Трудовые будни барышни-попаданки Джейд Дэвлин
        У кого-то после попадания сказка, принцы, драконы и приключения. А у меня одни сплошные трудовые будни, ну что ты скажешь!
        Глава 1
        ПРОЛОГ
        Эмма Марковна вышла на веранду и позвала:
        - Друг мой, время ужина. Может, хватит на сегодня работать?
        Из мастерской мужа не донеслось ни звука. В теплице на другом конце дачного участка тоже было тихо. На запруду с соседскими детьми ушел? Михаил Федорович мог. Хотя врачи не рекомендовали. С его сердцем и по такой жаре в пруд с ключевой водой - опасно. Но поди внуши это мужчине! Он всю жизнь был здоров как бык, остер умом и спортивен. А плавать в холодной воде и вовсе обожал. Отчасти профессия обязывала. Как человек старой закалки, Михаил Федорович Головин считал, что следователь прокуратуры должен хорошо работать головой, ногами и кулаками.
        - Как мальчишка, убежал потихоньку, пока я занята, - с легкой сердитостью вздохнула Эмма Марковна, сняла фартук, аккуратно повесила его на перила и сошла с крыльца.
        Запруда находилась в двух шагах от дачи. Она вышла через заднюю калитку и поспешила по тропинке через черемуховые заросли на звук веселого детского смеха и мужского залихватского уханья. Не то чтобы ей так хотелось поймать мужа на горячем (если быть точной - на холодном) деле. Но она беспокоилась и предпочитала присмотреть, чтобы ничего не случилось.
        Увы, ее беспокойство оказалось не напрасным. Поначалу-то немолодая женщина решила, что зря всполошилась. Запруда, мостки, не так уж и жарко, дело к вечеру. И муж не купается, а сидит и о чем-то разговаривает с ребятишками. Но вот совсем недалеко показалась маленькая лодочка. Ох, да это даже и не лодка! Это таз! В котором двое малышей решили пуститься в водное путешествие. Ох ты ж, пострелята! Не дай бог, перевернутся, от берега далеко отплыли!
        Испуг словно притянул беду. Раздался громкий всплеск, таз остался на поверхности, а два мелких хулигана лет пяти канули в глубину как топорики.
        Михаил Федорович после короткого разбега лихо сиганул с мостков прямо в середину пруда. И скрылся под водой. Одна секунда… Десять… Полминуты… Минута…
        - О господи… Дети! Мишенька! - Эмма Марковна застала сам момент прыжка и вспомнила, что у Михаила Федоровича иногда прихватывает сердце от холодного, а в пруду бьют ледяные ключи.
        - Живо домой, вызывайте скорую, зовите взрослых! - крикнула она перепуганным соседским мальчишкам, уже пробегая по мосткам и бросаясь в холодную воду как была - в домашнем халате. Главное - вытащить Михаила Федоровича и детей из воды, а там скорой дождаться!
        Холодные ключи били со дна, их прозрачные струи, как руки, ухватили пожилую женщину за щиколотки, за талию, за плечи. И с неожиданной силой потащили на дно. Она отчаянно забилась, вглядываясь в зеленоватую глубину. Успела заметить мелькнувшую там тень, такую же извивающуюся, словно в щупальцах осьминога.
        А затем сознание померкло.
        ГЛАВА 1
        Эмма Марковна Шторм
        Неужели на дне бывает так светло?
        Неважно, бывает или нет. Мне сейчас нужен воздух. Значит, надо наверх, к свету… Где Миша? Где дети? Я точно видела, что это соседская Танечка и ее шебутной брат-близнец Костя.
        Буль-буль, фыр-р-р, фыр-р-р!
        Всплыла я вовремя, еще пара секунд - и началась бы асфиксия. Или уже началась - не помню, как оказалась в этом водоеме. Что-то вспоминается. Но сначала надо отфыркаться, отплеваться и ощутить твердь под ногами. И найти своих!
        Свои нашлись. Совсем рядом кто-то отчаянно барахтался. Разглядеть, кто это, я не могла, просто в пару гребков добралась и схватила. Сейчас вытащу…
        Ага, щаз! Тут бы на плаву удержаться поначалу. Это точно не Мишенька, тот знает, как вести себя на воде. И для ребенка великоват… Ох, сейчас меня саму утопят! А на мне еще надето непонятно что. Но это точно не мой легонький летний халатик, который я надевала только на даче, когда готовила. То ли длинная ночнушка, то ли платье.
        Пришлось вспоминать технику спасения на водах, рыкнуть на утопленника и, подцепив его за шиворот, потащить к берегу… незнакомому берегу и продолжать думать, как я тут оказалась. Слава богу, буксируемый объект тоже отфыркался, отплевался и начал дрыгать руками-ногами, облегчая мою задачу.
        Что за плезиозавры на нашем пути? Самые обычные гуси. Надеюсь, они не собираются защищать свою территорию. Но птицы предпочли лениво свернуть в сторону. Так неторопливо, что я разглядела нитку водоросли на одной из лапок. Явно не дикие.
        Вот и долгожданная твердь, хоть и илистая. Странно, вокруг пустынный берег, ни следа человеческого жилья. Только где-то в стороне виднеется нечто, похожее на кривой бревенчатый мост. А рядом со мной девчонка в мокрой рубашке до пят, синяя от холода и ужаса. Никак не пятилетняя!
        - Барыня… - Девчонка кашляла и тряслась. И бормотала чушь. Какая еще барыня? Ох, грехи наши…
        Зеркал даже в самых современных парках не водится. Значит, воспользуюсь водной гладью.
        Я обернулась к воде, чтобы взглянуть на себя…
        Что это?! Дайте другое зеркало! Или другую воду! Или другую меня!
        Ладно, дождусь и найду где-нибудь настоящее зеркало. Может, неровная рябь на воде просто искажает мой облик. Или мозги от нехватки воздуха.
        Сделав еще несколько шагов - я неожиданно здорово замерзла, хотя еще пару минут назад было очень жаркое лето, - выбралась на топкий бережок, вытащила следом недоутопленницу и поняла, что на мне надето тяжелое суконное платье какого-то исключительно дореволюционного покроя. А поверх него штука, какую я видела только на картинках в исторических книгах, - теплый капот. С завязками. А на голове настоящая мокрая шляпка.
        - Барышня! Барышня! Слава богу, живая! Барышня!
        Громкий крик заставил меня резко обернуться, поскользнуться и шлепнуться в топкую грязь. От кривого мостика в мою сторону косолапо бежал здоровенный мужик, заросший бородой по самые глаза. «Мужик» - это не только половая принадлежность, это еще и характеристика его внешнего облика. Потому как человек был в лаптях, серой холщовой рубахе и таких же штанах, а на голове у него был войлочный колпак, похожий на те, которые мы с мужем надевали в бане.
        Муж! Мишенька…
        Я забыла про мужика и снова посмотрела на воду, из которой выбралась. Это был вовсе не пруд. Вынырнула я в реке, не слишком широкой и по берегам заросшей камышом. Где-то рядом гоготали гуси, шумел ветер в одинокой березе. Ни следа мостков, черемуховых зарослей и дачных крыш за ними.
        И ни следа моего мужа.
        - Где мой муж? - спросила я подбежавшего мужика - кроме него, спрашивать тут было некого.
        Мужик удивленно взглянул на меня. Потом чуть сдвинул головной убор, почесал в затылке. Казалось, эта манипуляция его перезагрузила, и мужик торопливо сказал:
        - Найдется он, Эмма, сталбыть, Марковна, вот вам крест, найдется он. Вы-то живы, вот хорошо. А это кто еще?! Эй, девка! Отвечай! Ты чья?
        Но девчонка в ответ только затряслась еще сильнее и окончательно обвисла у меня в руках.
        - Вот что, все вопросы потом. Пошли-ка… куда-нибудь, где тепло и можно переодеться, - скомандовала я. И уже утопленнице: - Ну же, милая, потерпи немного, я тебя не донесу, шевели ногами!
        Мужик только перекрестился, забрал у меня девчонку, закинул ее руку себе на плечо и зашагал к мостику. Вел он ее с деликатностью детсадовской воспиталки: идем-идем, деточка, а не хочешь, так потащу. А на меня несколько ошалело оглядывался.
        Насчет мужа он точно ничего не знал. Мне бы тоже перезагрузиться. Забыть страх и боль, выяснить, куда я попала и что со мной происходит.
        И важнее всего, понять, что мне нужно именно сейчас. Переодеться и обсохнуть. Мокрую спасенную незнакомку тоже высушить и переодеть. Небо в облаках, а березовые листья пожелтели. В такую пору простудиться - дело недолгое.
        Поэтому я не упиралась, не спрашивала «куда идем?», а молча брела за мужиком. Он явно обращался со мной как с больной, но не ОРВИ, а чем-то душевным - и хорошо. Главное - не как с преступницей. Кстати, величал он меня странно - по имени-отчеству, но последнее произносил на своеобразный манер, с ударением на букву «о». Марк?вна.
        А вот и цель недолгого пути. У мостика ожидал старинный конный экипаж, скромный, на двух лошадок. И почему-то сразу стало понятно: здесь это не экзотика, а единственное средство относительно комфортного передвижения.
        Я не успела понять, откуда в моей голове всплывает глубинное понимание, как услышала радостно-взволнованный голос:
        - Барышня, сердешная моя! Как напугались-то мы. Это что ж вы удумали, лишенько?! Топиться, да осенью! Грех-то какой!
        - Не зуди, Павловна, - вовсю стуча зубами, велела я низенькой старушке в затрапезном платьишке и старой шали, накинутой на голову и плечи. - Подай лучше из сундука сухое. Да не только мне, но и вот детенку.
        И полезла в рыдван. Точнее, в кожаный возок выцветшего желтого цвета. Скрипучий и облезлый. Или это правильно называется «кибитка»?
        И, только оказавшись внутри, застыла статуей. Даже расстегивать мелкие-мелкие пуговички на платье перестала.
        «Павловна»? Откуда я знаю, что старуху зовут Павловна?! И почему мужик в колпаке… Еремей? Почему он назвал меня правильным именем, хотя в зыбком речном отражении была вовсе не я?
        Какая-то совсем молоденькая девушка, лишь очень отдаленно похожая на меня саму в двадцать лет. Бледная, худая, с лихорадочным треугольным румянцем на щеках. В историческом платье, вполне подходящем к окружающим лаптям и рыдвану.
        Мысли застыли стеклом, а вот руки снова начали двигаться. Только как-то неловко - освободиться от мокрой, тяжелой и жутко неудобной одежды оказалось трудно.
        - Барышня, голубушка, - раздалось снаружи. - Это что же… это вы за девкой прыгнули?! Ох, Матерь Божия…
        Глава 2
        Павловна довольно скоро влезла в закрытый возок и с причитаниями захлопотала вокруг меня. Помогла стянуть остатки мокрого, полезла в какую-то корзинку, достала оттуда маленькую бутылочку мутного зеленого стекла. Бормоча что-то про монастырскую рябиновку, живо растерла меня этим адским зельем, оказавшимся, судя по запаху, едва ли не чистым спиртом с ягодной отдушкой. И попыталась одеть, как маленькую.
        - Чулки-то, барышня! Вот, шерстяные ваши, намедни я как раз пятки-то надвязала…
        - Я сама. - Чулки пришлось отобрать. - Где девочка? Ее тоже надо переодеть.
        - Да что ей сделается, поганке! - отмахнулась было пожилая женщина, но наткнулась на мой строгий взгляд и недовольно пробормотала: - Растерла я ее ужо да в рядно обернула, которым ваши платьица в сундуках укрыты были. Ну и рубашку дала свою, не побрезговала. Чай, не простынет, кобыла бесстыжая!
        - Почему бесстыжая? - не поняла я.
        - Да вы никак ослепли, барышня! - всплеснула руками старуха. - Брюхатая она! С кузовом! А раз топиться побегла, значит, не от мужа родного нагуляла, а так!
        - И что? Пожалеть девчонку нельзя? - Я укоризненно покачала головой, соображая, что, кажется, меня и правда далековато в прошлое занесло, потому и говорить надо по-старому. - Мало ли, может, снасильничали, может, обманули. А ты сразу ругаться.
        - И ваша правда, барышня, - неожиданно устыдилась Павловна, после того как с полминуты удивленно таращилась мне в лицо, будто я невесть что ляпнула. - Небось, дворовая девка чья-то… а девкам дворовым нонеча и замуж господа идти не разрешают. С замужней-то бабы и спрос меньше. Да и плохая она работница, с дитем на руках.
        Я только горестно кивнула. Павловна выдохнула набранный было воздух и продолжила воркотню уже гораздо тише и спокойнее:
        - Ишь чего удумали! В речку с моста кидаться! А может… - Она бросила натягивать на мою ногу второй чулок и заглянула мне в лицо снизу вверх. Ее темное морщинистое личико в обрамлении старого платка было похоже на грача, высунувшегося из дупла. - А может, барышня, вы не топились вовсе? Головка закружилась с непривычки, вы и свалились с моста-то? А? Или… неужели за девкой кинулись? Ну да, ну да… живая душа, известно! Я скажу Еремею-то, чтоб не пошел языком мести про то, что барышня Салтыкова руки на себя хотела наложить!
        Я позволяла вертеть себя как куклу, потому что пребывала в прострации. Тело было как онемелое. Но последние слова старухи будто бы открыли заслонку в плотине. И самые разные сведения о жизни Эммы Марковны Шторм, урожденной Салтыковой, весьма взбалмошной мелкопоместной дворянки тысяча семьсот девяносто шестого года рождения, вдовы девятнадцати лет от роду, хлынули в меня водопадом.
        Ох, Эммочка, экзальтированная барышня, попала ты в историю! Для начала - в историю 1812 года. Училась в дворянском казенном институте, вместе с ним была эвакуирована в Ярославль из Москвы, когда Наполеон был неподалеку. Оттуда отправила письмо маменьке, та послала кучера забрать дочку и отвезти домой, подальше от злодея Бонапарта, хотя тот уже из Москвы вышел. Мол, как весной все успокоится, обратно в Москву привезем.
        Судьба решила иначе. Заехали в трактир при почтовой станции, а там ни еды, ни овса. Решила Эммочка сама разжалобить смотрителя и встретила в зале гвардейского поручика с лихими усами и шалым горящим взглядом заправского сердцееда. А что рука на перевязи - в военное время так красивее. Тут еще и метель, не уехать. Поручик заставил и самовар для барышни согреть, и постельку подготовить.
        Вот только комнатка была одна на двоих. И такие пошли разговоры, сначала в зале, потом в комнатке, что наутро уехали они уже вдвоем. Поручик - в Санкт-Петербург, повидать родных перед отъездом в армию после ранения. А молодая невеста отправилась в столицу с ним. И в первом же храме обвенчалась с Михаилом Степановичем Штормом.
        Маменька получала правду письмами, по частям. Как узнала о знакомстве - возмутилась.
        «Чтоб шаматона твоего духу не было! Скорей в деревню! Уж если замуж невтерпеж, настоящего жениха найдем, из крепких. Вон соседский Порфиша недавно в отставку вышел, тоже офицерского чину!»
        Фи… слова-то какие противные. А у Порфиши того из носу воняет и слишком длинные мосластые руки вечно торчат из обшлагов. К тому же небось сам сейчас пошел офицером в ополчение.
        Да и к лицу ли маменьке играть в высокомерие? За душой и в прибыток будущему мужу у милой барышни Эммы только звучная фамилия да бриллиантовый фермуарчик - жалкие остатки когда-то богатого приданого прабабушки. Даже Порфиша не позарится, в маменькином поместье едва сорок душ! А папенькино наследство по дальним уездам раскидано, да и не намного богаче.
        Потом узнала маменька про венчание. Радоваться бы, что дочь за гвардейским поручиком сама пристроилась, так опять решила ндрав проявить. Письмо прислала, запретила на глаза показываться. Проклясть не прокляла, но закончила послание сентенцией - мол, без материнского благословения в таких делах никогда счастья не будет.
        Тогда Эммочка о словах этих не подумала. Приехала в блистательную столицу с мужем, поселилась далеко не в самой блистательной квартире в Коломне, почти на окраине Питера. Потом супруг отправился догонять свой полк и побеждать Наполеона. А Эммочка осталась у его родителей, вынашивать ребенка…
        - Барыня! - В дверцу возка забарабанили, прерывая поток чужих воспоминаний. - Барыня, глядите! Вона там, двое скачут. Уж не по нашу ли душу?
        - Так то дядюшкины вроде. - Павловна высунулась из-за полога и посмотрела туда, куда указывал кучер. - Эй, девка, да что ж ты там сидишь трясешься, болезная?.. Ох, грехи наши. Барышня, околеет ведь дуреха.
        - Так давай ее сюда, давно пора, - отозвалась я изнутри. - Кто там скачет-то, нянюшка?
        - Это за мной, - обморочно пискнул рогожный кулек, который Павловна решительно впихнула внутрь кибитки. - Ой, барыня… ой, пропала моя голова бедовая… Пусти лучше обратно в речку!
        - А ну, тихо! - цыкнула я на девчонку, несильно хлопнув ее раз-другой по щекам. - Павловна! Разотри ее хорошенько да закутай как следует. И сама застынет, и ребеночка заморит! Грех!
        - А и верно, барышня, а и правильно. - Павловна снова засуетилась. Только вот скачут дворовые-то… точно от старого барина, верно говорю. Кузьму я по долговязости да пегой бородище узнала, и второй тож вроде знакомый. Кабы чего не вышло…
        - Разберусь. - Я поправила сухую рубашку, накинула сверху еще один капот и решительно выбралась из кибитки наружу.
        Глава 3
        В другой ситуации я бы полюбовалась двумя всадниками, бодро скакавшими по разбитой дороге. Но неслись они явно с определенной целью, и этой целью была наша кибитка.
        Парень в лихо сдвинутом картузе обскакал экипаж, показал плетку кучеру - стой. Второй, чуть постарше, тот, которого опознали как Кузьму, обратился ко мне:
        - Здравствуйте, сталбыть, сударыня. Ищем мы одну дуреху. Не встречали?
        Как быть-то? Меня с детства учили, что надо всегда говорить правду. Но ведь девчонка-то прыгнула в речку от реальной проблемы. И говорят же: ложь во спасение. А если обман откроется?
        Эти суетливые мысли бушевали в моей голове две-три секунды. А потом я поняла, как должна отвечать в такой ситуации. И заговорила высоким, резким, даже надменным тоном.
        - Как ты к барыне-то обращаешься? Чай, я не чужая кровь хозяину твоему! Смотри, не свались из псаря в свинаря. Недосуг мне с тобой про дурех болтать, проезжай своим путем.
        Я сама удивилась своему тону. Кузьма же не удивился совершенно, а лишь сказал:
        - Извините, сталбыть, Эмма Марковна, коль мое слово вас обидело. Послали нас девицу найти, что из усадьбы сбегла, и возвращаться без нее не велели.
        - Ну и ищите, - сказала я тем же тоном. - Еремей, трогай.
        Однако кучер не сдвинулся - второй парень по-прежнему преграждал дорогу. И тихо сказал Кузьме, видимо старшему, впрочем, так, что я расслышала:
        - И на мостку мокрые следы были, и здесь мокро. Не барыню, так кучера спросим. И заглянем.
        Дело принимало не самый приятный оборот.
        - Ну-тка, - рявкнул парень в картузе на слегка опешившего от такого крика кучера, - клянись Господом Богом, что девку не видели, в возок не сажали!
        И для убедительности поднес болтавшийся арапник, или уж не знаю, как назывался хлестательный предмет, к лицу кучера.
        Вместо возницы испуганно перекрестилась Павловна, а тот просто вытаращился. Его секундный ступор позволил ответить мне. Причем совершенно своими словами.
        - Я категорически и официально запрещаю своему персоналу отвечать на любые вопросы посторонних лиц.
        Правда, голос мой был громок, так что даже испугалась - не сорвусь ли на визг. Не сорвалась.
        Мой барский тон, вкупе с потоком непонятных слов, сбил с толку незваных гостей. А моих попутчиков, пожалуй, ободрил.
        Но разговор надо было заканчивать. Пока не заплакала от страха. И я, порывшись в памяти той Эммы Марковны, продолжила так же громко, но уже не боясь свалиться в визгливую истерику. Это они должны лучше понять, чем любых «посторонних лиц».
        - Эй, Пална, Еремейка, уши закройте! Бы-ы-ыстро! Ты, холоп безмозглый, впрямь решил под полог рыло совать?! А если там мое белье? Ты понимаешь, хамово отродье, такие обиды дворянскому сословию ни-ко-гда не прощаются? Ты у меня в ножках бы валялся - мол, пусть меня Иван Платоныч посечет до трехдневной отлежки. Хуже будет, когда я тебя проучить возьмусь. Я офицерская вдова, думаешь, у меня друзей не осталось? Думаешь, как расскажу им об обиде, не приедут? Знаешь, как в Польше наши офицеры шляхту наказывали, которая над ними смеялась? В телегу запрягали, грузили кирпичами и гнали десять верст. Ты здоровый, ты и один вытянешь!
        Я замолчала, горло пересохло. Сработало или нет?
        - Вы, сударыня, не серчайте, - растерянно произнес Кузьма. - Уразумели мы - нет девки у вас. Погнали, Петька! По берегу проверим. Не иначе девка топиться сюда бежала, дык не стала бы барыня ту дуру из речки тащить, на что ей та кобыла гулящая?
        И первый поворотил на обочину.
        А я, чувствуя, как трясутся руки, ноги и все остальное, что тут у меня есть, полезла внутрь кибитки.
        - Барышня, родненькая. - Павловна торопливо сунула мне в лицо бутылочку темного стекла, из которой едко пахло травами на спирту. - Глотните-ка… Эка вы их!
        Рогожный кулек на противоположном сиденье тихо всхлипнул. Я откашлялась после забористой настойки и поняла, что руки перестали трястись. Зато навалилась сонная одурь, хоть сейчас падай на набитые конским волосом подушки сиденья. А может, не такая плохая мысль? Не спать, но полежать и подумать, куда я, собственно, еду в теле молодой барыни и что ждет меня в конце пути. И как оно вообще на этот путь свернуло…
        Итак, вот и продолжение нашего сериала, увы, безрадостное.
        Маменька узнала, что скоро станет бабушкой. Не сменила гнев на милость, только прислала в Питер возок с разной домашней снедью - уж очень провиант вздорожал после французского разорения - да крепостную девку Лушку. Лушка тоже была беременной, по расчетам маменьки должна была родить и выкармливать барского ребенка вместе со своим.
        А письма не прислала. Не простила.
        Родились младенцы в срок, двое - мальчик и девочка. Но наследника едва успели покрестить, как помер, слабенький был да болезненный. А вот дочь оказалась крепенькой, как и положено, но Эммочка заболела при родах и от известия о смерти мальчика второго ребенка долго даже не видела, а потому не полюбила.
        Лушка родила тоже, нянчилась с двумя младенцами, Эммочка тому и радовалась. Доктора советовали почаще бывать на свежем воздухе. А так как в Питер-городе никаких садиков возле домов обычно не предусмотрено, гуляла офицерская жена подальше от Коломны. Свой выезд родители Михаила Степановича, конечно же, не держали, зато муж оставил немножко денег, так что пятака на извозчика хватало доехать до бульвара и Невской набережной.
        Одна барышня долго гулять не будет. Появились у нашей Эммочки воздыхатели, все больше мелкие чиновники. Она, конечно же, дальше легкого флирта не допускала, так, перемолвиться словом. Думала про себя: кабинетский регистратор сравнительно с поручиком гвардии - это как подберезовик сравнительно с боровиком. Так я ведь не срываю, а просто гляжу.
        Еще одна зима прошла. Вести долетали - узурпатора Бонапарта побили во всей Европе, теперь во Франции война идет. А потом стало известно, что наш царь Александр в Париж вступил, а Наполеона на остров Эльбу отправили.
        Частные новости не курьеры привозят. Только когда в Петербурге проклюнулась чахлая листва, узнала Эммочка, что гвардии поручик Михаил Степанович Шторм погиб при взятии города Парижа, на окраине, именуемой Монмартр.
        От горя его отец слег, мать за ним ходила, невестку почти не замечала. Эммочка отписалась маменьке. Та в ответ письмо прислала, не очень-то доброе. Мудрствовала много о том, как в жизни бывает, когда под венец без благословения родительского. Будто коль благословила бы, так и пуля французская мимо мужа пролетела бы! А потом добавила: если новая родня без куска хлеба оставит, так и быть, приезжай, для тебя кусок найдется.
        Свекровь да свекор куском не попрекали, но жили бедно. Намекнули - надо бы вдове о пенсионе похлопотать.
        Эммочка этим и занялась. Да только в присутственных местах много было таких офицерских вдовушек. Стала она и дальше флиртовать с чиновниками, спрашивать, как можно зайти в нужное ведомство, чтобы не с парадного входа.
        Нашелся один заступник, коллежский секретарь Анатоль. Обходительный, речистый, скорый на комплименты. Говорил, что мужа покойного представили к производству в капитаны, но произвести не успели. Надо постараться, выхлопотать пенсион за гвардейского капитана, но для этого лучше не спешить.
        Они и не спешили. Гуляли по Невскому, в кондитерские заходили. Шампанское, ликеры - всякое было.
        А кончилось все хуже некуда. Санкт-Петербург не деревня, но нашелся добрый человек, что навестил свекровь со свекром и рассказал, как их невестка с красавцем-усачом выходила из экипажа возле гостиницы. Свекор аж с постели соскочил и велел из дома выметаться. Свекровь еще ребенка отобрать хотела, но уж этого Эммочка не позволила. Был бы жив сынок, наследник, свекры еще поборолись бы, а за девчонку так, для порядка только пытались уцепиться. Отдали.
        Кинулась вдова к Анатолю по известному адресу. На стук открыла незнакомая дама, представилась женой. А за ее спиной еще какие-то женские голоса хмельно смеялись да непристойности выкрикивали. Понятно, что за жена - актриска… с подружками. Да разве ж от того легче?
        Так и осталась Эммочка одна в Петербурге. Или на паперть, с младенцем и протянутой рукой, или к сердитой маменьке.
        Глава 4
        …Уф-ф-ф, вроде немного разобралась с воспоминаниями. Не до конца, но хоть чуть-чуть. Руки и ноги постепенно согревались, Павловна продолжала хлопотать вокруг меня, не очень-то и обращая внимание на то, что я почти не реагирую. Барышня нежного воспитания, что с нее взять? Опамятуется. Жива - и любехонько. Так, во всяком случае, звучало ее бормотание, вовсе не мешавшее мне вспоминать скупые радости и щедрые горести моего нового прошлого.
        Итак… муж погиб. Из дома бедняжку погнали. Но неужто эта милая Эммочка столь псхологически неуравновешенная, что с моста сиганула?
        - Вам бы, барышня, нутро надо получше согреть, - продолжала ворковать Павловна. - Самоварчик был бы лучше, да нет его, а вот рябиновка… Маменька не гнушалась, когда мерзла. Давайте еще глоточек, вот так…
        Спорить я не стала - погреться изнутри следовало, да и продезинфицировать носоглотку стоило. Поэтому заранее вздохнула и почти не обожглась, опрокинула в рот остатки настойки из бутылочки.
        Все же разок кашлянула. Зато сознание окончательно прояснилось, и я вспомнила финальную серию мелодрамы.
        Маменьку в живых Эмма не застала. Зато получила целый ворох неприятных открытий. Дело в том, что полностью поглощенная собственными несчастьями барышня не особенно интересовалась, как там поживает брошенная в деревне маменька. А поживала та в последние годы плохо. Военная пора подкосила многих в губернии, а мелкопоместных так и вовсе разорила. Маменька сначала продала все остатки серебра и украшений, потом дальнюю мужнюю деревушку в Костромской губернии, потом ближнюю в Нижегородской. И осталась при сорока душах собственного приданого и барском доме, до того убогом и старом, что там венца целого не осталось. Все обветшало, прогнило и покосилось, по горницам сквозняки гуляли, а в мороз внутри было лютее, чем на улице.
        Правда, жить в том доме маменька и не собиралась. Она вполне удобно и счастливо делила уголок с братом, Иваном Платоновичем Уваровым, холостым чудаковатый дяденькой сорока с небольшим лет. Маменька издавна жила в его доме за хозяйку, и ее это вполне устраивало. А деньги свои от продажи имений на братнино тратила - так и что? Они не считались, родня есть родня.
        Увы. В один далеко не прекрасный день Ивану Платоновичу приспичило жениться. И молодая хозяйка из купеческих, за которой дали неплохое приданое - шестьдесят тысяч ассигнациями, терпеть другую хозяйку в собственном доме не собиралась. Особенно такую, что привыкла распоряжаться хоть в своем имении, хоть и в родственном.
        Конфликты были мелкие, но принципиальные - что готовить на обед, когда его подавать, кому прачка должна белье стирать в первую очередь и кто вправе наказывать прислугу за нерадение. Маменька вроде бы побеждала в каждом споре и гордо удалялась в свою комнату. А наутро подтверждалась пословица: «Ночная кукушка дневную перекукует». Управляющий и горничные смущенно и боязливо сообщали тетушке, что «барыня по-иному приказали-с».
        Плюс мелкие диверсии - печник печь в тетушкиной комнате стал чинить, разобрал, а обратно не сложил - запил, и барыня его наказать не велела. Намерзлась тетушка, пока другой печник не отыскался.
        Главное оружие любимой супруги, слезы, молодая барыня пускала в ход редко. Лишь пару раз прилюдно всхлипывала и говорила Ивану Платонычу: «Для папеньки и маменьки я ломоть отрезанный, нет у меня угла, кроме дома этого». И намекала, что у тетушки как раз свой дом есть.
        Особенно острую фазу война приняла, когда молодая барыня обжилась, родила мужу двух дочек и окончательно утвердилась хозяйкою. И пространно намекала, мол, она-то чужой хлеб никогда не едала, а другие по ее милости в этом доме круглый год сыты.
        Маменька злилась, злилась, да и начала применять оружие последнего шанса: «Не мила я вам - так съеду». Пару раз успешно - Иван Платоныч махал руками, барыня извинялась, даже доверила тетушке составить меню очередного праздничного обеда.
        Но в один далеко не прекрасный момент после очередного скандала и угроз брат слег с болящим сердцем. Супруга же его спросила ласково: каких вам лошадок запрячь?
        Слово гневное не воротишь. Пришлось уехать, забрав с собой только собственных дворовых: старую няньку Глашку, которую за возраст все привыкли величать Павловной и кучера Еремейку.
        Отъехала маменька Степанида Платоновна три версты в сторону родного дома, да и случился с ней удар. Коляску сейчас развернули, до братнина поместья старую барыню еще довезли живой. Она успела причаститься и исповедоваться. А в ночь тихо отошла.
        Все это Эммочка узнала, лишь доехав до дяденьки Ивана Платоновича. Ей и в голову не приходило, что ее могут там не принять, в этом доме под крылом маменьки и дяденьки она выросла и жила до поступления в пансион. Но увы. Молодая жена дяденьки снова была на сносях и выразилась предельно ясно: такой родни нам в доме не надобно! Уж старую-то барыню едва терпели, а молодая вертихвостка с подмоченной репутацией - тем более не ко двору. На пару дней дочку с молодой кормилкой, так и быть, оставляйте, а потом милости просим, до своего дома забирайте!
        Вот и осталась Эмма посреди российской глубинки в растерянности, с нелюбимой дочкой на руках и с перспективами зимовать в разрухе.
        А потом был мост через реку и очередная истерика. Упала в воду барышня Эммочка, а выплыла я собственной персоной. Еще и не одна.
        Ладно… пока я все это воскрешала в не своей памяти, мы, кажется, приехали. Во всяком случае, возок перестало трясти, а некоторое время спустя снаружи послышались голоса. Я только понадеялась, что это не очередная погоня, когда Павловна встрепенулась и высунула нос наружу:
        - Ты что, старый хрен, ослеп, что ли?! Хозяйка приехала, а ты бары-растабары на пустом толокне разводишь! Отворяй ворота, кому сказано!
        Снаружи охнули, послышался торопливый топот и противный скрежет. Что бы там ни отворяли, скрипело оно немилосердно.
        И уже через минуту полог окончательно откинули. Я наконец сумела рассмотреть место, где мне предстояло жить с ребенком, старухой и беременной девушкой.
        М-да-а-а…
        Может, права была трепетная барышня Эммочка, когда сиганула в реку от такого счастья?
        Глава 5
        Пожалуй, мне следовало заранее высунуться и присмотреться к своим владениям. Пройти этап привыкания. Теперь же я глядела по сторонам, видела множество картин, и каждая была безрадостней предыдущей.
        Например, те же ворота, в которые я въехала. Спасибо, что отворились, но в следующий раз, скорее всего, упадут. Да так ли они нужны, если ограда полна дыр и проломов на любой вкус: тут проберется собака, тут пройдет человек, тут - корова, а там - телега.
        Насчет коровы можно было и не предполагать. Парочка этих несчастных худых скотин медленно бродила по лужайке перед домом, выискивая уцелевшие травинки. Взглянув на их вымя, я подумала, что их лучше не доить, а, наоборот, поить молоком. С коровами успешно конкурировали козы: вставали на задние ноги и объедали хиленькие деревца.
        Барский дом выглядел так, что хотелось опять взглянуть на тощую корову. Темный, покосившийся двухэтажный прямоугольник с готовой опрокинуться надстройкой - я вспомнила, что это бельведер. На крыше выделялись несколько пятен чуть-чуть светлее окружающего пространства - крышу когда-то пытались залатать. А вот печные трубы чинить даже и не пытались.
        Я перевела взгляд на окна, и вместо старинного слова «светелка» в голову пришла столь же старинная «темница». Половина окон была закрыта темными, почти черными, ставнями. Другую, не мудрствуя, заколотили досками. Наблюдался и переходный вариант: одна половинка еще держалась, другая висела на петле, и ее заколотили доской.
        Пока я наблюдала, возок тащился к крыльцу. Это был самый тяжелый этап поездки - дорожка разбита, изъезжена, и никому не приходило в голову засыпать лужи.
        Я бы не удивилась, если бы дом оказался необитаемым. Либо населенным героями криминальной хроники и суеверий или ужастиков. Но люди в нем все же водились.
        На крыльце появился мужик с мешком за плечами. Посмотрел на нас, неторопливо проанализировал увиденное, развернулся и скрылся в распахнутых дверях.
        - Да что это за разбой-то, - вздохнула Павловна. - Средь бела дня барское добро тащат!
        Слово «разбой» меня слегка напугало. А вдруг, кроме бомжей и привидений, в страшном черном доме свила гнездо настоящая бандитская шайка? Вспомнила старую песню: «Эй, ямщик, поворачивай к черту!»
        Но, судя по следующим обитателям, появившимся на крыльце, барский дом все же не стал разбойничьим притоном. Вообще, надо сказать, высунувшиеся люди не внушили мне ни капли доверия, хотя память Эммочки уверенно опознала старосту голубковских крестьян. Поместье называлось «Голубки», и местные, соответственно, среди соседей слыли либо голубчиками, либо сихарями. Либо шалыганами - если ссорились с соседями.
        Вообще же все встречные-поперечные показались мне малорослыми, заморенными и какими-то линяло-неуверенными. А у старосты ко всему прочему обнаружился здоровенный красный нос в синих прожилках - верный признак пьянства.
        - Девку пока никому не показывать, - велела я шепотом своим спутникам. - Как стемнеет, в комнаты возьмем. А сейчас укутайте получше, и пусть в возке сидит.
        Павловна переглянулась с кучером, и оба кивнули. Ну а потом нянюшка решила взять дальнейшее в свои руки.
        - Вы как барыню встречаете, подлецы! - с ходу накинулась она на старосту, первой выбираясь из кибитки. - Письмо-то вам еще третьего дня отправили!
        - Дык письмо-то оно письмо, - неуверенно промямлил староста, имя которого я тоже вспомнила. Мужика звали как в пословице - Селифан. И прямо в точку, народная мудрость не ошибается. Пословица звучала: «Не в городе Иван, не в селе Селифан». То есть ни там ни там не к месту человек. Вот и тут мы наблюдали именно эту картину.
        Жена его, еще весьма крепкая старуха, хмуро зыркнула на мужа из-под низко повязанного платка и вздохнула:
        - Вы, барыня, не серчайте. Что смогли, то сготовили. А только все одно, жить здесь нельзя.
        - Это еще почему? - угрюмо спросил у меня из-за спины кучер. - Заворовались совсем без барского пригляду? До чего хозяйство довели! Куда мне лошадей-то поставить? Конюшня - дыра на дыре! Овса-то хоть есть задать?
        - Да где уж тут воровать, домик-то - одно название, - жалостливо вздохнула давешняя старуха. - Венца живого нет! Половицы погнили, ходуном ходят, из всех окон дует. Как же барыне в таком-то жить?
        - Барыня разберется, - прервала я эти споры, отодвинула Павловну и пошла к покосившемуся крыльцу. Дом и правда выглядел как типичное обиталище привидений и плесени. Но другого у меня не было.
        С первого шага внутри дома я вспомнила любимую реплику знаменитого адвоката Плевако: «Господа, а могло быть и хуже». Перила крыльца, покрытые толстым слоем изумрудной плесени, заскрипели от моего прикосновения, а могли бы рассыпаться. Трогала я их, обернув ладонь носовым платком, - если в багаже и были перчатки, то я их пока не обнаружила. О местной медицине у меня не было ни малейшего представления, и я решила принять меры гигиенической предосторожности.
        Половицы в холле, или, как было бы правильно, в сенях, тоже поскрипывали задумчиво-предостерегающе: «Ты уверена, что хочешь пойти дальше?» А могли бы и провалиться. Отовсюду тянуло холодом, да так зябко, что хотелось вернуться во двор, немного прогретый осенним солнышком. А могло бы меня занести сюда на пару месяцев позже, и тогда на этих половицах, пожалуй, лежал бы снег.
        Впереди в полутьме слышалось шуршание - убегали то ли кошки, то ли крысы, то ли еще какие-то синантропы. А ведь за долгое отсутствие хозяина в усадьбе могли завестись такие формы живности, что человеку пришлось бы убегать от них самому.
        Лишь когда старостиха отворила дверь в мою комнату, я подумала: «Могло быть и хуже - я могла просто утонуть» - и чуть не всплакнула. Помещение оказалось просторным, и это, пожалуй, было его единственным достоинством. Несомненно, комнату готовили к моему приезду, но лучше бы этого не делали. Тряпки, драпировавшие стены, надувались, как паруса, - ветер гулял в щелях. Печку к моему приезду топили, но от этого процесса остался только угарный запах, а не тепло. Или часть вещей не так давно успели вытащить с локального пожара - в дымных ароматах я не разбиралась. Ободранные обои, покосившаяся кровать, белье с таким затхлым запахом, будто его достали из кают затонувшего корабля, слегка просушили и застелили кровать.
        За что мне это?!
        Спокойно, Марковна. Могло быть и хуже. Судя по солнцу в наполовину вымытом окне с трещинами на мелких стеклах, сейчас еще середина дня. Значит, до вечера можно успеть добиться хоть какого-то уюта и комфорта.
        Глава 6
        - Я, сударыня, на овин схожу, прослежу, как молотят, - сказал Селифан, только что поставивший на плохо вымытый пол мой багаж. - Жена на кухне, посмотрит, чтобы вам обед поскорей подали.
        С этими словами староста несколько поспешно удалился. Я заметила, что практически все свидетели моего прибытия при первой же возможности разбежались. Правда, Павловна успела схватить за рукав девицу, которая, видимо из любопытства, дошла от крыльца до моих покоев.
        - Мне Иванна сулила работу задать, - возразила девушка, правда неуверенно.
        - Барыня приехали, - строго сказала Павловна. - Сейчас они указывать будут и тебе, и Иванне. Как звать тебя? Танька? Эмма Марковна, нужна она нам сейчас для услуг?
        Я сначала кивнула, а уже потом выяснила, что Танька участвовала в уборке дома. Ну и велела ей остаться. Уже скоро узнала, что по соседству с барской спальней есть несколько комнат, для детей и гостей. Увы, все они были в таком же плачевном состоянии. К тому же и здесь кое-где пахло или плохо закрытой печью, или пожаром.
        Зато в правом крыле, «людском», было совсем немного, но теплее. Там же при тщательном осмотре нашлась комнатушка, размером напоминавшая номер капсульного отеля. Зато внутри стояла вполне приличная широкая лавка, которая заменяла кровать. И стекла избежали трещин. Впрочем, оконце было таким малюсеньким, что и не удивительно. К тому же часть стены занимал бок большой печки, лицом повернутой, если я не ошибалась, в людскую. Относительно тепло и не дымно.
        Относительно - потому что выражение «венцы сгнили» было справедливо для всего дома. Окно целое, а рамы все равно рассохлись. И между бревнами прекрасно задувало. М-да… но все равно лучше, чем господская половина дома.
        Павловна пыталась спорить, что комната совсем не барская, но я обещала здесь ночевать, только пока не приведут в порядок спальню. А пока стоит позаботиться больше о тепле, чем о спеси. И заодно потихоньку привести сюда беременную девчонку, которую мы оставили в возке. Ее так никто из крепостных до сих пор и не видел. От греха.
        Нянюшка еще поворчала и пошла проведать Аришу - мы по пути выяснили, как зовут бедолагу, - а заодно притащила из возка свой войлок. Расстелила в углу. А я только теперь вспомнила, что здесь так принято: прислуга спит в одной комнате с барыней, на войлочке, на полу. Ужас. А ведь вон, Павловна рядом со своим еще один мостит - для Ариши.
        Ладно. Разберемся. А пока я вышла из закута, подозвала Таньку и велела:
        - Вытри пыль, вымети пол, ошпарь здесь все, чтоб клопов не было. Потом возьми, где Павловна покажет, пуховики и застели постель. Когда все сделаешь, больше тебе никто сегодня работы не задаст. Так что поспеши.
        А сама пошла в «столовую» и поинтересовалась насчет обеда, так как аппетит начал командовать. Стол, почти что не колченогий, имелся, и нашелся даже один целый стул. Смахнули вместе со старой дырявой скатертью слой пыли, постелили чистый рушник - сойдет.
        Все это время я старательно концентрировалась на воспоминаниях Эммочки, на том, что происходит прямо сейчас, на ощущениях и нуждах тела. Не думала о муже. Не думала о двух малышах в пластиковом тазу. Ни о чем таком не думала. Иначе захотелось бы сесть на подгнившие половицы и завыть в голос.
        Поэтому - обед. Что у нас?
        М-да.
        Павловна, на ходу ругаясь со всеми подряд, притащила откуда-то и поставила на стол блюдо с жареной курицей. Ну… дня три-четыре назад ее действительно жарили. А потом в лапту ею играли, не иначе. А потом еще зерно молотили.
        Такой высохшей, скукоженной, да еще пованивающей птички я в жизни не видела. И сразу засомневалась, стоит ли ее есть.
        - Павловна, эту мумию только собакам выбросить. И то не стоит - потравятся.
        - Что ж поделать, сударыня-барыня дядина-то скупа, - растерянно ответила няня, пытаясь сообразить, что такое «мумия». - Другого в дорогу и не дала. Хлебца только вот маленько. Даже горшок молока пожалела! - Нянюшка поджала губы.
        - Ну, она и не обязана нас кормить. Пойди узнай, что здесь есть.
        - Да я и так скажу. Щец людских Иванна сварила, да хлеб с мякиной. Вся еда.
        - Щец так щец. Неси.
        - Да нешто ж вы людские щи хлебать будете?! - Нянюшка вытаращилась на меня так, словно у меня выросла вторая голова. - Невместно это!
        - Павловна, еще раз повторю: нам сейчас не до жиру, быть бы живу. Спесь дворянскую после тешить будем. А сейчас неси щи. Сами поешьте и потихоньку Арише в возок отнеси плошку. Как стемнеет, мы ее незаметно в дом возьмем. А пока еще раз проверь, чтобы тепло укуталась. Не лето на дворе. А мне подумать надо.
        Павловна вздохнула и унесла несчастную птицу.
        Я осталась за столом, любоваться на ободранные стены, почти не защищающие от холодного осеннего ветра и сырости. А что будет зимой? Подумать страшно.
        Но пока вокруг тихо и малолюдно, собственные мысли кажутся важнее холода. Что случилось? Как я вообще сюда попала? В тело Эммочки, в тело собственной прапрапра… и так далее бабушки?
        Да, я вспомнила наконец не только жизнь непутевой барышни, но и семейные легенды. Легенды эти, между прочим, отзывались о барышне весьма нелестно. Была она глупа, спесива, равнодушна к собственной дочери и… и утонула.
        Елизавета, ее дочь, выросла сиротой при дядиных детях, нелюбимой, обиженной на весь свет и такой же «неудачной», как ее беспутная маменька. Приданого у нее не было, и замуж она не вышла. Сбежала с заезжим гусаром. Умерла рано, в родах. Остался только ее малолетний сын, который и унаследовал материнскую фамилию, поскольку гусар Елизавету бросил, как только она забеременела.
        От этого самого сына и пошел наш род Штормов.
        Брр, какая жуткая история. Очень не хочется повторять судьбу беспутной барышни.
        Но в то же время…
        Эх, Михаил. Столько лет мы вместе прожили, пуд соли съели, семь пар железных сапог износили. Не думала я, что вот так потеряемся. Во времени? В разных мирах? Поди теперь угадай.
        А может, он как я? Тоже где-то здесь? Ну может же?
        Только вот земля большая. А Мишенька мой ничего не знал о своих корнях до революции. И как его найти - непонятно. Почти без шансов.
        Но ведь почти - это же не безнадежно?
        А значит, я должна выжить. Как-то наладить собственное существование. О ребенке позаботиться, ведь дочь Эммочки ни в чем не виновата. А потом - искать. Вдруг?
        «Вдруг» - волшебное слово. Оно придало мне решимости совсем другими глазами посмотреть на развалины, в которых предстояло жить. Ничего, голова на плечах есть, знания из нее никуда не делись, решительности не занимать. Осилю!
        Глава 7
        Мои раздумья прервала Павловна, негромко ругавшая кого-то:
        - Да что за придурь такая - хлеб жарить? Не была бы рука занята - дала бы подзатыльник.
        - Слышал, будто у заморских господ так принято, «гренки» называется, - ответил юношеский басок.
        В столовой появилась няня с большим горшком, откуда доносился непривычный, но по моему нынешнему состоянию вполне аппетитный аромат. А также парень с тарелкой, на которой лежали куски жареного хлеба.
        - Не гневайтесь, барыня, - сказал он, - хлеб сегодня не пекли. Вчерашний дворня поела, а позавчерашний совсем сухой. Я его в коровьем масле поджарил.
        Я могла бы придраться, что некоторые куски подгорели. Но сейчас главным было другое - парнишка проявил инициативу, вместо того чтобы угостить хозяйку залежалым хлебом. А добрая инициатива, как я уже поняла, здесь в дефиците.
        - Спасибо, хорошо услужил, - улыбнулась я.
        Юноша застыл от удивления.
        Да уж, их тут не балуют комплиментами.
        - Как тебя звать? - спросила я, попутно пожалев, что дворовым не положены бейджики с именами. Кстати, может, ввести?
        - Алексейка, кузнецов сын, - представился парень. - Прислан был на кухне помочь.
        - Вот что, Алексей, - улыбнулась я, - сегодня ты отдыхай, завтра поговорим.
        Алексейка удалился под ворчание Павловны. А я принялась за еду.
        Щи оказались резкими и кислыми на вкус. Со слов няни я поняла, что варили их из прошлогодней капусты, как-то дожившей до нынешнего сентября. Я вспомнила все, что знала об этом продукте, поняла, что в данном случае ботулизм исключен, и доела все.
        Вообще-то вкусно… на голодный-то желудок.
        - Эмма Марковна, я самовар поставила, - сказала няня.
        Кстати, хорошая идея. Надо бы проверить местный буфет или бакалейный отдел. Чай, кофе, кондитерку. От утреннего кофе я бы не отказалась.
        Пока на стол собирали самовар, я прошла в буфетную. Увы, ее состояние было таким же плачевным, как у всего остального дома. Правда, если принюхаться, можно догадаться, что когда-то в серванте хранили что-то связанное с корицей и апельсинами - может, цукаты? А так ни чая, ни сахара. В углу, заросшем паутиной, нашелся дырявый мешочек с заплесневелыми кофейными зернами. Видимо, на них просто не покусились.
        М-да… Ладно, кофе можно прогреть на сковороде, а на первое время хватит дорожных припасов. Спасибо, посуду не растаскали. Но протирать забывали.
        Что ж… будем щи хлебать, пока не разберемся, как дальше жить. Все равно первым делом надо придумать что-то с утеплением дома. Сейчас на дворе только осень, а жить уже невозможно. Что же будет зимой?
        И как вообще выкручиваться в этом веке, имея весьма скудные ресурсы? Тут социалка не предусмотрена… Нет, мне грех жаловаться, я не крепостная девка и не бездомная нищенка. Но недалеко ушла от последней, если честно. Этот дырявый сарай назвать домом - надо обладать воображением и наглостью, которых у меня нет.
        И вообще-то, пока что я здесь по статусу - как сирота в приютском доме или старушка в богадельне. Дают холодную комнату и еду, которую лучше бы сразу снести на помойку. Вся разница - могу потребовать лучшего. Если понять, что можно требовать.
        Значит, так. Сначала ревизия. Я должна знать, что именно у меня есть в реальности и в памяти. Потом… потом буду утеплять дом. Даже если мне придется конопатить его собственными руками.
        С собой у Эммочки было около двухсот рублей ассигнациями. И еще двадцать пять рублей серебром. Надо заметить, что серебряный рубль здесь и сейчас стоит втрое дороже бумажного.
        Эти деньги, считай, наша единственная настоящая кубышка и подушка безопасности. Еще в своем возке столичная вдовушка привезла хорошее белье, довольно платьев, перины и пуховики, которыми обкладывали в те времена господ в дороге. Шкатулку с довольно жалким запасом драгоценностей. Причем серьги, подарок мужа на рождение близнецов, присланный с оказией, пришлось заложить еще в Петербурге. Моя наличность, собственно, из этого источника и происходила.
        Ну и по мелочи - немного сахара, пара фунтов чая, коробочка новомодных «конфект», как здесь называют шоколад.
        И все. Ну, не считая ребенка, ее няни-кормилицы с собственным малышом, Павловны и Еремея. И беременной девки, которая явно никак не актив, а источник проблем.
        С этим ясно. Теперь надо обойти дом и двор, хозяйственные постройки, всякие сараи, амбары, погреба. Скотный двор? Он тут есть? Гумно?
        Уф-ф-ф… я любила русскую историю, довольно много знала когда-то о девятнадцатом веке. И о промышленности, и о другом всяком. А вот сельское хозяйство как-то меньше меня интересовало. Но, думаю, разберусь.
        Да, кстати, есть еще одна проблема. Мелкая по сравнению с прочими. И даже, похоже, решаемая. В какой век меня занесло - понятно. Остается выяснить, в какой год. Настенных календарей я пока не обнаружила.
        Придётся применить такой ресурс, как память Эммы Марковны. Вспомним-ка недавние исторические события…
        Ну да, незадолго до того, как пришлось бедной барышне с ребенком на руках бежать из Санкт-Петербурга, стало известно, что Наполеон сбежал с острова Эльба, высадился во Франции, без единого выстрела ее захватил, правил сто дней. Все закончилось под Ватерлоо, там выстрелов хватало. Потом император немного пометался по Франции, забежал на английский корабль, а его отвезли на остров Святой Елены, такой далекий, что там и в XXI веке нет сотовой связи.
        Про поражение и ссылку Бонапарта Эмма Марковна узнала в дни отъезда из Питера. История такая, что в любом стрессе запомнишь.
        Значит, у нас 1815 год. Связанный не только с судьбой Наполеона, но и с очень интересным природным катаклизмом. Надо бы о нем вспомнить. А пока - продолжить ревизию.
        Глава 8
        Время шло к вечеру, но на дворе было достаточно светло, и я решила продолжить ревизию. Сообразила, что дорожные туфли лучше было бы поберечь. Барышня Эммочка, в порыве интуитивного скопидомства, прыгнула с моста разувшись, и от воды они не пострадали. Значит, надо и мне позаботиться.
        Павловна задачу поняла и минут через десять притащила мне стоптанную, по ее ворчанию, «не барскую» обувь, которую она назвала к?ты. Разбитые полусапожки, видимо, принадлежали старой барыне, маменьке Эммы. Они постоянно пытались свалиться с ног, но при медленном шаге держались, а делать ревизию бегом я и не собиралась.
        Просветы бывают в самых густых тучах. Оказалось, при усадьбе имелась баня, причем относительно новая. Оставалось понять, как пустить ее в эксплуатацию. Павловна объяснила, что распорядиться должна Иванна, супруга старосты.
        Потом мы свернули на скотный двор. Мое появление совпало с возвращением скотины с выпаса, я насчитала восемь коров. Судя по стойлам, коровник предназначался для гораздо большего стада. Тощих и грязных овечек сосчитать не удалось, но их было десятка три. В свинарник я заглянула издали. В грязи страдали какие-то несчастные существа, которых можно было назвать эталоном антисанитарии, но никак не сытости и жирности.
        Чуть больше порадовала конюшня. Если она и была недавно Авгиевой, то в ней уже появился свой Геракл - Еремей. Под его руководством двое пареньков расчистили пешеходную дорожку и приступали к стойлам.
        - Я, барыня, - приветствовал меня кучер, - щец похлебал да и делом занялся. Обленился народец-то, да я им рассказал, что вы крутеньки и за вами взгреть дело не станет.
        Я улыбнулась, поблагодарила кучера. Что же касается материальной части, тут радоваться было особо нечему: пять лошадок, из них две - те, что были запряжены в нашу кибитку.
        Из конюшни Павловна повела меня на гумно. Судя по шуму, там еще работали. По дороге мы заглянули в возок и убедились, что Ариша, тайком накормленная щами и укутанная в Еремеев тулуп, пригрелась и уснула, вытянувшись вдоль лавки.
        Ну и слава богу. Вечером приведу ее в комнаты, а там посмотрим.
        Что такое гумно, я помнила туманно. Вроде бы сарай, где сушат и обмолачивают снопы. Пшеницу. Так ведь? Что-то смутное вертелось в голове насчет ям, в которых должны гореть костры, а над ними, стало быть, и сушат все это хлебное добро.
        Костров я не нашла. Зато вляпалась в грандиозную и очень липкую грязную лужу. Что в поместье имелось в достатке, так это глина. Вперемешку с коровьим навозом и еще какой-то дрянью.
        - Барышня! - в голос возопила Павловна, обнаружив, что я едва не потеряла в глубинах этого богатства обувь. - Да куда ж вы! Вот туточки надо, бочком… Ироды проклятые, до чего довели! Бездельники! Хлебогады!
        Из лужи она меня выудила, и на гумно мы попали. И там я нашла двоих тощих мужиков с цепами и старосту, судя по всему пьяного в зюзю, мирно спящего на ворохе соломы. В одних мешках, из более крепкой ткани, было зерно, в других, не столь надежных, - какой-то растительный сор, явно нужный для чего-то.
        Может, я еще не научилась пользоваться сознанием барышни, может, она с этими остатками не сталкивалась, но пришлось посоображать самой. Это же мякина, или полова, - то, что остается после обмолота. Ею можно кормить скотину, предварительно запарив, или подмешать в хлеб.
        М-да… а вот интересно. Если соединить грязь из лужи, солому, тот самый навоз, известь и вот эту мелкую колючую субстанцию, оставшуюся после обмолота… хм.
        Я взяла горсточку мякины, растрясла по ладони, стала глядеть. И сама почувствовала на себе пристальный взгляд.
        Э-э, а староста не так-то и пьян. Может, и не пьян вообще. И в мои-то времена пьяных жалеют, а раньше была социально приемлемая форма неадекватности. Супруг мой говорил, что по дореволюционному законодательству при любом преступлении состояние алкогольного опьянения считалось смягчающим обстоятельством. Потом, при советской власти, наоборот, отягчающим.
        Ладно, мне сейчас эта историческая юриспруденция не нужна. Мне нужно сделать ревизию ресурсов, как материальных, так и трудовых. Уж барыня точно не должна руками в грязи возиться.
        - Селифан, - сказала я максимально участливо, - спать не жестко?
        Староста открыл глаза и посмотрел на меня ошарашенным, но, как я и предполагала, вполне трезвым взглядом. Такого заботливого обращения он не ожидал.
        - Ась? - удивленно сказал он. - Не гневайтесь, барыня, простите мужика, уморился с утра.
        - Как поработали сегодня, сколько намолотили? - спросила я.
        - Да народ сегодня-то не очень к работе охоч, в канун-то праздника, - ответил староста.
        Ох, Эммочка, вот тебе и задачка. Какой праздник-то? Ошибешься - не то что разоблачат, но будут считать совсем полоумной барынькой, оставившей рассудок в столицах.
        И тут я вспомнила пару народных примет. Придется рискнуть.
        - Старая негодная яблоня в саду найдется - срубить и печи в доме протопить, чтобы зимой тепло было?
        - Найдется, найдется, - кивнул староста. - Сейчас распоряжусь.
        Я улыбнулась - угадала. Это Покров. Ну что же… зато посмотрю на всех своих крестьян разом - они ведь придут в церковь.
        - Ты мне вот что скажи, - я напрягла память, что-то выудила из детского опыта Эммочки, что-то из читанной классики русских писателей, - сколько четвертей ржи намолотили? Каков урожай? Заготовлено ли сено на зиму для скотины? Что на птичьем дворе у нас? На огородах? Капусты нарубили на зиму?
        Селифан в ответ на каждый вопрос только моргал. Кажется, он не ждал от меня таких хозяйственных знаний. Барынька из самой столицы, да после института, что она может понимать в крестьянских делах? Тут он был неприятно поражен. Более того, даже Павловна у меня за спиной озадаченно крякнула. А я продолжала, не давая им опомниться:
        - Девки в поместье чем заняты? Птичницы и скотницы где? Почему в конюшне один Еремей распоряжается, где здешний конюх?
        Лицо старосты напоминало экран компьютера, когда после перезагрузки одновременно выскочили несколько обновленных приложений. Здесь были и растерянность, и злость, и страх.
        Впрочем, немного погодя загрузилась программа «добродушно-глуповатый, но старательный».
        - Вы уж звиняйте, барыня, - сказал он, - рад бы вам ответить, кабы готов был. Хлеба - десять четвертей намолочено, можете сами в амбаре поглядеть. Сено… не очень, дождливое лето выдалось. Сколько смогли - взяли. Капуста уродилась, ее девки после Покрова рубить примутся. Сейчас-то они к празднику готовятся. Я им работы задам.
        Похоже, я перестаралась, закидав старосту вопросами, - он умудрился не ответить на половину. К тому же осмотр был не окончен.
        - Вот что, Селифан, - сказала я, - потом дашь мне полный отчет. Окончите молотьбу и отдохните.
        Староста что-то промямлил, я покинула гумно, удачно обойдя лужи. Это было не так-то просто - уже стемнело.
        Осмотреть амбар и сеновал? И кстати, найдутся ли дома свечи? Ох, вот с этим надо что-то решать, я же пропаду тут темными ночами, когда даже масло для лампадок надо будет экономить.
        - Барыня, - услышала я тихий, смутно знакомый голос, - сделайте милость, выслушайте. Важное скажу! Уезжайте отсель, пока беды не приключилось!
        Глава 9
        Я обернулась и не без труда узнала прорицательницу. Это была Танька - девица, которой я поручила привести в порядок свою спальную каморку.
        - Танюша, - сказала я, удачно подавив волнение, - расскажи-ка подробней, что за беда такая приключиться может?
        - Танька, что ты к барыне лезешь? - проворчала Павловна, к счастью не расслышавшая зловещих слов.
        Девица не успела ответить няне, когда сзади нарисовался староста.
        - Ты чо тут без дела шлендаешь? - спросил он. Танька чуть не вжалась в сарай.
        Похоже, пришла пора решить вопрос о власти.
        - Ты спаленку убрала? - спросила я. Девчонка только кивнула. - Тогда покажи-ка мне сад яблоневый. Проводи туда, а потом домой ступай.
        - Эмма Марковна, проводить я сам… - начал было староста. Я перебила его повышенным тоном, да так, что сама себе удивилась.
        - Это мне решать, кто какую услугу окажет! Да, голубчик, скажи-ка, будет ли завтра на барском столе хлеб свежий? Праздник как-никак. Ответь-ка!
        - Эмма Марковна, так-то оно… - неуверенно начал староста. Я даже догадалась, что он хочет сказать «не моя обязанность». Эх, существует ли регламентация этих обязанностей?
        Выручила Павловна.
        - Не твое дело, сказать хочешь? Твое дело баб найти, чтоб испекли. А коль тебя бабы не слушают, пусть твоя Иванна печет, если ты хучь для жены своей указка.
        Староста зло посмотрел на няню, но возразить не смог.
        - Вот что, голубчик, - сказала я чуть тише, но столь же уверенно, решив не называть старосту по имени, - закончи-ка с молотьбой да обеспечь хлеб на завтра. Павловна, а ты ступай в дом и проследи.
        - Проследить и без меня могут, - возразила няня.
        Настал самый неприятный момент для любого начальника: подавлять волю хорошего, даже близкого человека. Ссориться с Павловной я не собиралась. Но определиться с иерархией придется.
        - Милая моя, - постаралась я сказать одновременно громко и душевно, - ступай в дом. Лучше тебя никто не проследит. А по усадьбе меня и Танька проводит. Пошли, - велела я девке таким тоном, чтобы было ясно - разговоры на тему, куда кому идти, кому что делать, окончены.
        Я развернулась и пошла в ту сторону, где, по моему предположению, был сад. Сзади донесся сердитый спор старосты и няни, но, как я поняла, сами приказания они не оспаривали.
        Идти было недалеко. В садоводстве я в последние годы разбиралась неплохо и тут же поняла, что на выбраковку годится каждое пятое дерево.
        - Какая беда грозит? - спросила я Таньку. - Говори, не бойся.
        - Старая барыня здесь ни года не жила, все у брата хозяйствовала, - неуверенно вздохнула Таня. - А без барыни, понятное дело, вольготно живется. Не всем, конечно, а кто хитер. Барыня, когда уехала к братцу своему, оставила Федорыча ключником и бурмистром, чтобы за хозяйством наблюдал и ей присылал доходы. Вот только и года не прошло, как Федорыч на Масленицу замерз.
        - Это как? - спросила я, разглядывая одинокое красное яблоко, сохранившееся на голой ветке.
        - Шел от кума, упал в сугроб, когда нашли - замерз уже. Стала ключницей его жена Настасья, да и она недолго прожила. А я слышала перемолвку старосты и старостихи, мол, барышня-то дотошная, в первый день в доме раскомандовалась - то ей не нравится, это не годится. Иванна-то и говорит: барышня нежная, такой замерзнуть да богу душу отдать - дело плевое. А еще того раньше - от печки угорит, как бог есть.
        Несмотря на то что вечер был теплый, меня пробрал легкий морозец. Ничего себе, милое поместье! Я ожидала ужасов, но больше хозяйственных. А тут того и гляди обратно на тот свет отправят.
        На секунду меня захватила мысль - а что, если таким способом можно вернуться на свою уютную дачу под Зеленогорском, к мужу, электричеству и хорошей медицине?!
        Но я сразу отогнала этот соблазн. Не может быть все так просто. И Мишенька… не оставляет меня надежда, что он тоже где-то здесь. Сама не понимаю, откуда взялось, а вот тянет внутри, свербит. Нужно выживать и искать.
        - Понятно. Спасибо, голубушка, за предупреждение. Я разберусь. А пока скажи, милая, молодые деревья есть? А ягодные кусты? Где тут, кстати, огород?
        М-да. Сумерки немного сгладили впечатление, но ягодный сектор сада и огород имели весьма жалкий вид. Смородину и малину, похоже, никто не подрезал. Я нарвала смородиновых листьев - хоть какой-то чай, когда запас кончится.
        Огород выглядел еще печальнее, чем сад. Кривые лысые грядки утонули в грязи. Капусту еще не сняли, она мокла под дождем, расстелив в лужах нижние листы. О картошке Таня не слышала, даже переспросила.
        А вот это жалко, конечно. Ведь этот полезный корнеплод есть в империи, я точно знаю. Но в широкое употребление пока не вошел и еще лет тридцать не войдет.
        Значит, надо позаботиться, чтобы у меня эта культура была. А где взять семенной фонд? Хм… память Эммочки внутри меня внезапно встрепенулась и словно на ухо нашептала: у немцев в городе! Уж они-то по огородам картошку сажают - только в путь!
        Вот и ладненько, вот и ясненько. Но это дело можно до весны отложить, кто ж картошку в зиму сажает. Здесь поважнее есть дела.
        Например, как не угореть и не замерзнуть в этой развалине.
        Откровенно убивать меня староста с женой побоятся. Я все же дворянка, да не без родни. Мало ли какие у нас между собой счеты, а если я сгину, здесь моментально тесно станет от полицмейстеров, дяденькиных холопов с дубьем и даже солдат. В те времена с этим было строго - сословное уложение, корпоративная солидарность дворян против бунтовщиков и вот это все.
        Но вот грибочков особенных в щи положить или вьюшку задвинуть раньше времени - разве ж трудно? И никто не виноват, а если и виноват, так вместе с барыней молодой угорел! Наверняка это ее слуги набедокурили!
        М-да. Проблемка. Ну да ничего, я тоже не лыком шита. Сегодня же прикажу, чтобы пока что готовила мне только Павловна. Сама бы щец сварила, да нельзя - не по статусу. И это не шутки: если начну вести себя слишком уж оригинально, и дворня слушаться перестанет, ославит сумасшедшей, и родня может подсуетиться, сплавить в приют для душевнобольных или монастырь - не знаю, как у них тогда было положено. А остатки имущества прикарманит.
        Кстати, интересный вопрос: так ли заинтересовано само «имущество» - крестьяне - в том, чтобы оказаться у нового барина? Другого хозяина, да того же дядюшку, такое отношение к работе не устроит…
        - Барыня, шли бы вы в горницу, темно уж совсем. - Танька так и ходила за мной по пятам, пока я гуляла между кривыми яблонями и пересчитывала полуутоплые капустные кочаны. - Не ровен час, застудитесь или споткнетесь!
        - Да, милая, идем, - кивнула я, оставляя на время свои размышления. - Пора ужинать.
        Танька ответить не успела, потому что откуда-то со стороны двора послышался дикий визг, а потом отборный мат.
        Что еще случилось?!
        Глава 10
        - Черт, черт! Нечистый! - подвывала Иванна, сидя прямо в луже между моим возком и крыльцом. - Чур меня! Чур! Нечистый!
        - Что здесь происходит? - спросила я у перепуганного Селифана. Вокруг толпились неясные тени остальных дворовых, потом с крыльца сбежала Павловна со свечным огарком, который она заботливо прикрывала от ветра ладонью.
        - Нечистого вы привезли, стало быть, барыня, - промямлил староста и наградил меня таким взглядом, что захотелось совсем нецивилизованно отвесить ему пинка. И не потому, что я барыня, а он крепостной, а потому, что терпеть не могу злобных дураков.
        - А ну, разойтись всем! А ты, глупая баба, вылезай из лужи и толком скажи, что тебе там примерещилось! - Я совсем немного повысила голос. Все же не зря работала в свое время на комбинате, где орать было бесполезно. Шум стоял такой, что все были вынуждены глотку драть в обычном разговоре. Приходилось иначе воздействовать на подчиненных. Вот и сейчас одной интонацией удалось прекратить невнятные завывания старостиной жены.
        Я уже в целом догадалась, что произошло. Эта любопытная зараза полезла в возок. Ну и наткнулась на Аришу. А та, не будь дура, в темноте ее напугала. Нарочно или нет - потом разберусь.
        - Я пошла проследить, как девки на завтра стряпают, - начала Иванна, стряхивавшая грязь с подола. - Мимо возка прохожу, а там кто-то возится! Ну я и подумала… Сунулась внутрь, а там страх божий! Как рыкнет да глазами огненными пронзит! Я и обмерла…
        Угу, обмерла она. Я чуть не оглохла от этого обмирания. К тому же, несмотря на полутьму, я разглядела во взгляде старостихи едва скрытое опасение. И догадалась какое.
        - «Мимо возка прохожу», - передразнила я Иванну, - дай, думаю, загляну в барский сундук. Так было? - буквально выстрелила в старостиху вопросом. И впилась взглядом в ее глаза.
        Иванна покраснела, и если и планировала вранье, то не решилась.
        - За всем в поместье глаз нужен, - неуверенно сказала она.
        Что же, это хороший шанс сменить тему разговора.
        - За всем, за всем, - опять передразнила я. - И за барским возком, и за барским домом. И за всеми вещами барскими, да?
        Иванна поняла, куда свернул разговор. Пожалуй, нечистой силы она побаивалась меньше, чем барского гнева.
        - То-то я видела сегодня, как за барским буфетом присматривали, - сурово продолжила я. - Мышь на пустой полке от голода повесилась.
        Похоже, старостиха не знала этой современной метафоры, связанной с холодильником.
        - Эмма Марковна, взаправду повесилась? - со страхом произнесла она.
        - А тебе часто баре врут? - ответила я вопросом на вопрос. - Ступай на кухню и радуйся, что праздник завтра. Или еще поговорить хочешь?
        Иванна с опаской покосилась на возок, но повернулась и убралась. Ни ее мужа, ни остальных дворовых поблизости уже не было. Похоже, они испугались вопросов об интересе к барским вещам.
        Пожалуй, надо этим воспользоваться и вызволить «нечистую силу». Тем более темно.
        Ариша и сама мелко крестилась, терла красные от сна и слез глаза и попыталась с ходу бухнуться барыне в ножки с причитаниями, что никакой нечистой силы отродясь не видывала. А когда кто-то незнакомый в возок заглянул, уж сама не помнит, что закричала со страху.
        Пришлось еще ее и успокаивать. А потом, выставив Павловну на шухер, красться с девчонкой под тулупом в каморку. Там уже проще было - догадливая нянюшка постелила войлок под лавку, а одеяла набросила так, чтобы они свисали до пола. Так что спрятать контрабанду не составило труда.
        Я оставила Павловну разбираться с тем, как Ариша под той лавкой будет есть, пить и ходить на горшок, а сама отправилась в столовую. Цельные свечи в доме пока что не нашлись, одни огарки, да еще светили масляные лампадки перед иконами. При таком освещении много не наинспектируешь, но я все же оторвала затхлые обои в углу и пощупала бревна. Так-так-так… есть у меня мыслишка. Но озвучу я ее завтра.
        А сейчас ужин. Опять гренки и людские постные щи. Я поела без опаски, вряд ли Иванна так быстро нашла бы поганку и рискнула бухнуть ее в общий котел. Тем более эту самую эффективную поганку, например бледную, еще найти надо. Пока так поедим, а дальше посмотрим.
        Захотелось запить ужин чем-то горячим. Вспомнила про смородиновые листья. Решила было послать Павловну на кухню, но та кряхтела без всякой наигранности - уходилась за день, и я решила дойти до кухни сама, используя в качестве переносного светильника свечной огарок.
        Коридор между столовой и кухней был короток и широк. Проектировщик внутридомовой логистики позаботился, чтобы прислуга с кастрюлями в руках не упала. Поэтому мое порожнее путешествие тоже увенчалось успехом.
        На кухне оказалось неожиданно светло. Освещали ее несколько батарей лучинок в поставцах. Я улыбнулась простому техническому решению: лучинки пылали над лоханями с водой, поэтому давали двойное освещение - и огонь, и отражение.
        Две бабы месили тесто, третья приступала к работе. Я велела ей найти чайник и заварить листья - к счастью, баба со второго захода поняла приказ. После этого я спросила, для чего месят тесто.
        - Так это, барыня, пироги на завтра, - ответила одна. - Их всегда в праздник пекут, для людей в доме и церковного причта.
        Оказалось, что пироги самые простые, с кашей и с грибами. И тут у меня появилась идея:
        - А замесите теста побольше, испеките вдвое. Если начинки не хватит - просто калачиков налепите.
        Бабы стали вздыхать и говорить про Иванну, но я ответила, что теперь решает не она, а если сегодня они задержатся, то я за внеурочную работу сниму с них день барщины. Эта идея им понравилась, а так как чайник уже вскипел, я вернулась в столовую. Разумеется, чайник несла баба - я уже поняла, что это не барское дело, да и ходить темным коридором ей было привычно.
        Еще не войдя в столовую, я поняла, что Павловна с кем-то говорит:
        - Зачем приперся? Какое дело до барыни?
        Глава 11
        Я и двух часов не провела в потемках, а глаза уже адаптировались. Поэтому визитера разглядела сразу. Это был Алексейка.
        - Дело тайное для Эммы Марковны, - сказал он. - Ой, барыня!
        «Опять меня убить собрались? - с печалью подумала я. - Не много ли на один-то вечер?»
        Дополнительные секреты от Павловны, пожалуй, не нужны. Это единственный близкий человек, обижать его нужно в последнюю очередь.
        - Алексей, садись и говори свое тайное дело, - устало сказала я.
        Несмотря на сумрак, я разглядела удивление и даже недоверие в глазах парня. Скорее всего, это относилось к праву садиться при барыне. Наконец он сел на край стула и начал тихим голосом:
        - Мой батя иногда в дом приходит, по разным железным работам. Ну и меня берет.
        - Твой батя - кузнец? - спросила я.
        Алексейка кивнул и продолжил:
        - Ключница Настасья звала его, если замки менять приходилось. Батя мой с мелкой работой тоже справлялся и меня учил. А как стала помирать Настасья, взяла клятву с меня, что я в большую кладовую Селифана с его бабой не пущу. Так и подучила: замок испорти и объяви - не буду замок ломать или дверь, пока барыня не пришлет записку, что, мол, теперь Селифан ключник и право имеет в любую кладовую войти. Уж как староста ругался… Но меня с отцом дверь взломать не заставил и сам не решился. Барыня-то ему позволенья так и не прислала, мол, сама приеду, при мне дверь и откроем.
        - Так сколько же кладовая закрытой простояла? - спросила Павловна.
        Даже в темноте было видно, как Алексейка наморщил лоб.
        - Пожалуй, с прошлой Пасхи, - произнес он наконец.
        М-да, полтора года. Надеюсь, в этой таинственной кладовке не хранились вареные колбасы, скороспелые сыры и прочие нежно-органические вещи.
        - Так что, барыня, - несмело сказал Алексей, - батя мне велел: ступай в усадьбу и расскажи Эмме Марковне про кладовую, а если она захочет - так и открой. Работа невелика, гвоздь в замок даже не забит, так, вставлен и воском залеплен.
        Павловна заохала, предложила отложить экспедицию до светлого времени суток. Но хотя я и устала, спать не хотелось. К тому же не зря же парень тащился на ночь глядя со своим слесарным мешком.
        - Пошли, - сказала я.
        Операция оказалась легкой и почти бесшумной. Уже через десять минут мы втроем оказались внутри двух комнат, уставленных корзинами, бочонками, ящиками и различными бутылями. Пусть немалая часть тары оказалась пустой, удалось найти некоторые ценности.
        Первое и, пожалуй, самое своевременное открытие - вязанка кривоватых и тонких восковых свечей. Парочку из них я немедленно зажгла, чтобы осветить помещение.
        В кладовой нашлась целая алкогольная коллекция - десяток огромных бутылей с настойками. Одну из них я даже попробовала - Павловна долго вытирала передником горлышко бутылки, а потом принесла чашку. Напиток был умеренно резким и крепостью не меньше тридцати градусов, впрочем, с приятным вишневым послевкусием. Несмотря на ворчание няни, я разрешила угоститься Алексею, уж очень любопытно блестели его глаза в свете свечей. Парень слегка поперхнулся, доказав тем самым, что он не особый любитель.
        В некоторых бутылях была не настойка, а медовая ягодная наливка. Но меня особенно порадовали две большие склянки с уксусом. Этот натуральный химикат пригодится непременно.
        Также порадовали мешки с окаменевшей, слежавшейся солью. В таком виде, конечно же, в солонку ее насыпать было неэстетично. Но свойства она явно не потеряла.
        Нашлась также здоровенная бутыль с лампадным маслом. Литров на шесть-семь! Вот эта находка обрадовала меня больше других. Я тут же отправила Павловну в буфетную за стаканами - видела там что-то такое пыльное и не слишком тонкостенное, но достаточно прозрачное. Няня вернулась минут через пять, ворча и ругаясь как на местную ленивую дворню, так и на барышню, которой невесть что в голову взбрело.
        Но когда я сделала из этих стаканчиков две «вечные» свечи, Павловна замолчала. Да и Алексей только удивленно моргал. Дело в том, что лампадки возле икон давали так мало света, что с ними можно было и не считаться. А вот свеча в стакане с маслом горела ровно, лепесток огня вытянулся длинненький, красивой формы. И светил гораздо ярче.
        - Свечи экономить надо, - пояснила я удовлетворенно. - А масла тут целая бутыль. На первое время сойдет.
        Дальше-то я разберусь. Недаром полжизни проработала технологом в цеху. На комбинате «Красный треугольник». Я не профессор химии или там истории. Но интересовалась, а с мужем на даче в девяностые много на чем экспериментировать пришлось. Я и спиртовку сооружу, и керосин добуду, и даже газовую горелку смогу, дайте только время… и ресурсы.
        Надо сесть и записать, что у нас есть. И что я смогу сделать. Я здесь попаданка или кто, в конце концов? Мишенька обожал книги про попаданцев во времени и прогрессоров, вечно зачитывал мне куски, пока я тоже не увлеклась. И теперь у меня есть возможность попробовать на практике, как оно.
        Ох, глаза б мои не видели эту возможность… но увы.
        Павловна притащила из буфетной еще два стаканчика, и дальше мы пересчитывали остатки былой роскоши при вполне комфортном для привыкших глаз освещении.
        Что хорошо - нашлись грязноватые, но вполне приличные одеяла - три штуки, пуховики-перины, еще три штуки. Подушек с пяток. Ни моль, ни перьевой клещ их поесть не успели, и я уже наметила на завтра грандиозную стирку, но тут вспомнила про Покров. Ладно, после праздника перестираем. Просто постелить вот это вот и лечь я бы не рискнула. Тут дезинфекция нужна.
        Порадовали также несколько отрезов ткани - пестренький, но вполне добротный ситец, неплохая шерсть. Всего по паре-тройке метров, но мне еще ребенка одевать и самой что-то носить помимо выходных платьев Эммочки. Да и дворня одета в какую-то непотребную рвань, даже Иванна и Селифан не слишком-то выделялись на общем фоне.
        Съестного в кладовой не было, здесь продукты хранили в амбарах и погребах. Зато нашлась еще одна бутыль с лампадным маслом - на этот раз поменьше, литра на три.
        Мы уже перебрали почти весь хлам, которого было тоже достаточно, когда Павловна вдруг заприметила в дальнем углу что-то интересное.
        - Гляньте-ка, барышня! Никак это вашего батюшки барина! Вот диво, не покрали!
        Глава 12
        В импровизированной спаленке было душно, Павловна храпела, Ариша тихо посапывала, но все равно я выспалась. Пробудившись, первые пару секунд пыталась нащупать мобильник и понять, как я оказалась в этом отеле.
        Потом все вспомнила. И еле удержалась, чтобы не закричать от ужаса. Где Миша? Почему я его еще не нашла?
        Взяла себя в руки. Если паниковать, то ни-че-го не сделаю. Есть только один вариант: освоиться в этом мире, выжить самой. И только после этого постараться понять, что же произошло. Искать мужа. Если же нырнуть в страх и тоску, как во вчерашний пруд, то никому я помочь не сумею.
        Практический же рецепт был прост: как можно скорее встать и взяться за дела. Что я и сделала.
        Заодно вспомнила мелкие радости вчерашнего вечера. В большом сундуке, закрытом на замок, обнаружилось медное оборудование, о предназначении которого я догадалась после ответа Алексея удивленной Павловне.
        - Потому-то ключница Настасья так кладовую и блюла. Не желала, чтобы винокуренный прибор на сторону ушел.
        Да, это был настоящий перегонный аппарат. Я вспомнила, что когда-то в России дворянское сословие имело право изготавливать крепкие спиртные напитки для своего потребления, а также сдавать их казне. Вот откуда такой запас настоек! Старый барин, видимо, занимался любительским винокурением, а барыня этот процесс забросила, услаждая себя малиновыми и голубичными наливками - они и слаще, и слабее. Аппарат был помещен в сундук. В нем же я обнаружила еще одно наследие старого барина, не востребованное после его смерти: коробку с двумя старинными пистолетами. Я пока оставила все как есть, только попросила Алексея запереть сундук. И отправилась спать, отдав распоряжения на утро.
        Павловна распорядилась, и, едва я опустила ноги на холодный пол, девица внесла таз с водой и поставила на табуретку. Я уже поняла, что в этой усадьбе особой комнаты для умывания нет и ей может стать любое помещение. Умылась холодной водой, обтерлась относительно чистым полотенцем и стала одеваться в тусклом свете из окошка.
        Если мой вчерашний наряд следовало назвать «дорожным», то сегодня я надела лучшее платье и парадные туфли. К счастью, распогодилось и, кажется, даже подсохли самые одиозные лужи во дворе. Сам храм был на горке, и дорожка к нему оказалась почти сухой.
        Священник ждал меня в церковном притворе. В институте благородных девиц я пребывала безвыездно четыре года, да еще потом три вдали от родного крова. Так что помнил он девочку-подростка, а сейчас беседовал со вполне взрослой барышней.
        Кстати, из воспоминаний самой барышни я почерпнула, что на пути в дядюшкино поместье она остановилась в Тихвинском монастыре, исповедалась, покаялась в грехах, получила отпущение и какую-то совсем скромную епитимью. О чем я и сказала отцу Даниилу. Он облегченно вздохнул: вряд ли бы я поведала ему о каких-то прежде неизвестных девичьих грехах, а вот знать барские тайны священнику совсем не хотелось.
        Что же касается храма, то был он каменный, построенный, когда «Голубки» знали лучшие времена и помещик был богат. Неизвестный архитектор явно взял за основу столичный барочный проект.
        Зазвонили колокола, нестройно, но громко. Минут за пятнадцать храм наполнился сельскими жителями.
        Освещение было естественным - несколько свечей погоды не делали. Но все же я смогла составить некоторое представление о моих новых сотрудниках, или подчиненных. На самом деле, моей собственности, как бы дико это ни звучало.
        Оделись крестьяне так хорошо, как только могли - половина мужиков в новых лаптях, остальные их просто почистили от грязи и намотали свежие онучи. На голове у баб - светленькие платочки. Негромко переговаривались, вставали на привычные места. То, что барыня смотрит на них с хоров, узнали скоро, но лишь иногда бросали быстрый взгляд наверх.
        Вообще-то, их тоже можно понять. Это ведь абсолютно подневольная рабсила, в прямом смысле слова. И никакого стимула лучше работать у них нет. Социальный лифт? Разве что стать сельским старостой или бурмистром. Материальная заинтересованность? Сколько четвертей ржи они ни намолотят, дополнительного дохода не будет. Остается только страх - высекут на конюшне, может, сдадут в рекруты. Надо, кстати, выяснить, какая была практика у прежней барыни.
        Так что никаких стимулов. Такие подчиненные, как Алексейка, - клад. Надо подумать, как и остальных заинтересовать в результатах труда.
        Служба между тем шла своим чередом. Я знала, что иногда сельские попы, впервые став настоятелем храма, устраивали богослужение по полной, часа на три-четыре, по Типикону, чтобы паства поняла: поп серьезный, все знает, все понимает.
        Между тем дошло до освящения хлеба, плодов и елея - растительного масла. А также молитв с просьбой уберечь от «града, труса и нашествия иноплеменных». После чего батюшка перешел к проповеди. Напомнил о недавнем нашествии иноплеменных, удачно отраженном. Что такое «трус», уточнять не стал - видимо, все знали.
        Я улыбнулась - интересно, хотя бы раз в истории этого села на Среднерусской равнине был «трус» - землетрясение? И тут же вспомнила другой катаклизм, случившийся именно в 1815 году. Не землетрясение, а другое событие, очень часто с ним связанное.
        Какая тема-то интересная! Не забыть бы о ней. Тем более прямо сейчас отец Даниил должен сделать очень важное заявление для паствы.
        Может, вчера я устала, но тогда лица мужиков показались мне если не глупыми, то уныло-безразличными. Сейчас же впечатление оказалось иным. Похоже, барщинные мужики и дворня были готовы включать дурака перед барином, точнее, барыней, способной в любой момент отправить их на какую-то работу. Сегодня же, в праздник, такая мимикрия была им не нужна. Или они опять ее включат, когда я к ним обращусь?
        Глава 13
        - А еще скажу, - завершил проповедь отец Даниил, - боярыня Эмилия Марковна поздравляет вас с праздником и приглашает всех в усадьбу на угощение.
        Толпа отозвалась удивленным вздохом. Видимо, такие отношения между помещицей и крестьянством были непривычны. Но от приглашения не уклонился никто.
        Угощение, конечно же, оказалось самым простым: на козлах положены доски, а на досках - чашки с хлебным вином и корзины с пирожками и крендельками. Насчет посуды пришлось выдержать небольшую войну с Павловной. Она неохотно согласилась выделить самые щербатые чашки из тех, что нашлись в буфете. И все время ворчала, мол, ироды, потом и так брагой дома упьются, а самые неленивые питухи пойдут в соседнюю Васильевку, в кабак. Я пропустила воркотню мимо ушей - пусть поругается, раз человеку приятно.
        На отдельном столике, накрытом скатертью, были пироги и рюмки - для меня, отца Даниила с дьячком, звонарем и хором - четырьмя голосистыми мужичками. Сюда же пришлось пригласить старосту, правда, поручить ему, чтобы был порядок.
        Это оказалось излишним. Мужички и бабы держались на барском дворе настороженно и не кинулись на вино и закуску, как я опасалась. Пришлось даже их подбадривать. Поп благословил трапезу и сам подал пример, все выпили и закусили.
        - А теперь, братья и сестры, боярыня Эмилия Марковна речь держать будет, - сказал батюшка.
        Я улыбнулась - уже поняла, что в православных святцах Эммы нет, поэтому меня окрестили Эмилией. Но тотчас же стала серьезной: толпа замолчала и ждала моих слов с интересом. А может, и страхом.
        - Спасибо, мужички, - начала я, - спасибо, что хлеб до дождей убрали и сено заготовили.
        Речь я готовила заранее и постаралась, чтобы она оказалась максимально короткой.
        Потом я добавила, что буду здесь жить и никуда не собираюсь, и заметила печальную гримасу на физиономии старосты. Напомнила о давнем царском указе, что нельзя гонять на барщину больше трех дней в неделю, обещала соблюдать по мере возможности, но за особую службу и поблагодарить отдельно.
        - И вот еще что, - добавила я. - Хочу, чтобы хозяйство мое прибытки приносило. Кто будет мне верный помощник в этом деле, - думала сказать «раб», как тут принято, но рот не раскрылся, - кто будет стараться, то с тем, как с вольным человеком, поделюсь от прибытков.
        Толпа ахнула. Похоже, такого мужичкам еще не предлагали.
        После этого я замолчала. Священник благословил паству, и скромный фуршет почти закончился. Почти, потому что Павловна среди утренней воркотни подала важный совет: пригласить священника со всем церковным причтом в дом и сугубо угостить рыбным пирогом. Я уже поняла, что в новом-старом мире, в котором пришлось обживаться, иерархия, а проще говоря неравенство, - необходимая составляющая. Так что крестьяне пошли по избам, а я с избранной компанией - в дом.
        Поп начал со мной беседу об урожае. Я не знала, как ее поддержать и стоит ли поговорить о девке Арише. И тут дьячок обратился ко мне с неожиданным вопросом:
        - Эмма Марковна, извините, вы же боярыня с царским образованием.
        Я не сразу сообразила, что речь о Екатерининском институте, и кивнула.
        - Вот у меня недавно спор вышел - остались ли сейчас в других краях горы огненные?
        И тут я сообразила, с чем у меня ассоциируется 1815 год, кроме Ватерлоо.
        - Да, есть такие горы, вулканами называются, - кратко ответила я.
        А сама вспомнила название одного из них - Тамбора, в Индонезии. Этот вулкан извергнулся весной 1815 года, устроив свое жутковатое Ватерлоо окрестному племени. А для остального человечества беда была с отсрочкой: вулкан выкинул в атмосферу столько пепла, что следующий, 1816 год оказался «годом без лета» - швейцарцы и французы в июне катались на коньках. Что случилось с посевами - можно догадаться. Если кто-то и решился сеять в застылую землю.
        Вот Россию холодная беда обошла стороной - средняя температура была даже выше обычной. Только во многих волостях лились проливные дожди, что тоже не очень-то способствует земледелию… по крайней мере, злакам. Хлеб и в России должен был подорожать - закон сообщающихся сосудов касается и экономики. Так что кто с этой осени хлебом запасется, тот будет и с доходом, и сыт.
        Вечер подкрался незаметно. Гостям пора было и честь знать, да они бы и ушли. Но я нарочно задержала батюшку вопросами, а остальные раньше него откланяться не решались.
        Я не просто так тянула время. Когда настали ранние сумерки, Павловна торжественно внесла в комнату две непривычно яркие по здешним местам лампы.
        Весь причт и певчие дружно ахнули. Священник даже сказал: «Экое паникадило». То и дело, не отрываясь от беседы, они все поглядывали на светильники как на невиданное диво.
        А я довольно ухмыльнулась про себя. Зерно и другую провизию этой осенью продавать не планирую. А другого способа разжиться деньгами здешние помещики не знают. Разве какого-нибудь лодыря или строптивого мужика в рекруты сдать, получить рекрутскую квитанцию и потом продать в соседнее село богатым крестьянам. Я уже выяснила - старая барыня так делала.
        Но это не мои методы. Пойдем другим путем, а что надо - изобретем.
        Глава 14
        Лампы сделать было непросто. Пригодился не только опыт работы химиком-технологом на заводе, хорошая память, интерес к истории, но еще и ютуб. Сколько я там роликов пересмотрела из интереса и за компанию с Мишенькой - не сосчитать! Про то, как сделать лампу из чего угодно на коленке - в том числе.
        Конечно, керосина у меня пока нет. И не скоро появится. Но мало кто помнит, что до него дома освещали такой интересной субстанцией, как спирто-скипидарная смесь. В основном ее, конечно, использовали для уличных фонарей. В том же Санкт-Петербурге к середине века все центральные улицы сияли довольно ярко.
        Но если чуть изменить пропорцию, подобрать правильный фитиль и соорудить более-менее нормальный стеклянный колпак - можно использовать такое освещение дома.
        Скипидар в поместье имелся, целая бутыль. Спирт многократной перегонки нашелся в том же сундучке, где папенька держал перегонный аппарат. Всего литр, но уж чего-чего, а это топливо в сельской местности я добуду. Павловна утром уже поставила чан браги из помоев и прочих отходов. Хотя и ворчала - что за безбожная работа в праздник! И кто ж вино курит из такой погани, тьфу! Как его пить-то?!
        Смесь для лампы я составляла из четырех частей спирта и одной части скипидара. Добавлять скипидар было необходимо, потому что спирт хотя и испаряется гораздо лучше масла, но горит несветящимся пламенем. Яркость огню придавали раскаленные частицы углерода, которых в скипидаре содержится значительно больше, чем в спирте. Так что нитяной фитиль, луженые баночки, из которых я безжалостно выскребла белила и румяна Эммочки, две бутыли из пустых, обнаруженных в кладовке, (я открыла донышки с помощью раскаленного в печке куска проволоки и корытца с ледяной водой) - и вуаля! У меня две готовые лампы и еще несколько штук в перспективе.
        При ярком свете выпили чаю. Я наконец-то попрощалась с гостями, включая несимпатичного Селифана - куда деваться, пришлось и его звать. Староста все время рыскал глазами по сторонам, пытаясь понять - какие же еще чудеса я с собой привезла. Конечно же, ему сообщили и про найденные вчера ресурсы. Недаром, зло поглядывал и на Павловну, и на Алексейку.
        Перед расставанием староста получил распоряжение - обеспечить завтра в усадьбу восемь мужиков на простую, плотницкую работу. Хотел было спорить, но я сказала чуть повышенным и одновременно душевным тоном:
        - Не будет людей, Селифан Васильич, сам за труд примешься.
        Селифан дальше спорить не стал. Я позаботилась, чтобы он ушел одним из первых. После чего приняла важное административное решение: назначила Алексейку ключником. Павловна заохала - дело не для такого парня. Я пояснила, что поначалу ему придется чинить петли и навешивать замки. А с его отцом я отдельно поговорю, тем более у Алексейки два брата и кузня без юной смены не останется.
        Наконец, гости разошлись. Я провела день на ногах и уже готовилась ко сну. Тут добрая Павловна напомнила об еще одной обитательнице поместья, не нагруженной работой и не приглашенной на праздник.
        - Я тут кусок пирога приберегла для дурочки нашей. Ей-то надо сытно кормиться - за двоих ест.
        Я чуть усовестилась - со всеми заботами забыла про Аришу. Конечно, девица, как кошка, почти весь день спала в каморке, но все же ей требовался свежий воздух.
        - Дай ей пирога, да молока, - сказала я. - Пусть пока людей нет, разомнется, по дому прогуляется.
        - Нам бы ее расспросить, - заметила Павловна, - кто ее нагрузить изволил. И зачем топиться бежала.
        История оказалась одновременно простая и страшная в своей нынешней обыденности. Крепостничество, что тут скажешь…
        По рассказам Ариши, обрюхатил ее кто-то из дворовых: кто именно, она впотьмах и не разглядела. Пошла в погреб за кислой капустой, а он там и подкараулил. Кричать и жаловаться девушка не решилась, да и не заступился бы никто. Понадеялась, что Бог милует.
        Увы. Когда стало понятно, что дворовая девка в тягости, ее оправданий тем более никто слушать не стал. Многие баре в сию пору довольно строго блюли за нравственностью «подлянок». И жестоко наказывали за блуд. А жениться и замуж выходить не разрешали. Потому как все время дворовых должно принадлежать господам. Нечего своей семьей жить, свое хозяйство иметь!
        Так было не везде, конечно. Где-то помещики обходились без строгостей, разрешали свадьбы и даже отпускали на месячину - то есть, выдавали дворовым припас на месяц, позволяли держать на барском скотном дворе свою корову, управляться хоть малюсеньким, но своим хозяйством.
        Но не такова оказалась молодая барыня в поместье Ивана Платоныча Уварова, моего дяди. Все вольности с месячиной она разом пресекла, а беременных дворовых девок преследовала нещадно. При том, что и мужской прислуге своя семья отныне не светила, здоровые молодые мужики скоро начали превращаться в бессовестных стоялых жеребцов, каким лишь бы кому, а что потом - не важно. Тем более, лакею, пойманному на блуде что? Ну на колени у барского стола поставят и заставят поклоны бить отсюда и до обеда. Ну на конюшне выпорют. Да и все.
        А вот согрешившую подлянку изведут гораздо качественнее. Первым делом опозорят на всю округу. А дальше - на усмотрение господ. Молодая барыня Уварова, например, повадилась таких девчонок отдавать в жены в самую дальнюю деревню, тамошнему кривому пастуху. Здоровенный вечно сполупьяна мужик уморил уже трех или даже четырех женок. Потому как колотил нещадно и работой нагружал без меры. Кто из провинившихся девок дите не скинул сразу, те родили, и теперь их детки сиротками-приемками при том же пастухе росли, вечно избитые и голодные.
        - Лучше в реку брошусь, чем к Ваньке-кривому в жены, - закончила свой рассказ Ариша и на всякий случай заплакала, утирая слезы углом повязанного по самые брови платка. - Мне девки рассказывали, он и поленом прибить горазд, и с топором за женой по деревне гоняется. Если помирать - так сразу, не мучиться.
        - Грех-то какой, - вздохнула Павловна и погладила девчонку по плечу. - И думать не смей! Барышня наша что-нибудь про тебя да придумает, будь в надежде. Эх ты, горемыка…
        - Придумаю, - пообещала я. - А пока идите, нянюшка, обратно в каморку. Пока никто нашу тайну не увидел. А я на завтра план составлю. Работы поутру у нас будет полный кузовок и еще больше. У меня задумок много.
        Глава 15
        Проснулась я почти затемно, умылась и принялась за многочисленные и неотложные дела. Одним из них, правда, запланированным на вечер, станет расселение каморки. Для Ариши уже нашелся чуланчик, его надо обустроить, проверить вентиляцию и перевести туда. Придется посвятить в тайну Алексейку - что делать. Бедная девчонка вздыхала и всхлипывала во сне. Ей не спалось, да и мне за компанию.
        Кстати, насчет воздуха. Оказалось, что причиной горелого запаха в барских апартаментах были не только плохо закрытые печные вьюшки. Едва старая барыня померла, в кабинете барина, используемого, как контору, случился пожар. Вовремя обнаружили и потушили, но все бухгалтерские тетради сгорели.
        - Кое-кто побаивался, - с усмешкой, но тихо сказал Алексейка, - что вместо наследницы приказчик от Ивана Платоныча пожалует, делать отчет барину, сколько зерна и кож было продано и по какой цене.
        Я тоже понимающе усмехнулась. Сейчас для меня важно, что в усадьбе осталось. Но о сгоревшем прошлом, быть может, разговор еще зайдет.
        Пока же завтрак подавал Алексейка. Он починил разболтанную кофемолку и смолол прожаренный кофе. И то и другое мы нашли в секретной кладовке. Кофе получился так себе, пережгли. Ругаться не стала - сама виновата. Объяснять надо лучше. Впрочем, и хуже пивала.
        Основным блюдом завтрака стала ячневая каша. Ее сварили в большой кастрюле для всех - и для меня, и для дворни. Вряд ли две кухонные бабы оценят такой демократический жест, но безопасность - важней. Кухарки постарались, каша вышла крутой и почти без песка.
        Варить ее было проще, чем обычно, так как одна из моих чудо-ламп с вечера горела на кухонном поставце. Это удивило персонал не меньше, чем общая каша - дворня привыкла, что самое лучшее находится в барских покоях. Я кратко объяснила: пока барыня спит, ей лампа не нужна, зато тем, кто кашеварит до зари она необходима, чтобы лучше работать.
        - Мы и не знали, сколько, оказывается, тараканов на кухне водится, - восторженно сказал перед завтраком Алексейка. И умолк, не уверенный, что это открытие из мира шестиногих обрадует госпожу. Я усмехнулась - надо и с тараканами разобраться. Но позже.
        Пока же следовало допить кофе… нет, даже лучше взять чашку и отправиться на крыльцо, встречать рабочую силу, собранную Селифаном.
        Хм… Шесть мужиков - более-менее ладны и даже на ногах стоят после вчерашнего праздника. Дедок… ну, может диагноз «артрит второй степени» поставлен мной поспешно. А вот с восьмым членом бригады, парнишкой лет десяти, все ясно. Это уж точно не фитнесс-вундеркинд, его и тремя поленьями нагрузить грех.
        - Позвать Селифана! - коротко скомандовала я.
        Исполнять кинулся мальчонка-заморыш. Староста, конечно же, отирался где-то неподалеку и явился почти сразу.
        - Здрасте, ЭмМарковна, - полу-развязно, полу-почтительно начал он, но ему не дали развернуть речь.
        - Помнишь, что я вчера говорила, Селифан Васильич? - начала я задушевно-зловещим тоном. - Помнишь, помнишь, не дурак. Так вот, парнишка… Как зовут его кстати?
        - Дениска. Приемыш он мой, нахлебник, и вообще-то…, - начал староста, но я перебила:
        - Дениска будет среди мужиков ходить, опыта набираться. А ты - на работу вставай, как я вчерась обещала.
        Староста ощерился, что-то шепнул мальчонке и тот помчался еще быстрей, чем когда велела я. Селифан бубнил о том, что «нахлебник» любую работу выполнять горазд, но я посмотрела на него так, что бубнеж перешел в шепот.
        Наконец, появился запыхавшийся Дениска. Сзади переваливались двое парней - Селифан так ценил свой статус белоручки-надсмотрщика, что на всякий случай перевыполнил трудовую разнарядку.
        - Пойдемте в дом, - обратилась я к бригаде. - А ты ступай на гумно, да проследи, как в огороде бабы капусту убирают.
        Староста зло вздохнул, но убрался.
        Вместе с бригадой работников я методично обошла весь дом. Потопала по каждой половице. А Дениску заставила даже попрыгать в особо сомнительных местах. Оценила размеры катастрофы и велела:
        - Значит так, мужики. Целых и добрых половиц по всему дому раз два и обчелся. А в барской спальне, в столовой и в детской так и вовсе одна на десяток. Ни досок, ни лесопильни у нас нет и взять его неоткуда. Значит, все левое крыло кроме людской закроем. Так что выбирайте тут самые целые доски, снимайте и тащите в жилую часть дома. Гнилье в печку, хорошие - на замену такому же гнилью там, где укажу. Инструмент плотницкий есть в усадьбе? У Селифана? Отлично. Дениска, сбегай.
        Решение было так себе, но другого не нашлось. Если полы проваливаются под ногами, стены латать смысла нет. Пока мужики обдирали с пола целые доски, я вышла во двор и направилась к амбару. Там под руководством страшно недовольной Иванны три девчонки лет четырнадцати с самого утра ногами месили в яме глину с соломой, опилками и половой. Туда же пошла и зола из печки.
        Да здравствует благословенный ютуб! Именно там я видела, как мужик утеплял полы глиняно-опилковой массой. Вот и я собиралась под половицы сначала уложить с полметра саманной прелести.
        - Ничего, девки, - услышала я ворчание Иванны, - слыхала я про барина, что хотел из каждого окна реку видеть. Велел реку вокруг дома копать - канал называется. А вода каждый раз в пруды уходила. Барская дурость, она разная бывает. Вот и наша…
        - А слыхала ли ты про барыню-Салтычиху, которая наглым холопкам языки резала? Мою-то девичью фамилию помнишь? - как ни в чем не бывало заметила я, входя в амбар.
        Старостиха замолчала, будто сама себе откусила язычок. Девчонки усмехнулись, потом опасливо взглянули на руководительницу.
        - Работайте, работайте, - подбодрила их я. - Есть уже тесто готовое? Тогда несите в дом.
        Иванна кивнула, ближайшая девчонка схватила двумя руками полную корзину смеси и с трудом потащила, куда велено.
        - Сто-ять! - распорядилась я. - Иванна, найди-ка девку взрослую или бабу, такое таскать. Эта еще не доросла.
        Я вернулась в дом. Осторожно прошла в котах, еще вчера заботливо промазанных смесью гусиного жира и подтаявшего воска, по освобожденному полу, поспешила к комнате, где отдирали половицы. И услышала удивленный вскрик.
        Инстинкт понес меня сам собой - трухлявого дерева под ногами не чуяла. А вдруг убился кто? Гнилая половица неудачно подломилась? Воткнулась, не дай Бог, глубоко в тело? Здесь антибиотиков нет, а заражение крови - как здрасте!
        Но мужики, столпившиеся в дальнем углу бывшего папенькиного кабинета, на первый взгляд были целы. Они просто стояли и таращились на что-то у себя под ногами.
        Глава 16
        Пригляделась и я. Кабинет был очищен от половиц примерно наполовину. На деревянном перекрытии что-то поблескивало в лучах скупого осеннего солнышка. Я нагнулась и подняла две золотые монеты. Изображенную на них даму узнала сразу, а и не узнала, помогла бы надпись: «Екатерина II Имп I Самод Всерос».
        В мое время такая денежка - нумизматическая ценность. В тогдашней России - законное платежное средство. Первый вопрос, сколько их здесь всего? Пару я подняла, но дальше барыне рыться в пыли негоже.
        - Эмма Марковна, я струмент принес, - донесся голос Алексейки.
        Вот и хорошо.
        - Оставь его до поры, - распорядилась я, - собирай монеты и мне давай.
        Еще не содранные половицы, рядом с местом находки, были не такие грязные, как у противоположной стены. Да и на обоях - прямоугольное светлое пятно. Рядом висела короткая сабля.
        - Тут что, шкаф стоял? - спросила я ближайшего мужика. Тот удивленно взглянул на меня, но сообразил.
        - Да, поставец барский, с книгами. Мы его вынесли, чтоб, как нам велели, пол очистить. И нашли.
        - Продолжайте, - велела я. Подумала, что за находку клада полагается вознаграждение. Конечно, ни на половину, ни на треть - территория то частная. Но совсем без награды оставить нельзя.
        Я пошла в свою каморку. Услышала, как впереди хлопнула дверь и затопали быстрые шаги. Не навстречу - кто-то предпочел удалиться в людскую.
        Ариша решила погулять средь бела дня? Однако девица оказалась на месте. Она лишь сонно таращилась на меня.
        - Кто тебя навещал? - спросила я с порога.
        - Не знаю, барыня, - ответила девица вечно виноватым голосом. - Спала, слышу дверь открывается. Думал, вы или Павловна, сил нет встать. Потом все же поняла - не ваши шаги. Только хотела вылезти, да разглядеть, а дверь и закрылась.
        Что за неведомый визитер? Ладно, потом разберусь. Пока же взяла кошелек, поспешила в кабинет.
        К моему возвращению мужики оторвали все половицы, и Алексейка, под восхищенное оханье Павловны, собрал семь золотых империалов - я вспомнила, что так называлась эта монета. У него появился добровольный, хотя и непрошенный помощник. Примчавшийся откуда-то Дениска нашел последний, седьмой кругляшок в самом углу, в щели под мусором. Если бы не его острые глаза - пропустили бы монету.
        Я не знала, радоваться или тревожиться. На клад находка не тянула, хотя была приятной и своевременной. Но вот мужики… и их болтливые языки. Это проблема. Начнут рассказывать, как в доме золото нашли, слухи вырастут снежным комом. На входе было несколько монет, а на выходе, уверена, расскажут, что молодая барыня сундуками золота из подпола таскала. Как бы беду не накликать. Лихих людей во все времена было много, а сейчас и подавно хватает.
        - За работу поблагодарю отдельно, мужики, - сказала я после коротких размышлений. - А за то, что языками трепать не начнете - особенно. Кроме вас-то проболтаться некому, пойдут слухи - буду знать, с кого спрашивать. Рекрутские квитанции дорого стоят, ежели что, начнут болтать, что я много денег нашла, так я эти деньги поневоле заработаю.
        Мужики втянули головы в плечи и закивали. Увы, без угроз обойтись не вышло бы.
        - Золотой на церковь пожертвую, остальное на хозяйство пустим, - я нарочно говорила о своих планах вслух. - Зима впереди долгая, и скотину и работников надо бы до следующего хлебушка сберечь. Ладно, работайте дальше. Все половицы снять и начинайте укладывать глину под стропила. Девки сейчас будут корзинами таскать.
        На этот раз обсуждать барские чудачества никто не решился. Молча кивнули и занялись делом.
        Когда саман был уложен, мужиков позвали в людскую - пообедать. Сегодня щи были дополнены курицей. Павловна осудила такую расточительность, но люди занимались тяжелым трудом, пусть поедят. И оценят.
        За едой Павловна и дед, оказавшийся неплохим плотником, вспомнили, что старый барин был картежником и ему иногда везло.
        Наверняка империалы - заначка от жены. И хранить-то просто - позвал дворню, велел шкаф отодвинуть и уйти. Потом снял со стены, как я уже поняла, не просто саблю, а пехотный тесак - по сути короткий, тяжелый меч, приподнял половицы, кинул туда выигрыш. Опять позвал и велел шкаф на место задвинуть. И не успел сказать барыне перед смертью. А может, и сам забыл.
        Семь золотых - это семьдесят рублей золотом. Если серебряные рубли размениваются нынче на ассигнации один к трем, то золото стоит еще дороже. Этот факт я выудила из памяти Эммочки. Правда, точного курса она не знала. Ничего, выясним. Пока прикину по серебряному - почти двести рубликов на ассигнации, за вычетом того, что обещала пожертвовать церкви. Было двести, да нашлось еще столько же… как минимум до нового урожая с голоду не помрем. Учитывая хилых, но вполне себе коров на скотном и зерно в амбаре - тем более. И будет на что семенной картофель у немцев покупать. А еще - земляное масло. Точно помню, что в Нижнем Новгороде на ярмарке его бочками продают, привозят из низовий Волги.
        Нижний - это наш ближайший город. И до него можно добраться двумя путями. Либо по дороге на лошадях, либо на лодке по реке. Не бог весть какая водная артерия течет через поместье, так, переплюйка. Но она впадает в Ветлугу, а та, в свою очередь, несет свои воды прямиком в матушку всех русских рек.
        Пока обедали, я все это обдумала. А также прокрутила еще пару вопросиков в голове. Когда в людской послышался шум отодвигаемых лавок и бригада крепостных поблагодарила за хлеб-соль, я вышла к ним с готовым решением в голове. Кнут болтунам уже озвучен, надо и пряником поманить.
        - Хорошо поработали, мужички, да и до вечера еще много успеете. А за найденые папенькины деньги отдельно хочу вас наградить. Как закончим с полами, сходите на птичий двор. Каждый получит по хорошей несушке в хозяйство. Будут вашим деткам и яички, и куриная лапша к рождеству.
        Мужики явно приободрились. Я думала сначала выдать им копеек по пять из медных денег, но потом решила, что наличку они скорее всего снесут в кабак. Там выпьют и точно начнут болтать. А курица - она и в крепостное время курица. Прибыток, хозяйство, жена похвалит, ребятишки порадуются. Крепостные у мелкопоместных дворян самые захудалые и нищие, все соки из них выжаты. Им и простая несушка сейчас - прибыток.
        В общем, к вечеру все полы вскрыли и даже частично заполнили подполье саманом. Целые доски отобрали, пересчитали, заменили пару лаг. Гнилые тоже не без пользы пристроили - хорошие куски от них отпилили, пригодятся. А совсем трухлявые в печку пошли, натопив дом до жара. Вот и глина в подполе быстрее просохнет.
        Все шло по плану. Только вот Ариша…
        Глава 17
        - Опять кто-то по коридору шастал, - доложила встревоженная Павловна. - И в каморку барскую нос норовил сунуть. Хорошо я Аришку надоумила метлой дверь подпереть. Тихонько открыть не получилось. Но я девку от греха опять под лавку угнала лежать, чтоб даже если заглянет кто - все одно ничего не увидел.
        Я озабоченно кивнула. С беременной беглянкой надо что-то решать. Уже по всем деревням слухи пошли, что Уваровская девка с кузовом в речке утопилась. И теперь из под моста неосторожных путников в воду уволакивает. Особенно парней.
        Но это бы и к лучшему, привидения в нашем мире неподсудны. Да только и другие слухи были - что сбежала и прячется где-то. Конечно, у меня под кроватью ее искать не станут. Пока. Но в доме, полном людей, долго такой секрет не утаить.
        - Павловна, а сколько стоит нынче девку купить? - задумчиво спросила я, прикидывая наличность. Батюшкины империалы в этом деле точно пригодятся. Про хозяйство я умно придумала, но, кажется, туда деньги не дойдут.
        - Ну, ежели не мастерица какая, на Кузнецком обученная, а обычная девка… - почесала бровь Павловна. - Не дороже пятидесяти рублей. Ассигнациями.
        Последнее уточнение было важным. И цена не запредельная, потянем. Только вот согласится ли дядюшка, а еще точнее, его молодая барыня, мне девку продать? Если господская гордыня взыграет - так и откажет.
        Значит, надо сделать так, чтобы жене дяденьки казалось, будто девке житье в Голубках хуже замужества за кривым пастухом выйдет.
        Но об этом я буду думать чуть позже. Пока надо продвигать дела с утеплением.
        На том и заснула. А с утра проинспектировала саманные подушки в полу, наскоро перекусила пирогами с кашей, снова выдала напутствие мужикам и отрядила девчонок резать сухой камыш. Благо, этого добра по берегам моей переплюйки было достаточно.
        Смотрели дворовые на меня странно, но не спорили. Взбрело барыне в голову глину в подпол набивать? Ее дело. Захотелось сорняков береговых? Да за милую душу. Подневольному люду все едино. Прежняя-то хозяйка тоже чудила. Наедет в кои веки, раздаст бестолковых указаний, кладовые дочиста выгребет, да с телегами по разным монастырям и отошлет - принято было здесь так. А то и сама на богомолье соберется, и опять же письма с доверенными людьми шлет - снаряжайте еще припасов!
        А эта, новая, пусть камышами тешится, все едино скоро надоест и она либо к дяденьке зимовать слезно попросится, либо еще с каким поручиком сбежит.
        Так думали крестьяне, мне Павловна доложила. Ну, я не собиралась разубеждать народ на словах. А дела сами за себя скажут.
        Камыш мне нужен был для стен. Саманную хату мне здесь не сложить. И венцы новые до зимы не справить. А вот жердей на обрешетку найдем, в крайнем случае мужики вытешут.
        Что такое каркасно-камышитовый дом я знаю хорошо. В далекой юности помогала бабушке такой сарай ладить.
        Короче говоря, решила сначала законопатить все щели в стенах мхом и конским волосом. Потом обмазать глиной. Сверху прикрыть эту красоту обрешеткой из жердей, а под нее отправится размочаленный и вымоченный в извести камыш. И уже сверху - опять глина с соломой, тем же конским волосом, золой и известью.
        Мы так общежитие в гарнизоне с Мишей утепляли, когда он еще из армии не ушел в запас. Нас местные научили.
        А изнутри вся эта штукатурка будет, потому как здесь не Средняя Азия и даже не юг России. Сыро. Побоялась я, что внешний слой влагу втянет и больше беды сделает, чем пользы.
        За конский волос отдельное спасибо Еремею. Он не просто стал ответственным за конюшню, но и занялся реанимацией конского поголовья и осмотром самого строения. Тогда-то и обнаружил мешок этого ценного ресурса. Не важно, для чего его отложили, может, хотели украсть, а теперь - мне пригодится.
        Заодно я занялась заготовками на зиму. Для начала - местом хранения. Погода, к счастью была прохладная, но сухая и солнечная. Девчонки, чтобы отдохнуть от резки камыша, нарвали охапки полыни. Подсушили на русской печи, после чего я их подожгла и устроила тотальный бактерицид в погребе. Зловредные микробы, надеюсь, погибли, а мышки и крыски - разбежались.
        Капусту бабы срезали и заквасили под веселые частушки. Я разок заглянула в людскую, ставшую заквасочной и поняла, что там справятся и без моих указаний. Разве что посоветовала, как забьют капусту в бочки, положить сверху побольше хрена, для консервации. Этого добра в огороде уродилось изрядно. Вспомнила стишок о крестьянской доле: «Есть и овощ в огороде: хрен да луковица». Шутки шутками, а никакая морковь с репкой хрен с чесноком не заменят - чеснока тоже уродилось немало. Выкопали два ведра, вывалили сушиться на рогожу. Я без особой ругани велела перекопать грядку еще раз, что дало третье ведро.
        А вот в другую заготовку я вмешалась самым радикальным образом. Трем свинкам настала пора расстаться с жизнью. Выяснила, что прежде мясо просто бы порубили, свалили в бочки, пересыпали солью и дождались торговцев-прасолов. Которые, как и положено, скривили бы носы и милостиво взяли бы оптом, пятак за фунт.
        Я резко изменила традицию. Во-первых, бочки были вымыты, выскоблены, окурены. Во-вторых, не пожалела соли. И, главное, лучшие окорока, через неделю после просолки были сварены в огромном котле, с обильным количеством чеснока и петрушки. К тому времени уже была сооружена простенькая коптильня и заготовлена ольховая стружка.
        Бабы ворчали, но умеренно. За свои труды они получили почти все субпродукты - кишки все же я оставила, велев промыть и засолить в отдельной кадке. Может и до колбасного производства дойду.
        И все же за хлопотами не могла забыть одну актуальную проблему.
        Глава 18
        Среди прочих дел у меня не выходило из головы, пожалуй, самое непростое - визит к дяде. Забрать Лизу и выкупить, проще говоря, купить Аришу.
        К появлению девочки, которую мне придется воспринимать как родную дочь, все было готово. Пилотным помещением для утепления и ремонта стала детская. Туда пошли самые крепкие и свежие половицы. Саман под полом просох, стены по моему методу деревенские бабы заштукатурили в один день. Выждав неделю, печь как следует растопили, после чего я специально ходила по свежевымытому полу босиком, пощупала беленные известкой стены, поспала ночь и признала помещение пригодным для ребенка.
        А вот с Аришей оказалось непросто. Я решила посоветоваться с главной хранительницей тайны - Павловной. Она выслушала мои соображения, почесала бровь. Потом затылок. И лишь потом ответила.
        - Это вы, Эмма Марковна, резонно решили - не с барыней, а с барином говорить. Только, уж простите, не выйдет так. Дурочка наша - она же при барыне горняшечка. Если бы муж мимо супруги простую мужичку продал, она могла бы еще спустить, да и то вряд ли, ндрав не тот. А тут ее горняшка, брюхатая или нет - неважно. Так что готовьтесь с барыней говорить.
        - Скажу ей, - решила я проверить аргументацию на Павловне, - мол, по уезду пошли слухи нехорошие, что вы, Дарья Сергеевна, девок морите. Так им и надо, поганкам, по уму-то, но как бы чего не вышло… А тут прибилось ко мне в поместье чучело. Я ее допросила и дозналась, что это ваша Аришка. Говорила мне глупости разные, как ее молодая барыня из ревности изводит. Я помогу вам - девку у себя в Голубках оставлю. В черном теле держать стану. Не в горнице ей жить, а при свинарнике, и такие работы исполнять заставлю, что руки до могилы не отмоются. Ну и вы, получается, мне по доброте молодую работящую девку уступили. Не даром, конечно, по обычной цене. Заранее вам благодарна, - закончила я и улыбнулась.
        Павловна, наоборот, нахмурилась. Вздохнула и сказала:
        - С обычной барыней так дело повести было бы мудро. Да вот тут, как ни остра коса - камень крепче. Будь Дарья Сергеевна просто барыней, ваши резоны ей на сердце бы легли. А так, боюсь, только ндрав ее купецкий раздразнят: мол, мудро задумано, а последнее слово - за мной. Значит, последнее слово - «нет» будет. Так и скажет: «Мудры вы, Эмма Марковна, а все равно возвращайте».
        - Как же быть, Павловна?
        - Только одно, барышня: мужа ей найти и обвенчать. Барыня и тут упереться может - мол, продай тогда с мужем. Но недаром говорят: жена мужа убоится. Тогда вы сами упереться должны и отдать дело на церковное рассмотрение. Я о таком слыхала - поп владыке перешлет, владыка - Синоду. У дурочки Ариши уже внуки будут, а дело не решится.
        Я улыбнулась, но тут же нахмурилась - придется срочно мужа искать. И конечно, не Ваньку-кривого.
        Я вообще признала бы этот вариант сомнительным, если бы не вспомнила, что читала когда-то похожую историю. И в моем прежнем мире оно получилось. Значит, и тут шанс есть.
        М-да. Решать за человека, с каким спутником ей создать семью и жить, без такой спасительной опции, как развод… Но изменить нравы эпохи я не могла, разве что сделать их чуток гуманнее.
        Сначала спросила девицу. Рамки предпочтений у Ариши оказались скромными: чтоб не дрался, не пил запоем и хорошо бы не старый. Против самой идеи не возражала. Понимала, что это гарантия невозврата к прежнему хозяину. И главное - хозяйке.
        Затем я произвела небольшое социологическое исследование. Обратилась к Иванне. После недавних стычек старостиха присмирела и постоянно демонстрировала готовность услужить. Поэтому, когда я запросила устную справку о потенциальных женихах, она, без уточнений для кого, назвала девять кандидатур и дала каждой характеристику. Правда, в половине случаев путалась с возрастом, но я решила уточнить у священника.
        Потом задала тот же самый вопрос Таньке - она назвала пятерых. Наименьшим знатоком оказался Алексейка - предложил лишь троих, правда, с усмешкой добавил и себя. Я тоже усмехнулась, сказала, что ему свадьба пока не грозит. Сверила три списка, выбрала в нем два одинаковых имени. Один, бобыль за сорок, не годился. Перспективней был Андрон - тихий спокойный мужик, за двадцать, хороший лесоруб. Недавно овдовел - когда отъезжал зимой на заработки, лес валить, жена попала в прорубь, вылезла, но застудилась и померла. Двое детишек заботами бабушки были сыты и ухожены.
        Поэтому я остановилась на Андроне. Мужик оказался понятливым, вместе со мной подробно обсудил приданое - коровку, два пуда ржи, отрез ткани и обещание отпустить зимой на заработок, а оброк с того не брать. После этого жених познакомился с невестой, и явного антагонизма не возникло. Даже нагулянного ребеночка Андрон готов был признать своим, пустив слух, что давно закрутил с Аришкой втайне от бар.
        Осталась техническая сторона проблемы. Большого опыта общения с представителями духовенства у меня не было, поэтому я взаимодействовала с дьячком. Он заявил, что венчание, безусловно, возможно, но в таком важном деле спешить не стоит. Полагается проверить, насколько молодожены церковны, как постились, какие за ними незамоленные грешки, а главное - в какие из ближайших дней венчание допускают каноны. Я вздохнула, предложила десять рублей ассигнациями. Дьячок погрузился в церковный календарь, я добавила пятерку и выяснила, что обвенчать можно завтра вечером. Так и сделали.
        Венчание вышло немноголюдным - только родня Андрона. Потом гости отправились в усадьбу, скромно попировать в людской с дворней. Аришу до родов я решила оставить у себя. Но перед тем, как покинуть храм, проследила, чтобы в церковную книгу внесли запись с именами и датой, а потом собственноручно переписала ее и дала на подпись отцу Даниилу. Он вздохнул, но не возразил против этой прихоти и подписал.
        Что же поделать? Если рукописи и не горят, то только у самых-самых классиков. Когда же есть дубликаты, это сохраняет подлинники.
        Для гостей и дворни испекли большой курник. Саму комнату подмели, осветили, так что было уютно. Я выпила рюмку наливки и уже приготовилась отведать пирога, как появился Алексейка.
        - Нарочный от Ивана Платоновича прибыл, с письмом. Говорит, только барыне в руки отдаст.
        В первую секунду я хотела сыграть в гостеприимную хозяйку и приказать позвать его в дом. Но пробудилась интуиция, и я вышла на крыльцо. Алексейке же было сказано отрезать кусок пирога и вынести с чаркой вина.
        Дядиным посланцем оказался знакомый Кузьма. Пока он доедал пирог, я прочла послание.
        «Душа моя Эммочка. Ждем тебя завтра на семейный обед. Лизонька по тебе соскучилась. А еще разговор важный есть - Дарья Сергеевна с тобой поговорить желает. Просила передать, что рада будет тебя видеть, а если ты не одна прибудешь - так станет для тебя ближе родной сестрицы».
        Да, мудро я сделала, что не затянула со свадьбой.
        Глава 19
        Поездка в дядино имение поначалу была бы даже приятной, если бы не волнение. По-честному, волновалась я не из-за Ариши, а из-за… Лизы. И у меня на то были свои, весьма веские причины.
        Еремей начистил пару, так, что кони блестели. Я даже поблагодарила его чаркой. Уже поняла, что выдавать премии дворне не очень принято, а такое мелкое удовольствие - радует. Мужик весь день проводит под небом и чашка хлебного вина, днем или утром, его из строя не выведет, а лишь развеселит.
        Так и случилось. Погода была прекрасная, коняшки бежали бодро - кнут только посвистывал, не касаясь крупов, а веселый Еремей, вместо подкаста, рассказывал мне байки про окрестных помещиков. Было… весьма занимательно.
        Благодаря своей недолгой работе в должности барыни, я глядела на усадьбу Ивана Платоновича не столько туристским, сколько профессиональным взглядом. Пятьсот душ, конечно, не сорок, это видно сразу. Огромный, прибранный сад, без сухостоя. Судя по амбарам, коровнику, конюшне - и скота, и коней здесь изрядно. А еще видно, что некоторые сараи построены заново. Получила усадьба новый хозяйский глаз, который не терпит гнилые бревна.
        Одно меня немного напрягало: если, покопавшись в Эммочкиной памяти, я смогла вспомнить дядю, то с Дарьей Сергеевной - не вышло. Поэтому взяла верх культурная ассоциация, оказавшаяся неверной. Думала я, что дядина супруга - кто-то вроде купчихи Кустодиева, которая, к тому же, дорвалась в поместье до сливок и прочих вкусностей.
        Оказалось, не так. Дядя, как подсказали воспоминания Эммочки, был меланхоличный, улыбчивый толстяк. А вот Дарья Сергеевна не то, чтобы худышка-коротышка, но ростом ему по подбородок. И дородной не назовешь. Видимо, не только красота ее сыграла особую роль в сватовстве за именитого дворянина, а богатое купеческое приданое.
        И еще я поняла, что женщина с таким лицом - настырная, наступательная, всегда добивается своего. И, конечно же, хочет добиться сегодня.
        Встретила она меня широкой, почти непритворной улыбкой. Только вот не прошло и пятнадцати минут, как улыбка с лица ушла. Вернее, пока дядя показывал мне апельсины в зимнем саду, возок мой осмотрели и выяснили, что Ариши там нет. Я пару раз пыталась начать разговор с Иваном Платоновичем тет-а-тет, но каждый раз откуда-то чертиком выныривала Дарья Сергеевна, перебивая тему.
        Семейный прием очень скоро перешел в семейный обед. Мне вспомнились свои пустые щи, с постными пирогами. А еще историческая байка, как Александр Македонский разгромил персидского царя Дария, захватил царский походный шатер, заглянул туда, оценил китайские шелка и золотые чаши, присвистнул и сказал: «Вот, что значит царствовать!».
        Глядя на стол Ивана Платоновича можно было сказать: «вот, что значит барствовать!». Тарелки и приборы для всех блюд, рюмки под все напитки. А уж подача… Входит лакей в роскошной ливрее, за ним официант с накрытым блюдом:
        - Потаж де сиг а лорже перле!
        - Кулебяка же маршан а ля рюс!
        - Филе де беф глясе а ля Варен!
        Ладно, кулебяку а ля рюс - пирог с грибами и мясом я могу и сама испечь. Но филе а ля Варен - тут, пожалуй, без мультиварки не обошлось. Или томили четыре-пять часов в кастрюле, под присмотром. Нежнейшая говядина, к которой нож полагался лишь по сервировочному правилу, а так она ломалась вилкой проще паровой котлеты. После такого обеда крепкий кофе казался просто райским целебным напитком.
        Но тут и мне нашлось чем удивить богатых помещиков. Пока суть да дело, я распатронила всю Эммочкину косметику, извела все бутылки, которые были из более-менее нормального прозрачного стекла, но соорудила еще несколько скипидарно-спиртовых ламп. И сейчас привезла с собой две штуки, самые красивые.
        Обед тут поздний, а темнеет рано. И многие даже зажиточные помещики не используют свечей до полной темноты, сумеричничают. Так вот заправленные, зажженые и поставленные на стол среди богатых блюд лампы произвели на родню впечатление.
        Дарья Сергеевна, правда, старалась не показывать эмоций, а вот дядюшка разахался, разохался и начал выспрашивать - откуда такая диковина?
        Но я до поры до времени в подробности не вдавалась. Будет еще момент для этого аргумента.
        Роскошный обед, казалось, был рассчитан на десять персон. Но обедали мы вчетвером. Четвертой, конечно, Лизонька. При виде меня она улыбнулась, но неуверенно, с оглядкой. Бедная маленькая девочка… сердце вздрогнуло и зашлось.
        Вот что мне совсем не понравилось, так что она оглядывалась не на кормилицу, а другую няньку, приставленную Дарьей Сергеевной. Пожилая, крупногабаритная баба, то и дело косящая на свою барыню - «что прикажите». А на ребенка смотрела сурово, и я догадалась, что несчастной малышке, «сироте при живой матери», как я успела услышать в злом шепоте, от нее перепадало больше шлепков, чем добрых слов.
        Когда обед закончился, стало ясно, что тянуть больше нельзя.
        - Дядюшка, помните, мы в оранжерее хотели об одном важном деле поговорить.
        Дядюшка не успел вспомнить-сообразить, как вмешалась жена:
        - О вашем важном деле поговорить успеете, а пока надо с нашим важным делом выяснить. Насчет моей горничной.
        - Да уж, не знаю, как она в Голубках моих обрелась…, - начала я.
        - Зато известно, где живет она - в барском поместье, под твоим боком, - Дарья Сергеевна перебила уже меня.
        Ух ты, какая информированность! Надо взять на заметку.
        А пока я спокойно перечислила все резоны, заготовленные дома. Это было сделать не так и просто: уж слишком пристально, резко глядела на меня Дарья Сергеевна. И мой давний опыт подсказал: здесь не просто самодурство, не просто желание власть показать, а особая мотивация. Понять бы какая.
        - Не буду и спорить с тобой, племянница, - наконец сказала тетя, - а просто попрошу вернуть девицу. Потому как она моя, и мне надобна.
        Мудрой Павловне надо платок новый подарить и конфет-пряников.
        - Была бы рада, - сказала я, с искренней смущенной улыбкой, - только вот теперь она не только в вашей воле, но и в мужниной. Повенчалась с моим мужиком.
        На одну секунду лицо Дарьи Сергеевны исказилось так, что я испугалась. А еще отметила - пусть наушник в усадьбе и есть, но все же без телефона. Этой новости здесь не знали.
        Потом злую гримасу сменила дежурная улыбка. И искреннее раздумье, унаследованное от отца-купца.
        - Что же тут поделать можно? Ну, например, она покаялась попу насчет своей брюхатости? Ежели нет, поп узнает и разводную грамоту ей даст, а в консистории потом бумажку обделаем, как надо. Поп тридцатку ассигнациями получит, да еще подскажет, кому в консистории денежку отнести. Иван Платоныч, не вздыхай от такого расхода, ты ведь сам…
        Тетя сообразила, что готова сказать что-то совсем неуместное.
        - Или еще проще можно. Кто муж-то?
        Я кратко рассказала и тут же догадалась для чего был вопрос.
        - Лесоруб хороший? Нам такие надобны. Цена ему - триста рублей ассигнациями, но я и триста пятьдесят заплачу за хорошего работника.
        Эта работорговля мне не понравилась совершенно. Даже несмотря на то, что была ожидаема.
        - Извините, тетенька, мне Андрон самой нужен, - ответила я, - пусть духовные власти решают, разлучать его с женой или нет.
        - А можно и совсем просто, - будто не слыша продолжила Дарья Сергеевна, - Андронову жену завтра ко мне привезти. Пусть у меня полгодика поживет, отработает - не бойтесь, тяжким трудом томить не буду. А потом верну ее законному мужу и денег много не возьму.
        Это что? Аришка должна выносить ребенка в этом поместье и весной вернуться ко мне. Почему? Что еще за тайны мадридского двора?
        - Да зачем же такое надобно? Пусть при муже живет, раз уж все так повернулась. Я за нее честную цену дам.
        Тетя прищурилась и закончила торг уже без улыбки.
        - Три пути есть, любой не обидный и без особого ущерба для тебя, племянница. Ты подумай, какой самый подходящий. Надумаешь - так приедешь и дочку свою заберешь. Акулька, отведи Лизоньку в детскую!
        Глава 20
        Бабища не очень вежливо взяла Лизоньку за руку.
        И пусть несчастный ребенок не доел профитроли со сливками, поставила на ноги, чтобы вытащить из столовой.
        - Маменька! - заплакала Лиза. Еще бы, ребенку всего два года с небольшим, а ее так дергают, и вообще!
        Детский плач сорвал меня со стула. Я что, позволю этой интриганке шантажировать меня слезами ребенка? Да ни за что!
        В той жизни мы с Мишей очень хотели ребенка. Но не случилось… и уже за одну Лизоньку я готова распрощаться с прошлым. Это действительно моя, только моя девочка! Наконец-то…
        В два прыжка я оказалась на пути Акулины. Такая громадная бабища коня на скаку остановит, но сейчас ей предстояло справиться со мной.
        - Это что же такое?! - не столько крикнула, сколько сказала я командирским голосом, какого ни дядя, ни тетя от меня еще не слышали. И взяла Лизоньку за ручку. Малышка тут же вырвалась от гренадерши-няньки и вцепилась в меня, спрятала лицо в моих юбках.
        - Дарья Сергеевна, - неожиданно писклявым голосом произнесла Акулька, взяв Лизу за рукав и взглянув на барыню. Та препиралась с мужем. Донеслись слова Ивана Платоновича: «Ты не говорила, что до такого дойдет» - и ответ супруги: «Молчал бы, сам знаешь почему!»
        Пусть заняты друг другом. Я займусь Акулькой. Как прежде их холуями.
        - А ну-ка, отпусти мое дитя, - резко сказала я. Акулька не то чтобы отпустила Лизоньку, но теперь держала ее лишь за край платьица.
        - Ты понимаешь, что делаешь сейчас?! - говорила я, стараясь не сорваться. - Я вдова капитана императорской гвардии Шторма. Это - дочь капитана гвардии Шторма. А ты, холопка, похищаешь ребенка! Такими делами жандармский корпус занимается, а приговор Сенат выносит. За такое одно наказание - кнутом да в Сибирь!
        Краем сознания я понимала, что жандармский корпус если тогда и существовал, то такими делами не занимался. Но Акульке этого знать не надо. А мне - главное не сорваться.
        - В Си-бирь! - грозно повторила я, так, чтобы в моем голосе прозвенели колокольчики жандармской фельдъегерской тройки. - Сразу на ртутный рудник. Если под кнутом выживешь, у тебя за год там руки почернеют и отвалятся. Будешь без рук по кровавому снегу ползать. Хочешь такого?
        И я решительно выдернула подол детского платья из ослабевшей руки. Дарья Сергеевна прекратила препирательство с мужем, и я заметила тревогу на ее лице.
        Акулька растерянно оглянулась.
        - Дарья Сергеевна, - еще жалобнее протянула она.
        - Ступай в людскую! - приказала барыня. - Понял, муженек, почему я велела других гостей не приглашать сегодня?
        Я взяла Лизоньку на руки и прижала к груди.
        - Ну хватит. - Кажется, дяденьку Ивана Платоныча таки довели до ручки. Он решил вспомнить, кто тут барин, хозяин и мужчина, в конце концов. - За мужиком теперь девка, да и хорошо. Баба с возу, как говорится. Ты ее купить хотела, племянница? Вот и порешим дело. Эй, там! Бумаги, чернил несите! Купчую тут же подпишем.
        Дарья Сергеевна так глянула на мужа, что стало понятно: аукнется ему самоуправство и хозяйский гонор. Но это уже не мое дело.
        - Сказывают, ты батюшкины деньги сыскала в доме? - Иван Платоныч, решительно отодвинув со скатерти блюдо пирогов, сам сел писать купчую. - Стало быть, честную цену за девку можешь дать.
        - Пятьдесят рублей ассигнациями, - подтвердила я, мысленно позвенев в припрятанном на поясе кошеле золотыми империалами. И еще раз убедившись, как качественно работает осведомительная служба.
        - Дешевенько… ну да ладно, между родни торговаться совестно, - Не сказать, что дядя был доволен сделкой. Но у него явно имелся какой-то свой мотив покончить дело разом. И я, кажется, догадывалась какой.
        - Среди своих и впрямь невместно. - Я перечитала поданный документ и решительно подписала. А потом выложила на стол золотую монету. Если в бумажные деньги переводить, те же пятьдесят рублей и выйдет. Даже немного больше, потому как золото престижнее банковских билетов. - И позвольте, дяденька, вас порадовать. Лампы, что я привезла, в подарок оставлю. Все вам приятнее будет ужинать, да и газету перед сном почитать. Сумерничать прислуге не зазорно, а господам приятнее с лампой. Еремей бутыль с топливом для нее дворне вашей передаст. И покажет, как с лампой обращаться. Как закончится, в Голубки посыльного отправьте, еще пришлю.
        Судя по взгляду Дарьи Сергеевны, чудо-лампы интересовали ее далеко не в первую очередь. Но все же подавлять открытый бунт главы семейства она не решилась. А еще она явно не ожидала такого решительного отпора с моей стороны.
        Иван Платоныч же был доволен прямо по самые уши. Он слыл в околотке книжником и образованным человеком, почитать и порассуждать о литературе любил. Лампы в довесок к империалу его очень порадовали.
        Дарья, скрипя зубами, вынуждена была подчиниться воле главы семьи и сделать хорошую мину при плохой игре. А как там они дальше станут разбираться - их проблемы. Со мной чета родственников попрощалась почти тепло - дяденька даже поцеловал в лоб и перекрестил на дорожку.
        В возок я забрала и Лизоньку, и перепуганную Лушку с ее малышом на руках. Кажется, кормилице Эммочкиной дочери в доме дяди пришлось несладко.
        Теперь все было позади. И можно, сидя в тряском возке, подумать: что за тайные мотивы завязались узлом вокруг беглой крепостной девки? А не дяденька ли пошалил? Тогда понятно, чего Дарья взъелась: сама она родила хоть и законных, но дочерей. И вторая беременность не гарантия наследника. А тут нате, возьмет барин да признает ублюдка, если мальчик родится. А не признает - так просто отпишет ему часть имения! Или будет держать в статусе «ни сын, ни холоп», если воли на это хватит. Чтобы маячил на глазах у барыни, напоминал ей, что пока наследника не родит…
        - Мама, маменька, птика!
        Лизоньке надоело сидеть без дела, она отдернула занавеску, выглянула и, смеясь, показала мне на какую-то чокнутую ворону, которой не спалось в вечернем осеннем лесу. Луна высовывалась в прорехи облаков и светила ярко, так что посмотреть было на что.
        Кстати… Мне надо не о чужих байстрюках думать, а о своем ребенке. В доме дядюшки я смогла рассмотреть ее подробнее. Едой малую, конечно, не обижали. Но, судя по бледненькой землистой коже, прогулками не баловали - потому-то она с таким восторгом и глядит на окружащий мир.
        О педагогике тех времен я имела самое скудное представление. Все же вспомнила, что главная задача мамушек и нянюшек - накормить дитя и уберечь от любых опасностей. Если ребенок в четырех стенах, в тепле, то опасностей почти никаких. Для него и для крепостной прислуги, с которой сурово спросят за самые простенькие сопли. Это крестьянские детишки на солнце и ветре чуть ли не с первого года.
        Лушка, напуганная и забитая, не сразу поймет мои методы. Так что придется поначалу мне гулять с малой. Ну а пока…
        Пока мы просто глядели на дорогу и смеялись вместе, над птичками, над лошадкой. Похоже, бедной девчонке и смеяться-то не разрешали вдоволь - «смех без причины - признак дурачины». Но я только ее подбадривала, а заодно выясняла словарный запас. Лизонька радостной скороговоркой прочла несколько утренних и вечерних молитв. Уже хорошо - нет проблем с памятью. Надо будет понемногу знакомить ее с окружающим миром. Придумать развивающие игрушки. Заодно перебрать в голове все стихи и сказки, какие ей подходят…
        Вот я стала мамой впервые в жизни. Знать бы, какие педагогические ошибки наделала юная мамаша за эти два года, исправить их…
        С этими мыслями я почти не заметила, как вернулась в родное, точнее, уже ставшее родным поместье. Недалече от ворот встретился Дениска, ставший в усадьбе пешим гонцом:
        - Барыня, тут к вам приехали!
        Глава 21
        Что за гости в имении, я выяснила, еще не доехав до хозяйственных служб. Прибыли прасолы - скупщики мяса и солонины, откуда и прозвание. А также шкур, шерсти, щетины, нередко и хлеба. Ничего странного в их появлении не было.
        Странно другое: с чего их в этом году принесло в Голубки на ночь глядя? Обычно прасолы приезжают светлым днем, тщательно осматривают припас, торгуются, грузят добро на телеги и отбывают еще до сумерек. А тут нате…
        Ах вот в чем дело. Прасолы приехали вскоре после полудня, но я к этому моменту уже погрузилась в собственный возок и отбыла в сторону дядюшкиного имения.
        Поэтому с закупщиками, как обычно, разговаривал Селифан. И теперь солидный пузатый мужик с пегой бородой до ремня, похожий на карикатурного купца из учебника истории времен моего советского детства, степенно поздоровался со мной и начал уверять, что все улажено, дескать, барыне незачем головку утруждать. И задерживаться они, дескать, не собираются, хотят завтра до вечера вернуться, так что погрузятся и отбудут.
        - Правда, Эмма Марковна, вы бы шли почивать. Устали в поездку-то, - с почти отеческой заботой сказал Селифан. - Мне это торговое дело известное, сейчас все справлю, а утречком вам доложу.
        Вот добрый какой. Поня-а-атно…
        Чуть вникнув, можно было уяснить главное: Селифан воспользовался моим отсутствием, чтобы провернуть какую-то аферу. И потом свалить на то, что от дедов, ну, не от них, а от старого барина заведено было. А барыня иного приказа не дала? Считай, она и распорядилась.
        Но что-то пошло не так, и прасолы задержались до моего приезда. Попытка вытурить их втихую у старосты не прошла именно потому, что кто-то из дворни втихаря настропалил Дениску, а тот со всех ног кинулся докладывать мне.
        Из возка донесся всхлип. Лизонька на последнем этапе путешествия вздремнула, проснулась от вечерней свежести и заплакала, как бывает с детьми, не попавшими в постельку в положенное им время.
        Я заглянула в возок. Обняла малышку, взяла на руки, передала Луше.
        - Сейчас тебя спать отнесут. А я по хозяйству дела доделаю, к тебе приду и спою песенку.
        Лизонька плакать перестала. Для нее такое было в новинку. Здесь и сейчас у бар не принято лично нянчить детей. Утром к ручке допустили, вечером на ночь благословили. И все, дальше няньки-мамки.
        Но я проводила Лушу с Лизой до крылечка и вернулась к менеджерской работе. Была почти кромешная темень, поэтому не то чтобы пришлось прислушиваться, но до меня донесся ожесточенный разговор Селифана с торговцем.
        - Давай мне пятерку бумажкой или сгрузи полвоза. А то она глазастая, считать начнет.
        Ох, жучило короедное! Воспользовался темнотой, чтобы погрузить на телеги мешков, уже не знаю, пятьдесят или шестьдесят, а потом объявить, что продал тридцать-сорок.
        - Счастье твое, Селифанушка, - ласково сказала я, подходя к спорщикам, - что ничего сейчас считать не буду. И не полвоза разгрузить велю, а все телеги, все обратно в амбары занести.
        Староста охнул, понимая, какая беда миновала его немытую голову. Купец же сказал с искренним удивлением:
        - Барыня, зачем сгружать? Велите лучин принести побольше, зажечь, и пересчитаем все.
        - Почтенный, - я вспомнила, как тогда полагалось ласково обращаться к купцам, - неужто не слышал вашу гильдейскую поговорку: «Без хозяина рассчитали»?
        Торговец удивленно взглянул на меня. Поговорка была ему известна, но от дворянок слышать ее не доводилось.
        - А хозяйка здесь - я. И не дозволяла даже фунта хлеба продать. Сама для себя решила: раньше Святок, а то Пасхи ничего продавать не буду, сберегу. Так что извините, нынче торга не будет. Ночь темная, распоряжусь вам в людской постелить и накормить. А утром - счастливого пути.
        Не знаю, что подумал честный (или не очень?) прасол. В темноте разглядывать его гримасы мне было некогда. Главное, спорить с барыней он не решился, только кивнул. И кликнутые из людской мужики споро начали разгружать воз, растаскивая добро обратно по амбарам.
        - Ты, Селифан, на красную шапку никак напрашиваешься? - тихо спросила я понурого старосту, схватив его за рукав драной рубахи. Он-то уже было собирался раствориться в темноте и наверняка где-нибудь подальше вслух отматерить мерзкую бабу, не вовремя вернувшуюся домой. Мол, не могла у дяденьки на полчаса задержаться, драная кошка?!
        - Не гневайтесь, барыня. - Как бы ни был зол староста, а мозгов не нарываться у него хватало. - Простите дурака, привычка сгубила. Всегда ж так делали, ни маменька, ни папенька ваши в эти дела не вникали, людям прикажут, отчет примут - и довольно.
        - Маменька с папенькой ныне в лучшем мире, а я на земле осталась. Мне дочь поднимать без мужа. Так что про бесконтрольность в хозяйстве забудь. Ступай с глаз моих, утром с тобой еще поговорю. Да проследи, чтоб прасолам нормальных щей налили и войлоки без блох постлали!
        Староста вздохнул, кивнул и побрел, видимо обдумывая слово «бесконтрольность».
        Уже в своей каморке, из которой я так и не спешила перебираться в барскую спальню, потому что все силы и материалы ушли на обустройство детской, я присела на кровать и стала перебирать в уме случившееся за день.
        К бабке не ходи, Аришку дяденька обрюхатил. Иначе Дарья бы так не завелась. И понятно, почему девка молчала. А ну как я в ответ на такую историю сама ее обратно отвезу?
        С этим ясно. Дальше что? Дальше ремонт и Селифан. Прасолам этой осенью всем от ворот поворот. Наличных денег у меня кот наплакал, но все равно не буду ничего продавать. Умолот все еще идет, каждый день в амбарах до десяти четвертей ржи прибавляется. Пшеницу мои крестьяне вовсе не сеяли, белую муку тут покупают только для барского стола, и то в праздник.
        Так что с голоду никто не умрет. И бедными здесь мелкопоместных дворян считают потому, что, даже имея сытый кусок в теплом углу, те не могут поддерживать «уровень». То есть выезжать в приличных нарядах и самим принимать гостей, держать для детворы недешевую гувернантку, а потом отдавать потомство на свой кошт в хороший пансион в губернском городе, а позже - в столичный университет.
        Дом, опять же, в порядок привести - это дорого, даже при наличии бесплатной рабочей силы в виде крепостных.
        Но ничего. Зря я, что ли, попаданка? Найду, где денег достать. У меня впереди зимняя ярмарка в Нижнем. А потом - два года бескормицы в Европе. Цена на хлеб даже в нашей глуши взлетит до небес. И везти до Петербурга ничего не придется - посредники сами справятся. Конечно, за космический процент, но не нам пока привередничать.
        А сейчас - песенку на ночь для Лизы и спать. Завтра будет новый день, вот и стану со всем по очереди разбираться. В уездный город надобно съездить обязательно, в лавку к жестянщику. И на стекольный заводик, что переводит лес неподалеку, всего-то тридцать верст.
        Буду пока лампы клепать. И секрет смеси для горения никому не скажу. Даже мелкий прибыток в виде дружеского расположения соседей мне сейчас ой как нужен. А дальше развернемся!
        С этими мыслями я направилась в детскую. По дороге встретился Алексейка, я распорядилась через него, чтобы на кухне кроме хлеба выпекли побольше калачиков - дать гостям в дорогу. Людей я разочаровала, значит, надо обиду подсластить. Мне проще будет с этими торговцами взаимодействовать, чем других искать.
        - Мам-ма, - сказала сонная Лизонька.
        Я присела рядом, затянула давнюю песню Хелависы про белую кошку. К последнему куплету ребенок надежно спал. В комнате было тепло, но не душно.
        Пора и мне спать.
        Вышла в коридор и услышала робкий голос.
        - Барыня…
        Глава 22
        Я глубоко и искренне зевнула. Может, перенести разговор на завтра?
        Но ясный однозначный ответ стоит всех моих размышлений. Так что закрою-ка проблему. Хотя бы на информационном уровне.
        - Ариша, - сказала я ласково, - чего тебе не спится?
        - Эмма Марковна, - несмело ответила девица, почти невидимая в темноте, - как вы уговорились с барином?..
        - Насчет тебя? - спросила я, так как Ариша не решалась закончить фразу.
        Девица то ли кивнула, то ли шепнула «да».
        - Пошли к тебе, - распорядилась я. И через минуту мы уже были в жилом чулане. - Ариша, давай…
        Хотела сказать: поговорим начистоту, как равные. Но поняла - глупость, так невозможно. Она никогда не забудет свой статус. И мне в этом времени не стоит о нем забывать.
        - Давай каждый скажет правду. Сначала я. Нелегкий был разговор, пришлось постараться. Но теперь ты не под властью Ивана Платоныча и Дарьи Сергеевны. Отвечай и ты по правде - от кого?
        - От барина, - сказала Ариша чуть дрогнувшим, но радостным шепотом. - От него.
        Хотелось спать, но все равно интересно же, как мой новый родственник создает внебрачных детей.
        Ариша поняла мое молчание за вопрос и продолжила:
        - Иван Платонович и раньше любили… любили горняшек в особую комнату приглашать и там их пряниками угощать… Ну и… Как женился - перестал. А потом к нему гость приехал, сосед майор Бродников. Выпил да и давай шутить: мол, был ты, Иван Платоныч, орел, любую мог куропатку да утицу крылом покрыть. Теперь же будто в клетке и уже не полетать. На другой день супруга пошла с девками в лес по грибы - погода райская была.
        Я понимающе кивнула. Конечно, в девичестве купеческая дочка сидела взаперти покрепче, чем дворянская. А тут - барыня, гуляй, когда хочешь.
        - Ушли барыня. А Иван Платонович меня позвал пряников откушать, наливки выпить. Сразу сказал - пошли, красавица, под крыло. Ну и… Стращал потом - супруге не говори. Только у нее половина горняшек - скрытые дозорницы. В тот же вечер узнала и стала меня изводить. Остальное вам известно…
        Я молча погладила Аришу по плечу. Девка всплакнула.
        - Простите, барыня. Спасибо, что вступились за меня.
        - Не бойся, - сказала я, - ложись спать. Андрон твоего ребеночка своим согласен назвать, это главное. Будете жить спокойно.
        Эх, жизнь. Уж сколько гадости было в моем прежнем времени, но по сравнению с теперешним там рай. А то Павловна мне понарассказывала ужасов. И про то, как один барин постоянно отправлял жену паломничать в монастыри - его грехи замаливать, а сам делал детишек с дворовыми девками и распределял по дальним деревням. И как другой барин хотел так же шалить, да жена его споила и держала в дальнем флигеле на цепи. И как еще один барин-вдовец не мог уже развлекаться с девицами по полному естеству, так приказывал им нагишом в спальне пред ним плясать и едва ли не возбужденных борзых кобелей на них науськивал. Родня обиженных девок не выдержала, пришла в усадьбу, задушила аспида ночью и с дворней год барскую смерть скрывала: кто ни явится, так «Петру Иванычу неможется, велел не принимать».
        Да уж. Милые усадьбы средней полосы, с парками и прудами, оказались похожи на средневековые замки с адюльтерами, бастардами и не очень-то верными рабами.
        Ладно, мы эту проблему уже решили. За Андроном я присмотрю особо - на словах он Аришу с ребенком обласкал, а как в жизни выйдет - еще неизвестно. И тетенька Дарья Сергеевна теперь однозначно для меня во врагах, раз по ее не вышло.
        Справлюсь. У меня планов громадье. Вот, например, надо с Селифаном разобраться. Павловна, уже вплотную вошедшая в здешнюю жизнь дворни, собирала все сплетни и слухи, несла мне. Она и поведала, что старый-то барин, папенька мой, еще давно за какую-то особую услугу выдал вольную старшему Селифанову сыну. И живет тот сын где-то неподалеку в селе экономических крестьян. Вошел примаком в зажиточную семью, но долго на низких ролях не продержался, окреп, выделился своей избой, жену забрал и хозяйство ведет самостоятельно, хотя с новой родней не ссорится. И не только большой надел у него и стадо, но и деньги мужикам одалживает, занимается мелким ростовщичеством. Значит, какой-никакой капиталец есть.
        Интересно, этот Селифанов сын сам такой оборотистый или же показательно оборванный староста, который, кстати, числится у меня в дворовых и живет вместе с остальной прислугой и женушкой в людской, все незаконные прибытки туда и переправляет? А что, придраться не к чему. Экономические крестьяне живут на землях, принадлежащих государю, они люди вольные и при своих правах.
        Непременно с этим вопросом надо разобраться. И если поймаю на воровстве - мало никому не покажется. Сам-то ворюга в моей власти.
        Зверствовать не буду. А добро заставлю вернуть и накажу, чтоб неповадно было.
        Утром прасолы уехали. Купец, может быть, думал, что у барыни была вечерняя блажь, а утром она начнет торговаться и продаст мясо и зерно. Однако я выходить к ним не стала, а передала через Алексейку, понемногу бравшего на себя функции управляющего, что барыня почивают-с, они волю не переменили и раньше Святок торговли не будет. Разве что пусть пришлют воз под Рождество - забрать битую мерзлую птицу. Курино-гусиное поголовье всегда сокращали в начале зимы, и в этом я решила от традиции не отступать.
        Алексейка вручил корзину с калачиками, терся вокруг отъезжавших и добыл интересную информацию:
        - Эмма Марковна, когда они уже в путь собирались, купец сказал пареньку, видно сыну: «Не кручинься, мы все равно без голубковского товара не останемся, барыня не продаст, так…» Увидел меня, замолк.
        Вот с этим «так» и следовало разобраться.
        Для начала я поговорила с пожилым степенным мужиком Фролом, который следил за молотьбой, если рядом не было старосты. Пожалуй, стоит назначить его главным над всеми посевными работами. А пока я поговорила с Фролом наедине о местной урожайности. Так как я не очень понимала, что такое четверть, то просила собеседника пояснить, сколько десятина - это чуть больше гектара - приносит пудов ржи.
        - Ну, так-то год на год не приходится, барыня, - сказал Фрол, - то по двадцать и восемь пудов берем, то по двадцать и девять. Этот год средний было.
        Я пожалела, что под рукой нет листка бумаги с карандашом, надо завести блокнот. Но самый примерный подсчет показал, что нынешней осенью мимо закромов прошло больше ста пудов ржи. Полторы тонны с лихвой. Не о них ли говорили прасолы?
        Вот об этом-то и надо для начала побеседовать со старостой. Сегодня он на глаза мне не попадался. Можно позвать, а можно и сходить, чтобы застать врасплох.
        С той поры, как я появилась в доме, Селифан показательно жил в людской. Но я уже знала, что без барского пригляду они с женой занимали не по чину один из флигельков. Сейчас оттуда их вещи вроде как исчезли, но было у меня подозрение, что не все. И искать проныру следовало именно там.
        Когда я уже подходила к флигелю, то услышала пронзительные детские вопли и сердитые выкрики старосты.
        Глава 23
        - Совсем ополоумел, старый хрыч?! - Я схватила занесенную руку старосты, в которой были зажаты вожжи. На мокрой земле у наших ног скорчился дрожащий комочек в кровавых лохмотьях, бывших когда-то рубахой и штанами. - Ты что творишь?!
        Здоровый мужик, конечно, справился бы со мной одной левой, особенно если учесть, в какой он вошел раж. Селифан не сразу понял, кто вмешался в его дела с сиротой, и с глухим рыком попытался стряхнуть меня в грязь. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не заголосившая на весь двор Павловна и несущийся в нашу сторону Алексейка с дрыном наперевес.
        Селифан увидел все это и опамятовался. Отбросил вожжи и с ходу бухнулся на колени в ту же лужу, где валялся Дениска.
        - Не губите, барыня, не гневайтесь! Не увидел я вас!
        - Ах ты, падаль гнилая! - Меня трясло от ярости. - Тебе кто позволил, холопья морда, с моей собственностью своевольничать?! В холодную его!
        Подоспевшая Иванна взвыла и бухнулась мне в ноги рядом с мужем:
        - Барыня! Да миленькая! Не гневайтесь, разум его затмился от нерадивости огольца!
        - В холодную, - непреклонно мотнула я головой. - Пусть посидит до вечера, а потом на конюшню - и всыпать ему горячих вдвое против Денискиных следов.
        Приказала и даже не усомнилась. Если взрослый здоровый мужик избивает ребенка, никакой гуманизм к нему не применим!
        Теперь надо заняться мальчишкой. Его я поручила Павловне - отнести в людскую, застелить лавку у теплой печки, чтобы отлежался. Павловна взялась за дело с привычным мне ворчанием. Дворня, сбежавшаяся на скандал, тоже наблюдала не без удивления - с чего такое участие к дворовому мальчишке, да еще и сироте, которого староста решил за что-то поучить.
        Пусть смотрят, судачат, обзывают за глаза чудихой. Я уже поняла - если барыня в своих причудах уверена и распоряжается без сомнений, мужик скоро затылок почешет и скажет: «Может, так и надо».
        Пока, чтобы успокоиться, я прогулялась по саду, благо и сегодня погода была сухой. Удовлетворенно прислушалась к плотницкому стуку - обновляли амбар. Его тоже надо будет и окурить, и щели замазать для хранения припасов.
        Остыла. Надо бы, кстати, посмотреть, что с Дениской. Павловне я доверяла, но хуже не будет. К тому же было любопытно.
        От тепла и доброго ухода паренек пришел в себя. А еще поразился и тому, что барыня сама пришла в людскую ради него, и тому, что принесла леденец. К вожжам-то он явно привык, а такую сладость, возможно, пробовал впервые в жизни.
        - С чего он взъелся-то на тебя? - спросила я, садясь на табурет, спешно застеленный Павловной чистым рушником.
        - Он с ночи-то спугался, а наутро озлился за то, что ничего продать не смог, как прежде. Я забился в баньку, он там меня нашел, выволок. Сперва ругать стал, что я без его воли к вам прибежал. После совсем распалился - бил меня и кричал: «Чего не сказал, что барыня девку Аришку венчать собирается?!» Будто я знал!
        Ребенок вспомнил экзекуцию и снова всхлипнул. А я вздохнула - вот откуда у дяди информатор. Точнее, канал - от Дениски к старосте. Ладно, теперь этот канал закрыт.
        - Ты не плачь-то, а барыне дальше сказывай, - укорила мальчишку Павловна.
        - Селифан мне велел по дому ходить, смотреть, о чем хозяйка со слугами говорит, да разве я мог все углядеть? Барыня, вы сами накажите меня за подгляд, только не отдавайте ему! - сказал Дениска и окончательно зарыдал.
        - Успокойся. При Еремее теперь будешь. И Алексейка присмотрит. Главное, мне верно служи, - велела я мальчишке и встала.
        Хотелось обнять и утешить ребенка. Но нельзя. Барыне невместно. В этом мире и в этом времени ограничения есть не только у крепостных, но и у их хозяев. Попросила Павловну приглядывать за парнишкой, пока не оправится, заодно сообщила, что он пострадал потому, что мне вчера вечером помог.
        Мне вот сейчас надобно раньше всего выяснить, что прасолы собирались покупать у Селифана. Рожь в амбарах пересчитана, бочки с солониной тоже, а еще и досолены - мясо буду хранить сама. Я не просто начала наводить порядок, но и записывала все в большую, только наполовину заполненную амбарную книгу, которую нашла в папенькином секретере. Спасибо, старосте не пришло в голову сжечь и его. Заодно и прежними, довольно безалаберными записями поинтересовалась. И кое-что из них уяснила.
        Выйдя из людской, я первым делом подозвала Еремея и велела:
        - Возьми двух парней из дворни, помоложе, и столько же девок деревенских, поглазастее. По очереди приглядывайте за Иванной. Селифан в холодной, Дениска в людской. Не иначе она сама решит к сыну в экономическое село сбегать. Как соберется - живо бери тех мужиков, посылай девку ко мне, а с другим за Иванной. Надо на горячем мерзавцев поймать, чтобы воровать неповадно было.
        - Не тревожьтесь, барыня, - кивнул Еремей, - справимся.
        Как я и предполагала, развязка жульнической авантюры наступила скоро. Мне сообщили, что один из мужиков, не задействованных сегодня на барщине - закон о трех днях я блюла, - запряг телегу, туда заскочила Иванна, и кнут загулял по лошадкиному крупу так интенсивно, будто опаздывали на свадьбу или крестины.
        Я велела Еремею запрячь свой экипаж. Догонять или тем паче перегонять супругу старосты не собиралась, поэтому спокойно перекусила хлебом с простоквашей, самым простым кисломолочным продуктом, который по моему приказу делали в усадьбе.
        Пожалуй, пора в путь. На козлах, рядом с кучером, сидел Алексейка. Я подумала, не захватить ли пистолеты, но пока еще с ними не упражнялась. Дипломатия - наше все.
        До Покровского, экономического села, было восемь верст. Я слегка задремала и проснулась, когда приехали.
        По словам Еремея, село было большим, с главной улицей и несколькими проулками. Впрочем, избу Ивана Селифановича удалось найти легко - дом был высокий и видный. К тому же вокруг него кипела деятельность: стоял весь обоз прасолов, а несколько крепких мужиков торопливо несли мешки с зерном. Дерюга, конечно, везде дерюга, но последние дни я пересматривала запасы, поэтому показалось, что узнала ткань.
        Тут же была и Иванна - о чем-то беседовала со статным молодцем, по виду не крестьянином, а, скорее, купецким сыном. Молодец взглянул на меня с удивлением и даже вызовом. Что же касается мамаши, она отскочила в небольшую толпу мужиков-зрителей.
        Зрители - это хорошо. Но сейчас мне была нужна не Иванна, а хозяин обоза, тоже изрядно удивленный.
        - Передумали, барыня? - приветливо улыбнулся он. - Так могли бы не приезжать, а за мной послать. Я бы купил.
        - Я не продать, я сама купить хочу, - указала я на мешки с рожью, - один только куль.
        И протянула скупщику золотую монету, уже понимая, что на нее можно было купить десять мешков.
        Расчет оправдался. Купец, который откажется от выгодной сделки, себя уважать не будет. Тем более барыня-чудачка такое предлагает на миру. Не согласишься - прослывешь среди работников еще большим чудаком, чем эта странная молодая дворянка.
        - Берите, - удивленно, но твердо сказал купец. - Может, вы еще…
        Уже не замечая купца, я обернулась к Ивану Селифановичу.
        - Его ты продавал?
        - Да, Эмма Марковна, - со скромным поклоном произнес парень. - Мой хлеб.
        - В мешке хлеб, и только? - спросила я.
        Иван Селифанович кивнул.
        - Алексейка, - распорядилась я, - ссыпай зерно прямо в телегу. Вот, подстели. А вы, уважаемые, - я кивнула прасолам и нескольким солидным на вид мужикам, подтянувшимся на намечающийся скандал, - будете свидетелями.
        Глава 24
        Да, все верно. В воровстве старосту я заподозрила сразу, вот меры и приняла. Отрядила своего конюха вроде как помогать молотить. И дала с собой полный карман скрученных в крохотные трубочки полосок бумаги. На которых микроскопическими буквами было написано: «Украдено у госпожи Шторм». Несколько вечеров потратила, но больше сотни таких записочек сделала. И теперь в каждом мешке с моим зерном на дне была такая записочка.
        Вот и сейчас на расстеленном чистом рядне, поворошив зерно, выбранный мной из здешних богатеев мужик, не в родстве с Селифановым сыном, нашарил туго скрученную бумажку. Нашарил. Сам удивился. Развернул, поднес к самым глазам и по складам прочел:
        - Укра-де-но у гос-по-жи… Штор…м… - И кхекнул в бороду, с прищуром глянув на прасолов, а потом на слегка позеленевшего Ивана Селифановича.
        - Ну что, мужики, - я уверенно забрала из рук чтеца свою записку, - будем остальные мешки проверять и урядника звать? Все на каторгу пойдете за воровство.
        - Мы знать не знали, барыня! - мгновенно сориентировался глава прасолов.
        Я уже выяснила, что звали его Дормидонтом Дормидонтычем и славился он на всю округу не только удачливостью, но и умением вывернуться из любой ситуации. Скользкий угорь, и пузо не помеха. - Вот у него честно купили! - продолжил Дормидонтыч, красноречиво ткнув толстым пальцем в сына старосты.
        - Вы все свидетели. - Я окинула строгим взглядом еще подтянувшихся на шум зрителей. В толпе уже были и бабы, и ребятишки, но больше мужиков, которых по осеннему времени не занимала полевая работа. - Воровство раскрыто. Односельчанин ваш не только чужое добро прикарманил, ославил порядочную семью, что его в примаки взяла. Так еще и мать родную с отцом родным под кнут и ноздри рваные подвел. Его в полицию, а родителей, что сына-вора воспитали и потворствовали, велю в цепи и в Сибирь! Они в моей воле.
        Где-то в толпе коротко взвыла и осела на землю Иванна. Сын ее и вовсе стал белый с прозеленью - на селе-то не все ему родня, есть и конкуренты за хорошие луга, да за подряды. Покрывать не станут.
        - Вы, барыня, в своей воле. - Тот мужик, который записку нашел и прочел, почесал бороду и принялся решать проблему. Видать, старший он среди здешних сельчан. - Да только нехорошо все. Слава дурная о нашем селе пойдет, и, опять же, жена с детишками у этого дурака. Может, как-нибудь без суда, промеж себя договоримся? Не изволите ли в избу ко мне пройти, откушать чем бог послал? А там и думку подумаем, как обиду вашу загладить?
        - Это сотский местный, Никанор Ильич, - шепнул Еремей, - мужик дельный.
        Я кивнула. Конечно же, скандал, да еще с судебным последствием, мне не нужен. Нужно вернуть хлеб, получить компенсацию, а еще было бы славно избавиться от Селифана, потому как выгод от него мне никаких, а проблем - не перечесть.
        И не поссориться с местным обществом. В экономическом селе над мужиками нет прямой самодурной барской власти, и если мне для больших проектов понадобится наемная рабочая сила, то вот отсюда-то и возьму.
        Поэтому я приняла предложение сотского, только велела ему до разбора дела проследить, чтобы сынок и мамаша не удалились с места происшествия. Никанор Ильич явно имел и власть, и авторитет, поэтому тут же отрядил двух крепких парней присматривать за виновниками незавершенного преступления. А я пошла в избу сотского.
        Из всего, что послал бог, угостилась мочеными яблоками и немного черствым, зато сдобным капустным пирогом, а также добротным калиновым квасом. Потом спросила сотского:
        - Скажи-ка, Никанор, сын Селифанов совсем уж бедный, раз занялся такими плутнями?
        Сотский на миг задумался. Я почти прочитала его мысль: стоит ли топить хоть и недавнего, но земляка? Или, раз подфартило, можно и счеты свести? Потом ухмыльнулся.
        - Никак не бедный, барыня. У него в должниках двадцать дворов, а может, и поболе - не каждый объявляет. Должники ему зерном отдают, он, как богач библейский, велел недавно старый амбар снести да вдвое больше построить. Так что, если вы захотите с него штраф взять без суда, никто против этого слова не скажет-c.
        Я кивнула, подтвердила, что постараюсь обойтись без суда, и вышла из избы.
        Иван Селифанович стоял во дворе, по-прежнему окруженный толпой зевак и крепкими деревенскими мужиками. Был Иван таким же бледным и печальным, как давеча. Именно к нему я и обратилась.
        - Если хочешь без судейских обойтись, скажи-ка честно: сколько папаша тебе хлеба сюда переправил?
        - Шестьдесят кулей, - не раздумывая, ответил Иван Селифанович, а его мать, высунув нос из-за спины одного мужика, стала истово божиться, что так и есть. - Я все верну, барыня, тут и спора нет.
        - И быть его не может, - улыбнулась я. - Верни, только сто шестьдесят кулей, для круглого счета. Или скажешь, что не найдется?
        Не так часто на лице одного человека можно увидеть радость, грусть и злобу. Но разговор шел на миру, и на злорадных лицах мужиков я прочитала - найдется.
        - Воля ваша, - вздохнул Иван Селифанович и велел двум бедно одетым мужичкам отправиться к своему амбару.
        - С зерном поладили? - спросила я. - Вот и славно. А теперь вспомни-ка, Иван, Святое Писание. Что там говорится про родителей?
        Сын старосты непонимающе взглянул на меня - что это значит? Я продолжила:
        - Почитай отца своего и мать свою. Как же так получается - ты вольный человек, а отец твой и мать в моей крепости. А они, между прочим, на волю хотят.
        Иванна вздрогнула, удивленно взглянула на меня, но открыть рот не решилась.
        - Прежде твой отец старостой был в Голубках, а в имении считай что управляющим, - продолжила я, - как сыр в масле катался. Отныне не будет он старостой, и житья прежнего не станет. Маменька моя, царствие ей небесное, его отпускать не хотела, а я готова. Пятьсот ассигнациями за отца твоего, пятьсот за мать - и я сразу же две вольные подпишу.
        Стало очень тихо. Иван Селифанович выпучился на меня, как смешная игрушка из латекса, у которой можно было сжать хвост, чтобы надулись глаза. А его мать снова наладилась в обморок.
        - Думай быстрее, Иван Селифаныч, - подбодрила я строгим голосом. - А то ведь вины с твоих отца-матери никто не снимал. С тобой мы добром разошлись, без судейских. А рабов вороватых я в своей воле наказывать как хочу. Будешь долго скопидомничать - могу и передумать вольную им давать.
        Глава 25
        На самом деле я даже цену заламывать не стала. Крепкий мужик, годный и под красную шапку, и землю пахать, и в барском хозяйстве разобраться, мог один тысячу рублей стоить на ассигнации. Жена его тоже не девка бесполезная, бывшая барская ключница и кухарка. Пятьсот рублей за подобную бабу - цена божеская.
        Учитывая, что за такие деньги дворяне крепостных только между собой торговали, а на волю крепостному выкупиться стоило гораздо дороже, в несколько раз считай, я вообще то ли дурочка, жизни не знающая, то ли добрая барыня, за которую Бога молить положено до конца дней своих.
        А мне эта тысяча рублей сейчас позарез нужна. Тем более что не хочу я никому ноздри рвать и в колодки забивать. Не говоря уже про Сибирь.
        Я нормальный цивилизованный человек. Конечно, парочка мне попалась вороватая и в целом несимпатичная. Но убыток возместят, а зверствовать ради зверства - не мое. Лучше уж пусть убираются с глаз подальше. И прибыток принесут.
        - Ну, Иван Селифаныч, что скажешь? - Я прищурилась.
        - Найдет он деньги, - вмешался в разговор сотский, выходя следом за мной на крыльцо. - Ежели хочет, чтобы и дальше ему в селе нашем жилось привольно. Уж не пожадится родных-то отца с матерью выручить. Если надо - я сам одолжу и процент возьму божеский. Не для наживы, для порядку!
        По тому, как хитро блеснул глаз Никанора Ильича, я поняла, что процент таки будет немалый и одалживаться Ивану Селифанычу придется. Ну да это их дела. Мне главное - свое получить и от обузы избавиться.
        Что же касается Ивана Селифановича, он оглядел окрестную толпу - одних мужиков было с полсотни. После чего то ли кивнул, то ли покачал головой и решительно зашагал к своей избе. Благо она находилась всего через дорогу от двора сотского.
        - Видать, по-вашему будет, - сказал на это Никанор Ильич. - Нельзя ему при всем мире от родного отца с матерью отрекаться.
        Я молча кивнула. Надо же верить в людей.
        Вряд ли прошло и десять минут, когда сын старосты вновь появился на своем крыльце. Подошел к телеге, положил на рогожу холщовый сверток. Стараясь не глядеть на меня, обратился к сотскому хриплым голосом:
        - Никанор Ильич, помоги посчитать, чтобы все верно было.
        Задача и правда оказалась непростая. Ассигнациями в заначке у Селифаныча нашлось лишь семьсот рублей. Остальное - пара золотых кругляшей, серебряные монеты и кучка меди. А еще - несколько перстней и браслетов, серебряные и золотые цепочки.
        Сотский оглядел деньги и драгметаллы взглядом взяточника со стажем.
        - Да тут с походом будет-с, - резюмировал он. - Не вижу обмана, Эмма Марковна.
        Это хорошо. Пора проявить благородный характер барыни.
        Я тщательно осмотрела сокровища, будто могла оценить и подсчитать. Потом отгребла медяки и часть серебра и возвратила Селифановичу.
        - Вот так - в расчете?
        Иван Селифанович кивнул.
        - По справедливости будет-с.
        Я велела Еремею:
        - Прибери. Дома отдашь.
        Судя по лицам крестьян, сделала правильно. Как барыне-дворянке, понимающей свое достоинство, и положено. А то, что я приметила среди украшений занятный перстень необычной формы, так дома разгляжу подробнее, зачем спешить?
        Не думаю, что в заначке у зажиточного крестьянина лежали фальшивки. А подменить их - когда бы он успел? Все случилось слишком неожиданно.
        - Вольную честь по чести оформим, - сказала я Селифанычу и Никанору Ильичу. - Если кто из крепких и уважаемых мужиков в свидетели желает - милости просим.
        Чтобы не откладывать, вернулись в избу сотского, позвали писаря, и он быстро настрочил отпускную грамоту на старосту с женой. Никанор Ильич напомнил, что ее будет нужно зарегистрировать в уезде, и сам же подсказал, к какому чиновнику лучше обратиться, чтобы операция оказалась максимально недорогой. Местный шериф не скрывал радости, что преступный инцидент на подведомственной территории разрешился без судебных последствий, поэтому писарь работал бесплатно. А еще было подтверждено, что когда мне понадобятся рабочие руки, то в Покровском нанять людей можно, и сотский порекомендует кого.
        Уф. Дело сделано, можно и домой. Я уселась в собственный возок. Еремей устроился на козлах, предварительно уложив заначку Селифаныча как следует за пазуху, Алексейка вскочил на запятки.
        Лошади шли шагом. Здесь и сейчас у небогатых дворян их принято было беречь. Въезжая в Покровское, я высматривала злодеев, а на обратном пути можно спокойно поглазеть по сторонам. Люди тут вольные, даже с первого взгляда видно - живут богаче. А еще на одном из огородов увидела подвялую после первого заморозка картофельную ботву и кучу самого картофеля на рогоже. Поздновато вроде, обычно урожай собирают в сентябре… но не мне жаловаться.
        Я так удивилась, что велела остановиться и поговорила с хозяином.
        - Бог в помощь. Как картошка уродилась?
        - Благодарствую, барыня. Картопля-то? Неплохо, да прибыток невелик. Соседи-дураки, - это хозяин сказал чуть тише, - есть не хотят, да и в уезде не продать, разве совсем за бесценок. На зиму свалить, так померзнет. А может, и не дураки соседи-то, когда говорят - лучше бы побольше репы посадил. Ее и продать легче. Связался на свою голову, думал заработать, ан нет - один убыток, почитай. Смутил меня в ту пору немец один - засей да засей две десятины, весь урожай выкуплю. А по лету пошел спьяну купаться в пруду, да и утоп. Осталась та картопля ни к селу ни к городу.
        Понятно. Хранить картошку тут еще не умеют, готовят так себе, хотя, казалось бы, чего уж проще. Да и выросла она у крестьянина по первости неровная, один клубень с яблоко, другой с виноградину. Но мне-то радость и от такой!
        - Или вот, - продолжал разглагольствовать мужик, - свеклу сахарную сажать. Сильно пользительный овосч! И сторговать в одно место за хорошую деньгу можно.
        Я заинтересовалась. Оказалось, сосед-помещик решил завод поставить, делать свекловичный сахар. Объявил мужикам, что будет у них белую сахарную свеклу покупать.
        Насчет свеклы - интересно. Что же касается картошки, то я купила все, что у мужика было в наличии, шестнадцать мешков, за вполне приемлемую цену. Телега с заплаканной Иванной, отправившейся в Голубки забирать мужа и пожитки, как раз нагнала возок. Туда картошку и забросили.
        Мужики косились недоуменно. Слава чудаковатой голубковской барыни только окрепла. Но ничего, попробуют еще, какова она на вкус, картошечка с салом, не так запоют. Земля здесь, я уже глянула, для картошки самое то, просто сажать, окучивать и хранить надо правильно. И будет нам второй хлеб и первый спирт отменного качества.
        Глава 26
        В родном дворе нас встретили толпой - вот же диво, новость о том, что старосту с женой сын выкупил на свободу, долетела сюда быстрее нас. Наверняка кто-то из деревенских пострелят напрямки через поля и овражки примчался.
        Селифан стоял у крыльца. И завидев возок, принялся еще издали кланяться в пояс. Выходило у него кривовато - уезжая на «операцию» я велела из холодной его вывести и всыпать по назначенному. Чтоб неповадно было детей бить.
        Но теперь все прежние счеты закрыты. Я даже думаю, что и вражды ко мне у старосты и его женушки не останется. Потому как в моей воле было и вправду устроить им настоящую каторгу. Точнее, на нее отправить.
        А я вместо того, пусть за деньги и возмещение украденного, но волю дала. Воля - это самая главная мечта крепостного, которую никакие недополученные барыши не заменят.
        Если Селифан и сын его умные мужики, могут не только красть, но и работать, а потом с толком распоряжаться собранным - и без воровства не пропадут.
        Ну и еще моментик. Сын-то у них не один. Еще трое в моей власти остались. Но они вроде как в кражах замечены не были, и вообще в усадьбе не наблюдались, потому как были отпущены по оброку и работали в городе. Один сапожником, другой в кабаке разносчиком, как тогда говорили - половым, а третий, по словам дворовых, самый непутевый и пьяница, золотарем подвизался в одном из окраинных кварталов Нижнего.
        Так вот. Ежели начнут бывшие крепостные Селифан и Иванна против меня чего злоумышлять - их сыновья в ответе. Так что, думаю, на этом у нас мир и случится.
        А на золотаря у меня отдельный расчет, с прицелом на широкие перспективы. Селитра. Волшебное слово. Порох мне даром не нужен, а вот азотные удобрения… мда, об этом позже.
        Пока же стоило отпустить с богом бывших рабов и заняться своими делами. В частности, забрать сверток с богатством у Еремея и отнести его в свою каморку, в сундук под ключ.
        Семьсот рублей ассигнациями - это много или мало? Смотря как прикинуть. Для большинства крестьянин - огромные деньги. Хотя есть среди них ухари, сотнями тысяч ворочают. Насколько я помню из истории, такие после того, как выкупаются на волю, быстро переписывают себя в купеческое сословие, после чего выясняется, что владели миллионами.
        А для дворян? Маменька в год со всего Голубковского имения, включая запроданый прасолам урожай и оброки, меньше получала. А для Эммочки и подобных ей столичных птичек-барышень из дворянских дочерей средней руки тысяча - цена одного бального платья от модной московской портнихи-француженки. Или два от русской мастерицы, что считается поплоше и попроще, хотя шьет не хуже.
        Ну а для меня? Для меня все деньги. Планов-то громадье. Наличные сразу в оборот пущу, а золото и украшения погодят до ярмарки в Нижнем. Авось там использую с особым эффектом.
        Сейчас же надо было быстро распорядиться, чтобы картошку правильно рассыпали в крытом сарае на мешковине, подсушили и рассортировали по размеру. Что помельче - будет храниться в прохладе, лишь бы без опасности промерзания на семена.
        А потом пойти и проинспектировать детскую. Хорошо ли там протопили? Не сыро ли от стен? Не пошли ли трещины? Как чувствуют себя дети? Вчера я так устала, что не обращала на это внимания. Главное, было тепло.
        В моей будущей спальне, в кабинете и в гостиной вовсю шел камышовый ремонт, дворовые, узрев конкретный результат и поняв, что барыня не просто так дурью мается, трудились в охотку. Потому как я обещала по окончании ремонта на господской половине не жлобиться, и расселить дворню из одной общей людской, где спят на войлоках вповалку, по отдельным комнаткам. Естественно, если та самая дворня как следует набьет руку и утеплит достаточную площадь, чтобы мы все не вымерзли этой зимой как тараканы. А так же заготовит достаточно дров.
        Кстати, насчет последнего. Надо мне в кузницу наведаться. Готов ли пресс?
        Какой? Да самый обычный, ручной, мы такой с Мишенькой заказывали на Авито у самопального мастера-сварщика. Для того, чтобы делать топливные брикеты из опилок, картона, опавших листьев и прочего… кхм и палок.
        Конечно, леса здесь и сейчас достаточно. У меня в собственности имеется изрядный кусок. Но свой лес в трубу пускать без толка мне жаль, а за чужой все равно деньгами нужно расплачиваться. Тогда как разный подножный мусор нынче бесплатен даже чуть более, чем в будущем. И находится ближе, чем лес. Вон, в саду и во дворе уже всю листву в кучи сгребли, и вдоль дороги чистят.
        Гофрированного картона, которым все будет завалено в будущем, не имеется. Зато полным полно коровьего навоза. А это, друзья-товарищи, само по себе топливо, если правильно высушить. Или отличное связующее для мусора в брикетах. Грязное производство? Пахнет? Ну так я не сама прессовать его собираюсь, а скотники и скотницы каждый день лопатой это добро из хлева выгребают. Вот и займутся еще одним полезным делом. За отдельное вознаграждение в виде какой-нибудь привилегии. Потом придумаю, какое именно, с Павловной посоветуюсь и с Алексейкой. Конечно, придется приучать людей к новому топливу, но с этим справлюсь - буду комбинировать коровьи брикеты с привычными дровами.
        Еще надо выяснить насчет свеклы - выгодно ли ее сдавать на завод, и не лучше ли поискать оборудование самой. Если на следующий год нас ждет мокрое и теплое вулканическое лето, свекла - вполне подходящая культура.
        Много над чем можно подумать. А пока, сегодня, после таких важных дел - отдыхать.
        Нет! Никакого отдыха, пока не пообщаюсь с Лизой! Тем более, сегодня весь день была вдали от нее. Я же мать, в конце концов.
        Дочка (а я уже не могла воспринимать ребенка иначе, как своей) почти весь день спала. Поэтому под вечер ощущала прилив бодрости. Несмотря на легкое ворчание Павловны - мол, что за баловство, мы долго играли с малышкой в ладушки и даже в догонялки, пока ребенок не уморился. Но все же потребовал вечернюю сказку.
        Павловна вышла по моей просьбе, Лушки тоже не было рядом. Я так захотела кваса, что усмехнулась своей мысли: “не барыня, сама схожу” и отправилась за ним в столовую, где постоянно стоял кувшин.
        Налила себе большую кружку, пошла обратно и услышала робкий голос:
        - Барыня.
        - Дениска, ты как здесь оказался, чего не спишь? - спросила я.
        - Павловну ищу, - тихо сказал мальчик, - чтобы определила, где спать. Она днем на Еремея сослалась, а тот к жене пошел. А у дворни на лавках все места заняты. Мне теперь…, - и мальчишка всхлипнул.
        Вот в чем дело! Селифан был хоть какой-то, но дядька, который распоряжался - в каком углу спать. Теперь же неприкаянный Дениска напоминал пса, выгнанного на улицу. Хозяин прежний хоть был и жесток, но все же - хозяин.
        Появился Алексейка. Начал было распекать парнишку, что зашел на барскую часть. Я остановила его. Велела самому найти ему угол, и обязательно теплый. И неожиданно сказала:
        - Пока распоряжаются, пошли со мной. Я сказку дочке расскажу, а ты - послушаешь.
        Пораженный Дениска зашагал следом. Я заметила, что по барским покоям он ходит разутым. Ладно, в детской тепло.
        Сказку я выбрала попроще - “Репку”. Оказалось, что дворовую Жучку Лиза видела, а вот Мурку - нет. Я попробовал изобразить мяуканье, но не получилось.
        - Ммяяу! - услышала я, и подумала, что в детскую забрела настоящая кошка. Однако это был Дениска. Он умел и мяукать, и мурлыкать. Я расширила сказку, к - извлечению репки привлекли и овечку, и козочку, и буренку. Мальчик каждый раз воспроизводил их звуки, так что Лизонька смеялась. Я пару раз предлагала Дениске сесть, но он отказывался и вместо этого лежал на боку, на половице.
        В итоге репку извлекли, Лизонька заснула. Появилась Павловна, недовольно посмотрела на нас и заявила, что Дениске место найдено.
        Вот и славно. Проблемы решены, и надо наконец-то выспаться перед завтрашними делами.
        Глава 27
        Осень понемногу переходила в зиму, а я продолжала свои трудовые будни. Картошку рассортировали на второй день и рассыпали в подполе на рогожу, чтобы не сгнила и не промерзла. Лично спустилась и осмотрела эти «не барские покои». Убедилась, что если сверху дом основательно сгнил, то под землей все более-менее крепко, надежно, сухо и прохладно.
        Я изучила церковный календарь и решила, что когда будем праздновать Введение в храм Пресвятой Богородицы, тогда-то и угощу мужичков картохой, жаренной на сале. Только пусть отец Даниил сугубо благословит трапезу, убедив мир, что это никак не чертовы яблоки.
        Кстати, о яблоках. Выяснилось, что яблоки все же не остались под деревьями, а были собраны в корзины и отнесены в сараи. Подневольный труд не особо кропотлив, часть яблок была уже с гнильцой. А поэтому - стала сырьем для моей спиртовой промышленности. Брагу ставили лоханями. Перегонный аппарат трудился весь день под началом двух обученных пожилых баб - мужикам в этом деле я поостереглась доверять. Так как значительная часть пустых бутылей ушла на лампы, пришлось заказать местному бондарю несколько бочонков, стимулировав его алкогольной продукцией.
        Заодно я сделала большую ревизию запасов на зиму. С лета были засолены огурцы. К этому делу тоже отнеслись без особого старания, поэтому три бочки пришлось спасать, промыв овощи и добавив соль. Нашлись и другие заготовки - моченая брусника и просто брусника с клюквой, которые хранились в лукошках в тех же погребах. Сахара у меня пока не было, но Павловна заверила, что ягода до Рождества не скиснет в прохладе, если ее время от времени перебирать. А лучше все же в бочки с медом заложить, благо десяток ульев при Голубках имелся.
        Ягода и так была вкусной, хоть и несладкой. Гораздо важнее оказалось другое открытие: сена в усадьбе значительно больше, чем предполагалось. Разгадка была простой - у старосты нашлось личное стадо из пяти коровок и еще сколько-то овец. Я вздохнула: в следующий раз буду составлять вольную с приложением-описью имущества.
        Пока же просто предложила Селифану или забрать свою скотинку, или продать мне оптом, со скидкой. Староста явно не был уверен, что прокормит свое стадо у сына, поэтому продал по божеской цене.
        Ну, я найду чем прокормить и коров, и десяток новых овец, и еще какую живность. В частности, двух кошек - полосатую Мурку и трехцветную Маську. Их принесли мне из деревни для борьбы с крысами и мышами.
        А пока за мной по хозяйственным службам хвостом таскалась Ненила, главная скотница, и ныла, не переставая:
        - Барыня, Христом Богом прошу, скажи, чем прогневила! Спасу ж нет от этих пострелят в хлеву, целые башни, прости Господи, навозной той пакости вдоль стен повыстроили. На огород надо коровьи-то лепешки, в поле! А не детские игрунки лепить из него!
        Это она жаловалась на ватагу пацанов из деревни. Человек пять самого разного возраста, начиная с шестилеток и заканчивая солидным «старшиной» девяти весен от роду по имени Никодим, работали на скотном дворе прессовщиками топливных пеллет.
        Во-первых, все они жаждали небывалого: за неделю работы по шесть часов в день барыня обещала заплатить им по три копейки на брата. Во-вторых, выдала новую одежу специально для этой работы: штаны, рубаху, жилетку на вате, онучи и новые лапти. Свое, домашнее, в навозе пачкать запретила.
        Правда, тут наоборот вышло: обновки из небеленого, грубого, но хорошего полотна пацанва живо снесла до дома, а на работу вышла в самых затрапезных обносках, какие только нашлись в каждой избе, будто по дороге раздели пугала.
        Я придираться не стала. Хотят так - пусть.
        Ну и в-третьих, мальчишкам было не привыкать к запаху коровьих отходов, все побывали в подпасках. А выкладывать затейливые зубчатые конструкции из напрессованных кубов даже понравилось. Они своим умом дошли до того, что выстроенные в шахматном порядке кубики лучше сохнут, и, поскольку я обещала премию по результатам выработки плюс часть самой продукции на отопление изб зимой, навозная архитектура росла как на дрожжах.
        И в хлеву под это дело полдня стоял писк, визг и хохот, изводивший степенную скотницу. Ей же запретили гонять поганцев метлой и прутом, виданное ли дело?!
        Я заранее решила, что кухонные печи коровьим топливом топить не буду. Самой неохота сжигать навоз там, где готовится еда.
        А вот те печи, которыми обогревали мою новую спальню, кабинет, столовую и детскую, уже получили первую партию нового топлива. И результат был налицо: в комнатах дворовые девки не то что перестали ходить в телогреях, но и обувь норовили посбрасывать, чтобы шлепать босиком по теплым половицам.
        Ну а для меня основной точкой заботы стала детская. Этим помещением я занялась всерьез.
        Отправив Лушу на прогулку с Лизой и ее Степкой, я совершила то, что привело бы моих крепостных в окончательное замешательство. Закрыла дверь и исползала детскую на коленях, во-первых, в поисках щелей, во-вторых - опасностей для двухлетнего дитяти.
        Не без пользы - нашла две щели и занозистый участок пола, а также выяснила, что одна табуретка может легко перевернуться. Такому же тестированию я подвергла и детские игрушки - невиданную новинку, которую изготовили по моему приказу. Тут детей, даже дворянских, никто игрушками не баловал. А я вот решила. Сама вычертила и отдала деду Афанасию, тому самому столяру и плотнику, что руководил укладкой половиц, подробно нарисованную деревянную лошадку для раскачивания. Девкам-швеям заказала куколок и тоже нарисовала примерно, чего хочу. Ну и по мелочи: кожаный мячик, кубарь - старинный волчок. И важное - кубики с картинками и буквами, невиданную прелесть и новость. Теперь настало время принимать работу и проверять на безопасность. Например, куколке я легко оторвала глаз-пуговичку, представила, как Лизонька сует ее в рот, давится… и велела швеям перешить так, чтобы детские пальчики оторвать бы точно не смогли.
        Мое сугубое внимание к детской, частое общение с Лизонькой, да и со Степкой, конечно, заставляли Павловну ворчать - мол, так не принято, отдала барыня малого нянюшкам, а сама занята своим делом, спит например. Я прервала воркотню неожиданным и действенным аргументом.
        - Павловна, не забудь, я в царском институте училась. К нам приезжала великая княгиня и рассказывала, как теперь в царской семье принято с малыми детьми возиться. Так что это не моя прихоть, а царская наука.
        Павловна, конечно, не возразила, а я улыбнулась - вот и помог Екатерининский институт.
        Глава 28
        Учить с детьми буквы было, конечно, рановато. Но я решила - пусть пока просто привыкнут к ним, складывая кубики в башни и собирая геометрические картинки из квадратиков и треугольников, в которые были раскрашены грани игрушки. Была в моем детстве такая полезная книжка про развитие пространственного мышления у малышей. Там учили из обычных кубиков с картинками делать геометрические головоломки. А потом складывать из них с ребенком разные фигуры по образцу.
        Ничего сложного в том, чтобы вспомнить простейшие игрушки, не было. А также аккуратно, столярным клеем, наклеить на их грани лоскутки разного цвета. Это оказалось проще, чем изобретать стойкие краски на коленке. Все будет, нопозже.
        Так что уже на второй день после обеда Лиза и Степка с огромным удовольствием возились на постланной чистой кошме, перебирая пестрые кубики и выстраивая кривоватые башни. И с хохотом их разрушая через пару минут сосредоточенного сопения.
        Луша сначала пыталась Степку утащить, мол, невместно дворовому мальчишке с барышней в одни игрушки играть. Не дай бог, сломает, запачкает и барышню обидит. А дальше последствия уже не для малого, для матери.
        Но я это пресекла, заявив, что Лизоньке на пользу компания. Более того, в эту же компанию я впихнула и Дениску. Постановила, что он отныне не просто бездельник и «хлебогад», как нынче принято было называть тех крепостных, что не изнывают с утра до вечера на барской работе.
        Он помощник няни. Будет следить, чтобы дети не дрались, отвлекать игрушками (и сам играть, у него аж глаза загорелись от восторга), бегать по Лушиным поручениям, приносить из кухни теплое молоко, а заодно исполнять и мои мелкие поручения.
        Я понимала, что веду себя не так, как принято в дворянской семье. Но все равно не могла удержаться: обнимала Лизоньку при любом удобном случае, целовала в щечки, зарумянившиеся на свежем воздухе, сама расчесывала ее светлые, мягкие, чуть вьющиеся волосы, сама укладывала спать…
        Дорвалась, короче говоря, бабка до младенца. А если услышу ворчание, той же Павловны, - скажу, что так и при царском дворе детей воспитывают. Кто-то будет дальше спорить?
        Но вместе с блаженством от долгожданного материнства пришла неусыпная тревога. Лизу надо кормить, содержать в нормальном доме, потом учить. Последнее нынче стоит очень-очень дорого, не меньше чем шестьсот рублей в год в пансионе средней руки. А в самом лучшем - всю тысячу надо заплатить!
        Мне надо срочно поправлять свои денежные дела. Приводить в порядок дом, а лучше строить новый. И думать, чем я буду лечить ребенка, если он, не дай бог, заболеет.
        На все нужны средства. Которые предстоит заработать. Впрочем, я углубилась в память Эммочки и вспомнила, что девиц берут в пансионы с возраста в десять-одиннадцать лет, так что время собрать капитал у меня пока что есть. Ну, а насчет здоровья, то я уже понимала, лучшее лечение в данную эпоху - профилактика. Увы, ни антибиотиков, ни рентгена с УЗИ, ни прочих надежный терапий и диагностик не купишь ни за медяки, ни за золото.
        Может, самой чего-то разработать? Первым делом зеленку, например. Синтезировать антибиотик из плесени очень непросто, а вот раздобыть каменную смолу и устроить простейшую химическую лабораторию в свободной комнате - возможно. Собственно, Алексейка уже поехал в уездный город со списком и деньгами из Селифанова выкупа. Оборудование и кое-какие инструменты у меня скоро появятся.
        От этих размышлений меня отвлек вопрос Луши:
        - Эмма Марковна, про дом-то московский, дядин, вы помните? Про него еще и свекор как-то обмолвился, когда вы ходили о пенсионе хлопотать.
        Я кивнула - помню. А потом действительно стала вспоминать. У бедной Эммочки в голове образовалось что-то вроде «битых файлов» - что-то такое было, надо покопаться и восстановить.
        Ага, вот в чем дело. Первые недели знакомства с Михаилом Штормом, наш медовый месяц. Лютая зима, трескучие морозы, но надежный теплый возок, верный кучер и замечательный слуга Федот, способный найти еду, овес и свежую лошадь даже в селе, в котором сперва побывали французские мародеры, а потом - наши казаки.
        Мы ведь и в Москву завернули тогда проведать дальнего родственника, Мишиного дядюшку в Мясницкой части, пострадавшей от Великого московского пожара меньше, чем иные уголки несчастного города. В двухэтажном особняке квартировалось какое-то вменяемое подразделение, и офицер-француз своевременно приказал разломать все окрестные заборы и флигельки, создав небольшой остров спасения в море огня. Дядюшка, а еще точнее, двоюродный дедушка, супруг тетушки со стороны мужа ее маменьки, короче, седьмая вода на киселе. Я даже имя с трудом вспомнила - Ардальон Семенович. Так вот он не хотел общаться с оккупантами, просидел дни и ночи в каморке на чердаке, отговорившись сугубо старческой хворостью, что, в общем-то, было правдой. Управляющий нашел с неприятелем общий язык, указывал, где спать, показал, как топить русские печи, поэтому уходящие французы ничего не поломали и почти ничего не утащили. Мы заглянули к дядюшке ненадолго, конечно же, все комнаты были заняты - кого пустил по-родственному, кого - за деньги. Я даже запомнила, как нос забился гарью и я прочихалась лишь за Тверью.
        - Вспомни-ка, Луша, что свекор про тот дом говорил? - спросила я. Поеду в Москву, может, получится погостить у родни, вместо того чтобы по постоялым дворам клопов кормить.
        Луша наморщила лоб и инстинктивно подхватила под круглое пузо щекастого Степку. Девчонка насмотрелась, как я в любой возможный момент тискаю Лизу, и сама не заметила, как стала также тетешкать своего малыша.
        Малыш, солидный, спокойный и неторопливый, очень удивился. Но явно был не против маминых нежностей. И ко мне на ручки шел охотно, и к Павловне. Хороший товарищ для моей девочки.
        - Так, барыня, много чего говорили, - выдала наконец кормилица-нянька. - Баре мечтали, помнится, что дядюшка вспомянет о том, что муж ваш внучатый ему племянник, возьмет да и отпишет кусок. Состояние, дескать, у него по слухам-то огромное и все больше в билетах. И дом на Москве.
        Битый файл сверкнул в голове и выдал картинку: свекровь сидит у окна, накинув на плечи старенькую драдедамовую шаль, смотрит, как по улице мимо дома едут сани кого-то богатого господина, и вздыхает:
        - Вот бы Мишелю нашему наследство… стала бы ты, Эммочка, женой богатого помещика, в лучших бы салонах… Столько деньжищ у дяденьки, в три века не прожить…
        Увы. Насколько я поняла, наследство могло обломиться именно Михаилу Шторму, если дяденька смилостивится. Но поручик Шторм погиб, так и не дождавшись благодеяния. Надежды на чужое состояние сгинули вместе с ним.
        А кроме того, были они, те надежды? Когда мы проезжали Москву, дяденька этот был похож на моль, которую съела другая моль. Дом его был неухожен, обшарпан. Сам он ел не пойми что, гостей потчевал и того хуже. Мда… нет, точно. И вспоминать больше нечего.
        Когда-нибудь помечтаю о несостоявшихся богатствах. Если совсем делать нечего будет. Пока же надо продолжить дела.
        Я уже поняла, что некоторые работы имеют строгую сезонность. Например, порубка и вывоз леса - зимой, по твердому, замерзшему пути. Но в лесу, вернее на болоте, есть и другие ресурсы - обычный торф, добавлять в брикеты. Нынешняя осень выдалась сухой, поэтому я время от времени отправляла телеги с экипажем из пары мужиков нарезать торфа.
        Что такое? Почему сегодня вернулись так рано?
        - Барыня, беда! - голосил издали возница.
        - Что такое? - повторила я, подавив вздох. Не было печали…
        - Беда бедовая, беда злодейская, - крикнул подбежавший мужик.
        Видно, он поделился новостью с односельчанами, потому что издали я услышала то ли ругань, то ли вой.
        Глава 29
        - Так что же такое приключилось? - спросила я максимально спокойным тоном, делая вид, будто не поддалась общей панике.
        - Висельник, барыня! Человек удавился, - сообщил возница, а я наконец-то вспомнила его имя - Василий.
        - Кто? - уточнила я, пытаясь отогнать наползавший дискомфорт. Если Селифан, то ох-ох-ох. Разоблачила прохиндея, наказала, выставила. Вроде бы свободу дала, а он у сына родного не прижился. Кстати, мне доносили, что так оно и есть. Вспомнился древний китайский обычай прийти в дом обидчика, да там и удавиться или зарезаться…
        - В том и беда, что неведомо, - вздохнул Василий. - Барин какой-то. Был бы наш, может, и сами бы схоронили. Возле шуваловской межи на березе объявился.
        Теперь вздохнула я. Покойник непонятного происхождения, да еще барин… Без знакомства с полицией никак не обойдется. Государство, как я уже поняла, почти не вмешивалось в частную помещичью жизнь. Для того и сидит барин в своей вотчине, чтобы гарантировать порядок. Но смерть не по естественным причинам - тот случай, когда власть обязана посетить место события и вынести свой вердикт. А помещик, ну и крестьяне, разумеется, - оказывать власти содействие, в первую очередь поить и кормить, как будто явилась делегация самых дорогих, самых желанных-долгожданных родственников.
        Оттого-то и всеобщая печаль. Не такая, конечно, как была бы в экономическом казенном селе. Там полиция творит что хочет. Бывает, даже труп найдет невесть чей, подкинет в село и зашлет туда переговорщика - накидайте шапку монет, а не то начнем прямо у вас расследовать, пока всю курятину-поросятину не съедим. Мужики взятку соберут, а полиция несчастного покойника подкинет в соседнее село, и повторится та же история.
        Все это быстрым шепотом поведала мне Павловна, выскочившая на крыльцо, чтобы накинуть барыне на плечи полушубок. Я только кивала и вздыхала тихонько.
        Кто же это мог быть? Соседей я не то чтобы не знала совсем, но самые скромные знания подсказывали, что в голову такое не придет никому.
        Ладно, придется выяснять.
        - Алексейка, вели, чтобы запрягали, - распорядилась я.
        - Телегу? Поехать снять? - понимающе кивнул мой новый первый помощник. - А то и перевесим, может, за шуваловскую-то межу? Березы и там и там одинаковые. Пущай у тамошнего управляющего голова болит? Перевесим и посторожим, чтобы обратно не перетащили, а?
        - С ума сошел? - Долгая жизнь замужем за следователем не прошла даром. Я ужаснулась раньше, чем сообразила, где нахожусь. - Покойника не трогать ни в коем случае. И рядом не топтаться! Мало ли, вдруг он не сам. Пусть полиция разбирается, кто под той березой наследил.
        - Понял, - разочарованно вздохнул Алексейка. Ясно было, что он остался при своем мнении - хорошо бы спихнуть проблему на чужую голову и забыть.
        - Сама поеду посмотрю, - решила я. - Вели для меня закладывать возок. Сам бери Морозку и в уездный город скачи. Вызывай власти. Записку для урядника я напишу.
        Развернулась, намереваясь идти в дом переодеваться, и вдруг спохватилась:
        - Заодно в контору купцов Заливакиных зайдешь. После полиции. Заберешь сверток, и смотри там, обратно вези осторожнее! Стекло не побей.
        Алексейка сообщил, что будет осторожен, и удалился, ворча, как Павловна, что тело все равно было бы лучше перевесить. Я хотела поговорить с ним, как непременно сделала бы в прежнем мире. Убедить, объяснить, что по соседству есть несколько человек, таящих на меня обиду. А значит, если я могу обойтись без нарушения закона - лучше обойтись.
        Но промолчала. Зато поблагодарила Алексейку, когда он, несмотря на воркотню, распорядился быстро, и мы были готовы тронуться в путь.
        - Мам-ма, хочу на лошадку!
        Отъезд совпал с прогулкой Лизоньки. Похоже, ребенку понравилось путешествовать, и дочка хотела покататься.
        Я подхватила ребенка на руки, расцеловала, обещала на ночь и сказку, и песенку. Потом, когда Степка отвлек Лизу, показав, где спряталась Мурка, я быстро потребовала от Луши уберечь ребенка от любых разговоров, посвященных происшествию.
        В принципе, можно было и не ездить, а несчастное тело просто оставить полицейским. Но так неправильно. Согласно моим сведениям о местных органах правопорядка, окрестная живность, в первую очередь пернатая, доберется значительно быстрее, и опознание будет затруднено.
        С такими вот техническими мыслями я и тряслась в возке полевой дорогой. Вообще, не было бы счастья… Просто так мне бы и в голову не пришло совершить такое отдаленное путешествие. После визита в Покровское я никуда не выезжала, все заказы купцам делала дистанционно. Почти как в прежнем мире, только с другой скоростью: написать письмо в лавку или контору, передать с оказией, дождаться ответа, подтвердить заказ, дождаться заказанного. Недели три ушло на простейшее оборудование для моей будущей лаборатории и на другие необходимые мелочи.
        Между тем осень выдалась неплохой - сухой, даже с ясными днями. Как будто облака запасали влагу, чтобы просыпаться снегом и пролиться дождем на будущий год. Впрочем, пару раз я слышала разговоры мужичков, что небо на закате непривычно желтоватое. Вулканическая пыль разлеталась по планете без границ и кордонов.
        Доехали легко и быстро, как всегда бывает, когда цель путешествия нерадостная. Вообще-то, благодаря тридцатилетней жизни с Мишей я столько наслышалась про осмотры места происшествия - будто сама там побывала. Сколько раз за нашим скромным семейным столом просила его «не брать работу на дом» - не рассказывать о сегодняшних приключениях. Все равно что-то слышала, так что словосочетание «странгуляционная борозда» мне вполне знакомо.
        Из чего совсем не следует, будто я намерена на нее любоваться. Обойдусь без близких контактов с трупом.
        Издали я, конечно же, разглядела виновника нашей экспедиции. Свой земной путь он окончил на пригорке, за двести шагов от проселочной дороги. Что естественно - господа редко бродят полевыми и лесными тропками. Ну а то, что это именно барин, не крестьянин, не мастеровой, я поняла с первого, дальнего, взгляда.
        Не заметила, как начала небольшое следствие. Благо место происшествия явно никто не посещал. И не натоптался, и не наколесил. Заметили висельника издали - да и побежали барыне докладывать.
        Кстати, да, насчет колес. Как барин оказался у березы? Сказал ямщику: «Вот те, братец, гривенник на водку, поезжай, а я сойду повешусь»? Или оставался барином до последних минут жизни и не прошел, а проехал? Мы-то ведь смогли доехать до печального пригорка. А можно ли так и с большака?
        Я дала указания мужикам, где встать, особенно не натаптывая вокруг. Учитывая специфичность такой барщины, группа сопровождения получила по чарке в дорогу и чаяла две, с закуской, по возвращении. Сама же сделала небольшой полукруг по высохшему бурьяну, ждущему снега.
        Ага, минимум две трети пути барин проехал. Вот тут нужен эксперт.
        - Эй, Ерема!
        Еремей, подобно большинству кучеров, на любой остановке норовил поспать. Однако расследовательская работа ему понравилась. Он присел, стал изучать следы колес и копыт. Пришел к выводу, что это была тройка, что кони добрые, а экипаж - увесистый. Еще, почесав затылок, добавил:
        - Кучер-то, Эмма Марковна, не наш был, не из этих краев. Мог бы прямо до березы доехать, но не стал. Если дело в потемках было, забоялся зацепиться за кусты. Вот, туточка он свернул и на большак вернулся.
        Действительно, даже я, без особого опыта в таком следопытстве, разглядела, где «увесистый экипаж» развернулся по сухой земле и уехал на дорогу. К счастью, между этим местом и окончательной точкой трагедии, оставались несколько почти высохших луж. В одной из них был четкий след сапога.
        Я усмехнулась, подумав про телефон или хотя бы старый фотоаппарат. Но достала блокнот, быстро зарисовала след. Еремей смотрел на меня так, будто я промчалась по цирковой арене стоя в седле.
        Так, а с чего столь капитально примят этот куст? Такое ощущение, будто барин шел в последний путь и что-то волочил. Или…
        - Эмма Марковна, а покойник-то совсем не простой! И до нас тут верно никого не было, - позвал вдруг Еремей. Он подошел поближе к березе, на которой висел удавленник. - Иначе такую добрую обувку с него бы мужики сняли. И вона, видите? Цепка от часов у него в жилетке. Не иначе, серебряная! Из самого Санкт-Петербурху молодчик.
        - С чего ты так решил? - удивилась я и тоже подошла поближе. Мы все еще не топтались по оставленным следам, шагали по опавшей листве чуть в сторонке.
        - А вона, подковки у него на сапогах. Видал я работу того мастера, что их кладет, с Санкт-Петербурху он. Вашего-то покойного мужа, царствие ему небесное, вещи, которые вы привезли, разбирали, так там и углядел. Еще любопытно стало, экая затеина - подковка с буковицей. Лушку спросил, она сказывала, что барин, когда на побывку приезжал, на Сенной у мастера заказывал сапоги-то.
        Я наморщила лоб. Точно… какие-то вещи покойного мужа Эммочке прислали из самого Парижа: медальон с ее портретом, пистоль, локон волос и баул с носильным. Последний она даже и не разворачивала, а свекры не интересовались, получив тот самый локон и обильно оросив его слезами. Так тючок и пролежал в вещах Эммочки до отъезда из столицы, а потом вместе с ее пожитками приехал в Голубки. Где Павловна все разобрала и хозяйственно разложила по сундукам.
        Интересно, что этот столичный господин, заказывающий сапоги у недешевого мастера с Сенной, забыл на моей березе? Другого места не нашел удавиться?
        Я вошла в азарт: решила сменить ракурс и обойти дерево так, чтобы хоть мельком глянуть в лицо покойнику.
        Ну что, всмотрелась на свою голову. Чуть не села в осеннюю траву, забыв про сапоги, подковки и прочие предметы.
        Глава 30
        М-да. Зря только осторожничала, не пуская своих крестьян под березу, на которой повесился Анатоль. Да-да, тот самый Анатоль, чиновник из канцелярии его императорского величества, к которому Эммочка бегала, когда хлопотала о пенсии за погибшего мужа. Тот самый, с которым она закрутила легкий, ни к чему не приведший роман, оборвавшийся в самом начале. Тот самый, из-за которого молодую вдову попросили из дома свекров. При жизни проблемы, и после смерти подкинул.
        Урядник с прочими полицейскими чинами прибыл утром следующего дня. Гости без всяких церемоний вытоптали под деревом все, что только можно было. Велели мужикам снять висельника, уложили в мою же телегу на старые рогожи и поволокли ко мне в поместье. До приезда капитана-исправника его надлежало положить в холодное место и ждать, пока господин чином повыше прибудет на место преступления.
        Савелий Карпыч Голохвастиков, наш урядник, порасспрашивал крестьян явно для порядку, ничем особенно не интересовался, у меня так и вовсе ничего не спросил. Но отобедать согласился охотно.
        Я же все это время чувствовала смутную тревогу. Каким ветром столичного чиновника занесло в нашу глушь? Вешаться? Не смешите мои обрезки валенок. И что мне делать? Признаваться, что я с ним знакома, или промолчать от греха?
        - А я смотрю, слухи не врут, сударыня. - Оказавшись в гостиной, урядник первым делом с любопытством осмотрелся и даже крякнул от удовольствия, обнаружив на столе, покрытом искусно заштопанной - так что и следов не видно - печатной скатертью, графинчик с водкой. Самой настоящей водкой, тщательно отфильтрованной сквозь березовый уголь и дубовые опилки. Сорокаградусной, прозрачной, как слеза.
        - Милости просим, отведайте, - слегка натянуто из-за напряженных мыслей улыбнулась я. - Присаживайтесь, Савелий Карпыч. Сейчас прикажу на стол подавать, а пока для аппетиту рюмочку извольте. Что же за слухи обо мне ходят среди уважаемых людей в нашем уезде?
        - Разные, сударыня, разные. Но в основном добрые. Вернулась, дескать, молодая вдова к корням своим, и нет бы слезы лить али амуры новые крутить, занялась чем положено: хозяйством да дитем. - Савелий Карпыч опрокинул рюмочку и удовлетворенно крякнул, быстро закусив это дело соленым груздем. - Про хозяйство, правда, всякое сказывают. Мол, странные дела творите. Но я как погляжу - снаружи домишко старый, того и гляди половина венцов-то выкрошится, а изнутри - батюшки, красота!
        Он встал и, спросив взглядом дозволения, пощупал стену возле окна, аккуратно заклеенного полотняными полосками на мыле. Это я так на зиму утеплила щелястые рамы, забив самые большие трещины паклей.
        - Глина-то с соломкой, а? Кто бы мог подумать! И тепло, и глазу приятно. А культяпки-то ваши топильные! Уж сколько люди плевались, дескать, непотребство. Теперь, смотрю, уже не только в вашей деревушке бабы сор всякий да навоз сгребают, но и в двух соседних. Дровишки-то кусаются! Их еще поди напили да наколи. А хворостом избу в зиму не натопишь.
        Я только улыбнулась и налила гостю еще чарку. За дверью уже шуршала Павловна, заглядывал Алексейка, ждали знака подавать основные кушанья. Пока на столе были только закуски.
        - Да, свекор мой, дай ему Бог здоровья, не скупился на рассказы о своей военной молодости на Кавказе, - тут я не рисковала быть пойманной на лжи, ибо свекор Эммы действительно служил где-то за Кубанью. А что в рассказы не вдавался, так поди теперь докажи. Никому и в голову не придет проверять. - Он много чего поведал, как там люди живут. И про то, как они таким способом офицерские дома утепляли. Ну, у себя-то я поровнее велела стены мазать, а потом и известкой побелить - чем не палаты каменные?
        - Это точно, сударыня, изрядный домичек вы себе справили. Вряд ли долговечный, конечно… ну так бабы деревенские хоть каждое лето могут обновлять, то денег не стоит.
        - Ваша правда, Савелий Карпыч. Если будет любопытно, я вам и другие вещи покажу, что с умных советов людей постарше завела.
        После этих слов и второй рюмочки я уж велела подавать обед. Савелий Карпыч совсем размяк и приступил к более серьезному вопросу.
        - Я тут насчет вашей замечательной винокурни, Эмма Марковна, - сказал урядник, опрокидывая третью чарочку ее продукции под горячие щи, конечно же со свининкой. - Недурственная, право слово, недурственная. Не казенный завод. Так сколько вы накурили-то, бочек десять?
        - Ну что вы, - расплылась я в улыбке, почти скрывшей тревогу, - слухи о моей производительности сильно преувеличены. Пожалуй, даже вдвое, - добавила я. И пожалела.
        - Пять-шесть бочонков, - сказал гость при исполнении. - И как же вы их употребили?
        Дальше был по-прежнему вежливый, но все же неприятный разговор за очень приятным угощением. Я уже через неделю помещичьей жизни поняла, что сама могу угощаться ржаным хлебом с пустыми щами, но на случай таких визитов необходим стол премиум-класса. Маринованные и соленые грибочки (были и те и те, я просто отобрала лучшую продукцию и держала в отдельных крынках), такие же представительные огурчики, копченые лещи и уже созревший окорок. Кроме того, жертвой визита урядника стала курица, спешно зажаренная в кляре.
        Что же касается самого разговора, то он стал своеобразной лекцией о помещичьем винокурении, которое, как я услышала от урядника, допустимо только для личного употребления, но не коммерческого.
        - Я и не сомневаюсь, Эмма Марковна, - продолжал Савелий Карпыч, с аппетитом обгладывая куриное крылышко, - что вам столько хлебного вина… ну, сами понимаете. И гости, как слышал, к вам редкость. Все равно не верю слухам, будто вы ваше хлебное вино продаете мужичкам, своим, да и соседским. Иной на моем месте это корчемством бы назвал.
        Так-так-так. Интересно, кто же такой слух пустил или запустил в официальные инстанции? Селифан? Дарья Сергеевна?
        Впрочем, урядник не стал сосредотачиваться на слухах и сразу же перешел к тому, что следует делать с излишками вина. Их следует продавать казне. Гость изъявил готовность увезти три, ну, хотя бы два бочонка. Пришлось поторговаться. И продемонстрировать, куда еще я употребляю спирт собственного производства. Так что Савелий Карпыч, поохав и поахав от восхищения, велел унести себе в пролетку еще две лампы моего изготовления. И «светильный спирт» специального рецепту, за которым он обещал присылать мужика по-соседски, с честной ценой, буде этот выгорит. Один бочонок все же ему в бричку пришлось откатить.
        Что поделать, так принято. Не деньгами, так подарками дружить с чинами.
        - Этот еще ладно, - позже сказала Павловна. - Лампами прорву-то ненасытную заткнул и вопросов задавать не стал. И дела нашлись на стороне, не стал тут ночевать, исправника дожидаться. Вот про того слухи ходят… Считайте, барыня, ворон улетел, теперь коршуна ждем.
        - Какие слухи? - спросила я, слегка вздрогнув от орнитологической метафоры.
        - На прошлой неделе в имении майора Бродникова псарь утоп. Ну, или утопился - слухи ходили, будто мужик за чистокровной сукой недоглядел, до нее безродный кобель дорвался. Ну и барин-то взыскивал с псаря, взыскивал, пока тот не утоп. Так этот начальник дотошным оказался. Горе было и барину, и дворовым…
        Какое было горе, Павловна рассказать не успела. Алексейка доложил о новом визитере.
        Глава 31
        - Капитан-исправник, Орлов Михаил Федорович, - доложил Алексейка.
        Сердце дернулось, метнулось в горло и забилось там испуганной птицей. Михаил Федорович? Совпадение? Так звали мужа. Только фамилия другая. Ну так и век иной.
        Алексейка тем временем тихо добавил:
        - Тут не курочку, тут порося надо жарить.
        Сначала я решила, что чем выше чин, тем выше гастрономический запрос. Однако, когда новый официальный гость появился на пороге, я поняла, что его одна курица могла бы и не насытить.
        Михаил Федорович был очень высок, слегка грузен и категорически нетороплив. Совсем не похож на быстрого в движениях и мыслях Мишеньку. Как жаль…
        Он поздоровался со мной, сбросил шинель на руки Алексейке, снял фуражку, перекрестился перед иконой.
        - Славная осень, Эмма Марковна, не правда ли-с? - сказал он. - Ни дождей, ни грязи.
        Я согласилась насчет погоды и предложила гостю рюмочку с дороги. Тот покачал головой.
        - Благодарствую. Не сейчас, сударыня. А вот если бы вы меня кофейком угостили, был бы признателен.
        Девчонка-горничная помчалась на кухню с приказанием. Кофемашины у меня нет и пока что не предвидится - хотя заказать мастерам френч-пресс было бы можно. Так, надо эту мысль запомнить на ближайшее будущее. А пока в печи большой чайник, чтобы был кипяток хоть для чая, хоть для кофе. Поэтому ждать пришлось не больше пяти минут.
        Эти пять минут гость молчал. Неторопливо прогуливался по гостиной - под его сапогами скрипели половицы, поглядывал на стены, то ли мурлыкал, то ли насвистывал что-то. Явно интересовался моим бытовым благоустройством, но помалкивал.
        Я тоже присматривалась к нему. Немолодой по нынешним меркам, но, несмотря на уже наметившуюся грузность, неплохо сохранившийся мужчина. Щеки выбриты до синевы, усы приглажены, но почему-то ему не идут. Одна пуговица на мундире пришита особо крепко, но коряво - неужели сам? Или денщик безрукий? Следы недавно стертой грязи на коленях. Уж не побывал ли он на месте происшествия прежде визита в поместье?
        Внесли ароматный кофейник.
        - Вам с сахаром? - спросила я.
        - Да, и побольше, - широко улыбнулся гость. - Вы же мое имя знаете, а Мишки сладкое любят.
        - Ой, - не удержалась я, - мой муж так же говорил.
        Ляпнула и почувствовала, как сжалось сердце. Михаил Федорович… капитан-исправник. Я в нынешних чинах не очень разбираюсь - собственной памяти и знаний истории не хватает, а Эммочке было неинтересно. Но кажется, что это кто-то поглавнее простого полицейского следователя. Имя и профессия совпадают… ах, если бы. Но увы.
        Капитан-исправник на миг застыл, взглянул на меня с удивлением. Потом вспомнил, кивнул.
        - Да, достойный был человек ваш покойный супруг. Я и от малинового варенья не откажусь, - продолжил он с прежней улыбкой, - хотя его положено с чаем.
        Кофейничал гость недолго. Встал, дождался, когда подадут шинель, сказал:
        - Благодарствую-с, Эмма Марковна, теперь пора к нерадостному приступить. Прикажите меня проводить.
        Я распорядилась. Сама думала остаться в гостиной. Ох, некстати этот полицейский чин напомнил мне о моем Мише. Сладкое он, видите ли, любит. Вспомнила, как пару раз муж хотел взять меня на осмотр места происшествия и опознание, а я отказывалась.
        Потом встала, накинула шаль, отправилась следом. Все же это мои владения, и я обязана если не присутствовать на следственных действиях, то хотя бы за ними наблюдать.
        По пути меня перехватила Павловна.
        - Начальничек-то наш за попом послать велел. Ох, не к добру это.
        - Для чего, Павловна?
        - Небось, будет мужиков с присягой допрашивать, чтобы крест целовали, когда отвечать станут. Мужик-то от такого испугается, всякое ляпнуть может.
        Я ответила банальностью, что-то вроде что не надо думать о плохом. Но шла вслед за исправником с нехорошими чувствами. Права няня, излишняя полицейская дотошность всегда не к добру.
        Наш путь вел в сарай с погребом. Я не стала приближаться и глядела издали, как Михаил Федорович осматривает тело. Делал он это старательно, в этом не откажешь.
        - Степанида Пла… ох, извините, Эмма Марковна, - послышался шепот, - не знаете, будет ли распоряжение мужиков с крестом допрашивать?
        Я слегка улыбнулась. Отец Даниил так растерялся, что перепутал меня с покойной маменькой.
        Все разъяснилось через пару минут. Исправник вышел из сарая, жадно вдохнул свежий воздух волосатыми ноздрями.
        - Эмма Марковна, поднесите мужикам по чарке за то, что бережно снимали и следы прежних прикосновений на теле сохранили. Знаю, вы всегда можете мужиков угостить.
        Я вздохнула - и этому известно о моем ликеро-водочном производстве. Между тем исправник обернулся к батюшке за благословением. Потом сказал:
        - Боярина Анатолия, умерщвленного злодейской рукой, похоронить в ограде церковной по всем обрядам. Тело завернуть в смолистую рогожу - может, придется откапывать и еще раз смотреть. Могилку не затерять. В консисторию сам доложу, что не о самоубийце речь. Пойдемте-с в дом, Эмма Марковна.
        - Господин исправник…
        Отец Даниил взглянул на полицейского. Я верно прочитала этот взгляд: дайте денежку за требу. Хотела подмигнуть попу - ничего, сама заплачу.
        Но это не понадобилось. Исправник пристально взглянул на отца Даниила.
        - Спросить хотите, кто требы оплатит? А вспомните-ка, батюшка, за прошлый год да позапрошлый сколько мужиков в пьяном виде померло?
        Судя по тону, гость задал вопрос, на который знал ответ сам. Батюшка вздохнул.
        - Прошлой зимой Фрол на Святках замерз, а до того, на Петра и Павла, Степка-дурак утонул.
        - И вы полицию не звали, а просто отпели-схоронили? Так ведь?
        - Так, - ответил священник тоном полной капитуляции. - Не сомневайтесь, боярина Анатолия отпою как надо.
        - Не сомневаюсь, - кивнул капитан. - Пойдемте, Эмма Марковна.
        Я чуть отстала, чтобы спросить у Павловны: при чем тут мужики?
        - Да в том дело, - шепнула она, - что по старинному закону бражники да пьяницы - самоубийцы суть, и нельзя их на кладбище. Батюшка наш добрый, отпевал не спрашивая, будто трезвыми померли, копейки лишней с родни не брал. А этот-то, аспид, - сказала она совсем тихо, - прознал-то про мужиков и намекнул: хочешь деньги за панихиду - по закону спрошу.
        Да, хороший оперативный шантаж. С попом-то решено, а мне сейчас самой общаться.
        - Эмма Марковна, - сказал исправник, когда мы вернулись в гостиную, - распорядитесь стол очистить, чтобы нам поговорить без отвлечений.
        Уже скоро на столе не было кофейника, сахарницы, варенья, пряников, пастилы. Оттого гостиная стала похожа на официальный кабинет. Правда, самовар и блюдо с пирогами слегка разбивали эту официальность, но оно и к лучшему.
        - Вот и славно, - сказал гость, грузно опускаясь на стул и проигнорировав кресло по соседству. - А расскажите-ка мне все. Про самое детское детство не надо, от института и дальше.
        Тон был такой уверенный, что любые возражения, вроде «какое это имеет отношение к произошедшему?», выглядели бы лепетом. Я села напротив, начала рассказ.
        Исправник кивал, поддакивал. Что-то отмечал карандашом в тетради, а иногда, как мне казалось, читал, сверяя услышанное с прежней записью.
        Когда я замолчала, Михаил Федорович еще раз кивнул. И сказал:
        - Знаете, Эмма Марковна, в англицких судах, когда показания даются, свидетель или обвиняемый произносит: клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Так вот, Эмма Марковна, вы мне только правду говорили. Но не всю. А теперь извольте всю правду-с сказать.
        Глава 32
        Я поморщилась. Побарабанила пальцами по столу. Здесь и сейчас я пусть бедная, но дворянка. И хотя никто не мешает вдовам и прочим мелкопоместным пресмыкаться перед каждым чиновником, у кого в руках сию минуту хоть маленькая, да властишка, мне это глубоко противно.
        В конце концов, я ничего плохого и противозаконного не сделала. А прежние знакомства Эммочки… Она показала себя легкомысленной. Но уже вдовой. И тоже никого не убивала, не подставляла, не мучила. Кроме себя самой. И кстати, мужу не изменяла. Ни живому, ни покойному.
        Можно и пресмыкаться. А можно и по-другому. Признать право чиновного гостя задавать вопросы и напомнить о своих правах. Для начала, о правах хозяйки. Может, и этого будет достаточно.
        - Вот что, Михаил Федорович, - сказала я с улыбкой, - я ведь правильно понимаю, что у нас просто беседа, без протокола?
        Может, стоило добавить: «Без записи, скрепленной подписью»? Вдруг провинциальная полиция начала XIX века слово «протокол» не знает? Но Михаил Федорович ответил без всякого удивления:
        - Да, мы просто беседуем, пока без протокола.
        И слово «пока» почти не акцентировал. А я продолжила:
        - И вы у меня в гостях. И настало время пообедать. Давайте-ка откушаем, а там уж вы услышите от меня всю правду.
        - Да, можно и так, - кивнул чиновный гость. - За обед - благодарствую-с.
        - Тогда пройдемте в столовую, - улыбнулась я.
        Русская печь - идеальная замена микроволновки, поэтому минут через пять обед был на столе. Порося пожарить не успели, но этого и не требовалось. Мне показалось, что Михаил Федорович относится настороженно к своему весу и старается его не увеличить. Рюмочку выпил, но только одну, а от второй отказался столь вежливо и решительно, что я больше не предлагала. Зато когда пили чай, кусок пирога с капустой и грибами подложила.
        Некстати вспомнилось, что настоящая китайская заварка, привезенная из столицы, у меня кончается, без гостей мы давно копорским перебиваемся. Иван-чаем, проще говоря. Но для посторонних принято выставлять на стол лучшее, да еще делать вид, вот, мол, мы каждый день так роскошествуем. Кстати, чего так экономить? Надо, когда пошлю очередного гонца в уезд, пару фунтов чаю прикупить.
        - Вот что. Неприятная это тема, и не хотела я ее обсуждать, ну да деваться некуда…
        - Маменька!
        Это Лушка недоглядела. До истории с висельником Лизонька обедала со мной, и Степка тоже. На ворчание Павловны я не обращала внимания. Когда в усадьбу зачастили полицейские гости, дети стали обедать в детской. А сегодня сбежали посмотреть, что за дяденьки у нас появились.
        Сначала в столовую вкатился обруч - новая игрушка. За ним втопала Лизонька. Поглядела на меня, потом на незнакомого дядю. Сперва нахмурилась. Потом улыбнулась и вдруг кинулась к нему с возгласом:
        - Папенька!
        Потом вошел Степка и подхватил обруч. Потом влетела Лушка, но хватать Степку не имело смысла, так как он стоял и просто глазел по сторонам. А хватать Лизоньку - тем более, она сидела у гостя на коленях.
        В чем же дело? Я слышала от Лушки, что когда свекровь приходила к детской колыбели, то рассказывала про папеньку-офицера, в мундире. Я думала, что дети в таком возрасте ничего не понимают… ошиблась. Что-то у ребенка отложилось в сознании. И когда он увидел такого гостя…
        Между тем Михаил Федорович уже качал малую на коленях. Напевал что-то странное, но при этом очень знакомое:
        Скок лошадка,
        Стук-стук дрожки.
        В лес поедем к бабке Мирл
        По кривой дорожке.
        Лизонька засмеялась, гость улыбнулся. Поэтому ужас на лице Лушки растворился, а Павловна, примчавшаяся в столовую, обошлась малой порцией оханья.
        Потом Лизоньку все же сняли с мужских колен. А я думала про песенку, вспоминала следующие куплеты. И пыталась понять, из чьей же памяти я ее извлекаю.
        - Славная дочурка у вас, - сказал Михаил Федорович, отставляя чашку и вытирая губы салфеткой. - Так на чем же мы остановились?
        Увы. Придется продолжать.
        - Этот господин, что оказался повешен на моей березе, мне знаком. Чиновник из Санкт-Петербурга. Я обращалась к нему, чтобы выхлопотать пенсию как вдова капитана гвардии. Не скрою, покойный ухаживал за мной, чем скандализировал мою репутацию. Я была вынуждена покинуть столицу и вернуться в родовое имение. Это все.
        Вот не знаю, почему мне было так неприятно это рассказывать. Уж не из опасений, что меня обвинят в убийстве, точно. Это было бы совсем глупо, а дураком следователь… то есть капитан-исправник, не выглядел. Может, он слишком напоминал мне мужа? Вот ничего общего, ни во внешности, ни в манерах. Разве что дотошность, но для следователя это профессиональная необходимость.
        К тому же Мишенька бы меня узнал. Мне так кажется. Или как-то еще себя выдал. А этот, увы, плоть от плоти дитя сего века.
        И все равно «скандализированная репутация» Эммочки у меня прямо поперек горла встала, пока я о ней рассказывала.
        - Вот как. - Михаил Федорович не выглядел ни удивленным, ни возмущенным. - Но хорошо, что сами рассказали, сударыня. Ибо скандал этот и до наших глухих мест добрался. Возможно, вместе с господином Анатолием Бородкиным, ехавшим сюда, как я понял, по вашу душу.
        - По мою? - Я была неприятно поражена. И это, кажется, не укрылось от взгляда капитана. - С чего вы взяли?
        - Язык за зубами не умел держать наш покойник, - неторопливо ответил Михаил Федорович. - Оставил несомненные доказательства, что пустился в путь ради прекрасной дамы, перед которой виноват, но надеется заслужить прощение своей пылкостью и преданностью. Я смотрю, не заслужил.
        Час от часу не легче.
        - Как видите, не успел. - Я говорила медленно, прямо глядя в глаза следователю (плюнула про себя и решила мысленно называть его привычным мне образом). - Мы с ним не виделись с тех пор, как я покинула Санкт-Петербург. До моего поместья Анатоль живым не добрался.
        - А вот это еще следует проверить и доказать-с. - Михаил Федорович отложил вилку, отодвинул тарелку и встал. - Дозвольте пока откланяться. Дела-с.
        И, не дожидаясь моей реакции, потребовал шинель и вышел из комнаты.
        Приехали. Он что, решил, что я настолько обозлилась на неудачливого и неверного ухажера, что сама его на березе повесила? Или мужикам велела?
        А что, про мужиков версия вполне рабочая. Но мне-то что с ней делать? У меня забот по горло, подготовка к зиме полным ходом, задумок полная голова.
        Только подозрений в убийстве мне не хватало!
        Глава 33
        Капитан-исправник уехал в город, предварительно пройдясь по окрестностям и побеседовав с мужиками. Меня известил, что следствие идет и он оставляет за собой право вернуться в поместье в любой момент. И задать нужные вопросы.
        М-да… никогда и никто не подозревал меня в убийстве. Зато муж много рассказывал о своей работе. Я привыкла смотреть на все со стороны закона. По другую сторону оказалось нервно и неприятно. И если несчастного Анатоля лишили жизни некие злодеи, то откуда они? По словам мужиков, да и сотского из экономического села, никаких разбойников в этих краях не водилось.
        Чтобы отвлечься от тревог, с головой погрузилась в хозяйственные дела. И начать решила с не очень важной, но приятной мелочи.
        Спиртовая горелка была готова. Резервуар я заказала на стекольном заводе, крышку с двумя соплами мне сделал Алексейкин отец из медной трубочки, согнутой в кольцо и направленной двумя рожками навстречу друг другу. Воздух, идущий в горелку, проходил через резервуар с парами спирто-скипидарной смеси, и поддув здорово поднимал температуру пламени горелки. Пламя было плоским, потому что два сопла были направлены друг на друга, два потока паров встречались, сталкивались и дополнительно разогревались. Я с такими горелками встречалась в лаборатории своего комбината. И спиртовые там были, и карбидные. Но где здесь взять карбид, я пока не придумала.
        Насос для начала сделали примитивнейший: кожаный мешок с трубкой, который сначала надули, а потом положили на него камень, каким обычно капусте гнет устраивали. Сдувался мешок медленно и давления вырабатывал всего ничего. Но для горелки достаточно.
        А между рожками горелки кузнец закрепил проволокой кусок мела с фалангу мизинца величиной.
        Тем же вечером я испытала придумку. Ну что сказать… Фурор, который произвел настолько яркий свет, можно было сравнить с фейерверком Гендальфа в фильме про кольцо. Сбежалась вся дворня. А Лиза, Степка и даже Дениска визжали от восторга, когда я повернула жестяной, начищенный добела раструб отражателя к стене дальнего амбара и прямо перед новым фонарем начала показывать на ней теневые фигурки. Зайца, орла, сову, волка…
        Честно говоря, мне показалось, что визжать готовы были и взрослые. Но постеснялись. Они больше охали и крестились.
        Кусочек мела выгорел за час с небольшим. Переполненные впечатлением дети и взрослые разошлись по кроватям и еще долго шушукались, обсуждая чудо.
        А я заперлась в «лаборатории». На зимней ярмарке мне надо будет найти честного оборотистого купца и создать с ним концессию. Мои - придумки, производство, секреты. Его - торговля, материалы и реклама.
        Так. Френч-пресс я уже заказала кузнецу. Стеклянную колбу для него опять же куплю на ближайшем стекольном заводе. Колбы, реторты, тонкие гнутые трубки и еще один змеевик мне уже доставили. Очень пригодились наличные, вырученные за старосту и жену. Жаль, таяли они слишком быстро.
        У меня в планах ванилин, анилиновые красители, и в их ряду зеленка, а также еще более важная вещь. Стрептоцид. Полностью синтезируемый препарат группы сульфаниламидов. Благо в свое время я много читала о том, как его нашли и применили. И помню формулу твердо. На антибиотики я пока не замахиваюсь, но даже это будет невероятным прорывом в здешней медицине.
        Но это самые дальние на сегодняшний момент планы. Для начала надо по мелочи, полезное и коммерчески выгодное. Стеарин. Глицериновое мыло. Как только мне привезут несколько бочек сала - как раз сейчас во многих селах колют свиней, - первым делом налажу кустарное производство.
        Еще я имею большие виды на продукты нефтеперегонки. Но это совсем на будущее, когда у меня появится нефть. На сегодняшний день серная кислота и растворы нескольких солей - уже богатство.
        А пока надо вскрыть пакет, что прислали от деревенского столяра. Это я вспомнила самую первую «компьютерную» игру нашего мира. Я в нее сама в детстве играла. А потом читала в какой-то книжке про мужика, которого занесло в другой, магический мир. Он там с ее помощью устроил всем похохотать.
        Пятнашки. Жестяная коробочка и квадратные кусочки дерева с цифрами, которые нельзя вынимать, надо двигать пальцем, выстраивая в нужном порядке. Начну продавать - озолочусь. Но тут есть нюанс. Как правильно запатентовать игрушку? А то ведь каждый, кому не лень, начнет клепать. Секретного в ней ничего нет.
        Существует ли в России в это время патентное право? Может, Михаил Федорович об этом что-нибудь знает, могла бы спросить, за обедом.
        Надо этого служаку из головы выбросить. Да как выбросить страх?
        Между тем настал новый сезон. Снег, выпав в очередной раз, не растаял, а пруд и тихая речка покрылись надежной коркой. Я поняла, почему торжествовал крестьянин у Пушкина: сразу же повысилась проходимость дорог.
        По первопутку пожаловали гости. Заглянул приказчик прасола. Сам Дормидонт Дормидонтыч, похоже, стеснялся после истории с краденой рожью. Ему я продала треть птичьего поголовья, чтобы сберечь кормовое зерно. Технология длительного хранения и транспортировки оказалась простой: умерщвленную птицу окунали в лохань на улице, оставляли на час покрыться ледяной коркой, после чего она хранилась до весны. Нельзя сказать, чтобы эта операция меня обогатила. Я окончательно поняла, что любые продукты сельского труда, да еще с самовывозом, идут по скромным ценам. Но хоть полтинник ассигнациями выручила.
        Стали появляться оброчные мужики со скудной ежегодной данью. Конечно, я особо отметила сыновей Селифана. Они пришли одними из первых - видно, узнали, как новая барыня обошлась с родителем. Вроде бы по-хорошему, вольную дала, точней, продала. Но по доходящим сведениям, сыновье хозяйство в Покровском, лишенное воровских доходов от имения, мягко говоря, не процветало.
        Сыновьям-оброчникам я о родительской судьбе не напоминала, да и они тоже инициативу не проявили. Отдали деньги, поговорили о своих трудах. Сына-полового я расспросила о нижегородских гостиницах и кабаках. Конечно, он минут пять рекламировал свой трактир, я вежливо выслушала и попросила дать сведения об остальных заведениях. Что-то отметила в блокноте.
        Сапожник был немногословен, впрочем, я речей от него и не ждала. Думала, может, предложить ему перенести мастерскую в поместье? Но он разулся перед входом в отремонтированную контору, чудная барыня присела, оглядела его сапоги и вынесла вердикт: такой мастер нам не нужен. Оба мужика сытно поели, выпили по чарке и отправились ночевать в Покровское, к брату-первенцу и родителю.
        Сын-золотарь явился отдельно. Слухи оказались преувеличены - был он трезв, да к тому же не в профессиональной одежде, так что я даже не стала посылать его немедленно в баню, как планировала. Другого помещика его новость огорчила бы, а меня - обрадовала.
        - Извините, барыня, в оброке недостача будет. Я ведь за прошлый год на полтину больше принес, а нынче рубля не хватает.
        Я только вздохнула, вспомнив пожар в конторке. Теперь слова не подтвердишь. Никита-золотарь продолжил:
        - Мы же не каждый по себе, мы гильдия. Стали новые селитряницы закладывать, чтоб военному ведомству селитру продавать, для пороха. Его-то в эти годы большой расход был. Война, конечно, нам, говночистам, в радость и в выгоду, да только и начали, нас не спросив, и кончили без нашего согласия. Совсем за бесценок селитру-то продавать неохота.
        К удивлению Никиты, барыня ругаться не стала, а, наоборот, спросила, сколько селитры добыто, и попросила пока что придержать, скоро она сама будет в Нижнем и купит, пусть и не столько, сколько военное ведомство. На радостях даже предложила вторую чарку. Никита выпил, все же посетил баню, выспался в усадьбе и отправился обратно с моим повторенным напутствием.
        А на следующее утро пожаловал новый гость. Не просто незваный-нежданный, но и неожиданный.
        Глава 34
        Этим утром я сидела у окна - зимний пейзаж после легкого ночного снегопада был веселей осеннего. Горка для деток сколочена, залита водой. Сама ночью, втайне от дворни, ее протестировала - нет ли неровностей, заноз. Теперь можно запускать юных пользователей. Дениску, а тем более Степку, я уже считала почти своими вместе с Лушей - даром, что она мать и кормилица, а на деле-то дите-дитем. Вот и буду думать, что племянница, а Степка, стало быть, внучатый племянник. Дениска… тоже не чужой мальчик. Пусть еще один племянник будет. Я уже и дворне сказала, и Луше - будут мальчишки учиться вместе с Лизонькой. Дескать, обученные крепостные дорого стоят, да и на оброк хороший отпустить не в убыток. Все покивали, если кто и засомневался - промолчал. А меж собой уже вовсю болтали - барыня хоть и строга и за работу или, там, воровство спросит без поблажек, но добрая.
        Кстати, а не установить ли рею на крыльце и повесить одну из ламп, чтобы было светло и вечером? А еще, чтобы ярко освещенный снег напоминал двор из прежней жизни. Или, может, именно поэтому и не стоит.
        Я отошла к столу долить кофе - его, как и чай, недавно доставили из уезда, поэтому позволяла себе каждое утро. И вдруг услышала веселый звон колокольчиков, чему удивилась. Я уже выяснила, что именно в ту эпоху колокольчики - не бубенчики - являлись привилегией государственной почты и полиции. Кто же пожаловал?
        Ворота усадьбы были открыты, поэтому тройка въехала без задержки и остановилась у крыльца. Из саней вышел гость в медвежьей шубе…
        Р-р-рав-в-в! Гав-в-в!
        Ох, нерадивая дворня! Ночью по усадьбе ходил сторож и вольготно бегали два барбоса, самые злобные псины из представленных мне на выбор. К рассвету их полагалось сажать на цепь, но сегодня посадили одного. Его мохнатый товарищ наслаждался свободой, благожелательно обнюхивал знакомых скотниц и птичниц, а вот увидев чужака, вспомнил, что он сторож.
        Незнакомец сунул руку в карман.
        Я внутренне ойкнула - еще застрелит верного пса. Но в кармане оказалось что-то вроде рогалика или калачика. Барбос поймал подачку на лету и с благодарностью в собачьем взгляде отскочил на три шага, чтобы употребить подарок. Да, естественная злобность простейшие кинологические курсы не заменит.
        Между тем гость уже был на крыльце. Его встретил Иван, малой лет шестнадцати, исполнявший обязанности швейцара. Что делать, гости зачастили.
        Дверь в гостиную была открыта. На пороге появился Ванька и провозгласил, почти крикнул:
        - Чиновник по особым поручениям при губернаторе Михаил Федорович Соколов!
        - Рада принять, - ответила я, скрывая смущение от схожести имени.
        Гость тотчас вошел в комнату. На секунду остановился, чтобы Ванька снял с него шубу. Сунул слуге копейку или полушку - не разглядела. Деревенский парень удивленно взглянул на меня - брать или нет?
        - Благодари барина, - улыбнулась я. - Проходите, Михаил Федорович, очень рада вашему визиту и была бы признательна… - не закончила я фразу с понятным намеком.
        Гость без медвежьей шубы чем-то напоминал принца или княжича, прежде превращенного в медведя, а теперь расколдованного. Был он тонкий, изящный, в идеально подогнанном черном фраке.
        На ногах - черные ботинки, так что я даже забеспокоилась, не замерзнет ли он в такой легкой обувке на крепком морозе. Издали донесся тонкий запах одеколона.
        - Позволите присесть, уважаемая Эмма Марковна? Благодарствую. Относительно недавно, а если уж совсем точно - с нынешней весны, по личному распоряжению государя императора во многих губерниях проводится новый административный опыт. Чиновники объезжают поместья, в которых наследники недавно вступили во владение, и расспрашивают владельцев о том, не терпят ли они утеснений и не изъявляют ли неудовольствия от взаимоотношений с уездной властью? Именно такова цель моего визита.
        Если бы заявился мужлан, сам собой медведь под шубой, грузнее и грубоватей, чем Михаил Федорович… Первый, то я сказала бы кратко: «Благодарствую, претензий нет, не желаете ли чарку на дорожку?» Но этот гость был, пожалуй, самое изысканное и изящное, что я встречала с той поры, как прыгнула в пруд, а вышла из реки. Хотелось пообщаться, просто провести с ним время.
        И кстати… Подозрение, да еще и в убийстве, - тоже ведь утеснение.
        - Михаил Федорович, желаете ли кофейку?
        - А тут уже премного благодарствую, - весело ответил Михаил Федорович Второй. - Знаете, столько усадеб, что, хоть на рассвете явись, все равно хлебную предложат. А кофе - это будто в столице с визитом прибыл.
        Еще и кофе не принесли, а гость уже рассыпался в комплиментах:
        - Как тепло у вас! И не дует, и свежо - гарью не пахнет. Тоже, знаете, иной раз гостиная в барском доме убрана как столичный салон, а запах - мужицкая баня. Здесь же не жарко, не душно. Прямо удивительно!
        Я решила немножко похвастаться и за чашкой кофе рассказала гостю о своих утеплительных технологиях. Он слушал с искренним интересом. Даже встал, походил по полу, будто мог разглядеть под половицами утеплительный слой.
        - Кто же это так сделал? Немец или швейцарец?
        Узнав, что все сделала я сама, гость искренне восхитился.
        - Удивили вы меня, удивили. Слышал, что один генерал, когда французов из России выгоняли, сам пленных опросил, отобрал каменщиков, плотников, садовников, направил в свое поместье. В крепостные их записать, конечно, не мог, зато с каждым контракт заключил на два года, чтобы и сами работали, и мальчишек учили. Думал, и у вас такие же иноземные мастера трудились. Неужели в институте такому учат?
        Я ответила, что девицам преподают общие принципы физики и химии. Вроде бы такое было и вправду. Если задуматься, как сберечь тепло, да еще узнать, что такие практики срабатывают, почему бы не попробовать без всякого иноземного мастера?
        Гость продолжал восхищаться вслух. И за чашкой кофе, и за последовавшим позже обедом. Он ел с подчеркнутым уважением к хозяйке и с умеренным аппетитом, но без намека на голод и жадность. Все похваливал, просил передать благодарность повару. И выказал особый восторг, когда я в качестве гарнира предложила картошку, запеченную в сотейнике и приправленную сливками.
        - Как замечательно! Такая изысканная кухня пропагандирует этот новый продукт лучше любых административных мер. Ведь любой прогресс идет сверху: ваша дворня непременно доест это блюдо и расскажет своей деревенской родне. Уже скоро на мужика, готового посадить на огороде эти несчастные «чертовы яблоки», перестанут взирать как на сумасброда.
        От картофеля разговор перешел к прогрессу вообще и затянулся до ранних зимних сумерек. Это позволило мне восхитить порученца своими лампами, и мы долго говорили о технике и минералах.
        Но все же надо не забыть о цели визита.
        - Михаил Федорович, - сказала я, в очередной раз слегка вздрогнув от имени-отчества, - все же в моей жизни присутствует одно очевидное затруднение, и оно связано с недавним происшествием в моих владениях.
        Глава 35
        Поначалу я говорила неохотно. Так же, как и с Михаилом Федоровичем Первым. Но исправник - лицо официальное, и все, что ты при нем скажешь, может быть использовано против тебя. А сегодняшний гость слушал без протокольного интереса.
        Поэтому я рассказала, может быть, и больше, чем собиралась. Даже о том, как в тот незабываемый вечер устремилась в дом к Анатолю, как к единственному человеку в Петербурге, который мог бы меня защитить. И выскочила из прихожей ошпаренной кошкой, встретив на пороге неизвестную даму.
        Говорить было легко. Не требовалось добавлять формулу из моего прежнего мира «ничего между нами не было» или употреблять ее с эвфемизмами, присущими галантной эпохе. Достаточно было взглянуть в глаза Михаила Федоровича Второго, чтобы понять - он в этом не нуждается.
        - И вы должны понять, какой шок я испытала в то злополучное утро, когда подошла к березе, - тихо закончила я.
        Да, быть дамой в этом веке не сахар. Но некоторые привилегии все же имеются. В частности, я могу с полным правом падать в обморок, впадать в истерику, забывать что-то от потрясения и просто не отвечать на вопросы, сказавшись больной.
        Михаил Федорович вздохнул, без всякой наигранности. Отхлебнул чаю - мне нравилось беседовать с ним среди чашек и вазочек со сластями. Потом сказал:
        - Сударыня, в другой ситуации я потратил бы немало времени и сил на утешение дамы, оказавшейся в столь безрадостном положении. Но ваша энергичность, ваша воля и ум удерживают меня от этого, пожалуй, даже оскорбительного поведения. Если вы согласны, буду говорить прямо и называть вещи своими именами.
        Я улыбнулась и кивнула, а заодно чуть подалась в сторону, от света. Потому что совсем слегка покраснела - комплимент был красивым и заслуженным.
        - Прежде всего, что вы знаете об этом… моем тезке?
        Я ответила, что прежде с ним не сталкивалась и даже про него не слышала.
        - Ну, - усмехнулся гость, - наше положение отчасти схоже. Я тоже знаю об этом типе слишком мало. Пожалуй, гораздо меньше, чем он заслуживает. Все, что мне известно, это что он добросовестный, ретивый, дотошный служака, для которого не существует второстепенных дел и поручений. К тому же он не берет взяток. Мелких взяток.
        Портрет выглядел достоверным. Я кивнула.
        - Что же, разберем возможные причины. Буду рассуждать вслух, а вы возражайте, если покажется, будто я не прав. Во-первых, наш исправник - человек религиозный, далекий от скепсиса и вольтерьянства. Если есть сомнения в причинах кончины ближнего, конечно, лучше, чтобы несчастного похоронили по обрядам, и не за кладбищенской оградой. Можно сказать, наш капитан совершил жертвенный поступок: вместо того чтобы закрыть дело о самоубийстве, ему придется делать вид, будто он расследует дело об убийстве, которого не было.
        Я кивнула. Вроде бы он все просто и верно разложил. Вроде бы.
        - Во-вторых, - продолжил гость, уже без добродушного юмора, - приказ исследовать все причины, сосредоточившись на версии злодейства, мог поступить напрямую от губернатора. Кстати, в каком чине был ваш несчастный знакомый?
        - Надворный советник, - неуверенно сказала я.
        - А после расставания нашего героя, увы, покойного, ждала замечательная карьера. Он скончался в чине статского советника. Отсюда, кстати, вспомним первую версию - острое желание губернатора не считать его самоубийцей, да и просто разобраться в произошедшем. Не столько по своей воле, сколько по распоряжению из Петербурга.
        Да, а не прибыл ли сам Михаил Федорович Второй ради расследования этого дела? Если так, он сейчас начнет вызнавать у меня подробности.
        - Увы, - продолжил гость, будто прочитав мои мысли, - я слышал о происшествии в самых общих чертах и не знал, что оно так неприятно отразилось на вас. Иначе непременно навел бы справки и выяснил, получил ли исправник прямое поручение от губернатора или действовал по своему разумению.
        - Да, выяснить это было бы хорошо, - сказала я.
        - И возможна третья причина. - На этот раз голос гостя стал чуть грустным и тревожным. - Во время визита не было намека на?.. Можете не отвечать, я вижу по вашему лицу, что намека на взятку не было. Но мзду, хорошую, большую взятку можно просить и не с вас. Кстати, у вас есть… скажем так, лица, вам недоброжелательствующие?
        Сперва я усмехнулась. Селифан с Иванной? Какую «большую взятку» они смогли бы предложить - корову, воз ржи, рублей сто ассигнациями, если сын даст?
        Потом нахмурилась. Вспомнила испуганные глаза Дарьи Сергеевны, когда я грозилась Сибирью и каторгой ее холопке. Страх длился не больше секунды. И вряд ли она всерьез могла принять их в свой адрес. Но для ненависти навсегда и мимолетной тени достаточно.
        А как еще было спасать Лизоньку? Кстати, из-за этих гостей опять днем с ребенком не поиграла.
        - Можете не отвечать, - спокойно продолжил гость. - Я ведь правильно понял, что наличествуют?
        Мне что, рассказывать ему о своих приключениях уже в усадьбе? Об Аришке с ребенком? Нет уж.
        - Такие лица есть, - кивнула я, дав понять, что распространяться не намерена.
        - Что же, мой визит к вам не последний. Разузнаю в губернии и сообщу. Ох, время-то какое позднее…
        - Даже и не думайте в такое время по дорогам разъезжать, - откликнулась я. Законы здешнего гостеприимства как влитые легли на мои прежние привычки. Я и в прошлой жизни не отпустила бы человека в темень и непогоду, нашла бы, где уложить и чем приветить. А здесь - сам Бог велел. Место теперь имеется. Даже комната для гостей нынче приведена в порядок. Оштукатурили и утеплили проверенным способом. И полы уже застелили домоткаными половиками. И побелили. И протопили.
        С этим, кстати, тоже интересно вышло. Пригодились воспоминания моего собственного прадеда. Во время Второй мировой он жил в Закавказье. Там полегче было, но все равно не изобилие, в частности с дровами. И они топили дом буржуйкой, в которую ставили ведро, набитое опилками. Не просто так, а продырявив то ведро по нижнему ободу и набив опилки вокруг трубы-десятки. Трубу потом вынимали, в отверстие совали растопку и поджигали. Опилки тлели всю ночь, буржуйка раскалялась докрасна.
        Тут с дровами проблем нет. И с брикетами тоже. А вот печей нехватка. И класть их не везде получается. Так что я вышла из положения, заказав кузнецу небольшую переносную буржуйку. «Чугунку», как ее с ходу обозвали дворовые. Мастеру пришлось потрудиться, чтобы выковать-выгнуть ее по форме и не сломать. Но он справился.
        Топили печурку по методу прадеда, по мере надобности переносили из комнаты в комнату - например, чтобы просушить штукатурку. Раструб трубы выводили в окно, осторожно вынув из рамы одно стекло и заменив его кожаной заглушкой.
        Вот такую печь я и приказала затопить в гостевой. А Михаилу Федоровичу твердо велела:
        - Располагайтесь, сударь. Лампу вам принесут, воду для умывания тоже. Если чего-то из еды захочется - зовите лакея, в людской всегда кто-то дежурит. Спокойной ночи.
        Увы. Спокойной эта ночь не была.
        Глава 36
        Начнем с того, что мне просто не спалось. Я привыкла обходить перед сном окрестности усадьбы. Сунуть ноги в обрезанные валенки, подшитые кожей, накинуть теплый платок на старую маменькину шубу и в тишине пройтись под первый снег вдоль служб, вслушиваясь в тихое сопение скотины и хруст сена. Надышаться свежим воздухом, чуток прохладиться. Лишний раз почувствовать, что все в порядке.
        Сегодня я отказалась от прогулки, и вот результат.
        Еще угнетало чувство вины перед Лизонькой, не получившей вечернюю сказку. Я все же к ней заглянула, но позже привычного времени. Малая спала на боку, неровно посапывая. Не то чтобы ребенок выглядел болезненным, но видно с первого взгляда - задремал и уснул в плохом настроении.
        - Казку обичали. И погуять, - сказал Степа, спокойный, умный и говорливый не по возрасту. Луша хотела сделать ему замечание - барыню укорил, но не стала в моем присутствии. Я только потрепала Степу по шелковым кудряшкам, шепнула: «Все завтра» - и вышла. По пути в спальню встретила Алексейку, услышала, что людей гостя, кучера и камердинера, тоже разместили.
        Вдобавок ко всему, я первый раз засыпала в этом доме не одна. В смысле, в компании человека, равного по социальному статусу. Ой, Эмма Марковна, хорошо ли так - крепостных за людей не считать? И все равно, было что-то непривычное.
        Не спится - займусь умственной работой. Проанализирую сегодняшний день.
        Я начала думать. Сначала рассмотрела ситуацию в общих чертах, как говорят ученые люди, ее архетипическую составляющую.
        Что мы наблюдаем? Дама, в данном случае я, угодила в беду. Шла по лесу, на нее напал разбойник, волк, дракон, впрочем, в нашем случае - медведь, если речь о Михаиле Федоровиче Первом. Вцепился когтями. Как жена следователя я его понимаю, как жертва - увы, не могу оценить служебное рвение. Особенно если он изначально ко мне с подозрением. Впрочем, кого же ему еще подозревать?
        И тут явился рыцарь на белом коне - как назло, тоже Михаил Федорович, назовем его Второй. И защитил… нет, только обнадежил обещанием узнать подробности, что тоже можно считать защитой. Есть ли некое противоречие или что-то странное в этой ситуации? Кроме того, что Рыцарь появился сразу после Медведя.
        Есть. Как дама оказалась в лесу вообще и попала в неприятности? Начиная с того самого злосчастного утра я отгоняла этот вопрос - почему человек из моего прошлого, ладно, из прошлого несчастной барышни, оказался здесь и здесь же погиб? Причем да, по моим личным наблюдениям на месте происшествия, был убит, а не сам покончил счеты с жизнью. Почему я так легко согласилась с гостем, что исправник «расследует дело об убийстве, которого не было»? Уж очень он был вежливый, понимающий, будто гость из моего мира. Такому не хотелось возражать. Наоборот, подливать чаю и беседовать при свете лампы, как со старым знакомым.
        Кстати… Опять безумная идея. Но ведь он так много говорил о прогрессе, упоминал электричество. И тоже Михаил Федорович…
        Нет, слишком безумно. И еще мне не понравилось отношение Михаила Второго к Михаилу Первому. Да, следователь - ретивый служака, да, немного медвежлив и религиозный ханжа. Но взяться за исполнение чужой преступной просьбы, чья бы она ни была… Не верю. «Интуиция тебя не подводит», часто говорил Миша.
        Похоже, мне самой предстоит ответить на два вопроса: для чего несчастный Анатоль отправился ко мне? И почему не доехал? Я не знала, что случилось, но знала одно: он не мог проделать такой огромный путь, чтобы уйти из жизни, не повидавшись со мной.
        Итак, что я могу предпринять? Как минимум попытаться разузнать, что делал Анатоль в Санкт-Петербурге после моего отъезда. Что-то же заставило его спешно ехать в нашу глушь?
        Самой отправиться за ответами - не вариант. У меня ребенок, хозяйство и нет свободных денег. Написать кому-то? Кому?
        Память Эммочки услужливо перелистнула несколько страниц прошлого. И выставила перед моим мысленным взором череду фигур.
        Свекровь, Капитолина Порфирьевна. Дама незлая, но чуть глуповатая, склонная много болтать и мечтать о несбыточном. Полностью покорная мужу не то что в делах, но даже и в мыслях. Когда меня изгнали, возразить не посмела.
        Свекор. Степан Михайлович Шторм. Мужчина грузный, солидный и медлительный. Характером суров и категоричен. Есть только два мнения - его и неправильное. Раз взяв что-то в голову, не передумает.
        Собственно, с его подачи Эммочку и отправили восвояси. Дошло до Степана Михайловича, что вдова его сына романы крутит, стыда не боится.
        А откуда дошло?
        Вот!
        Нежнейшая и приятнейшая Авдотья Петровна Сологубова, вдова надворного советника, наша соседка и первая сплетница Коломны. Она и донесла на Эммочку. Она вечно все лучше всех знает. Даже то, что происходит на другом конце Петербурга. Она не может держать новости в себе. И очень, очень падкая на лесть. Обожает выступать третейской судьей в чужих семейных разборках (которые сама частенько провоцирует) и покровительницей молодежи.
        Вот ей-то мы и напишем. Что-то в таком духе: мол, милейшая Авдотья Петровна, спасите-помогите, снизойдите до несчастной. Подскажите, как со свекрами помириться, да что вообще произошло, да я, бедная, совсем не того хотела… Короче говоря, между этими слезами и вздохами вполне можно вставить пару нужных вопросов. Вроде того, что супостат-то, что меня преследовал, честную вдову, неужто на том успокоился? Может, еще к кому приставал?
        Я почти уверена, что мне ответят. И выложат все сплетни отсюда и до Пасхи Христовой. А я почитаю и подумаю…
        Мысль показалась настолько дельной, что я не вытерпела, подскочила с кровати, в которую все же забралась. Накинула на ночную сорочку шерстяной капот и собиралась уже отправиться в кабинет, как дверь сама скрипнула и приотворилась. Из темноты вынырнула маленькая фигурка, зябко поджимавшая одну босую ножку.
        - Маменька? - тихо сказала она.
        Детский голосочек был полон даже не страха, а какой-то безнадежной тревоги и обиды. Я вспомнила, как меня, в самом раннем детстве, укладывали спать раньше, чем обычно, или в наказание, или потому, что родители хотели посмотреть фильм. Тревожный, болезненный, бесформенный сон и внезапный ужас среди ночи. Например, я вдруг узнала, что фарфоровая кошка на верхней полке шкафа стала настоящей тигрицей, и проснулась, когда она прыгнула на меня с высоты, выставив передние лапы с когтями, каждый из которых величиной с мою ручку. Ни мама, ни папа долго не могли забыть мой крик.
        - Маменька, - повторила Лизонька, - ба… бабай ходит.
        Я обняла теплое тельце, подняла на руки.
        - Лизонька, кто тебе сказал про бабая?
        - Лу… Луша. Она казала: бабай беёт кто не спит. поснулась, а он ходит.
        Последние слова утонули в слезах. Это и к лучшему. Страх без слез - как и горе без слез. А вот Луше я завтра устрою такого бабая-перебабая! Детей пугать!
        В порыве гнева я чуть не сжала Лизоньку. Потом дунула ей в лицо, чуть-чуть подбросила, еще и еще. Кто-нибудь сказал бы: ребенка разгуляете. Но он и так разбуженный и разгулянный хуже некуда.
        После пятого подброса на заплаканной мордашке появилась улыбка.
        - Пойдем, Лизонька. Со мной тебе никакой бабай не страшен, - сказала я.
        И мы вышли из спальни. От импровизированного фитнеса я слегка утомилась и остановилась.
        - Ой, - сказала Лизонька, - бабай!
        Не успела я возразить, как услышала скрип половиц. И увидела бледный огонек.
        Глава 37
        Еще шаг - и мы встретились лицом к лицу с так называемым бабаем. С Михаилом Федоровичем Вторым. Полуприкрытая ладонью свеча освещала белую рубаху и лицо, сделав гостя похожим на ангела, посетившего грешную землю. Хорош, стервец. В другой ситуации я бы даже полюбовалась.
        Только вот мысли на этом ангельском облике были совершенно не ангельские. И я их прочла сразу.
        В первый миг на лице была маска восторженно-страстной романтичности. Можно сказать, байронической демоничности, столь модной нынче в столицах, да, пожалуй, и во многих поместьях.
        Ну понятно. Для такого персонажа заночевать под одной крышей с прекрасной дамой и не овладеть ею - нанести оскорбление и ей, и себе. Будь я одна, он мгновенно был бы передо мной на коленях: «Я ваш, чтобы вы стали моею!»
        Зуб даю, как говорили пацаны во дворе моего детства, две из трех институток перед таким порывом бы не устояли, а третья сожалела бы всю оставшуюся жизнь.
        Однако Лизонька разрушила этот план. И во второй миг я увидела сосредоточенное, рассерженное, даже злое лицо: да как посмел кто-то встать на моем пути. Или нет - будто моя дочка пришла со мной в драматический театр и засвистела в свистелку в самый сакрально-трагический момент. Или выскочила на сцену, как Буратино, убив прекрасную постановку.
        Но гость столь же мгновенно понял, что роль Карабаса-Барабаса ему сейчас как козе баян. Поэтому на лице появилась новая маска, елейно-сентиментальная.
        - Какое прекрасное дитя! - проговорил он. - Ты почему еще не в кроватке? Хочешь, я расскажу тебе…
        - Немедленно разуйтесь! - перебила я его повелительным шепотом.
        - А… почему? - Глаза у Михаила Второго стали большие-пребольшие.
        - Разуйтесь, пока вы не перебудили весь дом своим топотом! - теперь я шипела, как королевская кобра на сокровищах. - Разуйтесь и ступайте к себе!
        Сама развернулась и направилась с Лизонькой в детскую.
        - Маменька, а почему дядя-гость ходит? - спросил ребенок, когда мы тихонько вошли в комнату. Луша и Степка спали мертвым сном на топчане, который по моему настоянию поставили возле Лизонькиной кровати. В моем доме женщины с детьми на полу спать не будут! Это я объяснила всей дворне твердо. Одна только Павловна пока сопротивлялась и упорно ложилась на войлок, правда не в моей спальне, а в собственной каморке. Той самой, куда выходила задняя стенка кухонной печи.
        Что же ответить на вопрос Лизы? А вот что!
        - Сейчас я тебе это расскажу, - прошептала я в спутанные детские волосики. - Только обещаешь никому не говорить?
        - Ни-ко-му, - отчетливо сказала Лизонька, приникая ко мне плотнее.
        - Это не просто дядя. Это дядя-котик, - таинственно начала я. - Жил был мальчик. Он плохо себя вел: лазал по деревьям, кусался, царапался, залезал в чужие сумки…
        «…и писал в ботинки гостям», - хотела добавить я, но решила избежать таких натуралистических подробностей.
        - Однажды он оцарапал тетушку-фею. И она превратила его в котика. А мальчик стал плакать… - Малышка уже лежала под одеялом, но мою руку отпускать не торопилась. А я и не отнимала.
        - Почему? - спросила Лизонька. - А я хочу быть котенькой!
        - Его все дергали за хвостик, и он прятался под пыльной софой. Тогда добрая тетя-фея сжалилась и снова превратила его в мальчика. Но теперь раз в месяц он ходит ночью по дому и хочет поймать мышку.
        - А он поймал мышку? - зевнув, спросила Лизонька.
        - Нет. Сегодня эту мышь поймала Мурка. Но дядя завтра поймает мышь у себя дома и сразу же заснет. Спи, моя хорошая. Спи…
        Уф. Лизонька затихла в кроватке, вспоминая сказку с хорошим концом. А я на цыпочках направилась к выходу. По пути трансформируясь из заботливой мамы в гневную барыню.
        Не нравятся мне такие истории! Ну вот совсем не нравятся! Не нравились с самых юных дней, со студенческих лет, полных разных авантюр.
        Потому что у меня простой принцип. Если девочка ничего не обещала, будучи трезвой и бодрой, то от нее не надо на что-то надеяться, когда она стала нетрезвой и сонной. Нельзя пользоваться моментом, даже если ты его нарочно не создавал.
        Что я увижу, проникнув в образ мыслей Михаила Федоровича Второго? Незавидная картина возникает, конечно.
        Вдовушка, живет одна в имении. Приехал вдруг молодой, привлекательный, весь такой модный-прогрессивный. Обещал помощь. Выставил себя заранее героем-спасителем. Какая устоит? Особенно учитывая, что, несмотря на строгую официальную мораль, нравы в провинции весьма просты. И соседей не особенно стесняются - все одним миром мазаны, кто не грешит, тот не покается.
        Вот и вдовушка небось весь вечер надеялась, но стеснялась. Пошла спать, раскинулась на ложе в мечтательной неге. И ждет, воображает. Вдруг дверь отворяется, мечта сбывается. А утром… а утром видно будет.
        Брр! Не люблю таких!
        Вот, кстати, и он, снова по коридорам шастает, да все возле моей спальни. Строгий приказ выполнил наполовину - босой, но спать не пошел.
        - Эмма Марковна…
        - Вы своим топотом разбудили и напугали ребенка, - перебила я его резким шепотом. - Я с трудом уложила Лизу спать. Если в доме проснется кто-то еще, мне придется избегать встреч с вами не только в своем доме, но и во всей остальной губернии.
        - Но…
        - Никаких «но», - еще резче ответила я. И шерстяной темненький капот поплотнее запахнула. - Да, я знаю, моя репутация как верной вдовы подпорчена. Я намерена ее починить, а не сломать окончательно. Теперь спать!
        Послышался печальный вздох. Я развернулась и ушла к себе. Ф-ф-ф! Легкую победу захотел? Обойдешься.
        Конечно, получив от ворот поворот, Михаил Второй может и раздумать мне помогать. Бывают такие мужики. Но сдается мне, этот другой породы. Не удивлюсь, если начнет осаду по всем правилам. Та дичь, которая труднее дается, всегда желанней.
        М-да… когда-то и мой Мишенька добивался меня с упорством настоящего медведя. Правда, на легкие победы муж не надеялся и случаем не пользовался. За что в том числе я его и полюбила.
        А здесь…
        Я легла и печально улыбнулась в темноту. Нет, это не мой Миша. Кто знает, появился ли он здесь вообще… я буду ждать и искать. А если не найду, что ж. Ребенок у меня есть. Даже и не один, если считать Степку и Дениску. Что уж там, Луша и Ариша недалеко от детей ушли. И все мои, уже родные. А захочу - еще кого усыновлю, здесь с этим просто.
        Хозяйство, дела, задумки, заботы, дети. Проживу жизнь честной вдовой, только и всего.
        Так уж я устроена. Был у меня один мужчина в жизни, и другого мне не надо.
        Глава 38
        Спала я крепко, проснулась легко и, еще не встав, решила вести себя с гостем как ни в чем не бывало, без намеков на ночную встречу. Это удалось - Михаил Федорович Второй и сам постарался сделать вид, будто ничего не случилось. Его камердинер истребовал на кухне теплой воды, побрил господина, причесал, а что же касается обработки ногтей, они могли бы служить рекламой маникюрного салона.
        Гость с удовольствием пил кофе, ел горячие тосты с вареньем - простенький горизонтальный тостер, который засовывали в печь на угли, недавно был сделан кузнецом под моим руководством.
        Так вот, Михаил Второй как ни в чем не бывало болтал о всяком разном прогрессе. Да, разговоры о французских запаянных супах - консервах и прядильных машинах не были для него маскировкой, он действительно этим интересовался. Продолжит ли он осаду крепости, оказавшейся неприступной, или готов просто болтать со мной о вещах, которые неинтересны большинству мужчин губернии? Пойму в будущем.
        А будущие встречи были неизбежны. Во-первых, гость сам вернулся к вчерашнему неприятному разговору и обещанию разузнать подробности моего дела: намерен ли капитан-исправник копать и рыскать. Или печальная история будет предана забвению.
        - А еще, - сказала я, - у меня в планах производить фабрикацию некоторых изделий, причем, возможно, таких, которых еще не делают в Российской империи. Было бы неприятно, если бы первыми покупателями оказались другие фабриканты, которые будут их воспроизводить на своих заводах. Я придумала, а они получат доход. Вы слышали о патентном праве? Как с этим обстоят дела?
        - Да, - улыбнулся гость, - я знаю, что во многих странах создатели новых изделий обеспокоены такой возможной неурядицей. Мне известно, что не так давно вышел высочайший манифест о патентном праве, и, конечно же, в губернской канцелярии он должен быть.
        - Что ж, это повод для визита в город, - поблагодарила я.
        И тут в столовой появились два неожиданных посетителя. Первый, точнее первая, - кошка Мурка. Интересно, с чего этой пушистой бестии пришло в голову навестить барыню в это утро? Но она вошла, взглянула на меня, мяукнула, свернула к гостю, потерлась о его брюки.
        На миг лицо Михаила Федоровича Второго стало свирепым - на блестящей черной ткани остался бело-серый клок. Но он увидел улыбку на моем лице, сменил гнев на восхищение и даже потянулся погладить кошку.
        И тут в столовую с веселым топотом вбежала Лизонька. Она несла в руках что-то серое, маленькое и мертвое.
        - Дядя котик! - обратилась она к гостю. - На, это тебе мышка!
        И положила свой подарок на колени Михаилу Федоровичу.
        И рассмеялась. А остальные, в том числе и кошка, замерли.
        Я внимательно наблюдала, как отреагирует мужчина. Ни капли раскаяния не испытывала, только была наготове, чтобы пресечь возможное «нападение» на ребенка. Здесь и сейчас взрослый гость не постеснялся бы отругать чужого малыша, причем достаточно резко и грубо. Такое нынче в порядке вещей. Но с моей девочкой я этого не позволю, конечно.
        Не знаю, то ли эта моя внутренняя готовность голодной матери-медведицы так отчетливо заполнила комнату, то ли умильная мордочка ребенка подействовала. То ли похвальная привычка моего гостя быть благосклонным ко всем обитателям моего дома, от рычащих псов до общительных кошечек.
        В любом случае Михаил Второй не заорал, не отшвырнул дохлую мышь, не замахнулся на ребенка.
        На пару секунд он застыл, потом слегка напряженным голосом выдал:
        - Большое спасибо, мадемуазель. Но мне кажется, эту вещь все же лучше отдать вот этой кошке.
        И стряхнул серый комок под ноги Мурке, сжавшейся от обычной кошачьей реакции на окрестный бедлам, но не уходящей от стола.
        Кошка удовлетворенно муркнула, живо схватила добычу в зубы и молнией выскочила за дверь.
        - Вот видите, мадемуазель, вашей пушистой охотнице понравился подарок. Не будем ее огорчать. - Михаил уже вполне овладел собой и даже улыбнулся, обращаясь ко мне: - У вас очаровательная дочь, сударыня. Такая добрая и милая девочка. Я бы с удовольствием провел с вами обеими хоть всю жизнь, но увы, увы. Вынужден откланяться. Дела-с призывают вернуться в город. Ждите от меня известий, Эмма Марковна, я непременно уделю самое пристальное внимание нашим с вами делам.
        Угу. Нашим делам, надо же. У нас уже дела общие? Или это просто вежливость?
        Я, повинуясь долгу хозяйки, проводила гостя до крыльца. Со мной потопала Лизонька, видимо, хотела еще посмотреть на дядю-котика. Увы, ей пришлось остаться в сенях - гулять можно сколько угодно, но только одетой.
        После этого мы вернулись в столовую. Я посадила Лизоньку на колени и спросила строго-заинтересованным тоном:
        - Где. Ты. Взяла. Дохлую. Мышь?
        А сама немного испугалась ответа. Вдруг услышу: «Я решила стать девочкой-кошечкой и ее поймала»? Да, а потом убила. Век простой и жестокий, ей не раз придется видеть смерть животных и распоряжаться о забое скотины. Но не надо торопиться с таким опытом.
        - Маменька, пасти, - нахмурилась дочка и приготовилась плакать. Я притянула ее и поцеловала.
        - Не бойся. Я тебя люблю и буду любить, что бы ты ни сделала.
        - Павда? - детская мордашка стала недоверчивой, но все же на ней появилась улыбка.
        - Правда, моя хорошая, правда.
        Лизонька успокоилась и начала рассказ. Я уже освоила науку перевода с детского и поняла, чему огорчился ребенок: обещала никому про дядю-котика не говорить, но проболталась Дениске и попросила, чтобы он достал мышь для дяди-котика.
        Ну что тут поделаешь. И смех и грех. Я только вздохнула, но позже отребовала позвать в столовую Дениску. Юный нянь явился минуты через три, пряча руки за спиной. Велела их показать - они были жесточайше расцарапаны.
        - Простите, барыня, - произнес, глядя в пол, Дениска. - Елизавета Михайловна велели ей мышь достать. Я в кладовую пошел, знал, где крошек насыпать, она скоро вылезла из норки…
        - И ты ее убил?
        - Нет, Мурка ее караулила и схватила. Я сразу отобрать не смог, потом отобрал все-таки. И принес Елизавете Михайловне, как обещался.
        Смеяться над детьми так же непедагогично, как на них кричать. Я еле сдержала смех, представляя Мурку, пробравшуюся вслед за Дениской на барскую половину, чтобы найти и вернуть свою законную добычу. Вот почему она пришла в столовую!
        Я еще раз обняла Лизоньку. А Дениску похлопала по плечу, что означало полное одобрение.
        Глава 39
        Увы, зеленку я еще не сделала. На коленке это не так просто осуществить, даже зная формулу и механику процесса. К тому же свойства бриллиантового зеленого слегка преувеличены. Хотя для детских царапин очень даже подойдет.
        В любом случае это дело будущего и хорошей лаборатории. А пока промоем следы битвы за добычу спиртом, близким по кондициям к медицинскому, и подуем на ранки, когда Дениска от неожиданного жжения сморщится и вскрикнет.
        Ох… забылась ты, матушка. Дворовому мальчишке такая забота от барыни… Хорошо, свидетелей, кроме Лизы и Павловны, не было. Последняя только тяжко вздохнула и поджала губы. Она крайне не одобряла такое баловство, но, поскольку была по сути своей очень доброй старушкой, не слишком-то ругалась. Так, ворчала.
        - Приучите, барышня, мальчонку к хорошей жизни, тяжеленько отвыкать придется, - только и сказала она, когда я отправила обоих детей в детскую. - Чай, не барчук. Мужицкую долю тянуть будет.
        - А как по-другому-то, нянюшка? - вздохнула я. - Ребенок, он и есть ребенок, барский или холопский. Сердцу не прикажешь.
        - Жалостливая вы стали, барышня, не по прежнему норову, - тоже вздохнула Павловна. - Я уж диву даюсь. Иной раз будто вас и не узнаю. Неужто вода студеная так человека меняет?
        Упс… чую опасность. Не настоящую - Павловна в мыслях не имеет что-то там подозревать про переселение душ. Здесь о таком ведать не ведают. Но простой народ всякое отступление от нормы и стандарта любит обзывать одержимостью. А образованные господа знают и про душевные болезни, и про психиатрические диагнозы. Как раз вчера обсуждали с гостем бедного английского короля Георга, которого парламент признал душевнобольным. Конечно, то Британия, но ведь и я не королева.
        Поэтому намеки на мое душевное состояние лучше пресечь в зародыше.
        - Меняет, нянюшка. - Я решила пойти ва-банк, выдав давно обдуманную заготовку. - Никому не скажу, а тебе признаюсь, ближе-то никого не осталось, родная ты мне, как маменька покойная. Не Аришку я спасала тогда на мосту, сама утопиться хотела.
        - Ой, лишенько! - Павловна села, где стояла.
        - Явилась мне, нянюшка, Пресвятая Богородица в видении, пока я без памяти была.
        - Ой, лишенько! И что сказала Матерь Божия?
        - Укорила меня, грешную. И за легкомыслие мое, и за себялюбие. За то, что без матушкиного благословения с Михаилом сбежала. Через это и сыночек мой помер во младенчестве. А хуже того, дочку не любила как матери положено, хотела дитятко невинное совсем одну бросить. Лизонька осталась бы круглой сироткой.
        - Да неужто?! Ну, барышня… Не было бы счастья, да несчастье помогло. Переменились вы - я-то вижу. Видать, не зря Богородица вразумила. Теперь-то любехонько! - запричитала Павловна, в порыве чувств подскакивая с лавки и обнимая меня, как ребенка. - И верно, барышня, успеют еще детки горя хлебнуть в жизни, хоть в детстве кто побалует. Вы не сомневайтесь, родненькая, я душу разорву, а в обиду вас не дам!
        Ну, в общем, обе поплакали, пообнимались. И почувствовали, что можно дальше жить.
        - Барышня, я что сказать-то хотела, когда зашла. - Павловна высморкалась в краешек платка (сморкаться в подол и в пальцы я строго-настрого всем запретила, как и плевать под ноги). - Прошка дяденькин намеднись забегал. Понарассказывал, стало быть, вестей-то недобрых.
        - Давай уж, Павловна, радуй недобрыми вестями, - сказала я, подавив вздох.
        - Да вот, слухи о вас, Эмма Марковна, пошли нехорошие среди соседей, - неуверенно начала няня. - Мол, вы хлебное вино курите и мужикам продаете. Беглым холопкам даете приют и потом вымогаете у хозяев их продать. Люди странные к вам приезжают и, прости Господи, - Павловна истово перекрестилась, - у вас удавливаются. С холопами панибратничаете, отчего те в дерзость приходят. И печи навозом топите, хотя так отродясь никто не делал. А еще вещи странные творите, обычаи завели нездешние. Дите неухоженным ходит, по двору слоняется, а барыня стекляшки бесполезные покупает в уезде. Приближает к себе юных красавчиков. И последние наследственные души на волю отпускает, разоряет имение. У самой в дому холодно, голодно и непотребно, куда такой дите и наследство доверять?
        - Кто же это говорит? - спросила я без особой радости. Уже понятно стало, откуда ветер дует.
        - Во всех поместьях. У Васильевых, у Сакенов, у Бродникова - повсюду. Дворня треплет, а господа слушают.
        Я поблагодарила няню за информацию, а сама задумалась.
        С одной стороны, на слухи можно не обращать внимания. Мало ли их бродит в обществе, лишенном телевизора и соцсетей? Но я здесь не на сезон. Надо вживаться и налаживать отношения со всеми обитателями. А еще - взаимодействовать. И вот о чем подумать: как далеко удочку закидывают, говоря о том, что я плохая хозяйка, чуть ли не самогонщица и развратница, которой ни ребенка, ни наследства доверить нельзя?
        Здесь, конечно, нет органов опеки и попечительства. Зато есть предводитель дворянства и опекунский совет. Не Лизу, так имение могут взять в опеку - это когда ты вроде как остаешься владельцем, но в своем же доме не хозяин, не пришей кобыле хвост. Распоряжаются всем чужие люди, назначенные тем самым советом.
        Нет смысла задумываться, кто является генератором сплетен и выдумок, хотя я и так догадалась - Дарья Сергеевна и постоянные гости ее имения. С ней я ничего не могу сделать. Хоть благодари: спасибо, что ваши гадости так просты и предсказуемы. В том смысле, что разбить их - не большая забота.
        Гости. А что, если мне, чтобы не разбрасываться, просто пригласить гостей и приятно удивить? Пусть увидят, как я хозяйствую. Ну и кто-нибудь станет партнером в моих начинаниях.
        Как это сделать? Просто записку к соседям не пошлешь. Начинать надо с моих собственных, личных визитов. Желательно не с пустыми руками. Тогда и на ответный визит можно рассчитывать.
        Сейчас самое время этим заняться. Ноябрь к середине, санный путь установился. Начинается так называемое дворянское раздолье. Время от конца осенних работ до начала Рождественского поста, когда все помещики с чадами и домочадцами только и делают, что пируют по гостям и принимают гостей у себя.
        Для начала съезжу-ка я к дяденьке. Он уже несколько раз присылал записки с холопами, да я отговаривалась делами. Дел меньше не стало, а ехать придется. Специально заеду в ближайшее воскресенье, заведу личное знакомство с соседями, у Уваровых нынче многие бывают. Потом сама еще куда-нибудь выберусь. Или, если будет удача, так заинтригую провинциальное общество, что они сами ко мне пожалуют.
        Для этого надо приготовиться. Роскоши не будет, мне и не по чину. Но скромный крепкий достаток надо продемонстрировать. А раз пошли россказни про мои столичные штучки, так и будем жать на эту педаль до отказа. Чтобы все не просто удивились, но восхитились и возжелали себе такого же.
        Одних ламп тут мало будет. Хотя и они сыграют свою роль в вечерних увеселениях. Так, сяду-ка я и набросаю списочек, что бы такого показать соседушкам, чтоб до печенок пробрало и вместе с тем не отпугнуло.
        - Павловна, присмотри за хозяйством, душенька. Мне подумать да поработать надо. Есть у меня мысли, как слухи те гадкие нам на пользу повернуть.
        - Как, Эмма Марковна? - страдальчески спросила няня.
        - Соседи слушают и дивятся. А они должны увидеть и удивиться еще больше, - сказала я с улыбкой.
        Павловна, привыкшая к тому, что, когда барыня занята, она временный усадебный бурмистр, удалилась с гордым и ответственным видом.
        Сначала - общий принцип, а от него к частному. Я уже поняла, что в эту эпоху путь к любому сердцу лежит через желудок. В гости, конечно, ходят посудачить о новостях, перебрать косточки родне и соседям, покартежничать, а если хозяин богат, то гостям предлагают бал или даже спектакль домашнего крепостного театра. Но главное - обед. Его ждут, им наслаждаются, его запоминают, о нем рассказывают. Если я запущу воздушный шар с музыкой или построю в усадьбе железную дорогу, но угощу простеньким супом с пирогами и чаем с вареньем, все запомнят только эту гастрономическую скаредность.
        Так что же делать, чтобы не ударить в грязь лицом и не вылететь в трубу?
        Донесся недовольный голос Павловны:
        - Сказано же - барыня делом занята. Потом будешь ее беспокоить!
        Я выглянула в коридор, зная, что просто так меня не беспокоят. Павловна отчитывала горничную Танюшку.
        - Да я… Извините, Эмма Марковна, сразу к вам поспешила.
        - Не бойся, говори, что такое?
        - Я у барина-гостя комнату убирала. Вот на столике нашла и вам принести поспешила.
        Глава 40
        Горничная протянула мне газету - «Санкт-Петербургские ведомости».
        - Спасибо, Танюша, - сказала я, - что принесла сразу. - А на Павловну просто взглянула тепло и одобрительно: хорошо, что следишь за порядком.
        Можно выпить кофе и почитать газету. А то все время разговоры, слухи и прочая устная информация. Кстати, дата выпуска - первое точное подтверждение, что год сейчас действительно 1815.
        Кроме столичных новостей, в газете были события со всех уголков света. Например, про тот самый вулкан Тамбора. А еще - технические новинки. Подробно рассказывалось про «пироскаф» - первый построенный в России пароход, который испытал шотландец Берд.
        Пароходы для меня пока что не актуальны. Но отдельно была небольшая заметка о том, что, кроме нынешнего пироскафного колеса, возможно использование и гребного винта. А также приведен его рисунок.
        Вот это уже интересно. Гребной винт мне нужен не больше, чем колесо. Зато сам принцип…
        Я отдала распоряжения по хозяйству. Посетила детскую, попросила Лизоньку не приказывать Дениске ловить мышей, а Дениске велела помириться с Муркой. После чего оделась и отправилась в кузницу.
        Кузнецов на селе было двое - отец Алексейки и его старший брат Федор. Старый мастер брался за привычную работу - починить плуг, окантовать тележное колесо, подковать лошадь. А вот Федору нравились эксперименты. Прежде мог выковать флюгер в виде павлина или грифона - главное, чтобы был рисунок. Теперь же я предлагала ему более интересные проекты.
        Я еще в прежней жизни поняла, как общаться с мастерами, для которых работа интересней награды, ну, без награды тоже нельзя. Обязательно надо сказать, что лучше тебя, Федюша, никто с этим делом не справится. Что коня всякий кузнец подкует, а ты и блоху подковать можешь. Федор долго смеялся, а я чуть позже сообразила, что рассказ про Левшу с блохой еще не написан, да и вообще, это выдумка.
        Через час разговоров и аккуратно разрисованных карандашом листочков из старой тетради, найденной в папенькином секретере, я вернулась домой обнадеженная: даст Бог, будет у меня мясорубка. Что там с патентом и коммерческим применением - это мы еще посмотрим, а тесаками на колоде все одно котлеты такими нежными, как я привыкла, не получаются. А жестяной раструб живо превратит эту машинку в набиватель колбас. Тоже полезное дело. Я уже провела небольшой маркетинг. И выяснила, что эта привычная снедь мало кому известна в уездном городе, только тем, кто угощался ею в Нижнем, на ярмарке. Значит, будет у меня и колбасный цех.
        Кроме того, Федор взялся изготовить ручной миксер. Мне было проще объяснить принцип действия, чем сказать, для чего такая машинка нужна в хозяйстве. К счастью, Федя, при всей своей угрюмости, был парнем добрым.
        - Понадобится мне для своих барских кухонных затей яйца взбить или сливки - девка это делать умается. А такой ручной махиной - взобьет и не заметит.
        Кузнец поддакнул, и я покинула кузню уверенная, что еще одна маленькая локальная революция в рамках отдельного хозяйства состоится.
        Вернувшись, я наведалась в девичью, посмотреть, как продвигаются дела у рукодельниц. Девушки тут были искусницы - не мне чета. Горазды и вышивать, и кружева плести, и шить, и вязать. Другое дело, что с фасонами у портних все было очень скудно и, скажем так, традиционно. Работали только по тем образцам, которые видели во время визитов в усадьбу гостей. А эти образцы были едва ли не времен императрицы Екатерины - кружева на кружевах.
        С новшествами в нарядах я не спешила, поскольку гардероб у Лизы и у меня был еще петербургский, по здешним меркам шикарный - современный стиль ампир. Не то чтобы так одевалось большинство дворян и дворянок, однако все уже знали - в столицах это в моде.
        А вот с другими делами я рискнула поэкспериментировать.
        День ангела Елизаветы был в конце сентября, когда меня здесь еще не вынырнуло. И никаких подарков маленькой, никем не любимой девочке тогда никто не подарил. Теперь я намерена была исправить это упущение.
        Сшить тряпичную куклу так, чтобы у нее были пухлые щеки, руки и ноги, много труда не надо. Углем нарисовала большие глаза, губки бантиком, пристроила под верхний натяжной чехол комочек шерсти, стянутый нитками, вот и носик-курносик. Вместе получилась симпатичная мордашка, которую я поручила вышить разноцветными нитками. И волосы ей сделали девушки из грубых шерстяных ниток шикарные - их можно было даже расчесывать, заплетать и расплетать косы, делать прическу. Сами швеи едва не визжали от восторга, мастеря куклу и много-много одежек для нее. По нынешнему времени будет у моей дочки королевская игрушка. Ни у кого такого чуда не найдется. Я предвкушала детскую радость и сама заранее плавилась от удовольствия.
        Вот приедут гости, она еще и похвастается. Обзавидуются все.
        Павловна по моей наводке уже крючком связала из мягкой шерсти зайчика. Глаза ему сделали из деревянных пуговиц, пузо набили той же шерстью, только непряденой. Лиза зайку как схватила, так из рук не выпускает теперь, даже спать собирается с ним. А Павловна вяжет второго - для Степки. Тот у подружки игрушку не отбирал, но смотрел и сопел очень выразительно.
        Я еще раз напомнила всем, что по обычаю за исправный выкорм барчука или барышни принято отпускать на волю одного из кормилкиных детей. У Луши Степка-то один и есть, значит, быть ему вольным. А если вырастет Лизиным наперсником, так и выучится вместе с ней, в будущем грамотный вольный человек далеко пойдет.
        Луша была счастлива до небес, а Павловна покряхтела и одобрила такую перспективу. Обещала еще одного зайца связать, чтобы промеж малышей завидок не было.
        За последние недели хозяйство и дом все больше приходили в порядок. Блох и клопов у нас уже почти не было. Совсем извести эту нечисть пока не удалось, но сухая полынь, пижма и чабрец, добавленные в мешанку, которой утепляли стены и пол, сыграли свою роль - насекомых поубавилось. К тому же мою и Лизонькину комнату каждый день тщательно прибирали, выметая сор из всех щелей да опрыскивая эти щели полынным настоем.
        Жаль, не помню уже, в какой день здесь появилась, но два месяца есть точно. За это время в доме стало тепло, светло, чисто и безопасно. Зато с тех пор я нажила серьезных врагов, после того как укрыла беглую рабыню, и попала в мутную криминальную заморочку.
        Ладно, проблемы решаем по мере поступления, слона едим по частям. На повестке дня у нас гости.
        Глава 41
        Интерлюдия первая
        - А что, кума, правду говорят, вдова-то петербургская дяденьке в подарок не только лампы привезла, но и чай диковинный? Ты в гостях была давеча, никак угощали?
        - Перепала чашечка. Дарья-то Сергеевна скуповата, основной ящичек припрятала, но перед людьми посовестилась, чтобы сразу подарок на стол не подать. Аккурат самовар поспел, так она и велела лакею заварить свежего.
        - И что, правду говорят, это нечто особенное?
        - Ну, в лавке в уездном-то городе такого не купишь. Вроде чай, а глоток выпьешь, летом отдает - то ли малинкой, то ли земляникой. То ли цветом липовым. Но не им.
        - Да-а… и держит вдовушка себя с достоинством, хотя перед людьми не чинится. Вот уж правду говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

* * *
        После большого приема в Голубках
        - Эх, Алеша, братец мой, домосед. Жаль, не поехал со мной. Теперь как расскажу, так спорить станешь, не верить.
        - Ты, любезная сестрица, расскажи сначала, чтобы мне знать, во что не верить.
        - Говорила же я - старая барыня в Голубках души от ревизий укрывает. По сказкам будто сорок, а на деле-то сотни две, если не три.
        - С чего же ты так решила, сестричка? Сама считала?
        - Братец, когда ты ходишь стрелять своих вальдшнепов да уток, ты же их не считаешь, а заранее видишь, на каком озере их много, а на каком нет. Так и тут. Если сорок душ, откуда, например, на столе английская ветчина? Хозяйка, конечно, говорит, что сама сделала, но не верится - своя была солонина солониной. И на кухне, конечно, повар француз, а не Ванька.
        - Сестрица, после войны с Бонапартием этих поваров-французов - как мышей на гумне…
        - Нет, братец, настоящий повар. Как все приготовлено да подано: хлеба кусочек ровненький, буженина, огурчик, да еще клюквой украшено. И соус густой, даже не сразу понять из чего. А в корзинке из тонкого теста - паштет из разного мяса и пряная горчица. Нет, если только сорок душ, так не примешь. На какие шиши голубковская барыня дом отстроила? В прошлую-то зиму, помнишь, чуть дворня ее не перемерзла вся, а нынче - городские палаты, не меньше. Глазки в пол, конечно, каждая опускать может да про глину с соломой врать. А только хозяйский глаз не обманешь - большие деньги в те стены вложены, а не навоз!

* * *
        - Маменька, скажи, так этот Степа сын барыни или нет?
        - Нет, Сашенька, свет мой. У Эммы Марковны одна дочка - Лизонька, а Степка - служанкин сын.
        - А одет как барчук. Меня помладше, а себя как взрослый держит. Маменька, ты позволила бы мне с ним играть, если бы знала, что он служанкин сын?
        - Даже не знаю, золотце. Я как услышала, что это не барчук, а ребенок кормилицы, уж хотела этого Степку прижучить - как ты мог помещичьему сыну укоры выговаривать.
        - Это когда я куклу стал у Лизы отнимать?
        - Да, Сашенька. Но Эмма Марковна тоже права, когда сказала - «ребятишки сами договорятся, они ведь не дерутся, не кричат». А еще говорит, что так при царском дворе принято: воспитателям велено, когда у царевичей и царевен досуг, не мешать им играть с детьми придворных, даже самого низкого звания. Это им великая княгиня говорила, когда институт посещала.
        - Маменька, а мне можно теперь играть с Варькой и Петькой?
        - Завтра решим, сыночек. Сегодня ты в дороге умаялся, спи.

* * *
        - Ох, старость - не радость. Внученька, подсядь поближе и расскажи про новую голубковскую барыню. Как она из себя? Правда, чудная вертихвостка?
        - Так, бабушка, и не так. Молоденькая очень, ровесница моя. Одета модно…
        - Знаю я эту новую моду - будто крестьянка в исподнем под дождь попала. Дали бы нам, старикам, перемереть, а потом это все придумали бы. А характером она как, повадками?
        - Спокойная, улыбается все время. На любой вопрос готов ответ.
        - Улыбается… Недаром говорят: смех без причины - признак дурачины. А самое-то главное узнала?
        - Отчего у нее печи лишь с утра топлены, а к вечеру все равно жарко?
        - Не притворяйся! Правда ли, что полюбовник ее из столицы сюда приезжал, в ноженьки бросался, а потом ушел и удавился? Вызнала у дворни?
        - Ах, бабушка, не получилось. И Аглашка заговаривала, и я сама снизошла, денег сулила. У всех один ответ: барыню спрашивайте. Старалась, старалась…
        - Ох, не любишь бабку, внучка. Мне что, помереть, этого не узнав? Велю в следующий раз меня в кресле в тарантас занести и сама туда поеду.

* * *
        - Федотка, вызнал что приказано?
        - Вызнал, Антипыч. И вправду наземом печи топят. И людскую, и барскую половину.
        - Чудно. Небось не продохнуть от такой топки.
        - Не, Антипыч, я наземные дрова видел - не пахнут. Они видом - как толстые ковриги, да просушены.
        - Быть такого не может.
        - Так и знал, что не поверишь, потому одну привез. Чуешь же сам, что не пахнет. Так что докладай барину: вправду сухим наземом топят. И про угощение не забудь.
        - Федотка, ты же там угостился, быть иначе не могло. Аль не угощали?
        - Барыня и вправду велела кучерам вынести по стакану с закуской. Так время зимнее, пока обратно ехали, все веселье ветер унес. Обещал, Антипыч, стакан, коли вызнаю, теперь угощай.

* * *
        - И что же, правда, что огненные колеса по вечеру были?
        - Правда, папенька.
        - Прямо во дворе? Подле дома? Сколько ж денег у нее, ежели и службы поджечь не побоялась, и на воздух, почитай, такой кус пустила!
        - Службы далеко были, папенька. А во дворе светло от ламп чудных. А колеса огненные ножками-то в ушатах с водой стояли, искры прямо туда и сыпались. А еще тиятр представляли!
        - Тиятр? Да где ж она, окаянная, столько людишек взяла?! Когда же их обучила? Князьям впору таким забавляться!
        - Да не такой тиятр, папенька. Не с актрисками. Лампу ту яркую за полотно белое натянутое спрятала. И за ним фигуры разные представляли, из бумаги вырезанные. Да так живо! Под конец Петрушка стал сор да листья в сторону нашу мести, так гости аж со стульев повскакали - показалось, прямо в лицо те листья летят!
        - Тьфу, бесовство одно! И свечи те спермацитовые бешеных деньжищ стоят… последнюю копейку голубковская барынька ребром поставила, лишь бы соседям похвастаться.
        - Да не спермацетовые те свечи, папенька. Я ж пощупал. Из свиного сала, говорят.
        - А то я сальных свечей не видал!
        - Эти - особенные. По секретному рецепту. Я Кузьмичу велел сходить в людскую, поспрошать. Дворовые болтают, барыня сама в сарае заперлась и то сало варила на свечи да на мыло. Дворню не допускала.
        - Еще бы, холопам такого мыла не положено. Ты вот что, Прохор. Присмотрись к молодой вдове. Может, и засватаем.

* * *
        - Ой, Сонька! Таких конфект ты отродясь не ела! И называется по-красивому - «зефир»! Белый да нежный, что твой снежок, только не холодный! Пробуешь - и сам будто на небесах. Уж пирожное-то на стол в Голубках подавали - объедение! Вроде и просто на взгляд-то первый. А все одно заметно, что той простотой там каждый день пользуются. И в доме чисто, пахнет приятно, не то что у нас, в праздник монашками накурили, да проветрить забыли. А спать положили - так ни единого клопика даже! И постельное тоже конфектами пахнет, да так сладко, что только сны и смотреть про нежное.
        А еще поговаривают, что собирается голубковская барыня после Святок на ярмарку в Нижний. То-то небось еще диковинок привезет. Непременно на Масленицу надобно постараться в гости!
        Глава 42
        На Рождество я устроила праздник для своего большого трудового коллектива, с иллюминацией и угощением. Не таким изысканным, конечно, как для дворянства, но сытно, вкусно, разнообразно и красиво.
        Для детей и, главное, для себя нарядила елку, даже две. Деревце поменьше - в гостиной, побольше - недалеко от крыльца. Идейно-разъяснительную работу возложила на отца Даниила, предварительно с ним побеседовав и угостив. Священник рассказал пастве, что ель не случайно и зимой остается зеленой, наш глаз радовать, а еще ель, в отличие от сосны, древо смиренное. Ну и в царском дворце нынче елки наряжают.
        С украшениями заморачиваться я не стала. В ход пошли остатки комнатных гирлянд, а также яблоки и пряники. Кузнец Федор сделал из медного листа две Рождественские звезды, а я поместила в стеклянные колбы-подсвечники две свечки. В домашнем случае озаботилась, чтобы рядом с елкой не стояли любые легко воспламеняемые предметы интерьера, в том числе и по траектории ее падения.
        Во дворе среди прочих угощений для мужиков было давно обещанное блюдо - картошка, сваренная, а потом слегка обжаренная с салом. Думала устроить эту кулинарно-просветительскую акцию пораньше, на Введение, но Павловна успела меня отговорить:
        - Вы, барышня, никак забылись! Нехорошо выйдет - ведь пост Рождественский идет. Народ и вправду говорить станет, что это чертовы яблоки, коли их в постные дни с салом жарят.
        Пришлось отложить. Заодно взяла лист бумаги, пригласила дьячка и расписала все посты и церковные праздники на грядущий год. Заодно буду в этот импровизированный календарь вписывать и свои дела.
        Как и прежде, праздник для крестьян и дворовых прошел без буйства и толкотни. Погода в этот день благоприятствовала - ни ветра, ни снега, а по ощущениям вряд ли ниже минус пяти. Кстати, записала карандашом на «праздничный лист» - надо завести простенький спиртовой термометр. Такие уже изготавливают и продают, только стоят они недешево. Пока же и без него поняла, что можно угощаться во дворе, на всякий случай разложив несколько больших костров. Когда они разгорелись, дальше в них подкладывали мои фирменные брикеты - пусть последние маловеры убедятся, что это топливо без запаха.
        Мужички и бабы подходили к столам, брали стаканы и кружки, выпивали, закусывали. Как я и ожидала, с недоверием дегустировали картошку, а потом шли за добавкой: «Скусная овощь, получше репы будет». Присаживались на скамьи, говорили о разных делах. Я ходила по двору, расспрашивала их и замечала, что они гораздо разговорчивей, чем три месяца назад. Одна бабенка, раза четыре удостоившая вниманием малиновую настойку, сказала:
        - Эх, барыня, мы вот ворчим на разные ваши при… на разные ваши затеи, а ведь счастья-то своего не понимаем. Вы вот меня позвали недавно прислуживать на большой прием. Помню, я тарелку убирала, а барин, с глазом стеклянным…
        - Это майор Бродников, - уточнил мужичок, смущенный болтливостью супруги.
        - Так я салфетку с тарелки уронила, этот майор на меня живым глазом зыркнул да и говорит: «Аккуратней, хамово племя!» Я-то только потом поняла, с чего на душу легла обида - отвыкла с вами, барыня, от такого обращения. Вы ведь только за такую вину взыщете, если она по злому своевольству. Эх, легко люди к хорошему-то привыкают.
        Муженек прекратил ее слегка хмельной монолог, предложив еще выпить за мое здоровье. Я улыбнулась и отхлебнула вишневой наливки. Оно, конечно, «с холопами пить» барыне невместно, но я за одним столом с крестьянами не сиживала. Вроде как и с ними, а все одно на расстоянии сословия.

* * *
        По снежному пути скаталась в уездный город - за необходимыми покупками, в том числе стеклом, металлическими листами и чаем-кофием. Заглянула в почтовую контору, ответ от Авдотьи Петровны еще не пришел. Вспомнила, кстати, что надо дооформить вольную для Селифана с супругой, зашла в присутственное место. Как и предполагала, ждать не пришлось - коллежский регистратор отложил прочие дела и за скромную мзду быстро все внес в официальные книги. Заодно зашел разговор о различных делах.
        Я поинтересовалась, не в городе ли сейчас Михаил Федорович, капитан-исправник.
        - Ему, сударыня-с, сейчас дел невпроворот. Все ездит и ездит. Дело-то сами слышали какое - о печной вьюшке в имении отставного титулярного советника Абрамова, - ответил мелкий чинуша и загадочно усмехнулся, - должны знать эту историю.
        Я кивнула - знаю. Это несчастье в нашем уезде стало для меня своеобразным счастьем - инцидент, после которого происшествие в моих владениях отошло на второй план. Помещик Абрамов, холостяк и мизантроп, решил учредить сахарный завод, купил котлы, прессы, прочее оборудование. И объявил, что на следующий год мужики должны посадить свеклу, от полей до огородов, а озимые этой осенью не сеять. Дворовым предстояло стать персоналом предприятия, и не было понятно, что они и крестьяне будут с этого иметь. После чего помещик угорел во сне. Вот только в доме обнаружились следы крестьянских лаптей, да и показания дворовых были бессвязны и наводили на подозрения. Особливо примечательно, что среди домашних слуг в том поместье лаптей никто не носил.
        - Михаил-то Федорыч аж с тела схуднул, все в делах, в делах, - выкладывал словоохотливый писарь мне новости на блюдечке. - Как по осени слег, думали, вовсе не встанет. Бог смилостивился, так поберечь бы себя. Нет, носится словно молодой.
        Сердце екнуло. Осенью болел сильно? Так, что в беспамятстве лежал, думали, помрет?
        Совпадение? Не знаю.
        Я распрощалась с чиновником, ушла, пожелав удачи Михаилу Федоровичу, а также несчастным крестьянам.
        Но перед дверью все же остановилась и спросила про тезку - Михаила Федоровича Второго. Оказалось, что известен он местным как действительный губернский чиновник. И вот незадача - тоже поздней осенью болел, вроде как коляска его с моста в воду упала. Простудился сильно, в горячке несколько дней лежал, да выправился. Но за последний месяц в уезде не появлялся. А так-то человек всем знакомый, на слуху. Барышни местные вовсе тают. Холостой, красивый. Особливо глаза хороши, барышням нравятся. И мундир-то он форменный только на службу надевает, в остальное время такой щеголь, такой щеголь! Вот если бы в реку не упал и не заболел, наверняка уже бы помолвился.
        Дела… вот и гадай теперь.

* * *
        Потекли обычные зимние дни. От гостей после первого приема, что я устроила еще до начала Рождественского поста, отбою не было. Здесь так принято - по первопутку начинается дворянское приволье. Прерывается оно только в декабре, в пост. И возобновляется на Святки. А потом катится колесом до Масленицы.
        Слава богу, я еще осенью запланировала поездку в Нижний, так что до конца держаться в этом хороводе приемов и визитов в гости к другим помещикам не собираюсь. Дождусь, когда Ариша родит, устрою ее с малышом как следует до весны в доме да и поеду. Как раз к февральской ярмарке поспею. Планов громадье, купить нужно много. А что денег на все желания не хватит - так и продать уже есть чего.
        Глава 43
        - Свечи проложили соломой? - Я слегка нервничала перед дальней дорогой и в который раз перепроверяла короба, приготовленные для ярмарки.
        - Сделали, сударыня, - понятливо кивнул Алексейка. - И лампы в ветошь завернули. А обертку для мыла вы в городе хотели заказать. Бутыли со светильным спиртом соломой оплели и по ящикам упаковали, тоже все в порядке.
        - Зефир? Купаж? - в который раз переспросила я, самой противно стало.
        Просто вчера Ариша наконец разродилась. Ее супруг, как и в прежние годы, едва установился зимник, отбыл на отхожий промысел - рубить лес для казны. В этот сезон все его доходы останутся при нем, свое обещание я помнила. Хотя свекровь была симпатична, я все же перевела роженицу в усадьбу, когда стало ясно, что вот-вот. Павловна ворчала совсем умеренно. Чтобы ее успокоить, я поведала ей слова святого старца, даже имя ему придумала - святой Антоний:
        - Мы, Павловна, все в ответе за тех, кого приручили. А от себя добавлю: привязалась я к ней душой, столько страхов натерпелась бедняжка. Пусть уж будет под приглядом.
        Нянюшка, уже узнавшая о моих приключениях в дядином поместье, только вздохнула и стала распоряжаться насчет обустройства Ариши. Повитуху из города уже вызвали. По отзывам - неплохая женщина. И руки перед работой моет.
        Мы с Павловной до последнего надеялись, что родится девочка и большинство наших проблем отпадут сами собой. Что дядюшке, что его Дарье на девочку будет наплевать, она точно поперек законных сестриц не наследница.
        Но теперь уж ничего не сделаешь - импровизированную родильную палату огласил первым «уа» мальчишка. А Дарья Сергеевна вот уже неделю как опросталась еще одной девчонкой. То есть законного наследника мужеска полу у дяденьки так и нету.
        Как-то страшновато было оставлять в этот момент поместье. Но на ярмарку мне нужно попасть кровь из носу. Даже если я не найду себе хорошего купца-компаньона или интересанта, просто продать кое-что, а купить еще больше - жизненная необходимость. Денег, оставшихся с выкупа вороватого старосты с женой, с гулькин нос. Зерна, мяса и кож, а также прочих припасов прасолам я так и не запродала. Мужики принесут оброк с зимних заработков не раньше, чем через два месяца. К весне последние копейки придется считать, если не пополню карман в Нижнем.
        Для товаров и припасов, включая фураж - я не собиралась столоваться в придорожных трактирах и тратиться на еду с сеном, - были снаряжены еще двое саней. Такой наш обоз, или, как я уже выяснила его тогдашнее название, «поезд», тронулся в путь.
        Я в очередной раз отметила преимущества зимнего пути - почти без тряски и очень быстро.
        Заночевали в придорожном селе буквально за мелочь. Условия ночевки оказались уж очень непривычны. На прощание я не стала ругаться с мужичком, но вместо чаевых подарила три блохоубойственных порошка.
        На другой день предстоял выбор маршрута - ехать в Нижний прямо или заехать в уездный городок. Потеря времени - да. Но тут я сообразила, что имеет смысл заглянуть в почтовую контору, узнать, не пришел ли ответ от Авдотьи Петровны. Такие учреждения были во всех губернских и уездных центрах, по системе «до востребования».
        Письма не было. Я вернулась в сани и уже намеревалась погрузиться в чтение, пользуясь ясной погодой, как вдруг меня окликнули.
        - Добрый день, Эмма Марковна. Никак наши края покинуть решили?
        Это был Михаил Федорович Первый. Капитан-исправник только что сошел с саней и направлялся в свое управление по соседству с почтовой конторой.
        Блин! Все мы творцы своего счастья! Проехала бы мимо городишка, пожалуй, и не встретилась бы. А письмо - послать парня из поместья, привезли бы. Теперь объясняйся. Тем более мой скромный обоз вполне годился для релокации: собрала гардеробы и припасы и уехала.
        - Здравствуйте, Михаил Федорович. Вроде бы я не подписывала бумаги с запретом не покидать пределов поместья, а также уезда. Ведь так?
        Возможно, я сказала это чуть эмоциональнее, чем собиралась. Михаил Федорович развел руками и неожиданно для меня улыбнулся.
        - Так, Эмма Марковна, никаких ограничений для вас не предусмотрено. Зимой многие помещики в большие города уезжают - в Нижний, а кто и в Москву. Удивился, что февраль на дворе, а вы только сейчас собрались. Не откажетесь со мною чаю выпить?
        Никакого официоза в голосе не было, а только усталость и искреннее гостеприимство.
        Если бы не мой занозистый ответ, я бы только поблагодарила и распрощалась. А так - приняла приглашение.
        Когда мы поднимались на крыльцо, я хотела обратиться с просьбой, но Михаил Федорович ее предугадал. Его кучер позвал моих людей в теплую дежурку. Кучера спросили разрешения, я ответила, что возле полиции за лошадей и сани можно не опасаться.
        Когда исправник снял шинель, я еле удержала удивленно-сочувственный посвист: уж очень он исхудал, осунулся, хоть и шагал так же бодро. Все же спросила:
        - Михаил Федорович, вы хворали?
        - Да не то чтобы сильно, сударыня, но все на ногах да в разъездах.
        - По делу Абрамова? - не удержалась я от вопроса.
        Михаил Федорович взглянул с легким раздражением - и тут работа. А потом сдвинул брови, будто мысленно махнул рукой.
        - Да, по нему, по какому же еще. Очень тяжко. Беда случилась, и теперь не хочу, чтобы она б?льшую потянула.
        Я не стала задавать уточняющих вопросов, догадавшись, что такие слова - преамбула к подробному рассказу. И не ошиблась.
        Подали самовар. Чай оказался густым и крепким, не ожидала.
        - Барина схоронили, приехали наследнички, брат и сестрица. Брат, любитель настоек, готов службу оставить и в поместье поселиться, а машины сахарные продать, не нужно ему. Я на него посмотрел: трезвый - меланхолик, в подпитии - веселый, лучшего барина не представить. Но сестрица алчет мести. Считает, что старшего брата мужики удавили. Мне деньги совала, - собеседник изобразил пальцами толщину пачки, - пусть я бы допросил и дворовых, и крестьян под плеткой. Я отвечал, что по закону будет, а подарок больше, чем фунт чаю, не беру.
        - Чай и правда отменный, - заметила я, вглядываясь в лицо исправника. Эта история явно для него имела особое значение.
        - Тогда она и во все инстанции написала, и сама пыталась следствие вести - с кучером-магометанином с Кавказских гор, что одну баранину ест, и двумя лакеями. Трижды в неделю, болен ли, здоров, езжу унимать, чтобы не устроила несчастным мужикам «Фуэнте Овехуну». Я даже братцу дал советы, кому в губернии надо взятки дать, чтобы скорее вступить во владение, выделить денег сестрице да спровадить - она поклялась здесь не жить.
        Я улыбнулась - да, пожалуй, самое лучшее решение. Но два слова показались мне знакомыми.
        «Фуэнте Овехуна»… Когда-то, в прежней жизни, я ходила на этот спектакль. И даже догадываюсь, в чем смысл. Но лучше спросить.
        - Михаил Федорович, а что такое «Фуэнте Овехуна»?
        Исправник изменился в лице. То ли не понял вопрос. То ли на себя рассердился - чего он такое ляпнул. Потом собрался и ответил:
        - Есть такая пьеса гишпанского сочинителя Лопе де Веги, как в какой-то тамошней провинции рыцари обижали крестьянских девиц, ну а мужики не стерпели и их погубили. Суд приехал, стали их пытать, а все на вопрос «кто убивал?» отвечали: «Фуэнте Овехуна», в смысле - все село. Кончилось-то все хорошо: деревню в казну отдали, любимые поженились. Так это же в пьесе. Если в абрамовском поместье дошло бы до суда, там тоже виновных бы не нашлось - мол, все. И что, всех в Сибирь?
        - А вы-то как считаете? - спросила я собеседника.
        Глава 44
        - Я считаю, по-людски с людьми надобно, - серьезно и сухо ответил Михаил Федорович.
        Я вздохнула про себя и кивнула. На этом тему абрамовского происшествия мы дружно решили оставить. Только у меня еще какое-то время крутились мысли на тему: Мишенька бы, пожалуй, так убийцам не спустил. Мало ли кого довели. Человеком надо оставаться в любой ситуации.
        Но может, я не права? Здесь-то, в это время, все совсем иначе. Не могут крестьяне просто расторгнуть трудовой договор и уехать. Деваться им некуда… А суд к преступникам по таким делам уж очень суров. Смертной казни нет, это я выяснила, но кнут тоже может оказаться смертельным. И на каторгу исполнителей, соучастников, укрывателей - таких может полсела оказаться.
        Ладно, это дело десятое. Алексейку к наследникам надобно послать, чтобы насчет оборудования поговорить для сахарного завода, это заметку для памяти сделаем. Но все - после Нижнего и прочих дел.
        - Спасибо за чай, Михаил Федорович. Перед дорогой очень кстати, - поблагодарила я капитана-исправника после примерно получасовой вежливой беседы о погоде, перспективах на урожай и уездных сплетнях. - Пора и честь знать.
        - Счастливого пути, сударыня. - Мужчина встал и галантно подал мне руку, чтобы проводить до саней. - Будьте осторожны в дороге. В Нижнем вам есть где остановиться, надеюсь?
        - Доедем - квартиру поищу из сдаточных. - Я не видела смысла скрывать свои планы.
        Михаил Федорович крякнул и на секунду задумался. А затем решительно выдал:
        - Тогда не побрезгуйте советом, Эмма Марковна. Езжайте прямиком на Благовещенскую. Там слева от торговых рядов пансион мадам Обрящиной. Прилично, и цену вдова уездного головы с господ не ломит. Может, особенных роскошей и нету, зато безопасно и благопристойно.
        - Большое спасибо, сударь. Непременно воспользуюсь вашим советом. - Я и правда собиралась так поступить. Потому как половой и говночист мне могли только трактиры посоветовать, а хороших квартир для барыни не знали.
        Попрощалась, шагнула в сани. Не удержалась, обернулась и сказала:
        - Михаил Федорович, поберегите себя, не ездите в крутые морозы, пока не поправитесь.
        - Благодарствую, - ответил исправник, - да и вы будьте осмотрительней и осторожней.
        У меня похолодело сердце.
        - Вам известно о какой-то опасности? - спросила я.
        - Нет, - ответил Михаил Федорович, как показалось, после небольшой паузы. - Служебная интуиция. До встречи, Эмма Марковна.
        Наш путь продолжился так же быстро и легко. На ночлег остановились, когда стемнело, на богатом крестьянском дворе. Впрочем, я догадалась, что и здесь будет та же проблема, что и прошлой ночью. Узнав, что есть баня и она последние дни не топилась, велела затопить, но мыться не стала, а устроилась на ночлег, предположив, что в промерзшем помещении никаких насекомых выжить не должно. Так и оказалось.

* * *
        К Нижнему Новгороду подъехали следующим вечером. Переправились через Волгу - я еще раз поблагодарила зиму за хорошие дороги и мосты.
        Поначалу ощущение было странным. Впервые я увидела те же места, которые хорошо помнила по прошлой жизни. Впрочем, в Нижнем был узнаваем только кремль, правда непривычно белый, а не красный.
        Наш маленький обоз почти сразу выехал на Благовещенскую набережную. И уже скоро обнаружился наш пансион.
        Мадам Обрящина оказалась солидной вдовой лет пятидесяти от роду и пудов пяти от той юной барышни, что была изображена на портрете рядом с ее покойным мужем. Но в комнатах у нее было чисто, клопов она травила и вываривала регулярно, простыни постлала свежие, отглаженные и накрахмаленные, хоть и подштопанные. Мне понравилось.
        При всей солидности мадам с ходу сообщила мне имена и адреса троих уважаемых вдовцов-дворян, включая одноногого полковника, и пятерых столь же уважаемых почетных граждан купеческого сословия. И многозначительно поводила носом. Я возражать не стала, приняла к сведению. Видимо, почтенная дама решила, что я приехала в Нижний искать нового мужа.
        Прибыли мы уже под вечер, и я решила все дела отложить, чтобы как следует выспаться. К тому же торг здесь начинается еще до свету, а к полудню с площади разъезжаются пустые возы. Лавки с галантерейным, скобяным и прочим товаром закрываются попозже, но все же до сумерек. Торговое сословие привыкло вставать рано.
        С утра мне надо было послать человека в трактир, где работал половым сын Селифана. Во-первых, он должен был устроить мне встречу с хозяином сего заведения. На предмет зефира и чайного купажа, который был шанс реализовать через этот «общепит». А во-вторых, лучшего информатора на предмет сплетен, репутации купцов и вообще перечня фамилий, на которые стоит обратить внимание при поиске будущего партнера, еще поискать.
        Как задумала, так и вышло. Архип явился сразу после завтрака. Получил на пробу коробку яблочного зефира, фунт составленного лично мною чая и отправился почти бегом обратно в трактир. А я выдохнула.
        Про то, что существуют даже специальные высокооплачиваемые мастера купажа, я читала и смотрела еще в своем мире. Не то чтобы сама была чайным сомелье, но некоторые сборы пробовала составить лично, и у меня даже получалось. Для этого мало было просто добавить в заварку чего попало. Листья малины, смородины или, скажем, мяту надо было сначала правильно приготовить. Ферментировать.
        Я застала здесь самый хвостик времени, когда эти самые листья на кустах в саду еще были. А трава зеленела возле забора последними побегами. Насчет купажа я тогда не думала, потому как простого чая было кот наплакал. Да и осенние листья не самое хорошее сырье. Но на безрыбье, как говорится. А ту же чернику на ферментацию как раз собирают чуть ли не под первый снег, когда она точно отплодоносила.
        Короче говоря, соседи мои старания оценили. Секрета я не раскрывала, назвав свои сборы не просто «чай», а тот самый «редкий купаж».
        И сейчас, припомнив, сколько купцов обогатилось, продавая старый добрый иван-чай даже за границу, рассчитывала получить прибыль.
        А еще сделала совсем новую вещь для этого мира. Чай в пакетиках. Пакетиков, конечно, у меня не было. А вот мешочки из редкого льняного полотна, да еще такие, в которых можно было поменять спитую заварку на свежую, имелись.
        Не знаю пока, насколько придется по вкусу такая новинка. Но попробовать стоит.
        - Барыня! - Запыхавшийся половой ввалился в пансион всего час спустя. - Барыня, тут такое!
        Глава 45
        - Что такое? - спросила я, стараясь не выказать тревоги. Приучили меня последние месяцы, что хороших новостей не бывает.
        - Да вот, барыня, чаек-то ваш да белая сладость почтенному обчеству по душе пришлись. Хозяин говорит: такого чая хоть полпуда можно купить. А насчет этого… как его… зенфира, так спорят, кто же такое лакомство придумал, французы или персияне.
        Я улыбнулась. Про трактир «Дружеская встреча» заранее кое-что вызнала. Это не для извозчиков и грузчиков, а для купечества средней руки. Оно посидит по лавкам, потом оставит их на приказчиков, зайдет в трактир, старых знакомых повидать. Хмельное веселье - поближе к вечеру, а пока что чай.
        Что же касается зефира, то с ним еще интересней получилось - настоящая промоутерская акция. Отдельный кусочек был упакован хозяину, на пробу. И дан совет: если понравится, угостить постоянных клиентов. «Иван Петрович, сберег для вашего степенства, попробуйте-ка». Вот один Иван Петрович уже пуд заказал.
        Тут надо задуматься. Зефир я могу делать у себя и расширять производство: яблоки в поместье есть, а не хватит - куплю в соседних усадьбах и экономических селах, много где они до весны хранятся.
        Интересней с чаем. У себя мне его не вырастить, могу работать только с покупным сырьем, причем купленным здесь, а не в уезде - дешевле. Можно открыть небольшую чаеразвесочную фабрику, на первых порах не больше трех работников.
        Вот только скоро я окажусь в ситуации Пончика на Луне: любой ушлый купчик разгадает секрет и будет выпускать мои смеси и пакеты под тем же брендом, да еще продавать с демпингом, да еще использовать гнилые ягоды, с песком. И не один такой купчик. У него передо мной два преимущества: сеть и капитал.
        Надо бы разобраться с патентным правом. Кстати, не навестить ли Михаила Федоровича Второго? Домашнего адреса не знаю, зато служебный известен: кремль, губернаторская резиденция. Вот туда-то и отправлюсь. Тем более уже не утро раннее. А в мое время, как я поняла, барышни гуляют слишком рано, только если идут в храм или есть серьезная проблема.
        Погода была приятной, с солнцем и мелкой капелью с сосулек, но я все же отправилась на санях, конечно же не без груза.
        Начали с кремля. В нем не было ни открытой военной выставки, ни сувенирных ларьков, зато множество семинаристов, кадетов и чиновников. Выяснив, где губернаторский, вернее, вице-губернаторский дворец, я направилась к нему, заранее решая, как объясню швейцару цель визита…
        - Эмма Марковна, как я рад вас видеть!
        И заходить не пришлось, вот он, голубчик, куда-то спешил, но меня увидел и переменил намерения.
        - Здравствуйте, Михаил Федорович. Заглянула в Нижний и решила повидать вас в надежде, что вы поможете мне в важном вопросе.
        - У вас возникли затруднения с Медведем? - участливо спросил «дядя-котик» - простите, теперь не могу иначе о нем думать. - Я надеялся, что вопрос решится сам собой, но, похоже, понадобится дрессировочное воздействие.
        Мне стало немножко не по себе от этого легкого небрежного тона. Что, он обижен на тезку? Или вообще с ним не встречался, ничего о нем не знает и надеется порадовать меня таким отзывом?
        - Никаких затруднений, - ответила я нейтральным тоном, - с той поры мы даже не виделись…
        И смутилась, так как случайно соврала. «С тех пор он не посещал поместье» - вот так было бы правдой.
        - Ничего странного, - улыбнулся «дядя-котик», - зимой медведям долженствует пребывать в берлогах. Так в чем же ваше затруднение?
        Я напомнила, что желала бы выяснить, как защищены права изобретателей различных новшеств.
        - Конечно же, помню, - с жаром ответил Михаил Второй, - данный документ у меня в кабинете. Эмма Марковна, такая замечательная погода! Прогуляйтесь по кремлю, и не пройдет пятнадцати минут, как я принесу интересующие вас бумаги.
        Ну… разумно. Учитывая нравы эпохи, наша недолгая беседа у крыльца уже породит некоторые пересуды, а уж если молодая вдовушка вошла бы с чиновником в губернаторскую резиденцию… Лучше погулять.
        «Дядя-котик» оказался пунктуальным. Я сделала небольшой круг минут за десять, и едва подошла к крыльцу, как из дверей бодро вышел Михаил Второй с папкой в руках.
        - Эмма Марковна, извините, если опоздал. Вот высочайший манифест от 1812 года о патентном праве, а на отдельном листе мои личные пометки с объяснением, как вам или вашим знакомым надлежит действовать, дабы защитить свои права. Не скрою, я немного удивлен, что вы так интересуетесь этой отраслью. Одно дело - удивлять гостей прогрессивными новинками, другое - их фабрикация. Но это очень приятное удивление.
        Я благодарила и разглядывала «дядю-котика». Да, мундир ему и вправду не идет, понимаю, почему он предпочитает делать визиты, одевшись как частное лицо. Сейчас он немного скован, как акробат, которого заставляют исполнять свои трюки в слишком тесной одежде.
        - Кстати, Эмма Марковна, вы ведь уезжаете из города не сегодня?
        Я неуверенно кивнула. Конечно, пообщаться с Михаилом Вторым было бы интересно, в том числе и с деловой точки зрения. Расспросить о нижегородской жизни, о местных чиновных интригах, о столичных новостях.
        Но после того, как он заочно обидел тезку… Пусть пройдет немного времени, тогда такое желание, может быть, и возникнет. Может быть.
        - Надеюсь, вы остановились не на постоялом дворе, а у знакомых?
        Врать не хотелось, и я сказала, что в приличной гостинице. А так как собеседник усомнился, что такие в городе наличествуют, пришлось упомянуть пансион мадам Обрящиной.
        - Да, пожалуй, в этом случае следует сделать исключение, - кивнул собеседник, - нареканий на данное заведение я не встречал. Жаль расставаться, но дела. Эмма Марковна, до встречи.
        И поспешил в другое административное здание кремля. А я пошла к выходу, размышляя, хочу ли видеть его еще.

* * *
        Для начала я решила проехаться-прогуляться по Большой Покровской, тогда еще не пешеходке, а вполне проезжей улице. Конечно же, на ней не было ни театра, ни Государственного банка с роскошными росписями, ни забавных памятников веселой козе и кошке, охотящейся на голубей. Зато кроме многочисленных особняков имелось несколько фешенебельных лавок, в том числе кондитерские.
        Заходить в такие с товаром - не барское дело. На это был у меня Алексейка - наряженный, причесанный, настоящий приказчик-молодчик, как Кудряш в постановках и экранизациях «Грозы». Именно он зашел в две кондитерские и выгодно сбыл две партии зефира.
        Хорошо бы сегодня купить нефть или выяснить насчет нее. Я уже знала, что это лучше сделать на нижнем, Окском берегу, на складе товаров, перевезенных с закрывшейся Макарьевской ярмарки. По лавкам еще погуляю, а пока светло - надо на другой берег.
        Теперь переезжаем Оку. Река активно используется жителями обоих берегов: кто-то полощет белье в проруби, кто-то режет лед для ледника. Ну и, конечно, здесь место для прогулок и забав. В том числе и мальчишек, радостный народ…
        Мы уже были на середине реки, когда я услышала крик:
        - Помогите!
        Глава 46
        Сначала я не поняла, откуда кричат. Потом подумала, что ребятишки балуются. И только на третью секунду до меня дошло, что двое из играющих на льду детей провалились в полынью, а остальные, вместо того чтобы лечь цепочкой и вытянуть пострадавших, с криками драпают в сторону высокого обрывистого берега.
        Думать было некогда. От накатанной колеи до провала во льду шагов двадцать. Мелькнула мысль, как такое могло случиться, лед же крепкий! Мелькнула и пропала. Я уже выскочила из возка, крикнув Алексейке: «За мной!» И со всех ног бежала туда, где в белизне едва мелькала черная макушка одного из провалившихся под лед мальчишек.
        Оказалось, что ребята взялись кататься на коньках возле того места, где кто-то вырубал лед для своих нужд. Я даже могла себе представить, как эти неслухи сами себя на слабо проверяли. Но сейчас это не имело значения. Так уж вышло, что рядом с вырубленной полыньей и другой лед покрылся трещинами, намок и выглядел на редкость ненадежным. Я с разбегу плюхнулась на пузо, не жалея дорогого петербургского наряда. Так и доскользила в ледово-водяной каше до края льда и первым делом вцепилась в воротник того пацана, что был ближе.
        - Держи меня за ноги! Сам падай и держи! - только успела крикнуть бегущему следом парню. И с громким стоном-кряхтением потащила перепуганного ребенка из воды.
        Лед угрожающе трещал, но все же распределение тяжести уберегло нас от расширения пролома.
        - Осторожней, Эммарковна! - крикнул Алексейка.
        Я и без него видела трещину. Как же быть со вторым парнишкой, ухватившимся за противоположный край прямоугольной проруби? Прыгать в воду в одежде, раздеваться? Рискованно. Я и так уже намокла.
        - Тпру! Стой!
        Оглянулась. Молодец Еремей, соскочил с облучка, повел лошадок в поводу, остановил сани шагах в десяти, где кончался наезженный путь.
        - Сюда с кнутом! Быстро!
        Надеюсь, я кричала именно как госпожа-повелительница, а не голосила мокрой ку… мокрой барыней. Подействовало. Еремей подхватил кнут и двинулся ко мне, ускоряясь с каждым шагом. В глазах было удивление: кого тут сечь надо?
        - Забрось ему конец кнута! - скомандовала я. - Погоди, ляг брюхом на лед - провалишься!
        Законы физики потом объясню. Или не объясню. Сейчас надо спасать пареньков.
        Наука повиноваться - великое дело. Ерема бросился пузом на лед и с третьей попытки приводнил кончик кнута рядом с лицом мальчишки. Руки того в очередной раз соскользнули с ледяной кромки, и он инстинктивно ухватил кончик кнута. А еще хватило соображалки намотать.
        Я как раз отползла от полыньи, вытянув первого утопленника, и ухватила кучера за левую ногу, Алексейка - за правую. Ну, тянем-потянем!
        Вытянули…
        Кучер вскочил, взглянул на лошадей - все ли в порядке, обернулся к первому мальчишке, тихо дрожавшему, с перспективой стать декоративной ледяной скульптурой. Взмахнул кнутом:
        - Пляши, раз тебя раки не съели!
        Паренек начал неуверенно двигаться, его товарищ - тоже.
        Тем временем вокруг появились зрители.
        - Откуда вы, дурни? - спросила баба с корзиной белья.
        - По-по… Из Почайки, - пролязгал зубами первый спасенный.
        - До Ильиной улицы путь неблизкий, - вздохнула баба с коромыслом.
        Где эта Ильинка, потом разберемся. Сейчас - к нам, благо пансион виден с реки.
        - Все в сани, - скомандовала я. - Еремей, - уже без приказа, скорей попросила, - нам бы побыстрее. Постарайся! И тулуп твой… пожалуйста.
        Еремей промолчал, зато на коней прикрикнул как надо, щелкнул кнутом, и мы понеслись к берегу. Один Еремеев тулуп на троих - я тоже намокла, спасибо, не насквозь.

* * *
        С постояльцами мадам Обрящиной, видимо, случались и не такие приключения. Конечно, она расспрашивала с любопытством, но это не помешало ей отправить прислугу топить баню, а также выдать столько одеял и белья, сколько было необходимо. Распорядилась поставить самовар. А еще подала ценную идею.
        - Ты чьим будешь? - спросила она одного из пареньков.
        - Н-н-ны… Из Колесовых мы, - ответил мальчик. Второй промолчал, только зубы постукивали. Или так замерз, что думать не мог, или не хотел говорить - сейчас было без разницы.
        - Известная фамилия, - заметила отельерша и, как мне показалось, с той минуты была чуть более вежлива к мокрым гостям. Велела горничной, чтобы та отправила своего сына на Ильинскую улицу к Колесовым.
        Ну, если не позвонить, то хоть так. Я уже приготовила аптечку, собранную перед поездкой. Был в ней, конечно же, спирт для дезинфекции, чистые полосы ткани - эрзац-бинты, всякое прочее. И очень полезный медикамент, изготовленный по особому моему заказу, - барсучий жир. Немолодой представитель рода куньих, нагулявший осенний жирок, был добыт деревенским охотником, приобретен мною за пятак, и я получила больше трех кило не просто ценного - незаменимого природного лекарства от легочных болезней, раз уж нет антибиотиков.
        Что же, приступим к лечению.
        Для начала с пацанов, не слушая их писка и протестов, безжалостно содрали всю мокрую одежду и растерли докрасна суровыми полотенцами. Пока еще парная нагреется, пусть сидят, малиновый чай пьют, в тех же полотенцах укутанные. Шерстяные носки я достала из своих запасов, сухую горчицу добыли на кухне. Молоко согрели, мед нашли, вмешали туда ложку жира, и как ни плевались мальчишки, а я заставила их выпить это сладко-мерзко-вонючее пойло. И сама решила принять профилактические меры, сделав два больших глотка. Ну редкостная гадость. Сразу всем понятно, что такая дрянь просто обязана вылечить все хвори на свете, не только возможную простуду.
        Спины и грудь Алексейка пацанам растер тем же жиром уже после того, как они в парной прогрелись до костей. И обоих после этого затолкали в устроенную на диванчике в моей гостиной постель под одеяло, велев лежать и спать как минимум до завтра. А с родителями, буде те прибегут, барыня сама договорится.
        - Ну, сударыня, - Еремей, сам красный после бани, в которой он и парил детей, устало сел на лавку возле стола, - никак вы без утопленников не можете. Куда ни поедете, там из реки кого тащите! Словно нарочно ждут они вас. И все, как один, дурни!
        Алексейка фыркнул в чашку с чаем. Танюшка, которая поехала с нами для горничных услуг барыне, тихо хихикнула и испуганно заморгала на меня длинными ресницами.
        Я тоже отставила чай, оглядела всех строгим взглядом… и закатилась так, как не смеялась с момента попадания в этот мир и это время. Через секунду хохотали уже все. Включая хозяйку заведения, зашедшую нас проведать, и двух мальчишек под одним одеялом.
        И вдруг услышала:
        - Барыня, можно с вами поговорить?
        Глава 47
        - Барыня, благодарствую вам за вспоможение, но вот тут такое дело…
        Мальчик говорил неуверенно, он явно редко общался с господами.
        - В чем дело, Федюша? - спросила я.
        - У меня-то дома тоже тревожиться начнут, как свечереет. Мне идтить надоть. Нагорит от тятеньки, но так все одно лучше.
        Я вздохнула. Но за окном уже было темно, и вряд ли в эти времена детишки имели обыкновение ночевать у друзей.
        Митька, мальчуган на два года младше Степки и Федьки, недавно вернувшийся от Колесовых, опять получил указание отправиться по нужному адресу. За лишнее беспокойство я дала ему три копейки.
        Едва вернулась в комнату, как с лестницы донесся резкий, повелительный мужской голос:
        - Сына своего видеть желаю, вот какое дело!
        В дверь застучали, Алексейка открыл и был едва не сметен с порога.
        - Где Степан?!
        - Он здесь. Будьте любезны, не кричите.
        Визитер, молодой мужчина в роскошной шубе, увидел меня и понизил тон.
        - Иван Ефимович Колесов, управляющий торгового дома Никитиных.
        Я представилась, предложила гостю снять шубу. Он повиновался, но тут углядел на диване сына и опять вернулся в режим разгневанного родителя.
        - Степка, вот ты где, шельмец! Не стыдно, перед барыней - нагишом? Догулялся с уличными мальчишками! Ужо тебе будет! А ты никак отродье Ильи-портняжки?! Увижу тебя еще раз рядом со Степкой - в бараний рог согну!
        Степка глядел на сердитого визитера с немой тоской, Федька - с ужасом. А я не то чтобы разгневалась, но решила спасти мальчишек еще раз.
        - Иван Ефимович, - сказала как можно тверже, - прошу вас, выслушайте меня. Вы говорите неуместным тоном в присутствии дворянки, ругаетесь, да еще и угрожаете чужому ребенку. Давайте так: ни я, ни мои слуги, ни хозяйка гостиницы не слышали этих слов, а мы разберем происшествие без криков и неуместных выводов. Будьте любезны для начала сесть.
        Каждый нормальный менеджер умеет остывать. Иван Ефимович кивнул и сел на стул, хотя явно без охоты.
        - А теперь, - продолжила я, - Степа и Федя спокойно расскажут нам, что же произошло. И настоятельно прошу, выпейте чаю.
        Управляющий успокоился и не отказался от чая с черничной отдушкой. Между тем ребята, сперва напуганно, затем смелее, начали рассказ о своих приключениях. О том, как Степка пошел на урок, к учителю, жившему на соседней улице, но встретил Федьку - друга-соперника. Федька расхвастался, что все дела домашние сделал и идет на Оку. Степка велел обождать, сбегал домой за коньками и тоже пошел кататься. Посоревноваться на скорость не удалось, вышел спор «на слабо», и стали гонять там, где недавно рубили лед для ледника. Первым провалился Степка. Федька пытался ему помочь, но и сам оказался в воде.
        Пока мальчишки рассказывали, я смотрела на Ивана Ефимовича. Одет в жилет, из кармана свисает толстая золотая цепочка часов. Явно модничает - хорошо стрижен, борода ровно побрита. Действительно, современный менеджер.
        А еще от гостя пахло табаком. Этот нюанс можно обратить в пользу.
        Едва мальчишки замолчали, я заговорила первой.
        - Иван Ефимович, предлагаю нам ненадолго выйти во двор, воздухом подышать. Да и поговорить.
        И пожалуй, впервые использовала нечто вроде кокетства - улыбнулась. Вряд ли ему часто улыбаются дворянки.
        Приказчик пристально взглянул на меня. Я будто услышала его мысль: стоит ли соглашаться, не лучше ли настоять на своем? Но кивнул:
        - Да, сударыня, пойдемте на свежий воздух.
        Когда мы вышли в открытую галерею, опоясывающую второй этаж пансиона, Иван Ефимович, как я и ожидала, достал не трубку, а модную сигару. Раскурил, отвернувшись от меня, затянулся, сказал:
        - Вы, сударыня, звали, вам и говорить.
        - Понимаю вас, Иван Ефимович, - начала я, - сейчас вам хочется запретить Степану водиться с мальчишкой из бедной семьи.
        Собеседник кивнул. Я продолжила:
        - Понимаю. Но мальчишка хоть и бедный, а не уличный. Одет не в рванину, рубашка аккуратно заштопана - семья не пьяная, не буйная. А главное, после такой истории будет он для Степы самым лучшим другом - дружба в одной купели крещена. И теперь точно Федька станет Степана оберегать.
        - Уж очень семья бедняцкая, - заметил управитель. - Странно моему Степке с таким водиться.
        - Так времена меняются, Иван Ефимович, - сказала я непринужденно. - Много новшеств, не только паровые машины и сигары. У меня в поместье дворянские дети с дворовыми воспитываются. И это не я придумала - считайте, царская мода.
        - Подумаю, - сказал после небольшой паузы управляющий таким тоном, что я незаметно улыбнулась - победа! - Хотел бы спросить вас, Эмма Марковна. Во-первых, почему вы столь участливы оказались?
        - Тонут люди - как иначе? - не задумываясь ответила я. - А что потом не бросила мокрых на льду, так зачем тогда спасать было? Ведь и вы бы так поступили. А что во-вторых?
        - Лампа у вас удивительная. И чай, - сказал управляющий.
        Опа! Да неужели? Как там Миша говорил? Поклевка еще не значит рыбка в ухе? Ох, теперь бы не оплошать.
        - Что верно, то верно, Иван Ефимович. Я не просто так на ярмарку приехала, на людей полюбоваться, себя показать. Но и по торговым делам.
        - По торговым? - Насмешки в голосе мужчины не было, скорее искреннее изумление. - Дворянка-с?
        - Что поделать, и дворяне есть-пить хотят. Опять же, дворню не только неволить, ее еще и кормить-одевать надо. Детей достойно выучить. Я вдова, свои родители уже на небесах. Если сама о себе не позабочусь, никто не позаботится.
        - Негоже женщине такими делами заниматься. Замуж надо.
        - Не спорю. Но для вдовы без особого достатка с ребенком женихов трудненько сыскать. А за пьяницу или мота сама не пойду. Так вы говорите, чай мой вам понравился? Не откажите в любезности, прикажу Танюшке для вас фунт разного завернуть. Маменька покойница много секретов знала, такого чаю, как у нее, в самом Санкт-Петербурге не пробовали.
        - Вот как… а скажите, сударыня, - Иван Ефимович держал себя со мной достаточно свободно, не как купец с дворянкой. Но я не чинилась, замечаний не делала. Улыбалась любезно. Он все равно держал положенную дистанцию и ничего неприличного по нынешним нравам не делал. К тому же разговаривали мы не в укромном уголке, а на глазах у людей и самой мадам Обрящиной, занятой каким-то делом во дворе, - не ваш ли невиданный «земфир» нынче в трактире «Дружеская встреча» предлагали на пробу особо уважаемым гостям?
        - Мой, - сказала я. - Яблоки уродились, а я рецепт знала. Решила: хватит только зерном и кожей торговать, надо сласти производить. А вы попробовали?
        - Конечно, - ответил Иван Ефимович, будто кто-то мог усомниться, что он не относится к почетным гостям. - Хорошо вы с этой сладостью придумали. А вот лампа меня еще больше удивила. Видел паникадило на пятьдесят свечей, но чтобы небольшая лампа так ярко горела… Неужели, Эмма Марковна, вы такое светило тоже изготовили?
        Я рассказала про любопытную заметку во французской газете с подробным описанием заграничной лампы, как сделала заказ кузнецу и получила желаемое.
        Иван Ефимович слушал внимательно, кивал, заметил, что подчиненным людям не всегда удается легко объяснить то, что нужно.
        А потом задал неожиданный вопрос.
        Глава 48
        Расстались с Иваном Ефимовичем мы неожиданно не очень дружелюбно. Я-то думала, он флиртовать начнет, увидит во мне даму.
        Размечталась.
        Он просто спросил: «Сколько я должен?» Что, конечно же, меня обидело. Понятно, приказчик, у купцов трется, в купцы метит, небось есть своя доля в торговом доме Никитиных. И привык все решать толстой пачкой или увесистым мешочком.
        Я обиду не скрыла, и мы достаточно быстро и прохладно распрощались. Конечно же, я не отпустила Степу без флакончика барсучьего жира, указав, что пить надо натощак. Мальчишка скривился было, а отец его, глянув на несчастную мордочку сына, решительно сунул лекарство в карман. Спросил только, что это такое, узнал про барсука и понимающе кивнул. Ну да, Америку я этим средством не открыла, издавна оно известно.
        Я вроде помнила и еще об одной важной просьбе, которую собиралась ввернуть по случаю, раз уж события выстроились. Но тут в пансион стала ломиться Федькина матушка, и Иван Ефимович удалился. Чай я ему подарить не успела.
        Федька тоже был выписан из импровизированного госпиталя. С подробным объяснением, что он уже достаточно наказан ледяным купанием, что не надо мешать ему встречаться со Степкой. И, конечно, порцией барсучьего жира, с инструкцией по применению.
        Заснула я легко - уж очень умаялась за день. Все же успела вспомнить, о чем не удалось поговорить с управителем - о том, чтобы он отрекомендовал меня перед визитом к Николаю Никитину как к оптимальному торгово-производственному партнеру. Его я выбрала еще до происшествия на Оке, выслушав подробный отчет своего крепостного из трактира.

* * *
        Утро началось с сюрпризов. У пансиона остановились сани, вернее воз, и двое дюжих молодцов стали вытаскивать коробки и корзины, перевязанные разноцветными лентами. Всюду надписи и открытки: «Для госпожи Шторм».
        В коробках и корзинах были конфеты, мармелад, сухофрукты и живые яблоки, апельсины, гранаты, один ананас. Пять фунтов чаю и пять фунтов кофе. Икра, конечно же черная, расписные маленькие кадушки с зернистой и паюсной икрой, балыки, завернутые в вощеную бумагу, сыры. Отрезы шелковых и бархатных тканей, духи, правда с резким запахом. И даже несколько неразрезанных дамских романов, видимо купленных оптом в книжной лавке.
        Я недоуменно поморгала на богатство. Здрасьте, приехали. И кто ж это такой щедрый? Подарки впору дорогой содержанке презентовать или же, наоборот, невесте, за которой ухаживания начинают. Но у меня ни полюбовника, ни жениха не намечалось вроде. Во внезапно вспыхнувшее чувство от мельком увидевшего меня на улице князя-гусара я верю меньше, чем в зелененьких инопланетян.
        Вариантов, собственно, два. Либо вчерашний менеджер откупается, либо… либо Михаил Второй что-то себе надумал.
        Честно говоря, лучше бы первый вариант. С ним я хотя бы знаю, что делать.
        Решив оставить эту загадку на потом, я попросила мадам Обрящину до выяснения придержать презенты нераспакованными где-нибудь в кладовке. Скорее всего, придется возвращать.
        Мадам понимающе покивала, и по блеску ее глаз я обреченно догадалась: сплетни о молодой привлекательной и пока неприступной вдове, за которой ухаживает некий таинственный незнакомец-миллионщик, пойдут по городу уже сегодня. Мне их не остановить, хоть я наизнанку вывернись.
        Значит, и дергаться нет смысла. Позавтракала и стала собираться на деловую встречу.
        Увы. Два часа спустя я вернулась в пансион несолоно хлебавши. Николай Никитин оказался махровым ретроградом и мракобесом. Он меня попросту не принял. Вообще. Я-то рассчитывала сразу начать со свечей, разложив купцу по пунктам тщательно расписанный бизнес-план, выверенный до копейки.
        Но меня дальше приемной в конторе не пустили. Вот так. Женщина, барынька, да еще и вдова безмужняя, негоже ей в торговые дела соваться. «Земфир» в трактир пристроить - еще куда ни шло. Чаем хорошего человека угостить - пожалуйста. А дела серьезные делать с такой никто не будет.
        Неудача и обескуражила, и разозлила. До сего момента у меня в основном все получалось, а тут такая плюха! Лад-но. Не хочет господин Никитин со мной о делах говорить? Обойдусь. Будет заметно труднее и дольше, но в конце концов я справлюсь.
        Для начала надо съездить на бойню. И посмотреть, что там с ценами на свиное и прочее сало. С одной стороны, у крестьян на месте покупать дешевле. С другой - это надо их объезжать, с каждым договариваться, успевать вперед прасолов и еще с теми не поссориться.
        Большой город и возможностей дает больше. Пощупаю-понюхаю-разузнаю. Потом буду думать.

* * *
        Визит на бойню начался с анекдота. Хозяин удивленно взглянул на меня:
        - Сударыня, вы поздновато явились - забой давно окончен, свежей крови до завтра не будет.
        Я оторопела, но скоро выяснила, что некоторые городские эскулапы направляют сюда малокровных пациентов для употребления этого продукта еще в теплом виде. Кстати, интересно, не образуются ли остатки, есть ли смысл делать гематоген и как его рекламировать?
        Узнав, что я не малокровка, хозяин удивился:
        - Извините, сударыня, вообще-то я сам должен был понять по вашему замечательному румянцу, что вам такое лечение не прописано. Так что же тогда?
        Я рассказала. Собеседник оказался дядькой одновременно и простоватым, и сметливым, а главное - без гендерных предубеждений. Не прислала барыня приказчика, сама пришла - всякое бывает.
        Из разговора я выяснила, что бойня действительно аккумулирует часть непроданного некондиционного свиного сала. При ней существует круглогодичный ледник. Но и на нем запасы портятся, поэтому годятся только на свечи и мыло.
        - Если вам большая партия нужна, уступлю с хорошей скидкой, - сказал хозяин. - Мне перед Великим постом ледник освободить надо, сгрузить туда птицу и мясо. За две тысячи ассигнациями уступлю.
        Я поблагодарила собеседника и распрощалась. Идея заманчивая - с такой партией мой предполагаемый заводик месяца три-четыре не будет нуждаться в сырье. Вот только где деньги взять?
        Гулять по городу, хоть в санях, хоть пешком, не хотелось - разыгралась метель. Я направилась в пансион. Возьму хотя бы из утреннего подарка какой-нибудь романчик, почитаю…
        У входа столкнулась с девицей лет шестнадцати. У нее в руках был какой-то округлый груз, закатанный в шаль.
        - Простите, барыня, не вас, случайно, Эмамарковна кличут? - робко спросила она.
        - Да, - удивленно ответила я, раздумывая, откуда девица могла узнать мое имя, хоть и в такой упрощенной форме.
        - Моя матушка вам кланяется и благодарит, что Федьке пропасть не дали. Блинов испекла, вам прислала.
        - А как Федька? - спросила я.
        - На улицу просится, играть хочет. Но ему теперь дома сидеть три дня, как вы сказали, и пить это…
        Девица не нашла подходящего слова, но скривилась, и я поняла, что она попробовала снадобье для младшего брата…
        Гостья была приглашена наверх и передала стопку вполне теплых блинов, уложенных в миску. Обратно получила и посудину, и старое платье, а в подарок - несколько пряников и конфет.
        Ну вот, отблагодарили за доброе дело. Мелочь, а на душе приятно.
        Глава 49
        Интерлюдия вторая
        Николай Аграфенович Никитин по праву слыл истинным первогильдийным купцом. Ладный, степенный, почтенный, а сколько денег на банковских счетах, да в модном стальном несгораемом шкафу, да в старинных сундуках - никому не ведомо. Только когда навалился на Россию антихрист Бонапарт, Николай Аграфенович пожертвовал крупную сумму золотом, целый полк вооружил и от того не обеднел.
        Нечего перед людьми богатством хвастать. Работать надобно, Богу молиться, родителей почитать да детей строжить. Тогда и удача в торговле будет, и семья в крепости, благости да порядке.
        Друзей-купцов, что взяли гусарскую моду по цыганам да по кабакам разъезжать, не понимал. Раз в год устроить «чертогон» в хорошем трактире, без чужих глаз, с лучшими друзьями, чтоб потом долго болеть и каяться, - это можно. Но не гулять же каждую неделю! И обоих старших сыновей, уже взрослых, семейных и бородатых, не раз плеткой охаживал за тех самых цыган, за карточную игру или покупку дорогой пролетки и тройки кровных иноземных коней.
        Ишь, моду нынче иные купчики взяли - профурсеток по Парижам да Венам возить. Отцы с дедами горбом да потом деньги наживали, а эти? Швырк туда, швырк сюда. То прожэкт модный, от которого одни убытки, то тиятр богопротивный с девками в одеяниях срамных.
        Нет, таких вольностей Николай Аграфенович и сам чуждался, и другим не прощал. Нельзя от дела на глупости отрываться. Дел-то у него много. Одних литейных заводов - четыре. Да, просто так продавать сталь и чугун смысла нет. Надо раздать металл мастерам в Ворсме и Павлово, чтобы делали ножи, замки, весы, разную мелкую металлическую утварь, да еще дать им образцы новых товаров - штопоров, например. Потом изделия скупить, решить, что на Макарьевской ярмарке будет продано, что в Нижнем, а что в Москву или далекий Питер отправится. Не забывать и канатные фабрики - их у Николая Аграфеновича три. Следить за прядильной мануфактурой - ее товар идет по матушке Волге аж в Персию.
        Думать надо и трудиться. Долгая война закончилась, подрядов от военного ведомства больше нет. Тревоги меньше, но хлопот больше.
        Потому-то Николай Аграфенович даже слушать не стал о какой-то заезжей барыньке с коммерченскими предложениями. Знаем мы такие предложения - глазками стрелять, на тяжкую жизнь без мужа жаловаться и вспоможения просить. Пущай с такими предложениями на паперть церковную идет или в кабак.
        Непонятная барынька, пусть и не принятая, все равно вывела купца из душевного благоспокойствия. Потому тем же вечером, зайдя в горницу, он первым делом отвесил тяжелый подзатыльник третьему, младшему сыну Саньке:
        - Тебе кто разрешил, стервец, спермацетовые свечи в будни жечь?! Опять книжки дурные читаешь вместо арифметики?
        - Да что вы, тятя, сразу драться! - плаксиво, но слегка насмешливо ответствовал Санька, маменькин любимчик и баловень. Да и сам Николай Аграфенович к последышу был помягче. Вот постреленок и нахальничал. - Уроки на завтра я сделал. А свечи не спермацетовые, вы бы спросили, а потом лупить! Я сегодня с Петькой в лавке на Благовещенской остаток считал, так управляющий от одной барыни приходил, принес пять десятков свечек, да за такую выгодную цену, грех было не выкупить. Все забрал, на свои! Теперь в розницу стану продавать, аккурат к Пасхе себе на дрожки заработаю! А свеча потому горела, что я учился зажигать такую свечу быстро и господам показывать, что в лавку заглянут. А вы - драться, папаша!
        Николай Аграфенович только покачал головой. Да, любопытная свечка. На ощупь не сальная, но и не из китового жиру. Надо разузнать, где такие делают. Один резон, если от долгов барских управляющий в лавку заморскую чудовинку принес и задешево продал. Или вообще украл у ворон дворянских. И другое дело, ежели что-то новое придумано. Тут можно свой интерес поиметь.
        То, что управляющий был «от одной барыни», и утреннюю просительницу Николай Аграфенович в уме никак не связал. Пока что.
        Следующий сюрприз ждал отца семейства после обеда, когда супруга предложила ему отведать невиданного чая. Как всегда, столь вежливо и смиренно, что не откажешься.
        Супруг все равно удивился:
        - Так ты сама чай заваривать будешь?
        Оказалось, что в белом мешочке на веревочке, который почтенная Феонила Свиридовна опустила ему в чашку, именно чай и был. Диво дивное. Но крепкий и с малиново-вишневым ароматом.
        Супруга рассказала, что удивительный чай недавно принес Никита Ильич, хозяин трактира «Дружеская встреча» - единственного заведения, куда захаживал Николай Аграфенович. Просил на словах передать, что поступит неправильно, если друга таким чаем не угостит.
        - Откуда же он у него, из Парижа али из самого Китая? - удивленно спросил купец.
        Оказалось, и его недавно принесли от некоей барыни, у которой трактирный половой на оброке был, на пробу.
        А тут еще пожаловал дальний родич, хотя по уму сказать - полезней и надежней двух сынов-старшаков, приказчик Иван Колесов. Проверен с малолетства - честен до копейки и при этом скор сообразить, как на копейке наварить пятак. Два иноземных языка знает, третий, англицкий, учит, может по-барски одеться, но ходит и в церковь, и в баню, и отпраздновать с хозяином от души, а на другой день - трезв как стеклышко. Потому-то и оклад у него на зависть другому приказчику, и, хоть сыновья ворчат, доля в торговом доме - чтоб на сторону не сманили добра молодца.
        В доме Николая Аграфеновича его всегда принимали. В конторе днем не виделись, ездил в Кунавинскую слободу. А сейчас заглянул.
        - Что там Степка? - после приветствий и крепкого чаю, который Феонила Свиридовна подала гостю, степенно поинтересовался хозяин дома. Про то, что сын у Ивана любимый, единственный и балованный, он знал.
        - Что ему, пострелу, сделается. На задницу седмицу не сядет, да и все, - усмехнулся в усы гость. - Бог миловал, послал мимо ехать госпожу Шторм. Мне уж зеваки рассказали - молодая барыня сама с экипажу кинулась да обоих мальцов из полыньи вытянула. А потом по уму и согрела, и полечила. Слыхал я, что барсучий жир - первое дело от легочной напасти. Так она не пожадилась, и у себя в номерах напоила, и с собой дала, чтоб еще три дня пил.
        - Барыня? - В мозгу Николая Аграфеновича забрезжило подозрение. - Опять барыня. Молодая, говоришь? А как зовут?
        - Эмма Марковна Шторм, тут в губернии у нее поместье. Из плохоньких, всего сорок душ по переписи. Однако, говорят, с осени, как с Санкт-Петербургу вернулась вдовой, так в гору хозяйство пошло. Чай-то, каким вы меня угощаете, об заклад бьюсь, из ее запасов.
        - Вот как. - Николай Аграфенович задумчиво отхлебнул из чашки. - Вот как…
        - Лампы у нее в номере чудные. Светят больно ярко и не пахнут.
        - Лампы? Не свечи?
        - Про свечи тоже разговор был. И в трактире видел, белые, горят ровно. И спеси нет - с отчеством обращается, уважительно.
        - Вот как… - повторил Николай Аграфенович и задумался. Потом взглядом велел жене добавить на стол чего покрепче и выдал приказчику ценное указание: - Ты, Иван, сделай-ка вот что…
        Глава 50
        Четверо саней неторопливо спускались на волжский лед. Неторопливо, потому что спуск с тяжело груженными санями еще сложнее, чем подъем. Четвертым кучером временно стал Алексейка, не нанимать же ездового. А на трех моих санях груз не увезешь.
        Я улыбнулась - вспомнила, как перекладывала полы, как была счастлива, найдя несколько золотых монеток… И сейчас бы обрадовалась, но уже не так. Разве могла я представить в тот октябрьский день, что захочу еще одни сани купить с лошадками, да еще трех - запрячь в остальные. Куплю и не замечу - как сегодня купила пять фунтов изюма и три фунта миндаля на Пасху.
        Богатству предшествовал долгий разговор в конторе торгового дома Никитина. Начал его Иван Ефимович, мы просидели за расчетами почти полчаса, потом к нам присоединился хозяин, тот, что не захотел меня принять. Поначалу он казался раздутым от самомнения и правильной скрепности, но, едва дошли до цифр и номенклатуры товаров, превратился в увлеченного менеджера.
        - Эммарковна, погодите, летом чай не так стоить будет… А бараний жир годится вместо свиного?..
        В итоге появилось совместное чаеразвесочное предприятие, где мой вклад - патент на ферментированные сборы и разные вкусы. А я ведь еще летом намереваюсь как следует посушить и добавить в состав той же малины, земляники, яблок-дичков, кислых, но удивительно ароматных. Да мало ли чего еще.
        Шелковые или холщовые мешочки для заварки, правда, Николай Аграфенович назвал барскими вытребеньками, но согласился, что малыми партиями для путешествующих отчего бы не выпустить. Но тут большой прибыли не ждал - народ не привычен к такому, новую моду надо вводить, а это всегда непросто.
        Патент на свечи и глицериновое мыло я продала. Все равно столько сырья в уезде не найдется, да и свечной заводик - я же не отец Федор, чтобы о нем мечтать. Заодно подсказала купцу несколько идей из будущего для рекламы мыла. На обертке все одно что-то надо печатать, да и в лавке, если повесить плакаты с хорошей картинкой и слоганом, продажи лучше пойдут. В витрину, опять же, вывеску… Здешних барышень в институте учили рисовать. Не на уровне настоящего искусства, но для эскизов вполне хватило. Розовощекие младенцы, каких следует купать особым мылом, нежные барышни и их белые пальчики в искристой пене с радужными пузырями.
        Торговые партнеры было засомневались, но я предложила попробовать и лично нарисовала пару рекламных плакатов в большую скобяную лавку на центральной улице. И таки имела успех. Продажи мыла подскочили на двадцать процентов - это немало. После чего сомневаться в моих идеях купцы почти перестали. Почти - потому что я все еще оставалась женщиной, барыней и молодой вдовой. Существом, априори неспособным к разумной мыслительной деятельности. То, что сия деятельность наличествовала и начала приносить прибыли, а в будущем сулила еще б?льшие, моим главным интересантом воспринималось на уровне чуда с цирковой обезьянкой. Ишь ты, какие фокусы выделывает, кто бы мог подумать?
        Также договорились, что если уважаемый Николай Аграфенович захочет патент перепродать или сделать кому концессию, то мне - треть от суммы. Договор был составлен, подписан и оформлен со всеми двуглавыми печатями.
        Задержалась я и для того, чтобы помочь наладить производство. Помещение купец живо нашел, сырье купил, людей дал своих. С ними и налаживала нехитрый процесс, сразу закладывая в него все требования техники безопасности и гигиены труда. Николай Аграфенович лично принял из рук в руки толстую тетрадь, где все было расписано: и как стеарин из сала варить, и как рабочий процесс наладить. И клятвенно обещал все прописанные условия соблюдать.
        Я ему поверила. Собственно, и выбрала ведь этого мракобеса и ретрограда в том числе потому, что о нем шла твердая слава: мол, на сотрудничество идет с трудом и слово купеческое давать не любит. Но если уж дал - скорее умрет, чем нарушит.
        А вот кондитерку пока буду делать сама. С реализацией купец мне поможет, наладит контакты с кондитерскими и трактирами. A большего пока и не надобно. С производством я тут справлюсь, как и со многим другим, что пока только в моей голове и планах.
        Лошадки как раз и тянут сани с ингредиентами, оборудованием, специальной аптекарской посудой. Ярмарка в Нижнем - прав был Алексейка: если тут чего и нет, так разве что птичьего молока. Вот кстати! Торт «птичье молоко»… я его готовить умею. Но здесь пока нет нужных продуктов, в частности агар-агара. Подумаю об этом позже.
        Совсем скоро, по весне, придет отдельный обоз с бочками - земляное масло мне отправит Николай Аграфенович после первой навигации, когда с низов Волги придут баржи с нефтью.
        Будет, будет у меня керосин. И не только.
        Лампы и светильный спирт мы обсудили, но оставили на будущее - я вспомнила историю с денатуратом. Это когда производитель чем только спирт для ламп не разбавлял, вонючим или вредным, чтобы его не пили. Но нашему народу все нипочем, в том числе и скипидар. Начнешь продавать топливо для ламп - оно по определению будет дешевле казенной или акцизной водки. Кто-то напьется и отравится, а государство нам головы открутит или взятками замучает. Во-первых, за торговлю тем горючим, во-вторых, за дурня, который по собственной глупости помер. Николай Аграфенович на мои опасения только кивнул и согласился дождаться керосина. А там и лампы поставим в производство.
        Вот как вышло! Я приехала в город сомнительной прожектершей, а уезжаю - пайщицей акционерного общества, да и богачкой по уездным меркам.
        Напоследок, когда все было подписано, договор спрыснули шампанским. Я позволила себе один бокал. Иван Ефимович проводил меня до саней. Я спросила:
        - Не от вас ли вчерашние дары?
        - От меня, - сказал приказчик. - Извините, Эмма Марковна, что деньги предлагал. А от подарков уж не откажитесь. Сам ходил выбирал, хотел вас порадовать. Сын-то у меня пока один.
        Я решила Ивана Ефимовича не обижать. Только попросила повторить обещание - не мешать Степке дружить с Федькой.

* * *
        Наш маленький обоз пересекал Волгу. Лед тут не брали, колея накатанная, можно, не беспокоясь, обернуться и не отрываясь смотреть на медленно уплывающий Нижний Новгород. Верхние и нижние посады уже не разглядеть, но кремль виден отчетливо.
        - Барыня! Барыня…
        Я обернулась и увидела всадника. Сразу узнала Ваньку, того самого сметливого парнишку, что иногда исполнял роль швейцара. Ванька прискакал на взмыленной усталой лошади. Подумала - под другим седоком пала бы.
        - Эмма Марковна, хорошо, что вас встретил, - задыхаясь, сказал парень, будто сам бежал. - В городе-то как искать.
        Судя по его лицу, ничего другого хорошего услышать мне не предстояло. Сердце сжалось, солнце скрылось за невидимым облаком, и вечерние тени легли раньше вечера.
        - Эмма Марковна… Беда в усадьбе. Не уберегли!..
        КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
        Первая глава второго тома появится на портале во вторник, 7.03. До встречи;)