Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Дручин Игорь : " Пепельный Свет Селены " - читать онлайн

Сохранить .
Пепельный свет Селены Игорь Сергеевич Дручин
        В сборник молодого прозаика И.С.Дручина вошли рассказы «Лабиринт», «Полигон неожиданностей» и повести «Древняя музыка Земли» и «Шорохи пространства». Герои этих научно-фантастических произведений - молодые космонавты Михаил Субботин, Александр Макаров, Серафим Смолкин, Майя Гончарова - составляют дружный, неразделимый коллектив, прозванный Системой. Системе под силу решать самые сложные технические и психологические задачи как в условиях наземных тренировок, так и на Луне.
        Игорь Сергеевич Дручин
        Пепельный свет Селены
        ЛАБИРИНТ
        Мы стояли у вывешенных списков и не верили своим глазам: вся наша пятерка зачислена на подготовительный курс Института космонавтики!
        - Вот так, ребятки! Я же говорил, со мной не пропадете! - сказал Володя Мовшович, наш признанный лидер. На год старше, он уже имел опыт поступления в институт; это была вторая его попытка. - Хорошо подобранная пятерка всегда предпочтительнее кустарей-одиночек.
        - Володя, а что такое лабиринт? - спросил Саша, задумчиво хлопая длинными ресницами.
        Признаться, Сашку нашел я. Меня всегда тянуло к таким вот незащищенным, не от мира сего. Из них, наверное, во все времена получались хорошие педагоги или поэты, потому что никто кроме них не способен удивляться самым простым вещам.
        Хотя первый тур конкурса каждый проходил, надеясь только на свои способности, готовиться вдвоем было удобнее, и мы с Володей Мовшовичем быстро поняли друг друга. Володя был высок, сухощав, с крепким упрямым подбородком. Он знал в принципе все задачи конкурса, и его советы, а главное - организованность, очень помогали мне при моей расхлябанности. Тут же к нам присоединился Смолкин. Сима вполне оправдывал свою фамилию: черный, глазастый и прилипчивый. Мы сидели с Володей на садовой скамейке, перебирая возможные варианты задач предстоящего испытания. Смолкин остановился, послушал и понял, что один из нас - опытный кормчий в этом бурном море конкурсной лихорадки. Потом вставил словечко. Мовшович смерил его взглядом и, поскольку Сима не отличался завидным ростом, довольно убедительно выразил мысль, что некоторые еще не доросли до понимания этого вопроса. Но Смолкин, видимо, привык к таким «комплиментам» и к тому же не хотел упустить важное для него знакомство.
        - Командор, разведчику не обязательно иметь большой рост. Достаточно, если у него острый глаз и аналитический ум. Кто знает, может, и вашему экипажу понадобится разведчик?
        Обращение «командор» сразило Володю наповал, и он милостиво разрешил присутствовать при нашем разговоре.
        Четвертым был Серега Самойлов. Это был атлет с широкой грудной клеткой и могучими бицепсами. Его где-то подцепил Сима, который, по совету командора, присматривался к абитуриентам, успешно проходящим испытания. Спокойный, уравновешенный, он сразу пришелся нам по душе.
        Мы все сравнительно легко одолели первый тур конкурсных испытаний. По условиям второй тур абитуриенты должны были пройти в составе экипажа из пяти человек, который подбирался самими участниками. Поскольку у нас стараниями Володи заранее сложилась дружная четверка и оставалось подобрать лишь одного достойного кандидата, мы сначала привередничали, считая, что нашему экипажу подойдет далеко не каждый. Пока мы глубокомысленно изучали этот вопрос, всех хороших ребят расхватали. Пришлось выбирать из последнего десятка. Когда я подвел Сашку к командору, тот лишь презрительно хмыкнул:
        - Задумчивым кенгуру нечего делать в космосе!
        - Это вы мне? Я, понимаете, не набиваюсь, - покраснел от обиды Саша.
        Краснел он удивительно. Сначала у него вспыхивали уши, потом волна покраснения распространялась на щеки и наконец красное смещение, или эффект Доплера, как выразился наш остряк Сима Смолкин, захватывало шею.
        - Брось, командор! У меня интуиция. Он нам пригодится.
        Я проговорил это вполне убедительно, хотя мной руководила не столько интуиция, сколько антипатия к другим кандидатам. Правда, была еще Майка, но командор с самого начала решительно высказался против девчонок.
        Саша, надо сказать, действительно выручил нас. Среди множества испытаний и тестов самым сложным для нашей команды оказался реохорд. Это нехитрое приспособление, когда за него усаживалось сразу пять человек, вело себя подобно неуправляемой плазме, грозящей в любой момент вырваться из своего магнитного заточения. Горит время, искрят нервные клетки, и никто не представляет, как управиться с этой стихией. Нас не знакомили с устройством прибора, но понять его принцип несложно: каждый реохорд, укрепленный на столике, отгороженном от посторонних взглядов пластиковыми щитами, снабжен вольтметром и соединен с другими в одну цепь. Задача - выгнать стрелку своего вольтметра на нуль. Каждый участник испытаний гоняет рукоятку реохорда по своему разумению то вправо, то влево, меняя сопротивление в общей цепи и тем самым нарушая равновесие всей системы. Стрелки скачут, как ужаленные, и, кажется, готовы выпрыгнуть наружу и помчаться сами по себе…
        Не знаю, кто из нас первый понял, что не следует спешить с реакцией на информацию, но постепенно стрелки успокаивались и вдруг повели у всех в одну сторону. Оставалось не торопясь подогнать их к нулю. Естественно, во время испытаний мы не могли знать, что Сашка, чтобы вывести нас из тупика противоборства, загнал на своем реохорде рукоятку вправо до отказа и тем самым вызвал согласованное движение нашей команды в противоположную сторону. Кроме сэкономленного времени нам достались призовые очки за оригинальность решения. Командор, узнав об этом, хлопнул меня по плечу.
        - Соображаешь, кого брать в команду! С призовыми очками можно кое на что надеяться!
        И мы надеялись. Может быть, не все испытания второго тура команда прошла с блеском, но результат, как говорится, налицо: из сорока команд только семь сохранили свой экипаж без потерь, в том числе и наша. Из остальных отсеялось по два-три человека. От избытка счастья мы тискали друг друга, заглядывали в списки, убеждаясь, что наши фамилии не испарились, и снова излучали радость, не обратив внимания на те несколько строк приказа, которые предваряли эти списки. Именно тогда Сашка, наш Задумчивый Кенгуру, и задал свой вопрос, спустив нас с небес:
        - Володя, а что такое лабиринт? Командор в недоумении оглядел Сашку с головы до ног.
        - Ты о чем?
        У Сашки вновь началось Доплерово смещение, и он неуверенно ткнул в верхние строчки:
        - Вот здесь сказано: «Зачислить до прохождения лабиринта…»
        Четыре пары встревоженных глаз уставились на командора.
        - Не знаю, ребята, - развел руками Мовшович. - Я тогда расстроился, сами понимаете… И не узнал, что было потом… Как-то не обратил внимания…
        - Эх ты! - сказал Серега с сожалением. - Раз собирался повторно, надо было разведать все до конца.
        Подошла Майка и перебила нашу весьма содержательную беседу…
        - Экипажу - наш космический!
        - Ты тоже прошла, Майя, - вставил я словечко. Почему-то мне приятно было первому сообщить ей об этом.
        - Спасибо, Миша, я знаю, - она откинула рукой прядь льняных волос и приязненно осветила меня своими огромными синими глазами. Честно, я как-то с общей школы побаиваюсь красивых девчонок. В них есть что-то завораживающее. Гипноз, что ли? Я не люблю, когда меня гипнотизируют, и сопротивляюсь всеми фибрами… А вот с Майкой ничего, хотя она покрасивее наших девчонок. Мы с ней познакомились в монорельсе, еще когда добирались сюда. Я в Москву попал с опозданием, еле поспел к отходу монорельса, минут пять оставалось. Выбегаю на перрон… Смотрю - стоит девчонка, такая растерянная, чуть не плачет. В одной руке серый, видимо, еще дедов, чемодан; в другой - портфель, под мышкой учебники и еще две книжки валяются у ног. Поднял, смотрю: «Вариации полетного веса при субсветовом разгоне». Вещь чисто теоретическая… Зачем это нужно ей? Сразу сообразил, что она тоже в Институт космонавтики. Схватил ее тяжеленный чемодан и втолкнул в первый попавшийся вагон. Только заскочили, двери захлопнулись. Ну, мы с ней до самого городка проболтали. Когда с ней говоришь, забываешь, что она красивая и даже что девчонка… Бывает же
так… Я все отвлекаюсь от основной мысли. Ну, вот. Посмотрела она на меня и говорит:
        - Ox, ребята. Завидую я вам. Вы, можно сказать, у цели.
        - Но ведь и ты прошла, хотя твои коллеги… Сима сложил губы трубочкой и выразительно свистнул.
        - Вот именно, - Майка тряхнула головой, откидывая назад непокорные волосы. - Одна из всей пятерки. Теперь в какую еще попадешь… Да и ненадежны они, эти вновь образованные пятерки. Говорят, что те экипажи, которые прошли второй тур без потерь, выбираются из лабиринта, а из новых половина вязнет.
        - Май, ты хоть объясни толком, что за лабиринт такой? - попросил я.
        - Вы что, мальчики, темные? Лабиринт и есть лабиринт. Подземелье с сетью разветвленных и запутанных ходов. Если экипаж пройдет и не растеряет своих людей по дороге, значит, все. Его зачисляют окончательно…
        Прошло около месяца с того разговора. Начались занятия. Больше беллетристики, психологии. Нас заставляли моделировать условия необычных планет и искать решения задач в этих условиях, гоняли на центрифугах, определяя пределы наших физических возможностей, словом, вели подготовительную работу. Однажды утром наш наставник предупредил:
        - Рекомендую сегодня позавтракать как следует. Пойдете в лабиринт.
        - Это что, долго? - спросил Саша. - К обеду успеем?
        - Было бы удивительно, если б вы поспели к ужину, - усмехнулся наставник. - Контрольный срок выхода из лабиринта - трое суток. Не уложитесь, считайте, что вам не повезло. Лабиринт - высшая приемная инстанция. Кто не проходит лабиринта, отчисляется из института без права поступления…
        Сима присвистнул:
        - Даже так! Ну, а если один вышел, а команда осталась?
        - Всех, кто прошел лабиринт, как правило, зачисляют.
        - Это как же? Трое суток бродить голодными? - забеспокоился Серега, который хотя и отличался завидным сложением и силой, вечно бегал в буфет подкрепляться.
        - Вам выдадут суточный запас.
        - Почему суточный?
        - Не слишком ли много вопросов, курсант? - наставник иронически сощурился. - Вы полагаете, что Институт космонавтики должен готовить неженок? Учтите, здесь требования повышенной жесткости.
        Больше вопросов не было. За завтраком мы старательно жевали, словно хотели набить свои желудки на неделю, но за добавкой ходил только Сергей Самойлов, да и тот, по-моему, просто пожадничал, так как в столовой прекрасно знали, какая программа нас ожидает.
        Полный инструктаж получаем в проходной. Здесь командуют старшекурсники. Каждому вручается индивидуальный рюкзак: суточный рацион, аптечка, термос на полтора литра воды, и… аппарат автономного дыхания с запасом кислорода на час.
        - Это еще зачем? - не выдержал Мовшович.
        - Все, что вам дают, необходимо для прохождения лабиринта, - ответственно заявляет старшекурсник и добавляет строго: - Всем подогнать заплечные ремни.
        Знаем мы эту строгость! Сам, небось, в душе посмеивается над простачками, которые будут таскать на себе эту ненужную рухлядь, но ничего не поделаешь… Сидим, ждем своей очереди. Пускают с получасовым интервалом, чтобы не собирались большими группами, как объяснили на инструктаже. Через стеклянную перегородку видно, как заходит следующая пятерка. Среди них, кажется, Майка, но рассмотреть не успеваю.
        - Часы есть у всех?
        Высокий блондин пытливо оглядывает нас, зажав в крупном кулаке не то ремешки с часами, не то еще что-то.
        - Есть, - отвечаю за всех, потому что блондин смотрит сейчас именно на меня. Как они все-таки все серьезны, будто врачи перед трудной операцией. Даже под ложечкой засосало…
        - Выкладывайте!
        Он разжимает свой кулачище, и на столе возникает кучка ремешков с маленькими квадратными компасами.
        - Надевайте это. Часы получите после прохождения. Ни в коем случае не снимайте приборы с руки. Они являются судьями на дистанции и свидетелями вашего прохождения. На стрелку не обращайте внимания. Она не покажет вам ни направления, ни расстояния, ни времени… При выходе без прибора или с неисправным прибором прохождение не засчитывается.
        На обратной стороне ремешка полированные пластинки, скорее всего какие-то контакты. Едва надеваю прибор на руку, как шкала засветилась. Стрелка слегка отклонилась. Смотрим друг другу на руки: отклонения у всех разные, хотя и небольшие. Блондин собирает наши часы со стола. На моих без пяти одиннадцать. Значит, через пять минут…
        Нас выстраивают перед входом. Инструктор еще раз повторяет программу: контрольный срок - трое суток; по пути могут быть ложные выходы, определить которые мы должны сами; для отдыха нужно выбирать круглые залы, чтобы не мешать прохождению других групп.
        - Все ясно?
        - Можно вопрос?
        Это командор, Володя Мовшович. Лишняя деталь прохождению не повредит.
        - Прохождение обязательно полной группой или допускаются потери?
        - Это все на ваше усмотрение. Можно проходить и в одиночку, но группой легче.
        - Время одиннадцать часов. Начинает прохождение экипаж Мовшовича, - прозвучал голос диспетчера.
        - Пошли, ребята, - заражаясь от нас волнением, напутствует блондин, и мы вступаем в узкий коридор. Оглядываюсь: массивная дверь бесшумно выдвигается из стены, закрывая за нами вход. Медленно меркнет свет…
        Догоняю ушедших товарищей. Пол полого опускается вниз. Впереди небольшая площадка, с которой в три стороны идут вниз ступени. На правой стороне нацарапано корявыми буквами: «Не ходи направо!» Спасибо, добрая душа! Значит, выбор сокращается до двух входов: прямо и налево.
        - Пошли налево, - кивнул в сторону входа командор. - Прямо - это слишком примитивное решение для лабиринта.
        Узкий туннель уводил все ниже и ниже и закончился крутыми ступенями винтовой лестницы. Отсюда - три коридора, разделенные тонкими переборками, вели в одном направлении и один под прямым углом уходил в сторону.
        - Принцип выхода из любого лабиринта - держаться одной стенки, - выпалил Сашка и покраснел от собственной смелости. - Раз пошли влево, надо теперь держаться левой стороны.
        - Этот вариант как раз и рассчитан на трое суток, пока не обойдешь весь лабиринт. Что скажешь, Интуиция?
        Командор любил навешивать на всех ярлыки. В сложных ситуациях, когда, казалось, испробованы все ходы задачи, я интуитивно нащупывал решение, и ребята уже привыкли полагаться на это мое качество. Я пожал плечами:
        - Моя интуиция молчит.
        - Ладно, тогда пошли в первый правый, - скомандовал Мовшович и двинулся по коридору. За ним последовали Сима Смолкин и Серега Самойлов. Мы с Сашкой замыкали группу. Других построений ширина коридора не позволяла. Если бы нам навстречу лопалась другая группа, одной из команд пришлось бы прижиматься к стенке, чтобы разминуться.
        Командор придерживался принципа левой стенки, и мы неизменно поворачивали в левое ответвление, а так как Мовшович постепенно прибавлял шагу, то мы, прилаживаясь к его темпу, скоро потеряли счет разветвлениям. В общем, это были сплошные коридоры с однообразными светильниками, установленными по обе стороны через равные промежутки. Ходы лабиринта то вытягивались длинными прямыми коридорами, то змеились зигзагами, иногда открывая новое ответвление. Возле одного из таких разветвлений командор остановился.
        - Может, нарушим разок правило? Пойдем по правому ходу.
        - Стоит ли? - засомневался Сима.
        - Тогда проголосуем, - решил Мовшович и поднял Руку.
        Мне тоже не хотелось идти в левое ответвление, и я поддержал его, но мы оказались в меньшинстве.
        - Ну что ж, - нехотя согласился он. - Пойдем, посмотрим, куда кривая выведет.
        Кривая закончилась через несколько поворотов тупиком с небольшим круглым залом. При желании здесь могли разместиться на отдых не больше десяти человек.
        - Так, - без всякого воодушевления оглядел зал командор. - На сегодня демократии хватит. Интуиция, пойдешь рядом со мной.
        Нам пришлось вернуться, и мы снова двинулись вдоль левой стены, пока ход не вывел нас на площадку, с которой мы начали свое путешествие.
        - Приехали, - хмыкнул Сима. - Пойдем по второму кругу.
        - Вертушка, - прокомментировал Саша. - В хороших лабиринтах их всегда достаточное количество.
        - Помолчи ты, знаток лабиринтов, - сердито сказал Мовшович. - Это по твоей милости мы отбарабанили такой круг. В лабиринте надо искать выход, а не принцип! Пошли!
        Командор, не раздумывая, ринулся в самый правый ход. Мы еле поспевали за ним. Теперь он ни с кем не советовался. Попав в тупик, Володя круто поворачивал и снова шагал впереди уверенно и ритмично, словно робот. Полтора часа гонки и мы снова на той же площадке.
        - Карусель какая-то! - вздохнул Сима.
        - Вторая вертушка, - подтвердил Саша. - Все-таки надо придерживаться какого-то принципа.
        - Принцип, - проворчал командор, но все же прислушался к голосу масс. Теперь мы двигались, выбирая правый ход из двух и средний при трех разветвлениях.
        Трудно сказать, сколько времени продолжался этот круг, но мы прилично выбились из сил, и даже, на мой взгляд, следовало отдохнуть. Серега на ходу пожевал галеты, которыми набил карманы в столовой сверх положенного рациона. Еле держался и Сашка, но командор был неумолим. Где-то на половине пути встретилось нам знакомое разветвление из трех ходов. Два из них мы уже обследовали: левый вел в тупик, средний на вертушку. Оставался правый. Может, он сулил перспективу? Поначалу так оно и казалось. Проход отвернул вправо, затем еще вправо, потом мы уже не считали повороты, а тупо шагали вслед за командором, пока не очутились в круглом зале. Сашка тотчас уселся на пол.
        - Встать! - скомандовал Мовшович. - Еще не время отдыха, - и процедил сквозь зубы: - Я же говорил, задумчивым кенгуру нечего делать в космосе.
        Это он уже переборщил. Никто его в конце концов не выбирал в командоры. Просто мы ему верили как более опытному, и он постепенно привык к нашему послушанию. Сашка нехотя поднялся, но тут же уселся Серега и, зло сощурив глаза, уставился на Мовшовича. Назревал маленький бунт.
        - Командор, - миролюбиво заговорил Сима, пытаясь предотвратить ненужное в нашем положении столкновение. - Мы все устали.
        - Хорошо, отдохнем, - Володя привычно поднес к глазам руку, чтобы взглянуть на часы. - Черт! Даже времени не знаешь! Ладно, отдыхаем на совесть, но долго засиживаться нельзя.
        - Залеживаться можно, - скинув рюкзак и блаженно вытягиваясь во весь рост на полу, заметил Сима.
        - Надо, пожалуй, и подкрепиться заодно, - предложил Серега.
        - Пожуй галетку, раз не терпится, - усмехнулся Мовшович. - Рекомендую всем не трогать рациона до конца дня. Поужинаем перед сном.
        - А кто знает, когда кончится этот день? - хмыкнул философски настроенный Сима.
        - У каждого из нас внутри биологические часы… - начал Сашка.
        - Которые показывают разное время, - тут же перебил Сима. - Ты сам откуда приехал?
        - Из Хабаровска.
        - Понятно. Если считать по приятному гудению наших ног, мы пробегали по этим коридорчикам часов пять, и по местному времени сейчас четыре, плюс семь. Значит, одиннадцать ночи по твоим биологическим. С Урала кто-нибудь есть? Это, пожалуй, ближе всего к местному времени.
        - Командор у нас москвич.
        - Тогда держать равнение на начальство, - Сима подмигнул Мовшовичу. - Как ему захочется баиньки, значит, наступила ночь.
        Отдыхали примерно с полчаса, и снова потянулись бесконечные зигзаги… В тот день мы все же обошли все закоулки левого крыла лабиринта и, поднявшись по лестнице, перешли к прямому ходу. Здесь, уткнувшись в первом левом ответвлении в тупик, мы завалились спать. Самое любопытное, что за весь день мы не столкнулись ни с одной группой, хотя на прохождение были направлены пятнадцать команд. Только один раз вроде донеслись голоса и послышались шаги…
        С утра все чувствовали вялость. Пожалуй, лишь Серега выглядел свежим, но уже к полудню он сильно сдал. Прямой ход оказался хитрее. Здесь было бесчисленное количество разветвлений, и мы то приближались, то удалялись от входа. Перекрестки здесь были похожи один на другой, и скоро мы потеряли всякое представление о том, где находимся…
        К вечеру второго дня наши биологические часы в один голос потребовали сытного обеда и сна. На Серегу Самойлова жалко было смотреть. Видимо, его организм отличался особой способностью сжигать поступающие калории, и если наши ноги отказывались повиноваться, то о нем и говорить не приходилось. Не знаю, на чем держался Мовшович, но он один сохранил силы и еще пытался уговорить нас, но, как оказалось, совершенно напрасно.
        - Это все ты, Кенгуру, со своим дурацким принципом, - сказал он с раздражением, злясь на то, что время неумолимо отсчитывает секунды, а мы как будто не замечаем этого и, может быть, мысленно уже примирились с поражением. - Этот лабиринт не обойдешь весь и за пять дней. Надо было больше полагаться на здравый смысл и интуицию!
        - Да-а ты все время нарушал э-этот при-инцип! - вдруг начал заикаться Сашка.
        - Как это нарушал? Мы последовательно проверяли все проходы слева направо!
        - А надо не проходы! Надо держаться левой стеньг.
        - И куда бы она тебя привела? Прямо к выходу? Постучать и попроситься - выпустите нас, мы не туда попали?
        - Зачем же к выходу? Надо, если уж вышли с первого раза с левого хода, миновать центральную площадку и продолжать держаться левой стены.
        - И тогда мы бы попали в правое крыло лабиринта, где кто-то побывал до нас и убедился, что там делать нечего!
        - А ты уверен, что они не допустили ошибки?
        - Пошел, ты, умник! Все! Отдых кончился! Командор поднялся и обвел нас сердитым взглядом.
        - Ну!
        Самойлов, выдержавший, к нашему удивлению, дневную голодовку и даже не прикоснувшийся к выданным продуктам, жалко улыбнулся.
        - Володенька, я не говорю о сне, но надо хотя бы пообедать!
        Командор позеленел. Он схватил свой рюкзак и вытряхнул перед Серегой весь свой оставшийся рацион.
        - На! Жри! Ненасытная прорва! Из-за таких слюнтяев и я могу провалиться в этом чертовом лабиринте! Мы все окаменели. Только Саша, этот Задумчивый
        Кенгуру, поднялся и, спокойно собрав с пола консервные банки и пакеты, сложил их в рюкзак, завязал его и протянул командору.
        - Иди один. Да, мы слабее тебя и можем не выдержать испытания… Зачем тебе страдать из-за нас?
        - Иди, командор. После всего, что здесь произошло, нам не очень хочется тебя видеть, - подтвердил Сима.
        - Пойдем, Интуиция! Вдвоем мы пробьемся.
        - Нет, Володя. Будь что будет, но я не могу оставить ребят.
        - По-твоему, я вас бросаю?
        - Ты - совсем другое дело. Ты сильнее и пробьешься в одиночку.
        Мовшович закинул за спину рюкзак и скрылся в проходе.
        - Вот теперь можно спокойно пообедать, - улыбнулся Сима.
        - И поспать, - добавил Серега. - Знаете, ребята, я как-то здорово сдал. Мне, наверное, следует остаться здесь и терпеливо ждать конца третьих суток.
        - Не глупи, - заявил Сашка. - Нам с самого начала нечего было устраивать эту гонку. Силы надо расходовать равномерно. Да и работать нужно не только ногами, но и головой, а нам остановиться некогда было, не то что поразмыслить! Ты, конечно, сам виноват. Надо было развивать не столько силу, сколько выносливость. У меня товарищ… Он штангой занимался. Выкладывался до предела. Тот тоже. Вовремя не поест и становится слабей цыпленка. Так и у тебя. Давайте, действительно, пообедаем, поспим и тогда будем решать, что делать дальше.
        Проснувшись, Серега заглянул в свой рюкзак, прикидывая, чем из остатков рациона можно подкрепиться, чтобы из-за своей слабости не задерживать нас, и обнаружил банку концентрированного молока.
        - Ребята! Это нечестно! Что это вы еще выдумали! Признавайтесь, кто?
        - Ну я, - спокойно откликнулся Сашка. - Тебе позавтракать надо. Иначе не потянешь. А я могу. Мне надо меньше, и я выносливей. Попил водички…
        Он потряс термос и ощутил легкий толчок жидкости на самом донышке.
        - Ребята, а ведь воду тоже, наверное, надо экономить? - произнес он растерянно.
        - Давайте по одной банке молока на двоих. Это заменит нам и завтрак, и воду, - предложил Сима.
        Предложение одобрили. Серега аккуратно проколол в банках по две дырки.
        - Удобно и гигиенично, - провозгласил он. - Каждый прикладывается к своей, персональной дырке!
        Эта персональная дырка почему-то привела всех в шутливое настроение. Сашка предложил организовать клуб под таким названием.
        - Звучит, - смакуя новое словосочетание, сказал Сима. - Особенно, если она окажется черной дырой.
        - Вылетим мы с ней в надпространство.
        - Зачем же в надпространство? Просто вылетим! Это напоминание о возможном конце нашего блуждания по лабиринту отрезвило, но только на мгновение.
        - По-моему, нам пора, - озабоченно, но явно невпопад оказал Серега.
        Взрыв хохота потряс лабиринт и, если где-нибудь поблизости спала другая группа, она непременно должна была проснуться, несмотря на то, что стены лабиринта оказались покрытыми мягким звукопоглощающим пластиком. Вдоволь посмеявшись, мы собрали свои пожитки и двинулись до ближайшей развилки. Честно говоря, мне надоело это блуждание, кроме того, оно мне казалось бессмысленным, и я поспешил высказаться.
        - Командор прав. В центральной части лабиринта выхода нет. Это действительно примитивно.
        - Ты в этом уверен?
        - Интуиция…
        - Но ведь левый ход мы исследовали полностью!
        - Зато даже не попытались сунуться в правый!
        - Но ведь там ребята написали…
        - Во-первых не написали, а нацарапали, - я возражал больше для порядка, чем из желания спорить, - а во-вторых, и тут уже прав Саша, ты гарантируешь, что эти самые доброжелатели не ошиблись?
        Сима даже не посчитал нужным возразить на такие шаткие доводы. Я понимал, что он прав, иначе зачем этим ребятам нужно было царапать стены. И тут меня осенило!
        - Какие же мы ослы!
        - Говори о себе в единственном числе, - съязвил Смолкин.
        - Брось, Симочка. Мы же здесь все свои, - миролюбиво заметил Сашка.
        - Спасибо, удружил. Сам, однако, предпочитаешь скрываться под вывеской кенгуру. Удобнее, правда?
        - Трепачи! - безнадежным голосом произнес Серега. - У человека один раз в жизни проблеснуло, а вы не даете ему высказаться.
        - Эпидемия какая-то! - оторопел Сима от такого бесцеремонного вторжения в сферы, где он привык считать себя недосягаемым. - Можно подумать, что все окончили школу злословия с английским уклоном. Ну давай, пророк! Что ты там надумал? Или тоже горишь желанием присоединиться к этому непрофессиональному балагану?
        Я мотнул головой, отвергая беспочвенные обвинения, и в отместку решил устроить ему экзамен на сообразительность.
        - Саша! У меня к тебе один вопрос. Почему, убедившись в бесплодности левого хода, ты не оповестил об этом идущую вслед публику?
        Саша задумчиво выпятил губу и вдруг заулыбался.
        - Миша! Это дивная и весьма логичная мысль. Поздравляю!
        Мы с чувством пожали друг другу руки. Серега посмотрел на нас с подозрением, Смолкин напряг все свои мыслительные способности, но ничего не придумал и сдался, скрывая свою досаду за ширмой вычурной остроты.
        - Может, вы объясните нам, непосвященным, как поймать дюжину чертей, сидящих на острие иголки?
        - Почему ты не нацарапал: «Не ходи налево», когда убедился, что там делать нечего? - приступил к перекрестному допросу Саша.
        - Это нечестно! - горячо возразил Сима.
        - А ты?
        - Неудобно как-то. - Серега кашлянул в кулак. - Портить стены…
        - Выходит, вы одни такие хорошо воспитанные, а другие могут! На нашу простоту и рассчитана ловушка!
        - Ты думаешь - они сами?
        - Еще как! До чего же тонко придумано! Отвлекающий маневр, чтобы все ходы обошли. Теперь самое главное - быстро выбраться отсюда.
        Но как мы ни старались, центральный ход не выпускал нас из своих объятий. После долгих блужданий мы снова попали в тупик, хотя и несколько необычный. Он заканчивался не круглым залом. Просто коридор срезался стеной, неподалеку от которой кто-то лежал на полу в таком же сером, как у нас, комбинезоне. Мы подошли поближе, и я узнал льняные волосы Майки. Она лежала ничком и, похоже, даже не дышала.
        - Может, обморок? - предположил Серега. У меня все похолодело. Я опустился перед ней на колени и осторожно протянул руку. Стоило дотронуться, как она тут же встрепенулась.
        - Привет, мальчики! Так я и знала, что на меня кто-нибудь наткнется. Скучно бродить одной. А где ваш командор?
        Мы объяснили.
        - Не беда, - отмахнулась Майка. - Он еще приползет к вам на коленях и будет просить принять в рядовые. Э! Э! Ты куда? Там рассеиватель!
        Это она Симе, который из любопытства решил обследовать необычный тупичок, но, услышав ее предупреждающий окрик, поспешно ретировался.
        - Это что еще за зверь? Мы с ним не встречались.
        - Оно и видно. Иначе вам бы уже вместе не собраться! Нас вот занесло. Пока размышляли, отдыхать или идти обратно, вдруг выдвинулись переборки и разделили нас на одиночные камеры. Потом пол ушел из-под ног, и я очутилась здесь, а мои коллеги, как я понимаю, на другом этаже.
        - Только этого еще не хватало, - проворчал Серега. - Обшарить один этаж, а потом выясняется, что есть еще другой.
        - Ой, ребята! Как же я рада, что вы меня нашли! Есть хотите? У меня больше половины рациона. Мы переглянулись.
        - Спасибо, Майечка! У нас один голодающий, - Сашка кивнул на Серегу и облизнул пересохшие губы. - Вот если бы водички!
        - Пожалуйста. Полный термос!
        - Ты совсем не пила?
        Майка с недоумением оглядела наши изумленные физиономии.
        - Узнаю практичность мужчин! Мальчики! В каждом туалете кроме унитаза есть бачок.
        - Но там же техническая вода!
        - А зачем у вас аптечка и дезинфицирующие средства? Вы рассчитывали вступить здесь в борьбу с эпидемией?
        Бороться с эпидемией мы не собирались и в первом же попавшемся тупике беззастенчиво наполнили свои термосы до отказа. Жизнь становилась вполне сносной. Даже Серега, которого Майка слегка подкормила, приобрел вполне цветущий вид. Рано или поздно все имеет свой конец. Один из переходов вывел нас к лестнице, и мы поднялись на площадку, с которой начинали исследование лабиринта. Честно, когда мы оказались перед правым входом, уверенность в правильности моей гипотезы заметно поубавилась. Мы сосредоточенно изучали нацарапанные буквы, пытаясь по начертаниям определить их истинное назначение, но не смогли найти в них ничего подозрительного…
        - А у нас такая надпись была перед левым входом, - удивилась Майя.
        - И вы сразу пошли направо?
        - Естественно…
        - До чего же стереотипно человеческое мышление, - облегченно вздохнул Сашка и, как бы принимая на себя ответственность, шагнул в правое ответвление. Спустившись по ступенькам вниз, он остановился у развилки.
        - Ну, Миша, ты у нас везучий. Мы потеряли много времени, чтобы использовать правило одной стенки. Иди вперед и сворачивай туда, куда тебе подскажет интуиция.
        И я пошел. Это было, как полет в невесомости. Часа два мы шли без передышки и ни разу не нарывались на тупик или замкнутое кольцо, которое бы откидывало нас на исходные рубежи. Когда наступил предел нашим силам, решили сделать привал. Остановились у развилки. Сима, который давно уже мечтал о тупичке, тотчас рванулся направо. Минут через десять он вернулся совершенно преображенный.
        - Ребята! Там выход!
        Мы только разложили остатки провизии, собираясь прикончить ее перед последним, как нам показалось, рывком, но, забыв про еду и усталость, повскакали и помчались за ним следом.
        Это было волнующее зрелище: широкая поляна, освещенная солнцем, белые березки и свежий, некондиционированный воздух!
        - Ну вот и вышли, - улыбнулся Серега. - А я думал - не выдержу! Было бы обидно, хотя я уже понял, что в исследователи космоса не гожусь.
        - Ребята! Выход ложный! - заявил Сашка.
        - Брось ты! Вот тут написано: «Для вызова транспорта снять с руки личный знак», - горячо возразил Смолкин.
        - Ты уж дочитывай до конца! «Дверь задраить». То есть капитулировать! Я думаю, что у основного выхода нас должны встречать.
        - С музыкой и цветами! - не удержался от иронии Сима.
        - И потом, - не обратив ни малейшего внимания на его язвительную реплику, гнул свое Саша. - Мы не использовали еще автономный дыхательный аппарат. Уверен, что на главном выходе он нам понадобится.
        В его суждении была логика и здравый смысл, и я немедленно принял его сторону, но убедить Смолкина оказалось непросто. Пока мы изощрялись в логике, Серега вернулся к развилке и забрал свое снаряжение. В пылу полемического задора мы не заметили его ухода и готовы были охрипнуть, но отстоять свою точку зрения, если бы Сергей не охладил наш пыл. Он протянул нашему основному оппоненту руку.
        - Ты чего? - оторопел Сима.
        - Все, ребята. Я ухожу. Не хочу быть обузой. Спасибо, но пора и честь знать. Тем более, все решено.
        С этими словами он снял со своей руки личный прибор. Освещавший стрелку и циферблат огонек погас.
        - Давайте прощаться, пока не прибыл транспорт. Обедали в грустном молчании. Оставленные им остатки своего рациона как-то по-особому тронули нас.
        - Все-таки зря он так, - вздохнул Сима. - Космонавт из него бы получился.
        - Не думаю, - Сашка бережно вытряхнул на ладонь осколки галет, отправил их в рот и, запив глотком воды, продолжал: В детстве я читал рассказ… Еще о тех временах, когда существовала нетронутая, первозданная тайга в Якутии. Там описывается, как отряд геологов открыл первые алмазы, но у них перевернулась лодка и осталось мало провизии. И вот самые слабые уходили, чтобы их товарищам хватило пищи и они могли донести открытие. Хороший рассказ, но я думаю, слабым надо уходить вовремя. Еще до выбора профессии…
        Может, на меня подействовал уход Сергея, может, рассказ Сашки, только моя интуиция иссякла, и мы попадали из одной карусели в другую. Перед каждой новой попыткой Сашка смотрел на меня грустными усталыми глазами и просил:
        - Миша, ну сосредоточься, пожалуйста! Я сосредоточивался, но былой уверенности не было, и при очередной попытке мы попадали в тупик.
        - Передохнем, - сказал Сашка.
        - Мальчики, можно я немного подремлю, - робко попросила Майка. - Я сегодня мало спала.
        - Давай, - разрешил Сима. - Миша, тебе бы тоже не мешало. Что-то твой компас забарахлил.
        Я прилег на бок и мгновенно уснул. Для меня вообще сон-лучшее средство от всех болезней. И что интересно: чем хуже я себя чувствую, тем больше сплю. Но когда нужно, я могу проснуться в любое время, хоть на часы не смотри! На этот раз я приказал себе спать, пока не отдохну, и все-таки проснулся первым. Мне показалось, что послышался шорох, и я открыл глаза… А может быть, действительно, кто-нибудь пошевелился. Оглядев безмятежные лица своих друзей, я с минуту колебался: будить или не будить. Это была четвертая ночь по нашим биологическим часам. Все шансы выбраться из лабиринта в срок утеряны, и, вероятно, следовало дать всем возможность отдохнуть как следует, но, не знаю почему, в нас жила уверенность, что мы еще можем дотянуть до выхода в последнюю минуту, и эта уверенность пересилила жалость. Едва я тронул Сашу за плечо, он сел и, поморгав глазами, потянул за ногу Симу. Тот невнятно замычал и, дрыгнув ногой, подтянул ее к животу. Пришлось применить более действенное средство: слегка плеснуть на лицо водички.
        - Ну, чего вы? - недовольно заворчал он и открыл глаза. Созерцание круглого зала взбодрило его. Он потянулся, отгоняя сон.
        - Немного не добрал. Зато мне снилось домашнее жаркое с маринованными огурчиками.
        Напоминание о еде было некстати. У меня рот наполнился слюной.
        - Попей водички, раз поел солененького, - посоветовал я и, подавая пример, сам потянулся за термосом.
        Наглотавшись воды и сбив ощущение голода, я подошел к Майе. Она спала, подложив ладошку под щеку, и смешно посапывала носом. Не знаю почему, но меня именно эта деталь окончательно примирила с ее внешностью и, пожалуй, сблизила, что ли… Я наклонился к ней и тихо сказал:
        - Майечка, вставай!
        Она открыла глаза и улыбнулась.
        - Ой, как хорошо я поспала!
        Майя протянула мне руки, и я помог ей подняться.
        - Пора, ребята! - напомнил Сашка.
        Было и в самом деле пора. Я поднял полупустой рюкзак Майи, она продела руки сквозь ремни и на секунду задержала на мне взгляд. Могу поклясться, что не одну благодарность за внимание выражали ее большие синие глаза. Нет, эта синева завораживала, и я поторопился занять свое место впереди группы. На первом же тройном разветвлении я свернул уверенно налево, и через несколько минут мы оказались в прямоугольном зале. Половину его занимал бассейн, но ни одного выхода из зала не оказалось.
        - Переспал, - хмыкнул Сима.
        Саша посмотрел на меня вопросительно, и я буквально увидел, как тень недоверия начала проявляться на его лице.
        - Мальчики, надо обследовать бассейн, - предложила Майя.
        Лицо Саши прояснилось, теперь он с интересом поглядел на Симу, и тот поспешно, пожалуй, даже слишком поспешно, стал вытаскивать из рюкзака автономный дыхательный аппарат. Загерметизировав костюм, он надел маску и погрузился в бассейн. Минуты через две он вынырнул в левом углу, и, махнув нам рукой, снова погрузился под воду. Не теряя времени, мы быстро приладили аппараты и друг за другом попрыгали в бассейн…
        В воде было сумеречно, в левом углу темнел сводчатый туннель. Подплыл Сима и, кивнув головой в сторону входа, занял положение ведущего. Туннель был узкий, плыть можно было только по одному, друг за дружкой. Становилось все темнее, только впереди вспыхивали какие-то красные отблески. Ближе к выходу красноватые вспышки становились ярче. Выбравшись из туннеля и вынырнув на поверхность, мы увидели такой же зал, на длинной стене которого вспыхивало красное табло: «Опасно! Дыхательные маски не снимать!». Оно высвечивало три темных выхода…
        Меня прямо потянуло к выходу с правой стороны, но коридор был абсолютно темен и, едва мы завернули за угол, пришлось пробираться на ощупь. Правой рукой я касался стены и продвигался довольно свободно, все время отрываясь от идущего сзади Саши. Я вообще в темноте чувствую себя довольно уверенно, может, потому, что много занимался фотографией и привык на ощупь заряжать кассеты и передвигаться в темной лаборатории. На повороте я ожидал товарищей, и почти каждый раз Саша натыкался на меня, что-то невнятно мычал сквозь маску, может, бормотал извинения, это на него похоже. Мне такое подталкивание быстро надоело. Я взял его за руку и потащил за собой, пока после нескольких поворотов мы не уткнулись в глухую стену. Саша похлопал меня по плечу, одновременно успокаивая и призывая к вниманию. Ощупывая стены, я наткнулся на выключатель. Вспыхнул свет, и вдруг глухая стена в конце прохода поползла в сторону, открывая небольшую камеру. Осмотревшись, мы увидели красную кнопку. Сима поднял и опустил руку, показывая движение наверх; Саша отрицательно помотал головой и показал на кнопку, призывая меня нажать на
нее. Я придавил, и сразу пошла дверь… Когда камера полностью изолировалась, мы почувствовали, что от перемены давления заложило уши. Саша заулыбался и показал на стену за нашей спиной. Мы обернулись. На стене сияла красная надпись: «После прохода шлюзовой камеры дыхательные аппараты разрешается снять». Вскоре давление выровнялось, и противоположная дверь поползла в стену.
        - Ну, ребята, - заговорил Сашка, едва мы сняли маски, - думаю, мы почти у цели. Вперед!
        Едва мы миновали развилок, как почувствовали прохладу. Еще один зигзаг - и мы вышли из лабиринта… На улице была ночь. Прямо от выхода через сквер тянулась освещенная асфальтовая аллея, а дальше, за деревьями, виднелось темное здание с большими окнами, залитыми серебристым светом люминесцентных ламп.
        - Внимание! Из лабиринта вышла первая группа, ведомая Михаилом Субботиным, - раздался усиленный динамиком голос. - Группа вышла досрочно. Дежурному встретить курсантов и проводить к месту отдыха.
        И только тут мы осознали, что лабиринт остался позади, что мы не только выдержали испытание, но сделали это досрочно.
        - Ура! - истошным голосом завопил Смолкин, и мы нестройно подхватили победный клич.
        Подошел знакомый нам высокий старшекурсник, готовивший нас к путешествию.
        - Ого! Да это моя группа! Ну, молодцы! Запомните, то, что вы первыми вышли из лабиринта, вам зачтется, и вы будете пользоваться некоторыми привилегиями. Вам, например, будут поручаться наиболее трудные задачи, первыми в течение года вы будете проходить все испытания. Ну, а дальнейшее будет зависеть от вас, если сохраните лидерство… Ну что, пойдем. Пора вам и отдохнуть.
        - Можно вопрос?
        - Вы еще в состоянии задавать вопросы? Саша смущенно потупился.
        - Ну, пожалуйста. Сколько угодно.
        - А Сережа Самойлов… Он будет отчислен?
        - Да. Кстати, он сам попросил об этом. Думаю, Самойлов поступил правильно. Ему предоставлено право поступления в любое учебное заведение вне конкурса.
        - А наш командор вышел?
        - Владимир Мовшович снят с прохождения лабиринта.
        - Почему?
        - Не догадываетесь?
        - Нет.
        - За отсутствие выдержки и резко выраженный индивидуализм. Еще вопросы?
        - Здесь объявили, что мы вышли досрочно. Может, я что-то не понял… - Сима потер подбородок. - По нашим расчетам, начались четвертые сутки.
        Блондин улыбнулся и взглянул на часы.
        - У вас еще в запасе двенадцать часов. Просто от усталости вы чаще спали.
        - А если они, - Майя кивнула в сторону выхода, - придут позже назначенного срока, их снимут?
        - Нет, лабиринт - это комплекс проверки прежде всего духовной стойкости, ну и, конечно, физических возможностей. Всех, кто пройдет лабиринт, независимо от срока, зачислят в институт, только, разумеется, с разными баллами. Тех, кто откажется от борьбы, снимут с прохождения. В прошлом году парень выбрался на десятые сутки. Ползком. Он оказался в группе самым слабым физически, и его бросили. Группу сняли, а он учится. Сейчас поздоровел, не узнать! Еще вопросы?
        - Нет. А вот посмотреть, хоть краешком глаза, какой он, лабиринт, можно? Хотя бы на плане.
        Старшекурсник с уважением посмотрел на Майку.
        - Ну и ну! Вы будто с прогулки, а не из лабиринта. Будь по-вашему. Все равно вам надо забрать часы и сдать приборы, хотя это обычно делается после отдыха.
        Старшекурсник вынул из кармана транзистор.
        - Старшему диспетчеру лабиринта. Группа Михаила Субботина просит разрешения ознакомиться с лабиринтом.
        - Не уходились еще? Проводи в диспетчерскую. Разрешаю, как первым.
        Блондин подмигнул нам и, открыв боковую дверь, пригласил нас широким жестом.
        - Прошу.
        Старший диспетчер, пожилой седоватый мужчина, поднялся из-за пульта к нам навстречу и каждому пожал руку.
        - Ну, герои, какой этаж показать?
        - Наш, наверное, - сказала Майка неуверенно.
        - Там почти никого не осталось. Вы ушли. Одна группа рассеялась по этажам. Вообще ваш этаж самый коварный, пожалуй.
        Диспетчер вернулся к пульту.
        - Давайте я покажу вам третий. Там сложилась любопытная ситуация.
        Он включил большой экран, и на нем ясно проступили сложные зигзагообразные контуры ходов. По двум вертушкам навстречу друг другу двигались по пять огоньков.
        - Хорошие группы, дружные, - вздохнул старший диспетчер, - но они не должны встречаться, иначе произойдет обмен информацией, и это облегчит им прохождение. Придется одну направить по ложному пути, а какую - трудно выбрать. Обе хорошие.
        Он еще раз вздохнул и нажал клавишу. Одна из вертушек замкнулась и теперь группа шла по кругу, не подозревая о такой возможности лабиринта.
        - Это и нас вы так морочили в центральном проходе? - догадался Сима.
        - Было дело, - засмеялся старший. - Ну, насмотрелись?
        - А близко к выходу есть кто-нибудь?
        - На пятом. Проходят бассейн.
        Он переключил программу. На экране возник узор ходов пятого этажа. Огоньки от зала медленно продвигались по правому проходу.
        - Сейчас попадут в шлюз, - прокомментировал Смолкин.
        - Нет, на пятом шлюз в центральном рукаве, а правый, увы, отбросит их на половину дистанции. Им придется начинать сначала.
        - Внимание, старшему диспетчеру! На четвертом, в секторе двенадцать, драка!
        Диспетчер мгновенно переключился на нужный сектор, и на экране в замедленном темпе поплыли кадры. Один из курсантов от удара опрокинулся на спину и теперь с гневным лицом поднимался навстречу обидчику, на руках которого повисли двое курсантов. Старший диспетчер нажал на клавишу, и переборка разделила драчунов. Диспетчер повернулся к нам. Лицо его было сосредоточенно и серьезно.
        - Идите, ребята. У нас ЧП!
        Мы на цыпочках выбрались из центрального поста. Нас ждали вкусный обильный ужин и мягкие постели…
        ПОЛИГОН НЕОЖИДАННОСТЕЙ
        С первого взгляда комната напоминала оранжерею: с потолка свисали ветки актинидии и даурского лимонника, на окнах пламенели крупные чашевидные лилии Тунберга, синели примулы, загадочно покачивались пониклые нежно-лиловые звездочки фуксий, и в это буйство цветов и зелени вплетались пятна белых и розовых цикламенов. Впечатление еще более усиливалось от тонкого, но острого аромата, напоминающего запах духов «Белая лилия», входящих в моду нынешней весной. Саша так сначала и подумал, но, принюхавшись, убедился, что запах исходит от цветочной горки у окна. Он подошел поближе. На краю горки, залитой лучами весеннего солнца, приютилось неизвестное ему растение. От корневища росли округлые ребристые листья, а из гущи выбилась стрелка с крупными белыми, чем-то напоминающими нарциссы, цветами. От них и исходил беспокоящий запах…
        Саша вернулся к столу. Майя что-то задерживалась. Хотя и приятно сидеть в этой, похожей на зимний сад, комнате, но все-таки неловко. Его перехватила и затащила сюда Светлана Мороз. Пообещав, что Майя должна прийти минут через десять, она убежала, но прошло уже, по крайней мере, полчаса, а Гончарова позволяла себе задерживаться, хотя прекрасно знала, что ее ждут. И вот сиди тут один в девичьей комнате общежития… Чего проще было связаться по внутреннему видеофону! Правда, если разговор серьезный и длинный, есть вероятность, что ктонибудь, выйдя на их код, вступит в разговор на правах знакомого, и просить его отключиться не всегда удобно. Зачем он ей все-таки понадобился? Добро бы еще на его месте был Миша Субботин. Это понятно: у них с Майкой личные симпатии еще со времени поступления в институт и, как любит говорить их общий друг Сима Смолкин, если люди глупеют, глядя друг на друга, то это надолго… Впрочем, всех их связывала дружба с тех самых времен, когда они, вчерашние школьники, держали строгий экзамен на право быть зачисленными в Институт космонавтики, с тех пор, когда они проводили групповые
испытания под водительством славного командора Володи Мовшовича. Только славного ли? Это все пышная фразеология Смолкина. Сначала действительно он показался отличным парнем, но лабиринт с любого снимает шелуху и обнажает самое ядрышко человеческой сущности. Тогда-то он и развернулся…
        Саша поморщился. Ему и сейчас было неприятно вспоминать давнюю стычку. Только из боязни, что он не успеет пройти в срок лабиринт, Мовшович оставил своих более слабых товарищей и ушел один. А чтобы все выглядело естественно, он спровоцировал ссору. Поссорился и ушел… Его сняли с прохождения и отчислили из института. Много позднее, осмыслив его отношение в группе к каждому, они поняли, что командор использовал их лишь для утверждения собственного авторитета…
        Тогда, в лабиринте, к ним присоединилась Майка. Точнее, они ее нашли спящей, усталой от блуждания по переходам, но не потерявшей бодрости и уверенности, так необходимой им после ухода командора. Майка и раньше была неравнодушна к их группе и вошла естественно, будто дружила с ними с детства. А вот другие не приживаются. Каждый семестр на групповые испытания в команду включали пятого, и это их почему-то нервировало. Они проходили испытания неровно: иногда, к удивлению всех, набирали немыслимое количество призовых очков, но чаще едва укладывались в срок. На третьем курсе они с треском провалились. Вызывали к директору, разбирались на ученом совете, и тогда Сима нахально заявил, что они не прошли групповых испытаний только потому, что им мешал пятый. Обвинение было слишком серьезным, так как, зная силу их четверки, слабых не включали, но, возможно, в этом была одна психологическая тонкость: к группе обычно присоединяли тех, кто не вошел в другие пятерки. Но если он не мог ужиться со своими, то тем более не удерживался у них. Директор обвинил группу в зазнайстве, Левке Романову предложили задачу
повышенной сложности, с которой он легко справился, а остальным пришлось вчетвером тянуть за пятерых. Только на сплоченности и выехали. Своеобразие группы давно стало притчей. Если на первом курсе они не выделялись своей индивидуальностью, то на втором все оказались на разных факультетах. Конечно, составлять экипаж по такому принципу было легче, но всех поразило такое несходство в профессиях при такой дружбе, общности вкусов, монолитности группы. Правда, среди них не оказалось ни одного космонавта, а именно он по положению и должен был возглавлять экипаж… Может, потому, что пятый всегда был командором и пытался заставить работать группу по своему уставу, и происходили срывы. К счастью, на четвертом курсе космонавты, в связи со специализацией, образовали собственные группы, а экипажи экспедиционных факультетов формировали по прежнему принципу - по одному специалисту с факультета, и можно было надеяться хоть на этот раз поработать своей группой. Майка была ярко выраженным космобиологом, и, конечно, все это великолепие комнатного сада - дело ее рук. Миша рассказывал, что это увлечение спасло их группу от
расформирования, так как ее комната была предметом паломничества не только курсантов биофака, но и разного начальства, начиная от директора и кончая начальником космоцентра. Когда директор узнал, что Майка из этой самой разнесчастной группы, он вызвал ее к себе, и они беседовали часа полтора. С тех пор группу оставили в покое и перестали с ней экспериментировать.
        - Прости, Саша! Заставила тебя ждать. Размышляя о своих друзьях, Макаров не услышал, как вошла Майя.
        - Давно тут?
        - Час двадцать, - сказал он и взглянул на часы. Все знали, что Саша еще с лабиринта завел привычку определять время на глазок, а уж потом смотреть на часы.
        - Так уж и час двадцать, - поддержала Майя традицию друзей деланным скептицизмом помогать Александру вырабатывать полезную привычку.
        - Час семнадцать, - поправился Макаров. - Ну, говори, зачем я тебе понадобился?
        - Не ты, Сашенька, не ты!
        - Ну, знаешь ли!
        - Просто кто-нибудь из наших, - она улыбнулась, видя как у Макарова от возмущения начинается медленное покраснение лица. - Есть важные новости!
        - О практике?
        - Ты, как всегда, проницателен. Именно о практике. Есть четыре места на Луну.
        - Нас не возьмут.
        - Почему?
        - Слишком одиозная группа. Чего стоит один разбор на ученом совете.
        - Отбор кандидатов - по личным баллам.
        - По личным еще можно потянуть.
        - Один кандидат уже утвержден.
        - Ты?
        - Ага.
        - Поздравляю. Сима всегда говорил, что ты далеко пойдешь. Остановки: Луна, далее везде!
        - Нахватались у Симочки доморощенных острот! Говорю же, баллов нам не занимать. Главное не это! Алферов предложил после отбора кандидатов групповое испытание на полигоне в условиях, приближенных к Луне.
        - Понятно. Вот тут мы и сядем.
        - Саша! Откуда такой пессимизм? Ведь в команде на этот раз будет только четверо!
        - Именно, а я бы предпочел, чтоб было трое. Опять кого-нибудь подсунут.
        - Почему подсунут? Нас же четверо!
        - Не понимаю. Тебе-то зачем рисковать?
        - Сашенька! Неужели неясно? Групповые испытания проходят все. Я утверждена как кандидат - не более! Правда, мне предоставили право выбора группы.
        - Так поищи экипаж поудачливее! Майя покачала головой.
        - На профессиональную практику нас пошлют по разным местам, и только на Луне мы можем быть вместе. И хватит об этом. Я ведь могу и обидеться!
        Час спустя друзья сидели в институтском сквере. Ждали Симу Смолкина. У него оставался последний экзамен по теории вождения. Сима водил любые наземные транспортные средства, и никто не сомневался в успехе. Прикидывали вероятных соперников. Наиболее реально претендовал на путевки слаженный экипаж Сергея Самохвалова. Они имели в сумме шестьдесят два балла. По шестьдесят одному оказалось у четырех команд. Учитывая, что отбирать будут лучших, можно составить еще три-четыре группы с таким же количеством баллов. У Майи за семестр набралось семнадцать баллов, у Саши - шестнадцать, у Миши Субботина - пятнадцать.
        - Если Сима сдаст даже на четвертак, мы сравняемся с Самохваловым, - закончил расчеты Саша Макаров, - а проходной, скорее всего, шестьдесят.
        - Не очень утешительно, - охладил его пыл Субботин. - Самохваловцы на групповых всегда набирают два-три призовых балла.
        - Мальчики! Пошли бы узнали, как он там, - с беспокойством сказала Майя. - Посчитать успеете.
        Миша отправился к зданию института. Экзаменационные автоматы располагались на первом этаже. В зале могли готовиться одновременно не более десяти студентов. Экзаменующийся подходил к автомату, запрограммированному в пределах курса, получал белую карточку с вопросами. В углу карточки тут же воспроизводилась электрография студента. Электрография служила для опознания отвечающего, что исключало возможность подмены карточки или сдачу экзамена за товарища. Карточку полагалось заполнить за десять минут. Ответы наносились графически или в двоичной системе: «да» или «нет». Если студент правильно отвечал на все вопросы за пять минут, он получал дополнительный балл, если же хотя бы один ответ оказывался неверным, - выбрасывалась зеленая карточка, и экзамен начинался снова. Три неверных ответа означали переэкзаменовку.
        Когда Субботин заглянул в окно, Сима трудился над зеленой карточкой и, видимо, находился в сильном цейтноте, так как беспрерывно поглядывал на часы. Миша решил подождать результата поединка человека с машиной. Помочь другу он ничем не мог: теорию вождения наземного транспорта на геологическом не проходили, только практику вождения, да если бы и смог, на это просто не хватило бы времени, так же, впрочем, как и на шпаргалки. Жесткий график заполнения карточки не позволял отвлекаться ни на секунду. Находчивые студенты ухитрялись изготовлять шпаргалки в виде перфокарт, по которым ответ на любой вопрос находился почти мгновенно, но пока изучался вопрос по шпаргалке, пока переносился на карточку, уходили невосполнимые секунды, и один-два пункта оставались без ответа. После провалов на первом курсе никто больше не рисковал, а спрашивать у товарища - значило отбирать у него ту самую минуту, которая отведена на каждый вопрос, не говоря уже о том, что чуткий электронный экзаменатор слышал самый тихий шепот, определял по тембру голос нарушителя тишины и предупреждал, что при повторном замечании будет
предложена зеленая карточка, что грозило потерей одного балла. Словом, набив шишки на первых экзаменах, студенты уяснили, что с безжалостным автоматом шутки плохи.
        - Ну, скорее же! - мысленно подгонял друга Михаил, и, будто подчиняясь его команде, тот поднялся, не отрывая глаз от карточки.
        - Студент Смолкин Серафим Юрьевич. Вы просрочили время. Вам выдается красная карточка.
        - Протестую! - закричал Сима. - У меня ответ готов.
        - Протест отклоняется как немотивированный, - сухо проговорил автомат.
        - Да ведь вторая карточка! Нервы взвинчены, поминутно на часы смотришь. За это время можно десять раз сдать карточку.
        - Сдайте карточку.
        Сима опрометью бросился к автомату и мгновенно втолкнул ее в щель.
        - Продемонстрируйте отвлечение с часами. Смолкин, приободрившись, взглянул на часы, выдержал небольшую паузу и с надеждой посмотрел на электронного судью.
        - Протест отклоняется! За время отвлечения сдать десять раз карточку нельзя.
        - Тьфу ты! - рассердился Серафим. - Это ведь фигурально так говорят - десять раз. Такая идиома. На самом деле никто не собирается так делать. Это гипербола, литературная вольность. Неужели непонятно?
        - С автоматом положено разговаривать точным языком. За нарушение пункта три правил студенту Смолкину Серафиму Юрьевичу делается замечание. Вызываю профессора Казаринова Петра Егоровича.
        Через полминуты на экране видеосвязи возникло лицо кибернетика Казаринова. Он вопросительно взглянул на Смолкина, и так как тот безмолвствовал, обратился к роботу.
        - Я слушаю.
        - Объясните, как можно истолковать фразу «за это время можно десять раз сдать карточку».
        Профессор усмехнулся. По молчаливости Серафима он догадался, что тот допустил такое вольное выражение, понятое автоматом буквально.
        - Это означает достаточный промежуток времени, чтобы сдать карточку.
        - Один раз?
        - Да.
        - Благодарю за разъяснение.
        Робот-экзаменатор выключил связь с профессором и замигал разноцветными огнями, а Сима переминался с ноги на ногу от нетерпения, ожидая, какое решение примет автомат. Робот методически перебирал все похожие случаи, но со стороны казалось, что он размышляет.
        - Протест принят. Один ответ неверный. Получите красную карточку.
        Субботин тихо ахнул за окном, но Сима и бровью не повел.
        - Я сейчас не могу отвечать. С таким экзаменом никакие нервы не выдержат.
        - Смолкин. Серафим Юрьевич. Отказ от экзамена.
        - Протестую, - отчаянно завопил Сима. - У меня от напряжения сгорели сопротивления и пробило конденсатор блока памяти!
        - Как это понимать?
        - Хотел бы я видеть, как бы ты заговорил, если бы у тебя обнаружилось столько неисправностей сразу!
        - Вызываю дежурного электроника.
        На экране пробежали волны помех, и из всплесков появилось знакомое лицо Олега Павлова, студента параллельного курса с факультета кибернетики.
        - Олег! - Смолкин хитро подмигнул одним глазом. - Сколько потребуется времени на ремонт системы на уровне человека, если сгорело три сопротивления и пробит конденсатор блока памяти.
        - А сопротивления с каких каскадов?
        - Не знаю. Их еще надо найти.
        - Пожалуй, не менее суток с учетом времени на настройку.
        - Ясно! Извини за беспокойство. Олег отключился, а Смолкин, нахально подмигнув аудитории, произнес твердым уверенным голосом:
        - Итак, я выбыл из строя на сутки. Прошу перенести экзамен на завтра.
        - Смолкин Серафим Юрьевич. Результаты экзамена аннулируются ввиду неисправности системы. Экзамен переносится на сутки.
        - Вот то-то! - облегченно вздохнул Сима и не спеша вышел из аудитории, где давились от смеха его сокурсники.
        Проделка Симы распространилась по институту с быстротой молнии не только среди студентов, но и среди преподавателей. Утром на экстренном заседании ученый совет факультета рассмотрел прецедент с участием виновника. Решение было строгим и безапелляционным: Смолкину сдать экзамен по красной карточке, в экзаменационные автоматы заложить программу, исключающую повторение подобных случаев.
        На этот раз Сима справился с экзаменом блестяще и заработал балл за досрочную сдачу карточки, но во имя высшей справедливости директор института Дмитрий Иванович Баженов собственноручно снял этот балл за введение автомата в заблуждение, так что кроме славы находчивого шутника Смолкин не приобрел ничего существенного и, добавив в общую копилку экипажа свои тринадцать баллов, сильно подорвал надежду на успех. Друзья погоревали, но пришли к чисто философскому убеждению: нет худа без добра. Находясь в числе лидеров, они оказались бы под пристальным наблюдением соперничающих экипажей, да и комиссии тоже, а излишнее внимание всегда нервирует. Чтобы загладить свою вину, Сима не вылезал из тренажера. Бег с препятствиями, как он в шутку называл гонку на лунных вездеходах, представлял для него и спортивный интерес. Сидя перед пультом и глядя на набегающий пейзаж, он намеренно выбирал наиболее сложные дороги и старался пройти их без аварии с возможно большей скоростью. Иногда ему удавалось преодолеть сто пятьдесят-двести километров, но чаще крупная глыба, неожиданно вставшая на пути, или крутой склон воронки
приводили к опрокидыванию. Тогда Сима негромко обзывал себя всякими обидными словами и снова начинал бешеную гонку…
        За этим развлечением и нашли его друзья.
        - Самокритика - движущая сила прогресса, - негромко заметил Саша. - Готовишься, значит?
        - Так, потихонечку.
        - А есть ли уверенность, что твою персону допустят к групповым испытаниям?
        Планетоход дрогнул и перевернулся, въехав на крупный обломок. Сима побледнел и рефлекторно вернул тренажер в исходное положение.
        - Не включили?
        - Нет.
        Смолкин с силой сжал рычаги управления. На его смуглой коже пробился румянец.
        - Вот это номер… И сам… И, главное, вас подвел. Как же вы теперь без меня?
        - Никак. Мы отказались.
        - С ума сошли! Мало ли водителей?
        - У нас и с тобой баллов вполне достаточно. Допущено восемь команд, причем две имеют лишь шестьдесят баллов, а у нас - шестьдесят один.
        - Но не могли же они вас просто исключить из конкурса?!
        - Предложили Витю Кравченко.
        - Так что же вы? Надо было брать - и точка!
        - Зачем? Нам хватало. Надо все-таки по справедливости.
        В зал тренажеров ворвался светловолосый запыхавшийся курсант.
        - Я только оттуда. Вас там ждут. Они сказали, что не видели вашего заявления. Если возьмете меня…
        - Витенька, если ты их официальный посланник, передай, что мы тебя тоже не видели. И исчезни!
        - Ребята! Да такой шанс! Что вы, как дети?
        Субботин аккуратно взял за плечи упирающегося Кравченко и повел к выходу. Открыв двери, Михаил неодобрительно, с нехорошим пристальным любопытством, от которого веяло отчуждением, оглядел курсанта.
        - Удивляюсь, Виктор. Ты знаешь нашу группу с первого курса. Мог бы и сам сообразить.
        - А ну вас! Подвеянные вы все какие-то! Луна стоит жертв!
        - Скажи, пусть подбирают другой экипаж. Мы предпочитаем не приносить жертв даже Луне.
        Плотно закрыв дверь за Кравченко, Михаил вернулся к друзьям.
        - Может, попросить вне конкурса? Саша оживился.
        - Миша, тебя всегда посещают дивные мысли. Ведь это лучший способ доказать свою правоту!
        - Мальчики, это холостой ход, - грустно сказала Майя.
        - Нет, Майечка. Ход очень перспективный! Во-первых, мы должны наконец реабилитировать свою команду. Сколько можно ходить в неудачниках! А во-вторых, заявка на будущее. Будет еще преддипломная практика после пятого, а там, кто его знает, может, найдется и постоянное местечко. Работы на Луне расширяются!
        - Ладно, уговорил, - посветлела Майя. - Давай вне конкурса!
        - Эх, ребята, какие вы, ребята… - растрогался Смолкин. - А вот я, наверное, как Витька, не устоял бы.
        - Аминь, - подвел итог Саша. - Пошли на комиссию.
        В коридоре отобранные конкурсанты расступились перед решительно шагающей четверкой. Здесь же толпились зеваки. У многих на лицах сквозило недоумение, некоторые встречали их иронической усмешкой, кто-то бросил в спину: «Спохватились!», но четверка, не нарушая молчания, проследовала к кабинету директора. Табло секретаря предупреждающе мигало красными буквами: «Не входить. Совещание». Саша уставился на табло, хлопая длинными ресницами, и, осознав, что отбор закончен, медленно обернулся к товарищам.
        - Опоздали…
        Миша вместо ответа шагнул к секретарю и решительно ткнул в кнопку срочного вызова. Раздался тихий шелест, вспыхнула лампочка индикатора связи, затем, после паузы, на экране появилось лицо директора.
        - Передумали?
        - Нет.
        - Тогда в чем дело?
        - Хотим вне конкурса.
        - Ну-ка, зайдите.
        Переступив порог директорского кабинета, они той же тесной группой приблизились к столу. Кроме членов Ученого совета в отборочной комиссии участвовали представители космоцентра, среди которых Сима сразу узнал Алферова.
        - Полюбуйся, Василий, - обратился к нему директор. - Строптивая группа в полном составе.
        - А этот, который запутал экзаменатора… Из них?
        - Смолкин! Два шага вперед! Василий Федорович жаждет полюбоваться на достопримечательность нынешней сессии. Единственная тройка на всех четвертых курсах!
        Смолкин молодцевато повернулся налево, сделал два шага вперед и так же лихо повернулся направо, оказавшись лицом к лицу с начальником космоцентра.
        - Смолкин Серафим Юрьевич, четвертый курс, мехфак. Четырнадцать баллов за сессию. Оценка по теории вождения снижена на балл по субъективному требованию директора.
        - Видал, как они со мной разговаривают? - усмехнулся Баженов. - Ни тени почтения.
        - Значит, не заслужил, - в тон ему ответил Алферов. - Ты же ему всю карьеру испортил! Да и не признает он твою тройку. За что хоть снял этот злополучный балл?
        - Объясни, Смолкин.
        - По приказу, за введение экзаменатора в заблуждение.
        - А ты что же, не согласен с приказом? - полюбопытствовал директор.
        - Вы же доверяете автоматам?
        - Софистикой увлекался?
        - Нет, логикой!
        - Ну, хорошо. Порядок ты знаешь, значит, и получил по заслугам. Не первый курс… Иди.
        Сима так же молодцевато вернулся на свое место в четверке.
        Директор проводил его взглядом, зачем-то пододвинул к себе листки с фамилиями конкурсантов, бегло просмотрел списки, потом отодвинул их и сказал будничным тоном:
        - Давайте быстро и четко. Кто будет говорить от имени группы?
        - Миша, - подтолкнул Субботина Александр. - Твоя идея.
        - Нам все равно сдавать групповые испытания. Пусть будут самые трудные. Хотим пройти испытания на полигоне вне конкурса.
        - Это еще надо заслужить!
        - У нас проходные баллы.
        - Так-то оно так, но вы же отказались?
        - Да. От расформирования группы. Вы же знаете, мы всегда вместе.
        - Еще бы! Вот вы где сидите со своими фокусами!
        Директор для убедительности похлопал себя по шее.
        - Просто мы хотим доказать, что это не фокусы, а вполне серьезно.
        - Ну что с ними делать, Василий Федорович?
        - Смолкин! Сколько у тебя баллов по вождению?
        - Шесть!
        - Вот как? Что же ты мне раньше не сказал? - обернулся Алферов к директору.
        - Вождение в этом семестре не засчитывалось.
        - Послушай, может, включим их все-таки?
        - Ты мне, Василий Федорович, курсантов не порть. Возвращаться к решенным вопросам не будем. Идите. Ваша просьба удовлетворена.
        Они стартовали первыми. В этом не было преимущества: последующие экипажи могли учитывать их график и по времени прохождения отдельных препятствий судить о сложности трассы и количестве ловушек. Кроме того, их график будет постоянно держаться на прицеле, а это тоже немаловажно. Сима сразу взял приличную скорость. Субботин с планшетом выполнял роль штурмана. Еще до старта они вместе обсудили все детали трассы и решили выбрать наиболее сложный путь. Четыре года кое-чему научили. На простых с виду участках всегда можно было ожидать неприятностей, а здесь лунный полигон повышенной трудности.
        Скорость росла, и Сима, усиленно ворочая рычагами, замедлял или ускорял то левую, то правую группу колес, помогая вездеходу точно вписываться в запрограммированный маршрут, а при необходимости корректируя его слишком прямолинейное направление. Они благополучно обогнули гряду и выскочили на поле, усеянное мелкими кратерами. Сима сбавил скорость и запетлял, огибая воронки. Планетоход имел независимую подвеску, и небольшие препятствия или кратеры с пологими склонами можно было проходить с ходу, но, учитывая Симину изворотливость, решили не прельщаться прямой дорогой. Благополучно проскочив кратерное поле, выскочили к расселине. Через нее и был проложен маршрут, но в последний момент Михаилу почудилась западня, и он скомандовал:
        - Бери левее, по пологому склону!
        Хорошая реакция Смолкина спасла планетоход от опрокидывания при резком повороте, а запас скорости позволил преодолеть с ходу достаточно крутой склон. На вершину поднялись, уже практически полностью потеряв инерцию, но зато вниз Сима погнал планетоход так, что даже пыль завилась… Пока все проходило нормально. Полигон был невелик: всего десять на десять километров, но по заданию трасса выбиралась с расчетом, чтобы пройти по нему не менее ста. В этом были свои сложности, так как, пересекая полигон в разных направлениях, экипаж с большей степенью вероятности попадал в тщательно замаскированные ловушки, будь это топкая вязкая жижа, яма или обвал, не говоря уже об уклонах, точно рассчитанных на опрокидывание, широко разбросанных по всему полигону. Другая сложность заключалась в том, что каждый сознавал: за всеми действиями экипажа не только ведется пристальное наблюдение комиссией, но и любой шаг их записывается на видеоэлемент. Делалось это для разрешения недоразумений, так как любой эпизод или спорное положение в действиях экипажа можно было проследить заново, с любой степенью замедления.
Психологически эффект постоянного присутствия комиссии на первых порах сковывало, но теледатчики обычно маскировались под внутренний интерьер вездехода, и о них скоро забывали. Кроме внутренних на вездеходе устанавливались и теледатчики обзора, чтобы при необходимости наблюдать не только за продвижением транспорта, но видеть работу экипажа при выходах наружу.
        - Ну, как они тебе? - спросил директор Алферова, наблюдающего за прохождением первого экипажа.
        - По-моему, ничего. Прошли четверть пути и не попали ни в одну ловушку. Тебе не кажется, что сделаны они примитивно, на простаков?
        - Вот я посажу тебя на вездеход и прогоню по полигону, - обиделся Баженов. - Даром, что ты знаешь, где они расположены, влетишь, как миленький. К нам на повышение квалификации присылают куда более опытных водителей, и они садятся. Меньше трех никто не минует.
        Вездеход перевалил через холм и попал в широкую ложбину. Здесь можно было спокойно идти по ровному дну, но Смолкин по указанию Субботина повел машину по пологому склону.
        - Плакала еще одна ловушка, - засмеялся Василий Федорович. - Сейчас они благополучно проскочат твою хитрую воронку. Нет, я все-таки жалею, что не настоял на допуске их к конкурсу.
        - Экипажу принять правее, - скомандовал директор.
        Алферов поморщился, но ничего не сказал. Просто ему стало неприятно, что Баженов прибегает к приемам, которые трудно назвать честными.
        Сима резко притормозил и осторожно съехал на обманчивое своей ровнотой дно ложбины. На пути оказался небольшой, шириной метров десять, блюдцеобразный кратер с пологими склонами. Чтобы его объехать, пришлось бы делать слишком крутой поворот, и Смолкин направил вездеход прямо.
        - Куда? - заорал Субботин. - Обойди эту сковородку. Не чувствуешь что ли, нас хотят поджарить!
        - Масла не хватит, - пробурчал Сима, закладывая такой крутой вираж, что вездеход накренился вправо, а освобожденные от опоры колеса левой стороны закрутились в воздухе над краем кратера. Уже проскочив кратер, вездеход опустился на левую сторону, слегка задевая колесами склон. Этого оказалось достаточно, чтобы рыхлый грунт сполз в середину, и дно кратера рухнуло вниз.
        - Шалишь! - крикнул Сима, переключая скорость, и заваливающийся набок вездеход благополучно выскочил на ровное место.
        - Не удалась твоя провокация, Дима, - засмеялся Василий Федорович.
        - Почему провокация? - обиделся Дмитрий Иванович. - Это называется усложнением условий. И за них, между прочим, начисляются дополнительные очки.
        - Ну, давай, давай! Любопытно будет, если они оставят нас с носом.
        - Посмотрим! Сейчас мы устроим им полосу препятствий на ровном месте.
        Сразу за ложбиной начались пески, перевеянные ветром в громадные барханы, местами соединенные в валы. Вездеход задрейфовал на них, словно парусник на волнах. Сима разгонял его на спуске с таким расчетом, чтобы ему хватало скорости выбраться на следующий гребень без переключения передачи.
        - Хорошо идут, - залюбовался Алферов. - И ловушек у тебя здесь не предусмотрено.
        Но Дмитрий. Иванович не обратил внимания на подковырку своего старого друга и однокашника. Пожалуй, за все годы он впервые столкнулся с таким экипажем, который, казалось, из одного упрямства не хотел попадать в расставленные по всему полигону ловушки, и им уже овладел профессиональный азарт - сбить экипаж с верного пути. Он, дал возможность вездеходу добраться до середины барханного поля и включил микрофон.
        - Объявляется трехминутная опасность метеоритной угрозы.
        - Ну, Дима, это уж слишком. Куда они денутся? Тут же ни одного укрытия.
        - Ничего. Пусть ищут выход. Не все им на логике и интуиции выезжать.
        - Как председатель комиссии… Посмотри, они остановились! А до ближайшего укрытия пять минут ходу. Задача поставлена некорректно… Как председатель…
        Алферов замолчал, чутко прислушиваясь к тому, что происходит внутри вездехода. Команда опомнилась от шока и, опустив стекла скафандров, Субботин и Макаров один за другим выскочили наружу и четко и слаженно принялись снимать стопоры с балок комбинированного ножа. Вездеход был оборудован устройствами, позволяющими вести и строительные работы, и бурение, но то, что делали студенты, не входило ни в какие инструкции. Тем временем Смолкин выдвинул шнековый бур и перевел его в горизонтальное положение. Михаил и Саша перевернули щитки ножа на сто восемьдесят градусов, и тотчас балки медленно продвинулись вперед. Щелкнули стопоры, закрепляя их в новом положении. Студенты опрометью бросились к люку. Заработал бур, с силой отбрасывая песок на пластины ножа, выполняющие теперь роль своеобразных отражателей. Струи песка взлетали вверх под углом и падали на вездеход и за него.
        - Зарываются! - Алферов довольно потер руки. - Да они, Дима, дадут другим сто очков вперед. Кстати, ты не возражаешь, если я прибавлю им три призовых очка?
        - Посмотрим, уложатся ли в срок.
        Но когда секундомер отмерил положенное время, вездеход бесследно исчез под огромным барханом, и сразу прекратилась связь.
        - Они сами создали себе аварийную обстановку. Как бы не пришлось выручать. Экипажу снимаю один балл.
        - Мощность укрытия два семьдесят, - донесся бодрый голос Макарова. - До отмены метеоритной опасности телесвязь не может быть восстановлена.
        Алферов потянулся к пульту и выключил микрофон.
        - Придется восстановить снятый балл. Экипаж и с этой задачей справился. Видимо, подняли телескопическую антенну.
        - Добрый ты очень, Василий Федорович. Пойдем пообедаем, а они пусть посидят там. Авось за это время придумаю какую-нибудь каверзу.
        - Не понимаю, Дима. Что ты на них взъелся?
        - Чудак ты, Василий Федорыч. У нас такая система. Чем более сложная задача, тем почетнее. А потом, время на коэффициент трудности, и тут, брат, такие выскочат баллы, что твои призовые очки покажутся нищенским подарком.
        - Дивлюсь я тебе, Дима. Неугомонный ты какой-то. Мало того, что я лично отбираю кандидатов, ты еще тратишь на это время, будто у тебя его некуда девать.
        - Что поделаешь? Дел, действительно, много, но, если не вникать и не корректировать учебный процесс подготовки будущих исследователей космоса, можно ведь и отстать от требований времени. Хорош я буду, если наши воспитанники растеряются в действительно сложных или необычных условиях.
        Директор обедал не торопясь. На обратном пути решил несколько неотложных вопросов, и только после этого они направились в диспетчерскую полигона.
        - Вот сейчас, Василь Федорыч, мы им предложим психологическую задачу. Чтобы тебе было понятней, поясню. Часы мы у них отобрали. Сколько они просидели в своем заточении, им не известно. Проверим реакцию на время. Это очень важно, верное ощущение времени. Этому мы приучаем на всех групповых занятиях, но специальные тренировки проводим на пятом и шестом курсах. От степени ошибки зависит количество баллов. Ошибка на тридцать процентов - один балл, на двадцать - два, на десять - три.
        - А если без ошибки? Директор засмеялся.
        - У нас и это предусмотрено. Ошибка менее пяти процентов - пять баллов. Приступим?
        - Давай.
        - Экипажу задача! Двигатель вышел из строя. Запасы кислорода ограничены. Помощь придет через полтора часа. Ваши действия?
        - Мы сидим неподвижно, - послышался негромкий голос Макарова, - поэтому потребляем меньше кислорода. Под песком мы находимся час десять. Следовательно, запаса кислорода еще на час сорок минут. Помощь успеет вовремя.
        Алферов взглянул на табло и увидел, что время бездействия экипажа составило час двенадцать минут.
        - Раскошеливайся, Дима. Ответ верный.
        - Что ж, быть по сему. И ты, пожалуй, прав. Пора мне заняться своими непосредственными делами, только вот посмотрю, как они выберутся обратно.
        Сначала, после отмены метеоритной опасности, не было заметно никакого движения, только снова исчезла связь. Потом над выемкой зашевелился песок.
        - Не получится… - отвечая на собственные мысли, проговорил Алферов.
        - Что?
        - Хотят выбраться задним ходом. Отрядил бы ты, «Дима, спасательную команду.
        Директор щелкнул переключателем.
        - Экипажу Самохвалова приготовиться к действиям в аварийной обстановке.
        - Не сядут по пути в ловушку?
        - Проведу по пеленгу. - Дмитрий Иванович нахмурился и вытер вспотевшую шею платком.
        Положение и в самом деле становилось угрожающим. Продвигаться вперед, под бархан, значило создавать не просто аварийную обстановку, но при недостаточном запасе кислорода граничило со смертельным риском, так как мощности двигателя для преодоления бархана на глубине явно недостаточно, хотя прочность конструкции вездехода и позволяет такое путешествие. Это, очевидно, прекрасно понимал и экипаж вездехода. Шевеление песка прекратилось.
        - Попали в аварийную обстановку. Принимаем меры.
        Директор вздрогнул от внезапно возникшей связи, но тут же с завидной реакцией щелкнул тумблером.
        - Продвижение вперед запрещаю!
        - Ясно, Дмитрий Иваныч.
        - Кислорода на час тридцать. Через десять минут высылаю помощь.
        - Зачем, Дмитрий Иваныч, - удивился Субботин. - Минут через пятнадцатьдвадцать мы выберемся на поверхность!
        Баженов побагровел от гнева: больше всего на свете он не терпел бодрячества и пренебрежения к реальной обстановке. Именно эти качества чаще всего создавали сложную ситуацию и приводили подчас к непоправимому. Заметив в студенте такие черты, он вел за ним пристальное наблюдение, которое нередко заканчивалось отчислением из института.
        - Донкихотствуете, Субботин? Даю двадцать минут. Не выберетесь - два штрафных балла!
        - Вы меня не так поняли, - пытался возразить Михаил.
        - Не теряйте времени, Субботин! - оборвал директор.
        Миша пожал плечами, выключил микрофон и обернулся к экипажу.
        - Саша, сколько песка над нами? Ты мерил по антенне.
        - Два семьдесят.
        - А труб для прохождения водных преград?
        - Метра четыре-пять, - отозвался Сима.
        - Отлично!
        - Идея лихая, только удастся ли их поднять сквозь песок?
        Саша с сомнением уставился на Субботина.
        - Придется потесниться и часть песка спустить в вездеход. Обеспечимся кислородом, а там будем думать, как дальше.
        - Поехали!
        Сима метнулся к запаснику. Отскочили защелки, и крышка отошла к борту вездехода.
        - Майя, посторонись!
        Саша передал метровую трубу Михаилу, а тот осторожно, чтобы не сорвать уплотнители, уложил ее под люком. За первой трубой последовали остальные. Сима вставил трубу в приемный паз в крышке люка и включил гидравлику, открывающую задвижку.
        - Навались!
        Труба немного подалась, и тотчас из нее потек мелкий сухой песок.
        - Прикрой, чтобы поменьше, - скомандовал Смолкин.
        - Удержишь его, как же! - подставив ладонь под трубу, пробурчал Саша.
        - Майечка! В запаснике пластиковая планка! Планку подставили под трубу. Михаил и Саша ухватились за нее и удвоили усилия. Сначала труба пошла довольно легко, потом застопорилась. Планка не закрывала полностью отверстие, и песок, хотя и медленнее, сыпался из неприкрытых щелей узкими струями. Сима нарастил вторую секцию. Дальше подъем трубы пошел еще хуже, и Смолкину пришлось вращать ее накидным ключом. Между тем куча песка в вездеходе росла, грозя заполнить все свободное пространство. Когда попытались пристроить снизу четвертый метровый отрезок, пришлось отгребать песок в стороны. Последние полметра до поверхности продвинулись сравнительно легко. Труба стремительно выдала последнюю порцию песка и иссякла.
        - Кажется, пробились!
        Субботин поднял переднюю стеклопластовую часть шлема, достал тампон и промакнул им капельки пота на лице. Затем потянулся к тумблеру связи и сел на песок, так как ноги оказались засыпаны выше колен. С трудом освободив сначала одну, затем другую ногу, Миша включил микрофон.
        - Экипаж ликвидировал опасность кислородного голодания. Через несколько минут будет установлена телевизионная связь.
        - Доложите, что предприняли.
        - Подняли трубы выше поверхности песка.
        - Ясно. Нужна ли помощь?
        - Попробуем сами.
        - Хорошо. Ждем видеосвязи.
        Субботин чувствовал себя виноватым, что вызвал раздражение у директора неосторожным словом, и теперь команда могла ни за что потерять два драгоценных балла. Правда, по интонации Баженова Михаил понял, что гроза, в основном, пронеслась, но кто знает…
        - Что будем делать? Наверное, надо сначала смонтировать и установить антенну?
        - Сначала надо поднять повыше трубы, - возразил Саша. - Будет спокойнее на душе. Ну-ка, взяли!
        Однако, несмотря на их дружные усилия, труба почему-то дальше не пошла. Сима метнулся к запаснику и приволок домкрат. С его помощью трубу подняли почти на полную высоту. Тем временем Майя смонтировала антенну. Сима оглядел соединения и заменил верхушку специальной насадкой с датчиком.
        - Надо и самим посмотреть, что делается наверху, - объяснил он свои действия.
        Подключив видеосвязь, Смолкин вытащил из запасника шланг и соединил его с компрессором.
        - Надо навести порядок в доме, - пошутил он, бросая всасывающую камеру на кучу песка. - Прижмите кто-нибудь, а ты, Миша, выведи конец через трубу.
        Субботин принялся подавать шланг в трубу. Сима помогал ему.
        - Хорош, - сказал Смолкин, увидев на экране, что конец шланга поднялся выше антенны. - Теперь хорошенько держите, иначе этот пескоструйный аппарат размолотит датчик.
        Взвыл компрессор, и песок на полу начал убывать.
        - Слушайте, мальчики, - прижимая всасывающую камеру к тающему песку, сказала Майя. - А если попытаться выбросить эту штуку на поверхность и освободить вездеход от песка сверху.
        - Примитивно, - хмыкнул Сима, - но мысль плодотворная. В запаснике есть дюймовка под этот шланг. Можно удлинить, дать побольше атмосфер, и песок как ветром сдует!
        Экипаж, загоревшись новой идеей, принялся за монтаж спасительной в их положении системы. Саша предложил укрепить на конец шланга суживающуюся в виде сопла трубку. Порывшись в ящике, Сима нашел только коленообразную муфтупереходник для соединения трубы в двадцать миллиметров с трубкой на десять.
        - Ну и отлично! - обрадовался Миша. - Закрепим на трубе, и, если ее поворачивать, она будет сдувать песок во все стороны. Освободим люк, а там уже семечки!
        Однако после первой продувки убедились, что из-за высоты, соединяющей их с поверхностью трубы, сжатый воздух сдувает песок лишь на удалении.
        - Надо опустить всю систему, - предложил Саша. - Зря мы поднимали.
        - Кто может знать заранее, - оправдал его Сима. - Кто-нибудь следите, чтобы не опустить ниже уровня песка.
        - Майя, к экрану, - скомандовал Субботин, берясь за накидной ключ. - А вы с Сашей придерживайте трубу снизу. Назад она должна пойти легче.
        Осторожно вращая трубу, Миша нажимал на ключ, и она без особого усилия пошла вниз.
        - Стоп! - крикнула Майя.
        - Пойди, Сима, прикинь опытным глазом. Смолкин отошел к пульту управления, где мерцал экран.
        - Сантиметров на двадцать можно.
        Еще с большей осторожностью Субботин продвинул трубу вниз, снова зажужжал компрессор, и свистящая струя воздуха вырвалась из сопла. Михаил и Александр поворачивали трубку, Сима следил, чтобы они не направили сжатый воздух на телепередатчик и своевременно передвигал антенну. Мощная струя воздуха отбрасывала песок на десяток метров, но при этом поднималась такая пыль, что уже через минуту Майе пришлось переключаться на инфравидение. Хуже всего, что эта пыль тут же засасывалась в трубу, так как компрессор создавал внутри вездехода сильное разрежение. Правда, костюмы с гермошлемами спасали от таких неприятностей, но сам поток пыли не повышал настроения. Под ударами сжатого воздуха вокруг трубы возникла кольцевая воронка метров до пяти радиусом и глубиной сантиметров шестьдесят. Возле трубы, в мертвой зоне, образовался небольшой конус. Увидев, что выдутая воронка стабилизировалась и воздух уже не оказывает на нее воздействия, Миша снова взялся за накидной ключ и опустил трубу пониже, пока через край ее не хлынул песок с конуса. Снова включили компрессор. Воронка все увеличивалась, а трубы вместе с
антенной и шлангом опускались вниз, пока не уперлись в дно. Пришлось убирать всю систему и свинчивать первую секцию.
        - Видеосвязь прекращается на пять минут по техническим причинам, - сообщил Субботин на диспетчерский пункт.
        - Понятно. Видим ваши затруднения, - директор обернулся к Алферову. - Пожалуй, можно запускать второй экипаж. С ними все ясно. Через полчаса они откроют люк, и дальше дело техники.
        - Если пройдут полигон, миновав оставшиеся ловушки, возьму их невзирая на твои протесты, - задумчиво сказал начальник космоцентра.
        - Не думаю, чтобы тебе это удалось, - хитро прищурив глаза, отозвался Дмитрий Иванович. - Хотя с космонавтами мне хлопот значительно меньше, но и эти кое в чем им не уступят.
        - Ты что имеешь в виду? - насторожился Василий Федорович.
        - Ничего. Просто рекомендую тебе оставить все как есть… И вообще, что ты привязался к этому экипажу. Надо же и другие посмотреть, а они ничем не хуже.
        - Вот, вот! Даже ты признаешь их преимущество! Ничуть не хуже! Значит, не лучше!
        - Не цепляйся к словам. Конечно, нынче они блеснули, но я наблюдаю за ними в течение четырех лет. Самый неуравновешенный экипаж. Может неожиданно, как сегодня, вырваться на совершенно немыслимое количество баллов вперед, а назавтра сесть на простой задаче.
        - Хорошо, посмотрим, - Алферов заглянул в заготовленный список команд. - Кого запустим?
        - Самохваловцы рвутся. Тем более, что мы держим их в стартовой готовности.
        - Насколько я помню, они из явных претендентов?
        - Да.
        Василий Федорович снова углубился в список, перечитывая фамилии командоров экипажей и что-то прикидывая в уме. Наконец он поднял голову, видимо, сделав выбор.
        - Экипажу Демина приготовиться к прохождению полигона. Старт по готовности. Экипажу Самохвалова предоставляется трехчасовой отдых.
        - Мудришь? - недовольно поморщился директор. - Мы стараемся создать для всех равные условия, а ты делаешь исключения.
        - Да, делаю! Мне нужны объективные данные об их максимальных возможностях! В конце-концов я выбираю практикантов! - рассердился Василий Федорович. - Ты собрался и иди, пожалуйста!
        - Как хочешь, - обиделся Баженов и, бросив последний взгляд на экран, где экипаж Субботина очередной раз опускал трубу, вышел из центрального поста наблюдения.
        На протяжении последующих двух суток, пока шли испытания, он не появлялся на полигоне и лишь изредка справлялся о результатах конкурса через диспетчерскую. До последнего дня время внеконкурсного экипажа оставалось непревзойденным. Под занавес испытаний неожиданно для всех вырвался вперед экипаж Кузнецова, но они умудрились схватить три штрафных балла за нарушение правил безопасности и не могли составить конкуренцию даже самохваловцам. Перед объявлением результатов Алферов зашел в кабинет директора. Выглядел он несколько утомленным, но вполне бодрым, а главное, довольным.
        - Зря ты самоустранился. Хотя твоя служба дело знает, все-таки подчас не хватало твоей требовательности. У меня осталось такое чувство, что остальные экипажи прошли полигон по облегченной программе…
        - Подводишь базу под субъективную оценку, - усмехнулся директор. - Я понимаю, куда ты клонишь.
        - Так ли уж и субъективную? Я дал возможность лучшим экипажам пройти полигон в самых оптимальных условиях. И только у Кузнецова два провала, у остальных больше трех, а эти так ни в одну ловушку и не попали… Не думаю, чтобы ты об этом не знал.
        - Естественно, все-таки я пока директор.
        - Что значит пока, Дима! - вспыхнул Алферов, - Никто не собирается вмешиваться в твои функции. Тем более, что подготовка экипажей выше всяких похвал. Я просмотрел все до единого, и любой можно брать со спокойной совестью, разве что кузнецовцы немного полихачили…
        - Не забывай, это лучшие экипажи.
        - Вот именно, - подчеркнул Алферов, - лучшие! И если на таком фоне экипаж Субботина выглядит на две головы выше и организованней…
        - То ты, пользуясь своим правом, решил восстановить попранную мной справедливость. Не так ли?
        - Зачем утрировать, Дима. Просто экипаж вполне заслужил более серьезного к себе отношения.
        - Это решение комиссии?
        - Да.
        - Так в чем дело? - Дмитрий Иванович насмешливо сощурился. - Я думаю, все конкурирующие экипажи собрались в актовом зале…
        - Я зашел предупредить, чтобы для тебя не было неожиданности.
        - Спасибо, что хотя бы поставил в известность, - не удержался от сарказма директор. - Зато я тебе выдать гарантию от неожиданностей не могу…
        Баженов поднялся из-за стола, подошел к Василию Федоровичу и, положив ему руки на плечи, заглянул в глаза.
        - Так что держись, Вася. Это тебе не твои подчиненные. Видел, как они умеют разговаривать? Если им покажется решение комиссии несправедливым, они выдадут сполна все, что они по этому поводу думают. Мы никогда не препятствуем открытому обсуждению любых проблем, возникающих в ходе учебного процесса. Мы лишь требуем, чтобы эти высказывания приводились в корректной форме…
        - Думаешь, они…
        - Психологию такого возраста трудно учесть. У них очень остро развито чувство справедливости. Если им покажется, что с ними обошлись не по договоренности, они не преминут напомнить об этом.
        - Ладно, спасибо, хоть подготовил, - улыбнулся Василий Федорович и обнял друга. - Пойдем, однако. Не будем испытывать их терпение, раз они у тебя такие сердитые…
        Актовый зал встретил их сдержанным шелестом. Алферов прошел на председательское место, директор, хотя рядом с Василием Федоровичем пустовало приготовленное ему кресло, присел с краю, как бы отмежевываясь от решения комиссии, каким бы оно ни было.
        Алферов поднялся и оглядел притихший зал. Курсанты сидели группами, по экипажам, ожидая решения комиссии. В любом случае участие в конкурсе давало возможность почетно сдать групповые испытания, поскольку это было соревнование лучших экипажей. Субботинский экипаж сидел в стороне от остальных групп, как бы подчеркивая свою непричастность к волнующему всех событию. Большинство примирилось со своим положением, и лишь в трех наиболее удачливых группах теплился живой интерес.
        - Итак, давайте подведем итоги наших трехдневных состязаний, - начал Василий Федорович в полнейшей тишине. - Экипаж Самохвалова. Пять баллов за прохождение полигона, два балла за оригинальность решений при выходе из ловушек.
        - Шестьдесят девять, - быстро прикинул Сима. - У Кузнецова шестьдесят семь, то же у Демина. Это против наших семидесяти пяти! Хорошо!
        - Молчал бы уж лучше, - с горечью сказал Макаров.
        - Саша, - укоризненно покачала головой Майя. Макаров стушевался, но оживление Смолкина уже прошло. Он сидел, виновато потупившись, и делал вид, что внимательно прислушивается к результатам. Саша корил себя за то, что не удержался и напомнил товарищу о его вине…
        - Несколько слов об экипаже, выступавшем вне конкурса. Он набрал четырнадцать баллов, вдвое больше, чем лучший экипаж. Вы знаете, он нас поставил в затруднительное положение. Мы посовещались и решили восстановить этот экипаж в равных правах.
        - Конечно, у них Интуиция, - со вздохом сказал Демин. - С ним любой экипаж выскочит на первое место.
        - Что, что? - не понял Василий Федорович.
        - Интуиция - прозвище Субботина, - пояснил кибернетик Казаринов. - Если мне не изменяет память, он получил его еще во время поступления в институт. Это чувство у него развито чрезвычайно.
        - Ясно. Спасибо за информацию, однако продолжим, - Алферов улыбнулся, заметив по внезапно возникшей тишине настороженное внимание экипажей, по какимто неприметным признакам уловившим, что еще не все потеряно. - Вместе с тем, нам хотелось бы уравнять шансы других, наиболее отличившихся экипажей. Им будет предложено две задачи. За правильное решение каждой экипажам дополнительно начисляется по пять баллов. Таким образом, команды Кузнецова, Демина и Самохвалова имеют возможность вернуть утерянное превосходство. Экипажи согласны на дополнительные задачи? Демин?
        - Да.
        - Самохвалов?
        - Конечно.
        - Кузнецов?
        - Согласны.
        - Вот и отлично. Тогда приступим. В чем дело, Гончарова? - увидел Алферов поднятую руку Майи.
        - Экипаж с решением комиссии не согласен.
        - Садитесь, Гончарова. Ваша группа в решении этих задач не участвует.
        - Но…
        - Садитесь, садитесь!
        Василий Федорович обернулся к диспетчеру:
        - Включите запись!

…Вездеход мчался по песчаным барханам, легко покачиваясь на буграх и валах.
        - Объявляется трехминутная готовность метеоритной угрозы, - раздался голос директора. И запись оборвалась.
        - Экипаж Самохвалова, ваше решение?! Секундное замешательство, и Самохвалов, переглянувшись с товарищами, поднялся со своего места.
        - Невзирая на опасность, направить вездеход к ближайшему укрытию. Риск есть, но другого выхода нет.
        - Экипаж Кузнецова?
        - Решение Самохвалова считаем правильным. Всему экипажу перейти на автономное дыхание.
        - Это записано в положении о метеоритной опасности в открытом космосе, - спокойно заметил Самохвалов.
        - Экипаж Демина?
        - Считаем задачу некорректной.
        - Ясно. Экипажу Самохвалова - два балла, Кузнецова - один. Экипажу Демина - ноль. Продолжите запись.
        Когда курсанты увидели, как вездеход зарывается в песок, в зале сначала возникло оживление, а затем раздались аплодисменты. Демин от досады хлопнул кулаком по подлокотнику.
        Запись оборвалась на попытках вездехода выбраться из-под песка.
        - Экипаж Кузнецова!
        - Пробиться вперед через бархан!
        - Экипаж Демина!
        - Экипаж просит десять минут для совещания.
        - Ваши десять минут. Минус один балл.
        - Экипаж Самохвалова!
        - Просим пять минут.
        - Ваши пять минут. Минус один балл. В зале послышались смешки. Самохвалов покраснел от досады: времени меньше, а штрафные очки те же. Кто-то попытался сострить, но командор так выразительно глянул на шутника, что тот умолк, понимая, что экипаж и так в состоянии цейтнота…
        Пять минут в притихшем зале то в одном, то в другом углу возникал тихий говорок, вызывая фейерверк идей и подробностей, пока короткое командирское «нет» не унимало брызжущий фонтан. На несколько секунд воцарялась тишина, пока свежая мысль не взрывала ее.
        - Экипаж Самохвалова!
        - Разрешите решение подать в письменном виде.
        - Давайте.
        Самохвалов с достоинством прошествовал через зал и положил записку на стол перед Алферовым. Тот развернул ее, улыбнулся и подал членам комиссии. И опять в зале наступила сосредоточенная тишина.
        - Экипаж Демина!
        - Предлагаем в верхней крышке вездехода просверлить два отверстия и вывести выше поверхности песка трубы диаметром 20 миллиметров, которые есть в комплекте запасных частей. Одну трубу подсоединить к компрессору на всасывание, другую на выход сжатого воздуха и попытаться сдуть песок с крышки люка. Затем, выбравшись на поверхность, освободить вездеход.
        - Ясно. Решение верное. Пять баллов, плюс два балла за оригинальность решения. Экипаж Самохвалова предложил выдвинуть сквозь песок трубы для прохождения водных рубежей, обеспечить экипаж воздухом и вызвать аварийную команду. Решение половинчатое. Три балла. Минус один балл за секретность.
        По реакции зала Алферов понял, что комиссия, сняв, по предложению кибернетика Казаринова, один балл с экипажа Самохвалова, поступила правильно. Лидер должен вести за собой другие экипажи и не бояться, что тебя опередят. Чувствуя поддержку зала, Василий Федорович полностью уверился, что его симпатии к экипажу Субботина разделяет подавляющее большинство курсантов, и никто не поймет решение комиссии превратно.
        - Решение экипажа Кузнецова неверно. Вездеход, пробиваясь сквозь бархан, попадает в аварийную обстановку со смертельным риском от удушья. Между прочим, мы этот вариант промоделировали. Мощности двигателя не хватит пробиться до середины бархана. Вездеход застревает на глубине пяти-семи метров. Раскопать его быстро не удастся. Короче, два штрафных балла! Таким образом, экипаж Субботина остается на первом месте, на второе продвинулся экипаж Демина, на третьем - Самохвалова. Путевки на практику присуждаются экипажу Субботина.
        Поднялся взъерошенный и красный от волнения Саша.
        - Вас… силий Ф…Ф… Федорович, - начал он, заикаясь. - Вы нас не выслушали раньше. Выслушайте сейчас. Экипаж Субботина принимал участие в прохождении полигона неожиданностей вне конкурса и поэтому не считает возможным претендовать на путевки, независимо от последующего решения комиссии и набранных баллов.
        - Как это понимать?
        - Так и понимать. Путевки должен получить экипаж, участвовавший в конкурсе на полных правах, - отрезал Саша и сел.
        - Субботин!
        Михаил поднялся, слегка насупленный и готовый к отпору.
        - Вы командор экипажа?
        - Нет.
        - Тогда этот, как его… Макаров?
        - У нас нет командора, Василий Федорович, но заявление любого члена экипажа можно расценивать как заявление командора.
        - Что это у тебя за новая форма демократии? - обратился Алферов к директору.
        Тот развел руками, как бы говоря: я же тебя предупреждал, что у этой группы свои порядки.
        - Значит, экипаж отказывается от путевок?
        - Да, - твердо ответил Субботин.
        - Уговаривать не буду. Путевки присуждаются экипажу Демина. Все свободны…
        Расстроенный Алферов мерил шагами из угла в угол директорский кабинет. Теперь, когда их противоборство разрешалось так неожиданно, они снова обрели способность объективно оценивать события, вспомнили, что их связывают и студенческие годы, и давняя дружба. Баженов пригласил на какие-то необыкновенные вареники с квашеной капустой, и Алферов ждал, пока он закончит неотложные дела. В суматохе дня Василий Федорович так и не спросил у Баженова, что тот думает по поводу отказа субботинского экипажа, и сейчас, когда все документы были оформлены и подписаны, он понял, что именно этот вопрос более всего беспокоит его. И чем дольше он размышлял, тем менее мотивирован, как ему казалось, был поступок экипажа.
        - Нет, все-таки это у меня не укладывается. Нынешнее поколение, по-моему, начисто лишено честолюбия.
        - Ты не прав, Василий, - оторвался от бумаг Баженов. - Эта четверка именно на одном честолюбии проскочила полигон с таким блеском. И из того же честолюбия отказалась от практики на Луне. Думаешь, просто?
        - А командора у них нет тоже из честолюбия?
        - Нельзя ли что-нибудь полегче? Я с ними бьюсь четвертый год и только сейчас начинаю понимать, что в их срывах есть доля нашей вины…
        - Это и я могу подтвердить, - усмехнулся Алферов. - Не исправь ты своей властью оценку Смолкину, всей этой истории не было бы!
        - Ну да! - засмеялся Баженов. - Ты что, не знаешь студентов? Только дай им прецедент, всю автоматику по миру пустят! И так у Смолкина найдутся подражатели, а при моем попустительстве… Тут дело не в этом. Она особенная, эта четверка. Вот в чем особенность, я пока не уловил, и в этом я прежде всего считаю себя виноватым. Ты подожди, я сейчас закончу, и мы попробуем с ними поговорить.
        - Хочешь собрать их здесь? - Василий Федорович кивнул на кабинет, но Баженов углубился в бумаги и не ответил.
        Алферов снова принялся мерить шагами кабинет. Мягкий пластик заглушал шаги и не мешал Дмитрию Ивановичу работать…
        Спустя полчаса они пересекли сквер и подошли к общежитию.
        - Ну и где ты собираешься их искать? - спросил Алферов, поглядывая на темные окна огромного здания. Большинство курсантов разъехались: кто на практику, кто на каникулы, и только в левом крыле вразброс светилось несколько ярких квадратов.
        - Надо думать, они у Гончаровой. Во-первых, у нее наиболее подходящая обстановка, а им сейчас нужна именно приятная, успокаивающая обстановка. Вовторых, они сегодня победители по всем статьям, а такое событие принято отмечать, значит, они все вместе. Пойдем, что ли?
        - Веди. Я хотя и бывал в комнате Гончаровой, вряд ли сейчас найду.
        Они поднялись на третий этаж и прошли по длинному коридору. За дверью слышался веселый басок Смолкина.
        - Все в сборе, - уверенно сказал Баженов и нажал кнопку сигнализации.
        Дверь открыла хозяйка комнаты.
        - К нам гости, - отстраняясь от входа и предупреждая своих товарищей, сказала она.
        - Извините, Майя, за вторжение, но вот у Василия
        Федоровича возникло несколько вопросов к вашей группе. Надеюсь, вы все здесь?
        - Все. Есть даже лишние, - улыбаясь, ответила девушка.
        Лишней оказалась Светлана Мороз, ее соседка по комнате. Впрочем, судя по оживлению Симы Смолкина, трудно посчитать неуместным присутствие этой невысокой девушки с добрыми серыми глазами. На вошедших глядели с откровенным любопытством, и Алферова удивило приподнятое настроение группы. На столе стоял чай, высился начатый торт и нетронутый графин с апельсиновым соком.
        - Празднуем день рождения? - спросил Василий Федорович, чтобы рассеять некоторую неловкость неожиданного вторжения.
        - Скорее день победы, - серьезно ответил Саша. - Присаживайтесь к нам. Ведь и вы виновники нашего торжества.
        - Это каким образом? - удивился Алферов, опускаясь на стул.
        - Я за вами поухаживаю, - сразу включилась в роль хозяйки Майя. - Сок или чай?
        - Давайте чай. Так в чем мы провинились?
        - Вы нас поставили в жесткие условия. И то, что мы выдержали, мы считаем своей победой. Ну а вы, соавторы, что ли…
        Алферов и Баженов переглянулись и дружно захохотали. Василий Федорович смеялся громко, раскатисто, обнажая неправдоподобно белые коренные зубы. Мало кто знал, что они вставные, как и вся нижняя челюсть, - след давней аварии при испытании новой модели орбитального ракетоплана, после которой космонавтиспытатель Василий Алферов перешел на административную работу.
        - Я тебе говорил, что с ними не соскучишься, - отсмеявшись, сказал директор. - Значит, соавторы, говорите? Тогда выкладывайте свои секреты! Должны же мы их знать, хотя бы как соавторы?
        - А у нас их нет, - обезоруживающе улыбнулась Майя.
        - Ну, положим, кое-какие все-таки есть, - отставляя чашку, сказал Алферов. - Вот, например, секрет заварки чая. Давно не пил такого.
        Майя зарделась и беспомощно оглянулась на товарищей.
        - Этот секрет я знаю, - усмехнулся директор. - Обрывают свежие листики чая в оранжерее. Одно время это увлечение едва не превратилось в бедствие. Пришлось оранжерею отдать в полное распоряжение биофака. Они тоже потаскивают, но по совести.
        - Ясно. Подай заявку на строительство дополнительной оранжереи. Средства выделим. Пусть пьют на здоровье. Такой чай стоит оранжереи. Ну, а такой хитрый вопрос: почему у вас в группе нет командора?
        - Так повелось, - Михаил сосредоточенно пригладил большим пальцем кустистую бровь. - Еще со времени поступления. Был у нас командор. Он нас подавлял своими знаниями, силой характера и просто силой… Потом наступило разочарование…
        - До сих пор очароваться не можем, - вставил Сима.
        - У нас своего рода идиосинкразия на командоров, - пояснил Саша.
        - Так, так… Ну, а почему вообще никто не приживается в вашей команде?
        - Трудно сказать, - Миша прошелся по комнате. - Может быть, потому, что он лишний?
        - Вот Миша, кажется, ухватил самую суть, - принялся развивать эту мысль Саша. - Мы и сами не понимали, как это происходит. Теперь, пожалуй, ясно. Мы взаимно дополняем друг друга. Полностью, на все случаи жизни. И новичку, который попадает в нашу команду, уже не остается сферы деятельности. Тогда он начинает вторгаться в чужие и, естественно, получается ерунда.
        - Насколько я понимаю, вы все вместе образуете единую систему, - Алферов в раздумье повертел в руках пустую чашку.
        Миша молча подошел к столу, взял у него из рук чашку и передал Майе. Та, не говоря ни слова, налила свежего чая и поставила перед Алферовым. Василий Федорович машинально отхлебнул несколько глотков, и вдруг смысл происшедшего поразил его. У него действительно возникло желание выпить еще чашечку чая. Он обычно прибегал к этому средству в минуты размышлений, но об этом знали близкие, знали немногие из сослуживцев, и, тем не менее, это его желание непостижимым образом уловил Субботин, и дальше сработала Система.
        - Спасибо, - Алферов улыбнулся. - Вы настолько естественно подсунули мне этот чай и именно в тот момент, когда он мне потребовался, что я даже сначала не обратил на это внимание. Вот прекрасный пример вашей Системы в действии. Не так ли, Дмитрий Иванович?
        - Они знают, кого задабривать. Мне вот ничего не предложили.
        - Но ведь вы в самом деле ничего не желали, - всерьез принялся оправдываться Субботин.
        - Нет, это вы мне мстите за то, что я все время пытался разрушить вашу Систему! - пошутил Баженов. - Ну, что, Василий Федорович, давай будем прощаться. Задали они мне задачку. Теперь буду искать, из какой группы еще можно создать систему.
        - Да, мы, пожалуй, злоупотребляем гостеприимством хозяев. Вот что, Система, имейте в виду, если у вас появится желание после окончания института поработать на Луне, место для вас всегда найдется.
        ДРЕВНЯЯ МУЗЫКА ЗЕМЛИ
        Осторожно! - крикнул Самсонов, но было уже поздно. Керн высыпался из стакана и возле ящика образовалась бесформенная кучка алеврита, мельчайшей, словно мука, кварцевой пыли, из которой торчали тонкие пластинки слоистой глины.
        - Эх, вы! - геолог не скрывал своей досады. - Всего несколько метров оставалось! Дальше было бы легче!
        - Будем начинать с нуля, начальник? - неунывающим тоном спросил Смолкин, хитро щуря черные озороватые глаза.
        - Сколько можно! Мне эта скважина уже поперек горла стала! И план трещит по всем швам! - геолог взъярился не только от очередной неудачи, но и от несерьезности Смолкина, играющего в этакого бесшабашного работягу, да еще выкопавшего из старых детективов это обидное обращение «начальник».
        - А если искривить скважину и пройти этот интервал заново? Потом можно сбить разрез по прослойкам, - рассудительно предложил Субботин.
        Аркадий Михайлович подумал, поморщился и махнул рукой.
        - Давайте! Это, конечно, не то. Геофизики озвереют, когда узнают, но другого выхода не остается. Пятая дырка на этом месте!
        - С чего им звереть, Аркадий Михайлович?
        Геолог обернулся и увидел рослого крепыша с правильным овальным лицом, с высоким лбом, с густыми, беспорядочно растущими бровями и длинными ресницами, придающими лицу не то наивное, не то задумчивое выражение. Рядом стояла девушка, миловидная и стройная, в таком же, как и парень, голубоватом комбинезоне, с коротко остриженными светлыми волосами, схваченными голубой, в тон комбинезону, косынкой, из-под которой упрямо выбивалась золотистая прядка. Девушку звали Майей. Это запомнилось с первого знакомства. С парнями сложнее. Как все малознакомые люди, они казались ему похожими друг на друга, и это сходство подчеркивалось гармонично развитыми фигурами и щегольскими космическими костюмами, с которых были убраны детали, не нужные здесь, на Земле. Сначала он выделил Смолкина, поскольку тот был пониже ростом и вполне оправдывал свою фамилию смуглостью лица, иссиня-черными волосами и темными цыганскими глазами. Сегодня, находясь на скважине, он запомнил Субботина, рассудительного и собранного, к тому же он был геологом по профессии. Значит, пришедший - геофизик, кажется, Александр. Да, Александр Макаров!
Саша, как зовут его товарищи…
        - Очень хорошо, что вы собрались вместе, - геолог явно оставил без внимания вопрос Макарова. - Объясню еще раз. Мне нужен непрерывный разрез, со стопроцентным выходом керна, причем с ненарушенной структурой и совершенно точно ориентированный по странам света. Сверху донизу, по всей этой слоистой толще. Здесь, в этой точке, а не на другом участке! Возможности станка позволяют. Это ваш станок! Вы его должны хорошо знать! Мне о вас из Центра космических исследований дали самую блестящую характеристику. Шестой курс, специализированная самостоятельная практика! Без пяти минут инженеры! Поймите, здесь наиболее полный разрез верхнего палеогена, и скважина бурится для специальных палеомагнитных исследований. То, что предлагает Субботин, - компромисс! Это озерно-алювиальные отложения, и они не выдержаны по простиранию. Как раз на этой глубине, где вы рассыпали керн, чувствуется влияние течений. Неважно, связаны ли они с рекой, существовавшей в то время, или это подводные потоки в самом озере! Там, где есть течения, существуют неровности дна. Если рядом окажется яма, то один и тот же слой глины может
отлагаться и на ее дне, и на ее склонах. Значит, и залегать этот слой будет на различной глубине, пусть с разницей в полметра, в метр, но попробуйте увязать разрез с абсолютной достоверностью! Одно дело, когда мы последовательно, слой за слоем, поднимаем керн из одной точки. Тогда сохраняется последовательность напластований… В общем, бурите. Что теперь делать?
        Геолог отошел от станка, сел на пустой керновый ящик и, чтобы скоротать время, принялся описывать поднятые за последнюю смену породы. Время от времени он поглядывал на буровиков. Станок, конечно, отличный, с программным управлением, с набором буровых наконечников различных типов, с оборудованием, которое позволяет вести бурение практически всеми мыслимыми способами. Немало хлопот стоило ему заполучить эту установку, предназначенную для космических исследований. Он поставил на нее лучшую в экспедиции буровую бригаду, но она не смогла пройти без потерь и тридцати метров. Разрез слишком каверзный, керн постоянно сыпался, да и требовалось время на освоение станка, а его не хватало. Пришлось обращаться в космоцентр за помощью на следующий день появились эти…
        - Аркадий Михайлович!
        Самсонов поднялся и подошел к станку.
        - Ну?
        - Мы тут прикинули. Чтобы была гарантия, что структура не нарушена, отклонение ствола скважины должно быть не менее трех метров. Если поднять трубы на двадцать метров, отклонение ствола составит десять градусов, если на тридцать, - то шесть. А выше поднимать нет смысла. Проще начать снова.
        - Отклонение не должно превышать одного-двух градусов!
        - Тогда ничего не выйдет.
        - Проходите на расстоянии одного метра от старого ствола скважины или даже меньше.
        - Нарушится структура, - возразил Саша. - Мы посчитали.
        - Черт с ней, - решил геолог. - Лишь бы порядок прослойков сохранился!
        Он достал сигарету и закурил. Это была их вторая скважина… Три попытки делал он со своей бригадой. Полмесяца безрезультатной работы! Есть от чего прийти в уныние, а тут еще сомнения…
        Буровая наконец заработала. Поползли вверх обсадные трубы. Со смены никто не ушел, так и работают вчетвером. Работают слаженно, будто всю жизнь только тем и занимались…
        Геолог вернулся к керновым ящикам, но работа не клеилась, он поминутно поглядывал на буровую. Сомнения начались после разговора с космоцентром. Его предупредили, что специалистами со стажем бурения в земных условиях они не располагают, могут послать практикантов, хорошо знакомых с техникой. Он согласился, полагая, что будут инженеры-буровики, но когда увидел среди парней девушку, вопрос невольно сорвался с языка:
        - А вы кто?
        - Биолог. - Она ответила без тени сомнения, будто работа на буровой установке для биолога - обычное дело. - Кстати, мне можно будет отбирать образцы на спорово-пыльцевой и палеокарпологический анализы с тех скважин, которые мы будем бурить?
        - Нет! Мне нужен весь керн до последней крошки!
        - Как же быть? Должна же я, как биолог, собрать материал для диплома. Мне сказали, что геологи охотно дают образцы.
        - Отберете из скважин, которые бурят наши станки.
        - Но у нас шестичасовые смены и, боюсь, у меня не будет времени ездить.
        - Как-нибудь образуется!
        - Во всем предпочитаю определенность. Она смотрела на него с любопытством, ничуть не обижаясь на отказ, но и не теряя надежды убедить. - Я, конечно, могу собрать комплекс современной флоры, но работать в геологии - и не попытаться познакомиться с ископаемой…
        По ее напористому тону и выражению глаз он понял, что она не отступится, пока интересующий ее вопрос не решится. И потом, действительно, если она будет работать, когда ей собирать материал? При переездах с точки на точку? Слабая надежда!
        - Хорошо. Я дам задание техникам. Они отберут. Много вам?
        - Чем больше, тем лучше. Думаю, пятьсот-шестьсот образцов меня удовлетворит.
        - Шутите! Мы сами отбираем около этого, а то и меньше за весь сезон. Вы знаете, сколько времени вам потребуется, чтобы их обработать?
        - Месяца три.
        - Вы думаете, что говорите? У нас целая лаборатория сидит полгода над таким количеством, а вы одна…
        - По-видимому, в вашей лаборатории несовершенная техника. Электроника это делает лучше и быстрее. Выделение из породы спор, пыльцы и семян растений и их опознание у нас производятся на палеоботаническом комплексе. Мне останется систематизация материала, отстройка диаграмм, спорово-пыльцевых спектров, словом, обработка и выводы.
        Он мгновенно оценил ситуацию. При таких темпах можно получить результаты в феврале, может быть, в начале марта. До выезда в поле останется время на увязку и уточнение геологических разрезов с учетом палеоботанических данных. Это редкостная удача.
        - Договорились. Будем отбирать параллельно. Сколько себе, столько и вам. Только я тоже люблю определенность. Когда будут результаты?
        Девушка прикинула в уме, поправила прядку волос и сказала внятно:
        - Десятого января.
        - Я не слышал того, что вы сказали, - усмехнулся он недоверчиво. - Меня устроит первое марта, но чтобы точно!
        - Вы напрасно, - вмешался один из парней. - Если Майка сказала десятого, значит, так и будет.
        - С вашей горы виднее, - сказал он благодушно и пошутил: - А вы - тоже биологи?
        Его вопрос вызвал цепную реакцию. ОЕИ представились: геолог, геофизик и механик-водитель. Ни одного буровика! Хорошее настроение мгновенно улетучилось. Они это почувствовали.
        - Да вы не беспокойтесь. Станок мы акаем. И опять эта уверенность, если не самоуверенность. Может быть, и с анализами только одни обещания? Только зачем им это? Именно тогда и возник у него барьер неприятия. Раздираемый сомнениями, он ушел, оставив их на попечение прораба. Через полчаса, поставив палатку, они пошли на буровую, а часа через два потребовали точку и инструкций. Его недоверие не рассеялось и тогда, когда они прошли четвертичку, обсадили трубы и начали проходку стаканом, поднимая полуметровые интервалы слоистых глин и аккуратно укладывая их в специальные патроны. Проходку они вели осторожно, неторопливо обсуждая каждую деталь, но к утру достигли глубины сорока метров, миновав тот злополучный горизонт, на котором засела его лучшая бригада, и, хотя он придирчиво осмотрел каждый интервал, все оказалось в идеальном порядке. У него забрезжила надежда, но когда к обеду они прошли пятьдесят семь метров, мощность алевритовых прослойков резко возросла и первый же стакан, поднятый с этой глубины, развеял иллюзии. Он оказался наполовину пуст, и это значило, что часть керна потеряна, а
непрерывность разреза нарушена. Самсонов хмуро осмотрел поднятые остатки, объяснил, что характер разреза изменился, требуется еще большая осторожность при проходке и приказал бурить с нуля… И вот теперь, почти на той же глубине, керн опять высыпался из стакана… Аркадий Михайлович в глубине души понимал, что относится к ним не совсем справедливо: они сумели преодолеть тот тридцатиметровый интервал, который не могли пройти без потерь опытные мастера, но преодолеть неприятие их, которое возникло при знакомстве, не мог, и когда говорил о них со своими, называл их безлично - эти.
        - Аркадий Михайлович! Половинки кончились. Будем выкладывать керн рядом или только сопоставлять?
        Практикантка стояла перед ним, держа полуметровый прозрачный патрон с уложенным в него керном. С момента отклонения скважины от прежнего ствола стакан не полностью зарезался в породу, и на поверхность поднимались сначала узкие серпики, затем пошли половинки пластиков слоистых глин, похожие на домашнее печенье, и вот теперь в стакане видны полные кружки глин, разделенных тонкими прослойками алевритов, что означало, что скважина пошла по новому стволу.
        - Выкладывайте, выбросить всегда успеем. Геолог подошел к буровикам. Попрежнему никто из смены, отработавшей свои часы, не уходил.
        - И долго вы думаете работать всем скопом? - Самсонов смотрел в упор на Субботина, которого он считал старшим в группе.
        - Пока не пройдем сыпучий горизонт, - ответил Михаил.
        - Советую не перерабатывать. Такие вещи добром не кончаются.
        - Не беспокойтесь, Аркадий Михайлович, мы не устали. При обычных условиях здесь достаточно и одного человека, только присматривать… А сейчас, как говорится: «Одна голова хорошо - четыре лучше!».
        - Дойдете до пятьдесят седьмого метра, позовите…
        - Хорошо, Аркадий Михайлович. Геолог ушел в лагерь. Станок медленно, но верно поднимал с глубины все новые порции керна…
        - Неприятный он какой-то, - поежилась Майя, вспомнив о Самсонове.
        - Просто любит давить на психику, - откликнулся Смолкин.
        - Грубо, Симочка, - заметил Саша. - Мы его слишком мало знаем. Стоит ли утверждать это априори.
        - Вот именно: «при и ори». В этом вся его манера, - хмыкнул Смолкин.
        - Нашли тему для разговора, - поморщился Субботин. - Надо что-то придумать. Иначе керн опять просыплется. В идеале надо, чтобы стакан после наполнения породой закрывался. Может, какой-нибудь клапан приделать?
        - И так пройдем, - возразил Сима. - Лично я гарантирую проходку, имея на вооружении твой способ определения породы по разнице давления. Всегда можно задавить стакан в прослоек глины и закрыть ею, как пробкой. Пусть проходка уменьшится на двадцать или даже на тридцать сантиметров…
        - Способ все же не радикальный и, если алевриты пойдут по метру, а то и больше, никакой пробки не будет и мы не сможем ничего поднять.
        - А такое в природе бывает?
        - Спрашиваешь! На то она и природа! Встречаются прослои алевритов и по десять метров. Представляешь? Десять метров тончайшей кварцевой муки!
        Этот аргумент убедил Смолкина. Они принялись перебирать знакомые системы клапанов, но ни одна не подходила, так как нарушала монолитность керна и, следовательно, порода была уже непригодной для палеомагнитных определений…
        - Мальчики, а если диафрагму, как в фотоаппарате? - спросила вдруг Майя, когда изобретатели зашли в тупик.
        - В идее что-то есть, - согласился Субботин. - Ирисовая диафрагма может решить проблему, но как ее закрыть? В фотоаппарате это достигается вращением кольца.
        - Вращение необязательно, - подумав, сказал Сима Смолкин. - Гидравлика надежнее. Выдавит секторы диафрагмы за милую душу в нужный момент!
        - Кстати, количество секторов можно уменьшить до трех-четырех, - добавила Майя. - Нам ведь не снимать!
        - Так-то оно так, - Саша сосредоточенно пожевал нижнюю губу. - Только как привести в действие эту систему в нужный момент?
        - Шток! Если поместить его в наголовнике, то, когда стакан наполнится, керн надавит на шток и передаст давление на гидравлику, - просиял Миша.
        - Давление должно быть слабым, - напомнил Саша. - Иначе керн разрушится.
        - Надеть на шток тарелку по внутреннему диаметру стакана.
        - Зачем надевать, нужно сразу делать шток с тарелкой, - поправил Сима. - И пружину под тарелку, чтобы диафрагма не срабатывала при спуске снаряда от сопротивления воздуха или воды.
        - Ребятки, это следует посчитать! Пошли в отсек. Майя, следи за бурением! - заключил Саша.
        В отсеке управления была компактная ЭВМ для программирования работ, соединенная с выносным пультом. При бурении работал обычно лишь автономный программный блок, и новоявленные конструкторы решили использовать бездействующие блоки ЭВМ для расчетов. Перепробовав несколько вариантов, они убедились, что выполнить такую работу на месте нельзя.
        - Надо вызвать Центр. Хотя бы посоветоваться, - предложил Субботин. - Какникак, мы сейчас его представители.
        - Просто надо сделать заказ. Вопрос престижный, да и делу надо помочь, - сказал решительно Саша.
        Макаров оказался прав. Дежурный, узнав о их затруднениях, обещал помочь.
        Ободренные таким поворотом дела, парни вывалились из отсека управления…
        - Ну как, Маечка?
        - Сорок девять метров, Миша, ты бы стал за пульт. Прослои алеврита увеличиваются. Как бы мне не просчитаться.
        Субботин подошел к пульту, а Майя выбрала из ящика новый стакан и, соединив его со штангой, начала спуск снаряда в скважину.
        Михаил внимательно следил за давлением на за бой, но стрелка за время спуска мирно покоилась на нуле.
        - Нормально, - успокоил он Майю, прочитав в ее взгляде некоторую неуверенность. - Раз стакан нигде не задел стенок скважины, значит, параметры ее отклонения от старого ствола выдержаны.
        Едва снаряд стал на забой, как стрелка прыгнула вправо на добрый десяток делений. Субботин включил гидравлическую подачу снаряда, и давление на забой плавно поднялось. Стакан задавливался в породу сантиметр за сантиметром, но стрелка с небольшими колебаниями держалась на одном делении. Сантиметров через двадцать проходки она качнулась и ушла вправо, затем вернулась к прежнему делению. На сорока пяти сантиметрах картина повторилась, и, едва стрелка начала возвращаться, Михаил выключил гидравлическую подачу и начал подъем.
        - Прослои алевролитов увеличились до двадцати сантиметров. Пожалуй, надо позвать Самсонова.
        Пока вернулся Саша с Самсоновым, они успели сделать еще три подъема, и каждый раз Субботин тщательно вымерял интервалы по проходке и по поднятому керну, отмечая всевозрастающую мощность алевролитовых прослоев. Дальше пришлось делать подъемы по тридцать-сорок сантиметров и, наконец, пошли слоистые глины. Аркадий Михайлович облегченно вздохнул: скважина достигла глубины шестидесяти трех метров, и ниже в разрезе должны преобладать глины.
        Субботин отошел от станка и вместе с Самсоновым выкладывал прозрачные капсулы с керном из старого и нового стволов скважины и, сопоставляя прослойки, подгонял их друг к другу, чтобы получить единый разрез.
        Сима, ожидая его, балагурил с Майей. Подъем делал Саша. Когда стакан оказался на поверхности, Макаров снял его, заглянул, и кончики его ушей запылали. Затем волна покраснения распространилась на щеки, лоб и даже шею… Сима, глядя на него, умолк на полуслове: так Макаров краснел лишь при сильном волнении, что в последние годы бывало нечасто.
        - Что случилось? - Смолкин подошел к Саше, заглянул в стакан и присвистнул: тот был пуст.
        Тягостная тишина, нависшая над буровой, обеспокоила Субботина, он обернулся и, увидев растерянность своих друзей, чуть не бегом направился к ним. Одного взгляда на стакан было достаточно, чтобы уяснить обстановку. Миша посмотрел на ленту самописца, регистрирующую глубину скважины и режим бурения. График давления на забой был простым, без обычных пиков…
        - Спокойно, - Субботин оторвался от графиков. - Керн, по-видимому, остался в обсадных трубах и вряд ли нарушен. Попробуем накрыть. Наращивайте двойной стакан.
        Удлиненный стакан вместе с муфтой оказался длиной чуть больше метра. Субботин сам начал спуск снаряда, и, когда тот дошел до забоя, включил гидравлику, постепенно наращивая давление. Не отрывая глаз от стрелки, он задавил стакан на метр и обернулся.
        - Бесполезно. Алеврит. И крикнул:
        - Аркадий Михайлович!
        Геолог поднял голову и по сосредоточенным лицам практикантов почувствовал, что произошло нечто непоправимое…
        Субботин начал подъем. Все стояли в полном молчании, надеясь на чудо, но чуда не случилось: стакан был пуст.
        Аркадий Михайлович потрогал стенки стакана, где сохранились примазки алеврита, растер между пальцами приставшую породу, ощущая бархатистую гладкость кварцевой муки, и сказал хмуро, ни к кому не обращаясь:
        - Такого мощного прослоя здесь не было… Смахнув с рук пыль, геолог с надеждой посмотрел на Михаила, к которому, как он убедился, обращались в сложных случаях все.
        - Может быть, еще нарастить? Такой разрез пропадет!
        - Давайте попробуем. Сима! Колонковую! Смолкин метнулся к запаснику и вытащил трубу нужного диаметра. Оживший Макаров тут же приладил к ней наголовник. Тем временем у Майи был собран стакан с муфтой вместо наголовника. Соединив стакан с колонковой, получили снаряд около четырех метров.
        - Должно хватить, - сказал Субботин и начал спуск.
        Первые полтора метра Михаил задавил нормально, но дальше снаряд пошел с большим трудом. Он приподнял его на несколько сантиметров, как бы давая разгон, и снова задавил. Так, меняя режим бурения, он прошел всю колонковую. Подъем делали очень осторожно, до предела уменьшив скорость. Когда поднялась колонковая, Саша, пренебрегая техникой безопасности, сунул под нее руку и, нащупав керн, сказал тихо, словно боясь спугнуть удачу:
        - Есть!
        Но едва колонковую отвели от устья скважины, что-то нарушилось в зыбкой системе равновесия, и из нее хлынула вода. Поднятый с таким трудом керн превратился в кучу ненужного хлама…
        - Все, ребята! - выдохнул от огорчения геолог. - Все…
        Он опустил голову и пошел по тропинке к лагерю.
        - Аркадий Михайлович! Вы не расстраивайтесь! Завтра сделаем! - крикнул вдогонку Субботин. Самсонов обернулся.
        - Нет, ребята. Все! Наша техника еще не годится для точных исследований. Значит, и мы не готовы к новому качеству. Нет, не готовы! По-прежнему в геологии возраст будет измеряться с точностью плюс-минус два крокодила! Завтра снимаемся. Хватит.
        Ранним утром над лагерем прострекотал вертолет. Шум его разбудил Самсонова. Он вышел из палатки, увидел легкий парок над рекой и слегка поежился от утреннего холодка. Он подумал, что вода должна быть теплой, поскольку погода последние дни стояла ясная, и неплохо бы искупаться. Он взял полотенце и пошел вниз к реке. Спустившись к реке, он потрогал воду - она была холодной, - но все же решил искупаться. Вытерев досуха все тело, Аркадий Михайлович посмеялся над своими страхами и, приободренный, поднялся в лагерь. Но хорошее настроение длилось недолго: он вспомнил вчерашнее поражение.
        Лагерь оживал, но в палатке практикантов было тихо, и это тоже настораживало. Вчера, огорченный, он не все понял, что ему кричали вслед, но сейчас ему чем-то не понравилось их вчерашнее поведение. Геолог решил идти на буровую. Последняя неудача расставила все акценты в планах работы: придется собирать полный разрез по кускам по всей площади работ, увеличивать количество специальных скважин и объемы бурения, а этого не сделаешь за один сезон. Впрочем, еще неизвестно, как отнесутся к этому геофизики, которым придется увеличить число определений образцов в два, а то и три раза. Но что делать? Видимо, им придется примириться с такой необходимостью, раз у него самого нет другого выхода.
        Геолог прибавил шагу. Теперь он осознал, что его беспокоило: практиканты, с присущей молодости самоуверенностью, не признали своего поражения и, повидимому, предприняли еще одну попытку преодолеть непокорный разрез. А это плохо: и силы затрачиваются впустую, и буровая не подготовлена к переезду, и, чего доброго, придется убеждать, а то и снимать их с точки своей властью.
        Обуреваемый такими мыслями, геолог вышел на поляну. Так и есть! Буровая работает как ни в чем не бывало. Выходит, начали скважину заново. На брезенте прямо в костюмах спали девушка и тот, что с ней пришел на смену. Макаров, кажется. Значит, работали всю ночь. У станка стоял Смолкин. Субботин сидел на корточках спиной к нему у ящиков с керном.
        Самсонов почувствовал, как поднимается в нем мутная волна ярости, заставляя непроизвольно сжимать кулаки и грозя затопить рассудок…
        - Сколько прошли? - глухим от волнения голосом спросил геолог.
        - Прошли, Аркадий Михайлович! Прошли не дослышав из-за шума на буровой вопроса и чему-то радуясь, ответил Сима.
        - Я спрашиваю, сколько? - повысил голос Самсонов, боясь, что не хватит выдержки даже выслушать ответ.
        - А… Извините, не понял сразу. Шестьдесят восемь метров!
        Разум бунтовал и отказывался верить, но Аркадий Михайлович в одно мгновение переоценил всю увиденную им картину: и эти двое, спящие сном праведников на брезенте, и довольная улыбка Смолкина, и сосредоточенный интерес его коллеги Субботина - все подтверждало, что чудо произошло! Ноги почему-то ослабли, и на лице появились крупные капли пота.
        Он сел на траву возле буровой и похлопал себя по карманам.
        - Закурить есть? - и тут же спохватился. - Да, вы ведь не курите…
        Тщательно обшарив карманы, вспомнил, что вчера здесь же выбросил пачку и тут же увидел ее, смятую, рядом с собой. Подобрал и на всякий случай разорвал ее. И снова произошло чудо: в углу увидел сигарету, которую не заметил вчера. Она была целая, лишь слегка примятая. Он закурил, поднялся, преодолевая невесть откуда навалившуюся усталость, и подошел к Субботину. Восемь или девять полуметровых цилиндров были заполнены тонкой алевролитовой мукой с редкими, чуть ли не миллиметровыми, прослойками глин…
        - Как это вы умудрились? - спросил он, хмелея от буйного ликования, которое сменило недавнюю опустошенность.
        - Пойдемте, покажу, - улыбнулся Михаил.
        Геолог нетерпеливо рванулся к буровой, разряжая готовую выплеснуться наружу радость, быстрым порывистым шагом.
        - Ну?
        - Идите сюда, - подозвал его Субботин к ящику, где лежала опытная партия стаканов, доставленных утром на вертолете. - Вот, смотрите. Этот шток, когда стакан заполнен, подается вверх и…
        Субботин поднял прутик и надавил им на тарелку штока. Диафрагма вышла из пазов коронки и закрыла отверстие.
        - Что же вы сразу их не прихватили с собой? - чуть не закричал геолог, потеряв над собой контроль.
        - Их не было, Аркадий Михайлович. Вернее, их вообще не существовало до вчерашнего вечера. Вот пришлось помудрить. За ночь нам изготовили в мастерской.
        Самсонов снова захлопал по карманам, но дважды чудеса не повторяются, и, обуреваемый желанием закурить, он подумал, что надо бы сбегать в лагерь, и тут же вспомнил, что ребята, наверное, не ужинали…
        - Так, - краснея, протянул он. - Сейчас я схожу в лагерь, распоряжусь, чтобы вам привезли завтрак, а потом вы мне покажете, как это работает.
        - Да мы НЗ распотрошили. Ночью Саша с Майей бурили обычным стаканом, а этот только утром доставили. Вот, как раз по алевритам прошли. Еще сами как следует не применились.
        - Ладно, Субботин. Теперь уж как-нибудь добьем. А в лагерь я все-таки сбегаю. Горяченького поесть не вредно!
        - Эх, ребята! Какие же вы, ребята! - Самсонов лежал на траве, блаженно щурился от яркого солнца, наслаждался удачей, пока виновники торжества со здоровым молодым аппетитом уписывали из общей кастрюли тушеную картошку с мясом. - Сколько лишних хлопот и забот вы с меня сняли!
        Смолкин глянул на буровую, торопливо облизнул ложку и поднялся.
        - Да останови ты ее, - благодушно махнул рукой Самсонов. - Больше времени потеряли. Поешь как следует!
        Но Сима убежал и, когда последняя штанга вышла из скважины, снял стакан, критически осмотрел неполностью закрытую диафрагму, срезавшую плотный прослой глины, поставил запасной стакан и перевел рычаг на спуск снаряда. Штанга пошла вниз, а он, постукивая ладошкой по стакану, переместил поднятую породу в пустой цилиндр, заложил подготовленную этикетку с интервалом проходки и только после этого вернулся.
        - Аркадий Михайлович, а почему вы вчера сказали, что геология - это наука с точностью плюс-минус два крокодила? - спросила Майя.
        - Видите ли… - Самсонов запнулся, забыв, как зовут эту милую девушку, которая всю ночь простояла на вахте наравне с мужчинами, но выглядела свежей и привлекательной, и у него вдруг шевельнулась зависть к этому новому поколению, красивому не только физическим совершенством развитых тел, но и какой-то особой уверенностью во всем, что они делают, ненасытной любознательностью, неуемной готовностью выложиться в критической ситуации и при этом не потерять самообладания.
        - Видите ли, - повторил он для разгона, чтобы преодолеть затянувшуюся паузу.
        - Майя, - подсказала девушка, улыбаясь его затруднениям.
        - Да, Майя… - засмеялся он, испытывая благодарность, смешанную с восхищением ее интуицией и той непринужденностью, с которой она повернула ход его мыслей к интересующему ее вопросу. - У нас преподавал историческую геологию профессор Гапонов. Это его любимая поговорка. В ней, к сожалению, заключена довольно грубая истина. Вы, как биолог, должны были…
        - Мы изучали палеонтологию, - девушка понимающе улыбнулась.
        - Вы читаете мои мысли, - пошутил геолог, одновременно испытывая легкую неловкость оттого, что такое понимание смахивало на телепатию, хотя было всего лишь особенностью сосредоточенного внимания. - Значит, мне проще объяснять. Несмотря на обилие методов определения возраста пород, геология до сих пор основывается на палеонтологических остатках. Если взять, к примеру, пермский период, то и сейчас некоторые его отделы характеризуются остатками древних ящеров, найденных и определенных еще до революции профессором Амалицким. Можно утрированно, в шутку, парейазавра назвать крокодилом, а раз тот же парейазавр является руководящей окаменелостью для верхней перми, то точность определения возраста этих отложений - плюс-минус два крокодила! Нашли в них парейазавра или еще какого-нибудь ящера - значит, уверенно определили относительный возраст, не нашли - значит, такой уверенности нет. Сейчас, когда в геологии накоплен огромный фактический материал, для его сопоставления нужен более точный, а главное, универсальный метод определения возраста пород, только тогда геологию можно будет отнести к точным наукам.
Таким методом, как мне кажется, должна стать палеомагнитология, уже сейчас дающая любопытные результаты.
        - Вы имеете в виду инверсии? - тут же ухватился Саша за знакомую ему тему.
        - Нет, смена магнитных полюсов Земли - слишком крупное событие в палеомагнитологии. Геофизиков интересуют сейчас небольшие по времени ритмы изменений магнитного поля. Именно они и могут послужить хронологической шкалой, по которой можно будет определить возраст любых пород.
        - Пожалуй, сопоставлять такие ритмы будет трудновато, - заметил Субботин.
        - Почему? - удивился Саша. - Любые изменения магнитного поля Земли происходят в глобальных масштабах, в том числе и мелкие ритмы, значит, их можно найти в любой интересующей тебя точке. С другой стороны, они вполне индивидуальны. Ты много видел похожих людей? Руки, ноги есть у всех, но на этом и кончается сходство. Так и с ритмами, не говоря уже об инверсиях! Только инверсии, или смена южного магнитного полюса на северный, увязываются с периодами исключительно мощной активности Солнца, вызываемой галактическими причинами, тогда как эти ритмы являются следствием обычной активности. А как известно, периоды солнечной активности, как в тысячелетних циклах, так и в обычных, никогда в точности не совпадают ни по длительности, ни по масштабам. Отсюда и четкая индивидуальность и ритмов, и инверсий!
        - Тогда те же инверсии можно найти в лунных породах и породах других планет, по крайней мере земной группы: на Марсе, Венере…
        Глаза Макарова широко раскрылись.
        - Ну, это ты уже перехватил! - выговорил он наконец и снова умолк, пытаясь всесторонне осмыслить свежую идею. - Хотя логика есть… Не знаю, как на Луне… Там слабое магнитное поле, да и для фиксации инверсии в породах надо, чтобы происходило излияние лав или, на худой конец, просто шло накопление осадков. То, что хорошо для Земли, может оказаться непригодным для других планет, хотя бы потому, что там отсутствуют подобные процессы.
        - Сашенька, на Венере вулканических извержений хоть отбавляй, - возразил Субботин. - На Марсе они тоже происходили, да и на Луне далеко не все кратеры метеоритного происхождения, большинство все-таки вулканического.
        - Сдаюсь! - Макаров шутливо поднял руки вверх. - Ты меня стер в порошок. Вот что значит лезть не в свою область. Ладно, согласен. Мысль отличная. Не потеряй ее к тому времени, когда попадешь хотя бы на Луну!
        - Инверсии по твоей специальности, дорогой товарищ геофизик, - отшутился Миша. - Это я тебе подбросил информацию к размышлению.
        - Благодарю. В предисловии к своим трудам о глобальности инверсий я не забуду помянуть, что идея подарена мне знаменитым исследователем космоса геологом Михаилом Александровичем Субботиным!
        Самсонов, улыбаясь, прислушивался к их разговорам и думал о том, что самое позднее - завтра к утру они закончат скважину, и можно будет перебросить их на другую точку ближе к новому лагерю, и о том, что за сезон при таких темпах удастся отбурить все практически более или менее полные разрезы по неогену и палеогену, а кое-где прихватить и отдельные горизонты меловых отложений, и что геофизики, когда получат первую партию образцов, придут в дикий восторг, и что, действительно, может быть, с этой вот скважины начнется новая, математически точная геология, которой будет суждено перевернуть существующие представления и направить науку в новое русло…
        - А вы, Аркадий Михайлович, так и не объяснили нам, с чего должны звереть геофизики, если разрез будет чуть-чуть неполный, - вспомнил вдруг Макаров.
        - Собственно, вы уже сами к этому подошли. Палеомагнитная запись и так бывает неполной из-за перерывов в осадконакоплении. Просыпавшийся керн- тот же перерыв, только искусственный. Как тут не озвереешь? Сколько вкладывается труда! Ведь определения приходится делать чуть ли не по каждому прослойку. Поэтому и необходимо следить, чтобы не упустить самой малости, иначе эталонного графика не получится. А что поделаешь? Кому-то надо начинать. Потом, когда осознают необходимость подобных исследований, придумают комплекс по определению остаточной намагниченности, вроде вашего палеоботанического…
        Когда мы получим геохронологическую шкалу с точностью хотя бы до тысячи лет, все построения геологических разрезов обретут абсолютную степень достоверности, а отсюда и геологические карты, и направление поисковых работ, и разведка различных месторождений, не говоря уже о чисто теоретических построениях…
        Геолог замолчал, задумавшись по инерции над последствиями, которые сулил новый метод, потом взглянул на часы и заторопился:
        - Ну что, ребятки. С вами, конечно, хорошо и интересно, однако мне пора. Лагерь начнем перебазировать сегодня, а вы стойте, сколько потребуется, чтобы добурить скважину. Миша, ты человек наиболее сведущий. С появлением зеленых глин и глауконитовых песков скважину можно закрывать. Это примерно на ста пятидесяти метрах. Тампонажную глину для ликвидации скважины подвезем завтра к обеду. Раньше не управимся. Трубы поднимайте сразу.
        - Но у нас тампонаж идет автоматически с подъемом обсадных труб.
        - Тогда бурите до нашего приезда.
        - Хорошо, - Субботин кивнул.
        Убедившись, что бурение пошло, решили оставить станок в автоматическом режиме. Теперь с работой вполне справлялся один рабочий. Ему оставалось лишь менять стакан и отбирать керн в капсулы. Сима вызвался достоять свою шестичасовую вахту. Остальные могли отдохнуть. Михаил проверил, достаточно ли в магазине обсадных труб и хватит ли на полную глубину штанг, и, выбрав в тени под деревьями удобное местечко, прилег на траву: он сменял Смолкина, и терять время на возвращение в лагерь не было смысла. Гончарова и Макаров отправились купаться…
        Узкая тропинка прихотливо петляла по пологому склону заросшего лога. Среди примелькавшихся берез и осин то здесь, то там проглядывали лиственницы. От вымахавшего до пояса травостоя и колючих кустов шиповника, усеянных розовыми цветами, застоявшийся воздух густел таким крепким ароматом, что, казалось, пчелы, беспрерывно снующие в разных направлениях, падали от головокружения на ближайшие цветы…
        Саша сорвал суховатый стебелек с узкими листочками, собранными в мутовки в виде звездочки, от которой тянулись тонкие веточки с кистями крошечных, яркожелтых, только начинающих распускаться цветков с острым медвяным запахом.
        - Подмаренник, - ответила Майя на его вопросительный взгляд. - Здесь их несколько видов. Это Galium verum, подмаренник настоящий.
        - Душновато, - сказал Саша, распахивая на груди комбинезон. - И аромат какой-то… Прямо одуряющий…
        - Ветра нет. Овраг не продувается… И время как раз такое… Самый медосбор. Цветочный мед с такого травостоя обладает наиболее целебными свойствами…
        - А я слыхал, что самым полезным считается майский мед.
        - В Сибири цветение трав запаздывает, поэтому июньский сбор здесь часто называют майским медом, идя на поводу у таких знатоков, как ты…
        Майя снисходительно улыбнулась, а посрамленный Макаров, чувствуя, что кончики ушей начинают гореть, уткнул нос в ароматный подмаренник. Тропинка вильнула вправо наверх, и они, выбравшись из лога, оказались на ровной площадке оползшего коренного берега. С ее высоты перед ними раскинулась водная гладь Иртыша…
        В нижнем течении Иртыш всегда нес свои воды неторопливо, а с тех пор как на Оби возник Кондинский комплекс, повернувший основную часть ее стока в Каспийское море, и огромное водохранилище создало гидростатический подпор, он и вовсе замедлил движение, словно стараясь сберечь лишний глоток воды для истощенного жаждой Каспия. В зеркальной глади реки отражались редкие группы деревьев и зеленая полоса ивняка у противоположного берега… Вода манила к себе прохладой и покоем. Не устояв перед ее соблазном, Саша помчался вниз с радостными воплями… Невдалеке от места, где они разделись, на берегу стоял огромный щит, но Макаров, охваченный предвкушением купания, не заметил его, а Майя не придала ему значения…
        Верхний слой воды был прогрет, а снизу, при резких движениях, поднимался холодок, и они меняли направление, уходя от холодных струй. Так, глядя друг на друга, они заплыли на середину реки, когда Саша заметил вдали на реке какое-то движение.
        - Слушай, Майя. Который час?
        - Не знаю. Часов десять. А что?
        - В десять тридцать проходит экранолёт, - Саша неотрывно смотрел в ту сторону, где ему почудилось движение. - Боюсь, мы непростительно увлеклись… Внимание! Опасность! Ныряй глубже!
        Из-за дальнего поворота возник стреловидный силуэт экранолёта.
        - Ныряй! - крикнул Саша и задержался на секунду убедиться, что Майя выполнила его команду. Эта задержка обернулась неприятными ощущениями. Едва он успел скрыться под толщей воды, как всем телом ощутил сотрясение и почувствовал резкую боль в ушах. Затем мощные струи воды начали корежить его с такой силой, будто он попал в гигантскую бетономешалку и его вместе с раствором перекидывает во всех направлениях. Когда он вынырнул, преодолев сопротивление турбулентных завихрений, экранолёт уже растворился в прозрачном мареве нагретого мощными двигателями воздуха. Рядом из воды появилась голова Майи. С лица ее еще не сошел испуг, а губы посинели от холода придонных родников. Видимо, несмотря на глубину, ей тоже досталось.
        - Давай к берегу - и побыстрее. Ты совсем замерзла.
        - Ничего, обойдется, - Майя перевернулась на спину и раскинула руки, чтобы немного прийти в себя и отдышаться.
        - Слушай, не время! - снова заволновался Саша, вытянув по-гусиному шею и пристально вглядываясь в водную гладь, сливающуюся с горизонтом. - Скоро пойдет встречный!
        Повторять не пришлось. Майя, сделав несколько сильных гребков на спине, перевернулась и перешла на быстрый кроль. Саша, не успев восстановить дыхание после, борьбы с водоворотом из-за излишнего волнения, поплыл размеренным брассом, боясь, что на быстрый темп у него не хватит сил…
        Майя вышла на берег и упала ничком от усталости. Немного отдышавшись, она приподнялась: Сашу снесло течением, но он тоже уже выбирался на берег…
        Вдали возник нарастающий шум. Он креп с каждой секундой, и треугольное тело встречного экранолёта со свистом пронеслось над рекой и скрылось за дальним поворотом прежде, чем они успели его рассмотреть…
        Саша опустился рядом с Майей на горячий песок и увидел на пригорке, прямо перед собой, огромнейший щит, который крупными буквами извещал о времени прохождения экранолётов.
        - Специально для таких раззяв, как мы, - кивнул он на щит. - Ты - еще ладно. Я-то знаю их прекрасно. У нас на Амуре ходили эти чудища. Сняли их из-за шума, да и рыбу пугали. Правда, рыба довольно быстро приспособилась: за час до пролета уходила к берегу. Всегда в этот период клев был отличный.
        - Какая у него скорость? Что-то уж очень быстро проносится.
        - Не очень большая. Метров сто сорок-сто пятьдесят в секунду. Просто летит низко, и кажется… Но если под него попадешь, хватит, чтобы свернуть шею. Очень уж мощные возмущения воздуха. Ты, наверное, и под водой почувствовала…
        - Еще бы! Я думала, что у меня руки и ноги переплетутся и завяжутся в узел. Саша ударил кулаком по песку.
        - Ну, раззява я, ну, раззява! Как я мог не заметить щит! Если бы с тобой что-нибудь стряслось, Миша никогда бы мне не простил.
        - Перестань, - поморщилась Майя. - У меня своя голова на плечах. К тому же я видела и не поинтересовалась. Подумала - обычное предупреждение для всех.
        Макаров сел, подобрав под себя ноги. В ее словах почудилось ему высокомерие, но он слишком хорошо ее знал, чтобы поверить своему впечатлению.
        - Как-то ты нехорошо говоришь, Майя. Разве мы не такие, как все?
        - Но ведь мы лучше тренированы, - чутко уловив перемену настроения, она не могла понять причины осуждения, но посчитала нужным уточнить: - Реакция побыстрей…
        - Да, нас готовят к перегрузкам, к работе в экстремальных условиях, но если у человека только на этом основании появляется комплекс исключительности, это очень плохо, Майя.
        - Ну что ты говоришь? Я же так не думала!
        - Знаю, - нетерпеливо мотнул головой Саша. - Я ведь не только о тебе. Обо всех. Каждый из нас по-своему заражен самомнением. У тебя это проявилось от сознания собственной силы и ловкости, у Миши потому, что его интуиция - действительно дар природы, у Симы щегольство вообще в характере, я тоже деру нос, когда мне удается найти красивое решение…
        - Но ведь мы люди! - взмолилась Майя, подавленная его неколебимой логичностью.
        - Вот именно. Люди. И у нас есть слабости. Важно, чтобы они не перерастали в недостатки.
        - Туманно, Сашенька. Общие слова. Я все еще не вижу гавани.
        - Сейчас прояснится, - пообещал Макаров. - По статистике, всякого рода происшествия, или точнее, несчастные случаи с людьми, привыкшими к работе в сложных условиях, чаще происходят в обыденной обстановке. Это понятно. Вопервых, происходит естественное расслабление, а во-вторых, именно такая обстановка порождает чрезмерную уверенность в себе, в своей реакции, в своих способностях и силе. Вот я и подумал, что наши слабости при обычных условиях могут оказаться гипертрофированы, если мы не станем обращать на это внимания. Убедил?
        Майя пожала плечами.
        - Не знаю. Существует, конечно, пакостный закон расплаты за самоуверенность. Ты замечал: стоит лишь похвалиться тем, что тебе хорошо удается, - и тут же сбой. Будто кто-то подсматривает за тобой и подталкивает в нужный момент руку. Недаром древние, боясь спугнуть удачу, никогда не говорили о деле прежде, чем оно было выполнено, а если оговаривались, тут же старались снять заклятие установленным ритуалом. Это я понимаю. Мы тоже едва не поплатились за излишнюю самоуверенность, но что касается остального, извини… Реникса какая-то!
        Саша смущенно задвигал плечами. Вся его стройная гипотеза посыпалась, как тот разнесчастный керн из колонковой. Поди теперь разбери, что истинно, что ложно.
        - Видишь ли, я просто высказал предположение… Во всяком случае - подумать и понаблюдать надо.
        Майя поднялась и насмешливо глянула на него сверху. Она снова обрела уверенность и не хотела упускать инициативу.
        - А не кажется ли тебе, что ты просто зарвался, дорогой мой любитель обобщений?
        В ночную смену работал Макаров, но Субботин, успев к этому времени отдохнуть и даже вздремнуть, отправился с ним вместе, рассчитывая подежурить до завершения скважины. Он уже сожалел, что согласился с Самсоновым бурить до подвозки тампонажной глины. Этот компромиссный вариант мало что давал геологии, а для палеомагнитного изучения и вовсе был бесполезным, так как ниже, на глубине, фиксировался перерыв в осадконакоплении, а следовательно, будет перерыв и в палеомагнитной летописи. С другой стороны, если не бурить, геолог подумает, что они просто поленились, это в любом случае неприятно…
        Они пришли за полчаса до конца смены. Майя заканчивала приборку на буровой. С чисто женским пристрастием она протирала капсулы с керном от пыли и приставшей к ним снаружи глины… На каждом керновом ящике красовался номер скважины и интервал проходки. Все ящики были аккуратно закрыты на застежки.
        - Как это ты еще ящики в стопы не составила? - пошутил над ее усердием Субботин.
        - Я хотела, но одной неудобно, - приняла его слова всерьез Майя.
        - Слушай, он наговорит, - улыбнулся Саша. - Давай включай свои рычаги в две джентльменские силы. Нечего эксплуатировать женское пристрастие к порядку. Ящики действительно надо составить.
        Сменившись, Майя присела рядом с Субботиным, который никак не мог разрешить сакраментальный вопрос: бурить или не бурить! И оттого выглядел сумрачным.
        - Миша, нельзя быть все время таким серьезным.
        - Будешь серьезным. Аркадий Михайлович приказал бурить скважину до подхода машины с тампонажной глиной. С нашими темпами это может обернуться в лишние полета метров, если не больше.
        - Может, ему так нужно?
        - Не думаю. Просто гонит метраж.
        - Зачем?
        - С одной стороны, вдруг встретится что-нибудь интересное. Геология, как он говорил, наука не точная. С другой, побаивается, чтобы не случилось аварии: если скважина простоит, может прихватить обсадные трубы, а пока идет бурение, этого не случится.
        - Но при нашей мощности и прочности труб…
        - Он может и не знать возможностей станка или перестраховывается на всякий случай. Посчитай, сколько потеряно времени, пока проходили дублирующие скважины. Теперь он не хочет рисковать.
        - И все же, глубже, чем необходимо, на мой взгляд, бурить не следует.
        - Саша тоже так думает. Значит, на том и порешим.
        Миша повеселел. Сбросив груз сомнений, он почувствовал облегчение.
        - Пойдем, я тебя провожу, а то целый день не виделись!
        Чем дальше они уходили в темноту из освещенного круга буровой, тем больше сближались их фигуры. Или это только казалось Макарову? Недаром Сима любил говорить: «Темное это дело-любовь!». Наверное, в том отчасти повинна и память предков, уходящая в глубь веков, когда существовало неравенство или вражда, и любящие не могли открыто проявлять свои чувства, а ждали благословенной темноты… Кто его «знает? Саша вздохнул. Сам он не имел опыта в таких делах. И не потому, что в институте не было девушек красивее Майи. Просто ни одна из них не нравилась по-настоящему. Вот хотя бы Светлана Мороз. Она славная, приятная, но как только Майя исхитрится оставить их наедине, сейчас же находит благовидный предлог, чтобы уйти. В последний раз эта ее манера вывела его из себя. Едва она заговорила, что ей нужно что-то там посмотреть, в нем заклубилась такая обида, какой он не испытывал с детства, когда какие-то дяди отобрали у него улов рыбы. Он даже не выслушал Светлану, поднялся и ушел, не проронив ни слова. Через полчаса прибежала Майка и отчитала его, не стесняясь в выражениях, из которых самое безобидное было -
грубиян. Она заявила, что он ничего не смыслит в психологии, хотя и заработал на экзамене высший балл, что она застала Светлану всю в слезах и это, к конце концов, просто не по-товарищески и что она больше пальцем о палец не ударит, чтобы восстановить их отношения.
        - Какие там могут быть отношения? - вмешался присутствовавший при этой сцене Сима. - Они же имеют одинаковый заряд, а одноименно заряженные тела отталкиваются! У них даже кровь одной группы и резус положительный.
        - Иди-ка ты со своим резусом! - рассердилась Гончарова. - Много ты понимаешь! Она просто очень стеснительная! А ты, - обернулась Майя к нему, - ты Задумчивый Кенгуру с замедленной реакцией!
        Саша тряхнул головой, отбрасывая неприятные воспоминания, и почувствовал, как у него пламенеют уши. Конечно, обидно: напомнить старое прозвище, да еще прилепленное Мовшовичем, человеком, к которому вся их четверка питала острую неприязнь, но кто на Майку может рассердиться всерьез? Стоит ей заметить, что ты на нее дуешься, она тут же подойдет, возьмет за руку, глянет своими голубыми глазищами - и все: слова уже не нужны. Нет, пожалуй, Гончарова тогда в запальчивости выложила правду о Светлане. А если она действительно держится так от излишней стеснительности? Тогда выходит наоборот: он ей нравится, если не больше! Саша едва не выронил стакан… «Нет, завтра же возьму адрес у Майки!»
        Размышления в общем не мешали работе. Как только заканчивался подъем снаряда и последняя штанга появлялась на поверхности, Макаров тут же менял стакан на запасной и переводил рычаг в положение спуска. Большая часть времени уходила на спускоподъемные операции. Вместе с началом подъема пройденные полметра обсаживались трубами, а если трубы в магазине кончались, тут же раздавалось гудение зуммера и мигала лампочка. Словом, оставалось предостаточно времени, чтобы уложить керн и выписать этикетку на пройденный интервал, а раздумья и воспоминания помогали скоротать время между подъемами…
        Когда вернулся Субботин, Саша с любопытством разглядывал заключенные в прозрачном цилиндре зеленые пластины глин, разделенные тонкими прослойками песка.
        - Сколько прошел по этим глинам? - спросил Михаил, взглянув на керн.
        - Восемь метров. Глины пошли очень жирные и плотные. Диафрагма по ним плохо закрывается. Надо бы срезающие лезвия сделать потоньше и поострее.
        - Заканчивай последний подъем и закрываем скважину.
        - Миша, это всего сто сорок семь метров! Дойдем хотя бы до ста пятидесяти. Всего три метра!
        - А зачем?
        - Меньше будет разговоров. Все-таки мы работаем на Самсонова, а не он на нас.
        - Мы работаем на его идею. Наша задача - получить непрерывный разрез по верхнему палеогену. Непрерывный! Зеленые глины - это уже средний палеоген. Между этими отложениями здешними геологами обычно отмечается перерыв.
        - А это можно проверить?
        - Что тут проверять? Смена пород в любом случае означает смену условий их образования. Верхние серые глины - континентальные, эти - морские. Ощущаешь разницу?
        - Разница, понятно, есть, - не сдавался Александр, - но, насколько я понял, те и другие отлагались в водной среде. И хотя зеленые глины, как ты говоришь, морские, они, если судить по прослойкам песка, - все-таки мелководные образования. Разве не могут крупные озерные бассейны перейти постепенно в морские? Возьми историю того же Каспия! Сначала это было огромное море, составлявшее единое целое с Черным!
        - В принципе, Саша, все может быть, - в задумчивости Субботин поскреб подбородок. - Только как сейчас определить, был здесь перерыв в осадконакоплении или его не было?
        - Слушай, а если провести магнитный каротаж? На установке есть чувствительный магнитометр, предназначенный для изучения вариаций магнитного поля Луны в зависимости от глубины.
        - Ну, получишь вариации магнитного поля Земли, - усмехнулся Михаил. - А дальше что?
        - Их можно снять так же, как и само магнитное поле. Получим остаточную намагниченность по всему стволу скважины.
        - А обсадные трубы?
        Саша захлопал ресницами, потом улыбнулся:
        - Миша, я был лучшего мнения о твоих познаниях в области буровой техники. Ты же геолог. Трубы выполнены из немагнитных сплавов.
        - Я геолог, а не буровик, Сашенька. Тебе для каротажа необходимо знать параметры труб, а мне важен только их диаметр, хотя, конечно, это не оправдание. Ну, давай попробуем твой магнитный каротаж.
        Субботин снял стакан с поднятого снаряда и переместил последнюю штангу в магазин. Площадка для каротажа была подготовлена.
        Тем временем Макаров достал из запасника специальную гильзу и соединил ее с кабелем. Включив регистрацию, он нажал кнопку спуска. Стрелки, контролирующие запись по основным параметрам напряженности магнитного склонения и наклонения, устроили такую лихорадочную пляску, что пришлось остановить гильзу. Стало ясно, что вести запись на скорости, пригодной для обычного каротажа, нельзя, и Саша уменьшил ее в десять раз. Теперь один метр гильза с магнитометром проходила за десять секунд. Стрелки повели себя спокойнее. Задав программу троекратного повторения магнитного каротажа, он выбрался из-за пульта и потянулся.
        - А спать все-таки хочется, даром что заря такая яркая! - он взглянул на часы. - Скоро три. Каротаж займет часа полтора. Я, пожалуй, вздремну немного. Разбудишь, если что.
        Михаил кивнул. Саша, забравшись в кормовой отсек, развернул подвесную койку и тут же заснул,

«Надо ввести восьмичасовую смену, - подумал Субботин. - Тогда будет сдвиг по фазе, и время вахты каждого будет меняться. Саша третьи сутки работает в ночную. Это ненормально. Днем он наверняка не выспался…»
        А небо тем временем разгоралось, насыщаясь алыми тонами, пока на северовосточной части горизонта не блеснул раскаленный краешек желто-красного солнца. День обещал быть жарким, но пока роса и холодок пробирали даже сквозь космический костюм, который, впрочем, был распахнут. Субботин проделал утренний комплекс зарядки и согрелся. Затянув застежки на рукавах и груди, он уселся за пульт. Первые диаграммы были готовы. Субботин просмотрел график напряженности и подумал, что он довольно монотонен, только на границе четвертичных отложений и палеогена есть что-то похожее на срыв, да еще с появлением зеленых глин напряженность магнитного поля несколько повысилась. Впрочем, это повышение можно объяснить появлением в песках минералов магнитной фракции: мартита, магнетита и, возможно, ильменита…
        Солнце все пригревало, и Михаил тоже задремал. Его разбудил мелодичный звон: программа каротажа была выполнена. Субботин щелкнул тумблером, включая связь с кормовым отсеком.
        - Саша, вставай! Готово!
        Макаров, сонный, тряся головой и позевывая, появился в отсеке управления.
        - Ага! Давай их сюда. Сейчас они у меня заговорят на более понятном языке.
        Он ввел одну за другой диаграммы в считывающее устройство электронной машины и, задав программу, стал ждать результата. Через несколько минут машина выдала каротажные диаграммы со снятыми параметрами постоянного и переменного магнитных полей Земли. Графики разительно отличались от первоначальных. От монотонности не осталось и следа. Диаграммы стали сложными, сплошь испещренными отдельными хорошо выраженными пиками и впадинами…
        - Как? - Саша довольно потер руки.
        - Похоже на настоящую каротажную диаграмму.
        - То-то. Я, конечно, увеличил масштаб отклонений, иначе они не были бы так ярко выраженными, но посмотри на график вариаций магнитного склонения. Резкий срыв наблюдается только на переходе к четвертичным, а между серыми и зелеными глинами его нет. Везде закономерная периодичность. Причем заметь: от нулевой линии график смещается то вправо, то влево примерно через равные промежутки. Возможно, переход через нуль знаменует собой инверсию.
        Саша взял другую диаграмму и бегло просмотрел ее снизу вверх.
        - Здесь такая же картина. Продолжительность палеогена какая?
        - Что ты хочешь?
        - Считается, что периодичность инверсии - около двухсот тысяч лет. Можно, пожалуй, определить, за какое время образовались эти глины. Посчитать по диаграмме количество инверсий и умножить на двести тысяч.
        - Посчитай. Любопытно, что получится. Только за начало отсчета возьми границу с зелеными глинами.
        Макаров кивнул и, шевеля губами, принялся считать циклы, достаточно ясно выраженные на графике. Субботин умышленно не сказал о времени формирования той части геологического разреза, которая интересовала Сашу, чтобы полученная информация не повлияла на результаты его вычислений. Ему уже приходилось сталкиваться с тем, что исследователи часто пытаются втиснуть новые факты в рамки своей теории или гипотезы, а если они выходят за установленные ими рамки, невольно так или иначе подправляют эти факты, нарушая тем самым, как говорят научные работники, чистоту опыта.
        - Двадцать восемь, - закончил подсчеты Макаров и повернулся к Михаилу. - Это что-нибудь около шести миллионов лет.
        - А продолжительность олигоцена исчисляется в двенадцать-четырнадцать, - Михаил потер подбородок и сочувственно посмотрел на друга. Ему самому хотелось, чтобы подсчеты Макарова оказались близкими к реальности, но не получилось… Однако тот не прореагировал на сообщение, продолжая что-то прикидывать, потом спохватился и уставился на Михаила.
        - Что такое олигоцен?
        - Верхний палеоген. Наши глины, словом.
        - Так… - Саша в раздумье покусал нижнюю губу. - Не сходится. А ну-ка напряженность?
        Но и диаграмма напряженности палеомагнитного поля ничего не прояснила, поскольку на ней наблюдалась та же периодичность.
        - Может, временной промежуток между инверсиями более длительный. Не двести, а четыреста тысяч лет? - высказал он предположение после продолжительного молчания. - Некоторые палеомагнитологи придерживаются именно этой цифры. Тогда все в норме.
        - Не торопись с выводами. Вдруг окажется, что здесь просто неполный разрез.
        - Пожалуй, - согласился Саша. - У нас еще будет время проверить на других скважинах.
        Он поднялся, разминаясь после долгого сидения, но мысли продолжали вращаться вокруг каротажных диаграмм.
        - Одно мне пока ясно, - сказал он, не прекращая разминки. - Перерыва в осадконакоплении не было.
        - То есть? - всем корпусом повернулся к нему Субботин.
        - То и есть! Графики на всех каротажных диаграммах ритмичны. Срывов и резких отклонений нет, а это вполне надежные признаки.
        - Тогда надо бурить до четкого перерыва!
        - Этим я сейчас и займусь, пока вахта не кончилась. Только тебе следует убедить Самсонова, чтобы не снял буровую, пока не получим надежного результата. Ладно, я пошел.
        - Поздно схватился, - усмехнулся Субботин. - Вон Смолкин торопится на смену.
        - Неужели уже шесть часов?
        - А ты как думал?
        Сима, увидев издали, что агрегат стоит, над скважиной висит измерительная, как ему показалось, гильза и по-прежнему включены все осветительные приборы, забеспокоился и на буровую примчался запыхавшись, но, увидев, что все в порядке, рассердился:
        - Дрыхли? - спросил он без всякой дипломатии.
        - Нет, проводили каротаж.
        - А по какому поводу иллюминация? Макаров охнул и бросился к щиту управления буровой.
        - Это моя вина, - принял на себя основной удар Миша. - Ждал, пока закончится каротаж, и задремал. А потом обсчитывали результаты, забыли.
        Сима как механик считал самоходный буровой агрегат своей собственностью. Он любил технику до умопомрачения и даже свободное время тратил либо на тренажер, отшлифовывая до блеска свое водительское мастерство, либо пропадал на учебной базе, помогая инженерам ремонтировать технику. Зная его пристрастие, никто не оспаривал Симиных прав на буровой агрегат, впервые полностью доверенный им для самостоятельной работы, поэтому увлекшимся друзьям пришлось выслушать полный курс правил обращения с доверенной им техникой. Прибрав каротажное оборудование, Саша вывел первую штангу из магазина, Михаил присоединил к ней стакан, и снаряд быстро пошел вниз… От их действий у Симы иссяк запас ругательных слов, а лицо выразило крайнее недоумение.
        - Посмотри в зеркало, - посоветовал Саша.
        Смолкин шагнул и зеркалу, закрепленному на кронштейне, и пристально оглядел себя.
        - Чего ты? - спросил он, не найдя у себя никаких дефектов.
        - Ты разве не заметил, что лицо у тебя приобрело несвойственную ему задумчивость, - засмеялся Саша, довольный, что застал врасплох своего друга, от розыгрышей которого он страдал чаще других.
        - Шутить изволите? - проворчал Смолкин, проглотив досаду, что его поймали на пустячке. - Только первокурсник не знает, что каротаж проводится после окончания скважины, а вы снова собираетесь бурить.
        - Мужайся, Сима, - подлил масла в огонь Субботин. - Тебе первому стоять восьмичасовую вахту.
        - Миша, за кого ты меня принимаешь? На такие шутки я не попадался даже в детстве!
        - В два тебя сменит Майя. Я пойду в ночь, - в том же тоне продолжал Субботин, и Сима шестым чувством уловил, что тот говорит всерьез.
        - Это еще почему?
        - Саша сутки отдохнет. Три ночи подряд - все-таки многовато, а бурить, возможно, придется долго.
        - Слушайте, что здесь происходит? Вы, часом, не того… Не заболели? Лагерь сняли. Я даже не позавтракал, пришел на всякий случай - узнать… А тут - бурить, да еще восемь часов!
        - Симочка! Может, ты и на практику поехал на всякий случай? - насмешливо сощурился Макаров. - Ты скажи. Если мы попросим, тебя отпустят.
        - Ребята! Вы явно переутомились, - обиделся Смолкин. - Если надо, я могу и двенадцать отстоять, даже без обеда.
        - Только вчера мы говорили с Майей, что в наших условиях даже слабости могут перерасти в недостатки, - обращаясь к Михаилу, начал излагать свою теорию Саша.
        - Ладно, - сказал Субботин. - Все понятно. А насчет обеда что-нибудь придумаем. Там в НЗ остались галеты. Пожуй, на всякий случай!
        - Будет сделано, начальник! - сразу пришел в свое обычное благодушное состояние Смолкин и исчез в кормовом отсеке.
        Тампонажную глину привезли лишь к вечеру. Самсонов сгрузил у палатки продукты и термосы с ужином.
        - Извините, ребятки! На семнадцатой скважине авария. Прихватило снаряд, оборвали трубы… Вы обедали?
        - Достали кое-что у местного населения. Тут недалеко полевая бригада. Даже картошки сварили в калорифере.
        - Где, где? - не понял геолог.
        - В калорифере. На нашей установке есть калорифер для подогрева пищи. При нужде в нем можно и сварить.
        - Понятно. А как на буровой? Сколько прошли?
        - Сейчас что-нибудь около двухсот пятидесяти, - ответил Субботин.
        - Ого! Давайте закрывать. Сколько времени потребуется на тампонаж?
        - Часа полтора, но нам кажется, что заканчивать скважину несколько преждевременно.
        И Михаил рассказал Самсонову о проведенном эксперименте.
        - Посмотреть диаграммы можно?
        - Они на буровой.
        - Тогда ужинайте, а потом покажете и расскажете. Геолог долго и придирчиво изучал диаграммы, слушал объяснения Саши и курил.
        - Аркадий Михайлович, а почему вы курите? - не выдержал Сима, на которого все время шел дым, с какой бы стороны он ни пристраивался.
        - Так. Архаическая привычка. Начал на Севере. Там такая традиция. Комаров вроде отгоняешь… До какой глубины вы сможете бурить?
        - Станок рассчитан на полторы тысячи, но труб и штанг в запаснике на пятьсот метров, - ответил Смолкин.
        - Полторы тысячи? - удивился Самсонов. - А я считал по марке САБА-150, что он берет до ста пятидесяти, тем более, что и агрегат по виду невелик.
        - Что вы, Аркадий Михайлович! Это у нас самый тяжелый станок. Сто пятьдесят у нас означает не глубину бурения, как у вас, а емкость магазинов для штанг и обсадных труб. А невелик потому, что компактен, вылизан, как говорят конструкторы. Ведь в космосе важен каждый килограмм. Но мощности у него с запасом! - пояснил Сима, севший на своего любимого конька. Он готов был до утра петь дифирамбы станку, но геолог перебил его:
        - Понятно. Это меняет дело. Давайте усложним вам программу. Я подберу разрезы, где вы сможете поработать с максимальной отдачей. Ну, а здесь давайте побурим. Есть смысл пройти весь палеоген до меловых отложений. Это примерно на глубине триста пятьдесят метров, по нашим данным. Как пойдут черные или серые глины с каолинитом, кончайте.
        - А вдруг и тогда не будет перерыва в осадконакоплении? - поосторожничал Субботин. Геолог рассмеялся.
        - Ну, это ты, Михаил, уже ёрничаешь. Как ни слаба наша наука, но ее точности хватит определить, что по крайней мере один перерыв должен быть! Могу гарантировать. А вообще, ребята, даже я не могу представить всех последствий вашего магнитного каротажа. По идее одновозрастные пачки пород должны иметь практически одинаковые графики. Геофизики рассчитывают получить их, определяя послойно образец за образцом. Но это адова работа! А у вас просто. Настолько просто, что даже не верится. Ведь геофизики проводят магнитную чистку образцов…
        - Мы тоже, - покраснел от недоверия Саша. - Только с помощью ЭВМ. Я запросил поправки из Института земного магнетизма и снял современный фон.
        - Вам виднее. В любом случае надо набрать, достаточно материала для сопоставления, прежде чем делать выводы.
        Самсонов и верил и не верил результатам магнитного каротажа. Когда скважина была закончена, по подсчетам Макарова выходило, что разрез верхнего палеогена здесь неполный. Нижняя часть его выпадала. Вторую скважину Аркадий Михайлович решил пробурить на северной площади. Там разрез тоже считался неполный, но зато нижняя часть была представлена широко, и, главное, достоверно подтверждена палеонтологическими остатками. Рассчитывая убить двух зайцев: добрать из нижней, недостающей части разреза образцы для геофизиков и проверить надежность магнитного каротажа, Самсонов бывал на скважине почти каждый день и все-таки опоздал к ее завершению. Он подъехал к лагерю затемно. Буровая стояла в стороне от скважины с опущенной мачтой, подготовленная к переезду. В палатке, просвечивая тонкую ткань, горела лампа дневного света… Четверка сидела за столом, изучая вороха диаграмм.
        - Ну, что тут у вас? - поздоровавшись, спросил Самсонов.
        - Саша насчитал в пределах олигоцена около шестидесяти инверсий. Чуть не дотягивает до двенадцати миллионов лет.
        - Почему не дотягивает? - отозвался Макаров. - Я ведь назвал периодичность инверсий округленно. А точнее двести двенадцать тысяч. Вот и посчитай!
        - Ладно, не будем мелочными, - засмеялся Михаил. - Получается, Аркадий Михайлович, что здесь самый полный разрез олигоцена!
        Самсонова усадили за стол и пододвинули каротажные диаграммы. Он изучал их долго и сосредоточенно.
        - Не знаю, что и сказать, - покрутил он головой. - С такими построениями вылетишь в трубу! Меня поднимут на смех мои коллеги. Никто не поверит этим диаграммам, пока они не будут подтверждены обычными палеомагнитными определениями по отдельным образцам. И потом, диаграммы не похожи друг на друга. Одними инверсиями ничего не докажешь.
        Саша смущенно молчал. Он и сам понимал, что графики должны совпадать в тех частях, где они отражают один и тот же временной отрезок, но ничего подобного не получилось. Что-то похожее, но не больше. Самсонов прав: надо набрать побольше материала для сопоставления…
        Теперь они бурили только глубокие скважины, которые должны были стать опорными при изучении палеогена не только потому, что сопровождались магнитным каротажем, но и потому, что, освоившись, бригада получала идеальный керн и Самсонов мог надеяться на самые радужные результаты. Их четверке придали повариху, черноволосую кареглазую студентку высших кулинарных курсов, которая так же, как и они, проходила производственную практику. Галя быстро завоевала их доверие великолепными украинскими борщами, особенно пришедшимися по вкусу Симе Смолкину.
        - Землячка, вот ты и нахваливаешь, - подзуживал его Саша, и хотя Сима внешне не реагировал на мелкие уколы, однажды в выходной день Макаров, засидевшийся за очередной несопоставляющейся диаграммой, остался без первого.
        - Извини, увлекся, - с невинной физиономией оправдывался Смолкин. - Такой был вкусный борщ!
        Саше пришлось довольствоваться вторым, и он не удержался от шпильки.
        - Обжорство даже в прошлом не считалось особым достоинством. В будущем, оно, по-видимому, будет презираться.
        - А незрелых теоретиков будут содержать под стеклянным колпаком, как помидоры на окошках.
        - Мальчики, не надо ссориться, - примирительно сказала Майя.
        - Это не ссора, - упрямо тряхнул головой Саша, - а наглядная иллюстрация к нашему разговору о человеческих слабостях. Он сделал из еды культ. Постоянно кричит, что голоден, как волк, а ест, как лошадь.
        - Если вспомнить басню Крылова о зеркале, то нетрудно проследить, откуда идут твои животные параллели, - отпарировал Сима.
        - Мальчики, не надо иллюстрировать теорию Дарвина, - грустно сказала Гончарова. - В конечном счете, все мы несем тяжелый генетический груз наших предков. Человек с его наследственностью получил не только положительные, но и отрицательные качества. Конечно, с ними надо бороться, но гены - это такая темная бездна. Никогда не знаешь, что может оттуда вынырнуть.
        - По-твоему, выходит, раз человек таким родился, значит, ему все можно? - запальчиво ринулся в атаку Саша. - А воспитание и самовоспитание уже ничего не могут?
        Майя поморщилась: в запальчивости Макаров терял чувство меры.
        - Нет, Сашенька. Я так не утверждаю, но наивно думать, что человечество сможет когда-нибудь освободиться от этого сложного мира, пусть самым великолепнейшим воспитанием. Но даже если бы это и удалось, не обеднело ли бы само человечество? Вспомни хотя бы Станислава Лема, его «Возвращение со звезд». Цивилизация достигла путем особых прививок бетризации уничтожения агрессивности. Всего лишь одного качества в человеке и вместе с ним поблек мир желаний и страстей. Цивилизация потеряла жизнеспособность, замкнулась сама на себя. Ей уже не нужна романтика, не нужен дальний поиск, не нужны полеты к другим мирам… Возьми, наконец, Шекспира. Он писал свои трагедии почти полтысячелетия назад, но они волнуют нас и сейчас! Почему? Да только потому, что Шекспир гениально изобразил в них человеческие чувства и страсти, которые в определенной мере присущи и нам.
        - Я тебя понял. Не нужно совершенства. Пусть все остается по-прежнему, иначе не будет прогресса, - с сарказмом заметил Макаров.
        Майя промолчала. У нее пропало желание вести спор, так как Александр, раздраженный бесцеремонной шуткой Смолкина, просто игнорировал все ее доводы. Она подумала, что для него, умеющего вести дискуссию, вскрывая тонкие логические несоответствия и просчеты противника, такой примитивный способ, как голословное отрицание, совсем нетипичен и, по-видимому, он совсем не в настроении.
        - Между прочим, - нарушил возникшую тишину Михаил, - ты, Саша, своими возражениями подтверждаешь доводы Майи.
        Макаров даже перестал жевать. Огонек любопытства промелькнул в его глазах, он весь подобрался, готовый дать бой в своем лучшем стиле.
        - Не мог бы ты пояснить свою мысль на конкретных примерах? - спросил он.
        - Пожалуйста. Ты ратуешь за хорошее воспитание, а сам проявляешь неуважение к оппоненту, точнее, к оппонентке, - Субботин с улыбкой, в которой отражалась и поддержка, и нежность, взглянул на загрустившую Майю, - такими, с позволения сказать, доводами: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!». Еще?
        - Горю от любопытства!
        - Смотри, сгоришь со стыда! Ратуешь за выдержку, а сам болезненно реагируешь на, конечно, бестактную, если не сказать неумную, но все же шутку товарища.
        - Нельзя ли полегче! - напомнил о своем присутствии Сима.
        - Ты сиди. В твоем положении любую пилюлю проглатывают молча, а если не лезет, запивают чаем. Дальше. Тебя раздражает, что никто не признает твою вполне здравую и полезную мысль о борьбе с недостатками. Но ведь вопрос о масштабах. Когда счет идет на микроны, это смешно, когда на миллиметры, это можно назвать слабостью, а на сантиметры - недостатком. Если твой глаз ловит микроны, не ставь себя в глупое положение. Но ведь бывают и вполне невинные недостатки, которые не мешают и не задевают других. Есть ли необходимость все подряд предавать остракизму? Естественно, если у товарища проявляется повышенный интерес к еде, его следует посадить на диету, - Субботин насмешливо посмотрел на Смолкина.
        - Протестую! - завопил Сима.
        - Ну, ну! Здесь люди, а не автомат. Нас не введешь в заблуждение.
        Намек Субботина вызвал общее оживление. В памяти у всех еще не изгладился случай, когда Серафим, позорно провалившись на экзамене, сумел добиться у автомата права на переэкзаменовку. Не ожидавший такого кинжального удара от товарища, Сима сник, и Михаил смог продолжить в наступившей тишине свою мысль:
        - Но ведь Сима героически одолел весь борщ без остатка только в интересах научного эксперимента, а ты не понял его и обиделся. Тут, надо сказать, главную роль сыграли чувства, то есть те самые подлые гены, о которых столь красноречиво говорила Майя. Итог: три-ноль в пользу Гончаровой. Защищайся!
        - Минуту!
        Саша налил себе кружку чая, отхлебнул и, поднявшись из-за стола, прошелся взад и вперед вдоль навеса над кухней.
        - Хорошо. В чем-то я зарвался. Но Майя, как экологическая комиссия, готова на любое человеческое качество повесить табличку: «Охраняется законом». Пусть, дескать, все развивается естественным путем.
        - Ну, знаешь ли! - вспыхнула Майя.
        - Минутку! - Макаров сделал глоток из своей кружки. - Я, между прочим, никого не перебивал, а потому прошу меня выслушать молча.
        - И стоя! - не утерпел Сима.
        Субботин положил ему на плечо тяжелую руку и успокаивающе похлопал по спине, но тот уже не мог остановиться.
        - Сняв шляпу!
        Майя прыснула в ладошку и отвернулась. Саша невозмутимо отхлебнул еще глоток, а Михаил укоризненно посмотрел на Смолкина. Наконец все притихли.
        - Если серьезно, я могу согласиться, что чувства всегда, в любом отдаленном будущем останутся привилегией человека, но ведь вопрос, какие чувства? Любовь? Да! Ревность? Нет! Дружба, участливость, сопереживание, нежность, теплота отношений наконец! То есть положительный комплекс! Вот ты, Майя, утверждаешь, что мы любим Шекспира потому, что часть тех чувств, которые были присущи его эпохе, сохранились в нас. Но ведь это уже ни в какие ворота не лезет! Неужели зависть, властолюбие, корыстолюбие, жадность, коварство, интриганство-то, против чего восстал еще Шекспир, присущи и нам в той же степени? Нет, конечно. Значит, определенный прогресс есть, даже за четырестапятьсот лет, а что может быть через несколько тысячелетий?
        - Дорогой, не надо с меркой жизненной достоверности подходить к художественным произведениям. Шекспир, как и каждый художник, заострял действительность, да и жанр трагедии требовал жертв, потом стали писать драмы, и жертв стало значительно меньше. Если развитие общества пойдет по предсказанному тобой пути, то остается писать одни комедии или водевили!
        - Вот и хорошо! В нормально организованном обществе вообще не должно быть драм.
        - Но они есть! С детства я помню случай в нашем доме. Муж убил жену из ревности. И как! Задушил шарфом, почти как Отелло Дездемону. Дикость! - Майю всю передернуло от воспоминаний. - И все же это двадцать первый век. Вот тебе темная сила генетического наследия!
        - Гены здесь ни при чем, - возразил Саша. - Просто попался девственно неразвитый тип. Бывают же флуктуации!
        - Если бы! Во-первых, сколько я помню, это был очень интересный человек. Обычно он работал дома до глубокой ночи. Иногда он выходил по вечерам посидеть на скамейке, под липами. И сразу возле него собирались жильцы. Начинался любопытный разговор… Часто о космосе… Может быть, я ему обязана поступлением в Институт космонавтики. А во-вторых, говорили, что через день он должен был защитить докторскую.
        - Тогда я не знаю, - честно признался Макаров. - И вообще, каждый человек - такая загадка…
        Он помолчал. Неожиданно, неизвестно по какой ассоциации, вспомнились их странные отношения со Светланой. Он незаметно вздохнул.
        - Ладно, я пошел к своим графикам. В них не меньше загадочного, чем в человеческой сущности, но они, по крайней мере, однозначны. Стоит найти ключ к одному, и раскроются остальные.
        - К человеку тоже надо искать ключ…
        - Не втягивай, нет настроения, - отмахнулся Саша.
        - А я и не втягиваю, - улыбнулась Майя. - Просто тебе привет от Светланы.
        - Да? - оживился Макаров. - А где она?
        - В Аскании Новой. Изучает тамошний биоценоз.
        - Майечка, я же геофизик! Нельзя ли попонятнее?
        - Ну, Сашенька! Это же из школьной программы. Совокупность всего живущего. Растительный и животный мир, микробиологический комплекс…
        - Я всегда недолюбливал биологию. Кстати, она же специализировалась как врач? Зачем ей этот твой биоценоз?
        - Любая внеземная станция-тот же биоценоз, только окультуренный.
        - Ладно. У тебя есть ее адрес?
        - Естественно.
        Саша записал адрес Светланы и, чтобы ему не помешали, отправился в кормовой отсек, где он занимался до обеда расшифровкой палеомагнитных диаграмм. Однако написать письмо ему не удалось: приехал Самсонов. Услышав шум машины, радостные восклицания, общий гомон, Макаров выглянул из отсека, увидел геолога, и его похвальные намерения мигом испарились.
        - Аркадий Михайлович! Точку новую наметили?
        - Наметил, но не дам. Отдыхайте пока. Иначе с меня профсоюз голову снимет за переработку.
        - А кто будет знать? Мы же практиканты!
        - Макаров, ты честный человек? Вопрос застал Сашу врасплох. Он слегка покраснел и сказал неуверенно:
        - Думаю, что да.
        - Я тоже, - отрезал геолог.
        - Бедный Сашенька, - пожалела Гончарова. - У него сегодня черный день.
        Просмотрев диаграммы магнитного каротажа последней скважины, геолог остался доволен: отмеченные перерывы в осадконакоплении хорошо согласовались с ранее полученными результатами, а количество инверсий давало достаточно четкое представление о протяженности во времени процессов формирования глинистых пачек и о полноте разреза. На большее нечего было и рассчитывать, но Макаров полагал, что можно сопоставлять разрезы в деталях, если получить ключ к расшифровке диаграмм. Несмотря на сходство, каждая из них отличалась полной индивидуальностью, и вот это было непонятно. Напрасно его убеждали Самсонов и Субботин, что все вполне естественно, поскольку магнитное поле на площади неоднородно, и если в настоящее время оно имеет множество аномалий, то почему их не должно быть в пределах измеряемого палеомагнитного поля?
        - Миша, как ты не понимаешь? Естественно, что напряженность магнитного поля в каждой конкретной точке была разной, но ведь мы фиксируем изменения. Изменения, а не само поле! Это разные вещи Изменения определяются причинами глобального порядка и должны иметь одинаковый, точнее, идентичный характер. Еще более четко это должно проявляться на таких параметрах, как магнитное склонение и наклонение. Если бы найти причину неповторимости графиков, их можно было бы привести в единую систему. Мне бы найти хоть два одинаковых кусочка, и я бы разобрался. Вот ты геолог, Миша. Попробуй найти совершенно одинаковые части разрезов.
        Субботин только пожал плечами. Найти то, о чем просил Макаров, - совершенно немыслимая вещь. Природа не повторяется, и, несмотря на кажущееся одинаковым чередование прослойков глин, они различны по мощности, по минералогическому составу, то есть вполне индивидуальны, как и графики, получаемые Сашей.
        - Хорошо, - нехотя согласился он. - Давай попробуем. Только тебе придется бросить кустарщину и поставить все на более научную основу. Надо отстроить геологические разрезы на миллиметровке, увязать их и только после этого сопоставлять отдельные части твоих диаграмм. Я думаю, Аркадий Михайлович нам поможет.
        - Обязательно, - подтвердил геолог. - Это прежде всего в моих интересах!
        С этого дня каждая скважина тщательно и подробно описывалась Субботиным, потом они вместе с Сашей отстраивали геологический разрез и пытались по нему увязать палеомагнитные диаграммы, отчеркивая на них одинаковые, по мнению Субботина, части разреза. Самсонов проводил с ними почти все свободное время. Им помогали все свободные от вахты. Даже Галя часами просиживала над диаграммами, пытаясь найти на отчеркнутых частях однотипные рисунки графиков. Саша опробовал все варианты опознания на вычислительной машине, но все усилия были тщетны. Сима научился распознавать однотипные отложения по керну скважин, как заправский геолог, и щеголял названиями свит на зависть Макарову, который хотя и получил достаточную геологическую подготовку по геологическим дисциплинам как геофизик, на практике не мог отличить по керну одну дачку пород от другой с такой легкостью, как это делал Смолкин. Окончания каждой новой скважины все ожидали с нетерпением спринтера, готового сорваться с выстрелом стартового пистолета. Магнитный каротаж теперь повторяли пятикратно, и после Сашиного священнодействия на ЭВМ каждый старался
первым выхватить обработанную диаграмму, надеясь, что именно ему удастся найти ключ к решению задачи, но рулоны палеомагнитных графиков росли, и постепенно интерес к ним стал падать. Первым отступился Сима. Скоро Макаров остался в одиночестве, но для него решение проблемы было вопросом профессионального престижа. Правда, иногда Галя, закончив свои дела, брала в руки лупу…
        Август близился к концу. Все чаще в ночные смены приходилось надевать свитер. От первых заморозков начали желтеть листья берез и вспыхивали багровым румянцем осины. Матушка Сибирь напоминала о приближающихся холодах…
        Тот день был ничем не примечателен. С утра небо затянуло тучами и даже начал накрапывать дождь, но к полудню облака разогнало ветром, и проглянуло солнце. На буровой ждали приезда Самсонова, который должен был поставить бригаду на новую точку. Галя после завтрака уехала домой, в Серебряное, недавно выросшее из живописного села на берегу Иртыша в современный агрогород, пообещав вернуться с пятичасовым экранолетом. Собственно, в те дни, когда буровая не работала, у Гали был выходной, и она могла распоряжаться своим временем по собственному усмотрению, но обычно она оставалась в лагере, не доверяя никому кухонные дела, и к этому привыкли настолько, что Сима, дежуривший в тот день, был неприятно удивлен, когда друзья напомнили ему, что неплохо бы заняться обедом. Поворчав для порядка, он принялся за дело, решив не пугать своих товарищей слишком изысканным меню. Тем не менее, Гончарова, зная о его кулинарных способностях и опасаясь, что привыкший готовить из полуфабрикатов Смолкин сотворит из натуральных продуктов что-либо несъедобное, взялась ему помогать.
        - Слушай, - Сима столь старательно выковыривал глазки из картофелины, что даже высунул язык, - ты не знаешь, чего это ей вдруг понадобилось домой?
        - Она просила не говорить. Хочет подготовить для вас сюрприз.
        - Саша, - обернулся Сима к Макарову, упорно терзающему графики палеомагнитных записей, - с чего человеку понадобилось устраивать нам сюрприз?
        - Чудак. У нее же первого сентября начинаются занятия.
        - А ты, Интуиция? - спросил он Мишу.
        - Похоже, но по-моему, у нее просто день рождения.
        - Ого! Это правда, Майя?
        - Я же дала слово молчать!
        - Хорошо, молчи. Только, если правда, закрой один глаз. И слово сдержишь, и мы получим информацию.
        - Иди-ка ты!
        - Ну и ладно! И так ясно. Миша зря не скажет. Даром что ли он носит почетное прозвище. Слушай, угадали?
        - Отстань, смола! Я же сказала!
        - Ты смотри! Она еще и обзывается. Эй, профессор! Кидай свои графики и готовь магнитофон. Кстати, а ты не мог бы эти самые палеомагнитные записи дать нам послушать. Хотелось бы знать, как выглядит эта музыка.
        - Балаболка ты, - сказал, поднимаясь, Саша. Ему не хотелось оставлять работу, особенно когда что-то брезжило. По собственному опыту он знал, что потом будет трудно восстановить подобное состояние и вспомнить, какая закономерность улавливалась в многочисленных диаграммах, но раз намечался праздник, надо было подготовить музыку, а стереофон, по укоренившейся традиции, был под его опекой, Саша собрал графики и вразвалку побрел к буровому станку, где в приборном отсеке хранилась фонотека.
        Отсутствие Макарова заметили, лишь когда настало время обедать. Субботин подошел к отсеку и стукнул кулаком.
        - Эй ты, музыкант! Давай к столу! Да запусти нам что-нибудь повеселее.
        - Сейчас.
        Саша с готовностью выбрался из отсека, поставил стереофон на стол и вставил кассету. В полуденной тишине возникло тонкое, как комариный гуд, вступление, и тут же громыхнул мощный полифонический аккорд. Музыка звучала торжественно; ритмично наплывали могучие волны, каждый раз окрашиваясь в новую тональность, но все-таки в ней не было привычной мелодии, скорее композитор строил свое произведение на диссонансах.
        - Где ты такое выцарапал? - спросил Смолкин, ошеломленный ритмичной мощью короткой музыкальной пьесы.
        - Твоя идея. Древняя музыка Земли! - торжественно провозгласил Саша.
        - Ну да! Так я тебе и поверил!
        Вместо ответа Макаров снова включил стереофон, и снова забились могучие ритмы, расцвеченные калейдоскопом подголосков…
        - Они все в одном роде? - спросил Сима, прослушав несколько пьес.
        - Нет. Есть и поживее.
        Саша погонял ленту и, найдя нужное место, включил воспроизведение. Здесь улавливалась, хотя и не очень отчетливо, какая-то мелодика, отдаленно напоминающая «Марш Черномора» Глинки.
        - Какая скважина? - поинтересовался Субботин. Неожиданный вопрос застал Сашу врасплох. Переводя палеомагнитные графики в звуковую запись, он не очень обращал внимание на номера скважин, стараясь найти наиболее ритмичные, со сложной вязью мелких и крупных зубцов, лишь бы поинтересней звучало, но теперь, осознав, что кроме «музыкального» применения такая запись могла дать и практические результаты в поисках ключа к расшифровке, он покраснел и пожал плечами.
        - Не знаю, Миша. Я об этом не подумал.
        - И я не думал, - улыбнулся Субботин, уловив причину Сашиного смущения. - Просто любопытно, какая скважина как звучит. Надо же каким-то образом различать музыкальные сочинения природы. Кстати, мне кажется, звучат они все по-разному, так что вряд ли записи помогут тебе расшифровать диаграммы. А, Майя? Ты у нас единственная с абсолютным слухом,
        - Не знаю, - поскромничала девушка. После памятного разговора с Сашей на берегу ей не очень хотелось признавать свою исключительность перед своими друзьями в любом качестве. - Надо послушать еще.
        - Тогда давайте обедать, - предложил Сима. - А ты, Саша, запускай подряд, только не очень громко, а то эта древняя музыка местами похожа на грозу.
        Записи прослушали несколько раз, и Макаров, убедившись в бесплодности уловить что-либо похожее в разных отрывках, уже собирался сменить их на обычную музыку, как Майя вдруг насторожилась и попросила его вернуть предыдущий кусок записи. Внимательно прослушав два отрывка, она неуверенно сказала:
        - В них, кажется, есть отдаленное сходство. Попробуй еще раз. Только, когда пойдет второй отрывок, плавно увеличивай скорость.
        Теперь уже не только Майя, но и остальные уловили, что два куска из разных записей звучат местами почти одинаково…
        - Вот сейчас, Сашенька, уже нужно точно знать номера скважин, - заметил Субботин. - Кажется, я начинаю понимать, в чем дело. Скорость! Мы ведем магнитный каротаж с одинаковой скоростью, а так как ни один слой не имеет точного соответствия по мощности в тех точках, в которых мы бурили скважины, то ни одна диаграмма не похожа на другую. Значит, надо привести графики в единую систему размерности.
        - Идея слишком любопытная, чтобы ее не проверить, - Саша взял магнитофон и направился к буровой. С полдороги он вернулся и поставил его обратно на стол. - Впрочем, наслаждайтесь музыкой. Мне она не потребуется, тем более, что у меня не такой тонкий слух, как у Майи.
        Саша снова направился к буровой, но Субботин в два прыжка настиг его, подхватил и на руках, отчаянно барахтающегося, притащил к столу.
        - Ну уж, нет! - сказал он, слегка запыхавшись. - Давай выкладывай, что надумал, индивидуалист несчастный!
        - Ничего особенного, - сказал Макаров, потирая бок, помятый переусердствовавшим Михаилом. - Чистая техника. Задать ЭВМ программу, чтобы расстояния между двумя инверсиями соответствовали эталону. За эталон принять любую.
        - Э, вовремя я тебя перехватил! - Субботин довольно потер руки. - Куда ты, голубчик, денешься без геологии? За эталон надо брать диаграмму по наиболее полному разрезу, вскрытому скважиной, причем, для каждой эпохи надо выбирать свой эталон. Короче. Предлагаю: индивидуализм Макарова осудить как недостойный нашей Системы. Кто за? Единогласно! Уважаю тебя, Сашенька, за самокритичность. Второе. В отработку программы включиться всей Системе. Третье. Смонтированную из всех диаграмм полную палеомагнитную запись перевести в торжественный концерт по случаю дня рождения Гали. Экипаж! По местам!
        Точно по тревоге экипаж бросился выполнять команду. Работа закипела. Из вороха диаграмм выбирались наиболее протяженные и передавались на суд Михаилу. Тот сравнивал их с геологическими разрезами по скважинам, выбирал наиболее полные и передавал как эталон Саше. Пока он по эталону пересчитывал те части диаграмм, которые относились к охваченному эталоном возрасту, подбирался полный график другой эпохи. Постепенно начала вырисовываться довольно четкая закономерность во всех пересчитанных графиках, и теперь уже можно было достаточно легко опознавать разные их части и монтировать диаграммы в единую палеомагнитную запись по каждой эпохе…
        Галя торопилась. Хотя экранолет прибыл вовремя, она не попала в лагерь к намеченному сроку: на пристани не оказалось ни одной свободной машины. Ее подбросили на попутной, и пришлось добираться пешком почти четыре километра. Лагерь был пуст. На столе стояли грязные тарелки и остатки обеда. Тревога закралась в сердце девушки. Такая неаккуратность была не в привычках экипажа, как они себя именовали. Неужели что-нибудь случилось? А что, если с Сашей?
        Последнее время он был такой задумчивый… Галя быстро подошла к кормовому отсеку буровой, заглянула в иллюминатор и, увидев всех четверых оживленными и веселыми, с облегчением вздохнула, но тут же ей стало грустно. Значит, ее не ждали, а она так торопилась… Галя неторопливо прибрала со стола и принялась готовить ужин. Сначала работа не клеилась и не доставляла удовольствия, как обычно, но постепенно ее обида отошла, и она подумала, что все-таки ей сегодня исполняется ровно двадцать лет и, может быть, никогда больше не придется праздновать свой день рождения в такой необычной обстановке…
        Уже вечерело, когда из открытого люка вывалился Саша и, тряся головой, подошел к термосу с водой.
        - А, Галочка! Ты уже вернулась? Плесни-ка мне ковшичек воды на голову. Совсем одурел.
        Девушка зачерпнула полный ковш и опрокинула на подставленные Макаровым вихры.
        - Ух, хорошо!
        Он взял из ее рук ковш и допил остатки.
        - Слушай, Галочка! А почему из твоих рук вода вкуснее?
        - Все шутите, - вздохнула девушка. - Вы скоро там кончите? Ужин остывает.
        - Уже, - Саша пятерней поправил свои волосы. - А ты знаешь, чем мы занимались?
        - Неужели расшифровкой? - охнула Галя.
        - Еще как!
        - Вот здорово! Так, значит, у нас сегодня двойной праздник!
        - Да! - вспомнил Макаров. - У тебя же сегодня день рождения. Поздравляю! Извини, мы так заработались, что забыли все на свете. Давай я тебя хоть в щечку поцелую!
        Девушка засмущалась, но подставила щеку для поцелуя. Саша коснулся ее губами и опять затряс головой:
        - Нет, Галочка, ты - опасный человек. Меня прямо током ударило. Да уж, ладно, давай другую!
        - Ну вас, - девушка окончательно смутилась и убежала в палатку.
        Сумерки сгустились в темноту августовской ночи, прохладной и безветренной, когда над праздничным столом вспыхнули гирлянды разноцветных лампочек. Походный стол был уставлен блюдами, приготовленными умелыми руками именинницы, а в центре его красовался пирог и бутылка шампанского. Едва все уселись за стол и был произнесен первый тост, праздничные огни, казалось, приманили Самсонова. Он вывернул на своем вездеходе из-за березового колка, приютившего буровой лагерь…
        - Вот это шик! - воскликнул он. - Я вижу, вы не только работать умеете, но и праздновать.
        - А как же! - самодовольно просиял Сима, которому принадлежала идея иллюминации, и тотчас получил легкий удар в бок от Саши. - То есть я хотел сказать - все в руках человеческих.
        - И кто у нас сегодня именинник?
        - Наша Галочка! - ответил Субботин.
        - Ах, вот как!
        Геолог похлопал по карманам, вынул ключи от машины, сигареты, зажигалку, платок, потом, что-то сообразив, сунул все обратно в карман, оставив лишь ключи с брелками. Отцепив от кольца плоский, прозрачный, зеленоватого цвета камень, оправленный в металл, он поднес его на открытой ладони к свету.
        - Этот хризолит я нашел на Северном Урале. Минерал не такой уж редкий, но он был для меня вроде талисмана. В общем, просто память о юности. Только он не сохранил меня от бед и не принес особого счастья. Наверное потому, что я родился в феврале, - геолог весело блеснул глазами, - а хризолит, по верованиям древних, приносит счастье тем, кто родился в августе. Поэтому его следует передать по принадлежности. Возьми его, Галя, на память. И пусть он тебе приносит удачу!
        - Но ведь он вам дорог как память! - взволнованно возразила девушка.
        - Бери, когда дают от души! И потом, что это за подарок, если он не дорог тебе!
        - Ну, спасибо, - Галя растроганно поблагодарила.
        - Я тоже буду носить его как талисман и всегда, глядя на него, буду всех вас вспоминать, - голос ее дрогнул.
        - Эх, праздновать, так праздновать! - Самсонов достал из вездехода бутылку старого рома. - Берег к случаю. Истинно мужской напиток! Но и вас, Майя, порадую: мы отобрали около трехсот проб на палинологический и споро-пыльцевой анализы.
        - Спасибо, Аркадий Михайлович! Для меня это, действительно, подарок! Я дам вам адрес, куда переслать!
        Изучив этикетку на бутылке, Сима скептически хмыкнул.
        - Что-нибудь не так, Смолкин? - удивленно вскинув брови, спросил геолог.
        - Мы таких напитков не употребляем, Аркадий Михайлович, - пояснил Саша.
        - Жаль! А я попробую… Впрочем, ром хорош еще и тем, что его можно чутьчуть, для запаха, подливать в чай. Его даже в кондитерские изделия добавляют для вкуса. Правда, Галя?
        - Правда. Только не во все.
        - Вот и прекрасно!
        Самсонов откупорил бутылку, плеснул себе немного рому, остальным налил шампанского.
        - Ну что же! За вашу именинницу, за ваше прекрасное содружество, в котором каждый дополняет друг друга, словом, за вашу… Как это вы называете?
        - Систему, - подсказал Миша.
        - Вот именно! За вашу Систему!
        Геолог выпил, любовно окинул их взглядом.
        - А теперь нужна торжественная музыка, что-нибудь в стиле органной музыки Баха, чтобы мысли уносились к небу… Есть у вас подходящее?
        - Есть, - ответил Смолкин и подмигнул Саше. Тот включил стереофон, но вместо оркестра раздался голос Субботина.
        - Галочка! Эта музыка необычная. Это результаты нашего и твоего труда за прошедшие месяцы. Мы дарим тебе эту запись в день рождения как память о нашей работе!
        Возникла пауза, затем, медленно нарастая из тишины, зазвучал первый аккорд. Не успел он набрать полную силу, как что-то тренькнуло, словно оборвалась струна, и снова медленно начала расти торжественная, ни на что не похожая музыка. Она звучала ритмично, то потрясая мощью полифонии, будто сотни расстроенных электронных инструментов пытались сыграть в лад, то ускоряясь, то замедляясь и, несмотря на диссонансы, производила неизгладимое завораживающее впечатление…
        - Что это! - спросил Самсонов. - Я знаю классику, но никогда не слыхал ничего подобного!
        - Древняя музыка Земли! - торжественно произнес Саша.
        - Концерт для палеогена с оркестром, - хмыкнул Сима.
        - Это полная палеомагнитная запись палеогена, Аркадий Михайлович, только мы ее трансформировали в звук. Нам удалось найти ключ к расшифровке каротажных диаграмм и привести их в единую систему.
        - Ну и как вяжутся геологические разрезы на этой основе?
        - Плохо вяжутся, Аркадий Михайлович, - смутился Субботин, думая, что это сообщение огорчит геолога.
        - Так и должно быть, Миша, - успокоил Самсонов. - Это расплата за точность. Часто породы, одинаковые по условиям образования, мы принимаем за одновозрастные. Теперь этому пришел конец, и многие геологические позиции придется пересматривать!
        Геолог усмехнулся.
        - Я, собственно, приехал задать вам новую скважину, но теперь, думаю, надо сначала все переосмыслить. А это надо делать на свежую голову! Так что давайте продолжим наш праздник. Я полагаю, мы его заслужили!
        ШОРОХИ ПРОСТРАНСТВА
        Свет в салоне был неярким. В левом иллюминаторе призрачно голубела Земля, а прямо по курсу медленно вырастала Луна, закрывая лобовой обзор чашеобразными кратерами, особенно рельефно выделяющимися в зоне детерминатора, с отчетливо проступающими неровностями на склонах кольцевых гор.
        - Вы бы приняли синхроноверин, Василий Федорович. Вторые сутки не спите.
        Алферов сердито пошевелил бровями, но ничего не ответил, и девушка настойчиво тронула его за плечо.
        - Что? - нахмурился Алферов, всем своим видом подчеркивая неуместность действий стюардессы, но, видно, нашла коса на камень. Девушка неуступчиво мотнула головой.
        - Вы не в космоцентре, Василий Федорович. Здесь, на борту «Титана», пассажиры согласно инструкции обязаны выполнять мои распоряжения.
        - Идите, или по прибытии в порт я сниму вас с рейса! - вконец рассердился начальник космоцентра.
        - Можете! Но сейчас примите синхроноверин.
        Девушка вынула из специального кармашка поблескивающий никелем патрон, прикрепленный тонкой цепочкой к поясу, и нажала подаватель. Щелкнула крышка, и из отверстия появилась зеленоватая таблетка, сжатая с боков двумя пластинками.
        - Берите!
        Алферов прижал кнопку вызова рубки. Тотчас над дверьми рубки засветился экран видеосвязи.
        - Командир? С каких пор мои приказы необязательны для экипажа? Или я уже не начальник полета?
        - Командор! Она по совместительству врач. Сейчас ее козыри старше.
        Алферов отпустил кнопку, оглядел с ног до головы настойчивую стюардессу и, не найдя в ее стройной подтянутой фигуре, в миловидном привлекательном лице и хорошо пригнанном полетном костюме никаких изъянов, раздраженно выдернул из пластин таблетку, кинул ее в рот и протянул руку.
        Девушка вложила ему в руку тубу с витаминным напитком, дождалась, пока он опорожнил ее, выдавливая порции ароматного, слегка терпковатого на вкус напитка, приняла смятую тубу из его рук и лишь тогда вернулась в свой отсек.
        Раздражение Алферова скоро улеглось, впервые за двое суток он позволил себе расслабиться и тут же задремал. Сон его был глубоким и освежающим. Проснувшись, он почувствовал, что пульсация в висках и тупая боль в затылке стихли.

«Старею, - подумал Василий Федорович. - Девочка права: были явные признаки десинхроноза».
        Обладая лабильной нервной системой, Алферов необычайно быстро приспосабливался к любой смене биологических ритмов. Чередование дня и ночи, столь болезненно переносимое другими, на него вообще не влияло. Несколько чувствительнее он реагировал на смену магнитных полей, но и здесь его организм быстро адаптировался. Признаки десинхроноза, нарушения естественных биологических ритмов, контролирующих все жизненно важные процессы, появлялись у него лишь при длительном пребывании в открытом космосе, да и то в случаях резкой смены обстановки, как это случилось два года назад, когда из-за непредвиденно быстрого роста активности Солнца и радиационной опасности пришлось срочно возвращаться на Землю, но чтобы десинхроноз появился на вторые сутки полета… «Нет, действительно, старею», - решил Алферов, и почему-то ему снова захотелось увидеть эту миловидную, но строптивую стюардессу… Он протянул руку к кнопке, но, ощутив легкий толчок кресла, обернулся. Она уже стояла перед ним, защелкивая карабины тонких ремней, фиксирующих ее вертикальное положение, за ручки кресел.
        - Принесите, пожалуйста, что-нибудь поесть, - произнес он тоном приказа.
        А она уже опускала столик из спинки переднего кресла и четкими привычными движениями, отстегивая клапаны специальных карманов на поясе-патронташе, вставила в гнезда на столике подогретые баночки и тубы. Затем неторопливо извлекла целлофановый пакет с маленькими хлебами и сунула его под резинку.
        С этим, похожим на фокус, предвидением он уже где-то сталкивался раньше. Только где? При его положении он каждый день встречался с людьми талантливыми, оригинальными или просто способными, легко постигающими логику событий и зачастую обладающими даром предвидения. Но это не похоже на логическое решение. Десинхроноз, или расстройство биоритмов, вызывает нарушение всех функций организма, и тут уже не до аппетита. Нет, ее предвидением руководила не логика. Скорее интуиция…
        Алферов даже перестал жевать. Он не мог объяснить себе, почему именно слово интуиция насторожило его. Просто оно каким-то образом причастно тому случаю, который ему непременно хотелось вспомнить. Он машинально закончил обед, сосредоточенно перебирая в памяти своих друзей и сослуживцев, смутно угадывая, что подобное предупреждение его желания произошло именно в присутствии кого-то из друзей. Степан Спиридонов? Нет, у главного диспетчера космопорта скорее математический склад мышления…
        - Вкусно? - она опять приблизилась неслышно, и это почему-то раздражало Алферова, хотя он понимал, что при свободном плавании в невесомости иначе и не могло быть.
        - Вкусно! - ответил он сердито. - Можно подумать, что это ваша личная заслуга.
        Она улыбнулась как-то открыто и в то же время снисходительно, словно учительница, поощряя правильный, но недостаточно уверенный ответ. Улыбка красила ее, и, глядя на руки, неторопливо и проворно убиравшие со столика остатки его обеда, он с досадой почувствовал, что ему нравится и эта улыбка, и ее независимое поведение, однако мужское самолюбие и занимаемое положение начальника космоцентра, привыкшего к безусловному выполнению его указаний, не позволяли столь быстрого примирения, и он сказал с явным намерением вывести ее из равновесия:
        - А все-таки я сниму вас с рейса за неуважение к начальству.
        - Не думаю, что это вам удастся, - сказала она добродушно, не принимая его слова всерьез. - Во-первых, по прибытии в космопорт вам будет не до меня, а вовторых, я, в отличие от некоторых, не нарушаю инструкций.
        - Выходит, я нарушаю!
        - Естественно, поскольку нас только двое, а нарушает один. Я не нарушаю, следовательно…
        На этот раз ее улыбка была насмешливой, и Василий Федорович снова взорвался.
        - Где вас только учат?
        - В институте космонавтики и межпланетных исследований имени Гагарина.

«Димочкина школа, - подумал он с неудовольствием. - От его воспитанников за версту несет строптивостью, но приходится их терпеть: они наиболее способные и деловые. То ли хорошо усвоенные знания придают им такую уверенность и порождают гипертрофированное чувство собственного достоинства, то ли, наоборот, вот это самое, казалось бы, излишнее внимание профессуры института к чувству собственного достоинства курсантов словно катализатор интенсифицирует развитие их интеллекта».
        - Давайте я отнесу все это, - девушка кивнула на собранную упаковку обеда, - и тогда вы зададите остальные вопросы.
        И опять эта уверенность, что он, Алферов, непременно должен задать ей несколько вопросов, осветила неярким, словно люминисцентным светом какой-то уголок памяти, и появилась уверенность, что именно воспитанники его друга, директора Института космонавтики Дмитрия Ивановича Баженова, могли проделывать эти фокусы с угадыванием его желаний.
        - Минутку! У меня только два вопроса! Первый - как вас зовут?
        - Светлана Мороз.
        - Так. Знакомо, но не очень.
        - Вспомните Систему, - подсказала она.
        - Да! - Василий Федорович стукнул по подлокотнику кресла. - Именно Система, будь она трижды неладна!
        Это неуместно бурное выражение чувств и раздраженный тон начальника космоцентра, наконец этот специальный рейс - все сложилось в единую цепочку. Значит, это из-за них, ее друзей… Светлана побледнела, выпустила из рук банку из-под жаркого, плавным движением поймала ее и сунула в карман.
        - Что случилось, Василий Федорович?
        - Кто? - спросил он, уже ничему не удивляясь.
        - Саша. То есть, Макаров.
        - Ясно, - сумрачно кивнул Алферов. - Провалилась Система.
        - Как провалилась?
        - Кто знает. Как сквозь землю, то есть сквозь луну… Тьфу! Понавыдумали терминов, как будто своих, земных, не хватает! Прилунился, приселенился, привенерился! Чушь какая-то! На земле - геологи, а на Луне - лунологи? Или, чтобы благозвучнее, - селенологи? А на Венере как? Венерологи?
        Василий Федорович говорил раздраженно, пряча беспокойство от собеседницы и отчасти от самого себя, но сколько ни говори о вещах посторонних, отвечать на вопрос придется, и Алферов сказал, глядя в упор на Светлану:
        - Я знаю не больше твоего. В контрольный срок не вернулись. На вызовы не отвечают. Пятые сутки ведутся поиски. Следы оборвались на каменистом плато. Там отсутствует рыхлый покров реголита…
        Лицо девушки просветлело, и в глазах затеплилась надежда.
        - Но это же Система! Они найдут какой-нибудь выход!
        - У них запаса кислорода на трое суток, - хмуро бросил Василий Федорович.
        - А система регенерации?
        - Они изволили отправиться на «молоке», да еще зачем-то прихватили женщину.
        - Майю?
        - Да.
        - Тем лучше. Значит, Система в полном сборе. Только вот «молоко», конечно…
        Они помолчали. Малый луноход Козырева - МЛК-5, с момента своего рождения окрещенный кем-то из первых водителей-остряков «молоком», не был предназначен для длительных путешествий: система полной регенерации на нем отсутствовала, зато он был маневрен, имел значительный запас хода без солнечной энергии и до сих пор оставался самым быстроходным из всех последующих модификаций луноходов. Пожалуй, именно последнее качество удерживало его от списания. Уже не раз возникал вопрос, что МЛК не соответствует стандартам по безопасности, но начальники станций убеждали руководство, что технику, доставленную на Луну с большими затратами, следует использовать до полного износа. Алферов знал, почему исследователи так за него держались: быстрая доставка вахт на тяжелые буровые, маршруты геологов, то бишь селенологов, доставка почты - словом, вся многообразная работа, требующая быстрого сообщения, замедлилась бы по крайней мере в полтора раза. Сколько ни мудрствовали конструкторы, в том числе и сам автор «молока» Козырев, найти заметную прибавку в скорости без потерь в других качествах, жестко обусловленных
стандартом, не могли. И старая модель торжествовала над последующими, значительно более совершенными и удобными луноходами.
        - Все! - вслух решил Василий Федорович. - Хватит! Сниму «молоко» со всех станций! Да и кое-кого из начальников заодно!
        Отстегнув привязные ремни, он оттолкнулся от кресла и поплыл к рубке. На ходу вспомнил о бортпроводнице, перевернулся вниз головой:
        - Спасибо, Светлана. Вы привели меня в чувство, - и впервые за все время рейса улыбнулся. - А ведь это вы присутствовали на том удивительном чаепитии, когда родилась Система? Не так ли?
        Он шевельнул плечом, скосил глаза на приближающуюся дверь рубки, слегка повел руками, как бы отталкиваясь от воздуха, и тело его заняло в пространстве нужное положение. Мягко спружинив ногами о переборку, Василий Федорович точно рассчитанным движением коснулся ручки и исчез за дверьми.
        Михаил Субботин изучал керн, поднятый с глубин долины Хэдли, где недавно началось бурение первой на этом участке скважины. Закончив описание пород, он отобрал образцы для изучения их под микроскопом. Внешне образец лунобазальта мало отличался от других кусков керна, но изготовленный из него шлиф оказался необычным: в массе радужных пироксенов и полосчатых плагиоклазов под микроскопом отчетливо вспыхивали хорошо ограненные зерна кварца с характерным волнистым угасанием. Некоторые из них слегка желтили, что свидетельствовало о недостаточной доводке шлифа, хотя тонкая пластинка лунобазальта была на свету вполне прозрачна… Нет, это не укладывалось ни в какие схемы! Весь его практический опыт на Луне восставал против такого несообразия. Даже на Земле кварц в базальтах встречается сравнительно редко, и обогащение им образца говорило о каких-то нарушениях в условиях образования этого базальта. Впрочем, можно ли его называть базальтом? Пожалуй, по своему составу он ближе к андезитам. Но тогда можно говорить о дифференциации магмы на этом участке, а значит…
        Субботин вдруг вспомнил: вчера привезли керн этой скважины с более глубоких горизонтов, а он даже не удосужился его посмотреть. Он выскочил из кабинета и помчался по коридору, додумывая на ходу. Если это дифференциация, то, значит, на Луне происходило не только извержение вулканов, но и остывание расплавов в глубинных очагах, и возможна концентрация рудных минералов, как и на Земле…
        Он едва не столкнулся с Майей, которая, увидев его, остановилась на перекрестке вырубленных в базальте коридоров.
        - Куда летишь, сумасшедший?
        Она улыбалась, и лицо ее светилось радостью, будто они не встречались по крайней мере месяц. Ему тотчас передалось ее настроение, и он стал рассказывать о своей находке.
        - Ты меня не слушаешь, - обиженно прервал свои объяснения Михаил.
        - Прости, пожалуйста! Я давно тебя не видела таким взъерошенным! И потом, - она улыбнулась, - ты мчался так стремительно, что, казалось, вот-вот взлетишь, перебирая ногами в воздухе!
        - Глупости, - тряхнул головой Субботин. - Всегда ты что-нибудь придумаешь!
        - Да я все поняла, - она виновато поглядела ему в глаза. - Просто это было так необычно, и я не могла отделаться от мысли, что ты сейчас вспорхнешь. Ну, не сердись, пожалуйста.
        Майя погладила его пальцами по лбу, как бы разглаживая морщинки:
        - Ну, беги к своему открытию, только не забывай все-таки, что здесь нет земного притяжения!
        Проводив Михаила взглядом, она свернула направо и неторопливо направилась к новому участку оранжереи. Это был предмет ее особых забот. На нем заложили сад, и для окультуривания лунного грунта между деревьями были посажены наиболее неприхотливые овощи и бобовые. Оглядев бледные листья свеклы, она вздохнула. В реголите, который вместе с обезвоженным торфом послужил основой почвы, не хватало важных для развития растений микроэлементов, особенно меди и цинка, да и с калием тоже было туговато. Майя потрогала бледно-зеленый, с темными прожилками лист. Да, это типичные признаки калийного голодания, надо снова давать подкормку, а калийных удобрений оставалось совсем мало. И на старом участке похожая картина, хотя в меньшей степени. Даже там после переработки ботвы и листьев в органическое удобрение калий частично выпадал из кругооборота вещества. В этом еще предстояло разобраться…
        Она приняла оранжерею в запущенном состоянии. Ее предшественник, не сумев обеспечить станцию овощами, списался на Землю. Майя поморщилась. Ей не доставляло удовольствия вспоминать эту встречу. Люди подобного типа вообще претили ей, а этот заслужил неприязнь всей их четверки еще со времен поступления в институт. Когда она впервые вошла в лабораторию оранжереи, он сидел, развалясь в кресле, и смотрел спортивную телевизионную программу с Земли по каналу видеосвязи. Ничуть не смущаясь, как человек, который полностью отрешился от этого мира и может пренебрегать мнением здешнего общества, он оглядел ее с головы до ног и сощурился. Губы его тронула ироническая усмешка.
        - А, старая знакомая. Где же ваш рыцарь? Полетел к звездам?
        Она не узнала его сразу все-таки прошло семь лет, однако усмешка кого-то напоминала.
        - Извините, но я вас не знаю.
        Он приподнялся, дурашливо шаркнул ножкой:
        - Разрешите представиться. Мовшович! И снова бухнулся в кресло.
        - Командор? - вырвалось у нее от удивления его старое прозвище. - Как же вы сюда попали?
        - Уметь надо, - с видом превосходства покачал он закинутой на ногу ногой, оглядел ее, как бы определяя степень ее наивности, но тут же спохватился, независимо расправил плечи и добавил буднично и спокойно: - Окончил сельскохозяйственный. Хорошие специалисты - всегда дефицит.
        - Почему же вы возвращаетесь на Землю?
        - Свое отработал. Да и условий здесь не создают. У людей настоящая почва, с шарика, а эти, - он кивнул на стену, подразумевая руководство станции, - решили сэкономить. Натащили лунной пыли. Ничего толком не растет.
        После того, как Мовшович передал дела и уехал в космопорт, она поделилась своими сомнениями с начальником станции.
        - Доля истины в его словах есть, но на Копернике наши соседи давно освоились на реголите и получают прекрасные урожаи. Пожалуй, даже лучше, чем на натурпочвах.
        - Может быть, там лунная пыль имеет другой химический состав?
        Яковлев слегка сморщил нос, будто собирался чихнуть, но передумал.
        - Не надо называть реголит лунной пылью. Реголит - это комплекс частиц различной величины. Даже когда в нем преобладают частицы, соответствующие по размерам земной пыли, по своим физическим особенностям они резко отличны. И поверьте мне как химику, что существенного расхождения между нашим реголитом и реголитом из окрестностей кратера Коперник нет. Что же касается Мовшовича, то мне кажется, у него не хватало настоящей увлеченности, живой искры, что ли… Как-то слишком трезво, реалистично он все делал. Нет, с точки зрения науки, повидимому, все как полагается! Но без души, без огонька! А растения - все-таки живые организмы. Говорят, они даже что-то там чувствуют.
        - Есть такая легенда, - засмеялась Майя. - Не в смысле, конечно, чисто физиологической чувствительности. Это давно известно. А в смысле выражаемых ими чувств. И, если честно, я в нее верю!
        Ей удалось навести порядок в оранжерее, и станция стала получать свои овощи, пусть не в изобилии, но в определенном достатке. И все же полезная площадь оранжереи была маловата, чтобы обеспечить потребности такой станции, как Эратосфен.
        Первоначально здесь предполагался пункт астрономических и астрофизических наблюдений, но геологи, прослышав о проекте, настояли на строительстве небольшой станции, поскольку этот район по геологическому строению считался самым молодым на Луне и заслуживал изучения в первую очередь. Выбор пал на гору Лебедь. В плане, с высоты орбитального полета, она действительно напоминала летящую птицу с длинной вытянутой вперед шеей и кратером-глазом на голове. Геологи подтвердили, что гора является достаточно древней структурой среди молодых образований, связанных с кратерами Коперник и Эратосфен.
        Проявлений вулканизма, опасных последствиями- развитием разломов и трещин, приводящих к катастрофической утечке воздуха из помещений станций, на Лебеде не наблюдалось. Этот фактор, гарантирующий безопасность будущих исследователей, оказался решающим. Кратер Эратосфен, расположенный в западной оконечности лунных Апеннин в двадцати с небольшим километрах от станции, дал ей название, а ближайшая, одна из самых молодых геологических структур-кратер Коперник, стал первым объектом исследования. Изучение кратера Коперник пошатнуло устоявшееся мнение о метеоритном происхождении большинства лунных кратеров. Это был типичный вулкан с вязкой лавой андезитового состава. Именно вязкость лавы, потерявшей при извержении летучие компоненты - газы и пары воды, приводила к образованию плотной лавовой оболочки над вулканическим очагом. При возобновлении активности эта оболочка долго сдерживала извержение, пока не образовалось критическое давление, разрешавшееся взрывом необычайной мощности. Именно серия таких взрывов привела к образованию сложной системы валов вокруг кратера и линейных выбросов, известных под
названием «светлых лучей». Уже при затухании вулканической деятельности в центре кратера из остатков расплава магматического очага выдавливался андезитовый шпиль в виде центральной горки, подобно земному вулкану Мон Пеле.
        Близость древней горной системы Апеннин, обширное базальтовое плато Моря Дождей и группа своеобразных молодых лунных кратеров - Автолик, Аристилл и Архимед, у которых, в отличие от Коперника и Эратосфена, да и многих других лунных кратеров, отсутствовала центральная горка, представляли для геологов обширное поле деятельности, поэтому очень скоро небольшая станция превратилась в базовый поселок, спрятанный в монолитной анартозитовой толще горы Лебедь. Чтобы обеспечить растущее население станции овощами, оранжерею неоднократно расширяли, и вот опять перед новой заведующей встала та же проблема. Майя прекрасно знала, что каждый лишний килограмм, доставленный с Земли, обходится баснословно дорого, и потому посоветовалась с начальником станции Яковлевым.
        - У нас есть лазерные резаки. Найдешь энтузиастов - дам аварийную герметическую дверь, - погладив подбородок, сказал Владимир Кузьмич.
        - А дверь зачем?
        - Здесь все-таки космос, Гончарова! Забыла, чему учили? Любая работа должна обеспечивать безопасность каждого, не говоря уже о целой станции. Начнут пробивать туннель или устраивать зал… Где-нибудь трещина… И воздух начнет уходить в пространство. Хорошо, если днем. Может, и обойдется: успеют натянуть спецкостюмы. А если ночью? Все задохнутся. Конечно, я утрирую для наглядности: при перепаде давления система жизнеобеспечения подаст сигнал тревоги и перекроет отсек с утечкой воздуха, но все равно хлопот не оберешься.
        Поэтому при любых расширениях станции сначала врезают дверь, а уж за ней начинают пробивать переходы. Кстати, предупреди своих энтузиастов, что каждый метр проходки они обязаны выносить на сводный план, иначе могут врубиться в какой-нибудь коридор, а то и жилую комнату.
        Однако предложение Майи не вызвало энтузиазма среди работников станции. У каждого хватало своих проблем. На экстренном совещании четверки было решено поставить этот вопрос на комсомольском собрании. Комсорг Алеша Зайцев был свой, выпускник их института, тот самый блондин, который готовил их когда-то к прохождению лабиринта и встретил у выхода. С тех самых пор они прониклись друг к другу непреходящей симпатией. Одно время Зайцев даже засматривался на Майю, но, и убедившись в безответности своих чувств, не перестал опекать четверку. И здесь, на станции, он принял самое живейшее участие в устройстве ребят на новом месте. Они понимали, что влияние комсорга не бесконечно, но все-таки надеялись на удачу.
        Собрание проходило бурно. Большинство высказывалось против расширения оранжереи. Особенно категорично выступала астрофизик Галина Сосновская.
        - Не понимаю, как можно говорить о каких-то огурцах или картошке! Чуть больше овощей или чуть меньше. Разве мы прибыли сюда, чтобы есть? Наша группа стоит на пороге открытия закономерности образования планетных систем. Сбывается мечта ученых всего мира - получить четкий ответ на вопрос о происхождении Земли, нашей Луны, наконец! По нашему мнению, установление этой закономерности неизмеримо повышает вероятность существования других цивилизаций и решает проблему целенаправленного их поиска. Но все это надо посчитать, отбросить некорректные варианты, прежде чем гипотеза превратится в теорию. Мы отдаем этому все свободное время… А туг - картошка! Да я обходилась без нее и обойдусь еще сколько угодно!
        - А я люблю картошку, особенно жареную! - поднялся со своего места Сима. - И после хорошего обеда заварить чай из свежих листьев. Мы в институте как-то привыкли к этому. Вы откуда родом, Галя?
        - Какое это имеет значение?
        - И все же?
        - Ну, из Калинина.
        - А я с Украины. И привык есть яблоки и груши. А вы пробовали абрикосы? Нет, не те, которые в банках, а прямо с дерева? Такие краснощекие, ароматные! Кстати, даю справку: абрикос - один из немногих плодов, который содержит большое количество каротина. А каротин при нашем образе жизни - во как, - Смолкин провел ребром ладони по горлу, - нужен!
        - Каротина и в морковке сколько угодно! - возразила с места Сосновская.
        - Сколько их можно съесть, Галя? Одну, две от силы. А абрикосов я полторадва килограмма могу хоть сейчас. А настоящие спелые персики вы ели, Галя? Нет, конечно. Потому что спелые персики никто не повезет. Если он упал с дерева, то это уже не персик! Разбивается всмятку. Самые хорошие персики это те, которые падают в руку, когда до него дотронешься. Шкурку снимешь - и можно не жевать! Тает во рту, только косточки выплевывай. Тут могут подумать, что Смолкин ратует за оранжерею только потому, что поесть любит. Мне вас жалко. Я-то ведь всего этого перепробовал - во! - Сима опять провел рукой по горлу. - Это во-первых. Во-вторых, мы приехали сюда надолго. Работать приехали. Чтобы хорошо работать, нужно иметь хорошее здоровье, а чтобы иметь хорошее здоровье, надо иметь все, что душа желает. Она, то есть душа, желает не случайно, а то, что требуется организму. А моему организму еще и купаться хочется. Не просто помыться или там в ванне полежать, а поплавать! Вот я и думаю, закончим расширять оранжерею, начнем строить бассейн! В зале поднялся шум.
        - Какой из него работник? Потребитель!
        - Персиков ему захотелось!
        - Таких гнать надо со станции!
        Смолкин невозмутимо переждал бурю негодования.
        - Я еще не все сказал.
        - Хватит! Ясно!
        - Лишить его слова!
        Понадобилось несколько минут, пока собрание несколько успокоилось. Никто не обратил внимания на то, что в президиуме появилась запоздавшая Лена Королева, врач станции, и Саша Макаров, пошептавшись с комсоргом, сунул Смолкину записку. Тот прочел и успокоительно подмигнул Майе.
        - У меня только маленькая справка, - улыбаясь, будто ничего не произошло, сказал Сима и помахал запиской. - Разрешите?
        - Давай и закругляйся! - крикнули из зала.
        - Приказом начальника станции группа астрофизика Шалыгина на две недели отстранена от работы и направляется на принудительный отдых ввиду крайнего истощения нервной системы. Я же говорил, вы не умеете работать!
        Зал озадаченно притих, кто-то заерзал в кресле, на него шикнули.
        - Неправда! - опомнившись, вскочила с места Сосновская.
        - Правда, Галочка. Спросите у Лены Королевой. Сима оставил трибуну и при гробовом молчании прошел через зал и сел рядом с Майей. Поднялась Королева.
        - Товарищи! Пока вы тут шумели, мне в двух словах объяснили суть дела. Я считаю, Смолкин прав: работать вы действительно не умеете. Группа Шалыгина снята по моему рапорту. К сожалению, это не единственный случай. На пределе находятся астрономы, группа обработки информации и химики. Несколько лучше обстоят дела у геологов, но они и физически народ покрепче, и на работе им приходится чередовать умственную и физическую нагрузку. Тем, кто такой нагрузки не имеет, а на занятиях физкультурой бережет свои силы, буду назначать в обязательном порядке занятия физическим трудом. В этом смысле меня устраивает предложение Майи Гончаровой, поскольку объем работ с физическими нагрузками на станции невелик.
        После выступления Лены постановили: считать занятия физическим трудом важнейшей обязанностью каждого комсомольца и отработать на расширении оранжереи не менее двух часов в день. Выйдя из зала, Смолкин упал перед Леной на колени и, заламывая руки, патетически произнес:
        - Благодарю вас, прекрасная Елена! Вы спасли мою честь, а значит, и жизнь! Отныне я ваш раб навеки. И пусть только кто вас посмеет обидеть! В порошок сотру!
        Лена не успела ни смутиться, ни посмеяться. Прямо на них шла, тесно сплотив свои ряды, группа Шалыгина.
        - Здесь трое жаждущих, чтобы их стерли в порошок! - произнес Сергей Шалыгин, нависая над ними всей громадой своего роста. Сима вскочил, и Шалыгин, нелепо дрыгнув в воздухе ногами, оказался на спине.
        - Сима! С ума сошел! - вскрикнула Лена. - Он же член-корреспондент!
        - Ерунда какая-то получается, - потирая плечо, поднялся Шалыгин. - Одна малявка убивает морально, другая - физически. Нашлись ниспровергатели авторитетов! Ладно, молчу, Дон Кихот Эратосфенский! - отступил на шаг Шалыгин, заметив, что Смолкин опять занимает борцовскую позицию. - Но мне хоть два слова дадут сказать в свое оправдание?
        - Извините, Сергей Владимирович, что так получилось.
        - А что? У него неплохо получилось. Использовал свой малый рост и слабое тяготение. Попробовал бы он на Земле меня так швырнуть! Ну да ладно! Неделю нам даешь? А потом хоть на месяц!
        - Нет, Сергей Владимирович. - Лена потупилась и явно сробела перед напористостью и огромным ростом астрофизика. - Я же вас предупреждала.
        - Ну, хорошо. Три дня!
        - Не могу.
        - Мне одному! Пусть эти гуляют!
        - Нет! - твердо отрезала Лена.
        - Давай по-хорошему договоримся. Я ведь могу пожаловаться и самому Алферову. Срываешь важную работу.
        - Сергей Владимирович! - голос Лены окреп от обиды. - Я считаю эту торговлю недостойной.
        - Обижаете, - хмуро напомнил Сима. Оторопев от такой решительности, Шалыгин отступил еще на шаг.
        - Ты смотри! Подобралась парочка! Чем же я должен, по-вашему, заниматься?
        - Возглавить постройку новой оранжереи, - нашелся Смолкин.
        - Идет! - сразу оживился Шалыгин.! - Работаем восемь через восемь. За неделю приходим в норму, и вы допускаете нас к работе.
        - Как это восемь через восемь?
        - Восемь часов работаем, восемь отдыхаем.
        - Вечно у вас крайности, Сергей Владимирович. Восемь часов в сутки и ни секундой больше!
        - У меня организм так привык.
        - Вот и довели себя до истощения. Будете работать по предписанному режиму!
        Майя улыбнулась, вспомнив все эти перипетии. Теперь достройка оранжереи заканчивалась. Давно астрофизики отработали свои нормы, в первых залах уже снят третий урожай картофеля, но по-прежнему они всей командой заявляются хотя бы на час, а Галя Сосновская даже взяла шефство над саженцами персиков.
        Но что все-таки с калием? Она набрала номер, и на экране видеосвязи проявился кабинет геофизика Макарова. Саши за столом не оказалось, но, услыхав сигнал связи, он тут же возник на экране.
        - Что, Майя?
        - Вот посоветоваться хотела…
        И она рассказала о своих затруднениях.
        - Знаешь, это, пожалуй, не по моей части. Скорее всего калий поглощается реголитом.
        - Это мне известно, Сашенька. Речь идет о том, почему он не ассимилируется растениями из реголита и как блокировать его утечку из кругооборота. Может, следует сменить характер силовых полей в оранжерее? Ты бы посмотрел…
        - А что на соседних станциях?
        - На реголите только Коперник, но там такой товарищ… у него среди зимы снега не выпросишь… Бережет свои секреты для статей, а может, сразу для докторской.
        - Ладно, посмотрю после работы. Захвачу кое-что из аппаратуры… - Макаров задумчиво молчал. Майя терпеливо ждала, «когда гора родит мышь», как любит выражаться Сима Смолкин по поводу обстоятельности, с которой Саша осмысливает любую информацию.
        - Знаешь, поговори-ка лучше с Мишей. Он больше занимается химическим и минералогическим составом пород…
        - Говорила, Сашенька. Это его идея насчет полей, но сейчас ему не до меня. Полетел, как на крыльях, в кернохранилище.
        - А что там у него?
        - Не знаю. Кварца много в шлифе. Говорит, уникальный случай.
        - Разве? По-моему, это уже было. На Копернике.
        - Это с равнины. С Моря Дождей. Одна из последних скважин.
        - Подожди. Я свяжусь.
        Он вызвал кернохранилище, но никто не отозвался. Саша переключился на геологический сектор. Ему сообщили, что Субботин в шлифовальной мастерской.
        - Ладно, - решил Саша. - Давай пройдемся к нему. Лучше узнать из первоисточника.
        Миша сидел у микроскопа и рассматривал шлиф, только что изготовленный им самим из куска керна, взятого с забоя скважины в долине Хэдли, метров на двадцать глубже того образца, который так поразил его обилием кварца. По минералогическому составу порода была ближе всего к земным гранодиоритам. Уже от одного этого можно было прийти в восторг, так как до сих пор находили в реголите лишь их обломки, а тут гранодиориты в коренном залегании, но Субботиным уже овладела исследовательская трезвость, и он методично передвигал шлиф в освещенном поле микроскопа, время от времени фотографируя наиболее интересные участки. За этим занятием и застали его друзья.
        - Привет! Говорят, ты откопал кварцевую жилу! - пошутил Саша.
        - Кварцевую нет, а до пегматитовой, возможно, дело дойдет.
        - Ого! Дай-ка мне взглянуть, - Макаров потянулся к микроскопу.
        Миша отстранился, давая возможность другу заглянуть одним глазом в окуляр.
        - Слушай! Это же микроклин! Точно! Характерная микроклиновая решетка! И при этом в окружающих породах практически отсутствует калий. Чудеса!
        Он выпрямился, поморгал длинными ресницами и спросил:
        - А что каротажная диаграмма?
        - Скважина еще бурится.
        - Значит, еще не каротировали? Понятно. Слушай! - вдруг загорелся Саша. - Я думаю, на этой скважине имеет смысл провести и магнитный каротаж. Здесь явные проявления вулканических процессов и, следовательно, должны фиксироваться изменения магнитного поля Луны. А?
        - Должны, - подтвердил Субботин.
        - Мальчики! - перебила их рассуждения Майя. - Здесь кто-то произнес - калий. Или мне это показалось?
        Саша досадливо махнул рукой, что на всех языках мира означало: обожди, не до тебя! Но Миша, зная ее болезненное отношение к потере удобрений, поспешил удовлетворить ее любопытство.
        - В этой породе есть калишпаты, в частности микроклин.
        - А какое в ней содержание калия?
        - Анализ еще не делали, но думаю - что-нибудь около двух процентов.
        - А точнее?
        - У нее десинхроноз на почве калия, - сощурился в усмешке Макаров. - Сон из-за него потеряла.
        - Ты почти прав, Сашенька. Только потеряла не я на почве, а сама почва, и не сон, а калий! - отпарировала Майя. - Понимаешь, Миша, я по твоему совету внесла на новых участках повышенные дозы удобрений, и все равно наблюдается сильный хлороз растений, какой бывает при остром недостатке калия.
        - Тогда не знаю, что тебе и посоветовать, - развел руками Субботин. - Возможно, в ходе почвообразования происходит не ассимиляция калия, как мы предполагали, а химическая реакция. Ведь в реголите по сравнению с земными почвами аномально низкое содержание его.
        - И до каких пор это будет продолжаться?
        - По-видимому, до стабилизации почвенных процессов.
        - В земных почвах калия около двух процентов. Если поглощение его в реголите будет происходить до этой цифры, то… - Майя зашевелила губами, производя вычисления, - целый транспорт! Шестьдесят тонн! Меня Кузьмич со света сживет. Он и так косится на мои заявки. Говорит, дешевле овощи возить с Земли. И это, когда я заказываю по две-три тонны удобрений!
        - Не сживет. Под систему жизнеобеспечения еще и не то можно получить, - успокоил Саша. - Твои овощи, в конечном счете, - не только продукты питания. Это еще и кислород, и поглощение углекислого газа. Пока оранжерея опережает рост населения базы, все обходится, а как не станет, тут не только Кузьмич, все забегают.
        - Получить, конечно, можно, - согласилась Гончарова. - Только, если у нас такие породы, может, лучше сменить на них реголит.
        - Теперь понятно, чего ты за них уцепилась. И сколько тебе потребуется?
        - Три тысячи тонн.
        - Хо-хо! - загрохотал Миша. - У нас за все время существования станции не наберется столько керна, не говоря уже о его научной ценности!
        - А я не претендую на керн, - невозмутимо заметила Майя. - Вы, мальчики, будто с Луны свалились!
        - О-хо-хо! - Саша схватился за живот. - Она меня сегодня уморит.
        - Рабочий день кончился. По какому поводу веселье?
        На пороге стоял Смолкин.
        - Симочка, вот ты механик, - перехватила его Гончарова, - но даже ты догадаешься, что аномалия всегда имеет ореол. Не так ли, мальчики?
        Она ехидно осмотрела притихших сразу острословов.
        - Что, вы, кажется, иссякли?
        - Действительно, - пробормотал Саша. - Я об этом не подумал. Реголит в этом районе должен тоже иметь повышенное содержание калия.
        - Особенно в эпицентре ореола, над аномалией, - добила своих оппонентов Майя.
        - Ты смотри, оказывается, и биологи иногда соображают, - сделал удивленное лицо Миша, оправившийся от шока. - Есть смысл провести кали-съемку и в эпицентрах аномалий задать пару скважин. Можно получить дико интересный материал.
        - В чем дело? - пожал плечами Смолкин. - Поехали, а то мои лошадки застоялись.
        - Кузьмич не пустит, - выразил сомнение Саша. - Рабочий день по расписанию окончен.
        - Зато лунный день только начинается. Отдохнем ночью, - решил Субботин. - Пошли к начальству!
        - Надо еще добыть оператора, - почесал в раздумье кончик носа Макаров.
        Миша в сердцах хлопнул по столу ладонью. Без оператора нечего было даже браться за съемку. В маршруте у каждого хватает обязанностей. Геолог помимо наблюдений непрерывно ведет штурманскую работу. Без четкой ориентации и точной привязки трудно надеяться на достоверные результаты. Геофизик крутится возле приборов, успевая менять программу применительно к масштабу съемки, да еще на его обязанности выдавать отсчеты по элементу. О водителе и говорить нечего… Нет, без оператора не стоит и затевать поездку, а на него нужно заранее подавать заявку, чтобы поставили в график, а вне очереди Кузьмич не даст ни под каким соусом!
        - Мальчики! Давайте я поеду оператором.
        - Майечка! Дай я тебя поцелую! Саша подскочил и чмокнул ее в щеку.
        - Но, но! - сделал грозное лицо Субботин. - Нечего тут зариться на чужих жен. - Свою надо иметь!
        - Переживешь!
        Макаров светился предвкушением удачи, и его настроение тотчас передалось другим.
        - Лазурная ты личность! - засмеялся Миша. - Раз так, двинулись к Кузьмичу. Только как же твоя оранжерея?
        - Потерпит пару дней. Там все отрегулировано, да и Галя присмотрит, в случае чего.
        Начальник станции Владимир Кузьмич Яковлев смотрел в окно и нетерпеливо барабанил пальцами по столу. Как и большинство людей, он не любил ожидания, особенно, когда времени постоянно в обрез. Административная работа и так съедала все свободное время, оставляя для любимой химии лишь часы отдыха, а тут еще прибавилось хлопот с прибытием этой четверки. Он был и рад этому, и не рад. С одной стороны, они изрядно встряхнули застоявшийся быт станции. Как администратор он понимал, что работа, даже если она любимая, снижает общий тонус жизни, но эти слишком уж неугомонны. Сначала эта идея с расширением оранжереи. О такой самодеятельности может только мечтать любой начальник станции, тем более непрерывно растущей. Потом кто-то прослышал о Луне-городе, где на центральной площади разбит сквер и рельефно выполнены ложные фасады, создающие земной облик ансамблей, и теперь пробивают в штат архитектора-интерьерщика, чтобы помог спланировать и вести работы по оформлению станции а 1а Земля.
        А все началось с этого окна, будь оно неладно. В расцвет оранжерейного энтузиазма он в шутку попросил пробить ему окно, чтобы было видно, не слишком ли много времени они уделяют строительству. На следующий день его вызвали в центр, а когда он неделю спустя вернулся, кабинет его неузнаваемо преобразился. Окно пробили с видом на оживленный перекресток. Сам перекресток, да и кабинет тоже, пришлось расширить, иначе окно было бы похоже на средневековую бойницу из-за толщины стен. Углы перекрестка слегка сгладили, вырубили ниши, натащили комнатных цветов для озеленения и сделали «солнечный» подсвет. Получилось, конечно, неплохо. Эта зелень и мнимые солнечные лучи неизменно вызывают хорошее настроение, но уже нашлись подражатели. Шалыгинская группа смонтировала себе подобный интерьер в вычислительной лаборатории. Того и гляди начнут пробивать окна в жилом отсеке. Надо издать приказ, пока до этого не дошло дело. Пусть дождутся хотя бы архитектора. Правда, у шалыгинцев была застрельщица - Сосновская. Ее энергии только позавидуешь! Как только успевает выполнять свои многочисленные обязанности. И Шалыгин ею
не нахвалится. Уже витает идея протолкнуть ее на следующем отчетном собрании в профорганизаторы. С ней, пожалуй, натерпишься преобразований. А все та же четверка! Как они ее перевернули! Из явных противниц - в штурмовой таран! Да где же она, наконец!
        - Что-то она позволяет себе задерживаться, - Яковлев оглядел четверку. Вся эта их затея с поездкой ему чем-то не нравилась, хотя объяснить, чем, он не смог бы ни им, ни себе.
        - Она сказала, что придет через десять минут, Владимир Кузьмич, а прошло только пять, - спокойно ответил Саша. - Может быть, пока решим вопрос о транспорте. В гараже есть свободный МЛК. Только с профилактики.
        - Я смотрю, все у вас наготове, - проворчал начальник. - Только сначала я все-таки хочу знать, согласится ли Сосновская взвалить на себя еще и уход за оранжереей?
        - Владимир Кузьмич! - вспыхнула Майя. - Почему вы так говорите? Там все отрегулировано, режим запрограммирован. Вот через неделю редис снимать… Тогда действительно хлопотно!
        - На новой площади? - поинтересовался Яковлев.
        - На новой, - вздохнула Гончарова.
        - Отчего так тяжело?
        - Расход калия очень велик. Придется опять заказывать тонны три.
        - С вашими запросами легче доставлять овощи с Земли.
        - Шутите, Владимир Кузьмич. Мы только одного картофеля собрали с новой площади дополнительно шесть тонн.
        - И шесть тонн калийных удобрений!
        - Но мы заложили сад. Двадцать яблонь, тридцать слив и вишен. Абрикосы, персики, виноград, наконец. И потом, рано или поздно наступит стабилизация…
        - Ваш сад - фикция! Чтобы он давал нормальный урожай, лет двадцать ждать придется! И еще неизвестно, что вырастет из ваших косточек и семечек! Вы хотя бы прививку им сделайте.
        Майя слушала, улыбаясь его горячности, а еще больше неосведомленности.
        - Владимир Кузьмич! Не надо переносить сюда земные условия. Во-первых, в условиях пониженной силы тяжести растения становятся крупнее, во-вторых, в оранжерее мы устраиваем им с месячным перерывом два вегетативных сезона. С учетом интенсивности развития деревья уже выглядят как трехлетки. Семена нам прислали элитные, лучших сортов. Они не нуждаются в прививке. Смородина уже отцвела. Через пару недель угощу. А годика через полтора, я думаю, будем пробовать первые яблоки.
        - А как вы их опыляете?
        - Пока кисточкой. В будущем придется заводить пчел.
        - И у нас будет свой мед? - недоверчиво спросил Яковлев.
        Майя пожала плечами.
        - Естественно. Это входит в программу.
        - Почти убедили, - начальник станции довольно причмокнул, как бы предвкушая вкус меда. - Сколько вам потребуется калия для стабилизации?
        - По моим расчетам, шестьдесят тонн.
        - Это на тридцать-то соток?
        - Почему вас это удивляет? Полуметровый слой реголита составил массу около трех тысяч тонн. Стабилизация должна наступить при содержании калия около двух процентов. Сами посчитаете.
        - Ну, это ни в какие ворота! Меня засмеют в космоцентре.
        - А вы напомните им о двух тысячах тонн почвы, доставленных сюда с Земли для первой секции оранжереи. И потом, это ведь не за один год!
        - То, что разрешается ребенку, непростительно взрослому, Гончарова!
        - Вы о чем, Владимир Кузьмич? - не поняла его Майя.
        - Все о том же. Когда станция была во младенческом возрасте, еще и не то доставлялось сюда в огромном количестве. Но сейчас станция выросла, не стоит об этом забывать! Тогда доставка почвы была запланирована, а сейчас ваши калийные удобрения пойдут вне плана, значит, срывается доставка необходимого оборудования, приборов. За них меня съедят ваши же товарищи!
        Майя нетерпеливо дернула плечом.
        - Я еще не все сказал! - заторопился Яковлев. - Недостаток овощей действительно легче восполнить доставкой с Земли. На продукты питания нет лимита.
        - Великолепный довод! А меня вы выставите в каком свете? Получится, я не справлюсь со своими обязанностями? - Майя в волнении поднялась с кресла и прошлась по кабинету. - И потом, раз уж вы заговорили о питании. За год оранжерея дала на пять тонн овощей больше, чем в прошлом году, не считая картофеля с новых площадей. Попросите калий за счет сокращения продуктов. Хотя бы за счет картофеля!
        - Но у меня ежегодно растет объем доставляемых продуктов. Станция расширяется, штат растет. Картофель! Свежего нам доставили четыреста килограммов! На праздники! А остальное готовый, дегидротизированный! Полтонны его заменяет ваших двадцать тонн! И потом, вы же не можете растить в оранжерее хлеб, крупы, макароны, мясо, наконец!
        - Естественно, на такой-то площади! Но в отношении мяса… Я думаю, можно завести небольшую свиноферму. Есть отходы на кухне, ботва и зелень в оранжерее… При всем совершенстве технологии дегидротизированное мясо никогда не заменит свежего!
        - Только свинства нам еще и не хватало, - проворчал начальник. - Мало других забот.
        - Это вы напрасно, - вступился Смолкин. - Я сам из сельских. Моя мать умудрялась держать двух маленьких поросят в маленьком сарайчике. Мясо у нас не переводилось, хотя в семье было шестеро. В наших условиях десяток свиней практически обеспечит станцию свежим мясом.
        - Решите сначала проблему оранжереи! Вы прямо фонтанируете идеями. Как бы нам не захлебнуться. Пока на поверку они выходят нам боком.
        - Для того мы и собираемся в долину Хэдли, - Субботин смахнул с плеча прилипшую нитку. - Если обнаружим реголит в эпицентре аномалии хотя бы с одним процентом калия, проблема будет решена почти наполовину.
        Яковлев хлопнул себя рукой по колену.
        - Как я мог забыть! Незачем вам ехать за шестьсот километров! Здесь, на полпути к Копернику, есть ржавые почвы! Это след упавшей кометы. В них содержание калия около десяти процентов! И это всего в восьмидесяти километрах!
        - В этих самых «ржавых почвах» около двадцати процентов цинка и пятьдесят натрия! Не думаю, чтобы они подошли в качестве почвы, - возразил Субботин. - Когда здесь будет построен химический комбинат, эти «почвы» или, точнее, руды, найдут широкое применение. А пока лучше искать реголит по составу близкий к гранитам, поскольку именно граниты были родоначальниками наших земных почв.
        Начальник опять забарабанил пальцами и глянул в окно; Ох и настырная четверка! И разговаривать с ними тяжело… Все-то они знают! Кажется, любого готовы загнать в тупик… Не зря кто-то придумал им прозвище-Система. По отдельности с ними еще можно на равных, но когда соберутся вместе! Интересно, что они придумают, если Сосновская откажется… Только вряд ли. Они умеют убеждать. Ага! Вот наконец и она…
        Галина промелькнула мимо окна и появилась на пороге.
        - Прошу прощения. Шеф задержал. Вы меня вызывали, Владимир Кузьмич?
        - Мне сказали, Сосновская, что вы ориентируетесь в хозяйстве оранжереи и сможете, во внеурочное время, - Яковлев с нажимом подчеркнул последние слова, - подежурить два-три дня в отсутствие Гончаровой.
        - Да, Владимир Кузьмич, мы с Майей договорились.
        Яковлев кивнул головой в знак того, что удовлетворен ответом астрофизика, и задумался. С одной стороны, они народ бывалый и постоянно, по крайней мере, трое выезжают на точки. За год с ними - ни одного происшествия. С другой стороны, «молоко» при полном экипаже рассчитано лишь на трое суток автономного дыхания. Шестьсот километров - это десять часов пути. Сутки с небольшим на съемку и еще десять часов. Практически на пределе возможности…
        - Возьмите в отсек суточный запас кислорода в баллонах и на двое суток в багажник. Недельный запас продовольствия…
        - Куда мы все это денем? - развел руками Сима. - Нам и НЗ за глаза хватит.
        - Отставить разговоры, Смолкин, - жестко сказал начальник. - Это приказ. Все, что нельзя разместить в отсеке, погрузить в багажник.
        - Мы хотели в багажник загрузить реголит на пробу, - примирительно пояснил Субботин.
        - Разрешаю оставить использованные баллоны и контейнеры на буровой. - Пойдет транспорт за керном- заберет. А насчет реголита… Вы только найдите повышенное содержание калия. Пошлем транспорт и привезем сразу пять, шесть кубов. Ясно?
        - Ясно! Разрешите начать сбор?
        - Действуйте! Выход на связь по дежурному расписанию.
        Через час луноход МЛК-5 отшлюзовался в главном туннеле и помчался к востоку, набирая скорость. По договоренности первую часть пути до входа в ущелье, пересекающее западную часть Апеннин, Саша сидел в переднем, штурманском, или, как они называли по студенческой привычке, командорском кресле. МЛК-5 не отличался комфортом: иллюминаторы имелись лишь в передней части, создавая обзор для водителя и штурмана. Два остальных члена экипажа должны были довольствоваться тем, что удастся разглядеть за их головами, или дремать в креслах, спинка которых могла принимать любое положение, вплоть до горизонтального. Дорога к долине Хэдли, где сейчас располагались автоматические буровые агрегаты и куда частенько наведывались геологи и буровые мастера, была наезжена достаточно хорошо, и Смолкин старался выжать из двигателей их полную мощность.
        - Не очень гони, Сима, - сказал Макаров. - Если Кузьмич узнает, что мы за четыре часа окажемся у отрогов Архимеда, он, чего доброго, заставит повернуть обратно.
        - Ничего, мы будем сообщать только координаты, - подмигнул Михаил.
        Настроение у всех было приподнятое. Впервые за целый год они собрались в один экипаж, и это много значило для них, привыкших решать все задачи сообща. В этой поездке были у каждого и свои профессиональные интересы, что делало путешествие особенно приятным, к тому же там, впереди, их ждали загадки долины Хэдли, приоткрыть завесу над которыми они надеялись. Долина давно волновала воображение Саши Макарова. Именно здесь наблюдалась минимальная магнитная аномалия на площади, изучаемой со станции, здесь же известный маскон-аномалия силы тяжести, или гравитационная аномалия, если говорить на профессиональном языке, крупнейшая на Луне! И мелькающие каменные глыбы, и однообразные купола, возвышающиеся среди лавового плато вулкана Эратосфен, мимо которых прихотливо виляла дорога, и мелкие многочисленные кратеры, испещрившие плато, утомляли своей монотонностью и настраивали на дорожные размышления. А подумать Саше было о чем. Последнее время он все чаще ощущал свое одиночество. Нельзя сказать, чтобы их товарищество, возникшее еще в институте, ослабло, но перед выпуском Майя и Миша поженились, и в первый год
их совместной жизни не слишком удобно торчать у них каждый вечер. У Симы, похоже, отношения с маленькой врачихой Леной Королевой складываются таким образом, что ждать конца его холостяцкой жизни остается недолго. Во всяком случае, его трудно застать дома по вечерам… Саша усмехнулся.
        Они выехали в восемь часов по московскому времени, а на Луне только начинался длинный, почти в четырнадцать земных суток, день, и уже поднявшееся над горизонтом солнце слепило глаза, даже через опущенные светофильтры. Но на станции при искусственном освещении соблюдался привычный земной ритм смены дня и ночи, и как раз в эту пору освещение в коридорах приглушалось. Там был вечер, а вечера Саша не любил, хотя всегда можно было пойти в кают-компанию, где собирались любители схватиться в острой дискуссии, и где подчас в кипении страстей вокруг свежей идеи сталкивались такие мощные потоки информации, которой не соберешь и за год, регулярно читая научные журналы, и неудивительно, сотрудники на лунные станции отбирались по степени информированности и таланта. Можно было пойти в конференц-зал, где часто крутили свежую, только что обмененную с соседней станцией ленту кинеголографа. По субботам здесь затевали викторины, состязания эрудитов и шахматные блицтурниры, а то и просто танцы… Можно было завернуть в спортзал, где всегда найдется партнер по бадминтону или пинг-понгу. По воскресеньям в спортзал
собиралось все население станции, и он превращался то в арену борьбы, то острых схваток любителей тенниса, но самым значительным событием дня всегда становились соревнования по волейболу. Команды обычно собирали по профессиональному признаку: геологи, астрономы, механики и база. Ради разнообразия команды всякий раз придумывали себе шутливое название. Особенно изощрялись астрономы и примыкающие к ним физики и астрофизики: «Капелла», «Гончие псы», «Альдебаран». Не оставались в долгу геологи: «Андезин», «Габбронорит», «Кукисвумчоррит». Такие названия нравились и болельщикам, которые тут же обыгрывали их, превращая яркую звезду в созвездии Тельца-Альдебаран в риторический вопрос: «А где баран?» или редкий минерал с Кольского полуострова - кукисвумчоррит - в издевательский выкрик: «Кукиш вам горит!». Механики брали названия, не мудрствуя лукаво: «Болт», «Шайба», «Шестерня», и только обслуживающий персонал базы во главе с начальником станции с легкой руки Симы Смолкина выступал под одним и тем же названием «Скотобаза», которое неизменно доставляло удовольствие и самой команде, и ее соперникам какой-то
игривой двусмысленностью.
        Волейбол Саша любил и одинаково успешно играл как в защите, так и в нападении, но в сыгранной команде здешних геологов, принимая как должное его способность вытягивать гиблые мячи, ему редко давали пас. И когда это случалось, следовал резкий «пушечный» удар, застававший врасплох команду противника, но не менее неожиданный и для своих. Его поощряли, похлопывая по спине, но когда он снова выходил на линию нападения, перебрасывали мяч на удар признанным игрокам. Такое пребывание в тени обычно его не тяготило, но сегодня он ощутил досаду на себя. Среди друзей, которые его знали как самих себя, он держался со всеми на равных, но стоило попасть в круг незнакомых людей, как застенчивость сковывала его, не давала раскрыться, блеснуть. Те, кто знал его недостаточно, считали, что он сухарь и молчальник, но и с теми, кто знал его хорошо, отношения складывались трудно. Так было со Светланой Мороз, подругой Майи. С последней практики он даже написал ей несколько писем. Но та ясность, которая установилась между ними при переписке, при встречах теряла реальные очертания, становилась зыбкой, и снова все
осложнялось. Конечно, и у Светланы характер нелегкий. Хорошо, что он вовремя понял, что они слишком разные. При всей внешней мягкости и застенчивости он не мог терпеть над собой ничьей власти, даже власти прекрасной девушки, а Светлане хотелось повелевать. Она была слишком земной и, пожалуй, даже рационалистичной. В исследователях космоса и космонавтах она видела прежде всего элиту человеческих характеров, принадлежность к которой она считала для себя делом чести, но ее устремления в космос были скорее данью моде, и покидать Землю насовсем или по крайней мере надолго она не собиралась. Пожалуй, с тех пор, как он уяснил это, и рассеялось ее очарование. Он сам не сразу разобрался, что послужило толчком к отчуждению, но стал избегать встреч, и уже время само обрывало тонкие нити едва начавших складываться отношений. Они не виделись больше года, и теперь его уже не волновали, как прежде, ни приветы, ни короткие приписки в письмах к Майе, которые предназначались ему… «Все прошло, как с белых яблонь дым…» - вспомнились строчки Есенина. А было ли что? Так, наваждение. Вот у Майи с Мишей сразу и на всю        Он оглянулся. Миша полулежал в кресле, скрестив руки на левом подлокотнике таким образом, чтобы Майе было удобнее положить на них голову, и, хотя на неровной дороге луноход время от времени встряхивало, они мирно дремали под монотонное гудение двигателя. Им не надо выяснять причин, почему не складываются отношения, им всегда просто и легко друг с другом… А может, во всех этих сложностях прежде всего виноват он сам, создавая такой психологический фон, при котором и самому трудно сделать первый шаг навстречу, и ей как девушке неудобно? Ведь мог же он на практике и пошутить, и поговорить спокойно с поварихой Галей, и даже однажды поцеловать ее, когда у него вдруг возникло такое желание. Вот с ней ему было всегда легко и просто, хотя она никогда не казалась ему простоватой. Правда, она не была и красивой, по крайней мере, в той обыденной одежде, в которой он видел ее каждый день. А может быть, он просто не присматривался, ведь что-то привлекательное в ней было? Он напряг свою память, но не смог вспомнить ее лица. Он помнил лишь ее добрые карие глаза, всегда чуть смущенные, ее небольшие, всегда
шершавые руки, потому что в полевых условиях ей приходилось все делать собственными руками - от чистки картофеля до мойки посуды. Он помнил ее глубокий грудной голос, потому что она всегда интересовалась его работой и пыталась во всем помочь ему, даже в расшифровке диаграмм магнитного каротажа, над которыми они бились тогда всей четверкой, пока случай не дал им в руки ключ к решению этой задачи. А ведь это случилось как раз в день ее рождения! Когда это было? В июле или августе? Конечно, в августе. Тогда Самсонов подарил ей свой талисман - отличный хризолит. Он еще пошутил, что камень приносит удачу тем, кто родился в августе. Практика у нее закончилась раньше, они задержались по просьбе Самсонова. Она уехала, обещала всем писать, но письма получил только он. Их было два или три…
        Он вдруг пожалел, что не ответил ей тогда. Впрочем, многие его сокурсники не считали вправе привязываться к Земле, а что делать Гале в космосе при ее чисто земной профессии? Права русская поговорка:

«Все, что ни делается, - к лучшему!» Только грустно все это…
        Они подъезжали к широкому сквозному проходу, пересекающему лунные Апеннины и отделяющему от горной системы западную часть-полуостров Энариум.
        - Надо будить Мишу, - вполголоса сказал Саша, обращаясь к Смолкину.
        - Погоди. Ты все испортишь, - сморщил нос тот. - Вот въедем в ущелье.
        Ждать пришлось недолго. Сима снизил скорость до предела и, медленно разворачиваясь, въехал в тень. Вспыхнули фары, выхватывая из кромешной тьмы наезженную дорогу среди крупных глыб и остроугольных камней. Солнце еще не проникло в глубь ущелья, и здесь царил первозданный мрак. Лишь пригнувшись, можно было снизу, через боковой иллюминатор, увидеть светлые пятна залитых солнцем вершин. Щелкнул тумблер, и в отсеке загорелся плафон.
        - Теперь буди, - кивнул Смолкин, подмигнув Саше.
        Макаров повернулся и потянул за рукав Михаила. Тот сразу открыл глаза, бросил взгляд на сине-фиолетовый от темноты боковой иллюминатор и машинально спросил:
        - Что, уже ночь?
        - Естественно, - не моргнув глазом, ответил Сима. Субботин посмотрел на часы, зевнул.
        - Да, половина одиннадцатого!
        Потом, увидев выхваченный из черноты мощными фарами привычный для Луны характер рельефа и каменистую дорогу, спохватился.
        - Что вы мне голову морочите?
        - Мы? - удивился Сима. - По-моему, ты еще не проснулся!
        - Брось, Симочка, свои штучки! Конечно, использовать для розыгрыша привычку к земному биоритму и создать обстановку земной ночи - это психологически тонко, но и год жизни на Луне тоже чего-нибудь стоит! Я же просил меня разбудить, когда подъедем к ущелью. А вы? Давай, Саша, иди подремли.
        Макаров обменялся с Субботиным местами. Сонная Майя тотчас попыталась пристроиться у него на руке, но уловив во сне что-то непривычное, открыла глаза.
        - А, это ты… Почему темно?
        - Ночь, - будничным тоном ответил Саша, желая повторить на Майе Симину шутку.
        - А-а-а-а… - Майя откинулась на спинку кресла и снова задремала.
        При выходе из ущелья в глаза резанул свет, несмотря на предупредительно опущенные Симой светофильтры. Субботин поморщился и взглянул на часы. Они опережали график почти на сто километров. С такими темпами часа через два они будут на месте.
        Определив координаты, он сообщил их дежурному. Таков был порядок: каждые четыре часа сообщать свое местонахождение и направление дальнейшего движения. Правило это, выработанное на горьком опыте первых исследователей, резко сужало круг поисков в случае непредвиденных обстоятельств, и со времени введения число драматических случаев сократилось практически до земных пределов, хотя Луна изобиловала ловушками, и даже наезженная дорога не всегда страховала от неприятностей.
        От ущелья дорога сначала отходила на север, подальше от основания крутого склона горной цепи, изобилующего неровностями рельефа и каменистыми осыпями, а затем поворачивала на восток, оставляя предгорья вправо в трех-четырех километрах.
        Субботин оглянулся: Саша уже давно дремал в кресле рядом с Майей, и даже яркое солнце, осветившее отсек после выхода из ущелья, не помешало ему видеть земные сны.
        - Может, ты тоже подремлешь? - спросил Субботин, подумав, что Симе, просидевшему уже четыре часа за пультом управления, тоже невредно было бы передохнуть, но Смолкин отрицательно покачал головой, не отрывая глаз от дороги, и Михаил, зная пристрастие друга к вождению и находившего в этом едва ли не главный смысл жизни, решил не настаивать. Крутой вираж вдавил Михаила в кресло, и солнце, переместившись из бокового иллюминатора в передний, высветило отсек. Майя заворочалась в кресле. Сима добавил еще один светофильтр, и затемнил верхние части иллюминаторов, чтобы яркий свет низкого солнца не бил в глаза. Теперь в правый иллюминатор хорошо были видны изрезанные склоны горной цепи Апеннин и ее отроги, пологими языками спускающиеся к равнине Моря Дождей. Резкие и густые тени подчеркивали глубокие ущелья, часто глухие, тупиковые, а иногда уходящие в глубь горного массива насколько хватало глаз. Однообразный сероватозеленый тон гор нарушался более светлыми по тональности осыпями, да иногда по первозданной системе трещин и разломов, не стертой эрозионными процессами, как на Земле, вдруг неожиданно
появлялись тонкие белые полосы: то ли игра света, то ли жильные породы. Во всяком случае теперь, с установлением дифференциации магмы, он мог это предполагать, тем более, что в отношении горных систем на Луне среди исследователей не было разногласий: их вулканическое, точнее, магматическое происхождение, не оспаривалось даже самыми ярыми сторонниками ударного происхождения лунного рельефа. Михаил усмехнулся, вспомнив, с каким удовольствием подчеркнул этот факт профессор Лебедев, читавший в институте курс геологии Луны, убежденный «вулканист». Не все курсанты, особенно с математическим складом мышления, разделяли убеждения профессора.
        Особенно они любили щеголять статистическими выкладками, основанными на законе Шретера. Признанными лидерами в этом занятии были Леня Лещинский и Сева Рускол. Видя, что за ними потянулись другие, Лебедев понял, что пора поговорить на эту тему всерьез. Случай вскоре представился. Сева Рускол где-то услышал, что признанный авторитет в вопросах лунной астрономии Барков заявил, что вопрос о происхождении лунных кратеров с появлением кратерной статистики давно решен в пользу метеоритного происхождения и что он не видит смысла поднимать дискуссию по этому поводу. И Сева, конечно, не мог отказаться от соблазна попросить Лебедева прокомментировать это высказывание.
        - Простим ему это заблуждение, - Лебедев близоруко сощурился, оглядывая аудиторию. - Он астроном и не может знать особенностей морфологии вулканов как земных, так и лунных, не может знать тех признаков, по которым эти вулканы легко распознаются. Скажем, сниженная южная часть вала кратера Архимед и прилегающее к этой части лавовое поле совершенно недвусмысленно указывают, что этот кратервулкан, и при этом один из самых молодых. Но видеть это может именно геолог. Не случайно, кстати, что среди сторонников метеоритной гипотезы нет геологов, а лишь астрономы и математики, поэтому мне странно слышать от моих коллег, будущих исследователей Луны, Марса, может быть, и Венеры, тех, кому непосредственно придется потрогать своими руками эти кратеры, такую предвзятую точку зрения. Марк Твен, имея в виду американскую действительность его времени, сказал однажды, что есть три вида лжи: прямая, замаскированная и статистика. Не ловите меня на слове, я не цитирую великого писателя, а лишь передаю точку зрения. Не надо забывать, что статистику делают люди, поэтому мне хотелось бы охладить статистический пыл моих
молодых коллег. Использование кратерной статистики для изучения поверхности Луны должно опираться на правильную теорию происхождения кратеров. Что, Рускол? Вы не согласны? - Лебедев, лукаво сощурившись, уставился на Севу.
        - Откуда вы можете знать, какая теория правильная?
        - Справедливое возражение, но это не я сказал. Это формулировка убежденных сторонников метеоритной гипотезы, Рускол. И за точность этой цитаты я ручаюсь. Уже сама формулировка отражает тенденциозность подхода к проблеме: они только свою теорию считают правильной. Однако попробуем разобраться, на каких доводах зиждется эта теория. Они утверждают, что абсолютное количество кратеров данного размера на единицу поверхности континента в тридцать раз больше, чем на единицу поверхности морей. Ну и что же? Больше, естественно. Это видно и без подсчета. В чем открытие? А в том, что это якобы необъяснимо с точки зрения вулканического происхождения кратеров. Смехотворность подобного утверждения может и не стоило опровергать, если бы за этим не стояла магия цифр: не в двадцать или двадцать пять, а именно в тридцать! Люди считали, как же им не поверить! Но вы знаете не хуже меня, что континенты и моря разновозрастны. Моря - более молодые образования. Потоки лавы затопили эти понижения и снивелировали существовавшие ранее кратеры. Подтверждением этому служат кратеры-фантомы, которые наблюдаются в морях при
определенных условиях освещения. Континенты - наиболее древние участки лунной коры, сохранившие свой рельеф в первозданном виде, и поэтому здесь количество кратеров должно быть больше. Во сколько раз - это вопрос другой.
        Следующим китом, на котором держится убежденность исследователей метеоритной гипотезы, является случайность распределения центров кратеров. Логика здесь такова. Априорно утверждается, что распределение вулканов закономерно. Кратеры на Луне распределены случайно. Следовательно, кратеры- метеоритного происхождения! Очень просто и убедительно, не правда ли?
        Лебедев отыскал взглядом своих главных оппонентов на лекциях и остановился взглядом на Леониде.
        - Лещинский! Вы у нас специалист по вулканам. Можете ли вы утверждать, что распределение вулканов на Земле закономерно?
        - В определенной степени, - Леонид поднялся с места, как сжатая пружина, но тон его ответа был нарочито спокойным. - Они приурочены к зонам молодой складчатости, обрамляя Тихий океан, а также располагаясь параллельно горным хребтам альпийской складчатости или вдоль линий крупных разломов.
        - Вы забыли подчеркнуть, Лещинский, что все сказанное вами касается лишь современных вулканов, а как быть с древними?
        - Они, в общем, подчиняются тем же закономерностям.
        - Вы хотите сказать, что древние вулканы тоже имеют тесную связь с разломами в земной коре?
        - Именно!
        - Тогда, может быть, с вашей помощью мы сможем вынести на карту все древние и древнейшие вулканы?
        Леня пожал плечами, как бы говоря: к чему такие вопросы, когда вы сами знаете, что это невозможно.
        - Садитесь, Лещинский! Понятно, что это не в состоянии сделать ни вы, ни весь коллектив вулканологов земного шара. Если бы мы знали закономерности их распределения, насколько проще были бы поисковые работы. Ведь с вулканами связаны многие месторождения полезных ископаемых. Но, не имея такой картины, как же мы можем сопоставлять распределение земных вулканов и лунных? На Луне, особенно на континентах, сохранились практически все кратеры с момента ее возникновения, на Земле все древние вулканы разрушены или замаскированы процессами эрозии. С другой стороны, закономерности, о которых говорил Лещинский, можно легко обнаружить и на Луне. Достаточно вспомнить группы кратеров Птолемей-Альфонс-Арзахель или расположенные южнее Пурбах, Региомонтан и Вальтер. Эти системы кратеров прекрасно увязываются с направлением древних структур, в том числе и разломов. Уместно отметить, что в кратере Альфонс еще в 1958 году наблюдались выделения углекислого газа, что присуще вулканическим извержениям. Ну, а случайность при огромном количестве кратеров, если есть такое желание, всегда можно увидеть.
        Лебедев отошел к кафедре, быстро набрал код, и на экране вспыхнул чертеж, на котором был изображен разрез кратера, а вверху выписаны расчеты, доказывающие, что объем воронки равен объему насыпанного вокруг нее вала.
        - Правило Шретера. Основной довод сторонников метеоритной гипотезы. Мы много о нем говорили, не буду повторяться. Приведу лишь слова геолога Хабакова, взявшего на себя труд проанализировать с геологических позиций богатейший наблюдательный материал, накопленный к моменту первых космических полетов. «В литературе уже давно упоминается так называемое правило Шретера, согласно которому у всех кольцевых гор на Луне будто бы должно существовать строгое равенство объемов внешних частей вала и внутренних впадин. Это правило усердно цитировалось и цитируется в литературе, но не отвечает действительности. На самом же деле среди кольцевых гор встречаются весьма различные виды, существенно отличающиеся по морфологическим особенностям, в том числе и по отношению объемов, как с приблизительно равными объемами вала и впадины, так и со значительным избытком объема впадины либо вала». Это замечание полувековой давности не утратило своей актуальности. За полвека мало что изменилось в этом отношении. Сейчас, как мне кажется, настало время передать решение этого вопроса специалистам-геологам и вулканологам, то есть
вам. Поэтому мне хочется, чтобы к каждому полученному при непосредственном исследовании факту относились бы без предубеждения. Если фактический материал - рыхлые насыпные валы, дробление в центральной зоне и так далее - указывает на метеоритное происхождение кратера, ему не следует приписывать вулканическое, и наоборот. Словом, прежде всего материал для размышлений, а уже потом выводы. Помните, что основа наукидоказательность!
        Субботин, хотя и не примыкал к метеоритчикам, пересмотрел горы литературы, чтобы разобраться самому в вопросе происхождения лунных кратеров; и если до этого он просто полагался на собственный здравый смысл, то теперь безоговорочно перешел на сторону профессора.
        И сейчас, разглядывая горный массив Апеннин на протяжении всего долгого пути в формах отдельных вершин и линиях вытянутых к юго-востоку хребтов, он угадывал их сложную тектонику: резко очерченные сбросами уступы, спускающиеся ступенями в долины или ущелья, образованные разломами зоны дробления, выполаживающие склоны, покрытые хаотически набросанными глыбами и каменистыми осыпями и косую трещиноватость на крыльях вторгшихся из лунных глубин магматических плутонов. Сами плутоны были массивными, без единой трещины, и, может, поэтому более темные по окраске. Они выделялись и сглаженностью своих форм. Да, тут трудно говорить о каких-либо других процессах, кроме глубинных, хотя на первых порах изучения Луны и эти горы пытались отнести к метеоритным образованиям, возникшим в виде гигантских валов от удара крупного астероида, создавшего Море Дождей. Но уже при поверхностном изучении, выявившем разновозрастность в составе гор, сторонники ударного происхождения оставили эти позиции, сосредоточив свои силы на лунных кратерах. Михаил подумал, что в науке часто первое высказанное авторитетным ученым мнение
становится аксиомой и, чтобы ее опровергнуть, приходится собирать потом огромный доказательный материал. Луне в этом смысле повезло: о ней создано столько различных, часто противоречивых теорий и гипотез, что всегда можно найти подходящее объяснение любому явлению…
        - Смотри, буровая, - отвлек его от размышлений Смолкин.
        - Где?
        Как ни всматривался Субботин в многоликий пейзаж, в бегущую за горизонт дорогу, в отдельные возникающие впереди точки, ничего не увидел.
        - Так где ты увидел буровую? - переспросил он. Глянув на приборный щит, Сима хитро прищурился.
        - Плохо смотришь. Вон, чуть правее дороги. Через полминуты будем на месте.
        Впереди сначала появилась дуга, высветленная солнцем верхняя часть мачты автоматической буровой установки, потом медленно начала вырастать из-за горизонта и сама мачта. Михаил догадался, что Сима просто разыграл его, так как увидеть буровую раньше он не мог. Зная координаты скважины, Смолкин вычислил, сколько метров осталось до ее появления из-за горизонта, но ввиду небольшого понижения в рельефе из вычисленной точки мачта еще не была видна, и ему пришлось потянуть время, пока она не возникла, благо лунный горизонт намного ближе земного.
        Не доезжая буровой, Смолкин резко затормозил, и дремлющие Саша с Майей едва не вывалились из кресел.
        - Полегче! Не дрова везешь, - пробурчал Саша.
        - А вы не спите! - Сима вылез из водительского кресла и принялся делать разминку в узком проходе.
        - Что же нам еще делать? Смотреть на твою спину? Даже боковых иллюминаторов нет на этом «молоке».
        - Не знаю. Только вы своей дремой на меня сон нагоняете.
        - Ладно. С чего начнем? Посмотрим керн на буровой или прогоним ход? - примирительно сказал Саша.
        - Я думаю, сделаем ход, определим площадь съемки, - решил Субботин, - на буровую сегодня не пойдем. Кузьмин прав. Кислород надо экономить. А каждый выход-это потеря двадцатиминутного запаса.
        - Ты наговоришь, - усаживаясь на свое место после разминки, заметил Сима. - Полное восстановление воздуха в отсеке происходит за десять минут.
        - Правильно, но ты это время сидишь в костюме и расходуешь еще десятиминутный запас.
        - Должен же я чем-то дышать?
        - Должен. Тем самым воздухом, который мы выпускаем наружу.
        - Ладно, убедил. Будем отсасывать компрессором, прежде чем выходить. Раз надо, будем экономить воздух, но, надеюсь, это не распространяется на желудок? Я все-таки, в отличие от вас, поработал.
        - Майя, достань ему что-нибудь. Пусть перекусит, пока готовим аппаратуру, - сказал Саша, - а то ведь работать не даст.
        - Ну, зачем ты так, Саша? Человек действительно проголодался, - Майя протянула Смолкину термос и сверток.
        Найдя нужный лист карты, Миша укрепил его на собранном Майей операторском столике, установил по координатам иглу курсографа в точке стояния и запустил гироскоп. Когда наступила стабилизация, он вопросительно взглянул на Сашу.
        - У меня готово, - ответил Макаров на безмолвный вопрос.
        - Тогда поехали.
        Миша прыгнул в командорское кресло, высмотрел прямо по курсу ориентир, записал показания спидометра и скомандовал:
        - Точка номер один. Замер!
        - Ноль двадцать пять! - откликнулся Саша. Майя наколола на карте точку. Слева поставила цифру один, справа - результат.
        - Курс прямо. Интервал четыреста. Трогай помалу!
        Выдерживая направление, луноход помчался вперед. Дальше уже не было дороги, и Субботин сосредоточил все внимание на поверхности равнины, таящей иногда скрытые купола или воронки. Воронки обычно имели небольшие блюдцевидные понижения, которые чаще всего хорошо угадывались в рельефе, а вот с куполами было трудней. Их по более светлой окраске мог различить только опытный глаз, и, хотя по картам, сделанным на основе стереоскопической съемки со спутников, ни тех, ни других не предвиделось, непосредственное наблюдение за рельефом было далеко не лишним, и на практике не раз встречалось, когда опыт исследователя спасал его и товарищей от крупных неприятностей, если не гибели, на вполне безобидных местах.
        Через четыреста метров Сима остановил луноход.
        - Точка два!
        - Ноль двадцать один!
        - Уменьшается, - сказала Майя.
        - Нет, это ореол одного порядка, - возразил Субботин. - Поехали!
        Михаил оказался прав. На следующей точке через четыреста метров последовало небольшое повышение содержания калия, затем оно снова начало падать и на двух последних точках оказалось значительно меньше.
        - Курс лево-девяносто!
        Сима развернул вездеход на девяносто градусов, и солнце ушло наконец из переднего иллюминатора. При боковом освещении рельеф просматривался куда лучше, и Смолкин облегченно вздохнул. Все-таки прокладывать курс по лунной целине далеко не легкое занятие, хотя главная трудность таится в собственном внутреннем напряжении. Точка за точкой через четыреста метров они продвигались по равнине, удаляясь от предгорий; содержание калия продолжало падать.
        - Бесполезно, Миша, - сказал Макаров, когда проехали два километра. - Надо поворачивать. Тринадцать соток - это уже не ореольное, а фоновое содержание.
        - Курс держать! - скомандовал Субботин в ответ на вопросительный взгляд Симы, и, как будто подтверждая его правоту, следующая точка дала некоторое повышение. Луноход продвинулся вперед еще на четыреста метров.
        - Точка тринадцать!
        - Ого! Ноль пятьдесят один! Это уже кое-что, - оживился Саша. - Сказано - интуиция!
        На шестнадцатой точке содержание калия было максимальным - семьдесят пять сотых процента, но Михаил решительно скомандовал:
        - Курс лево-девяносто!
        - Зачем, Миша? Это все-таки рекогносцировка. Надо пересечь аномалию, - удивился геофизик.
        - У нас мало времени, Саша.
        И Макаров замолчал, хотя содержание калия быстро упало до двадцати соток. Проехав четыре километра параллельно краевой части гор, Субботин снова сменил курс. След вездехода очерчивал на нетронутой поверхности квадрат, который должен был замкнуться в той точке, с которой они начали ход. Теперь это стало ясно всем. Такая методика имела свои плюсы и минусы. Обычно сначала проходили профили по разреженной сетке, чтобы выявить направление аномалий, а затем уже проводили площадную съемку.
        Субботин решил сразу провести съемку на ограниченной площади, примыкающей к буровой, полагая, что отмеченная на глубине дифференциация магмы и увеличение содержания калия не могут не проявиться на поверхности. Проведение кали-съемки на ограниченной площади давало выигрыш во времени, так как, опираясь на квадрат, легче развивать равномерную сеть наблюдений, но зато был риск, что на ограниченной территории не окажется аномалии. Теперь, когда выявилось повышенное содержание, стало ясно, что риск оказался оправданным, к тому же Михаил надеялся, что ближе к отрогам горной системы значения аномалий могут быть еще выше. Поначалу однако шли настолько низкие содержания, что Субботин даже начал сомневаться в правильности своего решения. Они проехали уже два километра после поворота, отмечая на карте точку за точкой, а фон был по-прежнему низким, но вот содержание калия начало расти, и геолог успокоился. В угловой, тридцать шестой точке, оно достигло восьмидесяти семи соток. Это было самое высокое содержание, и Майя тут же предложила оконтурить ее, чтобы выйти на максимальное значение.
        - Каждому цветику свое время, - охладил ее пыл Субботин. - Тем более, что, мне кажется, это пока цветочки, а ягодки будут впереди.
        Вездеход снова повернул на девяносто градусов и дальше они практически ехали по наторенной дороге.
        - Точка сороковая - роковая, - пошутил Субботин. - На сегодня хватит.
        - Ноль сорок, - как эхо, откликнулся Макаров.
        - Кругом сорок, - хмыкнул Сима. - Говорят, это нехорошая примета. Будем замыкаться на первую или останемся ночевать тут?
        - Что вы, мальчики, все время каркаете сегодня? - разгибая спину, заметила Майя. - Боитесь спугнуть удачу? Миша, можно я проведу изолинии? Кое-что уже получается. Аномальная зона протягивается с угла на угол.
        Михаил подошел к карте, посмотрел на четко очерченный квадрат цифр, аккуратно написанных Майей, сопоставил результаты с горизонталями на карте. По рельефу получалось, что повышенное содержание калия приурочено к плоскому, почти незаметному в рельефе, пологому валу, вблизи которого и стояла буровая. Вал этот тянулся к ближайшему отрогу гор. Это уже не кое-что, а достаточно четкая приуроченность к скрытому в недрах Луны магматическому плутону, который, судя по керну, представлен чуть ли не гранитной интрузией. Но, не желая торопить события, он сказал жене:
        - Потерпи до завтра, Майечка.
        - Завтра уже наступило. По-земному пять минут третьего.
        - Тогда немедленно спать! Сима, затемни иллюминаторы!
        - Подожди, столик уберу. Вам же некуда будет откинуть спинки.
        - Э, нет! - воспротивился Саша. - И кому же в ум пойдет на желудок спать голодный!
        И тут все почувствовали, как проголодались. После ужина, трансформировав кресла в кровати, все улеглись по своим местам, и Сима затемнил иллюминаторы,
        - Восемьдесят семь соток - это уже кое-что, - мечтательно произнесла в темноте Майя.
        - Спи давай, завтра найдем больше! - строгим голосом отозвался Михаил.
        Алферов прильнул к боковому иллюминатору: корабль заходил на посадку, и передние двигатели, выбрасывая языки пламени, мешали обзору. Внизу проплывали три крупнейших кратера - Птолемей, Альфонс и Анзахель, соединенные своими изрезанными краями друг с другом в одну линию, словно какой-то гигант, развлекаясь, нарисовал снеговика… Сразу же за ними начинался Океан Бурь, а еще дальше виднелся горный массив лунных Апеннин, окаймляющих Море Дождей с юговостока. Где-то там это все случилось… Алферов перешел на другую сторону корабля. Отсюда можно было лучше рассмотреть район происшествия. Высота падала и прямо под ним вырастала горная система, а севернее, вдоль ее обрывистых гряд, отчетливо просматривалась граница равнины Моря Дождей. Левее, возле небольшого кратера Автолик, сверкнула металлом блестящая искра. Алферов встрепенулся, но тут же вспомнил, отвел взгляд. Там стоял памятный обелиск первой советской ракете, достигшей Луны. На вершине обелиска установлена титановая копия ракеты, и, видимо, луч низкого солнца отразился от поверхности металла. Шли уже на высоте трех-четырех тысяч. Хорошо
просматривалась паутина наезженных дорог. Опытный глаз Алферова заметил несколько автоматических буровых. Выходит, как раз этот район. Возле одной почти квадратная сетка следов… Ага, там кто-то копошится… Видимо, все-таки напали на след. Вроде воронка обрушения…
        Он обернулся к штурману.
        - Связь с поисковой группой!
        - Есть связь! - штурман включил дублирующий аппарат и протянул начальнику космоцентра микрофон.
        - Пятый, я первый! Вижу вас с борта. Доложите обстановку.
        - Первый! Поисковая группа ведет работы в отрогах Апеннин, обследуя проходы, в которых есть следы вездеходов типа МЛК-5. Особый отряд занят разборкой и прощупыванием завала. Обрушение, похоже, свежее. Однако магнитометры и гравиаметры дают показания не выше фона.
        - Ясно. Продолжайте работу. Каждые четыре часа сообщайте в штаб поиска результаты.
        Алферов снова отошел к боковому иллюминатору, но корабль, сбросив скорость, уже разворачивался посадочными лапами вниз, и ему удалось разглядеть только отроги Архимеда, словно выплеснувшиеся и чаши кратера гигантским языком…
        В космопорте их ждал легкий МЛК-5. Алферов застегнул костюм и направился в шлюзовую камеру. За ним проследовал экипаж. Космопорт был невелик. Небольшая дежурка, вырубленная в скале, в которой можно отдохнуть экипажу и нескольким пассажирам, да складские помещения. Космопорт не имел даже постоянной службы. Посадки в ночное время были редки, только в экстренных случаях. Тогда по кодовому радиосигналу с борта корабля из бетонированных колодцев выдвигались автономные маяки, совмещающие цветные посадочные огни и лазерную систему наведения. Днем, кроме того, на серо-зеленом фоне лунного грунта алело посадочное кольцо. Когда-то это был крест, но мощные вихри, вырывающиеся из сопел тормозящих двигателей, разметали пропитанный особыми красителями реголит. Пробовали подновить крест, но его опять разметало. Впрочем, кольцо служило вполне исправно, и на резервной площадке, не изощряясь, залили красителями пятно, надеясь, что со временем оно также превратится в кольцо, но два корабля одновременно здесь никогда не садились, а запасная площадка краснела пятном с неровными краями, по которому бывалые командиры
отличали этот космопорт от других. Наблюдение за службами космопорта входило в обязанности электроника, но за всем хозяйством приглядывали и те, кому приходилось встречать корабль, обычно делающий кратковременную остановку под разгрузку.
        Сегодня Алферова встречал сам начальник станции, но Василий Федорович не пожелал даже заглянуть в дежурку, а сразу забрался в луноход. Два оставшихся места заняли командир корабля и Яковлев. Штурман и стюардесса хотели было пристроиться на багажном отсеке, как это часто делали те, кому не доставалось места внутри, благо запаса кислорода хватило бы и на значительно большее путешествие, но Алферов погрозил кулаком и махнул рукой в сторону дежурки.
        - Ишь, наладились ехать верхом. Полтора часа подождать не могут, - проворчал он недовольно.
        Луноход рванулся с места, и рассеянная пыль и мелкие камни посыпались изпод колес. Минут через пять, когда воздух в отсеке стабилизировался, Василий Федорович расстегнул костюм и снял шлем.
        - Как это ты оплошал, Володя? - спросил он начальника станции, когда тот по примеру Алферова разгерметизировал свой костюм.
        - Не знаю. Чувствовал, что не надо пускать, но… И он развел руками. Алферов взглянул на осунувшееся лицо Яковлева и вдруг заметил блестки седых волос в короткой, ежиком, стрижке начальника станции. Он успокаивающе положил ему руку на колено.
        - Не переживай. Еще не все потеряно.
        - Ребята хорошие, - с горечью сказал Владимир Кузьмич. - Шестые сутки… И пока никаких следов. Про завал ты слышал?
        Алферов кивнул.
        - Ума не приложу, что с ними могло приключиться. Завал, правда, странный. Я приказал передвинуть туда буровую, чтобы проверить, далеко ли сидит рыхлятина, но оказывается, туда даже луноход забраться не может. Разбирают вручную.
        - Ладно, о деталях поисков потом. Сейчас меня интересуют мотивы поездки. Исследования исследованиями, а зачем ехать женщине?
        - Им нужен был оператор на кали-съемку.
        - Это еще к чему?
        Хмуро поглядывая на начальника космоцентра, Яковлев рассказал предысторию поездки.
        - Что же ты не сказал об этом с самого начала! - с досадой стукнул кулаком по подлокотнику сиденья Алферов и повернулся к водителю.
        - Связь с поисковой группой! Водитель молча нажал кнопку.
        - Первый вызывает пятого! Прием.
        - Я пятый. Слушаю.
        - Немедленно возвращайтесь в район завала. Всех людей на разборку. Об исполнении доложить.
        - Но…
        - Никаких «но»! - рассердился Алферов. - Поиски должны быть осмысленными и направленными. Вы проверили модель их исследований?
        - Но ведь нам точно известен район исчезновения.
        - Соберите экипаж и продублируйте кали-съемку в районе завала. Вы видели там квадратную сетку следов?
        - По ней мы и вышли на завал, - в голосе начальника спасательной группы прозвучала обида.
        - Хорошо. Промоделируйте кали-съемку и проверьте, ведет ли зона аномалии к завалу. Второе. Проведите профильное электрозондирование и сейсмику. Заряды располагайте по одну сторону от завала, станции - по другую. Задача - получить информацию о наличии пустот. Всех свободных людей на разборку завала. Ясно?
        - Ясно, Василий Федорович.
        - Тогда действуйте.
        Отдав распоряжение, Алферов откинулся на спинку, позволив себе расслабиться. Впервые с момента получения известия об исчезновении экипажа он почувствовал некоторое облегчение. Его личный опыт, опыт человека, отдавшего без малого восемнадцать лет Луне и исколесившего ее вдоль и поперек, подсказал, что меры, предпринятые им, являются оптимальным вариантом поиска, и ему уже не терпелось посмотреть, насколько эффективно выполняется программа, но еще в космопорте он понял, что МЛК-5-единственный транспорт, оставшийся на станции. С другой стороны, он привык доверять подчиненным, ибо космос суров и вырабатывает в людях не просто дисциплинированность, а осознанную необходимость четкого и полного выполнения задания, поскольку от организованности и собранности каждого зависит подчас не только программа исследований, но и благополучие, если не жизнь каждого. Оставалось ждать прибытия на станцию, чтобы здесь, имея под рукой все данные, рассчитать реальные пределы жизнеобеспечения исчезнувшей группы.
        А дорога все вилась и петляла между необыкновенно многочисленными здесь мелкими кратерами и, казалось, ей не будет конца, но вот она начала круто забирать влево, и луноход вошел в тень горы Лебедь. Вспыхнувшие фары осветили туннель шлюза. На станции ожидали приезда высокого начальства, и ворота шлюза были открыты.
        Алферов не стал осматривать хозяйство станции, как делал обычно, попадая в подведомственную ему организацию, а сразу прошел в кабинет начальника станции. Яковлев предложил снять гермокостюмы, но Василий Федорович махнул рукой.
        - Ты снимай, а я, может быть, еще поеду на место.
        Начальник станции пожал плечами, но настаивать не стал, хотя ему было абсолютно ясно, что ехать к месту происшествия не на чем. Все тяжелые вездеходы ушли с поисковой группой, а отправлять Алферова на «молоке» он бы не рискнул даже по прямому его приказу. Сняв спецкостюм, Яковлев увидел, что начальник космоцентра стоит у окна.
        - Твоя идея? - Алферов кивнул на имитацию улицы за окном и зеленые столбы разросшейся вдоль противоположной стены актинидии.
        - Нет, - хмуро мотнул головой Владимир Кузьмич. - Это их затея.
        - Ясно, - сказал Алферов и сел в кресло спиной к окну.
        Начальник станции поспешно задернул шторы. Зеленая стена слишком часто напоминала ему о четверке, и он специально оставлял окно незашторенным даже на ночь, но сейчас оно мешало собраться с мыслями.
        - Давай посчитаем реально, - Василий Федорович подвинул кресло к столу, взял листок бумаги, достал ручку и начал записывать по памяти нормы потребления кислорода.
        - Шесть суток. Что тут считать, Василий Федорович? Они продержатся за счет резерва максимум еще сутки.
        - Сутки? Давай исходные данные заправки баллонов в килограммах с точностью до одной десятой. Ты плохо знаешь своих подчиненных!
        Получив все данные, Алферов заложил программу в ЭВМ и через несколько минут бросил на стол карточки с расчетами.
        - Так. Пассивные варианты отбросим сразу. Это не для них. С другой стороны, они тоже не дураки и используют любую возможность, чтобы протянуть до подкрепления. Следовательно, от десяти до пятнадцати суток. Кислорода им должно хватить. Это самое главное. Хуже, что надвигается период ночи. В том районе он наступит раньше примерно на полтора дня. У нас в распоряжении остается не более пяти суток…
        Алферов прикрыл рукой глаза. Какие могут быть варианты? В воронке их, конечно, нет. Нашли бы сразу по следу. Какая-нибудь полость? Нашли бы способ если не выбраться, то по крайней мере сообщить. Что-нибудь вроде Бермудских силовых полей?
        - Там магнитные аномалии есть? - обратился он к Яковлеву.
        - Маскон первого порядка, а магнитное поле, наоборот, пониженное, - сказал, подумав, начальник станции. - Впрочем, я не специалист. Можно посмотреть по справочнику.
        - Не надо, Володя. Теперь и я вспомнил, что там самая крупная гравитационная аномалия… Нет, здесь такие вещи нереальны. Зыбуны, воронки, полости. Что еще? Скрытый купол?
        - Маловероятно. После обрушения купол себя обнаружит. Это не воронка, которая засыпается над попавшим в нее луноходом.
        - Значит, Луна подкинула что-то новенькое. Не могли они так легко попасться на простую ловушку.
        Прошли бы!
        Уверенность Алферова ободрила Василия Кузьмича. Химик по профессии, он тяготел к кабинетной работе, но долгие годы работы на Луне и глубокая преданность исследованиям ее состава выдвинули его в число руководителей. Административную работу он воспринял как дополнительную, но необходимую нагрузку к своей основной деятельности. К удивлению многих, он оказался хорошим организатором и хозяйственником, предусмотрительным и расчетливым. За все годы на возглавляемых им станциях не случалось ни одного ЧП, может быть, поэтому он и не представлял всех тонкостей расчета пределов жизнеобеспечения, хотя знал, что нормы всегда закладываются с запасом. Ему, химику, привыкшему к точным расчетам ионных обменов при реакциях, не приходило в голову то, о чем известно каждому первокурснику специальных институтов, что кислород потребляется организмом неравномерно и что его можно в определенных условиях экономить. Во всех расчетах обычно фигурировали средние нормы, которым он привык доверять и теперь, узнав от Алферова, что экипаж, о судьбе которого он думал последние дни с душевным содроганием, сможет продержаться
дольше его самых смелых прогнозов, Владимир Кузьмич вдруг обрел способность вернуться к повседневным заботам.
        - У меня повар давно требует замены. Ты обещал прислать кого-нибудь на время, - напомнил он Алферову.
        - Будет, - коротко ответил тот, тоже отвлекаясь от размышлений. - Кстати, ты плохо встречаешь гостей. Я бы сейчас борща поел из нормальной фарфоровой тарелки. За два дня полета мне изрядно надоели тубы!
        - Пойдем, накормлю, - Яковлев впервые за последнее время улыбнулся. - Только как насчет борща, не знаю. Наш не очень жалует. Прислал бы обыкновенную девчонку, хохлушку. На Украине все готовят не хуже, чем студенты высших кулинарных курсов.
        - Ты мне голову не морочь. Готовить каждый сумеет. На станции важно не только кулинарное искусство, но и точнейший математический расчет, чтобы вое время поддерживать вас в форме.
        - Ладно, пошли. Вот похлебаешь сейчас форму, тогда я посмотрю, что ты заговоришь о содержании.
        Раньше всех проснулся Сима и тут же устроил общую побудку, несколько раз открыв и закрыв солнцезащитную шторку. Наскоро подкрепившись, друзья принялись за работу. Ожидания Субботина сбылись лишь частично. Затратив шесть часов на съемку и отрисовав изолинии, он убедился, что аномалия вытянута, как он и предполагал, в направлении горного отрога, однако таких высоких значений, как в точке тридцать шесть, они больше не встретили.
        - Тем лучше, - подмигнул Михаил. - Значит, пойдем по гребню повышения от тридцать шестой на отрог.
        - Много ли тут пройдешь? - проворчал Сима. - До отрога метров пятьсот, а на гору эта лошадка не заберется.
        - Ну, пощупаем вблизи. Время терпит.
        - Надо еще керн посмотреть, - возразил Макаров. - И магнитный каротаж провести.
        - Успеем, Саша. У нас в распоряжении не менее суток. Надо же довести работу до логического конца.
        - Сашенька, милый, - вмешалась Майя, - каждая сотая процента калия - это лишние триста килограммов груза! Представляешь?
        - Ладно уж. По старой дружбе потерплю. Давай, Сима, а то напали с двух сторон.
        Луноход плавно тронулся и, набирая скорость, двинулся по дороге к угловой точке. Здесь Смолкин развернул его по направлению к отрогу.
        - Поехали! - махнул Субботин.
        Луноход прошел четыреста метров и замер.
        - Точка сто двадцать вторая!
        - Один сорок два!
        - Подходяще! - довольно потер руки Михаил. - Майя, готовь мешки под загрузку.
        - Сейчас, - она заторопилась и, приподнявшись, едва не сдвинула столик.
        - Сиди, - успокоил ее Саша. - Мужа своего не знаешь, что ли? Нашли время забавляться. Один придумал светобудильник, другой играет на психологии…
        - Внимание! - прервал его сентенции Субботин. - Поехали!
        Сима включил двигатели и, выдерживая направление, тронул луноход. Метров через сто под колесами заскребло. Смолкин мгновенно переключил на пониженную передачу и дал полную мощность. Луноход рывком продвинулся вперед, снова залязгало под колесами, и продвижение его замедлилось, корпус затрясся, колеса забуксовали. Смолкин дал задний ход и попробовал пройти рухляк с разгона. Ему удалось продвинуться еще метров на пятнадцать.
        - Все. Дальше не пойдет. Делайте замер здесь. - Сима выключил двигатели.
        - Один пятьдесят семь! - эхом отозвался Саша.
        - Симочка, ну еще чуть-чуть! - попросила Майя. - Может, пройдем этот кусочек, а там легче.
        Смолкин вздохнул, включил двигатели и отогнал вездеход назад на добрую сотню метров.
        - Толкаете на нарушение, - ворчливо проговорил он, сосредоточенно всматриваясь в склон отрога. - Прошу всех пристегнуть ремни и перейти на автономное дыхание.
        Убедившись, что все выполнили его указание, он застегнул костюм и закрыл гермошлем.
        - Ну, держись покрепче.
        Вездеход рванулся с места и помчался, набирая скорость. С разгона он проскочил рухляк и помчался вверх по каменистому склону.
        - Ну вот, - удовлетворенно сказал Михаил, когда вездеход остановился. - А говорил - не выберемся.
        - Точка сто двадцать четвертая!
        - Два пятнадцать!
        - Ну, ребята! Это надо пощупать, - засуетился, отстегиваясь, Субботин.
        - По-моему, сначала надо определить максимум, - задумчиво хлопая ресницами, Саша посмотрел на Михаила, и тот, устыдившись собственной поспешности, защелкнул пряжку.
        - Ладно, поехали дальше, но эту точку я все-таки посмотрю.
        Метров через двести опять начался рухляк. Порода напоминала прогнившую древесину, и даже крупные камни рассыпались под колесами. Сима направил луноход чуть вниз по склону и, преодолевая растущее сопротивление, продвинулся метров на двадцать. Вдруг вездеход качнулся и просел на одну сторону.
        - Этого еще недоставало, - пробормотал Сима, включая задний ход.
        Машину тряхнуло, она начала медленно, с натужным воем двигателей выползать из ямы, но это продолжалось недолго. Луноход скреб всеми колесами, но не двигался. Наползло пылевое облако оранжевого цвета. Смолкин включил инфравидение и принялся расхаживать колею, подавая то вперед, то назад. Колея удлинилась, и, набрав разгон, вездеход выскочил из ямы, и тут что-то хрустнуло, свет померк, на мгновение у всех возникло ощущение невесомости, и тут же раздался страшный удар… Следом как будто кувалды застучали по корпусу…
        - Алло, кто живой? - раздался в темноте неестественно хриплый голос Смолкина.
        - Зажги свет, - отозвался Субботин.
        - Ка-ажется, я на-абил себе шишку! - заикаясь, проговорил Макаров.
        Вспыхнул аварийный свет. Майя лежала, навалившись на планшет.
        - Майя! Тишина.
        - Смолкин! Герметичность! Сима глянул на приборы.
        - Герметичность в порядке… Содержание кислорода в норме.
        Саша отстегнулся и приподнял Майю за плечи.
        - Ммм… - простонала она.
        - Кажется, жива.
        Субботин разгерметизировал ее костюм и снял гермошлем. Майя открыла глаза.
        - Ничего, я сейчас… Полежу немного… Саша трансформировал кресло, откинув спинку назад. Поддерживая за плечи, Миша уложил жену на импровизированную кровать.
        - Что? - спросил он с тревогой.
        - Ничего… Столиком в солнечное сплетение…
        - Ты меня напугала, - он расстегнул кофточку на груди. - Полежи, а мы посмотрим, что и как. Ну-ка, включи фары! Надо посмотреть, что там барабанило. И шорох какой-то, слышите?
        Фары вспыхнули, и свет их ударил в глаза. Сима машинально переключился на ближний, и тогда все увидели мириады искрящихся на свету кристаллов и темнеющую глубину пустоты…
        - Вот так штука! Провалились в пещеру!
        - Значит, нас засыпает! - спохватился Субботин. - Отсюда шорох! Вперед!
        Смолкин среагировал мгновенно: щелкнул переключатель с соляечных батарей на аккумуляторы, двигатели запели на разные голоса в зависимости от нагрузки, и вездеход на пониженной передаче, дергаясь и встряхиваясь, медленно вылез из осыпи. Нарушенное равновесие вызвало новое движение осыпи внизу и наверху. Над местом провала лавина засыпала следы лунохода…
        - Стоп! Давай осмотримся. Сима, свет самый минимальный. Неизвестно, сколько придется здесь пробыть. Сначала установим, есть ли какие повреждения.
        - Есть, - хмуро сказал Сима. - Крылья обломало. От солнечных батарей остались рожки да ножки!
        - Это полбеды. Смонтируем из запасных.
        - Там не хватит.
        - Странные вы люди. Сначала надо подумать, как отсюда выбраться. Потом, если не будет хода, можно и помощь вызвать.
        - Ты уже перестал заикаться, - хмыкнул Сима, прозрачно намекая на испуг Саши, хотя все великолепно знали, что Макаров обычно заикается при сильном волнении.
        - И-идите вы! - рассердился Саша. - Пойдем лучше пос-с-смотрим, что там!
        - Пойдем мы с Симой, - сказал Михаил. - Я как геолог лучше оценю обстановку, а Сима обследует машину. А ты ложись. Кислород надо тоже экономить.
        Макаров хотел возразить, но, подумав, молча улегся в трансформированное кресло. Выбравшись наружу, Субботин нетерпеливо двинулся вдоль стены пещеры в сторону завала. С первого взгляда он определил, что стены покрыты преимущественно мелкими кристаллами кварца. Он даже остановился и осторожно, чтобы случайно не повредить гермоперчатку об острые вершинки выступающих кристаллов, потрогал их рукой…
        Завал был основательным. Прикинув высоту пещеры, поднимающуюся местами до пяти-семи метров, он понял, такой объем им не расчистить до конца отпущенного им срока жизни, а луноход для такой работы не приспособлен. В этом тоже сказывались конструктивные недостатки МЛК-5.

«Плохо, - подумал он. - Надо проверить: может быть, какой-нибудь ход в пещере ведет к поверхности».
        Потрогав ногой край осыпи, он определил, что она достаточно подвижна, и это окончательно убедило его в невозможности ее расчистки. Он пошел в обратную сторону. Смолкин, кряхтя, выпрямлял оставшуюся часть крепления кремниевых батарей.
        - Как там? - спросил он Субботина, кивнув на засыпанный выход.
        - Глухо. А что у тебя, кроме батарей?
        - Восьмерка на двух колесах. Видимо, на них пришлась основная сила удара.
        - Выправить можно?
        - Сделаем.
        - Ладно. Я посмотрю другую сторону.
        - Далеко не уходи. Сам знаешь. Тут лабиринт может оказаться похлеще…
        - Знаю, - усмехнулся Субботин. - Не беспокойся. Это не карстовые пещеры. Здесь хорошо, если будет несколько ответвлений.
        Он достал гиробуссоль, подождал, пока стабилизируется гироскоп, и, отметив направление пещеры до-видимого в дальнем свете фар поворота, двинулся вперед, отсчитывая в уме пары шагов, чтобы потом составить глазомерный план пещеры. Дойдя до поворота, Михаил обнаружил, что пещера здесь имеет ответвление. Он пошел по основному ходу вправо, так как свод его постепенно поднимался вверх, рассчитывая если не выйти, то по крайней мере приблизиться к поверхности. Едва он свернул направо, как попал в тень. Впрочем, это была не та резкая, глубокая тень, шагнув за грань которой оказываешься в полной темноте; свет рассеивался, поблескивая мириадами искр или источался неведомо откуда призрачным сиянием, и Субботину почудилось, будто он находится в бассейне, заполненном прозрачной водой, по всей глубине которой играют солнечные блики… Через несколько шагов это ощущение пропало, и чем дальше он продвигался, тем темнее становилось вокруг. Он включил фонарь, вмонтированный в верхней части гермошлема. На Луне, как в шахте, густая тьма тени таила опасности, так как исследователь, пересекая границу света, терял всякую
видимость и мог напороться на глыбу, попасть в трещину и просто упасть, споткнувшись о камень или оступившись. Для питания фонаря использовались туллиевые элементы, которых хватало до полного износа гермошлема. От вспыхнувшего света снова заискрились кристаллы кварца. Здесь они были чуть крупнее или, может быть, это только показалось Субботину, потому что пещера постепенно сужалась. Под ногой что-то фукнуло. Из-под ботинка разлетелась пыль. Впечатление было такое, будто он наступил на высохший гриб-дождевик. Михаил нагнулся, осветив фонарем неровности дна, но ничего необычного не приметил. Свод пещеры продолжал подниматься, но так же поднималось и дно, засыпанное не то реголитом, не то глинистой пылью, среди которой поблескивали то здесь, то там более крупные, чем кварц, смоляно-черные головки кристаллов турмалина. Впереди он увидел еще одно разветвление. Дойдя до него, он записал шаги и замерил гиробуссолью направление ходов. Потоптавшись на развилке, решил пойти направо, но ответвление скоро закончилось тупиком, и Субботин повернул обратно. Опять что-то пшикнуло под ногами, но он решил не
отвлекаться, так как прежде всего следовало составить хотя бы глазомерный план пещеры.
        Главный ход пещеры протянулся от места их вынужденной стоянки метров на четыреста, распадаясь в конце на более мелкие и узкие ответвления. Он выбрал то, которое заметнее других поднималось вверх, считая, что с обследованием других можно подождать до лучших времен. Сначала он шел во весь рост, затем пришлось согнуться, а когда ход опять разделился, Михаилу пришлось ползком протискиваться по левому проходу метров десять, ежеминутно опасаясь, что тот закончится тупиком. Однако постепенно проход начал расширяться, появились полости, в которых можно было не только развернуться, но даже присесть отдохнуть, и метров через пятьдесят он завершился еще более просторной камерой, по форме напоминающей боб или почку, поставленную вертикально. Геолог выпрямился во весь рост и, подняв вверх руку, с трудом дотянулся до свода камеры. Получалось, что высота камеры не менее двух метров тридцати сантиметров, то есть высота, которую он обычно доставал рукой, вытянувшись в струну.
        - Уже неплохо! - подумал он вслух.
        - Что, Миша? Где ты там? - донесся голос Смолкина.
        - В почке, набитой камнями, - отшутился Субботин. - Чего тебе?
        - Ничего, просто ты заговорил, а я не понял. Ты скоро?
        - Минут через десять.
        Субботин потрогал стены камеры. Кристаллы здесь были намного крупнее, чем по всей пещере, почти земных размеров. Прозрачные друзы аметистов отливали фиолетово-красным цветом, зеленели плоскости амазонита, будто испещренные еврейскими письменами; то здесь, то там кристаллы окаймляли чуть зеленоватыми пластинками и чешуйками слюды, сквозь которые прорастали скопления черного турмалина. Машинально отмечая все эти красоты, он включил на всякий случай радиометр. Активность оказалась чуть больше восьмидесяти микрорентген.
        - Сойдет, - решил он и отправился в обратный путь.
        Смолкин, сняв оба искалеченных колеса, ждал его у лунохода, чтобы зайти в отсек вместе. Увидев промелькнувшую в лучах фар фигуру Субботина, он стукнул ключом по корпусу вездехода.
        - Эй, на борту! Откачать воздух! Подошел Субботин, держа в руке образец.
        - Я думал, ты целую гору наберешь, - подзудил его Смолкин.
        - Зачем безобразить пещеру. Может, она единственная на Луне. На Земле таких давно нет, а возможно, и никогда не было. Это ведь не карст, это «занорыш», как говорят на Урале. Во всяком случае, мне лично полость в пегматитах такого размера на Земле неизвестна. Возможно, повлияло то обстоятельство, что здесь нет атмосферы. Летучие компоненты и гидротермальные растворы уходили быстрее, чем в земных условиях.
        - А это у тебя что? - спросил Сима, указывая на образец.
        - Не знаю. Надо проверить на анализаторе. Может быть, новый минерал.
        Открылся люк и высунулась голова Макарова в гермошлеме.
        - Входите быстрее!
        Смолкин, подхватив одно колесо, протиснулся в отсек.
        - Подать второе? - спросил Михаил, ухватив колесо за обод.
        - Не надо. При следующем выходе. Тут и так не развернешься.
        Субботин отпустил обод, быстро заскочил и задраил люк.
        - Герметизация?
        Саша глянул на приборную доску.
        - Нормально!
        И включил систему подачи воздуха. Система не обеспечивала полной регенерации воздуха, но обладала вполне удовлетворительной способностью очищать его от всех вредных примесей. Поэтому, кроме основного резервуара со сжатым воздухом, в систему подключался баллон с кислородом, который по мере необходимости восполнял его убыль в процессе дыхания, а поскольку при очистке воздух мог подогреваться или охлаждаться, то система подачи воздуха одновременно работала и как кондиционер. Обычно при выходе наружу пренебрегали тем небольшим объемом воздуха, который находился в отсеке, но, попав в чрезвычайные условия, друзья решили экономить и на малом. Когда давление в отсеке поднялось до нормальной отметки, все разгерметизировали костюмы. Автономное дыхание потребляло больше кислорода, так как он частично поглощался фильтрами, в то время как система очистки воздуха лунохода отдавала полностью весь неиспользованный кислород и практически расход его был стопроцентным.
        - Как самочувствие? - спросил Субботин, склоняясь над женой.
        Майя улыбнулась и, протянув руку, дотронулась до его щеки.
        - Не беспокойся. Все хорошо. Знаешь, мы пока лежали, посчитали с Сашей, что если нормально расходовать наш кислород, его хватит по крайней мере на две недели.
        - Что значит нормально? Лежать и ждать, пока найдут?
        - Нет, так мы могли бы продержаться и месяц!
        - Что за глупые шутки!
        - Нисколько. Ты знаешь, сколько кислорода потребляет человек в спокойном состоянии?
        Субботин пожал плечами. Он знал, что потребление кислорода организмом неравномерно и меньше всего во сне, но точные цифры забылись. Он твердо помнил, что средняя норма потребления - три грамма в минуту. Из этого расчета МЛК-5 при полном экипаже обеспечен на трое суток, да еще на трое суток они взяли запас кислорода в баллонах. Кроме того, у каждого был суточный запас кислорода в автономной системе гермокостюма. Итого неделя. Конечно, при пассивном ожидании можно этот запас растянуть и на две недели, но месяц-это, пожалуй, слишком!
        - Средняя расчетная норма, - продолжала Майя, довольная произведенным эффектом, - три грамма кислорода в минуту. Это тебе известно. На четверых в сутки по норме полагается семнадцать и три десятых килограмма. Обычно в баллон заправляется около двадцати. Лишние килограммы - своего рода резерв на всякий случай. Поэтому и считают один баллон на четверых в сутки! Но человек в спокойном состоянии потребляет три десятых грамма, в десять раз меньше нормы! И, следовательно, одного баллона в лежачем положении нам хватит больше чем на десять суток.
        Субботин даже сел от такой перспективы.
        - Значит, они перестраховываются, что дают такие дикие нормы!
        - Нет, Миша, - с грустной усмешкой ответил Макаров. - При очень тяжелой работе человек потребляет даже больше, около шести граммов в минуту. Поэтому и взята некая средняя норма. Просто с самого начала нужно очень трезво распределить весь наш кислородный и пищевой рацион так, чтобы его хватило минимум на две недели. Вырвемся через два-три дня - прекрасно! Нет, будем держать долгую осаду.
        - Отлично! - улыбнулся Михаил. - Раз есть время, значит, что-нибудь придумаем! А сейчас дайте мне составить план и, хотя превышения я взял приблизительно, их будет достаточно для оценки вариантов.
        - Ладно, а я пока займусь колесом, - сказал Смолкин.
        - Эх, жаль, нет лазерного резака. Можно было бы дробить в горе туннель и выехать своим ходом, - сожалел Субботин.
        - Где бы ты взял столько энергии? - скептически заметил Сима из задней части отсека, разворачивая верстак для ремонта колеса.
        - Да, энергии маловато, - согласился Михаил.
        - У тебя есть какой-нибудь план? - спросил Саша. - Может, мы его пока осмыслим?
        - Стоит попробовать пробиться самим.
        - Конкретно! - коротко и категорично выразил свое нетерпение Саша.
        - Потерпи еще минут десять. Надо все-таки посчитать.
        Составив план, Субботин не спеша принялся вычерчивать профили пещеры и ее разветвлений. Затем принялся переносить план пещеры на карту. Точка их погребения была отмечена жирной чертой, так как Майя при падении сбила курсограф. От начала черты он отложил направление основного хода, затем - выше разветвления и определил по горизонталям наиболее близкие точки и к поверхности.
        - Ну вот. Теперь можно и поговорить! Все сгрудились вокруг столика, на котором работал Михаил.
        - Сима, на какой глубине мы находимся?
        - Падали мы секунды три, не меньше. Что-то мало получается… Метра четыре, пять!
        - Ты плохо считаешь в уме, - усмехнулся Саша. - Привык всякую мелочь на ЭВМ… При трех секундах получится семь метров, при четырех - тринадцать. Я думаю, тринадцать ближе к истине.
        - Ничего себе! Сверзиться с такой высоты! И хоть бы хны!
        - Это все-таки Луна, Сима, - мягко напомнил Субботин. - Я принял десять метров, но, по-видимому, тринадцать точнее. Значит, в наиболее приподнятом ответвлении до поверхности нам добираться шесть метров, а если пробивать штрек - больше двадцати. Теперь ясно. Самим нам не выбраться. Придется звать помощь. Предлагаю пробурить вверх скважину и вывести через нее антенну.
        - Легко сказать пробурить! Это же «молоко». На нем ничего похожего нет.
        - Трубы есть?
        - Были. Я их выложил и сунул туда баллоны с кислородом.
        Субботин поморщился. Весь его план строился на трубах. Из них, на худой конец, с помощью выносного универсального электродвигателя можно было соорудить подобие буровой колонки. Теперь это отпадает.
        - А воздуходувные?
        - Их в комплекте четыре метра.
        - Придется пробиваться вручную. Хорошо, что у меня запас зубил. Думал отобрать несколько проб. Значит, так…
        Субботин на минуту задумался. Работа вручную - это и есть тяжелая работа, к тому же в костюме. Если работать по два человека с полной нагрузкой, при максимальном потреблении кислорода его уйдет по две нормы за сутки.
        - Значит, так… Работаем по одному без напряжения по шесть часов. Остальные спят. Саша, прикинь расход в сутки.
        - Все правильно. Даже при повышенном расходе- баллон на двое суток. Продержимся около двух недель, в зависимости от щедрости заправщика.
        - Тогда я иду первым. Там весь потолок в кристаллах. Сниму аккуратно для изучения.
        - Сначала надо поставить колесо, - заметил Сима. - Подтянем луноход как можно ближе к ответвлению. Нечего зря тратить кислород на лишние переходы.
        - Рационализатор, - поддел его Субботин. - Куда только экономию девать будешь?
        - Ты все ответвления обошел?
        - Остались неперспективные, те, которые идут вглубь.
        - Вот мы и прогуляемся за счет сэкономленных ресурсов. Каждый посмотрит. Надо же хоть с полчасика в сутки поразмяться! Ведь если все время лежать, это же с ума сойти!
        - Экономия нам может и так сгодиться, - хмуро заметил Саша. - На работе разомнешься.
        - Ты не прав, Саша, - заметил Михаил. - Такие прогулки будут разнообразить наше унылое существование.
        - Это повышенный расход. Для того чтобы прогуляться одному, придется всем переходить на автономное дыхание.
        - А если совместить со сменой вахт? Все равно придется так делать. Десятиминутные прогулки в период пересменки никому не повредят.
        - Ладно, уговорили! - согласился Саша. Заметив, что Смолкин никак не может закрепить колесо, шагнул к нему. - Тебе помочь?
        - Не надо, - мотнул головой Сима. - Мы его сейчас… Лучше приготовь чтонибудь пожевать.
        - Да, про твоего повара не скажешь, что он не варит, но и не скажешь, что творит, - сказал, усаживаясь в кресло, Алферов. - Сколько он у тебя?
        - Четвертый год.
        - И говоришь, просится на Землю?
        - Еще как! Чуть не каждую неделю интересуется, когда будет замена.
        - Ну и отпусти! Таких не следует держать.
        - Хорошо тебе! Отпусти. Сам что ли у плиты стану?
        - Сказал же, будет!
        - Когда это еще будет? Он мне, честно говоря, все кишки вымотал! В прямом и переносном смысле! Алферов глянул исподлобья, вздохнул.
        - Хорошо. В нашем ресторане при космоцентре есть одна девочка. Давно просится. Не знаю, как насчет всяких калорий, но готовит отлично. Кстати, у нее высшее. Можешь от моего имени передать разрешение на ее прием. Доволен?
        - Спасибо, это по-дружески. Все-таки мы с тобой много всякого из одного котла похлебали. Ты бы снял спецкостюм, а?
        - Сниму, когда потребуется. Запроси-ка, что там новенького?
        Но утешительных новостей не оказалось. Начали дубляж калиевой съемки, перегнали два буровых стана и поставили их на скважины для закладки сейсмических зарядов. Начальник поисковой группы просил взрывчатку.
        - Ну вот и оказия! - улыбнулся Алферов. - А ты говорил, снимай костюм.
        - Стоит ли тебе ехать, да еще со взрывчаткой! Не положено ведь.
        - А сопровождать взрывчатку положено? - нахмурился начальник космоцентра. - Вот и поеду сопровождающим!
        Час спустя Алферов подъезжал к южной части. кратера Эратосфен. Здесь, маневрируя по лавовому полю, можно было подняться к разрушенной части кратера, через которую когда-то изливалась вулканическая лава.
        - Спрямим? - деловито осведомился водитель у начальника космоцентра.
        - Куда?
        - Есть дорога через кратер. Тяжелые не проходят, там в одном месте крутой подъем, а мы проскочим и километров шестьдесят выгадаем.
        - Давай спрямим, - серьезно сказал Алферов. По многолетнему опыту он знал, что когда речь идет о выборе дороги, лучше предоставлять его самим водителям. Обычно у каждого есть свои, известные только им и потому излюбленные дороги, которые всегда короче тех, по каким ездят все. Он знал и то, что такое доверие поднимает настроение водителя, ибо хорошо известно, что увереннее. всего тот чувствует себя на знакомой дороге.
        Луноход свернул левее, на слабо наезженную колею, и почти сразу начался подъем. Дорога петляла то между округлыми холмами, то между каменистыми нагромождениями растрескавшейся лавы, но водитель уверенно справлялся с поворотами, и они довольно быстро поднялись к прорванной части кратера, распахнувшего гигантские ворота в свои владения, окруженные кольцевой грядой гор диаметром почти в шестьдесят километров. С высоты Алферов увидел неровную поверхность дна кратера с многочисленными сглаженными горами, горками и горочками, среди которых, как предводитель, возвышалась центральная вершина, тоже затронутая разрушением, но еще с достаточно резким рельефом и крутыми склонами.
        - Староватый вулкан, - заметил Василий Федорович, - но как раз здесь могут быть погребенные купола.
        - Не беспокойтесь, дорога наезженная, - обнадежил водитель. - За центральной горкой есть один купол. При мне там чуть один тяжеловоз не зарюхался.
        - Как, как? - переспросил Алферов. - Не зарюхался? Где ты такое словечко откопал?
        - У Даля. В толковом словаре. Я люблю старинные русские слова. Они очень точны и нестандартны.
        - Так как он там не зарюхался?
        - Спасла реакция водителя. Купол был закрыт обломками и реголитом. Сроду не подумаешь. Так, небольшое всхолмление… Геологи хотели прямо проскочить, но водитель, даром что молодой, краешком. И тут: крак! Под левой стороной! Он правую по тормозам - и по инерции вынесло. Вездеход развернуло на девяносто. Это и спасло! Потом смотрели… Метров двести глубиной провал. Кристаллов много нашли, а на дне иней. Говорят, купола вроде газовых пузырей, только огромных размеров, потому что лава вязкая. Потом, когда лава застынет, газы уходят через трещины.
        - Кто говорит?
        - Наши. Геологи. И еще говорят, что многие мелкие, идеально круглые кратеры - это тоже бывшие купола, только огромных размеров. Со временем купола обрушились, а лунки остались…
        - Ну, это, по-моему, они уже загибают.
        - Почему? Вот южнее Коперника есть купола пять-шесть километров в диаметре. Обрушьте их- и будут идеальные кратеры.
        - Что ж, идея неплохая. Только ведь это поклонникам метеоритной теории, что называется, вилы в бок.
        - Пошумят да перестанут. Первый раз, что ли? Они ведь все теоретики! Тот, кто побывал на Луне, так не скажет. Уж на что Архимед - явно выраженный вулкан, и тот пытались зачислить в метеоритные кратеры!
        - Ну и чем он это так выражен?
        - Да вы что?! Там такое же лавовое поле, как и здесь, у Эратосфена. Только Архимед моложе и следы лавовых потоков там видны совершенно отчетливо. И даже есть русла высохших рек.
        - Даже русла рек? - Алферов поднял на водителя смеющиеся глаза.
        - А вы не смейтесь! В период извержения вулкана выделялось много воды, и она пробила себе русло.
        - Вода выделяется обычно после извержения, - поправил Василий Федорович. - В последнюю стадию деятельности вулкана.
        - А я разве не так? Геологи говорили, что возле Архимеда были настоящие озера, причем горячие, как на Камчатке.
        Алферов с интересом прислушивался к рассуждениям водителя. Он сам в молодости немало времени провел на Луне в числе первопроходцев и знал, что энтузиазм исследователей заражает весь персонал станции. Каких только гипотез не создавалось, когда сталкивались здесь с необычным, начиная от самых несложных, часто выглядевших совершенно неубедительными, до самых фантастических, включая деятельность космических пришельцев, но, как правило, приживались лишь самые бесхитростные. Вот и с этими куполами. Идея проста, как биллиардный шар, и кто знает, может, она одна и останется как приемлемое объяснение и самих куполов, и идеальных кратеров небольшого размера. Ему было известно и коварство скрытых куполов. Вездеходы и буровые установки чаще проваливались вблизи их вершин. Редко кто оставался в живых… Двести метров - это пустяк. Алферову приходилось спускаться в полости глубиной шестьсот-семьсот метров. Иногда скопившийся на дне снежный покров из осыпавшегося инея спасал исследователей, играя роль мягкой подушки, но чаще на провалившиеся вездеходы было страшно смотреть… Вспоминая, Алферов никак не мог
отделаться от мысли, что тот лихой водитель, ускользнувший от купола здесь, на дне Эратосфена, был Смолкин, и он загадал, если это так, то все обойдется благополучно.
        Вездеход сбавил ход, свернул с наезженной колеи и, сделав небольшую петлю, остановился.
        - Вон тот купол, о котором я говорил, - указал водитель на зияющее темнотой огромное отверстие с неровными краями. - Наши обрушили его потом, чтобы заметнее…
        - А кто водитель того вездехода, который, по твоему выражению, чуть туда не зарюхался?
        - Сима. Ну, этот, - водитель хмуро кивнул в сторону гор. - Из четверки…
        - Ясно, - сказал Алферов. - Не вешай нос. Вы еще с ним потягаетесь в мастерстве. Только «молоко» я у вас отберу.
        - А что? Есть что-нибудь новенькое?
        - Нет, так будет. «Молоко» придется снять.
        - Когда будет, тогда и снимите!
        - Ты мне зубы не заговаривай, - нахмурился начальник космоцентра.
        - Так ведь отличная машина! Попробуйте на другой одолеть эту гряду, - водитель указал подбородком на круто поднимающийся склон.
        Гряда и в самом деле казалась настолько неприступной, что Алферов тут же пожалел, что доверился водителю и потому сказал раздраженно:
        - Не возьмешь с первой попытки, поверну обратно.
        Водитель насупился и замолчал. Луноход нырнул в темноту, и несколько минут они ехали при свете фар, пока не вышли из тени центральной горки. Миновав ее, машина начала набирать скорость и в то же время забирала влево, оставляя в стороне самый крутой склон гряды, который Василий Федорович оценил как непроходимый. И тут Алферов увидел ложбину, которая протянулась между округлыми вершинами, образующими первую, самую низкую ступень гряды. Вездеход вошел в эту ложбину и начал медленный подъем, не снижая скорости. Километров через шесть ложбина постепенно отворачивала вправо, а подъем стал заметнее, и ход машины замедлился. По сосредоточенному лицу водителя Алферов понял, что это наиболее трудный участок пути. Так оно и оказалось. На вершину увала вездеход поднялся на пониженной передаче, но поднялся уверенно, с некоторым запасом мощности. Короткий спуск водитель использовал для разгона, и на следующий подъем вездеход выскочил даже без переключения на пониженную передачу. В правом иллюминаторе изза горизонта возникли, как призраки, ближайшие вершины скалистых отрогов Апеннин и тут же исчезли, так как
луноход снова нырнул в ложбину. Гряду миновали так незаметно, что Василий Федорович, уяснив это, испытал одновременно и досаду, и разочарование. Досаду на свою непоследовательность: доверившись раз водителю, не следовало подвергать сомнению его знания, разочарование, что не пришлось штурмовать неприступную гряду на пределе возможностей машины и людей, когда малейший просчет может обернуться поражением, и тогда приходится начинать все сначала, а он любит трудные победы не потому, что они почетнее, а потому, что в них проявляется настоящий мужской характер.
        - Пожалуй, по этой дороге и тяжелый луноход пройдет, - выразил он вслух свои впечатления.
        - Хм!
        Междометие прозвучало недвусмысленно иронически. Так встречает опытный игрок в го наивные советы начинающего, видящего лишь ближний тактический успех и не подозревающего о хитросплетениях стратегического замысла противника. Василий Федорович, один из лучших гоистов космоцентра, знал цену слабого хода. Он отлично понимал, что проявив свой начальнический норов, он не только нанес ущерб своему авторитету, но и, самое главное, почти потерял интересного собеседника, что при такой дальней дороге немаловажно. Теперь приходилось уступать ослабленные поля, чтобы попытаться перехватить инициативу. Он и сам был неплохим водителем, а по служебному положению прекрасно знал возможности каждого типа лунохода, но ведь на словах любые доказательства выглядят неубедительно, другое дело за пультом управления… И, сознавая это, он все же сказал, лишь бы продолжить разговор.
        - Жаль, нет времени. Я, пожалуй, и сам смог бы показать, как это делается.
        - Хм!
        Алферов заерзал в кресле: еще одна ошибка! Так не разговоришь, только выставишь себя в невыгодном свете. Хорошее же впечатление останется у подчиненного о своем начальнике! Нет, надо ждать случая…
        Вниз по склону луноход набрал отличную скорость и, выкатив на плоскую базальтовую равнину Моря Дождей, легко проходил неровности рельефа. Прошло не менее часа с неудачной попытки Алферова разговорить водителя. Его мысли были далеки от мелочной заботы о собственном авторитете; он в который раз уже пытался разобраться, в какую же ловушку угодил экипаж Субботина…
        Предгорные районы не так уж богаты ими, да и исчезнуть бесследно на Луне - мудреное дело: внезапно оборвавшаяся колея вездехода на нетронутом тысячелетиями реголите не только легко позволяет обнаружить попавших в беду, но и определить характер ловушки. Что же может быть здесь нового и необычного? Он снова скрупулезно перепроверил свои действия: не совершил ли он ошибки, замедлив прямые поиски предварительным обследованием района и решил, что принял оптимальное решение, ведь не случайно пропавший экипаж проводил кали-съемку. Скорее всего, тот район чем-то отличается от других, а значит, нельзя и поиски вести традиционными способами. Настроение его несколько поднялось, он взглянул на однообразный пейзаж равнины, изредка нарушаемый мелкими кратерами, на прямую наезженную колею дороги и вдруг увидел, что луноход мчится прямо на воронку, плоскую, едва выраженную в рельефе, а потому особенно опасную.
        - Взять правее! Воронка!
        Водитель, еще не осознав опасности, машинально выполнил приказание, но чуть не вписался в поворот и, скользнув левыми колесами по краю, обрушил склон воронки. Луноход тряхнуло и по инерции он успел проскочить опасный участок прежде, чем заколебавшееся дно обрушилось вниз, образуя мелкий кратер, заполняющийся реголитом…
        - Ну и глаз у вас, шеф! - переводя дыхание, сказал водитель. - Я по этой дороге раз десять проехал и никогда бы не подумал. Откуда она тут взялась?
        - В этом и коварство воронок. Никогда не знаешь, обрушится она или нет. И, самое главное, никто до сих пор не может толком объяснить их происхождение. Известно, что при обрушении часто выделяются газы: гелий, кислород, азот и даже пары воды. Видимо, нарушается какое-то естественное равновесие. Есть правдоподобная версия, объясняющая возникновение воронки скрытыми под реголитом массами льда. Постепенное испарение его составляет рыхлую структуру и при малейшем толчке все сыплется. Однако ни разу льда ни в одной воронке не находили.
        - Но как вы ее разглядели? Вот это был бы номер! - водитель покачал головой, испытывая запоздалый страх.
        - Разглядеть не штука, когда есть определенный навык. Запомни: увидишь блюдцеобразное понижение, или, как говорил мой друг Дима, сковородку, сверни в любую сторону. Надежнее будет.
        - И, главное, на наезженной колее. Нас не сразу бы обнаружили, - продолжал размышлять вслух водитель.
        Василий Федорович мгновенно оценил ситуацию.
        Действительно, нигде лишнего следа, а отличить свежую колею от прошлогодней можно лишь по наложению.
        - Связь с поисковым, быстро! - вдруг скомандовал он.
        - Пятый, на связь с первым!
        - Слушаю вас, Василий Федорович!
        - У вас есть свежие снимки площади после исчезновения экипажа?
        - Нам провели съемку через пятнадцать часов.
        Как раз проходил рейсовый.
        - Проверьте, нет ли воронок на наезженных колеях.
        - Я сейчас же передам ваш приказ, Василий Федорович.
        - Что нового?
        - Аномалии по калию ведут к завалу, но мы уже практически разобрали рухляк до твердого основания. Скорее всего они там просто буксовали. Возможно, выбравшись, они спустились вниз по каменистому склону и потому не оставили следов.
        - А у основания склона?
        - Проверили. Ничего.
        - А вверх по склону?
        - Круто. Луноходу не подняться. Даже «молоку».
        - Продолжайте работы.
        - Миша, ты слышишь? Тихий шепот жены не сразу дошел до сознания
        Субботина, хотя он не спал. Минут через двадцать должен был вернуться с вахты Саша. Время будить Симу, но Михаил медлил, так как Смолкин, придя со смены, выглядел чересчур осунувшимся. Жесткая экономия во всем начала сказываться, хотя шли только пятые сутки их погребения…
        - Опять. Слышишь, Миша?
        - Что? - тихо откликнулся на этот раз Михаил.
        - Шорохи.
        - Какие тут могут быть шорохи? Здесь же безвоздушное пространство.
        - Что вы там шепчетесь? Я уже проснулся! - громогласно заявил Сима. - Все равно вставать. Через пять минут надо делать откачку.
        - Майя выдумала какие-то шорохи пространства, - пошутил Субботин.
        - Ничего не выдумала. Вы прислушайтесь. Несколько минут они лежали молча. Им привычна была тишина, и они знали ее разнообразные оттенки: от глубокого молчания сурдокамеры до обычной тишины жилых отсеков, время от времени нарушаемой деловитым посапыванием кондиционеров.
        - Слыхали?
        Шорох скорее напоминал шипенье, и Сима решил, что это из баллона поступает в систему очистки воздуха дополнительный кислород.
        - Нет, похоже, что на луноход что-то сыплется, - сказала Майя.
        - Не должно бы. Кровля пещеры тут прочная. Хотя своим присутствием мы нарушили тысячелетнее равновесие, - размышляя, проговорил Субботин и, взглянув на электронные часы, скомандовал:
        - Гермошлемы закрыть! Начать откачку.
        Они чуть запоздали. Когда открыли входной люк, Саша уже стоял у вездехода.
        - Нарушаем распорядок, граждане, - строгим голосом приветствовал их Макаров. - Разминка по этому поводу отменяется.
        - Ну, Саша! - обиженно заныла Майя.
        - Ах, твоя очередь! Ладно. Десять минут. Что вы так закопались?
        - Майя открыла шорохи пространства, - с готовностью начал объяснять Сима и оглянулся, ища Гончарову, но она уже исчезла, не теряя ни секунды из отпущенных ей на прогулку минут.
        - Что-то было, - подтвердил Михаил и, включив фонарь, задрал голову к потолку.
        Здесь, вблизи начала ответвлений, кровля, как он и предполагал, была вполне надежна. Хотя искрящиеся на свету кристаллы мешали ее рассматривать, он не заметил никаких изменений. После этого Миша обошел вездеход и даже взобрался на крышу, но не обнаружил ни одного осколка или выпавшего из кровли кристаллика.
        - Нормально. Я пошел.
        - Давай, - сказал Саша и полез в отсек. - Я пока прилягу. Откроете гермошлем, если засну. Связь выключаю.
        Субботин шел размеренным шагом, машинально поглядывая на понижающийся свод. Нет, шорохи с кровлей не связаны. Под ботинком взметнулась пыль и зашипело. Еще одна загадка пещеры, к которой они никак не могли привыкнуть; чтото иногда взрывалось под ногами, и они не успевали определить, что. Субботин быстро поднес газовый анализатор к оседающему облачку пыли. То же самое: следы азота, гелия и… кислород!
        - Сима, у тебя в прошлой вспышке кислород был?
        - Был немного, - не сразу ответил Смолкин.
        - А что же ты не сказал?
        - Так сколько его там было! Самую малую малость. И потом, если честно, чтобы не отвлекать вас на поиски иллюзий.
        - Чего? Чего?
        - Иллюзий. Эти крохи кислорода могли увести в сторону от нашей работы.
        - Ой, какой ты сознательный, аж тошнит! - раздался возмущенный голос Майи. - Без тебя мы бы все бросили и помчались разыскивать кислород. Ай!
        - Что там? - забеспокоился Миша.
        - Да эта… хлопушка. Жаль, нет второго анализатора. Ай! Опять!
        - Майя, возвращайся! Осталось три минуты! - скомандовал Сима.
        - Иду!
        Субботин забрался в верхнюю камеру, а затем протиснулся по узкой восстающей выработке. За четверо суток прошли не больше трех метров. Конечно, им не хватает сноровки, да еще приходится вырубать уступы для креплений полатей. Без них не очень продвинешься вверх. Михаил внимательно осмотрел потолок, состоящий из крупных, почти слившихся кварцевых отдельностей, а он надеялся, что за последнюю смену пройдут кварцевую зону. Далее должна идти зона крупноблочного полевого шпата, которая по отношению к ним сыграла предательскую роль. Если она протягивается до самой поверхности и превращается в рухляк, то проходить ее будет легче. Подточив зубила, Субботин простучал потолок. В одном месте ему показалось, что звук глуховатый. Он прислонился шлемом поближе, и хотя ему так было не очень удобно, стукнул еще пару раз. Сомнений не оставалось: звук как в бочку. Он нашел небольшую трещину и стал загонять туда наименьшее зубило. Внезапно что-то лопнуло, посыпался град камней. Один ударил в плечо, но армированный костюм смягчил удар. Видимость пропала, все затуманилось: не то дымка, не то пар окружили его. Пришлось
немного обождать, пока туман рассеялся, и он увидел, что попал на гнездо, отороченное мусковитом. В гнезде торчали голубовато-зеленые кристаллы берилла в виде правильных шестигранных призм. В полости, до вскрытия, было нечто, вызвавшее маленький взрыв, но сколько ни приглядывался Субботин, никаких следов не осталось. Он осторожно выколотил гнездо, вгоняя зубила в образовавшиеся трещины, чтобы не повредить кристаллы, и откладывая друзы с превосходными образцами берилла в сторону. Дальше работа пошла веселей, так как развитые по трещинам чешуйки слюды разделяли кварц на глыбы, а иногда образуя мелкие гнезда. К концу смены он прошел почти полметра, но затем начались крупноблочные отдельности микроклина, и ему удалось, лишь выбив несколько кусков, сделать небольшую ямку…
        Саша и Майя ждали его у вездехода. Сима, используя свое время, отправился на разминку.
        - Ну как? - поинтересовался Саша успехами Субботина.
        - Кварцевую зону прошли. Теперь будет полегче. Пошла зона крупноблочных полевых шпатов. Вы простукивайте время от времени. Могут быть занорыши.
        - Что может быть? - не поняла Майя.
        - Занорыши. Гнезда с кристаллами. Кристаллы не калечьте. Откладывайте в отдельную кучку. Потом разберемся.
        - Ладно, я пошла.
        Майя отправилась в забой, а Саша и Михаил, ожидая возвращения Симы, прикидывали, сколько еще им потребуется времени, чтобы выбраться на поверхность. Расчеты получались неутешительными, но Субботин надеялся, что скоро пойдет рухляк и проходка резко увеличится. Вдруг что-то фукнуло и швырнуло пылью, мелкими обломками.
        - Вот причина шороха! - обрадовался Субботин. - Эти чертовы микровзрывы, которые нас преследуют. Только обычно они срабатывают, как мина, когда на них наступаешь, а здесь самопроизвольно.
        - Я же говорила, - донесся голос Майи. - А вы- шорохи пространства!
        Подошел Смолкин и сразу, не говоря ни слова, полез в люк. Друзья тотчас последовали его примеру.
        - Что-то ты подозрительно молчалив сегодня? - спросил Симу Михаил.
        - Он брал с собой анализатор и ходил в Майину пещеру, - пояснил Саша. - Там эти микровзрывы бывают чаще, чем в других местах.
        - Откуда у него второй анализатор? - удивился Субботин.
        - Оказывается, был запасной. Он его зажал по той же причине, по которой скрыл от нас присутствие кислорода.
        - Вот деятель! Ты эту самодеятельность брось! Всегда все решали вместе!
        - Он уже осознал и осудил свой индивидуализм, - усмехнулся Саша и обернулся к Смолкину. - Ну и…
        Сима не стал дожидаться, пока его начнут допытывать с пристрастием.
        - Кислорода много, процентов тридцать пять, - сказал он нехотя. - У меня реакция, сами знаете. Только пыхнет, я туда анализатор. Чем быстрее, тем больше газов показывает, особенно кислорода.
        - Ладно, спим, - заключил Субботин. - Но разобраться в источнике взрывов придется.
        - Вот-вот, - пробурчал Сима. - А я что говорил! Но ему никто не ответил.
        Вверх беззвучно взметнулся столб пыли и камней. Несколько секунд этот столб выглядел, как нарисованный, затем в нем что-то стало происходить и он, заклубившись на вершине, начал расплываться сверху вниз, превращаясь в оседающий горб.
        - Внимание! Есть взрыв! - скомандовал Алферов. - Запись!
        Если на поверхности звука слышно не было, то базальтовые недра содрогнулись от насилия. Это уловили не только чуткие сейсмографы, но и те, кто находился поблизости от места взрыва. Скважины пробурили вдоль направления оси отрога с расчетом исследовать его сейсмическими волнами. Два тяжелых лунохода поместились за отрогом, один в отдалении на базальтовой равнине Моря Дождей. Зафиксировав сейсмограмму первого взрыва, вездеход переместился вдоль площади, на которой проводилась кали-съемка. Таким образом Алферов думал получить от каждого взрыва достаточную информацию и по отрогу, и по площади, на которой работал пропавший отряд.
        - Приготовиться! Второй взрыв!
        Василий Федорович нажал кнопку подрывной машинки, настроенной на волну второго заряда. Снова, но уже подальше, взметнуло столб пыли…
        Давно осела многовековая пыль, потревоженная взрывами, а геофизики все еще трудились над расшифровкой сейсмограмм, вынося результаты на сводную карту и постепенно в общих чертах строение площади поисков прояснилось.
        - Придется сгущать скважины, - сказал главный геофизик, когда обработка сейсмограмм завершилась. - Пересечение полостей намечается, но каких они размеров и какова их протяженность и направление, сказать трудно. Данных маловато.
        - Что скажут геологи? - хмуро спросил Алферов.
        - Мы не боги, Василий Федорович. Геологические условия здесь необычны. При разборке завала установлена пегматитовая жила, но дает ли она полости?
        Пройдена лишь зона письменного гранита да и то представленная рухляком. Дальше пошла зона крупноблочного микроклина и альбита. Вот если бы пробурить скважину…
        - Ясно. Поставим два станка на сгущение сейсмоскважин, один на пегматитовую жилу.
        - Не подняться ему туда, Василий Федорович, - отозвался механик.
        - Поднимем. Запряжем пару ТЛ-3 цугом и затащим!
        - Тяжелые луноходы сами туда не залезут.
        - Вы это мне бросьте! - оборвал начальник космоцентра. - Речь идет о жизни людей. Нужно выжать из техники все, на что она способна и даже больше.
        Он обернулся к сидящему рядом водителю.
        - Василий! Сможешь поднять ТЛ-3 на жилу?
        - Надо попробовать с разгона.
        - Ясно. Экипажу Семина передвинуть буровые на новые точки, остальным собраться у подножия.
        С тяжелого лунохода сгрузили все лишнее оборудование, максимально облегчив его вес. Василий сел за пульт управления, Алферов на штурманское кресло, рядом.
        - Пошли, тезка, - Василий Федорович тронул водителя за плечо.
        Луноход рывком тронулся с места и, набирая скорость, помчался вверх по наезженной колее, но на склоне скорость начала падать и, пройдя половину пути, машина стала пробуксовывать.
        - Назад и больше разгон!
        Но и вторая попытка окончилась неудачей. Алферов пересадил Василия на штурманское кресло, а сам сел за пульт. И снова, в третий раз, тяжелый вездеход ринулся на штурм крутого склона. Едва начала падать его скорость, Алферов переключил на пониженную передачу. Работающие обычно почти бесшумно двигатели загудели от натуги. Василий Федорович передвинул рычажок подачи энергии вправо, до упора, а когда и этого стало мало, подключил аккумуляторные батареи. Василий, глядя на его манипуляции, только качал головой, опасаясь говорить под руку. Не доезжая того места, где вездеход забуксовал, Алферов свернул влево, затем вправо и будто ощущая опытную руку, машина зигзагами упорно скреблась все выше и выше, пока не остановилась у разобранного завала. Щелкнул тумблер, отключая аккумуляторный блок, и в наступившей тишине стало слышно, как работает принудительная система охлаждения.
        - Трос с лебедки! - скомандовал Василий Федорович.
        Его тезка, защелкнув гермошлем, поднялся в шлюзовую башню… Спустя минуту, он, накинув на плечо конец троса, спускался вниз по склону. Ему навстречу уже мчался второй ТЛ-3.
        - Мальчики, посмотрите, что я нашла! - Майя подошла к ожидающим ее у входа Смолкину и Макарову. На ладошках Майи, одетых поверх герметических в шерстяные перчатки, лежало несколько прозрачных кристаллов совершенно необычной формы, с многочисленными мелкими гранями, играющими всеми цветами радуги в свете боковой фары.
        - Алмазы? - удивился Саша и протянул руку в гермоперчатке.
        - Куда? Такими руками! - отшатнулась Майя. -
        Они как мыльные пузыри.
        Майя влезла в люк и, с чрезвычайной осторожностью, будто перекладывая яйца в тонкой скорлупе, поместила кристаллы на штурманское кресло.
        - Ну вот, - открывая гермошлем, когда воздух в отсеке поднялся до нормального давления, сказала она. - Теперь попробуем определить их химический состав.
        Она включила стационарный анализатор и только повернулась к кристаллам, чтобы поднести к ним датчик, как один из кристаллов шевельнулся.
        - Ой!
        - Фук! Фук! Фук!
        Взвился голубоватый дымок, и запахло серой.
        - Гермошлемы! - заорал не своим голосом Сима. Натренированным движением Майя мгновенно опустила стеклопласт.
        - Сима! Соотношение газов! Смолкин глянул на пульт.
        - Сернистый газ выше нормы. Кислород… Ничего не понимаю! Двадцать восемь процентов! Гелий - меньше процента. Азот в норме.
        - Прокачай воздух, Сима, - сказал Саша.
        - Что там у вас произошло? - послышался тревожный голос Михаила.
        - Ничего страшного. Майка нашла причину микровзрывов. Это кристаллы газов и, кажется, они процентов на девяносто состоят из кислорода. Сейчас посчитаю, - Саша вытащил из планшетки блокнот и мелким почерком набросал какие-то цифры.
        - Сколько ты, примерно, принесла?
        - Шесть штук.
        - Я имею в виду вес.
        - Грамм сто пятьдесят.
        Саша перемножил колонку и покрутил головой.
        - Ну и ну!
        - Сколько?
        - Девяносто три процента! Где ты их нашла, Майя?
        - В том же ответвлении. Там ими весь пол устлан, если не вся конечная камера. Только брать их просто в гермоперчатках нельзя: они взрываются. Я потому и натянула сверху шерстяные. Подумала, раз мыльные пузыри в шерстяных перчатках можно удержать, может, и кристаллы тоже…
        Вездеход слегка дрогнул. Все замерли.
        - Миша! - отчаянно крикнула Майя.
        - Это не у меня, - раздался спокойный голос Субботина. - Пожалуй, это взрыв.
        - Нас ищут, - пояснил Саша. - Догадались, что мы провалились в полость. Скважины, наверное, не очень глубокие да и заряды должны быть слабые. Значит, поблизости.
        - Нам бы организовать какой-нибудь взрыв, - вслух подумал Субботин. - Они могли бы зафиксировать всплеск на сейсмограмме.
        - Определенно зафиксировали бы, - подтвердил Саша и часто заморгал. - Только где взять взрывчатку?
        - Мальчики! А кристаллы? Если они из кислорода, то…
        - Ты гений, Майка, - обрадовался Сима. - Надо заставить их не сублимировать, а взрываться по-настоящему. Если добавить толченого угля или хоть металлических опилок и подвести нагревательную спираль…
        - Тогда полезное с приятным, - заметил Субботин. - Я подготовлю камеру, чтобы взрыв помог пробиться наверх.
        - Подъем! - дурашливо заорал Смолкин. - Всем на выход!
        - Не пори горячку, Сима, - укоризненно заметил Макаров. - Надо все спокойно подготовить. На эту серию взрывов мы уже не успеем. А взрывать надо только после толчка. Только в этом случае можно рассчитывать, что сейсмографы будут включены и наш сигнал дойдет. Давай готовь свою спираль и что найдешь для смеси с кислородом, а мы с Майей будем переносить кристаллы поближе к выработке.
        Сбор и переноска кристаллов оказались довольно кропотливым делом. Достаточно было нарушить хрупкую структуру одного, как тут же взрывался рядом лежащий. Саша стал укладывать их на планшетку, разделяя глинистой пылью, в которой их находили. Теперь они не повреждали друг друга при сублимационных взрывах, и переноска их стала подвигаться быстрее. Сима, закончив свое приспособление, принес крышку от ящика, и они использовали ее с Сашей как носилки. И все же они успели натаскать достаточный запас только к концу вахты Субботина. Михаилу повезло больше. Чуть в стороне от главного ствола восстающей выработки подвернулся занорыш. Сняв с полости кристаллы берилла и еще какого-то черного минерала, определение которого Михаил оставил до возвращения на вездеход, он выбил зубилами углубления, чтобы в них можно было вставить обрезки труб, которыми он решил запереть полость, предварительно заложив вход крупными глыбами породы. Самым сложным оказалось протащить накопленный запас кристаллов кислорода по узкому ходу, подводящему ближе к конечной камере. Сима сбегал за пластиковым ящиком, в котором обычно хранился
неприкосновенный запас продуктов, а вместо веревки использовали провод. Это решило проблему: небольшой ящик легко протаскивался туда и обратно, и таким образом они не только легко переправили весь запас импровизированной взрывчатки, но и дальше, используя тот же принцип. перетащили кристаллы к выработке.
        Заряд закладывали вчетвером, передавая снизу вверх по цепочке кристалл за кристаллом.
        - Хорош, - сказал Сима, когда Субботин вставил последний отрезок трубы и заложил несколько глыб таким образом, что они прижали трубу, вставленную концами в гнезда.
        - Дай-ка я посмотрю, - попросил Макаров.
        Субботин и Смолкин спустились из выработки вниз, в камеру, где можно было разойтись с Сашей. Осмотрев заряд, Макаров остался недоволен. По его прикидкам, заряд должен сработать не столько вверх, сколько вбок.
        - Не все ли равно, - зароптал Сима. - Главное, сигнал будет.
        - А если посчитают наложенной волной? - возразил Саша. - Тогда наш труд окажется напрасным.
        - К тому же нам все равно надо пробиваться наверх, - добавил Миша. - А мы не можем позволить себе истратить суточный запас кислорода без пользы.
        - Уговорили, - хмыкнул Смолкин. - Что надо еще сделать?
        - Придется заложить все пространство выработки метра на полтора, тогда взрыв прижмет глыбы к стенкам и основная его энергия будет направлена вверх.
        - А если другой бок окажется слабее?
        - Тогда там все разнесет.
        - Не будем гадать, - прервал их рассуждения Субботин. - Давайте закладывать.
        Прошло часа четыре, пока они справились с этой трудоемкой работой и все еле держались на ногах. Хотя Саша, раздавая дневной рацион, на этот раз проявил необыкновенную щедрость, неутоленное чувство голода терзало не только любящего поесть Смолкина, и Макаров, строгий, неуступчивый Макаров, разделил на всех дополнительную плитку шоколада.
        - А теперь всем спать, а я подежурю.
        - Включи подсвет на пульте, - расщедрился и Сима. - Много не нагорит, а все-таки не так будет клонить ко сну. Да и следить надо.
        Дежурство Саши прошло спокойно. Его сменила Майя. Прошло еще шесть часов, но наверху молчали. Все выспались, отдохнули, но лежали в своих раскладных креслах, кроме дежурящего Смолкина.
        - Что они там, - недовольно проворчал он, и как будто в ответ на его недовольство вездеход ощутимо дрогнул. Сима мгновенно среагировал.
        - Стой! Рано! - крикнул, вскакивая Саша, но опоздал: вездеход основательно тряхнуло.
        - Эх ты! - Макаров сел и хлопнул от досады себя по колену.
        - У меня реакция! - попытался оправдаться Сима.
        - Сам ты реакция! - злился Саша. - Теперь попробуй разобраться, это наложение волны или что другое!
        - Ладно, - сказал Субботин. - Пойду посмотрю, что там делается. Если придется разбирать завал, позову.
        - Пойдем все вместе, - все еще переживая неудачу, поднялся Саша. - Что мы будем экономить кислород, когда одной пригоршни кристаллов хватит на всех по крайней мере на час.
        Завал был невелик, и это вселяло надежду. Место, куда заложили заряд, разворотило основательно, но Саша оказался прав: взрыв сработал преимущественно вверх, и теперь они продвигались довольно быстро, пока не посыпался рухляк…
        Субботин взглянул на часы и присвистнул: они работали без передышки пятый час.
        - Объявляется перерыв с дремотой, - пошутил он и добавил серьезно: - Надо подготовить антенну в трубах, а трубы попытаться проткнуть через рухляк на поверхность.
        Во время отдыха каждый предлагал свою конструкцию, но все они не подходили потому, что трубы могли забиться рухляком, и антенна в этом случае не доходила до поверхности.
        - Значит, надо на трубы надеть металлический колпак достаточно прочный, чтобы не повредился рухляком. Потом его выбить и вывести антенну наверх не составит труда, - подвел итог Макаров.
        Сима порылся в запаснике и принес цельнометаллический наконечник от каротажной гильзы.
        - Подойдет?
        - Вполне.
        - А что если изолировать его от трубы и припаять к нему кабель? - подал мысль Субботин.
        - Выйдет вполне приличная антенна, - обрадовался Сима. - Это мы сейчас!
        Через полчаса, оставив Майю для проверки линии, они отправились к расчищенной выработке.
        - Давай сначала поставим крепление, - осмотрев кровлю, сказал Субботин. - Начнем выдвигать трубу - может посыпаться.
        На крепление ушел их импровизированный пол. Оставалось только радоваться, что занорыш, который послужил зарядной камерой, оказался в стороне от ствола выработки. Теперь, расширенная и поднятая вверх после разборки раздробленной взрывом породы, она представляла собой то, что на языке старых уральских горщиков называлось печью, то есть выработка приобрела горизонтальную ступень, а затем снова пошла вверх. Это было весьма кстати, потому что Михаил использовал доски на крепление свода и, если бы потребовалось делать полати, космонавты оказались бы перед новой проблемой, потому что других досок не было. Потрогав крепление и посчитав его достаточно надежным, Субботин протащил в печь кабель с антенной и надетыми на него, но не свинченными метровыми отрезками труб. Свинтив первую пару, он просунул в щель между досками потолка наконечник и, вращая трубы, начал постепенно углубляться в рухляк. Вдвоем в печи было не повернуться, но Сима ухитрялся бойко орудовать ключом, упершись в стенку спиной и оставляя максимум пространства для Михаила. Легонько постукивая снизу, они сантиметр за сантиметром пробивали
рухляк, пока от двухметровой трубы не осталось с полметра. Сима тут же подсоединил метровый отрезок, а когда труба пошла, навинтил еще два. Продвинув трубу до потолка, Субботин почувствовал, что удалось проткнуть толщу рухляка.
        - Метра четыре с небольшим, - определил он по длине трубы. - Все, ребята. Проверим, не замыкает ли где, и пошли на связь…
        Солнце уже висело над горизонтом. Как ни длинны лунные сутки в сравнении с земными, но и они подходили к концу. День угасал, и удлиненные тени мешали работать. Особенно туго приходилось водителям: едва глаз успевал приспособиться к темноте, луноход выскакивал на освещенный участок и яркий свет бил в глаза… Однако у подножия отрога, где собрались все вездеходы, освещенность была вполне равномерной: рельеф здесь равнинный, и ни одна из вершин, чьи длинные тени создавали всю эту световую кутерьму, не располагалась поблизости. Алферов, собрав весь поисковый отряд, понимал, что наступил решающий момент: шел десятый день поисков. Уже сейчас скорость вездеходов упала, а с приходом темноты придется уменьшить ее в два-три раза и, следовательно, во столько же раз снизятся темпы поисков, не говоря уже об опасностях ночных работ. Интуиция и законы логики подсказывали ему, что круг поисков сузился до пределов нижней части отрога, у подножия которого он собрал всех людей и технику. Именно отсюда можно двинуть спасателей в любую точку склона. Определить эту точку он надеялся после обработки новых данных. Для
оперативности решения он собрал руководителей поисковых групп в одном из луноходов.
        - Геофизики, вам первое слово! - начал совещание Василий Федорович.
        - Полость есть, но она, по-видимому, невелика. Мы получили лишь одно четкое пересечение. Другие не расшифровываются однозначно. Ширина полости по пересечению-двадцать-тридцать метров. Вот эта точка, - главный геофизик ткнул пальцем на карте в западный склон отрога. - Есть одна любопытная деталь. Из этой точки пришла наложенная волна, зафиксированная всеми тремя сейсмостанциями. Мощность ее меньше основной, но поведение необыкновенно. Она пришла именно из этой точки, как будто здесь произошла детонация какого-то заряда. У них не было взрывчатки?
        - Нет. Взрывчатки я им не выдавал, - донесся голос начальника станции Эратосфен Яковлева, заочно присутствующего на совещании.
        - А что они могли бы использовать вместо взрывчатки?
        - Ничего подходящего, - подумав, сказал. Владимир Кузьмич. - Разве что баллон с кислородом.
        - С них станется, - проворчал Алферов. - Примем пока версию как возможный вариант. Геологи, ваши соображения?
        - Пробуренная скважина показала, что пегматиты одной фазы. Такие на Земле не образуют крупных полостей. Выше этой жилы по склону откартирована еще одна, более мощная. Точка геофизиков падает на нее, но пересечение у них под углом. Полость может быть гораздо значительней по размерам, чем предполагают геофизики, если, конечно, мы имеем дело с многофазным пегматитом. Еще сомнение. Мы пробовали туда проскочить на «молоке», ничего не вышло.
        - Вы подтверждаете, что полость есть?
        - Обязана быть, Василий Федорович. Слишком много совпадений.
        - Ясно. Внимание всем! Вынести на карты точку отраженной волны, указанную геофизиками! Покажи им, Виктор Афанасьевич.
        Алферов повернулся к телеэкрану, чтобы проконтролировать, достаточно ли четко видна карта штурманам остальных вездеходов.
        - Чуть крупнее. Вот так, нормально! Рассмотрели? Пять минут на подготовку маршрута к этой точке. Каждому экипажу решать задачу самостоятельно. Те, кто выйдет ближе к цели, направляют группу обследования. Водитель этого экипажа помогает лебедкой другим луноходам подняться до максимально возможной высоты. Прошу всех по местам!
        Василий Федорович цепким взглядом окинул последний раз карту, запечатлевая ее в памяти, и поднялся. Он решил добираться к точке на легком луноходе. Вопервых, он мог наблюдать за продвижением техники и оказать при необходимости помощь, а во-вторых, он знал заведомо, что только на «молоке» можно добраться до самой точки, причем у него маршрут сложился сразу, едва он взглянул на карту. Нужно было подниматься по наезженной колее до первой пегматитовой жилы, проходить ее по следу, затем налево чуть вверх, и если нигде не окажется препятствий, можно добраться до намеченной точки…
        Дрогнула почва. Первый ТЛ-3, набирая скорость, пошел по наезженной колее. Едва начал замедляться ход, водитель кинул машину вправо, чуть по наклонной плоскости, сохраняя скорость и пытаясь зигзагами пройти крутизну. Следом рванулась вторая машина…
        Василий включил двигатели. Алферов положил руку ему на плечо.
        - Подождем.
        Первый луноход сел в рухляке пегматитовой жилы, второй попытался проскочить ее наискось и тоже сел правее и ниже первого по склону.
        - Внимание! Вездеходу геологов помочь выбраться назад застрявшим ТЛ-3. Геологам обследовать жилу и найти проходимые участки. Вездеходу механика оставаться на исходном рубеже до распоряжения.
        Алферов выключил связь и повернул голову к водителю, уже уловившему из приказания, что настала его очередь.
        - Вперед!
        МЛК-5 мчался по наезженной колее легко и, без усилий проскочив пегматитовую жилу по следу бурового агрегата, устремился вниз к намеченному Алферовым повороту, от которого на скорости он надеялся одолеть крутизну склона и выйти на пересечение со второй пегматитовой жилой вблизи определенной геофизиками точки.
        - Эх и машина! - прищелкнул языком водитель. - А говорили, что они не могли туда подняться!
        - Закрыть гермошлемы!
        Алферов, выждав, когда Василий выполнил его команду, загерметизировал свой костюм.
        - Откачать воздух!
        Теперь, когда вездеход прошел основное препятствие, дорога была каждая минута, да и собственные запасы кислорода на «молоке» подходили к концу, поэтому Алферов, экономя воздух и время, решил провести откачку на ходу. Однако уже после остановки вездехода пришлось ждать почти минуту, пока в отсеке образовался достаточный вакуум. Открыв люк, начальник космоцентра выбрался из вездехода. Лучи солнца здесь скользили по склону и потому каждый камень имел длинную полосу тени. В этой чересполосице светлых и черных тонов Василий Федорович не сразу увидел пегматитовую жилу, возле которой остановился луноход. Постепенно глаза адаптировались, и Алферов уже хотел шагнуть вперед, но в последний момент оглянулся на водителя. Это промедление и спасло ему жизнь. Прямо у его ног вспучилась порода и брызнула в разные стороны, стеганув по ногам. На том месте, где он мог оказаться, возникла небольшая, сантиметров пятнадцать, коническая ямка.
        - Микрометеорит! - догадался Василий Федорович. - Значит, теперь проживу долго.
        - Видел? - обратился он к водителю.
        - Что? - удивился тот.
        - Ясно. Пошли.
        Алферов зашагал поперек жилы, пробуя ботинком прочность рухляка. Глянул вверх по склону, вниз, но никаких следов обрушения или провала не обнаружил.
        - Нахожусь в точке, - сообщил он поисковому отряду. - На поверхности следов нет. Жила в первозданном состоянии.
        В ответ громко щелкнуло, кто-то гмыкнул, точно откашливаясь или прочищая голос.
        - Внимание! Станция Эратосфен! Говорит экипаж Субботина!
        Василий Федорович крутнулся, определяя пеленг, и зашагал вниз по жиле, прямо навстречу слепящему солнцу.
        - Мы провалились в пещеру, образованную пегматитовой жилой. Координаты…
        - Субботин? Я Алферов! Вы меня видите?
        - Нет, Василий Федорович. Нам удалось вывести наружу только радиоантенну.
        - Какой у нее вид?
        - Труба с острым наконечником, похожая на нижнюю часть каротажной гильзы. Примерно полметра высотой.
        Алферов опустил козырек гермошлема пониже, прикрывая глаза от ярких лучей заходящего солнца и, еще не разглядев саму трубу, заметил ее необыкновенно длинную тень.
        - Антенну вижу. Как самочувствие экипажа?
        - Нормальное. Немного выдохлись за два последних дня. Съели много кислорода. Но не беспокойтесь. Можем продержаться сколько потребуется, только в пассивном состоянии. Продуктов маловато и воды.
        - Ясно, Субботин. Я у вашей антенны.
        - Отойдите на пару шагов, Василий Федорович. Можете провалиться.
        - Нет. Рухляк держит хорошо. Вы прямо под антенной?
        - Под антенной вертикальная выработка шесть с половиной метров. К ней ведет ответвление пещеры. Мы у развилки в ста семидесяти метрах.
        - Уже хорошо. Будем взрывать, вас не достанет.
        - Засыплет ход. Он узкий. Попробуйте шурф вручную. Только застрахуйтесь тросиком. В любой момент можете провалиться.
        - Василий! Неси лопаты! Ближайшему экипажу выделить двух человек. Подготовить баллоны с кислородом и носилки.
        Алферов услышал дружный смех.
        - Не надо носилок и кислорода, Василий Федорович. Мы сейчас подкрепимся, что у нас осталось, и пойдем помогать снизу. Все равно придется расчищать наш лаз.
        - Понял. Носилки отставить. Приготовить горячую пищу и кофе. Передайте начальнику станции Эратосфен радиограмму для Земли: «Экипаж Субботина найден. Состояние хорошее. Приступаем к спасательным работам. Алферов». Ясно?
        - Вас понял, - ответил механик, поддерживающий всестороннюю связь.
        Верхний слой рухляка оказался достаточно плотным, к тому же попадались плохо разложившиеся глыбы, и Василию пришлось сбегать за ломиком. Когда к ним подошли на помощь с ближайщего вездехода, геолог Скосырев и высокий здоровяк астрофизик
        Шалыгин, дело пошло быстрее. Астрофизик приспособился выворачивать ломиком крупные глыбы и руками выбрасывал их из ямы. От усердия на его лице скоро заблестели капельки пота.
        - Ты не очень спеши. До центра Луны еще далеко, - серьезным тоном проговорил Василий Федорович, размеренно подбирая лопатой рухляк и выбрасывая его из ямы, по опыту знающий, что перегрев в скафандре скоро приводит к вялости да и пот, заливая глаза, мешает работать.
        Шалыгин угукнул, но продолжал ворочать глыбы с прежней энергией.
        - Он торопится добраться до своего идейного противника, - поддержал шутку Алферова геолог.
        - Это кто из них? Макаров?
        - Смолкин!
        - Что между ними общего?
        - Как показывает опыт, уменьшение силы тяжести уравнивает шансы разных весовых категорий, так как мышцы, приспособленные к земным условиям, легко справляются с любой массой, и здесь на первое место уже выступает реакция и техника спортсмена. У водителей, естественно, отличная реакция. Про Смолкина и говорить нечего! Феномен какой-то! Вот и приходится Сергею Александровичу частенько прижиматься лопатками к ковру! Кому это понравится? Вот он и лелеет надежду на реванш. Говорят, даже свою астрофизику забросил! Не может же он оставить противника не отомщенным!
        - Укгхм! - невразумительно промычал астрофизик и вылез из канавы. Пот заливал лицо, волосы торчали во все стороны влажными прядями…
        - Давай, Ленечка, поорудуй, а я пока тоже поупражняюсь в остроумии. Вы не пробовали играть в волейбол на Луне, Василий Федорович?
        - Нет, - Алферов усмехнулся, вспомнив трудные годы строительства первых станций. - Как-то было не до волейбола, да и играть, по сути, было негде. Коекак отвоевывали пространство для систем жизнеобеспечения… А разве есть разница? Ведь скорость мяча гасит, в основном, сопротивление воздуха?
        - Гасит-то оно гасит. Но и разница в гравитации тоже имеет значение. Здесь пас должен быть предельно мягким, и принять мяч после хорошего удара почти невозможно. Вы попробуйте. Мы. здесь часто играем, - Шалыгин загадочно улыбнулся.
        - Не соглашайтесь. Он вас провоцирует, - отозвался геолог.
        - Отчего же. Надо попробовать. Для полноты ощущений. А, тезка? - забирая лопату у водителя, сказал Алферов.
        Василий хмыкнул и, не желая оставлять шефа в неведении, предупредил:
        - Ну и наставите себе шишек для первого раза.
        - Посмотрим! - Василий Федорович закрепил страховочный тросик на поясе и полез в яму.
        Рухляк пошел более слабый. Это Алферов ощутил, едва спустившись в узкую горловину наиболее глубокой части канавы у самой антенны.
        - Алло, Субботин!
        - Они пошли пробиваться снизу, - услыхал он голос Гончаровой.
        - Передайте, пусть будут осторожными. У нас уже около двух метров!
        - Хорошо, Василий Федорович! Пройдя рухляк еще на штык, Алферов почувствовал, что грунт под ногами заколебался.
        - Осторожно внизу! - успел крикнуть он и повис на страховочном тросике. - Как вы там?
        - Немного присыпало, но, в общем, нормально. Сейчас выберемся, - донесся голос Смолкина.
        Минут через пять осыпавшийся рухляк был расчищен, и внизу, в провале, появилась чья-то голова, высвечивая фонарем узкий, как волчья нора, ход. Василий Федорович быстро выбрался на поверхность, и, отстегнув страховочный тросик, спустил его вниз.
        - Пристегни, сейчас вытащим! Гончарова! Немедленно отправляйтесь к выходу!
        - А вездеход, Василий Федорович? - спросил Смолкин, усаживаясь на край канавы. - Ведь взрывчатка, наверное, осталась. Можно проделать проход из пещеры, и мы бы добрались на базу своим ходом.
        - Ишь, чего захотел! Кто там следующий? Субботин?
        - Я Майю подожду.
        - Макаров! Давай пристегивайся! Быстрее! Ночь наступает. Неизвестно, успеем ли вовремя добраться, а они тут еще выкомаривают! - рассердился начальник космоцентра. - Приказываю всем немедленно подниматься наверх!
        - Вира! - крикнул Саша.
        Могучий Шалыгин ухватился за тросик и, перебирая его руками, легко вытащил Макарова на поверхность. Последним поднялся Субботин, прижимая первой рукой к груди образцы.
        - Надо бы загрузить рухляком тяжелые луноходы, - сказала Майя, разглядывая подчеркнутые последними лучами заходящего солнца силуэты машин, словно стадо динозавров, растянувшихся по склону. - В оранжерее калия не хватает, а здесь три процента. Зачем же гнать стадо машин пустыми.
        - Ты посмотри на них! - развел руками Алферов. - Только, можно сказать, вылезли из преисподней, и - пожалуйста! Одному тут же достань из подземелья вездеход, второй тащит с собой гору образцов, нарушая технику безопасности, а третьей нагрузи вездеходы… Что же ты ничего не просишь? - обратился он к Саше.
        - Я успею. В следующий раз… - пробормотал Макаров, чувствуя в интонациях начальника космоцентра недобрые нотки.
        - Всем к вездеходу! Ясно? - приказал Алферов. - Немедленно! Я с вами еще поговорю на станции!
        Спустя сутки начальник космоцентра, выспавшийся и гладко выбритый, осматривал хозяйство Яковлева.
        - Что у тебя здесь? - спросил он у сопровождающего его начальника станции, ткнув пальцем в герметическую дверь.
        - Вторая очередь оранжереи.
        - Ну-ка, покажи.
        Владимир Кузьмич открыл двери. Оранжерея поражала прежде всего огромными - шесть с половиной метров высотой - каменными сводами, покоящимися на массивных, квадратного сечения колоннах оставленных целиков. Здесь не было стеллажей, как в обычных оранжереях. Прямо из почвы поднимали стволы молодые деревца в палец толщиной, дальше виднелись ухоженные кусты черной смородины и… чая. Алферов подошел к кустам и окинул их цепким взглядом.
        - Ага! - сказал Василий Федорович, найдя свежие следы срезки, - узнаю почерк Системы. Ну-ка, где тут у них служебка?
        И не дожидаясь ответа начальника станции, пошел в глубь оранжереи. Яковлев еле поспевал за ним, недоумевая, что именно так заинтересовало Алферова. Уткнувшись в глухую стену начальник космоцентра повернул направо, прошел еще два сводчатых зала оранжереи и увидел простую деревянную дверь, дернул за ручку. Это была лаборатория Майи, расположенная на стыке старой и новой площадей оранжереи. Вся четверка в полном составе сидела у лабораторного стола и пила чай с живым вареньем из черной смородины…
        - Так… - ехидно протянул Алферов. - Чаевничаем? Небось, из свежего чайного листа? А?
        Майя достала из-за спины двухлитровую колбу, в которой плавали побуревшие листья, налила янтарно-желтый напиток в небольшую фарфоровую чашку и передала Субботину. Тот молча протянул ее начальнику космоцентра. Василий Федорович глотнул свежего чая, ощутил забытый аромат, терпкость напитка и вдруг захохотал.
        - Ух, лисы! - обратился он к начальнику станции, с любопытством взирающего на эту сцену. - Как ты думаешь, что сие означает?
        - По-моему, они знают твои слабости, - начал догадываться Яковлев. - И, сдается, ты не первый раз у них в гостях.
        - Вот, в точку! Это, друг мой, своего рода ритуал доверия и, представь себе, демонстрация отличной интуиции. Можно прекрасно знать мои слабости или предложить чай из вежливости… Кстати, тебе они не предложили…
        - Удивил! Они хорошо знают, что я вообще чай не люблю!
        - Вот-вот! А мне действительно захотелось выпить с ними чашечку-другую. Едва увидев на новой площади чай, я сразу подумал о них, а когда заметил свежие срезы, то понял, что они сидят в служебке. Дальше ты видел сам. Ну-ка, еще чашечку, хозяюшка! - протянул Алферов свою чашку Майе.
        - Да вы присаживайтесь, Василий Федорович. Вот варенье. Тоже с собственных плантаций. - Смолкин пододвинул обычную деревянную, еще не крашеную табуретку.
        - Она тоже с собственных плантаций? - усаживаясь, спросил с юмором Алферов.
        - Утилизация отходов производства. Я в школе любил столярничать. Подвернулись обрезки от упаковки.
        - Молодцом! Это по-хозяйски! - Алферов повернулся к Яковлеву. - Вроде пустячок, но до чего приятно видеть, как выросло наше общее сознание. Никто не станет пенять, если эти бруски и планки выбросить. Но ведь и в них заложен человеческий труд. В старину говорили: «У хорошего хозяина и ржавый гвоздь зря не пропадет». Вот это уважение к чужому труду, в чем бы он ни был выражен: в погнутом ржавом гвозде или в дощечках от упаковочного ящика, - для меня признак самой высокой сознательности. Дело не только в том, что на выброшенных ржавых гвоздях мы теряем сотни тысяч тонн готового металла, хотя и это важно, ведь природные запасы металла невосполнимы, но и в том, что мы несем от этих ржавых гвоздей миллионные убытки на проколах камер, начиная от велосипедов и кончая тяжелыми машинами! А проколы ног, рук, всякие случайные травмы! Это тоже огромные потери! Конечно, в последние годы многое изменилось в сознании людей, и, в первую очередь, в том повинен широкий фронт космических исследований. Ведь в космосе нет «пустячков», и этот сдвиг в сознании тех, кто связан с космосом прямо или косвенно, оказывает
огромное влияние на окружающих. И тем не менее, проблема ржавого гвоздя существует. Выходит, мы все еще плохие хозяева, - Василий Федорович вздохнул и потянулся за чаем.
        - Может, и вы рискнете чашечку, Владимир Кузьмич? - предложила Майя. - Попробуйте! Прекрасный напиток.
        - Шут с вами, - усаживаясь, сказал начальник станции. - Давайте!
        - Лисы! - прижмуривая глаза, Алферов отхлебнул из чашки. - Сейчас просить будут.
        Четверка переглянулась.
        - Что? Угадал?
        - Машину жалко, - тихо сказал Сима.
        - Ну, нет! Это у вас не пройдет, - нахмурился Алферов. - Я же сказал, что все МЛК-5 будут сняты. Нет никакого смысла доставать ее оттуда. И пещера! На кой ляд она нужна! Поставить в ней станцию нельзя. Если кровля и выдержит, герметизация ненадежна. Кварц и берилл? Возьмем, когда потребуется! Для переработки нужно ставить завод, а это еще ой как не скоро будет!
        - Там есть кое-что и поценнее, - Субботин протянул невзрачный черный камешек со слабо выраженными гранями.
        - Вольфрамит? - недоверчиво взвесив его на руке, спросил Алферов.
        - Трансуранид, Василий Федорович.
        - Ну! - Алферов поспешно положил кристалл на стол.
        - У него небольшая активность, иначе я не дал бы его вам в руки, - смутился Михаил.
        - Так… Это меняет дело. Сколько его там? Субботин развел руками.
        - Так… - еще раз повторил Алферов. - Ну вот что, Система! Даю добро, в виде исключения. «Молоко» сейчас действительно понадобится. Вам придется заняться пещерой всерьез. И не только пещерой! Трансураниды - это будущее энергетики Луны. Независимой от солнечной! Это открытая дверь в большой космос!
        Он, улыбаясь, оглядел четверку и поднял руки вверх.
        - Сдаюсь! Ваша взяла!
        - Владимир Кузьмич! - прозвучал голос дежурной.
        - Включите, Майя, - Яковлев кивнул на видеофон.
        Майя протянула руку к тумблеру, и экран засветился.
        - Владимир Кузьмич! Идет рейсовый. К нам два пассажира и груз. Кого пошлем встречать?
        - Сколько груза?
        - Триста.
        - Пошлите Василия.
        - Хорошо, Владимир Кузьмич.
        Экран погас.
        - Так… - в третий раз протянул начальник космоцентра. - Разреши одному, другой сейчас же этим воспользуется.
        - Приказа о снятии МЛК-5 пока не было, Василий, - примирительно напомнил Яковлев.
        - Ну и народ! На каждом слове ловит! Ну, будь по-вашему! Я сегодня почемуто добрый. Поставьте дополнительный баллон кислорода килограммов на шестьдесят, двухнедельный НЗ и ограничьте радиус поездок до шестисот километров. Машина действительно хорошая и пока лучше не придумали, пусть потрудится.
        Снова вспыхнул экран.
        - Владимир Кузьмич! С корабля сообщили, что произошла ошибка. Будет один пассажир - повар-кулинар Галина Швец. Архитектор Ковалев направлен на другую станцию.
        - Дежурная! Передайте приказ на рейсовый. «Архитектора Ковалева в связи с производственной необходимостью откомандировать на станцию Эратосфен. Начальник космоцентра Алферов». Ясно?
        - Ясно, Василий Федорович!
        - Спасибо, удружил, - обрадовался начальник станции. - Меня давно донимают…
        - Ты не понял, Володенька, - усмехнулся Алферов. - Если бы не обстоятельства, не видать тебе архитектора как своих ушей. Вон их благодари за находку, - кивнул он на Субботина. - Станцию уже сейчас нужно расширять, а если… Ну да не будем загадывать! Пошли досматривать твое хозяйство, вдруг и впрямь придется здесь строить город!
        - Слушай, - сказал Сима, когда за начальником космоцентра закрылась дверь. - А у него интуиция не хуже Мишиной.
        - Тут не нужна интуиция, - мотнул головой Саша. - При его опыте и широте знаний нетрудно догадаться, что трансуранид - стартовая площадка развития лунной промышленности, а там, где возникает хотя бы один завод, уже нужно строить город, потому, что кто-то должен кормить, поить, одевать, в общем, позаботиться о нормальных условиях жизни тех, кто работает на этом заводе. Здесь же пахнет не только рудником и заводом, а целым комплексом, потому что неразумно добывать и перерабатывать трансуранид и отбрасывать другие металлы, тот же бериллий, или не утилизировать пьезокварц. Потом, это же пегматиты! Тут тебе и бор, и литий, да мало ли что еще таят жилы. Мы ведь только прикоснулись к ним. Возьми тот же рухляк с содержанием калия более трех процентов. Чем не материнская порода для почвы? Доставка ее на вездеходах в любую точку Луны, хоть на противоположную сторону, обойдется дешевле, чем с Земли!
        - К тому же эта порода, нашпигованная всеми микроэлементами, необходимыми для растений, - идеальная основа почвы, - добавил Михаил. - Уже одно это делает разработку месторождения рентабельной. Оранжереи придется строить в большом количестве.
        - Вопрос не в том, будут ли брать трансуранид, - вслух подумал Александр. - Вопрос в том, сколько его там?
        - Я думаю, Саша, в пегматитах лишь его верхушки, а корни и основное месторождение уходят вглубь.
        - Видишь ли, Миша, для такого суждения у нас слишком мало материала. Жаль, не удалось провести магнитный каротаж. Если этот массив одновозрастный…
        - Тебе, Саша, как геофизику, не кажется странным, что там, в зоне самого крупного на Луне маскона, наиболее низкое значение магнитного поля, - перебил - Субботин, - на Земле гравитационные аномалии, как правило, сопровождаются магнитными, а здесь…
        - Нет, не кажется. Это только геологи так думают, - он с едва заметной лукавинкой посмотрел на Михаила. - Фактически в зоне гравитационных аномалий на Земле есть сложные магнитные поля, где встречаемость отрицательных аномалий часто выше, чем положительных.
        - Тем лучше, - улыбнулся Субботин. - Значит, те же процессы происходят и на Земле.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Видишь ли, сейчас в порядке бреда, мне пришла в голову идея, что низкое значение магнитного поля в зоне крупного маскона не случайно, так же как не случайна в этом районе дифференциация магмы, и, наконец, найденный там минерал трансурана. По всей вероятности, маскон представляет собой остаток того первичного материала, из которого была сформирована в свое время Луна. Дифференциация этого минерала приводит к концентрации трансурана*в отдельных точках, что вызывает нарастание процесса распада сверхтяжелых элементов и, в конечном счете, к сильному разогреву недр Луны на этом участке. Очевидно, такой разогрев в пределах Моря Дождей происходил неоднократно, так как мы наблюдаем здесь широкие разливы лавовых потоков, наложенных друг на друга и превратившихся в базальтовые покровы. Не случайно и то, что в зоне маскона развиты самые молодые вулканы Луны - Архимед, Аристилл, Автолик. Причем, южнее Архимеда, между кратером и излившимся из него лавовым потоком, есть цепочка котловин, которые представляли в недавнее время озера, заполненные ювенильными водами, выделяющимися на завершающей стадии
вулканической деятельности. Поступление этих вод было настолько значительным, что они переливались через край стекали в сторону Апеннин в виде временных потоков или даже относительно постоянных ручьев. Во всяком случае, восточное Архимеда наблюдаются сухие русла, образование которых можно объяснить только с помощью водных потоков. Таких свежих следов вулканизма на Луне не густо, а это лишний раз доказывает, что последний разогрев произошел в самое недавнее время, и именно он, как я полагаю, и уничтожил намагниченность пород в этой части Моря Дождей.
        - Логично, Миша! Очень! - Макаров задумчиво покрутил в руках чайную ложку. - Если разогрев связан с трансурановыми элементами, а это подтверждается найденными образцами, то трансурановых руд в зоне маскона может оказаться достаточно много. Видимо, сейчас все геологические и геофизические работы сконцентрируют там.
        - А в перспективе - детальная разведка, на которую бросят все имеющиеся у космоцентра резервы и техники, и людей, - дополнил Субботин.
        - Значит, быть городу. Приходится признать, что у Алферова интуиция развита не худо.
        - Точно. И потом не забывай: он из старой гвардии, а они все универсалы, и в вопросах геологии он разбирается не хуже профессионала. На Земле с пегматитами связаны урановые руды, на Луне пегматиты нехарактерны, но они обнаружены и в них найдены трансураниды. Думаешь, ему трудно сделать вывод?
        - Ладно. Теперь объясни мне вот что… - Саша помедлил, собираясь с мыслями, похлопал ресницами и уставился на Михаила.
        - На Луне, сколько мне приходилось сталкиваться, коры выветривания нет. Слой реголита не в счет. Перенос и накопление его чисто физические. А вот рухляк над пегматитовой жилой похоже каолинизирован, а это уже химические процессы. Как увязать их с нетленностью всего сущего на Луне?
        - Ну, во-первых, физическое выветривание на Луне все-таки происходит: резкая разница температур при смене дня и ночи, солнечная и космическая радиации, микрометеориты, наконец, - все это приводит к разрушению первичных пород и способствует образованию реголита…
        - Я считал, что реголит преимущественно вулканического происхождения, - перебил Макаров. - Выбросы пепла, лапиллей, бомб и отчасти материал, разлетающийся из кратеров при ударах метеоритов.
        - Придется внести ясность, - усмехнулся Субботин. - Я говорил способствуют, потому что реголит - продукт сложного взаимодействия многих факторов. Конечно, основная масса рыхлого материала, составляющего реголит, поступает в результате вулканической деятельности и ударов метеоритов, но уже первые экспедиции на Луну установили, что в толще реголита можно выделить отдельные слои, и ты знаешь, что на Земле слои наблюдаются только в породах осадочного происхождения и свидетельствуют о смене условий накопления осадков. Появление слоистости на Луне также связано с изменением условий. Каких? Это пока не вполне ясно, но несомненно, что те процессы физического выветривания, о которых мы говорили, безусловно, влияют на формирование реголита. Это во-первых. А во-вторых, химическое выветривание, хотя и в незначительной степени, конечно, существует и на Луне. Ты обратил внимание, что более выветренный рухляк, в том числе со следами каолинизации, располагается не столько снаружи, сколько в глубине жилы?
        - Пожалуй, - протянул Саша, припоминая разрез.
        - Это потому, что выветривание происходило за счет выделяющихся из полости газов и паров воды, скорее всего насыщенных сернистым газом, и в этом случае происходило уже химическое выветривание, ибо сернистый газ и вода, несомненно, образовывали серную кислоту, что, кстати, обычно случается и при извержении вулканов. Отсюда и обратная зональность коры выветривания по сравнению с земными условиями. Надеюсь, тебе не надо доказывать, что эти пары и газы были. Кое-какие их остатки мы наблюдали.
        - Да, конечно. В Майиных кристаллах был сернистый газ, - подтвердил Сима.
        - Я думаю, не только кислород способен образовывать такие кристаллы, - продолжал Субботин. - Другие газы тоже. И не только в пещере. Мне кажется, что воронки и являются захоронениями как раз таких кристаллов. При нарушении равновесия среды они превращаются в газ, и воронка обрушивается. Все, кому приходилось побывать в воронке, говорят, что вездеход швыряет, как на волнах. Все в один голос твердят о каких-то непрерывных шорохах.
        - Шорохи пространства! - засмеялся Сима, вспомнив события в пещере.
        - Они самые, - подтвердил Субботин. - И, наконец, самое необъяснимое с точки зрения гипотезы ледяных захоронений, но прекрасно согласующееся с гипотезой кристаллов газа - странные повреждения на колесах, иногда днищах вездеходов: трещины и отколы на ободах, часто изъеденная, будто ободранная наждаком их поверхность. Бывают и более серьезные повреждения. Известны случаи, когда экипаж, попавший в воронку, находили мертвым. До сих пор это объясняют разгерметизацией и перепадом давления. Внешне это так и есть, но я думаю, причина внезапной разгерметизации - взрыв газов.
        - Да, - протянул Сима, - не зря наш Баженов называл их сковородками, и каждая третья ловушка на полигоне неожиданностей - воронка.
        - Мальчики! - вдруг вскочила Майя, по ассоциации вспомнив студенческие годы и свою подругу. - Здесь Светлана! Мне оставили ее код.
        Она быстро набрала цифровое сочетание, и на экране появилась комната. За письменным столом сидела Светлана Мороз. Услыхав сигнал связи, она повернула голову и улыбнулась.
        - Вы где это? Бессовестные, собрались все вместе и мне ни слова. А я жду, жду, когда они придут в себя… Ну, здравствуй, Система!
        - Привет!
        - Давай к нам!
        - Мы у Майи, в служебке, - посыпались в ответ радостные восклицания, только Саша не проявил своих чувств, хотя и он не остался полностью равнодушным к встрече, но, видимо, сохранился все-таки где-то в глубине ледок со времени последнего разговора, который уже ничем не растопить…
        - Что же ты молчишь? - пристально глядя на него, спросила девушка.
        - Мы с тобой уже поговорили…
        - Ты не рад, что я здесь?
        - Почему? - Саша пожал плечами.
        - Начинается выяснение отношений, - заворчала Майя. - Ну-ка, кончай эти дипломатические переговоры и давай сюда!
        Встречать прибывших с рейсовым кораблем новых сотрудников собралась почти вся станция. Это была не только традиция. Кроме почты, которую каждый ждал с нетерпением, понятным разве что полярникам, обычно прибывали грузы, оборудование и приборы, которые надо было разнести по складам или лабораториям, но самое главное, далеко не каждый рейс появлялись на станции свежие люди с Земли. Как ни хороша телеинформация, но у нее не спросишь, что нового в родных местах, и приезжие всегда окружались повышенным вниманием. Словом, поводов для общего сбора было более чем достаточно, и когда открылся шлюз и вездеход вкатил в зал, у противоположной стены встречающих столпилось не меньше, чем на перроне вокзала.
        Первым из люка выскочил Василий. Он галантно подал руку, помогая выбраться из лунохода черноволосой девушке, одетой, как и все прибывающие сюда, в гермокостюм.
        - Галка! Ты смотри, наша Галка! - Майя ткнула кулачком в бок Михаила.
        - Точно! Она!
        Четверка дружно сорвалась с места и принялась тискать в своих объятиях девушку, еще не пришедшую в себя от космического полета и ночной поездки по лунным дорогам.
        - Галка! Галчонок! Как я рад тебя видеть!
        - Ой, Саша! Этого не может быть! Мне ведь сказали, что вы на другой станции.
        - Напутали! - Макаров стоял счастливый, не выпуская девушку из своих объятий.
        Майя опомнилась первой и оглянулась. У Светланы дрожали губы и было заметно, сколько труда стоит ей удержаться от слез…
        - Отпусти девушку, задушишь, - Майя шутливо хлопнула Макарова по спине.
        - Иди-ка ты… - огрызнулся тот, но все же руки опустил. - Сколько времени не виделись… Пойдем, Галочка! Где твой багаж?
        О Ковалеве в суматохе забыли. Он стоял с достоинством у вездехода, держа огромный баул и сжимая под мышкой объемистую папку… Космический гермокостюм облегал его спортивную фигуру, а светлые длинные волосы, спадающие на плечи, делали его чуть похожим на девушку. Сходство подчеркивала нежная белизна кожи лица. И лишь твердый упрямый подбородок рассеивал иллюзию.
        - Что же вы стоите? - подошла к нему Сосновская и добавила насмешливо, оглядывая его багаж: - Здесь нет носильщиков!
        - Кто здесь начальник? - не сдвинулся с места Ковалев.
        - Владимир Кузьмич! - позвала Сосновская, озоровато играя глазами. - Вас требует к себе архитектор.
        - Яковлев, - представился начальник станции. - Я вас слушаю.
        - По какому праву меня сняли на этой станции, - начал, сразу покраснев, Ковалев. - У меня назначение на Гипатию. Я везу готовый проект!
        - Ну-ка, где ваш проект? - протянул руку Алферов, неизвестно когда очутившийся рядом с начальником станции.
        - Не имею чести вас знать! - непримиримо мотнул головой архитектор.
        - Для начала вам придется постричь волосы покороче. В космосе не принято иметь такие прически, - спокойно заметил Алферов, в упор рассматривая строптивого архитектора.
        - Я человек временный.
        - Будете постоянным! Работы здесь непочатый край. Итак, ваш проект!
        По властному тону, которым были произнесены последние слова, архитектор понял, что перед ним достаточно высокое начальство, но и не подумал сдаваться.
        - Вы ответите за самоуправство! У меня назначение подписано самим Алферовым.
        - Я вас не видел, молодой человек.
        - А причем тут вы?
        - Я - Алферов.
        Ковалев испытывающе посмотрел на начальника космоцентра и спросил недоверчиво:
        - А как же вы здесь раньше меня? Мне сказали, что вы заняты, а после ни одного корабля на Луну не отправлялось?
        - Спецрейс! - губы Алферова чуть вытянулись в насмешливой улыбке.
        - Мне говорили при высадке, но я думал - мистификация, - смутился Ковалев.
        - Напрасно! В космосе не шутят. В космосе выполняют распоряжения. Итак, ваш проект? Архитектор протянул объемистую папку.
        - Здесь только документация или есть личные вещи?
        - Только документация.
        Василий Федорович передал папку Яковлеву.
        - Перешлешь рейсовым на станцию Гипатия. Пусть пока ознакомятся с проектом. Специалиста им пришлем позже.
        Он еще раз оглядел архитектора с головы до ног.
        - Теперь слушайте, Ковалев. Задача у вас не из легких. В течение трех месяцев рассчитать проект расширения станции Эратосфен на триста человек с гаражом на полсотни тяжелых машин, с мехбазой и всем прочим. Второе. Изучить возможности горы Лебедь и ближайшей части полуострова Энариум для строительства города на пять-восемь тысяч человек. Ясно?
        - Город? Мне проектировать город? - ошеломленно проговорил Ковалев. - Да я…
        - Пока не город. Базу под крупную геологическую экспедицию. Город будет проектировать институт. От вас пока потребуются обоснованные рекомендации. При всех затруднениях обращайтесь непосредственно ко мне. Нужны будут помощники - дадим! Потребуется оборудование или инструменты - пришлем. Все ваши заявки будут удовлетворяться в первую очередь. Теперь ясно?
        - Ясно, Василий Федорович! И извините, что я так… Я ведь раньше вас не видел.
        - Ничего, сойдет для первого знакомства, - улыбнулся Алферов. - В волейбол играете?
        - Первый разряд!
        - Отлично! Хочу собрать команду приезжих против здешних, а то они тут больно нос задирают.
        - Не позорься, Василий, - попытался урезонить его Яковлев, но Алферов, упрямо выпятив подбородок, решительно отрубил:
        - Готовь команду, Кузьмич!
        Алферов так и не отступился от своей затеи. К вечеру в сопровождении командира корабля, штурмана и врача Светланы Мороз он появился в спортзале. Одеты они были в легкие голубые, с белой полоской, костюмы космонавтов. Тут же к ним присоединился Ковалев, которому нашли подходящий для его роста костюм из личных запасов команды. Увидев Галину Швец, стоящую рядом с Сашей, Алферов поманил ее пальцем.
        - Приезжая?
        - Ну, уж Галочку мы не отдадим, - попытался возразить Саша.
        - Вы давно знакомы? - спросил Алферов, переводя взгляд то на Сашу, то на Галину.
        - Давно, еще со студенческой практики.
        - Понятно, ну, ничего. Один раз сыграет за нашу команду. Мы за это ей костюм подарим на память. Хочешь, Галя, такой костюм?
        Василий Федорович сделал вид, что снимает нитку со своего плеча и слегка развернулся боком, чтобы костюм был виден во всем великолепии.
        - Хочу, - еле выдохнула девушка.
        - Пошли, - Алферов взял ее за плечи и подтолкнул к Светлане.
        - Найди ей костюм.
        - Василий Федорович! - голос девушки завибрировал от обиды.
        - Ну, ну, Светлана. Сегодня она в нашей команде. Это было сказано с таким тонким пониманием ее состояния, что Мороз сразу же убежала. Минут через десять она вернулась с костюмом, молча сунула его в руки Галины и отошла в сторону.
        - Ну, подавайте нам свою лучшую команду, - заявил Алферов, когда Галя переоделась.
        - Какая у нас лучшая команда, Кузьмич? - ехидно спросил Шалыгин.
        - «Скотобаза», естественно, - невозмутимо ответил начальник станции.
        - Тогда идите, готовьтесь. Я так и быть, посужу. Он взобрался на верхотуру и дал длинный свисток.
        - Команды готовы к встрече?
        - Как называется ваша команда, Василий Федорович?
        - «Титан», конечно!
        - Итак, «Титан» против «Скотобазы». Пять минут на разминку!
        Уже на разминке вновь испеченная команда почувствовала что-то не то. Привычных пасов не получалось. Мяч то взлетал до потолка, то отскакивал в игрока, то падал слишком близко. Едва успели наладить пас, как разминка кончилась. Алферов первым вышел на подачу. Слегка подбросив мяч, он изо всех сил ударил по нему открытой ладонью.
        - Ух!
        На площадке противника никто не успел шевельнуться, как мяч ударился об пол.
        - Правильно, - прокомментировал Ковалев. - Стоять смирно!
        В переполненном зрительном зале послышались смешки. Еще подача - и снова мяч ударился об пол. Мяч за мячом посылал Алферов, но странно, никто не пытался его взять.
        - Вот садит, - только вздохнул Владимир Кузьмич.
        - Вы будете играть или пойдете с сухим счетом? - спросил Алферов.
        - Мы подождем, когда ты врубишь в сетку, - съязвил Яковлев.
        - Ну уж, нет!
        Удар. Мяч порхнул над сеткой и улетел в дальний конец зала. На подачу стала Майя
        - По-пионерски им! - подмигнул ей механик. Майя легко, чуть коснувшись, ударила по мячу ребром ладони снизу и он, планируя, медленно опускался на площадку. Ковалев вышел на прием, рассчитывая перекинуть мяч Светлане, чтобы она дала пас на удар. Сосредоточившись, он принял мяч машинально, как принимал его тысячи раз, и земная привычка подвела: мяч взвился и ударился в высокий потолок. Снова подача - и теперь уже из рук штурмана мяч отлетает к стене, на зрителей. Мягко, очень мягко принимает мяч командир корабля и так же мягко отталкивает на удар мяч Светлана. Ковалев набегает и упруго отталкивается… Что за ерунда! Мяч остался внизу, а он едва не задевает носками верхнюю часть сетки! Наверное, у него было чрезвычайно глупое выражение лица, потому что зал грохнул смехом. С этого момента хохот в зале не умолкал. Казалось, вот-вот игра наладится. Пошли пасы у штурмана и даже у Гали, но что-то не срабатывало и в последний момент кто-нибудь из команды, к удовольствию зрителей, оказывался в нелепой позе в одной стороне, а мяч летел в другую. Алферов уже закипал от досады, когда несколько неудачных подач с
обеих сторон продвинули его на ударную позицию. Он аккуратно принял мяч, Галя навесила отличную свечу, и Василий Федорович решил отыграться за неудачи своей команды, связанные с трудностями координации тела в условиях слабого тяготения, а заодно и поразить противника, раз уж эти условия позволяют. Сильный толчок, и тренированное тело Алферова взвилось выше сетки, и оттуда, с непривычно высокой точки, последовал прямой удар вниз, на площадку. Зал взвыл от восторга, но Василий Федорович, вложив в удар всю свою мощь и досаду, перегнулся и в этой нелепейшей позе свалился на голову механика по ту сторону сетки. Зал бился в судорогах истерического смеха… Этого Василий Федорович вынести не смог и выкинул белый флаг.
        - Ввиду непривычности условий, команда «Титан» отложила встречу на период адаптации! - дипломатично возвестил сверху Шалыгин.
        Зал дружно зааплодировал находчивости судьи.
        - Володя, а что это за скотобаза такая? - спросил Алферов, потирая ушибленный висок.
        - Да так, - усмехнулся Яковлев. - У нас каждая команда изощряется в названиях.
        - А я думал, вы тут скотину какую завели.
        - Гончарова предлагала выкармливать с десяток поросят. Говорит, отходов и ботвы хватит. Но я думаю, это уже слишком. Разведем антисанитарию и прочее…
        - Почему? Очень дельно. Неужели ты, Володенька, не понимаешь, что пора вам переходить на самообеспечение? Я пришлю поросят и зоотехника в порядке эксперимента. А насчет антисанитарии… Отдельный отсек с фильтрами.
        Он опять потрогал висок.
        - Черт! Как бы синяк под глазом не образовался. Мне через пару дней доклад Верховному Совету делать о перспективах освоения Луны… Светлана!
        - Что, Василий Федорович?
        - Ты врач, сделай, чтобы у меня синяка не возникло под глазом.
        Светлана осмотрела ушибленное место и покачала головой.
        - Пойдемте, у меня в аптечке есть бодяга. Сделаем примочку.
        Василий Федорович сидел в комнате Светланы и ждал, пока она приготовит примочку.
        - Ну и влипли мы с тобой, Светлана, в историю, - сказал он, поглядывая в зеркало. - Синячище все-таки будет!
        - Кто же его знал, Василий Федорович. Готова бодяга. Давайте приложу.
        Она подошла и наложила смоченный тампон на ушибленный висок.
        - О! Сразу легче. Я знал, Светлана. Меня же предупреждали, а я все-таки полез. И поделом! Неужели будет синяк?
        - Не будет, Василий Федорович! Это же бодяга.
        - Да, вот такая бодяга у нас получилась! А что, Светлана, могла бы такая девушка, как ты, выйти замуж за такого старого бродягу, как я? - Отчего ж, могла бы! - буднично проговорила девушка. Так обычно говорят все врачи с пациентами, отвлекая их от ненужных сомнений.
        - Да, сначала казалось - успею, потом годы тяжелого труда на Луне, труда рискованного… Мы ведь с вашим директором Димой Баженовым первые начинали здесь. Не так уж много осталось наших. Володя, здешний начальник, больше работал на месте, Стасов Леонид, главный конструктор, Алеша Волков, директор Института геодезии и картографии Луны. А вот Аркадий и Саша Комаровы… Близнецы, умнейшие ребята, нечто вроде Системы в миниатюре. Их нашли в воронке… Почему-то произошла мгновенная разгерметизация. Харченко, поскользнулся на реголите. Когда тонкий слой и крутые склоны, реголит становится скользким, как лед, упал со скалы, разбился. Женя Храмов, порвал костюм на сгибе. Тогда костюмы делали без отсеков. Всё, Светлана, совершенствуется на горьком опыте…
        - Зачем вы сейчас об этом, Василий Федорович?
        - Затем, что опасно здесь жить и работать, Светлана. Даже сейчас. Сутки назад перед моими ногами ударился микрометеорит. Образовал детский кратер. Маленький, забавный… Но мне удара хватило бы, только я на секунду промедлил. Сам не знаю, что помешало сделать этот шаг… Вот и задумался о жизни. Здесь выживают такие, как эта четверка, потому что они осознанно готовили себя к этому. Это их мир, в котором они хотят жить. А вот ты, зачем тебе космос?
        Он посмотрел на Светлану, все еще держащую тампоны у его виска. Она стояла отрешенная, погруженная в себя. Все можно было прочесть на ее лице: и печаль несбывшегося, и растерянность перед вопросом, ответ на который считался до сих пор сам собой разумеющимся…
        - Не знаю, Василий Федорович. Голос ее прозвучал вяло, безразлично.
        - Что ж, и верно, и откровенно. Даже удивительно при твоем самолюбии… Вот такая бодяга, Светлана. Оба мы с тобой получили сегодня основательные щелчки по самолюбию. Это хорошо, потому что в космосе нельзя быть излишне самонадеянным. Идет сложный процесс приспособления человека к совершенно иным, непривычным для него условиям. Каждая крупица знаний об этих условиях приобретается тяжким опытом и потому здесь нельзя пренебрегать ничьим советом. А самонадеянность не терпит чужих советов. Говорил же мне Володя: «Не срамись!». Не послушал, устроил посмешище в космическом масштабе. Тут такая публика. Теперь у них будет новая хронология: «Это было до того, как Алферов играл в волейбол», или, наоборот, «после того»! А ты? Разве это любовь? Приезжает какая-то дивчина, повисла у него на шее и все! Их уже водой не разольешь! Вот у них - любовь! Понимаешь, тут разум ни при чем. Тут древний инстинкт в десять раз важнее.
        Тампон выпал из рук Светланы. Алферов снизу смотрел на побледневшее лицо девушки и не понимал, что ее так взволновало.
        - Обиделась? - удивился Алферов. - Не стоит. К сожалению, это правда. Давай-ка свою примочку. Светлана не шевельнулась.
        - Врач Мороз! Выполняйте свои обязанности! Светлана как бы очнулась. Она схватила свежий тампон и приложила его к виску начальника космоцентра.
        - Так-то лучше, - усмехнулся Алферов и подумал вслух: - А попрощаться всетаки надо. Завтра улетаем.
        Светлана тихо сказала:
        - Я не пойду.
        - Жаль, а я думал ты составишь мне компанию.
        Одному неудобно бродить по станции. Скажут, Алферов решил провести досмотр.
        - Вы всегда все делаете с оглядкой?
        - Должность такая… А ты? Светлана пожала плечами.
        - Если побуждения чисты, нужно ли заботиться об авторитете?
        - Речь как раз не о нем. При моей должности приходится думать о спокойствии других… А мне не хотелось, чтобы Володя после передряг с поисками вместо отдыха бегал по переходам, потому что всегда найдутся люди, которым покажется, что Алферов неспроста прогуливается по станции.
        - Здоровому человеку чужда подозрительность! - обиделась девушка на такую нелестную характеристику обитателей станции, среди которых были и ее друзья.
        - Молодому и здоровому, - поправил ее Василий Федорович. - С течением лет у человека вырабатывается разумная осторожность.
        - Как бы чего не вышло? - сорвалось у Светланы с языка.
        Алферов глянул из-под ее руки, держащей тампон.
        - Не надо преувеличивать.
        Его спокойный, доброжелательный и ласковый взгляд вдруг развеселил ее, она улыбнулась.
        - Ну, так составишь мне прикрытие? - спросил он, мгновенно уловив перемену в ее настроении.
        - Что с вами поделаешь?
        Найти четверку на обычном месте не удалось. На этот раз они собрались у Субботиных. Оказалось, Галя привезла домашнее печенье, и Система устроила по этому поводу большое чаепитие. Впрочем, причин для чаепития было предостаточно. Это Алферов понял, увидев здесь, кроме четверки и Гали, небольшую худенькую девушку, сидевшую рядом со Смолкиным и смущенно назвавшую себя Леной, врачом станции. Василий Федорович мысленно прикинул. В этой сформировавшейся группе, кроме полного равновесия, было готовое ядро новой станции. Повар и врач - отличные приобретения для четверки. Что ж, Система расширяется и набирает силы. Стоит подумать и о ее дальнейшей судьбе.
        Как-то незаметно Алферов оказался в центре внимания. Он с удовольствием вспоминал, как он хотел протащить Систему вне конкурса на практику и, хотя кроме Гали и Лены здесь все были очевидцами и участниками событий, слушали его с явным удовольствием, так как Василий Федорович сдабривал рассказ мягким юмором, да к тому же они не знали подробностей его стычек с Баженовым…
        Когда гости ушли, Майя, укладываясь спать, сказала мужу:
        - Посмотришь, Светка скоро выскочит замуж за Алферова. Давно я не видела ее такой сияющей.
        - Ты нехорошо сказала - выскочит, - поморщился Субботин. - Это очень трудно - найти друг друга. Вот ты сколько сватала ее за Сашу. И, кажется, любовь была, и все… А вот Саша сразу прикипел к Галине. Не так все просто…
        - Ладно уж, философ! Скажи лучше, о чем вы секретничали с Алферовым?
        - Я рассказал ему о кристаллах газов и помянул в связи с этим о воронках. Он посоветовал немедленно все опубликовать.
        - Первая научная статья Михаила Субботина! О, это важно!
        - Ладно тебе! Это действительно важно. Если мои предположения верны, то воронка гораздо опаснее, чем считали до сих пор. Думаю, причина гибели нескольких экипажей - взрывная сублимация газовых кристаллов, а не внезапная разгерметизация лунохода, как пытались объяснить раньше.
        - А если не так?
        - Тогда меня изругают. Как-нибудь перенесем. Главное, все будут предупреждены.
        - Очень приятная перспектива! Может, лучше сначала проверить?
        - Майя, вопрос идет о жизни, а ты… Не бойся, меня поймут правильно. Тут не до самолюбия! Пусть этим занимаются те, кто знает воронку только теоретически! Давай-ка лучше спать, завтра у меня много работы.
        п.Кугеси, 1976-79гг.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к