне преодолевала перевал, погодные карты показывали сильный снег. Ничего, сказал себе Клавдий, служебные машины такого класса могут хоть горы пересечь, хоть океан, а у Мартина водительские права гонщика-экстремала. Проклятое селение Тышка отпустило этих двоих.
        Пока.

* * *
        Телефонный звонок прозвучал в половине первого ночи. Руфус не спал; вот уже неделю он маялся бессонницей, задремывал в восемь, просыпался к полуночи и больше не смыкал глаз.
        Он ждал звонка, держа телефон под рукой, но случайно выронил трубку, и пришлось тянуться за ней, вылезать из-под одеяла, а в комнате было прохладно - Руфус экономил на отоплении. Старая овчарка, дремавшая у кровати, постучала хвостом по полу, не открывая глаз.
        - Да погибнет скверна, - сказали в трубке. - Есть новости, патрон. Эгле Север совершила «ведьмин самострел».
        Его рука с телефоном дрогнула. Еще чуть-чуть - и пришлось бы разыскивать трубку второй раз. Но Руфус из Ридны умел обуздывать эмоции.
        - Она нужна мне живой, - сказал, натягивая плед поверх одеяла. - Никаких несчастных случаев при задержании.
        - Да, патрон. Но, видите ли, это еще не все новости…
        Овчарка вздохнула, будто кому-то сочувствуя, и растянулась на лежанке, раскинув тяжелые лапы.
        Часть вторая
        Колеса подминали глубокий снег, фары освещали белую гладь и отражались в миллионах острых граней. Печка работала на полную мощность, но Эгле все равно было холодно.
        Мартин первым нарушил молчание:
        - Теперь нам так просто в Альтицу не сбежать.
        - В какую Альтицу, если он сказал в Вижну?!
        - Эгле. - Мартин не смотрел на нее. - Надо поговорить.
        - О чем? Ты думаешь, что Клавдий…
        Она сделала паузу, но Мартин молчал.
        - Но это безумие. - Эгле натянуто улыбнулась. - Во-первых, чисто технически мы обязаны подчиняться… Во-вторых, я ему доверяю, он мой… друг.
        Мартин сокрушенно покачал головой, будто удивляясь ее наивности.
        - Он явно знает что-то, чего не знаем мы, - сказала Эгле, на ходу подбирая аргументы. - Он все правильно делает. Он… видимо, что-то уже придумал, он понимает, как лучше…
        Мартин молчал, играя желваками.

* * *
        Никас Чайка долгие годы служил клерком при Дворце Инквизиции в Вижне, был уважаемым человеком и благоразумно держался подальше от оперативной работы. Больше того - господин Чайка панически боялся ведьм, зато был хорош как делопроизводитель, исполнителен, аккуратен и имел, между прочим, доступ к засекреченным документам.
        Никогда прежде его не поднимали звонком среди ночи и не приказывали немедленно - по тревоге - явиться в кабинет Великого Инквизитора. Естественно, бедняга немного нервничал. Накануне он пил пиво с друзьями - запах страха пополам с алкоголем заставил Клавдия включить вытяжку на полную мощность.
        - Господин Чайка, как вам платят люди герцога? В конверте - или прямо на счет?
        Клавдий по-отечески улыбался; клерк, сейчас стоящий перед ним, не так давно оформлял для архива стенограмму встречи Мартина с сотрудниками в Ридне. Той памятной встречи, на которой новый куратор представил своим людям инициированную ведьму.
        Чайка мигнул. Помолчал секунду. Перевел дыхание, как понял Клавдий, с облегчением:
        - Я… прошу прощения, патрон. Я не могу комментировать… ваши слова. Поскольку… мне выражено недоверие… Я вынужден подать в отставку.
        Они обещали ему запасной аэродром, подумал Клавдий. И хорошее пособие. И безбедную старость. Для него отставка - вожделенный приз, он так боится ведьм, что готов бежать из Инквизиции, как только приоткроется лазейка.
        - Никас, здесь ведь не кабак, и вас наняли не вышибалой, - сказал он с сожалением. - Вышибала бы уволился легко. Но вы предали Инквизицию, а это организация с богатой историей.
        Чайка перестал улыбаться. Снова мигнул, несколько раз подряд.
        - Но… трудовое законодательство, патрон. Я ведь не… руководящее лицо и не оперативник…
        - Идемте. - Клавдий встал. - Я вам кое-что покажу.
        Его спокойная будничная уверенность вывела Чайку вслед за ним из кабинета и провела несколько метров по коридору, потом клерк остановился:
        - Патрон, но… куда мы идем?!
        Клавдий посмотрел на охранника в нише коридора. Это был немолодой человек, всю жизнь проработавший на низкой должности, Клавдий видел его на посту четырежды в неделю и всякий раз кивал, здороваясь и прощаясь, прекрасно зная драматическую историю его жизни и не допуская ни намека на высокомерие. Охранник поймал его взгляд и мгновенно оказался рядом:
        - Да, патрон?
        - Мы с господином Чайкой идем в подвал, - сказал Клавдий. - В блок четыре. Проводите нас, пожалуйста, и сообщите коллегам внизу, что мы там сейчас будем.
        - Но… - пробормотал Никас Чайка. - Патрон, нет, я умоляю!

* * *
        Блок четыре был новым, как для Клавдия, ну что такое двадцать лет, в самом деле. Блок строился, чтобы содержать особо опасных ведьм, не заковывая в колодки, давая в заточении относительный комфорт - и надежно предотвращая побег. Глубочайший подвал, бункер, инквизиторские знаки на стенах, активируемые снаружи при необходимости. Решетчатый люк сверху. Бетонные перекрытия. Сейчас в бункере сидела одна из тех, кого поймали уже после «ведьминой ночи», и была она, по всей видимости, обречена, потому что мораторий на смертную казнь для ведьм давно не действовал.
        Воин-ведьма, колодец пятьдесят семь. Она почуяла его на входе - но и Никаса Чайку она почуяла тоже. Непонятно, что было сильнее - дискомфорт от присутствия Клавдия или азарт от чужого страха.
        Охранник встал у входа, благоразумно далеко, ни во что не вмешиваясь.
        - Вы забыли, что такое Инквизиция, Никас. Вы забыли, чему служите. И от кого защищаете. Подойдите ближе. Посмотрите.
        Учитывая панический страх этого человека перед ведьмами, реакцию можно было предугадать. Господин Чайка замер на месте:
        - Патрон, я всего лишь наемный работник. Я никогда…
        Клавдий коснулся рычага; скользнула в сторону решетка люка, открывая ход вниз. Ведьма ждала - Клавдий на секунду почувствовал угрызения совести. Как будто он посулил этой ведьме развлечение, но собирался обмануть.
        - Патрон, - пробормотал Чайка. - Это… опасно… пожалуйста…
        - Подойдите к краю и посмотрите вниз.
        - З-зачем?
        Клавдий сделал шаг, оттесняя его к люку. Чайка попятился, будто в грудь ему уставили копье.
        - Я прошу…
        - Я решил вам напомнить, - сказал Клавдий, - кого именно вы предали. Инквизиция - стена между вами и тем, кто внизу. Хотите ослабить, разрушить, разложить стену? Добро пожаловать.
        Он хотел выдержать воспитательную паузу, но ведьма соскучилась и перехватила инициативу. Инквизиторские знаки не давали ей вырваться, но внутри, в своем бункере, она была вполне свободна. Цепь-знак материализовался, как тонкая невидимая нитка, обвил щиколотку Никаса Чайки и дернул по направлению к открытому люку.
        Клерк-инквизитор упал и потащился по бетонному полу, визжа, извиваясь, пытаясь уцепиться за гладкое покрытие ногтями, локтями, чуть ли не зубами. За долю секунды он достиг уже люка и готов был свалиться вниз, но Клавдий успел порвать цепь-знак, и нить лопнула. Чайка удержался на краю, вскочил на четвереньки, по-собачьи отбежал к дальней стене, вжался в нее и замер, а его вопли, затихая, еще долю секунды прыгали от стены к стене в глубинах бункера. Ведьма внизу заворчала еле слышно, но очень выразительно.
        С ведьмами нельзя играть, подумал Клавдий, закрывая решетку и мысленно вытирая холодный пот. С ведьмами нельзя быть беспечным. Уж я-то, с моим опытом, мог бы уже научиться… Ну свалился бы он вниз. Или умер от инфаркта прямо здесь. И что бы я делал с его сиятельством герцогом?
        - Я надеюсь, мы друг друга поняли, - сказал Клавдий, не глядя на трясущегося Чайку. - Мне от вас кое- что надо, вы предпочитаете сделать это здесь - или наверху, в кабинете?

* * *
        Как и следовало ожидать, Чайка сливал информацию не лично герцогу, а его доверенному лицу и советнику, человеку непубличному, но крайне влиятельному. К счастью, у шпиона имелся резервный канал, предназначенный для экстренных и очень секретных донесений, и вот они-то попадали к его сиятельству напрямую.
        - Напишите, что Великий Инквизитор умер во Дворце полчаса назад, - сказал Клавдий, - что событие держится в строгой тайне, что заместители готовят кадровые перестановки, не оповещая кураторов в провинциях.
        Никас Чайка секунду смотрел непонимающе. Потом съежился, как подгнившая слива. Потом затрясся:
        - Но… Если я такое напишу…
        - Смелее, - поощрил Клавдий. - А вдруг я действительно испущу дух к моменту, когда герцог прочитает сообщение? А вдруг вы получите награду?
        Окончательно сломленный, Чайка сгорбился над своим телефоном. Многочисленные пароли, которые следовало использовать на зашифрованном канале, были записаны у него на листке бумаги - сложенном вчетверо, затертом на сгибах, проведшем много часов в кармане брюк. Шевеля губами, вычитывая цифры и символы, несчастный шпион был похож на старушку у банкомата, разбирающую каракули с пин-кодами.
        А не обманет ли он меня, отстраненно подумал Клавдий и тут же вспомнил сцену в подвале. Нет, не обманет. Ведьма, сама того не желая, сыграла на стороне Великого Инквизитора - жестоко, но эффективно.
        Автомобиль куратора Ридны, точка на экране компьютера, продвигался по серпантину горной дороги - немного быстрее, пожалуй, чем следовало в такой снегопад. Позвонить им и сказать, чтобы сбросили скорость? Вот она, попытка контролировать, мелочная опека в полный рост…
        - Покажите, что вы написали, Никас.
        Сообщение изобиловало ошибками и опечатками, но шпион и должен быть взволнован, отправляя подобный текст.
        - Вы уверены, что не хотите еще раз меня предать? Если герцог распознает фальшивку - я подарю вас той ведьме в подвале, вы ей понравились.
        - Я клянусь, - прошептал Чайка.
        - Отправляйте.
        Шпион отправил сообщение и осел, как снеговик по весне:
        - Я… теперь… могу быть свободным?
        - Нет, конечно. - Клавдий нажал кнопку на столе, вызывая охранника. - Сдайте телефон. Вы взяты под стражу, пока предварительно. А что с вами будет дальше… выяснится в ближайшее время.

* * *
        Дворец Инквизиции и в лучшие времена спал вполглаза, а после «ведьминой ночи» бессонница сделалась нормой. Не спали дежурные оперативники, не спал ночной референт, не спали сторожа в подвале, не спали охранники на этажах.
        Клавдий сидел, как паук в центре сетки, окружив себя мониторами, переводя взгляд с одного экрана на другой. Хуже всего, если ничего сейчас не случится. Будет глупо, он выставил себя на посмешище, но не это самое грустное. Как бы он ни выглядел, события развиваются, время идет, цена его проигрыша - не отставка. Точнее, не только отставка. Тут расценки повыше.
        Дрогнула точка на карте. Далеко, за тысячи километров, в соседней провинции выехала машина из служебного гаража. Кураторский лимузин округа Рянка. Хотя Оскар мог бы добраться до аэропорта на любом другом автомобиле. Некоторым людям так дороги комфорт и статус, что они не задумываются о простых вещах; впрочем, отчего Оскару опасаться слежки, если он уверен, что Клавдий мертв…
        За несколько секунд Клавдий прошел путь от «не может быть» до «не могло быть иначе». Оскар из Рянки был приятелем Руфуса, чуть ли не другом, притом что инквизиторы на высоких постах редко склонны к проявлению товарищеских чувств. У этих двоих было много общего и совершенно разный жизненный опыт: Оскар происходил из старой аристократической семьи, обожал классическую музыку и коллекционировал живопись, а Руфус в детстве повидал нищету, тяжелым трудом взобрался по карьерной лестнице и уже наверху, сделавшись сибаритом, воспитал в себе безупречный художественный вкус. Обоих было за что уважать, оба прекрасно справлялись на своих местах, но Руфус совершил фатальную ошибку и вылетел из Инквизиции с позором, и Оскара это болезненно задело…
        Клавдий прошелся по кабинету. Так слой за слоем смывается копоть с непрозрачной поверхности, кое- что проясняется, проступают детали заговора. Низвергнутый Руфус, будто костяшка домино, подтолкнул Оскара. Это понятно. Но что за мотив у герцога? Допустим, при всей своей власти Клавдий выходил в публичное пространство только в исключительных случаях. Допустим, после «ведьминой ночи», когда от него ждали отставки, ему удалось вывернуть ситуацию наизнанку и превратить страх в надежду, а для этого пришлось выступать перед толпами людей, заполнять собой информационное пространство и быть, конечно, популярным, иначе его бы не услышали. Его имя взлетело на верхние строчки рейтингов, его называли человеком года, человеком века, да как только не звали от полноты душевной, он бы растрогался, если бы не помнил, как те же издания честили его то палачом, то предателем, а порой и мягкотелым идиотом. Возможно, герцог приревновал? Мелкая мотивация, детская, нынешнему правителю под стать…
        Движение на экране привлекло его внимание: выехала из гаража еще одна машина. Элеонора, куратор округа Эгре, столицы виноделия. Вот это финт. При чем тут она, что Оскар пообещал ей?
        Они летят делить власть над, как думают, остывающим трупом. Доберутся до Вижны не раньше, чем через три часа. Но вот герцог… Герцог?!
        Будто вздох прошел по Дворцу Инквизиции. Замелькали фигуры на мониторах внешнего слежения. Клавдий снова мысленно вытер пот: события не заставляют себя ждать. К моменту, когда Эгле и Мартин доберутся до города, кое-что должно проясниться.
        Вспыхнул огонек на селекторе, что-то жалобно пискнул ночной референт, и в ту же секунду дверь распахнулась без стука. Его сиятельство хотел войти эффектно, со значением, собираясь окинуть взглядом собравшихся над трупом заговорщиков…
        Получилось еще эффектнее. Увидев Клавдия, герцог споткнулся на пороге и чуть не упал; Клавдий задержал дыхание, потому что, если бы правитель грохнулся, - на будущих переговорах можно было бы ставить крест. Этот человек страшно боится быть униженным, а ведь Клавдий уже задел его - рискованно задел. Такое не прощают.
        Герцог удержался на ногах. Клавдий поднялся навстречу, жестом велев референту исчезнуть и закрыть за собой дверь.
        Герцог несколько секунд смотрел на Великого Инквизитора, тяжело дыша, из вдохновенно-бледного делаясь ярко-розовым, а потом расхохотался. Это был принужденный смех, в нем звучали сарказм и обида, но была и радость, и даже облегчение. Клавдий не поверил: он ожидал чего угодно, но не этого.
        - Вы правда радуетесь? - Он позволил себе быть искренним. - Вас радует, что я не сдох?
        - А вы для меня кое-что значите, - хрипло сказал герцог. - Талисман… из прошлого. Я помню, как вы стояли рядом с моим отцом… И братом… вы часть памяти о них… да, я рад.
        Он перевел дыхание и усилием воли напустил на лицо маску спокойствия.
        - Я готов… сделать вид, что ничего не случилось. Вы красиво отплатили… за этого дятла в вашем аппарате, то есть за крота… Тот, правда, успел эффективно поработать… Мы обменялись любезностями, Великий Инквизитор. Благодарю за хорошую шутку. Теперь, с вашего позволения, я пойду досматривать сны…
        - И не дождетесь ни Оскара из Рянки, ни Элеоноры? - удивился Клавдий.
        Герцог встретился глазами с Клавдием - и первым отвел взгляд; у нынешнего правителя были проблемы с самообладанием. Неподходящий для власти тип характера.
        - Тем более странно, если я для вас в самом деле что-то значу, - сказал Клавдий после длинной паузы. - И вы действительно помните, что я был другом вашего отца. Я знаю, что правители Вижны пытались подмять Инквизицию - веками. Я знаю, чем эти попытки заканчивались… Но, Стефаний, - втягивать в интриги мою жену?!
        Герцог дернул кадыком - его лицо сделалось пунцовым:
        - Это не интриги, и… я не сомневаюсь, что все очень скоро разъяснится. Недоразумение, кто-то что-то неверно понял… В конце концов, вы сами… заинтересованы в расследовании… которое докажет полную невиновность госпожи Ивги… А я ни секунды не сомневаюсь, что она невиновна.
        Клавдий устало покачал головой:
        - Я разочарован. Мне казалось, что мы говорим откровенно…
        От звука его голоса герцог непроизвольно дернулся. Он до сих пор стоял посреди холодного полутемного кабинета, на том самом месте, куда Клавдий совсем недавно мысленно его поставил. Герцог топтался, как подчиненный, вызванный для тяжкого разговора; Клавдий вздохнул:
        - Садитесь, пожалуйста, ваше сиятельство. Негоже отправлять этикет совсем уж на помойку.
        Герцог скрипнул зубами и опустился на место посетителя. Клавдий сел в свое кресло, погладил резные подлокотники:
        - Вы прекрасно знаете, ваше сиятельство, что ни о «вине», ни о «невиновности» моей жены речь не идет. Речь о шантаже кураторов: я выхожу в отставку, и они оставляют Ивгу в покое.
        - Не совсем так, - глухо сказал герцог. - Речь о государственной безопасности… О, возможно… о сговоре Инквизиции с ведьмами. Который предстоит подтвердить или опровергнуть.
        - Поразительно. - Клавдий прищурился. - Я дожил до обвинения в измене. Построенного на публикациях в академических журналах.
        - Не вы, не в измене, и… построенного не только на публикациях. - Герцог пересилил себя и посмотрел Клавдию в глаза. - Эта девушка, действующая ведьма… Она ведь существует?
        - Действующих ведьм в этом мире больше, чем одна, - холодно сказал Клавдий. - И все они существуют. И часть из них мы до сих пор не можем поймать.
        - Ну вы же знаете, о ком я! - почти выкрикнул герцог. - Я с вами честен, почему вы со мной - нет?!
        Кто бы говорил о честности, угрюмо подумал Клавдий.
        - Девушка существует, - сказал он медленно. - Я привезу ее в Вижну и представлю вам лично… поначалу уладив кое-какие формальности.
        - Вряд ли, - пробормотал герцог. - Насколько мне известно, ее может привезти в Вижну кто-то другой… или не в Вижну. Или задержать в Ридне, там ведь до сих пор ценят смещенного куратора Руфуса… И она прямо на месте даст показания… насколько мне, опять же, известно, действующие ведьмы подлежат допросам с пристрастием…
        Длинную секунду Клавдий чувствовал себя ледяной статуей, пустой внутри. Держать удар. Не рассыпаться. Теперь он знает больше, чем час назад, от этого знания тошно, но и определенности гораздо больше. Они жестоко раскаются, что заварили эту кашу. Все.
        Герцог что-то почуял и заговорил быстро, красноречиво:
        - Ни разу за последние четыреста лет Великий Инквизитор не оставлял свой пост добровольно. Смерть либо смещение, отставка в результате скандала или трагедии. Вы - другое дело. С вашим именем связана эпоха. Ваш портрет попадет на страницы учебников - не инквизиторских, а просто школьных учебников истории… Клавдий. И, разумеется, было бы естественно и гармонично, если бы такая карьера увенчалась добровольной почетной отставкой!
        - Как шпилем, - сказал Клавдий.
        - Что?!
        - Увенчалась, как шпилем, почетной отставкой… Я благодарен вам за заботу, ваше сиятельство. Я был бы еще признательнее, если бы с этого момента вы вспомнили о долге… и вернулись к государственным делам, предоставив Инквизицию ее судьбе. Раз уж мы заговорили об учебниках истории - еще есть время исправить, что там будет написано о вас.
        Если бы Клавдий просто сказал ему в глаза - «ты жалкий неудачник», он не мог бы выразиться определеннее. Герцог сидел несколько секунд, стремительно бледнея, потом резко встал и вышел без единого слова.

* * *
        Когда они добрались до предместий, снег прекратился. Оказалось, что все это время на равнине никакого снегопада не было, дорога блестела черной грязью, обложенное тучами небо висело на расстоянии вытянутой руки.
        Грянул звонок официальной связи - замигала красная лампочка на панели. Эгле непроизвольно затормозила, машину повело. Она успела испугаться, но сработала встроенная функция защиты от заносов, и машина выровнялась. Эгле, отдуваясь, остановилась у обочины.
        - Да погибнет скверна, - прозвучал в динамике громкий, механически-четкий голос Клавдия. - Ридна-один, ответьте Вижне.
        - Ридна-один, - сухо отозвался Мартин. - Да погибнет скверна. Следуем по маршруту, патрон.
        - Отлично, - сказал Клавдий Старж со странной интонацией. - У вас поменялся борт. Вы летите не служебным из Ридны, а тем, что выслал я, с командой из столицы. Вы не подчиняетесь ничьим приказам, кроме моих. Ни государственным служащим. Ни инквизиторским структурам. Вплоть до вооруженного сопротивления. Куратор, вы меня поняли?
        - Да, патрон, - сказал Мартин после паузы. - Вплоть до вооруженного сопротивления.
        - А что… происходит? - пролепетала Эгле.
        - Никаких вопросов, - послышалось в динамике. - Исполняйте.

* * *
        Инквизиторский автомобиль снова стоял у обочины, и отец с его системой мониторинга отлично видел, что они остановились. Времени оставалось чуть, счет шел на секунды. Мартин представил, как отбивается с пистолетом от полицейского патруля, и ухмыльнулся.
        - Можешь на меня рассчитывать, - с натянутой улыбкой сказала Эгле. - Если на нас нападет кто угодно, да хоть полк спецназа…
        - …полк спецназа с поддержкой авиации, - пробормотал Мартин, выходя из машины. - Всегда мечтал стать героем блокбастера.
        - Тебе идут исторические костюмы, - сказала Эгле. - Пусть это будет тяжелая конница с поддержкой драконов… А ты куда?
        Мартин постоял на обочине, небрежно огляделся, прислушался: ни далеких фар, ни инквизиторских сирен. Пока что. Три часа ночи, густой туман, и продолжает сгущаться; проклятая Ридна, в самом деле как болото: едва ступил - и вот уже барахтаешься в трясине, забыв, зачем явился, мечтая только выбраться и сбежать…
        Он взял из багажника рюкзак Эгле, бросил на заднее пассажирское сиденье:
        - Пересаживайся.
        Она безропотно выбралась из-за руля, принюхалась:
        - Вроде у нас земля горит под ногами… Воняет паленым.
        - Это не пожар, - он помог ей усесться сзади, заботливо пристегнул пассажирским ремнем, - просто в пригороде кое-кто до сих пор топит дровами… Это хороший запах - очага, камина, семейного ужина… Послушаешь меня, пару слов?
        Он сел за руль и тронул машину - пусть отец видит, что они в пути; чем ближе к городу, тем чернее делалась дорога, тем шире полосы мокрого асфальта, тем меньше старого снега на обочинах. Мартин говорил, то и дело ловя в зеркале взгляд Эгле, - она казалась очень юной сейчас. Маленькой девочкой.
        - Но… - сказала она через несколько минут. - Это же… открытое неповиновение.
        - Мое неповиновение. Не твое.
        - Но ты не ведьма, а я… Для ведьмы такое означает нелояльность.
        - Ты не то чтобы нелояльна - ты сейчас вне закона. Любой инквизитор имеет право убить тебя на месте. Или попытаться.
        Сверху летели стылые капли пополам с крупой. Мартин включил «дворники» на ветровом стекле; его бил озноб под черной мантией, надетой на голое тело:
        - За прошлый день я многому научился. Раньше я верил, что перешагнуть через мой труп - нетривиальная задача, но оказалось, это проще простого. Урок усвоен; я могу сдохнуть, защищая тебя, но тебе-то это не поможет и радости не принесет.
        - Но я…
        - Ты сильна, тебя не надо защищать, да-да. В поединке с тобой мало кто справится, но это же не рыцарский турнир. Опергруппа возьмет тебя живьем, просто потому, что их будет восемь, а ты одна. И ты ведь не думаешь, что все инквизиторы - увальни вроде местных администраторов?!
        - Как же я хочу нормальную жизнь, - с тоской прошептала Эгле. - Просто - нормальную жизнь… Работать, читать книги, ходить с тобой в кино…
        Совесть внутри Мартина захрустела плотью - в сотню крысиных рыл. Эгле тут же поймала его взгляд в зеркале, у нее были злые, решительные, почти веселые глаза:
        - Я согласна. И учти - это мое собственное решение, так и передай Клавдию.

* * *
        В предместьях было темно, по ночам здесь спали, тем более что завтра рабочий день. Проехало одинокое такси. Взвыла полицейская сирена - и стихла, утонула в тумане.
        - Хорошо, что туман, - отрывисто сказал Мартин. - Видишь тот светофор?
        Она расстегнула пассажирский ремень, потянулась вперед и прижалась лицом к его плечу. Побежали, растекаясь по коже, горячие мурашки.
        - Будь осторожна, - сказал он шепотом. - Помни, что это не навсегда. Ты будешь работать на лучших в мире проектах, а по вечерам водить меня на премьеры… Я научусь носить смокинг.
        Желтый пульсирующий огонек светофора становился ближе. Он бился, как сердце, оживая и умирая, и снова загораясь в темноте.
        Эгле поняла, что не сможет разжать рук. Что, если выйдет сейчас из машины, никогда его больше не увидит. Что реальность ломается, стоит сделать шаг - и расползется трещина шириной в полмира, где Мартин будет на одной стороне, а Эгле на другой.
        - Ну что ты, - он накрыл ее ладонь своей ладонью. - Посмотри на этот светофор. Он подмигивает. Он хочет подбодрить.
        Машина замедлила движение.
        - Я тебя люблю, - прошептал Мартин. - Давай.
        Как только машина встала на светофоре, Эгле разжала объятья, выбралась из душного салона, пропахшего кровью, подхватила свой рюкзак и пошла прочь, не оглядываясь. Случайные свидетели этой сцены, если они и были, увидели девушку в фиолетовой куртке, понуро уходящую в туман - и растворяющуюся в тумане без остатка. Эгле укрывала себя мороком, шаг за шагом, как маскировочной сеткой, и вот уже машина за ее спиной тронулась и поехала дальше, и в памяти далекого следящего устройства сохранился мгновенный факт - водитель на секунду остановился перед светофором…
        Эгле шла, глотая слезы. Ее телефон остался в машине Мартина. Она сама, кажется, осталась в машине - неуютной, инквизиторской, с окровавленным салоном, с черными динамиками для громкой связи, с Мартином - и его шрамом на спине и двумя пулями в кармане брюк.
        А если кто-нибудь снова решит в него выстрелить?!
        Она шла вдоль глухого забора, фонари светили сквозь туман, как пьяные. Вдоль улицы тянулись одноэтажные, редко двухэтажные дома. Впереди, будто сквозь вату, глухо застучали колеса - прошел, судя по звуку, длинный товарный поезд. А первая электричка - Эгле прикрыла глаза, пытаясь понять, сколько сейчас времени, - первая электричка остановится у платформы через двадцать минут.
        Морок не требовал от нее особенных усилий - но приходилось все время помнить о нем, будто удерживать на голове поднос с чайной чашкой. Эгле ускорила шаг и поднялась на перрон в тот момент, когда дрогнул воздух, колыхнулся туман и из темноты высунула хищную морду пригородная электричка.
        Трое контролеров прошли мимо, глядя сквозь Эгле, уместившуюся в углу темно-синего мягкого дивана. Мартин сказал: если ведьма хочет затаиться, ее очень трудно найти.
        Он сказал: тебе нельзя в Вижну. Вся моя интуиция орет как подрезанная: нельзя! Там что-то происходит. Внеочередной Совет - очень плохой знак, тебе не надо там быть и близко. Я выбью из них хотя бы мораторий на казни. А ты пока спрячься и заляг на дно…
        Через четыре станции Эгле вышла на другой перрон, больше не пустынный - люди затемно выезжали на работу, школьники с рюкзаками судорожно зевали, рискуя кого-нибудь проглотить; прошел полицейский патруль, офицеры смотрели сквозь Эгле, как сквозь пустое место. Она улыбнулась впервые с того момента, как попрощалась с Мартином: быть действующей ведьмой означает иметь преимущества.
        Она сошла с перрона, легко миновав турникеты, - ведьмы не платят за проезд. Посмотрела на указатели, двинулась вдоль улицы - Двадцать вторая пригородная. Сколько же здесь нумерованных улиц, сколько одноэтажных коттеджей, некоторые районы не меняются столетиями…
        Ищите меня, подумала она злорадно, сворачивая в кривой переулок. Домишко утопал за щелястым забором. 126 - было написано масляной краской на почтовом ящике у калитки. Я снял тебе дом, сказал Мартин. Через подставной аккаунт.
        Она сунула руку в почтовый ящик, облупленный, покосившийся, и подумала: а ведь это развалюха. Что, если клопы?! Она шарила в ящике несколько секунд, испугалась, уверившись, что ключа там нет, и тут же ее пальцы наткнулись на холодное металлическое кольцо.
        Калитка не была заперта. Эгле пошла через палисадник к дому и тут же услышала, как внутри дребезжит телефон.

* * *
        Замок поддался с третьей попытки. Оставив ключ в двери, Эгле, как была в грязных ботинках, ломанулась через темное пространство, ворвалась в комнату, тут белый пластиковый телефон зазвонил опять.
        - Эгле?! - послышалось в трубке.
        Она засмеялась от счастья.
        - Наконец-то, - сказал Мартин, и от облегчения в его голосе у Эгле растеклись мурашки по телу.
        - Я на месте, - прошептала она. - Меня никто не видел.
        - Я очень тебя люблю, - сказал он тихо. - Ничего не бойся. Никому не открывай. Я скоро выйду на связь.
        И послышались короткие гудки.

* * *
        Мартин набрал номер съемной квартиры через анонимный мессенджер и надеялся, что хотя бы в ближайшее время его тайну не вскроют инквизиторские киберслужбы. Зато он выяснил, что Эгле добралась до места, и стало намного спокойнее: пусть ищут. Ему ли не знать, как трудно найти в городе ведьму, если она не хочет быть найденной.
        Он должен был ехать прямо в аэропорт, но засохшая кровь стягивала кожу, и Мартин сам себе казался не вполне живым - в инквизиторском балахоне на голое тело, с мокрой землей и хвоей на штанинах, с двумя пулями в кармане брюк. Служебная квартира, в которой они с Эгле так толком и не жили, помещалась в самом центре города, и Мартин, сжав зубы, решил зайти на одну минуту.
        У стены стояли неразобранные чемоданы - Мартин принюхался, ловя ускользающий запах Эгле, ее духов и кожи. Уронил на пол балахон в заскорузлых пятнах крови, прошел в ванную, встал под душ прямо в брюках, вытащил из кармана два сплющенных комка металла. Подставил ладонь под текущую воду; они лежали, будто под теплым дождем, чуть подрагивая и перекатываясь. Можно было представить, что дождь - слепой, что вместе с каплями в лужах дрожит и солнце, что Эгле сейчас окликнет его и позовет прогуляться по берегу…
        Время, напомнил себе Мартин.
        Он разделся под душем, дождался, пока розовая вода в стоке не сделается снова прозрачной, и выбрался из ванны, сжимая пули в кулаке, как будто они были ключом от его бессмертия. Остановился перед зеркалом, повернулся, пытаясь разглядеть спину. Не то татуировка между лопатками, едва различимая, не то старый шрам, но таких шрамов не бывает.
        Он подавил в себе желание позвонить Эгле с мобильного. Одеваясь, прокрутил в голове будущий разговор с отцом, несколько вариантов, один другого хуже.
        Он зачем-то надел светлый костюм и повязал ярко-синий галстук с осьминогами. Эгле сама выбирала этот галстук, триста лет назад… или позавчера. Она говорила: «Март, не замыкайся в скучном партикулярном стиле. Соотнеси осьминогов со своим надменным благородством, сделай мир гармоничнее!» Он смеялся и примерял все, что она приносила, а ведь уже горели пожары в Ридне, уже были шрамы на ее ладонях, уже стало ясно, что добром не кончится, но они, как дошкольники, радовались жизни…
        Нет-нет-нет, сказал себе Мартин. Я надеваю этот галстук в знак того, что не верю в поражение. Я не смотрю назад, я смотрю вперед - туда, где Эгле благополучна и счастлива, и, разумеется, свободна. Так будет, или я - это не я, а в зеркале я по-прежнему вижу себя, пусть и с осьминогами, а значит, нечего бояться.
        Он переложил пули в карман новых брюк. Огляделся, пытаясь вспомнить, куда, закрыв дверь, бросил телефон и бумажник…
        И понял, что с момента, когда они с Эгле вышли отсюда прошлым утром, здесь побывали чужие люди. Специалисты, работающие тонко, не желавшие оставлять следов. Но компьютер Эгле на краю стола лежал не совсем так, как она его оставила. И ящик стола, чуть приоткрытый, выдавал чужое прикосновение. И что-то еще, Мартин смог бы сформулировать, будь у него чуть больше времени.
        Он вспомнил комиссара полиции Ридны, который при встрече глядел сквозь него и пытался уязвить каждой интонацией. Он заново вспомнил Руфуса, бывшего куратора: «Любое везение когда-нибудь заканчивается». Он прищурился, разглядывая монитор настенной панели: кто-то начисто вытер чуть запыленный экран. Не заботясь о чистоте, но стирая с поверхности ранее нанесенный знак… Явь-знак?!
        Они вторглись в его пространство. Они шарили здесь, пытаясь выявить тайны его жены.
        - Зря вы так со мной, - сказал Мартин сквозь зубы. - Напрасно.

* * *
        В аэропорту, в маленьком служебном терминале его встретили два инквизиторских патруля, которым было место на ночных улицах, а вовсе не здесь, у выхода двадцать четыре.
        - Патрон… самолет готов… А госпожа Эгле Север разве не с вами?
        За его спиной они тайком чертили в воздухе явь-знаки - как будто ждали, что вот-вот из гущи морока удастся выцепить ведьму. Лучшие оперативники этой провинции, не блестящие, но вполне рабочие. Кому они сейчас подчиняются?
        - Информация вне вашей компетенции, - отозвался Мартин, и они попятились от звука его голоса. - Продолжайте нести службу.
        - Патрон, самолет на поле, вас проводят…
        - Я лечу виженским бортом. - Он поправил галстук с осьминогами. - Есть возражения?
        Они переглянулись несколько раз, обступили его, будто ненароком:
        - Патрон… Где сейчас находится госпожа Север?
        - Странно, что вы до сих пор не видите, - холодно сказал Мартин, - по возвращении проэкзаменую всех сотрудников на элементарное выявление морока.
        Они рассыпались по служебному терминалу, позабыв о нем. От концентрации инквизиторских знаков ему сделалось смешно; через минуту эти люди поверят, что он прячет Эгле в кармане пиджака. Ну-ну.
        Он повернул к рукаву-коридору, ведущему на летное поле. Его догнали и снова обступили - злые, раздраженные. До них наконец-то дошло, что Мартин над ними издевается.
        - Нет, патрон, это не игра, мы не хотели бы конфликта, но…
        Из гофрированного коридора один за другим вышли оперативники из Вижны - только что из самолета, с одинаковыми дорожными сумками в руках, восемь человек. Патрульные из Ридны отступили, попятились, уставились на гостей с подозрением и неприязнью, прибывшие ответили равнодушными высокомерными взглядами:
        - Распоряжение Великого Инквизитора.
        - Да погибнет скверна, - сказал Мартин, сочувственно покосившись на патрульных из Ридны.
        - Да погибнет скверна, - отозвался руководитель виженской группы и в три слова ухитрился вложить множество смыслов: оперативник сожалеет о случившемся, выполняет приказ, неудачи Мартина, реальные или мнимые, судить не берется и от комментариев воздержится.
        Мартин кивнул, показывая, что все понял; оперативник посмотрел ему в глаза:
        - Девушка разве не с вами?
        И этому все надо растолковывать, подумал Мартин.
        - Нет. Девушка в другом месте.
        Оперативник на секунду сдвинул брови и тут же вернул на лицо невозмутимое выражение:
        - Есть что-то особенное о селении Тышка, что нам стоило бы знать?
        Мартин поколебался долю секунды:
        - Увидите по ходу дела.
        - Счастливого полета, куратор, - оперативник прохладно кивнул.
        И уже в самолете Мартина догнал звонок отца:
        - Где Эгле?!
        Разумеется, ему сразу все доложили.

* * *
        - Я счел целесообразным изолировать ее в Ридне, - сказал Мартин в трубке. - Хочу напомнить, что мораторий на смертную казнь для ведьм в настоящее время не действует. Я полагаю свое решение оправданным.
        Клавдий опустился в кресло. Ему вдруг сделалось нехорошо. Канцелярский язык, которым Мартин владел в совершенстве, показался ядовитым шипением, и не было противоядия.
        - Я на взлетной полосе, - сказал Мартин другим голосом. - Виженский борт. Все, как предписано. Но я прилечу один.
        Клавдий молчал.
        - Это обратимое решение, - сказал Мартин чуть торопливее, чем стоило. - Его можно изменить. Если появятся основания…
        Клавдий нажал отбой. Как там сказал герцог? «Ее может привезти в Вижну кто-то другой… или не в Вижну. Или задержать в Ридне… И она прямо на месте даст показания…»
        Герцог ищет Эгле. Оскар ищет Эгле, Руфус ищет Эгле, Соня, конечно, тоже ее ищет, у Сони в Ридне полно шпионов. Мартин сказал - «обратимое решение», но нет, скорее всего, необратимое…
        Клавдий сел перед компьютером и отследил по карте маршрут инквизиторского автомобиля от селения Тышка. Где-то на этом пути Эгле вышла из машины, и вряд ли Мартин оставил ее в лесу, в заснеженных горах. Нет, он снял ей квартиру, Эгле прячется в Ридне или предместьях и верит в силу своего морока, в то время как явь-знаки никто не отменял. Почему она так легко пошла на поводу у Мартина?!
        А кого же ей слушать, подумал Клавдий, меня, что ли? Конечно, девчонке было страшно ехать в Вижну. Конечно, в тот момент надо было отыскать для нее слова поубедительнее… но он не нашел ни времени, ни сил по-человечески с ней поговорить.
        …И еще есть фактор, которого Мартин в своей любви не учитывает. Она единственная в мире инициированная ведьма, оставшаяся человеком; да, сохранившая личность и талант целительства, но все-таки ведьма, способная среди прочего на «самострел». Рядом обязательно должен быть кто-то, в чьих силах не только защитить ее, но и защититься от нее в любую секунду, и самое безопасное место для нее сегодня, сейчас - этот кабинет во Дворце Инквизиции Вижны…
        …Пока это мой кабинет, подумал Клавдий. А не чей-то еще, не кабинет моего преемника, Оскара например, так охочего до власти. Да, сынок, ты все правильно почуял: я, вероятно, слабею и теряю контроль, и ты поспешил продемонстрировать свое недоверие… Да, если бы девушку звали Ивга Лис, ты не сомневался бы, что я сделаю все ради ее спасения, но девушку зовут Эгле Север, и ты не уверен, сынок, что я стану ради какой-то ведьмы рисковать креслом, ведь мне нравится мое старое кресло, и ты это прекрасно знаешь… Как же ты укусил меня, сынок. Именно сейчас, когда я уязвим и, возможно, уже падаю.

* * *
        Второй раз Руфусу перезвонили в четыре утра. Он не спал. Собака храпела, как полк солдат; Руфус, привалившись спиной к стопке подушек, читал под настенной лампой классический роман. Он приучил себя к регулярному чтению еще в юности.
        - Девушка осталась в Ридне, - сказали в трубке.
        - На его квартире?
        - Нет. Ищем.
        - Поторапливайтесь, - сказал Руфус. - Она нужна мне до десяти утра, чем раньше, тем лучше.
        - Патрон, - голос в трубке потерял уверенность. - Ведьма под мороком… Вряд ли возможно отыскать в такие сроки.
        - А вы не ищите ведьму, - сказал Руфус с раздражением. - Она не в лесу под кустом! Ищите съемную квартиру с возможностью анонимной аренды посуточно. Шевелитесь, поднимайте электронные базы… Работайте!
        Собака заскулила во сне и дернула ухом, будто прогоняя слепня.

* * *
        Роняя по пути морок, как расползающуюся ткань, Эгле прошла на кухню, плотно занавесила окно и потянулась к выключателю; остановила себя. Она прекрасно видела в темноте.
        Нет, не развалюха - скорее номер недорогой гостиницы. Клопов точно нет. Роскоши тоже нет, но на роскошь не было запроса. Чисто. Типовая мебель, простая и новая. Приоткрытая входная дверь и ключ в замке; Эгле дернулась, торопливо выдернула ключ, заперлась изнутри. Перевела дыхание.
        Старый стеллаж со множеством пыльных книг, издания классики пятидесятилетней давности. Кое-что Эгле должна была проходить по школьной программе, но так и не прочитала; на кухне - консервы и макароны в пачках. Не то, к чему Эгле привыкла, но и с голоду не умрешь.
        Эгле подошла к окну, в темноте чуть отдернула штору и посмотрела на улицу, в туман. Над верхним краем серой мути проступали очертания гор - спокойные и полные достоинства.

* * *
        Герцог, разумеется, уже дозвонился до заговорщиков, летящих высоко в небе где-то над провинциями, и Оскар с Элеонорой знали, что легкого раздела власти над свежим трупом Клавдия не случится. По крайней мере, не сегодня. Тем не менее ни один служебный самолет не поменял курса, как доложил Клавдию авиадиспетчер. Это было одновременно и хорошо и плохо; они не отступили - значит, уверены в себе и готовы к процедуре смены власти. Но, заставив их поверить в свою смерть, он вынудил стартовать преждевременно и перехватил инициативу.
        Третий самолет поднялся над Ридной - Мартин. Два часа полета. Мартина встретят в Вижне, и это будет отнюдь не Клавдий; у Великого Инквизитора есть еще время, чтобы предпринять кое-какие неотложные шаги.
        Клавдий подтянул к себе телефон; четыре утра. Никто из кураторов не спит сейчас. Вот, например, Елизар из Корды - человек немолодой, опытный, демонстративно нейтральный, никаких интриг, только служба. Протез вместо руки - давний подвиг на оперативной работе. Либо давняя ошибка на оперативной работе, это как посмотреть…
        - Да погибнет скверна, Елизар. Почему вы не перезвонили после разговора с герцогом?
        Пауза. В четыре часа утра нелегко быть красноречивым. Особенно в столь щекотливой ситуации.
        - Герцог не имеет права вмешиваться в дела Инквизиции. - Голос Елизара бы тяжелым, будто промокшая мешковина.
        - Но он вмешался, - сказал Клавдий, - и вы не поставили меня в известность.
        - Я понимаю, как это выглядит, - после новой паузы заговорил Елизар. - Но любое решение потребовало бы от меня действий. А я не был готов действовать… без дополнительной информации.
        - А теперь готовы?
        - Патрон, нам надо поговорить… не по телефону.
        - Я боюсь, что вы упустили такую возможность, Елизар.
        Клавдий рисковал сейчас, пожалуй, неоправданно. Его собеседник мог бы ответить «увы», или промолчать, или положить трубку, и это означало бы, что Великий Инквизитор проиграл и даже почетную отставку ему теперь никто не предложит.
        - Тогда я прошу дать мне второй шанс, - сказал Елизар из Корды.
        Клавдий с трудом разжал плотно стиснутые зубы.

* * *
        Сотни лет назад племена кочевали по лесам и болотам, по равнинам и горам, преследуя дичь, уходя от врагов, спасаясь от голода. Они роняли в грязь осколки кувшинов и наконечники стрел, и они роняли слова, оставляя за собой имена озер и рек, пещер и строений. И по топонимам, брошенным в чужой земле, Ивга могла отметить их путь, как по окаменевшим ракушкам отмечают путь древнего моря.
        «Субстратные топонимы, - писала Ивга, смаргивая слезы с воспаленных глаз, - будучи привязаны к карте распространения поверий, связанных с ведьмами, указывают на то, что охотничьи и земледельческие общины, существуя бок о бок, говорили на совершенно разных языках…»
        Она снова моргнула и вытерла глаза тыльной стороной ладони. Веки саднили, будто засыпанные песком. Она повторялась, вот уже третий раз, по-новому излагая одну и ту же нехитрую мысль, и текст на экране ее компьютера вызывал отвращение. Если бы такую работу подали ей студенты - она бы, пожалуй, поскупилась и на тройку…
        Легенда о «чистом» обряде, инициации, лишенной скверны, не желала прятаться среди специальных терминов и длинных отступлений. Тайна вылезала, как осколок стекла из конфетного фантика, не желала сливаться с остальными преданиями, и чем больше Ивга пыталась заретушировать ее, тем наглее и ярче она бросалась в глаза.
        Никому не нужны подарки от ведьм, думала Ивга с горечью. Я хотела изменить мир к лучшему. Теперь меня за это запрут…
        Она прошлась по гостиной, постояла у пустого камина. В юности она ужасно боялась тюрьмы, может быть, что-то предвидела? Был же у нее кошмар о том, что все темницы и застенки мира готовы передраться между собой, лишь бы заполучить ее, запереть, придавить решетками…
        Она взяла телефонную трубку. Вдохнула, выдохнула; он ответил мгновенно - как всегда, отвечал на ее звонки.
        - У меня ничего не получается, - сказала Ивга.
        - Отдохни, - отозвался он после паузы. - У тебя ужасно усталый голос.
        - Дело не в усталости. Неверно поставлена задача. Если ведьма исследует обряд инициации, заболтать и спрятать это невозможно хоть в десятке монографий, хоть стихами, уж лучше сразу писать явку с повинной…
        Она услышала отчаяние в своем голосе и прикусила язык.
        - Я перезвоню, - сказал он, помолчав. - Просто отдохни.

* * *
        Клавдий внезапно понял, что устал и сам. Постарел. Возможно, надо было воспользоваться предложением герцога и согласиться на добровольную почетную отставку…
        Герцог сейчас в обиде и раздражении. Клавдий отчитал его, как школьника. В таком состоянии его сиятельство способен выкинуть какой-нибудь фортель; правда, он трус в глубине души и на сильный поступок не решится. А, кстати, что бы это мог быть за поступок?
        Клавдий сделал еще несколько кругов по кабинету, мысленно выстраивая карточные домики и тут же их разрушая. Потом все так же, на ходу, перезвонил Ивге:
        - Не спишь?
        - Все ещё пытаюсь что-то написать, - отозвалась она обморочным голосом.
        - Дружище, прости, что не уберег тебя от этой зловредной ерунды… У меня к тебе просьба, точнее две. Первое сделать просто, на второе можешь не соглашаться.

* * *
        В большом доме было тихо и пусто, Ивга стояла у окна, глядя в темноту, почти касаясь лбом стекла. По мере того как Клавдий объяснял ей, чего хочет, волосы поднимались дыбом у нее на голове и нехороший холод полз вдоль позвоночника.
        - Вот и все, - сказал он негромко, послушав ее дыхание в трубке. - Справишься?
        Она видела в стекле свое темное отражение.
        - Ты же помнишь, что я тебя защищаю? - спросил он после новой паузы. - Что ничего плохого не случится?
        - А что будет с Эгле?!
        - Ивга, - сказал он тихо. - Ты вчера со мной познакомилась? Или все-таки давно знаешь?
        Она слабо улыбнулась, но он не мог видеть ее улыбку.
        - Сделай, что я прошу, - сказал очень серьезно. - Пожалуйста.

* * *
        Звонок матери застал его высоко в небе. Пятый час утра. Увидев, кто звонит, Мартин понял, что ей уже все известно.
        - Прости, если отрываю от дела, - сказала она тихо и буднично. - Я просто хотела услышать твой голос.
        - Мама, я прекрасно себя чувствую, - сказал он, как в детстве, как во время гриппа, когда ртутный столбик термометра занимал собой всю шкалу и пугал Ивгу до полусмерти. - Мне ужасно жалко, что ты не спишь.
        - Не спится, - она подавила вздох. - Мартин… пожалуйста, будь осторожен.
        - Я обещаю, - сказал он кротко. - Тебе больше не надо бояться за меня. Я значительно поумнел.
        Она усмехнулась в трубке, коротко, будто всхлипнула.

* * *
        Клавдий прислал машину в аэропорт прямо к трапу служебного рейса из Рянки, это выглядело как любезность и даже угодливость, на самом деле было манипуляцией: Оскару ничего не оставалось делать, как ехать прямиком во Дворец Инквизиции, в то время как самолет из Элеоноры должен был приземлиться еще через полчаса. Эти двое могли заранее сговориться по телефону, благо на борту служебных самолетов отличная связь. Но при разговоре Клавдия с Оскаром Элеоноре присутствовать не следует.
        Теплая провинция у моря, но не курорт, а транспортный узел и колыбель высоких технологий, Рянка была относительно спокойным округом для инквизиторов, и даже волна убийств, недавно прокатившаяся по стране, не тронула Рянку. У Оскара, возможно, создалось впечатление, что это везение - его личная заслуга. И он решил наградить себя новой должностью, тем более что и с герцогом, благодаря семейным аристократическим связям, Оскар был на короткой ноге.
        Конечно, изгнанный из Инквизиции Руфус передал Оскару ниточки, связи, каналы доверенных людей - тех, кому Мартин доверять ни в коем случае не должен был. Конечно, Ридна после отставки Руфуса оказалась взведенной мышеловкой, и требовались ум, чутье и жесткость Мартина, чтобы превратить ловушку в нормально работающий механизм…
        Клавдий вздохнул. Хоть бы не сказать Мартину при встрече нечто такое, чего тот не сможет потом простить. Хоть бы удержаться.
        Пискнул селектор, и референт доложил, что господин Оскар из Рянки ожидает в приемной. Клавдий повертел в руках пачку сигарет; заставить Оскара подождать подольше было приятной идеей, но не полезной: нет времени на игры. Элеонора тоже скоро приедет.
        Оскар был несколько взвинчен, глаза выдавали бессонницу, но в целом аристократ был свеж и подтянут - как для заговорщика, которому сообщили о смерти Клавдия во втором часу ночи, который сорвался с места, чтобы занять еще теплое кресло, и уже высоко в воздухе обнаружил, что летит не на лакомый пирог, а на чужую приманку. И, как и герцог, Оскар с порога впился в Клавдия глазами, будто желая убедиться, что Великий Инквизитор на самом деле жив.
        - Да погибнет скверна, - сказал Клавдий приветливо. - Отчего же так рано, куратор? Ведь заседание Совета назначено на десять…
        Оскар мог бы ответить: «Меня подняло с постели известие о вашей смерти», и это означало бы, что отставка Клавдия лежит у него в кармане. Приказом ли герцога, выступлением ли кураторов, ножом или ядом. Клавдий не удивился бы: в прежние времена Великих Инквизиторов каким только способом не вынимали из кресла.
        Но Оскар не ломанулся напролом; Клавдий, впрочем, на его месте тоже не стал бы нарываться.
        - Меня привела печальная надобность. - Оскар поджал губы с нарочитой грустью. - Рапорт о должностном преступлении куратора округа Ридна…
        - Но достопочтимый Руфус, - сказал Клавдий невозмутимо, - уже расплатился за свой проступок. Вы прослушали запись его показаний?
        Оскар показал белые, как фарфор, острые зубы. Напоминание об участи Руфуса было ему неприятно:
        - Речь идет о действующем кураторе, о Мартине из Ридны.
        Он все еще стоял посреди кабинета - как накануне герцог. По протоколу Великий Инквизитор должен был пригласить визитера занять место напротив, но Клавдий, будто невзначай, оттягивал этот момент.
        - Вы хотите сказать, Оскар, что решили привезти рапорт лично, не доверяя ни электронной почте, ни официальным каналам? Поднимать самолет, жечь тонны керосина, и все ради одной бумажки?
        - Это очень веская бумажка, - тихо сказал Оскар. - Я просил бы вас ознакомиться, патрон.
        - Давайте. - Клавдий указал на стол перед собой. Он утверждал подчиненное положение визитера каждым жестом, каждой деталью; Оскар, сглотнув, подошел и положил на столешницу два листа бумаги, соединенных скрепкой.
        Клавдий пробежал глазами текст. Перечитал неторопливо, еще раз. Оскар ждал, стоя посреди кабинета, чуть подавшись вперед, сжав кулаки, будто приготовившись к драке.
        - Возмутительно, - сказал Клавдий. - Я разделяю ваше негодование. Если дела обстоят именно так, как здесь описано…
        - Многочисленные свидетели готовы подтвердить. - Оскар, будто опомнившись, разжал кулаки и выпрямил спину.
        - Кстати, на каком основании вы их опрашивали? - Клавдий прищурился. - Ведь они не ваши подчиненные, не так ли?
        - Это не имеет отношения к делу, патрон, - хрипло проговорил Оскар, впервые ступая на территорию открытого неповиновения.
        - Хорошо, - Клавдий улыбнулся. - Этот вопрос мы оставим непроясненным - пока… Итак, мы имеем документ о том, что высшее руководство Инквизиции в Ридне - исключая куратора, разумеется, - не почуяли присутствия ведьмы и не сделали ни единой попытки развеять морок. Прискорбно, что господин Руфус так неудачно подбирал кадры. Спасибо за информацию, господин Оскар. Инквизицию Ридны по вашей милости ждут большие потрясения…
        У Оскара раздулись ноздри:
        - Но, патрон…
        - …Разумеется, все уволенные и пониженные в должности будут знать, что именно вы настояли на массовой чистке…
        - Но патрон, я не настаивал!
        Клавдий улыбнулся шире:
        - Понимаете, есть только два варианта: либо там была ведьма и наши сотрудники в Ридне профнепригодны. Либо ведьмы не было, тогда…
        - Там была Эгле Север. - Оскар не собирался отступать. - У которой есть паспорт, отпечатки пальцев, цифровой след, которая засветилась на камерах в аэропорту… И вы ее знаете, патрон. Вы сделались ее контролирующим инквизитором за несколько дней до события.
        Клавдий покосился на часы: Элеонора, куратор из винодельческого округа, была уже в Вижне, на пути ко Дворцу Инквизиции.
        - Разумеется, я знаю Эгле Север. - Он развалился в кресле, окончательно позабыв о том, что должен пригласить Оскара садиться. - Значит, она прошла инициацию?
        - К сожалению, да.
        - И она напала на господ инквизиторов - из-под морока?
        - Н-нет. - Оскар почувствовал слабое место в своих обвинениях. - Она присутствовала.
        - Инициированная ведьма в сердце, можно сказать, окружной Инквизиции… просто присутствовала? Не напала? Не скрылась? Вам ничего не кажется странным?
        - Она сотрудничает, - сквозь зубы сказал Оскар.
        - С Инквизицией?!
        - Не с Инквизицией. - Оскар смотрел исподлобья. - Она сотрудничает с Мартином Старжем.
        - Оскар, - сказал Клавдий ласково. - Инициированные ведьмы ни с кем не сотрудничают. Ни единого случая в истории.
        - Все когда-то бывает впервые, - сказал Оскар после паузы. - Возможно, документы госпожи Ивги… ее исследования… помогут открыть нам глаза и прояснить, откуда взялась ведьма с неизвестными раньше свойствами.
        - Разумеется, помогут! - Клавдий энергично закивал, и ему понравилось, что Оскар на секунду растерялся. - И документы госпожи Ивги помогут, и показания госпожи Эгле мы тоже приобщим к делу. И мы обсудим на Совете ваш рапорт и моральный облик Мартина Старжа, и еще кое-что обсудим… Скажите, Оскар, а вам не страшно со мной ссориться?
        Оскар мигнул, как сова при виде яркого света.
        - Неужели оно того стоило? - задушевно спросил Клавдий. - Я ведь вас ценил… по заслугам, между прочим. Но вот…
        Он демонстративно выложил на стол перед собой еще один лист бумаги; Оскар сжал зубы, но вынужден был подойти, как школьник, и взять документ.
        Рука визитера дрогнула, когда он полез во внутренний карман пиджака за очками. Оскар вовсе не был так спокоен, как хотел казаться, и, возможно, успел пожалеть о своей затее… Хотя это затея герцога, конечно. Герцога Клавдию не уволить никак.
        Оскар читал, повернувшись к свету, плотно сжав губы, так что его породистое лицо казалось совсем лишенным рта.
        - Но вот, - мягко повторил Клавдий, - на наших глазах куда-то исчезает уважаемый инквизитор, куратор большого округа, человек при власти и полномочиях… И появляется фигурант коррупционного скандала, опозоренный и, возможно, осужденный.
        Оскар поднял глаза и посмотрел на Клавдия поверх стекол:
        - Это шантаж. И со мной это не сработает.
        - Вы же не думаете, что я опущусь до угроз? Мое положение не позволяет заниматься столь мелкими делами. Да, ваш племянник-архитектор получил подряд на реконструкцию Дворца Инквизиции в Рянке. Мне-то что? Расследование инициировано отделом борьбы с экономическими преступлениями, меня проинформировали заместители, а вести разбирательство будут следователи, при чем тут я?
        Мигнул огонек переговорного устройства, и референт доложил, что госпожа Элеонора ждет в приемной. Что же, пусть подождет.
        - Там был честный конкурс. - Оскар заметно побледнел. - Есть документы, проекты, сметы… Вы пытаетесь скомпрометировать меня, обвинить в мошенничестве, притом что вы сами - изменник! Я обращусь напрямую к герцогу!
        - Обращайтесь. - Клавдий улыбался, будто губы его были намазаны медом. - Его сиятельство будет в восторге, когда вы лишний раз ткнете его носом в ту черту, которая отделяет государство от Инквизиции. Красную линию, которая самым обидным образом ограничивает герцогскую власть. Вы этого хотите?
        Оскар явно хотел чего-то другого, уголки его рта уползли вниз, превращая лицо в гротескно-трагическую маску.
        - Старый герцог мог хотя бы орать на меня, - задумчиво сказал Клавдий, - хотя бы требовать чего-то, он имел надо мной власть… Нынешний - нет. Идите к нему и скажите это. Есть еще время накануне Совета, а потом мы соберемся и выясним, кто же предал Инквизицию… Впрочем, нет, задержитесь на минуту. Я хочу познакомить вас с Элеонорой из Эгре.
        - Познакомить?!
        - Ах, вы уверены, что давно знакомы? Посмотрим. - Клавдий нажал на кнопку переговорного устройства. - Пожалуйста, пусть госпожа Элеонора войдет…
        Сухая, высокая, решительная, Элеонора приложила немало усилий, чтобы прилично выглядеть этим бессонным утром. Белки глаз казались чрезмерно белыми, сосуды спрятались, залитые глазными каплями. Тени под глазами были умело заретушированы, тонкие губы ясно очерчены. Она вошла, внося еле слышный аромат дорогих духов, и с порога оценила ситуацию - Оскара, стоящего посреди комнаты. Клавдия, развалившегося в кресле.
        - Да погибнет скверна, дорогая госпожа Элеонора. - Клавдий улыбался. - Вы огорчились, узнав о моей смерти?
        - Я предпочитаю перейти сразу к делу, дорогой господин Старж, - отозвалась она в тон ему.
        - В этих стенах прошу соблюдать протокол, куратор. - Улыбка Клавдия сделалась ледяной. - Как вы должны ко мне обращаться?
        Она помолчала долгую секунду. Потом проговорила медленно, сквозь зубы:
        - Прошу извинения, патрон.
        Фальстарт, вот как это называется. Им не хватило нескольких дней, чтобы заговор сделался неуязвимым. Или даже нескольких часов. Важно, что сжечь мосты и низложить его прямо здесь эти двое не в состоянии - только буравить глазами. Только надеяться на будущий Совет.
        - Прежде чем мы попрощаемся, Оскар, - сказал Клавдий, - я хочу зачитать вам любопытный документ. Соображения госпожи Элеоноры по поводу вашего назначения на кураторский пост в Рянку - была ведь альтернативная кандидатура, вы помните?
        У Элеоноры дернулся глаз - тонко подведенный, так тонко, что косметика почти не была заметна.
        Клавдий подтянул к себе компьютер:
        - Как удобно, что есть информационное хранилище и ни единая строчка, когда-либо написанная, не пропадает и не теряется…
        - Мне нечего скрывать, - процедила Элеонора. - Да, я считала второго претендента более… подходящим. Со временем я изменила мнение о господине Оскаре и считаю его…
        - «Я считаю этого человека недостаточно одаренным при чудовищном уровне амбиций», - прочитал Клавдий с экрана. - «Мешок с апломбом, ничего более, к тому же склонный к предательству».
        В руках Оскара с тихим треском сломались очки для чтения - отломилась дужка.
        - Я вас больше не задерживаю, куратор. - Клавдий прохладно кивнул. - В десять на Совете.
        Оскар вышел без единого слова. Элеонора осталась стоять посреди кабинета, и на ее припудренных щеках горели красные пятна.
        - Вам это не поможет, патрон. Вы можете стравливать нас, вы можете манипулировать Советом… Но вам это не поможет!
        - Садитесь, пожалуйста, - кротко сказал Клавдий. Элеонора уселась в кресло для посетителей и расправила подол длинного черного платья. Клавдий откинулся на высокую резную спинку и задумчиво посмотрел через стол.
        Шли минуты. Его молчание было чудесным оружием: как игла, медленно входящая в тело жертвы. Будто крюк, неторопливо наматывающий кишки. Элеонора все больше бледнела под слоем тончайшей пудры. Проступали тени под глазами.
        Он стал первым Великим Инквизитором, при котором женщины заняли кураторские должности, и ни разу об этом не пожалел; как хорошо работалось с Элеонорой, как логично она умела противоречить, как остро они спорили, вырабатывая красивый, будто шахматная партия, компромисс… Теперь, вероятно, все это в прошлом. Не первое и не последнее предательство, с которым он сталкивается на своем веку.
        Он хотел, чтобы визитерша заговорила первая, но Элеонора молчала. Не девчонка, чтобы выказывать страх. Сама кого угодно запугает.
        - Я готов списать Оскара, - наконец сказал Клавдий. - Не хотел бы списывать вас. Что вы можете мне предложить?
        - Вы блефуете, - отозвалась она тихо. - Совет не ваш. Елизар и Виктор на нашей стороне, Мартин будет отстранен за измену. Что вы можете мне предложить, патрон, чтобы это была почетная отставка, а не смещение и суд?!
        - Жаль, - пробормотал Клавдий. - Не хотите, значит. Ладно… Не держу вас. Увидимся на Совете.
        Элеонора рывком встала. Пошла к двери. Остановилась, обернулась:
        - Неужели вы сошли с ума, патрон?! Инициированная ведьма! С неизвестными свойствами! Это угроза человечеству, угроза миру! Ну почему вы никого не слушаете?!
        Клавдия на секунду растрогал ее искренний порыв. В отличие от Оскара, который рвался к власти, Элеонора была мотивирована сложнее и видела проблему глубже. И еще она желала Клавдию добра - в своем понимании, конечно.
        - Меня поражает, - проговорил он с тонкой укоризной, - с какой легкостью вы полагаете меня идиотом. Даже обидно.
        - Не понимаю, - сказала она после паузы.
        - Я похож на человека, который прячет ведьму с неизвестными свойствами?
        Элеонора мигнула. Посмотрела по-новому:
        - То есть ее нет в живых?! Это напрашивается… напрашивалось…
        У меня репутация убийцы, подумал Клавдий. Впрочем, Элеонора права. Если бы Эгле сейчас исчезла, растворилась где-нибудь там, в Ридне, - проблему можно было бы считать решенной, Ивгу - окончательно свободной от любых обвинений… Какой хороший взгляд сейчас у Элеоноры! Так первобытный человек смотрел, наверное, на тень саблезуба, промелькнувшую в глубине пещеры, а ведь эту женщину не так просто напугать.
        - Госпожа Элеонора, - задушевно сказал Клавдий. - Я предлагаю обсудить ваше будущее, и предлагаю в последний раз. Больше подарков не ждите.
        Она смотрела на него длинную секунду. Потом с застывшим лицом вернулась в кресло для посетителей.

* * *
        В пригороде Ридны, на пустынной незнакомой улице было очень тихо. Ни собаки, ни машины, ни человеческого голоса - туман. Эгле ворочалась на гостиничной кровати, пытаясь уснуть и после долгих мучительных усилий наконец-то начиная задремывать, ускользая, засыпая, пока в голове у нее не всплыла короткая фраза, без начала и без конца: «…Вечно прозябать на болотах в Альтице. Вечно прятаться. Навсегда».
        Мысль была такой страшной, что Эгле рывком села в постели и сон слетел с нее вместе с одеялом. Несколько секунд не могла понять, где находится. Проснуться бы еще раз, и пусть все, случившееся в последние сутки, окажется сном.
        Ее рюкзак стоял у кровати; отправляясь в селение Тышка, Эгле на всякий случай взяла с собой зубную щетку, пижаму и смену белья, но больше почти ничего не взяла. Компьютер оставила на съемной квартире. Телефон - в машине у Мартина. У нее не было ни денег, ни собственности, впрочем, зачем это инициированной ведьме?
        В последнее время ее жизнь вела себя, как сорвавшаяся с привязи бодливая корова. Одичавшая, возможно бешеная.
        Эгле сняла трубку с пластикового корпуса старого телефона. Услышала длинный гудок. Надо же, кто-то еще пользуется стационарными линиями; телефонный номер Мартина был как узор, он стоял перед глазами, синий на белом, будто вышивка на свитере. Но звонить нельзя. Ее выследят. Она затаилась… она заперта. Она наказана…
        Откуда такие мысли?
        Ложась накануне спать, Эгле не стала переодеваться, сняла только джинсы; теперь, подняв до носа воротник свитера, она встала и, поджимая пальцы на холодном полу, подошла к окну. Отдернула шторы. Два уличных фонаря горели в отдалении - слева и справа, но сквозь плотную серую пелену их почти не было видно.
        Она сделала усилие и посмотрела сквозь туман. И почти сразу увидела горы - не мокрые и темные, а ясные, яркие даже ночью, величественные, непокорные и никому не подотчетные. И сразу же, как вчера, когда Эгле коснулась ракушки на камне - в ушах зазвучала песня - многоголосая и сложная, как эти горы.
        Она отпрянула от окна, будто от края пропасти. Зажала уши руками; песня в ее сознании почему-то была связана с выстрелом, песня и выстрел складывались, как фрагменты головоломки. Тот человек, Васил Заяц, выстрелил… и с Эгле что-то случилось. Она стала сильнее… она смогла спасти Мартина… но, кажется, изменилась сама. Или это болезненное воображение?
        (Она ведьма и может уйти. Жить там, на воле. Слушать, чуять эти горы, быть частью гор, а горы пусть станут частью Эгле. Кто или что ее остановит?)
        Это не мои мысли, подумала Эгле с нарастающим ужасом. Моя свобода выглядит по-другому.
        (Вечно прятаться на болотах в Альтице?)
        Ее ударило будто током. Горы мгновенно приблизились, в них не было ничего страшного. Пространство. Воздух. Свобода.
        (Кто я такая?)
        Стены давили на нее. Потолок, кажется, был готов опуститься на голову. Эгле поняла, что, если не выскочит сейчас на улицу, ее расплющит в этой клетушке, как жабу молотком.
        Натянула джинсы трясущимися руками, прыгая на одной ноге, чуть не падая. Накинула куртку, сунула ноги в ботинки. Вышла - вывалилась - на крыльцо, опьянела от нескольких глотков холодного сырого воздуха, привалилась лбом к некрашеному деревянному забору, замерла…
        Постояла, наблюдая, как живописно клубится и тает ее дыхание в ночном воздухе. Огляделась.
        Вдоль дороги ночевали машины - три или четыре понурых легковушки. Черепичные крыши терялись в дымке, туман подрагивал. Эгле мигнула: трехмерный мир расплылся перед ее глазами, сделавшись многомерным. Автомобили, крыши, кирпич и жестяные кровли гаражей, старые флюгера - тяжелый, неуклюжий, выхолощенный город, и рядом с ним другой мир, свободный, невыносимо яркий: воздух, ветер, дыхание гор.
        Без разбега, без усилия, едва оттолкнувшись от мокрого асфальта, Эгле взлетела вверх по стене и приземлилась на крыше - бесшумно, даже черепица не треснула. Туман имел запах корицы и кофе, он струился вокруг, складываясь в орнамент, в узор, поднимаясь башнями, вытягиваясь коридорами; ни о чем не думая, глубоко дыша, Эгле пошла сквозь туман, перешагивая с крыши на крышу без усилия, без звука, с каждым шагом чувствуя себя все более легкой.
        …А еще можно кататься верхом на волчице. Едва подумав, Эгле тут же увидела воочию: несется навстречу лес, из-под тяжелых лап разлетаются сосновые иголки, она летит - нет, теперь уже точно летит, поднимаясь над кронами, выше и выше…
        Она балансировала на самом уголке чьей-то лубяной кровли. Флюгер в виде медведя еле слышно поскрипывал в нескольких шагах; а еще можно танцевать с медведями. Можно плыть в тумане, зачерпывая его пригоршнями, нырять до земли и выныривать прямо в небо. Да кто же сказал, что она должна от кого-то прятаться?!
        Кто я такая? Вот и ответ… Вот и единственно возможный, восхитительный ответ. Я иду в горы, туда, где дремлют каменные улитки под слоем листьев и хвои, где века повисли, как моховые бороды на стволах, как дождевые тучи в колоссальных кронах…
        Ей было плевать, видит ее кто-то или нет. Она танцевала по крышам, и туман вился вокруг, будто кисейное свадебное платье.

* * *
        Клавдий дорого дал бы, чтобы послушать беседу, которая прямо сейчас, через несколько минут, состоится в резиденции герцога. Шансов на удачу - примерно половина: либо он, Клавдий, все сделал правильно и новости от встревоженного злого Оскара произведут на оскорбленного правителя ровно тот эффект, которого добивается Великий Инквизитор, либо… Либо нет. До Совета еще несколько часов.
        - Вы решитесь выступить против верховной власти? - Элеонора сумрачно смотрела на него через стол.
        - Вы так драматически спрашиваете, будто я собираюсь голышом прогуляться по площади. Нет, не собираюсь, но и не вижу особой проблемы.
        - Нет доказательств, что герцог…
        - Герцог был здесь совсем недавно, сидел в том же кресле, где сейчас сидите вы. Наш с ним разговор записан на диктофон. Юридически это ничего не значит, но с точки зрения общественного мнения…
        - Наш разговор вы тоже пишете?!
        - Нет, а зачем? - Клавдий посмотрел невинно. - Шантажировать вас я могу и так… но мне не интересно вас шантажировать. Мне интересно подвигнуть вас к искреннему раскаянию и добровольному сотрудничеству.
        - Вы со мной… вы меня… Я вам что, ведьма?! - Элеонора непроизвольно дернулась.
        - С ведьмами я разговариваю совершенно по-другому.
        На несколько минут сделалось тихо.
        - Вы умеете быть убедительным, - устало сказала Элеонора.
        - Мы только начали. - Клавдий подбросил и поймал пачку сигарет. - Готовьтесь провести в Вижне какое- то время, у Совета много дел. Хорошо, что ваш заместитель в округе так компетентен, что за Эгре, столицу виноделия, можно не волноваться.
        - Особенно если учитывать, что мой заместитель - ваш человек, - проговорила Элеонора с отвращением.
        - Наш человек, - мягко сказал Клавдий. - Один из нас. Наши коллеги, погибшие на улицах Вижны, и Одницы, и Ридны, могли бы тоже претендовать на высокие посты, бороться за власть и карабкаться в кресло. Но они предпочли умереть, защищая город от ведьм… я там был, кстати, в «ведьмину ночь». А вас с Оскаром не было.
        - Вы так говорите - «вас с Оскаром», - губы Элеоноры брезгливо дернулись, - будто мы супружеская пара или эстрадный дуэт… А у нас нет ничего общего. Я предпочитала бы держаться от этого человека подальше.
        - Что он вам предложил?
        - Финансирование, - бросила Элеонора, как вызов. - Вы прекрасно знаете, что мой округ несправедливо обделен во всех смыслах, к нам идут служить одни неудачники…
        - …И это ранит ваши амбиции?
        - Амбиции ни при чем, я не могу делать свою работу как положено…
        - И поэтому шлете в Вижну фальшивые донесения? - Клавдий вытащил бумажную папку из недр стола. - В которых одни и те же ведьмы берутся на учет по три раза?
        Элеонора обреченно посмотрела на документы в его руках.
        - Мне не хватает людей, - сказала, будто признаваясь в постыдном. - На лучшей винодельне, в туристическом районе, ведьма сидела на кассе и оставляла насос-знак на чеках. Ее выследили… не смогли взять! Она ушла! И где появится опять?! Не хватает людей, нет оперативников… При этом Соня со своим бешеным напором добиваться преференций… Сколько раз я просила обратить внимание на мою проблему?! Никто не хочет служить в таких условиях…
        - Зачем же вы так страдаете? - удивился Клавдий. - Шли бы в отставку, да и дело с концом.
        - Я имею представление о долге, - сухо сказала Элеонора. - Возвращаясь к вашим словам… наши коллеги, погибшие на улицах Вижны, отлично бы поняли, что я имею в виду.
        - Они бы не поняли, Элеонора. Вы затеяли междоусобицу внутри Совета в тяжелое время, когда так важны единство и доверие…
        - Никогда не было ни единства, ни доверия в Совете! - Элеонора вскинула острый подбородок.
        - Вы ошибаетесь, - доверительно сказал Клавдий.
        Они молчали несколько минут. Элеонора сделалась совсем белой.
        - У вас очень короткое «никогда», - он печально покачал головой. - А я сижу в этом кресле тридцать пять лет…
        Он сделал паузу. Элементарный факт, всем известный, принимался кураторами как данность, а ведь самому старшему из них, Елизару, не исполнилось и шестидесяти. Достаточно было призадуматься на секунду и спросить себя: а кем, собственно, должен был быть человек, стоящий тридцать пять лет во главе Инквизиции Вижны?!
        - …и состав Совета менялся на моих глазах, будто ландшафт с наступлением осени и приходом весны. Я помню заговоры, после которых оставался в кресле только я, все остальные куда-то исчезали. Я помню дни трогательного единодушия, когда кураторы сидели с прямыми спинами, как первоклассники за партой. Я помню времена, когда я мог указывать, что им съесть на завтрак, и никому бы в голову не пришло ослушаться…
        У Элеоноры дернулся уголок рта. Она торопливо прикрыла его кончиками пальцев; никогда прежде Клавдий не видел у нее нервного тика.
        - То есть вы хотите полного контроля над Советом, - пробормотала Элеонора. - Диктатуры.
        - Чего я хочу, - сказал Клавдий, - я объясню чуть позже.

* * *
        Нет, она не устала. Нет, песня, звучавшая в ее ушах, не затихла и не отдалилась. И туман был по-прежнему здесь, тыкался ей в щеки, в шею, как собачонка, будто приглашая танцевать дальше. Но Эгле остановилась и перевела дыхание.
        Близился рассвет. Мигал желтым огонь светофора, разгорался - и угасал. Этот ритм шел вразрез с ритмом песни в ее голове. Мигающий желтый огонь на перекрестке. Он о чем-то напоминал. О ком-то.
        Потянуло холодным ветром. Эгле съежилась, по рукам и спине побежали мурашки. Она огляделась вокруг, будто пытаясь понять, как здесь оказалась - на крыше трехэтажного особняка, подобно горгулье. На самом краю пригорода, где рукой подать до поросших лесом гор.
        Желтый цветок распускался и угасал в темноте.
        Она поняла, что не знает, как спуститься на землю. Закусив губу, собрав в кулак оставшееся самообладание, повернулась и побежала обратно - как очумелый трубочист, если бы только трубочисты могли совершать многометровые прыжки с крыши на крышу. Чтобы справиться с паникой, внушила себе, что просто вышла прогуляться, подышать воздухом, немного пройтись. Наконец отыскала пожарную лестницу, спустилась на землю, наспех окуталась мороком (не поздно ли?) и потрусила, как на утренней пробежке, боясь пропустить нужный переулок…
        Двадцать вторая пригородная.
        Дверь в дом так и стояла приоткрытой. Эгле скользнула внутрь, повернула ключ в замке, привалилась спиной к двери и сползла на пол - всё.
        Нет, она никому об этом не расскажет. Это ее личная война и ее собственная победа. Мартину не надо это знать, Клавдию тем более. Эгле не будет об этом помнить, не будет смотреть на горы, будь они прокляты…
        На ватных ногах она прошла на кухню и успела заварить себе чай, когда на улице за забором остановилась машина. Эгле насторожилась: хлопнула дверца. Скрипнула незапертая калитка. Потянуло липким, цепенящим сквозняком. Инквизиторы. Патруль. Прямо здесь.

* * *
        Мартина встретили у трапа, и только один из встречающих был инквизитором, администратором Дворца, Мартин узнал его.
        - Пожалуйста, куратор, следуйте за нами…
        - Куда, простите? - вежливо осведомился Мартин.
        - В центральный госпиталь. - Его провожатый удивился, он был, оказывается, уверен, что Мартин в курсе своих ближайших планов. - Вас уже ждут.
        - Я не жалуюсь на здоровье, - сказал Мартин. - И сию секунду направляюсь во Дворец Инквизиции.
        - Но у меня приказ, - пролепетал сопровождающий. - Я очень прошу не подводить меня, куратор. Вы можете позволить себе неповиновение, но я-то нет…
        Откуда он знает, подумал Мартин и тут же сообразил, что «неповиновение» в устах его собеседника означает всего лишь отказ от непрошеного обследования.
        - Это совсем ненадолго, - сопровождающий заглядывал ему в глаза. - И ехать недалеко. Там все ждут, люди, аппаратура… пожалуйста, войдите в положение!
        Мартин перезвонил отцу - по официальному каналу.
        - Если вы явитесь, не заезжая в госпиталь, куратор, - сказал Великий Инквизитор в трубке, - вы просидите в приемной до вечера. Или до завтра.
        Он приготовил мне клистир в наказание, угрюмо подумал Мартин.
        Его привезли в госпиталь рядом с аэропортом и сразу, минуя регистратуру, переодели в больничную рубаху и уложили в трубу огромного медицинского сканера. Он лежал там, как в гробу, совершенно неподвижно, слушая щелканье и жуткий стук, и неожиданно для себя уснул. В его сне была дорога под снегом, среди гор, где он засыпал за рулем, и Эгле трясла его за плечо: «Проснись!»
        - Куратор, проснитесь… Вот ведь железные нервы у парня…
        На этот раз инквизиторская машина покатила прямо ко Дворцу, завывая сиреной, и Мартин успел заметить множество инквизиторских фургонов и усиленные патрули на перекрестках.
        - Мы сами ничего не знаем, - сказал его сопровождающий. - Просто исполняем приказы.

* * *
        - Здесь никого нет, - инквизитор повел фонариком. - Поехали дальше. У нас еще десяток адресов.
        Их было трое. Один остался у двери, другой прошел в кухню, третий - в комнату. Эгле стояла, прижавшись лопатками к стене, фонарик светил ей прямо в глаза, но инквизитор видел только старые обои, дешевый натюрморт в рамке и книжную полку. Эгле чувствовала свой морок, как залепивший лицо кисель; им казалось, что постель аккуратно застелена и что вместо рюкзака у кровати валяется мягкий пуф.
        - Странный дом, - уронил второй инквизитор.
        - Хата под сдачу, а сейчас не сезон. - Тот, что держал фонарик, повел им в воздухе, выписывая знак. Эгле показалось, что ее защитную пленку режут ножом. Она сжала зубы, сопротивляясь изо всех сил, закрываясь, съеживаясь, удерживая слой морока - резко истончившегося, почти бесполезного.
        Знак висел в воздухе перед ее лицом. Она видела его, как ярко-красную неоновую вывеску, отсвет которой отражался в глазах инквизитора по ту сторону.
        - Хрень какая-то, - сквозь зубы сказал человек с фонариком и перешел в оперативный режим восприятия; Эгле почувствовала его как поток невыносимой химической вони и перестала дышать. Не так давно, в кабинете верховного инквизитора Ридны, она скрывала свое присутствие от двух десятков инквизиторов, но тогда рядом сидел Мартин, Эгле была спокойна, уверена в себе, радовалась своей новой власти…
        - А если так? - Инквизитор начертил в воздухе еще один знак. Тот растекся струйкой дыма. Эгле почувствовала резкую тошноту.
        - Сюда! - резко позвал инквизитор. Оба его товарища моментально оказались рядом. Эгле поняла, что задыхается и вот-вот потеряет сознание.

* * *
        В приемной Великого Инквизитора усталый, нервный референт велел Мартину ожидать. Когда-то эта приемная была специально устроена, чтобы мучить нерадивых кураторов, некоторым приходилось маяться здесь часами; Мартин опустился на стул, положил руки на колени, готовясь провести в такой позе столько времени, сколько понадобится. Уж если отец взялся его наказывать…
        На площади горели фонари и метались фары: светало все еще очень поздно, но день уже начался. Вижна просыпается затемно. Мартин попытался представить, что сейчас делает Эгле; он очень надеялся, что ей удалось заснуть. Я тебя вытащу, мысленно пообещал Мартин. Только меня дождись.

* * *
        Инквизиторы никуда не уехали. Стояли во дворе, не выпуская из виду дверь и окна, говорили с кем-то по телефону, нервничали, боялись. В доме не было ни второго выхода, ни печки с трубой, ни даже камина. Эгле оказалась в западне: время шло, инквизиторы чего-то ждали. Или кого-то?
        Подъехала еще машина. Эгле, задержав дыхание, наблюдая сквозь щель между шторами, увидела нового человека - невысокого, обрюзгшего, с неприятным выражением лица; она узнала его - это был Руфус, смещенный куратор Ридны, личный враг Мартина.
        От ужаса у Эгле обострился слух - кажется, сам по себе.
        - …А она, значит, не атаковала, - пробормотал Руфус и уставился на дом. Эгле торопливо укрыла себя мороком - из последних сил - и не расслышала, что сказал в ответ патрульный инквизитор.
        - Но вы ее видели? - с неудовольствием спросил Руфус.
        - Нет. Мы почуяли ее присутствие и…
        - …струсили, - пробормотал Руфус. - Удрали…
        Он подошел ближе и остановился у окна. Эгле теперь не видела его - шторы были плотно задернуты.
        - Госпожа Эгле Север? - негромко позвал Руфус. Эгле перестала дышать.
        - Мы могли бы договориться, - ровно продолжал Руфус. - Я знаю, что вы способны на договор, в отличие от прочих инициированных ведьм. Через несколько часов руководство Инквизиции полностью изменится. Господа Клавдий Старж и Мартин Старж потеряют власть. Вас некому будет защитить. Я предлагаю защиту в обмен на сотрудничество. Не надо никого предавать, топить, изобличать, просто подайте знак доброй воли. Я не желаю вам зла.

* * *
        Референт глянул на монитор и подпрыгнул на кресле, будто под него подсунули железную кнопку:
        - Пожалуйста, проходите, куратор…
        Мартин сосчитал до пяти, поднялся и шагнул в открытую перед ним дверь; дубовая створка тотчас же захлопнулась за его спиной, как дверца мышеловки. В кабинете пахло табачным дымом.
        - Да погибнет скверна, - проговорил Мартин, стоя на пороге.
        Отец сидел за компьютером, не сводя глаз с монитора, и на его лице было то самое выражение, которого до смерти боялись его подчиненные: Клавдий Старж изготовился кого-то отчитать, унизить и смешать с дерьмом. Мартин ждал, играя желваками; совсем недавно в этом кабинете он получил кураторский пост в Ридне и скупое напутствие: «Если ты не наведешь там порядок, то и никто не наведет». Бедная Ридна.
        - Сядь, пожалуйста, - сказал отец негромко. В голосе не было ни желчи, ни льда - не было эмоций, как если бы человек надиктовывал инструкцию к стиральной машине.
        Мартин подобрался; опустился в кресло для визитеров. Голос отца не понравился ему гораздо больше, нежели выражение лица.
        - Значит, ты решил, что субординации для тебя больше не существует? - Клавдий не отрывал глаз от монитора, голос прозвучал отстраненно-брезгливо.
        - Нет. - Мартин подобрался. - Я… принял решение в рамках своей компетенции.
        - Ты получил приказ и не исполнил. - Великий Инквизитор поднял взгляд и уставился на Мартина поверх экрана. - Почему ты ее не привез?!
        - Потому что она под смертным приговором! - отрезал Мартин. - И пока не снят мораторий…
        - По-твоему, я не в состоянии ее защитить?!
        Мартин удержался и промолчал. Отец прищурился, будто читая его мысли.
        - Я потерял хватку? Состарился? Меня можно не брать в расчет? А если Руфус притащит ее в Вижну - после допроса в подвале?!
        Как ни владел Мартин собой, как ни готовился к этому разговору - сердце начало дергаться, как рыбешка в пластиковом пакете.
        - Она нужна мне здесь. - Клавдий говорил отрывисто, будто втыкал иголки в живую плоть. - Здесь, сейчас, в этом кабинете. Я послал тебе борт, я послал людей, чтобы ты ее вывез! А ты рассудил по-своему? Хорошо. А если она сорвется и убежит в горы? Если она кого-то опять убьет - что ты будешь делать?!
        Мартину показалось, что его лицо покрывается кровельной жестью.
        - Она полностью себя контролирует. Она такой же человек, как я или вы, с чего бы ей кого-то убивать?!
        - «Ведьмин самострел» она тоже контролировала?
        Мартин открыл рот и закрыл, не находя подходящих слов.
        - Рад, что вам нечего сказать, куратор. - Клавдий опять сменил тон, из саркастически-желчного сделавшийся начальственно-ледяным. - Я попрошу ознакомиться с документом, - он выложил на стол два листа бумаги, скрепленных железной скрепкой.
        Мартин встал, подошел, не чуя под собой ног, и взял документ; это был донос Оскара - обвинение Мартина в измене.
        - Бред, - сказал Мартин с отвращением. - Я готов объясниться по этому поводу с Советом…
        - А вот по этому поводу?
        Клавдий выложил на стол еще один лист. Это был предварительный отчет опергруппы, работавшей прямо сейчас в селении Тышка: погиб мужчина, местный житель, убийство квалифицировано как «ведьмин самострел», ведьма, по многочисленным свидетельским показаниям, прибыла в селение на инквизиторской машине. С портрета, составленного по описаниям, на Мартина смотрела Эгле - с сиреневыми волосами до плеч и с неестественно злым выражением лица - а как же, ведь люди описывали опасную тварь.
        - Там полный поселок убийц, - медленно сказал Мартин. - Это мерзавцы, которые пытались казнить маму. Их соседи и родственники. Ее брат, который… ты знаешь. И я обязательно вернусь в этот поселок.
        - Как это поможет Эгле? И как это поможет твоей матери, которую, кстати, обвинили в экспериментах с инициацией?
        - Что?! - Мартин пошатнулся. - Но почему мне сразу… я же должен был знать… почему ты…
        Пискнул селектор на столе.
        - Госпожа Старж в п-приемной, - чуть запинаясь, пробормотал референт.

* * *
        - Лично мне совершенно понятно, что вы стали жертвой трагических обстоятельств, - размеренно, веско говорил Руфус. - Ученые излишне самоуверенны, оторваны от жизни, порой циничны, такова наука… Госпожа Ивга Старж добилась великолепного результата, который оказался смертным приговором - для вас.
        Эгле тряхнула головой, пытаясь освободиться от его голоса. Слова Руфуса вползали ей в уши, будто пиявки, просачивались в горло и мешали дышать. Все оборачивалось хуже, чем она могла представить; много лет ненавистники Клавдия сидели в засаде и ждали удобного момента, и вот - кинулись стаей на всё и на всех, кто был ему дорог.
        - Смертным приговором, - с оттяжкой повторил Руфус. - Но даже не это самое грустное. Поймите, любой инквизитор, захватив вас, обязан будет провести допрос с пристрастием, хочет он того или нет. Кроме меня: я официально в отставке. После допроса любой инквизитор потащит вас на Совет в Вижну, чтобы выслужиться, и там вас станут заново потрошить, желая понять, что вы такое, желая в сотый раз услышать подробности вашего совместного предприятия с госпожой Ивгой, и поверьте - вы ничего не сможете утаить. Господин Старж не защитит вас, потому что Инквизиция - структура, а не вотчина одного человека. Обратите внимание: я не угрожаю. Формально я вообще не инквизитор…
        Он сделал паузу. Эгле слышала, как тяжело дышат патрульные, - тем было откровенно страшно.
        - Вот что мы можем сделать, - снова заговорил Руфус. - Вы на видеокамеру, под запись, ответите на несколько вопросов. Я знаю, вы не станете лгать, это не в ваших привычках. А я, вернув влияние в Инквизиции, сохраню вам жизнь и по возможности свободу.
        Эгле поняла, что он не врет сейчас. Более того - уверен, что она внимательно слушает.
        - Просто выйдите сейчас из дома, - тихо сказал Руфус. - И я сделаю так, что палачи в Вижне вас не получат.

* * *
        Больше всего Ивга боялась, что в присутствии Мартина почувствует инквизиторский холод, - но когда сын обнаружился рядом, в нескольких шагах, она не ощутила ничего, кроме радости. Она обняла Мартина, не спрашивая ни у кого разрешения. От него исходило тепло, как раньше, как в детстве.
        - Мама, - сказал он дрогнувшим голосом, - что ты тут делаешь?!
        Она мельком увидела себя его глазами - неинициированная ведьма в самом центре Инквизиции, в старом кабинете, где только недавно, после ремонта, деактивировали дознавательские знаки на стенах.
        - Зашла повидать тебя. - Она провела ладонью по его щеке, опять живописно небритой, как если бы Мартин был свободным художником, а не инквизитором-функционером. - Ну и решить кое-какие мелкие проблемы… Ты уже знаешь, что тебя обвиняют в измене, отца пытаются сместить, а меня запереть в тюрьму за нелояльность?
        - Секунд тридцать как знаю, - сказал он сквозь зубы.
        Ивга посмотрела на Клавдия; тот сидел в своем кресле, и на лице у него была отвратительная желчная маска, такая плотная, что даже Ивга не могла сейчас понять, что он чувствует на самом деле. Что же он, играл с сыном в кошки-мышки? Не говорил всего сразу? Манипулировал, по своему обыкновению?
        Клавдий поймал ее взгляд. Поманил Ивгу пальцем, она осторожно выпустила плечи Мартина и подошла. Клавдий развернул к ней свой монитор. Она увидела контрастные снимки позвонков и ребер, тени внутренних органов, многословные описания: надо десять лет учиться на доктора, чтобы что-то понять.
        - Это его медицинские документы. - Клавдий кивнул, отвечая на незаданный вопрос. - Он здоров. Цел и здоров. В свете обстоятельств, о которых ты знаешь.
        Ивга, задержав дыхание, обернулась к Мартину. Тот улыбнулся почти весело, утешая и подбадривая, так, что у нее сделалось немного легче на душе.
        - Мама, они целый час просвечивали меня насквозь. Они сказали, меня можно отправлять в космос… Я клянусь, что больше не буду таким дураком. Не бойся за меня.
        - Вы свободны, куратор, - сказал Клавдий подчеркнуто равнодушно. - Увидимся на Совете. Да погибнет скверна.
        - Я хочу знать подробности. - Мартин перестал улыбаться. - Я имею право знать, от кого исходит обвинение и что мы собираемся предпринять в ответ, и как позаботиться о безопасности госпожи Старж…
        - Спасибо, вы уже позаботились о ее безопасности, - сказал Клавдий.
        Ивга увидела, как Мартин меняется в лице. За долю секунды. Мгновенно и страшно.
        Он моментально взял себя в руки. Кивнул и вышел. Ивга задрожала:
        - Зачем?!
        - Не удержался, - тяжело вздохнул Клавдий. - Прости. Не смог.

* * *
        Инквизиторы ждали снаружи: трое патрульных и Руфус, потерявший должность, но не хватку. Эгле в последний раз посмотрела на телефон; аккуратно сняла трубку и положила рядом на тумбу. Длинный гудок сменился короткими - Эгле давным-давно забыла, как тревожно пищит разъединенная телефонная линия.
        Она оставила ключ торчать в двери. Вышла на крыльцо; один патрульный попятился, двое других замерли, характерным дирижерским жестом вскинув руки, готовые нападать и защищаться. Зря, очень зря она недооценивала их.
        - Не надо, - сказал Руфус своим сотрудникам. - Никакого насилия… Мы сотрудничаем.
        Пассажирская дверца его машины была открыта настежь, приглашающе, как вход в мышеловку. Улица утопала в тумане, бледно горели фонари, наступающий день обещал быть темным и холодным.
        - Патрон, - пробормотал оперативник, будто забыв в эту секунду, что его бывший начальник низложен. - Это опасно.
        Руфус внимательно разглядывал Эгле. В мареве серого утра она не могла различить цвет его глаз.

* * *
        Телефон отзывался короткими гудками, как если бы трубка не лежала на рычаге. Эгле уронила трубку, в сотый раз говорил себе Мартин. Случайно задела старый телефонный аппарат, и трубка съехала. Эгле просто спит, и надо подождать. Она проснется и услышит короткие гудки, и положит трубку на место…
        Гудки. Еще гудки. Мартин бродил по коридорам виженского Дворца Инквизиции, выстраивая цепочки возможных событий, сортируя в уме варианты от лучшего к худшему. «Вы уже позаботились о ее безопасности». С точки зрения отца, то, что сделал Мартин, вредно и опасно для матери. Мартин отказался конвоировать Эгле в Вижну. Значит…
        Он остановился, не имея мужества думать дальше. Все мысленные построения упирались в тупик. Нет, упыри в черных балахонах не получат Эгле… Значит ли это, что они получат Ивгу?!
        Он перезвонил дежурному в Ридну. Происшествий нет, сказали ему. Оперативная группа в селении Тышка отчитывается напрямую перед Великим Инквизитором. Других происшествий нет.
        Он постоял у окна, глядя на рано проснувшийся суетливый город. Перезвонил Оскару, почти уверенный, что куратор Рянки не ответит. Но Оскар почти сразу отозвался:
        - Да погибнет скверна…
        - Да погибнет, - согласился Мартин. - Я читал твой донос.
        - Все читали, - слышно было, как Оскар ухмыляется в трубке. - У тебя сегодня большой день. Но не только у тебя.
        - До встречи тогда, - сказал Мартин.
        Он снова перезвонил Эгле на съемную квартиру. Короткие гудки. Ему впервые пришло в голову, что на Совет, пожалуй, можно и не ходить; пора бросать все, спешно возвращаться в Ридну, хватать Эгле и увозить, прятать…
        Но зачем отец притащил маму во Дворец Инквизиции?! Не сама же она приехала, в самом деле, рано утром, чтобы повидать Мартина… И что с ней будет, если Великого Инквизитора сегодня сместят?
        Мартин набрал телефон матери. «Абонент находится вне зоны доступа».

* * *
        - Ты говорил, что я могу отказаться. - Ивга стояла у окна, глядя на площадь перед Дворцом Инквизиции. Расходились тучи. Влажный булыжник, отполированный миллионами ног, поблескивал, как чешуя.
        - Обстоятельства изменились. - Он курил под вытяжкой. В последние дни он слишком много курил.
        - То есть не могу?
        - Нет.
        - Ладно, - сказала она после паузы. - Учти на всякий случай, что я ничего не боюсь и совершенно спокойна.
        На самом деле она была далека от спокойствия, но ей казалось очень важным держать сейчас лицо. Даже перед Клавдием. Особенно перед ним.
        - Когда все кончится, - он помолчал, - иди сразу к машине, тебя проведут. И отвезут прямо домой. Собери вещи первой необходимости - небольшую сумку. Держи под рукой телефон. Это на случай варианта «Б».
        Ивга, прищурившись, наблюдала, как снуют по площади пешеходы. Что-то из давней, нервной, перепуганной юности: маленькая сумка, быстро собрать вещи, срываться с места и бежать, бежать…
        - Дружище, - сказал Клавдий. - Не думай о плохом. Просто я обязан все учесть, все варианты… И лучше не смотри никаких новостей. Кино посмотри. Комедию.
        - А что будут за новости?
        - Не знаю.
        Она обернулась, не поверив своим ушам, он чуть улыбнулся:
        - Правда, не знаю в точности. Возможно, будет шум, паника, тарарам. Но все может измениться еще десять раз…
        - Хорошо, - сказала Ивга. - Я только прошу… не надо так с Мартином. Он не заслужил.
        - Он заслужил еще и не такое. - Клавдий закурил новую сигарету. - Но раз ты просишь… Тогда конечно.

* * *
        - Садитесь в машину, - повелительно сказал Руфус из Ридны. В этот момент он был настоящим куратором округа - тем, кем так и не смог стать Мартин. Оперативники подошли ближе, окружая Эгле с трех сторон.
        - Госпожа Ивга Старж, - сказала она очень тихо, - ни в чем не виновна.
        - Вы знаете, что это не так. - Руфусу понравилось, что она заговорила, вступая в диалог, и еще больше ему понравилась интонация, похожая на оправдание или мольбу. - Но госпоже Старж, в отличие от вас, не грозят ни пытки, ни казнь. Только суд… впрочем, справедливый. С учетом всех обстоятельств.
        Горы были страшно близко. В ушах многоголосым хором гремела песня.
        Часть третья
        Совет начался ровно в десять. Кураторы, согласно протоколу, поднялись навстречу Великому Инквизитору; Клавдий быстро оглядел их лица - бледные после бессонной ночи, сосредоточенные, не очень-то добрые. Черные плащи с откинутыми капюшонами придавали сборищу вид официальный и мрачный.
        Оскар и Элеонора не смотрели друг на друга прямо, но и не выпускали из виду, между ними потрескивало ясно ощутимое напряжение. Соня из Одницы, получившая новое назначение, улыбалась с чуть заметным снисхождением и превосходством. Август из Альтицы, впервые оказавшийся в этом кабинете, держался невозмутимо, впрочем, из-за шрама у него было всегда одно и то же выражение лица. Елизар из Корды нервно поглаживал свой протез, Виктор постукивал пальцами по столу, как рассеянный пианист, - он был единственный, с кем Клавдий не говорил перед началом заседания, и теперь понятия не имел, чего ждать.
        Мартин стоял, выпрямив спину, царственно держа голову, с выражением легкой скуки на спокойном лице. В его возрасте я таким не был, подумал Клавдий. Заболело сердце: он прекрасно понимал, что слов, сказанных сегодня, Мартин не забудет никогда. Но и Клавдий ничего не забудет; впрочем, нет времени сокрушаться, все только начинается, а ставки чудовищные.
        - Прошу всех садиться, господа, - сказал Клавдий с интонациями доброго дядюшки и сам опустился в кресло. Оскар остался стоять:
        - Да погибнет скверна… Господа, я прибыл с сообщением об измене.
        Он был великолепен сейчас - аристократ со сверкающими глазами, настоящий Великий Инквизитор, человек абсолютной чести и безусловного самоотречения. Такому к лицу высокое кресло, грустно подумал Клавдий.
        - В исключительных случаях, вот как сегодня, - продолжал Оскар, - куратор не может молчать и не должен молчать. Я заявляю, что Мартин из Ридны лишился права сидеть за этим столом, быть и называться инквизитором, поскольку вступил в сговор с действующей ведьмой!
        Копию своего рапорта Оскар заблаговременно разослал всем членам Совета. Клавдий понимал, что через секретарей и технических сотрудников информация расползется дальше и ее не остановить.
        - …Но прежде, чем мы двинемся дальше, - Оскар оглядел сидящих за столом, - я хочу напомнить, что ни Соня из Одницы, ни Август из Альтицы - хоть и получили назначения - до сих пор не утверждены в новых должностях и не имеют права голоса! Это правило, это закон, который не может быть изменен волей Великого Инквизитора!
        Соня быстро посмотрела на Клавдия - вопросительно. С замешательством. Она не была готова к такому повороту событий - ведь если Клавдий назначил ее в Одницу, он должен был позаботиться и о том, чтобы провести кандидатуру через Совет? Соня лихорадочно соображала - она оказала Клавдию ценную услугу… В самом деле ценную, и рассчитывала на благодарность… Просчиталась?!
        - Я ставлю вопрос на голосование, - с новой силой продолжал Оскар. - Кто за то, чтобы лишить Мартина Старжа кураторской должности?
        Он сам же первый поднял руку. Требовательно оглядел лица сидящих за столом: Оскар зачищал пространство. Устранив Мартина, он получит большинство, даже если Элеонора его предаст.
        Однорукий Елизар из Корды поднял свой протез. Виктор оценил его жест и хищно ухмыльнулся - Великий Инквизитор терял власть над Советом, а Виктор всегда примыкал к сильному; теперь он поднял руку вслед за Оскаром и Елизаром. Элеонора покосилась на Клавдия. Тот выждал паузу - и поднял сразу обе руки, будто сдаваясь:
        - Вы неудержимы в своем напоре, куратор, ну кто же сможет противостоять…
        В глазах Сони из Одницы мелькнула паника. Август помрачнел, и даже шрам через лицо не мог скрыть его напряжения.
        Элеонора перевела взгляд на Оскара - посмотрела впервые прямо, глаза в глаза. Дернула щекой. Подняла тонкую, как ветка, белую руку - будто признавая, что ее договоренности с Клавдием потеряли силу, как потерял сейчас власть некогда всемогущий Великий Инквизитор.
        Мартин встал с кривой усмешкой, стянул с плеч мантию и уронил на спинку кресла. Тень боли мелькнула на его лице - только тень, и видимая только Клавдию. Мартин пошел к двери, не оглядываясь.
        - Стоп, - вкрадчиво сказал Клавдий. - Прошу минуту внимания…
        Люди за столом насторожились. Мартин остановился, не оборачиваясь.
        - Вернее, прошу не я. - Клавдий чувствовал, как раздуваются ноздри. - Внимания просит его сиятельство герцог…
        Он демонстративно посмотрел на часы. Кивнул референту, тот поднял пульт. Включилась панель под потолком - с логотипом главного новостного канала. Заставка держалась мучительных пять секунд, потом в кадре обнаружился герцог. Правитель сидел за резным дубовым столом на фоне панорамы Вижны. По его лицу Клавдий понял, что обращение записали не с первого раза и даже не с пятого.
        - Друзья мои, подданные и сограждане… - начал герцог, и Клавдий услышал общий вздох над столом. С таким видом герцог мог объявить что угодно - хоть ядерную войну.
        - Последние события в Вижне, - глухо говорил герцог, - в столице и провинциях подталкивают меня к непростому решению. Инквизиция, как независимая от государства организация, не отвечает вызовам времени, это архаичная, закоснелая структура, не способная решить возложенные на нее задачи. Кому служит современная Инквизиция? Если она служит обществу - почему не под контролем государства, верховной власти? Или, может быть, Инквизиция служит сама себе?!
        Мартин, стоявший в дверях, наконец-то повернул голову, но посмотрел не на экран, а на Клавдия. Это был взгляд детского, искреннего удивления; Клавдий ухмыльнулся в ответ.
        На государственной телестудии у него было по меньшей мере три шпионки, две из них ведьмы на высоких позициях, отлично понимавшие, кому обязаны профессиональным статусом. Когда герцог явился записывать свое обращение, Клавдию донесли об этом трижды. Он без скуки выслушал бы новость и десять, и пятнадцать раз - такой изматывающей была партия, которую Клавдий разыграл этой ночью. Столько раз успевал отчаяться и поверить, что продул всухую. И ведь он еще не выиграл - просто заставил герцога в истерике смести фигуры с доски, теперь вместо шахмат начнется рукопашный бой без правил…
        Правитель говорил всего-то три минуты и за это время успел охрипнуть. Речь он, скорее всего, писал себе сам - и даже редактуры не потерпел, беспомощные канцелярские обороты перемежались в его обращении с откровенно обиженными выпадами. Кураторы за столом внимали герцогу в ошеломленном молчании. Наконец, на экране возникла заставка с государственным гербом; после короткой паузы все лица обратились к Клавдию.
        Он оценил выражение глаз Оскара. Вот что бывает с предателями - их даже не ставят в известность, когда идут ва-банк. А герцог пошел ва-банк, он уверен сейчас, что совершил сильный поступок, он видит свое имя на страницах учебника истории - назло Клавдию. «Посмотрим, кто из нас неудачник» - интересно, сколько раз за ночь герцог повторил про себя эту фразу.
        А еще интереснее, понимает ли Оскар, что стал орудием Клавдия, против воли подталкивая герцога к скандальному решению; понимает, судя по выражению лица.
        - Итак, господа, - сказал Клавдий сокрушенно, - теперь вы видите, какие вызовы перед нами стоят?
        В комнате царила мертвая тишина.
        - Его сиятельство публично замахнулся на независимость Инквизиции, - продолжал Клавдий все более драматическим тоном. - Все мы знаем, что это достаточная причина для введения всеобщего чрезвычайного положения.
        Он снова посмотрел на референта. Тот подскочил и положил на стол готовый, отпечатанный на бланке приказ; Клавдий с нарочитой небрежностью расписался внизу листа.
        Оскар побледнел до синевы, Соня, наоборот, раскраснелась. Елизар из Корды тяжело дышал; он голосовал в сговоре с Клавдием, отрабатывая «второй шанс», и поднял руку за отставку Мартина по предварительной договоренности. А вот Элеонора поняла, что промахнулась с голосованием; у нее было такое лицо, будто здание вокруг загорелось, а бежать некуда.
        Клавдий отдал подписанный приказ референту, и тот торопливо вышел. Заместители Великого Инквизитора с четырех утра ждали момента, чтобы запустить механизмы чрезвычайного положения. Жаль только неинициированных ведьм; совсем недавно казалось, что темные времена позади…
        - Казалось, темные времена позади, - сказал Клавдий вслух, пользуясь тем, что никто не решался нарушить молчание. - Но вот, оказывается, все только начинается… Чрезвычайное положение, введенное Вижной одновременно во всех провинциях, дает мне право утверждать кураторов без согласования с Советом. Вот документ, утверждающий госпожу Соню куратором Одницы, вот приказ о назначении Августа куратором округа Альтица, а вот это…
        Он выложил еще один документ на край стола и посмотрел на сына, так и стоящего у двери - в элегантном светлом костюме и безупречно повязанном галстуке с осьминогами.
        - Это приказ о восстановлении Мартина из Ридны в его должности, - сказал Клавдий в полной тишине. - Займите ваше место, куратор.
        Секунду ему казалось, что Мартин сейчас выйдет, хлопнув дверью. Но тот сжал зубы и вернулся; Клавдий отлично понимал зачем.
        - Какой прекрасный галстук, - со смешком сказала Соня из Одницы, глядя на Мартина и отлично сознавая неуместность своих слов. Соня пребывала в жесточайшем стрессе: еще минуту назад она была уверена, что все кончено, в новой должности ее не утвердят и отправят вслед за Клавдием в позорную отставку. А Оскар уже чуял кресло Великого Инквизитора у себя под ягодицами, а Элеонора радовалась, что вовремя сделала выбор, а Виктор - что удачно примкнул к сильному…
        Мартин снова надел мантию, но садиться не спешил. С вызовом посмотрел на Оскара, куратор Рянки проигнорировал этот взгляд, как если бы Великий Инквизитор только что свалился с неба прямо в высокое кресло.
        - Вижу, вам есть что сказать, куратор? - Клавдий слегка кивнул Мартину. - Ну так скажите, прежде чем мы перейдем к другим неотложным вопросам.
        У всех за столом появилось дурное чувство разыгранной по репликам пьесы, и у Мартина в первую очередь. Никогда прежде Клавдий не преподносил им таких мастер-классов - с герцогом в роли марионетки, с заготовленными приказами в качестве либретто. Сидящие за столом на секунду уверились, что и слова Мартина написаны заранее и вызубрены наизусть, как стишок.
        - В исключительных случаях, вот как сегодня, - Мартин заговорил, слово в слово повторяя вступление Оскара, с хорошо спрятанным сарказмом, - куратор не может молчать и не должен молчать… Я рад, что видел ваше голосование, и уверяю, что запомню сегодняшний день.
        Клавдий не отказал себе в удовольствии внимательно оглядеть лица кураторов. Элеонора с горечью покачала головой, Оскар оскалил красивые белые зубы. Елизар смиренно вздохнул, Виктор смотрел на уже отключенный телеэкран, будто надеясь, что герцог вернется и объявит, что его обращение - шутка.
        - Но, раз уж я восстановлен в должности, господа, - продолжал Мартин, - я требую еще одного голосования! Кто за то, чтобы немедленно вернуть мораторий и остановить все виды казней для всех категорий действующих ведьм?
        - Эгле Север убила человека в селении Тышка, - в тишине отчетливо лязгнул Оскар. - Вы хотите избавить ее от казни?
        У Мартина опасно сузились глаза. Клавдий подумал, что в кулачном поединке, пожалуй, у Оскара не будет шансов - Мартин моложе, спортивнее и несравненно, чудовищно злее. Не хотелось бы превращать Совет в потасовку; но неужели Мартин думал, что происшествие в Тышке удастся скрыть хоть на пару часов?!
        - Я за мораторий, - глухо сказал Мартин и поднял руку. Никто не двинулся - все уставились на Клавдия. Он прочитал по их взглядам: Соня заранее знала о «самостреле» от своих информаторов в Ридне. Елизар и Август не знали, насторожились. Элеонора искала способы, чтобы вернуть контроль над ситуацией, Виктор пытался понять, кто за этим столом сильнее рискует, Оскар собирался с силами для новой атаки.
        Мартин стоял, играя желваками, но руку не опускал. Клавдий откинулся на спинку кресла; несколько секунд прошли в тишине.
        - Неоднозначный выбор, - медленно сказал Клавдий. - С одной стороны, мы вводим чрезвычайное положение, с другой - мораторий на смертную казнь… Но это точный и правильный сигнал обществу, это решение доброй воли. Да, казни несвоевременны.
        Он поднял руку; Елизар, Август, Соня и Элеонора одновременно повторили его жест. Через секунду руку поднял Виктор. Такого единодушия в этой комнате не было уже очень давно.
        - Здесь что же, согласованное голосование? - спросил Оскар, демонстративно обращаясь к Элеоноре. - Договорное?!
        - Оскар, Оскар, - горестно пробормотал Клавдий. - А что же вы такое сказали герцогу, что тот решил подмять Инквизицию? Он хотя бы посвятил вас в свои планы - или просто использовал, как одноразовый… пакет?
        Оскар сделался багровым.
        - Это вас, господа кураторы, сейчас используют, как… ветошь! За что вы только что проголосовали?! За то, чтобы сохранить жизнь ведьме-убийце! Которую перед этим привела к инициации другая ведьма! Привилегированная! Ей, оказывается, можно все в этой стране! И вы знаете ее имя!
        Мартин, опустившийся было на свое место, резко поднялся опять. Клавдий поймал его взгляд и молча потребовал успокоиться. Мартин, играя желваками, уселся снова.
        - Отлично, - сказал Клавдий. - Теперь можно двигаться дальше.
        Он кивнул референту. Тот шагнул к столу и быстро, как дежурный в школе, разложил перед сидящими у стола копии одного и того же документа, распечатанного на бланке инквизиторской канцелярии, подписанного от руки. Клавдий кивнул в ответ на вопросительные взгляды - читайте, мол.
        С первых же прочитанных строк они растеряли бесстрастие. Выдержка Мартина окончательно ему изменила - он посмотрел на Клавдия с откровенным ужасом. Оскар придержал на лице очки со сломанной дужкой:
        - Это что, явка с повинной?!
        - Это свидетельство того, что госпожа Старж, действуя с моего ведома и одобрения, исследовала некоторые теоретические вопросы, - сказал Клавдий.
        Они перечитывали текст, будто не веря глазам: Ивга написала этой ночью блестящий инквизиторский отчет, таким густым канцеляритом, который сделал бы честь даже Мартину, а ведь тот порой сознательно доводил свои рапорты до стилистического абсурда. Инквизиторский отчет, исполненный ведьмой, - да, этот документ когда-нибудь займет место в музее.
        - Рапорт составлен по моему указанию, - небрежно продолжал Клавдий, убедившись, что они все прочитали. - На любые вопросы господа кураторы незамедлительно получат ответ.
        Он посмотрел на референта. Тот вышел и сразу вернулся - с ним вошла Ивга, совершенно спокойная с виду, но очень бледная. Она вошла и осталась стоять, потому что кресла для посетителей в этой комнате предусмотрено не было.
        Клавдий поднялся. Одновременно подскочил Мартин, белый как бумага, и еще через секунду встали все - кто повинуясь этикету, кто не решаясь на открытый бунт. Последним оторвал седалище от кресла Оскар. Если Ивгу и поразило зрелище стоящих перед ней восьми инквизиторов в черном, то она не подала виду.
        - Что бы вы хотели знать о «чистой инициации», господа? - спросила Ивга с чуть заметной улыбкой, вполне доброжелательно и вместе с тем нейтрально.
        Кураторы переглянулись. Элеонора вопросительно посмотрела на Оскара. Мартин буравил взглядом отца; если он даст мне в челюсть, я свалюсь в нокдаун, подумал Клавдий.
        - А она существует? - быстро спросила Элеонора. - Чистая… лишенная скверны… такая инициация возможна?
        - Неизвестно, - спокойно ответила Ивга. - Я пришла к выводу, что подтвердить или опровергнуть существование так называемой «чистой инициации» невозможно без экспериментальных данных. Которые ни я, ни кто-либо другой не может получить, потому что эксперименты с инициацией незаконны и безнравственны.
        - А откуда тогда взялась Эгле Север? - отрывисто спросил Оскар.
        - Видите ли, - Ивга улыбнулась с благожелательным академическим высокомерием, - если бы несколько женщин прошли инициацию в сходных условиях и все показали сходный результат - я бы ответила вам. Но я не могу ответить, потому что не было эксперимента. Эгле Север - единичный феномен, возможно, результат неких редкостных мутаций… Если легендарную Мать-Ведьму, например, принято называть деструктивной мутантной ведьмой, то Эгле по аналогии можно считать конструктивной, созидающей мутантной ведьмой. Впрочем, кому я это рассказываю…
        Она улыбнулась шире, встретившись глазами с Клавдием. Он молча восхитился - и испугался за нее.
        - Матери-Ведьмы не существует, - тихо сказал Елизар. - Это миф.
        - Вам виднее, - Ивга кивнула. - Но мутантные ведьмы разного рода описаны в литературе, в исторической, я имею в виду. До сих пор среди них не было ни одной целительницы. Будем считать, что Эгле Север вытащила счастливый билет.
        Кураторы опять переглянулись; Клавдий мысленно считал секунды. Находиться в одной комнате с этими людьми Ивге было физически трудно, несмотря на ее великолепную естественную защиту. Мартин стоял, покрываясь красными пятнами, с каждой секундой становясь все более непредсказуемым.
        - Еще вопросы? - Клавдий постарался не выказать нетерпения.
        - Значит, вы не проводили экспериментов с инициацией? - спросил Виктор.
        - Нет, - тут же отозвалась Ивга.
        - Кто инициировал Эгле Север? - быстро спросил Оскар.
        - Никто. - Ивга ответила после небольшой паузы. - Она прошла обряд… без участия другой ведьмы. Это редкий, но… возможный вид инициации.
        - Откуда она узнала о таком обряде? - не умолкал Оскар.
        - Этот вопрос будет адресован Эгле Север, - сухо вмешался Клавдий.
        Мартин посмотрел на него бешеным, жутким взглядом. Терпение, сынок, мысленно взмолился Клавдий. Элеонора неслышно хмыкнула - она была уверена, что Эгле мертва и что Клавдий это знает.
        Ивга по-прежнему чуть улыбалась. У нее выступил пот на бледном лбу.
        - Спасибо, - сказал Клавдий, и голос его прозвучал вполне бесстрастно, - на этом все.
        Ивга слегка кивнула и вышла, сопровождаемая референтом, с прямой спиной, еле заметно покачиваясь. Клавдий неторопливо уселся, и кураторы, чуть замешкавшись, последовали его примеру. Остался стоять только Мартин - он, кажется, собирался навсегда выйти из этого кабинета и задержался только затем, чтобы сказать памятную речь на прощание.
        - Теперь по поводу Эгле Север. - Клавдий поймал его взгляд. - Что вы нам хотите сообщить об этой ведьме, куратор?
        Мартин молчал, раздувая ноздри. И снова все в комнате на секунду поверили, что речь Мартина готова наперед и отрепетирована перед зеркалом, но Мартин молчал, глядя в пространство, и пауза затягивалась. Элеонора смотрела на него почти с сочувствием; Клавдий мельком подумал, что альянс Мартина и Элеоноры в Совете кураторов был бы, пожалуй, живучим и продуктивным. Если бы они решились все-таки скинуть Клавдия Старжа.
        - Очень бы хотелось допросить Эгле Север, - в тишине проговорил Виктор. - Вот прямо… руки чешутся.
        - Нам придется отвлечься на несколько минут, - Клавдий демонстративно посмотрел на часы. - За изучением научных проблем мы почти забыли, что герцог объявил нам войну, а тем не менее на обращение его сиятельства должен ведь быть адекватный ответ, правда?
        Референт, не дожидаясь приглашения, поднял пульт; вместо студии на экране появился кабинет Великого Инквизитора, вместо городского пейзажа - темная дубовая панель на стене, вместо герцога на зрителей смотрел теперь Клавдий в черной мантии с капюшоном на плечах. Запись была сделана за несколько минут до начала Совета.
        - Выражая глубочайшее почтение его сиятельству герцогу, - Клавдий на экране говорил светским тоном, с мягкой, едва ощутимой иронией, - я хотел бы ответить на заданный им вопрос: кому служит Инквизиция? От ответа зависит наше общее будущее… Так вот, господа, Инквизиция никому не служит. Мы служим идее. Инквизиция борется с ведьмами? Нет. С инфернальным злом, которое превращает людей в чудовищ. Ежедневно мы противостоим тому, чего большинство сограждан, к счастью, не может представить. Государство хочет нас контролировать? Прекрасно. Я мог бы сказать - пусть действующие ведьмы завтра выйдут на улицы, пусть полицейские их ловят, а чиновники штрафуют. Я так не скажу, потому что помню свой долг. Я мог бы сказать, что инквизиторских патрулей на улицах завтра не будет и ведьмы придут в школу к вашим детям, - но я так не скажу… пока.
        Глядя сейчас на монитор, Клавдий с удовлетворением отметил, что с возрастом его ухмылка не растеряла зловещего обаяния, а сделалась, возможно, еще более гадкой.
        - Я искренне надеюсь, - продолжал он же с экрана, - что его сиятельство пересмотрит решение, к которому его подтолкнули негодные советчики, и что это случится раньше, чем Инквизиция бросит всех на произвол судьбы. Вы готовы предстать перед ведьмами - без посредников? Если нет - готовьтесь, господа. Инквизиции под государственной властью никогда не было, нет и быть не может. Больше мне нечего добавить, сожалею.
        На экране появилась заставка - парадный фасад Дворца Инквизиции, монументальный и зловещий. Кураторы смотрели на Клавдия - Соня в восторге, Август в замешательстве, Елизар напряженно, Виктор почему-то с завистью. Элеонора, с красными пятнами на щеках, готова была потерять самообладание. Оскар играл желваками.
        И только Мартин, по-прежнему стоя у стола, смотрел вниз, на инквизиторский отчет Ивги.
        - Но это… угроза, - тихо сказал Елизар. - Неизвестно, как отреагирует герцог… К тому же может начаться паника, а ведьмы… могут воспринять ваши слова как приглашение…
        - Когда это ведьмам требовалось приглашение? - удивился Клавдий. - Кстати, это не просто угроза - это война. Герцог испугается и пойдет на попятный. А мы дадим ему возможность сохранить лицо. Ну и «негодные советчики», разумеется, будут наказаны - лишены должностей, с позором изгнаны… Госпожа Элеонора, а что же вы не держите слова? Мы ведь с вами о чем-то договаривались, а вы проголосовали в сговоре с Оскаром, это как понимать?
        Оскар и Элеонора обменялись взглядами, полными желчи.
        - Вы были великолепны, патрон, - процедил Виктор. - Признавайтесь, что теперь вы предъявите нам Эгле Север собственной персоной?
        Мартина передернуло.
        - Это входило в мои планы, - признался Клавдий. - Допрос госпожи Север, безусловно, состоится, но…
        - Палач, - сказал Мартин.
        У них отнялись языки. Всем одновременно показалось, что случилась акустическая галлюцинация; Мартин выпрямился, откинув волосы со лба, и выглядел он страшно - как ходячая бомба за секунду до взрыва.
        - Никто здесь не будет допрашивать Эгле Север, - сказал Мартин, обращаясь персонально к Клавдию, его голос звучал, как шипение. - И она не войдет в эту комнату. Эгле вы не получите.
        Референт, сидящий у окна, съежился и втянул голову в плечи, желая сделать вид, что его здесь нет. Кураторы молчали. У Клавдия заболело сердце так сильно, как давно уже не болело; как бы мой обман не оказался правдой, подумал он отстраненно. Как бы Великий Инквизитор не околел сегодня на радость жадным кураторам.
        - Она дает нам надежду, - странным, звенящим голосом продолжал Мартин. - Всем. Ведьма, сохранившая в себе человека. Возможно, первая. А может быть, единственная. Уникальная. Окно возможностей. Новая сущность. Вы хотите ее допрашивать?!
        - Она убийца! - холодно заметил Оскар. - Ваша бывшая любовница…
        - Моя жена! - Мартин заговорил тише, но от звука его голоса Оскар осекся. В комнате сделалось холодно, это ощущали даже инквизиторы, Элеонора зябко повела плечами. Казалось, стол покрывается льдом.
        - Моя жена, - повторил Мартин после паузы, - спасла мне жизнь. Спасать и исцелять - ее природа. Убийца из «Новой Инквизиции» стрелял в нее. «Ведьмин самострел» - даже не самооборона… это рефлекторный ответ инициированной ведьмы на летящую в затылок пулю.
        - Инициация - преступление, - пробормотала Элеонора.
        - Да, - Мартин кивнул. - Если бы Эгле не стала после обряда тем, кем стала, я убил бы ее сам. Кто-то сомневается?
        Клавдий с удивлением увидел, как кураторы отводят глаза. Если бы Клавдий не знал этих людей как следует - решил бы, что они смущены и пристыжены. Мартин положил на столешницу две сплющенные пули:
        - Кто из вас читал полный отчет по селению Тышка? Засекреченный?
        Пауза. Они не торопились сдавать своих информаторов, но и не отводили глаз от двух кусков металла на столе, смотрели, как загипнотизированные. Потом Соня прокашлялась:
        - Я полагала, это бредни… напуганных деревенских… обывателей.
        - Нет, - сказал Мартин. - Я жив потому, что Эгле способна на чудо. Не на преступление, как любая ведьма, - а на чудо!
        Он снова посмотрел на Клавдия - в зрачки:
        - Поэтому моя жена в эту комнату не войдет.

* * *
        У Мартина звенело в ушах.
        С того момента, как его мать переступила порог, этот звон становился то громче, то тише. Грандиозный план, придуманный и реализованный его отцом этой ночью, вовлекал десятки и сотни людей, начиная от герцога, но только теперь Мартин до конца, до последнего нюанса понял, почему Великий Инквизитор так хотел заполучить себе Эгле.
        Она была картой в его колоде. Козырем, призванным завершить игру. Эгле, конечно, свидетельствовала бы в пользу Ивги. А потом… нет, ее не стали бы казнить, отец и это просчитал. Он все просчитал до последнего - Эгле оказалась бы в комфортабельной тюрьме… возможно, с правом свиданий… возможно, ей принесли бы в камеру компьютер для работы, бумагу, ткань, карандаши…
        Пока кураторы допрашивали его мать, звон в ушах Мартина был почти невыносимым. Потом Ивга вышла, Мартин видел, что ей плохо, но не бросился следом. Отец сказал: «Что вы нам хотите сообщить об этой ведьме», имея в виду Эгле, и Мартин впервые увидел его игру целиком, от начала до конца, и поразился его цинизму, и впервые в жизни увидел отца, каким тот был на самом деле.
        Мартин хотел швырнуть ему в лицо свой инквизиторский жетон, но заранее знал, что останется и не заикнется об отставке - ради Эгле. Нет, пока у него есть хоть какая-то власть - он будет за эту власть держаться…
        …Как его отец держится за высокое кресло все эти годы.
        Мартин сказал отцу то, что сказал, и знал, что это конец. Что мама будет в ужасе. Что она, конечно, заранее простила отцу сегодняшний день, и рапорт, который ее заставили написать, и допрос в присутствии восьми инквизиторов… Но Мартин не простит ничего.
        Кураторы, на которых его слова произвели впечатление, демонстративно проигнорировали конфликт отца и сына. Теперь они говорили о событии в селении Тышка; Оскар краснел и бледнел, то и дело косясь на Элеонору, а она делала вид, что не замечает его взглядов.
        - Множество свидетелей, - повторяла Соня. - Целый поселок свидетелей, и одного выстрела, и второго. Разумеется, все приукрашивают и лгут…
        - «Новая Инквизиция», - бормотал Елизар, - я уж надеялся, что больше мы об этом не услышим…
        Виктор, непривычно растерянный, вертел в пальцах расплющенную пулю:
        - Я не поверю, пока не увижу эту ведьму сам! Одной рукой она поднимает мертвого, другой - убивает стрелка…
        - Дайте, - хрипло сказал Мартин и отобрал у него кусочек свинца. Он теперь жалел, что был с ними так откровенен.
        Отец глядел мимо Мартина, чуть прищурившись, приподняв уголки губ, развалясь в своем кресле - в прекрасном кресле с высокой спинкой и резными подлокотниками. Подковерная борьба всегда развлекала его, а смертельное противостояние бодрило. Только он был игроком за этим столом - остальные, в его представлении, фигуры; Мартин заставил себя сесть на место. Добровольно он отсюда не уйдет.
        Референт ожил, прижимая к уху телефонную трубку. Осмелился привлечь внимание:
        - Патрон, есть первые сводки… Пикеты у герцогского дворца, горячие новости, можно сказать… в какой-то степени паника…
        - Отлично, - медленно сказал Великий Инквизитор. - Пусть герцог объясняется с подданными… Господа, теперь, когда все сказали, что хотели, я предлагаю Оскару из Рянки сообщить нам свое решение, а то ведь у меня и для него приказ заготовлен…
        - Какое решение?! - взвился Оскар.
        - О вашей отставке, разумеется. Лучше будет, если вы уйдете добровольно, тогда коррупционный скандал в Рянке не ляжет пятном на честь Инквизиции.
        Оскар разинул рот, как рыба на песке, в этот момент у него в нагрудном кармане под мантией беззвучно завибрировал телефон. Это было вопиющим нарушением протокола, но Оскар решил, по-видимому, что хуже уже не будет, расстегнул застежку у горла и вытащил трубку.
        - Мы вам не мешаем? - кротко спросил Великий Инквизитор.
        Оскар молчал. Его зрачки расширялись по мере того, как неизвестная прочим новость вливалась ему в ухо. Потом Оскар посмотрел на Мартина; это был хищный, торжествующий взгляд. Мартин понял, что случилось, за секунду до того, как Оскар, пошатнувшись, поднялся:
        - Господа! Эгле Север, инициированная ведьма, два часа назад совершила нападение на инквизиторский патруль!

* * *
        Боль в груди разлилась кипятком - и перехватила дыхание. Только не Эгле, молча взмолился Клавдий. Пусть это будет ошибкой.
        Оскар, сжимая в руке телефонную трубку, переживал свой звездный час:
        - Три инквизитора госпитализированы! А нападавшая, представьте, скрылась! Ведьма, накануне убившая человека! Вот цена вашим словам, куратор! - Он потряс телефоном под носом у Мартина. - Вот ваша надежда для человечества! Позвольте спросить, кто привез ее в Ридну?! Кто привел ее во Дворец Инквизиции, где ведьмы традиционно содержатся только в подвале - и только в колодках?! Куратор, вы сознаете всю невозможность, всю дикость, всю глупость вашего предательства?
        - Ридна, - Мартин встал, - мой округ, и я должен… немедленно вылететь в провинцию.
        - А ваш ли это округ? - издевательски осведомился Оскар. - Почему новости о чрезвычайных происшествиях получаю я, а не вы?
        Хороший вопрос, подумал Клавдий. И поймал взгляд Элеоноры - очень удивленный.
        - Значит, вы все-таки прятали ее. - Она как будто не верила собственным ушам. - Ведьму с неизвестными… свойствами. Поразительно… Я уж думала…
        - С известными свойствами! - Мартин резко обернулся. - И прятал ее - я!
        - Явка с повинной! - констатировал Оскар.
        - Вы очень себе навредили, куратор, когда приняли такое решение, - холодно сказала Элеонора, обращаясь к Мартину. - Теперь у нас опасная ведьма в бегах…
        Клавдий сжал кулаки, стараясь как можно незаметнее выдохнуть воздух, колом застрявший в груди. Ему захотелось встать, подойти к Мартину, взять за воротник… Нет, с ходу врезать кулаком в лицо, избить в котлету, как никогда никого не бил. О, какое удовольствие получат все за этим столом… Особенно если Мартин будет сопротивляться…
        Эгле… Храбрая, добрая, жертвенная девочка. Мартин оставил ее в Ридне, там ее нашли и затравили, а действующая ведьма в ответ на насилие всегда нападает. Скверна взяла свое, инициация достигла цели, ведьма может быть только ведьмой. Теперь она забьется в горы и будет, как все они, рисовать клин-знаки и доить до крови чужих коров…
        - Куратор только что признался в измене! - Оскар шел напролом, нюхом почуяв перелом ситуации. - Это Инквизиция - или вотчина семьи Старж?!
        Он нервным движением поправил мантию на груди:
        - Господа, наступил момент истины! Вы стали свидетелями… как, выгораживая изменника, своего сына… наш нынешний патрон… выстроил интригу колоссального масштаба! Он поставил на кон само существование Инквизиции! Он выдвинул ультиматум герцогу! Чтобы защитить инициированную ведьму?! Все эти сказки о чудесном спасении… целительных свойствах… почему бы нам не поговорить о единорогах?! Действующая ведьма в сговоре с инквизитором! Да бывало ли такое в истории?! Как мы это допустили? Когда? А может быть, когда терпели во главе Инквизиции человека, женатого на ведьме?! Потворствующего ведьмам?! Вся наша великая история…
        «Великая традиция борьбы, охоты и наказания - все в прошлом», - кажется, эти слова уже было готовы сорваться с его губ.
        В эту секунду собственный телефон Клавдия, во внутреннем кармане пиджака, дернулся и завибрировал. Клавдию сперва показалось, что это сердце подает прощальный сигнал. Но нет, это был телефон - и Клавдий тоже обязан был перед началом Совета его отключить…
        - Это я, - сказала Эгле в трубке. - Я в Вижне.

* * *
        Она стояла в телефонной будке у бокового входа во Дворец. На морок у нее больше не хватало сил, поэтому она просто стояла за матовыми стеклами с трубкой возле уха и смотрела, как через площадь идет инквизиторский патруль.
        Их было страшно много в городе Вижна. Чрезвычайное положение. Эгле пять минут пыталась дозвониться Мартину, но у того был намертво отключен телефон. Тогда она позвонила Клавдию - оказывается, его приватный номер она тоже отлично помнила.
        - Я приехала, чтобы свидетельствовать, - говорила Эгле в онемевшую трубку. - Я готова дать показания.
        Патруль почуял ее. Она много раз видела это движение - когда люди, идущие мимо, одновременно замедляют шаг, поворачивают головы, будто их окликнули…
        - Я знаю, что происходит, от Руфуса из Ридны, - говорила Эгле. - От бывшего Руфуса… то есть… из бывшей Ридны… Короче, я здесь.

* * *
        Если ему удалось не измениться в лице - только потому, что он практиковал это искусство с очень ранних лет, куда больше, чем полвека. Трубка уже молчала, а Клавдий все еще держал ее возле уха; Оскар витийствовал, крохотные капли слюны, сорвавшиеся с его губ, зависали в воздухе, как брызги над фонтаном, и казалось, вот-вот вспыхнет радуга.
        Клавдий поразился, как светло за окном. И как светло в кабинете - снаружи солнце, оказывается. И как, в сущности, мало значит всё, все эти альянсы, которые распадаются и складываются, как узоры в калейдоскопе. И как они при этом колоссально важны, потому что речь идет о жизни и смерти.
        Элеонора и Виктор были готовы переметнуться и предать. Август, на которого Клавдий возлагал столько надежд, замер, как жук, притворившийся мертвым в компании голодных птиц. Соня снова начинала паниковать. Елизару было откровенно не по себе. А ведь однорукий, чего доброго, поверит, что я свихнулся в борьбе за кресло, подумал Клавдий. Впрочем… Оскар дурак. Он мог бы уничтожить меня сейчас, если бы заручился поддержкой Мартина. И Мартин поддержал бы его - в эту секунду он готов сожрать меня с костями. Ах, Оскар, если хочешь быть интриганом - умей менять планы молниеносно, в ответ на перемену ситуации…
        Референт, которому было очень неуютно, дернулся, прислушиваясь к чему-то в наушнике:
        - Патрон, на связи канцелярия герцога…
        - Скажите, я занят.
        - Но герцог…
        - Мне дважды повторять?!
        Референт осекся. Мартин уже уходил, как если бы все, что здесь творилось, потеряло для него смысл.
        - Куратор, вас никто не отпускал, - сказал Клавдий.
        - Я должен быть в Ридне. - Он остановился, но головы не повернул.
        - Она, - Клавдий чуть заметно выделил голосом это короткое слово, - уже не в Ридне.
        Все, кто был в комнате, одновременно замолчали.
        Мартин медленно обернулся. Такого ужаса на его лице Клавдий не видел никогда в жизни.

* * *
        Эгле и не знала, какие глубокие подвалы в этом здании и как много повсюду инквизиторских знаков, и как они давят, царапают, мешают, появляясь всякий раз из-за поворота. Она чувствовала себя в этом подземелье будто в бочке, утыканной гвоздями. Когда инквизиторы нацепили на нее колодку со специальными символами, Эгле перестала сдерживать себя и попыталась освободиться, но было уже поздно: она попалась.
        Ее заперли в клетке - настоящей железной клетке с толстыми ржавыми прутьями. Ее решимость к тому времени закончилась; все, что происходило с ней сейчас, ни в какое сравнение не шло с рутиной в офисе для неинициированных ведьм, даже в самой гадкой и страшной конторе. Отправляясь в Вижну, она по-другому представляла свое прибытие во Дворец Инквизиции - она думала, что ее встретит Мартин. Она думала, что Клавдий, конечно, ее защитит. Теперь, в подземелье, среди вонючих факелов и цепей на стенах, она вспоминала слова Руфуса: «Господа Клавдий Старж и Мартин Старж потеряют власть…»
        Колодки жгли запястья, с каждой секундой сильнее. Эти стены были пропитаны чужой яростью, отчаянием, страхом - не человеческим и от этого еще более жутким. Минуты шли, Эгле не находила себе места, она не могла ни сесть на грубую деревянную скамью, ни встать у решетки, ни продохнуть - здесь отвратительно воняло, и Эгле не могла дать названия этому запаху.
        …Она так и не различила, какого цвета глаза у Руфуса. Тот пообещал Ивге Старж справедливый суд за эксперименты с инициацией, а Эгле пообещал свою защиту в обмен на свидетельство против Ивги. Там, в пригороде Ридны, Эгле вдохнула туман - со вкусом корицы. И выпустила на волю свое видение того, каким должен быть справедливый суд, - получилось что-то вроде объемного взрыва. Инквизиторов раскидало, будто кегли. Руфус спиной налетел на капот машины, но, падая, успел начертить в воздухе знак. У Эгле подкосились ноги, она чуть не потеряла сознание, но сумела удержаться, может быть потому, что рука у Руфуса в последний момент дрогнула. Эгле каким-то образом догадалась, что это сердечный приступ, инстинктивно потянулась, желая помочь, склонилась над ним и поняла, что сделать ничего не сумеет. Тут Руфус снова вскинул руку - и Эгле отпрянула, мгновенно оказавшись на крыше дома напротив.
        Оперативники валялись на грязной земле, но Эгле знала, что они живы и даже здоровы, хоть и без сознания. Руфус смотрел снизу вверх, привалившись спиной к своей машине, это был очень выразительный взгляд, и Эгле бросилась бежать и через несколько мгновений была уже далеко, в двух кварталах. Горы звали, теперь уже определенно тянули ее, завлекали, и в какую бы сторону она ни посмотрела - на горизонте стояли эти горы…
        В глубине коридора лязгнула, заскрипела, завыла железная дверь на несмазанных петлях. Эгле почувствовала ужас животного в капкане - в присутствии охотника.

* * *
        - Да, - сказал Клавдий в трубку. - Прямо сейчас.
        Прикинул в уме: минут семь им понадобится, чтобы конвоировать пойманную ведьму из подвала в комнату заседаний. Целая вечность.
        - Господа, - он обвел собравшихся приветливым взглядом, - кстати, о единорогах… Госпожа Эгле Север любезно согласилась побеседовать с нами.
        - Этого не будет, - сказал Мартин.
        Он подошел и остановился у стола, рядом с Клавдием. Тот остался сидеть.
        - Иначе что?
        Мартин стоял так близко, что мог бы дотянуться сейчас до его горла.
        - Я напомню ваши же слова, куратор. - Клавдий откинулся на спинку кресла, увеличивая дистанцию между ними. - Инициированная ведьма, сохранившая в себе человека. В мир явилось нечто, прежде небывалое. Мы решимся посмотреть в глаза этому новому или струсим и встанем в позу страуса?
        Мартин скрипнул зубами.
        - Мы же не звери, - тихо сказала Соня. - Мы вряд ли станем ее пытать… Но… Мартин, вы уверены, что она… в сознании? Или… она умело… мимикрирует? Вы знаете, ведьмы… отлично притворяются, обыватели говорят с ними, ничего не подозревая…
        - Мы не обыватели, - заметила Элеонора.
        - Это мистификация, - рявкнул Оскар, - я не понимаю, на что вы надеетесь! Мы что же, никогда не видели флаг-ведьмы?!
        - Через три минуты, - Клавдий посмотрел на часы, - каждый из вас получит свой ответ.

* * *
        На пороге этой комнаты она почувствовала себя, как на дне океана, где давит страшный груз со всех сторон, холодно, нечем дышать и одновременно воняет мертвечиной. Мир перед глазами расплывался, будто в мутной воде: она понимала только, что здесь инквизиторы, очень много, очень нервные и злые. Не различая лиц, двигаясь, как в тумане, она выдала заготовленную фразу:
        - Это мое решение, я приняла его самостоятельно, никто не оказывал на меня влияния, я прошла инициацию по собственной воле, в одиночку, без свидетелей…
        Кто-то в черной мантии подошел очень близко - Эгле съежилась. Колодки соскользнули, это было облегчение, Эгле только сейчас поняла, как сильно они ей мешали. Размытое изображение превратилось в человека, Эгле увидела прямо перед собой Клавдия Старжа. Он давил на нее одним присутствием, но Эгле так обрадовалась, что ухитрилась даже улыбнуться: она, оказывается, мысленно была готова к тому, что его низложили, арестовали или даже убили на месте.
        - Патрон, насколько это оправдано с точки зрения безопасности? - спросил хрипловатый женский голос. - То, что случилось в Ридне…
        - Неужели вы меня боитесь? - пробормотала Эгле. В комнате кто-то рассмеялся - неестественным нервным смехом.
        - Если никто из нас не собирается стрелять в госпожу Север, - Клавдий внимательно ее разглядывал, - я думаю, мы обойдемся без потерь.
        Он отошел, небрежно держа колодки в опущенной руке, и передал их кому-то в глубине комнаты. Эгле увидела Мартина у стола - тот стоял, вцепившись белыми пальцами в спинку тяжелого кресла. Эгле испугалась, встретившись с ним глазами.
        - Это мое решение, - повторила, повысив голос. - Я не могу допустить, чтобы невиновный человек из-за меня пострадал… Тем более госпожа Ивга, которая…
        Она осеклась: а если это тайна?! Если имени Ивги здесь никто до сих пор не произносил, если, явившись защищать, Эгле подвела ее и выдала?!
        Мартин молчал, от него растекался ледяной холод, он был в ярости, в растерянности, он за что-то на нее злился. Эгле умоляюще растянула губы, надеясь, что он улыбнется в ответ, но Мартин молчал, будто каменная статуя.

* * *
        Клавдий много раз представлял себе эту сцену.
        Монета падает орлом - и Эгле Север вталкивают в комнату, где в кресле Великого Инквизитора уже сидит Оскар. Вызывают Руфуса, чтобы тот дал показания. «Флаг-ведьма», - звучит в комнате. «Ведьмин самострел», - отражается от стен. «Допросить с пристрастием». «Привести в исполнение».
        Монета падает решкой… «Ведьма, сохранившая в себе человека». «Нечто, прежде небывалое». Об одной и той же девушке, в одной и той же комнате, устами тех же людей или почти тех же. Клавдию ли не знать, как это бывает.
        Теперь монета балансировала на ребре.

* * *
        Она мигнула, избавляясь от мути перед глазами, и впервые увидела всю комнату целиком - людей в черных мантиях у большого стола. Секунда, и они перешли в оперативный режим - все, кроме Клавдия и Мартина. Эгле смотрела, часто сглатывая, смотрела глазами инициированной ведьмы: бронированные жуткие твари, все разные, но каждый изнутри похож на ходячую пыточную камеру. Совет кураторов - собрание чудовищ.
        Молодой человек, который единственный не был в этой комнате ни ведьмой, ни маркированным инквизитором, принес и поставил напротив стола канцелярский стул. Эгле поглядела на стул с ужасом, как на место казни:
        - Но я уже все сказала…
        Она умоляюще посмотрела на Клавдия - тот сидел, сохраняя для нее человеческий облик, во главе стола, и даже чуть улыбался:
        - Одну минуту. Садитесь, пожалуйста. Так надо.
        Его голос был мягким, но не допускал возражений.
        Мартин не шелохнулся, только его пальцы, вцепившиеся в кресло, побелели и сделались похожими на птичьи.
        Шатаясь, она подошла к стулу и села, привалилась к спинке и начала дышать ртом, так глубоко и медленно, как только могла. Мартин смотрел на нее, и она не могла понять смысл этого взгляда.
        - Господа, - небрежно сказал Клавдий, - у нас оперативное мероприятие или все-таки заседание Совета?
        Случилась короткая пауза. Один за другим они вернулись к нейтральному модусу, и Эгле смогла заново их увидеть.
        Худощавая женщина с очень жестким волевым лицом, чем-то сильно встревоженная. Другая женщина - массивная, круглая, с большой грудью и маленькими острыми глазами. Желчный мужчина лет сорока, с выражением брезгливости в углах большого тонкогубого рта. Старик с протезом вместо руки; еще один мужчина средних лет, злобный, заранее ненавидящий Эгле, и еще один - длинный, как баскетболист, с косым уродливым шрамом от виска до подбородка. Будь Эгле по-прежнему «глухой» ведьмой - никогда бы не знала, что за чудища прячутся за их выразительными либо заурядными лицами.
        - Это было мое решение. - Она заговорила снова, но на этот раз голосовые связки не желали повиноваться и голос звучал еле слышно. - Принятое на свой страх и риск. Меня никто не подталкивал, я могу повторить под присягой…
        - Мы видим, что вы говорите правду, - полная женщина кивнула, поощряя. - Вы действительно способны поднимать мертвых?
        Эгле несколько секунд молчала, пытаясь осознать вопрос.
        - Не совсем мертвых, - отозвалась после паузы. - И не всех. И не всегда.
        - Вы умеете исцелять? Затягивать раны? Лечить болезни?
        - Я могу. - Эгле закашлялась. - Но только… когда нахожу в себе силы. Это похоже на… озарение. Если вы мне сейчас предложите кого-то исцелить, я не сумею.
        - Кто сегодня доставил вас в Вижну? - вмешался злобный. - Да еще так быстро?!
        - Я добралась сама, рейсовым самолетом. - Эгле дышала ртом. - Под мороком.
        Они переглянулись, будто не веря.
        - Я не вру, - добавила Эгле безнадежно.
        Они опять переглянулись.
        - Вы знаете, что инициация - это преступление? - снова заговорил злобный.
        - Д-да. - Эгле опустила глаза, не в силах смотреть на него.
        - Но вы все равно прошли обряд?! - В голосе инквизитора ей послышалось торжество.
        - Они… убивают неинициированных, - с трудом выговорила Эгле. - А действующих они не могут убить. Там была «Новая Инквизиция». Если вам это что-то говорит.
        - Это безусловно «что-то» говорит, - пробормотал большеротый. - Но это не отменяет того, что в Ридне произошел классический «ведьмин самострел», что вы, безусловно, флаг-ведьма…
        - Зачем вы напали на инквизиторский патруль? - задумчиво спросил однорукий.
        - Они не давали мне… - Она запнулась. - Не давали добраться до Вижны. Я старалась никого не поранить. Но у господина Руфуса, кажется, больное сердце. По дороге в аэропорт я вызвала ему «Скорую помощь».
        - Там был Руфус?! - в два голоса спросили худощавая женщина и большеротый мужчина. Злобный закатил глаза; человек со шрамом вопросительно посмотрел на Великого Инквизитора. Мартин сжал зубы, глядя на Эгле.
        Клавдий кинул взгляд на злобного:
        - И как себя чувствует господин отставной куратор? - Его голос звучал преувеличенно заботливо.
        - Ему лучше, - сказал злобный сквозь зубы. - Он прекрасно себя чувствует!
        - Вероятно, благодаря своевременной врачебной помощи, - Клавдий кивнул.
        - Что же вы сами не исцелили его? - спросила худощавая с фальшивой мягкостью в голосе.
        - Не нашла… в себе сил. Я не могу… исцелять тех, кто меня ненавидит.
        - Еще бы он вас любил, - пробормотал большеротый. - Но сам подход, конечно, вызывает…
        - К делу, - прервал его Клавдий Старж. - Итак, госпожа Север вызвала «Скорую» и улетела в Вижну…
        - По собственной воле? - осведомился большеротый, не сводя глаз с Эгле. - Или вас все-таки кто-то… направил?
        - По собственной воле, - она снова сглотнула.
        - Неужели вы думаете, что здесь, кроме вас, некому вступиться за Ивгу Старж? - с неприкрытым сарказмом спросила худощавая инквизиторша.
        - Здесь, кроме меня, нет свидетелей моей инициации, - сказала Эгле. - И я ни за кого не вступаюсь, я пришла, чтобы сказать правду. Госпожа Ивга умоляла меня не проходить обряд, но, если бы я этого не сделала, нас обеих не было бы в живых.
        Странное дело - пока она говорила, ей было легче. Как будто слова повисали перед ней в воздухе и превращались в невидимый щит.
        - Никогда не видел ничего подобного, - пробормотал однорукий.
        - Флаг-ведьма, - с отвращением сказал злобный. - Возможно, мутировавшая. Но это флаг-ведьма!
        - Эгле, а как вы думаете, что вы такое? - вкрадчиво спросила сухощавая.
        - Я человек, - сказала Эгле. - Я… понимаю, что в этой комнате у меня нет голоса и по законам страны нет права ни на что вообще, и моя жизнь не дороже плевка… Но я человек, хоть и ведьма, хоть и прошла инициацию. Я такая же, как вы. И не стану всю жизнь прятаться, я не крыса. Я должна была сделать, что сделала, и сказать, что сказала. А вы теперь решайте…
        - Всё, - сказал Мартин хрипло. Подошел и остановился между Эгле и инквизиторами. - Я сказал, всё!
        От него несло холодом, как из арктической пустыни.

* * *
        Клавдий подозвал референта и сказал ему несколько слов на ухо. Референт с готовностью кивнул, с опаской обошел Мартина, склонился к Эгле:
        - Я прошу вас… пойдемте…
        Он вполне галантно предложил ей руку. Референт не был маркированным инквизитором и не осознавал сейчас, что любезничает с действующей ведьмой огромной силы. Закрылась дверь; Мартин сделал движение, чтобы выйти следом.
        - Куратор, - очень тихо позвал Клавдий.
        Мартин молча вернулся к столу и сел на свое место. Клавдию не понравилось его лицо - на смену ярости пришло другое чувство, глубже, хуже и разрушительнее.
        За столом установилось молчание. Снаружи, под окнами, шумела площадь - кажется, там собиралась толпа.
        - Вопросы? - Клавдий переводил взгляд с одного лица на другое.
        - Очень трудно это осознать, - сказал Елизар, разминая висок единственной рукой. - Если все так, как видится сейчас… Мартин был прав. Это неслыханное… небывалое событие, и оно дает нам надежду. Если получится повторить… воспроизвести то, что случилось после инициации с этой девочкой…
        - Никаких повторений, - отрезал Клавдий. - Никаких экспериментов!
        Елизар смутился. Виктор бросил на Клавдия быстрый оценивающий взгляд.
        - Она флаг-ведьма, - сквозь зубы проговорил Оскар, - колодец за семьдесят. Мы все здесь опытные люди, мы таких ведьм видели-перевидели… Господа, наш патрон сошел с ума, вы хотите последовать его примеру?!
        Никто не смотрел на Оскара, все отводили глаза.
        - Ее необходимо запереть, - проговорил Виктор с нажимом. - И взаперти, конечно же, изучать. Я согласен, что казнить ее не нужно, это по крайней мере преждевременно…
        Мартин сидел, не шевелясь, будто оглохнув.
        Референт вернулся в кабинет с красными пятнами на щеках:
        - Патрон, там войска… военные машины, оцепление… герцог… говорят, нас будут брать штурмом…
        - Замечательно. - Клавдий на секунду прикрыл глаза. - Какое элегантное решение.
        - В городе паника, патрон…
        - Ну разумеется. Люди боятся, что мы выпустим наших ведьм из подвала - навстречу войскам. Вот это будет потеха.
        - Вы перегибаете палку, - тихо сказала Элеонора. - Вы играете с огнем, патрон.
        - Я?! - Клавдий искренне удивился. - Я смирнейший человек на свете, осторожный и незлобивый… Вы все еще хотите меня сместить?
        Снаружи, на площади, что-то кричали в мегафон - железным голосом, и выла полицейская сирена.
        - Оскар, вы не хотите позвонить вашему другу герцогу? - Клавдий устроился в кресле, как в пляжном шезлонге. - Вы же видите, он совершает ошибку за ошибкой.
        По впалым щекам Оскара прокатились желваки. Металлический голос за окном просил кого-то соблюдать спокойствие, при этом сам звук его спровоцировал бы панику даже на кладбище.
        - Патрон, - снова начала Элеонора. - Мне кажется, сегодня… все раскрыли свои карты и нам пора уже… сбить накал конфликта. В конце концов, мы делаем общее дело… Мы коллеги… мы не первый год друг друга знаем…
        Оскар поморщился, как от тухлятины.
        - Не я начал этот конфликт, - ровным голосом отозвался Клавдий. - Мы не первый год друг друга знаем… видимо, знаем недостаточно. Но это легко поправить.
        Баскетболист шумно вздохнул.
        - Август, - Клавдий обернулся к нему. - У вас есть голос или нет? По-моему, сегодня мы не услышали от вас ни слова, кроме «да погибнет скверна»…
        Баскетболист выпрямился в кресле:
        - Прошу прощения, патрон, мне надо было войти в курс дела…
        - Входите быстрее. - Клавдий прохладно кивнул и посмотрел на референта: - Протокол у нас ведется, я надеюсь?
        Референт быстро кивнул.
        - Господа, - Клавдий приподнял уголки губ, - кто из вас считает, что неинициированная ведьма Ивга Старж повинна в нелояльности к Инквизиции?
        Мартин дернулся. Другие не шевельнулись. Оскар сидел, глядя в пространство, сжав рот в куриную гузку. Виктор что-то рисовал в блокноте - не имеющее ни малейшего отношения к делу. Соня сидела с отрешенным лицом. Снаружи шумела толпа, выли сирены и кричали искаженные динамиками голоса.
        - Прекрасно, - сказал Клавдий, чувствуя, как сведенные судорогой мышцы живота постепенно расслабляются. - Значит, ее невиновность полностью доказана.
        И снова никто ничего не сказал. Мартин тяжело дышал, от его невозмутимости не осталось и следа; а чувствует ли он радость, подумал Клавдий. Хотя бы облегчение. Или он думает сейчас только об Эгле? Мир ужасно несовершенен, Мартин сказал: «Моя жена в эту комнату не войдет», имея в виду, что он, конечно, в отличие от Клавдия, такой подлости не совершит и ситуацию контролирует…
        Референт заморгал, прислушиваясь к голосам в наушнике:
        - Патрон… висят звонки из провинций… и опять герцог…
        Клавдий посмотрел на Оскара. Тот отвел глаза:
        - Неужели вы думаете, что я могу влиять на герцога, патрон?!
        - Если не можете, мы получим локальную войну в центре города Вижна, - сказал Клавдий. - При участии ведьм, и я не угрожаю. Я констатирую: ведьмы не останутся в стороне, их привлекает насилие. Они будут здесь - сколько их осталось в нашем чудесном городе после «ведьминой ночи».
        - Да что же вы творите? - прошептала Элеонора. - Вы же видите - всё, вы победили, мы проголосуем за всё, что вы еще вытащите из рукава…
        - Выбирайте выражения. - Клавдий бросил на нее ледяной взгляд. - И спросите у господина Оскара, что он намерен предпринять в ближайшие несколько минут.
        - Герцог - идиот, - в отчаянии пробормотала Элеонора. Все сделали вид, что не заметили ее бестактности.
        - Могу я хотя бы выйти, чтобы позвонить? - сквозь зубы спросил Оскар.
        - Разумеется. Прошу вас.
        Уже у двери Оскар повернул голову:
        - Патрон, если мне удастся оказать Инквизиции эту услугу… я имею в виду - заставить герцога передумать…
        - Это не услуга, - Клавдий улыбнулся. - Это ваш долг, пока вы еще куратор.
        Оскар молча вышел.

* * *
        Ивга получила текстовое сообщение: «Все обвинения сняты. Отдыхай. Не смотри новости».
        Она сидела в гостиной, над сумкой с вещами - белье, одежда, кое-какая косметика, ноутбук. На секунду прижала телефон к щеке. Вдохнула. Выдохнула. Хрипло рассмеялась.
        «…На первый день из леса явились звери, подобные волкам, и растерзали третью часть всех живущих в поселке, и зверей послала ведьма. На второй день задрожала земля, и люди проваливались, будто в трясину, и это тоже сделала ведьма. На третий день она явилась сама и шла по улицам, хохоча, и кровли падали на головы тех, кто был жив еще. А ведьма говорила, ее голосом повторяли, будто смердящими ртами, ямы деревенских нужников: я пришла с вами посчитаться, любимые соседушки…»
        Книга соскользнула с колен и упала на пол. Библиотечная, редкая. Нельзя с ней так.
        Не смотри новости, написал ей Клавдий. У Ивги как раз работал телевизор на стене: военная техника на улицах Вижны. Сообщение из канцелярии герцога - действия Великого Инквизитора подпадают под закон о неповиновении власти. Воспользовавшись тем, что верховные инквизиторы округов собрались в столице, герцог обращается к своим наместникам в провинциях, предлагая взять окружные Инквизиции под государственный контроль…
        Ивга подобрала с пола книгу, открытую все на той же странице.
        «…И они упали на колени, и умоляли пощадить их, и раскаивались, что прежде гнали ее, и били ее, и заставляли страдать, но ведьма смеялась в ответ. И все орудия, бывшие в селении - вилы, топоры, дубины и колья, и ржавые крюки, вбитые в стены, - все это обрело злую волю и накинулось на людей, и кровь поднялась фонтаном, а ведьма хохотала…»
        - Кто теперь будет защищать нас от ведьм? - кричала женщина на экране. - Герцог?!
        Ивга огляделась в поисках телевизионного пульта, лежавшего прямо перед носом, а новости на экране продолжались своим чередом: студентов и школьников посреди дня распустили по домам, полиция умоляет граждан избегать людных мест и ограничить перемещения, по улицам Вижны идут танки.

* * *
        Оскар вернулся куда быстрее, чем его ждали. Это был совсем другой Оскар - тот, что вышел из комнаты, был зол, растерян и, наверное, побежден, но все еще полон достоинства. Пожалуй, только остатки достоинства и заставили его вернуться в комнату Совета, а не бросить все, например, и не сбежать в родную провинцию. Оскар пришел, чтобы выпить чашу унижения до дна:
        - Разговор с его сиятельством не состоялся.
        - Как же та-ак? - огорченно протянул Клавдий. - Герцог ведь обещал вас подсадить прямо в кресло Великого Инквизитора. Вы же считали его своим другом. А он не стал даже разговаривать, да? Как же можно так откровенно вас игнорировать? Столь демонстративно ставить на место? Это возмутительно, господа кураторы, вы не находите?
        Оскар смотрел воспаленными, тоскливыми глазами. Это был именно тот момент, которого так боялись все подчиненные Клавдия, - да и не только подчиненные. Многие высшие чиновники опасались когда-нибудь оказаться на нынешнем месте Оскара; никто за столом не решался вставить ни слова, только Мартин вдруг поднял голову:
        - Ситуация вышла за рамки борьбы за кресло, вы не находите, патрон?
        Он казался много старше своих лет, говорил отстраненно и веско. Все, кроме Оскара, смотрели теперь на Мартина. Спорить с Великим Инквизитором в этот момент может только сумасшедший, читалось на их лицах.
        Клавдий улыбнулся, от этой улыбки Оскар вздрогнул, а Элеонора судорожно вдохнула сквозь зубы.
        - Не надо указывать мне на рамки, - мягко сказал Клавдий. - Это плохо заканчивается.
        - Патрон, - пробормотал референт, которому ужасно хотелось в этот миг оказаться где-нибудь в другом месте. - Инцидент… на окраине… военные попытались остановить инквизиторский патруль… демонстранты вступились… Драка… Стычки с военными. Отдан приказ не стрелять, но… солдат забрасывают камнями прямо в оцеплении…
        Два наушника, каждый на своей волне, что-то бубнили ему двумя взвинченными голосами - мужским и женским.
        - Мы популярны, господа, - констатировал Клавдий. - Приятно, когда народ столь ценит свою Инквизицию.
        - Вы сказали, что герцог пойдет на попятный, - пробормотала Соня.
        - Обязательно, - Клавдий благожелательно кивнул. - Но все по порядку. Сначала паника, военное положение и, возможно, атака ведьм. Поучительно, не так ли? Все извлекаем уроки, господа. И герцог извлекает уроки…
        - И я извлекаю уроки, - сказал Мартин и встал. Клавдий не пытался его остановить - знал, что на этот раз не получится. Мартин шел, не оглядываясь, выходя из этого кабинета, возможно, навсегда. Бесшумно закрылась дверь; за окнами выли, перекрикивая друг друга, сирены.
        - Перерыв, господа. - Клавдий поднялся из-за стола, буднично, как ни в чем не бывало. - Свяжитесь с заместителями в провинциях, узнайте новости, убедитесь, что действия, предписанные чрезвычайным положением, исполняются в полной мере. Увидимся через полчаса.
        Только выйдя из комнаты, он понял, какой спертый там воздух, каким напряжением и страхом пахнет сейчас над столом Совета.

* * *
        Эгле сидела в комнате для персонала - без решеток. Без инквизиторских знаков на стенах. Спрятав ладони под мышки, покачиваясь, опустив голову, так что сиреневые волосы закрывали лицо. Когда вошел Мартин, содрогнулась и посмотрела почти со страхом.
        - Привет. - Он не стал подходить.
        - Привет. - Она всматривалась в его лицо не то с надеждой, не то с отчаянием. - Что решили? Насчет Ивги?!
        Он разглядывал ее - бледную кожу, тени под глазами, обветрившиеся губы. Очень хотелось обнять и утешить, но он боялся, что ей будет больно.
        - Все хорошо. Никаких обвинений.
        Она закрыла глаза с таким облегчением, что Мартину сделалось стыдно.
        - Слушай, - сказал он хрипло. - Из любой тюрьмы я вытащу. Просто отобью, силой.
        - При поддержке авиации? - Она улыбнулась сквозь слезы.
        - Не сомневайся во мне, - он сжал зубы. - Не сомневайся.

* * *
        Он оставил черный инквизиторский плащ на стуле в приемной. По коридорам метались люди, бормотали голоса из портативных раций, тревога слышалась в каждом слове. Мартин шел сквозь суету, как сквозь воду, ни на кого не глядя.
        Парадный вход. Воняет выхлопом многих моторов, отвратительный запах. Проходная блокирована железной цепью - что они, собрались устраивать баррикады?!
        Он перепрыгнул через турникет, не задержавшись ни на секунду. Не ответив на предостерегающий оклик. Снаружи вышло солнце - ох, как давно он не видел солнца в промозглой Ридне…
        Площадь перед Дворцом Инквизиции была пуста, и, обрамляя ее сизым дымом выхлопа, застыли танки, будто на съемках военного фильма. А перед танками цепочкой, держась за руки, стояли люди - мужчины и женщины, прохожие, зеваки…
        Мартин замер, пораженный - так странно, пугающе и трогательно это выглядело. Сколько он себя помнил, люди на улице никогда не выявляли особой приязни к инквизиторам. Журналисты не упускали возможности за что-нибудь пнуть Инквизицию - за жестокость ли или за мягкость, за любой инцидент и малейший просчет. И вот герцог ухитрился начать войну на пике эмоций, в тот самый момент, когда поддержка Инквизиции ненормально, неестественно высока. Впрочем, это не герцог ухитрился, а тот, кто им манипулировал, - кто заварил всю эту кашу, принуждая к повиновению и герцога, и взбунтовавшихся кураторов…
        Мартин почувствовал во рту отвратительный кислый привкус.
        Металлический голос обратился к людям в цепи, предлагая им расходиться. Голос принадлежал полицейскому с мегафоном; рядом стоял пожилой военный с потным лицом и большими погонами, кажется, генеральскими. Генерал топтался у приоткрытой двери штабного внедорожника, он смотрел на Дворец Инквизиции и, похоже, грязно ругался про себя, не зная, что делать с невыполнимым приказом…
        На холостом ходу взревел танковый двигатель, выпуская новое облако дыма, и в этот момент Мартин почуял ведьму.

* * *
        Здесь был Мартин - минуту или две назад. Клавдий оценил выражение лица Эгле - та сидела, погруженная в свои мысли, с горькими складками в уголках губ. Дернулась и вскочила навстречу Клавдию.
        - Как ты? - Он закрыл за собой дверь. - Садись, чего ты прыгаешь?
        - Я хорошо. - Она опустилась на край стула. - Что-то происходит… вокруг. Творится. Очень много агрессии… страха… но это не ведьмы. Когда я ехала… из аэропорта, такого не было.
        - Не было. - Он сел на кушетку напротив, как можно дальше от Эгле. - На чем ты ехала, кстати?
        - Я угнала машину. - Она прерывисто вздохнула. - Оставила здесь на подземной парковке… Надо вернуть…
        - Вернут, не беспокойся. Я сейчас уйду, я зашел на минуту, чтобы напомнить, что я твой друг и твой должник. Навсегда.
        - Спасибо. - Она снова опустила голову. - Остаться в Ридне и спрятаться - это было мое решение.
        - Тогда я благодарен, что ты его переменила, - сказал Клавдий после паузы. - И я, и Ивга очень тебе благодарны. И Мартин тоже потом оценит.
        Она сцепила пальцы:
        - Между вами и Мартином… что-то случилось?
        Флаг-ведьма, подумал Клавдий. Интуиция на грани ясновидения.
        - Случилось.
        - Из-за меня?
        - Нет. Это между мной и Мартином.
        - Но… это можно… еще исправить?!
        Странно, она ведь ничего не знает об ожидающей ее судьбе. Но думает совершенно о другом, и это ее по-настоящему волнует.
        - Я должен идти, - он поднялся. - Скоро все решится, недолго осталось, потерпи.

* * *
        Солнце висело, кажется, прямо над площадью перед Дворцом Инквизиции. Видна была каждая выбоина на влажном булыжнике, каждая пуговица на мундире полицейского с мегафоном, каждая капля пота на лбу генерала, каждый блик на бронированном стекле штабного внедорожника. И только ведьму Мартин не мог увидеть, прекрасно зная, что она здесь.
        Вдох-выдох - он перешел в оперативный режим, сразу захотелось действия, захотелось двигаться, нападать и гнаться. Он заставил себя оставаться на месте: нет информации. Где ведьма?
        Снова взревел двигатель. Серо-зеленый танк, стоящий в самом центре цепи, дернулся, как живое существо. По броне прошла судорога, пушка изогнулась, будто хобот, и потянулась в небо. Люди все еще стояли перед ним в нескольких метрах, цепью, взявшись за руки, никто из них не был инквизитором. Никто не реагировал мгновенно. Им требовалось время, чтобы поверить глазам.
        Как она могла пробраться внутрь боевой машины?!
        Танк затрубил по-слоновьи. Это было бы забавно, как в мультфильме, если бы не грохот брони и не вонь солярки, и не обморочное чувство нереальности, невозможности, безумия. Люди отшатнулись, будто отброшенные трубным гласом, их первая реакция была - оцепенение. После страшно долгой паузы они решились наконец разбегаться, еле двигаясь, увязая в сгустившемся воздухе, а стальные гусеницы уже лязгали, впиваясь в брусчатку. Торжествующий низкий рев разлегся поверх грома траков и воя двигателей.
        «Сударыни мои ведьмы творят поначалу не убийство даже - балаган, - писал Атрик Оль. - Фарс, от которого кровь стынет в жилах; играют ли они, как кошка с мышью, либо черпают силу в страхе напуганных толп?»
        Вопли людей были едва слышны в диком грохоте. Ломалась брусчатка, из-под траков летели осколки, бегущие спотыкались, обливались кровью, кто-то падал - чуть ли не под гусеницы танка. Сколько же веков этому булыжнику? Сам Атрик Оль, легендарный инквизитор прошлого, подметал его полами своей мантии. Мартин был, конечно, Атрику Олю не чета и мантию надевал в редких случаях…
        …В танке экипаж, оглушенный, но еще живой. Ведьма - в другом месте. Или Мартин найдет ее за три секунды, или кости захрустят под гусеницами.
        Три. Два. Один. Ноль. Темный силуэт в штабной машине.
        Мартин потянулся через площадь, быстро и нежно, будто для поцелуя на расстоянии. Дотронулся до ее нервных центров, не раня, не нападая, просто обозначая свое присутствие. Танк, уже почти догнавший беглецов, на мгновение замедлился. Казалось, воздух вокруг превратился в желе, пространство получило новые измерения. Люди выпрыгивали из-под самых гусениц - у них была огромная воля к жизни. И приличные шансы. Но у ведьмы шансов всегда заведомо больше.
        Она помещалась за спиной водителя в камуфляже, на заднем сиденье внедорожника. Мартин поймал ее взгляд - сквозь бронированное стекло, сквозь дым танкового выхлопа, сквозь солнечный свет, на расстоянии сотен шагов. И вроде бы не было времени, чтобы спросить - а кем ты была? До инициации? Каким ты видела свое будущее? Таким?!
        Она, конечно, не услышала бы вопроса. И никогда бы не ответила. Мартин ударил - теперь уже хлестко ударил, намеренно причиняя боль, и тут же получил такой отпор, что мир вокруг заволокло красным. Щит-ведьма. Колодец под шестьдесят. Прямо как бетонная стенка. Замечательно.
        Он еще раз коснулся ее нервной системы, не пытаясь пробить защиту - издеваясь, щекоча, нащупывая слабые места. Танк завертелся, как если бы у него зудели гусеницы. С визгом разлетались обломки булыжника. Танк имитировал пушкой уже не слоновий хобот, а эрегированный член.
        Мартин засмеялся.
        Не то чтобы ему было очень весело в этот момент. Вовсе не весело, но шутка должна получить ответ среди публики. Ведьма шутит - оценить сейчас может только Мартин. Остальные в панике. Да и шутка сомнительная; он поймал себя на сожалении. Любовь к спецэффектам часто губит ведьм, на спецэффектах ловятся.
        Водитель штабной машины медленно поворачивал голову - он, кажется, только что догадался, что в салоне за его спиной кто-то есть. Не успел ничего увидеть - осел в кресле, потерял сознание, будто его огрели по голове. Генерал вцепился в редкие волосы, его фуражка упала на мокрый булыжник. Полицейский разинул рот, рискуя проглотить мегафон.
        Танк окутался тучей дыма и, раскидывая брусчатку, ринулся на Мартина - полным ходом.

* * *
        - …Ситуация представляется безвыходной, - кричала в микрофон девушка в ярко-красной куртке, - ясно, что штурмовать Дворец Инквизиции никто пока не решается, но напряжение растет, и неизвестно, как долго военные будут терпеть провокации…
        Съемочная группа выбрала место на краю площади, и, забравшись на основание старинного фонаря, оператор выдавал в эфир ясную и содержательную картинку: пустая площадь, оцепление по краям, танки.
        - Немного странно, что здесь нет ни одного инквизитора, - кричала в микрофон девушка. - Что это за война, кто с кем собирается драться и почему Великий Инквизитор до сих пор…
        За ее спиной танк содрогнулся. Окутался облаком выхлопа и перестал быть машиной. Сделался чем-то другим. Завыл, затрубил, будто мамонт, и в его вой вплелся панический визг красной девушки.
        Оператор был не то безумно храбр, не то глуповат и с замедленной реакцией. Еще несколько секунд Ивга могла видеть, как танк преследует бегущих людей. Как, почти догнав их, останавливается. Дергается, вертится, тычет пушкой в небо, имитируя непристойный жест. Камера отвернулась, будто смутившись, - на самом деле оператор пытался нащупать опору, слезть с фонарного столба; картинка дернулась, Ивга успела заметить человека в светлом костюме, непринужденно идущего через площадь навстречу бешеному танку…
        Трансляция оборвалась.

* * *
        До танка оставалось тридцать шагов. Двадцать. Пятнадцать. Мартин чувствовал вонь разогретого масла и горячего выхлопа. И еще он чуял ведьму - как если бы она сидела перед ним на допросе.
        Ее расчет был на естественную человеческую природу, на нормальный шаг в сторону, попытку уклониться, увернуться, уйти с пути обезумевшего чудовища. Попытайся Мартин спастись - он потерял бы с ведьмой связь и не успел восстановить. Двигатель ревел, гусеницы грохотали; прыгай, не прыгай, убежать от этой штуки невозможно, но, к счастью, Мартин был здесь не затем, чтобы бегать.
        Он видел ее щит как свинцовую стенку без единой трещины. Но это не монолит, скорее массивная чешуя, и чешуйки не везде плотно прилегают друг к другу. Совершенных защит не бывает, моя девочка.
        Десять шагов. У этой махины должна быть жуткая инерция. Мартин никогда не интересовался тормозным путем танков. Да, ведьма вступила в поединок с таким стартовым преимуществом, что с ней приходилось считаться.
        Пять шагов. Она больше не думала о зрелищности. Она гнала к результату. Мартин чуял азарт и жажду крови - чуть-чуть, и она ощутит мякоть под гусеницами и услышит хруст костей…
        Мартин ударил, теперь уже точно зная, как устроена ее защита. Танк затормозил на полном ходу, стирая в пыль старую брусчатку, надвигаясь, наваливаясь, источая жар и вонь. Остановился в метре от Мартина. Пушка, задранная к небу, обмякла и, судорожно дернувшись, опустилась, увяла, будто признавая поражение. Мартин сделал шаг в сторону - пушка клюнула камень в том месте, где он только что стоял.
        От Дворца Инквизиции бежали люди. Весь поединок с ведьмой занял от силы тридцать секунд.

* * *
        - Нет, на командовании нет вины, они исполняли приказы в рамках своих полномочий. Господа, я обращаю ваше внимание: агрессия, напряжение, вооруженное противостояние притягивают действующих ведьм, как дерьмо привлекает мух, простите за подробности. Я рекомендую всем, кто присутствует здесь не по долгу службы, немедленно покинуть площадь. В идеале - вернуться домой.
        - Вы говорите от себя лично или от руководства Инквизиции?! - Смутно знакомая блондинка, наверное, известная телеведущая, совала ему под нос микрофон, будто мороженое.
        - Я и есть руководство Инквизиции, - Мартин слегка отстранился, - во всяком случае, представитель руководства. Вам лучше мне поверить.
        Меньше всего ему хотелось давать сейчас комментарии, но он понимал, что объясниться необходимо. Именно сейчас. Именно здесь, посреди разбитой брусчатки, на фоне танка с неестественно изогнувшейся пушкой; работники «Скорой» поднимали из люка экипаж, одного за другим - без сознания. Люди в отражающих жилетах с опаской ступали по осколкам булыжника; кто-то сидел, держась за голову, вокруг суетились медики.
        - Кто, по-вашему, виноват в том, что случилось?
        - Ведьма, - коротко отозвался Мартин, и тут же добавил: - Я подчеркиваю, виновна конкретная действующая ведьма. А не ваша неинициированная соседка, однокурсница или кассирша в магазине.
        Он понимал, что расстается сейчас со своей приватностью. Не то чтобы он рассчитывал всю жизнь оставаться анонимом - но в Однице за него всегда отдувались заместитель или пресс-секретарь. Фото на инквизиторском сайте было его единственным изображением в сети. Не все ведьмы округа знали его в лицо, а чужие и вовсе не знали; теперь, стоя на разбитой площади перед Дворцом Инквизиции, Мартин отдавал себе отчет - ведьмы, сколько их есть, действующие и «глухие», смотрят сейчас на него. И не только ведьмы, но и обыватели.
        - Господин Старж, вы совершили подвиг на глазах тысяч людей, как это скажется на вашей карьере?
        - Мне поставят памятник из мятного шоколада.
        - Что?!
        Он одернул себя - здесь никто не понимает шуток. Журналисты перекрикивали и оттесняли друг друга, они были взвинчены, кто-то в эйфории, кто-то в тревоге. Большая часть из них видела своими глазами бешеный танк, затормозивший в шаге от Мартина. И почти все наблюдали, как он тащил из штабной машины ведьму - грубо, надо сказать, тащил, хотя та была уже побеждена, уже едва живая, с лицом, перепачканным кровью. Хорошо, что сотрудники из Дворца почти сразу забрали ее, избавив Мартина от участи тюремщика.
        - Не надо напирать, - он повысил голос. - Это не матч по регби! Всем - три шага назад, спрашивать будет тот, на кого я укажу!
        Он кивнул худощавой женщине в очках - та давно пыталась что-то сказать, ее всякий раз перебивали.
        - Господин Старж, - волнуясь, начала журналистка, - чего нам ожидать в ближайшие часы? Насколько вероятны новые атаки ведьм?
        - Очень вероятны, - сказал Мартин. - Инквизиция усиливает патрулирование. Если у вас есть возможность вернуться домой и оставаться дома - сделайте это немедленно. Неинициированным ведьмам - соблюдать спокойствие и быть готовыми к профилактическому задержанию.
        - Признайтесь, что вы используете ведьм! - выкрикнул молодой, но уже лысеющий репортер с обильной испариной на лбу. - Вы сами провоцируете их, чтобы наглядно показать герцогу, кто хозяин положения!
        - Расскажите, как я провоцировал эту ведьму. - Мартин посмотрел ему в глаза, репортер отшатнулся. - Расскажите, как я ее использовал. Расскажите, что это Инквизиция пригнала танки в центр мирного города, который еще не опомнился от «ведьминой ночи»! Мы на грани катастрофы, хозяйками положения на этот раз станут ведьмы, а умирать ради ваших жизней будем мы!
        Что же так пафосно-то, подумал он с досадой.
        - Инквизиция - не контора, - заговорил снова, ни к кому конкретно не обращаясь. - Инквизиция - это миссия. Природа Инквизиции не доступна пониманию большинства людей, и это правильно, есть вещи, которые знать некомфортно. Я не раздуваю панику - я предлагаю всем взять ответственность за свои действия… и приготовиться к худшему. А теперь - дайте мне пройти.

* * *
        Блиц-интервью Мартина транслировали все новостные каналы. Члены Совета смотрели его, сидя за столом в кабинете. Запах выхлопа проник уже и сюда. Снаружи ревели моторы - на экране стелился дым.
        Мартин закончил и пошел сквозь толпу, не реагируя на новые вопросы, на микрофоны у самого носа и объективы, стремящиеся с ним поцеловаться. У него было отрешенное лицо человека, сделавшего дело, и сделавшего хорошо.
        - Он оперативник, - тихо сказал Виктор, и в его голосе не было привычной желчи, - а не функционер. Он прирожденный…
        - Я прошу не комментировать, - оборвал его Клавдий. - Не забывайтесь.
        Елизар вздохнул:
        - Из пяти лучших оперативников, которых я знал, до старости дожили двое…
        Клавдий бросил на него такой взгляд, что Елизар осекся. Оскар из Рянки сидел, опустив голову и потеряв ко всему интерес.
        - Вы позвоните герцогу, патрон, или нет?! - Железная выдержка Элеоноры, кажется, исчерпала последние ресурсы.
        - Я все сказал. Слово за его сиятельством.
        - Вы отдаете себе отчет, что атаки ведьм не прекратятся?! Мартин прав, мы на пороге катастрофы!
        - А вы ведь голосовали за его смещение, - не удержался Клавдий. - Я запомнил, он тоже.
        - Речь не идет о креслах и должностях! - Элеонора уже кричала. - Есть наша ответственность, мы должны выработать единую позицию…
        Клавдий показал ей жестом - голос ниже. Элеонора осеклась и закусила губу.
        - А кто мне говорил, что никогда не было ни единства, ни доверия в Совете? - Клавдий отечески улыбался. - Соскучились по диктатуре? Или нет?
        Элеонора молчала, сцепив пальцы, всматриваясь в лица кураторов, будто умоляя о поддержке. Все отводили глаза.
        - Новое голосование, господа, - нарочито лениво сказал Клавдий. - И я очень надеюсь на ваше благоразумие… Вы хотите знать, что еще я собираюсь достать из рукава?
        Референт, осунувшийся и очень тихий, положил перед ним на стол желтую канцелярскую папку.

* * *
        - Мама, ну пожалуйста. - Мартин говорил в трубку, злясь на себя за то, что не умеет подобрать нужных слов. - Ну не смотри телевизор, ты же так с ума сойдешь… Что мне сделать, чтобы тебя успокоить? Хочешь, я сейчас все брошу и приеду?
        Он шел по коридорам Дворца, не понимая, куда направляется. Ему на ходу пожимали руку, о чем-то спрашивали, вертелись под ногами и ужасно мешали.
        - Я так тебе благодарна, что ты сам, первый мне позвонил, - пробормотала Ивга на той стороне связи.
        - Они специально показывают так, чтобы пощекотать зрителям нервы. Я знаю, что делаю, это безопасно. Просто не надо смотреть, не смотри, пожалуйста.
        - Хорошо. - Она сделала вид, что верит ему. - Можешь сказать… что происходит, что будет дальше? Чего ждать?
        - Главное, что с тебя сняты все дурацкие обвинения, - сказал он ласково. - Всех, кто тебя обижал, я задушу.
        - А что с Эгле? Что с Эгле, Мартин?!
        Из коридора напротив возник дежурный по Дворцу - старый знакомый, в неофициальной обстановке всегда звавший Мартина на «ты» и по имени. Теперь он казался целлулоидным от затопившего лицо официоза:
        - Господин Старж… Вас очень настойчиво приглашают в комнату Совета… Патрон распорядился сообщить вам, что дело касается Эгле Север.

* * *
        Они повернули головы ему навстречу - все, кроме отца. Тот демонстративно игнорировал его, разглядывая бумагу на столе, - важную, судя по всему, бумагу. С голографическими знаками, с гербом Инквизиции Вижны.
        - Поздравляю, - быстро сказала Соня.
        - С чем? - Мартин остановился рядом со своим местом. Инквизиторскую мантию он не стал на этот раз даже надевать. - С тем, что ведьмы учуяли запах крови?
        Они переглянулись - как если бы Мартин чего-то не знал и городил ерунду.
        - Подойдите, пожалуйста, - сказал Клавдий Старж, по-прежнему не глядя на него. - Здесь не хватает вашей подписи. Будьте любезны.
        Он пододвинул на край стола документ - и темно-зеленую авторучку с золотым пером. Мартин нехотя подошел; кураторы не сводили с него взглядов, и взгляды были странные.
        «Данным документом устанавливается, - прочитал Мартин, - что Эгле Север, инициированная ведьма, в порядке единичного исключения обладает гражданскими правами, переданными ей непосредственно Советом кураторов. Документ подтверждает, что Эгле Север не может быть казнена без суда, не может быть задержана без твердого подозрения в совершении правонарушений, предусмотренных уголовным и гражданским кодексами, а также положением «О преступлениях ведьм» города Вижны и провинций. Документ не может быть отозван или отменен иначе, чем после официального судебного процесса, и только в случае, если злонамеренность госпожи Эгле Север будет подтверждена и доказана. Документ утвержден Великим Инквизитором и заверен подписями…»
        Семь росчерков. Одно свободное место. Голограмма, защитная вязь инквизиторского документа, печати. Они все на меня глядят, подумал Мартин. Если это не ловушка, шутка, розыгрыш… То что это?!
        Он наконец-то посмотрел прямо на Клавдия Старжа.

* * *
        Клавдий подготовил документ заранее, в глубокой тайне. Он успел сделать даже пластиковую карточку с ее фотографией. Вероятность того, что до подписания дойдет очередь, он изначально оценивал процентов в семь. Когда стало ясно, что Эгле не явится в Вижну, едва не швырнул заготовку в камин.
        Сейчас, глядя на Мартина, он поймал себя на злорадстве. Вот так, сынок. Не веришь, да? Не можешь понять, как такое возможно, как они подписали подобный документ? Больше того - как они с ним смирились? Тем не менее - вот, ты держишь это в руках. А у меня за плечами долгая, изнуряющая история подкупа и шантажа, запугивания и дружеских уступок, обещаний, торговли, угроз. Этих людей нельзя ни о чем просить, любую слабость они чуют за версту и тут же ставят подножку. Сегодня я сожрал их. А ты умеешь так, сынок? Нет. Ты умеешь обезвреживать ведьм в экстремальных условиях. Правда, ты делаешь это хорошо…
        - Будете подписывать? - услышал Клавдий свой голос.
        Он проявил сегодня милость к Оскару и не стал выкидывать его с должности. На самом деле это не милость, а расчет, Оскар был нужен, чтобы набор подписей на документе был полным. Через неделю куратор Рянки все равно уйдет, но не с позором и не под суд. Цена сделки.
        Мартин подписался. Пальцы его двигались, как деревянные, Клавдий испугался, что он испортит документ и придется все переделывать. Но Мартин справился.
        - Хорошо. - Клавдий обернулся к референту. - Упакуйте это, пожалуйста, в конверт вместе с карточкой…
        - Патрон, - референт склонил голову, прислушиваясь к наушнику. - Экстренное обращение герцога…
        - Рановато, - сухо заметил Клавдий. - Я думал, у нас есть еще пара минут… Ну что же, включайте.

* * *
        Две минуты потребовалось герцогу, чтобы, глядя прямо в камеру, признать, что природа Инквизиции и ее взаимоотношений с ведьмами выходит за рамки обычного человеческого понимания (Клавдий удивился, узнав чуть переиначенные слова Мартина, сказанные журналистам). Неудачные стратегические решения, принятые под влиянием сиюминутной ситуации и некачественной экспертизы, должны быть отменены. «Надо признавать свои ошибки», - сказал герцог. Клавдий ушам своим не поверил; если герцог и не мог в полной мере вернуть его уважения - то, справедливости ради, сделал все, чтобы этого добиться.
        Под конец речи герцог заявил, что независимость Инквизиции от государства - ее неотъемлемое свойство, и заверил, что свято чтит законы предков. Экран погас; люди в комнате смотрели теперь на Клавдия. Тот устало улыбнулся:
        - Кажется, трудный рабочий день подходит к концу?
        - Поразительно, - пробормотала Соня. - Преклоняюсь перед вами, патрон.
        - И в завершение дня. - Клавдий поднялся, все еще улыбаясь. - Господа… я благодарен вам за работу все эти годы.
        У них вытянулись лица - они решили, что он сейчас одной подписью распустит Совет.
        - Возможно, вы удивитесь, - сказал он кротко. - А возможно, нет… Я сообщаю, господа, о своей отставке.

* * *
        Эгле, кажется, задремала.
        Напряжение вокруг Дворца, которое она чувствовала на расстоянии и которое все больше пугало ее, в какой-то момент сделалось невыносимым - и почти сразу исчезло. Будто включили свет посреди кошмарной ночи и чудовища, роившиеся в темноте, рассеялись вместе с ней.
        Тогда она придвинула стул к пустому столу в инквизиторской комнате отдыха, села, привалилась к столешнице и опустила голову на сложенные руки. Увидела звезды в ночном небе Ридны - оказывается, эти звезды были одним из самых прекрасных ее воспоминаний. Услышала музыку, от которой расходится туман и горы подходят, как добрые лошади, дышат в ухо, умиротворяюще, ласково. Эгле так устала, что доброта этих гор больше не пугала ее. Да, она ведьма. Ее место - там, на свободе. Но она здесь, взаперти. Так получилось.
        Потом открылась дверь, и Эгле не сразу поняла - снится ей Мартин на пороге или он и вправду пришел.
        Он в три шага пересек комнату и молча обнял ее. Эгле накрыло волной мурашек - вперемешку ледяных, горячих, электрических, колючих. Она обхватила его, прижимая к себе, будто ныряя в водоворот.
        Его плечи вздрогнули. И еще. Эгле испугалась:
        - Март, что с тобой?
        Судорожно обняв ее, он прятал лицо.
        - Что случилось? Меня что, решили казнить?!
        - Нет, - сказал он глухо. - Вот…
        Он отстранился, по-прежнему не глядя на нее, и вытащил из внутреннего кармана пиджака серый канцелярский конверт. Запечатанный. Приговор, отчего-то подумала Эгле.
        - Мне обязательно смотреть, что внутри?
        Мартин, не отвечая, дернул пластиковую нитку, позволяющую открыть конверт аккуратно и без усилий. Протянул Эгле, и она не могла не взять; из конверта выпала на паркетный пол белая пластиковая карточка с чьим-то лицом на боку. Эгле узнала собственную фотографию с учетного свидетельства. Мартин наклонился и поднял карточку; из конверта выглядывал лист бумаги с голограммой и водяными знаками.
        «Данным документом устанавливается, что Эгле Север… инициированная ведьма… обладает гражданскими правами, переданными ей Советом кураторов… - Строчки расплылись у Эгле перед глазами. - …Не может быть казнена без суда, не может быть задержана без твердого подозрения в совершении правонарушений, предусмотренных…»
        - Как ты это сделал?! - Она помотала головой, желая убедиться, что не спит, что прекрасный сон не прервется, что это правда.
        - Это сделал не я, - шепотом сказал Мартин.

* * *
        Никогда прежде старая площадь перед Дворцом Инквизиции не знала таких разрушений - в узорах изувеченной брусчатки можно было прочитать, как в открытой книге, историю того, что недавно здесь случилось. Бродили люди в ярко-желтых отражающих жилетах, развешивали ярко-желтые ленты, ограждая развалины от остального города, целого, уцелевшего. Людей было много, но площадь все равно казалась пустой.
        Все видно как на ладони: откуда стартовал обезумевший танк, какие маневры успел предпринять, прежде чем закрутился на месте волчком. И вот траектория, прямая, как автобан в пустыне, - танк на полной скорости пронесся через площадь, а потом замер, будто налетев на стену, и, кажется, слегка нарушил законы физики. Остановился в шаге от человека на площади. В полушаге.
        Клавдий понял, что не может выровнять дыхание, и проделал опыт, помогавший ему много лет подряд: он позволил себе увидеть, как танк наваливается на Мартина и подминает его под гусеницы. Он заставил видение замереть, застыть фотографией, разглядел все чудовищные детали, а потом мысленно расколол картинку на мельчайшие фрагменты. Уничтожил образ в уме. Погасил.
        Скоро весна…
        Он прошелся по кабинету, вдоль огромного стола, от окна к камину и снова к окну, цепляясь взглядом за детали: авторучка с фиолетовыми чернилами, которой он много лет подписывал документы. Папки для бумаг, пять разнообразных пепельниц, альбом для визитных карточек… Ему, пожалуй, нечего забирать из кабинета, в котором он просидел тридцать пять лет. Компьютер служебный… ручка антикварная, но зачем она нужна вне этого стола? С чем придется повозиться, так это с документами - подготовить к передаче, чтобы у преемника не было проблем…
        Он понял, что личность преемника ему не интересна вовсе. Удивился. Встал у окна, глядя на изуродованную площадь, и спросил честолюбие, не желает ли оно худо-бедно оживить профессиональную ревность. Опять ничего не почувствовал.
        Щелкнул селектор на столе:
        - Патрон, к вам куратор Старж…
        Дверь тут же без приглашения распахнулась. Клавдий не обернулся; того, кто останавливает танки, не удержит дверная защелка, тем более незапертая.
        - Да погибнет скверна, - послышался голос Мартина за его спиной.
        - Патрон, я ничего не могу сделать, - пролепетал референт. Клавдий, не оборачиваясь, махнул рукой, предлагая тому убираться. Дверь снова закрылась. Клавдий смотрел в окно.
        - Спасибо, - шепотом сказал Мартин.
        - Рад быть полезным.
        - Я хочу попросить прощения.
        - Извини, Март, я не могу сейчас с тобой говорить. Если хочешь сделать мне приятное - поезжай в Ридну и займись делом.
        - Я был… неправ, - сказал Мартин с отчаянием. - Я… неправильно все понял, я был идиот, потому что… Эгле.
        - Не оправдывайся и уходи. - Клавдий не оборачивался. - Потом, когда время пройдет… мы это обсудим. Может быть. Потом.
        - Тогда я поехал, - сказал Мартин мертвым голосом и пошел к двери. Сделал несколько шагов, остановился:
        - Почему ты принял такое решение? Из-за меня?! Чтобы мне что-то… доказать? Но я ведь тебя не стою, я тебе в подметки не гожусь, как я мог настолько тебя уязвить?!
        Возможно, сцена имела бы неприятное продолжение, но селектор на столе опять пискнул:
        - Его сиятельство герцог…
        - Добро пожаловать, - сказал Клавдий.

* * *
        Герцог не ожидал застать здесь Мартина. Он остановился на пороге, будто смутившись, будто осознав, что стал свидетелем сцены, которой никаких свидетелей не полагалось. Мартин коротко наклонил голову, очень формально, в полном соответствии с этикетом.
        - Ты… стал национальным героем, Мартин, - хрипло сказал герцог. Его слова были неуместны, но фамильярность объяснима: правитель знал Мартина еще ребенком, еще с тех пор, как его собственная дочь-подросток недвусмысленно благоволила к «этому интересному мальчику».
        - Долг и работа, - отозвался Мартин очень холодно. - Я вынужден идти, ваше сиятельство. Желаю хорошего дня.
        Герцог поежился от его голоса - а может быть, Клавдию показалось. Мартин еще раз коротко поклонился и вышел, прикрыв за собой дверь. Клавдий заставил себя не смотреть ему вслед.
        - Отставка, - тихо сказал герцог, - такая же мистификация, как и ваша смерть?
        - Нет. Отставка настоящая.
        - Но… вы победили. Переиграли. Достигли всех своих целей. Тогда почему?!
        - Ваше сиятельство, - сказал Клавдий. - Я не обязан и не буду с вами объясняться. Все поступки имеют цену, и все действия приводят к последствиям. Это всё, что я могу вам сказать.
        Герцог прищурил воспаленные после бессонной ночи глаза:
        - А вы никого не прощаете, да?
        - За некоторые вещи, - Клавдий снова посмотрел за окно, где люди в отражающих жилетах разбирали снесенный траками булыжник, - не прощаю.

* * *
        Эгле ждала, считая секунды. Она очень хотела, чтобы Мартин вернулся поскорее, она мысленно умоляла его задержаться подольше, ведь каждая минута разговора означала новый шанс: они договорятся.
        Мартин вернулся почти сразу. Эгле ни о чем не стала спрашивать. Он молча взял ее за руку и вывел из комнаты и так повел, как ребенка, по коридорам Дворца Инквизиции.
        От его холодной ладони растекались электрические разряды, булавками тыкались в руку Эгле, тогда она крепче сжимала пальцы. Перед идущими расступались люди - маркированные инквизиторы и просто клерки, Эгле видела их силуэты будто сквозь мутную воду. Ей казалось, что она поднимается из глубины - с илистого дна, вверх, туда, где солнце.
        Она до последнего момента не верила, что сумеет отсюда выйти. Коридоры казались слишком длинными, за ними открывались новые и новые повороты, Эгле шла, вцепившись в руку Мартина, прижимая к груди канцелярский конверт со своими невозможными документами.
        Скрипучий лифт повез их вниз, у Эгле упало сердце, она вспомнила, какой в этом здании подвал. Двери открылись, в лицо повеяло влажным, чуть застоявшимся воздухом, Эгле узнала запах обыкновенной подземной парковки.
        Открылась дверь черной инквизиторской машины. Мартин выпустил руку Эгле на одну секунду. Потом, усевшись рядом на заднее сиденье, снова вцепился в нее, будто боялся, что отнимут.
        Машина тронулась с места, покатила вдоль подземелья, вроде как собираясь врезаться в стену, но стена обернулась автоматической дверью, распахнулась - и машина вырвалась под небо.
        Дворец Инквизиции остался позади. Это жуткое здание проглотило Эгле, но не сумело переварить.

* * *
        Кварталы Вижны разворачивались, как страницы в альбоме: то нарочито мирные картины города, где ничего не случилось, то вдруг пустая улица, огороженная знаками «проезд закрыт». То группа детей со спортивными сумками, то колонна полицейских машин, то инквизиторский фургон с мигалками. Чрезвычайное положение отменили, к радости всех категорий ведьм; пыль осядет, думал Мартин, через несколько дней страсти совсем улягутся, а те из горожан, кто не следил за новостями, только вечером узнают, может быть, что в Вижне что-то происходило. Отставка Великого Инквизитора? Да, об этом поговорят, но через несколько дней случится что-нибудь еще. Сенсации живут три дня, так, кажется, обстоит дело в современном мире…
        Эгле отважно терпела его хватку. Мартин, опомнившись, разжал руку:
        - Тебе не больно?
        - Нет. - Она обняла его. Мартин замер, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть эту секунду. Все, что случилось вчера и сегодня, показалось бредом - тягостным, но не бесконечным. Машина ехала сквозь город, удаляясь от Дворца Инквизиции. Отражалось солнце в окнах, в лужах, в стеклянных фасадах.
        - Я, наверное, что-то должна объяснить? - пробормотала Эгле, пряча лицо.
        - Нет. - Он погладил ее по голове. - Ничего не надо объяснять. Ты была права… Помнишь, там в машине, в лесу. Ты права, а не я.
        - Вы… поговорили?
        - Он не станет со мной разговаривать.
        - Но почему?!
        - Все последние годы я смотрел на него и видел Великого Инквизитора. И сам этого не сознавал. Я мог шутить с ним, пить чай, быть ему благодарным за что-то, я был уверен, что люблю его… Но я видел Великого Инквизитора, больше никого. А он этого искренне не замечал. И вот… я показал, кем его считаю, так ясно, что яснее невозможно.
        - То есть дело в том, что ты его не послушался?!
        Мартин помотал головой:
        - Дело в том, что я считал его прагматичным циником, готовым на любую подлость ради кресла. Я назвал его палачом в присутствии кураторов. Я обвинил его, что он использовал… в своих кабинетных играх использовал маму. Я был готов вступить в сговор с этими упырями. Ему просто сделалось противно… иметь дело с такими, как они, и такими, как я, предателями. Он не хочет больше нас видеть. Это жест отвращения.

* * *
        Ивга стояла на пороге дома - в вечернем платье. Рыжие с проседью волосы были уложены, как на бал. Мартин, увидев ее, споткнулся на ровном месте и ухватился за створку калитки. Ивга, смеясь, помахала рукой, и Эгле сделалось страшно - вдруг она сошла с ума?!
        Мартин, судя по его лицу, в этот момент подумал то же самое.
        - Заходите. - Ивга расхохоталась громче, кажется, ее развеселил их страх. - Не пугайтесь, я не рехнулась, просто сегодня праздник. Разве нет повода?
        - Ты точно в порядке? - осторожно поинтересовался Мартин. - Ты… что-то пила?
        - Нет, мне хватило сегодняшних новостей. - Она ласково потрепала его по затылку, как маленького. - Эгле, покажи мне. Где?!
        Эгле, едва переступив порог, вытащила из-за пазухи конверт со своими новыми документами. Ивга читала текст, как ноты, кажется, даже пела про себя: «В порядке единичного исключения обладает гражданскими правами, переданными ей непосредственно Советом кураторов…»
        - Эгле, можно мне это сфотографировать?!
        У документа наверняка был миллион копий, отсканированных и заверенных, спрятанных в сейфы и электронные хранилища, но Ивге, кажется, доставляло удовольствие кружить вокруг стола и снимать с разных ракурсов бумагу с золотым тиснением: «Обладает… гражданскими правами…»
        Горел камин. Эгле осторожно огляделась; не так давно она провела в этом доме несколько очень трудных часов, потом ужасных часов, потом пережила свою смерть и воскрешение, а затем пару счастливых, полных надежды дней. Теперь ей казалось, что она живет здесь тысячу лет, что она наконец-то вернулась домой.
        - Мартин, поставь музыку, какую хочешь. - Ивга сделала круг по комнате, не то разбегаясь для прыжка, не то собираясь взлететь.
        - Торжественный гимн? - осведомился Мартин.
        Ивга оценила его настроение:
        - Я понимаю, что ты чувствуешь. Но поверь, годовщину этого дня мы будем праздновать всегда, всегда, с музыкой и шампанским. Плохое забудется, - она поколебалась, будто решая, говорить дальше или нет. - Он… конечно, злился на тебя, а ты на него, вы оба, я думаю, сказали лишнее… Но это в прошлом. И, послушай, когда он принимает решение - он сам его принимает, ни ты не мог бы на него повлиять, ни я…
        Она улыбнулась - и разом помолодела на двадцать лет.
        - Всю жизнь я делила его с Инквизицией. С этой сукой. Извини, Мартин. Я и мечтать не могла, что он вот так, одной росписью, все закончит…
        Она подключила свой телефон к стереосистеме и на минуту задумалась, выбирая мелодию из списка; до Эгле только теперь дошло, что именно празднует Ивга. Не избавление от тюрьмы и казни, не победу Мартина над ведьмой на площади, не чудесное спасение Эгле.
        Отставку Клавдия. Вот что Ивга будет отмечать теперь каждый год, пока жива.
        В холодильнике нашлась бутылка шампанского. Эгле принесла ее в гостиную и молча отдала Мартину. Тот так же молча откупорил и разлил по бокалам; инквизиторы не пьянеют, но символ есть символ.
        Они сдвинули бокалы. Звучала древняя лирическая баллада, горел огонь в камине, Эгле на секунду показалось, что Ивга права, что теперь все будет хорошо. Просто не может быть ничего плохого.
        Мартин поставил на стол свой бокал:
        - Мне надо позвонить… Простите. Одну минуту.
        Он поднялся наверх. Ивга проводила его задумчивым взглядом:
        - Клавдий… может быть очень жестоким. Мартину сегодня досталось.
        А ведь она не понимает, что между ними случилось, подумала Эгле. Она считает, что это размолвка, которая забудется со временем.

* * *
        - Отставка Великого Инквизитора не означает, что вам можно халтурить, - сказал Мартин в трубку. - Где отчет о мерах по чрезвычайному положению?
        - Но, патрон. - Голос дежурного звучал с откровенной неприязнью. - Его так быстро отменили, что мы успели только оповестить… население. Мы не можем работать с такой скоростью, у нас не Вижна, где все меняется со скоростью флюгера в бурю…
        - То есть вы не выполнили распоряжения из Вижны?! - Мартину пришлось воспроизвести интонацию, которой он научился у Клавдия Старжа. Без крика, без напора - как шелестит змеиная чешуя по высохшему желобу.
        - Мы готовы были выполнять, - сказал дежурный другим голосом, гораздо тише и покладистее. - Но его отменили.
        - А почему вы не доложили мне о нападении на патруль?!
        Его собеседник запнулся. «Потому что я не считаю вас своим начальником», был правильный ответ, но дежурный, немолодой инквизитор ценил, по-видимому, свою должность.
        - Там была сложная ситуация, - промямлил дежурный. - Устанавливали… личность… ведьмы, оказалась та самая, что убила человека в селении Тышка… Эгле Север.
        - На это потребовалось два часа?
        - Патрон, - дежурный закашлялся в трубке, - я не знаю, вы расслышали или нет… Может, связь плохая… Эгле Север…
        - Внесите в документы, - неторопливо, с оттяжкой произнес Мартин. - Эгле Север признана невиновной в нападении на патруль. «Ведьмин самострел» квалифицирован как несчастный случай.
        - Но, - слышно было, как дежурный хватает воздух ртом, - она напала! Есть свидетели! Она виновна…
        - Инквизиция - иерархическая структура! - высокомерно сказал Мартин. - Если кураторы в полном составе решили, что невиновна… Кто ваш начальник - я или господин Руфус?
        - Вы, патрон…
        - Почему вы не сообщили о нападении в ту же секунду?!
        Трубка молчала.
        - Я вылетаю. - Мартин посмотрел на часы. - В шесть вечера хочу видеть в приемной начальника канцелярии, обоих своих заместителей, тех патрульных, что пострадали от якобы нападения… да, еще оперативников, обыскивавших мою квартиру. И вас, господин… как вас зовут?
        - Я сменяюсь, - сказал дежурный с откровенной злобой. - У меня конец рабочего…
        - Мне повторять дважды?!
        Мартин наконец-то понял, куда можно слить свою злость и боль. На ком ее можно выместить с удовольствием - и, возможно, с пользой для дела.

* * *
        Ивга танцевала - в вечернем платье, босиком, это был вполне дикий, завораживающий, нисколько не салонный танец. Эгле сидела на диване, глядя, как она танцует, и отмечая автоматически, что платье на рыжей ведьме недостаточно экстравагантно. Для кого-то другого подошло бы идеально, но Ивга, с ее необычной и яркой внешностью, должна смелее экспериментировать с одеждой.
        Ивга поймала ее взгляд. Улыбнулась, мгновенно смутившись, провела рукой по волосам, местами уже выбившимися из гладкой прически:
        - Прости мою… несдержанность. Безумный день…
        Она взяла с каминной полки бокал шампанского, повертела в пальцах, поставила обратно:
        - Я так боялась за тебя. Я так благодарна. Я не знаю, что еще сказать, Эгле.
        - Ничего не надо говорить. - Эгле посмотрела на лестницу, в сторону комнаты, куда ушел Мартин. - Это наша общая… победа. Мир опять изменился. Первый шаг был, когда вы научили меня «чистой» инициации, второй - когда я смогла пройти обряд без скверны, и вот третий - когда меня официально признали человеком. Когда я стала… полноправной частью этого мира. Следующий шаг - ваши новые исследования, когда таких, как я, будет все больше…
        - Эгле! - Ивга задумалась, от ее интонации Эгле почему-то сделалось прохладно. - Это… не победа.
        - Не понимаю, - пробормотала Эгле.
        - Это компромисс. - Ивга улыбнулась, будто желая смягчить горечь своих слов. - Мы согласились сделать вид, что ничего не произошло. Они согласились терпеть нас… живыми и на свободе. Мои исследования закончены навсегда.
        Эгле ничего не произнесла вслух, но Ивга оценила выражение ее лица и засмеялась, хотя и несколько принужденно:
        - Я испугалась, Эгле. К тому же… если Клавдий ради нашей свободы готов разнести весь мир по камушку… от нас тоже что-то требуется. Какие-то уступки. А инквизиторы на Совете чувствуют ложь, пришлось говорить им правду… Точнее, сделать это правдой.
        Эгле вспомнила кабинет во Дворце Инквизиции, набитый чудовищами, и ей на секунду сделалось тошно.
        - Существование «чистой» инициации не доказано, это правда, - дрогнувшим голосом продолжала Ивга. - То, что с тобой произошло, - случайное, счастливое совпадение, череда мутаций…
        - А если я докажу?! - вырвалось у Эгле.
        - Нет, - глухо сказала Ивга. - Помнишь текст на камне? «Мир полон зла. Скверна вездесуща». Ты сама по себе - надежда. Сохрани себя. Выживи еще раз. Пожалуйста.
        Встретившись с ней взглядом, Эгле поняла, что Ивга все прекрасно осознает, и то, что случилось между Клавдием и Мартином, мучит и ее тоже, и ни эйфория, ни потрясение не способны затуманить ее рассудок.
        - Время еще не пришло, - будто извиняясь, снова заговорила Ивга. - Мир не готов. Пока держится это… эфемерное равновесие между нами и ними… Давай играть по их правилам. А в будущем, может быть, когда-нибудь…
        Наверху отворилась дверь, Ивга замолчала. Мартин вышел на лестницу - у него было сосредоточенное, желчное лицо. Эгле стало неуютно, как если бы Мартин надел чужую маску.
        - Мама, - он шагал вниз, не отрывая глаз от своего телефона, - к сожалению, нам надо лететь.
        - Останьтесь хоть до завтра, - сказала Ивга вдруг охрипшим голосом. Мартин покачал головой:
        - Агенты Руфуса сами себя не вышвырнут с работы, дело не терпит, я и так задержался, и… - Он оборвал себя и посмотрел на Эгле. - Поехали.
        - Март, можно тебя на пару слов? - спросила Эгле небрежно.

* * *
        - Разреши мне с ним поговорить.
        - Это все равно что разговаривать с паровым катком. - Мартин не смотрел ей в глаза.
        - А я найду слова.
        - А я не могу здесь задерживаться.
        - Лети! - Ей с большим трудом далось это слово. - Я… завтра. Догоню.
        - Слушай, - его голос дрогнул. - Я не могу опять оставить тебя одну. Нам слишком дорого досталась… твоя свобода. Как ты полетишь, рейсовым самолетом?!
        - Но ведь это и есть свобода, Март, - тихо сказала Эгле. - Свобода - в том числе… возможность прилететь завтра. Остальное - разновидности несвободы.
        - Ты максималистка, - сказал он тяжело.
        - Ты всегда это знал.
        - Ну зачем, скажи?! - Он так глубоко и явно расстроился, что у Эгле упало сердце. - Он не станет с тобой разговаривать! А я не хочу тебя оставлять, мне страшно, когда ты выходишь в другую комнату! Мне неприятно, когда я тебя не вижу целую минуту!
        Эгле заколебалась. Больше всего ей хотелось сказать сейчас: «Хорошо, я с тобой».

* * *
        В аэропорту на него глазели, оглядывались, шептали друг другу его имя, какая-то девушка попыталась его сфотографировать, - правда, когда Мартин выразительно посмотрел на нее, стушевалась и сделала вид, что увлечена своим телефоном.
        Вызывать кураторский борт из Ридны он не стал, в последний момент взял билет на рейсовый самолет. Так получалось быстрее. Он упал на свое место у окна, закрыл лицо темными очками и отключился.
        Он не спал и не бодрствовал. Лезли в голову воспоминания из давней, другой жизни, казавшейся теперь совершенно безмятежной; в одно прекрасное утро четырнадцатилетний Мартин шарил в полупустой домашней аптечке, пытаясь отыскать что-то от головной боли и вспоминая по ходу дела, что ни ведьмы, ни инквизиторы анальгетиками обычно не пользуются. Спустилась из спальни мама и молча отыскала порошок, который сам Мартин принимал два года назад по случаю гриппа, убедилась, что лекарство не просрочено, и растворила в теплой воде. Мартин выпил с благодарностью; предыдущий вечер стал одним из самых памятных в его жизни, но теперь ему было неловко смотреть родителям в глаза.
        «Может, не пойдешь в школу?» - осторожно спросила мама. Мартин услышал на лестнице шаги отца и твердо заявил, что в школу, конечно, пойдет. Клавдий ничего не сказал, только предложил подвезти его, и Мартин понял, что нельзя отказываться. В машине он долго маялся, пока не признался наконец с нервным смешком: «Ладно, я понял, что не стоит пить шампанское в оперном театре, я, пожалуй, больше так делать не буду». Отец мельком глянул на него и сказал, что если сегодня контрольных нет, то ничего не случится, если Мартин все-таки пропустит один школьный день. Это было очень на него не похоже; Мартин горячо уверил, что чувствует себя гораздо лучше и ничего страшного, просто он не рассчитал с этим дурацким шампанским…
        «Я хочу тебя попросить, - серьезно сказал отец, - больше никогда не ходить в гости в герцогскую ложу. Хочешь в оперу - скажи заранее, я куплю билет. Понимаешь, я не могу принимать от герцога никаких услуг. Даже если речь идет о невинном походе детей в театр».
        Мартин покраснел, осознавая свой промах. Вчера он стоял в толпе у входа с колоннами, спрашивая лишний билетик, это было азартное, но совершенно безнадежное времяпрепровождение. Подъехал черный автомобиль, вышла девочка в сопровождении двух охранников и вдруг округлила и без того большие, чуть кукольные глаза: «Ма-артин! Вы тоже идете сегодня в теа-атр?!» Это была старшая дочь герцога, Эльвира; они с Мартином виделись до этого несколько раз, мельком, на каких-то детских праздниках. «К сожалению, принцесса, - ответил он с непринужденным поклоном, - я не иду в театр, у меня до сих пор нет билета». «Тогда пожалуйте в ложу, - она заметно обрадовалась. - Не смотреть же мне в одиночестве этот скучный бале-ет?»
        «Не расстраивайся, - сказал отец в машине, наблюдая за сменой выражений на его лице. - Вчера ты не мог ей отказать, оскорбил бы девочку, она бы не поняла. На будущее - придумай отговорку похитрее». - «Я скажу, что мне запрещает отец», - пробормотал Мартин, и Клавдий на секунду растерялся: «Но я ведь не запрещаю… Она еще подумает, что ты папенькин сынок». - «Она подумает, что я жертва Инквизиции, - сказал Мартин. - А это благородно и жутко». Клавдий расхохотался, а ведь он не так часто смеялся, Мартин находил особую прелесть в том, чтобы его рассмешить…
        Самолет снижался. Мартин разлепил глаза; нет, он все-таки не спал. Те дни прошли, и другие прошли тоже, и эти новые тоже пройдут; он отправил матери сообщение: «Я отлично долетел». Никогда прежде он так не делал, никогда, став взрослым, не докладывал маме о своих поездках. Никогда.
        Эгле он перезвонил - чуть позже, когда самолет тянулся по летному полю к выходам:
        - Я тебя люблю. Извини, что уехал с каменной рожей.
        - Я тебя тоже очень люблю, - сказала она с явным облегчением. - Завтра увидимся.
        Мартин колебался несколько секунд, прежде чем задать вопрос:
        - Он… еще не вернулся?
        - Нет, - сказала Эгле. - Ивга говорит… он приедет очень поздно.
        - А, - сказал Мартин, проклиная себя за ожившую несбыточную надежду. - Да, конечно. Спасибо, дружище.
        В Ридне было холодно, промозгло и серо. Добро пожаловать домой, сказал себе Мартин.

* * *
        В кабинете его ждала стопка типовых бумаг, сложенных на краю стола: рапорты об увольнении. Двадцать штук, вся инквизиторская верхушка Ридны; это был демарш, они не позволили бы себе такого, если бы Клавдий Старж оставался на своем посту.
        Мартин проглядел бумаги, одну за другой. Повертел в руках две авторучки - одну с синими чернилами, другую с красными, как артериальная кровь. До назначенного совещания оставалось семь минут; достаточно, чтобы красиво разложить рапорты на столешнице. И кое-кому позвонить.
        Он подтянул к себе служебный телефонный аппарат с трубкой, инкрустированной самоцветами. Провел пальцем по инкрустации: Руфус всю жизнь воспитывал у себя аристократический вкус, но не всегда успешно. Взять хотя бы пошлый узор на функциональном предмете…
        Мартин задумался, вспомнив о важном. Отодвинул служебный телефон, вытащил трубку из кармана. Долго никто не отвечал, Мартин хотел оборвать звонок, когда в трубке послышался тусклый голос:
        - Алло…
        - Это я, - сказал Мартин.
        Трубка поперхнулась.
        - Хотел спросить о здоровье, - сказал Мартин. - Без задних мыслей. Как вы себя чувствуете?
        - Прекрасно, - с отвращением отозвался Руфус. - Здоровее твоего.
        И оборвал связь.

* * *
        Руфус отшвырнул трубку, прилег на спинку мягкого кресла и вытер пот со лба. На экране телевизора беззвучно шла подборка новостей, повторялся один и тот же кадр, снятый дрожащей камерой: танк летит через площадь, навстречу шагает человек в светлом костюме, танк останавливается, будто налетев на стену…
        Сообщение об отставке Великого Инквизитора. Сообщения пресс-центра: господин Старж поблагодарил Совет кураторов за верную службу в борьбе со скверной и выразил уверенность, что его преемник будет предан делу, энергичен и успешен на своем посту…
        - Это ты, щенок, доконал его, - пробормотал Руфус. - Ну что же, посмотрим теперь…
        Старая овчарка подняла морду, вопросительно заглядывая ему в глаза. Руфус дотянулся до аптечного пузырька и начал отсчитывать капли, постукивая стеклянным горлышком о край стакана. Руки тряслись. Не надейся, мальчишка. Игра не закончена.

* * *
        - Мартин, - сказала Соня из Одницы. - Никогда бы не поверила, что буду так рада тебя слышать, негодник.
        - Протокол, - процедил Мартин неприятным голосом, и Соня осеклась, растерявшись.
        Тогда он рассмеялся в трубку. И она рассмеялась в ответ - с нескрываемым облегчением.
        - Под пальмой? - спросил Мартин. - На пляже?
        - Ох, если бы… Я принимаю дела у твоего заместителя.
        - Он почти гениальный, - сказал Мартин. - Знает округ Одница лучше, чем свою спальню.
        - В округе траур, между прочим.
        - Что?! - Мартин поперхнулся.
        - Ох, прости, - Соня засуетилась. - Фигурально выражаясь. Образно. Твои люди скучают по тебе. Это так трогательно.
        - Кстати, - Мартин посмотрел на свою ладонь с вертикальным шрамом. - Соня, я позвонил, чтобы предложить сделку.
        - Я заинтригована, - сказала она осторожно. - Знаю, ерунды ты мне не предложишь.
        - Отдай мне моих людей, несколько человек. С каждым я договорюсь сам, у тебя прошу просто отпустить их. Взамен переброшу кое-кого из Ридны.
        - Э-э, - сказала Соня очень неопределенным тоном.
        - Ты не поняла. Это еще не сделка. Сделка - в обмен на моих людей я отдам тебе свой голос. Когда придется выбирать главу Инквизиции. Мне все равно, кто им будет. Тебе - нет.
        - Э, - сказала Соня, на этот раз потрясенно. - Я как раз хотела обсудить с тобой… Жаль, что ты не можешь прилететь в Одницу, по телефону как-то неловко…
        - Очень ловко. Сперва скажи, согласна ли ты на мое предложение.
        - Да, - протянула Соня. - Я не совсем понимаю, как эти бедняги променяют курорт на сырые промозглые горы, но…
        - Я же променял.
        - Хорошо, - сказала она другим тоном, по-деловому. - Мартин… Традиционно на кресло Великого Инквизитора может претендовать один из кураторов. В истории бывали исключения, но… мы сейчас о правиле. Оскара никто не принимает всерьез, его отставка - дело решенное. Август - никто, техническая фигура, он или проявит себя в будущем, или нет. Виктор - худший вариант, с его характером никто не сработается. К тому же он во многом человек сломленный, его цинизм - защитная реакция. Ни я, ни Элеонора не претендуем…
        - Почему?
        Соня устало вздохнула в трубке:
        - Женщину в этом кресле никто не примет, у нас все еще дикие нравы, ты же знаешь. Со временем, может быть… но не сейчас. Ни у меня, ни у Элеоноры нет охоты вступать в войну, изнуряющую и заведомо проигранную.
        - То есть ты боишься?
        - Мартин, - ее голос наполнился сталью. - Ты не представляешь, сколько дерьма мне пришлось сожрать, отстаивая свое право хотя бы на кураторство… Просто потому, что я родилась без яиц. Не рассуждай, о чем не знаешь.
        - Извини, - он в самом деле смутился. - Тогда Елизар?
        - Отличный выбор, хотя бы на время. Опытный, консервативный, с героическим прошлым, как раз сейчас был бы очень уместен - когда не нужны перемены, а нужна стабильность. Просто сидеть в своем кресле и ничего не менять…
        - Тогда в чем проблема? - Мартин ясно слышал, что после долгой тирады Соня обязательно скажет «но».
        - …Но он отказался.
        Зависла пауза.
        - Кокетничает? - осторожно предположил Мартин. - Ждет, чтобы его уговаривали?
        - Нет. Он сказал дословно: «После великого человека я в это кресло не сяду».
        - Трусит, значит, - сказал Мартин. - Боится, что будут сравнивать… Тем лучше. Хочешь моего мнения? Продвигай Августа, у него подходящий типаж для этой должности. Он будет марионеткой, а кому дергать за ниточки - договоритесь уж как-нибудь с Элеонорой…
        - Мартин, - сказала Соня, и звук ее голоса заставил его насторожиться.
        - Что?
        - Есть еще одна кандидатура. Идеальная…
        - Стоп, - сказал Мартин прежде, чем успел подумать. - Откати назад, пожалуйста, забудь свои слова и больше никогда не поднимай этой темы.
        - Но… - Он, кажется, напугал ее своей реакцией. - Это же лежит на поверхности. Март… ты следишь за новостями? Родившихся сегодня младенцев называют твоим именем. И девочек тоже. Послушай, это твоя ответственность…
        - Нет, - сказал Мартин.

* * *
        Собака скулила, била хвостом, не решаясь настаивать, но деликатно напоминая, что время прогулки давно наступило. Руфус заставил себя подняться с дивана, надел пальто прямо поверх домашней одежды, сунул ноги в резиновые сапоги и застегнул поводок. Собака умильно заглядывала ему в глаза.
        - Ты не врешь, - сказал ей Руфус. - Ты единственное в мире существо, которое никогда мне не лгало, а я столько раз тебя обманывал… Говорил, что вернусь пораньше, а являлся за полночь. Обещал, что поедем в лес, а вместо этого улетал в Вижну… Но теперь-то все по-другому.
        В гостиной спали в клетках птицы. На веранде, подумал Руфус, им будет просторнее, но не сейчас, а весной. Птицы эти южные, холода не любят. Впрочем, и я не люблю промозглой слякоти, мокрого снега, жирной грязи, всей этой прелести, которая называется зимой в городе Ридна. В горах хотя бы снег лежит. Но в горах ведьмы…
        Он спустил собаку с поводка; на ошейнике болталась светодиодная лампочка, собака отражалась в мокром асфальте, как привидение, и далеко бежать не решалась - не щенок, все-таки годы, все должно быть солидно и чинно…
        В кармане у Руфуса зазвонил телефон.
        - По всей видимости, группа кураторов предложила ему пост, и шансы очень высоки, - с некоторой опаской сказал собеседник.
        - По всей видимости - или точно?
        - По косвенным свидетельствам, патрон.
        - Перестаньте так меня называть! - выкрикнул Руфус.
        В трубке растерянно замолчали. Собака вернулась из темноты - ей было ясно, что хозяин расстроен, но от какой опасности его защищать, старая овчарка не понимала.
        - Я хочу его уничтожить, - тяжело сказал Руфус. - Я хочу, чтобы он понял - каково это. И я своего добьюсь.

* * *
        Ровно в семь кабинет оказался переполнен, на всех не хватило кресел, пришли не только те, кого он вызвал, но и все, свободные сейчас от патрулей. Оба заместителя, оперативники, над которыми Мартин издевался в аэропорту, еще какие-то до сих пор не знакомые инквизиторы Ридны. К рапортам об отставке на столе прибавился еще десяток.
        Они расселись, в том числе на занесенных из приемной стульях. Каждый второй счел своим долгом демонстративно нарисовать в воздухе явь-знак.
        - Я ознакомился с вашими рапортами, господа, - сказал Мартин. - Я рассмотрю их персонально, если вы не против, все-таки нельзя решать судьбу человека, не глядя ему в лицо…
        Конечно, они не рассчитывали, что он сдастся сразу. Но с первых же слов он назначил себя вершителем судеб, а их посадил на скамью подсудимых, и такой поворот никому в кабинете не понравился.
        - Позвольте заметить, патрон, - начал его первый заместитель, основательный и плотный, лет пятидесяти, - что, по нашему общему мнению…
        - …Которого никто не спрашивал, - Мартин повернул голову. - Вам не давали слова.
        Они заговорили все разом:
        - Никто не будет сотрудничать с человеком, вступившим в сговор с ведьмой!
        - Нам все равно, что решили в Вижне, здесь есть свидетели, что она напала!
        - Вы можете сколько угодно геройствовать в прямом эфире, здесь Ридна, а не Вижна! Здесь никто не станет с вами работать!
        На отца, небось, они бы не посмели так орать, мрачно подумал Мартин. И вспомнил слова Клавдия Старжа: «Если хочешь сделать мне приятное, поезжай в Ридну и займись делом».
        Вероятно, это воспоминание легло на его лицо, как слайд-проекция, как фигурная тень. Иначе почему бы инквизиторы в комнате один за другим замолчали, будто растеряв решимость. Мартин подождал несколько секунд, проверяя тишину на прочность, потом взял рапорт со стола - наобум:
        - Господин Горан Барт… Это кто?
        Смуглый человек лет сорока, со шрамом на губе, поднялся со стула - у стены под пальмой. Потом вспомнил, что не школьник и не должен вставать, и торопливо опустился на место. Мартин узнал его: оперативник, один из охотников на Эгле в аэропорту. Возможно, один из тех, кто обыскивал квартиру Мартина. Отлично. Просто великолепно.
        - Где вы были во время лесных пожаров на прошлой неделе, господин Барт?
        - Я был в отпуске с семьей, - отрывисто сказал смуглый. - В законном отпуске, в Однице, в отеле…
        - Хорошо отдохнули? - Мартин прищурился.
        - Это был плановый отпуск, одобренный до… всех событий!
        - А когда в Однице, примерно в то же время, убили двух инквизиторов и объявили чрезвычайное положение, вы, конечно, явились в тамошний Дворец Инквизиции и предложили свою помощь?
        Смуглый открыл и закрыл рот. Крохотный шрам на губе делал его похожим на рыбу, когда-то сорвавшуюся с крючка.
        - Вот ваш рапорт, - сказал Мартин. - Я подписываю с уточнением: вы навсегда исключаетесь из состава Инквизиции и не сможете служить ни в одной из провинций.
        Он сделал запись внизу страницы. Смуглый снова встал:
        - Но это рапорт… не о выходе… из состава Инквизиции! А об отказе служить… в Ридне… под вашим руководством!
        - Если бы вы были поваром, - сказал Мартин, - вы могли бы выбирать кухню. Если бы вы торговали сукном, вы могли бы выбрать поставщика. Но Инквизиция - не ресторан и не лавочка. Ваш отпуск становится бессрочным.
        Он опустил подписанный рапорт в ящик стола и еще раз оглядел собравшихся; да, им требовалось время, чтобы понять, что происходит.
        Гул и ропот прокатились по комнате:
        - А кто здесь будет работать?!
        - Кто останется, если все уйдут, а?
        - Не волнуйтесь, - сказал Мартин примиряюще, - завтра с утра здесь будут люди из Одницы, верные долгу, они никогда не променяют борьбу со скверной на подковерные игры.
        - Вы не имеете права!
        - Еще как имею. Если понадобится уволить здесь всех… - Он потянулся за следующим рапортом. - Господин Долиан Гай, начальник канцелярии. Где вы были во время лесных пожаров?
        - Здесь, - сказал немолодой инквизитор с выражением зубной боли на лице. - Во дворце Инквизиции, где мне было еще быть, я ведь остался единственным координатором, когда…
        Он запнулся.
        - Когда ваш куратор, господин Руфус, бросил пост, - сказал Мартин. - Сбежал. В разгар пожаров. Уже после того, как погибли ваши товарищи, убитые ведьмами. Одного звали Иржи Бор, он был заместителем господина Руфуса… Вы хорошо помните погибшего?
        Будто ветер прошел по комнате - злость, страх, досада, детская обида, горечь. Да, они прекрасно помнили этого человека, которого Мартин видел всего несколько раз в жизни.
        Он положил диктофон на край стола и включил воспроизведение. В кабинете зазвучал голос Руфуса, тускло и едва узнаваемо - старческий, надтреснутый голос:
        - Иржи Бор был обнаружен нами, мной и подчиненным, на столе в кухне арендованной квартиры…
        В кабинете моментально сделалось тихо.
        - …его грудь рассечена, сердце изъято и частично помещено… в ротовую полость…
        Мартин наблюдал за их реакцией; удивительно, но они ничего не знали. Руфусу хватило выдержки сохранить в тайне столь жуткий, вопиющий случай, да, этот человек был хорошим администратором. Пожалуй, у Руфуса были бы все шансы выйти сухим из воды, если бы только Мартин не поставил его перед выбором - солгать или сохранить остатки достоинства…
        Он поймал себя на сожалении: Руфус нужен был Инквизиции. Жаль, что так вышло.
        Голос в записи продолжал звучать:
        - …Я счел… оправданным не предавать этот случай огласке… чтобы не способствовать паническим настроениям. Учитывая, что ведьма давно покинула провинцию… по моим расчетам… И огласка не имела бы положительного эффекта… Я не стал докладывать в Вижну о происшествии. По официальной версии, Иржи Бор умер от сердечного приступа…
        - Это ничего не меняет! - Видавший виды лысый инквизитор встал, чуть не сбив плечом пальму в кадке.
        Запись закончилась. Мартин отключил диктофон.
        - Да, возможно, это должностное преступление! - яростно продолжал лысый. - Но Руфус всего лишь один раз слукавил… скрыл то, о чем неудобно отчитываться, это понятная слабость… А вы! Привели! Ведьму! Сюда, во Дворец!
        - Так, - сказал Мартин. - С меня хватит. Я уже ходил, как пони, по этому кругу сегодня в Вижне и не стану повторять полюбившийся номер. Где вы были, вы, оперативник, во время лесных пожаров?!
        - В лесу, - сказал лысый с отвращением. - Этот лес нашпигован ведьмами, мы взяли двух, мелких, рабочих, а сколько еще осталось - никто не знает…
        - Это ваш рапорт?
        Мартин выудил бумагу из кучи других. Увидел, как замер лысый инквизитор, как все, кто был в комнате, невольно задержали дыхание.
        Мартин демонстративно повертел в руках две авторучки - с красными и синими чернилами. Выждал паузу. Написал красным поперек рапорта - «Отказать», протянул бумагу лысому:
        - Вам предстоит остаться на службе и вернуться в лес, нашпигованный ведьмами. И вам, господин начальник канцелярии, - он еще раз написал «Отказать», - придется работать дальше, потому что сейчас это необходимо Инквизиции!
        Он брал документы один за другим, смотрел на заявителя, принимал решение, подписывал синей ручкой либо красной - поперек текста. Настроение в комнате менялось, как погода в весенний день: они бунтовали, они сопротивлялись, они возмущались, не веря в серьезность его намерений. Потом они начали подозревать друг друга в сепаратных соглашениях с Мартином; потом у рыжего и пухлого, как булка, инквизитора сдали нервы:
        - Я хочу забрать свой рапорт.
        - Слово - не воробей, - сказал Мартин злорадно. - Рапорт - не гигиеническая салфетка. Вам надоело работать в Инквизиции? Или вы собирались меня шантажировать?
        Он вытащил из общего вороха рапорт рыжего. Занес синюю ручку. В кабинете сделалось тихо - мертвенно тихо, как и должно быть…
        «Если хочешь сделать мне приятное - поезжай в Ридну и займись делом».
        Надеюсь не разочаровать вас, патрон, подумал Мартин сумрачно.

* * *
        «Я пытался оставить свое ремесло, - писал Атрик Оль. - Я всегда знал, что оно неблагодарно, жестоко и грязно… Я прирожден к нему, как никто другой».
        Ивга почти закончила работу: диск ее компьютера был вычищен. Книги, взятые из разных библиотек, приготовлены к отправке обратно. Все пометки, закладки, страницы блокнотов, исписанные карандашом, отправлены в камин, листок за листком, а самые большие и плотные изрезаны в мелкую крошку канцелярской машиной для уничтожения бумаг. Эту бумажную «лапшу» Ивга тоже, поколебавшись, отправила в огонь - меньше мусора. Когда-то она сожгла здесь описание собственной инициации, однажды пройденной и потом отмененной, а маленький Мартин лежал на полу и смотрел на пламя…
        Между Мартином и Эгле сегодня вечером что-то произошло. Они поговорили наедине, Мартин вышел отстраненный, погруженный в себя и почти сразу уехал, тепло попрощавшись с Ивгой и очень натянуто - с Эгле. Ивга попыталась осторожно выяснить, что случилось, но Эгле тоже отстранилась, ушла в себя, пожаловалась на головную боль и была очень рада, когда Ивга оставила ее в покое. И вот - давно миновала полночь, Клавдий не возвращался, Мартин был в Ридне, а Эгле здесь, в его комнате, и она тоже - Ивга была уверена - до сих пор не спала.
        «Мы - свидетели величайшего перелома в истории. Обряд инициации, очищенный от скверны, перестанет быть приговором. Тысячелетний конфликт человечества и ведьм будет разрешен, и не останется места насилию и страху…»
        Ивга желчно улыбалась, вспоминая, как ей мерещились аплодисменты на этом месте ее речи. Нет-нет, все имеет свою цену. У нее полно работы и без «чистой» инициации, сколько исторических текстов предстоит откомментировать, сколько лекций переписать заново, мир не состоит из одних только ведьм…
        Бумажный мусор быстро догорал. Она протянула к камину руки, ловя остатки тепла. Еще утром ситуация казалась безнадежной, Ивга предпочла бы дважды пройти через инквизиторский допрос, но не сидеть над сумкой с наспех собранными вещами, не обмирать от страха при каждом обновлении ленты новостей. Такой простой выбор, оказывается: меняем грандиозный перелом в истории на личную безопасность…
        Она оттягивала момент, когда придется закончить работу, подняться в спальню и лечь в постель. Бесцельно перекладывала теперь бесполезные книги. Только Дневник Атрика Оля она оставит себе, это литературный памятник, и это ее собственность…
        «Тягостная тень висит над моей душой, - писал Атрик Оль. - Я не знаю, что будет завтра».

* * *
        Эта комната помнила Мартина ребенком, Эгле по- особенному чувствовала себя здесь. Эта комната одним своим запахом пыталась уверить Эгле, что все плохое осталось в прошлом.
        Дом молчал. Снаружи мотались деревья под порывами ветра. Миновала полночь, потом час ночи, потом два. Эгле терпеливо ждала, таращась в экран телефона, который благополучно вернул ей Мартин; она смотрела только музыкальные клипы, никаких новостей.
        Наконец ее терпение было вознаграждено. Еле слышно открылись автоматические ворота, потом дверь гаража; Эгле, задержав дыхание, спустила ноги с кровати - она лежала под пледом полностью одетая, хотя старая пижама Мартина была к ее услугам.
        Она вышла на лестницу - босиком, чувствуя под ногами прохладное гладкое дерево. Дверь не скрипнула. Эгле видела в темноте; Клавдий, конечно, тоже прекрасно видел. Он вошел через гараж, не включая свет. Приветственно махнул рукой, так небрежно, будто встречать ее ночью у себя дома было для него в порядке вещей.
        - Спасибо, - сказала Эгле.
        - Пожалуйста. - Он снял пальто, оставшись в сером костюме, Эгле моментально оценила марку и покрой. Жалко носить такую одежду под черным балахоном. У него отличный вкус; она одернула себя - есть вещи, о которых думать сейчас неуместно.
        - Эгле, ты сама это сделала. - Он улыбнулся, оставаясь серьезным. - Я только немного помог. Ты все решила сама.
        - Нам надо поговорить, - сказала Эгле.
        - Да, - он кивнул. - Только не сейчас. Третий час ночи. Староват я для подобных марафонов…
        Он ступил на лестницу. По мере того как он шел наверх, на Эгле накатывало знакомое чувство - головокружение над бездной, давление воды на страшной глубине; сжав зубы, она спустилась на две ступеньки и преградила ему путь:
        - Мартин улетел в Ридну. А я осталась.
        - Держись от меня подальше, - рассеянно сказал Клавдий и тут же поправил себя: - Это не угроза. Просто я сейчас неприятный. Не хочу, чтобы тебе было плохо.
        - Ивга же привыкла, - она боролась со слабостью.
        - Ивга не инициирована, - он посмотрел ей в глаза. - У тебя защита, как в бетонном бункере, но не надо лишний раз испытывать. Хватит на сегодня.
        - Мартин не предавал вас, - она тут же испугалась сказанных слов. Того, как они прозвучали.
        У него изменился взгляд:
        - Эгле. Я отношусь к тебе… ты догадываешься, что хорошо. Но некоторых вещей я с тобой обсуждать не буду.
        - А не надо обсуждать. - Эгле не двигалась с места. - Мартин считает себя виноватым, он раскаивается, он думает, что вы ушли в отставку из-за него, но мы же с вами понимаем…
        - Ты сейчас входишь на чужую территорию. Осторожно. - Его давление сделалось непереносимым.
        - Вы можете лишить Мартина своей любви, но не вправе лишать уважения. - Эгле уже не могла его видеть, у нее все плыло перед глазами. - А если бы он погиб в селении Тышка?! А если бы ведьма убила его сегодня, если бы этот танк…
        Клавдий дотянулся до нее, не касаясь, и отодвинул со своего пути - легко и почти не больно, но у нее перехватило дыхание. Он прошел мимо, тогда у Эгле подкосились ноги, и она села на край ступеньки. Клавдий остановился наверху лестницы:
        - Я бы не хотел тебя знакомить с этой своей ипостасью.
        Эгле не двигалась.
        - Давай спать, - сказал он тихо. - Мы взрослые люди, мир не всегда соответствует нашим ожиданиям. Спокойной ночи, Эгле.

* * *
        Вечернее платье висело на дверце шкафа. Ивга видела в темноте хуже, чем Клавдий, но лучше любого обыкновенного человека. Неопределенный силуэт, размытое пятно - теперь платье раздражало ее.
        Она была, наверное, забавной сегодня вечером, в этой своей эйфории. Танцевала. Смеялась. Теперь странно вспоминать. Клавдий - и отставка, сколько лет она мечтала… нет, не осмеливалась мечтать… Она была так потрясена, что даже не спросила себя: а почему? Что случилось?! Что такое могло сегодня произойти с Клавдием Старжем, чтобы он отказался от части себя, от смысла жизни, от своей личности?
        Она повторяла про себя эти вопросы, пока на смену им не явился еще один, короткий и страшный: а долго ли он теперь проживет?!
        К тому времени, когда в тишине открылась дверь гаража, Ивга успела загнать себя в панику. Услышав негромкий скрежет, подскочила, как на пружине, и кинулась к двери. Но за мгновение до того, как Ивга повернула медную ручку, открылась дверь комнаты рядом - бывшей детской.
        Ивга замерла, прижавшись лбом к двери, к прохладному полированному дереву. Плотная дверь приглушала слова, Ивга могла разобрать только интонации - Эгле говорила тихо и очень взволнованно, Клавдий - как ни в чем не бывало, и от звука его голоса Ивге стало немного легче.
        Она слышала, как он остановился на верхушке лестницы: «Спокойной ночи, Эгле».
        Ивга отпрянула, чтобы не столкнуться нос к носу, когда он войдет. Тут же открылась дверь; в свете настенной лампы Ивга увидела его лицо - он казался таким же, как раньше.
        - Привет! - Он моментально оценил ее настроение. - Не смотри с таким ужасом, все отлично.
        Она обняла его судорожно, будто на вокзале. Он положил ладонь ей на макушку, коснулся губами уха:
        - Я бы приехал раньше. Просто хочу скорее с этим покончить, сдать дела… а там много.
        - Почему, Клав? - Ей было страшно задать вопрос, но еще страшнее тянуть и не спрашивать. Он отстранился и посмотрел ей в глаза.
        - «Я пытался оставить свое ремесло, - процитировал текст, отлично известный обоим, - я знал, что оно неблагодарно, жестоко и грязно…» У Артика Оля так и не вышло. У меня - да.
        - Ты великий человек, - сказала она после длинной паузы.
        - Я знал, что ты неплохо ко мне относишься.
        - Люди понятия не имеют, чем тебе обязаны. - Ивга не ответила на улыбку, ей казалось очень важным говорить сейчас серьезно. Он кивнул:
        - Герцог зарезервировал мне место в учебнике истории.
        - Но как ты будешь теперь жить?!
        - Прекрасно, - сказал он рассеянно. - Я буду жить прекрасно. И ты в особенности. Мы наконец-то поедем в путешествие, будем много читать, я стану ходить на твои лекции, если ты меня пустишь, конечно…
        - Тебе будет интересно, - пробормотала Ивга. - О законах древних языков… Об исторических балладах… И ни слова о ведьмах. Ни словечка.
        - Дружище, - он заглянул ей в глаза, - не сожалей о «чистой» инициации. Мы все правильно сделали. Твоя свобода этого стоит.
        Она помогла ему снять пиджак. Он сел в кресло у окна, кончиками пальцев растирая виски:
        - Ты бы видела лицо его сиятельства у меня в кабинете, эту жалкую бледную рожу… А я ведь сказал, что все расплатятся по счетам. Они тысячу раз пожалели, что посмели тебя тронуть. И пожалеют еще.
        - Что у вас с Мартином? - Ивга отвела глаза.
        Он помолчал, прежде чем ответить:
        - Мартин чуть не убил Эгле и едва не сломал мне игру. Мартин прыгнул под танк в прямом эфире. Мартин поднес мне зеркало, и то, что я там увидел, помогло мне принять решение…
        - Это было кривое зеркало. - Она отозвалась быстрее, чем успела подумать.
        - Возможно. - Он не стал спорить. - Но решение правильное. Я сделал, что мог. Все могло быть несравненно, неизмеримо хуже.
        Во всем большом доме стояла полная, глубокая тишина, и даже ветки не скреблись в окно, будто навсегда потеряв надежду, что их впустят.

* * *
        Эгле сидела на ступеньке, привалившись к стене, опустив голову на руки. Нет, она ни о чем не жалела, да и не думала ни о чем - слишком много всего случилось за последние двое суток. Ей бы танцевать от счастья вместе с Ивгой. Ей бы улететь в Ридну и лежать сейчас в постели рядом с Мартином, обнимать его и забыть, как дурной сон, выстрелы, горную дорогу и ракушку на камне, инквизиторов, снег, подвал, морок. Вместо этого она сидела, закрыв глаза, замкнувшись в себе, и не могла даже встать - не было сил.
        Наверху, в глубине коридора, снова открылась дверь; от еле слышного звука Эгле содрогнулась. Она чувствовала, как он подходит ближе, останавливается в нескольких шагах, соблюдая дистанцию:
        - Так и будешь тут сидеть?
        Я проиграла этот бой, подумала Эгле. Мартин был прав, проще договориться с паровым катком. Он потому так легко отказался от власти, потому что он сам и есть власть. Над ведьмами ли, над инквизиторами или над обывателями, и сам над собой, и над чужими судьбами - власть его неотчуждаемое свойство, вроде генетического кода. Вот он задал вопрос, начиненный упреком, надо что-то ответить, а не молчать так по-хамски…
        Он сел за ее спиной, на самую верхнюю ступеньку:
        - У нас ведь есть о чем поговорить, кроме Мартина. О твоем будущем, например. Ты готова?
        Эгле посмотрела на него через плечо, снизу вверх. Он сидел на ступеньке, в голубых домашних джинсах и толстом вязаном свитере, подчеркнуто мягкий, не похожий на себя, будто нарочно демонстрируя ей смену настроения и статуса:
        - Ты ведь на меня не обиделась? Нет?

* * *
        Вернувшись среди ночи на съемную квартиру, Мартин обнаружил, что здесь убирали - пол повсюду вымыт, брошенная одежда выстирана и высушена, панель на стене тщательно протерта и остатки явь-знака исчезли без следа. Компьютер Эгле стоял посреди чистой столешницы.
        Мартин сел за стол и прижался щекой к ее ноутбуку, закрыл глаза. Эгле напрасно думает, что сможет что-то изменить в их отношениях с отцом. Ради этой призрачной, заранее обреченной попытки она осталась в Вижне, и Мартину казалось, что он опять ошибся. Не надо было ее оставлять.
        Какой невыносимо длинный, неподъемно сложный день. Эльвира, старшая дочь герцога, вышла замуж за иностранного аристократа и живет за границей. Тогда, в герцогской ложе, она угощала четырнадцатилетнего Мартина шампанским, и он веселился, немного нервно. До его решения стать инквизитором было еще два года…
        Он почувствовал, что засыпает головой на столе, и заставил себя выпрямиться. Тонкий компьютер Эгле нагрелся под его щекой. Мартин погладил его, как живое существо, и осторожно переложил в ящик стола.
        Повертел в руках телефон. Написал Эгле: «Ты спишь?»
        Ответа не было.

* * *
        Фотография маленького Мартина стояла на каминной полке. Клавдий, в джинсах и свитере, подкладывал поленья в камин - почти касаясь языков пламени, как если бы огонь совсем не жег его.
        Эгле, устроившись в кресле в отдаленном углу комнаты, обняла себя за плечи, пытаясь унять нервную дрожь.
        - Холодно? - Он избегал смотреть на Эгле, хотя она уже почти адаптировалась. Почти заново привыкла находиться с ним под одной крышей. Ее трясло, но не от холода и не от присутствия Клавдия.
        - Н-нет. Просто знобит.
        - Немудрено, - пробормотал он со вздохом. - Был трудный день.
        Он сел у камина на гладкий деревянный пол, прислонился спиной к стене, облицованной камнем:
        - Я должен был удержать Мартина, когда он решил стать инквизитором. Покривил тогда душой, сделал вид, что не могу манипулировать сыном. Но я мог. Надо было остановить его.
        - Тогда много людей из тех, что выжили, были бы мертвы сегодня, - сказала Эгле. - Например, я…
        - И правда. - Он посмотрел на потолок, где играли отсветы пламени. - Скажи, там, в Ридне, тебе не хотелось все бросить и сбежать в горы?
        Он говорил отстраненно и буднично, будто спрашивал о расписании авиарейсов на завтра. Эгле прокляла себя, что напросилась на этот разговор.
        Она вдохнула, выдохнула и рассказала ему все, что произошло с момента, когда она поймала паническую атаку в маленьком съемном доме в предместьях Ридны. Она рассказала о танце по крышам, о горах и тумане и о мигающем огне светофора. А под конец она призналась, что поклялась себе молчать и сохранить этот случай в тайне.
        - Меня поражает, как ты мне доверяешь, - сказал он задумчиво. - Если бы Мартин доверял мне хотя бы вполовину столько, я был бы просто счастлив…
        - У Мартина, - сказала Эгле через силу, - что-то вроде профессиональной деформации. Он привык доверять только себе.
        - Утешительная версия, - пробормотал Клавдий. - Учитывая, как много я ему лгал…
        Он замолчал, повернув лицо к огню. Эгле ждала, не решаясь лишний раз пошевелиться.
        - Видишь ли, я знал, что тебя потянет в горы после «ведьминого самострела», - заговорил он после паузы. - Я очень боялся, что ты там и останешься. Я готов был убить Мартина, когда он решил тебя спрятать.
        У Эгле пересохло во рту:
        - Это было мое решение.
        - Кого ты хочешь обмануть? - Он грустно улыбнулся. - К вопросу о недоверчивости Мартина. Он ни на секунду не усомнился, что ты останешься человеком, что тебя не потянет в ридненский туман, что в одиночестве, в страхе, в стрессе ты не выберешь простое решение - быть обыкновенной флаг-ведьмой. Свободной. Могучей.
        Он говорил так спокойно и с таким знанием дела, что у Эгле встали дыбом волосы на затылке. Клавдий улыбнулся:
        - Я знаю, через что ты прошла. Ты знай, что тебя ждет. Когда ты что-то совершаешь, как флаг-ведьма, ты делаешь флаг-ведьму в себе сильнее. И наоборот: когда ты находишь в себе силы исцелять, она ослабевает. Понимаешь?
        Эгле молчала.
        - Если ты снова кого-нибудь атакуешь, как тех патрульных в Ридне… Тебя поймают и осудят, но ты ведь не этого боишься. И я не этого боюсь. Ты перестанешь сопротивляться флаг-ведьме в себе, и эти горы тебя заберут.
        - Нет, - пробормотала Эгле.
        - Я сказал «если».
        - Вы все это знаете про меня… и просто так отпускаете?!
        - Да, - он кивнул. - Я свой выбор подтверждал много лет, каждый день. И тебе придется. Много лет. Каждый день. Отвечать на вопрос, кто ты.
        - Кто я?!
        - Каждый день, - повторил он мягко. - И это не будет просто, потому что тебя не оставят в покое. Тебя нарочно станут провоцировать. Тебя будут разглядывать под микроскопом, каждый твой шаг. Ты должна быть очень, очень осмотрительна.
        - Я обещаю, - она облизнула пересохшие губы.
        - Инквизиторы будут кидаться на тебя и не спрашивать документы, а сразу оглушать.
        - Я укроюсь мороком.
        - Никому не рассказывай. Потому что это тоже преступление. Каждую секунду знай, на каком расстоянии от тебя ближайший инквизитор и куда он идет. Эх… никогда не думал, что стану давать действующей ведьме советы по конспирации…
        Он потянулся, встал, подбросил в камин еще полено. Эгле ждала - знала, что он еще не закончил.
        Он обернулся и посмотрел через комнату - прямо ей в глаза:
        - Никогда, ни с кем, ни при каких обстоятельствах не обсуждай «чистую» инициацию. Ее просто нет. Ты поняла?
        Эгле храбро попыталась выдержать его взгляд, но почти сразу зажмурилась. Получилось плохо - будто она в чем-то виновата и не хочет с ним соглашаться.
        - Если ты попробуешь кого-то инициировать, - он говорил сейчас, будто с ребенком, - или подтолкнуть к такой идее… Ты понимаешь, чем это обернется?
        - Нет. - Эгле не открывала глаз. - Я правда не знаю, что будет, если я кого-то инициирую. И вы не знаете.
        - Я как раз знаю, - сказал он вкрадчиво. - Тебя запрут без права на помилование. И ты умрешь в тюрьме. Вот что будет.
        - А если я докажу, что ведьм можно инициировать без скверны, что «чистая» инициация возможна, или я могу передать свой дар… Разве победителей судят?
        Он молчал. Эгле решилась взглянуть на него - и тут же прикусила язык:
        - Нет, я поняла. Я не стану это выяснять. Нет «чистой» инициации - ну допустим, что нет… Клавдий, пожалуйста, не надо так смотреть.
        Он удрученно покачал головой. Вздохнул, прошелся по комнате:
        - Лучше бы тебе остаться в Вижне на какое-то время. Пока не утихнет шум. Пока мы не узнаем, по крайней мере, кто мой преемник…
        - Я не могу… надолго бросить Мартина, - сказала Эгле. - Я просто не могу. Я и так… мне тяжело думать, что он там один, что он вечно рискует, а меня нет рядом…
        Она оборвала себя. Клавдий покосился на нее, хотел что-то сказать, но удержался.
        - Спасибо, что вы мне доверяете, - сказала Эгле.
        - Долг - платежом, - он ухмыльнулся. - Ладно, шучу. Мы ведь не на базаре.
        Он подмигнул и засмеялся, но глаза оставались невеселыми и даже сумрачными.
        Часть четвертая
        - Где ваша дочь?
        Вдова смотрела, как смотрят на восставших мертвецов, причем крайне недоброжелательных. Мартину очень не хотелось сегодня с ней встречаться, но дело требовалось довести до конца.
        В Тышку он добрался в этот раз на инквизиторском вертолете, и одновременно на машинах туда прибыл усиленный отряд полиции. Первым делом Мартин пошел к дому погибшего Васила Заяца и, как можно было предвидеть, не застал там ни девушки-ведьмы, ни ее брата. Только вдова, одетая в черное, смотрела на него, как на привидение.
        Снег, наваливший за сутки, прикрыл и облагородил и двор, и крыльцо, с которого так неудачно стрелял погибший. Мартину физически некомфортно было здесь находиться, как если бы над двором висел запах бойни. Дверь сарая болталась на одной петле, изнутри смотрел бельмастыми фарами старый внедорожник, к воротам вела едва различимая под новым снегом одиночная колея.
        - Они уехали? На мотоцикле? Ночью, в горы?!
        В доме тоже воняло - средством от моли, сортиром и страхом. Дверь в подвал стояла нараспашку, клетушка внизу была пуста, на постели валялась девичья ночная сорочка.
        - Я сочувствую вашему горю, - сказал Мартин устало. - Но мужа вы не вернете, а ваша дочь в опасности. Она ведьма, она не состоит на учете. Я не причиню ей вреда, она сможет потом вернуться домой. Где их искать?
        - Я не хотела, - хрипло сказала женщина. - Стрелять…
        - Я не обвиняю. Просто скажите, куда они поехали.
        На самом деле он не мог отделаться от мысли, что хозяйка этого дома, убийца и жертва одновременно, стала спусковым крючком для цепи несчастливых событий. Той цепи, которая закончилась отставкой Клавдия. Или не закончилась, потому что здесь, в селении Тышка, к Мартину вернулись все его дурные предчувствия.
        - Куда поехали Михель и Лара? - повторил он терпеливо.
        - Селение Листвица, - она смотрела в сторону. - К дядьке… мужниному брату.
        - Спасибо, - сказал Мартин, радуясь, что может уйти и больше ее не видеть.
        Он вышел во двор и остановился, не поверив глазам: желтый микроавтобус без окон казался экзотическим фруктом на этом снегу. Трое чугайстеров, в безрукавках искусственного меха поверх черных курток, с металлическими удостоверениями на шее, уставились на Мартина с не меньшим удивлением.
        Он очень хотел бы не выдать отвращения ни взглядом, ни словом. Он видел этих людей впервые, те были при исполнении нелегкой, необходимой для общества работы, им незачем было вникать в личные отношения Мартина со службой «Чугайстер».
        - Мартин Старж, - он показал им свой значок.
        - Приветствуем, куратор, - сказал старший из тройки, глядя Мартину в глаза профессиональным, очень неприятным взглядом. - Поступил сигнал из поселка - тревога по нави…
        - Плохо, - сказал Мартин. - Нашли?
        - Ложный сигнал, - после паузы отозвался старший чугайстер. - По словам источника, у них тут убили инквизитора…
        Мартин поперхнулся:
        - А что, инквизиторы… могут быть навью?!
        - Все могут, - коротко вздохнул его собеседник. - Все равно, кем был при жизни. Навь не выбирает.
        - Я живой, - сказал Мартин, борясь с внезапной нерациональной паникой.
        - Это заметно, не надо оправдываться, - чугайстер ухмыльнулся. - Три часа дороги в один конец, загубленное время… ну, хоть по местным селам проедемся. Поглядим.
        Он приятельски махнул рукой, все трое тут же уселись в микроавтобус и укатили - разлетался мокрый снег под шипованными зимними покрышками. Мартин смотрел вслед, пока желтый микроавтобус не скрылся за поворотом.
        С того момента, когда он вынырнул из темноты прошлой ночью, открыл глаза, увидел над собой фарфоровое, вдохновенное, отрешенное лицо Эгле… Он, пожалуй, не осознавал свою отмененную смерть так остро, как сейчас. Постоянно надо было что-то делать, действовать, принимать решения, ошибаться… исправлять ошибки, ошибаться снова…
        Улица была пустынна, но из-за каждого опущенного ставня, из-за каждого глухого забора на него глядели, и взгляды не были добрыми. Мартин двинулся по направлению к центру поселка, удаляясь от места своей гибели, шагая чуть быстрее, чем требовалось, и на ходу вытащил телефон.

* * *
        Клавдий дождался, пока Ивга сердечно распрощается с гостьей, и молча открыл перед Эгле дверцу своей машины.
        - Я уже вызвала такси, - Эгле чуть попятилась.
        - Отменяй заказ.
        - Но…
        Он слегка поднял брови.
        Эгле молча повиновалась, чувствуя, как улетучивается радостное предвкушение свободной поездки по городу. Спорить с ним - слишком трудоемкая практика, чтобы прибегать к ней по пустякам.
        Оказавшись в машине, она принялась дышать глубоко и ровно, помогая своей защите адаптироваться к его присутствию. К счастью, Клавдий был совершенно нейтрален этим утром - на удивление спокоен. Возможно, он специально прилагал к этому усилия.
        Ивга, стоящая на пороге, помахала рукой. Клавдий помахал в ответ, подмигнул Эгле и тронул машину:
        - Тобой интересуется множество людей. И они знают, где ты и куда направляешься. Я, конечно, сейчас принуждаю и контролирую, хотя обещал этого не делать…
        Ворота коттеджного поселка, всегда на памяти Эгле стоящие нараспашку, теперь были закрыты, в будке сидел охранник. При виде машины Клавдия неопределенно развел руками.
        - Надень капюшон, - сказал Клавдий. - Прикрой лицо.
        Ворота разъехались, и Эгле увидела людей по ту сторону - не меньше двадцати человек, с камерами, с профессиональной съемочной техникой. Секунда - они заступили дорогу, щелкая вспышками, Эгле мельком вспомнилось селение Тышка в горах, хмурые люди, окружившие машину, источающие ярость и страх.
        Эти не боялись и не злились. Ими двигало любопытство, бесцеремонное, наглое, уверенное в собственной безнаказанности. Прикрывая лицо, Эгле смотрела на них сквозь пальцы, щурясь от вспышек, чувствуя себя беспомощной и отчего-то униженной и растерянной, как почти никогда в жизни…
        Машина Клавдия рванулась, завизжав покрышками, как на гоночном треке. Люди едва успели отскочить, кто-то шлепнулся на обочине. Лес по сторонам дороги размазался. Эгле зажмурилась; когда она снова открыла глаза, машина ровно шла по пригородной трассе.
        - Жесть, - пробормотала Эгле. - Я думала, вы точно кого-то собьете.
        - Я ни голубя в жизни ни разу не задавил, - отозвался он невозмутимо. - Жаль, что журналисты не ведьмы, я бы с ними поговорил по-другому…
        Эгле поежилась.
        - Кураторы будут искать с тобой встреч, - сказал Клавдий. - Не верь ни единому слову.
        - Кураторы?!
        - Да, ты им интересна. Они еще не придумали, как тебя использовать, но фантазия у них богатая. Не бойся, твоих гражданских прав никто не отменит… если ты сама не нарвешься. Помнишь, о чем мы говорили?
        Эгле кивнула.
        Миновав зеленый пригород, машина въехала в центр. Улицы Вижны выглядели так, будто ничего и не случилось; глядя на мирные старинные фасады, на скверы с прудами и торговые пассажи в глубине узких улочек, Эгле поняла, что очень любит этот город.
        - Очень люблю Вижну, - сказал Клавдий, будто отвечая на ее мысли.
        - Я бы хотела сюда вернуться, - пробормотала Эгле.
        - Что значит «хотела бы»? Непременно вернешься. Ты свободный человек.
        Эгле неопределенно улыбнулась.
        Вчера, поднявшись в комнату после разговора с Клавдием, она увидела сообщение от Мартина в своем телефоне: «Ты спишь?» Близилось утро. Эгле написала Мартину ответ, не зная, когда он его прочитает: «Ты был прав, но все равно хорошо, что мы с ним поговорили».
        Она хотела бы написать, что Клавдий вовсе не выглядит сломленным или опустошенным, что отставка не стала для него трагедией, что это не истерическое решение и не демонстративное, и по крайней мере эту часть вины Мартин может с себя снять. Но она не знала, как сформулировать, как упаковать эти слова в формат телефонного сообщения, поэтому решила отложить объяснение до встречи. Мартин моментально ответил, поблагодарил Эгле и тут же перешел к совсем другим, организационным делам, и Эгле не могла понять, насколько глубоко его разочарование. А в том, что Мартин разочарован, Эгле не сомневалась.
        Машина свернула на развилке к аэропорту.
        - Он справится, - сказал Клавдий.
        - Я не люблю, когда вы так делаете. - Эгле отвернулась. - Ни вы, ни Мартин.
        - Извини. - В его голосе вовсе не чувствовалось раскаяния. - Кто же виноват, что у тебя все написано на лице… Впредь я воздержусь от комментариев, не злись.
        Трасса шла теперь вдоль летного поля, прямо над дорогой проплыл на посадку толстый синий самолет, похожий на дельфина.
        - Я подвезу тебя к залу официальных делегаций, - сказал Клавдий.
        - Но…
        - И ты поступишь ровно так, как вы договорились с Мартином, а я не буду ни принуждать, ни контролировать, просто подожду.
        Машина, миновав охраняемый въезд, остановилась у отдельного входа в здание аэропорта, в этот момент у Эгле зазвонил телефон.
        - Ты где? - отрывисто спросил Мартин.
        - В аэропорту, - Эгле покосилась на Клавдия. Она не врала сейчас - сквозь сетчатый забор было видно летное поле, и очередной самолет как раз коснулся полосы, выпустив из-под шасси аккуратную ленточку дыма.
        - Ты уже связалась с Томасом? - Мартин был в рабочем ритме восприятия, он говорил чуть быстрее, чем обычно, почти без выражения и совсем без пауз.
        - Н-нет. - Эгле почувствовала себя слишком медленной, заторможенной. - А… я точно не могу лететь рейсовым?
        Клавдий, сидя рядом, поморщился с выражением крайнего скепсиса.
        - Нет, - сказал Мартин в трубке, - я ввел дополнительный контроль на рейсовых в Ридне, именно потому, что ты показала дыры в системе безопасности. Патрули будут проверять каждый борт с явь- знаками.
        - Круто, - сказала она упавшим голосом.
        - Поэтому делай, как мы договорились, - сказал Мартин тоном ниже. - Пожалуйста. Давай.

* * *
        Никогда прежде Эгле не вылетала из зала официальных делегаций. Здесь было почти пусто, никто не обращал на нее внимания, пахло дорогими духами, мягко горели огни в пустых кафе и открытых магазинах. Сквозь стеклянную стену Эгле могла видеть машину Клавдия - та по-прежнему стояла у входа.
        Эгле вздохнула. Набрала номер, вбитый накануне в память телефона.
        - Здравствуйте, госпожа Север, - ответил мужской голос почти без паузы. - Где вы сейчас?
        Эгле нервно огляделась:
        - Зал официальных делегаций. У входа. Справа.
        - Оставайтесь там, пожалуйста, мы сейчас по- дойдем.
        «Мы»?!
        Она нервно обернулась. Машина Клавдия стояла, очень близко, и водительское стекло было опущено. Эгле вдруг почувствовала прилив благодарности - за то, что он не выходит из машины, но и не уезжает.
        Они вошли в пустой зал - размеренным быстрым шагом, один лет сорока, поджарый и рано седеющий, другой постарше, флегматичный, грузный. Поджарый почуял ее первым и приветственно поднял руку; Эгле вдруг поняла, что инквизиторы нервничают ничуть не меньше, чем она, а может быть, больше.
        Двое остановились, соблюдая дистанцию. Грузный сопел, как после пробежки. Поджарый рассматривал Эгле, кажется, с сомнением:
        - Я Томас… А это Хоста из транспортной Инквизиции Вижны. У вас есть багаж?
        Эгле помотала головой. Ее рюкзак с немногими вещами остался где-то в пригороде Ридны.
        - Следуйте за нами, пожалуйста.
        Уходя, она еще раз обернулась на Клавдия. Он махнул ей из окна машины, она помахала в ответ и окончательно успокоилась.
        Шагая по переходам аэропорта в компании двух инквизиторов, она чувствовала странную умиротворенность. Как будто все идет как задумано. Наконец-то все идет как надо. Этим двоим страшнее, чем ей. Они никогда не сопровождали вот так, не сковывая и не оглушая, флаг-ведьму с колодцем за семьдесят. Ничего, пусть привыкают, Мартин прав. Нам с этими людьми еще работать.

* * *
        Клавдий смотрел, как они уходят. Отдал должное Мартину - тот отлично ладит с людьми. Договорился с Соней, забрал своих из Одницы, так легко увел с курорта в стылую сырость, враждебную провинцию, грамотно устроил путешествие для Эгле… Он лидер. Эгле в безопасности.
        Клавдий вдруг подумал, что видит ее в последний раз. Откуда такая мысль? Не интуиция, нет. Невроз. Слишком многое происходит в последний раз… а для кого-то в первый. Девочка уходит навстречу своей судьбе, и пусть все у нее будет хорошо… у них. А Клавдий применит всю силу воли, чтобы никогда, никак, ничем не вмешиваться в их жизнь. Не чуять на расстоянии. Все сказано, нечего добавить, все сделано, закрывается дверь…
        Он мельком глянул на часы и понял, что сидит, глядя в пустоту, сорок третью минуту и что сотрудник аэропортовой охраны топчется поодаль, не решаясь прервать его мнимую задумчивость.

* * *
        На улице перед участком топталась группа местных жителей, в основном мужчины, многие с ружьями, будто собрались на охоту. Три полицейских машины, синие с белым, загораживали въезд во двор. Верзила офицер прохаживался взад-вперед, демонстративно поглаживая кобуру на боку.
        Мартина заметили издалека. Сверлили глазами. Мало-помалу окружили, он сперва шагал в плотном коридоре, а потом был вынужден остановиться.
        - Ты живой, значит, - сказала грузная женщина, одна из немногих в толпе. - А Васила увезли в морг…
        - Что, инквизитор? - Бородатый мужчина поправил ремешок двустволки на плече. - Ведьма тебя спасла? А Васила убила? И за кого же тогда Инквизиция - за ведьм?!
        Мартин перешел в оперативный режим - ему так было удобнее. Местные не были ведьмами, но напряжение в воздухе ощутили и чуть попятились.
        - Вы тоже кидали камни в Эрину Горич, двадцати трех лет, кассиршу на автозаправке? - Он посмотрел бородачу в глаза. Тот отступил:
        - Меня вообще там не было!
        - То есть вы ее не защитили, - сказал Мартин. - Вы, мужчина с большим ружьем, допустили, чтобы девушку, которая никому не сделала зла, забили насмерть?
        Бородач на миг растерялся, а потом разразился руганью, такой злобной и изобретательной, что Мартину сделалось неловко перед женщиной. Та, впрочем, сама была мастером подобных конструкций, что тут же и продемонстрировала.
        - Нет доказательств, что это они бросали камни! - выругавшись, женщина махнула рукой в сторону полицейского участка.
        - У вас есть дочери младше двенадцати лет? - обернулся к ней Мартин. - Тринадцати? Если завтра кто-то из них скажет: «Мама, я ведьма»?
        - Типун тебе на язык! - Женщина страшно побледнела.
        - Каждый год, - сказал Мартин, - десятки и сотни девочек понимают о себе кое-что страшное. Им кажется, что это страшное… потому что вы их потом убиваете!
        Он не повышал голоса, но они отпрянули, импульсивно отступили на несколько метров. Мартин зашагал к участку, местные опомнились, догнали его и снова окружили.
        - Парень, мы ведь все знаем, кто ты, - негромко сказал видавший виды мужчина со сломанным носом. - И за что на самом деле ты хочешь их посадить.
        - Я в первую очередь куратор провинции Ридна, - бесстрастно отозвался Мартин, - и я вам говорю: здесь не будет «Новой Инквизиции». Никогда. Я сказал бы «через мой труп», но выйдет неудачная метафора, вам не кажется?
        В полном молчании они смотрели, как он поднимается на крыльцо и входит в полицейский участок.

* * *
        В комнатке для задержанных за хлипкой решеткой сидели на канцелярских стульях четверо - участники «Новой Инквизиции», одного Мартин узнал по описанию - лысый, обильно потеющий человек, бывший одноклассник его матери. Еще три фигуранта успели сбежать, но их задержание было делом времени.
        - Ничего не докажете, - сказал лысый Мартину через решетку. - Нет у вас доказательств!
        - Правда? - Мартин показал разбитую видеокамеру в прозрачном пакете и оценил, как вытянулись их лица.
        - Кто первым напишет явку с повинной, - сказал Мартин, - получит условный срок.
        Лысый захлопал глазами. Мартин вернулся в полицейский офис, оставив этих четверых выяснять отношения, потеть и ждать друг от друга предательства.
        Полицейское начальство занималось тем, что орало на подчиненного - по очереди. Констебль Лис пережил за двое суток страх, отчаяние, внезапную славу и полную катастрофу. Теперь он сидел понурившись, готовый ко всему; участок был прокурен, деревянный пол затоптан, уборщик, если он и полагался здесь по штату, не показывал носа.
        - Господа, - сказал Мартин, дождавшись паузы в начальственном оре. - Мне нужна машина с экипажем, прямо сейчас.
        Еще двое суток назад никто в полицейском управлении Ридны не воспринимал его всерьез - с легкой руки комиссара. Теперь на него могли яростно зыркать, молча ругаться за спиной, но отказать - не решались.

* * *
        Эгле первый раз в жизни летела на служебном инквизиторском самолете. Маленький салон отделялся шторкой от клетки, в которой предполагалось транспортировать опасных ведьм. Над клеткой помещался пресс-знак - дезактивированный. Эгле никто никогда не учил различать инквизиторские знаки, но этой науки, как оказалось, не требовалось.
        - Вам некомфортно? - Томас поймал ее взгляд.
        - Нормально, - сказала она небрежно и добавила про себя: «В сравнении с комнатой, полной нервных кураторов, не так плохо».
        Она уселась возле иллюминатора, надеясь всю дорогу развлекать себя видами за окном. Ей трудно было отделаться от мысли, что совсем недавно это был самолет Руфуса. Элегантный бар, закрепленные на стойке бокалы, холодильник с подачей колотого льда…
        - Хотите чего-нибудь выпить? - Томас поймал ее взгляд. - То есть я имею в виду - сока, воды?
        - Спасибо. Воды, если можно.
        Он потянулся к холодильнику, и Эгле увидела, как скованно он движется. Почти не пользуется левой рукой, будто предплечье в лубке; нет, это не травма. Это готовность защищаться в любой момент. Одно движение, стоп-знак, повисший в воздухе, и Эгле потеряет сознание… если не успеет дотянуться до него раньше. Счет пойдет на доли секунды - кто быстрее.
        - Вы левша, - сказала она задумчиво.
        - Пишу я правой, - он вытащил из холодильника пластиковую бутылку с водой. Протянул Эгле. Несколько секунд они друг на друга смотрели - глаза в глаза.
        - Вам не надо меня бояться, - сказала Эгле.
        - Я знаю, - отозвался он спокойно. - Но рефлексы, знаете ли. До автоматизма.
        Эгле прищурилась:
        - Вы не похожи на инквизитора из Ридны.
        - Потому что я инквизитор из Одницы.
        - Это кое-что объясняет. - Эгле улыбнулась с откровенной симпатией. - Но… немногие добровольно сменят Одницу на Ридну.
        - Немногие, - он кивнул. - Но мы таких знаем.
        Самолет уже рулил на взлетную полосу.

* * *
        Селение Листвица располагалось глубоко в горах, и на околице стоял желтый автобус службы «Чугайстер». Младший офицер за рулем полицейской машины растерянно выругался. Мартин сжал зубы.
        Снег рядом с автобусом был вытоптан до самой земли - по кругу, как если бы здесь водили хоровод. Двое чугайстеров паковали в мешок на молнии бесформенное нечто, издали похожее на рулон из кожи и ткани. Третий - старший в группе - стоял напротив пегого старичка, краснолицего, в расстегнутой дубленке. Старичок истерически орал, наскакивал, чуть ли не дрался. Чугайстер лениво отмахивался, как от мухи:
        - Операция осуществлена в рамках закона о нави.
        - В рамках закона ты ее должен забрать! - кричал старичок. - И развоплотить на полигоне! А не танцевать тут с ней перед всеми! Дети могут увидеть!
        В отдалении женщина в лыжной куртке тащила прочь двух упирающихся ребятишек.
        - Здесь всё, - сказал второй чугайстер, игнорируя и старичка, и группу перепуганных зевак, не решавшихся подойти ближе. - Или не всё?
        Он небрежно огляделся. Зеваки быстрым шагом направились врассыпную.
        - Я буду жаловаться вашему начальству! - Старичок брызгал слюной. - Я не последний здесь человек! Я Орбин Заяц!
        Мартин заставил себя выйти из машины. От запаха фиалок, до сих пор висевшего над вытоптанным кругом, его чуть не стошнило.
        - Дикие люди, - сказал старший чугайстер, приятельски кивнув Мартину. - Никакой благодарности. Их же спасаешь от навок, жизни их глупые спасаешь, но нет, воротят нос, ждут, пока восставший мертвец кого-нибудь уморит до смерти…
        Его коллега забросил в машину мешок на молнии:
        - Давно пора заняться пиаром службы «Чугайстер». Созданием позитивного имиджа. Инквизиторы, небось, ходят по школам, рассказывают детишкам, чем опасны ведьмы, а тут - средневековье, никто ничего не знает, навы разгуливают, как у себя дома…
        - У меня к вам дело, господин Заяц. - Не слушая чугайстеров, Мартин подошел к старичку, тот не был, пожалуй, так уж стар, но пегие волосы и желтые от табака усы добавляли ему лет. - Меня зовут Мартин Старж, я верховный инквизитор провинции Ридна…
        - Так это ты! - Старичок вспыхнул снова, громче и яростнее. - Так это из-за тебя! Брата убили! Ведьма! Из-за тебя!
        - Где ваши племянники, Михель и Лара? - тихо, но очень выразительно спросил Мартин.
        - Она мне не племянница. - Заяц вдруг успокоился, как по щелчку выключателя. - Девку невестушка на стороне прижила. В нашем роду ведьм не было и не будет…
        - Где она? - Мартин сдержался.
        - Уехали. - Заяц плюнул на остатки снега. - В районный центр. Гонись, может, догонишь…
        Мартин ушел не прощаясь, по широкой дуге обогнул желтый автобус службы «Чугайстер» и зашагал к полицейской машине.

* * *
        Дорога шла серпантином, младший офицер за рулем нервничал и ругался тем громче, чем сильнее пробуксовывали колеса на подъемах.
        - У вас проблемы с протекторами, - сказал Мартин.
        - Это у вас проблемы, господин инквизитор! Не было договора ехать в районный центр! Мы должны вернуться в Тышку…
        - После того как вы задержите парня, а я заберу девочку.
        Вокруг был настоящий лес, заснеженный, умиротворенно-красивый, но и тревожный. Мартин не мог отделаться от мысли, что дорога ведет к пропасти или чему-то похуже; на гладком снегу виднелся ясно различимый след мотоцикла, иногда он выписывал петли от обочины к обочине - опасные, непонятные маневры, как если бы мотоциклист был не в себе.
        Встроенная рация трещала, сипела, невнятно бормотала, мешала Мартину сосредоточиться, и он потребовал ее отключить. Полицейские обрадовались, что могут ему досадить, сослались на должностные инструкции и прибавили звук. Мартин с грустью подумал, что его отношения с полицией Ридны не скоро сделаются хотя бы нейтральными - спасибо местному комиссару, личному другу Руфуса.
        Потом дорога резко повернула и обнаружился мотоцикл - посреди проезжей части, на боку, и одно колесо еще вертелось. Младший офицер выругался сквозь зубы - он, в отличие от сельчан, ругался уныло и однообразно.
        - Оставайтесь в машине, - сказал Мартин.
        Старший офицер покосился на него через плечо. «Раскомандовался», читалось в его взгляде. Мартин пожалел, что не приказал полицейским немедленно выйти, - тогда они, пожалуй, не сдвинулись бы с места.
        Мотоцикл был совершенно цел - не авария, другое. Двигатель не успел остыть.
        - Мы не дорожно-транспортная инспекция, - высокомерно сказал старший офицер. - Что дальше?
        Мартин слепо огляделся. В ушах у него звучали слова женщины из селения Тышка: «В один день всю семью под нож… Всю семью…»
        Не оборачиваясь, он побежал в лес - по следам. Густой ведьмин дух стелился над этой чащей, такой знакомый, такой невыносимый. Городские ботинки Мартина тут же наполнились водой. Под снегом прятались камни, обломки веток, пни; Мартин бежал, стараясь думать только о том, как не подвернуть здесь ногу.
        Все повторялось опять. Он уже так бегал. И не один раз. И опаздывал. И всякий раз находил место инициации, тела жертв, полустертые ведьмины знаки…
        - …Пусти! Козел! Придурок, пусти, быстро!
        Звук пощечины. Успел?! Мальчишка бьет ее… Он и станет первой жертвой. Вопрос нескольких секунд.
        Визг - яростный, злобный:
        - Сволочь! Пусти меня! Да пошел ты!
        Мартин вылетел на край поляны; ракушка на камне была тут как тут, от нее смердело нечеловеческой дремучей силой. В двух шагах от каменного лабиринта, спиной к ракушке, стоял Михель Заяц с расцарапанным лицом, а на него наскакивала, как бешеный звереныш, девочка с растрепавшимися светлыми косами. В запале она не сразу почуяла присутствие Мартина, и тот успел увидеть, как Лара Заяц лавирует, пытаясь добраться до заветного камня, как брат заступает ей дорогу, как она налетает на него, бьет по лицу с неожиданной силой, и парень готов свалиться, эта девчонка сейчас сильнее взрослого мужчины…
        - Лара, - вполголоса позвал Мартин.
        Она обернулась. Ее бескровное злое лицо побледнело еще больше. Зрачки расширились, глаза из серых сделались черными.
        Миг - и она бросилась к лабиринту на камне, будто надеясь прыгнуть в него, как в колодец. Брат в последнюю секунду перехватил ее, оторвал от земли, тогда она впилась зубами ему в щеку. Михель оступился и выронил сестру, девчонка поползла к ракушке на четвереньках, но Мартин был уже рядом.
        - Тихо!
        Применять стоп-знак к «глухой» ведьме - жестокая практика, но Мартин знал, что по-другому ее не остановит. Девчонка обмякла, глаза закатились - глубокий обморок. Даже без сознания она, кажется, всеми силами стремилась к ракушке, тянула к ней скрюченные пальцы.
        Парень, капая кровью из прокушенной щеки, склонился над ней, схватил сестру за плечи, заглянул в лицо:
        - Что вы с ней сделали?!
        Он смотрел на Мартина, как на людоеда с огромным ножом.
        - Придет в себя через пару минут, - сказал Мартин. - И все с ней будет нормально… теперь. Сойди с этой штуки и забери девочку.
        Михель поднял сестру на руки. Ее голова безжизненно моталась, в волосах путались сосновые иголки. По тому, как парень держал обмякшее тело, Мартин понял, что брат, оказывается, не безразличен и не жесток к девчонке. Совсем наоборот.
        Из-за деревьев появились полицейские - раскрасневшиеся, напуганные и злые:
        - Что происходит?!
        - Оперативные мероприятия. - Мартин вытащил из кармана черный маркер. - Идите в машину, когда ребенок придет в себя - дайте ей напиться… И ни в коем случае не выпускайте, если она попробует убежать.
        - Она не попробует убежать. - Парень говорил, как сомнамбула, не сознавая, что его слова противоречат наблюдаемой реальности. На подбородке у него висела капля крови, на щеке ясно выделялись следы зубов и несколько свежих глубоких царапин.
        Полицейский офицер присвистнул:
        - Ни хрена себе! Вот это ведьма!
        - Рот закройте, - сказал Мартин.
        - Что?!
        Не отвечая, Мартин нанес знак на центр каменной площадки. Камень затрещал. Растеклись трещины, будто паучьи ноги, известняк задергался, как от боли. Офицер, уже разинувший рот для ругательства, замер, с ужасом глядя на ракушку: под действием знака та крошилась и распадалась, и корчилась, будто живое существо.
        Мартин повторил знак, превращая плиту в груду развалин. Встретился взглядом с Михелем:
        - Знаешь, что это было?
        - Что-то плохое, - сказал парень еле слышно. - Что-то для ведьм…
        - Пошли отсюда. - Мартин зашагал прочь, не обращая на полицейских внимания. Парень побрел за ним, осторожно ступая, поддерживая голову сестры, привычным движением - он носил ее, конечно же, на руках, пока она была маленькая.
        Полицейские двинулись следом. На этот раз они были непривычно тихими, не ругались и даже не сопели.
        - Что с ней будет? - спросил парень, не глядя на Мартина.
        - Ты удержал ее от большой беды: она могла пройти инициацию на этой ракушке. Стать действующей ведьмой.
        Парень заметно вздрогнул.
        - …Но этого не случилось. - Мартин возвращался к машине по собственным следам. - Теперь я возьму ее на учет и присмотрю, чтобы она не инициировалась.
        - И домой она не вернется? - глухо спросил парень.
        - Чтобы ее опять посадили в погреб?
        - Это не я, - пробормотал парень, осторожно прижимая к себе сестру. - И… а что ей, в погребе плохо? Лучше пусть… обряды свои проходит?! Вы же видели, как она туда ломилась! Чуть не убила меня! Они же бешеные становятся… Тихие, тихие, а потом лес горит… или человеку пулю в живот… Ну почему, она же такая добрая девчонка была! Золотая! А потом с ней сделалось вот это… за что, почему она?! Злая стала, говорила мне сто раз: вот дождетесь, убегу, стану настоящей ведьмой, вернусь, всем отомщу…
        - «Глухие» ведьмы не злые. Они просто люди.
        - Не «просто»! - В голосе парня звучала железная убежденность. - Они… на нас глядят, как на скот! Как на еду!
        Мартин посмотрел в отрешенное, бледное лицо девочки. Да, чем больше он узнавал о провинции Ридна, тем сильнее тосковал по теплой, предсказуемой и понятной Однице. Позади топали полицейские - удаляясь от разрушенной ракушки, они шагали все увереннее и уже начинали потихоньку сопеть.
        - Меня теперь в тюрьму? - еле шевеля губами, спросил парень.
        - Разумеется, - отозвался Мартин. - Ты же не думаешь, что можно таскать дрова к костру моей матери и отделаться легким испугом?
        Парень споткнулся и чуть не упал вместе со своей ношей:
        - А это была…
        Больше он не сказал ни слова - до самого полицейского участка.

* * *
        - Все, что от вас требуется, - соблюдать инструкции слово в слово, вот прямо как там написано. - Клавдий удержался, чтобы не прикурить третью сигарету сразу вслед за второй. С сожалением погасил окурок. Посмотрел на заместителя - тот стоял у кресла, перед экраном компьютера, и на лице у него был плохо скрываемый ужас. Рядом с креслом помещался складной стул - Клавдий не мог допытаться у сотрудников, отчего хоть стул-то нормальный не могли принести. Что это, символ? Наглядный знак, что исполняющий обязанности не претендует на кресло? Ни один из четырех его заместителей не был настолько амбициозен. Исполнительные, инициативные, умные, очень ответственные - Клавдий их сам отбирал и воспитывал. Но посидеть в этом кресле ни один, даже в шутку, в пустой комнате, даже в отсутствие Клавдия, не решился бы.
        Хуже всего сейчас приходилось пресс-секретарям - те отбивали атаки журналистов, объясняя публике, что кризис преодолен, Инквизиция стабильна, как никогда, новых инициаций не происходит и на смену Великому Инквизитору, за тридцать пять лет преобразившему лицо Вижны и мира, придет новый профессионал, верный долгу. Кураторы разъехались по своим округам - через несколько дней Совет опять соберется и будет заседать, пока высокое кресло снова не будет занято. Обычная процедура; что такое для Инквизиции тридцать пять лет - ее история исчисляется веками…
        Клавдию казалось, что он что-то забыл. Не учел. Вроде как уронил ключ от сейфа и знает, что хватится, и знает, что не сможет вернуться. Сложное, не очень приятное чувство. Да справятся они без меня, разумеется, прекрасно справятся, сказал он себе в сердцах, я нервничаю, это пройдет.
        - Вы не должны ничего решать, - повторил он третий раз. - Решать будет тот, кто придет на мое место, ваше дело - просто выполнять предписания. Выпейте сердечные капли в крайнем случае.
        - А если новая атака ведьм? - тихо спросил заместитель.
        - Тогда оперативные мероприятия. Я подробно описал какие.
        - А если… массовые инициации?!
        - Мы теряем время, - сказал Клавдий устало. - Если случится что-то действительно сложное - ну, позвоните мне. Я же еще не умер.
        Заместитель улыбнулся с огромным облегчением:
        - Спасибо, патрон. Не то чтобы я не справлюсь…
        Клавдий вздохнул. Нет, он знал, что не получится моментально обрубить все нити, за много лет привязавшие его к колоссальной машине Инквизиции. Но теперь он чувствовал себя деревом, решившим сойти с места и обнаружившим, что корней в сто раз больше, чем веток. Высокое кресло приросло к седалищу. Информационные каналы, которые он выстраивал десятилетиями, не желали иссякнуть в одночасье.
        Клавдий уже знал, что Соня предложила Мартину занять место Великого Инквизитора и Мартин отказался в резкой форме. Но Соня-то какова… впрочем, она права по-своему.
        Еще вчера Клавдий ничего не чувствовал, думая о преемнике. Сегодня эта мысль доставляет все больше беспокойства. Кто справится лучше? Разумеется, Мартин. Невыносимо думать об этом. Ревность - и что-то еще. Страх за него? Нежелание сыну такой судьбы? Нет, кто угодно - Елизар, Виктор, Элеонора… Только не Оскар, конечно, тот сам себя закопал…
        Он оборвал себя: хватит. Тридцать пять лет он плел эту паутину, а напоследок переплюнул сам себя, надо уметь уходить. Уметь заканчивать. Мартин слишком молод для такой должности, но люди на площади перед Дворцом, чьи жизни он вытащил из-под танковых гусениц, не считают его сопляком… Ивга сойдет с ума, когда узнает… она только что отпраздновала отставку Клавдия… Опять, да что же такое, сказал он сам себе. Мысли по кругу. Хватит.
        Заместитель со страхом уставился на монитор на столе:
        - Донесение… патрон.
        - Реагируйте. - Клавдий демонстративно сложил руки на груди.
        - …Из Ридны, - заместитель побледнел.
        Клавдий в несколько широких шагов пересек кабинет, привычно опустился в кресло и развернул к себе монитор.

* * *
        - Мы с тобой полетим в Ридну, в город, - сказал Мартин девочке. - Ты когда-нибудь летала на вертолете?
        Она молчала, не поднимая глаз, не отвечая на вопросы, съежившись, будто пытаясь согреться.
        - Тебя никто больше не запрет в погребе, - терпеливо продолжал Мартин. - Все будет хорошо. Теперь идем.
        Приходилось держать ее за руку, ей это было неприятно. Он не хотел причинять ей боли, но не сомневался, что она попробует сбежать. Так и случилось.
        Не доходя двух десятков шагов до инквизиторского вертолета, который даже Мартину казался красивой игрушкой и отличным аттракционом, она дернулась и попыталась вырваться. Далеко не ушла, потому что Мартин был начеку.
        - Так ты с братом сделала, да? Спрыгнула с мотоцикла и побежала, такой же фокус, правда?
        Она рвалась как бешеная, два раза попыталась его укусить. А ведь у меня в практике такого еще не было, подумал Мартин. «Глухая» ведьма, которая сознательно и страстно хочет пройти инициацию. Даже с несчастной Майей было проще работать, правда, все равно ее история очень грустно закончилась…
        - Лара, я ведь могу по-плохому. Ты хочешь по-плохому?
        Вертолетчик чуть изменился в лице: на его глазах взрослый мужчина профессионально заламывал руки шестнадцатилетней девочке. Никогда на этом вертолете не перевозили ведьм, только инквизиторское начальство. Ведьмам - много чести…
        - У нее истерика, - сказал Мартин вертолетчику. - Невпроворот событий. В том числе трагических.
        Вертолетчик молча надвинул шлем и отвернулся к приборам.

* * *
        Клавдий с неудовольствием посмотрел на заместителя: у того было такое лицо, будто из Ридны прилетела очередная катастрофа, а это всего лишь отчет о проделанной работе… Идеально проделанной, надо сказать. С «Новой Инквизицией» в селении Тышка покончено, инициация предотвращена, ведьма профилактически задержана.
        И в каждой строчке канцелярского документа сквозило: «Я достаточно хорош?»
        Я фантазирую, подумал Клавдий. Мартин не заботился о произведенном впечатлении, он честно работает. И всегда отлично справлялся… Разумеется, кроме того случая в Тышке, когда он подставился под выстрел и подставил Эгле. Но неужели можно требовать, чтобы Мартин никогда, никогда в жизни не совершал ошибок?!
        Автоматически, не успев себя остановить, он просмотрел другие новости, присланные из канцелярии. Два выявленных насос-знака - без жертв. Ложный донос - соседи проявили бдительность, ошиблись, были оштрафованы. Установлена личность особо опасной ведьмы, совершившей нападение на площади перед Дворцом Инквизиции. Установлена личность…
        Клавдий несколько секунд тупо смотрел на монитор. Он забыл, что заместитель рядом. Он забыл, что вообще не должен сидеть в этом кресле.
        Рука привычно потянулась к служебному телефону. Дежурный тюремного блока ни капли не удивился, услышав его голос, а даже, кажется, обрадовался:
        - Да погибнет скверна, патрон!
        Клавдий не стал поправлять его.
        - По поводу танкистки, - сказал без предисловий. - Дата инициации - хотя бы приблизительно?
        - Не приблизительно, патрон. - В голосе дежурного поубавилось воодушевления. - По документам… хроники задержаний… это «ведьмина ночь». Вы помните, массовая инициация в спецприемнике…
        - Спасибо, - сказал Клавдий.
        - Казнить нельзя, - быстро заговорил дежурный, - потому что мораторий, каковы будут дальнейшие распоряжения?
        - Вопрос моему преемнику, - сказал Клавдий и повесил трубку. Секретарь стоял рядом, по-птичьи склонив к плечу голову, будто чего-то напряженно ждал.
        Клавдий вытащил свой телефон. Открыл список ведьм, инициированных и убитых в Вижне в течение одной ночи. Записал еще одно имя под номером шестьдесят: Дафна Регис.

* * *
        Шестнадцать лет назад ее задержал патруль на вокзале, несовершеннолетнюю незарегистрированную ведьму, сбежавшую из-под учета. В спецприемнике она назвалась чужим именем. Личность установили по фотографии. Клавдий никогда бы не стал заниматься ее делом, если бы не Хелена Торка, в те годы все еще директриса оперного театра и патронесса хореографического училища. Госпожа Торка была ведьмой, подопечной лично Клавдия, и трепетно относилась к судьбам своих воспитанниц.
        Когда четырнадцатилетнюю Дафну привели к нему в кабинет, девчонка едва не грохнулась в обморок прямо на пороге. Хелена Торка чуть ли не рыдала, умоляя быть помягче с ее ученицей, - Клавдию пришлось решительно удалить директрису за дверь. И он сказал девчонке - ни о чем еще не зная, повинуясь интуиции, - совсем не то, что она ожидала услышать. Он сказал: «Ты очень храбрая. Знаешь, почему? Потому что тогда на вокзале, когда к тебе подошла незнакомая женщина и позвала пройти твой путь, ты отказалась».
        Через пять минут он знал все: Дафне предлагали пройти инициацию не один раз, а трижды за последний месяц. «Почему ты сказала этим ведьмам «нет»? - Потому что для меня это хуже смерти».
        Она была из тех, чья вероятность пройти обряд меньше процента. «Ты не просто храбрая, - сказал он тогда, - ты еще и умная. Никто не посадит тебя обратно в спецприемник, танцуй себе на большой сцене».
        А еще через минуту, расспрашивая ее о семье, он почуял беду и мысленно проклял и Хелену Торку, и всех педагогов хореографического училища, слепых, как кроты, не заметивших очевидного: девочка не боялась становиться на учет. Она боялась совсем другого. «Почему ты не рассказала матери?! - Мама бы решила, что я сама во всем виновата, я ведь… я… ведьма».
        Это было шестнадцать лет назад или уже семнадцать? Ее отчим до сих пор за решеткой, если жив еще, Клавдий тогда использовал все свои связи, чтобы мерзавец получил максимальный срок. Тот ведь не просто насиловал падчерицу - еще и возлагал на нее вину, заливал в уши отвратительную идею, которая через много лет породила «Новую Инквизицию»: «Ты зло, ты грязь…»
        И, казалось бы, девчонку спасли. Вытащили из мясорубки. Клавдий навязал ей психотерапию - через ее бешеное сопротивление, но ядовитую дрянь из ее головы удалось кое-как вымыть и травму худо-бедно залечить. Балет она бросила, но это естественно, учитывая их конкуренцию и отсев; была замужем, кажется, счастливо, вела бизнес, кажется, книжный. «Ты очень храбрая, знаешь почему?» Она жила с убеждением, что инициация хуже смерти, - но в «ведьмину ночь», когда обряды проводились массово, ее подхватило потоком чужих эмоций, утащило в черную воронку - и с ней еще пятьдесят девять человек…
        Он обнаружил себя на подземном этаже, у входа в тюремный подвал, и охранник уже любезно отпирал перед ним двери. Клавдий отступил, махнул рукой, показывая, что уходит; о чем говорить с действующей ведьмой?! Она его не вспомнит, он для нее - палач, причиняющий боль одним присутствием. Зачем он спустился в подвал, он что, сомнамбула?!
        Дворец Инквизиции не желал его отпускать. Будто Клавдий врос в эти стены; нет, сказал он себе, возвращаясь наверх пешком, по сумрачной пустынной лестнице. Решение принято, они справятся без меня…
        А справятся ли? То, что казалось ему единственно правильным, мудрым, достойным, - не бегство ли с поля боя?!
        Он остановился на лестничной площадке и закурил прямо под знаком «Курить запрещено».
        Часть пятая
        Спецприемник города Ридна снаружи выглядел как тюрьма. Вместо колючей проволоки бетонный забор был увит инквизиторскими знаками. Лучше бы проволока в сто рядов, подумала Эгле, борясь с желанием укутаться мороком и сбежать.
        - Инициированная ведьма?! - Дежурный за стойкой подскочил, будто его ударили током. - Но мы принимаем только «глухих»! Я не могу ее оформлять!
        - Меня не надо оформлять, - сказала Эгле, борясь с паникой. - Я Эгле Север, вот мои документы…
        Если бы рядом не было Томаса, дежурный сейчас попытался бы ее оглушить. А она инстинктивно ударила бы в ответ; до чего же тонок этот лед. А ведь обещала Клавдию быть осторожной.
        Томас навязал ей свою компанию довольно-таки бесцеремонно, но она почти сразу поняла, что инквизитор из Одницы прав. Инициированная ведьма, в одиночку гуляя по таким местам, моментально угодила бы в подвал, а то и куда похуже. Эгле все чаще ловила себя на приступах недостойного страха. До чего же этот мир враждебен к ведьмам…
        Они приехали сюда прямо из аэропорта. Едва прибыв в Ридну, Эгле позвонила Мартину, узнала, как прошла поездка в селение Тышка, по голосу прочитала его подавленность и даже растерянность - Лара Заяц, шестнадцатилетняя девочка, задала Мартину задачу, к которой он понятия не имел, как подступиться.
        - Я помогу тебе, - сказала Эгле, повинуясь порыву. И совершенно не подумала, что визит в спецприемник города Ридна окажется для нее таким испытанием.

* * *
        Девочка покачивалась на стуле, на столешнице перед ней помещалась бутылка воды - нетронутая - и стакан. В последний раз, когда они с Эгле виделись, Лара Заяц сидела в погребе, под голой лампочкой, на продавленной кровати, и беззвучно плакала. Теперь она потеряла отца, по совместительству тюремщика, и была насильно изъята из злобной, опасной, но все-таки семьи.
        - Привет, - сказала Эгле. - Ты меня помнишь?
        Девчонка посмотрела исподлобья - очень тяжелый взгляд. И очень несчастный.
        - Я ведьма, - Эгле улыбнулась. - Как и ты. Я понимаю, ты ужасно себя чувствуешь. Прими мои соболезнования… насчет твоего отца. Мне очень жаль.
        - Врешь, - сказала девчонка, у нее был хрипловатый, сорванный голос. - Тебе не жаль. И мне. И никому не жаль. Его надо было пристрелить гораздо раньше.
        - Что ты говоришь? - Эгле сделалось неуютно. - Не надо так, он же твой…
        - Да что ты раскудахталась? - Девчонка вскинула острый подбородок. - Ты говоришь, потому что так положено, да? Тебе от меня чего-то нужно?
        - Я хочу тебе помочь, - сказала Эгле терпеливо. - Хочу объяснить, почему не надо проходить инициацию и как можно отлично жить без нее.
        - Какое же ты трепло, - с горьким презрением проговорила девчонка. - Сама ведь прошла, а мне заливаешь, будто бы не надо.
        - Откуда ты знаешь, что я прошла инициацию?!
        - Они говорили. - Девчонка на секунду сжала зубы. - Они. Констебль… люди… Когда ты вернула моему папашке его же пулю. В живот.
        - Я не нарочно, - сказала Эгле после паузы. - Я не хотела, и…
        - А я хочу нарочно, - девчонка посмотрела с вызовом. - Я хочу так, как они заслужили, - все! И мои одноклассники. И учителя. И соседи. Все. Они еще получат.
        - Но тебя же отсюда не выпустят, - сказала Эгле безнадежно. - Никто не допустит, чтобы ты прошла обряд. Ты человек, и должна быть человеком…
        - Кому должна?!
        Сделалось тихо. Эгле открыла бутылку с водой, плеснула в стакан, предложила девчонке. Та помотала головой; ее волосы были заплетены в косы позавчера или раньше, пряди выбились и торчали во все стороны, как сухая трава.
        Эгле отхлебнула от стакана. Мартин был прав: дела здесь неважные.
        - А почему они тебя не запирают? - с подозрением спросила девчонка. - Или все-таки запирают? И тебя отсюда увезут в тюрьму?
        - Нет. - Эгле перевела дыхание. - Я свободная ведьма, у меня есть гражданские права, я никого не убью. Наоборот, я могу исцелять…
        - Врешь, - сказала девчонка.
        - Честное слово, - Эгле вздохнула. - Я… таких ведьм раньше не было. Я первая.
        Девчонка долго смотрела на нее, понемногу меняясь в лице, все сосредоточеннее сдвигая брови:
        - А я могу быть второй?
        - Не понимаю, - сказала Эгле, хотя все прекрасно в первую же секунду поняла.
        - Ты можешь устроить для меня… обряд? - Девчонка мигнула. - Инициацию?
        Ее лицо, только что тяжелое, волчье, мгновенно просветлело, сделалось детским, в глазах появилась надежда:
        - Пожалуйста. Я прошу. Я хочу стать такой, как ты.
        - Нет, - сказала Эгле, как могла спокойно. - Это очень плохая идея.
        - Тебе жалко? - Глаза девчонки в один миг увлажнились. - Ты хочешь… быть одна… на свете свободной ведьмой? Ты просто не хочешь никому передавать… свой дар… да?!
        Эгле чувствовала себя все неуютнее… Девчонка вдруг потянулась через стол и умоляюще взяла ее за руки:
        - Спаси меня. Я все равно… пройду обряд, я слышу эту музыку в ушах, я…
        - Музыку?!
        Девчонка оценила ее реакцию. Подалась вперед, с надеждой заглянула в глаза:
        - Там голоса поют. И… кажется, о чем-то спрашивают. Я почти расслышала, но брат меня схватил… не пустил… Они так нежно пели. Так… по-доброму. А потом пришел твой инквизитор… мне больно, когда он рядом. Мне просто очень больно.
        И она улыбнулась, из затравленной злобной твари превратившись в обыкновенного несчастного ребенка.

* * *
        Приватный телефон Клавдия знали, кроме близкого круга, всего несколько ведьм в городе Вижна, одна из них была продюсером документальных телепрограмм, человеком весьма влиятельным в своей области. Клавдий ответил на звонок и вежливо выслушал ее эмоциональное обращение.
        - К сожалению, Ида, - отозвался, когда она выжидательно замолчала, - я все сказал, мне нечего добавить. Есть пресс-секретари, обращайтесь за свежей информацией.
        - Речь не об информации, - сказала она очень тихо. - Речь о… волевом решении что-то изменить или удержать от изменений. Ваша отставка… скажется на всех. На всем. Все изменится, все уже меняется.
        - Вы знаете, сколько мне лет? - Он ухмыльнулся в трубку. - Я вечный, по-вашему? Перемены неизбежны, а к лучшему или к худшему - зависит от точки зрения.
        - Уже идут разговоры об увольнениях, - сказала она безнадежно. - О том, что ведьмы не должны… иметь доступ к журналистике, вообще к образованию, что все ведьмы порочны, исподволь насаждают свои пороки обществу, молодежи…
        - Кликуши были всегда, их риторика никуда не девалась, решения об увольнениях принимают не они. Это вечное поле боя, вас всегда будут гнать, ваше дело - сопротивляться.
        - Если завтра меня вышвырнут с работы, - тяжело проговорила его собеседница, - выселят из квартиры, запрут в спецприемнике… Как я буду сопротивляться?
        - А откуда апокалиптические видения? - спросил Клавдий с подозрением. - Вы уже знаете, кто будет моим преемником? Я - нет.
        - Кто бы ни был, - сказала ведьма убежденно, - он вынужден будет… отступить от ваших принципов. Все, что вы построили за эти годы, будет разрушено. Мы вернемся в темные века.
        - Вы паникуете, - сказал Клавдий задумчиво. - Я не вижу оснований. Инквизиции тысячи лет, традиция незыблема, человеческая жизнь - мгновение… В нынешнем составе Совета есть прекрасные специалисты, и не живодеры при этом. Просто выждите несколько дней.
        - Значит, вы не придете на круглый стол? - спросила она безнадежно.
        - Нет, - сказал он со вздохом. - Я ушел из Инквизиции навсегда. И не стану топтаться в прихожей.

* * *
        - Нет, мы не будем об этом говорить, - мягко повторил Мартин. - Мы имеем право друг на друга. Никаких больше ведьм.
        - Но Март…
        - Эгле, - сказал он твердо. - Эта проблема не решается одним разговором. Послушай, я так по тебе скучал. Возвращайся ко мне, пожалуйста.
        Снаружи лил дождь. По ветровому стеклу текли потоки, смывались «дворниками», и казалось, что машина рыдает, торопливо смахивая слезы.
        - Вот. - Мартин свернул на парковку под старой ресторанной вывеской. - Мне говорили, здесь очень приличная кухня. Не знаю, как ты, а я сегодня почти ничего не ел.
        Они вошли в зал, где горел огонь в каминах и свисали с деревянного потолка связки сушеных трав. Посетителей было немного, девушка у стойки на входе привычно улыбнулась - и тут же изменилась в лице, впившись глазами в Мартина:
        - Это вы?!
        - Это не он, - невозмутимо отозвался Мартин, и девушка растерялась.
        Через несколько секунд они сидели за столиком на двоих, в уютном месте у камина, и Эгле то и дело ловила взгляды, прилетавшие со всех сторон, адресованные Мартину и совершенно игнорировавшие его спутницу с сиреневыми волосами.
        - Ни одного инквизитора в радиусе трех километров, - пробормотал Мартин. - Так у нас работают патрули.
        - Ты сказал «никаких больше ведьм».
        - Да, - он спохватился. - Для приличного места тут малолюдно в семь часов вечера.
        - Это Ридна, здесь люди ужинают дома.
        - А мы с тобой заведем новые порядки. - Он приветливо кивнул официантке, которая поставила перед ними свежевыпеченный хлеб и домашнее масло на фарфоровом блюде. - Будем ужинать вместе, каждый день в новом заведении… ну или в привычном, если найдем что-то по-настоящему классное, станем завсегдатаями, нас будет встречать шеф-повар… - Он подождал, пока официантка удалится. - А что ты думаешь о Томасе?
        - А, - Эгле трудно было сосредоточиться. - Он… славный. Жаль, что ты выдернул хорошего человека из прекрасного климата в паршивый.
        - Зато он теперь с нами, и не только он. - Мартин небрежно намазал маслом ломтик ржаного хлеба. - Я разогнал половину местной Инквизиции, - он откусил большой кусок от ломтя и, кажется, мгновенно проглотил, - и на освободившиеся места поставил своих людей. Пусть обиженные идут к Руфусу плакать и жаловаться… Так, мне надо взять себя в руки и не сожрать весь этот хлеб сразу, у нас еще меню впереди. Хочешь чего-нибудь выпить?
        - Мы тут сидим, - сказала Эгле, - читаем меню. А девчонка давится кашей в тюрьме, хотя ничего плохого не сделала.
        - Эгле. - Он отложил недоеденный ломоть. - Мы договорились.
        - Нет, - она помотала головой. - Мы не договаривались… Представь: с тех пор как Лара осознала, что она ведьма, в тринадцать лет… ее жизнь, считай, закончилась. Все вокруг сразу догадались - это же Ридна, у них чутье на… таких. В школе затравили, в училище не приняли, родной отец запер в подвале. И вот она опять под замком, и что же - что с ней будет?!
        От Мартина потянуло холодом через стол. Эгле поняла, что говорит эмоционально и громко, перекрывая голосом вкрадчивую музыку в динамиках, и что за соседними столиками навострили уши.
        - Почему ты не хочешь дать ей шанс?! - Эгле понизила голос. - Это ведь в твоей власти. Она слышит музыку этих ракушек, она слышит вопросы, она открыта для «чистой» инициации! Почему хотя бы не попробовать?! Вспомни, Ивга ведь тоже родилась в этой проклятой Тышке, только Ивге удалось сбежать, и она… - Эгле запнулась. - Послушай. Лара немедленно «пройдет свой путь», если ее выпустить, даже если отдать матери - мать ее не удержит. Девчонка несчастная, обозленная на всех… Ну дай мне хотя бы попробовать, а если получится и я передам свой дар, если она станет такой, как я?!
        Мартин молчал с каменным лицом. Подошла официантка, нервно улыбаясь, спросила, готовы ли они сделать заказ.
        - Нет, - сухо сказал Мартин. - Мы не готовы.
        От звука его голоса Эгле прошиб мороз. Официантка ретировалась. Мартин молчал, и Эгле замолчала тоже, будто у нее отнялся язык.
        - Видишь ли, мне потом ее придется убивать, - сказал Мартин. - Мне, а не тебе. У меня есть опыт с несчастной Майей Короб, это мой опыт, а не твой. Ты понимаешь, что ты мне сейчас предложила?!
        Он говорил очень тихо. Огонь в камине начал угасать, будто в потоке углекислого газа. За столиками прекратились все разговоры.
        - Я звонил сегодня в Вижну, - сказал Мартин после паузы. - Узнавал новости у начальника канцелярии. Ведьму, которая гоняла танк по площади, зовут… звали Дафна Регис, она кормила лебедей в парке… Балерина… я тебе рассказывал. Она не хотела и боялась проходить инициацию… до «ведьминой ночи». На площади я ее не узнал - она изменилась… и лицо было в крови.
        - Я не знала, - прошептала Эгле. - Прости. Ты, наверное…
        - Да, я «наверное», - он не дал ей договорить. - Я, наверное, не очень добрый сегодня и не стану добрее со временем. С Ларой Заяц надо работать, и я буду с ней работать, когда в спецприемнике установят элементарные изолирующие знаки. Но ее судьба - это ее судьба, девчонка останется под замком, если я сочту, что это убережет ее от инициации. Никаких экспериментов, пока я здесь верховный инквизитор, а это надолго.
        Эгле смотрела в меню перед собой - и не разбирала ни строчки.

* * *
        Две лекции до обеда, две после обеда. Городской лекторий, политехнический колледж - как будто ничего не случилось. Слушателей было меньше обычного, им труднее было сосредоточиться, но Ивга не делала никаких поблажек - ни им, ни себе. По дороге домой, в машине, она почти уверилась, что снова живет нормальной жизнью.
        Иллюзия пропала, стоило Ивге отпереть калитку: Клавдий был дома. Никогда прежде он не бывал дома в этот час; он сидел во дворе, на скамейке-качалке, накинув куртку на плечи поверх свитера грубой вязки, и смотрел в пространство, и не слышал, как открывается калитка. Это было так дико, что Ивга споткнулась и остановилась.
        Он будто спал с открытыми глазами. Не думал, не вспоминал - нет, просто располагался во времени, существовал, плывя по течению. Ивге стало страшно - как будто на месте Клавдия помещалась на скамейке гипсовая статуя.
        - Клав…
        Он повернул голову. Улыбнулся, глаза оживились:
        - Привет, будешь ужинать? Хочешь, поедем куда-нибудь?
        - Нет, - она подошла и остановилась рядом. - Ты…
        - Я спокоен, доволен жизнью и ни о чем не жалею. Что еще ты хотела спросить?
        Ивге иногда хотелось бы, чтобы он не читал ее вот так, будто книгу.
        - Ты не выглядишь как довольный жизнью человек.
        - Потому что я должен адаптироваться к смене ритма, это же естественно… Мне все время приходится тормозить себя и удерживать, я учусь спокойному созерцанию, я отказываюсь от контроля. Я бы хотел заняться спортом, или приготовить мясо на углях, или научиться ловить рыбу, или завести гусей…
        - Гусей?!
        - Была бы прекрасная замена Совету кураторов, - сказал он без улыбки. - Гуси бы кидались на меня и шипели, я гонял бы их хворостиной и натравливал друг на друга… Во дворе стало бы шумно и весело…
        Он запнулся на секунду и продолжил почти без паузы, тем же тоном:
        - Знаешь, я, пожалуй, изменю свое решение. Да-да, я все-таки поеду на круглый стол и устрою там «шумно и весело», раз уж с гусями пока не сложилось. А потом мы с тобой можем поужинать в городе. Хочешь?

* * *
        - Почему мы считаем себя умнее предков? Почему-то предки избегали ведьм, удаляли их из общества, изгоняли, запирали - а мы терпим квоты на ведьм в университете?! Когда отличный абитуриент сдает на хороший балл и остается за бортом, потому что по квоте - по предписанию! - мы обязаны взять, видите ли, ведьму?!
        Клавдий вошел в студию посреди эфира, и звукооператор едва успел пристегнуть ему на пиджак микрофон-петлицу. Ведущая хищно обрадовалась, появление здесь Клавдия было для нее профессиональной удачей. Ректор университета закашлялся посреди своей речи и покраснел, как томат. Скандальный политик, сидящий напротив, не мог спрятать раздражения. Публика на импровизированных трибунах оживилась. Клавдий механически отметил, что ни среди гостей, ни среди зрителей в студии нет ни одной ведьмы.
        Он уселся на свободное место. Все камеры в студии уставились на него, забыв о ректоре, который все никак не мог откашляться.
        - Господа, никому не надо представлять… - начала ведущая.
        - Дайте же мне закончить! - выкрикнул ректор.
        Клавдий зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью. Не потому, что хотел кого-то оскорбить, а просто скука, чуть было развеявшаяся по дороге, накрыла его заново и сделала цветной мир черно-белым.
        Ректор сорвал с себя микрофон и выбежал из студии. Его демарш остался почти незамеченным. На Клавдия посыпались вопросы:
        - Господин Старж, как расценивать вашу отставку, как победу или как поражение?
        - Что вы почувствовали в момент танковой атаки на площади?
        - Кто, по-вашему, будет новым Великим Инквизитором?
        - Вы признаете, что своими действиями привели Вижну на край пропасти?!
        Га-га-га, кричали гуси на зеленой лужайке, и хлопали крыльями и тщетно пытались его ущипнуть. Он отвечал, не повышая голоса, не роняя с лица снисходительной улыбки, почти не думая и уж точно ничего не чувствуя. Га-га-га…
        Ивга знала его, оказывается, лучше, чем он сам себя знал. Когда она спросила: «Как ты будешь теперь жить», он был слишком опустошен, чтобы понять смысл вопроса.
        «Я пытался оставить свое ремесло. Я знал, что оно неблагодарно, жестоко и грязно. Я прирожден к нему, как никто другой…»
        С каждой минутой его потеря догоняла его, а жизнь отдалялась, как огни уходящего поезда, и он понимал все яснее, что ответа на вопрос Ивги, пожалуй, не существует.

* * *
        Вкуса еды Эгле не запомнила. Они поужинали в молчании и так же молча вернулись в квартиру, снятую для Мартина Инквизицией. Эгле, приняв душ, легла под неуклюжее, слишком теплое одеяло и зажмурила глаза.
        Она слышала, как Мартин ходит по комнате, как он подолгу стоит у окна, как задергивает шторы. Она почувствовала, когда он подошел совсем близко; постоял, неслышно дыша, потом сел рядом на краешек постели.
        Положил руку ей на затылок - очень осторожно, едва касаясь. И хлынули мурашки - теплые, почти горячие, как из минерального источника, таким потоком, что Эгле задрожала:
        - Не убирай…
        Он плотнее прижал ладонь к ее волосам. Мурашки потекли сквозь Эгле, будто звезды, колючие, острые, забирающие сознание, оставляющие мгновенную, бездумную, невесомую радость.
        Эгле взяла его ладонь обеими руками - левую, с вертикальным шрамом. Притянула Мартина к себе, начала расстегивать его светлую рубашку, пуговицу за пуговицей, будто играя гамму.
        Запустила ладони ему под майку. Провела по гладкой прохладной коже. Нащупала еле ощутимый шрам на спине - похожий на косую звезду. Опустила руки ниже, еще ниже, наткнулась на пояс брюк. Держась за пояс, как спелеолог за спасательный трос в самой темной пещере, добралась до ременной пряжки и не сразу, но расстегнула ее. Потянула вниз молнию.
        - Давай я сам, - пробормотал Мартин. - Мне так непривычно…
        - Нет, - сказала Эгле. - На этот раз я, я буду тут главная.

* * *
        Кажется, ей удалось его удивить этой ночью. Впервые за всю историю их отношений она не дала ему быть лидером в постели - хотя он поначалу и не мог это принять. Но желание близости и примирения было в нем сильнее, чем стереотипы и привычки, он сдался - и, кажется, не пожалел. Теперь лежал рядом, наконец-то совершенно расслабившись, с полуулыбкой на губах, смирный, мирный, счастливый. Эгле чувствовала тепло его кожи, больше не бьющей колючими искрами, запах его волос, ритм его дыхания.
        - Жалко спать, - сказал он шепотом. - Неохота… закрою глаза, и все кончится, а я не хочу.
        - А потом опять будет вечер. И я никуда не денусь. И ты никуда не денешься.
        Он потянулся к ней под одеялом и обнял, но не страстно, а ласково:
        - Поклянись, что ты никуда не денешься.
        - Март, родной, ну конечно же… Хорошо, клянусь. Я клянусь, что никуда не денусь и всегда буду с тобой.
        Он зажмурился:
        - Я чувствую себя пьяным. Хмель в голове. Эйфория. В последний раз такое было… ты не поверишь. Я был школьником, в театре, и очутился в герцогской ложе, потому что Эльвира, дочь герцога, ко мне неровно дышала, но я тогда этого не понимал. А там огромная комната, вроде как преддверие ложи, закуски, напитки, хоть банкет устраивай… А я рвусь смотреть балет. А она чихать хотела на классический танец, на гениальную музыку… Она такая: «Ма-артин, у меня шоколад в ладони расплавился», а я: «Скорее в ложу, уже увертюра!»
        Эгле захохотала:
        - А что за шутка с шоколадом? Это эротично должно быть, да?
        - Была у них какая-то затея для посвященных, ну, подростков определенного круга, с шоколадом, который надо было слизывать… Я ей предложил салфетку, причем от чистого сердца. Она сперва разозлилась, потом поменяла тактику и напоила меня шампанским. Второго акта я не помню, рубашка потом была в шоколаде, но мы не целовались, это точно, я бы такое не забыл…
        Он замолчал и вдруг погрустнел - как будто опустился тяжелый полог.
        - Что-то не так? - Эгле задержала дыхание.
        - Воспоминания ходят бок о бок, - сказал Мартин. - Смешное, забавное… и другое. Я ведь пошел в этот театр, чтобы увидеть Дафну. Она как раз сбежала, не отвечала на звонки, я хотел посмотреть, как она танцует на сцене…
        Эгле молча, крепко обняла его.
        - …А она появилась на полминуты у самой дальней кулисы, - пробормотал он. - Я с трудом ее узнал, девочки все были одинаковые… От грусти, от разочарования я позволил Эльвире меня напоить.
        - У балетных огромная конкуренция, - сказала Эгле. - Ученицу никто не выпустит в заглавной партии… Спи, Март. Спи, любимый. Завтра будет новый день, и мы начнем все сначала.

* * *
        Когда Эгле наконец-то разлепила глаза, он стоял у окна, спиной к ней, глядя на серый городской пейзаж - прямые улицы, квадратные газоны, чуть присыпанные снегом. Тяжеловесные здания, уже сто лет назад казавшиеся нелепыми. И на горизонте - горы, конечно. Горы в дымке.
        Мартин стоял, уставившись в окно, впав в оцепенение, будто забыв, что собирался делать. Из одежды на нем были только трусы, в опущенной руке он держал полосатый галстук, чистая рубашка висела рядом на стуле.
        Эгле несколько секунд смотрела на его спину - на едва заметный шрам, похожий на татуировку, как если бы лед, разбитый чем-то острым, моментально затянулся снова. Он почувствовал ее взгляд и обернулся с улыбкой:
        - Доброе утро.
        На его ногах выше колена чернели кровоподтеки.
        - А это что такое? - Эгле села в кровати. - Это что, я так тебя?!
        - Ну что ты, - он проследил за ее взглядом, - это ерунда… Это Лара Заяц брыкалась, пока я подсаживал ее в вертолет…
        Умиротворение, снизошедшее на него ночью, рассеялось, оставив только озабоченность:
        - Все изменится. Я превращу спецприемник в человеческое место, я умею. И эту девчонку я превращу в человека.
        Он опустился на край постели, склонился, щекоча упавшими на лоб волосами, поцеловал в щеку. Эгле почувствовала запах снега, мороза, свежего ветра, поймала Мартина за руку и не позволила больше встать:
        - Ты же понимаешь, что она… не со зла?
        - Эгле, я знаю о ведьмах больше, чем ты, - он осторожно высвободился. - Не волнуйся.
        Эгле смотрела, как он одевается. Как повязывает галстук перед зеркалом - скучный полосатый галстук. Она не выдержала и спросила ревниво:
        - А где тот, с осьминогами?
        - Осьминоги для торжественных случаев, - он опустил воротник рубашки. - Помнишь, ты мне рассказывала про традиции инквизиторского костюма: в герцогский дворец - с золотыми обшлагами и золотой цепью, во Дворец Инквизиции - с красными обшлагами, на Совет кураторов - в галстуке с осьминогами…
        Он замер на половине движения, глубоко задумавшись, глядя в пространство. Потом будто очнулся, заново перевязал и без того идеальный узел, с лица не сходило выражение болезненной сосредоточенности.
        - Я никогда, никогда не стану повторять своих ошибок. Никогда. Я вчера пожалел, что связался с Ларой Заяц, но это так… минутная слабость.
        - Главное, что ты вытащил ее из погреба, - сказала Эгле.
        - Мы вытащили, - он сдвинул брови. - Поставили на учет… Ладно, я поставил…
        Он снова задумался, потом озабоченно покачал головой:
        - Что-то не так с этой девочкой. До инициации нельзя понять ни профиль ведьмы, ни силу, но очень она меня беспокоит…
        - Ее затравили.
        - Я много видел ведьм, которых травили. - Мартин вздохнул. - Дело не в том, что она пережила… Девушка от природы незаурядная. Чем-то похожа на Майю Короб. Из той вышла воин-ведьма с колодцем под девяносто… Что выйдет из этой? Нет-нет-нет, ей нельзя проходить инициацию ни в коем случае…
        Он снова посмотрел в окно, будто надеясь увидеть там подсказку.
        - Мартин, - сказала Эгле, поддаваясь порыву, - давай я еще раз поговорю с ней, как… ну, как психотерапевт? Или как старшая подруга? Тебя она просто не услышит. Во всяком случае пока.
        - Нет, - он закрыл дверцу шкафа, - тебе с ней встречаться не надо.
        - Почему?!
        - Потому что другие люди будут с ней работать. - В его голосе скользнули интонации Клавдия Старжа.
        Эгле вспыхнула:
        - Ты не мог бы выключать инквизитора, когда со мной говоришь?!
        - Извини, - сказал он удивленно. - Не хотел тебя обидеть.
        Он подтянул стул и уселся у кровати, к Эгле лицом:
        - Тебя она тоже не услышит. От тебя ей надо ровно одно - инициация, «пройти свой путь». Она станет уговаривать, уламывать, внушать тебе чувство вины, вам обеим будет очень плохо. Ей нужен психотерапевт, но не ты. Ты для нее - соблазн, понимаешь? Как под носом у голодного положить котлету…
        Эгле смутилась. Ей стало неловко за свою вспышку.
        - Это не значит, что я отказываюсь от твоей помощи, - терпеливо продолжал Мартин. - Поехали сейчас со мной, я тебя заново представлю господам инквизиторам провинции Ридна, и пусть только посмеют вякнуть.
        - Не надо так их унижать, - пробормотала Эгле. - Дай время смириться. И вспомни, что кроме кнута у тебя есть…
        - Где? - Он встал и демонстративно вывернул пустые карманы брюк. - Нет пряника. Не предусмотрен… Одевайся, поехали. Я бы хотел, чтобы ты была… чтобы я тебя постоянно держал в поле зрения.
        - Купи мне поводок.
        Она сама не поняла, как слова сорвались с языка. Вот только что было хорошо, тепло, доверчиво, спокойно. И вдруг - он мимоходом посягает на ее свободу, привычно, буднично, как галстук повязывает. А она в ответ, нисколько не задумавшись, намеренно причиняет ему боль. Автоматически, будто мышеловка.
        Мартин не изменился в лице, но от него потянуло морозом.
        - Прости, - сказала Эгле. - Я несу чушь, потому что мне страшно. И мне тошно от того, как этот мир устроен. И быть в нем ведьмой означает безысходность, как ни крути и ни прыгай. И если написать на бумаге, что ведьма свободна, свободы от этого не прибавится, даже если бумага с вензелями.
        Он посмотрел без раздражения и обиды:
        - Да, ты несешь чушь. Ты пережила потрясение, тебе жаль несчастную девчонку, ты не привыкла к своему новому статусу… И ты никак не расстанешься с иллюзиями, Эгле. Как только справишься, примешь вещи как есть, откажешься от мечты - тебе станет легче. И мне станет легче. И все повернется к лучшему. А Инквизиция Ридны будет встречать тебя по стойке «смирно», я позабочусь.
        - Ладно. - Эгле снова легла, натянув одеяло до подбородка. - Ты… прав. Пожалуйста, возвращайся пораньше.
        - Что ты будешь делать целый день одна? - спросил он с некоторой ревностью.
        - Ну, - сказала Эгле, - я вообще-то профессионал… Мне пора озаботиться новыми проектами, иначе как я поведу тебя на премьеру?

* * *
        Она заперла за Мартином дверь, выпила кофе и честно приступила к делам - для начала просмотрела письма, накопившиеся за последние несколько дней, и сообщения в профильных сообществах. Скандал, с которым она покинула свой последний проект, успел забыться, продюсеры бодро докладывали о начале съемок, и Эгле почувствовала горькое разочарование. Проект, которому она отдала столько сил, отторг ее, выкинул за дверь, пригласил на ее место другого художника по костюмам, ординарного, как пластиковая бутылка, и нахального, как соседская дрель, - она рассчитывала, что скандал будут помнить хотя бы несколько месяцев, но никто, оказывается, ничего не заметил, будто сомкнулась болотная ряска над брошенным камнем. Эгле, оказывается, преувеличивала свою известность, значимость для индустрии, свои заслуги.
        Она прошлась по комнате и заставила себя успокоиться. «Ведьмина ночь», вот что стало источником новостей, перебившим все прочие страсти. Ведьмы, как правило, талантливы и легко находят себя в искусстве, неудивительно, что киноиндустрию так потрясли события в Вижне. На прошлой неделе ее коллеги обменивались тревожными, даже паническими письмами - люди писали знакомым ведьмам, пытаясь прояснить их судьбу. Сама Эгле получила таких писем штук пятьдесят: где ты, в порядке ли, не уехала ли из Вижны, не угодила ли в спецприемник? И между строк читался незаданный вопрос: а человек ли ты еще? Не прошла ли инициацию, как другие?
        По крайне мере, коллеги обо мне помнят, подумала Эгле.
        Как ни странно, конфликт герцога и Инквизиции такого впечатления на сообщество не произвел. Не то потому, что быстро закончился и многие даже испугаться не успели. Не то потому, что обошелся совершенно без жертв, в отличие от «ведьминой ночи». А может быть оттого, что изначально в этом действе имелась зрелищность, театральность, и закончилось все эффектно - танковой атакой на площади и победой добра над злом. Эгле подумала со вздохом, что имеет честь быть лично знакомой и с постановщиком кризиса, и с представителем добра в финальном поединке, и если бы кто-то задумал снять художественный фильм по горячим следам… Она просмотрела новости: некий молодой режиссер уже носился с этой идеей, искал финансирование. Наивный мальчик, цензуру никто не отменял, про ведьм можно снимать легкие комедии, лучше мюзиклы, но ни в коем случае не драмы и не исторические фильмы…
        Она написала письма по нескольким адресам - как рыбак, забрасывающий удочки на берегу пруда. Не может столь востребованный специалист признаваться, что ищет работу; нет, надо тонко намекнуть, что ее неуемный творческий рост требует новых неожиданных проектов, лучше экспериментальных, и чем сложнее - тем прекраснее. И, конечно, с предложениями следует спешить, ведь большие художники всегда нарасхват…
        Звонок раздался через несколько минут, с незнакомого номера. Эгле подобралась, как рыбак, чей поплавок дрогнул на водной глади.
        - Госпожа Север? - Голос был женский, смутно знакомый, и при звуке его Эгле почувствовала, как немеет лицо.
        - Меня зовут Элеонора, мы с вами виделись в Вижне, - сказала женщина в телефонной трубке. - Я верховный инквизитор округа Эгре, легко запомнить, его название созвучно вашему имени. Мы могли бы встретиться здесь, в Ридне, прямо сегодня, где-нибудь за чашкой кофе? Я обещаю, вам будет интересно.

* * *
        - Патрон, Лару Заяц увезли в госпиталь. - Голос дежурного в трубке подрагивал, как ленточка на ветру. Мартин почуял неладное.
        - Что случилось?!
        - Так положено по протоколу. Ее должны были освидетельствовать, открыть медицинскую карточку…
        - Почему меня не предупредили?
        - Протокол, - дежурный запнулся. - Предполагалось, что к одиннадцати она будет снова в спецприемнике…
        - Где она сейчас?
        - Она… по всей видимости, она сбежала из госпиталя, через окно в туалете… Ее сейчас ищут…
        Мартин удержался, чтобы не выругаться вслух, чтобы не пообещать дежурному ужасное немедленное наказание. Чем он может напугать немолодого инквизитора на безденежном, бесперспективном посту? Не увольнять же, и так не хватает людей, а девчонка своего все-таки добилась. Настырная. Все усилия насмарку, визит в селение Тышка - напрасная трата времени, и свинец, застрявший у Мартина в позвоночнике, - тоже зря…
        Он придавил мгновенное отчаяние, на секунду сжал зубы:
        - Сотруднику, который сопровождал ее, - выговор. Ориентировку сбросьте патрулям прямо сейчас.
        - Да, патрон…
        Теперь дежурный вздохнул с облегчением. Интересно, какой реакции он ждал от нового начальства? Истерики?
        Мартин положил трубку служебного телефона и прошелся по бывшему кабинету Руфуса, среди пальм в кадках. Надо распорядиться вынести эти пальмы, с каждым днем они раздражают все больше. Дел полно, ненавистных бумажных дел. Надо поднять Инквизицию Ридны из руин до того, как лес опять загорится, а он загорится точно, или даже похуже, и будет это очень скоро, возможно завтра. Мартин не может, не должен принимать близко к сердцу судьбу Лары Заяц, у него нет на это ни сил, ни времени. Эту спасти не удалось, она выбрала свою судьбу… Пора спасать других, кого еще можно.
        Минуту он барабанил пальцами по столу, потом позвонил в оперативный штаб и распорядился досматривать весь транспорт, идущий из Ридны в сторону гор. Его собеседник справедливо заметил, что это ослабит патрули внутри городской черты. Мартин ответил, что мера временная, на четыре часа, и, если беглую ведьму не задержат, усиленный досмотр будет отменен.
        Расчет его был на то, что Лара, не склонная к стратегическому планированию, попробует прорваться в заветный лес быстро, решительно, наудачу. Стоило юной ведьме проявить хоть толику сообразительности и выждать, попытки Мартина задержать ее не имели бы ни малейшего шанса. Больше всего ему хотелось сейчас все бросить и искать ее самому, но он отлично понимал, что всех ведьм в одиночку не переловит.
        - Давай рассчитывать, что ты дура, - сказал он вслух, обращаясь к беглянке. - Хотя, судя по тому, как ловко ты просочилась на волю из госпиталя, я напрасно себя обнадеживаю. Это я, получается, дурак…
        Референт сообщил, что прибыл господин Томас Ягель. Мартин посмотрел на часы - в Однице Томас всегда опаздывал минут на десять, теперь явился точно в назначенное время; интересно, что он хочет этим сказать. Или просто в городе Ридна меньше пробок на дорогах?
        - Да погибнет скверна, - сказал Томас, с интересом разглядывая кабинет, в котором ему не приходилось еще бывать.
        - Девчонка сбежала, - сказал Мартин, хотя собирался начинать совсем с другой информации.
        Томас выслушал историю бегства, привычно разминая пальцы левой руки; он был отличным оперативником и никогда не упустил бы Лару Заяц. С другой стороны, ставить Томаса на работу в спецприемник означало забивать гвоздь орбитальным телескопом.
        - Не факт, что она рванет в горы, - сказал, дослушав до конца. - Куда проще пройти свой путь прямо в городе… в Ридне. Никаких новомодных ракушек, все по старинке - «Придет время умирать - умирай, придет время оживать - оживай…».
        Мартин поморщился:
        - И где она найдет для инициации действующую ведьму?
        - Ты думаешь, их тут мало? - удивился Томас.
        Он был на десять лет старше Мартина и был его подчиненным, но именно с ним Мартин никогда не чувствовал проблем с субординацией. Там, где с другими приходилось выстраивать иерархию, не отступая ни на волосок от протокола, с Томасом можно было говорить просто и по делу.
        - Может, и не мало, - сказал Мартин. - Но - специфика провинции. Горы, овцы, коровы… уединенные домики в дремучих лесах. «Эта земля принадлежит ведьмам…»
        - За последние недели было две инициации, - задумчиво отозвался Томас. - По документам. Обе завершенные. Обе в городе. Подвал, веревка на полу, как по учебнику. Ни одну ведьму в результате не взяли, мы не знаем, где они сейчас. В горах? Или на соседней улице?
        - Тебе надо поехать и посмотреть на эти ракушки, - после паузы сказал Мартин. - Это впечатляет.
        - Верю, - Томас кивнул. - Просто не зацикливайся на экзотических обрядах, когда есть обыкновенные и они доступны.
        Он запнулся, будто желая что-то добавить и не решаясь.
        - Ты произвел на Эгле отличное впечатление, - небрежно сказал Мартин.
        - Флаг-ведьма. Колодец за семьдесят. Я чуть не обгадился. - Томас помолчал. - Если бы это был не ты, я бы не взялся.
        - Она такой же человек, как любой из нас. - Мартин попытался не показать, как задели его слова собеседника.
        - Но она действующая ведьма, - Томас остро посмотрел ему в глаза.
        - Давай о патрулях, - тяжело сказал Мартин, и Томас кивнул, не споря, и выложил на стол свой планшет:
        - О патрулях, учитывая обстановку, нам придется думать в первую очередь…

* * *
        Она потратила пятнадцать минут, пережидая инквизиторский патруль. Двое в штатском остановили «глухую» ведьму у входа в торговый центр и очень долго, излишне тщательно проверяли ее учетное свидетельство. Эгле стояла на противоположной стороне широкой улицы, укрывшись мороком, не решаясь двинуться с места. Ей казалось, инквизиторы придираются к ведьме нарочно - та все больше нервничала, немолодая, хорошо одетая женщина с офисным портфелем в руках. Надрать бы вам уши, подумала Эгле об инквизиторах и сама испугалась этой мысли.
        Наконец, они закончили проверку и ушли. Ведьма опустилась на скамейку возле автобусной остановки - ей было нехорошо. Эгле преодолела соблазн подойти и помочь: как бы не сделать хуже.
        Выждав, пока патруль отойдет подальше, Эгле перешла улицу в толпе прохожих на переходе и вошла в торговый центр. Мысленно отметила, что здесь много выходов и, если патруль появится снова, от него можно будет сбежать. Привычка зверя, на которого открыта охота; кураторша из винодельческой провинции сидела в кафе на втором этаже, Эгле почуяла ее, как очень низкий басовый звук, как гул земли за миг до землетрясения.
        Не поздно было передумать. Не поздно было уйти.

* * *
        - Простите, я задержалась. Не хотелось вступать в объяснения с патрулем.
        - И это правильно. - Элеонора кивнула. - Спасибо, что пришли… Вы неважно выглядите, Эгле.
        - Зато вы прекрасно выглядите, - Эгле выпалила дерзость и не успела себя сдержать. На самом деле, Элеонора говорила правду: события последних дней, бессонница и стресс сказались на Эгле не лучшим образом, а волосы отросли, и светло-русые корни никак не сочетались с сиреневыми прядями.
        - Не злитесь на меня, - тихо сказала Элеонора. - Другая бы на вашем месте вряд ли выжила. Хотя… никто в истории никогда не бывал на вашем месте. Разумеется, вам нужно время, чтобы привыкнуть.
        - Я не уверена, что к этому можно привыкнуть, - сказала Эгле неожиданно для себя. Она не собиралась откровенничать с этой женщиной.
        - Заодно и проверим. - Элеонора слегка улыбнулась. - Во-первых, я вам искренне симпатизирую…
        Она сделала паузу, будто проверяя реакцию собеседницы. Эгле понятия не имела, как отвечать на такие признания, и просто изобразила, как могла, приветливое лицо.
        - Во-вторых, у меня к вам деловое предложение, - сказала Элеонора и снова сделала паузу. Эгле молча ждала.
        - С отставкой Клавдия Старжа вы потеряли высокого покровителя, - подумав, заговорила Элеонора. - Мартин, при всем уважении, всего лишь один из кураторов. Головокружительная карьера в его возрасте. Но этого недостаточно, чтобы вас защитить.
        - А кто на меня нападает? - Эгле автоматически проверила ближайшее пространство; на втором этаже торгового центра инквизиторов, кроме ее собеседницы, не было.
        - Может быть, и никто. - Элеонора отступила, как мастер боевых искусств, чей стиль - гибкость и обманчивая мягкость. - Но… видите ли. Вы флаг-ведьма, Эгле. В глазах большинства инквизиторов вы ничем не лучше… ничем не отличаетесь от… них. Вас будут атаковать патрули, не заглядывая в документы, и однажды убьют - по неосторожности, или от страха, или из фанатичного убеждения, что всем действующим ведьмам уготована единственная участь. Вы это понимаете?
        - Д-да. - Эгле запнулась, шокированная ее откровенностью. Клавдий Старж предупреждал ее о будущих проблемах, но не таким безжалостным образом.
        - Не хочу вас расстраивать, но это реальность. - Элеонора посмотрела с сочувствием. - Предлагаю свое покровительство, от вас это ничего не потребует. А вам, при вашем нынешнем статусе, жизненно необходима поддержка инквизиторов с широкими полномочиями… Вы, конечно, расскажете Мартину о нашем разговоре, я совершенно не против.
        - Спасибо, - сказала Эгле растерянно. - Но…
        - Но можете и не рассказывать, - небрежно добавила Элеонора. - Он ведь вам рассказывает далеко не все. Вы знаете, что он претендует на пост Великого Инквизитора?
        - Мартин?!
        - Вот видите, он с вами не откровенничает, - Элеонора кивнула с легким сожалением. - Мартин Старж, несомненно, с годами станет совершенно авторитарным, очень жестким человеком, он превзойдет своего отца, который, при всей склонности к тирании, не брезговал и компромиссами. Пока Мартин молод и влюблен, вам кажется, что весь мир у вас в кармане… Но мужчинам нельзя доверять. Вы мне не верите, вы меня сейчас не услышите. Вы не знаете, как легко любовь сменяется ненавистью. Вы понятия не имеете, что такое тяжелый развод.
        Ее глаза на секунду затуманились. Эгле поняла, что Элеонора говорит искренне, и говорит сейчас об очень личном.
        - К делу. - Элеонора убедилась, что произвела на Эгле должное впечатление. - За свое покровительство я не потребую ничего взамен. Я могу лишь попросить вас кое о чем… подумать. Как вы считаете, почему они так сопротивляются одной только мысли о «чистой» инициации?
        Удар пришелся точно в цель. Эгле не нашлась, что ответить. Элеонора кивнула, довольная ее реакцией:
        - Они запрещают вам даже мечтать об этом, да? Что отец, что сын?
        Эгле молчала, глядя в окно, на улицу, где по шестиполосной магистрали тянулись в пробке машины.
        - Потому что это касается Ивги Старж. - Элеонора усмехнулась, будто не сомневаясь в аналитических способностях Эгле. - Обвинение в нелояльности. На одной чаше весов - судьба единственной женщины, на другой - возможность всему миру навсегда избавиться от скверны. Настанет, вполне возможно, золотой век; роль Инквизиции сведется к тому, чтобы выявлять «глухих» ведьм в подростковом возрасте и проводить через «чистую» инициацию. Никаких больше убийц и разрушительниц. Вместо них появятся тысячи женщин, способных исцелять. Затягивать смертельные раны. Наверняка этим умением можно управлять, интересно, как скажется на медицине…
        - Иллюзии, - сказала Эгле, не успев подумать. - Есть… объективные… данные, что я… не продукт «чистой» инициации… Единственное чудо, а не конвейер!
        Она поняла, что повторяет слова Мартина. Элеонора благожелательно смотрела на нее через стол, Эгле прикусила язык, готовая и вовсе отгрызть его, чтобы не сказать больше ни слова.
        - Видите ли, Эгле, - раздумчиво заговорила Элеонора, - есть факт и домыслы. Ваше существование - факт несомненный. Откуда вы взялись? Здесь начинаются интерпретации. Допустим, это не «чистая» инициация, а мутация, как утверждают наши общие знакомые. Но, если вы кого-то инициируете, ваши свойства воспроизведутся или нет? Элементарный вопрос. Поверьте, все кураторы, бывшие на Совете, сейчас им задаются. Все. И Мартин тоже.
        - Если я кого-то инициирую, меня осудят, - сказала Эгле. - И запрут.
        - Да, если это будет ваша самодеятельность. Но если вы сделаете это с ведома Инквизиции, под наблюдением и по приказу? Кто вас осудит за то, что вы сотрудничаете с нами, как подобает лояльной ведьме?
        - Нет, - в ужасе сказала Эгле. - Эксперименты с инициацией… нет.
        - Госпожу Ивгу уже оправдали, - Элеонора проницательно улыбнулась. - И больше не надо ее выгораживать, успокойтесь. Я понимаю, что вас запугали, но… вы же умный человек. Вы понимаете, что вами движет страх, ничего больше?
        - Я не буду это обсуждать, - пробормотала Эгле.
        - Сейчас и обсуждать-то нечего, - легко согласилась Элеонора. - Но через несколько дней у нас будет новый Великий Инквизитор, и, если он или она призовет вас в Вижну и попросит - попросит! - провести обряд, вы откажете?
        - Вы собираетесь стать Великим Инквизитором?! - Эгле уставилась на женщину напротив, пытаясь понять, в каком месте игра Элеоноры сплетается с мистификацией и враньем.
        - Кто бы им ни стал, я получу влияние, - неопределенно отозвалась Элеонора. - Достаточное, чтобы решать такие вопросы. И тогда выбор будет уже за вами: вы захотите знать правду о себе? О своем даре?
        - А если неудача? Если я… превращу человека в действующую ведьму?!
        - А если удача? - Элеонора улыбнулась снова.
        Эгле молчала.
        - Клавдий Старж ради вас совершил невозможное, - негромко продолжала Элеонора. - Он зубами выгрыз вам право жить по-человечески. Но не обольщайтесь. Это не свободная, не счастливая жизнь, не та, которой вы достойны. Вы будете зависеть - прежде всего от Мартина, если останетесь с ним. Вы узнаете, что такое зависимость от тирана. Пусть вас не обманывает счастливая судьба Ивги Страж. Во-первых, вы многого о ней не знаете. Во-вторых, Мартин - это далеко не Клавдий. Если вы понимаете, о чем я.
        Она говорила, будто пробуя отмычкой замок, неторопливо, аккуратно, нащупывая пружины, проверяя реакцию, шаг за шагом убеждаясь, что Эгле слышит ее, что Эгле отзывается на каждое слово, как на иглу, попавшую точно в нерв:
        - Клавдий Старж осознает свое несовершенство. У него полно неприятных тайн, поэтому он умеет быть в том числе снисходительным. Мартин - рыцарь в сверкающих доспехах, убежденный в своей правоте, воин добра. Через десять лет Мартин будет самым страшным инквизитором, которого знала история. И он будет самым ревностным вашим тюремщиком.
        Эгле помотала головой, через силу улыбаясь, всем видом изображая недоверие.
        - Чтобы вернуть свободу, - вкрадчиво продолжала Элеонора, - вы должны перестать быть уникальной. Когда число «чистых» ведьм достигнет многих тысяч… Когда встретить на улице ведьму с сохранной личностью будет обыденным делом… Когда инициация перестанет быть проклятием… Вы понимаете, что речь идет о вашей судьбе, а не только об участи спасенных девушек?
        - Отчего вы так заботитесь о моей судьбе? - тихо спросила Эгле.
        - Вы умны, - повторила Элеонора с удовлетворением. - Конечно, я забочусь не о вашей судьбе и даже не о судьбах мира. Для меня в «чистой» инициации есть практический смысл - персональный. Личный. Человек, который предложит миру проверенный рецепт «чистой» инициации, получит дополнительную власть… Но это совершенно не отменяет того, что я сказала: для человечества «чистая» инициация или то, что ее заменит, - благо. Вы так не считаете?
        - Считаю, - сказала Эгле, - но… это все слишком хорошо, чтобы быть правдой. В реальности все будет по-другому: я инициирую парочку «глухих» ведьм, школьниц, студенток или… балерин. На этом их жизнь закончится. Вы их запрете пожизненно, они умрут в подвале, - ее передернуло, - а отвечать за это придется мне. Все равно, осудит ли меня Инквизиция, я-то сама себя точно осужу…
        - Определенный процент «глухих» ведьм никогда не избежит инициации, - сказала Элеонора. - Они пройдут обряд, хотите вы или нет.
        Эгле невольно вспомнила Лару Заяц. Сжала зубы:
        - Чего я особенно не люблю в инквизиторах - это привычку распоряжаться чужими жизнями. Я на себя такую ответственность не возьму.
        - Это малодушие, - мягко сказала Элеонора. - А ответственность… давайте я возьму. Мне не привыкать.

* * *
        - …Не спрашивай, по ком ползет муравей. Он ползет по тебе!
        Запах лозы и хвои. Светлый мир, по яркости схожий с галлюцинацией. Блики на воде, следы узких босых ступней, песок рыжий, глина у берега серая. Зеленая каемка ила. Теплая рука стряхивает муравья с плеча - на страницу учебника.
        Девушка в веере брызг. Смех и визг. Беготня по кромке между водой и сушей, головастики на мелководье. Тени на траве, камыши, чей-то поплавок в зарослях. Дюнка ныряет и улыбается из-под воды, как из глубокого зеркала, ее волосы струятся, будто морская трава. Так счастливо. Так безмятежно.
        Ему было шестнадцать лет, когда она погибла. Наверное, та девушка научила его любить. И бояться. И сожалеть. Клубок тьмы и света остался от нее на память, согрел и запутал всю его жизнь, и только Ивга сумела разглядеть давний отблеск и вытащить любовь из-под могильной плиты, лежащей на его совести. С тех пор Дюнка отражалась в Ивге - только светом. Только нежностью. Без горечи. Навсегда.
        - Клав…
        Он сперва почувствовал руку на своем плече и только потом увидел Ивгу. Она стояла рядом, и в глазах был страх. Клавдий в первую секунду не смог понять, чего она испугалась, и на всякий случай быстро огляделся: явной опасности не было. Лужайка, дорожка, старый мангал у стены. Виноград, оплетающий стены, предчувствует скорую весну.
        - Ты сидишь третий час, - сказала она шепотом. - И смотришь в одну точку. С таким лицом, как… как…
        - Как у покойника? - Он провел рукой по подбородку, почувствовал щетину и удивился. Попытался вспомнить, какой сегодня день недели, не преуспел.
        - Не говори так, - сказала она умоляюще.
        - Ивга, дружище, я просто отдыхаю. Если ты найдешь зимой лягушку, не спеши ее хоронить, она не сдохла. Она потом отогреется.
        - Мартин звонил, - помолчав, сказала Ивга.
        - Я рад, что он наконец-то ведет себя как нормальный сын и временами звонит матери. Как у него дела?
        - Он очень занят. - Ивга опять помолчала. - Может… ты ему перезвонишь?
        - Нет, пожалуй, - сказал Клавдий. - Ему надо быть совершенно автономным… независимым. Самостоятельным. А я захочу давать советы, контролировать, по своему обыкновению… Нет.
        - А давай ты встанешь и что-то сделаешь, - Ивга снова коснулась рукой его плеча.
        - Конечно, - он улыбнулся. - Я встану и, например, побреюсь. Дай мне еще несколько минут.
        - Нет, вставай сейчас. - Она сжала зубы. - Поднимайся. Я не могу на это смотреть, у меня такое чувство, что ты…
        Он запнулась. Он принудил себя и встал, и даже почти не покачнулся:
        - Нет, не думай так, не пугай себя. Я вовсе не умираю.

* * *
        Эгле вышла из парикмахерской через полтора часа, с новой стрижкой и ярко-сиреневыми волосами. На нее оглядывались прохожие; Эгле прошагала квартал и столкнулась с зевакой, который тайком пытался ее сфотографировать. Эгле опомнилась, натянула на голову капюшон, надела темные очки и подняла шарф до самого носа.
        Она слишком приметна. Скоро не только инквизиторы начнут на нее кидаться, но и прохожие знать в лицо, и папарацци выслеживать. Приходится быть скромнее.
        Впереди показался инквизиторский патруль. Эгле почуяла их раньше, чем они ее, и повернула обратно. Впереди обнаружилась еще пара инквизиторов. Эгле свернула в переулок, уверенная, что он сквозной, - и уперлась в решетку, перегораживающую проход в глубине темной каменной арки.
        Инквизиторы были уже у входа, и они шли по следу. Эгле сжала зубы, вытащила из внутреннего кармана пластиковую карточку-удостоверение, не оборачиваясь, подняла руки…
        - Добрый день, госпожа Эгле Север. Не волнуйтесь, вы в безопасности.
        Она медленно обернулась, увидела только силуэт на фоне входа под арку. Лица не видно. Голос знакомый.
        - Меня зовут Виктор, - сказал он приветливо. - Вы, конечно, не удивились? Нет?

* * *
        Начинался дождь. Эгле остановилась перед распахнутой дверцей внедорожника с номерами провинции Бернст:
        - Я не сяду к вам в машину.
        - Будем мокнуть тогда, - сказал он, внимательно ее разглядывая. Его взгляд не просто раздевал - препарировал. Если бы Эгле не знала точно, что за интерес она для него представляет, вообразила бы, что инквизитор хочет затащить ее в постель.
        Она ниже натянула капюшон:
        - Как вы меня выследили?
        - Очень просто выследить человека в современном мире, - сказал он с легким снисхождением. - Камеры, точки входа в сеть, банковские карточки…
        - Это противозаконно, - сказала Эгле, но голос дрогнул.
        - Немножко противозаконно. - Он посмотрел на небо, откуда лениво падали холодные капли. - Элеонора предложила вам покровительство? Она рассчитывает получить марионетку в кресле Великого Инквизитора, а «чистая» инициация на руках - неплохой козырь. Но Элеонора просчиталась, поддержки у нее нет и не будет… Кстати, вы пробовали еще кого-нибудь исцелять? Ладно, не тех, кто вас ненавидит, - но хотя бы равнодушных? Отыскали в себе этот ресурс?
        - Я не фокусник и не цирковая обезьянка, - сказала Эгле сквозь зубы.
        - Разумеется, - он кивнул. - Давайте все-таки сядем в машину, вам ничего не угрожает. Я ведь не сумасшедший, чтобы враждовать с семейкой Старжей.
        - Чего вам от меня надо? - спросила Эгле устало.
        - Это вам от меня надо. - Он приподнял уголки большого тонкогубого рта. - Вам от меня многое надо, поверьте. И я готов это пообещать.

* * *
        - Прелестно, прелестно, - бормотал Руфус себе под нос, прохаживаясь с телефонной трубкой из комнаты в комнату, и пояс домашнего халата, развязавшись, тащился за ним по полу. Собака наблюдала, деликатно постукивая хвостом.
        Руфус остановился перед зеркалом. Впервые за долгое время осмотрел себя - придирчиво, внимательно; он постарел за прошедшие пару недель, но, кажется, больше не выглядел жалким. Седины прибавилось, волосы неряшливо отросли, воспаленные веки припухли, но появилась новая деталь: блеск в глазах. Вернулся здоровый хищный блеск, Руфус видел в зеркале себя прежнего и чувствовал, что до реванша остаются считаные часы.

* * *
        Елизар дозвонился Мартину между двумя рабочими совещаниями и говорил осторожно, будто выкладывая карты на стол, одну за другой:
        - Как погода в Ридне?
        - Как обычно, - сказал Мартин. - Тронут вашим вниманием, куратор.
        В отношениях с Елизаром Мартин никогда не выходил за рамки протокола.
        - Вы ведь помните всех, кто голосовал за ваше… - Елизар чуть запнулся, - удаление из Совета?
        - Разумеется.
        - Я хочу, чтобы вы знали: я проголосовал по договоренности… с патроном. Это была часть его игры.
        - Понятно, - сказал Мартин.
        Он почувствовал одновременно досаду и облегчение. Несостоявшееся - точнее отмененное - изгнание из Совета задело его куда больше, чем он мог себе признаться. Объяснение Елизара не извиняло той поднятой для голосования руки, но было, по крайней мере, жестом доброй воли…
        …Или попыткой манипулировать. Мартин напомнил себе, что между кураторами невозможна искренность, только расчет.
        Елизар молчал в трубке, будто чего-то ожидая.
        - Спасибо, - сказал Мартин. - В Ридне, кстати, дождь со снегом…
        - Намечается катастрофа, - еще осторожнее проговорил Елизар. - Кризис инквизиторской власти в Вижне…
        - Катастрофа - это массовая инициация. - Мартин остановился у окна кабинета, глядя на горы вдалеке. - Или эпидемия. Драка за высокое кресло - неприглядная рутина, с которой надо скорее покончить. Но это не катастрофа.
        - Я только что говорил с Соней. - Елизар деликатно кашлянул.
        - Да-да, я слушаю. - Мартин отлично знал, куда клонится разговор, но не хотел проявлять инициативу.
        - Если во время следующего заседания Совета, - очень вкрадчиво продолжал Елизар, - новый Великий Инквизитор не займет свое кресло, неизбежен… распад.
        - Что?! - Мартин ошибся в предположениях, Елизару удалось удивить его, и удивить неприятно.
        - Недееспособный Совет развалится. В каждой провинции… в каждом инквизиторском округе будет провозглашена независимая Инквизиция. Исторический опыт есть… А у кураторов имеются амбиции, власть и ресурсы.
        - Если это не измена, - глухо проговорил Мартин, - то я не знаю, что такое измена.
        - Это прогноз. - Голос Елизара сделался очень холодным. - К сожалению, точный. Если бы вы следили за ходом переговоров, куратор, вы пришли бы к таким же выводам.
        - Это преступление против нашего долга, - сказал Мартин. - Ведьмы станут неуловимыми, просто перебегая из одной провинции в другую. В конце концов это приведет к развалу страны, герцог не допустит…
        - Герцог? - переспросил Елизар, и в его голосе было столько сарказма, что Мартин прикусил язык.
        Все правильно: герцог даже не пискнет. После жестокого урока, который Клавдий Старж ему преподал.
        - Кураторы борются за власть и топят друг друга. - Теперь, получив инициативу, Елизар говорил уверенно и веско. - Есть только одна фигура, способная объединить Совет. Выбирайте: либо распад Инквизиции, либо вы этого не допустите… патрон.
        И замолчал, давая Мартину возможность осознать последнее слово.

* * *
        Ни один из возможных работодателей до сих пор не откликнулся, Эгле напрасно проверяла свои почтовые ящики. Очень жаль, ей необходимо было отвлечься. Ей хотелось быть очень, очень деятельной.
        Она вернулась в квартиру, снятую для Мартина Инквизицией, и принялась разбирать чемоданы, раскладывать вещи по новым местам, превращая чужое место в уютный дом. Мартин относился к любому жилищу как ко временному, но, говорила себе Эгле, с точки зрения философии, временно абсолютно все. Мы гости в этом мире, это не повод не украшать стены постерами любимых фильмов, не расставлять флаконы на полочках в ванной, не протирать зеркало, не рассматривать придирчиво свое отражение…
        Эгле поймала себя на том, что стоит, глядя в зеркало, без единой мысли. Заботы по хозяйству, призванные прояснить ей рассудок, на самом деле окончательно его затуманили. Яд, умело впрыснутый Элеонорой, и сомнения, порожденные циничным прагматизмом Виктора, растекались внутри, порождая гадкие вопросы и неприятные ответы, лишая даже иллюзии покоя.
        Наконец, она собралась с духом и позвонила Мартину. Услышала в трубке его сдержанный отстраненный голос - и почему-то заговорила вовсе не о том, о чем собиралась:
        - Я хотела спросить, как там… Лара Заяц?
        Он запнулся на короткую секунду:
        - Сбежала. Перехватить пока не удалось. Ищут. Найдут, не волнуйся.
        - Ага, - хрипло сказала Эгле, и яд, затопивший ее изнутри, поднялся выше ватерлинии.
        Он прекрасно знает, что девочку не найдут. Всё. Окно возможностей закрыто для этой Лары, она пройдет свой путь, став действующей ведьмой, кого-нибудь изувечит или убьет, попадется Инквизиции и умрет в тюрьме. А ведь ее можно было спасти. Наверное. Никто даже не попытался.
        - Эгле, - сказал Мартин, оценив ее молчание. - Ее очень тщательно ищут.
        - Ага, - повторила Эгле через силу.
        - Я буду поздно, - сказал он после новой паузы. - Закажи себе ужин на дом или приготовь, если в холодильнике что-то есть…
        - Ага. - Эгле не могла больше ничего ему ответить.
        - Извини, - сказал он искренне. - Тут очень много навалилось. Я завтра попробую вернуться пораньше, хорошо?
        Она сделала над собой огромное усилие, чтобы снова не ответить «ага».
        - Когда… ты будешь?
        - Не знаю. - Слышно было по голосу, как ему неловко ее огорчать. - Ложись без меня. Я, может, после полуночи приеду. Спокойной ночи.
        - Спокойной ночи, - прошептала Эгле.

* * *
        Мартин пытался понять, что за нетерпеливую, почти болезненную потребность сейчас испытывает. Курить? Нет, сигареты нужны были ему как приятный ритуал, но не более. Сесть за руль? Поесть? Выпить? Позвонить Эгле? Нечем ее порадовать, а огорчать не хочется. Последний их разговор оставил по себе смутную, необъяснимую тревогу.
        Телефон лежал в ладони так удобно, будто хотел подсказать что-то Мартину. Вот оно: больше всего на свете он хотел бы сейчас позвонить отцу. И сделать вид, будто ничего не было - ни заговора кураторов, ни бунта, ни стычки во время Совета, ни обвинений, которые Мартин бросил в лицо Великому Инквизитору. Ни его отставки…
        Хотя нет. Отставка была.
        Он должен спросить совета. Должен объяснить, что не желает этого кресла. Что оказался в скользкой щекотливой ситуации, что ему не нужна власть, которую они вкладывают ему в руки, надеясь на… на что надеясь, кстати? Он кто угодно, но не компромиссная фигура. Какие надежды они на него возлагают? Ждут преференций? Он обязан обсудить с отцом все, что случилось, повторить столько раз, сколько потребуется: Мартин не хочет быть мародером. Он не знает, как поступить, но с каждой минутой, обдумывая слова Елизара, убеждается, что распад Инквизиции - не простая угроза. Ни одна ведьма, сколь угодно жуткая, не может причинить столько бед, как амбициозный властолюбец, посчитавший себя недооцененным.
        А тем временем по Ридне слоняются беглые неучтенные ведьмы, а где-то в горах сидят действующие, могучие и злобные, и скоро снова запахнет дымом…
        Позвонил пресс-секретарь, взмолился: журналистам нужен собственной персоной господин Старж, хотя бы минут на пятнадцать. Мартин вышел в главный холл Дворца, куда пускали по пропускам, и тем не менее холл был похож на забитую людьми электричку. Он провел перед камерами не пятнадцать минут, а почти час, а тем временем началось приемное время для контроля зарегистрированных ведьм, и они ждали его, заранее подавленные и напуганные.
        И он провел еще три часа, сверяя их учетные данные, выражение лиц и глаз; все были моложе тридцати. Либо «глухие» ведьмы в юности массово бежали из Ридны, либо по каким-то причинам не доживали до зрелых лет. Либо рано или поздно проходили инициацию и отправлялись в горы, в одинокие избушки, и сидели там, угрожая соседям болезнями, падежом и пожаром; Руфусу долго, очень долго удавалось прятать неблагополучие своего округа за административными успехами. Чем больше Мартин узнавал о Ридне, тем тяжелее становилось у него на сердце. Он успокаивал себя, выстраивая трудный, но исполнимый план на ближайшие месяцы, и тут же в памяти всплывала фраза: «Либо распад Инквизиции, либо…»
        Последняя посетительница из списка зачем-то решила его соблазнить, так безыскусно и топорно, что Мартину стало за нее неловко.
        - Ты же спишь с ведьмой, - сказала она, прочитав его реакцию и оскорбившись. - Тогда зачем строишь целку?!
        Ближе к полуночи он сидел в бывшем кабинете Руфуса, тупо глядя на экран компьютера перед собой и подумывая уже все бросить и вернуться к Эгле, когда зазвонил служебный телефон.
        - Мартин, - сказала Соня, не здороваясь, тяжелым отрешенным голосом, - ты знаешь, что твоя жена торгует «чистой» инициацией?

* * *
        «Там голоса поют… Они так нежно пели. Так… по-доброму».
        Все, что нужно было сделать Эгле, - передать Ларе Заяц свой опыт обряда инициации. Научить ритуалу, а потом девчонка справилась бы сама. И через пару дней, возможно, вернулась бы - действующая ведьма, сохранившая в себе человека, способная исцелять. Живое доказательство, что Ивга была права с самого начала, и Эгле подтвердила ее правоту: «чистая» инициация существует.
        «Вы понимаете, что вами движет страх, ничего больше?»
        Эгле лежала в пустой постели, в пустой квартире, время перевалило за полночь, о сне не могло быть и речи. Где-то сейчас, может быть в эту минуту, Лара превращалась из человека в чудовище, проходя шаг за шагом по условной линии - брошенной на землю нитке, веревке, нарисованной мелом черте. «Придет время умирать - умирайте, придет время оживать - оживайте», Эгле отлично знала, как это происходит.
        Она не сумела убедить Мартина, она побоялась ему противоречить. Он сказал: «Как только справишься, примешь вещи как есть, откажешься от мечты - тебе станет легче. И мне станет легче».
        Но ведьмам-то легче не станет. И Ларе Заяц не станет легче. Эгле упустила шанс ее спасти. Хотя могла. Была обязана. Это малодушие, Элеонора права, и Виктор, при всем своем цинизме, прав: «Старж-юниор не хочет пачкать руки».
        Эгле встала и подошла к окну. Прямые улицы, квадратные газоны, горы в дымке. Музыка в ушах, голоса поют - «по-доброму». Эгле, сама не зная зачем, взобралась коленями на подоконник. Десятый этаж, холодное стекло под щекой. Там, в горах, танцуют столбики тумана…
        Повернулся ключ в замке. Эгле спрыгнула с подоконника, торопливо накинула халат поверх пижамы. Из прихожей ощутимо потянуло холодом.
        - Мартин?!
        Она остановилась в дверях. Мартин медленно, будто в глубокой задумчивости, снял пиджак, аккуратно повесил на вешалку и только потом посмотрел на Эгле:
        - Почему ты не сказала, что встречалась с Элеонорой и Виктором?
        - Хотела дождаться, пока ты вернешься, - пробормотала Эгле и поняла, что врет и что Мартин чует ложь безошибочно.
        Она плотнее запахнула халат:
        - Прости. Я не думала, что это настолько… важно.
        Он так же медленно прошел в маленькую гостиную, не улыбаясь, указал ей на кресло напротив:
        - Давай поговорим.
        Эгле села, внутренне похолодев.
        - Ты провела тайные переговоры с половиной Совета кураторов, и я узнал об этом последним.
        - Это не так. - Эгле посмотрела ему в глаза. - Элеонора попросила меня о встрече, Виктор принудил. Ни одному из них я ничего не обещала.
        - Но они тебя убедили. - В его голосе не было вопроса, а только утверждение.
        - Нет. - Она снова поняла, что врет, и быстро добавила: - Я ничего не обещала!
        - Ты позвонила мне днем. Хотела рассказать?
        - Да. - Эгле сжала зубы.
        - Почему не стала? Из-за Лары Заяц?
        - Да. - Эгле встала, не в силах усидеть на месте. - Потому что ты убил ее своим решением не вмешиваться. Не пытаться. Оставить все как есть. Даже не попробовать ее спасти!
        - Всех спасти невозможно, - сказал он сухо. - Я через это прошел, а ты, со своими несбыточными мечтами, сегодня меня подставила.
        - Помешала тебе стать Великим Инквизитором?!
        Ох, как она пожалела о своих словах. В следующую же секунду, когда увидела его лицо.
        - Прости, - сказала быстро. - Но… ты же мне тоже ничего не рассказываешь. Я не понимаю, как ты можешь даже думать… Что скажет Ивга… Ты же всегда все это ненавидел, борьбу за кресло, интриги…
        - Не говори, о чем не знаешь, - он ощетинился.
        - Да я ничего не знаю! - она уже с трудом сдерживалась. - Я подчиняюсь тебе, принимаю твои решения, сижу под твоим надзором и без твоего ведома не могу ни с кем встретиться! Ты говорил, в мир пришло что-то новое… ты был готов использовать этот шанс… А потом ты просто испугался, Мартин. Решил сделать вид, что ничего не случилось.
        - Я испугался, - сказал он медленно. - Я очень испугался, когда ты оказалась в том кабинете, в Вижне. Ты… понимаешь, какой ценой тебя выкупили… у этой своры? Даже не кураторов-упырей… а у вековой инквизиторской традиции?
        - А я ненавижу вашу инквизиторскую традицию. Я хочу разрушить вашу инквизиторскую традицию. Я не боюсь ни этих… упырей, ни тюрьмы, я уже вообще ничего не боюсь. Я хочу, чтобы этот проклятый мировой порядок перестал существовать, почему ты не хочешь помочь мне?!
        - Ты меня не слышишь, - проговорил он глухо, устало и очень разочарованно.

* * *
        «…и сказала сироте: ступай в лес и не возвращайся без хвороста. А был лютый мороз, но сирота не могла перечить, повязалась платком и пошла. Вошла она в лес, а хвороста нет - все завалило снегом и не видать ничего - темно, ветер задувает… Вдруг слышит: поют тонкие голоса и зовут ее. Пошла сирота и увидела огонек, и решила, что это костер и вокруг костра сидят добрые люди и ждут ее, и зовут. Пошла она на огонек и увидела высокую гору, а под ней глубокую нору, и в обе стороны идет лестница. И пошла она в гору, но тяжко идти, будто страшная ноша лежит на плечах и чужие руки цепляется за полы, не дают идти. И ослабела сирота, и видит: идет-то она в гору, а ноги ведут ее в нору, и шагают будто сами по себе…»
        Камин сожрал бумагу, компьютерный диск был переформатирован, но мозг продолжал работу - как однажды запущенный ядерный реактор, который не остановится, пока не выгорит топливо.
        Ивга ходила от стены к стене, не зная, как остановить захлестнувший ее поток. Это мог бы сделать Клавдий, но тот сидел перед остывающей чашкой чая и смотрел в пустоту, и этот взгляд приводил Ивгу в отчаяние.
        «…Явились звери из тумана и пепла, пришел большой пожар, и ведьмы творили свои дела с утра до ночи: одна насылала болезнь, другая призывала зверей и разжигала пламя, а третья лечила людей и обещала, что напасти не вечны и придет век любви и покоя. Инквизиторы вошли в первое селение, пошли по домам и отыскали ведьму, и убили ее. Вошли во второе селение, и сельчане сами привели свою ведьму, и инквизиторы казнили ее. Вошли в третье селение, и ведьма сказала соседям: «Защитите меня, ведь я помогала вам». Но сельчане устрашились. Инквизиторы поволокли ведьму на казнь, и она сказала: «Лишь тогда придут в этот край покой и любовь, когда вода загорится, камни станут легче пуха, а соседи заступятся за свою ведьму, а если нет - то и нет». И инквизиторы сожгли ее…»
        - Клав, - она остановилась на пороге кухни. - «Чистая» инициация существует.
        - Да, - сказал он приветливо, но взгляд остался неподвижным. - Конечно.
        Ивга поняла, что он не слышит ее, что он уходит все дальше и вернуть его нет возможности.

* * *
        На улице моросил дождь.
        Эгле вышла, сказав в пустоту: «Я куплю сигарет». На самом деле она не собиралась ничего покупать, ей надо было вырваться из-под одной с ним крыши, собраться с мыслями и прекратить истерику.
        Блестели мостовые, отражая городские огни. Лужи на обочинах брались льдом, ледяные иголки прорастали, тянулись друг к другу, складывались в узоры - и разбивались под колесами, и снова пытались расти. Эгле шла, ни на кого не глядя, не узнавая города, в котором жила много лет, не узнавая свое отражение в тусклых витринах.
        На перекрестке скучал таксист, из опущенного окна машины бормотал профессионально-бархатный голос:
        - …Прежнего Великого Инквизитора много раз упрекали за чрезмерную снисходительность к ведьмам. Мягкость, объяснимую его личными обстоятельствами. Кто бы ни явился на смену господину Старжу, этот человек будет вынужден ответить на вызов времени: ведьм слишком много в нашей жизни. Им следует указать их место…
        Эгле, не касаясь, не подходя к машине, отключила радиоприемник. Таксист озадаченно повертел ручку; Эгле прошла мимо, не глядя на него.
        Она может приподнять эту машину и уронить с высоты. Вместе с водителем.
        На ходу она отвесила себе пощечину. На нее покосились прохожие, кто-то хихикнул, жест вышел истеричный и смешной, и щека теперь горела, и дергалось веко. Она должна подтверждать свой выбор каждый день, да что там, каждую минуту. Она целительница, а не флаг-ведьма…
        Можно позвонить Элеоноре - сейчас. У Эгле появились союзники, это ненадолго, это редчайший случай, который нельзя не использовать. Сейчас - или никогда. Что скажет Мартин? Посмотрим. Когда Мартин увидит, что Эгле права, он смирится. Победителей не судят…
        - Не могу, - сказала Эгле шепотом. - Страшно.
        Под мостом плавали лебеди на незамерзшем пруду. Потемневшая от времени табличка призывала не кормить птиц; Эгле с горечью подумала, что, глядя на лебедей, теперь всегда будет вспоминать трагическую историю девочки, так и не ставшей балериной… Лебеди в городе. Зимой, в Ридне. Почему не улетели?!
        Она остановилась у чугунной ограды моста. Лебеди дремали, спрятав головы под крыло, на черной поверхности плавали куски размокшего хлеба. Эгле нахмурилась, пытаясь сформулировать простую и неприятную мысль - что-то насчет хлеба и свободы, и не совсем ясно, при чем тут ведьмы. Знал ли Клавдий, что его отставка повлияет не только на Мартина - на всех? Что маятник качнется, что ведьм начнут сторониться, а потом и гнать отовсюду?
        Она пошла дальше, и вечерний людный город казался странно пустынным. На автобусной остановке мерзла девочка в куцем пальто, Эгле прошла мимо…
        И остановилась, дернувшись, будто ее ткнули иголкой. Обернулась. Узнала эту девочку.
        Руки Лары Заяц, покрасневшие от холода, по-цыплячьи торчали из слишком коротких рукавов. Вязаная шапка была надвинута низко на лоб. Лара переминалась с ноги на ногу и смотрела на Эгле, исподлобья, напряженно, будто решая, что делать. Ей хватило бы секунды, чтобы метнуться в сторону и раствориться в переулках.
        - Привет, - сказала Эгле одними губами. - Я тебя не выдам.
        Лара Заяц не двигалась с места - усталая, измученная, настороженная, но по-прежнему «глухая», неинициированная ведьма. Чудо, что она до сих пор не прошла обряд. Осталась человеком. Есть надежда.
        - Лара, ты… где ты была весь день? Как ты сюда попала?!
        - Я тебя искала. - Лара неуверенно улыбнулась, улыбка преобразила бледное лицо. - Я… послушай. Ты сказала, что ты одна такая ведьма - ты не одна такая. Есть еще.

* * *
        - Это далеко?
        - Полчаса. Мы пойдем пешком. Я не сяду в автобус, они меня поймают.
        - Как ты нашла эту женщину?!
        - Это она меня нашла. Пустила к себе. Я рассказала про тебя. Она сказала, что, если ты придешь, она все расскажет про чистую инициацию.
        - А тебе рассказала?! - Эгле почти бежала, приходилось сдерживать шаг, чтобы не шарахались прохожие. Рядом, в двух кварталах, втыкались в небо офисные здания в заплатах цветных огней, и серое небо казалось грязно-розовым. Здесь, на неширокой улице, светились окна жилых домов - город Ридна похож на лоскутное одеяло.
        - Она говорит, ты поймешь лучше. Ты через это прошла и можешь проводить остальных, она покажет, как…
        Лара остановилась, повертела головой и решительно свернула по дорожке, мощенной плитами, в глубину дворов. Для девчонки, проведшей детство в горах, она ориентировалась в городе очень уверенно:
        - Такие здоровенные дома… И как это люди живут на головах друг у друга…
        Эгле показалось, что она перенеслась в собственное детство: ее двор был неотличимо похож на эти, зеленые и сырые, дворы-ущелья, дворы-заповедники под прицелом квадратных окон.
        - Как зовут эту женщину?
        - Орпина. Она уже старая… Она сказала, есть и еще такие ведьмы, помоложе. Она сама их провела через обряд.
        - Она проводила «чистую» инициацию?!
        - Она сказала, что да, проводила. Раньше, когда жила в горах.
        - И действующие ведьмы… оставались людьми?!
        - Подожди. Она обещала все рассказать.
        Лара набрала код на дверном замке - неуверенно, но не потому, что не помнила цифр. Само устройство было для нее непривычным. Лара никогда не пользовалась такими замками.
        - Заходи! - Лара вошла в подъезд, остановилась на секунду, будто принюхиваясь. Двинулась по лестнице, но не вверх, к лифтам, а вниз, ко входу в длинный коридор. Шевеля губами, набрала еще один код.
        - Она не очень-то любит выходить. Не хочет встречаться с инквизиторами. Когда я ей сказала, что они тебя держат на свободе, она даже сперва не поверила…
        - Чем больше нас будет, - прошептала Эгле, - тем свободнее мы станем… Лара, ты сама не понимаешь, что произошло и как это все меняет. Ты просто молодец… То, что ты меня нашла… А кстати, как ты меня отыскала?
        - Я сейчас расскажу…
        Они шли по длинному, слабо освещенному коридору без окон, пахло подсобным помещением - не то складом, не то спортзалом. Вдоль стен тянулись пустые деревянные полки.
        - Пришли. - Лара вытащила из кармана куртки одинокий ключ на железном кольце, сунула в скважину, с усилием отперла. Внутри было темно и воздух стоял нежилой. Эгле мигнула, привыкая к темноте, и поняла, что стоит у входа в большое подвальное помещение, что здесь пусто и пол деревянный и ничего нет, кроме разнообразного мусора.
        - А где… - начала она недоуменно.
        Лара щелкнула выключателем. Эгле прищурилась; если это и был склад, то полностью опустошенный. На полу валялась оберточная бумага и, протянувшись от стены к стене, лежала красная капроновая веревка - метров шесть или семь. Рядом стояли плоские свечи в стеклянных подсвечниках.
        Эгле обернулась и посмотрела на Лару. Девчонка больше не улыбалась - стояла, приподняв одно плечо, глядя в сторону. За ее спиной тянулся коридор в полумраке, и там, у противоположного входа, гулко открылась дверь подъезда.
        - Прости, - сказала девчонка нехотя. - Они меня… заставили.
        В коридор подвального помещения уже входил инквизиторский патруль.

* * *
        Мартин смотрел, как выкипает молоко из светлой металлической кастрюли, как перехлестывают через край белые щупальца пены и в их объятиях, шипя, гаснет синяя газовая горелка. Совсем погасла; он еще несколько секунд постоял без движения, потом снял кастрюлю с плиты и выключил конфорку.
        Зачем он решил вскипятить молоко? Он ведь не любит горячего молока и совсем не умеет готовить?
        Эгле ушла из дома, и он ее отпустил.
        Умом он понимал, что ей всего-то нужно пройтись, справиться с разочарованием, со злостью, с обидой, что она вернется через несколько минут с какой-то мелочью, купленной по дороге. Он не мог удерживать ее, это было бы жестоко и бесполезно, но он должен был удержать ее любой ценой; почему до сих пор не вернулась? Может, через мгновение повернется ключ в замке?
        В прежние времена у него уже зазвонил бы телефон. Уже отец спросил бы сварливо: что у тебя случилось?
        На улице взвыла полицейская сирена. Рука у Мартина дрогнула, и горячее молоко растеклось по столу, пролилось на пол длинными нитями, похожими на шерстяную деревенскую пряжу.

* * *
        - Кто тебя заставил? Кто тебя подослал, говори!
        В последний раз Эгле дралась лет в тринадцать. Лара Заяц уступала ей и силой, и ростом, но девчонке, кажется, много раз приходилось пускать в ход кулаки и ногти, и сражалась она без оглядки, неудержимо, в то время как Эгле все время помнила, что перед ней ребенок.
        - Говори, кто тебя…
        Зубы Лары Заяц сомкнулись у Эгле на предплечье, и это было так неожиданно больно, что Эгле позабыла об условностях и вцепилась в тонкие косы. Девчонка заорала.
        Шаги звучали у самой двери. Инквизиторы вошли - влились в подвал, как три чернильные кляксы, все в оперативном модусе, жгучие, как кислота, непереносимые. И первым из них, во главе патруля, был Томас.
        Эгле потребовалась доля секунды, чтобы пережить эту новость. Лучший для нее вариант? Или худший?
        - Скажи им. - Эгле развернула девчонку лицом к патрулю. - Скажи, что здесь случилось, что это провокация, что ты притащила меня в ловушку… Томас, здесь не было и не могло быть никакого обряда!
        Томас замер, чуть поддернув рукав на левой руке, приподняв ладонь характерным жестом. «Пишу я правой», - вспомнилось Эгле. Оперативники за его спиной замерли в полной боевой готовности, Эгле могла только предполагать, почему они не напали в первую же секунду.
        Ведьмы избирают подвальные и полуподвальные помещения, склады и спортзалы, ангары и гаражи - для инициаций. Веревка на полу, готовые свечи, действующая ведьма - и с ней «глухая». Сцена, отлично знакомая каждому инквизитору; странным может показаться только то, что действующая заламывает «глухарке» руку, поставив девчонку между собой и инквизиторами:
        - Скажи им! Признавайся!
        Лара Заяц молчала - ее много раз в жизни били, таскали за волосы, на нее кричали, Эгле не делала сейчас ничего, что произвело бы впечатление на подростка-ведьму из поселка Тышка. Каждую секунду следовало ждать инквизиторской атаки, но Томас медлил, будто давая шанс.
        - Томас, вы же меня знаете, - Эгле поймала его взгляд. - Пожалуйста, поверьте.
        - Мы вынуждены задержать вас обеих, - медленно сказал Томас. - Отпустите ребенка.
        - Говори! - Эгле затрясла девчонку, как куклу, так что Лара охнула сквозь сжатые зубы. - Добейтесь от нее признания! Сейчас! Она сказала, что ее заставили!
        - Отпустите ее, - тихо повторил Томас.
        Лара шумно дышала. Эгле опомнилась и освободила ее из захвата. Лара отшатнулась и чуть не упала. Первый оперативник плавно приблизился к девчонке и взял за руку выше локтя, Лара дернулась, но не издала ни звука.
        Второй оперативник шагнул к Эгле, у него в руках она увидела колодки.
        - Я больше это не надену. - Эгле попятилась, чувствуя, как подступает неконтролируемая паника.
        - У вас нет выбора, - глухо сказал Томас.

* * *
        Он лег спать в восемь. Это было так не похоже на него, что Ивга, кажется, почувствовала неладное. Она молча улеглась рядом и обняла его, будто желая защитить от всего на свете. Он дремал, чувствуя ее тепло и запах, ощущая ладонь у себя на голове и легчайшее прикосновение губ к виску, к щеке, к опущенным векам. Она подстроила свое дыхание под его вдох и выдох, и тяжесть в груди, мучившая его целый день, прошла.
        Реальность смешивалась со сном. Обнимая Ивгу, он видел залитую солнцем комнату и занавески, полные ветра, будто паруса. Снаружи было лето, цвели пионы… или паруса тоже были? Он сидел на краю, болтая ногами над белейшей морской пеной, над глянцевой гладкостью пологих волн… Ивга была рядом. Она всегда была рядом, странно представить, что когда-то он жил без нее…
        Клавдий проснулся. В спальне было совершенно темно. И пусто.
        - Ивга?
        Его сердце, в последние дни бившееся все медленнее, вдруг заколотилось, и Клавдий испугался, как бы оно не выскочило. Прижал руку к ребрам:
        - Ивга?!
        Стукнула ветка в окно. Тишина.

* * *
        Маленький дисплей с четким изображением, зеленый огонек записи - для Ивги было важно сохранять экстренные соображения именно так, на старый диктофон, не на телефонную трубку. Рифленый узор на кнопке записи, прикосновение пальца. Огонек загорелся. Запись идет. Говори же.
        Сформулировать. Сейчас. Еще чуть-чуть колебания, промедления - и мысли уйдут. Она останется ни с чем.
        - Я исходила из того, что обряд инициации был осквернен и, следовательно, может быть очищен. Это… изначально неверная предпосылка. Обряд инициации сам по себе не может содержать ни добра, ни зла, как нет их в природе. Все мои представления ошибочны, кроме одного…
        Она говорила, чувствуя, как с каждым словом проясняются мысли, - но судорогой сжимает горло. Только бы не потерять голос.
        - Атрик Оль полагал, что ведьмы не знают добра и зла. Я решила, что если оскверненный обряд несет в себе зло, то «чистый» должен обязательно нести добро. Образ мира, лишенного скверны, был таким привлекательным, что позволила себе поверить в несбыточное… Я была права в главном: в мир действительно пришла новая сущность. Но это не благостная ведьма-целительница, вовсе нет…
        Она перевела дыхание и осознала, что Клавдий стоит у нее за спиной, здесь, в гостиной, в нескольких шагах. Клавдий слышал каждое ее слово, но зеленый огонек горел, и Ивга говорила, не в силах ни замолчать, ни обернуться.

* * *
        Двадцать этажей внизу. Улица-ущелье. Потоки фар. Отражение рекламных огней в окнах здания напротив. Пешеходы - как муравьи, муравьишки. Их можно взять в горсть и легка придавить, они начнут расползаться, источая ужас, будто кисловатый запах. Автомобили перепутают стороны света и поползут букашками по вертикальным стенам, сталкиваясь, сбрасывая друг друга, щекоча ладони…
        Звонок. Звонок. Первая фраза старинной баллады. Ровно один человек вызывает ее этим рингтоном; Эгле заорала, вырываясь из кошмара увязая, почти совсем влипнув в новую реальность, - поиграть бы с людишками внизу… И ощутила жесткий бордюр под щекой как пощечину.
        Она лежала на краю плоской крыши, за ограждением, лицом вниз. Стоило пошевелиться - и завертелась вокруг реальность, на секунду показалось, что машины текут в небе, а мокрое небо лежит на земле… Но машины спокойно едут, а люди идут. Никакая ведьма на них не нападала, это был бред.
        Рука Эгле свешивалась с края. Телефон в ладони проигрывал знакомую мелодию, впрочем, в той песне печальный конец. Дева убила мужчину из ревности, а может быть, просто была ведьмой…
        Онемевшие пальцы разжались. Телефон полетел вниз, очень медленно, поворачиваясь в полете, как маленькая плоская планета, высвечивая блестящим боком вызов от Мартина.
        Свет экрана померк среди уличных огней. Эгле застонала - и села, на самом краю, готовая последовать за телефоном.
        Внутреннее чувство времени отнялось, будто отмороженное. Сколько прошло с момента, как Лара Заяц завела ее в ловушку? Лара Заяц. К Эгле медленно возвращалась память, и возвращалась вместе с диким, звериным ужасом.
        …Она не собиралась сопротивляться, и не потому, что чего-то боялась. Томас был сотрудником Мартина, у нее не было оснований не доверять ему, и она знала, что дело разъяснится в течение часа. Мартин поверит ей. Девчонка признается.
        Поэтому Эгле, криво улыбаясь, собравшись с силами, протянула руки вперед, сдаваясь…
        И в этот момент горы пришли и объявили свои права. А может быть, дело было в запахе крови. Лара Заяц прокусила ей руку, Эгле мельком вспомнила: человек на тающем снегу, а за спиной тот стрелок на пороге дома, запах крови и грохот… И мгновенное чувство боли и радости, и прилив сил, и…
        Она вывалилась из собственной личности в большой и прекрасный мир. Почуяла горы, туман, свободу, и это было совсем по-другому, чем раньше, - не так, как во время танца по крышам. Острее. И страшнее. И… что она тогда сделала?!
        «Когда ты что-то совершаешь, как флаг-ведьма, ты делаешь флаг-ведьму в себе сильнее».
        Да неужели Клавдий и это про нее знал?! И отпустил вот так, беспечно, подтверждать свой выбор, отвечать на вопрос - кто я… Кажется, на этот раз Эгле промахнулась с ответом.
        «Я хочу разрушить вашу инквизиторскую традицию. Я не боюсь ни этих… упырей, ни тюрьмы, я уже вообще ничего не боюсь. Я хочу, чтобы этот проклятый мировой порядок перестал существовать…»
        Ошибка. Флаг-ведьма не хочет нарушать миропорядок. Она хочет жить, чуять кровь, играть, наслаждаться…
        Что случилось с Томасом? Что она сделала с теми инквизиторами?! В памяти не сохранилось момента нападения, вот она покорно протягивает руки… И сразу горы и туман вокруг, потом улица далеко внизу и потоки фар… Но откуда взялась эта кровь на ладонях?!
        Эгле поддернула рукав куртки. Увидела след от зубов на предплечье и засмеялась: нет, это не кровь Томаса. Это девочка, привыкшая выгрызать себе место под солнцем, чуть не сожрала Эгле живьем. Ничего, ничего страшного. Есть надежда, должен быть выход…
        Эгле накрыла след от зубов ладонью - левой ладонью с еле заметным шрамом в виде звезды. Закрыла глаза, увидела звезды под веками, сосредоточилась; убрала руку - на коже предплечья не осталось ни следа, только подсыхающая кровь.
        - Это не все, - сказала Эгле вслух. - Это мы еще посмотрим.
        В нескольких кварталах, по улице-ущелью, среди вечерних людей, похожих на смазанные силуэты, сломя голову бежала девочка в коротком клетчатом пальто.
        Надеялась убежать.

* * *
        Мартин был на месте через двадцать минут после инцидента: Томас, едва придя в себя, связался с диспетчером.
        Рыжий, пухлый, как булка, инквизитор-оперативник сидел, привалившись спиной к стенке подвала, левый уголок его рта тянулся книзу и слегка подергивался:
        - Задержали… на месте инициации… не было приказа атаковать… служебное небрежение… при попытке зафиксировать она сорвалась…
        Мартин перевел взгляд на Томаса. Половина лица у того была покрыта ссадинами, как если бы инквизитора из Одницы протащили несколько метров по асфальту.
        И еще - Томас не мог говорить. Порывался, делал вдох - и, ослабев, собирался с усилием для новой попытки.
        Руфус, в потертом пальто, в смешной чиновничьей шляпе на макушке, стоял у дальней стены, с интересом разглядывая веревку на полу и расставленные свечи. Поднял глаза, посмотрел на Мартина - весело. С неглубоко припрятанной издевкой:
        - Сколько раз мы все это видели… Инициированная ведьма приводит «глухарку» в подвал, в ангар… «Пройди свой путь, на том конце тебя ждешь ты сама, настоящая, свободная…» Это я почуял их на улице, совершенно случайно, проходя мимо. Приближаться не стал. Связался с ближайшим патрулем…
        - Да-да, - закивал рыжий инквизитор и подобострастно улыбнулся Руфусу. - Именно так… Мы получили сигнал… едва успели… предотвратить инициацию…
        Несколько дней назад рыжий сказал: «Я хочу забрать свой рапорт», а Мартин ответил злорадно: «Слово - не воробей, рапорт - не гигиеническая салфетка». И он занес руку над листком бумаги, собираясь одной росписью покончить с карьерой рыжего, но в последний момент подумал, что бунт уже подавлен, а опытные люди по-прежнему нужны. И он не стал подписывать рапорт этого человека, и вот рыжий и пухлый сидит, привалившись к стене, и смотрит елейно, хотя левый уголок рта у него тянется книзу, похоже, что ведьма с ним не церемонилась…
        Мартин снова посмотрел на Томаса. Томас молчал.
        - Я не успел вмешаться, - с сожалением сказал Руфус. - Впрочем, я все равно отстранен и не имею права… Инициации не было, но задержания тоже не случилось, девчонка сбежала под шумок. Она, конечно же, совершенно нелояльна и обязательно пройдет обряд, сегодня или завтра, не очень-то важно… - Он улыбнулся Мартину. - Похоже, ваши планы придется откорректировать, куратор Старж. Все еще куратор. Или нет?
        Он выпрямился, сделавшись выше ростом и моложе лет на десять:
        - А я говорил, что везение не вечно. Да? Или нет?
        Его глаза смеялись.

* * *
        Лара неслась, как настоящий заяц, как последний раз в жизни. С ее пути шарахались прохожие. Завизжала тормозами машина, выскочил с ругательствами водитель - девчонка бежала, не оглядываясь, будто желая как можно дальше оказаться от подвала с веревкой и свечами на полу.
        А над ее головой, с крыши на крышу, с карниза на карниз, спокойно, даже медлительно, но совершенно неудержимо следовала тень. Выжидая, подбираясь, как загонщик. Никуда не торопясь.
        Девчонка уже выбивалась из сил. Шапка давно потерялась, тонкие косы прыгали на плечах, от клетчатого пальто отлетали пуговицы. Эгле примерилась, дождалась, пока девчонка споткнется, и дернула ее вверх - будто на невидимой привязи. Беглянка замолотила в воздухе ногами, залитая мороком, будто тестом, и пешеходы, ставшие свидетелями похищения, удивленно уставились в пустое серое небо. Мельтешили рекламные щиты, переливались огнями вывески, Лара Заяц висела над краем крыши, на высоте шестидесяти этажей, никому не видимая, кроме Эгле.
        - Значит, тебя заставили? - Эгле не надо было открывать рот, чтобы Лара Заяц ее услышала.
        - Заставил… инквизитор. - Лара хватала воздух ртом. - Тот. Старый. Они сказали, если сделаю, меня отпустят.
        - Но ты ведь сбежала?!
        - Нет. Они меня забрали… они ведь могут делать что угодно… со мной… с нами…
        Болтаясь над бездной, она беспомощно оскалила зубы:
        - Я все равно пройду свой путь! Я больше не дам себя мучить! Ну попробуй удержи меня, ну попробуй!
        Горы были уже рядом. Прорастали сквозь высотные здания и были выше, несравнимо выше любого небоскреба.
        - И что ты теперь мне сделаешь?! - На подбородке Лары Заяц блестела розовая слюна, губы растрескались.
        Эгле поставила ее на край крыши. Огляделась; на плоском пятачке, покрытом асфальтом, была размечена вертолетная площадка - будто огромная мишень.

* * *
        - Как можно было не распознать провокацию? Ты инквизитор или лавочник?!
        Томас молчал, отстранившись. Дворец Инквизиции Ридны оживал, несмотря на поздний час, - все чаще скрежетали двери, звонили телефоны, звучали приглушенные голоса: «Да погибнет скверна»…
        - Это провокация Руфуса! - Мартин хотел бы метаться по кабинету, как язык внутри звонящего колокола, и только диким усилием заставлял себя оставаться на месте.
        - Она оглушила нас и чуть не убила, - сказал Томас, глядя вниз.
        - Да, потому что вы пытались надеть на нее колодки! А этого делать нельзя!
        Томас оторвал взгляд от столешницы и посмотрел Мартину в глаза:
        - Чего еще делать нельзя? Фиксировать действующих ведьм - нельзя? Останавливать инициацию - запрещено? Такие у нас новые правила… патрон?!
        Два года назад Томас был первым, кто поддержал Мартина в Однице. Они работали вместе и бывали в разных переделках и прикрывали друг другу спину. По просьбе Мартина Томас бросил курортную провинцию, отказался от серьезной должности и явился в Ридну, потому что ценил Мартина и доверял ему - полностью. До сегодняшнего вечера.
        - Мы вернемся к этому разговору, - сказал Мартин с тяжелым сердцем. - Сейчас надо взять Лару Заяц, я сам пойду и возьму ее, если мои коллеги не в состоянии выследить подростка… Я приведу ее сюда, в этот кабинет, и она расскажет много интересного.

* * *
        Горы стояли вокруг, разливая туман, приглушая любой свет, кроме звездного, и любой звук, кроме голоса Эгле:
        - Я не стану тебя удерживать.
        Мир, минуту назад развалившийся на осколки, теперь собирался и складывался заново, легко и естественно. Фрагменты разбитой чаши тянутся один к другому, каждый повторяет очертания каждого, что может быть проще, чем вернуть вещи целостность? И вернуть гармонию этому миру?
        Я докажу вам всем - прямо сейчас. Я переступлю через малодушие. Я возьму на себя ответственность. Я наконец-то сделаю то, что давно обязана была сделать. Покончить с вечным противостоянием человечества и ведьм. А уж как вы после этого будете делить кресла в Совете - не моя забота…
        Башня-небоскреб тонула в облаке, зацепившемся за острие. Улицы внизу едва мерцали, зато звезды над головой разгорались все ярче. Лара Заяц стояла напротив, у ограждения крыши. В своем клетчатом пальто с оборванными пуговицами, с растрепавшимися по плечам волосами, с тонкими коленками под гармошкой детских колготок, она казалась очень хрупкой и очень легкой. Невесомой. Тяжелые мокрые ботинки представлялись якорями, не дающими девчонке оторваться от крыши и взлететь.
        У Эгле спазмом сдавило горло - от жалости. И от надежды. Горы ждали и молча требовали; Эгле не знала, что сделает в следующую секунду, не было ни инструкций, ни планов. Ее вел инстинкт, дремучий, как леса на склонах.
        Она опустилась на одно колено и прижала ладони к покрытию вертолетной площадки. Что это - битум? Асфальт? В провинции Ридна глубокие корни - у сосен, у горных хребтов и у небоскребов, как видим. Да и город пронизан корнями, надо только увидеть, почуять, почувствовать…
        - М-музыка, - запнувшись, пробормотала девчонка. - Ты слышишь?!
        Черное покрытие дрогнуло под ладонями Эгле. Зашевелилось, зарябило, как поверхность пруда во время землетрясения, из-под битума, как из глубины гор, поднялась рельефная спираль - будто известковый отпечаток огромной раковины. Только что не было - и вот она. Уже здесь.
        Высоко над городом Ридной пели тонкие, нежные голоса.

* * *
        Мартин второй раз в жизни нарушил собственное железное правило: не патрулировать в одиночку. Он знал цену самонадеянности. Но сегодня у него не было выбора.
        Туман, пришедший с гор, укрывал город причудливо и непредсказуемо: арками, тоннелями. Залеплял фасады, оставляя чистой середину улицы, пробивал колодцы в небо, серыми столбами бродил среди пешеходов. Позвони мне, молча просил Мартин. Дозвонись. Неужели ты думаешь, что я поверил?! Нет, конечно, тебя подставили, и я это докажу, только позвони мне.
        Неинициированные ведьмы попадались на улице часто, слишком часто, и были в основном очень молоды - студентки, школьницы. В Ридне ведьм рождается больше, чем в любой другой провинции, но потом они стараются отсюда сбежать - как когда-то Ивга Лис. Как потом Эгле Север. Дозвонись, мысленно умолял он, не выпуская из рук телефона.
        «Глухарки» заранее вынимали свои учетные карточки. Смотрели со страхом: было чего пугаться. В оперативном модусе, готовый выслеживать и хватать, он выглядел прескверно. Куда могла забиться Лара Заяц, она ведь так и не прошла обряд, она не сможет ни укрыться от инквизитора, ни сбежать, раз уж Мартин взялся за дело всерьез…
        Протянулся след, тонкий, как ниточка. Мартин пошел по следу, готовый, что в любой момент ниточка оборвется. Но нет: он заметил пластиковый блеск на краю ливневой решетки. Наклонился и подобрал разбитый телефон Эгле.
        Телефоны не умеют летать. А ведьмы?
        Мартин поднял голову. Туман на секунду разошелся, будто напоказ, открывая небо в рваных облаках и красные огоньки на верхушке небоскреба. Высоко… По крайне мере понятно, почему она не позвонила ему сразу же и почему не отвечала на звонки.
        Она была там, наверху. Теперь исчезла. Но Эгле жива, Мартин запрещал себе сомневаться. Она жива, она в своем рассудке, иначе не может быть. Она в шоке, ей нужна помощь, она обязательно дозвонится. Из телефонной будки, из полицейского участка… Ей нужен Мартин не меньше, чем она сейчас нужна ему. Она отыщет способ.
        Туман сомкнулся, пряча верхние этажи. Мартин пошел дальше. Если Эгле не позвонила сразу… может быть, она тоже выслеживает Лару Заяц? Показания девчонки на вес золота, и Лара соврать не сможет. Хоть бы Мартину удержаться и не отомстить ей на допросе, лучше пусть допрашивает кто-то другой…
        Он шел, лавируя в тумане, следуя интуиции, протянувшей для него шлейф: еще квартал. И еще. Деловой центр города, здания-щепки, огни, безликий район, выросший в последние лет двадцать…
        Многоэтажная башня впереди, иголка, острием утопающая в тумане.
        И - будто взрыв наверху, поток, забивающий дыхание.

* * *
        Диктофон лежал посреди стола в гостиной, на темной гладкой столешнице. Ивга взяла его в руки, почувствовала шероховатую кнопку подушечкой указательного пальца. Зеленый огонек погас.
        Клавдий за ее спиной молчал. Но, по крайней мере, он больше не был безучастным.
        - Даже новорожденного гусенка невозможно засунуть обратно в яичную скорлупу, - шепотом сказала Ивга. - Не говоря уже о человеческом младенце… которого не вернуть в утробу. Мир изменился, ты или признаешь это… или случится катастрофа.
        - Ивга, - сказал он не своим обычным, а очень старым и больным голосом. - Я больше не могу, все. Я устал. Избавь меня от этических тупиков накануне смерти. Договаривайся с Мартином, если хочешь. Через пару дней он станет Великим Инквизитором…
        - Что?!
        Ивга обернулась. Клавдий стоял у подножья лестницы, тяжело опираясь на поручень:
        - Да. Договаривайся с ним, пусть он меняет мир ценой твоей жизни и свободы. И ценой жизни Эгле. Я свой выбор сделал, я…
        Он замолчал и тяжело задышал, Ивга похолодела:
        - Сердце?!
        - Что-то случилось, - сказал он глухо. - Там. У них.

* * *
        Лара Заяц стояла в центре вертолетной площадки - будто на вершине огромного смерча. Эгле видела ее - не глазами. Витки спирали уходили из-под тяжелых мокрых ботинок, вниз, как узкая дорога-серпантин, и по этой горной дороге брели тени - женщины и девочки, сотни, а может, миллионы, они терялись в тумане, сливались и расходились, их невозможно было сосчитать.
        Эгле впервые наблюдала инициацию со стороны, это было как отражение в мутном стекле. Она не слышала голосов, задававших вопросы, не слышала ответов Лары, только видела, как шевелятся ее обветренные губы. Эгле окончательно потеряла счет времени - но девочка дошла до центра, туман развеялся, и музыка, достигнув крещендо, умолкла.
        Лара стояла в центре лабиринта-ракушки на вершине небоскреба, и ее лицо менялось, как небо в очень ветреный день: уходило напряжение, таяла озлобленность, исчезал страх. Наконец, лицо девчонки сделалось умиротворенным и радостным, будто освещенным изнутри.
        - Привет, - сказала Эгле шепотом. - Добро пожаловать.

* * *
        Мартин ворвался в холл офисного здания, чуть не снеся с ног охранника:
        - Верховная Инквизиция Ридны!
        Все его сотрудники, или сотрудники Руфуса, все, кто был способен чуять ведьму, стекались сейчас в центр, к небоскребу-щепке. Тяжелый дух инициации растекался над городом, как чернейший ядовитый смог.
        Лифтовая шахта лепилась к стене снаружи, пол был прозрачным, стеклянным, и, когда коробка лифта взмыла над городом, Мартин воочию увидел, как уходит земля из-под ног.

* * *
        Видение смерча пропало. Под тяжелыми ботинками девчонки снова была вертолетная площадка с рельефным отпечатком огромной ракушки. Эгле протянула ей руку:
        - Сейчас они сбегутся, уже сбегаются. Мы их вместе встретим, да?
        Девчонка молчала.
        - Не бойся, все хорошо. Я сама - я зря боялась… Наступает новое время, Лара. Никого больше не запрут в колодки. Никто не будет бояться осознавать себя ведьмой. Это не я придумала, это заслуга одной замечательной женщины, тоже ведьмы… Она отыскала «чистый» обряд. Она меня научила. Мы, - Эгле запнулась, вспоминая текст Ивги, - свидетели величайшего перелома в истории. Обряд инициации перестанет быть приговором… и не останется места насилию и страху… понимаешь?
        - Насилию и страху, - повторила девчонка еле слышно.
        - Да! Потому они не будут никого больше ловить, брать на учет… хватать… пытать…
        Девчонка улыбнулась. Это была саркастическая, желчная усмешка. Эгле осеклась:
        - Лара?
        - Они всегда будут хватать и пытать, - глухо сказала девчонка. - Им все равно, за что.
        - Нет, - Эгле растерялась. - Если действующие ведьмы никого не будут убивать…
        - Всегда будут пытать, - повторила девчонка и ухмыльнулась шире. - И тебя тоже. Думаешь, ты особенная? Умаслила их, втерлась в доверие? Нет, ты инквизиторская подстилка. А я не такая, как ты.
        Эгле шагнула к ней - и будто натолкнулась на стену. Лара смотрела на нее веселыми злыми глазами:
        - Я такая, как я. И пусть они плачут теперь.

* * *
        Лифтовая шахта со стеклянным полом дернулась и замедлила ход. Сама собой разъехалась автоматическая дверь, и пол накренился. Тяжелый лифт подпрыгнул и затанцевал, как игрушка на резинке.
        Мартин вцепился в единственный поручень - тот отклеился от стены под его руками, словно накладной ус под руками начинающего гримера. Мартина вытряхнуло из лифта на высоте пятидесятого этажа, как жука из спичечной коробки, но, в отличие от жука, Мартин не умел летать.
        Совсем рядом, на крыше, над головой, заливался веселым смехом молодой женский голос. Мартин и раньше слышал подобный хохот - в кошмарах.
        Он повис, цепляясь за дно кабины одной рукой, раскачиваясь вместе с лифтом, болтая ногами, будто пытаясь бежать по воздуху. Вслепую начертил в воздухе знак. Над небоскребом вспыхнула, как цветок фейерверка, кособокая, очень яркая звезда, на секунду превратившая ночь в день, и смех оборвался. Там, на крыше, боролись две ведьмы, одна из них Эгле, и ей было плохо, а вторую Мартин не мог на расстоянии прочитать.
        Звезда погасла. Та, вторая ведьма, была не столько оглушена, сколько раздосадована - свет-знак на время ослепил ее, но не обжег. Она больше не хохотала - взвизгнула на грани слышимости, и на улице начали лопаться фонари. Затрещали электрические разряды, окна небоскреба напротив зарябили, освещаясь и угасая, из сотен стеклянных квадратов на мгновение сложилось площадное ругательство - это было грандиозно и очень по-детски. Внизу началась паника: орали гудки, сталкивались машины, с грохотом корежилось железо о железо.
        Мартин выждал момент, когда лифт-маятник на мгновение замер в равновесии, подтянулся на руках, распластался на стеклянном полу, как морская звезда. Сосредоточился, сосчитал до трех и вырвал кабину из-под власти ведьмы: теперь у лифта не было злой воли, он был просто неисправен и болтался на единственном тросе. Хорошо, что до крыши совсем недалеко, сгодится и аварийная лестница…
        Мартин почувствовал странное умиротворение. Как будто все, чего он так боялся, случилось и бояться больше нечего.
        Теперь их ложь сделалась правдой. Провокация обернулась реальностью. Инициация произошла, и действующую ведьму, в которую превратилась Лара Заяц, так просто остановить не получится, а Эгле…
        Эгле.
        Когда он выбрался на крышу, Эгле пыталась оторвать чужие руки от своего горла. Мартин накрыл обеих ведьм своей волей, не касаясь, на расстоянии, Эгле на миг потеряла сознание, Лара Заяц пошатнулась и вскочила. Мартин поймал ее взгляд, замеряя колодец. Лара зашипела, как раскаленное масло на сковороде: Мартин был прав, когда почуял, что с ней что-то неладно.
        Мутант, химера, искаженное сочетание воин-ведьмы и флаг-ведьмы, как если бы на личность Лары контуром легла искаженная, изуродованная тень Эгле. Мартин удерживал ее долю секунды, потом существо, прежде бывшее Ларой, вырвалось из его захвата и провалилось сквозь крышу, не оставив следа. Эгле пошевелилась - у самого края, рывком поднялась, не глядя на Мартина…
        И молча, избегая его взгляда прыгнула вниз.
        Часть шестая
        Во Дворце Инквизиции Ридны плотным облаком стоял сигаретный дым, за окнами светало - начинался еще один хмурый, холодный день. В кабинете куратора, в своем кресле, сидел Руфус - по-хозяйски развалясь, спокойный и благостный:
        - Первым своим приказом я разрываю любую связь с Вижной, отказываюсь от подчинения и провозглашаю независимую Инквизицию Ридны, а себя - ее Великим Инквизитором. Вижна обезглавлена и слаба, нам не помогут, нам попытаются связать руки, но мы не станем…
        - Господа, - распахнув дверь ногой, Мартин бесцеремонно прервал его, - мне нужна группа добровольцев, дело связано с риском для жизни.
        Он нашел взглядом своих людей из Одницы - те держались особняком, все были очень мрачны, Томас играл желваками. На креслах, стульях, подоконнике располагались сторонники Руфуса - среди них и те, кого Мартин отстранил несколько дней назад. Почти все курили - даже те, кто сроду не прикасался к сигаретам.
        - Вылетаем немедленно, - сказал Мартин, игнорируя человека в кураторском кресле. - Кто со мной?
        - Он не понимает, - сказал Руфус в пространство, неведомо к кому обращаясь. - Не осознает, что случилось… Дорогой господин Старж, ваша жена провела свой экзотический обряд, сама, без принуждения! И тварь, которую она инициировала, вырвалась на свободу! Что происходит на улицах Ридны?! Хаос, ужас, мне звонит наместник… заметьте, он звонит мне, а не вам!
        …С момента, когда Мартин не нашел на мостовой тела Эгле, разбитая вдребезги реальность снова сложилась перед глазами, но непрочно и неправильно, будто криво сросшиеся кости. Он искал Эгле всю ночь, в голове у него одновременно звучали, кажется, все разговоры, которые выпали на их долю: «С-спасибо, Мартин, это был кошмар… Ты отлично держишься… Проехали, ничего не было… Моя жена… Я клянусь, что никуда не денусь и всегда буду с тобой… Ты струсил, Мартин…»
        «Глухие» ведьмы города Ридна и пригородов спрятались, замерли в спальных районах, их страх вытекал наружу сквозь неплотно закрытые форточки и сбивал Мартину чутье. Действующие, сколько их было, выжидали, Мартин то и дело натыкался на обрывки морока - фальшивые витрины, несуществующие фасады, за которыми недавно кто-то прятался, а потом ушел, не желая встречаться с инквизитором, ускользая. Эгле не было среди этих ведьм. Несколько раз Мартин натыкался на ее след и загорался надеждой, но след истончался, как дым на ветру, и терялся на улицах Ридны. Если Эгле не хочет, чтобы Мартин нашел ее, он никогда, никогда ее не найдет.
        Полицейские патрулировали улицы, эвакуаторы растаскивали битые на улицах машины, в приемных госпиталей маялись окровавленные пациенты. Никто, кажется, не спал. Ридна мучилась страхом и неизвестностью. Чем дольше затягивалась пауза, тем муторнее становилось на душе у Мартина.
        Существо, в которое превратилась Лара Заяц, не остановится, ему нужна кровь. Где будет следующая атака? Не переставая рыскать по городу, как обезумевшая ищейка, он взялся вспоминать все, что знал о Ларе Заяц, с той самой секунды, когда впервые почуял ее - в деревенском доме, где воняло омерзением и злобой, средством от моли, пылью, отчаянием…
        И остановился посреди улицы. И проклял свою тупость. И понял, конечно, где сейчас Лара и что она будет делать. И понял, где Эгле - она пытается исправить то, что натворила, но Лара не сентиментальна и жизнь другой ведьмы для нее ничего не стоит…
        Тогда Мартин бросился во Дворец и прибыл как раз вовремя - чтобы услышать, как Руфус провозглашает независимую Инквизицию Ридны.
        - У меня есть основания полагать, что новая ведьма направилась в селение Тышка. - Вся выдержка Мартина расходовалась сейчас на то, чтобы игнорировать Руфуса. - Это мутантная ведьма огромной силы, со сложной структурой, ее надо остановить. Кто-то пойдет со мной?!
        - Никто, господин Старж, - веско произнес Руфус в тишине многолюдного кабинета. - Вы проиграли.
        - Я не играл. - Мартин не выдержал и посмотрел Руфусу в глаза. - Кто ваш враг, я или ведьма? Новая мутантная ведьма с колодцем под сотню?!
        Кто-то тихо присвистнул, свист прозвучал оглушительно.
        - Вы не враг. - Руфус смотрел очень серьезно. - Вы изменник, это хуже врага. Кто отвечает за все будущие атаки, за неизбежные смерти? Вы. Лично.
        - Хорошо, я за все это отвечу, - сказал Мартин. - Но потом. Сейчас Лару Заяц надо остановить. Не хотите со мной работать - тогда ведите опергруппу сами!
        - Не надо давать мне советов. - Голос Руфуса сделался елейным. - Вы пытаетесь показным геройством искупить преступление, это понятно. Но не всякий раз следует бросаться под танки: пусть эта ведьма выплеснет начальный импульс, стабилизируется, заляжет на дно, тогда ее можно будет вычислить, обложить и без лишнего риска спокойно ликвидировать. Вы так ничему и не научились, звезда вы наша, герой телеэкрана… Господа! - он снова оглядел собравшихся. - Инквизиторам, запятнавшим себя сотрудничеством с Мартином Старжем, я предписываю покинуть Ридну в двадцать четыре часа!
        По комнате пронесся короткий выдох. Сигаретный дым сгустился.
        - Сейчас каждый человек на счету, - сказал Мартин. - Каждая минута обойдется очень дорого. Ну подумайте же о тех, кто сегодня умрет! А не только о собственном статусе!
        - Рыцарь в белых одеждах, - проговорил Руфус, издевательски растягивая слова. И добавил совсем другим тоном: - Пошел вон, ублюдок.

* * *
        Эгле почти не помнила, как выбралась из города; в ее памяти остался, будто фотоснимок с магниевой вспышкой, тот момент, когда Мартин оказался рядом на крыше. Поразительно, но от него не тянуло холодом, хотя он был в оперативном модусе и рабочем ритме восприятия. Эгле не решилась посмотреть на него - не потому, что боялась. Не могла посмотреть ему в глаза.
        Она шагнула с крыши импульсивно, просто затем, чтобы не встречаться с ним взглядом. Но флаг-ведьма, живущая в ее душе, рассудила по-другому; флаг-ведьмы не убивают себя из раскаяния. Они рациональны и деятельны. И бывают настолько скоры, что не дают себе труда запоминать происходящее, - они текут в пространстве и во времени, так что огни по сторонам размазываются, а волосы, расстелившись по ветру, остаются в прошедших секундах. Только что ведьма была здесь - и вот она уже за много километров…
        Второй раз Эгле пришла в себя в лесу. Горы все-таки ее дождались; обступив, как старшие подруги, они молча утешали ее, потрясенную и наконец-то свободную. Горы пели, открывая для нее тропы, поляны, сундуки с сокровищами и глухие убежища, где ведьму никто не найдет, где сам собой курится огонь в старой печке, где тепло и восхитительно одиноко, где не надо соответствовать ничьим ожиданиям.
        И Эгле вошла в эти горы, как в теплую воду, и поплыла в тумане, будто в молоке, не касаясь подошвами снега. И горы обрадовались, что Эгле наконец-то вернулась домой.
        Приходили волки и тыкались ей в колени мокрыми носами. Спускались с крон пряные запахи, никогда прежде не слыханные, и укрывали голову, будто пестрое покрывало. Лес был светел без луны и без звезд. Эгле шла, не разбирая дороги, но с каждым шагом приближаясь к цели. Она еще не знала, что случится этим утром.
        Наступил рассвет. Эгле спустилась с перевала, обогнула скалу и увидела фигуру на обочине дороги-серпантина, у поваленного ограждения, над пропастью. Внизу змеилась мерзлая речка. Впереди, внизу, поднимались дымы: селение Тышка, умиротворенное и сонное, начинало новый день.
        Эгле остановилась.
        - Ты нарочно идешь за мной? - пробормотала Лара Заяц, не оборачиваясь.
        - Н-нет…
        - Д-да, - передразнила девчонка и повернула голову.
        Это больше не была девчонка. Длинная тень в два человеческих роста, лицо как белый мрамор, руки ниже колен, тонкие сильные пальцы. Ниспадающие одежды. Глаза, как дыры в другое пространство, черное, без намека на свет. Эгле, не удержавшись, попятилась.
        - Нечего бояться, - сказала Лара Заяц. - Ты сама это сделала… Ты этого хотела. И сейчас очень хочешь. Стать такой, как я.
        - Нет… - пролепетала Эгле.
        - Хочешь. - Лара снова посмотрела на поселок по ту сторону ущелья - укрытый свежим снегом, украшенный вертикальными дымами, будто зимняя открытка.
        - Подожди! - Эгле сделала шаг вперед. - Они уроды! Они много зла тебе причинили, но мне - мне тоже! Я же не пытаюсь их убить?!
        - Меня тошнит от тебя, - медленно, с расстановкой сказала бывшая Лара Заяц. - Уйди с дороги, инквизиторская шлюха.

* * *
        Дверь кабинета отлетела к стене. Референт вскочил на порог, лоб его блестел от пота:
        - Патрон… новости из удаленных районов…
        Он смотрел сквозь Мартина, будто не замечая его, явно обращаясь к кому-то другому.
        - Пожар? - Руфус понимающе улыбнулся, будто спрашивая об очевидном.
        - Непонятно. Очень плохая связь. Беспорядочные звонки на горячую линию, кричат «ведьма!», а что происходит - неясно. Похоже, люди с ума сходят в этом селении Тышка…
        Люди в кабинете замерли, как на старой фотографии, а может быть, это у Мартина внутри остановилось время.
        - Кто со мной?! - услышал он собственный голос.
        Никто не шелохнулся, только чьи-то веки опустились, чьи-то взгляды потупились, даже Томас поспешно отвел глаза. Мартин целую секунду думал, что его авторитет здесь погиб безвозвратно, поэтому его сторонятся, как чумного.
        Но еще секунду спустя он понял, что они просто боятся. Там бродит смерть сейчас, в селении Тышка.

* * *
        Констебль Лис уснул поздно и спал плохо. Жена последние сутки с ним не разговаривала, дети не казали носа; большой старый дом на окраине селения Тышка остывал - экономили дрова. Сырость протягивала по стенам языки плесени. У констебля ныли суставы.
        Он поднялся затемно - со скрипучего дивана, где спал отдельно от жены. Провел раннее утро, сортируя старые бумаги - чеки, доверенности, свидетельства, письма. Наткнулся на семейную фотографию, о которой давно забыл: мать, отец, он сам, двенадцатилетний, его младший брат и дошкольница-сестра, ярко-рыжая даже на выцветшей фотографии. Ивга; тогда ведь никто еще не знал, что она ведьма. Говорят, есть средство узнать, пока они еще маленькие, но вранье, поди, - нету такого средства.
        Констебль вздохнул, разглядывая фото. За последние тридцать лет Ивга не сказала ему ни слова и, явившись в родной поселок, даже не подошла к родному порогу, вот этому самому. Дуется, небось, ведь старший брат сказал ей вслух, что думали тогда все: ведьме тут не место, лучше бы уехать. И правда, вышло лучше - вон как высоко взлетела. Сын ее, инквизитор, надменный, будто сам герцог, как взглянет - так хоть кланяйся…
        Не надо было стрелять Василу Заяцу. И жене его не стоило хвататься за двустволку. Вот как все повернулось, всем плохо, а констеблю отдуваться. Хотя какой он теперь констебль…
        Странный звук прервал его раздумья. Будто далекий волчий вой. Но волков в округе давно перебили почти всех, да и светло уже, солнце встает…
        Констебля никогда не посещало внутреннее чувство, которое можно было бы назвать интуицией, поэтому он очень удивился, когда живот у него сам собой подобрался и участилось дыхание. Не понимая, что происходит, он сунул ноги в разношенные башмаки у порога, накинул куртку и вышел на крыльцо.
        Дом стоял в конце улицы, на возвышенности. Поглядев вниз, констебль увидел движение вдалеке - и почти сразу услышал вопли. Выпучил глаза, решил, что продолжает спать, ущипнул себя за руку, потом затрясся; четвероногие твари неслись по улице вверх, и были они похожи на волков больше человеческого роста, сложенных не то из дыма, не то из снега, а глаза их горели, как фары.
        Затрещали, просаживаясь, заборы. Зашатались дома, полетели осколками дымоходы. Стая призрачных зверей слилась перед взглядом констебля и превратилась в сходящую лавину.
        Лис заорал, рванулся обратно в дом, но старые стены, помнившие несколько поколений, зашатались, и потолок обрушился констеблю на голову.

* * *
        Лара не спешила. Несколько рухнувших крыш, пара повалившихся заборов были данью ее первой, не до конца рассчитанной пробе сил. Лара быстро сообразила, что сровнять селенье Тышка с землей она успеет, но торопиться совершенно некуда.
        Над улицами Тышки стоял вой. Выли призрачные звери, носясь по улицам, врываясь в дома. Выли односельчане, прыгая из окон, мечась по огородам и переулкам, пытаясь спрятаться, иногда забиваясь в стоящие на отшибе сортиры. Тогда сортиры сходили с места, хлопая дверцами, расплескивая содержимое - фонтаном, и Лара хохотала.
        Вилы сами собой выкапывались из навозных куч и вонзались в ноги бегущих. Топоры летали, как бумеранги, вращаясь в воздухе и походя отсекая кому-то уши. Визгу металла вторили жители Тышки. Автомобили сами по себе заводились в гаражах и сараях, сносили двери и присоединялись ко всеобщей игре.
        А ведьма-предательница, инквизиторская подстилка, вместо того чтобы бежать без оглядки, подходила теперь все ближе - медленно, источая страх и неуверенность, увязая в слабости, будто в соплях. Ларе она была противна - особенно потому, что, будучи от природы сильной, эта коза променяла свободу на привязанность, на зависимость, на униженное рабство. Что же, пусть приходит. Ее судьба - ее собственный выбор.

* * *
        - Никуда не летим, - с неприязнью сказал дежурный вертолетчик, к несчастью, тот самый, что стал свидетелем эвакуации Лары Заяц из родного поселка. - Не было приказа.
        Он сидел в тесном помещении под самой крышей Дворца Инквизиции Ридны, на экране компьютера был наполовину разложен пасьянс, на захламленном столе источала запах кружка свежесваренного кофе.
        - Есть мой приказ, - сказал Мартин. - И мы летим немедленно.
        - Нет, - повторил вертолетчик. - Вы здесь больше не командуете. Власть поменялась, знаете ли.
        Мартин вытащил пистолет. Это был, конечно, дурацкий и драматичный жест, но он не думал в этот момент, как выглядит со стороны:
        - Считать до трех не буду. Мне терять нечего.
        Вертолетчик изменился в лице: сначала не поверил, потом возмутился, потом испугался. Дернувшись, пошатнул стол, расплескал кофе:
        - Но…
        Взгляд его скользнул поверх плеча Мартина - на дверь. Мартин не дал себя обмануть:
        - Не паясничайте. Идем.
        - Вы же видите, что он делает, - дрожащим голосом заговорил вертолетчик, обращаясь к кому-то за спиной Мартина. - Вы свидетель… Это противозаконно, шантаж, угроза оружием…
        - А вы его слушайте, - тихо сказали за спиной, и Мартин чуть не выронил пистолет. Стоило всей его силы воли не обернуться в эту минуту.
        - Полетели, - сказал Клавдий Старж. - Март, дожимай его.

* * *
        Лара Заяц много раз мечтала явиться в школу с винтовкой. Сесть на учительское место, поглядеть в перекошенные лица одноклассников и вслух прочитать, медленно и с расстановкой, самый страшный текст своей жизни: список фамилий из классного журнала в алфавитном порядке.
        Она бы каждому говорила: «К доске!» - и наслаждалась их ужасом. А потом убивала. Всех. А классную руководительницу приколотила бы гвоздями к двери.
        И вот ее мечты исполнились наконец. Они визжали и метались… ее одноклассники, среди прочих в этой суматохе. Учителя, соседи. Фельдшерица аптечного пункта. До этой бы тетки добраться особенно.
        Мать сидела в подвале, на железной кровати под голой лампочкой. Лара один раз глянула на нее сверху вниз - и закрыла низкую дверь, и накинула замок.
        Брата здесь не было, впрочем, как раз брата она пощадила бы. Идти на кладбище, чтобы разорять могилу отца, Лара не стала. Все равно тот уже дохлый.
        Призрачные звери подхватывали соседей, бросали в воздух и ловили. Человеческий страх был как муравьиный сок… кислый и довольно-таки противный. И в это варево острой ниткой вплетался другой вкус - Лара не могла найти ему названия. Ведьма-предательница подходила все ближе. Вот дура, зачем нарывается?

* * *
        Улицы Ридны, увиденные сверху, были необыкновенно пусты в этот час. На перекрестках стояли редкие инквизиторские патрули.
        - Как тебе нравится этот город? - Клавдий смотрел в окно. - Странная архитектура… Медленная торжественная провинциальность, но в этом есть и что-то милое? Тебе не кажется? Люди, насколько я помню, тут очень радушные… в основном.
        Мартин молчал, будто оцепенев в своем кресле.
        - Смотри-ка, совсем светло, - продолжал Клавдий, - а фонари не гаснут. Всегда любил смотреть сверху на городские огни… Парков, кстати, тут заметно меньше, чем в Вижне. Это, наверное, не проблема, у них ведь такие леса кругом… Летом и грибы, и ягоды. И озера, да. Какие тут прекрасные озера!
        - Мутантная ведьма, - пробормотал Мартин. - . Смешанной породы. Очень опасна. Разгромит Тышку и пойдет дальше….
        Вертолет разбудил пригороды - если кому-то и удалось уснуть здесь под утро. Пролетел над черепичными крышами, разбивая лопастями низкие тучи. Потом внизу обнаружился сизый лес, прочерченный лентами дорог.
        - Что-то все-таки есть в этой провинции. - Клавдий прищурился. - Дичь, конечно. Но обаятельная. Как же красиво! Пальмы, море - есть в них такая… открыточная пошлость, что ли. А этот лес благороден в своей сдержанности…
        - Я знал, что атака ведьм будет. Я ждал лесных пожаров. Эпидемии. Падежа ка-эр-эс…
        - Чего?!
        - Крупного рогатого скота.
        - Ну следи же за чистотой речи, Мартин, - Клавдий чуть улыбнулся. - Этоуже не канцелярит, это картон на зубах.
        - Я ждал чего угодно, - обреченно повторил Мартин. - Но не того, что случилось. Это как небо упало, - на землю.
        - Я не могу… себе… объяснить. Как… она могла это сделать.
        Имени Эгле он не назвал вслух, будто губы отказывались его произносить.
        - «Так рыбе, живущей в глубинах, не постигнуть законов огня», - негромко процитировал Клавдий.
        Мартин вскинул голову:
        - То есть ведьма остается ведьмой, доверять им нельзя, Руфус прав?!
        - Нет. Но есть вещи, которых мы никогда не сможем понять, и с этим нужно смириться.
        - Она просто хотела доказать свою правоту! - Мартин судорожно сжал кулаки. - И правота была ей важнее, чем…
        Он снова остановил себя, будто кляпом заткнув рот.
        - Это не «правота», - сказал Клавдий. - Это гораздо больше. Для нее.
        - Мир изменился, нечто новое пришло, да? - Голос Мартина наполнился желчью. - И зовут его Лара Заяц? Отлично. Я загоню это «новое» на полметра в землю. И тогда…
        Он стиснул зубы. Вдохнул и выдохнул, заставляя себя себя замолчать. Его лицо сделалось сосредоточенным и очень хищным.
        Клавдий прикрыл глаза. По мере того как приближалось затерянное в горах селение Тышка, присутствие ведьмы становилось все ощутимее. Как если бы поднимался над горизонтом красный зловещий отсвет.
        Он всегда мечтал отвадить Мартина от оперативной работы. Чтобы тот никогда-никогда не имел с этим дела.

* * *
        Призрачные звери носились кругами, не позволяя людям далеко разбегаться. Скоро Лара соберет односельчан на площади… или в школе, она еще не решила. А пока пусть скачут, истекая ужасом, будто соком. Еще несколько минут…
        Лара обернулась. Ведьма с сиреневыми волосами стояла в десятке шагов, и она источала страх, конечно. Но было в ней еще что-то. Отвратительное липкое чувство, будто приторный кисель. Сочувствие?
        - Совсем обалдела? - спросила Лара сквозь зубы. - Слезы льешь?!
        - Остановись, - хрипло сказала ведьма. - Ты отомстила, хватит, все!
        Лара дотянулась до нее и ударила - не руками. Ведьма неожиданно ловко увернулась, защитила себя всей своей волей; она была сильна, эта дурочка с сиреневыми волосами. И ужасающе слаба. Беспомощна. Как если бы инквизиторы высосали из нее ярость и жизнь, оставив одну только оболочку.
        Лара обманула ее ложным приемом. Вздернула над землей, так что ноги в мокрых ботинках замолотили по воздуху. Изо всей силы швырнула о стену покосившегося дома, так что осыпались треснувшие окна, а ведьма с сиреневыми волосами сползла на грязный снег и обмякла.

* * *
        В детстве он был уверен, что его отец всемогущ, и ничего плохого в мире не может случиться просто потому, что отец, конечно же, придет на помощь и все исправит. Сегодня Мартин снова ощутил себя ребенком, пусть на несколько минут, но чернейшая ночь просветлела, и, кроме горечи, он чувствовал теперь благодарность.
        Отец сидел рядом и говорил о лесах и озерах. Он держал над Мартином невидимый защитный купол, напитывал уверенностью, что Эгле жива, что она вернется, что все поправимо. Мартин верил ему, как в детстве, - но, будучи уже взрослым, мучился своей раздвоенностью.
        - Спасибо, что ты пришел, - повторил он в пятый раз.
        - Как же я мог не прийти? - удивился Клавдий.
        - Ты ведь не будешь… излишне рисковать? - Мартин подбирал слова, боясь его обидеть. - Это… очень сильная тварь.
        - О, Март, поучи меня управляться с ведьмами, - отозвался отец беззаботно.
        Вертолет пролетел над озером. Задрожала черная зеркальная вода. Пилот смотрел на приборы, но Мартину не надо было видеть его лица, чтобы понять, как тот зол, напуган и растерян.
        - Что ты скажешь Эгле, когда вы встретитесь? - Клавдий потянулся в пассажирском кресле знакомым ленивым движением, будто у себя в кабинете.
        - Не хочу загадывать, - пробормотал Мартин.
        И подумал про себя: только бы встретиться. Только бы дожить до этого момента, и тогда я скажу, что мир в самом деле изменился… он стал мрачнее и надежнее, этот мир. Никаких больше иллюзий, Эгле, ни твоих, ни моих.
        - Она чувствует сейчас то же самое, - тихо сказал отец. - Она думает, что страшно виновата, и хочет исправить ошибку. Мы должны успеть раньше.
        Как я хочу, чтобы ты был прав, подумал Мартин. И как я страшно желаю, чтобы ты ошибался. Чтобы Эгле и не вздумала преследовать это чудовище… чтобы она забилась куда-то и выждала несколько дней. Чтобы она была в отчаянии, но и в безопасности. Чтобы ее можно было разыскать… и запереть в клетку, в комфортабельную клетку с мягкими подушками и тренажерным комплексом. Я готов был жизнь отдать, чтобы она была свободна, а теперь готов убивать, чтобы она была просто жива.
        - Мы уже близко, - сказал отец. - Ты ее чуешь?

* * *
        Лара поняла, что пресытилась селеньем Тышка, пора заканчивать здесь - например, большим костром. Гори, проклятый муравейник; дальше, за горами, лежит районный центр, куда Лару так и не взяли в текстильное училище. А еще дальше, тыча небоскребами в небо, раскинулся город Ридна, и Лара теперь жалела, что покинула его так скоро… Ничего, она вернется, и это только начало. Когда-нибудь она доберется до самой Вижны, где инквизиторы могучи и злы. Но они люди и тоже боятся. Их страх острее, чем муравьиный сок, их беспомощность слаще…
        Лара огляделась, будто чей-то взгляд мешал ей. Не зря она вспомнила инквизиторов - они уже здесь, и все ближе. Почему так быстро? Что за странный звук над лесом? И отчего так раскачиваются верхушки?
        Из-за ближней горы показался вертолет. Вот оно что. Лара оскалилась: она ненавидела вертолеты. А этот был набит инквизиторами, как тыква семечками…
        Нет, нет, оказывается, их всего лишь двое. Опасные, чем-то похожие друг на друга палачи, но двое, а не семь и не десять. Прилетели на свою погибель.
        Тот, что помоложе, был ей знаком и отвратителен. Инквизитор - сын ведьмы, невозможная в природе тварь, выродок. Другого, старого, она не могла понять, тот казался омутом без дна. Неизвестно, чего ждать от такого; Лара прислушалась к себе и поняла, что не боится, и это было сладчайшее открытие. Она слишком долго боялась. Теперь можно дать себе волю. Можно смеяться и прыгать, можно запустить руку в небо и сорвать с него грохочущий вертолет…
        Вот так.

* * *
        Огромная ладонь соткалась из тумана и ухватила эту летающую штуку - так ребенок ловит бабочку. Вертолет затрещал, окутываясь искрами, будто сахарной ватой. Несущий винт был готов скинуть все свои лопасти, как одуванчик лепестки.
        Но за пару секунд до того, как воля ведьмы сомкнулась вокруг вертолета, изнутри возникла и материализовалась другая воля. «Бабочка» обернулась летящим сюрикеном. Эхо вопля подраненной ведьмы заставило воздух вздрогнуть.
        Искры погасли, хоть в салоне и воняло горелым. Таяли в воздухе очертания защитных инквизиторских знаков. Машина выровнялась, моторы работали, только летчик, похоже, вышел из строя.
        - Нет, - бормотал он, и по лбу из-под шлема катились крупные капли пота. - Нет…
        - Вам придется здесь приземлиться, - сказал Клавдий. - Мы не готовы десантироваться без парашютов.
        - Нет, - вертолетчик пребывал в истерике.
        Мартин перебрался на переднее кресло. Развернулся к вертолетчику, коротко, точно и прицельно хлестнул по щеке:
        - Жить хотите?! Вниз!
        Разлетелись комья грязи и талый снег. Вертолет, как большая нездоровая муха, опустился посреди дороги у въезда в поселок. Было ясно, что летчик не станет никого ждать и удерет сразу, как только инквизиторы покинут салон. Но это уже не имело значения.
        Над селением Тышка стояло облако - пыль, дым, водный пар вперемешку с отчаянием и страхом. Крыши ходили ходуном. Откуда-то из центра доносились панические вопли, дома на окраинах стояли пустые, с ввалившимися окнами, с оборванными цепями около покосившихся собачьих будок.
        Лопасти взлетающего вертолета едва не задели старый телеграфный столб с бахромой оборванных проводов. Гул двигателя провалился в небо, как в вату, и стал утихать - машина суетливо удалялась, безудержно неслась прочь. Клавдий и Мартин стояли, инстинктивно повернувшись спина к спине, и Клавдий поймал себя на очень неуместной радости: он, оказывается, давно мечтал вот так. С Мартином. И пусть весь мир горит огнем.
        - Не чувствую Эгле, - шепотом сказал Мартин. - Почему ты был уверен, что она здесь?!
        - Должна быть, - сказал Клавдий, чувствуя холод вдоль позвоночника. В поселке ясно ощущалось присутствие одной ведьмы. Сильной, страшной. Одной.
        - Мы оба ошиблись, - сказал Мартин со странным выражением. - Она не погналась за Ларой Заяц. Она не настолько сумасшедшая. И это… конечно… к лучшему.
        Клавдий заставил себя промолчать. Надо готовиться к бою, нельзя, чтобы Мартин допустил в сознание простую мысль, если они оба не чуют здесь Эгле, значит, она мертва.

* * *
        Лара Заяц по-прежнему не чувствовала страха. Да, инквизиторы оказались сильнее, чем она думала. Да, вертолет поранил ей руку довольно-таки больно, но теперь, когда Лара стала свободной, даже боль не была ни унижением, ни наказанием, ни приговором - она сделалась вызовом, и, принимая его, Лара забыла о боли в ту же секунду.
        Эти двое подходили все ближе, контролируя пространство, держась спина к спине. Они действовали, как один человек, будто находились на связи друг с другом. Она не видела их, только чуяла, а они чуяли ее; Лара с радостью поняла, что кажется им страшной. Это не был панический ужас, который источали жители поселка Тышка. Это был рациональный страх бойца, предохранитель от беспечности. Но запах страха Лара не спутала бы ни с чем.
        Они кружили, маневрируя. Обходя рухнувшие здания и опрокинутые машины. Не медлили, не спешили, в их приближении был нехороший, безжалостный ритм. Так входили отряды инквизиторов в замершие селения Ридны - много веков назад. И потом загорались костры.
        Лара вытянулась во весь свой новый огромный рост, дотянувшись макушкой до низкой тучи, опустив длинные руки, почти касаясь пальцами талого снега. Сегодня не инквизиторы зажгут здесь костер - но костер зажгут для них; она ждала, замерев, ожидая, что эти двое вот-вот покажутся из-за покосившихся заборов.

* * *
        Клавдий двигался в рабочем режиме, тек, будто ртуть, прикрывая Мартина, оставляя тому поле для инициативы - и готовый в любой момент встать между сыном и этой ведьмой и проделать то, что проделывал сотни раз, и часто со смертельным исходом. Некстати вспомнил «ведьмину ночь» и список из шестидесяти имен в своем телефоне. Вспомнил всех действующих ведьм, которым пришлось противостоять за долгую жизнь, среди них крестьянку на винограднике, давным-давно проткнувшую ему плечо, потом гримершу с серебряным кинжалом… и совсем уж не вовремя вспомнил Ивгу на вершине огромного смерча.
        Ивга в далекой Вижне, наверное, содрогнулась в этот момент. Наверняка почуяла его мысли. Клавдий вспомнил рыжую девочку, которая когда-то пришла к нему за помощью, - от отчаяния, потому что этой загнанной лисице больше некуда было бежать. И он поначалу был с ней в меру добр, но не сознавал ни секунды, что это явилась его жизнь и смерть, проклятие и надежда.
        Ивга. Однажды ее выбор решил судьбу мира. А выбери она по-другому, и Клавдий не дожил бы до сегодняшнего дня, и в мире воцарился бы хаос, как сегодня в селении Тышка. «Нет будущего, камень не стоит на камне, а носится в бесконечном месиве из воды и суши… лишенный твердой опоры… долга, обязанностей… цепей, лишающих нас воли - но дающих нам силу жить…»
        Клавдию остро захотелось жить - впервые за долгое, долгое время. Он продвинулся вслед за Мартином еще на несколько шагов - и воочию увидел эту ведьму.

* * *
        Когда Лара увидела их, ее сердце на миг остановилось. Лара осознала худшую в своей жизни ошибку: она должна была бежать, едва почуяв их, а теперь - поздно. Она смотрела на двух инквизиторов глазами действующей ведьмы: один был ходячей пыточной камерой, другой - совершенным орудием убийства. Догонять и хватать. Обездвиживать. Пытать. Таких, как она.
        И все вернулось, словно в кошмаре - страх, от которого течет по ногам. Унижение. Безнадежность. Тусклая лампочка под низким потолком. Запах сырости и сортира. Ведьма, за тобой пришли; как будто не было ни ракушки на крыше небоскреба, ни полета, ни свободы.

* * *
        Лара Заяц - то, во что она превратилась, - стояла перед ними во весь свой рост, без прикрас. Клавдий прищурился: Мартин был прав. Мутант, гибрид, химера, воин-ведьма и флаг-ведьма одновременно. У нее хорошие шансы даже против двоих. Уже четверть секунды, как могла атаковать. Полсекунды… Чего ждет?
        Что-то менялось. Это противоречило всему, что Клавдий до сих пор знал о ведьмах; ее горящие глаза, секунду назад вдохновенные, вдруг потухли, сделавшись тусклыми и больными. Человеческими. Затравленными.
        Клавдий остановился, в этот момент Мартин, держась к ведьме вполоборота, атаковал, рационально и мощно, навалился своей волей, но Лара Заяц успела себя защитить - молниеносно. Инстинктивно. Клавдий ждал, что теперь она нападет, но Лара упустила время. Или сознательно решила выждать? Заманивая, усыпляя бдительность?
        Клавдий мигнул: на долю секунды ему увиделась девочка в серой школьной форме, скрючившаяся на кафельном полу, а вокруг ноги в тяжелых ботинках, бьют с носка, она пытается загородить лицо…
        Ведьма стояла, упершись головой в низкие тучи, и содрогалась, отбивая удары Мартина. Тот шел вперед, нападая без остановки, а ведьма защищалась и не двигалась с места, будто выполняя давно заложенную программу, - когда будут бить, замри и свернись.
        - Мартин! - вырвалось у Клавдия прежде, чем он успел осознать увиденное.
        Никого не слушая, Мартин обездвижил Лару Заяц стоп-знаком, не лишая при этом сознания. Ведьма пошатнулась и медленно опустилась на колени, опутанная чужой волей, как гигантская оса в паутине.
        Мартин поддернул рукава и пошел к ней - очень целеустремленно, легко и хищн.
        - Мартин, - тихо повторил Клавдий за его спиной.
        - Посмотри на нее.
        - Я уже видел, - не оборачиваясь, Мартин приблизился к Ларе Заяц. Стоя на коленях, та была теперь почти нормального человеческого роста.
        Мартин протянул руку и, не касаясь, вздернул ее за подбородок:
        - Где моя жена?!

* * *
        Селение Тышка Ридненской области дважды чуть не сожрало Эгле, а на третий раз, похоже, преуспело.
        Она бы могла кататься верхом на волке, летать в тумане и танцевать с медведями. Вместо этого она лежала у кирпичной стены, и струйка крови из уголка рта соединяла ее с землей, как тончайшая черная пуповина.

* * *
        Мартин смотрел на ведьму, чувствуя, как падают внутренние запреты. Будто костяшки домино, один за другим: «не играть», «не пытать», «не мстить». А почему, собственно?.
        Он чуял ее и инстинктивно находил своим чувствам человеческие аналоги; эта ведьма смердела для него, как бойня, и гремела, как скобяная лавка во время землетрясения. Никогда раньше Мартин не испытывал к ведьмам столь сильных чувств. Даже старуху из Одницы, убийцу с серебряным ножом, он не мог бы ненавидеть сильнее.
        - Мартин! - Отец не желал отступаться. - Посмотри на нее!
        Лара Заяц ответила Мартину длинным обреченным взглядом. Мартин мигнул; перед глазами замелькали фрагменты головоломки. Реальность, разбитая и кое- как склеенная, теперь перестраивалась по-другому.
        Все это время - с момента шока, когда он оказался на крыше небоскреба, когда он увидел, что сделала Эгле, и увидел эту новую ведьму во всем ее отвратительном величии… Он не брал в расчет важнейшей детали. Не замечал очевидного. Единственного, что имело смысл.
        Он услышал, как отец подходит ближе. Лара Заяц смотрела теперь Мартину через плечо - в тоске и беспросветном ужасе. И она была особенная, другая, она отличалась от всех прочих ведьм… кроме Эгле.
        - Но это не «чистая» инициация! - Мартин разглядывал ведьму, будто глыбу полупрозрачного льда с застывшими внутри неясными тенями. Основная деталь головоломки вертелась за гранью понимания, не желая становиться на место.
        - Это не «чистая» инициация, - сказал за спиной голос его матери. Тогда он не выдержал и обернулся.
        Клавдий стоял с диктофоном на ладони. Горел огонек - воспроизведение.
        - Это инициация-выбор, - продолжала Ивга в диктофонной записи. - Древнейший обряд, где нет добра и зла. Есть выбор, который совершается каждую секунду. Ведьма отвечает на вопрос «Кто я», и ответ может оказаться вполне чудовищным. Вы спросите, на что же тогда надежда?
        Она помолчала, будто давая слушателям время, чтобы самим ответить на этот вопрос. В этот момент Лара Заяц, которую Мартин на миг выпустил из виду, дернулась и освободилась из захвата.

* * *
        Прокатился ветер над обломками селения Тышка. Над просевшей крышей школы. Над дымящимися развалинами и зловонными лужами.
        Через несколько минут со склона, прикрывавшего поселок от западных ветров, покатилась лавина, каких здесь не было уже давно. Начавшись с крохотного камня, превратившись в волну, потом в цунами, грохоча и вырывая с корнем сосны, она валила вниз, собираясь накрыть поселок целиком и покончить со всем живым, что там еще теплилось.

* * *
        Как же обидно и стыдно - сделаться могучей ведьмой в ниспадающих одеждах и вдруг осознать, что внутри ты такая же, как была, - девчонка в куцем клетчатом пальто. И нет такой мести, которая отменила бы все, что случилось. И нет такого обряда, чтобы навсегда избыть страх.
        С горы катились камни пополам со снегом, песком и хвоей. Затрещало первое дерево и сплеснуло корнями в воздухе, будто от ужаса. Лара бежала в гору огромными скачками, навстречу лавине, прочь от себя, и пусть небо падает на землю. Пусть исчезнет всё, пусть останется груда развалин.
        - …Скверна запрятана не между добром и злом, а между предопределенностью и выбором. Оскверненный обряд отнимает личность, очищенный - сохраняет. Ведьма остается человеком со всей силой и слабостью, со всем гадким и прекрасным, что есть у нее за душой…
        Голос этой женщины звучал в ушах, и от него нельзя было спрятаться:
        - …Хаос - это не свобода. Побег - не свобода. Месть не освобождает, она приводит в кабалу. Вспомни, что у тебя есть выбор. Посмотри в окно - там светит солнце…
        Лара с ужасающей ясностью увидела свое место в школьном классе, у растрескавшегося от времени деревянного подоконника. И осознала, что сорок лет назад на этом месте сидела другая девочка. На этом самом месте. С такой же судьбой. С такой же?!
        Время остановилось. Лара зависла в воздухе, на бегу, и обнаружила себя в пустом классе, на последней парте у окна. У доски, вместо ненавистной училки, Лара увидела женщину, которую не встречала никогда в жизни, рыжую, одновременно юную и старую, с грустными глазами и улыбкой на лице:
        - Кто ты?
        Лара взглянула на себя глазами одноклассников - ничтожество. Глазами отца - падаль. Глазами матери - позор…
        Лавина неслась навстречу, перемалывая деревья и камни.
        - Нет, - сказала женщина, и ее голос легко перекрывал грохот катастрофы. - Это не ты. Это ловушка, в которую тебя загнали. Посмотри в окно…
        Лара повернула голову. Из окна лился свет. Там, снаружи, ничего не было, кроме света. Но взгляд упирался, будто в решетку, в нацарапанные на грязном стекле ругательства.
        - У тебя все еще есть выбор, - тихо сказала женщина. - Но времени все меньше. Кто ты?
        Лара мигнула, прикрыла лицо ладонью и вспомнила: ей пять лет. Она летит под гору на двухколесном велосипеде, разболтанном, дребезжащем. Она не знает, как затормозить. Впереди трасса, проносятся фуры. Лара хочет вывернуть руль, но руки не слушаются, она боится упасть. Боится покатиться кубарем по асфальту. Велосипед прыгает на выбоинах, до трассы остается десяток шагов, в этот момент брат Михель, девятилетний, догоняет и хватает ее - на лету. И катится по асфальту, прикрывая сестру собой, принимая корявый асфальт локтями, коленями и плечами, а велосипед вылетает на трассу и падает под колеса…
        Лара зажмурилась, чувствуя, как нависает над головой масса камней, обломков и снега, и молча ответила той женщине, и удивилась своему ответу.

* * *
        Лавина доползла до объездной дороги. Инквизиторские знаки, встретившие ее на пути, могли замедлить ее - но не отменить. Лавина замерла, будто примериваясь…
        И выдохлась, и опала. Земля дрогнула, кое-где осыпались печные трубы, и наступила тишина.

* * *
        Разлепив глаза, констебль Лис увидел чьи-то окровавленные руки, вцепившиеся в мерзлую землю прямо перед его лицом. Он разглядывал их несколько секунд, пока не понял по рисунку вен и складок кожи, что это его руки, он созерцал их прежде каждый день, без малого шестьдесят лет; странно, что не узнал сразу.
        Он попробовал пошевелиться и понял, что руки слушаются его, а ноги - нет. У него, казалось, не было тела ниже пояса, он должен бы весить вполовину меньше, но груз такой, что не сдвинуться с места. Констебль Лис хотел крикнуть, но и голоса не осталось. Мир вокруг был затянут дымом и пылью, и в пяти шагах уже ничего не видно.
        - Ведьма, - сказал он, непонятно к кому обращаясь.
        Будто отвечая на его зов, из мути появилась женская фигура. Констебль в ужасе поднял глаза и увидел ее лицо и сразу же узнал.
        - Нет, - прошептал он, прекрасно понимая, что ничего остановить не сумеет.
        Ведьма подошла ближе, пошатываясь, и наклонилась над ним.

* * *
        Эгле склонилась над лежащим на земле человеком. Его лицо было перепачкано кровью и грязью, но Эгле его узнала: в этот момент он сделался странно похож на Ивгу Старж, свою родную сестру, хотя прежде не имел с ней ничего общего.
        Констебль Лис смотрел на Эгле, как на собственную смерть. И у него был перебит позвоночник.
        С момента, когда она вернула себе способность дышать, видеть и двигаться, прошло несколько минут… а может быть, часов. Оглушительная тишина, залегшая над Тышкой, сбивала ее с толку. Эгле не была уверена, что не оглохла. Констебль скреб ногтями по мокрой земле, и это был первый звук за долгое время, который Эгле смогла расслышать.
        Констебль, кажется, пытался уползти. Воля к жизни в этом человеке была достойна уважения - он сумел выбраться из-под развалин и в последнюю секунду хоть и не сражался, но и смиряться не хотел. Эгле опустилась перед ним на колени, положила ладони на грязную талую землю и вцепилась в нее пальцами.
        Ее пальцы проросли, как корни, вытягивая из земли всю траву, столетиями росшую здесь, все цветы, все весенние лужи, тени всех птиц, когда-либо над ней пролетавших. И оттуда, из-под земли, коснулись лежащего человека и чуть приподняли его, на волосок оторвав от грязи.
        Эгле показалось, что ее руки опустились в кипяток. Констебль Лис хрипло вскрикнул и дернулся. Его перебитый позвоночник, немолодой и не очень здоровый, восстановил тончайшие связи между волокнами, и констебль, наверное, почувствовал, как болят его ноги. То, что от них осталось.
        Эгле опустила веки, продолжая видеть человека на земле, свои пальцы под землей и все эти горы, сверху и снизу. Она сама сделалась горой. Ее голова поднялась выше дымки и выше облаков, и оказалось, что солнце давно взошло и раздробленные кости срослись.
        Выдохнув сквозь зубы, она вернулась в свое тело - в рамки, которые способна была осмыслить. Констебль Лис уже пытался встать, и было ясно, что с третьей попытки, в крайнем случае с пятой, у него получится. Его ступни в смешных шерстяных носках искали опору, Эгле задержала на них взгляд - что за старомодные полосатые носки, вязанные спицами, восхитительные в своей наивности…
        В тумане, в пяти шагах перед ней, открылись два черных немигающих глаза: двустволка. И еще один глаз: охотничий карабин. Эгле огляделась; все, что осталось от селенья Тышка, все, что могло носить оружие, явилось сюда, чтобы покончить с ведьмой.

* * *
        Мартин чуял ход времени как острую боль. Потому что еще мгновение - и убийцы доберутся до нее, и слово «поздно» из угрозы превратится в приговор.
        Время плыло и растрачивалось, распадалось на волокна, будто истлевшая ткань. Выбраться из снежного завала. Найти путь в узких улочках среди поваленных заборов. Запах Эгле и ее близкое присутствие вели Мартина, как собаку по следу, но летать он все равно не умел и бегал с надорванной связкой - не как спринтер. Клавдий держался рядом, он был относительно цел, но далеко не молод, и дыхание у него начало сбиваться.
        Лара Заяц, которую толком ничему не учили, соображала отлично и чувствовала очень точно. Она услышала, что сказала ей Ивга, и поняла быстрее, чем смог понять сам Мартин; Лара ответила на вопрос «Кто ты», и ответила парадоксально.
        Сохранная личность, как и в случае Эгле. Не воплощенный хаос, не извращенная нечеловеческая логика - наоборот, совершенно человеческая. Логика затравленного подростка; у нее не было воли, чтобы противостоять им, глядя в глаза. Но у нее была хитрость, чтобы сбежать - и нанести удар издалека. Она почти убила их обоих вместе с поселком Тышка.
        Был момент, когда все висело на волоске. Что заставило Лару передумать?
        Спрашивать было некого, тень Лары Заяц над селением Тышка рассеялась. Осталась ниточка, ведущая к Эгле. Тонкая, готовая оборваться: она жива. Но это ненадолго.

* * *
        Эгле чувствовала, как волосы потрескивают электрическими разрядами, как поднимаются дыбом. Сейчас они дадут залп. Семечками посыплются гильзы. Стая злых, голодных, слепых металлических ос атакуют ведьму - но пули возвратятся к стрелкам. Эгле не властна над «ведьминым самострелом».
        Она, возможно, почувствует боль и радость, разозлится и станет сильнее, и убежит в горы… Убежала бы, если бы стрелков было два или три. Но их две дюжины - а значит, согласно инквизиторской статистике, из нескольких десятков пуль хоть одна да попадет в цель.
        Констебль Лис завозился на земле, забормотал, пытаясь что-то сказать. Эгле не видела вокруг человеческих глаз, только черные зенки охотничьих ружей…
        …И кровь. Периферийным зрением она различала кровь на их руках и лицах и под лохмотьями разорванной одежды. У кого-то болталось отрубленное ухо на полоске кожи. Кто-то лишился пальца. Почти все были покрыты глубокими порезами, колотыми ранами и держались на ногах только потому, что были в шоке.
        Ни о чем не думая, ничего не решая, а просто следуя внезапному побуждению, Эгле втянула ноздрями воздух. Задержала в легких, желая как следует согреть. Выдохнула ртом, чуть приоткрыв губы. Ее дыхание обвилось вокруг оружейных стволов, коснулось лиц, перекошенных от боли и напряжения. Закрыло одну разинутую рану, потом другую, потом третью.
        В первые секунды они не поняли, что происходит. Дернулись пальцы на спусковых крючках, но в этот момент констебль Лис наконец-то смог подняться на четвереньки:
        - Не стреляйте! Нет, не стреля…

* * *
        Мартин повернул за угол, огибая полуразваленный дом, и увидел их - спины в рыжих дубленках и черных ватниках, потертые ремни винтовок и карабинов, пар дыхания из многих ртов. Яркое цветовое пятно - сиреневая куртка - за ними, посреди улицы, на земле; выстрелов не было. Камни?!
        - Назад! - взревел Мартин.
        Они обернулись - грязные, бледные, потрясенные лица, красные глаза, растерянные дикие взгляды. Мартин на ходу выхватил пистолет:
        - Назад!
        Они чуть расступились, испугавшись не оружия, но бешеного напора. Впереди, в окружении толпы, он увидел Эгле.
        Она стояла на коленях, одной ладонью навалившись на землю, будто пытаясь не упасть. Протянув другую над распростертой на земле молодой женщиной. Запрокинутое лицо лежащей на глазах теряло синюшный оттенок, веки начинали подрагивать. Женщина глубоко вздохнула - и задышала ртом, будто вынырнув с большой глубины. По толпе прошел ответный вздох облегчения.
        - И меня, - шепотом умолял кто-то.
        - И его! Он помирает совсем…
        Мартин увидел - раненые сидели и лежали здесь же на земле, ожидая своей очереди. Констебль Лис маячил, икая, как пьяный, и, кажется, столь же мало соображая.
        - Стойте! - Тощая женщина бросилась наперерез Мартину, почти налетев грудью на его пистолет. - Не трогайте ее! Эта ведьма, она…
        - Мы не отдадим ее, - сказал сумрачный голос.
        - Убирайтесь!
        - Вы ее не тронете!
        - Пошли вон, палачи!
        И они выстроились живой цепью, лицом к Мартину и Клавдию, загораживая Эгле, не желая подпускать к ней инквизиторов. Клавдий что-то сказал шепотом - Мартин не расслышал.
        Эгле с трудом встала, покачнулась, откинула сиреневые волосы со лба. Посмотрела Мартину в глаза.
        «Лишь тогда придут в этот край покой и любовь, когда вода загорится, камни станут легче пуха, а соседи заступятся за свою ведьму, а если нет - то и нет…»
        Эгле улыбнулась.
        Эпилог
        - Господин Великий Инквизитор, верно ли, что инициация «глухой» ведьмы законодательно перестанет быть преступлением?
        - Как вы можете прокомментировать сообщения о «чистой» инициации? Это не фейк?
        - Господину Руфусу выдвинуто обвинение в измене, будет ли он взят под стражу?
        - То, что происходит сейчас с ведьмами, вокруг ведьм, - начало «золотого века» либо новый конец света?!
        - Все вопросы к пресс-секретарям, - сказал он устало. - Дайте пройти, пожалуйста.
        Он сел на заднее сиденье машины и по дороге смотрел в окно, как смотрят детектив или лирическую комедию. Я люблю этот город, подумал отстраненно. Я так люблю Вижну.
        Распахнулась калитка. В весенних сумерках горел живой огонь. Мать поднялась ему навстречу со скамейки-качалки. Отец обернулся от мангала, отсвет пламени лежал на его лице:
        - Наконец-то ты вернулся, Мартин.
        Эгле босиком сошла с крыльца, молча обняла его и так застыла, прижавшись щекой к галстуку с осьминогами.

* * *
        Дрогнул слежавшийся снег. Разошелся трещинами. Рука со скрюченными пальцами зачерпнула воздух, потом нащупала опору, потом замерла, будто кто-то набирался сил.
        Покатились по мокрому склону мелкие камушки. Из-под завала выбралась женщина - очень молодая. Девушка. Подросток.
        Отряхнулась. Посмотрела вверх.
        Над темными горами висели звезды - так много она никогда не видела.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к