Вышивальщица, №01 Топор Ларны- библиотека РусЛит

Топор Ларны Оксана Борисовна Демченко
        Вышивальщица #1
        Стежок застежком складывается узор. Кто-то желает любой ценой внести вузор имя… аиные имена сами вплетаются, да так, что невыпороть. Мировой канве тяжело принимать узор подлости. Столько узлов наделано, грубых следов поизнанке пущено - несчесть! Эта история отом, как выпороть изсердца грубую нитку мести, анеуловимую сказку вплести вявь.. Вобщем, жили-были люди да выры. Ипервым бойцом выров был Шром, алучшим убийцей вырой - Ларна… Икаждому изних досталась своя вышивка.
        Вышивальщица
        Книга первая. Топор Ларны
        Оксана Борисовна Демченко

        Пролог.
        Сказка, вплетенная вканвумира
        -Анитки бывают белыми?
        -Всякое случается. Иди, нетопчись накочке. Болотник запятку ухватит.
        -Ты мне сказки-то неплети, немаленькая. Нет вмире болотников, есть дед Сомра. Только он спит ипомелочам непроявляет себя. Так что насчет ниток? Кимка, стой! Да чтож занапасть, ни слова толком…
        Кимка уже вовесь скок спасался отнеобходимости держать ответ. Мелькал рыжим беличьим хвостом впестроте сочной зелени, забрызганной тенями. Шил её лучиком солнечной иголки - скреплял, плотнее сдвигал ветви, - ипрятался вих лохматой гуще. Вот инет его… Только стрекот вдали качнулся иотпрянул, светром укатился задальний увал, всамое сердце топей дедушки Сомры.
        -Эх ты… Аеще друг! Инеподкупай после орехами, ни единого ядрышка неприму! Понялли?
        Аему хоть кричи, хоть молчи. Умчался. Он сегодня взялся вбелку играть. Вчера весь день прыгал бессловесным зайцем. Тоже, ловкач. Как будто я обычного косого отперекинутого Кимки неотличу. Уж всяко десять лет знакомы. Он - весь мой круг знакомств иесть, вот так гораздо вернее. Кимка, невидаль лесная, небыль хитроватая изБезвременного леса. Никому сюда нет прохода. Илюдям, идаже вырам, заопушку незаглянуть, земляники Кимкиной спрогалин, лиловым марником украшенных, необобрать, аначернику, что хоронится вглубине векового сосняка - так инеглянуть.
        Покакой такой великой нужде я среди запретного леса объявилась? Человек, да изсамых обычных. Обычнее уже инекуда. Косица бурого цвета, невнятного. Глаза тоже карие, обыкновенные. Ни роста, ни стати, ни голоса. Зачто привечает? Может, ему скучно без приятельства? Так ведь еще ипригляд держит, год загодом, без отлучек ипередыху… Спросите уКимки сами - что да как, если хотите глянуть набеличий скок. Он ответов давать нежелает. Ивсегда был таков, скольбы вид свой ни менял…
        Первый-то раз я его хорошо рассмотрела, он накочке смирнехонько сидел. Благообразный он тогда явился. Пожилой, лукаво-кареглазый, иволосы серебрила седина. Наколенях - ох ты, радость для дитяти - шапка валяной шерсти, да вся как есть земляникой полна. Аж черной, пахучей, всякая ягодина крупнее ногтя. Угостил, приветил, наопушку сам завел. Акаким таким способом я влес вошла, хотя тень его пересечь никто невсилах - это кКимке… Он верно знает, но - молчит итого вернее.
        -Кимка!
        Теперь доночи можно шуметь, все без толку. Инестану звать! Пусть хоть раз поймет, каково это - без ответов ибез приветов…
        Идти полесу иогорчаться, свой нелепо растревоженный гнев хранить - дело неблагодарное. Лес сегодня ясен ивесел. Шелестит, листьями плещет, стетушкой тучей одожде сговаривается. Уже заметно: дело двигается. Кночи засинит небушко, тень опустится дозаката илиловеть будет из-под спуда, отбольшой горки западной, отувала, где кимкины черничники всего гуще. Всумерках ветер падет насосны, стон изних вырвет, чтоб тишина после легла полнее да глуше. Первой капле эхо дать надобно, без того идождь - недождь…
        Когда такое событие готовится, когда тетка туча вгости внаш ближний лес собирается, нехудо ипоспешить домой. Вон - уже шумит переполох поверхушкам, старые листья лоскутьями полетели, аж ввоздухе пестро. Скорым бегом да потропочке - домой! Кимка такой, заботливый: он сам невыглянет, атропку под ноги обязательно бросит. Удобную выберет: чтобы шла без коряг, непосамым затылкам увалов - изатейливо, сдолжной красивостью. Мимо озерка, вдоль ручья, через заросли рябины. Бегом-бегом, пока нитки дождя небо вовсе незаштопали.
        Дом вБезвременном лесу - такое извучит-то странно. Сам дом итого чуднее. Так уж оплетен иврос вкорни дубовые, что инепонять: дупло или нора? Ноинаизбу похоже. Дверь имеется. Кимка её изукрасил резьбой: белочка прыгает, заяц низом скачет. Поверху, шею выгибая, лебедушка летит… Я все имена небылиц ведаю. Кимка любит их повторять ирисунки показывать. Ато ивсны зверей придуманных засылает: смотри, мне нежаль. Все для тебя. Только вопросы незадавай лишние. Нокак незадавать, если незнаешь, какие они - лишние?
        Почести если, из-за белых ниток он уж больно резво взвился, обычно так неулепетывает. Видно, нето спрошено, ну вовсе дурное. Того игляди, дед Сомра пошевелится да пригрозит из-под топей, забулькает отвозмущения.
        Вот идверь. Сухая совсем, неупала еще первая капля. Хотя сосны стонут, самое время прятаться. Ох ирадость - нырнуть всвой дом да иприкрыть дверь! Сюда, вКимкино владение, никакая напасть несунется. Он, может, ипрыгает зайцем, атолько страха внем нет, ну ни капельки! Одна лихость.
        Дверь захлопнуть неполучилось. Совесть ножку подставила, закосу веткой дернула. Оглянись: ану там Кимка имеется, заспиной. Он ведь какой? Застенчивый, отобиды нескоро отходит. Орехи грозилась небрать, так он идомой вдождь неявится, если непозвать…
        -Кимка, страшно ведь без тебя втакую ночь лиловую! Кимочка…
        Все мы налесть падки. Оборонять вон - сразу явился. Одним прыжком издубовой кроны упал - да июркнул внашу нору. Авсказках говорится: нелазают зайцы постволам. Хотя, чего уж, никакой он незаяц.
        Ох беда, вне тени Безвременного леса ислово такое давно истлело влюдской памяти - заяц. Улюдей теперь мало слов. Но - некночи разговор, итак тетка туча багровеет всерьез, наползает нанизкое солнышко. Борется, кземле его давит иночь манит. Пусть. Сложноли закрыть дверь - да неглядеть наих очередной разлад.
        Первая капля стукнула вдеревяшку, едва она мягко сошлась скосяком, словно дождинка попросилась вгости. Поздно, унас все свои - дома. Кимка уже старичком разгуливает, песенку под нос бормочет. Настол собирает. Игриб дождевой принес, иорехи, ималину пахучую, имолоко оленье. Заботливый…
        -Бездельница ты. Нитки инеглянула новые.
        -Прости. Я сейчас займусь.
        -Опосля ужина. Я гнилушек разожгу, светляков позову. Тогда иработай.
        -Что тебе запольза смоего шитья? Я вижу: нет её, будто обман вершу, анедельное дело. Ты объясни, может, оно верно исложится. Я стараюсь. Честно.
        -Все объяснил, что умел. Влес ты вошла, авот шить моими нитками ненаучилась… ну иненадо. Стобой мы итак славно коротаем время.
        -Разве вэтом лесу есть время?
        -Ты насебя глянь. Было шесть лет, десять минуло… Есть время. Еще как есть. Вокруг людей оно завсегда водится, оно вроде мошкары. Неотвяжется ни зачто.
        -Тебе невредно? Я раньше инеподумала, что я тут некместу.
        -Ишь, раззаботилась. Мне уже почитай все невредно. Кушай.
        -Анитки ты где берешь?
        -Да везде… Разве ты их незамечала никогда? Так ясное дело, оттого инет прока втвоем шитье. Незамечала… Разучился я сказки выплетать. Разучился. Беда… Аможет, иэто уже небеда? Кушай.
        Ну как сним разговаривать? Все вроде внятно да ясно, только неосело ни единой крошечки понимания влукошке моих разумений. АКимочка огорчился так тяжело идаже безнадежно… Поник весь, меньше стал навид. Вчем вина икак исправить? Остается лишь снова разбирать нитки, раз принес ивелел. Он ведь нешуткой считает их, ачем-то важным идаже, кажется, главным.
        Нитки сегодня красивые. Лиловые, как марник под солнцем. Золотые срозовым - вроде сосновых стволов поутру. Черничные, какие тетке туче впору подарить, так наеё тушу похожи. Исерые есть сивовым глянцем - дождинки. Изеленые вкрапинах теней, прямо лиственные. Иземляничные, аж запах отних идет. Остается взять иглу, рукой провести над тканью, восстанавливая натяжение. Иначать шить. Сперва, знамо дело, небо. Синее оно, внем покой инадежда. Внем свет. Итуча, ноиона - благо.
        Нехорошее ниже копится. Там, где мы живем - люди да выры. Вся грязь вокруг нас лепится… Разве я виновата, что кимкиными нитками грязи невышить? Иненадо, атолько иэтот лес уменя неполучается. Совсем. Сколь пробовала - даже иглы ломаются. Бестолковая я, огорчение кимкино, крах его надежд. Вижу, больно ему - авчем беда, несказывает. Ушел вдальний лаз, завозился - наночь устраивается. Тяжко ему глядеть, как я несправляюсь сделом. Чернику ем, молоко пью, расту… Время влесу из-за меня роится, непереводится. Новот пользы - нет ималой.
        Небо, как обычно, получилось замечательное. Итетка туча, иштопка проливного дождя.
        -Ты неплачь, - окончательно расстроился Кимка. - Еще такой напасти мне нехватало… Живем нетужим, складно дружим. Иеще сто лет проживем.
        -Кимочка, оттвоих слов опять вопросы копятся. Сто - адальше?
        -Нетвоя забота. Шей, бездельница. Может, оно исладится. Нобелых ниток непроси.
        Отвернулся, завозился так сердито - инескажи более ничего, всяко неотзовется. Только ибез того многое вдруг ясно сделалось, вот как бывает. Чего уж себе врать? Вижу я нитки. Много их, ивсе как есть - старые. Некоторые соттенком, аиные так уже залиняли, что вовсе костью мертвой белеют. Настоящие нитки, главные. Аэти, какие Кимка носит - вних веса нет, оттого инеложится стежок: канва-то непроста, это он смог мне втолковать.
        Вредна я лесу, сильно вредна. ИКимке неполезна. Ауж про сто лет слушать вовсе жутко. Словно далее нет безвременья этому лесу. Нет, нетак! Далее ивремени ему нет. Безвременье сгинуло, когда я втень сунулась. Если припомнить, тогда Кимка был другой. Неуставал, спать ивовсе неспал. Зато теперь пополной ночи беспробудно сопит, ворочается - кости унего ноют.
        Значит, надо всерьез дело делать. Понятьбы, как? Ичто задело мне полагается вжизни… Раз молчит Кимка, добрая душа, непростое оно - дело. Может, вовсе трудное. Он потому исердится, хочет огородить меня оттягот. Без пользы только - идело губит, исебя заодно. Вон: мерзнет, озноб его пробил. Худо, первый раз такое.
        Остается мне решиться накрайнее средство. Тетка туча говорит громом, я её слов неразумею. Ветер - сплетник, сам верных слов незнает, ачужие треплет без разбора иразумения. Зверье здешнее неумнее обычного, что вне заветного леса обитает.
        Под дождем страшно имокро. Молнии крупные, близко бьют. Новиное время дедушку Сомру иневстретить, ему ночь мила - так Кимочка сказывал. Значит, надо идти. Без кимкиной тропки самоходной, через корни сосновые ибурелом. Цепляясь занитки, оборванные нитки, торчащие старыми потрепанными узлами. Хуже коряг они, ей-ей… Ноя всеж пойду. Я решила.
        Упорога меня настиг стон Кимки. Озноб пробрал его, похоже, крепко. Разве оставишь одного? Очнется, искать бросится… Надо выждать, покуда выздоровеет. Он ведь обязательно выздоровеет, если сильно того желать. Вот уж вчем несомневаюсь. Итогда сразу - кдедушке пойду, соспокойной душой.
        Глава первая.
        Оружие, отданное врагу
        Шром, дитя прохладных бухт рода ар-Бахта, расположился подобающим образом: наносу корабля, хвостом походу движения. Стоял он непросто так, сдолжной боевой выправкой. Напружинены все десять пар кривых жестких лап под мощным хвостом. Три пары передних, посухопутному обычаю именуемых руками - вооружены. Усы топорщатся чешуйчатыми хлыстами, скручиваются иснова расправляются, шелестят негромко, предупредительно.
        Отвыра вбоевой позе исходит явная угроза, особенно зримая, когда главные глаза находятся навысоте вполную сажень над палубой, аголовогрудь выпячена вверх сопорой наизогнутом хвосте.
        «Вбассейне ар-Бахта никогда невылуплялось трусов инеумех», - упрямо твердил себе Шром. Пусть он непомнит настоящих глубин, он явился миру семьдесят восьмым вобщем счете рода после начала новых времен. НоШром ар-Бахта рьяно бережет честь рода. Согласно канону, он присягнул вылупившемуся надва номера раньше Боргу, хранителю бассейна ар-Бахта. Ипринимает его интересы, как свои. Эти интересы ипривели сюда: брат сказал, что имеется зародным бассейном долг, что надо оплатить.
        Круглые тусклые глаза надлинных стебельках поникли, хлысты усов опали. Трудно сохранять веру всвой бассейн ибезупречность его личинок. Он-то, Шром, бережет честь ипомнит заповеди глубоководья. Нобрат Борг дал худшее место извозможных. Словно внасмешку… Хотя разве можно такое представить: родственная насмешка? Теперь, когда их вглавном зале бассейна собирается нацеремонию пересчета - трое, Шрон-то неприплывает… Нодаже если иего учесть - все одно, выров ничтожно мало. Полнит душу отчаяние отосознания конечности жизни рода. Отчаяние, прежде казавшееся пустой угрозой высохших всвоих панцирях стариков, для которых вся жирная рыба исладкие водоросли - впрошлом…
        Ноесли ненасмешка - то что? Он, Шром, - боец, родился таким. Совершенный, неущербный выр, один изнемногих подобных. Его спинной панцирь прошел полное испытание булавой итяжелыми стрелами. Он выдержал неравный бой накаменной осыпи украя мелководья, отправив накорм рыбам двух взрослых опытных ар-Багга, скоторыми род ар-Бахта был внатянутых отношениях. Хвост Шрома могуч, он позволяет выру плавать быстрее многих столичных курьеров. Чего уж прятать вдонный ил заветное… Да, он мечтал окарьере при главном бассейне, ославе покорителя мятежников сглубинной суши, наконец. Увы, всему конец. Он стоит неподвижно иугрожает. Кому? Ничтожным кандальным рабам изчисла людей. Отныне такова его участь, иничего иного вжизни неслучится. Ни хорошего, ни плохого… Потому что брат, страшно признать это, всеже обманул ипредал.
        Хуже - некуда. Или есть? Авдруг ненасмешка этот приказ стать надсмотрщиком? Вдруг породили его пузыри страха илжи, вздымающиеся изнедр сознания Борга. Все это сознание подобно гнилой лагуне, оно кишит червями ничтожных дел берега…
        Силы панцирных лап Шрома хватило, чтобы вчестном поединке отправить накорм рыбам трех бойцов личной стражи хранителя главного бассейна, кланда Аффара ар-Сарны. Досталобы мощи инавзлом жалкого подобия спинной защиты Борга, ведь брат неполноценен отрождения, слабо развит, ктомуже он полупанцирный, сголым хвостом…
        Шром вздохнул. Подумать только: одно движение отдает тебе все: замок, асним ивласть вземлях иводах ар-Бахта. Нотак подло поступилбы лишь мелководник, для которого корысть выше преданности бассейну. Гнилой выр жаждалбы стать властным хранителем. Гнилойбы убедил себя: это - поправу, чего уж там, вполне даже поправу! Неущербность теперь редкое качество для выра.
        Номысли омятеже никогда непроникали под вороненый панцирь головогруди Шрома. Сердца, все пять, бьются рокотом боевой доблести. Это правда. Но, видимо, Борг слышит лишь свои три, наполненные сомнениями подлеца-недомерка. Унего нехватает пары верхних лап, усы позорно коротки. Имысли его протухли. Иначе нельзя понять нынешнее место. Увы, догадаться следовало раньше, впорту, еще раздумывая над правомерностью длительного контракта. Доприложения пальцев нижней правой руки ксургучному озерку напергаменте…
        Никогда ар-Бахта ненанимались вприбрежный флот. Это удел низших родов, слабых, запятнавших себя позором уклонения отбоя. Сколь мерзко стоять напалубе, стоской смотреть насияние моря, дышать целительным запахом терпкой теплой соли… Исохнуть под неумолимым солнцем. Терять гибкость исилу, подвергать панцирь угрозе растрескивания ишершавленья. Полдень горит над затылком, вынуждая плотно сомкнуть лепестки век спинного глаза. Полдень казнит неущербного Шрома волей иумыслом брата. Здесь, напалубе, жизнь выра сокращается вдвое посравнению сестественными условиями её течения. Борг послал насмерть. Обрек родича просто так, изстраха ничтожного торгаша. Иззависти слабого ксильному.
        Зачем все это? Шром опустил усы, осел наутомленных лапах. Хвост хрустнул ивыбил пару щеп издосок палубы. Зачем корабль ирабы, зачем груз идела? Зачем деньги чужой чеканки, суета портов иволокита досмотров? Весь мир народа выров, весь смысл жизни, несуществования, аполноводной жизни - уходит впрошлое. Необратимо умирает без надежды навозрождение… Иникто изхранителей бассейнов нешевельнет усом, чтобы изменить судьбу.
        «Нанаш век хватит», - эти слова принадлежат людям. Выры прежде иначе говорили идумали, гордость идоблесть вели их пожизни: нет такой глубины, которую нельзя покорить, вот девиз древнего кланда, глубоководного, мудрого. Впрочем, теперь такая глубина есть - неодолимая… Жалких тридцать, внекоторых местах сорок саженей туда, под глянцевый полог поверхности - иначинается область неизбежной искорой смерти. Проклятие всего рода выров ипогибельего…
        Дочего дошло! Выра, рожденного плавать ижить ввосхитительной морской воде, выра, созданного двоякодышащим - можно утопить. Такова позорная казнь, введенная двадцать лет назад, единая для людей ивыров: утопление скамнем. Для людей казнь неособо мучительная, они захлебываются мгновенно, жалкие существа созданы природой недля моря… Авыры страдают несколько дней, потому что желтой мутью низовых течений нельзя дышать. Она - яд исмерть. Медленный яд иверная, неодолимая смерть.
        -Неустал? - лениво уточнил капитан, спрезрительным интересом изучая сухой панцирь надсмотрщика.
        Это тоже часть оскорбления состороны брата. Капитан корабля - человек. Он, Шром, единственный выр наборту. Его ненавидят средким единодушием ирабы, иих хозяева. Его одного - завсе грехи иошибки народа… Изасамо проклятие, желтой мутью отравившее воды.
        Когда глубины стали недоступны, вырами пришлось выйти наберег изанять здесь, внеуютной сухости чужого мира, место, достойное славного народа. Выры правят сушей уже пять человечьих веков. Правят неукоснительно иповсеместно. Но - ненаэтом корабле. Здесь творится бунт, оплаченный братом. Полдень жжет панцирь, ноникто невытащил даже одной бадьи сводой, чтобы сделать необходимое: смочить панцирь, промыть жабры. Шрома сознательно убивают, вот так иобстоят дела… Более неприходится сомневаться.
        -Налегай, прибавь ход, - гулко приказал помощник рыжего наглого капитана.
        Кивнул барабанщику. Тощий мальчишка взаскорузлом ошейнике раба, скорчившийся под бортом усамой кормы, вздрогнул, шевельнулся. Задал более плотный ритм гребли. Рабы обреченно загудели. Выр им - самому странно иподумать такое - посочувствовал. Он осознал, как горят спины умягкотелых. Как жжет их, разорванные кнутом, невыносимое солнце. Точно также плавится его тело под сухим панцирем.
        Ветерок принес свежий запах соли иусилил мучения, жесткой щеткой обдирая спанциря остатки влаги. Усы позорно стукнули кончиками попалубе. Бой намелководье труден? Глупости, он - наслаждение ипраздник. Предательство брата иэтот пожизненный позор - вот пытка.
        Шром снова хрипло вздохнул. Зачем он верен бассейну? Естьли смысл впреданности теперь, когда урода нет будущего? Можно уйти напустынные отмели дальних островов ивлачить существование отшельника. Бессмысленное, он сам так говорил брату Шрону, любимому инеущербному, окончательно покинувшему замок рода три года назад. Непонимал тогда Шром выбора старшего. Был, как теперь выясняется, глуп. Тот, кто всегда умел помнить заветы глубин, инаповерхности нашел свободу. Единственную свободу, доступную выру вмире, лишенном глубин изаполненном гниением людских интересов.
        -Достойный ар, - вголосе капитана почудилась издевка. Словно крючок рыбака, подло спрятанный внаживке. - Ваш договор включает исполнение моих особых поручений. Хочу озадачить вас именно таким.
        -Попробуй.
        Все, что Шром смог себе позволить вответ - «тыкать» капитану инеименовать его никаким титулом. Жалкая месть проигравшего…
        Говорить больно. Дыхательное горло, предназначенное для воздуха, высохло ихрипит. Тонкая щель носа изначально несоздана для человечьей речи, выталкивать чуждые звуки непросто, тем более теперь, визнеможении, близком кполному пересыханию. Но - надо держаться. Выр нестанет унижаться.
        Капитан сладко улыбнулся, шевельнул мягкой человечьей рукой, лишенной панциря - иненуждающейся вувлажнении. Всякое качество имеет спину ибрюхо, силу ислабость… Шром осел нахвост ипозволил себе опереться опалубу нижней изтрех пар рук, ведь именно так люди именуют его верхние конечности, сейчас вооруженные клинками. Шром решил, что откапитана иего особых поручений нестоит ждать добра. Значит, надо приготовиться кбою или хотябы прекратить расходовать силы наникчемную показуху.
        Изтрюма донесся звякающий шум, дополняемый скрипом истуком. Шром удивился, даже раздул ушные полости, повышая чуткость кзвукам. Наэтом корабле трюм мал итесен, отведен только для пресной воды: гребная галера прибрежья работает накоротких расстояниях, её удел - перевозка рабов. Они обеспечивают подвижность судну ислужат товаром. Шром взошел наборт перед самым отплытием, страдая отпостыдного одним своим видом ожога, отметившего панцирь багрово-бурым пятном согласия нанайм. Шром почти опоздал, новсеже подобное невозможно: ему несказали оналичии живого груза втрюме. Надсмотрщику! Это тем более странно, поскольку шум создают колодки игиря. Такой набор достается самым опасным преступникам, мятежникам издальней срединной суши. Их следует опасаться впервую очередь. Собственно, только они иесть враги, прочие мягкотелые наборту - ничтожества, корм длярыб.
        Носитель колодок своим видом полностью подтверждал мысли Шрома. Огромный - ростом нениже самого выра вбоевой позе угрозы, то есть - сажень! Заросший диким грязным волосом доглаз - серых, холодных испокойных глаз настоящего опасного врага. Руки хороши, - отметил Шром, любуясь редкой для людей ширококостностью всочетании ссухостью мышц. Двигается раб мягко, силу бережет. Ее осталось втеле немного, как иусамого Шрома. Но - есть, еще есть. Невся высохла, хотя гнилых ран видно немало.
        Раб сусилием протащил свою гирю доместа, указанного помощником капитана. Акак нетащить, если под горло вдели крюк ирвут мясо? Шром мрачно повел усами. Он себя чувствовал, странно сказать - точно такимже каторжным невольником. Солнце рвало сознание крюком боли.
        -Мордой вдоски, раб, - тихо иласково, совсем как Шрому недавно, велел капитан. Обернулся кнадсмотрщику. - Вот мое распоряжение, ар. Этого раба следует казнить ивыбросить накорм рыбам, таков приказ знатного ара, хранителя бассейна города Синги. Само собой, голову мятежника мы сохраним, она стоит наредкость дорого. Я смогу снарядить еще один такой корабль, новый, сполным составом вёсельников игрузом белой тагги, вашего любимого напитка… Я выбрал казнь. Вешать скучно, топить итого скучнее. Хочу, чтобы ты запорол его насмерть. Усами. Исполняй!
        Шром замер внедоумении. Так его неоскорбляли ни разу вжизни. Полдела, что на«ты» ибез вежливого обращения ар. Усы - оружие честного боя, славного сражения равных намелководье… Усы - знак неущербности ичести. Использовать их для пытки иказни? Вугоду ничтожного человечку, возомнившему себя всемогущим кландом наэтом корабле? Чудовищно! Неможет капитан непонимать, что, сказав подобное, проживет самое большее несколько мгновений.
        Изтесного трюма, вкотором полагается хранить лишь запас воды, выскользнули два наемника. Оба - совзведенными игломётами. Шром заинтересованно прошелестел порослью окологубных ворсинок. Он неошибся вбрате, хоть ираспознал его гниль слишком поздно. Казнят теперь - двоих! Голова раба оплатит капитану новый корабль. Хвост выра сродовым узором игравировкой герба ар-Бахта - кто знает, вочто он оценен… Видимо, брат непоскупился напосулы, затевая гнилую игру.
        -Исполняй, - еще раз повторил капитан. - Яжду.
        Срабских лавок поднялись четверо, лениво стряхнули фальшивые ошейники. Пошарили упалубы, зашелестели звеньями толстых цепей сшипастыми шарами нахвостах. Шром припомнил: кажется, это оружие зовется кистенем изапрещено законом кланда… Мятеж, явный иподлый!
        Люди, посвоей обычной мягкотелой беспечности, прямиком зашагали кШрому, высохшему вгорячем шершавом панцире, уже неопасному. Они шли след вслед поузкому проходу, пихая сапогом то одного, то другого раба - тесно, мясо вы рыбье, отодвиньтесь… Шром чуть шевельнул нижней парой рук, добавил движение средней. Досадливо вспомнил: люди незнают языка жестов, принятого убоевых выров. Носероглазый раб понял совет вточности ибез промедления исполнил: стал сгибаться, падать лицом вдоски.
        Высохший обессиленный выр - уже небоец. Люди это знали. Только он еще ненастолько сух, идаже если настолько… Это последний бой, идать его - надо. Незря подбирал незаметным движением хвост, незря копил остаткисил.
        Удар пружины хвоста выбросил тело Шрома вверх наполную сажень, закрутил! Усы свистнули, выходя вбоевое положение. Правый срезал наизлете голову капитана, распределяя зажатое вчетырех верхних руках оружие между прочими людьми, явно виновными вмятеже. Левым усом Шром безжалостно пожертвовал, сознательно выламывая его изгнезда впанцире ииспользуя, как копье. Ведь нападающие шли один заодним… иус прошил их, нанизал насебя, как навертел…
        Весь бой - неполный вздох человека. Последнее усилие сухого тела, рвущее его илишающее надежды выжить. Кто даст воды - здесь?
        Когда выр стал рушиться напалубу, прогибая доски ихрустя сухим панцирем, сероглазый раб уже нележал. Он, кажется, без удивления поймал пару длинных клинков, брошенных ему умирающим выром - оружие нижних рук земноводного. Иотправил оба иглометчикам, продолжая тоже движение, мягко истремительно. Ненадолго затих: сил едва хватило наодин рывок. Потом человек стал упрямо подниматься. Собрал себя всидячее положение, кколодкам. Выпрямил спину, осмотрелся, морщась отболи. Гримаса приобрела некоторую веселость, когда вполе зрения раба оказалась голова капитана, лежащая уборта. Внавсегда застывшем взгляде читалось недоумение.
        -Советовали тебе, придурку: убей сразу, неиграй, - прошипел сероглазый. Закашлялся смехом. - Ноя втебя верил допоследнего.
        Раб пополз ктелу капитана, мучительно преодолевая сопротивление колодок, ослабевшего тела игири. Справился, деловито позвенел ключами насвязке при поясе трупа, обшарил сам пояс. Отомкнул свой ошейник. Содрал, снова сухо хохотнул. Снял запор сколодок. Жадно рванул флягу умертвого капитана, напился. Поднял кнебу бледное лицо, подмигнул полуденному солнышку.
        -Давно невиделись,рад.
        Пообщавшись сосветилом, человек уделил внимание рабам-вёсельникам. Пересчитал их одним коротким взглядом. Сел поудобнее, упираясь рукой впалубу.
        -Кто наэтом корабле капитан, рыбье мясо?
        -Ты, - первым сообразил пожилой темнокожий здоровяк.
        -Вцелом разумно, - похвалил сероглазый. - Уменя есть правило. Я договариваюсь обо всем наберегу. Будем считать, сейчас издесь унас иесть берег: вы пока воковах, таков ваш последний причал. Плаванье начнется, если вы станете командой. Итак, условие. Накорабле я принимаю решения. Кто оспаривает их, сходит наберег там, надальних отмелях. Или прямо здесь…
        -Одно условие? - удивился тотже здоровяк.
        -Тебе больше нравится договор ссургучом? - хохотнул сероглазый. - Одно. Незнаю, надолголи нас связал случай. Неверю никому извас инепрошу многого. Нопредупреждаю: приняли правило - значит, разделились наживых наемников, соблюдающих мой договор, - имертвых бунтарей. Еще можно выбрать третье: малую лодку. Нотолько сейчас.
        -Нас много, - весело оскалил щербатый рот молодой парень впервом ряду. - Ты один, иты натруп сильно похож, как мне кажется.
        -Многим казалось ираньше, - окончательно развеселился сероглазый. - Итак, начинаем делить вас насвободных людей, вежливо именуемых брэми - ипрочих, кого мне лень именовать.
        -Тебя-то как звать? - просипели иззадних рядов.
        -Брэми капитан, можно рискнуть исказать просто «капитан», - вголосе сероглазого читалась откровенная издевка. - Тебе для доноса надо поподробнее? Так нетрудись, я приметный, итак сообразят… Или ты невылечился отпустого любопытства, даже столь изрядно подрастеряв зубы?
        Больше вопросов ненашлось. Капитан струдом выпрямился всвой полный рост. Пошел меж рядами, позвякивая ключами насвязке ирассматривая вёсельников. Отмыкать все замки подряд он неспешил. Бесцеремонно ткнул пальцем водного, другого, третьего.
        -Вы - влодку. Без обсуждения причин, просто знаю, так правильно.
        Сероглазый двинулся дальше, отбраковал еще двоих. Прищурился, изучая скорчившегося под бортом барабанщика. Нашел нужный ключ иотпер замок его ошейника. Поддел мальчишку под локоть, помогая встать.
        -Эй, дохлый малек! Тебе разрешаю, пожалуй, неисполнять приказы, если они тебе нехороши. Должен ведь кто-то ставить меня наместо, если я неправ. Иговорить отимени команды тоже кто-то должен.
        -Вот еще, - буркнул мальчишка. - Вроде, отдариваешь зату плошку сводой? Ненадобнонам…
        -Исключаю осложнения. Ты редкий тип упрямца: все равно несмолчишь, - предположил капитан.
        -Оно да, есть такое, - оживился парнишка, довольный оценкой своего нрава. Исвободной шеей, ивидом наморе, открытым вовсю ширь горизонта для того, кто имеет право выпрямиться. - Так чего, расковывать всех, брэми? Недело сортировать нас. Негоже, все хотят дышать без этой гадости нашее.
        Капитан прошел порядам, неотвечая «мальку», отомкнул ошейники тех, кому предложил выбрать лодку. Люди нехотя имолча взялись готовить похожее наскорлупку суденышко ксамостоятельному плаванью. Сероглазый отомкнул еще несколько ошейников, каждый раз придирчиво щурясь, иногда задавая вродебы безобидные вопросы: впорту жил или надальней суше, что извыпивки больше повкусу, сподручноли грести? Ответы выслушивал внимательно, молча. Шел дальше, снова щурился, выбирал поодному ему ведомым признакам… инеоборачивался, словно бить вспину тут некому.
        Рослый темнокожий детина, который первым признал вмятежнике капитана, довольно скоро получил свободу. Он постоял чуть-чуть, озираясь ихмурясь. Принял решение изашагал квыру, лежащему без движения. Подобрал конец длинной цепи сшипастым шаром - оружие мертвых наемников. Еще один бывший раб азартно сплюнул, взялся нашаривать вторую цепь.
        -Я принимал решение поповоду судьбы выра, малек? - вродебы судивлением уточнил капитан, обращаясь кмладшему.
        -Не-а, - ехидно исрадостью откликнулся тот, непереставая глядеть надвижение цепи иежиться откаждого звяка шипастых шаров, ползущих попалубе.
        -Славная потеха - замолотить гнильца, чё ждать попусту? - возмутился смуглый.
        -Возьми бадью иполивай панцирь сполным усердием, - тихо ивнятно велел капитан. - Это дело ивыбор твоей жизни, моряк. Или твоей смерти.
        Здоровяк презрительно сплюнул ипоудобнее подтянул цепь. Он чувствовал себя сильным, вооруженным иправым. Еще он полагал, что признание мятежника капитаном помогло снять ошейник, апосле сразуже утратило смысл. Рядом стоял приятель, итоже соружием. Заросший израненный чужак при таком раскладе был заведомо слаб: он один иневооружен.
        Сероглазый развернулся всем телом, неторопливо заскользил кпротивнику, наего губах дрогнула кривоватая улыбка. Убивать человека неприятно, если ты невыродок изтех, кому врадость чужая боль. Противно икалечить освобожденного раба, еще недавно - соседа понесчастью. Нонакорабле может быть только один капитан… Тем более наэтом, куда людские отбросы сгребли без разбора, приучив уважать силу.
        Закованные рабы притихли. Южанин смотрелся крепче иинтереснее, чем заросший, шатающийся мятежник: он твердо стоял наногах, уверенно держал цепь инемолчал, смачно раззадоривая себя исоветуясь снапарником. Мятежника-северянина именовал падалью налад дальних отберега земель, аеще ручным выкормышем выров, что вовсе мерзко иоскорбительно.
        Цепь звякнула злее, наматываясь наладонь. Шар прочертил длинную полосу, начиная разбег. Рабы замерли, пригнулись, ожидая развязки исберегая головы…
        Носвиста летящего шара непоследовало. Смуглый неловко, как-то жалобно, охнул… имешком сполз напалубу. Втускнеющем взгляде возникло запоздалое недоумение. Откуда взялся всобственном животе нож - непонять. Враг был невооружен, враг уже выглядел побежденным. Все было предельно внятно ипросто!
        Сероглазый сошелся сумирающим вплотную водно движение. Вторым спихнул тело ниже, вернув себе нож. Хищно оскалился, ожидая действий вооруженного напарника южанина, замершего внерешительности над телом. Выбор оказался простым: цепь стекла срасслабленной руки звонкими каплями звеньев.
        -Бадью надобно тягать, значится, достойный брэми капитан, - тупо иторопливо запричитал недавний сторонник покойного. - Неизвольте беспокоиться, это мы мигом. Дело ясное, мигом. Наваждение нашло, неизвольте серчать, уже оно сгинуло, солнце сегодня изрядно печет.
        -Тебе прямиком - влодку, - тихо велел капитан. Отстегнул еще два ошейника. - Сбадьей управятся без тебя. Да: натяните парус над выром, тень необходима немедленно. Малек! Бегом втрюм, найди белую таггу, она воняет столь мерзко, что ошибиться нельзя. Еще добудь малый костяной ларец, должен быть такой. Наверху смотри, под потолком, вособом креплении. Захвати пресной воды, две фляги. Одну людям, вторуюмне.
        Мальчишка кивнул июркнул втень трюма. Капитан прошел попалубе исобрал оружие, сложил горкой втрюме, возле самой двери. Нащупал втени сундук, подобрал кнему ключ изапер опасные привлекательностью идеи мятежа вещи, оставив ключ усебя. Отстегнул еще двоих вёсельников, следуя порядку рассадки иуже невглядываясь влица. Сунул связку ключей ближнему нераскованному рабу, велел освободить себя ипрочих.
        -Ты иты, повсему видно: врыбной ловле мастера, море вам нечужое. Надо добыть скалозубов - вот тех рыбин, хотябы двух, алучше ипоболее… Трупы заборт, недоцеремоний, - негромко приказал сероглазый. - Нанаживку пойдут. Помощников выбирайте сами, готовьте крюки иверевки, я видел втрюме два багра, их тоже берите. Справитесь?
        -Так чегоже несправиться? - удивился старший изполучивших приказ. Удалился втрюм итам зашептал довольно громко, ноневнятно, сдавленно.
        -Дело спросил, - немедленно отозвался голос мальчишки, неспособного молчать. - Капитан, выр ведь уже почти сдох, зачем онвам?
        -Еслибы невыр, я былбы сейчас окончательно мертв, авы по-прежнему сидели навеслах, дожидаясь торга иприкосновения иглы тант, превращающей раба втупую скотину, - ответил сероглазый, морщась ипристраиваясь возле поверженного тела земноводного. - Никогда невидел боевого выра такого впечатляюще безупречного сложения. Никогда неполучал излап подобных ему оружие инеощущал вних способности относиться ко мне, как кравному идаже - напарнику вбою. Никогда непредполагал, что выры могут сместа прыгать наполную сажень, тем более пересохшие дополусмерти, отравленные… Разве всё перечисленное незанимательно? Я отсидел весьма непростые полгода вподвалах Синги, носейчас полагаю: стоило маяться там идольше ради столь удивительной встречи.
        Капитан говорил негромко ипочти невнятно, целиком занятый осмотром панцирного бойца, пребывающего усамой грани, отделяющей жизнь отсмерти… «Малек» вывернулся изтрюма, скользнул мимо зевак, наблюдающих закапитаном, сунул тому под руку костяной ларец идве фляги сводой. Морщась отядреной вони, выставил бутыль темного стекла сплотно притертой пробкой. Сероглазый хмыкнул, уверенно надавил нанеприметные выступы узора, вскрывая ларец. Достал иглу, маленькую ложечку, две трубки. Осторожно обнюхал рассортированные поячейкам порошки. Смешал всвободной ячейке, набирая нужные крошечной ложечкой. Вскрыл напиток, ивонь смогли оценить уже все напалубе. Так мерзко пахло возле всех вырьих трактиров - припомнили многие.
        Носам капитан даже непоморщился: добавил вячейку несколько капель жижи, растер смесь. Набил полученную вязкую массу втрубку, встряхнул, зажимая края.
        Задумчиво изучил панцирную спину выра, жестом приказал перевернуть тело. Снова заскользил пальцами посочленениям, нашел нужное место, упер воснование трубки плоско поставленное лезвие ножа ирезко, ссухим хрустом, вогнал трубку наполную глубину, ударив поножу.
        -Ты умеешь лечить их? - поразился «малек».
        -Травить, - усмехнулся сероглазый. Сделал несколько глотков изфляги, блаженно прищурился, вздохнул, хлебнул еще. Дополнил убыль таггой, всыпал две ложечки порошка, выбранного вларце позапаху. Взболтал, передал мальчишке. - Меня хорошо учили травить… апрочее я сам усвоил, это дело времени инаблюдательности. Скоро он начнет шевелить ворсом угуб. Вот так разгреби щетину икапай изфляги прямо врот. Понемногу.
        -Он мерзкий, - пожаловался «малек», нофлягу принял. - Ивонючий.
        -Ты тоже попахиваешь, ия - неменее, - хохотнул сероглазый. - Как тебя зовут, малек?
        -Никак, - задумался мальчишка. - То есть всяко. Малек - годное имя. Мне нравится.
        -Ладноже… Так справишься сделом?
        -Неглупей иных буду, всякоуж.
        Ткань паруса раскрылась над выром, даруя долгожданную тень. Морская вода заливала панцирь ипалубу частыми волнами: плескали двумя бадьями, усердно, даже снекоторым азартом. Косились нарыбаков, глотали комки голодной слюны. Хищная острогорбая рыба вкусна. Ачем её прикармливают, нетак уж важно. Торговцу людьми оказаться забортом желали давно, итайно, ивголос - проклиная… Прочих нежалели тем более. Наотошедшую отборта лодку сизгнанными изкоманды даже необернулись, усердно выказывая преданность капитану. Сероглазый хлебнул извторой фляги иотдал её ближнему излюдей. Встал, прошел кборту.
        -Эй, влодке, - разборчиво игромко окликнул он. - Пожалуй, дам напоследок добрый совет, задаром. Держите кберегу, забирая южнее. Примета - белая скала сплоским верхом. Там безлюдье, морских дозоров выров тоже нет. Уходите сразу вовнутренние земли. Глупости про затопленный корабль непойте, неповерят. Лучше кайтесь вмалом воровстве, удалившись отберега натри-четыре перехода. Вноги знатным падайте иклянитесь служить верно… Там был мор, крепкие руки требуются.
        -Атебя сдать ненадежнее будет? - зло откликнулся один изгребцов лодки.
        -Как сказать… Зависит отваших планов, - развеселился капитан. - Те, кто сдал меня полгода назад, уплыли наторг, испробовав иглы танта ещё вподвале городской крепости. Хотя им, само собой, обещали иное. Обо мне стоит забыть, если жизнь дорога. Именно так. Забыть понадежнее. Хотябы потому, что я все еще жив. Несброшен состены скамнем нашее инеиспробовал иглы тант… подумайте над странностью приговора, определенногомне.
        Капитан отвернулся отлодки иоглядел свою галеру. Три десятка изможденных людей, ненадежных инеособо приятных. Залитая кровью палуба, туша огромного выра, мелькающие спохвальной скоростью бадьи. Старый, негодный даже для средненького ветра, малый квадратный парус. Всё временно ивсё - негодится…
        -Идем назапад, котмелям, - распорядился сероглазый. - Тут довольно близко. Погода нам благоволит, скоро упадет шторм. Ну, что встали? Навесла, если нехотите, чтоб волны застигли нас вне мелких спокойных вод, где есть защищенная скалами бухта.
        Рыбаки дружно зашумели, вытягивая напалубу тушу острогорбой рыбины. Капитан довольно прищурился: это уже вторая, итретья бьется накрюке, вот-вот добавится кулову. Вполне достаточно пока что. Самое время подозвать наиболее толкового иззнакомых сморем, указать ему направление кбухте. Исесть, наконец, без сил, непытаясь скрыть усталость.
        Капитан свалился мешком возле выра, чтобы рассматривать заново его, неущербного. Гадать: как этот прирожденный боец оказался здесь, наничтожной рабской галере, вунизительной роли надсмотрщика? Изучать пластины могучего хвоста, щурясь иприкидывая, чей вточности знак награвировке икак далеко откромки главного бассейна находится данныйрод…
        Выр всознание невозвращался, хотя вода смыла белесую болезненную сухость сего панциря. Малек тоже старался вовсю, часто иаккуратно капал лекарство вщельрта.
        -Ты много знаешь про выров, - уважительно сообщил свои наблюдения Малек. - Специально учил? Ты, наверное, мстить им задумал иубил многих гнильцов.
        -Глупое дело, - поморщился капитан. - Я всерьез собирался заниматься чем-то подобным давно, лет десять назад… новремя шло, я менялся иумнел. Постепенно понял: нет втом избавления отбед. Я хочу много большего, чем слепая месть. Хочу понять, что вообще свело нас ичто нас удерживает внынешнем нелепом состоянии вражды забесполезное? Зачем вырам власть над сушей? Берег им немил. Еслибы они могли, давно ушлибы. Нонеуходят. Инеуйдут, вот ведь что страшно. Лютуют, злость вымещают нанас. Отбезысходности бесятся. Мы сомнем их, Малек. Нетеперь, непри нашей жизни, это я тоже понял. Их становится меньше, они вырождаются. Страшно иное. Передохнут выры, носмена власти неизменит нашего положения рабов. Мы тоже вымираем.
        -Так чего ты хочешь? - всерьез удивился мальчишка, даже забыл всрок капнуть таггу впасть выра. - Изменить закон? Стать этим… кландом всего побережья?
        Сероглазый рассмеялся, апотом надолго замолчал. Он глядел наморе, сияющее ипрекрасное. Светлое вболее мелких областях итемнеющее провалами настоящей глубины. Взгляд отмечал тень непогоды, тронувшую горизонт.
        -Что-то вмире сломалось, - грустно вздохнул капитан. - Видимо, пришло великое зло… Нескажу точнее. Только гадят инам, ивырам. Третью силу я ищу, Малек. Давно ищу иусердно. Впустую пока что. Невидимка она, ускользает ипрячется, нет даже намека наответ. Есть лишь вопросы. Кто отравляет всякий посев спорыньей? Кто свел нанет пчел, были такие, толком незнаю, что затварюшки, только помнится смутно старикам: лечились ими люди. Кто поразил бесплодием скот? Была такая штука: скот. Мясо он давал имолоко. Люди незнали голода вдальних отберега землях, куда вырам трудно пройти из-за маловодности тех мест. Отвсего скота одни козы да бигли остались… Итех мало.
        -Скот, пчёлы… Странные слова. Незнаюих.
        -Ладноже, скажу иначе. Кто делает несъедобной рыбу, ведь семь издесяти пойманных наюге всухой сезон - отрава? Только эти вот, трупоеды, - капитан махнул рукой натуши, разделываемые моряками при помощи коротких рабочих ножей, - жируют издоровы. Кто водоросли метит рыжиной, убивающей все живое вокруг? Кто рвет штормами отмели, мешая там жить, кто отгоняет рыбные косяки? Я долго составлял счет квырам, есть зачто. Нопостепенно осознал: страшнее иважнее вэтой игре третий. Ему живется веселее всех… Ия хочу сгноить его. Уж спомощью выров или под их прикрытием, мне безразлично.
        -Так ивпорту шепчутся, - вздохнул Малек, задумчиво иочень похоже накапитана хмуря брови. - Про мировое зло. Мол, есть унего корень. Говорят, раньше это звалось колдовством. Сказки про чудеса были, атолько иих никто уже неупомнит. Ох иголова утебя, капитан! - Мальчишка азартно сверкнул глазами. - Злодея высмотрел. Всему миру помеху. Убратьбы его, слизь вонючую, да зажить по-людски. Чтоб еды досыта ибез рабства.
        -Еда - тоже несуть дела, - снова вздохнул капитан. - Новот рабство… Злости стало много внас, кто-то её азартно выгоняет наружу, как ядовитый пот. Я сам прожил десять лет втаком поту. Я умею убивать выров, Малек. Собственно, врядли кто обучен этому лучше. Мне нравилось их убивать, да итеперь такое дело мне непротивно. Ноесли глянуть состороны, кто я есть? Часть игры третьей силы, которая забавляется моей ловкостью, нутром моим отравленным. - Сероглазый сухо рассмеялся. - Я непросто убивал выров, Малек. Я убивал так, что нашедшие их останки приходили вужас. Сперва брал целенькими, травил. Потом рубил лапы иподрезал хвост. Мне нравилась полная беспомощность добычи. Я находил занятным разговаривать сними, рассказывать опредстоящем.
        -Тебя незря держали вколодках, - предположил Малек, сосредоточенно глядя напасть выра икапая таггу особенно усердно.
        -Незря… - капитан задумчиво оглянулся навыра. Нагнулся, изучил вбитую впанцирь тонкую трубку, покрытую теперь серой пеной повсей верхней кромке. - Я скажу тебе то, что никому неговорил. Меня учили сами выры, аточнее, служители главного бассейна. Ониже платили зауничтожение родичей, указывали способ казни ичисло полных дней отзахвата жертвы догибели. Мы все сошли сума, Малек. Я понял это окончательно совсем недавно, пока сидел вподвалах, как заказанный выродёру выр. Обо мне было указание, как долго мне умирать ивсе прочее… Сомною тоже разговаривали, лелея глупую гордость слабаков. Иногда полезно попробовать боль насвоей шкуре, чтобы утратить вкус кеё причинению. Сверх того, уменя было время, я думал исопоставлял.
        -Разве нестанет хорошо, если выры умрут все, окончательно? - осторожно уточнил Малек.
        -Нет, наверное. Почемубы отчьей-то смерти должно вдруг стать хорошо? Ничего для людей неизменится… Выры убивают себе подобных моими руками ируками подобных мне. Люди тоже охотно давят слабых идоносят насильных. Мы гнием равномерно, все вместе. Как это прекратить? Найти того, кто затеял гадость. Кому-то ведь выгодно происходящее. Только вот - кому?
        Капитан рассеянно огляделся, словно тайный враг мог обнаружиться совсем рядом идаже пояснить свое коварство. Хмурость непокинула заросшее доглаз лицо. Малек снекоторой опаской осознал: этот человек иправда страшен. Страшнее выра. Аеще мальчик подумал: собственно, многоли вего маленькой жизни приключилось зла непосредственно повине клешнятых? Поселок сгорел из-за пьяной выходки дядьки, нарынке поймали заворовством рыбы - люди, суд судили ониже, инакорабль продали без приказа всяких там многолапых, да икнут всегда держала рука человека…
        -Чтоже теперь, выры хорошие? - возмутился Малек. - Ну, ужнет!
        -Один выр неплох, - прищурился капитан. Стукнул сгибом пальца попанцирю. - Этот. Ему ненравилось причинять боль ивидеть бессилие. Я знаю, научился наблюдать настроение идушевное состояние выров. Кажется, я нашел слабину внеуловимости иневидимости третьей силы. Этот выр несодержит зла. Несчитает людей мягкотелыми вонючками. Он смотрит намир взглядом здорового существа, свободного отлжи… Может быть, как иты.
        -Ичто снас толку? - нахмурился Малек, пытаясь смириться стем, что нашлось качество, объединяющее его самого игнильца-выра.
        -Незнаю. Буду учиться увас, - хмыкнул капитан. - Дождусь, пока выр очнется, испрошу, что он знает омире ичто думает про третью силу. Травили его грамотно, посвоему опыту скажу: начали еще наберегу. Врядли возникли сложности… Он боец, вподобных делах ничего непонимает. Как ему ибыло велено, отдал нахранение свой ларец слечебными порошками, флягу тоже отцепил. Даже бутыль стаггой невзял напалубу, непоформе это - пить вдозоре. - Капитан усмехнулся. - Что его испасло. После двух-трех мерок таннской соли, растворенной впресной воде, подаваемой обычно после завтрака для утоления жажды, выры сохнут судесятеренной скоростью. Происходящего непонимают, списывают насолнце иветер, нанепривычность обстановки иусталость. Для преодоления напасти пьют белую таггу. Без добавки противоядия она еще сильнее ускоряет сушку панциря, отяжеляет движения. Так-товот…
        Снова повисло молчание. Разбавленная лечебная тагга закончилась, итеперь Малек сидел истрадал: капитан ему нравился доголовокружения. И, странное дело, после разговора оказни выров вызывал еще иотвращение, граничащее сбрезгливостью. Два несовместимых чувства боролись вдуше, порождая боль почти что невыносимую. Капитан, кажется, иэто знал. Усмехнулся, отобрал пустую флягу из-под лекарства ипосоветовал сесть кбарабану, помочь гребцам держать ход: шторм движется стремительно, агалера едва ползет.
        Сам сероглазый нехотя отодрал усталое тело отпалубы, взял бадейку сводой. Жестом отослал обоих поливальщиков навесла. Иодин остался над выром, поливая его, набирая воду снова, спотыкаясь икривясь отболи. Капитан лил воду иначе, чем бывшие рабы: тонкой струйкой настыки панциря, назатылок, наоснование усов. Время шло, новыр по-прежнему нешевелился, зато серая пена над трубкой разрослась доразмеров кулака. Капитан остался недоволен наблюдением, извлек изларца вторую трубку, задумчиво покрутил, набил неразбавленным порошком ивогнал прямо взатылочный стык панциря.
        -Теперь или сдохнешь, или очнешься, - мрачно предрек он. - Хорошобы еще остался вуме… Травить-то тебя начали, как я теперь понимаю, три дня назад, неменее. Ноты еще жив. Хорошо, я небрал помолодости заказы натаких здоровяков, мало вас осталось - неущербных. Небось, все пять сердец работают, иесть закрытые жабры втри ряда, иполноценные легкие наскладном каркасе. Эх, сдохнешь - вскрою. Хоть гляну, как должно-то быть. Ничего я незнаю про настоящих выров, да уж ладно… Наверняка спорошком начудил, много насыпал.
        Хвост выра судорожно проскреб попалубе длинную борозду. Капитан вздрогнул, беспокойно всмотрелся влицо земноводного. Нелицо - нокак еще назвать-то? Пара глаз настержнях высоко, уоснования усов, еще пара ниже - глубоко утопленных. Под ними плоская щель носа, который люди обычно поошибке считают ртом, раз он произносит слова. Густая «борода» ворса маскирует настоящий рот. Мимики увыров нет, зато есть подвижность чувствительных ворсинок, бровных отростков, тонких волосков настыках лицевых пластин. Иони все указывают: выру окончательно плохо, его скручивает судорога. Его буквально выворачивает, мнет боль.
        -Веревки давайте, - негромко приказал капитан. - Вяжем тут итут, крепим тут, крюки под выступы спинного панциря. Будем опускать вморе. Пусть жабры свое сделают, легкие унего вовсе ссохлись… Живо, пока я добрый ирук нераспускаю.
        Скормы захихикал Малек, нежелающий верить вугрозы. Нопрочие неусомнились. Забегали, исполняя приказ. Скоро туша выра, весящая изрядно более человеческой, шумно рухнула вморе. Следом, морщась иругая свою глупость, нырнул капитан. Некоторое время бывшие рабы тупо переглядывались. Обрежь сейчас верёвки, аэто всего несколько движений - иснова небудет нагалере власти. Вся сгинула, морем принята иукрыта.
        -Неутонут, несопите, - серьезно предупредил Малек. - Чё весла побросали? Бурю думаете удивить дооторопи?
        -Капитанов подголосок, - презрительно бросил один извёсельников.
        -Зато вспину ивлицо одно итож говорю, - нахально прищурился мальчишка. - Иритм задаю верно. Акто рыбину тронет без капитана, того как есть заложу. Тоже, умники… Закон простой: еда для всех, новы пока еды незаработали.
        -Да, тень падает нагоризонт тяжкая, аж море выгибает, - буркнул вусы один изрыбаков. - Навесла, ито дело… Это корыто первого удара большой волны несдержит. Вода ночной зелени полна, тут изрядно глубоко. Рябь ползет, беду выявляет. Верно капитан сказывал про шторм, исрок надежный дал… Впорт нам ходу нет, адоотмелей покуда добираться - взопреем. Малек, ты уж гляди, как гнилец себя покажет забортом. Багор я приготовил. Малоли, вдруг сунется кнам или еще что вычудит.
        Люди зашумели согласно инестройно, споро расселись поскамьям. Наразделанную рыбу смотрели часто, отеё вида изапаха голод донимал ещё сильнее. Гребля выходила злая, упорная. Малек выбрал удобный ритм идержал его, асам неотрывно глядел заборт.
        Веревки длинные, тело выра тянется закормой, то всплывая иобозначаясь буруном, то исчезая под водой. Голова капитана пару раз вроде мелькнула - ноточнее инесказать. Одно ясно: пока нет ему угрозы отгнильца. Мальчишка сморщился итряхнул головой. Разве хорошо это: звать всякого чужака гнильцом? Хотя - причина есть. Выры изрядно попахивают притухшей старой водой урыбного причала. Еще итаггу пьют, тфу, гадость… Как сами терпят? Привыкли, наверное. Этот выр скоро отполоскается вморе дочиста иприобретет, скорее всего, иной запах. Поприятнее: соли, чистой воды. Даже изпасти небудет вонять невыносимо смрадно. Главное - путь выживет… Отмысли, что капитан убьет еще одного выра, мальчику делалось знобко итошно.
        Шром умирать несобирался. Жабры, как инадеялся сероглазый северянин, вморе раскрылись без участия сознания, заработали, жадно процеживая теплую вспененную галерой воду. Жабры добывали для выра надежду наспасение. Яд уходил, чистая вода промывала ипоила силой. Напанцире быстро восстановился здоровый скользкий глянец, носудорога боли по-прежнему гнула тело, вынуждая выра биться вверевках, путаться все сильнее. Капитан ругался сквозь зубы, когда мог вынырнуть сам, вздохнуть ивысказаться. Он раз заразом распутывал сеть, проверял прочность крепления крюков. Вкакой момент вырьи глаза надлинных стеблях обрели осмысленность - то есть втянулись инаправленно прицелились вчеловека, изучая его - капитан неуспел отметить. Просто вынырнув очередной раз, сплюнув соленую пену ипроверив крюк, он ощутил взгляд. Задумчивый иудивленный…
        Выр пошевелился, выправляя движение должным образом, развернулся хвостом кгалере, полнее заливая жабры влагой. Теперь он плыл сам, поочередно проверяя подвижность конечностей иобшаривая горизонт обоими разнородно двигающимися главными глазами. Отсутствие уса выр отметил дробным расстроенным перебором клешней, обычно плотно прижатых кголовогруди. Ощупал верхней парой «рук» затянутую серой пленкой рану.
        -Наборт втягивать или сам? - понадеялся капитан, хорошо понимающий, как непросто втянуть эдакую тушу. Особенно если упрется…
        Выр нырнул неглубоко, вокруг его головогруди вспенилось облако мельчайших пузырьков. После всплытия он резко выбросил излегких воду ипродышался шумно, длинно. Снова нырнул иснова продышался.
        -Сам, - голос звучал слабо, невнятно. - Приятно дожить этот день, тем более - так… вводе. Приношу благодарность Шрома ар-Бахты,да.
        -Трудно стобой придется, - капитан сплюнул пену. - Неназовусь - обида навек. Назовусь - потащишь известно куда, кглавному бассейну. Тыже выр глубинной чести, нелепое сочетание слов, забытое… Ноладноже. Имя мое Ларна. Ия тоже признателен тебе заправо дожить день… пусть ивводе.
        -Дался мне главный бассейн, что я, невуме, незнаю гнилости ар-Сарны? - ворс возле рта выра встал дыбом отпрезрения. - Честь ума неотравляет, да. Без ведома служителей кланда брат немог исключить меня изчисла живущих… Ларна. Имя знакомое, да. Получается, натвоей мягкотелой совести страшная смерть обоих старших бойцов ар-Нашра. Нехорошо, непочести. Славные были выры, я сними нераз затевал бои наотмелях, по-дружески. Но - кто старое помянет, тому ус вон. Мой уже вырван… Начнем заново пересчет заслуг ипреступлений, человек. Всеже унас было вбою одно оружие надвоих.
        -Начнем пересчет, - отдуши обрадовался капитан.
        -Ты завторой-то ус держись покрепче, инижние прихвати, да, - вдвижении бровных отростков читалась усмешка. - Врядли кто прежде прыгал верхом навыре. Покрайней мере, напамяти моего рода. Это уж -да…
        Ларна хохотнул, сердито сплюнул воду ивзялся помогать выру развязывать веревки. Удобно вцепился вострые изгибы кромок спинного панциря, прихватил скользкие мелкие усы. Расслышал, как над бортом верещит Малек, сообщая всем подробности идобавляя отсебя весьма спорные измышления. Мол, капитан силен, выра заусы таскает, воспитывает…
        Выр фыркнул, предупреждая опогружении. Ларна глубоко вдохнул иподумал: неиначе, само слово «выр» происходит отэтого звука схлопывающихся ираскрывающихся легких - фр-рр. Авовсе неявляется первым слогом от«выродок», как любят намекать люди… Мысли как раз хватило, чтобы пронаблюдать обросшее добезобразия днище галеры, мелькнувшее над головой, ощутить рывок иснова вернуться вродной человеку мир воздуха исвета. Выр взвился над морем, взломав поверхность витой воронкой брызг. Перевернулся вполете имягко - немыслимо, нотак - спружинил навсе свои многочисленные лапы и«руки». Палуба испуганно застонала. Первый вистории рода ар-Бахта наездник выра скатился надоски ирасхохотался.
        -Это было славно, клянусь первым убитым мною выром… прости, вырвалось.
        -Лучшебы поклялся последним, да, - достаточно мирно предложил выр, топоча лапами. Изгибаясь, он вытягивал глазные стебли, изучал свой помятый панцирь исильно подпорченный хвост. - Хотя… род ар-Бахта богат. Может, я найму тебя, чтобы сменить хранителя бассейна. Занятная мысль. Сам я сломаю панцирь Борга мгновенно, упустив всю прелесть мести. Ведь должнаже быть вмести хоть малая прелесть, да? Я много раз обэтом слышал.
        Выр закончил осмотр себя инашел повреждения несущественными: намелководье, вбоях, ему доставалось куда сильнее. Тогда почему ноет макушка, словно тагги выпил неменее трех бадеек? Шром еще раз огляделся. Приметил открытый ларец, пустую бутыль тагги…
        -Меня отравили, - мрачность звучала вголосе вполне отчетливо. - Как мерзко. Чем лечил?
        Шром ловко забросил длинную членистую лапу назатылок, поддел кончик трубки спорошком, вырвал. Сунул впасть, пошевелил усом.
        -Ты умеешь лечить выров. Надоже, полезный выродёр, да… когда неберешь заказов. - Шром насмешливо дрогнул бровными отростками. Медленно иневполне уверенно выпрямился врост, опираясь наоснование хвоста. - Приветствую, люди. Я Шром. Видимо, волею глубин мы пока плывем ведином течении. Для вас это неплохо, я умею ловить рыбу ибез… наживки. Авот кого вы намеревались завтра бросать заборт - это веселая тема, да. Три рыбины навесь корабль. Мне одному надо две, чтобы ощутить радость жизни.
        Люди настороженно внимали разговорчивому иочень странному выру - самому странному измыслимых инемыслимых, уж так точнее. Уважительно косились накапитана: как это он все уладил? Укротил страшилище, даже оттаскал заусы. Малек притих под бортом инедышал. Ему только что пришло вголову: выр слышал все его глупости, допоследнего словечка. Прав капитан, молчать кое-кто неумеет. Вот ирасплата: великан топочет попалубе прямиком кобидчику. Недергай выра заусы - этоже более, чем закон, это основа правил выживания…
        Выр внимательно рассмотрел барабан, ткнул вгулкую кожу кончиком лапы. Послушал звук, заинтересованно шелестя клешнями. Еще раз ткнул, посильнее.
        -Эта штука была мне интереснее всего наборту, еще отсамого порта, да, - признался выр. - Удобная вещь. Мы-то ритм отстукиваем хвостами. Нопалуба сильно страдает…
        Выр показал истало очевидно: барабан очень полезен. Все люди наборту гребли, бессовестно глазея наговорливое существо. Выров навесь порт Синги иближние земли пять десятков, хотя там основная боевая застава ирядом - мелководье, существующее ради сезонных поединков лучших. Пять десятков! Глянь налюбого, пройди рядом, несклонив головы, - иголова сама слетит впоследнем поклоне… Это известно срождения инеподдается изменению. Но, кажется, одному выру забыли рассказать главный закон.
        -Позвольте уточнить, достойный ар, - рискнул заговорить пожилой рыбак. - Вы прежде слюдьми общались… часто?
        -Намелководье людей нет, - Шром резко шевельнул ворсом урта. - Только тантовые куклы, да. Незнаю, зачем их, то есть вас, так уродуют. Род ар-Бахта был против. Это еще при моем брате Боштаре, триста семь лет назад. Мы подали прошение. Куклы бесполезны ипорождают отвращение. Они грязны ибыстро изнашиваются. Простите, я повторяю слова прошения. Мы хотели допустить вособняки изамок обыкновенных слуг. Нонам, скажу коротко, отказали. - Шром повернул левый глаз ккапитану. - Мой славный брат Боштар умирал девять дней, он был неущербным, жизнь медленно покидала его. Полагаю, ты знаешь, как такое делается, да… Три последователя Боштара вобщем счете были раздавлены еще взародышах. Чтобы изжить непочтение кзакону.
        -Помогло? - усомнился капитан.
        -Уменя есть почтительный кзаконам брат Борг, он хотел отправить меня втеже гроты боли, - насей раз голос прозвучал тихо идаже мягко. - Я это помню, да… Я прежде видел людей, спросивший, я отвечаю - да. Бывал втрактирах ипил таггу, белую идаже зеленую, гулял понабережной. Очень старался помнить освоих братьях живых ираздавленных, соблюдая закон. Проще победить вбою намелководье, чем прожить хоть короткую жизнь наберегу. Там нет боя, там сплошное уклонение, возведенное вранг доблести, да. Вы уклоняетесь нехуже нас. - Шром отвернул оба глаза отрыбака иприцелил их вМалька. - Хочешь таскать выров заусы? Достойная внимания наглость. Накорми сперва печенью. Надеюсь, никто нелишил меня права первым испробовать печень тех рыб? Всех трех, да! Мне необходимо восстановить гибкость тела. Жирное следует для этого поедать, да. Имного, да. Иди ипринеси, я сам постучу вэту штуковину.
        Разговорчивость выра потрясла команду галеры. Посути Шром незамолкал: он часто поддакивал самому себе, широко поводил уцелевшим усом ипостукивал вбарабан поочередно всеми верхними руками-лапами. Ритм получался точный, хоть иотличный отпрежнего: приплясывающий, многослойный. Выр удобно сполз под борт, изогнув хвост. Включил вработу еще три пары лап - ибарабан показался людям совсем небестолковым инструментом для создания музыки. Шром пощелкивал клешнями, взвизгивал подревесине боков острыми кончиками панцирных пальцев, звякал лапами помедной окантовке истучал понатянутой коже.
        -Кудаже это мы, мать честная, гребем? - ужаснулся один изморяков, глянув, наконец-то, вперед.
        -Отмели там, - ус выра указал направление. - Едва вы закончите круг, как раз встанем накурс, да. Хороший курс. Там живет мой брат. Надеюсь, он вздравии, мокр исыт.
        Малек притащил бадью спеченью, сунул поближе кхвосту выра найденную втрюме вторую бутыль тагги. Иревниво отобрал свой барабан. Поцарапанный, сразу утративший даже жалкие остатки внешнего лоска. Выр виновато фыркнул иподцепил печень верхними руками. Человечьей ладони увыра неимелось, все пальцы росли изобщего основания фаланги пучком - отметили любопытствующие, продолжая глазеть навыра вблизи, безнаказанно. Навыра, сосущего иперетирающего печень! Между тем, заедой повелители мира якобы несносны ичужих глаз нетерпят: вырывают. Порой говорят, потому они ивыры… Им лишьбы кого изуродовать.
        -Вкусно, да, - радовался Шром. - Несолили потому что. Вы всё солите! Это разрушает мою веру вразум людей. Зачем готовить еду впрок натеплом берегу? Чтобы отравиться понадежнее, да! Рыбий яд ужасен. Особенно для вас, сухопутных. Тант - рыбий яд. Безумие ваше, да. Наше - тоже… Зачем вырам повелевать сушей? Один кланд знает ответ. Имой брат Борг, пока еще живой. Ноя этим займусь. Да, обязательно.
        -Кландом или братом? - уточнил Ларна.
        -Я буду думать. Ненадо спешить втаком важном течении мыслей, - Шром быстро всосал очередную порцию печени, нерастирая её пластинчатыми подобиями зубов. - Много рифов вижу напути раздумий, да. Нет знания вод искрытого, донного. Ноесть намерение разобраться… Я довольно слабо сыт, ноуже могу двигаться. Поплаваю, да. Много рыбы там итам. Хорошей рыбы, полезной. Без танта. Ты, недоросший, бери мешок. Увас для рыбы - мешок?
        -Сеть, - предположил Малек. - Ия зовусь Малек, анекакой-то недоросший.
        -Бери сеть, - согласился Шром. - Цепляй кней пузырь. Будем сразу выбирать полезную рыбу. Ты ия, да. Малек… Смешно. Никогда неучил мальков. Вмоем бассейне, - тут Шром загрустил ипоник усом, - нет мальков. Нет готовых зародышей братьев. Только трое нас, настоящих ар-Бахта, взамке, иеще один наотмели. Все взрослые. Нельзя новых братьев будить. Нет разрешения.
        Шром резко поднялся налапах, получилось непривычно: невверх вытянулся всем телом, авдоль палубы, только головогрудь слегка наклонена иприподнята. Люди заинтересованно предположили, что такой способ передвижения для выров удобен. Они бегут, ненапрягая нелепо выгнутую спину. Топочут своими множественными лапами слитно иловко. Но - недостойно властителей суши. Сейчас глаза Шрома едва выдвигаются наодин уровень совзглядом Малька.
        -Залезай, - вшевелении ворсинок были очевидны приязнь. - Буду воспитывать личного малька… человечьего, да. Ну ичто? Смешно. Годится. Ты икапитана дергаешь заусы, я вижу. Ты всех извел, да. Пусть отдохнут. Только ныркий малек доживет доотверждения панциря. Залезай уже, да. Голодный выр опаснее шторма. Аголодный выр вшторм…да.
        -Наспину? - шепотом уточнил потрясенный Малек.
        Ус насмешливо хлестнул его поруке, подгоняя. Мальчишка взвыл отвосторга иполез, цепляясь беспорядочно завыступы панциря искользя поего гладкой влажной поверхности. Странным образом он забыл сразу иокончательно, насколько плохо пахнут выры икак сам еще недавно звал их гнильцами. Рыбак подал сетку спривязанным поплавком, пожелал удачи - ивыр прыгнул заборт, фыркая иазартно пощелкивая клешнями.
        -Ему солнцем напекло затылок, - успокоил себя пожилой моряк, наблюдая удаляющегося отгалеры Шрома сседоком наспине. - Свихнулся. Хорошо так, удачно ивовремя. Жрать нам, дело ясное, вовсе нечего. Исегодня, изавтра, ивообще… Нодля нас охотится безумный боевой выр. Здоровенный. Я так прикинул, еще пополудни: багром невзять. Брэми Ларна, как вы умудрялись давить их, инесоображу. Недля людей дело.
        -Я называл имя? - расстроился капитан.
        -Настоящих выровых наемников нетак уж много, - лениво усмехнулись спередних лавок. - Северян итого меньше, затопило вас слишком сильно еще два века назад, последние ваши селения опустели наземлях запроливом, что севернее Горнивы. Мы прикинули инеошиблись. Вобщем, хватит лохматостью всех стращать.
        -Особая примета, - насмешливо сообщили сзадних лавок, - нашее шрам отклешни выра. Ивторой под правым глазом, ухоже правое внизу порвано. Обманул нас прежний капитан. Вы стоите дороже галеры, брэми. Вы самая интересная сказка нашего времени. Вовсяком трактире, напившись, считают убитых вами выров. Игадают, почему вы еще живы.
        -Потому что убивать выров меня нанимали выры, - оскалился Ларна. - Полагаю, больше ненаймут, невижу смысла гордиться содеянным. Разве что Шром попросит разобраться сбратом. Знатьбы, почему они все - братья? Инасколько соответствует смысл слова нашему, людскому?
        Капитан задумчиво прочесал бороду пальцами. Поморщился: душно ипротивно быть столь лохматым… Сидящий навеслах почти рядом пожилой моряк буркнул, что прежде недолго брадобрействовал. Ивзялся точить нож. Ларна невозразил, ушел нанос галеры, всматриваться всветлеющую малой глубиной воду. Дважды он давал поправку курса ирассеянно скользил взглядом поряби волн, пытаясь найти выра иМалька. Натучу, выросшую доугрожающих размеров полумира, неглядел.
        -Брэми, что дальше? - посмели осторожно спросить из-за спины. - Отсидимся мы, непогода минет.
        -Проще простого, - отмахнулся Ларна. - Подделаю пергамент наимя нового капитана. Того, которого вы выберете. Шром тиснет свою клешню, ипойдете вы дальними плаваньями работать, как наемный корабль семьи ар-Бахта. Славный вырий род, богатый, только больших галер унего - додвух сотен… кто их считает? Скоро брату Шрома ивовсе недосуг станет заниматься этим делом. Дальние перевозки хороши. Нерабы, атагга сюжных островов, северный камень для облицовки полов, прочий дорогой товар. Недурственная жизнь будет увас. Испокойная, если попьяни лишнее впорту сязыка несоскочит.
        -Авы неснами?
        -Я? Сам посебе, как всегда, - поморщился Ларна. - Хотя нет, я соШромом. Надо ведь разобраться, насколько сошел сума этот выр. Или все прочие безумны? Я смотрю нанего ипонять немогу: как мы дошли донынешнего состояния, если прежде вбольшинстве выры были неущербны? Ониже несклонны воевать. Они вон - усы сами себе рвут… иоружие отдают людям. Кто нас поссорил? Очень хочу понятьэто.
        -Говорят, наодиноком пустынном острове есть место, куда нельзя войти, - буркнул моряк. - Древнее место, люди его укрепили еще дорабства вырского. Только никто ненаходил того места.
        -Знаю эту сказку, - кивнул Ларна. - Неверю, но, может статься, проверю…
        Воронка брызг соглушительным грохотом раскрылась усамого борта. Шром - сытый разыгравшийся боевой выр - взвился над палубой ирухнул, щедро рассыпая воду ипену. Малек визжал отвосторга все тамже, наспине. Затем он скатился наохнувшую палубу, снизу вверх глянул накапитана. Таким детским, счастливым иблагодарным взглядом - Ларна даже задохнулся. Попытался вспомнить, когда впоследний раз видел столь беззаботно смеющегося ребенка ибылли хоть однажды, взабытом голодном детстве, сам таков. Нопамять растопырилась вырьим хвостом - иотдала только боль невозвратности ушедшего.
        -Я ныркий! - визжал Малек, азартно стучал попалубе кулаками ихохотал. - Ой, какой ныркий! Дядька Шром меня едва догнал. Правда, ну честно! Я рыбину поймал зубами.
        Ларна старательно улыбнулся игромко похвалил. Принял уШрома изрук веревку: выр исправно притащил засобой полную сеть рыбы. Надо поднять иразделать, надо распорядиться насчет ужина. Надо ипро шторм незабывать, рядом уже, вон как море выглаживает, набольшой ветер готовит парус поверхности… Много дел. Заними удобно прятаться отсвоей растерянности.
        Утром, увидев Шрома напалубе, выродер Ларна зло подумал: неплохо прибавить этого здоровяка ктем одиннадцати. Последним, зато - додюжины. Никто изнаемников неможет похвалиться таким роскошным списком клешнятых. Боевого выра завалить - дело интересное. Обычно требует оно длительной подготовки. Небыстр исам процесс убивания: он растянется насемь, ато идесять, дней. Думать подобное казалось нормально. Еще кому напекло голову, вот вопрос… Он, Ларна, самый успешный убийца выров замногие годы. Он губил - теперь это страшно ибольно признавать, новрядли есть ошибка - он губил лучших. Хотел разобраться, думал поймать всеть своих замыслов загадочную третью силу. Иумерщвлял лучших поприказу подлецов. Как один изподобных ему травил Шрома наберегу иготовил кказни.
        Выр простучал броней лап попалубе, встал рядом ивцепился вканат.
        -Сам вытяну, мне удобнее, я тяжелее тебя, да, - весело булькнул он влажным носом. - Я знаю весь косяк твоих мыслей, Ларна. Нетуда он плывет. Ты убивал выров. Плохо, без чести. Я тоже убивал выров. Хорошо, счестью. Я убил пятнадцать. Носовсей своей честью я служил орудием техже, как вы говорите, гнильцов. Честь, месть… Похожие взвучании слова увас, улюдей, да. Опасные, они туманят макушку ижгут спинной ум сильнее тагги. Надо нырнуть поглубже иуспокоиться. Прошлое там, закормой. Буря минет, мы немного поумнеем. Гнильцов много иувас, иунас. Хватит им служить.
        -Тогда они всерьез займутся нами, - заинтересовался Ларна, помогая тянуть канат.
        -Нет, мы займемся. Сами, зачем ждать, да? - Клешни азартно щелкнули. - Я знаю, куда нам плыть, да. Точно знаю. Ты слышал озолотых книгах глубин?
        Рыба сшорохом перевалилась через борт, всей сеткой жидкого плеска иблеска шлепнулась напалубу. Ларна отступил, давая место мастерам разделки. Голодным мастерам: вон как ножи двигаются, только росчерк виден, несамо лезвие…
        -Никогда неслышал озолотых книгах, - удивился капитан. - Что это такое?
        -Единственная причина интереса неущербных выров прошлого, еще довремен рабства людского, кценному увас, сухопутных. Золото нестареет иневымокает, нержавеет инессыхается. Мы покупали его всегда. Раскатанное втонкие листы, да. Наних записывали важное. Глубинное инестираемое, да. - Шром прилег напалубу, поскольку капитан взадумчивости сел иприготовился слушать. - Мы утратили многое, когда желтая смерть украла нашу жизнь вмире без суши. Ночасть книг цела. Кланд боится памяти. Он мнёт листы ипереплавляет вмонету. Он запретил хранить книги водном бассейне. Некоторые забрал иувез вгородские крепости. Я знаю, где искать. Можно попробовать. Нужно, да. Мне, тебе иМальку.
        -Его недам втягиватьв…
        -Впасть бед? - фыркнул выр. - Поздно, мы все проглочены, разве ты неощущаешь вонь гнильцов иих мыслей? Я выр изнаю, где находятся книги. Ты опытный наемник иможешь отвлечь других выров. Нопройти постеклу сторожевого зала неспособны ни я, ни ты. Малька оно выдержит,да.
        -Нельзя рисковать детьми. Разве ты непонимаешь? Малек еще слаб имал.
        -Глубины неделают поблажек. Давно, когда небыло желтой смерти, изнереста втысячу мальков допервого окостенения панциря доживали двое, самое большее - пятеро. Это делало нас неущербными. Мы ничуть небоялись смерти, да… Когда пересчет идет натысячи исотни тысяч, можно так жить. Но, знаешь, я думаю: даже теперь нельзя жить по-иному. Вполсилы.
        -Номы-то ненерестимся инеобзаводимся тысячами мальков, - отчаялся объяснить разницу впродлении рода Ларна.
        -Ода, это я знаю, - длинный ус обвис истукнул попалубе. - Это была первая наша ошибка, так сказал мой брат Шрон, очень умный выр. Мы непоняли, что для вас дети - немальки. Неосознали разницы суши иглубин… Мы незнали, что вы обретаете разум сразу ипод опекой. Амы - только после окостенения панциря развиваем свой, да… Мы захватили порты, полагая вас мягкотелыми трусами, недостойными моря.
        -Порты? - удивился Ларна. - Вы захватили всю сушу.
        -Ты повторяешь слова других, нечитавших книг, - фыркнул Шром. - Я тоже несвои говорю, нобрат читал нашу книгу. Порты мы захватили сгоряча, семь веков назад, может ибольше. Давно, совсем давно… Тогда иначалось непонимание, хотя мы поделили слюдьми побережье имир вернулся. Вот второй раз мы пришли наберег поиной причине. Просто нестало выбора унас, да… Желтая смерть поднялась ксамой поверхности.
        -Откуда еще эта напасть взялась, - вздохнул Ларна. - Инеуходит, нерассасывается. Точно как туманы нахолмах. Знаешь оних? Злые туманы, тоже по-своему ядовитые. Убивают посевы, илюди уходят ниже, кберегу. Словно некто нас сгоняет вкучу, стравливает. Третья сила.
        -Необижайся, капитан, - ус презрительно лег вдоль тела выра. - Неверит боевой выр вневидимого врага. Да, так вот. Если вижу - бью. Если невижу, нет врага. Это моя слабость, знаю сам, номеняться больно итрудно. Мой брат Борг - третья сила игнилец. Твои наниматели тоже все таковы,да.
        -Тогда что ты хочешь высмотреть вкнигах глубин? - задумался Ларна.
        -Есть унас большое горе: мы вымираем, - тихо, едва слышно, отозвался выр. - Причину я понимаю. Нокак сломать её? Как нам желтую смерть одолеть, да… Это моя цель.
        -Может, назовешь причину? - вголосе капитана скользнула вкрадчивость опытного сборщика сведений, нашедшего новое подтверждение своей идеи отайном имогучем владыкезла.
        -Неназову, нет! - выр рывком вскинулся налапы. - Пойми верно инезлись. Ты человек. Хороший по-своему, ночеловек. Ты убивал выров итебе это нравилось. Я недам тебе тайны, годной для уничтожения рода. Недам. - Шром снова лег изамолчал надолго, клацая броней попалубе, неуспокаиваясь ни намиг. Потом сник изатих. - Объяснять надо слишком долго, да… Это тоже важно. Совсем мы разные. Может, потом поговорим. Совсем потом, нескоро. Одно добавлю. Это нас травят, нас хотят стереть изжизни. Вас только краем задело. Да, инеспорь. Нет третьей силы. Вглубинах унас нет великого врага, небыло никогда. Ноименно оттуда нас ивыжили.
        -Так это илюдям некпользе, тащить вас силой наповерхность, - обрадовался своей правоте Ларна. - Значит, есть еще кто-то ия прав, признай. Может, кто-то начал свас, нонеостановится он. Это мое убеждение.
        -Убеждения хуже панциря, - Шром потер клешни обока. - Когда их взламывают, бывает очень больно. Главное - неумереть ипринять новое. Когда я прошел через первый возраст идостиг поры перемен… неважно, да. Это было больнее всего. Знаешь, сколько живут неущербные?
        -Нет.
        -Ия толком незнаю. Ноеще лет сто уменя взапасе, - без тени радости отметил Шром. - Сто лет пустоты. Иболь, которую неунять боем. Мы - взрослые - деремся, чтобы хоть навремя стать прежними, да… молодыми иглупыми. Сегодня был хороший день. Бой. Много радости, еще больше глупостей. Я отдохнул истал собой прежним. Цельным ивполне даже выром,да…
        Ларна покосился наШрома снекоторым сомнением. Всловах выра нашлось немало странного. Как может выр неощущать себя «вполне выром»? Тогда кемже? Ясно ведь, что тут илежит разгадка многих невысказанных вопросов, накоторые выром небудут даны ответы…
        -Дядька Шром, - вголосе Малька звучала несвойственная ему ласковость, совсем неколючая. - Я тебе печени набрал. Будешь?
        Глаза настеблях обратились кМальку. Чуть дрогнули вниз-вверх. Ларна рассмеялся. Стоило выру прожить день вобществе людей - ион уже научился кивать. Глазами. Настебельках… Что будет завтра? Есть ведь пожатие плеч, подмигивание, кривая усмешка, морщение носа, моргание… Исполнить невозможно, нонайти свой способ отразить всё это без слов? Пока увыра получается.
        Ветер задул неровными рывками, словно проверил борт, толкая иосаживая галеру, упрямо идущую кмелководью. Ларна встал, перебирая поборту руками. Двинулся нанос корабля. Мелкая вода уже рисовалась вокруг, охватывала все плотнее узором невнятных, ноблизких кповерхности скал. Провести здесь даже небольшую галеру сложно. Тем более вупрямо густеющих досрока сумерках непогоды. НоЛарна несомневался всебе. Распоряжался коротко ивнятно, зная: заспиной ему верят. Исполнят, инестоит ждать ножа под лопатку или иной гадости. Инетолько попричине любви ксказке про удачливого выродёра. Скорее уж из-за панцирной были вдве сажени длиной. Себя нестоит обманывать. Он - опытный травленый зверь, ион спервого мига свободы боялся ночи нагалере. Надеялся прикрыть спину выром, затевая спасение Шрома. Пусть выра режут инанем вымещают злобу… так думалось днем, когда солнце пекло голову ивливало всознание усталость пополам созлоблением. Теперь - иначе. Всё иначе. Выра никто нетронет. Ему небудут мстить загрехи родичей. Потому что его боятся? Может, да. Уважают? Небез того. Рассчитывают использовать? Люди это соображение всегда
держат надне души… или рассудка. Ноесть ииное. Выр теперь - живая сказка этой старой галеры, постанывающей под порывами ветра, поскрипывающей веслами. Её кормилец, её надежда иеё доброта. Такая вот - неожиданная, склешнями ибез одного панцирногоуса.
        Вмешанине пятен итеней наводе коридор движения едва обозначен даже цепкой памятью наемника. Сюда Ларна добирался дважды, пробно, полгода назад. Ипредпочелбы никогда неговорить отом Шрому. Стретьей попытки он должен был убрать выра. Как теперь ясно, имя тому выру - Шрон. Азаказал его все тотже Борг, неугомонный хранитель бассейна, пустеющего скаждым новым злобным помыслом.
        -Ты хорошо знаешь проход, - вголосе Шрома проявилась хрипота усталости. Или тревога? - Я понимаю, куда он выведет нас. Скажи сразу. Ион… тоже?
        -Я солгал нанимателю, что ненашел его, - сразу признался Ларна, чувствуя себя совершенно счастливым отсказанного. - Ноя видел его. Больной сплющенный хвост иотсутствие двух пар верхних лап-рук. Трещина напанцире, разорвавшая гнездо спинного глаза. Шторм был жесточайший… ая тщеславен, ар. Предполагал вернуться, когда твой брат выздоровеет, иначе я мог утратить славу честного выродера. Наниматель моих идей поповоду чести неоценил. Хранитель главного бассейна Синги получил его письмо. Исказал: хватит взращивать сказку онепобедимом наемнике. Кланд отказал мне вприлюдной красивой казни, создающей славу ипосле смерти. Зачто ему спасибо.
        -Тебя подробно выспросили обо всем важном, апозже тихо ибез огласки предназначили врыбий корм, - голос Шрома обрел былую звучность. - Надеюсь, нового выродера заполгода ненаняли. Занялись мною,да…
        Выр доел печень ипогладил пальцами плечо Малька. Парнишка заулыбался, придвинулся спиной ксамому боку выра.
        -Дядька Шром, ты необижайся, я спрошу, ладно? Почему выры так пахнут гнилью? Ну, неособо это приятно для людей, иназвание опятьже прилепилось гадкое… - Малек глянул жалобно. - Я думал, панцирь слизистый отгнили. Много глупого думал.
        -Мы любим сырую рыбу, да, - предположил выр, отзамешательства почти пряча глаза навтянутых стеблях. - Привыкли жить всоленой воде, которая нас моет. Впогружении иначе все сзапахами, анавоздухе… мы неучли суши иустройства городов, да. Есть особенности вжизни наберегу. Беда еще втом, - выр виновато шевельнул ворсом угуб, - что мы любим несвежую рыбу. Особенно сзеленой таггой. Начем настаивают таггу черную, тебе лучше инезнать, да. Говори дальше, я слушаю тебя. Видишь: уши свои сухопутные раздул, мне интересно ия несержусь.
        -Еслибы ты умывался иполоскал рот, - глядеть набагрового отнеловкости Малька было смешно иинтересно. - Ну, я вот так смекнул, ты несерчай.
        -Ичасто полоскать? - насторожилсявыр.
        -Послееды.
        -Всего лишь запах, да… Примерно так иначинаются недомолвки, - предположил выр, поводя хвостом ивытягивая стебли глаз. - Небудь Малька, ябы завсю жизнь неузнал, что вас вынуждает отстраняться отменя надва-три шага. Кночи я заподозрилбы угрозу сговора идаже опасность нападения. Прождал подлости доутра. Без отдыха осталсябы, да… Сопоставил слова идела, додумал несуществующее иутром напалбы сам. Трудно жить молча, без понимания. Ты молодец, Малек, да. Я устал, уменя болит все тело так сильно, словно панцирь изнутри засыпан песком. Я хочу отдыха иснов, сладких снов обутраченных глубинах… Носначала мы найдем моего брата. Идем умываться. Нырнем несколько раз ипозовем его, пока волна невысокая. Покрутимся уберега. Согласен?
        -Я ныркий, - гордо напомнил Малек. - Твой брат людей как - крепко нелюбит?
        -Мой брат… незнаю, - задумался Шром. - Спросим при встрече. Он уже вгодах, мы ктакому возрасту или протухаем доокончательной мерзости, или становимся мудры. Я неготов превозносить свой род. Есть игнильцы, итвердые ары, глубинные.
        -Выры, - поправил Малек.
        -Невполне так, - нехотя бросил Шром, без лишнего плеска сползая сборта. - Скорее ары. Ар - слово особое. Обозначает достойных. Достигших мудрости, да… можно так сказать, вполне. Прыгай, нетопчись. Ус вот лови, крепче держи. - Выр шумно фыркнул. - Дожил. Только среди людей имогу находиться стаким позорным обломком уса. Ану как новый отрастет вовсе коротким? Переживаю я, да… Аеще руку рвать, позором сургучного договора отмеченную. Завтра займусь.
        Закончив спояснениями идождавшись, пока Малек гордо устроится наспине, выр поплыл котмелям изаскользил поним, порой касаясь лапами дна, апорой погружаясь досамых глаз. Издаваемых им под поверхностью «криков» люди неслышали. Нопонимали, что Шром выглядел обеспокоенным: он неполучал ответа икружил, расширяя область поиска.
        Галера миновала самый мелкий участок лабиринта идвинулась быстрее, капитан теперь то идело поглядывал нанебо, да ипрочие нежаловались наутомление. Ветер начинал посвистывать инагло рвать сволн пену, делая их макушки острее, аговор - злее.
        -Сюга задувает, - отметил старый рыбак. - Хорошо. Туточки доюжной оконечности отмелей далече, волна ссядется, настоящую силу неполучит. Вот северный шторм страшен. Его надобно перемогать вином месте.
        Ларна молча кивнул, указал рукой наводу. Кгалере плыли два выра. Малек лежал наспине Шрома, вороненой иширокой. Второй выр был тогоже тона, ноболее тусклого. Он остался уборта галеры, когда Шром вполз напалубу иссадил Малька. Повел хвостом, выражая свой восторг поповоду погоды. Дождь срывается! Дождь, помнению выров, лучшее, что есть вне глубин.
        Шром резво подбежал кЛарне.
        -Пусть кинут канаты. Мы сбратом чуток подтянем вас, да… течение пошло врост, без того нельзя пройти уверенно. Два каната. Носовой икормовой.
        Закончив давать указания, выр рухнул вморе, наслаждаясь обилием брызг, шума иничуть неопасаясь острых скал вмелкой воде. Ларна жестом указал, где крепить канаты, ккаждому поставил людей для страховки. Подумал: удивительный попался выр. Боевой, неущербный, взрослый… ивсеже досмешного ребячливый. Скучно, оказывается, существу общительному идоброму посути своей - быть хозяином мира. Пить таггу при молчаливых слугах, жить вокружении пустоголовых кукол. После действия тантового яда люди себя непомнят. Хуже: способны исполнять лишь простейшие указания хозяина. Зато - инедумают, ипредать неспособны. Куклы, иначе неназвать. Послушные итупые. Спасшись изих мира, Шром доволен новым обществом, где его непросто слышат - его слушают.
        Оба каната натянулись, галера пошла ровнее, гребцы зашумели, выражая радость. Ларна усмехнулся. Пожалуй, иэто тоже вновинку для выра: его могут хвалить люди - итакая похвала приятна. Капитан уточнил курс, крикнул: скоро станет видна исама бухта. Удобная, сюга довольно высокие скалы. Надо готовиться кпостановке наякоря. Иснова подумал: как нелепо это разделение двух народов. Вместе можно делать так много интересного! Носоздан целый свод законов. Выстроена крепчайшая стена, она разделила сухопутных иводных - положением вобществе, достатком, правами, привычкой иповедением. Асверх того - предрассудками инакопленными счетами обид, мести… Как изменить такое? Наодной галере запросто получилось: благодаря Шрому, существу необычному вовсех отношениях. Итеперь эта галера, вся её команда, определенно вне закона. Нетак людям надлежит смотреть насвоих хозяев! Мысли собравшихся здесь, случайно обретенный ими опыт - опаснее для миропорядка, чем все сказки про выродера Ларну, удачливого мстителя. Месть несоздает ничего достойного, она лишь укрепляет стену вражды. Он, герой побережья - сделал более самих выров для
разделения народов. Он хотел найти третью силу инезаметил, что уже служит ей злее иполезнее прочих…
        -Найду иубью медленно, - сквозь зубы пообещал Ларна самому себе. - Будь этот колдун хоть трижды братом Шрома… илиже моим собственным.
        Галера замерла настоянке, заякоренная точно икрепко. Два выра играючи справились сделом, непосильным, скорее всего, трем десяткам утомленных людей, тем более при нынешнем ветре, при растущем волнении.
        Шром взобрался напалубу, вдва удара клешней прорубил вверхней части борта щель, готовя основание для временных сходней. Прямиком накамни уложенных: можно пройти, невымокнув сголовой, - люди удивились иобрадовались. Заспешили подоске вниз, несмело цепляясь заклешни илапы двух выров, работающих перилами.
        -Все сильнее подозреваю, что уменя бред, - поморщился Ларна, последним покидая галеру. - Это наиболее понятное объяснение происходящего. Простое, естественное. Мне дали выпить отраву ия брежу, по-прежнему находясь втрюме… Когда очнусь, колодки будут насвоем месте, игиря - тоже.
        -Упрямый ты, да, - развеселился Шром. - Идем, рядом гроты. Нижние вам негодны, ноесть два верхних. Сухие,да.
        Сухие впредставлении выра - значит, незатопляемые досамого свода, - это Ларна понял верно. Ивиду гротов неудивился. Лужи, подобные озерам. Острые камни, сырость изеленые бороды водорослей постенам. Зато буря воет далеко иглухо, злясь наутрату добычи. Иесть масло, прихваченное сгалеры, иесть доски, годные для костра. Рыба тоже имеется, как ималая жаровня, принесенная сгалеры.
        Люди разбрелись, выискивая относительно сухие места. Только Малек осырости недумал, увиваясь вокруг выров инаслаждаясь странным обществом. Он, вчерашний сирота, уже умудрился пристроиться вплемянники кШрому иШрону игордился многочисленностью новой родни иславными деяниями, только что вызнанными сослов «дядек»…
        Ларна укрепил вщели наспех сделанный факел.
        При свете изучать внешность старшего брата Шрома оказалось занимательно. Полгода назад он был куда как плох. Валялся наотмели, пойди пойми - живойли. Растрескавшийся панцирь било окамни, мотало - ивыр немог даже закрепиться, тем облегчив свои мучения. Убивать столь ничтожное существо показалось недостойным. Разве выродер может испортить счет, закрыв первую дюжину - падалью?
        -Это мой брат, - Шром гордо встопорщил ворс урта. - Мой любимый старший брат Шрон, да. Раньше я только сним мог поговорить вволю, ауж последние года три весь ссохся вмолчании. Весь,да.
        -Ох-хо, - прогудел Шрон, неторопливо двигаясь кЛарне через глубокую воду одной излуж. - Выродер. Настоящий здоровущий выродер. Спас моего Шрома. Вылечил, вот незадача. Какже, какже, - выр подобрался вплотную иощупал ладонь Ларны тонкими короткими вспомогательными усами. - Знакомый выродер. Ожидаемый. Нестал убивать меня прошлый раз, нестал… Гордый. Глупый. Самонадеянный. Интересно жить возле людей, всегда они готовы удивить. Необязательно порадовать, ноудивить - да… А, пожалуй, ипорадовать. Иэто тоже.
        Выр удобно присел налапах ивытянул глазные стебли, наблюдая суету Малька. Тот уже собрал возле стены довольно сухие пучки старых водорослей, разжился куском доски иготовил удобное место отдыха для своего капитана. Ларна поблагодарил, похвалил исел, продолжая изучать выра. Старого: прежде недоводилось видеть столь потертый панцирь смножеством тонких выпуклых линий сращивания трещин, полученных вбоях. Гладкость поверхности исчезла под неопрятными игольчатыми наростами, кое-где имелись истончения брони, столь значительные, что серо-розовое тело стемными нитями сосудов просматривалось сквозь них. Оба панцирных боевых уса изломаны. Лапы неравной длины: многие росли повторно, после утраты прежних. Тонкие короткие усы распушились густо, вних прижились водоросли, закрывая головогрудь подобием бороды - зеленоватой, пахнущей морем исовсем чуть-чуть гниением.
        -Я больше неслужу главному бассейну инехочу мести, - твердо сказал Ларна. - Незовите меня выродером, достойныйар.
        -Ишь, незовите, - Шрон насмешливо шевельнул бровными отростками. - Так я инезвал, ноты сам явился. Ох-хо, чего уж. Тоскливо тут одному. Хоть иважное уменя дело, авсе равно - тоскливо. Забрата неспокойно, я как окреп после бури, собрался плыть домой, дела проверять иБорга брать клешней заголый его нежный хвост. Нопрежде завершения моих сборов вы сами явились, так-то. Брат сказал мне про твои мысли. Третья сила, большое зло… Эк оно просто получается! Нет виноватых, вот ведь что ты удумал. Выры невиноваты, люди тоже. Ох-хо, негодится дума отретьей силе, ничуть негодится. Я сто сорок лет живу, колдунов невидал. Нюхом их нечуял, слыхом неслыхивал отаких. Иное ищу. Брат говорил. Беду нашу изучаю, желтую смерть.
        Выр мрачно скрипнул старыми, неплотно закрывающимися клешнями. Ларна сдолжным уважением покосился наих серповидные кромки. Покрупнее даже, чем уШрома, хотя сам старик мельче младшего брата. Поуже телом, хвост имеет относительно короткий, сплохо развитыми боковыми плавательными гребнями. Зато головогрудь крупна, есть даже ощущение, что её раздуло. Словно выр весь немного искажен временем.
        -Желтая смерть… - вдохновенно шепнул название новой тайны Малек, возникая рядом, иснова сбадейкой вкусного вруках. - Авот спинки рыбьи, жирненькие. Иголовы, как дядька Шром велел. Ужинать будете? Я прихватил спалубы таггу, пропадет ведь вшторм.
        -Будем ужинать, мелюзга ты прыгучая, - вголосе старика прогудела нежность. - Садись тут, уменя хвост помягче братова, обомшелый. Ислушай. Дело-то ясное, Шрому интересна наша беда, ноты глазками живо блестишь, вроде итебе нескучно. Да… Ничего мы вней непонимаем, впогибели рода. Я наотмели ушел, чтобы разобраться. Путь вниз хотел проторить, вот как. Мыже думали: она суть мертва сама ивводе растворена, все пять веков мертва инеизменна, отподводных кипунов плывет. Есть такие, вроде печей, чтоли. Ядом плюют. Мы думали: кипуны заплевали море, апозже-то уймутся, тогда мы инырнем.
        Выр поник усами, придвинул ближе бадью срыбьими головами. Шрон вкушал ужин неспешно, тщательно перетирая пищу старыми, сильно сточенными ротовыми пластинами. Молчал сосредоточенно игрустно. Малек сел нахвост, презирая запах старых водорослей. Погладил панцирь Шрона, взялся прослеживать пальцем крупные линии заросших трещин. Выр оттакого заботливого сочувствия постепенно пришел вблагодушное настроение. Ел всё быстрее, саппетитом. Даже пару раз запил рыбу таггой. Сыто пошевелил усами. Сам придвинул бадью сводой иумылся: новое правило борьбы сзапахами уже приживалось всемье, радуя Малька.
        -Немертва наша смерть, - тихо сказал Шрон. - Есть вней гниль скипунов. Ноесть ииное, похуже. Паразиты. Как улюдей, вот так. Я знаю. Нырнул глубоко, совсем глубоко. Мешок придумал, чтобы дышать изнего годной водой. Вжелтую муть ушел саженей насто… Ивернулся. Живой. Шторм вскипел, ая уже нечуял его, да исебя нечуял. Жабры мне все как есть погрызли. Дышать я немог, язвами покрылся. Панцирь вон - тоньше пергамента местами сделался. Вот тогда… Ох-хо, как раз тогда выродер меня ивидел.
        -Чем спасся? - жадно выдохнул Шром.
        -Солнышка они нелюбят, - презрительно повел усами старик. - Солнышка ивоздуха. Как шторм ушел, припекло меня наотмели. Тут исгинула напасть. Язвы зарастали долго, отрава обычная - изкипунов - гнала потелу озноб, забирала силы. Нопрочее все пропало. Вот так. Теперь я важное знаю. Беда наша степлом моря связана исосветом. Ниже какой-то глубины неживут паразиты, я так надеюсь: холодно им там. Ивыше сорока саженей неподнимаются: солнце их губит.
        -Ниже - ты уверен? - восхитился Шром.
        -Рыбу проверял, - солидно уточнил старик. - Ей тоже едят жабры. Глубинной, которая через муть сюда лезет поосени. Искалозубам, я ловил их, эти-то часто ныряют вжелтую муть, они живучие… Теперь знаю, почему косяки, выйдя изглубин, ксамой поверхности жмутся: лечатся. Частью неспасаются, мрут, ночастью выживают. Все я проверил, брат. Далековато вниз плыть, нет нам пока что туда входа, вродные глубины. Ноесть небольшая надежда. Раз беда живая, можно её иумертвить. Вот так я думаю. - Старик сердито клацнул клешнями. - Только без надобности мои слова главному бассейну. Нет вкланде жажды глубин. Нет почтения кдревности, золото ему - нехранилище знаний, амонета сухопутная.
        -Пока что книги нужны нам, - прищурился Ларна. - Главный бассейн пусть булькает себе проточной водой. Начнем свашего дома. Ладно уж, дополню счет додюжины мягкохвостым гнильцом. Ваш братец Борг пробовал нанять меня, апозже самого пустил взаказ. Я отплачу ему схожей монетой.
        -Хорошее дело, - заинтересовался старик. - Верное. Борг знает много, номало скажет без должного для себя страха. Про книги знает: смекаю я, неонли плавит листы? Галер унас, уар-Бахта, больно много развелось. Итайн, ижадности. Золото - оно сродни желтой смерти, тот еще паразит. Ккому вжабры влезет, душу отравит, тех уже неотпустит, сожрет дочиста… исолнца неиспугается. Верно ты придумал: спросим Борга. Шторм отшумит, имы займемся очисткой родного бассейна.
        -Ипересчетом, - нехотя, едва слышно, добавил Шром. - Боюсь я увидеть гнезда сличинками. Какбы неподмокли они. - Выр дернул глазом настебельке, переводя обзор сЛарны наМалька, дружно подавшихся вперед, слушать новое. - Умные, да… Тайну большую почуяли, главную. Скорее даже - беду… Изподмокших теплых гнезд, захваченных навоздухе гниением, невылупляются неущербные. Пойду. Шторм красив, хочу поплавать, да. Заодно галеру проверю.
        Выр развернулся, резво зашуршал покамням, плеснул водой луж - искрылся внедрах тьмы гротов, ведущих кморю.
        Глава вторая.
        Напутствие деда Сомры
        Странно подумать, что время - мошкара. Ивушах оно нежужжало, ижалить досей поры непыталось. Десять лет… Пока Кимка неуказал, изаметить было трудно. Ктож себя замечает? Это других сразу видно. Особенно вне леса. Это там время жалило инещадно гнало людей, как свою законную добычу. Исполнилось пятнадцать - изволь явиться насборный двор кдостойным брэми шаарам, наместникам кланда, повелителя всех выров илюдей. Побеседуют, оценят ирешат, вернешьсяли домой. Закон прост ичестен, так принято говорить. Выры берут себе лучшее. Правом одарить владык следует гордиться. Себя терять, родных, саму жизнь. Игордиться. Хотябы напоказ. Чтобы близким непришлось вовсе уж худо.
        Новыры далеко, ашаар, их соглядатай - рядом. Человек. Всегда - человек. Гнилой, пуще всякого клешнятого готовый вцепиться, разрезать жизнь поперек, разорвать наобрубок разом сгинувшего прошлого - иотчаяние предрешенного грядущего.
        Шаар хуже игнилее выра, - так говорил князь. Да, прежде улюдей была своя власть. Мнели незнать! Сама князя видела. Врядли настоящего, горбатый он был ипопрошайничал совсем уж тускло, неумно. Атолько заложью его, шитой пустыми нитками, читалась канва прочная инастоящая. Я тогда про нитки иканву ничегошеньки незнала, нопотом вум оно вошло, вот ипримерила нановую свою науку прежние воспоминания. Кимка тогда единожды мною был доволен. Я вышила самое странное, что можно удумать неумной девчонке. Пальцы князевы. Как помнила - так ивышила. Кривые, заскорузлые идрожащие. Досих пор впамяти они, проклятущие. Хлеба просят, жизни хоть крошечку - иверы всвою ложь… Сам он верил, неумный старик сгрязными больными руками изасыпанной мукой седины макушкой. Лица его ввышивке нет, незапало вдушу, неоставило следа. Он вземлю глядел. Иустало, заранее зная исмех, икороткий свист камня, твердил свое. Мол, правили тут предки мои, испокон, отдревней воли забытых богов… амнебы хоть корочку воисполнение прежней клятвы ваших предков - моим. Словно ибез него вмире мало хозяев.
        Ох ибольно мне досталось дома зату корку! Страх родню раззадорил: ану соседи, добряки скородеи, шепнут про милостыньку брэми шаару илюдям его наемным? Мол: приняли над собой старую власть, про богов слушали ихлебом делились, повторяя шепотом имя Пряхи… Значит, богаты, строптивы, тайное вголове держат. Сковырни таких - да получи вполную власть еще один надел.
        Тогда меня иотправили вБезвременный лес. Своиже, да прилюдно… Князю подала - так иди да живи поего закону. Даже мать неплакала. Я знаю. Я занеё плакала. Сперва поглупости детской, апозже ивсерьез, нобез слез. Выров я только накартинке видела. Люди ибез них хорошо обходятся, сами клешнятые. Гребут под себя, гребут… Кимка - вот ився моя семья. Онбы никому неотдал. Инеотдаёт. Даже плакать сним невозможно, нет вокруг него дурного. Неживет он людскими мыслями, которые поземле ядовитым туманом плывут, жадно кзелени тянутся, душат игубят. Он заяц, мой Кимка. Он - ветерок веселый. Любой туман обманет, отбеды ускользнет исолнышко раздобудет - зелени вподмогу.
        Десять лет я верила вКимкино веселое всесилие… Росла, себя незная. Инежелая примечать вполне даже внятное. Я - человек, я тоже туманом ползу иотсолнца правды прячусь. Кимка болеет, амне словно глаза отвело! Покой свой берегу, вот ведь как. Себе непризнаюсь, взгляд отвожу. Руки унего дрожат? Так ведь тени отоблаков бегут. Заяц прыгает ниже обычного? Показалось. Карие глаза стали темны итусклы… ночь их поменяла, она такая - капризница. Вороватая самую малость, то росу наожерелье снимет стравы, то звездочки посрывает - насерьги…
        Вот только прятаться отсебя я больше невсилах. Закимкиной спиной отсиживаться идела его впустую забаву обращать. Болеет мой Кимка. Как слег сночи, когда тетка туча ругалась споздним солнышком, так инесделался прежним. Глянуть нанего боюсь. Такое чудится, хоть плачь. Нонельзя мне плакать, вот беда. Отмоих слез он пуще прежнего меняется.
        Хорошо хоть, сегодня поднялся, погулял удуба ичерники покушал. Я сама набрала, угостила. Радовался, даже вроде улыбался по-старому, как давно неполучалось унего: схитринкой, насолнечный блик похожей… Ивкулак непоймать, иналадони аж щекотно оттепла. Апосле сник, ушел отдыхать. Заснул сразу, да так страшно - без звука, без вздоха. Словно воздух изнего весь вышел. Мешком свалился, серой старой дерюжкой… Надолго. Я внутри почуяла: именно что надолго. Иглубоко он всон ушел, недоменя ему, такой он незнает меня, безвременье его тянет. Рвется он между мной илесом. Видно, нельзя небыли сбылью слишком уж коротко сходиться. Сказки - они нато исказываются, чтобы радость дать. Цветами распускаются, виной мир зовут - иисчезают, стоит шагнуть заобманкой. Сказкам полагается себя беречь. Только этот заяц меня бережет… былобы, зачто.
        Ну вот, слезы. Непутевая я. Втой жизни несладилось, невышло понужному. Переиначивать порядок вредно, порядок - он упруг ивелик. Накатится иподомнет, ежели неуступить… Нет более вмире князей. Есть попрошайки безродные, неумные, достойные только камня излого смеха. Как неусвоить столь простое? Вот ведь - несправилась, малодумная моя голова. Хотьбы отвернуться сообразила, всяко - годное решение. Люди так делают. Себя отбед берегут. Немоя беда - иневкатится она вмои ворота, раз я нанеё негляжу. Мимо валит, ксоседушке, хоть пироги ставь: чужая беда вроде праздника кое-кому. Ну как такое взяться вышивать? Невозможно. Ноииное невыходит…
        Без кимкиной путеводной тропки доболот, как иположено всказке, семь верст, ивсе лесом. Увалы высоки, корни усосен крепки, как вырьи щупальца. Или что уних? Вот незадача: неведаю… Аж занятно. Вырами младенцев пугают, авидеть их, наземле ивводе равно ловко живущих, завесь век порой инедоводится. Шаарами-то непугают, их имена поют сладко иласково. Им улыбаются ислужат. Хотя вот укого - щупальца…
        Корни отомстили засравнение сгнусью нездешней. Пребольно впились впятку, толкнули вперед, носом вузловатый комель выворотня. Слез прибавилось. Кровинка износа показалась. Знаю я, зачто корни казнят. Кимкины они, родные. Они ирвут его, клесу поворачивают, отменя отваживая. Всебя вращивают. Только он - недерево. Он тоже один пропадает, без пригляду. Сказка неможет жить, если её некому выслушать.
        Я уняла слезы, забила внос жгутик ниточный, добытый изподола передника. Иподробно рассказала корням, сколь они нехороши иогорчительны для Кимочки. Моглибы исами уняться, когда ему так беспросветно худо. Рябина зашумела, поддерживая меня. Идаже старая елка заскрипела нанегодников.
        Хорошую тропу мне невыделили. Так - насмешку над прошением учинили. Гнилую бестравную глину кинули под ноги. Прямохожую зато, втяжелом обрамлении выворотней иглухих темных кустов сшипами наизготовку. Чтоб непередумала, апередумавши - неувернулась отдела. Ану ипусть! Мое дело - сторона, ипонятно, какая: болотная. Туда что потраве чавкать, что поглине съезжать - одна морока.
        Вечер плох тем, что убавляет свет. Ноихорош тоже, вночи дедушку Сомру звать сподручнее. Я непробовала, нотак понятно изкимкиных оговорок. Он, проказник, сдедом явно был всегда всложной хитроватой дружбе. Шкодливой - иоттого изворотливой: неугодил я тебе, старому - авсе одно отпоучений увернусь. Мне думается, дед его любит. Кимочку нельзя нелюбить, внем тепло живет. Настоящее, нутряное. Аесли так, дед мне просто обязан высказать всю правду. Недопуститже он для леса такой непоправимой беды, которая уже творится моим попустительством… Кимка болеет. Совсем худо болеет, чего ужтам.
        Убеждать себя надобно постоянно, когда поглине едва ползешь. Отшипов уворачиваешься. Страх ведь - он вроде ветки малой: нетронь - инекачнется. Аразок задевши, уже неуймешь… Мой страх давно качается ишумит всей своей темной сухой листвой. Гонит кусачих муравьев поспине, дыхание сбивает, ноги делает слабыми. Дурная я. Очем думаю? Так ведь ясно, очем - болотника боюсь… Кимка стращал им. Сзайцем моим я никого неопасалась, ясное дело. Зато без него итени куста пугаюсь, хоть самую малость. Отвычка уменя отбеззащитности. Крепкая отвычка, десятилетняя. Только пора иотнеё - отвыкать.
        Вот оно, болото. Глина тропы прямехонько уперлась внего грязным указующим пальцем. Ноготь лужи обозначила - идалее ни-ни. Дед Сомра всяким там корягам-вывертням, изломанным своей ревностью кКимочке, - непозубам. Дед Сомра… Тот, оком я слышала посто раз надень. Всякое слышала, нообязательно хвалебное или уважительное. Странное дело, так хорошо знаю его пословам, авидеть неприходилось. Спит он, так Кимка твердил. Хотя шутошноели дело: спать всё время? Ох ты, хуже: всё безвременье!
        Прошлепав через лужу, холодную исклизкую, я вступила вдедовы владения.
        Порядок унего сразу замечается взрослый исолидный. Елками моховой ковер прижат, сосны сторожат гривки возвышенностей. Опасные бочаги синим приметным цветком - купом - прорисованы. Узорно, пушисто ицветно. Ниток старых нет… Атолько иэто болото несмогу вышить. Знатьбы: почему? Глаз уменя наметан, небо шью без задержки иточно. Прочееже неосиливаю. Игла нелезет вщель нитей канвы, даже так иногда случается.
        Ну, довольно отлынивать отдела. Всё, кончились отговорки, пора.
        -Дедушка Сомра! - шепотом говорю. Сопаской, хотя неухватит меня болотник, что задетские глупости? Погромче надобно звать. Может, глуховат дедушка, да испит он, пожалуй, крепко. - Дедушка!
        Крика неполучилось. Толи робость помешала, толи уважение, ноя лишь чуток голосу добавила. Всё равно низовое эхо его поймало, ксамому мху прижало ипогнало вдаль, аж видать, как шевелятся камышины, пропуская мой зов ивродебы его подгоняя, поправляя, чтобы впустую неразвеялось имя хозяина здешних мест…
        -Ох-хо, - вздохнул голос уменя заспиной. Да так обстоятельно вздохнул, что вросла я вмох пуще страха своего. Словно нашелся обещанный Кимочкой болотник, схватил заобе пятки идержит. Да что болотник! Мох вполз доколен - он ипутает, иупасть недает… Адыхание дедово затылок щекочет жутью. - Ох-хо… Долгонько ты добиралась сюда, долгонько.
        -Здравия вам, дедушка, - голос сел дошелеста.
        -Оно неплохо, здравия-то… - вродебы ободрил голос. Низкий, спокойный, страха некопится отнего. Скорее уж наоборот, покой приходит. Немного сонный иосновательный. - Неплохобы. Спасибо, да… Вежливо молвила, хоть душа твоя всамый мох сползла, там изапуталась, вот ведь как… Аты сядь, я кочку подвинул. Сподручнее спрашивать сидя-то, уж наверняка так. Бруснички вона почерпни да угостись. Хороша уменя брусничка, отведай.
        Обещанная кочка сама толкнула под слабые колени ипоймала моховым мягким шаром сиденья. Брусника лежала внаполненной водой горсти каменной чаши - чернично-синей, цвета вечернего неба. Непопробовать было невозможно. Даже навид сочна, рука сама тянется зачерпнуть бусы ягод изстуденой воды, сладко-хрустальной. УКимки, ито неводилось столь крупной ягоды. Ядреные, брызжущие соком, пахнут немыслимым среди безвременного лета инеем свежести.
        -Спасибо, вкусна твоя ягода, деда, - похвалила я. - Атолько зачем соспины стоишь? Малоли я тут чуд насмотрелась, привыкла. Кимочкавон…
        -Я нестою, - задумался мой собеседник. - Инетут я… Везде. Мое болото, я часть его, так-то вот. Неверный вопрос, ненужный. Более неизводи себя поглупостям. Сважным пришла, авишь-ка: мелочи собираешь да перемалываешь.
        -Прости уж, напугалась я, - нет смысла таить свой страх. - Вот игорожу пустое. Из-за Кимочки пришла. Плохо ему, идумается мне, втом моя вина великая. Ты уж вразуми, лекарство какое подскажи. Я вточности исполню, уменя кроме Кимки - никого.
        -Лекарство! Ох-хо, поди ты, что удумала, - вголосе загудело удивление. - Нет нам лекарства. Ты сама лекарство, вот так уж вовсе верно сказать, пожалуй… Всякая работа, пусть ивеликие мастера её исполняли, требует подмоги ибережливости. Наша вот истрепалась изрядно. Да онобы полбеды, мимо время течет, поток его нетрогает нас, неприводит краски ктусклости, азамыслы - кзабвению… Однакоже ипользы отнас нет большому миру. Когда твой Кимка высказал мне это, крепко я сосна озлился. Ненашел вего словах правды, неприметил. Он смолчал, да втихую все по-своему учудил, тебя приволок ивздумал учить уму-разуму. Ох-хо, все были против! Только неслушал он нас, ничуть неслушал. Он такой, своим умом живет, илес ему, хитрецу, неслужбу служит, адружбу дарит. Разницу понимаешьли?
        -Еще как! Весь нос уменя этой коряжьей дружбой исцарапан, иколенки сбиты… Точно уж, невслужбу старались! Ноия Кимке нечужая. Я тоже старалась: он учил нитки выбирать да шить ими. Только я неумеха, дедушка. Криворукая я. Уж видно, никакого небудет сменя толку.
        Сказала - изамерла. Кончился воздух. Трудно приговаривать себя вбестолковки так вот, полным голосом. Стыдно ибольно. Я неумеха, авесь стыд моего бесполезного бытия наКимочку ложится. Его давит иправду его выстраданную против дедовой рассудительной - делает малой ислабой…
        -Невтебе дело, девонька, - голос прошелестел огорчением. - Нет, невтебе. Ты шить умеешь, все постигла идаже больше, чем можно было ждать. ВКимке дело. Он ведь как хотел? Без оплаты работу совершить. Ты невскидывайся, ешь бруснику-то, налегай. Оно полезно, когда разговор непростой, заедать огорчение. Кимка хотел сам оплатить твое шитье. Оно ведь, как уж заметила, непростое. Внем много собрано, водну нитку скручено… Само собой, умение, ноэто утебя есть. Только мало канву видеть да уметь иглу держать. Надо душу вложить вдело. Думаешь, нитки - они изпряжи создаются? Вобщем, правда… Только пряжа та - она издуши надергивается. Без жалости ксебе ибез страха перед болью. Одну ты вышивку вжизни исоздала. Тому старику доконца его дней хлеб вруку вложила. Хорошая работа, верная. Неперстень княжий безумцу вышила инеоружие для мести насмешникам… Всё точно, ни убавить - ни прибавить. Взрослая работа, цельная исильная. Воттак.
        -Так ите нитки Кимочка принес, - непонялая.
        -Дались тебе нитки, - расстроился голос. - Ты их выбирала - рассматривала? Сами вруку прыгали. Твои они, изтвоей боли свиты. Потому вес вних есть, сила им дана полная. Нет гнили, нет ипустоты. Понялали?
        -Почемуже я немогу…
        -Потому он тянет нитки изсвоей души, оберегая твою отзабот, - голос загудел огорчением. - Любит тебя, семьёй числит, будто учуди сказочной имеются семьи. Иэту привязанность готов оплатить полюбой цене. Даже самой полной. Чего непонятно, инезнаюуж…
        Мне стало страшно, бусины ягод треснули взажатом кулачке ипотекли кзапястью бурой болотной кровью. Кимкины нитки, черникой да земляникой пахнущие, мягкие, легкие. Я их так споро тратила! Я бестолково расходовала их иполагала пустыми, аКимочка себя изводил. Как есть изводил, досамой последней крайности. Наверное, полагал: рано или поздно я все пойму. Так уже почитай - поздно…
        -Ноя вышила руку князеву, имне нестало дурно, ничуть. Наоборот, изснов этот страшный человек ушел, покой более ненарушает… Зачем меня оберегать?
        -Затем, что настоящие взрослые вышивки вбольшом мире делаются, - голос деда сошел нашепот. - Только там. Итам отнас, чуд, небудет тебе ни помощи, ни защиты. Плохо вмире, вовсе худо - болеет мир. Те, кто изъял этот лес извремени, большое дело сделали. Может, однажды искажу, какое… аскорее исама ты довсего добредешь, без подсказок стариковских. Великое дело создали, да. Его успели довершить, апрочее неподдалось им, сил недостало. Мы - старый замысел, плотина отпрежних бед. Нового, годного для исправления новых напастей, нет. Кимка твой как хлебушек втой руке увидал, возликовал. Отсюда мол, можно мир исправить. Ан - невышло. Пока болью своей беду невзвесишь, сильную нитку инескрутишь.
        -То есть мне пора…
        -Да. Страшно так говорить, ноиного нет, необессудь. Неведомо мне, естьли для мира надежда. Иестьли для тебя защита. Сгинешь - себе непрощу. Но, удержав тут, тоже буду виновен, пуще всех виновен, ох-хо. - Голос деда надолго смолк. - Одно могу тебе дать. Безвременный он, наш лес: пожелав выйти, ты выйдешь насвою опушку, потойже тени. Это - куда, иместо я неизменю. Ноиное важное я выправлю - когда выйти. Покаже поспешай, Кимочку своего лечи. Должна сладить. Три денька тебе навразумление, насборы. Ох-хо… Мне тоже надо подумать. Выбрать тебе время. Десять лет - это твой счет, он ктебе одной иприлип. Ая его настрою так, чтобы хоть малая имелась надежда наподмогу. Чтобы там, вне леса, немертвый сезон стоял, когда ты выйдешь. Оно ведь как? Нет движения вобстоятельствах - ихоть все руки исколи иглой, новышивка неродится, негде ей врасти вканву, нет ималой щели. Аколи найти яркий год… Удачи тебе, девонька. Ипомни: лес тебя однажды принял. Будет надобность, иснова впустит.
        -Надобность?
        -Вопросы - они такие, - усмехнулся голос деда. - Они растут, как отвалы водорослей наберегу. Пройдет шторм, ивот тебе новая груда непонятного. Как накопится непосильно обломков догадок ишелухи домыслов, так иприходи. Ни вчем неограничу. Все глупости сказочные отменю про три вопроса, да сиспытаниями… Ты только шторм переживи исебя сбереги. Чтоб ивыжить, идушой невысохнуть.
        -Чудно звучит твоя болотная сказка.
        -Так все мы тут - чуды да небыли, - голос растаял, сошел вслабоеэхо.
        -Спасибо, что правду сказал.
        Поклонилась я болоту, зачерпнула напоследок полную горсть брусники ипошла кближнему лесу. Кимкины ревнивцы чуток одумались: неиначе, дед их пристрожил. Тропу мне выделили золотистую, измягкого речного песка. Марником обсадили покромочке, парадно - прямо извинение запрежний свой поступок. Я вслух им сказала: извиняю, счегобы мне сердиться? Кимочка такой, его нельзя неценить. Попросила приглядывать, он ведь скучать станет… Марник нагнулся под ветром, подтверждая готовность беречь. Ипобежала дорожка бодро да резво. Крупные увалы все как есть попрятались, бока жирные чуток подобрали. Большой дуб выказал себя недалече - словно так иполагается. Кдеду Сомре я ползла поглине полночи, аназад добежала одним духом.
        Кимка мой лежал напрежнем месте. Маленький, как игрушка, зайчонок издерюги, заплата назаплате, нитки цветные да солома под ними, кто-то таким может его увидеть, наверное… Вот только мне Кимочка иживой, иродня, ивполне себе человек. Просто получше прочих, которые белкой обернуться немогут, олениху подоить несподобятся, да исказку невыплетут изузорных слов…
        Взяла я иголку, провела рукой над канвой, выравнивая её… Истало мне неловко. Немогу его вышивать. Немогу - ивсе! Мне-то он человек, иголкой уколоть страшно. Да ладнобы только это. Влесу Безвременном все непросто. Куда колоть икак? Нет моего Кимочки наканве, иместа ему нет, ицвета, иформы. Безвременье - оно свою метку вмире иначе кладет, надо полагать. Уж нечета мне мастерицы создали сказочное полотно. Весь лес здешний - именно полотно, полное чужой выработки ичужого замысла. ИКимка мой внем. Вплетен, соединен инеотделим. Незря коряги так воюют!
        Я закрыла глаза. Наощупь нетак страшно. Наощупь я невижу его. Можно подойти, сесть иделать то, что слюдьми неделают. Подновлять… Нитка нужная, как дедушка иобещал, сама прыгнула вруку. Смешная нитка, крученая, идаже сквозь веки знаю: вся она разноцветная. Тут черничная, ачуток подалее - земляникой отдает. Прыгает, норов кажет, петли заячьи кладет под иглу. Путается, норов выказывает. Я все руки исколола, пока нитку одолела икделу пристроила. Убрала иглу скоротким хвостиком без полного цвета, заткнула вшов передника. Иосторожно открыла глаза.
        Кимочка мой спал сладко имирно. Здоровый навид, такой весь - праздничный. Румяненький, сощечками - лесными яблочками. Ато осунулся, сделался ну чисто опенок поосени, вся кромка наего шляпке обтрепалась, да исама шапка сделалась ненова, потерта ибуровата…
        Очнулся мой Кимочка после полудня. Солнышку улыбнулся, апотом наруку свою глянул - ипоник.
        -Кдеду ходила, негодница?
        -Кимочка, ты несерчай…
        -Да чего там, поздно. Пойду, орехов взапас тебе наберу. - Сказал так серьезно, что ислова вответ невозразишь. Он, оказывается, бывает вполне даже обстоятельным. - Эх, дед Сомра… я тебя перехитрил, своего добиваясь. Ноты выждал, мои мысли ксвоей пользе повернул. Разные мы… так инадо, наверное.
        -Кимочка, ты про меня - что разные?
        -Про деда, - тихо отозвался он. - Другая унего сказка. Взрослая. Инесказка вовсе, легенда, наверное. Сособым смыслом. Тебе дотой легенды чтоб добрести, еще сколько сапог надобно стоптать. Нехочу так! Почему улюдей обязательно всё через тяготы да испытания, да что занапасть такая?
        Он безнадежно махнул рукой ипобрел кдвери. Отвернулся резко, ноя-то его знаю. Теперь даже лучше прежнего, пожалуй. Оказывается, он умеет плакать. Иотмоей штопки душа унего неперестала болеть. Как иуменя. Всемогущий мой заяц, способный лишь собрать вдорогу орехи… Там, вне леса, его ведь совсем нет, пожалуй. Исилы его нет. Только память онём сохранится. Спасибо, дозволил мне дедушка вернуться однажды сновыми вопросами. Уже немало. Навсегда сКимочкой прощаться - надвое душу рвать…
        -Неслушница! - это он шумит отпорога, невозвращаясь вдом. Указания раздает, пробует всё по-прежнему оставить, хоть ненадолго.
        -Да, Кимочка.
        -Три дня он тебе дал, это уж обязательно… Вот сядь да шей. Исхитрись мне приятеля удумать.
        Я удивилась так, что ноги сами вынесли кпорогу: выяснять продолжение. Как это - приятеля? Как это - удумать? Кимка щурился весело, по-старому, сзадорной хитринкой, насолнечный лучик похожей. Мол, всё одно деда обману инасвой лад его умысел выверну…
        -Дети сказы слушают, акак подрастут - сами выплетать пробуют, - охотно пояснил Кимочка. - Вышей напамять сказ. Про меня несладишь, я тут исконный житель, мой случай особый. Ты по-иному назови. Фимочкой или может - Тимкой… Исмотри: проверю, нежалелали себя, мысли вканву ввязывая. Пожалеешь - коряги мои, ите непослушаются его. Тетка туча изведёт, она ведь, непутевая, что ни вечер, вдуб высверком целит, маковку ему хочет засушить. Щекотно ей над дубом ползти, так ишумит, так ижалуется.
        Я улыбнулась соблегчением. Вот теперь он точно - мой Кимка. Веселый, изаботы непро него созданы, ибеды неему грозят. Сиганул сместа длинным скоком. Когда шубку серую накинул, инепонять, атолько потраве уже пятки заячьи замелькали.
        -Фимочку сошью, - пообещала я вслед. - Ижалеть себя я необучена, ты такому никогда ненаставлял. Тоже, высказал нелепицу, насмешник.
        Как этого самого Фиму неведомого шить, мне иподумать страшно. Только против Кимкиного слова я - немая, послушная. Сказал - значит, надобно исполнять. Непояснил прочего - значит, сама думай, голова нетолько для того имеется, чтобы косу привесить было сподручнее.
        Я добыла иголку изшва передника. Чудная иголка вмоём вышивании. Пока ненадобна, рыжим штрихом прячется, нет вней ни твердости, ни колкости. Атронь сзамыслом - исама явится. Золотая, острая, додела охочая. Запустоглядство пальцы колет, аещё солнышку бликом подмигивает.
        Канва под руку легла удобно: небольшая, нашейный платок только игодная. Или малое полотенце. Небо я вышивать нестала. Всегда, неумеха, спростого начинала, отглавного увиливая. Небо - оно сплошной покой, аразве вхорошей сказке покой водится? Там всякое иное, кроме него… Только иэто шить впервую очередь неслед. Чтоже мне выбрать, счего начать большое дело? Зачто мне зайца нового изловить, чтоб неубежал досрока, неувернулся отсвоей сказки? Я хихикнула - иначала спятки. Вот он, попался. Мелькнёт пятка - апрочее само додумается, пожалуй.
        -Жил был, - важно сообщила я пустой канве, - вБезвременном лесу Фимочка. Чудо новое, доселе небывалое. Тетки тучи он небоялся, сдядькой ветром наперегонки бегал. Иникого он неуважал так, как братца старшего, Кимочку. Учился унего всем премудростям леса, чтоб непопусту скакать, ноидело крепко знать… Адело его важное, коренное. Мир влесу хранить, воттак.
        Я вздохнула, осторожно улыбнулась. Прав дед Сомра. Изсвоей души нитки драть изрядно больно. Идело хорошее, инет внем темной памяти, как скнязем безумным было, - аслезами исхожу, над шитьем сидючи. Носом хлюпаю, всю канву замочила. Руки дрожат, иголка стала колючей изакаждую ошибку наказать норовит. Непросто свою кКимке доброту вплетать вузор. Приходится отдавать ипрощаться, да так, что душу надвое, лучшую половину - всю как есть тут оставлять, допустив для неё новую жизнь чуда лесного.
        Вполсилы разве кого оживишь, будь он даже вовсе простой заяц? Вполсилы только изуродовать можно, оболгать да ленью зарастить… Номой Фимка нетаков совьётся. Без узелков да без изнанки лохматой, выказывающей нерадивость швеи. Он будет настоящий, чтобы ссамим дедом Сомрой спорил, чтобы расти мог исвоим умом жить! Жаль, времени дадено мало, три дня. Ноя уж постараюсь. ИКимочке память, имне надежда. Хоть так - абуду сего лесом родная, значит - вернусь… Исебя вбольшом мире непотеряю. Фимка - моя тропка ксебе, клучшему ипамятному вдуше, кочень важному.
        Глава третья.
        Замок выров ар-Бахта, хозяев всей Ласмы
        -Как вы управляетесь всю жизнь - содной парой рук? - очередной раз удивился старый Шрон, ловко лязгая клешнями. - Ох-хо, я после шторма пообломал лапы, вот уж познал тяжесть людского удела. Нет, негоже ваше небо распорядилось. Наши-то глубины куда добрее ксвоим детям. Сколь дали, сколь взапас ещё добавили…
        -Воистину мудры глубины, дядька Шрон, - поддакнул Малек, бережно поливая панцирь избадьи. - Непечёт? Ато солнышко злое сегодня, может, я заслон натяну?
        -Непечёт, - голос старика прозвучал гулко, ласково. - Если нас ядом таннской соли нетравить, мы наберегу додесяти дней несохнем. Апри должной подготовке, да если вода напротирание есть, да еще имасло особое - так полный ваш месяц выдюживаем. Думаешь, иначе моглибы мы одолеть дорогу кдурацкой этой власти, гнилью нашиже умы напитавшей? Вот то-то, теперь понимаешь. Перестарались глубины, вымеряя нам запас крепости. Обманула нас наша сила, кполной слабости вывела кривой тропкой береговой… Я знаю: уже третий век все наши кланды ущербны. Это угодно сильным замкам аров, да инетолько вих интересах дело, если глубже глянуть. Мягкохвостые крепче завласть цепляются, хитростью берут. Им власть дороже глубин. Привычка кней возникает великая… Гнильцы, как есть гнильцы!
        Клешни сердито щелкнули. Старый выр удобно устроился напалубе - просторно, лежа набрюхе иизогнувшись. Тремя парами рук он чистил рыбу, аотведенными кспине клешнями резал тонкий узор набревне, приглядывая завсеми работами пятью своими глазами: глубоко сидящими нижними, вынесенными настеблях главными инаиважнейшим вбою для лишенного шеи выров - спинным… Малёк восторженно наблюдал многоделие старика. Помогал помере надобности. То воды приносил - полить панцирь ивымыть руки. То отгребал негодную рыбу иотходы очистки. То держал иповорачивал бревно.
        -Краску надежно смешал, вцвете ошибки нет? - очередной раз уточнил Шрон.
        -Дядька, я ужо недурнее прочих, - обиделся Малек. - Вон, сам гляди: доску вымазал для пробы.
        -Вот оно как… - Глаз надлинном стебле качнулся, изучая образец. - Недурно. Прямо тебе скажу: даже ивовсе хорошо, ачего врать-то, коль дело сладилось. Только ты несерчай, погодя я еще спрошу. Занятие мое наиважнейшее, оно беспокойства требует иусердия. Шуткали: знак рода вырезаю, накорме буду водружать. Краски герба ар-Бахта отглубин неменяли цвета. Три тона вузоре. Три, так увсякого выра, влюбом роду. Запомнил?
        -Недурнее прочих, - отмахнулся Малек, придирчиво рассматривая плошку срастертыми исмешанными смаслом красителями. - Наш герб всех иных краше. Наш герб включает наилучшие цвета. Чернь донную, обозначающую основательность. Понизу она идет, ромбами вверх пробивается, крепит насебе узор. Затем золото красное, наилучшее: оно суть знание идаже мудрость, глубинами невсякому выру дарованная. Золото вверху лучится, тонкими штрихами наносимое сдолжным почтением кславе рода ар-Бахта. Третийже тон унас просто безупречный, он бурый ссеростью ипрозеленью, неоднородный, словно течение внем играет. Являет он собою кровь выра, коя есть основа чести его ибоевой доблести.
        Сказано было нараспев, значительно исерьезно. Гребцы навеслах - ите вняли без насмешки. Пожилой рыбак улыбнулся вусы ипохвалил едва слышно, отвлеченный разговором отготовки обеда. Мол - растёт Малёк, старшим неперечит игонору дурного невыказывает. Шрон ивовсе: прекратил чистить рыбу, сплел множественные пальцы свосторженным шелестом. Умилился.
        -Ох-хо, невсякий век вбассейне столь умное дитя вылупляется. Неродной, рук всего две, априходится допускать наличие родства. Иначе оно непочести… НеБоргаже мне числить братом, никак неего. - Старик сердито шевельнул бровными отростками. - Гнилец! Кланду Аффару ущербному, небось, первый хвостотёр-полировщик. Знаю я их мысли, скудный косяк, весь как есть больной. Кланд властью насыщается, забыв исконный завет: право ичесть боя заместо вожака похода! Ох-хо, велик счёт бед, велик… Зачем тантовых кукол создали? Чтобы мы людей ненавидели! Чтобы отвратить отлюдей душу всякого молодого выра, покуда она мягка, покуда собственным панцирем убеждений необросла.
        -Ичтоб люди вас непонимали ничуть, итоже ответно ненавидели, - пискнул Малек.
        -Верно гребешь, нужную волну избрал, - дрогнул глазами выр. - Стена ненависти имеет две стороны, иобе - ядом лжи гуще густого вымазаны, вонью отчуждения замараны. Только неясно: счего началось непотребство? Вот то-то мне инеясно, ничуть неясно. Затеяли поход насушу ещё настоящие кланды, глубинники, наилучшие бойцы моего народа. Азакон гнуснейший удумали ивовсе - сказать такое страшно - подлинные ары… Достойные мудрецы, постарше меня ипоумнее. Им золото незастило ума, атолько наплели они хуже гнильцов.
        -Так война была большая, уважаемый ар, - осторожно предположил старый моряк. Принюхался кзапаху варева вкотле. - Война без розни да разделения - как уха без соли да рыбы. Наши старики говорят шепотом: полвека люди отвас отбиться надеялись. Может, идольше того.
        Выр закончил чистить рыбу идал Мальку знак кначалу уборки палубы. Повернулся кговорливому моряку, поплотнее подобрал хвост. Задумался, шелестя пальцами повытертому, прозрачному панцирю, пострадавшему отпаразитов.
        -Дело говоришь, дело. Читал я наши книги отой войне. Север долго стоял. Мы ведь вбольшие холода - небойцы, скорость теряем, ко сну клонимся. Взиму выры иудумали первых тантовых кукол изготовить. Их изпленных делали, измирных жителей тоже… игнали набойню. Тяжко читать, сколь полегло илюдей, ивыров. Непойму, зачто бились, что делили? Мир велик, нетесно внем инам, ивам. Накой выру власть над севером? Ох-хо, тайны старые крепко схоронены. Атолько без них трудно разобраться внынешней нашей жизни. Втретью силу я неверю. Вту, что Ларна вовсяком разговоре, влюбой день довосхода еще умудряется врагом обозначить икказни приговорить. Ноесть впрошлом то, что развело нас поразные стороны стены. Забытое иопасное. Мыслю я, кроме страха ничто невозводит столь мрачных стен, именуемых законами. Мы, выры, силу имеем иглубинами награждены щедро. Вот только иувас нашлось могучее оружие, окончательно опасное. Его искореняя, кланды вели войну дополной победы инеоспоримой власти. Потом прикрыли страх забвением. Исами сделались гнилы…
        Выр отвернулся отгребцов изанялся изучением бревна, украшенного сложной резьбой, представляющей полный герб рода ар-Бахта. Такой знак несет всякая галера, капитан которой - знатный выр. Без знака накорме нельзя ходом миновать узкие прибрежные каналы ивойти взакрытую бухту родового замка. Между тем, Шрон, посовещавшись сбратом иЛарной, намеревался поступить именно так: уверенно войти вширокое устье реки. Назваться страже. Он - старший вроду иследует домой, развернув ради важного дела первуюже попавшуюся вморе галеру изчисла своих, ходящих под знаком рода. Идея казалась безупречной. Спорить срешением выра неосмелилсябы ни один капитан излюдей.
        Всякий человек выходит вморе, купив или построив галеру. Числит себя её хозяином. Ноотберега может оттолкнуться иомочить весла вморе, лишь принеся клятву верности знатному роду выров. Получив отхранителя бассейна пергамент сперечислением допустимых грузов, портов захода ипутей следования. Приложив ксургучу запястье, ожогом обозначив согласие отдавать две десятины сдохода нанужды бассейна исверх того - исполнять волю любого выра изрода хозяев…
        -Дядька Шрон, - вголосе Малька образовалась ласковость, перенятая уЛарны, умеющего убеждать самых упрямых. - Я соберу тебе печёночки, идаже насолнце выдержу, чтоб она припахивала… ну, как для вас вкуснее.
        -Чего хочешь-то, сразу говори, - серый стариковский ворс возле рта пошел лукавой волной.
        -Краску самолично положить нагерб.
        -Хоть наволос ошибешься, рыбам скормлю, - строго предупредилвыр.
        Зыркнул глазами: веритли хоть кто вего зверские намерения?
        Навеслах усердно гребли, склонив головы или отвернувшись кборту. Прятали усмешки… Взлобность старого выра никто неверил. Другое дело - Шром. Его опасались, сознавая непростой нрав прирожденного бойца. Еще уловили жутковатую особенность: порой младший избратьев словно сума сходит. Едва сдерживается, напустом месте затевает ссоры ирезко ныряет заборт - вполную силу поплавать, согнать жар внезапной злобы… Возвращается хмурый идаже виноватый. Отмалчивается, без аппетита ест. Просит Малька сесть рядом исним общается, сним одним.
        Вот итеперь, надесятый день плаванья, начатого через неделю после шторма, Шром пребывает вне галеры. Сночи буркнул: надо счистить ракушечник ииные наслоения сднища. Нырнул иболее непоказывался над водой. Только слышно, как скребут его клешни поднищу. Споро, зло инепрерывно. Усталости ищут вработе. Отчего затой усталостью прячется боевой выр - отом испросить невозможно. Даже Мальку неответит…
        Ларна выбрался изтрюма, где сладко дремал сутра. Оглядел свою команду, жестом снял пожилого моряка славки исам сел грести. Малёк немедленно подбежал, сунулся осмотреть спину капитана. Швы насамой крупной иглубокой ране свежие, дважды подновлять приходилось: ану опять разойдутся отработы?
        -Нет, я живучий, намне зарастает, как навыре, - рассмеялся капитан. - Глянь, корка подсохла, так я ощущаю. Шром невыныривал?
        -Нет, - жалобно вздохнул Малёк.
        -Так несиди скислым видом. - Хитро прищурился капитан. - Ныряй сам. Он так яростно скребет, что я переживаю задоски. Уговори упрямца сменить занятие.
        -Рыбу девать некуда, - совздохом перечислил Малек. - Рулевое весло выправлено повсей лопасти, киль проверен, ракушечник мы вместе изучали. Чем ещё занять?
        -Учись нырять, - посоветовал капитан. - Этого он неупустит. Или спроси про тактику боя. Или уточни, как надо идти вхранилище книг. Тебя учить каверзы затевать - только портить. Давай живо заборт, пока он доски насквозь непроскоблил. Как похмельный, ей-ей! Никогда такого поведения увыров ненаблюдал.
        -Возраст унего переломный, самый что ни есть тягостный для живущего вне глубин, - прогудел старик Шрон. - Дело говорит капитан. Ныряй, Малёк. Инапомни ему: доустья реки уже совсем ничего осталось идти. Прятаться пора. Там наверняка дозор изнизших родов, ну идва-три прихвостня Борговых внорах удна. Негоже показывать им Шрома. Хотя как мы вмалюсенький трюм запихнем иего, иэтого выродера… ох-хо, я идумать отом нежелаю.
        Шром, окотором так много говорили напалубе, явился сам, всиянии радуги обильных брызг. Вырвался посвоему обыкновению изводы высоко, шумно. Вточном икрасивом прыжке рухнул напалубу, спружинил. Повел одним усом, обозначая далеко нехудшее настроение. Гордо дернул вторым, отросшим завремя путешествия наничтожную длину двух ногтей Малька.
        -Закончил я чистку, да. Всю как есть закончил. Старая галера, пора её подновлять. Вот это я твердо усвоил. Доски слабые, да. Малек, ты подядьке скучал?
        -Ещекак!
        -Плавать уже нельзя нам, досадно, нотак. Давай красить герб. Быстро-быстро, да. Потом пойду прятаться, как последний мягкохвостый трус. Ну, небеда. Потерплю. Клешни я наточил славно. Родной замок сбоем брать - дело для выра новое, интересное. Мне оно подуше, да. Кисти приготовил? Вот молодец. Я буду кромку вести, аты нутро узора заполняй. Готов?
        -Недурнее…
        -Недурнее, это уж точно. Да. - Нежность вголосе Шрома прямо-таки булькала. - Такой удачный Малёк… даром, что без панциря, зато гибок умом иловок телом.
        Похваливая названого племянника, Шром принес бревно, установил. Верным образом расположил плошки скраской. Основу для черни он сам добыл, содна поднял. Назолото истер монету, смешав состружкой металла рыбий клей. Авот бурую сложную краску собирал посвоему разумению Малек, иеё готовой Шром видел впервые. Похвалил. Быстро нанёс контуры нагерб истал наблюдать, как мальчик сопит, открыв рот, то идело прикусывая язык отусердия. Заполняет цветом узор. Словно это иправда - его семья иего герб…
        Берег тянулся поправому борту рябью штрихов усамого горизонта. Постепенно отдельные пятна иточки сливались востровки зелени, дымку прорывали клыки скал. Берег приближался, устье реки обещало открыться вовсей красе ещё досумерек. Назначенный пообщему согласию поваром старый рыбак снял согня котел сваревом, засуетился, устраивая обед. Ели поочереди, как это обозначил капитан - «отдыхали, высушивая заодин присест подве пары весел».
        Завершив обед, повар занялся переработкой новой кучи рыбы, выпотрошенной иподготовленной старым Шроном. Выры, хоть назасолку исмотрели косо, новдела ипривычки людей невмешивались. Недотого: оба напрягали зрение, стараясь рассмотреть стены родового замка. Как все крепости выров, он высился насплошном камне острова услияния пресных исоленых вод. Огражден был сложным течением, острыми камнями, прочными скалами сподводными зарешеченными гротами тайных ходов. Аещё цепями, перегораживающими судоходные коридоры, ведущие квнутреннему малому порту. Имелись истены сбойницами, инеусыпная охрана изчисла людей, отведавших яда тантовой иглы, Дополняли ивозглавляли дозор выры-стражи.
        Шром повел хвостом инехотя отвернулся отберега. Молча ушел втрюм, долго возился, устраиваясь устены истараясь оставить место для Ларны. Накорме уже закрепили знак, Шрон занял подобающее место - хвостом походу корабля, вугрожающей позе, соответствующей уровню недоверия выров клюдям. Пожилой моряк переоделся взапасной наряд прежнего капитана, найденный втрюме. Привесил кпоясу длинный нож иверительный вырий пергамент взолотом чехле. Тоскливо глянул наШрона.
        -Ану как небудет уних доверия комне?
        -Молчи поболее, прочее я устрою, - успокоил старый выр. - Пусть-ка попробуют неповерить мне, мелюзга безродная… Авот иони. Ну, помоги нам глубинный свет.
        -Я думал, там темно, - едва слышно прошипел неугомонный Малек, обнимая свой барабан ивыстукивая должный ритм.
        -Там для нас ничуть нетемно, - также тихо отозвался Шрон. - Там наш настоящийдом…
        Скоро вся команда отследила наводе две тени движения, отмечаемые белой пеной при касании панциря споверхностью. Выры охранения замка двигались слаженно, уступом: один впереди, второй наполкорпуса отставая, правее.
        Передовой неловко полез наборт, пользуясь заранее приготовленной веревкой сузлами. После великолепия Шрома смотреть наэтого его соплеменника было ничуть неинтересно. Всравнении проигрывает неизмеримо: мелок, слаб панцирем имедлителен. Весь рост вдлину - сажень иполтора локтя. Клешни недлиннее ножа капитана. Зато презрения клюдишкам заготовлено сизбытком. Сразуже выр занял подобающую позу, изо всех сил вытягиваясь вверх идобавляя себе роста. После нормального движения братьев ар-Бахта попалубе это ненадежное балансирование нахвосте выглядело нелепо. Гребец назадней лавке зашелся судорожным кашлем. Соседи отдуши врезали поего спине, призывая кпорядку. Недосмеха. Всё висит наволоске. Жизнь решается… или смерть.
        Оставшийся вводе выр проплыл вокруг галеры изашипел насвоем языке, чуждом людям. Очевидно, герб впечатлилего.
        -Достойный Шрон ар-Бахта, какая честь, - мокропанцирный гость припал кдоскам палубы ипоник усами. - Но… новы несообщили освоем визите.
        Шрон мгновенно подался вперед движением опытного бойца - ихлестнул клешнями поголовогруди прибывшего, отмечая её двумя длинными трещинами.
        -Я? Несообщил? Тебе, гниль береговая? - голос загудел нанизких тонах ибулькнул возмущением. - Несообщил онамерении попасть домой? Может быть, накорме нет герба?
        -Неизвольте гневаться, достойный ар, - страж замка уже лежал напалубе, пластаясь ипряча усы под брюхом. Изсвежих трещин тонкой струйкой пузырилась бурая кровь, пятная палубу. - Нотаков приказ вашего славного брата, я обязан, это строгий приказ.
        -Вон спалубы моего корабля, - приказал Шрон. - Ты должен знать, я никому вэтих водах необязан… Иты пока что жив только попричине моего уважения кбрату твоему, ару Дарге. Невынуждай забыть прошлое илишить тебя клешней заповедение, граничащее смятежом против моего рода.
        -Ноприказ ара Борга требует осмотра галеры, - еслибы выр мог плакать, как человек, онбы рыдал вголос. Отжгущей бока боли иеще более - отстраха, поедающего нутро. - Умоляю…
        -Я могу иусы обрезать, - тихо предупредил Шрон. - Или вырвать. Лежать! Ты неушёл, когда я тебя отпускал. Теперь поздно. Теперь сказано новое невежливое слово, ия еще непринял решения повторому оскорблению. Ты самовольно вполз напалубу - это было первое. Оно ничто всравнении сжеланием обыскать мой корабль вродных водах моего рода. Изложи приказ Борга вточности.
        -Славный ар ихранитель Борг ар-Бахта велели вчера поутру никого непропускать кзамку, кроме курьеров главного бассейна. Еще велели ждать галеру одесяти парах весел, спарусом синего узора, точно подобную вашей. Её досмотреть. Если есть наборту… - Выр запнулся и, кажется, попытался впитаться впалубу, хотя такое невозможно. - Я немогу это сказать. Простите.
        Тяжелые клешни Шрона лязгнули подоскам иплотно сомкнулись наоснованиях усов стража. Второй дозорный, беспокойно мелькающий вволне усамого борта, увидел это и, втянув отужаса глаза, нырнул. Тишина повисла тягучая идушная. Выр напалубе клокотал слабыми недоразвитыми легкими. Сипел, присвистывал инешевелился. Люди сидели изваяниями, исправно нагнув головы вподобающих поклонах.
        -Ты иты, иглометы налевый борт, - спокойным тоном велел Шрон. - Второго, как только вынырнет, убрать, если небудет ответа. Этого я казню сам. Мне неотвечают! Мне! Дома! Вмоих водах! Мои слуги!
        Гнев старика был безупречен висполнении и - страшен. Люди безропотно достали иглометы ивстали уборта, ощущая себя законной собственностью выра изрода ар-Бахта: тон непозволял сомневаться вправе последнего владеть ижизнью, исмертью.
        -Ваш брат сказал, что род ар-Бахта предали, - просипел страж, запинаясь. - Что достойного ара Шрома убил выродер. Нославный хранитель выкупил его хвост, дабы исполнить погребальные церемонии иобрести право навзращивание новой личинки.
        -Так просто говорить правду, малыш, - ласково прошелестел Шрон. - Давай ещё раз попробуем. Кто здесь отдает приказы?
        -Вы,ар.
        -Молодец. Вчера курьер прибыл спосланием, неранее, так я соображаю. Откого было послание, как брат принялего?
        -Послание изпорта Хотра. Там сказано: непришла возначенное время ваша галера. Еще было второе послание, я видел бурую сзолотом ленту нанем, ар. Более ничего незнаю. Хранитель прочел исделался мрачен. Он троекратно усилил дозоры, аутром выгнал настены ивкоридоры всех тантовых кукол замка. Его хвост, да неоскорбит вас это, посинел пятнами.
        -Страх для Борга вполне уместен, это описание меня ничуть неоскорбит, - бровные отростки Шрона весело встопорщились. - Малыш, ты осознаешь, что Борг непощадит тебя уже заодно то, что ты случайно выяснил, заподозрил или увидел?
        -Да… Новнашем роду нет неущербных, некому выйти намелководье ипросить оновом покровителе для братьев. Мы невыбираем, кому служить, ар. Мы заложники вашего бассейна уже пять поколений. Прошу, неказните мою ничтожную честь загрехи своего брата.
        -Ох-хо, удумал, - буркнул Шрон, убирая клешни вмирное положение. - Заложники. Это ты, пожалуй, точно сказал. Итягостно мне услышать подобное, ох-хо. Тягостно, засиделся я наотмелях… Даю тебе вот какой выбор, раз речь зашла озалоге иправе насвободу. Можешь плыть взамок иподнимать тревогу. Номожешь вернуться кБоргу исообщить ему иное. Что галера пострадала внедавнем шторме, что она едва ползет, люди устали иих вполовину меньше нужного. Иеще. Скажи ему: хвост Шрома ты видел. Мертвый, всоли, повсему судя - засол недельной давности.
        Дозорный осторожно вытянул вверх стебелек одного глаза. Осмотрел палубу, людей иплотно прикрытый люк трюма.
        -Мы служим роду ар-Бахта, незная наград, - тихо шепнул выр. - Мой брат Дарга ар-Ютр стар иболен. Его ларец спорошками опустел, азаполнить снова неудается, это для нас слишком дорого, достойный ар. Может быть, право надоход хотябы сдвух галер дальних путей былобы нам полезнее иных даров щедрого хозяина этих вод. Дороже даже исвободы. Полагаю, я видел хвост мертвого Шрома. Ноя смею надеяться, что идоговор нагалеры - тоже.
        -Деловитый ты, домовитый инежадный, - беззлобно усмехнулся Шрон. - Если разобраться, идесять галер - недорого заодин ясно видимый хвост. Ларец для Дарги я соберу сам, когда осмотрю старого. Всеже я - один излучших вырьих лекарей. Вот так оно будет точно сказано. Вполне точно. Тебе нужна клятваили…
        -Вы никогда ненарушали своего слова, ар, - выр осмелился принять более достойное положение, приподнялся налапах ивыпустил второй стебель сглазом. - Полагаю, вам следует скрыться под килем галеры. Обстрел состен слишком опасен. Простите заранее, ноя скажу. Обстрел, да. Иного приказа хранитель недаст, узнав овашем присутствии наборту. Советовать снять герб я небуду, нерискну усами. Герб накорме есть, новрядли это будет замечено, если я неукажу наваше присутствие прямо.
        -Второй страж…
        -Род Ворт, - охотно сообщил выр. - Десять галер прекрасно обеспечат нас обоих, ар. Я сейчасже всё улажу. Он останется нагалере, надзирать запрохождением каналов. Осмелюсь посоветовать людям поприбытии впорт укрыться забортами. Я постараюсь убрать тантовых кукол состены над главными вратами. Ноничего необещаю наверняка. Однакоже успеха вам желаю, как исебе самому. Мой выбор иего последствия распространяются навесь род. Ноя выбрал.
        -Неущербное решение, малыш, - похвалил Шрон идвинулся кборту.
        Перевалился, нырнул искользнул под киль. Кповерхности немедленно метнулся второй страж. Сам вид могучего старика Шрона вышвырнул молодого ущербного выра напалубу. Выслушав пояснения приятеля, страж невозразил иневыказал удивления. Занял место наносу галеры, приняв неизбежную, привычную для выров илюдей позу угрозы. Неугомонного Малька крутило всё сильнее, он постукивал пальцами покоже барабана иноровил подсказать: нестрах вызывает поза, асмех. Ненадо так шевелить усами, да икривоватые нижние руки лучше нерастопыривать, они слишком слабы, это имальчишке заметно. Только уважение кновым родичам - дядькам Шрому иШрону - замыкало рот. Оба велели молчать, ведь Малёк дал слово. Ачего он достоин, если своему слову нехозяин? Позор рода, ущербный слабак ипустобрех.
        Сложный, слегка спутанный ритм барабана выправился. Галера пошла ровнее, пожилой фальшивый капитан - переодетый рыбак - освоился сролью ипринялся вполне деловито покрикивать, управляя движением весел, что немаловажно вузостях каналов. Двоих людей он выставил убортов сбаграми. Малёк трогал барабан иощущал, как тот весело бухает втакт ссердцем.
        Впервые он увидит бой! Его приемная семья идет воевать собственный замок. Большой день. Так ихочется дать ритму яркости, прибавить ход исократить ожидание. Мучительное, осыпающееся покапле споднятых весел, звенящее течением возле киля.
        Вот уже ипорт: короткий причал, тусклый вранних сумерках. Серый камень, серые люди сбезразличными лицами инеживыми позами. Туча наползает сберега, пожирает свет, азвуки делает наоборот, отчетливее. Скрип уключин, падение мокрой веревки напричал. Так хорошо - когда рядом берег. Идом… Унего, пусть даже наодин этот безумный день, есть дом. Захваченный злодеем, новсеже - родной.
        Куклы-люди скопились укромки причала, шагнули единым неловким движением через борт, намереваясь обыскать галеру. Над главными вратами задвигались такиеже, разворачиваясь ипокидая посты: страж изрода Ютров сдержал слово. Или - заманивает вловушку? Уже неважно. Потому что ворота незаперты. И, как заверил Шром, взамке «жалких полсотни отравленных людишек». Ещё любимый дядька сказал, презрительно дернув ворсом угуб: выры сами перехитрили себя, снизив досмешного иничтожного уровня обороноспособность родного дома. Тантовые куклы - небойцы, аготовый рыбий корм.
        Трюмный люк открылся без звука. Страж наносу галеры осел, опустил все вооруженные руки, мгновенно опознав самого удачливого выродера побережья. Ларна скользнул мимо, неуделив внимания мелкому выру, вовсе негодному для замыкания первой дюжины мертвых земноводных. Вдва движения качнул плоский якорь, выверяя его полет. Метнул вщель неторопливо сходящихся створок ворот: их полагается прикрыть при подходе галеры кпричалу.
        Металл звякнул, веревка натянулась - изанеё азартно вцепился всеми руками Шром! Ворота испуганно ахнули, настежь распахиваясь перед законным владельцем замка. Выр подобрал хвост ипрыгнул, как умел, возможно, изнынешних он один - сразу, первым движением вкоридор… Под лапами хрустнули ребра трех охранников изчисла отравленных тантом. Выр незадержался ни намиг, дробно затопотал покамню, двигаясь судивительным проворством. Ларна метнулся следом, пребольно отвесив подзатыльник - изаодно толкнув голову любопытствующего мальчишки вниз, под защиту дощатых бортов. Оттуда ничего невозможно стало рассмотреть. НоМалёк слышал плеск истук, инесомневался: старый Шрон тоже миновал пристань ивошёл взамок без осложнений.
        Поникший страж вызверился натантовых кукол изашипел им приказ, его права вэтом замке позволяли распорядиться ничтожными рабами. Спотыкающиеся шаги зашаркали покамню, удаляясь. Мелкий выр пробежал галеру относа докормы исел рядом сМальком.
        -Ар строго приказал беречь тебя, - пояснил он, деловито толкая кборту инедавая поднять головы. - Ты новый шаар рода ар-Бахта, так полагаю… хоть ты имелковат. Недергайся, ничтожество. Все мы принадлежим одним хозяевам. Пусть выясняют имя хранителя, оно мало что меняет вобщем порядке вещей.
        -Я негнилой шаар, авоспитанник Шрома, - возмутился Малек.
        Выр замер идолго молчал, пытаясь осознать услышанное. Наконец убрал руки отголовы «воспитанника» инедоуменно опустился нахвост. Подумал еще немного - иего усы задрожали.
        -Меня утопят только зато, что я слышал это, - тихо ужаснулся он. - Новедь я непросто слышал, я участвую. Они так ирешат. Они назовут меня - мятежник. Они раздавят всех нерожденных моего рода.
        Выр опустился надоски палубы иобмяк. Малек некоторое время глядел вмутные бессмысленные глаза, утонувшие всвоих сборчатых глазницах. Иудивлялся: какие разные существа - выры. Совсем как люди. Натысячу серых ипустых найдется, если повезет, всего один Ларна. АШром, надо полагать, ещё большая редкость всвоей породе… незря каждый нагалере готов считать его достойным восхищения вопреки предрассудкам. Шрома невозможно неоценить.
        -Вставай, Малёк, - разрешил временный капитан. - Они далеко уже прошли. Надо думать, угроза миновала, недонас теперь хозяину замка… бывшему хозяину. Иди под стену ибудь там, мне Ларна пояснил: при обстрелах это самое тихое место.
        Малек упрямо мотнул головой иприхватил бадью. Набрал воды из-за борта, старательно облил головогрудь неподвижного стража.
        -Интересно, сколько унего сердец? Ихорошили легкие?
        -Четыре иочень плохи, - едва слышно шепнул страж. - Вводе я почти что неущербный, только некрупный. Авот навоздухе…
        -Давай еще полью. Как тебя там… ар Вотр.
        -Лей, - безнадежно согласился выр. - Только - зачем? Все мы уже мертвы. Кланд непотерпит нарушения главных законов мира. Этот замок снесут дооснования, допоследнего камня растащат… Так погиб родовой дом ар-Нагга, они владели землями запроливом, ксеверу отар-Сарна. Теперь там Серый туман. Инас непощадят. Нас высушат насолнце, вскрыв панцири.
        -Прежде смерти нехорони себя, акогда беда придёт, нехорони всё равно, - повторил Малёк слова дядьки Шрона, подслушанные вчера. - Пошли. Может, им нужна наша помощь.
        -Им? - вголосе выра колыхнулось безумие. - Помощь? Шром страшнее кланда! Его панцирь безупречен. Он способен нести оружие даже вдвух парах беговых лап. Он всостоянии разрушить эти ворота ударом хвоста, я-то знаю… Какую помощь можно оказать великому Шрому, которого убоялся сам кланд, омягкотелый недоросль?
        -Я хотябы попытаюсь, - уперся Малек. - Где игломёт? Пошли, выр. Тебе велено быть рядом. Куда рванул дядька Шром?
        -О, ужас глубин… дядька? - захлебнулся выр. Убедился, что бестолковый человечек покинул галеру ишагает покоридору, удаляясь внедра замка. Нехотя потащился следом. - Тут правее. Иещераз.
        Собственно, указания нетребовались. Шром пер через родной замок сбесхитростностью полнопанцирного. Малёк шагал, то идело зажимая рот иторопливо отворачиваясь. Отведавшие танта люди - они все равно люди. Рассматривать неприглядность их смерти больно. Осуждать дядьку - невозможно. Нотошнота всё рано подступает кгорлу, аслезы делают серость коридоров тусклой, нерезкой. Запах прелых водорослей омерзителен. Гниль под ногами чавкает искользит, гниль иводоросли впитывают кровь людей… Бессмысленные жизни оборвались ещё более бестолковыми смертями. Замок, дом дорогих уже ивполне родных существ, выглядит мерзостной норой без света итепла. Грязным осклизлым склепом, годным для позорной смерти, ноникак недля достойной жизни.
        Выры илюди - очень разные. Улюдей принято говорить: «Он добыл себе место под солнцем». Увыров, как пояснил дядька Шром, хвастают «сырой тенью», отнятой сбоем. Зато поверженного выпихивают наказнь полуденного светила. Отсутствие общения делает пропасть разницы итого глубже. Малек еще раз сблагоговением подумал про дядьку Шрома, умудрившегося перемахнуть эту пропасть водин удар пружины-хвоста. Дать оружие врагу-выродёру иемуже уступить победу впоследнем бою. Поставить всё начесть - самую нелепую иосмеиваемую, самую сказочную иненастоящую ценность двух народов. Куда понятнее выгода, безопасность или просто сытость… Только ради них нестоило называться приёмным родичем выров.
        -Он великий боец, ар Шром, - тихо сказал страж, поддерживая Малька под руку ипродолжая свои мысли вслух. - Это все мы знаем. Может статься, он последний изнастоящих… Когда я осмеливался, я гордился тем, что знал его лично. Когда я был дерзок, то полагал, что он могбы вызвать набой кланда… иперевернуть мир. Нопотом пришла весть озлодеянии выродёра. Дерзость покинула меня. Вгнездах моего рода всего сорок семь личинок. Так было год назад, при последнем пересчете. Хранитель Борг плохо бережет их, загод погибли всырости ещё две… Если мир неперевернуть, мы вымрем всчитанные поколения.
        Малек резко остановился, вцепившись пальцами вскользкие гниловатые лишайники настене. Великая тайна рода, которую сам дядька невысказал вслух, только что оказалась бездарно выболтана испуганным стражем. Ели всё так, как оно почудилось…
        -Совсем нет новых гнезд? Даже укланда? - вкрадчиво посочувствовал Малек, удивляясь ровности инезаинтересованности своего тона.
        -Без глубин? - шепнул выр. - Откуда? Идём, воспитанник. Никто излюдей недолжен видеть бассейн. Тантовым куклам, даже им, туда закрыт проход. Но, полагаю, иэтот запрет утратил смысл.
        Выр погладил слабой нижней рукой срез бронзовых проушин разрушенного засова двери. Малёк усмехнулся, опознав знаменитый иописанный вовсех сказках удар двуручного топора выродёра Ларны. Запрет наосмотр бассейна непросто утратил смысл - он оказался разрублен надвое…
        Малёк юркнул заполуприкрытую створку ипопал вкороткий тёмный коридор, удивился гладкости его пола исвежести запаха моря, дохнувшей влицо. Тугое эхо заметалось под низким сводом, вторя цокоту лап выра. Впереди узкой светлой щелью наметился выход. Ещё одна дверь - вот он, бассейн. Все онем слышали - иникто прежде невидел. Никто излюдей…
        Круглая чаша вместилища воды сияла перламутром. Она располагалась вцентре зала ибыла достаточно мала - Шрому пришлосьбы плотно сложить усы, погружаясь. Сам зал бассейна выглядел безупречно чистым исухим. Встенах науровне плеч Малька располагался сплошной ряд узких глубоких ниш-арок. Над ним уступ-коридор - иещё ряд, иещё. Пять ярусов. Каждая арка забрана прочной решеткой. Страж остановился возле одной иблагоговейно сложил руки. Его длинные панцирные усы ловко проникли вщель решетки иощупали нечто внедрах ниши.
        -Мой род, все будущие Ворты, спят здесь, - прошелестел выр. - Одна сетка - одно гнездо, то есть три личинки… Эти ещё сухи ицелы. Я много раз помогал знатным арам вести счёт. Есть опыт. Ноя непонимаю, как личинки могут оставаться здоровыми навоздухе, что их оберегает. Эта тайна принадлежит хранителям.
        -Тайны нетреплют вслух, - прорычал Шром, возникая заспинами Малька иего провожатого изниоткуда, ведь небыло шумного цокота лап. - Малёк, я велел ждать задощатым бортом, неподнимая головы. Ты плохо расслышал?
        -Я хотел помочь, - вскинулся мальчик, показав игломет, висящий наплечевом ремне. - Малоли, что икак. Вас всего-то трое. Атут целый замок врагов.
        -Замок целый. Врагов нет… - Радости вголосе Шрома тоже ненаблюдалось. Глаза развернулись ксражу. - Твои личинки целы?
        -Эти -да.
        -Отныне хранителем является Шрон. Он говорит, ты разбираешься ввоздуховодах, умеешь ловчее всех выров их чистить. Инеплохо знаешь этот зал. Проверь все вместилища, прощупай каждое гнездо. Требуется полное понимание состояния бассейна. Справишься,да?
        -Ноя неимею права даже усом коснуться святыни старших родов, знатных, - дрогнул страж.
        -Даже как первый помощник хранителя? Шрон ктебе благоволит, сказал - умный малыш этот Ворт, да. Недрожи усами, он неоценит ни страха, ни гордыни. Я тебе прямо объясню положение дел, без вранья инедосказанности, да, - хмуро буркнул Шром, поводя стеблистыми глазами ибыстро осматривая зал. - Борг совершил непотребное. Полагаю, он додумался вовсём обвинить меня. Потому что сделанного уже невернуть, грех несмываем. Сейчас важно понять число неущербных личинок среди нерожденных. Недля одного рода, ноименно для всех. Опасаюсь худшего… Крепко опасаюсь, да. Работай, Ворт ипомни: надо узнать правду. Даже самую гнилую.
        Шром развернулся, без пояснений забросил себе наспину Малька. Понесся покоридорам, удивляя мальчика скоростью перемещения. Прежде казалось: выры насуше медленнее людей, ноиэто знание - ложное.
        -Отвида смерти сильно мутит? - предположил Шром набегу.
        -Отзапаха сырости ипрочего - сильнее, - виновато сознался Малек. - Дядька, какже это? Нет деток, нет совсем. Выже пропадете.
        -Людям полагается радоваться этому, - огрызнулся Шром.
        -Как ты можешь говорить такое! Разве я чужой? Да я, если хочешь знать, недурнее иных. Ларне ни полслова нескажу про наши гнезда. Он выродер, хоть ибывший. Малоли, что удумает…
        -Он видел бассейн ион тоже недурак, да, - мрачно булькнул Шром. - Уменя душа ноет, словно её солнце высушило, потом ещё ипесок отчаяния засыпал… Представить немог, насколько всё плохо… Зал подтапливало весной. Был большой шторм, Малек. Следовало немедленно просушить гнезда. Следовало задействовать шлюзы иотсечь воду, проверить все гнезда ипострадавшие немедленно привести кпроклевыванию, спасая хоть так. Это большая работа, наиважнейшая, да. Но… нотот тихоня Ворт один сушил ихлопотал. Его никто нежелал замечать… Борг ведь отсутствовал, золото отвлекло его. Золото, закоторое некупить ни единой жизни иневернуть ни единой… Мы храним гнезда семи больших родов иещё десяти малых. Заэто нам платят ислужат. Борг всех держал заусы, угрожая гибелью гнезд. Ивот угроза, возможно, сбылась поего попустительству. Виновным вподгнивании гнезд являюсь я… так сказано впослании брата, отправленном повесне кланду итем, чьи гнезда подгнили. Он свалил ссебя бремя вины, как только узнал оподтоплении. Наменя сгрузил тягчайший грех, закоторый нельзя даже казнить прилюдно. Люди незнают наших тайн. Меня приказали высушить
иотдать безумному выродеру.
        -Откуда ты всё знаешь?
        -Ларна занимается братом Боргом, - вголосе Шрома проявилось мрачное удовольствие. - Тебе ненадо смотреть ислушать. Совсем ненадо,да.
        Шром выбрался наверхнюю галерею замка. Промчался поней истряхнул Малька возле массивной двери.
        -Здесь храним книги. Золотые. Иди, смотри, как это выглядит. Привыкай. Скоро мы отплываем. Время нас предало, Малек, да. Если ненайти выход теперь, позже искать станет некому. Про стекло испособ составления копии листов всё помнишь,да?
        -Всё, дословно.
        -Пробуй, для того ты здесь. - Шром сбросил ношу, занимавшую всё это время его нижние руки идосих пор малопонятную Мальку. Яростно щелкнул клешнями, перерубая полированное дерево засова. И, несдержавшись, правой остро взвизгнул снова, уже покамням стены, высекая искры иразбрызгивая мелкое крошево. - Проклятые гнилые законы ивонючие мудрецы, перехитрившие себя самих! Я, потомок рода, немогу войти ичитать книги своего рода! Сплошное стекло… Искалы внизу. Откого мы прячем прошлое? Отсебя? Беспамятные мы, даже честь наша - она натакомже стекле основывается, никому неблизка иненужна. Оттого иневпочёте. Всё забыли ипроменяли навыгоду, да. Ненавижу. Где мне найти врага, понятного живого врага, которого можно сделать мертвым итак решить проблемы? Хотьбы оказался прав Ларна! Колдуна мне, ох как хочу завалить здоровенного злодея-колдуна, да-а.
        Огромный выр развернулся одним движением, крутнулся напанцире ловко поджатого хвоста - изаспешил прочь, время отвремени метя стены глубокими следами своего бешенства. Малёк восхищенно погладил выбоину вполированном мраморе. Он знал, как крепки клешни неущербного. Нознать ивидеть воочию - неодно итоже.
        Малек уперся втяжелую створку истал её оттеснять всем весом своего худенького тела. Грустно усмехнулся: библиотеку неоткрывали непомерно давно. Бронзовые петли двери глухо жаловались назабвение, сопротивлялись. Ноупорство - оно порой важнее силы. Если толкать, неунимаясь инежалея себя, преграда сдастся первой.
        Когда дверь образовала малую щель, годную для проникновения, Малек позволил себе отдых. Ирассмотрел зал отпорога. Неусомнился, строили люди. Видно повсему: красивые боковые коридоры свысокими окнами. Много света, узор настенах лиственный, такой вырам ничуть ненужен, чужд. Тем более был чужд тогда, внезапамятные времена уважения кглубинам.
        -Вэтом замке прежде жил князь, - вслух предположил Малек, припомнив сохранившееся лишь всказках название правителя людей. - Или этот… владыка. Наюге были владыки, так, кажется. Теперь я знаю точно: они были. Это правда. Вон там нарисованы люди настенах. Их стирали ударами клешней, нонестёрли. Прошлое упрямо, дядька Шром. Оно тогда незахотело умирать. Итеперь непожелает.
        Утешив давно покинувшего коридор дядьку исамого себя, Малек замолчал исосредоточился наисследовании стеклянного пола. Чуда, окаком прежде ислышать недоводилось.
        Пол состоял изкрупных, невполне прозрачных, несколько кривоватых пластин-квадратов посажени каждая. Некоторые пластины крепились коснованию - балкам. Иные висели нацепях. Между пластинами тут итам имелись щели - широкие, опасные. Как иобещал Шром: «Там нет ничего устойчивого. Всё колеблется иноровит вывернуться, ато хуже, разбиться. Сбросить вниз, наскалы иверную смерть»…
        Малек презрительно фыркнул. Недурнее других. То, что одни построили, другие обязательно переиначат иприспособят. Он внимательно слушал дядек, он учился уму иусамого Ларны. Он выживал довольно долго вгороде, уворачиваясь отохраны истражей. Справится издесь. Главное - неспешить инеделать глупостей. Ни одной глупости. Перваяже сбросит вниз, сделавшись последней…
        Оставленный Шромом груз оказался мешком, тяжелым идовольно большим. Внем нашлось всё то, что обещал ещё нагалере дядька. Тонкие стержни для крепления, прочные иудобные. Веревки скрючками имягкими петлями. Присоски - изобретение выров, подобное устройству их задних вспомогательных лап. Клей, сохнущий почти сразу. Шершавые налокотники инаколенники изкожи хищной рыбы - скалозуба.
        Перебор сокровищ занял немало времени. Темнота спустилась назамок имешала все сильнее. Под стеклянным залом нечто шуршало, звякало исмутно щелкало. Малек нелюбопытствовал. Ему поручено большое дело - можноли неисполнить?
        Свет зародился внедрах внешней галереи. Окреп, наполнил коридор. Ларна без звука прошел исел рядом, напороге зала. Изучил аккуратно рассортированные вещи.
        -Молодец, неполез вперед глупо, неразобравшись. Страшно тебе?
        -Вотещё…
        -Страшно, само собой. Это хорошо. Укого страха нет, тому камни внизу - итог похода. Закнигами нам лезть ночью. Света небудет. Это худшее изусловий. Шрон сказал: можно обмануть итакое. Дал жидкий свет глубин. Что заштуковина, доподлинно незнаю. Новот она, влампе. То есть - вчаше. Набираешь сюда иаккуратно забрызгиваешьзал.
        -Удобно, - обрадовался Малек.
        -Веревку привязал? Я буду страховать отсюда. Неспеши, сейчас унас есть время. Там, взале, многие плиты крепятся нетак, как кажется сверху исбоку. Есть балки качающиеся, они могут разбить стекло. Есть поворотные. Ноэто Шром рассказывал тебе. Готов?
        -Знамо дело.
        -Невскидывайся, успокойся. Это неприключение, аважная работа. Твой долг перед семьей, можно сказать… - Ларна криво усмехнулся. - Дожили. Семья выров илюдей, ая, выродёр сопытом, оказываюсь вроли доброго приятеля. Стоило Шрому прыгнуть, имир начал переворачиваться. Правда, пока это мало кто замечает. Меня радует то, что упрямец наконец-то поверил вколдуна.
        -Он просто зол, - запротестовал Малек. - Ему нужен враг.
        -Неужели иты неверишь взлодея, стоящего завсеми бедами? - расстроился Ларна. - Жаль, он былбы удобен. Может, я потому ипридумал его. Один большой злодей легко устраняется силами одного славного героя. Я хотел стать героем, даже если - мертвым… Славы я хотел, памяти навека. Смешно признавать подобное, яже немальчишка. Ибольно - тоже. Как менять мир, если злодея нет, новсе мы носим яд всебе? Так сказал Шрон. Он, пожалуй что, мудр… Иди, теперь ты привык кполумраку иуспокоился.
        Малёк кивнул. Ларна оттолкнул створку двери, настежь распахнул ход взал. Первая стеклянная плитка лежала близко иудобно, образуя узкую щель, которую легко перешагнуть. Малек презрительно прищурился настоль явный иубогий обман. Начал крепить плитку кполу коридора парой стержней иклеем. Ровно ишироко, засамые углы грани. Выждал, проверил. Иосторожно тронул рукой. Прочно, неноровит вывернуться иуронить. Сажень, можно считать, пройдена.
        -Вперед лезешь, как полоумный, - насмешливо предположил Ларна. - Несоветую. Крепление плиток кпотолку самое сомнительное. Могут обрушиваться, качаться икрутиться. Но - дело твое.
        -Так вправо плохо, наклонная она. Ивлево…
        -Это твой путь. Я просто рассуждаю вслух.
        Малек сердито замолчал. Глянул назаманчивую удобную плитку, подвешенную нацепях. Отнеё еще одна, иеще - ивот уже середина зала… Акрепить правую, наклонную иявно верткую - трудно, ктомуже она неприближает ккнигам, расходуя время, клей, стержни исилы. Малёк тяжело вздохнул - иповернул вправо. Второй раз крепить было сподручнее, работа удалась гораздо быстрее. Ползти почуть наклонной поверхности, вопреки опасениям, оказалось легко, рыбья шкура впивалась вгладкое наощупь стекло сусердием, достойным уважения. Несоздавала трещин, что тоже важно.
        Выбор третьей плитки Ларна необозначил словами. Сам думай, вот смысл его молчания, - вздохнул Малёк. Выбрал дорогу ксередине зала. Надёжно закрепился, пополз… Ивсё шаткое сооружение, собранное натонких штырях иклее, жалобно задрожало.
        -Аговорил, «недурнее иных», - вголосе Ларны прозвучала насмешка. - Почему некрепил боковые плитки? Думаешь проскочить наодной удаче? Непрочно уже теперь, адальше станет совсем плохо. Возвращайся иисправляй.
        Малек неотозвался. Он качался натолько что закрепленной плитке, слушал скрип стержней, смотрел, как тянется упругий клей. Иощущал, что сердце превратилось вогромный гулкий барабан, отбивающий ритм страха. Оторвать руки отстекла сделалось невозможно. Шевельнуться - тоже. Кромки двух плиток то расходились, то соприкасались смерзким визгом ихрустом. Сунься он вперед чуть резвее, плитки уже выискалибы повод разбиться…
        Дыхание вернулось внорму постепенно, небыстро. Танец неравновесия затих. Малёк осторожно отполз назад. Закрепил первую плитку еще раз, вторую - нетолько кпервой, ноикполу коридора. Третью ксоседним.
        -Так - хорошо?
        -Следующий раз укого спросишь? Незнаю. Сам думай исам решай.
        -Но, Ларна, тыже видишь… Я решаю.
        -Будь утебя усы, онибы сейчас дрожали, что недопустимо для воспитанника рода ар-Бахта, - усмехнулся Ларна. - Ноладно. Так пока что недурно. Выбирай снова. Полагаю, ты начинаешь понимать прелесть стеклянного зала. Он разнообразен, нетакли?
        Малёк неотозвался. Как выбирать? Темно. Пузырчатое неровное стекло недает оценить тип крепления внизу. Непозволяет понять, естьли нанем трещины - или это пыль, слежавшаяся занесчетные годы идаже века. Выбор превращается вигру без правил. Прямо, направо или налево? Три шага, изкоторых неверными могут оказаться все три… Малек тяжело вздохнул ивыбрал: «прямо». Закрепился, проверил плиту. Проверил ещё раз. Иосторожно, стараясь нераскачивать хрупкое сооружение, пополз вперед.
        Трещина почти несоздала звука. Щелкнула слабо ивроде неопасно, новследующее мгновение Малек уже рушился вниз, неуспев охнуть. Само стекло тоже падало, неровный его обломок достиг скал ираспался эхом звонов ихрустов… АМалек повис, удивляясь своему нежданному спасению.
        -Больше так неделай, - проворчал Шром. - Невсегда дядька будет цепляться кскале иждать, покуда ты ошибешься, да… Опятьже, панцирный ус уменя один. Падалбы ты стой вон плитки, ябы инедостал, пожалуй. Клешней - оно всяко надежнее, да… Испугался?
        -Очень, - кое-как Малек выдохнул хоть одно слово. Вцепился взнакомый панцирь иприжался кнему всем телом. - Ох истрашно.
        -Вот-вот, верное дело. Бойся. Я тоже боюсь, да. Отсылать да страховать - оно совсем уж невмоготу, проще самому лезть, - пожаловался Шром, взбегая постене иныряя внеприметный темныйлаз.
        Малек неуспел отдышаться, адядька уже стряхнул его удвери библиотеки исгинул. Ларна стоял напрежнем месте инедовольно рассматривал взлохмаченный обрыв страховочной веревки. Разрезало кромкой стекла, - пояснил он. ИМалек отчетливо разобрал даже вполумраке: выродёр бледен, руки его предательски вздрагивают. Значит, дядька прав. Страховать страшнее, чем ползти постеклу! Эта мысль странным образом обнадежила иразвеселила. Совсем неодно итоже: красться поосклизлому стеклу, надеясь насебя одного исомневаясь вкаждом движении - илиже ползти все тамже, зная, что тебя ценят, берегут истрахуют… Что из-за тебя усамого Шрома пару раз ус дернулся! Малёк нестал даже пытаться отогнать улыбку. Пусть родовой замок грязен ивоняет гнилью, пусть ночь черна. Пусть отвыродёра подозрительно пахнет терпко-рыбьим духом вырьей крови: неиначе, Борг умирал долго истрашно… Пусть старые стекла утратили прочность иоттого вдвойне опасны. Он все равно справится.
        Уверенность согрела руки ипрогнала сомнения. Уверенность сделал больше, чем прежняя опасливая осторожность. Может быть, - прикинул Малек, выбираясь настекло, - так действует наШрома его тагга. Греет, умаляя беды идаруя веру вхорошее…
        -Натебя упало крупное такое ивнезапное вдохновение, - предположил Ларна, наблюдая, как Малек возится иприщелкивает языком любимый барабанный ритм. - Ох, смотри, опасная штука. Отнего досамоуверенности - шаг шагнуть. Я знаю, точно так получил метку налице. Это был мой пятый выр. Я казался себе непобедимым. Он был силен истоил… - Ларна тяжело вздохнул. - Пожалуй, жизни он стоил. Нотогда я думал иначе. Он испортил мне лицо ипорвал ребра. Я поблагодарил его занауку идал ему легкую смерть. Малёк, тебе очень противно слушать меня?
        -Нет, мне интересно, - сообщил Малёк, закончив крепить обманное стекло изаново нанего выбираясь. - Вовсе я несамоуверенный. Просто я всвою родню верю, это другое. Знаешь, я только теперь ипонял: мы точно родня. Внутри что-то изменилось, выправилось. Это мой герб, мой замок имои дядьки. Всё всерьез. Тебе такое слышать несмешно?
        -Грустно. Шром отдал мне победу всвоем последнем бою. Ивыиграл другой бой, куда как посложнее. Он более капитан галеры, чем я. Меня боятся, аего уважают. Доходит дотого, что я сам непрочь стать частью семьи ар-Бахта. Новыродёру, пожалуй, вней неместо. Придётся оставаться другом семьи.
        Малек хмыкнул, довольный своим превосходством полноправного воспитанника, признаваемым всеми. Он - ныркий, ловкий игибкий. Он заслужит уважение ибез панциря. Обязательно: неможет ведь Шром ошибаться, выбирая себе малька? Никак неможет…
        -Я придумал страховаться нацепочку, - гордо сообщил Малек, съехав докрая верткой плитки иповиснув там. - Цепочка нервется обострый край. Я теперь переклеиваюсь накаждой плитке заново, надве точки. Ия уже дошел. Сейчас сделаю последний мостик иначну копировать. Дорогущая штука, наверное, этот тонкий лист для накатки черни.
        -Сорок золотых задесяток, немало даже для нас, - прогудел снизу, изпропасти под стеклами, голос Шрома. - Ты уж нешали инеспеши. Много видишь книг?
        -Семь, вкаждой… - Малек осторожно скользнул помассивному трехслойному квадрату стекла, удерживающему книги. - Вкаждой подвенадцать листов.
        -Значит, две он извел напереплавку, - мрачно довершил мысль Шром. - Вэтихже должно быть пошестнадцати листов. Гнилец! Тягостно мне, что нельзя второй раз его влепеху мокрую смять, да… Книги, Малёк, хранятся под печатью самого кланда. Я срезал её инарушил закон… Амой брат несрезал, его дела имели одобрение. Он построил временные мостки ивпустил взал служителей главного бассейна. Было это год назад, он сам признался.
        -Интересный был выр, говорливый, - зло, сдолей презрения, отметил Ларна. - Я вполне доволен, что поработал сним. Если я открою вторую дюжину, то исключительно мягкохвостым гнильцом. Выродёрство - дело невполне вредное.
        -Трудно выру соглашаться ствоими словами, - прогудел Шром. - Номир несовершенен. Кое-кого неплохо изадрать, вынудив хоть так коткровенности игласному письменному раскаянию. Память, опятьже, хорошо восстанавливается, да. Едва ты вскрыл его спинной щит, он припомнил, где вгротах под замком завалило камнями моего брата Сорга. Без того никогдабы ненайти нам умирающего, да. Страшная кончина: голод изаиливание жабр.
        -Так уменя есть ещё один дядька? - восхитился Малек.
        -Незнаю, - буркнул Шром. - Стражи исейчас стараются достать его иззавала. Живли, пока неясно. Неполнопанцирный он, хоть издоров душой. Первым изсемьи сюда добрался, про меня начал выяснять, бассейном интересоваться. НоуБорга уже имелось разрешение напогружение вморскую воду нового гнезда личинок рода ар-Бахта. Кланд вышвырнул изжизни нас троих, предпочтя гнильца Борга иего вонючую ложь…
        Малек слушал, кивал ипорой вставлял вразговор слово-другое. Ноотглавного дела неотвлекался. Смазывал золото страницы чернью. Осторожно, без смещения ипоправок, укладывал поверх тонкий лист, мягкий, как ткань. Плотно прижимал. Проскребал гибкой скользкой щеткой, вминающей лист взнаки сквозного древнего письма глубин. Осторожно снимал иустраивал сушиться, переворачивал страницу ичернил следующую…
        -Дядька Шром, анельзя книги вынести?
        -Можно. Изодной библиотеки, изэтой. Нотебе следует пообвыкнуть вделе, да… - отозвался выр. - Издругих тоже можно вынести. Ели замки брать штурмом. Сил уменя много, Малёк. Ноубивать выров я неготов. Нет, нельзя столь злое дело затевать, даже ради древнего знания. Потому ихочу брать тайно.
        -Авот если снизу пройти, тыже настене держишься.
        -Выше немогу подняться, только долаза, - нехотя признал Шром. - Камень сверху густо засажен особой слизью. Гниль, невочто вцепиться. Зато она душит меня без клешней. Я пробовал лезть. Нет, выше никак. Ккнигам - только постеклу. Ноя стану страховать тебя,да.
        -Закончил шестую книгу, - гордо сообщил Малек. - Дядька, аесли зайти сверхних галерей зала?
        -Вот ведь ныркий, - восторженно умилился Шром. - Нет, я уже думал. Проверял. Там опасно. Таннской солью всё засыпано, внишах для людей тантовый порошок заготовлен. Одно движение неловкое, одно разбитое стекло взаглушенных боковых воздуховодах - ибиблиотека превратится вловушку. Убьет всех, кто пришел закнигами,да.
        Малек проверил липкость черни налистах иначал бережно посыпать последний сушащей пылью. Поочередно свернул все вдлинную тонкую трубку. Подполз ккраю стекла испустил трубку вниз, целясь поближе кусу Шрома. Бросил - идовольно рассмеялся, когда дядька поймал без малейшего усилия, точно ибережно.
        -Ларна, апочему изтебя нестали делать тантовую куклу? Прости затакой вопрос, ноя давно думаю… - вздохнул Малек.
        -Неслужули я итеперь главному бассейну? - развеселился выродёр. - Нет, неслужу. Изсильных врагов выры неделают тантовых кукол. Видишьли, отнять уменя память разума можно. Нопамять тела… Если куклу смоими навыками ударить кнутом, результат непредсказуем. Вероятнее всего я попытаюсь убить обидчика. Бессознательно, новедь - попытаюсь, искорее всего преуспею… Я нерабом родился, кланяться точно нестану.
        -Верно говорит, - отозвался Шром. - Были слухи. Вроде, впрежние века воины, утратившие память, пытались убивать хозяев. Их сочли опасными.
        -Я закончил очистку книг иубираю крепеж, - важно сообщил Малек. - Я хочу уйти тихо ибесследно.
        -Ая хочу свернуть тебе шею заэто, - ласково пообещал Ларна. - Непереходи ксамоуверенности. Сделанное нами всё равно будет обнаружено. Лишний труд илишнее время тратить ненадо. Ирисковать тоже. Сползай вниз, Шром поймает, ненадо возвращаться постеклу. Уменя голова болит отэтого беспокойства. Шром, слышишь? Я стал совсем мягкотелый.
        -Я нелучше, - прогудел выр. - Аж панцирь чешется, как переживаю. Ох, другое дело. Поймал я его, ныркого нашего Малька.
        -Жду нагалере, - сявным облегчением отозвался Ларна. - Мне там привычнее.
        Шром неоткликнулся. Он уже бежал поскале ктемному провалу лаза. Малек блаженно лежал напанцире, обмотанный для надежности длинным усом. Щекой мальчик плотно прижимался ктвердому прохладному боку дядьки. Иощущал себя совершенно счастливым. Он справился, он сегодня вел себя неущербно. Запах чуть подсохшего панциря приятный, если привыкнуть. Море внем, соль иводоросли чудятся, неболее того. Особенно теперь, когда дядьки повадились умываться потри раза надень. Им, кажется, исамим понравилось.
        -Устал? - нежно булькнул Шром.
        -Очень.
        -Да уж. Трудная ночь. Я тоже устал. Мне дом наш ненравится. Ты прав, вонюче живем. Гниль, сырость, запустение. Тоска, да… Нагалере лучше. Дерево - оно приятно панцирю. Да исолнце мне нравится, когда оно несветит взатылок постоянно. Поговорю соШроном. Пусть эти… как они зовутся-то? Окна, вроде. Вот их пусть откамней освободят, да. Замок уж больно наловушку похож, серость да стены, стены да серость. Как тут растить мелюзгу? Гнильцами того игляди сделаются, вгнили копаясь.
        Малек вздрогнул. Только теперь он понял: дядька всерьёз задумался отом, что называют «погружением гнезда вводу». Значит, скоро взамке появятся крошечные выры. Ион, человек, станет нетак уж важен…
        -Если я тебе дядька, - продолжил мысль Шром, - то эти будут уж полноценные братья, повашему людскому закону, да. Хорошо, когда есть братья. Иим хорошо. Будут знать, как разум накопят, накого следует становиться похожими. Унас ныне вроду ущербных нет. Гнильцов, то есть. Я сильный, Шрон мудрый, Сорг вторгом деле силен иещё он добр, аты уж вовсе хорош, ты - ныркий. Новое принимаешь верно, это большой дар,да.
        -Дядька, я тебя обожаю. Я-то боялся…
        -Глупости. Вдревние времена, глубинные, - усмехнулся Шром, - мальки зародом числились очень условно. Пойди их опознай… Вморе растут дотрех, иногда идопяти лет, потом вум входить начинают. Так-то вцелом помасти, поиным признакам, можно предположить родство. Хотя инеточно. По-настоящему род принимал лучших, итолько поделам их. Если сильный род, конечно, как наш, да. Мальки прежде сами искали способ произвести впечатление наара. Наш ар, если постаринному слово понимать - Шрон, глава рода. Иты его любимчик, да. Вот вырастешь, он тебе подберет хорошее взрослоеимя.
        Шром выбежал вширокий коридор, инавстречу отчетливо пахнуло морем. Малек огляделся: тела погибших уже убрали, кровь смыли, даже грязь немного разгребли, наспех. Ипродолжали работать. Три безразличные ко всему тантовые куклы неторопливо, нобезостановочно, грузили натележку водоросли илишайник. Мелкий выр помогал им. Малек заподозрил внем знакомого стража инавсякий случай помахал рукой. Вответ неуверенно качнулсяус.
        Команда галеры отдыхала наборту, вполне довольная удобством родной палубы. Шром взбежал посходням иустроился умачты, напривычном уже месте. Старый рыбак, сменивший вычурную капитанскую одежду напрежнюю, немедленно подал ранний завтрак. Мальку - уху, выру - печень всыром виде ибутыль белой тагги.
        -Да, пожалуй, тут я совсем даже дома, да, - оживился Шром. - Где капитан?
        -Спит втрюме, - отозвался рыбак. - Вы несерчайте, ар. Только сыровато увас взамке-то, да икормят непойми чем, сказать посовести. Я уже истражей ваших угощал, - гордо добавил старик. - Как есть все нахваливали печёночку. Ту, что Малек утром насолнышке выдержал да сводорослями тертыми намешал. Ларнаже просил вам сказывать: мы все тут, потому ждем приказа. Вроде, плыть надобно снова.
        -Надобно, да, - оживился Шром. - Только кночи ближе. Отдыхайте. Рыбу следует наловить,да…
        -Так ужо ловят, - отозвался рыбак. - Достойный выр Жавра ар-Ютр изволил сам предложить. Это который кукол тантовых убрал состен. Вот он ивызвался сподмогой.
        Малек облизал большую деревянную ложку, поблагодарил рыбака иотдал пустую миску. Зевнул, размышляя, кому ивчем следует помочь, утро-то уже горизонт высвечивает, невремя для безделья… изаснул мгновенно, побежденный усталостью иобилием впечатлений. Шром бережно поймал наруки клонящееся кпалубе тело, унес втрюм, устроил назапасном парусе, усамого люка: исвежо, иуютно.
        Вернулся кмачте ивнимательно осмотрел команду. Люди отложили свои дела иждали. Ещебы! Снедавних пор каждый день вих жизни меняет слишком многое: привычки, оценки, саму судьбу. Истержень всех перемен - он. Шром, неущербный выр, для которого законы значат меньше собственных представлений очести.
        -Сбратом я поговорил, - негромко молвил Шром. - Кому неуютно идаже боязно, тех недержу. Трудное дело мы затеяли, непощадит оно многих… Шрон примет всякого, он вверхних залах, вас проводят. Уходящим выплачено будет изсредств рода ар-Бахта. Двадцать полновесных кархонов золотом, да. Ещё пергамент, чтобы вас нановом месте приняли без вопросов. Свасже слово: уйти вовнутренние земли, хотябы надесять переходов отберега. Инам спокойнее, ивам, да… Кто остается, те пусть ждут. Шрон закончит сделами исам явится. Обсудим новый договор. Есть тут, всухом доке, совсем новая галера, да. Малая, носработана чисто, собой хороша ибыстра. Личный корабль Ларны имой, вот так. Дело затевается трудное, оплату дадим хорошую, нопокоя необещаем.
        -Никто непойдет наберег, - завсех исразу отозвался рыбак. - Мы все обдумали, ночь была длинна да бессонна. Коли сейчас уйдем, отскуки да сожаления помрем скорее, чем отпрочего чего,.
        -Отскуки? - заинтересовался Шром. - Страшная кончина, да… Ну, оттакой беды я вам обещаю спасение, вот это точно. Если кто неустал, пока брат Шрон разгребает дела, помоглибы сзамком, да. Окна надобно восстановить. Гниль повымыть. Перед Мальком мне совестно, да… Дом мой вонюч, совестно. Никто внего идти добром непожелал, ясно вы показали мне это. Сам тут остаюсь,да.
        -Пособить можно, - пообещали отборта. - Я попрежней-то жизни каменщик.
        Шром заинтересованно вытянул стебли глаз, дважды качнул ими, выказывая приязнь исогласие. Свернулся напалубе, подогнув хвост кголовогруди - изамер. Спал он тихо, дыша беззвучно, незаметно. Сторожевых усов сетью нерастягивал, полагая людей галеры вполне своими. Это оценили. Сразу натянули полог отспешащего навосход солнца, умеющего слишком усердно сушить панцирь. Приставили человека сбадейкой: поливать время отвремени выра. Иушли, негромко переговариваясь, краспахнутым настежь воротам. Делать приятное Мальку изаодно - любопытствовать. Никто иникогда невидел замок выра изнутри, если нестал тантовой куклой.
        Страж изрода Ворт, рассмотрев эдакую толпу людей, чуть неутратил сознание, что нетрудно при его слабых легких. Выр подбежал ближе изадохнулся окончательно. Пришли помогать инепросят оплаты, потому что уважают Шрома.
        -Ты глаза непучь, - увещевал рыбак, выбранный говорить завсех. - Начерпак мне некажи, недело. Мыть надобно столком, отсамого верху. Четыре лопаты давай, три молотка, еще две тачки, бадеек спяток, алучше водовозку. Еще швабры, скажем… четыре. Эй, да непадай ты. Сам вижу, склизко тут. Еще надобно… да неспеши, дослушай!
        Кполудню Шрон завершил учёт личинок. Подтвердились все подозрения, шепотом высказанные новым помощником изрода Ворт. Сам старый выр отроли хранителя впал вмрачность иосторожно надеялся лишь нато, что замок будет подновлен, астражи прекратят униженно падать всем телом накамни при виде хозяина. Трое уже освоились, анаследники родов Ютр иВорт старались более прочих, занимаясь сразу двумя, ато итремя, делами. Галеры иновая должность помощников самого Шрона - потрясли семьи… Шрон истратил еще некоторое время насортировку почты Борга, его деловых отчетов иличных записей. После такого занятия воздух замка показался особенно гнойным имерзостным. Мягкохвостый предатель был ловок. Он стравливал соседей, угрожал зависимым родам порчей личинок, подкупал независящих отсемьи ар-Бахта выров истремился квысокому званию при кланде. Онже был одним изтех, кто предложил переплавлять книги вмонеты.
        Глубинную основу замысла Шрон постиг быстро: нынешнему властителю Аффару ар-Сарне хотелось полностью стереть изпамяти народа выров саму суть понятия «кланд». Ведь это некнязь людей инеправитель, атолько военный вождь, наделённый властью вгоды немирья. Виноеже время, спокойное, кландом именуется тот, кто выдержал поединок намелководье. И, значит, нет для него власти. Боевая его слава имеют значение лишь для сезонных поединков идлятся год, донового испытания! Нынешний кланд позакону древних навласть неимел ни права, ни даже основания. Накамнях близ Синги безусловным победителем уже два десятка лет значился только один выр - Шром. Страх перед его великолепием бойца грыз ущербного кланда сильнее, чем паразиты глубин - свою добычу. Страх привёл крешению оподлой итайной казни Шрома полживому навету. Завистьже потребовала сделать убийство как можно более мучительным ипозорным…
        Шрон закончил чтение пергаментов, сгреб гнусные секреты мертвого Борга вбольшой сундук, запер их там допоры. Ипоспешил вниз, кводе - омыть тело иуспокоить мысли.
        Передвижение покоридорам замка привело старика вгораздо лучшее настроение. Полы чисты исвежи, пахнут морем. Спустившись натри яруса, Шрон замер внедоумении. Знакомые люди сгалеры деловито продолжали уборку, трудились сами ипокрикивали натантовых кукол, приданных им впомощь. Два выра-стража без устали таскали водовозку, ругались слюдьми - ивыглядели вполне довольными.
        -Ар, мы надеялись управиться квашему прибытию, - сипло выдохнул утомленный страж. - Это вроде подарка… замок сильно похорошел.
        -Небез того, вот уж точно, - согласился Шрон, удивленно изучая коридор. - Ивсюдутак?
        -Верхние ярусы убраны начисто, - гордо отозвался страж. - Ниже пока попервому разу проходим. Немог ипредставить, что людям требуется больше воды, чем нам… Ноя слап сбился, аони льют ильют. Мы живем морем, нодонынешнего дня, ар, внашем доме непахло солью ирадостью. Только гнилью, вы уж простите.
        -Я уж, пожалуй, похвалю, изрядно потрудились, изрядно… - старик гордо встопорщил усы. - Что брат? Пришел всебя Сорг?
        -Плох, новсознании, надеемся налучшее, - осторожно предположил страж. - Он напристани. Сним воспитанник ара Шрома. Очень, осмелюсь сказать, полезный Малёк. Ваш брат его почему-то слушается. Разрешает чистить жабры, хотя это весьма мучительно.
        Покоридору снизу затопотали поспешные шаги выра. Шрон, собравшийся ответить стражу, промолчал, ожидая новостей. Иточно: подбежал выр рода Вортов. Тяжело повел усами, без слов жалуясь нагорькую участь обладателя слабых легких. Люди загудели, сочувствуя, полили избадейки, помогая отдышаться.
        -Три галеры вустье реки, - сипло шепнул гонец. - Еще пять бурунов над панцирями. Идут открыто. Напарусе герб рода ар-Дох. Есть гербовый столб накорме, наши стражи видели.
        -Мы храним их личинки, - тихо молвил старик Шрон. - Плохо сберегаем. Интересно мне, как Борг намеревался усидеть хранителем, разворошив эдакую бурю, да без Шрома, против которого выр вздравом уме непойдет никогда?..
        -Осмелюсь высказать то, что слышал случайно, - просипел страж. - Он нанял даже неодного выродера, адвух. Это мои домыслы, ар. Ноя слышал про оплату услуг, две оплаты. Обе вперед иобе попять сотен золотом или более, полного счета я неразобрал.
        -Давно был разговор, скем?
        -Галера, доставившая вас, дотого приходила два месяца назад. Капитан, которого я более невижу вкоманде, говорил напристани свашим братом. Я стоял над воротами, ветер был вмою сторону… ия слышал, хотя это далеко. Ущербность порой отнимает важное - ипытается вернуть нам помелочам несущественное, - грустно поник выр. - Уменя слабые легкие, ноочень тонкий слух. Лучшебы наоборот.
        -Уборку замка прекратить, - велел Шрон. - Людей принять иразместить вкольце стен. Галеру убрать отпричала. Цепи главного канала опустить, ар-Дохов встретить перед узостями каналов ипровести кпричалу. Сам управишься? Вот имолодец, вот иправильно. Ты помощник хранителя, помни это. Лапы негни, ты нераб инеслуга. Скажи: яжду напристани. Так сразу искажи. Хранитель Шрон, мол, хотел вас видеть иготовил курьера, новы сами пришли, зачто спасибо. - Старик хитро блеснул глазами. - Небоишься кним напалубу взойти?
        -Личинки моего рода теперь незаложники моих слов идел, - тихо молвил страж. - Прочее нетак уж страшно.
        -Приятно сознавать, что глубины еще дороги нам, сих ценностями ичестью, - гордо отозвался Шрон. -Иди.
        Сам старик еще раз синтересом оглядел чистый коридор изаспешил вниз.
        Напристани, само собой, было далеко нетак пусто, как приказано. Малёк лежал наживоте, запустив руку посамое плечо под панцирь Сорга. Малек ругался тонким ничтожным голоском, требуя оттретьего своего дядьки терпения ипослушания. Да, больно - новедь он изславного рода иобязан быть сильным… Едва живой Сорг стонал, дергался ибился, ноего прижимал ккамням сам Шром, итотже Шром держал взажимах лап сильно отогнутый кровоточащий панцирь бока ибрюха, позволяя Мальку чистить забитые илом жабры. Ни укого иного, - сразу догадался Шрон, - встоль малую щель просто непролезлабы рука. Апроливать водой бесполезно. Камни имелкий сор впились глубоко ислежались, спеклись скровью изаживляющей пеной… Увы, вданном случае скорее вредной, чем полезной. Стоит повременить еще день - ижабры утратят способность даже ксамой простой работе, затянутся пеной навсегда… Сорг несможет нырять, ноэто - полбеды. Гниение под панцирем непрекратится, ижизнь брата станет сплошной мукой, растянутой надолгие годы, лишающей сна, отдыха, подвижности, апозже - зрения, слуха, чувствительностилап.
        -Еще потерпи, дядька Сорг, - всхлипывал Малек, которому было тягостно причинять боль. - Я стараюсь бережно, ты некричи так, я очень стараюсь. Еще воды. Дотянуться сложно, вот иполучается долго.
        -Хоть кто-то покинет пристань? - без особой надежды уточнил Шрон.
        -Врядли, - отозвался Ларна
        Он как раз вытянул очередную бадью иразмашисто выплеснул её вщель панциря. Сунулся было снова набрать воды, нопередумал. Задумчиво присел иуказал Шрому навмятину вголовогруди Сорга.
        -Тутбы дырку сделать. Вот так, длинный косой пролом. Отсюда пролить водой, сверху,а?
        -Выродёр, - простонал Сорг.
        -Небез того, - расхохотался Ларна. - Ноеще илекарь. Исключительно для вашей семьи, славныйар.
        -Тут, так тут, - неоспорил совета Шром иприцелился клешней. - Прямо или вскользь бить-то?
        -Дай покажу. Бей вот так, исразу, невынимая кончик клешни, слегка расширь щель. Оттуда ток воды будет прямо нажабры поступать, если повернуть выра набок. Иначе ил доконца иневыбрать без полного вскрытия брюшного панциря. Аесли вскрыть…
        -Выродёр, - снова выдохнул Сорг.
        -Я нетакой, - всхлипнул Малек. - Яже как лучше!
        -При чем тут ты, Малек? Я наШрома ругаюсь! - засипел Сорг, отчаявшись отделаться одним словом. - Невыносимо так давить ивыкручивать панцирь брату, невыносимо… хоть схвоста слезь, раздавишь! Туша ты каменная, отродье глубинное.
        -Разговорился, - обрадовался Ларна. - Значит, полегчало.
        -Малька надо увести заворота, - строго приказал Шрон. - Сюда идут ар-Дохи.
        -Так это я позвал их, - выдавил Сорг. - Инетолько их… Хотел сковырнуть Борга, нонесмог. Он хитер. Был хитер. Да слезь схвоста, выродёр ты проклятущий! Я терплю итак. Недергаюсь…
        Ларна щелкнул языком иуказал наводу усамой пристани. Точнее, натри пары глаз, настороженно изучающих сцену лечения Сорга. Выры осознали, что обнаружены, ивсплыли. Самый крупный вежливо заложил усы назад, отфыркался, раскрывая легкие, иприцелил взгляд вШрона.
        -Ар Шрон, мой брат полагал вас мертвым. Он уважает вас, он скорбел поповоду гибели. Он числит среди покойных иара Шрома, иара Сорга… Мы ничего непонимаем, мы шли сюда снаточенным оружием иболью вдуше. Что сказать брату, наша передовая галера уже рядом?
        -Пока что унас всемье приключилась всего одна убыль, - отозвался Шрон. - Борг издох. Несам, ему помогли. Ноперед смертью он рассказал много ценного. Вот так передай, будет точно. Отменя передай.
        -Сдох, - вголосе чужака прозвучала отчетливая радость.
        Выр шумно ипоспешно схлопнул легкие, нырнул. Шром проводил его взглядом, покосился наМалька, кашляющего вочередной луже воды, вылитой по-новому, через дыру впанцире, как ижелал того Ларна.
        -Так хорошо, удобно, - наконец отплевался Малек. - Комков сразу стало меньше, ноил есть, его пока много. Еще одну бадейку, капитан. Илейте медленно.
        -Еще одну, медленно, - согласился Ларна.
        Когда галера подошла кпричалу, вылито было две бадьи, иСорг осторожно предположил, что жабры можно проверить вводе, продышать: жжение еще осталось, нонезначительное. Малек упрямо сполз спристани следом задядьками. Нырнул иснова взялся чистить работающие уже жабры, презирая риск защемления руки под панцирем. Спалубы большой галеры наблюдали молча иудивленно. Оружие убрали заранее, услышав новости, переданные своимже дозорным.
        Наносу корабля вгордой позе возвышался пожилой выр, его панцирь был отмечен двумя ярко-синими полосами боевой раскраски. Выр оглядел берег исобравшихся.
        -Шрон, Шром, Сорг иеще невесть кто… - сипло удивился боевитый гость. - Нескучная семейка, нескучная. Сперва умирают, всё побережье узнает отом. Ностоит явиться напохороны - ивот, никакой радости! Вы испортили мне бой, аведь я стар, когда еще возьмусь замыслить штурм замка… Я уже присвоил себе вмыслях этот замок, если говорить прямо. Нельзя его было оставлять Боргу. Он всех нас сделает последними вроду. Гнилец. Родную кровь непощадил… так я думал. Теперь хочу изучить косяки ваших мыслей.
        -Ктож среди дня, шумно ипрямо, идет наштурм? - возмутился Шром. - Утебя двое толковых полнопанцирников, дядька Ботр. Ночьюбы им вползти постене, да наверх доспаленки нашего братца, ивсе дела.
        -Так я идумал: пошуметь, поторговаться, - вздохнул выр вбоевой раскраске, нехотя складывая усы иперебираясь насушу, едва наладили сходни. - Как раз далбы моим младшим время спрятаться уберега. Хороший план.
        -Главное - редкий инеожиданный, - тихо буркнул Ларна. - Советники главного бассейна его числят под номером один всписке возможных угроз нападения. Рекомендуют сразу давить личинок рода мятежников… так я слышал случайно вгороде, аточнее, вгородских застенках порта Синги. Там много интересного можно узнать.
        -Свыродёрами необщаюсь, - сухо уточнил старик. - Ар Шрон, что увас творится? Две недели назад мы изловили такого вот наемника усвоих родных гротов. Допросили иказнили, само собой. Потому ипоспешили сюда, едва получили весть отСорга. Неладно наберегу, гниль течением жизни крутит, как хочет. Мы нищаем, они богатеют. Нас заказывают выродёрам, они готовят наемников. Смерть Борга меня радует, скажу прямо. Носмерть этого выродёра порадует вдвойне.
        -Он сменил род занятий, - Шром выбрался изводы, поскольку Сорг уже плыл сам, пусть инеловко. - Он лекарь, проверено намоем панцире. Я занего отвечаю отныне ивпредь, да. Выродёрствует он только помоим личным заказам, вкрайней необходимости.
        -Непонимаю, - возмутился старыйвыр.
        -Пошли, ар Ботр, осмотрим ниши сличинками вашего рода, - предложил Шрон. - Это ведь пока что главное. Борг натворил много гадкого, новсеже уцелело семь десятков сухих гнезд, ваш род велик ипо-прежнему силен… Скажи своим младшим, ненадо устраивать засаду. Без ужина рискуют остаться.
        -Ввонючих замках питаться могут только гнильцы, - ощетинил надбровья воинственный выр. - Унас нет замка, зато мы живем морем. Ипомним прежнее.
        -Пошли, небулькай попусту, - Шрон двинулся кворотам. - Нет увас замка? Вот иобсудим, как укрепить этот, берегущий ваши личинки. Стража унас слабовата. Как тебе глянется место второго хранителя, ар Ботр? Сполным договором чести.
        -Хитрый ты старик, - было слышно поголосу, что выр польщён. Прекратил демонстративно прожигать взглядом Ларну изаспешил вворота. - Уже прознал, что сюда идут ар-Томиса? Номои галеры быстрее. Да, я неготов уступить им право хранить личинки. Идем, тихо обсудим подобающее лишь слуху старых, глубинных мудрецов.
        Шром выудил Малька изводы иусадил себе наспину, вызвав нагалере целую бурю удивления. Ларна оказался забыт, покрайней мере - навремя. Сам он это сразу отметил ивздохнул соблегчением. Чуть расслабил руку наузком ноже, годном для метания изаранее смазанном, чем следует. Умереть выродёр может влюбой день. Новсегда хочется, чтобы этот день наступил несегодня… Ларна чуть постоял идвинулся отпристани прочь, вворота. Усмехнулся. Благодаря Шрому несостоялся очередной последний бой. Старика всиних полосах раскраски выродер успелбы убить, точно. Почему так хочется перед смертью - убить? Нелепое свойство мстительности или еще более нелепое неумение решать дела мирно? Привычка считать выров предметом найма иожидание ответного действия сих стороны - казни?
        Ларна тихонько рассмеялся, уже миновав ворота. Виделибы выры себя состороны! Одно движение клешней Шрома приводит их кмиролюбию, всеобщему иисключительному. Трудно представить состояние несчастных, которым намелководье доставался этот противник. Отказаться невозможно, выиграть бой - тоже. Неисключено, что свою привычку звать брата выродёром Сорг приобрел давно ипоиному поводу. Он врожденно добр иедвали понимал необходимость убийства воимя чести. Ларна убрал нож вножны. Вздохнул полной грудью иподумал: как быстро меняется положение дел! Нелепый заговор двух сильных выров, лишённых поддержки ипосути выдворенных изродного замка, обрастает сторонниками, обретает глубину исмысл. Пожалуй, главный бассейн устрашится инавремя затихнет. Апотом перейдет кобычному для себя - кторгу.
        Служители кланда начнут свою игру, будут покупать зазолото надменных ар-Томиса ипредлагать роскошный замок тщеславным ар-Дохам. Выры так давно живут рядом слюдьми, что начали усваивать их ценности иустремления. Увы, нелучшие… Отчуждение, рознь - только помогают падению гордого имогучего народа. Который, стоит признать уже ради одного Шрома - достоин жить под солнцем… итем более втени, ккоторой он стремится, оставляя обширное свободное пространство для людей.
        Глава четвёртая.
        Горнива, край людей уопушки Безвременья
        Вороного страфа заметили издали. Ещебы! Таких зверюг навсю лесистую северную Горниву - неболее десятка. Породистый, ноги саженные, движется побежью. Усидеть наэдакой каланче, когда когтистые ноги назамахе вскидываются выше клюва, способен невсякий наездник изопытных. Да иноров устрафов дик, их под седло редко решаются ставить, чаще - встрогую упряжь. Всех, только неэтого.
        Кривопузая недокормленная малышня заголосила привычное, звонкое инахальное, пока гостье издали неслыхать слов: «Монька едет, гулявая Монька». Самый догадливый припустился кстаростиной избенке напрямки, посвежим лужам, щедро расшлепывая кляксы брызг поплетням. Невелика разница утой избы спрочими, только что пятистенка - попросторнее иных, анавид кособока да черна, как всё догнивающее поселение.
        Щели вдерюжках штопаных занавесок сделались наволос шире. Глаз невидать заними - ноглаза-то всё видят! Привычно щурятся, ни намгновение неупуская большое событие для деревни. Какже! Монька, шаарова приблудка, сама изволила приехать. Позвали - ивот она, явилась. Хаять гулявую привыкли навсех посиделках. Икак иначе? Деревенька жмётся улеса, нослухи внеё затягивает словно сквозняком вщель, совсей округи. Икопошатся они тут, как неведомые зверушки, ипереводу им нет, множатся куда охотнее домашней птицы. Никакого мора неведают.
        -Вона, ишь, подбоченилась, - азартно шипит из-за своей занавески дозорная старуха крайней избы, бросив без пригляда кислые щи впечи. - Ужо инаеё шею хомут найдется, давно пора. Мыслимоели дело! Девке впортах ходить, да настрафе разъезжать! Хочьбы скинул, тьфу, бесстыжая…
        -Мать, уймись, - лениво зевает старший сын, затевая стольже привычный ответ, говоримый при каждом приезде Моньки. - Гулявая - негулявая, атокмо лучше она, чем братец ейный, шаару законный сынок. Вот тот итри шкуры спустит, изановыми тремя влес оправит столь далече, что отсель невидать. Токмо он неприедет, кнему надобно самим идти, ноги бить да лбы расшибать.
        -Ага, аг-га-га, - неунимается бабка, проявляя чудеса зоркости, ничуть несовместимые сеё возрастом, - вона, гля: руку как есть рассадила, отплеча долоктя. Ох, верно сказывают: игулявая, идраться горазда. Оттого исидит вдевках вдвадцать два года, кто наеё польстится, наперестарку, наяблочко надкушенное? Вечёр Бронька сказывала, что ей соседка верно донесла, которой внучка наторг вбольшое село племянника надысь снарядила, ион сам слыхал: потрактирам пьяная эта Монька шлындает. Кмужикам липнет иупивается добеспамяти, да неодна пьет, сполюбовниками. Ачего ей? Все знают, как она вродню-то кнеродному батюшке набилась, сего управляющим заизбой обо всем сговорилась.
        -Ану цыть! - сердится спечи старик. - Нетвоего ума дело, замшель кривогорбая! Всякому ведомо: шаары законов старых неблюдут, да иновые сами правят, как им удобнее. Сколь баб поперепортил этот пакостник, ивысказать страшно. Может, идочь она, аможет, иприблуда. Токмо жить хочешь - молчи отом. Пирог вона доставай да полотенце почище наподнос подстели.
        -Пирог ей… - шипит старуха, нехотя выбирая полотенце. - Экая честь бесстыдной бабе! Пирог… последней муке перевод. Все одно, страфу скормит, помяните мое слово!
        Нопирог наполотенце выкладывает, парадный платок, светлый да свышивкой вдва тона, повязывает, улыбку самую ровную натягивает - ишасть запорог.
        -Ой, да ктоже энто туточки? - сладко разливается голос, утративший всё своё шипение. - Аведь Марница, душечка наша, радость-то, вот радость! Ужо нечаяли, свесны все ждали…
        -Жданики проели, - голос удочки шаара ровный, сотчетливой ноткой металла, выказывающей нескрываемую насмешку. Женщина ловко спрыгивает изседла ичуть кивает. - Привет, бабка вредная! Вкусны твои пироги. Видно, вся вредность впечи выгорает. Чего звали?
        Ростом дочь шаара неособо высока, ногнуться необучена исмотрит прямо, оттого получается всегда - вроде она ирослая. Волосом черна, аглаза выдают материну породу, северную, густо-серые они всумерках, аднем полный цвет дают, синеву затаенную кажут. Только смотреть вних глубоко ипрямо мало кто решается. Шаар - он всему краю хозяин. Хуже всякого выра, коих тут небывало так давно, что истарики их непомнят. Клешнятым изрода ар-Сарна полагается отдать десятину слюбого прибытка, отаком законе все слышали. Нотолько отдавать приходится две десятины, поскольку ишаар желает жить небедно. Да ладнобы две! Как приедут лихие люди - сборщики, так иначинается: одним потеха - другим разорение. После их отъезда только иполучается учесть, что осталось. Аостается мало. Иногда лишь то, что уж вовсе никому неглянется… Встороне отдорог деревня стоит, вмох врастает. Довыра далеко, ашаар верит своим служивым, иникому более. Кроме, разве что, Моньки.
        -Атыбы вдом прошла, щами угостилася, - поет бабка, подсовывая поднос игордо кося насоседские занавесочки. Вот, мол: мои-то пироги ишаару хороши. - Сдороги морсу выпей, да иквасок унас имеется, ужо непобрезгуй.
        -Да я-то пройду, мне что, - бессовестно хохочет шаарова дочка, упирая руки вколени исгибаясь, встряхивая гривой позорно неубранных кудрявых волос, перевязанных налбу цветной лентой - отпота. - Только страф мой тут останется хозяйничать, один. Вот потеха будет! Прошлый раз пошла я вдом, аон Семерикам чуть нераскатал избу побревнышку. Гнилые бревна-то, бабка!
        -Руку вона, - задает бабка жгущий её вопрос, - обветку, чай, рассадила, болезная? Ох тыж, перевязать надобно, лапушка.
        -Нет, - шаарова дочь насмешливо косится набабку игромко сообщает деревне свежую сплетню, всё одно узнают: - обножик, вот такой вот. Мужик больно настойчивый попался. Вженихи набивался, амне ничуть неглянулся… Привередливая я. Ты, бабка, неохай, ты его невидела. Всмысле, чем я угостила его икак дело… гм… сладилось. - Женщина хмурится именяет тон: - Где старосту, мать вашу, носит? Мне тут что, доночи пироги жрать да вносу ковырять?
        Страф опознаёт смену настроения любимой хозяйки иначинает топтаться. Вот уже вороной выпустил когти трехпалых лап, озирается, готовый квозможномубою.
        Народ затихает. Бабка пригибается. Боевой страф - он страшнее всякой иной напасти. Три когтя, каждый - поладони длиной. Лапы саженные, втемной мелкой чешуе, прочностью подобной броне. Крайние перья бесполезных для полета крыльев - скорее уж иглы, иони срываются ижалят врага охотно, метко. Ноиэто несамое ужасное. Никто иникогда невидел удара страфьего клюва. Невидел - потому инеувернулся… Неначто смотреть: голова вроде инеменяла положения - авот он, враг сраскроенным черепом, падает, клонится кземле. Спокойный лиловый глаз птицы наблюдает засмертью свысока ивсегда сбезразличием фальшивой непричастности красправе. Всказках говорится: страфов придумали колдуны, чтобы воевать свырами. Казалось, это поможет. Непомогло… зато теперь страфы служат всё темже вырам, состоят взагонах наёмников, стойлах застав курьеров да надворах шааров.
        -Клык, неначинай, - Монька резко одергивает своего страфа. Ломает пирог надвое инеглядя бросает половину заспину. - На, уймись, вымогатель.
        Голова птицы чуть вздрагивает, раздается сложный дробный хруст - иуже снова страф презрительно ибезразлично озирает гнилую деревеньку свысоты своего роста. Доседла - сажень, аголова итого выше, без локтя две сажени при плавно изогнутой шее. Есть, чем гордиться, вся красота исила породы ласмских вороных при нем. Зато половины пирога нет, как небыло…
        Народ охает, замирает - птица, это всякому ведомо, резких движений нелюбит. Но, благодарение тайно почитаемой ипоныне Пряхе, есть для страфа новое занятие: высматривать, как погрязи, неразбирая дороги, вовсю шлепает-торопится староста. Сапоги надел парадные, пояс подпоясал вышитый, важности пробует добрать осанкой… асерые пятна страха сами нащёки сели, хозяина неспросивши.
        -Ох, иждали, - начинает пожилой староста издали, сдороги, вкрик. - Ох, иждали, достойная брэми Марница! Нету жизни нам, как есть пропадаем.
        -Дальше, - намеренно зевает женщина, поигрывая поводом страфа. - Икороче.
        -Так… э… птицу забрали всю, биглей взрослых увели…
        -Квас выпили, оскомину, иту стащили, - подсказывает Марница.
        Староста давится заготовленным приветствием ипереходит кделовому тону. Смущается ипытается сообразить, отчего вдруг начал снаименее значимых бед. Естьли смысл врать Моньке, она вон - щурится, понимает, что биглей пообыкновению успели припрятать влесу, да ипрочее… Староста вздыхает, мрачнеет иговорит иным тоном:
        -Посевное зерно увезли. Можете проверить, допоследнего зернышка, как есть допоследнего… Ваш брат велел, так сказывали, брэми.
        -Пергамент выдали? - сухо уточняет Марница. - Деньги, обязательства, опись взятого?
        -Ни единого кархона, ни единой записи, ничего, - всхлипывает староста иначинает клониться вноги страфу, брезгливо переступающему подальше всторону, тянущему повод. - Уж непокиньте вбеде неминучей!
        -Так. - Глаза уженщины становятся уже итемнее. - Когда уехали, куда, чьи люди?
        -Так ить… брэми шаара новые слуги. Кнему иповезли, то есть, прощения просим, кбрату вашему Люпию, насборный двор. Тому уже семь ден, ая как осмелился, вам весточку иотправил… - торопливо указывает староста наколеи иследы лап страфов, известные всей деревне. - Там их след, как раз дождило, всё видать…
        -Ясно. Три дня ты весточку мне писал, староста? Покуда их след простыл… Ну, этого добра вам невернуть, - спокойно заверяет женщина. - Сотцом я поговорю. Посевное зерно забирать нельзя. Еслибы вы имели… гм… наглость подать жалобу выру, вот тогда многое моглобы измениться. Новас хватает только наобсуждение моих штанов имоего поведения. Коли вам себя нежаль, счего мне жалеть вас? Дальше говори, староста. Нетяни, недосуг мне. Пока что получается: зря я сюда ехала. Ая даром негощу.
        -Велели людей слать кконцу лета натотже сборный двор, - тихо исболью завершает описание беды староста, суетливо добывая из-за пазухи вышитый мешочек иотдавая споклоном. - Сами выбрали, кого уведут. Сказывали, выр велел. Новые рабы ему надобны. Изато нам выплатят полную меру, тридцать золотых кархонов. Акак деревне жить, когда изкаждой избы хоть одного молодого мужика заберут?
        -Как жить… - женщина криво усмехнулась. - Накой ляд вам мои ответы? Вы уже людей-то, братом присмотренных, собрали да оплакали, невозразив. Ладно… Кмоему управляющему подойдите через десять дней, неранее. Зерно он вам отсыплет. Немного, только напосев. Итолько под раскорчевку новых полей, где - указано будет. Позже сама разберусь, как свас доход взять. Амужики, коих брат врабы приглядел, пусть сидят напечах, коль уродились пустобрехами. Бабу вызвали засебя воевать, герои босолапые. - Женщина свела веки ещё уже. - Какже, всяк меня обсудил иосудил, нопироги вынес да вноги упал. Тошно ездить квам. Все одно, сгниёт деревня. Сколько раз говорила: уходите отсюда. Сейже час уходите, слышали? Выр ар-Сарна, хозяин Горнивы, сам иесть кланд. Велел он отдикого леса надва перехода отступить всем селениям. Наплощадях такое необъявят, ноя знаю. Последний раз вам помогаю. Неуйдете доконца осени, всех сама сгоню идаже натант подсажу. Это ясно?
        Староста мелко закивал, дрожа серыми щеками инерискуя поднять головы. Моньку звать - дело последнее, крайнее. Лютости вней натроих, аязык ивовсе удержу неведает. Такое иногда скажет - хоть ложись иумирай. Мыслимоели дело: уйти издеревни… Куда? Инеуйти уже невозможно. Давно задочкой шаара замечено: если сказала нечто идобавила свое страшное «это ясно?», значит, исполнит позадуманному.
        -Теть Монь, я головную повязочку вам сшила, - ласково ивкрадчиво шепчет старостина дочь, мечтающая оместе надворе всемогущей ибезмерно богатой, как утверждают слухи, шааровой безродки. - Вот извольте глянуть.
        Монька несмотрит, щелкает языком, уговаривая страфа подогнуть ноги. Ловко прыгает внеудобное малое седло, ичудовищная птица вздымается вовесь свой рост. Дочь шаара уже смотрит надеревню поверх низких её, вросших вземлю, избенок. Презрительно щурится напышнотелую пятнадцатилетнюю дуреху - дочь старосты.
        -Глянуть, говоришь? Я много начто нагляделась. Староста, ядовитый жук! Девку пора замуж гнать палкой, пока брюхо ненадулось. Вон - огороде мечтает… Этот город тебя, дуру, прожует инезаметит. Эй, серощекий! Осенью проверю, чтоб при мужике состояла, как положено. Тогда, может, наизбу денег дам. Если захочу.
        -Спасибочки, - пискнула старостина дочь.
        -Ты наменя некосись, окосеешь, - сухо советует Марница, закручивая приплясывающего страфа игладя его шею. - Думаешь, раз нос сломан, так имужик неглянет? Это я наних негляжу, если нехочу того. Ачего смотреть? Я его корми, я его береги, я ему детей рожай… Нет уж, я лучше поживу для себя. Верность - она только встрафах ицела. Эй, староста! Всё запомнил? Избы пожечь, нановое место перейти, девку срук сбыть. Это ясно? Тант вашей деревне ненадобен, неправ брат. Вы ибез того пустоголовы.
        Страф зло заклокотал, шевельнул тощими крыльями, угрожая выпустить иглы. Марница рассмеялась иослабила ремень повода. Находу нагнулась, выхватила повязочку - ибыла такова.
        -Вот ведь выродок, нелюдь насмешливая, - всхлипнул староста, дрожа всем телом икое-как пробуя отдышаться. - Ладно, что гулявая, так слухи ходят, весь запретный товар мимо шаарова двора через её руки плывет. Избы жечь! Что удумала. Верно брэми, законный шааров сын, сказывали: незови, небудет пользы… - Староста сердито оглянулся нодочь. - Что встала? Собирай вещи, пойду второй раз напоклон кзаконному сыну шаара, вымолю нам отсрочку, чтоб здесь жить, напрежнем месте. Он неоткажет… как ия неотказал кой вчем.
        -Так вроде обещалась Монька-то… - распахнула крупные глупые глаза девушка.
        -Обещала она… нету более вслове её силы, кончено. - Прокряхтел староста, тяжело поднимаясь наноги. Ипошел прочь, бормоча себе под нос так тихо, что никому инеразобрать. - Хватит. Сколь людей перетравилось, запретную таннскую соль поеё слову добывая. Ивсе мы виноваты, что ни скажи! Нетак толчем, нетак сушим, испешим излишне, ионо невредно, ежели сумом… Вот теперича ибудет - сумом. Теперича ей вправят ум, как бабе положено. Тоже мне, эту безродь называть брэми! Тьфу, девка трактирная, вот ивесь сказ. Пойду кбрату ейному, погляжу, как он сделом управляется. Пятьдесят кархонов запустяк - деньги немалые. Идело простое спрошено, без всякой там травленой соли.
        Марница, достойная брэми изрода Квард, пустила страфа резвой побежью иподставила лицо прохладному ветру. Уши горели, злость душила, подступала ксамому горлу. Зачем поехала? Ну, зачем? Пирогов отведать? Азаодно собрать полный мешок невысказанных насмешек. Спину себе исколоть взглядами из-под занавесок. Какже, безродь… Все их мысли как наладони, видны ислышны даже сквозь гнилые стены - исами они гнилые да черные, мысли эти. Жалко дурней, мать жила вдеревне недалече, пока шаар её неприглядел да ксебе неувез. Толи пятой бабой вдом, толи шестой. Он разве вёл счет своим забавам, родной батюшка, всему краю первый страх? Брал, что понравилось, ибросал, наигравшись, где придётся. Только снего испроса нет. Ему кланяются вземлю, ноги целуют. Славнейшим брэми именуют навыдохе, благоговейно. Зато ей, гулявой Моньке, это вежливое слово бросают плевком влицо.
        -Злее надо быть, - тихо посоветовала сама себе женщина. - Полдеревни натант подсадить - итогда уж глянуть, как прочие запоют полное имя спридыханием. Ая что? Я так неумею… Это кбрату, он подход клюдям знает. Цену им тоже знает. Три кархона замолодого мужика впорту наместе, один - застарших. Старостина дочка пойдет запятнадцать. Пухлых да светловолосых любят. Только танта ей невидать, будет учиться сознательно услуживать. Игулявой никто неназовет, рабы делом заняты, они попусту негуляют.
        Кончик повода хлестнул страфа покрылу. Вороной возмущенно заклокотал иприбавил, переходя спобежи наособый, немногим его родичам доступный, скок. Вседле этот кошмар выдержать едва возможно, зато мысли он вытряхивает изголовы получше любой выпивки.
        Амыслей много… Всяк знает: безродь Монька суправляющим сговорилась, ипризнали её законной. Глупости. Тогда унеё ни силы небыло, ни повода для торга. Дурой выросла, собозом вгород добралась - набатюшку знаменитого да богатого хоть одним глазком глянуть, отпостылой судьбы увернуться. Ачто нанеё саму под шааровыми окнами еще кто глянет - имысли неродилось. Впрочем, батюшка, сам шаар лично, выглянул набалкон, заслышав крики ипричитания всвоем саду. Послушал-послушал, ручкой управляющему махнул - мол, нешумит пусть, голова болит. Про родство, впрочем, всё разобрал. Велел втрактир неотдавать ивпорт наторг невезти. Выпороть добессознания засвою головную боль да заврожденную бабью глупость - ивсарай бросить. Потом пришёл исказал: злее будешь, если выживешь. Акак выжила да ходить начала, поставил зауправляющим приглядывать. Умел понять, кто кому такой враг, что изаденьги ту вражду неизбыть.
        Уотца она многому научилась. Как про людей вызнавать то, чего они сами осебе помнить нежелают. Как позже превращать знания взолото, алюдей - всвоих личных кукол. Тант для того нетребуется, если ниточки крепко привязать идёргать сумом… Батюшка шаар даже гордился ею иногда. Говорил: унаследовала отцов ум. Авот злость - неунаследовала. Ненашла радости виграх, столь любимых шааром иего окружением.
        -Шаар, если вольно перевести свырского, - холодно усмехнулась Марница, успокаивая страфа ипереводя нашаг, - слышишь, Клык? Ну, так слушай… «Шаа» есть всего лишь «имущество». Мой папаша - имущество выра, раб. Ценный раб. Нашел, чем гордиться. Все мы шаары, даже та дура сповязочкой, мечтающая опокорении большого города. Всамом свободном переводе шаар - рыбий корм.
        Закончив пояснения, женщина рассмеялась. Потом смолкла иустало потерла рукой лоб. Причин для радости ненаблюдалось никаких, ровным счетом. Кто она? Никто, злющая баба, поставленная проверять вора инедавать тому украсть больше, чем следует. Неудеревни, само собой. Причем тут деревня, эта или иная, сколько их уотца вкраю - исчесть трудно. Деревни могут пухнуть отголода, - ноуправляющий обязан меру знать, исизъятого больше этой меры себе всундук непихать. Есть ипоглубже сундуки. Там тоже свой пригляд, свой учет. Семь лет она служит отцу. Ивот - перемена. Брат внезапно стал законным наследником, сменил управляющего ией - ни полслова. Хотя ибез того ясно, молчание - оно куда как красноречиво. Когда имеется законный наследник, прочим пора двигаться. Куда? Да яснее ясного: всторону порта.
        -Чем я неугодила ему? - сквозь зубы шепнула Марница. - Да просто время ушло, надоела батюшке игрушка. Опятьже, тише надо быть. Незаметнее. Соблюдать хоть иногда внешние приличия, как это делает брат.
        Женщина снова рассмеялась. Ейли незнать, как именно брат соблюдает приличия! Точно также, как отец. Злее надо быть - итогда остерегутся хоть одно гадкое слово молвить. Акто небудет осторожен, тех сразу ибез разбора - впорт. Инатантовую иглу. Десяток отправишь - прочие станут выдыхать слово брэми совсем уж вежливо, еще десяток - ипоклон углубится доземного, апотом уже пойдут подарки, похвалы, даже восторженные слезы. Брата вгороде любят. Аеё вот - неочень.
        -Клык, может, нам пора съездить кару? - задумалась Марница. - Он наредкость прост, наш великий иславный кланд Аффар ар-Сарна. Он нечеловек, неинтересуется девицами инеценит людскую убогую лесть. Он просто считает золото иочень, очень огорчается, когда унего воруют так изрядно, как это делает брат. Еще он синеет хвостом, едва услышав слово «князь». Братже склонен себя считать правителем, он разыскивает женщину синтересной родословной… Уменя имеется список спергамента, выданного наемникам, там приметы поиска. Так что, Клык, надоли нам ехать этой дорогой? Встолицу поблизости есть хорошая срезка, напрямки через старый лес. Опятьже, товар можно попробовать сдать удобно, попутно. Вот неждала, что староста расстарается иизготовит… Аведь самое время, оговоренный день завтра. Хоть кто, апродавца поджидает, там место прикормленное.
        Женщина хитро прищурилась, похлопала посумке, куда убрала полученный устаросты мешочек. Таннскую соль додумался производить управляющий, она лишь перехватила это маленькое незаконное дельце изслабых рук. Выкупила вобмен напару неблаговидных секретов пожилого сластолюбца.
        Страф дернул головой, налету изловив птичку. Шумно клацнул клювом, перья полетели разноцветным веером… Вороной хищно сглотнул иуставился налес пустыми, ничего невыражающими, круглыми глазами. Ему нравилась короткая дорога. Там есть надежда поохотиться, пока хозяйка будет решать свои дела, малопонятные верному страфу.
        Женщина усмехнулась, приняла окончательное решение икачнула повод, подтверждая его. Страф зашипел, выпустил когти ипокинул утоптанную дорогу, взбираясь покрутому склону кзарослям колючего кустарника. Внесколько движений длинных защищенных чешуей ног миновал этот заслон, ограждающий лес отлюбопытства незваных гостей - искрылся втени.
        Солнце сразу отдалилось, задернутое плотной занавесью листвы. Недавний дождь висел наветвях драгоценными ожерельями хрусталя, шуршал капелью, пах свежестью ипрелым теплом. Страф развлекался ловлей мух ижуков, его хозяйка рассеянно озиралась, изучая приметы давно заброшенной тропы. Инезабывала пригибаться, когда ветки угрожали голове. Аугрожали часто: страфов создали для боя наоткрытых пространствах, влесу их рост далеко невсегда хорош. Впрочем, этот хозяйку обожает, ипотому сам бережёт. Гнет ноги, давая место всаднице под сводами зарослей. Или клокотанием ишипением предупреждает онизких ветках.
        День достиг зенита искатился вовраг вечера без всяких приключений. Разве отзелени рябило вглазах, да приметы давно утратившей наезженность тропы приходилось порой искать упрямо идолго.
        Избушка, выстроенная внезапамятные времена, явила себя впрогале малой полянки. Марница тихо вздохнула, радуясь своему везению: сумерки, приметы искать уже невозможно. Ещебы чуть - ипришлось ночевать последи мокрого леса. Ачто она - выр, чтобы сырости радоваться?
        -Эй, есть кто? - вырезанная попути палка ткнула встарое гнилое бревно.
        -Ачё небыть-то? - лениво отозвался мужской голос. - Жду сутра, ночь-то торговая, оговоренная. Думал: аненапрасноли? Прошлый раз никто непришёл исоли непредложил…
        -Пешком добирался, да полесу, - фальшиво посочувствовала Марница. - Или наконец страфом обзавелся?
        -Выродёру, душа моя, полагается самому резво бегать, - подмигнул рослый мужчина, выбираясь изтени под деревьями. - Привезла? Некак впрошлый раз, надеюсь? Я солидный человек, второсортную дрянь неберу.
        -Нормальная дрянь, - усмехнулась женщина. - Одного непойму: накой вы тайком её покупаете? Я-то давно сообразила, что наниматель ваш изаказ изодного народа происходят. Неужели неснабжают?
        -Разве могут ары пятнать себя общением снами? - напоказ ужаснулся мужчина. - Нет, дорогуша. Мы вне закона. Гласно. Они нас ловят. Гласно идаже шумно. Ноуж все прочее - для того есть посредники иподельника. Слезай, шея болит глядеть вверх. Зверюгу привяжи там. После прошлого раза я просто обязан проверить соль. Идем, костра невидать, ноон есть, инепрячь иззябшие руки врукава, я хозяин гостеприимный. Ужином накормлю, обогрею. Ты хоть раз пробовала дикое мясо сприправой издиких трав?
        -Всякий вгороде знает: дикое мясо - яд, - поучительно сообщила Марница, принюхиваясь иоблизываясь. - Опятьже, я ненамерена мешать дела счем-либо. Проверяй товар игони золото, нетяни.
        -Дела, гони… - мужчина презрительно скривился. - Фи. Мы год встречаемся самым невинным образом ввесьма уединенных местах. Ты красива, я так просто знаменит… ты ни разу неспросила даже моего имени. Хотя я немогу ненравиться тебе. Может, плюнем надела? Ну что ты забыла вгнилом доме этого шаара? Я через пару-тройку лет заброшу наёмничество, аличный каменный особняк наберегу я давно прикупил. Перебирайся, а? Стобой, пожалуй, нескучно коротать вечера.
        -Начто намекаешь?
        Наемник тихонько рассмеялся иподвинул чуть всторону узкое лезвие клинка, толкнувшее его под горло.
        -Я слышал, что вы одинаковые придурки, ты итвой страф. Чуть что - острым поголове. Только он вмакушку, аты под горло. Зря. Я невыжил изума. Знаю, что привязать страфа - это тоже самое, что непривязывать. Ичто он иесть основа твоей безопасности… инаглости. Серьезна основа, надо признать. Ябы дорого дал заптичку. Выров ловить непросто, так что мне очень нужен страф. Такие заказы порой отдаю вчужие руки, аж больно вспомнить. Месяца четыре назад уступил полнопанцирного… Три дня травил его, морока страшная, риск огромный - ивоплату дали жалких пятьдесят кархонов, пшик… Восемь сотен обломилось кому-то другому. Восемь сотен, золотом, аэто самое ведь затакого меньшее… - наемник тяжело вздохнул. - Так что, ненадумала? Половина домика втвою собственность, время отвремени одалживаешь мне страфа, доход отвыродёрства делим честно, по-семейному, пополам.
        -Проверил соль?
        -Её греть надо, я нежно грею, - ласково, свнятным намеком, выдохнул всамое ухо выродёр.
        Марница зашипела отзлости. Почему каждый, решительно каждый, норовит намекнуть наеё якобы всеобщую доступность? Иполагает себя, ясно дело - несравненного, мечтой всех без исключения баб. Хотя очем тут мечтать? Сволочь, свихнувшийся назверстве иденьгах подлец.
        После каждой встречи она зарекалась: последний раз… Нопотом опять нехватало денег. Страфа содержать дорого, да ипрочее тянет немало средств. Откуда взять посевное зерно? Неубратаже слезно просить. Инеупапочки, шаара вонючего… Марница огляделась. Интересно, сколько ещё продавцов таннской соли сюда заглядывает? Она никого невстречала, ни разу.
        -Ты мне что подсовываешь? - вголосе выродера колыхнулся настоящий гнев. - Это что? Это соль по-твоему?
        Он сунул под самый нос медную ложку надлинной ручке, обличающе ткнув внеё пальцем. Дымок полз вверх едва заметно, спекшаяся втемную массу нагретая таннская соль выглядела вполне обычно. Хотя пахла, надо признать, странно. Марница нахмурилась, принюхиваясь. Исам воздух отсладковатого запаха казался темным, душным. Кашель зародился ввысохшем горле, перешел вхрип, ивечер вмиг сделался беспросветной ночью…
        -Когда баба год тебя незамечает ивыделывается недотрогой-шаарой, - голос пробился издали, сквозь многослойную тяжесть тошноты иболи, - уже одно это заслуживает должной кары. Очухалась? Ну, мы еще водички польем. Нам водички нежаль. Я ивырам воду даю щедро, чтоб подольше жили. Ты недёргайся, поздно дёргаться. Ты дыши. Глаза открой, это приказ. Скоро поймешь: мои приказы надо выполнять сразу иточно. Открой игляди внебо, пока я решаю дела спосредником. Ты теперь снами, душа моя, допоследнего вздоха неразлучна. Аслучится он нескоро. Ты, конечно, невыр, нодня три-то протянешь. Копи силенки. Ах, да, я несказал… ты непоставщик соли мне, ты заказ. Брат заказал тебя, бывает итак. Увыров всегда - так, поопыту знаю… Улюдей разнообразие побольше, ноневнашем случае. Сколько занеё дают, кстати уж? Хоть окупится мое тупое ожидание вэтом лесу?
        -Ты неждал, - едва слышно усмехнулся сдавленный, словнобы искаженный, голос. - Её ктебе вывели сразу, это заказчик насебя взял, исроки выдержал вточности.
        Тошнота неотпускала, вода лилась назапрокинутое лицо, затекала внос, вынуждала кашлять, душила. Рвота подступала кгорлу. Отсобственной беспомощности хотелось выть. Авот открывать глаза ипринимать кошмар происходящего ничуть нехотелось… Нопришлось разлепить веки исмотреть. Без особой пользы: мужчины уже сидели спиной кжертве, укостра. Выродёр деловито считал золото. Его посредник стольже деловито рылся ввещах, извлеченных изседельной сумки.
        -Условия сложные, - проскрипел незнакомый голос. - Страфа ты получаешь зато, что она излеса невыйдет. Это понятно… далее. Вот список вопросов. Каждый ответ - полсотни золотом. Ноучти, оплата только при наличии документов, означенных ввопросе. Всумке-то пергаментовнет.
        -Тогда затри дня неуправиться, - посетовал выродер. - Вопрос втом, стоитли браться. Страф мне нужен, прочееже… Сколько там вопросов?
        -Три, то есть сто пятьдесят монет, да еще моя доля вычтется. Нетак имного. Нобраться надо, я неготов ссориться ссыном инаследником шаара изрода Квард. Итебе несоветую. Её вызвал староста поприказу этого ловкача, она поехала оттуда прямиком сюда, веё доме документов нет. Как полагает наниматель, далее эта падаль намеревалась прямиком двинуть встолицу. Так что документы унеё. Или поблизости, припрятаны вэтом лесу.
        -Понятно… доходчиво даже. Ты как, дочкой шаара интересуешься?
        -Несмешиваю дела ипрочее, она сама это сказала, правило внашей работе обязательное. Срок ты сам обозначил: три дня. Жду сам знаешь, где. Страф очнется кутру, обэтом тоже помни. Он норовистый, я заранее предупреждал.
        Посредник поднялся истал собирать свой мешок. Это выглядело так буднично истрашно, что крик подступал кгорлу Марницы - да так ивысыхал внем. Она сама согласилась насделки иподтвердила это место. Здесь кричать бесполезно. Здесь некого звать: люди забросили тропу более века назад, когда умерла последняя деревушка наней.
        Лес, дикий мокрый лес, сожрал посевы жадной поволокой гнилых туманов, хозяйски заплел брошенные поля корнями подлеска, взметнулся вверх зеленым покровом тайны. Ненавистный вырам лес. Ни урожаев внем нет, ни иной пользы. Дровосеки руки себе рубят. Охотники гибнут нелепо, хотя идичи вроде - тоже нет. Зато есть неприязнь. Всегда была исейчас сочится покапле светок. Словно этот лес наблюдает залюдьми, пойманными всилки корней. Иона попалась крепче крепкого.
        -Так, вопросы, - бодро сообщил выродер, неотвлекаясь отприготовления мяса наогне. - Слушаешь? Ты слушай, ато я повторю… поподробнее. Слушай идумай. Тебе уже ненадо хотеть жить, душа моя. Самое время прикинуть, насколько хороша быстрая илегкая смерть. Я иэто растолкую, нопока ты отдыхай. Яды - наше ремесло, траванул я тебя крепко, дорассвета даже боли настоящей непоймешь. Так что спешки нет унас, незачем нам спешить. Четыре вопроса. Три отбрата иодин отменя. Для начала пергаменты сотчетом посбору вырьей десятины, настоящие, утебя есть полный список - ион это знает. Далее… отцовы записи, тоже должны быть. Иархив твоих личных мелких вымогательств, твой братец желает приобщить его ксвоему. Это все, ничего сложного. Отменя вот что. Утром растолкуй страфу, что я ему новый хозяин. Подробно, сусердием! Ия, слово чести, тебе заплачу задоброту. Нестану спрашивать для шаара, отговорюсь тем, что пергаменты сгорели впожаре. Ах, тыже инезнаешь еще новости. Твоё подворье сутра заполыхало, бывает ведь итак… неповезло.
        Выродер говорил неторопливо, любуясь собой исвоей властью. Ему нравилось строить фразу скрасивостью, играть то удивление, то сочувствие, то угрозу. Марница лежала идумала про своего страфа. Про Клыка, которого она предала нелепой тягой ктаннской соли, легко обращаемой взолото. Золото - оно ведь болото, неимеющее дна. Потянись кего сладким ягодам разок, напейся его обманной воды - иникогда уже неочнешься. Золота небывает много. Его всегда нехватает, сколь ни добудь. Золото втягивает втрясину жадности, засасывает сголовой. Уже идышать нечем - инет сил двинуться, что-либо изменить. Женщина презрительно усмехнулась. Красиво подумала. Вроде, инеона виновата. Атолько пришла-то вэтот лес посвоей воле, иполагала, можно брать инеплатить, инеменяться, инестать добычей других берущих.
        Почему-то настоящие хищники, вроде брата иотца, засвои дела неплатят. Порой всю жизнь гниют, уже иглянуть страшно, инелюди вовсе становятся, - азолото кним течёт, послушное иужасное всвоей силе…
        Доутра можно передумать много всякого. Доутра есть время. Это потом уже небудет ничего. Ни времени, ни самой жизни. Иногда, оказывается, надо перед смертью оказаться ивсякую надежду утратить, чтобы начать осебе думать, ничего неприукрашивая…
        Выродер сдавленно охнул иподобрал под руку длинный клинок.
        Женщина презрительно фыркнула, покосившись всторону костра. Нелепо игрустно сознавать, что поймавший тебя - такой исключительный трус. Кого испугался? Обыкновенного пастушка, немочь кудрявую. Навид, может, лет двадцать иесть, нотощ допрозрачности. Если такой враг увыродера дрожь вызывает - как наемник ловил выров? Атак иловил! Врядли поднимаясь выше пяти десятков монет, всегда вторым инаподхвате уболее сильных, опытных, азартных. Зря пробовал хвастать именем. Нет унего имени инет онем сказок ислухов. Клык нестанет ему служить. Умрет, анепокорится. Он такой, его зазолото неприманишь иголодом непереборешь.
        Пастушок вежливо поклонился костру, карие глаза блеснули смешинками, отражая огонь. Выродёр начал было нащупывать рукоять клинка, ноунял руку. Задумчиво почесал затылок. Возможно, подумал тоже вточности, что иМарница. Откудабы посреди леса взяться ночью этому нелепому пастуху? Икого он тут может пасти? Биглей? Ноих никакой силой влес незатащить. Страфов? Так выр нужен, чтобы удержать породистого.
        -Тепла вашему очагу идостатка дому, - начал гость состранным выговором инелепой улыбкой блаженного. - Я тут сестру разыскиваю, ей навид лет шестнадцать. Она уменя красавица, умница… Коса длинная, бурая, глаза карие, светлые да ясные. Невстречали?
        -Здесь? - отизумления выродёр заговорил, отозвался. - Ночью? Парень, ты вуме?
        -Вроде, досего дня нежаловался, - задумался гость, хитро щурясь. - Хотя дед тож самое спросил, когда я вбега пустился. Ему виднее, он мудрый. Можешь считать, что я невуме. Если это важно тебе. Так вы уж ответствуйте почести: сестру невстречали? Ни один извас?
        -Я тебе сейчас ответствую, - выродер побагровел, запоздало осознав, как глупо он смотрится. - Я тебя… Дая…
        Пастух сел когню, заинтересованно кивая вответ наугрозы ичуть склоняя голову, чтобы разобрать невнятные ипонять смысл внятных. Выродер пришел вкрайнее иокончательное бешенство. Поднялся вовесь свой немалый рост.
        -Еще я спросить надумал, - вздохнул парнишка, незамечая выродера, сопящего итянущего клинок изножен. - Вам, хозяюшка, пастух нетребуется? Ато животинка ваша вовсе уж неухожена. Чудная она, я такой иневидывал. Нонраву мирного ивеселого, мне сразу глянулась. Как звать, я уже выяснил. Клыком, да? Авот что завид её? Вцелом как именуется?
        -Страф, - непонимая, отчего решила заговорить, выдавила Марница сухим горлом.
        Нелепый тощий парень вызывал доверие. Он так наивно хлопал линялыми ресницами итак добродушно улыбался, так рассматривал лес, что неотвечать было невозможно. Хотя говорящий спосторонними заказ выродера - этоже глупость.
        -Убью! - запоздало взревел незадачливый исполнитель простого заказа.
        -Ты нешуми, - посоветовал парнишка все темже добрым тоном, нырнув под клинок иснова разогнувшись. - Несуетись так, рукав подпалишь, костер здесь, разве невидно? Ишь, бороду уже спалил, эка жалость. Страф, значит… Красивое имя. Новое, авсе одно, нравится, для сказки оно годное. Да нетычь ты вменя железкой, ну слова нельзя вымолвить… - парнишка отпрянул втень исердито покачал головой. Погрозил пальцем. - Экий ты перечливый да невежливый, недобрый ты молодец… Сядь. Ахочешь, инесадись. Мы сКлыком поговорили, так он настаивал изрядно: нелезть ктебе иему дороги непереходить.
        Парень улыбнулся, снова качнувшись под свистнувший клинок ивыпрямившись спростотой былинки, разогнувшейся после порыва ветра. Подмигнул выродеру, указал пальчиком вправо. Точно туда, где изтьмы холодно высверкнул, костром намиг обозначенный, круглый лиловый глаз страфа. Насей раз безразличия внем неосталось.
        Клык ядовито зашипел, потянул шею вперед ивниз, разевая клюв впредшествующей атаке последней угрозе. Выродер охнул ипрянул назад, споткнулся, сел, подцепил выроненный втраву клинок иперекатился втень. Перебрал руками, юркнув вкустарник начетвереньках. Изахрустел далее, неоглядываясь.
        Парнишка озадаченно взвел бровь.
        -Твой страф - хищный? Надоже, ая его малиной угощал… неловко получилось. Почитай, обидел, да иягоду зазря извел. Лучшебы сестре оставил или тебе вот. Ты малину любишь?
        Марница ощутила, как страх медленно отпускает душу, ноналивается болью иознобом вотказавшемся слушаться теле. Только что мнилось: она под пыткой слова невымолвит, так иумрет молча, прикусив язык… Нотеперь воет, распоследней деревенской дурой воет, зверем раненым себя чует инутряную боль никак неможет выплеснуть даже вэтом звуке. Парень, однако, всё понял, торопливо присел рядом, растормошил водно мгновение узлы веревок, хоть навид итонок - анеслаб: подхватил наруки иперенес ккостру. Крепко обнял, устроив голову наплече, истал баюкать, вроде даже подвывая втакт.
        -Аипоплачь, аиправильно, так инадо, так иверно, так оно исхлынет. Было худо, да сплыло, да быльем поросло… Иневсколыхнется, никогда уж невернется. Слезы - они горючие, ими душа умывается, кновому меняется…
        Ничего более странного Марнице вжизни недоводилось слышать. Слова плыли икружились, рука ночного гостя гладила поволосам. Как паутину, снимала боль иубирала страх. Укостра стало уютно, тепло ихорошо… лес более неказался настороженным, он тянулся ксвету ииграл узорами теней, цветными, прозрачными ипеременчивыми.
        -Ты кто такой? - удивилась Марница, зарываясь носом вдерюгу лохматой отвремени рубахи. - Ох, истранный ты пастух… Моего Клыка добрым ивеселым называть никто непробовал. Амалина - она, вроде, всказках была, я однажды отмамы слышала. Новжизни нетеё.
        -Вэтой жизни много чего нет, - согласился пастух. Протянул руку ккостру истал рассматривать её, алую сзолотом покромке, напросвет. - Ноя, вишь ты, взбунтовался… Перерос я свою сказку. Все одно умрёт она, если некому станет её слушать. Я так деду исказал. Пусть Фима растёт, зайцем скачет илесом занимается. Амне пора. Ну как сестру отпускать сюда одну?
        -Ты всегда сам себе отвечаешь? - хмыкнула Марница, чувствуя себя глупее прежнего. Хоть под руку голову сама толкай: пусть гладит. Отродясь никто так негладил. - Эй… Я спросила, кто ты такой.
        -Так я иотвечаю, - удивился упреку пастух. - Незнаю я. Понятия неимею. Наверное, человек. Даже инаверняка. Чуды поту сторону тени обитают, ая теперь поэту обозначился. Ималиной немогу угостить, илес вполсилы слышу… брожу, удивляюсь, окорни спотыкаюсь… Думаю: тоголи хотел, начто налетел.
        -Вечером много выпил? - женщина неуверенно предположила понятное объяснение.
        -Сестру, значит, невстречала, - вздохнул гость. - Ну, да ладно, всё одно, найду. Ты вот сядь поудобнее, тепло тебе надобно. Я пока дров принесу, грибов наберу да еще всякого, что под руку прыгнет… если прыгнет.
        Он встал ипошел себе прочь, итень веток накрыла его, потянулась, обняла. Марница истошно вскрикнула, испугавшись внезапно рухнувшего нанеё одиночества ночи.
        -Что ещё? - вынырнул изтени улыбчивый гость. - Прежде большого страха неубоялась, атеперь отмалого стоном стонешь. Ох, странная ты… Что нетак?
        -Неуходи!
        -Ато что? - карие глаза блеснули лукавством.
        -Ато плакать стану, - выпалила Марница, шалея отвыбора довода, который вчера нипочембы ей ивголову неявился. Кому страшны её слезы? - Неуходи. Холодно, лес мокрый, выродер этот… да извери тут, вроде, водятся.
        -Звери? - возмутился гость, глядя намясо над огнем. - Вы всяких вывести готовы, дай вам волю… то есть нам. Страшно - плачь, вот что я скажу. Вся наслезы неизойдешь, вернусь я скоренько. Немогу я дикое мясо есть. Немогу, я его зверем помню, исказкой тоже, вот так-то…
        Он повторно нырнул втень ирастворился, сгинул. Ни звука - ни движения втраве. Марница потерла гудящую голову. Встряхнулась. Зевнула мучительно глубоко идлинно, выгоняя остатки страха. Огляделась, подобрала поближе сумки. Свою, грубо вывернутую натраву, требующую осмотра иповторной упаковки. Иследом чужую. Хмыкнула заинтересованно: богатство… Сорок кархонов ей причиталось затаннскую соль, вот они, вмешочке. Почти полторы сотни оставил посредник, отняв свою долю. После пересчета ясно: тридцать монет ему ушло. Аеще есть тощий кошель наемника, внем трется горсть серебра. Живи всвое удовольствие инетужи, Монька - неисполненный заказ…
        -Везётже некоторым, - завистливо вздохнула Марница, выбрасывая сумку выродера закусты иперекладывая всвою полезные вещи иденьги. - Уних братья вон какие. Ищут полесу, переживают. Ночей неспят. Ха! Мой тоже неспит. Ачего ему спать, коли я жива? Он теперь похудеет внеполный месяц, весь настрах изойдёт. Вдруг да батюшка узнает, кто под батюшку копает… Тьфу, повелась сэтим, сама уже петь начинаю. Эй, пастух! Тыгде?
        Ветерок качнулся, вродебы погладил поголове изатих, запутался вкронах темного ночного леса. Стало чуть спокойнее. Марница нашарила дрова, заготовленные свечера неею инедля такого мирного сидения уогня. Выбрала самые сухие, бережно уложила наугли встороне отготового, истекающего жиром мяса. Пристроила горкой рядом мокрые - напросушку. Поползала пополяне, ругаясь сквозь зубы. Нашла свой нож, выброшенный вместе сножнами. Обрадовалась, привесила напояс ивернулась когню. Поддела мясо, жадно впилась зубами, шипя, обжигаясь иоблизываясь. Когда вернулся безымянный гость, она уже доела второй кусок.
        -Орехов вот нашел, - безмятежно улыбнулся чудак. - Хочешь? Игрибов тоже. Незнакомые, ноя сними потолковал, неядовитые они. Есть можно, ежели непортить грибницу, само собой.
        -Я сыта. Мясо тебе оставила, хоть ты итвердил, что нестанешь, - зевнула Марница. - Страфа невидел, пастух?
        -Он такой проказник, - огорчился парень. - Кругом гоняет нашего злодея. Дальним кругом, раз заразом. Я уж итак ему, исяк: негоже, заканчивай ты сэтим… Неслух. Однакож обещал одуматься иделом заняться. Сестру мою поискать. Ох, тыж, ну вот… - Парень вскочил итревожно глянул вночь. - Всё, наигрался… эй, неслух! Хоть клюв как следует почисть, непугай хозяйку-то, она ибез того натерпелась.
        -Так его, - зло прищурилась Марна. - Макушка - самая мишень для страфов. Пробиваютдо…
        -Ану, ляг, - строго велел гость. - Вот ещё, наночь такое думать! Запрещаю. Глаза закрой, неподглядывай. Тепло?
        -Тепло. Ха, ну ичудной ты! Как хоть звать?
        -Чудной, это верно. Незнаю имени. Прежде Кимкой звался, - задумался гость. - Так он внебыли был, ая вбыли есть… Ким, наверное. Даже наверняка. Утебя тоже имя хорошее, марник - цветок красивый, хоть икапризный малость. Ксолнцу тянется, листья пушит, вроде - заполнить мир хочет. Атолько всё он врёт, ненадобно ему такого. Просто внимания ждёт. Похвали, поговори сним, тепла дай - он ирасцветёт. Ты неподглядываешь?
        -Нет.
        -Нехорошо обманывать. Ну да ладно. Ты накройся вот так, я буду тебе сказку сказывать. Интересно мне, могу я тут сказки выплетать? Непробовал. Тебе про чудов или пролес?
        -Всё сразу ипогуще, - предложила сонная нахалка, враз ощутив себя маленькой идаже, сказать неловко, милой.
        -Эк ты хватила! Все исразу… очень даже по-человечьи, пожалуй. Ну ипусть. Давным давно, когда лес некопил обид имир еще непоменялся, жил да был Кимка, изчудов он происходил, какие втенях прячутся отдетей. Жил - нетужил, лесом заправлял. Зайцев строем водил, шубы им шил да снег взбивал, чтоб наста небыло. Апотом наста ивовсе нестало… иснега нестало… Мир весь покосился, надорвалось его полотно. Люди умирали, ичуды, ивыры… Инекому стало канву держать. Совсем некому, только мы иостались… да ещё те, кто нанас ниток непожалел, душу вложил исебя отразил внас. Может, потому инашелся для меня ход вбольшой мир… Негоже это: изчужой души нитки драть да жить припеваючи. Вот я инесмог. Привык, что время наместе нестоит, как сестрой обзавелся. Истала она мне дороже леса. Нельзя, чтоб её обижали тут. Нельзя непомогать, люди чудов выплетают, ачуды наполняют людям душу. Нам надобно вместе быть.
        -Вместе, - зевнула Марница, нашарила руку гостя исунула себе под щеку. - Завтра будешь говорить про малину изайцев. Обязательно. Апотом про страфов. Надо про Клыка сказку собрать.
        Она плотнее вцепилась втощее запястье иуснула по-настоящему, тихо иглубоко. Восне ей виделся иной лес, совсем незнакомый, пронизанный светом, золотой. Драгоценный. Вот только рушить эту красоту, выковыривая камни иотдирая золото, ничуть нехотелось. Наоборот, казалось интересным добавить влес новое. Уместить втени веток шею вороного Клыка, вставить втонкую оправу золота камень лилового глаза… она пробовала, ничего неполучалось, новсё равно было тепло ихорошо, исмешной пастух смотрел, улыбался иподсказывал, как справиться сновым делом половчее.
        При пробуждении огромным, как крушение мира, огорчением стало то, что рука пастуха под щекой отсутствовала. Опять сгинул… Хоть плачь! Есть глубокое подозрение: он натакое отзовется. Нелепый человек, начеловека совсем непохожий. Атолько ибез него, едва знакомого, уже никак невозможно обойтись.
        -Дай лапу, - настойчиво попросил приятный голос. - Ну дай, нежадничай!
        Марница почти собралась спросони протянуть руку - ноодумалась, презрительно фыркнула исела, стряхнув чужой тяжелый плащ. Огляделась.
        Утро давно высушило ивчерашние слезы дождя, исегодняшнюю росу. Пекло макушку, намекая наленость сонной бездельницы. Лес стоял незолотой, ноинегнилой, как казалось вчера. Вполне приятный, зеленый да густой, тени переливаются, лоснятся. Хорошо думать: вих круговороте носится, прыгает некто нездешний, имя ему, вродебы, Фима… иеще заяц. Странные мысли, совсем новые. Марница зевнула, прищурилась внебо, снова огляделась. Возмущенно ахнула.
        Незнакомая деваха сглянцевыми бурыми волосами, убранными вдеревенскую толстенную косищу, сидела накоряге чуть поодаль, заредким кустарником. Перед ней вовесь свой рост вытянулся Клык: сам вороной вытянулся, ашею нагнул, чтобы глядеть лиловым глазом прямо влицо. Стоял наодной ноге, послушно протянув вторую ивложив вруку недотепы. Понятия неимеющей, что это заужас - боевой страф!
        -Молодец, какойже молодец, - заворковала незнакомая дуреха, цепляя ногтем скрытый всвоих костяных ножнах средний коготь. - Ах ты, блестит. Острый! Вот чудно… Все утебя есть, только клыков нет. Зачем тебе такоеимя?
        -Чтоб иклык имелся, полное вооружение, так сказать, - усмехнулась Марница. - Ты кто? Наверное, сестра этого… Кима. Обычный человек при виде бесхозного страфа хотябы падает илежит себе тихо… Потому страфы спадалью неиграют, скучноим.
        -Наговорит - половина негодится, авторая половина ивовсе неявлена, - вздохнула нелепая девушка, перекидывая косу нагрудь. - Ты неслушай, Клык. Она несозла. Просто Кимка наш ушел загрибами, аей скучно… без Кимочки всегда скучно.
        -Кимочка, - Марница ощутила приступ беспричинной злости. - Эк ты его… Отсчастья своего ничего вокруг невидать, да? Он неэтот… незаяц! Изволь вежливо звать. Кимом. Исама назовись хоть как. Нас-то сострафом он уже представил, как я погляжу.
        -Представил. Имя надо назвать. Хоть как… - задумалась девушка, поманила пальцем Клыка ипочесала под клювом. - Знаешь, десять лет Кимку знаю. Ну, ладно - Кима. Стыдно сказать, его знаю, деда Сомру знаю, тетку тучу знаю, дядьку ветра… да всех втом лесу. Авот себя… Зачем мне имя, если я там одна была такая? Как издома меня погнали, так иживу безымянная. Кимочка меня звал Тинкой, это наего имя похоже ивесело. Тинка - имя малое, аполного я кнему иневедаю. Ипрежнего, урожденного, тоже непомню, пропало оно, втень сомной вместе нешагнуло. Мне неполных шесть лет было, отвычка уменя отимени. Понимаешь?
        -Вот уж чего свами нет инебудет, так это понимания, - вздохнула Марница. - Как спьяну вы сбратом, я еще вночь заметила. Непоторной дороге увас мысли бредут… Имои следом увязались. Иди сюда. Раз ты ему сестра испамятью утебя нелады, будем исходить изего имени. Кимма или даже Тинма звучит плохо, нет таких имен, иему непонравится.
        -Точно, - вздохнула девушка, послушно пересаживаясь поближе.
        -Зато есть сказка про хозяйку леса, я случайно слышала водной деревне, очень старая сказка, - гордо сообщила Марница. - Её звали Тингали. Она сводой еще была вродстве, кажется… Плохо помню. Ноимя такое определенно есть. Редкое, южное, напобережье досих пор встречается. Нездесь, невГорниве. Ноинам тут делать нечего, как мне думается.
        -Мне все равно, куда идти, - вздохнула девушка. - Я везде прорехи да штопки вижу, нопока их непонимаю. Кимка… Ким сказал, надо просто смотреть, постепенно само сложится ипополкам распределится.
        -Ну, если Ким сказал, - новый приступ беспричинной злости оказался сильнее прежнего. - Одна беда: мне он ничего неговорил. Астраф унас один навсех, ион - мой! Я его еще сяйца растила. Это ясно?
        -Ой-ой, ивсё-то мне ясно, даже итого яснее. Страфом неотговаривайся! Иты намоего Кимочку глаза завидущие нещурь, - девушка возмущенно всплеснула руками. - Ишь, спасли её, так она впилась вбрата, как репей вкосу! Я руку еле разжала, его спасая. Прямо хвать - имое! Нетвоё, нескрипи зубами! Можно подумать, ты его стоишь! Да он лучше всех! Его сам дед Сомра уважает!
        -Это кто ещё репей! - вспыхнула Марница. - Гляньте: вшестнадцать лет отбрата ни нашаг, ижизни ему недает, иполесу её искать требуется. Сама незнает, чего ей надо икуда идти следует, аиных посылает, да так далече, что выр туда неплавал!
        Страф испуганно потоптался иотошел всторонку, виновато кося глазом нарасшумевшихся. Обе уже стоят друг напротив дружки, ипозы приняли самые боевые для женского серьезного разговора. Руки пока что вбока, ноуже дергаются, кчужым волосам примеряются.
        -Зря я переживал, - весело отметил Ким, выныривая излесной тени игладя поноге подбежавшего впоисках утешения страфа. Подмигнул страдальцу, склонившему голову наплечо, почесал клюв. - Моя сестренка вбольшом мире непропадёт, Клык… Бойкая она уменя, смотреть приятно.
        Марница виновато ссутулилась иотошла, села наплащ. Было удивительно обнаружить засобой давно изжитую способность обижаться ипо-детски ввязываться вспоры. Чаще она хваталась занож ихолодно угрожала, точно зная свою готовность исполнить сказанное. Ноугрожать сестре Кима? Если поправде рассмотреть весь разговор, то инет внем обиды. Есть, неловко признать, ревность: повезло девке, такой человек возле неё оказался. Злая штука - ревность, темная да страшная. Добеды быстро доводит, короткой тропкой.
        -Ким, мы обе хороши, - вздохнула Марница. - Мы два репья, иоба натвою больную голову… мы без тебя пропадём. Сперва передеремся, апотом ивовсе сгинем. Я ведь поуму сказала иверно: нельзя твоей сестре жить вГорниве. Я хоть инесамая законная, ношаару дочь. Здешние нравы знаю. Без дома иродни, без знакомых да соседей, молодая, собой недурна… Как приметят, водин день доведут досборного двора моего братца. Оттуда или вдом его, там девки часто меняются. Или уж прямиком впорт. Еслибы виное время мы встретились, пока я всиле была, пока батюшка меня слушал, пусть трижды он рыбий корм вонючий, новсеже небез ума человек икраю - хозяин… Только теперь я сама вбегах. Дом мой спалили, ачто слюдьми стало, которые уменя служили, иподумать тошно. Нельзя нам излеса выходить да вгород шагать без опаски. Совсем прогнила Горнива.
        -Кимочка, - вторая спорщица жалобно ткнулась вплечо брата. - Кимочка, так разве я что сказала? Куда надобно, туда ипойдем. Мы невсерьез шумим, понепутевости только… Тебя да страфа неподелили. Ей нелюбо, что Клык мне лапу даёт. Амне непривычно, что тебя кто-то еще нечужим числит.
        -Ловко придумала сказать: непутевые, - улыбнулся Ким, гладя темные волосы сестры. - Как есть дитятя… Сядь вон наплащ. Я набрал ягод. Игрибов. Почистишь? Вот иславно, вот иладно. - Ким быстро вытряхнул натряпку грибы истал оживлять потускневшие угли. - Имя тебе Марница выбрала замечательное, аты, негодница, ей испасибо несказала.
        -Все знаешь, - улыбнулась сестра.
        -Теперь уж невсе, нокое-что, - подмигнул Ким. Сделался вполне серьезным идобавил: - Права она, недобрый здесь край. Лес обеде шепчет. Пожалуй, надо нам кберегу идти. Тебе следует глянуть наморе. Сперва только глянуть… Много тут понапутано, старыми узлами затянуто да новыми колтунами пообросло, уж рваных ниток - инесчесть. Без понимания тронешь одну - того игляди, сама канва разойдется. Надобно первым делом понять: что вмире меняется? Незря дед Сомра это время выбрал, незря… Переменыже всякие, мыслю я, без выров нестронутся. То есть опятьже, дорога наша кним ведет, кним да кморю.
        -Нитки, узлы… Очем вы сейчас говорили, я инестану уточнять, - рассмеялась Марница. - Кморю - это ясно. Хорошоже, проведу, мне удобно да интересно. Путь понятный, отопушки он начинается ибольшим трактом кгороду Устре бежит. Доответвления тракта наУстру десять переходов, если без лени шагать. Там уже станем думать: либо оттуда направиться главным прибрежным трактом наюг, ккландовой столице Усени, это значит через Ожву. Или шагать ксеверу, наХотру.
        -Маря, ты наменя несердишься? - вскинулась сестра Кима, заметив, что женщина сосредоточенно собирается куда-то. - Ну, Маренька, я несозла, я неумею злиться, просто так складно сказалось - про репей…
        -Маря? - шевельнула бровью Марница. - Ты что, всем имена переиначиваешь под свой вкус? Ладно, пусть Маря, хотя меня так незвал никто вне мамкиной избы… Все неМонька. Несержусь. Тут недалече уменя припрятаны пергаменты. Мы сКлыком сбегаем да из-под камешка их ивыгребем. Нето, чтоб я всерьез верила всправедливость кланда. Нобратцу любимому хочется воздать поделам его. Изведёт он людей, власть прибрав крукам, как есть изведёт, вовсе нет внем души. Ижалости нет, идаже опаски перед наказанием. Всего неизменить, ноопаску-то я внего вселю. Попритихнет, никуда неденется. Даже если откупится отбольшой беды.
        Марница поднялась, щелкнула языком, подзывая страфа. Зашагала прочь отполяны, присматриваясь кприметам, выученным наизусть. Клык то бежал впереди, то оглядывался итревожно клокотал: нельзя оставлять новых друзей без присмотра.
        -Иты наих доброту попался! Самый, оказывается, надежный крюк - доброта, - усмехнулась Марница. - Безотказный даже. Маря… Слышь, Клык? Я теперь снова Маря, как вдетстве. Ачто? Милое имя, даже приятное. Затакое иотплатить негрех. Зря я, чтоли, убатюшки пергаменты стащила? Справлю им документы, настоящие, без обмана. Хоть малая надежда, что пройдем доберега тихо. - Марница вздохнула, зло стряхнула слезу ивзялась торопливо искать платок. - Мой двор сожгли. Иневернуться, неглянуть, что да как. Ждут меня там, крепко ждут, я брата знаю. Вернусь - всех под беду подведу. Невернусь - сама без сна останусь. Ану, как людей моих уже гонят впорт? Клык, плохо мне, муторно… Душа болит. Всех помню иповсем болит. Иты помнишь. Фоську-повариху, твоего прежнего пастуха, моего управляющего… Дети унего, дочке седьмой годик. Жена красивая, молодая.
        Марница всхлипнула ишумно высморкалась. Страф огляделся впоисках близкой беды, навсякий случай опустил голову изашипел, угрожая невидимому врагу, расстроившему хозяйку.
        Когда Марница вернулась, грибной супчик уже исходил вкусным паром. Её ждали, что вдвойне приятно. Налили полную миску, подсунули под руку самую нарядную ложку. Хорошо… Пришлось неумело благодарить ипробовать первой. Иукрадкой думать, обжигаясь ипохваливая: прежние её шутки исами повадки сделались негодны. Ведь хотела снаглым прищуром спросить, облизывая ложку: неотравленоли, раз первую пробу без неё несняли? Хорошо, хватило ума прикусить язык. Незачто обижать Кима, да исестру его - тоже. Это старая накипь боли лежит тяжестью вдуше, норовит нановых друзей пролиться да их ошпарить… Нельзя выпускать. Даже страф, итот понимает, стал иным, надобро отозвался. Неужели она - хуже?
        После сытного обеда мысли все также навязчиво крутились ипутались, авот тропка ложилась под ноги ровно да ладно, словно сама собой. Как собрались, когда вышли - Марница точно инепомнила. Шла себе да шла, порой рвала красивые листья сузором несвоевременной желтизны. Слушала Кима, готового про лес говорить без умолку. Инеглядела наприметы - атропка вела ивела… Кночи выкатилась нарядной узорной дорожкой набольшую поляну. Истало ясно: завтра уже опушка покажет себя. Большой тракт прямо поведет кморю. Удобная дорога. Глазабы нанеё неглядели! Ноней ипогонят людей спожженного подворья. Ипомочь нельзя - изабыть нетсил.
        После ужина ловкая Тингали, постепенно привыкающая отзываться насвое новое имя исогласившаяся, что оно удобно ипонятно вырастает издетского короткого Тинка, подсела ивсе страхи исподволь, неторопливо, выспросила да выведала. Всплеснула руками, бледнея иохая.
        -Кимочка, так чтоже это мы? Ведь надо помогать. Хорошие люди - иврабство…
        -Трудно жить вбольшом мире, - вздохнул Ким. - Каждому помощь инеокажешь, несказка тут, быль. Скороли погонят твоих людей, Маря?
        -Побратовой повадке судя, скоро, - вздохнула Марница. - Обвинят вподжоге, сразу повезут насборный двор, оттуда прямиком наторг. Сезон теперь, самое время. Доосени принято покупать рабов-то, чтобы урожай уже было, кому убрать. Детей непогонят, как я надеюсь. Породне раздадут, безвинные они. И, что важнее, - женщина усмехнулась, неловко пряча боль, - цена заних мала, амороки сними много.
        -Значит, пять человек, так ты сказывала, - уточнила Тингали.
        -Пять. Кого надо обязательно выкупать, тех как раз пять.
        -Денег хватит? - ссамым важным видом нахмурилась Тингали.
        -Хватит. Только нам ничего надорогу неостанется. Да, еще: идти им некуда. Назад - так там брат… он опять сживать сосвету станет.
        Сестра Кима махнула рукой ссамым беззаботным видом. Ей, выросшей влесу, непонятны были беды бездомности… Ктому ненаступившие еще, невыбравшиеся издогадок - да вжизнь.
        Утром страф сбежал поколючему склону спервым седоком, потом вернулся завторым, последней вывез излеса Марницу. Спрыгнув сседла вмелкую пыль, женщина оглянулась наКима. Карие глаза стоской вбирали лес, прощались сним, унимая обычную веселость пастуха дорассеянной задумчивости. Даже кудрявые волосы, бурые, новылинявшие, потускнели. Зато Тингали резвилась исмеялась, принимая новое, как праздник. Нагибалась ищупала колеи, изучала кострища наобочине, норовила залезть наповаленные стволы иглянуть вдаль, прыгая иопасно качаясь, уговаривая страфа помочь, поддержать. Ким нахмурился, вопросительно глянул наМарницу, так согласно кивнула. Игордая Тингали устроилась вседле Клыка, высоко, почетно иудобно.
        -Агде толпы людей? - неунялась она итам, наизрядной высоте, обычно вызывающей унеопытных седоков оторопь. - Этоже тракт, тут должна клубиться пыль итолпы толкаться.
        -Близ Устры наглотаешься пыли, - пообещала Марница. - Пока радуйся тишине. Свежих следов нет, даже курьеры непроезжали. Лето косени клонится, невремя праздно ездить. Пока что сборный двор занят грузами, сюда они через месяц-другой выплеснутся, потекут впорты.
        -Агде эти… трактиры? Мы заночуем втрактире?
        -Обязательно, - прикрыла глаза Марница, пытаясь совладать сраздражением. - Тинка, ты настоящая головная боль. Это я вежливо так намекаю, ясно?
        Тяжелый вздох стал ответом. Иповисла тишина, отчего-то оказавшаяся Марнице совсем неинтересной идаже натянутой, тоскливой. Ким все время оглядывался налес искучнел, иглаза его утрачивали блеск, словно пыль дороги их мутила.
        -Леса тянутся досамого берега, - начала говорить сама Марница. - Нетакие дикие, новсеже. Скорее уж рощи. Говорят, выры сперва хотели извести весь лес. Нопотом сообразили, что без деревьев небывает тени. Абез тени для них нет вжизни радости. Итогда старое решение отменили, вырубку прекратили. Только рассекли большие леса накуски, нарощи. Так что непрощайся сзеленью, Ким. Она захолмом снова явится.
        -Спасибо.
        -Ха, незачто. Одороге. Трактир тут один наближние сто верст. Нехорошая унего слава, ябы миновала стороной, ненравится он мне. Никогда внем необходится тихо да гладко. Сколь езжу - столь драки наблюдаю… или сама затеваю. Я неособо мирная. Да им всякая баба вштанах - уже повод зубы скалить.
        -Аты платье надень, - посоветовала Тингали.
        -Вот еще! Пыль подолом мести, - фыркнула Марница. - Знаю я иэту песню. Злую бабу видят - опасаются, аесли злости неждут, одна ивпуть несуйся, далеко неуйдешь. Я пока страфа невырастила, скнутом ходила, три пары метательных ножей имела при себе, да еще игломет. Хороша былабы я стаким набором оружия - да впередничке.
        Тингали расхохоталась, припадая кшее Клыка ираскачиваясь вседле. Страф возмущенно клокотал - ношалить немешал. Сам переступал, качая еще сильнее… Итребовал чесать под клювом. Засмотревшись нановое поведение обычно злого истрогого страфа, Марница чуть неупустила поворот набоковую дорожку, позволяющую обойти трактир, недавая его гостям повода для пересудов. Зелень сразу придвинулась, Ким заулыбался иповеселел. Зато - странное дело - Тингали затихла вседле, хмурясь даже, кажется, щурясь.
        -Что нетак? - глянула вверх Марница.
        -Нитка, - непонятно вздохнула Тингали. - Как объяснить… Я вижу чудное. Иногда. Это мой дар. Ким просил никому отом неговорить, ноты-то снами. Вобщем, нитка есть. Точно есть, неприятная такая, серая, как старая грязь. Как паутина рваная. Изпрошлого она затобой тянется. Сила вней иссякла, обстоятельства переменились, рвется она, хрустит… Нотянется. То есть еще неразвела тебя судьба счем-то таким… что прежде мешало.
        Марница кивнула идолго молчала, пытаясь соединить понятные поотдельности слова внечто осмысленное вцелом. Нетрудно поверить, что Тингали наделена даром. Да иКим - при ней, брат… иневполне человек. Ночто может обозначать нитка? Ипочему заней, заМарницей, тянется? Долг? Может, итак: людей ведут наторг поеё беспечности иглупости. Нонитка старая ирвется… Непохоже. Ачто ей еще мешало? Марница резко остановилась.
        -Посредник… Ким! Выродера, которого уделал Клык, ждет посредник. Он сказал: визвестном месте. Я должна была сразу понять, нет поблизости иного жилья для проезжих людей. Вдеревню несунься: наполгода сплетен, это им без надобности. Влесу тоже худо, нелюбит этот лес непрошеных гостей.
        Ким задумчиво кивнул. Некоторое время сопоставлял слова. Вспомнил недавний рассказ Марницы овыродере иего вопросах, опергаментах ибратовом интересе кним.
        -Третий день истекает как раз сегодня. Пожалуй, ждут здесь твои пергаменты. Странно: деньги вперед выплачены, посредник долю свою уже взял. Зачем ему снова встречаться скем-либо? Он ненастолько глуп, полагаю, чтобы после оплаты продолжать интересоваться чужими делами. Зато мужик, которого гонял Клык, сюда пришёлбы. Он душой слаб, ему сшааром ссориться нехватит силенок. Могбы явиться иначать выклянчивать сзаказчика прибавку, прикрываясь сложностью работы.
        -Трепло он идешевка, - презрительно прищурилась Марница. - Рыбий корм.
        -Потому его инаняли, чтобы рыбку накормить итрепа избежать, - важно закончила мысль Тингали, глядя навсех сверху вниз. - Маря, если ты несколько листков им подбросишь, да вещь приметную, то надолго ипо-настоящему станешь считаться вэтом краю мертвой.
        -Прочееже, так ирешат, я вдоме хранила… ионо сгорело, - усмехнулась женщина, обдумывая идею. - Пожалуй. Только как нам доставить весть омоей смерти исудьбе пергаментов?
        -Подъеду, как стемнеет, сверток вокошко брошу иуеду, - улыбнулся Ким. - Клыка им недогнать. Зато опознают сразу, еще ивыродера зауважают: приручил вороного.
        -Ты натого здоровяка похож небольше моего, - возмутилась Марница.
        -Ночью все кошки серы, - отмахнулся Ким. Вздрогнул иуточнил: - Кошки-то увас еще водятся?
        -Ха! Унас? - рассмеялась Марница. - Водятся. Немного их, ноневымерли. Имыши водятся. Их как раз много. Крыс итого поболее, сыро постоянно, тепло, вот уж они жируют поамбарам! Кошек губят икотят душат. Уменя надворе жила такая славная кошечка… счастливая, втри цвета. Где она теперь?
        Марница замолчала, резко рванула из-за седла сумку, сникла прямо впыль истала быстро перебирать пергаменты, бросая некоторые всторону - для людей брата. Потом дернула сшеи жалобно звякнувшую подвеску - натонкой цепочке, золотую, ссиним камнем. Сухо жалобно сказала - мамина, иобняла страфа заногу. Ким вздохнул, виновато пожал плечами. Срезал еще ипрядь волос «жертвы», сел обсуждать сМарницей пояснения, вносимые наоборот пергамента корявым почерком, отлица выродера. Вумении последнего писать женщина несомневалась: сама видела, как он полгода назад заполнял наклоке пергамента заметки пооплате затаннскую соль.
        Кночи все приготовления едва успели завершить. Пергаменты свернули, увязали встарую дерюгу, отяжелили камнем. НаКима надели длинный плащ, доставшийся путникам изимущества выродера. Тингали пожелала брату удачи, гордо покосилась наМарницу: вот он какой уменя, ничего иникого небоится! Женщина незаметила. Она стояла, беспокойно провожала всадника глазами, ежилась ихмурилась. Сумерки казались обманными ислишком бледными, закаждым кустом чудился наёмник сигломётом.
        -Даже недумай, - отмахнулась Тингали. - Знаешь, сколь я вКимку души вложила, когда он болел? Все везение, какое есть, если оно вообще вшитье учитывается, отдала ему. Лес его любит, каждый куст ему друг. Пусть попробуют выстрелить эти, наемники! Куст им глаз ивыколет.
        -Всё утебя просто, - бледно улыбнулась Марница.
        -Невсё. Инепросто, - вздохнула Тингали. - Виделабы ты, как нитки измира торчат! Страшно, Маря, ох, как страшно! Старые они, гнилые. То есть имеются просто старые, аесть ииные. Они отсамого начала гнилые. Игниль свою вокруг распространяют. Как подумаю, изкакой души такие нитки вытянуты - вот тут мне становится вовсе уж плохо. Наверное, так былобы, еслибы твой брат умел шить.
        -Ановых ниток нет? - прищурилась Марница, плохо понимая весь разговор, нонаходя его занятным.
        -Нет, - покачала головой Тингали. - Мне дед Сомра сказал напоследок. Нет инебудет более таких, кто безнаказанно гадит миру. Что отдал, то иктебе вернется. Это закон новый, лесом Безвременным установленный для вышивальщиц. Он ипрервал подлость тех, кто шил гнилью. Великое дело. Жаль, поздновато его исполнили… Много уже было нашито гнили. Под ней даже канву порой невидать. Мокнет она, расползается. Ох, ума неприложу, Маренька, что делать-то? Выпарывать? Ану, поползет сама канва? Штопать? Так поверх гнили инельзя…
        Тингали вздохнула, нахохлилась исела втени, украя узкой тропки. Обняла плечи руками.
        Можно сколь угодно себе твердить: Кимка заяц, он всяко вывернется, - думала Тингали. Можно, атолько душа-то вздрагивает, болью полнится, ихолодом эта боль расплескивается поспине. Кимочка, чудь лесная, жил вбезопасности, горя незнал. Власть имел такую - людям инепонять её… Весь лес ему был - что родная канва, шей, как душа пожелает. Аныне кто он? Человек. Обычный, сруками-ногами, сдушою доброй да беззащитной. Неубежать ему зайцем отбед большого мира. Аон как там небегал, так издесь труса непразднует… Лучше прежнего стал, иещё роднее, человек всегда кчеловеку тянется. Вон иновая приятельница - враз рассмотрела своими синими наглыми глазищами, каков изКимки человек вылепился. Глядит нанего - аж душа вовзгляде светится, серость гаснет, синева живая разгорается. Да ладно это! Она нитки свои, бесстыжая, вокруг Кимки вьет, петлями укладывает. Привязанность шьет!
        Тингали вздохнула еще раз, уже судорожно, чуть недослез жалобно. Все люди шьют. Все вплетают свои дела вобщий узор. Одни гнилью, аиные изолотом… Только сделанного невидят именять немогут. Таже Марница: виделабы она, что заленту изсвоей жизни выплела. Ичерноты вней полно, исияния. Нотолько вот гнили - ни наноготь.
        -Неплачь, - присела рядом Марница. - Вот ведь свалились вы намою шею! Спасли, называется! Да так спасли, что инет отвас спасения… Тинка, асколько твоему брату лет? Он порой такое говорит, что иотстарика премудрого неуслышать. Временамиже надитя малое похож.
        -Нет вего лесу времени, - вздохнула Тингали. - Кимочка вмир медленно вплетается, нехотя. Икак мы, никогда он невплетется, пожалуй. Внем свободы больше, он вроде как… над канвой парит. Потому что душа унего без черноты. Совсем добрая илетучая. Ты нежадничай, нетяни его ксебе. Небудет по-простому. Он излеса вышел вовсе недля шуток. Меня беречь - полдела. Он вышел снадеждой сказку новую выстроить. Мир оживить. ВКимкиной душе много цвета да радости.
        Тингали смолкла, итеперь сидела тихо, прижавшись кплечу Марницы ислушая ночь. Ветерок гулял покронам, дышал натропку туманом, осаживая крошечные капли слабой росы. Ветки скрипели, жаловались напогоду ивозраст, кряхтели. Вдалеке пролетела птица. Кто-то юркий прошуршал потраве. Небыло лишь ожидаемых сопаской звуков: погони, звона железа, людских криков, топота иклекота страфов.
        Хотя - один шагает потропе. Важный, гордый - породистый. Чернью лап сночью сливается.
        -Клык! - тихо позвала Марница.
        Страф сыто зашипел вответ, упал рядом схозяйкой, складывая голенастые мощные ноги. Нахохлился, сунул голову под крыло.
        -Сохоты, - догадалась Марница. Вздрогнула. - Где наш Ким? Эй, Клык!
        Вороной нехотя выпрямил шею, пощелкал клювом иснова вознамерился задремать.
        -Непереживает, - снадеждой предположила Тингали. - Кимочка отправил его кнам. Охранять.
        -Значит, ждем.
        Марница сердито обшарила седло, сняла плащ, упакованный ввалик заним, укуталась сама иукутала Тингали. Ждать стало неспокойнее - нотеплее.
        -Лесом отплаща пахнет, - тихо сообщила Марница, зарывшись носом вворот. - Ким вообще пахнет лесом. Так приятно истранно. Ты замечала?
        -Земляникой, - улыбнулась втемноте Тингали. - Вот здесь, навороте. Точно: земляникой.
        -Акогда набегаюсь ивспотею, уже неземляникой, - шепнул всамое ухо знакомый голос. - Ох, илентяйки вы! Где мой ужин? Где мой завтрак? Где полог итрава снопом, где лапник?
        -Кимочка!
        Вдва голоса - иодно слово… Ким рассмеялся, сел рядом игордо показал полную миску каши. Нашел всумках ложки истал кормить своих непутевых попутчиц, заодно рассказывая, как переполошился трактир, когда сверток влетел воконце. Сразу три страфа сседоками погнались завороным, аосновная засада так запуталась вкустарнике, что внем иосталась - воевать светками. АКлык всех оставил мгновенно позади исгинул вночи - порода, незря нанего выродер смотрел свожделением… Когда шум поутих, Ким вернулся ктрактиру, наблюдал осмотр свертка.
        -Гнилой увас край, - грустно закончил рассказ Ким. - Видел я посредника, Маря. Ты сиди идыши, непадай уж инеохай. Твой управляющий иесть настоящий посредник. Пергаменты он рассматривал. Сказал: почерк твой. Иподвеску опознал, иволосы. Он затобой приставлен был приглядывать. Как ты всвое время - задругим… Влесу был его помощник, мелкая сошка.
        -Управляющий мой меня исжег? Детей любит, жена красавица. Такой приятный человек, всем мне обязан вжизни, - зло усмехнулась Марница. - Я долги его оплатила, он вноги упал - сам попросил оместе. Никому нельзя верить. Гнилец!
        -Ты найди ивэтом хорошее, - обнял заплечи Ким. - Все твои домашние вздравии исвободны, при новом хозяине состоят, отебе поплачут - да иуймутся. Написал управляющий прямо втрактире письмецо про твои дела: мол, таннской солью приторговывала, воровала да людям умы мутила. Отправил встолицу, вУсень. Иеще письмо написал. Навыродёра жалобу, чтоб его искали по-настоящему. Я долго сидел ислушал. Молодец Тинка, славную нитку углядела! Именно увас вГорниве, получается, выродёры отдыхают после своих дел напобережье, здесь уних тихий угол. Изнаешь, что интересно?
        -Ещё есть интересное, сверх сказанного?
        -Самое интересное! Всех выродёров как раз теперь вызывают напобережье. Срочно. Встолице переполох, так я понимаю. Нашелся увыров враг. Да такой, что явно его извести нельзя, следует травить тайком.
        -То есть враг выров - выр? - задумалась Марница.
        -Отом несказано ни слова, - улыбнулся Ким. - Сказки выплетать невижу нужды. ДоУстры дойдём, там ивыспросим. Небывает тайных дел без явных слухов. Впорту потолкаемся, куда галеры ходят, послушаем. Икуда неходят - тоже… Дед Сомра мудрый, он зазря невыведет излеса абы когда. Время нужное, канва скрипит итянется, ровной стать хочет, отпрежних узлов избавиться.
        -То есть я могу нетолько шить, ноивыпарывать? - тихо уточнила Тингали.
        -Незнаю. Это разные способности. Порой выпарывать старое итруднее, ибольнее, чем штопать или шить новое, - тихо выдохнул Ким. - Давай дойдем доморя, Тинка. Дойдем быстро ибез глупых приключений. Там многое станет видно. Наморе горизонт далеко, тебе понравится. Небо ты всегда умела шить. Тамже их два - воздух да вода, иоба друг дружкой любуются, друг вдружке отражаются… Ложись. Иты ложись, Маря. Будет вам сегодня сказка особенная, новая: про страфа, танцующего намелководье да радугу создающего.
        Глава пятая.
        Хол нетрус
        Малек вывернулся иззарослей кроны, прищурился, всмотрелся всерые ночные тени. Все спокойно… Можно бережно упаковать всухие водоросли, затем вжесткий чехол, дорогущую подзорную трубу - сокровище рода ар-Бахта. Уплеча азартно зашипел Хол, впиваясь вкуртку всеми лапами ипряча короткие слабые усы под брюхо. Чуть подумал - благо, уже вум входит, шесть лет - иплотно прижал зачаточные мягкие клешни.
        -Высоко? - одними губами уточнил Малек. Он знал: выр видит втемноте лучше, такова плата глубин заего ущербность.
        -Хол нетрус, - прошипел азартный недомерок. Потом чуть помолчал идобавил раздумчиво: - Девять саженей. Высоко. Три плохие ветки: там, там,там.
        -Хол умный иосторожный, заэто его уважает сам Шром, - ласково улыбнулся Малёк, погладил тонкий, едва начавший крепнуть, панцирь. - Спустимся ещё исместимся поправее.
        После упоминания Шрома, как ивсегда, Хол замолчал надолго, благоговея ирадуясь. Его, недоросля изслабого рода Ютров, помнит поимени великий боец! Иуважает? Огромная, почти непосильная своим великолепием мысль вытеснила изсознания малыша все иные. Глаза утонули вскладках глазниц. Хол затих, наслаждаясь похвалой… Малёк улыбнулся уголками губ. Третий месяц он возится сэтим смешным серо-розовым детенышем выров. Никому взамке ненужным, брошенным. Ютры бедны, их мало, ивсе состоят наслужбе. Им некогда воспитывать малыша, тем более такого - жестоко изаведомо ущербного, родившегося невсрок. Просто гнездо подмокло, ион вылупился. ОтХола вобщем-то молчаливо, безразлично отказались: сразу было понятно, никому такой ненужен. Иего перестали замечать…
        Сейчас весь Хол, отоснования усов докончика хвоста, короче вытянутой руки Малька, адолжен был запервые шесть лет вырасти гораздо крупнее, самое меньшее - вдвое, выры стремительно прибавляют вдлине тела именно впервые годы жизни.
        Взамке Холу жилось трудно. Недомерка презирали стражи, отшвыривая сдороги ради шутки, он питался остатками чужих обедов итаился вуглах, прячась при любом звуке. Он был ничей, ижил вне рода, даже имя свое знал кое-как… Аимя ему дал старый Дарга, единственный выр всемье Ютров, кто признал малыша.
        Все изменилось водин день. Тот самый, когда род ар-Дох убедился всохранности своих личинок иотказался отидеи захвата чужого укрепления, которое бережёт сам великий боец Шром.
        Малёк устал тогда донеспособности двигаться: он чистил жабры дядьки Сорга. Когда наконец все закончилось, Ларна отнес полусонного, пристроил вуютной тени. Там Малек итоли отдыхал, толи бредил наяву. Покрайней мере, когда изугла бочком выдвинулся этот вот недоросль ижалостливо сунул вруку вонючий кусок рыбьего хвоста, Малек невозразил. Инеотпихнул. Даже неудивился: сил наудивление ушлобы слишком много…
        Стех пор жизнь Хола как будто начала свой отсчет заново. Он освоил речь людей вничтожную неделю, перейдя отневнятного бульканья квполне складным, хоть ипростым, фразам. Апотом, впоследующие месяцы, Хол заслужил настоящее уважение. Вдвоем гораздо удобнее ибезопаснее пробираться вчужие библиотеки. Мелкий выр имел донеприличия слабый панцирь, его клешни непроклюнулись всрок, его усы выглядели издевательством над самим словом - усы, нохрабрость умалыша обнаружилась весьма даже полнопанцирная. Так сказал Шром. Громко сказал, стоя наглавной площади родового замка ипосадив чужого детеныша насвой хвост. То есть, признав достойным вовсех отношениях идаже родственным. Это было заслуженное чествование. Задесять дней доторжества, вбиблиотеке рода ар-Фанга, Малек сорвался вниз, повис без сознания наодной уцелевшей страховочной цепочке, готовой вот-вот оторваться. Добраться донего смог только Хол. Ничтожный недоросль сзачаточным разумом, так полагали даже его братья. НоХол сам приполз, сам, без помощи, закрепил страховку набессознательном теле, сам, сневесть какой попытки, докинул тонкую веревку довытянутого
уса страхующего внизу Шрома. Потом наладил итолстый канат, сбегал, отнес готовые зачерненные узором записей листки, счистил клей - ирухнул вниз вместе сМальком, надеясь только наловкость тогоже Шрома, успевшего подтянуть ксебе веревку инеуронить Малька накамни…
        -Хол нетрус, - повторил недоросль.
        -Тише!
        -Хола уважает великий Шром? - мелкий выр еще раз уточнил главное.
        -Очень уважает. Тише! Шром велел молчать, когда мы взасаде.
        Хол неотозвался. Раз велено молчать - он исполнит, дело нетрудное. Малек улыбнулся, радуясь временной тишине. Погладил панцирь приятеля, такой тонкий, что под ним всегда ощущается тепло живого тела. Истал осторожно спускаться поветкам, поглядывая вниз. Вот иЛарна. Протянул руки, чуть шевельнул ладонью: прыгай, можно. Малек вздохнул, еще раз оглядел ветки внизу - иотпустил руки, падая втемноту. Поймали нарастянутую ткань, мягко иуверенно. Подхватили, молча уволокли вовраг, под прикрытие заранее приготовленных пологов.
        Хорошо уЛарны поставлено дело: люди надежные, работают без окриков инеразберихи, как единое целое. Укутали вплащ, сунули вруки теплый настой трав. Хола, итого незабыли: угостили сберегаемым для него рыбьим жиром, смешанным столчеными ракушками. Так велел Шрон, сам подобрал состав, чтобы малыш рос иего панцирь креп.
        -Шром меня уважает! - гордо пискнулвыр.
        -Знаем, достойный ар, - пророкотал басом помощник Ларны. - Итоже уважаем.
        Ларна уселся рядом, молча впился вМалька взглядом, ожидая отчета. Вподобные ночи мальчик слегка опасался смотреть прямо вглаза своего капитана. Так близко всплывало кповерхности то страшное ихолодное, что сокрыто вэтом человеке… Он обучен убивать, ион перенял науку, как никто иной. Он неремесленник, амастер… Незря потрактирам имя Ларны поминают шепотом, как сказку. Страшную, ноипритягательную тоже. Выродер Ларна, гроза берега иотмелей. Атеперь еще истрашный сон шааров, жирующих вЛасме иворующих наземлях рода ар-Бахта.
        -Особняк самый что ни есть обычный, - начал Малек. - Вдва уровня. Комнаты шаара навтором, сам он дома испит. План мы сХолом нарисовали точный, висходном были ошибки тут издесь. Стражи уних выставлены так, вот так, итут еще караулы настрафах. Пергаменты лежали вбольшом зале, как всегда впоследние месяцы, заранее облитые маслом иготовые кподжогу. Хол их перепрятал сюда. Смена стражи будет перед рассветом. Страфы непородистые, обучения плохого. Иглометы есть увнешних караулов, яда я впомещениях стражи незаметил. Ипозапаху, дядька Ларна, нет намека. Прочее тут нарисовано.
        -Ловок ты стал, - похвалил Ларна, изучая точный, тонко выполненный рисунок. - Вдва дня полный отчет поздешним делам. Отдыхай, утром разбужу - пойдем заново особняк смотреть, при свете дня. Бедняга Сорг! Как шаара сменим, опять навалится толпа жалобщиков нанашего брата выра. Какже, людишкам только дай почуять слабину, тутже поднимутшум.
        -Дядька, да кто при тебе-то жаловаться станет? - Зевнул Малек. - Люди тебя боятся. Ивыры тебя слегка опасаются. Утебя взгляд стальной, так иязвит… насмерть.
        -Немоя вина, что многие уродились насвет мокроштанными гнильцами, - огрызнулся Ларна. - Что ты воспитываешь меня? Какой уж есть… Мало вмире тех, кого я уважаю. Шром сродней, ты да вот еще Хол, пожалуй.
        -Хол нетрус! - восторженно пискнулвыр.
        -Алюди твои, дядька?
        -Несуй нос вразрез клешни, нето без носа останешься, - прищурился Ларна. - Всех коли ценить - дорассвета недоживешь. Мои люди знают страх иценят деньги. Может, икроме того есть малость прочего. Носвою спину без панциря я могу доверить тем, кого назвал.Спи.
        Малек инепытался дольше спорить. Похожий наобморок отдых уже уволок всвои глубины. Последние три месяца сны неприходили, неуспевали проникнуть вутомленное сознание. Жизнь сделалась плотна иинтересна, нотрудна доизнеможения. Шром учил нырять: это важно при проникновении вчужие замки. Шрон требовал освоить чтение, да еще надвух языках - людей ивыров. Ларна наставлял вопознании ядов, скрытности иосновах боя. Хол верещал, шипел, щипался своими ничтожными клешнями - итребовал учитьего…
        Аеще было три чужих библиотеки - две взамках ибольшая сборная вгородской крепости - где удалось снять копии сдвух десятков книг.
        Вродном замке ар-Бахта иокрест стало привычкой сменное наблюдение заберегом: выродеры повадились травить союзников рода. Недавно иновое дело прибавилось, когда сближними библиотеками удалось закончить. Шрон велел провести полную проверку дел шааров, подвластных роду. Старик небез причин полагал: воруют, а, кроме того, многие неодному своему хозяину служат, нотайком поддерживают кланда, его подсылов привечают, сего стола кушают иего умом живут.
        Вухо зашипел Хол. Малек попытался заползти глубже под плащ, сердито сопя иотмахиваясь. Недали спать ни мгновения, аведь Ларна обещал! Вщели плаща мелькнуло светлое небо, серо-розовое, как тело Хола. Утро? Провалился всон исам того незаметил.
        -Неотдохнул, - хмуро заключил Ларна. Он стоял над Мальком вполном доспехе, ждал пробуждения инеторопил. - Всё, кончено. Отсылаю вас обоих кШрону. Иначе ты станешь невидимкой: прозрачный весь, вчем душа держится… Умаяли мы тебя делами.
        -Я отдохнул, - язык нежелал слушаться, заплетался.
        -Хол силен, Хол нетрус, - бодро сообщил неугомонный выр, юркнув наплечо. - Клешни есть!
        Каждое утро он говорил это. Показывал свои клешни втайной надежде, что они заночь стали гораздо крупнее. Малек соблюдал ритуал, подносил крозовому зачатку живого оружия раскрытую ладонь. Поней Хол вымерял размер клешни. Ирадовался. Ему всякий раз чудилась прибавка, пусть наединый волос - ноприбавка. Ларна вгляделся, плотнее прижал клешню кладони.
        -Вот теперь ия вижу, - серьезно сказал он. - Наширину мизинца рост есть. Хорошая смесь - рыбий жир сракушками. Дед Шрон дурного непосоветует. Ну-ка, Хол, дай я тебя наруках взвешу. Вырос! Ты определенно вырос.
        Недомерок запищал отвосторга: он знал, что Ларна нелжет даже ради похвалы. Сбежал обратно наплечо Малька. Приготовился, высоко выдвинув стебли глаз.
        -Хорошее время. Люди сонные, да. Караул ушёл, страфы устали, да. Можно выступать.
        Часто повторять «да», особенно вконце фразы, Хол выучился, само собой, уШрома, которому подражал вовсём. Малек зевнул, плотнее подтянул пояс изашагал погустой мокрой траве. Еще недавно, вначале весны, он был рабом исидел под бортом нагалере, ожидая побоев иненадеясь насытный обед. Теперь носит сапоги изнаилучшей непромокаемой кожи. Его куртка добротна, анапоясе висит нож приличной длины. Странно порой меняется всё - водин день. Оглянешься, попробуешь понять - иголова закружится…
        Изподлеска впереди метнулись тени, страфы заклокотали истихли: люди Ларны сняли ближний караул. Чуть дальше ивстороне хрустнула ветка. Там второй караул, нанесённый наплан глазастым Холом. Вот итретий убран: есть условный знак. Ларна шел, нетаясь, номягкие его сапоги привычно недавали ималого шума. Бывший выродёр чуть щурился, пряча веселье. Он ещё месяц назад признался: сковырнуть шаара гораздо интереснее, чем отравить выра. Исчёт кшаару иной, ипрелесть работы - веё блеске иточности.
        -Знак? - азартно пискнулХол.
        -Рано, - усмехнулся вусы Ларна.
        Усы он себе отрастил замечательные. Бороду сбрил, волосы наголове обрезал короче некуда - аусы сохранил, сплёл вдве длинные косицы иукрасил золотыми знаками рода ар-Бахта, подтверждая своё согласие быть рядом соШромом «теперь ивсегда, пока дышится», так он сам это определил. Выры наусатого выродера смотрели косо, ноповода упрекнуть Ларну вбесчестии немогли найти. Спрошлым ведь покончено, так сказал сам Шром, давший слово задруга.
        -Знак! - жалобно повторилХол.
        -Малыш, несуетись, спешка недостойна больших дел, - буркнул Ларна.
        Бережно снял чехол сдвуручного топора. Особняк уже рисовался нафоне темных деревьев двумя рядами белых колонн, удерживающих свод затененного двора - тень угодна вырам. Особняк приближался скаждым шагом. Справа ислева одновременно подали сигналы: ближние караулы сняты. Ларна погладил усы ищелкнул ногтем полезвию топора. Подлинная сталь, драгоценная иваримая лишь мастерами двух кузниц, южной, что вземлях ар-Лимов, иближней северной, загудела уверенно, ровно. Пальцы приласкали клеймо рода ар-Рафт наобухе.
        -Ну, знакже… - обиделсяХол.
        -Ещё немного терпения.
        -Так хочется ударить хвостом, - пожаловался Хол вухо Мальку. - Он опять недаст,да.
        -Бей, нежди, - шепнул Малек.
        Хол пискнул отвосторга изаполз выше наплечо, подобрался, напружинился ищелкнул хвостом. Получилось слабо инеумело, Ларна, собравшийся было отругать выра, смолчал: такой знак никого неразбудит, пусть недомерок порадуется. Кому следует, знак приняли: отлощины подтянулось подкрепление: два взрослых выра изчисла стражей замка. Оба важно качнули клешнями, отмечая готовность кделу.
        Ларна шагнул под свод колонн, неся топор наотлет, влевой руке. Укаждого своя забава. Малышу надо хлопнуть хвостом. Аему - проверить прочность двери, окованной бронзой иукрепленной заклепками. Пальцы перехватили топорище, подбросили ипоймали удобно, вдвуручный захват - исразу повели назамах. Бронза проушин загудела обижено, виновато. Несберегла хозяйских секретов, несохранила покой дома…
        Гул пополз постенам, гул отдался оханьем вутреннем тумане.
        -Ларна! - взвизгнул чей-то сонный голос далеко, внедрах дома. - Этоже Ларна!
        -Узнали, - небез удовольствия усмехнулся бывший выродёр. - Ато вдом лезть, непостучавшись…
        Выры уже лезли. Прямо постенам, сразу навторой ярус, через балкон иокно - вспальню шаара. Шума прибавилось, тонкий женский визг смешался своем перепуганного хозяина особняка, заголосили слуги, сонные страфы встойлах заклокотали, топот босых ног ихлопанье дверей добавились кпереполоху. Ларна уже шагал полестнице, поигрывая топором ипозвякивая обухом помрамору перил. Один извыров грохотал вбольшом зале, выбрасывая водвор емкости смаслом. Второй нёсся вниз поступеням иволок шаара, как тряпку.
        -Доставлен, брэми, - отчитался страж. - Дышит. Говорить может.
        -Вот иладно, - ласково улыбнулся Ларна. - Может - значит, будет. Эй, рыбий корм, тебе вкакой срок было велено явиться наотчет кару Шрону? Неикай, я нечислю икоту заответ. Неуспел прикрыть свои дела да концы попрятать? Неуспел. Зажирел, успокоился. Спесью да золотом оброс, как днище корабля - ракушечником. Амы почистим. Всарай его. Глаз спленного неспускать. Пусть сидит да думает, что следует сказать хозяину.
        -Омилости великой молю… - всхлипнул толстый мужчина, прижатый кполу клешней выра.
        -Вопросы мои знаешь? - прищурился Ларна, нехотя убирая топор. - Про людей кланда думай перво-наперво. Про выродеров, коих кормили натвоем дворе, тоже думай, все мелочи припоминай. Инезапамятуй про яды. Сегодня это желаю знать. Сам скажешь, подоброй воле - вечером я уеду. Тогда воровство твое будет судить ар Сорг. Нескажешь, что я велел… знаешь, я буду рад. Зачем отрывать отдел столь занятого выра?
        Стальные глаза северянина, как показалось Мальку, вырезали сердце ушаара, трясущегося вприпадке животного ужаса. Вырезали, нашли ущербным ипродолжили свою пытку, скользя потелу иодним взглядом причиняя боль.
        -Всё скажу! - всхлипнул шаар.
        -Ладно уж, говори, - поморщился Ларна. - Всё изапишут. Займитесь.
        -Он трус! - пискнул Хол, теряя крыхлому человеку всякий интерес. - Гнилец.
        Малек усмехнулся, ощущая, как снова копится втеле усталость, неизбытая вкоротком сне-обмороке. Захотелось домой. Вродной замок, где нет гнили игде даже Ларна делается иной. Непугает людишек, неиграет напоказ топором… Смотрит спалубы галеры вморе, отчего глаза унего делаются добрее, вбирают синеву ирадость солнечного соленого ветра.
        Издали донеся тихий пристук подклювного бубенчика. Такие носят все курьерские страфы изстойл службы ар-Бахта, да ииные выры используют подобный способ обозначить срочность дела гонца. Само собой, первым звук разобрал Хол. Унего слух подстать зрению: получше, чем умногих неущербных. Выр затоптался наплече, сунулся ксамому уху. Малек устало подумал: иправда, выр подрос. Сделалось тяжело его держать, апрежде был легок ислаб, как сухая чешуя. Непрокалывал куртку лапами, нервал вазарте.
        -Курьер, - пискнул Хол. - Спобережья, да! Срочный, двойной бубенчик.
        Малёк отвернулся отпостыдно унижающегося вора-шаара, ипобежал поступеням вниз. Губы невольно дрогнули вулыбке. Чтобы ни сообщил гонец, эта весть вызовет домой, значит, она хороша икпользе. Там Шром, там все, покому душа давно тоскует.
        Курьера Малёк помнил. Парнишка всего-то надва года самого его старше, тощий иловкий. Ларна, умеющий спервого взгляда выбирать нужных людей, мигом приметил юношу насборном дворе одного изпервых шааров, изведавших прелесть ночной проверки своего воровства. Теперь парня иузнать-то сложно. Приосанился, справил новую куртку, волосы отмыл доглянцевой черноты. Вьющиеся они, оказывается. Ктобы мог предположить, глядя натого заморыша, свернувшегося вуглу отведенного рабам сарая?
        -Привет, Малёк, - без лишних «аров» и«брэми» улыбнулся курьер, спрыгивая наплитки двора иуспокаивая страфов - исвоего, изаводного, спустым седлом. - Срочно ждут вас всех взамке. Особенно тебя. Письмо вот. Насловах велено сказать: нашлось полезное вкнигах. Иещё ар Шром добавил: парус нагоризонте вот-вот явится. Велел взять второго страфа, сказал, что его воспитаннику посилам ехать побежью накурьерском вороном, амедленнее никак непоспеть. Ар-Рафты идут. - Курьер нахмурился. - Незнаю, кдобрули весть.
        -Хол нетрус, - привычно сообщил выр, иего глаза вытянулись настеблях, восторженно изучая огромность породистого страфа, вороного, подпорченного лишь парой белых перьев вкрыльях. - Мы едем.
        Страф снекоторым недоумением изучил нового седока, нолапы исправно подогнул. Выр зашипел изасвистел, переходя народной язык ирадуясь вполную силу. Высоко, удобно, всю округу видать… Ларна махнул спорога, отпуская ижелая удачи. Курьер прошелся подвору, пару раз повел плечами, хоть так давая себе передышку после дальнего заезда. Снова устроился вседле, поправил закинутый заспину игломет.
        Вкраях, подвластных ар-Бахта, теперь спокойно. Уже месяц нет поперелескам икаменным теснинам лихих людишек. Откочевали спобережья подалее, вовнутренние земли, снялись спривычных мест, напуганные скорыми судами Ларны иего наемников. Попритихли, даже золото кланда, желающего знать оделах вЛасме, берут соглядкой. Днём можно ездить ибез оружия, ибез сопровождения. Бабы вдеревнях завели новую привычку, атого вернее, возродили старую: ходят вгости напосиделки. Апочему неходить-то? Ар показал себя достойным хозяином земель. Рабские загоны впортах пустуют, нежелает род ар-Бахта торговать людьми. Пересудов это дает немало: ану, как кланд вовсе люто озлится, ведь законом тант непросто разрешен, ноиобязателен для некоторых рабов! Нокланд далече, аЛарна, страх трактирный, бессонница шаарова - вот он, весь тут… Состарым топором иновыми повадками заправского усача.
        Страф припустил сместа резвой побежью, непривычной для Малька. Курьер держал повод инаходу советовал, как половчее сидеть вседле, пружинить ногами ипонимать ритм бега. Тоскливо изучил разорванную вомногих местах куртку Малька - новсеже пригласил выра насвое плечо, понимая: воспитанник Шрома едва держится вседле.
        -Ехать недалече, - утешил курьер. - Доущелья, понему вниз, кберегу малой реки. Ар Шром сказал, что встретитвас.
        -Нас! - гордо подтвердилХол.
        Страф покинул натоптанную главную тропу, натраве его ход сделался ровнее, номедленнее. Трехпалые лапы теперь впивались вдерн, искали опору насложных склонах спускающейся кморю холмистой гряды - местами жирной, плодородной, аместами каменистой, как старая кость мира, лишенная мяса ижил. Малёк смотрел вперед, ловил всякий проблеск синевы моря, радовался ей. Идумал: если все сложится хорошо, если кланд непойдет большой войной, если дела незавалят выше макушки… Много если! Ноесть и«тогда». Он вырастет иобязательно станет капитаном. Пойдёт туда, загоризонт, откуда берега невидать. Схорошей командой можно плыть далеко. Астаким лоцманом, как Хол, ни буря нестрашна, ни рифы, ни сложные скальные проходы. Клешни исила хороши вбою. УХола есть много иного, понедосмотру неоцененного вырами. Он умен, унего исключительная память, великолепные слух изрение. Он ощущает перемену погоды, как никто другой. Неумеет унывать, что тоже важно.
        -Море копит волну, да, - сообщил Хол. - Завтра нахмурится, апотом пойдёт наберег приступом. Ар-Рафты пусть спешат. Пусть ставят галеры кпричалу. Позже волна все побьет вщепу,да!
        -Ты думаешь, вгости идут? - удивился курьер.
        -Вгости, - весело отозвался выр. - Вгости! Я знаю. Я Шрома знаю,да…
        Курьер тихонько рассмеялся икивнул. Шрома все знают, чего уж там. Его сложно перепутать слюбым иным выром. Унего вороненый оттенок панциря, редкий для тех, кто небывал вглубинах. Отчего-то этот тон для выров почти также значим, как длина усов. Малек несколько раз порывался выяснить - новремени нехватало.
        День нагрел ииспарил туман, сидеть вседле сделалось невыносимо. Курьер то идело тормошил, требовал неспать: кругом скалы, упасть никак нельзя, опасно. Поил водой изфляги изанимал разговором. Убеждал: уже близко, еще одна долина осталась. Страфы вырвались изрощи напустую дорогу, промчались двумя темными тенями через деревню, распугав домашнюю птицу. Самую неповоротливую вороной белоперый успел схватить ивдва незаметных движения, обозначенных лишь звуком щелканья клюва, превратил вобед… Курьер сердито дернул повод, отстал, бросил впыль несколько мелких монет: обычную плату заплохое воспитание страфов, чинящее ущерб. Впрочем, кому ущерб - акому ивыгода… Пойди, продай птицу всередине лета, когда нет ни праздников, ни осенних базаров.
        -Там спуск, - указал курьер. - Осторожнее, он крутой, камни скользкие, астрафы разгорячились. Голову ему задирай поводом выше, вода ледяная, напьется - пропадет.
        Малек кивнул, собрался ссилами икрепче вцепился вверткий повод. Подумал: как парень замесяц освоился сновым делом! Про страфов всё знает, ицену заущерб усвоил, ивседле держится превосходно, итропы выучил. Толковый человек.
        Спуск дался трудно. Новнизу уже виднелся панцирь Шрома, иэто придавало сил лучше, чем любое иное средство. Хол запищал, азартно прыгнул отизгиба тропы, прицелившись вглубокий омут под берегом. Выплеснулся, метнулся кШрому ивцепился вего хвост, что дозволяется немногим. Сам Малек добрался додна оврага позже имешком свалился изседла влапы дядьки.
        -Загоняли мы тебя, да-а, - огорчился Шром, помогая пристроиться насвоей спине. Прицелил оба глаза настеблях всторону курьера. - Молодец, все исполнил споро, да. Домой езжай, я скажу Шрону, что сам велел. Два страфа, покрасуешься, родне поможешь. - Выр хитро пошевелил ворсом угуб. - Или девок покатаешь. Оно увас, улюдей, так заведено. Без того инельзя, как мне теперь понятно. Езжай. Три дня отдыха даю,да.
        Курьер блеснул улыбкой, торопливо поблагодарил идернул повод освободившегося отседока страфа, требуя подчинения. Малёк улегся напанцире, закинул руки заголову иприкрыл глаза. Спина удядьки - вроде палубы, широкая. Можно глядеть внебо, вдыхать запах моря ирадоваться. Вон как береговые скалы убегают назад, всем страфам назависть, аутомления инет.
        -Дядька, ты плаваешь быстрее любой рыбы.
        -Я неспешу пока что, да, - отозвался Шром, замедлив ход инаклонившись так, чтобы головогрудь приподнялась, позволяя раскрыть легкие иразговаривать. - Тебя берегу, да заодно коплю разговор помаленьку. Мысль есть: надо встретить ар-Рафтов вморе. Шрон против, оно, видишь, как выглядит… Идут боевым строем, десять галер, все при знаках рода ипарусах сросписью. Накаждой, значит, капитаном - выр. Невойной идут, авроде парадом, да. Унасже причал мал, нам более семи галер инеразместить. Если погода будет хороша, вчем я сомневаюсь…
        -Шторм ползет сзаката, - сообщил Хол, взбегая попанцирю кспинному глазу Шрома. - Я знаю! Я точно знаю, да! Самый для замка плохой шторм, волну загонит кпричалам, побьёт галеры, попортит, если их много.
        -Ты молодец, твоему чутью верю, - вздохнул Шром. - Малек, опасно туда соваться, кар-Рафтам. Вобиде они наменя, повод уних глубинный есть, да. Ноя верю им. Иэто моя вина, надо давно признать ее. Один плыть немогу, старый закон требует вежливости… Либо состаршим братом встречай гостей, либо уж своспитанником.
        -Я всегда стобой, дядька, - улыбнулся Малёк. - Нохотелосьбы, чтобы ары нас накормили обедом. Или ужином. Доних далеко плыть?
        -Отсюда недалече, ссевера они идут-то, - оживился Шром. - Тогда держись, Малек. Крепко держись, я уж поплыву как умею, невполсилы, да. Иты, Хол, держись.
        Мелкий выр молча юркнул под руки Мальку, позволяя себя разместить изакрепить. Шром глубже осел вводу, послышался отчетливый хлопок закрываемых легких. Внесколько движений выр настроился нановый ритм движения - ибурун упанциря стал расти, покрываясь сердитой пеной. «Все равно лучше, чем настрафе», - упрямо подумал Малёк, отплевываясь иприлаживаясь дышать.
        Галеры первым рассмотрел Хол. Или опознал иным способом, одному ему ведомым? Засвистел, оживился. Шром сбавил ход, затем встал нахвост, как это называют выры - ненадолго выпрыгнул изводы целиком, давая себя рассмотреть. Успокоился, лег вводу, открыл легкие истал ждать. Галеры замедлили ход, первая встрою отклонилась откурса, чтобы подобрать гостя. Вежливо приготовленный трап свисал досамой воды, анад ним азартно водил усами крупный выр, светло-серый втемных разводах сложного панцирного узора.
        -Ух красив узор! Я таких невидел, - удивился Малек. - Полнопанцирный?
        -Ещебы, - прогудел Шром. - Трижды мне, дурак недоросший, бросал вызов наотмелях. Когда ему ещё добоя было крепнуть икрепнуть. Хорош стал, пять лет я невидел его. Порода ар-Рафтов вовсей красе. Говорят, вдревности только их мальков инепутали спрочими. Узор-то врожденный, эдакая удобная примета. Как имоя: мы, ар-Бахта, когда вполне удаемся впороду, цветом похожи навороненую сталь.
        -Шром! - проревел капитан галеры. - Шром, чтоб мне обварить хвост! Цел издоров. Вот закончим сделами, я всёже брошу тебе вызов, неотопрешься вчетвертый-тораз.
        -Ну да, ну да, - бровные отростки Шрома насмешливо дрогнули, выр выплеснулся изводы ивзобрался напалубу, оплел капитана усами ируками. - Увас насевере исталь крепче, ивыры крупнее, ивода мокрее. Шрон невелел вморе встречать, ноя немог иначе. Я сказал: если Юта наменя зол, пусть скажет. Аесли он продается зазолото икланду мягкий его хвост полирует, то мне жить незачем втаком мире,да…
        -Трудно продаваться зазолото изсвоегоже рудника, - отозвался узорчатый выр, ответно ощупывая Шрома усами ихлопая руками попанцирю. - Давай сперва решим срочные дела. Бухта увас мала. Вкакой порт поставим пять галер? Тагрим, я полагаю? Далековато отвашего замка, зато рядом смоими землями.
        -Тагрим, - согласился Шром. - Я дам твоим капитанам наилучшего лоцмана. Имя его Хол, вот он. Никто незнает погоду иволну, как он. Умалыша дар, я горжусьим.
        -Ты всегда умел гордиться теми, кем должно, - неоспорил предложения капитан галеры, вежливо приветствуя кроху-лоцмана движением панцирных усов. Устремил взгляд насвоего помощника, человека ипоповадкам видно - нераба. - Дай сигнал брату. Сближаемся, лоцмана передаём кним наборт. Пусть идут вТагрим.
        Выр чуть помолчал, наблюдая движения галер иодновременно рассматривая снемалым интересом Малька. Хол занял место наклешне крупного, почти равного размером Юте, пожилого выра. Галеры начали расходиться, гребцы прибавили темп. Прибежал моряк изтрюма, принес угощение: несвежую печень для выров ипрожаренную докорочки рыбу - Мальку.
        -Мы прочли письмо Шрона. Наши иваши земли так расположены, - тихо молвил Юта, - что поссорившись снами, кланд лишится половины обжитого плодородного побережья иконтроля над северными морскими торговыми путями. Это пока ты небросил ему вызов постарому закону… Я собственно, готов поссориться стобой, если ты ненамерен раздавить его влепеху. Так что, разворачивать галеру?
        -Я неспешу вглавный бассейн… пока что, - отозвался Шром. - Мы сбратьями хотим понять, что создало нынешние законы. Прежде этого можноли пытаться ломать их? Шрон мудр, он полагает: спинной глаз дан выру недля баловства. То, что позади - имеет значение. Номенять следует то, что впереди. Очень скоро я буду готов заняться кландом. Хотя это станет затруднительно сделать, если ты развернешь галеру.
        -Значит, мне несудьба разочароваться ввыборе курса, - усы Юты взметнулись. - Шром, мы единственный род, недопустивший переплавки книг. Мы обманули всех, хотя кланд тогда был силен, инас вынудили сотрудничать. Золота насевере много, норыба имясо порой важнее. Атакже зерно, наши люди нуждаются впище. Плохие они или хорошие, шаары или свободные - ноголода вкраю ар-Рафтов недолжно быть, так сказал хранитель нашего бассейна. Мы отдали гнильцам книги, носоздали точные их копии. Только мы имогли так поступить. Золото добывается внаших рудниках. Увы, сохранность книг нехороша, часть текстов нанесена небрежно инастаром языке, ведомом лишь мудрым. Таков твой брат Шрон.
        -Так десять галер…
        -Да, охранение, - сразу отозвался Юта. - Книги уменя наборту.
        -Почему ты небросил досих пор вызов кланду?
        -Потому что все мы привыкли жить так, как жили век завеком, - волоски угуб выра смущенно качнулись. - Золото текло внаши кладовые, слава неподвергалась сомнению, нас похваливали инеущемляли. Ачто выродеры порой очень кстати убирали старших имудрых… трагедия, номы невидели заней умысла. Иногда очень удобно невидеть того, что само лезет вглаза. Увас уродился Борг, унас при бассейне уже давно состоят подобные ему. Берегом воспитанные, то есть - испорченные. Из-за них я узнал отвоем письме лишь две недели назад. Пока старшего брата оповестил, пока галеры собрал… Наших гнильцов везут навторой галере. Обоих. Говорят, утебя имеется толковый выродёр. Одолжишь? Хочу узнать, отчего последние личинки все как есть - ущербны, да изнеподмоченных гнезд. Ещё спрошу: почему двух младших братьев отослали навоспитание вглавный бассейн, словно дома им нет наставника.
        -Дожили, - пробулькался смехом Шром. - Я посредничаю увыродёра Ларны! Впору свою долю сзаказов брать, да-а. - Его короткая радость угасла. - Выры вскрывают панцири вырам, инаходят внутри больше гнили, чем водится порой улюдей.
        -Иещё вопрос, - тихо прошелестел Юта. - Самый главный. Верноли, что Шрон нырял насто саженей ипуть вниз найден?
        -Сто сорок, как он полагает, таков был лучших итог. Нопока что это путь кпогибели, - твердо ипрямо ответил Шром. - Мы знаем теперь ожелтой смерти гораздо больше. Мы надеемся её одолеть.
        -Есть средство?
        -Есть непонятные намеки встарых летописях. Слова озабытом. Их мы ипробуем разгадать.
        -Я добавлю ктвоим словам онепонятном много своих и, увы - осамом мрачном иневозвратном, - хмуро сказал Юта. - Новсему свое время. Идём нанос галеры, закон требует нашего присутствиятам.
        -Соблюдаешь?
        -Помелочам неспорю, - усы Юты снова взметнулись. - Помелочам спорить - себе вредить. Наносу вид хорош, иопятьже… тень отпаруса туда падает при нынешнем курсе.
        Шром булькнул смехом иохотно перебрался нановое место. Втени, над бадьей печени, он приступил кдлинному, подробному обсуждению славных дел своего воспитанника. Рассказал оворовстве шааров, которые гнилее гнильцов, ноибез них край неудержать. Затем выры посплетничали всласть оновых бойцах, появившихся наотмелях заминувший год. Сквозь сон Малёк улыбался. Впервые он наблюдал Шрома таким счастливым. Для бесед выискалось очень много удобных тем. Вполне достаточно, чтобы скоротать день.
        Когда ночь опустилась наморе, вереница галер миновала освещенные факельщиками узости идобралась допричала. Золотые книги пронесли наверх, вглавный зал замка. Шрон ждал. Увидел сокровища - изадрожал усами отвосторга. Ощупал тонкие листы старого, измятого золота, хранящего следы песка глубин. Подозвал Малька: руки людей удобнее для переворачивания страниц, они ненаносят ималых царапин, непортят ибез того пострадавший текст.
        Юта шевельнул усом, требуя уложить наподставку нужную книгу иоткрыть её назаранее обозначенной странице.
        -Тут читай. Мы пробовали, нопонимаем один символ изпяти. Язык искажённый, вроде инеглубинный, иненынешний, человечий. Переходный. Так писали недолго, четыре споловиной века этой записи. То, что мы смогли понять, привело нас вужас. Это одна изпричин спешного похода. Если мы прочли верно, Ар-Рафты несут насебе вину, достойную вырывания усов… Древние ар-Рафты, ноя их наследник. Я нежелаю хранить позор, несмыв его новыми делами. Читай отсюда, прочее - после, прочее нетак ужасно.
        «Вовремя оное ивыявлена была правда ошьющих. Игла их стала для выров оружием превыше понимания. Коварство их - деяние, навсегда отвратившее кланда отпоиска вмягкотелых сухопутниках разума, чести исамого права нажизнь. Участь людей решилась вединый день, икара им была назначена: полное истребление. Золотая игла проста навид, нообладает она сокрушительной силой, ужаснувшей выров. Послову кланда, главного ввоенные времена, чтимого превыше даже мудрецов, начат был поиск обладающих даром шиться среди выров. Ибо немогли глубины обделить детей своих.
        Скоро всвите кланда имелось пять шьющих, ивсе они работали без устали, обращая оружие людей наих повинные головы иоберегая выров.
        Перелом ввойне наметился незамедлительно. Скоро столица людей лежала вразвалинах, иполивал её бесконечный дождь, сменивший затяжную стужу. Повзятии города воинов изрода людей казнили сразу, прочих погнали кберегу моря, дабы предать наказанию, зримому для выров. Зачитан был указ кланда, ивужасе слушали его приговоренные, ибо предстояло им гибелью своей вплетать вткань мира болезни для людей исаму смерть. Ивыры шили, готовя контур последнего дня людей, имир менялся, итучи грудились непроглядным мраком вотчаявшемся небе.
        День двигался кзениту, когда под черным небом кланд дозволил начать казни, окончательно укрепляющие нити смерти наканве. Первой вывели кберегу княгиню севера, отданную вжены владыке юга взнак скрепления военного союза людей. Исказали ей: ты виновна более прочих, ты держала иглу итвоим умыслом выры утратили глубины. Тщетно пыталась она перекричать глашатаев, утверждая, что никогда неиспользовала золотую иглу, как оружие. Тщетно умоляла сохранить жизнь недоросшему сыну пяти лет. Небыло втот день для людей суда иправа говорить - была лишь смерть.
        Уже омыл свои клешни палач, уже укрепили руки женщины взажимах, уже исына её положили под удар хвоста, сминающего кости. Ничто немогло изменить решенного кландом.
        Новсколыхнулось море иявило его, изменившего всё. Выра третьего возраста, лучшего извсех иединственного изживущих без счета лет, варсой именуемого. Приходящего внаш мир нечасто иравного мудростью самой бездне морской. Был он велик, поднялся изнедр сквозь желтый яд, проточивший могучий панцирь. Нёс он четыре клешни, итолько один хвост его имел размер полного боевого выра вдлину. Он взошел наберег, метя путь свой темной кровью отран глубинного яда. Он взглянул накланда - ипал великий воин набрюхо, признавая своё ничтожество перед варсой.
        -Неразумные дети глубин исуши! - Сказал варса. - Что вы делаете смиром, играя его законами? Как можете вы смерть вплетать вканву жизни? Как дерзаете шить законы ненавистью истрахом, местью излобой? Как смеете отравлять мир ради ничтожной ссоры, возникшей изнеумения видеть ислышать, размышлять ипонимать? Нет мне более места среди вас. Вы отравили даже меня, ия ухожу, дабы оплатить долги. Ноилюдям следует оплатить свои. Нет иного пути вглубины для выров инет иного пути ксвободе для людей. Вы будете вместе жить или умрете вместе, иного несуждено.
        Варса вскинул напанцирь княгиню людей исына её, варса взмахнул золотой иглой - исгинул втишине, растворился, исчез. Очистилось небо, солнце осветило мир, погруженный внемоту отчаяния. Мудрые незнали ответов, сильные неведали их. Новстал кланд, чтобы снова вести выров.
        -Небудет казней, - молвил он. - Мы исполним волю варсы, величайшего имудрейшего. Пусть живут люди, мы назовём их своими шаарами ивыделим для них место вмире. Ноиглу более неупотребит никто. Пусть сама память онаших ошибках сгинет. Пусть исчезнет знание, заострившее столь страшное оружие. Тогда, возможно, неокажется бесполезной плата варсы, внесённая занас всех.
        Так сказал кланд Шром ар-Рафт, тот, кто одержал победу ввойне. Игорько мне, его брату, писать обэтой победе. Вынужден я скрыть свою запись меж листами старой книги, чтобы вопреки запрету сохранить завырами память».
        -Ох-хо, - вздохнул Шрон, тяжело разгибаясь ишевеля затекшим хвостом. - Вот как мы опозорились, вот как… Смерть для всех, да без права оправдаться, да без суда.
        -Всё, нет третьей силы, теперь иЛарна неоспорит, - булькнул Шром. - Илюди гнильцы, ивыры не… гм… хуже. Про золотую иголку непонял, да. Как можно иглой отравить море, тут вовсе неуказано. Что заяд вней? При чём шитье? Ноясное иное: делали дело, недумая опоследствиях. Исейчас эти самые последствия гниют, удушаянас.
        -Хорошо сказал, - отметил Юта. - Гниют! Гнильцов развелось многовато. Все мы стали сприпахом. Все хоть немного боимся смерти. Ихоть иногда небоимся утраты чести.
        -Нетерзайся, - прогудел Шрон. - Славен ваш род. Союзники наши нынешние уже инезнают, как себя подороже продать. Нотут приходишь ты, сам. Итакое готов отдать для общего рассмотрения. Это неущербное решение, ничуть! Надоже - игла… Неклешня, неклинок инеколдовство, столь долгожданное для Ларны. Всего лишь игла, оружие слабых человечьих старух. Нищим заплаты игла пришивает, бедным одежду штопает… Имиру смерть сулит. Ох-хо, тягостно мне думать охудшем.
        Малёк торопливо сбегал вкоридор, приволок бадью сводой иокатил старика, опасаясь внезапного огорчения, сулящего боли ислабость. Присмотрелся, виновато вздохнул. Пошёл завторой бадьей. Отпер дверь всоседнюю комнату, молча достал сполки ларец исунул Шрому под руки. Тот повозился, смешивая порошки, передал сосуд брату. Старик выпил, точнее - высосал через трубку. Тяжело осел напол изатих надолго, думая иусваивая лекарство.
        -Из-за нашего безумия ушел измира варса, идаже это отнас скрыли, - отчаяние Юты читалось впонурости усов. Он глянул наМалька ипояснил: - Варса… равный богам мудрец, порой вырастающий умом истатью один - среди всех старых третьего возраста. Это улюдей - боги, привыкли мы слышать про них. Насевере Пряху чтут тайком откланда, амы инезамечаем… даже когда поосени празднуют полотняный день. Боги так боги, сухопутная жизнь. Унас иначе. Унас всегда были варсы, они ближе богов. Варсы - роду вырьему опора всамом важном, наша последняя надежда. Я полагал, варса жив испит вглубинах… Все мы надеялись.
        -Я каждый вечер говорю ему освоем уважении, - согласился Шром. - Ивпредь буду говорить, да. Неушел он, там иначе сказано. Он стал невидим, нооплатил нашу глупость. Амы, понятное дело, тотчас новую соорудили, да. Забвение. Как будто оно помогает исправить ошибки.
        -Хоть казнь отменили, - буркнул Малек. - Уже дело. Чего-то вы, дядьки, расстроились? Мне сказка понравилась. Вней надежда есть. Указано прямо: будете все вместе жить.
        -Вторую часть фразы прочтешь? - усмехнулся Шром.
        -Зачем? - искренне удивился Малек. - Вторая несбудется! Мы уже все вместе. Мы стараемся. Значит, мы выбрали первую. Варса может гордиться нами.
        -Варса был снами так долго, что мы привыкли считать его вечным, - тихо пояснил Шрон. - Варса есть покровитель рода выров. Малёк прав, он ибыль, исказка. Как улюдей, есть неизменное, начём детей учат правде ичести… Древнего варсу звали Хорааф, он ушёл давно, номы помним. Потом сразу двое вошли всилу, такова легенда, были они Гара иМандра. Говорят, они спят надне, окаменели. Их сменил несравненный вмудрости варса нашего времени - Сомра. Немогу ипредставить, что нет его. Совсем нет. Мы сами его вынудили всплыть итем отравили. Нет греха тяжелее. Ох-хо… Аведь есть! Забвение хуже яда. Забвением мы предалиего.
        -Таков грех рода ар-Рафт. - упрямо добавилЮта.
        -Советниками имудрецами того кланда были ар-Бахта, наш предок, атакже ар-Нашра. - напомнил Шрон. - Это неизъято изпамяти, летопись имен кландов иих мудрецов есть настене главного бассейна. Нет, Юта, вина общая ибеда общая. Ивымывать эту гниль мы станем вместе.
        Глава шестая.
        Первая штопка
        Только теперь, вмире большом, настоящем, истало ясно, сколь смешны мои прежние вышивки… Как берегли меня идобрый дедушка Сомра, иславный мой заяц Кимочка. Канву мне давали новую да ровную. Над такой лишь рукой проведи, чтобы тепло жизни вней явило себя - иготово дело, идуша поет, иможно шить. Потому всё шитье ивыходило игрой, потому инегодилось оно набольшее. Мечта, пустой сон, детская простота… Восне ибеду руками разводят, иземлянику невсезон собирают, акогда поесть её хочется всего более.
        Чиста канва Безвременного леса. Чиста да ровна… Непутали её ошибки, нервали перемены, немочили дожди гнилого обмана. Великие мастерицы создали узор леса. Создали, да так много ему отдали - что иподумать страшно. Экая я простая, решила для себя: яКимочку вылечила, я душу ему дала полную… Нет, душу ему кто-то иной отдал. Себя непожалел. Всё детство свое, весь свет, всю радость вложил, ниткой цветной сплёл. Веру вмир добавил, исилу принимать его таким вот, подгнившим да убогим, слюдьми погаными да мыслями потертыми - ивсе равно радоваться, верить исказки свои выплетать краше прежнего. Это я - заяц досих пор, я одной ногой влесу стою инамир гляжу настороженно из-за крепкого Кимкиного плеча. Это мне глядеть - страшно…
        Иглу вруки взять боюсь. Потому там ошибка - она иесть ошибка, назовут негодницей да вшутку потянут заушко. Новую канву выделят, новых ниток наберут, хоть иубудет оттого влесу ягоды, авдуше уКимки - радости. Шей, неумеха, трать чужую жизнь инеплати. Мала ещё платить, учишься ещё… Он всегда был взрослым ивсегда умел прощать. Ошибки, непонимание, слабость. Ая вот итеперь непоумнела иввозраст невошла. Все такаяже. Ошибаюсь, непонимаю ибоюсь - аж ноги идти отказываются. Ох, как боюсь!
        Небудет иной канвы. Никогда небудет! Я наэту уже непервый день гляжу, знаю, очем говорю. Одна она навесь мир - канва. Жизни основа, всего мира натяжение иопора. Она исама - живая. Она меняется, нет вней старости исмерти, есть обновление. Она, как Кимкин лес, доброте радуется, как солнышку. Исказки ей - вроде зелени… Сила вней великая, такую силу инепереломить, так вроде должно поправде-то быть. Атолько люди - они обманщики, неумеют они поправде. Ипока силой их дед Сомра невынудил, всё сплошь обманом иделали. Нет, некаждый так шил. Нонашлись умники. Нашлись… Я незнаю подробнее иточнее, Кимочка опрошлом говорить нехочет, мрачнеет ивзглядом стареет. Разок спросила - инестану более. Зачем? Я наканву гляжу, вней все есть, вней людского рода полное обвинение. Ислед его безоплатной подлости. Сколькоже они шили!.. Иведь без ума брались, спростотой недетской даже внеразумии - младенческой.
        Шили ипоодиночке, ивместе. Вон - горизонт заштопан. Иным такое инеудумать, ноя-то вижу! Сборочка нанем, нитка грубая, темная. Здесь всегда дорога была, стех времен, как людьми правили князья. Подороге иходили, игонцов слали. Я так разумею: если сборку выпустить да свободу канве дать, дорога вдвое удлинится. Ичем она такая - длинная - князю нехороша сделалась? Воровать-то инакороткой меньше нестали, вот уж что шаар доказал крепко да неоспоримо, всей гнилой жизнью своей, всей чередой гнильцов, донего наместо доходное встававших. Ну, да ладно, пусть его, неко времени разговор.
        Потянули нитку, смяли канву - иукоротили дорогу. Замокают складки, нет урожаев. Теснится явь, неможется ей - деревни удороги неживут, зверь уходит. Зато, как война началась, выры отпобережья всамое сердце края ипожаловали. Ивот тут все сработало, вдвое дорога иим короче сделалась…
        Аболото, что мы вчера оставили позади? Ямина, вмятина вканве. Это, надо полагать, позже проковыряли. Всё туже войну нескладную выправляя, чтобы половчее злодеев клешнятых бить. Вболоте топить. Сами его бездонное устроили, сами иувязли. Канва шуток нелюбит. Мстит-хрустит, рваные лохмотья изсебя выбрасывает ядом туманов, болью своей никому недаёт тихого сна, здоровье вытягивает, жизнь укорачивает.
        Ну как заканву такую - взяться? Нет уменя даже малого, даже ничтожного права наошибочку. Наработу черновую. Назапасную ниточку, неглавную, неосновную, для пробы вузор внесённую, штрихом пунктирным пущенную. Ая ещё спрашивала, естьли насвете белые нитки! Для меня - нет. Нотуточки их нашито да узлами грубыми замотано - куда ни глянь. Черновая работа, поспешная, грубая. Инет более ровной канвы, инет тепла под рукой, вдуше песню рождающего.
        Я ведь как надумала, пока Кимка меня полесу разыскивал? Сидела я, нитки щупала исмекала: для чего мы вмир впущены - вышивальщицы? Ведь незазря инебез цели. Велик дар, иотвечать занего надобно. Может, я ишить немогу, покуда ненайду ответ… Вроде, он ивовсе простой. Чтобы Кимка жил! Неон один инетолько он. Сказка чтобы неуходила, душу отдетства неотлучала. Чтобы чуды илюди ладили, да понимание меж собой имели. Вместе помогали миру расти да хорошеть.
        Только мы итут неуправились поправде. Люди такие. Зачем для мира шить? Кому надобны зайцы издерюжки, детская забава… можно ведь ивзрослое пошить, выгодное да важное. Вон хоть - ту кривую тропочку, что мимо трактира разбойного идет, тихая да гладкая. Так идет, что иневидны наней люди. Мы сМарницей сидели, если поуму разобраться, возле самого оконца. Кимочку моглибы видеть, да исами были навиду - авот нет! Лес кругом, кусты да тишина… даже я ту работу невраз рассмотрела. Для воров ворами она заказана, большим мастером сшита - иневдобро, только взлой умысел все его старания пошли. Нитка книтке, чисто да ровно: взгляд отвести, звук запутать, внимание отвлечь, ум заморочить. Толкни нату тропку путника богатого - ипропал человек. Собозом пропал, как вболото сголовой сиганул. Ни кругов наводе гнилой, ни разводов…
        Пока все, что вижу я, работа малая. Иясно мне: незря Кимочка кморю ведёт. Там, надо думать, я смогу рассмотреть ибольшую работу гнильцов, доиглы дорвавшихся. Истрашно мне идти, иноги подгибаются. Как такое избыть? Да разве мне оно - посилам? Атолько кому ещё? Игла - она ненаграда инеподарок, её непередашь инепотеряешь даже. Долг она, тяжкий долг ибремя навсю жизнь. Плоха канва? Иной нет. Нитки гнилы? Так невних дело, душа-то твоя… изнеё тянешь, ачем она наполнена - это некмиру, это все только ксебе вопросы.
        Ох, мысли, ох, итошно отвас…
        -Тингали, - перестань носом шмыгать иброви хмурить, - сердито отчитала Марница. - Морщинка меж бровей заляжет. Вон, как уменя. Тебе она зачем?
        -Для взрослости, - также сердито отозвалась Тинка.
        -Для взрослости ум надобен, - хмыкнула Марница. - Он невморщинах прячется. Прекрати щипать страфа закрыло! Бедняга Клык, терпит имолчит. Что ты изнего тянешь?
        -Нетяну. Смотрю, как его сшили. Хорошая работа. Для боя делали, носдушой, - осторожно улыбнулась Тингали. - Илюбовь кживому победила мастера, заказ превратила вживое дело. Иначе сгинулибы страфы вместе свойной стародавней. Маря, душечка, аможно нам отдохнуть сегодня?
        -Сегодня? Нужно! - весело подмигнула Марница. - Завтра наразвилок выйдем. Влево наУстру дорога, я туда веду вас. Вправо - малый короткий пусть кХотре. Вот ктобы мне пояснил: как короткой может оказаться кривая дорога? Ноона - коротка илегка. Только ходить поней никто нелюбит. Душе темно ипяткам жарко.
        -Потому канва чуть нелопается там, - буркнула Тингали. - Вот ипрошу отдыха. Малоли, что икак сложится… Ая труса праздную. Уменя вглазах рябь отчужих ниток. Свои все вколтун спутались.
        -Ты мне нитками голову неморочь, - рассмеялась Марница. - Кима донимай, коль совести нет. Думаешь, невижу, как он оттвоих вопросов сутулится?
        -Неспрошу более.
        -Инеспрашивай, - вголосе Марницы появилась угроза. - Это ясно? Несмей ему тень вовзгляд поселить. Все твои сомнения того нестоят.
        Ким, как много раз ипрежде бывало, вынырнул изобнимающих его зеленых ветвей внезапно. Улыбнулся, показал корзинку сгрибами. Яснее ясного: бегал да собирал - настроение искал, негрибы. Слесом, пусть ималым, шептался, траву гладил да змей воспитывал. Чтобы детям пятки босые неязвили.
        -Кимочка, - заворковала Марница тоном, возможным для неё лишь при общении сКимом. - Кимочка, мы отдыхать сегодня решили. Ты невобиде будешь, коли вдеревне заночуем, прямо всарае? Клыка надобно накормить досыта да выгулять, он отшага устал, сего породой покой да неспешность вовред.
        -Сарай - замечательно, - оживился Ким. - Сенабы ещё… Сено теперь собирают?
        -Собирают, - кивнула Марница. - Крупный скот вымер, нобигли есть икозы целы. Козу инитками вашими непронять. Она, паразитка, всё жрет… Я одну чуть незарезала. Накрышу моего подворья залезла - ину камыш наилучший глодать, словно иного корманет!
        -Незарезала? - ревниво уточнилКим.
        -Неуспела, - прищурилась Марница. - Клыку год как раз исполнился. Мелкий он был, нохарактер уже выказывал. Как он впился ей лапами вбока, да как голос дал… раз вжизни, аверхом накривой козе прокатился.
        -Кривой?
        -Так первым делом страф выклевывает врагу глаз, такой унего обычай, - вздохнула Марница.
        -Хищник ты, Клык, - сдолей огорчения отметил Ким. - Да ладно, природу непеределать, ты итакой хорош. Маря, много снас запостой возьмут? Если ссеном. Хорошим, чтобы негниль, асухое идушистое.
        -Это я сних слуплю, инемало, - хмыкнула Марница. - Вот увидишь. Ещё умолять станут: останься да погости, пирогов отведай… Вон итропочка. Сворачиваем? Годная тропочка, зерно вдоль проросло, значит, хлеб уних наполях. Иамбары имеются.
        -Я просился насеновал, - вздохнулКим.
        Марница неответила, хмыкнула исвернула сбольшой дороги натропку, ведущую через рощу, полем, покатым лугом, вобход озерка - икдеревушке. Приятной, без нарочитой кособокости домиков игнилых плетней, предлагающих удобство облокотившимся наних. Марница иэто вслух высказала: мол, Горнива позади, тут иная земля. Побережье поближе, власти - тоже, шаары гребут, да иногда иоглядываются. Опятьже, край принадлежат роду ар-Капра, вкотором выры нетак богаты, чтобы неследить задоходом: они склонны проверять своё имущество лично.
        Говорила Марница находу, шагала размашисто, так что про строгость выров высказалась уже уплетня крайней избы. Сгорбленная визвечную селянскую позу борьбы ссорняками пожилая женщина тяжело, состоном, разогнулась, прижимая одну ладонь кпояснице, авторую ко лбу. Рассмотрела изтени руки гостей, да ипошла навстречу, неловко приволакивая ногу.
        -Вы кстаросте, брэми? Тогда…
        -Староста сам найдётся, - безмятежно улыбнулась Марница. - Увас, хозяюшка, сеновал имеется?
        -Как небыть, - удивилась женщина. Добротный, сын строил. Это ещё когда вгород неподался… - женщина ссутулилась иоперлась наплетень. - Негоже нам отземли уходить, недля хороших людей город придуман, вы уж простите меня затакие слова.
        -Хоть домой вернулся? - расстроился Ким, добрая душа.
        -Вернулся, - губы женщины чуть дрогнули. - Впорту он работал, надорвался… теперь итам ненадобен, итут ему тяжко.
        -Вобщем, сеновал есть, - заключила Марница. - Занимаем! Астароста, как появится, пусть подходит. Про крыс потолкуем.
        -Да про них хоть весь год молчи, всё одно: свою долю сурожая возьмут, - вздохнула женщина без особой надежды.
        Толкнула срогатин жердь, перегораживающую дорогу более чем условно. Улыбнулась гостям, пообещала собрать ужин. Кима поманила: надо для сеновала вещей набрать, наподстилку. Ипошла вдом, нелюбопытствуя. Хотя поглядеть было, начто. Вездесущая ребятня уже глазела. Какже! Вороной страф, без единого светлого пера. Шипит, клокочет, отседла требует себя избавить итак зло клювом щелкает - аж избурьяна боязно вихры выказать, нето что голые ноги… Впрочем, самый умный итут нашелся, отполз тихонечко изамелькал поодаль пятками, норовя донести новость доместного старосты.
        Тингали стояла перед носом страфа изабавляла своим поведением оставшихся взасаде любителей сплетен. Объясняла боевой птице полным голосом исерьезно: нельзя огород топтать, нельзя воровать икозам глаза выклевывать, чиня ущерб хорошим людям. Клык терпел довольно долго. Потом сердито сунул Тингали свою большую лапу, прямо под ладонь - вот, видишь, итак умею, только отвяжись! Детвора запищала отвосторга. Староста, уже высматривающий издали гостей, прибавилшаг.
        -Брэми, вы сказали - разговор про крыс? - сразу перешел он кделу. - Этоже замечательно!
        -Если их много, - кивнула Марница.
        -Ох, недобрые увас шутки, брэми, - покачал головой староста. - Много их, атолько хорошего втом ивовсе ничего нет. Пока-то зерно вколосе, так они итам его берут! Ауж как обмолотим… - староста безнадежно махнул рукой, указуя всторону большого тракта. - Да крысы изводят, акабы они одни! Всяк год оттоль туча приходит. Всяк год, без единого передыху. Аккурат успевает всё загноить, да висит наедином месте неделями, крутит её, пучит. Покуда вся невыльется, инестронется сместа. Пруд наш навырье море делает похож. Нотакую беду неизвести, хоть скрысами помогите. Всяко вдолгу неостанемся. Деньгами небогаты, ноужо пособираем маленько, поднатужимся.
        -Слышала я, мастеровое увас селение, - прищурилась Марница. - Сапоги пастуху моему справитьбы. Штаны, рубах хоть две, ато итри. Иподружке моей новое платьишко.
        -Ага, - вродебы обрадовался староста. - Так-то оно удобнее нам. Это соберем, это запросто. Ухозяйки вашей сын сапожничает. Спину сорвал, норемесло дедово перенял крепко, тем иживёт. Сним я рассчитаюсь зерном, всё почести, вы инехмурьтесь. Да иполе без оплаты вспашем под зиму, - староста остро глянул наМарницу, - коли крыс изведётся много.
        -Условия простые, - усмехнулась женщина. - Всю птицу закрыть всараях, иотзаката самим надвор ни ногой. Ставни лучше тоже прикрыть. Амбары, сеновалы наоборот держать настежь. Утром сюда приходите, наработу глянуть. Тогда ипооплате разберемся окончательно. Это ясно?
        Староста охотно кивнул: ещёбы, вперёд денег непросят иопасных условий неставят. Он снова поклонившись строгой брэми изаспешил потропке кизбам: раздавать указания. Сумерки густеют, самое время исполнять условия. Один задругим женские голоса затянули, длинно инапевно, перечисление имен детишек, собирая всех домой. Захлопали ставни, заскрипели дверные петли.
        Туман поднялся отпруда, надвинулся надеревню, впитал запахи прелого сена, кислых щей, парного молока, печного дыма. Варево получилось вкусное, домашнее. Ким закончил устилать сено дерюгами, присел напороге сарая, озираясь ипорой проводя рукой потуману - словно спину ему глядя. Под ладонью вихрились завитки, узор менялся, складывался то зайцем, то белкой, то гроздью рябиновой. Тингали хихикала, смотрела ипросила: еще. Марница стояла рядом инеуверенно улыбалась. Ей были непонятны такие игры, мешающие быль снебылью. Странны - ноприятны, потому что любая затея Кима получается хороша инаполнена душевной теплотой.
        -Акак мы станем крыс ловить? - осторожно уточнила Тинка. - Я их немножко боюсь.
        -Немы, Клык, - прищурилась Марница. - Ивопрос неверный. Как его унять, вот уж задача… Эй, Клык!
        Вороной вырвался из-за угла сарая, вклюве - крыса, лапы так ипляшут, нет им покоя. Бросил добычу кногам хозяйки, гордо вскинулся впрыжке, защелкал клювом, топорща крылья. Марница накрысу глянула снекоторой брезгливостью, подняла захвост, отнесла накучу старой соломы. Бросила иуказала пальцем.
        -Сюда тащи, каких пожелаешь показать, это ясно? Свободен.
        Страф восторженно подпрыгнул, распушив крылья сильнее прежнего - исгинул вночи. Марница села напорог сарая иподперла щеку рукой.
        -Он выучился их таскать наперегонки снашей кошкой, - грустно вздохнула женщина. - Ни один иной страф этой забавы инезнает, пожалуй. Удавят трех-четырех - иунимаются. Клыкуже игра важна, беготня исобственная лихость. Одна беда: если ему почудится, что кто-то хочет его добычу отнять, непощадит. Потому я ипросила старосту позакрывать все двери. Номы-то Клыку нечужие, нам, наоборот, надо сидеть ивосхищаться. Хвалить.
        Клык намгновенье обозначился тенью, мелькнул над кучей соломы впрыжке - ивниз ссыпалось изклюва несколько серых тушек. Тингали хихикнула, громко сказала «ох, имолодец». Поднялась спорога.
        -Пойду я, кхозяйке постучусь. Внучка унеё, такая хорошая девочка. Я обещала ей сказку рассказать.
        -А… - начала Марница, нозадохнулась, заметив короткое движение головы Кима. - Иди, конечно. Кимочка, ты покажешь мне ещё зайцев? Этоже были зайцы?
        -Зайцы.
        -Красивые. Я сюда сяду, можно? - Марница ловко подобрала из-за спины старую куртку хозяйки дома инакинула наплечи - сразу исебе, иКиму.
        -Уже села, - отметил Ким. - Чудно мне выплетать для тебя сказки. Они инужны тебе, иненужны… Я сперва думал, второго поболее. Нотеперь сомневаюсь. - Он повел рукой, рисуя втемном тумане шею страфа. - Незаячьи тебе надобны истории. Вот давай такую расскажу. Про девочку, которая вроде крыла страфова. Иголками ощетинилась, асама-то мягкая, только этого никто уже инепомнит. Пойди её погладь-приголубь, когда уколоться боязно даже издали.
        -Расскажи. Только сперва поясни, почему Тинку одну отослал сказки сказывать?
        -Несказки, - тихо вздохнул Ким. - Она будет пробовать вышивать, Маря. Тут место годное, заразвилкой поту сторону тракта канва стянута, аздесь почти ровна. Вечер хорош, покой внем льётся, душу лечит. Пусть попробует. Начинать надо смалого, снескольких стежков. Иначинает она удачно, без страха, без пустой лихости.
        -Вот непонять мне таких речей. Что начинает? - Марница ловко подсела еще ближе ищекой прижалась кплечу Кима, прикрыла глаза.
        -Мир вздоровый его вид приводить, - улыбнулся Ким. - Канву рассматривать, да шить поней, меняя то, что вдушу болью легло ипросит изменения. Ну, да ладно, каждому своя работа, своя забота… Жила была девочка Маря, жила она вдеревушке малой, прильнувшей плетнями ккраю леса старого, обомшелого. Ивот однажды…
        Марница сидела сприкрытыми глазами. Слова скользили всознание легкие, как туман. Ненаходили помех. Ни усмешки сухой - «глупости», ни колючего прищура - «вот еще, сказочка», ни иных отрицаний. Сказка плыла, втумане рисовались ишея страфа, изамшелый старый лес, исама она - девочка Мая, неслушница, издома против маминого слова собравшаяся… Ким говорил неторопливо, бережно подбирал слова, которые тоже - нити. Много чего можно выплести изних, атем плетением или сломать человека, или выправить… Сам он смотрел втуман. Улыбался страфу, то дело возникающему поодаль иснова пропадающему вночи. Ипоглядывал назолотую прожилку света меж створками ставен.
        Вхозяйском доме неспали. Значит, шитье пошло ладно да правильно… Первое шитье внастоящем мире, где иканва - сама жизнь, инитки незаемные.
        -Папа тебе куклу сделал? - уточнила Тинка.
        -Он всяких делает, много, - гордо отозвалась девочка. - Истрафа мне сделает. Ая тоже расстараюсь. Пояс ему сошью, чтоб спинка неболела.
        -Искоро сошьешь?
        -Да уже почитай готов, - серьезно сообщила малявка. - Только неукрашен. Знаешь, сколь торговцы зацветные нитки требуют? Ну, настоящие, какие нетускнеют… Я ккрасным наярмарке так приглядывалась… Атолько их морским чем-то красят, нату краску увыра надо договор покупать. Зазолото…
        -Есть уменя нитки. Немного, ноесть. Оставить неоставлю, асама уж сукрашением помогу. Красными одними нам никак необойтись, номы уж расстараемся.
        -Ты так хорошо это сказала, Тингали…
        Я кивнула. Может, ивпрямь неплохо? Красные нити - они радость, солнышку родня идуши рассвет. Красными больного неподнять, нозато они отуныния крепко помогают, особенно восень, когда серость намир ползёт, власть внем хочет захватить. Я погладила канву. Она итакая бывает: самая обыкновенная, изгрубого серого полотна. Добротного, воснове шерсть да пух, свито крепко, идуши вработу без счёта вложено: для батюшки малявка старалась. Потому иканва ровна, итепла вней много. Амне без тепла никак, нельзя ведь через силу мир менять илюдей, если они неждут изменения, отторгаютего.
        Золотая иголка впальцы легла сама, инеуколола, инорова невыказала. Нитка вушко ей так ипрыгнула. Сама вработу просится. Икак непроситься? Хороший человек этот хозяйкин сын. НаКимочку моего чуть-чуть похож. Глаза унего глубокие, доброту черпай - невычерпаешь. Атолько иболи неменьше, горчит его доброта… Нет вдоме настоящего достатка, мать одна дрова рубит, одна пашет инаогороде сгибается, сохнет допоры. Как натакое смотреть? Ипомочь нельзя, утекла сила, сгинула… бывает так: тело повиду тоже осталось, аосновная его нить, главная, надорвалась. Как подрезали человека. Стонет, дышит тяжело, тряпичный весь - мается, неживёт.
        Для начала надобно светлые нитки взять, втон души его, изаново всю жизненную линию вьюнком веселым, пружинистым, вышить. Откромочки пояса идокромочки. Упруго так, сзавиточками, чтобы ходил да пританцовывал.
        Ауж после исерьёзную нитку брать, силовую. Темнее она, грубее, вруке увесиста да плотна. Шерстью кажется. Вней покой да уверенность, тепло да надежность. Назавитушки их распределить - изацветет пояс. Обнимет больную спину, согреет.
        Сперва, ясное дело, все сыну хозяина покажется игрой. Будет усмехаться да твердить: дочка подарила, оттого игреет. Только изнать незнает, как крепко прав. Разве я одни свои нитки вдело пускаю? Аканва чья? Сколь внеё вложено?
        Постепенно шитье заработает. Небудем мы спешить, чудеса городить да людей пугать. Ниточки прилягут, обомнутся, да задело ипримутся. Я их впрок шью, как зерно вжирную пахоту сею - игла уходит вкану легко, охотно. Уходит итянет нитку. Ишуршит, сплетает доброту снадеждами, здоровье сгрядущей жизнью. Без спешки. Зато надолго. Может, иещё кому поясок пригодится. Нежадный человек этот хозяйкин сын. Сдоброй душой отдаст - второй раз моя работа впользу развернется…
        -Атут цветочек будет?
        -Ох, задумалась я, - Тингали даже вздрогнула. - Нитки-то кончились… Хорошли пояс?
        -Небывает лучше, - гордо выдохнула хозяйкина внучка. - Я тебе занего отдарю кошку любимую изкрашеных лоскутов. Инеспорь! Она тоже наилучшая, её папа давно сделал, втри цвета, как подобает. Вот доберёшься хоть куда - вдом ведь важно сначала кошку пустить, - хитро улыбнулась малявка. - Она ипригодится.
        -Тогда нельзя отказаться мне, никак… Спасибо.
        Кошка оказалась маленькая, сосмешным хвостом, дважды подвергавшимся починке. Из-под правой передней лапы унеё приметно торчало сено: дерюжка нуждалась вусердной штопке. Номордочка игрушки сразу понравилась Тингали. Глаза изполированного темного дерева, нос - резная половинка ореха. Веселая кошка, инаусы богатая. Достойный подарок. Может, иправда найдётся однажды дом, куда вселятся икошка, иеё новая хозяйка. Приятно так думать.
        Тингали уложила сонную внучку хозяйки, укрыла ивыскользнула всени, оттуда - надвор. Летняя короткая ночь уже редела, утро щупало нитки рассвета, выбирая самую первую для шитья парадного неба.
        Девушка долго стояла, дышала прохладным туманом иулыбалась. Исовсем нестрашно понастоящей канве шить. Трудно, но - нестрашно. Скорее уж страшно отказаться инесделать того, что необходимо ивозможно. Прижав трехцветную кошку кгруди, Тингали зашагала ксараю. Хихикнула, когда рядом - скрыши, чтоли, спрыгнул? - явился Клык. Гордо тряхнул головой. Иопять вклюве хвосты, много… Надо хвалить. Апотом тихо пробираться насеновал, радуясь запаху травы, шороху её имягкости. Испать, отдыхать, заслужив сегодня сполна это право.
        Утром первым проснулся Ким. Подхватился да иубежал влес: наросу радоваться исптицами здороваться. Потом Марница раскрыла веки, долго вспоминала свой сон про мшистый лес исерого зайца. Напилась холодного вчерашнего козьего молока извыделенных хозяйкой запасов, улыбнулась, заботливо укутала спящую Тингали. Ивыбралась водвор, наспех избавляя спутанные волосы отсухих травинок. Хмыкнула. Соломенную кучу иневидать. Зато имеется Клык. Уже небегает, иловить его непришлось. Стоит, тяжело опустив голову. Смотрит нагору добычи ивремя отвремени вздрагивает горлом.
        -Обожрался, игрун? - прищурилась Марница. - Иди, я тебя похвалю. Ты Киму сапоги заработал, пожалуй, самые наилучшие. Неклокочи жалобно, силой тебе мясо вклюв незасовывали. Ох, глаза споволокой… Чтоже мне - седло самой тащить? Ты свое брюхо видел? Ты раздулся, Клык! Дай крылья гляну. Ну, так иесть: все иглы выпустил! Боевой страф, эх ты… Их теперь месяц отращивать заново! Ну ладно, неикай. Две-то пары метальных ножей уменя есть. Обойдёмся.
        Страф икнул снова, тяжело осел направую ногу исунул голову под крыло. Бессонная ночь требовала хоть малой передышки теперь, когда все похвалы получены.
        Вдеревне осторожно скрипнула дверь. Утро, самое время начинать работу - ану, как еще нельзя показаться надвор? Староста, - одобрительно усмехнулась Марница, - оказался мужиком нетрусливым инеленивым. Проснулся вчисле первых иуже протаптывает вросистой траве дорожку ккрайней избе. Гору страфовой добычи увидел издали ивлице изменился. Видимо, такого всёже неожидал. Подошел сгораздо более почтительным, чем вчера, поклоном.
        -Эк, вы их… колдовство освоили? - шепотом уточнил он. - Сказки-то сказывают, про дудочку…
        -Вот моя дудочка, - ткнула Марница вкруглый бок Клыка. - Три дня теперь наеду невзглянет. Хорошо хоть, догорода неблизок путь. После мясного переедания ни одно трактирное стойло его непримет менее, чем задвойную оплату.
        -Я иподумать немог, сколь полезны страфы, - поразился староста. - Полагал, брэми, они только для курьера игодны, да ещё шаарам помощники, нас стращать… Апочему стойло его непримет?
        -Вонюч уже квечеру будет, - просто пояснила Марница. - Вгородах страфов держат нарубленой траве пополам сзерном иовощами. Незнали? Я тоже незнала раньше. Как завела, много выяснила. Их иглупыми считают, излыми. Атолько как вырастишь, так ибудет.
        -Дорого яйцо-то обошлось? - всерьез заинтересовался староста, пристраиваясь плечом ксараю, для длинного разговора.
        -Дорого. Я хотела обязательно породистого, брала встойлах Ласмы, вюжном их питомнике, там лучший молодняк вороных. Урода ар-Бахта несравненные страфы, порода чистая, без вырождения. Авот сюга, изжаркой Кафры, гонят самых мелких. Иподсовывают бракованных без всякого зазрения совести.
        -Всеже сколь уплачено? - неунялся староста.
        -Я ругалась сторговцем, как никто иной, - рассмеялась Марница. - Выродёром его обзывала! Атолько ни одного кархона несбросил. Готовое прогретое яйцо изгнезда спородной вороной маткой, проклюнувшееся при мне, да еще сосмотром: чтобы птенец тоже вороной ибез пестроты, сложения правильного. Такой был уговор. Иэто обошлось втри сотни золотом.
        -Ох, тыж… - расстроился староста. - Непонашему достатку.
        -Так инеберите вороного. Есть порода зрамских рыжих, - подсказала Марница, снаслаждением обнаружив благодарного собеседника иразвивая любимую тему. - Отвас неблизко, восточный берег, земли ар-Лимов. Те идут посотне заяйцо, можно брать ипестрых пополовинной цене, они неплохи. Ростом зрамские натреть пониже вороных, для боя негодны, тучноваты идолжного азарта неимеют. Зато тяговиты вупряжи. Мне думается, их можно обучить выбирать сорняки. Клык тоже умеет, ноему неинтересно. Язык отболтать можно, нахваливая. Потому пока хвалишь - рвет, акак замолчишь…
        Марница усмехнулась иразвела руками. Староста усердно закивал. Выспросил про питомник близ порта Зрам. Про то, как Клык выучился ловить крыс. Про первый год выращивания страфа иего болезни. Которых - тут староста впал ввосторг - практически нет. Неболеют страфы! Могут синой птицы клеща набрать, могут напиться холодной воды после бега и, что называется, «обезножить», могут повредить лапу, нособственных тяжких недугов, угрожающих мором иутратой вложенных денег, неимеют…
        -Пожалуй, страф нам непомешает, - твердо решил староста, вновь изучая гору ночных трофеев Клыка. - Поле они сильно вытаптывают?
        -Нет, если обучены ноги ставить нырком, есть такая техника хода. Вам впитомнике всё растолкуют, вы только спрашивайте основательно. Я своего годовалым водила наобучение, месяц он жил уберега, его воспитывали. Правда, это тоже недешево. Так что ссапогами ипрочим?
        -Уж необижу, - староста почти расстроился отнапоминания. - Как-то иговорить неловко, всё помню, всё улажу сейчасже. Может, ещё заночуете унас, брэми? Нетеперь, так наобратной дороге.
        Марница задумчиво пожала плечами. Обратно! Она незнает даже прямого пути. Хотя всё равно приятно оставлять заспиной гостеприимное селение, зовущее вгости нетолько ради выгоды. Клык очередной раз дернул горлом - напомнил: имеется ивыгода вприглашении. Нонастроение неиспортилось.
        Впуть собирали всем миром, весело икак-то, правда - отдуши. Сапоги выделили самые лучшие, рубах надарили аж пять, Ким сиял иблагодарил. Люди несли пироги, булочки, тонкие копченые колбаски, коими славится этот край, сухофрукты. Клык тяжело дышал, часто уходил кбадейке - попить, исмотрел нагостинцы неодобрительно. Несомневался: везти - ему… Кполудню суета сборов утихла, ипутники двинулись всторону тракта. Их долго сопровождала малышня, аокончательно отстала лишь накраю леса, напоследок огласив опушку криками.
        Развилок лег под ноги ивызвал заминку. Марница уверенно шагнула побольшой дороге - наУстру. НоТингали недвинулась следом. Виновато вздохнула.
        -Маря, аможно нам туда? Уж так тропа испорчена, глянуть мне интересно. Ибоязно: она внатяг, того игляди, лопнет. Беда может случиться.
        Марница покосилась натяжело шагающего страфа-крысоеда, невыгодного гостя любого трактира. Посмотрела наКима, любующегося мелким кудрявым подлеском имягкой травой неторной тропы. Громко вздохнула - иневозразила. Нашла для себя удобный довод: подороге кУстре немало застав, да иразбойнички, послухам, лютуют. Наконец, там имеется питомник, невороных разводят, куда им… НоКлыка как разок увидели, ум потеряли. Весной приезжал смотритель, вноги кланялся, звал гостить иденег сулил: прямо мечтал отКлыка получить несколько выводков. Ану как узнают безупречного страфа? Тогда запросто слух доГорнивы докатится. Ноги куда охотнее двинулись нанехожую тропу.
        Хотра несамый добрый изгородов побережья. Там рабский торг, порт грязен, аместный шаар рьян всоблюдении законов. Рядом граница земель ар-Бахта, имеются выры-стражи, как без них? Сидят потрактирам, напиваются белой тагги донепотребства, потом требуют запрещённой законом кланда черной - апосле гуляют так, что каменные стены невсякую гулянку выдюживают… Зато вороных страфов встойлах немало, да ислухов отгостей города намывается полная мера.
        -Аведь было однажды то, что ты теперь сказала, - вдруг припомнила Марница. - Тропа лопнула, так? Близ Устры случилось. Бухта уних великолепная, равных ей нет. То есть, прежде небыло. Девять лучей-причалов, которые выры гордо именовали усами города. Город-то назвали Устра, словно вукор столице кландовой, Усени… Причалы там были ровнехонькие, как понитке. Ипри каждом сразу глубина, искалы береговые высоки, всякий ветер отбивают, волну гасят… Гасили. Лет двадцать назад лопнула эта красота. Это я сейчас думаю: лопнула. Порт закрыли, всех, кто внем некстати оказался илишнее видел, подсадили натант. Шаара, даже его, непощадили. Читали наплощадях повсеместно указ. Мол, порт разрушен страшным штормом. Устре надо помогать всем миром, агалеры пока что примут Синга да Хотра, нато всем капитанам договоры выправили, дав право входа истоянки.
        -Дальше, - оживился Ким, отвлекаясь отизучения зелени наобочинах.
        -Ничего незнаю точно, - отмахнулась Марница. - Мне сплетню смотрители питомника рассказывали. Невполне они были трезвы. Самаяже я видела: усов-причалов ныне впорту лишь пять. Истранно они смотрятся, изломами все идут, уступами. Скалыже, прикрывавшие бухту ответров, словно цветком раскрыты, повалены да развернуты веером отглубокой воды. Иеще. Говорят, бухта была невелика, отвремен давней войны она такая, это мешало городу развиваться. Ноныне порт стал большой, десять лет назад начали строить три новых причала под дальние грузы.
        Марница дернула полу куртки. Собрала вгорсть ирезко отпустила. Хмыкнула, глянула наТингали: нетакли лопается нить, важная для тебя ивидимая тебе одной? Девушка задумчиво кивнула, неотрицая возможного.
        -Шить давно перестали, - тихо сказала она. - Вся работа старая. Добротно сшитому исносу нет, душа - она неумирает всвоих дарах миру. Авот времянки рушатся. Страшно мне, Маря. Я слышу, как стонет нить этой тропы. Наодном волоконце она держится. Подгнила. Туча, что старосту так донимает, незря над развилком висит. Невисит она, она движется - атолько всборке путается. Иначе инесказать. Ябы осмелилась, пожалуй, разрезать нить, если Кимочка мне поможет да подскажет, как ловчее её выпороть, лесу вред нечиня. Деревне это пойдет впользу. Норешиться могу, лишь миновав весь путь, закрай сборки выйдя. Малоли, как тропа прыгнет! Может, впорту люди погибли, галеры вщепу развалились, ведь даже прочный скальный камень лег раскрытым цветком…
        Марница угрюмо кивнула. Спорить нехотелось. Нобыло всказанном нечто тягостное, надолгое время отвратившее отбесед. Вот идет буроволосая девица, босыми ногами переступает потраве, сберегая дареные сапожником туфли. Собой обычный человек, ничем непримечательный. Атолько власти этой Тинке дано, если вдуматься, столько - что идумать боязно. Вдруг да мысли все доединой верны иточны? ИКим идет, человек простой, улыбчивый, плечо унего крепкое, натаком как сон вчера застиг - так ипросыпаться нехотелось, убеждаться: давно сгинул, влес свой убежал… потому лесу он родня идаже, может, хозяин. Иона идет, Монька гулявая, гроза изаступа гнилых деревень, беззаконная торговка таннской солью. Рядом идет, водном шаге отнастоящего чуда. Но, кажется: недогнать инесравняться. Лопнет ниточка, инестанет мимолетного счастья новой жизни, почудившегося впоследние дни. Нет ей сэтими людьми общего, нет ниток, годных её душу сшить сих душами, её дела - сих делами. Гнилью рассыплется общность. Той гнилью, какую она сама иналепила вокруг себя.
        Марница вздрогнула, обнаружив, что рука Кима лежит наплече. Икарие его глаза смотрят настороженно, задумчиво. Тревогу её собирают, приметы беды опознают.
        -Отдохнуть пора, - тихо сказалКим.
        -Место нехорошее, нитка трещит, - уперлась Тингали.
        -Да пусть хоть лопнет, - поморщился Ким. - Нато она инитка, время ей. Просто идти будем дольше ипогоду такую увидим, что, как говорится, ни всказке сказать,ни…
        -Почему отдыхать? - возмутилась Тингали.
        -Потому что заболела наша Маря, - вздохнул Ким, скинул куртку иотдал Марнице, обнял заплечи крепче. - Прости уж, всё - моя вина. Я горазд сказки плести. Поторопился. Сон вчера нарисовал несамый верный. Исегодня заним вдогон мысли пригнало - тучи грозовые. Атут еще ты, Тинка, снитками да штопкой. Думаешь, просто ей идти снами? Внаши нелепицы верить изакаждым поворотом подвоха ждать, перелома всему прежнему своему знанию. Она еще молодец, держится. Другаябы метнула тебе, вышивальщице, вспину ножик. Несозла, просто отнедоумения.
        -Как это - ножик? - распахнула глаза Тингали, споткнулась, изамерла наместе. - Зачто?
        -Атак, - грустно улыбнулся Ким. - Новое, Тинка, никому ненравится. Потому что люди - они вжизнь корнями врастают, как старые деревья. Любое движение им - боль. Обрыв связей, излом привычек. Ты нитку режешь, миру пользы хочешь. Ашаару та польза поперек горла: он тропой неторной для своей выгоды, полагаю, рабов гонял. Ты дожди унимаешь иурожай спасаешь, авыры вбешенство впадают. Сырость им - главное счастье. Повезло нам встретить Марю. Унеё душа широка, ей нестрашно прежние корни рвать, новое принимать. Хотя мы стобой негодники. Ничего необъясняем итемним, меж собой толкуем, словно нетрое нас, адвое.
        Тингали всплеснула руками иохнула, да так комично-детски, так беспомощно, что Марница расхохоталась. Сразу стало легче: словно нитка иправда лопнула. Злая нитка, стянутая обидой. Дышать сделалось удобнее, втеплой куртке Кима сполна ощутился уют. Запах земляники снова нашелся. Только озноб неотпустил. Будто иправда она собиралась кидать нож, да назамахе иостановилась, истратив силу впустое движение.
        Ким уже рвал лапник - тот будто сам прыгал ему вруки. Тингали собирала сушняк, закусив губу отусердия ишмыгая носом. АМарница сидела наплаще иничего неделала. Словно это правильно иможно. Сунули вруку пирог - стала жевать пирог. Страфа без неё расседлали, повод снимали вдвоем ивспор, аона инемешала, инепомогала. Воду вскипятили, травяной взвар процедили. Полную кружку налили ивруку вложили. Тепло, хорошо, спокойно.
        -Да ну вас, свашими сказками, - вроде сердито усмехнулась Марница, отпившись водичкой. - Спать буду. Просто спать. Вот прямо сейчас. Нето начнете опять узоры вить изкострового дыма, меня допьяну удивлять.
        -Сегодня тебе неполезно удивляться, - согласился Ким. Улыбнулся своей удивительной мягкой идоброй улыбкой. - Атолько сказки, Маря, они сильнее всякого яда. Отравили мы тебя, уж прости… так отравили, что иотвыкнуть несможешь, раз пристрастилась. Вот кморю выйдем, я тебе спою вырью сказку, про глубины итемное течение. Ох, исильная она! Я сам, когда первый раз слушал, едва неутонул. Так полно поверил.
        -Вырью сказку? - сон сгинул, носердиться неосталось сил. - Их-то ты откуда знаешь?
        -Да я такой прыткий заяц, что инезаяц вовсе, - подмигнул Ким. - Я сказки, как грибы, повсюду выискивать могу. Ивлукошко что сложу, то уж мое, то для хороших людей сберегается. Чистится-варится, кновому делу приобщается, новым цветом наливается.
        -Тьфу натебя, обманщик ты, - развеселилась Марница. - Никто меня так лихо необманывал. Взайцев верю! Невидела никогда, аверю… Ну что занапасть? Яже деловита, я кпользе всё веду. Староста вон - славный человек, про страфов сним так приятно было говорить. Знаешь, какие уКлыка промеры? Наилучшие! Атебе инеинтересно слушать про породы ипромеры.
        -Очень интересно, как можно сомневаться! - Ким замотал вихрастой головой. - Давай так: сегодня ты мне станешь рассказывать. Несказку - быль. Только уж подробно истолком. Отсамого начала, анеклоками иурывками. Как страфы возникли, что точно знаешь ичто угадываешь. Как они напороды разделились, икто эти породы растит. Ложись вот так, втепло, ккостерку. Вторым плащом укройся. Иговори.
        Зевок получился сам собой. Марница сердито сморщила нос. Зевнула снова, переборола себя истала рассказывать. Было наредкость приятно: её слушают. Оказывается, Ким ислушать умеет нехуже, чем сказки выплетать. Карие глаза назелень леса неотвлекаются, вних искрами костровыми вспыхивает живой интерес. Инемолча ведь слушает. Вопросы задает, думает, порой зовет Клыка иуточняет непонятное, указывая наживом страфе: тутли верный породный знак? Ичем так важна форма надколенной чешуи? Ипочему когти впороде вороных должны быть обязательно такой формы иникак неиной?
        Аона все ответы знает. Приятно. Сонно, уютно, хорошо…
        Утром Кима рядом неоказалось - как обычно. Зато Тингали сидела, поодной веточке подкармливала слабый огонек костра. Изадумчиво глядела вугли. Аглаза унеё, - подумала Марница, - некак уюжанки. Ореховые, узорные, редкой красоты. Внимательные. Смотрят наугли, непраздно любопытствуют - цвет впитывают, форму рассматривают, бегучий синий огонек запоминают.
        -Тебе что рассказать про вышивание мое? Мы сКимочкой поговорили. Надо всё отвечать, что спросишь… Только я ответы плохо знаю. Вработе ведь наития больше, чем навыка. Как влюбом деле, творимом отдуши. Почему насапогах уКима линия кроя так легла, как она легла? Почему отделка вдва тона? Анет ответа, просто сапоги хороши.
        -Какже ты одна собираешься весь мир менять? - жалостливо вздохнула Марница.
        -Зачем его менять? - удивилась Тингали. - Пусть живет себе. Разве можно прежнее вернуть? Тогда страфы сгинут… Я себе подобного непрощу. Моя работа мелкая, там подштопать да тут чужие колтуны срезать, канву освободить да подновить. Ауж расправится она сама, тут превыше моего умение надобно - расправить. Небыстрое дело. Одной его выплетать или неодной… так я неодна. Уменя есть Ким иты. Трое нас уже. Мне кажется, шить недолжны все подряд. Это неигра, это вроде долга.
        -Точно, хомут нашею, - прищурилась Марница. - Итот еще хомут! Ладно уж, видно, свами мне нянькаться доконца дней. Пропадете без меня. Страфа взнуздать, ито негодны.
        -Пропадём, - весело согласилась Тингали.
        Приятно быть полезной идаже вчем-то главной.
        Марница быстро причесалась, умылась ипозавтракала деревенскими пирогами. Свистнула Клыка, заседлала. Нагрузила припасами. Ким появился наопушке как раз вовремя, ксамому отправлению впуть. Вышел задумчивый, пристроился возле Марницы изашагал себе молча. Пришлось его признать сегодня самым нездоровым, пожалеть иначать тормошить, расспрашивать: что влесу несладилось?
        -Всё, - пуще прежнего расстроился Ким. Эта нитка - она вроде удавки, чтоли. Ягоды сухие висят, грибы гниют, мох стволы душит, солнце ветки сушит. Всё неладно, как ни поверни. Незря пословица указывает: шито белыми нитками. Эти белее некуда. Нет вних души, одна холодная корысть. Выпарывать надо. Строго иобязательно. Неждать обрыва, апрямо сразу выпарывать.
        Сказал снажимом итихо, втраву глядя. Ладонь раскрыл, добычу показал: сухие ягоды да мох ржавый, даже нацвет - ядовитый… Стряхнул втраву, руку брезгливо вытер оштаны. Марница поняла: дело иправда плохо, раз живому Ким нерад, раз брезгует… Тингали тоже поняла. Погладила бок страфа ипошла себе дальше. Молча пошла, нопосторонам стала глядеть иначе. Внимательно ипристально, прикидывая иобдумывая.
        -Кимочка, авыры шить умели? - уточнилаона.
        -Ачем они отлюдей так отличаются, чтобы несладить сгадостью? - горько усмехнулсяКим.
        -Так непозлобе тут всё белым зашито иузлами понавязано, - предположила Тингали. - Просто неумехи они были, пробу тут учинили. Глянь еще разок. Я вот думаю: точно выры шили. Непо-нашему стежек ложится. Словно неруками уложен. Я итак уже прилаживалась, исяк - нетакими, как мои, руками, ивесь сказ! Суша им чужая была, они мяли её нежалеючи. Тут смотри.
        Тингали указала вбок ивверх, повела рукой полинии древесных крон, указала наискривленные стволы, все водну сторону ивсе чахлые… Ким послушно крутил головой ихмурился.
        -Что значит - несозла? - Марница вставила свой вопрос вразговор.
        -То изначит, сослепу уж скорее, - усмехнулся Ким. - Теперь ия согласен. Когда родной узор вработе, он иремесленнику даётся невполне мерзко. Апочужому править… Полагаю, люди, когда взялись воды переиначивать, натворили неменьше гадостей. Им море - угроза, источник штормов. Нет для него тепла вдуше, нет понимания. Сплошная борьба да отрицание.
        -Идальшечто?
        -Выпарывать вобязательном порядке, - дружно сообщили Ким иТингали.
        -Сейчас?
        -Ох, ну я потихоньку, - неуверенно предположила Тингали. - Сперва наметку рискну сделать, чтобы рывка неслучилось. Потом разрежу… Никогда нерезала. Ану, как унесет нас кразвилку?
        -Если нить лопнет сама собой, инетуда закинуть может, - помрачнел Ким. - Верно придумала. Делай. Помочь непомогу, ноканву чуток придержу да успокою.
        Марница весело хлопнула себя победру. Наконец-то она увидит то, очем пока лишь намеками слышала! Шитье. Нитки, золотую иглу. Живую сказку веё движении. Прав Ким: отведав этого сладкого яда - вплетаемых вжизнь чудес - отнего нельзя отказаться.
        Тингали нашарила нечто насвоем новом, вдеревне полученном, передничке. Вроде - нитку стряхнула, авпальцах уже мелькнуло золото, лучиком блеснуло - да ипогасло, только раз показавшись. Девушка кинула косу заспину, провела рукой порукаву, словно волос сняла. Ипотянула его, иповела. Ветерок качнулся ипрошелестел поветкам.
        -Шью, вышиваю, - тихо молвил Ким, - покой зашиваю. Отбеды отнедуга, отпустого испуга…
        -Пожалуй, так, - ровным незнакомым тоном согласилась Тингали. - Даже точно. Отнедуга, да, отнедуга.
        Она прикрыла глаза, иМарница торопливо шагнула ближе, поймала заплечи: ану, как споткнется? Повела, придерживая иоберегая. Руки Тингали двигались, наних то идело вспыхивали солнечные зайчики, пускаемые невесть откуда. Что зовутся эти прыгучие блики зайцами, Марница узнала недавно, само собой - отКима. Аувидела их, веселых непосед, лишь теперь. Блики скользили, отих движения слегка кружилась голова, жара дня росла быстрее, чем полагается: солнце-то еще низенько. Хотя… вот прыгнуло всторону - исловно замакушку зацепилось, там повисло. Светит ярко, траву такой зеленью поит, что глянуть больно. Небывает столь зеленой травы вбыли, только насказочном лугу. Ни гнилинки вней, ни единой былинки сухой. Шелестит, сама под ноги ложится тропой… инегорят натой тропе пятки. Истраханет.
        -Теперь несорвётся, - улыбнулась Тингали, иулыбка тоже была незнакомая, безмятежная ивзрослая. - Ох, незнаю, каким богам молиться. Нет влюдях весомой веры ввысшее.
        -Ты неотвлекайся, - обернулся Ким. - Выры, скажу я тебе, многие еще глубины помнят. Это уж точно… мне дед Сомра так сказал. Анитки тут вырьи.
        -Тогда я дедушку ипопрошу помочь, - обрадовалась Тингали, становясь привычной девчонкой. - Пусть он решает, он разберется. Дедушка Сомра! Помоги обрезать гладко да ровно.
        Ким обнял Марницу заплечи, рванул повод страфа, подгоняя его вплотную ксебе. Ивторой рукой прихватил ладонь Тингали. Никакого ножа Марница незаметила. Тингали аккуратно толкнула пальчиком воздух - ивголове словно вихрь вздыбился, унося мысли илишая способности верно понимать окружающее. Деревья пошатнулись, испуганно взмахнули ветками… Мелькнуло небо, синее доудивления, пронеслась полосами трава, лохматая, вздыбленная. Итишина заложила уши. Когда стало можно говорить ислышать, когда мир сделался привычным, Марница тяжело, сквозь зубы, выдохнула.
        -Какого рожна солнце делает там вот, назакате? - уточнилаона.
        -Или навосходе, - задумался Ким. - Надобно пообвыкнуть, затылок ломит… Словно меня крепко стукнули. Свет оттени неотличу, утро отвечера… Авсеже - вечер, теперь разобрался я. Всеже кинуло нас сильно, хорошо хоть - неразбросало, я слегка забеспокоился.
        -Слегка? Уменя наруках синяки от«слегка» неслучаются, - расхохоталась Марница. - Онобы ираскидало, ноты здоров впиваться, аж кость ноет… Это я спасибо сказала, понял?
        -Нитка хорошо срезалась, - довольно отметила Тингали, пропуская весь разговор мимо ушей. - Мне сейчас недосуг, закат или рассвет. Все одно: штопать надо. Тут небольшая работа, две щелочки заделать. Я скоренько.
        -Всёже закат, - Марница согласилась сКимом, недоуменно озираясь. - Ким, агде это мы? Место нелепое, зелень густеющая, я такой отродясь невидывала. Вон, глянь: Клык траву ест… Вкусная, значит.
        -Мне казалось, ты лучше всех знаешь, где мы икуда идем, - огорчился Ким. - Я тут никогда небывал. Но, если подумать… Вроде, пониже мы, чем прежде были, схолмов спустились, так лес шепчет, я уже разбираю, осваиваюсь. Вода оттуда вон сбегает, озерки глянь - выявились. Ручей я слышу, говорливый он, звонкий. Камешки огибает, спешит да бурлит. Туда спешит, - Ким махнул рукой. - Полагаю, кморю.
        -Эк, ты по-крупному указал, сразу кморю, - обрадовалась Марница. - Давай сушняк искать. Нелепый лес! Весь как есть живой. Неудобно.
        -Может, внём наследующий год малина уродится? - понадеялся Ким. - Ябы неудивился. Идем кручью. Там изаночуем. Утро вечера светлее, внем радость дня щедро копится. Утром ирешим, куда поспешим. Атолько поэтому лесу - куда угодно полезу. Мне внем хорошо. Дома я, понимаешь? Он здоровый ипонятный.
        -Ага, понятный. Мнебы еще выяснить, накаком таком кусту плюшки растут, - прищурилась Марница. - Ато наши все уже опали да увяли… я тоже стих могу сложить, вот как! Завтрашний-то день мы продержимся, - добавила она, хлопнув позаседельным сумкам. - Апотом будем думать. Трактир нам надобен, внем кормят иприпас продают. Когти страфам правят. Клыку уже полгода их неправили, надо глянуть.
        -Тинка умничка, все без единой ошибки сделала, точно искладно, - снова засиял улыбкой Ким. - Вот иручей. Акогти я ему давно посмотрел, недаром напрашивался впастухи.
        Марница кивнула, повела вышивальщицу, неотпуская плеч иоберегая по-прежнему. Намалопонятную работу рук Тингали она более неглядела. Зачем? Вокруг так много перемен, их рассматривать интереснее. Ислушать - тоже. Звуков вгустом живом лесу куда как поболее, чем влюбом знакомом. Птицы вскрикивают, потревоженные шумом людского движения. Мелочь незаметная под ногами шуршит, свои тропы прокладывает. Трава шелестит, незнакомые повиду метелки соцветий качает-баюкает… Нет ималого запаха гнили, прелость грибная - она другая, вкусная да приятная.
        -Анестанем мы искать тропу, - задумалась всерьез Марница, расседлывая Клыка наровной полянке. - Ким, мы через лес пойдём. Назакат, чуток забирая ксеверу. Впорту Устры всех, кто видел странное, подсадили натант. Скоро наэтой тропе тесно сделается отвыров, их стражи ирабов. Нам надо выходить кстарой тропе, есть такая, вХотру она прямиком тянется отближних сел. Искажем там, что едем вЛасму, вземли ар-Бахта, показать Клыка вих главный питомник. Уж я ибез сказок наплету такого - неусомнятся. Нопервым делом заглянем вХотру. Слухи надо пособирать.
        -Слухи - втвое лукошко грибы, - подмигнул Ким. - Вэтом важном деле ты лучшая добытчица.
        Марница гордо тряхнула волосами. Ещебы! Точно сказано извучит хорошо, уважительно. Укаждого изних есть свои дела, ивместе эти дела могут сложиться вбольшую пользу.
        Вечернее небо синело болезненно игусто, словно отмечало непривычность нового состояния леса, его зеленой ткани, вытянувшейся иразбухшей. Небо хмурилось, сводило темные брови облаков. Ким радовался: гроза, твердил он - это очищение иобновление, новый лес приживается вмире инравится ему. Ким шутил, улыбался - асам таскал лапник да укрывал времянку, готовя надежный сухой ночлег. Лес притих, вслушиваясь вперекаты небесной речи. Повелительной, так похожей наговор тетки тучи изБезвременного леса… Ночь наступила сразу, едва качнулся свежестью первый влажный порыв ветра, итяжелые крупные капли ударили полистьям. Дождь шумел всё громче, ветер рвал негодные листья ивыметал гнилой сор излеса. Ким сидел украя толстого елового полога иулыбался. Кому ввысверке молний да грохоте грома страх чудится, акому ипривет изродного края…
        Утром лес сиял совершенной зеленью, избавленной отпыли, отмытой допоследнего листочка. Птицы перекликались, обсуждая ночную непогоду. Кисея теплого тумана поднималась всё выше, делая эхо гулким, авид сказочным. Путники покинули еловый кров нарассвете, неспеша инемешкая. Полдень разморил влажной жарой, высветил прогал впереди. Квечеру лес проредился исостарился, привычно запахло гнилью, Клык ссомнением попробовал жухлую траву - исердито заклокотал, ругая негодный корм. Аназакате явила себя тонкая кривоватая тропа, неровно протоптанная погривке над ручьем. Марница задумчиво почесала затылок.
        -Вот уж куда инедумала угодить! Хотра там, - махнула она рукой. - Недалече, дней шесть пути. Кривая дорожка, стянутая ниткой, которую ты, Тинка, распустила, нас насамый север земель ар-Капра закинула, кгранице Ласмы. Как шла она изгибом - так нас иметнула, попродолжению своего участка, ксеверу отклоняющегося… Через гиблое болото, получается. Если есть теперь то болото.
        -Канва натянулась, земля выровнялась, - порадовался Ким. Подмигнул Марнице. - Могло инаоборот случиться, если прежде тут холмы лежали, онибы снова спины выгнули. Гроза славная была, она помогла канве расправиться. Идем, поищем трактир, где свежие пироги сбулками растут - гостей ждут.
        -Тропка эта недля путников издалека, дотрактиров нам два дня добираться. Ато итри, - вздохнула Марница. - Ну иладно, ну ипусть. Зато здесь никто нас ни очем инеспросит.
        Глава седьмая.
        Ответный ход кланда
        Шром непривык кночным кошмарам. Прежде ему казалось - такое неслучается свырами. Восне выр счастлив, свобода отяви делает возможным спуск вглубины. Всегда, сколько он себя помнил, - ждал снов, как самого большого счастья. Ждал, чтобы оказаться вморе, вдали отберега, невидимого своды. Чтобы нырнуть, полно инадежно сложив легкие. Восне Шром отвесно падал, наблюдая, как гаснут солнечные лучи, вода меняет цвет, атонкие нити пузырьков уходят вверх, качаются итанцуют, словно наних держится мир. Настоящий мир, исконный, где есть бездна - иеё бесконечно далекое дно… Там «свод небес» - бессмысленное сочетание слов, поскольку нет их - небес, есть лишь вода, всюду ивезде - соленая, текучая. Вода многослойная, она сплетает струи тепла ихолода. Иесть втой воде он, Шром, счастливый выр, стремящийся домой. Надно. Он готов выбрать уединенный грот, закрепиться изаснуть уже по-настоящему, сосмыслом.
        Шром видел цветные сны много лет. Он привык ждать времени отдыха и, пробуждаясь, - наоборот, тосковать, водно мгновение переходя отполета вглубине кяви ничтожного существования наповерхности.
        После возвращения домой сны предали. Точнее, повзрослели. Сны взялись напоминать опрошлом. Отом, чем он много лет осмеливался гордиться - неиначе, поглупости недоросшего, ущербного умом… Отом, что лишило его дружбы Юты. Легло пропастью непонимания между Шромом ибратом Соргом, сухо икоротко сказавшим однажды: «Ты выродер». Приговорив брата, Сорг тогда отвернулся, совсем отказался общаться. Прежде такое поведение брата казалось глупым. Нотеперь… Теперь отсобственного хотелось стонать икрушить могучими клешнями все, что попадется напути.
        Первый день намелководье! Самое яркое воспоминание замного лет. Его гордость, обернувшаяся ныне ночным кошмаром. Шром помнил всё домелочей: память непощадила, недала стереться ни единой детали.
        Утро тогда нагнало ссевера мелкие облака, занавесило солнышко. Небо казалось серо-розовым впрожилках, как тело малька под пленкой первого панциря.
        Вовлажной густой тени скал размещались славные гости весеннего состязания. Почетное место занимал младший отпрыск бассейна кланда того времени, ныне правящий Аффар ар-Сарна. Суетились его стражи, советники. Шумели хранители крупных уважаемых бассейнов. Молодые выры, ущербные, изнищих родов, лишенные замков иземель, унижаясь досостояния рабов, полировали пучками водорослей хвосты хранителей внадежде заслужить место вих свите. Тантовые куклы разносили угощение, спотыкаясь обострые камни ипорой погружаясь вводу сголовой. Тогда стража сбулькающим смехом вылавливала ивышвыривала их напесок пляжа. Или чуть дальше - наострые скалы. Кто станет жалеть этих, рыбий корм? Неловкость есть признак износа. Тант усыпляет нетолько разум ипамять, влияет яд инаскорость старения тела.
        Тогда он - Шром - несмотрел накукол истражей. Он лежал, погруженный втеплую, густо просоленную воду. Только глаза оставались поднятыми над мелкой рябью волн. Иэти глаза усердно изучают противников, также отмокающих всвоих углублениях, чтобы перед боем повысить гибкость иточность движений. Рядом плавали ибегали распорядители. Суетились, проверяли точность соблюдения закона оравных условиях для претендентов: нетли вуглублениях песка имелких камней, которые способны втиснуться вщель панциря, ранить итем испортить бой, дать повод ксомнению вего исходе. Бывали случаи, непорядочные хранители заранее, вночь, отправляли своих тантовых кукол или стражей, чтобы ослабить врага, засыпав вполированное гладкое углубление - нишу ожидания - такие вот опасные камни.
        Солнце взошло выше, по-прежнему скрытое запеленой. Розовая вода утратила яркость цвета, плывущего вкаждом блике. Зато стали видны мельчайшие камешки надне. Шром примечал тонкие смешные панцири прибрежных ракушек. Косился назелень водорослей, дрейфующих мимо. Втени его клешней прятались мелкие рыбки, как будто они пробрались сюда без приглашения, желая поглядеть насостязание.
        Рядом всколыхнулась вода. Шром вынырнул, задействуя вполную силу верхний, надводный, слух. Дружелюбно тронул усами брата Борга. Хранитель приплыл изпочетной тени, чтобы напутствовать, пожелать удачи впервом бою. Сам Борг ущербный - иначе он вышелбы набой, можноли сомневаться? Увы, обречён лежать втени… Прикрыл нежный голый хвост золотой пластиной, точно повторяющей все изгибы настоящего панциря. Вещица отлита рабами пообразцу его, Шрома хвостовой брони, старой, сброшенной пять сезонов назад. Брату пластина чуть-чуть великовата, зато добавляет солидности.
        -Шром, я горжусь тобой, - прошелестел Борг, - ты силен иты лучший. Ноя должен поправу идаже обязанности старшего имудрого дать тебе совет. Важный совет. Прояви себя, если хочешь попасть всвиту главного бассейна, что важно для возвышения нашего рода ивесьма почетно! Сразу покажи, каков ты вделе, встань нахвост, так сказать. Понимаешь?
        Шром неопределенно повел усами. Он покажет, затем иплыл сюда. Какже иначе? Едва жребий ислово хранителей укажут противника,он…
        -Брат, ты плохо разбираешься вглубинных течениях большой игры, - едва слышно шепнул Борг. - Все пары давно определены. Я оплатил немалую сумму взолоте, чтобы твои соперники неоказались изчисла нищих инаемников. Тех, скем себя непоказать ипользы вросте славы неполучить. Я сделал то, что обязан, как хранитель. Подготовил бассейн, так сказать. Новылупитсяли изличинки намерения слабое тщеславие или большая полнопанцирная победа… это уже затобой. Поставь себя! Заяви права нашего рода налучшее место, научастие вбоях малых глубин. Адля этого, - Борг теперь шелестел ивовсе без звука, - нежалей панцирей врагов. Помни: первая ивторая схватки важны для всех нас, для замка ар-Бахта. Ты вскроешь два панциря, спинных, запомни! Так мы получим доступ кмалым глубинам, ксамым важным боям сезона ангра. Я все оплачу иулажу. Ноесли ты несделаешь необходимого…
        Борг сердито заложил усы назад. Разговор неимело смысла продолжать, раз брат неумен инепонимает намеков. Пришлось всплывать полностью изадействовать легкие.
        -Нотак я могу убитьих!
        -Это отмели! Мир, где выживает сильный. Мир, где, возможно, происходит выбор кланда, - прямо намекнул Борг. - Ты молод иещё невошел вполный ум. Ты непонимаешь: мы под ударом куда более, чем бойцы иных родов. Нас мало, три личинки погибли, ановых нам недали вырастить. Уар-Нашра вдвое больше бойцов. Завымирающий род ар-Нагга выступают опытные старики, два брата. Заар-Лимов - опасный наёмник изчисла безродных. Уних есть изапасные бойцы. Унас нет… Ты - единственный, кто сейчас иещё два десятка лет после должен защищать честь ар-Бахта. Я подавал прошение, нокланд недопустил наёмничество внашем случае. Или ты заявишь осебе, или нас снимут сбоев наполный год. Мне снова придется платить, проталкивать тебя, хотя это портит репутацию бойца, как ничто иное. Теже ар-Дохи станут думать, что наш замок можно взять штурмом.
        -Я понимаю.
        -Каждый изнас делает свою часть общего дела, защищая иразвивая род. Ты выходишь набой. Я тоже, номой бой неприносит славы. Он невиден наповерхности… Однако именно его итог для личинок нашего бассейна создает уверенность ввыживании. Первый ивторой бой. Ты понял?
        -Да. Но - ктоони?
        -Ты неготов дать брату слово? Ты неготов взять ответственность засудьбу рода ар-Бахта?
        -Я готов,но…
        -Хорошоже. Я верю втебя. Шрон тоже верит. Он просил это передать.
        Упоминание имени любимого старшего брата принесло покой вмятущуюся душу. Шром погрузился доглаз иснова замер. Вконце концов, выживают исовскрытым панцирем. Да, это больно иэто надолго лишает надежды научастие вбоях. Ноотмели - неместо для слабых.
        Познаку Аффара - младшего отпрыска рода кланда - стражи ударили вдвойной гонг. Звук поплыл ввоздухе, толкнул чуткие мелкие усы, распространяясь вводе. Объявлена первая пара. Вызваны он, Шром изрода ар-Бахта - инекто, обреченный наутрату панциря. Азарт скорого боя, восторг движения выплеснули вкровь ликование собственной силы, веру внепобедимость. Брат прав. Если он непокажет, начто годен - кто примет его вглавном бассейне? Кто вообще заметит?
        Старый выр, выбравшийся напоединок издальней ниши ожидания, был Шрому совершенно незнаком. Это окончательно успокоило. Всёже вскрыть спину знакомого - страшно итрудно.
        Враг выглядел великолепно, отразмера его клешней уШрома под панцирем скользнул мгновенный горячий ток восторга. Старик двигался гибко имощно, его опыт бойца невызывал сомнений. Три руки коротковаты - терял всхватках, и, возможно, нераз. Правый ус мал. Напанцире сеть шрамов отпрежних ударов - чем старше выр, тем он реже линяет, тем больше хранит память, составленная изповреждений панциря. Гравировку хвоста Шром так инерассмотрел. Выплеснулся наполированную плиту приветствия, откуда начинается всякий бой игде он завершается - ноуже только для победителя. Старик встал напротив. Коротко ивродебы презрительно качнул клешнями. Позволил атаковать себя. Опыт предпочитает изучать тактику врага ивымерять его силу. Опыт советует искать слабые места вобороне инеспешить.
        Опыт обманывает… Потому что он, Шром ар-Бахта, увы для противника, - идеальный враг. Нет слабых мест, нет изъянов панциря, нет недостатка вподготовке. Просто пока это никому неизвестно.
        Выры кружились, сходились иотступали. Вода пенилась, шумела улап. Клешни первый раз соприкоснулись, руки сплелись - иснова бойцы отпрянули. Старик резко нырнул. Ушел вглубину одной изопасных ям, выбрав для продолжения боя неудобье сострыми камнями имутным песком. Жаль… Теперь наблюдающие забоем изпочетной тени мало что рассмотрят. Шром поймал левую клешню врага вовстречном движении исмял. Вторым молниеносным ударом вывел изстроя две руки. Развернулся, выплеснув хвостом целое облако мути содна. Старик понадеялся нажабры, насвой опыт боя вглубине - ипроиграл. Он, Шром, может недышать долго, пользуясь имеющимся запасом влегких. Он непострадал отмутности иила, песка икамней - его жабры наглухо закрыты.
        Оглушающий удар хвостом поспине противника. Слитное движение обеих клешней - ивот уже вода окрасилась зеленовато-бурой кровью выра. «Достойная глубин победа», - он знал, что именно так ибудет сказано. Вскрытый панцирь, тут брат Борг прав - неоспорим.
        Шром всплыл ивстал нахвост. Он помчался кполированным плитам, он ликовал инеглядел назад… Первая победа! Великий день для рода ар-Бахта, незнавшего славы наотмелях стех пор, как Шрон их покинул, предпочтя нелепый путь созерцательной мудрости.
        День длился идлился, противники трепетали, авечером Шром получил драгоценный приз: золотого спрута изрук самого отпрыска кланда. Борг стоял рядом сАффаром ар-Сарна, его при всех назвали неущербным, достойным приглашения вглавный бассейн мудрецом исоветником.
        Так гнилой брат получил победу всвоем бою, невидимом никому. Акрупному телом искудному душой недоросшему Шрому дозволили участвовать всхватках наглубине, хотя обычно такое случается лишь впятый сезон отначала карьеры бойца, неранее.
        Дома победителя встретил любимый брат Сорг. Невзглянул назолотого спрута. Исказал то, что вынудило обоих необщаться долгие годы…
        -Ты выродёр ипособник выродёров, - такие были слова. Брат нехотя пояснил: - Он выжил после боя, нонедобрался домой. Его отравили под видом помощи. Ты понимаешь, дочего неслучайна такая случайность? Ведь это был старик ар-Рафт, советник кланда, уважаемый всеми ижелавший многое изменить внашей гнилой жизни. Борг мечтал занять его место вглавном бассейне. Шром, если иэто ничто для тебя, вспомни про малька Юту, онже твой друг.
        -Ты думаешь, как пристало мягкохвостому, - ответил молодой Шром, рассматривая своего золотого спрута, редкий иценный знак большой славы бойца.
        -Зато твоя совесть прикрыта безупречным панцирем, - сухо предположил брат.
        Разговор оборвался… Много позже Шром осознал: именно жалость - его самое слабое место. Он перестал вскрывать панцири, отказался отбоя сЮтой ар-Рафтом, подросшим, нообреченным напоражение. Он повернулся спиной иприкрыл затылочный глаз, упрямо незамечая удобных Боргу врагов, хотя брат бесновался иугрожал, что более невнесёт платы заучастие вглавных боях знатных выров. Угрозы действовали все меньше, азатянувшееся молчание Сорга причиняло растущую боль.
        Итак было слишком долго. Даже теперь сны неушли…
        Шром выплеснулся напристань изтемной ночной воды. Молча бросил одному излюдей сгалеры Ларны конец веревки, закоторую тянул сеть срыбой. Ипобрел домой. Изрядно побитый оскалы панцирь ныл. Спать нехотелось. Шром знал: восне он опять вскроет спинную броню Рафта. Иснова неуделит ни единого мгновения своего внимания задыхающемуся, оглушенному старику. Неподнимет поверженного врага наповерхность инедоставит внишу ожидания, как подобалобы даже изуважения квозрасту… Снова Борг, ныне мертвый гнилец, будет восне жить ирадоваться. Тот самый брат Борг, для которого он, Шром, долго оставался ценной игрушкой. Сговорчивым мальком-переростком, лишенным собственных глаз души.
        Навтором отморя ярусе - гостевом - Шрома встретил Юта ар-Рафт.
        -Пятый день штормит. Пятый день ты сам несвой, - буркнул друг. - Хватит. Если мы все возьмемся тонуть вомутах своих ошибок, кланд отпразднует легкую победу. Ты ненанимал того выродера. Я говорил сСоргом. Сколько можно, прости загрубость, загонять песок под панцирь души истрадать? Да, он был мне дорог, мой старший брат, весьма дорог, как тебе - Шрон. Он был мудр… Ноя смог сбросить панцирь обид ирассмотреть втебе друга, аневрага. Теперь ради моего покойного брата мы должны нерисковать броней вузостях при боковой волне, апродолжать его дело! Менять законы.
        -Я выродёр, - вздохнул Шром. - Ноя хуже Ларны, я делал гнилое дело без оплаты, да-а.
        -Клянусь глубинами, ты утомил всех своим упрямством. Идём. Шрон звал. Шестой день я тут, имне всё интереснее. Какую вы проделали работу скнигами! Бью хвостом отвосторга. Сегодня он обещал изложить самое начало нашей жизни насуше. Твой Малёк неплох, это тоже хочу сказать. Есть внём задатки глубинника. Душою неслаб иумом удался. Шрон его хвалит.
        Шром чуть успокоился ипобежал следом заЮтой вглавный зал. Все уже лежали исидели привычным кругом, определившимся запоследние дни. Ларна лениво точил топор увосточного окна ипорой поглядывал вподзорную трубу, изучая скалистый берег. Малёк несидел наместе. То идело проверял, точноли попорядку разложены пергаменты спереводами текстов. Сорг лежал поодаль уокна истрадал над отчетами новых шааров, удручающе подробными, ничуть нелживыми… иподозрительно похожими надоносы.
        -Могу начинать? - предположил Шрон. - Это недлинная история. Я приведу только выборку наиболее достоверных отрывков текстов. Малёк, готов?
        -Дядька, да я всегда, - отозвался мальчик исердито повел плечом.
        Без Хола он чувствовал себя неуютно. Маленький выр был идругом, иисточником сведений оморе, где он прежде пропадал месяцами, никому взамке ненужный. Аеще заХола болела душа: как он там, один, начужой галере, среди незнакомых людей ивыров? Малек плотнее натянул куртку, словно без приятеля плечу прохладно. Положил наподставку пергамент, пояснил: книга изотносительно новых, написана шестьсот сорок лет назад, наповерхности.
        «Первым обманом люди запятнали себя вот как. Человек, назвавшийся мудрецом равным арам, предложил нам, вырам рода ар-Лим, союз. Он пообещал золото для книг ипорошки для лечения. Вобмен лжец требовал несравненный глубинный жемчуг. Сказанное просил хранить втайне, ссылаясь назаконы своего князя. Поклялся полной клятвой глубин. Однако, получив меру жемчуга, он вместо лекарства дал яд. Имы, семья ар-Лим, надолго утратили покой, разыскивая отравленных ипогибших братьев. Позже узнали тайное, итогда оплатили счет. Все мальки бухты врага были раздавлены. Ибо нельзя дозволить бесчестию плодиться».
        Шрон задумчиво шевельнул усами. Малек убрал пергамент иизвлек следующий.
        -Нет смысла читать дальше, вина обеих сторон явная, полагаю. Явная, вполне даже так. Люди проявили жадность. Выры неучли людского способа жизни. Они отомстили совершенно другим, ни вчем невиновным. Они полагали, что бухта определяет принадлежность ксемье. Опрометчиво, достойно порицания. Куда смотрели мудрецы? Так я подумал, истал искать ответ. Понял неприятное: уже тогда наши мудрецы неуважали людей, ничуть неуважали. Глубже нырну вих помыслы: зависть легла там первой гнилью. Мы желали получать лекарство суши без условий, мы мечтали одостижениях людей - стали, дальнозорких стеклах имногом ином. Ох-хо, иославе, полагаю. Прежде, доначала общения народов, мудрым вырам невоздавали почестей. Только варсе, только ему. Рожденному трижды инесравненному. Чудотворцу имудрецу.
        Шрон благоговейно расправил усы. Провел ими поновому пергаменту иначал чтение.
        «Вовремя оное небыло мира напобережье. Люди, эти мягкотелые глупцы, словно сошли сума. Они утверждали, что гибель недоросших следует считать грехом превыше смерти даже выра второго возраста. Они жаждали мести иубивали выров, изощряясь впричинении смерти. Игломёты ныне находят самую малую щель впанцире ипитают её ядом. Топоры ипики создаются избезупречной стали, порой превосходящей прочность наших панцирей. Коварство людей незнает границ. Они воимя мести нарушают слово ипредают клятвы. Утратив многих искорбя, мудрецы огласили большие состязания, постановов избрать кланда. Если люди возжелали войны, они получат желаемое, народ выров умеет отвечать навызов».
        Шрон молча проглядел несколько строк, пропустил еще иеще. Его тонкий многосуставный палец лег нанужные слова иподчеркнулих.
        «Сей год мы считаем славным. Кланд достиг победы, имудрые закрепили её. Мы усвоили закон людей, разделяющий землю - их жизненное пространство - наотдельные владения разных кландов. Ибо улюдей всегда правят кланды, словно война для них - непрерывна. Мы объявили засобой права наморе, неотъемлемую жизненную территорию выров. Отныне мягкотелые начнут платить дань завсякий дар моря. Засамо право отойти отберега. Только так мы обезопасим себя отих алчности. Берегже, бухты его иотмели - наша часть суши, иследует её распределить почести меж славных родов выров».
        Шрон мрачно оглядел слушателей.
        -Полагаю, вам ясно инесказанное этими мудрецами. Мы уже заразились алчностью… мы начали менять законы глубин ивкусили отравы золота. Воинственность кландов была подогрета способом правления, принятым наберегу. Ох-хо, мы хотели войны ипобеды. Мы снеразумностью мальков рвали побережье наклоки наделов, желая отнять улюдей необходимое им. Рыбу, важную для пропитания. Пурпурные раковины, используемые вокраске. Жемчуг, цену которому усвоили. Мы хотели воевать итеснили мудрость, отдавая предпочтение силе. Алюди… они неуступали нам ни вчём. Нет этого втекстах, нет имеж строк… Ноя вижу суть вглубине. Люди именно тогда затеяли непонятное: то, что связано сзолотой иглой. Они желали запереть нас вглубинах, так мыслю. Они посмели применить самое страшное средство, дабы навсегда вернуть утраченные бухты. Месть правила помыслами. Месть ижадность, собеих сторон.
        Ларна коротко рассмеялся. Оттолкнул подзорную трубу, бесполезную всгустившейся ночи. Обернулся всем телом кстарому выру.
        -Вот они, два моих колдуна! Месть ижадность их имена. Яже знал, найдутся… Только как их убить? Сам я прослужил обоим немало времени.
        -Итогда говорили наши мудрецы, настоящие, исейчас посоветую тебе тоже самое, - вздохнул Шрон. - Всебе убей их. Иного нет пути, только так. Бой ссобою - он самый трудный идлинный, он ведется всю жизнь. Жертвы его велики иошибки порой ужасны… Еще одна запись важна. Её прочту, непонятную мне. Натом мы разойдемся думать, ох-хо…
        «Вдни сезона ангра вершится праздник выров. Мы избираем себе братьев ипризнаем их взрослость, даём им род иполное имя. Мы уходим наглубину, дабы там первый раз быть всей семьей вместе иговорить единым звуком, иплыть единым косяком. Увы, беда настигла нас именно впраздник, превратив его всамый страшный день народа выров.
        Желтая смерть, так мы зовем свою погибель. Она висит кисеей, инет сквозь неё пути вниз. Вверхже прорвались немногие. Те, кто прежде срока покинул праздник. Едвали десятая часть нашего народа, малая горсть. Прочие отравлены, номы собираем их илечим помере сил. Мы незнаем, как долго течения станут разбивать гибельную пелену. Пока что она непозволяет дышать иистончает панцирь. Мы бессильны принять гибель столь многих. Мы утратили, скорее всего, всех старших мудрых - они позже прочих пошли кповерхности. Мы утратили многих извторого возраста. Мы лишились силы иподдержки варсы, он остался внизу. Ноискудным умом уцелевших мы примечаем след беды. Ведет он насушу. Там наш враг. Незнаем пока, как люди разбудили кипуны инапоили смертью воды. Новидели мы отчетливо след их галер. След, который нам понятен наповерхности испустя десять дней. Люди незнают, что наводе есть следы. Они лгут, отрицая сам выход галер изпортов. Ложь их лишь укрепляет худшие подозрения. Эта вина превыше всех прежних. Новый кланд будет избран. Слово его объединит народ».
        -«Иничто нас неостановит»… Так пятьсот четыре года назад началась последняя война, - тихо сказал Малёк, ещё днем заучивший текст наизусть. Мальчик жалобно глянул наШрома. - Дядька, можно я заночую утебя? Тяжко мне. Отваших книг иотэтого прошлого, вкотором нет ничего хорошего. Я ведь тоже виноват. Я сперва желал тебе смерти нагалере. Я хотел, чтобы Ларна тебя убил! Может, потому идал ему воды.
        -Если ещё кто-то хоть слово скажет про свою вину, пусть учтет: топор наточен, - мрачно усмехнулся Ларна. - Я озверел достепени выродёрства. Мы воюем кланда! Ивсё, ихватит всебе гниль искать! Позже займемся, когда разгребём главную грязь. Толькотак.
        -Ты сегодня мудрец, да… - прогудел Шром. Подхватил Малька изабросил себе напанцирь. - Про топор хорошо сказал. Я подумаю, да. Никогда невыходил набой свыродёром. Можно разработать правила, дающие нам равные возможности. Полагаю, даже нужно, да. Интересная мысль, она вернула мне способность спокойно спать. Я буду видеть свежие сны опоединке. Скландом. Инетолько сним,да.
        -Всегда пожалуйста, - прищурился Ларна, провожая взглядом выра.
        Сорг досих пор слушал общий разговор без внимания. Теперь он позволил себе оттолкнуть стол пятью руками, застонал ишестой смял вкомок очередной пергамент сдоносом. Сбросил сопрочь, как грязь. Покосился нанеряшливую вкучу подобных, уже рассмотренных. Пометил одной изправых рук: всвоей книжке для важного, что шаара следует заменить еще раз, гнилец.
        -Утром небо явит синь, волна успокоится, донный ил сомнений вдушах прекратит возмущаться изастить важное, - пообещал Шрон. - Идите отдыхать. Пока что золото иглы - великая тайна, которую немогу ни постичь, ни выложить навесы. Злом признать? Ноигла была вруке варсы! Благом? Тоже нет ктому повода. Ох-хо, отдых надобен.
        Утро, как ипообещал старик, пришло синее иясное. Малёк проснулся легко, суверенностью, что день переменит все клучшему. Неможет быть иначе! Вот рядом Шром. Несравненный дядька Шром, умеющий победить иврага, исебя самого, свои старые страхи иошибки. Потому что страхи иошибки есть увсех. Отказ отих изучения - первая уступка колдунам, имена которых Малек запомнил накрепко.
        Шром шевельнулся, его спинной глаз взглянул наМалька.
        -Отдохнул? Тебя жду, да. Сказал гнильцам: без воспитанника иневыйду,да.
        -Гнильцам? - все обещания сияющего утра показались гнусным обманом. Малек ссутулился иторопливо нашарил вещи, стал одеваться. Сложил одеяло, скатал коврик. - Дядька, ты меня пугаешь. Что загнильцы?
        -Двое сбоевых отмелей, - ровным голосом сообщил Шром. - Бросили мне вызов поутру, приплыли отберега, всё честь-честью. Кланд дал им разрешение напарный бой. Четыре года назад я ударом хвоста раздавил их брата. Инеохай, да-а… Он ихудшего стоил. Он желал уродовать выров. Ему нравилось вбою рвать клешни молодым, чтоб повторно росли мелкие. Много внем было гнили, да. Я покончил сним. Сего планами поповоду места стража вглавном бассейне. Спланами его братьев поповоду захвата малого замка ар-Нагга, оставшихся без бассейна игнезд. Там лишь несколько стариков, они доживают век иобречены быть последними вроду,да.
        -Нотыже победишь гнильцов?
        -Уж всяко нестану подставляться под удар, - пообещал Шром. Чуть помолчал идобавил. - Мудр наш кланд своей гнилой мудростью. Разрешил вырам идти набой встальной броне поверх панциря, данного нам природой. Невсем вырам, само собой, да.… Мне нельзя. Мне полагается встретить врага уворот ипроводить взамок, потому что вызов - он ичесть, идолг, идревний обычай,да.
        -Так ведь… - ужаснулся Малек иосекся, наблюдая искреннее веселье Шрома.
        Боевой выр неможет неликовать, готовясь ксхватке. Его сила требует приложения, его слава жаждет возвышения. Так сказано водной изкниг. Для Шрома это уже давно невполне точно. Однакоже Малек приметил: дядька охотно проверяет прочность панциря инаходит втом неизменное утешение. Бой нанекоторое время смягчающее его тоску, зовущую внедоступные глубины. Если теперь вызов набезнадежный бой принят только ради указанного…
        Шром сердито свел бровные отростки - перенял движение уЛарны, подстроив под особенности лица выра.
        -Я неглуп, давно неличинка. Мне щекотно отсмеха! Встальной броне - инаглубину! Мудрость кланда заржавела прежде нового доспеха. Под его ничтожный неполный панцирь незаползла мыслишка: отчего такие прочные да надежные брони неиспользовались раньше? Неинтересно ему, как бедняги будут плавать вэдакой обузе? Гнуться как станут? Идем. Всё готово. Отмель очищена, скалы проверены. Трёх игломётчиков удалось там найти. Говорят, охотились накоз. Ларне говорят, да-а, послушать интересно… Он-то неверит. Ещё одного охотничка выудил Юта. Глупый молодой выр устраивался взасаде упричала. Только мы сЮтой тоже сидим взасаде, да. Поочередно. Сегодня была его ночь. Почему-то мягкохвостые полагают, что полный панцирь мешает нам взращивать ум. Номы непротив, пусть думают так,да.
        -Ты убьёшьих?
        -Аты этого больше боишься - или больше хочешь?
        -Я незнаю их. Ибоюсь, ихочу. Вот как сЛарной, дядька. Его стальные глаза страшны. Смерть вних блестит. Только без него при проверке шааров кровибы пролилось много больше. Я долго думал итак сообразил: иногда прямой страх сберегает отхудшего.
        -Неглупая мысль, неглупая. Пусть я стану плохо спать, Малек. Ноя их убью, да. Скорее всего, убью. Нестану щадить. Я неуважаю тех, кто окружает себя охотниками накоз сиглометами исажает взасаду наёмников. Они прошли поземле рода ар-Бахта, как гости. Они сказали стражам, что ищут честного боя. Они пытались проникнуть взамок дорассвета именно гостями, чтобы отравить стражу. Выр, укоторого вларце слекарствами лежит запас таннской соли - это гнилец, гнилой досердцевины! Они вызвали меня, нотеперь норовят сбежать. Я нежелаю их жалеть,да.
        -Тогда идём, дядька, - улыбнулся Малек. - Я никогда невидел схватку выров намелководье. Наверное, зрелище необыкновенное.
        -Может быть… давно ненаблюдал состороны, да, - булькнул смехом Шром. Возмущённо встопорщил усы. - Их сталь имеет вороненый тон! Это наш тон, рода ар-Бахта! Как они посмели?
        Малек забрался назаконное место воспитанника - седока спинного панциря любимого дядьки. Шром побежал покоридорам, приветственно качая клешнями знакомым инезамедляя движения. Замок гудел голосами извуком шагов. Люди сгалеры Ларны иегоже наёмники перекликались настенах, выры изстражи шипели игудели, проверяя нижние галереи.
        Напричале замерли три стража, полукругом состороны воды. Ближе кворотам тесно терлись сталью панцирей «гости». Всамих воротах сыто щурился Ларна, носитель знаменитого северного топора. Можно сказать, он уже начал подготовку кбою. Доводил прибывших додрожи усов.
        -Южная лимская сталь, - вещал Ларна, ни ккому необращаясь, - она невпример хуже северной. Когда я был молод иглуп, заказал первый топор наюге. Негодная работа, точи хоть потри раза надню, всё одно - зазубрин невыведешь. Какаяже это сталь? Сырое железо, так я рассуждаю. Узор протравливают понему солью особой, каменной. Вроде глянешь: вареная сталь, наилучшая. Акак пустишь вдело … - бывший выродёр тяжело вздохнул. - Помню, был уменя заказ навыра, надсмотрщика при главной кузне юга. Так он отчитался мне завсе грехи, ни единого нескрыл. Утратили наюге секрет, уже лет двести, как утратили. Сталь собирают изтонких полос, изпроволоки, истучат поней молотом. Потом заново перековывают истучат. Рабы стучат, без души ипоуказке. Варить самородное железо неумеют вовсе. Только ар-Рафты ставят честное клеймо. Апочему?
        -Потому что унас скузнецами особый договор, тайный, - возник вворотах Юта. - Нет внашей кузне тантовых кукол. Небыло никогда! Кузнецы севера живут, как им удобно. Секреты берегут, ноклеймо ставят наше. Насторону ни единого гвоздя невыковали завсё время. Мы их охрана, они - наша гордость встальном деле. Скреплено договором иклятвой глубин. Порой илюди такой договор умеют соблюдать, это показало время. Одного непойму: как ктебе попал наш топор? Ненравится мне мое непонимание. Обманули нас кузнецы?
        -Так они изаказали мне выра изюжной кузни. Лютовал он, мастеровой люд уродовал, - прищурился Ларна. Глянул наврагов Шрома. - Ох, ребята, многовато вы слышали.
        Выры ввороненых бронях поникли усами, обреченно осели накамни пристани. Надежда нановое изобретение сделалась слаба. Апанцирь Шрома, которого они невидели три года, изрядно вырос: выр сбросил старый, тесный, год назад… Новый уже накопил полную прочность итолщину. Его вороненый отлив именовался безупречным, точно такой приписывали броне самого варсы, равного богам. Это тоже смущало поединщиков.
        -Прошу, гости вперед, - доброжелательно сообщил Ларна, исполняя роль распорядителя состязаний. - Надобно глянуть, хорошили ниши ожидания инетли вних песка да камней. Я проверял, да только ктож мне, выродёру, поверит?
        Изворот вытолкнули едва способного двигаться выра. Малек сразу понял: того самого, пойманного ночью, при попытке устроить засаду упристани. Поспине пробежал холодок. Левая клешня пленника косо срезана еще вбою. Наголовогруди следы ударов, заросшие серой лечебной пеной, ноопределённо - сквозные. Нет сомнения, это работа Юты. Все три пары верхних лап-рук скованы. Усы - гордость всякого выра - безжалостно обломаны уоснования. Тот, кто нарушил закон чести, отмечен позором. Древний закон глубин снова вступил вполную силу здесь, наземлях ивприбрежных водах рода ар-Бахта.
        Выр проковылял наподкашивающихся лапах, волоча хвост ипостанывая. Ларна дождался его изашагал поузкой тропе, ведущей сушей кмелководью вдоль стены идалее - повременным мосткам, брошенным отскалы кскале, надежно увязанным веревками. Следом, чуть отставая, застучали лапами «гости», Юта нырнул спричала искользил внизу, то протоками, то поскалам - опасался бегства чужих бойцов. Последним двинулся Шром.
        -Дядька, я только теперь понял, какое мы серьезное дело затеяли, - тихо сказал Малек. - Назад-то унас пути нет. Или сомнут весь род ар-Бахта, да иненас одних…
        -Или мы сомнем нынешний порядок, - согласно отозвался Шром. - Ты прав. Назад пути нет. Я знал это, едва очнувшись иуглядев рядом, вводе, Ларну. Тогда, после боя нагалере, да. Больно мне, Малёк, что многие уже увязли вделе. Тебя, радость души моей, ито несмогу уберечь, если нас сомнут. - Шром булькнул злым смехом. - Хорош уродился кланд! Непосмел, гнилец, громко объявить войну. Ноона началась. Самая страшная, пожалуй, да. Выров свырами, древних законов глубин сновыми гнилыми уложениями суши. Если мы оплошаем, то идалее гниль пойдёт. Все совсеми станут драться, яды вдело пустят, да-а. Придет сухое истрашное время, когда подлый прав, ачистой воды чести нет, иссякли её источники… Нельзя нам несправиться. Никак нельзя,да.
        Впереди, вузкой щели меж скал, обозначилась отмель. Скованный выр неловко упал смостков, вода возмущенно плеснула. Ларна прыгнул следом. Свалились стяжелым стальным лязгом два брата, напросившиеся набой. Юта выбрался наскалу изамер, настороженно поводя полураскрытыми клешнями. Три стража замка заняли свои места. Шром скользнул вмелкую воду последним. Ссадил Малька инеторопливо прошествовал ксвоей нише ожидания. Погрузился, устроился отмокать. Ниша была ему маловата: панцирь спины валуном выпирал над водой… Глаза настеблях изучали берег, врагов, скованного наемника. Потом нацелились наЮту. Тот понимающе качнул усами.
        -Ты, безусый гнилец! - обратился серо-узорчатый выр кпленнику. - Я знал твоего родича, ар-Лимы принимали его усебя, инебез уважения. Ради него мы готовы позволить тебе встать третьим вэтом бою. Хотябы сможешь умереть достойно.
        -Большая честь - быть противником ара Шрома, - тихо, носзаметным облегчением выдохнул скованный выр. - Это очистит отпозора мой род. Я неостанусь вдолгу, достойный ар. Уменя есть, чем отплатить. Я знаю тайное. Кланд необъявил войну, ноя слышал, когда нанимался: сюда идут галеры без знаков накорме. Четыре десятка больших боевых галер впоходе. Наёмники вроде меня плывут под килями вих охранении. Будет осада замка. Скоро, ждать осталось неболее пяти дней. Незнаю, можноли выстоять против такого войска. Носкажу еще. Отосланные вТагрим пять галер ар-Рафтов неждите. Они невыйдут изпорта, почему - незнаю, нослышал, что так будет. Спросите уиглометчиков. Это дело отдано выродёрам.
        Ларна тихо выругался. Отстегнул отпояса ключ, снял свыра оковы. Тот торопливо скользнул всвободную нишу. Время текло покапле вмасляных часах ожидания. Выры лежали иотмокали, их глаза следили закаплями зеленого масла, подкрашенного постарому обычаю. Мгновения сочились изверхней колбы внижнюю. Ларна принял часы устража, доставившего их. Установил наплоской камень исам сел рядом. Малек нырнул иподплыл, тоже забрался навалун.
        -Осада - это плохо, дядька Ларна?
        -Ещё как, - вздохнул тот. - Мы обсуждали такое дело соШроном, надеялись, довесны кланд неввяжется, неуспеет. Унас мало людей. Те, кто есть, ненадежны, их можно перекупить изапугать. Мы пока неготовы кзатяжному бою наизнурение. Унас мало выров, наюге онаших намерениях ничего незнают. Шрома, наверняка, по-прежнему числят губителем личинок. Унас нет должного оружия, галеры ар-Рафтов сподмогой придут лишь вконце месяца. Нозамок мы неможем сдать. Там личинки семи знатных родов иещё скольких-то, я так иневыучил, незнатных. Их раздавят. Кланд пожертвовал честью воимя сохранения своего положения вглавном бассейне. Поступил, как настоящий… правитель людей.
        -Непозорь князей! Невсе они были так уж плохи. Он поступил, как гнусный шаар ирыбий корм, - поморщился Малек. - Можем мы выдержать осаду, дядька?
        -Можем, - кивнул Ларна. - Только иэто будет худо, Малек. Мы истратим все силы. Раз так, то вторым ударом нас сомнут неизбежно. Незнаю, как избежать этого. Эх, былабы она насвете - столь любимая мною третья сила… Только Шрон мудр, иправда наего стороне. Нет никого, ни колдунов, ни чар ужасной могучести, ни даже варсы поимени Сомра. Все сгинули нашими усилиями, всех мы - люди да выры - загубили. Упивались жадностью, недумая обудущем. Как говорят улюдей? «Намой век хватит». Вот так ижили. Всё прожили ипрахом пустили. Теперь сами будем прорываться. Нанаш век уже нехватило. Кончилось дармовое житье вгнилой затхлости. Перемены копятся. Или научимся вместе жить, или подохнемвсе.
        -Ты знал это, вешая наусы знак ар-Бахта?
        -Ещё как знал! - усмехнулся Ларна. - Мы соШромом связаны смертью. Ичестью… Смешно слышать такое отвыродёра, пожалуй. Самомуже мне исмешно. Ноэто останется неизменным. Это твой замок, Малек. Имой, вобщем-то, тоже.
        Последняя капля масла упала внижнюю колбу. Юта громко назвал имена бойцов. Все четверо выбрались набольшую плоскую плиту, ивстали тесно, почти касаясь друг друга клешнями. Огромный Шром итри его врага… Положенное поритуалу приветствие клешнями резко оборвалось: один износителей стальной брони превратил движение вудар. Стражи возмущенно охнули. Шром чуть подался всторону, неособенно жалея панцирь - исрезал вытянутые допредела клешни бесчестного врага одним движением. Вторым он как-то весь подобрался, стал округл иверток - иснова раскрылся вполный рост, словно вывернулся, скользя набоку. Да так быстро - Малёк неуспел понять происходящего, веер брызг помешал увидеть… Отчетливо отобразился всознании лишь вороненый хвост, выгибающийся назад ивбок. Игул, переходящий влопающийся множественный хруст.
        Малек моргнул, акогда открыл глаза, Шром уже стоял налапах иповодил клешнями. Один стоял наплите победителя… Его хвост выглядел помятым, даже приобрел отчетливую, довольно глубокую трещину. Новостальном выр непострадал.
        -Ты смял их, - восхитился Юта. - Я неосвоил обратного удара хвостом.
        -Какие твои годы, - обнадежил Ларна. - Да, столько подготовки иритуалов ради одного звука «хрясь!»… даже я ничего нерассмотрел. Идите домой. Я всё устрою наилучшим образом. Хороним счестью?
        -Безусого счестью, - согласился Юта. - Там, нанижних отмелях, под мрамором сознаком замка ар-Бахта, как иподобает для врага, умершего вчестном бою. Прочих гнильцов вывозим вморе, накорм рыбам. Превратить приветствие вудар - тяжкий грех инесмываемый позор. Мы небудем их помнить.
        -Безымянные личинки, - презрительно прошелестел один изстражей.
        Натом изакончился бой, разочаровавший Малька едва недослез. Он мечтал увидеть дядьку вовсей красе - ичто? Моргнул. Вединственный важный миг боя - моргнул. Как теперь оправдаться перед собой? Упустил всю красоту сражения, неощутил азарта поединка мелководья, который подобает любить ипонимать всякому воспитаннику достойной семьи. Шром подплыл вплотную квалуну, закрепился наруках. Хмуро глянул, вздохнул.
        -Забирайся наспину. Только похвосту нелазай. Видишь, озлился я… Чуток переборщил, вполную силу их смял. Панцирь себеже повредил неко времени. Аты молодец, да. Я втвоем возрасте вазарт весь уходил, нырял прямо. Невидел вбоях дурного. Только теперь вот вынырнул издетства-то. Ихорошего ненахожу… Умноели дело: убивать молодняк, если каждый малёк научете? Недревние времена, нетысячи нас навыбор. Да инеущербность силой хвоста да толщиной панциря вымерять - нелепо. Следовало сберечь жизнь безусому, да-а… Только он встал меж гнилых братьев. Ия неподумал, озлился, всех враз смял… стыдно. Ты мудрый уменя, Малек. Ты пошел вСоргову породу. Сердца втебе много иуму оно непреграда, адобрый попутчик.
        -Сильно болит хвост? - жалостливо уточнил Малек, ощущая, как отпохвалы розовеютуши.
        -Живуч я, перемогу, - неусомнился Шром. - Вчера вечером меня дважды обскалы приложило, сегодня добавилась встряска натоже место. Вот щель ивскрылась. Дней пять буду плавать медленно, работая только лапами. Вот ився беда. Небеда, пустяк. Осада замка - вот уж великая напасть,да.
        -Можно выйти навстречу, - Юта азартно щелкнул клешнями. - Мы стобой стоим армии, Шром. Вскроем брюхо галерам!
        -Тоже способ, - невозразил напрямую Шром. - Ноты неспеши. Кланд, конечно, мягкохвост, гнил имерзок. Нонеглуп. Он строил свои планы, незабывая онас стобой ни намиг. Я, пожалуй, снюсь ему, да. Такой вот: наплощадке победителя. Он крепко испугом прогрызен. Оттого ум его изворачивается, злобу источает. Прежде, чем рвать дно галер, надо всё обдумать. Войны выров слюдьми прокатились помиру идали опыт. Его уложили вкниги. Есть книги унас, есть иукланда. Почитаем, Ларну послушаем, Шрона тоже. Сорга… Тогда вместе решим важное. Я думаю, незря личинки лежат позамкам, Юта. Незря завысокими стенами. Есть вморском бою большая угроза.
        Выр сузорчатым панцирем невозразил. Поплыл вперед, незабывая приглядывать, как люди истражи замка убирают мостки. Время отвремени взбегал попологим бокам скал, чтобы помочь. Ивусердии его Мальку чудилось беспокойство. Осады замков визвестном мальчику мире никогда непроисходили. Выры решали свои споры намелководье инаособых отмелях, адля прочих, тихих дел, подло воспитывали выродёров - это ясно. Нобрать восаду замок? Земли, пребывающие под управлением шааров, всегда имели одни итеже названия. Значит, их хозяева неменялись все пять веков.
        Напристани ждали стражи илюди. Выслушали предсказуемую новость обисходе боя. Инежданную - оскорой угрозе подхода чужого флота. Молча расступились, пропустили вворота Шрома исопровождающих его, занялись своими делами. Никто непраздновал, нерадовался победе выра свороненым панцирем. Тишина напряженности повисла над замком. Усиленные караулы встали настенах.
        Шрон выслушал новость без удивления. Позвал Малька изанялся разбором копий скниг, выискивая то, что сделалось важным: приёмы обороны замков инауку приступа. Особенности боя сучастием галер, схватки воткрытом море… Ларна закончил быстрые похороны иподнялся вглавный зал. Собрал своих людей истарших стражей-выров, развернул настоле план замка иприступил кобсуждению слабых исильных позиций, особенностей стен иудобства бойниц. Отрядил слуг считать запас игл для иглометов, проверять иное оружие ивести полную опись съестного, лекарств ипресной воды.
        Сутки прошли внапряженной работе, так полно занимающей время итратящей силы, что некогда собраться мыслями или испугаться… Утро второго дня показало: невсе так поступали. Кое-кто нашел время для рассуждений, прикинул выгоду ириск для себя лично, анедля замка. Изкоманды галеры Ларны заночь пропали двое. Стража замка недосчиталась одного выра. Авдали, навыходе изузостей, нарассвете еще был заметен парус удаляющейся галеры рода ар-Дох. Команды двух других галер тогоже вырьего рода мрачно ивиновато вглядывались вслед корабля предателей. Все ощущали тяжесть надуше - растущую, мучительную. Неих вина, что кто-то показал голый синий хвост. Новедь родня, вместе росли, одному бассейну были верны…
        Вполдень вглавном зале собрались братья ар-Бахта, Юта, Ларна иМалёк, кроме них пребывающие взамке главы родов, присягавших ар-Бахта. Первым говорить Шрон доверил, удивляя всех выров, Ларне.
        -Осада неминуема, - уверенно сообщил Ларна. - Лучше это скажу я, человек. План атаки днища галер красив изаманчив. Носмертоносен для исполнителей. Я прошёл вглавном бассейне, нет смысла скрывать явное для всех вас, полную подготовку выродера. Я был наёмником кланда. Именно так. Потому знаю, когда уязвим выр вморе, вродной своей стихии,. Мы, люди, создали вовремя войны пятивековой давности немало средств против вас. Авы изучили их ивыработали меры против нас. То идругое теперь наслужбе укланда. Начну сядов исразу отмечу: унас их мало. Слишком мало. Ноя уже распорядился собрать всю таннскую соль сгалерей библиотеки. Вдруг да пригодится…
        Ларна тяжело вздохнул ипрогладил ладонями план замка. Начал рассказывать, как защитные сетки наднищах путают клешни. Как работают группой дозоры выров сопровождения. Подробно изложил сведения оболее редком, чем таннская соль, яде: растворенный вводе, он вызывает паралич жабр. Создан яд, что вдвойне постыдно для людей, наоснове «желтой смерти», исамим своим существованием он изобличает вину сухопутных вотравлении моря… Бутыли сядом, - указывал Ларна, - наверняка находятся нагалерах. При первойже угрозе подныривания под днище изних начнут сливать отраву. Тогда негодной для жизни выров станет область воды вдесятки саженей, ато исотни. Даже стражи охранения галер уйдут сосвоих глубин ипродвинутся вперед, чтобы избежать гибели. Ядовитое пятно желтизны отравит воду надолго, будет медленно дрейфовать кберегу. Оно вторично причинит вред, добравшись добухты и, может статься, омертвив берег возле замка.
        -Однакоже три-четыре галеры утопить можно, - прищурился Ларна. - Крайние встрою, итолько при атаке строго снизу, иззаранее избранной засады. Потом сразу нырять иуходить. Уводить выров охранения засобой, чтобы проредить их численность. Это хороший план, он достоин изучения. Ноповторить атаку нагалеры нельзя. После первой яд будет использован инеизбежно окажет действие, пусть ималое. Потребуется лечение. Чем снять влияние этой гадости вмалых дозах, я знаю. Нужные порошки есть, действуют они быстро.
        -Четыре - уже хорошо для начала, - обстоятельно согласился Шрон.
        -Вузостях мы займемся обрушением скал, - продолжил Ларна. - Это работа для Шрома иЮты. При их силе можно хорошо затормозить врага. Если получится затопить две галеры вканалах, тут итут, осада ивовсе сделается трудна для нападающих. Будут плыть кпричалам истенам намалых лодках. Тантовые куклы негодны для исполнения сложных приказов, ума вних никакого. Мы отсрочим начало обороны стен исократим численность врагов. Собственно, пока я обсуждаю варианты ожидания подхода галер ар-Рафтов соружием иподмогой.
        -Четыре дня доподхода врага. Оттого времени еще две недели ждать. - Вздохнул Юта. - Ноя пока неутратил надежды наболее раннее прибытие пяти галер моего брата, запертых бурей впорту Тагрима. Уних есть лоцман. Непонимаю, что может помешать им пройти сюда, пусть ичуть позже начала осады. Я отошлю курьера вТагрим. Но, собственно, они ибез того уже завтра должны быть здесь, шторм кончился!
        Выр смолк иопустил усы. Ларна снова пригладил ладонью план замка истал говорить. Выры беспокойно шевелили суставчатыми пальцами. Кому приятно слышать, что он - уязвим? Досягаем для оружия ихитрости людей. Пять веков эти мягкотелые были для выров «рыбьим кормом», их никто непринимал врасчёт. Их привыкли видеть бессловесными, тупыми рабами. Нотеперь снемалым страхом сознавали разницу вчисленности - своей иэтих самых рабов. Запоздало понимали: лишь привычка удерживает берег отновой войны. Рано или поздно один изшааров или несколько сразу осознают свою власть. Пожелают именоваться князьями, как вдревности. Предадут ненавистных хозяев. Авыродёры довершат дело…
        -Наш кланд воистину безумен, - ужаснулся старый ар-Дох. - Замки неготовы кобороне. Мы недумали, что наприступ могут идти сухопутные! Мы нежелали замечать свою малочисленность иневели учёта их малькам.
        -Пока что земли возле замка спокойны, - усмехнулся Ларна. - Вмоей мрачной известности есть своя… прелесть. Говорят, меня уже именуют тайком князем севера. Говорят, потрактирам пьют замою ловкость. Мол, пробрался квырам, вошёл вдоверие ирешил отравить их всех, скопом. Добавлю, меня боятся сильнее, чем кланда. Он далеко, я - рядом. Он чужак, я - свой… Нет, восстания наземлях ар-Бахта неслучится. Наюге оно вероятнее. Кланд делает глупость, оголяя свои бухты иуводя боевой флот сюда. Зима - время голода впортовых городах юга. Я знаю, бывал там. Рыба уходит отберега, урожаи скудны, скота нет, птица дохнет: мор непрекращается который год. Наюге я неисключаю восстания, уар-Лимов или ар-Фанга, даже уар-Шархов. Флот, полагаю, идет сюда сприказом уничтожить нас быстро. Потому я стараюсь выстроить план, мешающий галерам дойти догавани ивстать упричалов.
        Ларна очертил пальцем опасные зоны возле стен.
        -Тут глубины велики иобрываются ямами отсамых стен. Отвесно: то есть достранности резко. Тут можно подойти вплотную. Если им нежаль галер итантовых кукол, они так ипоступят.
        -Кому этого добра жаль, - буркнул Шром.
        -Именно. Я знаю, покрайней мере, пять видов отравы, опасной для выров ввиде дыма. При ветре сморя горящие галеры превратят наш замок вловушку. Вот так… Теперь я достаточно подробно рассказал осамом опасном. Надеюсь, убедил вас: надо держать узости. Это невыгодно, тяжело. Ноя невижу иного пути кпобеде. Им никак нельзя затягивать осаду. Подвоза продовольствия нет уних. Анаш берег - он всеже наш. Этим я тоже займусь.
        -Яд дымов отравит личинки, - ужаснулся Шрон. - Номы неможем их вывезти иззамка. Я читал старые книги, искал способ перевозки, годный для нас. Там твердо указано: любое перемещение личинок, спящих допоры, возможно лишь впределах бассейна. То есть - зала иего галерей. Это место, оберегаемое, как пишут вкнигах, самим варсой. Там нет закона суши, личинки непроклёвываются, хотя время отих зарождения огромно. Там личинкам нестрашна суша сеё воздухом, хотя это противно естеству выра, рождённого вводе… Мы неможем покинуть замок иначе, как став последним поколением своих родов.
        -Нотогда тем более нет смысла уходить, - тихо шепнул глава стражей замка. - Мы будем оборонять узости каналов.
        -Унас взапасе четыре дня, - отметил Ларна. - Я ухожу наберег. Займусь наймом годных людей исбором припасов. Важно несоздать лишних слухов, непосеять панику. Я прослежу. Надеюсь, имя Ларны сработает инаэтот раз впользу.
        -Сколько их будет - врагов? - уточнил Шрон. - Ты сделал подсчет?
        -Дотысячи, - предположил Ларна. - Хотелосьбы знать, естьли вторая волна. Неидутли посуше войска?
        -Врядли. - Шрон отозвался сразу. - Мы уже пришли кнекоторым выводам вотношении верности шааров своим хозяевам. Полагаю, необъявленная война будет вестись негласно, морем. Вне людских возможностей выстроить сплетни идомыслы.
        -Тогда я перейду квопросам обороны, - кивнул Ларна. - Мы соШромом иЮтой многое уже обговорили. Малёк, где план? Вот молодец, всё утебя готово. Надо засыпать глубины камнем тут итут. Надо создавать заслоны, мешающие подходу галер, вот вэтих подводных ямах.
        Выры смотрели, одобрительно шевелили усами. Иначинали уважать подозрительного выродёра. Мягкотелого, номыслящего вполне неущербно. Малёк время отвремени поглядывал наЛарну итоже гордился им. Страха предстоящая осада невызывала: скорее уж азарт. Неможет кланд оказаться умнее Шрона, сильнее Шрома иловчее Ларны. Аесли так, он обязательно получит похвосту иуползет сосвоими жалкими полировщиками втень, заращивать раны.
        Мальчик усмехнулся: ещё недавно он неиспользовал вмыслях подобные слова. Новое окружение сделало их привычными. Кто он теперь? Воспитанник выра. Предатель людей? Так разве можно предать шаара, гнуснейшее существо суши? Апрочих он непредавал, наоборот. Теперь наземлях ар-Бахта нет рабов. Новых тантовых кукол непоявится. Он видит впеременах свою лепту, он неможет мысленно разделить врагов идрузей поих… панцирности, поналичию или отсутствию клешней. Мир изменился, только пока это знают немногие. Очень важно сберечь перемены ирасширить их. Сделать изслучая, объединившего навремя людей ивыров - новый закон, основу для крепкого мира без войн иголода, без ядов инепонимания… Малек пробрался поближе кШрому исел уего хвоста. Приготовил свежую тряпицу, пропитанную травами, положил натрещину панциря.
        -Спасибо, - сказал любимый дядька. - Ты уж поосторожнее настенах. Затебя боюсь больше, чем завсе неразбуженные личинки рода. Ну что заглупость ослепила ваших богов? Недать своим младшим панциря. Живите, получается, как можете,да.
        -Это чтобы мы невымеряли неущербность силой, - вздохнул Малек. - Только мы всё равно вымеряем. Дядька, хвост неподведет тебя вбою?
        -Глупости, я втри дней поправлюсь, - пообещал Шром. - Иди, займись делом, немути ил сомнений. Рыбу надо заготовить, накоптить повашему способу, ато инасолить. Я ловить стану, аты помогай коптить, чистить-разделывать. Вот иотвлечёшься отпрочих забот.
        Малёк охотно согласился. Горы рыбы - это горы работы… Монотонной иутомительной. Сгибающей спину ипритупляющей все чувства.
        Запах рыбы квечеру казался отвратительным. Запах дыма коптильни - итого гаже. Нодядька тащил всё новые сети, следовало помогать. Заработой успешно сгинули лишние ивредные мысли, все кроме одной. Про Хола. Где он, что сним? Неидут ссевера галеры ар-Рафта, нет инасамом дальнем горизонте их парусов. Неведет их лоцман, знающий допоследнего камешка берег надвадцать дней вырьего пути вобе стороны.
        Три дня спустя, когда тщетность ожидания сделалась окончательно ясна, примчался назагнанном страфе знакомый курьер. Сказал: наотмель близ его родных мест выбросило штормом раненого выра, отправленного курьером взамок. Тот плох, хотя его помере сил иразумения лечат рыбаки. Передать велел срочно: северный порт пытались сжечь люди шаара. Нато был приказ кланда, если верить допрошенным чужакам… Сейчас вТагриме творится невесть что. Выры изверных роду ар-Рафт вбешенстве, ведь порт, посути, награнице их земель иземель ар-Бахта. Разжигать там мятежи никому недозволено, даже кланду. Все команды галер сошли наберег. Порт закрыт. Пока кполному покою город неприведут, невыйдут вморе. Аполучится это нескоро, шаар нанял выродёров идело необошлось без крови, один извыров-капитанов при смерти.
        -Алоцман? - побледнел Малек. - Такой некрупный, ты видел его, мой Хол… Онем ничего невелено передать?
        Курьер благодарно принял настой трав изрук Малька. Сел, ссутулился ивиновато покачал головой. Горестно глянул насвоего страфа, шатающегося изагнанного, понуро стоящего поодаль, наотмели, куда он смог довезти седока. Страф норовил нагнуться инапиться воды - пусть исоленой. Выр изчисла стражей сердито задирал повод. Страф шипел, угрожая - носил для боя исамой злости внем неосталось…
        -Лоцман Хол? Помню его, славный малыш. Он, значит, вТагриме? Чего незнаю, того незнаю, небыло онем сказано ни слова, прости. Если надо, я поеду обратно ивсё выясню. Только необессудь, мой страф еле жив. Натаком доТагрима добираться - шагом ползти, это две недели, пожалуй.
        -Вближнем стойле смени насвежего, - велел Шром, отдавал курьеру знак для получения подменного страфа. Указал рукой напергамент спечатью, принесенный Ютой. - Вот тебе сообщение для выров Тагрима. ОтЮты-ар-Рафта оно, отбрата их. Передай, нолишней лихости неучиняй, да. Выродёры кландовы, они невменьшей мере - людодавы, им без разницы, чью жизнь загубить. Гнильцы! Берегись ибудь осмотрителен.
        Курьер кивнул, принял сумку списьмом ипринюхался невольно, отмечая заботу Малька, снабдившего утомленного гонца припасом изсвежезакопченой рыбки.
        Глава восьмая.
        Последняя воля ары Шарги
        Страхи да сомнения - они вроде воды дождевой. Дождя уж нет, асырость донимает, мурашки поспине гонит… Аиногда вроде как засуха приключится стобой: хоть что делай, абоязнинет.
        Вон как недавно: учинила я немыслимое дело, пук нитей срезала, тропу выпрямила, да лес подновила. Одним махом! Ини единая жилочка вдуше недрогнула. Словно так инадо, только так, иникак иначе. Полный день ходила я светлая да легкая, ноги сами носили, песни петь хотелось. Апосле хлынули вмою душу дожди сомнений. Болото там напрудили. Здоровенное болото…
        Доброели дело - нитки пороть?
        Вот тяну я изсвоей души выстраданное, внить вью, да этой нитью ишью. Коли ошиблась, засвою ошибку сама иотвечу, закон Безвременного леса совсякой вышивальщицы спросит, будь она хоть три раза дедушке Сомре любимая внучка. Потому мне нестрашно было штопать да шить! Вроде - надо мной рука его, и, коли я права, она погладит поголове теплом солнечного света - молодец. Строгий дед царапнет холодом сердце, всрок обозначая ошибку, укоряя… Нопороть чужие нитки - дело иное. Яже вроде как режу чужую душу! Ладно хоть, знаю: старые нитки, нет насвете тех, кто шил ими. Знаю… Атолько выры - они нелюди. Есть вних иное устроение жизни, ненашего ума, ненашего склада. Ночью я крепко спала, тогда ипришло понимание. Ихлынул страх! Увыров род вответе закаждого. Род неумирает, он жив иныне. Ану, как я подрезала его под корень? Ану, как я иные дела исаму судьбу потомков тех, кто шил понеопытности белыми нитками, поставила под сомнение?
        Бывает так. Узел плотно затянут наканве. Его неподцепить, непопортив канву инепорвав нитку. Порвётся она инырь - вканву, идалече убежит. Повиснет там, путаясь ипутая, изнанку создавая работе.
        Что стакой напастью делать? Идти да смотреть нанеё! Это самое меньшее, вчем мой долг состоит теперь. Я так исказала Кимочке. Он сперва отмахнулся: лес зеленый да живой ему врадость. Апотом задумался. Вдвоем мы полный день молчали, Марницу докипения доводили. Заботливая она. Ругается, злость напоказ выводит - асама-то чуть неплачет. Жалко ей нас, много вней доброты. Только потаённой, неготовой явиться напоказ.
        Кночи Кимочка сказал: права я, нельзя изнанку без проверки оставлять. Пороть следует сумом ибережно. Мы вместе ещё раз учинили осмотр канвы. Нашли след той нитки, что сбежала отменя. Тонкий след. Вроде блеска сухой паутинки.
        -Всё вжизни связано, всё без обрывов, - вздохнул Ким. - Пожалуй, всякое шитье одного человека зажизнь его складывается вединую работу. Постепенно, незаметно… Я так инедумал прежде. Авот - ошибался. Полотно цельное. Обрезали мы старую вырью нитку. Авышивальщиков-то уних ныне нет! Некому ответить зачесть рода, испоганенную древними, некому новую нить вдеть да работу выправить. Пойдёт их шитье выцветать да растрепываться быстрее. Много быстрее.
        -Вот уж кого мне нежаль, - хмыкнула Марница. - Выры… Гнилой народ. Пять веков зовут нас рыбьим кормом! Шааров придумали сих беззаконием.
        -Я нетолько про зайцев сказки помню, - отмахнулся Ким. - При храброго воина ипро хитрого мужика - тоже. Ни водной небыл добрым да щедрым княжий управляющий. Нет, непри вырах завелась гниль. Мне думается, многие управляющие усидели насвоих местах при смене власти, только название обновили. Зачем выров обвинять втом, что насовести улюдей? Мы ибез них жадны, мы вкрайней избе живем, насоседские беды неглядим. Опятьже, кто, кроме людей, мог отрезать выров отглубин?
        -Ким, ты мудрец, - сдолей раздражения вздохнула Марница. - Тебе всех жаль! Тебе всякая крыса часть природы, аневраг урожаю - так получается?
        -Одна - часть природы, ностая уже враг, - подмигнул Ким. - Я простоты нелюблю, Маря. Однозначности. Твой страф хищник, аразве он плохой? Хотя… спроси отом крыс!
        Марница резко остановилась, расхохоталась ибезнадежно махнула рукой. Вытерла слезинку, вытянутую смехом. Почесала горло Клыка. Снова пристроилась шагать справа отего бока.
        -Ладноже… выры нехорошие инеплохие, пока говорим про всех, так? Тогда я прямо отмечу гнилость кланда. Лично кланда. Он хозяин Горниве, вовсех пергаментах именуемой владением рода ар-Сарна. Онем я знаю достаточно. Здесь-то я права! Аты, раз взялся клешнятых защищать, назови мне хоть одного хорошего выра.
        -Я пока незнаком ни содним изнынешних, - увернулся отответаКим.
        Повисло молчание. Марница глянула наТингали, та быстро кивнула: мол, ия приметила его хитрую оговорку.
        -Анеизнынешних?
        -Давайте разберёмся сважными делами, - возмутился Ким. - Мы обсуждали выпарывание иего опасность. Выры друг сдругом связаны тесно, они водном поколении все зовутся братьями. Иполюдским меркам они теперешние… братья близнецы, так сказать будет вполне верно. Ошибка одного может больно ударить других. Это вовсе иначе, чем улюдей. Вот беда… Почему мне ивголову непришло сразу, как опасно пороть?
        -Ты уж, полслова сказавши, ивторую половину выговори. Мы ничего непонимаем, - задвоих вразумила Марница. - Тинка вон - еле жива идёт, вину свою наплечах несёт. Того игляди упадёт… Тьфу, опять стихи. Ха, дочего вредно общаться стобой!
        -Хорошие стихи, сосмыслом, - подмигнул Ким. Истал серьёзен. - Ох-хо, как любит говорить дед Сомра. Чтобы вторую часть слова выговорить, как ты изволила это обозначить, мне надобно открыть вам великую тайну рода выров.
        -Великую тайну, - вдохновилась Марница. - Дело кночи, пора устраивать привал. Самое время для сказки. Начинай. Клык, отдых!
        Ким быстро снял заседельные сумки истал раскладывать для ужина жалкие остатки припасов, выданных вдеревне. Приготовил ворох лапника, расстелил плащ. Сел, задумчиво играя струйкой дыма. Сегодня изнеё охотно скручивались выры. Марница восторженно охала, Тинка счастливо пищала. Страф косил лиловым глазом - ииногда молниеносно бил призрачных врагов клювом. Дымок распадался испуганными прядями.
        -Пять веков назад увыров последний раз состоялся нерест, - молвил Ким тихо, без попытки создать сказку. - Почему последний, отдельный длинный разговор… Недля нынешней ночи. Они знали, что обречены. Боялись людей, как могут бояться только обречённые. Постигли наше коварство. Обеде своей никому несказали. Собрали мудрых. Долго думали, как спасти род довремён, когда глубины станут снова доступны. Инашли решение. Пять вышивальщиков уних было. Всего пять, несчитая ещё гм… одного, ноонем иречи нет. Имена родов я знаю. Ар-Рафт, ар-Бахта, ар-Лим, ар-Нагга иар-Сарна. Чьи нитки мы недавно срезали - неведаю…
        -Ты забыл рассказать основное.
        -Я думаю, вслух думаю, - Ким ответил непривычно серьезно ибез прибауток. - Инеспешу… Мы уже соспешкой да озорством спороли узлы, тропу вытянули. Впользу старались, да так преуспели, аж меня запоздалый страх разбирает. Вышивальщики выров работали, непокладая игл. Для боя шил, восновном, ар-Сарна. Может, это илегло тенью наего род. Прочиеже готовили сетки, получившие название гнезд. Пока личинки вгнезде, анитки его сухи инегниют, пока работа неущербна, как говорят сами выры, дотой поры личинки спят. Словно время для них недвижется.
        -То есть срезанная мною нить может убить все личинки? - побледнела Тинка, хватаясь заголову. - Ох, беда… Кимочка, да я хуже выродёра получаюсь. Неглядя, неразбираясь махнула - ивот…
        -Пока что неслучилось никакого «вот», - Ким обнял сестру заплечи ипогладил поголове. - Пока всё осталось по-старому. Сколь пройдет лет, покуда изнаночная нитка ослабнет, да шитье распадётся, неведаю. Может, целиком наша жизнь, аможет, итого дольше. Опятьже: невсё шитье состарится. Только труд одного вышивальщика.
        -Тинка, ты выпорола кланда сканвы! - хлопнула себя поколеням Марница, упала наспину изахохотала снова, даже ногами задрыгала. - Кланда! Помне, пусть хоть сколько мир непрост, этого гнильца нежаль! Иблизнюков его, всю породу гнилую! Ха! Кто производит тант? Кланд. Кто недает лекарям договоры наморские травы итем поощряет мор улюдей? Снова кланд. Кто незапретил кпродаже больную птицу идаже сам велел везти её туда, где пока нет болезни? Кланд!
        Марница села, отдышалась, иулыбнулась Тингали. Напоказ, глубоко, поклонилась.
        -Выпорола его? Скорнем вырвала? Испасибочки тебе, испи спокойно, сопи вдве дырочки! Он хоть инеобучен шить, нынешний, атолько людей сканвы ох, как люто жаждет выпороть. Многовато нас… Я при батюшке шааре сколько лет живу, знаю тайные указы. Хорош урожай? Отнять! Детки народились здоровые? Отцов впорт инатант, нельзя более двух мужиков вдоме оставлять. Даже если один - старик, авторой младенец. Всяко я тому пыталась мешать, аменя вот - тоже выпороли сканвы, отдали выродёру взаказ. Горнива вымирает. Вот север Рафтов живёт, да иЛасма вполне сыта была донедавних пор. Может, теперешние выры там - незлодеи.
        Марница выдохлась, замолчала. Виновато дернула плечом, признавая вспышку злости недостойной. Повернулась ккостру ипринялась помешивать жидкое варево изгрибов ирасплющенного зерна. Тинка жалобно глянула набрата. Тот подмигнул, улыбнулся.
        -Выслушала умного человека? Успокоилась? Так инадо, так иверно. Непоследний день шьёшь, акто неошибается, тот без ума родился, слепым да ленивым: неделает он ничего идел своих неоценивает. Нам, Тинка, всё одно: быть хорошими да добрыми перед каждым неполучится. Ипороть придётся ещё - сказать страшно, сколько. Без душевной боли невыходит ни шитье, ни порка.
        -Я подумаю да запомню, вопросы влукошко наберу икдеду Сомре схожу, - вздохнула Тингали. - Он почести ответит, смудростью. Так будет правильно. Ким, авыров ты точно рисуешь издыма? Или придумку выплетаешь?
        -Точно.
        -Красивые они. Я прежде их иневидывала. Думала: страшные ивовсе уроды. Гнилец - слово гадкое, так зовут негодных. Они нетаковы. Ну, повиду, постати… пожалуй, прав ты, как всегда, Кимочка. Нет вних заведомой злости. Ая-то порола соспокойной душой, как завырами закрепила вину вплетении белых ниток. Поостерегусь впредь судить сразу да споро.
        Марница стукнула ложкой покраю котелка, весело отмечая готовность варева. Поужинали неособо сытно, нобез прежней мрачности, накопившейся задень молчания. Марница выдала Киму иТингали пергаменты ипояснила, как следует себя называть икакую причину похода вХорту указывать. Кого звать брэми, кому кланяться. Весь следующий день упрямо втолковывала правила жизни, спешила иприметно беспокоилась. Вот-вот людные места пойдут, алесные её знакомцы своей дикостью набеду прямо нарываются! Слугу шаара невраз отличат отсамого шаара, ихуже - перепутают сегоже рабом… Хорошо хоть, вовремя сообразила: догорода проверить, что иззаконов писаных инеписаных знает Ким, такой мудрый иловкий. Аничего! Историю выров может изложить, сказку любую выплести, носамого простого, недорослю вбитого сострахом иподзатыльниками - непонимает.
        Малая тропа вилась, прыгала похолмам, пряталась внизинках. Деревни то казали солому крыш, то задергивали занавеси зелени ипрятались отчужих глаз. Первый трактир, второй, третий… Пустые невсезон, гостеприимные, деревенские, где всякому дальнему путнику рады, спину гнут и«брэми» шепчут. Только ненадолго это! Вон иглавный тракт, жила крупная, силовая - отсамого севера, отзолотых рудников ар-Рафтов, тянется он достолицы Усени. Пыль нанём никогда неоседает, путники непереводятся.
        -Сегодня ночуем вгнилом месте, - сухо ихолодно отметила Марница. - Иного нет напути. Доворот Хотры тянуть - ночь под стеной сидеть, охранников вводить вискушение. Вдруг да страф гнильцам глянется? Или вон - Тинка наша… Негоже. Значит, нет нам иного пути, кроме как в«Рыбий хвост». Тинка! Бестолочь ты глазастая, я кому говорю?
        -Маря, некипи, я слушаю. Всё слушаю ивовсём обещаю накрепко слушаться.
        -Вкомнату первымже делом - шасть! Сиди там, словно инет тебя. Дверь заложи исиди. Это ясно? Добрые люди воды попросили - анедавай, нет тут добрых людей. Угостить посулили…
        -Я поняла. Нет меня.
        Марница выдохнула сквозь зубы иссутулилась. Глянула наКима почти жалобно.
        -Худо мне. Надуше камень. Гляди: насевер никто неедет. Без сплетен ясно, что дело плохо, состолицей усевера разлад. Ачто я знаю про «Рыбий хвост»? - Марница снова тяжело вздохнула. - Да то, что его упоминал принявший наменя заказ выродёр. Самое их место, наёмничков! Пришёл под стены, дождался посредника, да ибыл таков. Ох, хоть влесу ночуй. Анельзя! Нет тут леса, рощи хилые… Увидят, донесут - ипропали мы, иквырам надопрос. Прямиком.
        -Сомной ивсамой хилой роще нерассмотрят, - подмигнул Ким. - Давай по-моему сделаем? Я вас вроще усажу да зеленью прикрою. Сам схожу втрактир, гляну налюдей. Если нет вреда явного, угрозы большой, вернусь ипозову. Непозову - доутра пересидим. Без костра да варева, зато ибез великого страха сверх меры хлебнуть горячего…
        Марница охотно кивнула. Сновым уважением глянула наКима. Она-то полагала, ей одной всех беречь влюдных краях. Ан нет, лесной житель итут забабью спину непрячется, хотя куда как поплечистее герои сникали, едва отпривычного делали хоть шаг всторону. Этот весело щурится ибоевитости своей особенной, мягкой да вроде уступчивой, насмешливой да бесстрашной, ничуть нерастерял. Шагает, чешет Клыку клюв, глядит посторонам, косится нанизкое солнышко. Втень нырнул - ивсех резко потянул, стропы свел, да так лихо указал малый овражек - словно сто раз потракту хаживал, все его особенности усвоил домалой складочки, доничтожной кочки.
        Притащил пару крупных веток, вместо пеньков годных. Страфа уговорил беречь хозяйку иникуда, ни ногой! Старую рубаху натянул вместо дареной - да ипошёл себе подороге. Пастушок, знаток страфов - изУстры гость, вороными ласмской породы интересуется, исполняя хозяйскую волю… Ничего внём нет подозрительного истранного.
        Шагалось Киму легко да весело. Засестру иМарницу он спокоен, необидят их. Самый малый лес поего просьбе укроет, невыдаст…
        Трактир нехотя выказал себя заповоротом тракта. Рука сама потянулась дернуть кудрявые волосы. Верно придумал: оставить своих вукрытии. Негодное место ивремя дурное, гости втрактире собрались непонятные, сразу видно. Сумерки щиплют изтравы серый пух тумана да бросают ветру впасть. Аон туманом несыт, рвет да клочьями гонит… Уже ито ладно: прятаться удобнее. Ким скользнул вредкие кустарники, стенью слился исгинул. Никто натракте путника иприметить неуспел. Иненадо того!
        Увхода - только гляньте: пара вороных страфов привязана. Птицы злые, породистые, такие должны состоять наслужбе увыров, возить курьеров. Ан, нет: оба без бубенчиков, без знаков вырьево рода наупряжи, хотя содного стойла, сразу видно - знают они друг дружку. Клювами трутся, перья перебирают - неругаются, вдраку нелезут, хотя оба самцы, чужогобы сразу вовраги назначили… Вон как нарыжего лапами машут иклокочут! Он, бедняга, повод допредела натянул ивсторонке хоронится, признавая силу вороных.
        Ким прошёл через заросли, торопливо убирающие сего дороги шипы да ветки. Порылся вкарманах, кинул вороным погрибку. Поймали, осмотрели угостившего синтересом. Шеи вытянули - здороваться да дружбу предлагать. Хозяину лесному кто откажет иззверья? Только лисица бешеная! Анет теперь лисиц, всех нашапки повывели.
        -Необижайте малыша, - пожурил страфов Ким. - Он неровня вам. Ну-ка, толком вместе мы припомним, вместе исообразим: откуда вы прибежали сюда? Понял, ссевера, изЛасмы. Ихозяева ваши новые, нет увас веры им, вних нет доброты квам. Продадут, назолото разменяют. ВУстре ипродадут, если повод крепок исорваться снего нельзя… - Ким хитро улыбнулся. - Акому ведомо, крепокли? Ума неприложу.
        Он ещё раз улыбнулся. Скользнул беззвучным ветерком подвору, мимо страфов, которых их седоки полагали, надо думать, надежными сторожами отохочих досплетен чужаков: незря привязали усамой двери. Так, что гостю мимо непройти, нерискнув головой. Утомленные птицы, голодные, седла сних после полного дня бега несняты. Такие непожалеют, всю злость начужаке выместят, водин удар вложат. Смертельный удар! Незря Марница сказала: лакомая мишень для страфа - макушка… Опятьже: шум поднимут. Всякого заметят ихозяину выдадут. Кроме него - лесного жителя, друга любой животине. Ким погладил ирыжего страфа, тот успокоился исразу сунул голову под крыло - самое время спать, темноуже.
        Оглядев заново двор ивслушавшись вшум накухне, встук топора назаднем дворе, Ким уверенно шагнул вплотную кстене, примеряясь кплотно сведенным ставням, кузкой щели света меж ними. Нет людей поблизости исюда никто идти неготов, чтобы тайное выведать. В«Рыбьем хвосте» знают, что можно слушать ислышать, аотчего случается такое несварение желудка, которое уже ничем нелечится, потому что сталь кинжала наемника вбрюхе - непереварится.
        -Груз хорош, если вы везете то, что указали, - отметил невысокий сухой человек, сидящий кокну спиной. - Вуме ибез ущерба?
        -Вуме, - чуть помявшись, отозвался здоровяк напротив. - Как есть вуме, брэми. Мы ужо всяко пробовали, атокмо поостереглись ум-то вытряхнуть. Отступилися, значится. Мы ужо недурнее дурных. Ох, итягостно было его провезти через всю ихнюю землю. Ужо как мы усердствовали! Ужо как гнали нас, сколь золота мы извели нашааровых слуг да рабов, глаза им отводя… Такой он дороже, пожалуй - вуме.
        -Дороже? - насмешка вспокойном голосе сделалась явной. - Знаю я ваши стоны. Ложь. Вот деньги. Ненравятся они вам, так инеберите. Вторую часть золота выдам впорту. Если вуме.
        -Добавитьбы следовало, - прогудел свозмущением детина, молчавший досихпор.
        -Так вы денег пока неберите, своей дорогой ступайте. Я догоню - добавлю, - ласково пообещал тот, кого Ким сразу определил впосредники. - Ишь, цену они желают устанавливать. Небудет ни кархона сверх оговоренного! Вы, недоумки, зачем сунулись вгород? Стража видела вас, авороных тем более рассмотрели все, кто неленив.
        -Так небыло вас туточки. Мы вечёр глянули - ину искать…
        -Ину потрактирам скакать, баб веселых тискать… Акакже груз? - голос высох дополнейшего иструдом сдерживаемого бешенства. - День потратили впустую! Васбы рыбам накорм заэто. Авы золото просите. Вы накурьерских страфах изстойл ар-Бахтов повсюду разъезжаете, город сплетней овас гудит. Заэто тоже приплатить?
        -Нет подклювных бубенцов, отколь слуху взяться? Амешок-то, так вкомнате он, целехонек, - испуганно отозвался один изтех, кого Ким обозначил для себя наёмниками.
        -Неси.
        -Нет! - Голос наемника окреп. - Золото настол - мешок настол. Токмо так. Впорт мы ни ногой, недурные. Натант вмиг подсадите! Ведома нам ваша, брэми, доброта. Доутра вам срок.
        Посредник долго молчал, оценивая нечто. Тонкие длинные пальцы постукивали постолешнице, выбивая ритм, годный для резвого хода галеры. Потом мужчина решился икивнул.
        -Непомоему будет, ноинеповашему. Сидите тихо. Мои иглометчики здесь, так что ни единого движения! Я скоро вернусь. Мы обменяем мешок назолото. Неутром, сейчас.
        -Мы будем ждать, - охотно пообещал более говорливый наемник. Хмыкнул. - Атолько нет увас иглометчиков. Страфыбы…
        Посредник шевельнул рукой - иигла вошла встолешницу возле пальцев наёмника.
        -Ты сиди. Ровно сиди. Ведь, - голос дрогнул сухом смехом, - знаешь мою доброту… Атеперь сумом моим вполне подробно ознакомился. Ох, смотри… я инапамять нежалуюсь.
        Наемник замер, едва дыша инерискуя обернуться. Трактирщик - попереднику рабочему ясно, что он - намиг возникший застойкой, сгинул снова, унёс игломет. Посредник встал ипошёл через зал кбоковой двери. Находу бросил брезгливо:
        -Люди ныне внедостатке, любые годны ивсё одно - мало их, дел больше… иначе ябы вас прикопал назаднем дворе. Невынуждайте меня передумать.
        Ким усмехнулся, ощупал ставни, глянул вверх. Неудобно… Отвернулся, шагнул квороным. Торопливо погладил сунутую под руку голову каждого. Прыгнул одним мягким движением, опираясь отолстое бревно для привязи исразу переступил наближнее седло, качнулся вперед-вверх, нырнул вприоткрытое оконце чердака. Тесное, неудобное, но - сладил. Недовольно изучил три крупных осиных гнезда под коньком крыши.
        -Пчелы вывелись, атрупоеды жируют, - сквозь зубы отметил он, двигаясь через чердак клестнице. - Ислюдьми тоже. Кто работает, тот досыта неест ижизни сладкой незнает.
        Пустой коридор предложил навыбор три двери. Лукаво щурясь, Ким помянул деда Сомру - иуверенно шагнул кправой. Присел, рассмотрел тяжелый висячий замок впроушинах. Тронул дерево, прошитое гвоздями. Трещинки послушно увеличились, проушины легли владонь целые, Ким переместил их напол, осторожно учел все гвозди: невыпалли какой. Дверь качнул без звука, глянул вкомнату, темную, пустую инеприбранную. Принюхался сотвращением. Заметил мешок настоле. Намиг задумался, щурясь. Удобный мешок: неприметный, пухлый, холщевый. Таких влюбом хозяйстве изпяти - пять… Один как раз начердаке завалялся.
        -Груз, значит, - шепнул Ким. - Апусть-ка добряк-посредник догонит идобавит. Впользу пойдёт, впользу. Какая сказочка занятная, новая да нарядная! Про двух жадных разбойников итри осиных гнезда вподменном мешке…
        Очень скоро Ким выбрался счердака, прыгнув набревно для привязи страфов иоттуда соскочив наземь. Подергал поводья, ссомнением качнул головой: непрочны… Щелкнул языком, погладил птиц - да исгинул вкустарнике, унося заспиной мешок. Напоследок приметил: рыжего страфа упривязного бревна нет. Нанём, видимо, уехал посредник. Человек неприметный, истраф унего незапоминающийся.
        -Да гдеж тебя носило, негодяя? - выпалила Марница, едва разобрав голос Кима, тихо позвавшего сдороги.
        -Где носило, оттуда уже унесло, - воровато оглянулся бывший заяц. - Ох ипоспешать нам надо…
        -Авоняет чем? - неунялась женщина, усадив Тингали вседло иподнимая Клыка. - Идём, вот горе, сплошные переживания. Уменя дрожат руки! Уменя! Да я прежде… Да я ничего небоялась.
        -Самый сильный страх - зародных, незасебя, - мягко улыбнулся Ким, снова оглядываясь иприпускаясь бегом. - Маря, насевер нам. Иходом, ходом. Долеса дотянем - живы будем.
        -Утешил, - огрызнулась Марница, хлопнула себя победру, проверяя ножи. - Ишь, отпустила самого толкового вдозор. Он расстарался: вони натащил полон мешок, астраху ивовсе без меры нагреб!
        Заспиной вырос невнятный дальний шум. Крики, стук, грохот - вовлажной ночи звуки разносятся гулко… Зло иотчетливо заклокотали страфы. Их топот стал расти иприближаться. Марница набегу достала ножи. Ким качнул головой итихонько рассмеялся. Вороная пара страфов нагоняла путников резвой побежью, уверенно опознавая позапаху след нового, единогласно избранного, хозяина.
        -Долеса мы теперь запросто доберемся, - пообещал Ким, останавливаясь ипридерживая заповод Клыка. - Неточи когти, невраги. Тыже неготов один везти нас троих?
        Клык задумчиво моргнул иопустил лапу, занесенную вдвижении угрозы. Вороные дотопали доКима, сунулись клювами вего ладонь. Иохотно подогнули ноги, разрешая занять седла…
        Далее направились побежью, позволившей достичь тракта наудивление скоро. Свернули попустой ночной дороге ксеверу. Ким настоял, видя утомление страфов, набыстром шаге. Заверил: никого вблизи нет, птицы спокойны, алес уже машет своему другу ветками сближнего холма. Оказался, как всегда, прав. Лес выступил изтумана сразу, нарисовался узором сосновой хвои, приветствовал густым запахом трав. Вороные охотно свернули сдороги ишагнули под ветви. Ким нахмурился, повздыхал, азатем уверенно указал направление кручью. Когда темнота загустела стоялым киселем, обещанная вода плеснула под лапами страфов.
        -Славное место, - обрадовался Ким. - Светляки есть… Надоже, выжили, родные, несгинули.
        Он раскрыл ладонь исветляки сели нанеё. Инаветки вокруг - тоже. Стало уютнее. Марница заинтересованно изучила вороную пару страфов, счастливым тоном похвалила Кима заудачную кражу.
        -Неворовал, сами прибились птички бесхозные, - глаза Кима лукаво блеснул вполумраке. - Кашу неудалось скухни взять, нехотел я проверять, сколь там народу прячется да друг задружкой следит. Один мешок иуволок.
        -Самый вонючий, - поморщилась Марница. - Накой ляд нам эта холщевая гниль?
        -Это негниль, - возмутился Ким, бережно опуская мешок втраву иразвязывая веревку нагорловине. Оттянул холстину, прощупал влажные, сильно подгнившие инесвежие, водоросли, намотанные комком. - Это груз. Ион, как было обещано, вуме…
        Марница вздрогнула иупала рядом, опираясь наруки иколени. Стала помогать разгребать водоросли, слой заслоем. Охнула, когда под пальцами натянулась толстая сетка, разрезала её одним изсвоих ножей. Ким стащил мешок доконца иотгреб гниль всторону. Всетке лежал, плотно ибезжалостно свернутый вкомок, выр. Усы смяты, левая клешня - крошечная, едва намеченная - разбита, затянута серой пеной. Глаза утонули вскладчатых глазницах, мутны ислепы - малыш без сознания… Тингали вытащила извьюков котелок, сбегала инаполнила водой вручеёк, вылила навыра ижалобно всхлипнула.
        -Умер?
        -Скорее, отравлен, - обнадежила Марница без особой уверенности вголосе. - Ким, что-то можно сделать?Ким!
        Похититель мешка сгинул влесу, как всегда, незаметно… Тингали всхлипнула снова ипринесла ещё воды. Марница выругалась для порядка, посидела немного. Ивзялась обихаживать страфов. Расседлывать, проверять, нетли потертостей набрюхе испине, целыли клювы, несбитыли лапы. Птицы назаботу отзывались клокотанием: радовались, что хоть кто-то понимает их ижалеет. Опасливо оглядывались наКлыка, который метался туда-сюда пополянке боевитой танцующей походкой. Задирал шею иприплясывал, выпускал когти - претендовал наместо вожака.
        -Клык, да ну тебя, - отмахнулась Марница. - Ребята есть хотят. Некрасуйся, крыс ищи. Или хоть какую жратву. Свободен, это ясно?
        Вороной решительно щелкнул клювом иумчался вночь. Ким, наоборот, возник измрака иупал наколени рядом свыром. Перевернул его наспину, вытребовал уМарницы нож истал бережно раздвигать волоски угуб, затем создавать щель вперетирающих пищу пластинах. Сам он морщился иторопливо жевал нечто - явно невкусное. Нагнулся, сцедил вместе сослюной вщель вырьего рта. Нащупал вкуртке новые травы иснова стал жевать.
        -Ты умеешь лечить выров, - поразилась Марница, вынимая второй нож ипристраиваясь улапы страфа. - Недергайся, маленький, когти надо осмотреть. Вон - задир. Завтра ты охромеешь, ясно?
        Страф, вовсе немаленький, нагнул голову иизучил опасный задир. Попробовал сточить клювом - безуспешно. Позволил новой хозяйке делать необходимое, моргая иозираясь. Ким уже жевал третий пук травы, давился иморщился пуще прежнего. Маленький выр лежал по-прежнему, обмякший иповиду совсем неживой. Тингали рыдала вголос, терла щёки илила воду изкотелка.
        -Толку отменя! Неумею жизненные нитки отобрыва сберегать изаново спрядать.
        -Эк ты хватанула, - поразилась Марница. - Недля людей это дело, адля Пряхи одной, всему миру устроительницы. Мы только рвать горазды, мыже вроде детей малых… Ипобольшей части - без жалости рвём, без разумения. Однакож имне стыдно назвать гнильцом этого малыша. Дочего выродеры дошли! Заказы намладенцев принимают… Ихбы самих заказать.
        Ким сцедил последнюю порцию слюны пополам стравой. Отнял уТингали котелок, напился досыта. Отдышался, огляделся. Посидел сприкрытыми глазами.
        -Ая как раз заказал, - тихо выговорил он. - Мешок-то подменил… Чтобы они ни наплели, им неповерят. Посредник ибез того мужик злой, ауж как его осы покусают, он испрашивать нестанет.
        -Ничего себе, сказочка, - рассмеялась Марница. - Лучшая изтвоих, намой вкус. Потому как мертвый выродёр - большое благо. Гнильцы они. Для них нет уже ничего настоящего вмире.
        -Опять ты судишь всех сразу, - устало отметил Ким. Поймал руку сестры. - Тинка, ты уж посиди сним. Поливай, воды нежалей. Если хоть покажется, что шевельнулся - буди. Мне отдохнуть надо, измаялся я слечением. Управишься одна?
        -Кимочка, я отнего ни нашаг.
        Марница мигом раскатала плащ имолча помогла Киму улечься, самаже ушла накрай поляны, неотступно сопровождаемая страфами. Оба явно были изстойл, выращены встрогости, свободы никогда незнали, кобщению ивниманию непривыкли, леса так вовсе - побаивались. Чужой он, дикий, непонятный курьерской рабочей птице… Клык явился измрака, темнее ночи иважнее кланда. Бросил ничтожным неумехам-собратьям пару кусков мяса - как подаяние. Оттёр соперников отхозяйки изамер, выслушивая похвалы. Лег, распушил крылья, готовясь греть Марницу, устраивающуюся спать.
        -Ты заэтим, замалышом, точно присмотришь? - зевнула Марница.
        -Да, - угрюмо выдохнула Тингали. Вскинулась истрого велела: - Скажи иначе! Ты его мертвым вмыслях назвала. Я слышу!
        -Пахнет он, как будто вчера ещё издох… Ноя желаю ему здоровья, - нехотя ичуть виновато сообщила Марница, накрылась курткой. - Честно. Он такой жалкий, что плохого иподумать нельзя.
        -Он хороший, - уверенно согласилась Тингали. Погладила пальцами панцирь ипопыталась расправить ус. - Он справится, его Кимочка лечил, себя нещадил.
        Утром Ким проснулся поздно, солнышко уже обвело золотом верхние иглы сосновых крон, иказалось: каждая годится для работы наилучшей вышивальщицы. Шелестят, поблескивают, канву неба чешут, пух тончайших облаков выбирают да вровные нити выкладывают, чтоб розовым да золотым тоном покрасить… Так светло да радостно, атолько нет покоя - Тинка носом шмыгает, неунимается. Пришлось вставать без промедления.
        Беда, само собой, была всё таже. Выр заночь сделался серым, темные жилы сосудов внятной сетью узора проступили под слабым панцирем. Тело выглядело вздувшимся, совсем неживым. Тинка плакала иполивала выра водой вперемежку сослезами, невсилах помочь чем-то ещё. Подняла голову - ореховые глаза все вкрасных прожилках, нос распух, губы искусаны. Дрожащей рукой показала напанцирь. Ким сел, глянул. Иулыбнулся.
        -Отстает, да. Ноэто неплохо. Просто он линяет. Отравили его сильно, итем ускорили смену панциря. Даже, пожалуй, придётся ему месяц-другой голышом побегать, как увыров называется - мягкотелым.
        -То есть… жить будет? - Тинка неповерила вуслышанное.
        -Сосуды унего выделились, потемнели, - показал Ким. - Хороший знак. Выры налюдей мало похожи. Они могут вэдакую спячку впадать… полезную. Интересный малыш. Наёмники его травили, меры вядах незная, аон всё зажизнь цепляется. - Ким отошел ккраю поляны иприсел возле кучи подсохших водорослей, выброшенных вчера измешка. Принюхался, брезгливо выбрал одну бурую ленту, пожевал исплюнул. - Яды травянистые я все понимаю, здесь три их. Иещё каменный, изособой соли. Делалось без ума, навзрослого выра. Чтобы паралич его разбил… ичтобы боль донимала, даже итогда, без сознания. Чтоб сразу исох, игнил. Гадкие людишки эти наемники… были.
        -Вот-вот, - кивнула Тинка. - Хорошо сказал: были! Нежаль таких.
        -Вдлину он мал, клешни ничтожные, ноживучесть унего огромная, - улыбнулся Ким. Задумчиво подергал себя заотросшие кудри, падающие налоб доглаз. - Хорошо, если весь панцирь сбросит. Можно его подкормить, чем следует, рост ускорить. Сгнусного дела пользу получить для малыша. Ажить он будет, несомневайся. Дай-ка гляну, непомочьли ему спинную пластину сбросить. Пожалуй, душит она малыша. Таннской солью пропиталась ипопортилась, засохла истянулась, нежелает лопаться, тормозит линьку.
        Подошла Марница, гордо ссыпала втраву ворох грибов. Тряхнула головой - вот я какая, всех могу прокормить ивлесу! Догадливо вынула нож иотдала Киму впротянутую ладонь. Тот повозился над выром, невнятно бормоча ихмурясь. Раздался слабый хруст, хлопок - иКим разогнулся, держа вруках пустой панцирь. Почти прозрачный, мутно-желтоватый. Тело выра сделалось более плоским иокончательно жалким. Тингали заново полила его водой, удивленно охнула: муть вспенилась, утекла… ипод ней обозначилась гладкая кожица, розовато-серая ивыглядящая совсем неплохо.
        -Симпатяга, - хмыкнула Марница, споро перебирая грибы искладывая годные всумку. Или выбрасывая, если Ким неуловимо качал головой. - Малыш-голыш… Дети всегда красивые. Даже увыров.
        Ким тронул кожу выра, пальцы легли насередину груди ипрощупали её сверху вниз, доначала хвоста.
        -Определенно, необычный выр, - снова порадовался Ким. - Сердца уже работают, медленно, норовно. Пять унего сердец, как подобает неущербному. Если так, если неущербный ималого роста, отрождения ему неболее года, самое большее - двух. Непонимаю ровно ничего! Как можно украсть личинку избассейна? Иоткуда угодовалого развитые зачатки клешней, если они появляются обычно ктрем-четырем годам?
        Никто наэти умные замечания неответил. Зато прибежал Клык, заклокотал, довольный собой ипроведенным влесу временем. Два курьерских вороных следовали завожаком, часто склоняя головы, безоговорочно признавая его главенство. Клык нагнулся над выром, втянул воздух - познакомился - иотвернулся. Бить клювом инеподумал…
        -Ха! Аговорили, страф всегда нападает навыра, такой унего вложен вголову врожденный закон, - удивилась Марница, пряча свой запоздалый страх: ану, как её Клык нечаянно погубит малыша? - Вот никому нельзя верить. Кроме Кимочки.
        Усы выра слабо дернулись. Тингали вскрикнула отвосторга ивылила насеро-розовое тело остатки воды изкотелка. Нагнулась, рассматривая странное «лицо». Плоское, лишённое подвижности из-за панцирных пластинок, обычно пригнанных вплотную, носейчас готовых отвалиться - линька иих непощадила. Налице помещалась пара глаз, низко расположенных ишироко расставленных усамой прорези носа, оба - спохожими наброви пушистыми отростками, авыше их - гнезда глазниц основных глаз. Под носом - борода тонких ворсинок, прячущихрот.
        Глаза настеблях осторожно вынырнули изгнезд ивтянулись, снова выросли, заметались, изучая всё вокруг. Усы оживленно встопорщились.
        -Да ты совсем очнулся, вот молодец! - восхитилась Тингали. - Доброе утро! Ох, инапугал ты меня! Всю ночь лежал инедышал. Я воду лью-лью, апользы инезаметно…
        -Напугал? - хрипло иедва слышно уточнил выр. Бровные отростки дрогнули. - Хол нетрус, ноХол нехотел пугать.
        -Меня Тинкой зовут, - заулыбалась Тингали. - Это Маря, это Клык. Вот Ким, он уволок тебя узлодеев из-под носа. Он ловкий! Самый лучший насвете.
        -Самый лучший Шром, - упрямо выдохнул выр. Оба глаза сосредоточились накотелке.
        Тинка вскочила, сбегала кручью ивернулась сводой. Выр неловко перевалился набок, потом встал наслабые подламывающиеся лапы, сунулся было вкотелок - иотпрянул, потащил свое непослушное тело кручью: пока что работали только три пары рук, задние лапы безжизненно волочились. Тинка вылила воду наспину выра. Кожа вздрогнула, ималыш замер.
        -Панцирь, - жалобно пискнул он. Глянул насвою изуродованную клешню ипоник. - Теперь уХола одна клешня…
        -Зато усы целы, - сознанием дела успокоил Ким. Подхватил выра наруки иотнес кводе, бережно погрузил, придерживая под лапы. - Отдыхай. Потом расскажешь, как ты угодил вмешок.
        -Хол нетрус! - возмущенно пискнул выр исердито развел передними руками. - Я одного сразу укусил запалец, только их было двое. - Выр показал свою изуродованную клешню. - Меня ударили поспине. Апотом поклешне,да.
        -Отомстили, - вздохнула Тинка. - Гнильцы!
        -Гнильцы! - сразу согласился выр. - НоХол нетрус, ничего им несказал. Хол понимает: нельзя лоцию бухты возле замка ар-Бахта отдавать гнильцам. - Выр помолчал, жалобно сжался. - Было больно. Совсем больно. Идаже совсем страшно.
        Ким задумчиво оглядел поляну, собранные вещи, отдохнувших страфов.
        -Зачем наёмникам лоция бухты? - спросил он самого себя. - Затем, что наэто есть уних заказ… Акто нанимает выродёров?
        -Выры, - зло хмыкнула Марница. Иуточнила неоспоримое для себя: - Кланд! Теперь этот мягкохвостый синюшный урод взялся своихже травить. Ар-Бахты ему вжабрах завязли. Так получается?
        -Седлай страфов, - велел Ким. Обернулся квыру. - Хол, мы едем втвою бухту, спешно. Раз требуется лоция, уж неидётли туда флот? Вот только дорогу мы плохо знаем. Иназемлях ар-Бахта нас могут счесть врагами. Получается, попервому-то взгляду, вродебы именно мы украли тебя.
        -Хол всё объяснит, - бодро заверил малыш. - Чуть подумал идобавил: - агдемы?
        -Уграницы земель ар-Бахта, южной границы. Тракт рядом,там.
        -Два дня побежью добухты, - сразу оживился малыш. - Я знаю тихую тропу, да. Совсем тайную, мы сМальком ходили. Хол лучший лоцман. Хол помнит тропы наводе инасуше. Все помнит, если хоть раз видел. Даже если накарте, издали. Кривая тропа, быстрая. Есть такие - быстрые тропы,да.
        -Как небыть, - буркнула Тинка. Рядом сней уже стоял, подогнув ноги, Клык, привыкший запоследнее время кпостоянной своей всаднице. - Хол, ты сомной?
        -Повод держать дашь? - пискнул выр. - Хол сильный!
        -Холу палец вклешню несуй, - подмигнула Киму Марница, усердно пряча улыбку.
        -Укушу! - согласился малыш.
        Юркнул потраве: уже работали все лапы. Пристроился наседле ивосторженно засвистел, когда страф поднялся вовесь рост. Пара курьерских присоединилась кКлыку иохотно держалась след вслед. Оба сыто клокотали ивздыхали. Мясной ужин им, выращенным встойлах назерне иовощах, был вновинку. Сила вптицах играла, побежью они пошли охотно ирезво. Хол завысокую переднюю луку седла уцепился ловко, всеми нижними лапами. Верхние остались свободными, ипотому выр всерьез изучал приемы управления страфом. Щелкал носом, подражая людскому цоканью языком, дергался вправо-влево, отслеживая движения повода. Иногда высоко задирал глаза настеблях, глядя внебо, точнее определяясь посолнцу. Ипищал снова иснова, какой он великолепный лоцман. После полудня Тингали сдалась, уступила выру право держать повод: сама она Клыком неуправляла, если уж разобраться. Просто немешала ему выбирать дорогу влесу так, как страф полагал правильным…
        Выр задело взялся серьезно. Пискнул: «Я капитан!», - повысив себя взвании. Еще раз изучил солнце изащёлкал, запищал, дергая повод инастойчиво выправляя путь посвоему усмотрению. Сперва все глядели наего детское усердие иумилялись, потом слегка устали отшума иговорливости, нотерпели, прощая недавнему страдальцу его суету. Нокогда впереди мелькнул прогал ипод лапы страфа легла тропа, оценили поведение малыша по-новому.
        -Иправда, ты отличный лоцман, - похвалил Ким. - Это действительно кривая короткая тропа.
        -Какая сборочка аккуратная, - согласилась Тингали. - Кимочка, её толковый мастер делал. Нестянуто чересчур, природе большого вреда невидно. Инитки вцвет, отдуши… без узелков, без изнанки кривой.
        -Выр шил? - уточнилКим.
        -Да, пожалуй, - сдолей сомнения вздохнула Тингали. - Когда работа настоящая, разницы иневидать особо.
        -Скоро хорошо отдохнём, ночью, - пискнул выр. - Меня тут помнят. Мы сМальком шаара тут пугали. Новый меня очень-очень знает, да. Уважает!
        -Вы пугали его… вдвоем? - осторожно уточнила Марница.
        -Ещё был Ларна, номы пришли первыми ивсё вызнали, - выр гордо встопорщил усы. - Я знак подал! Хвостом ударил, да. Мы первыми вособняк вошли, когда смяли шаара.
        Женщина закашлялась ичуть придержала страфа. Похлопала ладонью погруди, унимая смех. Снова пристроила своего вороного рядом сКлыком. Подмигнула Киму.
        -Умалыша ого-го знакомые. Ты оЛарне ненаслышан? Дикарь глухой, лесной нелюдим ты, если так. Все знают его! Наипервейший выродёр, заего голову ещё год назад обещана была тысяча кархонов. Зауказание места пребывания, только места, давали пятьсот!
        -Он невыродёр, - возмутился Хол. - Он лекарь. Он Шрома вылечил,да!
        -Ого! Иеще одно знакомое имя, - усмехнулась Марница. - ВСинге, где выры дерутся каждый год, его полагают самым опасным бойцом побережья… Малыш, я начинаю полагать, тебя украли непоошибке. Ким думал, тебе год отроду.
        -Мне, наверное, семь, - пискнул выр. Смущённо повел усами. - Или шесть? Незнаю, ибрат незнает, истарый наш непомнит. Я случайно вылупился. Лишний, да… Мелкий. - Усы поникли. - Испина теперь голая.
        -Зато панцирь навоздухе невысохнет, нет его, увлажнять ненадо, - успокоил Ким. - Апрочее наладится, я наберу тебе травок, чтобы рос да креп, чтобы исилу копил, иум нетерял. Все ваши порошки вларцах - они измоих лесов. Изстарых лесов, гнилью неиспорченных. Потому иобходятся ныне травы, полагаю, дорого. Малоих…
        -Ларец собрать - пятьсот кархонов, - согласился выр. - Дорого. Убратьев есть один, единственный навесь род ар-Ютров. Гнилое время. Таннская ядовитая соль дешевле порошка седого уса,да…
        Малыш, повторив услышанное мельком отШрона, расстроился отсобственных слов, замолчал. Страфы бежали ровно, солнце грело, летний день разворачивался вполной красоте. Когда жара высушила панцирь неба - так сказал выр, отметив блеклость синевы - был устроен привал втени. Ким посадил Хола наплечо иунес влес: показывать настоящие травы, невпорошках. Как растут, как выглядят, чем полезны, когда вполную силу входят… Марница быстро ссыпала вкотелок грибы, обмякшие задень всоли, добавила травы, зерно. Принялась готовить обед, сердито сдувая пену.
        -Его взял влес, - хмурилась она, - аменя вот - ни разу.
        -Как тебя влес брать? - насмешливо шевельнула бровью Тингали. - Ты натравы инеглянешь, ты наКимочку будешь смотреть, я сразу поняла… Ловкости втебе многовато.
        -Уже обсудили, неначинай ссору наново, - отмахнулась Марница.
        -Я незатеваю обид, я совет даю, - вздохнула Тингали. - Слова его слушай да делом его увлекайся. Травы показывает? Аты сама оних испрашивай. Ты, Маря, уж прости меня, наволков охотница. Нож вруку - да вбой, да шкуру снимать поскорее, пока иных охотников рядом нет. Кимочка иной, его иволки неизловят, он прыгучий да ловкий. Сказывала я уже: непросто сним. Несозла были слова, аты незаметила. Ты, Маря, себя показать хочешь. Так уж жизнь научила… Надобно переучиваться, его глазами смотреть.
        -Свами ивыры мне кажутся хороши, так что я очень даже смотрю, - буркнула Марница, ноинтерес кссоре утратила, задумавшись над сказанным.
        Варево поспело, когда стало слышно: Ким возвращается. Обычно-то он выныривал излеса без звука ивнезапно, ноимея наплече выра - можноли подкрасться? Хол свистел, булькал ишипел, радуясь вовсю. Цеплялся закуртку нижними лапами, вкаждой руке сжимал росток или корешок. То идело называл их, поочередно поднимая выше ивстряхивая.
        -Седой ус! - свистел малыш. - Онже болотная айра, корень сушить следует итереть! Корень, да! Кпользе большой, да-да. Кровь чистит, отраву таннскую выводит. Зверобой желтый. Онже впорошке нам продается под именем меднянка копная! Втретий день месяца красного окуня собирать, при ясном небе инеущербье, да. Только цветущий итолько верхушки! Всё выучу. Дядьке Шрому ларец сам наполню, чтобы никто его неотравил. Много врагов, надо беречь…
        -Дядьке? - удивилась Марница.
        -Он меня уважает, - малыш осторожно шевельнул усами. Принюхался квареву. - Людская еда. Соленая? Вареная? Ибез рыбы?
        Марница тяжело вздохнула. Она привыкла считать выров гнильцами иуродами. Презирать идаже ненавидеть, оттого ипоставку таннской соли выродерам несочла делом гадким. Теперь ссодроганием думала: ану как её солью итравили малыша? Стыдно игорько… Хол был очарователен, его радость так занимала! Его внимание - Тинка права - приносило теплое удовольствие, незря иКим потащил малыша ссобой, вот уж кто слушать умеет ичужими глазами намир глядеть, новое внём примечая инеотрицая…
        Выр осторожно толкнул здоровой клешней вруку.
        -Людскую еду как варить? Расскажи.
        -Всё впитывает, - рассмеялся Ким, устраиваясь возле котелка. - Запоминает дословно.
        -Дословно, да, - согласился выр. Нацелил глаза наТингали. - Мы нашли вырий гриб. Большой! Я весь съел, теперь буду расти, да. Он полезный. Редкий совсем, очень полезный.
        Ким доел свою долю варева ипоманил выра. Занялся его попорченной клешней, бережно выправляя растрескавшийся слабый панцирь. Видимо, это причиняло боль, потому что малыш терпел, часто иупрямо повторяя, что он нетрус. Потом затих, перебирая свои травы. Поднял одну исунул Киму, вопросительно топорща бровные отростки.
        -Подорожная трава, или подорожник, - кивнул тот. - Растёт повсеместно натропах. Илюдям раны заживляет, ивырам. Большая внем сила. Сейчас клешню сдвух сторон покроем корой осиновой, отболи да гнили сберегающей. Апод неё положим потри листка подорожных. Гладкой стороной наружу, людямже - наоборот.
        -Наоборот… - повторил Хол. - Ибудет уХола две клешни опять, да? Скоро?
        -Кзиме, - прикинул Ким. - Пока что мы её - влубки икголовогруди привяжем, закрепим. Ипоедем далее.
        -Хол готов ехать, - согласился выр ипобежал кстрафу, сразу опознав Клыка среди прочих.
        Курьерский, стоящий ближе, метнулся было, играючи целясь вмелкую добычу - иполучил вшею сильный удар серо-сталистым клювом. Клык зашипел ядовито игромко, вздыбил крылья, угрожающе рванул лапой дерн. Слязгом выпустил все три когтя. Отдавать нарастерзание своего седока, друга хозяйки? Икакойже он после этого боевой страф? Марница одобрительно хмыкнула, выудила изкармана последний завалявшийся кусок сухого пирога иугостила любимца.
        Поехали быстро, ушаара набогатом подворье решили неотдыхать. Все вместе убедили выра: жаль времени. Хотя повстревоженному, снотками упрямства, голосу Марницы было ясно: нелюбит она шааров иневерит вих доброту. Спать нестанет, вся изведется, оберегая путников. Выр один инеосознал несказанного вслух, настаивал ивозмущался, желая показать себя достойным ихлебосольным хозяином. Слово «хлебосольный» он выучил уМалька изнал: оно улюдей важное.
        -Мы влесу отдохнём, - решил Ким. - Там пониже будет, болотца пойдут. Я тебе покажу белый мох. Он сберегает откаменных, отсолевых ядов. Первейшая выру польза. Незнаю, почему такого нет вваших ларцах.
        Этот довод немедленно прекратил споры. Напривале Марница высыпала вкотелок остатки зерна исердито вытряхнула пустой мешочек. Отдыхать впроголодь ибез крова - её пожелание. Состороны оно, надо думать, выглядит прихотью. Вон - Тингали сбратом шепчется, глазом косит иладошкой звук приглушает, слова тайной делает. Асама, небось, твердит: совсем наша Маря одичала…
        -Маренька, я все устроила, - Тингали гордо перекинула косу нагрудь. - Хочешь втемноте ноги поболоту бить иштаны допояса вымачивать, втине зазеленять? Аипожалуйста! Они берут тебя ссобой. Меня тоже звали, только я спать буду, насухом да втепле, уж несерчайте. Устала.
        Тингали хитро прищурилась, кутаясь вплащ - илегла укостра. Марница осталась сидеть без движения, очередной раз ругая себя заглупые мысли. Нельзя отТинки гнилого подвоха ждать, давно понятно… Все её подначки просты да честны. Хотела влес ночью? Вот тебе илес, иночь, иКимочка впроводники. Ивыр малолетний - неодолимая защита отбабьих глупостей… Ким, прочтя все мысли налице Марницы, сочувственно улыбнулся. Вручил сплетённую задень ивовую корзинку. Повёл вболото, собирать белый мох. Ибыло сыро, утомительно, зябко - ноинтересно…
        Утром одна Тингали выглядела отдохнувшей ивеселой. Сама заседлала всех страфов, сама назавтрак насобирала ягод исочных, сладких корней. Мало, голодно - да ипусть, тем быстрее дорожные сборы. Выр свистел уверенно иважно, рассказывал ославном замке ар-Бахта, где рыба всегда жирна, апечень выдержана насолнце. Последнее замечание восторга улюдей невызывало, номалышу невозражали. Дом - он иесть дом, его всякий любит ичислит лучшим.
        После полудня береговые скалы прочно закрепились рамкой горизонта, придвигаясь достаточно быстро иуверенно. Моря видно небыло. Тингали сперва удивлялась такой странности, апотом сообразила: это особенность ловко собранной «нанитку» короткой тропы. Кода сборка закончится, тогда, пожалуй, море явится водин миг исразу - рядом…
        Назакате так иполучилось. Выр придержал повод страфа, которым наловчился управлять точно ибез грубости, кобщему сКлыком удовольствию. Вороной сменил усталую побежь наровный шаг. Выбрался изтеснины скал наплощадку - иостановился, заклокотал, встопорщил крылья. Он - великий инесравненный. Стоит навершине скалы ивсе им должны любоваться…
        Выр выглянул из-за шеи страфа, удивляясь общему подавленному молчанию Вид прекрасен, он сам нераз любовался изамирал, восторженно свистел… Как можно невосхищаться морем? Тем более - первый раз его увидев! Такое, назакате, когда все цвета плавятся ильются, когда красота соленых вод полна исовершенна…
        -Галеры кланда, - ужаснулся Хол, ився его спина стала серо-синей. - Они пришли давить личинок, да. Даже без лоции пришли.
        -Пока что их держат надальних подступах, - отметил Ким, успевших рассмотреть гораздо больше. - Номалые лодки уже подошли кстенам. Людей там - как муравьев…
        -Тантовых кукол, нелюдей, - резко поправила Марница. - Я вижу иотсюда подвижениям. Плохи дела уар-Бахта. Эдакая толпа вгости валит без приглашения.
        -Ни разу невидела столь тонкой работы, - задумчиво, чуть склонив голову, удивилась Тингали. - Забрано вузел ибантом увязано. Тронь - распустится… большой мастер делал. Иненамётка, иневышивка даже, какие я делаю… чудно!
        Девушка вздрогнула, отвлекаясь отвидимого лишь ей. Глянула нагалеры, нанеловко копошащихся уоснования больших скал людей. Навыров идругих людей, обороняющих эти скалы, засевших наверху. Зябко повела плечами.
        -Кровь канву мочит… Кимочка, страшно-то как. - Тингали погладила выра помягкой теплой спине. - Хол, послушай: можно всё это прекратить, если я попаду взамок. Есть способ. Я могу бант распустить, нонеотсюда. Он мелкий, доступен только для стоящих настене. Ты поверь мне, объяснить сложно, ноты уж поверь. Только как нам пройти? Море вон какое, ни тропы, ни мостков…
        -Хол лучший лоцман, - сразу заверил выр. Нацелил глаза наКима. - Верю Тинке! Ипроведу, да. Вы держитесь замной. Я свистну, когда вашим страфам дальше непройти станет. Там ждите лодки или выра. НовКлыка верю. Он допрыгнет. Клык нетрус.
        Ким молча кивнул иподобрал повод покороче. Три вороных цепочкой начали спускаться понеприметной тропе вскальной путанице осыпей ипровалов. Хол вёл безупречно, ни разу незадумавшись инепритормозив спуска. Намелководье он дал Клыку пройти несколько саженей шагом, привыкая кновым условиям. Страф заинтересованно косил лиловым глазом наводу. Мгновенным движением его голова дважды ныряла ко дну, выуживая рыбину. Ноги ступали по-новому, как удобнее. Марница пригляделась исообразила: именно «нырком». Недля сбережения полей, значит, придуман такой способ хода, адля боя ибега вглубокой воде.
        Выр вытянулся наседле вверх, раздул свои легкие истарательно свистнул. Потом ещё, иещё. Отусердия хвост испина налились розовостью, темные сосуды выступили ярче. Наконец, состены замка вответ махнули тканью. Сложно, меняя цвет полотнища, внесколько движений, четких ираздельных. Выр приободрился, засвистел изадвигался, широко размахивая клешнями. Состены снова отозвались.
        -Там труба дальнозоркая, всё поняли, всё рассмотрели. Ворота откроют, - гордо сообщил выр. - Только они сказали: нельзя туда настрафе, глубоко. Они забыли, что Хол лучший лоцман.
        -Ох, меня неспросили, нетрусихали я, - обреченно вздохнула Тингали. - Иправильно, уменя-то выборанет…
        -Тинка нетрус, да, - немедленно заверил маленький выр. Подумал идобавил: - Хол нетрус. Клык нетрус. Мы - неущербные!
        Сделав столь смелое исложное обобщение, Хол перебрался наплечо кТингали, сел так, чтобы хорошо видеть всё вокруг, потребовал надежно пристегнуть себя или привязать. Потоптался, проверяя удобство. Вцепился вповод, азартно двигая глазами наполностью вытянутых стеблях. Клык перестал охотиться нарыбу инасторожился, подобрался. Ровно натянул повод, вполне доверяя своему «капитану». Выр щёлкнул, зашипел ипослал страфа вперед. Марница сжала зубы икое-как уговорила себя смотреть нато, отчего хотелось закрыть глаза иневидеть, итем более - неучаствовать.
        Впереди сотни саженей чистой воды, горящей жидким золотом иничуть непригодной для движения страфа. Впереди глубина искалы, выныривающие из-под поверхности хищными пастями острых камней, струдом различимых против солнца иковарных вдвойне. Адальше снова вода, иснова скалы. Уже высокие, инаних копошатся тантовые куклы, добравшиеся ксамым стенам замка намалых лодках - инаверняка сиглометами… Снизу уже ползут выры, они только что вынырнули инапролом прут вверх - чтобы обезопасить дорогу. Потому что так просил своим тоненьким, еле слышным свистом лоцман Хол - ничтожный детеныш выра, всего-то вруку длиной…
        -Напьюсь, если выживу, - мрачно пообещала себе Марница. Вздрогнула икрикнула вовсю силу легких: - Тинка, держись заседло, зашею страфа! Клык, того игляди, непобежью пойдет,а…
        -Клык, давай! - пискнулХол.
        Страф переступил ипрянул вперед, ловко ипочти без брызг, вдевая ноги вволну, складывая лапы острой плотной щепотью. Отстоль странного хода вседле раскачивало, рвало вверх икидало вперед, навысокую луку. Самже страф держал шею ровно, тянул повод ибросался изстороны всторону помалейшему его перемещению. Хол наплече непрестанно двигался. Тянул ирвал повод, азартно верещал, неумолкая ни намиг: все его друзья нетрусы, это важно указать подробно, перечисляя их поименно, затем восторженно свистнуть - иначать свою скороговорку снова…
        Вода бурлила уже под самым брюхом Клыка, брызги летели выше его головы, вороной отстремительного бега исобственно отводы находился вполном восторге, клокотал ишипел, перекрывая писк своего лоцмана. Потом он как-то подобрался - иТинка поняла: вот-вот сменит раскачивающуюся танцующую побежь нато, очем неуспела толком предупредить Марница.
        Выр свистнул, махнул свободными руками, показывая Киму иМарнице: дальше дорога недляних.
        Впервое мгновение Тинке показалось, что страфы всёже умеют летать. Вороной присел, уходя вводу покрылья, - ивзвился вверх, поднимаясь над водой насвой полный рост. Золото бликов удалилось, черные крылья хлопнули ирастопырились допоследнего перышка, рассыпая брызги. Лапы поджались, под самым седлом лязгнули когти, затем ноги стали вытягиваться вперёд, истраф заскользил, словно утратив вес. Он постепенно вытягивал ноги всё дальше иклонил голову кним, пластаясь над водой. Потом резко сжал щепоти лап, выпустил когти, ныряя вволну, весь словно свернулся, убрал крылья, голова пошла вверх - иТинка поняла, отплевываясь отбрызг: предстоит новый полет. Вцепилась вседло изо всех сил. Пена вскипела уног Клыка, накрыла его докрыльев, второй волной обдала Тинку сголовой, новороной уже снова рванулся вверх, лязгнул когтями поудобной скале, даже успел сердито встряхнуться, чуть несбросив седоков… Согнал воду сперьев иснова рухнул вволну, уже пошею. Шагнул ровно иуверенно вперед, ещё иещё, выбираясь выше. Присел налапах, снова прыгнул.
        Море впредставлении Тинки приобрело много нового. Оказывается, оно каменистое, неровное иочень неудобное для бега страфа… новполне проходимое - как посуху, вобщем-то, если схорошим лоцманом. Каким образом Хол понимал, где именно под расплавом золота находится единственная годная точка опоры? Как умудрялся вывести нанеё страфа идоговориться сним, накаком языке? Обэтом Тинка старалась недумать. Гораздо важнее удержаться вседле - танцующем, толкающем, неудобном, жестком. Аещё скользком, поскольку оно намокло окончательно…
        -Прыгаем! - завизжалХол.
        Тинка вцепилась вмокрую кожу ещё крепче, радуясь, что это знакомое седло. Спарой удобных ремней идырчатыми кожаными вставками - под хват ладоней, всё придумано Кимом для неё - неопытной всадницы, ипридумано понастоянию всё тойже неугомонной Мареньки, спасибо ей… Клык заклокотал, танцующими движениями разгоняясь втри шага наничтожных острых верхушках скал, невидимых взгляду. И - прыгнул! Тинка зажмурилась, ощущая, что взлетает над морем - изаодно над седлом. Она слышала, как судорожно хлопают недлинные мокрые крылья страфа, помогая ему хоть немного дольше продержаться над глубиной… Потом последовал удар, выворачивающий изседла вопреки всем усилиям. Клык победно зашипел, его когти лязгнули покамням.
        Тинка осторожно открыла один глаз. Иничуть она нетонет, всего-то удобно имягко качается, словно всетку пойманная. Так иесть: всетку изшести длинных рук. Прижата плотно ксамой головогруди огромного выра. Инесёт её этот выр узкими каменными коридорами вверх, несёт бережно, ностремительно. Сзади, правда, настигает клокочущее негодование Клыка, отставшего впервые мгновения инаверстывающего упущенное теперь.
        -Это ар Шрон, - гордо сообщил всамое ухо Хол. - Он хранитель замка исамый мудрый выр всего моря,да.
        -Мы уже ненадеялись тебя увидеть, Хол, это радость, ты жив… - голос увыра оказался низкий, солидный ичуть необычный, схриплым прибульком. - Представь гостью-то, невежливо иначе получается. Невежливо, ничуть…
        -Её зовут Тингали, ией надо попасть настену, - пискнул Хол. - Мы оттуда разнесем всех гнильцов!
        -Разнесёте? - удивился выр. - Апопробуйте, мы уже второй день вовсю силу пытаемся, нобез пользы пока что. Ох-хо, многоватоих.
        Выр миновал ещё один коридор иоказался наоткрытой площадке, освещенной заходящим солнцем. Впереди явили себя зубцы верхушки стены, черные нафоне сияющего неба. Тинка ощутила под ногами прочное основание ипошатнулась, пытаясь устоять нанем, неподвижном, автоже время вроде - качающемся иобманчивом. Клык замер рядом, зло щелкая клювом иподставляя для опоры чешуйчатую ногу. Можно привычно обнять иотдышаться.
        -Надобно всех ваших… всех, илюдей, ивыров, я имею ввиду, убрать споверхности, - тихо попросила Тингали. - Пусть нырнут или лучше - наскалы взберутся. Иповыше.
        Ей, что удивительно, невозразили. Огромный выр скомандовал нанезнакомом языке, шипящем истонущем. Тингали неуверенно шагнула ксамому краю площадки. Прищурилась, всматриваясь втонкое плетение чужой работы.
        Узор шитья всвете заката казался золотым, свитым измногих нитей, красивым безупречно исозданным снезнакомой, вызывающей особенное уважение сноровкой: его можно распустить одним движением, без всякого усилия, непричиняя вреда миру… Даже неумеха справится, если сможет рассмотреть, если хотябы будет точно знать: здесь есть вышивка.
        -Ещё разок проверю, - тихо велела себе вышивальщица. - Ану, как поспешу да иоплошаю? Нельзя никак.
        -Все уже должны быть наскалах, - прогуделвыр.
        -Тут надпись вышита, - тихо удивилась Тинка. - Незнаю языка. Нопонимаю, вот чудно… Такие разбираю слова, если я правильно их ощущаю: «Пусть ничьи дети нестанут заложниками войны». Иниже еще: Шарги. Что это заШарги, незнаю… Это подпись?
        Хол беспокойно завозился наплече изамер, ощутив важность момента. Мир весь словнобы стих инасторожился наполувздохе. Солнце засияло золотом вкаждой нити чужого великолепного шиться. Заискрилось, словно игла незнакомого вышивальщика так инепокинула работы, сохраняя её идеальной… Всю душу вложил тот выр, - подумала Тинка. Всю. Потому что хотел последним своим делом защитить детишек. Это так важно - идля выров, оказывается, тоже. Невойну устроить, ародных своих спасти. Кимочка всегда прав: самый большой страх - заблизких. Ивних - самая большая надежда…
        -Дедушка Сомра, - одними губами шепнула Тинка, - помоги развязать верно да ровно…
        Протянула вперед руку иодними пальцами бережно погладила бант, заскользила поузорчатой нити. Сборка колыхнулась, нить свободно раздалась, скользя вканве ирастворяясь вней. Большая работа древнего мастера неиспортила изнанку, неоставила узлов или пустых, опасных провисающих нитей. Нерастянула канву. Ни штопка нетребуется, ни выпарывание…
        Тинка качнулась назад, села накамни, внезапно ослабев: всё сделано, больше ничего уже неизменить. Видение растаяло. Теперь она могла оценить то, что задумал чужой вышивальщик.
        Внизу, под самыми стенами замка, закипела вода, дрогнули скалы, широким полукругом раздались вовсе стороны. Загудело вих недрах мощное эхо глубинного грохота. Выплеснулась волна, язык пены выкинула - ипошла стеной вморе, да такой крепчайшей стеной, что икамням завидно! Темная вода вверхней части налилась золотом напросвет, итолкнула чужие галеры, смяла их, отшвырнула. Гневно забросала пеной, смяла, унесла… Неосталось наровной глади моря ничего, кроме ближних красивых скал. Ивыров илюдей, защитников этого замка, удивленно озирающихся впоисках врага…
        -Где ты прочла слова матери нашего рода? - тихо иудивленно молвил Шрон, отвернувшись отопустевшего моря. - Брэми Тингали, ары Шарги нет снами сотнилет…
        -Навышивке уцелела подпись, - нехотя выдавила Тингали, осознав, что вслух сказала многовато иотпираться поздно, иКимовы советы про язык зазубами вспоминать тоже поздно. - Тут была вышивка. Особая, как раз для защиты отосады, наверное. Бухта ниткой стянута, скалы сведены вканал. Ибантом увязаны… вот. Я теперь так смекаю: всякий изродни её, вашей матушки, могбы развязать. Только дело забылось.
        -Ох-хо, аБорг-то знал, - задумался Шрон. - Когда узнал, тогда ирешился погубить Шрома, новое оружие заполучив. Против кланда ивсякого иного врага неодолимое. Скажи, брэми, эта вышивка ещё здесь?
        -Нет, нитка растаяла, - вздохнула Тингали. - Жаль, красиво было.
        -Этого он, пожалуй, незнал, - снова задумался Шрон. - Что оружие-то наодин раз… Ещё спрошу, брэми. Что вшитье ары Шарги написано про варсу Сомру ипочему наша мать назвала его дедушкой?
        -Так про него небыло внадписи, - отмахнулась Тингали. - Это я сама сказала, вроде прошения… Он мой дедушка, названый. Канву мира держит, ккому ещё иобратиться-то, большое дело начиная?
        Шрон булькнул, осел наплиты двора, схрустом стукнувшись панцирем брюха. Перебрал лапами, стараясь незавалиться набок икое-как привыкая кстранности услышанного. Заново, внимательнее прежнего, рассмотрел «внучку» самого варсы. Опять булькнул перехваченным горлом. Жестом попросил одного изстоящих поодаль людей принести бадейку сводой. Дождался, пока жидкость приятно охладит панцирь, успокаивая мысли. Девушка сидела убойницы итерпеливо ждала, смотрела внимательно ибез малейшего страха. Хотя, сразу видно: выра ей видеть внове, такого нескрыть, иона непытается.
        -Когда он назвался твоим дедом? - попробовал уточнить Шрон.
        -Ох, какже это я, без Кимочки обсуждаю важное, - всплеснула руками Тингали. - Мой брат, он всё знает лучше моего. Он иХола лечил, ипро вашу беду сличинками все мне разъяснил. Без него нельзя…
        -Аон-то где? - нестал спорить Шрон.
        -Натом страфе, вон, - пояснил Хол, пытаясь здоровой клешней ируками распустить узлы. - Отвяжите меня! Отвяжите, мне ненадо больше держаться наплече! Где Малёк? Он цел? Где ар Шром?
        -Малёк ранен, - начал Шрон ибыстро добавил: - Легко. Вруку, ты непрыгай так, стена рядом, авыры - они нелетают, ничуть… как илюди. Где Шром, незнаю. Он был наскалах, потом вроде нырнул. Жабры унего отказали, как сунулся вторую-то галеру топить, ноэто поправимо, это его непогубит… Ты беги кбрату, вваш грот. Старик твой, сказать горестно, при смерти. Сам вызвался соШромом галеры топить, новыносливость уже нета, да иболел он… Изохранения кланда наемные выры окружили его. Юта отбил. Дозамка доволок, атолько плохо дело, дышать старый уже перестаёт, сердца останавливаются… Переживал он затебя, пусть хоть увидит, что вернулся Хол, что сделал большое дело.
        Хол испуганно пискнул иметнулся поплощадке, нырнул впровал лестницы. Тингали охнула исхватилась заголову: такая беда, брат умирает! Снова быстро обернулась кстене, поднялась, шагнула ближе. Выглянула: вон они, оба страфа, мнутся намелкой воде, беспокойно ибестолково. Страх выказывают. Ещебы! Кним два здоровенных выра плывут, илюди уобоих заклешни держатся. Уступили место седокам иподхватили поводья страфов. То вброд, то вплавь, повели птиц всторону суши. Авыры - эдакие непотопляемые самоходные лодки - скользнули кпричалу, скрылись, заслоненные стеной.
        -Скореебы, - попросила Тингали брата, словно он мог услышать. - Может, подлечишь…
        Шрон тоже подошел ккраю площадки - боком инехотя. Посетовал обстоятельно: он высоты нето, чтобы боится. Атолько недля выра это занятие, наморе сверху глядеть… Уточнил осторожно, почему гостья неопасается выров истранности их, несхожести, недичится.
        -Так Ким несказывал про вас дурного, - вздохнула Тингали. - Ох, беда! Хол итак натерпелся, атут - брат умирает…
        -Смерть вбою для выра есть высокая честь ибольшая слава, - твердо заверил Шрон. - Смерть воисполнение долга рода вдвойне достойна. Два дня назад взамке было сорок два выра, несчитая нас, семьи ар-Бахта. Вбоях мы потеряли пятерых, еще семеро лежат внишах ожидания иедвали поднимутся. Я скорблю покаждому, ноигоржусь - каждым. Неар-Ютры, скажу уж посовести, вмоей душе рану бередят. Юта ар-Рафт едва жив, вот что вовсе плохо. Каменный яд… ИШром имже отравлен. Наши ларцы неимеют противоядия должной силы.
        -Ох, так унас есть такое, пожалуй, - заторопилась Тингали. - Кимочка незря ночью наболото ходил, белый мох собирать велел.
        -Бесценные вы сКимочкой люди, - осторожно понадеялся Шрон. - Где тот мох икак его применить вдело?
        -УКима, итут тоже, при седле Клыка, - быстро отозвалась Тингали.
        Вскочила наноги, торопливо расседлала мокрого взъерошенного страфа, передала сумку выру. Клык отошел всторонку изанялся перебором перьев - делом важным идлительным. Шрон вежливо предложил гостье место насвоем панцире иповез её вниз полестнице, внимательно рассматривая мох, принюхиваясь кновому лекарству. Навтором отпристаней ярусе старый выр остановился, увидев медленно бредущего снизу Шрома всопровождении стража игостей. Панцирь вороненого оттенка был жестоко промят вдвух местах, насквозь прорван набоку. Многострадальный хвост снова дал трещину поплохо заросшему шву. Одна изрук волочилась инепредполагала лечения - только удаление споследующим отращиванием. Зато настроение боевого выра было исключительно хорошим.
        -Как их славно смыло, да! - рокотал он. - Вовремя вы, чтобы ни было сделано, авпрямь уж, очень я рад! Два дня боев под стенами - вполне достаточно, даже для меня. Я устал искорблю… Вчера мы потеряли одного стража идвух людей, носегодня! Было тяжело, было плохо исовсем серьезно. Панцирь нашей обороны дал трещину, да… Мы сЛарной опасались ночи. Я уже собрался поднырнуть ивскрыть брюхо галере, чтобы её внужном месте затопить иканал совсем закрыть, надолго. Итут знак состены, иволна, ивосторг! Да-а… Жить - вполне приятно. Вы спасли меня отпоследнего погружения, спасибо.
        -Мне казалось, вы всёже чуть мельче, ар, - честно признала Марница, восторженно глазеющая навеликана. - Сума сойти! Мне зверски нравятся выры! Вжизнибы неповерила. Можно я потрогаю вашу клешню? Ох, след отклинка! Ваш панцирь прочен доизумления… Вы, слышала я, умеете бросать сразу шесть ножей?
        -Вполном здравии - восемь прицельно иещё два соспециальным налапным креплением, невполне точно, - согласился Шром, польщенный вниманием. - Теперь пять, неболее.
        Ким кивнул Шрону ипринял изего рук сумку сомхом, тем, что был заседлом Клыка.
        -Где раненные?
        -Я провожу, - сразу отозвался страж.
        -Надо немедленно отослать выров наболото, потребуется еще мох, наверняка, - попросил Ким. - Хол знает дорогу…
        -Хол занят, - резко качнула головой Тингали.
        -Я тоже знаю дорогу, - вызвалась Марница. - Только едой меня надо обеспечить, это ясно? Ибез Клыка я ни шагу неступлю!
        Она еще что-то говорила, аТингали наблюдала состорожностью неприязненного уважения, как снизу, отпричалов, медленно поднимается человек. Опирается наздоровенный, лязгающий покамням, топор - такие, наверняка, изовутся двуручными… Человек приволакивает перевязанную победру ногу. Скалит, сдерживая боль, белые волчьи зубы. Нелепые длинные усы мотаются при каждом шаге, грязные имокрые. Черные открови - толи своей, толи чужой… Скорее уж второе: потому что человек весь забрызган кровью, черной спекшейся человечьей изеленовато-бурой слизистой - вырьей. Лица невидать, сплошные разводы, потеки пота иследы движения руки, смахивавшей грязь. Ведь видно: для него вся кровь - неболее, чем грязь. Отмоется, переоденется - илиц зарубленных невспомнит, неприснятся, ненарушат покоя.
        Страшный человек. Достойный уважения вбою, ноистрашный - тоже… Неслучайно Марница обошла его стороной, спускаясь полестнице, да ещё инеприязненно дернула плечом, разминувшись.
        Тингали оглянулась, пытаясь найти поддержку убрата, ноКима уже небыло рядом: ушёл лечить. Изнакомого выра поимени Шрон небыло. Только неправдоподобно огромный Шром возвышался наступенях. Человек стопором - рослый иширокоплечий, прямо злой великан изКимкиных сказок - приближался, вызывая больший страх, чем потрепанный вбою выр… Почему выр кажется неопасным иего участие вбою невызывает отвращения, Тингали понять немогла, хотя вопрос сам лез вголову. Может быть, причина вчуждости выра? Носкорее втой вышивке, оставленной матерью жителей замка иубедившей сразу иполно: задетей тут бились, спасали самое главное, непросто лили чужую кровь. Азакого дрался этот человек? Повиду - наёмник…
        Тингали отругала себя: мыслимоели дело, судить попервому впечатлению! Кимочкабы неодобрил. Только, увы, впечатление - оно как облако. Накрыло сголовой, хоть борись, хоть беги, асвета вдуше уже нет, ушло солнышко, улыбку стёрло ивином месте, иным людям озаряет светом встречу… Атут, втени, ты сколь руку нетяни, золотая нитка приязни владонь непрыгнет: вся канва вокруг наемника плоха. Смерти вней много, жизни - мало. Темна душа его, непонятна и, пожалуй, некдобру повернута.
        -Сволочи тупые эти тантовые куклы, - пожаловался опасный человек, привалившись плечом кстене. - Шром, они разбили запасную подзорную трубу. Вменя целились ипромазали, автрубу попали. Лучшеб вменя! Дыркой больше, дыркой меньше… Затрубу-то я отплатил им, нопоздно. Так инеуспел рассмотреть: Хол правда вернулся? - Мужчина усмехнулся иглянул вупор наТингали, словно ударил злой усмешкой: - Красавица, ненадо умирать после боя! Настрафе поуши вморе сунулась, атеперь вон - еле дышишь. Шром, посади девку напанцирь, чтоли. Некрепко она наногах стоит.
        -Я? Ачтобы самому проводить её под руку, вежливо, направах человека? Или так увас неположено? - удивился выр, безропотно поворачиваясь боком, приглашающе подставляя спину исооружая стремя изсплетенной парырук.
        -Так она боится меня, - волчья улыбка стала шире. - Ктомуже кашлял я навежливость. Передай Шрону: пусть хоть ксмерти приговаривает, всё одно, раньше завтрашнего заката неподнимусь наверх. Сдохло мое любопытство. Нет сил радоваться победе исоображать, откуда она взялась. Хочу горячей воды имного жратвы, любой. Если очень много - то воду можно холодную… Спать хочу. Ипроснувшись, нежелаю я хоронитьЮту.
        Мужчина покачал головой иотвернулся, зашагал вниз. Тингали пару раз без звука открыла рот, потом рассердилась насебя итопнула ногой. Да что занапасть! Неубил ведь её страшный человек одним взглядом!
        -Лечат его! Этого… Юту. - Сообщила она спине забрызганного кровью наемника. - Кимочка лечит, значит, справится.
        -Вот заэту новость спасибо, - усатый остановился иобернулся. - Унаших-то выров ларцы пусты… Мал был запас внужных ячейках. Чем восстанавливать работу жабр я инезнаю, этот яд увыров считается неизлечимым, тут иотменя пользы ровно никакой. Приятная ошибка, есть натот яд противоядие, оказывается! Теперь буду спать спокойно. - Всерых холодных глазах блеснула насмешка. - Ох-хо, как любит повторять Шрон. Девушка думает: как можно спать, раскроив чей-то череп, инеодин, азаодно сплющив чью-то головогрудь? Крепко исладко, красавица! Живые друзья имертвые враги - это правильный подбор качеств. Даёт надежду.
        Человек отвернулся иснова двинулся вниз полестнице, гораздо быстрее иувереннее, чем прежде. Тингали осторожно вздохнула. Огляделась, поставила ногу встремя изпальцев выра изапрыгнула наего спину.
        -Ох, тебе небольно везти меня? - испугалась она, рассмотрев вмятину напанцире.
        -Мне много где больно, - отозвался Шром. - Нотвой вес ничего неменяет. Я его незамечаю, да. Хол правда уцелел? Большая радость! Я сразу сказал: если он неприплыл, вбеде, да-а… Надо, однакоже, поселить тебя где-то. Я слышал, улюдей женщины живут отдельно отчужих мужчин. Давай устрою наверхнем ярусе? Там гроты выров, мой ибратьев. Ужасно глупо! Мы - инаверху. Наверху - игроты. Так придумал один гнилец, мой дохлый родич. Само собой, гроты пустуют. Нотебе понравится там. Мальку вон - сразу глянулось, да. Он человек имой воспитанник. Он ребенок, значит, его можно селить рядом стобой… Я верно веду косяк мыслей?
        -Верно, - кивнула Тингали.
        -Хорошо, рад, - устало вздохнул выр. - Ларна прав: всем нам нужен отдых. Тут, прибыли. Дверь запирается изнутри, это, вроде, так иполагается? - Выр шевельнул бровными отростками. - Странно. Здесь мой грот, Шрома ар-Бахты. Понятьбы, какой гнилец подоброй воле полезет ко мне без моего дозволения? Ябы нанего глянул, да… Интересно, да. Отдыхай. Пришлю слуг, ужин иковрики. Вы спите наковриках, я это помню, хотя панцирь гудит имысли ползают, как улитки. Отдыхай, да… Большой день. Завтра выясню толком, что так кстати всколыхнуло волну.
        Выр качнул рукой дверь, вежливо указал другой рукой - проходи. Изаспешил прочь покоридору, дробно цокая лапами пополированному камню. Тингали огляделась.
        Гротом назывались обширные покои. Первая их комната имела возле стены небольшой бассейн, выстланный узором мозаики инаполненный водой - судя позапаху, морской, свежей. Окон вкомнате неустроили, воздух был влажен ипрохладен, издвух арок, ведущих виные помещения - направо иналево - сочился неяркий свет позднего вечера.
        -Есть кто дома? - вежливо уточнила Тингали, заподозрив, что про мальчика сказано незря.
        -Есть, - отозвался слабый голос изправой арки. - Только я лежу, мне так велел Шром, я дал слово… Исполняю, авот… никто неидет, как будто лежать иничего незнать - легко! Галеры недошли ещё достен? Входи, незаставляй кричать.
        -Добрый вечер, - поклонилась Тингали, миновав арку ивходя вкомнату. - Я Тинка, или полным именем Тингали, номеня так ненадо звать, слишком уж получается важно.
        -Я Малёк, иных имен нет, - улыбнулся мальчик бледными губами. - Садись, кровать широкая. Точнее, настил. Шром сюда, пожалуй, заставил сдесяток ковров притащить. Он думает, мне холодно без них. Ая привычный, вгороде, когда без дома жил, прямо накаменной набережной сладко спал. Ещё незабылось…
        Тинка села наковры, сложенные высокой пушистой стопкой вподобие кровати. Улыбнулась. Мальчик ей сразу глянулся. Худой, смугловатый, скрупными живыми глазами, карими, почти как уКимочки - разве что потемнее. Да ещё разница опасная: солнечных бликов лукавства вовзгляде мало, зато надне боль иусталость… Навид мальчику лет двенадцать, аможет, ичуть поболее - вон, лицо совсем взрослое, ахудоба да смуглость обманывают, детство приписывают.
        -Нет больше галер, - сразу обнадежила Тинка. - Унесло их. Совсем унесло, как хотела мать выров этого замка. Кто пришёл её детей убивать, те ипоплатились. Она мудрая была, зазря никого необидела.
        -Мать выров? - поразился Малек, даже попробовал сесть, побледнел еще более иоткинулся наподушки. - Ты её видела? Вот уж чудо…
        -Нет, только её работу, защитную, - покачала головой Тингали. - Отом завтра пойдёт речь, вечером, когда все отдохнут хоть чуток. Я пока другое скажу. Хол сразу про тебя спросил, потому ипередаю: он жив издоров, только панцирь унего влиньке, малыш переживает. Изастаршего брата переживает, умирающего, горе вих семье. Потому скоро нежди, непридёт.
        -Хол жив ивзамке! - улыбка озарила смуглое лицо, делая его младше иживее. - Хорошо-то как… Точно все галеры смыло?
        -Все. Игалеры, итантовых кукол, ивыров наёмных. Ар Шрон сказывал Холу: ты легко ранен. Только я что-то сомневаюсь, уж больно бледен.
        -Игла попалась ядовитая, - снаигранной бодростью отмахнулся Малёк. - Эти кландовы наёмники - гнильцы! Вигломётах уних были иглы сдвойной отравой. Идля людей вредной, идля выров. Аещё наконечники изтонкой рыбьей кости унекоторых игл. Если под кожей ломаются, сразу отних гниль… - Мальчик сердито дернул одеяло вниз ипоказал руку, опухшую отплеча допальцев, синюшную ивыглядящую ужасно. - Ранку невидать, аразнесло вон как. Шрон сегодня глянул. Мрачно так буркнул: плохо, что улюдей лапы неотрастают заново…
        Малек попробовал улыбнуться, нополучилось бледно инеубедительно. Сразу сделалось видно: он изпоследних сил прячет свой страх сделаться калекой. Налучшее уже нерассчитывает. Тингали фыркнула итряхнула головой, точно так, как умела Марница - враз показала, как мало боится плохого.
        -Жизненные нитки я спрядать неумею, зато измалой ранки достать рыбью кость - это запросто, - пообещала она. - Занозы всегда ковыряли иглами. Ауж иголка уменя при себе, очень даже подходящая.
        -Тогда ковыряй, - развеселился Малек. - Незря тебя дядька Шром привёл сюда!
        -Какой он тебе, человеку, дядька?
        -Наилучший! Отрабства спас, всемью принял ивобщем деле пользу приносить немешает, ссылаясь намалость лет, - перечислил Малек, быстро снимая повязки. - Готово. Давай, вынимай кость, инепереживай: хуже мне точно нестанет.
        Золотая иголка легла владонь ловко иблеснула лучиком солнца, давно канувшего вморе. Обрадовалась новому делу: пользе без вышивания… Кость она нащупала так точно, словно притянулась кней. Ивыловила, выволокла изранки - будто приклеила ксебе. Следом закостью потянулся гной, обильно исразу. Потом сошло немного крови.
        -Эдак я кутру встану, - сразу убедил себя Малек. - Спасибо! Повезло нам, без такой иголки многобы народу поумирало.
        -Ещё раненые есть? - догадалась Тингали.
        -Тебе что, несказали? Внизу, напервом ярусе, - удивился Малек ипомрачнел. - Много… Ларна вовсе плох: две иглы носит, если третью несловил. Вноге да владони, те при мне ещё получены, пока я был настене, значит. Только он упрямый… Издоровья внем много. Ту, которая владони, горячим железом прижег. Новторую врядли достал, глубоко ушла. Мне слуга шепнул, хотя Шром, вот уж точно, велел ничего плохого нерассказывать.
        Вдверь постучали, громко сообщили: ковры доставлены. Тингали попрощалась сМальком ипобежала кдвери. Махнула безразлично - вносите икладите, где придётся. Потребовала проводить вниз, краненым. Слуги невозразили, даже обрадовались. Тингали зашагала погладкому полу, непереставая дивиться виду вырьего замка. Люди внем служат незастрах, хозяев нехозяевами числят, апочитай - родней… Говорят без умолку, победе радуются: норазве это их победа? Выры свырами воевали, если рассудить попервому взгляду. Поубивались куклы тантовые, вырамиже переиначенные излюдей… Атолько ией взамке хорошо, иХол ей нечужой, иШрон выглядит мудрым, даже «ох-хо» выговаривает знакомо, слышала она уже подобное. Уж Шром ивовсе велик, ноопаски нет, видно ведь: он добротой необделен.
        Раненые люди лежали всухих чистых комнатах, ухоженные иничуть незабытые победителями-вырами. Более того: теже выры порой появлялись, когда следовало перенести или повернуть больного. Ухаживали залюдьми… Ирадовались, видя успех незнакомого лечения. Тингали тоже улыбалась, перемогая тяжесть новой своей работы. Гнойные раны выглядели страшно, уродовали тело, влихорадку вгоняли, добреда доводили. Аведь получены недавно, свежи.
        Засвоими мыслями Тингали незаметила, как прошла все пять больших комнат, вынимая иглой осколки кости. Вздохнула соблегчением: нетак много раненых, как ей рисовал страх. Итут зашиворот словно ледяной воды налили. Вспомнился страшный наемник стопором.
        -Какже звать его? - нехотя начала припоминать Тингали. - Ларна?
        -Именно так, прощения просим, что сами неупомнили, брэми, - всполошился слуга, приставленный помогать новой лекарке. - Усебя они, иплохи. Токмо вам туда негоже ходить. Ругаются они ужасно. Топор под рукой держат. Толи себе ногу рубить, толи нам - головы.
        -Какже себе… рубить? - ужаснулась Тингали.
        -Анелюдь он, - шепнул одними губами слуга. - Как есть нелюдь, похлеще выра гнилого! Всякое учудить может, боли, почитай, незнает, потому души внемнет.
        Тингали задумчиво пожала плечами. Она исама недавно точно так судила, атеперь изчужих уст услышала - исделалось неловко. Человек себя нещадил, большую пользу делу принес, ноуважение кнему такое, что иуважением неназвать. Страх один. Привычный ибездумный.
        -Ты веди кнему, всё одно - надо. Почему нет души? - уточнила Тингали.
        -Дык… - смутился слуга, - почитай десять лет они выров травили истрашной смерти предавали. Яды знают все, даже самые подлые излые. Аяды душу гноят. Только всмерти чужой им радость, аужо вглаза глянуть - иясно всё. Зимы давно нет, лед мы только наслово знаем, аон ссобой носит серый лед, вовзгляде. Северянин он, исконный. Страшная порода. Говаривают, уних вдревние времена пополгода зелени небывало, идуши вовсе вымерзали. Унего точно так случилося.
        Тингали сердито передернула плечами. Пообещала себе выспросить уКимочки сказку про север: настоящую, узорную иправдивую, чтобы утратили свой вес ложные слова слуги, перестали давить насердце. Человек без души - такое удобное объяснение смертоносному взгляду, вышибающемудух…
        -Тут они обитают, брэми, - поклонился слуга. - Атолько прошу прощения, позднее время, они отбеспокойства могут осерчать ивсяко начудить, вы ужо погодите, я стражей позову… ато исамого ара Шрома оповестить осмелюсь.
        -Прошлый раз он меня неубил, итеперь обойдется, - упрямо покачала головой Тингали.
        Ирезко стукнула костяшками пальцев втолстую дверь. Подумала: затакими как раз злодеев держать, крепка да бронзой окована…
        Почти все слова, загасившие стук, девушка незнала. Осмысле их думать нестаралась. Слушала голос: внём посравнению спрошлым разговором налестнице стало много боли имало рассудка. Видимо, яд свое дело творил вполную силу. Иточно: злой рычащий бас быстро выдохся, сошёл докашля.
        -Ох, инесовестно? - укорила Тингали, кое-как справляясь сдрожью вголосе. - Навесь замок наипервейший ты нелюдь. Лекарем назвался, аразве утакого больные возмогут кздоровью потянуться?
        Задверью установилась тишина. Слуга перемялся сноги наногу иробко уточнил:
        -Брэми Тингали ужо всех лечила, большая втом польза. Ивасбы полечила, атокмо я строго указал ей: вы горазды бросать топор вдверь.
        Вкомнате раздалось рычание, слуга отпрянул иприжался кстене. Шаги простучали, Ларна выглянул вщель двери, отмытый дочиста и, как стало видно без грязи ичужой крови, зеленовато-бледный. Серые его глаза насмешливо изучили коридор.
        -Рыбий ты корм, - буркнул бывший выродер. - Где трупы? Или я, бросая топор, промахиваюсь? Надобы проверить, ану встаньтам…
        -Ох, тыж… - сжался слуга. Иневыдержал взгляда, сгинул заугол. Оттуда крикнул жалобно: - Я ара Шрома приведу, так изнайте! Прямо теперь иприведу!
        Ларна уронил голову ипочти повис надвери, добелизны пальцев сжимая ручку. Тингали украдкой рассмотрела его: ссутулившийся нетак страшен. Волосом светел, видом вполне себе человек, ипридуманные волчьи клыки ничуть неторчат, состраха почудилось. Втолстый мех кутается: знобит его, прямо крутит. Вскинул голову, отдохнув. Прищурился, готовя новую насмешку. Икак она прежде несообразила: он так прячется отболи…
        -Ичемже девка среди ночи собралась лечить меня вмоей комнате?
        -Ох, вот тьфу натебя! - Обиделась Тингали, ощущая, как уши наливаются краснотой. Сердито толкнула дверь, удивляясь своей злости, мешающей ощутить страх. - Непобегу я, зря старался, ядом травил язык свой поганый. Некуда мне бежать, я всё одно взамке потеряюсь. Сам обратно дойдешь?
        -Иточно, - вроде чуть смутился выродер. - Вот тьфу наменя… Хотел-то сказать: извини, накричал невесть чего, ты ислов таких, поди, незнаешь, какие я взялся выговаривать. Надоели мне слуги, - пожаловался Ларна, ковыляя через комнату обратно ксвоему ложу. - Норовят укладывать нарану мокрые тряпки. Пояснял уже: это вырам нужно, алюдям бесполезно идаже вредно. Неслушают. Стучат, шумят из-за двери, потом бегут искать Шрома, жалуются. Нет, чтобы оставить впокое.
        -Переживают, - предположила Тингали, неуверенно пересекая комнату.
        -Нет, всего-то проверяют, несдохли, - усмехнулся Ларна. - Еще несдох… Экая гадость - рыбья кость! Я уже искал-искал её, ивсё без толку. Теперь-то поздно искать, да итравы взамке закончились, я отослал человека наберег, утром привезёт… - Ларна тяжело рухнул насвой ковер, сел удобнее иглянул наночную гостью синтересом. - Чем лечишь-то?
        -Иголкой, - окончательно смутилась Тингали, даже покосилась надверь: анесбежатьли?
        -Чудная ты, сперва лезешь вбой, апосле празднуешь труса без всякого повода, чтобы снова невесть что выкинуть через мгновение, - совсем мирно сообщил больной. - Лечи иголкой. Всё лучше, чем топором. Малька уже лечила? Его надо первым, пропадает парнишка.
        -Лечила. Первым.
        Разговор окончательно угас. Ларна освободил отповязок ногу, истало видно, как он искал иглу: взрезал ножом больное место, глубоко, инераз… Представить, что такое человек может учинить ссобой сам, подоброй воле, Тингали прежде инемогла.
        Стало ещё страшнее, когда Ларна молча разодрал рану, помогая рассмотреть её ивыискать опасную кость. Спокойно развел пальцами, инедрогнули они, ирычать волком жуткий человек неначал, хотя именно этого ждала Тингали.
        -Гниль срыбьих костей быстро губит человека, - ровным тоном пояснил Ларна, наблюдая, как неопытная лекарка зеленеет, истараясь её отвлечь. - Она норовит прорваться вглубь, апотом уж её инеунять, это как пожар… Сразу незагасишь, позже инетрать воды, пустое дело. Уменя, как я смекаю, доутра срок. Потом станет надо думать неоноге, ожизни… Вот я излюсь навесь свет, тебе досталось уж заодно, необижайся.
        Ответить неполучилось: Тингали побоялась натиска подступающей кгорлу тошноты. Сморгнула, гоня запоздалую жалость, подхватила изпередника иголку иповела ею, свободно меж пальцами лежащей, над раной. Золотое жало само клюнуло, вглубь нырнуло - словнобы удлинилось. Аможет, ивпрямь выросло? Иглы-то удеда Сомры ничуть непросты, золота, привычного людям, вних инет, одна видимость, да ещё название удобное, уху понятное…
        Ларна наклонился ниже, синтересом наблюдая, как тянется гной. Много гноя, целая длинная нитка. Игла нырнула повторно иснова выволокла отраву.
        -Надвое кость развалилась, - кое-как сладила сголосом Тингали. - Вроде,всё…
        Разрезанная ножом рана смотрелась итеперь страшно, хотелось её стянуть, облегчить боль.
        -Тяжело стобой, - пожаловалась девушка. - Нет нитей, вруку неложатся. Кимочку я лечила вБезвременном лесу, так ему любые находила, самые нужные. Адля тебя нету… разве вот - жалость. Слабая нитка, тонкая. Ты уж помолчи, порвется иэта - иных несоберу.
        Нитка иправда оказалась слабая да короткая. Один тощий хвостик, заиглой тянется жалко, еле виден. Наштопку почти инегоден. Азаштопать болезнь надо, это видно сразу: иначе подомнёт недуг сильно человека, надолго свалит, хоть гной ивышел израны. Оно понятно: прочие, получившие ранения, лежали да лечились, аэтот ножом себя порезал, железом горячим прижёг - да снова сунулся вбой, словно так иследует…
        Ларна нанепонятное мелькание золотых бликов над раной смотрел молча ивнимательно. Иногда чуть хмурился, думая освоем.
        -Всё, кончилась нитка, - пожаловалась Тингали. - Ипочему ты так много интереса находишь втом, чтобы люди боялись тебя?
        -Интереса втом давно нет, есть привычка, - вздохнул Ларна. - Они привыкли бояться, ая - стращать. Малёк тоже ругал… Как тебя звать-то, я инезапомнил. Неудобно без того говорить спасибо.
        Дверь сгрохотом распахнулась. Шром кое-как, боком, сунулся вузкий для него проём, сердито повел усами.
        -Никому оттебя покоя нет! Я думал, снова флот под стенами, зачем еще меня станут будить? Оказалось, ты налаживаешься топор кидать вгостью. - Выр навалился надверной косяк, осел впроеме ичуть успокоился. - Тингали, он тебя несъел? Уже вижу, несъел, да… Сам-то как, впорядке? - выр навёл оба подвижных глаза наЛарну. - Хромал ты нехорошо.
        -Теперь впорядке, - весело прищурился Ларна. - Теперь стану хорошо хромать, даже инесомневайся. Шром, я исключительно счастлив сегодня. Потому что я прав, атвой мудрый брат ошибся. Всеже есть третья сила!
        -Ты полагал, что твое любопытство сдохло, сам сказал, громко, - нехотя напомнил Шром. - Я поверил, успокоился, решил: доутра мы все отоспимся без шума… Несдохло, да. Жаль. Нет тишины. Говори далее, всё равно неуймешься, раз начал.
        -Вот она иесть третья сила, - Ларна обличающе ткнул жестким пальцем вплечо вздрогнувшей Тингали. - Игла унеё золотая, шить она умеет. Мы-то думали, таких уже насвете нет, аодна выискалась откуда-то. Ичто изтого следует?
        -Что я пошёл отдыхать, - огрызнулся выр, фыркая имедленно пятясь изкомнаты вкоридор. - Ох, итесно! Помнится, прежде замок был побольше, ссохся он запоследние три года, крепко ссохся. Камни, полагаю, тоже надо водой поливать, как панцирь.
        Ларна расхохотался, выслушав жалобу. Тинка тоже невольно улыбнулась, наблюдая, как топчется вдверях выр, скользит лапами покамню пола исердито щелкает клешнями, струдом удерживаясь оттого, чтобы позволить себе вдва-три хороших удара ирасширить проём, снеся проклятущую дверь…
        -Шром, я сниму твой знак справого уса, - сообщил Ларна. - Ты мой друг, твой замок мне родной, твое дело - всегда мое… Нотеперь я занят. Надо беречь эту непутевую лекарку. Она кланду, как я думаю, скоро покажется поважнее всего рода ар-Бахта. Сперва-то я решил, она сдуру сунулась вводу настрафе, чтобы поскорее доставить Хола настену, что внем было спасение замка. Атеперь разобрался: это Хол приволокеё.
        Выр замер ивытянул оба глазных стебля. Изучил Тингали сног доголовы, недоуменно развёл верхней паройрук.
        -Ая недодумался… Получается, ты устроила волну?
        -Отпустила, - уточнила Тингали. - Насборочку её собрала да заготовила ваша матушка, ара Шарги. Давно.
        -Интересно, да… - задумался выр, удобнее устраиваясь вкоридоре.
        Поплитам вновь застучали быстрые шаги. Испуганный голос слуги зашептал: «Может, они ивыра ужо загубили, крепко были злы, страсть!».
        Ларна снова оскалился по-волчьи, привычно, ирасхохотался. Шром вздыбил бровные отростки. Тингали поймала себя натом, что ей сделалось весело, неловкость прошла, бояться бывшего выродёра уже неполучается…
        Ким, опираясь напанцирь почти застрявшего Шрома, заглянул впроём распахнутой двери, иего глаза блеснули лукавством. Взлодея лесной хозяин неверил идурного неждал. Подмигнул, уточнил громко: несъел его сестру серый волк? Несъел… Оно ипонятно, запоследние дни отощала, такую надобно кормить, вкусности вней нет… Ким постепенно продвинулся мимо выра идобрался доковра, открыл свою сумку, огорченно вздохнул ивсёже стал рыться вней, тощей, почти что пустой.
        -Чтобы тебе, добрый человек, пораньше шум свой начать? - укорил он Ларну. - Выров я лечил - мох нежалел, людей лечил после - траву щедро расходовал, тебе-то инеоставил. Хотя… Вот есть немного. Труха, авсё лучше, чем ничего.
        -Кимочка, ты спас брата Хола? - без особой надежды уточнила Тингали.
        -Троих уже точно неспас, - тихо отозвался брат. - Тинка, невсё можно назад вернуть, что изканвы вырвано… Ненам законы переписывать. Уже раз попытались шить без ума да души, одним жадным хотением.
        -Да я что, я просто замалыша переживаю, - поникла Тинка.
        -Аты иди-ка отдыхать, - велелКим.
        -Второй раз отвезу наверх, сам, - решил Шром. - Снаружи дверь подопру, да. Теперь я понял, надо иметь запор снаружи, он для покоя людей больше пользы несёт, чем запор изнутри, да… Люди себе сами отдыхать мешают, да имне - тоже.
        Ларна усмехнулся, забавляясь вырьими размышлениями. Ещё раз, уже вспину, поблагодарил гостей. Попросил Шрома прикрыть дверь - ирухнул, как подрубленный. Толи всон, толи вобморок…
        Глава девятая.
        Главный закон найма
        Все мы вэтой жизни наемники. Разве нет? Допоры можно прятаться замамкиной юбкой или спиной старшего брата, отца… Если есть семья иесть эти спины, можно прятаться, уклоняясь отсвоего найма. Отказываться отвыбора. То есть уступать это право иным. Становиться рабом наторжище. Кто заверевку потянет, тот иопределит путь, участь, место вжизни. Отказ отвыбора - тоже выбор, аутраченная свобода - плата занего.
        Он всегда выбирал сам. Дома было иногда сытно иблагополучно, аиногда иголодно, это отложилось впамяти. Поблёкло современем, утратило детали. Тогда он такую жизнь считал довольно обычной, вот ивесь сказ. Чем набивалось застолом брюхо икак вымерялось благополучие, это взрослому подетским воспоминаниям уже иневосстановить… Зато помнится: тогда он впервые выбрал.
        Был вечер, родители сидели уочага. Море шумело иноровило подобраться поближе, порвать старые сети. Он собирал, опасливо поглядывая наседину вспененных волн: большой шторм копится, опасный. Надо успеть. Сарай принял ворох пахнущих водорослями мокрых снастей, лодка прочертила брюхом длинный путь попеску. Он устал, тогда эта работа казалась тяжелой. Он побрёл кдому. Каждый шаг приближал ктеплому сиянию жилья. Мутноватый лучинный свет едва пробивался через старые слюдяные пластинки, бережно уставленные втолстую неуклюжую раму.
        Смоляная ночь густела. Ветер уже взмок отусердия, выкапывая ямы меж волнами, идобился изрядной их глубины. Хмарь упала наберег, наполнила воздух. Кривые, рваные порции дождевой влаги били вспину игнали припозднившегося кродному порогу.
        Он уткнулся встену возле окна изамер ненадолго, стараясь отдышаться.
        -Ты ещё спрашиваешь, кого отдадим? - вголосе отца звучала злость. - Я тебя сэтим прихвостнем вдом принял, разве такое можно забыть!
        -Он невыдержит, - жалобно посетовала мать. - Авторого всё одно отберут, он вдеда твоего пошел, негож для юга видом истатью, я говорилас…
        -Бабьи сплетни, - рявкнул отец, и, даже невидя его, трудно было усомниться: шея горит бурой злостью прилива крови. Иупрямства… - Ужин давай, забыла своё место вдоме?
        Мать засуетилась, смолкла наполуслове.
        Аон сел под окном изадумался…
        Позже часто пытался разобрать толком ипосовести: чего было более втом нелепом решении? Лихости мальчишеской? Зависти брату, смуглому ихудощавому, новсе равно старшему всемье изнающему море так, что его улов всегда - вдвое против твоего? Ревности ктомуже брату, который увидит шааров двор, азатем ибольшой город? Покажет себя! Иоднажды, пожалуй, вернётся домой героем. Приедет богато одетый, ато ивовсе верхом настрафе исослугой, скошелем золота, сворохом историй одальних землях… Вернётся, чтобы застать родичей внеизменности их удручающе простой итяжелой жизни.
        Или было ииное? Ведь знал: мать любила того южанина, идосих пор понему плакала. Вдом второго мужа она вошла без радости, ототчаяния: непрокормиться одной бабе уморя, да ещё смладенцем… Наверняка имелось идетское, упрямое инелепое: авот уйду - итогда она сразу поймет, кого потеряла! Плакать станет обо мне, младшем, илюбить меня будет сильнее, чем брата.
        Но, чтобы ни толкнуло его отдома, это был - выбор. Глупый, слепой, фальшивый насквозь, нособственный.
        Он ушёл издома налегке, прихватив только старый мешок сдесятком мелких сушеных рыбин икруглой тыквой, наполненной водой изаткнутой деревянной пробкой… Ушёл, чтобы надворе шаара узнать первый урок большого найма. Судьба - наниматель злой ижадный, норовит вместо золота подсунуть стёртую медь, анаобороте договора украдкой сделать несколько пометок с«особыми условиями».
        Он спешил заславой имечтал однажды вернуться домой победителем. Аоказался рабом, собственностью шаара, как иследовалобы ожидать, подумав толком исопоставив всё без детской слепоты иверы всказочки для простаков…
        Он наказал судьбу запервый свой найм, разорвав договор: сбежал подороге впорт. Иузнал второе правило. Унанимателя длинные руки; чтобы сним тягаться, надо иметь нетолько норов иловкость, носверх того много иного… Аесли сил для спора нет, придётся платить неустойку.
        Позже он много раз выбирал свой путь ивыяснял, какое гнусное существо судьба - наниматель, благоволящий кловким наёмникам, ксамым неразборчивым всредствах. Он научился платить нужной монетой иторговаться. Усвоил: обманывают все, изасобственную спину можно быть спокойным, только когда сзади каменная скала, ноникак нелюди…
        Когда, пять лет спустя, он всеже вернулся домой, именно отъевшийся степенный брат, новый глава семьи, отослал своего сына кшаару, чтобы сообщить обеглеце иполучить обещанную награду. Жалких три кархона! Он иэто учёл: нельзя позволять так дешево оценивать себя.
        Год назад он знал все правила найма иполагал себя хозяином своей судьбы. Нобыстро оказался вподвалах замка, приговорённым кгибели иопять - проигравшим. Словно нет исхода изкруга лжи, где правила меняются слишком часто, ивсегда невтвою пользу… Ноиэто знание было ошибкой.
        Живые друзья надёжнее бездушных скал заспиной. Иони иногда - невсе инекаждый раз, наверное, ноитого довольно - непредают инеотказываются отсделанного выбора. Который может погубить иих самих, иего - Ларну, вставшего рядом ивзявшегося зачужое, вобщем-то, дело… Новместе можно переспорить лукавого нанимателя.
        Настоящие договоры усудьбы есть, ноцена поним страшна: жизнь. Инетолько твоя, ноитех, кто тебе стал дорог… Настоящие договоры никогда неразмениваются назолото, только наболь души. Инастрах. Он-то думал, что давно избавился отэтой глупости - отстраха. Теперь что ни день, боится всё сильнее, закаждого, кого впустил всвоё сердце, казавшееся давно заброшенной сиротской лачугой… Носнова обжитое, подновлённое.
        Аещё он заподозрил, что есть вмире покрайней мере одно существо, которого боится сама судьба. Это Шром ар-Бахта, обладатель самого крупного икрепкого вовсём свете панциря изнепоколебимых убеждений изаблуждений.
        Шром - друг, которого он, Ларна, неготов потерять…
        -Небудем мы штурмовать замок рода ар-Сарна, - ровным голосом сообщил Шром, едва услышал обидее похода мести. - Личинки неотвечают завзрослых гнильцов. Иникак иначе,да.
        -Ненадо давить их, - тяжело вздохнул Ларна, уставший пояснять посотому, наверное, разу очевидное для себя. - Я говорю остратегии ведения войны. Понимаешь? Зримая угроза ценному для рода твоих врагов моглабы способствовать твоей безопасности встолице.
        -Ты говоришь вродебы умно, носам непонимаешь важного, - вздохнул Шром. - Мы сбратьями всё обсудили. Мы нехотим просто сменить кланда смягким хвостом накландаже - нополнопанцирного. Нам надо гораздо больше.
        -Что именно? - тяжело вздохнул Ларна.
        -Для начала вызвать его напоединок ираздавить, - оживился Шром. - Обязательно при полном соблюдении старых традиций вызова, да. Без обмана ибез сомнительных недомолвок. Это важно. Мне нужен честный бой! Только так я могу стать бесспорным победителем иобъявить конец войне слюдьми. Выбрать новых советников. Обрести поддержку, да. Идалее исполнять то, что несмог старик ар-Рафт. Тот, кого я непощадил всвоём первом бою… Спасибо Юте, мы знаем его мысли, записи уцелели. Мудрец был, мудрец. Погиб помоей вине, это требует искупления,да.
        -Ты безнадёжен, при столь безграничных наивности иразборчивости утебя нет возможности победить насуше, где правила лгут, асоюзники предают, - вздохнул Ларна. - Нотакого я тебя илюблю… Значит, ты прав, даже если я непонимаю твоей правоты.
        -Стоит дать тебе отоспаться, иты перестаешь рычать гадости, да, - бодро прогудел Шром. - Идём. Я готов отвезти тебя вглавный зал насвоём панцире. Это высокая честь даже для наилучшего человека, неуличенного ввыродёрстве,да.
        -Я неезжу верхом надрузьях! Да ты сума…
        -Ага, голос непотерял, - булькнул смехом Шрон. - Небагровей, словно тебя ошпарили. Садись. Твоя нога выглядит ровно так, словно выросла изэтих штанов итребует их линьки. Ану, как лопнут пошвам? Да при этой… Тинке. При женщинах - стыдно, я усвоил, да. Непонимаю такого правила, ноусвоил.
        -Шром. агде ваши женщины? - прищурился Ларна. - Иненачинай про тайну!
        -Нетайна, горе… - вздохнул Шром. - Нет нереста… нет без глубин, да. Мы соШроном додумались: выры пошли войной насевер, потому что надеялись нахолода. Думали, там удастся то, что невозможно вэтих теплых водах. Кипуны ивсё такое… Нонеполучилось,нет.
        -Ты полагаешь, что объяснил?
        -Невсё, - бровные отростки насмешливо дрогнули. - Ноя наказал тебя, да. Ты несел напанцирь. Я несказал главного.
        -Если я даже допущу для себя попричине хромоты поездку позамку верхом навыре, ты изобретёшь новую отговорку, - буркнул Ларна. Лязгнул топором, подтягивая его ближе. Упрямо встал изахромал кдвери. - Нет, я доберусь сам. Я здоров. Меня вылечила эта смешная девчонка сореховыми глазами, вкоторых поровну намешано страха илихости. Она иКим… Мы слушали её брата вчера весь вечер. Я верю вкаждое его слово, ия теперь дважды счастлив. Вмире живет Шром, мой несравненный друг. Ивтомже мире, вопреки злой судьбе иковарному гнильцу-случаю есть третья сила. Аможет, инетретья. Единственная сила, которая готова хоть что-то менять неради себя самой. Ради нас, недоумков… Нога моя цела, я смогу оберегать всё, что теперь считаю самым ценным.
        -Всё несможешь, - посочувствовал Шром. - Я остаюсь взамке. Ты уходишь.
        -Я оставляю тебе Малька, Хола иэту несносную девку сметательными ножами истрафом. Либо ты позаботишься оних, либо они - отебе. Я спокоен.
        -Да?
        -Нет! - зло выдохнул Ларна. - Доволен ответом?
        -Очень. Мне нравится, когда ты говоришь то, что надуше лежит, ането, что копится втвоей голове, - отозвался Шром. - Непонимаю, как люди дошли дотакой мысли: что они думают головой? Это нелепо. Уменя нет головы, нет шеи, ноя тоже думаю. Спина иголовогрудь, вот средоточение мудрости, да-а…
        -Номы ибез того придумали подзорную трубу, сталь игалеры, - отмахнулся Ларна, ковыляя полестнице ивуме учитывая ступени. - Вы нелюбите изобретать. Хотя лучшие извас склонны быть мудрыми встарости, того немогу оспорить. Новот думать, изобретать исобирать руками - это наше, людское. Сухопутное. Можешь сам убедиться: пять веков жизни под вашим управлением ничего недобавили кзнаниям людей ивыров. Нет улучшения вгалерах, утрачен секрет стали наюге, акак создать подзорную трубу, подзабыли уже инасевере. Даже лекарства для вас придумали люди!
        -Что ты хочешь этим сказать?
        -Насбы надо смешать как-то поумнее, людей да выров, - усмехнулся Ларна. - Чтобы склонная ктрадициям иуединению мудрость Шрона дополнялась гибкостью ума людей инашим умением изобретать новое. Возьми впример Хола. Он рос вне вашего народа иего законов, он наблюдал заберегом иучился улюдей… Ион самый интересный детеныш всего твоего замка… Восемьдесяттри.
        -Что?
        -Ступеньки считаю, - нехотя признался Ларна.
        Изамолчал, продолжая подъём. Вглавный зал он вошёл, опираясь натопор, гордый собой исовершенно обессиленный. Рухнул вкресло, радуясь наличию взамке удобной мебели. Прикрыл глаза ипопытался убедить себя, что неустал, что только плотно сомкнутые веки иесть причина темноты… Нельзя допускать даже мысль ослабости! Он обязан оберегать Тингали, самое ценное существо этого мира. Потому что такие - незаменимы. Такие приходят слишком редко, исудьба кним бывает, увы, жестока, емули незнать повадок великого держателя договоров ипокровителя сделок - брэми поимени Случай…
        -Ты всёже идешь снами, - нехотя отметил Шрон.
        -Как иобещал, я добрался сюда насвоих ногах, - оскалился Ларна. - Значит, идальше неотстану. Вы учли хоть часть моих советов?
        -Конечно. Морем доТагрима, - отозвался старый выр. - Там побеседуем сшааром, наше прибытие будет выглядеть оправданным после бедствий впорту. Отгорода два дня вверх потечению реки навеслах, малой галерой. Награнице сар-Рафтами берём страфов иоттуда идём навосток, кберегу. Переправляемся наземли ар-Сарны всамой их безлюдной части. Ипопадаем прямиком влес, которого вовсе инет вмире. - Выр благоговейно воздел руки. - Неужели я смогу говорить сним, снашим варсой?
        -Ничего нельзя сказать заранее, - отозвался Ким, отвлекаясь отпергамента, который он аккуратно заполнял мелким ровным почерком, внося сведения ополезных вырам травах. - Дед Сомра только Тинке обещал ответы, даже мне может неотозваться. Осерчал он, как я излеса сбежал.
        -Кимочка, неможет он натебя сердиться, тыже был прав, - всплеснула руками Тингали. - Без тебя мыбы все пропали.
        Ларна усмехнулся, глядя нахрупкого инеособенно высокого защитника вышивальщицы. Промолчал, обернулся кМарнице - человеку понятному иинтересному. Той, кому можно соспокойной душой оставить наёмников, наспех набранных наберегу иневполне надёжных. Под её приглядом шаары незабалуют. Сперва-то, само собой, попробуют - раз Ларна ушёл ивблизи его невидать. Апотом быстро примут новое истрашное: брэми Марница ничем нелучше… или - нехуже?
        -Незабалуют, - точно разобрала женщина несказанное вслух, тряхнула темными кудрями. - Азабалуют, так ия развлекусь. Поезжай спокойно. Ноучти: хоть волос упадет сголовы моей милой Тинки - ия умудрюсь получить затвою две тысячи кархонов, цену, объявленную месяц назад… Это ясно?
        Ларна прикрыл глаза ипромолчал. Пустые угрозы, обоим это известно одинаково хорошо. Ипрепираются они для порядка, чувствуя странную родственность душ. Они, как выразился Ким - хищники. Существуют вмире, чтобы изводить крыс исберегать зерно… Только так инеболее, пока несходят сума инесбиваются встаи.
        Почему он прежде, без лукавых подначек брата Тингали, несообразил, что влюбом договоре ссудьбой есть это, главное - задача, анецена взолоте? Ипочему он полагал, что судьба обманщица, анесам он, никогда невыбиравший врагов поих подлости? Иникогда недопускал ведь, что вмире есть ещё ите, кого надо беречь…
        Вбольшое кресло без звука сел, пристроился ксамому боку Малёк, уткнулся вплечо ивздохнул, нетая слез. Раненная рука выглядела неплохо, опухоль спала, озноб ушёл. Нодополноценного выздоровления далеко. Малек исам знал, что никак немешало страдать: его оставляют взамке, хотя самое интересное, наверняка, будет там, насевере…
        -Нояже могу сидеть настрафе, великали втом работа, - попытался еще раз поспорить мальчик.
        -Ты готов оставить Шрома одного? Даже стрещиной впанцире, даже сбольными жабрами, которые лечить две недели, иэто самое меньшее?.. - удивился Ларна. Идобавил второй довод, уже неоспоримый. - Ты готов бросить Хола, когда он хоронит брата?
        Малек вздохнул ещё тяжелее инеотозвался. Хола он немог бросить. Сюда-то пришёл ненадолго, иснова побредет вниз, кмалышу, серому отгоря. Теперь род ар-Ютров славен, ичесть его неоспоримо высока. Ноигоре - велико… Впожилых вырах порой просыпается мудрость, которая делает их для рода ивсего замка непросто значимыми - незаменимыми. Старик Ютр незря остался без ларца спорошками, отнего очень иочень хотел избавиться прежний хранитель Борг, опасаясь того уважения, которое питали ксоветнику замка все стражи…
        Шрон перебрал впоследний раз пергаменты, указал слугам истражам надва больших сундука, уложил всумку ларец. Беспокойно повел усами, глядя наСорга.
        -Тебе пока что хранителем-то быть. Шрома береги, лечить его надобно идоглупостей сбоями недопускать, это уж никак. Ох-хо, иещё Юту береги, немало оставляю тебе забот, тяжело уходить втакое время. Письма для южных родов выров заготовлены, травы лечебные собираются, замок игалеры…
        -Ты уже говорил, я все помню, - успокоил Сорг. - Сами поосторожнее. Мне больно думать, что вы должны оказаться наземлях ар-Сарна, даже итайно, даже ивозле самого берега.
        Шрон нехотя повел клешнями иподставил сплетенные руки, предлагая Тингали место усебя наспине. Девушка спорить нестала. Уселась наудобном панцире, поближе кспинному глазу. Заглянула внего, уже привычно полагая вторым лицом выра - необычным, новполне настоящим.
        -Ещё раз скажи про деда своего названого, вподробностях, - немедленно велел Шрон.
        -Неужто спяти-то прежних рассказов наизусть незаучил, - булькнул Шром. - Так я пойду свами, уменя память хороша,да.
        -Лечи панцирь! - дружно откликнулись Сорг иШрон. Старик сердито встопорщил усы. - Аты говори, брэми. Мне уж так приятно слышать: цел он иканву держит. Наиважнейшее дело, наиважнейшее. Ивас вовремя должное вдорогу определил, иначе наш замок былбы смят… Вся наша сбратьями нелепая возня свеласьбы кмести, неболее. Ачто месть? Она гнильцам впользу, месть как раз оправдывает опоганенный ими, переписанный закон. Анаш род таже месть доскончания века опорочит. Так что он сказал, твой дедушка?
        Тингали улыбнулась истала очередной раз неторопливо повторять: дед Сомра вболоте живёт, ивсему лесу Безвременному он заступник иуправитель. Канва унего наилучшая, ровная да гладкая. Изакон его старанием миру новый дан, нерушимый: шить можно только своей душой. Аесли она гнила, так вгнили собственной, взлости, изадохнётся взявший иглу вруки, потому что почерпнутое умира да через душу пропущено икней возвращается. Или пользу несет, или погибель…
        Шрон спускался всё ниже коридорами, ксамой пристани. Он слушал, незабывая порой вставлять: «Так оно ныне, хорошо»…
        Новая галера, недавно спущенная наводу иподаренная Ларне, весело взблескивала светлотой незатертой палубы, весла вуключинах нескрипели, парус показывал полную яркость узора ар-Бахта. Кормовой столб сгербом возвышался гордо, сработанный ненаспех, апополному правилу выров.
        Шрон устроился наносу галеры, наблюдая заработой команды. Ларна уже снова числил себя капитаном, весело скалился ипокрикивал: море для него было домом родным, любимой стихией. Да идень удался. Волна мелкая ировная, как чешуя селедки, серебром льется, жиром дня лениво лоснится. Ветерок тянет сюга тепло, рыбу гонит кберегу. Мелкие высокие облака выстроились впризрачный косяк иплывут себе, никакими сетями их неуловить - вот они иплещутся, радуются, свет пропускают сквозь свои белые облачные хвосты - пучками сияния, красиво да нарядно.
        Два самых рослых стража заняли места наблюдателей закормой. Ким уселся дремать умачты. Галера чуть шевельнулась, обретя свободу. Старый рыбак махнул прощально Мальку, тоскливо переминающемуся напристани, виновато развел руками - исел наего место, выстукивать ритм гребли.
        -Акто тут рыбий корм, кто уснул изарос ленью? - рявкнул Ларна, падая наодну излавок иупрямо пристраиваясь кработе, словно инеслышал, что ему строго велено отдыхать.
        Весла без плеска ушли вводу - игалера скользнула прочь отзамка. Одна, без сопровождения. Так иходят вдоль своих-то берегов. ДоТагрима два дня неособо поспешного пути, ичужих вморе быть неможет. Потому что, устроив шум возле берега, где сходятся границы иинтересы ар-Рафтов иар-Бахта, даже самый глупый противник, итот догадается сбежать. Да поскорее: пока выры вводу непрыгнули инаотмелях необъявились… Апозже отних уж никак неувернуться!
        Ларна хмурился иторопил ритм гребли. Все перечисленные доводы он выслушал молча, еще взамке. Иопятьже молча кивнул, соглашаясь. Потому что оборона бассейна сличинками для выров - это дело жизни ичести. Как можно теперь, после столь тяжелых боев, ослаблять ещё более замок, уводя ссобой боевые галеры издоровых стражей? Да никак… Вот иприходится рисковать. Да ещё иобходиться без толкового лоцмана…
        Тингали закончила пересказ истории про деда Сомру, сползла спанциря, вежливо поклонилась выру ипошла погалере, щурясь против солнца инеуверенно переступая попалубе. Села осторожно накрай скамьи возле Ларны, держась повозможности далеко отнего. Сердито кинула косу нагрудь.
        -Что спросить хотел?
        -Думаю слишком шумно? - усмехнулся тот вусы. - Сколь много незнакомых слов ты разобрала вмоем молчании?
        -Вспину тычешь взглядом, как иглой, - пожаловалась девушка. - Невнятный ты. Сколь ниток ни подбираю, аневедаю, какие тебе годятся… Бывают люди - вон, как Малек - уних что лицо вышивки жизни, что изнанка, едины. Открытые они, яркие да видные. Ох, вот ты совсем нетаков. Я сперва, уж прости, думала вовсе дурное: гнили наканве много… Анет, сложнее всё. Я пока глупая, неузнала шитья-то многослойного, хотя Кимочка сколь учил, сколь пояснял да вголову мою вкладывал. Настоящий узор, вроде сберегавшего замок выров, только многослойный ишьется. Непростые внём мысли завиты, условия установлены неоднозначные, хитроумные. - Тингали виновато провела руками попереднику, расправляя его. - Мне такого неосилить. Видишь: яузор распустила, он галеры смял да выбросил, врагов вымел споля водного, асвоих-то никого инезадел. Аеслибы тот узор созлым умыслом потянули, затевая месть входящим вгавань без войны, онбы инеотозвался… или даже наказал гнильца, взявшегося занитку позлобе.
        Ларна задумчиво нахмурился. Шитьё сперва показалось ему боевым искусством. Ипривело ввосторг. Вчера он громче всех шумел итребовал немедленно нашить новых узоров, приводящих замок кполной безопасности. Довёл Тингали чуть недослез… Итолько когда подустал надсаживать горло, выслушал пояснения её брата. Хитреца того ещё: Кима наиспуг невзять, хоть свиду итощий, иввозраст невошёл, иоружие вроде неносит. Ларна попробовал привычно пугануть - акареглазый только посмеивался да сыпал вответ прибаутками… Пришлось его выслушать. Узнать неожиданное: нового боевого шиться вмире более неслучится очень долго, аможет, ивовсе никогда… Ибез того нашито да навязано столько - успетьбы хоть самое опасное распутать. Носперва просто понять. Вышивальщиц никогда небывает много, недля боя они - для крайней нужды, для спасения отобщихбед…
        Сегодня Тингали сидела рядом имолчала очем-то своём. Пойди, сообрази, очем, когда унеё вголове нет прямых мыслей, одни узоры изавитушки…
        -Унялся я, - буркнул Ларна. - Топором стану обходиться, накой мне девичья игла вбою? Цветочки шей, ито польза… Нестану более повторять вчерашнего. Лучше скажи: как ты видишь море? Чуешь внем вырью погибель, глубинныйяд?
        Тингали задумчиво глянула насинюю гладь всеребряной ряби мелких бликов. Трудный вопрос. Непотому, что нет ответа, апотому, что ответ подобен вомногом Ларне… Или Шрону. Каждому изних - по-своему. Слоёв много. Только вглядишься, себя похвалишь да ирешишь: вот она, правда полная, как иподобает ей быть. Обрадуешься. Анабежит ветерок - иунесет морок, инет твоей правды, только текучая вода, глубокая, без дна иопоры, насмешливо подмигивает бликами.
        -Канва мне насуше ивидна, ипонята. Я кней привыкла, сдетства вижу да ощущаю, - тихо отозвалась Тингали. - Непроще она, пожалуй. Нопривычнее. Ветерок качнётся - амне инебоязно нить запутать… Потому что рядом Кимка есть. Понимаешь? Я его глазами мир вижу, его привычкой лесу верю. Вморе нет мне знакомого инет рассказчика, здесь неживут нето что привычные сказки - тут ибыль мне неведома! Здесь всё чужое. Всё! Канва течёт, меж пальцев убегает, отвзгляда уворачивается. Гнили вней много. Пучков ниток да умыслов гадчайших. Выпоротых узоров, криво да неловко убранных… оттаких прорехи хуже, чем отсамого шитья. Авот правды, исконной основы - я ничуть невижу… Немогу узнать под наслоениями.
        -То есть узор прямо тут, - Ларна указал подбородком напалубу.
        -Небывает он «тут», - терпеливо пояснила Тингали. - Нет вмоей работе такого - места явленного… Возьмись ты про родных вспомнить - тебе надобно их видеть, рукой трогать полицу? Глаза закроешь, да иявятся, это куда проще, чем домой бежать… Акого впамяти нет, того инайти нельзя, хоть всю землю истопчи впоисках. Канва - она ненатянутая ткань паруса, негладь моря вбликах… скорее уж всё прочее. Что душу греет да тревожит. Запах моря, или соль, как вон та - отволны след надосках. Солнышка улыбка, хмурость тучки. То, что вдушу укладывается, там делается тканью настроения да шитьём памяти…
        -Апроще - никак?
        -Проще уже пробовали, - огорчилась Тингали. - Да так преуспели, что я ирассмотреть сделанного невсилах. Есть тут работа людская. Много, вся без доброты. Азакакую нить потянуть, чтобы её убрать, ненавредив никому?
        Девушка согнулась изакрыла руками лицо. Ларна сердито глянул наморе, такое безобидное, ненакопившее ни единого облака угрозы шторма, невыметнувшее вслед галере или навстречу ей ни единого дальнего паруса беды… Но, поди ты - вышивальщице оно без радости.
        -Смерти много истарого отчаяния, - тихо пожаловалась Тингали. - Выры умирали. Исам дед Сомра тут нетак силен, как насуше… Трудно ему держать канву, болью она отравлена да измята. Большой болью.
        Отмачты подошёл Ким исел прямо надоски, прищурился, всматриваясь влицо сестры. Поймал владони её руку. Стал негромко, напевно, вести историю, незнакомую никому излюдей. Гребцы теперь старались двигать весла ровнее инеплескать вовсе, чтобы слова непогасли, нерастворились виных звуках. Невпитались впряди ветра, норовящего пуховым пером смести их кносу корабля, где слушает также молча исосредоточенно выр Шрон…
        Три возраста увыров, - начал Ким, задумчиво улыбаясь, подмигнул иуточнил: тут важно несказку сперва выплести, асбылью познакомить. Возрастов - три, иничуть неменее. Оттого люди вырам непонятны. Спервых дней общения были загадкой странной, опасной. Как люди приходят вмир, так иживут внем, незная сна перерождения, неведая великой чести участия ввыборе? Непонимая своего долга перед родом…
        Выр обретает разум позже человека, ипоначалу его душа проста итолстошкура, как иего панцирное тело. Бой - главная радость исмысл жизни. Бой - первый выбор. Невыр выбирает бой, абой - выра… Тот, кто уродился слабым, кто неимеет ловкости исилы, мужества иволи, ненакопил прочности панциря инеотрастил клешней, чьи сердца малочисленны ислабы - тот недолжен жить долго. Люди, увидевшие смертные бои - ежегодный обычай выров первого возраста - уверовали вбезграничную жестокость земноводных. Вкровавую их природу, требующую рвать подобных себе иупиваться властью над ними. Аразве дети людей впять-семь лет ведают страх смерти иболь утраты? Разве им дано судить тонко ивзросло? Разве любая простота - нежестока своей слепой легковесностью суждений? Мир вдетстве прост, как полдень для взора, ослепленного бликами. Черное внем есть, черное да белое… иболее ничего.
        Когда выры устают отбоя? Нет нато точной границы, обозначенной годами жизни. Атолько всегда случалось так: водин день азарт сменялся задумчивостью, ярость - жалостью, асобственная сила более непьянила, неполнила кровь жаждой вымерять её, сравнивая счужой. Первая взрослость входила вдушу выра. Взгляд его обращался киному, прежде несуществовавшему иневажному ничуть… Вюности выр познает щедрость души. Он учится звать своих родичей братьями. Иэто родство даёт новое, важное для его души. Порой непонятное людям - чувство общности…
        Выр, переросший воинственность, судивлением смотрит налюдей, одиноко бредущих подорогам своей сухопутной жизни. Лишенных помощи иотказывающих другим вподдержке. То, что иногда люди решаются открыть для себя иназвать дружбой, для выра есть важнейшая часть познания ивзросления. Пока, само собой, непроснется любопытство - инеуведёт вдальнее странствие поволнам ипод ними, вбольшой самостоятельный путь обретения взрослости… закоторой много позже может неторопливо раскрыться имудрость.
        -Хм… скемже мы воевали пятьсот лет назад? - нахмурился Ларна.
        -Восновном снедорослями, - пояснил Шрон, двигаясь попалубе ивключаясь вразговор. - Взрослые ушли наглубину, да так иневернулись, почти что все, вот уж была беда, ох-хо… Абез старших кто уймёт молодняк? Нашли общего врага ипошли крушить… Кланду намомент объявления войны было неполных двадцать лет! Боец наотмелях, малёк, только ивзрослости - рост иклешни покрупнее, чем упрочих… Покуда недозрел достарости первый толковый мудрец, война инеиссякла.
        -Авышивальщицы вырьи? - удивилась Тингали. - Они были взрослыми!
        -Моя мать, Шарги, мать всех выров рода ар-Бахта, ныне живущих иготовых родиться, была взрослой, - почтительно согласился Шрон. - Я нашёл записи, очень старался иразыскал… она мудрой была, спрятала главное отглупых недорослей. Люди ей помогли: замазали наше письмо узорное, клешнями творимое вкамне, так, что стена сделалась ровной, пойди, отыщи ответ… Атолько я нашёл, я тоже недетеныш, хорошо подумал, где искать - инашёл. Она снизу поднялась сильно больная. Отравленная. Ох-хо… Когда младшие захватили замок, внего выбралась изморя иболее стен непокидала. Сказка это, что заспиной кланда были пять вышивальщиков. Глупая сказка, он возил гербы родов, вкоторых ещё жили матери, вот как надо верно говорить-то… Наша мама жила взамке ишила гнезда. Жабры её отказали, сушу она полюбила ичасто бывала там, зелень ей нравилась. Атолько оглубинах плакала душа. Мать рода ар-Сарна иной оказалась, многих детей она утратила, страшно имучительно умирали младшие. Месть запогибших взросла вдуше их матери, желание увидеть, как люди хоронят детей… Так разошлись пути наших матерей, так угасла общность понимания жизни. Пока
неявился Сомра… ох-хо, варса смог остановить худшее, себя нежалеючи.
        Выр поник усами, замолчал.
        Ким подмигнул сестре иснова заговорил. Он смотрел вморе ирассказывал теперь уже сказку. Вырью сказку омальке, обретающем разум. Оего скитаниях вчернильно-густой тьме глубин, острашном спруте склювом, освирепой хищной рыбе, оядовитом живом цветке. Тингали слушала ичасто кивала, водила ладонями попереднику, расправляя его, словно нащупала малый кусочек канвы. Аможет, так ибыло: глубина безмерна, нопосели вней сказку - итьма её озарится светом понимания исопереживания. Вон - цветок-то оказался вовсе нестрашен, малёк сним подружился ипрогнал спрута, инашёл путь наверх, через безмерную всвоей огромности толщу вод, вслед затанцующими пузырьками воздуха… Ирыба его недогнала, иувидел он гладь вырьего неба - поверхности. Игибкие бока серебряных бликов, исияющие пучки света. Наконец, сперва пугающее, апотом восхитительное, хоть инезнакомое - солнце…
        -Хорошо рассказал, - одобрил Шрон. - Ох-хо, старая сказка, добротной выделки, глубинной. Я туда, где света нет вовсе, инепогружался. Хотя инасорока саженях уже темновато, как вверх идёшь - душа поет, иначе инесказать. Мир цветком раскрывается, внизу-то темно, видно мало, словно вчашечке его находишься, ачем выше - тем шире соцветие, исияют перламутром лепестки, исолнце греет радостью. Аещё есть ветер, как здесь. Люди его течением зовут, потому сами внем нетекли, могучести неосознали. Ветер всякий интересен, только глубинный ныне ядовит…
        Тингали неуверенно улыбнулась. Снова глянула наморе, щурясь иосторожно трогая ткань передника. Слова постепенно сложатся впонимание, - осознала она. Море станет ближе, итогда сквозь слои обмана да злости проступит канва, сделается возможно рассмотреть её. Настоящую.
        Ларна поморщился, поманил сменщика исполз соскамьи, наруках перебрался кКиму. Лёг, глянул напарус, уловивший попутный ветер. Серые глаза утратили обычную свою холодность, впитали синеву неба. Исеверянин стал говорить, удивляясь своей разговорчивости. Акуда деваться? Обещал охранять вышивальщицу - изволь! Ей требуется порой очень странная помощь. Вон - желает преуспеть впонимании моря. Он смалолетства вморе, всяким его повидал. Как человек, само собой. Ему вырьи глубины чужды, зато поверхность близка илюбима, аещё - небо над ней, иногда вычищенное ветром досиневы без единого пера облачного, апорой такое, что иглянуть страшно - черное, гневливое…
        Глупый ислабый ищет врага вморе, копит страх. Сильный радуется, как… Ларна расхохотался, подмигнул Шрону - как молодой выр намелководье. Боя хочет! Почуяв шторм, негребёт кберегу, аупрямо лезет наглубину, чтобы ветер послушать да промокнуть донитки, вычерпывая воду излодки. Чтобы парус изодрать вклочья, аупрямство - целым оставить… Потому, что слабому море ничего непокажет инерасскажет. Зато он-то крепко знает: голосом шторма сам северный бог говорит. Немногословный он, муж создающей канву Пряхи, детям её - людям - отец суровый, носправедливый. Иногда он выглядывает из-за туч, кажет свой бешеный синий глаз, порой ибороду его узнать можно воблачной кутерьме. Как неверить втакого бога? Он, Ларна, дважды вморе тонул, сдуру сунувшись, без опыта изапасного паруса. Новыжил - синеглазый неотказал вмилости.
        -Синеглазый, - улыбнулась Тингали.
        -Сегодня - да, - весело согласился Ким. - Авот шторм грянет - ох, как он иным сделается! Глаз моря…
        -Шрон, если попрошу меня наповерхности подержать, - осторожно выговорила Тингали, - это можно? Мнебы пощупать, вблизи глянуть. Ато всё мое море - одна поездка настрафе… Хол хорошо смотрел, ия кое-что поняла, вы тоже много сказали. Только пока оно вдушу упало, нонепроросло.
        -Можно? - возмущенно булькнул старик. - Нужно! Иотвезу, ипокажу, идаже могу нырнуть. Умеем мы утаскивать людей вглубину, про то даже мама наша писала, словно важнее важного это умение… Сейчас я подумаю, сейчас. Трубку надобно заготовить толстую. Это чтобы легкие мои тебе служили, ажабры - нам надвоих. Саженей напять уйдем, далее вам, людям, без привычки инельзя. Никак нельзя… Нопоймёшь много: воды плотность итеплоту, холод глубин, обнимающий иманящий, свет ваш инашу радость падения втень…
        Ларна сморщился, неловко поднимаясь сдосок. Дохромал дотрюма, порылся всундуке ивыбрал холщевые штаны, рубаху, пояс. Бережно достал измягкой ткани медную трубку, остаток обрамления дальнозоркого стекла. Кивнул Тингали, приглашая втрюм.
        -Переодевайся. Впереднике да платье нырять невозможно. Иневздыхай, раз Марница ходит вштанах, итебе невовред будет разок натянуть их. Это несамое дурное, чему можно унеё научиться.
        Неуверенно выбравшись напалубу вмужском наряде, Тингали застала вовсе уж странные приготовления. Ким соорудил ей зажим для носа, мешающий дышать. Ларна тем временем, скалясь особенно зверски отнахлынувшей веселости, обрядил выра вупряжь. Шрон топтался, советовал, пряжки звякали, веревки иремни неловко терлись. Весла сохли: вся команда давала советы капитану, то есть - бездельничала, галера двигалась лишь под влиянием слабого ветерка, чуть изгибающего парус. Упряжь оказалось страховкой для неё, Тинки - добровольной утопленницы… Стало немного страшновато. Но - поздно! Привязали, ещё десять раз объяснили, мол, дышать только через трубку, авот бояться ничего неследует, нет угрозы - кроме самого страха.
        Шрон бережно обнял иперевалился заборт.
        Само собой, для Тингали сперва один страх изэтой затеи иполучился. Вода плеснула, вспенилась, накрыла сголовой, трубка сразу потерялась, итонуть сделалось слишком уж просто… НоШрон всплыл ивытолкнул девушку кповерхности, сердито фыркнул. Заново, сам, приладил трубку, похвалив Ларну, привязавшего её надлинную страховочную веревку. Тингали уже неждала отзатеи хорошего, ощущала себя всеобщим посмешищем - итрусихой… Нырнуть хотелось неради красоты моря, апросто чтобы негорели уши, чтобы смотрящие сборта неразбирали подробностей позора. Выр убедился, что неумеха пробует хотябы судорожно вдыхать воздух исуматошно кивает - мол, понимаю…
        Шрон указал вниз суставчатыми пальцами иначал загибать их поодному, отсчитывая время.
        -Нежмурься, растеряешь всю красоту моря, - рявкнул сборта Ларна. Иехидно напомнил: - Ты сама сунулась туда, разве нет? Зато теперь, внегодный момент, пообычаю вашему бабскому, поджала хвост…
        Вот кому кричать-то врадость! Сам страха неведает, - сосмесью раздражения иуважения подумала Тингали. Выр потянул вниз, вода залила шею, дернула тяжелую намокшую косу, поползла выше полицу - исомкнулась над макушкой. Глаза упрямо закрылись. Трубка, безжалостно смятая Ларной для удобства, поегоже совету плотно прихваченная губами, показалась неудобной, дышать хотелось носом - ноКим тоже старался незря, заглушки устанавливая: нос недышал. Залитые водой уши оглохли.
        Тело безвольно колебалось вслабом движении воды, итолько руки выра помогали Тингали поверить: она нетонет инегибнет, она сама этого хотела итеперь получает запрошенное - учится чувствовать канву моря.
        Чуть погодя девушке удалось убедить себя: воздуха хватает! Ипривкус горечи натрубке немерзкий, ко всему можно привыкнуть. Идыхание выра чистое, ровное - под неё подстроенное. Воздух сам вдувается вгорло - тогда тело чуть тянет вверх, апотом снова вниз, когда Шрон вдыхает, забирая её выдох… Вот ивеки удалось уговорить нежмуриться. Сразу распахнулось небо, сияющее, перламутровое, текущее бликами волн, играющее непрерывной рябью ветерка. Аниже - синь да зелень, тени бегучие, свет льющийся… Рыбки, играющие сним впрятки: то пропадают, то вспыхивают радужной яркостью чешуи.
        Прорисовались тонкие нити водорослей, лентами лежащие наводе, сминаемые легкой тканью волн. Ибок галеры возник совсем рядом - руку протяни, икоснешься. Там, засвежеосмолёнными, надежно уплотненными оттечи досками, вгорсти корпуса покоился мир людей, их маленькая суша, качающаяся наволнах, вёрткая - ипослушная…
        Глухота прошла, уши поверили, что так странно инепривычно они всеже слышат этот чужой мир. Захотелось улыбнуться… Пузырь радости вырвался - иумчался кповерхности. Шрон сердито погрозил пальцами: нешали!
        -Пообвыкла? - спросил выр, всплыв. - Тогда слушай. Плохо мы струбкой придумали. Надо по-старому делать, как уШарги написано… Матери казалось очень важным научить людей красоте моря. Ты мне немешай, хорошо? Я дурного несделаю. Я ведь, если разобраться, деду Сомре родня, значит, итебе нечужой… дядюшка, пожалуй.
        Шрон перетер клешней веревку, страхующую медную дыхательную трубку отутопления, снял зажим сноса Тингали. Изабросил обе бесполезные вещи нагалеру. Его вырье лицо дернулось, пришло вдвижение, две пластины чуть разошлись, нос вывернулся иудлинился, делаясь похожим наживую трубку… Выр придвинулся, плотно соединяя края носа скожей лица Тингали. Стало можно дышать удобнее. Выр снова указал вниз исразуже нырнул, вода накрыла сголовой - астрах, испытанный впервый раз, так инепоявился… Даже когда Шрон пошел вглубину, осторожно загребая лапами ивыравнивая движение хвостом, поворачиваясь мягко иплавно. Проплыла исгинула изполя зрения галера, блеснуло солнце, тень набежала, снова галера показала свой бок… Получилось необычно - как кружение вхороводе, воспоминание совсем уж раннего детства. При третьем повороте стало заметно: галера отдалилась вверх.
        Вода обнимала тело всё плотнее, настойчиво толкала вверх - домой, ксвету, туда, где иподобает жить людям. Выр упорно грёб итянул ниже - вхолодный полумрак родного ему мира. Хотелось раздвоиться, следовать как воле воды иопасений, так ивелению своего неуемного любопытства…
        Шрон лег набок, иглубина сделалась видна. Вовсе инебездонная. Вон оно - дно, край отмели совсем рядом… Камни взблескивают, ловят лучики далекого солнышка. Здесь, вводе, они все похожи надрагоценности, отполированы догладкости ипоказывают свой рисунок, насуше скрытый под сухой серостью. Песок дышит идвигается, свет понему ползет сеткой ряби, тянет пойманную вневод тень галеры. Живые водоросли танцуют, изгибаются, постепенно становится очевидно: иправда колышет их подводный ветер! Холодный, он дует снизу ичешет космы водорослей, придирчиво выбирая выпавшие волоски иотбрасывая их вверх.
        Аниже глубина начинается, ототмели скатывается втень всё круче. Синеет ночью, неведающей рассветов. Тингали вздрогнула: намиг ей почудилось, что мир словнобы обрел резкость, итогда внём проявилась канва. Иная, чем насуше. Подобная этим вот водорослям. Они наверху ничуть нетаковы, как здесь - дома. Едва утратят поддержку родной стихии, выброшенные мокрым комом напесок - высохнут, всю красоту изних солнышко выпарит, погубит гибкость, умение танцевать… Цвета непощадит, свежести. Вмире суши водоросли - мусор, гниль, серость береговая… Аздесь они - лес, густотравная поляна, прибежище для рыб. Тингали улыбнулась, протянула руку ипопробовала коснуться канвы. Ощутила упругость итеплоту, арядом - провалы шрамов старого искажения, боль. Много боли, гораздо больше, чем увиделось сверху, сборта галеры! Боль делала глубину всё более тягостной для взора, боль душила, потому что вкрасоту жизни кто-то злой грубо вшил ядовитые мёртвые нити… Неузор иневышивку, агадчайшую путаницу гнилой петляющей нитки, виснущей наизнанке узлами идлинными пустыми хвостами. Эти нитки тянули старую гниль, мяли канву - иделали давнее
зло ещё опаснее. Как такое выпороть, если оно - сопротивляется иноровит отомстить? Вон - душит, снизу подбирается, налитое ледяной злобой, могучее. Вроде спрута изКимкиной сказки.
        Канва дернулась, Тингали охнула ипоникла, темнота ядовитого прошлого окутала - да инезахотела отпустить. Словно сетью уловила, взялась обматывать гнилью своей, всумрак затаскивать.
        Очнулась Тингали напалубе. Солнце сушило рубаху, стягивало кожу, кололо воспаленные веки. Иэто было хорошо! Потому что здесь, дома, рядом сКимом - авот его рука, ладошку сжимает - никакие спруты нестрашны. Под затылок поддержал, врот влил прохладное питье.
        -Видела канву, - без сомнений молвилКим.
        -Ох, истрашна людская злоба, - пожаловалась Тингали. - Шили, смертью да местью отравленные… Мёртвые сами были внутри, вдуше - древние вышивальщицы. Шитье их итеперь упокоиться нежелает. Вроде хищника оно сделалось.
        -Именно так, - согласился Ким, помогая сесть. - Ихищник тот силён. Рыбы вглубину уходят, потом возвращаются, авыры немогут прорваться. Я соШроном говорил, ион подтвердил: именно так. Он сам долго удивлялся наотмелях. Пока несогласился признать худшее: навыров охотится эта хищная древняя мерзость.
        -Кимочка, так ведь она ненастоящая, - жалобно отмахнулась Тингали. - Она вроде сказок твоих, только видом страшна. Ито для тех, кто разглядит, вроде меня. Какже она всем вредить может?
        -Так ведь имои сказки небессильные, - грустно улыбнулся Ким. - То, что душа плетёт, неотделимо отмира живых. Вот они инаплели… Пойди теперь, расплети! Знаешь, что написала мать рода ар-Бахта настене замка? Вотчто:
        «Зря мы рассказывали людям свои сказки. Изних исоорудили ловчую сеть кошмаров, прорвать которую непод силу ни мне, ни всем нам, матерям выров, вместе. Нельзя одолеть зло иным злом, анадоброту клюдям даже уменя маловато сил. Может, виное время найдутся те, кто одолеет отравленную взаимными обидами пропасть лжи. Покаже она гибельна имогущественна».
        -Разве я одна справлюсь?
        -Ты неодна. Утебя дедушка - сам Сомра, абратик - заяц Кимка, - подмигнул брат, изнакомое лукавство вспыхнуло вкарих глазах золотыми бликами. - Тебя уважает Шром, да иЛарна оберегает. Они - нынешняя сказка, акое-кому икошмар ночной… пострашнее всякого спрута. - Ким задумчиво глянул намокрую палубу. - Водном ты права. Намбы непомешал выр, умеющий шить… Вдвоём вам сталобы сподручнее.
        Тингали виновато пожала плечами: откудабы такому чуду взяться? Да разве чудеса изизвестного ларца вынимаются? Они возникают - когда иждать их нет причины… Апорой хоть зови, хоть плачь - неидут, даже неглядят втвою сторону.
        Ветерок принес запах, отвлекший немедленно отразмышлений. Уху старого рыбака нахваливали вкрепости ар-Бахта все, даже стражи-выры, прежде неуважавшие вареной пищи. Итеперь эта самая уха готовилась рядом, вбольшом котле. Тингали облизнулась, снова принюхалась. Завертела головой, удивляясь отсутствию напалубе выра икапитана. Ким рассмеялся ипояснил: само собой, Ларна уже внизу. Уговорил Шрона показать изнанку моря. Видимо, ещё ненагляделся…
        Рыбак подал миску сухой. Тингали быстро опустошила её, похваливая. Изевнула. Слишком много впечатлений для одного дня! Ким охотно согласился, подхватил наруки иунес втрюм, уложил отдыхать назапасной парус. Веки сомкнулись немедленно, исон потянул вглубину. Ноотсюда было нестрашно изучать её кошмары. Потому что ладони бортов крепки, да иКимкина рука рядом. Черный, беспросветно гнилой спрут людской злобы метался поканве моря, волочил засобой шлейф ядовитого рыжего тумана. Ждал наглубине каждого выра, отважившегося пойти вниз - домой. Как его, злодея древнего, изловить? Где та нитка, закоторую его можно хоть напривязь посадить? Гнуснейшая работа, нозавека своей вывернутой мертвой жизни накопила она страшную силу… Всякий выр верит внепобедимость желтой смерти. Такая вера только помогает кошмару сделаться несказочкой - асамой что ни есть былью…
        -Эй, убарабана! Пальцы сберегаешь? - знакомый голос капитана рявкнул, как показалось Тингали, над самым ухом.
        Девушка вздрогнула ирезко села.
        Тотже трюм, широкая полоска света вщели чуть приоткрытого люка. Вода под килем журчит весело, проворно. Вёсла чуть поскрипывают: понятно, что пальцев никто небережёт, ход быстрый. Тингали попыталась встать - иохнула, нащупав рукой ракушки. Неиначе, для неё собраны: всетке лежат, усамой руки. Крупные, красивые, все разные, авперемежку сними камешки… Представить себе, что набрал их капитан, страшный Ларна - было невозможно. НоТингали представила, заулыбалась, прихватила сетку ипоспешила напалубу - рассматривать добычу при солнышке. Выглянула излюка - иснова охнула. Берег-то вот он, рядом!
        Скалы парадно-белые втемном узоре мхов да кустарника. Течение тащит галеру быстро - инетолько течение, видны три каната, уходящие вводу. Все выры там, забортом - ивсе работают, помогают вёсельникам. Скалы бессильно расступаются, признавая убогость своей ловушки, годной лишь для слабых - ивозникает впереди город.
        -Горазда ты спать, - насмешливо сообщил капитан, мельком оглянувшись иснова наклоняясь над бортом. - Апроснулась всрок, вот он - Тагрим. Неоглядывайся, негонит нас никто. Просто плыть вполсилы мне скучно… Я поговорил свырами, мы решили освоить приёмы совместной работы вузких скальных коридорах. Для боя полезно, для проводки ценных грузов. Левый борт! Вырам - сигнал. Суши весла, канаты перекинуть! Парус долой… поворот. Эй, сбаграми! Заснули?
        Тингали замерла впроёме люка, наблюдая, как мечутся попалубе люди, исполняя волю Ларны. Накорме барабанщик бьет поуходящему вводу длинному бревну, давая прежде несуществовавший нагалерах сигнал скрытым под поверхностью вырам. Вот провисают прежде натянутые канаты, их водно мгновение перекидывают нановые блоки, крепят - ивторой удар побревну восстанавливает натяжение. Падает парус, игалера, зарываясь носом вволну икренясь, почти ложится наборт… Стоять страшно, палуба пляшет - аЛарна, снова похожий насерого волка, щурит злые глазищи искалится: весело ему! Нравится ему, что светлый бок скалы рядом проходит - рукой можно тронуть! Люди сбаграми, впрочем, стараются как раз оттолкнуть скалу исберечь борт…
        -Шрон усами показал: прямо, более нет мелей, - это уже голос Кима, брат сидит насамом носу галеры.
        -Сигнал, канаты нанос, пообоим бортам ровно подать… полный ход! - Ларна развеселился пуще прежнего. - Слентяев лично спущу шкуру! Кислорожих заборт, мы входим впорт, унас знак ар-Бахта накорме, авы будто нахлебались уксуса! Наддай! Меня шаар ждать нестанет, амне повидать его надобно.
        Тингали выбралась напалубу иосторожно прошла кКиму. Крепко вцепилась вверевку исинтересом стала смотреть, какая несусветная суета творится набыстро приближающемся причале. Люди мечутся, кто-то пытается наспех подмести доски, кто-то уже тащит ковер, иные руками указывают изаголовы держатся: малые лодки неуспевают убрать… Два выра неловко перебирают лапами, нерешив для себя: плыть кгалере для досмотра или ждать наберегу?
        -Сигнал, канаты накорму, табань… ипроверим, хорошоли я рассчитал наш ход, - приказал Ларна.
        -По-моему, мы врежемся, - тихо шепнула Тингали брату.
        -Девку заборт, если начнет пищать, - мстительно сообщил капитан заспиной.
        Очутился рядом, щурясь иазартно скаля зубы вулыбке. Любимый топор уже под рукой. Подмигнул Киму. Указал набелые высокие стены большого особняка.
        -Шаарово гнездышко. Атут, усамого причала, курьерские страфы… Поедешь сомной?
        -Отчего непрокатиться, налюдей неглянуть, - охотно отозвалсяКим.
        Ларна обернулся кТингали, резко приказал: отШрона ни нашаг! Поймал заплечи ипридержал: галера заскребла бортом попричальным бревнам, канаты накорме жалобно застонали… иобвисли. Ларна прыгнул напричал, неожидая сходней, зашипел, припадая набольную ногу. Без спора оперся наподставленное Кимом плечо - когда брат успел оказаться там, насуше, Тингали инеуследила…
        -Страфов сюда, пока прошу добром! - прорычал Ларна, поспешая кневзрачному строению чуть встороне отпричала. - Эй, сонные! Жить надоело?
        Ненадоело: белый досиневы служка уже тащил заповодья пару вороных, опасливо вздрагивающих иприседающих отперекатов капитанского баса.
        Ларна оглянулся, убеждаясь: девушка послушно отошла отборта, аШрон уже выбрался изводы испешит кней. Можно небеспокоиться.
        -Вон те две галеры - ар-Рафтов, - указал Ларна рукой направо, поясняя Киму. - Видишь, лучший причал, обычно выры только туда ишвартуются. Ая избрал пустой, чтобы сходу да поскорее…
        Он снова припал набольную ногу инеловко опустился вседло вороного. Рванул повод, торопя птицу. Курьерский, привычный клюдской поспешности, сердито заклокотал, нонеослушался. Взял сместа резвой побежью, нежалуясь натяжесть седока, нетормозя наповоротах, где для таких, как он, имеются мощные столбы, врытые надве сажени вгрунт: прихвати лапой да разворачивайся, неуродуя стен… Заспиной втесноте улицы метнулся, отражаясь отстен, запоздалый звук топота лап страфов ипоодаль, еще упричалов, - шелест вырьих шагов: Шрон отослал закапитаном одного изстражей замка ар-Бахта.
        Ещё один поворот, чуть невыбросивший Ларну изседла, - ивот они, вконце длинного подъема, ворота особняка, похожие высотой иострыми головками бронзовых заклепок накрепостные, оборонительные. Само собой - заперто…
        -Дурачье, отстрафа запирать деревянные ворота, - презрительно оскалился Ларна.
        Усмешка сделалась злее, капитан концом повода хлестнул вороного поперьям, тот неловко запрыгал, переходя спобежи нанепривычный ему скок. Ларна рявкнул вовсю мощь голоса, Ким улыбнулся идобавил отсебя пару тихих слов - попросил иразъяснил. Страфы подобрались, ещё наддали, вперед вырвался рослый, несущий более легкого Кима, прыгнул, впился клювом ивыпущенными когтями вдревесину. Вдва шага лап одолел без малого три сажени высоты ворот - ирухнул водвор, растопырив ничтожные свои крылья. Следом свалился ивторой курьерский, припал налапах низко, брюхом даже коснулся плит - ноудержался отпозорного падения набок.
        Ларна одобрительно погладил вороного пошее ирасхохотался, наблюдая вполне закономерную картину бестолково организованного бегства, когда икары дожидаться невозможно, изолото бросить - ума ирешительности нехватает…
        Галеру, само собой, приметили ещё вузостях скал. Сразу начали сборы - да так инеуспели их завершить. Восемь верховых страфов убревна привязаны кучно, люди вкуртках сознаками городской стражи торопливо перегружают вседельные сумки самое ценное. Увидели гостей - выронили изрук бесполезный груз, начали нашаривать игломёты заспиной инеуверенно переглядываться. Рослый мужчина, спервого взгляда определённый Ларной кчислу наказуемых наиболее жестоко, выругался идал знак катаке, ему-то всё происходящее, похоже, неврадость, надеется успеть ускользнуть…
        Ларна сжал коленями бока птицы, вынуждая страфа выпустить иглы скрыльев. Хищно усмехнулся: оказывается, миролюбец Ким всёже позаимствовал уМарницы метательные ножи! Ибезошибочно пристроил обе пары, четверым злодеям отключая вооруженные руки… Ловок!
        Страф взвился впрыжке, уходя из-под удара иглометов, ивдва скачка донёс Ларну досамых дверей, делая стрельбу бесполезной - вот он враг, нарасстоянии вытянутой руки… Капитан грузно рухнул изседла, обухом топора смаху опираясь наплечо того самого стража, вкотором опознал опытным глазом начальственную выправку. Под ударом плечо подломилось, человек мешком сник наплиты двора. Пользуясь короткой тишиной, Ларна задал свой любимый вопрос:
        -Ну, иктоя?
        -Ларна, - сипло выдохнул последний обладатель игломета, нераненный, ноторопливо ведущий оружие вниз. - Выров выродёр… то есть…
        -Интересно определил, - зычно похвалил Ларна, щурясь ипоигрывая топором. Вынул изпояса иглу, прошедшую близко ктелу изастрявшую вкоже ремней. Сусмешкой бросил наплиты, тяжелым взглядом обвел двор. Он несомневался: стража возражать непосмеет, тем более - подлинному подъему кворотам уже взметнулся звук дальнего пока цокота лап. Это выр спешит вверх отповорота улицы. Его слышат… искоро увидят. - Я замку ар-Бахта друг. Лекарем при аре Шроме состою. Прибыл сюда излечивать шаара отгнилости. Вы наняты служить городу? Вот иневстревайте вто, что городу некпользе. Кто невдозоре, живо вказарму, рыбий вы корм! Глядишь, доночи инесгниете… Ану, оружие наплиты ирезвее ногами, да раненых заберите ссобой, недосуг мне ныне лечением заняться. Дозорные! Содвора никого невыпускать, слышали меня?
        Ларна лязгнул топором покамням ипобрел кдвери. Крепкой, точеной изсредней части цельного ствола, без швов, водну сплошную пластину. Сверх того немалые деньги истрачены наусиление железными полосами. Бывший выродер примерился кзапору иудивленно дернул вверх бровь: открыто. Ссомнением оглянулся настрафов, гружёных шааровым добром. Хмыкнул изашагал через большой зал, далее полестнице, покосившись настонущих отстраха вближней комнате первого этажа женщин, бессильно ибезнадежно обнимающих детвору. Похоже повсему, что эти - жена да нянька. Грязное дело: затевая побег, шаар, получается, осемье инеподумал? Толи прознал уже, что Ларна детей нетрогает, толи хуже гнильца себя показывает - неведает кродной крови приязни, толи…
        Следом двигался Ким, иэто было приятно: капитан, слегка удивляясь самому себе, накрепко верил вневысокого ивесьма тощего лесного жителя. Ощущал покой, неотвлекался, чтобы озираться исберегать спину. Под руку удобно попался слуга, высунувшийся налестницу снебольшим сундучком, бережно прижимаемым обеими руками кгруди.
        -Где хозяин? - ласково уточнил Ларна, взглядом превращая несчастного вкамень.
        Слуга молча уронил сундук наногу, сжался отболи исник, хватая ртом воздух, исипло, без слов, хрипя навыдохе. Ларец ссыпался поступеням, из-под треснувшей крышки брызнули вовсе стороны золотые перстеньки да цветные бусины…
        Ларна усмехнулся, сгреб обмякшего слугу зашиворот иразвернулся водно движение. Зашагал вниз полестнице. Ему слов нетребуется. Каждый своё главное дело знает, иэто дело - его, Ларны, нет сомнений. Он страх чует, словно запах тот страх имеет, цвет иформу. Истрах - течет, сам помогает внужную сторону шаг направить. Вотчаянии бессловесного взгляда прочесть нужный ответ…
        Слугу Ларна вышвырнул водвор, прицелив спиной настрафье привязное бревно. Да так, чтобы дух напрочь вышибить, астрах покрепче вселить. Указал Киму подбородком - мол, держи. Сам Ларна неторопливо полез вкарман, достал тонкий кожаный жгут. Задумчиво рассмотрел, расправил, пока слуга переживал первый приступ нахлынувшего ужаса.
        Ларна чуть помолчал изатем громко, для всех, кто хоронится заставнями, пояснил:
        -Если он убил шаара, то рубить надобно шею, дело ясное. Если он или кто иной, скем он всговоре, закрыл шаара вподвал да позарился назолото, рубить следует обе руки выше плеча, тут вот, аперетягивать жгутом - здесь. Ну, а, положим, он мелкий вор, главного мы упустили… Тогда рубим ниже локтя, только одну кисть. Наземлях рода ар-Бахта законы построены умно итяжесть вины учитывают. - Ларна глянул насерого отстраха мужика, уже неспособного стоять наногах ирявкнул: - Где шаар, гнилец? Пока хозяин вдоме исилен, слуги нетянут ларцов изего комнат всвои сундуки!
        -Ничуточки я неворовал! - голос сорвался навсхлип. - Вниз снести хотел…
        -Ну да, мне подарить? - вполне мирно хмыкнул Ларна. Задумался намиг. - Дело-то ясное. Ачто голос прорезался - уже хорошо, говорливые уменя быстро отвыкают отлжи. Кто пригнал страфов?
        -Глава городской стражи, - выдохнул слуга. - Приказ отславного нашего брэми шаара показал. Я все видел, икак золото изкладовой потащили - тоже. Ну, инеустоял, неказните, яже только перепрятать хотел, отгреха, захозяйское добро радея…
        -Экий ты человек славный, - одобрил Ларна, усмехаясь вусы. - Радеешь… Оно изаметно, без доброты подобную ряху неотожрать. Бери игломёт, добродей, собирай слуг да стереги баб шааровых, детвору идобро этого дома. Неустережешь, вернусь испрошу, как субийцы. Понялли?
        Слуга судорожно кивнул. Подхватил скамней двора брошенный охраной игломет изаковылял кдвери. Ларна, необорачиваясь, уже спешил через двор кказармам. Отпорога нанего обреченно глядел один изохранников, легко раненый вруку иглой страфа. Сам поклонился исам начал разговор.
        -Приказ был настоящий, брэми. Я знаю почерк шаара. Только странный приказ: всё золото издома забрать, пергаменты учетные тоже. Срочно доставить кдальним отпорта воротам. Итех, кто препятствовать станет, считать врагами. Пять страфов тут было, при дозорных, нашестом приехал брэми Лорф сприказом, те два - заводные, под груз… Надежный человек Лорф, позволю себе заметить, служит вгороде уже десять лет. Сказал - срочное дело. Нокак вы явились, мы иначали сомневаться. Вас-то мы знаем поописанию, ичто уар-Бахта ныне служите - тоже ведаем. Новедь прямой приказ унасбыл!
        -Понимаю, исудить мне недосуг, хорошобы шаар ваш нашелся исам рассказал, что кчему, - прищурился Ларна. - Тех, кто цел, собери водворе. Где дальние ворота, я знаю… Кого попроворнее выбери, пусть бежит немедля, надо передать весть вглавные казармы: город перекрыть ивсех жителей, независимо отзнатности, держать подомам. Всех, понялли? Нагалере сам хранитель Шрон, власть вгороде сейчас вего руках. Он сюда, полагаю, скоро явится. Кто извас ранен ивдозор негоден, тем доего прибытия беречь шаарову родню игруз страфов. Доставившего приказ - впогреб, стеречь надежнее золота. Опроизошедшем тут доложить ару Шрону вподробностях. Ворота открыть.
        -Исполним, - кивнул страж.
        Над воротами показались глаза выра, вытянутые настеблях. Ларна махнул ему - сюда. Быстро выбрал изстрафов самого рослого исильного, отвязал, небрежно срезал ремни искинул сумки наплиты двора. Устроился поудобнее вседле, покосился наКима.
        -Поедем, покажу, как следует двигаться погороду настрафах, - усмехнулся Ларна. - Напрямки. Ты шепни им, что следует. Ато меня они опасаются, тебеже - доверяют.
        Выр перевалился через верх ворот исгрохотом упал налапы, спружинил, повел усами, выискивая врага. Внимательно выслушал про груз всумках иобещал стеречь неукоснительно. Ларна погладил крыло страфа, пробуя непугать его, аободрить. Птица чуть склонила голову, вслушиваясь втихий говор Кима, заплясала, щелкая клювом ивыражая готовность помогать всеми силами.
        Ларна бережно, без рывка, натянул повод ивыслал страфа вперед, прямо подеревянной двери, благо - толщина велика икогтям дает надежную опору. Один прыжок нанавес крыльца, оттуда - наосновную крышу. Теперь под лапами звонко лопалась черепица, ностраф двигался без остановки ибеспокойства непроявлял. Скорее заинтересованность: ему сразу понравилось чувствовать себя летающим ивидеть город - усвоих лап… Ларна натягивал повод плотно, хмурился иприпоминал расположение улиц. Всеже пять лет тут небывал, стой памятной дождливой осени, когда столичный посредник заказал выра изрода ар-Капра. Толкового крепкого бойца, гибель которого награнице владений ар-Рафт, нет сомнения, изрядно подпортила отношения двух замков. Что кланду было только кпользе: насоседних сземлями ар-Капра владениях стоит столица. Ислушать северян столь близкие кстолице подданные недолжны, их удел - внимать кланду иверить вего мудрость, ощущать его поддержку втяжбе, длящейся уже четыре года…
        Вороной двигался всё увереннее. Страф клокотал, радовался иничуть неопасался изрядной высоты крыш: дома вцентральной части Тагрима выстроены втри, ато ичетыре яруса, крыши сбольшим покатом.
        Пока именуемая Золотым усом улица выгибается попутно - пологой дугой отпорта вверх, кглавной площади - бежать покрышам удобно: узкие боковые переулочки страф перемахивает водно движение, даже незадумываясь оних… Зато Ким синтересом глядит вниз, где замирают люди, наблюдая немыслимое зрелище. Пусть смотрит: сразу поймет, почему выбран такой путь.
        Золотой ус внижней части своей широк, нозапружен вдесятках мест почти что наглухо. Ближе кпорту - обозами неторопливо спускающихся иподнимающихся торговцев, ругающихся друг сдругом, зло нахлестывающих рыжих невысоких страфов иупряжных биглей. Далееже перегорожена заставой, закрывающей путь всем, кроме пеших - вот она мелькнула, пара столбов да цепь поперек мостовой, ипри той цепи городская стража. Пятна лиц, запрокинутых вверх, недоумевающих, оставшихся позади…
        Улица сделалась теснее, дома сдвинулись покучнее. Остатки прохода здесь нагло загромождены трактирщиками - столы вынесены прямо насередину мостовой, для удобства заманивания посетителей.
        Тагрим - город богатый, золото изшахт ар-Рафтов невсё течет морем мимо, ипосуше двигаются обозы, некоторые тут разгружаются, давая работу ювелирам. ИзГорнивы сюда везут мёд да древесину, зная, что насевере строевого леса нет: словно напасть какая скручивает игнёт сосны уже кста годам, делая их хилыми, негодными даже наневысокие мачты… Ар-Бахта ссоседями владу, торговле немешают ничуть, охотно закупая наилучшую северную сталь ииной товар: сухопутной торговлей взамке уже два десятка лет ведает Сорг ар-Бахта, ивозросший достаток Тогрима - его заслуга, нет сомнения… Онже устроил тут заказник идозволил продавать насевер несравненных вороных страфов, выдал договоры торговцам крашеными тканями сосложным многоцветным узором - это гордость островных владений рода. Даже далёкие южные соседи охотно прибывают вТагрим, везут ячмень, который гниль пощадила, вотличие отпшеницы иржи. Исамоцветы южные везут, итравы лечебные, изерна каффа - гордостьюга…
        Ларна свистнул, привлекая внимание страфов, шевельнул поводом - ивороные перемахнули хребет крыш, сбежали поскату, запрыгали ниже, спускаясь кмостовой улицы Серебряного уса, начинающейся снеприметной щели меж двух каменных стен ирасширяющейся, новсё равно более узкой, чем Золотая улица. Ей ширина инетребуется: Серебряный ус огибает центральную площадь, он всегда малолюден. Здесь селится знать: шаарова родня, отошедшие отдел иуспевшие наних неплохо заработать капитаны торговых галер, купцы, ювелиры.
        Страфы рванулись резвее попривычной им мостовой. Ким пристроился рядом.
        -Что дальше, капитан?
        -Калиточку удобную встене знаю, - усмехнулся Ларна. - Моим топором она вполне даже ловко открывается. Затой калиткой перелесок, ивыведет он нас без всякого шума кглавной дороге. Глянем, кто поджидает там вороных сгрузом золота… многоли их, куда направляются. Тогда ирешим, что дальше. Полагаю, должны успеть. Аты ловок: игломет подобрал нашааровом дворе.
        -Иножи состены внижнем зале снял, парадные, неудобные, номне иони сгодятся, - улыбнулсяКим.
        Впереди показалась ещё одна застава: пара столбов для привязи вороных, цепь поперек улицы исонный охранник, присевший наскамью полдничать смиской похлебки… звякнувшей покамням мостовой, едва дозорный обернулся назвук бега двух страфов. Молодой парнишка, усы ещё пухом пробиваются… Он только иуспел испуганно охнуть - да голову повернуть, провожая взглядом страшных чужаков. Ларна резко осадил страфа, вернулся, навис над непутевым дозорным, готовым растечься помостовой вслед запохлебкой.
        -Плохо поставлена служба, - рявкнул Ларна. - Доложи толком: кого пропускал сутра? Верховые были? Курьеры выровы?
        -Один, только что… брэми, - сипло выдавил страж, невсилах оторвать взгляд отрасчехленного топора.
        -Сменщика зови, город перекрыт, приказ выра Шрона, - ещё жестче указал Ларна. - Всем подомам сидеть, апоэтой улице ивовсе никому нет прохода, я точно знаю. Сам соображать должен, куда она ведет, гнилая ты чешуя… Почему пропустил?
        -Так шааров курьерже… - виновато развел руками парнишка. - Изнак должный унегобыл…
        -Анас пускаешь почему? - хитро прищурился Ларна, дернул повод, разворачивая страфа иснова пуская побежью. - Вернусь - выпорю, так изнай, личинка!
        Улица резко вильнула влево, сжалась доразмеров одной плитки - изапетляла меж высоких стен, лишенных окон. Без страфа, пешком, поней двигаться невозможно: для птиц предусмотрены ступеньки, редкие инаразной высоте. Ларна тропку знал ивороные - тоже.
        -Калиткой пользуются курьеры, - Ким вслух высказал очевидное.
        -Ага, - рассмеялся капитан, - ився городская грязь тоже. Кинут страже мелочь - ишлют вести да золотишко вобход ворот. Я сперва хотел зарубить парня, нопохлебка унего… бралбы мзду, неотощалбы настарой селедке пополам скрупой. Новыпороть следует обязательно.
        Ким рассмеялся. Вороные сбавили ход дошага, перебрались через последнюю высокую стенку ипривычно, без особой команды, подогнули ноги, ссаживая верховых нанебольшой площадке вглухом колодце стен. Обещанная Ларной калитка была невысока, сработана изцельного дерева, ничуть недешевле шааровых ворот. Капитан пристроился было рубить, хмурясь иругая упущенное время. НоКим погладил древесину, пошептал - ивынул одну задругой бронзовые клепки, словно ничто их инедержало. Ларна налег плечом, выпихивая лишенную петель дверь наружу. Та жалобно охнула, подалась. Капитан синтересом осмотрел висячий замок, прилаженный снаружи.
        -Так неделают обычно, встене есть два сквозных штыря, укурьеров имеется тайный ключ, чтобы оттуда закрыть - аотсюда снова открыть, уже следующему курьеру… значит, заперли отпогони?
        -Друзей заспиной неоставили, уж точно, - согласилсяКим.
        Улыбнулся близкому лесу - ивответ качнулся ветерок, погладил лицо, ветки восторженно всплеснули листвой, опознавая друга. Ким чуть склонил голову, вслушиваясь взеленый гомон, невнятный людям.
        -След я тут непотеряю, всякий лес мне - родной. Некдороге они пошли, Ларна. Точнее, один-то кдороге, тот, кто укалитки снаружи ждал. Авторой изгорода выбрался идвинулся прямиком далее. Вон - сосна мне кивает, мимо он проехал итам вправо принял.
        -Золото уворот ждут воры, - прищурился Ларна. - Мне они неинтересны, будь хоть вырам враги, хоть просто ловкачи изторговых… Некспеху ловить их, да изолота им невидать. Нам последу, полагаю, двигаться надо. Как думаешь?
        -Имоя душа туда тянется, - кивнул Ким. - Только уж несерчай, поеду первым. Мне влесу так сподручнее. Мы непоследу двинемся, есть покороче путь.
        Вороные приняли седоков изаспешили, удивляясь удобству невесть откуда взявшейся тропки: сама под лапы ложится, мягкая да ровная. Ким всматривался взелень, гладил находу ветки инастороженно изучал высокие дальние деревья. Порой чуть шевелил повод - итропка петляла, слушаясь нехуже страфа.
        Приметная сосна осталась далеко слева, кроны большого леса сомкнулись над головами, ноКим итут неусомнился водному ему ведомых указаниях. Вороные бежали, порой плотно протискиваясь через заросли низкого кустарника, пока повод неуказал: далее шагом. Просвет малой поляны блеснул впереди, иКим обернулся кспутнику.
        -Жильё. Мне так представляется, людей немного, большой суеты птицы неподнимают. Визбушке трое, никак неболее. Двое взасаде, один поправее открая поляны натолстой ветке, авторой полевее зарылся вмох, над ним мошкара, это итебе хорошо видно.
        -Тогда кнему ипоеду здороваться, - нестал спорить Ларна. Хлопнул себя побольной ноге ивиновато вздохнул: - Негоразд я пока что прыгать поветкам.
        Ким молча согласился, спешился искользнул потраве, задерево шагнул - да исгинул без следа, назависть бывшему выродёру… Ларна обогнул поляну поширокой дуге, примерился ккочке, над которой вился рой кровососов. Чуть выждал, ненадеясь наполноту скрытности своих действий идавая время Киму управиться первым. Пустил страфа побежью исвалился изседла наголову дозорного, успевшего лишь сдавленно охнуть… изатихшего насовсем.
        Ларна вытер нож идвинулся кизбе, морщась истараясь нехромать. Подумал сблагодарностью: без кимовых трав да наговоров дней десятьбы валялся бревном, нечуя больной ноги. Атак - ходит, наступает уверенно. Правда, каждый шаг - как посковороде горячей, да иколено норовит подломиться, новедь неподламывается. Ким возник усамого порога избы, шагнул из-за угла изамер, вкарих глазах настороженность спокойная, серьезная, без обычных его смешинок. Из-за спины выглядывают уже два страфа: свой и, видимо, тот, накотором прибыл сюда курьер свесточкой изгорода.
        -Ты подписывай, да спасибо незабудь сказать, что пока стобой одним занимаюсь, - лениво рокотал бас задверью. - Баба твоя уменя, сутра забрал изгорода. Чуток помедлишь - кликну, приведут. Тогда уж необессудь, ей локоток ираскрошим. Твой-то нам ещё нужен, одумаешься - отхудшего родню успеешь спасти.
        -Выродёра непеределать ничем, - второй голос оказался совсем слаб, едва слышен. - Говорили, ты забыл прошлое, служишь роду ар-Бахта, безвинных идетей нетрогаешь. Атолько себе одному ты служишь. Золото я отдал, неужто мало? Нет уменя более ничего, ни вдоме, ни вгородской казне… Хоть глоток воды дай. Невыр я, чтобы под пыткой сидетьтут.
        -Невелика разница, - усмехнулся бас. - Тебя заказал племянник прежнего шаара, оплатил побогаче, чем заклешнятых обычно дают. Он-то знает: великий Ларна задёшево неработает. Я теперь всем шаарам здешним - первейший хозяин. Припомни, как следует: наверняка есть утебя ещё золотишко. Или уродни… Нежто бабу нежаль?
        -Прочтите сообщение, брэми, - тихо инастойчиво попросил третий голос. - Это срочно. Я изгорода елеус…
        -Замолчи, - рявкнул бас. Смолк ненадолго. Послышалось шуршание пергамента. - Ну что, свою часть сделки ты исполнил, брэми шаар. Дай подумаю, может, изаслужил ты быструю смерть отзнаменитого топора моего.
        Ларна ошарашено тряхнул головой иобернулся кКиму, вглазах копилось темное недоумение излое возмущение: его славой поддельные выродёры уже добывают золото! Лесной житель развел руками: решай сам, что делать икак. Поизбе простучали торопливые шаги, Ким толкнул страфов искрылся зауглом, Ларна посторонился заоткрывающуюся дверь. Два человека вышли итихо забормотали друг другу вухо, настороженно глядя всторону, как они полагали, города.
        -Точно галера выров? - прошептал лже-Ларна. - Плохо. Чую: вовсе плохо, уходить надо. Что сзолотом?
        -Он неуспел, да особо инеспешил, онже недоумок, решил нам вдорогу охрану выдать, чтобы золото при своих людях придержать, пока договор неисполнен, - сердито отозвался гонец. - Про шаара спрашивал… Ну, чтобы голову вмешке, как договаривались.
        Ларна ощутил, что дольше слушать нет ни смысла, ни интереса. Подтолкнул плечом дверь, позволяя ей шумно хлопнуть. Оба наёмника - аЛарна неусомнился вих основном занятии - пригнулись ивздрогнули. Гонец потянулся кпоясу заножом иохнул, клонясь еще ниже: Ким использовал один издорогих кинжалов состены дома шаара. Второй наемник замер, мрачно глядя натого, кого осмелился копировать. Ларна тоже изучил подделку синтересом. Рост немалый, плечи хороши, усы короткие, нозаплетены похоже - вдве косицы. Знаки ар-Бахта взблескивают золотом наобеих…
        Лже-Ларна быстро глянул наперетянутую повязкой ногу капитана, подобрался ипопытался метнуть большое тело заугол избы - клесу, кзасаде, откуда могут подсобить или хотябы задержать ненадолго противника… Ларна резко выдохнул, жалуясь наболь вноге - едва успел топором подрубить проворные здоровые ноги беглеца. Кость правой хрустнула, левая уцелела, иЛарна сокрушенно покачал головой, падая наколено исердито выдыхая сквозь зубы. Перехватил топор, обухом примерился попредплечьям наёмника - незачем рисковать. Переждал длинный крик. Сел поудобнее, вцепился вволосы, развернул ксебе лицо, бледное исразу ставшее жалким.
        -Приветствую, - тихо идаже проникновенно сказал Ларна. - Это я, твоя совесть… Говорят, злодеи очень страдают отсовести. Для тебя будет именно так. Инебыстро, имучительно. Пора готовиться квстрече ссинеглазым северным богом. Вгрехах каяться.
        -Ларна… - хрипло ужаснулся ложный выродёр, бледнея ещё более.
        -Есть уменя небольшой интерес, - прищурился Ларна. - Кто дал выродёрам вороных страфов иподписал им подорожную? Двух вороных страфов, довольно давно, я обоих осмотрел три дня назад возле замка ар-Бахта. Пастуха вызвал опытного, он опознал птиц: изстойл этого города, курьерские. Ивторой вопрос. Кто заказал кражу лоцмана Хола, малька выра, увезённого вмешке натех страфах? Если знаешь ответы, прочего инеспрошу… Времени уменя нет, чтобы десять дней стобой, гнильцом, возиться. Аменьше истратить, неполно мучая тебя, для роли совести - несолидно… Грехов натебе много, понимаешь?
        Ким брезгливо поморщился, подбросил наладони нож, уточняя развесовку, открыл дверь исунулся внутрь, пригибаясь иосматриваясь. Нет более врагов… Ким шагнул запорог, звякнул чем-то глиняным, судя позвуку. Вода судорожно забулькала вгорле шаара - так предположил Ларна, нежелая отвлекаться отсвоего занятия. Он смотрел только нарослого бугая спереломанными руками игонца, испуганно замершего рядом - инесмеющего пошевельнуться.
        -Страфов… - через боль выдохнул выродер, - дал глава охраны. Он дальний родич бывшего шаара, впорту долю имел… много потерял. Как ар-Рафты своего человека посадили над городом, всем плохо стало. Про выра ничего незнаю. Я тут всего неделю. Я несам выбрал имя, меня наняли, поймите, брэми. Это наша работа, вы сами служили кланду, аможет, итеперь служите. Только дороже моего берёте. Сказано было посредником: назваться -и…
        Выродер обмяк, глаза закатились ипомутнели, лицо ткнулось втраву: Ларна брезгливо отпустил волосы назатылке полумертвого врага. Глянул наего ногу, разрубленную ниже колена, накровь, вытекающую, неровно, толчками иуже обильно пропитавшую траву. Прикинул, как мало жизни осталось вбольшом теле, иприщурился, переключая внимание насжавшегося вужасе гонца.
        -Кто посредник? Немолчи, могу решить, что как разты…
        -Купец, - быстро отозвался мужчина. - Лес изГорнивы привёз, назвался Торопеем, живет втрактире «Красный окунь». Унего знак кланда, платит щедро.
        -Чтож вы слева-то дополнительный заказ взяли? - усмехнулся Ларна. - Нашаара ведь он нападать невелел, я уверен. Долго думали держать пленного визбенке?
        -Три дня, пять, семь… - гонец устало сник. - Изнего можно много золота добыть, если сумом. Мы решили: сгрести поболее - да ходу, да залечь вГорниве… Там шаар половину возьмёт снас иобоих перед кландом объявит мертвыми. Проверено, ему выр неуказ. - Мужчина осторожно покосился наЛарну. - Десять тысяч кархонов унас уже есть: казна города иденежки шаара. Всё бери, расскажу ипокажу, людей назову. Только отпусти. Сам темже занимался, неужто…
        -Занимался я совсем нетемже, - досадливо поморщился Ларна. Потом повел бровью иусмехнулся. - Норезон втвоих словах есть. Золото вернуть надо. Свободы тебе необещаю, ножизнь - пожалуй… Впорту пристрою под надзором, колоду пристегну наногу. Долженже кто-то выгребать гниль спричалов. Адальше немое дело, может, выры тебя ипомилуют позже задавностью лет, если сам забудешь опрошлом. Выры - они нелюди, они порой умеют прощать. Я говорю про семью ар-Бахта. Вземли кланда тебе теперь лучше невозвращаться. Пострашнее меня узнаешь страх.
        Гонец глянул вспокойные серые глаза исодрогнулся, часто закивал, даже попробовал благодарить, неглядя налже-Ларну, лежащего лицом вниз иуже вполне мертвого. Закусил губу, когда кожаный шнур без жалости стянул локти.
        Ким выбрался изизбы, подставляя плечо еле ползущему худому человеку. Тот свалился напороге: ноги подкосились, он оперся накосяк изамер, прикрыв глаза итяжело дыша. Ким заново нырнул визбу, вынес воду вглиняной кружке, брызнул влицо, дал напиться. Сел рядом втраву.
        -Голодом морили, иводы недавали, - сболью вголосе пояснил он. - Ох, итошно мне, ох, инехочется вгород излеса уходить… Ану, как разучусь я сказки сплетать, этой жизни наглядевшись?
        -Неразучишься, - весело оскалился Ларна. - Аесли откажешься глядеть, тогда иконец твоим сказкам, погаснет вся их сила. Поверь… Я сам верю, потому мне твои истории врадость, чему я сильно удивляюсь. Пора нам, пожалуй. Шрон там топочет ипереживает, да ипрочие тоже.
        Ким согласно кивнул, подозвал страфов. Усадил вседло шаара, пленника, помог Ларне - изашагал пешком, гладя траву ирассеянно щурясь насолнышко.
        Шаар некоторое время молчал, поглядывая нанастоящего Ларну снескрываемым ужасом: ещебы, иподдельный был страшен, аотэтого чего ждать, вовсе уж непонятно. Едет рядом, под спину бережно поддерживает. Иоткупиться уже нечем, икуда везут - спрашивать нехочется.
        -Как вы, брэми, решились управлять городом, ума неприложу, - раздумчиво посетовал Ларна, утомленный переглядками. - Много я повидал шааров, имогу сказать сразу: скушать вас обязаны были быстро, это вежливо выражаясь… Нет ввас звериного чутья. Иврагам спины ломать вы ничуть необучены.
        -Я нетать лесной, - почти жалобно отозвался шаар. - Зачем мне такие повадки? Мой дед вювелирном цехе Тагрима был первейшим оценщиком. Отец мастер, да ия небездельник. Уважение движет людьми, анестрах.
        -То-то они уважительно вас спрашивали про золото, - прищурился Ларна. - Нет, одним уважением, брэми, ивгильдии обойтись тяжело. Непосилам навалили вы работу насебя. Вернёмся вгород - что станете делать сглавой охраны, если я, злой выродер, незаймусь им? Пальчиком погрозите да отошлёте домой… Аон возьмет игломет инацелит неввас, авжену вашу или вребенка, чтобы ударить больнее. Ничего выры несмыслят влюдях, если поставили вас над городом.
        -Поставили… ажелаюли того, забыли спросить, - сдался шаар, чуть спокойнее опираясь спиной наруку Ларны. - Ары изрода Рафт давние партнёры нашей семьи, невозможно было отказать, никак невозможно. Мы врудники ездим, породу оцениваем, родня наша вих землях вольно живет. Как такое непомнить? Гата ар-Рафт еле жив был, когда меня позвали кнему. Сказал: надо учинить полную проверку купцам ипорту. Вделах учёта я силен, вот исогласился. Воровство быстро обозначилось. Сюда я угодил итого скорее. Вечером дома спать лег - утром здесь очнулся.
        Шаар сник изамолчал. Ларна сердито потёр шею иглянул наКима.
        -Чтоже получается, допустишь воров довласти - они справятся: исебе урвут кус, ихозяину оставят долю, если неглупы. Порядочныйже шаар сам загнется исемью погубит, асверх того всчитанные недели пустит город наразграбление. Ким, я что, зря рубил руки напобережье?
        -Порядочность нельзя путать сослабохарактерностью, - задумчиво предположил Ким. - Слишком быстро всё произошло, брэми иморгнуть неуспел, как вбеду угодил. Кланд густо заварил суп, ар-Рафты ошпарились, ар-Бахта ивовсе виную сторону глядели, бросили город без помощи. Разве можно одного человека поменять иналучшее надеяться? Влюбой измоих сказок герои друзьями обзаводятся, всяк всвоем деле силен, всяк насвоем месте хорош, аводиночку только помирать иостаётся. Взялсябы ты, Ларна, зановое занятие. Вот тебе город, - Ким указал намелькнувшие впрогале ветвей стены. - Устраивай внём жизнь посвоему разумению, выплетай новую быль… Ая кней сказочку пристрою, чтобы опору ей дать.
        -Странные вы, - удивился шаар. - Очем говорите, инепонять. Дом мойцел?
        -Идом цел, исемья, идаже золото городское сыщется, - пообещал Ларна. - Только надолголи? Ты ведь несказал, что намерен делать сглавой охраны. Оно, конечно, я могу самолично выволочь его зашиворот наглавную площадь - да зарубить. Отменя того иждут. Только потом я уеду, страх ослабеет, иуважение ктебе снова окажется беспомощным. Странный ты шаар, интересный да беззащитный. Жаль тебя… Думай, пока есть время. Приедем - или изгорода вземли ар-Рафтов уходи спешно, или уж привыкай, что власть - она нетолько уважение да ум, нопорой икулак, итопор. Эх, город хороший, жаль такой опять ворам отдавать…
        Шаар молча кивнул ипоник, рассматривая стены Тагрима вдали. Наманеру Ларны переходить свежливого «вы» насочувствующе-покровительственное идаже чуть насмешливое «ты» шаар необиделся, ноотслов знаменитого выродёра пришёл вглубокую задумчивость. Между тем, стелющаяся под лапы страфов тропинка ловко выбралась наопушку, скользнула вниз схолма, вливаясь вбольшую дорогу. Стало видно: уворот сердито переминается, поводя клешнями, крупный серо-узорчатый выр, отнего вобе стороны осторожно расступаются, остерегаясь встать ближе, люди водежде городской охраны. Выр заметил страфов, несолидно побежал навстречу, опустившись навсе лапы.
        -Конжа, ты цел? - уточнил серо-узорчатый, тронув усами руку шаара. - Мне Шрон только что передал: нет тебя вгороде, идом твой вбеде. Ая говорил брату, нельзя тебя без наших-то стражей оставлять… пропадешь. Уар-Бахта навесь Тогрим три выра, ивсе впорту заняты, оплошалимы.
        Выр развернул глаза кЛарне, чуть помолчал, изучая его. Перемялся налапах, качнул клешнями, нехотя, явно через силу, приветствуя.
        -Ты бойца ар-Капра тут замучил, пять лет назад, - утвердительно ировно сказал выр. - Нет такому делу прощения! Нобратья иначе решили, им слово Шрома дороже обид. Юта стобой разговаривает, значит, имне подобает. Атолько знай: ар-Капра ни слова непроронят. Итвои старые дела Шрому да Шрону поперек дороги цепь натянут, когда выры ар-Бахта пойдут встолицу. Крепкую цепь, ичем порвать такую, неведаю. Да неодна она, неодна…
        -Кланд, получается, невиноват, - прищурился Ларна, - только я один гнилец, вырий враг?
        -Нетак, - качнул усами выр. - Менять гнилого кланда наШрома, заступившегося завыродёра, мало кто пожелает. Пока ты ему полезен, ачто далее будет - отом тебе надо думать, раз ар-Бахта слишком беспечны, что незамечают явного.
        Выр отвернулся иснова сосредоточил внимание нашааре, человеке для ар-Рафтов важном иположительном, наделенном доверием. Ким дернул себя закудрявые волосы, уже собрался что-то сказать - носмолчал. Ларна тоже нахохлился вседле, потер больную ногу. Зло прищурился наохрану, пообыкновению каменеющую под его взглядом.
        Красивый город Тагрим, норадости отего красоты никто более ненаходил, отягощенный старыми ошибками иновыми бедами…
        Глава десятая.
        Многослойное шитье
        Наглядевшись навырий подводный мир, я инаш, земной, вижу чуток иначе. Интересности внем примечаю новые, цвета раскладываю нанити тоньше да ловчее. Чудно… Прежде вот - марник казался розовым мне, атеперь гляжу: никакой он нерозовый, где глаза-то мои были? Как втакой непутевой простоте бралась шить? Ох, неловко перед Кимочкой. Он твердил, он показывал - ая кивала да по-своему делала, как попроще-попонятнее. Всё водин слой, всё гладью. Аразве есть она внастоящем-то мире - гладь? Мама Шрома иего братьев - Шарги - она умнее меня была, верно слои разбирала. Инитки её были неодноцветные, все спереходом, потому нет вмире резких граней, ипокоя нет - есть движение.
        Взять тогоже Ларну-выродёра. Вон - идет, упрямо ногу разрабатывает ипотому вседле сидеть нежелает. Первым взглядом я кого увидала? Неего, какое там… Его я итеперь рассмотреть немогу, неосилю подбор должных ниток, понимание неналажу.
        Первым делом углядела я чужие вышивки. Именно так! Что есть мы, люди да выры? Прежде взгляда идопервого слова - мы есть то, что онас говорят идумают. Марница описывала мне выродёра: страх свой перед ним прятала, авыпячивала лишь завистливое уважение кчужой силе да удали, кславе, накрови взращенной. Вот всё это-то мне ипоказалось гнилее гнилого. Слава его ровно такова: страхом да завистью вышивали его имя люди. Злостью своей да жадностью… Я наканву глянула - их ирассмотрела. Их, анечеловека.
        Аведь он - человек. Только слоёв внем столь понашито, что исам, поди, путается. Может ночью влес уйти далече, чтобы мне, бестолковке, найти красивую ветку. Зачем? Какой такой тайный ветерок вего душе зелень качает, листву живую? Незнаю. Потому утром он уже исам неведает. Бросит ветку да такое слово скажет обидное, насмешку выплетет - хоть плачь! Спасибо, Кимочка рядом, он умеет унять выродёра. Иначе все жилыбы этот сероглазый вытянул измоей души. Ниток для него нет, он это странным образом очень точно знает - вот илютует. Сперва подарки дарит, потом сам их мнёт-ломает…
        Новторой-то слой я внем всеже потихоньку нахожу. Добрый он. Только доброта его тихая да тайная, иногда невесть вочто перерастающая, да такое - аж мороз покоже… Ведь что задва дня вгороде Тагриме состражей учудил - досмерти его незабудут, кто ещё цел! Я-то невидела всего, мне Кимочка что пожелал, то ирассказал. Ачто несказал, то я сама поняла, я зайца своего давно знаю, сколь он следы ни путай, отменя неубежит. Опятьже: несказанное порой ярче слов выплетается. Мы позавчера утром доворот ехали - так наЛарну никто глаз поднять несмел! Вовсём городе - ни один житель. Спешили они мимо нас, кстенам прижимаясь: кшаару бегом бежали! Какже, шаар добрый, его суд мягок, его приговор легок… Ларнаже громко обещал через две недели вернуться и«кое-что проверить». Кимочка смеялся: втрех трактирах разбавленное вино вылили намостовую, недожидаясь проверки. Булочник перед всеми повинился: старую муку подмешивал внаилучшие пироги. Наколени встал ипрощения просил. Разве Ларне их мелкие дела надобны? Только страх - он ужаснее самого Ларны, имя его впереди бежит, само топор точит, само исуд вершит… Нет бывшему выродёру
оттого радости.
        Теперь я точно вижу, непосердцу Ларне быть ночным кошмаром. Да только прошлого неперешить. Это даже самой сильной вышивальщице недано. Прошлое своё человек сам кладёт наканву - стежок застежком, день заденьком… Икак узор сплёлся, так исплёлся. Ты уже иной, аон - вот, яркий да крупный, всего тебя заслоняет. Можно настрах изойти, аможно иэто своё прошлое кпользе пристроить. Страхом своим других прикрыть, тогоже бестолкового шаара, который так долго собирался казнить главу городской охраны, что без него все дело иначалось, изакончилось.
        Ещё я заметила: глаз уЛарны точный, ниток он невидит, канву нещупает, носуть вещей знает получше моего. Я Кимочку спросила: еслибы он пролил крови поменее - могбы, пожалуй, шить, разве нет? Кимка, само собой, отшутился. Мол, невсякому дано тяжеленным топором рисовать ввоздухе невесомый узор, большое это искусство… Идобавил: Ларна людей видит, сразу инасквозь. Оттого взгляд его режет, словно ножик острый. Что тут возразишь? Видит, иещё как! Малька сероглазый любит, хотя силы впарнишке нет, он еще мал. Ларна его душу рассмотрел, совсем бесскверную душу, итоже - зрячую… Хола, лоцмана вырского, он уважает. Шронаже почитает, пожалуй. КШрону он споклоном обращается иопрометчивые слова наязыке успевает удержать.
        -Ар, пора обливаться водой, - напомнил Ларна, чуть кивнув Шрону. - Жара вон как зло разошлась, парит идушит, недля выра такая погода. Вамбы втени полежать. Я сКимом уже говорил, ночами нам идти сподручнее.
        -Ночами… - Шрон тяжело повел поникшими усами. - Ночью я моложе нестану, чего уж там… Нежара меня гнёт, авозраст. Мы, выры, кстарости сушу нелюбим, тяжела она для нас. Тело слабеет, влаги просит да легкости водной жизни. Мне, как-никак, сто тридцать два года осенью исполнится, немалый срок, немалый… Стоило его прожить, чтобы застать нынешнее время. Ты нещурься, нежалей меня попусту, я ещё твою старость увижу. Само собой, если нырнуть смогу ивгротах заснуть, если будет нато воля варсы.
        -Чтобы нырнуть, вам нужны все пять сердец, работающие инеущербные, - зло иснажимом выговорил Ларна. - Это я уже усвоил.
        -Верно усвоил, - незамечая сердитости собеседника, согласился выр. Повёл усами инехотя подал знак кпривалу. - Втом смысл битв наотмелях, именно втом. Ущербные немогут уйти вниз. Здесь, насуше, нам итрех сердец довольно, идвух… вы так одним обходитесь. Новнизу мир иной. Я читал истариков слушал. Там холод велик, живительности вводе мало, жабры еле улавливают её, вполную силу работая. Все пять сердец загружены, кровь нашу гонят, тело поддерживая всиле. Что-то внас меняется, что-то проявляется, чего тут инезнаем засобой. Света там нет, анаш панцирь начинает светиться иусы малые - тоже. Ох-хо, увидетьбы…
        -Тогда берегите сердца, - настойчиво посоветовал Ларна.
        Ким вынырнул изкустарника рядом, улыбнулся ипоманил засобой: озеро нашёл, большое да удобное, можно вглубине отдохнуть, жабрам дать работу. Шрон тяжело поднялся налапы ипобрел залесным жителем, жалуясь вполголоса нанеприятный болотистый привкус пресной воды, нагнилость её изатхлость… Ларна поотстал, глянул снизу вверх насидящую вседле Тингали.
        -Капризничает старик, - усмехнулся он. - Аты непутёвая, брат твой прав. Что язык проглотила? Он тебя слушает, сказалабы: привал, так велел Сомра.
        -Я лгать неумею.
        -Аты учись, самое бабье дело, - зло посоветовал Ларна изашагал быстрее.
        -Иобижаться натебя нехочу, зря стараешься, - упрямо сообщила Тингали. - Сажи лучше: марник какого цвета?
        -Ты измоей души нитки нетяни! Я тебе неКимка, терпеливец изменя никакой, - вполне серьезно возмутился Ларна. Смолк иприщурился синтересом. - Вечером - сиреневый всиневу вчера был. Ты откуда знаешь, что я нанего глядел?
        -Незнаю, - отмахнулась Тингали. - Только мне перед Кимочкой совестно. Я всегда марник розовым шила. Я иморе хотела сперва, как увидела да мельком оглядела, голубой ниткой наметать… Нетой, которая издуши, я ведь иногда ипросто так вышиваю. Для красоты да навыка. Вот уж спасибо, вТагриме ты мне всяких ниток раздобыл! Я инезнала, что столь много оттенков прокрашивать люди умеют.
        -Купец изменя получился неплохой, - развеселился Ларна. - Как спросил - они состраха великого всё иприволокли. Отстраха бывает иногда польза. Тебе. Это хорошо… Аморе голубым шить - прямо кошмар ночной! Разве оно голубое? Водин тон? Слепая ты девка, верно Ким сказал: непутевая. Море - оно бывает всякого цвета. - Глаза вспыхнули азартом. - Любого! Черным возьмешься шить - оно таково, даже несомневайся. Внем ночь растворена ишторм, иной раз света столь мало, пену видишь чёрной, нето, что воду… Особенно снизу, как тонуть пойдешь.
        -Ох…
        -Нобывает имирное, светлое, - прищурился Ларна, довольный тем, что застращал достойно «серого волка». - Можно море розовым шить, как марник - оно втихий вечер таково.
        Сказал, отвернулся ипошёл себе, оставшись загадкой иоставив Тингали сидеть вседле, аж ерзая отновых вопросов. Розовое море, чёрное… Поди, пойми, что будет следующий раз сказано!
        Девушка спрыгнула сострафа ипошла рядом, заглядывая наЛарну снизу вверх отего плеча исердито морщалоб.
        -Тебе Марница велела так неделать, морщинка заляжет, - припомнил Ларна.
        -Подумаешь! Нам ещё далеко идти?
        -УКима спроси, лес - его родня, разве нет? По-моему если, два дня идём, иеще три таким ходом будем тащиться. Зато через пролив переберемся сразу, трое нас да три выра. Атам, видимо, сразу начнется опушка леса, который толи есть вмире, толи сказка сплошная, хоть для вида прикидывается былью. - Ларна вздохнул, намиг прикрыл глаза. - Раз сострафа спрыгнула, обратно вседло несядешь, пока новую глупость неспросишь. Давай, нетяни. Зли выродёра.
        -Как стобой разговаривать!
        -Увсех по-разному получается, ноты их сразу переплюнула.
        -Тьфу натебя, - хихикнула Тингали. Помолчала иосторожно уточнила: - Ародня утебя есть?
        -Понятия неимею. Лет пятнадцать непроверял инетянет туда. - Ларна поскучнел. - Брат первым решил заменя денежку получить, я ему отплатил зато… да ты нехмурься, никого неубил. Хотя стоилобы. Так, кулаком вбил ум поглубже вребра иушёл. Ачто мне вслед кричали, я неслушал. Зачем такое слушать? Изачем таких родней числить?
        Тингали надолго замолчала, виновато комкая повод. Озеро уже открылось впереди, следы выров вели вводу тремя цепочками, анаберегу сидел Кимка, мастерил удочку ипесенку напевал. Подмигнул Ларне.
        -Выра накрючок опасаюсь выудить. Предупредил, чтобы здесь неплавали, обещали вкамышах гулять да наглубине… Ключи тут хороши, хрустальные, донные, сладкие. Садись, я тебе звонкую сказочку приготовил, чтобы ты нечесался отТинкиных комариных укусов. Про синь-озеро расскажу идевку водяную.
        -Ой, былобы, что слушать, - сморщила нос Тингали. - Как гнилая баба топила всех. Даже кого полюбила, итого всё одно утопила. Поётся красиво, спору нет. Нопро золотого окуня веселее.
        -Аиди-ка ты, сестра, лесом, ибез хвороста невозвращайся, - строго велел Ким, махнул рукой, тропку обозначая. - Иди-иди, крапива кусачая. Нетебе решать, легенды краше или сказочки детские. То вмоей власти. Про синь-озеро как раз легенда, северная. Грустная, носправедливая. Князь любовь свою предал, она тойже монетой отдарила. Потому всё вмире возвращается. Ошибки - они вроде камня, брошенного вводу. Уже надно ляжет, изабыть онем вроде можно, акруги поводе идут, морщат чело озерное.
        Пришлось уходить.
        Вот ведь заяц ловкий! Все его привечают, всем его глаза карие вливают вдушу тепло. Марница вроде мухи жужжала, угождала да липла. Ну да ладно, сней всё ясно… НоЛарна нелучше! Сидит, вусы улыбается илицом добреет. Про девку обиженную слушает. Даже подпевает… Идля его души ключик нашёл мой Кимочка. Ая невижу ничего впотёмках, кроме жалости нет уменя ниток, как небыло - так инет… Понятьбы: счего я взялась жалеть бывшего выродёра? Он всиле, здоровее выра ивсякому врагу - сплошной страх. Собой недурен, девки вгороде то отстраха пищали, то сами нашею вешались - какже, изгероев герой. Я видела: вечером приходили под стену шаарова особняка иЛарну окликали князем. Никаких причин для жалости! Определенно: мне недаётся шитье вмного слоев. Вижу, чего нет, ачто рассмотреть надобно - невсилах найти. Схворостом нелучше. Кимочка умеет его ипод ноги бросить, испрятать далече. Песня про синь-озеро длинна да тягуча, пока недопоют, меня наберег иневпустит, шутник. Я ведь крапива, я мешаю, насмехаюсь. Как будто этого толстокожего выродера можно пронять!
        Ох, Кимка, вроде брат - амужскую правду выше поставил, Ларна, поего мнению, прав… Спасибо хоть вывел кстарой елке сворохом сухой хвои: под такой отдыхать радостно имягко. Можно много всякого попередумать. Про наш поход, например. Приключение, какже! Идём - ноги покочкам бьём. Ничего непроисходит. Мальку или Холу как объяснить такое? Икак себе самой признаться: страх вомне копится.
        Все наменя глядят, надеждой питаются. Словно я мир переменю. Аразве так бывает? Ларна тотже - третьей силой назвал. Золотых палочек, наиглы похожих, вподвеску собрал сдесяток - инаус себе привязал. Оберегать меня поклялся. Аразве я того стою? Чем я лучше девки озерной, которая всех морочила год загодом… ну вот, это я уже себя жалею.
        Страшная штука - жалость, обращенная насебя. Силы выпивает, слезу изглаз точит имир делает серым, неуютным, алюдей - недобрыми. Пришлось встать изаняться делом. Хворост Кимочка попрятал, ноя упрямством взяла. Поветочке, помалой палочке, анабрала. Костерок займется, огонь затанцует насухих дровах - исгорит моя жалость ксебе, вся впепел выйдет, легко надуше сделается. Потому других жалеть можно, асебя никак нельзя. ИКимочка так говорит. Кто себя бережет, утого нет ниток, иигла вруки ктому неляжет: боли он боится. Вмир невглядывается…
        -Тинка!
        -Тингали!
        Допели про синь-озеро. Наверняка иокуней уже наловили, самое время жечь костер. Надоже, вдва голоса шумят. Ладно так, хором. Общий язык нашли, общее уважение. Никогда я Кимочку своего нечислила мужчиной, заступником вбольшом мире, ипросто - взрослым. Непутевая я, простоватая. Все вдетстве сижу поуши, вылезать нежелаю. То зайцем видела его, то смешным старичком сземляничной шапкой, то говорливой белкой. Аон совсем другой, я только уМарницы вглазах ирассмотрела, какой. Сейчас возьмись я ему нитки подбирать, ох ииные они вруку лягут… Может, поясок вышить? Настоящий, удобный да красивый. Иоберег, иподарок, иразмышление. Марница-то права вомногом: нельзя мне Кимку держать при себе привязанным. Своя унего судьба вмире. Сказки его большую пользу дают, если даже Ларна отних меняется. Кимочка без нити да иглы вышивает, души узором покрывает.
        -Иду, несу, неоголодаете без ужина, певцы озерные, - сообщила Тингали иповолокла хворост поудобной тропке, напрямки.
        Все уже ждали. Шрон - итот лежал вмелкой воде уберега, усами гонял рыбьих мальков инаблюдал залюдской суетой. Выглядел отдохнувшим идовольным. Ему нравилось размеренное спокойствие похода, несулящего больших бед. Свозрастом приключения перестают манить азартом иопасностью, иное вних видится: поиск нового иразмышления, красота мира, прежде незнакомая. Выр подозвал Тингали и, дождавшись, как усядется набольшом валуне над водой, попросил снова рассказать про деда Сомру. Апосле ужина, когда Ким объявил ночной поход, пришлось заново повторить. Само имя великого выра, произнесенное вслух, радовало старика идобавляло емусил.
        Шли безлюдными местами, иногда - болотистыми, иТингали запоздало подумала: потому ивыбран для похода север владений ар-Бахта, нетолько заих покой - ноизавлажность, столь важную для старого выра. Вобещанные Ларной три дня достигли берега ипереправились через пролив. Кзнакомому лесу, который отморя, ссерых камней, прежде видеть недоводилось. Аон - красив! Дубы вековые широко раскинулись наопушке, отстранив всех исобой любуясь. Золотые сосны поскалам дозором стоят, высоко, уверенно. Рябинник уже румяный, суетится, первую осеннюю обнову наветру поправляет. Серьги красных ягод надевает, бусы втон. Шей да радуйся, потому душа поёт - дом свой узнаёт, тот дом, вкотором десять лет пролетели водин миг сплошной радостью без забот.
        Тингали оглянулась набрата иохнула, исела накамни без сил. Нет налице уКима радости, ни единой кровинки - бледен, замер итак нехорошо, некстати, спокоен.
        -Что чуешь? - тихо уточнил Ларна, гладя топор ипоправляя игломет наплече.
        -Гарью тянет, - сболью вголосе отозвался Ким. - Оттуда, состороны людей… Марница говорила: кланд велел подвинуть поселения отлеса. Какбы он худшего незатеял. Безвременного леса ему несжечь, нодубраву жаль. Древняя она, исконная. Зверю дом илюдям польза. Зачем её жечь?
        -Отстраха, - оскалился Ларна. Обернулся квырам. - Делайте, что требуется. Я пойду, гляну напожар. Если есть пожар. Может, вчера он был или того ранее.
        -Стражи пойдут сЛарной, - сразу велел Шрон.
        -Я тоже, - вздохнул Ким, глянув еще разок намягкую траву поляны. - Тингали ибез меня кдедушке пройдет… даже лучше получится, мне втот лес ненадо возвращаться, ану как невыберусь? Там мой дом… прежний, анового пока инет.
        Ким отвернулся ипошёл прочь, Ларна заторопился следом, догнал, положил руку наплечо иуже неотпустил.
        Странно получается, - подумала Тингали. ВКимкиной душе, наполненной сказками, всякому стоящему человеку или выру находится отзвук инечто близкое, родное. Авернее сказать: то, что сам он потерял. Вырос человек, жизнью его пообтёрло, вылиняла яркость первой радости - аКим её наново расцвечивает. Ему каждый листок, каждая веточка, каждый ручей - важнейшее открытие ивеликая тайна, олюбой кочке сказку готов изложить, инеодну. Великийдар.
        Шагать побольшой солнечной поляне было легко иприятно, трава льнула кногам извенела отголосками звуков иного леса, сказочного. Где он? Пойди, пойми… Рядом. Руку протяни - иоткроется, ивпустит, потому что уже следит ивстрече новойрад.
        Тингали внимательно огляделась. Вот свет дня, авот итень. Обычная напервый взгляд, только канва-то втой тени двойная! Наступи наскладку сверху - иудуба окажешься, как все делают. Аподдень край обыденности…
        -Дедушка Сомра! - улыбнулась Тингали. - Вгости пусти, тут твои родичи, ты время мне поним выбирал. Испасибо, что неразминулись мы, лучше выров ивмире нет, чем Шром иШрон. Ну, разве Хол ещё хорош. ИЮта… - девушка лукаво прищурилась. - Я про всех расскажу, честно!
        Ветерок вздохнул иуспокоился, девушка протянула руку, прихватила пальцы Шрона - ишагнула втень. Дуб сразу подался всторону ивознесся навершину холма, атропа пропиталась влагой инырнула прямиком кболоту. Тингали зашуршала побрусничнику, нагибаясь исобирая находу ягоды. Крупнее да вкуснее нигде несыскать! Шрон двигался следом, осторожно припадая налапах, чтобы нервать дерн.
        -Дивное место, - тихо порадовался он. - Иболото здешнее чистое, глубокое, хрусталем вода звенит, как иобещал мнеКим.
        -Дедушка, апочему надобно ночи ждать? - огорчилась Тингали.
        -Потому детям днем глядеть навыров неполезно, если они ктому неготовы, - отозвался знакомый голос. - Ох-хо, скоренько ты обернулась, игостя привела занятного. Пожалуй, всплыву ради такого случая. Оно иневредно, размяться.
        Бочаг впереди раздался, опоясался толстым кольцом цветов синего купа. Еще вырос, полный бездонной темной воды, ровной, ни единым дыханием ветерка непотревоженной.
        Сперва явились два глаза вырьих, апосле - ох ты, ивпрямь зрелище нежданное - стал расти над водой панцирь дедушки. Воронёный, ничуть тоном отШромова неотличимый. Только крупнее настолько, что иглянуть удивительно. Без плеска вынырнула первая пара клешней, похожих накоряги-выворотни своим размером, украшенных многими костяными шипами. Ивторая пара клешней - помельче, поуже игладких - тоже явилась. Лапы, хвост… Бочаг закрылся, весь синим купом затянулся. Любо-дорого глянуть, как Сомра смотрится натом ковре цветочном. Настоящим болотным хозяином…
        -Варса, - благоговейно выдохнул Шрон. - Глупость скажу, неудержусь: теперь иумереть можно, лучше небудет дня вжизни.
        -Аты наперед незагадывай, неумно ничуть, - весело посоветовал Сомра, расправляя усы. - Ежели поднатужишься иты, ивсе прочие, кому неслед панцири жалеть, то иполучше день узрите… Ишь - умирать! Глупость, глупость… Незатем сюда шёл. Тинку привёл, вот славно поступил, поправде древней. Внучку мою, добрусники охочую, я рад видеть. Сядь, проказница. Да толком исказывай: глянулся тебе большой мир? Или работы испугалась?
        -Ещё как глянулся, - кивнула Тингали, запуская обе руки вкаменную чашу, явившуюся напривычном месте, справа, откуда брать удобнее. Прожевала бруснику. - Море мне пока непонятно, ноя буду стараться. Так, чтобы понять душу илюдей, ивыров. Иначе неполучится моя работа. Аты итут прав, трусиха я. Дедушка, ану как несправлюсь?
        -Помощника поищи, - посоветовал дед. - Кимка, неслух ушастый, как сбежал, так назад инеявился… Хитёр, яб вовторой раз его вмир невыпустил. Фима твой неплох, нопокуда ума внем - одно младенчество, пустяк. Лес его учит, тетка туча старается, да ия наставляю. Аон, пострел, светром играет, ссамым бестолковым ипродувным оборванцем. Ты иди, глянь насвою работу. Важно это: увидишь, сколь сама переменилась запрошедшее время. Повзрослела ты, внучка, изрядно повзрослела. Радуешь меня пока что. АКимке передай: ненайдёт тебе помощника, я его зауши влес откуда захочу, оттуда ивтащу. Уже неупрыгает. Ишь, хитрец! Неявился кдеду!
        Тингали быстро нагребла побольше брусники вмокрый передник, собранный пузырем, поклонилась Шрону ипобежала ккраю болота, окликая своего вышитого зайца. Старый выр обстоятельно потоптался, лег иосмелился коснуться усами края синей лужайки.
        -Нехорошо унас, - вздохнул он. - Вымираем, нереста нет, второй возраст весь изведён под корень, отретьем инеговорю. Нобеда наша главная невтом, мыслю я. Исконные устои утрачены. Отлюдей мы отгородились, настроили их против себя. Сказать мне страшно такое: без малого пять веков при кландах живем! Словно нет ни единого дня мира… Счего начать перемены?
        -Ты вте перемены уже погружен выше глаз, - усмехнулся Сомра, - авсе спуск кводе разыскиваешь… Смешно. Ты - ар-Бахта, ты доводишься мне прямым, кровным потомком. Инедрожи усами, мнели незнать, как кровь звенит иотзывается. Делаете вы многое. Только время трудное, да исил вам если ихватит, то вобрез, вовсе уж вобрез… Нет пользы вмоих советах. Себе верь да надежду нетеряй. Она важнее всего - надежда. Света лишишься, направление забудешь, унесет тебя течение событий, смоет инаскалы ошибок непоправимых выбросит, ох-хо… Мой лес - безвременный, я держу закон мира иканву выправляю. Вамже нет времени, вот самое тяжкое истрашное. Когда вам силы копить икак друзей выбирать, нет уменя ответа. Только шторм - он чем хорош? Он всё так перемешивает имчит столь стремительно, что дальнее оказывается ближним, анедостижимое - возможным. Помогу, вчём допустимо, несомневайся. Нодаст панцирь слабину - тогда ужо немоя вина инемоя боль, всё - тебе достанется… Твое время ныне, твое ивсех иных, кто живёт вбольшом мире. Что ты невысказал вслух, то я одобряю. Инетрать силы, непереливай смысл вслова, потому смысл - точнее, ион
мнелюб.
        -Как нам глубину открыть, вот главный мой вопрос, - тихо молвил Шрон.
        -Два вышивальщика нато понадобится, несомневайся, никак неменьше. Одной Тинке моря невыправить, древней беды неизжить, - строго сказал Сомра. - Ивторой увас есть, потому исказываю: Кима зауши выдеру, коли он ослеп инужного неразумеет. Сперва два вышивальщика… Потом легче станет, как тяжелейшую волну шторма осилите, если вы нато годны. Что ещё спросишь? Внучка моя идет, сней буду далее говорить да радоваться, вней свет души моей.
        Шрон смущенно перебрал усами: вопросов он заготовил много, ноотвлекать ими самого варсу отобщения свнучкой? Сомра шевельнулся ичуть подался вперед, сплел усы сусами старика, исполняя его заветную мечту - ощутить реальность варсы, прикоснуться иунести ссобой это чудо впамяти…
        -Возраст, сон вгротах ипрочее - лишь смена оболочки, - тихо молвил варса. - Ты мудр иты справишься. Увы, советы часто несут более вреда, нежели блага. Они лишают самостоятельности. Я сказал достаточно, ия отнюдь незабываю вас, мой род… Тебя видеть мне радостно: мудрость жива вмире. Уже теперь ты думаешь неомести ивойне, нооглавном, опеременах вмире изаконах, оместе людей ивыров, обобщности иразнице… Это важные мысли. Ты впанцире первого возраста, номудрость твоя давно покинула его, переросла, потому непроси советов. Пора самому их учиться давать… или молчать инедоговаривать, это удел видящих далеко. Апока глянь назайца нового, Фимочку моего. Ты ведь прежде невидел полной-то работы вышивальщицы… Хоть игуляет эта работа стобой бок обок который день.
        -Непонимаю, - сокрушённо признал Шрон.
        -Ким ведь исходно всеже более человек, чем чудо лесное, шитье узорное. Душа внём полная, - задумчиво вздохнул варса. - Пять лет было сыну той вышивальщицы изрода людей, которая мне вделах помогла столь изрядно. Мальчик - сын её родной - уцелел, вмире людей прожил долгую жизнь. Асама она тут осталась, как ия, тосковала понему, тянулась да болела. Едва была живая, вся вработу вплелась, допоследней нитки души себя истратила нановую канву. Мы удержали закон, ноизаплатили зато немало. Себя прежних утратили. Были мы живыми, стали - чудью сказочной… Это ипоменьше, ипобольше, смотря как глянуть. Нотихим получился наш лес. Скучным… Пока мы зайца несшили, невплели вэтот лес частицу души Кима, сына княгини людей. Без детей сказкам нецвести, он налес глядеть стал, мы ото сна очнулись. Такие, каковы теперь есть. Он взрослел душой - имы всё радовались, хотя понимали: рано или поздно уйдёт, люди сперва сказки слушают, потом повторяют их делами своими, апосле уж, кстарости, выучиваются толком складывать новые.
        -Зачем мне знать…
        -Прежде прочего, чтобы ты берёг его, - мягко попросил Сомра. - Дорог он нам всем. Асверх того, это самый, может статься, полезный мой тебе дар - знание. Людям вдруг да понадобится опять князь? Хотябы иненадолго, хотябы инесам он, атолько слава рода его. Поди, докажи, какой князь - настоящий, нет их более. Почти нет… Однакоже вКиме живы старая память идревнее право. Мама его, вышивальщица, сшившая Кима-зайца иназвавшая сыном, была княгиней. Её круглая шейная бляха сознаками севера июга надвух сторонах где-то здесь втраве припрятана, поди пойми, где. Ты под дубом пошарь, как изтени выберешься… авдруг что блеснет?
        Шрон ошарашено замер, пытаясь привыкнуть кподарку. Нежданному истранному! Варса внучкой кличет девушку изрода людей, ипросит заботиться оеё брате, человеке необычном иневполне даже - человеке… Обдумать сказанное следует неспешно да подробно. Но - нетеперь. Уже прибежала Тингали, упала накочку ирассмеялась, срук зайца выпустила - зверя невиданного, пушистого да ловкого.
        -Я его перешила, - гордо сообщила она. - Нетак душу вкладывала, тепла непожалела, амыслей мало отдала, разумения да размышления…
        -Получше стал, гораздо, - сразу оценил Сомра. - Сама-то видишь, что взрослеет твоя работа? Что оттебя отделяется да жизнью своей начинает жить, развитие внем ты наметила.
        -Вижу теперь, - серьезно кивнула Тингали. - Нодонастоящего мастерства мне пальцы ещё колоть иколоть… Незря игла порой упирается да учит.
        -Незря, - эхом отозвался Сомра. - Пора вам, гости. Время - оно как пузырь воздушный, изглубины нашего безвременья вырваться норовит. Устал я удерживать его. Идите.
        Тингали лукаво улыбнулась иположила намох небольшую вышивку - ленточку сузором, заранее сшитую, ещё напривалах подороге изТагрима. Хихикнула, вскочила да ипобежала потропке. «Тебе понравится, деда», - крикнула напоследок… Сомра усом достал ленту идовольно булькнул.
        -Сказочку сшила, надоже… Поусердствовала, Кимкину любимую болотную выплела, про лягушку. Хороший подарок.
        Он бережно опустил ленту насинее цветочное поле. Ткань зашевелилась, иШрон удивленно дернул усами: впитывается вовлажный луг, словно инеизткани создана. Вот уже исчезла без следа.
        -Еще одна ниточка вканву мою бесскверную добавилась, - едва слышно шепнул голос варсы.
        Шрон оглядел болото: исамого Сомры уже нет, когда сгинуть успел? Пойди теперь, угадай. Старый выр вежливо шевельнул клешнями ипобрел потропке кдубу. Шёл медленно, оглядывал незнакомый лес, чистый да светлый. Травам дивился: сколь их много ивсе несхожие, вобычном-то мире оскудело разнообразие. Накраю тени исолнечного света ждала Тингали, подхватила заруку ибережно вывела изуютного мирка, где досих пор можно общаться сСомрой… Заинтересованно присела, подобрала золотую вещицу. Отдала Шрону.
        -Неиначе, дедушка нам выложил, его шутка, я сразу приметила.
        -Нешутка, аможет статься, великая польза, - раздумчиво предположил выр. Бережно убрал бляху впристроенный наремнях коснованию нижних рук чехол - вроде кошеля улюдей. - Ох-хо, дождь собирается, погода хороша. Ещёбы понять, где теперь Ларна, да ивсе прочие?
        -Солнце кзакату клонится, - отметила Тингали. - Дедушка добрый, наверняка нам ждать непридётся, он умеет время поправлять.
        -Онбы ещё хоть малую щепоть осторожности вложил вбуйную голову этого выродёра, - буркнул Шрон. - Шум слышишь? Апошли-ка мы кморю. Нет уменя права рисковать тобою, вышивальщица.
        Тингали спорить нестала, пошла кводе, только оглядывалась часто: заКима переживала. Куда сгинул, что означал тот запах гари? Ивочто втравил Кимочку буйный - верно Шрон его назвал - Ларна, который всюду разыщет для топора дело понятное и, сколь он себя лекарем ни называй, ничуть нецелительное.
        Тронутые рыжиной рябины качнулись, раздались - инаопушку выбрался выр-страж. Шрон замер, прекращая спуск кводе. Свой страж, знакомый - значит, изаспиной унего невраги хрустят сухими ветками: неповёлбы он врагов сюда. Тем более несталбы их ждать, вежливо придерживая упругие стволики, расширяя тропку. Авид увыра таков, словно он полный день насолнцепеке простоял, да ещё отравленный. Усы висят, глаза втянуты вглазницы. Посторонился, глянул нахранителя ипромолчал, словно вину засобой знает…
        Наполяну выбралась юркая сухая старушка, острым носом повела, щурясь игорбясь, всю округу обшаривая одним взглядом. Тингали невольно дернула плечами, сбрасывая липкую, как паутина, внимательность водянисто-серых глаз. Помнится, веё покинутой деревне издалекого детства такие точно соседушки имелись. Стоит дверь наволос приоткрыть, аони уже знают, икуда идёшь, ивочто одета, икакая каша впечи томится. Ачего нерассмотрят, отом уних мнение имеется, неоспоримое идоужаса подробное, обязательно находящее вокружающих вину ипримечающее червоточину… Старушка всплеснула руками изаспешила потраве, кланяясь иприговаривая:
        -Ох тыж, сам хранитель, как исказывали! Милости великой просим, добрый ар, милости вашей, ужо неоткажите… - припомнив закон, бесполезный там, где небывают никогда выры, старушка потупилась исогнулась ниже, нерискуя проявлять вовсе уж наглое любопытство.
        Шрон собрался было отозваться, ноТингали выступила вперед изаговорила, недопустив опрометчивого хода событий. Усмехнулась: вот из-за таких старушек выры инедолюбливают людей, возможно. Ей милость нужна, апосочувствуй вмалом, взгромоздится напанцирь ипотребует везти да подарки дарить, как вКимочкиной сказке. Пока выры отвежливости очухаются, старушка уже вих родном гроте поселится иобъявит себя хозяйкою морскою…
        -Какойже милости отхранителя смиренно просит брэми? - резко спросила Тингали, указав старушке место, далее которого ступить невозможно.
        -Дозволения переплыть навашу сторону пролива итам жить, - быстро выговорила старушка. Поправила головной платок изыркнула навыра, невсилах удержаться отлюбопытства. - Нет нам тут жизни, извели деревню. Всех нас велено впорт гнать, кто напродажу годен. Остальныхже наместе изарыть. - Старушка охнула, испугавшись собственных слов, ноги подкосились, она упала наколени итолково, по-деревенски протяжно, завыла вголос, раскачиваясь изакатывая глаза: - Уморили! У-мо-ри-ли-и, батюшка ар! Дома пожгли, птицу побили, поля палом спалили… Недай погибнуть детям малым да нам убогим! Смилуйся!
        Шрон он такого зрелища впал внедоумение: прежде опытных плакальщиц, склонных шуметь напоказ, ему недоводилось видеть. Оба глаза настеблях обратились кТингали.
        -Ей что, больно? Кричит-то надсадно, уши ноют, - тихо молвилвыр.
        -Нет, она думает, что так вам понятнее, сколь ей плохо, - шепнула Тингали. - Полагаю, её сюда отослали, чтобы Ларне недосаждала… он нетерпеливец, ничуть. Вам, ар, отвечать неследует, она тотчас обнаглеет. Я сама выспрошу, что икак. - Девушка перекинула косу нагрудь ивыпрямилась, расправляя передник. Дождалась, пока вой смолкнет. - Достойный ар говорить привык сшаарами, иникак неменьше. Или хотябы состаростой вашим.
        -Так нет его, девонька, - испуганно охнула старушка, щурясь иневольно собирая попривычке сведения оговорящей: узор платья, возраст, принадлежность кжителям Горнивы или южанам. Снова стала раскачиваться истонать. - Он-то иесть тать главный, староста наш, люду враг, гнилец, сумом недружный! Ужо Монька как ни бессовестна была, авсё помогала, пироги мои ела да хвалила, хоть половину ибросала страфу своему дикому, дурноезжему… Иквасок наш пила, ислову своему хозяйкой была.
        -Марница? - заподозрила знакомое имя Тингали.
        -Она, - обрадовалась пониманию старушка. Села поудобнее, подоткнула платье исощурилась, переходя насвойский тон иначиная излагать уже непрошение, асплетню. - Онаже как, бывало? Накричит, страху напустит, важности всякой, аопосля непременно поможет. Сердешная девка, хоть игулявая, ну да отом все знают. Потрактирам шастала исотребьем зналась…
        -Гм…
        -Души редкой девица, доброты неописуемой, - сразу поправилась бабка. - Ужо всей деревней мы ей здоровья-то желали. Атокмо староста наш изума весь как есть вышел! Кбрату ейному сунулся, кЛюпсу косопузому. Старостина жинка знала, да смолчала, ума-то нет… - старушка помрачнела ивздохнула. Подвинулась чуть ближе ксобеседнице изачастила: - Зазолотом он вгород сунулси, да там исгинул, потому Люпс никому ничего недасть, он хуже страфа, что вклюв попало - то пропало, что влапу загреб - то искогтил! Моньку влес заманил, злой смерти предал! Ох, игоре горькое… Этож сестру родную, нелюдь, непощадил.
        Старушка снова вошла вовкус изложения истории, застонала, косясь назамершего внеподвижности Шрона ипонимая: впечатлила… Выр беспокойно отодвинулся ближе кводе. Глянул сочувственно настража украя поляны: ясно отчего усы поникли. Всю дорогу через лес бедняга слушал сплетни ивынужден был терпеть, поскольку ненашел отбабки обороны. Неиначе, так сыт оханьем ивоем, что хоть теперь нырнулбы, спасаясь отнелепых людей сих дурной манерой сложно говорить опростом.
        -Говорите коротко ивнятно, встаньте, ар так велит, - строго сказала Тингали. - Почему нет жизни деревне ипочему надо уходить запролив? Горниве вы принадлежите имногого отхранителя Ласмы, земель рода ар-Бахта, просите. Счем пойдёте ичем задобро отплатите?
        -Так пожгли нас, - возмутилась старушка невниманию ксвоим речам. - Как есть пожгли. Исогнали нас, горемычных, убогих да голодных, крова лишенных, слезами горючими…
        -Короче излагайте, это ясно? - припомнила Тингали любимые слова Марницы.
        -Чур меня, чур! Ох, тыж… - старушка побледнела. - Слово вслово гулявой Моньки присказка.
        -Еще раз оней плохо вспомните, никуда вы непоплывете, - возмутилась Тингали. - Почему лес горел?
        -Брэми, потому такой приказ шаара был: пожечь, - вполне внятно ибез сложностей объяснила старушка. - Лес пожечь, зло внем кланд выискал, прям изстолицы углядел, гнилец… прощения просим, благородный ар. Нашими руками пожечь. Инасже тамже ипогубить. Ох, горемыки мы, слова умного непослушали. Как Монька гуля… - Старушка покосилась насобеседницу ипоправилась: - Марница, краса-девица, вдоброте великой, сказывала: уходите, идетишек уводите, амы-то инепошли.
        -Вцелом ясно, - выдохнул изрядно оглохший Шрон. Шепнул Тингали: - Спроси ещё: как она сюда попала? Страж-то смотрится так, словно ядом его травили, ничего уже несоображает отеё криков.
        -Кто вас сюда направил, брэми?
        -Так наиславнейший выродёр послал… То бишь, какже его, - старушка смутилась втитуловании, снова стрельнув взглядом всторону Шрона, - лекарь знатный, брэми Ларна. Они исказывали, вежливые они икстарости учтивые: аидите вы, бабушка, лесом, тропкой удобной…
        Шрон булькнул смехом, вполне точно представив настоящие слова Ларны ипро лес, ипро тропку, ивцелом про дорогу для нудной старухи. Бабка сподозрением покосилась надогадливого хранителя. Скорбно сжала губы изакончила покороче, без вычурности.
        -Велел вноги пасть иподать прошение опереселении всей деревеньки. Двадцать восемь душ взрослых уцелело нас, да детишек двадцать три. Асами они второго выра упросили плот делать, вот такова их доброта кнам, погорельцам.
        -Дозволяю переселяться, - сдался Шрон, понимая, что отстарушки иначе неотвязаться. Порылся всумке, укрепленной унижних рук, достал знак ар-Бахта инаего оборот нанес несколько царапин лапой. - Сэтим обратитесь кшаару города Шаргр. Он определит вам место ивыделит средства наобустройство. Отдельно черту наношу, - Шрон лязгнул панцирем особенно серьезно извучно, - омолчании. Если кто извас опрошлом месте жительства хоть слово вымолвит, сия черта указует: отрезать язык. Ибо вслове том немирье для нас, аров, иневоля для вас, людей.
        Старушка испуганно кивнула ипромолчала. Приняла споклоном медную бляху, глубоко припрятала, прежде бережно увязав ввышитую тряпицу. Поклонилась ирезво юркнула познакомой тропе влес. Страж подошел ближе, вежливо дрогнул усами.
        -Вчера мы нашли их, - сказал он, опасливо целя одним глазом всторону рябинника ипроверяя, неподслушиваетли старушка. - Позавчера, как свами расстались,мы…
        -Нас небыло вмире два полных дня? - удивился Шрон.
        -Дедушка такой, он время двигает, когда надобно, - кивнула Тингали. - Мыбы извелись вожидании…
        -Ито, ито… - согласился Шрон. - Значит, два дня. Немало!
        -Здесь такое творится, что исказать тяжело, - осторожно выдохнул страж. - Пока что мы сбратом - стражи замка - мало понимаем. Брэми Ларна, как нам думается, знает иугадывает больше. Однако ион, ибрэми Ким, после первого боя ушли наюг, нам велели людей вести кморю. Если придётся, переправлять, недожидаясь их возвращения. Еще сказали вас оповестить, разрешение для людей испросить иубедить ждать вестей уберега. Они обещали быть кночи.
        -Был бой? - бровные отростки Шрона поползли вверх.
        -Именно так, - подтвердил выр. - Мы вмешались, потому что людей убивали прямо вих домах. Ларна допросил управлявшего всем наемника. Он был вбольшом гневе, ар. Потому что снова углядел втом человеке свое подобие. Усы длинные, знаки ар-Бахта наних. Сам злодей рослый, светлоглазый. Сделано всё так, словно напали наемники, приведённые ложным Ларной снашей стороны пролива.
        -Кланд обезумел, - ужаснулся Шрон.
        -Брэми Ларна просил передать: он полагает, это неплан кланда, - тихо продолжил страж. - Он сказал, что больше похоже наиное. Хотел проверить, живли старый шаар инепытаетсяли он или его сын собрать наемников, прикрываясь волей кланда.
        -Сколько вГорниве выров? - тихо спросил сам усебя Шрон. Потер верхними руками панцирь взадумчивости. - Ар-Сарна тут неживут, им столица милее. Им кажется важным удержать власть там, хотя столица лежит вземлях ар-Багга… Невесть где! Собственный замок кланда стоит навосточном берегу, взапустении его бассейн. Главный, какже… Одно название, никак иначе идумать неследует. Все силы кланда встолице, нет сомнений. Положим, стражей-выров взамке сдесяток, пусть иполнопанцирных, избезродных, укого своих замков нет. Именно так я сам указал Ларне, когда он выспрашивал. Тантовых кукол неменее сотни, что толку оттех кукол без грамотного управления? Далее… еще втрех городах выры имеются, попять-семь, неболее. Ивсе? Пожалуй, так. Ох-хо, плохо дело вГорниве. Гниёт власть изакон ветшает.
        -Зато выродёры тут вольно живут после того, как их объявят мертвыми, - добавила Тингали. - Ларне так сказал наёмник, которого поймали вТагриме. Итаннскую соль тут производят.
        -Верно ты выбрала ветер для парусов мысли, - подхватил Шрон. - Шаару надоело быть рыбьим кормом. Он хочет иного.
        -Князем стать, - уверенно закончила мысль Тингали. - Анерановато он выров признал негодными?
        -Так посредники выродёров ему нечужие люди, - предположил Шрон. - Про гибель сорока галер узнал, пожалуй, раньше кланда… Только наднях иузнал: вот уж вовсе верно я угадал, как мне думается. Отновости такой шаар сильно всобственном мнении возрос да укрепился. Немирье увыров? Ар-Бахта враждуют сар-Сарной? Хорошоже, вот вам новый повод, бейтесь крепче идопобеды, истребляйте друг дружку. Ая тем временем накоплю сил ивозмечтаю остолице, что мне одна Горнива… - старый выр резко лязгнул клешнями. - Гнилец!
        -Шаар? - понятливо вздохнула Тингали.
        -Да он-то что, ловкий вор скрепкой хваткой, - отмахнулся Шрон. - Кланд гнилец, нет внём ни мудрости, ни обычного ума! Насобственной земле взрастил заговор, своейже глупостью дал врагу вдоволь золота исилы. Да ещё изнанием обеспечил онаших слабостях инашей малочисленности. Теперь я иначе понимаю сказанное Сомрой. Нет унас времени, ох как нет его, песком ошибок да лжи утекло время меж пальцев… Гораздо менее его осталось доподхода большой волны бедствий, чем я смел надеяться. Или мы ту волну одолеем, или она сметёт нас. Если кланд начнёт войну иснами, ислюдьми, вовсе погибнем. Выров станут травить без счёта, нанас сваливая вину. Юг всколыхнётся. Выры оттуда пойдут местью против нас - связавшихся свыродёрами, алюдей докучи сгребут. Когда гнёзда личинок подгнивают, им дают проклюнуться досрока, потому наюге-то выров теперь немало, сотен пять только измолодых, неменьше… Многие ущербны, ноитех вярости людям будет непод силу остановить, коль они волной пойдут.
        -Ипри любом немирье Горнива обезлюдит, - вздрогнула Тингали. - Нетолькоона.
        -Идём кводе, там будем ждать Кима иЛарну, - молвил Шрон спокойно ираздумчиво. Добавил, обращаясь кстражу: - Помоги поскорее собрать плоты ипереправить людей. Нас ненадо оберегать. Если что - я вбой неполезу, авводе мне отлюдей совсяким их оружием вреда неслучится.
        -Как прикажете, ар, - согласился страж, качнул клешнями ибыстро покинул поляну.
        Тингали спустилась кводе исела набольшой темный валун, прогретый задень глубоко, надежно. Стала глядеть налес иждать вестей. Шрон то объявлялся рядом, то нырял - отдыхал идобывал рыбу наужин.
        Накамне было уютно иудобно, носкучно. Тингали достала свою работу - недошитый поясок для брата. Придирчиво изучила ивзялась заиглу. Странно шить ею, золотой исказочной, выстраданный идушою выплетенный узор - да обычными нитями. Словно сказка сбылью срастается. Каждую нитку приходится подесять раз пропускать через пальцы, цвет её подбирая точно даже измногих подобных, удаляя малейшие неровности скручивания. Да имысли при шитье надобно направлять небестолково, авнужное русло. Непросто так зайцы поузору прыгают: это ловкость их помогает Кимочке, оберегает отбеды. Изелень лиственная кпользе, вней пожелание защиты ипокоя, ясности мыслей иуюта. Цветыже шьются сами собой, их инепеределать. Пробовала куп пустить покраю - синий он, нарядный. Невышло! Марник розовый да лиловый кКимочке льнёт, ияснее ясного, что незря. Льнёт, обнимает, зайцев приманивает. Исам цветёт жарче, раскрывается да радуется. Кропотливая работа, атолько движется ловко да быстро, привычна она рукам идуше приятна. Закат ещё неубавил дневного света, аготов уже поясок. Тингали оглядела его иосталась довольна. Встала врост, изучила лес -
нет никого, иветка нешевельнется, иптицы молчат, оКимочке непоют… Пришлось сесть иснова ждать. Нет ничего тягостнее ожидания без дела!
        Пустой пояс - второй - руки сами добыли иззаплечного мешка. Ощупали задумчиво. Сколько раз сама себе удивлялась: нет ниток для Ларны. Может, простыми шить начать, так ивдуше выявится поболее определенности? Жалость - она тоже бывает разная да говорящая, непустая. Что более всего задевает всероглазом? Абесприютность его. Как сказал Ларна тихо да грустно, что дома унего нет иникуда вернуться нетянет, так слезы чуть кгорлу неподступили.
        Тингали сердито потянула носом, прогоняя свою глупую жалость. Шить надо узор, анемочить канву слезами! Носперва выбрать: какойже рисунок хорош для бесприютного? Он - неКимка, его зайцем вканву иневплести. Он нынешний себе немил, пожалуй… Серьезная беда! Новедь иотступать поздно, пояс-то лежит иканва его чиста, иигла вработу просится. Пришлось выгребать нитки измешочка все, допоследнего хвостика. Иперебирать, разыскивая нужные, хотябы похожие назадумку, способные мысль подсказать, основу для узора. Вместе снитками измешка выпал трехцветный дерюжный котенок. Тот самый, подаренный дочкой больного сапожника, ещё подороге изГорнивы.
        -Ух, ичудной узор, - усомнилась Тингали, вцепившись обеими руками вигрушку ирассматривая её. Хитро прищурилась. - Атолько дарёным вышивкам изнанку непроверяют! Что сделаю, то ибудет правильно.Вот.
        Придя кстоль неоспоримому выводу - акто оспорит, рядом никого нет - девушка уложила пояс наколени, еще раз осмотрела. Усадила игрушку накамень, погладила подерюжной спине. Ивзялась заработу, насмешливо изгибая бровь ипорой фыркая отпроказливости котят, лезущих вузор без счёта. Да так споро - словно им пояс тоже нравится… Котята все были трехцветными, домашними иухоженными. Для них стояли тут итам плошки седой, вились нитки сбантиками. Приманчиво лежали без хозяйского внимания цветные клубки - уже наполовину распущенные игрунами…
        Солнышко, висевшее ещё недавно высоко иудобно, коварно заспешило кгоризонту, свет убавлялся дообидного быстро, иТингали торопилась, закусив отусердия губу. Словно надо сшить срочно, непременно теперь, пока мысль вголове свежа икотята все наместах, иуже внесенные вузор, иещё ненамеченные золотой иголкой. Последний успел-таки сбежать: один хвост ипопал накончик пояса. Акакого он цвета сшился, уже инепонять: темно…
        -Ты хоть теперь меня слышишь? - возмутился усамого уха голос Кима. - Очнись, непутёвая!
        -Ох, Кимочка, прости, - вздрогнула Тингали. - Цел, слава всем богам, Сомре-дедушке исамой Пряхе. Акак это ты подкрался? Я инезаметила.
        -Так я неодин подкрался, - рассмеялся Ким. - Вон иЛарна, он стопором крался, после дрова весьма секретно рубил втрёх шагах оттвоего камня, да ещё икостер тайком разводил иподдерживал. Мы рыбу запекли, поели ивздремнули. Рассвет скоро! Я уже забеспокоился: вся ты вработу ушла, как нырнула. Потом Шрон, мудрец наш, додумался, посоветовал нам костер пригасить. Втемноте ты быстро очухалась.
        -Ох, прости, - уши предательски покраснели. - Я пояс шила. Вот, тебе. Иещё второй… время было, вот яи…
        Ларна бросил набордовые свежие угли охапку тонких веток, огонь взметнулся иосветил всех ярко, празднично: Шрона, самого Ларну ибрата.
        -Неоправдывайся, дари, - подмигнул Ким. - Мы тебе, труженице, зато рыбкой печеной отдарим. Вкусная, сладкая, горячая. Покушай, после впуть будем собираться. Нет времени нам утра ждать.
        Ларна ловко поддел обещанное угощение ивыложил наширокий зеленый лист. Зевнул, готовясь лечь ивздремнуть. Ясно ведь: подарок для брата.
        -Это тебе, - гордо развернула первый пояс Тингали.
        Ким долго всматривался, вел пальцем поузору иусмехался, гладя зайцев изадумчиво сторонясь цветков марника. Погрозил сестре пальцем.
        -Ох, инеслух ты! Как урок исполнять велю, неможешь сладить. Акак забаву учинять - всё тебе посилам ивсе играючи. Оно конечно, ты уСомры небез пользы вгостях была, он два дня даром несталбы тратить. Носама-то видишь, что узор неводин слой? Ичто шила ты идушой, ипростой ниткой, сразу вдвое?
        -Вроде, - осторожно улыбнулась Тингали. - Ох, вот так я… Ты второй глянь. Я его сразу сделала, как-то лег вруки - инемогла бросить, словно прилипла кделу. Ларне вот… Чтобы одоме худого недумал ибез дома нехолодно ему было. Это я просто так, пояс был пустой. Ну ивремя было пустое… я иподумала…
        Брови сероглазого взлетели верх. Сам он проворно качнулся отогня ккамню иотобрал подарок водно неприметное движение. Ким только иуспел охнуть, провожая взглядом пестрый узор, накотором котята вытворяли при движении канвы невесть что… Толи дрались заклубок, толи играли друг сдружкой.
        -Тинка, ты это сделала сегодня, водин вечер? - тихо уточнил Ким, поскользнувшийся намокрых камнях, нопродолжающий провожать пояс взглядом. - Ты хоть знаешь, что ты удумала, чудо мое непутёвое? Ох, ты, поздно пояснять да отменять… вышито иотдано, принято инадето…
        -Ичто стого? - свозросшей веселостью уточнил Ларна, успевший завязать новый пояс поверх прежнего. - Ни одного вузоре нет выра или топора! Превосходный пояс.
        -Знатьбы ещё цену ему, - тихо инесколько встревожено отозвался Ким. - Ларна, я уж вслух скажу то, что должно Тинке моей знать, атеперь итебе тоже. Настоящая работа, сдушой да мыслью тайной сшитая, она силу имеет полную. Невнитках ведь сила, аввышивальщице. Сестренка моя пожелала тебе обрести дом. Нокак она тем желанием судьбу твою переменила, мне неведомо. Ичем затакую перемену ты заплатишь? Наперед следовало сказать ипро силу вышивки, ипро вплетенное внеё пожелание. Через костер или иной открытый огонь протянуть наладонях. Порядок такой. Ты мог принять, амог иобронить вогонь, итем отоплаты отказаться… Тинка, запомни ивпредь так делай!
        -Почему? - теперь уши негорели, бледность залила лицо, ихолод страха глянул вдушу. - Что я опять натворила?
        -Ты желание свое слух необозначила, - терпеливо пояснил Ким, поднимая сестру наруки иперенося ккостру. Погладил поголове, успокаивая. - Ничего, сделанное - сделано, чего уж теперь… Несозла ты, я понимаю. Только заподарки вышивальщиц порой платят дорого.
        -Мне денег ненадо! - возмутилась Тингали. - Он нитки добыл,он…
        -Так иплатить - ему, - тяжело вздохнул Ким. - Я-то вижу: небыло для него впереди дома родного. Жизнь его уже окончательно сложилась прежними делами, узко сжалась её дорожка. Обещалось грядущее такое… вдвижении, чтоли, без постоянного приюта. Моря много мне чудилось, леса - мало. Переменить всё враз он согласился, приняв твою работу. Дом будет, если уцелеет сам Ларна, если мимо двери непромахнётся ивтом доме поселится. Только даром таких больших перемен Пряха недопускает. Иникто иной изушедших вбезвременье цену неснизит, даже твой дедушка Сомра.
        -Ты девке ужина непорть, - сердито прищурился Ларна, рассматривая котят насвободных концах завязанного пояса. - Ей теперь икусок врот неполезет, тоже удумал - стращать. Мой это пояс. Котята смешные, нравятся они мне. Аесли надо заплатить, так уменя ибез пояса долгов - сам знаешь, сколько. Всю жизнь отних бегать следует, верно ты указал. Только мне ненравится спину должникам показывать. Хороший пояс, Тинка, спасибо заподарок изамысли добрые. Это нетвоё желание внем, мое. Ябы ичерез костер принял. Так что нешмыгай носом иешь спокойно. Получается, незря я нитки добывал. Иещё куплю, обязательно. Третий пояс шей повсем правилам.
        -Третий? - удивленно распахнула глаза Тингали.
        -Конечно, - невозмутимо кивнул Ларна. - Шрому. Ты его желание знаешь, самое заветное: вглубину уйти идобраться додна. Вот изаймись. Великое дело, важнейшее. Неему одному втом польза, всему народу вырьему. Ицену зато шитье Шром заплатит любую, уж поверь. Срадостью заплатит, потому что нет выбора инет времени наторг.
        Ларна изменился влице - словно ветерок сдул веселость, складки угуб посуровели. Тингали испуганно сжалась, ближе придвинула лист срыбой истала торопливо выбирать кусочки, обжигаясь иоблизывая пальцы. Шрон, поновой своей привычке отправившийся после ужина наглубину - умываться - выплыл, прошуршал попеску берега илег уогня. Оба его глаза настеблях изучили мешок убедра Ларны. Бывший выродер оскалился итолкнул холщевый темный ком втень. Заговорил деловито, совсем сухо.
        -Наёмников мы застали вдеревне. Пятый день они там чудили. Каждое утро мужиков сгоняли дубраву жечь: таков указ кланда. Неиначе, он что-то вычитал про Безвременный лес, да толком слов инепонял. Решил попростому избавиться отнепонятного… Атут новость подоспела, про галеры, сгинувшие узамка ар-Бахта.
        -Мы так поняли сослов жителей деревни, - тихо добавил Ким. - Потому что третьего дня поведение наёмников изменилось. Приехал навороном страфе тот, кого стали звать Ларной. Илютовать принялся вполную силу. Троих, кто косо глянул нанего, велел запороть досмерти. Прочим приказал собственные избы жечь. При всех заявил, что теперь это земли ар-Бахта, что поблизости будет торговый порт. Вдоме старосты поселился, трактиром его назвал. Баб туда согнал: выбирать обслугу, так он это назвал. Знак рода возле крыльца вкопал, пергамент прочёл, якобы Шроном-хранителем подписанный.
        Шрон возмущенно булькнул иповёл руками, ощупав оружие, пристроенное наремнях кголовогруди. Его знак вкопал какой-то чужой наёмник! Его именем творил мерзости, людей губил илес уродовал… Ларна отпихнул мешок ещё дальше втень.
        -Ты несерчай, ар. Оба мы стобой выходим исключительные мерзавцы. Ногнилец раскаялся, это он твердо мне пообещал… перед смертью. Знак мы сожгли, пергамент уменя, да иголову выродера я всоль уложил, прихватил ссобой. Знаешь, пора собирать доказательства. Достолицы ведь шум дойдёт. Двух толковых страфов мы сКимом выбрали да проведали наскоро сборный двор шаара. Неглавный, донего далековато. Нотут недалече вперелеске малый строится. Людей наместе застали немного. Нотолковых. Все они нам объяснили инасловах, иписьменно. Таннскую соль показали ипрочий запас ядов. Богатый запас.
        -Пока что настоящего войска ушаара нет, - тихо закончил рассказ Ким. - Полторы сотни наёмников, неболее того. Зато наёмники серьезные. Иоружие заказано наюге, иказармы уже строятся втрех городах. Кзиме станет всё гораздо хуже. Большую войну готов начать шаар Горнивы чужими руками. Надеется нато ещё иденег укланда получить.
        -Спешить нам надо домой, - подвел итог Шрон. - Изрядно спешить!
        Глава одиннадцатая.
        Бои наотмелях
        Проводив вТагрим галеру под ярким узорным парусом рода ар-Бахта, Шром целых два дня вел себя тихо, прилагая ктому немалые усилия. Лечился, лежал намелководье, берёг попорченный трещиной хвост. Хол суетливо менял влажные повязки сбелым мхом, неудаляясь отбольного ни намиг. Ивыглядел такимже несчастным, как Шром. Он похоронил любимого брата… Иощутил себя горьким сиротой. Слово человеческое, чужое, новдруг ставшее очень понятным. Его теперь взамке все уважали иценили, кнему вежливо обращались «ар». Носолнце светило как-то вполсилы, ирадость некипела вкрови. То, что вчера казалось подвигом иделом жизни, сегодня наповерку вышло лишь детской игрой вкораблики. Настоящее дело там, нагалере - ионо совершается иными, без него… ВТагриме сложное дно, при подходе кпорту надо двигаться осторожно. Кто скажет обэтом капитану? Кто остережёт держаться правого рукава течения меж скал, кто вспомнит, что там есть коварная мель? Кто опознает врагов? Ведь он слышал голоса, сидя вмешке наёмников! Имогбы указать людей, говоривших озолоте ишааре.
        Шром слушал неразборчивые сетования маленького выра, вздыхал исогласно шевелил усами. Он тоже полагал: нельзя отмокать внише ожидания, когда готовится большой бой итвои друзья уже взяли вруки оружие. Конечно, дано обещание брату Шрону, да иСорг настороже. Нобезделье хуже любой иной пытки, хуже памятного пребывания напалубе невольничьей галеры вполдень, да станнской отравой вкрови…
        Натретий день Хол торжественно протер водорослями вороненый панцирь исообщил: щель прочно сошлась идала первичный шов, надёжный, непрерывный ибез расслоений. Конечно, мох следует прикладывать ещё три дня, нохудшее позади. Шром повеселел. Подозвал одного изстражей, выставленных наотмели заботливым братом Соргом. Ивелел передать взамок: он сХолом отправляется напрогулку попесчаному пляжу.
        -Нас стерегут, - сердито пискнул Хол. - Как будто мы враги,да.
        -Для нашегоже блага стараются, - весело отозвался Шром, когда малыш разместился накуполе его спинного панциря. - Их можно понять. Мои жабры пока слабы. Ты утратил остатки панциря.
        -Весь мягкий, - пожаловался Хол. - Стыдно.
        -Эк хватил: стыдно, - булькнул смехом Шром. - Виделбы ты меня без панциря! Вот уж зрелище! Я посуше передвигаться немогу, велик я, тело себя недержит… Растекаюсь ижалок становлюсь. Как лишился панциря, месяц вводе сидел, только глаза торчали над поверхностью, да. Ты ещё мал итебе нетак тяжело. Ноты растёшь. Ипока линяешь, пока мягок телом, растёшь гораздо быстрее. Следует теперь много плавать имного есть.
        -Я ем иплаваю, да, - грустно отозвался Хол. - Всё время ем, печень мне опротивела, мох гадкий идаже вырий гриб пахнет гнилью. Малёк нашел для меня гриб, спасибо ему, ноесть уже немогу.
        -Мальку тоже трудно, - предположил Шром, выбираясь наберег целиком. Насторожил один глаз постоянно следить заохраной. Иперешёл натихий шелест: - он пока больше всех нас делает. Я кое-что затеял, Хол. Нам троим большую работу, да. Сорг будет сердит, нопоймёт. Дело важнейшее ииным его поручить никак нельзя. Только самым надёжным.
        -Хол надёжный, - обрадовалсявыр.
        -Ещёбы! Без тебя нам инеуйти иззамка. Все гроты итоннели под водой знаешь.
        -Все! - заверил малыш.
        -Этой ночью уходим, - ещё тише молвил Шром. - Малёк приготовил пергаменты иуложил внепромокаемую сумку. Ты дозаката соберёшь травы ипорошки вмой ларец. Я поговорю сСоргом отом, что ему можно сказать… ипрочее напишу, он найдёт письмо утром ивсё поймет. Мы ненадолго, заплыв ближний, малый. Видишьли, я неверю, что гонцы, отосланные обычным путем, посуше, довезут послания южным родам выров. Мы отослали кого? Последних тантовых кукол замка, чтобы неставить под удар людей ивыров. Вродебы умно, атолько кукол перехватят наёмники кланда игнильцы изслужбы его шааров, клешню даю засвою правоту.
        -Глупый спор, - пискнул Хол. - Ты прав!
        -Да… Номы должны сообщить хранителям южных родов, что происходит. Что гнезда взамке ар-Бахта подмокли повине Борга, анепомоей. Что был штурм замка, что выродёров нанимал ипродолжает нанимать сам кланд. Что люди нам невраги, что глубины можно сделать вновь доступными. Ия знаю, как нам застать хранителей водном месте. Сам кланд их исобирает. Амы воспользуемся случаем.
        -Ты мудрый!
        -Нехвали, рановато. Вот если управимся сделом да назад удачно вернёмся, тогда все мы имудрецы, иловкачи, да… Ты осторожно выясни про смены стражей иудобные для перемещения гроты. Встречаемся после заката увнутренних люков, ведущих всторожевые каналы. Незабудь взять свой вырий гриб, чтобы расти идальше. Всёли понял?
        -Хол недурнее прочих, - пискнул выр, вспомнив присказку Малька ипереиначив для себя. Чуть подумал идобавил: - Подорожной травы нарву, ларец соберу толком, по-новому. Как учил Ким,да.
        Шром одобрительно вздохнул ипобрёл поотмели дальше, лениво подбирая плоские камешки иодин задругим отправляя их вполет так, чтобы они отскакивали отводы ипрыгали над ней. Забаве, принятой уживущих возле берега малышей, научил, как ни странно, Ларна - человек серьёзный, нодетство доконца незабывший. Называлась игра, вродебы, «выпечка блинчиков». Хол после каждого броска привставал исчитал касания камня сводой, свистел ищёлкал, если их оказывалось больше обычного - радовался удаче. Стражи плыли вдоль берега, им было инеловко, ивтоже время приятно. Охраняют, страшно сказать, самого Шрома, которого уберечь отглупостей, если уж посовести разобраться, никому непод силу… Даже теперь, когда жабры огромного выра слабы, ахвост дал трещину. Стражи благодарно косились наполнопанцирного: непытается сбежать из-под опеки, непозорит иневынуждает кбессмысленному бою. Гуляет попеску ирадует малыша Хола, любимца всего замка.
        Поужинал Шром вглавном зале, чинно, вместе сбратом. Сорг задумчиво жевал рыбу иизучал пергаменты. Даже нюхал их, удивляя Шрома иМарницу, прибывшую под вечер сберега идоставившую новые отчеты отшааров.
        -Думаете впищу годны, ар? - чуть насмешливо спросила женщина.
        -Неудобные они для письма, - вздохнул выр. - Пахнут дурно, неровны иперо быстро портят, выделка плоха. Раньше увас был крупный скот. Коровы, кажется, так их называл Ким. Ибараны. Те ещё есть наюге, номало. Мор наних напал. Пергамент стал дорог идурно обработан. Люди последние двадцать лет пишут всё чаще налистах изперетёртого прессованного волокна травяного да древесного, именуется таковой лист тросном. Амы нехотим перенять новое. Потому что листы мокнут ибыстро гниют всырости замков. Много денег уходит назакупку пергамента… Я намерен вземлях ар-Бахта допустить тросны для всех видов переписки. Идля хранения архивов тоже. Замок наш теперь высох, плесени внёмнет.
        Марница одобрительно кивнула идобавила, что порой досмешного доходит: пергамент столь дорог, что люди немогут пожаловаться нашаара. Сперва надобно украсть унегоже хоть один лоскут для записи жалобы. Только поэтому уСорга есть много времени наразмышления. Авот подешевеет способ писать наветы, придётся их читать иразбирать, времени сделается куда как поменьше. Выр задумался, вздохнул иразвел руками: что делать, надо смириться сприродой людей. Потом хитро втянул глаза идобавил: Марнице самой следует разбирать жалобы. Это работа ар-клари, военного советника замка.
        -Это я - советница? - заинтересованно хмыкнула женщина.
        -Тебя рекомендовал Ларна, его рекомендовал Шром, - безмятежно сообщил Сорг. - Я верю втакие надёжные рекомендации. - Выр развернул оба глаза кбрату. - Шром, твоё поведение беспокоит меня куда более пергаментов. Ты тих. Ты гуляешь поберегу илечишься. Ты допускаешь присмотр засобой инебунтуешь.
        -Разве это плохо,да?
        -Недостоверно, - вздохнул Сорг. - Я старше тебя надвадцать лет. Ия знаю тебя сличинки. Прежде ты несидел наместе более одного дня. Даже когда при обучении бою, всемь лет, тебе полностью разбили панцирь иты немог шевельнутся. Всякий другой выр лежалбы внише намелководье недели три. Ты навторой день начал учиться метать ножи. Единственной уцелевшей отпереломов рукой идвумя лапами, хотя лапами никто извыров неумеет метать ножи, это общеизвестно. Шром, я неспал вчера иврядли засну сегодня. Что ты задумал? Только неначинай про боли вспине исбор целебного мха! Инепрячь глаза вглазницы! Хвост уменя мягкий, ноум цепкий ипамять твёрдая. Ты дал слово. Если намереваешься его нарушить, хотябы делай это воткрытую!
        Шром мрачно уставился набрата. Приятно сознавать, что втвоей семье нет выров-гнильцов. Все хороши, сведущи вделах, все хранят честь ивсе - умны… Даже слишком умны. Марница расхохоталась, закидывая голову ивстряхивая своими кудрями. Ей нравилось гостить взамке. Ивыры ей скаждым днем казались всё более интересными. Особенно огромный, как скала, Шром. Так смешно подбирающий лапы, чтобы стать меньше, незаметнее иизбежать гнева брата. Старшего, уважаемого илюбимого, пусть ивыглядящего гораздо мельче. Всё равно - явно ивесомо победившего всловесной перепалке.
        -Только неговори, что один собрался встолицу, - ужаснулся Сорг. - Мне что, самому отравить тебя воизбежание проблем? Нестану лгать, Ларна оставил мне яд наподобный случай. Я попросил - ион неотказал, собрал нужное снадобье.
        -Тот ещё изнего получился лекарь, - Марница снова зашлась отхохота, и, кое-как отдышавшись, стала стирать слезинки. - Выродёр, что тут скажешь?
        -СоШромом иначе нельзя, - расстроился Сорг. - Ия невыродёр. Хотя чувствую себя именно так. Почему глубины недали мне полного панциря? Почему вынудили день заднем ждать похода встолицу, который может погубить наш род ипри этом, вернее всего, мне придется видеть его гибель, меня сомнут - последним! Потому что иШрон, иШром будут оберегать. Невыпустят драться скландом. Аведь Аффар ничуть некрупнее меня… Говорят, унего повреждена правая клешня. Он трус инестал её выламывать, боли испугался.
        -Ваше отношение ксобственным лапам удивляет меня, - признала Марница. - Я умом понимаю, что они снова отрастают. Новыламывать? Этоже больно!
        -Душу боевого выра наполняет болью неутрата лап или панциря, аутрата старших ичести, - вздохнул Сорг. - Это изнаших глубинных книг, такова должна быть правда. Ларна вполне неплохой… выр. Я знаю: он готов был лишиться ноги, чтобы выжить иоборонять дальше наш замок. Хотя его нога неотрослабы снова. Благодаря вам, людям, я ощущаю себя неущербным. Научился понимать, что непанцирь создаёт прочность выра, атолько душа его ичесть. Так иувас. Шром, куда ты пополз? Ты слишком велик для незаметности, братец.
        Шром нехотя осел наплиты пола, загудевшие под его весом. Виновато развел руками.
        -Невстолицу, слово даю! Сорг, я хотел всё рассказать тебе… хорошо, неведи вверх бровные отростки. Невсё, апочти всё, да. Инечерней отгнева навесь хвост. Стражи невиноваты, что я велик иупрям. Неудержат. Я намерен тайно плыть вСингу. Через два дня там начнутся осенние бои наотмелях. Должны присутствовать семьи ар-Фанга, ар-Нашра, ар-Раг иеще кое-кто. Ходили слухи полгода назад, что сушей изЗрама придут ар-Лимы. Я передам каждому пергамент ипоговорю, если получится. Неверю я вгонцов, брат.
        Сорг надолго замолчал, сложив руки напанцире иубрав глаза вглазницы: задумался. Марница хмыкнула, вскочила, добежала домалого зала, где - она уже усвоила - хранится немало полезного, втом числе карты побережья ивсего обитаемого мира суши. Выбрала ипринесла удобную, длинный свиток скрупно иподробно вычерченной береговой линией отзамка ар-Бахта идосамой столицы. Разложила настоле, небрежно тесня посуду вкучу. Сорг очнулся отсвоих мыслей ипоблагодарил задогадливость. Изучил карту.
        -Два дня полным ходом плыть, ато итри, если подалее отберега искрытно, - нехотя выдавил он. - Там заливы мелкие, город… тебя увидят, если неберечься.
        -Брат, я тобой горжусь, да! - возликовал Шром. - Ты невозразил резко инеуперся всем хвостом из-за клятвы…
        -Недовезут наших пергаментов, тут ты прав, - нехотя признал Сорг. - Ноиты невернёшься.
        -Я возьму Хола, он наилучший лоцман. Я возьму ещё иМалька, да, - заторопился Шром. - Он человек, может бродяжкой прикинуться, вгород свободно войти отпристаней ивсё выведать. Он ныркий! Хол невелик, ему вканалах нет мелей иузостей, всюду проберется,да.
        -Ночью уйти хотел? - заподозрил Сорг.
        Шром промолчал, поправляя край карты иотслеживая линию берега пальцами сразу трех рук. Вгляделся ещё внимательнее, неотвечая итем давая понять: он неслышал вопроса. Марница вздохнула, прошла кдвери ипозвала слугу, попросила убрать ужин, мешающий разговору изагромождающий стол. Заодно она распорядилась вызвать вглавный зал Малька иХола.
        -Так что, прямо сегодня надумал сбежать? - обличающе повторил старший брат, сердито постукивая пополу своим хвостом, лишённым средней пластины панциря. Еще Сорг прицокивал отраздражения лапами. - Слово нарушить, малышей втравить вбеду? Без подготовки, без поддержки, словно я враг тебе игнилец.
        -Сорг…
        -Что - Сорг? - возмутился старший вовесь голос. - Что? Полон замок заговорщиков! Удерживать вас - стены пострадают. Надо хоть как помочь… Подстраховать. Хол знает лоцию бухты Синги?
        -Сорг, ты лучший брат насвете ивглубинах, - пророкотал Шром. - Он знает. Вобщем.
        -Марница, ищи взале Шрона лоции. Возьми иновые, истарые, - велел Сорг. - Неуйдут они ночью. Утром отправлю. Сам решу, кого вохрану дать исам укажу, скем вгороде общаться. Пергаменты где писать собирался, младшенький? Или надписи нанесёшь набереговые камни? Своими клешнями гордишься, так, чтоли?
        Малек осторожно заглянул вдверь иопасливо вжал голову вплечи: Сорга кричащим итопочущим он видел впервые. Прежде полагал среднего избратьев ар-Бахта невозмутимо спокойным. Причину шума, само собой, угадал сразу инасторожился. Хол юркнул вщель итоже забеспокоился, голая спина пошла серо-синим узором прожилок. Марница, тяжело дыша, выволокла изсоседнего зала ворох пергаментов иуронила прямо напол.
        -Лоции, три штуки, - выдохнула она. - Иплан города Синги. Новый совсем, натроснах. Ларна уволок укакого-то шаара избиблиотеки. Сказал - полезная штука, нонедля гнильцов.
        Хол огляделся изаспешил клоциям. Вполз нагору пергаментов иутратил интерес кразговору, пища ипощелкивая, азартно водя усами ируками порисункам. Малёк втиснулся вщель иплотно прикрыл дверь засобой. Решительно взъерошил волосы.
        -Пергаменты я уже заготовил, - нехотя выговорил он, осознав доконца причину вызова взал. - Я их писал, я икопии сделал. Подпись Шрона уменя хорошо получилась, я старался… Ипечать нашу тиснул. Иналенту сверху - вторую, как полагается.
        -Нашу печать! - сник Сорг. - Я гоняю стражей следить заШромом, амне надо, оказывается, как последнему шаару, пересчитывать запасы пергамента! Ипрятать печать отвоспитанника брата. Ох, Малёк, как влез ты мне вжабры напристани, ил да камни оттуда выгребая, так исидишь под панцирем. Непродохнуть отваших затей, они хуже донного сора! Две ночи неспал. Исколько ещё незасну? Ану, поймают тебя вгороде? Ведь ты жил вСинге, впорту могут вспомнить…
        -Я сам его неузналбы, встретив случайно, - гордо пробасил Шром. - Он вырос запоследнее время ивплечах раздался. Ты некипи, брат. Я понимаю, тяжко оставаться взамке, да. Ябы несмог. Ноты старший, тебе посильно терпение, зачто уважаю вдвойне.
        Сорг побрел кХолу, неотзываясь нарокочущую лесть Шрома. Пристроился рядом, изучать береговую линию ибухту, план города. Подозвал Малька изаставил подробно пояснять известное тому опорте ипричалах, улицах, каналах, замке выров ипривычках охранников города.
        Утром, когда теплый туман скользил над водой, медленно обретая светлоту ирумянец, агладь моря непортила складочкой ни единая волна, всё население замка собралось напристани истенах, провожая Шрома вмалый заплыв, как сам он определил новое дело. Сорг напоследок засуетился, проверяя сумку спергаментами иуговаривая Хола быть поосторожнее. Шром осторожно спустился вводу, круговое возмущение воды покатилось отпристани исгинуло втумане. Малёк удобно уселся навороненую спину. Протянул руку ипомог перебраться Холу. Два выра изрода ар-Дох, гордые оказанной им честью, тоже спустились вводу. Шром вывернул нос длинной удобной трубкой, пристроил налицо воспитанника. Ибез плеска ушел вниз. Оба ар-Доха подхватили сетки стщательно упакованным внепромокаемые тюки оружием, одеждой для Малька, лекарствами изапасом вырьего гриба - итоже нырнули.
        Сорг несколько раз оглядел горизонт. Туман… Если наберегу иесть враг, он немог видеть сборов. Аесли изаподозрил суету настенах замка, то самого отбытия Шрома никак незаметил. Хоть это обнадёживает. Юта тяжело вздохнул ипоник рядом, сердито рассматривая свою клешню, судьба которой так инеясна уже который день. Толи зарастёт удачно, толи придется выламывать.
        -Сорг, мы будем ждать все вместе, - пообещал Юта. - Пять сердец или чуть меньше - неважно. Пять болят даже сильнее… Оставшись взамке, я чувствую себя проигравшимбой.
        -Несбегай отлечения хоть ты, - безнадежно попросил Сорг.
        -Непосмею предать тебя так подло, - возмутился Юта. - Я пойду наберег, прогуляюсь сбрэми Марницей. Надо посмотреть, как она воспитывает шааров. Может статься, я попрошу её инашим прижать хвосты. Потом, когда мы закончим скландом.
        -Ты так уверен…
        -Унас нет выбора, - отозвался Юта. - Многих это пугает, меняже радует. Когда нет выбора, решения принимать проще.
        -Я иное имел ввиду. Когда кланда нестанет, всё незакончится, атолько начнется…
        Сорг отвернулся ипобрёл всвой грот. Он думал: сегодня Шрон уже добрался доТагрима, наверняка. Значит, через неделю брат увидит Сомру… иокажется вГорниве, наземле кланда. Станет неизбежным переживание ещё изанего, появится привычка ежедневно высматривать состены: невозвращаетсяли…
        Удел полупанцирных - ожидание исмирение. Мудр был древний закон, даровавший право выжить ивырасти лишь самым сильным. Необрекавший подобных ему - мягкохвостых - оставаться пожизненно обузой для братьев, провожать их раз заразом издома, всегда рискуя несвоей жизнью инесвоим панцирем. Ощущая постоянный соблазн этой береговой гнили - права отказаться отбоя ипередать решение самых сложных вопросов другому.
        Шром ни очём таком недумал. Нырнув, он обрел счастье движения. Всем телом воспринял вбрасывающее азарт вкровь ощущение нацеленности вперед - как всегда, кпобеде, для того исуществует он, лучший избоевых выров. Шром плыл ровно иуверенно, опустившись надве сажени под поверхность. Гнал через жабры воду игордился собой: он восстановился вдостаточной мере, чтобы обеспечить дыхание исебе, иМальку. Ар-Дохи двигались следом, чуть отставая. Порой то один, то другой, всплывал ивыдвигал глаза из-под поверхности, проверяя удаление отберега. День разгорался, рассвет лил вводу краски имешал их всё гуще ивеселее. Прохладное течение обозначило границу мелкой воды иглубины. Солнце блеснуло зеленью итотчас сменило оттенок напривычный людям утренний тон жидкого золота. Туман оттолкнулся отводы ивсплыл выше, норовя обрести крылья высотного облака… Неудалось: ветер насмешливо растрепал клоки ночной сырости. Итолько пара пушинок взмыла, заскользила ввысь.
        Выры поднялись кповерхности, всплыли, сочтя себя удалившимся отберега навполне безопасное расстояние. Тут пусто, лишь вполусутках быстрого курьерского движения далее назапад - постоянный путь караванов, там можно встретить галеры, идущие котмелям изаних, квнешним владениям ар-Бахта, островным, где добывают краски для тканей. Или кбольшому острову рода ар-Нан, столь близкого кар-Рафтам покрови идушевному складу, что порой различить семьи невозможно… да они исами нестараются. Просто привыкли: есть два замка. Идаже кланд сэтим ничего неможет поделать.
        Хол устроился над самым спинным глазом Шрома, оглядел горизонт, присмотрелся ксолнцу иусом указал точный курс. Малёк лег напанцире, подогнув колени. Целиком насуше! Можно спать, словно плывешь нагалере. Хотя нет таких галер вмире - дающих резвость хода, доступную боевому выру. Гребцы устают, ветра невсегда попутны… аШром работает лапами вполсилы идоволен собой. Итак он будет двигаться, ненуждаясь вотдыхе, досамой ночи. Потом выделит немного времени наохоту исон - иснова впуть. Малёк принял уар-Доха флягу спресной водой, умылся, напился изадремал, улыбаясь своему счастью, несравнимому ни счем. Он воспитанник Шрома, иполное взрослое имя получит отсвоего наставника. Небезродный он! Шрон вычитал накопиях листов иззолотых книг: довойны слюдьми выры порой принимали сухопутных всвои семьи. Нечасто итолько самых достойных. Конечно, арами людей незвали - какой смысл, они иные. Потому первую часть именования рода меняли на«рэм», указывая: имя принадлежит человеку. Он - Малек рэм-Бахта. Полноправный брат выров замка ичасть их семьи.
        Вечером следующего дня Малёк уже наблюдал из-под волны, нагнанной южным ветром, скалы близ бухты порта Синги. Города, где прожил худшую часть своей жизни истал рабом. Куда нехотелбы вернуться никогда, ненакопив самой малой горсти светлых идобрых воспоминаний олюдях ивырах города. Шром неторопливо продвигался вскальных узостях, выбирая удобное местечко для всплытия. Ар-Дохи пока что двигались наглубине, оба - вдозоре, осматривали донные ниши, где моглибы укрыться патрули портовых выров города.
        Тёмные скалы почти сошлись над головой, Шром шевельнул лапами ивалун его спины показался над поверхностью - столь похожий напрочие, что инеотличить. Разве что Хол указалбы нановый камень: его память недопускает ошибок. НоХол далеко, ещё при подходе кберегу, наглубине, он снялся спанциря Шрома иуплыл впорт, наразведку. Маленький, мягкий, серо-розовый… Малек глядел вслед, исердце ныло, сжималось. Себя-то он ощущал взрослым, авот выра полагал ребёнком изанего боялся всерьез.
        Шром продвинулся выше наотмель. Малёк отжал волосы ивзялся сгонять воду стела. Принял изрук Шрома плотно закрытую сумку изнепромокаемой кожи. Достал одежду, натянул навлажное ещё тело, старясь неспешить инепоказывать азарта, так итолкающего под руку: быстрее, вперёд… Затянул пояс, осмотрел связку свежей рыбы, добытой одним изар-Дохов попути. Убедился: укаждой выр оставил след открючка, как будто ловил обычным для людей способом.
        -Нерискуй напрасно, - вголосе Шрома проступило волнение. - Да-а, как я понимаю теперь Сорга! Голохвостым себя ощущаю. Сижу под скалой идругого отсылаю вгород. Ану, как они тебя…
        -Дядька, я недурнее прочих, - усмехнулся Малек. - Всё помню и, если что, Хол будет рядом. Он даст вам знать.
        -Если что… Если что, я им так город разнесу, вовек неотстроят, - буркнул Шром, клацнув клешнями. - Сам я это затеял, да… рыбу нанитку нанизал?
        -Да.
        -Крюком ей под жабры…
        -Всё сделано, теперь это законный улов человека. Следов клешней нет начешуе, дважды проверил. Я небуду лезть, куда неследует. Только гляну напорт - ивсё. Потом сразу пойду кгостевому особняку ар-Лимов, я его знаю. Изучу, удобноли тебе туда подняться отморя. Кполудню вернусь.
        Шром тяжело вздохнул. Зарылся глубже впесок, становясь окончательно подобным валуну. Опустил глаза вглазницы - изамер. Малёк напоследок погладил панцирь ипобрел помелкой воде мимо скалы, вобход - икберегу. Тёмная вода обнимала кожу ног. Такая теплая, что едва можно её ощутить. Море перебирало ракушки напеске, наполняя каждую шумом прибоя. Тонкий, как ус выра, месяц полз над самой водой, щупал волны иметил их серебром своего родового знака. Словно ему принадлежит вся вода, сколь её вмире ни есть… Малек усмехнулся самонадеянности небесного властолюбца. Ипобрел дальше, стараясь неспешить ивыглядеть именно так, как подобает рыбаку. Удачливому, хоть ибезродному.
        Новая привычка жизни взамке разогнула спину инаучила иначе глядеть вокруг, без страха иобречённости. Сорг первым указал: надо это временно забыть. Он мудрый - Сорг, незря братья его уважают. Малёк усердно понурился исогнул плечи, ниже повесил голову. Припомнил: однажды, год назад, он шёл здесьже иволок здоровенную рыбину. Люди звали таких «счастливой монетой» заплоскость их изолотистый отлив чешуи. Намелководье «монеты» выбрасывало редко, найти такую да вытащить напесок - удача… Он гордился собой, пыхтел итащил. Ничего вокруг невидел, заранее подсчитывая, сколько возьмет заулов: «монеты» вбольшой цене наночном рыбном рынке, их даже арам кстолу покупают, да иславные брэми охотно заказывают диковину. Можно стребовать сторговки три кархона! Или обнаглеть исказать: «четыре, ини архом меньше»! Каждый кархон золота - сорок архов всеребре, состояние. Долгие месяцы сытной безбедной жизни…
        Малек усмехнулся, минуя приметную скалу иподнимаясь вверх, ктак называемым рыбачьим воротам. Тут его иостановили тогда, дурака мечтательного. Два дородных мужика изгородской охраны, кричать извать напомощь было некого - вот она, помощь, оба при оружии иоба уже здесь, помогают… избавиться отулова. Он осмелился попросить хоть малую денежку - иполучил сполна. Долго лежал ивсхлипывал, вспоминал свою «монету». Инауку охранников, вбиваемую палкой: золотые кархоны нежелают селиться втощих кошелях нищеты, недля них это гнилое местечко… Им требуется соответствующее соседство.
        Сегодня натропе тоже непусто. Три охранника сважным видом расположились унизкой широкой двери, ведущей вгород. Перед ними уже гнул спину пожилой рыбак, показывал улов ивздыхал, наблюдая, как редеет связка. Рыба унего была некрупная, но, видимо, служивые только что заступили вдозор.
        -Проходи, - наконец дозволил старший. Бросил медную бляху. - Изапомни: кполудню чтобы небыло тебя вгороде!
        Обычное для Синги дело. Недозволяют вэтом городе жить иработать чужакам. Завсё требуется вносить плату, так велел управляющий замком выр. Место наночном рынке стоит, послухам, пятьдесят кархонов вгод - немыслимо дорого! Потому ирынок мал, иторговцы все доединого хитроваты да нечисты наруку. Игнилью натом рынке попахивает. Да так изрядно, что порой становится сложно хвалить свежесть товара.
        Малёк ещё сильнее ссутулился инастороженно, бочком, сунулся кдвери. Новая привычка требовала освободить правую руку: так Ларна учил, иучил толково. Пусть Малёк несильно вырос заминувшее время, ноокреп ивплечах чуть раздался, избыл худобу недокормыша… одного-то изтрех жирных охранников всяко может успокоить. Беспечные они, службы незнают ивоинское дело давно забросили, предпочитая иное - мелкое воровство… Только надо всё делать наоборот. Правую руку занять связкой ивспомнить освоей горькой сиротской беспомощности.
        -Экий уловистый огрызок, - похвалил Малька один изохранников, деловито снимая сосвязки двух жирных окуней. - Чё там ещё, ну ка? Селедка, селедка… Тощая она, вот итащиеё…
        Довольный своим остроумием охранник отвесил подзатыльник нищему угрюмому пацаненку, кинул намостовую медную бляху иотвернулся, ожидая новых рыбаков. Малёк нагнулся, подобрал бляху ипобрёл поулице, волоча ноги ижалобно шмыгая носом. Обобрали его улов вполне надёжно, сразу снизив цену втрое. Запервымже поворотом грязной улочки Малёк сел устены истал ждать. Нарынок попасть он нестремился: есть ииные способы сбыть рыбу, дающие надежду получить вобмен неденьги, акуда большую ценность - новости. Довольно скоро поулице кворотам прошёл недокормыш сбольшой пустой корзиной. Как обычно, направляется кохране, заотнятой унищих рыбой, - довольно отметил Малек.
        -Изкакого трактира? - окликнул он посыльного.
        -«Серебряный осьминог», - отозвался тот, остановившись.
        -Мою селедку там примут задва старых арха, всю? - понадеялся Малек, снижая цену иприпоминая, что трактир богат инаходится вверхнем городе.
        Пацан окинул взглядом связку икивнул. Обычное дело: уговориться опродаже мимо дельцов ночного рынка. Получается, тощий уже непосыльный - апосредник, важный человек. Рыбу сдаст затри арха, ато идороже. Разницу вкарман… Так люди иучатся выживать вгороде. Так ипривыкают гниль считать правдой, без неё ведь непрожить. Малёк усмехнулся, снова сел накорточки устены. Его посредник побежал кохране - слышно, как загрузили корзину, как отвесили очередной подзатыльник. Обратно пацан явился согнутый втрое, Малёк тотчас услужливо подставил свое плечо под груз.
        -Всем пошее дают, - пожаловался он наохрану.
        -Лютуют, - отозвался посыльный. - Выры шибко злы уже который день. Того игляди, велят все ворота закрыть. Северный тракт уже перекрыли.
        -Знамо дело, - презрительно фыркнул Малек иповел рукой, показывая, что новость несвежая, как рыба надневном базаре.
        -Ачто приезжих выров людская охрана стережёт, тоже слышал? - выдал посыльный более свежую новость. - Мыслимоели дело! Внашем «Осьминоге» цельный зал для них, отдельный. Там ныне слухачи сидят идостойным арам при них приходится есть. Черную таггу, запрещённую, даже ночные дельцы всю попрятали, занеё трактирщикам сразу впорт дорога, натантовые причалы. - Парнишка перешел нашепот: - Кланд опасается какого-то заговора. Своего, вырского!
        -Да ну! - поразился Малёк, - разве такие бывают? Сколь живу…
        -Ты меня нагод, может, помладше, - презрительно хмыкнул посыльный. - Исколь ещё проживёшь, как последние ворота закроют - неизвестно. Потому завтра всех сотмели погонят. Крепко погонят, я сам слыхал. Итогда конец рыбалке. Или утебя лодка есть?
        Малек поскучнел изадумался. Некоторое время брёл молча, изучая скользкую грязную мостовую. Для оборванца, живущего рыбалкой, новость звучала сокрушительно страшно. Итребовала соответствующего уныния, которое Малёк иизобразил.
        -Так чего уних, уаров-то, - тихо исдавленно ужаснулся он. - Война? Ты уж ответь посовести. Я иплату заселёдку неприму… Неужто уходить надо изгорода? Ичем придется жить? Авзимукак?
        -Мой дядька, - шепнул посыльный, заново окинув взглядом уже собственную связку рыбы, - слышал отодного крепко выпившего торгового капитана, когда гостям подавал: большой флот насевер прошёл. Нообратно невернулся. Может, ивойна. Нам что, мы люди маленькие. Только как ворота закроют, так итрактир можно закрывать. Выры рыбу едят, золотом платят. Без них плохо станет.
        -Асами они рыбу неловят? - искренне удивился Малек.
        -Ну ты наголову изрядно слаб, - развеселился посыльный. - ты ещё скажи: шаар сам себе обед готовит. Они ары, они платят изаказывают. Ты ловишь, мы готовим иподаем. Такова жизнь.
        -Так завтра-то какбы рыбу пристроить? Ты уж разъясни, я понятливый, - вежливо заверил Малек.
        -Завтра никак, завтра строго будет, - вздохнул посыльный. - Послезавтра дорассвета подходи кдальним рыбачьим воротам. Знаешь их? Скажи, что для «Осьминога» заказ, для посыльного Лонка. Только сселёдкой несуйся. Красный окунь нам надобен, монета удачная иморские змеи.
        -Эк, хватил! Монета…
        -Добудешь - зиму протянешь, - прищурился посыльный. - Недобудешь…
        Он презрительно сплюнул намостовую, прямо Мальку под ноги. Вывернулся из-под корзины, перевалив всю тяжесть начужие плечи. Пошел гордо, похозяйски, насвистывая ипоглядывая посторонам. Ощутил свою малую ислабую, новласть над другим человеком, значимость вего глазах иуважение… точнее, зависимость истрах, ноему ито сгодилось. Малек вздыхал, горбился итащил рыбу. Озирался иудивлялся виду города. Улицы пустынны, ставни закрыты, втрактирах тихо. Ему ивголову неприходило, что осада замка ар-Бахта так изрядно скажется насоседних землях. Теперь вот воочию довелось увидеть: неполучилось укланда скрыть свои дела насевере. Значит, для него нет более смысла действовать тайно? Аесли так, гонцы ар-Бахта недошли все, это точно. Ипро Шрома наюге наверняка говорят много, нослова сплошь гнилые, ложные игрязные.
        Заразмышлениями Малёк инезаметил, как добрел до«Осьминога». Сгрузил корзину водворе, поклонился посыльному, усердно растирая спину иморщась. Заодно пересчитывая страфов встойлах: все курьерские, вороные да пегие, ини одного пустого загона. Видно, что «Осьминог» - заведение богатое, аего хозяин или родня главе охраны, или нежалеет золота изаодно служит осведомителем при вырах.
        -Может, почистить рыбу, брэми? - услужливо предложил Малёк, кланяясь ниже.
        Посыльный ненадолго замер, судовольствием вслушиваясь взвучание этого сладкого слова - «брэми», которым его, возможно, прежде никто недогадывался окликнуть. Почувствовал себя настоящим хозяином ивеличаво кивнул.
        -Три полуарха медью дам заработу, - милостиво заверил он. - Только разделка нужна ловкая, без лишних резов, ичешую надо снимать, непортя узор спины рыбы. Апечень…
        -Уж врыбе мы понимаем, смалолетства обучены, - часто закивал Малёк.
        Новоявленный брэми кинул впыль три медных монетки, постоял, наблюдая, как нищий их подбирает. Сбегал вдом, вернулся сшироким разделочным ножом.
        -Лонк, гнилец, где тебя, рыбья ты требуха, носит?
        Изшироких дверей - ясно позапахам, что там кухня - выплыла дородная женщина, румяная отпостоянного пребывания уогня, вооружённая внушительной деревянной ложкой.
        -Где приправы, что я приказала добыть? - строго вопросилаона.
        -Неуспел ещё. Велено было страфам корм задать… ох, - заныл парнишка. Ложка звучно впечаталась взатылок. - Бегу, брэми…
        Женщина победно прищурилась намелькающие голые пятки посыльного, обернулась кМальку, усердно, неподнимая головы, чистящему рыбу. Подошла ближе, нагнулась, рассмотрела печень.
        -Хорошо пленку срезал, - неожиданно похвалила она. - Точно так выры ижелают кушать. Переложи наблюдо, сверху добавь вон той, что насолнце вылежалась, инеси. Доутра ещё никуда ненанялся?
        -Нет, брэми.
        -Удачно, - деловито прищурилась женщина. - Рукастый ты парнишка, сразу видать. Страфам задай корм, прибери вырьи гостевые гроты, какие незаперты, белую таггу перелей изкувшинов вбутыли. Работа все мелкая, новонючая да надоедная. Дам тебе занеё полный серебряный арх. - Женщина быстро подняла палец, призывая квниманию, - ещё один сверху положу. Чтоб язык прикусил да уши заткнул. Нето без головы останешься. Рыбу тебе, пожалуй, Лонк уже заказал.
        -Послезавтра дорассвета, вторые ворота, - кивнул Малек.
        -Аэто мы ещё посмотрим, - усмехнулась женщина, - как ты работать горазд. Нужна рыба, завтра нужна ипослезавтра. Невсякая, алучшая. Монета требуется крупная измеи, обязательно. Сам недобудешь - удругих изыщешь… Дам я тебе проходную бляху надва дня. Дам, потому как ты умудрился изЛонка-скряги три монетки вытряхнуть. Имне наглаза удачно попался, без попрошайничества изаработой, которую исполняешь усердно. Ноучти, гниль ты береговая, если мимо моего двора срыбой в«Золотое весло» сунешься или в«Гордый парус», я тебя лично выпотрошу. Меня тут все знают. Мне ивыры неуказ, брюхо тебе разрежу да солью набью.
        Женщина гордо потрясла ложкой иудалилась внедра кухни. Малек, слегка шалея отсвоего растущего благополучия, прикинул: эдак его ивпостоянную обслугу возьмут через неделю! Ачто? Отъелся он взамке увыров, сразу видно: тощий, ножилистый, вделе ловкий ипока что незажрался, услужливости нерастратил. Цены настоящей наработу невызнал изнакомых незавел - тоже важно… Полезный человек для города. Такого можно держать при трактире впроголодь, апри малейшей неприятности или вышвырнуть, или сдать охране, ато ивырам-стражам. Поводже, вполне возможно, сыщется скоро: Лонк-то язык зазубами держать неумеет.
        Выгребая вонючий навоз изстойл, Малек задумался итого крепче: анадоли бежать впорт? Ясно ведь: закрыт он. Весь город тих имолчалив, ночью ивовсе - нет привычного шума, какой сам он помнит попрежней жизни. Даже рядом, вобщем зале трактира, некричат инепоют, разговаривают чинно. Можно списать нато, что трактир дорогой изапорядком внём следят рьяно. Да только прежде уСинги иная была слава, емули незнать? Гуляли доутра, аесли деньги невсе вышли - так иснова ночь песнями встречали, неумолкая.
        Дважды вгод сюда собирались выры ближних идальних земель насвои поединки. Свырами часто приезжали их приближенные шаары, сшаарами - наёмники исвита. Толпы валили вворота такие, только створки успевай пошире открывать! Да ипорт заполнялся галерами, как засолочная бочка - сельдью. При таком количестве праздно отдыхающих богатых людей ивыров невозможно жить тихо. Основной достаток города именно нагульбе иделался, так думал Малёк, когда его ещё неназвали Мальком. Инесильно ошибался. Ивдруг - тишина…
        Страфы, ите застоялись без дела. Угрожали незнакомому служке, норовили клюнуть побольнее, требовали внимания. Корм ели неохотно: нуждались впрогулке, вдлительном беге. Значит, нет вестей для кланда, ноесть основания думать, что скоро появятся: для того исобраны тут курьеры, ждут своих пергаментов, пока ненаписанных.
        Малёк закончил убирать стойла, воровато озираясь, угостил страфов рыбьей требухой: пусть хоть немного порадуются, зерно сзеленью пополам - оно кому угодно норов испортит, если давать изо дня вдень. Когда дородная трактирщица выглянула водвор, проверяя работу, Малёк уже набрал воды вдве бадейки идвинулся чистить гроты выров.
        -Живее шевелись, гнилец, - весело напутствовала трактирщица, довольная увиденным. - Закончишь, забери скатерти, канал унас рядом, чистый, место для стирки тебе покажут.
        Малёк молча поклонился, глубоко вдохнул - инырнул ввонь ближнего вырьего грота. Втрактире, повсему понятно, временно проживали безродные выры, состоящие наслужбе угорода или уприбывших набои знатных семей. Те никогда непоселилисьбы вобщем сиными постояльцами месте, сняли целиком особняк, если нет вгороде своего, выкупленного - как утехже ар-Лимов, например.
        Гроты выглядели соответственно своим постояльцам, то есть - бедно иубого. Располагались они вподвальных помещениях под трактиром, каждый имел выложенный камнями небольшой бассейн сводой, подаваемой поширокому желобу изближнего канала. Окна крошечные, ониже щели для притока свежего воздуха - под самым потолком, выходят наулицу. Видно, как мимо топают чьи-то ноги, босые иобутые. Мерзкое зрелище, самое верное напоминание: это жилье недля богатых. Вгроте темно итесно, стены осклизлые, заросшие плесневым мхом. Запах гуще итяжелее, чем внеубранных стойлах страфов. Сразу приходит вголову навязчивая мысль: где справляют нужду выры-постояльцы? Малёк мысль прогнал, открыл рот ипостарался вовсе недышать через нос. Инесмотреть начерную плесень, сплошь укрывшую низкий потолок. Убрать ее, отчистить - невозможно. Емули незнать! Такая была взамке ар-Бахта, вгротах стражей. Пришлось выламывать доски ибревна перекрытий иполностью менять нановые, дубовые, выдержанные вводе ипотом высушенные. Выламывал, само собой, Шром. Играючи выворачивал, булькая носом ишумно возмущаясь: его замок дурно пахнет! Его стражи живут,
как гнильцы. Выры слушали благоговейно. Инаблюдали сизрядного отдаления, как водвор летят обломки брёвен через развороченный дверной проем. Гулко рушатся накамни, инакаждом - след великолепных клешней лучшего бойца. Клешней, перекусывающих бревно водно движение…
        Малёк улыбнулся приятному воспоминанию иещё раз неодобрительно покосился наплесень. Через два дня шума ивеселой ругани Шром закончил ломать казармы. Аещё через три его клешни покрылись коростой. Ларна лично полный день скреб их широким ножом, апосле ещё обдирал грубой теркой изособого легкого камня, плавающего вводе. Потому что плесень, как пояснил этот убийственно простой всвоих методах оздоровления лекарь, вредна выру. Чёрная плесень иной раз может извести его всчитанные дни, если пройдет под верхний, защитный, слой панциря.
        Уборка втрактире состояла всамых простых работах: требовалось выгрести вонючую слизистую грязь, азатем вымыть камни убассейна исоскрести гниль сдосок остального пола. Истратив напервый грот пять бадеек воды, Малек вырвался водвор - дышать, отдыхать исердито морщиться. Ему ненравилось делать работу плохо. Инебыло сил отскрести хотябы плесень состен.
        -Воротит снепривычки? - посочувствовала трактирщица, выглянув изкухни. - Уксусом пропитай тряпку да завяжи морду. Вырам этот запах без вреда. Так изнай, чисто унас идля гостей удобно.
        -Они, достойные ары, уважают сырость, - покладисто согласился Малёк.
        -То-то! Ипоживее работай!
        Жадность непозволила трактирщице выдать много уксуса ихорошую тряпку. Бросила гнилую, да выставила изкухни бутыль, вкоторой едва сохранился запах, подтверждающий: именно уксус вней идержали когда-то. Малек тяжело вздохнул, набрал воды иснова пошёл внижний коридор. Дверь вовторой грот оказалась плотно закрыта. Пришлось поддеть ножом для разделки рыбы идолго ковыряться, понемногу стесывая разбухшую древесину всамых широких местах, намертво упирающихся вкосяк.
        Распахнулась дверь резко, Малёк плюхнулся вгрязь иударился остену, выбив дыхание. Пришлось шипеть, безнадежно ибестолково отряхивать промоченные гнилью штаны, дышать дрянным воздухом. Ипонимать: вовтором гроте воняет куда хуже, чем впервом… Малёк опасливо заглянул задверь, осмотрел грот. Тёмный, такойже осклизлый. Стакимже чёрным потолком. Только непустующий. Вбассейне лежал без движения довольно крупный выр. Судя попанцирю, серому, неровному, заросшему мхом ипокрытому иглами наростов, выр был весьма старым. Судя позапаху, он мог оказаться ещё имёртвым…
        Малек смущенно дернул плечом. Что делать? Вымыть пол иуйти? Он человек инеимеет права говорить свыром идаже глядеть нанего пристально. Его ждёт Шром, ион здесь нешутки шутит, город опасен… Аесли подумать толком, этот грот был заперт исюда входить неследовало, так говорила трактирщица! Малёк воровато покосился надверь, прикрыл её ипообещал себе: он только глянет награвировку хвоста. Вархиве замка удалось выучить все гербы изнаки. Он просто уточнит, что это застарый выр. Исразу уйдет.
        Ввонючей воде бассейна, обильно цветущей зеленью, герба рассмотреть неудалосьбы точно. Нохвост достаточно крупного выра был выгнут дугой ивсредней части торчал изводы. Старая пластина дала две трещины, обросла мхом, новсёже при должном внимании даже теперь удалось различить нужные знаки. Которые Малька озадачили. Выр происходил изрода, неимеющего замка. Нослужил он самому ар-Сарне иимел высокое звание капитана боевой галеры. То есть никак недолжен был находиться вподобной гнилой дыре иумирать здесь, зазаклиненной наглухо дверью, водиночестве изабвении…
        -Ты выродёр? - хрипло выдохнул умирающий, заставив Малька вздрогнуть. - Такое ничтожество они прислали, чтобы добить меня? Я, пожалуй, твой первый выр, малыш… Чтож, все ского-то исчего-то начинают. Я уже сгнил, ты еще молод итолько-только портишься.
        -Почему вы говорите сомной, ар? - оглянувшись надверь, тихо уточнил Малёк.
        Прошел ктрубе водостока, повернул скрипучее колесо испустил гнилую мутную грязь избассейна. Отметил: вэтом гроте есть жилец, потому замки незапирают проушины воротков. Можно набрать воду, впуская её через верхний водовод. Ненадо ходить надвор лишний раз. Выр вздохнул ишевельнулся, радуясь прохладной чистой воде, заполняющей бассейн. Окунулся целиком, едва это стало возможно. Изамер, выставив над водой оба глаза. Которые совсем несостарческим живым интересом следили заМальком, торопливо оттирающим зелень состен, выгребающим гниль спола вбольшое корыто. Когда вода встала вровень скраями бассейна, Малёк перекрыл водовод иутащил корыто водвор. Вернувшись, он застал выра всплывшим иснова желающим беседовать.
        -Ты сильно обиделся навыродёра? - забеспокоился старик. - Я, верно, выжил изума иошибся… прости. Я видел мало занятных людей. Всё больше кукол. Они ужасные. Полная боевая галера тантовых кукол, нескем словом перемолвиться. Мне так хотелось встарости вернуться вморе, я полагал, заэто можно уплатить любую цену… Ноя ошибся, подписав договор сар-Сарной искрепив его ожогом лапы всургуче. Пять лет галера стояла впорту столицы, пять лет я плавал только отмола допричала, выкрикивая команды живым тантовым мертвецам ичувствуя себя одним изних. Апотом мы вышли впоход. Тогда я понял, что иморе бывает неврадость.
        Малёк сел накрай бассейна, чувствуя, что делает глупость - инеимея сил отказать вовнимании старику. Тот подвинулся ближе, тронул усом руку иоживился.
        -Тебе лучше уйти. Меня опасно слушать. Я тут жду приговора кланда. Нарушил договор. Сошёл наберег вовремя боевого похода насевер. Само собой, я сообщил хранителю ар-Капра, хозяев этих земель. Сказал: ябоевой капитан, аневыродёр, я неготов бездумно травить игубить своихже братьев… Он выслал курьера встолицу. Скоро кланд отправит ко мне выродёра. Именя накажут занепослушание.
        -Вы так легко это говорите, - ужаснулся Малёк.
        -Уменя нет выбора, - отозвался старик. - Денег нет. Я сижу здесь, имне неначто купить даже гнилую селёдку. Хранитель ар-Капра сказал: жди казни так. Нестоит тратить натебя жирную рыбу, ты уже труп. Меня отвели сюда ивыломали лапы. Ия жду. Противно пить грязную воду.
        Старик поник ивиновато шевельнул усами. Малёк сердито почесал затылок, пытаясь как-то помочь сбившимся вком мыслям, рассортировать их ипривести вотносительный порядок. Ему казалось, что выры живут неврабстве, что людям при кланде приходится хуже, что случай соШромом - всеже исключение изправил, вызванное гнилостью изавистливостью хранителя Борга… Ноэтому старику ещё хуже!
        -Почему вы пришли кхранителю исказали освоем отказе отучастия впоходе? Вы могли уйти наотмели.
        -Мой род вымирает, наши гнезда хранятся взамке ар-Сарна. Плохо хранятся, засорок лет невылупился ни один жизнеспособный малёк. Ноя всёже смею надеяться, что я нестану последним вроду. Для этого надо принять приговор иумереть. Тогда ар-Сарна вынуждены будут дать право нажизнь ещё одному гнезду братьев. Может статься, им повезет больше. Хотябы несгниют вгнезде, личинками, так инеувидев солнца иморя. Очень страшно гнить. Теперь я это особенно точно понимаю. Спасибо, что выслушал меня. Теперь иди, если тебя тут застанут, то накажут. Или вовсе убьют. Иди, ты итак сделал много.
        -Ваши лапы…
        -Чтобы я непередумал инесбежал, - устало вздохнул старик. - Мне выломали их все. Аруки оставили. Уменя неочень сильные руки, особенно нижняя пара. Я несмогу сбежать, опираясь только наних. Хвост мне проткнули, я иплыть несмогу. Такова жизнь выров, человек. Ничем нелучше инехуже вашей. Мы никому ненужны иодиноки, мы болеем игниём… Особенно встарости. Идиже, нерискуй.
        -Когда вы отказались идти насевер, вы знали, чем это кончится?
        -Я стар, нонеглуп. Знал. Ты задаёшь странные вопросы - ия ещё раз прошу, уходи. Стобой интересно, я могу увлечься болтовней. Итогда выродёр займется нами обоими.
        -Мне кажется, кланду пока что недовас, - усмехнулся Малёк. - Даже если встолицу вообще пускают хоть каких-то курьеров. Иещё я думаю: сюда никто невойдёт, трактирщица понимает, что вы внемилости ухранителя. Скажите, аесли предположить, что вканалах города есть выр… просто предположить. Он услышит меня, начни я стучать поэтому водоводу?
        -Даже посухому, - отозвался старик. - Мы хорошо различаем толчки истуки. Новканалах нет выров. Иводовод для нас слишком мал. Даже самая ничтожная личинка застрянет, потому что панцирь…
        Малёк отмахнулся иподошел кводоводу. Примерился изастучал тихо, осторожно инеторопливо. Подумал, чуть подождал, повторил ритм быстрее. Изменил его слегка иснова отбил пальцами потрубе. Старик слушал инезадавал новых вопросов. Хотя было видно: ему очень интересно. Понадеявшись, что сделанного довольно для начала, Малёк выбрался водвор, быстро наполнил новые две бадейки ипоморщился, изображая рвотные позывы, когда трактирщица выглянула изкухни очереднойраз.
        -Там вовтором гроте дверь заклинена, брэми, - пожаловался Малек. - Уж я итак дергал, исяк…
        -Аты нелезь, куда непросят, иизлишне неусердствуй. Заклинена - значит, иди дальше, - строго велела женщина. - Про скатерти незабудь! Хотя нет, завтра вечером займёшься. Ты так вонюч, что ивзяться заних никак недолжен. Вот твоя бляха напроход вгород. Деньги пока я придержу. Ану, как ты обманщик? Рыбу непринесёшь или сдашь её невесть кому.
        -Алодки увас нет? - осторожно уточнил Малек. - Ябы поболее рыбы приволок, узнакомых взаймы собрал улов, ну, сколько можно вруках-то донести?
        -Лодка есть, - нехотя буркнула трактирщица. - Только она дороже тебя стоит. Ноя рискну. Далече неуплывёшь, если ты вор. Меня тут все знают, имне окажут помощь, стражей выров, ито поднимут налапы, понял? Я главе охраны города родная тётка, так-то… Думаешь, без того держалабы трактир сгротами для выров? Только начни воровать, живо отучу.
        -Как можно, я вжизни неворовал!
        -Все когда-то начинают, итебе давно пора, - хмыкнула трактирщица небез веселости. - Просто помни про вспоротое брюхо исоль, я это сказала всерьез. Иещё помни, что заулов я плачу честно… помере сил. При условии, что будет две «монеты», никак неменее. Иди, чисть гроты. Натвое счастье, племянник завтракать пожаловал. Будет тебе бляха налодку игруз рыбы. Ипусть в«Золотом весле» лопнут отзлости, разорятся исгниют накорню! Завтра весь город вздрогнет, я одна иполучу свежий улов. Так вот! Учти: ядобро помню, может, илодку тебе потом подарю, почти что даром.
        Трактирщица закончила свою речь сладким ивкрадчивым тоном, оскалила гниловатые зубы вхищной улыбке, показав даже дальние ищель оттрех недостающих. Малёк пал наколени иистово поклялся никогда неворовать изаслужить лодку. Руки отусталости дрожали, ион очень надеялся, что хорошо изображает жадность. Покрайней мере, женщина осталась довольна. Ушла вкухню, иМалёк быстро вернулся вгрот кстаром выру. Тот лежал, само собой, вбассейне. Стучал усами потрубе, довольно точно повторяя ритм. Сердито дернул вверх бровные отростки.
        -Незнаю, зачем ты это делал. Тем более немогу пояснить, зачем повторил глупость я… Нотак хотябы нескучно.
        -Никто неотзывался? Тогда стучите дальше, я пока вымою третий грот.
        Насей раз Малёк исполнил работу так дурно, как иследует наёмному рыбаку. Зато быстро. Он вернулся квыру истал ждать, уже ненадеясь налучшее. Еслибы Хол слышал, онбы приплыл сразу. Писк зазадвижкой заставил вздрогнуть старого выра. Вода вбассейне всколыхнулась. Малёк быстро повернул вороток - иХол стёк вбассейн, плюхнулся, мягкий исмятый втесной трубе.
        -Ты выродёр! - немедленно возмутился малыш. - Я там весь скрутился, я дышать немог, аты всё ждал чего-то… неоткрывал,да!
        Хол выбрался накрай бассейна ивежливо шевельнул крошечными своими клешнями, особенно жалкими теперь, без панциря. Старик изучил малыша срастущим интересом.
        -Это Хол ар-Ютр, выр славный иуважаемый, пусть пока инекрупный. Он мой воспитанник, - гордо сообщил Малёк. - Хол, это капитан, полагаю, единственный выживший извсего северного похода кланда. Он отказался осаждать наш замок. Итеперь мы просто обязаны его отсюда вытащить. Знатьбы еще,как…
        -Так вы иззамка ар-Бахта? - быстро догадался старик. - Ох, как интересно! Иверно, что Шром снова дома ивполне даже живой?
        -Шром лучше всех! - привычно сообщил Хол. Присмотрелся ккапитану идоверительно сообщил: - Ты похож намоего любимого старшего брата. Он погиб, оберегая наш замок. Хол стал сиротой… Нет старых, нет совсем. Грот пустой. - Малыш задумался ненадолго идобавил: - Людям хорошо, они могут плакать. Мы неумеем. Лап много. Клешни есть. Плакать неумеем. Недосмотр глубин,да.
        Старик смутился, взволновался, цепляясь руками закрай бассейна идвигаясь ближе кХолу. Малёк снова удивился той трепетной внимательности, скоторой пожилые выры относятся кмладшим. Лучшие изних, само собой. Даже Шром, хоть он инестар - ноуже вырос извозраста боевого задора истановится иным.
        -Атебя как зовут? - уточнил Хол, гладя ус капитана.
        -Траг, - отозвался старик.
        -Вот ипознакомилась, - улыбнулся Малёк. - Я, как мне кажется, нашел способ украсть выра изгрота посреди города. Ноесть одно условие. Ты, Хол, должен принять его всвой род. Нескажу, что это обязательно, ноябы так хотел.
        -Ия хочу, - сразу оживился Хол. - Нам нужен старший, да. Ион может занять грот старого брата. Будет моим дядькой. Утебя есть дядька, иуменя будет дядька. Что надо делать?
        -Ты выучил сюда путь? Ясно. Надень мы уйдём. Полагаю, город закрыт так надежно, что довечера выродёр необъявится. Азавтра станет уже поздно… Покаже тебе следует спешно набрать вканалах желтой кувшинки. Ивсего прочего, чем Ким советовал лечить ототравления черной плесенью. Как я помню, это травы неособо редкие.
        -Везде есть, вводе растут имне известны, - гордо отозвался Хол. - Я лекарь! Я лоцман, лекарь инаездник страфа, да. Я ныркий ибыстро наберу травы. Я буду осторожным. Помню: кувшинки ядовитые,да.
        Малёк подмигнул старику, восторженно слушающему самовосхваления Хола - вполне честные, надо отдать ему должное. Беспанцирный малыш вцепился вруку Малька, взобрался нажелоб, иедва был открыт вороток, он, тяжёлый имягкий, полез, упрямо ввинчиваясь вовстречный ток воды. Сперва неловко инеудачно, нопостепенно всё увереннее. Малёк толкал его, посамое плечо засунув руку вжёлоб ирадуясь, что тот достаточно широк. Наконец, давление наруку ослабло: Хол справился иушёл вканал.
        Малёк отдышался иобернулся ккапитану.
        -Очень надеюсь, что сегодня овас никто невспомнит. Незнаю, вернали моя мысль. Давайте вместе ещё раз подумаем. Чёрная плесень убивает выров. Если вас сочтут мёртвым…
        -Бесславно выбросят накорм рыбам, - сразу ответил Траг. - Так приказал страж замка ар-Капра людям этого дома, выломав мне лапы. Если сдохну, погрузить налодку ивывезти впорт. Там бросить рыбам накорм. Носперва они проверят, мёртвли я. Позовут выра итот заметит обман.
        -Мне неловко так говорить, ар, новы квечеру сами сочтете себя мёртвым, аменя позже опять назовете выродёром, - виновато вздохнул Малёк. - Ким научил нас лечиться отчерной плесени быстро иуспешно. Новпервый день больной выглядит так худо, что далее уже некуда… Вы небудете дышать исердца ваши встанут. НоХол знает, как запустить их снова. Он постарается. Ничего наверняка изаранее сказать нельзя, вы устали ивы слабы. Ноэто единственный способ, придуманный мною идающий право жить личинкам вашего рода. Увас будет новое имя, новая семья.
        -Уже шесть лет я думаю осмерти, как очём-то хорошем идаже желанном, - неторопливо отметил старик. - Теперь ты вынудил меня снова её бояться… исомневаться слишком уж вомногом. Я буду есть кувшинки истану надеяться налекаря Хола. Ноответь мне ещё наодин вопрос. Может статься, главный. Все начинают большие дела, ожидая оплаты засвой труд. Чего попросишьты?
        -Незнаю, врядли вы можете помочь мне. Новсеже: вдруг знаете, будутли вэтом году осенние поединки выров наотмелях?
        -Отменены кландом, - сразу ответил капитан. - Все прибыли ивсе вгневе. Их стражи так шумят всоседних гротах изале для ужинов, что даже отсюда я слышу. Вчера неспал, очень хотел чистой воды… Они перестукивались. Потому что взале для ужинов стерегут люди, подслушивают иподсматривают. Ностук им чужд. Я всё разобрал. Выры тайно устроят поединки, хотябы несколько. Ар-Капра знают, нобудут смотреть вдругую сторону. Традиции… Потом хранитель донесёт кланду натех, кто ему немил, - тихо имрачно предположил старик. - Завтра ночью уедут курьеры, как мне думается. Или послезавтра. Поединки будут наподтопленном островке. Там, запортом, набольшой воде. Влоциях он указан, как мель «Согнутый хвост». Если ты разбираешься влоциях…
        -Хол их знает наизусть, - гордо сообщил Малёк.
        -Он настоящий лоцман? Втаком малом возрасте? - поразился капитан. - Определённо, очень хочу ещё пожить. Одарённый малыш. Ирод недурён, они прежде были капитанами. Я знавал одного изних вмолодости. Тогда нас было больше, ивЗраме ещё проходили состязания галер. Славные дни, лучшие…
        Старик замолчал иушёл вводу целиком - дышать жабрами иотдыхать, пить впрок. Довольно скоро его ус указал навороток. Малек пустил воду пожёлобу - ивытянул вгрот целый ворох забивших трубу кувшинок вперемешку сиными травами иводорослями. Следом плюхнулсяХол.
        -Трудное лечение, - огорченно выдохнул он. - Больно, совсем. Плохая вода, плохой запах, ядовитая пена напанцире. Надо терпеть, дядька. Потом станет хорошо. Кровь чистая будет,да.
        Малёк снова открыл доступ воде ивытолкнул Хола вканал. Оглянулся настарика, снекоторым сомнением рассматривающего отраву. Всякий выр знает: кувшинки ядовиты, да исерые гниловатые водоросли пресноводных каналов ничуть нехороши. Если неуметь их правильно сочетать, дополнив иными травами. Траг решительно подвинулся ккраю бассейна, смотал добытые Холом травы вжгут истал перетирать стебли пластинамирта.
        -Мне пора, - вздохнул Малек. - Надеюсь, всё унас получится.
        -Влюбом случае я рад, что встретил вас иуже нежду выродёра, - спокойно отозвался Траг. - Иди, ини вчём несомневайся. Втвоём возрасте рано копить вдуше сомнения, это удел стариков. Юность - пора боев ирадости, горячего солнца ипростых побед. Иди, немешкай.
        Малёк кивнул ивыскользнул вкоридор. Быстро выплеснул напол последнюю бадейку воды иупал наколени, собирая гниль отстен. Водворе шумела трактирщица, судя повсему, находилась она вотвратительном настроении. Того игляди… Ну - точно! Шагает кдвери, уже сунула голову ипроверяет, чем занят работник.
        -Давно тебя невидать, - подозрительно отметила женщина. - Небось, отдых себе устраивал? Акак меня приметил, так иводу напол, ину тереть. Что, нетак, скажешь?
        -Вам виднее, - буркнул Малёк, неподнимая головы. - Атолько воняет тут. Может, оно вырам иневредно, новоняет сильно.
        -Неумничай, - резко одернула трактирщица. - Светло уже, аты отдел уворачиваешься! Ох, ненапрасноли я выдала тебе бляху, доброту проявила… Все вы, рыбкой промышляющие, ленивы да гнилы внутри. Чуть пожалеешь, враз наглеете. Я так думаю: нищие неоткосорукости бедны. Просто ваша жизнь вся назависть уходит. Ты завидуешь мне, азаодно Лонку ииным горожанам Синги. Только ты сам попробуй так - без роздыху, день заднём, словно мошка уогня… перед гостями пляши, перед вырами выламывайся, племяннику родному, ито деньги суй вкошель, затак пальцем нешевельнет. Твоя рыбалка - тьфу, забава. Твоя нищета - ковыряние вносу да лень непробиваемая.
        Женщина удобно уселась напороге ипотёрла поясницу. Жаловаться иобличать ей нравилось, тем более, Малёк немешал итёр пол, усердствуя вовсю. Приятно поучать безответного работника: собственная правота делается несомненна инеоспорима. Трактирщица прихватила обеими руками края передника истала помахивать им, нагоняя прохладу налицо. Иногда она чуть морщилась: пахло изподвального коридора иправда - неважно. Наверняка вонь наводила намысли овыре вовтором гроте, закрытом наглухо уже который день.
        -Таггу перелил вбутыли? - припомнила трактирщица важное. - Молчишь! Ясное дело, иты лодырь… Где людей искать, кругом одни сволочи да гниль. Бляху даром дала, два арха серебром прибавила, лодку одалживаю, уму учу, затакое-то дело ты ивовсе золотом приплачивать мне должен…
        -Серебра мы пока иневидели, аум унас исвой крепок, - тихо выговорил Малёк. Бросил тряпку исердито глянул насвою благодетельницу. - Если привезу вечером трех «монет», сразу заних деньги получу?
        -Договор надва дня, - резко вскинулась женщина наноги иуперла руки вбока. - Ох, ижулик ты! Я сразу заподозрила: или шею себе свернешь, или трактир сам откроешь. Новсёже первое вернее. Ладно, кончили шутки шутить. Привези трех «монет», да змей спяток, да красных окуней хоть дюжину. Ивовторой день нехуже расстарайся. Вот тогда, только тогда, слышал, лодка - твоя. Пергамент справлю уплемянника нарыбный торг впорту ивыход вближние воды, половину стого торга, ясное дело, мне… Идве десятины племяннику.
        Малёк открыл рот, чтобы возмутиться - так ишаары неграбят! Нонаглая тетка уже ушла, оставив засобой последнее слово. Пришлось бормотать ответ себе под нос, переливая таггу, задыхаясь отеё ни счем несравнимого запаха. Идумать: сильноже изменился город, стоило ему, Мальку, вырасти да плечи расправить. Вдва дня он может добиться того, кчему порой люди идут годами. Лодка, договор иполезное знакомство… Правда, надо ещё добыть «монету», что почти невозможно для всякого рыбака, если тот рыбак невыр. Инадо успеть сбежать прежде, как изнужного человека ты превратишься взаконную добычу охраны. Малёк усмехнулся. Вготовность трактирщицы отдать лодку изаплатить деньги он неверил ни намиг… Впрочем, вымыться водворе позволила идаже завтрак выдала, какой подобает работнику - кашу, щедро заправленную прогорклым маслом, вкотором всю ночь шипела насковороде рыба. Зорко присмотрелась, как очищает миску. Хмыкнула, насмешливо игромко уточнила: жадно, споро, так лодыри неедят. Годен вобслугу… Малёк поклонился, вымыл миску ипоставил наскамью. Глянул насолнышко, уже выглянувшее из-за высоких крыш. Ипошёл заЛонком,
смотреть выдаваемую навремя лодку. Само собой, старую, чуть подтекающую пошвам. Нолегкую ивёрткую, судобными веслами. Наносу была привязана особым узлом крупная медная бляха, концы верёвки скреплены сургучным комком соттиском личной печати главы городской охраны. Малёк гордо выпрямился влодке, чувствуя себя - капитаном… Лонк насмешливо глянул сберега канала.
        -Дозаката невернёшься срыбой, тётка всех выров города последу пустит, - пообещал он. - Она может. Абез «монет» вернешься, шкуру тебе соспины счистит, как рыбью чешую.
        -Спасибо занапутствие, брэми, - вродебы всерьез поклонился Малёк иоттолкнулся веслом отберега.
        Лонк заспиной посопел, пытаясь сообразить: льстят ему или всеже издеваются столь хитро? Ушёл, так инедобавив новых слов ксказанному. Малёкже стал споро спускаться поканалам, остерегаясь узостей изабирая вслияниях рукавов правее, кторговой части порта. Трижды он миновал заставы, ивсякий раз охранники проверяли бляху ипечать, вполголоса ругались, норешётку опускали, давая проход лодочке.
        Впорту незнакомому рыбаку велели двигаться вдоль причалов, неотходя инасажень отберега. Ивсторону галер даже неглядеть! Малёк исправно кивал, кланялся иисполнял. Солнце взобралось уже совсем близко кзениту, когда он покинул гавань. Бросил веревку вводу, обозначая себя - истал грести кудобным южным скалам, где рыбы, послухам, всегда много. Нолодки туда мимо порта непропускают…
        Верёвка скоро натянулась, подхваченная кем-то незримым под поверхностью, лодка пошла быстрее, иМальку осталось лишь делать вид, что он гребет, едва смачивая кромки весел вводе. Когда лодка окончательно потерялась влабиринте скал, нанос выбрался Хол, гордо уселся, усом указывая курс.
        -Икак ты здесь непутаешься? - искренне восхитился Малёк.
        -Все помню! - отозвался лоцман. - Я такой… Шрома провёл. Теперь тебя веду.
        -Агдеон?
        Хол указал вторым усом вниз. Вороненый панцирь немедленно всплыл огромным пузырем. Глаза поднялись ивесело блеснули, изучая лодку иеё капитана.
        -Цел? Вот уж я рад, да! - пророкотал огромный выр. - Хороши наши дела. Хол слушал разговоры истук возле трех трактиров инанабережной. Угалер тоже. Будут бои. Завтра вночь, наострове. Он говорит, всего-то один тут годный остров. Главное вызнал. Ловок,да.
        -Имне ар Траг сказал тоже самое, - согласился Малек.
        -Траг ар-Ютр, - пискнул Хол. - Мой дядька! Мы его спасём.
        -Его-то да, его обязательно, - отозвался Шром, выбираясь надовольно широкую полоску отмели. - Важнее Малька выручить. Сказал мне про ваш план Хол, да… Неверю, что тебя самого целым оставят, если отошлют выра хоронить. Разве вот - шум приключится, недоМалька всем сделается. Большой переполох, - глаза Шрома гордо изучили собственный панцирь, оценивая размер грядущего переполоха…
        Ар-Дохи вынырнули рядом. Выслушали, какая требуется втрактире рыба, ибез звука ушли вглубину. Нужное они добыли очень быстро. Приволокли целую сеть, да ещё сдесяток рыбех отдельно, поесть себе илюдям. Выбрались напесок истали обсуждать причуды городской жизни: выры едят мёртвую рыбу втрактирах. Гнилую, ато ижаренную! Сприправами. Сидят втесных душных сухих залах, хотя рядом берег, море дышит солью иветром…
        -Анеслишком велико твое везение? - вздохнул Шром, двигаясь ближе. - Неловушка уж какая, ты сам-то думал?
        -Врядли. Трактир я помню, охрана внём всегда гуляла. Выра виное место ибросить немогли, если отсвоихже, отстражей, желали отгородить. Слюдьми он разговаривать нестанет, как илюди - сним… Кто знает, первый он там умирает, внаёмном гроте, или непервый. Может, ивыродёры втрактире обычные гости. Охрана инаёмники - они вроде должны друг дружку ненавидеть… атолько деньги надежно глаза закрывают.
        -Может, итак, - буркнул Шром. - Только тяжко уменя надуше, да. Один раз ты вошёл да вышел, ивторой раз войдёшь… Я буду занят, Хол только сообщит, что икак, если утебя беда приключится. Помощи быстрой нежди. Это понимаешь?
        -Понимаю.
        -Когда мне было столько, сколько тебе теперь, - вздохнул Шром, - я тоже страха незнал. Теперь вот боюсь задвоих. Вырос я, видимо так, да… Истрах мой вырос. Неходи вгород.
        -Тогда охрана начнёт всерьез беспокоиться, бои отменят или отложат, ты непередашь пергаменты инепоговоришь ссемьями юга. Дядька, я затебя тоже боюсь. Их много. Выров. Аты пойдёшь один. Ноя неговорю «неходи».
        Шром согласно развёл руками иосел напесок. Солнце жгло скалы, выпаривая соль. Воронёный панцирь подсыхал, илежать нанем, горячем, было настоящим удовольствием. Малёк прикрыл глаза изадремал. Акогда очнулся, тень скалы уже убежала далеко вморе, обозначая вечер. Рядом суетливо топтался Хол. Изучал тонкую, едва заметную, пленку нового панциря, охватившую кольцами клешни. Жевал вырий гриб ипытался измерить себя: сильноли он подрос? Малёк помог приятелю вытянуться, проверил его рост. Исам удивился результату: воистину, когда видишь кого-то каждый день, перемен незамечаешь. Недавно Хол сидел наплече, невесомый икрошечный. Чуть более локтя вдлину весь - отоснования усов идокончика хвоста. Теперьже внём два полных локтя - иещё ладонь, исверх того три пальца… Маленький лоцман отпояснений пришёл ввосторг. Правда, теперь он переживал уже поиному поводу: клешни зарастают пленкой. Значит, останутся малы…
        -Невсе сразу, - лениво прогудел Шром. - Уменя отрасли настоящие, достойной длины имощи, только когда я достиг сажени вдлину. Погоди доследующей линьки,Хол.
        -Долго?
        -Может, год… - задумался Шром. - Незнаю. Ты растёшь, некак все. Ты особенный. Вшесть споловиной лет выры небывают так умны иловки. Хотя порой они гораздо крупнее,да.
        -Целый год, - усы Хола поникли. Инемедленно взметнулись снова. - Буду есть вырий гриб каждый день! Сажень - это четыре локтя?
        -Моих? - уточнил Малёк. - Несовсем так, нотебе расти ещё примерно вдвое.
        -Задве недели я вырос вдвое, - важно сообщил Хол. - Еще задве я вырасту ещё вдвое… - он поразился своей идее изамер. Потоптался попанцирю Шрома. - Я загод перерасту всех ивзамке непомещусь. Хорошо!
        Ар-Дохи, дремавшие вводе, дружно булькнули горлом - инырнули, чтобы несмущать Хола своим смехом. Шром вздохнул иудержался отболее резкого шума. Малёк погладил мягкую теплую спину лоцмана игромко согласился ссияющими перспективами будущего первого бойца мелководья. Разве рост создает лучшего? Главное - душа победителя, она-то уХола есть.
        Занятый мыслями оХоле, Малёк отплыл вгород всамом светлом настроении.
        Сегодня он видел Сингу иначе, подходил кпорту отморя, вечером, игород открывался всвоей парадной сияющей красоте, незнакомой нищему обитателю грязных улочек. Замок выров возвышался над пустыми причалами боевых галер громадой дикого камня. Черно-багряный он был влучах заката, мрачный имассивный, как грозовое облако. Торговый порт наего фоне казался особенно пёстрым иярким. Отпорта всё выше поднимался цветной мозаикой узор черепичных крыш. Закатные каналы светились чистым золотом, иэто золото текло впорт, создавая его богатство… Само липло квёслам бесплатной удачей. Срывалось каплями, вспыхивало извонко падало тихое вморе, взеркало безветрия.
        Малёк провел лодку точно так, как велели утром городские охранники. Бляху исургучную печать снова изучили, мрачно покосились набогатый улов, неподлежащий дележу. Пропустили. Вверх поканалам приходилось грести изо всех сил, апосле третьей решётки Малёк отчаялся одолеть течение ипошел поберегу, струдом потащил лодку засобой, перекинув веревку через плечо.
        Улицы выглядели пустыннее вчерашнего, редкие прохожие назвук шагов необорачивались - только ускоряли бег иноровили скрыться вближайшей подворотне. Охранники толкались науглах, неприятно скрипели ремни перевязей соружием. Щёлкали вхолостую иглометы: обычная забава, выцелить прохожего уводы испустить крюк. Аесли ненароком игла оказалась снаряжена - кто виноват? Малёк ускорил шаг, верёвка глубже врезалась вплечо. Беззаботность дня, проведенного рядом соШромом, осталась втёплой золотой гавани. Здесь всё мрачнее залегали тени ночи, исерый туман клубился, забивал горло удушливой пробкой затхлости.
        Посыльный Лонк ждал напрежнем месте. Сважным видом указал: привяжи лодку. Ещё больше надулся наответное: «Как прикажете, брэми». Присмотрел, чтобы рыба перегружалась излодки втележку бережно. Толкать непомог - онже брэми. Проводил водвор. Позвал трактирщицу, та явилась спомощником. Рыбу придирчиво осмотрели, «монеты» сразу отложили всторону. Самую крупную иещё живую Лонк унёс, да бегом побежал - видимо, заказ нарыбу имелся, илодку ждали сбольшой надеждой.
        -Пока ты весьма полезен, - как-то суховато отметила трактирщица, может быть, страдающая осудьбе лодки. - Незазнавайся, лодка ещё нетвоя. Гроты выров убери, страфов накорми, скатерти… - она досадливо поморщилась.
        -Так может, сперва постирать скатерти? - предложил Малек.
        -Ары, по-твоему, будут ждать, пока ты лодырничаешь? Сейчас таггу допьют испустятся. Живо, требуха ты вонючая, шевелись! - прикрикнула трактирщица. - Вчера сказано было, неумничай. Шкуру спущу.
        Развернулась иуплыла вкухню гордо инеторопливо, хлопнула дверью - разговор закончен. Малёк пожал плечами, оглядел пустой тёмный двор. Гору малоценной рыбы, которую емуже предстоит чистить, вот уж нет сомнений. Пока что он сбросил рубаху, закатал штаны, подхватил две бадейки, набрал воды, кинул через плечо тряпку изашагал покаменному, узорно выложенному простенькой мозаикой, спуску вполуподвал. Страфы встойлах шумели пуще вчерашнего: видимо, стоять втесноте ибез движения им сделалось окончательно невмоготу.
        Ноги сами так иноровили пройти ко второму гроту, ноМалёк упрямо вымыл пол впервом, ненарушая порядка. Вчера достаточно наделал глупостей, сегодня следует быть поосторожнее. Вывалив всток полное корыто грязи, Малёк снова набрал воды исзамирающим сердцем прошёл ко второму гроту, толкнул дверь… которая подалась даже слишком легко.
        Грот был пуст. Запах гнили висел ввоздухе тяжело, будил мучительную рвотную судорогу. Ноги подкашивал ужас: где старый Траг? Ипочему трактирщица ничего несказала…
        -Ты всёже заходил сюда вчера ивидел его, - низкий голос заспиной прозвучал неожиданно ивынудил вздрогнуть. - Он был ещё жив? Неври, бесполезно.
        Малёк нехотя, медленно, словно воздух стал вязким, обернулся.
        Выродёры вбольшинстве своем - северяне. Он однажды спросил уЛарны, почему. Тот задумчиво вздернул бровь, скупым движением, одними кончиками пальцев, отослал нож впоставленное среди двора бревно.
        -Унас кровь холодная, аум достаточно быстрый игибкий. Если ты, рожденный под палящим солнцем, решишь убить врага ибудешь иметь при себе два ножа, ты бросишь оба ивполную силу. Да ещё крикнешь! Житель Зрама, тощий гнилец ссерой кожей, тот дождётся ночи, отложив дело напотом. Будет долго думать. Выбирать яды исчитать деньги, копить страх исомневаться… Ая оценю врага без суеты итакже спокойно уложу его. Ни одного лишнего движения. Никаких криков иотсрочек. Выры это знают, они пробовали нанимать разных людей - инас сочли лучшими.
        -Ноя могу научиться холодности.
        -Да, современем, если повезет дотого дожить, если ошибки непогубят раньше. Ты, когда шёл сюда, оглядел двор, как я учил?
        Тогда, вродном замке, Малёк вздохнул ипоник. Он нетратил время намелочи, он бежал отсамой гавани, чтобы задать вопрос, едва удерживаемый накончике языка… Точно также он шагнул сегодня внизкую дверь подвала, недумая инеприслушиваясь. Хотя стоилобы удивиться ишуму встойлах, ибезлюдью двора, итишине вобщем зале, ислабости запахов, доносящихся скухни.
        Выродёр всёже приехал. Может, его вызвали неизсамой столицы. Аможет, настаром капитане Траге кланд решил выместить часть своего гнева… Ивыродёр стоял удвери, перегораживая единственный выход своей широкой спиной. Усмехался вусы, холодные синие глаза горели злостью.
        -Я спросил, былли он жив. Невежливо неотвечать старшим. Впрочем… мне оплачено запять дней работы. Вперед оплачено, что важно. Разделывать труп я ненамерен, его уже отправили накорм рыбам. Все признаки отравления, неясно лишь одно: кто дал гнилому выру яд? Ичто это ничтожество могло предложить взамен? Я вот подумал: авдруг он зарыл где-то золотишко? Так ты нестесняйся, сразу ирасскажи.
        Выродёр сел навысокий порог грота, весело щурясь искаля зубы вулыбке. Ему нравилось играть сжертвой инаблюдать отчаяние обречённости. Это тоже была часть пытки.
        -Я честный человек, я напишу отчёт посреднику, - негромко продолжил выродёр. - Мол, выр сдох. Увы… Ноя нашёл лазутчика севера иего выпотрошил. Недергайся. Ну, какой изтебя лазутчик? Я всё понимаю, пацан, неповезло, оказался нетам, где надо ипоговорил нестем, скем следует. Ноуменя оплаченный заказ, я обязан отработать его. Напять дней тебя никак нехватит, ты невыр… Нобудем стараться. Садись. Сперва самое простое. Вот пергамент. Писать ты неумеешь, ноэто инетребуется. Палец макай сюда. Потом оттиск ставь там. Сам справишься? Я ведь могу просто отрезать палеци…
        Выродёр улыбнулся ещё шире, подмигнул исунул пергамент прямо вруки. Малёк сотчаянием проследил его движение. Неохранник городской, какое там… Отэтого неувернуться, несбежать. Ловок ихорошо обучен. Настороже иждёт попытки побега, как сытый опытный кот - первого движения полудохлой мыши. Играть снеподвижной ему неинтересно. Малёк нагнулся ниже идрожащей рукой подтянул ксебе пергамент. Ему страшно, инет смысла это скрывать. Единственная слабенькая надежда - наХола инато, что этот выродер всёже неЛарна. Тот, даже зная свою силу, никогда недопускал случайностей вработе. Незатевал бесед с«мышами», ещё способными бегать.
        Страфы водворе заклокотали злее. Синеглазый оглянулся, сердито шевельнул плечом.
        -Мой Вран их всех порвёт кутру. Злой, гнилец. Меня, ито норовит клюнуть, хотя я уже нераз давал ему уроки. Как увидел вкормушке зелень сзерном пополам, стену располосовал. Бревенчатую, толстенную, да досердцевины! Ябы сюда инепопал так скоро, еслиб он натракте невзревновал инепорвал шею курьерскому. Случай - штука интересная… Я вынужден был оплатить сотню золотом зачужую полудохлую птицу. Нояже получил сразу пять сотен - свой заказ, парень как раз его ивез. Издесь я появился вовремя, успел засвидетельствовать смерть выра. Иначе пришлосьбы возвращать денежки. Обидно былобы, правда? Атак - хвостовую пластину панциря снял, всё честь-честью… Отчет пополной форме. Иногда требуют хвост всоли, ноэто когда личная месть. Атут - приговор, неболее того.
        Выродёр облокотился наруку, второй достал изножен широкий боевой нож. Слязгом достал, напоказ. Истал его неторопливо править накаменном точиле. Звук получался противный, лязгающий, отнего поспине сыпью выступали мурашки.
        -Так что, небыло золота устарого гнильца? - ещё раз уточнил выродёр.
        Малёк без звука открыл рот - иснова закрыл. Синеглазый удивленно шевельнул бровью, перехватил нож истал оборачиваться… Но, как обычно это ибывает, удара головы страфа неуспел даже заметить. Ничком рухнул, без звука имягко… Малёк вскинулся, метнулся кдвери, брезгливо огибая заляпанные кровью камни исудорожно стряхивая соштанин кровь икрошево - нехотелось думать, что оно есть такое. Рвота подступила кгорлу, пришлось вернуться, открыть вороток, умыться исчистить кровь ещё раз, азатем вымыть руки. Страф всё это время победно клокотал, топтался ирвал когтями спину ненавистного хозяина. Втесноте низкого коридора ему было неудобно, приходилось сгибать ноги инизко наклонять шею, накоторой, обнимая вороные скользкие перья, тяжеленной пиявкой виселХол…
        -Хол, ты выродёро-дав, - восхитился Малёк, обретая голос.
        Подхватил нож, потом, чуть задумавшись, срезал кошель умёртвого: нищийбы так ипоступил, нет сомнений.
        Бешеная радость внезапного инежданного спасения едва позволяла сохранить ясность ума. Хотелось кричать ипраздновать. Он, увы - южанин. Его кровь недостаточно холодна. Ноэтот урок следует усвоить. Малёк прикрыл глаза, несколько раз медленно вдохнул ивыдохнул, прогоняя радость. Кровь перестала выбивать ввисках бешеный ритм призовой гребли. Малёк дышал идумал оважном: отом, как миновать двор, как спуститься кпорту игде теперь должна быть ближняя стража…
        -Выродёро-дав! - повторил Хол. - Хороший страф, вороной, да! Я дал ему большую рыбину. Потом ещё. Потом сказал: Хол подарит тебе главное, свободу! Да! Он всё понял. Я угадал, что ему важно.
        Выр плотнее обнял шею, перебирая лапами ируками - он всё время сползал поперьям, ностраф берег своего нового приятеля, встряхивая головой втакт сперебором лап, меняя наклон шеи - итем помогая удержаться.
        -Седлать ненадо, он нелюбит седло, - пискнул выр. - Поедем быстро, да! Он почти как Клык. Поедем через гавань, да! Глубина нам доступная - сажень ипол-локтя, я всё помню, всё учёл. Мой дядькажив?
        -Его выбросили вморе, как я ипредполагал. Сочли мёртвым.
        -Ар-Дохи найдут, - весело отозвался выр. - Садись,да.
        Вороной сперва шипел иотступал, азатем послушался Хола, уже усамого выхода изподвала подогнул ноги. Малёк забрался настрафью спину, впервые устраиваясь верхом без седла. Оказалось удобно: спина чешуйчатая. Основание шеи толстое, можно обнять руками надёжно, аногами обхватить грудь укрыльев. Страф воинственно щелкнул клювом, осмотрел двор, сразу рванулся впрыжок - ипошёл невесть как. Толи скоком, толи побежью, резво изло, сазартом. Малёк постарался вцепиться вшею ещё плотнее иподумал: аведь этот страф норовит сбежать невпервый раз. И«уроки» помнит, незря топтал бывшего хозяина - мстил заболь…
        Улиц Малёк неузнавал. Вороной мчался бешено, уклоняясь отстен впоследний момент, порой перемахивал заборы иизгороди, перепрыгивал каналы ичиркал когтями побортам лодок… Хол негромко пищал исвистел, стараясь сдерживать веселость. Он крепко утвердился нашее, сполз крукам Малька иоттуда правил страфом, вцепившись длинными усами воснование клюва. Вороной гнул шею, сам подставлял голову и - слушался!
        Дозорные городской охраны попались напути страфа только раз. Вороной выпрыгнул наних сам - из-за очередного каменного забора. Малёк успел заметить, как блеснули вслабом свете когти, покрытые пленкой алой пены - изастава осталась позади.
        -Скоро порт, держись! - пискнулХол.
        Малёк сжал зубы ипопытался представить, что может быть хуже нынешнего бешеного бега, если надо держаться? Свёл руки вдвойной замок, плотно обхватив собственные запястья. Топот страфа гулко разносился поширокой улице, он выкатился кводе прежде самой птицы. Дал время охраняющим пристань подготовиться. Малёк плотнее лёг нашею вороного: два дозора, широкая пустая мостовая, иглометы уже наизготовку. Факелы полыхают, вставленные ввысокие держатели покромке берега.
        Страф резко дернул вперед крылья, выпуская иглы, взметнулся вверх наполную сажень - иответный залп прошел мимо, взвизгнув иглами поброне лап. Малёк высвободил руку, метнул вближнего игломётчика тяжелый нож выродёра. Страф заклокотал, следующим прыжком смял мечника, намиг шея ушла из-под руки - ивторой игломётчик стал клониться сразбитой головой. Хол засвистел вполный голос. Отдальних причалов, отчёрной громады вырьего замка, бежали новые стражи, ползли выры. Новороной двигался быстрее. Внесколько прыжков он достиг тесных торговых причалов, потом низких, скрипучих инеухоженных - рыбачьих. Оттолкнулся открая досок - и, пролетев саженей пять, судорожно хлопая крыльями, сплеском рухнул вводу. Брызги накрыли сголовой, ностраф уже снова разгибался ипружиной взвивался вверх. Хол тревожно щелкал: враги близко. Ноотдела неотвлекался, ведя своего страфа погребням единственной, может статься, отмели - ккраю порта, кскалам, закоторыми непроглядная ночь - исвобода…
        -Прыгай! - приказалвыр.
        Малёк надолю мгновения усомнился: емули сказано? Иполучил хлесткий удар хвостом погруди. Отпустил шею вороного, сваливаясь неловко - назад, наспину, вводу. Накрыло сразу сголовой, пена сплелась причудливым узором, перечеркнутым парой штрихов игл - наизлете, бесполезно, царапнувших глянец волн. Значит, погоня совсем рядом…
        Малёк вывернулся вводе, выгребая кпричалам - там безопаснее, под настилом. Носнизу обняли ипотянули вглубину три пары рук. Короткая трубка вырьего носа прижалась клицу. Малёк вдохнул, забираясь поудобнее напанцирь. Успел лишь понять: встретил его неШром, этот выр мельче иуже телом.
        Выр оттолкнулся хвостом отбревен основания причала изаработал всеми лапами вполную силу, уходя отпогони наглубину, подальше отфакелов, иглометов ипрочей городской суеты, всё ярче игромче разворачивающейся наповерхности…
        Всплыл выр взнакомом скальном лабиринте. Выполз наотмель иссадил Малька. Отдышался: ему было сложно поддерживать работу легких изасчёт жабр обеспечивать дыхание для двоих.
        -Спасибо тебе, встретил вовремя. Только как там Хол? - тоскливо выдохнул Малёк.
        -Я слушал внимательно, - отозвался выр. - Страф приметно бьёт лапами поводе. Он ушёл наскалы, удачно ушёл. Дальше стена города отсамой воды. Погоня посуше небыстро пройдёт. Выры наберегу потеряют след. Там каменные осыпи, адальше лес. Хол нескоро вернется. Он умный, близко вводу несунется. Теперь все дозоры выров наглубине ислушают воду. Надо сидеть тихо, обязательно насуше. Мы успели уйти впоследний момент. Удачно.
        Малек кивнул ипобрел следом завыром. Тот деловито шуршал покаменному крошеву, стараясь держаться подальше отводы. Сотмели ушёл выше, вскалы, забрался накарниз ивполз, шурша панцирем понизкому своду потолка, впещерку. Малёк скользнул следом, чуть посидел, привыкая ктемноте, начал ощупывать камни пола - иулыбнулся. Он опознал сразу этот панцирь, вомногих местах расслоившийся инадтреснутый, попорченный черной плесенью. Ар-Дохи свою часть работы исполнили безупречно: уже нашли старика иперетащили вбезопасное место. Страж итеперь заботился оскрытности: маскировал вход старым мусором, водорослями. Закончив сэтим, принес ларец исумку Хола. Положил рядом две фляги спресной водой.
        -Хол мне рассказал, как лечить, - шепнул Малёк.
        -Он всем повторял много раз, переживал застарого, - отозвался выр. - Я займусь хвостом. Унего сняли пластину, это больно, рана открытая, большая. Ты делай остальное.
        -Твой брат непострадал?
        -СоШромом, наотмелях, - гордо прошелестел ар-Дох. - Уних самое сложное дело. Отдать пергаменты, поговорить… иуплыть так, чтобы недогнали. Мой брат курьер, он должен справиться. Наше дело иное. Сидеть тихо. Рыба есть, вода есть. Переждём суету.
        Малёк кивнул, наощупь перебирая заранее подготовленные Холом травы. Ещё раз степлотой подумал озапасливости ипредусмотрительности маленького выра: всё разложено точно иудобно. Ивполной темноте неперепутать…
        Вушах так ислышался тонкий, шипяще-писклявый голосок Хола: «Сперва трубку под стык грудной пластины. Эту, сдвумя царапинами, да! Потом поить таггой иждать. Вторую трубку ниже, коснованию хвоста. Эту трубку, широкую! Уже набита. Уже готова, да! Он быстро очнётся… - тут Хол каждый раз делал трагическую паузу идобавлял самое для себя трудное. - Ивесь вырий гриб пусть съест, сразу, даже если будет ему плохо итрудно. Мой запас, нежалко… Пусть быстрее лапы отращивает,да».
        Старый капитан иправда, пришёл всознание достаточно скоро, еще дорассвета. Судовольствием выпил весь запас тагги, потом съел гриб изапил водой. Лег поудобнее истал слушать, как его новоявленный племянник отличился минувшей ночью. Усы Трага то идело гордо топорщились. Представить себе трудно, что выр столь малого размера, мягкотелый, способен приручить дикого страфа иуничтожить опытного выродёра. Ар-Дох восхищенно клацал клешнями ишипел, азартно выясняя подробности. Малёк припоминал все новые. Теперь наэто предостаточно времени: изпещерки нельзя иуса высунуть. Слышно, как гудят большие барабаны галер: вокруг порта выставлены плотные дозоры. Иногда пронзительно свистят выры, всплывая сглубины исообщая отом, как основательно ибезнадежно пусто надне. Нет врага! Упустил хранитель бассейна ар-Капра всех мятежников. Сколь теперь ни лютуй, асделанного уже неизменишь.
        -Через два-три дня уймутся, - уверенно сказал Траг, прихлебывая воду. - Я служил набоевых галерах достаточно долго, порядок знаю. Ритм барабанов задан неправильный, слишком быстрый иутомительный. Тантовые куклы устанут очень скоро. Их бесполезно бить: просто лягут инеподнимутся. Галеры вернутся впорт уже завтра. Выры - ещё через день. Им надо привести город кпорядку. Сплетни ислухи опаснее мятежников. Хранителю придется всех выров города вывести наулицы, чтобы устрашить людей иутвердить порядок. Море опустеет.
        -Так мы ипланировали, - прошелестел ар-Дох. - Наше дело ждать тут. Брат иар Шром вернутся, когда станет возможно. Мы вас доставим вваш грот, ар Траг. Такая честь - уважаемый старый выр всемье ар-Ютров. Дядя Хола, капитан!
        -Недумал никогда, что я всёже покорю замок ар-Бахта ивойду внего, - булькнул Траг. - Ноя одержал эту победу. Лучшую вмоей жизни.
        Глава двенадцатая.
        Как просто навести порядок
        Старое пепелище наместе богатого двора наёмник навороном страфе миновал нарассвете. Проехал, неглянув всторону: азачем глядеть? Он ночевал втрактире увъезда вгород ислышал историю, обсуждаемую всеми жителями тихо, опасливо. Мол, жила Монька - так себе, некак путевые люди живут. Зналась невесть скем, деньги унеё были шальные, сами крукам липли. Акак иначе объяснить: веё-то возрасте - итакое богатство? Безродная ведь, шаарова приблудка… Ноамбары отзерна ломились, страфов держала породных, прислуге платила золотом, всегда всрок. Только ворованное - оно неидёт впрок. Сгинула девка вединый день, авсё её богатство напепел изошло. Неправедное оно, тёмное.
        Наёмник молча выслушал историю, кинул настойку два серебряных арха ипошёл себе, неожидая сдачи иусмехаясь вусы. Уже отдверей громко уточнил: сколь праведно достояние косопузого Люпса, раз дом его крепко стоит, да идымом отпереполненных амбаров нетянет? Сидящие застолами примолкли, опасливо вжимая головы вплечи. Кто пожог Моньку, кто сосвету сжил - догадывались. Новслух неговорили. Вспину покидающего трактир чужака глянули опасливо: одну ночь провел вгороде, апонял то, что ипонимать-то неследует, если хочешь тихо жить, безбедно…
        Вороной страф встретил хозяина равнодушно, как иподобает птице, привыкшей достаточно часто менять седоков. Сладкую булку страф заглотил водно движение иподогнул колени, позволяя себя седлать. Поднялся, двинулся поглавной улице без пританцовывания игарцовки, характерных для молодых глупых породистых - тех, кого ещё необломали вдолжной мере, кому ненадоело получать палкой поногам ичерез боль осваивать науку подчинения.
        Горелый двор выглядел тягостно, как провал сгнившего зуба вряду белых издоровых. Уже инет его - аболь шевелится, сна недает, покой гонит прочь. Моньку пожгли, ей-то что, она поди сПряхой уже повидалась. Апрочим, кто пососедству живёт, нату встречу спешить вовсе инехочется. Вот исторонятся чужой беды, изамечать её нежелают. Слуги Монькины настарый свой двор ни разу неприходили. Только пёстрая кошка осталась верна хозяйке. Итеперь сидела нагорелом бревне, вылизывалась. Улап - тощая мышь, ночная добыча. Принесла показать - акому? Только без похвалы икошке тоскливо, бесприютно. Насторожилась, глянула навороного - нет, неКлык… Отвернулась, подхватила мышь исгинула вчерных развалинах амбара.
        Наёмник проехал далее, прямиком досборного двора. Там привычно томились вдлинной очереди людишки издальних иближних деревень. Они доставили вырову десятину, да сверх неё - оговоренную долю для шаара иего управляющих.
        Вороного страфа приметили сразу. Исразу посторонились, пропуская чужака иопасливо кланяясь. Сразу видно ведь: страшный человек. Такие ипрежде всё брали, разрешения недожидаясь. Теперь ивовсе неоспоримо их право, старый-то шаар занемог, акосопузый Люпс вошёл всилу. Законы под себя перекроил. Всё реже его решаются называть прежним именем, приспособленным для трактиров да пьяных речей. Брэми Люпий изрода Квард - так подобает именовать, алучше того «достойный брэми», да споклоном земным, да ишапку, само собой, долой.
        Вороной страф уверенно перешагнул створку ворот - неполную сажень высоты, для его длинных ног удобно, самый раз. Дремавший уворот наёмник вскинулся, хмурясь сосна инеловко хватаясь запояс соружием.
        -Неположено! - рявкнул он - ипоперхнулся.
        Седок едва заметно усмехнулся, придержал страфа иоценивающе изучил пешего бестолкового сторожа.
        -Так тебя что, здесь положить, чтоб положенным стал? - Бровь задумчиво изогнулась. - Где Люпс?
        -Ану назад, осади, - уперся сторож, всё сильнее сомневаясь ипереходя нашёпот. Говорил он грозные слова, сторонясь, убирая руку отрукояти клинка. - Достойный брэми Люпий отдыхают. Рано ещё, они неоткушавши… Инельзя без доклада, они невсякого принимают.
        -Так разве я - всякий? - Прищурился чужак. - Передай: сам Ларна прибыл.
        Гость спрыгнул сострафа, кинул повод сторожу, шалеющему оттакой наглости. Пеший, сосвободными руками, он двинулся прямиком кнарядной свежей избе. Наёмник подавился новым замечанием. Надолго замер наместе, потом истошно замахал руками сменщику. Кинул подбежавшему повод страфа и, отчаянно отмахиваясь отвопросов, умчался поулице. Ожидающие приёма иучета десятины деревенские жители завозились, толкаясь иразмещаясь так, чтобы ничего непропустить. Ждали очереди кто свечера, акто иповторому дню. Устали иотожидании, иотскуки. Атут - поди ты - намечается событие. Имя Ларны зашуршало, прокатилось поулице. Истало тихо, как перед грозой. Ещебы, имя страшное, ислава заним непростая, тёмная, новсякому известная.
        -Ох, тыж, - едва слышно вдохнул пожилой мужик, теребя повод пузатого, рыжего вседину, страфа. - Мне всё мнилось: посолиднее они. Топор золотом выложен, или там - куртка сшитьём да вырьими усами.
        -Молчи, дурень, - змеёй зашипела баба ипнула ни вчем неповинного понурого страфа. - Ненашего ума дело. Молчи да гляди себе всторонку.
        -Сказывают, негодным они делом занялись… - начал совсем тихо другой мужик иосёкся.
        Отдвора Люпса, атеперь он занимал особняк шаара, застучали подощатому настилу сапоги сторожа. Бежал он резвее прежнего, лицом был красен, аж добурых пятен нашее ищеках. Дышал ртом иглаза выкатывал отусердия так - всякий выр позавидует. Очередь позабыла дышать, ощущая первый порыв грозового ветра. Сторож пробежал через двор истал судорожно озираться, снова сумасшедшей мельницей замахал второму наемнику, который только-только привязал вороного ибрёл отамбара сполным ведром зерна, намешанного сзеленью.
        -Где этот…
        Наёмник молча дернул подбородком. Посыльный схватился заголову, взвыл исунулся вдверь. Ею иполучил полбу. Назвавшийся Ларной уже покидал нарядную избу. Остановился напороге, наблюдая сусмешкой первые признаки скорого синяка.
        -Чего мечешься, как напожаре? Тут ничего негорит… пока.
        -Это… там ждут!
        -Тобой, дураком, деревня оплатила десятину заглупость? - прикинул владелец вороного страфа. - Чего орёшь? Наслужбе состоишь, так изволь подобающе излагать дело.
        -Так ждут вас! - возмутился сторож, махая рукой всторону особняка шаара.
        Серые глаза презрительно сощурились. Тот, кто самочинно игромко поименовал себя Ларной, качнулся сносков напятки иобратно, глянул поверх голов изадумчиво поцокал языком. Сторож извелся внетерпении исунулся ближе, снова повторить непутевому чужаку свое донесение. Напоролся натвёрдые, как железо, пальцы, бережно прихватившие кадык.
        -Неужели дело так худо, что итебе платят заподобную службу? Тебе, которого ещё бить да бить… ивсё равно толку неприбудет, - вздохнул сероглазый, отпихнул сторожа, севшего мешком навытоптанную землю. - Люпс косопузый тебе - брэми… Аменя как следует величать? Ты ори, да незабывайся.
        -Так, брэми, невелено величать прилюдно, - сипло отозвался сторож. - Никак невелено!
        Напороге избы, которую только что покинул сероглазый, возник понурый, криво сгорбленный, служка. Натянуто улыбнулся деревенским, вгоняя их вступор непривычной инезнакомой вежливостью, ктомуже щербатой надва зуба.
        -Проходите, милости прошу, - осторожно косясь начужака, пригласил служка. Ещё раз старательно улыбнулся, поглаживая щеку, приметно румяную отудара. - Дело-то вырово, негоже мешкать. Сгружайте здесь, значит. Пергаменты уже готовы, проходите.
        Дородный мужик, повиду судя - староста зажиточного села, осторожно обошёл чужака поширокой дуге иподнялся накрыльцо. Чуть неспоткнулся, когда служка поклонился ему, пропуская визбу первым… Сероглазый задумчиво повёл плечами, глянул насторожа, по-прежнему сидящего наземле.
        -Вчем твоё дело здесь, олух?
        -Дакя…
        -Твоё дело, первейшее иважнейшее, есть вырова служба, - назидательно сообщил чужак, протянул руку ипомог встать. Немедленно туже руку вывернул ипогнал охающего отболи наёмника камбару. - Дверку отвори да грузи мешки. Глядишь, года непройдет, вум войдёшь инаучишься разбирать, кого величать следует, акого неследует.
        -Дак сами они, рыбий корм, исгрузят… - хмыкнул сторож, указывая надеревенских.
        Сероглазый тоскливо покачал головой ичуть повернул руку, удерживаемую взахвате. Сторож взвыл, резко нагнулся вперед, пытаясь унять боль. Обзавёлся второй шишкой налбу. Чужак коротко добавил ребром ладони поспине, чуть выше пояса, вроде несильно, без замаха. Брезгливо смахнул срук пыль иотвернулся отбессознательного тела. Второй наёмник уже волок мешок вамбар, бегом ивроде даже - охотно.
        -Пригляди залодырем, - ласково улыбнулся ему сероглазый. - Второй раз я могу инепроявить доброты.
        Староста уже покинул избу, глаза его были так велики, что очередь взволновалась. Ввытянутых руках мужик держал пергамент, каких недавали наэтом дворе никогда - полный, сописью привезённого иоттиском печати. Очередная телега вкатилась вшироко распахнутые ворота, иновый проситель осторожно постучал взаветную дверь.
        -Прошу, - немедленно отозвался служка.
        -Как иногда просто навести порядок, - негромко заметил сероглазый, отвязывая страфа.
        Вседло несел, пошёл пешком через двор идалее поулице, угощая вороного подаваемой покусочкам, нараскрытой ладони, плюшкой, скорее всего взятой визбе. Страф брал хлеб заинтересованно инахозяина косился стемже непониманием иподозрением, что ився очередь деревенских.
        Усадьба шаара северного удела Горнивы, уже много лет негласно удерживающего под рукой весь край ивсех иных шааров, была подобна многим иным строениям тогоже назначения. Два яруса, большой парк исад, цветники. Имелся иширокой двор, затененный навесом. Только приморские шаары строили идом, иколоннаду изкамня, аздешние предпочитали дерево - его вокруг куда как много. Узорчатый морёный дуб сероглазому понравился, чужак даже остановился, привязал кодной изколонн страфа идовольно долго изучал глубокую сложную резьбу, украшающую столб отсамой земли идоверха.
        -Эй, ты, чтоли, насборный двор неурочно явился? - окликнул отдверей очередной служка. - Дак нестой навиду, сюды топай.
        -Безграмотные слуги, нагловатые инеряшливые, позорят дом хозяина ипорочат имя его, - назидательно сообщил полноватому мужику сероглазый, шагая кдверям. - Гостей следует привечать, слово такое слышал? Гости - они ведь разные бывают.
        Крепкая рука легла наплечо слуги иувлекла его запорог. Втёмном углу большого зала, где слуга оказался вопреки собственной воле икак-то даже внезапно, рука переместилась назатылок иоказалась очень, просто-таки пугающе, жёсткой. Гость склонился ксамому уху ишепнул:
        -Давай незабывать овежливости. Кто хозяин дома? Шаар. Могули я войти ипогрузиться всуету дел, неповидав его? Иможешьли ты несообщить огосте славному брэми?
        -Новас ждет управляющий брэми Люпия, - также шепотом отозвался слуга, невсилах шевельнуться.
        -Амы быстро, намбы только поздороваться, - подмигнул сероглазый.
        -Нобрэми Люпий… - хватка стала жёстче, ислуге почудилось, что позвонки уже хрустят. Покрайней мере, остатки желания спорить явно сломались. - Я отведу кнему, извольте…
        -Некнему, олух, - резко толкнул кстене гость. - Кшаару. Или батюшка Люпса уже нехозяин всвоем доме? Итолько пикни, только шевельнись наволос, ты его слугой перестанешь быть, уж это я обеспечу. Вперед, неспотыкайся.
        Кшаару слуга повёл молча ибез дальнейшего сопротивления. Через зал, узким боковым коридором, вовнутренний двор, аоттуда - впогреб… Гость ничуть неудивился столь странному месту обитания хозяина дома. Удвери, ведущей водвор, походя пнул вживот наёмника, вставшего было исобравшегося окликнуть слугу. Добавил позатылку склонившейся кколеням головы обухом топора, уже освобожденного изчехла. Стоило слуге сунуться впогреб, славок посторонам оттяжелой обитой железом двери резво поднялись двое. Правому навстречу сероглазый толкнул слугу, влевого без предисловий, ещё спорога, метнул тяжёлый нож. Поймавший вохапку слугу ипотому выживший сел налавку, скоторой начал было вставать. Выдохнул имрачно усмехнулся, роняя клинок напол.
        -Я думал, ты насевере. - Нехотя сообщил он прибывшему. - Далеко.
        -Ая думал, ты поумнел иотошёл отдел, - втон отозвался сероглазый. - Что, хорошо платят?
        -Неоставляют выбора, так точнее, - пожаловался наёмник. - Для выров я мёртв. Оживать, чтобы меня отдали роду ар-Лим, нет ни малейшего желания. Утебя вделе какой интерес?
        -Сколько теперь вусадьбе Ларн? Иукого ключи отпогреба?
        -Ключи вот, сейчас отопру. Усатых дураков, назвавшихся Ларнами, здесь двое. Третий ушёл насевер, ксамому лесу. - Наёмник склонился кзамкам, последовательно отмыкая оба. - Мне тоже предлагали поработать Ларной. Ноя сказал: лучше уар-Лимов принять месть, чем увыродёра… Слушай, атебе люди ненужны? Меня ты знаешь, рекомендации уж всяко нетребуются. Да, время идёт истопором я теперь нетак хорош, ноесли вдозор или там - курьером…
        Наёмник говорил, уже войдя впогреб. Миновал его, взвалил наплечо связанного порукам иногам пленника ипошёл обратно. Слуга, повинуясь руке гостя, нехотя пересёк порог изабился вугол, всхлипывая отужаса иглядя, как сероглазый достает свой нож изтела ибросает труп тудаже - впогреб. Толстая тяжёлая дверь закрылась, предоставив слуге возможность кричать втемноте сколько ему угодно.
        Шаар, рыхлый пожилой мужчина, синий отхолода иедва способный двигаться, теперь занимал скамейку. Пожилой наёмник придерживал его заворот роскошного ночного халата южной выделки, сзолотым узором незнакомых цветов ироссыпью блестящих камней втонких оправах. Шаар еле дышал, клацал зубами иохотно пил тёплое пиво изфляги, отстегнутой сероглазым отпояса.
        -Собственно, брэми, уменя квам всего один вопрос, - заметил гость. - Войну сар-Бахта придумали вы или Люпс?
        -Врать нестану, - напившись, хрипло отозвался шаар, которого пребывание впогребе сделало внесколько дней стариком. - Моя затея. Невсамом трезвом виде я был, когда её придумал. Изачем вслух высказал… - Он безнадёжно обмяк, опираясь остену иструдом поднимая голову, чтобы глянуть насобеседника. - Вот где уменя Горнива была, - слабая рука сжалась вкулак иупала наколени, плечи задрожали вмелком тихом смехе, похожем наозноб. - Выром, проверять меня поставленным, я крутил, как хотел, усвоил его привычки истрахи. Всеми прочими шаарами помыкал всвоё удовольствие. АЛюпс-то крутил мною… все мы умны, покуда кто половчее ненайдется. Что ещё хочешь знать, Ларна, которого яже идодумался общим страхом сделать иопозорить? Ты ведь явился мстить.
        -Ага, вот делать мне больше нечего, - разозлился гость. - Жизнь твоя ненужна мне, смерть - тем более. Я теперь вырам служу… как ипрежде, впрочем. Наёмников распустить, кроме необходимого тебе числа для охраны иподдержания порядка. Воровство прекратить, хотябы явное инаглое. Пригляд затобой доверяю вот ему, - Ларна указал пальцем нанаёмника. - Он мне отчёты будет составлять, да такие, что тебе неподделать. Иплати ему исправно, все платят тем, кто их жизнь стережёт.
        -Но - твой-то интерес? - удивился шаар.
        -Люпсу твоему косопузому насвете нежить, - спокойно сказал Ларна.
        -Так сам зато доплачу, брэми, - смрачной усмешкой признал шаар. - Двоих я избрал себе внаследники… его да дуру-девку, которая поперёк моей воли вгород явилась. Двоих извсей той кучи детворы, какую наплодил… Потому, эти умны икделу годны. Я всё отдалбы ему, все! Зачем ещё ижилы рвать, если неради наследной власти, законной икрепкой, прирастающей богатством. Так он иотца предал, исестру погубил. - Старик сник, глядя впол. - Красивая была девка. Жилабы тихо, замуж закого указано пошла. Нет, упёрлась, норов показывать начала, вгород явилась. Ая чужого норова нетерплю, я таких сразу - через колено, чтобы спина хрустнула. - Шаар вздохнул ичуть погрустнел. - Вся вмать! Сколько уменя их было, баб, аеё помню. Прогнал сам. Может - наоборот, отпустил… я себя знаю, так было лучше. Ейбы здесь долго инепрожить. Атак… никто измоих людей вту деревню неездил идаже вырьей десятины небрал. Моньке, дуре, немешал ума набираться иглупости воротить.
        Шаар вцепился вруку наёмника иструдом поднялся наноги, глянул наЛарну снова, холодно иделовито.
        -Сколько возьмёшь, чтобы Люпс несразу умер?
        -Я забросил выродёрство, - отмахнулся Ларна. - Неотом думаешь. Всё, чего оттебя жду, уже указал. Твой ар-клари, - Ларна кивнул всторону пожилого наёмника, - что означает военный советник, проследит заисполнением. Кстати, где теперь Люпс?
        -Кушают они, надо думать, потому как они много жрут иразнообразно, - насмешливо отозвался новоявленный советник. - Тебя провести доместа?
        -Проведи, - согласился Ларна.
        Он первым выбрался изпогреба водвор ихмуро огляделся посторонам - тихо, утро ещё раннее. Деревенские поделам спешат, агородские дремлют, оправдывая лень своей значимостью. Шаар появился напороге, опираясь наплечо наёмника иупрямо сжимая вслабой руке игломёт. Ларна усмехнулся: еле жив, арука недрожит, злость разбудила вней прежнюю силу.
        Покоридорам прошли быстро, новоназначенный советник тащил наплече шаара, как мешок сзерном, ровно ибез напряжения. Дверь большой парадной столовой Ларна распахнул резко, рывком. Люпса опознал сразу - похалату, неотличимому покроем ибогатством отделки ототцовского.
        Повторно метнул нож - водного из«Ларн», довольно проворно обернувшегося кдвери. Второго застолом неоказалось. Пожилой наёмник уложил иглометчика, вскинувшегося было сосвоего места. Астарый шаар кучно ибез промедления вогнал все три иглы, заряженные вего оружие, над самой столешницей - вхалат, сыто топырящийся нажирном животе наследника. Прошёл взал, неглядя нанаёмников сына, выживших итихо жмущихся кспинкам стульев. Сел, зло усмехнулся.
        -Всёже вышло по-моему. Пусть хрипит… Пряха кнему добрее будет, если он тут чуток помучается. - Шаар обвел тяжёлым взглядом всех сидящих. - Что замерли? Покомнатам иписать отчеты, рыбье мясо! Кполудню прочту ирешу, стоите вы обещанных вам денег или чего иного. Ар-клари!
        -Да, брэми, - живо отозвался пожилой наёмник.
        -Эти, - шаар обвел рукой комнату, - втвоём подчинении. Займись. Ападаль пусть оттащат вподвал, - налице шаара обозначилась хищная улыбка. - Он всё хотел получить, как упапы. Я там подыхал, путь ион неотстает. Слугу выпустить. Дать пять архов навыпивку, замёрз он… Иди. Всевон!
        Старого шаара послушались привычно, его голос непредполагал самой такой возможности - неповиновения. Вышли, кланяясь ииспуганно косясь наЛарну, настоящего ивсвоем роде снова - единственного. Шаар выронил игломет изакрыл лицо руками. Чуть помолчал, снова выпрямился. Указал настул рядом.
        -Так вочто мне обойдется простое спасибо, Ларна, внешность которого едвали кто согласится теперь повторять вГорниве? Ты вытащил меня изподвала. Но - зачем? Я нестану любить выров или хоть презирать меньше. Я распущу наёмников вэтом году, раз пообещал. Новследующем… Или чуть позже… - шаар усмехнулся ипринял кубок изрук Ларны, наполнившего емкость изкувшина настоле. Поморщился. - При трёх десятках тупых жрущих отпрысков я бездетен. Люпса задавил, аМоньку-дуру неуберег! Нет унас общих интересов, Ларна. Годик поживём мирно, атам…
        Старик усмехнулся ивзял сближней тарелки блин. Ларна подвинул ксебе блюдо сцельной запечённой птицей ивыломал сочный кусок. Хлебнул пиво прямо изкувшина, невежливо вытер руки оскатерть.
        -Как выродёр выродёра, - весело прищурился он, - я вас по-своему уважаю. Вы крепкий хищник, шаар. Злой, травлёный - нонепадальщик инетрусливая гнилота. Я запоследнее время немало повидал шааров. Вы изних наилучший. Хотя ваш хозяин-выр - наихудший извыров. Он людей травит так, что я удивляюсь, как тут ещё живут.
        -Занятно, - развеселился старик. - Нетаких я слов ждал. Да, ар-Сарна нас предпочитает видеть мёртвыми. Ион полагает, вГорниве нас, людей, половина отчисла, которое ведомо мне. Когдаже мы доберёмся додела? Цену назови.
        -Цена будет странная, - улыбнулся Ларна. - Пока что год живите, как живётся. Заэто время выры свои дела решат… надеюсь. Вы тем временем отстройте дочкин двор впрежнем виде. Вернётся - где ей жить?
        Шаар жадно подался вперёд, отшвырнув недоеденный блин иоттолкнув кубок. Ларна весело оскалился иподмигнул старику.
        -Унас очень много общего, брэми. Когда я понял это, я ирешил выводить вас изпогреба сиглометом вруках, хозяином края, иникак неиначе. Марница теперь уважаемая вырами илюдьми ар-клари рода ар-Бахта. Как мне думается, это исключает наближайшее время всякие войны иразлады Горнивы иЛасмы. Разве что - засаму ар-клари. Её незахотят отпускать сюда. Готов усы заложить вспоре: её уже переманивают ксебе ар-Рафты.
        Шаар задумчиво откинулся наспинку стула. Кивнул иделовито уточнил насловах: двор будет отстроен вточности, прислуга нанята прежняя. Авот управляющий - новый.
        -Сам решил вшаары податься, себе двор требуешь? - предположил старик. - Хорошее дело. Я помолодости наёмничал. Недолго, быстро понял, где настоящие деньги текут. Монька уменя красивая. Инедура, это тоже важно для законной жены.
        -Недля себя, - отмахнулся Ларна. - Новаша дочь, может статься, нашла себе очень необычного человека. Прямо-таки князя. Даже бляха золотая есть. Сдревними знаками.
        -Итут обскакала Люпса, - оживился старик. - Ловка. Хорошоже, недосевера мне теперь, ты прав. Ачто ты про выров начал говорить? Почему моя Монька служитим?
        -Потому что скоро, если всё удачно сложится, закон будет меняться, илюдям вернут права насушу. Для этого ар-Бахтам надо осенью пройти встолицу без большой крови ибез вреда отвыродёров.
        -Своих-то, вГорниве осевших, я напривязь быстро посажу, - пообещал старик. - Сшааром, вХотре сидящим, тоже налажу сообщение. Есть способы договориться. Ларну, третьего поддельного, изловлю иукорочу наголову. Даже, так ибыть, составлю доклад для кланда про Люпсовы злодеяния инанего всё спишу, очищая твое имя. Изаодно род ар-Бахта. Через наши земли досрединных озер можно пройти тихо. Оттуда водой достолицы, мимо всех границ изастав. Так ибыть, приму выров, каким ты служишь, пропущу ипуть им налажу удобный, хоть игниль они, все как есть - гниль… Повидал я их достаточно. Монька пойдёт сними?
        -Скорее всего, - предположил Ларна. - Ещё вот что: глупость, мелочь, аей приятно былобы… Кошка унеё настаром подворье. Трёхцветная. Нельзя её прогонять, как стройку начнете, Марница про ту кошку уже имне говорила, ивсем остальным подесять раз. Жалеет.
        -Вот теперь я твердо уверился, что ты видел её живой, - обрадовался шаар. - Дурёха моя немогла про кошку умолчать. Ты надолго вГорниву?
        -Я гость мимохожий, - усмехнулся Ларна. - Страф мой сыт, поеду. Аты леса северного нежги, княжеский он, непростой.
        -Дальнюю деревню все равно подвину, такова вырья воля, - вздохнул шаар. - Сколько раз Моньке говорил: нежильцы они, отступись.
        -Деревня уже подвинулась, я как раз оттуда, - прищурился Ларна. - Скем был, тех напролив отослал, асам вот подумал - иостался. Одному порой сподручнее дела делать. Несамые они чистые да светлые, дела мои. Иному человеку наних иглядеть неследует.
        Ларна встал, деловито завернул початую жареную птицу ввыкроенный изскатерти кусок, тудаже добавил хлеб, козий сыр. Забрал ушаара свою флягу. Снова пристегнул напояс, поклонился ипошёл изстоловой прочь, знакомым уже коридором кпарадной двери. Вороной страф глянул нахозяина заинтересованно: кхорошему привыкают быстро, он ждал угощения. Кусок сыра поймал налету ипроглотил, весело заклокотал горлом. Иприсел охотно, поудобнее подставляя стремя.
        Ларна забрался вседло ипоехал содвора, неоглядываясь. Поглавной улице, мимо тойже очереди деревенских, кланяющихся свозросшим уважением. Ещебы! Служка так иисходит вежливостью, дело двигается быстрее, чем влюбой иной день.
        Уже покинув город, Ларна достал изседельной сумки вышитый пояс сосмешными трехцветными котятами. Вздохнул, внимательно рассматривая. Усмехнулся невесело. Жизнь - она порой очень уж хитро подстраивает ловушки. Позади осталось пепелище, которое скоро снова станет домом, добротным игостеприимным. Домом, вкотором шаар охотно согласилсябы видеть его, Ларну, негостем, ахозяином. Иделобы передал - немалое! Всякий знает: хоть вГорниве ираспоряжаются отимени выра семь шааров, нолишь один по-настоящему имеет власть. Пусть даже слегка пошатнувшуюся впоследние годы, когда кней оказался допущен наследник, вкотором ума ирасчетливости было гораздо меньше, чем жадности ижажды самовозвышения.
        -Вот я ипроехал мимо порога очень подходящего дома, неотомли иКим предупреждал, - тихо пробормотал Ларна. - Только иначе несмог… Иведь нехудшим былбы я шааром, асверх того, самому Киму это место неврадость.
        Сероглазый снова усмехнулся, завязал вышитый пояс, бросил повод свободно ихлопнул вороного пошее, предлагая двигаться, как тому удобнее. Надуше было невполне светло. Вроде, всего добился, что себе намечал. Поддельных «ларн» более непоявится. Наёмники попритихнут. Идаже больше удалось получить! Покой вГорниве установится надолго, вырам ар-Бахта нет смысла опасаться соседей, авот Аффару ар-Сарне ослучившемся правды невызнать никогда. Накормит его шаар тем, чем пожелает - как много раз прежде случалось. Марница вернётся домой, итрёхцветная кошка её дождется, иКлык встанет вродное стойло.
        Северный край, красивые леса ихмурое море удальнего берега задубравой Кимовой. Вроде - всё то, очем мечтал. Так почему сразу ибез сомнений отказался, стоило шаару пригласить вновые наследники, хитро щурясь иодобрительно поглядывая нарасчехлённый топор? Он, Ларна, знает, как людей под рукой держать икрепко инадежно, так, что сами скоро незастрах служить станут - настоящее уважение обретут. Нагалере его величают капитаном, это-то он видит, никак неизбоязни, именно заслуги ценят. Икошка, опятьже, трёхцветная вдоме имеется. Нопроехал мимо, неглянув, без того знал - нетот дом. Акаков он должен быть -тот?
        Ларна нахмурился иснова потянул вышитый поясок. Котята, миски иклубки легко ибезразлично скользнули впальцах. Авот нелепый хвост застрял - бурый, длинный исовсем случайный вузоре, пойди, пойми, каков кот, успевший сбежать изрисунка! Может, он иесть самый главный? Бывший выродер вздохнул, без слов ругая себя занелепую идосмешного детскую доверчивость, колыхнувшуюся вдуше. Вышивание! Колдовское имогучее… Верить вподобное едва посильно. Да исама Тинка навеликую спасительницу мира непохожа. Она ведь силы своей незнает инепонимает, нет вней ни упоения даром, ни готовности вершить судьбы ираспоряжаться отимени высших сил - да оттойже Пряхи… или загадочного Сомры, одно имя которого приводит воцепенение выров. Ничего вней нет возвышенного. Одна сплошная беззащитность… Она, бедолага, ипонятия неимеет, чем обернётся для неё поход встолицу ипобеда Шрома. Опоражении думать неследует, сэтим всё как раз очень ясно иопределенно. Но - победа нелучше!
        Выры захотят менять мир иего законы. Люди пожелают тогоже. Икаждый будет тянуть насебя итребовать, икаждый найдёт важные доводы всвою пользу. Авышивальщица совсем одна, разве - Ким рядом… Исредства уобоих для помощи таковы, что понять их обычному человеку ипринять - едвали посильно. «Дай мне хороший урожай», - скажет житель деревни. Непояс вышитый, несказку инесовет попросит - аименно урожай сгарантией! Или лучше того, готовых пряников иполные амбары зерна, даром. Люди ведь как думают? Что колдовство заменяет работу иснимает сних ответственность. Неполучив желаемого, туже Тинку иобвинят. Впрочем, иэто несамое худшее. Пока рядом свышивальщицей Ким, ей живётся легко. Внем правда гибкая илегкая, отчужих наветов неломающаяся. Пока рядом Шрон, иего спокойная мудрость невовред. Ану, как иные люди уплеча встанут да начнут вухо шептать? Невсе ведь вдревности шили узор одной чёрной злостью! Как лучше вбольшинстве своем хотели. Вопрос лишь втом, как - лучше? Люди умеют так запутать, что всякий выбор сделается ложным. Икаждый будет - между одним злом ииным, ещё большим. Насквозь фальшивый иложный выбор,
западня, ловчий силок для наивной Тинки, которая верит людям. Истанут они изнеё нитки души тянуть, пока все невырвут. Пока незагубят окончательно. Как оттакого оберегать? Топором? Так чем он сам, Ларна-выродёр, лучше иных советчиков? Он ведь незнает досих пор, каков его собственный путь иккакому порогу ведет.
        Отсвоих мыслей Ларна мрачнел, посторонам смотрел реже иотдыхать останавливался лишь помере необходимости. Без приключений добрался дотрактира, где нетак уж давно люди Люпса поджидали выродёра, получившего заказ погубить Марницу. Ничего разбойного иопасного взаведении Ларна незаметил. Встретили споклоном, накормили сытно, поселили влучшей комнате ипроводили поутру душевно. Впрочем, каков гость - таково иобращение. Повсему видать: узнали. Приметный он, обладатель топора темной стали иглаз почти тогоже цвета. Утакого неворуют, отнего отсамого ждут худшего изаранее опасливо сторонятся.
        Страф, накормленный иизрядно обнаглевший отполученной при новом хозяине самостоятельности, бежал резво, выбирал дорогу сам, то изучая обочину исминая кусты, вспугивая мелкую дичь инемедленно её отлавливая - ачто ему, ноги длинны, чешуя прочна, провисший повод немешает охотиться. Иногда птица нахально выбиралась насередину дороги, пританцовывая исердито щелкая клювом - пугала редких путников инамекала рыжим зрамским недомеркам, как убога их порода, годная лишь тянуть возки иполучать кнутом поногам. Иоткого? Отдеревенских олухов! Ларна посмеивался проснувшейся ввороном лихости, находя её забавной. Птицу он присмотрел насеверном подворье наёмников, куда добрался впервыйже день, проводив запролив выров, Кима иТингали. Прежнего хозяина вороного расспросил оделах Горнивы неторопливо иподробно… апосле тому уже нетребовался страф: кПряхе ибез него дорогу находят. Жалеть наёмника или выбирать иные способы добычи сведений Ларне ивголову непришло. Слишком хорошо он знал этот сорт людишек - оторвавшихся уже отдеревни, откуда почти все они родом, упивающихся собственной новоявленной властью над недавними
соседями…
        Близ границы земель ар-Сарна иар-Капра, где стояла застава иупутников обычно спрашивали пергаменты, Ларна покинул тракт. Его прежде удивляла вера выров идаже шааров внадёжность учёта перемещений людей игрузов этим способом - проверкой назаставах… Обойти любую нетрудно. Впрочем, выров понять можно: они прекрасно знают, что вся торговля тяготеет кморю, атого точнее - кзападному побережью обжитых земель. Ктомуже жизнь ипокой людей для выров - вернее, для большинства хранителей бассейнов - почти ничего незначат. Куда важнее товар, аего прятать полесам идоставлять малыми тропами невозможно. Если так, стоитли выру переживать поповоду наличия разбойного люда, опасного сухопутным? Наоборот, сточки зрения кланда, именно разбойники исгоняют добропорядочных деревенских жителей икупцов натракты, более-менее безопасные, имеющие заставы иобеспечивающие хоть относительную, нозащиту. Теже ар-Сарна втайне радуются, получая слезные прошения отлюдишек: грабят, убивают, сосвету сживают!
        Мы вымираем, - думают подобные кланду выры, - так зачем вам, людишкам, жить хорошо испокойно? Зачем вам плодиться, знать сытость, дающую время для размышлений исторонних дел? Стоитли вам забывать страх илишний раз покидать свои насиженные места? Проще приручить разбойный люд, обложить его посильной данью ипоставить над шайками своихже учеников - бывших выродёров, непрошедших полного обучения или поиным причинам негодных. Ишаарам головная боль, ичестному люду устрашение… Впрочем, вГорниве уже много лет такие разбойнички - под рукой тогоже шаара, очем вырам знать инеследует. Вземлях ар-Бахта дороги теперь спокойны наудивление: он, Ларна, позаботился обэтом. Итоже подошёл кделу без лишней прямоты игрубости. Откуда взялись наёмники, верные теперь замку ар-Бахта? Натреть - изтехже бывших лихих людей, успевших вовремя рассмотреть перемены иперебежать насторону сильного, приняв его правила игры. Нанимая таких, Ларна прекрасно видел, что это залюди. Внимательно отбирал изгрязного, едва годного впереработку людского сырья, то, что ещё можно пустить вновое дело. Идеальных людей небывает, - полагал он. Куда
важнее выстроить правила поведения инайти для себя надёжные способы проверки исполнения этих правил. Чем, собственно, теперь изанимается ар-клари Марница.
        Покидая тракт, Ларна принял чуть южнее, нежелая двигаться посамой границе земель ар-Бахта: там он полагал возможным встретить лазутчиков кланда. Тратить время наних - выслеживая или уклоняясь отвстречи - теперь, когда он спешит, едвали оправданно. Покрайней мере, допервого значимого разветвления дорог. Того самого, знаменитого ночной охотой Клыка накрыс, живо иподробно описанной иМарницей, иТингали… Правда, первая вовремя рассказа чуть хвастливо гордилась своим страфом, авторая занего дослез переживала: объелся идва дня двигался тяжело, хоть сседла слезай идавай ему отдых.
        Додеревни Ларна добрался удачно: вечером, когда самое время отдохнуть. Ещё отопушки леса высмотрел описанную Тингали избу наотшибе - дом матери надорвавшегося впорту сапожника. Неторопливо поехал, сделав небольшой крюк, поглавной иединственной улице, приглядываясь ко дворам, удивляясь тишине ибезлюдью и, интереса ради, считая пёстрых кошек. Повсему выходило: примета для поиска будущей спокойной жизни - ненадёжная. Стараясь хоть как-то приманить счастье вдом, чуть некаждая хозяйка прикармливала именно такую, счастливую кошку, хотябы вдва цвета, алучше - втри…
        -Достойный брэми! - окликнули опасливым полушёпотом спорога добротной избы.
        Ларна обернулся, страф сам догадался остановиться, навсякий случай шипением иклокотанием горла обозначив перед возможным врагом свой норов. Итутже смущенно переступил лапами: да какойже это враг? Так, невооружённый мужик, деревенщина. Ларна спрыгнул изседла, опознав поопрятной одежде, дородности иманере достаточно уверенно вести себя вероятного старосту - пусть инапуганного вданный момент чем-то.
        -Слушаю вас, - вежливо кивнул Ларна, подходя вплотную кжердям изгороди иоблокачиваясь наних поудобнее, мирно ивполне дружелюбно.
        Староста глянул вправо-влево вдоль улицы ирезво пробежал через двор. Поклонился, опасливо покосился настрафа ичуть помрачнел, рассмотрев укреплённый возле седла топор вчехле. Но - отступать уже некуда, сам позвал гостя мимохожего.
        -Я тут старостой вдеревне, вот иотважился вас опомощи попросить, вдруг да пособите. Беда унас, - доверительно сообщил мужик. - Деньгами нешибко богаты, ноесли чем иным отдарить…
        -Сапоги ваши Киму очень понравились, - улыбнулся Ларна.
        -Знаете гостей наших недавних, вот удача-то, - приободрился староста. - Ведь какое дело вышло дивное: присоветовала мне боевитая девица, хозяйка породного страфа, супротив крыс птицу завести. Квесне мы инаметили, значит: прикупить, - староста поник, мрачно глянул всторону избы сапожника. - Рыжего, знамо дело, тяговитого, мелкого да мирного. Атолько два дня назад вороной сам сюда явился. Дикий, ловитли крыс, мы без понятия… Потому все как есть поизбам сидим, спуску он никому недает. Урожай хорош, погода чудо какая стоит, сухо да солнечно, новедь собрать зерно толком неможем, обмолотить - идумать неприходится, едва махнёшь чем резко, он несётся, клювом клацает. Выходит что? Он теперь унас ивыр, ишаар, истароста, иразбойник!
        Староста вымученно улыбнулся своей шутке иснова тревожно глянул накрайнюю избу.
        -Там поселился? - заинтересовался Ларна.
        -Изволил, - пуще прежнего помрачнел староста. - Всё сено ссеновала выгреб, дверь выломал, стойло себе, получается, учинил, как ему нравится. Сдочкой сапожника дружит, - староста безнадежно поник, - детей он необижает всех, чего уж там… Мужикам злее всего достается. Особливо навас похожим, северного склада. Вы уж или страфа своего обратно клесу поверните, отбеды сторонясь, или нам пособите. Заберите его отгреха, без страфов жили идалее без них обойдемся.Ох…
        Староста торопливо поклонился гостю ипобежал без оглядки кизбе: новый хозяин деревни уже обнаружил чужаков насвоей земле испешил разобраться встоль вопиющем безобразии. Мчался посамой середине пыльной улицы высоким прыжками, враждебно растопырив крылья, клокоча ишипя. Вороной под седлом тоже нестоял молча, гнул шею изло отвечал противнику.
        Ларна потряс головой, удивляясь нелепости происходящего. Диких птиц небывает! Любая породистая, тем более таких роста истати, молодая - аэто сразу видно подвижению иповадке - стоит неменее четырех сотен кархонов. Будь страф хоть самым дурноезжим иупрямым, затакими деньгами охотник найдется.
        -Тихо, нешипи, - одернул своего страфа Ларна. - Он ненатебя охоту ведет, анаменя… вот дурачок! Лапа, глянь, попорчена… иправое крыло он неможет сложить. Тихо, тихо, осади!
        Ларна достал изсумки сыр иугостил своего вороного, кинув ему кусочек. Второй бросил подбежавшему «дикому». Тот поймал иподпрыгнул наместе, шипя, угрожая - ноненападая. Ларна бросил второй кусок сыра, приглядываясь ксплетённому изтравы шнурку, обвивающему шею страфа иудерживающему небольшой кусок пергамента. После третьего куска сыра «дикий» страф попритих, задумчиво глянул начужаков ипоник шеей. Шагнул ближе, снова предостерегающе шипя… ивытянул вперед больную лапу. Лиловый глаз сморгнул, обозначая уже неугрозу - просьбу опомощи. Ларна сел втраву, стараясь двигаться мягко инеторопливо. Осмотрел лапу. Осторожно, очень медленным движением, достал нож. Истал расчищать канал среднего когтя, попорченный двумя свежими идостаточно крупными нагноениями.
        -Что, схозяином неповезло? - посочувствовал он вороному. - Это случается. Он без доброты, аты сноровом, он кнутом, аты клювом. Нешипи, дальше тоже знаю. Для воспитания шею втиски зажимают, голодом морят, чешую наколенях взламывают… утебя ломали, инераз. Я вижу, новая всегда бывает натон светлее. Уродовать проще, чем приручать. Привычнее для людей. Только невсякого страфа можно переломить, особенно изсеверной породы. Я дважды видел, как вас забивали намясо. Самое дорогое блюдо влюбом городе: вырезка избедра дурноезжего вороного.
        Страф склонил голову, вслушиваясь вровный говор иприсматривая затем, как лечат его лапу. Потом повернулся боком, подставляя для осмотра крыло. Покосился настаросту, крадущегося отизбы, нооставил его движение без внимания, даже глаза прикрыл, переступая налапах иубеждаясь: неболят нагноения, как прежде - резко имучительно.
        -Так он недикий? - заинтересовался мужик, выговаривая вопрос по-прежнему шепотом.
        -Сейчас узнаем, - отозвался Ларна, легко поглаживая перья исмещая ладонь всё ближе кпергаменту нашее птицы. Повернул листок, удивленно изогнул бровь. - Вот так дела… Тут написано: «Я, Хол ар-Ютр, выр замка ар-Бахта, безвозмездно передаю своего личного страфа тому, кого он сам изберёт хозяином без всякого принуждения. Для выдачи необходимых пергаментов навладение птицей следует привести страфа либо вглавный питомник, либо кзамку, иоповестить отом меня или ар-клари рода выров Ласмы. Законность владения будет определена поповедению птицы».
        -Ничей? - поразился староста, сновым интересом изучая вороного - аточнее, сразу ичетыре сотни золотом, воплощённые вдвулапом облике, иживую надежду наизбавление открыс. - Как есть ничей… То есть - ваш, брэми.
        Староста ещё раз покосился натопор уседла истал присматриваться внимательнее клицу гостя, запоздало припоминая, где он слышал про такие приметы - порванное ухо, шрамы под глазом инашее. Да еще исерые глаза. Видимо, наплохую память мужик нежаловался, побледнел сильнее истал отступать кизбе.
        -Я спешу, - улыбнулся вусы Ларна. - Зачем мне хромой страф? Ктомуже он выбрал хозяйку. Идемте, брэми. Надо отвести его встойло иподробно пояснить девочке, какие команды знают страфы, как их кормить. Хорошо, что её отец знает сапожное дело. Нагноения лап лечатся долго исложно, требуется выкроить нечто вроде сандалии, под неё постоянно подкладывать нарану сухой серый мох, густо пропитанный особой мазью. Ещё требуется подтачивать когти, подпиливать клюв, смазывать жиром ичистить мягкой тканью чешую. Много мороки. Наполночи разговоров одних… Ну, да ладно, я завтра вседле отосплюсь.
        -Икрыс ловить начнёт? - воспрянул духом староста.
        -Если кошка ухозяйки есть изаловлю крыс поощряется, он взревнует, - заверил Ларна, прищурился. - Или кошку погубит, или закрыс примется… может, он уже ловит их. Отстойла его запах идет какой?
        -Мерзостный, брэми, - признал староста.
        -Значит, мясо он кушает, анезерно свашего поля. - Ларна улыбнулся снова. - Сказочная штука - случай! Марница увас остановилась проездом, случайно. Я сюда приехал уже невполне случайно: отнеё про вашу деревню узнал. Решил попутно про сапоги уточнить, уж так Ким свои хвалит… Страф квам вовсе прямиком направлен был, если такое возможно. Незнаю, как икому посильно что-либо объяснить птице про путь кновому дому? Ноар Хол навсякое способен, ауж втропках идорогах он разбирается, как никто иной.
        -Иего знаете, владельца птицы, выра? - поразился староста.
        -Славный выр, - кивнул Ларна, шагая подороге ичуть подталкивая «дикого» страфа вперед. - Считайте, этот вороной - отМарницы подарок всей вашей деревне. Берегите его. Пока держите тихо, без огласки. Повесне ведите кзамку ар-Бахта, чтобы пергаменты получить. Порода внём видна, таких питомник берёт научёт. Ещё иденьги получите, если его выберут для производства потомства. Смотр впитомнике тоже повесне.
        -Великали ваша доля вделе? - осторожно уточнил староста.
        Ларна окончательно развеселился, посмеиваясь, довел страфа доизбранного им самостоятельно стойла ипогладил, оставляя там. Прищурился, оглянувшись настаросту.
        -Аразве некий Ларна хоть раз бывал ввашей тихой деревне ивы его опознавали поописанию… Ижелали сообщить отом здешнему шаару?
        -Зачем нам такая напасть? - вполне искренне ужаснулся староста, хитро усмехнулся, оживляясь иобретая уверенность. - Так вы, брэми, просто поповоду сапог кнам, проездом ислучайно… Славный мастер вэтой избе живёт, верно вы приехали. Подберём. Исовсем уж незнакомому человеку нельзя отказать втакой просьбе. Поспособствую сам, всеми силами.
        Девочка, избранная страфом вхозяйки, выглянула изизбы ивежливо поклонилась гостям. Всеверянине она ничего опасного нерассмотрела, доверчиво улыбнулась ему иохотно пошла кстойлу, слушать про уборку, чистку икормёжку своего нового питомца. Староста, косясь наобоих страфов попеременно, неотставал икрался следом, то идело вставляя вразговор пару слов. Мол, надо, впервую очередь, учить птицу крыс ловить. Идвигаться пополям нырком, анескоком - так ещё достойная брэми Марница советовала делать…
        Когда солнце румяным пирогом закатилось залес, вдеревне стало шумно илюдно. Староста сам оббежал все дворы, икаждого жителя привел кстойлу, чтобы хозяйка указала нанего рукой исказала страфу «свой». После этого простого слова, имеющего поистине колдовскую силу, вороной терял интерес кчеловеку, нешипел инеугрожал - пусть тот хоть цепом машет, хоть вилами орудует. Признанный новым деревенским «хозяином» житель немедленно попадал влапы старосты изагружался неотложной работой: ловкий мужик уже обдумал всю пользу общего владения вороным - несметным для деревни сокровищем, если его научиться использовать. Араз общее, надо истойло чистить каждому вочередь, икорм задавать. Иначе, - хитро стращал староста, - страф забудет, кто «свой», узнавать перестанет ивозьмется заново гонять нерадивого повсей деревне. Икто напокосе будет последним, того тоже непожалеет, икто намолотьбу неявится - тому пятки все как есть поклюет! Пьяныхже страф вовсе надух непереносит иголовы им отрывает! Ларна только улыбался вусы, выслушивая новую деревенскую страшилку, избавляющую поселение отлентяев надёжнее, надо полагать, всяких
иных средств.
        Утром Ларна покинул деревню дорассвета, провожаемый уважительно, споклонами иприглашениями возвращаться иснова гостить.
        -Ох, жаль, имени гостя невызнали, - значительно исосмыслом повторял неглупый староста. - Ну, посапогам опознаем, ежели что… Вы уж всем знакомым нашего мастера советуйте, видно, хорошие увас знакомые, достойный брэми.
        Ларна поклонился, принимая тяжёлый мешок сприпасами вдорогу. Подтянул добротные почти новые сапоги, точно поразмеру подошедшие - староста раздобыл-таки нужные, перевернув заночь все сундуки. «Дикий» вороной, получивший кличку Коготь, выглянул изсвоего стойла, прощально заклокотал - иумчался втуман, наохоту…
        Заседланный его соплеменник принял всадника. Встал вполный рост, сам повернулся ктракту ипошел неторопливой побежью, оставляя позади деревню. Ларна разобрал, как его шепотом обсуждают: мол, странный выродёр! Вовсе инезлой, нраву мирного, вежливый да обходительный. Может, никакой это инеЛарна, тот отменно зол, хуже всякого дикого страфа! Ноеслибы ион: шаару иего людям сообщать - дело последнее, денег так итак неполучишь, авот Когтя отберут вмиг, полного-то пергамента нет нанего… Да икто всвоем уме наёмников сосборного двора вызовет? Они всяко обирают люд похуже выродёра. Сапогами дарёными неотделаешься, вон - год назад всоседнем селении погуляли, тяжбу разбирая, так три избы дотла сожгли.
        Деревня скрылась, перелесок накрыл тёмной, ночной еще, тенью ветвей. Ларна усмехнулся ипогладил шею своего вороного.
        -Ох, ичудные они - подарки вышивальщицы, правда? - буркнул он едва слышно. - Марницу я пристроил, дом ей восстановят. Страфа пристроил, стойло унего то самое, какое он себе избрал. Получается, пояс немои беды разбирает, амоими руками решает чужие? Это что, пока всех котят кмискам неопределю, сам необрету дома?
        Ларна вытянул изкармана вышитый пояс изадумчиво пропустил через пальцы, считая котят. Повсему выходило: если верна новая догадка, заниматься ему чужими бедами ещё неодин год. Сероглазый сердито покачал головой, зевнул изавязал пояс. Пообещал себе: как только доберётся дозамка ар-Бахта, обязательно толком расспросит Кима освойствах подарков, отданных спожеланием. Чего отних ждать? Нелепо ведь всякий день искать влюбой случайности тайный смысл! Инеискать уже неполучается… Ещё следует разобраться, всели хорошо уХола. Откуда умалыша взялся дурноезжий, сбежавший отпрежнего хозяина страф? Да еще подранок. Вкрыле прежде была боевая игла, ато идве: теперь инепонять, иглы вынуты, раны тщательно залечены. Авот нагноения лап могли появиться после бега спредельной резвостью поострым камням свыпущенными когтями. Где птица могла так нестись? Опять поотмелям? Очень похоже налихую манеру Хола, единственного выра, умеющего ездить верхом. Это инамекает набеду смалышом. Ларна вздохнул ипокачал головой, успокаивая себя: раны залечены, значит, погоня окончилась удачно, страф ушёл отврагов иседока своего унёс, сберёг.
        Впереди обозначился светлый прогал опушки. Тракт открылся ипринял путника. Пустой, предутренний, тихий. Вороной перешёл спобежи наровный быстрый шаг, крутя головой иссомнением пощелкивая клювом. Справа отдороги начинался густой высокий кустарник, заним горбился холм, ипоего боку всё плотнее вставал лес. Ветерок приветливо гладил щеку, прохладный, грибами изеленью пахнущий.
        -Кимовы шуточки, - усмехнулся Ларна. - Толковый ты страф, незря сыр иплюшки лопаешь! Ждут нас дома, верно чуешь. Дорогу, как я угадываю, готовы указать короткую, лесную, безопасную. Вперёд, несомневайся. Нам давно пора поспешать, все уже, надо думать, взамок добрались, одни мы стобой отстали.
        Глава тринадцатая.
        Донныйпояс
        Обратный путь короче прямого… Инеспорьте, нет втом споре смысла! Обязательно короче, потому что ведёт домой. Без всяких ниток волшебных душа кдому тянется, радости встречи ждёт инадеждой питается. Тропка бежит под ноги, ложится ровно, кочки сама отпихивает прочь. Именно так! Мы когда направлялись вКимову дубраву, сомнениями были перегружены иожиданиями, друг кдружке неимели привычки ипритирались вдороге медленно, невсегда просто… Толи дело - обратный путь!
        Отвстречи сдедушкой Сомрой улыбка так нагубах ииграет. Ауж как я Фимочку перешила да подлатала, многое стала иначе вбольшом мире видеть. Пояса - Кимов да Ларны - они ведь иного уровня работа, чем любая моя прежняя. Вних нетолько душа инавык сплетены. Куда того более: мысли, надежды, самой судьбы повороты. Неправда, что своими нитками шью. Ох, ивеликая это простота, ложная, детская… Нетолько своими! Иглу я держу, канву щупаю да выбираю вней место для узора. Рисунок угадываю. Аплетётся он немоим хотением, ничуть! Моим лишь чуток подправляется да отузлов-ошибок избавляется. Втом, пожалуй, иесть труд вышивальщицы. Покрайней мере, так я теперь, наминувшем своем уроке отработав, полагаю.
        Ведь что я Ларне отдала? Егоже заветную идею, его хотение тайное, мною нечаянно подсмотренное да примеченное. Он себе нынешнему нерад, он перемены желает. Я сшила поясок - ту перемену ему пообещала, малый знак кпоиску её дала. Ночто есть мой труд без собственной его готовности меняться иидти нажертвы ради нового, без готовности думать да силы прилагать? Я направление указала. Нотолько ему теперь шагать, изболота выбираться, старые нитки прежних узоров безжалостно выпарывать - так ведь получается - изсобственной души, стягостью иболью, скровью игноем… Как он ногу резал - ничуть непроще, какое там! Труднее. Ивыпороть - половина труда, следует новый узор разумения определить! Вышивка - она вроде Кимовой тропки. Под ноги невсякому ляжет, нолишь идущему кдостойной цели.
        Ох, как я собой гордилась, такие мысли накопив да изучив! Мнилось мне: мысли мои вроде грибов. Все доединой крепки, нечервивы ихороши, влукошке мудрости им самое место. Киму их рассказала, ару Шрону. Иоба сомной согласились. Легко мне стало, светло. Истрашно… Прав Ларна, я такая: сперва вбой рвусь, апосле покустам прятаться бегу, когда уже ипоздно прятаться. Сшила два пояса? Толкнула людей надорожку, какая им близкой инеказалась, только мнилась вдали, намекала нанескорый поход. Я толкнула! Значит, поздно хвост поджимать. Надо шить третий пояс. Для Шрома. Его заветную мечту Ларна указал без ошибки. Если так, чего проще: всё знаю, всё понимаю идуша моя целиком настороне славного выра, инитки для него есть любые - только выбирай. Ихотение помогать имеется.
        Вот только игла вканву нелезет, хоть плачь! Иесли продевается да нитку засобой тянет - плакать мне хочется отсвоей удачи: чернеет нитка! Я даже нестала уКима спрашивать, что это занапасть. Сама вижу исама сознаю. Мечта Шрома отнимет унего все. Нестанет Шрома, если он исполнит задуманное. Исколь ни шью, сколь ни пробую узор менять ихоть малый свет внего влить - ничего иного неполучается. Тогда зачем вся моя работа? Зачем, если надежды она недаёт итвёрдо определяет конец пути - страшный иоднозначный? Вот когда я дотакой мысли дошла, тогда изаплакала по-настоящему. Ким, само собой, углядел немедленно. Пояс, длинный, изхолстины простой выкроенный, наладони взял ималый труд мой изучил, черную завитушку начала узора насамом краю канвы. Нахмурился, надолго замолчал, наполный день пути. Потом вздохнул иначал объяснять то, чего я понять немогу: многовато он недоговаривает.
        -Невполне безнадежна эта работа, Тинка, - начал брат. - Выры - они нелюди. Три возраста уних. Икаждый выра перекраивает да меняет так, что вомногом смерти подобен. Умрёт Шром нынешний, боец игроза отмелей, иного недано. Тут твое шитье - иправда, однозначно. Вопрос вином: обретётли он новую жизнь второго возраста, так тяжело оплатив право уйти вглубину идостичь дна? Вот эту дорогу ему открой. Ещё раз повторю: выры - нелюди. Вних жизни много, идаже малая её искра способна разгореться иобновить всего ара полностью… Чего он ихочет. Понимаешь? Обновления. Думай, ищи узор инебойся чёрных ниток. Чёрный цвет - он вгербе дома ар-Бахта главный, глубины им обозначаются. Иещё скажу: чёрный - это нецвет, это целый мир красок, недоступных людям. Неживем мы там, надне. Нет нам туда дороги. Мы слепы иничтожны вморе, мы привязаны кего поверхности… Поищи иные нитки. Ты ему шьёшь, как человеку. Неверно все делаешь! Жалость ему ненужна. Идоброта ненужна. Ивосхищение, ивсё иное. Ему требуется путь вниз. Выход измира людей виной, огромный ичужой тебе. Толькотак.
        Ким ещё помолчал иотдал пояс. Вся моя едва накопленная гордость взрослой мастерицы увяла, как сорванный лесной цветок - вединый миг. Шмыгаю носом, ростом сделалась мала ивозрастом ничтожна. Гляжу наКима ипонимаю: ему все пять сотен лет отроду… безвременье внём порой столь явственно проступает, аж жуть берет! Знание плещется вглазах темнотой донной, невысказанное иогромное. Пожалуй, тяжело ему снами. Никакой он незаяц. Точнее, он изаяц, итетка-туча, идядька-ветер, идаже дед Сомра - самую малость. Сколько мне учиться ещё, сколько Фимку своего перешивать, чтобы так вот сделать? Вмалом узоре всю полноту большого отразить.
        -Нешмыгай носом, итак поболоту идём, - подмигнул Ким, - утопишь ты нас своим дождем изслез, сестрёнка! Чтобы небо обнять, ненадо руки встороны широко тянуть иногтями царапаться, надо душу без остатка раскрывать. Ты неумом шей, страх свой человечий попридержи. Если правду видишь вузоре, несмотри нацену. Нечеловеку её платить. Опятьже, через огонь протянешь, дашь выбор иправо наотказ…
        -Сам-то веришь, что он пояс непримет?
        -Верю, что додна доберется, если ты его хотение вошьёшь, анесвой страх, - твёрдо указалКим.
        Подмигнул мне ипошёл вперёд, напевая под нос про осень, время смены кафтанов древесных. Потом негромко заговорил, понимая: янеотстаю, репьём тащусь заним ислушаю. Что мне остается? Только учиться снова, раз ума своего нет, инепредвидится.
        Странны были мне Кимкины слова, ох, странны! Нет увыров, оказывается, того, чем мы - люди - живём. Слова вроде одинаковы используем, привычные, носмысл вних неедин, ничуть… Нет семьи вырьей иникогда такого небыло прежде: невыбирал выр себе жену инежил отдельным домом. Нет для выра того, что люди любовью меж мужем иженой называют. Совсем нет! Как иревности. Идолга, иверности. Все им чуждо, потому что иные они. Семья выра - его род. Ирод - непокрови исконно определялся, апоблизости душевной иродству умений, склонностей. Древние ар-Бахта были велики иславны. Честь их ярко горела. Мудрость их славилась, силаже была лишь оправой ей, малым дополнением. Именовали их выры «донным родом», потому редко ар-Бахта наотмели выбирались иникогда непринимали братьев всвою семью только попричине победы над более слабыми. Выше ценили великодушие идоброту. Впрочем, это я исама вижу, Шром таков: ему малыш Хол дороже многих более сильных икрупных выров. ИШрону - тоже.
        -Ладноже, нет семьи нашей, людской, илюбви нет, - я нехотя согласилась снепостижимым. - Ачто есть? Ким, мне теперь изацепиться-то незачто… Непонимаю я выров скаждым шагом сильнее.
        -Есть дно. То место, где они или умирают, или заново рождаются. - Отозвался Ким, словно издеваясь. Понятнее-то несделалось! Он увидел иусмехнулся. - Проще никак, отпростоты такое получается порой - горше только слезы льются. Ты слушай идумай. Наус, как выры говорят, мотай… Дно для них, Тинка, как для тебя - перешивка твоего Фимочки. Взросление, всего себя переделка ипереоценка. Впервом возрасте выр силу клешней уважает, вовтором силу сердца, втретьемже… - Ким задумался, даже остановился. Вздохнул тяжело, подёргал себя закудрявый чуб. - Поди пойми, когда нет тут единства. Варса - он редкость, чудо вырье. Прочиеже просто мудрецы, ум исердце слившие вединое их звучание.
        -Кимочка, я ничего непоняла!
        -Ещё важно такое сказать, - незахотел меня услышать мой заяц, выложил новую петлю следа мысли, - детьми своими выры считают тех, кого добротой окутывают инахвост сажают. Непокрови, понимаешь? Малёк Шрому, если уж подревнему их закону смотреть, родной сын, хоть ичеловек.
        -Ох…
        -Теперь начинаешь понимать, как изрядно они нанас непохожи? Здесь, насуше, непанцирь уних пересыхает. Душа! Ичернота ниток для выра - несмерть, нопуть кновой жизни. Иногда. Недля каждого, адля самого сильного духом. Иные нитки ищи, повторяю!
        Теперь он сказал очень строго исерьезно. Я кивнула, поникла ипошла далее молча. Сама поняла: кончились слова. Дальше всё - несказанное, что самой следует додумать идоделать.
        Порой мне Кимкино учение кажется похожим наготовку обеда. Вот тебе рыба, вот котёл ивот соль. Приправы тоже - бери, нежалко. Инож, иложка, иогонь. Теперь вари! Никто затебя этого несделает. Сама вари исама пробуй, что приготовила. Может, наилучшую уху, авдруг иотраву гадчайшую? Несварив сама, инеузнаешь - счужого слова, счужого опыта вкус неиспробовать…
        Шрон наши сКимом разговоры слушал молча. Шелестел лапами, то отставая, то опережая нас. Ему болото - непреграда инеугроза. Хоть итяжёл, адвигается потопям непотопляемо. Широко ложится, всем телом - иплывет себе, лапами посторонам загребая. Сыро, уютно, прохладно. Всамые вязкие хляби забирается, ныряет иблаженствует, выискивая втрясине редкие иочень полезные травы, коренья. Потом наповерхность является такой - глянуть боязно! Коряги наспине, мох повсему хвосту, тина да ленты зелёных корней… Его мои охи забавляют, стращает клешнями испоро бежит мыться вбездонных бочагах. Потом обычно жалеет непутевую: нарвёт синего купа, докоторого человеку отродясь инедотянуться, он смерть болотная, над бездной ведь растёт - ивенок мне плетёт. Он недавно научился плести иумению тому радуется.
        Вот снова приблизился. Пригласил наспине прокатиться. Как несогласиться, ноги устали, болотина вязкая, так идержит, норовит вывихнуть коленку.
        -Шрон, я утебя нахвосте сидела, - припомнилось недавнее. - Значит, тоже роду ар-Бахта родная?
        -Конечно, - солидно прогудел он. - Про глубины ипро семью Ким очень даже верно рассказал. Внаших древних книгах мудрецами много написано оваших семьях. Удивляло их докрайности это - привязанности навсю жизнь. Дивились разладам да ревности. Детям, принимаемым просто покрови, без взгляда вих душу. Но, тогда-то мы поумнее были, сосвоим законом вчужой дом нелезли. Апосле поглупели, неиначе? Путаницу наворотили великую. Если по-старому разобрать, Шром иЮта оба ар-Бахта, души их родственны. Соргже исконный ар-Нан, внём иной ум, иэто неоскорбление, ар-Наны всегда были вбольшом почёте, книги лучшие ими написаны, вних велика организованность, трудолюбие их неколебимо издравый смысл крепок. Ар-Лимыже лоцманы наипервейшие, им следовало наруках Хола носить исбоем уШрома отнимать, себе нахвост сажать. Понимаешь? Семья нерождением тела ипанциря создается, нодухом иразумом, опытом: умением его передать ивоспринять. Утрата жизни для выра неопасна. Мы иного боимся. Потерять семью, растратить попусту её дух иеё природу. Ар-Сарны уже таковы, нет их - поправде если глядеть.
        -Акем они были?
        -Великое имели умение, - вздохнул Шрон. - Посредники они. Понимающие новое имосты строящие отнашего берега разума кчужому. Малёк вот - он, если почести глядеть ипристально, очень даже ар-Сарна. Умеет он видеть то, что душе следует усмотреть, надетали внешнего неотвлекаясь. Шром страшен ивелик, Шрома вся отмель боится, Шром пахнет гнилью илюдям враг! Все так судили. Он глянул - иувидел дядьку, родню и… - Шрон развел руками, - человека. Ты тоже ар-Сарна. Ты тоже видишь внутри, анепанцирь слепо щупаешь. Ар-Сарна, как я теперь понимаю, лучшими нашими вышивальщиками были… ихудшими, когда весь ум их взлость перелился. Серый туман, сгубивший север - их рук иигл работа. Может, июжные суши, спалившие огромную землю ипородившие мор птицы искота - тоже их, того неведаю… Осевере наша мать, Шарги, написала настене, это вполне точные сведения. Ар-Сарна виновны, иар-Нагга себя запятнали.
        Он смолк. Я тоже нерискнула завести новый разговор. Стала я вроде этого болота: полна чужими мыслями, докраев полна. Носилы необрела пока что, чтобы изних вырастить цветной узор собственного разумения, корни имеющий иживой - кразвитию способный. Однако страх мой улёгся, попритих. Стало посильно достать длинный пояс изаново нанего глянуть. Видимо, я приняла Кимкину правду, потому теперь неощущала рвущего душу ужаса отчерноты иплотности ниток. Смерть, жизнь… Два слова, смысл которых отнас сокрыт. Мы смерти незнаем, мы - живые, издесь наш мир. Ноижизни непонимаем, потому состороны нанеё глянуть невсилах, вот как я думаю… Тогда чего я боюсь, несмысля ималой толики ввырьем мире иукладе? Черноты. Так ведь, если верить Киму, выры умирают дважды, прежде, чем стать великими непостижимыми варсами или просто мудрецами третьего возраста.
        Я упрямо сжала зубы. Хорошоже! Будет всё по-иному, некак для людей, акак для них, глубинников, подобает. Пока что я самое большее вдва слоя шила илучшего немогла: своим хотением, души растратой имыслей плетением распоряжалась, асверх того жаждой второго - того, кому подарок готовился. Попробую вставить вузор ещё один слой. Закон главный вырий: право исчастье достичь дна. Может, тот закон, как Ким исказал, для них важнее прочего. Может, он самая основа их природы… Кому верить, если небрату?
        Тогда все мои нитки - ложь одна! Мое хотение Шрому без надобности, ижалость, ичеловечье разумение относительно его судьбы. Дно бездны черно ижеланно. Дно - исмерть, ижизнь. Оно предел сущего иоснова перемен, так, наверное? Может, верно суп сварился изчужих мыслей вмоей голове. Проверить всё равно требуется, нет иного пути. Буду шить дно. Да, я человек, я там небыла иникогда неокажусь. Ноузору вышивки это инетребуется. Дорогу надо найти иуказать, авовсе непройти заШрома. Ия укажу дорогу вниз.
        Самый уголок пояса я поддела иглой, отмечая единственный лучик солнца. Край мира, дальний отдна - поверхность. Ничтожное упоминание обо всем, что знаю отрождения ичто он, Шром, готов покинуть воимя иного, неведомого мне. Чтобы нежить поискаженному закону подобия людям, чтобы стать собой настоящим… Другим. Ну ипусть. Он ведь неможет оказаться хуже, чем уже есть, я верю вэто свято инеколебимо! Мой Ким… вот ведь интересная мысль: мой Ким уже прошел свое «дно» ипереборол смерть. Он был зайцем лесным, чудом безвременным, чужой вышивкой - придуманной инашитой наканву. Атеперь он отчаялся ибросил всё, сам себя выпорол - умер! Иизменился полностью ради обретения нового: права мне, непутевой, помогать, права оберегать свои сказки отвымирания иплести новые вбольшом мире. Его закон жизни, получается, ничуть непроще инелегче вырьего!
        Ох, итрудно поживому-то шить… Больно! Неимею причин лишать Шрома права быть выром ижить посвоим законам. Даже изжалости. Даже потому, что люблю ибоюсь потерять - он ведь моя семья, как иКим. Приросла кнему душа, прикипела накрепко.
        Нитки ложились вруку легко иохотно. Игла вканву так ипрыгала, только поспевай её подталкивать. Узор шился мрачный, чужой. Такой, что глянуть порой страшно. Аиногда тошно дооторопи. Давил меня этот узор! Канва чудилась скользкая, путаная ирваная, словно ткань вней старая, истёртая да рыхлая… Вжабры лез кто-то гадкий иопасный, под нитку сам подвивался, туманом желтым болотным полз ипаразитов подсаживал - да, так ибыло… Ия их иголкой протыкала иизгоняла, как гной изотравленных ран. Пошло, видимо, впользу лечение, проделанное тогда, после осады замка ар-Бахта. Пригодилось, кстати вспомнилось.
        Я шила ишила, свет мерк. Закат уже давно отцвел иувял, болото налилось тусклым нездешним сиянием, прежде мною никогда неотмечаемым ни вэтом мире, ни влесу Безвременном. Или мой пояс такой свет давал? Стоило подумать, исделалось явным: нитки слегка светились. Даже боязно такие изымать изсвоей-то души, сухопутной. Откуда оно там? Может, я слышу Шрона иощущаю его душу? Как-никак, наего спине еду ивего родне числюсь. Новернее того, вспомнилась мне вышивка древней матери выров замка - ары Шарги. Тогда показалась она хоть имногослойной, нопоцвету несложной, золотой да прозрачной. Атеперь думаю: ичернь вней имелась. Донная, исконная. Только я разглядеть несмогла. Глаза мои были ещё слепы инеготовы.
        Непомню, как я завершила узор. Так иугасла сним, вся вчерноту окуталась. Словно Шромову донную погибель осознала. Без снов спала ибез мыслей. Тёмным ощущением тяжести придавленная, едва живая. Непосилам мне эта работа. Исполнить - исполнила, апринять сделанное - это ещё предстоит.
        Проснулась я всё тамже: нанадежном итеплом панцире Шрона. Стало мне очень неловко истыдно. Тоже, нашлась лежебока! Из-за меня старик идёт поболоту сухой, усталый. Панцирь вон - серым сделался, шершавым… Неосмелился беспокоить непутёвую родню, дополудня проспавшую иноги отработы сберегающую даже теперь, когда очнулась.
        Сейчас встану иосвобожу его отбремени ноши. Прямо сейчас - встану… только отдышусь самую малость. Внебушко погляжу. Оно уже осеннее, синь такая внём пронзительная - беспричинные слезы наглаза оттоски невнятной, тревожной да сердце щемящей, наворачиваются. Паук напаутинке полетел… Может, случайно его сорвало, атолько натакой вот сини дивной неткутся случайности! Для меня он сейчас - капитан, отчаявшийся выйти вплаванье понебу, бескрайнему инеобъятному. Капитан, отчаливший отберега прежней, летней, жизни ирискнувший встретить осень вновом порту. Все мы однажды отталкиваемся отберега иуходим впуть. Это честнее исложнее, чем остаться. Нонекаждому посилам самому принять роль капитана. Многие плывут, испуганно затворив двери своих кают. Иуповают накоманду иначужой опыт. Шром нетаков. Значит, я правильно шила пояс?
        -Кимочка!
        Я была уверена, что он рядом. Ион явился, улыбнулся лукаво, как давно уже мне неулыбался, так хорошо, как будто мы снова очутились вдетском нашем лесу. Ничего дурного случиться вовсе неможет, он того недопустит.
        -Очнулась? Сегодня назову умехой, задирай свой нос! Только ещё иторопыгой назову. Зачем пробуешь работу водин присест исполнить? Чего боишься? Мысль потерять? Аты итого небойся, новая насмену явится. Любой узор живёт, дождётся тебя он, несгинет. Да, ляжет иначе, ноуж вовсе нехудо инебестолково. Зато ты сама несвалишься, как подрубленная. Два дня без памяти, я всполошился, Шрон меня так ругал - только чудом неперекусил пополам вгневе!
        Ким сделал большие глаза ипоказал пальцами, как сходятся клешни выра. Получилось смешно. Мне понравилось, я даже несразу сообразила, чтоже сказано: два дня я без памяти? Два дня старик Шрон неможет воды напанцирь полить! Откуда силы взялись! Сразу я села, голову свою глупую уговорила болеть потише, поровнее. Руки дрожать неперестали, зато вглазах наступило прояснение. Кроме лица Кима, видимого словно всередине тёмного круга, проступило всё прочее, прежде скрытое инесущественное. Болота, оказывается, давно позади. Мы двигаемся пососновому лесу. Морем пахнет! Икакойже это запах целебный, жизнью наполненный! Как он него душа поёт ирасправляется. Ким понял, бережно снял меня спанциря ипонес наруках. Как маленькую… Шрон настороженно глянул нанас - ипринял решение, торопливо убежал вперед ивсторону. Скоро я разобрала шумный плеск, протяжный вздох. Озеро рядом! То-то он теперь отдохнёт иотмокнет вволю, как говорят выры.
        -Кимочка, пояс правда хорош?
        -Весьма, - серьезно кивнул брат. - Взрослая работа. Посовести сказать, я подобного ему ничего неожидал. Сама глянь.
        Развернул он ткань ипоказал мне моюже работу. Ох, верно говорит мой Ким, я могу невесть что сотворить, когда ума неприлагаю исним вместе страха своего неслушаю… Пояс хорош. Словно инемной он создан. Отстранённо гляжу, как начужой. Попервым ощущениям весь водин цвет. Черный. Ноесли приглядываться - он словно раскрывается, изсплошной черноты узор выплывает. Голова кругом, так этот узор крутит итянет. Ким понял, быстро свернул ткань иубрал себе под куртку.
        -Сделанное - сделано, - сказал он знакомую мне фразу. - Думаешь, отдых тебе полагается? Ан, нет… Вторая честь работы куда как тяжелее! Вниз ты тропку тонкую да неверную указала. Если пройдёт поней Шром, хорошо, честь ему ихвала. Новедь после того он изменится. Иначнёт вверх подниматься. Адороги-то обратной инет! Спрут настороже, невыпорот изканвы изол будет - вдесятеро. Упустил добычу наспуске! Ох, Тинка, неслушай меня, - брат улыбнулся устало игрустно. - Пока есть время наотдых. Второй вышивальщик нам требуется. Дед Сомра полагает, я его уже знаю. Только я слепой иневижу того. Ну, да ладно… Вечером мы нагалеру погрузимся ипойдём себе морем, прямиком кзамку ар-Бахта. Ты отдохнёшь, я подумаю. Шрон плавать станет.
        -Я неотдохну, - стыдно исказать такое. - Я думаю, как Ларна котят моих вреке топит или под елкой закапывает. Ну как я могла? Он огромный иглаза унего вроде клинков. Ая ему - котят… шею ломит: это он обо мне худое думает.
        -Это ты переживаешь занего, - весело подмигнул Ким. - Ия - тоже. Мыслимоели дело: одному сунуться против всех наёмников иподдельных «ларн», полагаясь наопыт, имя да ловкость? Он крепок, я внего верю. Только из-за котят непечалься. Шром хочет вглубину уйти иизмениться. Ларна тоже взрослеет. Устал он отмыслей, которые просты икоротки, как замах топора. Иотстраха, бегущего впереди уважения, тоже устал.
        -Кимочка, стена городская впереди мелькнула! Там, гляди…
        -Я давно гляжу, - улыбнулся мой всезнающий брат. - Стражи наши уже сутра вперед умчались, галеру готовить игород проверять: несгнилли повторно шаар, иненакопиласьли измена.
        Скоро мы выбрались натракт истало ясно: несгнил шаар. Сам вышел встречать, лицо такое взволнованное - видно, искренне переживает ирад. Поправую руку отнего узорчатым панцирем поблескивает Гата, выр ссевера, мне его Ларна прошлый раз показал. Стражи Тагрима парадом стоят, охрана тоже - форма наних нова иопрятна, страфы сытые, довольные. Глянуть приятно… если вдоль стены глазом нескользить чуть подалее. Туда, где наколах три головы напоказ выставлены. Шаар, сразу видать, вту сторону глядеть нерешается, хотя ясно: его волей всё сделано. Поклонился Шрону, тросны передал, как велено - неизводя без дела пергамент изолото наего закупку. Виновато пожал плечами.
        -Ваш ар-клари, Ларна, был прав. Тягостно надуше моей, хранитель. Неполучился я добрым для всех. Гату пытались отравить. Навашу галеру пробраться обманом норовили. Я принял меры. Пока уговорами вёл дело, толку было мало, - шаар нехотя кивнул всторону трех голов. - Зато потом сразу всё успокоилось.
        -Гнильцам следует гнить, - щелкнул клешнями Гата.
        -Трудное решение, трудное, - задумался Шрон. - Ноэто ваш город - ипотому, что вы шаар, ипотому, что человек. Я нестану вмешиваться, если помощь нетребуется.
        -Помощь непомешалабы, - оживился шаар. - Дорогу надо подновить дограницы сар-Рафтами. Это мы сами осилим, однакоже, соседи наши снова предлагают порт навосточном побережье, возле самой Горнивы, основать. Оттуда доземель ар-Тадха близко, апока что все их грузы сухопутно идут, чрез соседей наших ар-Сарна, сдвумя дорожными пошлинами идолго. Я иплан приложил, ицену вывел допоследнего кархона. Рафты немало золота готовы влить, новаше слово - оно итого дороже стоит.
        -Это кСоргу, - решительно свёл бровные отростки Шрон. - Он поделам торговым изнас умнейший. Горниву стороной обходить нестоит сразу, бездумно. Я сам гляну план ипередам брату.
        -ВГорниве лес хорош, - осторожно улыбнулся шаар. - Сами они галер нестроят, поддерживая ар-Горхов. Новедь мы моглибы тоже войти вдолю…
        -КСоргу, - ещё раз буркнул Шрон, покосившись наКима.
        Я исама видела: при словах «лес хорош» брат прямо поник. Ему мил живой лес. Новые галеры - смерть дубраве, да ивЛасме сосняка поубавится… Шрон, видимо, отомже подумал. Вздохнул, побулькал носом. Переложил тросны изверхних рук внижние, словно умаляя их значимость. Шаар чуть обиженно повел плечами.
        -Вы, люди, быстро живете итого быстрее принимаете решения, - молвил Шрон, вступая вворота города. - Семь веков назад мы отчего поссорились ссеверянами? Я книги читал ивыведал: рыбу они научились травить. Имальков наших заодно, ивсё живое вморе… Уговоров неслушали идоводов непринимали, пока полнопанцирные выры наберег невышли. Я верю ввашу честность, шаар. Иввашу преданность городу, вполне. Прошу лишь ещё раз тросн просмотреть иоценить: как скоро вырастет вырубленный лес. Ичто здесь переменится, если он невырастет? Вдруг туманы из-за пролива кнам доберутся? Ветры переменятся или рыба отберегов уйдет. Мир сложнее, чем движение золота итовара.
        Шаар некоторое время шёл молча, хмуря брови ислепо глядя перед собой - даже опирался бессознательно опанцирь Гаты, незамечая своего движения. Потом кивнул исмущено улыбнулся.
        -Выродёр Ларна научил меня вынужденной иоправданной жесткости. Теперь вы, ар, наставляете вдальновидности. Помыслить немог, как интересно служить роду ар-Бахта! Моё умение учитывать золото иоценивать вещи невсегда достаточно для крупных дел. Ларна людей видит. Вы заглядываете итого глубже. Я незадумывался, что изменит вмире этот порт. Илес я неучел как лес, только как доски иготовые мачты… Хотя наслышан: владения ар-Тадха страдали отзимних ветров ссевера, несущих злой туман, пока ненасадили вдоль берега лес. Именуют его заповедным ирубить строго запрещают. Сар-Сарной они вссоре уже год, поскольку кланд приказал изводить горнивскую дубраву.
        -Значит, иотвыров бывает польза, - булькнул смехом Шром. - Мы иначе думаем. Вот верно, иначе… Сорг будет изучать замысел. Покаже я советую учесть весь северный лес. Точную карту составить, ручьи нанести, даже малые, все болота. Они реки питают. Уж что-что, аводу мы, выры, понимаем. Про заповедный лес тоже подумайте.
        Шрон прибавил шаг, пользуясь задумчивостью шаара. Скоро он ступил наулицу, именуемую Золотым усом. Обоими вытянутыми настеблях глазами проследил стремительный бег курьерского вороного страфа над головами горожан, покрышам. Шаар оживился, заулыбался.
        -Это тоже подарок нам отбрэми Ларны: новая дорога для спешных донесений. Я проследил её, когда получил сообщение овыломанной черепице накрышах. Сразу одобрил. Навиду - иникому немешает. Пусть-ка теперь мимо городской казны вывезут золото, когда все заставы видят курьеров иучёт им ведут. Исверх того - каждый горожанин тоже глазаст. Мы перекрытия крыш усилили иплитки под лапы положили, как раз наудобном расстоянии. Страфы охотно бегают поузкой тропе, им даже нравится.
        Шрон одобрительно качнул клешнями изаспешил вниз поулице. Шаар вздохнул, помялся иснова заговорил.
        -Еще есть личная просьба, ар. Мой двоюродный дядюшка управляет северным питомников вороных страфов. Я уж инезнаю, донос нанего написать, чтоли… Пусть хоть головы рубить приедет ваша ар-клари, лишьбы насвоём Клыке. Так он говорит. Промеры этого страфа висят удядюшки вглавном гостевом зале. Ипортрет его. Птица взрослая, нонебыло ни одного посещения маточных загонов, понимаете? Нехорошо. Породу губим. Его вГорниву продали незаконно, мы таких неотдаём, нослучай был особый. Как я понимаю, денег брэми Марница выплатила вдвое против записанной вотчете цены. Пастух обогатился, птицу выдал иззакрытых загонов.
        Ким рассмеялся, избавившись, наконец, отмрачности, вкоторой буквально утонул после выслушивания планов устройства нового порта вущерб лесам. Подумалось: люди ивыры порой отлично дополняют друг друга. Только пока неясно: как сделать пользу постоянной иочевидной тем идругим?
        Нагалере радостно встретили хранителя Шрона. Чуть расстроились отсутствию Ларны, нобыстро вытолкнули вперед, изобщего ряда, его помощника. Который начал деловито распоряжаться выходом изпорта.
        Ким уселся под мачтой, наизлюбленное место. Прикрыл глаза изабылся сном. Хоть так ненадолго вернулся домой… Влес, где нет дровосеков иохотников, где каждая кочка научёте истобой лично знакома. Где можно сегодня зайцем прыгать, завтра малину вшерстяную шапку собирать, апослезавтра белкой орехи проверять. Простое счастье, детское итёплое… Розовый марник вдоль тропы стоял стройный ивысокий, укоризненно качался ишелестел. Ну, какой ты заяц? - спрашивал марник. Твои сказки - они для людей, ибез людей нет вних ни капли жизни. Твой дом - вон он, впереди, закосогором, изба новая, изсухих стволов собранная, невобиду лесу. Страф перед той избой пасется. Аты, заяц бестолковый, досих пор про него новую сказку так иневыплел, хотя три раза тебя известно кто просил… то есть - просила.
        Сон качнулся иотодвинулся лёгкой кисеей тумана. Оставил сознание чистым, как осеннее небо вясную погоду - без единого облачка хмурости исомнений. Зато звезд насыпано - поболее, чем брусники наболоте уСомры! Переливаются, разгораются иблекнут. Ичернь меж ними глубине подобна. Только пока никто, известный Киму, втой глубине неплавал. Лестной житель прищурился, поднял руку иобвел пальцем яркую звезду сотчетливым лиловым оттенком.
        -Ты будешь зваться глазом страфа, - сообщил он ссамым серьезным видом. - Ия обязательно дорисую Клыка целиком. Сказочка укостра - это что, приходит икутру рассыпается искрами. Асозвездие - оно надолго имя хранит. Хорошая мысль. Надо её понадёжнее припрятать влукошко памяти. Обдумать надосуге.
        Два дня наборту дали время наразмышления. Сны поили радостью посещения любимого леса, скольбы марник ни укорял. Новторого вышивальщика ни вснах, ни вяви, высмотреть неудавалось… Зато стоило подойти кзамку иувидеть малую его пристань, заполненную встречающими, как висящая росой намокрой ветке неосознанная мысль стряхнулась зашиворот градом мурашек - ирассыпалась смехом.
        Навысокой скале, засотню саженей отпристани, впереди всех ипосреди глубокой воды, гордо гарцевал Клык. Наего спине пищал исвистел наездник, стольже азартный инеобычный, как лучшая всвоем роде птица породы вороных. Хол ар-Ютр непоплыл встречать друзей - он выехал настрафе! Он - единственный выр, всовершенстве освоивший верховую езду.
        -Ох, идырявое уменя лукошко памяти, - укорил себя Ким. - Ведь сказку про вороного выплести просили двое! Маренька иХол… Какже я его-то позабыл! Да так ипозабыл: потому стою я лицом клесу, спиной клюдям ивырам. Всё впрошлое гляжу итоскую. Авот оно, мое настоящее. Само навстречу явилось, сказка живая, новая: морской страф.
        Галера прошла под самой скалой, ивороной, отчаянно клокоча, прыгнул сизрядной высоты напалубу. Хол сполз сего шеи, распластался подоскам. Запищал иметнулся кШрону, потом кТингали, затем быстро иуверенно обогнул все скамейки, здороваясь слюдьми. Исел умачты.
        -Я тебя очень ждал, - сообщил он Киму. - Больше всех, да… Лекарем хочу стать. Очень, очень хочу! Вновь вмоем роду старый есть. Мы сМальком спасли, да. Славный выр. Капитан Траг! Будешь меня учить?
        -Обязательно, - улыбнулся Ким, ощущая, как душа взмывает птицей внебо икак её крылья растут, делая полёт удовольствием, игрой. - Только сперва я стану тебя слушать. Расскажи, где был икак старого спас. Ты вырос, Хол. Ты так здорово иладно выправился втолкового выра склешнями идлинным мощным хвостом! Глянуть приятно.
        -Клешни есть, - вспомнил старую свою присказку Хол. Подошёл вплотную исел ксамому боку, вполз поноге добедра. Доверительно сообщил вухо: - Три локтя иеще четыре пальца отоснования усов идокончика хвоста! Я, правда, большой. Нехочу уже расти. Третий день нехочу, да! Как буду верхом ездить?
        Усы Хола поникли, обозначая совсей очевидностью: он иправда огорчён! Лоцман даже указания покурсу давал изредка итихо, вполне полагаясь наопыт людей, знающих местные воды. Он куда охотнее рассказывал про город Сингу, ночную скачку поулицам иотмели, про расставание сославным страфом, накотором доехал почти досамой Устры: ближе нырять было опасно, да исоШромом оговорили заранее всего три бухты для встречи накрайний случай, он сразу решил пробираться вдальнюю. Аподороге попалась целая поляна вырьего гриба - иХол ел его, пока ненаелся досыта.
        -Как ты решился подойти ктакому злобному свида страфу? - заинтересовалсяКим.
        -Спасать Малька надо было, да, - вздохнул Хол. - Я сперва растерялся. Совсем усы повесил. Нет ветра впарусах мысли, незаметны канаты для выров, тянущих галеру раздумий. Потом глянул снова: есть канат! Толстенный, да! Отменя кстрафу. Ему нужна свобода, мне требуется помощь.
        -Канат? - восхитился Ким. - Прямо так - канат? Сам возник? Аты ктому рук неприлагал? Неподергал его, непроверил… Или это просто слово, случайное?
        Выр ненадолго замер иотрицательно качнул стеблями глаз. Ещё подумал, развёл руками ипочесал правой верхней макушку. Повторяя насвой лад - вырий - жест Кима, треплющего волосы,
        -Неслово. Ты спросил, ия точно вспомнил, да. Был канат. Может, скорее, толстая нитка. Я её тянул так, как люди рыбачат инитку скрюком тянут. Казалось мне: пусто, невыудить ничего. Нопотом натянулась нить, я глянул настрафа. Натого именно. Самого крупного. Самого опасного. Было очень страшно. Правду говорю: очень! Я шёл кнему срыбиной ивесь мой хвост был синий, я нестыжусь признать. Только другой нитки ненашлось.
        -Апозже ещё видел нитки? Или дотого…
        -Ты мне про нитки рассказал. Когда мы мох наболоте собирали, давно, - напомнил Хол. - Я запомнил. Только их нигде небыло. Они ведь особые, недля баловства. Очень-очень понадобились два раза. Сперва я страфа нанитку поймал. Потом емуже нашею изтравы венок сплёл. Особый, - строго отметил Хол. - Недля баловства! Тот венок его тянул, куда следует. Кновому дому направлял. Надеюсь, я справился, верно венок сплёл. Он мне помог, ноя просто отпустил его, непроводил. Инет больше нитки. Как он убежал, пропала. Я кончик упустил.
        Выр утопил глаза вглазницах ивиновато уронил усы. Судьба вороного беспокоила Хола всерьёз. Ким блаженно улыбнулся, поискал взглядом Шрона. Старик уже сам двигался ближе, опознав вразговоре большую важность. Ким указал рукой наХола.
        -Хранитель, полагаю, увас есть новый повод для гордости зазамок иего выров. Хол ар-Ютр нетолько лоцман. Он еще инитки видит, издуши тянет идаже сам пробует плести их, без обучения.
        Шрон осел па палубу, как обычно делал, впадая взадумчивость или удивляясь. Оглядел Хола отусов докончика хвоста, как диковину. Дрогнул бровными отростками.
        -Вышивальщик? Тот, окотором тебе велел сказать Сомра, что рядом он, ноты иневидишь. Ох-хо, он подрос, теперь заметить его проще. Панцирь новый крепнет, добротный взрослый панцирь, ицвет хорош, глубинная зелень. Есть замку, кем гордиться, уж точно, есть…
        Хол смущённо отполз замачту исел там, обняв руками лапу страфа. Привыкая кновой своей роли ишепча едва слышно: он илоцман, илекарь, иещё - вышивальщик… Сказать такое надо дядьке, немедленно. Пусть старый гордится.
        Шрон выбрался нанос галеры ивстал там, глядя вперед, наблизкую пристань родного замка: всех собравшихся видно, считанные сажени доберега. Сорг - вот он, впереди. Шром рядом, нависает над братом, словно всегда ивсюду опекает изащищает его… Люди ивыры чуть дальше открая причала, радуются, машут руками. Возвращаться домой - это праздник. Только вид убратьев нетаков. Шром так ивовсе чёрен непанцирем - настроением. Шрону, старшему, сразу подобное видно. Иточно: Шром коснулся усами коротко, развернулся ипобежал вверх поглавному коридору замка. Буркнув: вбольшом зале совета всё уже подготовлено, прибытия хранителя ждали ссамого утра, аон неспешил, уже вот-вот полдень тени сотрёт.
        Ким тоже заметил странность поведения вороненого выра. Поднялся, обнял сестру заплечи иповёл взамок, щурясь ипытаясь сообразить: что могло случиться плохого теперь, когда иновых нападений небыло, изамок стал надёжнее прежнего. Вон стоят ровным рядом десять больших галер: пять ар-Рафтов, три ар-Нанов идве, чего никто неждал - прислали ар-Карса, необщительные бедные северяне. Камень вих каменоломнях хорош, илес неплох. Только серые туманы подошли вплотную кберегу идушат земли… Ар-Сарна тем пользуются, зерно шлют да помощь обещают. Ногалеры встали наякоря здесь, аневбухте столицы.
        Шрон удивленно повел усами: взамке почти тесно! Снуют люди ивыры, перебрасываются коротким фразами, привыкли кразговору наравных. Все делом заняты. Чтоже так взволновало Шрома?
        Вглавном зале собрались все свои, знакомые ипочти родные: Юта, Шром иСорг, Малек, Хол, последними вошли Ким иТингали. Шром резко захлопнул двери иразвернулся водно движение, царапая мрамор пола.
        -Я был вСинге, наотмелях, - коротко сообщил он. - Передал пергаменты напрямую хранителям или старшим семей, живущих далеко отнас. Ар-Фанга, ар-Рапр, ар-Багга, ар-Нашра иар-Лим слушали меня. Ипрочие, тут полный список. Я рассказал про Борга иего измену, про осаду нашего замка ито, как кланд выращивает выродёров, чтобы травить нас. Про намерения ар-Бахта сделать глубины доступными. Всё хорошо сошло. - Шром устало подобрал лапы. - Номне поставили одно условие. Проклятые гнильцы ар-Фанга! - Клешни большого выра зло клацнули. - Они ядом всех напоили, они,да.
        Шром замолчал иотошел кстеночке. Лег там, утопил глаза вглазницы инестал продолжать свой рассказ. Сорг сочувственно глянул набрата иподвинулся ближе ксредине зала.
        -Шрон, этого следовало ожидать, я говорил нашему упрямцу. Только он неверил. Сам я тоже рассчитывал, что обойдется, надеялся наиное. Ноар-Фанга плыли вСингу неради чести ибоя. Уних иполнопанцирных толком нет. Они там были глазами иголосом кланда, так я понимаю. Он сам гнилец иумеет отравить разум остальным. Ар-Фанга зачитали полный список выров, убитых Ларной. Ипотребовали его выдать. Без того встолице наш род непримут. Вот так… Неступив наплиты большого собрания, мы несможем бросить вызов ар-Сарнам. Неполучив признания своих притязаний хотябы отдесяти хранителей замков, мы неможем туда ступить иначе, как приняв бой сар-Нашра иих сторонникам. Этого хотелосьбы избежать: они нам невраги, итакой бой снова пойдёт впользу томуже кланду.
        Шрон хмуро дернул усами. Он ожидал именно этого. Втайне надеялся, что обойдется - ноиждал, иготовился, итеперь ничуть неудивился. Само собой, можно пойти накланда войной. Ноэтоли теперь нужно вырам, которых очень мало икаждый - ценность для рода? Арядом люди, готовые сбросить вморе прежних хозяев, захватить замки ираздавить личинок. Шром силён иодолеет полнопанцирных ар-Нашра вчестном бою. Только зачем губить достойных выров? Ради нелепых условий гнильцов иотвратительной путаницы - неразобрались многие вприроде прошлых обид. Аведь есть ещё иместь - обычай людей, чуждый истинным глубинникам.
        Можно поступить иначе: посетить каждый замок идолго беседовать схранителем, его семьей. Он, Шрон, умеет убеждать. Сколько потребуется времени? Вся зима - самое меньшее… Что заэту зиму натворит кланд, сходящий сума отугрозы утраты власти ипросто гибели? Подумать страшно.
        Именно потому Шрон ссамого начала обдумывал план: войти встолицу тайно, водным путем отсрединных пустошей, явиться набольшой сбор незваными. Итам все решить. Нонастрой хранителей понятен иврядли он изменится, что вцелом - объяснимо. Выры внедоумении. Шром иШрон утверждают: кланд плох! Он осаждает замки, ядом пропитывает воду иугрожает самому существованию северных родов. Он воспитывает исодержит выродёров… Каждое обвинение верно. Носемьи юга думают иобином: чем лучше вы, выскочки - северяне? Насловах вы обещаете перемены, анаделе приняли самого опасного извыродеров всемью искрываете его отзаконной кары!
        -Я пытался объяснить, - грустно вздохнул Шром, двигаясь отстены. - Ноони снова иснова повторяли список имён, иэто звучало тягостно. Ар-Нашра достойные выры, их уважает юг. Увы, именно они потеряли двоих полнопанцирных. Ар-Лимы никого впоследнее время непотеряли, нозаявили, что примут сторону ар-Нашра. Ар-Раги боевиты, отних был молодой Ронга ион, согласно возрасту, хотел лишь драться ивеселиться. Как вы понимаете, при таком распределении мнений речь неидёт даже ослове ар-Зарра иар-Шархов, они малы ислабы, им непрожить, если соседи перекроют южный пролив иблокируют порты.
        -Новы ведь неможете его отдать, - ужаснулась Тингали.
        -Нет, конечно! - сразу согласился Шром. - Кланд это знает. Мы - ар-Бахта, изжившие всвоей семье гниль. Мы никогда неотказываемся отбратьев. Ларна наш брат. Значит, будем пробиваться ккланду трудно идолго. Я постараюсь никого изтолковых полнопанцирников неубить при этом… Очень постараюсь,да.
        -Понятно, что Ларне встолицу дороги нет, - негромко сказал Юта. - Я выслушал Шрома вчера утром, едва он прекратил бушевать, вернувшись изморя. Вот мое предложение. Ларне ничего неговорить, хватит снас одного упрямца - Шрома. Сорг уже подготовил хорошую, надежную историю: мы отправим Ларну напустынный остров, искать его любимую третью силу, якобы проявившую себя. Это далеко, встороне отторговых путей. Ближние кострову земли - ар-Бахта иар-Нан, наши родные острова, там врага нет. Встолицу выступаем, как только Ларна отплывёт. Ида помогут нам глубины.
        Натом ипорешили. Ким ушёл сразу, неоглянувшись ни накого: его внимание целиком принадлежало Холу, новому вышивальщику, желающему немедленно освоить могучее иполезное искусство. Тингали пришлось бегом догонять брата ивытаскивать из-под его куртки сверток споясом, слушая излагаемые для нового ученика знакомые слова про нитки идушу, про главный закон - шить только своими иникогда небраться задело, если душа кнему холодна…
        Вернувшись взал, девушка обнаружила: Шрон уже распорядился развести впереносной жаровне огонь. Теперь он обстоятельно излагал братьям историю вышивки пояса, похваливая её, сестру - умницу, названую внучку самого Сомры и, ясное дело, ещё одну гордость замка ар-Бахта… Великое дело исполнившую! Теперь Шрому есть дорога вниз, вопреки всем желтым смертям ипаразитам, ипусть синеет отзлости спрут, невидимый имогучий враг, натравленный народ земноводных злыми иглупыми вышивальщиками людей давно - да так инеобретший покоя.
        Шром слушал, звонко топотал лапами покамню итопорщил усы, едва непрыгая наместе. Юта его всеми руками удерживал зажаровней, как велел Шром. Тингали подошла, развернула ткань ибережно уложила пояс наладони. Тёмный, тяжёлый и, вроде, чуть влажный наощупь.
        -Шром, я должна предупредить, - виновато выговорила она. - Я ощущаю, что ты невернешься назад такой, каким мы тебя знаем. Ичто воспользуешься моим шитьем, оплатив свою мечту очень дорого. Если…
        Все шесть рук азартно вцепились впояс, метнувшись над огнем ивыхватив драгоценность. Зачем слушать длинные бесполезные речи? Куда интереснее вчетыре глаза изучить чернь пояса, разгладить его ивосхищенно засвистеть, забулькать, затопать лапами сновой силой.
        -Ябы прямо теперь инырнул, да, - затосковал Шром, крепко сжимая вышивку. - Ненужна мне столица. Икланд неинтересен, ивсё его коварство. Только если я уйду вглубину, кто подставит под удар панцирь? Ты права, вышивальщица: велика цена твоей работы, имне неизбежно придется её оплатить, да. Отказом отсвоей мечты, пусть ивременным. Тягостно ждать. Душа моя там, вглубинах, давно там. Спасибо тебе.
        Шром перебрал руками, смещая пояс изверхних внижние, поклонился всей головогрудью - он недавно отработал это удобное ипонятное людям движение вежливой признательности. Ипошёл ксебе вновый нижний грот, аследом увязался Юта, неотрывно изучая пояс ивздыхая ссамой настоящей завистью. Тингали смущенно пожала плечами. Оглянулась наШрона.
        -Подумать немогла, что Ким настолько прав… Он спуститься вниз хочет так сильно, что едва помнит себя.
        -Именно, - отозвался старик. - Твой брат умён. Он точно сказал: мы - нелюди. Унас иной закон жизни. Иди, отдыхай. Я стану думать. Морем нам непройти встолицу, недопустят, там дозоры крепки ивсе галеры обыскивают, обязательно. Сушейже следует идти через Горниву, что ещё хуже. Марница вернётся завтра, иона подскажет, как точнее избрать дорогу. Ох-хо, плохо, неможем мы уйти, покуда Ларна невернулся. Занами бросится, он буйный…
        Ларна явился через два дня. Весёлый, довольный собой, верхом навороном страфе исполным мешком подарков. Он заехал вгород натракте, первый город наземлях ар-Бахта возле самой южной границы свладениями ар-Капра. Осень ещё только думала над узором листвы, авгороде уже шумела ранняя ипока немноголюдная торговля. Откуда деньги? Ларна презрительно шевельнул бровью, выслушав такой нелепый вопрос Тингали. Знакомые отдали, подоброте душевной, - пояснил он. ВГорниве так много склонных кблагодеяниям людей…
        -Ты разбойник! - ужаснулась Тингали, нониток изрук невыпустила - дорогих, тонких, судивительными ипеременчивыми цветами, лоснящихся солнечным блеском. - Ты кого-то обокрал? Ох, хуже…
        -Нет, отменя кое-кто удачно откупился иживой ходит, мирным делом теперь нахлеб зарабатывает, он поклялся, - прищурился Ларна. - Тинка, ты мне пояс подарила? Вот я истараюсь вовсю. Котят кмискам, клубки влукошко, неустанно. Пряник держи. Сладкий.
        -Спасибо. Только всё одно: нельзя силой отбирать.
        -Слово даю: даже нерасчехлял топора, - Ларна приложил руку кгруди, исерые глаза блеснули озорством. - Пойду. Мне ещё Марнице метательные ножи надо продать заполуарх, их недарят. Потом Киму шапку всучить, Шрому - подвески наусы, Шрону чернила иновые перья. Уменя много подарков. Новостей итого поболее, все неплохи.
        Сероглазый удалился, напевая иповодя плечами. Вбольшом зале, куда привычно сошлись насовет, Ларна изложил свои договоренности сшааром Горнивы. Уверенной рукой вычертил накарте путь встолицу, наиболее удобный для выров итеперь вполне безопасный. Нахмурился, слушая про неспокойные подводные кипуны, дымы над пустынным островом иподозрения Шрона: остров иесть тот самый, где люди «нечто запечатали ещё впоследнюю войну». Вродебы оживился, найдя нежданную поддержку своим давним идеям околдуне состороны Шрона, мудреца ихранителя. Пообещал впуть собраться споро - ноникак неранее утра. Посетовал, что выры сним неидут, хотя это ипонятно: раз кипуны шумят игонят желтую ядовитую муть, море вблизи мертво, для панцирных это опасно.
        -Жаль, время впустую тратим, - отметил Ларна, завершая разговор. - Ноесли вы втом находите великую срочность, я спорить нестану. Хол, даже ты несомной?
        -Мне следует шить, - гордо сообщил лоцман, рассматривая недавно добытую для него Кимом иглу - осколок солнечного луча. Задвигал руками, выискивая ввоздухе нитку. - Я учусь. Пока вот - простое делаю, этому залу внимательность ипокой пробую вышить.
        -Внимательность… - усмехнулся вусы Ларна. - По-моему, ты превосходно справляешься.
        Северянин вышел, его уверенные быстрые шаги простучали покоридору - идробным спорым бегом удалились полестницам. Братья ар-Бахта переглянулись исошлись вневысказанном мнении: всё удалось.
        Тингали нановый совет непошла. Зачем ей это? Дел ибез него многовато. Надо учиться шить море. Смотреть нанего идушой впитывать красоту, широту, ветер порывистый или ровный. Мягкие складки слабых длинных волн, сбегающие морщинками кпеску берега. Неуловимую ивосхитительную игру оттенков цвета. Девушка по-прежнему жила встаром гроте Шрома, высоко иудобно. Отсюда замечательный открывался вид. Сиди себе уокна ишей, исмотри, идыши солью теплой, солнечной… Перебирай нитки, доставленные Ларной, ивыкладывай изних просто так, для себя, вечер - как он накатывается ирастёт, как цвет уплотняется, тени бегут поводе иломаются накаждой мелкой волне, как наних наплывают узкие лодочки бликов… Золото тонет потихоньку, вглубь уходит, темнеет. Донная чернь обретает силу исночью сговаривается, чтобы себе весь мир хоть навремя заполучить ихоть так вырам напомнить про глубины.
        Вопреки красоте моря, его тишине иласковости, надуше покоя ненаблюдалось. Она уже иКиму сказала: нельзя ложью да обманом человеку благо нести! Брат промолчал сперва, потом вздохнул ипризнал, что ему затея выров непосердцу. Однакоже, иного пока невидится. Повсем законам Ларне полагается встолице смерть, исмерть мучительная. Тингали неунялась ипошла кШрону. Старик развел руками. Да, она права, обманывать братьев нельзя, иЛарна вырам замка - брат. Новедь иотдавать нарасправу нельзя, ивынуждать невесть что придумывать негоже: аведь Ларна придумает!
        Убедившись, что никто её слышать нежелает, Тингали закрыла дверь грота инаужин невышла. Зачем? Натянуто улыбаться ижелать северянину успеха впоиске того, чего инет насвете? Сидеть, вмиску глядеть игубу кусать? Все нехорошо. Лучше нитки перебирать да вечер рассматривать.
        Скоро темнота загустела так, что иоконного переплёта сделалось невидно: только блики отдалеких факелов упристани порой обозначали тусклую бронзу. Окна тяжёлые, раздвижные, сцветными мелкими стеклышками разных оттенков. Даже теперь она наизусть помнит: вправой створке солнышко красное над лесом восходит. Можно все цвета подобрать, только руки нехотят, нет впальцах спорости иохоты додела. Шить нет мочи. Враньё мешает, путает игнетёт…
        -Инетемно тебе нитки разбирать? - поинтересовался голос Ларны.
        -Ох!
        Тингали подскочила настуле исхватилась закосу отнеожиданности. Откудабы взяться выродёру вкомнате? Дверь закрыта, да ишагов небыло слышно… Хотя: скрипнула оконная створка. Теперь ясно видать, сел он тенью итам сидит.
        -Ты чтотут…
        -Тинка, пора привыкать, - развеселился Ларна, пошире раздвигая створки. - Тебе сколько лет? Самое время вечерами или окна закрывать, или уж как Марница: игломёт настол выкладывать ипару ножей рядом. Ореховые глаза - они очень даже могут невесть кого наглупости сподобить.
        -Так взамке я, вгроте Шрома, - возмутилась Тингали. - Тут внизу, под окном, саженей десять голой каменной стены! Итебя мои глаза ни начто несподобят. Ты обещал охранять меня.
        -Так чтож ты охаешь? - Ларна принялся снова насмешничать. - Давай дальше: тьфу наменя.
        Тингали обиженно промолчала, наощупь пробралась добольшого сундука, нашла масляный светильник ипринялась его разжигать. Неудачно, само собой. Ларна иэту её бестолковость обсудил, подражая Кимкиному тону. Прыгнул вкомнату, отобрал светильник, прошёл кдвери, открыл, выглянул - да изапалил по-простому, отближнего факела. Вернулся, сел кстолу ихитро прищурился.
        -Пирог принёс. Ты ужинать отказалась.
        -Тоже мне, заботливый.
        -Нет, я нетаков, я изрядный злодей, - вздохнул сероглазый, ивзгляд его стал холоднее. - Я сножом кгорлу, иначе неумею. Сперва хотел допросить Хола. Только его проще накусочки порезать. Он отслова Шрома инаволос неотступит. Потом я про Марницу вспомнил… Она днем приехала.
        -Ичто?
        -Игломёт идва ножа, я ведь объяснил, - тихо рассмеялся Ларна. - Ругалась - заслушаться можно! Хорошо хоть, шёпотом. Ничего она незнает. Поздно приехала, все вы донеё тут засекретили. Ну, кКиму я неполез, он так ловко сказок наплетёт, что даже сам вних поверит, да ия заодно… Малёк меня предал, молчит. Днем ещё пробовал сним повидаться. Он нарыбалку сбежал. Тинка, тебя пытать повсем правилам, или ты сразу всё мне расскажешь?
        -Повсем правилам, - рассердилась Тингали, хотя надуше стало легче исветлее.
        Ларна рассмеялся, выложил настол обещанный пирог истрого свел брови, рассматривая пищу. Достал нож, отрезал ломоть себе. Сел ипринялся жевать его, негромко описывая снабитым ртом, как вкусно ичто заначинка. Порылся вкарманах, добавил копчёные колбаски, два куска сыра, сушёную икру, которой обычно пиво заедают втрактирах. Зелень из-под куртки вынул, сверху рассыпал. Флягу отстегнул, набулькал себе полкубка, пояснив: взвар ягодный.
        Тингали проглотила комок голода - иотвернулась. Лучше нестало: пыточных дел мастер чавкал, хрустел иоблизывался очень ловко.
        -Безжалостныйты.
        -Какой есть… Я слез скрыши. Наконце веревки ещё ирыбка копчёная имеется. Целый мешок снеди привязан. Что припасено там? Пирожки сбрусникой, это раз. Булочки ссиропом кленовым.
        -Меня тошнит, - честно пожаловалась Тингали.
        -Тогда сдавайся, - посоветовал Ларна. - Тинка, пойми: безвыходное положение. Допросить мне больше некого. Неможет быть, чтобы я перестал верить взлобную третью силу, тебя обнаружив изащиту пообещав. АШрон, умнейший выр, вдруг рассмотрел колдуна надиком острове - иустрашился. Я что подумал? Шром плавал вСингу. Стражи проговорились мне, я умею спрашивать, выведал окольно. ВСинге теперь что? Осенние бои наотмелях, лучшее время для вырьих разговоров. Он разговоры ивёл. Вернулся исразу меня - кколдуну. Понятно, я могу просто выйти вморе исвоим умом избрать курс. Дался мне этот остров? Столица куда как интереснее.
        -Чтож ты насовете молчал?
        -Я здесь свырами воевать ненамерен, - усмехнулся Ларна, наливая взвар вовторой кубок идвигая кТингали поближе уже разделанную копчёную рыбку имелко наструганную соленую икру. - Что я, незнаю Шромовой доброты? Обнимет по-братски, придушит, запрёт вподвале. Без топора. Тогда выбраться станет сложно, тем более - никого непоранив.
        -Ох, исамоуверенный ты! - ругаться, поедая рыбу иоблизывая жир спальцев, стало гораздо веселее, чем наголодный желудок.
        -Ничуть. Тинка! Я кормлю тебя, иты голодом немори меня. Кто собрался мстить мне извырьих хранителей? Повсему получается - ар-Нашра, им я насолил хуже прочих.
        -Если всё знаешь, зачем поверевке лезть?
        -Так интереснее, - улыбнулся Ларна. - Может, я хотел стобой поужинать, второй раз завечер, потому что оголодал задорогу. Торопился, страфа гнал. Давай, говори толком: что знаешь?
        Тингали доела рыбу, допила взвар ивытерла руки. Сыто вздохнула. Хорошо, что больше неприходится врать иумалчивать. Она рассказала всё, что знала - иощутила, что теперь может снова - шить. Оказывается, для её работы настроение важнее вдохновения? Или одно без другого инеслучается?
        Было необычно сидеть рядом сЛарной исмотреть нанего без страха. Удивляться: этого человека она полагала ужасным! Вжизни никого небоялась столь сильно попервому взгляду, попервой оценке, влёт… Может, пояс скотятами работает, ион переменился? Глаза потеплее глядят, без прежней стальной остроты. Впрочем, тогда он был после боя, атеперь вон - пирог кушает иулыбается.
        -Ларна, скажи: аменя встолицу возьмут?
        -Что скрыто вуме Шрона, мне нерассмотреть, глубоко там итемно, - усмехнулся вусы бывший выродёр. - Но… попробую! Я сплавал нагалеру ар-Рафтов после ужина. Так, ничего особенного - познакомиться, поговорить. Заодно выяснил: усемьи есть особняк близ Ожвы. Оттуда достолицы один неполный день страфьей побежи. Дом более похож накрепость, ирядом второй имеется, ар-Нанов. Туда иотправитесь, поплывёте схранителем ар-Нан, я думаю. Ким учит Хола, вам наверняка надо впаре работать ипривыкать друг кдружке. Ким здесь неостанется, ноивам сХолом отморя уходить теперь нельзя. Так я посчитал, Тинка.
        -Ох, иловок ты учёт вести!
        -Одним топором себе дорогу прорубая, домоих лет дожить мудрено, при таких-то врагах итакой славе, - вздохнул Ларна. - Нехихикай! Тебе шестнадцать, мне вдвое против того… Немного, атолько как раз вторую жизнь, если втвоём счете, я всю провёл нескучно. Неумелбы думать, додвадцатибы дотянул, вот ивсё. Первый выр становится последним для трёх выродёров изчетырёх. Полнопанцирных взаказ берут сейчас всего два выродёра, как мне известно, поскольку я - третий - невсчет. Аможет, иодин, - Ларна усмехнулся. - Увторого был, как мне помнится, вороной страф, дурноезжий… пожалуй, именно его Хол отослал кПряхе! Я, Тинка, много думаю. Такая жизнь уменя пошла: чем больше думаю, тем более делам своим нерад.
        Ларна надолго замолчал, стал собирать еду состола. Упаковал вмешок, достал оттуда взамен несколько листков тросна, перо ичернильницу.
        -Кострову непоплыву, - негромко исовсем другим тоном, серьёзным иделовым, сказал Ларна. - Котмелям прижмёмся, сторонясь Синги, ипойдём… Наюг мне надо попасть. Когда мы выберем себе тихий уголок наострове ар-Фанга, выры еще будут гостить ушаара Горнивы. Ихорошо: язаймусь своими делами. Неприплывут галеры кландовых хвостотеров встолицу, убить неубью, есть ииные способы… Шрому иШрону отсюда достолицы помоим замыслам идти дней двенадцать-пятнадцать. Это запомнила? Ктому времени иготовься Шрома вниз, надно, провожать. Всё сложится, как должно. Планы свои я изложу натросне. Его передай Киму через две недели. Самое раннее - через двенадцать дней. Обещаешь?
        -Да.
        -Исама тогда прочтёшь. Неранее! Иначе братец втвоих глазищах всё допоследней буковки разберёт вединый миг. Тингали, неподводи меня. Я доверяю тебе очень важное дело.
        -Неподведу. Нознатьбы, вчем…
        Вдверь негромко постучали. Ларна, очень довольный посторонним вмешательством, усмехнулся вусы, запечатал сложенный тросн заранее разогретым сургучом. Подхватил мешок, вдва шага оказался уокна - ипокинул комнату. Выглянул из-за створки, прищурился ишепнул напоследок:
        -Ты про игломёт подумай, видишь, что вечером творится: осаждают твой грот! Я хоть спользой - накормил, другие могут пустыми разговорами занять или начать цветы дарить…
        -Тьфу натебя, - мстительно припомнила Тингали свое жалкое детское, единственное, вобщем-то, злобное ругательство.
        Ипошла открывать дверь. Прислонилась ккосяку. Ошалело глядя на… Юту, торжественного, создоровенным букетом ядовитых для выра кувшинок, очень красивых, плавающих вогромной плоской вазе, похожей натаз. Более нелепое зрелище представить невозможно, - подумала девушка. пятясь всторону ипропуская серо-узорчатого выра. Тот деловито втащил подарок иустановил вуглу. Поправил кувшинки ивсем телом развернулся кстолу.
        -Красивые?
        -Очень. Спасибо. Только что это значит?
        -Шрон мне пояснил: девушки людей становятся добрыми имягкими, если им дарить цветы. Много цветов, красивых. Всё точно?
        -Вцелом… - окончательно запуталась Тингали.
        -Ты теперь добрая, довольная, - обрадовался выр. - Очень прошу: займись делом. Сшей мне пояс! Я младше Шрома напятнадцать лет. Ноя уже вполне взрослый выр иначинаю всё сильнее ощущать зов глубин. Год я ещё продержусь, два года отсилы… Это серьезно, это трагично даже! Знаешь, кто заказал выродеру Ларне лучшего бойца рода ар-Карса ипочему его братья неготовы мстить?
        -Нет…
        -Потому что он сам ивыбрал путь смерти, - тихо игрустно выдохнул Юта. - Пергамент спояснениями дома оставил, уходя. Мучительно умирать он нехотел, ножелал выследить того, кто погубил его друга ар-Капра. Исебя так мало ценил, что выставил приманкой. Ларна оказался ловок, месть ар-Карсы провалилась. Новыродёр дал ему быструю смерть, что хорошо. Род ар-Карса счёл произошедшее равным бою наотмелях.
        -По-прежнему непонимаю.
        -Ар-Карса исконно парный род для ар-Капра иар-Багга. Для ар-Рафт парные семьи - ар-Бахта иар-Нан, - совсем смутно пояснил Юта. - Наша мать, сшившая гнезда личинок замка Рафт, онаже мать для ар-Нан. Так понятнее? Только отцы разные. Мы это помним. Когда гибнет боец впарном роду, часто его противник наотмелях, пребывающий вмоём возрасте, начинает делать глупости. Шром уйдет вниз. Я засебя неотвечаю.
        -Да уж… - Тингали села изадумалась. - Любви увас нет, ревности нет, девушки ваши непонятно, где, нонаходится замена всему «семейному», что существует вмире людей. Иэто движет вами, иглупостей вы делаете неменьше нашего…
        -Скажи, какие тебе ещё цветы притащить, - серьезно велел Юта. - Добуду. Нопояс - шей! Прямо теперь. Пожалуйста. Мне надо надно. Очень надо.
        -Юта, ты соШромом встолицу идёшь?
        -Нет, - поник усами выр. - Я буду оберегать вас. Мы отплываем послезавтра, вОжву. Измоего замка придёт сильное охранение. Спокойно поплывём.
        Тингали долго сидела, рассматривая кувшинки, совсем свежие иочень красивые. Потом кивнула ипообещала заняться поясом. Юта оживился, ответно качнул головогрудью изаторопился кдвери, находу извиняясь зато, что побеспокоил ночью.
        -Юта, акакой род парный для ар-Сарна? - поинтересовалась Тингали.
        -Укланда всемье нет неущербных, - отмахнулся выр. Потом остановился, виновато развел руками. - Прости, я понимаю: ты опрошлом. Прежде парными для них обычно были ар-Лим иар-Фанга. Многое внаших отношениях иповедении становится иным, если учитывать традиции. Вот хоть поведение ар-Нашра, - Юта уже выбрался вкоридор иразвернулся там, снова заглянув вгрот. - Им часто были близки теже ар-Лимы иар-Бахта. Шром пришёл наотмели, упомянул глубины инас, Рафтов. Он неподумал оревности! Я сам лишь теперь понимаю: мы, выры, знаем это чувство. Хранитель ар-Нашра относительно молод. Ион сейчас нелучше меня вповедении. Он готов погубить Шрома, лишьбы оттолкнуть замок Бахта отнас, отРафтов. Явные мотивы, донные вперемежку споверхностными исухопутными, ивсе неучтенные. Ошибочно!
        Выр отвернулся ибыстро убежал покоридору, без оглядки. Тингали закрыла дверь итоже бегом пересекла комнату. Выглянула вокно. Ларны уже нигде небыло, стоилоли ждать иного. Укого спросить, что она сейчас слышала икак это понимать? Ким наверняка знает! Только ответитли? Само собой -нет.
        Глава четырнадцатая.
        Смертельный враг Сорга ар-Бахты
        Замок выров ар-Выдха неприступен ичёрен. Стены высоки, дозор посменно несут десятки тантовых кукол истражи-выры, их усердие велико. Ачернота… Она недля украшения. Просто невозникло сразу привычки очищать камень. Тёмный налет нанем неказался опасным. Что может угрожать полнопанцирному, могучему инепобедимому? Оказывается, именно неприметный налёт, похожий напыль итакой лёгкий, что впальцах разотри его - неощутишь сопротивления. Правда, потом следует немедленно вымыть руки, желательно - дважды. Иначе пыль найдет самую ничтожную трещинку впанцире изабьется туда, незаметная идопоры забытая. Когда проявится - поздно уже станет что-либо делать.
        Выры лишь вовторую сотню лет жизни насуше осознали опасность черной плесени ииных сухопутных напастей. Стены замков попытались отчистить, привлекли кработе тантовых кукол… ивпервые пришли кпониманию того, насколькоже тупы ибестолковы эти полумёртвые подобия людей. Аещё обрели своеобразное опасливое уважение кживучести плесени, распространяющейся после каждой чистки совсё возрастающей скоростью. Север полной силы напасти неощущал: чёрная гниль жирела ипроцветала там, где жара неспадает весь год, ией впомощь усердствует влажный морской ветер, нагоняющий дожди итёплые душные туманы.
        Уйти иззамков, захваченных коварным врагом, выры немогли: бассейны хранили личинок. Ивыры боролись, сознавая обречённость своей борьбы напоражение, которое надо хотябы отсрочить…
        Старый ар-Нашра лежал вмраморной нише ожидания гостевого грота идумал опрошлом, сбрезгливым отвращением рассматривая низкий полоток, покрытый чёрной заразой. Лучшие комнаты, полное внимание друзей иих неустанная забота. Уют умеренно тёплой сырости: он так устал отжары родного замка исюда перебрался летом, надеясь напрохладу, пусть иотносительную. То лето давно отцвело. Десять зим пролили свои дожди… аон по-прежнему лежит вмраморной нише. Лежит игниёт, ненужный самой смерти. Она брезглива, ей подавай лучших, молодых исильных, живущих жадно ирадостно. Крепко стоящих насвоих лапах. Старик неподнимается уже давно. Так давно, что притерпелся кмерзости запаха собственного гниения. Кодиночеству. Ар-Выдха - вежливые ирадушные хозяева, да ибратья навещают. Незабывают. Только разве ничтожные попродолжительности посещения способны скрасить серость болезненного, беспокойного, лишенного сна иотдыха бытия?
        Мысли старика - они тоже гнилы, как ипанцирь. Вних всё кажется фальшивым. Все, что было вмолодости ценно инезыблемо. Они - как плесень, подтачивают икрошат самые неприступные стены убеждений. Смерть страшна? Еслибы так… Нелепа, ужасна жизнь, лишённая всего лучшего, что есть вней. Люди плохи? Онбы поговорил исчеловеком. Прежде мог, нонеиспользовал случай ни разу. Теперь обязательно нарушилбы все законы. Люди живут насуше исконно. Неможет быть, чтобы они незнали средств отчёрной плесени! Сколько раз он уговаривал семью ар-Выдха позвать лекаря изближнего города, нодостойные выры находили его слова всего лишь бредом… Стариковским бредом.
        Теперь снаружи, вбольшом мире, ночь. Он знает: щели узких окошек потемнели. Почему выры нелюбят больших окон? Он так просил: сломайте стену, я хочу видеть небо! Ноиэто сочли бредом, выру следует мечтать оглубинах иуважать тень, напоминающую оних.
        Старик насторожился, его блёклые глаза настеблях чуть приподнялись, нацелились надверь. Шаги. Цокот лап, знакомый ипривычный. Он знает попоходке всех взамке. Выучил.
        -Брат, здравствуй, - усы нынешнего хранителя замка ар-Нашра бережно коснулись участка панциря, нерасслоившегося инепопорченного гнилью.
        -Итебе сырой погоды, - сварливо отозвался старик. - Зачем приплыл? Я знаю: ты считаешь меня безумным. Тогда кчему тратить силы, время - иплыть, советоваться?
        -Немоя вина, что недуг приковал тебя кэтой нише, немоя вина, что ты решил погостить итеперь вынужден остаться вгостях… надолго.
        -Пока неиздохну, - безжалостно уточнил старик.
        -Жаф, ненадотак.
        -Я просил привести лекаря. Вы отказали. Тебе приятно стать хранителем теперь, ещё при моей жизни?
        -Брат, это жестокие слова… Алюди - люди умеют ижелают нас травить, втом их природная подлость! - Резко возразил хранитель. - Я понимаю, тебе хочется унять боль, илюбое средство выглядит годным. Ноименя пойми: станет хуже, я себе этого непрощу. Иар-Выдха тоже. Я сновостями прибыл. Ар-Бахта сошли сума, брат.
        -Да? Совсем как я, или ещё сильнее подвинулись? - насмешливо булькнул старик.
        -Они желают смять кланда! Они презирают закон иготовы его сменить, полностью, - тихо ииспуганно молвил хранитель. - Они прикармливают людей, пускают их взамок. Они всоюзе свыродёрами! Худшего изних, Ларну, именуют… мне повторить страшно: лекарем. Кланд объявил встолице малый сбор хранителей. Я плыву туда. Мы потребовали отар-Бахта выдать выродёра ивернуться вграницы разума. Мы будем стоять насвоем.
        -Это всё крики, пустые крики, отних ноют уши игниль спотолка сыплется. Скажи иное: Шром жив? - задумалсяЖаф.
        -Ещё как! - нехотя проскрипел хранитель. - Он иговорил недопустимое наотмелях. Отсебя иШрона, приплетая кделу ар-Рафтов иар-Нанов. Гнилец!
        -Шром или я? - дрогнул бровными отростками старик. - Если позапаху судить, ответ однозначен.
        -Прости, я нетак выразился.
        -Ты всё делаешь нетак! - разозлился старик. - Ты опять бесишься, я вижу. Втвоём возрасте нельзя принимать бремя хранителя. Увы, братья погибли, я гнию здесь, амолодняк ещё проще твоего смотрит намир. Шром никогда небыл врагом семьи ар-Нашра. Истоять закланда против него… Какова теперь длина этого безупречного вороненого выра отусов идокончика хвоста?
        -Точно невымерял, - загрустил хранитель. Молчание повисло надолго, старик упрямо ждал, отказывать ему вбеседе было невежливо, анаходиться вгнилости грота тягостно. - Хорошо, я полагаю, никак неменее двух саженей… да ещё надо посчитать остаток длины.
        -Тогда ты недолго простоишь насвоем, - булькнул смехом старик. - Он пройдёт через вашу стену глупцов, незаметив преграды. Ларна - это, конечно, чересчур. Ноябы разделил два вопроса ипока что решал главный: скландом. Шрон встолице смотрелсябы великолепно. Опятьже, ар-Фанга притихлибы.
        -Жаф, как можно разделить месть ипредательство, если они хвост кхвосту встали?
        -Иди. Нежелаю говорить стобой! Ты неслушаешь. Стены - ите дают отзвук. Тыже глух, хранитель. Иди итвори глупости. Жаль видеть тебя последний раз… жаль, что потвоему скудоумию иШрома запишут ввыродёры. Но - иди. Ты неуважаешь мою старость, неверишь вмудрость… я нежелаю этого терпеть. Убирайся!
        Старик утопил глаза вглазницах изатих. Хранитель потоптался напороге, виновато разводя руками ипостепенно отступая вкоридор. Отповедь его огорчила, мнение старого насторожило иввело всомнения, нопереносить запах гниения было едва посильно. Ивыр сдался своей слабости: закрыл дверь ипобежал коридорами кпристани. Нырнул вморе, сделал несколько стремительных кругов близ галеры - ивыбрался поканату наеё палубу. Хранитель ар-Выдха уже ждал.
        -Что он сказал? Одобрилнас?
        -Невуме, - чувствуя себя предателем, бросил прибывший. - Советует смять кланда ипотом уже свыродёром разбираться. Отдельно.
        -Может это инетак дурно…
        -Мы потеряли двух братьев, их убили подло имедленно, их вынудили сохнуть под солнцем, - упрямо, чеканя каждый слог, проговорил хранитель ар-Нашра.
        Пробежал нанос галеры изамер там вподобающей выру позе угрозы. Капитан этой галеры, идущей встолицу сбольшим сопровождением - сам хранитель рода ар-Выхра - громко выкрикнул команду, тантовые куклы навеслах зашевелились. Парус хлопнул, вёсла ушли вводу.
        Напричале стояли стражи замка, низко ипочтительно нагнув головогруди ивытянув клешни: провожали двух хранителей игордо считали галеры сопровождения: два десятка! Боевые, большие. Кто знает: может, изстолицы они пойдут насевер, ввоенный поход против утративших разум ар-Бахта? Для выра бой - это радость, пока он молод. Поход засидевшимся вгнилости замка казался праздником, аШром, обороняющий свой дом - его вполне интересной составляющей. Новым видом состязаний намелководье.
        Стражи неотрывно глядели настрой галер, постепенно вытягивающийся, обретающий полную красоту линий… Заих спинами покоридору беззвучно мелькнуло нечто серое, неопределенное, бесформенное. Впрочем, ночь - время танцующих факельных теней. Стоитли следить заними?
        Старик Жаф единственный вовсем замке расслышал приближение чужака: он так устал отодиночества, что научился опознавать ивыделять изобщего шума любой малый шорох. Гниль пока пощадила слух. Мутные полуслепые глаза выдвинулись изглазниц изаинтересованно воззрились наоткрывающуюся дверь. Неужели брат одумался, неужели хотябы послал сюда тантовую куклу, чтобы передать извинения ииспросить совет?
        Через порог шагнул странный двуногий: бесформенный. Влинялом плаще невнятного цвета. Глаза едва соглашались признать его человеком, анебесплотной тенью. Зато слух помогал сделать верный выбор. Старик заинтересованно дернул вверх бровные отростки. Выродёр? Неужели смерть сжалилась ипослала своего посредника, избавляя отнепереносимого ужаса гниения? Точно, выродёр! Инеабы какой, тот самый.
        -Ларна, полагаю? - оживился старик. - Как интересно! Надеюсь, меня станешь долго убивать, без спешки? Хотелосьбы пообщаться напоследок.
        -Я заказы навыров больше неберу, разве вособых случаях, - усмехнулся вусы Ларна, бережно складывая плащ насамой сухой части пола. - Вы, достойный ар, единственный разумный представитель рода ар-Нашра. Увы, моими стараниями единственный - каюсь. Могбы вернуть прошлое, вернулбы. Ваши братья были славными вырами. Глубины их приняли сгордостью.
        -Жизнь несправедлива, смерть итого фальшивее, - пожаловался старик. - Неубьёшь меня… Почему? Потому что знаешь, что увеличить мои мучения уже невозможно? Инежелаешь их сокращать. Умно.
        -Ар, я намерен украсть вас, - весело прищурился выродер. - Знаете, нет ничего более беззащитного иубогого, чем замок выров, уж простите запрямоту. Посчастью, люди этого неведают, страх их велик. Иначе васбы давно…
        Ларна сделал неопределенный жест иприсел накорточки возле выра. Внимательно осмотрел панцирь. Простукал ногтями самые повреждённые участки, задавая неожиданные для старика вопросы. Как проявляется удушье - болью или спазмами? Жабры ноют или скорее их дергает? Естьли хоть самые малые болевые ощущения влапах? Итак далее. Выр отвечал, потому что говорить всегда интереснее, чем молчать. Ктомуже очень давно унего небыло возможности толком, совкусом иподробно, пожаловаться насвои болячки. Впервые задолгие годы попался собеседник, несклонный обращать внимания назапахи иготовый слушать. Пусть выродёр - ноукаждого есть свои недостатки. Хранитель ар-Нашра, брат - тот ещё хуже, невежлив инеумён…
        -Иззамка невозможно украсть выра моих размеров, - сдолей гордости отметил Жаф. - Две сажени без полулоктя. Сто лет назад, помнится, я был хорош намелководье… Славное время. Я проломил спинной панцирь Соргу ар-Бахте, тот был нечета нынешнему, полнопанцирник издоровяк. Ноя смялего.
        -Нынешний тоже великолепен, умён идобр, - отозвался выродёр. - Украсть вас проще простого, ар. Прямо теперь ещё рановато, пока стража провожает галеры ишумит. Носкоро все успокоятся, пойдут пить таггу, уже обработанную мною. Она приобрела особо пикантный вкус, всем понравится. Кутру выры будут спать сладко ибез сновидений, ипроснутся через сутки, понятия неимея, что изжизни выпал целый день. То есть нашему плаванью они непомешают.
        -Ноимеются ещё итантовые куклы, - напомнил выр, ощущая, что душой он настороне выродёра: оказывается, бывает итак. Он желает быть похищенным, он готов оплатить любую цену заправо увидеть море инебо. - Кукол уар-Выхра много, допяти сотен!
        -Ар, я что-то засомневался, - насмешливо хмыкнул Ларна. - Вы точно -выр?
        -То есть?
        -Если вы - выр, как они могут непослушатьсявас?
        -Я сам буду руководить своим похищением? - Жаф поразился простоте идеи. - Великолепно! Меня они послушаются, ты прав. Скажи, насевере плесень также зла, как здесь?
        -Взамке ар-Бахта мы вывели её полностью, ар-Рафты сейчас над темже работают. Наюге справиться труднее, тут влажно ижарко. Ноесли приложить усилия… - Ларна выпрямился, насколько смог, имрачно, сотвращением, изучил близкий потолок. - Так зарасти гнилью! Этоже безумие! Как вы ещё умудряетесь сам бассейн держать вчистоте, несоображу. Шрон когда принял дела иосмотрел все пять ярусов, увидел гниль внишах верхнего, представляете себе его ужас? Ох, могбы он убить Борга повторно, онбы это сделал медленно истрашно. Треть личинок вбассейне ар-Бахта обречена. Это теперь знаем мы все, иэто общая боль.
        -То есть они непросто наняли тебя или защищают изупрямства, - поражённо шепнул Жаф, рассмотрев подвески наусах выродёра. - Они приняли тебя всемью? Прости запрямоту вопроса, но - зачем? Зачем славному донному роду выродёр, который для панциря чести рода похуже любой гнили?
        -Я обязан жизнью Шрому, он - мне. - Ларна пожал плечами, снова пристраиваясь наполу. - Я стараюсь выстроить новую жизнь, ар. Всемье ар-Бахта меня числят лекарем. Пока что я вылечил только одного выра - Шрома. Соргу жабры чистил Малёк. Тут моя заслуга никакая. Ноя полагаю возможным расширить свой опыт заваш счёт. Предупреждаю сразу: выродёром вы будете звать меня долго излобно. Я вскрою панцирь ипричиню боль, которая хуже вашей нынешней. Я привяжу вас кбревну истану силком кормить ядом. Запах, неприятный вам теперь, вэтой комнате, куда легче того, что вас ждёт впереди. Я очень грубый лекарь. Но, увы, ваша болезнь запущена допредела!
        -Надежда-то есть? - сварливо уточнил старик.
        -Ходить будете, бегать - нет, - сразу определился Ларна. - Дыхание жабрами невернётся. Правую клешню придётся полностью вырывать иприжигать. Часть хвоста вырезать. Зрение спинного глаза ушло полностью. Нижний правый тоже необратимо утрачен. Если всказанном вы видите надежду, можете начинать готовить свое похищение.
        -Я буду ходить?Сам?
        -Три пары лап выломаем - итогда, скорее всего, да, - заверил Ларна, ниже нагибаясь ищупая брюхо выра. - Так, хвост режем вдвух местах, это самое меньшее. Вот здесь, полагаю, поставим две постоянные дренажные трубки. Итут - две для введения лекарств. Это очень больно.
        -Тыже выродёр, - развеселился старик. - Чего ещё оттебя ждать? Кстати, азачем ты меня похищаешь?
        -О, это великий план, я сам изобрел его иочень им горжусь, - усмехнулся вусы Ларна. - Ар, унас впереди так много времени наразговоры, что вы устанете отобщения. Зовите кукол иначинайте распоряжаться. Нужны жерди иплотная ткань. Запас продуктов тоже непомешает, вот список. Следует сменить дозоры настенах, убрать лишних исообщить, что вы ждёте вгости галеру, пусть помогут причалить идопустят команду напристань, ноги размять.
        -Чтоещё?
        -Пока все, ар. Я удаляюсь. Вас принесут вниз, для такого дела моя помощь нетребуется.
        -Погоди! Мне вот что занятно: еслибы я отказался помогать тебе, ты отступилсябы?
        -Тогда былбы применен иной план, ноуже немною изобретённый, - весело оскалился Ларна.
        Надел плащ исгинул втенях.
        Снова Жаф его увидел уже нагалере, деловито расхаживающим попалубе ипокрикивающим наморяков. Погрузка припаса завершилась наредкость быстро, изамок друзей, ставший гнилой ловушкой надолгие годы, начал удаляться. Его тень слилась сночью исгинула, свежий ветер принёс запах живого моря - ирадость.
        Жаф любовался близкой водой, слушал музыку её струй, обтекающих борта небольшой лодки: его уложили ненапалубу, чужаки потребовали вывести кпричалу дополнительную лодку для славного ара. Тантовые куклы исполнили иэто нелепое распоряжение. Жаф вытянул стебли глаз инеодобрительно оглянулся назамок - холм мрака, уподножья которого море теряло свою сияющую яркость, словно заражённое пропитывающей камни гнилью. Слова выродёра отом, что замки наредкость уязвимы, более неказались похвальбой. Так иесть! Глупость иисполнительность кукол делают их орудием всякого, сумевшего выведать способ управления. Сверх того, любой выр, даже враг семьи, может пройти почужой крепости безнаказанно, если стражи спят, выпив тагги…
        -Готов кпытке? - зычно окликнул свысокой кормы Ларна.
        Пришлось отвечать согласием, хотя сердца - чего уж отсебя-то таить грех - сжались предчувствием большой боли. Иволна отвращения прокатилась отусов дохвоста. Этот человек, такой шумный исамоуверенный, лишил род двух лучших бойцов. Даже нетак: двух настоящих выров, неущербных вовсех отношениях! Думающих, преданных семье, понимающих управление землями иморскую торговлю, уже уставших отбоя иготовых киному, боле важному: кмирной взрослой жизни. Но - человек прав - прошлого невернуть. Сейчас только он, злодей иглавный враг рода ар-Нашра, может помочь старику обрести здоровье. Жаф вискренности похитителя несомневался.
        Ларна позвал людей, лодку подтянули ближе ккорме. Выродёр спрыгнул вниз, сел рядом, так, чтобы Жаф мог видеть его инаблюдать задействиями. Раскрыл мешок идостал поочередно много приспособлений, видом опасно похожих напыточные. Назначение каждого Ларна пояснял: для отрезания, выпиливания, выскабливания, создания глубоких проколов. Жаф слушал иощущал: его хвост синеет.
        -Терпи, - виновато развел руками Ларна. - Чем снимать боль, я знаю. Нопока немогу дать целебного средства. Оно приведёт тебя ксонливости, это опасно близко отсмерти. Прости, я так устроен: быстро перехожу наты, если выр мне интересен. Необижаешься?
        Жаф согласно промолчал. Выродёр кивнул иоткрыл небольшой кожаный сундучок, содержащий травы ипорошки. Смешал два вмиске сводой, окунул волокнистый водорослевый пук врезко инеприятно пахнущую жижу иначал натирать панцирь - отсередины спины коснованию усов, кбокам, кхвосту. Жжение довольно быстро охватило всю спину, словно жижа текла поголому телу, анепопанцирю. Старик терпел, новмыслях уже немог звать Ларну иначе, нежели - выродёром… Боль недавала уйти вмрак бессознательности, её разнообразие пугало, как иприспособления выродёра. Ларна пилил, исталь противно визжала попрочному панцирю, хрустела иломала ослабленные его участки. Ларна, посвистывая себе под нос, уверенной рукой брался заширокий тяжелый нож - ирубил лапы, причиняя ещё большее страдание. Узким клинком расшатывал стыки пластин, поддевал, резко ломал кромку исоздавал трещины.
        Утра Жаф незаметил: вглазах по-прежнему было темно. Собственно, он давно утопил их вглазницах иплотно закрыл защитой. Пытка - теперь он несомневался, именно так следует именовать лечение - всё длилась идлилась. Ларна снеприятным, поскольку внем слышалась старику фальшь, сочувствием, пояснял: ещё немного, скоро станет лучше. Гниль прошла глубоко, лучшее время упущено, надо бороться заподвижность хвоста, это важнее, чем мгновенная нынешняя боль. Это - навсю жизнь.
        -Закончил, - устало выговорил, наконец, выродёр. - Осталось отрубить клешню. Я дважды проверил: никак нельзя спасти её. Увас болезнь чем-то подобна людской. Наша гниль идёт покостям, иесли упустить момент, она губит всё тело. Ваша копится под панцирем. Тоже, вроде как - накости… Клешня сгнила целиком. Ты её ощущаешь идаже можешь двигать -но…
        -Руби, выродёр, - зло потребовалЖаф.
        -Сейчас, как только топор подадут. Ножом долго, будет больнее.
        -Тот самый топор? - невольно заинтересовался старик идаже открыл глаза.
        Было уже вполне светло. Собственное тело производило странное впечатление: повиду он, выр, был так ужасно изранен, так плох иизуродован, что боль настоящая даже несколько уменьшилась. Сделалось неловко перед человеком: ведь понятно, что тот старался непричинять страданий. Неего вина, что приходится приниматься задело теперь. И, пожалуй, другойбы отказался браться. Надне лодки, под редко набранными досками, плескалась серая кровь пополам спеной, лечебной жижей иморской водой. Черные изнутри, гнилые лапы лежали всторонке. Теперь было видно: они действительно мертвы, плоть разложилась идурно пахнет, гниль копится слизистыми зеленоватыми лужицами.
        Топор оказался велик, темен икрасив. Жаф последний раз глянул насвою правую клешню - ни разу невыламывалась, росла отпервого дня жизни, велика исовершенна формой… такую терять особенно тяжело. Топор разрубил основание клешни легко, почти без боли: он точно вошёл встык ростового сочленения, лучше инесделать. Правда, скамья охнула ипереломилась… зато сделалось понятно, почему Ларна предпочел лечить здесь, влодке, непортя гноем изарубками палубу. Вторым ударом он разрубил клешню пополам ишевельнул лезвие, вскрывая щель ипоказывая нутро панциря. Жаф мрачно выдохнул. Гниль, сплошная гниль всех оттенков, жалкие остатки жил ичёрная, мёртвая плесень - точно таже, что напотолке. Словно выр уже умер… так, вобщем-то, ибыло. Разве можно назвать его существование втемном гроте - жизнью?
        -Первая часть лечения нам удалась вполне, - отметил выродёр, передавая топор вверх, нагалеру. - Полежи немного, отдохни. Я расскажу, что нам ещё предстоит.
        -Может, лучше незнать? - обеспокоилсяЖаф.
        -Лекарь хуже выродёра, он обязан предупреждать больного опоследствиях, - усмехнулся вусы сероглазый. - Сегодня самый трудный день, ар. Сегодня вам лежать насолнце ибез воды, пить дам только лекарства, разведённые втагге. Надо прожарить панцирь, добиться должной хрупкости повреждённых участков источить их так, чтобы удалить всю гниль. Ещё придется скушать сбор трав. Они поотдельности ядовиты, новместе целительны, хотя сперва вам сделается дурно. По-простому говоря, пронесет вас пополной… Умного лекарского слова для этой мерзости я ещё невыучил.
        -Ачего это снова на«вы»? - заинтересовалсявыр.
        -Сочувствую, вот ивежлив стал, - вздохнул Ларна. - Ктомуже лекарь, вроде, так себя вести должен. Ну что, пора. Эй, напалубе! Кто там заснул? Крюки давайте, веревки да ремни.
        Люди забегали, выр слушал их шум иотмечал: эти некуклы, действуют слаженно иумно. Тянут вверх его тяжелое тело без рывков, ровно. Стараются непричинять боль. Стало обидно: почему он завсе прошедшие годы так инепопробовал заговорить ссухопутными? Сам ивзрастил вбратьях нынешнее их презрение кберегу, толкнувшее ксоюзу скландом. Отвратившее отШрома иего идей.
        Напалубе, когромному изумлению Жафа, обнаружился… выр! Довольно крупный, схарактерным для ар-Бахта вороненым панцирем. Неполным: нахвосте нет двух пластин брони. Выр вежливо качнул клешнями, непрекращая своего занятия. Он… чистил рыбу! Полон корабль людей, ивыр - чистит рыбу? Жаф промолчал ипредпочел наблюдать. Неодин чистит: вон два сухопутных, они убирают чешую имоют палубу, сортируют готовое рыбье мясо. Печень бережно выкладывают наплоское блюдо. Пахнет она умопомрачительно, даже свежая. Акполудню, надо думать, дойдет долучшей своей степени готовности.
        -Доброе утро, ар Жаф, - приветствовал выр. - Я Сорг ар-Бахта. Состою всговоре сЛарной. Братья ушли встолицу, оставили мне тихое местечко засвоими хвостами. Ноя сбежал. Наседьмом десятке лет я решил проявить характер. Замок оставил Трагу, он толковый, ввоенном деле понимает истарость внём хорошая, мудрая. Его все уважают.
        -Траг - имя невашей семьи, - возмутился Жаф. - Вгоды моей молодости был такой капитан, тогда ещё галеры состязались врезвости хода. Ты непомнишь, ты был мальком… Он три года кряду приходил первым иполучил золотого спрута.
        -Знаю, его племянник рассказывал эту историю всем, попять раз вдень, - отозвался Сорг. - Это тот самый Траг. Кланд его приговорил ктайной казни через выродёрство. НоХол своего дядьку спас. Это красивая история, ар. Пожалуй, я изложу её подробно. Так будет проще терпеть пересыхание. Сегодня предстоит трудный день.
        -Ты тоже влекари лезешь? - Ужаснулся старик.
        -Пробую, - скромно шевельнул усами выр. - Сейчас закончу чистить рыбу изаймусь вашим панцирем. Ларне одному неуправиться.
        -Куда мы плывём? - запоздало поинтересовалсяЖаф.
        -Назапад! - глаза Сорга резко прыгнули изглазниц вверх. - Кзамку семьи ар-Фанга! Это я решил. Инастоял насвоем. Я никогда невыходил намелководье, нотеперь случай особый. Они оскорбили нас, имы должны ответить.
        Ларна усмехнулся вусы икивнул. Смешал вмиске новый состав, обмакнул пук водорослей. Кивнул моряку: тот поставил перед Жафом большую бадью снарезанной зеленью.
        -Ешь, слушай Сорга итерпи, - велел кошмарный лекарь. - День впереди длинный, выродёром меня назвать ивволю поругаться ещё успеешь. Навеслах! Неспать, унас время научёте. Течение мы поймали, ветер попутный, ноэто неповод для лени!
        Запах новой жижи оказался резким иедким. Отнеё панцирь сразу терял глянцевость исох, делался серым, бугристым. Пострадавшие места хрустели иломались, слоились тонкими пластинками. Жаф мрачно глянул нараннее солнце, купающееся возере тумана над берегом. Истал терпеть. Он перетирал ворту мерзостную зелень, недающую ни ощущения сытости, ни должной влажности, неутоляющую жажду. Тагга слечебными добавками оказалась итого хуже: зажгла огонь вгорле идалее. Пожар всё ширился, пока недостиг хвоста. Солнце медленно, возмутительно медленно илениво, взбиралось понебу, словно его лодка преодолевала могучее встречное течение.
        Каменные иметаллические тёрки визжали ихрустели попанцирю. Сознание плавилось, злость навыродёра росла, иуже кполудню старик утратил остатки выдержки ипервый раз вслух назвал так Ларну. Акогда стали обедать, иСорг один съел всю печень, Жаф зачислил ввыродёры иего… День длился инекончался. Сознание предательски теплилось, нежелая угаснуть ипрекратить муку. Когда Жаф утратил способность осознавать мир, так иосталось загадкой. Но, очнувшись, он снова увидел иощутил все тоже: сухость, боль, бесконечный день. Правда, неумолимый Ларна заверил: миновала ночь, он, Жаф, отдохнул ивыглядит гораздо лучше. Явная ложь! Словесное продолжение пытки, старик так исказал, точнее, прохрипел сухим носом.
        Впереди, влучах высокого ещё послеполуденного солнца, показался берег острова ар-Фанга. Сперва Жаф неповерил себе, рассмотрев характерный рисунок невысоких гор. Тантовые куклы гребут, оказывается, вдвое медленнее настоящих людей? Неумеют рассчитывать силы ини кчему нестремятся… Удивление ненадолго отвлекло отболи пересыхания. Показалось: стало чуть лучше. Нотут тело скрутила судорога, ивсё вернулось насвои места, определившиеся ещё вчера. Ларна - выродер, грот взамке ар-Выдха - дом, анезападня, нынешнее бегство - следствие старческого безумия.
        Жаф лежал влуже исторгнутой телом гнойной жижи иощущал себя бессильным, уничтоженным, жалким. Особенно страшно было показать себя таким людям. Тем, кто исконно враг иготов травить, убивать имстить. Уних есть нато причины, выр знал… Нолюди невыказывали удовольствия отвида его страданий. Наоборот, сочувствовали идаже - вот ведь нелепость! - норовили шепотом подсказать ругательства, чтобы старик неповторял одни итеже, уже утомившие его самого иутратившие остатки силы. Люди полагали, что он хорошо держится ичто злость при такой-то боли - неслабость, аспособ бороться.
        Когда берег приблизился игоры выросли, заслоняя закат, Ларна кое-как разогнулся, состоном отвращения бросил пук водорослей истальной скребок.
        -Пытка, - мрачно признал он, глядя насвои изъеденные жижей руки. - Лекарем быть - пытка… ну ивлип я сТинкиными котятами! Мир нельзя переделать! Котят всегда будет больше, чем мисок седой. Накой я создаю себе горб?
        -Переделать нельзя, - согласился Сорг, откладывая свой скребок. - Нотебе, кажется, начинает доставлять удовольствие само занятие. Инекачай головой, нелги себе. Ты ужасно мягкотел ивозмутительно добр. Я вижу. Шром точно таков, я нагляделся нанего. Имне очень интересно смотреть теперь натебя. Я начинаю понимать: вы, люди, тоже имеете неодин возраст. Внешне вы неменяетесь, как мы после сна вгротах. Ноты уже вырос изпервого панциря. Сила негреет тебя. Ты становишься Ларной второго возраста. Как имы, невсе вы неущербны испособны войти вовзрослость. Закон жизни людей ивыров нетак уж различен.
        -Может быть, - нестал спорить Ларна. - Жаф, твои мучения заканчиваются. Мы так отскоблили панцирь - глянуть радостно! Сейчас будем смачивать отваром айры. Потом налепим тряпок сподорожной травой. Утром попробуешь встать налапы. Шага надва тебя хватит, пожалуй. Мне нравится лечить выров, вы так быстро восстанавливаетесь!
        Хлопотавший весь день ужаровни пожилой человек споклоном подал Жафу большую чашку теплого напитка. Старик выхлебал его вдва глотка иполучил ещё, иещё. Вечер показался сразу приятнее исвежее. Наспину уже лили влагу исберегали её, накрывая панцирь тряпками. Жаф опустил стебли глаз, расслабился - изабылся сном.
        Ларна снова неодобрительно рассмотрел свои руки, сожжённые лечебным средством. Вздохнул, пожал плечами: никто необещал, что котят спасать будет просто, его предупреждали оцене…. Правда - запоздало, новыхватить подарок он поспешил сам, никто под руку нетолкал. Так ведь иподарков прежде дарить ему непробовали! Таких - отдуши, анеради выгоды.
        Смеркалось быстро, галера шла вдоль берега, убрав мачту. Сорг перебирал прихваченные издома старые иновые лоции, хмурил бровные отростки, сомневался, нокурс всякий раз указывал верно. Когда пришло время, молча ибез плеска канул под воду истал тянуть канат, ускоряя движение галеры инаправляя её точнее: ксамому берегу, где её невидно закамнями, втростники, щёткой спускающиеся покороткой реке отсамого озера идоморя.
        Замок стоял навысокой скале ипозволял его обитателям видеть все перемещения торговых галер, приближающихся отморского пролива, спешащих возерный порт. Эта - неспешила. Встала наякоря посреди тростника. Сорг дождался Ларну, пристегнувшего кширокому боевому поясу топор инакинувшего плащ. Помощник без лишних приказов сам принёс мешок с«выродёрским» набором полезных мелочей. Пообещал исполнить указания вточности: ждать доистечения оговоренного срока иуходить вбезопасные воды затемно, даже если капитан невернётся.
        Сорг доставил выродёра наспине кберегу, под самые стены. Ларна укрепил вкамнях первый стальной крюк иполез вверх, непроявляя излишней поспешности. Род ар-Фанга вызывал унего отвращение. Ничтожества, владеющие озерами ипродающие воду своимже соседям - нищим ар-Рапрам, чей замок так мал, что более похож наособняк шаара. Их хранителя даже насоветы вглавный бассейн обычно забывают пригласить: кому интересно мнение, легко меняемое спомощью всего лишь двух боевых галер? Правда, уар-Рапров три полнопанцирника. Новсе они вынуждены служить соседу, чтобы обеспечить семье право наводу. Людей накаменистых скалах, принадлежащих роду Рапр, давно нет. Тантовых кукол род невсилах содержать. Живут, как могут. Изпоследних сил поддерживают свой бассейн, оберегают личинки - будущее рода.
        Настене замка Фанг дозором стояли всего десять тантовых: выры этого рода привыкли жить встороне отбольшой земли сеё заботами иинтригами. Гадить, выслуживаться иторопливо прятаться запроливом, дома. Выродёра кним подослать - ито сложно! Обычно наемники добираются доместа своими силами, агалеры входят вмелкую реку только днём идвигаются без остановок допорта, где их встречают стражи замка, осматривают игруз, игостей. Состороны инородцев-выров ар-Фанга бед неждали поиной причине: они верны кланду ивправе рассчитывать наего защиту. Отстоличного порта дозамка - четыре дня навёслах при ходе, обеспечиваемом тантовыми куклами. Да ивречном порту обычно гостят стражи кланда.
        Затею Сорга счестным боем Ларна неодобрил сразу. Однако, обдумывая свой поход ивынужденно обратившись запомощью квыру, он оказался вынужден принять его условия. План был умён ихорош, нотребовал слишком высокой точности ввыборе времени.
        Ларна полагал, что выкрасть старика ар-Нашра будет сложнее - адоэтого додумался именно Сорг, выслушав Ларну ичастично отменив прежние замыслы северянина. Мягкохвостый ар-Бахта высчитал всё безупречно. Галера дошла доострова ивстала наякоря вту единственную ночь, когда хозяева замка приготовились отплыть встолицу, ноещё неотплыли. Ларна дождался смены дозора тантовых и, морщась ототвращения ксвоей работе, уничтожил несчастных. Накинул плащ одного изних ивстал накраю стены. Проследил, как хранитель замка неторопливо бредёт через внутренний двор, поклонился ему позаведенному взамке обычаю, известному Соргу. Каждую ночь, если погода хороша, хранитель купается наотмелях изаним наблюдает вподзорную трубу один издозорных. Крупный полнопанцирный выр пополз дальше, иЛарна ссомнением дернул свой ус. Затея Сорга счестным боем показалась слишком опасной. Но - поздно отступать.
        Ларна приник ктрубе истал следить, как выр спускается покамням кводе. Как заего спиной изсвоей засады выбирается Сорг иокликает врага. Тот свистит имашет клешнями, давая сигнал дозорному. Носвист глушит прибой, асигнал виден только Ларне… Сорг быстро спускается ксамой воде, вступает намокрый мелкий песок исводит клешни взнаке приветствия противника. Первый раз вжизни он делает это ради настоящего боя чести.
        Без стального оружия людей, только природные клешни ируки, только панцирь исила хвоста… Два выра кружат, угрожая иожидая ошибки врага. Первым бросается вперёд ар-Фанга, уверенный всвоём преимуществе. Иполучает прямой удар пооснованию усов, неожиданный инезнакомый Ларне. Клешня вытягивается вединую линию иколет, анервёт инерубит. Для нанесения удара Сорг частично открывается: обе клешни врага бьют постыку его грудной пластины, новороненый панцирь подставлен ловко, удар проходит вскользь, невзломав защиту. Зато свободная клешня Сорга, прижатая кголовогруди, резко уходит вверх ирвёт глазные щитки противника, лишая его двух самых ценных вбою подвижных глаз настеблях.
        Дальше Ларна нестал смотреть. Проверил веревку искользнул вниз, метнулся потропе бегом - кместу боя. Он мчался вполную силу, однако досмотреть бой так инеуспел. Прибежал, когда Сорг уже неторопливо смывал пену споврежденного панциря.
        -Ты имелбы успех намелководье, - похвалил Ларна, устраиваясь наспине победителя.
        -Нет, - устало выдохнул тот, погружаясь вволну идвигаясь всторону галеры. - Я небоец, слишком люблю предвидеть ипросчитывать. Запас выносливости уменя маленький, ноя изучил его допоследнего движения, уточнил всё раз сто сослов братьев идрузей. Хотел это сделать много лет… Мстительность свойственна всем. Я сажал нахвост только одного малька, Ларна. Его отравили, когда малыш был некрупнее Хола. Это меня едва неубило. Ноя справился истал искать причины произошедшего испособ исполнения подлости. Досих пор немогу спокойно это говорить: всё делалось только ради золота. Меня, закупщика семьи ар-Бахта, желали убрать сторгов поповоду постройки галер. Так мелко итак страшно… Я отрезал этому гнильцу-отравителю оба уса. Теперь мне стало чуть легче.
        Больше Сорг несказал ни слова досамой галеры. Выбрался наборт, без сил рухнул надоски палубы: стало очевидно, как непросто дались ему ибой, изаплыв напределе скорости. Ларна, ругаясь сквозь зубы, открыл свой лекарский сундучок. Вёсельники дружно налегли, взялись грести зло, сазартом.
        Лёгкая хищная галера, созданная ради скорости, аневместимости трюмов, заскользила насевер совсей доступной ей резвостью. Порывистый боковой ветерок, несильный, норастущий, толкал вборт инамекал наизлишнее усердие, нолюди намеков неслушали. Ларна закончил лечение итоже сел навесла. Старик Жаф сделал первые замного лет два шага, обещанные Ларной, изамер возле Сорга. Порылся всундучке. Посвоему разумению дополнил лечение.
        -Забирайте правее, я дам усом надежный курс, - негромко буркнул он. - Я здесь знаю все течения, плавал долго исхорошими лоцманами. Надо уйти сглавного торгового пути наСингу, мы сейчас как раз нанем. Или торговцы заметят, или эти, сострова. Сюда впервую очередь кинутся.
        -Берём правее, - отозвался рулевой. - Ар, я вижу ваш ус, спасибо.
        -Куда теперь, Ларна? - тихо уточнилЖаф.
        -ВЦеннху, малый порт близ столицы, - отозвался капитан. - Там мы выпьем, кто пива, акто тагги, идождёмся курьера. Сорг изложит свою самую безумную идею. Он чудовищно точен врасчётах, именя пугают обрисованные им возможности развития событий. Он полагает, Шрома будут стараться убить добоя скландом, любой ценой. Точнее, его остановят навходе вособняк, именуемый вами главным бассейном. Невойти нельзя: иначе небросить вызов. Иными словами, кланд знает место, где ждать противника. Испособен предугадать время.
        -Сам назначил сбор хранителей, - согласился Жаф. - Шрома трудно остановить. Востальном я согласен сСоргом.
        -Вы учитываете допустимые методы. Ноесть итаннская соль, иловушки, идым отравы, подобной желтой смерти.
        -Нехочу спорить, - грустно отозвался выр. - Тот, кто обучает вас, выродёров, едвали склонен кблагородству. Чтоже получается: Шром обречён? Звучит ужасно.
        -Шрому надо всего лишь дожить допогружения вглубину. Нодраться скландом он, возможно, несумеет. Рисковать Шроном мы нежелаем. Наэтот случай Сорг иизобрел свой нелепый план, который, однакоже, лучше задуманного мною инеисполненного. Вы - часть замысла. Если вы нанашей стороне.
        -Кланда надо смять, - ровным голосом сообщилЖаф.
        Его ус чуть сместился, давая поправку курса. Отдохнувший Сорг поднялся налапы идвинулся кборту, готовить канат. Старик глядел нанего задумчиво ичуть удивлённо. Он хорошо знал хранителя бассейна ар-Фанга, тот дважды навещал больного взамке соседей. Итеперь, при всём личном опыте боёв, Жаф немог понять, как справился свзрослым бойцом более мелкий иктомуже мягкохвостый брат Шрома. Ноуточнять вслух нестал, замолчал надолго. Проследил, как Сорг уходит вводу икак натягивается канат, как движение галеры при боковом ветре делается ровнее ибыстрее. Лег поудобнее ипридвинул усом флягу сводой.
        -Ар-Фанга насовет неявятся, - задумался старик оболее важном. - Что скажут ар-Нашра, кланд незнает, хотя он полагает обратное. Значит, иар-Лимы вне ясной ему игры. Выдхи мне невозразят, понятно, почему: гнил я уних… Интересное получается распределение сил. Сорг прав: есть возможность навязать кланду вызов. Ноя немогу сделать этого отимени рода ар-Бахта. Отнас, ар-Нашра, тоже немогу: мы ненарушали закона инезаявляли заранее повода для боя, наоборот, высказали условие северянам… Отменить его сложновато, азаменить чем-то новым, подпадающим под понятие оскорбления глубинной чести, тоже пока невижу возможности. Да идолжного бойца унас нет. Пока я неуловил замысла твоего брата Сорга.
        -Он хитрец, - усмехнулся вусы Ларна. - Ктомуже, надеюсь, нам непригодится его идея. Шром просто пройдёт изадавит гнильца. Я былбы этому несказаннорад.
        Ус Жафа снова чуть сместился. Старик пристально изучил воду, небо… Довольно булькнул.
        -Мы ушли сторгового пути. Хорошее течение тут. Недогонят, если мы продержимся внынешнем темпе гребли достаточно долго. Раньше утра им след галеры наводе необнаружить. Да иделать это умеют изнынешних молодых только ар-Рапры, аони захотятли мстить захранителя бассейна ненавистных соседей?
        -Тоже самое сказал Сорг, - азартно оскалился Ларна.
        Ужаровни уже суетился всё тотже пожилой человек. Подавал миски седой прямо наскамьи увёсел. Жаф пытался уловить запах: показалось отголода - или правда, приятный? Скоро человек иему поставил плоскую тарелку, поклонился вежливо. Старик удивленно поднял бровные отростки: сырые, правильно порезанные жирные спинки ипечень… Ему закивали славок. Зашумели, радуясь, что угодили. Пока галера стояла втростниках, удалось наловить немного рыбы, речной, менее вкусной впредставлении выров - новсёже свежей. Жаф ответно поблагодарил, неторопливо покушал, ощущая себя выздоравливающим ивполне счастливым.
        Вечером следующего дня галера уже стояла упричала маленького рыбачьего порта Ценнхи. Ларна отпустил людей наберег дополуночи: отдохнуть ипосмотреть городок, азаодно прикупить корм для страфов. Обоих, уже запрыгнувших напалубу иделовито изучающих незнакомое для них плавучее стойло… Молоденький парнишка, курьер замка ар-Бахта, поклонился Соргу ипередал тросны, самимже выром изаготовленные непосредственно перед побегом. Ларне тоже поклонился, хлопнул рукой позаседельным сумкам.
        -Всё тут, указания были точны, я нашел идоставил.
        -Непробовали обыскивать впути?
        -Я непосещал городов попути иневъезжал вкруг стен столицы, как ибыло велено, - улыбнулся курьер. - Новидел: ворота Усени закрыты ивсех проверяют очень внимательно. Я обогнул город исразу сюда. Знак уменя курьерский - ар-Карса, против такого назаставах предубеждения нет. Страфа вашего я берег, всю дорогу он шёл без седока.
        -Спасибо, отдыхай. Дополуночи срок, помнишь?
        Курьер кивнул ипушинкой взлетел вседло, направил своего страфа кгороду: мальчишка, ему всякое новое место врадость… Ларна усмехнулся ипошёл нанос галеры, где уже ждали выры, неспешно потягивающие белую таггу изаедающие удовольствие жирной рыбой.
        Вороной страф мялся рядом, щелкал клювом, выражая радость поповоду встречи схозяином. Ларна погладил его шею, чешуйчатую игладкую, почесал узкую полосу перьев, сбегающих ремнем отзатылка идоспины. Сел, подвинул пиво поближе имолча глянул наСорга. Тот решительно отодвинул тарелку изаговорил.
        -Мой план потребуется, если Шром недойдёт доглавного зала. Времени мало, мы прибыли впоследний момент. Первая часть плана проста: надо попасть встолицу без осмотра галеры. Вы, ар Жаф, сделаете это возможным. Вполночь курьер получит пергамент иотвезёт его вашему брату хранителю. Всообщении будет только правда: вы исцелились иприбыли сюда. Такоеже сообщение он оставит ар-Лимам, ваши особняки рядом.
        -Дальше понятно, - булькнул смехом Жаф. - Нас торжественно встретят упервой цепи через канал все тридцать боевых галер юга - наши, ар-Лимов иар-Выдхов. Никакого досмотра небудет! Кланд нам рад, мы его опора исторонники. Эта галера просто займёт свое место встрою ипроследует взакрытый вырий порт, иоттуда - каналами досамого главного бассейна: яведь немогу ходить! Тебя, Сорг, мы упихаем втрюм. Знак рода накорме установим мой. Ивглавный зал тебе невойти.
        -Именно так, - сразу согласился Сорг. - Мне иненадо туда стремиться, тем более прежде срока. Полагаюсь навас, ар. Мне думается, даже ваш брат-хранитель после беседы свами одобрит то, что я придумал. Вы исполните месть иопозорите кланда сразу, одним своим требованием, которое нельзя будет оспорить или отменить. Ивот каково это требование…
        Глава пятнадцатая.
        Выбор глубинной чести
        Как можно скрытно провести встолицу выра столь крупного, как Шром? Как, если вполне очевидно: кланд недопустит его появления встенах города… Ларна указал единственный возможный путь: глубины пресноводного озера, простирающегося отгорной цепи центральных засушливых земель идосамого побережья близ Устры, столицы. Горы там достаточно высоки, обих светлые крутые бока разбивается всякий южный ветер, несущий жару изкрая великих засух через пролив, через земли Ар-Нашра иар-Шарх кпроходной изелёной северной Горниве. Ветер словно знает: там слишком сыро итам будут рады теплу… Но, увы, усердие ветра бесполезно, горы останавливают его, изасухи раз заразом губят урожаи побережья. Люди земель ар-Шарх сами сухи ичерны настолько, что кажется - они обгорели вбесконечном инеумолимом пожаре южного лета. Давно покинуты прежде плодородные срединные земли, все поля истрафовые загоны жмутся кберегу моря, где есть хоть какая-то надежда навлажные ночные туманы иредкие благословенные дожди. Слишком редкие: портовые города края всё более ссыхаются, пустые окраинные дома разваливаются. Трактиры ветшают без посетителей:
торговые караваны моря всё реже заходят сюда. Только поддержка семей ар-Лим иар-Нашра недаёт краю полностью обезлюдеть ипогибнуть.
        Северная сторона гор тоже вершит свою тёмную игнилую, насквозь фальшивую, работу: она непускает наюг влажные прохладные дождевые тучи, накопленные вГорниве, где воды много больше, чем хотелосьбы. Носклоны высоки иотвесны, рыхлые тучи разбиваются оних, рвутся ильют свои дожди возле скал. Словно плачут онесбывшемся, отом, что ненапоили юг. Потому люди изовут большое озеро, такое красивое ивеличественное - Омутом слёз…
        Именно путь через озеро Ларна избрал для Шрома иШрона. Оно огромно, глубина его велика, и, даже выставив самые плотные подводные дозоры выров-стражей, кланд невсилах надёжно перекрыть доступ.
        Озерная вода мутна, особенно осенью. Сгор бегут новые потоки слёз, они серо-желтые отила. Порой мутность воды такова, что выры кончиков своих усов немогут рассмотреть при погружении! Само собой, судоходные каналы перекрыты цепями ирешетками. Нозачем Шрому - судоходные? Онже негалера… Вся надежда кланда набезопасность озёрного пути основана втом, что Горнива - его исконный край. Шаары верны, их наёмники многочисленны инастороже. Непройдут посуше доозера незамеченными несколько крупных выров! Никак непройдут.
        Получив одобрение шаара Горнивы, Ларна лишил покой кланда всех оснований.
        Столица Горнивы - Нивль, город небольшой, более похожий набогатое икрупное село, стал готовиться кприходу гостей сразу после отъезда выродёра. Шаар инеподумал таить отлюдей скорый приход выров. Наоборот, оповестил через зачтение троснов: прибывают спроверкой его, шаара, деяний. Будут принимать жалобы ипрошения лично, для того указали день иместо.
        Шрома, Шрона исопровождающих их стражей спочётом встретили уграницы земель ар-Бахта исамой короткой дорогой проводили встолицу. Быстро иудобно, под надёжной охраной.
        Шаар встречал гостей сразмахом, желая показать исилу свою, иверность договору, заключенному сЛарной: пусть ибез подписей тот договор, нообещает многое. Ссутулившийся ипотемневший, выглядящий после погребов стариком шаар сам выбрался наокраину города итам стоял, склонившись доземли.
        Шром, мало знакомый спринятыми наземлях ар-Сарна весьма жёсткими правилами полного запрета общения выров илюдей, очень удивился зрелищу. Он прекрасно прогулялся полесу, наслаждаясь дождливой погодой, стоявшей два последних дня. Он разговорил всех доединого наёмников, присланных кгранице: ещебы, кто устоит против такого массивного обаяния? Итеперь бодрым бегом приблизился кшаару, недоуменно потирая ус обус.
        -Увас спина болит, брэми? - посочувствовал выр. - Как неудобно получилось, да. Старый - итут, посреди дороги, скрутило. Обопритесь намою клешню.
        Шаар выпрямился ивнимательно изучил воронёный панцирь, всмотрелся внеподвижное пластинчатое лицо - ненасмешкали? Повсему судя - нет… Выр серьёзен, даже взволнован. Шаар чуть пожал плечами иоперся оклешню. Шром, довольный своей догадливостью, приободрился ипредставил брата. Удержал шаара отнового поклона, тем удивив ещё более.
        -Ох-хо, любит кланд церемонии, - прогудел более внимательный Шрон. - Только зря вы, брэми. Кому эти церемонии полезны? Никому… Вы ведь неради нас вышли, понимаю. Вы дочку ждёте. Еслибы мой любимый малёк уплыл ипропал, ябы тоже всё бросил иискал, иждал! Снами она. Только очень уж ответственная. Сказала: покраю леса проехать надобно, врагов втраве выискать. Но, дело понятное: ей ваша встреча невполне проста. Ведь нет втраве врагов, правда? Сейчас вернётся, других поводов сбежать унеёнет.
        -Вы хорошо разбираетесь влюдях, - прищурился шаар. - Милости прошу, проходите. Я приготовил для вас самые темные ивлажные гроты, какие только смог устроить.
        -Вы немало наслышаны овырах, - чуть дрогнул бровными отростками Шрон. - Знаете, я всё удивляюсь: зачем церемонии так усложнили постройку домов? Интересно, это вы придумали или мы сами? Выру крыша ненужна, потому дождь нам - радость. Навес хорош, это - да, отсолнца. Наюге само собой, там все иначе, там жара страшна инам, илюдям… Ноздесь зачем гроты? Сорг, мой умный брат, подписал указ перед нашим расставанием. Велел все гроты переделать под погреба.
        -Все? - неповерил шаар. - Акакже вам жить вгородах?
        -Так напервом ярусе неплохо, мы помещаемся вобычных комнатах. - Шрон прицелил оба глаза вбрата. - Почти все помещаемся, кроме Шрома, пожалуй. Я ведь зачем огротах завёл разговор? Непролезет он вдверь. Вам обида, нам нарушение закона гостеприимства… Селите его вкаком-нибудь сарае, чтоли, сразу. Или вамбаре, чтобы попросторнее.
        -Это необидит ара? - уточнил совсем запутавшийся шаар.
        -Ара Шрома обижать давно никто непытается… намеренно, - пошутил Шрон. - Он привык кобщей серьезности.
        Шаар подозвал слуг ираспорядился заново готовить место для гостей. Идти рядом согромным выром ему нравилось: весь город кокошкам прилип инаблюдал снемалой опаской вщели шторок, как хозяин Горнивы ведёт гостей. Свеликим ксебе уважением, его выр под руку держит!
        Марница закончила изучение опасных кочек, тем исчерпав поводы непоявляться наглавной улице. Клык догнал выров быстро, замер возле Шрома, клокоча иугрожая лапой. Игру спервым бойцом ар-Бахта страф вёл уже который день подряд. Догонял, угрожал истарался вскочить напанцирь, утверждая свою полнейшую победу ихлопая крыльями. Выр, всвою очередь, закидывал назад клешню истарался подсечь ноги страфа, акогда Клык особенно сильно донимал, сбивал его коротким движением усов, путал птичьи ноги.
        -Всё тихо, ар, - отчиталась Марница, упрямо неглядя наотца.
        -Так шаар тут управляет, ему ирассказывай, - прогудел Шрон.
        -Я вам служу. Я ар-клари рода ар-Бахта.
        Шрон почти сердито развел руками ивздохнул. Шром, упустивший всю перепалку, торопливо рассматривая город, охнул иостановился, привлекая общее внимание. Он уже умел ломать перекрытия, научился, когда боролся сплесенью взамке. Ноещё ни разу непробовал строить!
        -Надоже, вот как дом-то без панциря смотрится, - восхитился огромный выр, изучая только-только встающие изпепелища стены подворья Марницы. - Хитро… Надо поближе глянуть. Вы идите, я скоро.
        -Скоро? - булькнул смехом Шрон. Подал клешню шаару ивиновато воздохнул: - Хорошо, если кночи явится. Ему суша внове, он прямо мальком себя показывает. Неловко мне забрата. Взрослый выр, итак шумит, итак лезет вовсе щели, хотя куда ему-то - вщели? Ему идвери негодны.
        Шром уже перевалил сложенные горой бревна, неосознав серьёзности этой высокой инеудобной преграды иневольно поразив воображение работников так, что те изабыли правило: вноги падать илбом поземле стучать при виде клешнятого.
        -Одно кодному кладётся, да, - басом гудел выр, изучая венец сруба. - Ох иловко! Имхом потом забивается, ивыравнивается, да? Ну-ка я попробую. Какое брать? Ох, тыж, они тут попорядку, невсякое годно. Это? Можно?
        Смущенный мастер кивнул, запоздало сообразил: выру надо словами, наверное, пояснять… И, вродебы, громко. НоШром уже волок бревно, вцепившись внего всеми руками изабросив длинный конец себе нахвост. Перекатил через панцирь иустановил, гордо щелкнув клешнями, да так, что мастеровые уважительно присели. Шром уже разворачивался зановым бревном.
        -Какже там… вот напасть! - всполошился мастер. - Ар! Ар, нето тянете, туточки надобно класть, попорядку чтобы. Далееже там, ивонатам.
        Шром закончил разворот, хвост сгудением впечатался всруб, ивыр метнулся куказанному бревну, следом склокотанием понесся страф - истройка приобрела неповторимую живость зрелища, ради которого соседи начали покидать дома. Из-за занавесей разве всё рассмотришь? Пока люди бережно ировно несли ещё одно бревно, выр протанцевал вокруг терема иуложил все остальные. Гордо шевельнул усами ивзялся зановый венец.
        Мастер оглянулся нашаара, поклонился.
        -Так, ежели они неустанут, мы сегодня икрышу закончим, - осторожно пообещал он заказчику. - Только вразумите, брэми. Как мне быть? Достойному ару денежки - насчитывать затруды?
        Шаар покачнулся. Крепче вцепился вклешню иотвернулся отнелепой стройки. Всолидном возрасте, при немалом жизненном опыте иустоявшихся убеждениях, особенно трудно ибольно находить изъян икопить силы для его исправления… Шаар ибез того провёл несколько трудных дней, разбирая дела покойного Люпса. Иприходя вовсё большее расстройство отжадности инеразборчивости косопузого жулика.
        Шаар плохо спал ипочти неел, стараясь придумать способ встретить дочь исделать это достойно. Он ворочался ивздыхал, пытаясь понять: какже это - достойно? Как, если теперь, того игляди, его Монька заделается княгиней? Ану, загордится - инаотца неглянет? Сколько он кровь ей портил, кделу приучал испесь сбивал. Полезная наука, хоть итрудная. Так ведь иначе он учить неумеет, да иноров свой никогда непробовал сдерживать, зачем?
        Выры, непахнущие гнилью, вежливые инепостижимо крупные, стали последней каплей, переполнившей чашу странностей. Шаар шёл поулице, нескрывая хмурости. Шёл кдому исутулился, нестараясь уже судить игадать. Успеется.
        -Город увас просторно построен, - похвалил Шрон. - Унас потеснее дома ставят, вЛасме. Да илес унас нетакой, как здесь. Дубов нет. Мне дубы врадость, брэми. Есть вних основательность икрепость, размах изрядный.
        -Вы очень необычный выр, ар хранитель, - шаар признал вслух свои наблюдения.
        -Нет, я обыкновенный, - отозвался Шрон. - Я исконный, донный, мы таковы идолжны быть. Это ваш ар-Сарна странный. Гнилец он. Ох-хо… уменя ведь заготовлено квам большое дело, важности первейшей. Само собой, пользу оно даст, только если мы кланда одолеем. Ноусердствовать уже теперь следует.
        -Чтоже это задело? - насторожился шаар.
        -Ларна хвалил вас насвой, навыродёрский лад, - хитро свёл бровные отростки Шрон. - Что хозяин вы домовитый икрай знаете. Что разумение ввас имеется крепкое. Ксебе гребёте всяко, новедь ипрочим жить даёте. Так он сказал.
        -Может, иправ, - пожал плечами шаар.
        -Закон если станем менять, как переделать наново без людей? - Шрон даже остановился, озадаченный своимже вопросом. - Глубины откроются, начто наша первейшая надежда. Берег нам сделается немил. Пройдёт век, я уйду вдонный ил, Шром состарится. Иповерьте мне: выры будут полагать место хозяина края наказанием, анечестью. Зачем нам берег? Зачем разбирать ваши тяжбы? Сорг вот недавно: страдал три дня, принимал прошения воговоренный срок. Укого страфа украли, укого амбар спалили, аукого кошка назаборе косо сидит, потому что соседи глядят завистливо. Усы опускаются… Ненаше это занятие, брэми. Людское.
        -Вам неинтересна власть? - шаар резко обернулся квыру, закашлялся, кое-как отдышался иснова облокотился наклешню. - Я полагал, вы желаете занять место кланда. Смять исбросить ар-Сарну, чтобы сесть наего… как увас это зовется-то? Наего помост, кажется.
        -Помост, точно. Но - нетак просто. Ненадобен помост ни мне, ни Шрому. Если, само собой, непредлагают строить его избрёвен, вохотку. Ох-хо, мир вовсе непрост, никто неделает того, кчему душа его склонна, все мы обременены обязанностями да долгами, все тянем их иизсил выбиваемся, - задумчиво вздохнул выр. - Мы неуйдем. Просто мы себе оставим ограниченное право, без докучных мелочей. Вы, люди, то рыбу травите, то лес бездумно рубите, то бухты поганите. То реки запружаете бестолково. Это общее, это надо решать вместе. Ипорты нам понятнее, чем вам. Илоцманы наилучшие - выры, акак иначе? Моя просьба квам такова, брэми: подумайте, какбы нам закон повернуть медленно, без великой боли? Я необещаю вас вовсём слушать иваше слово точно исполнить. Номне надобен совет. Увыров ведь как? Увыров исконно управляют старые. Они держат мудрость напанцирях, как наопорах. Вы уже вгодах. Когда я соберу наших старых, вы постарайтесь, обдумайте всё. Я пришлю курьера, приглашу вас. Вместе станем думать. Да ивгости приезжайте, пожалуй. Комнаты унас взамке хорошие, - выр насмешливо повел усами. - Сухие исокнами.
        -Я обязательно приеду, - как-то сразу решил шаар. - Видимо, вы правы, я старею. Как посидел впогребе, дожидаясь смерти, так инеоправился более.
        Марница, всю дорогу шагавшая молча, сбоку отШрона - так, чтобы иневидеть отца, резко вскинула голову иобернулась, рассматривая знакомое лицо, выискивая нанём признаки болезни. Вроде, морщины чуть глубже легли, усталость гнёт плечи. Нобольшой беды невидно.
        -Нет для меня радости втом, что прежде её приносило, - продолжил жаловаться шаар. - Детей всех распихал, пристроил. Потише вдоме стало, хоть малый покой. Баб разослал, уже они опостылели мне, устал исполнять прихоти. Корыстные все, недобрые… Невижу вглазах света, для меня горящего. Очём начал думать, ар, самому смешно! Гляжу накаждую, какую вдом приволок ради забавы, исоображаю: эта отравилабы меня, посули ей Люпс денег - или его заложилабы? Я ведь непросто так проснулся вподполе, меня изрядно подпоили нужным зельем. Икто подпоил, я уже вызнал. Исколько зато получила она - тоже.
        -Каков наэтот счёт закон вГорниве? - поинтересовался Шрон. - Унас заотравление клеймят. Еслиже смерть оно принесло, итого строже. Доказни иногда.
        -Да выпороть велел ивдеревню наладил пешком, - поморщился шаар. - Недосуг казнить, наёмников я кногтю жал, то ещё занятие. Пришли мы, ар. Прошу, вот идоммой.
        Шаар вполне искренне, сгордостью, указал накрепчайшее деревянное подворье. Отметил довольно: даже дуб, угодный гостям, имеется, растёт чуть встороне, широко исвободно. Укого вгороде ещё хватит места - выращивать дуб? Только шаар исподобился сохранить, вместе служайкой.
        Марница надуб неглядела, она споткнулась изамерла уворот, вцепившись вкрай панциря выра. Дома уотца можно было ожидать застать всякое. Порой тут так гуляли - весь город неспал! Иногда наёмники собирались, итотже город дышал через раз, опасаясь наулицу высунуться. Акогда Люпс стал распоряжаться всем, тогда иходить котцову подворью сделалось противно. Новсёже нынешнего зрелища Марница никак непредвидела.
        Нашироком инизком - удобном для выров - крыльце, устворки распахнутых настежь дверей стояла её родная мама. Итак она выглядела - неузнать. Вдорогом платье, при украшениях, волосы убраны под красивый головной платок. Нокуда удивительнее одежды - расправленные плечи, взгляд хозяйки инезнакомое выражение налице. Никогда Марница немогла представить маму здесь, спокойную иуверенную всебе. Высматривающую наулице гостей иещё более того - хозяина дома.
        -Говорюже, всех отравительниц разогнал, - прищурился шаар, искоса наблюдая растерянность дочери. - Знакомьтесь, ар: моя жена. Позакону Горнивы, нашим кландом одобренному недавно, браки людей признаются необязательными, увас-то нет браков иобычай вам чужд. Ноя решил настарости лет вспомнить древний закон. Это мама Марницы. Ато городят сплетники невесть что, каждому язык укорачивать - морока. Она мне жена, аМонька - дочь инаследница. Вот ивесь разговор.
        -Маря, - всплеснула руками женщина, щурясь иструдом опознавая наконец-то дочь ввоинственной ар-клари, обряженной вкожаные штаны ирубаху мужского кроя. - Маря, да чтоже это? Ты вкаком виде домой явилась? Мне твоя кухарка сказывала, так я неповерила… Вдеревню-то ты приезжала подобающе, всякийраз.
        Марница резко тряхнула головой, подуге, словно крадучись, подбираясь ккрыльцу. Сердито кивнула наотца, неоглядываясь.
        -Ты говорила, сюда ни зачто ивсё такое… Этокак?
        -Так хозяйкой-то меня незвали, - смутилась женщина, перебирая завязки рукава извенья широкого браслета. - Опятьже, все мы таковы, зарекаемся лихо, акак додела доходит, так изабываем, что себе идругим обещали. Нешуми, Маря. Ты унас теперь задвоих занас бойка сделалась. Иди сюда, я обниму тебя. Я икомнату тебе приготовила, иужин унас поспел.
        Женщина ворковала домовито инегромко, шаар весело щурился, понимая: против этого средства удочери нет никакой обороны. Попалась, сейчас безропотно переоденется вподобающее платье икстолу сядет натот стул, какой укажут. Иразговаривать начнет. Несразу - ноначнет.
        Шрон осторожно рассмотрел широкий проем дверей, зал заним. Попробовал лапами доски пола.
        -Дом крепкий, выдержит ивашего брата, - заверил шаар. - Двери широкие, двойные. Проходите, ар. Вы начали говорить оновом законе, ая сбил вас, перевёл насвою поспешную женитьбу. Даже инезнаю, почести: толи Моньке угодить желал, толи эта баба ивпрямь единственная, откого яда нежду. Чудно мне, ар, что нет увас семей внашем, человеческом, понимании.
        -Если разобраться поглубже, - осторожно сообщил выр, подбирая слова очень внимательно, - унас нет иженщин ввашем понимании. Ведь кто ваши, человечьи, женщины? Они дитя вынашивают, выкармливают ирастят. Мужчиныже держат дом изащиту ему дают. Унас всё нетак было ивсамой благополучной древности. Дети изличинки вылуплялись сами, выживали вморе слабые имелкие тоже сами. Или невыживали… Тут наше воспитание ничуть недобрее вашего, брэми. Нокогда малёк вум входит, вот тогда инужна ему наша, вырья, мать. Искать внём родство души, нахвост сажать ивум вводить, чести учить иуважению ксемье. Невижу смысла навас примерять наши законы иправила. Недля суши они создавались.
        -Кланд знает это, - насей раз вовзгляде шаара промелькнула отчетливая злость. - Только ему нравится рушить наши устои. Да, я сам ненамного лучше, уж я-то погулял… Номы, люди, меж собой разберёмся, кому гулять икак зату гульбу рассчитываться. Зачемже весь закон переламывать? Вы правы, надо думать оновом. Идёмте, ещё обсудим, чего отменя ждёте, как вам мысли мои подать поудобнее икогда их подготовить. Неотодного меня ведь те мысли исоветы захотите получить.
        -Конечно, - отозвался Шрон. - Новезде по-разному сложится, брэми. Ипрежде того, как сомнём кланда, прочее несвершится.
        -Вы кнам ненадолго…
        -Время наше всё учтено. Через пять дней сбор встолице. Именно втот срок нам инадо явиться вглавный бассейн. Ни днём ранее - ни полуднём позднее.
        -Он вас будет подстерегать, - сухо иогорченно выдохнул шаар. - Еслибы я прежде мог поверить вам, ябы вмешался… Людей купил, где надо, встолице это порой открывает двери там, где инет никаких дверей. Идти напролом - плохо, это опасный инелепый путь сплошных случайностей. Все возможности наего стороне. Если отложитьи…
        -Я очень хочу тогоже, - тихо ответил Шрон. - Нобрэми, это невозможно. Давайте будем друг сдругом честны, вполне ибез утайки. Нас, взрослых выров ар-Бахта, всего трое. Если зазиму кланд уничтожит хотябы одного выра или человека моей семьи, многое переменится. Если он отравит или подкупит ещё сдесяток выров иных семей, новый поход встолицу сделается бесполезным. Нас мало, брэми. Так мало, что всякий наш путь, как его ни выстраивай - череда случайностей. Я очень боюсь заШрома. Он силён ион пойдет первым. Ноэто знает икланд. Мы уходим встолицу споследней надеждой намирные перемены. Если она погибнет вместе снами, будет война.
        -Ия как раз тот человек, который начнет её, - сухо ибез радости признал шаар. - Начну скоро, хотя иное обещал Ларне. Кланд прислал приказ. Дубраву всю извести под корень, людей уже взиму сгонять напристани, оставляя понесколько мужчин надеревню - потому исемьи более недолжны существовать. Он готовится кпоходу насевер, ему нужны галеры итантовые куклы. Ноэто мои люди, моя земля, - теперь шаар говорил уже сотчётливым холодным бешенством давно наболевшего иневысказываемого вслух. - Я Моньку хочу княгиней видеть, анепоследней живой бабой напепелище.
        -Занятно сознавать, что наша возможная гибель будет отмщена людьми, - усмехнулся Шрон. - Ноябы предпочёл иное. Вернёмся ксмене законов, брэми. Это хорошая тема для долгой умной беседы, никак ненаодин вечер. Вы проводите нас доберега озера?
        Через день небольшая группа верховых спешилась укромки густых высоких камышей. Шаар указал назаводь ивиновато развел руками: больше он ничего неможет сделать. Марница сердито одернула юбку иедва слышно выругалась, сползая изженского седла: ипосадка, ивысадка хозяйки теперь доставляли Клыку постоянную радость. Он щелкал, клокотал иноровил поддеть клювом подол платья: знал, что это особенно смешно ивсем нравится.
        -Накой мне ляд быть княгиней, - жалобно всхлипнула Марница, обнаружив всебе небез огорчения эту способность - плакать ижаловаться… - Шром, ты врежь им всем, ладно? Шром, я тебя люблю. Ненайдешь ваших донных баб, возвращайся, я буду тебе панцирь полировать каждый день! Этоже итвой дом, нетолько мой: ты построилего.
        -Я постараюсь врезать им, - серьезно пообещал Шром, погружаясь вводу доклешней. - Очень даже постараюсь, да… Через год жди, всплыву. Нановый панцирь поглядишь, лучше этого. Ну, пора. Рад я, что ваша семья крепка. Твой отец вобиду тебя недаст. Оставляю соспокойной душой.
        Шром отвернулся, сминая широкий полукруг камыша - инаправился дальше отберега, наглубину. Скоро его панцирь скрылся целиком. Следом ушел Шрон, затем ещё три выра. Марница теперь рыдала вголос, словно всё самое плохое уже случилось. Клык танцевал, высоко вскидывал лапы, высматривал злодеев. Шаар обнимал одумавшуюся дочку заплечи, вполне довольный своей нынешней семьей - крепкой, даже выру это видно! Тёмные, соттенком синевы, глаза мрачно щурились. Было неприятно провожать едва знакомых гостей так поспешно ипризнавать вдуше их затею наивной идаже несбыточной. Кланд - гнилец. Однако он неглуп, астрах сделает его опаснее вдвое… Вырам непройти. То есть надо начинать подготовку квойне уже теперь. Иного недано.
        Мысли людей для Шрона были вполне наглядным косяком ярких рыб: все понятны ивсе плывут знакомым течением. Пока они ничуть неважны. Потому что остались позади, как ивсё иное. Впереди только бой. Для него, старика, может статься, последний: потому что Шрома надо беречь. Кроме Шрома никто непройдёт вниз, он один обладает поясом, дающим такое право вопреки всем угрозам желтой смерти ипаразитов. Увы, кланд хуже, отнего никакой пояс незащитит.
        Достаточно узкая возле заводей река быстро раздалась, течение обленилось ипочти замерло, жабры отметили неприятную илистость воды. Утром воды стало так много, что вперёд выставили плыть лоцмана: выра, знающего озеро ипоописанию, иполичному опыту, пусть идавнему. Всплывать иуточнять курс Шрон строго запретил. Навторой день пути выры услышали голоса родичей - головного дозора столичной стражи, занимающего донные ниши инаблюдающего заглубинами. Приняли ближе ккаменистым корням гор ипошли поболее мелкой исовсем мутной воде, сочтя такой путь относительно безопасным. Дозоры удавалось заметить ещё дважды, иоба раза стражи стерегли глубину: всякому выру она кажется родной ипонятной, заслуживающей внимания.
        Поздним вечером дня, предшествующего назначенному для совета хранителей бассейнов, выры первый раз завремя движения поводе вынырнули - усамых стен города.
        Шром снеудовольствием изучил узкий гнилой сток, избранный для входа вгород ещё вродном замке, при разработке плана. Только люди сих пренебрежением кчистоте воды иеё святости могли додуматься сливать вканалы все нечистоты города! Ипосле эти каналы невыводить вотдельное озеро инеотстаивать, асмешивать их воду синой, словно так инужно. Прежде кланды запрещали подобное, ноАффар ар-Сарна, как полагал Шрон, счёл гнилые стоки источником болезней усухопутных. Исразу разрешил… Вымирать - так вместе! Управлять - так уцелевшими иразобщенными, ослабленными.
        Шром первым нырнул под стену, плотно закрыв жабры ипользуясь только воздухом, запасённым легкими. Прошёл наощупь канал, осторожно, старясь несоздавать шума, выломал решетку. Игрушечную - так показалось выру. Делающую город доступным…
        Скоро Шрон истражи появились рядом. Мрачно переглянулись, сполна чувствуя себя гнильцами. Запаху соответствовал иунылый вид окрестностей - грязные полуразрушенные временем стены домов, серость этой худшей изокраин - помойки. Лоцман нырнул вканал первым, заего панцирь усом зацепился Шром, остальные двинулись следом. Глубина непозволяла погрузиться целиком, местами давно неприводившиеся впорядок каналы обмелели доничтожного уровня, нотишину ненарушал никакой посторонний звук. Видимо, дозоры эту окраину обходили стороной, как ипредположил шаар, одобривший план продвижения погороду сразу иуверенно.
        Ночь казалась душной имерзостной, столица вызывала всё большее отвращение. Кланд, который довёл её донынешнего состояния, казался тем более гадким. Шрон, проживший вмире дольше иных выров замка, помнил город иным. Гораздо более многолюдным. Итеперь сболью итоской всматривался впустые провалы окон: всё сгнило, всё погибло. Люди покинули дома иушли. Или умерли - иникто незанял их жилье. Выры этого инезаметили, они никогда неимели привычки появляться втой части города, которую отвели сухопутным, обслуживающим нужды особняков иведущим свою непонятную жизнь, исправно пополняющую казну столицы. Хотя теперь очевидно: казна неможет быть очень уж богата при столь запущенном состоянии столицы. Почему хозяева земель новозражают инепринимают мер? Шрон сердито шевельнул усами: это тоже объяснимо. Род ар-Багга, владеющий здешними землями, дано утратил настоящее влияние. Ходили вразное время смутные слухи, что хранителя их бассейна выбирает сам кланд изчисла удобных себе выров-хвостотёров…
        Когда мёртвые дома остались позади, ивокошках, мелких икривоватых, появились хоть слабые отблески лучинного света, выры вздохнули соблегчением. Да, здесь их могут куда скорее заметить. Новсёже лучше так, чем идти помакушку вгнили через чёрный город, словно ты - последний живой вцелом мире…
        Поузким каналам человеческого города продвигаться, тем более скрытно, оказалось почти невозможно, слишком тесны имелки, слишком грязны иненадежно сработаны. Этого выры неожидали: они привыкли киной части столицы. Впрочем, шаар, выслушав план похода ипроследив его покарте города, постарался повозможности уточнить детали, дать указания понаправлению, приметы. Даже описал невзрачный домик ипосоветовал туда заглянуть - ксамому наглому ижадному посреднику столицы, известному всем наёмникам ивыродёрам. Да, кверному слуге кланда, как иначе? Ноесли дать много золота иупомянуть Ларну, человек, скорее всего, сперва проведёт доглавного течения реки, итолько потом, чуть погодя, сообщит огостях хозяину… если вообще сделает это. Зачем двуногому лезть ввырьи игры, рискуя головой?
        Дом поописанию нашёлся довольно быстро, человек оказался наместе. Мрачно оглядел выров, невыказывая удивления. Выслушал про золото, поморщился.
        -Собственно, давно пора напокой, - негромко буркнул он, взвешивая вруке тяжёлый мешок сослитками, принятый отодного изстражей. - Самое время мне напокой. Вас ждут. Пройти увас нет никакой возможности, мне так думается. Нодоглавного русла я вас дотащу, мимо своихже людишек, это несложно. Плата солидная, даже очень. Потому скажу чуть больше, чем просите. Взакрытую часть города, вырью, все каналы глухо перекрыты. Новы так привыкли кводе, что только оних идумаете! Кланд нелучше. Растворимых ядов закупил много, мнели незнать, сам добывал. Несуйтесь вводу. Укажу натом берегу заброшенный более века особняк бывшего шаара, впавшего внемилость и, послухам, казнённого. Дом примыкает кстене замка. Свашими клешнями - стены там, посути, инет. Иводы нет! Выждалибы доутра да прямым ходом, шумно, через главную площадь - квашему «бассейну». Ждут-то вас собратной стороны, отканалов. Имои людишки нанабережных, идозоры городские. Ивыры-стражи… давсе!
        -Полезные слова, если они неловушка, - отметил Шрон.
        -Если вас раздавят теперьже, мне изгорода невыбраться, - усмехнулся посредник. - Мне уходить надо тихо. Дорассвета как раз управлюсь.
        Через главный рукав реки выры перебрались втакойже окраинный мертвый город. Нанабережных выше потечению, подтверждая слова посредника, горели факелы, тени людей наводе мелькали иперемещались. Свистели выры, перекликались человечьи дозоры. Рассмотреть закрытый город снизин, отчеловечьих окраин, толком неудалось: двигались спешно. Шрон лишь отметил, что крепость имеет высокие стены, что сдвух сторон огибают иобнимают её рукава реки, что под стенами стоят плотным строем малые галеры илодки, авода вся рыжая отфакельного света.
        Незваные гости столицы миновали несколько грязных улочек, следуя советам посредника. Перевалили через щербатую каменную стену старого, полуразрушенного, особняка. Иоказались как будто втени замка - вода иправее илевее, далеко, аздесь - сухо, темно итихо, ни врагов - ни переполоха. Выры затаились водичавшем саду. Шром изучил стену закрытого города исчёл слова принявшего золото правдивыми: можно вырубить ступени внесколько ударов клешнями.
        -Много стражей укланда? - который раз уточнил он убрата.
        -Дошести десятков, полнопанцирников два десятка, - привычно отозвался Шрон. - Ох-хо, мельчаем мы, изаговоры ссыхаются, иоборона столицы тоже. Вгоды моей юности тут одной людской охраны было дополутора тысяч. Итантовых кукол столькоже. Теперь - вполовину стало поменее. Ущербных выров встражу небрали, идумать нечего! Я служил вкрепости десять лет. При кланде ар-Лиме. Тогда последний раз сменился род, управляющий нами.
        -Почему ты невзошёл напомост? - тоскливо вздохнул Шром, затевая много раз повторенный разговор, известный допоследнего слова, нотак инеунявший досады.
        -Потому что мудрость ценил выше суеты истолицу недолюбливал, - покаянно признал Шрон. - Старого ар-Сарну, ныне покойного, я уважал. Он дважды мне панцирь намелководье портил, я ему - четырежды, иклешню напоследок вырвал. Зарха был силён… Обещал, как вкланды собрался идти, закон пересмотреть исеверу послабление дать. Частично исполнил слово, мы живём, как нам нравится. Иторговые пути держим, изолото ар-Рафтов мимо нас непроходит. Тогда мне казалось - это то, что важно родному бассейну. Молод я был, Шром. Ум нажил, мудрость ещё только копил. Упустил лучшее время. Отдал место хранителя Боргу, всех нас подвёл.
        -Теперь мое лучшее время, - весело шевельнул усами Шром. - Я никому неотдам его без боя. Утро шпарит горизонт кипятком, брат. Вон как край панциря неба порозовел. Скоро…
        Шрон изучил первые признаки рассвета ипромолчал. Он исам знал: скоро.
        Сейчас галеры хранителей уже вышли отличных причалов близ особняков прибрежья идвигаются двумя главными каналами кпристани закрытого города. Значит, вырам-стражам придётся снять часть дозоров ивстать наберегах, соблюдая традиции: приветствуя славных аров встолице отимени кланда, склоняя клешни ипостукивая втакт хвостами. Обычно звук получается громкий, разносится далеко.
        Знакомый шум донесся едва слышно, слабо - для приветствия сняли лишь малую часть дозоров.
        -Пора, - вголосе Шрома зазвучал знакомый каждому молодому полнопанцирнику боевой азарт.
        Выр резким движением развёл клешни, вырубая встаром слоистом камне две первые ступени. Поднялся врост исделал ещё две борозды. Попятился, разбежался - ивзобрался наверх стены единым махом. Стражи тоскливо глянули насвоего ара: хорош, им так никогда невзлететь поотвесному камню: полных семь саженей, скользко, иступени лишь внизу. Каков должен быть разбег икаков толчок хвостом? Шром уже вбил ввершину стены два крюка исбросил веревки. Шрон ещё раз глянул нанебо - красное, неспокойное, обещающее ветер ишторм… Ипополз настену.
        -Нас ждут, - негромко буркнул Шром. - Я вижу их, брат. Они там, внишах удверей. Люди сигломётами идальше выры. Ты укажи ещё разок: какой коридор верно ведет кзалу собрания?
        Шрон встал настене, глядя намалую площадь вкольце камня, смраморным бассейном, цветниками ишироким навесом отсолнца. Знакомое место, тут он нераз гулял спрежним кландом, когда был желанным гостем встолице. Потом приглашать перестали, аон инезаметил перемен - сам стал иным, утратил интерес ксуете суши. Оказывается - напрасно.
        -Есть два надёжных пути. Нам, полагаю, требуется правый боковой коридор, - осторожно предположил Шрон, указывая усом. - Он огибает большой закрытый бассейн сгротами игалереями, обиталище гостей исемьи кланда. Он широк, вымощен камнем исиней узорной плиткой. Её примечай, чтобы несойти вбоковые ответвления инепотеряться, если бой отвлечёт изапутает. Затретьим поворотом бери левее, там расходятся два рукава, равных поширине. Вконце левого - вход вглавный зал. Иневвязывайся вбой намеренно. Сейчас вперёд пойдут стражи. Они сами вызвались впоход, их семейная честь тоже требует уважения.
        Шром нехотя переступил постене всторонку. Коснулся усами панцирей стражей, виновато вздохнул. Умирать наплощади никто нехочет. Искать боя иславы ценой жизни, тем неменее, готовы все… Молодость сильного выра непонимает инехранит впамяти страха гибели.
        -Дозала я дойду, - упрямо пообещал Шром.
        Три стража дружно качнули клешнями ипрыгнули состены, придерживая веревки. Встали навсе лапы, спружинили - иметнулись вперед, чуть пританцовывая, затрудняя выцеливание стыков, уязвимых для отравленных игл. Тантовые куклы стреляли ровно инеособенно метко. Выры заих спинами ждали своего времени, перебирая внетерпении лапами: они тоже были молоды итоже видели вбою упоение, анесмерть…
        Бегущий слева страж достиг ступней ичуть покачнулся: три иглы он всёже поймал настыки панциря, пересекая двор. Яд уже начинал действовать, замедляя движения. Выры охраны засвистели, отменяя обстрел. Качнулись вперед, вышли наступени. Шром повел хвостом, выцеливая жертву. Далековато! Шром побежал постене вправо, выбирая удобный уступ ближе кступеням.
        -Неделай этого, - без особой надежды одернул Шрон, спускаясь состены.
        Само собой, его предпочли неслышать.
        Выры кланда, все десять, ивсе сего боевой раскраской - сине-золотые полосы наспине илапах - единым панцирным полем двинулись вперед. Шром сжался, подбирая лапы изагибая усы назад.
        Три стража ар-Бахта встали ближе друг кдругу, щетинясь оружием всех рук иугрожая клешнями. Их почти окружили, когда Шром всёже сделал то, что он один иумел: оттолкнулся отуступа хвостом илапами, как огромная пружина. Распрямился вполете, тяжёлый истремительный, рухнул напанцири двух ближних сине-золотых, хотя всякий выр знает: преодолеть вполете такое расстояние сразмерами ивесом Шрома - невозможно!
        Панцири хрустнули, поднятые для отражения удара алебарды обиженно взвизгнули повороненому брюху, прошли вскользь, без большого ущерба. Оба широких коротких топора изпередних рук смятых врагов Шром забрал себе, снова прыгнул, уже вполсилы, лег набок изаскользил покамням, скручиваясь иразворачиваясь для излюбленного удара хвостом. Обратного: вдвижении окантовка конца хвоста загибалась икасалась основания усов, выр словно выворачивался, сгребая врагов себе наспинной панцирь исминая их там. Зажатые внижних руках тяжёлые граненые клинки - сплошную сталь без рукояти - Шром метнул вуцелевших врагов. Одобрительно покосился набрата, успешно доламывающего панцири двух своих противников. Шевельнул усами стражам: живы? Все трое отозвались, тот, кто был наозерах лоцманом, уже извлёк измалого ларца при нижних руках противоядие изагонял трубку под панцирь отравленному собрату. Если невылечить надеялся, то хоть продлить время боеспособности…
        Шрон метнулся ккоридору следом засвоим неугомонным младшим, торопливо изучая его спину ихвост. Пока без сколов итрещин. Хвала глубинам! Две вмятины, один серьёзный удар, лишивший Шрома нижней руки - ивсё… Мелочь, удачный вход, иначе инесказать.
        -Таннская соль под лапами, осторожно, - буркнул Шром, незамедляя бега. - Ох иотмокать нам после, да. Полгода отмокать. Все как есть пропитаемся ею, пока одолеем коридор.
        -Недыши, - зло унял Шрон, замыкая нос ипряча вглазницах стебли глаз.
        Шум нарастал, вдали перекликались люди, гудели выры. Врага тут действительно ждали состороны каналов, посредник необманул: возле западной стены оставили лишь один заслон. Итеперь слуги кланда спешили исправить упущение.
        Солнце обозначило себя, алым ирыжим прокрасило щели. Шрон шевельнул усами: именно вэто время кланд должен взойти напомост, ахранители - приветствовать его. Церемония недлинная, надо спешить. Сперва поклоны истук хостов, прочие глупости, апосле важное: перечисление имён собравшихся иуказание цели встречи. Хорошобы успеть войти иназваться. Вразбитом косым ударом боку медленно копилась боль. Позади звучно цокали лапы стражей, было слышно, как они отбиваются оттантовых, лезущих вкоридор избоковых дверей. Снова защёлкали иглометы.
        Шрон беспокойно повел хвостом. Слишком легко прошли, он ждал худшего идосих пор - ждёт, всё более опасаясь подвоха напоследних шагах. Каждое движение покоридору предсказуемо. Астоящий вдверях зала Шром ивовсе понятен, там инадо его ловить самой последней западней… Старик ускорил бег, догоняя брата. Хлестнул усами, требуя пропустить вперед… Нотут справа вырвался вкоридор сине-золотой страж, изамысел остался неисполненным. Пришлось разворачиваться ипринимать бой. Тем более, запервым выром уже виден второй, норовит метнуть ножи иугрожает длинным багром - оружием людей, перенятым вырами из-за его удобства вцеплянии панциря ипереворачивании врага наспину. Впрочем, любое оружие изстали - оно человечье.
        Шрон хлестким ударом клешней смял некрупного противника иотбросил кстене, угрожающе вскинулся, пугая второго - иудивленно отметил, что тот дрогнул. Постыдно мечтать оместе стража, если боишься смерти! Однажды показанным Соргу прямым ударом воснование усов Шрон смял лицевые пластины труса иснова побежал заШромом, уже ненадеясь догнать ипредупредить. Воздух влегких заканчивался, таннская пыль наполу -нет.
        Коридор нырнул вниз иизогнулся, упоследней развилки кучей сплющенных панцирей лежали ивяло шевелили лапами стражи: Шром их миновал быстро исломал, недумая опощаде. Он тоже знал: надо спешить. Время теперь дороже всего иного. Белый солевой налет наполу закончился резко, Шрон шумно выдохнул инабрал свежего воздуха.
        -Берегись удвери, там… - крикнул он иосел, тормозя всеми лапами иощущая бесполезность своего крика.
        Потолок шевельнулся тяжело, схрустом старого панциря охнул - истал оседать, ломаясь идробясь. Плиты мрамора ибревна перекрытий крошились, трещали исминались. Кланд непожалел собственного замка, задействовал самые глубинные способы защиты, предусмотренные напоследний день - наслучай осады… Ипригодившиеся, чтобы разделаться сврагом.
        Шрон метнулся кстене изапрыгал, уворачиваясь помере сил отокруглых валунов, катящихся изпрорех впотолке вниз, под уклон - кглавному залу. Он мчался вместе скаменным потоком, незамечая ударов итолчков, несчитая ран, иужасался: впереди Шром! Брату некуда деться, совершенно некуда! Укоридора есть перелом, всамой низкой его точке валуны успокоятся, закупоривая ловушку иделая все надежды - несбывшимися, абрата,увы…
        Шрон зло щелкнул клешнями иускорил бег. Протиснулся под изогнутым сводом, хрустя панцирем. Метнулся дальше, вверх, кпоследней двери. Он видел след серо-зеленой вырьей крови наполу ипонимал, что это кровь брата, и, странное дело - радовался. Значит, ещё жив испособен двигаться. Уже хорошо…
        Он догнал Шрома напороге главного зала. Испоткнулся всеми лапами. Воронёный панцирь смят, две трещины пересекли его исочатся кровью. Хвост раздавлен, ноШром упрямо ползёт, тащит его, опираясь опол руками иклешнями. Точнее - клешней, вторая бессильно висит иволочится, смятая камнями.
        Два стража всине-золотой раскраске вынырнули изниш, осмотрели едва живого врага и… открыли ворота. Шрон тоскливо охнул.
        Кланд сыграл посвоим правилам. Итеперь, надо признать, полагал себя победителем. Он примет вызов Шрома. Такой враг нестрашен, нопобеда будет законной иподтвердит право именоваться лучшим, азначит - занимать помост.
        Шрон медленно двинулся кдверям. Он уже видел бок кланда, против всех правил иобычаев, закованного вполную стальную броню налюдской манер. Вороненую, богато украшенную золотым узором ощеренных клешней исеребряной насечкой волн…
        -Род ар-Лим, хранитель Гарн, - размеренно читал глашатай кланда.
        -Приветствую, ар, - сладко пропел спомоста Аффар ар-Сарна.
        -Род ар-Бахта, вызвавший напоединок его донность кланда выр Шром, - добавил глашатай, обозначая прибытие избранного выра илишая его возможности уклониться отподачи вызова.
        -Дождётся своего времени, - усмехнулся кланд. - Я обязан приветствовать всех.
        Шрон медленно миновал ворота иосел напол. Вот он ивошёл вглавный зал. Только - стоилоли? Впереди проигранный бой. Позади - погибающие стражи…
        -Род ар-Нашра, хранитель… - продолжил глашатай.
        -Жаф, - закончил гулкий низкий голос. - Да, старших надо уважать, брат уважил меня.
        -Вы излечились, ар, - искренне обрадовался кланд, наблюдая необычную процессию. - Как внезапно ваше появление… мы вынуждены были сделать исключение идопустить тантовую куклу сюда, учтя вашу болезнь. Новы, как нам сообщили, желали лично огласить месть.
        Жаф ар-Нашра въехал вобозначенный синим узором плиток круг хранителей. Именно въехал! Его беспомощное тело покоилось натрех перекладинах, снабжённых парами довольно крупных колес. Усами выр цеплялся заупряжь вороного страфа, атележку то идело поправлял тантовый раб, укутанный сголовой вплащ рода ар-Нашра иневстающий сколен. Двигался раб кое-как, то идело спотыкался, его одежды волочились, руки двигались неловко. Он был изношен инуждался взамене.
        Шрон вступил всиний круг.
        -Род ар-Бахта, хранитель Шрон, - закончил перечисление глашатай.
        -Ивас приветствую, ар, - вголосе кланда звучала отчётливая издевка. - Все прибывшие здесь, можно начинать. Имы готовы приступить крассмотрению спешно собравшего нас весьма опасного дела. Речь идет онарушении донной чести. Род ар-Бахта преступил закон.Я…
        -Мы, ар-Нашра, подали прошение исами его озвучим, - прогудел Жаф. - Оскорбление непросто донное итяжкое, ары. Оно несравнимо ни счем. Речь идет овыродёрстве. Род ар-Бахта преступил закон, проводя изучение обстоятельств дела недопустимыми способами, иэто достойно всяческого порицания.
        Кланд дрогнул усами, речь Жафа, особенно впоследних словах, его удивила. Но, как известно, невозможно поправилам церемонии перебить старого ипомешать хранителю изложить свое дело, заявленное заранее - тем более, сам кланд иобозначил тему собрания.
        -Порицания, именно так, - повторил старик. - Ноя понимаю их! Какбы сам я повёл себя, еслибы узнал, что Аффар ар-Сарна, занимающий почётный помост, взращивает выродёров? Как поступилбы я, доподлинно установив, что им выплачивается золото закаждого изнаших погибших братьев? Что нас, выров достойных родов, обрекают словом иволей кланда насмерть позорную имучительную? Род ар-Нашра утратил двух своих лучших бойцов ненамелководье.
        -Их уничтожил Ларна, гнилец, - быстро отметил ар-Горх, чьи земли соседствовали сГорнивой.
        -Мы просили выров рода ар-Бахта выдать нам выродёра, именуемого Ларной, для проведения полного изучения этого дела, - невозмутимо продолжил Жаф, незамечая, что его перебили. - Инам неотказали внашей законной просьбе. Мы удовлетворены полученными сведениями.
        -Неотказали? - качнулся вперед ар-Лим.
        -Именно. Я лично общался свыродёром, - отозвался Жаф. Оба его глаза настеблях прицелились вкланда. - Я готов повторить список погибших выров, так шумно представленный ар-Фангом еще вСинге. Ирасширить его. Разве дело водном Ларне? Разве дело вообще внём? Гибнут выры. Заказчик оплачивает их смерть. Вы, ар-Горхи, десять лет назад утратили старого, его кланд сдал взаказ неопытному выродёру всего затри сотни золотом. Старые дешевле стоят.
        Жаф выдержал паузу, давая вырам осознать иэто оскорбление. Хранители убито молчали. Старик вздохнул иповернул глаза кар-Лимам.
        -Вашего брата Аффар заказал двадцать пять лет назад, ещё когда небыл кландом, ицена была тысяча кархонов, самая высокая. Имя выродера Борт, он уже мёртв… Ваш брат мог вступить наэтот помост, ему хватало исилы, исторонников. Нояд оказался надёжным. Мы, ар-Нашра, желаем мести. Страстно желаем! Ноещё того сильнее мы желаем прекращения выродёрства, полного инавсегда. Тот, чье имя я хочу забыть - ведь он предал весь род выров инеможет называться кландом, поскольку ведёт войну сосвоим народом. Он также неможет выйти набой чести соШромом ар-Бахтой. Он утратил честь, без которой нельзя биться свыром поправилам глубин. Он - выродёр. Изаслуживает иного, совсем иного.
        Хранители ошарашено затихли, даже Шром приподнялся иразвернулся кстарому Жафу. Тот важно качнул усами. Выдержал тишину додолжного загустения.
        -Выродёра должен смять выродёр. Я заключил уговор сЛарной. Мы, род ар-Нашра, простим ему всё прежнее, если он примет заказ наэтого бронированного гнильца. Пусть живёт, нолишь очистив наш помост. Взале четырнадцать хранителей, все, кто успел прибыть. Будетли возмездие одобрено десятью ударами хвостов?
        Жаф осторожно шевельнул своим израненным хвостом, обозначая первый удар. Ар-Лим сердито повторил движение старика, да так поспешно, что опередил Шрона. Пожилой ар-Рафт последовал его примеру более солидно, Ар-Нан иар-Карса дружно поддержали. Хранители ар-Шарх иар-Выдха нехотя стукнули пополу, усами обозначив сомнения, подлежащие более позднему урегулированию. Ар-Раг стукнул самым кончиком хвоста исердито развел клешни: про выродера Ларну еще поговорим!
        Повисла тишина. Крупный полнопанцирный ар-Рапр виновато вздохнул исместился ближе кпомосту. Ар-Багга иар-Капра шагнули тудаже. Кланд снова ощутил себя выигравшим, уже приподнял усы, готовый ответить - иосекся. Верный иничтожный, всегда согласный нищий сосед ар-Горх хлопнул хвостом громко ирешительно.
        -Наш старый неоценивается вденьгах, - сказал он. Изло добавил: - Наш старый уж всяко при оценке недешевле малька ар-Лимов!
        Шром распластался наплитах, уже несознавая себя. Хранитель Жаф громко потребовал предоставить воду больным ипрекратить бои вкоридорах. Сине-золотые стражи забегали, смущённо пригибаясь инесмея спорить: кто знает, может, распоряжается тот, кто завтра будет первым упомоста? Ато ивзойдёт нанего.
        -Осталось вызвать выродёра, - задумчиво предположил ар-Лим, глядя настальной панцирь кланда. - Нелепое дело вы затеяли, старый ар. Ябы, да несочтут это трусостью, непоручился заисход боя нашего молодого полнопанцирника сэтим насуше. Сталь хороша, наша сталь, зрамская… Алюди - мягкотелые слабаки. Я слышал много глупостей оЛарне, ноэтот панцирь ему невскрыть.
        -Так чего ты лупил хвостом, как малёк? - сварливо поинтересовалсяЖаф.
        -Вазарт вошёл, - виновато вздохнул хранитель. - Интересный бой стоит того, чтобы его неупустить. Эх, какбы неместь, ябы поставил тарелку печени навыигрыш гнилого кланда.
        -Тресковой печени? - вслух задумался ар-Горх, досих пор чувствуя себя головокружительно дерзким, ведь он пошёл против сильного соседа!
        -Самой жирной, - оживился ар-Лим. - Эх, без толку ставки. Сбежал, пожалуй, выродёр! Пропало зрелище. Стальной панцирь хорош. Наши кузнецы ковали. Потому иставлю печень смело, вполне.
        Кланд напомосте чувствовал себя неуютно. Суета ишуточки внизу настораживали его. Поведение давно подмятого изапуганного ар-Горха беспокоило всерьёз. Отсутствие старшего ар-Фанга, неявившихся вопреки прямому приказу, бесило.
        Кланд пробежал кстене, выбрал два топора, надежный цеп, длинную алебарду спротивовесом ввиде крюка. Иещё раз гордо осмотрел свой панцирь, защищённый безупречной южной сталью. Он боялся встречи соШромом, даже израненным иумирающим. Ночеловек… Жалкий наёмник, мягкотелый выкормыш наставников бассейна. Вся его сила - вядах ивнезапности. То идругое здесь непозволят использовать.
        -Агде выродёр? - снова запереживал ар-Лим.
        -Тут я, - негромко отозвался человек вплаще рода ар-Нашра, разгибаясь ивытирая пот солба. - Пока развернул эту телегу, так разогрелся, любо-дорого. Жаф, смотреть удобно будет?
        -Ещё поправее меня сдвинь, - задумчиво предложил старик. - Ипод переднюю перекладину хоть что подложи. Вот, уже лучше. Я натебя поставлю тарелку печени. Ты уж соответствуй. Очень кушать хочу, атреска уар-Лимов наилучшая.
        Усы кланда слегка обвисли. Он безвольно имолча пронаблюдал, как его стражи вносят воду иначинают поливать Шрома - врага, ещё способного выжить. Как хранители, стоящие возле помоста, сторонники иопора, отходят вуголок итам молча замирают. Как мечется ар-Рапр, полнопанцирный инесчастный доглубины души. Ему хочется иметь мужество истукнуть хвостом - ноар-Фанга недадут воды, акак это изменить, как сберечь личинки? Вних всё будущее, ионо, увы, превыше даже чести.
        Рослый выродёр, новый объект общего внимания, без спешки отстегнул из-под колесных перекладин свой топор, снял снего чехол. Скинул плащ, затем куртку. Остался втонкой тёмной кольчужке, навид неособо надежной. Натянул шуршащие перчатки. Добыл оттудаже, из-под головогруди старого Жафа, кольчужную шапочку, стекающую мелкой чешуей звеньев наплечи.
        -Это наша ковка, - оживился хранитель ар-Рафт. - Кто там печенью богат? Имне тарелку. Наша ковка лучше южной. Клеймо натопоре полное, варочная сталь, северная, аневаша, пережжённая исухая. Наша вон - вся как масло, темна ибез блеска, знатная работа.
        Ларна чуть поклонился Жафу. Потом Шрому, едва способному ответно поднять ус. Шрон уже был рядом сбратом ипробовал лечить помере сил. Ларна отвернулся, щелкнул языком, подзывая страфа. Изашагал кпомосту.
        -Страф против правил, - сдавленно просипел ар-Багга.
        -Тогда пусть гнилец бросит алебарду ипрочее оружие, оно всё против правил, мы - выры, унас природный панцирь иклешни имеются, - возмутился ар-Рафт.
        Снова наступила тишина. Ларна движением руки опустил птицу наколени изабрался вседло. Кланд ссомнением глянул наалебарду, покосился насвоих сторонников. Как воевать сострафами, он слышал. Носмутно иочень давно. Вроде, их надо путать усами поногам… Усы укланда были коротковаты, что маскировалось ношением парадных золотых подвесок непомерной длины.
        Вороной водно движение взвился накрай помоста изашипел, сгибая голову вниз. Тёмный топор приветственно качнулся. Ар-Лим, который заключил различных споров уже надва десятка тарелок печени, пребывал впьяно-превосходном настроении. Именно он азартно влепил всем хвостом пополу, обозначив началобоя.
        Кланд настороженно, медленно шагнул вперёд, иещё раз. Поправил оружие вруках, шире перехватил алебарду. Вороной страф заклокотал, вскинулся - ипрыгнул сместа вперед ивверх. Так резко, что кланд намиг растерялся, удар обоих топоров прошёл поногам птицы вскользь, задев лишь выпущенные когти, отбившие его инаправившие руки вниз, кпомосту.
        Вороной несбился снамеченного направления. Его когти всей силой, накопленной прыжком, смяли задние лапы кланда иограничили его подвижность - пусть иненадолго.
        Кланд ударил алебардой почти вслепую. Мгновенно он сужасом осознал потерю обоих глаз настеблях - когда птица их уничтожила, кланд даже незаметил, боль лишь теперь ударила, иоказалась страшна.
        Ларна щелчком языка подал новую команду. Страф перестал скрести когтями поброне, отпрыгнул. Поджал пробитую сталью ногу ижалобно заклокотал.
        Кланд тоже немолчал, он визжал позорно игромко, хотя закон мелководья гласит: раны необозначают криком, бойцу пристало терпение, кровь его вовремя поединка совершенно холодна… Нокланд уже выгибался ибился, как полураздавленный червяк. Сталь панциря сковывала движения, ограничивала замахрук.
        Алебарда хрустнула, когда её древко перерубил тёмный топор. Кланд молотил вовсе стороны уцелевшими руками суматошно иостервенело, изо всех сил. Один раз он ощутил, что попал вочто-то плотное, нопочти сразу возросла тяжесть нагорящем отболи хвосте, икланд осознал положение птицы. Он начал заваливаться набок, готовя кувырок, сминающий врага…
        Тёмный топор, навид иправда, словно вмасле выдержанный, уже скользил снеприятным грубым звуком вниз, целясь спугающей точностью встык открытого кувырком брюшного щитка. Южная сталь жалобно охнула, замки соединения бессильно распались. Боль вутраченных глазах иподпорченном хвосте перестала беспокоить кланда. Он впервые вжизни насвоем опыте узнал, каково это: когда тебе взламывают панцирь.
        Спинной глаз отметил черную тень страфа, бегущего поширокой дуге. Вороной прихрамывал, ноклокотал победно, громко. Страф был без седока, отягощающего, тормозящего движения. Вот голова дернулась - изрение сжалось дожалких возможностей обзора пары нижних лицевых глаз…
        Снова мелькнул топор, отсекая руку сцепом. Кровь пузырилась ипятнала помост.
        Собственный крик заполнял слух кланда иделал вибрирующий ужас - вселенским, неодолимым. Кланд сотчаянием осознал себя всего лишь большой ибеспомощной рыбиной под разделочным ножом. Больно, страшно ибезнадёжно… Он даже рассмотрел ужасающе спокойный иделовитый прищур серых глаз, когда его лишали лучшей - вполне здоровой имощной - клешни. Апотом ивторой.
        Аффар ар-Сарна, недавно владевший всем миром, остался теперь лежать напомосте всего лишь окончательно раздавленным червяком, тушей без лап ирук. Жалким обрубком, ещё живым истрадающим.
        Скаким-то запоздалым ужасом припомнилось: он сам приказал найти этого выродёра, тогда ещё мальчишку. Он вложил немало золота вобучение ивоспитание сильного, злого наёмника. Здесь, вглавном бассейне, мягкотелому подробно рассказывали ослабых местах выров испособах их убийства. Медленного истрашного. Это он, кланд, решил, что оставшегося без лап полнопанцирного надо выкладывать насолнце, чтобы повинный перед ар-Сарна страдал много дней… Если сошедшие сума хранители пожелают - исам кланд, будет сохнуть также.
        -Пусть подыхает медленно! - словно отзываясь наэти страхи, выкрикнул ар-Горх. - Ицена ему - стертый медный полуарх!
        Тёмный топор ударил вспинной панцирь, порождая новую боль. Последнюю. Боль заполнила сознание тьмой. Икланда нестало вмире…
        -Ненадо становиться заказчиком, ар, - буркнул Ларна, чуть отдышавшись. Мельком глянул накровь, сочащуюся поноге. Извлёк изщели панциря топор. - Хватит. Месть - нелучший путь. Нонайм ипытка… нет уж, я больше неберу заказов. Кончено.
        Он укоризненно покачал головой. Щелкнул языком, отзывая страфа, яростно танцующего напанцире илязгающего когтями. Усмехнулся вусы: где-то втёмных недрах сознания вороных хранятся ярость ижажда боя свырами. Их очень просто разбудить инатренировать.
        Своего страфа Ларна начал готовить ещё вГорниве. Клевок покоманде. Удержание хвоста. Прыжок, удар лапами идвижение покругу, спостоянной угрозой иприцелом вглаза… Несложные приёмы, для которых вороной самой природой создан. Кто знал, что уроки пригодятся? Он тогда только смутно подозревал, ещё невыработав окончательного плана.
        Уничтожив без честного боя одиннадцать славных выров, чего уж греха таить, Ларна тщеславно желал последним всписке выродёрства прикончить вооружённого иподлого врага рода ар-Бахта… Сорг выставил условие: пожелал разделаться сотравителем ар-Фанга. Вответ он, Ларна, тоже непромолчал. Икаждый получил своё.
        Хранители вполнейшей тишине смотрели навыродёра. Как он шагает всё ближе ккраю помоста. Ларна хромал иберёг руку, дышал схрипом иприжимал кбоку локоть: достал его кланд толи хвостом, толи клешней. Крепко приложил. Новыродёр выжил исправился сделом, давшим ему законное право смотреть навыров инеждать сих стороны новой законной мести: долг оглашён Жафом, подтверждён ударами хвостов иоплачен кровью. Многие старшие родов выров изучали мягкотелого сотвращением, акто-то исуважением: бой честный, некчему придраться.
        Ларна нахмурился, припоминая ещё одно обещание, данное Соргу.
        -Чтоже это я? - остановился выродёр. - Сказать забыл! Я, Ларна рэм-Бахта, отимени рода объявляю то, что желал сказать здесь, стоя напомосте, мой друг ибрат Шром. Война людей ивыров окончена. Нет более похода, ради которого избирается кланд. Есть дела мира, решаемые, как иподобает поукладу глубин, старыми.
        -Именно, старыми, - эхом отозвался Шрон. - Жаф, мы свами должны определить круг мудрецов. Уар-Рагов старику уже исполнилосьсто?
        -Три месяца назад, - отозвался выр, неловко переваливаясь насвоих колесных подпорках иощупывая их уцелевшими руками. - Ларна! Задави тебя страф, где ты? Меня надо развернуть.
        -Унас двое старых, - осторожно подал голос хранитель рода ар-Багга. - Двое!
        -Ох-хо, мы ещё необозначили подтверждение мира ударом хвостов, - припомнил Шрон. Изадумчиво добавил, сдерживая булькающий смех. - Хотя лично меня устраивает кланд Ларна…
        Все хвосты дружно впечатались впол.
        Шрон осел напол ипозволил себе расслабиться.
        Всёже незря шли встолицу, - думал он, наблюдая, как брата обливают водой. Незря… будет смена законов иновая надежда. Хотя сейчас верить внеё особенно трудно, глядя наизраненного, едва живого, Шрома. Цена, запрошенная завышитый чернью поясок, оказалась высока. Инет никакой уверенности, что оплачена она сполна, что погружение будет удачным. Как отпускать брата таким, иссечённым ипересохшим - одного? Кто поддержит изащитит отдонных угроз? Кто поможет выбрать грот?
        Шрон тяжело вздохнул, благодарно шевельнул усами: идонего добрались стражи, поливают водой щедро, усердно. Ларна уже развернул капризного Жафа, подкатил поближе. Старик взволнованно игромко, чтобы все разобрали, спросил про Сомру иданную варсой надежду наобретение глубин. Пришлось рассказывать всю историю заново - отмомента встречи нагалере казнимого выродёра истольже окончательно ибезнадежно обреченного Шрома… Хранители слушали, как сказку. Шрон усмехался: Кимабы сюда, вот уж кто умеет рассказывать!
        Когда он закончил рассказ, отдверей приблизился курьер, сообщил: галера Юты ар-Рафта задержана унижней цепи, перекрывающей реку. Можноли впускать? Собрание заволновалось, хранители торопливо договорились, кто ккому готов напроситься вгости напалубу, чтобы выход галер изпорта ненапоминал военный сбор. Сошлись натом, что трех больших кораблей вполне достаточно идля солидности, идля удобства. Ар-Лимы, неосторожно пообещавшие всем печень ипроигравшие ровно столько споров, сколько затеяли, ничуть неогорчились ирешили устроить праздник. Как-никак новое время, мир меняется. Инадо верить - клучшему!
        Шрома бережно подняли иотнесли напалубу малой галеры Ларны, доставившей ара Жафа насовет.
        Сам Ларна скинул кольчугу, наспех перетянул свежую рану наноге изабросил топор втрюм. Тем завершив военные дела, почувствовал себя капитаном ивзялся руководить погрузкой старого выра, весьма гордого своим временно необходимым способом передвижения - наколёсах. Принесли нагалеру иединственного выжившего изтрех стражей замка ар-Бахта. Выра, безусловно укрепившего славу своего рода иисполнившего долг доконца, как иего погибшие спутники.
        Глава стражи дворца, смущённо стирая пучком водорослей сине-золотые полосы, догнал Шрона уже усамого борта галеры.
        -Каков теперь цвет власти, ар? - осторожно уточнилон.
        Шрон ненадолго замер взадумчивости. Потом глянул набрата. Шевельнул усами.
        -Пояс, дающий надежду уйти вглубины, чёрен, как донный ил, - негромко сказал он. - Тотже цвет обозначает унас, выров исконного закона, мудрость. - Полагаю, можно считать этот цвет достойным. Нораскраску ненаносите. Невойна ведь теперь встолице -мир…
        Галера Ларны отчалила ипошла вниз поканалам. Следом пристроились, одна задругой покинув закрытый порт, три больших военных. Шрон заторопился кбрату, надуше было тяжело ибольно. Словно вчерноте мудрости копится слишком много сомнений.
        Увыхода набольшую воду ждал Юта. Напалубе - Шрон сразу рассмотрел - были иТингали, иКим, иМалек, идаже Хол, отказавший себе визучении дна незнакомой бухты ради более важныхдел.
        Ларна тяжело, сприсвистом, выдохнул сквозь зубы ипогладил шею свободно гуляющего попалубе страфа. Он прекрасно видел, какой впереди его ждет бой. Тингали терла глаза ивсхлипывала, Ким стоял мрачнее грозовой тучи, Малёк ивовсе нежелал глядеть накапитана.
        -Ох-хо, что занапасть? - насторожился внимательный Шрон.
        -Я оставил им запись натросне, ещё когда взамке был исобирался вплаванье. Вскрыть велел вчера, - понуро отозвался Ларна. - Асегодня мне держать ответ зато.
        Глава шестнадцатая.
        Вырий путь надежды
        Враги предают - так это инепредательство, аобычное их поведение. Ноесли обиду друзья чинят, как такое простить ипринять? Я ему всё рассказала, счистой душой… Иответа ждала такогоже. Я двенадцать дней этот тросн запечатанный вруках мяла, он так пальцы жёг - аж больно! Потому я думала: ответ внём есть, указание полезное, как нам Шрому помочь, как спастиего.
        Я быстро додумалась доважного, доочень даже ценного. Вышить я могу очень черный пояс, большую плату сосвоего хозяина требующий. И, как Ким исказал, никто необлегчит ту цену. «Никто изушедших вбезвременье», - вот ведь как полностью-то сказал! Я Кимочку знаю, его порой надо слушать досамого тихого вздоха, тишину - иту ловить… Ни дед Сомра, ни сама Пряха, цену снизить немогут. Они вне нашего мира живут, они канву ткут да держат. Мы для них малы, трудно нам мерку вымерять, уж как выделили, так иладно. Номы сами - те, кто живёт идружбу схозяином пояса водит - мы вполне свободны помогать ему. Мы вольны насвои плечи валить его ношу итянуть вместе, ицену платить вскладчину! Вот дочего я додумалась.
        Гордая, как обычно, полный день ходила. Юта - итот посмеиваться стал, наменя глядючи. Особняк его хорош, светел зачист, люди здесь приятные, да ивыры нехуже. Кормят вкусно, все блажи сполуслова исполняют. Сиди да учись шить, потому что Ким требует испуску недаёт. Хол, итот едва терпит, хотя упрям задвоих идаровит, пожалуй, даже затроих: незря унего рук втрое более, чем уменя, неумехи…
        Гордая я была долго. Вполдень, как велел Ларна, показала тросн брату, потому что срок вышел иможно открывать. Ким позвал Юту, всех собрал - иоткрыл.
        Ох, недумала я, что так черно этот выродёр надо мной посмеётся. Ким громко прочёл исочувственно. Наменя глянул без самой малой насмешки, спониманием.
        «Тинка, ты надежный человек».
        Вот ивсё… Ини слова более. Я так исела, будто подрубили меня. Как он мог? Я поверила ему, я правду рассказала, вот плылбы теперь кострову, колдуна искать - туда ему идорога. Ким вздохнул ипогладил меня поголове.
        -Тинка, негрусти. Он хотел как лучше. Он, пожалуй, так решил: Хол страфу нитку путеводную сплел? Сплел. Иты поэтому узору слов настоящий смысл прочитаешь. Только я тебя неучил читать меж строк. Иего, шутника, писать меж строк неучил…
        Ким задумчиво изогнул бровь иушёл, держа тросн чуть наотлёт. Быстро вернулся, довольный собою сверх всякой меры. Тросн выглядел немного обгоревшим покраю, да ипах соответственно. Ну как этот выродер мог? Ябы вовек недодумалась греть послание или вводу совать.
        -Додумаласьбы, хоть инесразу, - утешительно прогудел Юта, подсовывая мне кубок ссоком. - Ты пояс как подаёшь? Через огонь. Он неоттебя прятал слова, отпосторонних. Гнильцов кландовых, малоли их насвете.
        -«Вдень совета хранителей бассейнов мы все будем встолице, это точно. - Прочёл Ким. - Ждите отполудня вбухте. Какбы ни сложилось, найдём способ вас оповестить отом, хорошили наши дела. Если Шром будет слаб иранен изрядно, его придется сразу отсылать вниз, ктому тоже будьте готовы».
        Ким глянул наменя сновым сочувствием. Виновато улыбнулся.
        -Апервый текст был поинтереснее, - теперь вовзгляде этого нахального зайца ехидство даже инепряталось…
        Ивот мы ждем.
        Город закрыт, никто нас инедумает пропускать вего внутренние каналы. Исообщений нам никто нешлёт, хотя полдень уже греет макушку вполную силу. Так тяжело надуше. Так мутно ибольно! Темно. Словно это я надно ухожу, словно мой свет меркнет.
        Когда Юта рассмотрел галеру Ларны, он подал нам знак тихо ибез радости. Стало ещё горше, хорошего иждать сделалось бесполезно.
        Шрома я опознала сразу, хотя страшно было дозволить себе верить, что серая, залитая пеной коросты, масса разбитого панциря испутанных раздавленных лап - это иесть он, лучший извсех выров… аможет, илюдей тоже. Малёк сел напалубу игоре принял молча. Хол сотчаянием молодого выра запищал, снова сбив голос надетский, хотя он уже велик: «Шром лучше всех», «Кланду конец»… Новего суетливом самоуспокоении небыло итени правды. Он тоже глядел наШрома ибоялся, совсем какя.
        -Кимочка, какже мы его туда, вниз, одного? - всхлипнула я. - Пропадёт! Я так славно придумала. Вместе цену запояс его оплатить.
        -Что можно, уже оплачено, - тихо отозвался Ким. - Невсё удается сделать вместе. Многое важное илюди, ивыры, совершают водиночку. Меняются они точно - сами… своей силой. Внутри каждого изнас скрытой. Теперь пришло время меняться для Шрома. Ставь парус, Юта. Хол, вспоминай, где древние лоции обозначают настоящую глубину. Нельзя ему уйти вдонную нишу итам, взападне, оказаться окруженным совсех сторон мелководьем, где желтой смертью вода отравлена.
        -Там разлом донный, - сразу отозвался наш лоцман, обретя полезное дело. Убежал нанос галеры ивыставил усы, точно показывая курс.
        Скоро кнам напалубу выбрался столичный лоцман, пожилой солидный выр, сразу ушёл кХолу, советоваться иизбирать самое надёжное место для погружения. Я сидела, опираясь оплечо Малька. Ибыло мне плохо, потому что я всё это затеяла. Я пояс сшила… Моя плата заего силу - эта вот боль иневозможность ничего повторно изменить вчужой судьбе. Аведь я иКиму поясок дарила, итомуже Ларне! Легко дарила, сулыбкой, потому пустоголовая, инепонимаю, скакой я властью нитками своими связана. Икак бережно той властью следует распоряжаться. Моя цена запоясок - эта вот взрослость… Ким сел рядом, обнял заплечи иулыбнулся.
        -Несмей хвост поджимать! - строго велел он, повторяя присказку Ларны. - Умнеть - умней, силе своей цену знай, авот души нежалей истраха некопи. Нета монета - страх, чтобы ею кошель набивать. УЛарны вон учись. Он недешевле Шрома расплатился! Думаешь, легко выродёру квырам вгрот сунуться?
        -Ох…
        -То-то, - подмигнул мой умный брат. - Он оставлял тебе весть - незнал, выживетли, апугать нехотел. Несозла он так коротко написал, понимаешь? Берег тебя. Ох, Тинка, как ещё мне замои сказочки плату придётся внести - ума неприложу! Заварил я кашу, разрешил тебе вмир вернуться. Все его законы теперь пошвам трещат, все как есть новым кроем будут перекраиваться. Ая ипрежние знаю худо, икак новые верно собрать - неведаю.
        Вот инашлось мне дело: брата утешать. Навесь день занятие.
        Галера наша двигалась ходко, навеслах народ отдыха непросил иналегал сусердием. Даже снекоторой веселостью. Ещебы, большие боевые выровы корабли стали отставать всё сильнее, тант - он душу изчеловека вынимает, ачто заработа без души? Выры всполошились, даже смех нас разобрал. Кровь глубинная вних всколыхнулась, подвое - потрое стали заборт прыгать иканаты натягивать, увеличивая ход. Думается мне, впервые вжизни эти выры тянули галеры - ибыло им интересно. Гораздо интереснее, чем стоять наносу внелепой позе угрозы исохнуть… посреди моря.
        Ветер взялся изадул низом, резко инедобро. Наотмашь ударит попарусу - исгинет, снова хлестнет - изатаится, словно тать. Юта приказал бросить канаты ивместе спожилым лоцманом ушёл вводу, чтобы выравнивать наше движение. Хол снова указывал курс один. Делал это уверенно иусом недрожал, я как-то сразу угадала: мы уже близко отнастоящих глубин.
        Небо нахмурилось, словно иему Шром родня, иему больно прощаться. Море помрачнело, посуровело. Серое сделалось спрозеленью буроватой, словно все оно - вырья кровь… Солнце спустилось ниже, выглянуло из-за края облаков, вузкую щель, блики положило предзакатные.
        Хол сложил усы иотвернулся отводы.
        -Тут можно, - серьезно сказал он. - Надёжное место. Очень даже бездонное, да. Самбы нырнул сдядькой. Славно здесь, течение ровное исильное тянет кюгу, мимо скал. Донное оно, вниз тёплую воду влечёт.
        Ким кивнул инахмурился, глянул наменя. НаХола. Снова наменя.
        -Нечего вам бездельничать, - распорядился он. - Хол, дай знак Ларне, пусть его галера плотно кборту встаёт.
        Бессовестный выродёр, надо должное ему отдать, повел себя славно. Повеслу перебежал нанашу палубу, подошёл да извинился. Прямо при всех поклонился ихорошо так сказал, отдуши: Тинка, виноват. Сам незнал, как дело выйдет, вот инапустил туману… Прости, несерчай.
        Простила - иубежала тучка, исделалось легко, словно иные беды тоже развеялись. Ким велел Шрома наводу спускать бережно ивырам его придержать, аменя перевести нагалеру Ларны. Иещё - разойтись хоть наполсотни саженей. Я иХол - мы вышивальщики, нам надо отгонять беду. Как? Асами должны соображать.
        Смолчала. Спорить сним - себе дороже.
        Ларна подхватил наруки, я ииспугаться неуспела. Перенёс повеслу - как поровной улице. Меня раньше наруках только Ким иногда носил: вот хоть тогда, когда мы отСомры возвращались, вопросы свои высказав иответы получив. Увыродёра этого другие руки. Жёсткие, надёжные. Неспокойно мне ощущать их. Уж так крепко держат… хотя вроде - акак надо? Вморе мы, доберега отсюда только выр доплывет, я - невыр.
        Мысли сгинули, как только я возле Шрома села. Погладила его изломанный панцирь. Опять слезы навернулись. Словно навсегда провожаю. Я пояс шила, я тогда ещё эту пустоту всебе ощутила - утрату неизбежную.
        -Другой буду… - тихо молвил он, кое-как сосредоточив намне оба глаза, струдом двигающиеся напоникших стеблях. - Примешьли? Вы - люди, вас отталкивает наша чуждость. Матерью Шарги написано настене замка: этого внас вы более всего непонимаете, смены возраста… Неузнаешь, расстроюсь.
        -Как я могу неузнать тебя? - опять голос дрогнул, словно Шрому ибез меня боли мало… - Я ведь изтвоей семьи. Я пояс тебе шила. Гдеон?
        Сорг торопливо подал сверток. Растряхнула, неглядя, бережно просунула темную ленту под панцирь, приподнятый усилиями двух незнакомых мне выров. Завязала сама, плотно инадежно Я - вышивальщица. Я знаю, как верно узел положить, чтобы итечение его невзначай нерастрепало, излое чужое шитьё нескинуло…
        -Ты обязательно вернись, - попросила я его. - Нельзя иначе. Никак нельзя.
        -Знаю, - отозвался Шром. - Ичто вернусь, знаю. Как исконно мы вверх приходили, всезон сомга, никак непозже началаего.
        Шрон засуетился, я таким беспокойным ирасстроенным его ни разу невидела. Про мешки забормотал, про иную защиту при погружении. Ларна отмахнулся.
        -Мешки тебя неспасли, я видел, - бросил он. - Ашитьё меня вот как выручило. Я, выродёр, более ненахожусь вне закона увыров. Это похлеще, чем спасение отпаразитов. Он пройдёт. Тинка всё нужное уже сшила.
        Соглашаться было боязно, ноглядеть, как Шрома вмешок завязывают - ябы такого иневыдержала. Он слаб, как он там, внизу, выберется иззащиты, ставшей ловушкой? Наверное, Шрон подумал отомже, затих. Прыгнул вводу истал ждать спуска брата. ИСорг прыгнул. Скоро их оказалось семь - выров вокруг Шрома. Качались они назлой короткой волне, сплетенные руками, усами иклешнями. Анаша галера уходила всё дальше всторону, ивторая - Юты - тоже отодвигалась.
        Сумерки накатывали волнами, когда тучи набрасывали очередной слой серости наедва видимое солнце, низкое, уже мокнущее вводе итускнеющее оттого всё более. Море темнело, словно мы все погружались. Сам воздух становился влажным иплотным. Дышалось тяжело, сложно.
        Канва колебалась, слоилась. Спрут, злодей, рвался кдобыче. Инемог прорваться, мне даже смешно сделалось. Я рассмотрела его так близко ихорошо впервый раз: незря Ким нас уроками своими донимал! Нетак древний урод страшен, как - мерзок… Я подпустила его ближе ииглой крепко кканве притянула, вшила вдва движения. Скорее икрепче приметала новой ниткой. Он дернулся, ноХол тоже времени нетерял.
        -Пора! - рявкнул Ларна, каким-то чудом опознав нужное время.
        Шрома отпустили, его надтреснутый панцирь качнулся исгинул, накрытый волной. Следом исчезли все остальные выры - ушли провожать… Ябы, пожалуй, поплакала - носпрут, гнилец такой, недал. Снова рванулся, злее прежнего. Показал свой клюв, я точно рассмотрела: именно клюв, начёрную кривую иглу похожий. Инанож - тоже. Этот нож мои нитки стал резать, рвать! Тварь норовила вывернуться иуйти вниз, канву тянула, дыру вней сделать пробовала. Я успевала только намётку восстанавливать, отвсего отрешившись. Ирадовалась, что нас теперь двое.
        Хол отчаянный. Он немне чета! Он ишить сразу решился, ипороть теперь непобоялся. Отспрута только клочья летели! Нитки путались, мешались, мельтешили перед глазами, втягивали вузор черни игнили, словно вболото… Номы сХолом держались. Иещё этот выродёр - вцепился невесть счего вплечи инеотпускал, да вдобавок ругался незнакомыми словами.
        Клюв спруту выпорола нея, врать нестану. Хол сломал его. Исразу мы утратили что-то, общность, наверное. Сделалось темнее, тошнота подкатила кгорлу.
        Небо опрокинулось, глубина его бездонная навалилась иутянула всебя, так запутала, что поверхности иненайти. Аповерхность - она иесть наш мир, канва тонкая, малый слой вбездонности чего-то большего… Мне этот слой покидать рано. Я точно знаю. Ни кПряхе вгости нехочу, ни кдедушке доброму - Сомре. Я стала пальцами шарить, искать хоть какую опору врастворившемся тёмном мире. Инащупала пояс. Мною шитый, знакомый итёплый. Скотятами, мисками иклубками. Домашний, уютный. Ничуть непохожий насвоего нынешнего хозяина.
        Я открыла глаза: море внизу, небо вверху, всё вмире правильно изаконно. Серые глаза Ларны щурятся весело, уверенно.
        -Выры вернулись, - тихо ответил он намой невысказанный вслух вопрос. - Шром прошёл. Они сказали, как втрубу его унесло, инебыло втой трубе ни желтой мути, ни паразитов. Только холодная донная вода… Всё хорошо, Тинка. Теперь дело замалым. Ему - грот свой найти. Анам тут наладить жизнь.
        Я слабо улыбнулась, позволяя себя кутать втёплый плащ ипоить взваром - то есть ухаживать, как замладенцем. Дело замалым! Хорошо сказал. Изэтого малого вся жизнь состоит…
        Посмотрим, как-то мы ещё справимся.