Сохранить .
Игрушки Дмитрий Дейч
        Самая нежная и загадочная книга Дмитрия Дейча, где Чебурашка выходит из телевизора, чтобы сыграть в подкидного дурака, пластмассовые индейцы выполняют шаманские ритуалы, дедушкин нос превращается в компас, а узоры на обоях становятся картой Мироздания.

***
        Мама нашла среди рухляди три коробки игрушек.
        Вот, - сказала она, - подарить кому-нибудь. Или выбросить.
        Я открыл коробку, иобмер.
        Можно, я возьмуэто?
        Зачем? - удивилась мама. - Что ты будешьсэтимделать?
        Я ещё незнал что будусэтимделать, было ясно, что игрушки мне нужны позарез. МОИ игрушки.
        Они были ТВОИМИ сорок лет назад, - засмеялась мама.
        Аведь ты никогда неговорила, что привезла их сюда.
        Ты неспрашивал. Еслибы тебя интересовали такие вещи, тыбы знал, что однажды я просто свалила всё, что унас было, надно огромного фанерного ящика, иотправила морем - вХайфу.
        Тряпки. Полотенца.
        Письма.
        Занавески.
        Школьные тетрадки. Учебники для третьего класса.
        Подвенечное платье.
        Ёлочные звёзды исерпантин.
        Твои игрушки.
        Индейцы иковбойцы
        - Ковбои, - поправлял меня дедушка.
        - Ковбои, - послушно повторял я, нокак только дверь вдетскую закрывалась, всё возвращалось накруги своя: дедушка несмыслил вковбойцах ни бельмеса, даром, что был Полковником иГероем вотставке.
        Индейцев купил дядя Витя - чтобы произвести впечатление намаму (мама осталась холодна, ноя был сражен наповал), аковбойцы вканун Нового года сами нашлись под ёлкой. Ктому времени разборки наДиком Западе сошли нанет, ия принял подарок равнодушно, хотя год или два назад был готов отдать заковбойцев всё: даже пиратов или викингов, даже любимую пластмассовую клюшку стяжёлой пластмассовой шайбой впридачу. Авсё потому, что уКирилла были ковбойцы, ауменя небыло.
        Он приходил воевать почти каждый день, нопрежде чем сойтись врукопашную, мы садились друг напротив друга ихвастали. Иногда досхватки дело недоходило: одного задругим мы выводили бойцов вперёд испорили кто кого сборет.
        Первым я выставлял Шамана: его было нежалко - ни ножа, ни винтовки, ни лука унего небыло, абыли какие-то дурацкие маракасы иголовной убор изперьев. Он был ни начто негоден. Так я думал, пока дедушка непояснил, что Шаман - самый главный. Он потому ненуждается воружии, что сам управляет событиями. Поёт ипляшет, пока все остальные сражаются. Нокак только Шаман перестанет плясать, дух Маниту оставит воинов, иони упадут замертво.
        Конечно, дедушка несмыслил вовсём этом ни бельмеса, ия небыл обязан кнему прислушиваться, нооднажды, простудившись, я довольно долго думал обэтом, лёжа впостели стемпературой, ипонял, что он прав.
        Стех пор тактика изменилась.
        Теперь драку затевал Том - главный потомагавкам. Правой рукой Том поднимал топорик над головой, алевой - делал приглашающий жест: иди, мол, сюда. Однажды я видел как дрались двое пьяных, это было страшно, нострашнее всего было то, что один то идело кричал «иди, я тебе люлей навешаю», авторой послушно шёл назов, принимал пинки иудары, падал, потом вставал, снова шёл, итак было пока дядя Коля невызвал милицию искорую.
        Дядя Коля был осторожным человеком, ему никогда непришлобы вголову разнять пьяных самому. Зато дедушка мой то идело «попадал висторию»: ему ничего нестоило урезонить хулиганов, поспорить суправдомом или послать милиционера при исполнении служебных обязанностей куда Макар телят негонял.
        Всякий раз поокончанию очередной «истории» дядя Коля пенялему:
        - Чтоже вы, Григорий Исаич, себя небережёте? Война давно кончилась, авы всё геройствуете. Как маленький, честное слово…
        Дедушка согласно кивал, позыркивая надядю Колю снизу вверх (дядя Коля был высоким), ивтон собеседнику отвечал:
        - Вы абсолютно правы, Николай Степанович. Нужно быть трусливым исговорчивым, тогда, глядишь, коммунизм сам ипостроится…
        Нето, чтобы дедушка верил внаступление коммунизма, новкачестве генерального довода коммунизм, конечно, побивал прочие доводы. Надядю Колю эти слова действовали магически: он шёл напопятный, извинялся извал дедушку (азаодно ивсех, бывших при этом) угоститься армянским марочным коньяком.
        Отконьяка дедушка неотказывался никогда.
        Угостившись, он приходил вдетскую инаблюдал заразвитием событий - сидя вкресле уокна, невмешиваясь, непроизнося ни слова, будто происходившее заокном интересовало его куда больше, чем сражение, которое разворачивалось под ногами - натрофейном клетчатом ковре, таком большом, что его приходилось загибать устенки - иначе он непомещался наполу.
        Дом строили вконце сороковых пленные немцы, среди которых, возможно, были ите, чья мебель, ковры икартины стояли, висели илежали вего комнатах. Я вырос вэтом доме, искренне полагая, что фамилия «Дейч» имеет прямое отношение квещам, меня окружавшим. Всерванте стояли хрустальные пивные кружки, глинянные ифарфоровые безделушки, авмаминой комнате прижился кабинетный рояль «Boesendorfer», обту пору расстроивший свои струны настолько, что реставраторы отказывались браться завосстановление. Вместо этого нам предложили передать рояль вмузей при местной консерватории: восемнадцатый век - нехухры-мухры, Евгения Еремеевна. Денег невыручите, зато доброе дело сделаете…
        Кприходу дедушки Том-Томагавк ощутимо сдавал позиции: против короткого топорика Кирилл использовал длинный ковбойский кнут. Томагавк отсекал кончик раз заразом, нокнут - подобно шее лернейской гидры - заново отрастал (каким-то образом Кириллу удавалось убедить меня вэтом). Я пытался достать ковбойца справа ислева, ноДжек был неутомим: вправой руке он держал оружие, левая была сжата вкулак. Револьвер оставался вкобуре, выражение коричневого лица неоставляло сомнений: Джек - изтех, кто пойдёт доконца - при любых обстоятельствах. Короче говоря, Тому приходилось несладко, нодаже всамые драматические моменты его пластмассовой жизни суст несходила лёгкая улыбка, которую я полагал загадочной инемного (чего греха таить) придурковатой. Внимательно рассматривая Тома всвободное отсражений время, я понимал, что индеец нетрезв (сегодня ябы решил, что Том объелся мухоморов). Однажды после особенно жаркой схватки, окончившейся полным разгромом краснокожих, дедушка напомнил, что томагавком можно нетолько крушить черепа, томагавк можно метнуть, причём - сбольшого расстояния.
        Стех пор, чтобы уравнять шансы, вместо Джека сего волшебным регенерирующим кнутом Кирилл был вынужден выставить Джима, вооружённого револьвером, ия, наконец, получил спасительное преимущество.
        Джим был коварным иподлым типом: вправой руке он держал револьвер, авлевой - мешочек сденьгами (происхождение этих денег было предметом наших неустанных споров, однажды мы сошлись натом, что золото вмешочке - отпродажи ворованных лошадей). Свою добычу он прятал заспину - нонеотврагов, аоттоварищей: негодяй этот был убеждён втом, что пока он водиночку отстреливается отсвирепого индейца стопором, кто-то изсвоих непременно подкрадётся иумыкнёт его добро. Всё это было чёрным побелому написано, выплавлено, выдавлено наего сморщенной физиономии, имы сКириллом немало времени провели, изучая вопрос отом кого именно изковбойцев Джим подозревает внечистых намерениях.
        Кажется, Кирилл неособенно беспокоился осудьбе своего подопечного, поэтому Том иногда успевал метнуть томагавк прежде, чем Джим делал свой первый выстрел. Смертельно раненный негодяй ронял мешочек напол, хватался засердце, изпоследних сил поднимал свой револьвер, иубивал отважного индейца наповал - прежде чем испустить дух встрашных мучениях.
        - Сдохнул, жидовская морда, - удовлетворённо сообщил однажды Кирилл, наблюдая заджимовыми последними конвульсиями.
        Дедушка, бывший при этом, поперхнулся - верно, коньячок попал невто горло.
        Нос
        Евреев хоронят невгробу, автряпице: пакуют, перевязывают крест-накрест как бандероль, и - отправляютпоназначению.
        Еврейский труп непохожначеловека.
        Его нереставрируют. Никакойкосметики.
        Никаких иллюзий: влоб нецелуют, поимени неназывают, ясно ведь: здесь одна скорлупа (клиппа). Кожура. Самого человека - давным-давно след простыл, где онтеперь - неизвестно, даиненашего ума этодело.
        Что доскорлупы: её нежальивземлю.
        Напохоронах комне подошёл старичок - маленький, сухонький, чуть сгорбленный. Улыбчивый. Сперва япринял эту улыбку насвой счёт, носкоро выяснилось, что это - просто гримаса, которая приросла клицу, хорошо прижилась истала частью натуры. Такое случается: улыбка-призрак. Живёт человек, улыбаясь впустоту, даже незная, что улыбается. Может, изнал когда-то, нодавным-давнопозабыл.
        - Григорий Исаевич, - сказалстаричок.
        - Григорий Исаевич умер, - ответил я, взглядом указав напохороннуютележку.
        Онпостоял, глядя наспелёнутое, завязанное узлом тело моего дедушки, улыбаясь икивая покойному - ласково ипечально, затем снова повернулся комне:
        - Григорий Исаевич был исключительнымчеловеком!
        - Язнаю, - сухо ответиля.
        - Выничего незнаете, - сообщил улыбчивый старичок, - выслишком молоды, чтобы знать. Возможно, вы - подозреваете. Возможно, увас имеются кое-какие догадки. Нокому они интересны - вашидогадки?
        Япосмотрел налево. Потом направо. Никто необращал нанас нималейшего внимания. Все делали вид, что слушают раввина. Раввинпел.
        Старичок смотрел наменя, продолжая улыбаться. Теперь его улыбка напоминала оскал хищной рыбины, приготовившейсякатаке.
        - Выдумаете, знание это - где-то здесь… - неожиданно оннаклонился вперёд, идовольно крепко стукнул маленьким кулачком меня прямо влоб. Яслегка растерялся, попытался отмахнуться, нонетут-то было: онловко увернулся иснова постучал (было чертовски больно!) - позатылку.
        - Сокрушительная пустота! - заявил онсторжествующим видом. - Звон - иничего больше! Ваш дедушка знал обэтом. Авы - понятиянеимеете.
        Сказать, что яопешил - несказать ничего… Подобное состояние яиспытал однажды по-малолетству, застав вучительской преподавателя математики - пожилого сухопарого очкарика, которого все мынемного побаивались, смолоденькой, только что изуниверситета, преподавательницей истории. Они держались зарукииплакали.
        Еслибы они целовались или занимались любовью, это смутилобы меня меньше. Помню, явыскочил как ошпаренный, анаследующий день избегал смотретьимвглаза.
        Вот итеперь - ужнезнаю почему - мне было трудно смотреть вглаза человеку, которого, пологике вещей, япреспокойно мог удалить споля. Послать подальше. Накрайний случай: извиниться, сослатьсянаобстоятельства…
        - Мнебольно!
        - Вот ихорошо, что больно, - кивнул старичок: очень хорошо! Потому что пока вам нестанет по-настоящему больно, выисместа несдвинетесь. Ясудовольствием сделаю вам больно… (навсякий случай яотодвинулся) очень больно… иещёбольнее…
        Тут онпринялся цитировать «Песнь обуревестнике»: пусть сильнее грянет буря, глупый пингвин, чёрной молнии подобный, итому подобное. Япоинерции продолжал слушать, вытаращив глаза исовершенно потеряв всякое представление отом где нахожусь ичто, чёрт возьми, происходит, нотут, посчастью, меня отвлекли: нам сотцом предстояло уложить покойника наносилки иотнести его кместузахоронения.
        Когда свёрток опускали вмогилу, явпервые почувствовал - животом - насколько, докакой степени пластика мёртвого тела отличается отживого. Только увидав это воочию, понимаешь почему люди боятся смерти. Несамой смерти даже, а - малого, почти неуловимого изменения, которое смерть производит счеловеческимтелом.
        Покойник выглядит почти какчеловек.
        Ивэтом почти присутствует полная мера нашего страха: здесь всё, чего мыбоимся, хоть напервый взгляд может показаться, что боимся мыразных, порой совершенно несхожих между собоювещей.
        Напоминки остались только близкие родственники идрузья. Ксвоему удивлению, ястолкнулся нос кносу сдавешним старичком: без лишних церемоний онуселся поправую руку, ипринялся ухаживать замной: тосалатик положит, товодочкинальёт.
        Выпили запокойного: один идругойраз.
        Принялись рассказывать смешные истории, героические, трогательные, нелепые. Мама всплакнула. Явспомнил отом, как дедушка сбабушкой меня разыграли, иянапугалсядочёртиков.
        Всесмеялись.
        Мама рассказала как дедушка встретил бабушку: наполе сражения ему оторвало нос, онзавернул его втряпицу ипобежал вмедсанбат, где бабушка заведовала хирургическим отделением. Ибабушка ему нос пришила, датак ловко, что остался лишь тоненький, почти невидимыйшрам.
        Так онипознакомились.
        Апосле поженились - прямовокопах.
        Историю эту мыхорошо знали: она была изразряда семейных легенд, которые десятилетиями пересказывают навсе лады - поповоду ибез повода, они никогда ненадоедают ивконце концов становятся чем-то вроде старой заслуженной мебели: обшарпанный диван, скрипучие стулья, пошатывающийся стол - вся эта рухлядь давным-давно приелась, новыбросить жалко, асамое главное - непонятно останетсяли дом по-прежнему нашим домом, если убрать это сглаздолой?
        Насей раз, впрочем, история про оторванный нос претерпела существенные изменения, ивсё - благодаря моему улыбчивому соседу. Дождавшись окончания, онхмыкнул, покачал головой ипробормотал - тихонько, какбы про себя: ерундасобачья…
        - Что значит ерунда собачья? - удивиласьмама.
        - Тоизначит: чепуха. Чушь!
        - Непойму, - взволновалась мама, - выхотите сказать, яэтовыдумала?
        - Яхочу сказать, что вам известно далеко невсё. Нос Григорию Исаевичу ивсамом деле оторвало - осколком снаряда. Евгения Мироновна его пришила наместо, тут тоже всё верно. Нопоженились они гораздо позже, апознакомились - гораздо раньше. Носамое главное - ввашей истории нехватает множества существенныхдеталей.
        - Вам-то откуда знать? - спросил я, раздражённый непрошеннымвмешательством.
        - Даведь ябыл там, ивсё видел своимиглазами!
        - Стало быть, вы - егосослуживец?
        - Я - егоординарец.
        Тут все принялись перемигиваться ипереглядываться: дедушкин ординарец был популярной фигурой - изтех харизматичных персонажей второго плана, друзей ислуг, кто репликой интригу подтолкнёт, подаст совет, повсюду тут как тут: Лепорелло, Швейк иГорацио водном флаконе… Обыкновенно дедушкина байка начиналась стого, что ординарец - плутоватый, ноотзывчивый ипо-своему честный - напивался встельку, бил особиста поморде, проваливался всортир, приносил важное известие, насиловал благодарную немку, терял штаны, бегал засамогоном, выпускал всю обойму внемецкого офицера спяти шагов, и - непременнопромахивался.
        Особенно популярна была история очудесном спасении ординарца оттрибунала: Сашку собирались расстрелять закражу ящика бесценного трофейного коньяка, предназначенного для отправки вМоскву, нодедушка повернул дело так, что иззлоумышленника Сашка превратился вневменяемого дуралея, который действовал неизкорыстных соображений, апоглупости, итолько потому - заслуживалпрощения.
        Главным аргументом защиты стал ивсамом деле вопиющий факт: коньяк столетней выдержки Сашка закусывал солёнымогурцом.
        - Всё это враки, - улыбнулся старичок, - закусывали мы, конечно, трофейным шоколадом. Немцы хороший шоколад делали. Аконьяк был исключительным, французским, столетней выдержки, затакой ипод трибунал - нежалко! Огурец Батя придумал уже назаседании трибунала. Аянесталвозражать…
        Ваш дедушка был великий выдумщик, этого унегонеотнимешь.
        Когда полк попал вокружение, Батя выводил его спистолетом вруке, непрячась занашими спинами, а - впереди, как иполагается командиру. Зачто иполучил звёздочку «героя». Правда, внаградной незаписано, что вправой руке ондержал пистолет, авлевой - собственный нос, завёрнутый вносовойплаток.
        Платок этот принадлежал мне, трофейный… Ктому времени всё унас было трофейное: отлюбовницдоподштанников…
        Втот день нам неудалось наладить связь, мынезнали, что немцы передислоцировались, иполк полностью окружён. Узнали только тогда, когда вокопах начали рваться снаряды. Илетели они оттуда, где понашим соображениям должны были находиться свои… Батя нерастерялся иприказал выдвигаться. Вот тогда-то ему иоторвало - невесь нос, конечно, атолькокончик.
        Это был последний снаряд: обстрел сразуже прекратился. Наступила тишина. Батя закрыл лицо руками исказал: Сашка, ёб твою мать, мне нос оторвало! Онгде-то здесь,ищи…
        Быстро темнело, номы, как нистранно, довольно быстро его отыскали. Отряхнули, уложили вплаток, завязали… Без носа Григорий Исаевич выглядел… своебразно… Нопочему-то меня это несмутило тогда, а - наоборот, какбы привело мысли впорядок. Будто так идолжно было случиться… Положение было безвыходное, все это понимали… Нокогда мыувидали Батю… кровь заливала его лицо, оно казалось безумным, яростным, сумасшедшим, зато глаза были - светлыми исовершенно ясными, будто онточно знал что делать… все разом притихли: никакой паники, действовали слаженно - как научениях илинапараде.
        Команды отдавалисьшёпотом.
        Никто неверил, что мывыйдем оттуда живыми. Шансов небыло. Вполной темноте, попересечённой местности мышли гуськом, глядя друг другу взатылок. Совсех сторон звучала немецкая речь. Мыбыли непросто вокружении, но - посреди вражеской территории, практически врасположении немецкой дивизии. Вопреки логике мыдвигались навстречу врагу. Полк вполном составе прошагал прямиком внемецкийтыл.
        Батя шёл впереди, следом заним - я. Только однажды онобернулся:
        - Сашка, как нос пришиватьбудем?
        Янеответил. Мыоба понимали, что сейчас невремя: стоило немцам обратить внимание нато, что уних под носом творится, инам былобы уженедоноса…
        Когда, наконец, выбрались, бабушка ваша тутже взялась задело, ибыстро его подлатала - позже она признавалась, что, мол, была уверена: ничего невыйдет - слишком долго этот кусочек плоти был отделёноттела.
        Адва дня спустя, похорошей пьяни, Батя вдруг выдал:
        - Что, Сашка, думаешь, это явас изокружениявыводил?
        - Ктоже ещё, Исаич? - ктому времени мывсе нанего чуть немолились. Только иразговоров было отом как Батя насвывел.
        - Ничего тынепонимаешь, - сказал полковник, - вот еслибы мне нос тогда неоторвало, хрена лысого тыбы теперь самогонпопивал…
        Уже после войны яслышал немало подобных историй, ноникогда неверил. Помню одного деятеля, который полагал, что жизнью своей обязан любовной записке, которую носил всю войну впортсигаре: люди склонны приписывать удачу или интуицию амулетам, каким-то предметам - изсуеверия или поглупости. Нотогда, после всего пережитого, поверил - сразуибезоговорочно.
        Когда мывыходили изокружения, Батя ниочём недумал инесмотрел посторонам, онлишь поворачивал туда, куда вёл его нос. Ваш дедушка чувствовал нарасстоянии комочек плоти, завязанный вплаток - так, будто это был компас, указывающий верноенаправление.
        Будто оторванный нос стал дополнительным органом - сродни зрению илислуху.
        Органом чистого, незамутнённогознания.
        Вэти мгновения Батя точно знал что нужно делать, ноеслибы оннамгновение усомнился или задумался, мыбыневыжили…
        Так-товот…
        Старичок замолчал. Гости выпили попоследней исталирасходиться.
        Было довольно поздно, мывышли надвор - покурить.
        Ясмотрел нанего, пытаясь разглядеть сквозь маску морщин лицо, принадлежавшее когда-то молоденькому ординарцу, идумал отом, что почасти ошеломляющих розыгрышей моему покойному деду - пусть земля ему будет пухом - ивсамом деле нет инебылоравных.
        Конармия
        Отом, кто я такой, прежде меня самого прознал Чуня.
        - Евреи неиграют вфутбол, - сказал он, отбирая уменямяч.
        - Сам ты еврей!
        - Твой папа еврей, - невозмутимо продолжал Чуня.
        - Твоя тётя еврейка, - ответил я, пытаясь справиться снеожиданным приступом тоски иотчаяния.
        - Я точно знаю, - сказал Чуня, - итеперь все водворе узнают, что твой папа еврей. Азначит иты - еврей. Идети твои будут евреями. Ивпаспорте утебя будет написано: «еврей». Так что - бойся, тебе пиздец.
        - Вкаком смысле «пиздец»? - осторожно спросиля.
        - Теперь тебя все бить будут. Я буду. ИМишка Сапего. ИКарась. ИЦыпа. Идаже Светка Зеленовская. Понял?
        - Ты - еврей? - спросил я дедушку.
        Дедушка равнодушно кивнул, продолжая чистить картошку: да, мол, еврей. Авчём дело?
        - Ая - нет! - сообщиля.
        - Иты еврей, - сказал дедушка, ни насекунду неотвлекаясь отсвоего занятия.
        - Ипапа еврей? - спросил я сужасом.
        - Ипапа, - спокойно ответил дедушка.
        - Имама? Ибабушка?
        - Все евреи.
        - Итётя Аня? - несдавалсяя.
        - ИтётяАня.
        - Идядя Коля?
        - Нет, - сказал дедушка, - дядя Коля - нееврей.
        - Апочему тётя Аня - да, адядя Коля - нет?
        - Дядя Коля - наш сосед. - пояснил дедушка, - атётя Аня - сестра твоей бабушки.
        - Врёшь ты всё! - прошептал я ивыскочил задверь.
        - Тётя Тоня, я - еврей? - спросил я пожилую продавщицу вовощном магазине, которая всегда меня баловала истаралась при случае угостить - то яблочком, то пряничком.
        Тётя Тоня подняла брови домиком. Впервые вжизни я видел её растерянной. Аведь она была изтех, кто засловом, как говорится, вкарман неполезет.
        - Амммм, - затянула она, - уммм…
        - Да или нет? - закричаля.
        - Ты еврей, - сказала вторая продавщица, молчаливая строгая тётя Люда. - Ты еврей идолжен гордиться этим.
        - Меняже бить будут, тётя Люда!
        - Вот ихорошо, - сказала тётя Люда, - Тебя бьют, аты гордись.
        - Шож ты городишь? - заверещала тётя Тоня, - Людмила, зла натебя нету. Шож ты дитё стращаешь? Димочка, ну какой ты еврей? Неслушай никого. Аесли кто обижать будет будет понациональному… эмммм… признаку, мне скажи. Я Илюшу пришлю, он им покажет.
        Илюша был вечно пьяненьким мужем тёти Тони. Что именно он способен показать обидчикам я представлял струдом, ивсе доединого предположения были, мягко говоря, неприличными.
        - Кирюха, я - еврей, - сказал я лучшему другу.
        Тот помолчал немного ивдруг отвернулся. Приглядевшись, я понял, что он тихонько смеётся. Вот ведь гад! Непожалев силы, я ткнул его вбок кулаком.
        - Дурак, - засмеялся он вголос, - думаешь, почему наш район «еврейским кварталом» называют? Тут евреев больше, чем грязи. Каждый второй - еврей.
        - Иты… тоже?
        - Ия, - подтвердил Кирюха, - иЧуня. ИМишка Сапего. ИКарась. ИЦыпа. Идаже Светка Зеленовская.
        Вечером тогоже дня дедушка вручил мне красивый трофейный ящичек изнержавеющей стали, перевязаный красной лентой. Там было всего два предмета - малоформатное издание «Конармии» Бабеля (книжку бабушка тутже прибрала под тем предлогом, что мне, мол, такое читать рановато) инабор плоских солдатиков вкартонной коробке снадписью

7ШТУК КОМПЛЕКТ
        КОНАРМИЯ
        ДЛЯ ДЕТЕЙ 7 - 12ЛЕТ
        Пришло время обновить личный состав. - сказал дедушка. - Принимай пополнение! Ато всё утебя пираты, ковбои, викинги, доисторические римляне, рыцари… какие-то - хрен поймёшь - неандертальцы, индейцы… ненаши, нерусские…
        - Аэти-точьи?
        - Эти-то?.. - задумался дедушка, внимательно разглядывая машущих шашками всадников вбудёновках, пулемётчиков втачанках ибравого командира вфуражке, снаганом. - Эти - свои, наши…
        - Еврейцы?.. - осторожно предположиля.
        Пальцы
        Вдетстве яболел скрипкой. Слушая Ойстраха, виртуозно перебирал пальцами иводил ввоздухе воображаемым смычком. Хмурился как Ойстрах, дёргал щекой, закатывал глаза, и - величественно кланялся поокончанию каждого номера.
        Мама любила музыку исама играла нарояле, ноэтого оказалось недостаточно: я просил, я требовал, я умолял отправить меня вмузыкальную школу - всё напрасно.
        Утебя нет слуха.
        Это уменя-то нет слуха? Уменя?
        Спой «восадули, вогороде»… м-да… ниединой верной ноты.
        Я упорствовал, ябыл чертовски уверен всебе, и, наконец, когда мне исполнилось восемь, мама сдалась: завтра идём напрослушивание. Язаписала тебя вкласс гитары.
        Гитары?!!
        Ну разумеется, гитара - скромница, обладает тихим приятным голосом, иесли аккуратно прикрыть дверь вдетскую, даещё и… ммм… погромче включить магнитофон или радио… Вобщем, маму можно сколько угодно обвинять вэгоизме, ноипонять еётоже можно. Вконце-концов, кто изнас, положа руку насердце, готов признаться влюбви кначинающим скрипачам? Особенно - скрипачам-соседям? Неговоря оскрипачах-родственниках - изтех, что репетируют всоседней комнате…
        Мотивировала она свой выбор тем, что скрипка - инструмент академический, предназначенный для больших залов и«серьёзных» слушателей, гитараже веёпонимании была неким Символом Времени, средством «наведения мостов» - навсе случаи жизни: она была хороша ивзале, ивподворотне. Моя мать кое-что знала овыживании евреев вэтой стране, и, возможно, обладала даром предвидения: вСоветской Армии гитара нераз инедва спасала меня отпобоев, аможет быть иоткое-чего пострашнее.
        Позже она призналась мне, что ссамого начала была уверена впровале: отбор вмузыкальную школу был очень строгим. Вкласс скрипки, куда мне всё ещё хотелось дочёртиков, конкурс был терпимым: три человека наместо. Новкласс гитары (какбы подтверждая прагматичные доводы моей мамы) онбыл просто заоблачным: пятнадцать человек наместо.
        Я поступил - совторого захода. Первый экзамен - восьми лет отроду ясамым смешным образом провалил: экзаменаторы признали меня годным повсем статьям - они обнаружили уменя сносный музыкальный слух (дело ведь невтом как тыпоёшь, автом, как слышишь), хорошее чувство ритма (ябыл способен воспроизвести самую сложную ритмическую фигуру, хлопая владоши), единственным - досадным, идиотским, абсурдным - препятствием стала длина моих пальцев.
        Выше голову, молодой человек! Приходите через год или два, может быть, ктому времени пальчики подрастут.
        Мне было так обидно, что неделю или две после этого рокового события мама была вынуждена ежедневно кормить меня мороженным назавтрак, обед иужин - стараясь помере сил унять боль игоречь первого вмоей жизни серьёзного поражения.
        Когда я, наконец, пришёл всебя после интенсивной пломбиротерапии, стало ясно: борьба только начинается. Ха! Вмоём распоряжении - год. Целый год! Загод непальцы - рога отрастить можно!
        Мой отец, врач попрофессии, относился кэтому весьма ивесьма скептически: увсех вэтой семье короткие пальцы. Уменя, утебя, удедушки иубабушки. Умамы короткие пальцы, уеёмамы тоже были короткие пальцы. Умамы еёмамы… Короткопалость - генетическое. Врождённое. Большая Круглая Печать, приговор без обжалования - раз инавсегда. Кстати, вподвале соседнего дома открыли секцию юных парашютистов… ну-ка перестань реветь… нашёл причину… Плюнь изабудь…
        Он, конечно, ничего непонимал вэтом… Мне было искренне жаль его (мне итеперь его жаль)…
        Вопреки всем ивсяческим препонам янетерял времени даром. Существуютли специальные упражнения? Гантели для пальцев? Никто немог сообщить наэтот счёт ничего полезного. Яначал стого, что упросил родителей купить резиновый эспандер, перелопатил все энциклопедии, включая «Большую Медицинскую»: «короткое», «короткопалость», «кратчайшее», «корочун»… Ярастягивал пальцы вдоль ипоперёк, мял их, дёргал, выворачивал изсуставов. Неделя проходила занеделей, месяц замесяцем. Каждое утро ясмотрел насвои огрызки, насвои пеньки, насвои коротенькие барабульки, понимая, что совчерашнего дня они нестали длиннее ничуть. Порой мне казалось, что словно вотместку заничтожность всех моих усилий, замою вопиющую бездеятельность, они - наоборот - изо дня вдень становились короче.
        Ивот, когда ябыл близок ктому, чтобы признать своё поражение, нагоризонте появился крошечный парус надежды. Тем летом ягостил удедушки сбабушкой, и, разумеется, впервыйже день каникул поведал имподробную историю своих злоключений. Дедушка смерил мои пальцы линейкой:
        Ничего изряда вон выходящего. Бывали случаи ипохуже.
        Он положил мою ладошку себе наладонь - имне показалось, что вся она целиком - оказалась размером сего собственный палец.
        Я незнаю как это делается увас, людей, ноунас, пришельцев сАльфа-Центавра имеются четыре Абсолютно Верных патентованных средства для удлинения пальцев. Первые три мырассматривать нестанем. Почему? Видишьли, мой пятипалый друг, наша древняя раса, лучшие представители которой бороздили космические пространства уже втедалёкие времена, когда людские племена всё ещё забивали мамонтов иохотились навинторогих козлов, анатомически - тебе ведь знакомо это слово - А-НА-ТО-МИ-ЧЕС-КИ (если нет, загляни всловарь) - весьма ивесьма отличается отвашей, поэтому былобы весьма опрометчиво полагаться натесредства изнашего обширного арсенала, которые предназначены только иисключительно для альфа-центаврианцев…
        Его манера говорить сомной вдухе Паганеля забавляла меня, ноприводила внеистовство бабушку, которая обычно кричала изкухни: «Гриша, нелорнируй ребёнка!» Ядосих пор незнаю откуда взялось это «нелорнируй», влюбом случае - намоего героического дедушку эта фраза особого впечатления непроизводила: онскорбно качал головой, какбы говоря: «охужмне эти женщины», ипродолжал втомже духе:
        Итак, нас интересует четвёртый, самый простой инадёжный способ удлинения пальцев, исостоит онвследующим: тыдержишь руки над столом - пальцами вперёд ивнимательно рассматриваешь тень, которую они отбрасывают наповерхность стола (желательно - белого, например - такого, как этот). Пошевели-ка пальцами, дружок… видишь, тень твоих пальцев тоже шевельнулась. Очём это говорит?..
        - ГРИША, НЕЛОРНИРУЙ РЕБЁНКА!!!
        Атеперь пошевели пальцами своей тени… нет, неЭТИМИ пальцами, аТЕМИ. Пальцами тени. Теневыми пальцами. Да, японимаю, что это непросто - нотолько потому, что тыдосих пор ниразу этого неделал. Вас этому вшколе неучат - вот вчём проблема… чему вас только учат… пошевели, пошевели этими пальцами… воооот… видишь, нетак ужсложно… тыможешь… тыэто делаешь…
        Атеперь удлиняй пальцы своей тени. Ненужно больше шевелить ими - просто удлиняй. Как? Откуда язнаю как? Это ведь ТВОИ пальцы! Всмысле - пальцы ТВОЕЙ собственной тени! Смотри внимательно иприказывай имрасти, убеждай ихстановиться длинее. Проси их. Приказывай им. Это всё. Два раза вдень попятнадцать минут.
        Атеперь дуй вспальню, мне пора чистить картошку!
        Трёх месяцев лета хватило навсё про всё. Всентябре я был зачислен, анесколько лет спустя стал лауреатом всех ивсяческих детских конкурсов, нодальше этого дело непошло: мою короткую музыкальную карьеру испортила зависть, скоторой я оглядывался наюных скрипачей, сожалея оединственном инеповторимом шансе, который был утерян - втот самый день, когда я поступил вкласс гитары.
        Пистолет
        - Что такое «имитация»? - спросил я дедушку.
        Дедушка задумался.
        Он инеподозревал, что вопрос этот был частью коварного стратегического замысла сдальним прицелом. Незнакомое слово было первым звеном цепочки, которая должна была привести кпокупке в«Детском Мире» новенького пистолета, нонепластмассового (он только иумел, что щелкать ипукать), аметаллического, сНАСТОЯЩИМИ ГРЕМУЧИМИ ПИСТОНАМИ.
        Уменя небыло такого пистолета.
        УКирилла такой пистолетбыл.
        Это было чертовски несправедливо.
        Пистоны Кириллу покупал отец зашесть копеек вкиосках «Союзпечати». Набумажном пакетике было написано: «Предназначаются для имитации выстрела издетских автоматических пистолетов».
        - Имитация, - ответил дедушка, - это, например, когда ты делаешь вид, что задаешь невинный вопрос…
        - …анасамом деле вопрос - винный?
        - Анасамом деле ты хочешь отменя чего-то другого.
        - Я хочу пистолет как уКирилла. Спистонами.
        - Это иесть имитация: ты имитируешь любопытство иинтерес, нотебя неинтересует значение слова, окотором ты спрашиваешь. Тебя интересует пистолет. Понимаешь?
        - Понимаю, - уныло совраля.
        Дедушка вздохнул ивзял меня заруку. Он всегда брал меня заруку, когда мы шли через дорогу. Мы неспеша пересекли улицу, ступая по«зебре» пешеходного перехода; справа ислева зелёного света ждали машины - «Жигули», «Москвичи», «Запорожцы» и«Волги».
        - Имитация, - продолжал дедушка, - это когда Василий Евгеньевич стретьего этажа напивается ипризнается жене влюбви - громко, наширокую ногу, так, чтобы соседи все это видели ислышали. Покупает роскошный букет, торт ишампанское. Видел такое?
        - Видел. Апочему это - «имитация»?
        - Потому что когда он трезвый, цветы ишампанское покупает неей, аЛюдмиле Федоровне изГорисполкома. Ноделает он это так, чтобы невидел никто…
        Я попытался понять ход дедушкиной мысли, носмысл слова «имитация» все еще ускользал отменя.
        - Когда уКирилла есть пистолет, ауменя нет, это - имитация?
        - Нет, - ответил дедушка, - это неимитация. Это нехватка.
        - Амы купим пистолет? Ипистоны?
        - Мы купим пистолет ипистоны, если расскажешь, зачем тебе это нужно.
        Я пожал плечами. Можно подумать: дедушка - полковник вотставке, кавалер четырех орденов Красного знамени - незнает, зачем нормальному человеку пистолет.
        Чтобы играть ввойну, разумеется. Мы носились поулицам, стреляя друг вдруга изигрушечных пистолетов, автоматов, пулеметов. Когда внас «попадали», мы замирали вдиковинных позах ипадали навзничь.
        Долго лежать непозволял синдром двигательной активности ивозмущенные крики дворовых старушек - непременных свидетельниц наших побед ипоражений («Димочка, встань немедленно, ты простудишься! Вот я маме твоей скажу!!!»); мы вскакивали снова иснова, чтобы бежать дальше истрелять, ивалиться наземлю, подниматься, снова стрелять ивыкрикивать: «Падай, ты убит!», аесли враг «умирать» отказывался, мы кричали: «Я так неиграю!», ноиграть продолжали, потому что резоны «убитого» были для нас ясны.
        Никто нехотел умирать.
        Вот что я рассказал дедушке.
        - Да, нозачем тебе пистолет спистонами? - спросилон.
        - Как ты непонимаешь! - закричал я. - Я уже большой, мне нужно спистонами!
        - Выходит, спистонами - лучше?
        - Конечно, лучше!
        - Атеперь давай вернемся квопросу отом, что такое «имитация».
        - Ну давай… - нехотя согласилсяя.
        - Металлический пистолет похож нанастоящий больше, чем пластмассовый. Извук пистона похож нанастоящий выстрел. Верно?
        - Верно!
        - Выходит, что металлический пистолет спистонами имитирует настоящий пистолет лучше пластмассового. Игрушечный пистолет - имитация настоящего, боевого. Теперь понимаешь, что такое «имитация»?
        Кажется, доменя дошло.
        Минуту-другую я шел молча, усваивая новое знание. Мы дошли доугла ул. Крупской ипринялись подниматься поступенькам, ведущим в«Детский Мир». Дедушка едва поспевал замной.
        Вдруг я резко остановился, иотнеожиданности он едва несбил меня сног.
        - Акакже имитация смерти?
        - Что?.. - дедушка намгновение потерял равновесие.
        - Когда я выхожу водвор спластмассовым пистолетом, стреляю икричу: «Падай, ты убит!», никто нехочет падать. Конечно, если уменя появится ПОЧТИ НАСТОЯЩИЙ пистолет, это будет здорово! Ноесли «враги» падать незахотят, это ведь ни капельки непоможет! Можно купить такие пистоны, чтобы я стрелял, иони падали, даже если им этого нехочется?.. Падали - иневставали? Можно?
        Дедушка выронил кошелек иключи.
        - Нет, - пробормотал он, нашаривая ключи, - вот этого нельзя никак.
        - Почему?
        - Потому что такие пистоны в«Детском мире», слава Богу, непродаются.
        Дедушка толкнул высокую стеклянную дверь, имы вошли.
        Внутри было сыро итускло. Игрушки лежали наполках истеллажах. Большие - вдва моих роста - куклы стояли ввитринах.
        Было очень тихо.
        - Мальчик, здесь нельзя бегать, - строго сказала красивая женщина свысокой прической.
        - Я немальчик, - ответил я замогильным голосом, - Я - имитация мальчика.
        Женщина открыла рот, чтобы ответить, нопочему-то промолчала.
        - Почти как настоящий, правда? - подмигнул дедушка, иона - каменея лицом - отвернулась так непримиримо, решительно, что высокая прическа рассыпалась иволосы упали наплечи.
        - Ещё одна имитация, - сказал дедушка, как только мы отошли наприличное расстояние. Я нестал спрашивать, что он имеет ввиду, поскольку вэтот самый момент нагоризонте появился прилавок сигрушечными пистолетами.
        Отом, что бегать нельзя, я позабыл напрочь. Оказавшись уприлавка, я обернулся, чтобы позвать дедушку, ипоймал насебе его взгляд - внимательный, понимающий, сочувствующий инемного встревоженный, будто покупка игрушечного пистолета, стреляющего пистонами, могла что-то изменить вмоей жизни - решительно ибесповоротно.
        Мячик
        Когда-то резиновый мячик был ярко-красным, стремя жёлтыми идвумя синими полосками: первая - светло-жёлтая - была самой тонкой (я понимал, что это неполоска даже, аразделительная линия, самостоятельного значения неимеющая), занею следовала синяя, и, наконец, поэкватору мяч опоясывала жирная - ярко-жёлтая - полоса. Вращаясь ввоздухе, мячик создавал множество спиралей, возникающих словнобы ниоткуда иуходящих вникуда. По-малолетству я любил подбрасывать его ввоздух иловить, часами напролёт наблюдая запревращением цветных линий ивозникающими врезультате свободного вращения эффектами ииллюзиями.
        Тридцать лет спустя цвета поблекли, краска кое-где облупилась, ногипнотические спирали иглухой ухающий звук отудара опол или остену - никуда неделись. Конечно, заэти годы мяч изрядно сдулся, его можно легко продавить ладонью отстенки достенки. Новот что волнует меня: если проткнуть старую резину булавкой ивдохнуть через образовавшуюся дырочку, будетли этот воздух воздухом моего детства?
        Pozegnanie Ojczyzny
        Мамины руки наклавишах рояля.
        Почему-то извсех еёпьесок, этюдов, капризов, мазурок иполонезов, впямяти сохранилось только это - «Pozegnanie Ojczyzny».
        Она играла, конечно, очень плохо.
        Никогда, ниразу неслышал яэтого полонеза, сыгранного отначала доконца - без запинки.
        Рояль был ужасно расстроен.
        Настройщик сказал: бросьте выэто гиблое дело.
        Папа нелюбил полонез Огинского иназывал его ваша дешёвая сентиментальщина.
        Мне было12.
        Он имел ввиду меня смамой, когда говорил ваша дешёвая сентиментальщина.
        Наверное, онбыл прав. Папа был психиатр.
        Он знал толк вэтих вещах.
        Однажды онпринёс домой магнитофонные записи бесед спациентами.
        (Уголовно наказуемое деяние).
        Один изпациентов был уверен втом, что Луна домогается его сексуально.
        Я слушал эти записи тайком отродителей - днём, когда они были наработе.
        Повечерам мама играламне.
        Она смотрела вноты пристально инемного тревожно, будто чувствовала, что вот-вот запнётся.
        Мне хотелось еёобнять.
        Я сидел рядом, стараясь недвигаться.
        Дышать как можно реже.
        Недышать.
        Мама была очень хрупким существом: скрипнувший стул или звук шаркающей подошвы мог поцарапатьеё.
        Она называла этот полонез неиначе как «Les Adieux a laPatrie», будто еёплохой французский был способен что-то прибавить этой музыке.
        Иногда эти вечерние концерты продолжались заполночь.
        После мне часто снилась Луна.
        Гипноз
        Лёжа впостели соткрытыми глазами, ячасами вглядывался втемноту, исследуя законы сплетения образов. Вначале явидел лишь точки, они исчезали ипоявлялись, меняли яркость, парили, ихдвижение казалось беспорядочным ибессмысленным, новынуждало таращиться, напрягать зрение, чтобы обнаружить источник, скрытый порядок, который, насколько язнал изопыта предыдущих ночей, присутствовал вэтом мельтешении, довремени избегая распознавания, предпочитая притвориться сырым хаосом. Вскоре выяснялось, что темнота имеет объем имассу, теперь это было нечто отличное отматово-чёрной плоской доски инапоминало снегопад внегативе - хлопья, равномерно движущиеся водном направлении, впустоте, косые линии, пересекающие поле зрения. После появлялись цветные узоры, нонесразу, невдруг, абудто кто-то стечением времени равномерно вводил ощущение цвета впространство, бывшее прежде пустым ибезвидным. Эти узоры научали меня особому чувству ритма, они казались бесконечными, всюду - живая геометрия, дышащая, пульсирующая, вечно изменчивая, как встёклышке калейдоскопа. Каждый элемент имел связь спривычным миром вещей: какую ниточку
нипотяни, разматывается клубок образов ипонятий, окружающих тот или иной предмет подобно облаку или сфере. Вкакой-то миг явь окончательно сдавала позиции, ияуходил дальше, пользуясь одной изнайденных нитей вкачестве путеводной.
        Кнопка
        Мой дедушка был инопланетянин смаленькой кнопочкой назатылке. Один раз нажмёшь - застынет как вкопанный, недышит инешевелится, другой раз нажмёшь - двигается иговорит: совсем как настоящий. Окружающие ниочём недогадывались, они шутили сдедом, наливали ему водки, слушали рассказы оВеликой Отечественной войне, время отвремени дарили ордена имедали - забоевые заслуги (хотя война уже давным-давно кончилась).
        Один язнал правду.
        Однажды утром язастал его вванной комнате. Привычка бриться наголо сохранилась унего стех времён, когда онкомандовал полком иносил фуражку. Мыло онвзбивал особой щёточкой вперламутровой мыльнице. Трофейный бритвенный набор изнержавейки был тщательно ухожен: каждая вещица - насвоём месте. Помимо лезвий, тускло поблескивающих приборов, коробочек ибаночек, под рукой всегда были влажные полотенца, горячие салфетки. Пахло одеколоном «Шипр».
        Яспросил: что это утебя назатылке - маленькое, чёрное, круглое?
        Онвнимательно посмотрел наменя сквозь тусклое зеркальное стекло. Взеркале отражалось его лицо: шея, щёки, скулы - отподбородка дозатылка всё было покрыто ровным слоем белой мыльной пены. Глаза инос - маленькие островки посреди пенного моря.
        Онспросил умеюли яхранить тайны?
        Что завопрос? Мне уже шесть! Ну, всмысле, ещё пару месяцев,и…
        Ноэто строго между нами, понимаешь?..
        Очём речь? Могила!
        Ионрассказал мне правду.
        Ктому времени яуже всё знал обинопланетянах. Мама зачитывалась книжками изсерии «Зарубежная фантастика». Ятоже ихчитал, хотя далеко невсегда понимал смысл прочитанного. Помню, одна изних называлась «Человек-компьютер». Отом, как управлять человеком нарасстоянии изаставлять его делать гадости, каких он, находясь вздравом уме, никогдабы несделал. Ещё одна - «Штамм Андромеда»: подземные бункеры, коридоры, научные изыскания, таинственные люди вбелых халатах, химические препараты, способные сотворить стобой такое, очём даже подумать было противно. Тем неменее, яперечитывал её раз заразом. Там, правда, ничего небыло обинопланетянах. Новдругих книжках - было, ивыходило так, что инопланетяне далеко невсегда дружелюбны. Самое неприятное вних то, что мыникогда незнаем чего они хотят насамом деле. Они могут улыбаться, травить байки овоенных подвигах, чистить картошку, играть вфутбол, покупать мороженное, катать тебя накачелях впарке, апосле…
        Когда яхоронил дедушку (лет пять назад), его тело оказалось чудовищно, невероятно тяжёлым. Мыспапой взялись зарукоятки похоронных носилок - каждый сосвоей стороны, приподняли, и - едва неуронили…
        Люди такими тяжёлыми небывают.
        Однажды побольшому секрету ярассказал бабушке отом, что её муж прибыл изкосмоса. Вконце концов, тайны существуют для того, чтобы доверять ихнадёжным, проверенным людям. Бабушка покачала головой иукоризненно посмотрела наменя.
        Неверишь? Пойдём, япокажу тебе!
        Дедушка смотрел телевизор. Яподкрался кнему сзади, бабушка остановилась вдверях. Ялегонько придавил пальцем пятнышко наего затылке.
        Оностался сидеть как сидел - неподвижно уставясь вэкран. Бабушка молча наблюдала занами. Яобернулся кней: нучто! видишь?
        Встал между дедушкой ителевизором. Помахал рукой перед его носом.
        Смотри, яего выключил!
        Бабушка молчала.
        Подошёл иподёргал её зарукав. Заглянул вглаза.
        Она недвигалась. Недышала. Глаза смотрели водну точку.
        Бабушка!
        Она неответила.
        Наватных, подгибающихся ногах япоплёлся вспальню иприкрыл засобой дверь. Забрался под кровать. Хотел было заплакать, нонемог: разинув рот - как рыба - язахлёбывался, глотая пыльный колючий воздух. Мне было очень страшно.
        Дверь отворилась, меня - маленького, скорчившегося втри погибели - выволокли насвет.
        Что ты, глупенький! Это всего лишь родинка. Родинка! Мыпошутили. Небойся.
        Я, наконец, расплакался - горько, тоскливо, навзрыд.
        Старый мудак, - сказала бабушка.
        Тытоже хороша, - спокойно ответил дедушка.
        Яплакал ивсё никак немог остановиться.
        Ничего страшного, - сказал дедушка. - Ему это пойдёт напользу.
        Что пойдёт напользу? Идиот! - закричала бабушка.
        Нооноказался прав: мне это ивсамом деле пошло напользу.
        Стех пор язнаю, что вещи никогда небывают такими, какими кажутся напервый взгляд.
        Вуглу
        Помалолетству было довольно трудно понять резоны родителей, которые думали, что наказывают меня, поставив вугол. Вуглу было ничуть нехуже, чем между углами. Я нестрадал отнехватки кислорода или недостатка впечатлений. Передвижения мои были ограничены, зато дух - свободен: я мог тихонько петь или играть впрятки, то закрывая глаза, то снова их открывая.
        Спиралевидный узор наобоях: пес присматривает закотом, кот - заворобьем, воробей - зачервячком, червячок - сворачивается вкрючок. Я чувствовал, что орбита их вращения включает всебя некий дополнительный, невидимый элемент, который располагается всамом центре спирали. Червячок, конечно, непросто сворачивается, замыкая круг, он кого-то ищет, закем-то охотится, он видит то, что ускользает отмоего взгляда. Возможно, объект его стремлений слишком мал или слишком велик, чтобы поместиться наобоях. Если я хочу разглядеть его, мне придется стать плоским, нарисовать себя настене иостаться там, среди разноцветных иразнокалиберных фигур. Я водил пальцем, рисуя спираль, мысленно продолжая бег четверицы - пес… кот… воробей… червячок… - впоисках пятого элемента.
        Проходила мама, ия ссамым несчастным видом интересовался, когда можно будет покинуть место моего заточения. Она, нахмурившись, смотрела начасы. Я ждал ответа, представив себе четверицу, продолжающую бег покругу циферблата.
        Дедушка накухне рассказывал бабушке неприличный анекдот, хмыкая игукая вопасных местах, чтобы я, подслушивая, неузнал раньше времени, как делают детей. Ноя уже знал, как делают детей. Всякий раз, когда бабушка возмущенно вскрикивала ихлопала дедушку поруке мокрой тряпкой, я недовольно морщился. Что они, всамом деле, сума посходили?
        Наконец, мама выпускала меня, предупредив, чтовследующий разпридется стоять вдвое дольше. Я делал круглые глаза ипослушно плелся вдетскую, закрывал засобой дверь, ложился накровать иподнимал ноги кпотолку. Разумеется, я немог достать допотолка, номне нравилось думать, что однажды я вырасту истану ходить попотолку, неподнимаясь скровати.
        Электричество

1
        Ребёнком я больше любил ездить впоездах, чем летать самолётом. Обыкновенно раз вгод мы пересекали страну, чтобы провести лето наЧёрном море. Отец старался купить билеты таким образом, чтобы семье досталось отдельное купе, ноесли покаким-то причинам это было невозможно, мама договаривалась спопутчиками, иуже поотправлению, путём сложных (иногда - головоломных) перестановок ипереселений мы всегда устраивались наилучшим образом.
        Родители мои были заядлыми картёжниками, ибез особого напряжения могли играть дни иночи напролёт. Я любил наблюдать заигрой, ноуже час или два спустя начинал скучать, имама, сжалившись, отправляла меня наверхнюю полку - читать. Я знал, что карты икниги - всего лишь прелюдия кСАМОМУ ГЛАВНОМУ, иперелистывая страницы, думал отом, что вскоре должно случиться, предвкушая наслаждение куда более изысканное, чем поиски капитана Немо или сундуки, полные пиастров.
        Вкакой-то момент, делая вид, что утомился, откладывал книгу исамым что ни наесть равнодушным, незаинтересованным тоном говорил: «Пойду прогуляюсь…». Картёжники намгновение отрывались отигры, чтобы выдавить изтюбика Родительской Заботы положенное «ненадолго» или «недалеко». Задвинув засобою дверь, я выходил вкоридор, где поправую руку развевались белые занавески, словно язычки крахмально-белого пламени, струящегося изокон, аслева маячили полированные двери - закрытые или открытые настежь - взависимости отсостояния рассудка попутчиков.
        Покоридору шныряли бодрые люди вспортивных костюмах, спотыкаясь, бежали дети, иногда играла музыка или выходил изсвоей каморки хмурый - пьяный или похмельный - проводник, ночаще всего вэтих коридорах было тихо ипусто. Там небыло никого, заисключением искателей особого железнодорожного наслаждения.
        Я никогда незаговаривал сними, идосих пор неуверен, что - глядя вокна, щурясь ответра - люди эти занимались тем, чем занимался ия.
        Они были совершенно непохожи друг надруга, единственное, что их объединяло - стремление избегнуть встречи: стоило одному заметить другого, он тутже уходил всоседний вагон, будто этот вагон был уже занят. Также точно, незадумываясь, поступали все мы, понимая задним умом, что оказавшись нарасстоянии голоса, будем вынуждены говорить друг сдругом - вместо того, чтобы

2
        смотреть напровода, деревья изаборы. Вдоль дороги стоят деревянные или - реже - металлические вышки, столбы, иесли зацепить взглядом чёрное, пустое тело электрического кабеля и, неотводя глаз, внимательно ицепко следовать его извивам, спускам иподъёмам, обрывам, головокружительным кульбитам, подскокам, умножениям ирасширениям, его приключениям впространстве, для которых несуществует понятий иопределений врусском языке, можно попасть втакт: подслушать голос электросети, стать её частью, погрузиться вмир чёрного электричества, который напервый взгляд кажется невзрачным имонотонным, но, стоит заглянуть сюда однажды, иты станешь возвращаться снова иснова, потому что мир этот наделе бесконечно разнообразен: любое мельчайшее отклонение отзаданной траектории может оказаться куда более увлекательным, чем приключения Таинственного Острова, каждая вибрация, каждый завиток отзывается вживоте, будто ты ненаблюдаешь заэтим состороны, какбы паря вотдалении, анаходишься внутри, будто ты сам бежишь поэтим проводам подобно электрону, наполняя собой, своей сутью, своим телом внутренности узких лабиринтов, апосле,

3
        ночью, лёжа наверхней полке соткрытыми глазами, я слушал звук, скоторым вагон подпрыгивает настыках, скрежет искрип рессор вовремя торможения, мерный гул сортировочной, прерываемый бормотанием диспетчера, смазанный неразличимый фон, напоминающий радиопомехи, какой бывает только после полуночи наперроне какой-нибудь богом забытой станции, где поезд стоит всего минуту, инаэтом фоне - матерную перебранку сонных курильщиков, выбравшихся наружу, чтобы вернуть ощущение тверди под ногами.
        Состояние моё напоминало остановившееся, длящееся мгновение, сладостное ибудоражащее, какое наступает вразгар игры впрятки, когда голоса преследователей звучат близко, их тени движутся настене, ноты чувствуешь себя уютно ипокойно всвоём убежище, зная, что тебя ненайдут - пока ты сам несжалишься над противником инепокажешься наружу свидом торжествующим инемного глуповатым, какой бывает обычно упобедителей.
        Чебурашка

1.
        Бывало, родители уходили вечером издому, оставляя меня одного, ияслонялся изкомнаты вкомнату, обмирая отпредвкушения удовольствия - незная ещё что предпринять, сосредоточившись наощущении того, что вближайшие пять-семь часов произойдёт нечто изряда вон выходящее. Это промежуточное состояние само посебе было удовольствием - пронзительным, глуповатым, как все подлиные удовольствия. Яшагал отстены кстене, устраиваясь там итут намгновение или минуту - фаустовский инстинкт гнал меня дальше, ивот - усталый, ноумиротворённый, почти вбеспамятстве оканчивал долгий маршрут впостели, уснув незаметно для самого себя, покойноикрепко.
        Скрежет ключа иприглушённые голоса родителей, вернувшихся изгостей, после партии преферанса будили меня, ноненастолько, чтобы проснуться окончательно: ябыл способен воспринимать, новрядли сумелбы оторвать голову отподушки. Голоса эти принадлежали счастливым людям: вполудрёме яулыбался исогласно кивал шуткам, непредназначенным для моих ушей, прислушивался кразговорам отех, кого незнал, внимал бесконечным суждениям оправилах карточной игры. Если верно то, что говорят оспособностях человеческой психики впограничных состояниях, топреферансу янаучился именно таким образом - вполусне - нетехнике, носпособности интуитивного проникновения всутьпроисходящего.
        Ввозрасте двенадцати лет яобыгрывал среднего доцента кафедры общественных наук, акпятнадцати годам сделал солидную карьеру профессионального преферансиста. Окончилась она нелепо: явыиграл довольно крупную сумму уотпрыска известного вора взаконе, врезультате отцу некстати пришлось отдуваться. Всё быстро исравнительно безболезненно уладилось, нокарты надолго перестали меня интересовать. Японял, что законы игры несовершенны, иверное отношение кней возможно лишь тогда, когда сам тынаходишься всостоянии «внеигры».
        Шагая взад ивперёд покоридору огромной «полковничьей» квартиры, принадлежавшей родителям, длинному иширокому, заставленному попериметру старой мебелью, ягрезил, непытаясь удержать впамяти сюжеты грёз, говорил отимени персонажей, возникающих всознании ипокидающих его стакой стремительностью, что минуту спустя непомнил кем был минутой раньше. Отец неодобрял этих занятий иоднажды сказал какбы между прочим, что случившееся вмечтах никогда несбудется наяву. Яспросил: почему? иполучил ясный ответ: потому что - так или иначе - это уже случилось. Природа неповторяется вдеталях имелочах, нооважном твердит вновь ивновь, неопасаясь упрёков втавтологии. Сегодня ядумаю, что онбыл прав, хотя говорил это, врядли понимая окончательно смыслсказанного.
        Отец мой заведовал отделением крупной психиатрической клиники. Тобыл Человек Прогрессивно Мыслящий, ивместо того, чтобы, пользуясь служебным положением, вымогать уродственников пациентов деньги (думаю, именно так поступали его более продвинутые вотношении гиппократовой этики коллеги), пытался вочтобы тонистало, иногда - вопреки здравому смыслу излечить своих подопечных, вчастности вёл сними длинные фрейдилоги, которые записывал намагнитнуюленту.
        Содержание этих записей язнал наизусть, хоть мне было строго-настрого запрещено кним прикасаться. Вот перечень особенно запомнившихсяслучаев:
        ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ РИСОВАЛРЫБ.
        ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ВИДЕЛ ЛАЗЕРНЫЙЛУЧ,
        ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ГЛОТАЛТЕРМОМЕТРЫ,
        ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ДУМАЛ, ЧТО БОЛЕНГРИППОМ,
        ЧЕЛОВЕК, ОТРАВИВШИЙСЯ ГЛЮКОНАТОМНАТРИЯ,
        ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СТАЛ ЖЕРТВОЙ НЕЛЕПЫХОБСТОЯТЕЛЬСТВ.
        Слушая тайком эти записи, япостиг закон относительной вменяемости встоль нежном возрасте, что квосемнадцати годам мог втечении двух-трёх минут обмануть наспор бдительность любого психиатра при военкомате мин. обороны. Этим умением мне несуждено было воспользоваться (изложной гордости, полагаю), ивот - ввозрасте 18-ти лет меня, наравне содногодками, обрили наголо ивыдали ремень сбляхой, которую требовалось ежедневно натиратьдоблеска.
        Вармии япознакомился сновым, очаровавшим меня абсолютной внятностью принципом отношения кдействию. Внешне онсводился кследующему: «Делай всё, чтобы быть битым как можно реже ипостарайся сделать так, чтобы тебя неубили». Именно армия научила меня относиться кдействию иначе, чем прежде. Ястал рационален иразборчив. Тем неменее, били меня нереже, чем остальных, игрозили убить зажидовство. Уволившись изрядов Вооружённых Сил подобру поздорову, ясэнтузиазмом принялся готовиться кбегству изстраны, окоторой узнал много нового завремя срочной службы, ивкратчайший срок подготовил все необходимыедокументы.
        Следующая зима застала меня вТельАвиве.
        Это был самый голодный год моей жизни: почти совершенно незная языка, япытался устроиться наработу. Выбор был невелик: сторожка при цементном заводе (8 -10часов всутки, белая пыль влёгких, вперспективе - астма), раздел «Культура» врусской газете (12 -14часов всутки, клубы пенсионеров), или временная должность Деда Мороза повызову (ватная борода, час или два потного веселья) - затежеденьги.
        Явыбралбороду.
        Спросили умеюли япеть, плясать ииграть накаком-либо инструменте, навсе эти вопросы яответилутвердительно.
        Спросили люблюли детей.
        Возможно. Скорее да, чемнет.
        Последний вопрос настораживал: чувствителенли якалкоголю? Вкаком смысле? Всмысле: сколько могувыпить.
        Даже незнаю. Незадумывался. Мне никогда нехотелось выпить больше, чем организм мог принять - вот истинная правда. И, самое главное - яникогда вжизни незаплывал забуйки так далеко, чтобы наутро ничегонепомнить.
        Мои колебания неускользнули отвнимания интервьюера. Это хорошо, что высомневаетесь, - сказал он, - хорошийпризнак!
        Мой собеседник - пожилой комсомолец, владелец небольшой фирмы услуг: подтянутый, при галстуке (что, вообще говоря, - скорее исключение, чем правило вмире небогатых тель-авивских контор, каких пруд пруди намаленьких улочках, примыкающих кАлленби), внимательный взгляд, мягкаяулыбка.
        Штирлицвотставке.
        Яулыбнулся ему вответ, имыпожалидруг другуруки.
        Мне выдали под расписку новенькую униформу ицеремонно представили Опциональной Снегурочке - худенькой нордического типа блондинке поимени Маша. Маша была студенткой илюбила группу «АукцЫон». НаМаше экономили отцы семейств, заказывая наши услуги. Вреестре стандартного бланка «Пригласите Деда Мороза» была графа - «Снегурочка (опционально)». Ейприходилось надевать костюм Снегурочки далеко некаждый день, поэтому вдополнение косновным обязанностям она взяла насебя работу водителя минибуса, который должен был доставить нас наместо очереднойвакханалии.
        Впрочем, янеуспел вполной мере насладиться её профессиональными навыками. Увы, моя карьера Деда Мороза стреском провалилась, неуспев начаться. Навсё про всё - один-единственный вызов, один вечер, одна Новогодняя ночь. Всвоё оправдание могу добавить, что это была самая длинная ночь моей жизни. Воспоминания оподобных событиях способны украсить галерею семейных преданий - изряда тех, что пересказываются изпоколения впоколение: деда, расскажи как тыбыл Дедом Морозом! Нучтож, усаживайся поудобнееислушай.
        Прежде всего - дельный совет: если тывошёл вчужую квартиру вкостюме Деда Мороза, заплечами утебя - мешок, борода изваты затрудняет дыхание иеё время отвремени приходится выплёвывать (это снепривычки, - говорит Опциональная Снегурочка, - это пройдёт), ивтот самый момент когда тыпереступаешь порог, кто-то хватает тебя сзади заглотку ипрофессиональным полицейским захватом перекрывает кислород, так вот, если ситуация напоминает сказанную, постарайся задержатьдыхание.
        Тебе понадобитсяВОЗДУХ.
        Тычеловек, люди - дышат.
        Тынеможешь оставаться без кислорода больше минуты, авсостоянии паники - итогоменьше.
        Вэто мгновение мир сужается донескольких сантиметров: дообидного мало, ивсё, что удаётся разглядеть (помимо клочьев казённых ватных бровей) - мускулистое предплечье агрессора, того, кто подло напал натебя сзади, всамый деликатный момент, когда тыоткрыл рот, чтобы произнести: «Что, заждались? Авот ия!», когда тысделал первый решительный шаг навстречуСудьбе.

2
        Человек - куда более хрупкое существо, чем ему самому представляется. Меня вовсе неудивляет тот факт, что порой довольно одного неудачного падения вванной, чтобы засадить молодого полного жизненных сил яппи винвалидную коляску навсю оставшуюся жизнь. Сдругой стороны (история это подтверждает), неотвратимый удар судьбы способен впоследний момент сменить траекторию, ивместо того, чтобы сровнять твой дом сземлёй, угодить вдерево, забор иликолодец.
        Так, однажды вАрмении япопал вгорный обвал: вместе стоннами камня, земли ипыли спустился посклону горы соскоростью курьерского поезда: путь втри километра, который занял при подъёме несколько часов, япроделал заминуту. Вокруг меня катились валуны, каждый - величиной снебольшой дом. Когда всё окончилось, самым трудным было - поверить вто, что этопроизошло.
        Друзей-одноклассников, которые были свидетелями моего падения, явстретил насередине горного склона: они спускались вниз, чтобы отыскать моё бренное тело, яподнимался, чтобы сообщить им, что живиздоров.
        Ниединойцарапины.
        Нидырочкинаодежде.
        Уменя осталось отчётливое ощущение, будто япрокатился налыжах. Похоже, всё такибыло.
        Нокогда япришёл всебя наполу чужой квартиры вкостюме Деда Мороза, первое впечатление сложилось несамое оптимистичное (боже, - подумал я, - мне сломали шею). Мои шейные позвонки решили сменить хозяина, идля начала каждый изних сдвинулся - ненамного, намиллиметр-другой. Оказывается, этого вполне достаточно для того, чтобы перестать считать шею своейсобственной.
        Следующая мысль: какже здесьвоняет!
        Это может показаться невероятным, нопохоже, что запах этого помещения сыграл для меня роль нюхательной соли или нашатырного спирта, только вместо крохотной склянки под носом, вналичии имелась квартира на150 -170метров квадратных, икаждый её сантиметр был источником невыносимогозловония.
        Янезнал ещё, что успею принюхаться кэтому запаху идаже вкакой-то (роковой) момент перестану обращать нанего внимание. Моё обоняние было потрясено дотакой степени, что прежде чем японял что происходит, менястошнило.
        Если тебе, внучек, когда-либо доведётся блевать вкостюме Деда Мороза, первое что тыдолжен сделать (до, анепосле) - это как можно быстрее снять накладнуюбороду.
        Или хотябы приподнять еёнарезинке.
        Или хотябы раздвинуть пальцами отверстие напротив рта, чтобы тебе было кудаблевать.
        Впротивном случае тыокажешься втом положении, вкаком оказался я, когда приступ рвотыпрошёл.
        Нужно было как-то жить дальше. Ябы предпочёл отмотать назад. Или - вкрайнем случае - вперёд (хоть ипредставлял себе степень риска). Ноуменя небыло выбора: жить предстояло тут итеперь, несмотря нато, что это казалось совершенно невозможным, немыслимым.
        Каких-нибудь пару часов спустя ябыл уже настолько пьян, что, вспоминая первые мгновения своего пребывания вквартире Витька, хохотал дослёз. Витёк, нукак, какже тымог додуматься доэтого? - спрашивал я, иВитёк добродушно улыбался иотвечал: ашо? Ясмотрел посторонам, думая отом, что можно сделать собыкновенной тель-авивской квартирой запару лет непрерывной пьянки: грязь, жир икопоть покрывали ровным слоем все без исключения предметы, находившиеся впределах досягаемости: стены, стулья, холодильник, дверные ручки идаже экрантелевизора.
        Аведь ещё каких-нибудь пол часа назад яраскачивался втакт музыке напереднем сиденье минибуса иподпевал Снегурочке Маше, неподозревая отом, что меня ждёт полная приключений ночь вкомпании сумасшедшегоалкоголика.
        Впрочем, назвать дядю Витю сумасшедшим означалобы погрешить против истины. Небыл онсумасшедшим. Онбыл выпавшим. Однажды этот человек исчез изнашего мира ипоявился вдругом, непараллельном даже, а - отдельном, прямо поКарлосу Кастанеде. Витёк существовал вреальности, где кроме него иЧебурашки небыло ниединой живой души, ивсё, что происходило снаружи, задверью его квартиры, напоминало колыхание теней настене, как еслибы кто-то внезапно зажег спичку втёмнойкомнате.
        Раз внеделю ему приносили ящик водки иящик еды - его рацион состоял изпельменей, колбасы, хлеба, отбивныхитушёнки.
        Иводки.
        - Неужели тебе никогда нехотелось съесть помидор? - спросил я(это было уже под утро, когда пьянка приблизилась ктой роковой черте, закоторой события уже неукладываются вобщий «сюжет» происходящего, иреальность становится чередой отдельных вспышекосознания).
        - Неа, - ответил Витёк, - Мужик должен любить мясо. Возьми кусок мяса, зажарь, ирычинанего!
        Витёк был донецким бандитом. Его единственный сын Лёша тоже был бандитом. Когда Лёшу прижали конкуренты, онсплавил отца вИзраиль, купил ему пятикомнатную квартиру вцентре Тель Авива ипроплатил натри года вперёд услуги ближайшего супермаркета. Посыльный изсупермаркета неговорил по-русски. Витёк неговорилнаиврите.
        Неудивительно, что Витёк сошёл сума. Вернее, как уже было сказано - выпал.
        Это случилось вдвадцатых числах декабря, навторой год его тель-авивского заточения, годом раньше, чем вдверях этой квартиры появился явкостюме Деда Мороза, смешком подарковзаплечами.
        Витёк смотрелтелевизор.
        Потелевизору показывали мультик про голубойвагон.
        Изтелевизора вышел Чебурашка ипредложил дяде Вите сыгратьвподкидного.
        Витёк отказался. Несмотря наизрядное подпитие, ему хватило ума понять, что дело тут нечисто. Онпредложил Чебурашке выпить постопарику иразойтись тихо-мирно: ушастому нарушителю границ предлагалось вернуться обратно, наплоскость голубого экрана, Витёкже вкачестве ответного жеста был готов продолжать мотать свой тель-авивский срок, ограничив употребление спиртного донеобходимогоминимума.
        - Яему говорю: шож тызаскотина такая: нистыда, нисовести. Аон: тоже мне еврей выискался! Анутопай ксебе наУкраину! Тогда явнего бутылкой кинул. Аон, ссука: тызаэто ответишь… ятеперь, говорит, вообще отсюда неуйду. Буду стобой жить. Пока необыграешь меня - вкарты. Или пока неподохнешь… Вот иживёт теперь… падлаушастая…
        - Гдеже он? - спросил я, спьяным ужасом озираясьпосторонам.
        - Таонжеж тебя боится, прячется. Вон, вшкафу засел, наверное. Пойдём, посмотрим…
        - Постой, Витёк … Тыменя сюда зачемпритащил?
        - Так ведь Новый Год… сживым человеком поговорить… выпить… невсёже сэтим пушистым говном водку глушить. Ачто тебя зашиб маленько, так ты - извини, братуха, яведь ивпрошлом году Деда Мороза вызывал. Заплатил как надо! Привезли его… нодальше коридора, пидор бородатый, непошёл. Говорит: воняет утебя тут. Подарки оставил вмешке иушёл. Нахуя мне его подарки? А?.. Воняет… Мнебы сживой душой…по-человечески…
        Япокивал, выплеснул врот остатки водки встакане и, собравшись ссилами, приподнялся настуле. Меня сильнокачало.
        - Тыкуда?.. - подозрительно спросил мойсобутыльник.
        - Втуалет, - честно ответил я. Хвала Всевышнему, туалет находился неподалёку отвходной двери, аВитёк, кажется, был невтом состоянии, чтобы представлять серьёзную угрозу. При свете тусклой жёлтой лампы япопытался отмыть холодной водой пятна нагруди форменного костюма, но-толи отвыпитого, толи потому, что вода изкрана, судя позапаху, текла ржавая, было совершенно ясно, что чем больше яего тру, тем грязнее онстановится. Пошатываясь, явышел втёмный коридор, где осветительные приборы, кажется, вообще небыли предусмотрены, ипопытался наощупь найти входнуюдверь.
        Вэто время вкомнате дяди Вити что-то рухнуло, старик заорал, перекрикивая телевизор. Понять что онкричит былоневозможно.
        Ясудорожно нащупал дверь, защёлку, повертел какие-то ручки, пошарил вокруг, надеясь найти ключ. Вголове стучало: «Какже наиврите будет „Помогите!“? Если ястану кричать по-русски, там, потусторону двери менянепоймут».
        Витёк крушил мебель всвоей комнате, япытался сломать дверь, сразбега прыгая нанеё плечом, апосле - тараня еёногой.
        Незнаю сколько это продолжалось, помню, что вкакой-то момент решил перевести дух исел прямо напол перед заколдованной дверью, аочнулся отзвука падающей воды иощущения влажного прикосновения: Витёк стоял, выжимая мокрую тряпку над моей головой. Вода падала мнезашиворот.
        - Что такое? - спросил я, встрепенувшись.
        - Беда, братуха, ОНговорит: никогоневыпущу.
        - Кто - «ОН»?
        - Чебурашка. Подлая тварь. Поймаю - убью нахуй… Говорит: пока вкарты меня необыграешь… слушай, атывдуракаумеешь?..
        Япомоталголовой.
        - Ну, зря… яего, гада, ниразу необыграл, какнистарался…
        - Открой дверь, Витёк, - попросил я. - Меня ведь искатьбудут.
        - Зуб даю - незапирал! Наверное этот говнюк постарался. Он, знаешь, такого наворотитьможет…
        - Витёк, здесь нет никого, только мыстобой… Ауменя насегодня ещё два заказа. Сейчас Снегурочка замной приедет. Если дверь неоткроешь, она ведь полициюпозовёт…
        Витёк посмотрел наменя ласковоисказал:
        - Не, непозовёт… Япозвонил втвою контору изаплатил завсю Новогоднюю ночь. Сказал, детишкам тыочень понравился. Забавный ты, братуха…
        Явытаращилглаза.
        - Датынебойся, мыстобой ещё хряпнем как надо. Ашо?.. улюдей праздник… Давай, Димыч! Шоб вушахзазвенело!!!

3
        Слушая украдкой записи папиных пациентов, ячастенько задумывался отом всамомли деле логика клинического безумия противоречит обыденной, повседневной логике. Человек, Который Глотал Термометры - делал это незаздорово живёшь, онглотал термометры вотместку запричинённые обиды - действительные или мнимые. Чаще всего его обижали санитары - люди физически крепкие, но - бездушные, способные обидеть как больного, так издорового. Логическая цепочка «ОБИДА - МЕСТЬ - ТЕРМОМЕТР» кому-то может показаться абсурдной, притянутой зауши, нодавайте посмотрим правде вглаза: всамомли деле «СТРЕСС - СИГАРЕТА - РАК ЛЁГКИХ» или «ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА - БУТЫЛКА ВОДКИ - ГОЛОВНАЯ БОЛЬ» или даже «ЖЕНЩИНА - ЦВЕТЫ - КИНО - ПОСТЕЛЬ» выглядит разумнее илицелесообразнее?
        УВитька был Чебурашка, уменя - Витёк. Мне было трудно поверить всуществование маленького пушистого мерзавца, новедь исам посебе факт существования дяди Вити могбы показаться весьма сомнительным человеку, неговорящему по-русски: феномен изразряда тех, что появляются настраницах жёлтой прессы: «японка три года просидела вшкафу», «мальчик был воспитан орангутангом», «дедушка подарил внучку резиновую женщину» или «профессор астрономии подглядывал засоседкой при помощи дальнобойноготелескопа».
        Первого января, впол шестого утра, когда законопослушные ивритоязычные граждане ещё непроснулись, арусскоязычные - после салата «Оливье», разбавленного сладким артёмовским шампанским - уже улеглись, наулицу Алленби вышел ДедМороз.
        Онбыл без Снегурочки, без мешка для подарков ибез оленьейупряжки.
        Бороду онпотерял или, возможно, оставил напамять фанатам или ночным поклонницам, правая ватная бровь опустилась так низко, что почти полностью закрыла обозрение, левая отсутствовала вовсе, пластмассовые очки покосились идаже круглый красный нос съехал набок. Просторный халат был порван втрёх местах, перепачкан чем-то ядовито-зелёным исильно обожжён, будто кто-то пытался выяснить что получится если подпалить его сразных сторон зажигалкой, итолько форменная шапка спушистой каёмкой сидела нанём каквлитая.
        - Всё впорядке? - осторожно спросила девушка при исполнении, выглядывая изокошка полицейскоймашины.
        Япомахал ейрукой, пытаясь изобразить любезную улыбку. Небольшой утренний променад после бурной новогодней ночи. Ничего изряда вонвыходящего.
        Девушка помахала вответ изасмеялась. Ихтут, вТель Авиве, ничемнепроймёшь.
        Когда полицейская машина, наконец, отчалила искрылась загоризонтом, яостановился как вкопанный. Мне вдруг стало ясно, что ясовершенно непомню как выбрался. Глубокий провал впамяти, заполненный каким-то мельтешением, гиканьем, плясками настоле, дяди-витиным хохотком, его колоритным «ашо?»… Чем дальше, тем лучше японимал, что сомной произошло нечто настолько странное иудивительное, что память предпочла похоронить это всвоих тайниках иподвалах - чтобы несмущать меня, непортить мне жизнь, недать повода усомниться внезыблемости законов повседневного существования. Итолько одна фраза, состоящая издвух слов: «пики - козыри» - засела вголове так прочно, будто сама посебе могла объяснить чем закончился этот необыкновенный новогоднийужин.
        Курочка
        Я ставил её настол, крошил ей хлебушка, заводил ключиком иотпускал наволю. Неприятный стрекочущий звук, как выяснилось позже, никакого отношения кживым, неигрушечным птицам неимел, аимел отношение кпорционному, дискретному движению пружины, приводившей курочку вдвижение. Курочка клевала, новсё как-то мимо, я изумлялся её недоумию, и, прежде чем снова повернуть ключик, строго выговаривал, объясняя, что крошки - вкусные, что клевать нужно их, анепустой воздух, что укаждого вэтой жизни своя миссия, иеё, курочки, персональная задача, неменее важна, чем задача любого изнас, даже дяди Коли совторого этажа, главного инженера машиностроительного предприятия, даже дяди Стёпы, который - всем икаждому известно - лучший вмире милиционер, аможет илётчик.
        Курочка внимала беспрекословно, ноклевала по-прежнему вяло имимо.
        Однажды бабушка подслушала мой монолог, исполненный социального пафоса, итихонько, пользуясь тем, что я сидел спиной коткрытой двери, привела под дверь дедушку. Я был занят, пересказывая курочке сюжет просмотренного накануне телефильма огероях-подводниках, пока мои домочадцы, зажимая друг другу рты, хохотали застенкой. Наконец, я замер, расслышав нафоне куриного стрекотания нечто вроде щенячьего повизгивания.
        Звук доносился изкоридора.
        Собаки вдоме небыло.
        Я обернулся всторону открытой двери: там было пусто. Курочка перестала клевать, ия оценивающе посмотрел нанеё, задумавшись отом, стоитли игра свеч. Наконец, любопытство пересилило страх, я сгрёб курочку вкулак, спустился свысокого табурета идвинулся впуть - спластмассовой птицей вкулаке. Я знал наизусть каждое пятнышко наобоях, каждый скрип половицы, нонаэтот раз коридор показался мне незнакомым: все двери были закрыты, изкабинета дедушки недоносилось ни звука, световая полоска под дверью то идело темнела, будто дедушка переступал сноги наногу, приложив ухо кдвери, избабушкиной спальни доносился голос теледиктора, ноголос этот казался фальшивым, лишённым привычной казённой бодрости, ипотому - пугающим.
        Стараясь ступать неслышно, я вернулся вдетскую, аккуратно прикрыл засобой дверь исел прямо под дверью, лицом копасности. Какое-то время я сидел молча инедвижно, вслушиваясь втишину, затем поставил курочку перед собой изавёл разговор обесстрашии.
        ДядяКоля

1
        - Дядя Коля - это который рожи корчит? - спрашивают.
        Скажете тоже… скаких пор это называется «рожи корчить»? Даеслибы вас хоть раз вжизни впёрло, торкнуло, вмазало как дядю Колю наэтих концертах - ооооооооооооууууууууу - еслибы хоть однажды вас краем задела, рикошетом - тастрашная сила, которая корчит его, распирает итрясёт, инаизнанку выворачивает - прямо тут, впартере, втретьем ряду…
        - Ладно, - говорят, - успокойся ради Бога, мытебе верим. Но - скажи: почему умногих музыкантов такие неприличные лица, когда они погружены всвою, так сказать, профессиональную стихию? Неговоря обоперных певцах… Разве можно петь олюбви сТАКИМ лицом? Ромео иДжульета - уних ведь любовь, красивая, молодая, апосмотри наэти конвульсии, ужимки игримасы, ониже выжимают изсебя звуки, выдавливают будто всортире, они так дёргаются, так страдают, извлекая эти божественные трели, что страшно становится… исмешно… игде вся любовь? Тыудивлён, что нам нехочется этого видеть?..
        Норазве пилот-испытатель, перечёркивающий небеса, виноват, что лицо его сплюснуло отперегрузки? Солнечный ветер, сдувающий кожу иплоть скостей - вот его стихия, его праздник! Авыхотите, чтобы мылюбили стакимже лицом, скаким подписываемчеки.
        Есть люди, которые сидят вконцертном зале как присяжные взале суда, этим мне нечего сказать, янезнаю зачем они здесь. Если посмотреть сбоку наряд этих голов, они покажутся искусственными - как пластмассовые яблоки ввазе. Моя мама держала такие яблоки настоле - пока однажды язуб несломал, поддавшись иллюзии. Никогда непонять мне еёрезона.
        Ах, мама, мама! Это ведь она меня сним познакомила, сдядей Колей. Видишь, говорит, бедняга, сбрендивший меломан, унего трусов три пары, одна мятая рубашка, холодильник пустой, зато все шкафы ломятся отгрампластинок. Вшифонере, всерванте, накнижных полках, наантресолях, наобеденном столе, втуалете наполочке над унитазом - неповеришь.
        Откуда тывсё это знаешь, мама?
        Брат Евгения Георгиевича, помнишь, того, сбородой, укоторого сенбернар идача вКрыму, того, что завскладом оргтехники, того, что уЛилии Владимировны насвадьбе отплясывал игромче всех «горько» кричал, так вот, брат его - сантехник. Онвдядиколиной квартире унитаз чинил, инаполлитру взять постеснялся… Зарплата инженера. Нижены, нидетей, одна музыка. Ветер. Ажена его бывшая… ладно, потом расскажу… Здравствуйте, НиколайСтепанович!
        Так япознакомился сдядей Колей. Онопустил своё длинное тряпичное лицо, напоминающее лунный лик Пьеро, испросил, глядя прямо мне вглаза, люблюли ямузыку. Ияпочему-то сказал, что люблю. Нето, чтобы нелюбил… любил, идаже однажды плакал, раз заразом запуская пластинку спесней «Недумай омгновеньях свысока», ноответил утвердительно потому, что немог ответить иначе, ведь онпосмотрел так серьёзно, так внимательно, как взрослые неумеют. Иеслибы онспросил люблюли яхоккей, ябы ответил «да», хотя хоккей никогда нелюбилинеполюблю.
        Явообще нелюбил спорт испортсменов, иуроки физкультуры, иособенно нелюбил физрука - лысеющего крепыша, майора вотставке, который неупускал случая потешить самолюбие замойсчёт.
        Никакого потенциала, - говорил майор, пробуя наощупь мой бицепс, брезгливо оттягивал нижнюю губу ивклеивал окончательный позорный штампик: Немужик, тряпка.
        Мне было двенадцать лет, когда яузнал, что немужик, когда познакомился сдядей Колей истал ходить кнему слушатьмузыку.
        Нучтоже, - сказал дядя Коля, - немужик, иладно. Мужик - это что-то такое, знаешьли, косноязычное, бахвалящееся своими достижениями - мнимыми как правило. Трусоватое, когда имеет дело свышестоящим начальством, иподлое, когда речь идёт омалолетках. Животик унего имеется, умужика, илысинка, инаработу ончастенько приходит спивным запашком. Иноги унеговоняют.
        Янестал спрашивать откуда онтак хорошо знает нашего майора, просто кивнул изабыл обэтом разговоре надолгиегоды.
        - Это он потому так сказал, - шепчут мне справа ислева, - что ему-то самому нечем похвастаться: жена бросила, детей ненажил, мускулатура неразвита, походка развинченная, плачет наконцертах, как немужик… иесли прижмут его где-нибудь втёмном углу, постоять засебя несможет…
        Вот тут вы сильно ошиблись, дорогие мои. Просто пальцем внебо… Неудивительно, учитывая коллективные представления озадумчивых любителях классической музыки, мол, все как один женоподобны ибесхребетны. Совсем нет. Ичтобы небыть голословным, расскажу случай, который произошёл сдядей Колей впрошлом году, вфилармонии, наконцерте Шуберта.

2
        Вернее, то был концерт Алексея Любимова - пианиста вбольших круглых очках сфантастическими диоптриями. Такие очки наживом человеке, непианисте, я видел всего один раз - вдетстве. Их носила девочка, вкоторую я был влюблён. Без них она совершенно ничего невидела, иэта её слепота - сшироко раскрытыми глазами - завораживала иприводила меня всостояние оцепенения. Я, конечно, прятал эти очки, чтобы после искать их вдвоём - тут нет, итут тоже нет - я вёл её заруку, нам было четырнадцать, имы - рано или поздно - всегда находили искомое, наталкиваясь друг надруга, соприкасаясь пальцами, будто оба были ослепшими, она надевала очки, ия смотрел иудивлялся её глазам, огромным, выпуклым - зафигурными толстыми стёклами. Позже я придирчиво изучал фотографии пианиста Любимова наобложках пластинок фирмы «Erato», идумал: вот, непонятно что былобы, еслибы он, Любимов, фотографировался без очков. Красивый, очень русский, ябы сказал - по-чеховски русский, саккуратной бородкой, иэти очки… - нет, определённо, без них ничегобы невышло…
        Любимов играл позднего Шуберта намолоточковом рояле.
        Вообще говоря, дядя Коля нелюбил старинных роялей иназывал их «кастрюльками», слух его был воспитан звучностью Рахманинова, Чайковского иСкрябина. «Пианофорте, тем более - клавикорды или клавесин - нужно слушать вкомнате, невзале», - говаривал он. Нотут иему пришлось повкусу звучание инструмента - это был концертный инструмент Конрада Графа спятью педалями, произведённый в1826-м году вВене, ион умел говорить натом языке, который современные рояли (асними многие пианисты) позабыли. Шубертовское pianissimo, где «стейнвей» производит холодный белый звук, похожий насвет люминисцентной лампы, наструнах молоточкового рояля поднимается идрожит подобно язычку свечи: светит игреет. Когда прозвучали первые такты Andantino ля-мажорной сонаты, дядя Коля прикрыл глаза иврос вкресло. Это означало, что он «отлетел» ибольше незнает ни где находится его тело, ни кто он такой, ни почему здесь оказался.
        Вэтот миг вмаленьком филармоническом зале показался Иоганн Себастиан Бах собственной персоной. Вначале никто непонял что произошло, мистическое явление было подобно краже совзломом: он ворвался кнам ввиде Badinerie изоркестровой сюиты B-moll. Помнится, вголове мелькнуло, что, видно, некий шутник засценой, противник аутентичных исполнений, решил испортить вечер, наиграть насинтезаторе - что угодно, первое что вголову взбредёт, лишьбы заглушить осторожный венский рояль. Итолько когда Бах споткнулся ибесстыдный начальственный баритон возник наего месте - «Мочалин слушает» - стало ясно, что источником противоречия стал мобильный телефон.
        Позже, пытаясь восстановить цепочку событий, я закрывал глаза, ивключал внутреннее зрение - подобно режиссёру, внимательно исследующему уже снятый, уже пройденный материал, чтобы загодя, вуме, расставить монтажные склейки: вот тут дядя Коля повернулся, маленький серебристого цвета мобильник чудом оказался вего руке, вот ген. директор открыл рот - крупным планом, авот взлетел кулак одного изтелохранителей (того, что сидел справа) … Могу поклястся, что когда нас вышибли задверь, звучали первые игривые пассажи Scherzo, стало быть, вся вакханалия немогла длиться более восьми минут - ровно столько звучит уЛюбимова шубертовское Andantino. Почемуже мне кажется, что прошло неменее получаса?..
        - Мочалин слушает… - заговорил генеральный директор.
        Дядя Коля принял унего мобильник (легко, будто подхватил эстафету) исообщил абоненту, продолжая начатый разговор: «…слушает да ест!» - аследом попытался забить малогабаритный аппарат впросторную мочалинскую глотку.
        Лязгнули зубы.
        Вот оно: мгновение, когда действие частного лица становится Деянием. Саможе лицо вэтот миг меняет свой статус, превращаясь изскромного «частного» вподневольное, «юридическое».
        Определённо, всё так ибыло.
        Так, да нетак: стого мгновения, когда Бах одним взмахом перерубил Шуберта пополам идотого рокового момента, когда известный московский предприниматель распробовал вкус пластика иметалла, прошло, должно быть, неболее пяти секунд. Настарте дядя Коля мирно сидел слева отменя, ноуже вточке своего триумфа он возвышался над присутствующими вдвадцати-тридцати метрах отпункта отправления. Как он сумел покрыть так скоро это расстояние, какая интуиция безошибочно привела его кисточнику возмущения вполутёмном зале - я незнаю. Я пропустил смену декораций ипервые полторы минуты присутствовал, как ивсе прочие - направах зрителя, ошеломлённо наблюдая заразворачивающейся драмой нафоне тихого - будто перестук речной гальки - фортепьянного вступления.
        Когда - пять или шесть часов спустя дядя Коля открыл глаза вреанимационной палате, первые слова его были: «так жаль». Ему было жаль неуслышанного Rondo иоборванного Scherzo. После он заплакал отболи ия выскочил вкоридор, чтобы разыскать врача или медсестру. Я подумал тогда, что дядя Коля умрёт отпобоев. Его рёбра были сломаны вчетырнадцати местах, челюсть пришлось собирать покускам, досих пор дядя Коля слегка шепелявит, когда волнуется, имы говорим: «Мочалин пролетел» иссамым серьёзным видом подмигиваем друг другу…
        Первый удар пришёлся всолнечное сплетение.
        Зрители вскрикнули.
        Мочалин выплюнул мобильник.
        Я вскочил сместа.
        Шуберт поставил птичку, иЛюбимов, повинуясь, ударил поклавишам - внезапное, как озарение, «форте» нафоне медленно разворачивающейся, раскачивающейся иповторяющейся ритмической фразы.

3.
        Далее - безумие, хаос. Кто-то извеликих, неупомню кто именно, заметил: мол, Шуберт вэтом Andantino позволил себе столько странного иэксцентричного, хватит сполна, чтобы затмить долгие годы прекраснодушной наивности. Вторую часть ля-мажорной сонаты можно без преувеличения назвать естественным идаже простым (ведь хаос - прост!) продолжением первой: выразительность - без экзальтации, ясность отчаяния, нюансы всфере тихого звучания столь разнообразны ибогаты, что кульминация приобретает масштаб стихийного бедствия.
        Нас выволокли задверь, имузыка ни разу неспоткнулась. Цирковым, ёрническим пассажам Scherzo мы внимали уже снаружи, удивляясь неожиданным ритмическим совпадениям - мельтешение кулаков, ребристых подошв, выпученные глаза, раззявленные рты, ватные, потусторонние - из-за стены - аккорды венского рояля. Намгновение вмоём поле зрения мелькнуло окровавленное лицо дяди Коли - он смеялся.
        Месяц или два спустя мой друг признался, что втот миг увидел изнанку шубертовского Scherzo. «Согласие» - вот нужное слово, - сказал дядя Коля, - здесь Шуберт соглашается свывихнутым безумным миром. Унас, имеющих уши, имеется странная потребность быть немножко увечными, вгомеопатических дозах - для профилактики. Смерть мы сдетства принимаем покапле, чтобы придя потом всвоей силе ивеликолепии, она незастала нас врасплох. Исповедовавшись, отказавшись отсебя, мы чувствуем несказанное облегчение.
        Это как та плачущая икона, чьи слёзы богомольные старушки запекают втесто идают внучкам - для избавления отскорбей ихворобы. Можноли чужое горе исчерпать иизбыть - засчёт своего собственного? Для спасения утопающих нужноли утонуть самому? Шуберт это делает.
        Мы умрём, - говорит эта музыка. - Будьте счастливы.
        Били нас вфойе, вприсутствии администратора иодной изэтих тётушек-клушек, которые получают скромный предпенсионный паёк занаведение порядка взале. Унеё был длинный аллюминиевый фонарик времён Великой Отечественной, которым она помахивала, пытаясь произвести впечатление надюжих бойцов-охранников. И - да, разумеется, администратор вызвал милицию.
        Наследующий день газеты писали обэтом, но - без имён иживотрепещущих подробностей.
        - Мы читали, мы знаем! - радостно вскрикивают все доединого.
        Ну разумеется, вы читали. Вы итакие как вы - всё читали, всё знаете. Особенно когда пишут олюдях известных - немне, недяде Коле, а - вам итаким как вы. Александр Петрович Мочалин - фигура ввашем мире. Ферзь. Хоть имени его инебыло вгазетах, все вгороде знали кого прошлым вечером вфилармонии «отгандурасили» собственным мобильником.
        Нотого, очём я сейчас расскажу, незнает никто.
        Накануне вечером медсестра сообщила потелефону, что дядя Коля всознании, что он выкарабкался после череды трудных иопасных операций, иосталось ему лишь зализать раны. «Кутру своим ходом ходить будет» - заверила меня любезная тётушка, зная, что я уже готовлю ей гостинец - как обещал - маленький конвертик, изтех, что школьницы ипенсионерки посылают друг другу наименины спёстрой открыткой внутри, новместо открытки иглупых стишков вмоём конвертике была бумажечка зелёного цвета спортретом американского президента. Сестричка должна была разделить свою удачу сдежурным доктором, хирургуже полагался другой конвертик, побольше, ибумажечка зелёная там была сдругим президентом - тоже, впрочем, американским.
        Радуясь собственной предприимчивости идядиколиной живучести, я поднялся, нет - взлетел - натретий этаж иворвался вбольничную палату, приготовив индейский клич - длинное петушиное «до» - изарсенала контртеноров генделевской эпохи. Понятно, что моё «до» немогло сравниться сподобнымже «до» Андреаса Шолля идаже куда более скромным «до» Эрика нашего Курмангалиева, нодядя Коля мнебы простил, я знал это наверняка, распахивая дверь его временного обиталища. Разинув рот, я приготовился взять трудную ноту…
        Иосёкся.
        Набелой больничной табуретке уизголовья дядиколиной койки сидел незнакомец. Он что-то настойчиво иблагожелательно нашёптывал дяде Коле. Вответ перебинтованная крест-накрест дядиколина башка покачивалась наподушке, извук, сопровождающий эти покачивания можно было принять засмех.
        Или плач.
        Или предсмертный хрип.

4.
        Однажды, вответ наупрёк интеллигентной бабушки-соседки, читательницы «Огонька» ипоклонницы телепрограммы «Взгляд», назвавшей его «имбецилом патлатым», дядя Коля заметил, что люди безумны все доединого, ноесть те, чьё безумие созвучно твоему собственному, ипрочие, чьё безумие вынуждает тебя сохранять дистанцию, держаться нарасстоянии.
        Мимолётный обмен любезностями - налестничной клетке, вдвижении: мы поднимались вквартиру, она спускалась водвор.
        Уже накухне, сооружая бутерброды с«Докторской», заваривая плохонький грузинский чай, он вдруг улыбнулся ипробормотал:
        - Человеческая психика - настолько сложный ихрупкий аппарат, что просто диву даёшься - как вообще удается понимать друг друга исосуществовать ежедневно иежечасно… идаже то, что всоответствии свысшим замыслом должнобы нас объединять… любовь человеческая - неоправдывает ожиданий…
        Я промолчал, припомнив фотографию вспальне, где молодой дядя Коля, повернув голову, глядел наженщину. Женщина, освещённая его взглядом, дерзко смотрела вкамеру. Снимали «налету», фотограф случайно оставил вкадре размытый край жёлтого рукава, затенив сказочный фон: далёкие горы нагоризонте, реку ирощицу.
        - Любовь ворует, - сказал дядя Коля, - амузыка - берёт.
        Я откусил отбутерброда ивздохнул. Увы, я даже непытался понять…
        - Любовь сжигает, - сообщил дядя Коля, - амузыка - греет.
        Он поставил пластинку, повернулся ко мне ишепнул: любовь ненавидит, амузыка - любит.
        Мы слушали Веберна висполнении Венского филармонического под управлением Аббадо, ели бутерброды с«Докторской» колбасой ипили крепкий грузинскийчай.
        - Эвона, какая романтика! - вздыхают, хлопая ресницами. - Да ведь твой луноликий фрик - просто Байрон какой-то… Носкажи: кому он говорил всё это? Ккому обращался, разлагольствуя при тебе, втвоём присутствии?
        Вы правы, мне часто кажется, что слова его достигнут моих ушей непрямо теперь, а - когда-нибудь после, внеопределённом будущем - так свет далёких звёзд достигает пределов человеческого зрения. Он говорит сомной как скем-то другим. Возможно, тогда, накухне он говорил стем изнас, кто восемь лет спустя вбежал вбольничную палату, идосмерти перепугался, увидав убольничной кровати незнакомого гостя.
        Сперепугу я довольно грубо схватил его заплечо, ипосетитель медленно повернулся, растерянно моргнул - как человек, внезапно запнувшийся, налетевший накамень. Лицо было странно знакомым.
        - Угадай кто? - спросил дядя Коля, выглядывая из-за его локтя.
        - Вуди Вудпекер! - осторожно пошутил гость изасмеялся. Смех окончательно всё прояснил ирасставил посвоим местам. Я сизумлением вглядывался вего черты, стараясь привыкнуть кновому положениюдел.
        - Сперва люди удивляются нашему сходству, - сказал Анатолий, когда мы вышли наулицу покурить, - ноуже пол часа спустя удивляются нашей разности. Мы даже неблизнецы. Я - старше нагод идва месяца.
        Анатолий жил вСША ибыл консультантом поинвестициям.
        - Всё очень просто, - пояснил он, - дядя Джо мечтает вложить деньги таким образом, чтобы получить быструю игарантированную прибыль. Ноприбыль бывает либо быстрой, либо гарантированной. Иокружающие это понимают - втой или иной степени. Как угадать, какие аналитические инструменты использовать, кому верить? Всем хочется ирыбку съесть, и… тут насцену выхожуя.
        Дальше я неслушал, номолча смотрел нанего: Анатолий был - вызывающе, непропорционально - нормален.
        Рядом сним любой изнас показалсябы фриком, ауж дядя Коля выглядел грубой, нелепой, злонамеренной карикатурой набрата.
        Дядя Коля был тощим, Анатолий был худощавым.
        Дядя Коля имел вид потусторонний, он то идело заговаривался… Анатолий был вмеру задумчивым, изадумчивость эта казалась естественным признаком проницательности.
        Дядя Коля выглядел несчастным инеухоженным. Анатолий…
        - Почемуже американский консультант непозаботился особственном братце? - перебивают меня насамом интересном месте, - мог ведь денег прислать… или прибрать бедолагу крукам, увезти встрану Шоколадной Мечты… небось, итам Шуберта играют - наисторических инструментах…
        Вы, кажется, меня неслушаете.
        Анатолий, повторяю, был НОРМАЛЕН.
        - Хочешь сказать, что НОРМАЛЬНЫМ людям несвойственна забота ородственниках?
        Неспрашивайте меня обэтом, ради Бога, я ничего несмыслю внормальных людях.
        Он примчался - как только узнал, что брат вбольнице. Разве этого мало?
        Дядю Колю собирались сажать напятнадцать суток повыздоровлению, замелкое хулиганство. Кто по-вашему взял насебя решение дурацких юридических вопросов? Апельсинами кто кормил ивтуалет водил - пока я просиживал штаны наработе - кто?.. Итолько вследующую пятницу - когда всё было улажено идоктора уверили нас, что худшее - позади, Анатолий вернулся домой, вШтаты.
        Дорегистрации оставалось чуть меньше часа, мы сидели вбаре «Шереметьево», пили «Гиннес», Анатолий посмотрел вокно ипризнался: вот ведь удивительно, чувствую себя вРоссии совершенно чужим человеком. Аведь прошло всего девятьлет…
        Я сочувственно хмыкнул, нонеответил. Он ивсамом деле был здесь чужим. Лишним.
        Последний раз я был вМоскве послучаю женитьбы брата, - сказал Анатолий, - и, уезжая, обещал себе никогда невозвращаться. Ябы, наверное, сдержал слово, еслибы неэта ваша кровавая клоунада вфилармонии… Коленька всегда умел нарываться нанеприятности… Одна свадьба чего стоила! Вы ведь знаете чем всё окончилось?..

5.
        Они познакомились наконцерте. Месяц спустя объявили освадьбе. Ачерез неделю после знаменательного (впрямом смысле слова!) события - разбежались. Всё как понотам…
        Позже Коленька говорил, что незнает как это получилось. Он исегодня сказал мне тоже самое. Мол, незнаю… само как-то вышло. Вот ведь какая штука: затолкать постороннему человеку вглотку егоже собственный мобильник… само вышло… вроде как - пощучьему велению…
        Когда мы сним играли водворе, имама звала нас изокна: «Коля! Толя!», она всегда прежде называла его имя. Однажды я спросил её почему иона ответила: незнаю, как-то само получается… Коля! Толя! Мне иногда снится как она зовёт нас ужинать, новыкрикивает не«Коля! Толя!», а - «Толя! Коля!» Смешно, правда?..
        Мой братец всегда был немного… покинутым. Вроде пса изтой книжки, которую мы все читали помалолетству. Припоминаете?.. хозяин помирает оталкоголизма, пёс остаётся один, страдает, ищет. Его, понятное дело, обижают… дети плачут, куры дохнут…
        Нас - всех без исключения - заразили, ещё вдетстве: Достоевским, Толстым, Куприным, Чеховым. Бедные люди… крейцерова соната… дядя Ваня… Женщина непременно должна быть истеричкой, мужчина - святым или безумцем.
        Девять лет отмывался, ивсё никак неотмоюсь…
        Ноя неотом… представьте себе: свадьба, гости нарядные, невеста - заглядение, белые «Волги», ленты, улыбки, слёзы. ВЗАГСе чиновник бубнит слиста, торжественный момент: кольца, жених поцелуйте невесту, итут Коленька говорит: НЕНАДО МЕНДЕЛЬСОНА.
        Невеста протягивает ему пальчик, фотографы затаили дыхание, прицелились.
        Фанфары!
        Ненадо Мендельсона! - это прозвучало как выстрел. Невеста - побелела. Чиновник, посторонний человек - итот… удивился. Почему ненадо? - спрашивает. Итут Коленька принимается при всём честном народе объяснять почему ненадо. Кажется, ему исполнение непонравилось. Впрочем, я неуверен, невникал…
        Чиновник разводит руками: нет, мол, ничего другого, вы уж извините. АКоленька: нет так нет, значит, несудьба… и - навыход.
        Его, конечно, удержали, каким-то образом решили эту проблему - сМендельсоном… нобыло поздно: выходку ему непростили… ажаль… хорошая девушка… Понятия неимею где она теперь…
        Анатолий одним глотком добил свой «Гиннес» ипосмотрел начасы.
        Объявили регистрацию.
        Он пожал мне руку иулыбнулся - понимающе исочувственно. Хорошо улыбнулся - как доброму старому другу.
        Я проводил его взглядом иксвоему изумлению разглядел вгруппе пассажиров румяного деловитого Мочалина - сженой, детьми исопровождающими лицами.
        Он меня незаметил. Впрочем, увидев, Александр Петрович менябы непризнал: взале было темно, авфойе, где разворачивались основные - для нас сдядей Колей - события, он так инепоявился. Зато один изохранников мгновенно меня вычислил иостановил тяжёлый профессиональный взгляд.
        Я подмигнул ему, развернулся ивышел наружу - через вращающуюся стеклянную дверь. Время поджимало: этим вечером дядю Колю выписывали, инам - кровь износу - нужно было успеть надевятичасовой концерт концерт Телеманна.
        Биомасса
        I.

1. Впервые я увидел СКОЛЬЗЯЩИЕ РУКИ вфильме «Фараон», пяти лет отроду. Втечение многих лет ОНИ были непременным атрибутом моих кошмаров.

2. Восне я часто видел себя какбы состороны. Тот, Кого Я Видел СоСтороны, вёл себя доневозможности глупо, он никогда нечувствовал ИХ приближения. Незнал, что ОНИ УЖЕ ЗДЕСЬ (вто время как я прекрасно всё знал ивидел, обмирая отужаса).

3. Он (я) занимался каким-то НЕСУЩЕСТВЕННЫМ ДЕЛОМ, ни очём неподозревая, вто время, как Другой, Настоящий Я снарастающим возбуждением истрахом наблюдал ИХ появление замоей (его) спиной.

4. Они вздымались над моей (его) головой - будто кто-то показывал РАСКРЫТЫЕ ЛАДОНИ - тому, кто могбы увидеть это издругого конца комнаты (камере? мне?).

5. Медленно (чудовищно медленно) ОНИ скользили поспине - снеожиданной мягкой силой, выдавливая измоего тела то, что было МОЕЙ СУЩНОСТЬЮ, вынимая наружу меня самого.

6. Я (он) оборачивался, носзади никого небыло.

7. Поспине бежали мурашки. Внутри остывала пустота, будто меня высосали, выпили додна.

8. Я просыпался своплем.

9. Случались месяцы, когда это происходило каждую ночь.

10. Бабушка поила какой-то дрянью - чтобы я некричал восне.

11. Она думала, что меня заколдовали.

12. Ноя просто боялся уснуть.
        II.

1. Почти ничего непомню офильме «Фараон».

2. Толи польский, толи югославский.

3. Люди, одетые киноегиптянами, скачут налошадях, едут вколесницах. Жрецы - лысые, женщины - прекраснолицые.

4. Сцена (единственная), которая отложилась впамяти: главный герой вподземелье.

5. Подземелье выглядит вмеру ТАИНСТВЕННЫМ. Кирпичная кладка, пляшущий свет факелов ипрочая. ГГ (главный герой) входит, двери заним ЗАХЛОПЫВАЮТСЯ.

6. ГГ обнажает меч. Заего спиной появляются РУКИ.

7. Зритель их видит, герой - нет. Вот они поднимаются, чуть колышатся ввоздухе (затхлом, пыльном, тусклом) имедленно опускаются наплечи. Касание. ГГ вздрагивает. Он непонимает, что произошло, ибыстро оборачивается. Никого. Идёт покругу, держа меч наготове. Останавливается. Заспиной появляются РУКИ. Касание.

8. Я выскакиваю вкухню, прижимаюсь спиной кстене. Вжимаюсь встену, прячусь вней, как вутробе. Сердце колотится.

9. Входит бабушка: что такое?

10. Боюсь.

11. Бабушка верила, что клин вышибают клином. Она уговорила меня вернуться вкомнату, ктелевизору.

12. Ноктому времени как я, наконец, решился, фильм уже кончился. Началась программа «Время».
        III.

1. Современем я привык ксвоим кошмарам идаже вкакой-то степени полюбилих.

2. Много болел. Врачи говорили, что нехватает чего-то вкрови. Кормили гематогеном.

3. Никогда нераспространялся освоих снах. Было совершенно невозможно обэтом говорить. Скем? Зачем?

4. Смотрел телевизор. Ходил вкино. Читал фантастику.

5. Моим оружием возмездия стала БИОМАССА. Она съела СКОЛЬЗЯЩИЕ РУКИ. БИОМАССА пришла изфильма «Через тернии кзвёздам».

6. Там был смешной нескладный робот, которого советские кинематографисты позаимствовали из«Звёздных войн», восточная женщина - то совершенно лысая, то стриженая «под мальчика», МИР БУДУЩЕГО - скосмическими кораблями излобными кинопришельцами. ИБИОМАССА.

7. «Ебиомасса» - говаривал дедушка. Ему нельзя было ругаться матом (особенно при детях), ион вечно придумывал всякие словечки, маскирующие под невинные кинотермины.

8. Вотличие отпрочих киночудищ, БИОМАССА никого непреследовала, небыла одержима злой волей, апросто растекалась повсюду - инертная, вязкая, аморфная, при этом всё, чего ОНА касалась, немедленно становилось ею. БИОМАССА выглядела как жидкое комковатое тесто, которое поставили наогонь ипозабыли выключить: внутри непрерывно бурлило, подпрыгивало, переворачивалось, переваривалось. Оттуда поминутно выплёскивались отростки, щупальца, напоминающие РУКИ. Они вродебы пытались отНЕЁ отделиться, оторваться. Возможно, это были РУКИ всех тех, кого БИОМАССА уже сожрала. Их судорожные движения напоминали безотчётные движения утопающего замгновение дотого, как он окончательно уйдёт под воду.

9. Вту роковую ночь я (он) приснил себе кухню. Наплите варится картошка, ия (он) заглядываю вкастрюлю, приоткрыв крышку. РУКИ являются строго порасписанию, итогда Тот Я, Который Всё Видит, НоНикогда НеУчаствовает, вдруг начинает ГОВОРИТЬ.

10. «ИДИ КО МНЕ!» Это нея сказал. Я этого неговорил. Нея.

11. Изкастрюли показалась щупальце. Лениво зазмеилось ввоздухе ивдруг - подобно проворному языку ящерицы-мухоловки - одним гибким щелчком затянуло СКОЛЬЗЯЩИЕ РУКИ под крышку.

12. Так водно мгновение окончилась моя изрядно затянувшаяся ЭПОХА СКОЛЬЗЯЩИХ РУК. Современем стало ясно, что БИОМАССА - по-настоящему грозное оружие. Я перестал болеть. Перестал читать фантастику. Я больше ничего небоюсь: теперь я могу слёгкостью принять, поглотить любую вещь, впитать её, сделать частью себя. Я больше нехожу вкино инесмотрю телевизор.
        Пуговицы
        Было время, когда больше всего насвете мне хотелось заполучить шкатулку спуговицами, которая стояла наверхней полке трофейного немецкого шифоньера - там, куда я небыл способен дотянуться, даже взгромоздившись натабурет. Я просил бабушку подарить мне хотябы одну изних, пусть исамую завалящую, или хотябы дать посмотреть, подержать вруках, нобабушка - добрая душа - боялась доколик, что я проглочу пуговку, как только она попадёт мне вруки.
        Инеспроста: я всамом деле думал, что пуговицы вкуснее леденцов, навид они казались куда более «конфетными», чем сами конфеты. Я знал, я был абсолютно уверен: пуговица слаще, чем петушок напалочке или ириска.
        Конечно, я никогда невидел как бабушка ест их сама, но - малоли… быть может, она делает это когда никого нет рядом.
        Отнеё можно ожидать чего угодно. Я видел как она облизывает нитку, апосле, сморщившись ипо-старушечьи скособочившись, раз заразом тыкает ею вигольное ушко, промахиваясь, чертыхаясь ипроклиная наидише быт, старость ислепоту.
        Другое дело дедушка: он выдал мне пуговицу сразу, попервому требованию, идаже невздрогнул, когда одним быстрым движением я положил её наязык.
        - Вкусно? - спросилон.
        Было совсем невкусно, скорее - наоборот, ноэтот факт допоры довремени оставался напериферии моего разумения. Слишком долго я хотел, жаждал, вожделел эту пуговицу, итеперь, когда она, наконец, очутилась ворту, переживал некую инфантильную разновидность состояния, которое нынче назвалибы «когнитивный диссонанс».
        - Фкуфно! - соврал я испрятался под столом, чтобы никто непокусился намою добычу.
        Под столом я попытался разгрызть пуговицу, надеясь, что внутри роскошной янтарной скорлупы - мёд, шоколад или - нахудой конец - сахар. Потерпев неудачу висследовании, казавшемся таким перспективным всего неделю назад, я выплюнул скользкую пуговку натрофейный ковёр игорько заплакал.
        Дедушка заглянул под стол.
        Сквозь тусклую вуаль слёз я увидал его глаза - изапомнил этот взгляд навсю оставшуюся жизнь. Он молча смотрел наменя, покачивая головой, слёгкой сонной полуулыбкой, немного недоумённо (чего ты?), ивтоже время - понимающе.
        Он точно знал почему я плачу, идогадывался (или, возможно, надеялся) что однажды - десятилетия спустя - это пройдёт.
        Имя
        Моего дедушку звали Довид Гирш реб Ицхак Дейч. Когда он поступил ввоенную академию, напервойже перекличке его вывели изстроя ипоставили постойке смирно лицом кновым товарищам.
        - Видите этого курсанта? - спросил полковник Кривцов. - Его зовут Довид Гирш реб Ицхак. Можетли человек стаким именем быть советским офицером?
        Будущие советские офицеры растерянно загудели.
        Они ещё незнали, что риторические вопросы требуют немедленного, чёткого инедвусмысленного ответа. Полковник нахмурился:
        - Я спрашиваю: можетли человек стаким именем быть советским офицером? Курсант Клычко!
        - Я!
        - Можетли человек стаким именем быть советским офицером?
        - Никакнет!
        - Курсант Гузман!
        - Я!
        - Можетли человек стаким именем быть советским офицером?
        - Так точно!
        - Товарищи курсанты! Человек стаким именем советским офицером быть неможет.
        Разговоры немедленно стихли.
        Довид Гирш стоял постойке смирно.
        Курсанты смотрели нанего, онже смотрел поверх их голов, пытаясь напряжённым, устремлённым вбесконечность вглядом прозреть будущее - как ближайшее, так исамое отдалённое. Всем было ясно, что прямо сейчас, сию минуту произойдёт нечто такое, что переменит его жизнь бесповоротно: отныне инавсегда.
        - Товарищи курсанты! - загремел властный полковничий голос, - Ссегодняшнего дня этого человека зовут Григорий Исаевич Дейч. Добро пожаловать вАкадемию, Гриша!
        Вспоминая судьбоносное мгновение, дедушка утверждал, что как только прозвучали эти слова, тишина разрядилась криками «ура» иаплодисментами.

«Ивсе пустились впляс» - прибавляла бабушка, выразительно закатывая глаза.

«Иввоздух чепчики бросали!» - прибавляла мама, кусая губы, чтобы незасмеяться.

«И - салют!» - кричал я, подбрасывая ввоздух горсть разноцветных кубиков.
        Дедушка укоризненно смотрел наменя (коварство женщин уже неудивляло его) имедленно покачивал головой, улыбаясь особой ПОЛКОВНИЧЬЕЙ улыбкой. То была улыбка Строителей Светлого Будущего, знакомая нам покинофильмам иплакатам эпохи развивающегося социализма. Так улыбнулся Гагарин, когда сказал миру «Поехали!».
        Вода
        Помалолетству я любил плескаться вморской воде усамого берега, ноплавать научился лишь квосьми или девяти годам. Человек, который научил меня плавать - вахтёр Василий, похожий наотважных героев Фенимора Купера, тех, что были способны без усталости прошагать пол Америки, отстреливаясь отиндейцев, понеобходимости питаясь змеями идубовой корой. Изгода вгод большую часть летних каникул я проводил намаленьком пляже черноморского пансионата «Чайка», куда пускали попредъявлению именной карточки сфотографией ипечатью. Василий служил при пансионате: главной его обязанностью было пропускать «своих» иотваживать приблудных любителей солнечных ванн ипрочих морских увеселений. Вскоре после открытия сезона Василий знал всех «пансионатских» влицо, тем неменее он встречал нас, выглядывая изсвоей будки стаким видом, будто каждый второй пляжник был хорошо законспирированным шпионом Антанты. Мы были неизменно вежливы сним ивглаза называли неиначе как Василием Петровичем.
        Однажды утром он посадил меня влодку исообщил, что нас ждёт Великое Путешествие, откуда мне суждено вернуться Настоящим Человеком. Мама, бывшая при этом, пыталась возражать (думаю, одного упоминания о«Настоящем Человеке» было достаточно), ноВасилий остался непреклонен:
        - Ну что это замужик, который плавает как топор? Неволнуйтесь, мамаша, всё будет путём.
        Всё было путём. Мы успели отплыть напорядочное расстояние отберега прежде чем я сообразил что он собирается делать, ипринялся орать как укушенный.
        Василий некоторое время сотвращением глядел наменя, ожидая покуда невыйдет весь воздух, апосле - взял заплечо иодним лёгким движением опрокинул вводу.
        Я сразу захлебнулся ипошёл кодну.
        Наглотавшись воды, вопреки всем теориям дарвинистов оВоле КЖизни, я мигом перестал сопротивляться ипозволил стихии увлечь тело вниз. Василию пришлось потрудиться, разыскивая меня усамого дна, где видимость была близка кнулевой. Вконце концов он ухватил меня заволосы иподнял наповерхность.
        Извсех отверстий хлестала вода, фактически я утонул, апосле - был возвращён кжизни: Василий умел делать искусственное дыхание виртуозно, повсем правилам черноморской науки оспасении утопающих.
        Будь наего месте кто другой, натомбы моё обучение изакончилось, номой вахтёр был несгибаем: дав мне отдышаться ипроблеваться, он снова швырнул меня вводу - всамый неожиданный момент, наполувыдохе.
        Наэтот раз я даже неуспел испугаться. Крошечные пузырики воздуха вырвались изо рта подобно стайке рыбёшек. Я проводил их равнодушным взглядом иустроился поудобнее всвоей водной купели, поджав ноги, будто космонавт воткрытом космосе. Мимо проплывали медузы, какие-то небольшие полупрозрачные образования или организмы, юркие рыбы величиной смизинец ворошили мне волосы, надне покачивались кустики морских растений.
        Вода была насыщена жизнью.
        Заворожённый этим зрелищем, я висел впустоте, нисколько неозабоченный кислородным голоданием иблизкой смертью. Всё тело наполнилось ЗВУЧАНИЕМ. Я итеперь незнаю что это было. Возможно, наука офизиологии процесса превращения живого человека вутопленника способна объяснить происхождение этого явления: гул, вибрация, сотрясение. Больше, чем звук. Нечто пронизывающее тебя насквозь, нечто, способное перевернуть все предидущие представления осебе самом.
        Когда Василий, наконец, вытащил меня, имне удалось откашлять большую часть солёной воды излёгких, я улыбался.
        Втот день я научился плавать.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к