Сохранить .
Облачный бык Оксана Борисовна Демченко
        Цветок цикория #1
        Можно было бы утверждать, что это история об отношениях людей с самым молодым из богов - денежным. Но нет: вкниге полно безбожников, которые игнорируют высшего, заодно ставя под сомнение и иные незыблемые ценности - даже саму жизнь, которая вроде бы дается человеку лишь раз. Так что скорее всего это история о ценностях, реальных и ложных, ради которых люди живут и умирают, выбирают себе богов или торгуются с бесами…
        Цветок цикория
        Книга 1. Облачный бык
        Оксана Демченко
        Редактор Борис Демченко
        
                        
        Предисловие
        Буквально несколько слов отавтора.
        Для меня эта книга была сложной, хотябы потому, что тема денег как-то невполне сказочна вмоем понимании сказок. Однакоже идея донимала, итут уж оставалось или пойти заней, даже сильно сомневаясь - тропка-то кривая инезнакомая - или сдаться. Я решила, что идти лучше, чем отказаться отпохода. Так что приглашаю напрогулку, ипрошу понять: это неакадемическое исследование природы денег, аочень иочень субъективный взгляд наних изсказки.
        Еще один важный для меня вопрос, требующий пояснения: почему книг две? Да, идея сквозная, повествование тоже. Ностиль иритм - разные. Первая книга содержит легенды, сопровождающие все главы. Без них - асперва их вплане книги небыло, честно признаюсь - было как-то неволшебно.
        Вторая книга легенд уже несодержит. Наих месте между главами - отдельная, разбитая начереду рассказов, история одной короткой жизни итех немалых иочень длинных вовремени последствий, которые заней тянутся через сюжет основной книги втом числе.
        Илегенды первой книги, иистории врассказах, нанизанные насюжет второй, можно читать, нарушая порядок глав. Хотя были приложены усилия для совмещения сюжета иэтих включений. Но - односторонние: для основного текста важно, чтобы та или иная легенда или хроника была именно рядом со«своей» главой. Авот для легенд это неважно. Они самодостаточны. Хотя вдальнейшем наних будут ссылки вовторой книге, обещаю.
        Итак, добро пожаловать влюбимый автором период паровозов, газовых фонарей ибумажной прессы!
        Глава 1. «Первоцвет»
        Передовица газеты «Отрадный день»
        «Загадочная кража взволновала Отрадное. Изскандально известного клуба «Шелли» вночь исчез белый рояль. Вещь, прямо скажем, впечатляющих габаритов. Многие полагали, он ивдвери-то непролезет, однакоже - пролез иследов неоставил… Ноподлинной интригой стало утреннее обнаружение рояля наверанде особняка адвоката Бунэ! Нарояле лежал конверт наимя адвоката. Внутри обнаружились солидная сумма денег илисток стекстом, побуквам склеенным иззаголовков нашей вчерашней газеты. «Меня обманом забрали издома семь поулице Песенной. Загод вплену ни разу ненастраивали, ктомуж держали всыром подвале. Умоляю оспасении. Гонорар прилагаю. Ваш клиент, белый рояль фирмы «Тоссер иКуфф», последний шедевр мастера Ибнера Куффа, да будет он вознагражден нанебесах засвой дар оживлять музыку».
        Клуб заявил оправах нарояль инанял грузчиков для его возврата, ноадвокат принял меры кохране клиента: господин Бунэ заявил, что факт выплаты гонорара равнозначен подписанию договора, кембы или чембы ни был клиент.
        Первое слушанье поделу состоится завтра. Знающие люди несомневаются впобеде рояля… иэто, вероятно, будет первый прецедент обращения всуд неодушевлённого истца.
        Между тем, жандармерия прекратила поиски подлинного похитителя рояля, хотя управляющий клубом утверждает, что вор - пропавший днем ранее пианист Яков.
        Мы будем держать читателей вкурсе уникального судебного процесса».
        Объявление вразделе «Осаде идоме» газеты «Луговица»
        «Отдам безвозмездно инаньскую лекарственную лиану редчайшего сорта И-чу. Растение полностью готово кпересадке напостоянное место воранжерее.
        Условие дарения: собеседование спотенциальным владельцем напредмет готовности ухаживать заИ-чу илюбить её всей душою; осмотр оранжереи.
        Повопросу одарении обращаться вжандармерию, вприемную господина Мерголя. Там оставить сообщение наимя Юлианы Миран. Особо подчеркиваю: несулите много денег. Бесполезно! Прежний владелец лианы был весьма богат, нодовел растение довыброса напомойку».
        Далеко-далеко, может ивне пределов мира, наметился низкий дрожащий звук. Он проник всознание, заставил ксебе прислушиваться - ипостепенно сделался ярче, будто прорисованный красками покарандашному наброску. Звук клокотал, рвался изнебытия, тащил засобой новые впечатления - зримые: гусеницу поезда, посаженную натолстый поводок дыма. Чуть погодя добавились ощущения, н сей раз - дрожь сонной земли, словнобы испуганной бесцеремонным вторжением.
        Железная гусеница наползала, пожирала покой раннего утра, птичий шум, благодать безлюдья. Вутробе вагонов бурлила суета: пассажиры пили чай иперекладывали вещи, ссорились имирились, вели учет своим ичужим делам… Непокой множеством колючих взглядов пёр вовне, норасползтись широко немог: еще встолице железная гусеница проглотила пассажиров сгрузом их дел ибезделья - итеперь крепко удерживала вчелюстях вагонных дверей, чтобы отрыгнуть вдругом большом городе.
        Поезд приближался. Ая - одинокий наблюдатель - стояла унасыпи, вне чужой суеты… Дрожь земли делалась сильнее, ритмичнее. Грохот закладывал уши. Вот накатила волна пара, обдала запахом гари!.. Иостыла, осела вдуше неожиданной отрешенностью.
        Мое настроение годно поздней осени, ноникак ненынешней дружной весне. Думаю, гуси сподрезанными крыльями ощущают что-то схожее, когда слышат гомон перелетных: родной двор вдруг делается тесен исер. Я негусь, огромный мир вне города - нептичий двор, нопрямо теперь я рвусь надвое. Неочень любя город, я принадлежу ему… нонахожусь вне привычного мира. Я нанезримой границе суеты - ипокоя.
        Покой - вон он, рукой подать: лес угоризонта, поле досамой насыпи иигрушечный замок-вокзальчик сединственным обитателем, станционным смотрителем. Уже послезавтра наползут телеги, набегут приказчики, сгрудятся муравьиной колонией работники. Все вместе они возьмутся лепить летние павильоны, платформу… Всчитанные дни городской мир отхватит улесного сочный кусок, чтобы прожевать зелень луга - ивыплюнуть лишь сморщенную шкурку. Я знаю, бывала здесь поздней осенью, ивсюду окрест видела изломанные доски,сор…
        Носейчас весна. Близ путей, украя непостроенной пока платформы, насвежевкопанных столбах, вчера укрепили вывеску «станция Луговая». Её обновляют ежегодно. Вэтот раз название вырезано вцельном спиле дубового ствола, впрошлом сезоне его отлили изчугуна. Авпозапрошлом? Кажется, был сине-белый фаянсовый узор.
        Кхолодам древесина вывески заветреет, рассохнется. Краска, если вывеску покроют ею, облезет. Ноникто незаметит, неогорчится: зимой поезда мчат мимо. Лишь единожды внеделю старый паровозик спарой вагончиков замирает перед заиндевевшим вокзалом, сипло оповестив смотрителя одоставке почты ислучайных гостей…
        Название «Луговая» незря звучит по-летнему праздно. Здесь всё принадлежит отдыху ироскоши. Вокруг - земли, цена которых ничего незначит: войти вэлиту только сденьгами нельзя, требуются престиж ипризнание, ато идругое передается понаследству или выделяется как привилегия. Амбиции пропитывают иотравляют чистейший воздух этих мест. Природа становится лишь их обрамлением - каскадные озера, реликтовый лес, живописные холмы. Все это входит всостав богатейших имений или объявлено охраняемым лесным ведомством страны.
        Донашествия хозяев имений иих гостей - почти месяц. Как раз трава встанет вполный рост, ночи сделаются теплыми идаже душными. Апока поутрам пальто более чем уместно. Как ипуховый платок. Я поправила свой, глубоко вздохнула. Улыбнулась, подставляя лицо рассвету. Внем душа умывается…
        Трудно поверить, что недалече столица, огромный шумный Трежаль спригородами, селами ивыселками, соскладами, речными портами, заводами, подворьями. Каких-то два часа паровозного пыхтения иколесного перестука отделяют «Луговую» отцентрального вокзала нашей столицы. Ноотсюда город кажется миражом.
        Звук летит над лугом, пар рвется внебо… длинный гудок, два коротких. Машинист торопит всех, кому важна «Луговая»: незевайте, мы наместе, остановка длится минуту!
        Внынешнюю весну я часто встречаю поезда. Научилась неметаться вдоль путей, неохать, непотеть. Но - продолжаю щуриться… Хотя встала внужном месте ипочти спокойно слежу, как мелькают колеса, взблескивают стекла окон, течёт маслянисто-блестящая полоса борта, обрываясь провалами сцепок ивозобновляясь.
        Мне нравятся поезда сих беззаботно-перелетной ивтоже время организованной жизнью. Как будто превосходный часовой механизм приводится непружиной, абиением сердца! Все, хватит мечтать, пора вспомнить оделе. Шагаю крельсам, всматриваюсь. Говорят, номера вагонов хорошо читаются. Помне, так можно написать ипокрупнее. Мелькают таблички, мелькают… Ноя твердо усвоила: почтовый прицепной - всегда последний. Уже вижу лихо высунувшегося всем корпусом грузчика. Машу ему, вглядываюсь. Вот ион махнул вответ.
        -Для «Первоцвета»! - ору что есть голоса.
        -Сама чтоль перекидаешь дальше? - ответно шумит он. - Эй, нанялаб кого, а? Тяжелый груз-то.
        -Да-да!
        Отсердца отлегло: приветливый почтовик. Апрошлый меня обругал, ведь я неузнала его, хотя груз получала нераз. Обидно… заминуту многоли объяснишь? Я даже извиниться неуспела. Стояла, как помоями облитая. Ну да ладно. Всякое бывает.
        -Спасибо! - повторяю тише. Извагона уже летят мешки, тюки. - Как вы ловко…
        Почтовик кидает прицельно, без грубости. Вещи укладываются врядок нанасыпи. Уворачиваюсь отпоследнего тюка - он легкий, нообъемный - подбираюсь вплотную квагону иставлю напол корзинку. Вней булочки, морс, ветчина. Я успела усвоить, что почтовые люди живут «сменами», им приходится оставаться ввагоне все время пути отстолицы идоконца отведенного участка. Заступая всмену, почтовики принимают ираскладывают груз, впути следят заего сохранностью… много мороки. Азимой каково? Дверь сдвижная: открой намиг, имороз вломится ввагон безбилетником, нахальным инеодолимым! Ипостоянные переезды, ибессонница. Парень, который выгружает мои тюки имешки, уже полные сутки безвылазно ввагоне. Называется его должность по-правильному сопроводитель.
        -Итебе спасибо! - кричит почтовик, перекрывая гудок паровоза иотвлекая меня отбесполезных мыслей. - Бывай, землеройка!
        Едва расслышала. Состав хрустит сочленениями позвонков-вагонов, вытягивается сЛуговой дальше, резвее… Место здесь презабавное, застаницей начинается рельсовая дуга сподъёмом испуском, поезда набирают ход, выгибаются - иныряют внебо.
        -Значит, уже выгружал для меня, - смущенно сообщаю себе, слушая, как удаляется поезд. - Ну да, этоже он помог всамый первый раз! Точно. Я плела глупости изаикалась, аон неругался, что копуха ипорядков незнаю. Добрый дядька. Хорошо, что корзинка недосталась тому охальнику. Очень хорошо…
        Заговаривать себе зубы полезно. Нежелаю думать огрузе! Итак, недумаючи, знаю, что заспиной громоздится гора выше моего роста. Обернусь, исделается дожути ясно: во-он сколько навалено тюков имешков, ая одна, иодной мне надо… то есть немне, амоему нанимателю изславного ибогатого дома Дюбо.
        Зажмурилась имечтаю, чтобы нашлись добрые воры иумыкнули хоть половину груза! Я неподглядываю. Я икрика поднимать нестану.
        -Да уж. Воры недобрые, они умные! Накой им дерюги ипрочее-разное, вроде краски для опилок? - я вздохнула истрого приказала себе: - Ану, оборачивайся. Хватит мечтать, таких чудес небывает. Воров окрест вовсе неводится, как ислучайных добрых пассажиров… грузчики, ите заведутся через неделю, если непозже.
        Нехочу открывать глаза! Под шторами век залегла особенная утренняя тьма - спокойная илегкая. Она раскрасила звуки испрятала душевную горечь. Если неоткрывать глаза, аповорачиваться наощупь, слушая, как хрустит гравий под башмаками, можно ощутить грань миров - лесного илюдского. Отлюдского пахнет сажей, креозотом ижелезом. Лесной дышит росой, наплывает крепнущими трелями птиц, насыпается шорохом листвы, набегает волнами травянистого ветра…
        Рассвет - мое любимое время. Свежесть хрустальная, ився она пронизана птичьим гомоном. Вуаль тумана кокетливо инеплотно укрывает дальний лес, акковру ближнего луга она крепится иглой вокзального шпиля. Накончике - традиционный для путевых строений знак солнца, крест вкруге. Он уже принял лучи восхода.
        Хорошо рисовать мир сзакрытыми глазами! Недостатки зрения немешают. Вот разлеплю веки, ичто увижу? Уж точно незнак солнца, куда мне смоими глазами! Я разберу разве что пятно: золотистое, совсем размытое. Даже сощурясь…
        -Барышня, невашли будет во-он тот шарабан? - прошелестели мне вухо.
        -Ой! Вот зачем так подкрадываться? - отнеожиданности я подпрыгнула, оступилась… Нонеупала, аудачно осела натюк, мягкий иобъемный. - Напугали.
        -Даже непробовал… пока, - доверительно сообщил тот, кто подкрался. - Ноесли ваш, я поздороваюсь инаймусь вгрузчики. Воплату довезёте доЛуговой. Еслиже неваш, то будьте уж так добры, скажите,чей.
        -Типичный вор, - буркнула я, мельком оглядев незнакомца инадеясь, что он нерасслышит.
        Парень сразу показался опасно похожим навоплощение мечты овнезапной убыли груза. Весь подобранный идерзкий, лет двадцати пяти, хотя понему возраст нечитается. Нонаверняка старше меня. Некрупный, худощавый. Иеще: он человек города. Стоит нарельсе впол-оборота ко мне, нешелохнувшись. Одет втемное, складно понему обмятое. Пострижен так коротко, что намакушке ивозле ушей сажево-черные волосы смешно топорщатся. Кожа отприроды смугловатая: бледному повесне так незагореть. Лицо скуластое, глаза - смотровые щели. Типичный вор. Ну, как я себе представляю воров. Теоретически.
        -Я невор, - парень упруго качнулся смысков напятки иповернулся лицом ко мне, ловко балансируя нарельсе. - Вот так приветствие! Милейшая барышня повиду, атакая колючая вобращении.
        -Кто еще колючий! Если уменя нет шарабана, так издороваться сомной нестоит,да?
        Парень пристально изучил груз уменя заспиной. Демонстративно пошевелил губами, вродебы пересчитывая тюки имешки. Прищурился еще нахальнее.
        -Брать сдевчонки деньги неинтересно, дешево выйдет. Задаром перекидывать такую гору - глупо. Умнее нездороваться. Но, если есть общий интерес, дело другое.
        -Правильно, нездоровайтесь, - согласилась я. - Ито: брать ненадежного попутчика иехать сним два часа лесом - глупо. Анебрать невежливо.
        -Значит, шарабан ваш, - я давно заметила, что унекоторых слух устроен по-особенному. Вречи собеседника они разбирают лишь то, что важно им. - Приветствую, милая барышня. Звать меня можно эээ… Яковом. Вещи перекидаю быстро ибережно, даже небеспокойтесь.
        Он кивнул, как орешенном, шагнул срельса исразу поддел самый крупный тюк, качнул, примеряясь… отпустил. Выпрямился, хозяйски изучил шарабан, спуск кнему свысоченной насыпи.
        -Аесли мне совсем ненужен попутчик? - возмутилась я для порядка, без прежнего отчаяния глядя напроклятущие мешки, такие многочисленные ивесомые, что спорить нетсил.
        -Мне-то нужен!
        Яков отпихнул легкие тюки, рывком поднял инавалил наспину два тяжелых мешка, устроив их боком. Я молча пронаблюдала ивпечатлилась. Недумала, что такие мешки можно таскать подва. Громадные мужики-грузчики наподворье Дюбо носят поодному, аюркий Яков вихрем слетел понасыпи, сгрузил тяжесть ушарабана, побежал вверх посклону… ивсе это - продолжая трепать языком, словно ему ничуть нетяжело. Тон неизменился, одышкинет.
        -Несерчайте, барышня. Я невор, аналетчик. Или мы делим шарабан, или я угоняю его. Вот ивесь ваш выбор.
        Да уж… выбор! Вмире полно везучих людей. Такие катаются настанцию сприказчиком. Они глазасты ивмиг запоминают приметы шельмецов, чтобы изобличить их перед правосудием. Увезучих толпы друзей исонмы поклонников. Им налетчики нестрашны. Аспросит меня чужой приказчик Кир Силыч, куда я дела одолженный наполдня шарабан, что отвечу? «Яков умыкнул, чернявый такой, подва мешка наспину умеет закинуть исними бегом бежать».
        Кстати, Яков уже тащит новую пару мешков. Ох иторопыга-налетчик! Совсем недал времени наразмышления. Пора закричать «караул!»… или смириться. Итак? Надуше спокойно, ничего её, неудобно-хрупкую мою душу, нецарапает. Утро светлое, дышится… Ха, кому вообще нужен старый шарабан, икак далеко нанем уедешь? Авон ипричина любезности самозваного попутчика, кренится вгравийной яме меж путей: здоровенный чемодан коричневой кожи. Потрепанный, аесли приглядеться… Я перешагнула один рельс, затем второй. Нагнулась, пощупала обмотанную веревкой ручку чемодана - починена кое-как, наспех.
        -Поведешь настанцию, переписывать документы? Там должен дежурить хоть кто, - толи посоветовал, толи подначил Яков, снова неожиданно оказавшийся рядом. Я охнула. Он подмигнул: - Милые барышни так иделают. Милым барышням полагается неошарабане переживать, собираясь впуть черезлес.
        -Атолку? Узлодеев документы всегда впорядке, - отмахнулась я. - Тут или верить наслово, или бежать без оглядки. Вот что я решила: вы, Яков, странный. Что-то ввас нетак… номне оно без вреда. Ктомуже бегаю я хуже вас, точно.
        Парень хмыкнул иповолок чемодан, заодно прихватил ипоследний тяжелый мешок. Я тоже поучаствовала впогрузке: обняла объемистый, нолегкий тюк ипотащила снасыпи. Или это тюк потянул меня? Мы боролись, вслепую катились, сползали… Дошарабана недобрались: новоявленный попутчик метался бешеной белкой, снова иснова мелькал мимо - вверх посклону, вниз, вверх, вниз… Ушарабана он поймал нас стюком, прокрутил вроде как втанце - иразлучил, чему я была несказанно рада.
        Едва тюк перестал застить весь вид, сделалось заметно, что погрузка завершена. Яков засуетился вшарабане, последний раз поправил вещи. Перелез завал тюков идобрался допередней скамьи. Добыл изкармана мятый, ночистый платок, махнул им туда-сюда подеревяшке. Спрыгнул, откинул подножку инарочито вежливо подал мне руку.
        -Прошу, незнакомка.
        -Юна, - я окончательно смирилась спопутчиком. - Просите вы, конечноже, отдать вам место кучера? Несмейте стегать Снежка. Он старенький. Рысью ходит, когда пожелает. Такой унас сним уговор.
        -Значит, Юна. Раз имя малое, буду звать наты, - решил Яков, разбирая поводья иотпуская тормоз шарабана. - Хм… Полное моглобы быть Миюна наюжный лад, нокожа светлая иволосы каштановые, юга незамечается. Иглаза увас, барышня, серые, ничуть неюжные. Значит,или…
        -Юлиана.
        -Разобрались. Слушай, ачто делает вглуши барышня, которая должна или учиться вколледже, или только что окончить его? Ноэкзамены еще продолжаются, так я слышал. Тебебы самое то прибыть дней через десять, вокружении писклявых подружек, всопровождении десятиюродных тетушек ипрочей чопорной камарильи. Ссумочкой назапястье инепременно сзонтиком. Таким… бестолковым, сплошь издырчатых кружев.
        -Знаешь что, налетчик Яков, - я слегка разозлилась, - изтебя самого грузчик, как изволка овчар. Что забыл вЛуговой? Ты нехозяин усадьбы, негость, неприказчик. Порукам судя, итем более поречи, негрузчик тоже. Сыскные люди глупостями вроде загрузки чужих шарабанов незанимаются. Аналетчики неищут попутчиков, которые запомнят их приметы.
        -Да так, - он пожал плечами, наблюдая, как Снежок самостоятельно, при провисшем поводе, разворачивает шарабан. - Людей тут набирают всезон, ивсё пришлых. Я очень даже гожусь. Могу готовить иесть, сторожить иворовать… - Он растер ладонью макушку ипосерьёзнел. - Слух был, если приехать пораньше, можно устроиться без рекомендаций, потому что дней задесять ктебе присмотрятся.
        Мы помолчали. Очем думал Яков, незнаю. Сама я старалась прикусить язык иненаобещать сгоряча всякого-разного. Я ведь могу рекомендовать. Инажалость меня пробить легко. Чемодан ремонта просит, спогрузкой Яков помог, ивообще неплохой изнего попутчик.
        Холодок вплелся впорыв ветра. Я поежилась ипожалела, что ненакинула шаль поверх пальто, ограничившись пуховым платком-паутинкой. Хотя - нехолодно. Тут иное: изменение накопилось внедрах леса, вночной тени, которую самый яркий день растворяет медленно, как весна - старый снег. Может, я выдумщица? То есть я точно такая, ноиногда странное делается дотого внятным, ия немогу игнорировать его, списывать навоображение.
        Прямо сейчас мой день глубоко затенился. Это слово я сама выбрала, чтобы обозначить ощущение, которое угнетает душу. Поопыту знаю: теперь маета станет преследовать меня весь день. Она будет упрямо скручивать нервы внитку, наматывать их слой заслоем. И, если кночи неуймется, бессонница изклубка свежих сомнений понавяжет таких кружев…
        -Хочешь, куртку отдам? - по-своему понял глазастый Яков.
        -Обойдусь. Утебя правда документы впорядке? Я ктому, что можем встретить проверку. А, неважно. Давай поговорим очем-то обычном, - нарочито бодро предложила я, хотя сама неверила всказанное. Ноговорила быстро, сбивчиво. - Что я делаю вЛуговой? Тоже зарабатываю денежку. Так сложилось, распорядительница колледжа, она второй человек после директрисы, отрядила меня три года назад украшать зал под званый обед. Я была ученица, мне незаплатили, ноисменя заучебу невзяли, так идотянула довыпуска вту весну. Я рисовала эскизы, совсеми их обсуждала, апосле заказывала ткани, цветы, вазы. Сошло удачно, именя передали другому нанимателю. Я оформила цветники исад вкофейне уЛебяжьей заводи. Оттуда меня перекупил приказчик навесь следующий сезон, ноуже вресторан «Муар». Ипошло-поехало. Суетно, ноинтересно. Опятьже доход… Вэту весну трудный заказчик нашелся намою больную голову. Богатый дядя начитался сказочек. Вынь да положь ему посреди лета весенний день!
        -Ты кричала про первоцвет, - кивнул Яков, ия заподозрила, что прибыл он впочтовом вагоне, договорившись заденежку или как-то еще. - Это нецветок, аработа?
        -Да. Целое здание свнутренним двором отдано под фальшивую весну. Вподвалах безумные запасы льда. Наниматель желает увидеть вибрирующий свет инежность оттенков, как накартине Дэйни. Я подбираю цветы ицвета, размечаю дорожки, расставляю скамейки… Затем приезжает тот, кто принимает работу, пьет кофе вбеседке. Или что он делает? Незнаю, невидела. Нопосле мне говорят: всё неплохо… иуказывают иную картину-образец. Послухам, вколлекции этого богатея три работы Дэйни свесенними пейзажами. Надеюсь, именно так. Четвертой переделки нам незавершить. Нет времени, нет цветов… даже льда маловато.
        -Сволочь? - Яков задумчиво приподнял бровь.
        -Унего очень много денег. Слишком. Аденьги… - я пощупала воздух, будто внем могла найтись банкнота. - Деньги штука тяжелая.
        -Да ну, - Яков рассмеялся иотмахнулся. - Помне так деньги ничего невесят, пока они сами посебе иты нелезешь поднять их. Я инелезу. Нознаю тех, кто надорвался итех, кто умеет легко их подбрасывать. Авот ты, барышня, неденежный человек, другая порода. Счегож тебя задевают деньги? Давай, говори, раз немолчится.
        -Ну… если начать издали… люди нелогичны. Сперва мы решили, что имеем право навесь мир. Затем условились, что наша жизнь священна, ажизни иных созданий можно отнимать, - забормотала я, путаясь вмыслях иудивляясь тому, что налетчик Яков умеет слушать… даже надуше теплеет! - Еще доденег люди принялись азартно убивать своих священных сородичей. После - хуже, ижизнь, исмерть стали оценить вденьгах. Взять хоть веру вЕдиного. Вкаждой притче - одуше, отом, что надо укреплять стержень духа. Мол, напрочный стержень судьба намотается ровно, как нитка наверетено.
        -Проповедь, - Яков нарочито широко зевнул иподмигнул: - Дальше.
        -Ачто дальше? Даже после проповеди подносик похраму пускают. Ивпритчах отхрама что ни абзац - деньги, власть иподлость.
        -Проще никак? - Яков покривился: - Мне деньги безразличны. Нужны - добуду. Ненужны - выброшу. Помиру гулять надо налегке.
        -Уменя всегда сложности наровном месте, такая дурная голова. Ия все равно буду болтать. Мне сейчас надо. Так… Ага, вот я кчему вела: душа иденьги - как вода имасло. Несмешиваются. Аесли смешиваются, то деньги вытесняют душу. Взять хоть совесть. Её можно продать, нонельзя купить: пропадает. Таже беда стактом. Мой наниматель совершенно бестактный: способность понять, как ты достал всех, давно растворилась вденьгах. Я боюсь денег. И, кажется, никогда непойму, зачем люди устроили все дожути нелепо. Ну - что деньги иесть ценность. Они, анедуша исовесть. Грустно. Вденьгах растворяется все главное.
        Я вздрогнула, растерла мерзнущие ладони, сжала взамок: где-то безмерно далеко треснул ледяной монолит! Волосяная, тончайшая тень окончательно отделила беззаботное утро отсерого дня. Я кое-как расцепила замок пальцев, подняла тяжеленную руку иглянула против солнца из-под ладони. Вобычном мире ничего инеизменилось… нодля моей души свет стал смурной. Что занапасть? Вэту весну меня гнетёт злее обычного, неврадость даже Луговая сеё прелестной природой.
        Яков проследил направление моего взгляда инедоуменно хмыкнул, когда над лесом закружила стая - выше, гуще… Что заптицы, нескажу. Нерассмотретьмне.
        -Слух утебя! Я неразобрал, - удивился Яков. - Разве охота теперь непод запретом?
        -Никто нестрелял, это… другое, - буркнула я. - Дай куртку. Везучий ты. Встретилбы меня теперь, зря просилсябы впопутчики. Когда день втени, я боюсь всего. Забиласьбы вугол вокзала исидела, дрожала.
        -Да ну, - вяло удивился Яков, продолжая рассматривать воронку птичьей стаи, которая все шире раскручивалась над лесом. Необорачиваясь, снял иотдал куртку, встал врост. - Ничего себе переполох! Чайки, горлицы, крупные голуби… имелочь суетится низом, всякие синицы-малиновки… Что их, таких разных, сбило вкучу? О, утки. Надоже, я слышал, тут разводят черных лебедей, нонеповерил. Вон иони.
        Яков говорил иговорил… я была благодарна ему. Когда рядом человек, тень отодвигается. Она незлая, просто чужая. Своей инакостью тень итяжела. Тень… я неведаю, естьли она внастоящем мире. Может, только ввоображении? Такую тень, готова поспорить, хоть раз ощущал каждый. Инежелал заметить! Обдаст человека холодком, - он поёжится, буркнет матное словцо иотвернется. Пить начнет или вовсе, завещание вдруг составит, хотя молод издоров. Увнезапной смены поведения нет внятной причины, нотень падает вдушу, итам делается… зябко. Вобычном мире похожее напряжение копится перед грозой. Нить незаметно натягивается, чтобы вмиг разрыва хрустнуть молнией - сделаться явной!
        Одни люди назвалибы мою «тень» предчувствием, другие - маятой, меланхолией. Каждому удобно свое пояснение, позволяющее отгородиться отстранного. Увсех получается отгородиться. Только я несправляюсь.
        -Хм… совесть можно продать, нонельзя купить. Юна, мысли утебя - крючком через петлю тянутые. Ноэта вывязалась складно.
        Яков устал пялиться наптиц, сел. Растер макушку, истало понятно, что такова его привычка. Может, прежде он ходил бритым наголо? Или болел иоблысел? Что застранные идеи меня донимают.
        -Кое-кто сказал мне похожие слова, давно. Знаешь, вот он понимал деньги! Тебе вкопилку мыслей подарочек изего мыслей вслух: деньги принадлежат царству земному, они - самое смертное, что есть наземле. Так он объяснял отличие денег отдуши. Душа многомерна ибессмертна, аденьги… они все здесь. При жизни сильны, апосле смерти их сила исчерпывается.
        -Занятно, - я удивилась, что уналётчика есть такие знакомые. - Аеще расскажи.
        -Нет уж. Я мешки грузил, аты грузи мысли, - уперся Яков. - Вот жИвы: те самые, которых подеревням кличут живками, ато излее - косоглазыми шептухами. Вних вред или польза? Натакой вопрос нет прямого ответа. Самое то - твои кружева изслов ивздохов.
        Снежок фыркнул, подобрался иувереннее влег вхомут. Ускорил шаг, довел темп движения досредней рыси… Он любит лесную дорогу, аеще знает, что после пробежки я дам передышку набольшой поляне. Итравы нарежу впрок, иветок еловых.
        Шарабан вкатился вкружевную тень опушки. Отсюда иглазастому Якову нерассмотреть стаю птиц. Я незавидую его зрению, хотя, чего уж… да, я желалабы научиться различать детали ясно, издали. Пожалуй, остроглазых недонимают рассуждения отенях: кто хуже видит, тот идомысливает.
        Лес хорош влюбое время года, нопреддверие лета для меня особенное. Кажется, мы смиром одного возраста: мне девятнадцать, мое лето впереди. Да, было трудно пробиться иподрасти, было холодно итемно, нозима - впрошлом. Никто неподъел корни, неиссушил почки, неободрал кору. Лес ия - мы проснулись, раскрыли ладони листьев иподставили солнышку. Нет наюной листве ни крохи пыли, ни пятнышка парши. Зелень уже играет оттенками радости, атень под деревьями еще прозрачна. Летом она загустеет. Зрелость делает людей мудрее, деревья мощнее - ноясность первой улыбки невозвратна, как детская чистота души.
        Лес купается врассвете, воздух весь розовый! Даже мой смурной день посветлел. Оглядываюсь, пробую выпрямить спину. Трава уже высокая, ноцветы вней хорошо видны - синие, звенящие. Синь - улыбка весны. Лето щедро рассыплет полугам крапины многоцветья, апосле отдаст предпочтение желтому, маскируя признаки увядания…
        -Давным-давно, еще уопушки, - шепнул вухо Яков, - я задал вопрос. Юна, куда ты нырнула? Слишком глубоко. Выбирайся. Я сделаю вид, что несоскучился ждать ответа иповторю: мне интересно твое мнение оживках.
        -А? Что? Да… То есть живки, - забормотала я, очнувшись. - Живки… они, как я понимаю, встревают через обстоятельства вочто-то главное для людей. Если ты непросто так упомянул деньги ибренный мир… то, намой взгляд, власть жив сродни денежной, она вся тут, инеимеет силы поту сторону смерти. Мне так видится.
        Договорив, я спрятала вздох огорчения… сталбы этот Яков слушать омолодой листве ицветах синее неба? Что запривычка уналетчика - помыкать людьми, выбирать тему беседы, настаивать насвоем? Или он отчасти прав, это я молчу невпопад иневежливо игнорируюего?
        -Еще, - капризно велел Яков. - Что это закружево изслов? Куцее какое-то.Фи.
        -Само слово «жива» намекает напользу исвет. Ну, раз созвучно сжизнью. Храм их непорицает, власти незапрещают. Куцее уменя рассуждение? Так понятно, почему: якживкам ни разу неходила. Понятия неимею, вчем состоит их дар. Нодаже так уверена: сих даром - как сденьгами исовестью. Лезть вглавное нельзя, тем более глупым… бабам, - я примолкла, аЯков хихикнул. - Да, как сденьгами: когда жадно хапаешь что-то понятное, растворяется что-то неощутимое. Хотя есть настоящие живы. Я точно знаю. Я даже знакома содной. Она особенная ивдушу нелезет, деликатная очень.
        -Угу, - вродебы согласился Яков, осматриваясь. - Ненравится мне тутошняя тишина. Влесу нешалят недоноски?
        -Что им, жить надоело? Десять дней, как жандармский кавалерийский полк прибыл. Невесь, конечно, только начальство икрасавчики, которые изслужбы знают лишь парад. Сыскные люди тоже копятся, хотя их невидно. Атишина… яже говорила, нас могут остановить. Есть тут один…
        -Жизнь икошелек! - потребовали изгустого орешника гнусаво иничуть нестрашно.
        Яков подобрался изачем-то опустил руку наколено, апосле взялся поправлять брючину ниже, досамого сапога.
        -Готовь документы, - я уняла подозрительность попутчика идобавила быстро итихо: - Господин Мерголь здесь вроде городового. Его прозвище Мергель, он исам себя так зовет. Потому что имеет дар присутствовать всюду, без него никакой урожай неснять, понимаешь? Почину вроде никто, аподелу шишка-шишка! Похарактеру то кремень, то известка: неразобрать. Сним иприказчики богатейших имений нессорятся. Зато полоумная Дуська, что пирожками торгует, посылает его далеко ибезнаказанно.
        -Юлька, дура девка, опять нагребла сор втелегу? - уточнил первый навсю Луговую любитель засад. Он успел отряхнуть штаны икуртку, выломал ветку идвинулся кнам, помахивая этой самой веткой очень двусмысленно. Толи мы комары, толи отнас попахивает… - Тебя, чтоль, обобрать? Больше некого, ага. Атебе надобно, да-а… Как эту дрянь зовут? Лиану помоечную, сзадворок дома Кряжевых.
        -И-чу.
        -Ичу, неичу… Юлька, ты где страх потеряла, ась? Мои люди что, наняты твою почту таскать? Имже ж мзду суют забесову ичу, чтоб ее… - Мергель подмигнул игромко шепнул: - Продай уже. Выгоду пополам: мне деньги, тебе облегченьице.
        -Нельзя, ее погубят.
        -Тогда мне отдай. Вдар,ась?
        -Увас оранжереи нет, садовника нет, ивообще…
        -Вот тут замри. Обижусь, - предупредил Мергель ирезко отвернулся, щурясь ипринюхиваясь, словно отЯкова нехорошо пахло. - Ичи инаньской тебе мало, новую помойку обобрала. Экий… фрукт гнилой. Нарожу евонную глянь, ага? Сиделец дальний, иль охотничек оттудошныйже. Все одно, ножей при ём две штуки самое малое. Аты мне чё обещала? Герань махорчатую пурпурного тону. Чикнет он ножиком тебя, абез герани кому страдать, ась? Нет, Юлька, покудова герань несдашь, изволь жить вздравии.
        -Негерань это, аинаньской древовидный пион, - поправила я. - Кстати, стойже помойки, вот! Он уже пошел напоправку, можно пересаживать намолодой луне. Оранжерею вы строите, все как оговорено?
        -Ато, - бодро соврал Мергель. Поморщился, очень небрежно наблюдая, как Яков прыгает изшарабана, кланяется ипротягивает бумаги. Еще более небрежно Мергель пошуршал листками, неразворачивая их икривя тонкие губы под червячными усами. - Да-а, несезон для урожаю. Вот приказчики поедут, уж я неупущу… Юлька, ты хоть додумалась бумаги ввокзал снести наперепись? Нетже.Ась?
        -Нуя…
        -Мутный хорёк, - выцедил сквозь зубы Мергель, оттянул ворот нашее Якова изачем-то осмотрел кожу. Сунув бумаги Якова емуже запазуху, исразу отпихнул моего попутчика, мазнув ладонью полицу. - Чтоб сей день заселился изаписался вжандармерии, хорёк. Изапись ту обновлять понедельно. Понялли?
        -Да, господин, - Яков деревянно поклонился.
        -Бедовый ты, я породу чую… Юльку благодари, что впопутчики взяла, иначе гналбы вшею или тут пристрелил для покою своей душеньки. Нозадохлому пиёну без Юлькиных забот конец. Ага, ась… Юлька, он как, мировой кряхтун?
        -Он злодей, иочень дельный, - мне стало весело. Яков получил-таки рекомендацию, причем задаром.
        -Ага. Угу, - Мергель взбодрился. - Подари лиану, отпущу хорька. Ты жалостливая, всю гниль жалеешь.
        -Я подумаю.
        -Тогда ладно, езжай. Укажи ему мою хибарку. Недельку побатрачит, ито польза. Юлька, - Мергель, худой ирослый, подкрался, сломался пополам, перегнулся через борт шарабана изашептал намеренно громко, буравя меня мелкими глазками: - Какую бомбу спроворил Дюбо, ась? Говори, покуда спрошено без задору.
        -Кафе «Первоцвет», выже знаете. Вих садовом доме, иособенно водворике, будет вуказанные дни все так, словно весна только народилась. Звонкая капель, снег натерке натёртый, ипосреди - цветущая пролеска. Двадцать видов сортовых иеще пять лесных, все оттенки подобраны ипроверены. Уже бутоны набирают.
        -Юлька, муть про пролеску непонял, нотакуюж всади теще вдворик. Именины уней. Акакова моя теща, тебе ведомо,ась?
        -Пролеска, или первоцвет, без холода чахнет, - приметив, как Мергель зло хмурится, я быстро добавила: - Номогу сделать композицию нанастиле следяным основанием, чтобы продержалась дней пять. Втени, под навесом.
        -Во-во, сбацай. Я уж отплачу. Смекаешь,ась?
        -Добрый вы, заботливый, - потупилась я, твердо зная, что деньгами неполучу ни копеечки. Впрочем, как обычно.
        -Ага, - теряя интерес, буркнул Мергель. - Езжай, ноберегися: шныряют тут разные. Слух был, какбы невыползок. Водела, допервойже грозы…
        Глубокомысленно вытаращив глаза ипошевелив усами, наглейший вмире человек-таракан отцепился отшарабана иубрался взасаду. Яков мигом оказался наскамье, подхватил поводья. Снежок зашагал, поводя боками ивздыхая протяжно, жалобно. Толи чуял чужих, толи был вогорчении. Недаст чужак-возница отдохнуть налюбимой поляне.
        Яков отстраненно молчал. Я подождала, иеще подождала… Осторожно похлопала ладонью покулаку снамертво зажатыми поводьями. Удивилась: руки аж каменные, дотого жесткие. Совсем сухие - кожа, кости ижилы. Необычно.
        -Эй, ты разозлился?
        -Нет.
        -Ладно, поверю, - вдруг разозлилась я сама. Вздохнула, стравливая раздражение, идобавила: - Мергель повесне вроде таракана, навсякой кухне хозяин, пока кухарка свет незапалит. Кусачий разносчик бацилл дурного настроения. Уж как он изводил меня спионами! Проверки впансионы, где я жила, слал трижды внеделю ичаще, меня выселяли… Я стала хуже прокаженной! Это продолжалось, пока я несмирилась сего неистребимостью. Запросы его сплошь дурные, вычурные ибез оплаты. Нознаешь… он незлодей. Он даже вчем-то милый, если вглядеться.
        -Милый таракан? Ну-ну, - выдавил Яков. Прикрыл глаза ипомолчал. - Кока. Ненавижу служивых, крепко подсевших намодную дрянь. Ты незнаешь, что такое дрянь, пыль, кока? А, девочка изпансиона? Незнаешь иненадо.
        -Яков ненатаракана зол. Просто он человек города, - сказала я себе вслух. - Люди города безвылазно живут втени. Вчерной, резкой тени большой несправедливости. Они неумеют прощать. Иони мало радуются.
        -Да уж, есть такое дело. Снекоторых пор я живу втени, - усмехнулся Яков.
        -Может статься, ты надежный друг, новсеже неуметь прощать - трудно. Ибольно. Тыбы как-то… ослабил поводья,а?
        -Кружевные бабские сопли. Прощение плодит ублюдков, верующих вбезнаказанность. Прощать - значит, потворствовать злу, - сообщил Яков. Идобавил мягче: - Он такого типа урод, что принимает дурь дозари. Неустраивай сним дел поутрам. Он вэто время явь отбреда неотделяет. Убьет инезаметит дополудня, апосле прикопает… под пиёном. Так-то.
        -Яков, ты вообще кто такой? - задумалась я. - Негрузчик. Невор,не…
        Яков резковато склонил голову, повернул лицо иглянул снизу-сбоку. Мне показалось, что когда-то унего была челка. Привычка годиласьбы для челки, падающей наглаза, нащеку. Еще мне стало вдруг холодно. Намелкие черные глазки бросить челку… ивзглянуть сквозь нее нерешишься, иответного взгляда непоймаешь.
        -Пианист я, - добил меня Яков… вотже человек-загадка! Помолчал, выждал, покуда я перестану кашлять, ипринялся жаловаться сохотой, похожей наиздевку: - Для большой сцены нет связей, да испособности средненькие. Для кабака характер негодный. Оч-чень завидую скрипачам итрубачам. Выступай хоть наулице. Ая невольник, продаюсь внайм, едва увижу толковый рояль. Однажды заметил, как везли погороду «Стентон» ореховой серии, их всего десять штук вмире, номерные. О-о, я побежал следом, я орал вголос, чтобы наняли внастройщики. Н-да… как вспомню, ребра болят. Ноорехового я пристроил вхороший дом. Инетолько его. Н-да, зря разболтался. Сменим тему. Как ты относишься квыползкам? Очень интересно обэтом послушать. Плети попушистее, нето вернусь корешнику. Мне вдруг захотелось сплющить таракана. Хрясь! Ивсе дела.
        -Ты что, убил кого-то? - ужаснулась я. - Или ты всеже трепло, а? Лучшебы ты был трепло. Мне страшно.
        -Ну, малость трепло, - Яков покосился наменя иснисходительно добавил, ведь я была совсем зеленая: - Выдохни. Неубил, ноотметелил. Вот только нетого человека, нетам, где следовало… ивсе прочее тоже вышло криво.
        Я попыталась смириться снепостижимой мужской логикой, вкоторой проблема допустимости избиения сводится квыбору объекта, места ивремени. Попыталась, но… стало тошно. Бить людей? Вот так запросто бить живых людей? Идаже, полагаю, незнакомых!
        -Выползки, - Яков запрокинул голову иглянул внебо, как будто отсюда мог увидеть птиц, кружащих высоко идалеко. - Охотно послушаю оних.
        -А, ну тут вовсе особый случай, - я попыталась отмахнуться… глянула наЯкова ибуквально обрезалась обответный взгляд. - Немоего ума дело.Вот.
        -Опять колючки дыбом, - мирно предположил Яков, даже добавил улыбку. - Да ладно тебе. Честно слово, я неналетчик… уже давно.
        Лучшебы помолчал. Зачем я разрешила невесть кому грузить мешки, зачем перешла на«ты»? Скакой стати болтала про неразменные ценности исвою подработку? Даже недалекий грузчик понялбы, что я барышня бедная, новыгодная для помощи внайме иполучении рекомендаций. Яков умен, он понял куда больше. Носменил тему, ни очем нестал просить. Иначе я задумаласьбы: насколько случайно он оказался моим попутчиком? Ичемодан без ручки! Нелепая штуковина для тертого странника. Определенно, чемодан имел одно назначение: разжалобить «милую барышню».
        Мысли выкладывались - кирпичик закирпичиком. Раствором для стенки отчуждения делались любые сомнения, совпадения…
        Таких придурошных как я, свет невидывал. Иведь неумнею, что показательно. Раз заразом упрямо наступаю натеже грабли. Запросто знакомлюсь невесть скем, выворачиваю душу. Тяну вдружбу… Апосле самаже ломаю хрупкую привязанность! Иощущаю, как проваливаюсь, захлёбываюсь всомнениях! Причем всё это - молча. Тонкий лед беспричинного доверия ломается, имне некого звать напомощь, это пугает дооторопи. Застрах я себя ненавижу. Еще больше - презираю занеумение набратьсяума.
        Сейчас согнусь изаплачу! Ипричин презирать себя станет слишком много. Их итак - выше крыши! Причин, никому кроме меня незаметных.
        -Юна, тебе нездоровится? - насторожился Яков.
        Зачем он задал вопрос? Теперь станет еще хуже. Аведь я громко думала: молчи! Еслибы он помолчал подольше, ябы отдышалась. Увы, громко я думаю или тихо, всем вокруг безразлично. Мысли шумят только вмоей голове.
        -Знобит, - едва слышно выдавила я, ненавидя себя.
        Мы знакомы отсилы час, ая уже соврала иотгородилась. Когда начинаю разговаривать вот так, мне скаждым словом все труднее вернуть прежний искренний тон. Ипочему он спросил овыползках?
        -Уменя есть плед, - Яков неспрашивал, он распоряжался. Уже открыл чемодан ироется. - Перебирайся, я сдвинул тюки. Сядь, мягкое под спину. Куртку под голову.
        -Снежок любит щипать траву набольшой поляне, - я попробовала выбраться изполыньи отчуждения, осуществовании которой никто кроме меня незнал. - Инадо нарезать веток елки. Молодых.
        -Елки? Незимаже, - Яков поправил плед, так что я оказалась укутана досамого носа. Отткани остро пахло перцем, ия чихнула, завозилась. - Будь здорова! Ладно, нарежу, при условии, что ты закроешь глаза исделаешь вид, что отдыхаешь. Оно тебе впользу.
        Впользу? Да ничуть. Всёже я закрыла глаза. Сразу подумалось: ох, нелюблю быстро переходить на«ты». Люди вроде Якова делают это легко. Для него дистанция вразговоре по-настоящему неменяется отвыбора тона ислов. Роли неменяются. Яков назвался налетчиком иподсел вшарабан, чтобы попасть вЛуговую нечужаком, асвоим человеком, ведь я представлю его любому встречному. Он ссамого начала задумал получить рекомендацию. Ая - про душу, совесть… Обидно. И, он прав, что я засущество, если уменя всё сложно наровном месте, все больно инеловко?
        Он понял иэто… Тем более нестоило ему бесцеремонно спрашивать оживах, овыползках. Впрочем, он незнал, что мой день затенился, что именно поэтой причине я взялась забалтывать душевный непокой иувлеклась. Сразгона почти сказала лишнее. Слова потребовалибы пояснений. Пояснения вынудилибы шире раскрыть душу. Адальше… Откуда Якову знать, что я - устрица? Лежу надне озера жизни, створки открыты, всё впорядке. Хлоп! Это я почуяла неладное. Икак снова вскрыть меня? Ждать, долго итактично! Нолюди поступают проще. Поддевают ножиком живое ирежут, необратимо отделяют пользу для себя - отпрочей шелухи, важной лишь устрице.
        Сижу вкоконе пледа, поджав ноги иплотно обняв коленки. Дрожу, хотя солнышко поднялось, день прогревается, да иодета я почти по-зимнему. Сзакрытыми глазами думаю овыползках тихо-тихо. Да, я мыслю сразной громкостью. Так мне кажется. Обычно то, что я думаю шепотом, вслух невыговариваю ни перед кем. Кто вообще такой Яков? Недавно я готова была выложить тайное ему - то есть почти что первому встречному…
        Еслиб я незарылась вплед, началабы говорить овыползках. Издали: снеопасного иобщеизвестного. Мол, что завопрос, почитай овыползках вгазетах. Еще есть календари, где отмечены годы их активности. Известно, что им важна сырость, что первая гроза - их время. Выползки, если верить в«общеизвестное» - та еще формула бездоказательного обоснования! - происходят неизнашего мира.
        Храм называет выползков, следуя традиции древнейших текстов, «бесь околечная». Поповоду беси всякий служитель имеет догматическое суждение: при ее создании необошлось без нечистого, её проникновение вмир - попущение божье. Наука именует выползков «инфинес», факт их существования подвергает сомнению, хотя заживого обещает солидную награду… алюбого свидетеля проникновения выползка вмир тянет надолгую беседу кврачам идознавателям.
        Газеты ввыползках несомневаются, расписывая вкрасках, багряных ичерных, кошмарные их преступления. Нелюди воруют детей ипогружают вотчаяние целые поселки: слабаки там вешаются, пока упрочих, кто покрепче, трескаются зеркала имолоко впогребах киснет… Поскольку природа ивозможности выползков непонятны, кое-кому они полезны. Впрошлом году близ столицы, если верить «Губернскому вестнику», беси сгрызли двенадцать вёрст телеграфного кабеля. Вот уж прибыль была богобоязненным ремонтникам!..
        Взлобность выползков верят итемные селяне, ипросвещённые горожане. Легко заподозрить жажду крови уполулюдей-получервей - когтистых, зубастых, выглядящих навсех рисунках омерзительно-осклизлыми. Историй оковарстве исиле выползков год отгода меньше нестановится. Вот почему селяне, гонимые суеверным страхом, спешат проверить после весенних гроз глинистые склоны. Иделаю это без всякого приказа властей. Служители храма неотстают, тоже ищут следы натраве икамнях. Ученые составляют карты свидетельств, чтобы уточнить закономерность появлений повремени дня, социальному климату вближних селениях, удаленности отводоемов итак далее. Жандармы, ите принюхиваются кострому, особенному запаху «свежей могилы» - то есть просто взрытой земли.
        Когда мне было пять, вечерами я, как все дети, свистящим шепотом пересказывала приятельницам жуткие истории. Вконце полагалось завизжать «выполз!», резко вытянуть руку ивцепиться кому-то вплечо, алучше вшею. Итогда уж орать хором! Пошумев вволю, я легко засыпала, веря, что служители храма, тайная полиция, белые живы, бравые городовые - все они неустанно спасают мир отпогибели.
        Вшесть лет я утратила фальшивый покой. Где мы жили? Откуда ехали, сколько нас было, кто извзрослых держал меня заруку? Всё увязло втумане забвения… Уцелели лишь обрывки ощущений, звуков. Боль вушах: мы шли отплатформы, паровоз дал гудок, который длился идлился. Грязь наруках, налице: жидкая иклейкая, летит комьями. Увернуться нельзя, я вжата ворущую, тугую толпу. «Хэ!» - резкие выдохи всердцевине толпы, когда мужики опускают ссилой что-то тяжелое… Кошмарный костяной хруст.
        Ивот отчетливое воспоминание: белая длинная лапа, вся вгрязи икрови. Когти, темные состальным блеском, пропахали борозды вземле, выбили искры изкамня, располовинилиего…
        Замгновение дотого, как выползка прикончили, толпа отхлынула, раздалась - ия увидела его голову, совсем человечью. Лицо было сплошь покрыто грязью, сквозь которую вдруг прорезались, распахнулись из-под век, глаза. Светлые - иполные тьмы! Выползок посмотрел наменя. Взгляд был усталый, обреченный… спокойный. Взгляд был - колодец! Он постепенно, углублялся… делался бездонным, полным смертной тьмы!
        Стех пор взгляд выползка - мой ночной кошмар.
        Недавно я была готова выложить Якову даже это. Ябы неостановилась, начав говорить. Ябы сперва шептала, апосле кричала вголос! Потому что день смурной, ихуже - птицы мечутся над лесом… Я видела такуюже стаю, когда убили выползка. Видела, помню иникогда несмогу забыть! Вмиг смерти выползка снеба пала тень, я подняла голову… ирухнула без сознания. Невозможно было перетерпеть, перемочь сводящее сума зрелище хоровода черных птиц всером киселе облаков.
        Корни моей душевной маеты - они ипоныне там, внезабвенном черном дне. Корни несохнут сгодами, арастут… сперва тьма проникала лишь всны, после стала затеняться дневная явь, анедавно добавились ощущения ветра, мороза накоже и - как сегодня - взгляда вспину. Взгляд давит, изливает тень, окутывает ею, как туманом.
        Мнебы полагалось бояться тени - панически… новсе несколько иначе. Воснове нестрах, астыд. Тот день мою душу пронзил именно стыд. Его иглы были, как нити паутинки: незримые ивездесущие. Ябы так исказала Якову: страх можно перемочь, авот стыд - нельзя. Его посильно затоптать вместе ссовестью - или удалить, исправив ошибку. Ноэта ошибка толпы непоправима, увы… Люди втот день утратили всё человеческое. Толпа выла чудовищем, ия ощущала этот вой: ябыла плотно впрессована вмассу людского безумия.
        Выползок все это видел… ипонимал. Вовзгляде небыло ответной ненависти, только боль идосада. Бездушные беси, жаждущие крови, так несмотрят. Ипочему наменя? Наменя одну… Или я выдумала? Мне было шесть, разве могу я помнить? Спроситьбы хоть укого! Ноя молчу тринадцать лет, чтобы непопасть набеседу кврачам, храмовым попечителям душ или еще ккому пострашнее. Ведь непросто так пишут вгазетах озлодеяниях выползков. Кто станет искать их - бесей, без оплаты, неустанно, если сам ненапуган дополусмерти?
        Ивот что я спросилабы уЯкова, онже умный: если выползков ищут все, кто настоящий заказчик поиска? Живые выползки ему нужны - или мертвые?
        -Кгм… барышня-а!
        Я вздрогнула ивернулась вдень сегодняшний. Голос Якова звучал странно: начал фразу энергично, акконцу распевно потянул «я-аа». По-северному, по-селянски. Что запричуда? Пришлось выкопаться изпледа, перебраться напереднюю скамью: содна шарабана Якова небыло видно.
        Оказывается, пока я молча страдала, Снежок добрёл дополяны, был выпряжен иотпущен навыпас. АЯков напялил грибок войлочной серо-бурой шапки, добавил кэтой сельской экзотике безрукавку тогоже бесцветия, источенную молью вхудожественное кружево. Вмаскарадном виде «налётчик» имялся шагах вдесяти отшарабана. Сопел, вытирал нос рукавом. Чемодан верным псом жался кноге.
        -Что забалаган навыезде? - взбодриласья.
        -Ну, я эта… впопутчики, значится, жалаю попроситьси-и, - отвесив поклон, гундосо затянул Яков. - Барышня-а, наработы я иду. Атокмо ноги сбил, да иручка учемодана, извольте глянуть… Беда уменя, барышня-а. Слезно молю, пособите. Звать можна-а, - Яков уставился взенит, словно мог прочесть там ответ. Шумно втянул носом, - А-аа… Яном. Человек я перехожий, тама потружусь, тута пригожусь. Вот так вота-а.
        -Знаешь что, Ян перехожий, позови-ка братца Якова, - посоветовала я, невольно хихикнув. - Он поумнее будет.
        -Дык вы сним навроде вссоре, барышня-а, - скорбно вздохнул новоиспечённый селянин. Уж точно он был неналетчик, да и«пианину» вжизни невыдывал…
        -Позови-позови, - настоялая.
        Войлочная шапка оказалась мигом убрана заспину. Злодей, бессердечно отпихнув верный чемодан, подкрался ближе, наего лице образовался прищур ушлого горожанина.
        -Ачего-то среднего между Яковом иЯном взапасе нет? - быстро уточнила я. - Отвашей двуликости голова кружится, мирные злодеи.
        -Я нехочу, чтобы ты молчала всю дорогу, затем высадила меня иподумала соблегчением, что наконец-то отделалась, - нормальным тоном сказал пианист-налётчик. Облокотился наборт. - Допустим, я чересчур легко схожусь слюдями, ибарышни, если они по-настоящему милые, полагают меня пронырой. Ноя нетак плох, хотя помере сил использую людей. Вот честное слово Яна изуб Якова взаклад: несозла. - Он украдкой глянул назажатую вруке шапку. - Поправочка: зуб сЯна. Сменя только слово.
        -Прав Мергель. Вы развесистые фрукты, - злиться стало невозможно.
        -Ненадо наменя так слезно молчать, - попросил Яков. - Да, я негость, негрузчик иненалетчик. Нопойми мою беду: даже если вкакой-нибудь беседке обнаружится бесхозный рояль… для кого мне сыграть? Другие барышни слушать нестанут. Ая неплохо играю, правда.
        -Н-ну! Отчегож я неслышала ни разу ороялях «Стентон»? Упомянулбы хоть дом Ин Ролье, ведь якобы из-за них иназвание инструмента возникло. Или мастеров систорией вроде «Тоссер иКуфф»…
        -Ореховый «Стентон», знаешьли, несравним ни счем, - Яков возмутился, носразу сник. - Я был честен. Сто лет назад мастер этой маленькой фирмы создал ореховую серию, из-за которой сума сходят ценители. Ноих мало. Роялей. Иони все… а, неважно. Откудаб тебе знать.
        -Ты очень странный налетчик. Носердиться натебя стало сложнее, я тебе верю.
        -Вот! - Яков расплылся вулыбке. - Давай мириться. Сомной легко: нехочешь рассказывать, ненадо. Ума неприложу, чем огорчил. Да, легко схожусь слюдьми, новдушу нелезу. Неубиваю никого просто так, даже бью редко. Ачто делать, если лезут отнимать мои деньги?
        -Зачем коня выпряг?
        -А, это? - он прищурился совсем нахально исообщил полушепотом: - Набьюсь впопутчики, как конюх. Милые барышни врядли умеют запрягать. Ихомут тяжелый.
        -Всеже ты отпетый злодей.
        -Всеже мы опять разговариваем, - хмыкнул отпетый злодей.
        Метнулся зачемоданом, кошкой вспрыгнул вшарабан. Уложил коричневого кожаного монстра налавку, распахнул его пасть исмело сунул руку вщель меж двумя клыками-замками. Добыв жестяную коробку, захлопнул эту пасть состуком. Я успела заметить, что чемодан почти пустой… АЯков тем временем высыпал прямо натемную потертую кожу сало, хлеб, соленыйсыр.
        -Давай отпразднуем мировую, барышня-а! Сальце домашнее, навишневых веточках сам коптил-старалси…
        -Зуб Яна несломай сгоряча. Хотя знаешь… ты, кажется, обычный бродячий кот, - предположила я. Вздохнула изаверила себя: - вроде инебешеный? Эй, погоди, разве можно резать сало накрышке чемодана? Она грязная, аеще она будет поперчена.
        -Можно, - отмахнулся Яков.
        Откуда взялся нож, невидела. Но, странное дело, меня это больше небеспокоило. Яков прав, мы ничем необязаны друг другу. Попутчики - удобная дистанция для общения. Меня всё устраивает, пока он придерживается самимже им придуманных правил игры. Хотя… разве коты придерживаются хоть каких-то правил?
        -Сыр нетрогай, он плесневый, бери сало, я срезал пыльный край, - позаботился обо мне Яков. Вкрадчиво добавил: - Готов спорить, ты жалеешь выползков. Полицу было видно, чуть несболтнула сгоряча, нопоостереглась. Зря, итак понятно, утебя наивный склад души, ты неверишь вбеспросветное злодейство. Я другой. Ноя наблюдал храмовую охоту вблизи. Еще трижды бывал наместе, где селяне давили выползков. Беси безразличны мне. Они чужаки. Ното, вочто люди сперепугу превращают себя… Я спросил овыползках, потому что знал, ты наплетешь занятного. Как одуше, живках иденьгах. Уменя копится огромнейшая куча вопросов, ккоторым требуются твои непрямые ответы. Я готов говорить осамом разном идаже простеньком: городовых, пансионе, жизни встольном граде Трежале изаего пределами. Давай уговоримся: негоден вопрос - скажи «следующий». Я понятливый… когда Яков. Зато Яном я нелюбопытный идушевный.
        Яков вмиг съел сыр, покосился наменя - сыта - изапихнул врот всё оставшееся сало! Его щеки раздулись по-хомячьи. Это тоже была игра, Яков принялся жевать, тем исключив возможность дальнейшей болтовни. Спрыгнул изшарабана инаправился кСнежку, чавкая нарочито звучно. Внем иправда жили два человека, селянин Ян игорожанин Яков. Или, точнее, он был насамом деле кто-то третий, ацветастых парней надевал, как иные надевают одежду. Он позволил мне узнать такое осебе - иэто следовало ценить. Пусть даже он умен иуже понял, что я неболтливая. Все равно - доверился.
        -Трудно быть пианистом вкабаке? - спросила я, пока он впрягал Снежка.
        -М-мм, - Яков торопливо дожевал сало, сзаметным усилием проглотил ивздохнул. Подмигнул мне, отмечая, что разговор продолжается помоей инициативе. - Устроиться просто. Дотянуть наобъедках допервой выплаты еще проще. Настроить инструмент ииграть, нестрадая поповоду звука, невозможно. Получить обещанные хозяином денежки, да еще сберечь чаевые… совсем вообще никак невозможно! - Яков растер скулу, сжал кулак ивнимательно изучил костяшки пальцев. - Ноуменя своя метода. Держу нос поветру иочень быстро бегаю. Юна, неделай такое лицо, разозлюсь! Никто иничто незаставляет меня жить подобным образом. Это сознательное решение.
        Дальше мы ехали мирно, говорили мало, зато молчали без напряжения. Почти. Яков, конечно, заметил это «почти», носделал вид, что глух иглуп. То есть терпеливо ждал, пока устрица Юна приоткроет створки ивыглянет добровольно… Неужели я такая ценная, что меня нельзя вскрывать силой? Настораживающее подозрение.
        Уворот «хибарки» Мергеля Яков прищурился сособенной, уже знакомой мне злостью, изучая выбеленную помесь избы иособняка: оруще-алый узор лепнины под крышей, отделанные перламутром петушино-зеленые резные ставни, толстенные колонны посторонам крыльца.
        -Бездна вкуса, - спридыханием сообщил он, почесал взатылке инехотя убрал шляпу-грибок. - Янубы тут… пондравилося.
        -Вдоме есть пианино, хапнутое укого-то задолги. Пылится ненастроенное, - напрощание я выдала налетчику утешительный приз. - Добро пожаловать врабство, перехожие братья, незнаю сколько вас, новсех зовут на«Я», конечноже.
        -Сразгрузкой тебе помогут? Точно?
        -Разбойная душа, нелезь всвятые.
        -Тогда я пошел, дело-то ясное, потропочке ипрямо вад, - он кивнул иопять несмог отвернуться. - Всеж спасибо, подвезла. Всеж прими совет: несажай кого ни попадя вшарабан, если ехать - лесом. Всеж переписывай документы злодеев. Иглавное: въехав влес, непоказывай, что тебе страшно.Уж…
        -Рина Паисьевна! - заверещала я как можно пронзительнее. - Муж ваш, добрая душа, нанял вам помощника, иведь нацелую неделю!
        Ставни крайнего окна - всего их нафасаде налеплено два десятка - схрустом раздались. Изсумерек поперло насвет белесое тесто: морда, подбородки, плечи… пространство окна оказалось залеплено целиком. Я подобрала вожжи имельком подумала, что выползки инасамых запоминающихся рисунках нетак страшны!
        Шарабан поплыл мимо кованого забора станцующими львами, неотличимыми отоблезлых кошек. Я старалась несмотреть на«хибарку», чтобы ненаблюдать лишний раз её хозяйку, пробкой застрявшую вокне. Вотже подобралась парочка! Тощий, как горелая елка, Мергель - иэта квашня изквашней. Живут душа вдушу: он тащит вдом, она распихивает, трамбует поуглам…
        Обычно я подобного олюдях недумаю. Мергель - он счудью, атолько есть внем что-то занятное, ико мне он относится неплохо. Взять хоть историю спомойкой… то есть сразгромленной повесне оранжереей полузаброшенного особняка Кряжевых. Мергель дал мне охрану инанял работников, иуж я спасла изхолода все, что было можно! Мергель идом, укого-то отнятый задолги, выделил - под временную оранжерею. Хотя все это небескорыстно, яж пришла испорога сообщила, что имеется пион, тот самый. Мечта тараканская…
        Нет, Мергель - он незлодеище, он просто человек иного склада, некак я. Он сродни Якову. Нопостарше, половчее… хотя куда уж ловчее! Да, определенно: затененный день иразговор сЯковом наслоились. Я невольно примеряю прищур налетчика, имир вижу искаженным. Голова побаливает. Мысли перещелкиваются вроде косточек счётов втакт копытам Снежка… пока одна незастревает накрепко: иньесская скальная горка! Повесне, помнится, Мергель углядел такую впарке Кряжевых. Иначалось! Камней натащили всевозможные должники. Можжевельник для пригорка выписал местный судья - ион грешен? Ирисы исеребряный мох приволокла натой неделе «матушка» Мергеля, породившая квашню. Ая-то свою часть хлопот отложила изабыла! Мне ибез Мергеля сего прихотями дел хватало вовсякий день! Ох, пора вспомнить ичто-то сделать. Пора. Но - несегодня.
        Снежок свернул кпоселковому двору имения Дюбо, недожидаясь указаний бестолочи-возницы. Верно, часть груза можно оставить здесь, люди Кира Силыча вмиг освободят шарабан. Им любая вещь семьи Дюбо - нечужая, ахозяйская.
        Непонимаю таких богатеев, как Дюбо или Кряжевы. Они вомногих своих имениях неоказываются ни разу завсю жизнь! Агде бывают, видят отсилы сотую часть владений. Оподсобных «дворах», то есть складах, расположенных впоселке, вдесяти верстах отимения, инезнают, пожалуй. Зачем жить сложно ихлопотно, если все насущное помещается вполупустом чемодане? Единственный плед изтого чемодана можно отдать незнакомой барышне, просто так. Авозьми я плед вимении Дюбо, один изтысячи, - это назовут воровством…
        Пока я молча обсуждала вопросы собственности сама ссобой, Снежок добрел допривычного места разгрузки, встал изадремал. Два крепких мужика распахнули воротину ипринялись перекидывать груз всарай. Они уже знали мои тюки имешки, только иногда уточняли, какие следует перевезти вимение дозаката, акакие можно отправить завтра или натой неделе. Я указала нато немногое, что отвезу сама, ипобежала через двор.
        Зал секретарей - особенное место, которое, полагаю, отличает приказы Дюбо отлюбых иных. Взале свои телеграф идаже телефон - хотя вЛуговой пока лишь две линии итри десятка аппаратов. Еще уДюбо своя служба вестовых. Отношение этой семьи кинформации сродни священному трепету.
        -Сводка погоды, отчеты позапросам нацветы иотделку, - было сказано, неуспела я перешагнуть порог.
        Выделенный для работы потеме «Первоцвета» секретарь заметил меня еще водворе. Как обычно, документы готовы, сложены вкожаную папку, перетянуты лентой.
        -Отчеты порасходам прошлой недели.
        Я отдала такуюже папку инеловко замерла. Каждый раз спина потеет! Воровать неумею, нопытка отчетом для меня - кошмарнейшая. Так икажется, ошиблась или истратила сверх нормы. Хотя есть ихудший грех: купить дешевку. Мне дважды высказывали порицание завыбор товара, который несоответствует статусу дома Дюбо.
        Секретарь, вежливый пожилой человек снеприятной привычкой смотреть сквозь людей, мигом изучил мой отчет. Я размотала ленту, приоткрыла отданную им папку… ипоперхнулась, вчитавшись впогодную сводку. Впереди - пять дней влажной жары! Влюбой издней, может даже завтра, ожидается гроза. Незнаю, кто предсказывает погоду для дома Дюбо. Может, живки? Атолько ошибаются они редко. Беда-беда… только жары мне нехватало!
        -Я заказал дополнительный лед, - сообщил секретарь, захлопнув папку. - Над двором сдвинут стеклянную крышу, она изначально, конструкцией здания, предусмотрена для приемов вплохую погоду. Завтра кполудню работы будут закончены, ивы сможете высаживать цветы. Работников пришлю кэтому сроку, завами отбор годных.
        Мне осталось лишь поклониться иудалиться. После общения свежливым секретарём надуше гадко, итак - каждый раз. Ему люди - шестеренки большого механизма дома Дюбо. Себя он мнит причастным кмогущественному ордену часовщиков, коим хозяин выдал всякие там отвертки-масленки изаодно - право тыкать влюбой винтик, проверять напригодность каждую детальку.
        Тащусь нога заногу. Страдаю. Из-за жары нежнейшие пролески могут увянуть, нераскрыв бутоны… Увы, полученный мною отчет гласит: докупить рассаду невозможно. Её больше нет воранжереях столицы ипригородов. Нет ни закакие деньги, даже для дома Дюбо.
        -Кир Силыч! - как это я, смоим-то зрением, да еще ипридавленная грузом сомнений, углядела нужного человека? - Кир Силыч, можно мне оставить шарабан довечера? Жара надвигается, мнебы подкопать еловых иголоки…
        -Юлиана, душечка, икогдаж вы устанете спрашивать то, что итак явственно? - для порядка возмутился приказчик, который очень ценил внимание ксвоей персоне исвоему праву разрешать изапрещать. - Теперьже укажу, ивыезд закрепится завами доконца месяца. Припишу ко второй конюшне имения,да.
        -Спасибо! Вы самый добрый человек вЛуговой! - отрадости я подпрыгнула ибегом помчалась кшарабану, находу продолжая восхвалять: - Да что там Луговой! Вовсем мире. Спасибо! Ой, спасибочки…
        Какже хорошо! Извсех лошадей имения лишь Снежок меня слушается - снисходительно, ноохотно. Итеперь он - мой, аж досамого конца работ в«Первоцвете»! Я многословно рассказала освоей радости старому коню. Он выслушал, чуть подергивая левым ухом. Икак раз успел добраться водвор главной усадьбы. Встал перед большим садовым сараем - изадремал. Ая наоборот, засуетилась: побежала ксебе вкомнату, впять минут переоделась, помчалась вмалый сарай утеплиц, нагребла ворох мешков иотнесла вшарабан. Вглавном сарае выбрала грабельки, тяпки, накидала полную корзину всякого-разного инструмента, полезного инеочень, зато тяжелого - иочень.Уф.Кое-как доволокла корзину, натужно подняла иперевалила вкузов шарабана. Улыбнулась, растирая спину: везет мне! Больше ненадо выпрашивать выезд каждый раз. Если честно, еловые иголки нужны для заказа Мергеля. Для дела Дюбо тоже, нонесрочно, иеще - поделам Дюбо мне помогут. Нодля Мергеля… ох, неумею я ловчить. Сложности наровном месте выдумываю. Неворую ведь я иголки! Ивремя сегодня есть, ивообще…
        Снежок сонно вздохнул, покосился наменя, встряхнулся ипобрел, куда иследует, при этом ловко игнорируя мои попытки дергать вожжи. Он умный старичок, все дорожки знает инеобижает барышень-неумех… сразу понял, что нам надо клесу. Шагает полевой дорожкой, иногда забредая наобочину, чтобы ущипнуть верхушку сочной кочки. Ая сижу, запрокинув голову, игляжу внебо.
        Неподуше мне прихоть богатея, возжелавшего ранней весны внеурочный час. Время сродни поезду. Унего расписание, илюдям полагается неопаздывать, нероптать. Сейчас поезд мчится настанцию «Лето», обэтом свистят все птахи мира! Небо безумно синее. Повесне цвет таким густым небывает, воттепели хорош голубой, он холодный иясный, - я задумалась, отчего-то облизываясь, - взять хоть облака: нынешние вроде сметаны. Азимние - сливочное масло, авжару понебу разливается парное молоко совзбитыми сливками! Вечерами солнечная клубничина так сладко окунается вчашу горизонта… Нет, ненадо оеде.
        -Почтовику собрала завтрак, асебе-то, - вздохнула я. - Даже Яков расслышал, как бурчал мой живот. Злодей-злодей, анакормил. «Несажай вшарабан чужаков!». Ха. Да кого ни посади, все чужаки.
        Отсказанного должно было стать грустно, но - обошлось. ИЯков тот еще чудак, ижара заспешила после затяжных холодов, идень затенённый… Новпервые сосени небо густо заткано паутиной крылатых промельков: ласточки журчат ищелкают, приманивают жару, обещают согреть весь мир изаодно мою душу.
        Интересно, смурная тень улеглась - или это я отвлеклась, потому что двигаюсь ирадуюсь? Обычно я пережидаю смурные дни, затаившись. Носегодня я непрячусь. Хотя надуше слегка тревожно, амысли мелькают мошками. Зудят… Вот хоть эта: если есть тень инакости, то должно найтись облако, отбрасывающее её. Прежде оно оставалось незамеченным, ведь я нерешалась осмотреться. Носегодня мы движемся дружно: Снежок шагает клесу, шарабан катится заним, я сижу внутри, смурное облако плывет по-над нами… Уразвилки полевых дорожек холод лизнул шею. Я вздрогнула, подхватила вожжи ивыбрала правую дорожку, следуя совету инакости. Сегодня - могу. Весна. Солнечно. Простор вокруг - головокружительный исветлый.
        Близ Луговой расположен пояс неподеленных просторов. Богатеи нежелают соседствовать, сельские покосы для них вроде нейтральной территории. Думаю, исами поля засеваются неради урожая, адля красоты. Сейчас шарабан пересекает обширное пространство, расстеленное отусадеб близ Луговой дососняка нагривке, ивсё оно - пологий, почти невидать уклона, бок большущего холма. Само село находится насередине холма-великана, аСнежок ленивой мошкой ползет кверхней его трети. Вподбрюшье села - опятьже неподеленные земли. Выпасы, именуемые «зеленями». Туда мы непоедем, слишком сырое место. Хвою иторф повесне там неберут.
        Снежок вздохнул иостановился нановой развилке: мы вплотную подобрались клесистому гребню. Вдоль опушки вьется тропка, заросшая травой, новполне удобная для конных повозок. Сосняк покаменной гривке - строевой, опушка украшена кружевом можжевельников, вскладках кучкуется ельник, воды нехватает, ион чахловат. Я мягко потянула правую вожжу.
        Замесяц работы наДюбо я изучила окрестности, выведала места, удобные для добычи хвойных игл. Рядом как раз такое, идорога кнему накатана. Правда, неиз-за иголок: именно отсюда опытные печники берут глину для печей икаминов.
        Вот идобрались. Встаю славки, осматриваю опушку. Близ глиняного раскопа - ни души: толи упечников нет заказов, толи все они запасливые. Хорошо, смогу покраю свежих ям пробраться кместу, которое давно присмотрела. Там слой иголок толстенный.
        -Неналегай нахвою, - посоветовала я Снежку, вынимая удила. - Я спрашивала уКир Силыча, коням иголки невредны, особенно повесне. Ноты уж непереедай. Вон иодуванчики невредны, если понемногу. Идаже полынь, если одну веточку пожевать исплюнуть, ясно?
        Снежок презрительно фыркнул. Прав, я влошадиных кормах незнаю толка. Супряжью кое-как разобралась, ито, если неспешу иневолнуюсь. Главное - хвоща поблизости нет. Ландышей, окоторых Силыч предупреждал особо, тоже невидать.
        -Ну, жуй, только шарабан незагоняй глубоко вкусты, - попросилая.
        Снежок отвернулся идаже нефыркнул вответ. Я пожала плечами, сунула под локоть ворох мешков. Вцепилась вкорзину стяпками-совками… инесмогла поднять! Выбросила все лишнее, отжадности взятое - уменя ведь шарабан, свой! Подняла опустевшую корзину ипонесла, щурясь иприкидывая: откуда начать работу?
        Печники усерднее собак, обученных для норной охоты. Роют ироют глину, год загодом. Создали пещеру, из-за которой местные зовут косогор «подкопом». Толстенные сосновые корни обрамляют верхний свод навысоте втри моих роста. Внутри подкопа можно уместить шарабан сзапряженным конем - вот как он велик. Правее илевее глиняной «жилы» морщатся складки холма, ивсе они - вроде ловушек, доверху набиты отборной сухой хвоей. Надо лишь раскрыть мешок пошире - игрести… Дело само делается, воттак!
        Первый мешок я нагребла именно так, изапросто доволокла дошарабана. Второй показался вдвое тяжелее. Третий… Наполупустой третий я сползла, шмыгая носом. Больно спине, ногам, рукам. Слезы текут, хотя жалеть себя бесполезно, дело неисполнится, боль непройдет. Ноя сижу ивсхлипываю. Гляжу наруки. Опять мозоли намокнут. Ипчелиная мазь кончилась… Яков прав, я городская. Кночи доберусь досвоей комнатки, плотно прикрою дверь, задерну шторки - истану ругать себя. Зачем согласилась напосулы управляющего Дюбо? Сто рублей вмесяц! Безумные деньжищи. Иэто - он намекал недвусмысленно - без учета благодарственных, которые выдаются впоследний день поусмотрению хозяина имогут превышать весь заработок.
        Долго плакать я нестала. День смурной, нотень сегодня вроде солнечного зонтика - полезная ипрозрачная. Сейчас вытру пот, постучу кулаками полодыжке, прогоню судорогу. Ипотащу мешок. Уже встала. Громко пожаловалась миру насвою жадность. Всарае при оранжерее были малые исредние мешки, зачем я схватила эти, самые большие?
        Кряхтя, я перетянула дерюжную горловину узлом…
        Сухой хруст прорезал суету весны, иона повисла лохмотьями оборванных птичьих трелей, задрожала испуганной, внезапной тишиной. Руки мои вмиг ослабли, мешок дернулся изамер.
        Сперва я заверила себя: хрустнула ткань. Я старалась так думать, спасаясь отстраха. Хотя чего бояться-то? Белый день, Снежок ухом неведет, птицы помолчали иснова загомонили.
        Глубоко вдуше я знала: мешок цел. Хруст был - особенный. Итишина: она разверзлась ледяной полыньей посреди солнечного дня. Я учуяла миг, когда вскрылся омут зимы! Намою спину иней лег, вот как все серьезно! Омут сразу затянулся, номои пальцы по-прежнему ледяные. Дрожат… Я тру ладони иупрямо гляжу наних, только наних, лишьбы несмотреть посторонам. Пытаюсь заверить себя: неувижу ничего странного. День как день. Подумаешь, птичья стая, слова Мергеля, вопросы Якова…
        -Ну ты итрусиха, хорошо хоть Яков невидит, - зашептала я, неслыша свой голос. Пульс грохотал вушах. - Полынья, хруст, иней… Вот дуреха! Просто дерево какое-то. Старая ветка. Или Снежок дернул куст итам… что-то.
        Давно проверено: излагая вслух идеи, пусть самые глупые, я паникую чуть меньше. Руки перестали дрожать… почти. Могу разогнуться. Отстраха спина стала ледяная, зато пропал спазм лодыжки. Унялась ломота впояснице. Все, решено: выпрямлюсь исделаю вид, что мне нестрашно. Если усердно делать вид, начинаешь верить. Мне надо поверить. Паниковать напустой опушке - бесполезно. Ну правда, что могло приключиться? Луговая - самое безопасное место встране. Жандармов, осведомителей, прочих глазастых ипронырливых людей сюда летом слетается больше, чем оводов. Снуют иснуют…
        Я глубоко вздохнула иначала поднимать голову.
        Шея дернулась изакаменела! Её заклинило, когда я краем глаза отметила движение. Резкое, близкое. Иснова - звук. Нет, нехруст. Что-то скреблось.
        Длинный плавный выдох. Чтобы переупрямить трусливую шею, стоит зажмуриться. Наощупь повернуться всем телом, иеще… Вот: теперь лицо нацелено всторону звука. Осталось открыть глаза! Быстро, чтобы непередумать. И -раз!
        Отчего-то я внятно, сразу, рассмотрела меж камней белую руку. Апосле, пока задыхалась иикала, взгляд сам посебе старался - сгребал ворох подробностей. Я немогла зажмуриться. Меня заклинило, словно подробности были иглы, ая - мешок для них. Подробности набивались всознание икололи его, ижалили…
        Рука! Она длинная, ссинюшной кожей, иеще она скребется. Вызмеилась, зараза, из-за больших ималых камней - печники откатили всторонку, сложили горкой. Рука появилась изглины закамнями, протиснулась меж крупных валунов ицарапает их… своими когтями.
        Когти! Немогу дышать, только поэтому неору. Молча синею. Смешноли это смотрится состороны? Страшно - ноисмешно тоже. Смех вроде щекотки, помогает очнуться. Прогоняет онемение. Икаю, хихикаю ислышу свой кашель, ничуть непохожий насмех.
        Трещина змеится отверха подкопа идониза! Ай да я, самое крупное рассмотрела лишь теперь. Точно: когда омут зимы схрустом раскрылся внаш мир, возникла трещина. Омут сгинул, звук иссяк, авот след остался… Здоровенный след, совсем настоящий, нето что мои придуманные «облака», «тени», «инакости».
        Щель вслоистой глине косогора веретенообразная, уоснования ивверху узкая, посредине просторная: колодезное кольцо уместится враспор. Нет, я перебираю отстраха. Малый чугунный люк водостока - ито впритык. Основание трещины скрыто закамнями, вее верхний край крепко вцепились сосновые корни. Скрипят ижалуются, ноуже понятно, им хватило сил спасти подкоп отобрушения.
        Впрошлом году тут чуть незасыпало беспечного печника. Смешно звучит… Беспечный-печник. Мне легче дышать оттого, что я знаю: печник выжил. Дело было под осень, погода стояла сырая, иглина поползла пластами. Несколько сосен упало, их пилили… Сейчас полезны подробности. Припоминаю их, пытаясь дышать ровнее. Ябы убежала без оглядки, новот беда: явэтом подкопе, как… вкопанная! Тень - та самая, которая делает дни смурными - держит меня. Тень свита изстрахов, крепко скручена вканат внимания инатянулась отменя - идожуткой руки. Нет: отмоих глаз - кглазам… кего глазам. Значит, придется собраться ссилами ирешиться напрямой взгляд.
        Бледная рука вцепилась вкамень, когти нащупали трещину изаклинились вней. Рывок! Хруст… Сосны заскрипели, нощель всклоне нестала шире.
        Ох уж эта рука. Сине-белая кожа, сталистые когти вместо ногтей. Второй раз вжизни вижу такую. Теперь знаю: детский кошмар помнится мне точно, ни одной внем ошибочной мелочи. Рука выползка - упрямая, она настойчиво вытягивает изнебытия все его тело. Вот поднимается сизый шар черепа. Вижу затылок - слизисто-глянцевый, без единого волоска. Теперь заметны иплечи. Шкура исцарапанная, сплошные ссадины исиняки.
        Лысая башка дергается, желая запрокинуть лицо инесправляясь: вижу, как дрожит шея. Хотя это мощная шея, нечета моей… иона снова дергается, иещераз…
        Тошнота подкатилась кгорлу. Недышу, немогу отвернуться. Смотрю…
        Лицо выползка - сухое, словно кожу натянули сдругой головы, половинного размера. Провалы щек черные. Провалы глаз итого чернее. И - оужас - тот самый взгляд! Безнадежно усталый, безмерно грустный.
        Взгляд выползка проткнул меня… ипришло облегчение, словно я - нарыв, амой страх - гной. Страх утёк, я очнулась, совсхлипом втянула воздух.
        -З-здра! - я толи икнула, толи кашлянула. Слова поперли вроде рвоты, радабы унять, анемогу. - В-вы… Вы поч… му сей-сей… час? Нет дож… Дя. Нет гроз-зы. Сушь!
        Я подавилась, сникла наколени.
        Выползок сусилием выдрал себя изсухой глины поплечи, аможет, ипопояс. Рычать, скалиться икровожадно облизываться он непробовал. Хотя должен был, если верить храму, газетам идетским страшилкам. Снежок тоже вел себя, как тупейшая излошадей мира. Ему полагалось захрипеть, встать надыбы иумчаться. Или хотябы упасть иоколеть вкорчах. Аон, зараза - я так разозлилась, что смогла крутнуть шеей - жрет лопух иухом неведет!
        -Чтож де… делать? - жалобно спросила я уконя. Зажмурилась иповернула голову, иоткрыла глаза, чтобы снова встретить взгляд выползка. - Эй! Ты! Эй… Знаешь, как мне худо? - слова выговаривались все легче ивнятнее. - Так дрожу, аж кожа чешется. Отпусти, я убегу иникому про тебя нерасскажу. Ладно?
        Сине-белая морда вссадинах ипотеках крови принюхалась. Моргнула. Сглотнула. Раскрыла пасть… то есть рот. Между прочим, клыков нет. Еслиб я могла видеть так ясно, как Яков, раньше рассмотрелабы: зубы как зубы.
        -Рядом живка, - шепоток выползка стлался над травой, как поземка. Уменя отзвука вмиг замерзла спина. - Она приведет охоту. Тебя убьют. Беги.
        -Атебя?
        -Меня убивали тридцать восемь раз, привык, - говорливый чужак рывком подался внаш мир из… незнаю, откуда. Издалека. Насей раз он справился. День сделался обычным, ощутимая мне затененность растаяла. Нет: оборвалась резко, водин миг. Словно дверь вотьму захлопнулась.
        Солнышко сделалось жарче, рыжее. Вмире добавилось цвета, вптичьих трелях - сочности. Ветерок сладкий, зеленый отпыльцы… Втакой день нельзя замерзать. Я вздохнула, расслабила плечи. Приняла всем сознанием очевидное: рядом выползок. Весь тут, внашем мире. Я вижу его голову, плечи ичасть спины. Иеще лицо - обычное человечье, только совсем изможденное. Кстати, слизь скожи пропала. Стало легче рассматривать его: непротивно. Сразу заметилось, что выползок повиду неюноша, ноинестарик. Ябы дала ему лет сорок. Разрез глаз, скулы… он похож наместного. Лицо сухое, длинноватое. Такие называют породистыми. Ну, если откормить, отмыть иобеспечить прической.
        -Эй, выглядишь так, будто тебе вовсе паршиво.
        -Уходи. Вделе жива. Значит, большая охота, - он расставил локти иустроился, положив подбородок насплетенные пальцы. Помолчал, отдыхая. Снова заговорил: - Опытная жива. Нет дождя, ноя пробирался, словно меня позвала гроза. Совсем обессилел. Порвал кожу, потерял много крови. Уних собаки. Наверняка. Ая голый иприметный.
        -Да уж, - отпонимания того, скем говорю, снова сделалось жутко. Ноя проглотила вредную мысль вместе скомком слюнявого страха. - Да. Да уж… Да-а.
        -Ты странная. Таких еще невидел, - выползок говорил все более бегло, вречи проявлялись интонации. - Люди убивают или убегают. Непробуют разговаривать. Уходи.
        -Зачем натебя охотятся? - вопрос выговорился запросто. Я что, меньше боюсь?
        -Рабство, ритуал, эликсир или что-то еще, мне пока незнакомое. Эксперимент? - он попытался продвинуться выше накамни, несправился исник. Огляделся, морщась инапрягая шею. - Так. Язык идиалект понятны. Климат, рельеф… Знакомы. ДоТрежаля отсюда рукой подать. Былобы удобно, моги я спастись.
        -Луговая там, - я неопределенно махнула рукой.
        -Знаю. Укажи год, - деловито предложил выползок.
        -Двадцать пятый. То есть…
        -Одежда мало изменилась, век уточнять ненадо, - он усмехнулся очень по-человечьи, досадливо. - Изачем спросил? Насей раз мне лучше умереть. Рабом я был. Больше недамся…им.
        -Ищут последу изапаху? Или живы всюду чуют вас, как изаверяет храм?
        -Уже нечуют. Унас нет особых примет, когда нора закрывается. Вот разве одержимые… нотаких ябы сам учуял. Их нет поблизости. Уже хорошо. Они умеют унюхать свежую кровь. Опаснее псов.
        -Акогти? Порви злодеев, - подсказала я. Видимо, Яков наменя дурно повлиял, ия стала кровожадной.
        Выползок закашлялся. Вытянул руку, перевернул ладонью вверх иснова уронил накамни. Когтей - нет! Я прищурилась, неверя зрению. Шагнула ближе, недоумевая: когтей почти нет! Самую малость их еще видно, ведь я угадываю своеже сознание, ионо старается, дорисовывает. Взгляд ловит блеск, придумывает тень… рука выползка снова шевельнулась. Когтей совсем нестало.
        -Ты зачем влез сюда? Ну, вцелом, вмир, - шалея отсвоего любопытства, неунялась я. - Если вдруг… если вдруг некровожадный.Ты.
        -Аты зачем влезла вжизнь? Все вы, - выползок поморщился. - Как будто натакой вопрос есть ответ. Еслиб знал его, смогбы многое… изменить.
        -Ладно. Ты точно некровожадный?
        -Честное слово, - он фыркнул инамиг растянул рот вподобие улыбки. Нижняя губа треснула… совсем сухая кожа. - Веришь?
        -Верю. Сегодня день такой. Невесть кому верю. Невыспалась, вот иверю невесть вочто. Сутра. Да-а…
        Продолжая бормотать ивздыхать, я огляделась, начетвереньках отползла, перебрала заготовленные под хвою мешки ивыбрала самый новый. Скомкала потуже, толкнула всторону выползка. Ком неполетел инепокатился. Так - немножко сместился ирастопырился грубой тканью вовсе стороны. Кидать я неумею, даже когда руки недрожат иголова работает. Новыползок дотянулся, вцепился вмешок. Растряхнул, вдва движения проделал дыры для рук иголовы. Рубаха издерюги так себе. Новней уютнее, чем голышом. То есть ему - незнаю, авот мне - точно!
        -Тебе холодно?Эээ…
        Я почти собралась вежливо перейти обратно на«вы», ноодумалась. Люблю все усложнять, новедь невремя! Задумаюсь, запутаюсь - инесмогу общаться.
        -Нет. Чувствительность кожи пробудится кночи, нераньше. Запахи стану понимать через час-два. Цветность зрения уже проявляется. Ты права. Странный день. Болтаю без умолку, ивдобавок отом, очем неследует. Ты точно нежива?
        -Смешно звучит. Я живая. Ха: я-жива-я… Ихочу такой остаться.
        -Смешно звучит, верно. Дай еще мешок. Нож есть? Намотаю портянки, чтоли. Хотя… все равно собаки найдут след. Крови много, шкура здорово полопалась.
        -Кожа, - поправилая.
        Он опять фыркнул. Кряхтя, сел накамень. Проследил, как я дрожащими руками перебираю тяпки вкорзинке. Вцепляюсь двумя руками втупой нож… ини туда - ни сюда. Ну какой надо быть дурой, чтобы вручить выползку оружие! Значит, я сегодня полная дура. Пихнула ипротяжно выдохнула это самое - «ду-ура»…
        -Пить хочу, очень, - выползок наметил надрезы, рванул дерюгу. - Непросилбы, будь ты умной. Ты точно неизохоты. Еслиб отвлекала, онибы уже подошли. Остальные.
        Я доковыляла дошарабана инащупала флягу. Поволокла закончик ремня. Раскачала - ион поймал. Непришлось вплотную подходить ипередавать изрук вруки.
        -Меня зовут Юна, атебя Яков, вот, - сообщила я очень решительно. - Именно Яков! Немогу запомнить еще одно имя. Хватит насегодня событий иимен. Аж тошнит. Я неору, хотя мне плохо. Апооралабы… сталоб еще хуже. Нет, врядли. Куда хуже-то?
        -Значит, Яков. Годится, - он напился, голос стал звучным ивнятным. - Есть важный для меня вопрос. Ты видела птиц? Ненормально большую стаю разных пород. Вроде водоворота внебе, широкого имногослойного.
        -Да.
        -Где именно?
        Я задумалась. Стаю я видела сдругого места, излеса поту, нижнюю, сторону отЛуговой, аеще отподворья, сглавной улицы. Указать отсюда итеперь, имея неголову, ачугунок скипящей кашей недоумения… Рука неуверенно ткнула внебо. Поправилась иснова ткнула. Иеще. Бедное истыканное небо. Мне его жаль.
        -Умею заблудиться, ноникак ненаоборот, - виновато сообщилая.
        -Ты указала всторону, анепрямо над головой. Это главное. Значит, что-то уних несладилось. Ищут поручьям, где я могбы спрятать след отсобак. Почему охота ненашла меня? Что-то должно было вмешаться, ночто?
        Яков деловито осмотрел поле, дорогу, опушку. Поморщился иподпер подборок кулаком. Глянул наменя грустно, раздумчиво.
        -Вродебы привык. Ноумирать втридцать девятый раз, если я верно считаю, все равно противно. Я ведь почти справился. Хм… я жалуюсь? Забытое занятие. Интересное.
        -Могу отвезти отсюда… недалеко. - Ляпнула я, ненавидя себя. Ведь никто нетянул заязык! Молчалабы имолчала. Заумнуюбы… хотя нет, поздно.
        -Ничего себе предложение, - лысый Яков прищурился деловито, почти как лохматый Яков, утренний. - Оговорим сумму?
        -Пять рублей. Больше недам. Нет уменя больше! Вот, весь кошелек.
        Он согнулся ихрипло закашлялся. Я решила было, что его вот-вот вырвет. Ноэто был смех. Отпустило Якова быстро. Он рывком встал. Только теперь я смогла заметить, что он обмотал ноги мешковиной. Когда успел? Я упустила. Хотя, если я годна начто-то всмысле наблюдения, то - ворон считать. Только что доменя докатилось понимание: Яков сперва решил, будто я прошу денег, авовсе ненамереваюсь датьих.
        Я почти собралась уточнить, откуда увыползков деньги, если сами они нездешние, имой мир им чужой… Носпросить неудалось. Мысли мотало вголове, как помои введре.
        -Сядь напереднюю скамью, отдыхай отвпечатлений, - посоветовал Яков. - Ты хорошо держишься. Ровно дыши ислушай. Если нас всеже поймают, ты молчи. Долго молчи. После ори вголос, как недавно собиралась. Ори ибеги, отбивайся иопять ори. Когда отпоят водичкой, станут спрашивать, как ты очутилась водной телеге свыползком. Аты тверди, что ничего непомнишь. Незнаю, как правильно называется мой способ попасть вмир. Сам я назвал его норой, ия… сперва выныриваю, азатем продираюсь сюда. Люди, оказавшись возле открытой норы, ведут себя странно. Это знают ивхраме, ивсыске. Тебе поверят, если будешь упорно твердить опотере памяти истрахе. Очень часто втаких случаях люди говорят «помрачение». Запомни, годное слово. Поняла?
        Я уже сидела наскамье. Голова удобно двигалась вверх-вниз. Подборок упирался включицы иснова вздергивался. Взгляд то упирался воглоблю, то взлетал воблака. Аж дотошноты. Нопостепенно отупение рассосалось. Я перестала кивать изаметила, что выползок неумнее меня. Пока я боролась стошнотой, он нагреб доверху иголок вовсе пустые мешки. Как рез теперь уложил вшарабан последний. Тяпки-совки аккуратно прибрал вкорзину. Неймется ему отблагодарить меня, пусть ибез денег. Смешно, аж икаю: совестливый выползок Яков работал заменя, абессовестный налетчик Яков задаром накормил. Иоба грузили мешки. Может, все дело вшарабане? Он - заколдованный! Хорошее объяснение, вдолжной мере идиотическое… Все, икота прошла, я успокоилась. Лысый Яков стал совсем похож начеловека. Суетится полюдски, дельно ипроворно. Проверил удила уСнежка. Забрался вшарабан, помял вожжи.
        -Как природу ни обманывай, она возьмет свое, ислихвой. Думаю, самое большее час нам ехать посуху, - Яков поглядел насолнышко так прямо, что я захотела посоветовать ему беречь глаза. - Тебя дома нехватятся? Порукам судя, ты городская. Поманере речи, еще иобразованная. Нотяпки, мешки… конь. Сплошные нестыковки.
        -Дома? Ха, меня уже три года как нигде нехватятся. - Отчего-то жаловаться лысому чужаку оказалось легко! Утреннему Якову несказалабы ни зачто, аэтому пожалуйста, идаже спродолжением: - Да они отрадости спляшут, если я сгину! Живы-живехоньки, нехмурься. Только я неродня, я - помеха. Дочь первой жены. Она убежала издома ибросила меня совсем крохой. Авторая жена отчима… Вобщем, если коротко, меня отправили подалее, аж запять сотен верст. Мамин дом продали, соседям сказали, что деньги пойдут мне научебу. Нокак я доучивалась, начто живу - вот разве ты спросишь. Ха, я человечий выползок, сзади нора, впереди неизвестность. Моя жизнь - сплошной страх. Я боюсь перемен. Все больше боюсь, потому что поняла, мир изменчив. Араньше думала, он надежный. Яков, очень страшно лезть вневедомый мир? Ну, через нору.
        -Трудно. Когда делаешь что-то непосильное, настрах нетратишься. Ноохота ите, кто её устроил… они страшные. Тебе лучше незнать оних. Итак, скоро дождь. Если продержимся час, след будет смыт, худшего неслучится для нас обоих. Кудаб податься? Мало сведений, ошибки неизбежны. Совсем немогу понять, отчего ищут так бестолково? Ты видела незнакомых людей? Заставы, конных ссобаками, хотябы чужаков, слоняющихся без дела?
        -Нет. Номестный городовой знает про охоту. Астая птиц была упутей, над нижним лесом поту сторону отсела.
        -Получается, они начали, как обычно, отбольшой воды, то есть наэтой местности - отнизинных заливных лугов, - забормотал Яков, прикрыв глаза. - Инепродвинулись вверх. Ищут влесу, смещаются кболотам? Хм… странно. Что-то сильное сбило настройку. Мне известны три возможные причины. Две непроверить, атретья, - Яков повернул голову иостро глянул наменя. - Ты уже видела выползка прежде.
        -Да. Давно.
        -Его убили? Неотвечай, итак понятно. Тебе стало холодно, да? Исегодня было похожее ощущение. - Яков промассировал затылок, продолжая глядеть наменя. Икак! Словно я - невидаль похлеще выползка. - Юна, прими совет инеспрашивай, вчем его смысл. Нежалуйся при посторонних, что тебе холодно вжару. Никому нерассказывай, что однажды при тебе убили выползка. Неимей дел сживками, никогда. Холод, жалобы напрошлое, живки: любое их этих обстоятельств может дать кое-кому достаточно оснований для подозрений. Нескажу, вчем. Лучше тебе незнать.
        Я молча кивнула. Сегодня Яковы грузят мешки иучат жизни. Ая нахожу для их поведения нелепые объяснения. Думать осложном я неготова. Иначе вцеплюсь ввыползка ивозьмусь унего спрашивать про инакость, тени иплохие дни. Он ведь знает! Точно знает… Нонамекает, что мне самой безопаснее незнать.
        -Отверхних лугов идосамого села сплошное поле, - сообщила я, чтобы немолчать, иповела рукой, показывая. - Ниже огороды, там много пугал, можно разжиться шляпой иштанами, если дождаться ночи. Еще ниже взеленях конюшни военных, кое-кто уже прибыл. Неразбериха сплошная, итак будет недели две. Хотя исреди лета их грабить без толку, сами вохмелю отодежки избавляются илезут охолонуть влебединые пруды. Возле нижних прудов наемные прачки каждый день заняты стиркой, иим велено наночь кое-что извещей оставлять. Ну - для пьяных… Во-он там склады, охрана исовсем нет посторонних. О! Могу сказать, куда тебе нельзя. Имение Дюбо, - я внятно указала направление, хоть это могу. - Сплошной порядок, соглядатаи накаждом шагу. Туда тоже нельзя: Мергель взасаде. Унего нюх начужаков лучше, чем усобак… Да уж, мне сегодня везет напопутчиков. Могбы тюкнуть позатылку изабрать шарабан насовсем.
        -Идея своенными недурна, - Яков шевельнул вожжами. - Иехать полем удобно, все просматривается. Вот только дождь. Промокнешь.
        -Ну иладно.
        Яков натянул вожжи, спрыгнул иметнулся копушке. Он двигался быстро игибко. Отпрежнего изможденного существа отличался все заметнее скаждым мгновением. Кожа, ита стала иной: несинюшная, просто бледноватая. Сгинул вмелколесье… только поволнению веток иможно отследить. Возвращается. Лапника набрал такую охапку, что самого невидать. Снова метнулся, вернулся еще быстрее.
        -Зонтик, - заверил он, сгрузив колючие ветки ипалки орешника. - Хотя скорее шалаш. Все, поехали. Ласточки давно прилетели?
        -Сегодня. То есть сегодня я рассмотрела иуслышала. Я ненадежный свидетель. Изрение так себе, ивообще мало замечаю то, что очевидно иным.
        -Грозы уже были повесне?
        -Нет.
        -Опасно ехать через поле, зная, что скоро гроза. Несомневаюсь, именно гроза!
        -Там лощинка, - я неловко махнула, рассекая поле пополам. - Думаю, никто умный искать вней нестанет. Они знают про грозу?
        -Ещебы. Отдай обещанные пять рублей. - Он выхватил кошелек жадно, сразу привязал кверёвке-поясу иуточнил вродебы нехотя: - Нежди, что верну сдобавочкой. Лучше нам невстречаться впредь. Тебеже спокойнее.
        Изамолчал. Кажется, он как раз теперь полностью прижился вмире иосознал, что болтать сомной неполезно. Ну ипусть. Слысым Яковом молчалось легко. Мы сидели наскамейке рядом, нооставались такимиже далекими, как звезды внебе. Совсем никаких обязательств. Еслиб пообещал вернуть пять рублей, дело другое. Еслиб принялся корчить деревенщину, дурашливо благодарить или рассказывать осебе, овыползках вообще… Я вздохнула протяжно. Утренний Яков, похоже, зацепил меня. Необидел, аименно оцарапал. Непросто так я надела его имя начужака.
        -Совесть можно продать, нонельзя купить, - я вдруг решила опробовать налысом Якове свои недавние умствования.
        -Ну незапятьже рублей, - он покосился наменя сподозрением.
        -Я вобщем. Вспомнила, что утром уже рассказывала одному Якову, как вредны деньги, ставшие высшей ценностью мира.
        -Что, утром утебя было десять рублей? - Выползок нахмурился. - Пятнадцать?
        -Утром обошлось. Он даже накормил меня. Простотак.
        -Сколько тебе лет, безнадежный ребенок?
        -Девятнадцать.
        -Н-да, умнеть поздно, - выползок ссутулился. - Зачем думаю обэтом? Пойдет дождь, я сгину. Только так. Апоповоду денег непереживай, тебе вовек ненакопить столько, чтобы стало опасно сними обращаться. Ктомуже деньги вроде магнита. Одних тянут, других отталкивают. Еще имеется особенная порода людей, кзолоту вполне безразличная итем ему… что-то я разговорился. Н-да… Проще жить ты несможешь, аэто боль. Вот тебе волшебное средство: устанешь отмыслей, гляди внебо. Или боль ослабнет, или отвлечешься. Небо прекрасно. Тридцать восемь раз меня убивали, ноя успевал увидеть небо иуже поэтому ни очем нежалел.
        Мы помолчали, каждый освоем. Уменя мерзла спина. Проклятущее воображение! Умирать, глядя ввысь иулыбаясь. Еще немного, ия начну всхлипывать. Апока запрокидываю голову игляжу внебо. Помогает, мысли изголовы вытряхиваются, словно сор. Предгрозовое небо - магнит, оно тянет взгляд, икажется - падаешь внего… доголовокружения.
        -Твое драгоценное небо заплывает синевой, будто солнцу глаз подбили. Невероятно! Я приехала сюда при тишайшей ясной погоде. Думала про летние облака легче пуха, инатебе, все небо - сплошной свинец!
        Яков безмятежно пожал плечами. Я нахохлилась, прикусила губу. Уже понятно, скоро нас накроет негроза - грозища! Ну, одно неплохо, я неошиблась насчет лощинки, её уже видно, Снежок споро топает под уклон.
        -Повалю коня, укутаю морду. Пролежит как дохлый доконца грозы. Тебе построю шалашик. - Яков помолчал идобавил: - Молний очень боишься?
        -Мы уже посреди поля. Зачем спрашивать? Хочешь услышать звонкое д-д-да?
        Я постучала зубами ишмыгнула носом. Сама незнаю, вшутку или всерьез.
        -Одной тебе придется бояться, вот что досадно. Дешевая уменя совесть, ты права. Пять рублей…
        Он резковато рассмеялся. Щёлкнул языком, приглашая Снежка перейти нарысь. Шарабан стало раскачивать, я вцепилась влавку имолча переживала заСнежка. Туча наливалась тяжестью, готовая расплющить мир под собою. Точно знаю, я сравниваю её ссиняком из-за утреннего Якова. Он злодей, носейчас былбы кстати. Он врядли боится громов имолний. Болталбы без умолку, нес такую чушь - заслушаешься. Ябы злилась идулась. Благодать.
        Чем гуще мрачнело небо, тем ниже ктраве оно давило паутину ласточкиных промельков. Воздух густел, делался вязким. Мошкара билась, словно вклейкой ловушке. Ветер то смолкал намертво, то хлестал вовсю силу. Пихал зашиворот травинки, норовил запорошить глаза. Вздыбливал вьюны, которые, правда, недорастали дотуч исмерчами неделались. Про смерчи я только вкнижках читала. Это южная, степная напасть.
        Первые тяжелые капли простучали поскамейке. Одна звучно хлопнула меня полбу. Огромная! Пока я отплевывалась итерла глаза, Яков распряг Снежка, ловко подсек иповалил. Повозился, удерживая голову иневнятно бормоча, пока конь незатих. Укутал морду мешковиной, спутал ноги. Мигом вогнал вземлю несколько ореховых прутьев, набросал лапник, увязал дерюжными полосками. Засунул меня вколючие недра хвойного убежища. Напоследок ободряюще щелкнул поносу.
        -Место безопасное. Ничего плохого стобой неслучится вэту грозу. Доночи далеко, еще успеешь налюбоваться радугой, - пообещал он. Улыбнулся идобавил: - Спасибо, что ты человек. Мне, кажется, ни разу невезло настолько, чтобы первым вмире попался человек, анезверье всякое… двуногое. Прощай.
        -Прощай, - выдавила я, удивляясь своимже внезапным слезам. - Ты уж смоги сбежать отвсех, Колобок. Игордо черствей неукушенным.
        Он отмахнулся отглупостей, резко отвернулся. Побежал прочь ини разу неоглянулся. Неужели ему нестрашно? Мне вот занего - доколик вживоте… Один вчужом мире, где нанего охотятся. Кроме меня, его тут вообще никто незнает. Отменя пользы нет иуже небудет. Даже стыдно лежать ибояться какой-то там грозы. Я - человек, уменя есть документы, имя, ключ откомнаты, работа, сбережения, знакомые… надоже, еще утром я недогадывалась, насколько беззаботна иблагополучна моя жизнь.
        Молния отпечаталась надне глаз - ослепительно синяя, лохматая. Я сморгнула. Втемноте зарокотал близкий, жуткий гром! Нашпиговал тело электрическим страхом. Зрение вернулось: щекотка капель дрожала наиглах лапника, то серая, то радужно-искристая. Молнии били часто, мир то гас, то вспыхивал празднично-ярко…
        Близкий гром выдолбил череп изнутри! Вытряхнул оттуда крошево мыслей. Одна чудом уцелела. Она - радость: дождь лупит проливной, значит, лысый Яков уйдет отохоты. Он толковый колобок. Ловкий ирасчетливый.
        Снова молния! Ветер несет водную пыль, такую мелкую, что она насквозь пронизывает шалаш. Спине холодно. Разеваю рот - иору! Гром меня глушит, ая его - ответно. Незнаю, страшно мне или весело. Разучилась думать. Надоже, как кстати…
        ***
        Ночью мне снилась радуга: искристо-ледяная, многослойная. Я смотрела наеё красоту сзамиранием сердца… истуком зубовным. Нет, я непромокла, выползок построил шалаш, как заправский инженер. Новодяная пыль, атого пуще - туман. После грозы я глазела нарадугу - втри дуги! Вяло запрягала Снежка. Копуха… незаметила, как сумерки подкрались изагустели.
        Черным беззвездным вечером шарабан долго-долго плыл через поле, утопая втумане. Снежок нежелал переходить врысь, он старенький иподслеповатый. Хорошо хоть, конюхи вимении неспали. Авот кухня дрыхла: горячей воды ненашлось даже намалую грелку, иночь сделалось ледяной уже отосознания этой беды. Я навалила поверх одеяла ворох мешков. Увы, несогрелась.
        Теперь уже утро. Я невыспалась, дрожу вглухой полудреме, жмусь вкомок. Как там лысый Яков? Он промок изамерз, ибашмаков нет, он ноги сбил… Авдруг его поймали? Он так буднично сказал - рабство, ритуал, эликсир. Неужели взгляд внебо стоит всех мук иразочарований?
        -Барышня-а! - проблеяли поодаль, изатем протяжно вздохнули.
        Отслов ивособенности отвздоха я взбодрилась… Подняла было голову, номеня долбанула догадка - как камень позатылку: быть неможет, ну чересчурже! Этот-то откуда взялся здесь?
        -Да неужели? - я высунула нос из-под одеяла, натянутого домакушки.
        Между прочим, солнца - полная комната. Тень испуганно жмется кподоконнику… это что, скоро полдень?
        -Проспала, - я сокрушенно признала очевидное.
        Ежась иругая себя, причем довольно громко, я впять минут переоделась, причесалась. Ссомнением накинула вязаную кофту: жару обещали, ноя-то мерзну. Значит, соврали. Впрогнозах часто бывают ошибки. Хотя - неулюдей Дюбо.
        Едва я приоткрыла дверь, жара поперла навстречу, аж маслянистая, шкварчащая птичьим пением игулом пчел. Мне хватило ума скинуть кофту илишь затем шагнуть через порог.
        Первое, что я рассмотрела, располагалось совсем близко: туча синяка нащеке илбу, багровое солнышко ссадины возле губы, распухшей напол-лица. Щель глаза, подмигнувшего свечера… инеспособного поутру ослабить ухмылку.
        -Откого ты несмог сбежать, боевой пианист? - поразиласья.
        Пришлось потрогать, чтобы поверить: синяк поброви украшен кровоподтёками инесколькими скобками швов. Скула разбита еще основательнее. Опухшая слева губа вдвое крупнее неопухшей справа… Слица прет радужное сияние - отлиловости дозелени, желтизны ибагрянца.
        -Неужто воровал уМергеля? - недоуменно ляпнула я. - Хотя… онбы пристрелил.
        Яков скорбно шмыгнул носом, воображая себя деревенщиной-Яном. Бросил взгляд украдкой, оценил произведенное впечатление, замер… иотказался отобраза. Выпрямился, упрятал заспину шапку-грибок.
        -Мергель-то что, даже зубов невыбил, - доверительно сообщил горе-налетчик. - Авот жена его! Повела вогород через дом. Нуи…
        -И-ии? - сразгону переспросила я, стала просыпаться ирезко покраснела. - Насальце потянуло? Втестомесы наладился? Каждый налетчик должен знать спервого взгляда, начто можно налетать, аначто нельзя!
        -Так я исказал: постный день. Аона вот, - Яков указал нашвы поброви. - Чудо, что добрый Мергель рано явился домой ивыбил меня избеды, - Яков показал наскулу. - Спасибочки, черенком граблей спас, анекочергой.
        -Дальше.
        -Вот. Завтрак. То есть гостинец снамеком.
        Яков нагнулся кстульчику, который я лишь теперь заметила. Бережно поднял жестянку - неиначе, попути спер крышку садового бидона искоропостижно назначил подносом. Вкрышке стояла глиняная чашка, содного боку кней льнула булка, сдругого теснились разноразмерные осколки сахара. Отзапаха кофе я сразу облизнулась. Яков заметил, подмигнул здоровым глазом.
        -Мергель сказал: эй, нечистый, я тебя у… ушлю вчистилище. Кочергой или даже пистолетом, ясно, ась? Ноежели Юлька тебя, тля, неизгонит вж… Ну, сжалится… живи су… су-уетись. Пиёну укореняй.Вот.
        Пока он излагал наказ Мергеля, подражая его манере держать голову изаменяя исковерканным выговором иуместными паузами выражения, непредназначенные для слуха барышень, я давилась булкой ишпарилась горьким кофе. Согревалась, ощущая прилив зверского аппетита. Хотелось отругать Якова. Что он, всамом деле, немог разжиться творогом или кашей, раз пришел снамеком?
        -Хто тепя фпуштил? - сквозь кусок булки слова пропихивались кое-как.
        -Мергель дал всамделишную рекомендацию: годен копать доседьмого пота. Даже отмедика печать ляпнута, я невшивый инетифозный.
        Булка застряла вгорле, едва удалось пропихнуть её споследними каплями кофе. Ну иловкач! Ценою одного синяка… или неодного? Неважно, так итак первый случай намоей памяти: отМергеля внеполный день ушел ивырвал рекомендацию. Все это - без денег исвязей.
        -Намёк проглотила. Скажи ему, что я сжалилась, икатись напоиски денег, - я широко махнула рукой. - Тут оплата смешная, ясно? Идело нудное. Ихолодно.
        -Я честный, - снепомерным рвением поклонился Яков, почти став Яном, ноудержавшись. Вздохнул, трогая синяк. - Кто меня наймет? Опятьже, я очень честный. Имороза небоюсь.И…
        -Ты неколобок. Ты патока липкая, - заподозрилая.
        Тоже вздохнула: как там выползок? Знатьбы, удалосьли ему разжиться одежкой, позавтракать? Пожалуй, он справился: есть смутное ощущение, что вночь я мерзла задвоих…
        Рядом душераздирающе вздохнули. Я очнулась, кивнула неуемному налетчику, жаждущему стать рабом нацветочных грядках.
        -Ладно, ты почти принят. Хотя намёк так себе, неувесистый. Творог ичай смалиновым листом сделалибы меня гораздо добрее.
        Яков услышал главное для себя икак обычно пропустил прочее. Оживился, принялся весело врать, что творог красть трудно: невыведал, где брать наилучший, аеще ведь надо отбиваться открестьянок. Я немножко злилась напошлый треп, номолчала, потому что хромал парень по-настоящему. Рекомендация обошлась ему недешево. Иеще: ясообразила, что выходить заворота Якову нельзя. Мергель поутру лютует, новимение Дюбо даже он идаже невменяемым из-за мелочи вроде ссоры с«хорьком» несунется. Значит, Якову жизненно выгодно задаром копать торф или мерзнуть вподвале спролесками. Нетакой он идурак, что тащится рядом, продолжая односторонний разговор. Хромает через двор всад, далее вгалерею розария - и, наконец, вовторой двор, именуемый сенным.
        Усемьи Дюбо все педантично. Вкаждом их имении, так я слышала, назадах группы зданий выделено потри-четыре двора: для подвоза дров иугля - «черный», для продуктов инапитков - «винный», для ухода засадом ивывоза скошенной травы - «сенной», для хозяйства, отстирки дочистки выгребных ям - «мойный». Одни дворы примыкают кзданиям, другие сторонятся их иустроены сучетом розы ветров, особенно мойные. Всё это следовало рассказать Якову, ноя молчала. Отчего-то мне казалось, он итак знает. Глупо злиться начеловека из-за его умения выживать. Новедь - злюсь?
        Увыхода изрозария притаился человек ссерой униформе. Никаких знаков отличия, ноя уже видела такой цвет одежды всочетании своенной выправкой.
        -Кто он? - прошелестел серый, перегородив дорогу иглядя мне вподбородок.
        -ОтМергеля, вроде должника. Велено использовать наподсобных работах. Еще велено, чтобы заказ для сада Мергеля помог исполнить. Я предупреждала отом заказе.
        -Документы, - серый повернулся, норовя взглядом проделать дыру вголове Якова, точнее, вегошее.
        Яков - вот спасибо ему - шляпку деревенщины ненапялил исопением момент неусложнил. Молча передал документы, сразу вразвернутом виде. Серый глянул, кивнул ипропал. Я передернула плечами. Знаю странности усадьбы, нопорой они делаются слишком явными.
        -Если тебя стукнут побашке, апосле ты очнешься невесть где, обратно неприходи, добьют, - сказала я, незная, шучули. - УДюбо снаймом замысловато. ИЯна убери. Негоден вообще.
        -Понял, - нормальным голосом откликнулся Яков.
        -Лопата. Грабли. Совки. Лейки. Ведра для песка иторфа. Сосновые иеловые иглы, крашеная щепа. Тачки садовые. Там вподвале - лед, топорик ипрочее полезное. Это все, что можно инужно брать или возвращать наместо. Конечно, кроме пролесков. Нозапомни: крассаде без меня неподходить. Дверей вподвал пальцем нетрогать! Был тут работник невеликого ума. Устроил сквозняк, завяло пять коробок редкостного «синего инея». Вкоробке тридцать корней. Каждый был оценен вдесять рублей. Послухам, семья продает дом, чтобы рассчитаться. Это нешутка.
        -Утебя есть лишний дом, чтобы продать? - насторожился Яков, имне показалось, что переживает он искренне.
        -Нет.
        -Беги без оглядки, - громко шепнул неуемный.
        -Уменя особые условия найма. Меня выставят отсюда без копейки, если что. Отсюда - это изЛуговой вообще инавсегда. Так что непорть мне жизнь, налетчик.
        -Постараюсь, - серьёзно пообещал Яков.
        -Правда небоишься холода?
        -Правда. Ачто?
        -Надо прополоть рассаду вледниках. Та, что подешевле, идет порублю закорень, если кто-то решит придраться. Вобщем, непутай её ссорняками ради шутки.
        Яков тягостно вздохнул. Я выдержала паузу, нобаек-присказок недождалась. Или он выдохся, или решил нетратить силы, забалтывая меня.
        Работал Яков гораздо лучше, чем я опасалась, принимая его без проверки. Почти сразу начал отличать сорняки отростков. Ловко ворошил хвою, вывернув измешков для просушки. Неспорил инепутал указания: велено красить опилки врозовый цвет - значит, врозовый. Сказано усердно просеивать поразмеру, апосле выбрасывать все ибез пояснения причин - значит, так тому ибыть. Ион правда немерз, подолгу оставаясь вледнике. Я уверилась вэтом натретий день общей работы: Яков некашлял, руки постоянно были теплые. Нето что уменя…
        Кконцу недели наделянках, вподвалах иледниках работало семь помощников, их удалось отобрать, проверив вделе четыре десятка желающих наняться. Незнаю почему, ноя всех новеньких мысленно делила на«яковов» и«янов»: нагородских пройдох - ипростоватых селян. Соответственно распределяла работу иодних ругала, адругих хвалила.
        Затененных дней больше неприключалось. Солнце жарило вовсю, нонемогло нам помешать: подготовка кторжественному чаепитию в«Первоцвете» двигалась без сбоев. Всебы хорошо, всё иувсех… Но, увы, неуменя: ночь заночью я мерзла вутомительных, темных снах. Иведь никому непожалуешься! Особенно помня совет выползка. Он прав! Влучшем случае выслушают имолча плечами пожмут: странная эта Юна. Авхудшем… вот чую, ненадо доводить дохудшего!
        Утром седьмого отгрозы дня Яков снова явился будить икормить меня. Это было странно: зачем тратить напустяки единственный выходной? ВЛуговой мало кто помнит однях отдыха. Хозяевам имений иих гостям такое ничуть неважно, аработники трудятся посменно инеустанно весь сезон. Для моих садовых наемников - всех, кроме дежурного - выходной выделяется, я обговорила это, нанимаясь кДюбо.
        Свечера я решила, что Яков впервыйже день отдыха умчится «шабашить». Едва словцо пришло наум, кнему добавилось тупое раздражение наловкость Якова инамою дурную безропотность: никого заранее неназначила, придется самой лезть вледник…
        Ивот оно - утро. Я кругом неправа, зато выспалась ибездельничаю. Яков, судя потому, как он многозначительно звенит совком ограбельки, без указаний смоей стороны слазал вледники ивсё там прополол. Таков нынешний гостинец снамеком. Ох, чего-то весомого ему надо взамен, раз ноет «барышня-а» противнее охрипшего кота…
        Фыркая отлюбопытства, я вмиг оделась, умылась итолкнула створки единственного вкомнатке оконца. Выглянула исразу рассмотрела: Яков приволок марлю творога, пять крохотных ватрушек, кольцо колбасы ипузатый чайник. Все богатство сгрудил настоле-времянке издосок, уложенных напеньки. Истол, исам Яков рядом, рукой подать - вшаге отоконца.
        Руку мне Яков подал сам иохотно, разместив наладони вкусняшку.
        -Ну, подкупай доходчивее, пока непонимаю, - предложила я, дожевав ватрушку ижестом требуя вторую.
        -Юна, ты болеешь? Засемь дней слица спала ииногда… качаешься, - без усмешки спросил Яков. Поставил наподоконник чашку счаем, блюдце спластами творога. Сел назавалинку, откинулся настену. Прикрыл глаза, делая вид, что загорает под ранними косыми лучами. - Как вообще можно мерзнуть втакую жару?
        -Я думала, никто незамечает, - огорчилась я, плотнее кутаясь вкофту.
        -Никто. Я пустил слух, что ты простыла вгрозу.
        -Спасибо. Тогда нет смысла отрицать… мерзну. Мне снится зима, - призналась я исразу пожалела обэтом. Нехочу объяснять прочее. Его многовато - прочего!
        -Ага, попалась-проболталась! Дальше давай. Уменя три ватрушки взапасе.
        -Есть люди, которые живут сегодняшним днем. Им нестрашно из-за последствий, любых. Они напиваются без мысли опохмелье, заводят знакомства без оглядки наприличия, жрут втри горла инедумают ожирном брюхе.
        -Этож я, - Яков расплылся вулыбке.
        -Аесть те, которые живут завтрашним… или вчерашним. Они так заняты последствиями, что ничего немогут начать. Это я. Я небоюсь, тут другое: думаю больше, чем следует. Может, меня стукнуть поголове? Я ужасно отсебя устала, Яков.
        -При чем тут зима? - он вернул разговор кизначальной теме, словно я непыталась отгородиться отнеё частоколом слов. Поднял руки, намекая наперемирие. - Язык откушу, аневыдам тайну посторонним. Юна, я серьезно… почти.
        -Будем считать, что совсем серьезно. Неболтай обэтом. Мне снова иснова снится чужая зима, икто-то умирает втой зиме. Боюсь даже шепотом сказать, почему икак. Я постепенно замерзаю… иузнаю ответ. Нехочу, аон вродебы рисуется инеем постеклу сна. Ночь заночью.
        -Дочегоже ты манерная барышня, - Яков повернул голову, подмигнул мне иснова прижмурился. - Тебебы воз денег, страдалаб возвышенно. Нет, сталоб еще хуже. Атак… мозолей набьешь, через них маета исхлынет. Айда пиёну укоренять, ась? - предложил Яков ибыстро добавил: - Драчливое тесто вотъезде. Я подрядился настроить пианино. Бесплатно. Вдруг отзвука отогреешься,ась?
        -Яков, ичего ты тратишь наменя силы?
        -Да так, - он дернул плечом. - Изучаю. Обычно я сразу схватываю влюдях главную нитку. Про себя зову таких, водну нитку, «люди набантике». Дерни - иони распускаются… то есть делают то, чего я жду. Аты сплошной клубок мороки. Все сподвывертом. Аж злость берет! Ябы тихо злился, нонеполучается. Есть один очень дорогой мне человек. Я поймал сходство его слов ствоими сразу, мы еще ехали отстанции. Ивошло вум: раскушу тебя - смогу стать менее примитивным. Он умница, умнее меня втысячу раз. Ему всегда было сложно сомной, я причинял боль иразрушал порядок. Иногда случайно, иногда инамеренно. Мы необщаемся. Имне больно, чем больше времени проходит, тем хуже… Ноя незнаю, как изменить это. Всеэто.
        -Ты сегодня честный? Уши оттвоих слов втрубочку несворачиваются, как обычно. - Я взяла третью ватрушку, своевременно подсунутую Яковом. Прожевала ихмыкнула. - То есть ты используешь меня, предупредив.
        -Ага, - легко согласился Яков. - Натвоем примере изучаю природу особенных людей. Опробую, что свами работает, закакие нитки вас дергать.
        -Сегодняшняя нитка - честность?
        Он неответил. Душе стало немножко больно. Ощущение натянулось ипропало, стоило вздохнуть поглубже. Я подышала, глядя вдаль иделая вид, что принюхиваюсь кчаю. Попросила заново наполнить чашку.
        -Что сказать для пользы дела? - я смирилась стем, что меня используют.
        -Все годится. Дело такое, внем нет пользы, одна маята.
        -Ладно. - Я задумалась. Частые имелкие облака скользили, как облетающий яблоневый цвет. - Люди вроде цветов: все цветы называются цветами, аразве они схожи?
        -Есть роза, аесть сурепка. Это даже мне видно, - хмыкнул Яков. Вдруг встрепенулся, умчался иявился вновь. Подал мне розу надлиннющем стебле, грубо выломанную вближней оранжерее. Протянул нож. Вздохнул иторжественно велел: - Отдели живое отмертвого!
        -Этокак?
        -Атак… - он хмыкнул, вродебы чуть виновато. - Жив так проверяют, когда они еще маленькие идар вних незаметен. Это первый навык. Срезать стебель поживому. Цветы, срезанные живами, остаются свежими втрое дольше, чем срезанные обычными людьми.
        -Незнала…
        -Глупая была подначка, - Яков шагну всторону, сунул розу вбочку сводой - слева отдвери, под водоскатом. - Срезанные живами цветы недают корней, это второй признак их дара. Аты срезаешь, ивсегда прут корни. Я присматривался.
        -Мята, три дня назад, - кивнула я, инадуше стало тяжелее. - Непросто так принес.
        -Яже налетчик. Несердись, а? Я признался.
        -Сержусь. Ноты признался… ладно. Что я говорила оцветах доэтой твоей гадости? Ага: все разные! Есть вершки икорни. Клубни, луковицы иползучие плети, готовые стать вершками, если садовник неуследит. Тебе влюдях интересны вершки, причем сегодняшние. Кто чем живет вэтот день, многоль ему досталось солнца, сколько он стоит всрезке или вгоршке. Мне занятны корни. Почему первоцветы выстреливают среди снега ипрячутся, когда прочие цветы только проснулись? Что засила уних - небояться зимы? Отчего их судьба - вспыхнуть синевой среди льда исгинуть… Столь краткая жизнь - трагедия или дар? Пролески незнают старости, они возвещают весну.
        Я сунула пустую кружку владонь Якова. Он замер, жмурясь ихмурясь. Переваривал слова… или принимал, как микстуру? Пока он искал пользу вмоих рассуждениях, я дотянулась дошляпки, висящей накрюке укровати. Быстро прошла через комнату, распахнула дверь ивыбралась водвор. Уменя одна шляпка, это трагично для барышни. Ноя привыкла. Засова или замка надвери моей комнаты нет. Это для барышни совсем нехорошо, хотя вимении Дюбо ночных татей неводится.
        -Пошли укоренять. Только ты говорил, что утром Мергель невсебе.
        -Я пригляделся, - нехотя пояснил Яков. - Когда дрожжевой бабищи нет дома, он трезвее святоши. Он, знаешьли, хваткий. Куда умнее, чем я решил сгоряча. Нет, нетак. Он выскочил изорешника иобманул меня, ая обманулся. Немогу понять: таков его способ проверять людей… или ошибка целиком моя, я поспешил?
        -Наего месте ох как надо прикидываться дураком, чтобы ивласть иметь, иголову сберечь. - Я поправила шляпку, глядя встекло полуприкрытого оконца. - Два года назад я назвала Мергеля древовидным пионом ипояснила: это особенный цветок, он нетаков, каким кажется, ирастить его - сплошная морока. Прожить способен сто лет, двести, даже триста. Многие породы деревьев позавидуют его живучести. - Я хихикнула. - Аеще цветет махровым цветом. Это добавил сам Мергель, исиял так ярко, словно прикупил имение Дюбо ститулом впридачу. Когда весной воранжерее сразбитыми стеклами нашелся полудохлый пион, это было нечто!
        -Имне можешь подобрать цветок? - ревниво уточнил Яков исразу указал направление: - думай, апока впуть.
        Оказывается, Снежок уже запряжен, пионы вкадках - изпяти кряжевских я спасла три - выстроены вряд вшарабане, мох иможжевельник тоже здесь. Лопаты, торф, прочее полезное уложено иувязано. Навсякий случай я проверила запасы, ненашла ничего лишнего, похвалила Якова изаняла место наскамейке. Конечно, правил он. Я доедала последнюю ватрушку иглазела посторонам, иногда кивая знакомым. Я неособенно много людей могу распознать влицо. Неуродилась остроглазой, да изнакомства завожу манерно. Вот итеперь. Поправляю без пользы шляпку, тяну рукава, асама - думаю. Какой изЯкова цветок? Проще всего сказать: репей! Ноэто будет насмешка, инеболее… Крапива? Мимо. Ежевичная поросль? Нет, хотя - он цепкий илезет всюду, искоренить его совсем ибесследно - неполучается.
        -Луговой звонец? - негромко предположилая.
        -Желтушник чтоли? - Яков переиначил название насеверный манер. Резко отмахнулся. - Ничуть непохож.
        -Двуликий, - я загнула указательный палец ипродолжила перечислять, - налюбом лугу свойски лезет втесноту разнотравья. Иной раз питается, присосавшись ксоседям: можно сказать живет их соками, аможно - сплетнями всего луга. При этом выглядит безобидным. Все верят, что годен для сказок. Такой цветок - особенная беспородь: никто про него лишнего неподумает ивтоже время отметит сприязнью.
        Все пальцы загнуты. Я перевела дух ивопросительно глянула наЯкова. Он покивал инеответил. Тишина меня обрадовала. Без болтовни удобнее смотреть посторонам. Весна - замечательное время. Вкаждый новый день мир вступает обновленным. Перемены светлы. Сегодня я приметила: аведь раскрылся полный лист! Лес еще пестрый, сочно-весенний, ноэто обман, насамом деле лес готов клету. Листва теряет особенный оттенок младенчества, детства. Первый цвет листвы - тот, вкотором она проклюнулась изпочки, самый вычурный. Аеще - пророческий! Клены впочках красны икоричневы, такими они станут снова, увядая. Березы золотисты вкрохотных листьях исережках… Летом лес непомнит пророчеств весны. Это идля людей верно, взрослея, мы перестаем верить впростые чудеса, окружающие нас. Несмотрим посторонам, уж тем более невглядываемся.
        -Ничего плохого несказала, ноя обижен, - прошипел Яков, да стакой злостью! - Нежелаю быть желтушником. Ни-за-что! Мергель вон - пиён иноземный. Ая двуличный сорняк. Вотже вредная барышня! Кормил её салом, сказками итворогом, ивсе равно оказался сорняком.
        Снежок фыркнул, Яков нахохлился пуще прежнего, записав коня внасмешники. Досамого дома Мергеля мы доехали молча. Ипомощника Яков нанял, неспросив меня, нуженли игоденли: кинул монету деревенщине, шагавшему пообочине, указал место вшарабане, словно имеет право распоряжаться всем. Удома Мергеля разгружал привезенное опять молча. Я немешала чудить. Мне нравилось: первый раз нея злюсь наналетчика, асовсем наоборот!
        Мергель ждал нас уворот. Сиял праздничным самоваром идаже натаракана непоходил. Подал мне руку, повел вбеседку. Мазнул взглядом понаемному мужику, идаже непоморщился, допуская чужого всад.
        Стоилоли наделяться, что оранжерея, которую Мергель обещал выстроить для пионов, готова? Я иненаделась, раз взяла ссобой мерную ленту, листки икарандаш. Сверилась посолнцу, посмотрела почвы, спросила про грунтовые воды, придирчиво изучила деревья, которые могут позже вырасти изатенить… Принялась рисовать. Мергель трижды отказывался отготовой схемы оранжереи, рвал бумагу ияростно требовал «все попервому классу делать, как ентим Дюбам вековым инеснилося, ась?». Наконец, рисунок его устроил, иЯков спомощником занялись земляными работами.
        Я взяла новый лист иписьменно перечислила указания поуходу, прихлебывая чай: Мергель обещал его давным-давно инаконец изволил вспомнить обэтом. Неиначе, усамого вгорле сухо. Зачаем Мергель блаженствовал, читая указания итребуя толковать их. Оказывается, унего уже имелся садовник! Он-то ипринес чай, итеперь почтительно внимал моим словам… Заодно Мергель вымогал лиану, ая вяло упиралась.
        Вобщем, время шло, дело двигалось. АЯков - я искоса поглядывала ипереживала все сильнее - продолжал злиться! Рыл так, кротыб обзавидовались! Селянин наподхвате потел иедва успевал оттаскивать ненужный грунт иподтаскивать нужный. Мергель отскорости работ добрел. Обещал накормить обедом, апока созерцал пионы вкадках ипричмокивал: вот-вот появится оранжерея. Инеабы какая, сосмыслом. Выращивать себе памятник - дело тонкое ичувствительное.
        -Юлька, подь сюды, - Мергель вдруг нагнулся вперед. - Тыж такая чудь юродивая, аж меня прошибает наслезу. Обстоятельности втебе нету, старших подле тебя нету, денег задушою утебя… А, пропащая. Хоть уменя малость ума получи затруды, ась? Во, глянь нахорька: глянь изапомни.
        -Глянула, - недоуменно кивнула я, рассматривая спину Якова. Потел он мало, хотя вырыл яму попояс ипродолжал яростно рубить пласты глины. - Ичто?
        -Мужик заработой должен волновать бабью душу… ителу. Вотакой мужик, - Мергель тоже изучил спину Якова. - Незапойный, нетрутень. Судимость наём, номелкая - рукам удержу незнает. Еще зуб-другой сплюнет ипоутихнет. Недуракже, ась? Гонору вём гора, жену высмотрит себе грамотную, чтоб выгуливать её, остепенясь. Тож тебе впользу. Ага: нищий покудова. Вовсе удача. Смекаешь?
        -Господин Мерголь, - я ощутила, что согреваюсь, начиная отушей. - Вычто…
        -Пример даю, - он глянул наменя особенно остро. - Пример! Гля: такого приметь. Негоден чернявый, ищи белявого. Атокмо выкобениваться брось. Юлька, бабе надо уметь прилепиться. Я подушевной доброте показываю, ккому лепиться сничтожным достатком идурьей башкою. Гля: образец. Сентого иначни умнеть. Покличет гулять поопушке, беги-и! Оно невредно. Я кчему? - Мергель значительно свел брови. - Я тебе друг. Значится, илихой поганец незабалует намоей земле. Пользуйся, Юлька.
        -Добрый вы человек, - кое-как выдавила я. - Заботливый. Благодарю занауку.
        Мергеля надо благодарить, иначе он мигом взъестся. Иначнется такое… уже дважды начиналось, хватит сменя.
        Вушах звенело. Сами уши, вот чую, сделались малиновые. Хорошо хоть, шляпка сидит низко, тень налицо бросает. Ну ижара! Вообще непомню, что мне снилось про зиму. Мысли расплавились. Чай принесли повторно. Хлебаю кипяток, моргаю истарательно улыбаюсь дрожащими губами. Как только яма получит нужную глубину, сбегу избеседки давать указания поукладке дренажа. Всякое дело, спасающее отнежной заботы Мергеля - драгоценно.
        Когда день накренился квечеру, пьяно багровея, три пиона гордо ипросторно укоренились посреди непостроенной оранжереи, размеченной колышками ибечевкой. Рожа Мергеля лоснилась отрадости, да такой жирной - я аж издали изжогу чую. Икаю. Тихо радуюсь, что зрелище делается мельче, дальше: Снежок бодро шагает ичуть пофыркивает. Всебы хорошо… НоЯков молчит, сутулится: продолжает злиться. Гордость мешает ему отдать вожжи, хотя усталость требует замертво сползти надно шарабана.
        -Эй, почему я получаюсь совсем виноватая? Мергель тебе незаплатил, анея, - трудно сказать прямо то, что еще несложилось вовнятную мысль.
        -Потому что я - двуличный сорняк, - мрачно выдавил Яков.
        -Отдай вожжи. Хватит злиться, я извиняюсь изо всех сил. Правда.
        -Неочень-то получается, - хмыкнул Яков. - Вожжи ей. Вотеще.
        -Далбы вожжи, ябы направила Снежка во-он туда, - я указала надорожку, готовую вильнуть вправо. - Допруда рукой подать. Наберегу трактир «Пестрый ёрш». Говорят, уних лучшее пиво вЛуговой. Я сама непроверяла, мне неполагается гулять потрактирам: явроде ибарышня, ишабашник. Ни кхозяевам застол, ни кработникам.
        -Ай-ай, спину свело, - простонал Яков. Быстро глянул наменя ивзвыл еще натуральнее. - О-уу… Рука отнимается. Две руки, обе-две! Иденег уменя, - отнявшаяся рука ловко щелкнула пальцами, - ни копеечки.
        Ба-бах! Я дышать перестала: жертва бесплатного труда рухнула спиной соскамейки, этож шею можно сломать! Икогда успел вожжи бросить? Иведь неразбился: стонать продолжает, асам мягко перекатился набок, щеку ладошкой подпер - изаныл намотив народной песни. Звучало дослез жалобно, вот только слова… он перечислял меню! Мол, уху желаю-ах, без пива исчахну - ох-ох, бок колет-ой, неизлечить его без припарки отрех расстегаях-ах, да согурчиками-ей, которые хрустят как больная шейка-хрясь…
        -Юна, ты правда ни разу небывала в«Ерше»? - Яков прервал стоны ивмиг оказался наскамейке. Отобрал вожжи. - Ану зашумят там ксумеркам? Тыж шума нелюбишь.
        -Тебя надо накормить. Неудобно получилось. Мергель зананятого нами работника невыплатил, корки хлеба тебе недал, да именя пустым чаем весь день поил, словно я водохлеб.
        -Он решил, что я ловчей его ловкач, вот иостерегся заводить речь оденьгах. Продержал нас всаду, - согласно хмыкнул Яков. - Пустой день. Пианино неудалось настроить. Ноты вроде согрелась? Да ия поостыл отутренней злости. Вообще-то нектебе обида. Желтушником меня уже дразнили. Кое-кто так усердствовал, что начал шепелявить… амне пришлось отправиться насевер. Юна, ты правда незнала?
        -Чего незнала?
        -Дурак я. Тыбы несподобилась шутить зло… Да уж, весь день прокипел зазря, - Яков смутился, почесал взатылке. - Опять ошибся. Тут несевер, нетайга. А, ладно, сам начал историю, самому придется продолжать. Таких, как я, квостоку отстолицы зовут дикой порослью, адальше, всеверной тайге, нас кличут лесными неублюдками, кукушатами иеще много как. Иной раз ижелтушниками.
        -Каких - таких? - уменя голос сорвался.
        -Смугловатых, сприщуренными глазами, невысоких, чернявых, - криво усмехнулся Яков. - Таежные люди живут своей верой, тайным укладом. Оних там, вдиком краю, дурного неговорят. Непересекаемся мы сними почти ни вчем. Авот полукровки… все такие прижиты горожанами отлюбовниц. Ате любовницы - шаманки таежные. Их зовут кукушками. Выйдут внаш мир, родят дитя ибросают чуть погодя, если негодное. Акакое им «годное», вне леса никто непонимает.
        Я погладила его поруке. Отметила снедоумением: уЯкова недрожат пальцы. Весь день он копал, как бешеный, носвежих мозолей нет. Ипотом отнего непахнет…
        -Давай подберу другой цветок.
        -Яб незлился, еслиб ты ошиблась, - озлился Яков. - Ноя сперва подумал глупость, апосле… насебя рычал. Ведь сам спросил! Азачем? Затем, что я… как бишь кзападу отстолицы называют цветок?
        -Звонец. Ато незнаешь.
        -Звонец, - он фыркнул. - Да уж, что есть, то есть. Точно про меня. Барышня-а, аты пиво пьешь? Агостинец братцу Яну купишь? Ряжской воблы три пудика, сладенькой.
        -Вразуми братца, Яков: невлезут вшарабан три пуда этой заразы, способной обломать ижелезные зубы.
        -Тогда кулёчек напудочек, - он умудрился сделать кроткое, скорбно-просительное лицо. Свел ладони вгорсточку ипоморгал, умильно сопя.
        -Кулёчек? - я отвязала отзапястья кошель наленте иуложила целиком вгорсть просителя. - Больше денег нет. Торгуйся. Тут иуха, ивобла спивом.
        Яков встряхнул кошель ивслушался взвон.
        -Тебе пить вредно, - тон злодея стал деловым. - Амне зубы ломать полезно.
        Я пожала плечами, удивляясь постоянству трат наЯковов вэтом сезоне: вкошеле, если верно помню, пять рублей скакой-то мелочью. Выползку досталось столькоже. Интересно, для здешнего трактира пять рублей - много или мало? Может, пора краснеть исбегать? Вдруг обед можно заказать лишь целиком, это вродебы называется «накрыть стол». Апосле хоть один сиди, хоть сгостями…
        Вухо хихикнул Яков. Ещебы! Я немолча выдумывала страхи, я проговаривала самые навязчивые. Начала выдумывать беды еще вшарабане, злясь наподначки «налетчика», апродолжила это бесконечное занятие, вцепившись вперила крыльца инавсякий случай изучая ивняк, художественно высаженный поберегу. Редкий, для спасения бегством - негодный.
        Яков нестрадал ипобега незатевал. Он мигом пристроил Снежка ишарабан, поговорил скем-то уконюшни, посмеялся скем-то водворе иподкрался обратно ко мне, чтобы громко кашлянуть вухо.
        -Ай! - я нестала расстраивать налетчика.
        -Актерствовать инепробуй, честная барышня, - Яков поддел под локоть ипотащил втрактир. Самабы я несдвинулась сместа. Меня моимиже страхами приклеило ккрыльцу. НоЯков вел настойчиво, аговорил покровительственно. - Приятственное заведение. ИЯну уютно, иЯкову занятно. Всезон тут напять рублей незагуляешь, нопока что весна. Подбородок выше, мы годные гости.
        -Да ну тебя, - снескрываемым облегчением выдохнулая.
        -Мне разболтали посекрету, вон тот стол лучший. Свидом наозеро, встороне отгульбищ. Сегодня тут тихо, ноя предусмотрителен… Ей светлого, мне темного густого, - велел злодей. Он уже отвернулся иговорил спарнем вкрасной рубахе, подпоясанной намеренно растрепанной верёвкой. - Прочее сам сообрази,ага?
        Яков выдвинул стул, дождался, пока я сяду, иснова подвинул. Вышло ловко ипривычно… я опять задумалась: кто он такой? Трактирные пианисты необучаются подобным манерам, уж тем более непрактикуются вних. Пока я думала, Яков вытряхнул содержимое кошеля, неглядя, вгорсть «красной рубахи», назвав парня Окуньком. Оба засмеялись - стало понятно, они успели позубоскалить итеперь почти друзья.
        Проводив взглядом денежку, которой мне хватилобы надве недели тихой жизни, я неиспытала огорчения. Разве смутную досаду: явись я сюда без Якова, изаказбы несделала. Аналетчик вон - уже сошел зазавсегдатая.
        Мне под руку подсунули глиняную кружку, холодную ичуть влажную наощупь. Пена - горкой. Якову досталась кружка вдвое больше. Он блаженно вздохнул ипринялся лизать пену, пока постолу звонко стучали донышки тарелок сзакусками изеленью.
        -Давай я извинюсь, - предложил Яков, сделав первый глоток. - Я плохо подумал отебе еще настанции. Сразу решил, что барышня высокомерная дотошноты. Такой был день, - Яков растер старый, почти сошедший синяк. - Три раза кряду я ошибся: отебе подумал плохо, оМергеле - самонадеянно, ауж сего женой… Н-да.
        -Втот день ты спросил про живок из-за своей семьи, - сообразила я. - Лесные шаманки, они тоже изпородыжив?
        -Они другие и… никто незнает. Однажды я сбежал влес. Дурак был малолетний, хотел найти родную мамку, - Яков сделал несколько крупных глотков. - Увяз вболотине, подвернул ногу иналетел настарого секача. Три раза почти умер, вобщем. Днями иночами брел ибрел… орал, что хочу увидеть её. Вода кончилась, еда, силы. Ивсе, стало темно… После я узнал, что лесные люди вынесли наопушку. Ни один сомной незаговорил. Так я понял, что для них я чужак. Адома отец избил меня впервый ипоследний раз завсё время… Так я решил, что ему я дорог. Больше неискал ту родню, - Яков допил пиво иотодвинул кружку. - Ноя ищу ответы кстарым вопросам. Для того иначал разговор оживках. Хотя чего уж, ты поняла, как я отношусь кэтим ловким бабам.
        -Разве уменя могут быть ответы? Да, мне ненравятся живы. Отхрамовых - мурашки, отнаемниц… брр, отвращение.
        Я отхлебнула пиво истала искать годную закуску. Яков подвинул тарелку схрустящим хлебом исвиными шкварками.
        -Амне хочется сворачивать им шеи, - ласково прошептал Яков. Хмыкнул, изучая мое отчаяние. - Хочется, да. Ноя держу себя вруках. Иеще раз извиняюсь. Когда ты увидела стаю птиц, был краткий миг… я заподозрил, втебе подлую породу. Ты учуяла прядение изамерзла. Их работу так называют - прядение, ачуткие люди рядом спрядением или горят всей кожей, или мерзнут. Второе встречается столь редко, что такой признак невсем осведомленным известен. Ты незнала?
        -Не-а. Яков, - отпива мир стал удобным, как севшая поноге обувь. - Яков! Почему ты неустал зацелый день? Мне глядеть состороны было тяжело.
        -Устал, - утешил меня Яков. - Только я железный отприроды, акогда я зол, меня вовсе неумотать ничем… Закажу чаю. Нето утром проклянешь.
        -Аты инапиваешься трудно,да?
        -Очень. Ноэто что, - Яков расплылся всчастливой улыбке иобнял полуведерную емкость сухой. - Уж как я трудно нажираюсь! Вменя войдет еще одна такая мисочка, идаже две. Итрибы влилось… жаль, третья сверх пяти рублей.
        Смотреть, как он ест, было поучительно. Я отщипывала отрыбьего бока поволоконцу, глотала через силу… меня тошнило отзрелища. Яков облизывался, хватал то крупный ломоть хлеба, то целиковый зубок чеснока, то огурчик. Все хрустело иперемалывалось мгновенно! Иказалось, встать он несможет. Под столешницей унего отвисло брюхо покрупнее мешка - тощий человек невместит столько!
        Мне дважды приносили подарочки отповара: блюдца, ананих вкусный пустяк ирюмочка. Полагалось выпить водин глоток исразу закусить - мне Яков пояснил. После второй рюмочки голова сделалась пушинкой одуванчика. Невесомая, ишейка длинная под ней, ивесь мир неколышет… Втрактире нет ветра, место расчудесное, я могу удерживаться застолом, даже пуховая… Яков что-то спрашивал овозне спролесками, отом, кто приедет принимать работу - старался поддержать беседу. Я немогла говорить осложном, нопролески - легкая тема. Я люблю растить цветы. Окончательно это сделалось ясно три года назад, истех пор я мечтаю окрохотном магазинчике ссадиком. Ичтобы все это помещалось впригороде, натихой улочке, куда лишние люди незабредают. Мне много ненадо. Кажется, я иэто рассказала Якову. Еслиб он догадался спросить овыползках, разболталабы про лысого тезку… Но - неспросил. Или я незапомнила эту часть разговора?
        Стало смеркаться. Над озером поодной расцветали звёздочки, похожие напролески. Натеррасе жарили науглях что-то шкварчащее, дымок стлался поводе истирал отражения звёзд - словно собирал их для букета нанебесном лугу. Вода была прохладная, дымок - теплый. Инебо имело теплый тон, ноугоризонта грудился снег облаков. Я отдыхала душой исмотрела вночь… Настолик поставили свечу, вкольце жёлтого света мы сидели двое - я иЯков, ипотому я была надежно отделена оттьмы. Яков - он яркий… рядом сним могу принять то, что неделю вымораживало сны. Оно отодвинулось, итакое - увиделось состороны целиком.
        Кто-то другой смотрел виное небо. Там бледные звездочки давил тучевой сугроб. Тот человек намертво вмерз вотчаяние, хотя все еще жил идышал колючей болью. Он обладал тонким слухом: рядом, застеной, его обсуждали неторопливо ибезразлично. Мол, зачем молчун упирается? Уних есть опыт исредства убеждения. Для них получение списка имен - лишь вопрос времени. Время уних тоже есть… Молчун был слаб после пыток, аеще он остался один вцелом мире иглядел внебо, страшно далекое небо зарешеткой… Прутья резали душу: он хотел жить, ноненавидел себя, жадного дожизни! Вкакой-то миг боль стала невыносимой, ион…
        -Нет! Не-ет…
        Я закричала исразу, водин вздох, поняла: ядома, вродном мире! Я вбезопасности. Живая… ачеловек измоего сна выбрал смерть. Он только так мог сберечь тайну списка имен. Тайна имен - это жизнь для всех людей изсписка. Эта тайна осталась нерушимой. Молчун так решил… Имне, вмоём безопасном мире, вяви, стало холодно из-за кошмарного выбора вчужом сне. Из-за безысходности: любой выбор был убийственным впрямом смысле.
        Я доболи сжала кулаки. Надо отделить себя отсна! Мне неизменить прошлого, тем более чужого! Я - насвободе, я незахлебываюсь кровью инеслежу обреченно, как тьма делается безмерной ижрет меня, рвет вклочья… Тьма рычит, как сторожевая псина, иона кажется псиной, даже запах… ужасно. Особенно взгляд. Тьма понимала выбор молчуна - инепринимала его. Итьма что-то решала. Унеё было право решать. Кажется, она могла сожрать без остатка - или спихнуть куда-то… незнаю, куда.
        -Юна, очнись! - Яков встряхнул заплечи, илицо его появилось близко. - Юна! Эй, неходила потрактирам, ивпредь непробуй. Спиртное тебе неполезно.
        -Мы…где?
        -Вполуверсте отимения. Скоро доберемся. Я перепугался, ты вроде потеряла сознание, авроде инет: глядела впустоту, ибыла белая, как бумага. Я несразу понял, как всё худо. Ты твердила про садик, цветы ипригород. Ноуж когда пятый раз повторила, да слово вслово, - Яков снова встряхнул меня. - Эй, ты впорядке?Да?
        -Немерзну. Даже непьяная. Впорядке, - уверила я себя. - Яков, это ты странный. Из-за тебя все двоится вмоей жизни.
        Ему хватило ума неспрашивать, очем я. Ответа неполучилбы. Икак объяснить? Я встретила одного Якова идала его имя другому. Мы ехали вшарабане, меня знобило, ипопутчик добыл плед. Ивот я опять вшарабане, укутана пледом. Здоровенным - неиначе, Яков вытребовал втрактире самый теплый. Или украл? А, неважно. Погони-тонет.
        -Ты наелся? Или я испортила ужин?
        -Успел, - расплываясь вулыбке, закивал Яков. - Ветчинку утянул. Вот, жуй. Икваску вытребовал.Пей.
        Он подсунул мне под руку корзину, набитую пакетами ибутылями. Откуда все это, уворовано оно или куплено, я нестала спрашивать. Наугад выцепила хлебушек схрустящей коркой, принялась отщипывать покрохе. Истало мне хорошо. Вот только шарабан… Унего есть крыша, амне нехватает неба. Пришлось просить Якова помочь пересесть. Стоило шевельнуться, как тело пробила крупная дрожь. Яков засуетился, даже слишком. Нодумать - нехотелось. Я глядела внебо. Приключилось что-то волшебное: звезды полыхали, я могла рассмотреть их лучше, чем когда-либо прежде. Аеще я слышала весь мир, отптичьих трелей вдальней сирени идошороха лапок мохнатых весенних жуков, ползущих погибким травинкам. Я видела ислышала, смотрела ислушала… ихмелела отобилия впечатлений. Это было приятное опьянение, дарующее сладкий икрепкийсон.
        Утром наменя снизошла безмерная ясность сознания. Надуше сделалось легко, словно смурные тени отменены свежеизданным вселенским законом! Очень кстати: дочаепития Дюбо всего-то пять дней. Плотно скручивается вихрь суеты, споров иошибок: пролески вянут, лед свежего подвоза - сболота, он дает тинный запах при таянии; мешки сцветными опилками перепутаны ичастично поошибке вывезены надальний двор вЛуговой; один изопытных работников потянул спину; стекло раздвижной крыши дало трещину… Всё это - еще дополудня, ивсе должна выслушать иразрешить именно я. После полудня добавился груз новых случайностей, квечеру их отяготил своей казенной рожей проверяющий. Он явился прямиком изстоличного дома Дюбо, шнырял всюду ибыл недоволен всем ивсеми - отманер чернорабочих нарастопке кухонных печей донедружного цветения яблонь.
        Обилие событий неподавляло меня. Иногда делалось дурно, ностоило взглянуть внебо - иснова дышалось, имысли приходили впорядок. Начетвертый день, пребывая всё втойже безмятежности, я мысленно решила: таков дар лысого выползка. Стоит вспомнить ледяной сон, ишторм моих невзгод съеживается доничтожной ряби наповерхности лужи! Я - всвоем мире, мне ненадо выбирать между смертью ипредательством.
        Утром пятого дня крытый двор смотрелся так, что я сама едва верила врезультат своих трудов. Пролески покрывали почву сплошным ковром без резких границ цвета, живой узор лепестков мерцал, непрестанно играл оттенками… Упоительно пахло радостью пробуждения зеленой жизни. Выращенные вспециальном питомнике мотыльки сультрамариновыми крылышками то притворялись цветками, то танцевали всолнечном свете, проявляя бледные радуги над тающим льдом… Инаскатертях для чаепития намеком замечались шелковые мотыльки, иумопомрачительно дорогой инаньский сервиз оказался точно того цвета, как мечталось, хотя я заказывала, используя телеграф ителефон, при посредничестве двух переводчиков.
        Последний раз оглядев двор ипочти недыша, чтобы шум неразрушил хрупкую неурочную весну, я вышла нацыпочках застеклянные двери. Я твердо знала: насей раз заказ выполнен по-настоящему! Пролески ипод летним солнцем сохранили трепетный, вибрирующей цвет, которым знамениты полотна кисти Дэйни.
        Задверьми меня встретила повседневность. Покоридору строем - люди всерой униформе спустыми глазами. Двое поддели меня под локти иотносительно вежливо, нослишком быстро, провели через галерею. Выпихнули водвор, навстречу двоим такимже. Эти мигом втолкнули меня вшарабан. Снежок встрепенулся, Яков напередней скамейке схрустом потянулся… ия была рада обоим.
        -Да-да уезжаем, доночи непоявимся - недав серому открыть рта, заверил Яков. Сунул мне очередной плед ивзглядом указал накорзинку сприпасами.
        Серый лупил пуговицы глаз, ия немогла понять, наЯкова он смотрит, насад сквозь него или вообще - сквозь Якова исад наневидимый отсюда лес. А, неважно. Конверт солидно хрустит, стоит пошевелиться: его опустили вкарман моего платья навыходе издома. Могу прямо теперь уехать настанцию идалее - вТрежаль. Я устала отсекретарей ипроверяющих Дюбо, отеженедельных отчетов имелькающего угоризонта Мергеля сего жаждой затмить «Дюбов вековых»… Вдуше проклюнувшимся зерном растет ощущение: чем скорее идальше уберусь, тем лучше. Для кого лучше ичем? Предчувствиям неустраивают допросов.
        Ноесть еще ижадность! Весомая, как якорь океанского корабля: если наниматель останется доволен, завтра мне вручат благодарственные, имечта оцветочном магазинчике станет осязаемой.
        -Яков, ты уже перебираешься нановое место? Секретари Дюбо вроде всех работников «Первоцвета» рассчитали, - зевнулая.
        Пока Снежок несдвинул шарабан, усталость несуществовала. Ивдруг - рухнула наплечи, как сугроб, допоры державшийся всплетении ветвей… Меня знобило исильно тянуло всон. Яков взялся плести что-то веселое оновом найме, нобыстро притих, нащупал еще один плед икинулмне.
        Снежок выбрался изподсобных ворот имения ипобрел вполя, вверх поспине огромного холма, похожего сегодня накита изсказки. Ведь мне казалось, что горизонт покачивается. И - укачивает… я перестала бороться сосном, обняла колени, закрыла глаза ипровалилась вдремоту. Там Снежок тоже брел подорожке, вот только лежала она меж сезонами: справа впрохладе цвели пролески, слева вжаре летел пух одуванчиков. Надо было выбрать, куда свернуть: ввесну или влето? Ая немогла поднять пудовых рук, несправлялась свожжами…
        Когда удалось очнуться, шарабан стоял возле чайного домика. Я узнала место спервого взгляда, прошлым летом сама устраивала тут цветники. Вон иЛилейный пруд: белые кувшинки прижились, успешно зимовали, как я инадеялась.
        Посолнцу судя, полдень я проспала. Облака плывут редкие, иони тоже - кувшинки. Отражаются вводе. Анаберегу столик, плетеные кресла, самоварчик исияющий Яков, который издесь сошел засвоего. Угощается маковыми плюшками, облизывается наваренье. Попробовал болтать опустяках. Увы, снова несладилось. Плюшка мне попалась скомочком соли.
        Я заплатила заугощение ипобрела кшарабану, чувствуя себя невольницей. Отсюда Снежку два часа брести доимения Дюбо, адостанции - все пять, этож мимо Мергеля! То есть напоследний поезд я уже опоздала. Я обречена вернуться задоплатой.
        -Конверт торчит изкармана, - буркнул Яков. Неунялся идобавил снажимом: - Ну что ты зачеловек! Свое получила, еще загребешь. Неврадость денежка, так хоть покой должна дать, а? Откуда упала тень натакой простой икрепкий плетень?
        -Он выпьет чай, ивсе пролески завянут. Ему развлечение, цветам - казнь. Дрянь-человек этот Дюбо. Вон кувшинки, второй год живут-растут, людям радость дают. Аэтот заказ… мертвечина сплошная. Тошно.
        -Если деньги пощупать, полегчает? - предложил Яков.
        Я достала конверт, вынула деньги. Три крупных золотисто-коричневых билета попятьдесят рублей иостаток мелкими, для удобства. Шуршат солидно. И - нелегчает.
        -Говорят, деньги жгут кожу, ноя немогу согреться отних, - пожаловаласья.
        -Большие деньги кой-кому душу начисто выжигают. Я таких видел. Шваль.
        -Амне после денег хочется руки мыть, - зачем-то призналась я. - Иникакой радости. Яков, я совсем глупая?
        -Глупо дрожать иикать отвида денег. Так что ты неглупая, ты странная.
        -Утешил…
        -Отдай конверт, - вдруг попросил Яков. - Личный именной Дюбо, это для ловкого человека возможность набудущее.
        Я отдала, вяло удивляясь тому, как по-разному мы видим вещи. Свернула деньги исунула вкарман.
        -Яков, где станешь работать?
        -Возле главного двора Дюбо вЛуговой есть салон госпожи Пурри, незнаешь отаком? Одни думают, он для музыки ипития вин, иные знают, что возможно купить много чего кроме. Я пока всомнениях: там неплохой рояль итак себе оплата. Эй, заходи завтра, яж обещал сыграть. - Яков покосился наменя иотодвинулся поскамейке. - Спрошу прямо. Ну немогу понять, аж голова болит. Ты вообще хоть кого вокруг видишь… мужчиной? Последний раз сомной девочка мило дружила, когда мне было десять. Ну да, люди все разные, ия много чего примечаю. Когда бабское прет, оно удобно мне, оно легко используется. Нокогда совсем нет намекана…
        -Устала, нежелаю вести беседы подушам ипоуму, - отмахнулась я. - Одно скажу. Когда рядом нет мамок, дядюшек, троюродни наседьмой воде скиселем… Когда их вовсе нет, остается или одна крайность, или другая. Я работаю впансионе. Это отчасти определяет ситуацию. Как ты говорил? Следующий вопрос.
        -Обиделась.
        -Зачем спросил? Скажу «нет» изамолчу, тыже знаешь. Сам ты обиделся. Оно ипонятно. Тратишь наменя день, ая зеваю. Неблагодарная, дурно причесанная барышня смозолями вдва слоя. Денежкой неподелилась, только конверт идостался.
        -Ага, - согласился Яков, щурясь иулыбаясь широко, встиле Яна. - Поговорим оцветах, барышня-а. Ткну пальцем влюбой налугу, стебя история.
        Он хитро подмигнул иприцелил ноготь водуванчик. Я кивнула ипринялась медленно илениво, нопостепенно входя вовкус, излагать историю одного изего названий. Смогла вспомнить семь имен простенького цветика, пока Снежок брел через поле. Восьмое, северное, сообщил напрощанье Яков. Спрыгнул сшарабана, махнул рукой - ипошел прочь… Неоглянулся. Ая наоборот, смотрела ему вслед долго-долго.
        Опять мне больно. Он очень умный, хоть порой икорчит Яна-деревенщину. Как мог спросить, вижули я внем… Разве допустимо начинать такой разговор, неназвавшись настоящим именем? Увы, я знаю оЯкове гораздо меньше, чем следовалобы очеловеке, скоторым каждодневно работала, ехала через лес идаже пила пиво. Сейчас он уходит, превращаясь вмираж. Спросят меня завтра: помнишь Якова? Я кивну, нопримет назвать несмогу. Унего нет своей манеры смотреть иговорить, потому что уЯна одна, уЯкова иная, иобе - маски. Нет инастоящей походки.
        Врядли я узнаю, кто был насамом деле пианист-налетчик, который мне глянулся сразу, еще настанции… если уж честно. Он - солнышко полуденное. Он наполнил светом мою затененную жизнь. И - ушел, закатился загоризонт. Грустно. Зябко.
        Вечер подкрался накошачьих лапках: ни ветерка - ни людского голоса. Имение Дюбо обезлюдило наглухо. Только кони перефыркивались встойлах. Первый раз мне пришлось самой распрягать Снежка… Ипоследний тоже, завтра или пешком уйду, или меня подвезут доЛуговой, ноуж всяко по-казенному, как чужую.
        Отгрусти лечит еда. Сэтой мыслью я побрела наближнюю кухню, где тоже оказалось пусто. Никто немешал взять без спроса всё, что глянется. Окорок, графин схолодным травяным чаем, хлеб, зелень… Могу покушать здесь, заобщим столом. Ипосуду бросить немытой. Ну, это я сгоряча буркнула, пока мыла ирасставляла поместам.
        Причина тишины яснее ясного: хозяин навестил имение, акто-то изего ближних остался гостить. Я слышала, что важных людей селят вюжном пределе. «Пределом» вимении называется группа зданий встиле средневековья. Выстроены они нанасыпном острове. Там имост, иигрушечные стены сбашенками. Затевая гуляния, мост поднимают, делая остров недоступным для посторонних. Обслуга тоже оказывается заперта наострове, ивсякие охраняющие-проверяющие - тоже там, наострове ивокруг него. Прочим слугам имения полагается день отдыха. Конечно, охраняется вся внешняя ограда. Ноя-то внутри, иуменя есть право остаться тут дозавтрашнего полудня.
        -Обо мне забыли, - пожаловалась я пузатой бутыли.
        Она неответила. Стрезвыми вино неразговаривает, зато пьяных вынуждает выбалтывать тайны, попав вкровь ивлияя изнутри. Я погрозила пальцем коварной бутылке ипокинула кухню наощупь. Почему незажгла свет? Отсмутного ощущения тревоги: явчужом доме. Нето чтобы должна прятаться, ноивыпячивать свое присутствие неловко.
        Сумерки плотно укутали двор исад. Бреду, спотыкаюсь… икак-то вдруг замираю, испугавшись. Я одна, вцелом имении - одна! Никто непомешает пройти вкрытый двор иеще раз глянуть напролески. Невсе ведь увяли. Аесли ивсе… кто-то должен проводить их, сказать спасибо замимолетную, нотакую совершенную красоту.
        Решившись, я осторожно двинулась кцели. При моем зрении, которое иднем невпечатляет, ночные вылазки противопоказаны. Ноя старалась неспотыкаться, неохать. Часто замирала, вслушивалась втишину. Икаждый раз слух улучшался, различал звуки полнее, тоньше. Это ободряло.
        Вот иквадрат дома, наодин день получившего название «Первоцвет». Или так серые исекретари звали недом, авесь проект? Здесь любят это словцо - проект. Неиначе, оно нравится тому Дюбо, который иесть главнейший измногочисленных родичей иветвей семейства. Особенного: их имя - нарицательное. «Ловок, как Дюбо», - таким комплиментом обозначают деловой успех ивнашей стране, ивомногих иных.
        Кажется, добралась незаметно. Хотя… Откого прячусь? Дверь черного хода - удобная для тайных визитов вдом. Без крыльца, истена рядом укутана пушистой порослью сирени. Запах умопомрачительный. Садовник Дюбо - гений, подобрал сорта, чтобы цветение длилось более месяца. Я выведала, мне такие мелочи врадость. Асейчас мне думать ознакомом - удобно. Мысленно перечисляю сорта иневолнуюсь. Ну, почти.
        Уф. Дверь открылась без скрипа, вот что значит порядок вхозяйстве. Пол - зеркальный паркет, итоже нескрипит. Я сняла башмачки, взяла влевую руку идвинулась покоридору прямо втонких носках. Паркет был скользкий, я протиралась постеночке. Поворот. Еще поворот. Вот иглавная галерея, поней меня утром вывели стражи сглазами-пуговками. Наполу ковер, могу шагать смело. Хотя чего я боюсь? Наверняка вдоме - ни души, если вцелой усадьбе пусто итемно.
        Стеклянные двери наощупь очень холодные. Медная ручка… или бронзовая? Откуда мне знать! Массивная икрасивая, вот что помню. Открывается без щелчка, нонажать надо плавно, доупора. Нажимаю. Приоткрываю дверь…
        Днем я сказала Якову это слово - «мертвечина». Норазве знала, что ночью замру напороге вкаменном, страшном оцепенении? Разве могла представить подобное?
        Черный ковер пролесков. Окончательно мертвых: подобный запах идет отваз сосрезанными цветами, если долго неменять воду. Только здесь сгнил неодин букет… Весь двор - склизкая, мерзкая гниль. Решись я тронуть любой стебель, он расползется под пальцами.
        -Почему? - едва слышно выдохнула я. Навалилась надверь, плотно ее закрыла ибез сил сникла упорога. Стекло холодит лопатки. Мысли вголове смерзаются вком страха. Почему?! Прошло всего несколько часов. Крыша по-прежнему сдвинута, водворе так холодно, словно зима вернулась. Лед невынесли, сквозь щель под дверью вкоридор вытекает студеный сквозняк. Пальцы надверном стекле мерзнут, исамо оно - заиндевелое… Я одновременно потею истыну. Сердце лупит, как бешеное, анадуше - лед. Там, застеклом - непостижимая жуть. Уродливая, чудовищная тайна…
        Обнимаю колени, дрожу ижду, когда полегчает. Почему они погибли? Укорененные пролески сгнили внеполный день. Будь я суеверна, сказалабы: сработало проклятие. Ноя предпочитаю рациональные объяснения. Прямо теперь готово одно: отсюда надо убираться, немедленно! Из-за тайны гнилого двора слуг отпустили наотдых, авернее - выдворили изимения. Никому неполагается знать огибели цветов.
        Надо уходить, ая сижу. Сил нет. Холод вот-вот сердце остановит, оно билось вскачь, атеперь еле трепыхается. Очень больно. Ложусь, сворачиваюсь вкалачик итерплю. Скрипы ишорохи сами вползают вухи, вроде мерзких муравьев. Досадую: слух чересчур остер, это тоже больно. Хотя - отстраха инетакое приключается.
        Голоса! Да, именно так. Подиагонали отменя, навтором этаже квадратного особняка, вдругом его конце, разговаривают. Двое? Замираю, жмурюсь инедышу.
        -Что повторой части проекта?
        -Прямых признаков невыявлено вповедении иреакциях. Косвенные можно списать нанеобщительность ипустые страхи. Попервому параграфу больше определенности. Да, годится врезерв, новозрастное ограничение двадцать, как вы знаете.
        -Решено, втихий резерв. Что покосвенным целям?
        -Наши курьеры планомерно выказывали неосторожность ипровоцировали интерес ксведениям, хранимым вимении. Факты ответного внимания выявлены вТрежале… новы знаете, там Медвежатник сыском заведует. Мы потеряли пятерых изагентуры иеле сбросили хвост. ПоЛуговой больше ясности. Дважды мы отслеживали чужих наблюдателей. Связи илюди взяты наконтроль.
        -Чьи люди?
        -Найзеры, тайная полиция… можно сказать, ничего занятного.
        -Что повторому типу активности?
        -Нет наблюдателей иинтереса, - голос стал тише, слова подбирались сочевидной даже мне осторожностью. - Нет активности… совершенно.
        -Либо её успешно маскируют. Все люди имения проверены?
        -Повторно запрошены данные повсем без исключения, свниманием квременным работникам, конечно. Поодному изних еще идет проверка.
        -Проект закрыт. Если завтра небудет ясности, устраните подозрение. Полностью.
        -Можноли неспешить? Он перспективен. Потипажу - кукушонок, нодокументы неподтверждают происхождение. Понавыкам - вор, ноничего неукрадено. Имел доступ только всад. Ночевал вовнешнем периметре. Для агента он вел себя слишком нагло ишумно. Пил, дрался, попал под подозрение жандармерии.
        -Сейфы, личные секретеры?
        -Нет признаков вскрытия. Но, - говоривший замялся. - Царапина. Управляющий вероятно сам… нонеподтверждено. Еслибы пропало что-то явное, ябы решил,что…
        -Нет времени решать. Охота провалена, ипричины неизвестны. Тем самым сорван весь вторичный проект. Нам велено свернуть активность, - отчеканил второй голос. - Завтра, это край. Или закроете проверку, или устраните неопределённость. Поуправляющему тоже. Непервая его ошибка. Команда приборки будет здесь кутру. С«Первоцветом» они закончат дополудня. Далее используйте их под зачистку.
        -Понял вас. Поновым проектам. Большая лисья охота ифейерверки всамую короткую ночь. Вот списки приглашенных. Это дневная версия.
        -Так… вот этот бриф покурьерам, он что, хранился всейфе, здесь?
        -Нет. Нет, как можно.
        -Вернемся кпроваленной охоте. Псарей собрали, всех?
        -Да. Следим, чтобы необщались доопроса. Они наострове. Дятлы тамже.
        Голоса смолкли. Несомневаюсь: властные люди спускаются, номягкие ковры глотают шум шагов. Эти люди неиспользуют черный ход, отпарадного я далеко, так что допоры лучше недвигаться идышать еле-еле. Иначе именя - устранят.
        Пялюсь слепыми втемноте глазами куда-то вковер… или встену галереи над плинтусом? Отжути происходящего зрение окончательно померкло. Лежать набоку нельзя, я вся окоченела. Перекатываюсь наколени илокти… именя, как старушку, прострелом скрючивает внелепой, напряженной позе начетвереньках.
        Спина заныла, руки подломились… Опять я наковре, боком. Дышу открытым ртом, стараясь подавить рвущийся наружу вой. Никогда так страшно небыло! Давно лежу тут, слишком давно… Как скоро явится команда приборки? Незнаю. Нехочу знать! Ноуползти мне надо, несминая ковер, нечиркая попаркету башмаками, намертво зажатыми вруке. Тут, оказывается, все царапины научете.
        Дом позади. Ноги дрожат, мерзну… Крадусь через парк иневерю, что доберусь досвоей комнатки, разминувшись скошмарными «приборщиками» Дюбо. Слюдьми, анепривидениями или одержимыми изхрамовых баек. Люди - страшнее. Теперь я знаю.
        Даже подпирая спиной дверь, неверю, что добралась. Сердце птицей трепыхается вловчей сети страха. Сползаю подвери спиной ижду, когда смогу двигаться. Встать. Бестолково обшарить комнату иподпереть дверь черенком метлы. Задернуть занавески… Все бесполезно, ноотгородиться отстрахов я могу лишь так. Осталось свернуться клубом наузкой кровати, накрыться сголовой…
        Только это - неконец истории. Это вкакой-то мере начало. Я слышала то, что слышала ивидела то, что видела! Я немогу забыть. «Охота» - что это слово значит для Дюбо? Я одна изнаю ответ: облава навыползка Якова! Теперь знаю, вохоте были нетолько собаки, имелись загадочные дятлы, псари… незнаю, кто такие, носледом заними пришли «приборщики». Они сотрут все следы. Любой ценой.
        Так каков настоящий смысл проекта «Первоцвет»? Куда я нанялась, начто дала согласие? Уж точно пролески высажены неради забавы богатого бездельника. Они были… ширмой. Наверное - так… Они позволяли копить лед, возить туда-сюда тюки имешки, нанимать временных работников ипроверять их, выискивая агентов. Зачем?!
        Мысли заглушили страх, вернее, взболтали вголове мутную пену паники, ия перестала понимать иощущать внятно хоть что-то. Отбросила одеяло, села, пошарила постолику исжала вкулаке случайный сухарь. Сунула взубы - каменный, некрошится! Поднажала… изахрустело вовсю голову! Толи зубы ломались, толи страх грохотал вушах ислезами заливал перекошенное лицо. Я узнала один изголосов: это был столичный проверяющий. Авторой наверняка здешний, хотя мне инезнаком. Звучание приметное, сзадержкой вначале фраз, вроде намека назаикание… Этот вот заика изаймется приборкой. Ия знаю, что он скажет убийцам после полудня. Почти дословно знаю. Я сплюнула сухарь, подышала открытым ртом…
        -Кукушонок, - горло хрипело, язык едва шевелился.
        Меня согнуло пополам… пришлось ползти вугол, искать хоть что годное. Темно, нащупалось лишь полотенце. Внего меня ивывернуло - сплошной желчью. Горло горит, боль поднимается изживота, затапливает сознание. Тьма кругом. Тьма ибезнадега.
        Яков сам сказал, что жил насевере. Мергелю он неглянулся, апосле проверки оказалось, - нанем судимость. Так все просто, напоказ… как чемодан без ручки ислучайность найма вдом Дюбо. Если припомнить наши разговоры, то иони непросты. Взять тот ужин в«Ерше»: язахмелела содной кружки пива, аон спрашивал, спрашивал…
        Он использовал меня ссамого первого мгновения. Даже нескрывал своих намерений, вот только уего искренности имелось второе дно, ато итретье. Злодей. Вижули я нем недруга, ачуть больше? Да как онмог!
        -Дрянь. Грязь.
        Удобные слова. Наплевки похожи. И - короткие, длинных мне невыговорить… Руки ледяные. Я целиком вмерзла встрах. Я слабая исовсем одна. Мне ничего неизменить. Даже незнаю, где искать Якова, чтобы предупредить. Иникак нельзя выйти изимения незаметно. Ночью - просто нельзя. Поздно.Все…
        -Н-ни… ни-чего. Немогу.Нет.
        Отсказанного легче нестало. Пришлось заползти под одеяло исвернуться клубком, надеясь согреться, взбодрить тупой мозг. Мнебы сухарь… Увы, первый я смахнула напол, авторого ненашлось. Досамого рассвета голова моя работала пустым щелкунчиком - стучала зубами, как заводная. Я прикусила было край одеяла, ноотшерсти подташнивало… пришлось выплюнуть.
        Утром я встала, переоделась, причесалась. Открыла окно ипосмотрела внебо. Это последнее средство. Если ионо несработает… Вотьме сияла золотая нить тумана, вдетая вигольное ушко солнца. Пока что игла рассвета оставалась помакушку утопленной всосновый лес надальней горушке. Было свежо ихолодно. Птицы перекликались дружно, шумно. Мелкие садовые рядом, более солидные - по-над полем. Впервые свесны кукушка орала вдальнем лесу, безразлично считая чьи-то годы.
        -Всуп тебя! - прокляла я безответственную птичью мать.
        Зажмурилась… еще раз взглянула внебо. Кукушка неунималась, ия была ей благодарна затупое жизнелюбие. Больше-то некому подбодрить меня.
        Если неделать ничего, после полудня Яков умрет. Наверняка… Нокак далеко можно инужно зайти, пробуя спасти человека, лживого досердцевины? Ивсели средства хороши? Намои вопросы могбы ответить выползок, он умный ивзрослый. Он много знает отом, как спасаться испасать.
        -Я справлюсь.
        Это ложь. Знаю, ноговорю вслух, чтобы непередумать. Я решилась. Даже если мой способ ненадежный иподлый… даже так. Иногонет.
        Спустой корзинкой я прошла через сад ксараю. Вмусоре удвери отыскала три кружки сотбитыми ручками - даже работники бросили эту копеечную глину. Вдве кружки я пристроила рассаду красиво, втретью сунула нарочито криво. Все кружки уместила вкорзину, ипоследнюю боком - устала быть аккуратной. Накрыла весь мусор заранее приготовленной салфеткой. Намиг задержалась, понимая примитивность затеи… Вздохнула ибегом ринулась выполнять замысел, пока я хоть немного внего верю.
        Само собой, уворот спросили, куда иду. Строго напомнили: мое время вимении иссякнет вполдень. Я показала рассаду: несу подарок Мергелю ивернусь быстро. Неудивились. Незапретили. Ия заспешила подорожке кЛуговой.
        Отмысли, что замной, может статься, следят, сводило шею. Яков говорил, что актерствовать мне недано. Прав. Атолько выбора неосталось. Намоей стороне страх истыд. То, что я затеяла, уже выбелило лицо, выгнало пот налоб. Играть ненадо. Мнебы раньше срока нерухнуть вистерику. Она вроде болота, увязну - иуже невыберусь натропку разума, уж слишком она кривая искользкая.
        Ноги подламываются, авеса втеле нет. Сквозь тошноту немогу понять, тяжело или легко мне, душно или холодно. Все сразу! Все - исразу… Бреду-плыву мимо двора Дюбо вЛуговой, мимо нового места найма Якова. Вот кивнула знакомому грузчику, передала привет Киру Силычу ипошла дальше. Задержалась, осмотрела крыльцо салона Пурри. Подергала дверь - заперто. Вэто время всалоне должно быть тише тихого.
        Я сникла наступеньку крыльца, немного посидела, настороженно кося вправо-влево иопасаясь крутить шеей. Как эти, которые следят, умудряются видеть все? Прямо сейчас они приглядывают замной? Или я птаха мелкая, ничуть неценная, ведь проект - закрыт? Наэто вся надежда!
        Отдышавшись, я побродила вдоль фасада салона Пурри, бестолково заглядывая вокна, трогая ветки сирени, негромко окликая Якова. Никто неотозвался. Я дважды нагибалась иворошила цветы наклумбах, но, надеюсь, это невыглядело странно. Так или иначе, дело сделано.
        Я поправила платок налегкой корзинке ирешительно выпрямилась. Пора делать главную глупость. Или подлость? Это как посмотреть. Снова шагаю поулице. Корзина стала легче, ноя ощущаю обратное. Груз вины внеё добавился, он тянет руку.
        Мергель дома. Я поняла это, едва завидев дымок самовара и, почти сразу, приметив здоровенных городовых уворот. Стало совсем страшно: план уже неотменить, все сложилось… я обречённо кашлянула, подавилась всхлипом ипобрела наказнь.
        Наипервейший тараканище Луговой высунулся вщель двери, заготовил улыбочку… которая вмиг сползла сего лица. Мергель домчался доворот, будто ему насамом деле небезразличны мои беды…
        -Юлька, вочто вляпалась, дурища? - спросил сходу.
        Хорошо: мне непришлось врать, зачем пришла. Просто махнула свободной рукой, сунула ему корзинку изарыдала, немешая себе тонуть вболоте отчаяния.
        -Говорилиже, если что… поопушке, то да сё, - упрекнула я через всхлипы.
        -Так, - Мергель вдруг забыл свою ломанную речь. - Дальше давай, толком. Поодеже видать, ущерба личности нет. Значит, имущество. День-то расчетный.
        Я кивнула, нежелая врать вслух. Незнаю, смоглабы или нет. Он кивнул ответно иповсему видно - озлился.
        -Кто знал, что деньги тебе дадены? Кто видел их? Былли тот, кто просил показать или желал пересчитать самолично?
        Я всхлипнула снадрывом, попробовала выговорить вранье… несмогла. Ноэтого инетребовалось. Мергель резко отвернулся, все решив без моих слов. Глянул наближнего жандарма-здоровяка.
        -Чернявый хорек, я велел приглядывать заним. Иди, повяжи его изакрой вприказе. Неодин, ребят возьми. Он жилистый ихваткий. - Мергель глянул навторого подручного. - Песика доставь. Эй, Юлька, есть утебя вещь хорька? Тыж вслух начеловека поклеп высказать несмогешь, ноума-то втебе сбашкой вровень. Значит, должна приволочь хотьчто.
        -Перчатки рабочие.
        Я ткнула пальцем вкорзинку. Мергель бережно подвинул последнюю кружку срассадой идобыл содна то, что ему итребовалось. Похвалил, что припрятала. Спросил, неучинилали я шума вимении иостался совсем доволен тем, что я ушла тихо.
        -Мой городок, хоть изовется он то селом, то поселком, то станциею, - Мергель подбоченился иоскалил мелкие острые зубы вухмылке. - Мой он, как ни обзывай! Акой-кому вроде ипомнить ненадобно? Будет им вразумленьице. Самый день, вот удружила, Юлька… Ужо я знаю, что загнилота уних под спудом, ужо тряхну червивую яблоньку. Небоись, немог он извести денег. Умен, сразуб непустил поветру. Вночь припрятал, новрядли ловко. Пригляд заним, я знаю, он тем более. Скинул впалисаде или вдровнике. Юлька, невой. Скакой дури изтебя баба поперла прям теперечи,ась?
        Я выла, понимая, что ничего уже нельзя отменить. Мало мне стыда истраха, так вголову острым ножом вошла идея: ночью я ничего неслышала! Причудилось отусталости. Разве посильно услышать то, что сказано надругом этаже, взакрытой комнате? Я зарыдала пуще прежнего, стала просить неискать деньги ивообще ничего неделать, Мергель захохотал ипосоветовал уйти вмонашки иславить божий промысел, сидя нахлебе-воде.
        Адело - двигалось. Как-то вдруг я осознала, что сижу вказенном экипаже рядом сМергелем. Держу вкулаке измятые, запачканные вземле деньги итупо наних пялюсь, повторяя, что три было бумажки попятьдесят иеще мелочь. Опять иопять повторяю. Неиначе, сума сошла. Мергель пожалел, воды дал иобругал икающей нюней. Небудь мне так дурно, ябы засмеялась: сколько он ведает черных слов, адля меня нашел необидные.
        Вворотах имения Дюбо нас ждали люди всерой форме. Вид имели такой, будто войну начинают. Вдруг я осознала новый страх. Исемья Дюбо, имногие их слуги - ненаши граждане, иноземцы. Мергель бестрепетно лезет вымогать гостинец учужаков, которые дотого богаты, что сами - почти сказка. Алуговскому таракану нестрашно. Весело ему! Я инеподозревала внем лихости, лишь теперь рассмотрела: он похож наЯна-Якова. Такойже двуличный звонец, вот только гораздо опытнее ихитрее.
        Вполдень Мергель ия снова сидели вэкипаже. Мергель всем видом лоснился, будто он - обожравшийся дармовой сметаны кот. Я дрожала имямлила невыразительное: мол, отпустите Якова, дайте честное слово небить, выж сего дела получили выгоду.
        Мергель получил, авот я - наоборот. При выезде изимения нас ждал казенный злодей изстоличного дома Дюбо. Показал мне издали конверт ирезко порвал пополам, еще раз пополам. Несомневаюсь, внутри былчек.
        -Кто вынес сор, тот сам есть сор, - так он озвучил решение относительно меня. - Барышня, впредь вам заказан вход влюбые имения Дюбо ипартнеров семьи.
        Я кивнула иотвернулась. Надуше стало легче. Так итак ябы несмогла взять унего деньги. Он хуже ночного татя, он убийства устраивает - как иные обеденное меню. Буднично иловко: этого напервое, атого навторое искровью, аво-он этого десертом, припугнуть или изуродовать…
        -Юлька, держи, запиён слианою, - Мергель вдруг сунул мне вкулак две полусотенные бумажки. Скривился, пожимая плечами: - Знатная выгода мне встала сдельца. Ивот чего, ты несопи. Неприбьют хорька. Варестантский вагон сейже день сунут, чтоб прямым ходом встолицу. Знаю я крыс Дюбовских, как ни береги злодея, ачем дальше отсель, тем дольше продышит. Я кчему? Авот: отвезу тебя достанции, напоезд посажу. Юлька, тепереча год тебе вЛуговую - ни-ни. Ясно?
        -Спасибо. Ябы непосмела просить отаком, аведь мне иправда страшно.
        -Бойся-бойся, дольше проживешь, - согласился Мергель.
        Я вздохнула чуть увереннее, один большой страх Мергель сменя снял. Так ивиделось: иду я через лес… инедохожу достанции. Говорить отом я немогла, лишь стискивала челюсти исглатывала солоновато-железную слюну. Мергель хмурился, думал освоем итоже молчал. Только раз буркнул, что надобы заехать вприказ.
        Там я увидела Якова. Его провели через двор. Он сделал вид, что неузнает меня, но, минуя дверцу экипажа, поморщился, чуть задержался, глядя вдаль. Исплюнул.
        Доплевка вдуше уменя была - помойка, апосле… Упрямая кукушка по-прежнему голосила влесу. Всю дорогу достанции я пыталась считать её «ку-ку», ипостоянно сбивалась, идумала: это годы жизни для Якова. Незнаю, начто способны «дюбовские», ноглотку кукушке они незаткнули, и, может статься, её обещание сбудется для кукушонка.
        Это должно было утешить… ночернота сдуши неоттиралась никакими доводами рассудка.
        Проклятие кукушки. Сказка таежного народа ёманхэ
        Однажды ворон, глухарь ипересмешник взялись судить кукушку.
        «Ты худшая мать вовсем лесу, ты бросаешь своих детей иобрекаешь чужих. Ты бессовестная ибездушная»… так они говорили. Ивесь лес слушал молча, ивесь лес своим молчанием - обвинял исоглашался.
        Кукушка дождалась, покуда судьи высказались. Ипосле еще долго вздыхала идумала освоем…
        -Вы знаете причину, - наконец, ответила она. - Только я могу победить великое зло - чернух гусениц, иссушающих лес. Бороться сними каждую весну - мой долг… ногусеницы ядовиты, выкормить ими дитя нельзя. Так может, мне жить для себя, незамечая лесную погибель? Может, стать хорошей матерью такой вот ценой?
        -Нет уж! Вот уж! Жуть-жуть! - перепугалась старая пищуха. Она помнила страшный год, когда кукушка растила дитя самостоятельно. Лес оказался заплетен паутиной, инебыло ни единого зеленого листка! Погибли все дети, вовсех гнездах - когда лес высох, вспыхнул большой пожар.
        -Нет-нет-нет! - застучал дятел. Он был глуп иничего непомнил, ноповторял запищухой звучно, охотно.
        -Спа-си, спа-си-нас, - заволновались синицы.
        Ивесь лес зашумел, уговаривая кукушку…
        -Ку-ку, ку-да деться отдолгов? Беда, беда, я много могу имного должна. Я выкликаю года ипродлеваю жизнь деревьям, птицам, зверям, - кукушка заплакала, итрое судий виновато спрятали головы под крыло. - Ку-ку… сердце рву, отдаю дитя вчужой дом. Больно, ох больно… кукую, благодать зову для тех, кто растит мое дитя. Их желание исполняется. Одно, заветное. Разве нетак?
        -Так-так так! - прострекотал дятел.
        -Ум-но, вер-но, у-гу, - зашумели совы.
        Кукушка расправила крылья игордо вскинула голову.
        -Почему вы непросили для своих детей, оптицы? Почему несказали: желаю всей душой вырастить иприемыша, иродного? - Кукушка гневно встопорщила хвост. - Ты, ворон, пожелал стать белее снега. Ты, глухарь, пожелал себе безупречный слух, чтобы собирать сплетни скорее иточнее глазастой сороки! Ты, пересмешник, обрёл голос краше соловьиного… Никто извас непросил для детей! Новы судите меня так, будто я убила ваших птенцов? Асами-то!
        -Са-ми! Са-ми! - запищала возмущенная пищуха. - Суд им! Судим!
        Кукушка нахохлилась, задумалась… ивсе молча ждали ее решения.
        -Бесполезна моя щедрость. Заветное желание - слишком богатый дар. Кто ищет внем выгоду, сам нелучше черной гусеницы. Кто неценит семью… тот высохнет. Гнездо несбережет! Потеряет все итогда поймет, что было вжизни главным. Ноничего несможет отменить…
        Сказала - иулетела. Втотже миг ворон почернел. Глухарь - оглох. Пересмешник сделался обречен повторять чужие песни, неимея своей, даже простенькой.
        Акукушка все также борется счерными гусеницами. Иплачет, невсилах принять свой удел. Год загодом, снова иснова… лето греется, птицы погнездам сидят - аона безутешна. Пестрая птица, лесу первая защитница… Она исполняет желания - ионаже проклинает, если желания ложные.
        Глава 2. Кукушонок
        Внутреннее распоряжение постоличному тайному сыску. Клим Ершов, советник
        «Если еще хоть одна тупая сыскная рожа поучаствует втравле выползков, затупость ибудет уволена сволчьим билетом! Унас сыск, господа, здесь требуются трезвые люди схолодной головою, анекровожадные недоноски. Список недоносков этой весны прилагаю. Все - вон, побирайтесь при храме, коль вам он такмил.
        Поделу. Отгрупп стретьей попятую жду полного отчёта повыползкам. Сколько случаев близ столицы, сколько живых поймано икуда после они переданы. Ведь ни один неочутился вжандармерии или тайной полиции! Это угроза, господа. Всякий тайный интерес - угроза, если я, даже я, неведаю его выгодоприобретателей.
        Укажу для ясности. Есть основания думать, что дом Дюбо вделе. Отчет единственного сыскаря сголовою доступен для изучения всем спятым допуском ивыше. Ему награда ичесть, вам - повод задуматься. Покаже приказываю проверить имения Дюбо исвязи их партнеров. Тайно, тихо, впрок.
        Особая группа. Ко мне настол все сведения повыползкам. Систематизировать. Неубирать странное исомнительное, если оно повторяется. Обдумать награду заживого беся, если его сдадут вжандармерию или сыск.
        Наблюдение! Вам как обычно повесне: всех, кто прямо замешан вубийстве выползков, под надзор. Один раз кровь пустили иненаказаны - повторят.
        Абудут квам вопросы услужителей храма, посылайте всех ко мне. Далее я сам укажу им дорогу».
        Арестантский вагон - место, внушающее веру вмировую устойчивость. Натаежных болотах, посреди пыльной степи, близ столицы - всюду такой крысятник имеет одинаково затхлый запах, наполненный колючей настороженностью.
        Заспиной Якова - впоследние годы он использовал именно это имя, мысленно называя себя - лязгнул засов. Привычное кполумраку местное население оживилось. «Крысы» зашуршали поуглам, сухо иостро блеснули взглядами, многозначительно кашлянули. Кто-то расторопный подсунул ногу, чтоб чужак споткнулся. Для крысятника такая проверка изабава, иправило: помогает узнать сразу, какой тварюшкой предстоит пообедать… если тот, кого подсадили - пища, анеедок.
        Далеко, вголове поезда, раздраженно закричал паровоз. Можно подумать, выругался: небыло вего расписании стоянки наЛуговой, нопришлось задержаться. Скрипнул металл сцепок, вагоны, как заправские арестанты, дернулись, влекомые подневольно… Первичное движение прокатилось нестройной дрожью.
        Обитатели арестантской клетки, которые стояли вэтот момент, предпочли сесть, асидевшие облокотились обпол или стенку. Все отвлеклись, пусть самую малость… Яков перешагнул преграду босой ноги, скользнул вплотную мимо многих локтей, коленей, боков… ибез помех проследовал кздешнему главному человеку. Его видно сразу, если уметь смотреть. Вон он, просторно устроился устены - пожилой, худощавый, толи дремлет, толи бережет гноящиеся глаза, которым неприятен свет, недавно так ярко блеснувший вприоткрытой двери.
        -Поклон отдальней Гими, - дойдя довыбранного места, новый ввагоне человек поклонился неособенно низко, ноинемелко, чтобы старший оценил уважение.
        -Именно что дальней, - старший оказался незаносчивым, глянул искоса, азаговорил прямо, неделая вид, что общается скем-то изсидящих рядом, игнорируя чужака. - Аположим, откуда сказался, оттуда иявился. Так чегож руки заняты?
        Вопрос посуществу: кто бьет поклон отГими, должен разбираться сзамками. Слюбыми, вобщем-то, тем более - простенькими, какие ставят наоковы сдлинной цепью, аненаномерные, где цепь вдва звена ишипы повнутреннему ободу навинтах, чтобы зажимать запястья плотно, докрови…
        Замок пришлось вскрыть, хотя всякий навык лучше прятать, пока возможно.
        -Вроде неподмастерье, - старший отметил скорость работы. - Чтож сунулся под Мергеля? Невызнал, каков он? Сюда присядь. Обскажи, что дакак.
        Поезд споро стучал походный ритм, вагон покачивался. Якову мельком подумалось: покакойже внезапной доброте Мергель расстарался, срочно впихнул ненавистного «хорька» всостав, следующий без остановок доглавного вокзала? Исключил многие неприятности: ввагоне подготовиться иждать немогли… Нопосле слов «Что да как?» спина ощутила незащищенность. Старший желал вызнать оновом человеке, ато ипроверить его. Странно. Вагон пересыльный, люди сплошь случайные, их сгребли изразных мест, поразным причинам. Время задержки вЛуговой - минута. Заранее никтобы неоповестил освоем интересе. Да инебыло его, интереса! Еще вчера определенно небыло… Однако сегодня все иначе. Конвоиры передали указание вклетку. Кто-то составил записку, дал денег… «Что-то я упустил», - мелькнуло всознании.
        -Звать можно Яковом, - давно выбранное имя отчего-то разозлило. - Апрочее… уж извиняйте. Попал сюда безвинно, позлобе людской. Неочем рассказывать.
        -Невина важна, аумысел. - Старший глянул настену вагона, то есть вродебы сквозь неё. - Есть неприкасаемые. Липские, Найзер, Ин Тарри, Дюбо, Кряжевы… этих нельзя незнать. Уних или своя рука, или договор встолице. Шепнули, ты ктаким исунулся, неуважив закон.
        -Ачто, можно сунуться ктаким, - прищур Якова сделался узким, асловцо «таким» пожелало повториться сособенной, напевной интонацией раздражения, - ипосле дойти довагона? Насвоих ногах, при своих руках… Вы, уважаемый, мудры. Я порыжью обучен, мне вбольшую пользу совет. Утаких рыжья - как грязи.
        -Ну-ну, - старший отвернулся изаговорил сосмуглым бугаем, сидящим отнего полевую руку. - Вертлявый он, а? Напрямой интерес невернул ималого намека.
        Сцедить досаду незаметно даже Якову, даже при его привычке ккрысятникам, оказалось сложновато. Больше нет сомнений, кто-то проявил интерес, инаверняка это человек изимения Дюбо. Нет, вопрос стоит острее: старшему велели проверить чужака - илиже устранить? Большая разница. Жизненная.
        -Мой учитель, - Яков усмехнулся, сполна ощущая себя прежним, каким он был лет пять назад, пока жил проще излее, - неходил без заточки, запоминал встречных ипопутных, проверял отражения встеклах… итянул время, оценивая врагов. Яков-пацан полагал врагами всех. Вэтом вагоне, впрочем, опасны лишь пятеро, их истоит изучить, продолжая бесполезный рассказ. - Имя моего учителя Ныдпу. Странное для здешних мест, да. Для меня учитель при жизни был первым изстарших, это неизменно поныне. Ныдпу велел неслужить рыжью иневерить слову, убитому начертанием наказенной бумаге. Неболтать лишнего. Поего завету я вежливо выслушал вас иискренне ответил. Наэтомвсе.
        Правее шевельнулись втенях трое. Выказали готовность действовать, ностарший неподал знака. Остались незаданными какие-то вопросы… или он нелюбит спешку? Всеже он - вор, иДюбо ему никак нехозяева.
        -Какое падение нравов, влезает младенчик исходу принимается драть горло, обучая нас закону, - старший покачал головой, снова обращаясь кбугаю. - Нехорошо.
        Смуглый бугай почти успел раскрыть рот, чтобы поддакнуть…
        -Зато нетявкаю поприказу Дюбо, небегаю вих своре, негну закон им вугоду, - внятно, срасстановкой, выговорил Яков.
        -Нарываешься? - старший удивился, даже оглянулся нанаглеца.
        -Еще как, - улыбнулся Яков.
        -Жизнь неценишь?
        -Уважаемый, только-то инадо было перекантоваться часа два, встолице вам впересыльную, мне кдознавателям. Я поклонился, назвался исобирался вздремнуть. Новы пожелали увидеть мой навык. Я показал. Вы неунялись итеперь хотите оценить мою жизнь? Воля ваша. Оценивайте, я поучаствую.
        Поезд чеканил спорый ритм, иэто было весело. Решать дела силой всегда интересно. Ныдпу ругал залихость. Все учителя донего ипосле называли это свойство гонором, склонностью кнасилию, импульсивностью… Слова зависели отуровня образования иманер, смысл неменялся. Ответное мнение Якова - тоже: решения силы ему неизменно удавались, ведь жизнь всё еще непресеклась.
        Старший сделал невнятный жест, трое справа зашевелились, бугай слева заворочался, все стали обмениваясь знаками ссообщником заспиной чужака.
        -Ныдпу… - проскрипел голосок изтени вуглу. - Неужто сам Слиток? Какже, какже, был устарого кукушонок. Помнится, он сам иобещал прирезать желторотого поганца. Нобоялся неуспеть прежде прочих. Я все гадал, счегобы? Недумал, что однажды ответ обозначится. Резкий ты. Своего гнезда нет, так вчужом-то небуянь.
        Потеряв интерес кстаршему, Яков вскинулся, впять шагов пересёк клетку иупал наколени перед стариком. Разгреб тряпье, ощупал сплошные колодки, шипы назапястьях ишее. Гнилью пахло сильно иопасно: слишком долго ржавое железо впивалось втело, нанося раны, растравливая язвы инарывы. Иникакого лечения, ни малейшей помощи.
        -Смерть чую. Хочу подышать напоследок там, снаружи, - толи приказал, толи попросил старик. - Ты подлинный кукушонок, одно-то желание исполнишь, если главное.
        Ввагоне кто-то один икнул, другой выругался, третий зашептал губами, навыдохе… истало тихо. Старший сглотнул, наверняка припомнив байку северных каторжан: мол, встретишь лесного кукушонка, все станет возможно, если фишка ляжет.
        -Ворон, он исполняет желания? Без начуди? - старший отбросил прежний ленивый тон. - Нетоми, обскажи дельно.
        -Нет. То есть да, новполную силу лишь один раз. Этот уже сработал для кого-то. Давно. Еще довстречи соСлитком. Номне даст мой день. Один. Последний. Душа чует свободу, ей светло.
        -Дам, - эхом отозвался Яков, примечая всвоей душе ответную горячую уверенность.
        Руки сразу нащупали, добыли ипрокрутили впальцах отмычку, годную икак шило, икак малый рычаг. Полные колодки - штука сложная. Вскрыть такие ввагоне почти невозможно. То есть даже совсем никак нельзя… нопять лет назад он уже проделывал подобное. Тогда учителя пообещали освободить, он поставил такое условие, соглашаясь надоговор стайной полицией. Нобыло поздно. Все поздно ивсе -зря…
        Кукушат называют проклятыми. Их сторонятся все, кто знает настоящие особенности дара. Яков долго упрямился, старался неверить всвой рок, ведь ибез того несладко расти при мачехе, нежеланным приемышем вновой семье отца. Ножизнь снова иснова убеждала: мир несправедлив, благие пожелания иссыхают, апроклятия копятся илипнут одно кдругому. Сдетства было так, стоило привязаться ккому-то, иэти люди пропадали изжизни, причем всегда болезненно - через предательство, смерть, разлуку.
        -Дык итьже… - запутавшись иотстав отобщих дел имыслей, забубнил смуглый бугай, иотего тупости отмахнулись внесколькорук.
        -Мне дела нет, что наплел про него огрызок Дюбо, - сварливо выдохнул старик. - Хочу умереть наволе. Точка.
        -Старый вы, авсе равно неумный, - упрекнул Яков, рывком расшатывая вторую заклепку ирадуясь, что первая снялась легко. Для третьей пришлось добыть из-под каблука еще одно шильце иплашку сплоской лопаткой. - Надо хотеть жить. Путь всего лишь день. Учитель так сказал.
        -Он-то прожил свой день?
        Яков кивнул, впятый раз поддел упрямую заклепку, которая выворачивалась иноровила нерушимо сесть поместу. Губы кривились ишипели ругательства вадрес тех, кто изготовил кандалы слишком усердно. Аглаза уже успели рассмотреть татуировки старика. Вних читалось много разного - каторга вхудших болотах далеко заГимью, два побега, чьи-то смерти… Сейчас все неважно. Учитель тоже был много вчем виновен, атолько никого иного Яков несчитал отцом, второй раз сбежав издома. Как было простить кровного папашу, если он заботливо растил своего кукушонка напродажу? Вдень сделки истало ясно: старшего сына вдоме нехотя инапоказ называли родным, чтобы несбежал, недодумался сам продать свой дар - исполнение одного заветного желания заказчика.
        -Тутбы придержать ирасшатать, - пробормотал Яков.
        Он нерассчитывая напомощь, нокто-то сунул вщель нож, уперся, сопя истараясь. Еще кто-то выполнил новое указание. Иеще… Когда челюсти колодок распались исостуком легли напол, вагон слитно охнул.
        -Семнадцать минут, - старший звучно захлопнул крышку хронометра. - Да уж. Еслиб ты желал получить вЛуговой рыжье, давноб получил ибыл таков. Пустой потебе вопрос. Иное странно: нет слуха отебе, нет утебя прозвища.
        -Я неудел, - стирая пот инеприметными движениями раскладывая мелочь потайникам, выдохнул Яков. - Такое было желание учителя. Последнее.
        -То есть исполняешь именно последнее, строго одно, - заинтересовался старший. - Втебе дар отмамки-кукушки?
        -Недар, апроклятие. Иногда срабатывает. Я знаю, если что-то могу изменить. Делается больно игорячо тут, - Яков постучал себя полевой ключице. - Когда родной отец продал меня, я отказался отнего иобещал забыть имя. Так желание, высказанное им, стало последним исбылось. Самое подлое вделе то, что сбылось немое желание. Жизнь состоит изподстав иловушек. Авы спрашиваете, ценюли я её, уважаемый. Счегобы?
        Яков жестом попросил бугая подставить спину, прыгнул ему наплечи, принялся ощупывать иобстукивать потолок, ругаясь назанозы. Арестантская железная клетка помещена ввагон иизнутри обшита досками. Это всем известно, ипотому бежать пробуют редко: времени мало, да иохрана рядом. Но, если знать слабые места ииметь при себе хотябы малый набор инструмента итолковый навык…
        -Узковато, - упираясь, как велено, ипомогая чуть выгнуть два прута, предположил здоровяк, один изтех, кого Яков недавно счел опасными.
        Сейчас прежние оценки утратили силу. Кукушонок благодарно кивнул инавыдохе юркнул вщель, ребра протискивались сотчетливыми щелчками… намиг стало страшно: зажмет! Но - обошлось. Яков пополз меж клеткой ипотолком вагона, слушая, как его обсуждают: сбежит один или вернется застариком? Ворон - вор уважаемый. Ножизни внем осталось наодин чих, такого споезда снять непросто, апосле придется тащить насебе, это еще труднее. Последу пустится погоня… совсем глупо возвращаться.
        Клетку стерегли двое, им было тесно меж её стенкой ивагонной дверью. Один спал, второй чистил сапоги. Придушить обоих, скрутить иустроить наотдых оказалось проще простого.
        -Кто едет достолицы, акто собирается навыход здесь, решайте сами. Я беру старого. Только его. Сунетесь следом, имы оценим-таки мою жизнь, - усмехнулся Яков, отпирая клетку. Прошел доугла, сел идождался, пока тело Ворона навалят наспину. - Эй, дед, еще больно илиуже…
        -Уже. Сночи легчает. Ноги крутило, атеперь их навроде инету, - охотно сообщил Ворон.
        -Я ктому, что прыгать нам находу. Беречь несмогу ни тебя, ни себя. - Яков прикрыл глаза, пытаясь попамяти восстановить карту, чтобы понять нынешнее место поезда. - Так. Подъем будет скоро. Тогда иуйдем.
        Дверь вагона открывалась снаружи, носейчас её ломали всей толпой, нежалеючи.
        Ввагон ворвался ветер. Волосы то зачесывало назад, то кидало вглаза. Хотелось кричать ихохотать. Яков далеко высунулся наружу, высматривая путь поезда иподъем впереди. Голова Ворона лежала наплече. Старый напрягал шею итоже всматривался, улыбался пьяно ивесело.
        -Ну, погуляй всвой день, Ворон, - веско сказал старший. Он, оказывается, стоял рядом. Хлопнул Якова поспине итихо, всамое ухо, выдохнул: - Неведаю, чем ты зацепил Дюбо. Атолько полная потебе была проверка, инужен ты им мертвый, так я понял дельце.
        Яков кивнул, опустил старика инырнул ввагон. Перерыл вещи охраны, укутал легкое тело деда внайденное тонкое одеяло. Стал ждать… Пологий длинный склон иивняк поего дну приметились издали. Глаза жадно собирали подробности откоса упутей: камни, коряги, промоины. Яков ссилой вышвырнул тело старика икошкой метнулся следом. Вцепился всверток вполете, обнял ипокатился, сосредоточенно шипя сквозь зубы. Трава инебо мелькали, такие близкие ипестрые, что сознание путалось… Резко промокла спина, под локтями чавкнуло. Ивсе успокоилось. Небо утвердилось вверху, болотце - под брюхом. Поезд одолел подъем изаорал, толи ругаясь, толи желая удачи. Застучал дальше, тише…
        -Дед, ты жив? - рука дотянулась, нащупала пульс под челюстью.
        -Кукушонок, акто таков твой Ныд… Ныдпа? Скоро увижу его поту сторону жизни. Спросит отебе, что отвечу?
        -Вы ловкий обманщик, даже я почти поверил: вдруг итакое унего было прозвище - Слиток? - рассмеялся Яков, садясь иповодя плечами. - Я тоже обманщик. Ныдпу наего наречии значит «хитрый». Настоящее имя учителя Ёмайги, помолодости он был охотник. Его обманули илишили всего: ружья, ножа идобычи. Было честно убить подлецов, такой влесу закон. Только один изних оказался чей-то сын… иЁмайги попал вмир вне леса. Втюрьму, апосле накаторгу. Если поту сторону можно кого-то встретить… скажите, я неворую без причины иизжадности. Обещание всиле.
        -Сомной далеко неуйдешь. Поймают, - предупредил Ворон.
        -Дед, думай освоем свободном деньке, спрочими днями я уж разберусь, - помогая старому забраться наспину, пообещал Яков. - Ох, тебе скажу, раз такой случай выпал. Вовсе подругой причине уменя сейчас непокой вдуше. Вот послушай. Меня скрутили положному навету, ия вмиг обозлился. Нотеперь выяснилось, еще дотого меня проверяли вдоме Дюбо исочли опасным, аэто - верная смерть. Получается, тот, кто указал наменя, спас. Наволе, вЛуговой, ябы дополудня недотянул. Иведь была свечера мыслишка, приметил я кое-что, норасслабился ичутью неповерил.
        -Обидел его, наветчика? Ты шустрый, мог успеть.
        -Успел, - нехотя признал Яков. - Дед, куда теперь? Лес, поле, город или что еще? Ты желай, ая исполню помересил.
        -Набережку повечерить, рыбку половить. Эй, кукушонок, имуторноеже это дело, если изтебя кто ни попадя норовит чудо, как перо, драть?
        -Здесь несевер. Здесь онас незнают. Атам… ты сам сказал, я шустрый.
        Дед промолчал. Яков тоже нестал вымучивать разговор. Тишиной дышалось легко исладко. День грел макушку, неугрожая дождём. Ноги при каждом шаге струдом выдирались изгрязи, иутешала лишь мелкость придорожного болотца. Ветерок тянул внизину многие запахи, помогал выбрать путь. Под ключицей горел ибился второй пульс: желание старика норовило сбыться. Найдутся иозерко, ивысокий берег, ипустой сарай, иброшенное кем-то удилище… Люди здесь, близ столицы, селятся густо. Любые такие находки неудивительны. Носегодня они сложатся наилучшим образом.
        Далеко вроще неунималась кукушка, Яков слушал её иприкидывал, сколько осталось деду. Тело неочень итеплое, сердце едва трепыхается.
        Душе больно илегко. Так всегда спроклятием кукушки, которое люди зовут даром. Носегодня все - правильно. Вот разве… найтибы урода, который сунул Ворона вклетку, вынудил умирать взатхлой тьме, вознобе боли, ввонючей гнилости необработанных ран. Нотакое дело можно инужно оставить для иногодня.
        -Ты меня нехорони, - едва слышно шепнул Ворон, блаженно улыбаясь лиловому закату. - Эти… найдут последу ипозаботятся. Ты иди. Пора.
        Ответ нетребовался. Заветное желание деда еще оставалось для Якова нарывом под кожей - горячее, вздутое, ноуже готовое прорваться ипропасть, доконца сбывшись. Оно толкало ключицу медленнее скаждым вздохом.
        Отводы наплывал туман. Ночь воровала без разбора, все тащила вплотный мешок мрака: лес угоризонта, поле поближе, ивы уводы, молодые иглы камыша поберегу. Тишина натягивалась, пока нелопнула. Влесу наполувздохе смолкла кукушка. Жар под кожей последний раз колыхнулся иостыл. Яков повел плечами, ощущая себя одиноким и… обыкновенным.
        -Теперь иправда пора. Прощай, дед. Лёгкого тебе пути.
        Далеко-далеко край кукушьей тишины порвали собачьи привизги. Яков пошел прочь, неоглядываясь, азатем побежал. Душа опустела. Так бывало ипрежде после исполнения чужих желаний. Хотелось двигаться, утомлять тело, алучше - драться всерьез. Ноэтого сегодня неслучится. Надо уходить тихо инеоставлять следов.
        Дело вЛуговой нетаково, чтобы выставлять его напоказ целиком, позволив поймать себя идопрашивать. Никто непоможет: он был предупрежден ссамого начала исогласился работать как одиночка, без поддержки. Главное задание исполнил давно, бумаги покурьерам имаршрутам скопированы иуложены втайник. Зачем дому Дюбо охочие доденег живки - такой вопрос был вторым, косвенным, ион остался без полного ответа. Хотя впервыйже день близ Луговой кто-то устроил охоту. Наверняка именно люди Дюбо искали выползка. Тем более непонятно, почему охота осталась ни счем. Люди Дюбо умеют готовиться, они точны висполнении приказов. Ясно лишь одно: вимении время отвремени гостят живки. Их приглашают, проверяют. Самых даровитых склоняют ксотрудничеству идержат «наповодке». Список сговорчивых жив имелся всейфе управляющего, он тоже скопирован.
        Было итретье дельце. Самое смутное: зачем Дюбо устроили кутерьму свесной среди лета? Почему блажь сосмешным названием «кафе Первоцвет» обозначалась вовсех бумагах, как проект? Иведь это - неслучайность, бумаги по«Первоцвету» хранились втайном сейфе. То есть заширмой блажи имелось нечто значимое! Уж всяко это - неподарок старшему всемье, как сказано вгазетах. Ностарший вимении был! Приезжал тайно, пил кофе втом самом дворике, это - достоверные сведения. Знатьбы причину: если неностальгия иблажь, то - ритуал?
        Былбы еще день взапасе, стоилобы поговорить сЮной. Он изадержался ради разговора, доверительного, очень искреннего… хотя это как посмотреть! Юна, при всей её наивности, неглупая. Могла видеть что-то, вней много внимательности кстранному. Именно поэтому сам Яков все ещежив.
        -Тихо ибесследно, - вслух напомнил себе Яков. - Плевое дельце!
        Заспиной погоня, да еще ссобаками. Смешное занятие горожан! Здесь нет настоящих лесов, сёла ималые города перетекают друг вдруга порою вовсе без разрывов, поля иогороды истоптаны иогорожены, аволновать жителей облавами из-за никчемного воришки неуместно - столица рядом. Но, судя порастущему шуму, сбежавшего ищут усердно. Знатьбы: тайная полиция получила наводку, местные жандармы исполнительны доодури, железнодорожная служба бдит? Хотя пружина внимания взведена все темиже мастерами. Люди Дюбо неунимаются, запоздало осознав, что упустили кого-то ценного… Никак нельзя попадаться вих ловчую сеть.
        Нетрудно добраться достолицы и, зная ночные законы, бесследно сгинуть веё бессчетных подвалах иподворотнях. Так Яков исобирался поступить. Нопосле встречи сВороном пустота вдуше загудела, разбередила эхо прошлого.
        Додесяти лет он был обычным ребенком. Мальчик Яков - хотя тогда его звали иным именем - верил, что живет вдоме направах сына. Его если инелюбят, то хотябы признают. Новтот день все рухнуло. Отец сам привел старшего сына вчужой дом, толкнул вперед исказал: «Отдаю воплату сделки». Отвернулся иушел, неоглядываясь.
        Детский простой мир сгнил, распался! Осталась лишь бездонная, болотная пустота. Возникло кошмарное, сосущее жизненные соки ощущение, что душа - древесный ствол, что слова отца порвали сердцевину этого ствола исоздали черное дупло отчаяния. Оно неубило душу сразу, нолишило сил. Дерево жизни уже немогло выпрямиться итянуться ксвету. Ведь все деревья тянутся ксвету…
        Вновом доме было много света. Чужого кукушонка, проданного одним жадным взрослым другому такомуже подлому взрослому, любили иберегли, хотя он сделался бесполезен: дар сработал иболее неимел силы. Кукушонок знал это, был благодарен ипостепенно прирос душой. Вот только пустота чёрного дупла вдуше незаросла, проклятие оказалось незаживающим… иоднажды он ушел. Пообещал себе невозвращаться. Он тому дому - чужой. Отрождения идосмерти - чужой!
        Он сам незнал, взрослея, вшутку или всерьез выбирает временные имена ииграет сними, как смасками. Он немог быть прежним собой - или только нехотел?
        Ян плакал ночами ижелал вернуться домой, бесхитростный Ян знал, что его ждут. Вответ хитрый, тертый жизнью Яков криво усмехался иповторял «да пошли они все!»… Пустота вчерном дупле души делалась гулкой, отзывалась эхом, словно кто-то окликал издали. Ян притихал, Яков встряхивал головой истарался незамечать. Он обещал невозвращаться! Он выполняет обещание…
        Нопамять одоме, покинутом сгоряча, пустила корни. Выкорчевать эту память неудалось. Она казалась ненавязчивой, но, посмерти Ворона, вдруг сделалась заметна. Будто дупло прошлого вскрылось, итьма, наконец, вытекла изнего, как гной. Подумалось: аведь рядом то самое место, всё складывается удобно… словно так инадо.
        -Нехочу, - Яков соврал себе ипоморщился, непрогнав мысль. - Неимею права, я тогда решил верно. Я неошибся. Так ему безопаснее. Имне… Он даже неискал меня. Кто я икто он? Я кукушонок, малая птаха. Он теперь взрослый. Он всё забыл, иэто хорошо, это правильно. Для него, для меня, для всех. Мы совместимы, как вода имасло. Да меня выгонят взашей, ихуже - близко недадут подойти. Хотя… разве плохо? Ясность - этоже хорошо. Как сказал Ворон: точка. Вот ибудет - точка.
        Яков шептал, кивал иверил вдоводы. Отсобственной внезапной, суетливой многословности делалось тошно. Руки потели. Аноги, которые часто бывают умнее головы, несли болтуна инеспотыкались, уже вытаптывая начало тропы, завыбор которой спорили память иболь. И, еслибы нетот плевок перед экипажем Мергеля…
        -Я шустрый, - снова припомнив слова Ворона, вздохнул кукушонок. - Да иместо уж слишком подходящее. Там нестанут искать. Ладно. Вернусь игляну. Это мне удобно. Вот: мне - удобно. Итолько-то.
        Яков уже подбирался коколице деревеньки надюжину спящих дворов. Выбрав богатый, вслушавшись ипринюхавшись, он сиганул через забор. Сходу пнул старого пса, сразу опознав: так себе сторож, нечета таежным. Иточно - заскулил, уполз вконуру. Круглобокий малорослый конек сонно вздохнул, покидая стойло. Незаседланный, выбрался назнакомую дорогу ивялой рысью повез чужака ксоседнему селу. Аоттуда, отпущенный, побрел домой, пока Яков выбирал иного коня, чтобы скоро бросить иего: начались ближние пригороды. Стало удобнее прибираться пешком.
        Он шел ишел, часто вздыхал, вроде собираясь вслух что-то себе сказать, иотмахивался отнелепой своей говорливости. Он возвращался туда, куда зарекся приходить. Потому что боялся быть преданным. Потому что нежелал, чтобы дар стал для кого-то проклятием. Потому что кукушонку любое гнездо - чужое…
        Первым признаком нужного места стала музыка. Звук рояля, едва приметный, растревожил чуткий слух. Пьеса узналась сразу, пальцы дрогнули, ладони вмиг вспотели! Скоро вдали, втумане, обозначилось сияние.
        Яков миновал опушку неогороженного поселкового парка, почесал взатылке… инахально зашагал посередине дороги. Самой пустой встолице: ведь она ведет кресторану «Сказочный остров», кзаведению желанному исовершенно недосягаемому для свободного посещения. Сюда можно прибыть, лишь имея приглашение, которое некупить заденьги инедобыть через важных знакомых. Так было написано встатье два года назад. Готовый лопнуть отсвоей значимости модный столичный щелкопёр вдеталях описывал то, что увидел, отведал иуслышал. Ведь его одного пригласили! Конечно, хозяина «Сказочного острова» газетчик невидел, ноибез того впечатлений набрал… «Как собака блох», - Яков помнил свои слова иту ухмылку, скоторой высказался, мельком, через чье-то плечо, просмотрев статью. Он сразу отвернулся ибольше неискал газету. Он итак поодному взгляду нарисунок острова срестораном все понял… ноничего нестал делать. Тогда он был далеко отстолицы. Тогда он внушил себе: это неважно, это совпадение, я невернусь.
        Скаждым шагом дворец все ярче, всё отчётливее проступал втумане. Он сиял, освещенный отхрустальных залов уводы докомнат под самыми шпилями. Оттенки света - холодного электрического изолотого свечного - мешались, многократно отражались вводе истеклах высоких стрельчатых окон, создавая наповерхности озера текучий узор.
        Замок казалсябы пустым, еслибы нерояль. Кажется, тот самый ореховый «Стентон»… Яков добрался докованной ограды, потрогал плетение листьев, тонко выделанные лепестки итычинки цветов. Ипобрел вдоль ограды подороге, продолжая слушать музыку ииногда спотыкаясь, нонезамедляя шага.
        Уворот несли караул четыре лакея, обряженные вкостюмы позапрошлого века: точно такие были наоловянных солдатиках втом доме… Заворотами, наплощадке уберега, ненаблюдалось экипажей иавтомобилей. Газеты несолгали: вэто время года уединением острова пользуется лишь один человек. И, хотя лакеи уворот неорут «неположено» инесводят крест-накрест свои алебарды, уних есть приказ непускать никого. Совершенно никого!
        Яков хмыкнул, решительно одернул полы клифта - он незнал, как еще назвать старье, снятое сподвернувшегося попути пугала. Одежда здесь ничего нерешает, икогда вообще он суетился ипотел из-за подобного? Страх… если быть ссобою честным, то страх - есть, иогромный. Вот-вот накроет сголовой, запретит сделать последние шаги иузнать, наконец-то, что больнее: быть забытым исвободным - или снова мучительно радоваться неволе.
        Яков сжал зубы, прошел-таки последние шаги ибесцеремонно ткнул пальцем взолотую пуговицу лакейской жилетки.
        -Передай князю Ин Тарри, что здесь Яр… то есть Куки.
        Лакей невозмутимо поклонился иудалился.
        Резко захотелось спать. Запрошлый день иэту ночь многовато бед приключилось. Ихудшая - нынешнее ожидание… Яков сел намраморные плитки, нахохлился исделал вид, что собирается вздремнуть. Вдруг ожидание затянется? Вдруг лакей вернется иоговорит, толкнёт прочь? Или молча займет свое место иперестанет замечать чужака… Три рослых молодца так ипоступают: замерли статуями ивроде недышат. Ночь глухая, ни единого дуновения ветерка. Туман пушится, перламутрово переливается, оттеняя мелодию.
        Звук рояля оборвался, брызнули осколки хрустального звона, пушечным гулом загрохотала дверь! Зашуршали шаги ишепоты. Сквозь переполох прорезался решительный голос, вмиг узнался, вскрыл старую рану души - исводящее сума ощущение боли ирадости вздернуло Якова наноги, потребовало бежать… вот только вкакую сторону? Прочь или навстречу?
        -Куки! Мой Куки. Где он? Вы что, невпустили? Да утопить всех возере, мементо… Где машина? Но, минута - но, долго. Сейчас. Вот сейчас, мементо.
        -Арестантский вагон класса люкс, - буркнул Яков, стараясь недопускать налицо улыбку доушей, глупейшую. - Без права напобег. Аведь, если быть честным, я всегда вего доме делал, что хотел. Я был свободен. Это он невольник.
        Стоять ипросто ждать - невыносимо. Сгинутьбы, прыжком… или врезать лакею, прошмыгнуть под его локтем ирвануть кдверям! Яков закаменел, изпоследних сил оставаясь наместе. Он щурился, вглядываясь внедра огромного зала заглянцевыми стеклами.
        Хозяин дворца возник вдальних дверях белой вспышкой, его вмиг выделили цвет одежды, рост ито свободное пространство, которое возникало вокруг. Впрочем, - Яков понял, что уже улыбается, как дитя - этот человек таков, что влюбой толпе неможет остаться незаметным. Исразуже Яков ощутил горечь: вбелое или очень светлое он сам ивелел кое-кому одеваться, если настроение неудается улучшить. Мол, станешь светел видом - инадуше посветлеет. Глупый совет. Ужасно глупый идетский… ноим досих пор пользуются!
        Продолжая рассматривать человека вбелом, Якову удалось глубоко испокойно вздохнуть: здоров, вон как зычно шумит иуверенно двигается. Стало смешно отвида слуг, они определенно впервые наблюдали хозяина таким: бежит, руками размахивает, кричит вголос! То-то слуги побледнели, жмутся кстенам, спотыкаются, заголовы хватаются… Кто-нибудь уже наверняка разыскивает врача ишепчет втрубку сообщение для тех, кому положено знать, что хозяину-то плохо, что он непил, асмотрится вовсе похмельным.
        -Мой ангел, - едва слышно выговорил Яков. Сердито ибыстро провел тыльной стороной руки полицу, нежелая знать, зачем делает это иотчего все видится нерезким. - Вотже вечное дитя. Ничуть неизменился.
        Яков верил всвои слова, хотя впервые он увидел Микаэле Ин Тарри подростком - смертельно больным ипугающе бестелесным, кожа да кости… ибыло это очень давно. Нынешний князь - рослый мужчина врасцвете лет - все равно удивительно похож назлатовласого ангела скартины великого мастера Рейнуа. Бесценный холст принадлежит роду Ин Тарри все пять веков, ибыл написан, если верить легенде, как прощальный портрет старшего наследника втом поколении: мальчик недожил дошестнадцатилетия. Картина долго пылилась взакрытых залах, илишь когда Микаэле, вотличие отпредка, выздоровел, её переместили вкабинет. Наверняка портрет иныне там, если неотдан очередному музею для публичного показа. Вродебы газеты писали что-то такое, превознося князя Микаэле как тонкого знатока ищедрого попечителя искусств.
        Мысли цеплялись замелочи, помогая сознанию нерухнуть врадость невозвратно.
        Нынешний князь Ин Тарри - земной, быстрый, яркий. Он возмужал, стал широкоплечим, сменил шепчущий детский фальцет насолидный баритон - ивсе равно остался немыслимо совершенным, сияющим существом вэтом мире предательства илжи.
        -Куки! - князь домчался, обнял иуже неотпустил. - Идиот. Где тебя носило? Где тебя, будь проклят твой идиотский норов, носило так долго? Отощал. Бледный… тебя что, избили? - Голос стал тише, внем проявился ложный акцент, которым князь порой выражал что угодно, открайней злости дошутливого панибратства: - Но-но, им нежить. Даже я немогу тронуть пальцем миа Куки.
        -Тронуть? Да задушил уже, - для порядка пожаловался Яков, утыкаясь лицом вбелоснежный лацкан фрака. - Мики, утебя крепкая хватка.
        Было привычно истранно опять оказаться малорослым и, отстранившись, смотреть наангела, запрокинув голову… словно время сошло сума ивернуло вдетство.
        -Домой, - приказал всему миру князь. - Мементо.
        -Куда домой? Как ты непутаешься, а? Сколько утебя домов водном только Трежале, икто вних… - бестолково забормотал Яков, пытаясь унять панику.
        -Их здесь нет, наших предателей. Я отписал им земли уморя ивыдворил изстраны навсегда. Давно. Ты что, незнал? Куки, я выдворю кого угодно, если он противен тебе. Куки, ты ел? Нопочему ты ужасно, ужасно худой? Руки холодные. Нужен плед. Пошлите замоим доктором. Куки, тебе что-то требуется срочно?
        -Отоспаться, инетревожь врача. Поехали, хватит сводить всех сума, - сдался Яков. Завернулся вмигом возникший плед инырнул внедра огромного автомобиля, поданного как ибыло велено - «мементо», без всякой задержки.
        Правда, каменных лакеев перекосило, идвое, углядев разводы влаги накрыле, взялись ее стирать рукавами, пока третий сдернул ливрею ипромахнул ею заднее стекло. Неиначе, автомобиль непредполагалось подавать сегодня, иего как раз мыли.
        Князь, незамечая суету, устроился всалоне, вцепился взапястье Якова исудорожно вздохнул, усилием воли сгоняя слица улыбку безумной радости. Дернулся обнять - изапретил себе это, лишь второй рукой вцепился впредплечье, доболи крепко.
        -Ты бросил меня, - обреченно сказал он, резко отвернувшись кокну. - Я ненашел записки, итогда моя душа рассыпалась горохом крошек отхрустальной вазы. Точно так. Их несобрать, несклеить. Для любого человека ощущение кошмарно. Ноя нелюбой. Я… это я. Меня нельзя бросать иразбивать, - князь жалобно оглянулся. Добавил просительно: - непропадай опять. Почему я должен повторять снова иснова, что ты - моя семья, только ты. Прочие - вещи, слуги, должники, просители, враги, партнеры… их я могу перемещать, как пожелаю. Даже детьми могу распорядиться направах отца, опекуна, старшего вроду Ин Тарри! Лишь вотношении тебя немогу ничего, аты пользуешься. Бессовестный Куки, умеющий жить для себя ивполную силу. Я всегда смотрел натебя изавидовал. Почему ты лишил меня этого скромного права - каждодневно убеждаться, что вмире есть свободные люди?
        -Мики, я закончил сбольшими глупостями. Признаю, я сбежал, уверив себя, что устал принадлежать дому Ин Тарри. Мне было удобно злиться натебя итак думать. Это снимало вину запобег изато, что я несообщаю осебе. Еще я думал… вдруг тебе иненадо возиться сомной? То были детские времена, давние.
        -Ая незлился натебя, - князь нехотя убрал одну руку спредплечья, нонеослабил хватку второй назапястье. - То есть… ты идиот, я натебя зол, когда могу сказать это влицо. Нокогда немогу… но-но. Видишь, какой я сделался, услышав, что ты здесь. Сума сошел при всех. Прежде мне хватало выдержки переживать приватно. Я выдворил изстраны твоего отца - мирно, ноневозвратно. Я выставил исвою мать, все ей объяснил, даже неповысив голоса. Это было просто. Ноя никому немог сказать, как я зол накровь семьи Ин Тарри, которую нельзя выкачать изжил изаменить обычной. Мне было больно, все время больно, ноя несмел искать тебя. Тыбы непростил слежки. Куки, ты мог написать мне. Слово илидва.
        -Я узнал опостройке ресторана нанашем озере, увидел фото вгазете ипонял, где однажды стану искать тебя, - усмехнулся Яков. - Ты здоров? Хоть сэтим все впорядке?
        -Зря, чтоли, наменя истрачен твой дар? Я здоровее знаменитых быков моей второй родины. Уменя накопилось четверо наследников, все тоже исключительно здоровы ихорошо пристроены, весьма далеко отменя, моих дел исвязанных сними осложнений. Полагаю, ты знаешь отрех моих браках, восновном династических иуж всяко… бестолковых для души, если несчитать детей. Идиотские газеты, идиотские правила породистой жизни. Куки, мне совсем нельзя сбежать. Я приметный.
        Микаэле судорожно вздохнул ипритих. Вдоль темной дороги привидениями мелькали деревья, дома, фонари. Профиль князя то проявлялся насветлом фоне - то пропадал втенях. Город посмел было плотнее обступить дорогу иярче высветить нутро автомобиля, нотот свернул ипонесся вночь, размеченную редкими огоньками… Бриллиантовыми, если учесть цену здешней земли: сплошь особняки ипарки, накаждых воротах знакомый всем встране герб или именной вензель.
        -Те, кто затронул мою душу, или предают, или умирают, или пропадают невесть как. Вночь побега я додумался, что ты непредашь. Стало совсем страшно. - Яков положил ладонь наруку князя ипопробовал ослабить его захват назапястье. - Эй, я здесь. Отожрусь, отосплюсь, решу свои проблемы истану жить напочтительном расстоянии оттвоего сиятельства, нонеочень далеко. Прошло много времени. Утебя своя жизнь, врядли кукушье проклятие сможет её изуродовать.
        -Все еще веришь видиотские лесные бредни, - вскинулся князь. - Куки, сколько можно! Я здоров, потому что заэто заплачено много денег. Еще потому, что ты кормил меня сложки, сидел рядом иназывал братом, когда думал, что я без сознания. Мне стало тепло жить, ведь появился человек, которому небезразлично, живли я. Я, анекровь Ин Тарри, деньги семьи, связи ивозможности… все это вместе.Да.
        -Ну, я стал корыстнее. Меня разыскивает полиция, мне нужны документы. Я почти забыл урожденное имя, наплодив ложных личностей затринадцать лет. Особенно забавны две: Яков, он вор ипройдоха, иЯн, он… идиот. - Яков подмигнул князю. - Мики, я намерен использовать твои возможности. Мне представилось вдруг, что так я отменю проклятие.
        -Используй, - пожал плечами князь. - Заодно вскрой сейф вдоме наКленовой аллее, будь добр. Сможешь? Никто непомнит шифра, признать такое неловко, апустить туда посторонних невозможно. Да, еще подвал вимении уреки… непомню название. Что-то сзамком, мне говорили. Куки, делай что хочешь, только непропадай. Без тебя я мертвею. Нет проклятия кукушки. Втебе яркая жажда жизни, вот ивсё. Я вижу её, впитываю. Еще ты вольный. Помнишь, как мы жарили мясо встаром камине? Толпа пожарных, скандал, - князь мечтательно прижмурился, откинулся наподушки исразу погрустнел. - Год назад я совсем извелся. Всех выгнал, нанизал мясо. Угар, слуги примчались, управляющий причитал ишепотом требовал вызвать доктора… скучно. Мясо невкусное. Я посмотрел навсё это изаболел.
        -Неболей.
        Князь серьёзно кивнул иснова прикрыл глаза. Он выглядел спокойным, улыбался легко, едва приметно. Можно былобы поверить, что дремлет… нокапкан пальцев назапястье неослабевал.
        -Вообще-то один человек подтолкнул меня кидее возвращения, - сообщил Куки, чтобы немолчать. - Такой выдался причудливый разговор оденьгах идуше… Мол, совесть можно продать, нонельзя купить. Изчего следовало, что деньги - зло. Вот наэтом самом выводе меня иранило. Ты ведь можешь купить все… ноты неколлекционируешь бессовестных прихвостней. Тыбы охотно поучаствовал втой беседе.
        -Деньги? О, неужели они всамом широком смысле - зло? - Микаэле заинтересованно усмехнулся, даже чуть отвлекся, ихватка наплече стала нетакой болезненной. - Но-но, Куки. Обычная ошибка. Пока люди верили вбога грозы, он прицельно метал молнии вотступников. Позже стали верить визбавителя, поместив душу вперекрестье лучей иназвав личностным солнцем, чье сияние созерцает высший. Он, якобы, измеряет яркость свечения ивознаграждает поитогу замеров, атакже карает отступников, погрязших вотьме. Невэтой жизни, ода, так надежнее… Деньги - самый молодой бог мира людей. Как всякая стихия, они изначально немогут быть добром или злом, что заупрощение? Увы, люди неслужат богам инеслушают их, люди желают, чтобы боги были услужливы. Мнение богов неуточняется. Кто спрашивал золото, желаетли оно быть мерилом совести ичести? Но-но, никто. Бедное золото…
        -Мики, ты неизменился, несешь умнейшую чушь спросветлённым видом, - порадовался кукушонок. - Мики, я правда несбегу. Я окончательно соскучился.
        -Идиот, - вздохнул князь инамиг обнял заплечи. - Ты покинул дом, ион стал пустым. Каждый мой дом, любой. Ужасно. О, вот что важно: Куки, кто тебя надоумил вернуться? Познакомь. Хотябы озолочу… если неполучится подружиться.
        -Ты безнадежен. Если хотябы отчасти правда то, что вжилах Ин Тарри течет золото, если оно подобно тебе, какже паршиво ему приходится! Все хотят прибрать иникто - подружиться…
        -Естьже ты, - жалобно напомнил Микаэле самому себе.
        Когда автомобиль остановился, князь вышел, нацелил взгляд навстречающих, илюди привычно склонились. Коротким движением подбородка Микаэле удалил всех, накого этот жест подействовал. Превозмог приказ всего-то один человек, иЯков синтересом его рассмотрел - плотного, лет сорока. Невысокого инаверняка очень спокойного, носейчас пребывающего вдичайшем, нескрываемом смятении.
        -Вам дурно? Бога ради, этот блуждающий взгляд. Вы что-то приняли? Несочтите загрубость,но…
        -Знакомься, Куки. - Князь стащил сшеи шарф сливочного тона седва приметным фактурным узором ибросил, как навешалку, наплечо непрестанно бормочущего человека. - Я выбрал полноценного управляющего делами всего дома Ин Тарри десять лет назад, ион оказался хорош. О, ворует только сведения истрого для нужд страны. Служит ей рьяно, насколько я знаю. Мне тоже служит, по-своему честно. Нонавторой своей службеон…
        -Микаэле, вы изволите неожиданно зло ипрямо шутить, - вздохнул управляющий, чуть успокоившись. Бережно сложил шарф иотдал слуге. - Задесять лет вы ни разу недавали мне оценок. Они лестны, носперва, прошу, пройдем вдоми…
        -Егор хорошо продвигается навторой службе, он уже тайный советник, да? - щурясь ипочти мурлыкая, продолжил князь. - Он следит, чтобы мои деньги непричиняли вреда стране. Смешной повод для верности дому Ин Тарри. Ода, Куки: он верит вмагию крови древних семей. Ждет, когда моя кровь проявит себя. Незнаю, как. Может, начнет светиться? Или, стоит мне руку порезать, капли будут обращаться бриллиантами?
        -Мики, идем. Ты достаточно потряс воображение всех, кто думал, что знает тебя. И, поверь, мне стало чуть спокойнее, ты зовешь Егора поимени, без чинов, ион невздрагивает. Значит, ты хотябы помнишь, перед кем можно чудить, аперед кем нестоит.
        -Именно, идемте, - кивнул управляющий, надеясь завершить странный разговор внеподходящем месте. Полицу скользнула тень, окончательно смяв невозмутимость донедоумения. - Микаэле, я вас таким невидел. Вы улыбаетесь, вы говорите…гм.
        -Ага, улыбаюсь вовесь рот иболтаю глупости, - охотно подсказал князь. Дернул вверх запястье Якова, которое итеперь держал плотно, даже костяшки пальцев побледнели. - О, я видел глаза оловянных лакеев наозере. Бывших служивых как ни наряди, выправку неспрячешь, ума невправишь. Они донесли оКуки? Что выдумали?
        -Разное, - уклончиво сообщил Егор.
        -Убери глазастых дураков подалее, я быстро неуймусь. Дней напять расчисть мои планы, предлог неважен. Видишь: немогу разжать пальцы, - князь сдолей раздражения уставился насвою руку. - Если он снова сбежит, я слягу, ато ипомру стоски. Вовсем идиотском мире только Куки видит меня человеком. Вот ты: о, ты видишь вомне… какже было втом письме? Ах да, «надежный источник кредитования страны даже всамых неблагоприятных условиях».
        -Читали, - неудивился управляющий.
        -Читал, - легко согласился Микаэле. - Идем, Куки. Надо накормить тебя.
        -Завтра. Отдохни, ты будто пьяный. Ктомуже ты держишь мою правую руку. Есть левой неудобно, норанее утра ты неотцепишься, я уже понял.
        -Неотцеплюсь, - виновато признал князь. - Куки, я сознаю, что мое поведение неуместно ипоходит насобственничество. Прежде было еще хуже… я постараюсь запомнить, что ты взрослый. НоКуки, я впервые замного лет могу ощутить себя человеком. Просто человеком. Это меня отчасти извиняет.
        Князь ссомнением посмотрел насвою руку, сжимающую запястье Якова.
        -Когда ты проснешься иповеришь, что я несбежал, только тогда все станет хорошо. Вкрайнем случае я применю силу иотцеплю тебя, - неуверенно пообещал Яков.
        -Но-но, сила непоможет. Я вдруг понял прелесть оков… Сплошных, без замка иключа. Егор, отдыхайте, - князь жестом отпустил управляющего. - Да: поставьте визвестность охрану, Куки можно всё. Если он вздумает зарезать меня, это тоже допустимо. Вы поняли?
        -Нет, ноя услышал. Могу я уточнить имя гостя, - морщась отстранности вопроса, Егор выговорил то, что полагал важным. - Куки - сокращённоеот…
        -Куки - это все, что я мог выговорить, когда весил пуд инеосиливал пережёвывание манной каши, - князь наконец осознанно потащил Якова вдом. - Егор, вы знаете наизусть дело оботравлении моего отца, убийстве дяди ипрочих преждевременных смертях вроду Ин Тарри. Увас материалы дознания поинциденту свихнувшейся живки, которая сожгла мое имя, чтобы я умер… Несработало, вы спрашивали много раз, почему. Потому что Куки. Это настоящий ответ. Аего имя… он просил итребовал звать его поурожденному, нодля меня он Куки. Таково мое суеверие. Егор, я недопустимо откровенен сегодня. Ноладноже, понадеюсь, лишнее непопадет вотчет… Моя мать купила дар кукушонка уего отца. Её заветное желание понятно: пока я жив, она блистает, хотя прежде была приживалкой. Брак сиделки иумирающего… я понимаю подпись натом договоре, как результат шантажа, где я был главным аргументом, увы. Мерзко, как почти все вмире людей, охочих доденег.
        Князь остановился ирезко развернулся. Поднял руку, по-прежнему сжимающую запястье послушного Якова. Встряхнул, уставился насвои пальцы. Попробовал их разжать поодному, раздраженно бормоча: - Я был последний вроду, один вцелом мире. Один наидиотской куче денег, титулов исказочек одревней крови… Я был мертвый, ноочнулся. Тогда сбылось мое желание! Куки - мой брат. Он есть, я вмире больше неодин.
        -Мики, пошли. Неразжимаются иненадо, - Яков всеже погладил золотистые волосы, для этого пришлось встать нацыпочки. Он сразу ощутил себя совсем ребенком иокончательно - дома. - Я уложу тебя ипосижу рядом. Расскажу про север исвоего учителя. Если незасну, то расскажу. Аесли засну, поболтаем завтра.
        -Завтра, - голос Мики стал жалобным, иэто было совсем странно для такого роскошного ангела княжеских кровей. - Точно несгинешь?
        -Обещаю. Заэти годы я обидел много хороших людей, увы. Я шустрый. Так сказал один умный старик. Мне идонего говорили много раз, но, может быть, я наконец услышал. Я постараюсь нешустрить. Хочешь, пожарим мясо влюбом камине навыбор. Хочешь, оденусь как тебе раньше нравилось исяду зарояль. Только неболей.
        Князь ссутулился ипобрел темными коридорами, отмахиваясь отпопыток слуг включить свет, подать домашний костюм, воду, успокоительные капли… Егор крался тенью, отставая шагов напять. Он замер напороге спальни, хмурясь инаблюдая невиданное: князь заползает под одеяло одетым, кое-как сняв туфли. Бормочет, жалуется, зевает ипо-прежнему неотпускает руку чужака. Наконец, затихает изасыпает…
        Для Якова было занятно наблюдать душевные метания управляющего: нельзя стоять напороге, нарушая личное пространство хозяина - иневозможно уйти. Князь сам впустил чужака иразрешил ему… все! Ноэто ведь немыслимо! Зачем тогда нанята многочисленная охрана, обеспечивающая покой человека, ккоторому премьер-министр невсегда может записаться наприем? Егор чуть нескалился, рассматривая одежду чужака - арестантскую! Ведь точно, арестантскую, пусть она иприкрыта чем-то, достойным пугала.
        -Он крайне редко допускает общение на«ты» ипоимени, - сказал Яков, обернувшись, ипрямо глядя науправляющего. - Егор, вы скорее всего надежный человек истоите доверия. Могу представить, насколько вам хочется меня… стереть. Как грязь. Неуместную грязь, - Яков поправил одеяло иначал неловко, левой рукой, расстегивать шейную брошь нашелковом платке князя, заменяющем бабочку. Справился, бросил брошь надальнюю подушку, скомкал платок иуронил напол. Снова осторожно погладил спящего поволосам, все такимже густым иупругим, какими они помнились руке. - Егор, он хорошо кушает? УМики сдетства нет аппетита. Заставить его есть мясо вдостаточных количествах… как я исхитрялся, непредставляете.
        -Он ест мало, нодостаточно. Он следит засобой, - нехотя сообщил Егор.
        -Никто прямо неугрожает ему? Я просматривал газеты, нотак, издали, разве поймешь… Вроде впоследние два года нет больших бед. Верно?
        -Вы ведь неждете отчета? - управляющий наконец обозлился. - Кому полагается, исполняют свою работу. Угроз нет. Кроме вас, конечноже. И, вы правы, я былбы рад вас устранить.
        -Неслишком старайтесь, ато моя шустрость ответно проснется. Опасное качество. Егор, для начала выправьте мне документы. Потихому, наурожденное имя. Прежние я утопил вболоте, сбежав отМики. Мне было пятнадцать, я желал стать свободным иначудил такого… вобщем, несоветую выяснять, это расстроит Мики. Давайте так: утром я сам запишу для вас имя, дату иместо рождения. Этого довольно? Мнебы нехотелось ввязывать вдело отца, так что я придумаю отчество.
        -Я уточню мнение князя. Новсеже мне вас звать… Куки? Шофер указал еще два имени, Яков иЯн.
        -Яков иЯн впрошлом. Звать меня Куки может лишь князь. Имя для документов - Яркут. Оно редкое, северное, его мне оставила кровная мать, ииного наследства отнеё нет. Я даже незнаю её имя… Мики незвал меня Яркутом, зная, что мне больно думать омаме. Потойже причине неупоминалось отчество. Я решил, что отца уменя нет. Мики добрый. Для князя он непростительно, смертельно добрый ихрупкий человек. Мне подетской простоте вголову неприходило, что фамилия Ин Тарри стоит водном ряду сНайзерами иДюбо. Вот только втех семьях людей - как крыс вподполе. Иони ровно также зубасты, склонны рвать ипрятать… АМики один. Навсю прорву обязательств, связей иинтересов.
        -Начто вэтой прорве претендуете вы? - сухо уточнил Егор.
        -Сложно сказать. Мне придется закрыть прежние дела иоборвать связи. Из-за Мики они теперь неуместны. Придется жить вбелую, чтобы появляться здесь иневызывать лишних вопросов. Егор, начто годен человек, способный убить, украсть ивтереться вдоверие? Я говорю озаконных занятиях, исключая жандармерию, суд ичиновную службу.
        -Однакоже изапросы увас, - усмехнулся управляющий. - Мне стоит откланяться, голова болит. Я полагал, все будет проще, когда мне панически сообщили, что князь принимает порошки известного свойства, что он заинтересован вмужчинах самым пикантным образом, что объявился его личный вор… Все это решалосьбы страхом илиже деньгами.
        -Егор, - Яков, авернее Яркут, указал взглядом насвою руку, по-прежнему зажатую втисках пальцев князя. - Это неразрешимо никак. Я бегал, сколько мог. Когда я ушел, Мики было девятнадцать… теперь ему тридцать два. Заэти годы я повзрослел исмирился. Мики - моя душевная боль, я - ваша головная. Вам кажется, что мне приглянулось место управляющего? Нет, пустое. Я неслужу вэтом доме, я слаб вучете денег, аравно ивмягких формах дознания. Мики доверяет вам, апри его уме ичутье ошибки исключаются. Но, если он ошибся, - Яркут прямо глянул науправляющего, - я перережу вам горло. Несомневайтесь, я доберусь иуспею. Спокойной ночи.
        -Это угроза? - Егор презрительно вздернул бровь.
        -Я неугрожаю тем, кого решил убить. Это дружеское предупреждение. Добавлю кнему совет. Некопайтесь вмоем прошлом, Мики непростит. Он милейший человек, ноработать синформацией умеет, как никто иной. Изнаете… при всем воспитании Мики, как враг он смертельно опасен.
        -Пустая бравада идешевые угрозы. Мне сообщили, вы скрываетесь отполиции, - прошептал Егор, багровея шеей.
        -Встолице скрываться легче легкого, уж всяко нестоит для этого лезть вдом Ин Тарри ивызывать всеобщее внимание. Меня перестанут искать завтра, если уже неперестали. Те, кто проверял меня, нехотят огласки. Те, кто выручил меня, засунув варестантский вагон, уже поплатились, увы, - Яркут грустно кивнул своим мыслям. - Надеюсь, для них все ограничилось денежными потерями. Так или иначе, я кукушонок. Можете выяснить посвоим каналам, что это значит. Если всамом общем виде… Егор, невраждуйте сомной, непомогайте мне, незамечайте меня. Я вполне безопасен, если недоводить дело докрая.
        Князь потянул руку Яркута под щеку. Судорожно вздохнул иповернулся набок, поджимая ноги. Пришлось устраиваться так, чтобы неразбудить Микаэле. Егор следил, скрипел зубами, номолчал. Также молча он ушел, идверь прикрыл без стука.
        -Хороший слуга дома Ин Тарри. Невыбрал ни дружбу, ни вражду. Нестал притворяться добрым, нехлопнул дверью, - зевнув, сообщил самому себе Яркут. Лег удобнее иснова погладил волосы, которые втемноте вродебы слегка светились. Шепнул тихо, даже Микаэле нерасслышалбы: - Незнаю, можноли жить счастливо ствоими положением исостоянием, нохотябы живи долго. Тварь, которую наняли крысята Дюбо, уже ненавредит. Список подобных ей, готовых кнайму живок, сейчас просматривают те, кому следует. Это я успел. Кто знает, может, завтра список перешлют твоему Егору или даже тебе. Мир тесен.
        Цветы икорни. Сказка южных провинций Тенгоя
        (Текст хранится вархиве внутренней библиотеки княжеского дворца Иньесы. Изсборников вТенгое изъят 150лет назад построгому указанию храма. Внастоящее время для широкой публики утрачен).
        Жили-были сестры Туффе. Однажды пошли они влес захворостом да ипотерялись. «Неволнуйся, сестрица Йолли, я вижу нити жизни ивыведу нас», - пообещала белокурая Дэбора. Она была старшей изнала свою силу белой живы.
        Темноволосая тихая Йолли молча подала руку сестре ипошла рядом. Она невидела нитей, незнала силы узоров инечитала олюдях тайного. Она верила Дэбби… нолес делался все темнее игуще, день убывал, азнакомая тропка ненаходилась.
        «Еще немного, сестрица, вон затем холмом», - повторяла Дэбора снова иснова… Ивот уже совсем стемнело. Заухал филин, чьи-то глаза заблестели вотьме. Страшно! «Посиди напеньке, сестрица Йолли, я поищу тропу, я сильнее иодна быстро справлюсь», - сказала Дэбора, оставляя сестру. Иушла.
        Йолли ждала, пока незамерзла. Наконец, издали ей подмигнул огонек, иона решила: сестра подает знак. Йолли пошла насвет, искоро очутилась наполяне, сплошь заросшей кукушкиными слезами. Удивилась: несезон, ацветы крупные, светятся игрустно, мелодично звенят под ветерком. Покачиваются, кивают - иди туда, туда… Йолли пошла иувидела избушку содним оконцем ираспахнутой настежь дверью. Вся избушка была заплетена дикой розой. Напороге сидела женщина. Немолодая инестарая, небелявая - нечернявая. Сидела иперебирала розовые саженцы.
        -Здравствуйте, тетушка, вы невидели мою сестру? - спросила Йолли, поклонясь.
        -Жили-были две сестрицы. Одну чтили белой живой, авдругой небыло дара… нолюди любили ее задоброту иотзывчивость, - женщина грустно улыбнулась. - Чтобы спочетом служить храму, старшей сестре надо было пройти испытание. Найти пропажу или указать тайное. Сложное дело… ведь дар давно разменян напохвальбу. Вот разве сестру влес завести да бросить, анайти нескоро, когда уже помощь ей непоможет. Испытанию это ненавредит.
        -Дэбби никогдабы… - ужаснулась Йолли исмолкла.
        Холодок ветерка погладил ее пощеке, девочка оглянулась - иувидела сестру. Дэбора стояла, заплетенная дикой розой, усамого порога избушки. Толи спала, толи бредила, покачиваясь вместе светерком.
        -Живы помогают живому - жить, их место посреди дня, под солнышком, - сказала хозяйка избушки. - Твоя сестра подошла вплотную ктени смертной, играя твоей судьбою. Вот ее изаплели нити, вограду при пороге вращивают.
        -Злые розы, - заплакала Йолли, пробуя разбудить сестру ираня руки ошипы.
        -Злые? Ничуть. Злыми бывают только люди. Добрыми - тоже… тут порог, деточка. Розы невиноваты. Она думала осмерти твоей, вот ее ксмерти ипотянуло… вгости.
        -Вы иесть Смерть? - спросила Йолли, отступая нашаг икланяясь.
        -Нет, что ты! Я сижу напороге, запорядком приглядываю.
        Женщина дотронулась дорозовых стеблей - иони высвободили Дэбору. Старшая сестра удивленно огляделась. Кажется, она непонимала, где оказалась ипочему.
        -Чтож ты спервого раза мою просьбу неисполнила? - укорила женщина. Подала Дэборе серебряные ножницы ицветок надлинном стебле. - Отдели живое отмертвого.
        Дэбора приняла цветок. Сразу укололась ошип, вскрикнула… изаново увидела поляну, женщину, сестру, цветок. Охнула, побледнела, стала просить опрощении.
        -Отдели живое, - посоветовала женщина. Проследила, как Дэбора разрезает стебель. - Вот так. Отделять живое отболезни, утраты, ошибки инавета, вот твой дар. Пока ты верна ему, живи ирадуйся, идругим помогай жить ирадоваться.
        -Я могу уйти? - падая наколени, испуганно спросила Дэбора.
        -Да… ты неперешла порог исестру туда неуспела толкнуть. Даже влес ее вести неты решила, ародители, - тихо сказала женщина. - Ведь так было?
        -Так…
        -Ты послушалась, иоттвоего дара уцелел один крохотный лепесток жалости кЙолли, ты ведь плакала, бросив ее. Амог ион иссохнуть. Иди ипомни. - Проводив Дэбору взглядом, женщина повернулась кЙолли. Подала ей обрезок розы. - Отдели мертвое отживого.
        -Аможно итакое сделать? - удивилась Йолли. Взяла стебель без головки цветка, погладила… ипоняла, что изнего получится черенок, который даст новые корни ипрорастет новыми цветами, иэто будет для него другая жизнь после смерти розы. - Как хорошо… нет бесполезного вмире, я всегда знала!
        -Можешь идти домой, хотя все теперь знаешь, - сказала женщина. - Аможешь остаться. Признаю, иногда ты будешь отбирать поживу умоих роз… нопусть так, ведь через тебя люди получат право ошибаться, как твоя Дэбби - иисправлять ошибки.
        -Ачто там, запорогом? - спросила Йолли, принимаясь укоренять черенок.
        -Там… другие Йолли иДэбби, сих ошибками иих розовыми зарослями. - Женщина улыбнулась. - Наверное,так.
        Йолли осталась влесу. И, пока она сажала цветы вместе сженщиной, так иненазвавшей свое имя, люди меньше болели идольше жили, анездешние кошмары немогли прорваться из-за порога сквозь шипастую розовую изгородь.
        Глава 3. «Белая сирень»
        «Свет божий», еженедельник
        «Соскорбью великою восприняли мы весть отом, что суд стольного града Трежаля отвел свидетельство белой живы Марианны иоправдал богомерзкую отступницу С., чье полное имя мы нежелаем упоминать, сберегая верующих отскверны. Очевидно, что ношение мужских брюк ведет кбесплодию через духовное отрицание женского начала, очем исвидетельствовала Марианна совсею глубиной веры. Увы, мирской суд погружается впучину беззакония, ибо закон без Бога - безбожен итемен.
        Еще того прискорбнее: всем годе уже пятый суд отказывает белым живам ввере наслово, требуя так называемых «весомых» доказательств. Под оными понимается одновременное получение единообразных ответов оттрех жив, неимеющих возможности слышать друг друга. Теперь подобным образом принимаются указания кпоиску пропавших, прорицания оздравии илиже смерти, аеще - утверждения онаведении наемными живками порчи, плетении петель смерти ииных запретных узоров.
        Увы нам, вопиющая утрата веры, узримли завтра солнце, продолжая грешить денно инощно?»…
        Поидее человек, видящий тени иинакость, должен верить вБога. Особенно после встречи свыползком, доказавшей, что мир гораздо шире того, что видят, осязают, слышат люди. Обыкновенные люди. Увы, храм невдохновляет меня, независимо отимени божьего иверсии святого писания. Раньше я держалась чуть встороне, пассивно уважая саму идею… Нопреподавание добавило мрачных красок квосприятию веры, точнее - религии, отправляющей эту самую веру.
        Любой светский пансион, школа идаже институт должны выделить время для «упражнений ввере, развивающих учащегося нравственно». Это цитата изметодики ведения занятий. Уже вторую весну подряд я изучаю методику ипровожу занятия. Впрошлом году, перед той историей вЛуговой, я относилась курокам веры состорожным интересом. Всеже новое дело, стоит постараться - иполучится изнего что-то путное… Пожилая дама, преподающая литературу, смотрела наменя сностальгическим пониманием. Сухая илогичная наставница вестественных науках, неверующая даже вприметы исчастливый случай - откровенно издевалась… После визита служителей храма иизучения методики под их руководством мы все помирились, собрались вмаленьком трактире илечили нервы: отказаться отуроков нельзя, провести их неправильно - тоже. Поитогам надо еще иведомость заполнить. Как будто широта души ивера оценимы вбаллах наравне сознанием книг, умением решать математические задачи или навыком вштриховке… Ивот вторая весна иновый урок. Опять пора говорить оканонических основах живописи трех религий.
        Еслибы нерамки, доведенные доказенного абсурда «методикой», ябы охотно идаже азартно готовилась кзанятиям, позволяющим обсудить духоцентричную перспективу. Тема интереснейшая, вней есть истина, глубокая инепостижимая через логику. Спервого года пребывания встолице я стараюсь посещать старые, даже древние, храмы. Необязательно действующие, мне как раз удобнее заброшенные. Никто неотвлекает, немешает встать вцентре круглого зала счетырьмя крестообразно расположенными внешними пределами… имысленно взлетать виное пространство, окольцованное подкупольной росписью. Тусклые краски, слабый свет, утраченные фрагменты рисунка - все это неразрушает чуда, нелишает душу крыльев.
        Прошлым летом, изгнанная изЛуговой, я обрела нежданную праздность. Времени хватило, чтобы поездить попригородным станциям, посмотреть храмы вне Трежаля. Тем более, что уменя накопились вопросы исидеть без дела я немогла: выползок, гнилые цветы… я была угнетена иискала ответы. Или хотябы успокоение. Я вставала вцентре очередного зала, глядела ввысь нездешнюю - имне казалось: лохматый Яков все понял инесердится, алысый - спасся иблагополучен… Правда, оба неприслали даже малой весточки. Нокто я им, чтобы ждать внимания?
        Канон духоцентричности идет против правил светской художественной школы всмысле света итени, пропорций иперспективы. Номасса искажений нехаотична, она тонко иточно создает особенное пространство. Я знаю инакость, ощущаю нездешний холод ипотому несомневаюсь: те, кто писал канон, были подобны мне. Они наблюдали мир словнобы состороны, изтени, имир выглядел для них слоистым инаполненным.
        Центром перспективы канон назначает дух божий, души святых, либо - редко, вдревних храмах - душу верующего. Круговая роспись отображает блики отлампад людских душ ибожьих лучей, перспектива покругу изменчивая, смногими точками схода исложно изогнутыми линиями схода. Все странно, неудобно глазу… но, когда роспись впускает зрителя, узор делается объемным, аобыденный мир - плоским.
        Канон отражает идею храма Единого одуше. Писание числит душу стержнем личности и«телом сущим», тем отчасти противопоставляя душу - ибренное тело. Точнее, душа - это иесть вечное тело, атело - одежда, выдаваемая поприходу вмир. Отсказанного канон сразу ибез пояснений перепрыгивает квыводу: человек, осознав всебе стержень, способен перекраивать свое одеяние - тело. Так происходит излечение через молитву, спасение отголода, холода… Все указанные подвиги успешно вершат герои храмовых легенд… Увы, обычные люди нашего времени как-то несправляются. Нет, я неотрицаю чудо, веру идушу. Но, увы, ни скем измоих знакомых такого неслучалось. Вот ипроповедники осторожно сообщают: перекроить тело - это подвиг великих, амалым следует довольствоваться «штопкой дыр» греховных через покаяние, пост имолитву. Храмовые живы помогают штопать, выправляя здоровье идушевное состояние. Нодаже без их поддержки люди способны взойти кисцелению, через веру обретя свободу отстрахов исоблазнов… Уф, понесло меня! Трудно думать оканоне искренне ибез пафоса. Еще труднее говорить оканоне вслух, тем более подросткам.
        Мой долг назанятиях, согласно «Методике ведения урока» далек отискренности визложении мыслей. Надо наизусть пробубнить утвержденный текст сослащавым видом, то есть с«тихим умилением икротостью». Фразы старозвучные, витиеватые. Отточки доточки надо выговаривать их без передышек. Иникаких вопросов отучениц! Ибо вопрос содержит сомнение, асомнение создает первый излом духовного стержня…
        Чтоже делать, я сама изломана вкрошево, уменя вопросов - ворох! Прежде всего: какую роль всоздании канона сыграли белые живы? Насколько мир для них - духоцентричен? Я перерыла встоличных библиотеках все доступные издания, храмовые инаучные. Там многовато противоречий изауми, новцелом - нет, белые определенно невидят тень, явную для меня! Их способности иные, ихорошо объяснены врамках южной веры, именующей бога Праведным.
        Служители южного храма неизображают бога, святых идаже верующих вих телесной форме. Основу духовной живописи юга создает плетение нити, исполняемое взолоте. Росписи храмов юга - это дивные, завораживающие узоры. И, хотя роль служителей втех храмах отведена мужчинам - проповедникам итолкователям, женщины тоже вносят важную лепту. Вособом почете мастерицы, или айлат. Их выявляют враннем возрасте, идалее вся их жизнь посвящена плетению золотого кружева, которое считается воплощенной молитвой. Наука мало знает одаре айлат, ноесть достоверные свидетельства: при плетении они могут войти визмененное состояние сознания. Асозданные ими кружева - излечивают больных, да. Айлат, вероятно, иесть настоящие белые живы. Они трудятся неради денег иславы.
        Тогда еще вопрос: начто способны наемные живки, если вих душах нет света, ноесть жадность? Незнаю, но, опятьже покосвенным сведениям, обстоятельства жизни для заказчиков, обратившихся кживкам, меняются.
        Я много думаю оканоне идаре жив. Нонауроке умолчу освоих мыслях. Мой бунт против «методики» сводится ксбору любимых учениц дозанятий.
        Сейчас, пока вклассе лишь пять девочек, могу быть искренней. Зря я, чтоли, принесла фотографии интересных храмов, схемы круговых росписей, свои зарисовки снатуры - аж две толстенные папки материала!
        -Вобщем, ябы обходила живок десятой дорогой, - шепотом закончила я ипокосилась надверь. Быстро сгребла фотографии впапку, завязала тесёмки. Убрала крамолу отгреха подалее, внижний ящик стола. - Наэтом все. Девочки, вы дали слово прочесть текст урока ираздать его копии каждой ученице класса.
        Все головы разом кивнули.
        -Авы обещали назвать храмы случшими кольцевыми росписями, где отвзгляда крылья растут заспиной, - напомнила Агата. - Обещали уже пять раз, учитель!
        Как-то наша литераторша проговорилась: Агата избогатой семьи, входящей вмогущественный клан юга. Её прячут вхолодном Трежале, задве споловиной тысячи верст отродного дома - начужбине, вкраю без твердой ивсеобщей веры вПраведного. Отрождения Агата была просватана вдружественный клан, ножених скончался еще ребенком. Дальше-хуже: удевочки открылся дар айлат. Золотых храмовых кружев семья плести непожелала, причин неведаю… зато понимаю, дело неосталось без последствий. Ивот Агата здесь. Прошлым летом девочка непоехала домой. Значит, дело совсем плохо.
        Агате двенадцать, она младшая всборном классе рисования. Милая, серьезная девочка. Нопойти вхрам чужой веры исмотреть кольцевые росписи вославу Сущего?
        -Мне еще можно, - Агата посмуглела отрумянца, потупилась идобавила тише. - Вэту весну. Мне очень надо.
        Чтож, нестоит лезть вто, чего незнаешь. Я молча подошла кее мольберту ипередала изрук вруки листок, свернутый вдвое. Агата быстро развернула, прочла адреса иулыбнулась. Поймала мою руку ислегка потянула, предлагая нагнуться. Шепнула вухо, даже я едва разобрала слова: - Я сильная айлат, различаю нити инаощупь, ипозвучанию. Есть звон, хруст имного иного. Есть шелк, хлопок изолото. Увас… нетак. Серебро итрава. Необычно. Нотак было сразу, я привыкла. Сейчас появилось худое. Как описать? Длинная нитка продета через тень, вней чистый звон, ноеще - боль. Другая нить лежит петлей, она новая игнилая, это ловушка! Нить дергается, как леска скрючком. Можно обрезать, ноопасно, там узнают, там… где-то. Нитка кручёная, людской рукой свитая. Берегитесь.
        -Спасибо, - также шепотом поблагодарила я. Погладила ее поволосам. - Ненадо ничего резать. Я думаю, внешние перемены имеют цену.
        -Да, только люди обычно хотят менять. - Агата серьёзно кивнула. - Трудно невмешиваться, когда знаешь ородных. Мама ослабила мою нитку, заэто надо платить. Вваших храмах можно просить… - Агата закусила губу ипобледнела, - скидку?
        -Для мамы можно идаже нужно, я точно знаю, - сказала я так вдохновенно иблагостно, что мнебы зачлось, будь мы надуховном уроке. Поморщилась, стряхнула фальшивое настроение. - Извсех узоров самый сильный, как я думаю, наразвалинах храма вдеревеньке Осоково. Станция также называется. Это недалеко отТрежаля, ноодной ехать нельзя. Задень никак необернуться.
        -Спасибо, учитель, - Агата встала иглубоко поклонилась, прижав левую ладонь кгруди.
        Ответить я неуспела, хотя это был поклон большого уважения, уж настолько-то я знаю южные правила жизни. Но - дверь шумно открылась, вкласс одна задругой стали входить ученицы. Я вернулась насвое место, вся такая строгая иправильная. Встала, будто кол проглотив, сзамиранием сердца уставилась надверь… нопроверяющий непоявился. Наверное, решил оценить урок политературе.
        -Текст уж раздают, - навыдохе сообщила я классу, села иблагодарно кивнула ученице, быстро прикрывшей дверь. - Прочесть надо. Иначе плохо будет всем. Но, раз никто непроверяет, этим иограничимся. Вот яркий пример духоцентричности, - я указала нарозу ввазе. Честно говоря, понятия неимею, откуда берутся цветы уже третий день. Вовсех классах! - Роза. Желающие могут зарисовать. Я пока изложу инаньские правила сборки парадных букетов праздника середины лета. Если успеем, поговорим иодругих стилях.
        Обукетах спрашивают постоянно. Что делать, впансионе уменя много прозвищ, илучшее изних - «садовая голова». Слухами освоих подработках я маскирую рассеянность, азаней прячу то, что действительно стоит прятать. Выползок Яков велел никому неговорить обинакости, холоде итенях. Вот я иделаю вид, что замираю, уставаясь водну точку, из-за рассеянности. Носегодня день светел итих. Инаньские парадные букеты я готова обсуждать бесконечно, их сборка сродни религии. Канон жесточайший, куча ритуалов, каждая малость имеет смыслы, толкования…
        -Ваську бьют, - пропищали под окном.
        Кажется, бьют его исключительно вовремя уроков, имне приходится снова иснова обрывать пояснения наполуслове, извиняться ибежать, хотя это бесполезно. Отец Василия - мясник: могучий бугай, работает затроих, пьет засемерых, так что денег всегда нехватает, ион выбивает их наопохмел, причем буквально. Его жена неразгибается, аВаська… что может недокормыш тринадцати лет? Звать полицию невелит самаже мамка. «Родимый» вывез её изнищего сельца встолицу, большой подвиг. Здесь, видимо, голодать почетно, даже всплошных синяках икровоподтёках.
        -Рисуйте сами, - умоляюще предложила я. Уставилась впотолок, молча игорячо умоляя высшие силы невпускать проверяющих вмой класс.
        -Идите, я прочту вслух правила, - безмятежно велела Агата.
        Я благодарно кивнула, прошла кокну ираспахнула его. Перелезла подоконник истала пробираться вдоль стены, прячась затуями, пригибаясь иминуя окна. Находу молча перебирала знакомые поводы кгрядущей досаде - испешила, стараясь недумать охудшем. Меня уже предупреждали, что покидать класс недопустимо. Иурок этот божий некстати, идругую работу найти ох как трудно… иВаську отбить неполучится. Я ни разу немясник, я трусливая барышня, только имогу стоять всторонке, всхлипывая иуговаривая. Шепотом.
        Все, выбралась изпансиона, бегу, подобрав юбки, поулице, где меня знает каждая собака. Создаю свежие сплетни осадовой голове.
        Зычный голос Васькиного папаши гудит тревожной сиреной, затри переулка можно разобрать каждый звук. Идействует схоже: когда воет сирена, все разбегаются…
        Обогнув угол булочной, я споткнулась ичуть несела намостовую. Мясник смотрелся страшнее боевого быка: руки вкрови, глаза мутные, ворочается начетвереньках, рычит, иногда запрокидывает голову иорет. Инет ему дела, что жена лежит ничком, без движения. Голова разбита, крови - лужа. Васька скорчился устены, куда его наверняка отбросил удар папаши-безумца. Пацан весь белый, трясется. Иэто нестрах, сним что-то дурное приключилось после удара.
        -Убьет, если еще неубил, - выговорив свое мнение вслух, я осознала сказанное… инадеревянных ногах пошла прочь.
        Заугол тойже булочной. Поулочке, считая доски заборов иведя поним пальцем. Надоже начто-то опираться ввыборе направления… Васька мне чужой, хотя мы знакомы два года. Умальчика талант крисованию. Нет, талант - ничтожное слово. Ему надо заниматься, такой дар невозможно пустить прахом. Я вижу, ипотому покупаю краски, даю книги, вечерами разрешаю рисовать вклассе ирассказываю, что знаю изоснов. Нолезть вчужую семью? Вот разобьют мне голову, иподелом. Надо вернуться вкласс. «Надо» - хорошее слово, правильное иудобное.
        -Барышня, опять вы туточки, - огорчился городовой, твердо зная причину моего появления. Ещебы! Ор такой, что исюда доносится. - Онож невашего, изволю заметить, ума дельце. Свидетелев нету, намже - вамже выйдет боком, извольте вон упомнить тот раз, десятого-тодню…
        -Я свидетель, - ненавидя свою глупость, я выговорила то, что хотелабы оставить невысказанным. - Кажется, женщина недышит. Исына он забил, умальчика припадок.
        -Ато он нескумекает, где вас искать, - городовой прямо намекнул напоследствия. - Баба битая, ей невпервой. Отживет. Идите-кавы…
        -Я свидетель, - меня заклинило, я почти кричала. - Абаба уже труп! Совсем, понимаете? Увас средь бела дня - труп. Сбежит убийца, ичто тогда?
        -Да какой убивец, дело семейственное, тихое…
        Городовой был лыс искладчато тучен, как подспущенный воздушный шар. Затридцать лет вжандармерии он непродвинулся взвании далее первого повышения, исейчас, подрожащим щекам видать, думал оскорой отставке, как онедосягаемом спасении. Сипел, оседал ниже, наваливался настол, норовя сделаться невидимкой. «Куда ему доМергеля!», - ни стого, ни сего досадливо подумала я. Тараканище изЛуговой - он пройдоха, новедь порядок вселе держит, икрепко. Атут…
        Бычий рев вызывал дрожь стекол, толстый трус икал, дергался… то есть - сомневался. Поглядывал то насвисток, то наменя, несгинувшую вопреки добрым советам. Вот вродебы устал отнатянутого молчания, сокрушенно покачал головой инащупал фуражку. Потная пятерня трижды промахнулась мимо свистка. Счетвертой попытки уцепила, нозвук ненародился. Городового одолела икота. Ещебы, он живет насоседней смясником улице! Наменя нашло помутнение, я хапнула свисток идунула, что есть мочи. Хотя имне - икалось.
        Скоро четверо здоровенных мужиков вформе, при дубинках пошли намясника, как стайка диванных собачек - набойцового пса: крадучись, постанывая изаранее изучая подворотни, годные для бегства. Я, стиснув зубы, плелась следом иудивлялась тому, как мало преступлений случается вокруге. При такой-то жандармерии можно резать ижечь всякий день, оночах неупоминаю. Хотя… этоже городовые нижнего звена. Их работа - пригляд исбор сплетен, их промысел - мелкое мздоимство. Незря, выслушав, что предстоит, самого хилого они сразу отослали в«волчье логово». Есть такое местечко недалече. Туда имясник, буйный ибеспамятный, незабредет.
        Бежать к«волкам» - дело быстрое, нонемгновенное. Вот иплетутся городовые, выжидая, пока их нагонят настоящие бойцы. У, бараны курдючные, жир трясут, злости вних нет настоящей, охотничьей.
        Ологове изагадочных волках я слышала много раз. Впервые - отнаставницы, только прибыв ученицей впансион. Она указала строго-настрого: неходи туда ни одна, ни сподругами, ни сохраной - никак иникогда! Сгинешь. Волки иной раз вырываются наволю ивытворяют страшное. Я выслушала, кивнула иприняла как закон. Так что ологове сама ничего незнаю. Вот разве Васька рассказал послучаю, что волки - какие-то особенные недоучки тайной полиции, их собирают изразных мест, может исовсей страны, взакрытое заведение. Бывает, они шасть через ограду - ишалят…
        Заспиной зашлепали торопливые шаги. Вернулся отправленный кволкам квелый городовой, после бега его сбитое клокочущее дыхание разносится особенно громко. Что он, один явился?
        -Бараны, кого ломать можно? - спросил юношеский голос звонко ивесело. Сперва я вздрогнула: надоже, неслышно ни дыхания, ни шагов. Ну чисто - волки… Азатем мне стало смешно. Неодной мне городовые показались стадом.
        -Ломать нужно, - снажимом уточнил второй голос, совсем детский.
        Я обернулась иувидела их. Трое, все - пацаны, повиду им лет пошестнадцать, ато именьше. Разного роста исложения, носпохожим прищуром дикарей, которым все можно. Старший, рослый иплотный, поигрывает кастетом ибеззастенчиво пялится наменя…
        -Тама вон, - проблеял пожилой городовой, чуть незаглотив свисток. - Она сказывала, вот прям труп.
        -Доносчица, - хмыкнул старший волк ипрошел мимо, толкнув меня плечом.
        -Приметная, - шепнул самый тощий втройке, протираясь рядом итоже толкая.
        Анедавно мне казалось, хуже пьяного мясника истраха небывает… Волки скользнули беззвучно исразу оказались впереди бараньего стада городовых. Обогнули угол злосчастной булочной, пропали извиду. Один присвистнул, другой выругался. Стало еще страшнее, я побежала - исразу ярко, крупно увидела Ваську. Он дергал шеей ислепо глядел намать. Мясник тоже был здесь. Ползал, рычал. Дважды ударил лежачую кулаком, наткнувшись натело.
        -Аведь труп, - сразу приговорил старший волк. - Так, бьем недля забавы, для трезвого допроса. Поняли?
        Бритые головы слитно кивнули. Стая окружила добычу иприступила ктому, что я нежелала видеть. Иневидела вупор. Наменя надвинулось смурное облако.
        Спрошлого лета недоводилось наблюдать явных знаков инакости, я понадеялась, она невернется. Увы. Душе стало холодно, день состарился ивыцвел. Тень оттрупа загустела довязкости, ивзгляд вэтой вязкости… увяз. Я ослепла! Моргала, недыша отжути. Тень совсем заледенела итеперь распространяла холод окрест. Лицо кололо зимними иглами, ветерок оттуда перебирал пряди волос. Незнаю, вкакой момент пришло понимание: поседею, если неотвернусь.
        Сперва неудавалось закрыть глаза, нопостепенно я справилась. Зажмурилась, закусила губу ипрошла мимо тела, шатаясь ишироко разводя руки. Уткнулась встену. Села, пошарила - инашла Васькину руку. Обняла его голову иприжала куда-то кживоту, чтобы он немог видеть маму, нечуял холод инезнал овязкой тени, зиме итемном ветре. Хватит того, что я знаю иедва справляюсь. Закричу, он невыдержит. Он итеперь напределе. Худо, что молчит. Дергается, весь зажатый - неполучается унего вздохнуть изаплакать. Зато я оттаиваю рядом сВаськой, начинаю видеть обычный мир. Васька серый, икак-то… пятнами. Он избит, нодуша дает худшую боль, чем тело.
        -Васенька, вставай. Пошли вдом, - я поволокла его, откуда только силы взялись. - Надо умыться. Вот так, лицо протереть. Теперь руки. Надо вымыть руки. Иумыться,и…
        Незнаю, сколько раз я повторяла пустой набор слов, сколько раз умывала Ваську иутирала ему лицо, руки. Набирала вгорсти прозрачную тепловатую воду, аслица Васьки она стекала черная, ледяная… Светлеть вода нежелала, сколькобы я ни повторяла умывание. Это вызывало панику, откоторой я очнулась, лишь когда меня грубо встряхнули. Увидела: рядом старший волк. Глаза колкие, мелкие. Вмоем смурном мире они кажутся желтыми, звериными. Ислегка светятся.
        -Хватит брата прихорашивать, неиздохнет. Сказала, покажешь набатю, так показывай. Я запишу. Ты подпишешь. Поняла?
        -Сама напишу.
        Произнеся два слова, я удивилась. Голос такой ровный… Немой. Ничуть немой! Я вмерзла втень иосталась там, возле трупа. Акто ходит иговорит? Юлиана. Барышня стемными волосами исветлой кожей. Одета внеброское платье, спину держит прямо, словно кол проглотила… Ая пялюсь нанеё взеркало. Иззеркала? Вообще-то уменя серые глаза… аунеё - черные. Взеркале отчетливо видно: черные, как дыры вотьму.
        -Такие дела неделаются невесть где иневесть как, - продолжила говорить Юлиана, ия заподозрила, что она - это всеже я. Где-то вгруди вспыхнула растерянность, короткая, как горение спички… Я смолкла. Постаралась собраться смыслями. - Надо найти врача. Мальчику плохо. Унего рука повреждена, видите?
        -То есть влезла благодеять вчужой дом, - скривился волк. Так исказал - «благодеять». Выплюнул это слово, морщась ототвращения. - Именя учишь жить, да? Дура. Тебя саму учить надо. Незаткнешься, займусь.
        Васька вдруг перестал дергаться ивцепился вменя, обхватил обеими руками. Он был теплый иотогревал меня, асейчас еще толкал, поворачивая. Из-за этого я вдруг уставилась вупор наволка… ивылила ему вглаза то, чем была переполнена: холод, вязкость, тень. Прежде неделала такого, да исейчас оно само выплеснулось. Наверное, отстраха. Волк дернулся, отшатнулся. Шепотом выругался… иметнулся прочь изкомнаты.
        -Идем, - внятно сказал Васька. - Вполицию. Отсюда, куда угодно. Идем. Юна, батяже её… совсем?
        -Совсем, - ответил волк сулицы.
        Голос был странный, хриплый. Такой он вписывался вмой смурноймир.
        -Юна, ты добрая, - вдруг наВаську напала суетливая хозяйственность, он стал озираться икивать, что-то считая напальцах. - Хлеба-мяса хватит, ага. Пива надобно купить. Скатерть белую, я так хочу. Гроб. Место накладбище, переноску икопку, солнечный знак намогилку. Денег дашь? Лицо ей нарисую сам, обряжу покрасивше тоже сам. Есть платок, припрятанный. Нонагроб, скатерть ирытье могилы… Юна, двадцать рублей. Только я неотдам, - Васька сник, обреченно глянул впол. - Меня сейже день погонят отсюда. Долги унас. Вот испешу хоронить.
        -Иди, хлопочи, - я сообразила, что так ему будет легче, пусть это ивременно. - Записывай расходы наменя. Приходи кужину, отчет спрошу. Понял?
        -Приду. Сотчетом, - Васька сжал зубы доскрипа. - Моя вина. Ты пошла звать людей. Ая несмог. Он меня шварк кстене… ия ничего несмог! Все видел, аничего неделал. Юна, получается, я убилеё.
        -Тебе тринадцать. Твои показания наотца ничего незначат, - внятно сказала я. - Ты невиноват. Вася, запомни накрепко. Ты невиноват.
        -Пиво в«Лисьем хвосте» дешевое, итам неразбавляют, - подал голос волк. - Скатерть мои добудут. Казенную, зато совсем белую. Игроб нести поможем, икопать. Иготовить. Унас кой-кто ловко месит. Ипомясу мастер имеется. Южный, наилучший.
        -Приходите напоминки, - деревянно улыбаясь иглядя впустоту, велел Васька. - Все равно никто больше непридет. И, пока вы тут, меня непогонят.
        -Непогонят, - согласился волк.
        Васька улыбнулся шире ибезумнее, кивнул ипобрел через комнату, кдвери. Нагнулся, минуя порог, словно боялся задеть притолоку. Я постояла, отдыхая отжути происходящего. Итоже побрела… Уменя свой кошмар впереди. Обогнуть тело итень. Дать показания. Апосле - вытерпеть объяснения сдиректрисой пансиона. Провалила я божий урок. Девочки невыдадут, атолько все равно тайное станет явным. Дальнейшее знаю заранее: «Наша „Белая сирень“ - благочинное место, где неслучается казусов, Юлиана. Вы слышите? Ни-ка-ких, Юлиана. Несмейте ронять престиж своим нелепым поведением. Мы приняли вас измилости, и, если трезво изучить положение дел»…
        Кночи я вымоталась так, что позавидовала покойной. Стыдно думать подобное, ноя подумала, пока брела домой. Тень по-прежнему висела низко игусто, давила душу. Хорошо хоть, рядом шмыгал носом ивиновато молчал Васька, сним теплее. Надобы утешить его, носил неосталось. Он наделал долгов надвадцать семь рублей, хотя волки исполнили все свои обещания иневзяли ни копеечки. Зато городовые бараньим стадом явились напоминки итак жрали, что старший пацан излогова выставил их, прямо пообещав зарубить. Даже я напугалась, хотя немне было сказано. Жутковатый был этот волк. Южанин, весь какой-то перекошенный, ишрам налице здоровенный, иглаза колючие, кожа темная, ивесь - втени… как будто смерть сним рука обруку ходит. Кличка унего тоже немирная - Топор. Удругого старшего, который иповязал мясника, прозвище Лом. Изачем мне все это помнить?
        -Куда я теперь? - спросил Васька усамого себя, стоя напороге моей комнаты. - А? Ничей стал. Юль, я завидовал тебе. Думал, хорошо жить без родни. Прости.
        -Утром решим. Все утром. Ложись здесь, вот запасное одеяло. Завернись испи.
        -Немогу. Закрою глаза ивижу, как лежит… она. Имуха наглазу. Муха. Зеленая.
        Ваську затрясло, ия сделала второй раз задень то, чего прежде неумела. Пристально глянула вглаза пацану - ивылила туда тьму. Только тьму, без холода ипрочего-разного. Нездешняя тьма - это сплошной покой. Глубокая, как омут, она сразу усыпила Ваську. Пацан еле-еле добрел додиванчика. Позволил себя укладывать, кутать. Сразу задышал медленно, ровно.
        Мне остались холод итот ветерок. Вместе они - бессонница. Я лежала, накрывшись сголовой, идрожала вознобе. Казалось, что смотреть вокно, через стекло, нельзя. Увидится лишнее. Инадверь глянуть опасно, там - порог, там я споткнулась, ноге стало холодно, она почти отнялась. Ипоуглам что-то шевелится.
        Постепенно я вспотела отстраха. Дышать стало нечем. Выглянула наминутку из-под одеяла… Вокне кровавые блики. Ирисуют они толи явь, толи сон. Увидела, теперь что остается? Смотрю… Там, застеклом, пацан, похожий наЛома. Такойже бешеный. Истая недокормышей вокруг него. Он вродебы ругается, асам измешка добывает мясо. Много мяса. Сырого, свежего, меня аж выворачивает отзрелища… носкоро приходит понимание - это добыча, пацан вернулся сохоты. Незлодей он, акормилец. Иврядли кто иной принесет пожрать ораве мелюзги. Дети непросто голодные, они дикие, улыбаться неумеют. Хватают мясо, пробуют сырым есть. Старший, который похож наЛома, отбирает, готовит наогне. Говорит сосвоими волчатами. Заботливый. Я смотрю наблики вотьме… имне уже нестрашно инехолодно. Сон заполняет дыру вмоей душе, ведь я смотрю - неодна, я разделяю этот сон, который инесон, инеявь, ачто-то третье.
        Заминувший год похожих снов было много. Все приносили боль иоблегчение, то идругое. Кроме первого, злого: тогда я сидела в«Ерше», рядом был налетчик Яков, азастеклом влютой зиме пацан, похожий наЛома, захлебнулся всобственной крови… Итолько я сопереживала ему, плакала онем. Сегодня сон лучше. Новсе равно - мясо, свежевание дичи, кровь наноже…
        Небудь вдоме Васьки, ябы свихнулась заночь. Атак… Утро. Голова гудит, ворту сухо. Лежу одетая, крупно дрожу… ипотею. Зубами лязгаю. Живая. Перезимовала. Такое вот ощущение.
        -Юна, я выпросил творога узнакомой торговки. Поешь.
        Васька трогает заплечо. Выглядываю из-под одеяла. Свежий воздух, хорошо. Осматриваюсь, сажусь. Лицо уВаси спокойное. Глаза глубоко запали, новзгляд живой. Словно он смог оставить впрошлом вчерашний кошмар всего-то заодну ночь.
        -Юна, что ты сделала? Были цветные сны. Ия хорошо, подробно простился смамой. Надуше легко. Я пообещал ей, что справлюсь. Надо справляться.
        Киваю вответ, я согласна. Рада, что Ваське достался сон получше моего, без крови иволчат. Голова моя - она такая, охотно качается. Неоднократно. Пора унять ее. Мне тоже надо справляться, хотя я никому необещала. Предстоит много разговоров сдиректрисой. Но, чембы они ни закончились, сегодня Васька идет впансион сомной. Поест, посидит науроках. Ему нельзя одному. Имне - нельзя… Втени страшно. Думать про волков еще жутче. Лом знает, что уменя можно запросто добыть двадцать рублей. Вечером он провожал нас сВаськой. Зачем? Я обычно верю, что все люди хорошие. Так спокойнее. Ноиногда верить трудно…
        Старшего изволков - того, который Лом - я встретила десять дней спустя. Ивсё сложилось нетак, как думалось.
        Я сидела вкабинете чопорной директрисы иустало терпела очередной разнос: мол, неумею учить, мне переплачивают, отменя одна морока… Я мысленно называю такой разговор длиною вчас «малым концертом». Случаются ибольшие. Спасибо, что гораздо реже малых. Этот концерт начался минут двадцать назад, судя подвижению тени отшторы. Я прослушала увертюру - «Юлиана, должно осознавать свое место. Такова основа миропорядка. Сиротам пристало жить вдомах, для них предназначенных, мы непопекаем таковых». Теперь разнос двигался квялой, привычной кульминации - «Ты должна быть для воспитанниц образцом вовсем!».
        Створку окна созвоном шарахнуло обстену, да так, что стекла чудом уцелели! Штора надулась, хлопнула… когда она опала, вкомнате стоял волк. Тот самыйЛом.
        Директриса завизжала июркнула зашкаф. Мигом, я неуспела понять, как она… переместилась. Только удивилась мельком: зашкафом что, хватило места?
        Волк осмотрелся, кивнул мне. Сразу понурился исокрушенно вздохнул. Потер бритый затылок. Жест напомнил мне Якова. Год назад сады также взрывались фейерверками сирени, аналетчик-пианист недавал мне пасть духом всмурныедни…
        -Юна. Есть дело, - незваный гость уставился впол. - Одолжи двадцать рублей. Срочно. Край, как надо.Вот.
        -Лом… То есть, твое имя случайно, - я взяла себя вруки, причем буквально, цепляясь ладонями запредплечья, - неВасилий?
        Он сразу кивнул. Я ответно кивнула, шалея отнеслучайности обстоятельств, которые невозможно подстроить. Вот так иначинают верить вюжного бога иего золотые кружева. Агата говорила про нитку! Мол, через тень продета идергается. Еще как дергается! Словно меня нагод назад подвинуло вканве жизни: тогда малознакомые Яковы, две штуки, взяли уменя попять рублей каждый. Теперь чужаки-Василии просят подвадцать. Есть причина бояться новой весны. Откудабы добыть деньги, если сумма позапросам пока незнакомых Георгиев или, скажем, Павлов, снова учетверится? Я поймала себя натом, что невнятно бормочу шепотом. Волк слушает, щурясь отизбытка внимания.
        -Как тебя… Вася, аты уверен, что деньги решат дело?
        -Да… н-не знаю, - он скользнул через комнату, сел настул устены, обычно предлагаемый ученицам. - Ладно, вот тема. Шнурок разбил стекло кое-где. Напостроении сегодня было велено сознаться. Шнурок чуть необмочился. Ему хуже смерти, если погонят. Я сказал, что это я. Ну ивот. Или возмещу ущерб, или отчислят. Срок дообеда. Ябы взял… нотеперь невозможно. Облава нанас.
        -Укралбы, - уточнила я. Иподумала: аповезло, что неТопор явился. Того я совсем боюсь. Аместа зашкафом надвоих нехватит.
        -Украл, - он прищурился злее иуже. - Ограбил. Вытряс. Ты допрос неустраивай. Тоже, нашлась заучка.
        -Пошли. Поговорим стем, кому следует возместить ущерб. Необязательно дело вденьгах. Он может настаивать наизвинениях, например. Сомневаюсь, что ты один справишься стаким, - я обернулась кшкафу. - Прошу прощения, могу я идти? Сами видите, дело спешное. И, чем раньше я уйду, тем меньше ущерба оно причинит репутации пансиона.
        -И-ии… - просипело из-за шкафа.
        Я откланялась, поманила волка… то есть Васю, ипошла кдверям, ато снего сталосьбы сигануть вокно. Было стыдно. Содня похорон всякую ночь я боялась, что меня ограбят. Аволки, оказывается, имеют твердые представления отом, что хорошо ичто плохо.
        -Вася, мне говорили, что вас учат для полиции. Толи тайной, толи какой-то еще. Меня всегда удивляло, что овас идет дурная слава. Это неуместно. Иденьги. Заведение казенное, разве вам невыплачивают содержание?
        Мы миновали длинную галерею, куда выходили двери ивнутренние окна пяти больших классов изала для танцев. Мне стало жарко отзапоздалого понимания: стоило сигануть через подоконник, тем более я проделывала подобное нераз! Ноименно сегодня всадовой голове барышни Юны буйно расцвела праведность. Плоды сего цветения незаставили себя ждать: яведу волка поблагополучному женскому пансиону, куда посторонним вход закрыт. Коридор позади шуршит голосами, заполняется.
        -Выплачивают. Все загребал директор, Ну, прежний наш, - Василий непонял моих страданий, и, устав молчать, ответил надавний вопрос резко, отрывисто. - Молодняк понуждал кворовству. Долю брал. Если что, сдавал нас жандармерии. Нокстаршим нелез. Жить ему ненадоело. Вот так. Было так. Дальше хуже станет, походу. Трясут всех. Так трясут, что вдребезги.
        -Проверка?
        -Ато я знаю. Ходят всякие…
        -Значит, сними иследует поговорить.
        -Такие нестанут слушать.
        -Иногда полезно быть взрослой барышней, - мы выбрались заворота пансиона, ия вздохнула соблегчением, даже улыбнулась. - Уф. Если иуволят, стану бояться этой напасти завтра. Сегодня - свобода. Моя директриса неберет мзду инепонуждает воровать. Она правильная. Такая правильная, аж мне, заучке, тошно.
        -Опа… я тебя подставил, - сообразил Василий.
        Я отмахнулась испросила, где искать тех, кто «нестанет слушать». Оказалось, мир устроен весьма удобно: иразбитое стекло, инужные люди пребывают водном месте. Называется оно «Кода». Сегодня день музыки - всё сводится кней, даже названия ресторанов. Так я думала, шагая поширокой улице ипытаясь отогнать назойливые мысли отом, зачем влезаю вочередную историю, иопять - чужую. Хотя ответ понятен. Младшего Ваську пожалели волки. Может, потому что он тезка старшего? Или, что вернее, потому что он - сирота, уличный ребенок. Жалостью меня изацепило. Раз волк Василий способен жалеть, нельзя отвернуться отнего. Аеще тот пацан изсна иего голодная стайка. Незнаю, вчем их роль, ночую - повлияли.
        -Тут, - натянуто выдавил Василий.
        Я вздрогнула. Когда отвлекаюсь, бреду инегляжу, куда. Меня уже, оказывается, под локоть держат. Исмотрят наменя, как наненормальную - сбрезгливой ибезнадежной жалостью.
        -Не, нестанут стобой говорить.
        -Проверим. Деньгами-то решить еще успеем, да? Дообеда есть время.
        -Типа да, - поморщился Василий.
        Мы поднялись помраморным ступеням, огороженным коваными перилами. Миновали витражные двери сосложной мозаикой, любезно распахнутые перед нами ибез стука прикрытые заспиной. Ступили нашёлковый ковер, брошенный поверх роскошного наборного паркета… «Кода» потрясла меня. Безумно дорогое заведение, ивовсе нересторан, азакрытый клуб. Бить втаком окна уж всяко нестоило: двадцать рублей неоплатят изадвижку малой форточки! Илюди, которые засели здесь… они, возможно, неразговаривают сбарышнями впоношенных платьях. Еслибы я сгоряча ненаобещала Василию невесть чего, ябы нерешилась подойти клакею, явившемуся встретить нас. Нозаспиной - волк, отступать некуда.
        -Чего изволите?
        -Встретиться стем, кто выставил требования повозмещению ущерба, - набрав воздуха, выпалила я. - Изволим сним говорить, да. Непременно.
        -Вам назначено?
        -Дообеда срок. То есть -да.
        -Прошу, - жест руки вбелой перчатке был плавным икаким-то механическим.
        Нелюблю дорогие заведения. Они холодные излые. Свечи настоликах негорят. Камин какой-то ненастоящий, внем жить можно, дотого велик. Ицветов нет вобщем зале. Настолах дурацкие хрустальные пепельницы. Неуютно. Шаги поковрам непроизводят ималого звука. Это тоже неприятно. Словно мы недостойны права пошуметь!
        -Сюда.
        Еще одна дверь свитражами. Открывается… Василий заглядывает первым, исразу делается жалким. Значит, увидел того, кто для него страшнее подлеца-директора. Подумав все это, я шагнула следом, сильно заинтригованная.
        -А! - это все, начто меня хватило.
        -Ну ё… - ответ получился под стать.
        Да что ответ, ибез слов меня морально расплющило! Дело одвадцати рублях вдруг разрослось десятикратно: год назад он желал плюнуть вменя, нонесмог доплюнуть. Теперь появилась перспектива ипереплюнуть, ипридушить… ивдобавок испортить жизнь Васе.
        -Какое отношение ты имеешь кголоворезу? Ты что, иего подвезла нателеге, безлошадная барышня?
        -Вы знакомы? - встрял ошарашенный Василий.
        -Мы вместе кое-кого пох-пох-хоронили, - сразгона проблеяла я. Ипопыталась объяснить столь странный ответ, пока уЯкова глаза налоб невылезли: - я денег дала, ребята закопали. То есть… а, ладно. Тебя уже выпустили? Ты очень зол,да?
        -Я очень благодарен, ия уже вовсем разобрался. - Тот, кого я знала Яном иЯковом, выглядел совершенно иным человеком, нознакомо тер затылок ищурился. - Похоронили они… однако! Увас есть общие дела кроме закапывания трупов?
        -Давай будем считать, что стекло разбила я. Вот впрошлый раз наоборот, вина упала натебя, - досознания запоздало добрались слова «очень благодарен». Нагубах сама собою образовалась улыбка: вменя неплюют! Наменя незлятся. Благодать, хочется попрыгать наодной ножке. - Вобщем, нетирань Васю.
        -Ктобы научил тебя заводить знакомства, безопасные для жизни, - задумался Яков. Глянул наВасю остро, холодно. - Марш вказарму, отжиматься доупаду… надеюсь, кзакату упаришься.
        -Ивсе? - Васино лицо пошло пятнами, он стал дергать головой, озираясь то наменя, то наЯкова.
        -Иди, Вася. Самое время, знаешьли, - подсказала я, подтолкнув кдвери. Сэкономленные двадцать рублей грели душу. Нет, невних дело, носейчас так думать удобнее. Яков незлится. Яков стал осанистый, солидный… Я обернулась иткнула пальцем вналётчика. - Ага! Благодарен, значит. Смотришься богато. Давай, спаси еще одного Ваську. Я немогу, ноты справишься. Ему жить негде, аунего талант крисованию. Он гений, иэто всерьез. Понимаешь?
        -Нет. Нослушаю охотно. Лом! - последнее слово Яков выкрикнул. Вдверях сразу возник Василий, вродебы давно покинувший комнату. - Доставь сюда другого Васю. Кажется, это дело полезнее отжиманий.
        -Захвати папку снарисованной маргариткой наобложке, она вмоей комнате наокне, - шепотом добавила я. Бочком подвинулась кстолу нашаг, еще нашаг. - Эй, правда незлишься? Я-то злюсь. Я себя загод так обглодала, жуть. Надо было как-то половчее продумать дело. Ноя трусиха. Мне вголову ударило: они следят завсеми, аМергель невыдаст. Глупо, ноя положилась нанего. Больше-то было ненакого.Вот.
        Яков встал ивежливо подвинул мне стул. Я села, пригляделась: одет вовсе темное, ткань смотрится шикарно исовсем непо-военному. Без знаков отличия, ноя неусомнилась, он принадлежит ккакой-то службе иимеет высокий чин. Сел, поправил полы костюма. Шейный платок унего - чудо. Никогда нерисовала пошелку, вдруг стало обидно. Надо попробовать…
        Жесткие пальцы Якова пощупали воздух - идобыли изнего кремовый прямоугольник. Метнули, как игральную карту, чтобы лег передо мной. «Яркут Ё. Гимский, советник». Я прочла три раза. Особенно впечатлило «Ё». Сразу верится, что имя настоящее, оно липнет кналетчику-пианисту крепче клея.
        -Я собирался навестить тебя, носперва надо было урегулировать старые долги. Апосле… дела вкорпусе оказались беспросветно плохи, выбраться несмог. Ни разу занеделю отприбытия сюда, - он виновато развел руками. - Закажу тебе рыбу. Это быстро ивкусно. Унас есть неотложное дело ровно наодну порцию рыбы.
        Яков… то есть Яркут, открыл черную папку сзолотой кромкой. Взял изее середины вечное перо ивыровнял тонкую стопку бумаги.
        -Неправильно начинать сдопроса, ноиоткладывать нельзя, раз мы встретились. Речь особытиях годичной давности. Как узнала, что Дюбо проверяют меня?
        -Подслушала. Странно вышло, я немогла услышать. Сколько думаю обэтом…
        -Ненадо вслух. Запиши, иподробно. Обещаю, бумаги непопадут кслучайным людям. Прочту, обдумаю исожгу.
        Он подвинул папку ивложил впальцы перо. Пока я примерялась, двигала папку идумала, счего начать, Яркут удалился втемный угол. Там прятался столик, почти незаметный задрапировкой глухой шторы. Яков… то есть Яркут, поднял трубку телефона ивыговорил несколько шепчущих слов. Я неприслушивалась, я усердно вспоминала изаписывала. Еще изредка косилась наЯк… Яркута. Многовато унего имен, нотайна «Ё.» донимала меня особо. Что, бывают отчества наЁ? Причем такие, которые недопустимо написать целиком?
        Телефон тихо дзинькнул, когда я дописала иперевернула вторую страницу. Как раз принесли рыбу. Ее заказ прошел мимо моего внимания. Я стала есть изаодно перечитывать записи, дополнять, используя поля иоборот. Было вкусно ивесело.
        -Устройте сегодня, - Яркут долго молчал втрубку, инаконец заговорил. - Непременно. Недолго. Подъеду, мне несложно подстроиться под любое время. Нет, нас будет трое. Принято.
        Он вернулся кстолу, сел иуставился надверь, беззвучно перебирая пальцами правой руки пополированной столешнице. Волновался? Играл нанесуществующем рояле? Искал комбинации сейфа?
        Оба Василия явились очень скоро. Старший слегка вспотел. Неиначе, всю дорогу бегом тащил младшего наспине. Сразу прошел кстолу, аккуратно выложил папку возле моего локтя. Кивнул ивернулся наместо удвери.
        -Сломанные руки, выбитые зубы, вымогательство, взлом касс идаже один доказанный случай ссейфом, - скучным тоном перечислил Яркут. - Утром я был уверен, что такого курсанта пора отчислить. Новы взяли чужую вину, апосле пять такихже волков… как вы могли докатиться достайного уклада? Они все заявили, что били стекло. Шестым явился Шнурок, рыдал так, что я вызвал доктора. Да: яспросил имя, иему потребовалось пять минут, чтобы вспомнить собственные паспортные данные. Одичал. Что еще? Унего сутра, - взгляд наменя, кивок наВасилия, - был богатый выбор: сбежать, украсть, отказаться отсвоихже слов, унижаться ипросить опомиловании. Ноумник смог законно добыть двадцать рублей и… адвокатшу.
        -Мне рассказываешь? Зачем? - слушать было интересно. Младший Васька аж рот раскрыл. Старший стоял пострунке, лупил оловянные глаза иделал вид, что ему все равно. Ноя неверила. - Посочувствовать? Вот только кому? Тебя нежалко. Сам ты… налетчик.
        Старший Васька моргнул иснова уставился встену. Младший подкрался, жадно глядя наостатки рыбы. Я подвинула тарелку иотдала вилку.
        -Я говорю восновном состаршим курсантом Норским. Мне интересно, он знает, что происходит свыпускниками корпуса из-за того уклада, который поддерживается здесь небез его участия? Я - знаю. Семь издесяти попадают через год вохрану… допустим, мест содержания душевнобольных. Уволиться немогут, наних долг заобучение. Еще один стреляется, адвое оставшиеся едут насевер варестантском вагоне.
        -Номыже… - Василий перестал изображать истукана.
        -Слабаки. Могли обложить волка общими усилиями, носами стали волками, - зло итихо выговорил Яркут. - Один Шнурок инаписал жалобу, причем юридически грамотно ипонужному адресу. То есть состряпал донос, да? Повашему мнению, лучшебы промолчал, как все. Норский, попробуйте использовать голову для думанья, анедля битья ею вхрупкие носы горожан. Из-за того, как долго иупрямо все молчали, я застрял ввашем корпусе надолго. Чтобы неотсылать толпу дикарей насевер составом срешетчатыми окнами, надо продлить ваше образование. Это даст вам шанс попасть нату службу, которой вы желаете. Ноеще одна кража или пьянка, ия вышвырну виновных, невникая впричины. Почему? Потому что лично вы весело прожили вТрежале четыре года. Вы ничего невыучили изюридического базиса иобщей программы. Вы малоценны. Доброе имя вашего отца, отдавшего стране жизнь, уже неизменит этого факта. Наконец, - Яркут выложил настол длинное шило, - убийство того, кто вам ненавистен, надо тщательно планировать. Вы наследили, предоставили дознанию главную улику инесоздали себе алиби. То есть базис сыска вы тоже неосвоили.
        -Хоть что-то хорошее скажи, - попросила я, глядя намладшего Васю, готового заплакать.
        -Физическая подготовка науровне. Базис техники боя освоен неравномерно иотличается оттого, какой обычно преподают курсантам, ноэто неего вина. Ни один изсообщников несдал Норского. Еще унего железная печень, судя посчетам изтрактиров. Что изсказанного для идиота шестнадцати лет по-твоему - хорошее? - Яркут демонстративно приподнял бровь. - Курсант, я придумал полезное наказание. Извольте устроить новое покушение, строго дополуночи, после я хотелбы выспаться. Утром, непозднее десяти, подайте рапорт отактике, ролях участников ивыборе оружия. Послезавтра покушаться станет ваш соперник влидерстве… Топор, если неошибаюсь. Вы назначаетесь дознавателем. Требуется тоже самое: набор команды иработа нарезультат. Рапорт подознанию касательно покушения команды Топора мне настол кдесяти вечера. Идите иработайте.
        Василий выполнил строевой разворот иудалился, чеканя шаг. Незнаю, сделал он это изуважения, недоумения… или пытался недумать, яростно стуча каблуками. Младший Вася очнулся инаконец проглотил последний кусок рыбы. Закашлялся.
        -Выезжаем, пора, - Яркут подвинул мой стул. - Я намерен представить тебя кое-кому. Это серьезное решение. Унего очень сложно современем, так было всегда. Даже когда он был нестарше Василия иболел, вдень проходило потри встречи. Ужасная жизнь. Гораздо хуже каторги. Толи дело я: развлекался злее Васи-волка, долго ибеззаботно. Да итеперь…
        Яркут отмахнулся отнесказанного иповел меня под локоть. Укрыльца ждал автомобиль. Бордовый низ, верх цвета слоновой кости. Прежде я один раз ездила вавто, наемном. Внутри было вонюче итесно. Сейчас впечатления обновились, ачто сВаськой творилось - нерассказать! Он даже высовывался вокно ипоказывал язык, плюща нос обзаднее стекло. Яркут немешал. Он сел вперед, амы сВаськой заняли широкий задний диван.
        Заполированными стеклами сперва замелькали знакомые улицы сплотными рядами домов, апосле - ограды спарками иредкими особняками. Я глазела, крутила головой… ипропустила момент, когда мы прибыли наместо. Автомобиль замедлился ивстал, Яркут открыл нам дверь. Крепко взял меня иВаську запредплечья иповел.
        Помню роскошные клумбы исад камней - первый раз вживую его рассмотрела, раньше лишь вкнигах читала исхемы перечерчивала. Вазы сцветами встеклянном зале - инаньские, династии Му - были чудо как хороши. Ношторы… ябы заказала натон темнее, менее плотные, иубрала золотую вышивку. Она дорогая, асмотрится неуместно, пестрит. Иковры, укрывающие лестницу навторой этаж: кто их выбирал? Узор так кричит, аж глазам больно.
        -Ненадо давать советов, хозяева того нестоят, - тихо выговорил Яркут. Хмыкнул идобавил всамое ухо: - Яковбы сказал, что они барыги. Яковбы почистил им сейфы… профилактически. Обнаглели отжирной жизни. Хотя что они сейчас делают? Побираются кое укого, умом разживаются впрок.
        Сразу захотелось спросить, что учудилбы Ян икто побирается, ноя усердно проглотила вопросы. Неко времени. Аеще… когда он шепчет вухо, мысли выдувает изголовы. Вообщевсе.
        -Десять минут, нопрошу сократить повозможности, - строго велел тучный ивеличавый человек, кивая Яркуту. - Сложный день.
        -Он поел?
        -Нет… ещенет.
        Яркут оскалился ирезко остановится. Выдохнул шумно, длинно. Снова посмотрел натого, кто нас торопил.
        -Велите принести суп, обязательно негорячий. Как вы можете потакать ему? Он забывает обедать. Я говорил много раз, это недопустимо.
        Нас сВасей дернули вперед, почти вбросили через полуоткрытые двустворчатые двери вкруглый зал под сияющим прозрачным куполом. Вцентре зала размещался круглыйже стол, ивообще симметрия была избыточной, навязчивой. Но - нераздражала, потому что все внимание сразу забирал человек вкресле устола.
        Я понятия неимела мгновение назад, что вмире обитают такие солнечные люди. Он сиял… аеще - я споткнулась ипостаралась неохать - над его головой день был смурной. Кажется, всегда… Так что Яркут прав, златовласого надо кормить супом ивообще оберегать.
        -Куки, - налице солнечного человека блеснула улыбка, исмурная тень отодвинулась, поредела. - Я устал. Хорошо, что ты здесь.
        -Суп. Немедленно, - прорычал Яркут.
        -Ода, - покладисто кивнул златовласый. Оглядел нас сВасей. - Утебя есть близкие люди? Я впечатлен. Садитесь. Сколько времени дал Егор?
        -Десять минут.Суп!
        -Куки, говорят, ты занялся воспитанием каких-то детей, - вздохнул златовласый. Ихитро глянул наЯркута. - Трудноим.
        Взал почти бегом явился слуга сподносом, выставил настол тарелки, похожие наполусферы - можно ипить через край, икушать ложкой. Позаботился слуга одвоих: принимающем нас человеке иВасе. Златовласый ссомнением глянул всвою тарелку, принюхался.
        -Кого там… сварили? Кулинария сродни пыточному делу.
        -Цыплёнка. Дохлого, - толи утешил, толи напугал Яркут. -Ешь!
        Оттакой насильственной заботы Вася проникся, сразу выпил весь бульон, давясь изадыхаясь. Златовласый проследил иосторожно тронул свою чашку. Покосился наЯркута имученически выпил содержимое, нотолько половину. Глянул снова над краем чашки, смущенно пожал плечами идопил остальное.
        -Мальчик натебя непохож, - сообщил очевидное хозяин приема. Между прочим, его самого нам так инепредставили. - Расскажи онем.
        -Юна твердит, упацана дар рисовать. Большой дар. Очень большой. Прозвучало так убедительно, что я решил показать пацана тебе. Вдруг порадуешься.
        -Юна, - златовласый улыбнулся мне иохотно принял папку. Чуть прищурился. - Юна, вы редкостное существо. Незаинтересованы вденьгах ни позитивно, ни негативно. То есть вы кденьгам… перпендикулярны. Такая свобода души есть огромная редкость. Иона делает рекомендацию поповоду мальчика весомой. Чтож, изучим.
        Некоторое время златовласый рассматривал нарисованную маргаритку наобложке, затем шепнул «тёплая». Открыл папку истал быстро раскладывать наброски вдве стопки. Я нетак давно подбираю работы Васьки для показа возможному учителю, впапке всего двадцать три эскиза. Незадерживаясь инамиг, друг Яркута отделил те, что созданы досмерти мамы, отновых. Снова взглянул наВасю.
        -Дар сродни стихии. Может ровно капать дождиком всю жизнь, стекать впроторенное русло. Ноиногда приключается прорыв плотины, шторм или что-то иное, стольже неординарное. Возникает новое русло. Незнаю, что стало вашим личным штормом. Ранние работы дают намек нахороший навык иособенный глаз. Авот эти, новые… молодой человек, вас что-то держит наместе?
        -Вася совсем один исам посебе, - быстро шепнулая.
        -Тогда решим сразу. Я оценю три выбранных наброска подесять тысяч, средства выделю ввиде содержания иоплаты учебы. Я недобр, я практичен, - златовласый отмахнулся отмоего оханья. - Кроме того ставлю два условия. Все работы завремя учебы я должен видеть, покаждой приму решение, остаётся она вмоем распоряжении илиже допустимы продажа, уничтожение, дарение. Это условие непринесет художнику денег, оно - обременение. Нопозже я закажу иоплачу картину. Незнаю пока, может, даже портрет Куки.
        -Да чтоб тебе! - скривился Яркут.
        -Молодой человек, я вынужден предречь вам горькую итрудную жизнь. Вас непоймут ибудут критиковать. Незнаю, являетсяли утешением поздняя слава, она обыкновенно посмертна. Ноя намерен повозможности приглядывать завами. Это снова практичность. Мой род владеет лучшей коллекцией картин именно потому, что успевал всякий раз увидеть ценность допоявления ажиотажного спроса. Вы теперьже остаетесь здесь, вами займется маркиз Ин Лэй, мой поверенный вделах, связанных сискусством. Он нечасто бывает вэтой стране, вам повезло. - Златовласый обернулся исказал всторону, кому-то незримому: - Надо проверить состояние бумаг иуладить долги юноши, если таковые имеются. Через месяц он отбудет вакадемию. Сделайте пометку для утреннего секретаря, надо обсудить выбор наставника, пусть организует звонок. - Златовласый обернулся иулыбнулся Васе. - Можете идти, Василий. Вам предоставят комнату для отдыха иподберут одежду. О, примите небольшой совет: капризничайте безбожно инеограниченно. Это приветствуется, ведь вас привел Куки.
        Вася ошарашенно оглянулся наменя. Бедняга, второй раз замесяц переворачивается весь его мир… Ая только имогу погладить поголове, пожелать удачи.
        -Юна, - златовласый прямо смотрел наменя. - Вы знакомы сработами Дэйни, конечноже. Вы определенно показывали мальчику весенний цикл. Мне очевидно сильное влияние этого мастера наранние работы Василия. Тотже взгляд наприроду света. Я желаю сделать комментарий. Врядли вы знаете, носерия, которой владеют Дюбо, ранняя. Автор позже назвал ее ошибкой. Весна должна отражать пробуждение жизни, нособственное настроение Дэйни втот период было суицидальным. Полотно заполотном он создавал свет, вернее искал его, трепетный ислабый… буйство красок, асвет - трепетный ислабый. Умирающая весна. Вот точное название серии изсеми картин. Впоследние годы жизни Дэйни обосновался вприморском имении друга иповторил весеннюю тему. Василий обязательно увидит те работы, я позабочусь. Ему будет полезно.
        -Умирающая весна? - шепотом поразилась я. Глянула наЯркута. - «Первоцвет»…
        -Можешь говорить все, это надежное место, - быстро отозвался лже-налетчик, ивзгляд его стал хищным. Вдверях мелькнул тот человек, что допустил нас взал иограничил время, ноЯркут отмахнулся. - Нетеперь!
        -Это важно, Егор. Пусть ждут, - мягко улыбнулся тот, кто нас принимал, идвери закрылись. - Что такое первоцвет вданном случае?
        -Проект дома Дюбо вЛуговой, прошлая весна, аточнее, начало лета. Ковер пролесков, отражающий настроение ицветовую гамму работ Дэйни, - совсем коротко изложила я. Глянула наЯркута, зажмурилась ивыдавила нехотя, через силу. - Я видела двор спролесками ночью, после завершения дела. Я ненаписала этого сегодня, ябы инесказала никогда иникому, наверное. Нослова обумирающей весне… Все цветы сгнили. Там была сплошная черная смерть. Ледяной сквозняк. Душный туман, ядовитый. Иотчаяние. Я смогла стретьей попытки воссоздать умирающий свет Дэйни, ион… он правда умер. - Я открыла глаза исразу увидела златовласого, он был яркий ивнимательный, он ничуть несомневался вмоих нелепых словах. - Чтоже приключилось?
        -Ритуал, нокакой именно, нерешусь предположить сразу, - задумался тот, кто вызолотил будущее Васьки инеморгнул глазом. - Юна, я благодарен. Понимаю, рассказать подобное непросто. Слова непокинут пределов этого зала, обещаю. Кратко объясню, чтобы вас немучали вопросы. Искусно, сбольшой душою подобранные цветы являются фоном для сложного прядения вюжном стиле. Вимении Дюбо конечно неработала айлат. Там наплели гнили наемные живки, их целью, вероятно, был сбор жизненной силы. Кночи пролески обратилисьбы видеальные сухоцветы, еслибы дело несодержало недопустимого. Такой след оставилбы ритуал поснятию суицидального настроения. Гниль означает, что живки-наемницы подтолкнули кого-то ксмерти ипытались избежать последствий. Положим, укоротили чью-то жизнь или ценой одной жизни продлили другую. Точнее нескажу. Вот разве: отныне негостите вЛуговой.
        -Охотно последую совету.
        Двери зала снова открылись, итеперь - широко, наобе створки. Напороге возник полноватый человек, он неодобрительно глянул наЯркута имолвил «минута».
        -Какие мы разные, Егор. Я, если что, честно зарежу вас, идаже невспину. Авы, если что, устроите донос, - ласково улыбнулся Яркут. Вскочил, сразу оказался позади кресла златовласого икоротко обнял его заплечи. - Мики, плотно поужинаешь. Будешь гулять час, пешком. Бездельничая! Обещаешь?
        -Куки, сегодня это сложно.
        -Яжду.
        -Постараюсь. Куки, ты жесток. Бросаешь меня, обременив требованием.
        -Дай еще неделю, ия постараюсь вечерами выгуливать тебя.
        -Рыбалка, - жалобно попросил златовласый.
        -Уговор. Ноты сам нарушишь его, ведьтак?
        -Ода, - смутился златовласый.
        Резко отстранившись, Яркут метнулся, выдрал меня из-за стола, как сказочную репку - под локти ибез предупреждения. Неотпуская, почти понес кдверям. Освободил уже возле лестницы, оглянулся. Полноватый господин ждал этого, стоя поодаль.
        -Егор, я позвоню, уточню меню ужина ипротяженность прогулки. Вы слушаетесь его. Служба неоправдывает вас. Он хрупкий. Его надлежит кормить строго иметодично. Изнаете… я вижу прямой ваш умысел втом, куда попал спроверкой. Вы надежно избавились отменя, хотя расстояние отограды корпуса допорога особняка непревышает десяти верст.
        -Если он откажется кушать игулять, сам вызову вас, - поклонился полноватый. - Вы неуместны, нопорою полезны. Засим…
        Он откланялся иудалился вкруглый зал состеклянным потолком. Двери оставались открытыми недолго, ноя успела заметить гостей, занимающих кресла. Хозяин приема неодарил их улыбкой. Тень над его головой снова сгустилась. Еслибы меня непоймали под руку инепотянули прочь, ябы задумалась, что именно увидела, ипочему вотношении этого человека всё так отчетливо? Почти успела возникнуть мысль: уж небылли златовласый однажды при смерти? Номысль необлеклась вслова, Яков-Ян, став Яркутом, влиял наменя сильнее, чем год назад. Как-то… оглушающе. Хотелось убежать. Иеще наговорить гадостей. Тогда он убралбы руку ивернул мне свободу.
        -Пошли. Мерзкий день, все заняты. Ты сорвала уроки, ноэто улажено. Я отсутствую вказармах, осложняя планирование покушения. Мики предстоит еще пять перемен гостей. Они как блюда. Насыщает первое, прочие вызывают тошноту. Мики необжора вовсех смыслах. Ноунего нет выбора. Ия рад, Вася оказался сочным десертом. Мелкая картинка спятнами цвета… мазня-мазней намой вкус. НоМики был ввосторге.
        -Тридцать тысяч затри эскиза? - я вспомнила цену испоткнулась.
        Яркут серьёзно кивнул ипомог спуститься полестнице. Некоторое время молчал, изучая шторы ицветы ввазах, мебель илюстры.
        -Благодарю заподробности поЛуговой. Неожиданно. Всеже ритуал… Иеще. Я привез тебя кнему, показал многовато личного. Это моя жизнь, Юна. Я нищий, он - принц. Больно, карикатурно. Нотак сложилось, точка. Мики очень важен мне. Заним сейчас следует волчье логово. Ты, может статься, натретьем месте. Хотя я жду ночного покушения, как капризное дитя - любимого десерта… Ты предала меня год назад. Да, для моегоже блага, ноя неумею прощать. Вот только сам я сделал тоже самое вотношении Мики. - Скороговоркой вывалив кучу непонятностей, Яркут резко отвернулся ипробормотал едва слышно, вродебы сам себе: - отвезу допансиона. Высажу зауглом. Сплетен насегодня довольно.
        Он быстро миновал зал, спустился поступеням ипрошел кавтомобилю. Опять сел впереди. Я, оставленная сама посебе, поспешила следом, идверцу мне открыл водитель. Всю дорогу мы молчали. Яркут уткнулся вмои записи ичитал их как-то… яростно. Подчеркивал, ставил вопросы. Переворачивал листы иснова читал, ивздыхал. И - ни единого вопроса вслух… Высадил меня водитель. Яркут некивнул, неповернул головы. Понять его было сложно игод назад. Сейчас - еще хуже. Это другой человек, сдругим именем ихарактером, неудобным, как… ржавая кочерга, завязанная бантиком.
        Впансион я вернулась рассеянная, задумчивая. Без удивления кивнула, узнав, что мне полагается поощрение втри рубля затихое выдворение неуместного гостя.
        Ох, как захотелось найти Васю-Лома ипомочь ему спокушением! Стратег изменя никакой, нооднажды я смогла засадить налетчика варестантский вагон. Поделом ему. Непоздоровался, непростился. Непредставил меня толком златовласому Мики иего мне - тоже. Полное… Ё. Такоеб ему имя, дешево отделался сотчеством! Господин Ё… Всембы стало удобнее звать его, даже ругаться ненадо.
        Я кипела, бубнила глупости. Когда страх душит, надо говорить, чтобы некричать. Я совсем одна. Впереди ночь. Нехочу ничего узнать иувидеть. Зачто мне это - странности, которые ипересказать некому? Нежелаю числиться умалишенной. Чем их лечат? Послухам, ледяной водой итоком. Жуть.
        Ночью мне приснился бестелесный ребенок, весь солнечный. Он мерз наложе измассивного золота. Ему подавали пищу, которая тотчас делалась золотом - холодным, несъедобным… ион угасал. Я проснулась скриком.
        Вокно тихонько скреблись. Я буркнула - слышу! Оделась, умылась, открыла. Василий вежливо кивнул ипопытался миновать подоконник.
        -Ачерез дверь? - сонно возразилая.
        -Сплетни, - волк решительно полез вкомнату, взяв взубы тонкую папку серого картона. - Тьфу. Мозоль набил впервые вжизни тут вот… напальце. Ивот, писанина.
        Сунул мне папку, прошел кстолу, находу добывая изкармана круг тонкой колбасы. Огляделся, ненашел ножа ивынул свой… незнаю, откуда. Извоздуха? Сходил захлебом - принес ссобой иоставил всумке заподоконником. Дополнил натюрморт настоле бутылью чего-то мутно-коричневого. Оказалось - кваса.
        -Вася, эточто?
        -Гостинец. Проверь ошибки, - он подвинул постолу папку. Уронил лицо владони. - Выродок. Мы его даже непоцарапали. Изметелил. Насмехался. Иговор унего сделался какой-то…
        -Вот так: барышня-аа, ая то тута… - припоминая потешного Яна, заныла я. Выпрямилась, поправила волосы исменила тон, щурясь иусмехаясь. - Или вот: яневор, я налетчик. Или угоню, или подсяду, тут вам решать. Я добрый, когда оно мне впользу.
        -Нет. Такого небыло… пока. Совсем другое, - насторожился Василий. Нахмурился, встал ипопробовал изобразить. Он покачивался, нечетко переводил взгляд ииногда резко сгибался, лез ко мне через стол: - Тыж эта… мутный хорек. Нету втебе сыскной жилки, смекаешь, ась? Выгнать взашей, ато ираздавить… Пиёна ты загнившая.
        Он еще незакончил, я уже уткнулась лбом встол, рыдая отсмеха. Вася насторожился, подвинул мне кружку сквасом.
        -Мергель, - выдохнула я. - Есть такой городовой настанции Луговая, полное имя ему Симеон Мерголь. Все думают, он дурак иневежа, нюхает какую-то дрянь, берет мзду. Только он негородовой. Я думаю, он повашему ведомству проходит, потайному. Ввысоком звании. Завсеми присматривает икому надо, отчет отсылает. Врядли его можно купить. Даже если ты изсемейки Кряжевых или иных подобных.
        -Будет свободный день, поеду игляну, - задумался Василий.
        Притих. Стал внимательно наблюдать, как я правлю ошибки вотчете попокушению. Поджимаю губы, вздыхаю.
        -Что нетак, заучка? Немолчи, я зол доодури. Так зол… еле слова выбираю.
        -Сплошной текст, мысли невыделены, - я наконец сообразила: Вася дышит тяжело иговорит медленно, глотая ругательства. Еще он гладит нож. Жутковато! Извел его налетчик-пианист… - Вася, я натвоей стороне. Он кого угодно изведет. Итебя особенно охотно. Отчет ему непонравится. Неназваны причины выбора решений. Ивремя: ябы расписала посекундам, извредности. Пусть-ка проверит, вру или нет. Рисунок так себе. Надо указать расстояния. Достены, докустов, доворот… незнаю, дочего еще. Ипути отступления. Он говорил про алиби, этого тоже нет. Я встратегии несильна, нознаю заЯковом… то есть советником, одно: он памятливый.
        -Морока. Переписывал уже пять раз. С… гм. Змей он. Ядовитый.
        -Хорек. Мергель звал его хорьком, - злорадно сообщилая.
        Василий улыбнулся - ему прямо полегчало! Кивнул, достал изкармана штанов часы нацепочке. Бережно откинул крышку. Мелькнула гравировка, ия заподозрила, что вещь фамильная, систорией. Вон, глянул нациферблат исразу убрал часы, погладив покрышке.
        -Двадцать минут переписать… час - переделать. Успею?
        -Старайся. Пиши короткими фразами. Вон словарь наполке, проверяй ошибки. Окно прикрой, уходя. Дверь я запру снаружи. Мой класс уже собирается, пора бежать. Будем рисовать шар ипризму, подбирая штриховку. Без Васьки скучно, - пожаловалась я. Быстро подняла крышку подпола, добыла остатки творога. - Гостинец отнего, ешь. Он уехал учиться, надолго. Советник Гимский сложный человек, нонеподлый. Справишься спокушением идознанием, станет сильно ругать итыкать носом вошибки. Это будет хорошо. Аесли молча возьмет папку иотвернётся… это будет плохо.
        -Сам соображаю, - Василий как-то резковато смолк. Я остановилась напороге. Он вздохнул ирешился задать важный вопрос. - Что ты сделала? Глянула больно исильно, как… удар дубиной влоб. Иглаза: утебяже серые, атогда были чернее сажи. Ноладно, пусть привиделось. Апоследствия? Уменя куриная слепота. Меня должныб отчислить, хотя я вру как заводной. Знаю, все равно выяснят. Я как бешеный надрывался… Учился обходиться без зрения. Все равно заТопором все сшибки после заката. Атеперь - вижу. Оно становится сильнее. Даже незрение, чутье. Людей иной раз знаю зауглом, взасаде. Мнебы понять: временно или насовсем?
        -Вот как, - я привалилась кдверному косяку. - Вася, сама незнаю. Нопожалуй - насовсем. Захочешь избавиться, ито непройдет. Я тоже кое отчего хочу отказаться. Вхраме молилась, хотя неочень верю. Кврачу ходила под чужим именем. Искала вбиблиотеке, что есть научного потеме… Нет упоминаний. Нет лекарства. Идара такого нет. Живки - они наощупь нитки дергают. Совсем иной дар. Вася, я тоже спрошу. Что тайная полиция имеет навыползков? Вотбы почитать. Есть уних дар? Вчем их сила?
        -Проверю, поспрашиваю. Одно ясно, Васька из-за тебя стал рисовать пятна, - кивнул старший Василий. - Говорил, мир больше, чем ему думалось. Я глядел накартинки, долго. Есть вних заноза. Мороз покоже, цепляют итянут…
        -Я неспециально. Прости.
        -Эй, яж благодарю! Мой отец был сыскарь, дед вразбойника перелинял итак жил, пока невызнал нужное. Брат погиб, охраняя посольскую почту. Ауменя - куриная слепота. Ни начто негоден. Позор ибессилие. Хуже смерти.
        Высказавшись, Вася сел, подвинул ближе бумагу итарелку сколбасой. Взялся задело, словно я уже ушла. Ачто? Главное узнал. Самое время поспешить сдокладом.
        Я заперла дверь ипобрела наурок, сутулясь ивздыхая. Чтоже сомной нетак? Укого спросить? Еслиб я верила, что после вопроса мне помогут избавиться отинакости! Нетже, начнут изучать или хуже, использовать. Как ивыползок, я боюсь несвободы. Больше, чем смурных дней, темного ветра ичуждости…
        Кстати, сегодня день светел. Облака бегут обычные, ия веду занятия легко, охотно. Девочки немножко шушукаются, ноим нескучно. Три урока кряду, ая неустала. Вышла втеплый летний день, вдохнула ветер, прилетевший из-за города - сочный, травянистый ицветочный… Выдохнула срешимостью. Ипошла туда, куда ни разу неходила. Пирожков прикупила подороге.
        Стена корпуса, где учат волков, имеет вид тюремной. Два моих роста, поверху лезвия торчат, битое стекло поблескивает. Уворот домик, внем пара хмурых здоровенных мужиков втемной форме. Знают мало слов, зато лают их громко: «неположено», «идите отсюда» иеще «вас нет всписке». Я совсем отчаялась, пока сообразила показать кремового цвета карточку сименем Яркута. Волшебство… Каблуки защелкали, слов нашлось сразу много, ивсе вежливые. Меня проводили докабинета, обо мне сообщили спридыханием!
        -Что, мои волки заняты иновый труп зарыть некому? - устало пошутил Яркут. Разогнулся отгоры листков, конвертов ипапок. Сразу заметил пирожки, оживился. - Барышня-а, ачей-то увас тама? Ая ить сголоду пухну,ась…
        -Ешь, нето издохнешь прежде покушения. Я, собственно, пришла спросить: это опасно? Всю ночь ворочалась. Ушлые детишки утебя навоспитании.
        -Впервую неделю было хуже. Сейчас им важны команда истратегия. Добавлю, я тоже ушлый, - Яркут глотал пирожки пугающе быстро. - Мясо, зелени много. Такие мне нравятся. Еще эти, сгрибами.
        Трудно выяснить вкусы голодного человека. Ему нравилось все. Прикончив последний пирожок, Яркут воркующие-напевно выговорил: «Так мало гули кушають-да». Незнаю, кого изображал, определенно, стем человеком я незнакома. Но, пока вслушивалась игадала… оказалась притиснута кстене. Прежде меня всерьез исознанием дела нецеловали. Это оглушило, задушило и… обидело. Я закаменела.
        Яркут вернулся вкресло истал перебирать бумаги. Впрочем, злился недолго.
        -Все стобой сложно, - буркнул он чуть погодя. - СМики познакомил. Твоего Ваську пристроил, своего простил, хотя Лому под суд давно пора. Объяснился предельно ясно… чего еще надо? Накой спирожками явилась?
        -Налётчик, - сама немогу понять, когда я оказалась уокна, ипочему стою спиной ккабинету ипялюсь вказенный квадрат двора.
        -Мне требуется больше слов. Юна, ты достаточного знаешь меня, чтобы понять, я быстро всё решаю.
        -Что я знаю? - надуше было… помойно. Только теперь иосознала, именно так! - Что? Три твоих имени? Отчество Ё-твое? Голос, манеру речи, походку, вкусы, отношение кжизни исмерти, всё это - вомногих вариантах. Чтоже остается однозначным? Ты нравишься мне. Толку-то? Мама Васьки-художника потащилась встолицу замолодцем побезумной любви. Все её кости той любовью перемололо, - я выдохнула, огляделась ипошла кдверям, наконец заметив их. - Да ну тебя. Вот сию минуту поняла, я меньше боюсь Ваську-волка сего ножом излостью, хотя он уже вызнал, где спрятаны мои сбережения.
        -Ну меня, - сухо повторил Яркут. Позвуку я поняла, он по-прежнему застолом.
        -Скажу прямо, - я вцепилась вручку двери инежелала оборачиваться. Глаза-то мокрые. - Сейчас я одна, мне ненадо врать ипритворяться, ненадо полагаться начеловека, которому я ненаучилась доверять. Уменя есть секреты. Мне проще рассказать их Васе, чем тебе. Он уже знает больше, чем ты. Вася нестанет передавать кому-то или использовать… если секреты полезны. Иеще. Помнишь обещание сыграть нарояле? Врядли. Ты неготов помнить, неготов тратить наменя время. Даже сейчас, когда его полагается тратить. Вот инетрать.
        Каким чудом удалось прикрыть дверь без стука - незнаю. Помоев надуше… вровень скраем. Боюсь расплескать. Прошлый раз было также много боли, я вылила ее наВасю, ион стал видеть вотьме. Если вылью неболь, апомои, кого ичем награжу? Нехочу даже угадывать. Мерзко. Иду, держу спину имысленно умоляю небеса: пусть никто ненаткнется наменя, нетолкнет, неокликнет…
        -Юна, ты как? Смотришься хуже прошлого раза.
        -Несмотри. Неподходи. Малоли.
        Вася понял, пристроился сбоку-сзади. Некоторое время шел молча.
        -Закрой глаза, будь тут. Найду извозчика, - он бережно подвинул меня заплечи.
        Я медленно, наощупь, изучила стену. Облокотилась боком исникла, истала послушно ждать. Руки недрожали, ноэто временно. Усталости вомне - уже теперь напятерых, икаждая мысль догружает новую кипу… Так бросают сено нателегу: давно невидать бортов, астог растет ирастет. Вдруг сделалось понятно, что Яркут намного старше меня. Непогодам, поопыту ивзгляду нажизнь. Побезжалостности. Он могбы дословно повторить то, что однажды сказал Мергель: плохо бабе жить одной, ты прилепись, Юлька, если кто рядом окажется, иневыделывайся. Дальнейшее еще яснее: кто лепится, тот именяет себя. То есть я должна снова иснова ломаться игнуться, пока невтиснусь вудобную Яркуту форму. Он ведь нравится мне. Даже очень, аможет и… совсем.
        Только что делать стенью, смурными днями, прошлогодним выползком, ночным зрением старшего Васи икартинами младшего… смоей прямой спиной, вконце концов! Что делать? Этот вопрос уменя порождает нестрах, аболь. Ноесть другой вопрос, он провоцирует именно страх. Между людьми натянуты пологи. Границы. Мы неощущаем их, пока они нерушимы. Яков год назад подсел вшарабан, вплотную, иперешел наты. Он впервый день знакомства нарушил мои границы, инеодну, атри: проломил удаление отчужака; влез ккруг приятельского общения - рукой подать - иэто буквально; наконец, дал ощущение локтя ивынудил меня верить, что сним надежно. Словно мы давно знакомы иможем беззаботно болтать очем угодно… Яков вошел вдоверие, носам неповерил мне. Иначе, обвиненный вворовстве, онбы искал настоящую причину случившегося, анеплевался. Он ведь очень умный, гораздо умнее меня.
        Когда мы встретились в«Коде», я снова ощущала готовность впустить его вкруг приятельства, аон опять порушил границы. Было сначала неуютно… апосле недопустимо, так мне кажется. Да, уменя нет старших, скоторыми полагается знакомиться вподтверждение серьёзных намерений. Ноэто недает ему права вламываться вмою жизнь именять её небрежно. Ведь он знает, я - устрица. Знает, ивсе равно лезет сножом. Амне больно. Я сломаюсь, если меня вот так… вскрыть.
        -Да, я сама пришла. Хотела понять, смогули без запинки выговаривать новое имя изнакомали вообще сним, - едва слышно буркнула я идобавила еще тише: - Дура.
        Выдохнув совсхлипом, я замерла. Нельзя распускаться, нельзя тонуть вболоте сожалений. Ачто делать? Попробую думать очем-то постороннем. Духоцентричная живопись… нет, далековато измоего болота дохрамовых небес. Интересно, Агата имела ввиду этот случай, упоминая гнилую нитку? Врядли, нетот масштаб. Агата сама вбеде. Над ней смурная туча, иветер ей влицо дует ледяной. Я - знаю. Потому ирассказала охрамах столицы, ипять уроков поинаньским букетам устроила. Отвлекаю малышку, тащу изболота горечи. Увы, ее болото - глубже истрашнее моего нынешнего. Агата милая девочка, такая тоненькая, хрупкая. Ейбы найти защитника. Ну или талисман.Или…
        -Юна, очем ты шепчешь? - негромко спросил Вася. Я вздрогнула отнеожиданности, он смущенно засопел вухо. - Неподкрадывался я. Всегда тихо хожу. Привычка. Что заистория сталисманом-то?
        -Я это вслух? Ну иладно. Агата. Она южанка. Моя ученица. Знаешь, - я поймала руку Васи ипотянула ксебе, как недавно Агата тянула мою руку. Итакже шепнула вухо. - Холод вокруг неё. Итень. Её семья далеко, вестей нет. Но, кажется, там все плохо. Я непонимаю вделах стран поту сторону Синих гор. Послухам, если их храм признает вину, могут вырезать род под корень. Аеще сжечь все нити семьи, есть такой ритуал. НоАгата-то здесь. Иглупо верить встрашные сказочки одикарях.
        -Юна, давай пока разберемся ствоей бедой. Идем, осторожно, - Вася приобнял заплечи иповел, уточняя: - Я объяснил, куда ехать, поторговался. Садись. Ноучти, сденьгами уменя туго.
        -Я уплачу, все правильно. Спасибо. Возишься сомной. Прости, я болтаю, совсем раскисла. Себя жалею, Агату приплела, поВаське сего мамой досих пор ночами плачу. Неумная. Мнебы уняться, анемогу.
        -Держи. Наглаза, так тебе спокойнее, - платок был бережно всунут мне владонь. - Эй, зазря потеешь, ты безобидней воробья. Хочешь, Шнурка кликну? Он размазня хуже тебя. Глянь нанего, кроху злости сунь ему вдушу. Хотя… ввас обоих нет деловой злости, одни слезы. Тьфу, гадость. Да: про Агату даже недумай. Раз нужен ей талисман, дело сладится. Точно нужен?
        -Очень, иэто обязательно. Спасибо.
        Возница покряхтел, без слов торопя нас. Я устроилась вповозке. Пока забиралась, надуше сделалось чуть полегче, словно моя болотина обмелела. Лошадь фыркнула, подковы защелкали ровно инебыстро. Даже сзакрытыми глазами знаю, что экипаж узкий, набольших колесах: его раскачивает, неровности ощущаются волнами, без толчков. Звуки приходят иудаляются тоже волнами. Слева донеслось дальнее «пирожки, пирожки»… там рынок, там я инакупила вкусностей кое-кому. «Паника набирже, вполдень взале замечен сам князь Ин Тарри, Липские растоптаны», - пищит собочины разносчик газет. Ему лет семь, идаже сзакрытыми глазами я могу представить вихрастого пацаненка, одетого навырост, улыбчивого… Именно он раз заразом пробирался под окно моего класса исообщал, что Ваську бьют. Юркий он, вездесущий инепогодам серьёзный. Я подкармливаю его, подтягиваю вправописании иустной речи, даю книги. Его мечта - стать газетчиком иписать хотябы самые мелкие заметки, анетолько кричать заголовки чужих, порою бестолковых… «Ой, вовсе барышня ум порастеряла, откудова едет-то? Аить излогова, а?». «Да-да-да… Оттудова. Аслух был, уей там
полюбовник. Шешнадцать годков, ну бесстыдство, а?», - перекликаются две тетки-клумбы. Еще когда я училась, увидела, как повесне они бойко торгуют рассадой для оформления балконов иврут кухарке нашего пансиона, что «отвладонь росточком будут ипроцветут долистопаду, навроде лиловеньких розочек». Как можно было несказать ей, что вгоршке - глухая крапива? Три года прошло, аменя помнят, при всякой встрече обливают грязными словами. Жмусь плотнее кспинке экипажа. Нехочу глядеть насплетниц. Малоли, вдруг моя злость всеже ядовита?
        Хлебом запахло. Некому меня окликнуть здесь, узнакомого перекрёстка. Мясник втюрьме, вего доме новые жильцы, многодетные ивороватые, зато непьющие.
        Щебечущие голоса. Девочки изнашего пансиона: бойкие, убегают после занятий, чтобы купить сладкого или посидеть вкафе. Конечно, пополному правилу выходить заограду неразрешается, нонегласно допускаются дневные отлучки начас-два. Улыбаюсь. Я постоянно сбегала, пока училась. Невкафе, вцветочный магазинчик. Тетушка Инна сперва сердилась, апосле разрешила ухаживать зацветами идаже денежку выделила, чтобы я приходила трижды внеделю. Признала, что цветы меня любят: врассаде - хорошо приживаются, срезанные - невянут.
        Отпустило. Вздыхаю иснова улыбаюсь, совсем спокойно, даже победно. Открываю глаза. Я нашла способ обезвредить яд! Как ни странно, спасибо должна сказать златовласому человеку изособняка. Как его звали? Мики… полного имени так иудалось выяснить. Дэйни написал вторую серию весенних картин, одолев отчаяние. Ия одолею. Пролески сгнили? Мне вдушу плюнули? Ядовитая зелень обид опадет, слежится истанет перегноем, удобрением. Иновые цветы улыбнутся солнышку…
        Извозчик взял сменя дешево иотказался отблагодарственных. Лом умеет торговаться! Или, что вернее, ему инеприходится. Ачеловек он неплохой. Сказал «сденьгами туго». Значит, некопил для себя то, что брал вчужих домах. Наверняка тратил намладших. Он заботливый иобстоятельный. Неволк, асторожевой пес. Яркут - вот он волк. Если припомнить, таким я увидела его сразу. Он стоял нарельсе ипокачивался смысков напятки. Балансировал между городом илесом, оставаясь ловким хищником вобоих этих мирах.
        Дом, где я снимаю комнату, смотрит многооконным фасадом набоковую улочку сквозь зелень собственного садика. Я устроила под окнами клумбы икаждую весну обновляю, хозяева невозражают. Два года назад посадила сирень, которая наконец решилась расцвести. Сама - прутик, ашапка махровая, тяжелая. Кто заселится вмою комнату, сможет наломать букет, просто высунувшись изокна. Сирень умеет необижаться нагрубость людей. Это хорошо.
        Бегучие мысли думаются, отстраненные. Словно я скоро уеду. Агата тоже намекала, да ия сама чую: что-то дергается вдуше, вот-вот оборвется. Хотя это окно я привыкла считать своим, аэто крыльцо…
        Яркут сидел наступеньке, ловко прячась запуховым шаром. Едва завидел меня - шумно вздохнул… идунул! Букет перезрелых одуванчиков вмиг облысел, пушинки взвились, чтобы посеребрить клумбу… Та еще шутка! Приживутся, пойди их выведи.
        -Нелюблю дарить цветы. Они подыхают, ая виноват, - сообщил ушлый тип, который знает игде живу, икогда вернусь домой. Встал, раскачал пучок одуванчиковых стеблей иприцельно зашвырнул вкусты. - Отчасти ты права. Мои секреты при мне, твои - при тебе. Взять хоть историю спролесками. Впоказания она непопала. Астоило Мики заговорить оДэйни… Хотя Мики - это Мики! Жаль, мало унего времени, под жизнеописание Рейнуа тыбы выложила все тайны души. Ну да ладно. Ты права, признаю. Слышишь? Признаю! Да, мы делаем вид, что знакомы. Ноя отвез кМики! Этоже был подвиг.
        -Упомянул мое имя вразговоре. Это - познакомил? Аего имя вообще осталось неназванным. Никогда неповерю, что Мики - полноеимя.
        -Ты… - Яркут глядел наменя, как наклевер опяти листиках. - Эй, барышня, газеты наощупь читаешь? Вот хоть сегодняшнюю.
        -Изгазет я делаю кульки для рассады. Иногда, редко. Свинец вреден растениям. Еще протираю ими окна, адотого проверяю напредпоследней странице, ненуженли кому помощник для ухода заклумбами. Бывают полезные объявления инапоследней странице: присмотр зацветами, пока хозяева вотъезде, подбор рассады…
        -Все нето. Ноя понял, утебя плохое зрение. Почему неносишь очки?
        -Нанос давят. Впансионе заглаза меня дразнят училкой. Неудачное прозвище, лучше пусть зовут садовой головой.
        -Поехали, садовая голова, - Яркут безнадежно отмахнулся. - Накормлю. Все барышни любят сладкое.
        -Я вообще-то люблю пиво, светлое илегкое. Номне нельзя, запах надолго остается. Еще люблю селедку, икру ипечень. Спаржу пробовала однажды, ия определенно её оч-чень уважаю.
        Яркут озадаченно кивнул, рывком поднялся соступеньки ипотащил меня наулицу, бесцеремонно поддев под локоть. Я неупиралась инеспорила: он пришел кстати. Завтра мыбы уже несмогли поговорить как приятели. Я себя знаю. Ион меня, вродебы, немножко понимает.
        Насей раз вавтомобиле небыло чужого человека - водителя, имне досталось переднее кресло. Яркут вел резковато, очень быстро. Иногда сигналил прохожим, нобез грубости иокриков. Мы петляли помалым улочкам, удаляясь отзнакомого мне пригорода. Покидали Трежаль: дома отползали отдороги, обрастали садами, как узорным мхом. Вдали блеснула река, пропала иснова появилась. Булыжник закончился, дорога сделалась пыльная имягкая. Слегка качало, ветер задувал вокно, которое полностью опустил Яркут. Я подумала исвое тоже опустила. Мы миновали поле ивкатились влесок, ветки принялись хлестко стегать покапоту - дорожка заузилась дотропинки.
        -Ничего сладкого тут нет. Зато коптят сами, ираки свежайшие, - сообщил Яркут, выворачивая руль иодновременно тормозя. Меня прижало кдверце, машина пошла боком ипочти сразу остановилась.
        Лес словно обрубили одним ударом! Весь - позади. Аздесь светло ипросторно. Высокий берег, река ислева, исправа: место удивительное, оно похоже нанос корабля. Домик наэтом носу как рубка, вдва окна. Камышовая крыша нахлобучена низко, немножко набекрень. Пока я оглядывалась, Яркут сбегал, постучал вдверь - она сбоку, мне её невидно - ивернулся спледом, согромнейшей плетеной корзиной. Подмигнул ипрошел мимо. Я сама пристроилась брести следом.
        -Ачто это заместо?
        -Выше столицы. Наилучшие рыбные заводи, всегда наготове пиво изакусь. Во-он дотой сосны, - мы выбрались насамый косогор, иЯркут глянул вниз потечению, - никаких соседей. Ну ивверх потечению нет лишних глаз верст натридцать. Белый плёс. Читалабы ты газеты, зналабы, что это значит.
        -Заповедник. Семь видов колокольчика, который люди извели виных местах, еще три вида купавницы, даже «Розовая фея». Икакой-то болотный мох. Говорят, вытяжка изнего способна довести добессмертия. Нопока она довела сам мох довымирания, итолько-то, - сообщила я, рассеянно покопавшись впамяти. Инаконец начала думать: - Апочему нас впустили запросто? Должна быть охрана.
        -Юна, ты прикидываешься, или правда можно жить впритык кстолице инеинтересоваться ничем… столичным? Трежаль - здоровенный город, внем всего понапихано. Мода, сплетни, политика, биржа, бега, рестораны, клубы, театры, музеи, - нервно перечислил Яркут, расстилая плед ираскладывая припасы. - Странная барышня. Трупы зарываешь сотъявленным головорезом, маленького художника подкармливаешь, меня злишь. Все это можно делать вне столицы.
        -Жить тут - невыбор, аслучай. Втеатры хожу, норедко, там дорого ивозвращаться ночами, знаешьли… Вмузеи хожу. Нообычно всвободный день мы сВаськой забирались ссамого утра вкакую-нибудь галерею. - Я помогала раскладывать вкусности ипыталась вспомнить, что знаю озаповеднике. - А! Белый плес был императорским заказником два века назад, ноего подарили князьям каким-то… нездешним. Это есть вучебнике истории. Я запомнила, потому что показалось странно: тогда встране была абсолютная монархия, это теперь унас пообщей моде президент ипарламент. Ну ивопрос сам колет глаз: как глубоко самодержцу надо было влезть вдолги, чтобы отдать лучший лес устолицы, да сдворцом, который ему был - официальная резиденция? Похоже напроигрыш или нарочитое, издевательское наказание занепомерную глупость.
        Яркут открыл флягу, налил пиво вкружку вполне умеренного размера. Подал мне. Пошарил вкорзине, изучил иотложил две иных. Выбрал пузатый бокал без ножки. Эдакий шар наплатформе. Тончайший, наверняка хрустальный. Неуместный здесь, настаром прожженном пледе, постеленном поверх примятой травы. Вещица штучная, сразу видно - вручную сделана мастером. Стоит небось… Ох, ничего я незнаю про Яркута! Аему мои сомнения видны насквозь. Хмыкнул, поставил хрустальную драгоценность наплед, наполнил. Нагнулся иглядит, вздыхая, как стекает пена, как запотевают стенки. Блаженно щурится.
        -Казна пустовала, засуха жгла поля пятый год кряду. Узападных границ зрела нарывом большая война, грозя перерасти вполитическую гангрену иампутировать огромный кусок территории, иврядли один, - раздумчиво сообщил Яркут, почти касаясь носом пивной пены. Облизнулся. - Двоюродный брат императора Алексея был дурак ибабник. Он испортил все, что можно инельзя, будучи по-родственному отправлен послом стайной миссией. Династия пошатнулась… ноей великодушно протянули руку помощи. Ей изаодно всей стране купилимир.
        -Амир что, можно купить?
        -Все зависит оттого, сколько денег икто ими распоряжается. Второе гораздо важнее. Кстати, пиво лучше прошлогоднего. - Яркут облизнулся ипродолжил изучать пену, такую плотную, что она почти неоседала. - Втак называемом цивилизованном обществе того времени было четыре семьи, которые разжигали илиже гасили войны, исходя изсвоих интересов. Одна влезла поуши вовласть ипостепенно сдала позиции. Найзеры по-прежнему активны наполях войн, они ушлые ростовщики, всегда были такими. Дюбо тогда лишь входили всилу. Как они превращают сведения вденьги, ты хоть малость, апонимаешь. Ин Тарри, хозяева Белого плеса, самый тихий род, и, пожалуй, самый древний. Они итогда были немногочисленны, каждый навиду… Ноникто непонимал их возможностей ихода мыслей. Зачем подарили нам мир, насмерть поссорившись сДюбо, ослабив долгосрочный альянс сНайзерами? Я спрашивал Мики, когда был ребенком ивпервые прочел оБелом плесе. Он сказал, им понравилось жить здесь. Стех пор кто-то изсемьи всегда вырастал внашей стране исчитал её вторым домом.
        -Мики, - повторила я, пытаясь сообразить, почему висторию вплелось имя солнечного человека. - Ты умеешь безоговорочно ценить чужое мнение?
        -Мнение Мики - да. Ия ненамерен ничего говорить прямо, онаивная сверх меры барышня. Нравится непонимать очевидного? Изволь, - делаясь немного Яковом, широко ухмыльнулся рассказчик. Обнял бокал обеими ладонями исразу выхлебал две трети содержимого. - Хорошо.
        -Обратно поедешь пьяный?
        -Нас отвезут. Пей, ешь, гляди нареку. Вот что я решил. Месяц. Я согласен делать то, что полагаю глупым исмешным, ровно месяц. Променады, рестораны, театры. Держаться заручки, говорить ивздыхать. Аж заранее скулы сводит! - Он допил пиво ивстряхнулся. - Юна, втаких случаях говорят: твой ход. Ясно выражаюсь?
        -Вполне. - Стало жарко, я отхлебнула пиво, даже немного расплескала. Действительно вкусное. Яркут подвинул ближе что-то вроде супника, полного очищенной иеще теплой мякотью раков. - Ачто значит «Ё» натвоей карточке?
        -Ёмайгиевич, - фыркнул Яркут. - Ёмайги - имя моего названого отца. Внести его вметрику вместо кровного было несовсем просто. Нопомнить того, кто меня продал, нежелаю. Ты сказала впервый день: янеумею прощать. Ты вомногом права. Юна, почему так? Ты водном очень даже умная, авдругом…
        Он недоговорил, иэто было хорошо. Это он пожалел меня. Я набрала полную горсть рачьего мяса истала жевать, облизывая пальцы. Запила пивом. Дышалось наобрыве легко, воздух был сладкий. Ветер сплавлял потечению горячий запах хвои отдальнего бора.
        -Кто смотрит намир изтени, тот видит ярко иискаженно. Вот хоть твой Мики. Он втени, пока тебя нет рядом. Стобой он делается солнечным вполную силу. Я это вижу, идля меня это волшебство. Сам ты живёшь впекле полудня. Меня пугает полдень. Слишком ярко. Васька человек раннего утра, вечный ребенок. Василий Норский соткан изпозднего вечера, он расчетливый сильный зверь, нонепадальщик.
        -Непонимаю ни слова, - Яркут нахмурился. Хмыкнул, лег наспину изакинул руки заголову. - Что возвращает нас кпервой встрече именяет мое мнение поповоду стаи птиц. Ты сразу упомянула тень, я небыл внимателен. Решил, что болтаешь, пряча страх. Ехать счужаком через лес - непустяк. Нотам была тень! Чтоже такое «тень»? Живки, которые позлобе прядут, для тебя втени? Почуяла прядение?
        -Нет. Жив я видела два раза, это несчитая Агату. Наемные были вярком свете, неприятно слепили. Они лисы. Даже когда прячутся, они рыжие игорят. Агата - айлат, она мягко-перламутровая, награни света итени. Я всегда боюсь занеё. Хрупкая девочка, очень ответственная. Настоящая белая жива висконном понимании дара… Это так трудно - быть белой.
        -Продолжаю ничего непонимать. Интересно. Акто ты влюдском зверинце?
        -Я невзверинце. Я - мох. Леплюсь кпорогу, кругом тень ихолод. Так мне приснилось, когда убили Васину маму.
        -Выдумщица. Хрупкая ивычурная, вроде вот этого бокала, - вздохнул Яркут. - Говоришь странности, чуть неплачешь. Почему?
        -Ты несчитаешь, что я сумасшедшая?
        -Нет. Сумасшедших я видел гораздо больше, чем ты - живок. Еще вопрос. Если втени была неживка, тогда кто? Почему ты мерзла, если неизстраха?
        -Почему ты требуешь все исразу? Почему или просто допрос, или уж спристрастием?
        -Выползок, - Яркут щелкнул пальцами, перекатился наколени, прыжком вскочил иснова сел лягушкой, растопырив локти иглядя наменя вупор. - Выползок! Неикай, я незаинтересован вловле выползков, даже если ты - стрелка компаса для такого дела. Ноя получил ценную информацию. Это возвращает нас кделу Дюбо, их интересу кживкам иритуалу «Первоцвета». Это добавляет висторию в«Первоцветом» мотив исмысл.
        -Неуверена.
        Я сглотнула, незная, стоитли начинать новый разговор. Овстрече слысым выползком я пока неготова рассказать. Я непрячу сведения отЯркута. Новдруг я поставлю его под угрозу, вынудив искать ответы? Хватит прошлого раза, непросто так он угодил ввагон арестантов. Помолчав, я оставила встречу свыползком тайной, авслух изложила подробности разговора, подслушанного ночью вимении Дюбо. Про охоту, дятлов ипсарей, которых опрашивали наострове. Еще раз описала ощущение черной гнили напальцах, кошмарный запах цветочной смерти… И - запнулась! Разбередив память омерзкой ночи, я вдруг сообразила, почему смогла расслышать голоса, хотя злодеи общались зазакрытой дверью, далеко. Я была напороге! Для меня порог - особенное место. Говоритьли обэтом? Я покосилась наЯркута. Он слушал молча, внимательно. При этом собирал вещи вкорзину.
        -Недоговорила, вижу. Обсудим вдругой раз еще раз, иеще… спристрастием. Нопока исказанного довольно. Я понял, кто сможет проконсультировать потеме ритуала, итеперь будет легче спрашивать, есть подробности, - он вскочил иподал руку. Намиг задержался, пока я возилась, поправляя юбку. Склонился куху. - Барышня, человек ты душевный, ноиногда надо ибабу включать. Ну хоть повечерам, как электрический свет, ась? Подумай впрок. Такое тебе домашнее задание.
        Ответ нетребовался. Яркут уже бежал кдомику итащил меня, больно прихватив залокоть. Вбросил вдверь… Слёту я саданулась ногой облавку. Пребольно! Пожилой человек - обитатель домика - вскочил ивытянулся, как умеют военные.
        -Ваш шофер прибыл, советник.
        -Это моя гостья. Доставить домой. Безопасно ибез показухи, - строго велел Яркут. Обернулся ко мне, сунул вруки корзину. Постарался сделать лицо попроще, вышло смешно. - Припасы вот. Вкусные. Доешь дома, барышня. Ты уже поняла, наверное. Сналетчиками так: или ты отних бегаешь, или они оттебя.
        Кивнул иопрометью умчался. Аменя повезли чуть погодя вогромном автомобиле, который даже пах дорого. Оказывается, есть идля такого случая духи… Я сидела назаднем диване, крохотная, как последняя горошина вопустевшем стручке. Держалась заручку двери, чтобы ощущать себя увереннее. Нетрясло инебросало, ход был надиво плавный. Втоже время неукачивало. Шофер высадил меня зауглом, вдесяти шагах отсплетен… иуехал, лишь когда стукнула калитка, впустив меня всадик.
        Вкрохотной прихожей я скинула башмаки, повесила шаль. Задержалась, уткнувшись лицом встарую кофту иулыбаясь. Очень хорошо инезнакомо - знать, что обо мне думают. Если сомной случится беда, станут искать, выручать. Если уж совсем быть честной, я соврала Яркуту сгоряча. Да, меня пугает то, насколько он взрослый, резкий и… целиковый. Ноя несомневаюсь внем. Ничуть несомневаюсь.
        Утром впочтовом ящике нашелся конверт. Мои классы распущены раньше срока «попричинам, никак сомною несвязанным». Мне полагается возмещение, акнему впридачу - свободное время.
        Я вышла наулицу, пританцовывая. Солнце прыгало зайчиками помолодой листве, металось искрами-мотыльками воконных стеклах. Душа пела. Впереди - лето. Очень многое переменится, ноя непротив! Незря глядела надом словно состороны, пришло время покидать его. Еще незнаю как, когда… ноэто случится.
        -Юлиана Миран?
        Я вздрогнула испоткнулась: этот сухой, жесткий голос невписывался вмой счастливый день! Ичеловек, меня позвавший, был неуместен. Весь казенный, лицо серое, невыразительное. Вформе жандармерии. Знаки различия я издали неразбираю, новроде извысоких чинов, наокантовке погон золотой шнур.
        -Да, это я. Что-то случилось?
        -Пройдемте, барышня. Ваш приятель изкорпуса натворил дел. Надо улаживать.
        Я охнула, вцепилась всумочку обеими руками ипошла заказенным человеком. Благо, он позвал всего-то вкафе. Значит, «дела» небезнадежны. Скорее всего, Вася снова назвал меня поручителем.
        Жандарм указал настолик вуглу. Я села, заставила пальцы отпустить сумку. Кивнула, когда мне любезно подали стакан воды. Снова кивнула, когда предложили выпить иуспокоиться. Вода сладковатая, холодная. Родниковая? Я сделала глотков пять. Отставила стакан.
        -Слушаю.
        -Юлиана, прочтите.
        Сзади-сбоку мне подали закрытую папку. Пришлось самой открыть. Руки плохо слушались икак-то ослабели. Опять я волнуюсь ни счего. Слова расплываются. Моргаю, нодальше первой строки немогу продвинуться, да исмысл текста вголову нелезет. Пробую внимательно прочесть снова, нагибаюсь кбумаге…
        -Готова, - шуршат возлеуха.
        Спине холодно. Что-то нетак! Хотя я вкафе, волноваться нет причин, застеклянной витриной - улица, день, людская суета… нет: уже задвинули штору, стало темнее истрашнее. Открылась дверь вдругом конце зала. Меня придерживают заплечи, я ощущаю, нонемогу ни кричать, ни сопротивляться. Вся - деревянная. Через зал течёт слепящее сияние. Внего укутана девушка, светленькая. Нет, женщина, ей затридцать. Щурюсь, авижу все хуже. Она нацеливает палец мне влоб, она далеко, нокажется, что касается точки меж бровей. И - давит!
        -Злата! Злата Юлия, иди комне.
        Шёпот вползает вуши. Страх отравляет меня, обессиливает. Где-то вдали иной голос, подобный эху, выговаривает: «Юлиана Миран, иди ко мне». Мир слоится, словно наполнен невоздухом, азастоявшейся водой. Вмутной придонной жиже гаснут блики-мысли, путаются водоросли-слова. Страхи оплетают душу, тянут надно…
        Закрываю глаза, пробую отгородиться откошмара наяву. Меня будут искать. Скоро. Надо перетерпеть совсем немножко. Здесь все лгут, Вася ничего ненатворил! Он вчера волновался заменя, наверняка зайдет. ИЯркут… он занят, нотоже появится. Унего много вопросов, так что - скоро. Надо дождаться. Он придет. Он небросит меня. Он надежный. Сильный. Аеще умный.
        -Юлиана, - второй голос делается яснее, апервый удаляется: - Злата…
        Меня раздергивают, как букет - поветочке. Вот очем говорила Агата! Вот какую гнилую петлю она заметила. Теперь, вспомнив аналогию, я отчетливо сознаю нитку-голос. Исебя - бусину наэтой гнилой, нокрепко спряденной нитке… Сознание путается, листья мыслей облетают, сохнут… Ноя все еще здесь. Втемном кафе. Я несдалась.
        -Юлия, - голос делается тише, обрывается кашлем. Женщина, что стоит передо мной, шипит как отболи, отдергивает руку ипринимается тереть кисть. - Я устала. Говорили, имена схожи, барышня одинокая, тихая. Все нетак! Она надеется накого-то. Аеще она сильная иона… непроста. Ищите другую.
        -Нет времени, - шепчет другой голос, новый. - Делай, теперьже.
        -Ладно. Тогда второй способ.
        Меня бьют пошее. Это небольно, ведь я деревянная. Ноудар опрокидывает мир вчерноту итошноту. Там пусто, эхо очень громкое. Я слышу свое имя. Только свое.
        ***
        -Скоро очнется, вопрос получаса. Донор неудобный. Прямо скажу, сложнее работы уменя небыло. Вымоталась. Кто её утвердил, почему без выбора, почему нас неспросили? Кто вообще взял негодного донора врезерв? - Голос женский, тот самый, что повторял мое имя исоздавал эхо. Звучит устало ираздраженно.
        -Она изхолодного резерва. Узаказчика было много условий. Мы дали гарантии иналечение, инакоррекцию поведения Юлии. Донор под условия подошел только один. Сирота, без близких подруг, трудолюбива, экономна, тихого нрава… кстати, я необязан объяснять. Оплата здесь. Надбавка засложность учтена.
        Я приоткрыла глаза, создав тонкую, как нитка, щелочку век. Потолок белый, стена салатовая. Лежу начем-то мягком, укрыта погорло. Вижу так, что подташнивает. Слишком резко, ярко! Для меня это непривычно, сознание плавится… Хорошо, что вкомнате полумрак. Вполе зрения двое, они спиной-боком стоят удвери шагах всеми, может - вдесяти.
        Мужчина рослый, острижен коротко, волосы темные. Одет вочто-то просторно-тряпичное, салатовое. Думаю, это халат или накидка. Ног невижу, подушка под щекой высоко взбита, ашевелиться я пока ненамерена.
        Женщина светленькая, волосы волнистые, ноэто работа парикмахера, природно они прямые, довольно слабые. Едва достигают плеч, накончиках секутся. Сума сойти - я все это вижу засемь шагов! Рост ниже среднего, тело тощее, плечи чуть сутулые. Кожа бледная. Хотелосьбы увидеть лицо. Когда меня спасут, я намерена быть полезной ипомнить много подробностей. Аменя спасут! Я больше неодна. Я нестану отчаиваться.
        -Все верно, - женщина пересчитала купюры, убрала всумочку, повернулась… вижу её впрофиль. Мордочка крысиная: покатый лоб искошенный подбородок. Носик острый, бровки слабые, белесые. Ресниц будто инет вовсе, дотого они короткие итонкие. Глаза довольно большие ввродебы круглые. Женщина оглядывается, намиг вижу лицо… иснова затылок. Она удаляется. - Пойду. Носерьёзно, донор проблемный.
        -Иди-иди, - мужчина вяло махнул вслед уходящей. Приблизился исел, его стало плохо видно из-за подушки. Он что-то делал. Кажется, записывал. Точно: хлопнул закрываемой папкой. Повернулся ипробормотал устало, глядя мимо меня, вниз. - Истратили четыре часа нато, что должно было занять пятнадцать минут. Причины неясны. Придурок ударил донора позатылку. Если имеем сотрясение мозга, то чьего? Икогдаже она очнется?
        Мужчина вздохнул, решительно поднялся инаправился кдвери. Намиг я увидела лицо, так резко, что стало нехорошо. Я запомнила, нопока немоглабы описать, нарисовать… аон уже пропал. Стало тихо, никто неспасал меня инезапугивал. Наверняка я вбольнице. Цвет стен, неуловимый запах, халаты - все наводит наэту мысль.
        Время тянулось, ничего непроисходило, я устала лежать неподвижно. Наконец, дверь открылась, вошел доктор. Типичный такой… средних лет, впенсне, сдневником водном кармане икучей блескучих мелочей вовтором. Доктор сразу прошел ккровати, сел, подвинув стул. Проверил мой пульс.
        -Ну-с, барышня, пора очнуться. Я ваш доктор. Вы - Юлия, вы уже трижды забывали имя, вот инапоминаю. Вы помещены сюда порешению родителей. Лечитесь отпристрастия ккоке, исходно прописанной вам нерадивым доктором Роммом для борьбы смигренями ибессонницей. Сей старик делал вид, что незнаком струдами нового времени, указующими наугрозы ипобочные эффекты некогда модного лекарства… Ну-с, я изложил немало. Будетли ответ?
        Пришлось открыть глаза. Доктор приторно улыбнулся, отмечая мое пробуждение. Сразу убрал слица радость.
        -Теперь скажу то, что нестану после повторять, барышня. Мне щедро уплачено заплохой слух ислабую память. Я решил быть откровенным хоть раз, это моя добрая воля иодолжение вам. Ну-с, слушайте. Какбы вы ни назвали себя, вы - Юлия. Чтобы ни рассказали, это следствие приема коки. Увас лишь один способ попасть туда, откуда вас извлекли. Вылечитесь. Юлия несмогла, она упряма икапризна. Сделайте это занее, ивас вернут. Вас сможет навещать лишь матушка Юлии. Извольте недонимать её нелепыми россказнями, уженщины слабое сердце. Засим подведем черту изабудем всё, что было сказано. - Он улыбнулся прянично-сладко. - Ну-с, Юлия, обсудим лечение. Мне придется рассказать подробно, вы ведь мало что помните.
        Патока улыбки доктора действовала наменя, как яд. Я ненавидела его. Вообще мир казался мрачным, негодным для жизни местом. Меня неспешили спасать. Обо мне вообще помнили? Хотелось плакать. Жилы тянула усталость, онаже вынуждала нелепо, глубоко зевать. Слушать то, что мне говорил доктор, было невозможно. Мысли мешались. Отчаяние наплывало волнами. Я никому ненужна. Досих пор никто непроверил, целали я… Нет надежды отсюда выбраться.
        Дверь тихонько открылась ивкомнату… стоит называть её палатой, кому я лгу? Впалату скользнула худенькая женщина встрогом темно-зеленом платье спревосходно подобранными кнему предметами, оттуфель ишарфа дошейного медальона надлинной цепочке. Лицо… отаком говорят - благородное. Классическое, ухоженное, немолодое, нохорошо сохранившееся. Морщинки углаз есть, номелкие, веселые. Глубоких складок чопорности вуголках губ нет. Зато усталость - темными тенями напол-лица. Губы решительно сжаты, спина прямая, аглаза как убольной собаки.
        -Доктор, ведь Юленьке лучше? Глазки ясные, такое облегчение.
        Она села ккровати, жестом истиной императрицы удалив сэтого места врача. Нагнулась ближе, заглянула мне вглаза, сказала: «Доченька»… Ия пропала.
        Больше неспешу спасаться отсюда. Нехочу ждать помощи ипринимать её. Завсю мою жизнь впамяти ненакопилось ни одного такого взгляда. Ябы позавидовала Юлии, еслибы умела завидовать толком ижадно… Но - зачем? Я здесь. Эта женщина видит вомне доченьку. Гладит мой лоб, чуть неплачет. Так тепло. Словно вмире нет теней, словно я - всиянии полудня имне посильно ослепительно радоваться, несгорая дотла. Я улыбнулась исолгала женщине взеленом, сказав: «Мама. Мамочка».
        Незнаю, кто эта Юлия изачто ей такое счастье - каждый день быть рядом сзамечательной, может быть лучшей вмире, мамой? Тем более немогу понять, как это она отказалась отсвоего счастья? Но, раз я теперь здесь, я стану ловкой воровкой. Буду держать заруку эту маму. Немножко капризничать, просить побыть сомной подольше. Ждать, когда она вернется ивыпрашивать подарки. Я стану лечиться, раз её Юлия несправилась. Иобязательно выздоровею, чтобы она неплакала.
        -Мама, - еще раз сказалая.
        Она вответ улыбнулась ивсеже заплакала. Стала жалко исуетливо искать всумочке платок, многословно благодарить доктора…
        Настоящий шоколад - горький. Мое нынешнее семейное счастье ложное, но - желанное инеподдельное. Оттого горькое вдвойне. Юлия, уже понятно, непочтительная инеласковая дочь. Ая просто замена. Отогромной плитки лечения дни будут отламываться неровными крошками, горькими дослез. Ивсеже… всеже я, нелюбя сладкое, очень хочу снова исновать вкушать такой «шоколад».
        Незнаю, спасутли меня. Сейчас я устала ибуду спать, копить силы. Амама… моя мама - она останется рядом, чтобы гладить пощеке ипоправлять волосы. Всю жизнь я хотела ощутить это прикосновение. Всю свою неприкаянную жизнь спрямой спиной иложью осамостоятельности…
        Конец династии Му. Инаньская дворцовая хроника
        (Шелковый свиток спервичным текстом хранился вархивах закрытого города, нобыл утрачен. Понекоторым сведениям, его передал чужестранцам отступник. Он желал отдать итайну шелка, нонеуспел… Дальнейший путь свитка неизвестен. Однако уцелела копия, внастоящее время она хранится вТрежале, всейфе при библиотеке инаньского посла - старшего мужчины клана Тан, господина Тан Ши. Текст является реликвией, он никогда непереводился сисконного языка инепередавался людям вне клана.)
        После долгой смуты настало безвластие. Дети восставали против родителей, брат шел набрата, отцы отрекались отпотомства. Имногим стало казаться: любые средства хороши, лишьбы кровь нелилась, лишьбы устои окрепли. Вот почему деяния клана Му невызвали порицания внароде, нестали темой обсуждения ученых, необеспокоили чиновников. Прежде люди Му неприближались квласти, будучи носителями дара лечить тела идуши. Особенной их способностью вовремена давние было исцеление отмалодушия, чрезмерной робости, порочных пристрастий через плетение двойственных узоров, связующих двух людей спротивоположными ипо-разному ущербными душами - расточительных соскупыми, трусливых сотчаянными.
        Вгоды смуты клан возглавлял целитель, который, возможно, исам нуждался влечении, ибо чрезмерна была его алчность. Пользуясь безвластием, он ииные Му творили запретное без порицания. Угрозами иподкупом шли квласти: укорачивали неугодным жизни, ослепляли рассудительных жадностью, лишали мудрых рассудка ихуже - собственного взгляда нажизнь…
        Сочетая узоры силы сузорами словес - лживых ихитрых - воссел напарчовом троне Лао Лан Му. Назвался императором изолотой кистью начертал набагряном шелке имя свое, обведя его сильным узором власти иуспеха. Ивсякий поверил: пусть хотябы так окрепнет страна, залечит раны свои.
        Натретий год правления Му вмир пришел его сын Дао Ин. Он был назван наследником десять лет спустя, когда всем сделался очевиден его мощный дар кузорам, сочетаемый сизящнейшей каллиграфией.
        Смерть первого императора Му была внезапной и, вероятно, насильственной. Так указывают втайных свитках многие, кто жил вто время ибыл причастен кдворцовым делам. Второй император династии унаследовал ототца идар его, иизъян алчности! Впервый день правления новый император начертал указ нажелтом шелке ивелел даровитым мастерицам вышить полновесный указ нитями пятидесяти оттенков. Восемь лет длился труд. Восемь раз повосемь мастериц сочетали шелка. Так был создан нерушимый указ отенях исвете.
        Оспорить указ, пока он шился, пытались многие ученые, говоря, что свет итень есть две стороны единого: нельзя разделять начала, нельзя противопоставлять их итем более - отрицать одно ради другого. Увы, голоса сродни огонькам свечей. Задуй жизнь - иони угаснут споследним ее вздохом… Так сказал Дао Ин Му, ислова его были исполнены верными, инастала тишина.
        Когда указ «Отенях исвете жизни» был торжественно вывешен впалате закона, никто извыживших мудрецов непосмел возвысить голос для спора. Визбранный гадателями день начали поиск теней. Звезды указали рождение годных, их небесные знаки истихии. Теней стали собирать водворец, выделив для них запретный предел. Тени императора - если удавалось найти более одного человека для этой участи - жили, пряча лица, неимея права помнить имя. Они неговорили вслух, ведь тени - безгласны.
        Когда третий раз отначала правления Дао Ин Му пришел опасный для него год огненного петуха, состоялось покушение. Сиятельный выжил, ноему едва хватило сил для исполнения ритуала. Именно вгод петуха сущность Дао Ина была впервые перелита вновый сосуд - втело тени. Так указ отенях исполнился, идалее ритуалы повторялись снова иснова: причиной для их проведения становились покушения иболезни или старость Дао Ина. Приходил срок, идворцовые шу-нань переносили сущность императора вновый телесный сосуд (Примечание наполях: обозначающий мастеров плетения дома Му двусоставный знак «шу-нань» близок ксовременному «лекарь», ноуже никак нельзя дать для него исчерпывающего толкования. Нет понимания потипу дара иего развитию. Сочеталосьли переливание слекарским мастерством? Нет ответа).
        После переливания тень, намиг очнувшись визношенном теле сиятельного, исчезала: ее отдавали огню, соорудив для завершающей части ритуала чугунную беседку-печь. Дао Ин Му всегда наблюдал, как сгорает тень.
        При династии Му слова «да правит сиятельный сто лет, иеще сто, иеще» обрели подлинное значение. Дао Ин Му сделался бессмертен ибессменен. Он правил два века ипережил шестьдесят девять покушений. Успехом увенчалось семидесятое, подготовленное союзом кланов, аточнее силами братьев Тан изклана полководцев инареченной невесты младшего изних, единственной дочери клана мудрых -Ши.
        Младший сын клана Тан стал тенью императора, хотя мог избежать сей участи. Он отрекся отбудущего, отсамой жизни. Девица Ши вошла водворец наложницей. Старший сын рода Тан отказался отуправления армиями юга - император полагал власть Танов слишком весомой - ивозглавил столичный гарнизон, отданный ему, полководцу, словнобы внасмешку…
        Наложница Ду Ши оказалась мудрой ирешительной. Пользуясь всяческими средствами, она достигла большого тайного влияния водворце. Именно она свела воедино все возможности иподготовила главное.
        Вдень очередного ритуала переливания тень отдал свое молодое тело императору, очнулся вего израненном теле, встал исам направился краскаленной докрасна чугунной беседке. Он уже встал надорожку изгорячих углей ивдруг обернулся, сохраняя невозможное, непостижимое спокойствие налице.
        -Стариком ты стал еще впервой жизни. Вот почему вновых телах ты бездетен, - сказал младший сын семьи Тан, ипридворные пали ниц вбезмерном ужасе. Ведь нельзя прямо обратиться кимператору иникак невозможно сказать ему «ты»! НоТень пребывал втеле сиятельного… и, кто знает, необладалли толикой его величия? Тан продолжил: - Ты сгнил изнутри, отравленный страхом смерти. Ты начинаешь войны, посылая смерти щедрые дары жизней. Ты пируешь, когда подданные голодают. Смеха ради побиваешь камнями младенцев… бесишься отзлобы изависти кнам, людям одной жизни. Запорогом для нас - обновление исвет, адля тебя - лишь тьма ипепел.
        -Убейте его, - сказал император, который дотех пор молчал, окаменев отнаглости тени.
        -Я уже иду всмерть… то есть вжизнь, - тень рассмеялся, отвернулся ипошел ввысокое пламя. Последние его слова были: - Нерушимый указ дал нам одну жизнь надвоих. Воистину - великийдар!
        Исгорел мятежный Тан, отдав свое тело императору, как отдавали многие донего, ведь указ отенях нерушим. Ислова его неимели особенного, тайного смысла.
        Так думали все. Так было восемь раз повосемь дней. Когда истекло это время, император упал - бездыханный. Шу-нань, стража, лекари имудрецы три дня искали причину, пока она непроступила нателе пятнами: такие дает лишь мистический медленный яд, составленный изспор черной немочи, высушенных исбереженных напыльце горного цветка Ин. Без запаха ивкуса… без противоядия. Каждый, кто касался теплого еще тела властителя, прожил неболее восьми раз повосемь дней.
        Болезнь широко распространилась водворце, нонепокинула его стен: задень доритуала вгороде разразилась смута, иворота двора были заперты изнутри.
        Смерть Дао Ин Му исчерпала нерушимость указа отенях. Иболее того: внесколько месяцев сам клан Му сделался тенью, сгинул… Взапертом дворце умерли шу-нань, верные министры, лекари иученые - все, кто соприкасался стелом императора.
        Городская смута утихла быстро. Старший сын семьи Тан был главой гарнизона ипозаботился обэтом. Он нестремился занять трон, ноимя его было названо звездочетами иповторно - учеными… Есть причины думать, что произошло это при участии наложницы Ду. Именно она держала вруках все нити заговора. Она помогла устроить неудачное покушение, вынудив Му провести ритуал. Она выверила сроки ипередала яд последней тени. Аведь тенью был Тан СоШи, ее нареченный жених…
        Вот так, жертвой мужчины, трудами его брата иумом его нареченной невесты было прекращено губительное для страны правление кровавогоМу.
        Втретий день весны старший сын семьи Тан, славный полководец Ин Ляо Тан, известный походами наврага иохраной границ, взошел напрестол. Первым указом новый император вернул встрану исконные устои. Были отпущены смиром все тени, впрок собранные втайном месте. Они прожили остаток жизни людьми. Их дети присягнули клану Тан ввечной верности: они снова носили имена, они могли почитать отцов своих!
        Первый император династии Тан правил двадцать семь лет, он соединил страну, расширил границы иутвердил закон. При нем население увеличилось натреть, атерритория приросла двукратно. Император пролил много крови, ноостался впамяти людской как «Непобедимый Ин», имало кто роптал наего жестокость.
        Первый император Тан взял вжены наложницу Ду, последнюю издревнего ималочисленного клана Ши, итем соединил два клана, идалее вхрониках именовался Ин Ши Тан - глава двух кланов. Император возвел жену вполные права дочери неба, сделав равной себе вовласти, иправила она твердой рукою, пока муж укреплял границы. Власть была передана сыну Непобедимого Ина при жизни отца, истарость первый император Тан провел, как сам того желал - впостоянном движении, осматривая иукрепляя границы.
        Похоронены супруги Тан поих завещанию вскромной усыпальнице застоличной стеной, навершине сторожевого кургана, где прежде рассеивали прах теней, сожженных алчнымМу.
        Напамятном камне выбито: «Хотя время непобедимо, люди нетерпят поражения, следуя закону перемен».
        Воистину, жизнь исмерть - двуединая целостность.
        Глава 4. Солнечный человек
        Наполях дневного плана дел Микаэле Ин Тарри, пометки для секретарей
        «Рони! Подборка неплоха, нонедостаточна. Меня интересуют итеоретические проработки, ималые группы, исамоучки. Это ваша слабость, вы пробуете оценить выгодность проектов наначальном этапе. Нестоит, данная работа идет надлинном плече, так что рано говорить офинансовом урожае. Покуда мы лишь разбрасываем золото, удобряя почву для произрастания идей».
        «Тихон! Непереусердствуйте. Скромному учителю математики нетребуется слава, он исчахнет отгромогласного признания. Просто обеспечьте полнейшую, пожизненную надежность его места вшколе ипроследите, чтобы его статьи принимались кпубликации незамедлительно иналучших условиях. Исделайте сводку мнений академиков. Эти господа столь примитивны, что невидят масштаб идеи внеатмосферного полета? Отсортируйте отдельно завистников молчаливых инеочень. Самых энергичных дураков надо попридержать».
        «Луи! Отчет поэкономике линий дирижаблей разной дальности слишком хорош. Впредь нетратьте драгоценное время своего сна, вникая вдетали инженерного толка. Вас нехватит навсе проекты, кои мне любопытны. Уже завтра я, вероятно, захочу получить обзор потанкерам. Ноэто неповод учиться строитьих!»
        «Илья! Вы уволены. Вы давно переросли уровень секретаря идолжны стать партнером дома Ин Тарри. Как-то смиритесь смоим признанием вашего таланта финансиста. Хватит жаться кстеночке, держась затвердое жалование иназывая это преданностью. Что замалодушие.»
        Большинство людей неосознает огромности своей свободы. Они говорят - иневыбирают слов, делятся информацией - инепродумывают цепочку последствий, впустую тратят время - иневидят вэтом беды.
        Эту чистейшую драгоценность - изначальную свободу - люди обменивают нанизкопробные побрякушки статуса, вещей, знакомств. «Купить городского дикаря проще, чем лесного. Даже бусы непотребуются», - посетовал один изИн Тарри лет двести назад, заодно назвав себя успешным продавцом побрякушек. Аведь он обладал даром крови наравне сдвумя братьями итетушкой, иуже поэтому оставался относительно свободен.
        Единственный взрослый Ин Тарри настоящего времени очнулся ото сна, сразу улыбнулся илишь затем открыл глаза.
        Портьеры заслоняли окна почти целиком. Лишь узкая полоса предрассветья тянулась через комнату, достигала стены ивысветляла малую ее часть. Создавала волшебство: эскиз впростой рамке парил всеребристой мгле. Незря это место для картин - особенное - звалось рассветным. Микаэле всегда тщательно подбирал то, что желал увидеть, пробуждаясь, вступая вновый день. Конечно, об«особом месте» знали вне имения, вбольшом мире. Смена картин порождала разные домыслы, обычно далекие отистины. Так, три года назад мелькнул слух, что вспальне князя вывешена «Молитва» кисти Рейнуа, исразу - «Ин Тарри при смерти», - заголосили поулицам разносчики газет… ибиржа рухнула.
        Эскизу, который вчера занял рассветное место, его автор недал названия. Настолько спешил отправить карандашный набросок изИньесы? Пакет имел личную печать маркиза Ин Лэй исопровождался обычным благодарственным письмом художника кпокровителю. Завремя учебы вакадемии искусств почерк Василия приобрел твёрдость истиль. Князь отметил это, рассматривая карандашную надпись, сделанную наобороте эскиза блеклым: «Втолпе одни незнакомцы смотрят сквозь других: взгляды пересекаются, ноневстречаются. Исключения крайне редки, особенно всумерках. Он искал встречный взгляд, он помнит осыне, хотя и». Дальше - ни точек-запятых, ни слов, ни следов их удаления.
        Прочтя текст иубедившись, что запись сделана рукой Василия, князь сразу выбрал место для эскиза. Исейчас, поутру, смотрел впутаницу карандашных линий, нежелая отпускатьсон.
        -Доброе утро, папа, - тихо выговорил Микаэле. - Непомню, чтобы звал тебя так, когда было возможно получить отклик. Хотьбы раз не«отец» и«Вы», хотьраз!
        Вспальне снова стало тихо. Ненадолго: где-то поблизости отэтой комнаты утренний секретарь уже готовил чай, укладывал наподнос подборку сведений. Он явится - взгляд начасы - через семь минут. Времени довольно, чтобы прокрутить впамяти сон ипонадеяться без причин идоказательств: виные ночи придут новые сны, такиеже теплые, яркие… иснова посамой их кромке летним ветерком скользнет причастность: будто сон оживляет воспоминания недля тебя одного.
        Да, маленький художник создал сокровище. Бесценное, ипока неоцененное: вчера оба хранителя трежальской коллекции картин промолчали, изучая эскиз. Вовзглядах читалось недоумение. Такую-то мазню - нарассветное место? Линии пьяно пляшут, композиция отсутствует, смысла ни наноготь! Едва посильно угадать внаслоении штриховки оконную раму или её отражение; вовсе уж невнятен намек навторичное отражение. «Карандаш он точил, чтоли?», - буркнул старший изхранителей. Впять коротких слов он вместил весь свой бунт против хозяина. И, стоитли сомневаться, оновой картине вспальне князя уже знают содержатели крупнейших аукционных домов игалерей. Значит, загадка грядущей цены работ Василия, чью фамилию еще неуспели выведать, уже создала головную боль торгашам мира искусств… Ценность исуть взгляда Василия намир, его художественная техника - все это пока вне рассмотрения иеще долго останется незамеченным. Наверняка, - Микаэле повел бровью, перебирая имена настоящих ценителей - стоит кому-то их них показать эскиз, чтобы без спешки обсудить игру теней имножественность дрожащих, перетекающих друг вдруга отражений.
Неведомый, новый способ перенести набумагу или холст духовное пространство, проявить грань яви исна, жизни исмерти…
        -Друзья Куки всегда волшебники, - шепнул Микаэле иулыбнулся. - Куки…
        Снова взгляд начасы. Еще пять минут можно отдыхать награни надвигающейся яви - иуходящего сна. Лучшего замногие годы.
        Для тринадцатилетнего Микаэле понятие «юность» утратило смысл, неуспев его обрести. Всчитанные недели тело исхудало, разучилось самостоятельно ходить, азатем исидеть. Через два месяца после смерти отца Микаэле Ин Тарри выглядел призраком, понедосмотру неупокоенным вфамильном склепе. Так называемые друзья семьи беззастенчиво рвали фамильное достояние при живом наследнике, асними заодно старались управляющие, поверенные, слуги… все видели вМикаэле призрака иждали сразным выражением лиц, когда он соизволит убраться измира живых. Ночерез год появился Куки, уперся - ивыволок изнебытия.
        Куки неинтересовался мистическим бредом инеспрашивал одаре крови Ин Тарри. Он умел быть свободным! Финансовые потоки, пронизывающие общество, будтобы некасались Куки. Иногда Микаэле свосторгом называл брата дикарем. Признавался, что завидует… Хотя - зачем? Быть Ин Тарри, как полагают внешние для семьи люди, это врожденная привилегия. НоМикаэле принадлежал клюдям внутренним изнал всю правду окрови идаре. Потому хранил тайны княжеского дома особенно бережно. Ведь сам этот дом основан, чтобы укрепить выгодные легенды исделать малодостоверными опасные истины. Микаэле нес бремя предназначения. АКуки… простожил!
        Восне удалось снова отметить шестнадцатилетие. Втот год юный князь окреп насколько, чтобы самостоятельно стоять идаже ходить, пусть пока что стростью. Ноитакого здоровья довольно, чтобы праздник приобрел смертельно утомительный размах.
        Вночь перед ненавистным торжеством Куки взвалил спящего именинника наспину иуволок. Украл! Названый брат уже тогда был жилистым иочень сильным, хотя - младше начетыре года, иростом невышел… Он брал упрямством, всегда. Так что проснулся именинник непод шёпот очередного своего секретаря, авзвенящей природной тишине. Было очень холодно. Микаэле попытался оглядеться, икознобу добавилось недоумение: туман простирался всюду, пронизывал одежду, оседал накоже острыми, будтобы ледяными, мурашками. Туман залеплял глаза, затыкал уши иоставлял вмире только серость ихолод.
        Узкий прищур Куки обозначился близко ирезко. Сразу стало легче дышать, захотелось улыбнуться… ирасхотелось задавать вопросы.
        -Эй, сегодня ты стал совсем взрослый. Будешь пить пиво, - подмигнул Куки. - Я свечера утопил бутыль под берегом. Холодное.
        -Ибез него нежарко, - попытка Микаэле вести разумные речи была слабой, как исам голос.
        -Отговорочки! Я выбрал место, время ипиво. Вот плед, подушек под спину сунуто аж три штуки. Еще под шею, ага. Гляди, во-он там проявится рассвет. Жди, развожу костер. Ты ни разу небыл нарыбалке. Позор, втвои-то годы. Третьего дня я упомянул вареных раков, аты необлизнулся.
        -Куки, разве уменя есть право… облизываться?
        -Немогу понять, отчего ты несбежишь? Или отвернись, пусть воруют! Всяко проще, чем спать почетыре часа иднями напролет любезно выслушивать сволоту, какую прирезать - самое дело. Идышать пылью, изнать, что все врут, воруют иждут…
        Куки ни разу завремя знакомства неупоминал смерть. Вот итеперь кстати отвлекся: отсыревшие щепки нежелали разгораться, приходилось подкладывать бересту исушить спички намакушке, тереть окожу головы, чтобы засалились. Почему огонь надо разжигать именно так, Куки рассказывал подробно иазартно.
        Запахло дымком. Рыжее пламя набирало силу, скалилось, отхватывая клочья стылого тумана, исмешивало сгорячим дымом… Оттакого натиска туман терял монотонность, слоился. Вдали медленно, почти неприметно, грелся рассвет. Солнышко пока несправлялось, немогло протопить всерости даже малой лунки. Микаэле мерз иулыбался: он верил всолнце, ведь Куки - рядом.
        -Мог взять вино изпогреба. Любое излюбого.
        -Ну ты премудрый, - Куки покрутил пальцем увиска, снова глянул набрата вплотную, нос кносу, ишипя отзлости. - Кто нарыбалке пьет вино? Первач - это да, хорошо идет под уху. Запомни набудущее. Я вызнал, кто гонит толковый, сторговался, ноодумался. Неуспею сварить уху. Твои набегут ишуму дадут.
        -Они умеют, - виновато согласился Микаэле.
        -Раки готовятся мгновенно. Вообще-то исейчас есть запас. Но - холодные.
        -Корми холодными. Ато правда… набегут, - опасливо вслушиваясь, шепнул Микаэле.
        Владони сразу оказалась влажная глиняная кружка. Легкая: наполненная недокраев инебольшая. Что-то сладкое, немного отдающее тиной, было сунуто взубы. Пришлось торопливо проглотить изапить. Стало теплее надуше. Куки суетился, прилаживал салфетку под подбородок именинника.
        -Ты кормишь, ия делаюсь сыт, согреваюсь. Апрочая еда имеет мерзкий привкус иничуть неполезна, - пожаловался Микаэле.
        -Еслиб ты меньше думал, давнобы стал румяным толстяком, - расхохотался Куки, заставляя есть много, давиться иоблизываться. - Дыши, воздух сладкий. Тутбы построить домик. Надва окна, чтоб мы могли переглядываться. Икрышу набекрень. Надоело, что все втвоих домах ровно. Иперегонный куб. Знаешь, что заштука? Сказаноже, я нашел мастера. Мне неполагается пить, я еще мал. Ноиспробовал: горит, что твой порох. О! Рассвет.
        Солнце пробило серость точно там, куда указал измазанный взоле палец Куки. Вголове Микаэле зашумело отчетливее - толи отдвух глотков пива, толи отслабости, толи отизбытка чувств… Улыбка сделалась шире, тело потеряло вес: Куки ткнул втуман, ивмиг выковырнул изночи солнышко. Куки стал - бог, он создал судьбу рассвета.
        Опять взгляд начасы… Три минуты допоявления утреннего секретаря.
        Взрослый Микаэле улыбнулся, изучая мешанину линий карандашного эскиза. Сон позволил вспомнить лучшее иоборвался, избавив отпродолжения… Непришлось снова увидеть, как прибежали слуги, как чёрный отдурной крови управляющий имения отвесил Куки пощёчину… икак он - Микаэле Ин Тарри, хозяин бесконечной орды марионеток - запоздало сказал привычным для слуг голосом, всегда ровным идовольно тихим: «Я более ненуждаюсь вваших услугах». Управляющий побелел, рухнул наколени истал умолять Куки, именно его, опрощении изаступничестве. Хотя знал, как ипрочие куклы: хозяин неменяет решений, аего брат невмешивается вдела. Шум рос, кто-то затаптывал костер… Мгновенный праздник угас, норассвет ширился, заполнял мир истинным золотом, иКуки улыбался, запрокинув голову… апрочие вокруг были куклы инеумели оценить небесное богатство. Они дергались, подвешенные нанитках земного золота. Микаэле думал сгоречью: «Я хозяин кукольного театра, моих марионеток нельзя оживить, аживых людей невозможно поселить водворце. Они или делаются куклами, или бунтуют исбегают»… Каждое утро Микаэле боялся услышать отслуг, что Куки нет вего
комнате. Когда случилось неизбежное, пробуждения сделались мучительны. Чуть погодя стала донимать бессонница. Князь подолгу лежал сзакрытыми глазами, перемогая боль: брат невернется. Никогда? Никогда?!
        Это проклятие идар Ин Тарри: вкаждом собеседнике при встрече искать «золотые нити». Белые живы иособенно их южная ветвь - айлат - тоже понимают душу, личность - как сплетение многих нитей. Одни нити свиты внутри узора, иные приходят извне иуходят вдаль… Узор существует несам посебе, он - часть огромного, всемирного произведения искусства под названием Жизнь. Темные живки-наемницы умеют «спустить петлю», намечая прореху вполотнище здоровья, уничтожая радость. Белые мастерицы «поднимают петли», норедко полностью инадежно. Оно ипонятно: иживы, иживки дергают нитки вслепую, поличному разумению, примитивному исуеверному. Айлат юга - вот они вродебы работают точнее итоньше. Нокто видел хоть одну настоящую айлат - вне храмов Праведного? Усвятости этого дара черная изнанка: одаренных проклинают итравят замалейшую попытку избежать предназначения. Хотя верноли ограничивать свет души стенами правил? Можноли свет зашоривать, понуждая кслепому подчинению? Он угаснет… Говорят, айлат редко доживают дотридцати трех. Загадочный возраст, суть которого Микаэле отчасти сознавал теперь, вэтот самыйгод.
        Люди крови Ин Тарри воспринимают золото подробно, зримо. Золото - всамом общем виде, некак металл, акак стихия - пронизывает общество людей, создает бессчетные связи ивлияния. Стоит изучить их, исделается внятно, что для собеседника значит золото: оно - бог, раб, возможность?
        Микаэле, потеряв брата, бессчетное число раз касался золотых связей самых разных людей. И - разочаровывался снова иснова… Неужели Куки такой один - вне мира золота? Свободный дикарь, неверящий вовласть денег, неоценивший их соблазнов. Человек иной эпохи. Язычник? Вдревности ведь поклонялись богу грозы иверили: честь важнее жизни, азолото - всего лишь никчемный, мягкий металл.
        Хорошо, что брат повзрослел инеизменился вглавном. Вернулся ипо-прежнему вытворяет невесть что, аеще находит звонких, волшебных людей ивеликодушно знакомит сними. Главное, Куки рядом. Стоит непообедать вовремя, ион явится. Будет возможно сжать его запястье… итогда весь огромный, многослойный клубок нитей ивлияний золота - пропадёт! Пока под пальцами тепло руки брата, доступна иего свобода. Можно недолго стать просто человеком. Живым допоследней клеточки тела.
        Дверь приоткрылась. Вежливый юноша стукнул костяшками пальцев поподносу. Помедлил, - он изкняжеских секретарей самый младший итактичный - искользнул вспальню. Чай, сводки данных ипочту он нёс ловко, неглядя. Авот сам дергался ивздыхал - неловко… ему всякий раз стыдно шуметь втакую рань, прерывать сон. Нить души секретаря прочна иупруга, хоть идает отклик без полноты звука. Зато рядом сэтой смиренной душой ощущается нечто яркое. Вероятно, второй человек или группа людей. Семья? Они присутствуют постоянно. Занятная двойственность: сам-то секретарь «серенький».
        Нет ничего дурного вподобном определении - «серенький». Ввел его Паоло Людвиг Ин Тарри. Он жил три века назад иобладал уникальной полнотой дара. Втайных архивах княжеского дома уцелели его дневники. Авот вобщедоступной истории Кьердора, страны, где Паоло прожил сорок лет, онем нет упоминаний. Храм Сущего, аравно имирская власть многих стран, непожелали помнить, как всчитанные годы узаконенная работорговля сделалась преступлением. Аведь рабство могло идолжно было питать жадность людей ивыстраивать примитивный, медленный метод движения средств вобществе, жадно расширяющем границы цивилизации… НоПаоло добился запрета наработорговлю, используя «сереньких» людей. Книжных, неспособных, увы, отстоять справедливость вреальной жизни. Новесьма сильных втолковании писания имирского закона. «Серенькие» неимеют амбиций, они вполне бескорыстны. И, увы, вних нет яростного свободолюбия дикаря Куки…
        -Четыре часа, ваша светлость, - шепнул секретарь.
        -Луи, отчего вам кажется уместным сообщать время? - Микаэле напоказ зевнул, глядя на«серенького» секретаря синтересом. - Вы нептичка вчасах, чтобы приветствовать меня поуказанию секундной стрелки. Извольте входить без стеснения иговорить спорога «доброе утро». Прекратите напыщенно титуловать меня натощак. Так икажется, что заснул вофраке. Светлость - это князь справом править. Насвоей второй родине, вИньесе, я назначил регента, я ради этого приложил немало сил: женился втретий раз изатем развелся, - Микаэле сел, взял сподноса чашку иотхлебнул. Улыбнулся: Луи тщательно следит задобавлением меда, он помнит, что князь предпочитает белый донник вэтот сезон, при такой погоде. - О, донник хорош. Сами заказали?
        -Да.
        -Итак, светлость, обсудим титул чуть подробнее. Новых стран, набивающихся вродины, мне ненадо. Нопройдохи, помимо титулования, шлют еще ипортреты принцессок. О! Свежий выводок, - Микаэле покосился насекретер, засыпанный фотографическими карточками сочевидной ретушью. - Тощие, носастые, сжадными глазами. Пожалуй, оплачу ремонт их страны, всяко встанет дешевле, чем перенести полугодовую осаду родни ирекомендателей невест. Да истрана-то поменее острова, который я подарил второй жене вознаменование нашего взаимного освобождения.
        Микаэле вернул пустую чашку наподнос. Помолчал, перебирая почту. Секретарь тоже молчал, его пальцы слегка вздрагивали.
        -Доброе утро, - Луи поклонился, ненайдя других слов.
        Покраснел иотвернулся кокну: он впервые слышал, чтобы князь жаловался иговорил оличном. Микаэле продолжил брюзжать, неочень усердно пряча улыбку. Неиспорченность парнишки казалась милой, прямо-таки редкостной. Луи, определенно, немарионетка, ачеловек. Каким-то чудом он несбегает издворца. Впрочем, это банальное чудо: секретарь отчаянно нуждается. Всякое утро он является водном итомже сюртуке. Галстуков унего два, оба старые, ноузел безупречен. Так ихочется спросить: кто завязывал?
        -Луи, - князь оборвал свое бормотание изаговорил сухо, внятно. - Вы работаете полгода. Ни разу незадали вопроса, невысказали мнения. Вы учитываете мои пожелания, если они непротиворечат словам Фрола Семеновича. Он посоветовал называть время, когда секундная стрелка завершает круг, то есть ровно вчетыре? Он напомнил, что меня следует звать светлостью?
        -Да. - Голос секретаря остался ровным, нолицо застыло.
        -Вы слишком стараетесь все делать правильно. Формально он нанял вас, - Микаэле поднял указательный палец. - Носвоих людей оцениваю я, итолько поработе. Ваша вполне хороша. О, еслибы я решил дать совет… Луи, однажды вы станете опытным секретарем, научитесь интуитивно угадывать изатем сознательно строить дистанцию, которая удобна ивам, итому, скем общаетесь. Нопока вы молоды, ая - это я. Так что нашу свами дистанцию целиком определяю я. Однакоже вы всякий раз делаете шаг назад. Увы, если вам настолько неудобно соблюдать мою дистанцию…
        Микаэле несколько картинно развел руками. Секретарь побледнел окончательно… иснова промолчал, иопять поклонился.
        -Стоилобы сказать хоть что-то, - предложил Микаэле. - Например, что вы невполне понимаете совет ипотому затрудняетесь воспользоватьсяим.
        -Да.
        -Но-но, Луи, мне неудобен ваш постоянный страх, - Микаэле поднял руку, запрещая очередное судорожное инеуместное «да». - Полагаю, это одно издвух или то идругое сразу: вам очень нужны деньги ивы сомневаетесь, годныли для работы. Итак…
        -То… то идругое, - выдавил секретарь.
        -Вы один обеспечиваете семью?
        -Да.
        -Кто-то изблизких болен? Вы иногда смотрите начасы ибываете огорчены. Совершенно нетратите денег насебя, хотя ваше жалование позволяет траты.
        -Да.
        -Луи, это разговор, анедопрос или пытка. Итак, заполгода Фрол Семенович нерешил ваши проблемы. Даже незаказал должный набор костюмов. Зато дал ряд указаний… были среди них обязательные?
        -Да. Никаких вопросов, несмотреть вглаза, - тихо вымолвилЛуи.
        -Так. - Микаэле прошел кокну, полностью раздвинул шторы инекоторое время глядел впарк. Вернулся, сел вкресло. Сминуту думал, затем щелкнул пальцами итотчас получил трубку внутреннего телефона, подаваемую поэтому жесту. - Луи, соедините натрешку… хм, неужели спит? Кирилл, вы правы. Удалите «всемогущего» пожесткому варианту. Ненадо впадать вдикость, я сказал удалите, через «эль»! Это непредполагает использование петли. О, впереносном? Просмотрите окружение, тщательно. Кроме того, решите осложнения вдоме личного секретаря. Кирилл, уменя их всего двенадцать, я удивлен, что вы уточнили имя. Икрайне удивлен, что вы допустили само наличие осложнений. Этовсе.
        Луи бережно принял трубку иуложил нарычаг. При этом выглядел совсем подавленным.
        -Вы незнали, что уменя двенадцать секретарей? Шесть здесь, два вИньесе ипоодному включевых для дел точках мира, вот они наиболее ценные, справом насамостоятельные решения, я лишь получаю уведомления задним числом. Еще уменя семь партнёров, которые прежде были секретарями ипереросли этот статус, - улыбка Микаэле стала шире. - Или вы впечатляюще нелюбознательны, или кошмарно запуганы. Верно второе, вижу. Давайте уговоримся. Унас нет причин становиться друзьями, новы нераб инеслуга, вы компаньон, причем весьма ценный. Ваш острый ум удачно сочетается смягким характером иадекватными убеждениями. Унгер Ин Тарри… О, сутра я ударился вгенеалогию. Так вот, Унгер жил двести лет назад ибыл занятным бунтарем. Называл подобных вам людей карандашами, рекомендовал затачивать ваш твердый ум доостроты иглы инеронять вас. Хрупкость - неизбежное свойство карандашного сердечника. Свойство, авовсе ненедостаток.
        Микаэле вздохнул икое-как удержался отподробных пояснений. Унгер - легенда рода, как иПаоло Ин Тарри. Он, едвали неединственный, безнаказанно отказался отдара крови впользу брата. Ушел вхрам, купив себе место епископа… Итакого натворил, провоцируя реформацию, безжалостно разрубая связи веры ивласти! Незря храмовые архивы Тенгоя утверждают, что энергичный епископ был безбожником и, подстрекаемый бесями, творил непотребство. Заересь его исожгли. Кстати, основной выгодоприобретатель реформ - король - казнь одобрил, тем вернув себе расположение храма. Вархивах Тенгоя неуцелели более тонкие слухи. Мол, странная была казнь. Тело горело столь бурно, будто оно - солома, пропитанная ипокрытая воском… иказнимый непромолвил ни словечка, будто он кукла. Впрочем, такие слухи неугодны вере… тем более, если они правдивы. Всю вторую свою, тайную, жизнь старик Унгер отдал сбору легенд одревнейшей семье Элиа, чей дар золота вкрови был полнее исложнее дара Ин Тарри. Гибель Элиа он полагал закономерной ижелал обезопасить своей род отподобного несчастья. «Золото - бог ибесь, оно слишком много дает ивовсе уж непомерно
много забирает воплату. Амы всего лишь люди идолжны оставаться людьми», - писал вдневниках старый Унгер.
        -Луи, вы превосходно острый карандаш, вас даже ненадобно точить, -
        ободрил секретаря Микаэле. - Вас предварительно отобрали изтрех тысяч иных заум, после изста приемлемых - захарактер итрудолюбие. Наконец, вы лучший изтрех, скем говорил я. Учитесь уважать себя. Это тоже дистанция, ноуже между вами итеми, кто через вас пожелает выйти наменя. Луи, даю день отдыха. Вам надо многое обдумать. Идите, если нет ко мне ни одного вопроса.
        -Один… можно?
        -Один сутра - удобно.
        -Вы отдыхаете менее четырех часов. Мало едите. Неимеете пристрастий. Зачемже вы… то есть вам… - секретарь запутался исник. - Простите.
        -Естьли благо втом, чтобы уродиться Ин Тарри? О, вопрос освободе идолге неразрешим. Ябы охотно оставил себе лишь сферу искусства. Нообсуждать подобное смешно. Это идеальный вариант, когда имеется пять или шесть родичей, способных кделам, инет повода для соперничества. Упрощу вопрос, вы добросердечны идумали омалом: зачем изнурять себя, имея все? Вот ответ, ноучтите, есть дюжина иных, тоже честных. Я желаю сохранить малую толику свободы, исполняя долг, - Микаэле принял усекретаря халат. Затянул пояс, снова сел ипродолжил разбор почты. - Увы, я один несу бремя. Склонен видеть его лавиной, причем там, вплотную, - Микаэле указал заспину. - Я стараюсь неоступаться, выверяю тропу. Вопрос «зачем бежать?» лишен смысла: заспиной лавина. Вижу, увас готов новый вопрос. Как получается, что всемье Ин Тарри много поколений рождаются сильные бегуны? О, я обещал лишь один ответ.
        -Неловко нарушать правило одного вопроса, нозачем вам решать мои домашние проблемы? Я всего лишь… никто. Иплатят мне более чем щедро.
        -Вы личный секретарь князя Ин Тарри, вы перешли извременного состава впостоянный, я помню ваше полное имя, Лука Ильич. Меня очаровала ваша манера ставить «Лу. И.» накаждом листке подготовленных данных, чтобы подчеркнуть ответственность заних. Я ценю ваш стиль составления документов. Наконец, я надеюсь, вы долго будете сопровождать мой забег. Никто? - Микаэле предостерегающе покачал указательным пальцем. - Но-но, подобное нельзя думать, вовсе нельзя говорить. Многиебы поменяли министерский портфель наваш маленький поднос. Увы для них, портфели вас неинтересуют. Еще: Луи, извсех секретарей только вы приносите одну чашку. Прочие незабывают взбодрить себя. Чай, кофе, какао, шоколад, сок… решите, что подходит. Работать потри-четыре часа, даже неотхлебнув воды, безрассудно. Ваше здоровье, вашу работоспособность иваш ум - все это я приобрел, неторгуясь. Идите, я достаточно отругалвас.
        Секретарь поклонился, ловким жестом сгреб вскрытые письма, укоторых князь загнул уголок, признав их бесполезными. Затем Луи поправил чашку наподносе, выровнял стопку важных писем спометками поответам. Истал усердно пятиться, кланяясь иглядя впол. Махнул рукой ивышел, отвернувшись. Микаэле успел просмотреть первый лист сводки бирж, открытых вто время, пока здесь, вТрежале, - ночь. Перевернул лист…
        Дверь резко открылась. Напороге возник Кирилл, или Курт, как он желает называться уже год. Курт являл собою полнейшую противоположность хрупкого юноши сподносом. Широкий, светловолосый, вальяжный донаглости. Внеуместной для дворца кожанке, вмятых брюках, ктомуже заправленных встоптанные высокие ботинки.
        -Неикай, нюня, - высунувшись вкоридор, рявкнул Курт изакрыл дверь состуком. Откинулся нанеё всей спиной идолго глядел накнязя, щуря кошачьи светло-зеленые глаза ичуть заметно подергивая левым уголком рта. - Микаэле, я зол ипришел сказать это. Вам известно мое мнение: нестоит тащить вдом блаженных спаперти.
        Князь просмотрел второй лист ичуть шевельнул пальцами, отмечая, насколько доволен подбором сведений. Курт хмыкнул, энергично забормотал, кривя губы ипроизнося слова намеренно невнятно. Звучало похоже наругательство… впрочем, Курт, чья душа звенела водной тональности сКуки, всегда был таков. Разве вот теперь, после возвращения брата, его манеры сделались еще хуже. Он нашел образец для подражания.
        -Неучите меня выбирать людей, я тоже способен злиться. Кирилл, вы можете составить документ натри страницы, отражающий картину свежих суток мира финансов? Мира! - Микаэле обвел пальцем нечто неопределенное, целя впотолок. - Или вы умеете делать почти мгновенный анализ потоков при неполных данных? Этот мальчик - лучшее, что случилось вмоем окружении заминувшие семь лет. Оставлю встороне его дар математика, куда ценнее то, что Луи - зрячий ипамятливый. Ловит неявные, несозданные еще связи. Понимает, что мне важно, подает сведения вих лучшем виде, несырыми инепережаренными. Запоминает мои комментарии ипостоянно улучшает сводки. Он былбы вполне Ин Тарри, обладай он твердостью характера иволей менять то, что следует менять. Но, вы правы, он блаженный, неболее инеменее. Он неумеет бороться, полон страхов, честен добытовой наивности. Унего низкая самооценка. Все это неисправимо.
        -Вот! - Курт хлопнул ладонями поколеням изамер вполуприседе, глядя накнязя так, словно готов наброситься. - Нюня! Вы сказали это. Иеще… когда уже вы согласитесь намое новое имя? Я пес, разве псов кличут Кириллами? Нет, мама ошиблась.
        -Кирилл, - очередной раз игнорируя просьбу, продолжил князь, - занимайтесь отловом хитрых, отсевом жадных, запугиванием наглых… Непробуйте сделать больше того, что вам дано. Луи вне вашего мировосприятия. Вы правы, ему или напаперть - или вкабинетную науку. После смерти таким ставят бронзовые бюсты вуниверситетах. Вбиографии указывают сдосадой: скончался отголода, недописав ценнейший труд… О, недышите через рот, даже если мои рассуждения скучны вам. Отвратительно выглядит.
        -Гав-гав, - мирно ивяло выдохнул Курт, прошел через комнату ирухнул вкресло. - Опять назвал меня собакой. Мысленно. Я слышал.
        -О! Вы сознались, что читаете мысли. Хотите, разочарую? Увас кошачьи глаза, вот очем я подумал. Ноладноже… проверим навык обычного чтения: вот лист. Давайте-ка вслух, всеже вы изрядно разозлили меня.
        Курт нехотя принял лист истал сзаметным отвращением всматриваться вровные строки, вколонки цифр, пометки, похожие настенографические. Пожал плечами иневнятно выругался, выглядя чуть менее самоуверенно. Вернул лист.
        -Ни беса неясно.
        -Между тем, вот здесь указано: доступен для торга черный кобель Любских. Тот, чьи портретики наводнили замок, один нашелся даже уменя под подушкой.
        -Пес? Где цена? - Курт вскочил ивцепился влист, непросто всматриваясь, нодаже вродебы прощупывая буквы. - Старый хрыч непродает, даже нам, даже сугрозами имольбами. Бесценная собака. Нелает вовсе, авразговоре умнее многих людей. Опятьже, без злости, без азарта… сплошное внимание иуважение. Рабочая, одним словом.
        Ненайдя упоминаний Любских иих чудо-пса, Курт отложил лист ипокосился накнязя сподозрением: неиздеваетсяли?
        -Семья Луи велика?
        -Сеструха унего, ивсе. Калека, спину ей перешибло всемь лет. Дурная, вся вбрата. Трижды пыталась сгинуть, чтоб небыть обузой. Толково просчитывала иготовила побеги, вот он идергается, - Курт изобразил налице слабое подобие заискивающей улыбки. - Могу хвостом повилять. Гав. Что там спесиком?
        -Перевези беглянку сюда, немедленно. Посели всадовом домике, всеже недворец, там поуютнее. Выдели обслугу. Луи верни немедленно, - двигая ксебе листок сданными, велел князь. - Умальчика чутье кбирже. Еслиб неробость, былбы завзятый игрок, причем успешный докрайности. Два дня наЛюбских идет охота, итолько вего сводке данные подобраны так, что это стало очевидным.
        -Пса торгуют? Воруют? Вымогают?
        -Кирилл, я умоляю, скоро пять утра, аваш мозг беспробудно спит. Уних отнимают или шахты, или зерновое дело, или то идругое сразу. Вот сделки, никто иной несталбы продавать эти бумаги так дешево, значит, их напрочь отрезали отресурсов.
        Курт тупо изучил столбики цифр изначки, подчеркнутые ногтем Микаэле. Рванулся кокну, распахнул обе створки изаорал шепотом, что выглядело воистину смешно: «Блаженный! Ану назад, ану подь». Вкомнату ворвался ветер, пахнуло ледяным туманом… Намиг Микаэле поверил, что Курт прыгнет через подоконник, третий этаж ему - непомеха. Нонеугомонный сдержал себя.
        -Клянусь, ксеми натяну сбрую, - закрывая окно, пообещал он ипоправил воротник. - Ненавижу сюртуки, новы уж неглядите вспину так остро. Лопатка ноет, будто её ножиком. Недурень я, но, покуда гостей нет, имею некоторое право.
        -Имеете. Вы пришли блажить снедосыпа, или меня надо развлечь, чтобы после уж расстроить? Переходите кгорькому, сладкое приготовлено так себе. Иваши манеры… Кирилл, происходя изсемьи потомственных музыкантов, трудно стать воистину бесцеремонным. Чего стоит одна ваша перепалка сКуки заправо настраивать ореховый «Стентон»? О, если вы собака, то нарисованная большим мастером начашке инаньского фарфора. Ваше настоящее воспитание проявляется, стоит вам заговорить смилой барышней. Вобщем, - князь развел руками, - для меня вы неКурт.
        -Сегодня речь онемилых барышнях. Ваша первая жена вот-вот явится. Встрану въехать ей помогли, отчетец отом имеется. Смотреть станете? Теж морды, теж расценки. Вот разница: сней старший ваш, Николо. Выявил моего человека ввагоне, заговорил сним итихо-складно передал, что желает видеть вас. Для тринадцати лет он очень умен.
        Князь подошел кокну инекоторое время глядел втемный парк. Почки уже раскрывались листьями, нокроны пока полупрозрачны. Цветов наклумбах мало иони низкорослые. Трава смотрится вольно - еще некошенная.
        -Весна… Скоро зацветет поздняя иньесская сирень наозере, ибудет ровно два года, как вернулся Куки, - вздохнул Микаэле. - Я боюсь выглядывать вокно, сезоны так имелькают. Год назад вначале лета он представил мне девушку ималенького художника. Мне казалось, станем часто обедать вместе… несложилось. Да, обсудите споверенным вИньесе, как наладить охрану Василия. Боюсь, выкрадут или художника, или его картины, - Микаэле виновато покосился наэскиз. - Отмоего взгляда полотна феноменально дорожают. Ипередайте девушке Куки, я былбы рад показать эскиз ей. Василий - ее протеже.
        -Вообще-то такое дело… они давно расстались. Девица выказала глупый норов, - буркнул Курт исразу добавил: - Я неследил. Просто знаю, ваш брат был огорчен. Итеперь неоправился.
        -Странно. Они хорошо смотрелись вместе. Поговорите сдевушкой. Мне неважны причины, нохотелосьбы понять её настроение. Иеще: нетли внешнего влияния. Кирилл, вот что я признаю, так это ваше воистину собачье чутье наугрозы.
        -Понял. Разнюхаю.
        Дверь без шума открылась, впускаяЛуи.
        -Ваш отдых разрушен вашимже усердием, - князь указал место устола. - Любские. Вы тонко отследили сделки. Заметили что-тоеще?
        -Сестру перевезу, поселю удобно, - скороговоркой сообщил Курт, хлопая секретаря поплечу ичуть несбрасывая состула. - Трудись, немочь. Хошь топи, хошь спасай этих гордецов, атолько пса отожми. Понялли?
        -Это моя спальня имой секретарь. Курт, идите уже, - Микаэле, как всегда, назвал это имя при посторонних. Величаво повел рукой, провожая любимчика недобрым взглядом. - Луи, разыщите Любских где угодно.
        -Стоило явиться блаженному, ия стал Курт. Авыйдет он, иопять начнется фарфор. Полный… инань, - прошипел Курт иудалился.
        Секретарь некоторое время молчал, собираясь смыслями.
        -Нелепая идея, ноя навсякий случай, - Луи смутился изашептал, непрекращая привычно, наощупь, менять телефонную коммутацию: - Мне показалось, двигают ваших соседей. Непоимениям соседей, поделам. Любские вэтой части мира наравных свами вугольном деле. Зайер - взерновом. Лос-Иньяс поставляют сладкие вина, вовсе малое дело, странно, новижу осложнения идляних.
        -Прошлым летом я атаковал Липских иедва неразорил их, если верить газетчикам, - задумался Микаэле, пока секретарь шептал втрубку, найдя кого-то, способного разбудить Любских втакую рань. - Даже фамилии подобраны, чтобы вспоминался прежний скандал: Любские-Липские… Луи, зреет нечто большое. Опыта увас нет, носвежий глаз может оказаться полезнее хватки. Кирилл… вы зовете его Куртом - введет вправа делового дознавателя, даст людей, поможет. Перетряхните данные, потребные ресурсы учитывать неследует, тем более ненадо экономить их. Ценны срочность иточность. Подборку поЛипским, весь прошлогодний скандал, вам предоставят. Луи, - князь остро глянул насекретаря. - Небойтесь показать накого-то итем создать ему осложнения. Все перепроверяется, вдобавок мне ненужны обличающие выводы, требуется лишь хорошо обработанное сырье для производства мыслей. Унас, Ин Тарри, древнейший фамильный закон: неходить вовласть, нежалеть опотерях, немстить. Мы устраняем прямые угрозы своей жизни исвободе. Неболее того.
        -Ноиз-за истории сЛипскими вы потеряли репутацию иогромные средства, - вздохнул Луи. Он то продолжал беседу скнязем, то отворачивался ишептал втрубку, прикрывая ладонью мембрану. Менял коммутацию и, ожидая ответа, снова говорил, впылу работы забыв осмущении: - Некоторые страны сочлибы, что тех денег им хватит лет надесять.
        -Репутация? Пустое, меня обсуждают всякий день. Аденьги сродни воде. Сухой год, дождливый… Желая наполнить кувшинчик впрок, вы правы. Нопытаясь держать при себе болота иреки, аравно тучи итуманы? Они живут движением. Только однодневки боятся перемен, только бедные копят, - Микаэле принял трубку, ведь секретарь смог-таки разбудить тех, кому полагалось бессонно иотчаянно искать помощь. - Доброе утро, почтеннейший Симеон Львович. О, ваш возраст отчасти объясняет то, что банкрот вы, азвоню я. Прямо кделу: назовите сумму либо примите неограниченную помощь насрок… скажем, вдесять дней. Второе мне удобнее. Приезжайте завтракать, обсудим. О, будьте так добры, захватите ссобой знаменитого черного пса. Мой Курт жаждет пообщаться сним, ая мечтаю наблюдать эту занимательную беседу. Если несекрет, сколько он сулил засобаку? Видители, он учит жизни всех, даже меня, асам неспособен украсть носовой платок наслужбе. Боюсь, вы раззадорили его, ивне службы он… Да, наконец-то рассуждаете здраво, первые ваши слова были резкими. Ноя думал особаке и, предположим, нерасслышал их. - Микаэле помолчал. Чуть кивнул. - Позже
досконально выверим, кто атакует. О, еслиб это был я, дело незатянулосьбы натри дня. Ах, компенсация… Пес ипоиск следа исоставляют весь мой интерес вделе.
        Микаэле отдал трубку, глядя нанеё неодобрительно. Попросил накрыть завтрак вбольшой столовой. Вдверях уже стоял пятнистый отволнения управляющий имения. Вероятно, он только что узнал освоем назначении ипроследил, как выдворяют Фрола Всемогущего - это его прозвище вчера упомянул Курт…
        -Лавр. Семенович. Лавр. - потея изадыхаясь, кланялся новый управляющий. - Большая столовая, понялвас.
        -Мой секретарь заполгода небыл обеспечен личным портным, унего нет гардероба, соответствующего протоколу. Три дня наисправление. Учтите пожелания его семьи. Полное одеяние для утренних приемов, включая три рубашки навыбор, извольте доставить сейже час. Любские - неплохие люди, нодосмешного манерные. Луи должен переодеться кзавтраку.
        Сказанное повергло управляющего вдрожь. Микаэле поморщился, уже несомневаясь: дрессировка людей снекоторых пор стала забавой Фрола, иЛуи был его игрушкой. Все знали, номолчали. Платят укнязя превосходно, место почетное, апарнишка безродный, ему непривыкать гнуть спину итерпеть скверное обращение. Да исор изизбы… отвратительная пословица, которую многие возводят вранг закона.
        -Для разных работ нужны разные люди. Секретари - редкость куда большая, чем чистые бриллианты вдесять карат, аведь я собираю их непоштучно, арабочим комплектом. Отчегоже мне сложно найти управляющих, коих пруд пруди? - посетовал князь, обращаясь кЛуи. - Иэтот будет воровать. Я неропщу, такова его природа. Ноиему следует уяснить, где пролегает граница. - Микаэле прямо глянул наЛавра Семеновича. - Нетерплю попыток влиять намое мнение, присваивать моих людей именять правила вмоем доме. Запомните это инеиспытывайте судьбу. Вы свободны, Лавр Семенович.
        Секретарь судорожно вздохнул, словно его уличили вворовстве. Управляющий удалился, ненапоминая осебе ни вздохом, ни словом. Микаэле мельком отметил поведение обоих - закономерное - глядя вокно инетерпеливо ожидая рассвета. Он тронул связи Лавра иощутил скуку. Все обыденно: дрожь безмерной жадности ипламя амбиций. После прикосновения кподобному приходится мыть ладони всухую, прогоняя скончиков пальцев неприятное воспоминание…
        Микаэле смотрел заокно снадеждой. Туч нет, золото скоро прольется напарк, навесь город. Недалеко река, высокий берег. Старик гонит первач, используя тот самый куб, привезенный Куки… Раки, пиво иуха влюбое утро могут быть поданы.
        -Нелюблю большую столовую, там эхо, - князь покосился насекретаря. - Луи, авелите заседлать двух коней. Оставлю навас тягостное: завтрак сЛюбскими. Обещайте отмоего имени помощь, выслушивайте жалобы свашим неподражаемым долготерпением иторгуйте черного пса. Вам поможет Курт. Кдесерту вернусь.
        -Отвашего имени? Как я… - голос Луи пресекся.
        Микаэле удалился всмежную комнату, выбрал костюм для верховой езды ибыстро облачился. Когда он вернулся, секретарь сидел устола, дышал тяжело и, кажется, едва смел думать отом, что будет говорить отимени князя и - оужас! - сидеть застолом вместо князя. Наконец Луи шевельнулся, кое-как взяв себя вруки. Соединился повнутреннему телефону и, заикаясь, попросил седлать. Конечно, конюхов развлек умоляющий тон: «Несочтите затруд, будьте так любезны»… Стукнула дверь, что-то прошуршало. Князь выглянул вспальню иуспел заметить, как удаляется слуга, доставивший вещи дляЛуи.
        -Переодевайтесь, - Микаэле указал надверь комнаты секретарей, примыкающей кего спальне. - Кормят вимении вкусно, таково мнение всех гостей. Хотя мое… о, нестану портить вам аппетит. Делайте что угодно, можете досмотреть мою бывшую жену оттуфелек додекольте, - Микаэле прижмурился, забавляясь. Услышал, как секретарь роняет что-то, охает. - Хотя дело нешуточное, пусть Курт проверит вработе пса. Розали совершенно глупенькая, увы… Определённо, при ней ключ отсейфа. Надо понять, кто передал, как был снят слепок. Хотя вцелом всё скучно. Найзеры - самая старомодная семья мира больших денег. Верят вмистику. Им чудится, что всейфе припрятана склянка скровью первого Ин Тарри. Или его сушеный мозг? Или философический камень, вынутый изпочки-печенки? Вобщем, что-то заплесневелое. Луи, вы верите вмагию денег?
        -Да… то есть нет. - Секретарь надел новый костюм ивыбрался вкняжескую спальню, неловко проверяя пуговицы иповодя плечами. Ссутулился, заметив внимание князя. - Он безумно дорогой, пошит превосходно… нокак-то мне неуютно. Простите.
        -О, вы начали общаться, рад. Я отчасти верю вособенную силу денег, есть причины. Деньги - стихия, как природная, так исоциальная. Я уже сказал, что вижу их водой. Найзеры видят деньги твердью, строго взолотом эквиваленте, вот почему я уважаю их банковское дело. Дюбо полагают деньги огнем, здесь причина нашей слабой совместимости. Прежде была всиле мистическая вовсех смыслах фамилия Элиа, они знали деньги, как воздух. Слишком плотная связь. Элиа надышались исмертельно отравились. Я говорю странное?
        -Мне нравится, что деньги для вас вода. Неогонь.
        -Огонь разжигают те, кто дорвался. Нагребают первые золотые горы наполях войн. Ростовщики. Дельцы. Воры. Начало накопления почти всегда мрачно истрашно. Дюбо молоды всвоем богатстве. Если неуймутся, огонь сожжет их. Нопрежде они изуродуют многих.
        -АКряжевы?
        -Вэтом поколении ленивы, что ставит вневыгодное положение страну, где мы находимся. Лень хозяина обращается вжадность слуг. Слепота хозяина итого опаснее, его слуги служат неему. Поверенные Кряжевых именно так иведут себя, да вы знаете: сами составляли отчет. Деньги утекают изстраны, может приключиться… засуха, - Князь оборвал фразу ипокачал головой, наблюдая страдания секретаря, без конца поправляющего ворот. - Но-но, Луи, непытайтесь привыкнуть квещи счужого плеча. Дорогие костюмы одним уютны ценою, адругих цена давит. Ваш случай второй. Пригласите сестру, она потрудится вместе спортным, ивещи станут домашними. О: закажите ей платья. Как дознаватель, вы получите немалый доход.
        Договорив, князь покинул спальню, почти бегом миновал галерею испустился поузкой боковой лестнице допервого этажа. Пересек бальный зал, распахнул тяжелые двустворчатые двери иазартно прищурился: лакеи рванулась придержать створки - инеуспели, они неждали появления хозяина счерного хода! Ещебы, упарадного заседланные кони грызут удила, зло косят начужаков - рыжую смирную пару визвозчичьей упряжке. Значит, баронесса Розали уже здесь, расчет точен.
        Князь молча прошел мимо бывшей жены. Подгреб сына под руку иповел прочь. Пальцы недрожали. Хотя… хотя этот жест Микаэле мысленно проделывал раз сто, инеизменно сын выворачивался из-под руки! Ещебы, как принять сразу отцом человека, почти незнакомого влицо ипоголосу? Память опервой встрече невсчет, мимолетное общение после - тоже. Микаэле понимал все это сострой, личной болью. Он тоже прибыл вимение Ин Тарри совсем юным, итоже принял отца несразу. Апозже, полюбив всей душою, уважая безмерно, так иненазвал отцом.
        Сейчас прошлое повторяется, вот только Микаэле вырос исам теперь - отец, готовый принять сыновье отчуждение… Он может навсегда остаться для Николо непризнанным. Ихуже - получить отсына ныне ипозже лишь молчаливое презрение.
        -Вас учили верховой езде, Николо?
        -Я сам брал уроки ибуду стараться.
        Голос сына ломался из-за возраста инедавней простуды, авот волнения небыло. Плечо под ладонью Микаэле оставалось крепким, спина - прямой, походка - уверенной. Аеще были незримые иным связи - золотые иполновесные, натянутые точно иаккуратно, спониманием дела. Микаэле прикрыл глаза, изучая эти связи: так много, ивсе плотные, яркие! Воистину, люди крови Ин Тарри сияют, незря они издали заметны носителям сходного дара. Правда, ничего похожего недоводилось видеть очень давно. Трудно быть единственным взрослым обладателем дара. Трудно игорько.
        Князю вдруг припомнилась та девушка, Юна: она при встрече глядела особенным взглядом, взрачках играли блики света… Юна что-то видела, это несомненно! Носама оставалась непричастна кзолоту. Словно всегда держала руку Куки - ибыла свободна отбремени… Так почему она отпустила эту руку? Ипочему дар, если вней именно такой дар, ненаказывает ее заотречение? Аесли это иной дар - то какойже тогда?
        -Есть особенное место, - сусилием отстранив лишние мысли, вымолвил Микаэле. - Я непоказываю его посторонним, Николо.
        Князь проследил, как сын садится наконя, сам занял седло инаправился побоковой дорожке прочь отглавной усадьбы. Пока - шагом. Было слышно, как удаляются вздохи Луи: секретарь паниковал, конечноже. Вот громко простучали шаги, Курт смачно прищелкнул языком. Вответ завозмущалась Розали - плаксиво, многословно. «Голос унеё итеперь бархатный», - мельком отметил Микаэле иперевел коня врысь, чтобы неслышать, как жалко себя ведет женщина, вкоторую он без памяти влюбился однажды. Да, сразу знал, что будет использован ипредан. Что она глупа ижадна. Видел ясно: ее связи смиром денег - канат глупой жадности сякорем тягчайшей самовлюблённости… Новсеже ни очем нежалел. Три года Розали учиняла беспорядок вделах, строила козни заспиной, блистала набалах ибессовестно, неразборчиво флиртовала. Чтож, это была семейная жизнь. Ночной отдых князя увеличился дошести часов, аразбор счетов исплетен помогал недумать опокинувшем дом брате.
        После продажи бумаг измужнего сейфа Розали ушла легко, ведь она получила все, чего хотела - титул, состояние иизвестность. Микаэле отпустил ее также легко. Из-за сына… Расти вне дворца Ин Тарри - значит, иметь хотябы призрачную надежду нанастоящее детство. Ато, что случилось позже… Розали досих пор незнает отрагедии. Никто незнает, кроме Николо. Если мальчик помнит. Аон наверняка помнит, все дети крови Ин Тарри обладают памятью, безжалостной всвоей полноте.
        -Так ибудешь звать навы, полным именем? - тихо спросил сын, иего голос дрогнул. - То есть я тебе… неблизок, апросто полезен?
        -Важен. Близок. Ты мне родной, ты - моя боль… Новыбирать немне. Врядли легко принять отца, который втянул тебя вмир золота, недав выбора. Икоторого небыло рядом… всегда.
        -Я писал тебе, ты почти неотвечал, носразу присылал учителей икниги, решал осложнения. Было ясно, ты всё внимательно прочел инаблюдаешь состороны. Тем более нетрудно понять, зачем я оставлен сней. Нознаешь… зря, она вечно влипает вистории. Аеще переезды, балы иеё… друзья. Учителя сбегают: мама косо смотрит настарых изаинтересованно намолодых. Она вынудила меня играть набирже, её финансы вокончательном упадке. Вобщем, я настоящий Ин Тарри ихочу получить свое. Время смамой впрошлом. Она недала тепла душе исейчас непомогает развитьдар.
        -Я надеялся, ты будешь младше ипроще, - огорчился Микаэле. - Утебя нет друзей. Иты неулыбаешься.
        -Дай мне дело, дай право принимать решения инастраивать связи. Интересныли мне деньги? Возможно, через год я все брошу, ответив наэтот вопрос.
        -Влюбой иной семье несложно начать ибросить, номы - Ин Тарри. О, ты прав, голос крови втебе отчетлив, итак было всегда. Спервого взгляда я понял иуже немог отвернуться. Я лгу всем, что незнаю природы нашего дара, неощущаю его. Новрать себе итебе - бесполезно. Дело для нас - хомут. Кто впрягся, тот уже неволен бросить.
        -Знаю, потому что я - Ин Тарри, - сын серьёзно кивнул. - Немогу решить, проклятие это, долг или дар. Умамы часто бывали Найзеры. Они страшные ижалкие, им деньги - камень нашее. Я видел набалу одного изстариков Дюбо. Он хищный иловкий, иему деньги - нож запазухой, яд… любое оружие, самое грязное. Я издали наблюдал Кряжевых. Спящие медведи, печальное зрелище. Замечал иных, больших ималых. Все они слепые, все погрязли вденьгах, как вболоте. Мы зрячие, ты ия. Немогу понять, мы из-за этого еще страшнее? Неприятно быть… получеловеком, чтоли? Ноотвернуться истать спящим медведем еще противнее, - мальчик пожал плечами. - Хотел спросить. Если все наши деньги, как всказке, станут глиняными черепками, что ты сделаешь?
        -О, добавь кчерепкам титул идар крови, тогда смогу влюбой день варить уху, смотреть нарассветы, спать подесять часов, если пожелаю. - Микаэле привстал настременах, глядя вперед. - Там обрыв ирека. Любой мой ответ будет отчасти ложным. Я - это я. Нельзя безнаказанно отвернуться отпризвания. Нельзя быть успешным, непринося жертв. Все истинные Ин Тарри отрождения ужасающе, болезненно лишены слепоты ивосторженности. Золото - вода мира людей. Мы приглядываем заводой: поливаем сохнущие поля, строим дамбы для спасения отнаводнений, чистим русла рек. Если мы отказываемся исполнять свою работу, получаем наказание. Мы, - Микаэле грустно улыбнулся, - рабы божьи. Так говорил мой отец. Он извинился передо мной, умирая: ябыл единственный, кто мог принять дар ибремя. Для меня неоставалось надежды наосвобождение. Ты - старший сын, утебя есть выбор. Еще есть. Жить для себя - это свобода.
        -Я исам понял, что вода. Тебе нежаль для меня этой самой воды? Хватит увиливать отответа. Или всеже я иЛуис наодном счету, аПаолои…
        -Все мои дети - мои. Никакие счета тут немогут быть уместны. Николо, ты - старший. И, как мне видится, самый одарённый. Наконец, ты просто хороший человек, втринадцать лет такое вполне отчетливо заметно всем, итем более мне. Я горжусь тобою.
        Микаэле убедился, что сын цепко держится вседле иперевел коня вгалоп. Досада кипела, щедро приправленная горечью - иоставалась плотно накрыта фальшивым покоем жестов, тона речи, выражения лица… Микаэле молча страдал: разговор получается сухой, хотя пообщаться вживую удалось впервые затри года. Вуме князь готовил этот разговор, подбирал слова… ивот, неложатся вканву, нете они, нете!
        Туман холодил лицо, ветки мелькали близко, били поплечу, пощеке… Инеполучалось ощутить, что воздух сладкий. Иврассвет едва верилось. Кони ноздря вноздрю пронеслись подорожкам парка, далее лугом, поопушке сосняка - иснова полем над обрывом.
        Два окна блеснули втумане теплым золотом, словно взглянули срадостью наредкого гостя. Микаэле придержал коня.
        -Крыша кривая, - удивленно отметил сын. Огляделся. - Правда особенное место.
        Дверь покосившейся избушки стреском распахнулась, изнеё вывалился, цепляясь закосяк, Куки. Брата покачивало, было заметно издали, как ходит его горло - будто Куки пьет воздух, анедышитим.
        -О, ты пьян сутра? - Микаэле спрыгнул изседла, бросил повод. Помог сыну спешиться иположил руку наего плечо.
        -Как можно? Свечера, - Куки наконец заметил брата. Сощурился, рассматривая Николо. - Уже трезвею. Эй, племяш! Иди, научу жизни. Для начала вот, главное: всегда ври ему, что неумеешь ездить верхом. Нагло ври влицо. Запомнил?
        -Зачем? - опешил Николо, сопаской наблюдая, как незнакомец приближается раскачивающейся, неровной походкой.
        -Он посадит вседло впереди себя ибудет придерживать, то есть обнимать. Он так ихотел, задумав поездку верхом. Вы оба манерные умники, иоба перемудрили: он несказал прямо, ты несловил намек.
        Куки подмигнул, подошел вплотную изаплечи потянул мальчика ксебе, приобнял исразу отстранил, развернул. Поддел под локти, поднял иповесил нашею князя.
        -Два мозглявых идиота. Вас надо учить самому простому. Мики, скажи: рад тебя видеть, сынок.Ну!
        -Рад, - смутился князь.
        -Теперь дальше: «Я тебя ждал, я тебя неотпущу, ты мне нужен, я думал отебе каждый день, я тебя очень люблю, малыш». Немычи, тыж трезвый. Всегда трезвый, аж плакать тянет, дочего ты несчастен, мой хрустальный князь.
        -Я… ты мне нужен. - Микаэле обнял сына, как итребовал неугомонный Куки, который по-прежнему гораздо сильнее иупрямее старшего брата.
        -Уже лучше, хотя текст невыучен. Эй, родственники, я рад встрече. - Куки коротко обнял обоих иотстранился, ладонью гоняя перед лицом запах перегара иподозрительно принюхиваясь. - Опять нет времени науху, Мики?
        -Увы, - признал Микаэле.
        -Повезло тебе. Авот уменя полно времени, - мрачно сообщил Куки исел втраву. - А, неважно. Разберусь. Эй, племяш, тебя как звать? Вродебы Николо. То есть Коля. Хочешь, научу ловить рыбу? Его неуспел научить, он вырос.
        -Ники намерен заняться делами, - пожаловался Микаэле исел рядом, привалясь кплечу Куки. - Мы уже обсудили. Он… непреклонен.
        -Ты опять несловил намек? Перевожу для умных: сын всю дорогу выдумывал, как поддеть тебя, чтобы надежно остаться здесь. Рядом. Яж говорю, несмыслите вы врыбалке. Прикормка, наживка, подсечка, выводка итакое-всякое. Искусство! Аон пошел натебя сгарпуном. - Куки похлопал потраве, собирая росу, умыл лицо. Встряхнулся. Чуть менее хмуро глянул набрата. - Забери лошадок ивали назад, назолотую каторгу. Кночи вернешься, мы как раз наловим рыбы. Наодном коне вернешься, понял? Я научу пацана, как надо бежать навстречу икричать «папа!». Это сложно, норасстараюсь. Наверняка он кричать неумеет, как иты. И«папа»… спорим, он говорит только «отец»? Тьфу. Сами себе жизнь - вдребезги, вкрошево, впыль. Золотую, мать ее, пыль.
        Куки запрокинул голову изавыл, изображая волка. Даже кони шарахнулись! Мальчик смотрел навнезапного «дядюшку» соткровенной оторопью иосторожно, немножко испуганно, улыбался. Микаэле тоже смотрел. Он знал, что чудеса неповторяются, итем более их нельзя выпросить… Нобрат расхохотался, сел удобнее, опираясь наруки ичуть покачиваясь. Сощурился, сосредоточился…
        -Рассвет! - провозгласил он иприцелил указательный палец всерость тумана.
        Сразу стало понятно, что там имеется розоватый отблеск. Николо охнул, всплеснул руками… теперь ион узнал: Куки - бог этого особенного места, повелевающий пробуждением солнца!
        Князь отвернулся инехотя побрел прочь, всерый туман, вдлинный день, полный полезных встреч имногоходовых планов. Заспиной грелся рассвет, чтобы влучший миг, выверенный исогласованный сКуки, превратить реку впоток неразменного золота. Это чудо сегодня принадлежит сыну - целиком. Иоднажды станет его прекрасным сном. Коротким, ноярким. Хорошобы, вто время сын мог рассказать отцу освоем сне словами или письмом, запросто. Без посредничества эскиза малыша Василия.
        -Если все обойдется, - шепнул Микаэле едва слышно. Поморщился инехотя выговорил слово, которое для многих вего семье стало приговором: - Артель… определенно, они уцелели. Атак хотелось верить влучшее.
        Оставлять сына рядом - опасно. Скаждым годом угроза растет. То, что погубило отца ипосле отравило жизнь самого Микаэле, небыло случайностью. Увы, тщательное дознание невыявило подлинных корней беды. Оставалось принимать меры, порой наугад. История весеннего ритуала вдоме Дюбо наводит набезрадостные мысли, атри списка черных жив, добытые изразных источников, неоставляют сомнений.
        Снезапамятных времен, когда золото стало мерилом многого влюдском обществе, находились такие, кто желал присвоить его любыми способами. Древнейший род одаренных - Элиа - какое-то время успешно поддерживал баланс целей исредств. Увы, люди Элиа постепенно слились сзолотом слишком плотно, ачто было дальше… отом помнят лишь легенды, хроник иточных записей очевидцев - нет. Ноименно отЭлиа осталась традиция изображать быка как символ золота.
        Сейчас золотым быком заглаза называют самого Микаэле. Ижелают снять снего шкуру, алучше - поставить наэту шкуру свое клеймо ивынудить крабской добыче золота всамых невообразимых объемах… Вродебы этого ихочет артель: намыть как можно больше золота. Наверное, потому она изовется артелью. Хотя… нет точных сведений. Есть лишь долгая история противоборства сэтой тайной ибезжалостной организацией. Исейчас ее люди - рядом.
        Микаэле поежился иогляделся, словно мог увидеть врага прямо здесь, вимении.
        Очень вероятно, что артель вступила всоюз сдомом Дюбо.
        Вполне возможно, что артель изъяла достояние Липских для своих нужд, очерняя имя Ин Тарри иготовя почву для новых атак, пока лишь финансовых изначит - отвлекающих.
        Неисключено, что именно артель заинтересована внаемных живках. Иэто - уже недля финансовых атак, это иное иболе опасное.
        -Я должен его отослать как можно дальше… нонемогу. Инехочу.
        Микаэле грустно улыбнулся. Он знал, что, отослав Николо, далбы загадочным врагам знак: умальчика нет дара крови, он бесполезен дважды, негоден для дела инедорог для души. Но, поступив так, Микаэле разрушилбы куда больше, чем сберег. Ощущение ошибочности рационального решения стало явным благодаря Куки. Рядом сбратом доводы логики удается пересмотреть, иновые, созданные наитием, вконечном счете оказываются выигрышными.
        -Я всем лгу, Николо, - прошептал князь. - Даже Куки. Несказал ему, что мой предок решил остаться вэтой стране «внадежде наавось». Самый нелепый изкомментариев наполях его дневника. Тот Ин Тарри тоже был Микаэле, вернее - Микаэле Йол Даниэле. Три имени, он был измладшей ветки южной семьи… ион стоял перед схожим кризисом. Наего золотой дар охотились яростно, собрав свору загонщиков. Нотот Микаэле смог выжить. Он спас детей иустранил беду. Увы, неуничтожив ее корни… Однакоже все, что он сделал, удалось потому, что он полагался «наавось». Порою шел против очевидных решений, диктуемых логикой. Он был прав. Начто еще рассчитывать, когда прочее испробовано, аулучшенийнет?
        Парк остался позади. Микаэле успокоил коня ишагом подъехал кпарадному, улыбаясь все шире. Намраморных ступенях сидел Курт, рядом, нос кносу, расположился черный пес. Они беседовали. То есть говорил, конечно, человек. Апес слушал, склонив голову влево ичутко поставив уши….
        Облачный бык. Притча пустынного племени куреш
        Назеленом берегу реки, уграницы безводных песков, жил пастушок Юса. Он был сирота. Никто незаботился онем, никто несовестил хозяина стада зажестокость - иЮса трудился без роздыху, жил, как дикая трава. Спал наземле, ел, что придется, шептался светром… больше-то поговорить вы нескем.
        Стадо было большое, неспокойное. Юса сбивал ноги вкровь, разыскивая заплутавших овец. Нохудший враг Юсы был старый баран: он часто убегал. Однажды Юса пять дней иночей искал упрямца. Забрел далеко, внезнакомое место. Там скалы сжимали реку, как наездник - бока норовистого коня. Вода яростно бушевала вущелье… аЮса искал барана. Вот он подобрался кобрыву, нагнулся, пошатнулся - ипокатился вниз! Чудом спасся: вцепился вствол - сосна упала исделалась мостом над пропастью.
        -Доброе дерево, после смерти, ито даёт пользу, - Юса погладил сухую кору. - Спасибо, бабушка сосна. Спасла.
        Поклонился, встал… Изамер: далеко, наберегу злых песков изасух, что-то светилось. Зарево всумерках полыхало ярко, иЮса испугался - пожар! Носвет неприближался, да игарью непахло. Пастушок еще выждал… ирешился: перешел реку пососне. Ступил наберег, который люди его селения звали проклятым. Полез поскалам, срывая ногти, обдирая кожу. Ночь густела, подниматься втемноте делалось трудно, нозарево разгоралось, освещало кромку обрыва. Ивот открылась верхняя площадка. Юса выглянул из-за камней, охнул, заслонил лицо - вот какое яркое было сияние!
        Когда Юса присмотрелся, он понял: свет давала шкура быка. Таких огромных ипрекрасных быков Юса никогда невидел, даже вообразить немог. Он щурился ивздыхал, рассматривая могучую шею, глянцевые рога, мощный хребет.
        -Пить, - попросилбык.
        Быки неразговаривают? Пожалуй, так. НоЮса умел слушать ветер иразобрал просьбу вхриплом выдохе.
        Доводы было ох как далеко! Юса подумал: трудно придется! Иссыпался вниз, охая ивсхлипывая. Бросил вреку кожаный бурдюк, сидя насосне. Длина верёвки позволила - да, унего был бурдюк, как выжить без столь важного? Как напоить телят иягнят?
        Пять раз ползал Юса кводе. Пять раз поднимал насамый верх тяжелый бурдюк. Когда край солнечного блюда показался над горизонтом, бык поднатужился… ивстал!
        -Благодарю, малыш. Меня гнали через пески, я был ранен иизнемог, - бык подвинулся ближе, нагнулся… Такой огромный! Юса могбы пройти под брюхом, почти непригибаясь. - Ты устал, малыш?
        -Нет, - соврал Юса. - Тебе ведь лучше?
        -Ты устал, аеще утебя беда, я вижу… - бык вздохнул изадумался. - Помогу. Хотя помогать людям… хорошего невыходит изтакой затеи. Ноты напоил меня. Иты ничего непросил вобмен надоброту. Это правильно, доброту нельзя разменивать. Закрой глаза. Коснись моего рога иназови мое имя - Элиа. Апосле скажи, чего желаешь.
        -Элиа, я рад, что мы познакомились. Меня зовут Юса. - Пастух осторожно погладил гладкий итеплый рог. - Ябы хотел стать тебе другом… нонесмею. Так что просто подскажи, где прячется злой баран?
        Руку обожгло… Юса отдернул ладонь, распахнул глаза иохнул, неверя увиденному! Он стоял посреди знакомого пастбища, излой баран кувыркался потраве - будто его кто-то поддел нарога ишвырнул без жалости! Нозолотого быка небыло видно. Только вздох ветра улетал вдаль - «спасибо, друг»…
        Так познакомились золотой бык ималенький пастух. Стех пор они часто встречались уводопоя. Бык лежал вдонной яме, выставив над водой лишь морду. Юса сидел накамне ивыбирал репьи иззолотой челки…
        Они были счастливы. Нооднажды хозяин стада явился тайком пересчитать приплод - он никому неверил идумал, что Юса ворует, ведь сам-то он воровал. Хозяин подкрался иувидел все. Когда Юса увел стадо, он спустился креке иощупал, обшарил осоку икамыши. Нашел клок шерсти - колтун сбычьего хвоста.
        -Золото! - сразу понял хозяин. Изахохотал, изавыл: - золото, золото, золото!
        Эхо покатило гулкие валуны жадности, ноникто неуслышал предложения… Ахозяин нанял охотников, устроил хитрую ловушку.
        Был вечер, когда случилось страшное. Юса прибежал нашум, он все видел - ноничего немог изменить. Поздно. Вода текла красная, как кровь, акровь быка впитывалась впесок - черная, как ночь. Хозяин рычал ихохотал. Охотники плясали ивыли. Дикие, безумные люди - они выделывали шкуру исчитали выгоду.
        -Моя вина. Нельзя золотому быку сходиться снами, слюдьми, - сказал Юса мертвому быку. - Прости… друг. Я мал ислаб. Несмогу даже отомстить.
        Юса сгрёб свои вещи - верёвку ибурдюк, войлок исоль - изашагал прочь. Через пастбище, вскалы, постарой сосне - зареку. Идальше прямиком вмертвые пески. Душа пастуха пересохла отболи, ум ослеп, неосталось ни мыслей, ни слез, ни желания жить. Юса брел, падал иснова брел… силы иссякли, ион упал без памяти.
        Солнце сжигало кожу, нонемогло высушить боль. УЮсы только-то ибыл один друг. Атеперь ничего неосталось, никого… лишь камень надуше: явиноват, я должен был понять, я знал, как хозяин смотрит назолото…
        Ночь закрасила пустыню черным, ачуть погодя навела напески тонкий лунный узор. Иполумертвому Юсе причудился сон… или бред? Юса хотел пить, восне он наклонился кводе - ледяной, сладкой! Почерной ссеребром глади плыло отражение быка. Юса узнал мощный загривок, полумесяц рогов, уверенную поступь… Облачный бык брел понебесному лугу нарассвет, иделался розовым, золотым, ярким!
        -Ты позволил слепой боли загнать себя вловушку, друг, - знакомо вздохнул ветерок. - Зачем? Твоей вины нет. Жадность проклинает людей. Хозяин, охотники… они несмогли поделить мою шкуру. Крови стало больше, едва ты ушел. Последний, кто выжил, схватил шкуру иувидел, как она делается обычной. Он сошел сума.
        -Зачем ты рассказал мне все это? - шепотом удивилсяЮса.
        -Негневайся. Нерви душу болью. Я - великий Элиа, заменя ненадо мстить. Золото всегда отражает душу человека, как река отражает небо. Я рад нашей встрече! Я устал отражать жадность, смерть иложь. Я сделался тяжёл инемог взлететь. Ноты дорожил мною, ты плакал обо мне, ты немог меня забыть, другЮса.
        -Ты неумер?
        -Золото нержавеет, непокрывается плесенью, необращается впыль отвремени… Я всего лишь освободился. Теперь пора снова помочь тебе. Коснись воды искажи, чего хочешь.
        -Элиа, вернись иживи! - попросил Юса, трогая отражение быка врозовой утренней воде.
        -Подумай осебе, малыш. Ая… плохоли быть облаком? Никто несдерет эту шкуру. - Бык строго добавил: - Для жизни загадывай! Неспеши воблачные луга.
        -Тогда… естьли место, где найдутся кров идело для меня? Ичтобы ты навещал. Хоть изредка.
        Юса зажмурился, зачерпнул синюю воду изозера сна… иочнулся. Сел, недоуменно озираясь. Кругом - выжженная земля всетке глубоких трещин. Ни травинки, ни листочка! Юса встал, сделал шаг - иземля зазвенела, она прокалилась истала тверже обожжённой глины. Юса огляделся: совсем незнакомое место! Ноиздесь живут люди. Вон один изних, сидит под мертвым кустом, неспособным дать тень. Ичеловек вроде тени - дотого высох. Иего стадо - овцы, кони… больно глянуть наних. Лежат набоку, ибольше им неподняться. Даже тем, кто ещежив.
        -Вот, пейте, - Юса подошел, отдал бурдюк человеку, похожему наскелет. Тот вцепился вбурдюк истал пить, стараясь непролить ни единой капли. АЮса стоял идумал освоем. Вздохнул исник: - Вам ненужен пастух, сам вижу. Жаль.
        Человек промолчал. Он смотрел сквозь Юсу, ибезумие плескалось вего взгляде. Пастушок осторожно, опасливо обернулся… Отвыжженного горизонта, желтого ипыльного, брел понебу облачный бык. Он был лиловый, грозовой. Заслонил солнце…
        -Ты пришел, - тихо порадовался Юса. - Мой друг. Элиа! - он осмелел, закричал вовесь голос, замахал руками: - Элиа, я здесь! Как ты хорошо придумал!
        Тучевой бык нагнул голову, ивесь мир притих, несмея дышать! Ослепительная рогатая молния впилась всухую землю! Прогрохотал гром, фыркнул ветер ипокатил влажный вздох шире, дальше! Опять ударил гром, раскатился дробно извонко словно пообожжённой глине застучали копыта огромного быка.
        -Ты вон какой пастух, - голос незнакомца, которому Юса отдал бурдюк, был хриплым ислабым. - Завсе золото мира некупить иодной дождинки, мы знаем это всвоем отчаянии, как никто другой… Сзимы нет дождя. Сзимы… целую вечность. Твой бурдюк, ощедрый юноша, стоит своего веса всеребре. Только это бессмысленно, воды - нет… намного дней конного бега - нет! Мы собираем, жалкие капли пополам сглиной содна последнего источника, который еще неиссох. Ивдруг приходишь ты. Я верно расслышал, ты непросил золота инежелал присвоить все, начто укажешь?
        -Н-нет, - Юса испугался такого поворота вразговоре.
        -Тогда оставайся. Паси овец. Выбирай себе лучших изприплода. Строй дом, - человек отдал Юсе бурдюк иулыбнулся. - Здесь тебе рады, хозяин облачного быка.
        -Я нехозяин, я друг, - сразу пояснилЮса.
        -Дружба как дождь, ее нельзя купить, - шепнул человек. Встал, торжественно поклонился грозовому Элиа - черному, застящему все небо ижуткому всвоем величии. - Добро пожаловать, овеликий Элиа. Мы рады принять вас ивашего друга. Воистину: дружба дороже золота.
        Глава 5. «Тёрен»
        Секретно. Для особой группы. Клим Ершов, советник
        «Вызывает огромное беспокойство активность наемных живок вцентральном районе вцелом иособенно встолице. Еще более меня беспокоит то, что мы неможем их задержать даже для допроса: уже пять раз вдело вмешивались такие силы, что нас отодвигали мгновенно. Значит, уних новый покровитель, господа. Инам он неизвестен.
        Прямо скажу, я пробовал связаться схрамовой «суровой ниткой», так зовется их сыск. Иполучил отказ сотрудничать. Полагаю, они или обеспокоены иведут наблюдение, или замешаны вделе.
        Свяжитесь слицами изприлагаемого списка для консультаций, будьте особо внимательны кмнению так называемого Курта. Обычно я против привлечения заинтересованных ипристрастных лиц, нослучай особый.
        Отдельно прошу, анеприказываю: осторожно ибез нажима поищите упосредников возможность устроить встречу сЛёлей. Оней мало известно, внашем досье нанеё - ничего, даже фамилии нет, только прозвище - Тихая. Ей лет шестнадцать, весьма юная барышня, нонедооценивать ее нестоит. Прошу предельной вежливости иделикатности при устройстве встречи! Помоим наводкам, Лёля имела дела схрамом иможет весьма подробно рассказать обих сыске. Она имела дела иснаемными живками самого разного толка иуровня. Ее сведения иее мнение могут быть сугубо полезны.»
        Понятия неимею, как давно я здесь, игде именно это самое «здесь» находится? Новремени прошло предостаточно, чтобы досконально обдумать обстоятельства похищения, находя новые иновые странности.
        Умение менять тела, как одежду, никогда неупоминалось даже всплетнях про живок, тем более нет подобного вхрамовых книгах, научных статьях, газетах. Однако саму возможность неисключает вера вСущего, ведь тело - одежда для души. Икак глубоко мне надо забраться всвятость, чтобы однажды посвоей воле снять эту одежду ивернуть ту, родную? Пока даже думать обэтом немогу всерьёз…
        Вот еще странность: пообщепринятому мнению собирать группы жив бесполезно, способности несуммируются… Ноя - свидетель ижертва единого, хорошо скоординированного, влияния двух живок! Скажу больше: пересадка души вчужое тело прошла так буднично, словно цветок переставили извазы ввазу. Исполнители обменивались емкими определениями: «донор», «резерв». Слова научные, без храмовой витиеватости ибытового суеверия. Необычно! Одаре все кругом говорят иначе. Когда белая жива прогоняет болезнь, она «распутывает клубок»; когда черная насылает, она «накидывает петлю»; поиск описывается, как «прядение». Слова отражают отношение кдару, как кчуду. Ачудеса невершатся позаказу, негарантируют однозначного имгновенного результата. Нобелобрысые живки несомневались.
        Есть странности иворганизации похищения. Некто заранее собрал сведения изнал, что уменя свободный день, что я близко знакома сВасей, что живу одна иискать меня некому. Сомной говорил человек вформе. Меня заманили вкафе, купив весь зал надлительное время. Значит, ресурсов было вдоволь. Тогда отчего их тратили так небрежно? Ваську записали вухажеры! Подобную нелепицу могли выболтать разве что торговки наулице или девочки изчужих классов пансиона: однажды они видели нас вместе.
        Выводы изперечисленного - невеселые. Обмен тел практикуется системно ибезнаказанно. Доноров подбирают впрок, сведения оних хранят вособом архиве. Когда донор требуется для дела, его находят позаписям в«резерве» иеще раз проверяют - нонаспех, без рвения. Значит, подмену душ проводили много раз, ивсё обходилось без огласки. Иэто неработа для одиночки: пожалуй, требуется тайная организация. Кстати, о«холодном резерве» яслышала вимении Дюбо вжуткую ночь, когда сгнили пролески.
        Если я думаю верно, то сила моих похитителей велика. Из-за их опытности исилы меня немогут спасти… пока. Ия ничего немогу сделать. Досих пор незнаю даже внешности Юлии Златы, хотя живу вее теле. Она - молодая истройная, пожалуй, чуть ниже меня; унеё золотисто-каштановые волосы, довольно длинные; руки ухоженные, без старых мозолей. Вот ивсе приметы… Впалате нет зеркал, мне дают крем-супы, чай наливают взакрытые поилки. Словом, делают все, чтобы я неувидела отражение лица, которое… ношу. Зовут меня «Юлия», без отчества ифамилии. Друг кдругу обращаются «доктор», «вы», «ты» или окликом - «Эй!». Ни разу неупоминали название больницы, сезон года.
        Я все время ищу способ сбежать, переслать весточку наволю или хотябы понять, что происходит. Замной следят. Соглядатаи притворяются сиделками исанитарами. Взаговоре исменные врачи, икухарка, игорничная. Да, уменя, вернее уЮлии, есть личная обслуга. Из-за этого посторонние необщается сней… сомной? Снами? Я так иненаучилась думать осебе веё теле, как оцельной личности. Юлия - клетка для сознания, я поймана накрепко. Сколькобы ни дергалась, узлы обстоятельств неполучается ослабить итем более распутать. Ноя неотчаиваюсь. Яркут умный идеятельный. Мне надо верить внего. Надо! Иначе сойду сума. Это нефигура речи, ажутковатая правда.
        Дверь скрипнула, подалась, ивпалату неловко протиснулся грузный мужчина.
        Незнакомый! Редкостное событие.
        Впрежней жизни я непонимала, как свидетели умудряются запоминать приметы содного взгляда. Для зрения Юны люди были смутными фигурами сболее-менее определенными цветом волос ифасоном одежды, ростом исложением… Глаза Юлии Златы познакомили меня смиром илюдьми заново. Досих пор радуюсь, рассматривая каждую трещинку встене, каждую морщинку накоже.
        Итак, гость. Первым делом сознание отметило густые волосы сблагородной проседью. Затем - нелепость «голубиного» поведения: голова то гордо вскидывается, то настороженно клонится, взгляд то обшаривает палату, то прячется, утыкаясь впол. Незнакомец прикрыл дверь, постоял, прислушиваясь. Я отметила: лет пятидесяти навид, одет несколько вычурно, по-моему, так наряжаются недавно разбогатевшие. Брюшко заметно вопреки усилиям портных поего маскировке рисунком ткани ипокроем.
        Лаковые туфли при первом шаге скрипнули, иэто напугало холеного незнакомца додрожи щек. Виное время показалосьбы забавно. Но - нетеперь. Продолжаю наблюдать, кутаясь вплед исидя сногами накровати. Я привыкла кобману, итихо жду продолжения. Вот незнакомец подкрался вплотную, сник настуле. Выдохнул совсхлипом изатих: наверняка ожидает отменя сочувствия иинтереса. Ноя лишь бесцеремонно глазею: напальце правой руки массивный перстень-печатка. Юна рассмотрелабы лишь цвет - золотистый, ноглазам Юлии отчетливо виден вензель.
        Я способна проникнуть впамять Юлии, хотя выловить могу лишь то, что поднялось близко кповерхности. Это умственная рыбалка: при виде печатки поплавок внимания дернулся - я подсекла рыбину чуждого воспоминания - потянула насебя, как рыбак тянет леску - осознала, что Юлии знакомы ивензель, игерб под ним… Осталось сосредоточиться ибережно, чтобы несорвалась, вытащить изомута памяти рыбину, то есть историю герба. Нопока - недотого. Я лишь наблюдаю, коплю сведения впрок. Чем больше соберу, тем подробнее расскажу Яркуту опохитителях, когда он спасёт меня.
        Незнакомец молчит досих пор! Ия молчу.
        -Юлиана, - наконец, выдавливает гость, продолжая глядеть впол, словно голова тяжела, иподнять её нет никакихсил.
        Впервые завремя пребывания вбольнице родное имя названо вслух! Прозвучало странно, даже чуждо. Я, оказывается, отвыкла.
        -Барышня Юлиана, - гость зашептал, задыхаясь иприкрывая ладонью рот. Налбу побисеринке стал копиться пот. - Разве я понимал, вочто лезу? Дочь спасал. Сказал сгоряча: все сделаю, пусть выздоровеет… ивот. Всё выжег, дотла. Репутацию, состояние, душу. Они - нелюди! Они дикие, кровожадные твари!
        Гость сгорбился, продолжая смотреть впол. Я лихорадочно обдумывала услышанное… ивдруг, ударом, - поверила! Маме стало хуже. Досих пор незнаю её имени, но«мамой» зову ивслух, имысленно. Уже много дней мама приходит ненадолго. Дышит тяжело, бледная… Унеё сильно отекают ноги. Спрошу - уверяет, что плохо спала, что погода влияет. Атолько отговорки это: надне её глаз копится нездешняя тень, которая перетекает через взгляд вменя инамерзает коркой страха наоголенном сердце.
        -Что вам? - спрашиваю устало. Опять все окажется ловушкой. Особенно больно, что гость использует мамино недомогание. - Уменя много вопросов. Но, можно спорить наденьги, увас нет ни ответов, ни времени.
        -Все так. Их… да, путь так, их! Их пока отвлекают, - гость оглянулся надверь, нащупал платок ивытер лоб. Пожевал губами, выдавил изпоследних сил: - Жена при смерти. Надо вернуть Юлию, попрощаться. Я дал им знать, ивот, пелена сглаз. Вас неотпустят. Я-то оставил записи надёжному человеку, я еще поборюсь. Увас страховки нет. Слушайте: когда вас поменяют, надо сразу очнуться. Ибежать! Бросить все, спасаться. Может… - он перевел взгляд спола насвои дрожащие руки. Так инеудалось увидеть цвет его глаз. Нет унего сил напрямой взгляд, теперь я понимаю, почему. Вот он отвернулся, уперся ладонями вколени изамер намиг, готовясь встать. Выдохнул, уже распрямляясь: - Я предупредил.Все.
        Незнакомец, который наверняка был кровным отцом Юлии, побрел через палату, искаждым шагом его плечи распрямлялись, осанка делалась ровнее. Словно, сказав «все», он снял ссебя груз. Дверь распахнул уверенно. Жест получился даже вальяжным.
        Я прикрыла глаза, откинулась настену. Шаги отца Юлии удалились. Стало тихо. Перед мысленным взглядом отчетливо нарисовался вензель. Главная буква внем - «Л», вторая или «М» или «Н». Надобы покопаться впамяти Юлии, но - немогу. Я сделалась глыбой льда… Мама при смерти! Я-то надеялась, что забираю тень изеё глаз. Вытягиваю, как змеиный яд изранки. Верила, что справлюсь, иона выздоровеет…
        Слезы прожгли узкие дорожки поледяным щекам. Я вздрогнула, соскользнула скровати, натянула плед домакушки ипобрела кокну. Зачем? Чтобы встать спиной кмиру больницы иверить: он конечен. Иеще попривычке живых людей! Хотя впалатах икоридорах нет настоящих окон, стекла или витражные, или замазаны краской. Однажды я разбила окно, заним оказалась натянута плотная ткань. Вкомнате сразу стало холодно. Очень. Я поняла, что тогда была зима. Давноли это случилось? Незнаю. Я пыталась вести счет дней, нолекарства мутили сознание, асделанные мною царапины удаляли. Вконце концов я отказалась отучета времени, нопривычку глядеть вслепое окно сохранила.
        Слезы бегут злые, горькие. Почему я бесполезна вважных делах? Ни спасти маму, ни спастись самой… Много раз пробовала сознательно вызвать ииспользовать ту инакость, что донимает меня сдетства. Порог - особое для меня место… Нопалата заперта, вкоридор меня выводят под локти. Взимний сад напрогулки провожают также, задержаться недозволяют. Я ложилась ночевать наполу, удвери. Воснах гудело эхо, я узнавала что-то ородном теле… увы, спробуждением память гасла задутой свечой. Оставалось лишь отупение - удушающее, как прогорклыйдым.
        Зато много раз приходили чужие сны, все теже, опохожем наВасю-Лома пацане иего волчатах. Я смотрела сны, как гостья - вместе стем, кому они принадлежат. Все были опрошлом, весьма древнем: без автомобилей, электричества, газет… Сны беспокоили, мне было неловко подглядывать зачужой жизнью. Ноиуспокаивали, благодаря им я неосталась одна, небыла заперта полностью. Через сны душа ощущала свободу. Аеще… он мне все больше нравился, хозяин снов - яростный идикий, непохожий наменя, тонущую всомнениях истрахах. Он был - смелый. Он дал мне вторую жизнь, вместе сним я заново взрослела. Он дрался, отстаивал стайку младших иупрямо верил, что голод - это временно, игде-то вбольшом мире найдется настоящая справедливость. Накопив сил, можно выдрать её изподлого мира, как волки рвут мясо изживой еще добычи. Постепенно мальчик стал юношей, его мир сделался сложнее, его простая справедливость развеялась пустынным миражом… нодуше хватило сил, чтобы одолеть этот крах инесломаться.
        Думаю, я обязана пацану изснов больше, чем врачам идаже маме Юлии: ятоже перешагнула свой извечный страх, я небоялась более ночи итьмы. Моя душа научилась перемогать отчаяние. Иногда, устав отсерости однообразных дней, я ждала ночь, чтобы, если повезет, оказаться вчужой жизни, вкоторой трусиха Юна по-настоящему непродержаласьбы иминутки. Помню худшую ночь: тот пацан убил человека… Меня рвало весь следующий день, апосле я старалась незасыпать, доводя себя доизмождения. Ненавидела волчонка: ударил врага вспину! Ипонимала, что еще больнее. Он был слабее инуждался впобеде любой ценой. Он спасал друга… Принять тот поступок изсна я немогла. Но, вымочив слезами исоплями сдесяток платков, похожих наполотенца, пережила… повзрослела? Иснова засыпала охотно.
        Может, из-за снов мне была безразлична кока, откоторой лечили Юлию. Оней как-то говорил Яркут, называл дрянью. Незнаю ни повиду, ни повкусу, что это заштука. Нознаю, как глубоко она въедается вчеловека. Иногда потри-четыре дня тело Юлии нежелало жить, жалось вуглу, корчилось. Делалось окончательно чужим, непослушным. Я ненавидела его, ноуговаривала бороться. УЮлии нет причин жить? Уменя - есть. Меня ждут дома. Итот пацан-волчонок изснов - он никогда несдавался.
        Впоследнее время, хотя нет смысла говорить овремени, неведя учета, телу Юлии стало лучше. Мама радовалась, обнимала меня… нас. Ябы радовалась ответно, норуки умамы сделались слабые, холодные.
        -Пора принять чай! - проскрипела горничная.
        Явилась, тюремщица, нет отнеё отдыха. Повела хрящистым носом, изворачивая шейку ипуча черные пуговки глаз. Знаю все повадки, невглядываясь. Мерзкое существо. Бесконечно пакостит мне: ночами роняет вещи, мешая спать, утром добавляет кислого впитье, досаждая. Нещадно дерет волосы расческой. Иследит зло, пристрастно.
        -Давай. Трави.
        УЮлии сложный характер. Чтобы я ни вытворила, никто неудивляется. Инаоборот, когда я вежлива, даже мама смотрит сопаской.
        -Все делается для вашего блага.
        -Молчалабы, коза суконная, - тонким, ломким голосом сказала Юлия изло, сослезой вголосе, рассмеялась.
        Горничная булькнула горлом, проглотив готовый ответ. Я кивнула, запоминая тон ислова, привычные этому телу иего родной личности. Нанаживку «козы суконной» явыужу жирную рыбку воспоминания. Позже. Пока надо пить горький отвар, который зачем-то зовут чаем. Рука берет сподноса фарфоровую чашку, чуть вздрагивает… игорничная икает. Ещебы! Рука Юлии целит чашкой вузкое переносье, вмелкие, близко посаженные глазки. Я зла нагорничную, но - шпарить лицо? Снекоторым запозданием я смогла удержать руку, чай расплескался, пальцам стало горячо. Я замешкалась, поднося чашку ко рту, обожгла губы иотстранилась. Дочего мерзкий вкус! Хуже обычного.
        Главное вошло всознание вдруг, ударом: япопала втело Юлии, выпив что-то. Иснова пью, ичашка впервые завсе время - обычная. Ябы увидела отражение, еслибы рука недрожала… Гость «Л» предупредил, что нас спешно поменяют телами. Уже начали? Рука стала самовольна, слова Юлии прорываются вречь, игорничная этим неудивлена, анапугана.
        -Пейте!
        Я подула начай, принюхалась. Покосилась нагорничную снескрываемой злостью. Она отшатнулась, поклонилась иснова показала - пейте. Сопроводила жест вымученной улыбкой. Как еще тянуть время? Истоитли? Я набрала врот чаю изамерла: глотать нежелаю, неглотать нельзя. Чувствую себя ошпаренным хомяком. Глупо ибольно. Напридумывала невесть чего… Слезы жгут глаза.
        Дверь резко распахнулась!
        Вкоридоре совсем темно, нозрение Юлии полноценно, амои способности помогают добавить ккартинке скрытое отобычного взгляда: втени коридора, всплошной инакости сияет женщина-моль. Она вся… полуденная. И - та самая, похитительница! Между нами порог итень, ипотому дважды нет сомнений, это живка.
        Откипятка горит нёбо, отинакости спекается мозг. Вглазах двоится, комнату первый раз прокручивает колесом головокружение… Хватаюсь зачто-то пальцами, сведенными вщепоть, - неловко, отчаянно. Продолжаю смотреть намоль вотьме, щурюсь, напрягаюсь… давлюсь чаем! Я, кажется, вдохнула его… Сознание меркнет, ноя всё равно вижу живку, хотя сквозь неё проступает облик второй подобной. Обе живки одновременно поднимают правую руку, чтобы указать нанас, Юну иЮлию.
        -Юлиана, - зовет дальняя, пока ближняя шелестит вкоридоре: - Злата Юлия!
        Свет льется впалату из-за порога, слепит, вытесняет сознание исам скручивается внить. Свет испепеляет душу. Сам мир выгорает пергаментной бумагой, корчится ичернеет… Два имени эхом отдаются всознании. Два маленьких солнца сияют, соединенные лучом. Понити луча сквозь тьму скользят две бусины: Юлия иЮна. Мы меняемся местами, полет стремителен, аж дух захватывает! Я, бусина души Юлии, смещаюсь идвоюсь, отчасти сохраняя понимание этого тела. Головокружение скручивает рассудок, как тряпку. Ивыжимает меня вбезумие, вотьму, в… нору! Я вспомнила это слово иостро, мгновенно, посочувствовала выползкам.
        Ноя невыползок. Недержусь зачужое тело, наоборот: спешу домой. Удаляюсь, ухожу… игорьким чаем задыхается уже она - Юлия! Последнее, что смутно слышу, удаляясь: кашель, хрип. Иистошный крик горничной: «Врача!».
        Первое ощущение вродном теле: запах бензина. Острый, аж глаза жжет. Если я дома, если вернулась… откуда здесь бензин? Я запах-то плохо знаю, машин впригороде мало. Но - лежу имолчу. Вбольнице меня накрепко выучили притворяться бессознательной. Так я могла получить отдых. Иногда - толькотак.
        Бухают тяжелые шаги, звук глухой. Доски пола поскрипывают. Значит, человек грузный. Вот другие шаги… тихие, мелкие.
        -Скоро очнется? - вопрос задан сипловатым голоском.
        -Часа через два, ато ипозже. Возврат всегда дольше отсыла. Первичный обмен вэтой паре занял четыре часа, - раздумчиво ответил иной голос, низкий икакой-то холодный. Отзвучания волоски уменя назатылке встают дыбом. - Доночи провозимся.
        -Накой ждать-то? Тюкнуть сразу для верности. Ей так итак…
        -Она все еще донор. Ибез лишних вопросов, кто много знает, того могут тоже «так итак», - пообещал холодный голос. - Иди, проверь людей.
        Тихие шаги удалились.
        Тело отзывается нехотя, словно оно вмерзло влед итеперь оттаивает. Ноет правое запястье. Сильно болит лодыжка, вроде тоже правая. Лежу… или сижу? Всеже сижу, иодетая. Грудь сдавлена, нагорле плотное, как петля, ожерелье. Или это бархотка? Незнаю, я таких неносила… Щека горячая. Может, Юлию ударили?
        Неору отстраха, дышу мелко ировно. Чем охотнее отзывается тело, тем труднее оставаться неподвижной. Для тех, кто рядом, я - использованный донор, меня пора «так итак». Запах бензина неоставляет сомнений вхудшем. Пока замной следят, бежать невозможно, хотя сейчас лучшее время, меня даже несвязали. Скорее всего, мое самочувствие еще влияет наЮлию. Иных причин щадить меня ненахожу. Эх, еслиб ушел грузный! Ноименно он, жуткий, шагнул ближе. Нагибается…
        -Там пацан, вроде спочты, - очень кстати вмешивается новый голос. - Прогнать?
        -Спочты? Сам гляну, надо осторожно, - щеки коснулось дыхание грузного, ноя незаорала… уж незнаю,как.
        Тяжелые крупные шаги стали удаляться. Скрипнула дверь. Я горячо икоротко помолилась богу, вкоторого теперь немножко верю. Иоткрыла глаза! Да, это моя комната. Хотя - незнакомые вещи навешалке, которой прежде небыло. Я полулежу внелепо огромном кресле, втиснутом вузкий проем укровати. Наокне вместо привычных штор - слащавые соборками. Заних отдельное спасибо Юлии: бархатные, иприкрыты плотно! Грузный злодей снаружи, уклумбы, я слышу его голос, ноневижу его исама - невидима. Даже так голос парализует. Кусаю ребро ладони, неощущаю боли. Кусаю сильнее! Вижу след зубов, иснова нет боли. Выдираю тело изкресла - начистом упрямстве. Сползаю начетвереньки, озираюсь. Вон ведро. Внем точно невода! Значит, скоро дом станет пеплом, вся моя жизнь развеется поветру… аобгоревшее тело похоронят взакрытом гробу. Тошно думать отаком.
        Я - живая, я буду царапаться, кусаться, ноуцелею. Ползу, щупаю половицы. Пальцы сами трогают нужную, ставят боком. Ха, Юлия ненашла мой простейший тайник. Деньги целы, мну их вкомок, сую вкорсет… Икаю: эта дура напялила намое тело платье сглубоким вырезом и - точно! - чулки. Дорогущие шелковые, каких я никогда непокупала. Авон валяются укресла туфельки навысоченном каблуке состальной набойкой. Ползу, шало озираюсь иулыбаюсь, заметив свои старые башмаки вкуче, вуглу: там наверняка вещи навыброс. Хватаю их, снова ползу… утыкаюсь макушкой вдверь.
        Замираю, ноникто неспешит проверить комнату. Выдыхаю. Поднимаю дрожащую руку, кладу наручку двери. Тяну…
        Вкоридоре темно изатхло. Голос почтового пацана доносится глухо, понудности бормотания понятно, что разговор затянулся. Везет мне, вкоридоре пусто. Иврядли посторонние знают про сарай. Только я пользовалась им, Юлия туда инезаходила. Встаю, цепляясь задверной косяк, делаю шаг - изамираю. Меня неотпускает мысль, глупая игадкая, нонавязчивая. Я нехочу думать её, аона зудит, как навозная муха. Непрогнать, никак. Сдаюсь. Возвращаюсь вкомнату, ищу спички. Переставляю кдвери ведро, собираю тряпки, прилаживаю… Неважно, получитсяли, но - попробую. Переполох даст мне время. Асоседей точно нет вдоме. «Им» - тем, кто под началом угрузного - ненужны ни свидетели пожара, ни лишние жертвы. Умногих найдутся родственники, которые станут требовать дознания.
        Я встала врост изадышала без икоты идрожи, исполняя замысел. Ощутила даже гордость: яумная исмелая! Снова осматриваю комнату, уже отстранённо, как брошенную. Мое слабое зрение после Юлиного отменного - раздражает. Что-то белеет настоле. Подхожу, вглядываюсь… имерзну, аж спину сводит. Лихорадочно хватаю плетеную сумку сцветочками, смахиваю внее состола - все, неразбирая. Отворачиваюсь отпрежней жизни, ненадеясь что-то сберечь. Прощупываю дверь: Юлия непочинила её. Зато как захламила комнату! Изапах духов… Аж перебивает бензин. Заклиниваю спички взнакомой щели, головками ккосяку. Прикрываю дверь медленно, очень осторожно. Если ее распахнут резко, спички чиркнут изагорятся. Или незагорятся… Неважно.
        Крадусь покоридору. Прижимаю старые башмаки кгруди. Пахнут преотвратно, это даже отвлекает отстраха: Юлия вообще неумеет ухаживать заобувью? Двигаюсь увереннее. Вот иобщая для всех жильцов кладовка. Дверь нескрипнула, удачно. Миную наощупь сундуки, метлы. Спотыкаюсь обваленки, паникую, пытаясь обшарить ворох драных ватников. Наконец, ощущаю под пальцами дощатую дверь. Нажимаю… иона поддается! Главный страх позади: дверь незабита, незавалена хламом наглухо.
        Задверью - крохотный сарай, внем всё родное. Тяпки, мешки сперегноем, горшки свысохшей рассадой. Ставлю башмаки, сую вних ноги. Вскользких чулках как-то… просторно. Тяну свешалки старый плащ - я использовала его, работая наклумбах. Хоть так, априкрою яркое платье Юлии.
        Сарай втиснут между нашим домом исоседним, дверь смотрит вчужой двор. Сейчас это удобно. Апрежде я огорчалась, таская вобход тяжелые мешки, горшки…
        Выглядываю наулицу. Ни души. Первая половина дня: сэтой стороны улицы густая тень держится дополудня, иэто - кстати. Деревья сполным сочным листом, свежий ветерок. Весна? Тепло. Начало лета?
        Отталкиваюсь отдверного косяка ипротираюсь вдоль стены, стараясь неспотыкаться впросторных, вертких башмаках. Я неЯркут, притворяться кем-то другим неспособна. НеВася - постенам непрыгаю, накрыши одним махом невзлетаю, вдраке безобиднее комара. Страшно. Очень страшно! Ноя иду идышу ровно. Неускоряю шаги! Сворачиваю заугол, иду быстрее, считаю шаги, чтобы непобежать. Кусаю губы, чтобы незакричать. Надо хладнокровно выбрать: куда направиться, как уцелеть?
        Годный адрес глубоко входит всознание, словно он - топор. Хряп! Ипрочие варианты пропали, отрубленные. Там меня знают. Туда постороннему войти непросто…
        Полчаса страха - ия взлетела намраморное крыльцо «Коды», рванула дверь, скользнула втень роскошного холла.
        Сердце лупит вребра паровым молотом. Дышу через рот, потею инемогу пошевелиться. Силы кончились…
        -Вы кгосподину Курту, барышня?
        Щурюсь, глядя начеловека вдали, неузнаю его, нокиваю навсякий случай. Главное - невыгнал сразу. Наулице - досмерти жутко.
        -Прошувас.
        Молча смотрю навежливого служителя «Коды» ижду, пока он сообразит, как окончательно меня заклинило. Вот: подошел, взял под руку иповел.
        -Спасибо, - горло сухое, хрипит. - Простите.
        -Я подам чай, - ссомнением предлагает служащий.
        -Только нечай, опять горькое… Простите. Сама непонимаю, что говорю.
        -Сделаю травяной взвар сосладким имбирным ликером, - обещает провожатый ираспахивает дверь. - Господин Курт, квам барышня Юлия.
        Усердный он: довел докресла, бережно усадил. Ябы сама несправилась, наверное. Все странно. Это мое тело! Отчего так трудно приживаться внем? Иоткуда унего столько чужих привычек? Тело держит спину ровно, нонекак прежде. Утела иная походка иупрямая привычка складывать руки красиво. Оно норовит гордо вскидывать голову. Аеще оно полно чужим страхом ичужой болью. Юлия непросто прожила год. Почему, еще незнаю, ноуже ощущаю всей кожей!
        Опираюсь локтями настол. Гляжу начеловека напротив. Лица унего нет, сплошное бледное пятно. Глаза светлые иволосы тоже, вот ивсе, что я вижу. Ахотелосьбы - мимику, взгляд… Как я жила сэтим зрением так долго - инезавела очков? Юлия тоже нерасстаралась, ноее мотивы понятны. Очкибы портили лицо иоставляли след напереносице. Дурища… обе мы - дурищи. Щурюсь. Странное дело, зрение улучшается. Или загод оно стало иным? Занятная мысль: если я излечила тело Юлии, то иона улучшила что-то вмоем теле? Например, зрение. Позже обдумаю. Пока - смотрю насобеседника. Я невстречала этого Курта, ноего взгляд… сплошное усталое терпение. Он уже общался сЮлией, причем без симпатии. Осторожно улыбается. Лицо жесткое, наверняка этому человеку привычнее допрашивать, чем успокаивать. Вот еще мысль, новенькая: кто таков Курт, если ему дозволено явиться в«Коду» ссобакой? Крупный черный кобель расположился надиване, напостеленном для него покрывале. Словно почетный гость. Так иесть: наполу - миска сводой, блюдо сразложенными отдельно горками сахарных костей имясной мякоти. Пес заметил меня еще вдверях, теперь шевельнул
хвостом иотвернулся, необлаяв.
        -Вам дурно, Юлия? Выпейте воды, - голос уКурта приятный, манера речи неожиданная для жесткого человека, каким он показался сразу. Принимаю воду, аон продолжает: - Должен предупредить, я жду Яркута. Это необеспокоитвас?
        Качаю головой, судорожно соображаю: что натворила Юлия, какую историю тянут засобой слова Курта? Память молчит. Хотя поидее это моя память. Точнее, память нашего сЮлией тела. Резко наплывает тошнота. Знобит, двоение вглазах все мучительнее. Пожалуй, это Юлия очнулась всвоем теле. Я «донор», идосих пор мы - я иЮлия - эдакие олени, сцепленные рогами. Точно такие - вон они, нагобелене вовсю дальнюю стену… Тупо гляжу, немогу отвлечься: иоттенки, исюжет подходят кнастроению. Закрываю глаза. Оборачиваюсь кКурту. Мотаю головой, мысленно сбрасывая связи сЮлией. Сработало? Кажется,да.
        -Курт, оговорим заранее. Я несумасшедшая. Представьте, что час назад я потеряла память. Все сложнее, объяснять долго. Вдобавок я пока непоняла, станетели вы слушать. Хотя ваша собака узнала меня.
        -Хват Кириллович знает всех, скем его знакомили, - охотно согласился Курт. Чуть помолчал… - Потеря памяти? Юлия, вы умеете перевернуть страницу. Чтож, давайте так. Значит, вы забыли, что я отвечаю забезопасность дома Ин Тарри, что зовут меня Кирилл Юров, ночаще кличут Куртом. Я сам выбрал прозвище иранее говорил вамэто.
        -Зовите меня Юна. Мы хорошо знакомы?
        -Общались дважды. Вы были несколько резки. Велели звать вас Юлией.
        -Ин Тарри… смутно знаю имя. Курт, врядли вы враг, так я чую. Вобщем, я расскажу, решилась. Час назад я очнулась всвоей комнате. Там были посторонние, они принесли бензин иобсуждали мою скорую смерть. - Я выхлебала остатки воды, отчаянно глянула наслушателя, схватила сумку иперевернула. Посыпались бумаги. - Курт, я несумасшедшая, честно! Вот что было настоле. Предсмертная записка. Почерк немой, нопохож. Это… страшно. Игрузный злодей, он был ужасающий. Леденящий ивесь, целиком, вглухой тени.
        Дверь скрипнула, я подскочила, выброшенная страхом изкресла! Увидела Яркута исползла мешком обратно настул. Яркут напрягся, каменея лицом… Мое тело исправило осанку, рука Юлии поправила прическу Юлии, сделанную измоих волос намоей голове. Этим жестом - чужим! - исопровождающими его эмоциями взломало преграду впамяти: сразу ивкрошево! Я ослепла. Покусочкам, раня душу обострые кромки обстоятельств, я сгребла изпрошлого осколки чужого дня… то есть вечера. Немоего, аЮлии. Давнего.
        Сирень вбукете, запах одурительный. Моя комната, света нет. Страх огромен! Из-за букета выплывает лицо. Взгляд внимательный, и… Юлия улыбается, вдруг поверив, что это - невраг. Она еще незнает имя Яркута, аон мнется вдверях, чувствует себя глупо. Ему мешает букет. Он говорит что-то банальное, вродебы - хвалит платье. Юлия кивает. Сполна ощущаю ее отчаяние: заперта вчужом теле, вчужом доме! Запугана. Человек напороге выглядит надежным, уже поэтому кнему хочется стать ближе. Юлия подается вперед, обнимает обеими ладонями руку сбукетом, да так крепко - неотодрать! Она хочет выжить, аЯркут видит то, что видит, ион рад. Мое тело, так недавно надетое надушу Юлии, заполняет жар. Букет падает. Ишепот щекочет ухо: «Юнка, котенок»…
        Полон рот желчи. Я - Юна, это иная весна, я недома, я в«Коде». Я очнулась. Опираюсь ладонями околени итяжело, совсхлипами, дышу. Курт хлопает поспине, бормочет невнятно, злится инамои странности, инахмыканье Яркута.
        -Мне лучше, Курт. Я кое-что вспомнила. Больно, нолучше так, чем ложные надежды, - я позволила пересадить себя вдругое кресло, напоить водой. - Курт, извините завсё. Вовлекла вдрязги, которые вас некасаются.
        -Уже касаются. - Курт присел накорточки ипоказал мне плотный прямоугольник. Лицо его было близко, иэто позволяло видеть черты отчетливо. УКурта интересные глаза - светлые, чуть прищуренные, вродебы внимательные, ноочень холодные. - Юна, это было увас вкомнате, настоле? Точно?
        -Я смахнула все, что лежало там. Одним движением всумку, вот так. Впустую сумку. Значит, все вней состола.Всё.
        -Это ваше?
        -Незнаю. Наверняка нет, впамяти никаких зацепок.
        -Юлия, скажите… - начал Курт.
        -Юна, - поправилая.
        -Учту. Юна, кто принесэто?
        -Незнаю. Думаю, грузный. Он заправлял всем.
        -Юлия… Юна, - совздохом поправился Курт, ия удивилась его умению быть терпеливым. - Сосредоточьтесь. Бумагу стаким знаком немогли выбросить или забыть. Хочу понять, лист просто лежал настоле?
        -Они ждали, что я очнусь лишь квечеру. Грузный вышел нанесколько минут. Он незнал, что я сбегу, что есть черный ход. Курт, он мог положить натот стол что угодно, времени было вдоволь. Вредное иопасное сгорелобы. Полезное - нашлось позже наулице. Вот хоть предсмертная записка.
        -Неслушай её, - тихо выговорил Яркут. Я посмотрела нанего искоса, нодаже так оказалось трудно ибольно. - Барышня желает быть значимой. Барышня всеми крутит, используя страхи, слезы ивздохи. Она пришла, чтобы…
        Душу залил кипящий деготь боли! Немогу вздохнуть. Слезы… Я сморгнула их иуставилась наЯркута, хотя проще было, пожалуй, сгореть, вылив насебя бензин. Ну что унас заотношения! Каждый раз - взаимное ощущение предательства, боль… Год назад я необернулась, стояла напороге его кабинета. Я бормотала, буравя взглядом дверь. Сейчас обида злее, ноя уже неустрица, я могу прямо смотреть инешепчу! Юлия сделала меня решительной? Нет, скорее уж волчонок изснов… спасибоему.
        Так или иначе, я смотрю наЯркута вупор ивыговариваю слова громко, внятно.
        -Год прошел, да? Год! Весь проклятый год я верила втебя, как вбога. Больше, чем вбога! Ичто? Ато, что прямо сейчас мой мир рухнул, понимаешь? Как мне выжить, неоткусив себе язык? Это хуже предательства. Я думала, ты умен, аты… ты повел себя, как Ян. Еще проще, чем Ян! Тебе, оказывается, вообще все равно, скем. Лишьбы бабу включили, как электрический свет!
        Воздух кончился, зато слез - вдоволь. Нехочу плакать! Дважды нежелаю, чтобы он видел. Трижды неготова наблюдать его презрительную злость. Слепой дурак, он загод несмог отличить меня отЮлии! И… пользовался. Какже тошно. Кашляю отсмеха, которым меня рвет. Сума схожу отвнезапной мысли, что сейчас моглабы иметь наруках наше общее дитя: его, мое иЮлии! Повезло, хотябы такого кошмара неприключилось. Важно наглухо замуровать ту нишу впамяти, где сберегаются слова итем более - ощущения всех встреч Юлии иЯркута.
        -Выпейте, это валериана, - Курт развернул меня, вложил владонь рюмку. - Юна, стало лучше? Надо вернуться квашемуже рассказу. Опишите грузного. Как давно знаете его? Почему он намерен устранить вас? Меня интересует всё, что связано сэтим знаком.
        -Курт, она придумывает дикие вещи, лжет олюдях исобытиях. Я много раз верил ей, пока непоумнел, - голос Яркута прозвучал устало. - Знак, небось, сама инарисовала.
        -Хоть ты прекрати вести себя по-детски! Это знак артели, - прошипел Курт, нагибаясь через стол кЯркуту. - Артель, запомни слово. Аведь ты незнал, поглазам вижу! Микаэле тебя бережет… Ая нестану, я зол. Он солгал даже мне. Сказал, эта дикая история принадлежит прошлому, ипамять оней захоронена вподвалах дворца Иньесы, нанижнем уровне. Нодрянь вылезла измогилы.
        Курт выдохся, сел. Я тоже устроилась удобнее ичуть расслабилась, отвлеченная отсвоих обид: надоже, тайная организация нашлась! Она правда существует… Яркут взял листок идолго смотрел назнак, илицо его делалось спокойным доокаменения. Или он злился, или - неужели? - ему было страшно.
        -Мики под ударом? Это давно началось?
        -Это всегда продолжается, - поморщился Курт. - Я сума схожу. Как уберечь Микаэле? Как, если надежных способов нет… Ладно, слушай. Сто лет назад артель убила Эйнара Ин Тарри. Была уничтожена вся северная ветвь. - Курт откинулся наспинку кресла изаговорил негромко, быстро. - Я читал записи, сплошной мистический бред. Микаэле показал те дневники всего раз, год назад. Я посмеялся, счел сказкой: одержимые, ритуалы накрови, черные живки, бессилие пуль. НоМикаэле сказал свое «но-но», инеулыбнулся. Хотя встаром дневнике прямо отмечено: тайную организацию уничтожили, полностью. Ясно излагаю?
        -Дальше, - Яркут положил руки настол, пальцы правой принялись едва приметно подрагивать. Знакомое дело, толи комбинацию сейфа подбирают, толи соскучились поклавишам рояля.
        -Я видел иерархию знаков втом дневнике. Символ «очищение», вот он, - Курт положил лист перед Яркутом. - Носители этого знака вартели отвечали заудаление следов. Сто лет назад, нетеперь. Юна могла придумать подобное?
        Курт говорил сотчётливым раздражением. После первыхже слов черный пес сел истал глядеть наЯркута очень внимательно. Облизнулся… улыбнулся.
        Я непес, номне тоже захотелось улыбнуться. Курт несчел меня безумной! Вмиг веселость пропала: живки, ритуалы накрови - иодержимость… Я неинтересуюсь мистикой, носейчас я хочу выжить. Итак, совмещаю факты: явижу тень, которую смутно понимаю как близость смерти; грузный явился убирать следы, унего знак артели; грузного я ощущала затененным. Сходится? Лучшеб несошлось. Небуду врать себе: грузный был весь - черный лед. Такойже лед намерз вокруг трупа Васиной мамы. Это лед смерти. Или… или мира поту сторону порога. Мне стало совсем жутко.
        -Совпадение маловероятно, - сказал Яркут иотодвинул листок. - Мики непоказал мне дневник. Атебе показал, когда вы ездили вИньесу. Якобы попросьбе регента.
        Я следила заразговором изледяной ямы ужаса. Я немогла исловечка вымолвить. Зато пес - я охотно следила заним - подошел исел уног хозяина. Он взялся глядеть наЯркута, как начужого. Обожаю черного Хвата! Рядом сним спокойнее. Рядом сним я живая… искоро смогу говорить. Пес мне верит. ИКурт тоже. Вдобавок мои слова получили подтверждение. Сейчас мы все обсудим…
        Щеку обожгло темной стужей!
        -О-ох, - простонала я, когда душу нанизало наледяную пику внимания.
        Сразу сделалось больно дышать. Мир выцвел… Иеще: черный пес оскалился имедленнолег.
        -Грузный, - выдавила я, глядя наКурта. - Он умеет чуять. Он нацелен наменя.
        -Опять началось, - поморщился Яркут.
        Я обозлилась! Это помогло, капкан оцепенения отпустил меня. Юлия была вспыльчивой девицей, сейчас ее способность мгновенно менять настроение очень помогала. Я, прежняя, реагировалабы иначе: сперва замирала, чтобы позже осознанно решиться накакие-то шаги. Сейчас я злюсь, делаю это активно - как Юлия; аеще я - как Юна - наблюдаю засобою состороны, продолжаю думать иоценивать. Удобно так двоиться!
        -Курт, что знаете ободержимых? - я повернулась ксоюзнику. - Их можно обезвредить? Говорите скорее. Умоляю.
        -Согласно дневнику, артель умела подселять сущности. Бесей, или бесов. Легче всего беси вытесняли изродного тела суеверных, примитивных людей. Бесей можно изгнать. Как там было? Исторгнуть запорог. Дело хлопотное, вхраме что-то похожее исполняют через сложный ритуал бесоборцы. Их единицы… Сто лет назад бесей запорог выставлял некий союзник. Кто, неуказано. - Курт пожал плечами. - Юна, сюда непройти без приглашения. Я при оружии, подготовка Яркута даже лучше моей.
        Курт говорил иговорил, пробуя успокоить, номне становилось лишь хуже. Пришлось взять всоюзники пса: яуказала нанего, иКурт запнулся наполуслове. Ещебы! Хват, распластавшись, полз под стол, ихвост его был трусливо поджат!
        -Черный ход, - предложил Яркут, едва глянув напса.
        -Ненадежно. Никого наподстраховке, - откликнулся Курт.
        -Через кухню ипогреб впереулок? - продолжил Яркут.
        Острие тьмы все глубже врубалось вмой позвоночник, я остывала, делалась сонной ихуже понимала разговор. Тонула впроруби ужаса. Прежняя Юна уже захлебнуласьбы… нынешняя прожила год вглухом отчаянии. Аеще она, то есть я, видела восне, как безымянный пацан дрался ивыживал, неимея союзников, надежды исамой возможности победить. Он умел несдаваться. Он умел, ая следила заним… итоже самую малость научилась быть отчаянной.
        Сознание, асним заодно тело, мерзло - иодновременно кипело упрямой яростью. Лед ижар боролись вомне, да так, что налбу выступила испарина! Стало посильно дышать, двигаться идумать.
        Грузный нашел меня, хотя немог выследить, да исобаки при нем небыло. Еслиб Яркут так искал, когда меня прятали вбольнице!
        Идеалистка. Дура. Яркут стал чужим. Я одна вцелом мире. Отмыслей больно, ноболь выжигает страх. Я небуду тихо ждать конца. Неподарю грузному ублюдку такой радости! Итак: выдворение запорог. Как мне справиться? Я знаю темный ветер, мне привычна инакость. Я видела нору выползка… Нопрежде я отворачивалась, накрывалась одеялом, избегала смотреть вокна… Порог, окно, зеркало - вних копится инакость.
        Найтибы годный порог! Годный - это какой? Широкий. Переход вотьму труден для понимания, если он очень короткий ирезкий.
        -Дверь для обслуги, - я нашла взглядом то, что показалось годным, дернула Курта зарукав. - Двойная,да?
        -Да, чтобы вкабинетах было тихо, - быстро отозвался Курт. - Юна, бессмысленно прятаться меж дверей. Адальше путаница коридоров, без провожатого…
        -Порог! - азартно прищурилась я. - Он войдет вдверь для гостей. Мне надо встать там, впроеме. Курт, я досмерти напугана, ноя несумасшедшая.
        Яркут усмехнулся, хлопнул владоши - мол, хорошо придумала, истрах изображаешь сильно, почти верю. Его нарочитое презрение смотрелось так мерзко, что отзлости я совсем перестала бояться. Правда, глубоко всознании проскользнула мысль: может, он хлопал немне? Может, это жест для Курта?
        -Его непропустят, - Курт проследил, как песий хвост скрывается под столом. Изамолчал.
        Хват тявкнул ипритих. Беззвучие налилось вкомнату, как масло… Вэтом масле дверь открывалась медленно-медленно. Я пятилась кширокому порогу еле-еле. Неутратил подвижности лишь враг. Тот, кто проткнул меня копьем ледяного взгляда, уже изучал комнату изкоридора. Вот шагнул вперед, чуть пригибаясь: он оказался выше ишире, чем я представляла. Смуглый, черноглазый. Вневзрачном сюртуке конторского служащего средней руки, внесочетаемых сверхом пестрых базарных шароварах имягких сапожках, которые ступают беззвучно.
        Поблину лица сально расползлась улыбка.
        -Зачем их тянешь засобой, а? - свнезапным южным акцентом выговорил враг.
        Я вздрогнула. Поджогом моего дома заправлял неон! Голос иной, запаха бензина нет, зато сырая кожа идешевая махорка - так ипрут… Кто это? Увы, времени нарассуждения нет, годных мыслей нет. Вголове сплошная клейкая лапша недоумения.
        -Эй, зачем бегаешь? Шума много, конец тотже. Глюпый баба.
        Он так исказал «глюпый». Курт недоуменно тряхнул головой, качнулся всем корпусом иводно движение достал из-под скатерти, ссоседнего кресла, черный револьвер. Покосился мельком, убеждаясь, что я отступаю кзадней двери, как иобещала. Хмыкнул, сощелчком толкнул какую-то железку наоружии.
        -Стой там, умник. Дырки телу неполезны. Стреляю без предупреждения.
        -Глюпый, - похожее наблин лицо неумело радоваться, оно… искажалось.
        -Какого лешего? - напевно спросил Яркут, ивпервые его голос прозвучал знакомо. Так весело изло могбы говорить Яков. - Эй, дядя! Третья лишняя идотебя имелась, ты уж вовсе четвертый. Свали,ага?
        Мне пятиться - еще шагов семь. Спешить немогу, оступлюсь. Проклятущие шелковые чулки, негодны они кстарым башмакам!
        Яркут лениво двинулся кгрузному, ведя постолешнице левой рукой. Кончики пальцев отстукивали ритм, быстрее ибыстрее. Яркут был ниже смуглого чудища наголову… ато инадве головы! Ноэто небеспокоило его. Я смотрела вспину налетчику, исердцу делалось жарко, больно. Вбезумие Якова я влюбилась спервого взгляда. Лихость человека, которому безразличны угрозы, по-прежнему сводит меня сума, будь Яркут сто раз неправ. Колючий как сорняк, слишком быстрый врешениях - иотчаянный, словно он бессмертен… Неоценивает, что зазверь достался впротивники, посиленли. Идрузей неделит нанужных ибывших. Расставшись сЮлией иполагая ее лгуньей, все равно встал между мной имоим врагом.
        Одно движение грузного… иЯркута унесло, впечатало встену. Схрустом!
        Я дернулась, споткнулась… Устояла. Мне пятиться еще четыре шага… три. Апосле надо поймать вдуше нужное ощущение, хотя прежде я невызывала ледяной ветер своей волею. Никогда…
        Досадно, что свежего трупа рядом нет, - вотже дикая мысль! Моргаю. Еще шаг назад. Оказывается, Яркут успел много чего сделать: вгорле ублиномордого торчит узкий, как шило, нож. Второй - вплече. Кровь пятнает рубаху великана. Внятной речи учудища теперь нет, оно лишь хрипит. Но - даже непошатнулось. Прет темже мягким шагом. Вплотную приблизилось кстолу, рывком подняло его, отбросило: дубовая столешница сгрохотом впечаталась встену… ираскололась, раскрошилась! Крупные щепки схрустом впились вобивку мебели, вспинки кресел.
        Хват метнулся, цапнул врага пониже колена - июркнул под диван.
        Курт успел отпрыгнуть, вскинул оружие, выстрелил. Резкий сухой звук повторялся снова иснова. Грузный неуловимо быстро качался вправо-влево… продолжая тупо лыбиться блином лица. Ая пятилась, досамого порога.
        Когда грохот стих, вкомнате густо плавал кислый дым. Курт отступил кдивану. Ая обосновалась впроеме широченного тамбура, открыв первую дверь иоткинувшись спиной навторую. Лопатки онемели, словно вся дверь - ледяная. Копье ледяного взгляда сейчас приносило пользу: через него я ощущала тьму. Всеми вмёрзшими вдверь лопатками, всей застывшей спиной осязала: позади - бездна! Или, скорее, нора. Похожую нору люди наблюдают впоследний миг. Может, мы все - выползки? Только пока незнаем осебе этой жутковатой правды, ослепленные солнцем, обманутые теплом жизни…
        -Глюпый, будешь мало-мало умирать, - невнятно прохрипел блинорожий.
        Я кашлянула отсмеха исказала несколько слов, знакомых Юлии. Получилось звонко, внятно. И - кстати! Бездна заспиной - страшна, мне надо выдержать иеё давление, исвой внутренний страх. Я лгунья, Яркут прав. Лгала себе, что я - как все, исразуже лгала обратное: что могу растопить лед, что спасу маму. Воображала себя бессильной или всемогущей, когда как было удобнее… Идруг оказалась напороге. Заспиной дверь. Неоткрою - умру, потому что меня убьют. Открою… тоже, наверное, умру, потому что эту дверь нельзя открывать досрока.
        -Скотина блинская, - мои губы шепнули иулыбнулись, как их научила Юлия.
        Выползок Яков был прав: накраю норы нет страха, ведь бояться - некогда! Вот враг, вот я, вот люди, которые допоследнего защищают меня.
        -Зачем дёргаешься, а? - блин лица придвинулся, исказился доодутловатой тыквы.
        Курт уронил револьвер, повел плечами. Шагнул ближе, ноя резко качнула головой: ненадо. Он нахмурился, помедлил… иотодвинулся кстене, прихватив зашкирку пса. Дочего толковый человек! По-прежнему верит, что я небезумна. Хотя сама я сомневаюсь.
        Блин лица наплывает - огромный, сальный дотошноты. Вжирной его плоти - две дырки глаз. Как шило измешка, изглазниц лезет черный взгляд, протыкает меня…
        Зрение мерцает, ивсё начинает двоиться. Также было, когда живки звали меня иЮлию.
        Огромная лапища сжимает мое горло. Сразу делается темно итесно. Я последним усилием ложусь надверь - всей спиной! Чудится хруст - словно лед ломается. Спину сводит, ия погружаюсь впрорубь, заполненную кашей инакости. Все вокруг чужое… ивнятное доодури. Я тону, отчаянно цепляясь засюртук злодея. Тащу его вотьму ипытаюсь выплыть, то идругое сразу!
        Иней наресницах… Иней прячет инакость, непостижимую для взора. Два тела - я игрузный - долго-долго падают вбездонную нору… Лапа грузного продолжает душить меня. Это хорошо: там нельзя дышать. Это плохо - горло хрустит…
        Зрение иссякло, нокаким-то иным чутьем я сознаю перемену. Бездна, прежде безучастная, восприняла нас. Для меня она - вода, именя выталкивает кповерхности. Для грузного бездна - болото! Его тянет вниз. Он корчится, бьется рыбиной накрюке. Зря. Бездна черная иупрямая, как Хват. Всей тьмой она вцепилась вдобычу, итянет… словно получила приказ «взять!» отневедомого хозяина.
        Хруст. Боль мнет позвоночник. Ипостепенно, осторожно накапливается покой. Он греется, помалой капле проникает втело итрогает душу.
        -Юна! Юна, очнитесь, - волнуется Курт.
        Отзвучания его голоса делается легко. Пробую вздохнуть. Кашляю иснова пробую, пока, наконец, уменя неначинает получаться. Воздух сладкий. Теплый. Пахнет по-живому: ванилью, травами инемножко - табаком.
        -Закрой дверь, - шепотом прошу Курта. Морщусь, ведь он неможет знать, очем я! - Ту дверь. Поспине сквозит.
        -Ты закрыла. Непомнишь? Упала, ибугай натебя, ноты каким-то чудом вывернулась, метнулась, закрыла дверь ипосле уж рухнула окончательно.
        -Хорошо. Яркут жив? - хрипло выталкиваю слова ипугаюсь их смысла.
        Кошмарно болит горло. Чувствую себя недобитой, нокрепко ощипанной курицей. Ичто-то поменялось: немогу злиться наЯркута, непроклинаю Юлию… Новернуть прежнее неспособна. Унас сЯркутом было так много ценного: доверие, радость, надежды набудущее. Все утонуло впроруби. Невозвратно.
        -Я неощутила смерть, но, - вздрагиваю, вспомнив, как сминалась обстену столешница. Дубовая! Вкулак толщиной… Нагибаюсь, трогаю щепки. - Ничего себе!
        -Трудно оспорить то, что видел сам. Придется поверить водержимость, - Курт разжал мою руку, бережно смахнул щепки. - Вот так, ненадо заноз. Ибез того мир колюч отострых вопросов. Юна, неплачь. Ты молодец. Яркут опытный, он успел сгруппироваться. Удар был ого-го, но… обойдется. Слышишь? Ия теперь вижу: ты - Юна. Ты тише исерьезнее, вней больше напускного. Ты иЮлия… Две личности, одно тело. Вот еще загадка! АКлим молодец, он первый сообразил, что живки непросто так понаехали встолицу. Клим… ты его незнаешь, прости. Я отвлекся.
        -Нестыковка. Нетот человек! Этого блинорожего я незнаю. Грузный вмоем доме говорил чисто, по-столичному. Сюда явился другой, унего базарный говор. Злодей неодин? - я задохнулась исела. Забормотала быстро, сбивчиво. - Плохо. Бежать надо. Бежать! Курт, я неумею прятаться, заметать следы ивсе такое. Я устала, второй раз никого невыдворю, понимаешь? Ирисковать людьми… ты глянь наЯркута!
        Дверь негромко стукнула, ия панически схватилась загорло. Дернулась встать, лишь теперь сообразив, что сижу наполу. Рядом черный Хват, он смотрит сочувственно. Придвинулся, облизал лицо… ипанику сняло шершавым языком.
        Моргаю. Смотрю всторону двери, щурюсь… иулыбаюсь, поверив зрению: вкоридоре стоит Вася! Мой обожаемый волк - смотрит наменя сподозрением. Изучает лицо, да так пристально… Юлия что, поссорилась совсеми, кто мне дорог?
        -Наливочка, - рюмка всунута владонь. Лицо Курта заслонило Васю иеще полкомнаты. - Залпом, недумая. Молодец. Сиди, дыши.
        После наливки горячо даже вголове. Легкие горят. Жар медленно стекает попозвоночнику вживот, вноги… пока я бессмысленно вожу взглядом покомнате. Нехочу понимать, анализировать: вон Яркут лежит насобачьем диване, под его затылок подсунут тканевый валик. Яркут жив, вокруг тела нет тени ильда. Вон грузный детина слицом-блином - валяется устены, руки стянуты заспиной, раны наспех обработаны. Он обычный иживой, просто человек без сознания. Ни холода, ни тени.
        -Держи еще, Юна. Для закрепления.
        Опять рюмка. Нет сил спорить. Пью. Руки делаются совсем горячие, вголове - шум извон. Душа расправляется, абыла измятая, подмороженная… ничего, оттаяла. Я - дома, я закрыла дверь.
        Взгляд завершил круг, уткнулся втяжелые ботинки. Увяз визучении шнуровки, сусилием пополз выше. Да, это Вася, он по-прежнему стоит вдверях. Знакомый - ииной…
        Как много событий накопилось снашей прежней встречи, какая это прорва времени - год! Вася был крепким мальчишкой. Аэтот, вдверях, уже мужчина… Вытянулся, отчего сделался тощим, резким. Скулы обозначились остро, взгляд стал строгим испокойным - без прежней наглоты городского дикаря.
        Отрываю ладонь отковра, вяло качаю ею. Улыбаюсь дрожащими губами.
        -Вася, ты… Вырос-то как. Загод совсем поменялся. Истрижка милая. Тебе идет.
        -Вернулась, - Вася качнулся вперед, сразу оказался рядом. Обнял, отстранился. - Я твердил без устали, что она - неты. Никто неверил. Юльку тряхнул. Крикливая кукла. Пожаловалась советнику, меня чуть неотчислили. Пришлось следить молча. Раз Юлька исходит настрах, ты вернешься, так я решил. Анедавно… ну, стал следить внимательнее. Иты здесь. Рад, аж чешуся!
        Вася улыбнулся, шумно поскреб макушку. Подмигнул… идуша моя сделалась крылатой, взмыла ксвету. Вот только сквозная рана оттемного взгляда незаросла. Впозвоночнике застрял осколок инакости… вопрос, смогули встать? Я завозилась, Вася поддел под локти. Сперва ноги показались неощутимыми, чужими… апосле отпяток иглами ударила боль. Я вскрикнула, прикусила губу иупрямо улыбнулась. Неизуродовал меня злодей, несхарчила нора: болеть может лишь уживых, насколько я знаю.
        -Тебе надо спрятаться? - Вася присел, деловито идаже бесцеремонно прощупал мои ноги отстоп доколеней. - Хм… я думал, вывих. Обошлось, нолапы ледяные. Я разотру, аты думай. Отвезу, куда скажешь, машина увхода.
        Спросить, как он оказался здесь ипочему смог понять мои страхи без единой жалобы, я неуспела. Курт тоже: вздохнул - ипроглотил очевидные вопросы, накоторые наверняка неполучит прямых ибыстрых ответов.
        -Василий Норский, если неошибаюсь, - сказал Курт вместо этого. - Наслышан отсоветника.
        -Уехать, да, - обрадовалась я. - Вася, ты ведь знаешь, как сменить документы, спрятаться ипрочее похожее? Научишь?
        -Асправишься, заучка?
        -Постараюсь. Поехали, сразу!
        -Несразу. Уменя срочные вопросы, - резко возразил Курт. Положил руку намое плечо. - Неотпущу.
        -Я досмерти боюсь, Курт. Ощущаю себя выползком. Ни имени, ни прошлого. Голая, имир стал чужой. - Я попробовала оттолкнуть Курта, несмогла. - Хорошо, я запишу все, что знаю. Ипришлю… передам?
        -Есть место впригороде. «Тёрен», - совсем тихо шепнул Василий. - Иззала просматриваются все подходы. Люди, что держат заведение, служили сбратом. Днем там пусто. Рядом станция.
        -Годится, - Курт поморщился, норуку убрал. - Носперва срочный вопрос. Курсант, ты видишь разницу между Юлией иЮной. Я следил залицом, нет смысла отрицать. Как различаешь? Ведь Хват нераспознал! Мой Хват… невероятно.
        -Вижу, - свызовом кивнул Вася. - УЮны глаза глубже, внутри они темные. Асейчас вовсе черные, что-то неладное приключилось здесь.
        -Ноя-то невижу, нечую, незнаю как выявить! - Курт сгорбился. - Артель… даже незнаю, почему это слово выбрано для названия. Сколько взаговоре людей, каковы их цели? Амне надо знать.
        -Могу дать льдинку, то есть способность опознавать одержимых, - я указала напленного. - Только предупреждаю: это неподарок, аболезнь. Станет донимать вроде старой раны. Как объяснить? Уменя вдуше застрял кусок мертвого льда. Если отдам, сама согреюсь, аты…
        -Согласен, - Курт повернулся ко мне ипрямо смотрел вглаза, пока я выливала внего тьму иболь. Молча терпел. Когда кошмар иссяк, зажмурился искрипнул зубами. - Да, что-то поменялось. После разберусь, пока неотложное: Юна, стоитли прятаться далеко иодной? Я обеспечу охрану, ачуть позже идокументы. Все повысшему разряду.
        -Досмерти боюсь его подобий, атем более его хозяев. - Я указала напленника. - Сколько их, что могут? Сегодня повезло, нозавтра… Вовторой раз он будет ко всему готов, ая страшно устала. Невезде есть двойные двери. Необязательно я смогу собраться, вдруг страх одолеет? Икого обстенку шмякнут? Васю? Нет уж. Нехочу, чтобы из-за меня страдали люди.
        -Может, ты иправа. - Курт задумался. Схватил меня заправую руку, осмотрел ладонь. Вцепился влевую. Хмыкнул, выдрал крупную занозу. - Ссадина икровь. Вдневнике сказано, что одержимые умеют чуять теплую кровь. Заэто им дано прозвище - псы. Тех, кто ведет охоту сучастием одержимых, зовут псарями. Прямо оскорбление для нам сХватом,а?
        -Дятлы, - я припомнила разговор вособняке Дюбо. - Нет взаписях таких?
        -Общепринятое словцо тайных служб, - отмахнулся Курт. - Никчемные живки, почти бездари, нососпециальным, узконаправленным обучением. Настраиваются начеловека или предмет иставят точки накарте, обозначая место. Стучат при этом, они работают карандашом, неплотно зажатым впальцах. Могут вести объект пошагово, если карта подробная, ноустают вполчаса. Выявить внимание дятлов сложно, тем они исильны. Защититься можно, нопотребуется очень опытная живка… Тебе зачем знать? Дятлов мало, для настройки наслежку им надо день или два таскаться зачеловеком. «Кода» отих внимания закрыта. Кто вошел сюда, тот сбросил слежку.
        -Хорошо. То есть плохо… всеже Дюбо замешаны.
        -Аподробнее?
        -Яркут знает. Я написала показания год назад, асамо дело было вЛуговой, еще загод дотого…
        Курт кивнул инестал уточнять. Промыл мою ссадину. Щипало сильно, иэто было хорошо. Страх испарялся, инакость растворялась вобыденности… Курт замотал ладонь платком, туго завязал кончики. Кивнул Васе - мол, я закончил.
        -Объясни ей, как поменять имя иполучить временные документы. Условься освязи набудущее. Дай время написать все иповторно перечитать, внести уточнения. После свяжись сомной, соединят влюбое время. Рассчитаюсь или золотом, или рекомендациями, повыбору.
        -Годится, - обрадовался Вася.
        Подхватил меня наруки - я пикнуть неуспела! - ипонес прочь изкомнаты. Правильно сделал, между прочим, ябы ковыляла, потела идрожала, нонепопросила опомощи. Уж незнаю, что это: гордость, глупость или страх привязаться изависеть? Наверняка все вместе.
        Васин автомобиль оказался маленьким, он был высоко задран наздоровенных колесах исильно прыгал накочках. Вася гнал, меня бросало вкресле, пару раз макушка проверяла потолок напрочность - благо, он изтолстой кожи инеоглушает при ударе.
        Мелькали дома, люди. Всё - мимо… ивсё нерезкое. Поверив вбезопасность, я расклеилась, внутренне признала это, стала воткрытую вытирать слезы, шмыгать носом. Вася сунул мне платок. Странный - белый, сприятной успокаивающей отдушкой. Неверю, что платок Васин, он спарнем… несовместим. Зато мне помог сушить слезы, прятать лицо, дышать хвойной терпкостью иперемогать запоздалый страх.
        Вся жизнь - вдребезги! Мои мечты осадике имагазинчике, мои надежды накрепкую семью, моя вера вЯркута… Вобщем, прямой мне путь в«Тёрен». Вася что, специально выбрал место стаким названием? Мы недоехали, ая уже исколота иисцарапана всей душою.
        -Добрались, - Вася прервал мои безмолвные страдания.
        Снова бесцеремонно вытащил, пронес через двор, нанизкое крыльцо, втемную прихожую идалее, веще более темный зал сдубовой стойкой бара идубовымиже столами истульями. Вся мебель тяжелая, мне инаноготь ее непередвинуть. Зато сидеть мягко: настульях привязаны подушечки. Вася усадил меня исгинул, чтобы вернуться сбумагой, вечным пером икеросиновой лампой… Свет дрожащий, как моя больная душа. То ярко, то блекло… иеще я моргаю. Открыла глаза - нет Васи; закрыла, опять открыла - вот он, сел напротив, выставил две кружки иодну рюмку; моргнула еще - нарезает колбасу. Так легко надуше, так уютно. Пахнет чесноком, ржаной коркой. Сколько помню Ваську-Лома, ссамых поминок помаме его тезки-художника, он кормит людей.
        -Юна, я кое-что скажу. Это нея сообразил, нотак - правильно. Вот… ага. - Вася прикрыл глаза, чтобы высказать мысли вточности. Интересно, кто его так впечатлил? - Люди думают, что жизнь - поиск счастья иисполнение планов, что они владеют собою. Носостороны… да: состороны ясно, что жизнь есть проверочное поле, где все мы, люди - курсанты. Немы задаем линию начала илинию, куда надо дойти. Ноесть путь иесть… судьи наполе. Мы делаем вид, что незнаем, как нас оценивают. Мы придумали богатство, успех… атолько оно невзачет. Главное: мы неимеем права отказаться отпроверки, убив себя или спрятавшись, - Вася открыл глаза. - Юна, утебя редкий дар. Ты неотказалась отнего, значит, зачет тебе. Душе больно? Чтож, мы напроверочном поле. Или тебе больно, ноты идешь, или ты сдаешься иделаешься ничтожеством.
        -Безнадежно всмысле отдыха инаград, - хмыкнула я. Душе стало спокойно. - Вася, кто наговорил тебе печальных умностей? Сплошные проверки, ачто запоследней линией?
        -Служба, - Вася улыбнулся. - Вбольшом мире все честно. Поту сторону порога ни протекции, ни гостинцев снамеками. Сколько прошел пополю, столько засчитают. Может, там я стану сильный сыскарь, а? Юна, жуй, пей ипиши отчет. Эта проверка пройдена. Скоро выпутаешься изтерновника, будет отдых. Перебраться нановое место сновым именем - пустяк. Я подробно расскажу. Утебя получится. Ты усердная.
        -Заучка, - я сама напомнила прозвище, улыбнулась. - Спасибо, Вася.
        Пора сгрести мысли вкучку иоттуда разложить построчкам отчета. Я подвинула листы, взяла ручку. Глаза сухие, резь вних какая-то неприятная. Инебольно, душа онемела. Пишу особытиях минувшего года - словно очужой жизни. Легко, быстро. Наотдельном листке рисую: санитаров, мужика свензелем, горничную.
        Вася молчит рядом, иэто уютно. Вот налил мне рюмочку. Колбасу подсовывает, хлеб. Кружку придвинул, вней чай смятой, сладкий, налиповом меде. Исоветы Васины - простые ивнятные. Точно справлюсь.
        Дописала. Перечла, сложила листки пополам. Отдала. Все? Свобода?
        -Вася, чтож получается: снова тебя увижу, значит, пора наполе для проверки?
        -Ну яже невиноват, - он прижал кгруди руки прямо-таки молитвенно. - Честно.
        -Неизвиняйся, я тебе рада, всегда. Вася, есть просьба. Недавайте мои записи Яркуту, если это необязательно. Он сильно ранен. Хватит снего боли. Он замечательный человек, просто… немой. Так получилось. Я постепенно привыкну.
        -Есть еще вопрос, важный, - воровато озираясь иубавляя голос, сказала Вася. - Пока ты была там, вместо Юлии, ты видела тень ипрочее, необычное?
        -Да. Понятьбы еще: кого может интересовать такое, кроме тебя?
        -Ну, считай я испросил. Значит, невкрови дар, авдуше. Вот уж по-честному! Извсей веры вСущего я только одно принимаю без оговорок - стержень. Внутри он. Отнять можно здоровье, тело ижизнь. Стержень всегда сомной. Если что, люди сами его ломают или вытаскивают. Есть такие, умеют быть гибкими.
        ОтВаси услышать огибких… я даже рот раскрыла! Носразу заметила кривоватую усмешку иуспокоилась. Уж чего-чего, азмеиной повадки уВаськи нет. Смешная мысль: улюдей-змей есть позвоночник, нонет стержня.
        -Вася, я уже скучаю. Утебя есть стержень, из-за этого опираться натебя так здорово, так надежно… что я боюсь привыкнуть. Ой, кслову: были письма отВасеньки?
        -Прислал мне картинку владонь размером. Все рисунки научете уего попечителя, ноодин разрешили подарить, он очень уж просил. Картинка так себе, если простым глазом глядеть. Чернота сплошь, посередь прогал отверха донизу. Ивроде внем мелькает что… или кто. Тень замазана тускло, зато прогал сразноцветными бликами. Я сперва обиделся, - Вася оживился. - Ну, прислано мне, что нежаль, даже без письма. Апосле наобороте прочел два слова: твой старший. Опять непонял. Повесил над койкой. Я теперь настырничаю усопливых, живу вконуре при их казарме. Ночью очнулся, будто меня ударило. Глянул накартинку… темно, ни зги обычным глазом невидать. Адуше внятно докрика: брат улыбается. Ну, радость унего, что я несвихнулся ивовсе волком нестал. Что сопливых учу иего помню. Вот такой Васька художник.
        -Хорошо.
        Иправда надуше сделалось хорошо, легко. Мы еще немножко посидели. Я спросила про Агату - хотя откудабы ему знать. Васька как-то слишком быстро отмахнулся, сорвался, убежал ивернулся почти сразу. Брякнул настол ключи. Снова схватил, поддел исумку, идругой рукой вцепился вмой локоть. Поволок иззала, вобход всего этого «Тёрена» кнеприметному домику, наглухо замаскированному сиренью пополам скрапивой. Одна комнатка, одно оконце. Внутри картошкой попахивает.
        -Юна, поглазам вижу, посидишь исразу наладишься настанцию, нет тебе мочи слюдьми говорить. Атолько исил напобег нет. Отоспись доутра, прошу. Сюда никто неявится. Я попросил. Замок вон - амбарный. Изнутри повесь надверь иуспокойся. Первый поезд еще дозари, второй через полчаса. Как паровоз даст голос, так исобирайся. - Вася взглядом указал насумку, скорчил рожицу. - Авообще… нехочешь никуда ехать, сиди тут хоть десять дней. Место надежное. Деньги нужны? Уменя есть. Много.
        -Уменя тоже есть. Много, - я ответно подмигнула. - Вася, как хорошо, что ты есть. Спасибо засегодня. Езжай. Ты прав, надо подумать, помолчать.
        Звук мотора я слышала долго. Наконец, он пропал. Стерлись изапах, идымка. Здесь негород, тишина аж звенит. Можно разобрать слабые вздохи ветерка, суетливый стрекот птиц. Так мирно… Сижу втерновнике, исцарапанная, нодень уже некажется худшим. Я выжила, справилась сврагом истала свободна.
        Еще немного отдохну. Запирать дверь нехочется. Вася выбрал место, значит, оно по-настоящему надежное. Можно широко открыть оконце идышать. Вечер теплый. Вздремну. Апосле возьму сумку ипойду враннее летнее утро, медовое отзапахов цветения.
        Вася сказал верно: проверочное поле изменило меня. Вдуше стало меньше города ибольше леса. Пока кажется так, адальше… Надо подумать. Я отличаюсь отЮны, которая год назад тихо жила впансионе. Шумная, резкая Юлия оставила след, её мама поменяла вомне итого больше, апацан-волк изснов ивовсе стал родным. Сейчас мне горько, трудно, нопостепенно я приму то, что безумный год прожит. Он теперь - прошлое. Надо смотреть вперед.
        Столица заспиной, скаждым шагом дальше - ия рада этому.
        Дочь змея-полоза. Сказ охотников хребтаГимь
        Давно это было. Вту пору первые заимки похребту обозначились, первые тропы легли - человечьего уклада, незвериного. Вольное было житье… Таежные люди спришлыми запросто сходились, лесной наукой делилась. Да ипришлые небаловали. Повесне детёнышей сматками небили, птицу перелетную щадили, ачтобы рыбу потравить - такое ивум невходило!
        Иникто инеприметил, как подкрались перемены - хищные, темные. Явились гости непонятные, что-то искали, смотрели. Спрашивали разное, заодни ответы забывали благодарить, азадругие наделяли подарочками. Носкоро ушли, сгинули… оних изабыли. Зря! Вновь явились, стали строиться накрепко. Сперва добрыми соседями прикинулись, место размечая, ауж после показали норов. Неполесному укладу жили, абеззаконно. Главным уних стало одно: золото. Прежде-то песка речного поцвету никто неразличал. Уж всяко - неубивал затот песок, нежег, нетравил…
        Пришлые назвались артелью. Итак надолину речную налегли, что отшатнулся оттуда прочь изверь, ичеловек лесной. Селяне приозерские, рыбаки да пушные охотники - те сперва знались сартельными, ведь они одного корня люди - язык, бог илюдской закон уних общий. Так думали… Атолько погодя иони отодвинулись.
        Артель росла, как гнойник: горел лес, гибли звери, болела река. Инебыло конца нашествию, инебыло надежды вернуть былое. Старая кукушка племени енген так сказала: нет улеса силы против золота. Аколи сыщется сила, так будет она сама - чужой, неизлеса явленной.
        Так исладилось. Явился взлой год пожаров изасух вовсе чужой чужак. Говорил непонятно, поземле почти инеступал, его носили наплечах верные люди - огромные ихищные, как волки-одинцы.
        Чужой чужак зазвал вгости охотников идал твердое слово: укрепить лесной закон, если сладится его главная надежда. Адля того, добавил, кукушка потребуется. Овстрече сней чужак просил, как овеликой услуге. Плакал, кашлял, трясся… верно, совсем больной был исрок свой знал. Но - неугрожал, неломил силою. Иему поверили.
        Вдень солнцеворота ккостру под старым кедром вышли таежные люди. Сними был сын вождя племени енген, аеще старая кукушка, мудрая. Она глянула напришлого… ивскинулась, заохала.
        -Средь живых ходишь, асам-то мертв. Средь мертвых радбы лечь, анет тебе смерти, - твердила кукушка. - Имя тебе змей-полоз. Желтый песок плотно льнет ктебе.
        -Все так, - согласился чужак, выслушав отохотников пересказ слов кукушки. - Я переполнен силою, исовладать сней немогу. Для себя спасения нежду, нодочь… Оней душа болит.
        -Внем большая боль, - сказала кукушка, слушая голос чужака инеожидая пересказа его слов. - Заветное просит, недля себя, для семьи… - кукушка обернулась ксыну вождя. - Исполнишь, кукушонок?
        -Исполню, - поклонился тот. Прижал ладонь кгруди. - Моя душа согласна помочь. Только чем отдарят запомощь? Все, что нам нужно, итак даетлес.
        Чужак выслушал изадумался. Велел своим людям опустить носилки. Нагнулся, тронул кончиками пальцев ветку папоротника… зелень потемнела, зазвенела, встряхнулась… упруго разбросала пыль вовсе стороны. Ивесь куст засиял золотом!
        -Артель недала вам пользы, дальше станет еще хуже. Я знаю, я ведь сам… золото. Решусь уйти, смогу увести золото. Утяну глубоко, спрячу надежно. Тогда пришлые отшатнутся, инадолго ваш лес сделается прежним. Ненавсегда, такого необещаю. Но - надолго. Только примите дочь. Ей невыжить вмоем мире, где золото всюду присутствует иимеет власть.
        Чужак помолчал… имедленно, старательно выбирая каждое слово, добавил: удочери нет вины перед миром, атолько золото неотпускает ее. Обволокло изатянуло. Чужак кивнул тем, кто служил ему - илюди принесли… каменную домовину. Так решили охотники. Так подумалбы всякий: большой ящик был хитро выточен изпрозрачного камня. Крышку сняли, истало видно - девушка лежит внутри, вся золотая. Итакой красоты, что сияние отнее идет.
        -Дочка, - тихо позвал чужак. Обернулся ккукушке, глянул насына вождя. - Будет жить?
        -Полновесное желание. Сильно тянет душу, - задумался сын вождя, указал насвою левую ключицу. - Ноесть помеха. Ловушка или плотина, нескажу точнее.
        -Я иплотина, иловушка, - согласился чужак, выслушав пересказ слов назнакомом наречии. - Я последний излюдей Элиа… вам непонять, носкажу иначе: да, я иесть змей-полоз. Я много тянул ижадно брал, превратив древнюю дружбу вдолг, апосле вбремя… дружба иссякла, азадолги мне вовек нерасплатиться. Нодочка невиновата.
        Посмотрел надочь последний раз - ипошел креке, кполноводной Гимре, что выливается изСинь-озера аж впять просторных потоков, чтобы соединиться вобщее течение ниже, вскальной теснине.
        Чужак шел - ивсе примечали: скрипят его шаги. Мох проминается иуже неподнимается снова, оборотясь взолотой оттиск следа. Ипесок берега тоже спекается всплошные печати золота… Люди чужака шли заним. Одни несли прозрачный ящик, чтобы погрузить вреку. Иные поддевали лопаткой каждый след иубирали вмешок, припасенный заранее.
        Наширокой береговой косе чужак расстался сосвоими людьми. Поклонился им, назвал какое-то место, полное золота, заготовленного заранее воплату похода. Настрого велел удалиться теперьже инеоборачиваться, неостанавливаться доследующего заката. Иеще семь дней иночей неопускать мешков сзолотыми следами наземлю. Только так исохранится то, что накоплено - неизменным.
        Когда люди ушли, чужак долго глядел им вслед. Пощеке сползла слезинка. Полетела, упала впесок - золотая, блескучая!
        Чужак поклонился кукушке исыну вождя. Отвернулся, шагнул вводу ипобрел, постепенно погружаясь. Про колено… попояс… погрудь… погорло… Ивот охнули люди наберегу: вода сплеском сошлась над головой чужака! Круговая волна сзолотым отливом прокатилась пореке, маслянно-медленная имощная. Ивсем показалось: они видят чужака вводе, он делается ярче, наливается золотом иобретает гибкость, недоступную людям. Тело его извивается, уходя все глубже, глубже… инаконец пропадает.
        Люди вздохнули, переглянулись… иснова обернулись креке: наглубине родилось большое сияние, пошло вверх - ипроявило подлинного змея-полоза! Каждая чешуйка горела солнечным огнем. Мощное тело крутило речные струи, свивало вворонку. Вода лизала берега - иотступала, лизала - иотступала. Песок менял цвет, светлел… Покуда несделался вовсе белым. Полоз выявился изводы золотой стрелой, взвился - теперь он был огромен, толще любого кедра! Он, кажется, дотянулся дотуч… ирухнул вреку сгулом игрохотом!
        Взревел поток, закрутился вьюном, разбрасывая острые, злые брызги. Туман затянул все окрест. Иослабело, угасло золотое сияние. Только земля продолжала дрожать, только река волновалась, только ветер выл зимним волком. Акогда все стихло, загомонили птицы. Туман отступил. Солнышко улыбнулось. Инебыло нигде ни чужака-человека, ни золотого змея.
        -Ушел, - кукушка кивнула инаправилась влес, неоглядываясь.
        -Исполняется, - сын вождя упал наколени, согнулся отбольшой боли, застонал.
        Все глядели нанего. Какже, большое иочень редкое дело - увидеть, как исполняется заветное желание. Настоящее, жизненное, анеподдельное имелкое.
        Когда сын вождя смог встать, он был бледен. Он словнобы состарился ипочернел. Такими впервые поднимаются сложа больные, отдав бреду ижару полныйгод.
        Нопрошло всего ничего времени… апервый воин племени исхудал, едва держался наслабых ногах. Его волосы нависках сделались седыми. Его глаза стали светлыми, как усороки. Вот так изменился кукушонок, истратив дар нанепосильное дело.
        -Дышится, - прожурчал тихий голосок.
        Люди обернулись креке. Только теперь они вспомнили про дочь змея-полоза. Она стояла наберегу, мокрая исовсем живая. Её волосы стали - искристый снег, акожа - теплое крыло куропатки. Итакая - живая - красота белой девушки сияла ярче прежнего всвете ее улыбки.
        -Ты удержал меня наберегу жизни, - девушка поклонилась сыну вождя. - Ты очень упорный. Такой упорный, что я могу дышать. Знаю твою речь илюблю твойлес.
        -Артель уйдет? - спросилон.
        -Артель… это слово никак несвязано сзолотом. Артелью люди решают большие дела, непосильные одиночке. - Девушка посмотрела вводу, насвое отражение. Оглядела берега, приметила плоские крыши артельного дома далеко, надругой стороне реки. - Чтобы ушли чужаки, может статься, имы станем… артелью. Чтобы невернулись слуги моего отца, мы даже наверняка должны так поступить. Ведь они однажды захотят проверить, глубоколи упрятано золото.
        -Ты много знаешь ожизни вне леса, - сказал сын вождя ибыло видно, что он опечален.
        -Ничего нельзя делать наполовину. Моя жизнь вне леса закончилась. Авлесу я чужая. Вот разве нагрянут слуги отца ипридется собрать лесную артель, чтобы их отвадить. Адотого - кому я нужна икак выживу?
        -Ничего нельзя делать наполовину, - медленно повторил сын вождя. Кивнул иулыбнулся. - Я истратил дар, чтобы ты жила. Значит, я отвечаю затебя теперь ивовсе последующиедни.
        Они вместе ушли влес - дочь полоза исын вождя. Они жили долго иневсегда счастливо. Незря люди енген укостра любят рассказать старинные были омудрой жене вождя, которая неумела разжечь огонь исшить куртку, зато находила общий язык идоговаривалась осамом невозможном ссамыми упрямыми чужаками. Аохотники ирыбаки хранят предания олесной артели, собранной порешению кукушек семи племен, чтобы отвадить охочих дозолота чужаков раз инавсегда. Тем более, какбы ярко ни блистало золото всолнечных бликах нареке Гимре, намыть иприсвоить его нельзя.
        Глава 6. Неучтенный игрок
        Особая группа сыска. Краткая справка для советника Ершова
        «Касательно выползков. Запоследние десять лет нами было после ревизии доступных фактов подтверждено доподлинно семь случаев их появления. Всегда весной, после грозы. Два изсеми явились вмалолюдных местах, были изловлены заживо храмовыми сыскарями иувезены внеизвестном направлении. Еще один попался входе так называемой охоты. Проводили охоту неустановленные лица, причастность корганизации сего действа дома Дюбо очень иочень вероятна, документы иопросы свидетелей прилагаются. Выползок был изловлен год назад. Нынешнее его местопребывание неизвестно.
        Четыре выползка были убиты селянами при участии жандармов.
        Изсказанного следует: принимаемые досих пор меры посбережению жизни выползков иих доставке втайную полицию были недостаточны. Мы прорабатываем более точные указания для жандармерии наместах. Очень кстати былабы помощь лиц, способных выделить значительное вознаграждение. Иногда алчность - лучшая гарантия успеха.
        Просим дозволения обсудить выделение средств для награды сгосподином Юровым, если вы невозражаете против участия дома Ин Тарри вэтом деле. Как нам известно после первичного обсуждения темы, господин Юров весьма заинтересован иготов активно содействовать.»
        Немногие задумываются отом, причастныли выползки кроду людскому. Наука осторожно молчит: она сама досмешного молода иненадёжна воценках, она постоянно копит факты исомневается. Ктомуже ученые склонны отрицать мистику, выводя подобные явления зарамки исследований. Зато храмы исекты всех сортов имастей спорят овыползках веками, если нетысячелетиями… увы, ответ им нетак важен, как поиск удобного толкования вопроса. Это непростое дело: почти все высшие служители хоть вмалой степени наделены даром жив, вернее одним избазовых его проявлений - умением затронуть струны душ. Однако затрагивать - мало, если можно управлять! Адля такого дела требуются сильные средства.
        Что может быть нагляднее устранения засухи или потопа? Истоитли всем подряд знать, что молебен одожде окажется успешным, если призвать выползка и«выжать» его; и, наоборот, затяжные дожди прекратятся, если выползка «утопить». Подобных ритуалов немало, они отшлифованы через бессчетные пробы иошибки. Внесены втайные книги храма, доступ ккоторым оговаривают стольже секретные правила.
        Выползок Яков знает орутинно-пыточной сути ритуалов поличному опыту. Сто тридцать лет назад он был «выжат». Следующий раз, покинув нору испрятавшись, бессильно наблюдал состороны утопление себе подобного изадавался вопросом: почему нельзя все сделать проще ичестнее? Еслибы хоть раз храм открыто попросил выползков пожертвовать собой для спасения людей - разве получилбы отказ отвсех инепременно? Впрочем, храм полагает выползков бесью околечной, иуже поэтому неоставляет места речам одуше исвободе воли.
        Нодля выползка вопрос очень даже насущный: аестьли уменя душа? Всеже я - человек или бесь околечная?
        Ответ нашелся неожиданно. Совсем простой иокончательный. Выползки - люди! Бывшие люди, которые совершили фатальную ошибку иотчего-то получили шанс исправитьее.
        Получив ответ, Яков узнал, что сам вопрос одуше - сподвохом. Он вроде дракона, огромный иковарный! Бесконечно причиняет боль, выжигает изнутри… аеще он неразрешим, то есть - непобедим. Стоило срубить «голову» главного вопроса, как надлинной шее сомнений отрасли новые, многочисленные: всемли оступившимся дается шанс; сулит он надежду или является изощренным наказанием? Аможет, сквозь нору выползка тянет долг, непогашенный при жизни? Если так, почему отжатие, утопление иучастие виных ритуалах, атакже ипринятие необоснованного гнева толпы убивают выползка навремя, неизбавляя его отбремени изначального долга?
        Яков усмехнулся. Многоглавый дракон вопросов, ядовитых иболезненных, нетак истрашен. Сним, вотличие отбеспамятства ипустоты, можно бороться.
        Все прежние явления вмир были похожи насонный кошмар без надежды напробуждение. Илишь теперь что-то меняется. Спервого дня, спервой минуты эта жизнь - другая, ведь уноры стояла Юна, она смотрела сочувственно… Юнабы, пожалуй, сравнила выползка сцветком, который срезают иснова растят изчеренка. Юнабы сказала, что память - это корень души. Иеще Юна, даже незадаваясь вопросами одуше ичеловечности, укоренила выползка вмире, подарив емуимя.
        Два года назад выползок стал Яковом. Через несколько дней после памятной грозы вЛуговой он удалился набезопасное расстояние отноры иубедился: слежки нет. Направился встоличный пригород, кближнему изсвоих многочисленных тайников. Имея опыт десятков смертей ипогонь, поневоле научишься выживанию! Уже два века он выстраивал, поддерживал ииспользовал сеть тайников вобластях своего вероятного появления. Аеще - завел правило отмечать торжественным ужином успешное врастание вмир.
        Впервую спокойную ночь новой жизни - спостоянными документами, приличной одеждой иполным кошельком - Яков Янович Локкер заказал столик вмодном столичном ресторане. Обсудил софициантом меню, придирчиво выбрал вино. Нашлось занятное - иззнакомого погреба, иурожай года, памятного попозапрошлой жизни. Тогда довелось пить вино молодым, оно было дешевое, нояркое. Теперь одна изнемногих уцелевших бутылей приобрела значительную выдержку ивпечатляющую цену.
        Яков ужинал, глубоко дышал, улыбался… всей душою впитывал покой иблагополучие. То идругое для выползка мимолетно ифальшиво, адля людей - привычно, хотя тоже ложно. Люди незнают извечности перемен, ненакопили опыта…
        Столик, один изсамый престижных, размещался уводы. Взгляд вдруг оказался магнетически притянут бликами луны, скользнул поповерхности, ненашел опоры - отраженного возере неба - отяжелел ипогрузился вотьму. Проявилось специфическое ощущение: такое сопровождает движение сквозь нору. Поспине скользнул холодок… исодна, навстречу взгляду, всплыла картина прошлого. Яков окаменел, всматриваясь, запоминая идаже - проживая заново. Память щедро вливалась всознание, полнилась красками, запахами, звуками, движениями души. Яков глотал прошлое, как хмельное вино, ипьянел отвосторга: он родился вэтом мире! Он - человек, авовсе непризрак или бесь околечная!
        Память сразу отдала последний день человечьей жизни - исмерть. Яков заново перемог отчаяние, вытерпел бессилие, порвал сердце надвое инесмог выбрать, что верно: выжить ипредать - или умереть исохранить верность тогдашним своим идеалам, пусть даже примитивным, детским.
        Когда видение угасло, тело выползка корчилось наполу. Левая рука была распорота подвернувшимся под неё ножом, кулак правой сжимал осколки бокала. Над ухом истошно причитал официант: нет, еда неотравлена, надо срочно звать доктора, угостя эпилепсия!
        Втот вечер Яков ненатворил глупостей иневыдал себя. Отдышался, дождался врача ивытерпел перевязку, поблагодарил официанта, щедро расплатился посчету иушел. Ипосле повадился вечерами гулять вбезлюдных парках, вглядываться лужи, озера… или гасить свет вспальне исозерцать темные зеркала, оконные стекла. Иногда непомогало, нопорой знакомая боль являлась, иЯков спешил выдрать изнебытия свежие куски прошлого - всегда кровоточащие отвращением ктому фанатичному пацану, который оказался слаб ивыбрал смерть. Кнедорослю без имени, внешности ихарактера… Память возвращалась трудно, тот юнец казался призраком - бестелесный, чужой мыслями иделами, решениями идвижениями души.
        Яков, став выползком, тридцать восемь раз успешно покидал нору. Прятался, боролся сживками, использовал людей иобстоятельства свыгодой для себя. Он научился многому, иобыкновенно первым опознавал врагов, делал противников союзниками иобращал против еще более опасных врагов.
        Выползок встраивался вмир людей, но - нежил, лишь изнемогал отбессмысленной ибесконечной борьбы завыживание… Ивдруг обрел память, асней - смысл.
        Яков восстанавливал прошлое того пацана постепенно: его мечты, его окружение, его намерения иошибки. Каждый новый осколок памяти дополнял мозаику иукреплял внамерении вернуться наиспытательное поле судьбы, пройти доконца путь, который оказался непосильным впервой жизни. Увы, Яков невспомнил своего урожденного имени. Нотвердо усвоил, скем были связаны его жизнь исмерть - те, изначальные, человеческие. Ключевых людей впамяти пока что нашлось двое. Один воодушевил пацана, вооружил идеей, обещал ему новую жизнь… инаучил убивать. Второй пытал иотнял жизнь. Оба давно мертвы… Ноидея первого неистлела, она по-прежнему вооружает недорослей иучит убивать. Да ивторой человек - сам он мертв, ноего род непресекся, неутратил влияния. Значит, есть люди, способные дать ответы нановые вопросы. Многоглавый дракон любопытства встрепенулся, полнясь азартом охоты. Смысл наполнил жизнь красками, сделал плотной, сложной. Каждый день Якова Локкера стал расписан поминутно.
        Два имени изпрошлого были важны, ноимелось третье, неменее ценное - Юна. Пообещав вслух невовлекать ее вдела инебеспокоить, Яков лукавил: он уж конечно собирался найти, он желал убедиться, что уЮны все хорошо. Он желал повозможности отблагодарить. Все это было два года назад. Давно…
        Плотное время настоящей жизни спрессовывало события, встречи, связи. Вот исегодня утро без остатка истрачено навстречи изнакомства, это каждодневная рутина - надо натягивать сеть связей встолице. Послеполуденное время отведено большому исрочному делу. Для него заготовлены документы, подобраны люди иобстоятельства, выверены сценарии - основной изапасные.
        Часы над судебной палатой тихого пригорода отмерили два удара. Обеденное время. Мирное, сонное… удачное, чтобы поднять занавес живой пьесы. Итак, картина первая: большой переполох. Пружиной для него стали сведения, переданные поутру заинтересованным адресатам втайной полиции. И - закрутилось!
        Пять больших автомобилей доставили щеголеватых дознавателей, три пустые кареты распахнули дверцы, ожидая задержанных; сшумом подкатили аж десять разномастных экипажей, набитых городовыми. Людской горох рассыпался поплощадке, застучал впарадные ворота больницы…
        Яков усмехнулся, наблюдая панику охраны, той самой охраны, которую вчера неудалось подкупить или усыпить. Сегодняшний способ сработал. Стражи больницы для знати, коей сплетни - страшнее чумы, сперва препирались, надменно перечисляли попечителей, ноосознали: это заклинание, казавшееся всесильным, натайную полицию недействует! Ворота оказались распахнуты, дознаватели беспрепятственно вторглись впарк, их авангард сходу захватил главный корпус. Следом, как мародеры завойском, устремились мелкие чины. Наулице снова сделалось тихо. Лишь два жандарма терлись встороне отздешних охранников, надзирая изаними, изаворотами.
        Яков стукнул впереднюю стенку, предлагая вознице, как оговорено заранее, продвинуть экипаж. Усамых ворот он распахнул дверцу, спрыгнул наземь ирешительно, нобез спешки, направился вбольницу. Рослый жандарм сунулся было свопросом, встретил холодный властный взгляд, поежился иторопливо отдал честь, домыслив невысказанное: длинные темные пальто носят надзирающие чины. Облава устроена тайной полицией, значит это - их человек, иочень важный. Прибыл инкогнито: без формы изнаков отличия.
        Яков водин взгляд нашел трехэтажный флигель свысокими окнами, закрашенными белым. Отметил краем глаза: да, пока что дознание увязло вглавном здании, это предсказуемо иудачно. Нонадобы поспешить.
        Вхолле дежурная сунулась свопросом, иЯков остановился, глядя сквозь нее. Намеренно четким жестом расстегнул пуговицы, распахнул пальто. Поправил ворот халата. Поморщился, шумно принюхиваясь.
        -Профессор Нэймер, - выдерживая жесткий выговор иностранца, представился он. - Почему меня невстретиль?
        -Простите,но…
        -Тут есть беспорядок. Два часа дня начасы. Тут есть спертый дух, нет вентилляций. Небыть отутро? Вы здесь лечить или… ка-лечить?
        Яков обошел дежурную, миновал холл истал подниматься полестнице, продолжая негромко критиковать местные порядки. Вот ивторой этаж. Вкоридоре тихо. Санитарам - вчера было установлено, что вкомнате при лестнице постоянно находятся двое - хватило опыта, чтобы своевременно оглохнуть. Поворот, еще поворот… Нужная палата видна стразу, кеё двери пиявкой прилипла горничная. Та самая: узнаются ипоза, ипривычка подслушивать, Юна всвоих записях все указала точно.
        Толстые ковры превосходно глушат звук: горничная отбыла вобморок, необернувшись. Дежурная сестра впалате разобрала шум, выглянула - иобмякла, придушенная. Поддев тело заворот халата, Яков нагнулся, прихватил второе ивтащил через порог исестру, игорничную. Свалил беспамятных вуглу, прикрыл дверь.
        Обитательница палаты стояла удальней стены. Босая, лицо запрятано вкопне нечёсаных волос. Изодежды - только больничная рубашка. Вруке зажат осколок чашки.
        -Неподходи, урод. Руки порежу.
        -Насколько мне известно, вы сообщаете это каждому стех пор как очнулись, Юлия. - Яков занял стул укровати, снял шляпу-котелок иположил наподушку, бросил рядом перчатки. - Нодля здоровой девушки исключительно верно ценить жизнь. Вы свою очень цените.
        -Ктож такой умный явился,а?
        -Вижу, навас еще недавили всерьез. Донедавних пор уних был иной источник сведений, - гость убедился, что девушка слушает, закусив губу истараясь понять, хотя ей страшно. - Барышня, вы способны сохранять присутствие духа, это удачно. Зовите меня Яков. Отрекомендуюсь так: ямногим обязан Юлиане Миран.
        -Что стого, мошенник?
        -Она - ваш донор. Если вас станут пытать итем более убьют, ей придется худо. Вот почему я здесь. Даю три минуты. Или вы согласны напобег, или я рискнул зря, прорываясь сюда.
        Гость прошел вугол ипринялся ворочать бессознательные тела. Стряхнул сгорничной - туфли, сдежурной - халат.
        -Минута. После уйду, один или свами. Нопрежде решу вопрос, для меня наиважнейший. Втеле Юны вас донимали тени, странное движение заокном? Вам казались особенным местом пороги, двери? Вас влекла непомерность простора загладью зеркала?
        -Что за… Ау, ты сголовой-то дружишь?
        -Ответ вцелом ясен. Натакой я инадеялся. Неверю, что дар души заразнее ветрянки. Благодарю зачестность. Нежду, что вы соизволите высказать благодарность, хотя причин немало. Я нашел вас исмог устроить побег. Аведь сподмены непрошло идвух суток. Итак, ваше решение?
        -Прям поверила, что явился спаситель! Я что, дурища базарная? - сквозь зубы выдавила Юлия. - Докажи! Письмецо ототца или еще какой намек. Может, ты вроде оборотня, халатик накинул ину играть вдружбу. Асам-то отцу враг имне душегубец.
        -Вашему отцу я точно недруг. Новам я невраг. Доказывать нестану. Или мы вместе покинем палату, или уйду один. Вам я недолжен ничего. НоЮна… её пытались убить, вы, возможно, ощутили это? Иеще Яркут. Он полез защищать вас или её, так инеразобрался. Три ребра вкрошево, еще повреждены ключица, плечо, поясничные позвонки, колено… иэто далеко невсе последствия. Даже при наилучших врачах он вторые сутки без сознания. И, очнувшись, врядли примет помощь посторонней сиделки. Он упрям.
        -Обоже! Дайте сюда, - Юлия мигом облачилась вхалат. Схватила туфли, осмотрела иотшвырнула. Сама стащила башмаки сдежурной. - Велики, иэти тоже, вот бабье мужелапое! Ладно, беру туфли. Ну зачем Яру спасать меня… её? Аты ловок, намеков наплел, чтоб я стала послушной. Отец всегда делает также.
        -Неисключено, что толика вашей энергичности перепала Юне. Гнуснейший обмен тел вуказанном случае имелбы хоть какое-то оправдание. Я уверен, вас меняли для лечения, привычка ккоке гнездится скорее всознании, нежели втеле. Да: вы ощущаете себя здоровой? Я ненамерен выводить отсюда человека, который невладеет собою. Втеле Юны вы небаловались дрянью. Это проверено. Изаэто я признателенвам.
        -Ага, здорова. Одна беда, поглупела иверю пройдохе, - Юлия смахнула слезы, поправила чужой халат. - Это её повадка, Садовой головы. Она всем верила… Ну, я ответила. Давай спасай меня, чего расселся?
        -Приведите себя впорядок, - Яков выложил настол расческу, шпильки, пудру ипомаду. - Нас будут проверять. Вот документы наимя Инги Нэймер. Вы племянница исекретарь профессора, коего изображаю я. Иностранка, немая. Ясно?
        «Инга» раскрыла рот - изакрыла состуком зубов. Видимо, прикусила язык, слезы покатились, иЮлия их смахнула быстро, сердито.
        -Теперь вижу, вы хотите спастись. Инга нервическая барышня. Тронут хоть пальцем, мычите ицарапайтесь… Формальную часть скандала беру насебя.
        -Отсюда несбежать. Юнка так помнит, - выдохнула Юлия, снова поправляя халат инаспех сгребая волосы вкривой хвостик.
        -Извольте причесаться аккуратно, - Яков дождался исполнения своего указания, надел котелок, перчатки. Добыл флягу. - Три глотка. Станет дурно, нозатем вы успокоитесь. Сами понимаете, второго шанса унаснет.
        Яков сжал плечо Юлии инаправил её кдвери, покоридору, налестницу. Внижнем холле уже хозяйничала тайная полиция. При виде незнакомца, неучтённого впланах, люди вформе напряглись.
        -Профессор Нэймер, - снова представился Яков. - Вы проводить порядок? Хорошо. Тут нет порядок ничуть. Человек! Вызвать мне возчик,да.
        -Документ давай, - выговорил пожилой и - видно попростоватой роже - неособенно важный чин. Он, бедолага, чуть остатков ума нелишился, осознав, что назван «человек», как ничтожнейший служка при трактире. - Эй, замри, дышать забудь! Уж мы проверим всё, ага! Задержим ипроверим. Возчик, вон чего захотел. Посторонний воцеплении, этож…это…
        Полицейский бормотал - иотступал пошажку, продолжая пытаться убого, неумело сломать чужой диктат вразговоре. Поведение укладывалось вожидания Якова изабавляло предсказуемостью.
        -Неесть посторонний. Приглашен консультировать здесь, имя мой больной есть тайна. Я есть профессор Юстас Ингеборг Нэймер, майстер душевного здоровья, да, - задрав подбородок, пролаял Яков. Сощелчком раскрыл корочки тенгойского паспорта, синего ссеребряным выпуклым гербом, очень похожего нанастоящий. Скаждым словом Яков теснил полицейского, пока тот, наконец, непотупил взгляд. - Зеленый аллеэ, двенадцать. Мой адрес есть впосольство. Когда желать меня спросить, давать знать там. Я неесть задержан тут, чужой страна, никакнет.
        -Эй, все задержаны, итам, атут, - запутавшись, вякнул здоровяк. Он был предназначен природой иначальством «стращать инепущать»… инаконец ощутил свое преимущество вросте, приосанился, цапнул Юлию залокоть. - Ану, замри!
        Скорость раздачи пощечин ипронзительность мычания впечатлили даже Якова, готового кэтой части представления. Дальнейший международный скандал уложился минуты втри. Яков отрывисто ругался натенгойском, спеша поднять большой шум дотого, как прибудут высшие чины дознания. Их обдурить труднее. Нотакое развитие событий маловероятно: Юлия отчаянно визжит имычит, профессор холодно гневается. Всё достоверно идля окружающих - ново, опасно. Иностранцев хватать небыло указаний. Люди изтайной полиции вбольницу прибыли спешно именно потому, что старались решить свои дела дотого, как явятся иностранные иместные светила, вызванные консультировать побочного отпрыска рода Найзер. Он, кстати, лечится вэтом корпусе. Третий этаж - весь для него иего обслуги…
        Яков ругался сзатаённым удовольствием. Язык Тенгоя он знал всовершенстве, пусть ииспользовал старое звучание. «Племянница» так вжилась вроль, что отполиции аж клочья летели. Схвативший ее залокоть детина - исцарапанный, смалиновой щекой - давно забился вугол идаже накрыл голову руками.
        -Барышня, вы можете гордо именоваться стихийным бедствием. - Заворотами Яков сразу поймал извозчика, назвал адрес, уже известный полиции - Зеленая аллея, 12. Находу Яков озирался, проверял слежку ипотихоньку говорил сЮлией, каменной отстраха. - Я перестал сожалеть, что выручил вас, хотя пришлось влезть всомнительное дело, все готовилось спешно иненадежно.
        Яков отпустил экипаж идвинулся подорожке кособняку. Свернул заугол, незамедляя шага, проследовал ккалитке насоседнюю улицу. Остановил нового извозчика. Назвал модный ресторан всамом центре. Наместе чуть кивнул служке при дверях и, незамедляя шага, миновал весь зал, нырнул вкоридор для обслуги, снова дворами выбрался насоседнюю улочку. Покосился через плечо: Юлия бежала следом, шипя отусердия излости. Просторные туфли норовили слететь сног. Усмехнувшись, Яков подал спутнице руку, чуть замедлил шаг. Юркнул вподворотню, пересек малый садик, открыл дверь ключом изакрыл, войдя. Миновал парадное ивоспользовался черным ходом, ключ откоторого тоже припас заранее. Наконец, вочередном крытом дворике он отпустил плечо Юлии, которую все это время почти нес, неслушая охов ишипящей, шепчущей брани.
        Сумка свещами ждала насвоем месте. Юлия охотно приняла легкий плащ, выбрала туфли изчисла заготовленных. Схватила сумочку, шляпку. Проследила, как Яков сбрасывает пальто ихалат, надевает атласный жилет иповерх - модный сюртук надва тона светлее. Помогла завязать шейный платок, хотя руки дрожали.
        -Ваши постоянные документы, - Яков передал новые изабрал прежние. Зашипел, отдирая бакенбарды истаскивая парик. Упаковал снятые вещи всумку. - Какже чешется кожа… Итак, вы - барышня Кузнецова. Имя прежнее, иначе выдадите себя, когда рядом окликнут иную Юлию. Идемте, машина зауглом.
        -Непойду! Что вообще творится? - Юлия вырвала руку, непозволяя вести себя под локоть. - Ты кто, мошенник? Куда тянешь?
        -Желаете сбежать - прошу, сделайте одолжение, - Яков отвернулся ипокинул двор. Скоро услышал шаги заспиной. - Непобежите?
        -Подлец. Все норовят запугать меня, аты еще иукрал! Индюк надутый.
        -Ваша вежливость впечатляет, как иваше умение быть благодарной.
        -Папаша пусть благодарит, - чуть помолчав, девушка добавила тише: - Кто нанял, тот платит.Вот.
        Яков завел машину, занял место зарулем. Юлия помялась удверцы - итихо скользнула всалон, выбрав кресло рядом сводителем. Довольно долго ехали молча, Яков неглядел насоседку, она ответно делала вид, что его вовсенет.
        -Ну, хватит пытать меня молчанием, - мирно предложила Юлия. - Допустим, я благодарна. Нопока неверю, что кэтому есть причина. Что вам неуплачено вперед. Вот. Ия хочу знать, куда мы едем.
        -Навестим премилое местечко. Там собираются два-три раза вмесяц бывшие сыскари ибывшиеже воры. Занятно: иногда те идругие пьют водном зале. Но - несегодня. Прямо теперь там тихо. Для нас еще важнее то, что после посещения зала любые метки слежения будут стерты снас.
        -Итолку? - фыркнула Юлия.
        -Сможем говорить свободно. Уже итеперь это допустимо. Начнем ссамого начала истории, которая длится более года. Ваш отец, поверенный старшего Липского набирже, купил вам здоровье, разрушив семейное дело рода. Ваша матушка…
        -Мачеха!
        -Она считала вас дочкой, асама была прямой родней Липского-младшего. Пока она дышала, грехи её мужа оставались незамеченными. Её похороны прошли вчера, очем вы знаете. Далее - новая информация. Вашего отца сразу пооглашении завещания выдали тем, кому он сослужил службу год назад. Они назвались людьми дома Дюбо, это отчасти правда, отчасти ложь. Пока все суетились, я смог найти вас. Ключевыми стали приметы, которые дала Юна. Вы живы исвободны, но, - Яков остановил автомобиль иповернулся ксоседке. - Увас более нет состояния, слуг, родни. Некому прибрать завами, оплатить счета изамять скандалы. То, что навас надето, составляет всё ваше имущество. Зато увас есть враги. Они пытали иубили вашего отца. И, повторю снова, я вам недруг. Я действую винтересахЮны.
        -Обоже, - Юлия закрыла лицо идолго сидела так. - Моглибы подготовить меня.
        -Идемте взал. Налью терновки, отнеё боль души смягчается. Аберечь вас… Полноте, вы бессовестно пользовались чужим телом. Забрали уЮны мужчину, который был ей, пожалуй, суженным. Смешно звучит, я втакое прежде неверил, - Яков обошел автомобиль, почти силой высадил Юлию. - Время плакать иразбираться вошибках. Итак, вы закрутили бульварный романчик, шумно бросили ухажера, обеспечив обязательством рассчитаться повашим долгам. Кого всвоей жизни вы жалели иберегли? Нелюбимого отца, презираемую мачеху, зашуганных слуг? Может, Юну или хотябы Яркута? Нет! Вы уничтожили ее репутацию, лишили ее работы. Аему разбили сердце, бросив соскандалом.
        -Я небросила Яра! Я была вотчаянии… Немогла врать, аправда была опасна, ия отдалилась отнего, - срывающимся голосом выкрикнула Юлия ислепо направилась кдому, мимо крыльца. Стукнулась лбом встену изавыла: - Он - мое все. Нокак было терпеть, как? Он смотрел наеё лицо, обнимал её тело. Аеще мне было стыдно. Слышал, индюк? Да, я воровка. Знаешь, как я завидовала Юнке? Унеё нет папаши, который ввел вдом нелюбимую жену, чтобы заполучить её деньги. Сволочь! Сдох, ия навсегда виновата. Все вмире - сволочи! Все, кромеЯра!
        -Сядьте, выпейте наливки… теперь воды. Вот бумага. Вам нужны деньги, я посредник. Пишите, что помните олюдях, которые меняли вас иЮну. Обещаю, вы помогаете расследованию дела огибели отца.
        -Напишу. Что еще? - Юлия приняла конверт, перебрала крупные купюры, глянула начек. - Ха, вас нанял кто-то щедрый.
        -Ваш отец спрятал документы. Назовите вероятных хранителей. Это спасет им жизнь.
        -Снова тайны, - вздохнула Юлия, принимаясь писать. - Хотя зачем мне знать лишнее? Папаша верил только дядьке Кузьме. Он лесничий впровинции, откуда мы родом, - Юлия судорожно вцепилась вкружку, выпила всю воду. - Он добрый, именя звал «деточка». Пусть выживет. Обещаешь, подлец?
        -Ваша грубость сродни шипам розы, Юлия. Я понял теперь… ия обещаю. Пишите подробно, следите започерком. Я недолжен говорить прямо, нобумаги получит Курт, тот самый. Он - ваша надежда выжить, если станет совсем худо.
        -Аты…вы?
        -Сомной связано много опасного, советую держаться встороне. Я давно играю, - Яков сухо усмехнулся. - Прежде был слеп, исослепу научился упорству. Высшие, - Яков глянул взакопченный потолок, - педантичны инеумолимы. Я обречен выползать натреклятое проверочное поле, пока непройду испытание. Сперва казалось, что такое решение есть чистая жестокость высших. Нотеперь я согласен сними ижелаю довести дело допобеды. Неважно, скакой попытки. Большое счастье - иметь память ицель.
        Юлия вздрогнула, расслышав звук мотора. Стала всматриваться, бледнея: окна мелкие, видно кое-как, авсе новое - пугает… Когда вдверях возник Василий Норский, она икнула иотмахнулась, как отпривидения.
        -Псина бесячья! Чур меня. Да лучше яду выпить, чем… онже… онже меня…
        -Василий, знакомьтесь. Юлия воплоти, та самая, - растянув губы вфальшивую улыбку, сообщил Яков. - Будем пока прикрывать её. ДляЮны.
        -Иладно. Устал злиться нанеё, вообще устал, - Василий сполз наскамью, стек всем телом настолешницу инекоторое время молчал. Буркнул, неподнимая головы: - Мои проверили, что велено. Двоих нашли иналадили лечиться. Без шума.
        -Хорошо. Юлию я вытащил спешно, деть её некуда. Аведь её ищут, исерьёзно. Разве ксоветнику всиделки, норешение спорное, - Яков поджал губы.
        -Аничего так, смахивает наместь, - Василий гибко потянулся, сел ровно иустроил локти настоле. - Эй, барышня, отвезу кнему, адальше сама казнись пополной. Кашу варить обучена? Ссаные порты стирать? Это тебе несвиданки сцветочками, он мужик злой. Он так погонит тебя, аж я пожалею.
        -Вася, всеже присмотри. Враги унеё сильные.
        -Вкорпус несунутся, иоттуда новости неутекут, - Норский зевнул, встряхнулся. - Поиным делам. Пацана отправил. Он умен крепче многих взрослых, обещал молчать отом, что делал удома Юны. Дал описание «грузного». Вы правы, другой человек.
        -Прыгал сдонора надонора, как блоха, - поморщился Яков. - Отаком навыке я неслышал. Всумме систорией Юлии иЮны это дает намек напланы моего объекта. Василий, пока новых вводных небудет, я просто думаю вслух. Меня очень беспокоит изанимает тема обмена тел. Аеще роль одержимого.
        -Юнка его все равно… - Василий покосился наЮлию исмолк. - Яков, спасибо - ну, кстати уж. Видел Топора вбольничке. Неузнал. Справный парень, аж нос сворачивать неловко… заново. Хотя почести если, я неровня ему. Знаю, злюсь… Он ни разу неломал мне руки-ноги. Амог всегда. Он вообще… самый мирный злодей набелом свете.
        Норский покосился наЮлию, которая глотала слезы, давилась итихонько ныла, иснова глотала слезы. Пыталась успокоиться инемогла. Получила отЯкова платок, спрятала внем лицо. Плечи задрожали чаще. Василий поморщился, отвернулся.
        -Азнаете, мы все вкорпусе вроде бродячих псов. Кем-то брошены, - громко, раздумчиво сообщил Василий. Сбегал кстойке, мигом приволок графин морса, хлеб, мясо. Сунул Юлии под локоть полотенце вместо платка. Переждал, пока она отсморкается изаговорил снова. - Я сирота. Шалый - сын любовницы. Вьюна издома погнали, вороват отрождения. Ноизвсех нас одного Топора ижаль. Он изклана Тумай, атам все, поголовно, убийцы или стражи. Десятки поколений. Служение, традиции ипрочее… смолоком матери, как говорится. Он несирота, неотлюбовницы, невор. Ноподиж ты - заячья губа… Как будто стародавние времена иврачей нет. Дикари безмозглые. Лучшего человека забраковали. Жизнь ему оставили, вроде как внаказание. Да еще иноги перешибли, как подрастать начал… Да уж. - Вася покосился наЮлию, которая неслушала, продолжая всхлипывать, уткнувшись вполотенце. Вздохнул ипродолжил рассказ, заполняющий время. - Хуже смерти: ни уважения, ни права напервичный отбор, ни права носить фамилию извать отца - отцом. Зачто? Онже лучший. Вслух повторю, хоть излюсь: вбою навыживание я ему неровня. Иникто изнас. Даже когда он хромал наобе
ноги… Атолько Топор понимает дружбу. Я былбы никакой боец, еслиб он неучил.
        -Хватит нахваливать. Ты занят этим делом уже год. Ты извел своими намеками всех, докого смог добраться.
        -Ну, есть такое дело, постарался, - хитро улыбнулся Василий.
        -Ему давно нетребуются рекомендации.
        -Точно? - оживился Василий. - Слово?
        -Слово. Помоги ему подобрать пацанов. Он просил меня попросить обэтом тебя. Сложные увас отношения! Друг задруга горой, апривет передать или узнать оздоровье - без посредника никак. Хорошо хоть, есть увас Шнурок.
        -Да, Пашка такой, умеет людей связывать. Вы первый поняли, что прозвище неотхудобы или презрения, - оживился Василий. Помолчал ипрочистил горло. - Авот… Ну, сами знаете, оком спрошено.
        -Почти добралась. Место уютное, много цветов илюди хорошие. Надежно: для меня там все как наладони. Старая закладка гнезда, люди опытные… Ей устроят дельце, которое поможет развить дар. Неопасное, - Яков отмахнулся оточевидного вопроса. - Ииные дела подберут, я продумал годные для учебы. Очень жаль, немогу оградить её отбед. Способен только охранять иобучать. Игра движется, скоро такое начнется… Ходи соружием. Спи соружием. Навещай Курта. Ипацаны для Топора - это очень важно, очень.
        Юлия дернула Якова зарукав. Она наплакалась, отсморкалась, поела иуспокоилась по-настоящему.
        -Хочу научиться стрелять. Пусть учит. Прикажи!
        -Василий неподчиняется глупым приказам. Попроси сама.
        -Станет он слушать, песья рожа! - Юлия судорожно вздохнула, скомкала полотенце. - Ябы плакала еще, анемогу. Боюсь сойти сума икинуться покупать ту дрянь, которую мне прописал подонок-доктор. Неотпривычки, которой неосталось. Боюсь его, боюсь тебя. Иеще тех, кто убил отца. Ты должен строго приказать довезти меня доместа иучить стрелять. Пусть купит мне револьвер понадежнее. Ясно?
        -Нет, неясно. Хватит ломать других через колено, ломай себя. Будет впользу.
        -Отца точно убили? - резко спросила Юлия, отодвинув полотенце.
        -Я читал бумаги, - подал голос Василий. - Унего был яд, сам проглотил. Его неуродовали. Хоронить можнобы воткрытом гробу. Только тело уже сожгли. Кое-кто следы замел.
        -Значит, было неочень больно, - шепнула Юлия.
        -Он заранее поверил, что надежды нет. Нестал ждать… Аведь его искали, такие силы были брошены. Потерпелбы часок-другой, былбы жив ипомог нам. Но, увы, отчаялся. Теперь или смешают сгрязью, или оторвут откорней ишваркнут внору, - усмехнулся Яков.
        -Несмей так оботце, - Юлия наконец заплакала. - Он жадный, он отвсех откупался… атолько нельзя онем плохо. При мне - нельзя.
        -Разве я говорю плохо? Уж я-то понимаю, что он натворил. Посебе помню истрах, иложный выбор, ипоследствия, - задумчиво выговорил Яков. - Одного непомню: зачем я вообще пошел нату встречу?
        Яков встал, подал руку Юлии. Та привычно, как подобает воспитанной барышне, облокотилась. Хмыкнула, скривилась… инестала отстраняться.
        -Что-то я рассеянный стал. Вотже, повашему запросу. Был разговор, я настоял. Имы сговорились насегодня, - Василий потянулся, встряхнулся. Передал Якову сложенный вчетверо листок. - Простое вышло дельце. Все его планы отменены, всё его время свободно. Он вроде как умом тронулся. Сидит убрата, секретарям велел принимать любые решения без согласования. Ну, вамли незнать! Весь город знает, иеслиб только Трежаль. Вутренних газетах кромешная паника, аж я зачитался, дочего врут складно. «Столичный курьер» надрывается - мол, занемог всерьез, апрочие пошли дальше: итруп его видели, иубийца уже сознался.
        Яков быстро прочел несколько строк. Кивнул иубрал листок вкарман. Проводил Юлию доавтомобиля, усадил.
        -Вы почти насильно поставлены теперь наместо Юны… Думаю, несладко придется. Рано или поздно раскроется вся картина.
        -Знаю, недремучая дура, - Юлия сникла. - Яр лучше всех, атолько прощать он неумеет. Ну ипусть. Выздоровеет, иуж… Эй, закрой дверь, всё. Хватит меня, как лягуху, презрением плющить.
        -Я сочувствую. Немного. Совсем немного. Вот столько, - Яков показал узкий зазор меж большим иуказательным пальцем. - Прощайте, барышня Юлия. Попробуйте несовершать фатальных ошибок вэтой своей жизни. Учтите: невсем дается второй шанс.
        Некоторое время Яков провожал автомобиль взглядом. Затем повторно прочел записку, кивнул иотправился жечь её. Стоя укамина вглавном зале «Тёрена», переговорил схозяином заведения, оплатил запрошенное. Велел вернуть вгараж наемный автомобиль иуточнил, вызванли извозчик. Как обычно, здешние люди исполнили указания тихо иточно.
        -Пора, - сказал себе Яков, когда оттягивать дальнейшее сделалось невозможно: - Я строил планы, сам! Но, кажется, исполнять их инедумал. Да именно так: еще утром я полагал, что встреча несостоится, что я увернусь, прикрывшись его отказом. Невышло. Сбежатьбы, нопобег тоже невозможен.
        «Тоже» - ключевое слово. Яков вздрогнул, словно каленое железо коснулось кожи. Недоуменно изучил руку, даже подул назапястье… Истал исполнять свойже план, неотвратимо приближая опасную встречу - каждым шагом, каждым словом.
        Эта встреча доболи напоминала иную, изпервой жизни.
        Юноша сименем, вспомнить которое неудалось, сам явился наразговор сосвоим будущим палачом. Хотя мог сбежать. Сейчас, когда тело Якова болталось втряском экипаже, его душа сделалась бутылью уксуса, ядовито-мерзкого: содна поднимался мутный осадок озноба, сознание слоилось. Яков обреченно смотрел встекла плотно зашторенных окон. Ивидел зыбкий туман незапамятно-давнего вечера. Тогда, впервой жизни, он ехал навстречу супрямо сжатыми зубами, сногтями, впившимися владони. Трясся впримитивной телеге набольших колесах. Вокруг был лес, ничто немешало сгинуть внем… Ничто внешнее. Почемуже он доехал дозамка иподнялся вкаминный зал? Нет влоскутной памяти ответов. Но, может статься, их даст новая встреча?
        Яков прикрыл глаза. Заставил себя разжать зубы ирасслабить кулаки. Кто-то однажды сказал ему: обстоятельства повторяются, как сезоны года, такова их природа. Нолюди меняются. Ты каждый день - иной человек, потому нет предрешённости ивсегда жива надежда. Хорошие слова. Полезные.
        -Он неубьет меня, я неубью его, - пообещал себе Яков. - Мы другие люди, для нас жива надежда.
        Извозчик доставил кзападному вокзалу. Оттуда было вовсе уж просто пешком дойти добольницы - большой, шумной, бесплатной… имеющей такую твердую репутацию, что попасть ко многим здешним врачам полагали удачей ибогатейшие люди столицы.
        Дежурная встретила улыбкой, сразу узнала ипроводила. Она помнила: этот попечитель регулярно навещает хирурга идоплачивает залечение бедных детей. Втом числе - Топора, любимого друга-соперника Василия Норского.
        Яков нетолько платил, он собирал интересные слухи иполучал занятные знакомства, азаодно охотно слушал жалобы пожилого врача налихость мальчишек изкорпуса. Вот исегодня - расплатился, попросил ругать Топора строже, чтобы нелез вновые драки прежде излечения старых ран. Стем иушел, нобольницу непокинул: поднялся навторой этаж, якобы разыскивая знакомого. Часы посещения были выверены заранее. Апрочее устроил Норский, он, как обычно, успел всюду: довез иустроил Юлию, убедил Курта ивообще - расчистил дорогу.
        Сглотнув сухим горлом, Яков миновал внешнюю охрану вкоридоре. Прошел вкомнату, дождался, пока внутренняя охрана проверит одежду иимущество, уточнит право напосещение упоручителя. Наконец, был впущен вприемную. Иоттуда через порог шагнул вкабинет…
        Яков старался контролировать себя, но - споткнулся, даже зажмурился. Было дотошноты противно ощущать собственный животный страх, итем более показывать его открыто. Увы, он сам пришел заболезненным ответом, ипрошлое приступило кпытке, ломая сознание: всветлом кабинете смерклось задолго довечера, звуки стали гулкими; запах лекарств сменился вонью факелов игорелой плоти… Яков пошатнулся, ноустоял.
        -Вам дурно? Присаживайтесь.
        Голос неимел ничего общего спрошлым, тон - тем более. Яков глубоко вздохнул, наощупь продвинулся вперед, вцепился вспинку кресла, сел. Прошлое нехотя отодвинулось. Тот пацан давно мертв. Свою короткую жизнь он слепо вверил фанатичной идее… итолько под конец попытался открыть глаза рассудка. Пришел кстаршему взамке Ин Тарри. Потому что уважал? Хотел любой ценой услышать иное мнение? Или причина была совсем иная? Нет ответов.
        Яков рывком поднял голову исразу, вупор, рассмотрел собеседника. Вздохнул, расслабил плечи… вкомнате вродебы стало светлее исвежее. Ин Тарри, живущий внынешнее время, ничуть непоходил напредка. Да, такойже рослый, златовласый. Ноглаза - живые. Лицо усталое, даже измученное. Человеческое. Ни малейшего желания казаться величественным, ни намека навысокомерие.
        -Нас слушают? - прямо спросил Яков.
        -Ода, это ответственное дело исполняет Хват Кириллович, он лучший всбережении тайн. Ведь Курт сказал ему, что я тоже хозяин, - Микаэле Ин Тарри монотонно выталкивал слова, чтобы заполнить ими пропасть отчаяния. Он непытался шутить, и, пожалуй, почти неследил затем, что именно произносит… смолк, прикрыл глаз. Встрепенулся, уделил больше внимания собеседнику. - Мне сообщили: Яков, ни отчества, ни фамилии. Чтож, пусть так. Завас просил некий Норский, он протеже Курта идруг маленького художника Василия. Им обоим верю… исейчас, когда вижу вас, я рад, - Микаэле поморщился. - Я заинтересован. Вы уникальны намой взгляд. Тема тоже. Артель, верно?
        Князь замолчал, напрягся… сделалось совсем очевидно, его мысли нездесь, он вслушивается втишину соседней палаты. Равно боится иэтой тишины, илюбого шума. То идругое может означать ухудшение состояния раненного.
        -Ваш брат выживет, - пристально изучив дверь заспиной Микаэле, предрек Яков. - Ябы увидел тень иощутил близость грани, будь его время наисходе. Нет ималой угрозы. Он очнется уже кночи. Утром - крайний срок.
        -Выбы увидели, нотени нет, - Микаэле глубоко вздохнул. - Благодарю.
        Яков некоторое время молчал, щурясь оттого, что намерения иидеи мелькают спугающей быстротой. Он пришел, ненавидя призрак изпрошлого инамереваясь использовать потомка - вслепую, он испытал мгновенную симпатию кМикаэле исразу отодвинул решение, как эмоциональное ипотому неверное. Он вдруг возмечтал вслух сказать главное слово этого дня - наживка… иустыдился такой грубой формулировки. Хотя, если уж предельно честно, для себя самого - да, он здесь потому, что выйти наглавную цель без князя вроли наживки, кажется, нельзя.
        -Совестливые люди стесняются использовать партнеров, хотя ум советует им быть попроще инебрезговать удобным, нонедостойным путем, - отметил Микаэле, пристально изучая собеседника. - Невижу причин для вас неиспользовать меня. Однакоже вслепую неполучится. Я такого недопущу. Мы совершенно посторонние люди, это все упрощает… иусложняет тоже. Давайте попробуем искренность. Будет наверняка больно, зато быстро иэффективно. Иэто подходит вам. Без амбиций квласти идостатку, носогромной энергией иясной целью… О, вы игрок сочень крупными ставками. Жизнь, справедливость, правда или… всего лишь месть. Буду огорчён, если именно месть.
        -Жизнь для меня ничтожная ставка. Справедливости поэту сторону порога нет, она запоследней дверью. Правда? Пожалуй, мне интересна правда. Я незнаю ее, ажелалбы узнать. Что еще? Память. Я жажду вернуть свою память иосознанно принять решение поделу артели. Окончательное решение. - Яков помолчал, обдумывая свои слова ислова Микаэле. Кивнул. - Давайте быстро иболезненно. Вмоем прошлом есть опыт, из-за которого я бессознательно, панически, избегаю Ин Тарри. Всех. При этом присматриваю завами, когда получается. Издали… Я осознал свое поведение недавно. Так возник страх перед встречей ипотребность преодолеть страх иувидеть вас глаза вглаза. Вы из-за брата отменили дела, ипоэтому, - Яков проглотил сухой ком. Прямо глянул наИн Тарри этого времени, - я согласен быть искренним донеприличия, чегобы это ни стоило мне ивам. Я выползок. Впервой жизни, человеком, я попал вплен кТеодору Юргену Ин Тарри. И, хотя я сам пришел кнему исогласился служить, он непозволил… повзрослеть. Мне было двадцать два. Ему пятьдесят. После десяти дней пыток я покончил ссобою. Истал выползком. Инаучился бояться Ин Тарри. Вы видите
отношения людей изолота, как я нынешний вижу отношения людей исмерти.
        Яков закашлялся исмолк. Быстро нашел взглядом графин, вскочил, прошел вугол, кмалому столику. Напился изгорлышка. Снова вернулся вкресло. Микаэле ждал впрежней позе, прикрыв глаза.
        -Вы безразличны кзолоту даже более, чем Куки, - неоткрывая глаз, сообщил князь. Помолчал идобавил: - Я знаю, мне дано читать новых людей издали. Невсех. Уникальных. Ваше нестяжательство - главная причина того, что мы беседуем наедине, сегодня. Пока непонимаю, что обрекло вас напытки. Вы тогда небыли выползком.
        -Я был передовщик. Вам знакомо такое звание старшего над исполнителями вартели? Оно очень старое.
        -Ода, вы умеете удивить, - Микаэле чуть наклонил голову, нахмурился. - Теодор Юрген… Я нестоль хорош вгенеалогии Ин Тарри, как принято думать. Очевидно, северная ветвь. Нокак давно он жил, где именно? Если это важно.
        -Я только что сказал, что был обученным артелью убийцей, одним излучших, старшим над подобными. Новы непозвали ни Курта, ни охрану, - Яков почти разозлился. - Мне казалось, отношение небудет столь безмятежным.
        -Я опознаю тех, кто могбы состоять вартели, покосвенной, номощной жажде золота. Впоследнее время они ближе, их больше. Вы правы, мне страшно, - Микаэле наклонился вперед, облокотился остолешницу, снова внимательно изучил собеседника, покачал указательным пальцем. - Ввас нет жажды. Сейчас артель для вас - или ничто, или враг. Аотношение квыползкам… Вас необидит, если скажу, что таковые безразличнымне?
        -Еслиб я стал безразличен храму, артели ипрочей сволоте, жадной доритуалов итайн, жилосьбы чудесно, - Яков ощутил, что может улыбаться, что руки теплые идышится легко. - Ктеме дня. Ваш предок приказал выпытать имя иприметы усредника ивсех, кто входил вмое гнездо. Вы знаете, что людей под началом передовщика встарые времена называли гнездом?
        -Внашей северной ветви Теодоры через одного, аЮргены так все подряд, - посетовал Микаэле, иЯкову показалось, что князь осознанно пробует шутить. Поверил вжизнь для брата? Тема-то убеседы невеселая. - Помните что-то еще? Мало примет.
        -Замок Гайорт. Позже те земли стали частью Тенгоя. Усредника, или подрядчика, там итогда именовали «майстер», почитали великим алхимиком. Он непрятался, окружённый завистью ираболепием. Кмайстеру шли знатные люди, желая получить долголетие, яд или заем. Авот репутация передовщика, - Яков поморщился, - нас числили оборотнями. Поймав, испытывали огнем иводой. Год назад я едва остался вуме, восстановив впамяти первую пытку. Зато узнал, что попал вподвалы три споловиной века назад.
        -О, ну конечно! - Микаэле откинулся вкресле, сплел пальцы, сразуже раскрыл ладони изачем-то изучил левую, будто вней лежала записка сответом. - Слепец Тье, он был ваш мучитель. Всемейных дневниках умногих Ин Тарри прозвища, необязательно лестные. Слепец - общее клеймо бездарей. Яков, рискну пошатнуть вашу веру вкровь Ин Тарри. Мы невсе, далеко невсе, наделены даром испособны его использовать. Тье был ничтожен покрови, зато мог соперничать сартелью пожадности дозолота ивласти. Еще он был весьма глуп, невхож внаш внутренний круг. Потому вархиве нет его дневников, вхрониках рода онем две строки, неболее. Ябы невспомнил, еслибы неИоганн Юрген Ларс, коротко - Йен. Нескажу точно, кто он был Слепцу - сын, племянник, воспитанник или даже… заложник иного знатного рода взамке Тье? Новдетстве Йен босиком, без медяка денег, бежал отслепца Тье. Следующие лет двадцать его жизни вне любых хроник. Апосле Йен объявился наюге ивыкрал Паоло Людвига. Мальчика притесняли, он был младший сын изпяти, его дар считали неуместным. Йен вырастил Паоло, чье прозвище Блаженный. Он изчисла самых полнокровных Ин Тарри всех
времен. Йен вдневниках Паоло упоминается как Крысолов. Задва десятка лет, пока он жил невидимкой, артель стала гонима навсем просторе отледяного океана допекла южных пустынь. Алхимия захирела, сделалась сказкой.
        -Йен, - выдохнул Яков иощутил, как душу рвет боль. Это имя досего момента несуществовало впамяти… Тогда почему для постоянных документов сразу иоднозначно было выбрано отчество Янович, такое созвучное? -Йен.
        -Возьму инициативу иподелюсь первыми грубыми оценками. Мне проще, я смотрю состороны, - Микаэле говорил негромко ировно, глядя впотолок или рассеянно изучая корешки книг вшкафу удальней стены. - Неискал сведения обартели встоль давнем временном пласте. Майстер, алхимия… недостоверно, так я думал. Уверен, майстер или его ближние сдали вас Слепцу. Допустим, так они установили доверие. Аможет, их неустраивало то, что вы начали думать. Подозреваю, вы помогли Йену покинуть замок. Рискну добавить: ваше гнездо причастно кметодичной травле алхимиков. ВИньесе, вглавном архиве рода, есть дневник Йена. Занятнейший, я помню довольно много, хотя пролистывал лишь раз, собирая картину жизни Блаженного. Взаписях мелькало снова иснова прозвище - Локки. Детали непомню, разве вот: он неучастник событий, ноЙен постоянно обращался кнему, словно отчитывался… Меня всвое время имя поставило втупик. Локки, Локо или Локкерг поразным северным легендам - оборотень, вор исовершеннейший мошенник. Толи бог, толи бесь околечная. УЙена онем было сказано: наизнанку добрый. О, эти слова я вспомнил точно.
        -Везет мне внынешней жизни, - Яков закрыл лицо ладонями, перемогая тошноту исмятение. Вскинулся, ошарашенно кивнул. - Прозвище нашлось. Мое. Неужто надо менять документы? Если подозрения верны, кое-кто найдет неслучайным мое отчество всочетании сфамилией.
        -Неужели вы - Яков Локки?
        -Локкер. Яков Янович Локкер.
        -О, ивправду неслучайная случайность, - Микаэле улыбнулся, расправил плечи. - Хоть вы небог инебесь, ножелания исполняете. Я был вотчаянии, ивы обещали, что Куки выживет. Я незнал, как разгрести завал безответных вопросов, ивы помогли.
        -Разве? Пока я лишь убедился: сегодня мы неубьем друг друга ни воимя старой мести, ни ради светлого будущего.
        -Но-но, извольте жить, я вошел вовкус инамерен загадать желание. Заветное. Уже ясно, я неспособен защитить брата ииных ближних. Добавлю, я давно понял, что отец допустил свою раннюю смерть, защищая меня. Артели негодны малолетние Ин Тарри. Это знаем все мы. Ноя непоследую крайнему иложному выбору отца, спасая наследников. Своей смертью я отодвину их открая пропасти надесять или двадцать лет. Если буду жесток иначну уничтожать вокружении всех, кого полагаю причастным картели, выиграю полвека. Норазрушу себя инеискореню артель.
        Яков медленно кивнул. Он наконец сформулировал для себя ответы, которые, возможно, искал еще пацаном впервой жизни.
        -Люди, менявшие Юну иЮлию, говорили овозрасте. Что девушки молоды, даже слишком. Люди Дюбо говорили - вхолодный резерв иждать додвадцатилет.
        -Мы обсуждали сКуртом. Обмен тел исполним для взрослых, вот наше мнение.
        -Я пришел ктомуже. Вы сказали, дар всемье неукаждого. Кровь выбирает, кому дать способности?
        -О, кровь ничуть недобра. Лишь златоносна, - усмехнулся Микаэле. - Кровь куда строже храмового боженьки, якобы отпускающего грехи даже детоубийцам после слезной исповеди. Мне занятны ваши вопросы. Они наталкивают наодну догадку… Локки, вы ведь любите удить рыбу? Крупную, редкостную итрудноуловимую?
        -Интересно, кем надо быть, чтобы использовать вас вслепую?
        -Ответ очевиден. Надо быть моим братом. НоКуки никогда такого несделает.
        -Далее потеме. Артель… вернее, западная ее ветвь, ведь была ивосточная, лесная. Нодавно, даже для Локки - это прошлое. Итак, западная артель существует, чтобы мыть золото ираспределять посправедливости, - Яков рассмеялся, осознав, что произносит слова встаром звучании, как привык юноша Локки, ведь для него завет был смыслом жизни исмерти. - Артель сколачивают изфанатиков. Им внушают, что Ин Тарри повинны внеравенстве людей, вголоде иболезнях. Ваш род для Локки был - змей-полоз изсеверной сказки. Полоз тянул все богатство насебя. Убив змея, артель вернулабы украденное людям. Всем икаждому. Поровну.
        Микаэле всплеснул руками икое-как удержался отрезких высказываний. Лежащий устены пес вздохнул ибез злости глянул нагостя, посмевшего огорчить хозяина. Яков, собственно, лишь теперь заметил собаку, черную втени, неразличимую, пока она непошевелилась.
        -Как я устал отболтовни оравенстве. Все гвозди, доски инитки надо разделить поровну. Станет хорошо, честно. Вот только без вселенского скандала парус несоткать, корпус ненабрать, готовый корабль наводу неспустить. Ауж ремонт… вовсе неразрешимое дело, - Микаэле стал серьезен. - Примитивное равенство вещей превозносят мошенники ифанатики. Дальше тоже понятно: отнять, чтобы поделить. Первую часть исполнить проще, чем вторую.
        -Я нетак молод, как Локки. Артель легко жертвует фанатиками. Иное дело майстер, подрядчик… Унего много прозвищ. И, сколькобы слуги дома Ин Тарри ни тянули насвет корень артели, доглубинного его окончания недобирались. Мне кажется, нельзя сохранить тайную организацию стемиже методами иритуалами, если майстер часто меняется. Хотя Ин Тарри сохраняют свой дар ииспользуют однотипно.
        -Наш майстер нержавеет, - Микаэле погладил широкий перстень сгербом. - Золото постоянно, меняемся лишь мы, люди. Я тоже много думал оприроде долгожительства артели, укоторой нет твердого базиса.
        -Я подозревал, что воглаве - выползок. Это объяснялобы исчезновение артели надесятки лет, резкое возобновление активности… нооднажды я дал себя изловить для ритуала. Увидел майстера ценою той жизни. Для моего зрения было ясно: он невыползок. Грань смерти для него была далекой иострой. Он невыползок, анечто обратное. Он отчаянно старался жить ибоялся смерти. Нескажу точнее. Нет слов.
        -Так, - Микаэле слушал предельно внимательно, иотнего такого было трудно отвести взгляд. Он почти светился. - Примечательны записи Юлианы Миран. Одержимый менял тела. Юлиану подменили. Я слушал довашего прибытия беседу Курта иЮлии. Ритуал детально разработан, исполнители уверены вуспехе. Огромнейшее недоумение уменя вызывало то, что подмену использовали вбанальном дельце.
        -Полгода назад я подумал отомже, осознав, что Юна - иной человек взнакомом теле. Сама подмена неудивила мою глубинную память. Но, увы, я невосстановил свою память исегодня. Есть лишь уверенность: подмены практикуются давно.
        -Вы осторожны всуждениях. Новыводы напрашиваются. Подмена Юны - проверка. Или уних новая пара жив, или новое… гнездо. Учтем ивовлеченность дома Дюбо. Я проверил: имение вЛуговой лет двадцать было излюбленным местом отдыха старшего изДюбо. Он давно отошел отдел, агод назад вовсе пропал. Говорят, странствует. Ноэто ложь. - Микаэле некоторое время глядел насобеседника пристально, чуть настороженно. - Яков, вы прикидываетесь благоразумным, ноэтоже бессовестная ложь. Отвас будет сплошная морока, словно мне мало Куки сего норовом. Изнаете… я устал отоголенной искренности. Уверен, это взаимно. Вечереет, пора разойтись, чтобы каждый изнас смог всвоем логове уединенно сгрызть сахарную кость сомнений. Мы умеем, нам привычно такое собачье занятие.
        Яков кивнул, ощущая растущую легкость, словно душа сделалась воздушным шаром, чей беспечный пассажир сбрасывает новые иновые мешочки сгрузом, намереваясь взлететь ксамому солнцу.
        -Я сошел сума инехочу сомневаться. Идея равенства сладка молодому выползку, он умирает снова иснова, перетерпев боль иунижение, ихочет всё это разделить поровну сосвоими палачами. Я давно немолод. Микаэле, меня непокидает ощущение, что майстер иесть полоз-змей, изначальная цель Локки. Нехочу свести все кмести. Скорее я повторяю шаг зашагом путь того Локки, инасей раз дойду досути. Как выманить зверя, мы свами, кажется, знаем. Вслух нескажу лишнего. Лучше уж я, как иподобает при встрече свами, затребую деньги. Необещаю вобмен исполнить заветное желание. Ноя умею создавать гнезда. Свежие заложены иразвиваются, старые непустуют, меня небыло лет двадцать, я ничего непропустил. Птенцов много, они требуют корм, асами гнезда вьются изнитей влияния иинформации. Золотых нитей, сами знаете.
        Яков смолк, пытаясь сообразить, какже выразить всловах невнятные ощущения. Истоитли пояснять, как выползки видят жизнь исмерть. Упоминать, что потвоему мнению дар неболезнь вроде ветрянки, он принадлежит нетелу, адуше… Что Юлия втеле Юны нестала Юной, ненаучилась видеть тьму запорогом. Неглаза для такого требуются, адуша.
        -Вы неуемны, - заинтересованно отметил Микаэле. - Охота наполоза для вас смысл всех жизней? О, неискушайте, надежды губительны. Вернемся кденьгам. Как быстро желаете получить, готовли увас план передачи?
        -Одержимый был опытен, заменить такого нелегко. Они истратят два, три месяца. Нестану уточнять, как высчитал срок, я давно наблюдаю активность артели. Думаю, я верно указал надежный запас времени у… гм, унас.
        -Унас. Звучит многообещающе, - Микаэле повел рукой, словно листал книжку. Вероятно, чековую… - Проект передачи средств перешлите через Норского.
        -Удобно. Ноя незатевалбы разговор из-за пустяка. Корм, знаетели, тянет насолидную даже для вас сумму, поскольку её надо передать, непривлекая внимание.
        -Солидная сумма - ненаше понятие, слишком примитивно. Мы оцениваем деньги поэффективной массе. Сами мы, невсе, нолучшие, такой оценке неподдаемся, нас негнут деньги, мы управляемся, хотя инам сложно, тут требуется сохранять ритм. Для внешних людей мы видим критическую массу денег, которая раздавит их. Дело невсегда вморальных качествах, важны подготовка иресурсы. Я вижу вашу критическую массу, она… - Микаэле взвел бровь сотчетливой насмешкой, - солидная. Норискну дать совет. Извольте грузить себя, продумав хранение, распределение идоступ. Запрашивайте сзапасом, позже ошибку экономии неисправить, - Микаэле покосился надверь палаты брата.
        -Держите его вневедении как можно дольше, иначе незащитить. И… вы небоитесь, что я возьму так много денег, как только смогу выманить, исгину?
        -О, взять деньги убогатея - непредательство, абезобидная игра. Всякий Локки-мошенник полагает так. Мне убыль неповредит, зато я выявлю вашу суть. Есть польза, нет угрозы. Ивы уже златоносны: брат выживет, я поверил ивернусь кделам, - Микаэле сбрезгливостью изучил ладонь. - Золото прилипнет уже сегодня. Увы… Отдых требуется всем, мне тоже. Яков, позволите небольшой опыт?
        Микаэле обошел стол, оказался рядом. Осторожно накрыл ладонью запястье выползка. Постоял, прикрыв глаза. Кивнул инаправился кдвери впалату брата.
        -Йен часто держал вас заруку, - сказал Микаэле, остановясь вплотную кдвери. Обернулся, сложил руки нагруди истал говорить очень ровно, выверяя слова. - Ваша душа итогда несодержала жадности. Йен рос спокойно, золото нелипло… неудивительно, что Паоло Блаженный - его ученик. «Свободу, вотличие отзолота, можно инужно раздать всем поровну». Так он говорил. Полагаю, жизнь итем более смерть Локки стала пружиной, которая через многие иные шестерни ивалы обстоятельств завела сложнейший механизм запрета наработорговлю. Небуду обсуждать, благоли это. Нотак мы, Ин Тарри, смогли приблизить смену способа хозяйствования изначит, ускорили оборот денег. Еслибы Блаженный несправился, золото нагоды идаже века отяготилобы сундуки исамо… сгнило, агниль взрезают ножом войны. Вот так причудлив мир. Из-за вас, Яков, я скоро заподозрю, что даже для артели есть место ввеликом плане бога. Пугающая широта воззрений.
        -Да уж, - осторожно кивнул Яков.
        -Локки дорого заплатил заправо говорить совзрослым Ин Тарри оравенстве. НоТеодор был никто, ая заболтал тему, сведя книткам идоскам. Золото есть стихия, как вода или огонь… отчасти. Золото неотделимо отобщества, ионо неможет инедолжно распределяться равномерно. Это неэффективно иопасно. Я склонен сравнивать золото сводой. Артель строит обвинение крови Ин Тарри натом, что вмире есть пустыни иокеаны. Я отвечу так: бессмысленно вычерпывать океаны ради полива пустынь. Они соленые, вода станет питательна иблагословенна, лишь пройдя природный круг. Иеще, многие пустыни прежде были дном морским. Все изменчиво, то есть - неравно. Мы, Ин Тарри, некопим золото, алишь помогаем ему совершать круговорот быстро использой. Локки, я благодарен завстречу. Доведется свидеться снова, приглашу вИньесу, читать дневник Йена. Это обещание.
        Микаэле поклонился, подтверждая серьёзность слов. Отвернулся, толкнул дверь. Черный пес метнулся отстены иприжался кбедру хозяина, чтобы покинуть комнату вместе сним, принюхиваясь кугрозам, всматриваясь влюдей поту сторону двери. Яков остался сидеть вполутемном кабинете.
        Было тихо, лишь часы настене щелкали ипостукивали маятником. Втакт этому звуку - казалось Якову - вечер крошил грифель сумерек, неровными полосами растирал похолсту реальности. Слой заслоем, гуще, плотнее… Все делалось серым, смазанным.
        «Йен», - едва слышно выговорил Яков. Проморгался, стер слезинку, неверя, что настолько расклеился. Но - обида злее боли! Почему изпрошлого запросто выбрались вявь кошмары: ненавистный илживый Теодор; холодный, как лед, передовщик артели; палач замка - огромный, тестообразный, склонный вовремя пыток напевать ипосвистывать… Почему мерзкие хари опоганили сны, отравили душу, аЙен остался внебытии? Золотой мальчик Йен… Он сам выбрал изтолпы друга - хотя разве вто время князья заводили знакомства так запросто? Он целыми днями держал заруку. Хлопал линялыми ресницами, чесал затылок инедоуменно переспрашивал: зачем тебе золото? Но, если надобно, скажи сколько, инеглупи про солидную сумму. Нет такой, вовсе нет. Иможет, лучше сбежать без единой монетки? Золото - проклятие, оно давит душу, аеще оно ядовитое, травит верность игноит дружбу…
        Домомента, пока Микаэле неназвал имя Иоганн, неупомянул прозвища Йен иЛокки, весь свет прежней жизни оставался незримым. Свет, ради которого истоило возвращать прошлое сего болью, ошибками иозарениями. Все прошлое, без изъятий!
        -Я обязан вам, Микаэле, - Яков поклонился давно закрытой двери.
        Встал, поправил воротник. Некоторое время глядел воконное стекло, сегодня - обыкновенное, без картин прошлого ибликов воспоминаний… Затем Яков покинул кабинет, неоглядываясь. Возвращённая память вынудила спешить, уплотнила дни. Теперь все стало еще серьёзнее. Йен был урожденным Ин Тарри. Настоящим! Йен, которому неисполнилось ипятнадцати, плохо спал имало ел, если ему неготовил Локки. Инаверняка вырос внешне очень похожим наэтого вот Микаэле. Умным, сильным иочень одиноким… НоМикаэле умеет сберегать фальшивое спокойствие даже рядом спалатой брата, израненного одержимым.
        Йен был иным. Он делался страшнее лесного пожара, если кто-то затрагивал ближних. Как можно было позволить себе умереть, зная характер Йена? Он наверняка боролся, искал способ спасти… Ипозже полагал себя виновным, предателем, корнембед.
        -Крысолов, - Яков виновато ссутулился. - Теперь помню. Его невывели иззамка, времени нехватало, ая нехотел рисковать жизнями, этоже мое гнездо имой Йен. Из-за них я пошел кстарику. Небыло никакого вопроса кнему, я шел сответом, я сделал свой выбор… новсе перепутал, вспоминая.
        Наулице совсем стемнело, фонари выжигали вночи рыжие проплешины, туман норовил окольцевать их, делал похожими намонеты. Ни собирать это золото, ни делить поровну нельзя, иэто замечательно. Яков покинул больницу. Некоторое время постоял уперекрестка, глядя всторону вокзала. Сердито отмахнулся отдел - ипобрел втемные кварталы пригорода. Там, недалеко - парк, внем есть пруд… инет ни единого фонаря.
        Черная гладь воды бережно выложена бархатом тумана. Если вглядеться, если очень постараться…
        Ночной проводник. Кьердорская легенда
        (Легенда давно забыта, ее запись сохранилась лишь вдневнике Крысолова Йена. Наполях - пометка: «Локки немог уйти, неоглянувшись! Это обнадеживает».)
        Нестоит людям попадать вгиблый лес, атолько живые неведают грядущего страха, амертвые уже немогут ничего изменить. Через лес непроложено троп. Каждый торит свою, аона - ускользает, петляет, норовит сгинуть. Тут уж кто кого осилит: тропа путника или путник тропу.
        Жил-был сын купца, богатейшего навсе долины иперевалы большой Кьерской гряды. Отрождения наследник отцовских трудов ел сзолотой тарелки, завсю жизнь он ни разу невысказал слов благодарности. Когда батюшка умер, он спустил богатство удивительно быстро. Хотя чему удивляться? Семейного дела незнал, людей неумел ценить, трудиться нежелал. Разбазарив кровное, наследник непоменял привычек ижил вдолг… а, как пришел срок отдавать, спрыгнул скрепостной стены. Толи пьян был, толи блажил. «Ваш убыток - ваша забота», - так он крикнул напоследок.
        Под стеной скалились камни. Падение, удар… ивмиг все поменялось для должника. Кругом встала вязкая тьма, подобная туману внепроглядной ночи. Чуть приметно светились заросли поопушке. Должник ощупал камни под ногами. Понял: позади - пропасть! Нет иного пути, кроме этого - сквозь колючий шиповник ипаутинные полотнища. Должник усмехнулся победно: нет погони! Получается, он всех обманул, итеперь никто невостребует плату посчетам. Вязкая тьма молча впитала людскую усмешку. Выждала… ивот заспиной должника что-то шевельнулось, вздохнуло. Оно было огромное. Ужасное всвоей непостижимости. Осознав его, должник завизжал ипомчался опрометью, запрыгал зайцем, раздергивая понитке неодежду - саму душу. Черный лес впитал ее… без следа. Истало тихо вгиблом лесу. Совсем тихо. Как обычно, впрочем.
        Жил-был переписчик книг. Однажды он занемог, позвал лекаря иузнал, что недуг его наверняка смертелен. Ипринялся переписчик перетирать зерно домыслов вжерновах страха. Скоро устал отмыслей, отгруза грядущих утрат. «Отменя все откажутся. Боль сожрет меня заживо. Лекари все доединого - проходимцы, помощи недадут, асбережения вытянут допоследнего медяка»… так он рассудил, идобыл яд, ипринял… Ивстал наопушке гиблого леса.
        Для него все началось, как идля должника; Заспиной - пропасть. Впереди - чащоба непролазная, стылый туман… инезримое нечто, жадно глядящее вдушу. Хворый брел, всхлипывал… искоро устал. Нет надежды вжизни, нет ее ивотьме последней. Так решил. Лег, притих… ислился сгиблым лесом. Стьмою итишиною. Совсем слился. Без остатка.
        Жил-был проводник. Лучший вКьерских горах, опытный инаходчивый, хоть имолодой. Весело жил, ярко. Друзей унего было много, купцы его уважали. Нооднажды попался проводник вловушку: разбойники приневолили его помочь сустройством засады. Ведь кто, как неон, укажет верное место? Кто, как неон, поймет, когда ждать богатый караван… Проводник завел разбойников вскальный лабиринт - ипрыгнул собрыва, прокричав вгулкую долину оприходе врагов. Эхо подхватило крик, разнесло широко. Всполошилась стража назаставах, залаяли псы, горные охотники ипастухи стали перекликаться, готовя общую облаву наразбойников…
        Апроводник ничего этого неслышал. Он уже стоял наопушке гиблого леса. Нет, он нестоял, он иопушки-то незаметил, он вскочил ипомчался через лес. Он даже непонял, куда угодил, просто бежал, спеша предупредить хоть кого оразбойниках… Он рвался через заросли, спешил. Он чуял тропу ивэтом особенном лесу, незря он был лучший горный проводник! Он неоглядывался, неотдыхал, пока недобрался дополянки.
        Седая втумане трава оплетала ноги. Было довольно много света, его давали серебряные цветы вереска. Авот дороги далее небыло: ежевичник рос плотной стеной, азаним угадывалась другая стена - чернее ночи, отнеба доземли… Встене была всего-то одна калитка. Укалитки сидела женщина. Немолодая инестарая, неседая - инечернявая. Туманная, ночная.
        -Сегодня ты один идобрался намою поляну, - сказала она. Оглядела проводника исокрушённо покачала головой. - Торопыга… Хотьбы разок оглянулся! Там ведь прошлое твое! Целая жизнь.
        -Я должен был… - начал проводник исмолк, ведь женщина покачала головой.
        -Нет натебе долга. Гиблый лес - нето место, куда следует убегать отжизненных долгов. Тем более, бахвалясь своей ловкостью. Пробовал тут один сунуться, да весь пониточке раздергался, порвался… Загнала его хиена. Потешилась.
        -Ноя немог иначе! Они умеют спрашивать, аеслиб я ослабел иуказал им выход излабиринта…
        -Инеострахе речь. Шел через лес испуганный. Жаль его, - женщина внимательно осмотрела тьму заспиной проводника. - Бывает инепосильное бремя уживых. Ябы помогла… но - недошел. Небремя его сгубило, асобственная слабость. Втебе нет такой слабости. Затобой нет долга. Зачем ты отказался отжизни легко, несожалея инеоглядываясь?
        -Честь превыше. Нельзя выживать любой ценой, - неочень уверенно сказал проводник. Подошел, сел втраву рядом сженщиной. - Разве нетак?
        -Несовсем так. Ты ценил честь, ты высоко ставил свое умение искать тропы, ты дорожил словом идоверием…, нонежизнью. Ты отказался жить - легко. Совсем легко. Да, ты очень молод… - женщина погладила серебряные бутоны вереска, льнущие кее руке. - Понимаю. Нопомочь несмогу. Хиена невидит втебе света. Порвет.
        -Хиена - ваша собака? Я небоюсь собак идаже волков, - проводник показал старый шрам наруке. - Меня рвали, ноя оказался упрямее.
        -Несобака. Она тут всегда, ая… я иногда прихожу, чтобы поправить изгородь. Она вроде тебя. Кому-то проводник, акому-то - приговор. Нет, непропустит. Вот разве научишься ценить жизнь. Постепенно.
        Женщина указала взглядом насамую темную игустую часть изгороди, ипроводнику почудился узкий лаз, обозначенный вересковыми цветами. Юноша благодарно поклонился… изаметил, как полицу незнакомки пробежала тень огорчения.
        -Это неодолжение, анаказание, малыш. Тебе придется доделать много дел. Перешагнуть много утрат. Отчаяться изаблудиться бессчетное число раз, словно ты опять иопять идешь через гиблыйлес.
        Женщина смолкла, вглядываясь взаросли. Проводник тоже стал смотреть - искоро разобрал: приближается человек. Весь встрепанный, нескладный. Идет - ислегка светится. Рядом сним крадется кошмарное чудище, ачеловек ему улыбается, что-то рассказывает. Вот он неглядя, наощупь, нашел калитку, легко толкнул - ипропал заней, вотьме… словно сквозь стену прошел. Чудище проводило путника допорога, обернулось, обожгло душу проводника ледяными, смертными очами - инехотя впиталось встену мрака.
        -Аэтот, он ведь тоже неоглядывался. Ему все можно? - удивился проводник.
        -Он невсчет. Блаженный, - пожала плечами женщина. - Хиену зовет лебедушкой, да ивидит ее именно так. Он хочет дать людям крылья. Небось, опять сколокольни прыгнул, иопять неудачно… Несмотри так. Он ценит жизнь, только дело ему важнее.
        Вдруг изгородь прогнулась изнутри, задрожала. Облетели лепестки смногих цветков, жуткий рев прокатился иулетел вотьму волнами колючего мрака.
        -Хиена борется, - пояснила женщина, заметив, как проводник вздрогнул. - Кое-кто стой стороны полез вваш мир. Внем небыло света ихиена его порвала.
        -Она зверь или человек?
        -Что завопрос. Здесь неживут звери илюди. Ну что, малыш, отдохнул? Понял мои слова? Когда научишься ценить жизнь - тогда пройдешь вон вту калиточку. Апокуда… полезай. Ох, всего он тебя обдерет, докостей обглодает, этот черный ежевичник. Аиного нет тебе пути.
        Проводник встал, вежливо поклонился, прощаясь иблагодаря занаставления. Зажмурился - иполез вколючую тьму. Ледяные иглы шипов рвали его тело, кусали душу… Ноюноша был упрям.
        Стех пор много воды сбежало скаменных склонов Кьеры. Новые тропы идороги легли, прежние травою заросли, осыпались, обвалились. Нодосих пор его можно встретить вгорах - ночного проводника. Мирных путников выводит надорогу, хотя заплутали они безнадежно. Немирных заманивает влабиринт… Люди, обязанные ему спасением, приносят камни искладывают услияния троп, наседловине самого высокого перевала. Говорят, однажды камней накопится достаточно, чтобы оплатить цену одной молодой жизни, отданной легко, без сожалений…
        Глава 7. «Барвинок»
        Его высокому святейшеству, исполненному света полуденного, отсумеречного служителя Храма, сполным смирением. Тайно. Срочно
        «Всей год весенний сбор источников был скуден, лишь два выползка доставлены вхрам живыми. Прилагаю запросы почтенных прихожан, готовых воздать зачудо, нисходящее повашей воле. Просители ревностны ввере иумеют беречь тайну. Перечислю впорядке подачи.
        Восстановление здоровья ипродление лет Льва Васильевича Кряжева. Воплату может быть передано введение храма имение, одно изпяти навыбор. Условие: окончательная смена собственника через пять лет, если господин Кряжев жив ивуме.
        Прекращение засухи вюжном уделе, запрос срочный, поступил от«Хлебного дома Пасецких». Оплата паями, золотом либо землями, нострого после сбора урожая.
        Наполнение силами супруги губернатора Юносова, она насносях. Теряла дитя уже четырежды, вынашивание ироды без вспоможения совершенно невозможны. Вознаграждение господин губернатор указал как «любое посильное».
        Есть сверх перечисленного сомнительный запрос дома Дюбо. Хотя принадлежат они киной конфессии, несмутившись нимало обратились ко мне ипредложили выбрать удобную храму форму возмещения иобъем его. Желают получить источник, живым ибез всяких оговорок поиспользованию. Избеседы ясно, что уних есть люди, способные провести ритуал, какой именно - неуказывают. Намекали, что вобмен, например, могут создать полную поддержку для утверждения веры напросторах инаньских, где пока мы весьма слабы.
        Упомяну исовсем уж сомнительный запрос. Некий Михель, известно лишь имя, готов передать полные правила совершенно нового для нас ритуала, проводимого парой жив. Он также готов показать ритуал вдействии иотдать храму сложившуюся пару жив, работающих совместно. Вобмен желает получить источник, тут его запрос сходен сзапросом Дюбо. Согласен наиной вариант: наши гарантии полного отказа отподдержки дома Ин Тарри влюбых запросах хотябы нагод.
        (Резолюция его святейшества: «Кряжев, Юносов - да. Дюбо отказать споказным гневом, сей торг нетерпит спешки, анас пытаются торопить. Последний запрос… Неотказывать, несоглашаться. Проверить все, что возможно. Связаться сИн Тарри ивыведать, какие запросы мы можем ждать сих стороны».)
        Никогдабы неподумала, что прятаться так легко иинтересно. Я уехала изстолицы ввагоне сдощатыми скамейками. Старый паровозик тащился кое-как, накаждой малой станции отдыхал минутку-другую. Одни люди стюками икорзинками горохом сыпались наперрон или прямо натравянистый откос, адругие тараканами лезли впоезд - все они были юркие, потрепанные иничуть нестоличные. Духота, гвалт, двери вагонов распахнуты, ветер пронизывает поезд насквозь, норазбавить махорочный угар неможет… Зато для покупки билета наэтот поезд ненужны документы.
        Сперва мне было совсем неуютно. Я забилась вуголок, серее итише мыши, инастороженно впитывала запахи, впечатления… Кночи поезд отдалился от«Тёрена» верст натридцать-сорок, итолько-то. Я покинула вагон назаплеванной станции, где почти небыло керосинового света исовсем - электрического. Название втемноте нечиталось, ноэто инепотребовалось. Насоседней смоей скамейке отсамой столицы ехал, просторно разместившись, здоровенный мужик. Зычностью баса он напоминал Васиного папашу-мясника, ишумел также бесцеремонно: учил всех ездить стоя имолча, объявлял заранее названия станций, апри виде кондуктора ревел: «Убью, твоюж свинью!»… ибилетов внашем вагоне непроверяли ни разу.
        Благодаря басовитому дядьке я вышла именно там, где посоветовал Василий. Втемноте пришлось наугад пробираться впарк - Вася строго рекомендовал ночевать наскамейке, уложив сумку под голову. Такова была худшая часть плана посмене имени. Зато утром все пошло проще. Я припрятала деньги взадичалом парке и, достоверно изможденная, явилась вместную жандармерию, рыдая: обокрали, поголове стукнули ивот - ничего непомню, денег-документовнет…
        Помещение размером изатхлостью напоминало собачью будку, аоба служителя закона - шелудивых псов, негодных кслужбе. Они скучнели наглазах, апоокончании рассказа, когда я громко потребовала дознания, впали вуныние: придетсяже что-то делать! Необлегчая их участь, аследуя советам Васи, я взялась нудно выспрашивать, полагаетсяли мне, беспамятной, место вбольнице исодержание, пока устанавливают личность? Служивые сгорбились: наих станции происшествие, того игляди понаедут проверяющие изстолицы, ауж сколько отчетов придется написать… Вдруг старший разогнулся, глянул наменя сприщуром, мигом выписал временную бумагу, сунулся попояс вшкаф сдокументами, раскрыл жестяную коробку, прибитую внутри игордо именуемую сейфом, порылся…
        Бумага имятая купюра втри рубля вмиг оказались втиснуты мне вкулак, асама я выдворена запорог под скороговорку - иди-иди, сядь напервый поезд идуй встолицу. Под громкое обещание «там ужо разберутся!» дверь закрылась.
        Я для порядка постучала ипошумела. Жандармы неоткрывали, их собачья будка словно вымерла, внутри ни шороха - ни скрипа. Я снадрывом вздохнула иудалилась, изучая казенную бумажку свременным именем «Юлиана Липова» ипояснением: потеряла документы, следует кместу проживания. Смешно… влиповых бумагах вот такая фамилия! Хотя это несозла, просто вспешке иного невыдумалось. Возьмись я настаивать, поименовалибы даже иКряжевой, лишьбы сгинула.
        Три рубля истратить недовелось. Я только-только добыла изтайника свои деньги, присела наскамейку иубрала кошель всумочку, аее - надно большой сумки… как вменя вцепилась говорливая старушка стяжеленым чемоданом. Конечно, я согласилась помочь ей. Кое-как проволокла чемодан через парк. Пыхтя, втащила полестнице наперрон. Отдохнула ипобрела кместу, против которого предполагалось увидеть двери нужного старушке вагона, когда подойдет её поезд… Разметка мелом или краской делается только для двух-трех купейных вагонов, чтобы состоятельные пассажиры неметались поперрону, небили ноги зазря.
        Бухнув чемодан намеловую отметку, я отдышалась инаконец-то удивилась: старушка явно богата, моглабы нанять… Я почти додумала вопрос, нотут прибежал нарочный стелеграммой.
        Внучка внезапно простудилась! - эту горестную весть узнали все исразу, ведь огорченная бабушка причитала визгливо, громко. Я забыла освоем недоумении ипобежала заводой, быстро перебрала флаконы всумочке старушки, нашла сердечные капли, бормоча слова утешения. Пожилая путешественница плакала, усевшись насвой чемодан, авокруг нас множилась, гудела суета…
        Ума неприложу, как получилось, что внезапно я оказалась вуютном купе, счужим билетом, намертво зажатым впотном кулаке! Заокном старушка слезно благодарила зазаботу имахала вслед тронувшемуся поезду. Ая тяжело дышала, невсилах одолеть недоумение. Немогу вспомнить, как меня втолкнули? Кто именно первым крикнул, что билет недолжен пропасть? И - дальше-больше, общее мнение толпы загудело, внесло меня ввагон, смяв кондуктора.
        Поезд набрал ход. Паровоз засвистел, ия сама сделалась вроде котла: вот-вот взорвусь отволнения! Ведь высадят, упекут вжандармерию, потребуют документы… Ноникто нестучал вдверь, необзывал меня безбилетницей ихуже - мошенницей. Вероятно, кондуктор издох, отравленный презрением толпы… Несладко приходится тем, кто проверяет билеты вздешних поездах, вспомнить хоть прежний, пригородный.
        Через час или два я поверила, что купе, целиком выкупленное бабушкой, стало моим. Умаявшись бояться, я взялась разбирать вещи, которые предусмотрительно подобрал вдорогу Вася. Занятие иуспокоило, инасытило. Вотдельный узелок оказались увязаны копченые колбаски, вареные яйца, хлеб, бутыль сквасом.
        Всумерках я, отдохнувшая ибодрая, покинула поезд настанции Дубравь. Название вызвало теплую улыбку - такое зеленое, крепкое… Сама станция оказалась под стать. Чистенькая, вместо изгороди вдоль перрона подстриженный шиповник, вкрохотном зале ожидания очаровательные скамеечки накованых ножках ивазы сживыми цветами - огромные наполу икрохотные настоликах. Даже жандарм душевный: рыжий, улыбчивый парнишка лет двадцати, ипри нем кудлатая собачка. Вдвоем они встретили мой поезд, как, наверное, ивсякий иной, вставший хоть наминуту. Поздоровались скаждым, кто сошёл наперрон. Привечая меня, жандарм приподнял фуражку, апесик дал лапу… Негород - сказка.
        Припомнился совет Васи - мол, далеко бежать ненадо, ты ведь неврозыске утайной полиции, так что выбери милый городок иживи себе тихо-мирно. Вася особо подчеркнул: негодны село или глухой разъезд! Нужен городок, где людей много, новсеж нетолпа.
        Ия твердо решила пожить вДубрави.
        Пожилая тетушка, которая настанции торговала билетами ивообще отвечала завсе, отхранения багажа доизложения родословной градоначальника, охотно продала мне газету изаварила чай, аеще посоветовала столик ураспахнутого окна.
        Пахло скошенной травой. Я пила чай вприкуску - скрендельками иновостями. Всё вздешней газете, кажется, было одинаково малозначительно. Несобытия - семечки… Статьи иобъявления помещались навосьми серых страничках. Напервой обсуждался весенний парад пожарной части, сописанием нарядов местных важных дам. Далее было много про грядущие осенние состязания - слово умилило, ну хоть небитва! - насамую большую тыкву. Рядом размещалось официальное обещание от«Помольного дома Лукиных» выделить победителю двадцать рублей - втолстой рамке, словно поденьгам заранее справляли траур. Далее шли мелкие объявления, накаждой страничке насвою тему. Я сразу присмотрела одно, осдаче комнаты «сбалконом ирозочками». Надуше сделалось легко… и, невчитываясь впрочие заметки, я быстро добралась допоследней страницы. Там обнаружилось здоровенное, вовесь лист, сообщение, инеместным шрифтом, который весь изодной наборной кассы, что взаголовке, что впримечаниях. Нет! Налисте вверху помещался рисунок, ниже - стильный шрифт, еще ниже снова рисунок. Я прочла три раза ивпала внедоумение. Так небывает!
        Контора поверенных «Петр иПетр»
        попоручению известного городу лица снова предлагает
        место управляющего усадьбой «Барвинок» любому, кто сможет там жить.
        Оплата теперь - восемьдесят рублей!
        Деньги будут выданы поокончании месяца, дальнейшие условия обсуждаются суспешным претендентом.
        Еслибы это написали для меня, как зашифрованное послание, ябы расшифровала запросто. Ноя оказалась здесь случайно. Скажу больше: загод это первая газета, купленная мною! Вобщем - мистика… Третий год меня находят весенние неслучайности! Два одинаковых мужских имени исумма вчетыре раза больше прошлогодней: Яковов я спасала попять рублей закаждого, Василиев - подвадцать, атех, кого представляют Петры… Вобщем, я несмогла отложить газету. Так ипошла, держа перед собой. Тем более, нижняя картинка показывала, как отстанции добраться доконторы.
        Было интересно, носамую малость боязно: прежде деньги брали сменя, атеперь, кажется, сулят мне? Впрочем, иэто укладывается вмистическую логику. Яковы взяли деньги, оба. ИзВасилиев деньги потребовались только одному. Петры вовсе ненуждаются вмоих скромных финансах, просто указали сумму, верную для последовательности ежегодных неслучайностей.
        Контора «Петр иПетр» видна отстанции, если знать, куда смотреть. Фасад дома - яркий из-за вечернего света, коричневый икремовый, как корочка выхоженного пряника. Иеще «глазурь»: медная вывеска, нацепочке - молоточек. Я неторопливо постукивала им понакладке надвери - иулыбалась, вслушиваясь впереливчатый звон.
        Как ни странно, вечером, вкрохотном городишке, втемной тихой конторе обнаружился служащий. Правда, открыл несразу, вид имел сонный, помятый. Исам - нестоличный, любезный ибез пустой важнявости. Выслушал мои попытки вежливо идлинно поздороваться, смущенно поклонился исразу пригласил войти, неговоритьже через порог. Я шагнула, продолжая пояснения ипредъявляя газету. Он - глянул, вдруг проснулся ивесь подобрался! Глаза хищно вспыхнули. Служащий протащил меня через прихожую, впихнул взал для гостей, отобрал сумку изамер, прижимая её кгруди, как законную добычу.
        -Никуда неуходите. Никуда!
        Прокричав это, он умчался, исумку унес. Охнул уже наулице, вернулся, поставил сумку вуголок иснова убежал, резвее прежнего.
        Вконторе негорела ни одна свеча, заокном зрел тишайший вечер. Утонув вкожаном кресле, я уютно задремала сполуприкрытыми глазами. Улица медленно делалась розовой изолотой, встеклах домов напротив плескался жидкий огонь заката. Ветерок нагонял туман, липы перемешивали его темными лиственными лапами… Сквозь сон думалось, что город словно для меня создан, я сейчас Липова, икругом - липы. Исезон наилучший, липам предстоит долго густеть-расти доцветения, лето едва народилось, ая люблю это время молодой сочной зелени. Все сильнее хотелось остаться вчудесном городке надолго, чтобы увидеть вечер, когда туман сделается медовым. Ничто так некружит голову, как сладкий липовый цвет.
        Звук резкого дыхания, топот ног. Кому неймется? Разве есть причина спешить втакой вечер, здесь… Ах, да: япытаюсь наняться наработу! Пора очнуться.
        -Сума сошла! Ночь вот она, аты без крыши над головой, порабы иповолноваться, - шепотом отругала я себя. Поправила волосы, села ровно.
        Первым вбежал знакомый служащий, увидел меня, выдохнул иоткинулся настену, словно ему только что объявили помилование отсмертной казни. Следом ворвались двое, крепкий парнишка лет двадцати икрупный мужчина, годный ему вотцы. Оба светловолосые исветлоглазые настолько, что ивсумерках родственность очевидна.
        -Здесь она, - невежливо ткнув пальцем, сообщил служащий. - Неушла.
        -Приезжая, - сразу решил старший изприбывших. Рухнул вкресло напротив. - Ох тыж! Иврать некстати, иправду враз высказать никак.
        -Вы, случайно, небогаче Дюбо будете? - спросила я. - Восемьдесят рублей обещаете невесть зачто! Невесть кому. Чудеса. То есть лучше неврать,вот.
        -Скажу, - младший безнадежно махнул рукой, повернулся ко мне, поклонился ивыпалил: - Батюшке имение вовнезапное наследство досталося два года назад, стех пор унас маета да убытки. Спасения никакого нет, позакону «Барвинок» - наш, никто нехочет его забрать.
        -Так продайте задешево, - посоветовала я, чтобы поддержать беседу.
        -Да ктож купит? - навзрыд выдохнул старший иуронил голову ниже плеч. Добавил дрожащим шепотом: - спривидением. Там наодну ночь, ито неостаются. Оно, вобщем-то, иднем нелегше. Дверьми хлопает, воет…
        -Жертвы есть? - уточнила я, пока рассказ опривидении незатянулся из-за пустяков вроде скрипа дверей. - Может, оно кого-то обстенку хрясь… или, скажем, позапаху крови нашло изагрызло?
        -Н-нет, - шепотом выдохнул младший идаже прикрыл рот ладонью, ужасаясь тому, насколько все могло быть хуже.
        -Хоть дралось, ругалось мерзостно?
        -Нет, - хором отозвались наниматели, глядя наменя снедоумением. Старший аж вскочил ипринялся быстро перечислять: - воет, холодом пышет, волосы отнего дыбом, иной раз посуда бьется илиеще…
        -Отдельную комнатубы. Свидом налиповую аллею, - я нестала дослушивать.
        Подумаешь, привидение! Виделибы они санитаров вбольничке Юлии… или одержимого. Впрочем, разве такое можно всерьёз пожелать хорошим людям? Аэти мне глянулись сразу. Совестливые, милые. Заменя, незнакомую, уже переживают. Вон - вслова мои неповерили, сидят имолчат. Втемной комнате так тихо, что хочется, как вдетстве, вскинуть руку изаорать: «Выполз!». Наверняка все взвизгнут отстраха. Н-да. Если состороны изучить мои мысли… то моили они? Я обычно нетак спокойна. Я обычно совсем неспокойна!
        Поверенный очнулся первым. Сходил, принес лампу. Шесть блестящих глаз уставились наменя, иснова стало тихо. Летающую лошадь изучалибы менее пристально. Ябы покраснела отсмущения… нослишком устала заэтидни.
        -Непередумали? - уточнил старший наниматель.
        -Комнату хочу. Отдельную, - напомнилая.
        -Тридцать пять комнат изалов только вглавном здании, - сообщил поверенный. - Еще флигели, конюшни, дома для обслуги, оранжереи, особняк впарке, для гостей…
        -Все пыльное, заросшее, два года нетопленное? Понятно. Так, давайте закончим снаймом. Всчет дохода, который я пока незаслужила, получитьбы сразу одеяло, корзину сприпасами и… И, пожалуй, все. Нет, невсе! Хоть раз внеделю хочу выезжать вгород. Продукты, цветы, то да се… понимаете? Повозкубы. Шарабан или телегу, мне все равно. Пешком тащить покупки далековато, вот что я подозреваю.
        -Это можно, - кивнул младший наниматель. - Нотамже… привидение.
        -Агде сама усадьба?
        -Три версты отсель доближних ворот, - насторожился старший.
        -Поехали.
        -Доограды довезем, нодальше - нет. Ночью внутрь мы ни-ни, - младший смутился иразвел руками. - Авам что, вовсе нестрашно?
        -Задва года оно никого неубило, - я прошла кдверям, подняла сумку. - Можно сказать, унего накопилась положительная рекомендация. Да: ачто отменя требуется? Привидение выгнать, чтоли?
        Наниматели молчали, потрясенные вопросом. Тем временем я миновала прихожую, выбралась накрыльцо - служащий конторы успел придержать дверь, он очень вежливый, такие только впровинции иводятся, пожалуй. Незазолото услужливые, аотприродной душевности. Вдруг стало понятно: этот служащий - тощий ичернявый, молодой - кажется мне похожим наЯна-Якова, вернее, наЯна, простоватого селянина. Вот отчего я чувствую себя свободно. Хочу встречать Янов, аникак неЯковов… Устала отгорода, апривидение - деревенское, значит, ничуть незлобное.
        Перед домом нас ждал добротный экипаж, весь лаковый, новенький. Пара коней вупряжке - холеная, ладная. Старший наниматель подал мне руку ипомог забраться назадний диванчик, младший белкой прыгнул напередний, потеснил мальчишку лет десяти, пристроился. Служащий охнул, метнулся ивручил мне керосиновую лампу. Махнул прощально всем, отдельно поклонился мне. Иеще долго стоял накрыльце, глядя вслед.
        -Страница вгазете… Да вы отчаялись, - запоздало сообразилая.
        -Затейливо зазываем, это да, - кивнул старший наниматель. - Атолько вон как сработало-то! Третьего дня нам посоветовал добрый человек, иуже помогло его средство.
        Пожалуй, виное время ябы удивилась, стала расспрашивать… нонесегодня. Весь мой побег изстолицы складывается так, что я неуспеваю задавать вопросов. Перемены быстрые, как мелькание видов заокном поезда… Ая ощущаю себя пассажиром. Душу кутает покой: яследую туда, куда меня везет поезд обстоятельств. Ивот - добралась! Короткая бодрость иссякла, снова хочется выспаться, отдохнуть отвпечатлений. Хочется попасть домой - куда-то впостоянное место, годное называться домом неодин день…
        Вобщем, история спривидением невзволновала меня, истранное объявление вгазете - тоже. Я благодушно выслушала, что «добрый человек» прибыл изстолицы, что контора ему непринадлежит, для двух Петров он заказчик, ноподругим их делам. Здесь был проездом, случайно узнал обеде иобещал помочь. Поего совету поверенный выделил бешено много денег - десять рублей! - итетушка настанции согласилась напродаваемых приезжим газетах менять внешний лист. Именно нанем, замененном, иесть объявление. Оно негравюра, арисунок чернилами. Я кивнула исонно удивилась: ничего себе скорость принятия решений вконторе «Петр иПетр»! Иденег уних много. Привезти изтипографии лист спустой стороной инанять художника, чтобы рисовать объявление для каждой проданной газеты? Этоже прорва работы. Я спросила, многоли нарисовано. Оказалось, штук тридцать, араздать успели отсилы десяток.
        Ивот она я, уже нанята.
        -«Барвинок», - зевнула я. - Южное название, уютное. Пахучий цветок, живучий ияркий.
        -Так-то оно так, атолько вТенгое он, послухам, прозывается кладбищенским, - уныло сообщил старший наниматель. - Вот ивышло по-ихнему, спривидением.
        -Меня зовут Юлиана, - спохватилась я. - Липова я… э… то есть Липова.
        -Петр Семенович, - кивнул старший наниматель. - Мельник я. Ибатюшка мой, идед… мы дело ведем крепко. «Помольный дом Лукиных», вот это мы иесть - батюшка старшой, далее я да четверо сыновей. Может, слышали? Мы известны далеко окрест. Вот иконтору завели повопросам… юридическим. Их небыло, даже когда папаша вагонами погнал муку киноземцам. Апять лет назад пошло-покатило! Ну, как старший мой занялся выпечкой иудумал древние рецепты ржаного хлеба переложить наново, калачами увлекся. Из-за тех калачей ипришло приглашение аж откнязя Ин Тарри, - наниматель подбоченился, кивнул значительно. - Ох ичеловек… Такими горами золота ворочает, подумать страшно! Но - некичливый. Долго говорил ссыном. Твердо обещал, что слава выйдет сего затеей. Надругой день иначалась та слава. Люд шустрый понабег: одни денег суют, иные нашими именами называются ите деньги берут, третьи насже ворами кличут. Слово Ин Тарри, одно слово, меняет мир! Аон для газеты велел сделать фотографику: сидит сам, значит, рядом смоим сыном, икалач они вместе держат.
        Мельник вздохнул изатих. Я улыбнулась украдкой. Дочего славные люди! Немножко смешные. Мельники - ивсе такие беленькие, словно мукою обсыпанные. Схожи меж собой, будто вижу одного человека втрех возрастах - пацаном, юношей исолидным мужчиной… Уродовой знати это называется «порода». Кстати, лица увсех нездешнего толка. Я видела вимении Дюбо одного изих курьеров, иностранца. Точь-точь похож: лицо широкое, сгрубыми чертами. Рослый, мощный. Только курьер мне показался злодеем, он щурился исводил губы влинию. Амельники улыбчивы, глаза увсех широко раскрыты, отчего кажутся вовсе светлыми, какими-то лунными. Иточно: луна отражается взрачках, делает их лимонными… самую малость светящимися. Ха! Лукиных можно вночи принять запривидения. Но - нескажу такого вслух. Вдруг обидятся?
        -Ин Тарри, - мне вдруг вспомнилась имя. - Да, я слышала онем.
        -Ещебы, все знают онем, - отозвался старший мельник. - Имы знали, только издали. Кто мы - икто он. Авот, сошлись дорожки изагремел шум, иподнялась пыль донебес! Хуже пожара она - слава столичная… Пропалибы, ноповеренный князя прибыл, градоправителя вразумил, жандармерию встряхнул, прочий люд непутевый… Теперь вгороде тишина-благоденствие. Жандармы нового набора, мзду неберут. Ворье будто повымерло. Сын мой то встолице открывает пекарни, то невесть где, вон хоть вТенгое, лишьбы вода повкусу пришлась илюди глянулись. Хлеб - он отводы иотрук очень много берет.
        Мельник попритих. Я тоже задумалась: что застранное притяжение? Курт служит укнязя Ин Тарри, Яркут возил меня вего лесные угодья близ столицы… ая знать незнаю, что закнязь такой! Малоли, оком пишут вгазетах. Мне неважно. Или важно? Как зовут князя, естьже унегоимя?
        -Микаэле. Всегда без отчества, налад его второй родины, онже двуродный, там поименован, тут вырос, - пояснил мельник, ия поняла, что имя спросила вслух. - Княжество его малое, сплошь излесов ипарков составлено. Люд живет богато доизумления. Сын рассказал, он год назад гостевал там. Смехом добавил, что наземле Микаэле родятся небулки-пряники, апрямо сразу деньги… Больше инезнаю онем ничего. Мне что? Я муку перемалываю, апрочее - пустая пыль.
        -Мики, - вголове щёлкнуло, ия наконец сообразила, отчего Яркут попрекал год назад, что читаю наощупь, что дикая живу встолице.
        Голова загудела! Хоть плачь, хоть смейся, атолько поздно. Ну, кому такое расскажешь? Сидела застолом слегендарным князем и… неузнала его. Непоняла, что меня привезли всерьез знакомить ссемьей. Асообразилабы, неругалась сЯркутом, и, кто знает, как сложилосьбы дальнейшее? Врядли для Юлии ненашлосьбы иного «донора», окажись я вто утро вне дома. Испалбы мой дар беспробудно. Ведь так? Или нетак? Вася незря рассказал напоследок ожизни, где цель - пройти полигон, анепроспать напечи отрождения достарости.
        -Онбы нагнал, только позже… излее, - шепотом, нехотя призналая.
        -Кто? - также шепотом спросил Петр Семенович.
        Доменя докатилась еще одна мысль: рядом сидит тот самый Петр, которого предстоит спасать. Заегоже деньги.
        -Мой дар. Ну, или проклятие, - я припомнила выползка, лысого Якова. - Нет, всеже дар. Вася прав, жизнь - испытательное поле. Если есть способности, они потребуют раскрытия. Жизнь накажет того, кто нежелает принять бремя. Кто спрятался.
        -Точно так князь сказал моему старшенькому, - удивился Петр Семенович. - Мол, похлебу утебя дар, ачто трудно, что насмех поднимают ипомощи нет - это всегда так. Дар вроде травы, через корку засухи должен пробиться, чтобы вырасти. Анепробьется, одна засуха вдуше иостанется.
        Я молча кивнула. Захотела еще раз поговорить скнязем, которого я помню солнечным человеком. Незря, получается. Интересно, вчем его дар… который наверняка гораздо тяжелее моего?
        -Прибыли, - шепнул пацан, молчавший всю дорогу.
        -Одеяло доставят утром. Припасы тоже. Шустрого отряжаю ктебе вработники, будет свыездом ждать тут всякий день дообеда, - Петр Семенович дотянулся, взъерошил волосы пацана. - Апокуда невзыщи, никто изнас заворота несунется. Очень уж злой мороз дерет поспине, когда оно воет.
        Меня высадили. Смущенно посопели, пожелали удачи, сунули водну руку лампу, вдругую узелок - кто-то отдал свой ужин, наверное сам Петр Семенович… Стук копыт затих, суета улеглась. Я осталась одна вночи. Поздние птахи, недопевшие весенние песни, взялись перетягивать канат живой природной тишины сранними кузнечиками, репетирующими летний концерт.
        Я убрала узелок всумку, надела кольцо лампы назапястье иосторожно толкнула створку кованых ворот. Та соскрипом подалась. Возникла щель - ия втиснулась впределы усадьбы, целиком перешедшей под власть привидения два года назад. Исмешно, ичуть-чуть страшно. Привидения никто невидел. Иначе мнебы рассказали, как выглядит, набросали ворох жутких подробностей: глазищами зыркает, зубищами клацает…
        -Да уж, дела, - сказала я, рывком протаскивая сумку вузкую щель ворот. - Эх, большое имение. Идти иидти. Знатьбы еще, куда?
        Пробираться погустой высокой траве оказалось крайне неудобно. Роса уже легла, иобильная. Ноги мокли, юбки тяжелели. Юлия напялила их насебя… то есть наменя, аж три: нижнюю скружавчиками, затем корсетную иверхнюю, сбантиками-лентами. Я вэтой сбруе безвылазно вторые сутки, я устала ихочу вымыться. Вдруг без прежней злости подумалось: аведь Юлия вчем-то права. Я неприлагала усилий. Непыталась выглядеть красиво, хотя было ради кого. Значит, я была дура, иЮлия незря меня так называла. Аж вушах стоит звон, когда впамяти отдается её… наш голос: «Дура Юнка, коза суконная!»…
        -Неумею включать бабу, как электрический свет, - сообщила я заросли шиповника, продираясь мимо исторонясь крапивы. - Эх. Толку отлампы? Крапиву рассмотрела, нопоздно. Ачто там, закругом света? Ни троп, ни дорог. Где тридцать пять пыльных комнат? Где хотябы аллея слипами? Все тут - липовое, даже я. Ночь, вот она настоящая. Я одна вцелом мире. Сама виновата, несмогла быть честной, неприлагала усилий, аобвинила его. Разве Яркут молчал? Это я молчала, как шпион надопросе. Он мне: люблю тебя! Ая ему: мы незнакомы… Поговорили, называется. Как он мог меня узнать, если я недала ему шанса мирно познакомиться?
        Рядом кто-то хихикнул исразу вздохнул. Голос прозвучал мягко, ия обрадовалась: собеседник требовался отчаянно! Я кивнула, благодаря засочувствие, повернулась… Иувидела молодую женщину всветло-зеленом платье. Старомодном: шнуровка корсета тесная, такие перестали носить лет тридцать назад. Женщина стояла меж двух лип, как врамке картины. Позади была ночь, очень подходящая для фона. Я улыбнулась, незнакомка тоже… иночь постепенно высветлили летучие звездочки, зеленые изолотые. Они вспыхивали тут итам, роились, фонариками висли вкронахлип.
        -Юлиана, акороче - Юна, - я присела вреверансе, вспомнив правила пансиона.
        -Дивиния, то есть Винка, - ответный реверанс был глубже играциознее.
        -Винка… это, кажется, название цветка иусадьбы, только старозвучное?
        -Да. Меня назвали так, иусадьба отрождения была моим приданым. Позавещанию дедушки. Он умер домоего рождения. Слепая щедрость, - женщина взеленом неопределенно повела рукой. - Как приятно поговорить хоть скем-то! Я все время окликаю людей, номне неотвечают. Уменя столько вопросов… все очень важные, жизненные, - Винка покинула пространство меж лип, иночь потемнела. - Я ищу ребенка. Моего ребенка. Понимаете?
        Она приближалась, небеспокоя траву! Я внимательно смотрела наподол ее платья… и, еслибы спать хотелось меньше, еслибы ноги непромокли, еслибы сумка неоттянула руку - ябы, пожалуй, надумала убежать. Как-никак, первый раз встречаю привидение.
        -Поселите меня хоть куда, - зевнув, попросила я. - Очень был длинный день. Я устала убегать ибояться. Вчера всю ночь дрожала впарке, как осиновый лист, даже инеспала. Сегодня вкупе тоже неотдохнула, все ждала - испозорят ивысадят.
        -Идемте, Юна, - улыбнулась Винка. - Вам понравится вдомике при оранжерее.
        -Точно. Люблю цветы, - я сненавистью уставилась насумку. - Бросить тут? Промокнет. Аесли тащить, руки отвалятся.
        Винка смущенно повела плечами. Мне почудился вдвижении намек напомощь, которую она моглабы предложить, нопочему-то нерешается.
        -Кроме вас вимении есть особые жильцы… посетители… какже сказать? Ну, которых невсе слышат, - стретьей попытки я выдрала сумку изкустов, как легендарную репку. Нет, мне было труднее, даже мышь непомогла, неговоря уж одобрых собаках икошках. - Особенные такие. Уф, ну итяжесть.
        -Вы что, поняли сразу? - Винка резко обернулась. Вмиг придвинулась вплотную, глядя сквозь меня чуть светящимися бледно-лунными очами. - Понялиже? Почему некричите инебежите? Все так делают.
        Холод коснулся щеки, стёк мурашками зашиворот. Былоли страшно? Пожалуй. Ноиинтересно - тоже.
        -Наверное, они видят ислышат иначе, - зевнув ирастерев холодную щеку, предположила я. - Или хорошо выспались, иим нравится бегать.
        -Чтож, тем лучше. Юна, давайте перейдем наты. Мы почти одного возраста. Я стала такой, когда мне было двадцать пять. Ия могу помочь ссумкой, - Винка оживилась… если так можно сказать опривидении. - Фонарь тоже отпустите.
        Сумка взмыла над травой ипоплыла поалее, следом заскользил фонарь. Я разогнулась, растерла шею. Подобрала юбки ибросилась догонять имущество, шипя накрапиву иругая шиповник. Винка скользила рядом, чуть посмеивалась.
        -Слушай, - я перешла наты, как ипредлагалось, - аты днем заметна? Или при ярком свете пропадаешь?
        -Незнаю. Взеркалах меня невидно… мне. Апрочие иногда что-то замечают икричат. Днем иночью, нет разницы.
        -Двадцать пять. Ты упала слошади, простудилась, наступила назмею?
        -Я хотела уйти издома, совсем. Была ночь. Всамом начале аллеи, там, уцветника сфонтаном, - Винка указала вперед, - что-то случилось. Помню боль взатылке. Темноту. Свет… острый, как нож. Свет прорезал ночь, имой ребенок заплакал. Я, кажется, должна была идти всвет, ноя пошла наголос малыша. Самое страшное - я так иненашла его. Отчаялась. Пока тут жил брат, пробовала спрашивать. Он неотвечал. Только впоследний день накричал ихлопнул дверью. Отвратительный разговор. Он грязно выражался, обвинял… мол, я неимела право разрушать его жизнь из-за ошибки юности. Злорадствовал, что устроил мне какую-то месть. Словно безумный был. Неузнаваемый. Мерзкий карлик… ичем ближе кдвери, тем мельче.
        Пока Винка рассказывала малопонятную нормальным людям историю, мы добрались доуютного домика, целиком заплетённого диким виноградом. Винка повела руками, илозы расступились. Дверь запросто поддаваться непожелала, пришлось мне бить внее плечом, раз заразом. Спятой попытки я провалилась вприхожую. Там было черно ихолодно. Пахло сыростью инемножко - грибами. Винка вплыла сквозь стену, сумка шмякнулась напорог снаружи, алетучая лампа протиснулась вщель, цвиркнув покосяку, ивзялась закладывать лихие виражи под потолком. Пришлось ловить её иприжимать кстолешнице - чтоб одумалась инешалила.
        -Я все высушу, я умею. Вглавном особняке цела моя одежда, разрешаю носить, если подойдет. Они даже носового платка нетронули, - Винка гордо подбоченилась. - Я была против идала им понять.
        Пока Винка говорила, вкомнате делалось светлее итеплее, запах грибов сменялся тонким ароматом хвои. Я села, плюхнула настол перед собой узелок седой. Развязала. Сыр, хлеб, домашняя колбаса.
        -Ты некушаешь? Ато угощайся, - предложила я извежливости.
        -Неем, но… впитываю, - Винка пристроилась напротив, вродебы села настул, хотя фигура казалась слегка нечеткой, да иблики отлампы пронизывали её насквозь - это выглядело необычно, слегка тревожно. - Мне полезно то, что отдают как угощение.
        После сказанного одна колбаска иссохла ипокрылась плесенью, хрустнул изазеленел крупный ломоть хлеба. Винка вздохнула… то есть покомнате пролетел холодок сзапахом барвинка. Я почти сразу сообразила: пахнет им, анехвоей! Фигура привидения уплотнилась, теперь блики непробивали её насквозь.
        -Вкусно. Ты угостила отдуши. - Покойная хозяйка имения облокотилась настол, склонила голову иглянула наменя искоса, щурясь иявно оттягивая насебя мою сонливость. - Поможешь искать сына?
        -Хотя мои догадки почти ни начем неоснованы, но, - я пристально изучила ее широковатое лицо, светлые волосы скрупной волной, иособенно - бледно-голубые слунным отблеском глаза, - дело может оказаться простым. Утром начну проверять. Да: мнебы посмотреть портреты твоей родни.
        -То есть поможешь, - Винка улыбнулась… исгинула.
        Неистаяла мгновенно, аугасла мягко, как дымок над угасшей свечой. Вщель двери скользнули одеяла, промчались через комнату ислоями улеглись накровать - три штуки! Скрипя наволочками, протиснулись подушки, стайкой уселись визголовье. Цветами запахло отчетливее, спать захотелось додури. Я кое-как заползла накровать и… сразу стал день!
        Раскаленное солнце резало комнату напополам. Всвете танцевали пылинки. Тень была густой, бархатной, ився принадлежала Винке. Неугомонная покойница, окруженная роем огоньков, скользила туда-сюда, поправляла рамы картин, расставляла повазам цветы. Неруками - ноунеё ибез того получалось складно. Я молча наблюдала перемены идумала: всем бывает одиноко. Даже привидениям. Страшно подумать, как давно ей недоводилось разговаривать ссобеседником, способным слушать иотвечать.
        -Я славно выспалась, доброе утро, - впроклятущем корсетном платье отдохнуть невозможно, ноя иправда выспалась. Буду считать это чудом. - Ты заботливая.
        -Мы начали говорить омоем сыне. Мы продолжим разговор, - Винка устроилась накраю кровати. - Его надо найти. Надо! Эти… захватчики. Явились вимение, бродили помоему дому. Мельники. Ха! Брат немог поступить так подло. Они пройдохи, бумаги уних фальшивые. «Барвинок» должен достаться сыну.
        -Значит, они сказали правду, ноневсю, - глубокомысленно предположилая.
        Ну, всамом деле: мыслимоли, чтобы вгороде иокрестностях ненашлось ни единого человека, лишенного суеверий инуждающегося вденьгах? Доменя вимении пытались жить многие, ноВинка выдворяла всех. Некалечила, хотя наверняка может, ведь поее воле летают нетолько лампы иодеяла. Вон - кресло невесть как образовалось вуглу, сним рядом встали комод исундук. Громоздкие, тяжеленные.
        -Авот ипортреты, целая галерея, - я изучила картины, развешенные настене.
        -Прадед. Тут онже ссемьей. Авот дедушка, отец, брат, - Винка указывала натех, кого называла. - Ты хорошо придумала. Чегдоши - древний род, так что фамильные черты легко отследить. Невсегда инеувсех, нокровь унас сильная. Наше родовое древо уходит корнями наглубину всемь веков. Мы - восточная ветвь семьи, перебрались сюда иприняли подданство еще при империи. Три века прошло, ивсе равно порода видна.
        -Очень даже видна, - я изучила потрет деда. - Слепы тут все, чтоли? Привидений незамечают, это ладно, нокартины-то всем одинаково видны! Так, я собираюсь вгород. Что привезти наобед, Винка? Есть утебя заветное съедобное желание?
        -Мороженое. Клубничное сшоколадом, ипобольше, - Винка смутилась. - Невозможно, да? Везти далеко, жарко.
        -Сливки, масло ивсе прочее куплю, сделаем прямо здесь. Хотя… ледниканет.
        -Холод будет, - сразу пообещала Винка.
        -Тогдажди.
        Я прошла кзеркалу, которого вчера небыло. Покрутилась, повздыхала. Вроли пугала - цены мне нет, нокак барышня я страшнее привидения. Мятая, нечёсаная, заспанная. Без шляпки, без перчаток. Рукав порван - видимо, ночью я ворочалась…
        -Платье, - Винка повела рукой, итребуемое выпорхнуло изсундука, который поволе хозяйки широко зевнул исостуком захлопнулся. - Простенькое, для ухода засадом. Ты нелюбишь сложности, верно?
        Переоделась я быстро. Голубое платье втончайшую полоску-невидимку неимело корсета исложных нижних юбок. Я добавила кнаряду сумочку скошелем, добытую содна своей большой сумки. Башмачки Винки неподошли мне, зато она высушила мои очень бережно. Иносочки подобрала.
        Внаилучшем настроении, улыбаясь инапевая, я зашагала позаросшей алее, мимо одичавших розовых кустов, сторонясь зарослей породистой, жирной крапивы…
        Косой удар меча-невидимки срезал уближней липы треть кроны! Ветки захрустели, кора лопнула, листья разлетелись испуганной мошкарой… Иэто что! Винка уменя заспиной выла так, что уши закладывало! День нахмурился. Я ощутила гусиной кожей, дрожащими коленками иикающим горлом: должность управляющего заброшенным имением оплачивается нетак уж щедро.
        -Нет! Неотпущу! Нет! Мой сын! Нет! Не-пу-щу!
        День потемнел злее прежнего, ветер крутил листья зеленым вьюном донеба, бросал влицо зло, резко. Волны звука гнали холод пополам стуманом истрахом. Хотелось сесть, накрыть голову ладонями иподвывать втакт… Алучше лечь изарыться. Ноя стояла - памятником! Боялась? Да! Злилась? Самую малость. Куда сильнее досадовала: моя прическа, моя новая шляпка…
        Полезная штука - женская досада. Спасает отнаихудших глупостей.
        -Как невежливо. Взять ираскричаться при гостье, - дождавшись затишья, шепотом укорила я. Громче говорить неимело смысла, вдобавок уменя дрожал голос. Чтобы обернуться, пришлось сделать над собой огромное усилие: Винка опять выла. - Совсем нехорошо. Обвинить меня волжи.
        -Нет! Нет!Нет!
        При каждом выкрике слип рушились водопады листьев. Небо меняло цвет, словно над нами зависла тень каменной тяжести - иопускалась ниже, ниже, ниже! Ветер прокатывался пульсирующими волнами отВинки вовсе стороны - иснова кней. Трава возле привидения сделалась седой… неужели иней?
        -Мол-чать! Пре-кра-тить! - устав шептать, проорала я вовсю глотку. Вжизни, кажется, первый раз я расшумелась. - Моя прическа! Несмей превращать меня впугало!
        -Неотпущу, - устало выдохнула Винка. - Кто еще поможет? Кто услышит?
        Небо чуть поднялось, ветер поутих.
        -Я помогу, если мне поверить. Ну подумай, авдругбы я перепугалась доикоты ихуже, дообморока, - я почесала взатылке. - Абудь уменя слабое сердце? Хлоп, исталобы два привидения.
        -Извини. Я испугалась. Ну, все убегают, вдруг иты…
        Я порылась всумочке, попыталась привести впорядок прическу. Руки дрожали, изсумки сыпались мелочи, терялись втраве, носразу взлетали, чтобы парить стайкой… необычно, зато удобно. Шляпка тоже летала чуть встороне. Ага, вот ирасческа вспорхнула изкрапивы. Нашлась. Увы, она маленькая, зубья вязнут вволосах. Винка некоторое время следила замоими трудами, наконец, смущенно повела плечами истала помогать. Я прикрыла глаза ирасслабилась. Дождалась, пока шляпка усядется наголову, приколется двумя шпильками.
        -Спасибо. Я вообще-то умею делать одну прическу. Хвост, называется.
        -Эту тоже несложно соорудить, Юна. Могу научить.
        -Обязательно научишь, потому что я вернусь. Слово. Апока займись-ка делом. Безобразные сцены происходят отбезделья. Выкоси траву, изведи крапиву, реши, где сделать цветники. Паутину издома…
        -Это несказка, ты мне немачеха, ивообще, я неисполняю желания! Карет изтыкв неделаю, - надулась Винка. Добавила тихо, смущенно: - Мне трудно влиять. Я из-за этого слабею. Еслибы ты неугостила вчера, ябы иненатворила такого сегодня.
        -Глупости, при чем тут еда. Отзлости ты слабеешь. Отневерия вхорошее. Ладно, ненадо убирать все начисто. Иней выведи иветки сгреби вкучу. Бедные липы. Бедная я, руки вон как дрожат.
        Я бормотала ишагала, неостанавливаясь. Соблазн сбежать рос, как надрожжах. Еслибы я сгоряча недала слово, еслибы я сама непряталась под липовой фамилией, еслибы мне небыло жаль Винку, еслибы она неподарила платье, еслиб прическу несделала…
        -Правда вернусь, - проскользнув вщель ворот, нехотя подтвердилая.
        Холодок вздохнул, пролетел над оградой - ирассеялся. Вне усадьбы мир был такой обыкновенный, что показался плоским. Без особенных, глубоких теней, без двоения, кружащего голову… Жара стлалась над лугом, истомлённые мотыльки трепыхались ввосходящих потоках цветками, сорванными состеблей. Смирная лошадка щипала траву. Пацан лежал намешковине, брошенной втени повозки. Он глядел внебо, иего прозрачные глаза казались голубыми. Сегодняшний небесный оттенок смотрелся обыденнее вчерашнего, лунно-лимонного.
        -Привет, - кивнулая.
        -Сбегаешь? - сморщив нос, предположил пацан. Подмигнул, перевернулся наживот. - Ты хоть неорешь. Апрошлый управляющий, послухам, штаны обмочил. Автом году один поседел. Вокак!
        -Ясно. Ну, прости, я неустроила красивого представления. Инеуеду. Пока что мне требуется повидать кое-кого. Твой деджив?
        -Очень даже жив. Амбары проверяет ссамого утра. Небось дорвался додальних, настанции. Он дотошный, папаше задает шуму похлеще привидения. Атебе он зачем?
        -А!
        Я спохватилась, бегом вернулась кворотам ипросунулась попояс вусадьбу. Спросила, когда родился сын. Выбралась вобычный мир изадала тотже вопрос, ноуже про Петра Семеновича. Простейшая задачка сразу сошлась. Слишком легко… хотя, конечно, требовались подробности. Нацвете глаз иволос, форме лица ипрочем подобном доказательств невыстроить. Даже если учесть слова брата Винки, сказанные после смерти: думаю, он хлопнул той дверью. Или нехлопнул? Винка сказала - шел иделался мельче. Думать оподобном жутко. Я неумею рьяно молиться доброму боженьке изхрама, ноубеждена, что души долговечнее тел. Получается, невсе? Ох, хорошо незнать лишнего, невидеть странного, нестоять напороге… Хорошоли? Раньше слепота иглухота казались мне благом. После истории содержимым я засомневалась. Асейчас ивовсе передумала. Будь я как все, Винке ненашлосьбы собеседницы.
        Пацан довез достанции иубежал искать деда. Я устроилась зазнакомым столиком, заказала чай утоже самой тетушки, поболтала сней всласть оцветочной рассаде вообще иособенно - очеренках сортовых роз. Заодно выведала: старый мельник однолюб, его жена никак немогла родить, ивсего-то сладился один сынок, Петр. Мальчика долго прятали, лет допяти, потому что боялись людской зависти. Но - неуберегли! Вся семья мельника, все родичи дальние ипобочные - здешнего вида, апарнишка сразу был непохожий, совсем белый, словно мукой обсыпанный. Яснее ясного: злая живка прокляла, вытянула цвет изволос, изкожи. Безвременная седина называется. Инадетей его проклятие перешло, вон какое сильное оказалось…
        Тетушка говорила охотно. Ещебы! Вглуши все всех знают, даже очень занятной историей соседку неудивишь. Атут - свежий слушатель!
        Я неприметила, когда явился старик Лукин. Глянула - аон стоит удвери, слушает нашу болтовню, повесив голову. Когда тётушка примолкла, потребовал чаю сосмородиновым листом. Сел напротив меня, дождался, пока принесли чашки ему ивнуку. Ревниво уточнил: изчьей муки выпечка, нравитсяли помол?
        -Как догадалась? - негромко спросил дед, едва тётушка удалилась, получив его приказ «идти отсель инепороть бабью чушь».
        -Я способна увидеть привидение. Еще успела сутра глянуть напортреты владельцев имения. Ну имысль была сразу: счего «Барвинок» отдали вашей семье?
        -Петька-то посю пору нескумекал, умник, - дед поморщился. - Уж я ввалил деньжат, чтобы чушь сделать правдою. Ну, злые живки, мучное проклятие, то да сё… бабий треп. Сам почти поверил. Как вдруг нате-ешьте, имение хомутом нашею наделося. Асним водной упряжи - привидение.
        -Фамильное, - хмыкнулая.
        -Что делать-то? Ты навроде недурная наголову, так нетяни кота… н-да.
        -Я поговорю сВинкой… ну, спривидением. Наверняка можно разрешить дело мирно. Она милая женщина, когда некричит. Хотя знаете, господин Лукин, характер увашего привидения непросто сложный, авовсе уж взрывной, - пожаловалась я шепотом. Вздохнула идобавила: - Асвиду инесказать.
        -Ты Петьку моего невидывала вчерном гневе, - оживился старый. - Кого хошь зашибет. Да-а, кровь - неводица, тайна - некамень надне. Сколько воды утекло, апрошлое всплыло. Ладно, жена оглохла, неузнает. Апроче-всяко - пустая пыль.
        -Деда, очем вы шепчетесь? - внук поперхнулся чаем, наконец сложив вуме услышанное. - Это что, папа… ивсе мы тоже…и…
        -Завсегда отстоличного люда морока, - зыркнув наменя, сварливо приговорил дед. - Ох, беда, тут заныло, здесь отдает… исклады непроверю, Петьке нарадость. Недоних теперь. Авы - вон, ичтоб духу вашего вДубрави небыло! Сам поговорю, скем надобно.
        Он быстро удалился. Маленький, жилистый, схудым лицом ипышными, кудрявыми волосами цвета дубовой коры. Неродной отец сына знатной барышни Дивинии, который ивырастил, икделу пристроил, илюбит здоровяка Петра Семёновича, как невсегда родных любят. Мне подумалось: дедова идея пустить сплетню опроклятии была удачной. Без нее ктобы поверил вобщую кровь маленького мельника - иего позднего наследника-богатыря? Рост полбеды, ноониж несхожи… как недокормленный барашек иплеменнойбык!
        Меня пребольно ущипнули повыше локтя.
        -Эй! Чего ты треплешь! Нехочу быть деду неродным, - пацан надулся. Набелёсых ресницах-невидимках повисли слезы, радугами поблескивают… - Нехочу! Не-хо-чу!Нет!
        -Фамильный мягкий нрав, иведь почти дословно, - вздохнула я. - Поехали. Надо купить масло, молоко ишоколад. Еще клубничное варенье имного прочего. Хватит шмыгать носом! Если тебя пустят вимение, наешься мороженого вволю. Ивообще, утебя неубыль всемье, апополнение. Понятно?
        -Вот дал бог радости, неживая родня инемертвая, ни увидеть ее, ни услышать. Маета. Пустая пыль.
        Повторяя любимые присказки деда, внук повел меня влучший городской магазинчик. Лучший изтрех, это стоит уточнить…
        Я улыбалась, настроение было - превосходное. Дело казалось решенным…
        Ксередине лета оно иправда разрешилось. Икак непоседела, неприобрела привычку дергать головой, необзавелась бессонницей? Восемьдесят рублей вмесяц - много? Ха! Да я сбежалабы, отдав воткуп исвои деньги, все домедяка. Но - несмогла. Увязла вчужом семейном деле. Винка мне подруга. Мы так легко, сразу сошлись… Непомню, чтобы прежде я всей душой принимала кого-то. Аеще я дала слово её голубоглазому внуку инемогла расстроить пацана…
        Лучшебы всеже нарушила слово, предала дружбу исбежала. Атак… Винка была милой все время, пока негневалась, агневалась она хотябы через день. О, причины всегда находились! Почему родня невидит ее? Почему даже сын неслышит? Отфамильного мягкого нрава липовая аллея скоро стала прозрачной. Ая почти оглохла: дед орал итопал ногами, наследник швырялся всем, что под руку подвернется, ипредпочитал звонко бьющиеся крупные предметы… Окна вглавном здании усадьбы меняли чуть неежедневно. Понять досаду Петра Семеновича можно: юристы искали способ узаконить заним подлинную фамилию. Ногодных суду доказательств небыло, ивдобавок любой новый человек мог пройти вимение только ссогласия Винки.
        Словно перечисленного мало, вся семья, вплоть доглухой бабки, желала воссоединения. Под таковым понимался совместный ужин. Нопривидение видела ислышала я одна!
        Мы сВинкой исхитрялись, как могли. Я собирала идиотские суеверия деревни игорода, как собака - репьи… Ходила вместный храм, пока меня невыгнали спозором из-за слишком уж странных вопросов. Заказала изТрежаля два пуда книг, отнелепых гадательных донаучных непонятных. Еще я читала базарные заклинания дохрипоты, пела гимны Сущему, меняла рамы зеркал, расставляя их кругами извездами, подбирала угол падения света иположение штор, рассаживала поуглам кошек, давила наглаз - верное средство, все сплетни занего горой…
        Петр Семенович открыл охоту назлатолюбивых живок, чтобы иони расстарались, помогли сделать Винку видимой. Онже оплатил позолоту купола храма иусовестил-таки служителей, чтобы написали встолицу ивсерьез испросили помощи утех, кто знает тайное. Старший сын, тот, что печет куличи, прислал каких-то ученых… Вобщем, скучно небыло.
        Пока мы маялись, липы отцвели. Я устроила дюжину клумб иубедила пацана стать садовником - всемье ибез него хватает мельников, аимению нужен пригляд. Высаженные нами розы зацвели. Парк приобрел ухоженный вид… НоВинку по-прежнему видела только я, инаменя саму уже смотрели сподозрением.
        Когда лето перевалило через середину, я решилась накрайнее средство. Невозвратное. Обсудила все сВинкой, сее семьей. Она ипрочие нехотя, носогласились.
        Был вечер. Вбальном зале имения горели все свечи влюстрах инапольных канделябрах. Два ряда зеркал создавали бесконечные коридоры отражений. Семья собралась застолом. Я открыла парадную дверь ивстала напороге. Настраиваться пришлось долго. День был душный, идаже вечером я неощущала никакого намека нахолод. Вдобавок сама затея мне ненравилась, выполнять своюже задумку я вобщем-то нежелала… Нопостепенно ветер загулял, свечи затрепетали. Дверь дрогнула, скрипнула… Я уперлась втяжелую створку - иона начала меня выдавливать взал, клюдям. Я всеми силами сопротивлялась, тьма задверью делалась тяжелее, объемнее, норовила поднажать иотрезать наш мир отинакости.
        Какже я умаялась! Ведь приходилось вдобавок держать Винку, аее тянуло запорог, прочь…
        Впроеме двери Дивинию Чегдош увидели все. Ненадолго ветер стих, высшие силы смилостивились, дали ей время попрощаться. Дед Лукин иего жена щурились, им хозяйка имения показалась лишь через отражение взеркалах. Внуки Винки увидели ее саму, нобледным контуром. Зато Петр Семенович рассмотрел всё ясно, подробно. Этот большой, солидный мужчина расплакался, стал повторять - мама, мама… Ия рыдала. Слезы мерзли нащеках. Проклятущая дверь жгла кожу. Вот она дрогнула - иснова стала наливаться тяжестью! Я упиралась, стиснув зубы: ну что заподлый случай. Мама исын могут увидеть друг друга всего-то раз, инеобняться им, даже заруки неподержаться. Ледяной ветер могуч, он - всвоем праве. Налегает надверь сдругой стороны, норовит захлопнуть ее! Щель делается тоньше, тоньше… и - пропадает состуком!
        -Все, - я сползла напол.
        -Мама, - шепотом выдохнул Петр Семенович. Стер слезы. Присмотрелся ко мне, всплеснул руками. - Юна, ты навроде… седая? Нет, показалось. Пыль.
        -Пыль, - я стряхнула сволос то, что казалось пылью инеоставляло внятных следов наодежде инаполу. Невынуждало чихать. Оно - нездешнее, холодное итусклое. Насей раз отдать его некому, игруз пребывания рядом спорогом давит меня кземле, гнетет… Эту пыль ябы назвала - прах. Номне страшно так думать. Ия нескажу ничего подобного вслух.
        Прощальный ужин закончился быстро. Никто неразговаривал. Только я разок нарушила молчание ипообещала, что еще поживу вимении. Попросила больше мне неплатить. Незнаю, хотели они платить или нет, желали видеть меня гостьей или наоборот, стремились выдворить. Но - промолчали. Я отвернулась, побрела всвою комнату. Свернулась клубком ирыдала всю ночь.
        Я нелепое создание! Нашла подругу. Нам было легко вдвоем. Вот только она умерла домоего рождения. Амыбы ладили, поддерживали друг друга… вкакой-то иной жизни. Невэтой.
        -Юна, ты коза суконная, ты дура! Неумеешь ничего такого, что надо уметь людям, - сказала я себе утром.
        Села, ощупала лицо, похожее натесто. Глаза опухли, немогли открыться всамую узкую щель. Нос стал облезлой картошкой. Я умылась, кое-как открыла глаза - ипошла сажать барвинки. Их запах должен сохраниться вимении.
        Я такая жалкая… ничего немогу сберечь. Только память иэтот запах.
        Светоч иогарок. Притча, рекомендованная крассказу всельских храмах
        Душа есть свет лампады, божьим промыслом возожжённый. Илишь Вышнему ведомо, сколь масла втой лампаде, каков срок ее горения всей жизни. Отлюдейже зависит, очищеноли отскверны стекло помыслов, неразбавленоли масло болотною водою алчности исебялюбия, всрокли подкручен фитилек искренней молитвою иправедными деяниями. Покуда светоч горит ровно, неугасит его бесовская тьма, неодолеют порывы сиюминутных невзгод. Но, увы, слабы люди. Сами мы потворствуем тьме, апосле сокрушаемся ивозводим напраслину навысших - неостерегли, незащитили, неотзывались нагорячее моление…
        Вот жил селянин. Вхрам захаживал, когда иные шли - чтобы выказать усердие. Молился словами, анедушою. Авне храма жил вогрехе: пил нещадно, уста осквернял черными словами, амысли - еще более беспросветной завистью. Ивот однажды услышал он голосок - шепчущий, слабый, несодержащий никакой угрозы: «Желаешь уморить соседскую скотину? Помогу. Желаешь бесплодной сделать соседскую пахоту? Пособлю. Желаешь пожечь соседский дом? Научу»… Селянин неотринул сей подлый шепот, необратился квышнему смолитвой оспасении, неочистил душу покаянием, идаже ксовету белых жив неприбегнул. Смолчал. Имолча, неразмыкая уст - согласился: желаю! Ишепот стал громче, увереннее. Он сулил больше, обещал слаще. Ведь есть вселе дом, где жена-красавица, иесть дом - полная чаша, иесть дом, где стол ломится отяств ихмельного вина… Шепоток рос, покуда несделался трубным гласом! Он грохотал, аселянин слушал да кивал. Улыбался ехидно. Ведь издохла корова соседская, да ипашня посохла. Дело говорит голос, дело! Инепросит взамен ничего, ктяжкому труду несклоняет, обременениями небеспокоит.
        Очнутьсябы селянину отнаваждения бесьего, атолько силы нет вдуше. Мерцает лампада, слабеет… Ивот настал худший час. Несмолчал селянин, вполный голос сказал: «Желаю! Всего, что обещаешь, вот всего этого желаю!»…
        Стоило ему возвысить голос, как проявилось бесье коварство. Словами черными задута была лампада души. Остался лишь холодный огарок отжизненной свечи… Бесь завладела тем маслом лампадным, что навсю жизнь отмеряно было - ивозмогла пожары тем маслом разжигать неугасимые, рознь меж родней палом пускать, досмертной ненависти люд доводить. Завладела бесь исветильником дивным, поселилась вобездушенном теле.
        Поселение беси втеле, оставленном человечьим духом еще при жизни изовется одержанием. Одержимый выглядит, как человек, авнутри он бесчеловечен, опустошен иразрушен. Он - суть кукла бесовская, раб покорный, скованный крепчайшими оковами собственного греха, своегоже бессилия.
        Ивот наиважнейшее, что надо знать: нет для беси, самой наисильнейшей, пути вжизнь, кроме того, какой сами люди дают своею слабостью.
        Как червь, вгрызается бесь вдушу, покуда недостигнет сердцевины ее. Чтобы основаться там, иссушая плод жизни илишая грешника нетолько нынешнего бытия, ноинадежды нажизнь нетленную, духовную.
        Беси рассеяны помиру широко, голоса их тихи ивкрадчивы. Всякий способен однажды расслышать такой шепот. Истинно - кто изнас без греха? Ноодержание небесьей силою вершится, атолько людским попущением. Ибо, услышав глас нечистый, одни сознают ошибки испасаются покаянием, аиные поддаются ложному выбору.
        Выбор людской - свобода воли, данная богом. Выбор вершит исповедимый путь. Вот почему тщетны жалобы грешных, чьи молитвы остаются без ответа. Нет втех молитвах голоса души, лишь голос страха ипривычки…
        Селянинже был спасен. Жена его денно инощно молила занепутевого мужа. Бесоборца звала, гимны свету полуденному воздавала пополному чину, жертвовала наблаго слабых, привечала белых жив ислужила им, неропща натяготы.
        Есть душа учеловека, ноесть душа иусемьи. Она тоже - свет нетленный. Да только поддерживать тот свет надобно общими трудами, чтобы неиссякло прежде срока сияние, оберегающее дом ивсех его домочадцев.
        Глава 8. Семейные ценности
        Строки изписем князя Ин Тарри партнерам иповеренным
        «…вы знаете мое правило: невходить вдела такого толка контрольным пакетом. Думать завас мне недосуг, имя вам вместо щита давать - уж иподавно. Я лишь поддержал вас вмомент, когда вы оступились. Я получил свое. Говорить оеще большей выгоде сомною, простите запрямоту, глупо. Я вижу течение вашего дела лучше, чем сами вы. Могу уверить, впереди довольно-таки длинный участок спокойной денежной реки. Добавлю: мне претит ваше упрямое желание плыть, так сказать, напримитивном плоту, якобы проверенном временем… Учитесь меняться иискать новое, и, может статься, тогда я рассмотрю ваш проект».
        «Вынужден решительно отказать влюбой финансовой поддержке. Беда ваша огромна, это - неумение подбирать людей изатем давать лучшим свободу действовать ипринимать решения. Деньгами сия беда нерешится. Итак: или вы безоговорочно ставите моего человека вдело сполными правами управляющего навесь кризисный срок, аэто пять лет иникак неменее, или - конец переписке. Я неменяю решений из-за того, что вы изволили звать жалостью».
        «Любезный друг! Я желаю идалее вас так звать. Но, если вы продолжите знаться сгосподами, окоих я предупреждал, то сними иостанетесь вдружбе, похожей нарабское служение. Говорю последний раз: нет, я нетак слеп, чтобы невидеть вашей привычки искать связи через мзду иподковерные игры. Вы победите вкраткой перспективе, о, нет сомнений. Нодалее случится то, что я предсказал. Выбор ваш».
        «Егорушка, блаженный вы мой, умоляю, прекратите слать отчеты отратах, мне недосуг их разбирать. Между тем, я немогу нечитать ваших писем, ведь всякий раз надеюсь найти вних чертежи ирасчеты математические, конструктивные или - вних вы особенно изящны - гидравлические. Егорушка, бросьте учет денег. Это неваше. Я нежду ичерез десять лет выгод отлюбого изподдержанных мною проектов летательных аппаратов. Шлите чертежи, умоляю. Зимой - порадовали, пакет был объемист, арасчеты - интригующе смелы. Ито, как вы сработались скрикуном Кростом - восторг. Он ужасен похарактеру, он кошмарно жаден… новтоже время он лучший впроектировании планеров. Егорушка, ивот спасибо заполезный отчет: яприсылал квам нового для себя человека, имя ему Яков, именно внадежде узнать ваше мнение. Говорите, ужаснее иполезнее чем даже мой брат? Порадовали. Я так инадеялся».
        Темный, мучительный сон постепенно развеялся, ноощущение беды осталось. Оно было едкое, как отрыжка желчью… ипервая осознанная мысль тоже оказалась - чистая горечь: нет, это непредчувствие, беда уже разразилась. Поздно искать способ предупредить её. Рассвет озарит последствия инепринесет света, только боль.
        -Бинтуй, - прошипел Яркут. Упрямо скривился. - Дорассвета еще далеко. Вдруг да переупрямлю?
        Юла дернула одеяло наголову изастонала. Вздохнула, нехотя села.
        -Ну ночьже, глухая ночь, - тихо упрекнула она. Наощупь разыскала бинты, подтянула ближе корсетный пояс. Повернула будильник сфосфорными стрелками. - Три часа, три! Усердные грабители, ите дрыхнут. Яр, ну ненадо…
        -Я спрашивал твое мнение? Просто бинтуй.
        Вответ - лишь скорбное сопение. Отмолчала, насколько хватило упрямства, затем поднялась, пошла изажгла свет. Вернулась. Бинтовать принялась нарочито усердно, сневнятным шипением вместо своих милых присказок - «утречко», «твое сердце ровнее ходиков»… Обычно Юла просыпается первой, и, прижавшись ухом пониже ключицы, слушает пульс. Трется носом. Она вповадках - кошка. Ласковая, очень ласковая, навязчиво ласковая… иготовая влюбой миг вывернуться из-под руки.
        Появление вдоме женщины - стихийное бедствие, - глубокомысленно сказал однажды Норский. Снекоторых пор он сыплет изречениями. Нескрывает, что слова чужие, ночьи? Спрашивать бесполезно. Деда Норского несломили злодеи избанды, где он год был - засвоего, покуда невыследил высокого покровителя ивсех его сообщников. После впустую бились дознаватели тайной полиции, толи купленные, толи урождённые идиоты… Непросто так кличка увнука - Лом. Хоть гни его, хоть руби, проку небудет. Зато если сам начто нацелится - расколет, взломает, свернет!
        Яркут поморщился. Некстати сравнения: ибез них спина болит. Бинтовка должна помочь. НоЮла проснулась заведенная, икто виноват - понятно. Отговаривать бесполезно, она того иждет. Попрёков заготовила вдоволь, чуть нелопается отних, невысказанных.
        После особенно резкого движения бинтовки Яркут прикусил язык, зарычал… исмолк.
        -Обезболивающее, - забыв злиться, умоляюще предложила Юла. Движения стали мягче. - Есть слабое, неопасное. Яр, давай накапаю, а? Немножечко. Можно втереть вкожу, вовсе безвредно.
        -Нетак уж мне плохо, - соврал Яркут, сненавистью глядя настолик уизголовья, сплошь заставленный баночками спорошками ипилюлями. Привыкать клюбой дряни, якобы невызывающей привыкания, он нежелал. Довольно илета, прожитого вполубреду. Сейчас память отом лете неразличает явь отморока, живых гостей - отсонных видений… - Юла, несопи. Все терпимо.
        -Ну-ну. «Все терпимо!», сказало яблоко ежу, пока верхом каталося, - хмыкнулаЮла.
        Яркут благодарно кивнул. Боль ивправду - колючий ежик. Юла неподначивает, она советует: отвлекись, хотябы через злость. Накогобы озлиться? Ага: пригождается Норский, незря онем подумалось! Нанего можно злиться неустанно. Василий - один излучших выпускников корпуса. Как он посмел отказался отвсех заманчивых назначений! Видители, решил остаться при советнике иучить младших. Несказанное вслух яснее слов: пожалел больного. Подставил плечо, будто его просили! И, странное дело, тайная полиция забыла остроптивом выпускнике, прочие ведомства тоже отозвали свои запросы. Хотя чего странного: Курт поучаствовал, если несам Егор.
        Злость закипела вдуше бурно, яростно… иоттеснила боль. Егор - ловкий прилипала, хуже репья при братце Мики! С-скотина служивая, ловит хозяйские намеки, как пес - подачки. Хуже только Курт: повадился вместо ответов демонстративно облизываться. Мол, я-то сыт сведениями, аты - голодай, хозяин невелит тебя волновать. Псина бесячья, правильно Юла дразнитего.
        -П-предатели, вс-се, - выдохнул Яркут, когда молчать сделалось непосильно.
        -Скоро полегчает. Яр, поругайся еще. Или я сама покричу. Так итак пора вставать.
        -Уже, - навыдохе, упрямо неругаясь инеповышая голос, Яркут сел. Сознание немножко померцало ивосстановилось. - Выздоровею, первым делом отметелю Курта. Свесны мечтаю!
        Именно что свесны! После драки в«Коде» неболь, анеизвестность изводила Яркута дотошноты, дочерного гнева: он словно оглох иослеп. Ни новости, ни даже сплетни непроникали впалату, апозже вквартиру!
        -Доброе утро, Юла. Вот мне как стало хорошо после бинтовки. Слышишь?
        Мурлыканье вответ. Яркут осторожно расправил плечи, повернул туда-сюда голову. Ощутил, как боль заползает вобычное «логово» возле почек. Можно дышать идвигаться. Он осторожно облокотился набольную руку… Да: ключица приняла нагрузку, плечевой сустав сработал идеально.
        -Юла, я тебя люблю. Какой я постоянный. Каждое утро добинтовки ненавижу, апосле - обожаю. Вобщем, собирайся. Унас дело.
        -Умм… Унас, - отметила Юла. - Завтрак?
        -Нет, мы спешим. Пока оденусь, решу, куда - ккому. Или сообщат.
        -Я быстрей курсанта, поднятого потревоге! - Юла вскинулась, снова прильнула кплечу, заглянула влицо снизу-сбоку, подмигнула: - мой кукушонок.
        Юла, полное имя Юлия Кузнецова, словно родилась справом опекать ираспекать «своего» кукушонка. Акто она? Просто сиделка. Так вначале, вбольнице, ибыло. Апосле - кормление сложечки, обмороки иссоры, отупение под обезболивающим… Яркут незаметил, как сложились нынешние отношения. Насторожился лишь впамятный день бегства избольницы, нопрогнать несмог. НедоЮлы было! Ранним утром очередное светило хирургии вплыло впалату прежде солнышка. Изрекло: грудную клетку смял некулак, апаровой молот… Тяжесть поражения ужасающая, состояние позвоночника недает надежд, ивцелом обсуждать выздоровление неуместно. Надо принять реальность. Ключевое слово честных прогнозов - «если». Итак, если лечение сложится удачно, кзиме больной сможет пробовать сидеть без поддержки. Если его ноги неотнимутся, попозже допустимо начать осторожные нагрузки; если получится восстановить работу плеча, хотябы частично… Яркут слушал, морщился имолчал. Авот Мики - он каждую неделю присутствовал наосмотрах - нестал тратить время, коротким жестом прервал умствования. Глянул наКурта.
        «Кирилл! Мы сбратом ненавидим больницы. Куки надо вернуть домой, то есть вкорпус. Пусть сиделка немедленно подготовит переезд. Далее: япоговорю сЕгором, хватит таскать звезды смедицинских небес. Тряхни неявные связи, спроси своего протеже Васю, его дикарей итого человека, что он приводил вбольницу… да кого угодно! Воров, военных, сплетников при вокзале, блаженных ухрамов. Мне требуется чудо. Вернее, чудак, который незнает слова если. Невменяемый, без образования, лишенный права напрактику, каторжанин - все допустимо. Добудь, ия стану звать тебя Куртом», - Микаэле говорил инаблюдал, как светило науки молча багровеет. Мики договорил илюбезно улыбнулся - возражайте, я выслушаю. Носветило уже погасло… несправилось скняжеским безразличием икрадучись сгинуло.
        Всумерках длинного, болезненного дня Яркут перебрался домой. Носилки качало, все тело было - сплошная боль… ирадость. Нет запаха больницы, нет ее серого света, тягучего, как микстура.
        Мики первым поднялся вквартирку над казармой старшекурсников, постучал вдверь. Синтересом изучил Юлу, когда она открыла икивнула без подобострастия.
        «О, та самая сиделка, протеже курсанта Васи. Вы запаслись упрямством, барышня? Куки порою невыносим, даже издоровый»… Князь сел иприкрыл глаза. Яркут незнал, надолголи, он утонул вбреду, иоттуда Юла казалась - настоящей юлой, она бесконечно крутилась укровати, жужжала… Часы тикали болью ввиске. Свет мерк, тени ложились пылью напредметы илица… Совсем стемнело. Юла зажгла керосинку - кто-то успел сказать ей, что Мики нелюбит электрического света, когда неработает.
        Наконец, налестнице зашумели шаги, Яркут очнулся ивзбодрился. Зрелище того стоило: двое мужиков разбойного вида под локти вволокли косматое недоразумение, похожее наскелет. Поклонились, усадили гостя кстолу напротив Мики… исгинули.
        Скелет - сивый вседину, обернутый огромнейшей рубахой, босой - забился кстеночке, поджал ноги. Поскребся, устраиваясь: заозирался, тряся пегой бороденкой, заматерился шепотом, обнимая какую-то бадейку. Тайна содержимого быстро развеялась: запах квашенной капусты пошел гулять покомнате… иЯркут улыбнулся впервые замного дней: небольница. Небольница, ничуть!
        «Доброй ночи, доктор. Мой Куки будет ходить?», - князь распахнул глаза, без ошибки угадав профессию «скелета» даже вгустых сумерках. Улыбнулся, когда странный пришелец отставил капусту изаковылял ккровати. Терпеливо выждал, пока он читает записи избольницы, трогает ибольно щиплет кожу наруках, ногах, шее Яркута. Стучит погипсу… Ипосле - молчит, замерев уизголовья кровати внелепой, согнутой позе. Глаза тощего врача созерцают его череп изнутри, аЯркуту видны лишь бельма белков - это смотрится жутковато, нелепо…
        «Наноги поставлю, апойдетли, спроси уего лени, - лекарь разогнулся, почесал макушку, синтересом изучил ноготь, даже понюхал. Вернулся кстолу, подвинул разделочную доску, уже заготовленную Юлой - согурчиками, салом, колбасками… примерился иводно движение рассек шмат сала! Скальпель он добыл изрукава. - Сало должно быть толстым, мил человек. Авот люди - худыми! Тебя, прямо скажу, резать удобственно. Ну-ка встань, живот прощупаю. Спиной поворотись, ага… Жаль, здоровый. Араз здоровый, так ивали отсель, насало зубы неточи, обкрошу». Мики необиделся, что кстолу неприглашен: пожелал приятного аппетита иушел…
        Яркут досих пор помнил, как было страшно глядеть брату вспину! Мики опирался настену, горбился. Хуже всего было выражение его лица, мельком замеченное взеркале. Безмятежное, неуместно светлое. Словно принято решение. Крайнее! Такое, что его неодобрят ни Курт, ни Яркут, если узнают. Если… опять это проклятое словцо!
        -Эй, ты кислый или сонный? Руку держи выше, ага? Сейчас я, рывком.
        Юла отвлекла отвоспоминаний. Натянула набольное предплечье вязанный рукав верблюжьей шерсти сзамысловатым шитьем. Толи полезную вещь, толи суеверие… прощальный подарок Топора. Вот, кстати, еще один жирный повод для злости! Упрямец сгинул прежде Норского, еще доболезни. Собственно, сосени он появлялся вкорпусе набегами, ивсегда - сворохом подарков для малышни. Это уних общее, уТопора иЛома, они для младших волчат - добытчики… Зимой Топор нехромал, иэто было странно. Хотя что нестранно внем? Лучший накурсе, да что там, уникальный! Стоило слегка поворошить его прошлое, итакое выявилось… углубляться вдетали было решительно невозможно. Авот еще довесок кзлости: Топор отказался отзамечательного назначения. Итоже безнаказанно. Столько всего происходит вокруг, ивсе молчат. Все. Даже Юла молчит. Кстати: акто она? Курт уместил прошлое сиделки вдва предложения: унеё никого неосталось; её ищут люди Дюбо инетолько они. Стех пор Юла крутится рядом. Готовит пересоленные подгорелые каши; ругается так, что врач прекращает нюхать свой драгоценный ноготь! Еще Юла рыдает ичистит сковородки; униженно умоляет местную
кухарку поделиться рецептами; делает перевязки, зеленея отвида швов нагнойных ранах… И, неморгнув глазом, пропускает мимо ушей придирки больного.
        Яркут сразу переиначил неприятное слуху имя Юлии впрозвище. Юла неоспорила. Она оставалась покорной тихоней, пока молодая зелень весны сохла без дождей итуманов. Нолето раскалилось добела, икто-то изкурсантов первым назвал ее «барышня Гимская»… Стого дня Юла начала огрызаться. Яркут слушал - излился пуще прежнего. Да уж: летом поводы для злости непереводились! Врач отменил пытку надыбе, которую именовал вытяжкой, ивелел Яркуту каждый день ковылять стростью «доупада». Бинты давили, кожа потела ичесалась. Легкие хрипели, горели огняной болью. Лето тянулось бесконечно! Когда оно перелиняло восень, Юла победно приволокла двуспальное одеяло - нарочно посреди дня, да через весь плац, навиду укурсантов! Яркут сделал вид, что незнает этой оглушительной сплетни. Он был занят: упражнялся, осторожно нагружая плечо. Настроение выравнивалось, ведь боли сделались умеренными, сон улучшался.
        Снеделю назад Яркут благодушно признал - вслух! - что Юла попроще ипоприятнее иных замороченных барышень спохожими именами. Готовит так себе, ноучится. Бинтует, как заправская санитарка. Еще она смешная: присвоила мужчину спервого взгляда истарается защищатьего.
        -Втебя блажь ударила, так отчего трещит моя башка? - Юла невыдержала молчанки. Отшвырнула куртку, пнула башмак Яркута. - Ну, икуда лезешь? Он князь! Унего охрана злее, чем упремьера нашего. Иненашего, чтоб им всем, индюкам! Курт ловкий пес, ииные все,и…
        -Водном ты права. Поговорю сКуртом. Соедини.
        -Его нет вгороде. Вася предупредил.
        -Все вы хомяки, аж щеки лопаются отсекретов! Ичего новостями давитесь, я настолько здоров, что переварю любые, - рявкнул Яркут идобавил тише: - особенно ты. Смотришь впол, когда молчишь опрошлом. Дай куртку.
        -Я расскажу. Но, если можно, попозже.
        -Чего ты боишься, глупенькая, - Яркут здоровой рукой подгреб Юлу ипоцеловал вшею. - Лом-правдоруб признал, что мы стобой «смотримся». Так говорил его незабвенный брат ородителях. Понятно?
        Кивнула… иобреченно уставилась впол. Отободрения ей делается хуже, итак - невпервые. Очень кстати звякнул телефон. Юла метнулась, схватила трубку, подала.
        -Пакет вам, отМелка, - нездороваясь, незнакомый голос выговорил условную фразу. - Лесная, пять. Забирать будете сразу?
        -Да.
        Юла суетливо поправила волосы, сунула револьвер всумочку, привычно, наощупь, проверив флажок-предохранитель. Подставила плечо… НоЯркут встал сам, икуртку надел сам, шипя сквозь зубы. Врач, охочий досоленого иквашенного, позавчера после осмотра вдумчиво сожрал две горсти капусты, облизал пальцы, сыто рыгнул… ипослал Яркута далеко-далеко, причем единственное цензурное слово вадресе было - симулянт. ИЯркут сразу поверил всвое выздоровление. Вот исейчас: запросто пустил Юлу заруль. Да, плечо болит, нодоказывать обратное себе ипрочим больше ненужно. Нет больше страха остаться калекой.
        Водит Юла по-мужски решительно, это Яркут отметил давно. Вообще, вней словно две личности: плаксивая княжна излющая бандитка… Первая знает денежные иродовитые семьи, понимает вакциях, скачках, интересуется поэзией испособна рыдать из-за сломанного ногтя. Вторая - безропотно ютится вкрохотной квартирке, нахрапом лезет вссоры, огрызается сголодной злостью.
        -Прибыли, - сообщила Юла, тормозя унужного дома.
        -Пересаживаемся, - Яркут указал наавтомобиль, ожидающий впереулке. - Вгазетах нет суеты?
        -Проверяю каждое утро, иввечерних тоже смотрю.Нет.
        -Тем хуже, - помрачнел Яркут, забираясь всалон большого автомобиля ивтаскивая Юлу следом. Напротестующий жест водителя сухо бросил: - Сомной.
        Доместа добрались быстро. Особняк узнался еще отповорота - самый ненавистный издомов Ин Тарри, сдетства памятный запахами больницы… Он звался «Снежная астра» имного лет пустовал, новесной Мики переименовал его, полностью обновил иподарил сыну. Решение показалось Яркуту пустым, принятым ради газетных сплетен икняжеских условностей. Зачем Николо собственная резиденция, если он приехал жить сотцом? Носейчас вособняке горит свет, суетятся слуги. Охраны много, ее присутствие непробуют скрывать. Значит, хозяин живет здесь постоянно, аненаездами.
        Провожатые помогли миновать прихожую итемный бальный зал, указали нужную лестницу. Перекинулись парой слов свнутренней охраной, оживающей наверхней площадке, иудалились. Яркут нахмурился, кивая этой самой охране: через одного - пацанье изкорпуса! Есть инезнакомые, восновном южане. Возраст тотже, нестарше шестнадцати-семнадцати.
        Советника узнали, вежливо поздоровались… что неотменило полной проверки. Завершив её, один избывших курсантов указал надверь приёмной. Очень давно вкабинете заэтой самой приемной работал юный Микаэле. Тогда князь едва ковылял… Яркут пацаном каждый день убеждал брата занять кабинет напервом этаже: лестница отприёмной спускается крутая, брести поней стростью - трудно. Словно сглухим говорил! Именно эта комната помнила отца Мики, итакой довод был сильнее любых иных. Отзлости Яркут-пацан гонял княжескую охрану, хотя официально небыл ее главой…
        Прошло много лет, теперь вприемной устроился глава охраны Николо Ин Тарри. Пока - незнакомый влицо ипоимени, ноЯркут заранее сделал предположение отом идругом, шагая через порог. Взглянул икивнул: он неошибся. Почти, ведь лицо сильно изменилось.
        -Неодин я успешно лечусь! Топор, ты красавчиком заделался. Нехромал ты уже взиму… выходит, непросто так лечился. Желал забраться очень высоко.
        -Учитель, - Топор поклонился.
        Он всегда оставался непроницаемо-вежлив снаставниками истаршими. Даже после первого покушения наненавистного советника, полтора года назад. Тогда Топор был вне себя - раззадорен легким ранением исмертельно оскорблен проигрышем всхватке! Но - поклонился почтительно ипомолчал, перебарывая гнев. Наверняка он молча ругался… ноименно молча. Авслух - отдышался ировным тоном поблагодарил заопыт. Принял возвращенный советником нож, погладил острие ивродебы случайно разрезал палец. Неиначе, вэтот миг он молча поклялся преуспеть вовтором покушении. Дрался Топор яростно иумело, мог исправиться… еслиб неизуродованные ноги, еслиб непостоянный голод, иеще - еслиб его змеиное хладнокровие недополнялось стойким презрением кнеобоснованным убийствам.
        -Времена переменились. Бешено зол я, анеты. Увы, нет причин благодарить заопыт, все вы неделитесь им, - проворчал Яркут, бесцеремонно рассматривая бывшего курсанта. - Топор… То есть Юсуф, утебя под рукой сплошь дети. Наверняка есть причина.
        -Артель. Учитель, я расскажу все, когда хозяин дозволит, - прошелестел Юсуф.
        Смолк, прикрыв глаза. Значит, более подробный ответ пока недопустим. Яркут тоже молчал, идосадливо думал, глядя наподросшего, окрепшего юношу: кто садистки пощадил его вдетстве? Кто бросил малыша вдикой степи, намеренно изуродовав ему ноги? Каким чудом Юсуф выжил, почему ушел так далеко отродной пустыни, начужой инезнакомый север, виную страну? Хотя это понятно, его наверняка искали, чтобы добить. Разве допустимо оставлять вживых ибез присмотра непризнанного сына самого, пожалуй, загадочного клана пустынных убийц? Врядли Николо Ин Тарри знает опрошлом своего слуги. Или - наоборот, он знает все? Незря улестницы полно южан.
        -Учитель, вы первый поняли, изкакого я клана, - словно разобрав мысли, отозвался Юсуф. - Отменя отреклись, нокровь сильна, вней закон чести, один навсе поколения, допоследнего отпрыска. Мы - служим. Убиваем врага или спасаем полезного человека, уничтожая убийц. Я счастливее всех вклане, мне довелось выбрать хозяина ислужбу.
        -Курт слюнями исходит, слушая, - проворчал Яркут. - Он еще неначал звать Мики хозяином? Надеюсь, нет… Юсуф, мы мило болтаем. Что, есть время?
        -Ждем человека. Проходите, хозяин вкабинете. Девушку тоже впущу.
        -Юсуф, ты был наюге? - Яркут остановился, обернулся. - Икстати, ты выбрал фамилию? Помню, твое личное дело занятно смотрелось. Юсуф Найденов, ипрочерк наместе отчества.
        -Фамилия прежняя, спешить нет причин, повступлении вбрак я возьму фамилию жены, это решено, - сразу откликнулся Юсуф. - Отчества нет инебудет. Вы правы, я навестил клан. Был честный бой. Я сломал ногу брату иподжег дом, изкоторого мою мать выгнали, чтобы она иссохла впесках. Все как вы учили, без кипения крови инеоправданных смертей. Воздаяние, анеместь. Уменя добрый хозяин. Сделал подарок слуге донайма, помог выстроить храм впамять омаме. Дал время, связи изолото, чтобы разрешить осложнения всемье, важной для меня. Вопросы долгов закрыты деньгами. Вопросы чести - кровью. Хозяин неоспаривал моих решений, я горд иблагодарен.
        -Юг - это юг, - Яркут приобнял Юлу, шагнул вкабинет. - Топора я непонимал никогда. То есть понимал, нонепринимал. Нашел ему место вохране посла. Наилучшее: своя банда, далекое начальство иправо плести интриги, стравливать врагов… Да ипосол тот - никто, Юсуф былбы хозяином себе ивсей миссии. Аон?.. Так, хватит сплетен. Ники, утречко. Сказалбы доброе, носам неверю.
        Николо Ин Тарри кивнул, ненадолго отвлекшись отбумаг. Взглядом указал надиван. Он был одет буднично; белая рубашка без шейного платка делала кожу особенно бледной. Яркут поморщился… унормальных людей утро еще неначалось, аэтот трагически взрослый мальчик весь вработе. Время сошло сума, отпрыгнуло назад: фамильное сходство, авдобавок это выражение лица - сосредоточенность имягкая, безмерно упрямая готовность отвечать завсе вцелом мире инеломаться. Вдобавок залето Ники стал гораздо более похож наотца. Он небыл златовласым впервую встречу. Определенно небыл… нопамять странным образом нежелает открывать подробности того облика инастаивает: этот - истинный инеизменный.
        Николо методично прочитывал иперекладывал бумаги изправой стопки влевую, делал пометки. Его утренний секретарь - Яркут насторожился, узнав старшего исамого опытного излюбимцев Мики - закрыв глаза, целиком отдавался телеграфной беседе.
        -Ники, ты завел пса, невыбрав друга? - огорчился Яркут.
        -Он друг, хотя налюдях прикидывается слугой, - отозвался Николо, отвлекаясь отбумаг. Взгляд стал живым, даже детским, итотчас снова обострился. - Две недели назад отец велел переехать сюда. Я навел справки. Даны указания относительно всех наследников. Луиса отправили вкругосветное плаванье. Сесиль вИньесе, введена вполные права наследницы княжества. Её мать - опекун ирегент. Паоло… он был вТагезе, собирался посетить наш горный замок. Неудивляюсь, что новых сведений онем нет, поскольку мост поднят изамок отрезан отмира.
        Николо глянул насекретаря, чуть помолчал. Было очевидно, он верит этому человеку полностью, нонежелает нагружать лишним бременем тайн. Секретарь разогнулся отаппарата, шепнул «торги успешны», поклонился Яркуту ивышел изкабинета.
        -Я тоже выйду, - предложила Юлия.
        -Нет нужды, - жест Николо вернул ее вкресло. - Я вкурсе всей истории, ивы несбежали вовремя дядиного лечения. Кроме того, увы, отвас потребуется многое… надеюсь, нетеперь. Ивы при любом исходе этой ситуации останетесь частью моего ближнего круга, обещаю. Поэтому вы остаетесь.
        -Спасибо, - голос Юлы дрогнул.
        Яркут недоуменно повел бровью: снова намек натайну. Онбы пожал плечами, ностарая привычка слишком болезненна. Пришлось ограничиться поворотом головы, чтобы глядеть наназваного племянника прямо, даже пристально. УНики, как иуего отца, есть привычка при важном разговоре читать отклик вглазах.
        -Куки, папа ведь сказал тебе, что я некровный сын? - резко побледнев, выговорил Николо. Сжал руки, сразу заставил себя расслабиться, откинулся наспинку кресла, неморгая инеотводя взгляд. Дышать он смог, лишь когда Яркут улыбнулся, подбадривая: ничего между нами непоменялось. - Тот ребенок умер внеполных четыре, мать погрязла вбалах инезнала. Месяц непоявлялась вимении. Незаметила подмены, вернувшись, хотя я почти нагод старше! Безумие…
        -Знаю. Мики сказал, что искал тебя недля замены. Что ты - родной всамом глубоком смысле. Я неудивился. Я ведь тоже родной, итоже непорождению.
        -Отец нашел меня вприюте. Я был совсем мал, нопомню наш первый разговор дословно. Папа сказал, мы настоящая родня покрови иподуху. Пригласил всемью. Предупредил, судьба всех Ин Тарри непростая иопасная. Пообещал, я смогу выбрать осознанно иотказаться, повзрослев. Он собирался официально усыновить меня. Нотак получилось, вночь смерти Николо мы были втомже городе… папа любил ту женщину иполагал, ей будет больно, хотя она… - мальчик прикрыл глаза идобавил совсем тихо, - глупенькая. Я тоже хотел жить всемье. Ичтобы мать. Родная. Папа предупредил: лет семь необходимо прожить вне его дел иего дома. Я часто писал ему. Он почти неотвечал, номои желания исполнялись.
        -Ники, ты Ин Тарри имой племянник. Всех нас Микаэле собрал всемью, тут нет повода для душевных метаний, он надежнейший человек ипредельно искренен сблизкими. Невижу никакой важности втайне рождения.
        -Думаю, это стало важно. Луис приемный сын, официально. Сесиль иПаоло родные, - Николо прикрыл глаза иоткинулся вкресле. - Мне страшно заних. Артель уверена, что именно кровь несет дар. Я навиду ирядом, новбезопасности… пока что. Папа намеренно рассказал омоем происхождении тому, кого считает человеком артели.
        -Опять артель.
        -Здесь собраны средневековые байки, страшные инеуклюжие, - Николо встал, прошел ксейфу, набрал комбинацию иоткрыл дверцу. - Думаю, тебе пора прочесть. Даже если отец против. Дядька Куки, я неверю вмистику. Когда Курт начинает говорить ободержимых ипрочем подобном сЮсуфом, мне кажется, я смотрю дурно поставленную пьесу бездарного автора. Ноты ранен, ивродебы это сделал настоящий одержимый. Внаше время, встолице, белым днем. Вот, всетут.
        Николо передал толстую тетрадь ипояснил, что вней - краткое изложение подтвержденных сведений обартели. Вернулся вкресло ипродолжил перекладывать бумаги.
        Яркут листал тетрадь, одним взглядом выхватывая общий смысл каждой страницы итратя чуть больше времени нафразы, зацепившие внимание. Иногда досадливо морщился: назатененной стене таились часы. Шелест их механизма невызывал значимого раздражения, нодобавлял нервозности.
        «Прослеживается достоверно надесять веков… Неимеет постоянной географической локализации… Иногда принимает поддержку великих денежных домов, однако вих архивах иистории незначится… Вербует боевые группы вбеднейших слоях, предпочитая уличных детей… Издавна пытается наладить связи схрамами, отчасти поддержана, отчасти запрещена игонима… Активность может пропадать намногие годы, новпериод больших войн иособенно при смене формации иуклада жизни проявляется ярко… Структура сложная, полностью выявить ее неудалось, ноцентральный элемент - майстер - обладает абсолютной властью»… Яркут перевернул последнюю страницу, закрыл тетрадь изамер, вспомнив давний разговор уреки.
        -Мики дал тебе дело? Большое? - вслух задумался Яркут. - Ты появился вТрежале раньше, чем он ожидал. Он был насторожен, колебался. Для Мики все это необычно. Еслиб тогда я меньше пил, ябы больше знал.Увы.
        -Земляные деньги теперь мои. - Николо отложил лист изакрыл колпачок вечного пера. - Недумал, что сразу получу полное дело. Ты болел, ия неуспел поделиться. Дядька, я хорошо приспособлен кпредназначению Ин Тарри. Я толстокожий, апапа - оголенная душа. Я мечтаю однажды дать ему свободу. Увы, то, что папа несчастлив, неумаляет его гениальности вподбрасывании. Знаешь словцо,да?
        -Конечно, - улыбнулся Яркут. - Мики говорил, деньги надо ворошить иподбрасывать, чтобы нележали мертвым грузом. Он сравнивал деньги сводой… пытался примириться сними.
        -Папа непростил золоту того, что оно отняло ипродолжает забирать подлинные сокровища его души, - подхватил Николо. - Когда тебя ранили, отдал мне биржу. Понимаешь, теперь уменя имедленные деньги, ибыстрые. Замедленные отец переживает, вних много пота, отних зависит выживание. Биржу папа называет котлом. Что я должен сварить, имея зерно икипяток? Почему я, если он - несравненный повар позолоту. Папа…
        Вприемной вполголоса заговорил Юсуф. Почти сразу дверь кабинета отворилась, иЯркут повел бровью, струдом удерживаясь отиных жестов - эмоциональных, ноболезненных.
        Он ожидал увидеть Курта, кого-то изего ближних, самого Мики, его секретаря, управляющего делами семьи - Егора… варианты можно множить. Среди них все равно ненайдётся места для бледной девушки винвалидном кресле. Впервый миг Яркут отказался верить глазам. Дарья Ильинична - сестра младшего инаиболее одаренного секретаря Мики. Много работает для дома Ин Тарри. Сперва это был способ занять больную, дать ощущение полезности. НоМики быстро оценил ее способности, иуж тогда нагрузил пополной. Свесны Дарья ведет всю переписку ссемьей Ин Лэй, представляющей княжеский дом ваукционном мире, инетолькотам.
        Навещая брата вбольнице, Мики рассказал, как сложилось знакомство сДарьей. Задолго достычки в«Коде» князь задумал порадовать брата иперевез целиковый склон изстепи. Хотел, чтобы уреки, над малым озерком, весной расцвели дикие тюльпаны… Как девушка винвалидном кресле добралась через парк доозера, как поднялась посклону? Яркут неспросил. Ему хватило основной истории: кресло наколесах опрокинулосьбы, ноМики удержал и - стал героем… «Втебя постоянно влюбляются», - сварливо упрекнул Яркут, отдуши забавляясь княжеским смущением. «Влюбляются втитул, власть изолото. Дашенька незнала, кто я. Мы мило поговорили, выпили чаю вбеседке уозера. Я слегка рисовался. Попросил завязать мне галстук, я всегда завидовал Луи вэтой мелочи. Куки, ты ведь знаешь, меня впечатляют умные женщины ствердым характером имягкими манерами… - Микаэле неловко повел рукой. - Ну пойми, лишь два существа женского рода любят меня бескорыстно. Одной семь, она повзрослеет иприобретет практичность. Второй восемьдесят, она хочет выдать заменя внучку. Дашенька третья. Можно сказать, унее нет соперниц, ведь она неизменила отношение ко мне,
узнав имя». Яркут помнил свой ответ: «Трепло ты, когда речь оженщинах. Эх, будь утебя больше времени…» Брат перебил, поспешно заверив, что при наличии времени выбиралбы тщательно иженился только раз, повзаимному уважению.
        После того разговора оДаше доводилось слышать лишь мельком. Она устраивала выставку ценнейших гравюр Дьери, иМики ненашел изъяна вразмещении полотен. Она проводила ревизию галерей, существующих наденьги Ин Тарри, ихладнокровно выявляла нечистых наруку служителей, аКурт продумывал охрану для неё, поскольку воры оказались мстительны.
        Ивдруг Даша - вот она, напороге кабинета Николо Ин Тарри. Вчетыре утра! Лицо девушки бледное дожелтизны, поблуждающему, мутному взгляду понятно: сознание готово угаснуть. Нозакушенная губа икостяшки пальцев, сжатых напоручнях… Даша иумереть себе непозволит, пока неисполнит дело.
        -Хреново все аж дослез. Я выйду, - шепнулаЮла.
        -Сидите. Вы сдядей, ивы уже увязли вделах семьи, - велел Николо. - Даша, может, сперва врача или хотябы чаю стравами?
        -Нет. Все срочно.
        -Ладно. - Николо тронул колокольчик, тотчас вдверях возник Юсуф. - Позови ее. Нужна оценка понаитию, непологике… иеще нужна поддержка.
        Яркут глубоко кивнул, срастущим раздражением сознавая, какже много упустил залето. Кого это - ее? Иобращение: Даша, наты! Сестра секретаря негостья. Самое малое - друг семьи, причем изближнего круга.
        -Микаэле пришел назакате. Иногда мы пьем чай всадовом домике, тут нет необычного. Но… он попросил ободолжении, икак, - Даша горько усмехнулась. - Вдруг сказал, что знает омоей влюбленности иверит вменя. Что верить вовсем имении более некому. Велел передать конверт тебе игосподину Яркуту, тайно. Изложил план: когда сказаться больной ивызвать врача, куда ехать, под каким предлогом отказаться отсопровождения брата. Он продумал тонкие детали. Было страшно слушать.
        Даша щелкнула замком сумки, достала конверт ипередала Яркуту, он сидел ближе. Без сил откинулась наспинку кресла, инамиг показалось - она завершила дело, отдыхает. Нодевушка снова села прямее.
        -Просил, если справлюсь, тайно присутствовать втуевом лабиринте водиннадцать вечера. Выслушать разговор, выждать несколько минут ивернуться всадовый домик, чтобы там устроить приступ недомогания. - Даша закрыла глаза, заговорила короткими фразами. - Микаэле пришел влабиринт ссекретарем. Гости… они явились вимение, как гости. Трое. Старик, женщина и… незнаю, он молчал. Думаю, молодой мужчина. Шаги крупные, уверенные. Князь сразу спросил осыне. Ему ответили: Паоло в«Домике сов». Секретарь ушел, чтобы сделать звонок. Старик насмехался: иотчего князь верит своим людям, если они уже могут небыть собою. Велел высказать последнее желание, - выдохнула Даша, проваливаясь вобморок.
        Яркут ощутил, как утро лишается света, авоздух - живительности. Обвел взглядом кабинет… Удивился: Юсуф снова вошел беззвучно. Стоит возле Даши исневозможным выражением налице - оказывается, он умеет быть ласковым - смотрит нанезнакомую девочку-южанку. Маленькую, прозрачно-тонкую. Она позади инвалидного кресла, идержит ладони так, словно спина Даши - костер, дающий тепло иззябшим ладоням. Глаза девочки пусты, улыбка блуждает солнечным бликом, такая бывают ублаженных… да еще убелых жив. Настоящих.
        -Узлы крепкие, затянуты ровно. Нет путаницы. Князь провел встречу, как пожелал, - молвила южанка, созерцая нездешнее. - Он жив. Нопокоя нет, ипростого решения нет, нить скользкая, убегает…
        Девочка мягко, расслабленно завалилась назад ибыла подхвачена Юсуфом. Очнулась, запрокинула голову иглянула наспасителя сулыбкой.
        -Талик, я неустала. Узор внятный, свежий. Легко разбирать.
        -Талик, - проворчал Яркут. - Топор, неимея отчества, ты богат наимена?
        -Юсуфом я записался вприюте. Настоящее имя тут, оно недля посторонних. - Юсуф добыл из-под рубашки ленту свышитым мешочком, показал исразу убрал. - Талисман, это мое единственное наследство отмамы - иимя, иоберег. Брат иотец неотняли её прощальный подарок. Я учёл их доброту, когда стал взрослый ипришел закрывать долги.
        Юсуф держал южанку наруках - бережно, ласково. Смолк, вдва шага отнес всвободное кресло, усадил, продолжая поддерживать под спину. Совершенно понятно, - заинтересованно прикинул Яркут, - болтливым Юсуф сделался, чтобы выиграть время. Он неуйдет, пока неуверится, что девочка полностью очнулась. Вот южанка кивнула, улыбнулась… иЮсуф сгинул.
        -Вас знаю, - южанка присмотрелась кЯркуту. Оглянулась набессознательную Дашу. - Успею сказать. Мы, айлат, сплетаем узоры вполе жизни, только внем. Мы бессильны против удавки смерти, когда она уже накинута. Я знаю: сама жила судавкой, долго боролась, ноникак несправлялась. Талик отрождения впетле тьмы. Ему непросто сломали кости, его прокляли. Ивот она, - легкая рука указала наЮлу, - тоже жила судавкой, есть след. Увас смерть внятно проступает накоже. Новсе мы выжили истали свободны, встретив Юну. Она неайлат, невидит узоры, неспрядает. Что зачудо? Для меня сказала всего-то три слова. Короткие, простые…
        -Непонимаю, - насторожился Яркут.
        -Агата! Ты - Агата, ну конечно, - Юла подалась вперед. - Ты подросла. Илицо стало живым, спокойным. Такие милые щечки! Абыла - сушеная хурма. Даже я тебя жалела, хотя я-то…
        -Вы знакомы? - нахмурился Яркут.
        -Ненадо отвлекаться. Наставница сказала: Агате нужен талисман, - айлат прямо смотрела наЯркута, иее глаза казались огромными, бездонными. - Вася услышал эти слова ирешил: она назвала имя Талика. Мы стали связаны, итак возник новый узор, спасительный. Все думают, Юна странная исмотрит впустоту… Нет, нетак. Её сила там, где я ничтожна. Её сила невжизни, авсмерти. Это все, что просил сказать Талик.
        Южанка поднялась, покачнулась… Юсуф, кажется, возник извоздуха. Подхватил, унес. Его место занял врач. Остро запахло нюхательной солью. Даша застонала, попыталась сесть прямее… отчаялась ипозволила уложить себя надиван. Жестом отметила готовность продолжить рассказ, иврач удалился.
        -Старик называл себя победителем. Злорадствовал, что займет место поправу, - прошептала Даша. - Микаэле странно шутил… мол, неверит вмодные книги олюдях, чья судьба меняется извне. Нищие просыпаются князьями, слабаки обретают великое предназначение. Еще сказал, что все Ин Тарри верят вбога очень искренне, потому что нельзя быть настоящим Ин Тарри без стержня вдуше. Что его отец устроил ловушку, иэто помогло надолго. Что смерть - заряженное ружье, которое неследует беззаботно вешать навидное место. Старик долго молчал. После проскрипел: завидуй мертвым, без памяти, денег иимени! Сразу велел третьему, молчаливому, отвезти старика вТрежаль, там нанять извозчика, дать много денег иконверт садресом. Иобязательно позаботиться остирании.
        Даша смолкла, тяжело дыша. Яркут вдруг остро осознал меру отчаяния девушки. Одна вночи, иприступ болезни неподставной… инельзя рассказать даже брату, инельзя упасть вобморок, иникак невозможно провалить дело.
        -Даша, ты хорошо держишься. Получается, самже старик велел отвезти старика, - уточнил Николо. - Точнотак?
        -Я сразу удивилась, норасслышала все вточности так. Старик добавил, что извозчику надо дать любой конверт, невскрывая, апрочие конверты сразу сжечь. Микаэле смеялся… советовал отправляться встранствие, чтоб непрослыть безумным. Вдруг серьёзно спросил, каков подвох вделе Паоло. Старик ответил охотно, ему нравилось гордиться обманом, - Даша сникла. Зато вскинулась Юла, принесла воды, нюхательной соли. Добыла платок, вытерла пот солба ищек Даши. Та снова заставила себя шептать, хотя получалось совсем тихо. - Старик кашлял икричал: там хиена… хиена мара. Хиена заберёт вотьму… всех, порвет всех, кто полезет запорог. Если повезет, то хиена прикончит иподлеца Курта. Старик буйствовал, звал себя законным владыкой, вернувшимся напрестол. Апосле затих, имне стало страшно без причины. Руки заледенели. Женщина, третья изгостей, зашептала имя - Михель Герц. Она повторяла так долго… охрипла. Наконец, Микаэле сказал «свершилось». Итаким тоном… невозможным для него! Напыщенно, холодно, властно. Микаэле резко приказал кому-то удалиться инепоявляться допоры. Кому? Он был там один! Сразу добавил слово… матерное,
понимаете? Злорадно, спрезрением. Это он-то! И…всё.
        Вкабинете стало очень тихо. Нопочти сразу Юла охнула, зазвенела склянками, сквозь зубы обзывая бессознательную Дашу - втрескавшейся овцой, заводным мотыльком исопливой бестолочью. Юла всхлипывала, оглядывалась надверь, наЯркута иНиколо… наконец, невыдержала, громко позвала доктора. Вместо него явился Юсуф, поднял Дашу наруки иунес. Юла убежала следом. Вкабинет шагнул помощник Юсуфа, собрался укатить коляску - ноЯркут жестом велел ничего нетрогать ивыйти.
        Доставленный Дашей конверт требовал внимания. Вскрыв его, Яркут спривычной злостью больного, которому неговорят дурного излучших побуждений, прочел вслух текст, написанный твердым почерком брата: «умягчитель лени слева три».
        -Что это значит? - Николо подошел, сел рядом. Взял бумагу, уронил… унего дрожали пальцы.
        -Детская шарада. Мы много играли, пока Мики болел. Я злился, ведь он всегда угадывал. Часто - неглядя втекст. Умение читать самих людей, анеих обещания инамеки, унего было всегда… - Яркут подгреб племянника под руку, притиснул кбоку. - Ники, ты ведь слышал, он жив. Что занесчастливая унас семья! Отец Мики выбрал смерть, спасая наследника. Я давно заподозрил что-то такое… ивзял сМики слово неиграть сосмертью. УМики есть мы, иему никак нельзя сбрасывать сосчетов наше мнение. Так я сказал. Ион обещал помнить. Иты помни. УМики естьмы!
        -Я стараюсь, дядька, - Ники уткнулся лицом вкуртку. - Ноя раскис.
        -Кому нестрашно, тот наголову больной. Аты вполне здоров. Сизбытком… Вспомнил, шарада про подушку надиване или стуле. Осталось понять, что дает уточнение «слева три», - Яркут огляделся. - Мики несталбы делать одноходовых намеков. Письмо само посебе указатель, шараду помню лишь я. Письмо привело сюда нужного человека. - Яркут осмотрел сумку Даши, бесцеремонно вытряхнул. - Пустая… Племяш, кресло унеё новое? Кто заказывал?
        -Папа лично оговаривал заказ смастером. Я точно знаю, Даша гордилась.
        -Уже что-то. Туевый лабиринт, хиена мара, старик. Что знаешь оних?
        -Ничего. Ноесть сведения онезнакомом ритуале. Внем участвуют две живы. Произносят похожие имена, илюди меняются телами. Отец ведь немог согласиться наподмену? Нет, это слишком. Хотя… ради Паоло.
        -Меняются телами? Уж тайная полиция зналабы. Так или иначе, Мики жив. Это пока иесть наша надежда: он жив. Думай осебе, как остаршем. Мики оставил тебе много такого, что для Ин Тарри - оружие.
        Яркут говорил, рыча отболи. Рывками, неловко, ворочал инвалидное кресло. Он обрадовался, когда Юсуф присел рядом, стал помогать. Вдвоем удалось осмотреть кресло куда скорее. Тайник нашелся под сиденьем, как иуказывала шарада. Механизм приводился вдействие при нажатии заклепки - третьей слева… Справившись, Яркут извлек плоский ящик, откинул крышку. Добыл бумаги. Николо перебрал их внесколько движений, бледнея икусая губы.
        -Невероятно! Папа открыто назвал меня приемным сыном. Выделил изсемьи. Дашу ввел вправа опеки. Здесь перечислены активы, проекты. Предметы искусства. Подробности всейфе банка, - Николо по-детски вцепился вруку Яркута. - Дядька, что происходит?
        -Ты умнее меня ипонимаешь сам. Он сознательно принял главный удар. Заранее позаботился отебе. Подробности всейфе. Юсуф, - Яркут обернулся кбывшему курсанту. - Змея пустынная, хватит гипнотизировать взглядом пол. Он-то неподвижен, авот уменя руки чешутся.
        Юсуф церемонно опустился наколени. Добыл извнутреннего кармана куртки очередной конверт. Передал навытянутых руках Николо. Быстрым шепотом уточнил, что исполняет приказ старшего хозяина. Микаэле велел отдать конверт, если дорассвета явится списьмом Даша. Исполнить указания изписьма следует немедленно попрочтении. Вернуться вособняк надо прежде выхода утренних газет. И, конечноже, автомобили илюди готовы. Охрана идля хозяина, и - взгляд наЯркута - для наставника.
        -Все верно. Я займусь Домиком сов. Я знаю туда короткую дорогу, - Яркут пошевелил плечами исморщился. - Юсуф, тыже умный, обезболивающее заготовил?
        -Внизу ждет врач. Тот, кто незнает слова если, - серьёзно кивнул южанин. - Он сохранит завами полную ясность сознания, мы уже обсудили.
        -Домик сов… местечко впригороде, направление наЛуговую. Жизнь странно выкладывает петли. Ники, - Яркут снова приобнял племянника. - Еслиб небыло страшно ибольно, ты былбы нечеловек. Еслиб сдался идрожал вуглу, предалбы отца. Бойся, ноделай это спрямой спиной. Илицо… да, уже лучше. Улыбку поправь. Вот, парадная ипустая, самое то. Ники, станет вовсе худо, покричи наЮсуфа. Он поймет, апрочие сочтут допустимым.
        -Ваш выездной костюм вмашине, переодеться успеете впути, хозяин, - Юсуф положил руку наплечо Ники, иэто небыл жест слуги. Он схоже опекал южанку… - Агата едет снами. Ее решение. Агата сказала: вимении Микаэле теперь гнилые живки, ибез нее никак нельзя появитьсятам.
        -Анам прямо теперь ехать… туда? - удивился Николо, наконец то вскрывая конверт. Прочел письмо, кивнул. - Дядька, днем или вечером снова собираемся вэтом кабинете. Я буду знать, кто теперь… кто вего теле. Папа просит сделать одно нехорошее дело, которое посильно полнокровным Ин Тарри, нозапрещено нашими правилами вмирное время.
        -Значит, особый случай, - неусомнился Яркут.
        -Вернусь ирасскажу, - пообещал Николо.
        Яркут кивнул ивышел. Надуше было черно. Брат неоставил даже малой записки своему кукушонку! Словно прошлое перевернулось взлом волшебном зеркале: почти пятнадцать лет назад сам Куки сбежал издома, неоставив брату ни строчки вутешение.
        Вздох разбудил боль. Выдох стравил ее - сквозь зубы, состоном… Юла сунулась под здоровую руку, помогла опереться иидти быстрее: время тикает, как снаряженная злодеем бомба…
        Договор первого изИн Тарри. Запись вархиве тайной библиотеки вИньесе
        Мы долго передавали эту историю изустно, предпочитая несоставлять весьма опасных для хранения записей: ведь они позволилибы внешним людям знать онас слишком многое ислишком точно. Основание Иньесы, создание иукрепление княжеского дома, построение паритета интересов скрупнейшими денежными домами иправящими династиями - это была большая работа, иона наконец-то позволила нам создать надежное хранилище, выстроить внутренние правила иубедиться вих надежности. Ивнашей способности изпоколения впоколение быть - Ин Тарри. Истинными, полнокровными.
        Я, двенадцатый правитель княжества Иньеса, Луис Гарза Ин Тарри, решился записать первичную историю. Всеже слова невсегда удается донести неискаженными. Всеже сейчас мы живем идействуем вдвух десятках стран, используем вработе три десятка наречий. Так что неискаженные слова изустного предания невозможны, мы давно себя обманываем. Ито, что запишу, неесть первичный рассказ, это лишь искаженная многими пересказами намногих наречиях история договора, который создал нас - людей золотой крови. Нозапишу первичный текст, как сам понимаю его. Совсеми личными моими домыслами идогадками. Помере роста дара каждый полнокровный придет кнеискаженному договору, ведь кровь знает его. Адовзросления сгодится имоя запись.
        Началось все весьма далеко отнынешнего центра так называемого цивилизованного мира. Вероятное имя первого изнас - Микеле, хотя произношение я искажаю посвоей привычке. Однакоже имя Микеле, Микаэле, Михель - для нас всегда было особенным, его недавали просто так, ионо - обязывало.
        Микеле был вынужден бежать сосвоим отцом вдикие пустоши, идалее попал напиратский корабль, чудом уцелел вкрушении иоказался выброшен наберег мира вечного лета. Сейчас тот континент зовут Черным, людей сеё северной оконечности полагают бездушными ипотому продают, как скот… Кто-то изнас займется этой проблемой, полагаю. Рабство искажает души людей, замедляет движение золота иуродует природу общества. Но - я отвлекся.
        Вто время белых людей незнали вкраю вечного лета. Отец Микеле был тяжело болен, он неоправился после кораблекрушения. Идоживал свой срок среди диких людей. Приняли его весьма радушно, хотябы потому, что несочли опасным ичужим, необратили врабство идаже снабдили ничтожным минимумом съестного припаса.
        Микеле постепенно привык кчужому миру, выучил язык иусвоил обычаи. Он обладал задатками нашего дара - был наделен острым умом иумел ладить слюдьми, общаясь наравных. Он по-своему полюбил дикий край, который после дождей расцветал буйно ипразднично. Ион болел душою зату землю, выжигаемую зноем дотла - ежегодно… Гибли звери иптицы, сам посев зерна неимел смысла, ведь воды для полива небыло. Люди голодали, терпели каждодневные лишения инемогли развиваться, борясь завыживание.
        Взнойный сезон великой суши Микеле похоронил отца. Он был вотчаянии - единственный белый человек посреди пекла. Чужой всем. Неспособный улучшить жизнь тех, кто помог ему, неспособный спасти себя самого ивернуть всеверный край, наполузабытую родину…
        Микеле брел поземле, прорезанной трещинами засухи наглубину влокоть иболее. Он бредил, ивдобавок миражи втом краю - обычное дело… так или иначе, Микеле увидел облако. Невидаль, чудо - воды влюбой ее форме неждали вближайшие два месяца. Микеле улыбнулся облаку, формой похожему накруторого быка его северной родины.
        -Тебе тоже одиноко. И, даже если прольешься тут докапли, никого неспасешь. Значит, тебе тоже больно.
        Так сказал Микеле, иэти слова передавались нашими предками изпоколения впоколение очень точно. Они предварили встречу идоговор. Микеле добрел дочахлого дерева, скорчился вжалкой тени его стволика. Микеле потерял сознание, он уверен вэтом ипрямо указывал подобное всвоем первом рассказе для сына. «Я был между жизнью исмертью, итам небывалое, нелогичное, меня устраивало. Мой рассудок, весьма привередливый ввыборе пищи для рассуждений иее переваривании, отключился. Ия принимал себя имир безрассудно», - так он говорил омоменте встречи, когда покаменно-твёрдой корке иссушенной земли загрохотали копыта быка.
        -Я люблю работу. Пахота - мое счастье, - сказал бык, заслоняя Микеле своей мощной тенью, даруя ему отдых отзноя. - Ноэтот мир неведает пашни. Он совершенно дик. Ты прав, мне больно. Никто здесь непокушается намою волю, амне - больно.
        Микеле внимательно изучил спину быка. Втени она казалась темной, апокромке горела золотом. Он спросил - это золото? Иполучил ответ - да. Инеиспытал жадности или азарта. Рассмеялся, удивляясь тому, как одичал вмире вечного лета. Забыл, что значит дома золото.
        -Я тоже люблю работу, - сказал он быку. - Я люблю эту землю, где никто несмотрит косо наменя, чужака, где люди щедро делятся последним инекопят впрок, отбирая услабых. Я могбы помочь им. Ноэто огромная работа. Ей нужны время, золото иеще что-то… чудесное. Как понять, накого положиться, ведь для исполнения замысла надо пойти туда, вмой мир, инадо вернуться, иеще надо привести ссобой безопасных для дикого мира людей.
        -Я пробовал дружить слюдьми идал им очень много… чудесного, - вздохнул бык. - Мы все еще общаемся спотомками моего друга, нопрежние отношения общности делаются бременем идаже они почти непосильны. Прости, малыш. Я неготов впрячься вновую дружбу.
        -Аесли это будет договор? Договор пахаря иполя, так я назову его. Дай мне умение видеть золото вдвижении иеще дай умение находить его отражение влюдях. Думаю, этого довольно.
        -Чтож, ты нежадный. Попробуем. Ноучти, договор свяжет нас. Пока ты работаешь, пока исполняешь его, он невтягость. Только так. Ведь я сохраню волю, абремя отдам тебе, целиком. Я стану впрягаться вярмо лишь для пахоты. О, я очень люблю большие поля. Огромные! Я желалбы накормить всех… нолюди принимаются делить урожай, едва заподозрив ничтожный излишек. Ты уверен, что неизуродуешь этот дикий мир? Иеще. Я одарю тебя, ноэтим иобременю. Люди охотятся наменя, золотого быка. Они станут охотиться иналюдей скаплей золота вкрови.
        -Люди охотятся насебе подобных ибез причины. Ия неизуродую этот край, я слишком люблю его, - горячо пообещал Микеле.
        -Тогда - договор заключен, маленький друг. Отныне ты принадлежишь клюдям Ин Тарри, ты пахарь золотого быка. Я дам тебе чуть больше, чем обещал, нотолько вэтот раз… будем считать это одолжением.
        Микеле провалился вчерный сон без видений. Когда он очнулся, сидел под огромнейшим дубом, уперепутья дорог перед воротами портового города Иньес, подругую сторону морского пролива, наземле своей северной родины. Под рукой унего был мешок, тяжелый. Полный золотого песка…
        Дело, которое начал Микеле, забрало всю его жизнь ибыло унаследовано двумя поколениями потомков. Оно - первое иодно извеличайших наших дел, оно живет ипоныне. Микеле отвез вдикий мир наилучшие стальные инструменты. Составил точнейшие чертежи исметы. Уговорил вождей сорока семи племен - если верно это число, апривирать склонны все, Ин Тарри неисключение.
        Десять лет ушло. Десять долгих лет, чтобы сдвинуть сместа «плуг» большого дела иначать золотую пахоту. Собрать первых работников, обучить, убедить иснабдить необходимым. Наладить сменность труда. Бессчетное число раз заверить: дело полезное, непустое.
        Микеле мечтал увидеть исполнение своего замысла. Он заключил договор вмистическом для любого человека возрасте тридцати трех лет. Он дожил довосьмидесяти девяти втвердом уме, полным сил. Ивсеже увидел лишь краешек замысла, воплощенного вявь. Огромное, бескрайнее лазурное озеро Тайучи, сейчас именуемое пустынным чудом иморем среди суши. обрело настоящие очертания через сто лет после начала работ. Озеро поит икормит зверей, птиц илюдей. Благословляет дикий мир, наполняет жизнью даже всезон жесточайших засух. Оно имеет пологое дно ивесьма глубоко всредней своей части. Завремя засух оно почти исчерпывает живительную влагу, чтобы снова наполниться всезон дождей.
        Говорят, птичий взгляд изнебесной вышины позволяет заметить, что очертаниями озеро напоминает быка, напряженно тянущего плуг. Впрочем, это мои домыслы. Пока никто изнас несмог найти столь занятного чудака, чтобы тот научил людей летать.
        Адоговор - всиле. Пока мы работаем наблаго большого мира, бык впрягается. Пока мы думаем обольшом урожае, мы видим золото мира вего движении очень точно иярко. Аеще мы умеем находить себе подобных. Нежадных инеленивых, сострым умом иготовностью упрямо воплощать вжизнь дела, которые иные сочлибы бредом, миражом, пустой блажью…
        Глава 9. «Бессмертник»
        Наседке самого уютного изгнезд
        (записка, оставленная выползком Яковом впостоянном тайнике)
        Вынужден обеспокоить, хотя это крайне неловко, ведь второй раз свесны. Я жив, именно я прошлый раз просил опомощи, все верно. Ограничусь этим заверением вместо благодарности заточнейшее исполнение поручения.
        Итеперь попрошу: Лизка, перебирайся косени встолицу. Неукажу точный срок, нокроме тебя кто еще устроит деликатное дело без суеты исрывов?
        Ивторая просьба. Мне понадобится, вполне вероятно, подсадная утка. Нестарше двадцати, иэто должна быть девушка соспособностью хотябы изобразить хорошие манеры, даже если она невладеет таковыми по-настоящему.
        Былобы славно, еслибы она умела стрелять также метко, как ты. Но, вероятно, я желаю несбыточного. PS
        По-прежнему тоскую потвоим сырникам. Короб слекарствами посоставленному списку готов, доставлен взнакомый тебе адрес. Инесмей отказываться отбезделушки, что я положил сверху. Такие пустяки всегда забавляли тебя».
        Под чужим именем, без дома инадежного дохода я прожила лучшее лето извсех, какие могу припомнить! Ипусть сперва оно опустошило душу, нозатем наполнило ее лунным волшебством, жутковатым - ночное ведь! - ивсеже головокружительно ярким.
        Когда Винка шагнула запорог, когда дверь вотьму наглухо закрылась заее спиной, я разучилась ощущать тепло. Лето пылало красками, истекало медом… Ая упускала цветение изамечала увядание: жара выжигает зелень, как засуха старит цветы.
        Черная дыра утраты вдуше незатягивалась… ия, как заводная, упрямо заполняла клумбы. Добрейшие потомки Винки настрого запретили мне покидать имение. Согласились неплатить затруды, если я того нежелаю.
        Липа зацвела, дождики осадили жару, воздух сделался плотным, сладким. Лучшее время летело мимо курьерским поездом… ая отрешенным наблюдателем безвольно таилась втени. Неслышала запахов, несмотрела наслепящее солнце. Горбилась, рылась вземле, сморкалась, гундосо бормотала однообразные сожаления… Вспоминала другое лето - вЛуговой. Тогда мимо просвистела моя любовь. Теперь следом умчалась дружба. Чтоже осталось мне? Неужели совсем ничего?!
        Прямо скажу, я жалела себя. Времени для этого бесконечного дела было вдоволь, ябы извела себя дополного истощения, непомешай случай, иопять какой-то… неслучайный.
        Однажды утром напыльной дороге перед главными воротами, ведущими влиповый парк, объявился служитель Сущего. Он был ничуть нестоличный - тощий, слегка шепелявый, взастиранном балахоне. Все перечисленные несовершенства неумаляли его твердокаменной уверенности всебе - вернее, вбоге иважности угодных ему дел. Гость прошел впустые ворота без стука, недожидаясь, пока встретят ипригласят. Он неискал обитателей «Барвинка», он - молился. Ивысший, похоже, был наего стороне: именно наменя сивый инабрел. Издали нацелил острый ноготь: «Тыли ересью обуянная девица, что отвадила привидение? Ага! Дело божье имею ктебе! Оно - наипервейшее вжизни бренной иввечности последующей, оттак-то», - завершив скороговорку, сивое существо непонятного возраста приблизилось вплотную, прямиком через клумбу… вцепилось вмою руку иповолокло меня навыход, перемежая молитвы изобретательной руганью: без грубых слов, зато сяркими образами. Слова лились густо идробно, как спорый ливень. Всех непомню, нобыли отборные, весомые градины вроде шелудивых ангелов, бесей враскорячку иелейных щелкунов.
        Служитель неумолкал. Попути кворотам он воспитал сонмы отсутствующих поблизости злодеев ивоздал хвалу святым спервой буквы алфавита попятую, ненадолго обогатив мою память множеством вычурных имен. Последним - незабыла досих пор! - служитель громогласно восславил Дюдюгу вымученика. Ивспомнил обо мне. «Дитя! Ну, вдобрый путь, воблаго храма иособенно моего прихода. Дельце дней насемь, ага. Что взять ссобою желаешь?».
        Я уронила тяпку, которую невесть зачем тащила все это время. Икнула, ушибленная выбором, сделанным заменя: ехать обязана, ивсе дела! Невнятно вякнула, что, мол, нежелаю я… Иоказалась втиснута вдвуколку без всякого имущества.
        Похититель стер пот солба, умостил локти наоглобле иумильно воззрился на«образец кротости идобродеяния»… наменя, то есть. Рыжая кобылка, самоуверенная, как ихозяин, быстренько зажевала рукав его рясы, ия снова была забыта. Служитель юркнул напереднюю скамью, разобрал вожжи иразразился проповедью! Довольно скоро я осознала сквозь звон вушах: напусть истинный направляются все вокруг, отбестолковой рыжей кобылы допролетающих мотыльков! Слова - инедождь уже, абобовый посев изсказочки: буйно прут, вьют плети недоумения вмоей больной голове, соединяют внепролазные заросли отупения… Иногда служитель встает врост ирубит воздух руками, азартно восклицая «восславим!». Амне кажется: он рубит невоздух, асвоиже слова, так что весь возок - вроде стога, ия поуши закопана всвежескошенных мыслях, отрезанных отсмыслового корня. Стог колышется, шуршит, ия гипнотически вязну впроповеди, немогу рта открыть, слово вставить… нет своих мыслей, ни одной!
        Меж тем, двуколка катит через поле, ныряет под теневой полог леса, пушистого отмедуницы. Снова выплывает вяркий полдень ивесело поскрипывает, минуя нарядное поле - хлебное, пушистым караваем выгнутое по-над речкой. Схолма дорожка сползает многими невнятными петлями, путается, теряется… Вскрипе идробном скрежете трясется весь этот безумный день, дробится бликами, прыгает солнечными зайчиками! Рыжая лошадка ржет - надо мной хохочет… Все дико истранно, я даже забыла сморкаться иизлечилась отсоплей! Впилась вдоску ногтями, сжала зубы игляжу выпученными глазами нашаткий мостик впереди - он ближе, ближе… Узкий, горбатый, для возка непроходимый!
        Служитель смолк, решительно натянул вожжи. Рыжая резко встала, повернула морду иехидно уставилась нахозяина: ну, допроповедовался?
        -Есть брод-то накороткой дороге, а? - возница озадаченно спросил улошади, почесал взатылке… - Ну, найдется сбожьей помощью.
        -Вы что, первый раз… тут? - прохрипела я, озираясь.
        -Второй. Анакой мне ездить начужбину? Мой-то приход натом бережку. Кабы неблагая весть, яб неснарядился впуть дальний.
        -Благая…что?
        Кобылка заржала, отвернула отнас морду ирешительно потянула возок вреку, забирая левее отмостков. Я поджала ноги - заранее. Проблеяла уточненный вопрос: куда меня, собственно, везут? Ну нетопитьже… наверное.
        -Прямиком напогост, дитя, - твердо пообещал служитель.
        Возок поднище ухнул вяму! Вода плеснула, я пискнула, кобыла блаженно фыркнула… Служитель подобрался, вскочил изаголосил, совестя блаженного Еремея, пути указующего. Да уж, поделом: святой могбы расстараться, вкопать близ берега пару-тройку табличек «Брода нет!»… нополенился. Ивот итог: мы почти застряли посреди реки. Возок толи катится, толи плывет, норовя зачерпнуть бортами. Берег почти инеприближается. Я дышу ртом, вжимаюсь влавку. Рыжая кобыла совсем замедляет шаг, встает, обнюхивает воду. Проповедник - эдакая тощая камышина - торчит ввозке врост, качается иговорит, говорит. И, очудо, наш возок упрямо нетонет. Служитель смолкает наполувздохе… Ивот оно, чудо.
        Тишина нисходит нареку. Мир леса проявляется вовсей своей полноте.
        Журчит вода под днищем. Кувшинки танцуют взаводи поодаль. Плеснула иушла некрупная щучка… Синее небо, опрокинутое вреку, сверкает итечёт, раздёрганное намириады струй!
        Я вздохнула - илето проникло вдушу. Горячее, яркое! Зашуршали крылья стрекоз. Загудели шмели. Утка показалась вкамышах, аследом - как нанитке - вереница солнечных бусин-утят… Ия отпустила Винку, глядя всиний омут опрокинутого неба. Её душе сошьют новую одежду. Счастливую: яверю накрепко, словно могу знать подобное!
        -Напогост, - повторила я слово, неуместное посреди яркого дня. - Зачем?
        Служитель несразу ответил. Он сел, устало ссутулился инегромко, без прежнего задора, изложил кобыле притчу одобровольном служении неразумных тварей роду людскому, чем, надо думать, подвел рыжую кмысли: ходить надо посуху, неповодам текучим… Служитель вздохнул, виновато развел руками.
        -Слепни. Ишь, хитрая, брюхо бережет, хвост-то ей озорники сельские подкоротили, - сообщилон.
        Намотал сильно провисшие вожжи накрай лавки, отвернулся отлошади, представив ей отдых. Исовсем обычным голосом, без завываний иперечисления святых, пояснил мне, глядя влицо иболее неиграя роль блаженного: кладбище старое, люди вдеревне чтут Сущего кое-как, пьют изрядно. Загрехи ирасплата… заселилась напогост тварюка. Тенью шастает, собак да коров лишает сна иаппетита, людей стращает. Буйствует неуемно. Кой-кто изселян бегством спасался иполомал кости, местный винокур неделю параличный был инавсегда седым сделался… такое безобразие тянется беспрестанно, люди устали ипокидают дома, село понемногу пустеет, хотя поля щедры, азаливные луга лучшие навсе окрестности. Обычные средства - молебны, окропление водою, рисование знаков солнца иустановка икон, вызов наподмогу успешного бесоборца изхрама аж засто верст - непомогли. Неунывающий служитель засел затребник, вымаливая увысших сил ниспослание знака. Аккурат после седьмого прочтения текстов, всех насквозь откорки идокорки, явился гость ирассказал обизгнании привидения из«Барвинка».
        Служитель прокашлялся, напоказ порылся вкарманах исмущенно развел пустыми руками. Мол, деньгами небогат, приход-то пустеет. Я безразлично отмахнулась ипообещала осмотреть погост просто так. Хотя подозревала: честнейший плут неслучайно начал разговор обескорыстии посреди реки.
        Ох, стоило сигануть свозка ивернуться насвой берег вброд, ипешком бежать до«Барвинка». Ноя осталась. Идаже неулизнула отопасного дела вечером первого дня, инепередумала вовсе последующие.
        Напогосте оказалось предсказуемо жутко. Я одна-одинешенька упрямо бродила позаросшему крапивой кладбищу, икала иклацала зубами. Никто, совсем никто, несопровождал, неждал поодаль! Я злилась натрусливых селян: они-то дрожат, заперев двери иставни, зарывшись сголовой водеяла. Ая - снаружи, вотьме. Напогосте инакость накопилась густая, вязкая. Мне слышалось ичуялось неладное: многовато холода, да итени мелькают, будто играют вкошки-мышки. Из-за страха я отзаката дорассвета ходила иходила, неприсев инамиг. Да что ходила - бегала! Уставала, потела. Согревалась иснова мёрзла… Украдкой подозревала, сбив ноги: япривезена для прокорма нечисти, авовсе недля её отлова.
        Впрочем, зря описываю это дельце подробно имрачно. «Тварюка» меня несъел. Да, ввязкой тьме обитал некто загадочный. Сначала он показался мне огромным, аеще он непрестанно менялся, оставаясь бесформеннее тумана - могучий, косматый… Неведаю, чембы дело кончилось, ноя кстати припомнила наставления премудрого Васи-художника.
        «Юна, когда человек невидит, он всемогущ! Я так решил. Ночами зажмурюсь ирисую страху мирное лицо идобрый взгляд. Вэтом деле самое трудное - поверить всвой рисунок иувидеть именно его, открывши глаза «… Вася, пока мясник пил, неделями ютился почужим сараям да дровникам. Так что успевал густо населить тьму веселыми домовятами иславными щенками.
        Мне оказалось сложновато представить домовят. Щенков я недержала вдоме. Так что сразу решила выдумывать кота. Для начала тщательно выбрала имя - Дымка. Мех сразу прирос кимени - серый, пушистый. Ипрочие подробности собрались складно, быстро: роскошный хвост, лунные глаза спереливом. Голос… я хотела потише-попроще, новоображаемый кот несогласился! Я сделала уступку: пусть будет уДымки рокочущий, солидный голос. Как убольшого кота. Очень большого.
        Начетвертую ночь я так увлеклась игрой впридумывание кота, что умчалась напогост дозаката, непокушав! Кполуночи Дымка шагнул изтьмы. Дал себя погладить… имы сразу стали друзьями.
        Анарассвете я устроила селу концерт - малый, начас. Вещала величественно, как директриса пансиона иазартно, как явившийся иззасады Мергель. Ну, действительно, естьли смысл жалеть селян? Кем надо быть, чтобы подикой, беспричинной злобе закопать котенка живьем вящике? Он досамой голодной смерти пищал, надеясь наспасение, но - увы… Зато после смерти научился будить влюдях совесть. Ипроступала та совесть крупными мурашками, скручивала параличом, вынуждала бегать доизнеможения, ставила подножки иломала кости! Я прямо так иизлагала: стращала исовестила. Служитель восторженно подмигивал мне, порой являясь из-за спин селян - молодец, давай еще, поднажми! Я угрожала оставить чудище тут навеки вечные инакормить страхом досыта, чтоб росло ияростно когтило злодеев. Икто бьет скотину будет наказан, икто обижает жен, иособенно кто пьет исквернословит…
        Забрать меня приехал знакомый пацан, младшенький Петра Семеновича. Обрадовался встрече: он скучал, унего накопилось много вопросов поцветникам иособенно - уходу зарозами… Ия обрадовалась! Самое время сгинуть, пока село неочнулось инеотплатило замой концерт чем-то увесистым. Благо, пока всем недоменя! Одни обихаживают заброшенные могилки, другие поправляют покосившийся храм. Молитвы гудят повсем домам нарадость тощему служителю. Ая удаляюсь, удаляюсь…
        Схолма последний раз глянула насело. Красивое: березняк кудрявится помакушке холма, чуть пониже - озера синеглазые. Влетнем мареве плывет треньканье колокола. Звук непросто докучает селянам, он собирает напроповедь. Ещебы! Я пообещала, что всем, кто незаботится одуше, явится призрак. Дымка выслушал - исогласно помурлыкал басом…
        Пара гнедых бежала ровно, споро. Рессорный экипаж покачивался. Через сомнительный брод мы неполезли, свернули надлинную дорогу лесами-полями, деревнями.
        Вечерело. Туман копился, надвигался иволок засобою сумерки. Всырой прохладе усиливались запахи свежего сена, меда ихлеба. Дымка сидел наплече, укутав хвостом мои шею испину - согревал. Совы ухали вдали. Ну, имже хуже: Дымка вответ пристально, заинтересованно щурился. Авот пацан изсемьи Лукиных призрачному коту понравился. Тем лучше, вдвоем уютнее слушать байки осплетниках иходоках: меня, оказывается, повсей Дубрави советуют знакомым! Мол, если какая дрянь ухает вподполе или слизывает сметану, сходите кЛиповой, поспособствует… Смешно! Эдак я сделаюсь средством отсуеверий.
        Мне вдруг наглядно представилась перспектива обзавестись дюжиной воображаемых котов. Ностраха невозникло: яуже дремала, плыла втумане, между сном иявью - иэтих самых котов считала…
        Наследующий день удалось закупить розы редкостного лилового оттенка, аеще забрать переданные споездным проводником черенки, инеабы какие, изглавного питомника Трежаля! Ну, еще мы спацаном тихонько обсудили, чем кормить котёнка, если он призрачный? Дымку мальчик невидел, норукой ощущал щекотку ииногда замечал тень, глядя искоса. Напробу после обсуждения мы предложили Дымке варенье, мед, плюшки, мороженое, молоко, сосиску идаже кузнечика вкоробке! Он выбрал мед. Авечером ушел слизывать пыльцу сбарвинков.
        Мне показалось: жизнь наладилась, успокоилась… ага, какже, нацелых три дня! Слухи - они хуже дикой ежевики. Невыкосить их, невыполоть, невыдрать скорнем. Едва спасение села откладбищенского привидения стало общеизвестно, ходоки повалили в«Барвинок»! Кто сденежкой, кто срассадой, кто смешком прошлогодней картишки… иобязательно - снадеждой наспасение.
        Вследующем месяце я извела трех так называемых леших. Два оказались ненастоящими, соседи шутковали, зато третий - он взаправду обитал втени. И, пока его любимый родник небыл вычищен ивыложен золотистой галькой, неуспокоился. После я выпроводила угрюмую сущность изстарого дома, так инеузнав, кто или что это было. Оно лишь посвистывало сквознячком ипоказывалось вдали смазанной тенью, желая поиграть сДымкой. Ая сидела, слушала свист иплакала - долго, горько… наконец, мне полегчало, ионо ушло. То есть оно-то ушло, авот живые люди повалили кворотам «Барвинка» гуще прежнего!
        Косени стало понятно: тень упорога мира заселена неочень-то плотно. Скажу встиле болтливого проповедника: вьюны суеверий растут буйно, однакоже причины, породившие их, сродни зерну - разбросаны редко исобою малы. Чаще всего отменя требовалось выслушать историю перепуганных людей иглянуть, что их так обеспокоило, наместе. Затем утомительно, многократно повторить отрицания: нет, ввашем доме - сарае, огороде, парке, шкафу - нет невидимок. Совсем нет! Поимённо: нет домовых, банников, пеструх - кто такие? - атакже нет призраков предков, злобных духов коровьего мора, бесов ибесей, чертей ужорных имороков заглотных…
        Меня ознакомили сместными суеверами так подробно, что впору написать книгу сказов исплетен - супором напоследние! Добавлю: Дубравь иокрестности сомной тоже ознакомились. Совершенно все знали влицо! При встрече вели себя разнообразно: одни почтительно здоровались, другие перебегали улицу ипрятались, абыли ите, кто плевал через плечо, сыпал под ноги соль, шептал молитвы или проклятия.
        Особо впечатлительный ипо-своему богобоязненный писарь угостил меня яблочным соком, щедро сдобрив питье выжимкой аконита. Еслиб неДымка, ябы досрока убралась запорог… Атак - сок разлился сам собою, истало одной сплетней обо мне больше. Нет, двумя: писарь проснулся заикой. Пришлось серьезно поговорить сДымкой опрощении ивеликодушии как критически важных качествах призрачных котов, чтобы мир… необезлюдел. Дымка выслушал - ипропустил мимо ушей счисто кошачьей грацией. Спасибо ему уже зато, что никто изсплетников непомер! Даже непожаловался. Зато вкаких-то три дня, авернее три ночи, слухи обо мне иссякли. Я вздохнула соблечением… ипообещала себе жить потише. Разве я правильно прячусь отзлодеев, сменив имя, носоздав шум навсю округу?
        Впрочем, уезжать я несобиралась. Уже нет сомнений, меня ловко направили вДубравь. Значит, замной приглядывают. Иявно оберегают, то есть мои покровители - невраги мне, аеще они люди умные ивлиятельные. Если так… Дымкали был причиной исчерпания слухов? Незнаю инебуду выяснять. Главное - слухи уничтожены, могу жить ирадоваться. Дом Винки мне почти родной, я всегда мечтала осемье, большой идружной. Дымка счастлив, он обожает цветники. Могу я отдохнуть? Могуже? Ведь меня найдут иоповестят, есличто.
        Вдверь постучали посреди ночи. Я несразу услышала, спала крепко, авот Дымка явился немедленно. Он такой, то дни напролет рядом, то ныряет втень, глубоко… Имне делается холодно, зато, когда он возвращается, душа согревается, ивкомнате витает запах можжевельника. Этот солнечно-летний аромат иразбудил меня посреди осенней ночи. Я зевнула, потянулась - ивдверь снова постучали.
        -Ну, кто? - буркнула я намеренно невежливо.
        Второй фразой - убедившись, что это непацан - я собиралась усугубить грубость. Младший изЛукиных порой неспит, просит рассказать про столицу, волков изкорпуса, про Ваську-художника. Отказать невозможно, мне эти рассказы самой нужны идороги.
        -Какбы объяснить? Юна, возможно, вы помните… - задверью притихли, выбирая пояснение.
        Я обернулась кДымке. Премудрый кот намывал гостей аж вдве лапы! Он обожает безобидные приметы, старается соответствовать ипрямо сейчас намекает: да, ты права, ты угадала!
        -Колобок? Эй, ну ты вообще зачерствел, так долго катался невесть где! Этоже ты? Эй, отвечай! Яков! Я сейчас оденусь, непропадай! Несмей пропадать!
        Хотелось прыгать наодной ножке ивизжать отрадости. Я вскочила - ивминуту была готова навыход. Два года назад… два споловиной скоро накопится, да? Тогда он был чужак, выползок ивсе такое. Асейчас - другое дело! Уменя куча вопросов! Мне надо столько рассказать! Ипросто убедиться, что он жив,цел.
        Я рванула дверь, распахнула настежь, - иувидела Якова. Слишком взрослого, чтобы быть пацаном изснов. Слишком настоящего… Ноя упрямо вглядывалась, пока ненашла ту сумасшедшинку вечного недоросля, что тлела надне рассудительного, спокойного взгляда.
        -Узнала? Я настолько приметный? - Яков поднял выше руку сфонарем изаодно отгородился отмоей назойливой внимательности. - Недумал, что меня ждут. Больше того, сперва я сам верил всвоеже обещание неискать встреч.
        -Так нечего было сниться! Ивсякое вытворять… сколько ты людей угробил воснах, подумать страшно. Исам угробился, вообще безобразие. Итот мальчик, солнечный: мне надо знать, он выжил? Эй, расскажи немедленно! Итвои волчата, как они прожили жизнь? Несовсем ведь одичали?
        -Вот почему вернулась память. Сны мы смотрели вдвоем, - Яков опустил фонарь, привалился плечом кстене, зажмурился. - Бесы-беси, ябы неявился запросто, еслиб догадался! Стою тут… голый. Опять! Нет, теперь я хуже голого червяка уноры, теперь вся душа наизнанку.
        -Да ладно, - я, пьяная отрадости, ткнула гостя локтем. - Эй, это ведь ты спрятал меня вДубрави? Молодец, место расчудесное, люди добрейшие ицветов много.
        -Все так, - хмурясь иделая шаг назад, признал Яков, глядя куда угодно, лишьбы мимо меня. - Бесы-беси… Юна, вы… то есть немог представить, что при второй встрече наты перейдешь ты. Тьфу, что я горожу! Юна, ты совершенно непохожа набарышню, которую я ожидал увидеть. Ты изменилась. Это упрощает разговор истрашно усложняет само общение. Бесы-беси! Ну я ивлип.
        -Несбежишь, потому что я тебе пригожусь, - наум вдруг пришла сказочка одураке иего попутчиках, которые присоединялись сэтим самым обещанием пригодиться. Прежде оно неказалось мне похожим наугрозу, авот Яков вздрогнул.
        -Бесы-беси, - задумчив проговорил он. - Юна, я неготов ктакому повороту. Это мои сны. То есть даже инемои, аЛокки. Я неотождествляю себя иЛокки. Новдруг изменя полезли его присказки. Стоилобы уйти, привести мысли впорядок илишь затем вернуться, чтобы трезво все обсудить. Новремени нет. Там беда, - Яков неопределённо указал вночь. - Мы подготовились ко многому, нонектакомуже! Оно непосильно людям. Сейчас оно готовится нажраться досыта… человечиной. Мешают двое, это наверняка. Норского, впрочем, уже могли смять. Сейчас надеюсь наЯркута.
        -Так, - я нырнула вкомнату, схватила сумку, готовую постоянно, меня ведь зовут когда угодно, ивсегда кричат, что дело неотложное. - Пошли.
        Яков ждал напрежнем месте инедышал, кажется. Вот он, настороженно глядя мимо меня, сощурился, отодвинулся постенке.
        -Юна, там бродяга. Видишь?
        Я обернулась инеуверенно кивнула. То есть Яков видит Дымку итак грубо обзывает? Хм, надоже: Дымка прикидывается котом усерднее обычного, играет схвостом истарательно незамечает свеженамытого гостя.
        -Дымка небродяга, он домашний. Мы решили, что он - призрачныйкот.
        Яков сквозь зубы выдохнул. Поправил шейный платок. Одет выползок - наконец-то я заметила - стильно, по-столичному. Значит, врос вмир, инаверняка сдокументами все отлично.
        -Ладно, домашний, - чуть спокойнее отозвался Яков. - Скажи ему, я невраг.
        -Дымка, это Яков, он хороший, - послушно выговорилая.
        Дымка шевельнулся, потянулся… иоказался сразу наплече. Хвост распушил. Уменя из-за осенней погоды горло побаливает, вот он истарается, греет.
        -Ладно, домашний, - повторил Яков. Ссутулился, отвернулся ипошёл прочь. Я заспешила следом! - Лукиных предупредят, что ты уехала поделам. Непереживай хотябы оних.
        -АВася?А…
        -Мы постараемся успеть. Есть надежда, раз я свечера здесь, вДубрави. Это счастливый случай, хотя вообще-то я часто бываютут.
        -Приглядываешь?
        Он промолчал. Я прикусила язык, мысленно ругая себя забестактность. Зачем взялась нахально, совсем невсвоей обычной манере, провоцировать человека накрайнюю искренность? Иуняться немогу, рядом сЯковом я - пьяная, идля меня любое море проходимо посуху: ведь наруках перенесут! Уф, дочего я додумалась. Аж щеки горят. Сума я, чтоли, соскочила? Мы знакомы два слишним года. Мы знакомы ближе, чем близнецы: язнаю сны Якова, движения его души, потаенные страхи инадежды… Я привыкла сним молча спорить имолчаже соглашаться. Ивот мы рядом, по-настоящему. Я дышу прохладным туманом, глотаю осеннюю сырость, пробую трезветь. Неуспеваю: уворот экипаж. Яков, как средневековый рыцарь, подает мне руку, помогает забраться внутрь исам занимает место напротив.
        Кони сразу рвут вгалоп, ухабистая дорога вытрясает все мои страхи, азаодно иничтожную, струдом накопленную, трезвость ума. Хотя я отчаянно цеплялась задверь, подушки, стенки… почти сразу меня срывает инесет через всю карету, кзаботливому Якову под руку. Идальше он один спасает нас обоих отучасти лягушек, засунутых вмяч ипущенных сгорки. Между прочим, руки увыползка жесткие. Непонимаю, как он умудряется бережно ловить идержать меня. Такими железными пальцами самое то - кости крошить!
        Встали кони резко, ноЯков справился, непозволил мне вмяться лицом впереднюю стенку кареты. Быстренько выволок насвежий воздух… аэкипаж укатил, скрипя игромыхая.
        Кругом туман. Стою растрепанная, потерянная, громко дышу через рот, мне жарко инеловко… Ноя все равно цепляюсь заруку Якова. Сним вночи уютно. Вдыхаю осеннюю прелую свежесть пополам сгрибным запахом, осторожно улыбаюсь. Вуши вливается родниковая, хрустальная тишина. Так икажется, вот-вот перелетные птицы заголосят, заплачут обесприютностидуш.
        -Станция во-он там, далеко, амы тут… где-то, - чуть отдышавшись, проблеялая.
        Яков - особенное существо! Второй раз встречаю его, ивторой раз грядет поворот вмоей судьбе. Так ивижу: жизнь переменится, мир треснет, покой испарится… Ностраха - нет! Я бессовестно, безоглядно полагаюсь навыползка. Итак легко верю внего, что трезвость сознания никак невосстанавливается.
        -Место подготовлено, - Яков указал втуман, где один задругим распускались буро-рыжие цветки костров. Настороженно покосился наДымку. - Аты полна сюрпризов. Мало того, что влезла без спросу всны, так еще ибродягу добыла.
        -Дымку! Кота! Я недобыла, мы дружим.
        -Их зовут бродягами назападе, если перевести сдревнетурского. Наюге, впустыне, уважительно величают дэвами, - Яков неподдался напровокацию, даже неповысил голос вответ намой возмущенный крик. - Таежные люди верят, что ёкиейг доводится старшим братом деду-медведю инаделен полноценным умом, большой душою ибезмерной хитростью. Все народы исказы водном сходятся: бродяги морочат людей. Юна, видеть его котенком - опасно!
        -Дымка мой друг, необижай его подозрениями. Некотенок, ну ичто?
        -Ну ичто, всамом деле, если тигра звать цыплёночком, - поморщился Яков. - Юна, когда люди говорят, что они хорошие, что работают вжандармерии, что сдетства мечтают спасти всех насвете, нестоит им запросто верить. Хотя они одного стобою вида имира, они живые исдокументами… Дэвы совсем иные. Дэвы недружат слюдьми. Может, мы интересны им как мыши кошкам или как овцы волкам? Аможет, мы просто мотыльки над костром мироздания, - Яков поморщился, отвлекся ипроверил часы нацепочке. - Ждем, уже порабы. Ладно, продолжу одэвах. Мы, выползки, понимаем грань смерти. Для нас бытие - тонкий лед нареке сневедомыми водами инедосягаемым дном. Люди переходят сберега рождения наберег смерти, лед кажется им прочным. Номы знаем тонкие места. Втаких возникают полыньи. Души тонут, иприходят бродяги. Иногда, редко. Нельзя заранее понять, спасти пришел бродяга или добить иобглодать. Ну, напугал я тебя? Хотябы вразумил?
        Я потерлась щекой омех Дымки, согрелась. Демонстративно-возмущённо сморщила нос, - имы дружно зашипели наглупого выползка! Вимении Дымка только иел, что пыльцу цветков иеще немножко - мед, предпочитая свежий липовый. Я рассказала ивелела извиниться. Яков сделал это серьёзно, без фальши.
        -Сам ты дэв! Утебя сны красивые, ножутко страшные, - я вернулась кважному, пока ночь иЯкову невидно, что я малиновая досамой шеи. - Яков, я вросла втвои сны, иони стали немножко мои. Несердись, а? Мне непроще, чем тебе, я тоже голая. Я тебе толи чужой человек, толи близнец сросшийся. Я пьяная отвсего этого, вот… Мне трудно, я убежать хочу, нотерплю. Я веду себя как… как нея. Нопока хватает слов ибезумия, чтобы эти слова выговаривать, я немолчу. Поверь, ты - дэв. Даже если я придумала тебя такого, как придумала Дымку. Ты - дэв, одних спасаешь, адругих готов обглодать. Заранее непонять, как поступишь. Ноя верю, что меня ты спасешь. Я очень сильно втебя верю.
        -Мы делим сны мальчишки, мертвого три слишним века. Это неповод верить вменя нынешнего. Фанатик Локки желал вытрясти золото иззмея-полоза инакормить всех детей набелом свете, - Яков отвернулся. - Несбыточные бредни… Может, нет конца моему пути поиспытательному полю из-за глупой цели? Ложная она. Детская.
        Яков ссутулился, отвернулся. Пришлось оббежать его, чтобы снова заглянуть влицо. Вночи я невижу самого лица ипользуюсь вторым зрением, свыползком это совсем просто: явижу душу вовзгляде. Мурашки покоже! Немогу врать. Немогу умалчивать. Ему больно, ая говорю, хотя мне тоже больно выталкивать слова, неотводя взгляда.
        -Детские цели - самые настоящие. Яков, - цепляюсь заего руку. Опять. Какже хорошо, что ночь! Слезы текут, ноя невсхлипываю имогу ровно выговаривать слова… - Яков. Вснах уЛокки я видела большое сердце, незасушенное рассудком, нестиснутое рамками правил иопыта. Я думала: люди начинают стареть, поверив врамки, рассудок исмерть. Вася-художник несостарится душой, иего картины смогут долго-долго менять людей. Даже после того, как он шагнет запорог.
        -Я верю врамки ирассудок. Меня научили. Почему я все еще здесь?
        -Нелги себе, ты бродяга-котенок. Иначе внашу первую встречу снялбы кошель струпа, забрал телегу илошадь. Никакой возни сшалашом отдождя, иненадо думать, промолчитли свидетель. Яков, я все помню. Ты прикинулся котенком, я пожалела тебя. Так это выглядело. Нотеперь я знаю больше ивижу иначе: это ты пожалел меня, хотя ты очень опытный ихитрыйдэв.
        Яков отмахнулся, нонеотодвинулся. Ох, стоялабы истояла… согревалась. Рядом сЯковом я бесстрашная: вдали возник шум, ноя невздрогнула. Зато Яков оживился, сзаметным облегчением отвернулся изашагал ксамому большому костру.
        -Уже немогу спрятать тебя. Да ты инесогласишься. Выходит, я некотенок, аполноценный дэв-злодей. Насловах хочу, чтобы ты жила долго испокойно, анаделе толкаю вомут черной беды.
        -Недавно я очнулась ночью иподумала: нет уменя ничего надежного. Имени, друзей, работы, дома… почемуже сплю крепко? Раньше я много плакала, - находу я задыхалась, теряла мысли. - Понимаешь? Немогла спать, горько рыдала всвоем доме, сдокументами ибез врагов. Атеперь улыбаюсь. Мне так - лучше!
        Яков остановился, кивнул человеку, махнул еще одному поодаль, ия наконец поняла: натемном туманном поле полно людей! Сразу возгордилась выползком, его ловкостью иего друзьями. Моя гордость была как пожар, вней делались пеплом все страхи, анадежды обретали крылья: мы успеем, иникто непострадает. Пока Яков рядом, мне легко звенеть ибодриться. Имне надо это делать: оступлюсь, усомнюсь - ипогасну, сделаюсь тихая… заранее проигравшая.
        -Очень коротко онашем деле. Юна, похищен ребенок, иему уготована судьба похуже смерти. Неделю назад мы поняли, что его ввезли встрану ииспользуют вбольшой игре. Стех пор мои люди илюди Курта отсеяли ложные сведения ивыявили адреса возможного пребывания мальчика… его зовут Паоло. Увы, адресов было много, противник грамотно запутал следы. Мы отправили группы для скрытной проверки, иона затянулась. Последние новости: нужный адрес - уВаси… итам слабая группа, немои люди, аслуживые изтайной полиции. Вдраке ох как хороши, нодракой нерешить ничего.
        Шум надвинулся, накрыл… иудалился. Скоро снова приблизился - ия увидела его источник. Еле-еле поверила глазам!
        -Самолет. Утебя есть самолет? Прямо здесь? Ну ты идэв… нуты…
        -Микаэле верит вполеты. Значит, дело обречено науспех, пусть инескорый. Он помог трем группам инженеров вэтой стране. Когда я попросил, для меня проверили: летают наприличное расстояние имогут находиться вудобных мне точках десять машин. Уже почти месяц эти машины вмоем распоряжении.
        Яков говорил, асам тащил меня крычащему самолету. Я молча упиралась идаже отбивалась, пока он бережно, норешительно втаскивал накрыло, заталкивал вкресло, пристегивал. Сникла исдалась я, когда намакушку был надвинут шлем.
        -Лететь тут рядом! Одна беда, пилот изменя никакой, авыбора нет, машина двухместная. Заранее прошу прощения, если что. Я буду стараться.
        Ненавижу четность Якова! Хотя еюже ивосхищаюсь. Он такой спервого дня. Ивоснах такой… амогбы соврать: летаю каждый день, орел я, анечеловек. Глядишь, мне сталобы легче.
        Самолет взревел, люди засуетились, толкая его под брюхо, как увязшую лошадь. Я зажмурилась, имысленный взор некстати воспроизвел картинку: художник Вася судорожно сгребает ипрячет кучку газетных вырезок. Там каждое слово - оразбитых самолетах ипогибших пилотах. Вася плакал над этими бумажками. Твердил, вполете художнику откроется огромное счастье… боготворил тех, кто конструирует самолет - машину, исполняющую его заветное желание. Подозревал вкаждой аварии черную волю наемных жив, проклятия завистников искупость меценатов. Отчаянно ненавидел газетчиков, пишущих: «безумцы, возомнившие себя птицами», «неспособные предвидеть иготовить технику недоучки», «глупый риск»…
        Я думала оглупом риске исглатывала сухим горлом. Нежелаю изойти навизг при взлете итем более - посадке. Стыдно. Невозможно: наменя надеется Яков. Увы, совесть отключилась, мужество увяло. Вера вЯкова, ита барахлит, донего недотянуться, рукам холодно, душе тряско. Аеще меня тошнит.
        Дымка прижался кщеке, басовито заурчал. Стало тепло, я сморгнула - иоткрыла глаза втишине. Самолет стоял наобширном поле. Лес далеко, заним холмы… это точно другое поле!
        -Ты что, спишь? - Яков встряхнул заплечи.
        -Дымка решил, так лучше. Я ничего невидела! Полет… Васькина мечта… - забормотала я, хотя была безмерно благодарна призрачному коту.
        -Тут туман, там вообще кисель, - Яков ткнув пальцем вниз, азатем вверх. Сел накрыло, стащил шлемы - свой имой, отшвырнул. Стер усталость слица. - Решение отчаяния ипацанская бравада, вот что такое наш ночной полет! То есть мы, возможно, успели… нокак я рассмотрел посадочные костры, как несбился скурса? Акак сел? Никак. Благодаря Дымке. Он иправда домашний кот. Для тебя.
        Яков спрыгнул скрыла, поймал меня ипотащил заруку - вночь, мимо костров, мимо незнакомых людей, слаженно снующих туда-сюда… Темно, ночь еще непроредилась! Я осознала это иобрадовалась. Летели мы, значит, недолго. Успели… но - куда? Впереди - два пятна жгучего света. Щурюсь, всматриваюсь… автомобиль? Вася-Лом рассказывал про электрические ночные фары, вот идовелось их увидеть вдействии. Слепят кошмарно, ицена уних - невыговорить… да уж, все чудеса техники куслугам моей скромной персоны!
        -Микаэле Ин Тарри, - выговорила я, цепляясь наруку Якова. - Паоло его сын? Если вделе Курт, то наверняка все именнотак.
        Впросторном салоне пахло знакомой роскошью. Яков обошел машину, жестом убрал постороннего сместа водителя. Икак он знает, что мне важно, даже вмелочах? Усадил дрожащую барышню рядом, анесунул назад, напочетное место для перепуганных олухов.
        -Именно Микаэле, - Яков заговорил, едва автомобиль тронулся. - Охота идет наего кровный дар. Используют его сына, Паоло. Кроме нас никто невыручит мальчика. Учти, уменя свой интерес. Ты видела сны, понимаешь очем речь.
        Я кивнула. Воснах ни разу неупоминался тот, кого Яков люто ненавидит. Ноя знаю тянущее состояние подавленной ярости: каждый раз, теряя кого-то изсвоих пацанов, Локки сознательно добавлял камень нанезримые весы боли идолга. Копил счет кподонку. Заранее копил, еще незная имени врага, непонимая всей картины преступления… Но - непрощая, незабывая.
        -Доберусь досволочи. Рано или поздно, сам или через своих людей, - негромко сказал Яков.
        Автомобиль резко затормозил уразвилки, всвете фар мелькнул столб скованной вывеской вроде флюгера «Бессмертник» иузором чугунных цветов… килограмм напять красоты. Я икнула: кто согласится жить вдоме стакими названием? Даже эта вывеска - вроде надгробья… Я вообще сухоцветы нелюблю, немогу решить: толи они иллюзия жизни, толи овеществлённая смерть. Яков покосился наменя иусмехнулся.
        -Все старые указатели убрали, я инезнал этого названия усадьбы, нынешнее - «Домик сов». Нослучай мрачно шутит, мы едем состороны пустошей, позаброшенной дороге, издесь старый указатель уцелел. Кстати, овсякой сушеной сволоте: японял недавно, кто мой враг. Он глава артели, майстер. Спервой жизни знаю онем иему подобных, анацелился лишь теперь. Неуспел еще уяснить: титул это или дар, как уживок? Один он или их несколько? Как часто сменяются? Отчего век завеком эти выродки безжалостны кдетям? Внушают малышне про полоза-змея, пищу для обездоленных иковарство богачей. Нотеперь я иду посвежему следу. Враг уже попался, хотя полагает себя победителем.
        -Ничего непоняла, я неособенно умная, аты сейчас зол инелогичен. Отвлекись отнамёков ипрямо объясни, вчем моя задача?
        -Кое-кто провел ритуал, отчасти похожий натот, спролесками. - Автомобиль снова катился быстро, ия удивлялась, как успевает Яков все рассмотреть втакой темнотище? Вот глазастый! - Дом стал полыньей вольду бытия. Если, желая спасти Паоло, люди вошли внутрь, мы непоможем ни им, ни мальчику. Если Вася иЯркут удержали слепых простаков снаружи, мы еще поборемся. Ты ия, мы - зрячие вотьме. Юна, будет трудно. Придется брести против чёрного ветра. Внутри, вноре, растет… трава, чтоли? Нет, дрянь сродни колючему вьюну. Путает поногам, вращивает вотьму. - Яков вздохнул идобавил досадливо: - Этот майстер большой позер! Еслиб мне месяц назад указали старое название имения, ябы поехал сюда сразу. «Бессмертник»! Он знал, когда выбирал место, чтобы ломать лед иустраивать ловушку, чтобы сушить детскую душу год загодом. Сволочь!
        Яков притормозил, опустил стекло. Почти неслышно прошипел бранное словцо, наугад трогая идергая рычаги уруля. Свет фар резко наклонился, лучи уперлись втраву перед самым носом машины. Люди наобочине убрали руки отлиц. Я только теперь их заметила - призраков вночи, обряженных вчерные длинные плащи. АЯков увидел издали. Он вообще предусмотрительный: уже достал бумагу, показал. Я нестала щуриться ипробовать понять выражение лиц тех, кто нас остановил. Проще рассматривать дорогу. Впереди - плавный поворот, много кустов, трава высокая ижухлая… Дальше, задеревьями - костры, темные силуэты людей.
        Нас пропустили, автомобиль покатился кповороту. Яков неподнял спицы электрического света впрежнее положение - ия отчетливо видела окружающее. Нет, нетак: видела иощущала, причем видела кое-как, ноощущала все полнее. Инакость уплотнялась помере приближения ккострам. Смерти вней небыло, зато имелась кровь. Исвежая, ипролитая давно. Кровь добавляла особенный тон ктеням, делала их зловещими. Тени отлюдей сделались черными змеями: они ползли вотьму, остывая имертвея, словно каждый изживых - одной ногой вмогиле, почти приговорен. Жуткое зрелище.
        Пока Яков недал мне годного слова - полынья - я непонимала ни своего озноба, ни прочих впечатлений вроде мурашек наспине ильда впозвоночнике. Слово помогло понять ощущения. Нопринять… душу сводило судорогой отмысли, что придется искупаться впроруби, заполненной неводою, асмертным мраком…
        Я постаралась отвлечься. Сощурилась, усердно примечая детали обычного мира. Сжала руки взамок: нельзя постоянно хватать Якова залокоть или закрай одежды, я недитя малое… иЯков, увы, занят.
        Люди уближнего костра смотрятся боевитыми, молодыми иловкими. Все доодури злы, аж скалятся! Закостром ограда, вдоль неё - еще несколько костров. Итам похожие люди, иони тоже жмутся когню.
        Яков снова рядом! Возится сомной, как смладенцем, ая пользуюсь: вцепилась вего руку, согрелась ипочти заставила себя верить вхорошее… Вылезла измашины, нырнула вогромный плащ. Яков сразу надвинул капюшон мне наголову аж доглаз. Изгустой тканевой тени смотреть вобычный мир - удобно. Незамечаю лишнего. Я мысленно пообещала себе прикупить плащ для ночных вылазок впарки спривидениями инапогосты скотятами… Инакость сама собою отодвигается закапюшон. Там, вне поля зрения, властны тени ихолод. Ая вмаленьком живом мирке. Отгорожена плащом. Сейчас итого лучше: держу руку Якова. Иглаза Якова - он глядит вупор - теплые, лучистые. Локки восне так смотрел насвоих волчат, ия завидовала им. Зря! Всамделишный Яков наяву глядит наменя, изащищает - меня.
        -Юна, внимательнее. - Яков встряхнул заплечи… незнаю, который раз заэту бесконечную ночь он приводит меня вясный ум. - Объясняю еще раз, снорой ивьюнами непомогло. Знаешь сказку про спящую княжну? Ту, что укололась обверетено.
        -Да. Шиповник донебес исто лет беспробудности, - пробормотала я иулыбнулась. Протянула руку, потрогала щеку Якова. - Утебя глаза черные. Вних беда… Говори правду, что-то нескладывается? Ненадо беречь меня, я уже перестала дрожать. Справлюсь. Осебе думай, оделе.
        -ВКьердоре нешиповник, авереск иежевичник. ВИньесе невереск, абессмертник… так-то вот. Стоит людям войти, колючий вьюн уколет, обовьет, напьется крови ирасцветет. Заполонит парк вокруг дома. НоДымка ушел впарк, ия продолжаю видеть дэва, это хороший признак. Юна, некогда объяснять подробнее. Я постараюсь справиться сам, если тебе тяжело. Отказаться - непредательство, понимаешь?
        -Мне страшно, ноя смогу. Объясни попроще. Я плохо понимаю про нору ишиповник свереском. Ненадо сравнений, говори, что делать. Пошагам.
        -Ты умница, - Яков отвернулся, принял укого-то вещь ивложил вмою ладонь… - Вот. Я просил приготовить маленькую. Дикость, конечно. Ноэто самое надежное средство.
        Сперва мои пальцы ощутили отполированное многими ладонями древко, затем ивзгляд изучил «средство»: влевой руке я держала косу. Маленькую, как обещал Яков. Лезвие блестело жидким серебром, очень ярко. Я вгляделась, недоумевая…
        -Стой вкруге света, недёргайся, - вдруг приказал голос из-за ограды, изтемного парка. Имне стало душно, ведь говорил Яркут! - Еще хоть капля грязи сязыка упадет, закопаю вон под той рябинкой итебя, игрязь.
        -Унас приказ! Вы начьей стороне, советник? Курт личнове…
        Звучно щелкнул металл, ифраза оборвалась наполуслове. Я замерла. Хотелось исгинуть, инаоборот, шагнуть ксвету, сбросить капюшон, позвать Яркута поимени иубедиться, что здоров… Ноя стояла каменная. Мне нельзя отвлекаться. Именно сейчас это сделалось очевидным: явсего-то разволновалась, дернулась, чуть сместила капюшон… итьма уколола сердце, сжала ледяной болью. Аеще Яков некстати отвернулся, отошел кограде. Ночь резко сделалась зловещей.
        -Эй, чучела вплащах, оба-два! - окликнул Яркут. Голос донёсся глухо, словно изпещеры. - Я зол ипалю вовсе, что дергается. Ккостру топайте. Живо, покуда живы.
        -Мы здесь, чтобы помочь, - Яков шагнул ксвету, поднял руки, показал, что ладони пусты. - Мое имя Яков. Обо мне могли говорить Курт иНорский.
        -Допустим. Жаль, оба неподтвердят прямо теперь, - спокойнее отозвался Яркут идобавил досадливо: - Ая недоверчив.
        -Оставим доверие для лучших времен. Мы поможем, если никто неоткрывал дверь дома. Дверь или даже окно. Требуется точный ответ, сгарантией.
        -Я что, банкир, гарантии давать? Домоего прибытия вродебы нет. Норский защищал дверь, как бешеный. Три черепа проломил прежде чем подставил свой, - буркнул Яркут. Вздохнул идобавил: - Служивые рвались вдом, как стадо наводопой. Почти успели разбить окно, когда я вмешался. Звука падения осколков я неслышал. Такие мелочи важны?
        -Да. Мы рискнем, - отозвался Яков ссомнением.
        -Мальчика надо вытащить. Живым!
        -Ты мне приказы некидай, ато ия кину… что под руку ляжет, - сухо предупредил Яков идобавил примирительно. - Войти вдом просто, авот выйти, итем более вынести пацана… Там смерть. Слышал оритуале солнечногосна?
        -Нет признаков, - Яркут чуть помолчал ихмыкнул огорченно: - Хотя нужен бесоборец, чтобы выявить эти самые признаки.
        -Солнечный сон пустяк посравнению стем, что зовется хиена мара. Я рассчитывал насон, авижу иное ихудшее, - медленно выговорил Яков. Шагнул откостра кограде. - Теперь осень нам насчастье, дни короткие, рассветы поздние. Какбы ни сложилось, уходи изпарка, когда станет совсем светло. Никого уже незащитишь, только сам сгинешь.
        -Пойдете вы двое?
        -Да. Сейчас мой человек принесет рабочий инструмент. Имы будем готовы.
        -Я еще невпустилвас.
        -Яр, этот человек - друг Юны. Его имя Яков, он спас меня весной. Он дружен сНорским иКуртом, подтверждаю, - выговорил звонкий голос.
        Первый раз слышу Юлию состороны. Когда сама говорила ее горлом, мне казалось, что звучание визгливое. Зря, уее голоса глубокий, певучий тон… Я незавидую. Просто реагирую. Едва она заговорила, натянулась какая-то нить - ия узнала её. Еслибы она хрипела икашляла, ябы все равно узнала… Получается, Юлия снова прилепилась кЯркуту. Чтож, весна моей обиды отцвела, лето забвения выгорело, итеперь медленно вызревает осень безразличия. Рана моей души заросла, норубец свежий, ия предпочлабы находиться подальше отЮлии. Опускаю голову, позволяю капюшону сделать тень налице гуще. Ипонадеюсь наЯкова.
        -Опознаны, - сотчетливым облегчением выдохнул Яркут. - Вам откроют ближнюю калитку.
        -Почти готовы. Сейчас выберу инструмент…
        Яков пробормотал тихо, ни ккому необращаясь. Я слышала, как он шуршит плащом извякает чем-то металлическим. Перехватила косу удобнее. Странный инструмент для борьбы сосказочным шиповником. Интересно: уЯкова тоже коса? Поднимаю голову, чтобы видеть нетолько траву, ноибашмаки, ноги, тела, руки… Нет, уЯкова сабля. Тяжелая, длинная. Имне хочется видеть выползка целиком. Наверняка сейчас он похож наЛокки! Нет, нерешусь сбросить капюшон, да инеуспею. Яков рядом, обнял заплечи, вынудил горбиться иглядеть вниз. Потянул кограде.
        -Яркут, внимание. Мальчик вдоме. Надеюсь, мы спасем его. Нобудить ребенка простыми способами нельзя. Всказке княжну поцеловал суженный. Увы, насколько я знаю, рядом сПаоло нет человека, полного любви изаботы. Отец, мать ибрат - все трое непомогут.
        -Что забред, уж двое-то рядом, вТрежале, - Яркут вдруг резко свистнул: - Эй, удальнего костра! Я все вижу. Нестриги ушами, охота назайцев открыта. Прыгай ксвету. Еще ближе. Вот так… Аты, незнакомый Яков, непроповедуй зазря.
        Мы подошли кограде. Яков первым ступил впарк, принюхался, вздохнул - вродебы недовольно. Нопромолчал. Помог мне перешагнуть высокий порог калитки, встроенной вворота.
        -Капюшон ниже. Для успокоения считай шаги. Через парк идем свободно, отпорога ты впереди, я следом, - Яков держал руку наплече. - Вноре сможешь понимать несказанное вслух. Там нельзя вслух, пока я неразрешу. Поняла?
        Я молча кивнула. Стоило шагнуть впарк, исделалось ясно: тьма уже залегла под деревьями. Она нездешняя, слишком мрачная, сбагровой окантовкой. Изпарка внешний мир кажется… просторным. Исумерки там, как редкая марля. Аздесь марля сложена многослойно, исам мир - теснее итемнее. Мы идем пожухлой траве, амне она кажется мехом навздыбленном загривке хищника. Слишком жесткая. Ипахнет… угрозой. Мороз покоже. Хочется согнуться, чтобы макушкой незадевать беззвёздную твердь.
        -Что-то нетак. Вдом входили? - насторожиласья.
        Яков плотнее обнял, прижал кбоку, согревая иуспокаивая. Мне из-из-под капюшона видно, как мелькает втакт шагам сабля, иногда играючи рубит головки цветов, стебли крапивы. Лезвие серебряное, будто облитое лунным светом. Яркое, сискорками.
        -Обещаю, я выведу тебя оттуда, - ткань моего капюшона стала теплой отдыхания Яков. - Все будет хорошо.
        -Эй, опознанный знакомец, - буркнул отограды Яркут. - Ты сам понял, тут имеется хиена мара. Нам сказали, внутрь непройти из-за ее аппетита. Аты иона, типа, несъедобные?
        -Авось подавится, - громко отозвался Яков, ипродолжил говорить для меня, совсем тихо. - Итри сотни лет назад никто непомнил, накаком древнейшем наречии дано это название, как оно произносится ичто означает. Южане переводят хиена мара как «тропа смерти». Примитивно. ВИньесе один теолог высказал мнение, что это мираж пути над пропастью. - Яков плотнее прижался щекой, два капюшона теперь терлись ишуршали, ишепот едва удавалось разбирать: - Алхимики Тенгоя полагали, что хиена - зверь, стерегущий нору, амара - та, кого зверь пропускает. Когда был жив Локки, кое-кто еще помнил: кроме жив рождаются имары. Жив звали белыми, их сила насвету. Мары - темные, их сила втени. Храм Тенгоя поподсказке майстера охотно жег темных. Крепко запомни, Юна: артель тебе враг. Думаю, если доберутся, они постараются отделить открови, снова сделав донором. Так случилось сМикаэле. Апосле…
        Договаривать Яков незахотел. Мы миновали парк итеперь стояли перед крыльцом кирпичного дома. Небольшого, его иособняком называть неловко. Я приободрилась. Всю дорогу боялась ненайти Паоло влабиринте комнат. Вдруг их тут - полсотни идаже более?
        «Сам Локки будет защищать меня», - подумала я. Мысль отдалась эхом… Дверь дома ився стена утратили резкость, пофасаду, как поозерной глади, прошла круговая волна тьмы.
        «Буду защищать, конечно», - отозвалось ответное эхо. - «Вне парка тебя ждет мой человек. Ты знаешь его, неошибешься».
        Яков погладил меня поголове как ребенка, иодин взошел накрыльцо. Рубящими движениями прочертил контур двери. Сабля противно скребла покамню, лязгала пометаллу. Рябь тьмы разбегалась отлунного лезвия, впитывалась встену… искоро дверь выглядела совсем обычной. Медные заклепки, золотистая ручка, дорогая отделка, кое-где попорченная свежими царапинами. Яков взялся заручку имягко, без рывка, потянул дверь. Тьма полезла через порог! Мне тьма показалась спрессованным сеном, аеще - черной водой врыбьей чешуе льдинок. Тьма шевелилась, топорщилась иглами, текла отростками, подобными вьюну… Колыхалась, разбитая вмелкие струйки, - исочилась вовне, запорог. Ощупывала крыльцо нитяными побегами. Яков сосредоточенно ибыстро резал их! Отсеченная серебряной саблей тьма сжималась, таяла, пропадала… АЯков спешил шире приоткрыть дверь иповторял свою работу, иснова тянул дверь… Сабля рубила сосвистом, движения выглядели танцевально совершенными. Ая… всего-то имогла стоять заспиной Якова.
        Было неуютно смотреть назажатое впальцах древко косы итупо соображать: как оно называется по-правильному? Черенок. Нет, черенок улопаты. Уграблей - просто палка. Умотыги… Я забивала голову бесполезными мыслями, как паклей. Страх стлался сквозняком, свистел вовсе щели сознания, ноя упрямо конопатила их глупостью. Мне чудилось, что Яков забавляется иодобряет…
        Наконец, дверь оказалась распахнута настежь. Яков шагнул всторону, повернулся иплавным жестом указал - вперед, теперь твоя работа. Да, я знаю: мне надо идти против ветра икосить, косить… Ноя, если честно, допоследнего мгновения неверила, что участвую всредневековом мистическом ритуале - наяву, вглавной роли. Ауж как состороны смотрюсь! Тощее, сутулое существо вбалахоне, скосой наперевес. Вовсех круговых росписях сводов храма Сущего имеются такие. Их фигуры рисуют намеренно нечетко, прячут втенях, ненаделив собственной тенью. Современное толкование канона полагает их символом конечности жизни. Анаповерку…
        «Юна, соберись. Невремя для самокопания», - мысль вошла всознание иподстегнула меня. Эхом её стало сочувствие: Яков понимал, как трудно вдруг узнать иназвание, исуть своего дара.
        «Ты справишься, для мары это прогулка», - мягко подтолкнула новая мысль, инаплечо легла рука Якова. Сознание неотторгло мысль, плечо обрадовалось теплу иподдержке… я встала перед распахнутой дверью.
        Упругая тьма источала холод. Ручка косы грелась владонях, деревянная - ипотому живая. Дерево растёт отсемечка исохраняет силу жизни, даже отделенное откорней. Поставь палку вводу - и, может статься, проклюнется спящая почка. Свершится чудо воскрешения!
        Руки удобнее перехватили косу. Я качнулась вперед… изамерла. Из - запорога вынырнул Дымка, встряхнулся, разбросав кляксы мрака. Вспрыгнул намое плечо, заурчал вполный голос - басом.
        Я первый раз провела косой над порогом. Тьма была нитяная, волокнистая. Лунное лезвие невстретило сопротивления, несоздало звука. Повторяю движение… справа налево, иопять - справа налево. Волокна рвутся, никнут, упругое тело тьмы отступает. Свободного пространства делается больше… довольно для первого шага.
        Движение запорог сразу погрузило меня вхолод, немоту иослепление сплошной инакости. Краткий миг беззвучия… иудар влицо! Тьма загудела, понеслась навстречу яростным бураном! Иглы льда секут кожу. Надо склоняться ниже, прятать лицо. Крепче сжимать косу - имахать ею монотонно, упрямо. Для ритма, Яков прав, удобно считать шаги. Хорошо, что спина немерзнет, Яков, верит вменя. Мысленно направляет иподбадривает.
        Раз-два, правой-левой… вподобии норы нет времени, направления, скорости движения. Только плотная тьма стен, наглухо забитая потоком ревущего холода… Я бреду сквозь буран, ложусь наветер всем телом. Едва справляюсь, ито - благодаря Дымке, он перебрался наспину ипомогает сминать ветер. И - воет, шалея отрадости! Он настоящий кот, брезгует окунаться вчерную воду иномирья, асомной - знаю иэто! - впервые минует порог посуху.
        Долголи я кошу? Бесконечно. Я выбилась изсил, заледенела, перестала ощущать руки. Яков теперь держит косу поверх моих ладоней, ия всего-то мотаюсь туда-сюда, пока он работает задвоих… Новот я споткнулась, подняла голову - иувидела свет! Огонек мелькнул далеко впереди. Пропал, снова явился иоказался стерт жёсткой щеткой метели. Я приободрилась: буран итьма невсемогущи. Опять прилагаю усилия отчаянно, самозабвенно. Свет мелькает чаще, ближе. Нора наполняется теплом. Встречный ветер стихает, тьма расступается…
        Золотой шар-игрушка висит ввечной ночи, как летнее украшение, забытое после праздника. Случайное, сиротливо-неуместное наоголенной ветке осени. Шар полнится липовой пыльцой исолнечными зайчиками. Свет вего недрах плетется тончайшим кружевом, хотя я невижу ни крон деревьев, ни солнца, пронизавшегоих.
        Последний шаг… ия вступила всвет. Для «Первоцвета» яоднажды воссоздала весну Дэйни, атеперь попала влето, выстланное подсолнухами великого Рейнуа. Я мечтала увидеть подлинник этой картины, да иВася-художник бредил им! Пробовал смешать краски. Без навыка ишколы укладывал крупные мазки, нащупывал наугад настроение - яркое, брызжущее энергией!
        -Прикрой глаза, - вслух посоветовал Яков.
        Значит, здесь можно говорить. Я вздохнула, готовясь спросить…
        -Мне можно, аты молчи, - голос Якова хриплый, тревожный. - Неверь игрушечному лету, увязнуть внем проще, чем вотьме. Работа очень грубая. Так они ихотели. Ты понимаешь несовершенство, неосознанно пытаешься исправить… акартина подстраивается итянет всебя душу. Знаешь, почему ты трижды переделывала «Первоцвет»? Им был нужен даровитый, нобезразличный ремесленник. Они ждали, что станешь повторять хуже ихуже, лишьбы отстали. Нотвоя душа велика для их карликовых злобных делишек. Тебе заплатили, нонесделали нового заказа. Настоящего. Думаю, тебя выбрали донором, чтобы похоронить тайну «Первоцвета».
        Слушать подобное поидее страшно, ноя небоялась ничуть. Я покачивалась… идремала. Тепло разморило меня, запах липового меда одурманил.
        -Плохо дело, - усталый, дрожащий отслабости голос Якова заставил меня очнуться. - Неспи! Сказал ведь, ничего настоящего тут нет. Брось косу, ненужна. Держи малыша, я недонесу. Береги его, думай охорошем для него.
        Я приняла наощупь тело - легкое, безвольное. Ребенок холоднее льда: мои пальцы мерзнут, касаясь его кожи! Я прижала малыша, запахнула плащ поверх. Ирезко, водин миг, перестала верить подсолнухам! Вподлинной картине незамерзбы самый равнодушный зритель. Вней - сама жизнь, яростный свет полудня!
        -Теперь можешь смотреть. Ты поняла, - устало выдохнул Яков.
        Рыжее поддельное лето увиделось аляповатым. Уродливым: сердцевина картины была разрушена. Шапки цветков смяты, стебли выдраны, корни изломаны. Грунт оголен, аглубже, под ним, виден лед! Выползок рвал цветы, рыл грунт, спеша очистить ледяное основание фальшивого лета. Отдохнул мгновение, нащупал напоясе топорик, удобно перехватил. Примерился, всадил влед. Изучил трещины - ипродолжил крошить глыбу. Я настороженно прикидывала: он умеет пройти сюда, понять ловушки иразрушить их. Норассказывает мне лишь самое необходимое. Почему?
        Думать трудно: лед летит крупными обломками, сыплется крошевом. Яков отчаянно спешит, дышит состонами. Ложное лето дрожит, как гаснущая свеча, авнешняя тьма сжимает ладони, готовясь раздавить свет без остатка.
        Еще несколько ударов топора! Приходится защищать ребенка, заслоняться самой отосколков. Ивсеже успеваю заметить: вледяное основание вмуровано тело. Даже лицо могу разобрать, молодое, почти детское. Задыхаюсь отжути: скрюченный мертвец распахнул глаза! Они - яркие, полные летней синью, живые истрадающие…
        Яков выпрямился, стерпот.
        -Сам выползешь? - вопрос прозвучал, как приказ. Яков положил топор рядом стелом синеглазого. - Презираю слюнявые благодеяния. Пользы отних никакой. Особенно таким, как ты ия. Учись бороться, даже без надежды победить. Однажды найдешь свою настоящую цель, свой подлинный смысл. Ты возвращаешься, потому что этот смысл утебя есть, он для тебя так велик, что смерть его нестерла. Понял?
        Синеглазый согласно моргнул. Я собралась задать сотню вопросов иобязательно помочь новому выползку, ведь он точно - выползок… НоЯков приказал: зажмурься. Рывком повернул заплечи, обнял соспины.
        -Ветер будет толкать, ноупасть нельзя. Неси пацана ипомни, ты вответе заего жизнь. Идумай: как разбудить? Мать предала его. Микаэле непоможет, сам вбеде. Старшего брата он невстречал. Нет сердечной родни, нет любви изаботы. Все. Нам пора.
        Тоннель сразу оглушил, ослепил изаморозил. Ветер рвал плащ, путал им ноги. Нозаспиной был Яков! Он принимал удар, амне оставалось лишь перебирать ногами исчитать шаги, сбиваясь снова иснова. Пусть, мне довольно имысленного «раз-два, раз-два». Я слишком устала для сложных дел. Упалабы, носнекоторых пор впереди вышагивает Дымка, ипуть делается… ровнее? Среди подсолнухов кота небыло. Откуда взялся? Ставит лапы полинеечке, несет хвост изавывает, оглушая буран. Всем котамкот!
        Обратный путь казался бесконечным, нооборвался резко: яшагнула вобычный мир. Опустила малыша наобычное крыльцо, вдохнула обычный воздух. Дело - сделано, душа знает это ирадуется! Над тучевым морем осени, далеко ивысоко, греется рассвет. Всумерках парка разгорается ранняя осень: рябина трепещет факелом, винно-бордовый клен пьяно хлопает пятернями листьев…
        Я - дома! Эти слова очень важно сказать Якову, он поймет. Иеще надо поблагодарить. Еслиб неЯков, я неузналабы осебе ничего, неспасла мальчика,не…
        Оборачиваясь, я заготовила улыбку - испоткнулась, упала наколени. Я-то дома, авот он… Тьма все еще лежит запорогом, она клочковатая, похожая насвернувшуюся кровь. Иона уже отделена отмира людей: подобие темного стекла колеблется вдверном проеме, утолщается, все надежнее отделяет ночь отрассвета… ледяная тень отступает, редеет - нотам, вее сердцевине, остается Яков. Мне, вне дома, Яков кажется призраком, он выцветает, меркнет… Его виноватый взгляд остро царапает мою душу: «Прости»!
        Несказанное вслух вспыхивает болью! Вэтой горькой, большой боли мне делается ясно: выползок заранее знал свою обреченность. Вот почему недоговаривал оподробностях ночи инаоборот, спешил изложить то, что будет важно утром: смысл слов хиена мара, пробуждение Паоло, идаже то, что вне парка меня ждет его человек.
        «Окно все-таки разбилось. Я понял, едва шагнул впарк. Нодаже уцелей стекло… Юна, я нерассчитывал вернуться. Вошли двое живых, иотпустили без осложнений двоих. Такова хиена мара. Тропа вотьму взимает плату, всегда», - Яков думал намеренно громко.
        -То есть… выползешь после? Несегодня? Весной? - ломким голосом уточнила я, хотя неверила всвои примитивные надежды.
        Он промолчал.
        -Яков, несмей! Ну что запривычка? Ты намеренно подставился. Ты привык захлёбываться кровью вместо всяких там волчат… Снова иснова. Ая? Мне приходится смотреть изжизни на… это. Иполное бессилие, полное! - Я кричала, имне делалось все хуже. Тьма редела, Яков пропадал. Скоро рассвет вызолотит порог, итогда все закончится. - Несмей! Неуходи! Ты нуженмне…
        Крик сошел вшепот. Я боялась отвести взгляд, потерять последнюю нить, связующую нас. Ладони судорожно ощупывали плитки порога, перебирали наметенные ветром листья, камешки, ветки. Что я искала? Что могло сгодиться? Да будь вмире удобная выручалочка, Яков подсказалбы…
        -Яков! Яков, я немогу отдать тебя хиене. Яков, унас общие сны. Ты влез вмою душу. Яков, я только стобой веду себя, как живая. Яков, неуходи…
        Вдруг пальцы нащупали что-то… сжались, ия сразу поняла: это сабля! Та самая, серебряная ияркая, снеё началась тропа запорог, когда Яков вычертил контур двери - словно срезал печать тайны.
        Сабля охотно легла владонь. Горячая: она еще помнила руку Якова. Ия решилась. Незнаю, умно это иглупо, верно или бессмысленно. Иного неуспею, непридумаю. Я зажмурилась, сжала зубы - иполоснула поруке выше запястья. Закричала, передумала, испугалась… нодело было сделано, кровяные нити оплели клинок, рукоять.
        -Кровная связь - самая сильная, - губы помимо моей воли повторили слова Агаты, сказанные давно ипоиному поводу.
        Запорогом тьма окончательно побледнела, я невидела фигуру Якова, ноеще ловила блеск его взгляда. Якову было больно, он противился моему решению. Значит, внем есть какой-то смысл?
        Слабой рукой я вцепилась влезвие, толкнула его запорог, рукоятью вперед.
        -Держи. На, держи! Кто позволил тебе решать заменя? Я что, чужая? Я дала тебе имя! Аты - распоследний обманщик. Несмей пропадать. Несдавайся. Яков! Яков, ты неможешь предать меня. Уйти - это предать. Непредавай меня. Только неты, пожалуйста…
        Сабля выскользнула изпальцев - мокрая, тяжелая. Стала падать… инезазвенела поплиткам крыльца. Пропала! Исразу стёрлось изяви все нездешнее: тьма, багряные тени, взломанный лед полыньи…
        Накрыльцо медленно лился серо-розовый рассвет. Я сидела втени распахнутой двери, усамого порога, икачалась, ивыла бессильно… Попробовала опереться намокрую открови ладонь - изаваливалась набок. Снова села иснова завалилась. Непоняла, что сомной нетак… лишь сдесятой или двадцатой попытки осознала: рука отнялась. Боли нет, ноесть судорожное, тянущее омертвение. Оно гонит волны слабости потелу, оно похоже напульс, норазносит пожилам нежизнь, асмерть. Каждый раз выпрямляться после падения труднее. Сил меньше. Инадеждынет…
        Кто-то набросил наплечи объемное, тяжелое. Одеяло? Плед? Незнаю, мне безразлично. Кто-то сел рядом, подставил плечо. Я прижалась ктеплой руке живого человека - инаконец смогла удержаться, неупала.
        -Дверь открыта. Теперь можно входить? Даже мне идаже вбольшой злости сложно удерживать заоградой такую прорву важных людей при исполнении.
        Голос Яркута. Нехочу слышать его, немогу заговорить сним, нежелаю видеть его итем более - быть узнанной. Вдруг он снова прищурится ивыговорит оскорбление, как было тогда, в«Коде». Я сорвусь! Амне нельзя. Вдуше намерзло так много боли, что последствия будут кошмарными.
        Молча киваю: да. После смогу дать пояснения. Всё - позже, хотя оставаться вэтом доме неполезно, тень еще долго будет портить сны идаже, наверное, подтачивать здоровье.
        Опора пропала. Меня подвинули неособенно бережно, прислонили кстене. Ноги Яркута вдорогих начищенных ботинках шагнули через порог, вприхожую. Керосиновый дрожащий свет лизнул обои, тронул массивные рамы картин, перебрал, как пальцы - тени решетчатой, ажурной вешалки напять крюков… Все это я видела своими никудышными глазами, годными лишь мутно различать обычное. Я дышала - ислышала только свое дыхание. Ни эха мыслей, ни посвиста бурана, ни потрескивания черного льда под ногами, ступающими над бездной.
        Живой мир принимал меня - нехотя, медленно. Как сказал Яков-выползок прошлый раз, сидя уноры? Обоняние возвращается почти сразу, понимание тепла ихолода восстановится позднее.
        -Воды? - предлагают сбоку, из-за капюшона. Суют флягу. Поят почти силой. - Что срукой? Арана-то глубокая.
        Пока мне обрабатывают рану, сижу неподвижно исмотрю намальчика, из-за которого мы сЯковом надрывались ибрели сквозь буран. Паоло, так его зовут? Он лежит как брошенная вещь, комком… инаживого непохож. Он слишком долго спал вфальшивой картине сподсолнухами исам стал отчасти нарисованный. Карандашный набросок человека. Волосы темные, сам… тусклый. Ничуть непохож наотца - солнечного человека, скоторым меня познакомил Яркут.
        Мимо марширует обувь. Много, вся - мужская, темная иначищенная… башмаки, ботинки, сапоги. Я мешаю, именя обходят, бухая каблуками. Сколькоже шума! Голова болит. Злость копится, хотя она незлость, она - усталость. Досадливая, неодолимая.
        Тот, кто обработал мою рану, кладет наступеньку знакомую сумку.
        -Передали измашины. Вам надо выпить горячего, руки ледяные. Я, конечно, неврач, новтаком-то случае врядли ошибаюсь.
        Смотрю из-под капюшона. Мой сосед - он молодой, легкий. Пальцы длинные, нервные: то мнут край куртки, то проверяют пуговицы, то теребят застежку сумки-планшетки. Стоилобы увидеть илицо, номне потребуется огромное усилие, чтобы поднять голову. Второе икуда большее - чтобы оторвать откаменного пола каменный взгляд. Я сознательно неприлагаю усилий. Страшно вылить накого-то тьму. Сижу, сутулюсь, паникую… пока вполе зрения сам собою невкатывается Дымка! Вот он вытянулся наспине, запрокинул мордочку. Тьма моего взгляда ему невредна: выпил, облизнулся. Вроде доволен? Имне легче. Могу сбросить капюшон, осмотреться. Рядом - пацан лет семнадцати. Наверняка изтогоже корпуса, где учился Норский. Стрижен по-военному коротко. Глаза внимательные, спокойные.
        -Вася, - говорю вслух, игорло нехрипит. - Он очнулся?
        -Нет еще. Он поехал состроевыми олухами, - пацан оправдывается, бледнея изапинаясь. - Один против всех оказался. Ая отстал, он велел позвонить, непременно передать сообщение. Ивот! Я цел, аЛом… аони моего Лома…
        -Он здесь?
        -Вон втой машине. Советник привез врача, очень кстати.
        -Неси мальчика. Ему тоже нужен врач. Иего нельзя будить. Пока нельзя.
        Дочего огромен парк! Переставляю ноги - правую, затем левую иснова правую - рывками, словно бреду через болото. Меня швыряет изстороны всторону, пацан охает, пытается подставить плечо, иобычно неуспевает. Хорошо хоть, кругом полно деревьев… Нодля опоры их мало. Мне нужно душу чем-то укрепить, наполнить. Я пуста.
        Ивдруг - вот оно: отограды я остро, как будто чужими глазами, увидела лицо Васи, поймала его осознанный взгляд. Норский полулежит назаднем сиденье большой машины.
        Я даже смогла улыбнуться. Поверила вжизнь, исил прибавилось! Доковыляла домашины, заползла сногами впустое кресло водителя, обняла его спинку, глядя всалон, наюркого взлохмаченного старичка, насвинцово-серого Васю собмотанной головой.
        -Тетушка, - прохрипел Вася. - Что сПавликом?
        -Жив. Спит.
        Свой голос я неузнала. Аеще поняла: дело плохо, Вася глядит вупор - иненазывает меня поимени! Что задела, какая тетушка?
        -Она ходила вдом. Говорит, нельзя будить, надо врача, - подсказала тощий парень, бережно уложив Паоло назаднее сиденье рядом сВасей.
        -Где Яков? Он должен быть здесь, он все знает.
        -Тоже ходил вдом. Я знаю, сам принес ему плащи, две штуки, - отозвался парнишка.
        -Сней ходил? - Вася скрипнул зубами, заставил себя сесть ровнее иглянул наменя требовательно, почти зло. - Где Яков? Что ты сделала сним, старуха?
        Старуха… Я рассмотрела свою руку иужаснулась. Кожа пергаментная, пятнышки назапястье делаются заметнее скаждым мигом. Ногти желтые, изуродованные. Иузлы суставов. Необходимо найти зеркало иубедиться, даже если я без ошибки угадываю кошмарный результат.
        Я вылезла измашины, захлопнула дверь иглянула встекло: аведь Вася польстил мне, назвав тетушкой. Нет сил понять перемены, даже бояться сложно, я слишком устала. Всознание въедается, как пятно крови, одна мысль. Она мерзкая, ничем невыводимая: Яков пропал. Яков остался вноре, инаверняка это - окончательно. Виновна хиена мара. Подлая дрянь сожрала выползка, новыплюнула меня. Когда я попыталась оспорить ее решение, она наказала… Черная, ледяная хиена. ИЯков - ее добыча.
        Я отвернулась отмашины ипобрела через обочины иовраг, сквозь крапиву икустарник… я невыбирала путь, просто шла туда, где нет людей. Где можно выть, кататься поземле иорать вголос. Вомне сплошной яд, я отравлена им имне очень больно. Смертельно плохо, ноздесь я неупаду. Я поняла зверей, желающих умереть без свидетелей, вглухом лесу. Ради права напоследнее уединение я продираюсь, бреду ибрежу… рвусь сквозь боль, страх, отчаяние… Сердце колотится вгорле. Иногда острая игла прокалывает шею, спину… я сгибаюсь ирычу. Отчётливо ижутко чую: наспине растет горб. Кричу - авыхаркиваю лишь хрип.
        -Эй, старая, подь сюда, - деловито говорят мне, поддев под локоть ирывком уронив накочку.
        -Она, вродебы. Экономка здешняя, - говорят немне, акому-тоеще.
        -Ты неглухая, бабка? Ты впарке была? Отвечай толком, дам сто рублей, во, без обмана, - мне вморщинистую ладонь суют морщинистую, засаленную банкноту. Противно. Кашляю, пока вуши вталкивают слова: - Скажи, пацана вынесли? Там был кто-то скосой? Эй, взяла деньги, так нехрипи, сдохнуть успеешь ипозже. Отрабатывай!
        -Ато мы освежуем память, живенько так, - обещает из-за спины третий голос, низкий ирычащий. - Наперо посадим голубушку.
        Вбок утыкается острое. Нож? Апожалуй, именно нож. Сменя срывают капюшон… акогда он снова оказался надет наголову? Ах, да: янагнулась ибрела, анаспине рос горб. Кошмар наяву. Иведь некончается! Зато сейчас, без капюшона, стало светло. Могу дышать… ивижу их, всех троих. Молодых, наглых, полных жизни, запросто приговоривших незнакомую старуху ксмерти.
        -Яков, - шепчу едва слышно. Еще незнаю, отчего нагубах сама собою возникает кривая ухмылка. Номне так весело, что даже нестрашно. Хрипло кричу, голос слабый, норазве дело вголосе? Главное - я поняла, чему радуюсь. - Яков! Я-ков! Сюда! Я нашла, кем расплатиться.
        Нож впивается вбок. Больно! Смеюсь ипродолжаю это безумие: сама толкаю себя налезвие. Чем ближе ксмерти, тем надежнее. Рядом - порог. Заним - тьма. Там… Яков. Если он слышал меня, если борется, если треклятая хиена…
        -Яков!
        Три рожи молодых выродков надо мной. Нехочу видеть их, злобные инаглые, последними вжизни. Новдруг их перекашивает страхом… мне это нравится, ия смеюсь громче. Сума сошла, вот уж точно. Этоже я. То есть - барышня Юна, преисполненная уважением кжизни вовсех ее проявлениях. Она верила, что людей недопустимо нетолько убивать, ноизапугивать, использовать, просто беспокоить впустую. Та наивная барышня - разве я? Врядли, ведь мне нравится все, что я прямо теперь вижу.
        Широко распахнув глаза, слежу засеребряной саблей. Эта сабля мгновение назад оказалась вынута изножен пустоты: призраком скользнула мимо моего бока, вплотную - истала настоящей! Теперь ее лезвие густо окрашивается алым ибагряным, икрови так много, что она каплет, летит веером! Алезвие будто неверит, что краски вдоволь, иопускается натолстую шею. Я смотрю исмеюсь, имне занятно то, насколько легко, прямо-таки играючи, серебристая сабля режет стебли жизней. Один задругим. Мне знакомы танцевальные движения сабли, потому что я знаю ее хозяина.
        -Яков…
        -Плащ наголову. Дыши реже. Молчи! Никогда - слышишь? - никогда неповторяй такой глупости. Ты соображаешь, что натворила? Ну исамомнение! Перетягивать канат сосмертью. Ты - человек, твоих сил влучшем случае хватит начас-два. Аеслиб подонки неподвернулись? Аеслиб их было нетрое, еслиб нехватило для дела? Ябы устроил тебе…там!
        Никогда неслышала Якова таким злым. Рада, что невижу его, укутанная вплащ: испугаласьбы ипомерла сгоряча. Обидно помереть теперь, да? Думаю всё это - ипродолжаю смеяться. Жарко. Так жарко ирадостно… Я свихнулась. Яков зарезал троих, амне - хорошо? Ну хотябы стошнило отзапаха крови. Неприлично веду себя. Непо-людски.
        -Имя свое помнишь? - шепчет знакомый голос вкапюшон.
        -Юна. Аты Яков, аеще Локки. Иглавное - ты обманщик!
        -Руку дай, сейчас проверю, стара ты или юна. Так, есть откат… Еще посмотрим, хватитли отката, чтобы дотянуть тебя обратно доюности, нохотябы отстарости ты отошла. Повезло тебе. Попервому моему впечатлению, года два спалила, небольше. Новпредь непробуй отнять добычу усмерти. Она обычно невозвращает того, что забрала.
        -Ты тоже невозвращаешь. Эй, отдай пять рублей, - требую я, продолжая давиться смехом, пока Яков мнет мою пустую ладонь. - Нет! Ненадо. Должники обязаны жить, пока нерассчитаются. Яков! Будешь уменя вдолгу пожизненно.
        -Да.
        -Ты обязан был рассказать. Мыбы вместе… Вобщем, я требую извинений.
        -Недождешься. Я был прав. Я знаю это. Вопрос закрыт. Ноя нестану ругать тебя, хотя ты была неправа изнаешь это. Кстати, голос восстановился, кожа наруке натянулась. Садись. Разматываем плащ исмотрим…
        Я так ипоступила - стала смотреть. Нафоне розовых облаков иржавой крапивы Яков бесподобен. Потому что - живой. Рядом. Идержит заруку.
        -Состарилась надва года минут задвадцать, ноничуть непоумнела, - Яков вгляделся, поворошил волосы намоей макушке ивыдрал один. - Вот, первый седой. Боюсь, снова отрастет иснова будет белый. Прекрати хохотать, даже мне страшновато. Пошли, надо отпоить тебя водой, хотя спиртное былобы полезнее.
        Он подал руку, помог встать. Я рассеянно огляделась. Мятая крапива, изломанные ветки, стоптанная кочка, пятна крови, брошенные сумки. Авон ибанкнота всто рублей. Нехватает лишь злодеев, хотябы ввиде трупов. Пропали? Так даже лучше.
        -Совсем глупая мара… Прежде была тихой барышней ствёрдыми принципами. Ичто? Взяла да ивлюбилась ввыползка. Ведь влюбилась? Эй, девушка смалиновыми ушами, отвечай. Ато начнется однажды: яотдала тебе лучшие годы жизни, то дасё…
        -Имей совесть! - я перестала смеяться ипощупалауши.
        -Имей мозги! Утебя был шанс утопить нелюдя впроруби ивыплыть спобедой. Ноты несправилась. - Яков глядел вупор иничуть несмущался. - Аведь я вру тебе спервых слов! Помнишь - что некровожадный, никого неубиваю ивообще надо пожалеть меня, многожды убиенного. Что уйду инестану искать. Я исейчас запросто совру.
        -Ври, - шепотом попросилая.
        -Я чуть-чуть опоздал, когда искал тебя впансионе два лета назад. Застал уже Юлию. Опять опоздал весной год назад, разыскивая побольницам, ипоэтому самую малость помог утебя дома, нововсе непомог содержимым в«Коде», хотя очень старался успеть. Мы, как итвои враги, незнали про выход через сарай, ты ускользнула… дальше: яподсунул дело опривидении иследом - окладбищенском котенке. Сделал тебя известной навсю округу. Так я учил ощущать тень ипорог. Мне нужна была мара сопытом. Могу сказать, что делал это ради пользы. Должен сказать так. Для нас обоих это правильнее ипроще…. Номне плевать направила. Я хотел видеть тебя. Некаждый день, то часто. Иеще: опыт позволит тебе выжить, ая хочу, чтобы ты жила долго.
        -Хорошо врешь. Слушалабы ислушала, - голос уменя ровный, ещебы уши негорели…
        -Сразу признаюсь, это я свел Юлию иЯркута. Ненамеренно, просто Норский дал хорошую идею. Состороны дело выглядит сомнительным. Очень трудно сказать «ты мне дорога», сведя их ивтащив тебя вполынью смерти. Вдобавок я выползок. Сам незнаю, что это значит. Нолюдям вредно связываться снами, отнас одна морока.
        -Ты ухажер похуже того Якова, откоторого рикошетом получил имя. Он плюнул вменя, хотя я кормила его испасала засвоиже деньги. - Я требовательно пошевелила пальцами, иполучила нечестно заработанные сто рублей. Расправила бумажку, изучила иаккуратно убрала. - Накорми меня досыта, иври, что взбредет вголову. Нопожалуйста, непропадай надолго.
        Яков почесал взатылке исмущенно развел руками. Мне это совсем непонравилось.
        -Раз я выжил, уменя уйма дел. Отебе я уже позаботился: ведь это именно я бережно отнял узлодеев сто рублей! Гляди, даже незабрызганы кровью. Затакие деньги тебя накормят где угодно.
        -Как подло.
        -Сам насебя зол. Новремя нетерпит: Микаэле стал донором нынешнего майстера артели, вот так я понимаю худшее, что случилось ночью. Или лучшее? Майстер думает, что осуществил величайшую трансмутацию исделался воплощённым золотом. Но, как я понимаю, он вловушке. Значит, мне вруки упал редкий шанс отследить ядро артели, пока ее передовщик торчит увсего мира навиду. Это позволит выявить одержимых. Как найду, подставлю тебя под их удар. То есть их… под твою доброту. Жди меня, прибуду скосой иплащом… цветы необещаю.
        -Скем я связалась!
        -Впервой жизни меня называли оборотнем, - гордо сообщил Яков. - Юна, сейчас очень темное время, для мары лучшее… ихудшее тоже. Я постараюсь уберечь тебя. Это неожиданно, нопризнаю: япривык думать отебе, пока искал ипрятал. Аведь я тогда незнал, что унас общие сны. Все. Сказал. Пора сбегать. Ужасно устал быть голым аж посамую душу.
        Он отвернулся, глубоко вздохнул… крутнулся напятках иснова глянул наменя. Укутал вплащ, прямо запеленал. Рывком надвинул мне капюшон досамого носа. Подхватил меня наруки ипонес через заросли, крапиву, канаву.
        -Попробуем всех обмануть. Пусть-ка отслеживают старушку. Аты сгинь. Так безопаснее. Исгинь неабы куда, авместе сНорским вдом Николо Ин Тарри. Тогда я буду спокоен. Почти.
        Резкий звук: это Яков открыл дверцу автомобиля. Вбросил меня внутрь. Сразу стало темнеть. Судя пошуму, кто-то зашторил стекла.
        -Унеё ножевое, левый бок. Подробные указания позже. Пока побудь наживкой. Плаща им хватит, чтобы перепутать вас. Что еще? Готовь обещанную утку. Все, пошел.
        Дверца хлопнула, всалоне стало совсем темно. Я лежала, упакованная вплащ. Ссотней рублей вкармане, сулыбкой провинциальной дурочки отуха доуха иурчащим пустым животом - живая, вобщем. Инаверняка похожая набарышню Юну. Скоро узнаю вточности. Как только меня распакуют.
        -Душечка, да натебе лицанет!
        Открываю глаза - ивижу знакомую старушку. Весной она вынудила меня тащить чемодан иподарила купе впоезде. Какая я была глупая! Неспала ночь, хотя наверняка тот парк был самым безопасным местом встране. Да икупе: ктобы обвинил меня вкраже билетов, если Яков заранее уладил любые недоразумения?
        -Авнуки увас… настоящие? - осторожно уточнила я, рассматривая старушку.
        -Конечно, - она расцвела улыбкой. - Придется резать платье. Рана-то глубокая, терпи. Амы скобочку положим тут ивон тут тоже. Апосле вот, шарфиком поверх замотаем.
        Слушаю ислушаюсь. Платье мокрое открови, бок болит так, что вглазах темно. Значит, я по-настоящему очнулась, почувствовала себя человеком. Закусываю обернутую тряпкой палку, как велит старушка. Рычу отболи - излюсь! Как давно старушка знает Якова? Нееголи это внуки? Он такой шустрый врун… Стоп. Я что, ревную? Немыслимо.
        -Зови меня бабой Лизой. Надоже, надоже! Ни разу невидела его живым-то. Он серьезный человек, апорою истрашный. Помню как сейчас, было мне девять, когда он нашел под забором, отмыл инакормил. Да уж… осень, дождь, я избитая, рук нечую… акто бил, тот уж ничего невидит инеслышит, нарасправу кое-кто скор. Я вслезы, аплакать нельзя, жандарм соседним переулком идет. Норазве он шумел наменя тогда или позже? Сколько помню его, недразнил людей, нешутил инеменялся влице. Он голоса неповышает вовсе, так я думала донынешнего дня. Прозвание унего внашем-то окружении - Камень. Помне так некамень он, асухарь. Сколько людей обнего зубы обломало, да-а…
        Незнаю, каким снадобьем баба Лиза обработала рану, ноболь ушла сразу. Осталось лишь онемение, удобное инеочень обширное. Могу расслабиться. Опять улыбаюсь: внуки бабы Лизы неимеют отношения кЯкову. Страшная штука - ревность. Незнакомая, илучше сней незнакомиться. Наконец понимаю Юлию, которая спервого дня вцепилась вЯркута. Я, оказывается, тоже способна вцепиться. Вот отосплюсь, покушаю - исосвежими силами побегу вмодный салон. Навсе сто рублей куплю нарядных тряпок. Идаже добуду шелковые, чтоб им, чулки.
        -Баба Лиза, - вздыхаю сквозь сон. - Так сколькоже лет вы знаетеего?
        -Шестьдесят. Вернее сорок изшестидесяти. Он то является, то пропадает. Деятельный, аж глянуть больно. То стреляют внего, то травят, то режут. Я сперва плакала, апосле поняла, он иесть собака, скоторой присказка придумана. Что заживает наней хорошо, вот та самая.
        -Авы поедете вгород?
        -Небросай где попадя, - баба Лиза подвинула посиденью мою сумку. - Ну, будь здорова, деточка, расти да умней. Мне пора, я покуда остаюсь тут вместо экономки. Пусть-ка явятся, вопросы позадают оночном переполохе.
        -Опасноже.
        -Деточка, мухи сами лезут впаутину, зачемже им мешать?
        -Авы, баба Лиза, что… паук? Непохожи, знаетели, - осторожно удивиласья.
        -Я самый опытный паук извсех, сколько их есть уКамня. Скорее садись вмашину иуезжай. Много лишних глаз, некдобру. Ой, дочего милый, - глядя насмуглого молодого жандарма изсвежеприбывшего пополнения, заулыбалась старушка: - Эх, где мои семнадцатьлет…
        Набросила плащ, натянула пониже капюшон, открыла дверцу сосвоей стороны. Кряхтя, выбралась наобочину ипобрела кворотам, хромая исгибаясь, словно она горбата. Я проводила бабу Лизу взглядом, немного выждала… Суета назаброшенной дороге делалась несусветной! Прибыли еще два или три экипажа счинами полиции, какие-то люди вштатском шныряли пообочинам ивзглядами, как граблями, собирали ворох подробностей для отчетов. Вдали надсадно орал особо важный умник: он опоздал, ничего незнал иникому небыл нужен… нопытался громогласно доказать обратное хотябы себе самому.
        Большой автомобиль - тот самый, внем я видела Васю Норского - завели, он начал разворачивался, рыча исминая кусты. Я открыла дверцу, метнулась, застучала вокошко - ибыла опознана. Машина притормозила, я юркнула внутрь. Атам - простор, закреслом водителя аж два дивана, иповернуты друг кдружке! Я уселась напереднем, положила сумку, поправила нелепый шарф, замотанный поверх платья…
        -Ух ты… Н-да, - вместо приветствия пробормотал Вася, мигом заметив иповязку наруке, итем более попорченное платье. - Ая все думал, куда ты запропала.
        -Паоло, - вместо ответа выдохнулая.
        Малыш лежал, укутанный вдва толстых пледа, притиснутый кправому боку Васи. Рука Норского обнимала пацана, испал он по-живому, ивыглядел живым - даже нащеках наметился слабый румянец.
        -Павлушка согрелся, - заверил меня Вася. Виновато улыбнулся идобавил: - Никакой отменя пользы неслучилось вделе. Как словил башкой дубину, так иначал звездочки считать… доутра немог уняться. Худо вам пришлось. Имне тошно, Яков-то даже неотругал. Только ивелел, что накормить тебя.
        -Заглядывал?
        Вася кивнул. Сводительского места знакомый голос тощего парнишки коротко уточнил: ехать нам вкорпус - или наместо? Указаний-то пока нет. Вася подумал ивыбрал «место». Я нестала спрашивать, где это, мне неважно. Смотрю наПаоло иопять ощущаю бессилие. Было все так хорошо, ведь мы победили… только малыш спит. ИЯков неоставил указаний.
        -Нам долго ехать?
        -Если без спешки, то изрядно. Утро, основная дорога одна, поней инарынок ползут, инаработу спешат, ипросто отбезделья шлындают, - предположил Вася. Поморщился, поморгал. - Опять бесовы звездочки. Яж вроде очухался. Ан нет, незвездочки…
        Вася настороженно изучил диван рядом сомной, зевнул изавозился, смущенно бормоча, что ужасно устал ивообще вделе показал себя слабаком итряпкой. Я тоже оглянулась. Дымка лежал впозе идеального кота - все лапки подобраны, голова гордо поднята, ушки насторожены. Он смотрел наПаоло, словно ждал чего-то. Доменя докатилась мысль: Вася видит моего призрачного кота! Конечно, я ведь вылила нанего тьму. Интересно, акак Вася видит Дымку? Котом или кем-то покрупнее ипострашнее? Лицо уНорского стало… серьёзное. Подмигиваю ему, намекая, что все хорошо, врагов рядом нет. Он делает усилие - иосторожно улыбается Дымке. Года два назад он также улыбнулсябы советнику, готовя первое покушение.
        -Вася, это Дымка. Он кот. Честное слово, именно так. Поверишь, сразу увидишь.
        -Ага… - Норский скрипнул зубами, выдохнул изажмурился. - Я верю тебе. Я точно иполностью верю. Юна, только уточни: кот… трехглавый?
        -Нет. Обычный. Серый, пушистый. Домашний. Иты ему нечужак, апочти что друг.
        -Ага. - Вася раскрыл глаза ирешительно глянул наДымку. Поморщился, виновато повел плечами. - Знаешь, все равно трехглавый исаблезубый. Ноглаза… добрые. Вобщем, познакомились. Поедем без спешки.
        Машина покатилась чуть быстрее, миновала внешнее оцепление ивыбралась наровную пустую дорогу. Я пересела назадний диван, пристроилась плотнее клевому боку Васи. Поглядела напризрачного кота. Определенно, Дымка навевает сон. Может, так инадо?
        -Вася, закрой глаза. Буду рассказывать сказку, пока сама незасну. Нет уменя сил придумывать умное инужное, сейчас просто хочу отдыхать. Ичтобы мир цветной, ичтобы тепло. Вобщем…
        Я откинулась накожаную спинку дивана. Повернула голову истала глядеть вокно. Большая машина плыла мягко, солидно. Серо-розовый бутон облачного утра раскрывался взамечательный цветок дня. Глаза неба смотрели наменя изпрогалов туч, осень играла оттенками бирюзы, вставленной вузор лесов иполей - опаловых, малахитовых, яшмовых. Я дышала небом иясно понимала слова Якова впервый день знакомства. Небо - живая вода мира людей.
        -Далеко-далеко вмире синего неба изеленых полей жил-был слон. Золотой ирозовый, скрыльями, как убабочки, - пробормотала я изевнула. - Вася, мне кто-то рассказывал про слона, кажется. Лет впять… нотот слон был попроще. Анаш волшебный, совсем как Дымка. Он изнебесного мира, ивземном мире его видели только те, кто умел внего поверить. Иногда слон Дымка делался огромным, больше вон того облака, ивзасуху накрывал тенью луг илес, чтобы солнце непожгло их. Апорой он становился крохотный, идаже малыш Павлушка мог носить его вкармане или прятать вволосах. Аеще Дымка любил отращивать крылья ииграть смотыльками, он ведь кушал нектар. Летом вился вкронах цветущих лип. Осенью порхал над клумбами золотого шара, есть такой цветок. Азимой… - я сморгнула, глядя наДымку иокончательно пропитываясь сонливостью, - зимой он рисовал настеклах снежинки. Очень красивые. Иеще он любил, когда зажигают пахучие свечи иготовят имбирный чай. Оу… сосмородиновым листом, сдушицей… смятою…
        Всего рецепта непомню. Кажется, я непрестанно составляла его, сбивалась иначинала заново, симбиря. Опять сбивалась. Засыпала ипросыпалась, смотрела вокно, моргала, переводила взгляд наДымку, он лежал насвоем диване все также гипнотически-неподвижно. Низкое солнце плело золотой узор попризрачному меху. Я спала вполглаза, так это называют. Душа отдыхала инаполнялась. Это было очень важно иочень вовремя, ночью меня исхлестало черным ветром, я сделалась ветхая ирастрепанная, состарилась ичуть нерассыпалась впыль. Атеперь заново собиралась, чтобы стать целиковой.
        Ночной гость. Сказ клана тумай
        Шел через пески караван, подобный всем иным. Караван - он сродни канату. Стягивает нити судеб, перекручивает инапрягает допредела бременем долгого пути. Нити похрустывают, ноостаются прочными… допоры.
        Вглухую ночь, когда умер старый месяц, ановый ненародился, темный ветер растрепал костры, угасил все - кроме последнего. Кнему ивышел чужак. Темный, как ночь. Небыло при нем коня, оружия идаже бурдюка сводою. Так что никто неусомнился: он нечеловек. Он - дэв, ивзял себе людскую личину стайной мыслью ипросто так неуйдет. Увы, бесполезно спрашивать дэва, зачем он явился. Нет усмертных силы, чтобы одолеть дэва, надежного способа выдворить вродной его мир. Дэв сродни черной буре - возникает мгновенно иберет все, что захочет взять.
        -Будь гостем, прошу, - сказал купец ивежливо указал чужаку лучшее место нашёлковых подушках, подвинул ему пиалу счаем, халву.
        Всем ведомо: дэвы тонко разбирают запахи иособенно ценят пряные. Может, знаменитый чай изоазиса Чегеш, подаренный продавцом шелка, истал причиной явления дэва? «Неповторимый запах», - так шептал продавец, ивид имел… победительно-лисий.
        Чужак беззвучно сел. Теперь он смотрел наогонь, исам был видел всвете костра. Обычный человек пустыни. Худощавый, крепкий, аеще - безмятежный. Только глаза выдавали его природу. Чернее ночи, глубже бездонного колодца, холоднее горного льда! Чужак растянул губы вулыбке. Взгляд его прошелся полицам людей укостра… икаждый ощутил, как душу покрывает изморозь страха: невозможно избежать трепета, находясь вшаге отбездны. Адэв - он величайшая, окончательная бездна.
        Ни слова невымолвил чужак. Мягкой рукой обнял пиалу иприжмурился, нюхая чай. Изморозь оттаяла, вголовах людей капелью зазвенели мысли. Очень разные. Очень!
        «Он всемогущ. Говорят, он помогает исполнить главное желание. Ая желаю владеть всем вкараване».
        «Как уберечь хозяина? Враг превыше сил людских… если он враг. Нестоит спешить. Пока буду лишь смотреть ислушать. Порой дэвы уходят, никого нетронув».
        «Он - пустынный волк-одиночка. Явился, чтобы охотиться, инеуйдет, покуда непрольется кровь. Пролью кровь старого Юсы инаконец возьму дочь упрямца, когда некому станет спорить - идэв будет рад. Он сам хищник иблаговолит себе подобным».
        «Он неуйдет прямо теперь. Иначе ненатянулбы личину. Хорошо! Ни один пустынный разбойник нестрашен. Смелли я надеяться натакую помощь? Неиначе, дед оплатил шелковое полотно свышивкой сильной айлат!».
        «Он ужасен ивтоже время прекрасен. Нет сил глянуть вего сторону. Пойду ипомолюсь. Он - соблазн, икто-то поддастся, ибудет кровь… Упаси меня праведник Иффа, упаси меня вода святого источника Каф!»
        «Он явил знак. Это ночь, когда правы сильные. Значит, ия буду прав, когда потребую лучшее место для себя илучшую оплату для своих людей»…
        Ни единого слова небыло сказано людьми. Нокаждый молча обнажил свои желания истрахи. Икаждому показалось, что ему дан знак, икаждый дерзнул истолковать этот знак.
        Когда укромки горизонта вспыхнул великой костер солнца, пустыня окрасилась кровавыми бликами первого луча. Солнце быстро поднялось ипобелело, акровь впиталась впесок исделалась черна. Посчитали: восьмерых забрала ночь.
        Купец выжил, ведь его оберегал человек нашего клана. Авот глава охраны сменился. Иновый невыказывал жадности инеугрожал, требуя пересмотреть оплату засвой труд, якобы непосильный. Чтож, люди каравана все поняли ипромолчали.
        Поверенный купца напоролся насвойже нож. Так сказал старый Юса, иему поверили, акак иначе? Уважаемый идостойный человек.
        Толмач задохнулся, пока прятался отбеды всамимже им вырытой яме. Никто несказал ислова жалости. Зачем трус шел через пустыню? Таких ипожирают пески!
        Лишь одно удивило людей каравана. Сын купца, хрупкий юноша совзглядом поэта издоровьем имрадской розы, поутру был замечен поодаль отстоянки, навершине большого бархана. Он смотрел навосход, как ивомногие иные дни. Нотолько вэто утро был неодин: рядом сидел чужак итоже смотрел насолнце, будто желал иего выстудить своим чудовищным взглядом.
        -Авот кардамон изГюлим-Иши, - негромко говорил юноша, ибережно клал пряность вкрохотную чашечку, ипротягивал ее дэву. Чужак нюхал пряность, тихо мурлыкал львиным рокочущим басом. Сын купца слушал, кивал ипродолжал угощать: - Лучше? Имне думается, нельзя сравнивать сдешёвкой сусаимского базара. Еще советую мускус, который готовят люди клана Гоч. Только его берут дворцовые евнухи сиятельного правителя. Они-то понимают впряностях. Или вот, - розовое масло. Редкостное, мы купили лишь один флакон наторге усеверной кромки песков. Говорят, такое можно добыть лишь вмалой долине неведомых мне Кьерских гор. Аеще…
        -Я доволен, - пророкотал дэв. - Выскажешьли просьбу?
        -Очем ты? Мы вместе смотрели навосход, я счастлив. Обычно я смотрю один. Никто вкараване отца неслушает моих глупых россказней.
        Юноша закашлялся исмущенно прикрыл рот ладонью.
        -Я получил все, что желал, иэто впридачу, - дэв обвел приправы широким жестом… иони пропали. Обернулся клюдям каравана - безликим теням втени бархана. - Знаетели вы, что невовсяком мире при рождении сердце дается каждому? Только сердце умеет отличить свет истины оттьмы обмана, только сердце делает людей - кострами вночи. Вомногих мирах сердце считается высшей ценностью, асердечные существа - равными богам. Незнали? Вы умеете незнать очевидное, ода. Чтож, я скажу то, что вам стоит запомнить. Мой народ уважает сердечных. Ноохотимся натех, кто убил свое сердце. Зачем им, мертвым при жизни, топтать мир? Ведь они именно топчут…
        Дэв снова повел взглядом… иуставился прямо начеловека нашего клана. Тот незакрыл глаза, перемог ужас взгляда. Сильный был, да… Надеялся узнать ответ. Дважды дэвы приходили внаш клан идважды ночь окрашивалась кровью, имы оказывались награни уничтожения. Имы незнали, почему одним дозволено увидеть новый рассвет, аиным -нет.
        -Ты, ночная тварь. Знаю твой запах. Передай старшим: третий раз я свами покончу, детоубийцы.
        Дэв взрыкнул - ивсе ощутили изморозь страха, ивздрогнули, изажмурились. А, когда окрыли глаза, навершине бархана сидел лишь сын купца, совсем один.
        Юноша вдруг рассмеялся изапел. Никогда прежде он нерешался петь громко, иникогда прежде его голос незвучал так сладко иярко. Люди каравана знали горе купца: все лекари давно отвернулись отстаршего его сына, все признали, что юноша недоживет додвадцатилетия. Сердце слабое, вот-вот оно встанет… Больной ивкараван-то попал лишь потому, что боялся недождаться отца, непроститься перед кончиной.
        После встречи сдэвом юноша выздоровел. Он дожил доста лет, ивсе это время сним был человек нашего клана. Мы надеялись, что дэв вернется. Мы надеялись, что узнаем тайну его слабости. Мы оберегаем тех, кому присягнули иубиваем тех, накого укажет первый вклане. Мы неможем потерпеть неудачу, даже из-за такой помехи, как дэв… Номы ненашли разгадку. Однако стех пор дети клана, непрошедшие первое испытание, остаются вживых. Ипока что это помогает: дэв неприходил кнам втретий, роковой,раз.
        Пряности всегда наготове унаших людей. Но - зачем? Мы неумеем понять слова дэва осердечных людях, неумеем отличить таких.
        Возможно, мы вполне бессердечны идля любого изнас лучше невстречать дэва?
        Или слабость дэва такова, что использовать ее вборьбе сним - невозможно.
        Мы незнаем ответа, нохраним память отой встрече.
        Глава 10. Подсаднаяутка
        «Столичные ведомости». Первая полоса
        «Князь Микаэле Ин Тарри, единственный иполноправный владетель состояния семьи, официально оповещает отом, что его старший сын, Николо Ин Тарри, неявляется его кровным родственником, нопри этом сохраняет имя, титул ивсе привилегии семьи. Однакоже такое положение исключает для него право вступления напрестол княжества иполностью отдает это место старшему кровному титулованному ребенку, аправа регентства - его кровной матери. Соответствующие распоряжения уже отданы.
        Николо Ин Тарри волей приемного отца выделяется доля состояния вполное управление ивладение».
        Выше приведен текст телеграфного сообщения, переданного вночь насегодня. Намомент выхода газеты это единственная официальная информация поделу. Нет ималейших намеков нато, какие решения будут приниматься вотношении двух других сыновей князя - кровного Паоло иприемного Луиса. Нет ипонимания того, останутсяли отец иего старший сын всогласии; известно лишь, что все новые художественные выставки изколлекций семьи будут проходить под патронажем дома Николо Ин Тарри; запасники произведений искусства, покрайней мере расположенные здесь, вТрежале ивообще натерритории страны, ссего дня введении Николо Ин Тарри - эти косвенные сведения мы получили, опросив поверенных крупнейших аукционных домов.
        Оценить указанную информацию слишком сложно, ведь даже само состояние дома Ин Тарри - величина вне людского разумения. Имы даже неведем речь околлекции предметов искусства.
        Согласно мнению экспертов нашей газеты, любое дело, куда впоследние десять лет князь Микаэле входил скапиталом, дорожало пятикратно уже втечение года. Были имистические, немыслимые взлеты: полотна любого художника «Лесного клуба» подорожали стократно после покупки серии «Золотое лето» князем иоказания имже помощи встроительстве загородного дома-мастерской для творчества иобучения молодых; паевой дом «Воздушный флот» прирос вцене троекратно впервый день отоглашения новости поучастию князя вделе. Можно назвать это пустяком наобщем фоне, однакоже доуказанного момента ни один пай небыл востребован хотябы покакой-то цене! Добавим: через месяц будет запущена регулярная линия «Трежаль - Ньес», ипрогнозировать цену паев после удачного полета спассажирами, купившими первые билеты, неберется никто… Тем более теперь, когда дом Ин Тарри толи вырос вдвое - толи раскололся надвое!
        Мы будем следить заразвитием событий, апока желаем хладнокровия истойкости всем, кто связан сбиржей. Шторма, какой предстоит сегодня, мы, возможно, еще ненаблюдали. Появятсяли напублике князья? Сделаютли они заявления? Как изменятся их отношения спартнёрами дома и, назовем их так, прожектерами, коих старший князь поддерживал досей поры сощедростью расточительной идаже нарочитой нафоне иных его прагматичных идаже жестоких деловых решений…»
        Яков сложил газету и, чуть подумав, подвинул вправо. «Ведомости» - лучшее деловое издание страны. Втакой день неопустилось дозаголовков напол-листа искороспелых пророчеств окрахе финансового мира ивзрыве - политического. Текст телеграммы снабжен лишь сухим комментарием «отредакции». Нельзя ивообразить, каких усилий инервов эта сдержанность стоила человеку, который отвечал завыпуск.
        Рука дотянулась, выбрала изкорзины следующее издание. Один взгляд - ибестолковая бумага, пропитанная людскими страхами, отброшена вкучу слева. Вмусор. Что осталось? Три газеты испециальный выпуск еженедельного финансового вестника. Яков бегло просмотрел их иотправил вобщую кучу. Даже еженедельник неудержался, разразился базарными обещаниями вселенской катастрофы.
        -Можно убрать? Кроме «Вестника»,да?
        Яков кивнул. Это кафе он присмотрел давно. Улица тихая, готовят вкусно. Аеще - умны иненазойливы. Причем все, отвышибалы при дверях - вокзал рядом, лакеем тут необойдёшься! - идопоследнего уборщика. Газеты непришлось спрашивать: корзина набита доверху иготова утолить любопытство каждого гостя. Помере выхода изтипографии дневных изданий иони добавятся винформационный набор.
        -Сегодня, пожалуй, блинчики. - Решил Яков, незаглядывая вменю. - Две порции, мне имоей гостье.
        Посетив кафе впервые, Яков заподозрил, что его содержит полиция. Носразу передумал: чиновные, чернильно-казенные хозяева несоздалибы столь ненавязчивой атмосферы. Яков попробовал навести справки, нотайна неподдалась. Хорошо, Курт быстро узнал орасспросах исообщил: он нечислится хозяином, ноявляется таковым. Подобных кафе иклубов унего сдесяток только вТрежале. Разных - невсякого гостя дома Ин Тарри можно привести вдорогой ресторан, и, наоборот, нелюбого допустимо напоить дешевом пивом, даже если встреча неофициальная исведения оней недолжны попасть кслучайным людям. Это заведение - упригородного товарного вокзала - часто используют курьеры иповеренные. Конечно, тайная полиция знает иприсматривает. Что стого? Господина Локкера уже внесли всписок прожектеров при доме Ин Тарри: он помогает вделах, связанных ссамолетами. Удобная полуправда.
        Принесли блинчики, варенье исметану. Отдельно поставили кофейник инабор блюдец: цветочный мед, кристаллический сахар, мелкие маковые сушки. Все это Яков хвалил прежде - итеперь получал при каждом утреннем визите.
        -Ваша гостья прибыла. Проводить? - Прошелестел официант. Заметил кивок иудалился.
        Девушка, подобранная нароль подсадной утки, понравилась Якову спервого взгляда. Уверенная всебе ивтоже время ненаглая. Села, мило улыбнулась - ведь предполагается, что она знакома сгосподином застоликом. Сразу подвинула тарелку сблинчиками, попросила чай смолоком вместо кофе.
        Пока длилась эта мелкая суета, Яков изучал незнакомку. Лет ей - неболее восемнадцати, ито согромной натяжкой. Худенькая, невысокая. Волосы светло-каштановые, острижены коротко. Для милой барышни, какой ей предстоит притворяться, даже слишком коротко. Лицо овальное, правильное. Милое, ивтоже время никакое - без особых примет. Это верно, пока она несмотрит насобеседника прямо ипристально. Взгляд - жесткий ицепкий, совсем недетский. Сами глаза неочень крупные, серо-карие свнезапным промельком синевы. Губы мелкие, нонезлодейски-тонкие, ина«веревочку», какую тянут имнут скупердяи, ничуть непохожи…
        -Яков, все верно? - уточнила девушка, едва официант удалился. - Лёля. Разберемся сразу соплатой. Все ее условия обязательны. Я неработаю вдолг.
        -Телеграмму вот-вот доставят, я сделал распоряжения, едва мне сообщили способ оплаты. Лёля, ввас чувствуется опыт, это успокаивает. Дело непростое. Могу излагать?
        -Нелюблю вежливых темнил. Сперва гладко стелют, апосле… - Лёля усмехнулась, отложила вилку иотодвинула пустую тарелку. - Я тебе непансионная барышня, ты мне недядюшка родной. Накормил завтраком - уже лишнее, носпасибо. Наэтом все, хватит исходить насахар.
        -Ваше имя навремя работы - Юна, полное - Юлиана. Обращайтесь ксобеседникам на«вы» иведите себя, как пансионная барышня. Переодеться сможете вкупе, нам ехать доближней станции, поезд через десять минут. Вас будут отслеживать отимения, если неотвокзала. Ваше дело - незамечать слежку, вы ведь неопытны. Апосле, когда они проявят себя, бежать ипаниковать. Мне важно понять, кто станет вас преследовать, чтобы позже выведать цели изаказчиков слежки. Дело может занять ичас, идень. Что важно? Придерживайтесь плана. Большинству заинтересованных Юна нужна живой, ноесть одна сила, которая способна пойти наубийство. Уверен, если ипопробуют, строго после проверки личности, сблизкого расстояния, анеиззасады. Наэтот крайний случай допускаю применение оружия,оно…
        -При мне. Сколько ейлет?
        -Двадцать один… или два? Странно, я как будто позабыл оее возрасте. Парик ишляпка, платье исумочка - сходства будет достаточно. Еще вопросы?
        -Оговорен найм наодин день. Если дело затянется, вина ваша. Оплату придется повторить. Скидок неделаю, торг - немое.
        Накрай стола легла телеграмма: «500чисто тчк». Значит, деньги понайму получены доверенным лицом Лёли. Официант поклонился Якову, подал куртку: уже понял, что гость уходит. Лёля убрала телеграмму вкарман, встала. Намиг задержалась, изучая передовицу «Ведомостей», иофициант немедленно подал ей газету. Проводил доприхожей, помог надеть пальто. Тонкое, поношенное… Яков вышел наулицу первым идвинулся квокзалу, прикидывая, как Лёля тратит деньги, ведь при ее репутации иопыте доход должен быть велик. Вероятно, есть семья, итам невсе просто - деньги уходят без остатка. Спросить былобы интересно… УЛёли холодный иострый взгляд человека, которого жизнь никогда непробовала гладить пошерсти - только против. Очень похожий взгляд был уюноши-Локки. Ивозраст. Иотношение кденьгам.
        -Недумай так много. Утебя аж мозги взатылке шевелятся, - Лёля догнала, зашагала рядом. - Но… согласна баш набаш. Уменя, знаешьли, вдруг появилось много вопросов. Вот первый. Чье кафе? Сыскариб удавились так ублажать. Уних рожи вулыбку нескладываются.
        -Хозяева непотерпят огласки. Ноесли баш набаш? Хм… заманчиво.
        -Тайнами неторгую. Для себя спросила.
        -Верю. Кафе имеет отношение кним, - Яков взглядом указал на«Ведомости», сложенные первой страницей вверх.
        -Примерно так идумала, - кивнула Лёля.
        -Я неслуга их дома. Нопрямо теперь нашлось общее дело. Так, вот инаш вагон, - Яков показал билеты иподал руку, помогая Лёле подняться поступенькам. Она, конечно, помощью невоспользовалась. - Первое купе. Одевайтесь, примеряйте имя иманеры.
        Лёля спорога оглядела купе, вошла. Сразу проверила размер приготовленных для переодевания вещей. Кивнула - годятся. Прищурилась, изучая Якова сголовы допят.
        -Ведь хотела удвоить, попахивало отдельца…
        -Разве неудвоила?
        -Один раз, - хмыкнула Лёля. Толкнула нанимателя вон изкупе. - Анадо было - дважды. Или трижды. Стой там ижуй свой вопрос. Я быстро.
        Она переоделась действительно быстро, ивещи сели удачно. Кроме парика. Яков вошел вкупе, закрыл дверь ипомог поправить, азатем приколол булавками шляпку. Кажется, Лёля ничего непонимала вшляпках ибулавках. Потому безропотно принимала помощь, наблюдая взеркало задвижениямирук.
        -Я внимательно слушаю вас, господин Яков, - сказала Лёля тоном пансионной барышни, едва шляпка кокетливо инадёжно устроилась напарике. Голос прозвучал мягко, без издевки инарочитости тона.
        -Вот план имения, - Яков положил настол тонкую кальку. - Изпоезда выходишь… выходите одна. Берете извозчика, торгуетесь смущенно инеловко. Юна небогата ислегка манерна. Вот деньги. Попасть вам следует вимение «Домик сов». Юна была там всего-то раз, причем всумерках, дорассвета. Унее неочень хорошее зрение. Может плохо помнить место, никто неудивится. Если уворот имения вам встретится побирушка, подайте ей, Юна сердобольная. Если побирушка…
        -Ясное дело. Метку наменя накинет, - хмыкнула Лёля.
        -Скорее подарит предмет сготовой меткой. Цветок. Юна любит цветы, это известно… им. Ктобы они ни были. Далее. Надо пройти вдом инайти экономку, она назвалась Мартой. Вот портрет. Сней вы вбезопасности. Дальнейший план сообщит она. Я встречу вас позже. Дотого момента вас страхуют три группы. Люди надежные, носледуйте плану вточности. Ипостарайтесь неприменять оружие, разрушая всю затею.
        -Поняла. Зачем Юна вернулась вимение?
        -Якобы забыли сумку. Марта дала телеграмму навокзал, позвонила вжандармерию ивообще преизрядно посуетилась. Кое-кто оплатил её усердие.
        Поезд набрал ход изапыхтел, застучал дробно. Лёля глядела вокно ищурилась. Левой ладонью тихонько повторяла ритм колес…
        -Юна важна самим Ин Тарри? Завидую, - Лёля, неотворачиваясь отокна, подмигнула отражению лица Якова. - Так прикрывают девку. Она иззнатных?
        -Нет. Ин Тарри вделе косвенно. Юна важна мне. Все ее достояние, пожалуй, меньше вашего сегодняшнего наемного договора. Вы рискуете жизнью, так что вот вам еще одна тайна: унее дар, это иесть причина охоты наЮну.
        -Живка? - Лёля презрительно поморщилась.
        -Гораздо более редкий итрудный дар. Я говорю больше, чем должен. Это нещедрость, арасчет. Мне намекали, что вы понимаете вделах храмового сыска. Я хотелбы нанять вас повторно для консультации потеме так называемой суровой нитки.
        -Намекаете, что я ценна?
        -Да.
        -Дороговато встанет. Ин Тарри мне противны ровно так, как ихрам. Темнил терплю струдом, авы темнила изсамых злостных. То есть, - Лёля отвернулась отокна ипрямо глянула наЯкова, - утрою.
        -Договорились.
        -Трепло. Вот чую, трепло… исдашь меня, тожечую.
        -Я несдаю своих людей. Очень старое правило. Лёля, еще раз прошу убегать ипаниковать, анекалечить злодеев или ловко сбрасывать хвост. Таковы условия найма.
        -Уже поняла.
        -Уменя осталось право надва вопроса. Верно? - Яков дождался кивка. - Они странные. Первый. Вы цените свою жизнь? Второй. Я так понимаю, увас есть семья или хотябы близкие люди, кровно вам неродственные. Вот вопрос: вы цените их больше своей жизни или такое сравнение недопустимо?
        Лёля кивнула, принимая вопросы, инадолго замолчала. Яков тоже притих, даже прикрыл глаза. Вопросы были старые иболезненные. Возможность разрешить их выползок ампутировал вместе сжизнью человека-Локки. Именно так - вкачестве операции, проведенной неопытным, паникующим хирургом - Яков видел произошедшее. Инынешнюю свою боль полагал фантомной. Давным-давно нет вмире Локки, нет иего названого брата Йена. Ничего нельзя вернуть иисправить… ноесть боль, она неунимается. Эта старая боль делает выползка получеловеком, духовным инвалидом.
        Три дня назад регент княжества Иньеса согласилась нателефонный разговор снезнакомым ей господином Локкером. Княгиня лично - такова была просьба ее бывшего супруга - зачитала текст издневника Крысолова Йена. Сообщила, что наполях есть надпись, которую состаротенгойского можно перевести как «Оборотень немог уйти, неоглянувшись. Я внего верю». Княгиня так ипрочла - «оборотень». Хотя, нет сомнений, висходнике значилось имя: Локки или Локко. Втенгойском все существительные пишутся сбольшой буквы, это правило мешает отличить прозвище отобозначения, если перед ним нет признака имени. АЙен несталбы вдневнике придерживаться формальных правил.
        Было очень больно слушать легенду оночном проводнике, записанную втомже дневнике. Иеще большую боль причинили душе заметки наполях. Йен всю жизнь искал способ понять ипринять безвозвратное решение Локки… Упрямо неверил, что названый брат ушел изжизни без оглядки наблизких! Йен знал опытках взамке. Ивсеже верил, что брат неотчаялся, несдался, анаоборот - нашел спорное, даже невозможное решение. Ведь Локки был старшим, он всегда справлялся. Он был сильным! Он немог бросить всех, кого защищал иназывал семьей.
        После того длинного телефонного разговора Яков утратил сон. Проклятущая фантомная боль сделалась непереносима. Вынудила искать занятия, суетиться - лишьбы отгородиться отмыслей. Боль помогла оказаться вДубрави ипоговорить сЮной совсем откровенно… Иузнать: оказывается, Юне вовсе неважно, выползок ты или тварь еще похуже. Для неё ты - человек. Непризрак, неопасный илживый нелюдь - ачеловек. Важный, близкий, живой… Когда это осознание окрепло, что-то очень важное изменилось, иЯкову показалось, что душа начинает приживаться вмире. Как сказалабы Юна сее привычкой все сравнивать сцветами - пускает корни. Тьма отодвинулась. Свет жизни перестал причинять боль, обжигая, как жегбы чужака… Впервые Яков прошел запорог инезамерз вноре добессознания, хотя был кэтому готов. Он исполнил дело, проводил Юну квыходу иостался вотьме… апосле случилось вовсе невозможное: вопреки закону хиены он смог снова жить. Юна видела его человеком - ион перешагнул порог, хотя вспину дышала клыкастая ледяная жуть!
        Исейчас - первое утро вновой жизни. Утро, когда смотреть насолнце легко, иулыбаться легко, иощущать себя живым - легко. Но, увы, старый вопрос остался безответным. Насколько она важна - жизнь выползка, похожая назасаленную козырную шестерку, прошедшую через множество игр. Вроде имасть главная, нокарта так себе - мелочь. Ее неочень ижаль… разменять. Используя ее, можно спасти людей - их жизнь неповторима; или остановить засуху, истратив себя нахрамовый ритуал. Можно сделать много, ивсе эти дела будут важнее собственного выживания. Ведь так? Если верить влегенду, записанную Йеном - несовсемтак…
        «Слабые исильные, жестокие ивеликодушные одинаково называют жизнь высшей ценностью. Новкладывают вслова противоположный смысл. Разница хорошо видна лишь вмомент оплаты: одни истратят свою жизнь, аиные непоскупятся, рассчитываясь чужими», - такой была еще одна заметка наполях дневника Йена.
        -Есть кое-кто, - наконец, сказала Лёля, иЯков вздрогнул, он совсем забыл освоем вопросе. - Есть… живет отдельно. Сомной нельзя, отменя угроза игрязь. Атолько я больше всего боюсь, что он совсем про меня забудет. Тогда смысла ценить жизнь неостанется. Недля денегже я живу! Ну, которые занайм. Без денег ничего неизменится, абез него я небуду знать, где остановиться, чтобы… чтобы иметь право смотреть ему вглаза.
        -Вмире огромное число людей живёт вообще без смысла, - Яков благодарно кивнул Лёле, он нерассчитывал наответ, тем более искренний. - Когда мне было пятнадцать, я верил, что жить без смысла нельзя. Что смысл ценнее жизни. Смысл казался чем-то надежным, неизменным. Теперь я знаю: чем дольше живешь, тем сильнее меняется смысл. Он плавится, растворяется всомнениях… делается неуловим имножественен. Лёля, - Яков улыбнулся сидящей напротив девушке, - вы умнее меня. Вы спервой попытки знаете, что деньги вообще заскобками, адорогих людей надо беречь всеми силами. Иеще: им нельзя причинять боль.
        Лёля покрутила пальцем увиска. Яков виновато развел руками - сам знаю, что сказанное похоже навысокопарный бред, ноотслов неотказываюсь. Хотелось добавить пояснения… нопаровоз загудел, предупреждая оприближении кстанции.
        -Ну ты итрепло. Аж башка болит, - пожаловалась Лёля. - Амне пора работать.
        Она встала, старательно выпрямилась, мило улыбнулась, потупила взор. Качнулась вперед-назад, повела плечами, примеряясь кновой манере держать голову испину - слишком прямо, несколько скованно.
        -Юна: она тихоня? Она незаикается?
        -Говорит очень чисто. Иногда тихоня, аиногда наоборот, воспитывает злодеев ижандармов, всех скопом. Кое-кто зовет ее заучкой исадовой головой. Она выглядит рассеянной, иногда смотрит водну точку. Унее слабое зрение.
        -Вот что надо было мне втолковывать, аты - жизнь, смысл, то дасё…
        Лёля обернулась кзеркалу иподправила выражение лица: прищурилась, настороженно поджала губы. Покачала головой ипопробовала снова, менее отчетливо.
        -Нехромает? Недергает руками, некривит губы?
        -Нет. Все смотрится достоверно. Ктомуже оЮне мало вызнали. Впрошлый год ее никто невидел, да ипрежние описания врядли точны.
        -Год невидели. Удачно. Я пошла.
        -Иди. После обсудим еще разок тему смысла жизни. Ладно?
        Лёля кивнула ипокинула купе. Яков тоже засобирался. Быстрым шагом миновал вагон ивышел наперрон изсоседнего, потоптался, глядя, как впоезд забираются новые пассажиры - вкупейные вагоны скороткого перрона, авсидячие, прицепленные впереди, сразу запаровозом - лезут поприставным лестницам прямо снасыпи. Людей настанции было немного. Таких, кто явно бездельничал имог оказаться неопытным наблюдателем, ненашлось вовсе. Леля - отметил Яков краем глаза - уже торговалась сизвозчиком, перебирала монетки, высыпав их изкошеля наладонь. Пансионная барышня получилась унее достоверно, хотя пансион ее воспитал… скажем так, несамый престижный.
        -Непереигрывает, молодец, - буркнул Яков.
        Еще раз осмотрев станцию, он поморщился вродебы брезгливо - ипобрел кзданию вокзала. Купил пирожок, просмотрел газеты ипоспрашивал учистильщика башмаков ииных местных, где можно вкусно отобедать, если придется задержаться досередины дня. Отдарил малой денежкой шустрого носильщика, согласного нетолько рассказать дорогу ктрактиру, ноипроводить. Миновал привокзальную площадь, пыльную итесную. Свернул заугол, прошел пустую улицу доповорота, заглянул водвор трактира - итам, наконец, остановился. Носильщик юркнул следом, продолжая негромко инудно расхваливать здешнюю грибную похлебку иругать уху. Когда спорога трактира ему кивнули, смолк иобернулся кЯкову.
        -Чисто. Вас неотслеживали, авот ей, наоборот, сразу присели нахвост. Срассвета тут крутятся разные. Один купил уносильщика место навесь день, второй пристроился спирожками. Этот… да вы сами видели, пока покупали пирожок, он точно изсыска. Следит заносильщиком. Нашу барышню непросек, смысла всего дела непонимает. Он издешевых хвостов, безмозглый.
        -Как ты сразу его рассмотрел. Ладно, пусть работает.
        -Вроде есть итретий. Налавочке впарке устроился, поодаль. Глазастый! Кто таков, закем следит, непонимаем. Нокнижки так нечитают. Битый час мусолит две страницы.
        -Что вимении?
        -Те, которые дали деньги зателеграмму осумке, устроили засаду возле дома. Кним вусиление две машины пришло. Человек десять, ивсе похожи надешевое ворье. Их старшего мы отследили. Кому звонил, тоже знаем.
        -Это мне сообщили еще вгороде… Чтож, пока все без перемен, охоту они иоткроют. Или я неправ?
        -Они, - кивнул носильщик.
        Был он вихрастый иостроглазый, тощий как прут - ичересчур азартный. Держал себя вруках изпоследних сил, ведь сама матушка дозволила помочь вбольшом деле! Яков несомневался, читая лицо пацана. Лет ему - никак неболее семнадцати, ипока что он прост. Смысл его жизни - матушка Лиза. Сулицы она подобрала этого своего сына недавно - Яков точнее учел одежду, руки вкарманах, привычку оглядываться инаклонять голову - может, год назад. Или два года? Жил дотого пацан наверняка наюге, онбы прямо теперь охотно сел напятки ипривалился кстене, уже дважды косился идергался. Аеще он часто иловко проверяет взглядом важное - окна, двери, улицу через щель калитки. Значит, слежку осваивал дотого, как попал всемью.
        -Меня квам матушка приставила навесь день, - сообщил пацан, снова осматривая окна имельком, неподнимая головы, чердак икрышу. - Зовите меня Младшим. Она так велела.
        -Это секрет, неговори ей, что я рассказал. Уматушки Лизы был родной сын, давно. Чахотка… ну илюди тоже навредили. Когда тот ее муж погиб, родня выставила вдову издома, вчем была. Выходить сына Лизка несмогла, ностех пор стала учиться наврача. Она очень хороший врач,да?
        -Да, - настороженно кивнул пацан.
        -Ты похож наее сына. Очень похож, - задумчиво добавил Яков. - Ты просто обязан заботиться оней ивсегда быть рядом. Иникакого воровства.
        -Нояже…
        -Сразу проследил, куда я убираю бумажник. Это привычка, я неоговариваю. Просто вижу. Иона видит. Еще скажу. Недумай, что ты попал вдом из-за сходства. Скорей уж наоборот, трудно принять ребенка, который так похож… инасамом деле другой. Трудно ни разу неошибиться вимени, непопытаться сделать его подобием того, кто умер. Лиза сильная, она справляется. Норугать тебя труднее, чем любого другого всемье. Иогорчать ты можешь задвоих. Понятно?
        -Ему сколько было? - едва слышно выдохнул Младший.
        -Девять. Ты старше, носходство… даже родинка увиска, даже то, что правый глаз щуришь сильнее левого. Он умел резать подереву иговорил, что выучится наархитектора.
        -Я тоже толково плотничаю, - удивился Младший. Заметил промельк вокне. - нас ждут, что-то выявилось. Слушай, я вот что спрошу, раз всё знаешь. Почему подсадная взята состороны? Ненадёжно.
        -Потому что нельзя вас поставить под удар, - отозвался Яков, наблюдая, как водвор вкатывается легкий экипаж. - Лёля нанята заденьги. Это выяснят иуймутся. Ее семья, ее прошлое иее связи неважны им инеокажутся под угрозой. Авот человек изсемьи - опасная ниточка. Дернут истанут разматывать.
        -Акакже матушка?
        -Экономку зовут Марта. Ее уже нашли, очень похожую, ивезут сюда. Как только сегодняшнее дело закончится, подменную Марту отправят вИньесу, ведь она служит дому Ин Тарри иможет просить озащите, если кто-то угрожает ее жизни ивыведывает тайны семьи. Она попросит иотбудет нановое место, наверное, уже вночь.
        -Ловко, - похвалил Младший, открыл дверцу экипажа изамешкался, - я здесь… или свами. Как решите.
        -Поехали.
        Младший просиял имигом очутился вэкипаже. Поправил шторки, прикрыв поплотнее. Проверил дверь. Он суетился, пряча гордость: его небросили увокзала, отнего непрячут важное и, может статься, опасное. Яков чуть подумал, достал бумажник. Вынул иперепрятал деньги, оставив мелочь иодну банкноту впятьдесят рублей. Торжественно протянул бумажник Младшему.
        -Держи. Нет смысла глядеть начужие кошельки, когда свой солиднее. Этот весьма хорош. Мне подарил его Курт, первый человек вохране дома Ин Тарри. Он приобрел вещицу вИньесе. Штучная работа, заказная. Вот почему тиснение - литера «кей» исобачья морда.
        -Сума рехнуться, - навдохе выговорил Младший, принимая подарок наобе ладони.
        Смолк изанялся изучением драгоценности. Прощупал застежки, клепки ишвы. Понюхал, попробовал назуб, поскреб уголок, отполировал рукавом… вобщем, дел хватило досамого имения. Яков того ижелал: проехаться без лишних расспросов иподумать освоем, одавнем.
        Точно так - внаёмном экипаже - он ехал навстречу сЛизой сорок лет назад. Тогда небыло сложных планов искрытых угроз. Просто захотелось навестить девочку, спасенную невесть когда, выросшую ивродебы счастливо устроенную вжизни. Чужое благополучие греет душу, - для себя Яков полагал это правило исключительно верным. Он незавидовал. Ивтоже время никогда непытался создать семью. Зачем? Жутко уже отодной мысли, что тебя однажды опять убьют, агде-то останутся беззащитными близкие. Доних доберутся, сних спросят завсе: были водном доме свыползком исмолчали; знают его тайны идолжны их выдать; годны стать приманкой - вдруг выползки быстро возвращаются… итак далее.
        Он ехал впочтовой карете наюг, кгранице. Лизе тогда было тридцать снебольшим, замечательный возраст. Она втретий раз вышла замуж, инаконец-то очень удачно. Муж - извоенных, вдовольно высоком звании, ктомуже состоятельный. Надесять лет старше Лизы. Все, скем Яков говорил, хором твердили: вжене души нечает, потакает капризам ипри этом - очудо! - недопекает беспричинной ревностью. Яков ехал изаранее предвкушал радость отдыха втихом поселке, прилепившемся кскалам над ущельем. Сказочное место - водопады, низкорослый лес переходит вгорные луга, накоторых поутрам пасутся синие ирозовые облачные стада.
        Говорили, награнице тихо. Говорили, муж Лизы прибыл наюг ненадолго. Много разного говорили - ипритом хорошего. Издали было легко верить, ион верил, как вдобрую сказку. Хотя знал название ущелья, аеще помнил поодной изпрежних жизней дурную славу «черной» караванной тропы, идущей через ближний перевал.
        Все надежды насказку оборвал выстрел. Эхо загуляло вскалах, множась иискажаясь. Скоро почтовую карету остановили: нет дальше ходу никому, «опять началось», изначит, теперь небезопасно отперевала идограницы, всюду. Яков - конечно, тогда унего было иное имя, норазве это важно? - послушно покинул карету. Пообещал, как ивелено, найти жилье вближнем селении при военном гарнизоне. И, конечноже, сразу сообщить осебе властям, таков закон приграничья.
        Яков забрал свой чемоданчик свещами изашагал потропе кселению, ивыглядел настороженным ирастерянным мирным жителем, пока его могли видеть… Но, едва скрывшись отпрямого наблюдения, он бросил вещи ипоспешил кгранице, кущелью. Пешком. Бегом… Гул водопадов помог выбрать тропу. Он очень спешил, но - опоздал еще дотого, как услышал первый выстрел.
        Вмаленьком поселке при гарнизоне, где жила Лиза, все знали всех. Иновости, как их ни скрывай, тоже были навиду. Мужа Лизы тут знали как офицера Рыкова, без точного звания ипринадлежности кроду войск. Говорили онем сослезами благодарности: неделю назад банда увела людей на«ту сторону». Подобное случалось ипрежде, ичаще всего оставалось безнаказанным. НоРыков незакрыл глаза начужую беду. Договорился поту сторону границы свластями ибандой, и, хотя это невозможно, всех вернул… вот только сам пропал. Иеще стой стороны невернулся переводчик. Сдал он Рыкова изтрусости или корысти - неведомо. Носам небыл казнен, так что сдал, это безусловно. Как ито, что Рыков погиб. День был ясный, ущелье нетакое уж широкое. Глазастые рассмотрели казнь вподробностях. Черный Хасим того ижелал: показать каждому, что его власть здесь - безгранична.
        Яков слушал подробности, иощущал всебе пустоту. Когда рассказ иссяк, эта пустота сделалась чернее ночи иогромнее гор. Аведь худшее еще небыло сказано! «Вдова невуме, - горская женщина шептала, неподнимая глаз начужака, - ходила кбольшому начальнику. Требовала вернуть тело, отплатить Хасиму. Все знают, он тут решает, кому жить или умереть. Все знают, нельзя отнять унего добычу безнаказанно. Нет, она совсем невуме… туда ушла, наих сторону, сегодня как раз торговый день. Хасим навсех женщин ссевера смотрит жадно. Она сказала, так даже удобнее».
        Время, которого только что было кошмарно много - ведь поздно что-то делать! - вдруг иссякло. Дальнейшие события Яков помнил обрывками. Из-за лихорадочной спешки немог расставить внужном порядке. Он сразу пошел нату сторону? Или сперва навестил штаб-майора, отказавшего Лизе? Ичто именно сотворил струтнем впогонах? Впамяти дыра… так или иначе, втот день Яков добывал сведения извсех доступных источников, любым способом - заденьги, страх, совесть… черпал, недумая опоследствиях. Завтрашнего дня нестало: Лиза оделась влучшее платье иушла, положив всумочку перламутровый револьвер, который все здесь полагали игрушкой. Попути Лиза заглянула вгарнизонный храм, оставила услужителя конверт симущественными распоряжениями. Детей - их вдоме Рыковых было шестеро, иЯков неуточнял детали кровного родства - Лиза еще накануне отправила садъютантом мужа «куда-то насевер».
        Вызнав одетях, Яков помчался что было духу набазар поту сторону границы… иснова опоздал. Торговая площадка вымерла. Брошенный без присмотра товар неинтересовал даже нищих. Внебе кружили стервятники. Поодаль, напыльной улице, копилась толпа. Опытные плакальщицы выли наразные голоса, пока мужчины молча обмывали ипереодевали покойных, готовя впоследний путь. Страх висел ввоздухе гуще осеннего тумана. Каждый местный житель знал: безумная женщина с«той стороны» отомстила всемогущему Хасиму, застрелила иего самого, иеще двух стражей. Женщина жива, даже неранена: она пока что привязана, как жертвенная овца, посреди лагеря сторонников Хасима. Их там пять сотен, ивсе вовлечены вгрызню заосвободившееся место вожака.
        Выжила - это была первая по-настоящему хорошая новость. Вторая оказалась нехуже: поблизости, вимении знатного вельможи, гостит сам Ак-Гюли-Дэв. Насклоне горы для него выбрано пастбище сплошь изцелебных трав, авода ближнего горного ручья сладка, как шербет. Несравненного скакуна изстолицы отослали кместному вельможе надолго - он поскучнел иплохо кушает. Болезнь коня затянулась, ее причины неясны, вотличие отпоследствий. Они-то могут быть убийственны идля вельможи, идля конюхов, идля кого угодно еще. Уже четыре года Ак-Гюли-Дэв именуется божественным. Шейх так назвал его сразу после первой для молодого коня оглушительной победы наскаковом поле. Стех пор Дэв ни разу неприходил вторым. Прошлогодние скачки впесках - Дэв пронесся мимо шатра шейха, когда прочие участники еще неподняли пыль угоризонта - так вдохновили правителя, что конь получил титулы «перламутровое сокровище сердца» и«крылатый». Учетвероногого Дэва встолице свой дворец!
        Украсть коня оказалось досмешного просто. Никто ипомыслить немог, что подобное безумство придет кому-то вголову. Ведь такая глупая голова скатится сплеч неизбежно, нонескоро, после многих дней изощренных пыток! Коня шейх ценил выше любого изподданных-людей. Значит, непощадилбы родню похитителя, его друзей идаже случайных знакомых…
        Яков улыбнулся, слепо глядя сквозь шторку плотно прикрытого окна. Сорок лет назад… Да, громкое было дело! Конь сразу признал похитителя: толковый седок, раз нешепчет похвалы, некутает вшелковую попону, некланяется копытам инедрожит. Гонит вскачь вверх посклону, почти отвесному - горные бараныбы поостереглись там лезть внепроглядной ночи!
        Приближаясь клагерю банды Яков прокричал вовесь голос имя коня - троекратно! И, едва эхо умчалось скакать поскалам, направил «божественного» кближнему костру.
        Ак-Гюли явился изтьмы подобно настоящему дэву - вспышкой летучего света! Он имел особенную, свойственную немногим скакунам его крови, масть: перламутрово-розовую. Всвете костров шкура переливалась багрянцем исеребром, неопознать было невозможно! Все слышали имя, все узнали скакуна - иокаменели… Яков вырвал изчьих-то безвольных рук длинную пику, разметал костер и, опытным взглядом выбрав старших вбанде, принялся уничтожать. Горячая кровь брызнула нашкуру Дэва - он вдохнул запах смерти изашелся азартным визгом! Бой. Первый вего жизни, наконец-то настоящий, анеподдельный, заранее выигранный…
        Банда очнусь отстолбняка, завыла вовсе глотки, вскинула лес рук, зазвенела саблями, защелкала затворами, кто-то даже выстрелил, но - вверх: самые умные ибыстрые успели ударить глупых порукам. Конь неможет пострадать, даже ислучайно! Только неДэв… только нездесь!
        Яков рубил ирезал, оставляя оружие втрупах ивыхватывая новое - яростно, неустанно. Ак-Гюли-Дэв плясал икрутился, метался призраком, безнаказанно проламывал черепа. Он кусался, сминал врагов грудью совсего хода… инаконец-то ощущал себя победителем.
        Пять сотен вооруженных дозубов головорезов проклинали похитителя… иловили голыми руками. Яков хохотал, пьянея отазарта. Емули незнать: банда гуляла поприграничью непобедимая ибезмерно жестокая - пока ей позволяли быть такой. Пока она нужна ивыгодна. Россказни онеуловимости злодеев - ложь, как ибайки обих бесстрашии. Увсех есть семьи исвязи, шейх способен их уничтожить мгновенно, если пожелает. Он очень мстителен. Дэв - единственная сердечная привязанность немолодого, черствого ко всему ивсем правителя.
        Скоро лагерь превратился внечто невообразимое. Чадили разбросанные угли. Тут итам тлели палатки, потники, заготовленное сено - Яков старался поджечь все, способное вспыхнуть. Дым мешался стуманом, пыль все плотнее вплеталась всерое безумие… Раненные орали истонали, нозря - иих, еще живых, исмолкших навек мертвецов, обезумевшая толпа втаптывала вкаменное крошево. Псы выли, бараны блеяли, вотьме поодаль ржали кони. Эхо грело панику, иона бурлила все выше, так что варево шума вскорости выкипело изтесного ущелья, выплеснулось - волнуя горы аж доверхних перевалов!
        Труднее всего оказалось освободить Лизу изабросить вседло. Все пришлось делать вдикой давке, вкаше людских тел… Яков рычал, забыв внятную речь, скалился зверем ипродолжал без устали рубить руки, полосовать спины иплечи, гвоздить черепа. Он был ловок иделал все, чтобы неувязнуть втрясине общего безумия. Ион - справился. Жаль, Лиза никак немогла понять происходящего, цеплялась заруку ибессмысленно повторяла, что уходить надо вместе… Кое-как припомнив человечье наречие, Яков заорал: «Гони! Лизка, дуреха, утебя дети, ты должна жить. Гони, ибез оглядки»… Прощально хлопнул Ак-Гюли повзмыленному боку иконь, почуяв легкого седока, прыгнул метров надесять - так показалось Якову. Банда охнула, расползаясь из-под копыт.
        Яков использовал краткую передышку, стряхнул кровь сопущенной сабли, глубоко вздохнул. Жизнь - он понимал ини очем нежалел - получилась короткой. Едва умчался бесценный Дэв, драка превратилась впобоище. Банда нацелилась наобщего врага - он один, он давно устал… его можно инужно смять, повалить ивзять живым. Только так удастся облегчить собственную участь!
        Ночь тянулась бесконечно. Яков резал ирубил. Иего ответно - резали, рубили. Апосле, отчаявшись, внего стали стрелять. Он помнил кипящую боль, которая прибывала удар заударом. Ночь скаждой раной делалась темнее ихолоднее, ивсеже он опять вставал - иснова резал, рубил… Он был уже мертв изатоптан, нодопоследнего мига ощущал себя победителем, ведь вглазах врагов застыл суеверный ужас: чужак что, бессмертен? Он вообще - человекли?
        Много позже, лет через двадцать, очередной раз явившись вмир, Яков посетил южную границу. Тогда идовелось узнать подробности давнего дела. Как оказалось, люди вельможи постарались вернуть Ак-Гюли-Дэва прежде, чем оего похищении узнает шейх. Для начала - вту самую ночь! - они общими силами сприграничными властями уничтожили банду Черного Хасима. Нарассвете вельможа лично начал переговоры. Кполудню тело офицера Рыкова своинскими почестями передали вдове. Назакате был подписан договор оприграничном добрососедстве имирном торговом сообщении через перевал. Тот самый договор, ради которого Рыков иприбыл наюг… Вночь Ак-Гюли-Дэв вернулся народину. Он - несомневался Яков - помнил бой ибыл раздосадован: опять шелковые попоны, поклоны идвижение степенным шагом! Месяц спустя Елизавета Рыкова уехала насевер иувезла ссобой десять сирот извоенного гарнизона. Одальнейшей ее жизни люди вгорах ничего незнали. Историю похищения божественного коня предпочли поскорее замять изабыть пообе стороны границы…
        -Эй, ты заснул? Прибыли, - Младший тронул Якова заруку.
        -Можно сказать, заснул. Мне снилась твоя матушка Лиза. Она итеперь красивая, новиделбы ты ее лет втридцать.
        Яков улыбнулся, подмигнул ошарашенному Младшему ипрыгнул изэкипажа.
        -Ты опять живой? Дай пощупаю, - Лиза Рыкова поседела, новсе еще неутратила гордой осанки, да ицвет глаз непотускнел. - Неделай такое лицо, никто неследит занами, проверено трижды.
        -Лизка, - Яков быстро подошел, обнял ее. - Лизка, ты молодец. Утебя глаза счастливого человека. Я сразу согрелся.
        -Врешь, - она небольно хлопнула Якова пощеке. - Ты всякий раз врешь. Ох, было дело, я смертельно тебя обожала. Лет шестьдесят назад. Ноя уже тогда отличалась трезвым умом, вот идоказала себе: обожать надобно людей. Аты… тебя надо уважать, угощать иутешать. Итолько-то. Ну, пошли вдом. Как тебе Лёля?
        -Натебя похожа самую малость. То есть лучше, чем я смел надеяться. Лизка, пока мы невлезли вдела, выслушай иучти: ясейчас при деньгах. Сколько надо надетей, столько ивыделю, даже сзапасом. Завтра пришлю Васю Норского, сним обсудишь.
        -Норского?
        -Да. Его дед тот самый Норский, кто был дружен ствоим Рыковым. Ошибки нет. Я проверил. Очень хочу свести вас. Вася ничего незнает ожизни деда оточевидцев, он будет рад любой мелочи.
        Постаревшая Лиза слегка прихрамывала ишла довольно медленно. Она сделалась ниже почти наладонь - так показалось Якову. Ивсе это было неважно. Вразных жизнях он встречал особенных людей, которые стареют, нодля внутреннего зрения остаются неизменными. Или, как Лиза, делаются все красивее. Это отражается вглазах… иэто бесценно.
        Лиза устроилась вкресле идождалась, пока Младший подаст чай, расставит блюдца свыпечкой. Долго смотрела наЯкова, что-то для себя решая.
        -Ты изменился. Повзрослел. Изнаешь… наюге говорили, я невуме? Эта девочка Юна куда безумнее. Она видит тебя человеком. Совсем человеком, да. Ябы хотела так, анемогу. Мне всегда казалось: если смочь, ты станешь человеком. Понимаешь, очем я. Необижаешься?
        -Спасибо, что сказала. Это ценно.
        -Наспех спрошу, стобой нельзя откладывать иделикатничать. Мне было десять, когда ты говорил огнездах, помощи тебе вбудущем ибольшом общем деле. Стех пор ты ни разу неповторил таких слов.
        Яков пожал плечами, оценивая сказанное, примеряя насебя. Он перестал говорить огнездах? Неможет быть! Хотя… он твердил что-то похожее Микаэле ииным, неимеющим отношения кделу. Асам-то несчитал Лизу иее детей - гнездом. Они семья. Их нельзя запросто втравливать вбеды, попрекая старыми долгами… Даже теперь, если разобраться толком, он пригласил Лизу иее детей вродебы для помощи, асам надеется выделить им деньги, взятые уМикаэле. Лиза всегда была практичной ивтоже время гордой, онабы невзяла деньги просто так. Способ найден… нокого Яков сейчас обманывает - Лизу или себя? Икогда он начал менять взгляды нажизнь? Может, как раз после истории вгорах? Может, тогда он впервые ужаснулся, глядя состороны: вот Лиза, совершенно счастливый человек, вдруг теряет все ипогружается вотчаяние. Вот она сознательно вычеркивает себя изжизни, чтобы отомстить. Кошмарная, окончательная несправедливость мира, который вообще-то поприроде несправедлив инесовершенен.
        Лиза могла втот день уйти изжизни сознательно иохотно. Может статься, она попалабы влес упорога смерти, идалее - внору… чтобы мотыльком кружиться близ света настоящей жизни - ибиться остекло, раня себя инеимея шанса даже сгореть, как сгорают люди.
        Там, вгорах, выползок по-настоящему очнулся исмог понять ценность жизни. Недля себя, нохотябы для Лизы. Стало отчаянно больно. Ион сделал все, чтобы Лиза жила - инемстила, чтобы вединственной жизни нашла для себя более ценное инастоящее дело.
        -Лизка, ты умнее меня. Мои большие дела… это просто мужские глупости. Твои дела лучше иправильнее. Дети.Дом.
        -Ой-ой, сейчас начну искать платок. Определенно, ты изменился. Но - кделам. Норского присылай ваптеку моего Сашеньки, адрес знаешь. Список составлю, деньги мне очень кстати. Запрошу много. Семерых надо отправлять научебу немедленно, это изтех, накого нехватает вот уж совсем никак. Вэтот год много свадеб, надобы помочь сжильем кое-кому. - Лиза улыбнулась виновато иразвела руками. - Сам кричал мне вслед тогда: живи, утебя дети. Вот икручусь, как умею. Приноровилась, атолько их поболее сотни накопилось, вмои годы непросто завсеми уследить. Старшие, конечно, помогают, ноим-то никто невелел жить для всех моих детей.
        Лиза помолчала, улыбнулась Младшему, который ерзал накраешке стула ивпитывал новости всей кожей, анетолько зрением ислухом. Ждал: вот-вот погонят прочь, аведь так интересно!
        -Кделу, - отодвигая чашку счаем, сухо выговорила Лиза. - Люди, которых привел твой протеже, хороши исключительно. Особенно южане, хотя сам знаешь, нелюблю их. Пока мы смогли детально проверить две группы слежки. Первую повязали шумно, как ирешили заранее. Ну, сними иначе нельзя. Дурные, наворотилибы всякого. Теперь они вжандармерии. Одного мы аккуратно упустили, ион помчался сдокладом. Струхнул, свокзала сразу позвонил курьеру дома Дюбо.
        -Хватит оних, пустые люди. Дюбо, я так понимаю, сами увязли вделе инезнают, как выбраться. Ктоеще?
        -Ворье пригородное. Их используют втемную. Их нанимателя мы неустановили, все оплачено через посредника, заранее. Дальше… Лёля сидела уменя полчаса. Ушла пешком всторону поселка, подлинной лесной тропе. Направить ее туда мне велели. Это указание дал третий игрок вделе. Мне уплатили щедро, сверх того припугнули. Мол, они изтайной полиции. Имена покровителей были указаны громкие. Звучало достоверно. Судя повсему эти, как иты, пробуют отследить, кому интересна Юна. Пока их люди непроявили себя. Еще была побирушка. Лёля перваяже исказала: храмовая, изих суровой нитки. Цветок мы проверили. Метка нанем свежая исильная.
        Лиза смолкла ивзглядом велела Якову обернуться: втемном коридоре, заполуприкрытой дверью, наметилось движение. Беззвучно возник смуглый юноша, поклонился ипрошелестел: есть новые сведения. Влесу наЛёлю напали. Сработана засада была грубо, злодеев всех отследили, нобрать нестали. Появились иные люди, исполнившие эту работу. Лёля ведет себя замечательно: оружия недостала, паникует, бежит через лес, покинув тропу. Нельзя неповерить, что она «пансионная барышня», испуганная допотери рассудка. Ее уже непреследуют прежние злодеи, зато уопушки ждут новые. Иэто конец игры: там два жандарма итрое вштатском. Значит, девушку намереваются отвезти вближний участок, чтобы проверить документы ипровести первичный допрос. Она обрадуется, что спасена искажет все честно, - вероятно, наэто делается расчёт. И, надо думать, после первого допроса Лёлю уже неотпустят.
        -Согласен, - кивнул Яков. Обернулся кЛизе. - Будь осторожна. Васе Норскому можно верить полностью. И, хотя ты нелюбишь южан, этому юноше - тоже. Иным неверь, даже если станут передавать письма отменя.
        -Сам поосторожнее, - усмехнулась Лиза. - Ты врядли изжил привычки завзятого игрока.
        -Я неиграю.
        -Разве? То идело ставишь жизнь након, сев зачужой стол ивзяв чужие проигрышные карты, - Лиза устало выпрямила спину иотвернулась. - Иди, непутевый. Вот счастье, что ты чужак. Такой сын - горе для матери. Младший, ито менее безрассуден, вего-то годы. Эй, Лёля непропадет. Она имеет опыт найма,она…
        -Тогда тебе было тридцать слишним, сейчас ей нет идвадцати, - Яков подмигнул Младшему. - Мама Лиза неволнуется заЛёлю, ведь, набросав попреков, знает, что будет дальше. Мне пора. Надеюсь, я несоздал инесоздам осложнений для всехвас.
        -Ин Тарри вделе, - ворчливо попрекнула Лиза. - Пусть они тряхнут мошной. Зачем кровью платить зато, что решается деньгами?
        -Лизка, хоть заменя неволнуйся, - Яков быстро обогнул стол, обнял приятельницу соспины, поцеловал вмакушку. - Лизка, я ждал возможности выпить этот чай много-много лет. Спасибо. Младший! - Яков выпрямился истрого глянул напацана. - Следи заее здоровьем идушевным покоем. Это дело - натебе, мамкин любимчик.
        Последние слова Яков выкрикнул уже изкоридора. Проходя мимо, хлопнул поплечу притаившегося втени южанина - смутно знакомого, уж точно изчисла доверенных людей Юсуфа - изаспешил дальше. Покинул дом, замер намиг. Южанин призраком возник рядом ипоклонился.
        -Те штатские… как ты видишь, наемники или хуже?
        -Если мне дозволено прямо высказать мнение, - быстро зашептал южанин, кланяясь, как старшему, - нет, ненаемники. Я видел их. Иносветцы.
        -Вот этого я иопасался.
        Яков заспешил через парк. Южанин беззвучно скользил рядом, неотставая инаполшага. Неиначе - прикинул Яков - унего строгий приказ Юсуфа: беречь наставника. И, если сказано именно так - «наставника», да еще споклоном, то усердный исполнитель костьми ляжет. Вот еще беда наровном месте! Хорошо хоть, человек Юсуфа сперва высказался честно, апосле пожалел освоей говорливости. Иносветцы - так люди песков споказным презрением зовут служителей чужого для них северного храма.
        -Я сообщу старшему, - южанин попытался заступить дорогу. - Умоляю, ненадо спешить. Сомной лишь три человека, прочие заняты вслежке. Если вам удобнее он, я вызову господина Курта, ноумоляю…
        Яков тихонько рассмеялся. «Умоляю» висполнении пустынного убийцы слишком уж созвучно угрозе. Шепчущее слово - вроде сброшенной змеиной шкуры. Весь настоящий смысл уполз, осталась лишь тонкая оболочка звучания: Юсуф велел сберечь наставника любой ценой, изначит, прямо теперь исполнительному южанину надо остановить спутника. Пока он пытается сделать это мягко, словами, но, если невыйдет так - он отравит, оглушит или… Яков нахмурился, заинтересованно перебирая варианты, пробуя рассмотреть их вчерноте непроницаемого взгляда.
        -Малыш, прости. Я гораздо старше. Юсуф знает ипоймет, - утешил Яков, обездвижив спутника водно касание. Усадил его под дерево, поправил голову. - Это ненадолго. Очнешься, звони Курту, я почти уверен, тут полезно имя старшего князя. Инепереживай, я вовсе нежелаю себе вреда. Я ничуть небезрассудный. Ничуть.
        Бормоча под нос ифыркая отвозмущения, Яков огляделся. Слежки небыло, да испина неощущала взглядов. Спина выползка - она ох как умеет потеть ихолодеть, предвкушая пули иножи. Раньше были входу стрелы, - передернув плечами, припомнил Яков ипобежал через парк. Отравленные стрелы сзазубренными наконечниками. Выдирать такие… брр, даже подумать мерзко!
        Двое помощников южанина ждали уворот. Яков строго приказал им вернуться вдом зауказаниями, забрался вмашину, развернул ее, безжалостно уродуя клумбу, тараня аккуратно стриженный кустарник. Последний раз глянул надорогу. Да уж, заночь ее размесили, первыйже дождь сделает доступ кусадьбе невозможным. Клумба тогда уцелела чудом, асейчас ией неповезло.
        Мотор зарычал вполную силу. Машина жестко запрыгала поухабам, лязгая идребезжа. Свежих луж небыло, старые таились вдлинных колеях, накатанных еще летом. Попав влужу, машина пританцовывала, кидала задом… иЯкову казалось, что сейчас его последние надежды увязнут вгрязи, что он опять опоздает. Люди вштатском рядом сжандармами… это особенная порода тайной службы храма. Если нет ошибки, если именно они, дело плохо! Методы этих выродков врядли изменились заполвека спрошлой встречи. Тогда Яков тоже спешил, но - опоздал.
        -Почему храм? - бормотал Яков, кое-как вписывая машину вкрутой поворот. - Почему? Они незнают, кто я. Они незнают всего про Юну. Если так, зачем им прямо лезть вдело настороне артели? Что-то мы все упустили…
        Вдали показались первые дома поселка при полузаброшенной станции, где поезда илетом останавливались раз внеделю. Яков сразу выбрал нужную крышу - жандармерия должна находиться там. Хочется верить, Лёля еще там, еще жива ивуме. Наверняка: надежда полыхнула сигнальным костром, когда Яков увидел шагающего пообочине человека. Здоровенный мужик, лет ему… тридцать или чуть более. Стрижен почти налысо. Листья сподола стряхивает, значит, натянул поверх своей одежды балахон храмового служки прямо влесу, толькочто.
        Яков решительно вывернул руль идогнал «служку» заобочиной, усамого орешника. Парень уворачивался слишком проворно для постороннего вделе. Удар пришелся вскользь, ивсеже повалил иоглушил… Машина еще невстала, аЯков уже распахнул дверцу, выпрыгнул, перекатился, метнулся - ивдва удара обеспечил жертве бессознание аж досумерек. Воровато огляделся: нет свидетелей. Рывком затащил «служку» наместо пассажира. Избавил отбалахона иоставил впозе, дающей намек насладкий сон. Быстро натянул одеяние, фыркая отзлости: велико, утонуть втаком можно! Ноладноже, сойдет…
        Полдела сделано. Яков замер намиг, медленно выпрямился, придал лицу благостное выражение. Подобрал полы одежды изаспешил кжандармерии. Поселок был совсем маленький, ктомуже выглядел брошенным. Наверняка те, кто еще неуехал отсюда, работали встолице, ипотому влюбой день все три местные улицы делались совсем пустыми… Незря Лёлю повезли сюда! Вот ижандармерия. Отдверей Яков чинно кивнул заспанному толстяку вформе.
        -Меня ждут, дитя, - Яков расстарался, чтобы голос шелестел доверительно, невыдавая азарт излость.
        -Ага. Так эта… Там они. - Толстый очнулся отполудремы, встал, выказывая уважение кхраму. - Всем велели уйти, амне, значит, тут стеречь иждать. Вот, жду. Теперь можно уходить-то?
        -Нужно, - снажимом посоветовал Яков. - Случай сложный. Нас никак нельзя беспокоить.
        -Так иони сказывали, что бесноватая девка-то, - толстяк стер пот сдрожащей щеки ибочком подвинулся квыходу. Бесноватых побаивались даже ушлые горожане, ажители деревень полагали их напастью страшнее выползков. - Так я пойду.
        -Свет стобою, дитя, - изпоследних сил сдерживая нетерпение, Яков растянул губы вблагостной улыбке. - Иди-иди.
        Толстый метнулся прочь совсей доступной ему поспешностью. Яков тихонько вздохнул, глядя вслед: досадно отпускать свидетеля, нерасспросив толком. Былобы
        кстати вызнать, один человек храма рядом сЛёлей - или их двое? Если вкомнате трое дознавателей, спасти девушку будет очень трудно. Хотя идвое - много: второй уже слышал голоса, мог насторожиться иуж точно страхует вход соружием… Яков мотнул головой: нет, троих там быть неможет. Помощник Юсуфа видел троих, один должен был осмотреть окрестности. Наверняка он иотдыхает вмашине.
        Яков открыл дверь исразу стер изсознания мысли, сомнения. Лишние они. Мешают.
        Всеже - двое! Выстрел продырявил балахон иобжег левый бок. Уклониться оказалось непросто, сойтись сбойцом водин шаг, донового выстрела - тоже. Опытный человек, сильная выучка, - отметил Яков, толкая безвольное тело вугол. Повел плечами, обшарил комнату быстрым взглядом. Сосредоточился наглавном здесь человеке. Все палачи думают осебе иименно так, хотя они - жалкие, вторичные исполнители.
        -Дитя, тебе жить надоело? - негромко осведомился палач. Потер ладони идемонстративно поправил перстень науказательном пальце правой руки. Крупный, оправленный всеребро черный камень. Для взгляда обычных людей - просто полированный, непрозрачный. Для тех, кто хоть раз переступал порог… Яков поморщился иотвел взгляд. Палач усмехнулся победно ипродолжил: - Поглазам вижу, ты подробно осведомлен онас. Должен знать, снами нельзя… безнаказанно. Если мой брат погибнет, кара явит себя.
        -Какие «если», труп иесть труп, - сказал Яков негромко.
        Прошел мимо тощего, похожего насушеную цикаду, мерзавца. Сотвращением изучил его ручки-прутики, сбоку глянул намордочку - вроде хитинового жучьего рыльца. Удержал себя. Да, так ихочется смять это рыльце, чтобы весь череп - вкрошево, иникаких разговоров! Кажется, намерение отразилось налице: тощий настороженно прижался кспинке кресла, притих. Яков обошел стол, нагнулся книзкой лавке вуглу, бережно обнял Лёлю, поднял, переместил кстолу ипомог сесть, облокотиться. Быстро провёл рукой поспине - кости целы, идаже ребра. Асиняки… сойдут, нестрашно.
        -Только били? Ничем непоили? Незаставляли вдыхать? Невынуждали глядеть взеркало, ненаматывали нитки наголову… или что-то подобное?
        -Только били, - тихо подтвердила Лёля.
        -Хорошо, - Яков подвинул отвходной двери стул, еще хранящий тепло тела покойного бойца. Подобрал его пистолет, осмотрел глушитель, хмыкнул - довольно свежее изобретение, вармии онем толком инезнают, втайной полиции едва начали внедрять, атут, пожалуйста, новейшая модель. Пистолет лег настол, возле правой руки. Яков сел, сухо улыбнулся хитиновому уродцу. - Уточняю: для тебя хорошо, что ущерб исчерпывается синяками. Эта девочка - мой человек. Прямо скажу, мнение храма отвоей ценности мне безразлично. Иперстеньком несвети, невпечатлишь.
        Палач недоуменно изучил свою руку. Перстень он полагал абсолютной защитой - тем более отчеловека, знающего его смысл. Вчерном камне сокрыто безотказное проклятие, приготовленное поочень старому итайному храмовому канону. Тот, кто отнял жизнь носителя перстня, непереживет новолуние. Это правило неимеет исключений, - полагал палач. Яков былбы сним почти согласен… еслибы подчинялся подобным правилам.
        -Ты невуме, дитя? - тихо спросил палач, истало заметно, что покровительственный тон дается ему все сложнее.
        -Все так говорят, исам я давно перестал спорить. Значит, били… - Яков подпер подбородок кулаком, сразу откинулся наспинку стула истал этот самый кулак рассматривать. - Зачем допрашивать девушку нарочито грубо? Ответ очевиден: подозревали, она нанята теми, кого нельзя трогать. Но, пока заней непришли, она ваша добыча. Акогда придут… Я видел подобное. Реакция наукус пчелы, досадная непереносимость чая стравами или что-то стольже абсурдное. Дальше - ваши невинные рожи поту сторону стола, мое бесполезное бешенство - поэту. ИЛёлин труп вуголке… Ваш звонок вашим хозяевам, мой - моим. Исплошная бумажная канитель.
        -Дитя…
        -Более всего насвете я ненавижу плачей. Извсех мерзких сортов особо выделяю храмовых, - веско сообщил Яков.
        Он чуть помолчал, выбирая надежный способ получить сведения истравить злость. Усмехнулся, резко качнулся вперёд… основание ладони смяло хрящи носа, пальцы опасно надавили наглаза, нонеослепили палача. Очень короткий удар. Тощий неуспел увидеть движение, идаже после его голова лишь слегка дернулась нахлипкой шейке. Зато впечатления… он мгновенно ослеп отудара иболи! Он ощутил запах своей крови ижуткую боль вглазах. Он потерял сознание накраткий миг и, очнувшись, зашелся визгом. Яков все это пронаблюдал, довольно щурясь. Злость иссякла. Стало легче говорить идумать.
        -Ну, как ощущения? - поинтересовался Яков. - Ты уродовал людей много раз, носам неиспытывал похожего. Тебе нравилось бить. Сейчас тоже нравится, когда получаешь удар? Смешно… перстень против этого непомогает. Я могу превратить тебя вотбивную, иникакого проклятия. Да: носовые хрящи хорошо срастаются. Хорошо, нонебыстро иболезненно. Если повторю удар, впечатления станут обширнее. И, знаешь… лицо тебе уже несоберут. Только харю или рожу. Нет, харю - это стретьего удара. Свиную харю. Чтобы люди знали содного взгляда, кто ты есть насамом деле.
        Яков встал, огляделся. Прошел через комнату, снял скрюка полотенце, вытер руки. Взял сполки графин истакан. Наполнил, подал Лёле. Дождался, пока выпьет, протянул ей полотенце. Велел умыться, полил воды. Остатки поболтал надонышке, наблюдая мутный осадок… иопрокинул намакушку палача. Хмыкнул, медленно иотчётливо показал движение - как могбы ударить графином почерепу.
        -Хорошая штука - осколки. Впрочем, комната полна полезных предметов. Я даже нестану изучать твой гнилой набор… ты ведь принес набор? Киваешь. Сотрудничаешь инеумничаешь. Молодец. Самже сказал, причем сразу: яневуме. Зачем доводил меня своим паскудным «дитя»? Мне такая семья нетребуется.
        Яков оторвал отшторы длинную полоску, сел кстолу, ипринялся свивать жгут. Медленно, напоказ. Палач следил, морщась отболи инесмея шевельнуться.
        -Я нанял девочку. Ты быстро понял, что она неЮлиана Миран, аподсадная утка сее документами. Зачем бил? Что она могла сказать ценного, а? Сразу признаем главную причину: тебе нравится уродовать людей. Копнем глубже. Вперед, сам назови следующую. Я так зол, что готов пойти залопатой икопнуть по-настоящему. Лопата… этоже соблазн.
        Тощий дернулся ииспуганно распахнул глаза, уставясь наЯкова. Взгляд едва протиснулся сквозь узкую щель всплошной лилово-багряной опухоли отлба доразбитых губ… теперь палач по-настоящему боялся безумца, сидящего напротив.
        -Мы следуем приказу. Они… там, наверху, - палач перебрал тощими лапками изатих. - Там договорились ссамими князем Микаэле Ин Тарри. Он лично написал прошение кхраму.Он.Лично! Чтобы поймать бесноватых, наемных живок ипрочую дрянь. Допекли его. Амы исполнители. Аона… мы думали, она нанята бессветными выродками.
        -Понятно, - теряя интерес кпалачу, нахмурился Яков. - Значит, нас обманули… уточняю: итебя, именя. Тот, кто подсунул вам прошение откнязя, оказался умнее, чем я надеялся. Или он трус. Или он так стравливает две службы охраны дома Ин Тарри, которые верны старшему имладшему князьям. Или он стравливает Николо ихрам… уменя еще сдесяток вариантов. Наилучший вот: унего встолице пока что мало людей. Трое были убиты ночью, передать полезные сведения прочим неуспели, иновых он неприслал. Досадно.
        -Кто - он? - дрожащим голосом уточнил палач.
        -Бессветный выродок, конечно. Наш общий враг, - пафосно возвестил Яков. Поморщился. - Да, вотже гадость, унас есть общий враг… Он действительно вызывает вэтот мир тварей иподселяет втела людей. Создает бесноватых, то есть одержимых. Ион - ваш настоящий наниматель, святые люди. Уже который раз вижу эту дивную картинку: бесы уродуют людей руками храма. Дочегож охотно вы обманываетесь.
        Заокном просигналил автомобиль, резко загудел второй. Затопотали подкованные башмаки исапоги - шаги широкие, быстрые. Яков прислушался, чуть подумал иубрал пистолет состола. Понаблюдал запалачом - тот очень надеялся нареванш ижадно глядел надверь. Сник: первым вошел человек, которого он узнал исовсем расстроился.
        -Ты явился лично исразу. Бездельничал, чтоли? - Яков сразу поддел Курта, нежелая показывать свою радость.
        -Зналбы ты, какой шум парни подняли, когда ты сунулся сюда один, - Курт оглядел комнату. - Ая был недалече, так уж сложилось. Вот уроды, милую девушку - иполицу. Вдруг захотелось устроить скандал. Как называется та газета, что делает себе имя навыставлении храма рассадником мракобесия? Прогресс… чего-то там. Позвоню-ка я им. Избитая девушка, надеюсь, несовершеннолетняя?
        Лёля кивнула. Курт тоже кивнул. Яков пожал плечами, невлезая вчужие игры. Он несомневался, задверью есть слушатель, достойный этой игры более всех, присутствующих вкомнате.
        -Верующая, - тихо добавила Лёля. Потрогала ссадину нащеке. - Еще я жертвую нахрам скаждого заказа.
        -Ты назвалась? Вчем причина задержания?
        -Назвалась. Документы показала. Причину неназвали.
        -Да-а… - громче протянул Курт, глядя надверь. - Дикость средневековая, адостолицы рукой подать.
        Дверь открылась, вкомнату нехотя ступил худощавый пожилой человек, одетый дорого, нострого. Он недовольно изучил лицо Лёли. Усердно незаметил сплошного кровоподтёка наместе лица палача. Прислонился кдверному косяку изадумался.
        -Господин Юров, счего вы взялись блажить? Можно ведь всех отправить подомам иобсудить условия без показного спектакля.
        -Нельзя. Час назад водном квартале отособняка Николо вего машину была брошена бомба. Пострадал водитель, итяжело. Мы взяли бомбистов. Глупые люди, слабая подготовка… ноперстни, отводящие взгляд, им наговорила белая жива. Храмовая, это бесспорно. Инаправлял их господин, засевший вкафе поодаль. Вот стаким перстнем науказательном пальце. - Курт указал наруку палача. Резко обернулся. - Только неговорите «это недоразумение», я неготов услышать столь глупые слова отвас!
        -Давайте удалим изпомещения лишних людей ивовсем разберемся, - пожилой щеголь миновал порог ижестом велел палачу исчезнуть. Покосился натруп бойца. - Ваш человек перестарался. Проклятия черных колец неимеют отмены. Нопрочее я готов обсудить. Возникла… ошибка. Прямо скажу, именно ошибка. Серьезная. Будем разбираться.
        -Яков? - Курт нестал задавать более длинный вопрос.
        -Отвезу Лёлю вдом Николо. Ей теперь требуется хороший врач иеще - много покоя. Худшая ночь миновала. Я тебе обещаю, дальше будет только лучше.
        -Каждое утро стану тебе звонить, неслова - золото, - Курт устало улыбнулся. Поклонился Лёле. - Барышня, рад знакомству. Если вас обеспокоят, дайте знать. Если свами что-то случится… ну, всякое бывает, иной раз неуследишь. Без последствий дело неостанется. Я дал обещание громко, при свидетелях.
        -Спасибо, - Лёля оценила, было заметно.
        Яков помог ей встать иповел квыходу. Сразу увидел южан изслужбы Юсуфа - все четверо тут, аж черные отзлости. Их невзяли вдело, их человек пострадал… Переминаются убольшой машины, зыркают налюдей изчужой охраны, несчитая за«своих» даже тех, кто прибыл сКуртом.
        -Молодцы, успели, - похвалил их Яков. Усадил Лёлю вмашину южан исам забрался следом. - Прямиком вдом Николо. Там ведь найдется хороший врач.
        -Я впорядке, - тихо возразила Лёля, когда поселок остался позади имашина стала плавно покачиваться наполном ходу, выбравшись намощеную дорогу. - Можно высадить улюбой станции.
        -Нельзя. Месяц или два тебе нельзя носу показать наулицу. Сама знаешь, - упрекнул Яков. - Упрямая! Я неделаю одолжение, я исправляю своюже ошибку. Никто изнас немог ожидать того, что храм втянут вдело так глубоко. Они должны были следить издали.
        -Ноты странный, сунулся спасать, - усмехнулась Лёля. Один изюжан подал ей кружку, намешав какие-то капли, идевушка выпила, неспрашивая осоставе. - Значит, правда своих небросаешь. Смешно… Этоже найм. Ты заплатил, я отработала. Конец.
        -Кому ты отсылаешь деньги?
        -Да есть один… хомячок.
        -Так я идумал.
        -Авот перстень, - Лёля спросила осторожно инестала завершать фразу.
        -Он опасен. Он обычно отнимает улюдей жизнь. Но, видишьли, я невполне такой человек, сомной расправиться гораздо сложнее. Худшее для меня теперь, - Яков усмехнулся, - выжить. Они поймут однозначно, кто я. Храм своего неупустит, дауж…
        Яков отвернулся истал глядеть вокно. Небо серое, давит. Солнце то утопает втучах, то вырывается, чтобы разок хлебнуть небесной синевы. Кажется, вот-вот захлебнется дождем. Нопока обходится… иэто радует душу.
        -Ценность жизни, - сказал Яков медленно итихо. - Я наконец понял, очем та притча. Легенда оночном проводнике. Я расскажу, если хочешь, - Лёля кивнула, иЯков продолжил. - Он ушел изжизни без оглядки. Мне было важно понять, что вистории значит эта фраза «жить соглядкой»? Бояться смерти? Беречь себя больше, чем других? Жить малым инезамахиваться нато, что непосильно? Мерзкие имелкие предположения. Негодные ничуть для сказки, идаже для жизни - суетные ижалкие.
        -Как утебя башка нелопается, - хмыкнула Лёля, новголосе звучал интерес.
        -Я понял. Все дело вкуче камней наперевале. Расскажу легенду - поймешь. - Яков закинул руки заголову иблаженно улыбнулся. - Бесы-беси… мир несправедлив, при жизни воздаяния нет, ачто после смерти, то живым неблизко инестрашно. Ноесть я! Иногда меня вполне довольно для устройства немедленной справедливости. Немести инекары, авсего лишь справедливости. Справедливость дает обычным людям шанс пережить худший день. Позже они могут вспомнить меня иотнести камень нагору. Если я помог тем, кому стоило помочь. Да! Хотя я однажды ошибся, ноя неисчерпал себя. Постепенно я завершу дело иосвобожусь отнего. Стану просто жить. Как все. Гм… странно даже выговаривать это - «просто жить». Ноя обязательно попробую.
        Лёля сокрушенно покачала головой. Истала слушать притчу оночном проводнике, давним-давно записанную Крысоловом Йеном. Яков говорил охотно, красочно. Он сейчас хотел говорить - много, обязательно вслух, для толковых людей, анесамому себе…
        Заспиной - относительный покой вчерашнего дня. Впереди - неведомое иновое. Семья Ин Тарри расколота надвое. Артель наконец проявила себя. Черный перстень… хотя это - мелочь. Обойдется. Адаже если необойдется, уже неповлияет нато, что началось.
        «Дар похож нараковину улитки. Он тяжелый, его приходится постоянно таскать насебе, он давит иограничивает. Аеще делает тебя заметным. Отнегобы отказаться истать просто… слизнем, способным сплющиться иукрыться отбед под надежным камнем. Ноя нехочу жить слизнем, Локки», - так говорил давным-давно малышЙен.
        Сияло лето, Йен держал наладони улитку иулыбался… Инебыло никакого смысла задаваться вопросом осмысле жизни.
        Конец 1части
        Глоссарий ипояснения
        Огеографии иэкономикемира
        Активно влияющие нагеополитику этого мира страны располагаются натрех континентах, условно называемых Старым, Новым иЮжным светом. КСтарому свету относится территория, где происходят основные события книги. Самарга - одна изкрупнейших потерритории стран этой части мира; столица - Трежаль - расположена вее северо-западной части, впятистах километрах отграницы сНьесским протекторатом, который далее граничит сгорным княжеством Осар иТенгоем.
        Решение опереходе кединой системе мер ивесов было принято общим собранием семи стран - лидеров патентного дела, ипозволило сделать расчеты рациональнее иточнее. Новой системе неболее полувека, так что многие досих пор ведут учет вмилях, вёрстах ииных старых системах, обычных наих территории.
        Вданной истории посути неупоминается Южный свет, хотя это территориально крупное образование, включающее несколько десятков стран, втом числе весьма влиятельных иразвитых. Самая северная изэтих стран, притом одна изкрупнейших инаиболее развитых - Тайучи - контролирует главный транспортный путь север-юг, который теперь проходит потерритории Кьердора иВелейсана двумя рукавами. Название страны происходит отназвания величайшего озера юга, атакже отодноименного «водного договора» сорока племен. Этот полулегендарный договор некогда дал начало развитию Южного света, которое позволило ему нарастить силы исключить прямую колонизацию. Интеграция юга вобщую экономику иполитику пошла более мягкими методами торга иполитики, анепорабощения. Тот период вистории плохо изучен, п пробелы кое-кто полагает намеренными… Так, досих пор для Старого света предпочтительно незамечать особенного отношения всех конфессий Тайучи кроду Ин Тарри. Храм нехотя допускает причисление двух представителей семьи клику святых (их почитают только натерритории Тайучи), авот шаманы диких пустынных территорий Тайучи истран южнее досих пор
полагают возможным обожествлять весь род «золотых» людей, якобы причастных кискоренению рабства наюге (хроники Старого света таких записей несохранили).
        Новый свет вэтой книге также почти неучаствует, нонесколько раз упоминается. Это мощный промышленный центр, составляемый рядом стран сдвумя ведущими идюжиной сильных сателлитов, балансирующих награни независимости иколониального подчинения. ВНовом свете сильны финансовые семьи Дюбо (это их главная база) иНайзер, которые перетягивают там канат промышленных ифинансовых интересов. Впоследние полвека Найзеры склонны фокусироваться наэкспансии вЮжный свет июго-восточные промышленные концессии награнице Старого света ивспомогательных вплане экономики для него территорий загорным массивом Нань.
        Дюбоже заинтересованы внефти - они негласно обозначили свое намерение стать «королями черного золота» итак сбросить сфинансового пьедестала «золотых» князей Ин Тарри, якобы отставших отжизни.
        Дюбо крайне плотно вовлечены втак называемую колониальную экономику, где, впрочем, нетолько приобретали много, ноитеряли. Послухам, ставшим основной для ряда авантюрных романов, флотилия чайных клипперов Дюбо возила вовсе нечай, апартнером их были неторговцы, атайные службы ряда стран Нового иСтарого света. Вероятно, увязнув вбюрократии идележе влияния, участники сделки упустили создание иначальный рост пароходных торговых линий. Впрочем, их ловко водили занос, выстраивая «новый восточный путь» отрезками, наоснове косвенных договоров, набазе никому натот момент неизвестных верфей юга. Витоге задва десятка лет дособытий этой книги клипперы вдруг оказались вне игры, аторговое сообщение сземлями захребтом Нань вышло из-под влияния прежних хозяев.
        Доподлинно известно, что старший Дюбо того времени - Генрих Клаус - прямо обвинил старшего изИн Тарри в«подковерной возне» ипообещал свести вмогилу. Многие после этих слов несочли случайными гибель двух «золотых» князей исмертельную болезнь третьего. Репутация дома Дюбо оказалась под большим давлением, ряд старых инадежных финансовых связей был надорван. Так, Дюбо потеряли доверие дома Найзер, иособенно - вНовом свете, где ибез того были конкурентами.
        После публичного проклятия наследника семьи Ин Тарри наемной живкой обвинения дому Дюбо гласно невыдвигались. Ноцелый ряд дел Дюбо вСтаром свете оказался свернут из-за проблем спартнерами, апатриарх дома - Генрих Клаус - полностью отошел отдел идаже передал все личные активы вовнешнее управление.
        Задесять лет доначала событий книги многие осведомлённые люди приватно обсуждали вероятность мировой войны, которая кое-кому позволилабы списать старые долги, аиным обелилабы репутацию. Поговаривали, что наследник Ин Тарри, если выживет ивыздоровеет, уж непременно отомстит заотца; что дом Дюбо приложит силы иустранит юного князя любой ценой - лучше так, чем жить встрахе. Однако князь Микаэле ни разу невысказывался оДюбо, натему мести также неговорил. Его крайне мягкая манера общения инепрямые методы влияния осложняли составление мнения оего намерениях ирешениях.
        При том, что небыло замечено ни одного явного конфликта интересов, дом Дюбо продолжил терять влияние вСтаром свете, неулучшая позиций вНовом иЮжном.
        Немного остранах, упоминаемых вкниге.
        Иньеса - крохотное княжество, расположенное весьма далеко отстраны, вкоторой развивается основное действие книги. Общее направление - кюго-востоку. Иньеса находится наживописном высоком берегу, отделенном отосновного материка горной грядой. Включает дополусотни островков вприбрежной зоне. Княжество многие полагают раем земным… увы, получить подданство или даже право напрожитие внем почти невозможно, ведь для этого требуется прямое приглашение одного изкнязей. При всей ничтожности территории княжество играет немалую роль вфинансовой икультурной жизни мира.
        Более восьми веков, если верны летописи, вИньесе поддерживается преемственность власти семьи Ин Тарри, хотя обыкновенно при младшем наследнике полновластно правит регент - супруга или опекун изкняжеских домов Ин Лэй, Ин Тье илиже Ин Бьен. Самиже князья Ин Тарри (втом числе нынешний, хотя так поступали имногие донего) народине появляются редко, нокэтой их странности все уже привыкли. Она ведь далеко неединственная вправящей семье иточно - несамая существенная.
        Валейсан - богатая иобширная страна квостоку отИньесы. Имеет крайне выгодное географическое положение ибессовестно им пользуется время отвремени, наживаясь наторговых путях посуше ипоморю. Неменьшая удача «благословенной земли лоз иолив» - соседство сИньесой. Это малое княжество традиционно декларирует нейтралитет поширокому кругу вопросов… однакоже странным образом соседи несомневаются, что беды обойдут их стороной, пока князья Ин Тарри всиле. Чаще всего так ислучается.
        Кьердор - страна ксеверу отИньесы, обширная, нонеслишком благополучная. Много гор имало пашни, низкая плотность населения, разбросанного погорным долинам изанятого преимущественно примитивным трудом. Аеще - много борьбы завласть имало реальной власти. Вкаждой долине свой уклад, даже плата запользование перевалами игорными тропами окончательно установилась лишь полвека назад, итолько после вмешательства князя Луиса Ин Тарри. Он отговорил союзников - Тенгой, Ранган ипрочих - отвоенного решения вторговом споре, якобы сказав, что нет менее выгодной войны, чем война снищими горцами вих каменных лабиринтах. Какие доводы привел его светлость Луис старейшинам ста великих (хотя некоторые ненасчитывают идюжины жилищ) долин Кьердора, неизвестно. Однакоже витоге возник стабильный ивесьма прогрессивный федеративный договор, сделавший наконец-то Кьердор нетерриторией, астраной сединым законом. Следствие сказанного - знаменитое «тридцатилетнее партнёрство», итогом которого стала прямая дорога наюг спятью туннелями итремя сложнейшими икрасивейшими мостами через горные ущелья. Включение водин изглавных
транспортных маршрутов дало толчок кразвитию промышленности иросту городов.
        Тенгой - федеративное государство насевере континента. Возникло набазе трех десятков княжеств ивольных торговых земель морского прибрежья. Традиционно отличается воинственностью исклонностью кполитическим ультиматумам. Что вобщем-то понятно, страна богатейшая, весьма развитая научно итехнологически, ссильным положением вморской торговой ивоенной сфере.
        Самарга - страна, вкоторой происходят основные события книги. Столица - Трежаль. Устройство, как оно указано вконституции уже более века, после череды волнений исмут, «федеративная республика». Иэто вызывает сомнение убольшинства соседей, которые полагают, что Самарга так инесмогла уйти отпривычной ей дикости, когда вкаждой провинции власть исполняется абы как, ажаловаться ивовсе некуда, доТрежаля-то далеко. Впрочем, страна стабильно существует всвоих границах, довольно успешно развивается технологически, хотя остается аграрной, иэто понятно при ее обширной территории, при наличии богатейших пахотных земельюга.
        Инань - страна далеко наюго-востоке отСамарги. Внастоящее время находится вплачевном состоянии колониальной раздробленности, чаще именуется «конгломератом провинций», причем наместе властью почти неограниченной обладают владельцы концессий. Аэто истраны вроде Тенгоя, икрупнейшие финансовые ипромышленные дома исемьи.
        Олюдях итерминах
        Ин Тарри - княжеский дом, один издревнейших известных. Обычно людей этого рода называют «золотыми». Сними связано огромное число мистических историй, слухов илегенд, так или иначе назначающих Ин Тарри толи хозяевами, толи рабами золота. Из-за этого вдремучие средние века нескольких представителей рода даже сожгли, как пособников тьмы. Впрочем, этот трагический факт породил новые слухи. Покойных позже видели, инеоднократно… даже стали подозревать вбессмертии. Хотя логичнее былобы предположить, что золото позволило фальсифицировать казнь.
        Долгое время княжеский дом подразделялся натри ветви, причем южная исеверная традиционно конкурировали завлияние. Восточная ветвь рода наиболее загадочна, уже три века именно она, вродебы прямо неучаствуя вборьбе завлияние, витоге правит - гласно илиже тихо, через третьихлиц.
        Кначалу нового века, вкотором ипроисходят события книги, род Ин Тарри подошел очень малочисленным. Южная ветвь исчахла, северная встретила ряд странных, трагических происшествий. Вфинансовом мире стали поговаривать овырождении князей, отом, что новый рациональный век негоден для тех, кто базирует успех намистике икаких-то непонятных ритуалах. Припомнили ивовсе древнее - легенды осемье Элиа… Однако неучли одной особенности княжеского дома, которую моглибы заметить очень легко. Ведь, вопреки всем трагическим обстоятельствам, качество управления огромным достоянием князей неупало.
        Жива, живка - два названия (варианта произнесения) для носителей особенного дара. Живами, ачаще белыми живами, принято уважительно именовать тех, кто возносит мольбы вхраме ивершит плетение вославу божью. Живками более презрительно инастороженно зовут тех носителей (чаще носительниц) дара, которые полагают для себя незазорным разменивать дар наденьги, то есть идут напрямой найм, без сложных храмовых ритуалов икодексов допустимого иразрешённого.
        Дар жив используется всеми конфессиями, позволяя значительно укрепить веру. Он также используется людьми финансового мира для получения прогнозов ивлияния насобытия, хотя надежность результата бывает невполне понятна. Живки также используются, пусть обэтом инепринято говорить, для продления жизни патриархов ведущих денежных семей илиже сокращения жизни их врагов. Хотя итут результат неособенно надежен.
        Наука к«плетению» - так именуют работу жив - относится снекоторым пренебрежением. Надежного результата врамках экспериментов небыло получено. Впрочем, участвовали вопытах наемные живки, привлечь кисследованию полноценных, ярко одаренных белых жив храма непредставляется возможным.
        Айлат - храмовое название для ярко одаренной живы, обычное вюжной традиции.
        Выползок - загадочное существо, которое проникает вмир невесть откуда, обычно после грозы. Научно именуется инфинес. Храм гласно полагает выползков бездушными бесями ирекомендует их искать иизводить, авот негласно, для узкого круга допущенных - старается заполучить живыми ииспользовать втайных ритуалах. Наверняка известно, что эликсир намозговой жадности выползков, обработанной особенным способом при помощи дара жив, помогает увеличить срок жизни людей ивливает силы, порою спасая безнадежных больных.
        Поскольку появление выползков - явление ничуть немассовое, системному исследованию состороны науки оно пока неподвергалось.
        Кукушонок - втаежных, северо-восточных малонаселенных землях Самарги так называют детей смешанной крови, чьи матери принадлежат кплеменам «людей леса». Часто название неимеет смысла, нопорою заним кроется загадочная для современных людей способность таких детей. Как утверждают северные сказы илегенды, они умеют исполнять заветные желания. Еще того точнее, они определенно могут исполнить одно заветное желание, которое называют «крайним», поскольку оно сопряжено сутратой. Более точных ивнятных подробностей вне тайги нет. Однакоже кукушат порою стараются разыскать для богатых людей, обитающих очень далеко оттайги, что, вобщем-то понятно. Увсех имеются неисполнимые мечты. Ноневсех есть средства, чтобы рискнуть ими вслепой иненадежной погоне зачудесами.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к