Тайна Симеона Метафраста Анна Дашевская
        Расследования Алексея Верещагина #3
        «Осторожно выпрямив ноги, высокий широкоплечий мужчина с коротким ёжиком светлых волос недовольно повёл плечами.
        - Ещё ковёр-самолёт бы мне предоставили… - буркнул он. - Тоже мне, любые услуги…
        Говорил он негромко, так, чтобы водитель этого необычного экипажа не слышал. Не то чтобы он чего-то опасался - он, Франц Класхофен, маг-антиквар, владелец нескольких крупных магазинов… и кое-чего ещё, о чём не стоит знать широкой публике! Нет и нет. Просто Франц не считал разумным выказывать свои истинные чувства к тем, кто в данный момент серьёзно его выручает. Вот когда он залижет раны, встряхнётся, расплатится по всем долгам и получит свой козырь - вот тогда можно будет и помериться, кто сильнее…»
        Анна Дашевская
        Тайна Симеона Метафраста
        Осторожно выпрямив ноги, высокий широкоплечий мужчина с коротким ёжиком светлых волос недовольно повёл плечами.
        - Ещё ковёр-самолёт бы мне предоставили… - буркнул он. - Тоже мне, любые услуги…
        Говорил он негромко, так, чтобы водитель этого необычного экипажа не слышал. Не то чтобы он чего-то опасался - он, Франц Класхофен, маг-антиквар, владелец нескольких крупных магазинов… и кое-чего ещё, о чём не стоит знать широкой публике! Нет и нет. Просто Франц не считал разумным выказывать свои истинные чувства к тем, кто в данный момент серьёзно его выручает. Вот когда он залижет раны, встряхнётся, расплатится по всем долгам и получит свой козырь - вот тогда можно будет и помериться, кто сильнее.
        Козырь, да…
        Всё же у него отлично варит голова! Если бы в своё время он не сообразил создать второй гримуар, точную копию того эльзевировского тома, не осталось бы и тени возможности вновь его получить. Но всё сложилось отлично. В глубоких карманах службы магбезопасности осталась копия, а оригинал всё ещё дожидается своего владельца… там. В хорошем месте, которое Франц не называл даже мысленно.
        - Да-да, - и он засмеялся. - Как говорил патер Браун? «Где умный человек прячет лист? В лесу!».
        Пожалуй, если бы этот смех услышал психиатр, он бы присмотрелся к господину антиквару повнимательнее. Но беда в том, что не было более никого в экипаже - точнее, в летающей коробочке, вмещающей лишь водителя и пассажира, и Тьма знает каким образом держащейся в воздухе. Класхофен посмотрел в окошко: во тьме не было видно почти ничего, лишь блестел в лунном свете изгиб какой-то речки, да светился вдалеке не то костёр, не то окно какого-то дома.
        «Интересно, на какой высоте мы летим?» - невольно подумал беглец.
        Ну да, а как ещё назвать почтеннейшего антиквара, вынужденного удирать ночной порою, словно ворона, оставляющая в зубах кошки перья из хвоста?
        - Тьма с ним, с Райзеном, - сквозь зубы пробормотал Класхофен. - И адвокат этот - барахло, десяток новых найду. Но они заморозили два моих счёта, отобрали артефакты и книги!..
        В этот момент экипаж тряхнуло в воздухе, потом ещё раз, сильнее. Серебряная поверхность воды как-то рывком приблизилась, и пассажир забыл о проторях и убытках, вцепившись обеими руками в поручень.
        Других доступных ему действий не было…
        Глава 1. 8 мая 2185 года от О.Д.
        { - Я не люблю подарков, - хмуро буркнул Корсо. - Было дело, кое-кто принял в дар деревянного коня. На этикетке стояло: ахейская ручная работа. Те идиоты и обрадовались.}
        {Артуро Перес-Реверте, «Клуб Дюма, или тень Ришелье»}
        За завтраком Суржиков так тщательно обдумывал новую роль, что даже и не замечал, что ест. Главная, по его представлению, сложность этой роли была в том, что играть её придётся одному, без партнера. Алекс ведь сказал, что будет заниматься детьми, так что на поддержку рассчитывать не приходится. Итак, значит, ему нужно найти подход к горничной, и это, скорее всего, окажется не очень сложно: женщина средних лет, в доме Шнаппса работает не так уж давно, года четыре, и хозяйка для неё всего лишь посторонняя нанимательница. А вот старая нянька… Тут можно поймать птицу удачи или лопухнуться всерьёз.
        - «Так тихими шагами жизнь ползёт К последней недописанной странице…», - пробормотал он.
        Рядом раздалось фырканье, и Влад, наконец, поднял глаза от тарелки.
        - Слушай, ты странно разговариваешь, - сказал ему один из близнецов. - Будто бы и сам с собой, и в то же время с кем-то, кого здесь нет.
        - Видишь ли…
        - Я Стас, - сообщил мальчишка.
        - Это хорошо. Видишь ли, Стас, у меня привычка такая. Когда я очень глубоко задумываюсь, начинаю цитировать пьесы.
        - То есть, ты актёр? - спросил второй парень, точная копия Стаса. - Я Серж.
        - Методом исключения догадаться было нетрудно, - усмехнулся Суржиков. - Ну да, и актёр в том числе. Вроде бы вчера нас познакомили?
        - Познакомили. Ты помощник отца, это мы поняли. Только пока не решили… - начал говорить Стас.
        - Ты такой же скучный, как был Весёлкин, или лучше? - закончил фразу его брат.
        Их отец, до сего момента наблюдавший за экзекуцией молча, постучал по столу кончиками пальцев и сказал негромко:
        - За синюю линию не заходить!
        - Так точно! - в один голос ответили близнецы. - А можно, мы пока пойдём к себе?
        - Нельзя, - сказала вдруг Софья. - Вначале мы должны решить вопрос с дежурством.
        - В смысле?
        - Аркадий Феофилактович уехал. Выясняется, что всё то, что делал один небольшой домовой, нужно распределять по всем членам коллектива. Мы с Барбарой можем взять на себя готовку. Остальное вы должны разделить между собой.
        - Остальное - это что?
        - Уборка, покупка продуктов, мытьё посуды, стирка, глажение белья, - слова падали в тишину за столом, словно металлические шарики в кастрюлю, с хорошим звонким «бамммс!».
        - У-у-у! - горестно протянул один из мальчишек.
        Второй же деловито спросил:
        - А делить будем поровну?
        - Делить будем по справедливости! - сказал Алекс. - У Софьи работа плюс сад плюс готовка…
        - Я готова взять на себя посуду… после завтрака и после обеда, - заявила Катя.
        Бурное обсуждение и делёж обязанностей затянулся вплоть до конца второго кофейника. Суржиков этого не слышал: он снова отключился и мысленно просматривал страницу блокнота с записями о Марии Пантелеймоновне Иванцовой, девяноста двух дет от роду, проживающей в собственном доме торговца Альфреда Шнаппса…
        Близнецы честно помогли Кате убрать со стола и донести посуду до мойки, после чего, повинуясь повелительному жесту отца, побрели к нему в кабинет.
        - Влад, - хозяин дома вернулся в столовую и тронул помощника за плечо; тот оторвался от размышлений и одним глотком допил остывший чай. - Я постараюсь тебе помочь разобраться с Шнаппсами, сейчас только с мальчишками поговорю…
        - Пока не надо, - покрутил головой Суржиков. - Если что, я спрошу, а пока дай мне самому попробовать, без режиссёра.
        - Ладно, - Алекс открыл было рот, чтобы дать ещё какие-то советы, но помощника уже не было в комнате, только штора у двери колыхнулась.
        Верещагин пожал плечами и пошёл в кабинет. Мальчишки сидели на диване и разглядывали иллюстрации в энциклопедии холодного оружия. Картинки были объёмные и, повинуясь движению пальца, поворачивались, приближались и давали вытащить оружие из ножен, чтобы рассмотреть клинок.
        - Пап, а ты малайский нгерис когда-нибудь держал в руках? - спросил Стас.
        - Держал.
        - И как?
        - Что - как?
        - Ну, вот, говорят, сакральное оружие, нгерис выковывались специально для убийства определённого человека и обладали собственной волей… У тебя было ощущение, что этот нож не такой как все?
        Алекс мысленно почесал макушку, осознавая трудность вопроса. Попавший ему в руки в процессе расследования нгерис явно не был обычным ножиком, которым и колбасу нарезать можно, и глотку перехватить. И было ощущение, что некая личность, довольно злобная, в нём кроется. Вопрос только, стоит ли рассказывать об этом детям?
        - Ты знаешь, - медленно начал он, призывая вдохновение, - пожалуй, да. Пожалуй, чувствовалось в том нгерис нечто… неприятное. И, честно говоря, я рад, что сразу же передал его ребятам из магбезопасности.
        - А их до сих пор выковывают? - поинтересовался Серж.
        - Считается, что кузнецы-эмпу исчезли. Кстати, последнего известного официально эмпу нашли однажды убитым, а рядом лежал только что доделанный им клинок.
        - Считается? - вычленил главное слово Стас.
        - Кто знает, что происходит где-нибудь в затерянных городах Малайзии? - пожал плечами Алекс. - А теперь прошу убрать книгу, потому что мы будем говорить о том, что же случилось в значительно более близком к нам Кракове.
        - Тогда Катьку надо позвать, - Серж спрыгнул с дивана и умчался на кухню.
        Стас тем временем аккуратно закрыл толстый том энциклопедии и поставил её в шкаф, попутно погладив пальцами соседние тома.
        - Итак, - начал Алекс, когда вся троица расселась, - куда вы дели вашего сопровождающего, и почему я об этом узнал только сейчас?
        Дети переглянулись, и Стас еле заметно кивнул.
        - Всё началось второго мая, - начала девочка. - Нам в школе сообщили, что учебный год заканчивается раньше из-за указаний службы магбезопасности…
        Уже несколько месяцев Катя точно знала, на кого она хочет быть похожей. Нет, не на актрису из головидео и не на модельера; место в разуме и сердце девочки прочно заняла коммандер Лавиния Редфилд из службы магбезопасности. И Катя изо всех сил училась так, чтобы не посрамить кумира, да вести себя старалась по возможности столь же спокойно и невозмутимо, как госпожа Редфилд.
        Именно поэтому, услышав от куратора их группы о незапланированных каникулах - прямо с завтрашнего дня! - она не запрыгала от радости, хлопая в ладоши, а чуть сдвинула брови и кивнула, мол, информация принята и усвоена.
        Стас и Серж были проще: они бурно выразили радость, потом затихли и переглянулись… Впрочем, наверное, можно уже не говорить, что практически любые действия близнецов начинались с переглядывания, словно таким образом они и мыслями обменивались.
        - Надо Василию сообщить, - сказал Серж.
        Его брат достал коммуникатор и набрал номер. Экран светился синим, гудки проходили, но ответа никакого не было. Наконец Стас сбросил вызов и пожал плечами:
        - Ну, мало ли, чем он занят! Пойдём пока вещи соберём и расписание дирижаблей посмотрим.
        Вещи были собраны, подарки упакованы, в расписании обнаружился отличный рейс пятого мая, без остановок на ночлег, только для дозаправки - а гувернёр всё не давал о себе знать.
        Было уже около десяти вечера, и Катя, под строгим взором старосты её группы, отправилась к себе на девичью половину общежития. Когда за ней захлопнулась дверь, коммуникатор, наконец, отмер и громко засигналил. Вид у воспитателя был несколько странный и взъерошенный…
        - Стас, ты звонил?
        - Да. У нас занятия заканчиваются завтра, объявлены внеплановые каникулы.
        - На месяц раньше? Вот тьма… - вырвалось у Василия.
        Впечатление было такое, что он бы и что-то более забористое произнёс, но в последний момент остановился.
        - Мы посмотрели расписание, - продолжал его воспитанник, которому некогда было вникать в проблемы гувернёра. - Пятого есть отличный рейс до Москвы, возьмёшь билеты?
        - Возьму… - рассеянно ответил Василий и отключился, не прощаясь.
        - Ну, вот, а на следующий день утром… То есть, получается, третьего числа, он прибежал с билетами, отдал их мне и сказал, что в Москву не летит, а проводит нас Барбара, с которой он вчера договорился, - закончил Стас рассказ, начатый Катей.
        - То есть, получается, что ваш, с позволения сказать, воспитатель, получающий от меня нехилую зарплату, виделся с вами в лучшем случае на часок вечером?
        - Ну… - замялся Серж.
        - Интересно… О чём ещё я не знаю?
        - Ещё, наверное, о том, что ребята за Василием в тот день проследили… - хмыкнула Катя. - И узнали, почему он хочет остаться в Кракове.
        - Да, что-то вы вчера говорили о книге?..
        - Оказывается, пока Серж и Стас проводили время в школе…
        - Мы учились! - раздался возмущённый вопль двух глоток.
        - Хорошо, пока они учились, Василий бродил по Кракову и по его букинистическим лавкам. И в одной из них познакомился с хозяином. Вот к этому самому букинисту, его зовут пан Тадеуш, он и ходил каждый день.
        - Ладно, - Алекс потёр занывшие виски. - Понимаю, книги, букинист, лавка - но зачем он в Кракове остался?
        - Наверное, на этот вопрос отвечу я, - раздался голос от дверей кабинета.
        - Барбара! - Хозяин дома вскочил и подвинул кресло, чтобы гостье было удобнее сесть. - Так что же там произошло? И как наш сбежавший гувернёр тебя отыскал?
        Усевшись, женщина пожала плечами:
        - Ты не вполне прав, Алекс. Гувернёр не сбежал, он старался выполнять свои обязанности. Просто оказалось, что в школе мальчикам было интереснее, чем с ним, такое иногда случается. А поскольку их и поселили в школьном общежитии, Василий оказался просто не у дел, вот и стал заполнять свободное время… другими занятиями.
        - Н-да, - Верещагин смущённо потёр нос. - Ладно, упрёк справедливый. Понимаешь, когда предложили мальчишек отправить по программе обмена в магическую школу, да ещё и в ту же самую, где Катерина учится, я никак не мог с ними поехать…
        - Ещё проще, - Барбара улыбнулась. - Ты пока не привык к тому, что они уже почти совсем взрослые!
        - Да, наверное… - Алекс улыбнулся, хотя подозревал, что улыбка эта больше похожа на оскал.
        Он ещё не рассказал близнецам о смерти Елены, и пока что оттягивал этот момент, сколько мог. Никак не получалось у него хотя бы сформулировать то, что нужно произнести.
        Барбара продолжала рассказ:
        - С Василием мы виделись в день их приезда, поэтому он точно знал, где меня искать.
        - А если бы и не знал, мог у нас спросить, - прокомментировал Стас, о чём-то шептавшийся с Сержем в уголке.
        - Ну, а пан Тадеуш Красницкий в Кракове известен даже городским голубям, - договорила Барбара и погрозила мальчишкам пальцем. - Как сказал Василий, у пана Тадеуша он нашёл некие дневники примерно двухсотлетней давности, и там была информация о владельцах какой-то раритетной книги. Книгу эту ваш гувернёр мечтал найти чуть ли не с детства, поэтому отважно пустился на поиски…
        - И пропал, - мрачно дополнила Катя. - Как-то вот так всё получилось.
        - Что означает «пропал»? Сформулируй, пожалуйста, точнее!
        - Означает, что Василий не пришел ночевать в квартиру, где жил всё это время, его вещи остались там нетронутыми, коммуникатор не отвечает…
        - А что говорит пан Тадеуш?
        - А он разводит руками, - ответила Барбара. - Наш молодой человек купил все пять тетрадей, причём наличных у него не хватало, и он хотел оставить в залог старинные карманные часы. Букинист часы не взял, сказав, что Василию верит.
        - И больше не видел ни Василия, ни тетрадей, ни денег, - подхватила Катя.
        - Вот и нет! - Серж даже подскочил со стула. - Он получил чек на недостающую сумму!
        - Ага, конечно! Только банк ответил, что на счету пусто!
        - Стоп! - ладонь Алекса громко хлопнула по столу. - Все замолчали и слушают меня.
        В кабинете и в самом деле воцарилось молчание. Четыре пары глаз уставились на него, Верещагин откашлялся и продолжил:
        - Катя, ты сможешь написать всё, что ты знаешь об этой истории? Пожалуйста, во всех подробностях и прямо сейчас.
        Девочка кивнула и встала. Её торжественный выход из комнаты был несколько смазан тем, что в дверях она быстро оглянулась и показала близнецам язык.
        - Барбара, мне нужен максимум информации о букинисте и о найденных Василием тетрадях.
        - Хорошо, сейчас напишу.
        - А вас, дорогие мои, я попрошу остаться!
        Когда Барбара вышла из кабинета, Алекс повернулся к сыновьям. Они переглянулись, и Стас примирительно начал:
        - Пап, мы тут ни при чём!
        - Мы его не доставали совсем, нам и некогда было! - продолжил Серж.
        - Да нет, это я знаю! Я не о том… - Верещагин потёр затылок, вздохнул и начал: - Мне придётся сказать вам плохое. Ваша мама умерла…
        Кто-то из близнецов со свистом втянул в себя воздух. Потом Серж встал, посмотрел на брата, мотнул головой в сторону двери и сделал шаг к ней. Повернулся к отцу и выдавил:
        - Мы… вернёмся сейчас.
        Через миг в кабинете не осталось никого, кроме Алекса.
        По утреннему времени Мария Пантелеймоновна оказалась бодра, несколько сурова, и отчётливо припахивала вчерашними злоупотреблениями. Впрочем, довольно быстро она смягчилась, и на вопросы Суржикова отвечала охотно и с некоторыми подробностями, иной раз и излишними. Ну, на кой ляд, скажите на милость, нужно ему знать, что Лотта в детстве была такой хорошенькой, что на улице все на неё оборачивались, даже бродячие собаки…
        - А заикание у неё прошло, - потрясла головой нянька. - Почитай, годам к шестнадцати почти ничего и не осталось, ну, разве что, когда разнервничается, так начинает запинаться.
        - Мария Пантелеймоновна, а расскажите мне про родителей Шарлотты Германовны?
        Старуха махнула рукой:
        - И нечего про них говорить. Девчонка им не нужна была, выдали замуж за вдовца на столько лет старше, и рады… Ну, как же, денег им Шнаппс отвалили немерено, они теперь сыночке своему, Эдгарчику драгоценному, экипаж новый купят.
        - Да вроде бы они неплохо жили, Шарлотта ваша с супругом? - подыграл Суржиков. - Глядишь, общих бы деток завели…
        - Не хочет она, - прошептала Мария Пантелеймоновна, оглядевшись по сторонам. - Меня посылала к травнице знакомой, я, как узнала, чего Лотка хочет, сразу ей сказала - не пойду, хоть режь меня. Ну, так она девку эту послала, Настьку, горничную, а той-то что - подолом махнула и поскакала. А что грех это, так и дела ей нету.
        - Да, действительно… Ну, так вроде бы теперь Шарлотта Германовна праведную жизнь вести решила, вон, и молится по целым дням. Может, вразумит её этот… новый бог?
        - Ты вот что, - нянька поджала губы. - Говори, да не заговаривайся. Бригиту в доме всегда почитали, и братьев её, Фола и Гразиса. А кому она молится, если у него и имени-то нет? Вот то-то!
        И старуха потрясла в воздухе сухим желтоватым пальцем.
        - Так откуда ж она взяла этого безымянного? Конечно, на улице кого только не встретишь, я вон сегодня браминов видел - головы бритые, жёлтой тканью обмотаны… Но эти хоть улыбаются и счастья всем желают.
        - Да что ты, на какой улице? - Пантелеймоновна махнула скрюченной лапкой. - Лотта женщина приличная, по городу одна не шлындает! Парикмахерша ей эту пакость принесла. Я б таких подруг…
        Адрес, куда нянька таких бы отправляла, был обозначен точно, и явно предполагал дальнее пешее путешествие.
        - Ну, а зовут эту парикмахершу как? - терпеливо переспросил Суржиков. - И где её искать?
        Названия салона Мария Пантелеймоновна, конечно, не знала, а имя - Диана Мерсье - он записал в блокнот, после чего попрощался со старухой и вышел из её душной светёлки.
        Разговор с горничной лишь подтвердил сказанное нянькой, но ничего более Настя не рассказала. Владимиру вообще показалось, что она не то не вполне развита умственно, не то чем-то озабочена до такой степени, что не сразу понимает, о чём её спрашивают. Впрочем, вопрос о травах, за которыми хозяйка её посылала, девушка поняла и замахала руками, осеняя себя знаком святой Бригиты:
        - Что вы, что вы, господин следователь! Разве ж можно такое делать? Для сна я травы покупала, законные, с печатью и всеми делами.
        - А у кого? Мне бы тоже пригодились… для сна-то, а?
        - Не помню я, - Настя свела глаза к носу для убедительности. - Забыла.
        Так старательно девушка разыгрывала дурочку, что грех было бы ей не подыграть, так что Суржиков покивал, погладил её сочувственно по плечу и сунул в карман фартука монетку.
        - Купи себе конфет каких, - сказал он, умалчивая о том, что вместе с монеткой в этот самый карман попала невзрачная сухая горошина нута.
        Как и о том, что был это наспех замаскированный амулет, позволяющий в течение ближайшего часа послушать, что и кому Настя будет говорить, так сказать, передатчик. Приёмник представлял собой такую же горошину и размещался у сыщика в правом ухе, доставляя немалые неудобства.
        Он попросил горничную узнать, может ли его принять хозяйка, та покивала и ушла куда-то вглубь жилой части дома. Суржиков похлопал себя по уху, беззвучно выговаривая слова заклинания, и в который раз удивился, что всё сработало.
        Сработало, Тьма его побери!
        Слышно было негромкое «тук-тук» и голос Насти, уже вполне нормальный и бойкий, без гнусавости и протяжных гласных.
        - Можно, Шарлотта Германовна?
        - Заходи скорей! - чуть хлопнула дверь, скрежетнул ключ в замке. - Ну, что там? Да не стой столбом, подай мне рясу мою, и тем временем рассказывай!
        - Сыщик пришёл, - стала докладывать горничная. - Сперва со старухой говорил долго, потом за меня взялся. Пантелеймоновна-то ему напела всякого, и про травки особые, и про Дианку…
        Оценив подробное и толковое изложение обоих разговоров (подслушивала, значит, милая девушка Настя, пока он с нянькой беседовал), Влад отметил и звонкий, красивый голос Шарлотты, и её правильную речь, и манеру говорить - твёрдую и уверенную, но не напористую.
        Тем интереснее было услышать вялое и безжизненное «Здравствуйте!» от женщины, вошедшей в гостиную через несколько минут.
        Госпожа Шнаппс была хороша собой. Высокая статная фигура, пышные светлые волосы, выбивающиеся из-под серого платка, большие опущенные долу глаза; впрочем, в первый момент Суржиков успел разглядеть, что они голубые.
        Хозяйка дома тихо отвечала на его вопросы о хозяйстве, муже и образе жизни, даже не интересуясь тем, зачем незнакомцу знать, проживает с ними дядюшка Гюнтер или приехал погостить. Когда Влад попытался расспросить её о том, в какую же церковь она ходит, женщина поджала губы - полные и розовые - и сказала всё так же тихо:
        - Ни к чему вам это.
        И более ни единого слова от госпожи Шнаппс сыщик не добился.
        Распрощавшись с этой безмолвной статуей, он вышел во двор и почесал за ухом. Хорошо было бы проследить, куда Шарлотта Германовна отправится на богомолье, но как узнать, когда это произойдёт? Не сидеть же тут возле дома сутками, да и где прятаться? И Суржиков, с сомнением покосившись на сочные лопухи у ворот, постановил: доложить шефу о полученной информации и посоветоваться, что делать дальше. Да и помянутую парикмахершу, Диану Мерсье, не мешало бы разыскать, а значит, всяко нужно обращаться к городской страже.
        И он решительно повернул в сторону Устретенской слободы.
        Если же наш герой всё-таки прикинулся бы лопухом у ворот, то не более чем через полчаса смог бы увидеть, как горничная высовывает нос из двери и осматривает двор; как следом за ней выскальзывает из дома госпожа Шнаппс в васильковом платье и шляпке с вуалью и почти бежит к калитке; как садится в закрытый экипаж и забирает у горничной небольшой саквояжик…
        Примерно на сотом круге по кабинету Алекс решил, что протёртый ковёр домовому не восстановить. А если и сумеет, так столько хозяин наслушается, что оно того не стоит. Поэтому он постарался взять себя в руки и хотя бы сесть.
        Мальчишки не приходили. И попытка запустить в их комнату магическое ухо оказалась совершенно бесполезной: паршивцы провели время в Кракове не зря и, как минимум, научились ставить полог от подслушивания.
        Он собрался уже идти к ним… или к Барбаре?.. в общем, куда-нибудь, когда коммуникатор, брошенный на стол, задрожал и засветился синим. Появившееся на экране лицо было совершенно незнакомым, а вот синяя форма и погоны говорили о том, что некто представляет официальные органы Царства Польского.
        Неужели близнецы что-то настолько серьёзное натворили в Кракове?
        - Господин Верещагин? Подпоручик Хондажевский, городская стража Кракова, - представился этот, в форме, и Алекс замер. - Скажите, вам знаком господин Таунен, Василий Таунен?
        - Да, - голос у нашего героя скрипнул, и он откашлялся, чтобы повторить уже вполне нормально. - Да, я знаю господина Таунена, он работает у моих сыновей домашним педагогом. Гувернёром. Сейчас в отпуске. А что?
        - Да видите ли… - поручик слегка замялся. - Он арестован по подозрению в краже… и на наши вопросы отвечать отказывается, а требует вызвать вас.
        - В краже? - Верещагин отлично помнил, что именно близнецы рассказывали ему о приключениях добропорядочного гувернёра, но удивление сыграл безупречно. - Уверен, что это ошибка.
        - Мы вынуждены просить вас прибыть в Краков, - уже твёрдо сказал стражник. - В ближайшее время.
        - Хорошо, - кивнул Алекс. - Мне это крайне неудобно, но Василий работает на мою семью. Я прибуду первым же рейсом.
        Двое детективов холодно распрощались, и наш герой, помянув Тёмного и его приспешников, полез смотреть расписание дирижаблей в сторону Кракова. Когда дверь кабинета приоткрылась, и в щель один за другим просочились близнецы, он поднял на них сосредоточенный взгляд и сообщил:
        - Все наши планы откладываются, как минимум, на неделю. В качестве возмещения…
        - Мы уже выбрали, - перебил его Стас. - Летние курсы воздухоплавания в Академии Жуковского.
        Серж дополнил:
        - Всем троим, Катька с нами.
        Счастливый отец не то, чтобы не удивился, просто сумел удержать лицо, и ответил:
        - Принято. А насчет того, что случилось…
        - Не надо, пап. Давай… потом как-нибудь.
        - Лучше скажи, когда ты улетаешь? - подхватил Стас.
        - Откуда вы знаете, может, у меня просто новое расследование?
        - Не-а, - близнецы дружно помотали головами. - Ты в Краков поедешь, Василия вытаскивать.
        - Это, конечно, тоже расследование, - добавил Серж, - но другое.
        - Получается, самый быстрый способ - сегодня вечером в Монакум, а завтра по прилету уже поездом в Краков, - сдался Алекс. - И расскажите-ка мне еще раз всё, что вам удалось узнать о тетрадях, книге и о том, чем ваш гувернёр занимался на свободе…
        По дороге из Кривоколенного переулка Суржиков всё рассуждал сам с собой обо всём, что ему рассказали и не рассказали. Как раз дойдя до двери дома, он хлопнул себя по лбу и промычал:
        - У-у, балда! Надо ж было соображать!
        Он взбежал по лестнице на второй этаж, в несколько шагов достиг кабинета, открыл дверь и застыл, никого не увидев.
        Алекс обнаружился в спальне. Он стоял над небольшим кожаным саквояжем и аккуратно укладывал туда чехол с рубашками.
        - Шеф, я понял, где я лопухнулся!
        - Что, сбежала наша богомолица? - поднял на него взгляд Верещагин. - Интересно только, в театр или к любовнику?
        - Какой театр? - затормозил Владимир.
        - Да я подумал, что очень все её молебны отдают дурным любительским спектаклем… Ты извини, я тебя перебил. Излагай, что ты придумал!
        - Ага… Значит, замужем Шарлотта три года, не вчера выдали. И сама она из купеческой семьи, с детства её в почтении к старшим воспитывали и дела вести учили. Вполне себе такая… крепкая девица была. Стояла на земле обеими ногами.
        - Это тебе нянька сказала?
        - Что-то нянька, что-то я из разговора с неутешным супругом понял. Да и знаю я, как купцы дойчландского происхождения детей воспитывают, в детстве соседи были такие, насмотрелся! Так вот, три года назад она вышла за Шнаппса и жила с ним… нормально. Хороший прочный брак. Если бы сразу после замужества она взбрыкнула, можно было бы списать на девичье потрясение, нервы, всё такое. Но чтобы три года нервы не вибрировали, а тут вдруг взыграли?
        - Согласен, - кивнул Алекс. - И ты решил?..
        - Я решил, что она любовника завела, тут-то крышу и сорвало. Шнаппс… не похож на инкуба.
        Не удержавшись, Верещагин фыркнул:
        - Вот уж точно! Но старуха тебе об их проблемах в спальне не рассказала?
        - Думаю, она и не знает. Подруге женщина могла бы рассказать о таких подробностях личной жизни, но не няньке. Ну, мне так кажется. Так что я планирую хорошенько потрясти парикмахершу, авось, что-то и вытрясем.
        - Хорошо, так и сделаем. Тебе придётся довести это дело самому, потому что я сегодня вечером должен отбыть в Краков.
        - Потерявшийся гувернёр, - кивнул Суржиков. - Слушай, и клиенту мне придётся отчитываться?
        - Отчитаешься, небось, не бином Ньютона. Бланки отчётов в правой тумбе стола, оплату положишь пока на свой банковский счёт, вернусь - разберёмся.
        - А вдруг я не сумею…
        - Иди к тёмному! - разозлился Алекс. - Гамлета сыграть сумел? Ну, так сыграй и Шерлока Холмса!
        Барбара Вишневская и сама не слишком хорошо понимала, что привело её в Москву, и почему она не уехала сразу же, доставив детей. Или, может быть, понимала, но всё ещё не готова была в этом самой себе сознаться. Со времени их знакомства с Алексеем Верещагиным и его непростым семейством прошло не так уж мало времени, почти полтора года. Они периодически встречались то в Кракове, то в Медиолануме, то в Лютеции, и при каждой встрече этих двоих буквально бросало друг к другу, никакой не было возможности оторваться, разомкнуть объятия.
        А потом они всё же расставались.
        И наступали долгие периоды молчания, прерываемые редкими электронными письмами или разговорами по коммуникатору.
        Ни Алекс, ни Барбара ни разу не говорили о том, чтобы жить вместе, хотя, что уж скрывать, у любой женщины такая мысль возникает и долбит мозг изнутри. Конечно, вот она - любовь, страсть, которая за это время нимало не потухла, а с другой стороны - налаженная жизнь, работа, друзья…
        Никак невозможно представить, чтобы Верещагин бросил дом и работу и поехал завоёвывать клиентов в Краков. Но для пани Вишневской переезд в Москву представлялся совершенно невозможным, немыслимым после первого брака.
        И всё же, когда Алекс позвонил ей в некоторой растерянности и попросил помочь, она бросила всё, взяла отпуск в клинике и собрала чемодан.
        Всё это и много другое Барбара обдумывала, вымешивая тесто. Наконец она сочла, что нужная структура достигнута, накрыла таз чистым льняным полотенцем и стала отряхивать руки. Тут её обняли сзади и поцеловали в макушку:
        - Пироги будут?
        - С капустой, с мясом и с маком.
        - Здорово… Жаль, что я не попробую.
        - Это почему? - развернулась она к Алексу.
        Он развёл руками:
        - Дурацкое стечение обстоятельств. Представляешь, сегодня отправляюсь в Краков. Василий влип в историю. Мне звонила городская стража, его обвиняют в краже.
        - Святая Бригита, ерунда какая! - Барбара быстро вымыла руки, сердито стряхнула воду, поискала глазами полотенце и, не найдя, вытерла пальцы о фартук. - Так, погоди минуту…
        Она почти пробежала до отведённой ей комнаты, вытащила из чемодана пухлую записную книжку и быстро перелистала её:
        - Ага, вот! Записывай: Марек Пшемысский, капитан стражи. Свяжись с ним, он поможет…
        - Твой поклонник? - равнодушно поинтересовался Верещагин.
        - Друг детства, - она рассмеялась и, встав на цыпочки, чмокнула ревнивца в кончик носа. - Постарайся быстро с ними разобраться, а то у меня кончится отпуск.
        Дирижабль «Герцогиня Ауфштадт» отвалил от причальной мачты точно по расписанию, в восемнадцать тридцать. Глеб откинулся на спинку удобного кресла и не без удовольствия осмотрелся. Увиденное ему понравилось: хотя в брюхе дирижабля и помещалось более двухсот пассажиров, со своего места он видел ещё пятерых. Более того, когда подойдёт время спать, спинка кресла откинется, боковую загородку можно будет сдвинуть и остаться практически одному.
        - Что меня радует, - сказал он, обращаясь к своему спутнику, - так это то, что наше руководство не стало экономить и отправило нас без ночевок на промежуточных станциях.
        Капитан-лейтенант Кулиджанов согласно угукнул и раскрыл на столике папку с делом.
        - Давай поглядим еще раз, какой у нас план.
        - Да какой план, если мы ещё сутки лететь будем?
        - У нас есть, во-первых, рекомендации, во-вторых, цель.
        - И, в-третьих - адрес, - пожал плечами Глеб. - А пока мы не знаем, что скажет нам этот господин с говорящей фамилией, любые дальнейшие действия предсказать невозможно. Кстати, я не посмотрел год его рождения - это что, [ТОТ САМЫЙ] Монтегрифо?
        Слова «тот самый» в его речи явно были выделены жирным шрифтом.
        - Нет, ну ты что? Знаменитый библиофил, букинист и авантюрист Пако Монтегрифо был дедом нашего гипотетического информатора. Двести с лишним лет человеку без капли магии не прожить никак! Да и Маноло, к которому мы едем, тоже немолод…
        Никонов вытащил из папки лист бумаги и прочёл негромко: «Монтегрифо, Маноло Пабло Эстебан, родился пятого мая 2084 года в Мадриде, с 2122 года постоянно живёт в Монакуме. Занимается изучением рунной магии, коллекционер-библиофил…».
        - Это выходит, ему больше ста лет? - поднял брови Глеб.
        - Сто один. И он до сих пор управляет своей небольшой империей, хотя уже лет тридцать не расстаётся с креслом на колесиках.
        - Болел?
        - Передозировкой смертельных проклятий, - усмехнулся Кулиджанов. - Благодаря мощным защитным амулетам почтенный господин Монтегрифо остался жив, но ногами не владеет.
        - И кто ж его так?
        - Клиент. Недовольный клиент, как ты понимаешь. А недоволен он остался, получив не совсем ту книгу, которую оплачивал. Ему требовался сборник призывов к духам лоа с прилагаемым перечнем даров издания Нувель-Орлеанского университета 1756 года, а Маноло Пабло Эстебан вручил том, выпущенный на три года позже.
        - То есть, изданный после принятия первого закона о запрещённых заклинаниях? - присвистнул Глеб. - Действительно, досадная разница…
        - Вот именно. Наш вудуист был украшен орихалковыми браслетами и надолго забыл о духах лоа, но ног господину букинисту это не вернуло…
        - То есть, получается, этот самый букинист вовсе не такой уж невинный барашек?
        Кулиджанов помолчал, потом закрыл папку и убрал её в сумку, а сумку - в пространственный карман.
        - Знаешь, - сказал он наконец, - среди этой публики - букинистов, антикваров, коллекционеров и тому подобных - можно встретить упрямого барана. Но вот невинного ягненочка - вряд ли. В конце концов, каждый из нас состоит не только из того, что он съел, но ещё и из того, что он прочёл…
        Подошедший стюард прервал их философскую беседу предложением поужинать, по желанию, в ресторане или на месте.
        - В ресторане, - быстро ответил Глеб. - Давай-давай, разомнём ноги, сидеть ещё долго!
        - Сидеть, лежать, есть, и всё со скоростью почти четыреста километров в час, - пробурчал в ответ Кулиджанов. - Работать надо! В Монакум мы должны прибыть готовыми к разговору с Маноло Пабло и так далее.
        Зал ресторана был освещён лампами, стоящими на каждом из столов, плюс притушенными магическими фонарями, живописно разбросанными под куполообразным потолком. Сидя на своём месте, можно было разглядеть лишь физиономию своего визави, ну, может быть, ещё соседа справа или слева. Остальные почти две сотни ужинающих оставались невидимыми.
        И тем не менее, усевшись на удобный диванчик и подняв глаза, инспектор Никонов первым делом увидел за соседним столиком знакомое лицо.
        - Батюшки светы! - воскликнул он с некоторой подколкой. - И здесь ты?
        Алекс - а сидел по соседству именно он - слегка поморщился:
        - Как известно, Москва - очень маленькая деревня, где все друг друга знают. Очевидно, это распространяется и на другие города и веси.
        Инспектор помахал рукой официанту и, когда тот подошёл, попросил его:
        - Пересадите нашего друга за этот же столик, пожалуйста… Ага, вот и отлично. Итак, я не помню, вроде бы вы не знакомы?
        В ответ на этот вопрос Верещагин помотал головой, а безопасник, наоборот, покивал.
        - Вот и славно! - потёр руки Глеб и быстро их друг другу представил. - А теперь рассказывай, дорогой друг, коллега-частник, зарабатывающий бешеные миллионы, какой тёмный несёт тебя в Дойчланд?
        Выслушав лаконично изложенную историю обвинения гувернёра Василия в краже, Кулиджанов потёр лоб и сказал хмуро:
        - Скажите мне, у меня паранойя, или мне кажется, что это две стороны одной монеты?
        - Учитывая поводы к нашим путешествиям, я бы сказал, что это листы одной книги! - хмыкнул инспектор. - Просто, подозреваю, идут они не подряд, и между ними излагается какая-то неизвестная нам часть истории.
        - Ты говоришь, дети тебе расписали всё, что им известно?
        Алекс кивнул.
        - Дай почитать, утром верну, - протянул Кулиджанов руку. - Предлагаю вообще завершить трапезу и отправиться по своим местам, спать. А завтра, на свежую голову, обсудить произошедшее и выработать стратегию.
        - Давай начнём с тактики! - усмехнулся Алекс, отдавая листки.
        - А вот тактика и есть - выспаться и подумать, - серьёзно ответил капитан-лейтенант.
        Укладываясь спать, Софья взбила подушку, перевернула её и снова взбила.
        «Завтра надо будет поменять постельное бельё, - подумала она. - И найти прачечную, чтобы постирать это. И купить молока, сливок, фруктов хоть каких-нибудь и овощей. Картошки, вот, именно картошки! И мяса, сегодня почти всё съели, остался только кусок буженины на завтрак. Святая Бригита, хоть бы Аркадий Феофилактович поскорее вернулся!»
        На грани сна ей показалось, что где-то поблизости прозвучал знакомый ехидный смешок…
        Глава 2. 9 мая 2185 года от О.Д.
        { - Сколько ни направляй коня в нужную сторону, неизбежное обязательно будет поджидать тебя у ворот ближайшего Самарканда: сидит там себе твоя судьба да чистит ногти венецианским кинжалом или шотландским штыком.}
        {Артуро Перес-Реверте, «Клуб Дюма, или тень Ришелье»}
        В брюхе дирижабля, плывущего вместе с розоватыми утренними облаками в сторону Монакума, была сонная полутьма. Две сотни пассажиров спали, отделённые от земной тверди тремя тысячами метров воздуха и тонкой оболочкой, заполненной гелием.
        Алекс проснулся мгновенно, будто от толчка, и в первый момент не понял, где он находится, и что его разбудило. Потом, проморгавшись, увидел над собой лицо Кулиджанова с пальцем, прижатым к губам.
        - Хватит дрыхнуть, вставай давай! - прошептал тот.
        Верещагин подтянул к глазам руку с часами.
        - С ума сошел, шесть утра! - ответил он так же тихо.
        - Идём завтракать, пока нет никого. Заодно и поговорим!
        В ресторане и в самом деле не было почти никого, только за дальним столиком какой-то толстяк с самым суровым видом поедал одну за другой оладьи.
        Глеб Никонов уже сидел на диванчике и смотрел в меню. Вид у него был не менее сонный, чем у Алекса, только капитан-лейтенант магбезопасности светился бодростью и благодушием.
        - Вот как ты считаешь, что надо сделать с человеком, который мало того, что с утра свеж как маргаритка, так ещё и ближнего к тому же побуждает?.. - вопросил Никонов со страдальческой миной.
        - И пробуждает, - буркнул Алекс, усаживаясь напротив. - Ты хоть кофе заказал, изверг?
        - А как же! - Кулиджанов повёл рукой.
        На приставном столике и в самом деле стоял сверкающий серебряный кофейник с ароматным паром из носика. Рядом размещались сливочник, тарелки с тонко нарезанной сёмгой и розовыми ломтиками ростбифа, фарфоровое блюдце, где под капельками воды желтело масло, вазочка с мёдом, баночки с разными джемами, корзинка с хлебом и булочками… Словом, накрыто было правильно, и сразу захотелось есть.
        После второго бутерброда возмущение сотрапезников слегка улеглось, и Алекс спросил:
        - Так о чём ты хотел поговорить?
        - Ты из Монакума летишь в Краков? - вопросом на вопрос ответил Кулиджанов.
        - Ну, да. Правда, рейс только вечером будет…
        - Вот именно. А прибываем мы через три часа, в десять утра. То есть, у тебя целый день свободен для подвигов. Или ты хотел, как настоящий турист, заглянуть в картинную галерею и промчаться по магазинам?
        - Пошёл к Тёмному! - обиделся Верещагин и налил себе ещё кофе. - Что ты предлагаешь, сидеть в воздушном порту или дрыхнуть в гостинице?
        - Я предлагаю поехать с нами к фигуранту дела, - совершенно серьёзно ответил капитан-лейтенант. - Мы совершенно себе не представляем, с чем столкнёмся. Как-то так жизнь складывалась, что с разновидностью безумцев, именуемой букинистами, я не сталкивался ни разу.
        - Я тоже, - подтвердил Никонов.
        Он уже понял, какую игру затеял его временный напарник, и с интересом наблюдал, что же из этого получится.
        - Ну-у… - протянул Алекс. - Было у меня дело, где и антиквары отметились, и букинисты, и охотники за книгами. Наследство делили после смерти одного собирателя.
        - И как?
        - Ты не прав! - он надолго замолчал, сооружая себе бутерброд с маслом, сыром и густым бледно-жёлтым мёдом.
        Кулиджанов терпеливо ждал, но, когда Верещагин впился зубами в ломоть хлеба, не выдержал:
        - В чём я не прав?
        - Не все они сумасшедшие, - прожевав, ответил Алекс. - Есть очень разумные деловые люди. Просто торгуют они не сталью, колбасой или амулетами, а книгами. Старинными или современными, неважно, лишь бы была прибыль.
        - И с какими, на твой взгляд, легче иметь дело? - перехватил нить беседы Никонов.
        - Ни с какими. Безумца ты интересуешь ровно до того момента, пока в твоих руках он видит предмет своего вожделения, торговца - если у тебя есть что-то, что принесёт ему прибыль. Вопросы поиска убийц или восстановления справедливости их не касаются.
        - Отлично! - Кулиджанов потёр руки. - Тогда так мы и сделаем. Ты будешь продавцом, а мы - твоей охраной.
        - И чем я буду торговать?
        Жестом фокусника Кулиджанов вытащил из воздуха лист бумаги и прочёл:
        - Пункт первый: Авл Геллий, «Аттические ночи», издание типографии Альда Мануция, Венеция, 1515 год.
        Утро у Суржикова началось с того, что он варил кофе на всю компанию. То есть, не только кофе - Стас и Серж попросили какао, а Катя - чай с лимоном. Никакого труда в этом не было, кофе получился отличный, густой и чёрный, Влад даже слегка загордился собой. Правда, гордость подувяла, когда пани Барбара, пригубив напиток, вытаращила глаза, попросила сливок, а отдышавшись, сказала:
        - Ты что, в свободное время в зельеварении практикуешься? В таком кофе только нераскаявшихся преступников топить!
        - Да ладно, - вступился за друга Макс. - Отличный крепкий кофе, всё как положено!
        И бухнул в чашку ещё ложку сахара.
        Завтракали по сложившейся привычке все вместе, тем более что никому и никуда не нужно было бежать к определённому времени. Омлет, оладьи, сметана, заботливо оставленное домовым варенье - всё было отлично, и всё равно Суржикову чего-то не хватало.
        Он понял, что не одинок в этом ощущении, когда Макс вздохнул и спросил:
        - Никто не знает, когда Аркадий Феофилактович вернётся?
        - Увы, - ответила Софья. - Ешь что дают и отправляйся в университет. Ты собирался устроиться на кафедру подработать.
        - Ла-адно, - пробурчал почтительный сын, и зарылся в оладьи.
        После завтрака дети упорхнули гулять, а Суржиков решил посоветоваться с дамами, как же ему искать пресловутую парикмахершу, если известно только её имя?
        Дамы переглянулись, и Софья сказала:
        - Давай так: ты поищи в Сети по имени, а мы поспрашиваем у знакомых.
        Стоит ли говорить, что второй путь принёс успех куда быстрее? Москва - город маленький, и все всех знают.
        Госпожа Джаванширова, избавленная Софьей от мигреней, сама лично о Диане Мерсье не слышала, но спросила у своей камеристки. Та тоже была не в курсе, но для её подруги имя уже было знакомо, ну а подруга подруги сдала все адреса и явки в полном объёме.
        Никакого салона у Дианы Мерсье не было. Тем не менее, эта дама и в самом деле была парикмахером - стилистом, как она сама себя называла, - и работа её с клиентами была организована на загляденье, с выбором одного из трёх вариантов. Во-первых, самых близких и давних женщина принимала у себя, в доме в Озерковском переулке, унаследованном ею от прабабушки. Домик был крошечный, три комнаты и садик размером с носовой платок, но Диана любила его без памяти и допускала в небольшую отлично оборудованную рабочую комнату очень немногих.
        Во-вторых, к клиентам капризным и дорогостоящим она приезжала домой. Конечно, те оплачивали заказной экипаж, да и выезд стоил куда дороже, чем стрижка дома. Раза в три примерно, а иногда и в четыре.
        В-третьих, дважды в неделю госпожа Мерсье арендовала кресло в салоне на Большой Ордынке - шикарном, дорогом, с самой модной косметикой и новейшим оборудованием. В салоне её высоко ценили и не раз предлагали работать у них постоянно, но Диана держалась за свою независимость и на уговоры не поддавалась.
        Салонные дни были вторник и четверг, сегодня пятница. Суржиков с досадой сплюнул: надо было идти вчера, ждать почти четыре дня немыслимо. Ладно, будем действовать иначе.
        - Пани Барбара… - он замялся.
        - Слушаю вас, Влад! - Женщина посмеивалась, отлично понимая, о чём ей хотят попросить.
        - Пани Барбара, а вы не хотели бы подстричься?
        - Вы считаете, что моя причёска недостаточно элегантна?
        - Нет, что вы! Всё замечательно! - Суржиков в замешательстве покрутил руками возле головы, потом взгляд его прояснился: - «Вот подлинно прекрасное лицо! Рука самой искусницы природы Смешала в нем румянец с белизной…».
        - Цитатами вы бьёте наповал! - улыбнулась Барбара. - Хорошо, давайте попробуем.
        И через десять минут она уже договаривалась с Дианой Мерсье, что та нынче же после обеда приедет в Селивёрстов переулок, чтобы сделать причёску пани Вишневской.
        - Лучше, наверное, чтобы она входила в мою дверь, - сказала Софья. - Чтобы надпись «Частный детектив» пока не фигурировала. А может быть, я тоже подстригусь…
        И женщины переглянулись, составляя маленький заговор.
        Алекс покрутил в руках лист дорогой бумаги со списком книг, перечёл знакомые пункты - Авл Геллий, Симеон Метафраст, “MisteriaVermis” - и со вздохом список отложил.
        - В таком виде подозреваемому это показывать нельзя.
        - Почему? - заломил бровь Кулиджанов.
        - Потому что мы не знаем, имеет ли Монтегрифо отношение к убийствам, а равно к поискам книги с пометками короля Сигизмунда Ягеллона. И если да, если имеет, то этот перечень должен быть ему знаком, как собственная спальня!
        - А если нет, то он нам и не нужен, - понятливо кивнул инспектор Никонов. - Твои предложения?
        - Надо сделать не список, а картотеку! Десяток карточек, на каждой одно название и разные пометки. Нет, не десяток, полтора. И часть томов из этого списка я буду продавать, а часть - искать. Из нашего листа мы туда поместим три названия…
        - А откуда возьмём остальные?
        - Найдём, - Верещагин был абсолютно уверен в собственной правоте, и, как всегда бывает в таких случаях, заражал это уверенностью остальных. - Я попрошу Влада отыскать пару названий, вы тоже у кого-то спросите…
        - Мы так до вечера провозимся, а тебе улетать в семь!
        - Значит, я улечу завтра. Или вообще поеду поездом. Василий пока что жив и здоров, а пару дней в камере заслужил за то, что бросил подопечных.
        - Тоже верно, - согласился капитан-лейтенант. - Тогда вы отправляйтесь в гостиницу, а я пойду и представлюсь местным коллегам. Кстати, возьму у них дополнительную информацию по Монтегрифо, а может, и пару названий для картотеки.
        Когда туша дирижабля замерла возле причальной мачты, а синий ковёр протянулся от лестницы до входа в здание аэровокзала, Кулиджанов не стал ждать своей очереди к выходу. Каким-то хитрым движением он ввинтился в толпу и исчез прежде, чем его напарники успели сказать «А».
        - Ладно, - отмер, наконец, Глеб - Нам спешить некуда. Я бы вообще поел сперва, завтрак-то был сто лет назад, а потом уже отправлялся на поиски жилья.
        - Вам что, гостиницу не забронировали?
        - Не-а! А зачем? В Монакуме я бывал, город знаю. И вот что… думаю, надо нам остановиться не в отеле, а… Погоди-ка, как он назывался? Во, «Хитрый тролль»!
        - Трактир, что ли?
        - Именно! И когда ты попробуешь, какие колбаски готовит жена хозяина, ты и сам захочешь там поселиться!
        Колбаски и в самом деле были хороши: белые, толстенькие, с аппетитно просвечивающей сквозь полупрозрачную шкурку зеленью и умопомрачительным запахом чеснока и специй. На предложение хозяина сопроводить их кружкой светлого пива напарники с сожалением ответили отказом.
        - Вот вечером!.. - мечтательно произнёс Алекс.
        - Тёмного! И рульку с красной капустой к нему!.. - поддержал Никонов.
        - Ага, - понятливо кивнул герр Шульце. - Мне как раз должны угря копчёного доставить, так я вам отложу коробку?
        - Непременно! И вот ещё что, герр Шульце, помнится, вы комнаты сдавали?
        - Так господам приезжим положено в отеле жить, - хитро заулыбался тот. - Вон, «Кёнигсхоф» построили, новый, всего год как открылся.
        - Да ну его, не люблю я отели, - поморщился Глеб. - Мы люди простые, приехали по делу, нам и удобства нужны обыкновенные. Без излишеств, а не это всё… бланманже.
        - Ну что же… - герр Шульце достал из кармана белоснежного фартука блокнот, перелистнул несколько листов. - Вот, пожалуй, подойдет вам. Самая дальняя дверь на втором этаже, - он мотнул головой в сторону лестницы. - За двоих сорок дукатов в день с завтраком.
        - Нас трое, приятель наш позже будет.
        - За троих пятьдесят. Годится?
        Вместо ответа Никонов выложил на стол пять золотых монет.
        Как ни присматривался Алекс, он так и не смог усечь момент, когда дукаты исчезли с дубовой столешницы, расслышал лишь, как они звякнули в кармане фартука…
        Поднявшись в отведённую им комнату, мужчины осмотрелись и одобрительно похмыкали. Вне всяких сомнений, комната эта была удобной - светлой и достаточно просторной для троих немаленьких гостей. Кроме этого, в ней начисто отсутствовали мелкие предметы, сами собой появляющиеся в любом помещении, которое обставляет женщина; не было ни занавесок с рюшами, ни фарфоровых фигурок и вазочек, ни глянцевых журналов, ни вышитых дорожек… Три удобные даже по виду кровати, большой платяной шкаф, круглый деревянный стол на толстой резной ноге и четыре стула составляли всю обстановку этого временного жилища.
        Кинув дорожную сумку в шкаф, Верещагин достал коммуникатор и набрал номер помощника.
        Довольно долго Влад вообще не понимал, о чём идёт речь…
        - Какие книги, шеф? - возопил он, наконец. - У нас дело не закрыто, Шнаппс, правда, не торопил пока, но я сегодня встречусь с парикмахершей…
        - Вот и славно, - непреклонно ответил Алекс. - А перед этим загляни к твоему знакомцу в библиотеке и попроси списочек.
        - Ладно… - смирился Суржиков. - Список чего тебе нужен, эксплуататор?
        - Список книг, которые трудно, но в принципе возможно найти. Антикварных, - подчеркнул Алекс. - Мечта богатого коллекционера, но не несбыточная, а такая… за которой надо побегать. Штук пять-шесть хватит.
        Отключив коммуникатор, он покосился на Никонова. Тот со своим собеседником ещё не распрощался, а стоически пережидал какую-то длинную и явно занудную тираду. Наконец на лице его отразилось облегчение, Глеб зашарил рукой по столу, подтянул к себе блокнот и карандаш и стал азартно записывать. Вежливо попрощавшись, он откинулся на спинку стула и сказал:
        - Четыре штуки есть. Плюс три из списка, плюс тебе что-то пришлют. Пожалуй, после обеда надо будет идти общаться со старым стервятником.
        - Горным стервятником, раз уж Монтегрифо, - уточнил Алекс. - Это, считай, классом выше птичка! Надо заранее назначить встречу, а то мало ли, может, он после обеда спит. Кто у нас есть для контакта, секретарь?
        Секретаря у букиниста не было, был помощник, так он и представился, когда инспектор связался с ним по коммуникатору. И прав оказался Верещагин: Маноло Пабло Эстебан придерживался исключительно правильного образа жизни и после приёма пищи два часа отдыхал, так что встреча его с приезжим московским букинистом была назначена на пять часов.
        Вот теперь дальнейшие действия были уже похожи на план: дождаться Кулиджанова, заказать визитные карточки, сделать картотеку…
        Мастер-стилист Диана Мерсье ровно в три часа дня постучала в дверь, возле которой благородным приглушённым блеском отливала табличка «Софья Полянская, целитель». Суржиков отворил, улыбнулся и пригласил её пройти.
        Выглядела парикмахерша и в самом деле хорошо: её остренькое личико лисички оформляли пышные пряди, отливавшие то золотом, то рыжиной, кожа лица была золотистой и гладкой, а руки с коротко остриженными ногтями смотрелись ухоженными и нежными.
        Профессионально восхищённым взглядом окинув двух ожидавших ей женщин, госпожа Мерсье стала задавать вопросы, но Влад с извинениями прервал её:
        - Скажите, а это у вас вообще надолго?
        - Ну-у… часа три, не меньше!
        - Отлично! Тогда я пока отойду по делам, а к концу волшебных превращений вернусь, - он улыбнулся, представляя себя не то графом Альмавивой, не то кем-то из мольеровских персонажей. - Надеюсь, моего банковского счета хватит, чтобы расплатиться!
        И Суржиков дезертировал, мысленно благословляя своего шефа, нагрузившего его дополнительным поручением.
        Хранитель Лонаан, разумеется, был в библиотеке. Сколько помнил Владимир, здесь, в книжном царстве Высших курсов актёрского мастерства, в дневное время не должно было быть много народу: время теоретических дисциплин ещё не подошло, в мае вовсю шли зачёты по актёрскому мастерству, танцам, сценической речи и прочему фехтованию.
        Так оно и оказалось - возле стойки отирался лишь какой-то первокурсник, уныло внимающий тихой выволочке, устроенной ему Хранителем. Увидев Суржикова, Лонаан кивнул ему и повелительным жестом отправил юношу в глубину хранилища, вручив тому тряпку и метёлку для пыли.
        - Добрый день, Хранитель! - поклонился Влад.
        - Здравствуй, здравствуй, любитель тайн! Ну что, новый книжный список и новая загадка?
        - Не совсем новый…
        Путаясь в словах, Суржиков объяснил, что именно ему хотелось бы получить, но Лонаан покачал головой:
        - Не выйдет.
        - Что именно не выйдет?
        - Найти названия книг, которые бы увлекли любого человека. Графу Васильчикову будет неинтересно что угодно, кроме списков дерби и журналов по коневодству, Федору Ивановичу Шаляпину подавай жизнеописания и партитуры опер в необычных изводах, а, например, господин Карпов…
        - Я понял, понял! - замахал руками Владимир. - Моему шефу предстоит встреча в Монакуме с господином Монтегрифо.
        - Ах вот как… - если бы Хранитель библиотеки был человеком, можно было бы сказать, что он поджал губы. - Так он вовсе не библиофил. Он торговец.
        И тут Суржиков понял, что сейчас его выгонят вон…
        - Нет! - воскликнул он слишком громко и зажал рот рукой. - Это всё то же самое расследование, его подозревают… Я не могу сказать, простите, Хранитель, но это уже тайна следствия.
        - Хорошо, - жёлтые глаза Лонаана, кажется, просверлили нашего сыщика насквозь. Результат осмотра вроде бы удовлетворил библиотекаря, и тот велел: - Сядь вон туда, в уголок, и не мешай. Я должен подумать.
        Через полчаса совершенно измочаленный Суржиков вылетел из дверей особнячка в Кривоарбатском переулке. В кармане его куртки лежал листок бумаги с пятью названиями книг, за которые монакумский букинист может, и не продал бы душу, за предполагаемым неимением таковой, но уж точно расстался бы с немалым количеством золотых полновесных дукатов.
        Выйдя в Староконюшенный, Влад остановил экипаж-такси, и через полчаса уже поднимался по лестнице на второй этаж. В своей комнате он распахнул окно, глубоко вдохнул - из крошечного дворика сладко пахло какими-то цветами - и принялся за дело, которое ему удавалось исключительно редко, стал создавать магический вестник. Он пыхтел минут двадцать, но белая птичка никак не желала возникать, да и библиотечный листок в его ладонях отчего-то стал влажным.
        - Ладно, - сквозь зубы прошипел Суржиков. - Я тебя перепишу!
        Добыв в кабинете Алекса стопку белой тонкой бумаги, он чётким почерком скопировал список, сложил его должным образом, поправил правое крыло птички и вновь зажмурился. Ключевая фраза ещё висела на его губах, когда левая ладонь зачесалась совершенно нещадно. «К прибыли» - пробормотал суеверный актёр и открыл глаза. На левой руке сидел небольшой голубь, и именно от его коготков рука так и чесалась. Птица вспорхнула и вылетела в окно, а Суржиков опустился на стул и пробормотал:
        - Получилось!
        Очень хотелось есть, и он отправился на кухню заваривать чай и резать бутерброды, ностальгически вздыхая по отсутствующему домовому. Впрочем, стоило Владу поставить чайник, как появились дети, Катя отодвинула его от плиты и достала из стазис-ларя суп, а близнецы стали задавать тысячу вопросов о театре…
        Когда Суржиков проснулся, вернее даже - очнулся от тяжелого липкого сна, он не сразу понял, где находится. Втянул воздух, почувствовал сладкий запах сирени, увидел тёмно-синие шторы и закатный свет за ними, и вспомнил: дома. Он, дома, в Костянском переулке и всего-навсего задремал после обеда, вот и привиделась ему на полный желудок какая-то белиберда. А теперь надо встать, умыться холодной водой и заслать вниз, к женщинам, Катерину, потому что сам он пока что решительно не в состоянии оказаться в царстве ножниц, расчесок, локонов и рассуждений о наилучших заклинаниях сохранения формы укладки.
        - «Recuyell of the Historyes of Troye», - с выражением прочёл Кулиджанов. - Сочинение Рауля Лефевра, переведено и издано Уильямом Кекстоном в Брюгге, 1474 год от О.Д.
        - Это какой язык? - спросил Алекс. - Я же должен знать…
        - Старо-бритвальдский. Между прочим, это и в моём списке есть! Инкунабула, но, странным образом, не самая редкая. Как мне сказали, от тиража сохранилось около сотни экземпляров.
        - Главное, чтобы она нужна была нашему Стервятнику.
        - Грифу, - поправил Глеб.
        - Да хоть зоркому соколу!
        - Не нервничай так, - капитан-лейтенант поднял палец к небу. - Мы тебе о высоком, а ты ёрзаешь, будто на муравейнике сидишь.
        Верещагин только рукой махнул:
        - Продолжай, муравей… Трудолюбивый наш!
        - И продолжу. А ты запоминай! Ита-ак… «Magnum Opus Incantamentum», сиречь «Великая книга заклинаний», написано епископом Исидором Гиспальским, издано в Страсбурге типографией Гюнтера Цайтера в 1476 году. Важный момент, - Кулиджанов вновь поднял палец к небу, но на сей раз лицо его было серьёзным. - Это книга под редакцией Фаустино Аревало. Есть ещё более поздняя редакция Фульгенция Готского, но наша ценится выше. И ты должен об этом знать.
        - Ладно, а что мы продаём?
        - Продаём… «История живописи» Бенуа, издание 1912 года. Типография «Шиповник» в Москве.
        - Слушай, но это же несравнимо! Инкунабулы пятнадцатого века - и почти современный альбом!
        - В том-то и дело, что это не альбом! - усмехнулся капитан-лейтенант. - Это сборники отдельных брошюр, которые Александр Николаевич готовил к лекциям в университете. И полных сборников, из тридцати двух лекций, во всём Царстве Русь сохранилось всего шестьдесят два.
        - Скажи честно, - заметил Глеб, оторвавшись от глянцевой кремово-белой карточки, на которой каллиграфически выписывал названия книг. - Скажи совсем честно, что это было единственное редкое издание, которое твоё начальство согласилось дать тебе с собой!
        - Не важно! - Кулиджанов явно был недоволен. - Ты пишешь? Вот и пиши, нам через час выходить, а Алексу ещё пометки на карточках рисовать. Ну, единственное. Но не «согласились дать», а «сумели добыть в срочном порядке», почувствуй разницу!
        - Слушаю и повинуюсь, о великий и несравненный, - фыркнул Никонов, вновь склоняясь над картотекой.
        Старый антиквар и букинист был человеком богатым, даже очень богатым. И жил он вовсе не в центре Монакума, а почти в часе езды от Мариенплатц, в зелёном пригороде, на берегу реки Вюрм. Двухэтажный особняк под черепичной крышей прятался в саду, ограждённый от незваных посетителей высокой кованой решёткой, а от нескромных взглядов - зелёной изгородью. Экипаж остановился возле неприметной калитки, Кулиджанов расплатился с водителем и, дождавшись, когда тот уедет, присмотрелся к замку.
        - Открывается из дома, - сообщил он спутникам. - Трогать просто так не стоит, там убойное заклинание висит.
        - И не собирался, - сквозь зубы проговорил Алекс. - Вон кнопка, к ней-то никаких пакостей не прицеплено.
        И он ткнул пальцем в латунный кружок.
        Через несколько минут у калитки появился высокий мужчина в черной униформе и вопросительно воззрился на гостей.
        - Алексей Верещагин, - представился наш сыщик. - Назначено.
        Молчаливый встречающий перевёл взгляд на двоих за спиной гостя.
        - Охрана.
        - Охрана останется здесь, - проговорил человек, и стало понятно, отчего он предпочитает молчать: голос у него был неприятный, писклявый и какой-то очень резкий.
        - Нет, - покачал головой Алекс. - Я предупреждал господина Монтегрифо, что никуда не хожу без сопровождающих.
        - Ждите, узнаю, - и человек в чёрном исчез так же внезапно, как и появился до этого.
        - Если нас не пропустят, иди один, - почти неслышно сказал Кулиджанов. - А мы пока тут осмотримся.
        Но страж ворот вернулся через короткое время и без слов приоткрыл калитку.
        Маноло Пабло Эстебан Монтегрифо не стремился поразить воображение визитёров своими сокровищами. Коридор, по которому их провели, был практически пуст, лишь возле двери кабинета застыли потускневшие доспехи, слева - миланский, с разной формы и размера наплечниками, справа - кастенбруст, с особо длинной латной юбкой. Провожатый, слуга в зелёной ливрее, постучал в дверь. Она открылась - на пороге стоял высокий, очень худой рыжий мужчина.
        - Господин Верещагин? Прошу вас, проходите.
        И Алекс шагнул вперёд.
        Хозяин дома был огромен. Кресло на колесиках, в котором он сидел, явно делалось на заказ, да в придачу ещё и усиливалось магически, а из его коричневого бархатного пиджака можно было бы сшить курточки для десятка не особо худеньких сироток.
        Да и в оформлении кабинета аскетизма уже не наблюдалось: пара пейзажей в простенках между окнами навевала мысли о Коро и Моне, вазы на каминной полке явно несли на донышке скрещенные мечи, а мебель была ровно такая, какую стоило ждать в кабинете преуспевающего антиквара. Но Алекс - и в соответствии с ролью, и по сердечной склонности - устремился к книжным шкафам, где и застыл в созерцании. Какое-то время оттуда доносились только несвязные восклицания типа:
        - Пресвятой Тинурий, да у вас прижизненное издание пьес Кристофера Марло есть!
        Монтегрифо какое-то время с доброй отеческой улыбкой наблюдал за восторженным посетителем, рыжий секретарь стоял за спиной своего патрона, Кулиджанов и Глеб замерли у входной двери. Наконец хозяину надоела эта мизансцена, и он негромко кашлянул. Алекс немедленно оторвался от разглядывания сокровищ, повернулся к нему и развёл руками:
        - Прошу простить, но прекраснее вашего собрания разве что Лауренциана в Медиолануме!
        - Вы там бывали? - спросил Монтегрифо с нескрываемым интересом.
        - О да! Впервые - ещё ребёнком, меня водил туда отец, он работал в Медиолануме некоторое время… Но прошу простить, я надолго задерживаю вас, а ведь пришёл по делу! - и Верещагин уселся в предложенное ему кресло.
        - Итак? - спросил букинист.
        Молча Алекс протянул руку к инспектору Новикову, и тот вложил в неё бумажный пакетик. Из пакетика сыщик извлёк пару белых перчаток из тонкого хлопка, натянул их и повернулся к своему второму охраннику. Кулиджанов эффектно прищёлкнул пальцами, сунул руку в открывшийся пространственный карман и вынул оттуда другой бумажный пакет, побольше. Пакет был раскрыт и явил на свет довольно толстый том в тёмно-синем кожаном переплёте с золотым тиснением.
        - «История живописи всех времен и народов», - сказал Верещагин, раскрывая книгу на форзаце. - Первый том из четырёх, издание 1912 года. Готов предложить полный комплект для начала нашего сотрудничества.
        Монтегрифо соединил кончики пальцев и с интересом посмотрел на лежащий перед ним том.
        - Неплохо, - кивнул он. - Давайте обсуждать.
        Если бы книга принадлежала самому Алексу, он бы сдался под напором торговца уже минут через пятнадцать. Но «История живописи» принадлежала неведомому благодетелю и должна была вернуться на своё место по окончании расследования, так что Верещагин, сжав зубы, насмерть держался названной им цены.
        Хозяин кабинета разочарованно фыркнул и откинулся на спинку кресла.
        - Я должен подумать, - сказал он. - Предложение интересно, но мой клиент точно рассчитывает на меньшую стоимость.
        - Вы же понимаете, - развёл руками Алекс. - Я лишь посредник. Может быть, вас заинтересуют другие варианты?
        Книга отправилась в бумажный пакет, пакет - в пространственный карман. Сыщик содрал с рук перчатки и бросил их в мусорную корзину, потом достал из кармана десять каталожных карточек и разложил их в две стопки:
        - Вот это я бы хотел продать, - он указательным пальцем подвинул к Монтегрифо левую кучку. - А вот это - купить.
        И повторил жест с оставшимися карточками.
        - Для себя? - букинист поднял редкие седые брови.
        - Есть книги для продажи, и есть те, которые следует оставлять себе, - покачал головой Алекс. - Я охочусь за первыми, чтобы когда-нибудь купить вторые. Но это время ещё не пришло.
        Калитка мягко закрылась за их спинами, что-то прошуршало, и, когда инспектор Новиков обернулся, он увидел сплошную зелёную изгородь.
        - Бережёт себя наш антиквар, - прищёлкнул он языком. - Ну, каковы впечатления?
        - Потом поговорим, - покачал головой Кулиджанов. - Сейчас пойдём в отель, переоденемся и ужинать. Помнится, вы ещё утром страдали по колбаскам и пиву.
        Алекс открыл было рот, чтобы сообщить, что переодеваться ему не особо хочется, потом оглянулся на спрятавшийся за зеленью особняк и передумал.
        Напрасно Суржиков опасался заходить в комнату, где колдовала над женскими головками Диана Мерсье. Да что заходить, ему и спускаться на первый этаж было страшновато… Но выход на сцену отменить невозможно, уважительной причиной может быть только смерть - и он, не дождавшись возвращения Кати, отправился в логово драконихи.
        Все четыре дамы сидели за столом и, попивая чай из незнакомых чашек, разглядывали картинки в каком-то журнале. Когда на Влада уставились сразу четыре пары глаз, он даже попятился немного, но вдохнул поглубже и шагнул в комнату.
        - Добрый день, - сказал герой, разглядывая женщин.
        Вроде бы ничего не изменилось в причёске Барбары - те же тёмные волосы, вроде стрижка похожая, только почему-то глаза кажутся больше, брови выше, а улыбка ярче. И Софья в чём-то изменилась, даже и непонятно сразу, в чём, но стала краше…
        - Дина, а это наш Влад, познакомься! - сказала Софья.
        - Очень приятно, - Суржиков наконец вышел из ступора, даже к ручке гостьи приложился, за что удостоился одобрительного кивка Барбары. - Диана, мне бы поговорить с вами, можно?
        - Можно! - она широко улыбнулась. - А подстричься не хотите?
        - Да я как-то… вроде недавно совсем…
        Он с некоторым изумлением вспомнил полутёмный подвал и нескончаемый поток людей в парикмахерской эконом-класса, где стригся незадолго до появления в его жизни Алексея Верещагина. Неужели это было всего две недели назад?
        - Давайте-давайте, садитесь! - деловито скомандовала Диана.
        - И правда, подстригись, Влад, - поддержала её Софья. - А мы с девочками пока пойдём и чай заново заварим.
        Взлетела белая простыня, окутывая плечи, зазвенели возле уха ножницы, шею пощекотал откуда-то взявшийся сквознячок…
        - Усы как подстричь? - спросил нежный голос.
        - Как было, только подровняйте! - сурово ответил Влад.
        Ещё два щелчка ножниц, и его развернули к большому зеркалу, невесть откуда взявшемуся в этой комнате. Поразглядывав свое отражение, Суржиков медленно кивнул:
        - Да… Пожалуй, теперь никто не отказал бы мне в роли принца Калафа… Спасибо, госпожа Мерсье!
        И он вновь поцеловал ручку парикмахерши; та зарозовела.
        - Так о чём вы хотели меня спросить, господин…
        - Просто Влад, если вы не возражаете.
        - Влад, - послушно повторила она. - Тогда я - Диана. А вы… вы ведь актёр, да?
        - Видите ли, Диана, актёр я бывший, так сложилась жизнь. А сейчас я стал помощником частного детектива, так уж вышло…
        Личико госпожи Мерсье вдруг замкнулось и стало строгим.
        - Да? Как интересно, - сказала она фальшиво.
        - К нам обратился господин Шнаппс, который очень беспокоится о свей супруге. Вы ведь дружите с Шарлоттой Германовной?
        - Мы очень давно не виделись, - ответила женщина, не поднимая глаз.
        - Диана, посмотрите на меня, пожалуйста, - Суржиков постарался вложит в голос всю убедительность, которую дала ему природа. - Каким бы ни был Альфред Францевич, жену он искренне любит и желает ей только добра!
        - Ну да, конечно! Как он сам это добро понимает! - огрызнулась Диана. - Будто куклу себе завёл, платья покупает, драгоценности, а душу, душу понять?..
        Сказано было, возможно, несколько коряво, но с большим чувством. За чувство это Влад и зацепился, и постепенно вытянул из госпожи Мерсье всю историю.
        - Лотта - натура чуткая, впечатлительная, - всхлипывая, рассказывала парикмахерша. - Нет, я не хочу сказать, что Шнаппс с ней плохо обращался, но сами подумайте, она прочла печальную книгу и плачет. А он только посмеивается, мол, у нас-то с тобой всё хорошо, дорогая! Можно ли так жить?
        В ответ Суржиков мог лишь развести руками:
        - Но всё же несколько лет они были рядом, и всё шло нормально?
        - Да-а… Когда Лотте исполнился двадцать один, она решила, что хочет развивать магические способности.
        - Шарлотта Германовна маг? Какая стихия?
        - Понятия не имею! Но она всегда прекрасно рисовала, и портреты получались такие… говорящие. Понимаете? Посмотришь на него, и сразу понимаешь, хороший человек или плохой, весел или озабочен, и чем.
        - Редкий дар! - искренне согласился Влад.
        - Вот именно!
        - Неужели Альфред Францевич запретил супруге заниматься?
        - Нет! - вспыхнула Диана. - Не запретил, конечно, он ей ничего не запрещал! Но потребовал заниматься не с мэтром Гальвестоэлем, с которым договорилась Лотта, а с какой-то старушенцией, потому что о мэтре, мол, слухи нехорошие ходят, что он девиц соблазнял и картины с них писал… ну, вы понимаете?
        Скулы женщины явственно зарозовели.
        - Гальвестоэль? Странное имя для эльфа… - Суржиков потянулся почесать затылок, но вспомнил о новой причёске и ограничился потиранием носа. - Ну да Тёмный с ним! А что же всё-таки произошло полгода назад, откуда взялась идея нового бога и особых молитв?
        - А, да ерунда это! Подруга моя на улице какой-то старушке деньги подала, та в неё вцепилась и стала рассказывать, какая Лотта хорошая да как она свою жизнь губит, живя неправильно. Ну, Лотта сдуру и пошла послушать, что там их проповедник проповедует. Я говорила ей, что нечего глупостями заниматься, а она и отвечает - мол, неправа ты, Дина, кое в чём они верно рассуждают. Но главное, что она хотела - добиться, чтобы Шнаппс согласился с ней разъехаться. Тогда бы Лотта жила сама по себе и занималась, чем захочет.
        - На какие деньги? - вырвалось у Влада.
        - Она планировала свои картины продавать и на это жить. Только Шнаппс о разводе и слышать не захотел, наоборот - молельню ей устроил, и деньги для проповедника даёт. Давал. Не знаю, как сейчас, Лотка давно у меня не была…
        Диана стала потихоньку собирать инструменты, в Суржиков задумался.
        Изобразить кликушескую веру в некоего бога, запрещающего жить нормально? Для развода? Странный какой-то способ. Нет, ну ладно, день-два поприкидываться; ну, неделю; хорошо, месяц - но тут-то речь идёт более чем о полугоде! Так втянулась, что и вправду ударилась в истовую веру? Странно, странно… а вот, кстати…
        - Скажите мне, госпожа Мерсье, а рисовать Шарлотта Германовна продолжала всё это время?
        Парикмахерша задумалась, прикусив палец, потом подняла глаза на сыщика:
        - По-моему… Вроде бы нет… Ну, точно, не перестала - в начале апреля, я помню, она писала портрет старшего сына Шнаппса, в подарок к дню рождения.
        - Ага… А отношения с пасынками не испортились у неё?
        - Кажется, нет…
        - Спасибо, Диана, вы очень мне помогли!
        Как ни краснела госпожа Мерсье, пока Суржиков целовал ей руки, но от оплаты за свою работу не отказалась. Ему пришлось сбегать наверх, открыть сейф и достать оттуда один из замшевых мешочком с золотыми. Двести пятьдесят двойных дукатов мастер-парикмахер приняла без смущения, попросила обращаться ещё и упорхнула к вызванному экипажу. Влад же взглянул на часы - семь вечера, время детское! - и потянулся к коммуникатору.
        - Сергей Иваныч? Вечер добрый, это Суржиков!
        - А, Влад, и тебе не хворать! - рыкнул в трубке медвежий бас.
        - Скажи, Сергей Иваныч, ты к нам наведаться не собираешься?
        - А что, домовой ваш из странствий воротился?
        - Нет пока, - хмыкнул актёр. - Но зато Софья, кажется, печёт яблочный пирог.
        - Яблочный? Ну-ну… Через часок буду, ждите!
        Сменить одни джинсы и джемпер на другие точно такие же было несложно, и уже через двадцать минут трое мужчин сидели за столиком в полупустом пока обеденном зале «Хитрого тролля». Столик располагался в нише и от большей части зала был закрыт пышным фикусом в горшке. Герр Шульце бросил на них взгляд из-за кухонной двери, и через мгновение возле голодных сыщиков уже стояла хорошенькая толстушка с блокнотом в руках.
        - Значит, так, - сказал Кулиджанов, потирая руки. - Для начала по большой кружке келлербир и к нему чесночные гренки. Потом по тарелке гамбургского супа с угрём, и напоследок рульку с красной капустой. К рульке, пожалуй, стоит попробовать раухбир…
        - Копчёное пиво тоже по кружке каждому? - карандаш летал по странице блокнота.
        - Да, именно так.
        - Одну минуту, господа! - девушка испарилась.
        Алекс почувствовал, что от одних названий еды у него сводит желудок.
        Официантка принесла и поставила перед каждым высокую керамическую кружку, почти до краёв которой поднималась белоснежная пена.
        - Только вчера вечером привезли из Нюренберга две бочки «Мюнхофа», - сказала она так, будто выдавала из симпатии страшный секрет. - И, уверяю вас, уже завтра не останется даже пены от него! А вот и ваши гренки, суп подам через десять минут.
        Пиво пахло жареным чёрным хлебом, орехами, мёдом и почему-то ирисками из детства. Верещагин отпил первый глоток, жмурясь от удовольствия, и кинул в рот подсоленный квадратик чёрного хлеба.
        - Итак, что вы думаете о нашем букинисте? - деловито спросил инспектор Никонов, когда кружки наполовину опустели, а на зелёные льняные салфетки перед друзьями опустились тарелки с исходящим паром супом.
        - Мне показалось, что в нашу легенду он поверил, - ответил Алекс.
        - Это мы завтра узнаем, - покачал головой Кулиджанов. - Уверяю тебя, что сейчас не один и не два его помощника разнюхивают, чтобы узнать о нас как можно больше.
        - Погоди, но ежели они копнут хоть чуть глубже, сразу узнают, кто мы такие! - приподнялся Верещагин. - Ну, про тебя, может, и не смогут разведать, а я-то весь как на ладони!
        - Не волнуйся! - лениво ответил капитан-лейтенант. - Если уж я тебя решил втянуть в это дело, значит, прикрытие обеспечено. И имей в виду - Монтегрифо чрезвычайно законопослушен, его ни разу не поймали не то, что на преступлении, даже на переходе улицы в неправильном месте.
        - Я думаю, что уже лет пятнадцать он и из дома-то не выходил, - меланхолически поправил его Никонов. - Так что никак не мог перейти не там…
        После рульки и тёмного «копчёного» пива говорить никому не хотелось. Со вздохом Алекс выцедил из кружки последние капли и спросил:
        - Билет на завтра беру? Всё-таки мне надо в Краков…
        - Завтра и возьмёшь, - с неожиданной твёрдостью возразил Кулиджанов. - Если всё пройдёт как надо.
        Когда последний ломтик яблочного пирога был доеден, Суржиков сказал:
        - Сергей Иваныч, поговорить бы, а?
        - Поговорить? Ну, пойдём в кабинет… Когда Алекс-то вернётся?
        - Да только вчера улетел, - вырвавшийся вздох был искренним. - А мне надо перед клиентом отчитываться, вот я и хотел посоветоваться с вами.
        - Ну, советуйся, - с усмешкой разрешил Бахтин, усаживаясь в кресло.
        В открытое окно лился аромат цветущей сирени, говорить о делах не было никаких сил, но Влад глубоко вздохнул и начал описывать историю бунта госпожи Шнаппс. Поскольку полночи он обдумывал дело, то и рассказалось оно кратко, чётко и по существу. Выслушав начинающего сыщика, секунд-майор пару раз угукнул, потёр затылок и, наконец, сказал:
        - Значит, заказ у вас был - найти, кто с пути истинного дамочку сбил. Что мы в этом смысле имеем?
        - Что? - послушно повторил Суржиков.
        - А имеем мы то, что заказ-то и не выполнен! Сам посуди: парикмахерша вроде бы и ни причём, так?
        - Так.
        - Ну вот, старушку ту, что о проповеднике сказала, ты и с собаками теперь не сыщешь. Сам проповедник тоже фигура сомнительная, ни имени его не знаем, ни даже в которого из богов он верует. И получается, что Шарлотта Германовна сама себе веру придумала, сама поверила, сама грехи придумывает и на себя же епитимьи накладывает, и никто ей для этого не нужен.
        - И что же делать?
        Тут усмешка с лица секунд-майора исчезла, и на мгновение из добродушного увальня-соседа, любителя пирогов, он превратился в сурового стража закона.
        - Тебе - с дамочкой поговорить, проповедника выяснить и мне доложить. Клиенту скажи, что ещё день тебе нужен. Ну, а потом вместе решим, то ли с запретительными бумагами гнать его из Москвы, то ли внимания не обращать, а заняться самой Шарлоттой. Поговоришь с ней - заходи, я завтра весь день в кабинете просижу.
        - Понял, - печально ответил Суржиков. - Так и сделаю.
        Глава 3. 10 мая 2185 года от О.Д.
        {«…если книга переплетена в пергамен, а не в телячью кожу, и поля у нее на три сантиметра шире обычного, это может поднять цену на тысячи».}
        {Артуро Перес-Реверте, «Клуб Дюма, или тень Ришелье»}
        Надо признаться, после вчерашней нервотрёпки и первого дня работы в одиночку Суржиков банально проспал. Кто-то заглядывал к нему в комнату, звал на разные голоса, подносил к носу неимоверно пахучий кофе - наш герой спал, и его могучий равномерный храп был достойным ответом всем попыткам нарушить это прекрасное состояние души и тела.
        В конце концов над самым его ухом кто-то гаркнул:
        - Занавес! Суржиков, две минуты до занавеса, кончай ухо давить!
        И тут Влад подлетел на кровати, судорожно хватая ртом воздух.
        Разглядев, кто сидит в его любимом кресле, да ещё и посмеивается, он лишь печально покачал головой и пошёл в ванную, пробормотав:
        - Бог тебя простит, Савелий. Или не простит.
        К его возвращению на столе исходила паром чашка с кофе, рядом золотился поджаренный хлеб, свежее масло покрывалось капельками воды, и сливочник стыдливо приоткрывал желтоватую поверхность пенки.
        - Ладно, - сурово заявил Суржиков, в один глоток выпив чашку кофе и неспешно пригубив вторую. - Говори, чего надо тебе, аспид!
        Лицо незваного гостя, покрытое морщинами и складками, сложилось в умильную гримасу:
        - Володечка, так ведь я ж не сам к тебе, меня общество послало!
        - Какое общество? - подавил вздох Влад.
        - Так труппа театра нашего, дорогой мой!
        - Зачем, Савелий? Пять лет прошло, а я и сейчас помню, как на читке «Федры» аплодировали этому… шарлатану, который меня выгонял. И что, теперь труппа вспомнила, что был в ней такой актёр? Брось, Крамов, фигня это.
        Старый лицедей посерьёзнел, морщины и складки нарисовали совсем уж трагическую гримасу, а левый глаз стал косить куда-то в угол.
        - Да разве ж в том дело, Влад, - сказал он тихо. - Плохо у нас, помощь твоя нужна.
        - Я пять лет играл этого… который листовки раздаёт, так что, боюсь, более серьёзной роли уже не потяну, - Суржиков продолжал обижаться, хотя и понимал уже, что дело не в какой бы то ни было роли и даже не в главном режиссёре.
        Резким жестом он отодвинул чашку, тем более что уже наелся.
        - Рассказывай, что случилось.
        - Ворует кто-то у нас за кулисами, - просто ответил Савелий. - Свой крадёт, понимаешь? Воруют и пакостят…
        - И что украли? Выручку из кассы? Брильянты Мавлюдовой? Архив Дёминой?
        - Если бы… - гость махнул рукой. - Самое дорогое тянут, что там брильянты…
        - Ну так что, говори уже!
        - У Виктории Мавлюдовой пропал розовый веер, с которым она всегда играет все костюмные роли, - начал загибать пальцы Крамов. - У Тихорецкого стащили гвоздь…
        - Что, тот самый? Который он нашёл за кулисами на своём первом бенефисе? - перебил его Влад.
        - Именно тот самый! Не знаю, помнишь ли ты, Эдик его всюду с собой таскал, считал главное счастливой приметой.
        - Помню, и его, и веер… Ладно, а ещё что?
        - Перед премьерой «Идеального мужа» во всех гримёрках перевернули коробки с пудрой и с румянами. Из костюмерной пропали счастливые туфли Золотова, а в бальном платье Золушки вырезали дыру в подоле. А недавно… знаешь, это было последней каплей! - тут Савелий покосился через плечо и зашептал: - Представь себе, первое представление новой современной пьесы, ждут массу высоких гостей, чуть ли не самого! - рассказчик поднял вверх указательный палец, что долженствовало показать высокий пост предполагаемого гостя. - И за полчаса до начала, как раз когда все настраиваются на роль, в коридорах возле гримёрок и у выходов на сцену обнаруживают листовки с цитатами из той самой шотландской пьесы![1 - Шекспировский «Макбет» считается среди актёров «проклятой» пьесой, даже произнести название или процитировать текст вне спектакля или репетиции - значит навлечь на себя невезение. Поэтому на всякий случай «Макбета» называют «шотландская пьеса» или «та самая пьеса Барда».]
        Слова, которые вырвались у Суржикова в этот момент, мы опустим, но поверьте, собеседник его экспрессивность оценил и даже уважительно цокнул языком. Влад выдохнул и спросил:
        - Ладно, а что главреж говорит?
        - Ну, Сергей Степаныч сперва отмахивался, мол, сами потеряли. Потом хотел списать на мелкое хулиганство, мол, мальчишки какие-то пробрались и пакостят. Даже сторожа под это дело уволил и нового взял. Ну, а после шотландской пьесы… Он же её ставить собирался, представляешь?
        Владимир кивнул. Много лет назад, даже не в прошлой, а в позапрошлой жизни, ещё в Пермь-Вычегодске, он как раз в роли Макбета и прославился, так что многое про это помнил.
        - Ну, хорошо, - сказал он. - Чего ты от меня хочешь?
        - Ты сыщик? Ну, вот мы и хотим тебя нанять, чтобы ты вывел пакостника на чистую воду.
        - Мы - это кто? С кем я договор заключать буду?
        - Со старостой труппы. Дуайеном, так сказать. Это, собственно говоря, я и есть, - и Савелий Крамов приосанился.
        - Дуайен, значит… - Суржиков потёр подбородок. - Давай так: мне нужно закончить дело, которое я сейчас веду, - сказал он, и сам удивился, как веско и уверенно это прозвучало. - Думаю, к завтрему я освобожусь и отчёт клиенту отдам. После чего зайду в театр и погляжу, что там и как. Имей в виду и передай… обществу, что услуги мои не бесплатны, берём мы пятьсот дукатов в день плюс расходы по делу. Без денег работать я не могу, у меня старший партнёр есть.
        Судя по несколько поскучневшему лицу Савелия, он рассчитывал как раз на бесплатное обслуживание.
        Впрочем, деваться старому актёру было некуда, без согласия на работу частного сыщика его бы в родной труппе с кашей съели, и он отбыл, уговорившись о времени встречи.
        Было ли то результатом усталости после долгого перелёта, нервов из-за важной встречи или особой мягкости тёмного раухбира, но спали сыщики, словно младенцы. И никому не мешало то, что один храпел, другой говорил во сне, третьему же явно снилась погоня. Проснулись они поздно, спали бы и дольше, но в распахнутое по случаю тёплой погоды окно влетела птичка магвестника. Кулиджанов вынужден был пробудиться, а следом за ним и его товарищи: спать под звонкое возмущённое чириканье было совершенно невозможно.
        Капитан-лейтенант открыл письмо, услышав последнее возмущённое «квиррр!», прочёл и вздохнул:
        - Экземпляр «Метафраста», который попал к нам в руки, к королю Сигизмунду Августу никакого отношения не имел. Пометок нет.
        Хмыкнув, Алекс потянулся, вскочил с кровати и пошёл в ванную, сказав лишь:
        - После завтрака всё обсудим.
        Торопиться им было некуда, и завтракали неспешно и обстоятельно. Когда в бездонном желудке инспектора Никонова исчез последний кусочек белой сосиски, Алекс сказал ехидно:
        - Между прочим, шкурку полагается оставлять на тарелке, её местные не едят.
        - Слушай, я всю ночь голодал! - с искренним возмущением ответил инспектор. - И неизвестно, когда удастся поесть следующий раз. Этот изверг ведь сейчас работать заставит, - и он кивнул в сторону Кулиджанова, как раз в этот момент о чём-то шепчущегося с хозяином.
        - Заставит, - согласился Алекс, задумываясь, не съесть ли ещё сосиску.
        От размышлений его отвлёк капитан-лейтенант, бодрой походкой вернувшийся к их столику:
        - Пошли работать. Господин Шульце принесёт нам ещё кофе для бодрости.
        То ли у герра Шульце был тайный ход, то ли он пользовался порталами - неизвестно, но, когда сыщики пришли в свой номер, на столе уже стоял поднос с кофе, сливочником и горкой кренделей, называемых в Монакуме «брецель».
        - Отлично! - сказал Кулиджанов, усаживаясь. - Итак, для начала о твоём беглом учителе. Я запросил городскую стражу Кракова о подробностях дела.
        - И что, уже ответили?
        - Разумеется! - в голосе представителя службы магбезопасности прозвучала явная нотка гордости. - Итак… Василий Таунен был арестован городской стражей Кракова по подозрению в краже, совершённой в доме известного коллекционера Мечислава Войтыцкого. В настоящий момент Таунен отпущен по подписку о невыезде, так как за него поручился уважаемый гражданин Кракова.
        - И что он пытался украсть? - с долей скепсиса спросил Алекс.
        - И кто этот уважаемый гражданин? - в тот же момент поинтересовался Никонов.
        Они сердито посмотрели друг на друга, капитан-лейтенант усмехнулся и ответил:
        - Уважаемый гражданин - владелец антикварно-букинистической лавки пан Тадеуш Красницкий. Он поручился за подозреваемого и поселил его в своём доме. А украсть он пытался, по словам Войтыцкого, большой раритет, драгоценную книгу 1558 года издания Эльзевира, «Готская руническая письменность…». Ваш хороший знакомый, Симеон Метафраст.
        - Что, опять? - простонал Алекс. - Мы от этой книги никогда не избавимся…
        Кулиджанов развёл руками. Он сохранял суровый вид истинного розыскника, но глаза смеялись.
        - Так получается, что книга не в Монакуме, а в Кракове? - поинтересовался Никонов.
        - Слушай, был напечатан тираж! Пятьсот экземпляров, конечно, совсем немного, но и покупали нашего Метафраста только маги. А они живут долго, и книгами не разбрасываются, поэтому могла сохраниться большая часть тиража. Мы ищем следы не просто «Готской рунической письменности», а том с пометками короля Сигизмунда Августа.
        - И не только мы, - меланхолически заметил инспектор и протянул руку к последнему кренделю.
        Алекс опередил его, быстро схватил выпечку и откусил краешек.
        - Солёный, да со сладким кофе - красота! - сказал он. - Ты прав, Глеб, не только мы. Так что было бы лучше, если бы эта книга оказалась у Монтегрифо, её бы конфисковали, да и дело с концом.
        Тут у Кулиджанова просигналил коммуникатор, он посмотрел на экран и ответил. Разговор был явно неприятный, капитан-лейтенант повторял только «да» и «нет» и мрачнел с каждой фразой. Наконец он отключил коммуникатор, отложил его в сторону и сообщил:
        - Класхофен ушёл от наблюдения, избавился от фиксирующего амулета и исчез из Москвы.
        Верещагин выругался, инспектор с досадой плюнул.
        - Ну ясное дело, эти обалдуи расслабились… Говорил я, надо его за решёткой держать! Нет, разрешили домашний арест, как же - пожилой человек, вдруг плохо станет…
        - Надо будет, когда снова Класхофена возьмём, сообщить ему, что его охарактеризовали как пожилого! - развеселился вдруг Кулиджанов. - Авось сдохнет от злости!
        - И когда это произошло?
        - Примерно в тот момент, когда мы устраивались поудобнее в дирижабле.
        - Погоди, но это ж позавчера! А почему только сегодня сообщили?
        - А потому, что этот… пожилой антиквар, прострел ему в поясницу, сказал, что заболел, простудился, плохо ему, и попросил не беспокоить. Амулет показывал, что он на месте, вот ребятки и уважили просьбу.
        - Лопухи, - подвёл итог Никонов. - А мы предупреждали…
        В этот момент в открытое окно влетел магвестник и приземлился на стол перед Алексом.
        - Надо же, какая у нас сегодня активная переписка! - хмыкнул он. - И что тут у нас?
        Белая птичка превратилась в записку: в витиеватых выражениях господина Верещагина просили пожаловать в особняк Маноло Пабло Эстебана Монтегрифо к семи часам вечера, дабы завершить обсуждение сделки. Приписка рекомендовала вечерний костюм, так как господин Верещагин приглашается также и на коктейль в дружеской компании, который последует после переговоров.
        Приглашённый счастливым не выглядел.
        - Тю-ю! - присвистнул он. - Вечерний костюм! Я с собой смокинг не брал, только джинсы и куртку…
        - Ерунда. Если не найдём в прокате, заглянем в нашу костюмерную, - махнул рукой капитан-лейтенант. - Полагаю, в запасниках Службы магбезопасности найдутся три комплекта нужного размера.
        - Тогда лучше с костюмерной и начать, - предложил Никонов. - Не знаю, как у тебя, а мои командировочные аренду смокингов и фраков не предполагали, а Алекс и вообще за свой счёт поехал. Экономить будем!
        Когда Суржиков проводил гостя, часы показывали начало одиннадцатого. Он вздохнул, но достал коммуникатор и набрал номер господина Шнаппса.
        - Альфред Францевич, если я через час подойду, сможет супруга ваша уделить мне время? А к вам бы я вечером подошёл, уже с отчётом.
        - Приходите, Владимир Иванович, с Лоттой я поговорил, ждёт она вас. А отчёт… Эх, неудобно мне вечером, дела семейные. Давайте завтра с утра? В восемь, а?
        Суржиков только крякнул - восемь утра, рань несусветная! - но деваться было некуда, согласился.
        В кухне, куда он относил посуду после завтрака, близнецы спорили с Катей.
        - О, Влад! - обрадовался Стас.
        - Точно, вот вы и рассудите! - поддержал его Серж. - Как старший товарищ.
        Скептическое выражение на личике их кузины говорило о том, что в рассудительность старшего товарища она не очень верит.
        - Ну… давай попробую, - осторожно ответил Владимир.
        - Кто считается основателем научной теории вуду, барон Самеди или всё-таки Мари Лаво?
        Тут Суржиков несколько обалдел:
        - Катюша, - сказал он ласково. - Подумай сама, где я, а где вуду? Я всю жизнь в театре служил, а не в кукол булавки втыкал. А что, в Сети об этом ничего нет?
        - Ничего!
        - Ну, хорошо… - шарики в его голове крутились и щелкали с дикой скоростью. - Тогда мы можем это выяснить старым проверенным способом.
        - Каким? - три голоса слились в один.
        - Спросить у того, кто знает. Я зайду в библиотеку и спрошу у Хранителя.
        - И он ответит? - сомнение в голосе девочки можно было намазывать на хлеб.
        - Мне - ответит.
        - А можно, я с вами? У меня ещё есть вопросы, ну, пожалуйста!
        Владимир помотал головой:
        - Я сейчас иду к клиенту, буду беседовать с членами семьи, и только оттуда отправлюсь в библиотеку. Куда ты со мной пойдёшь?
        - А я буду ваша секретарша! - глаза Кати загорелись, и близнецы тихо отступили в тень.
        Они знали, что будет интересно.
        - Кать, ну какая из тебя секретарша, ей-богу! - Суржиков повернулся к двери, но девочка обогнала его и в один прыжок заслонила выход.
        - Между прочим, я владею ментальной магией! Ну, учусь владеть. Значит, при разговоре буду вам полезна!
        - И что, можешь читать мысли?
        - Мысли не могу. Зато определю, врёт человек, или говорит правду. И умею чувствовать… как бы это сказать… настрой собеседника, и под него подлаживаться.
        - Ну, хорошо… - медленно проговорил Влад. - Но с меня твои родители голову снимут, если я тебя потащу на допросы!
        - Так не на допросы, а на беседы! И откуда они узнают, они в Степи торчат, там даже коммуникаторы не принимают? Неоткуда, - победно договорила девочка, и уже из коридора прокричала: - Я сейчас, минуту!
        Выйдя из ворот дома Шнаппсов, Катя содрала с себя очки в роговой оправе, удивительно ей не идущие и прибавляющие лет пять к её пятнадцати, и выдохнула:
        - Уф! На практических занятиях по ментальной магии всё было как-то проще. Сейчас где-нибудь сядем, и я всё тебе подробно расскажу, пока впечатления свежие.
        Суржиков огляделся:
        - Вон скверик, и скамейка есть свободная.
        - Ага! - девочка побежала вперёд, плюхнулась на скамейку и вытащила из сумки блокнот, в котором всё время разговора что-то чиркала карандашом.
        - Я думал, ты только изображаешь, что запись ведёшь…
        - Между прочим, я стенографию изучила. Потому что не всегда и не везде можно использовать записывающий амулет, например, в антимагической камере, вот!
        - Понял, понял! - замахал руками Суржиков. - Рассказывай.
        - Смотри! - Катя выдрала из блокнота лист с записями.
        На следующей страничке была нарисована каракуля, которую при некотором напряжении ума можно было принять за график. Или за зубы акулы, страдающей пародонтозом.
        - Смотрю.
        - Вот ты её спросил про её рисунки, - кончик карандаша упёрся в средней высоты пик. - Шарлотте эта тема близка, но не слишком, на уровне «можно поговорить». Вот здесь разговор о муже, ей совсем не интересно.
        В этой точке график опустился почти до минимума. Владимир нахмурился:
        - Погоди, ты же говорила, что не можешь читать мысли.
        - Читать не могу. Но улавливать интерес, равнодушие или волнение умею, и очень хорошо.
        - Живой детектор лжи?
        - Примерно так.
        - Ну, и на какой вопрос приходится вот этот пик? - он ткнул в самый высокий «зуб».
        - О работниках компании. Ты спрашивал, - Катя взглянула на листок со стенограммой, - о том, хорошо ли Шарлотта знает тех, кто работает на её мужа, какие у неё с ними отношения и может ли она предположить, что кто-то из них обманывает господина Шнаппса. Вот последняя часть…
        - Об обмане?
        - Да. Именно в этот момент она заволновалась и слегка испугалась.
        - Странно… Выходит, хозяйка фирмы сговорилась с кем-то из работников, и сама себя обкрадывает?
        - Не себя. Мужа, - девочка вздохнула и вдруг стала выглядеть совсем взрослой. - Она его не любит и слегка презирает.
        - Вот тьма… - Суржиков с досадой стукнул себя кулаком по коленке. - И я, старый дурень, тебя во всю эту грязь втянул!
        Катя промолчала. У неё и в самом деле было ощущение, будто её обрызгало грязью из ближайшей лужи.
        В библиотеке было тихо и спокойно, будто в саду летним вечером. Почему-то Кате пришло в голову именно такое сравнение, она даже принюхалась, не пахнет ли сиренью.
        Нет, не пахло.
        К стойке выстроилась небольшая очередь, ещё несколько сидели за столами и под светом старинных ламп под зелёными абажурами читали книги, что-то выписывали и даже бормотали про себя практически неслышными голосами. Хранитель над головами студентов увидел вошедших Суржикова и его спутницу, кивнул им и указал на один из столов. Влад потянул Катю за рукав:
        - Пойдём, сядем, как Лонаан велел. Он освободится и позовёт нас.
        - Слушай, а кто он? Я таких никогда не видела… - шепнула она в ответ.
        - А что, у вас в школе библиотека без Хранителя?
        - Там работает кто-то… - девочка наморщила лоб. - Но я даже не помню, кто, обычные люди, наверное. А, вспомнила, там гном!
        - Значит, книжное собрание не такое серьёзное. Хотя всё равно никто не знает, как Хранители появляются на своём месте. Вот Лонаан здесь с момента основания Высших курсов, а тому уже больше трёхсот лет… А знала бы ты, какие сокровища хранятся в особом зале!.. - Суржиков вздохнул.
        Воспоминания его были прерваны самым неожиданным образом.
        Дверь распахнулась с такой силой, что с грохотом ударилась о стену. Через порог шагнул столь удивительный персонаж, что Кате захотелось протереть глаза, просто для уверенности, что это всё на самом деле.
        Мужчина, человек с явной примесью эльфийской крови, одетый так, чтобы это подчеркнуть; чего стоил хотя бы обтягивающий светло-синий… камзол? Колет? Ну, не называть же вульгарным пиджаком расшитое - синим по синему! - произведение портновского искусства? И высокие сверкающие сапоги, и развевающийся плащ цвета лунной ночи, и сверкнувший на пальце сапфир…
        - Лонаан, мне нужны воспоминания Гаррика! - громко сказал вошедший. - Срочно!
        - Копия, - невозмутимо ответил Хранитель.
        - Оригинал! Я должен чуять дух великого предшественника!
        - Думаю, кто-нибудь из охотников за книгами с удовольствием продаст тебе оригинал вместе с духом. Если, конечно, он ещё не выветрился.
        - Ты стоишь на пути великого искусства! - человек в синем картинно заломил руки. - Мне короля Лира играть, я должен проникнуться!
        Странным образом всё вместе - плащ, жесты, чёткая артикуляция - совершенно не мешали и не раздражали.
        - Это кто? - шёпотом спросила Катя.
        - Илларион Певцов, - так же тихо ответил Влад. - Великий актёр, здесь преподаёт курс перевоплощения.
        Как ни тихо он говорил, а был услышан.
        Певцов развернулся к нему всем телом, прищурился, разглядывая, и сказал совершенно нормальным голосом:
        - Постой-ка, я тебя откуда-то знаю.
        - Пермь-Вычегодск, лет тридцать назад. Я играл шута.
        - Точно! Владимир… Владимир… Суржиков, так?
        - Да, Илларион Николаевич.
        - А сейчас где служишь?
        Влад смутился:
        - Ну… жизнь по-разному складывается…
        - Ладно, дождись меня, после переговорим! - и Илларион Певцов вновь повернулся к Хранителю.
        По стайке студентов, замерших, словно мыши под метлой, пробежал шепоток. На библиотечной стойке лежала тоненькая брошюрка в скромном сером переплёте.
        Актёр махнул рукой, чуть сгорбился, будто из него выкачали воздух, забрал брошюру и пошёл к двери. На полпути остановился и вновь повернулся к Владу и Кате:
        - Вот что, Суржиков, у меня через полчаса урок с этими обормотами, - он кивнул в сторону всё ещё не отмерших студентов и невесело усмехнулся. - Приходи, девочке будет интересно. Племянница, дочка?
        И, не дожидаясь ответа, великий Илларион Певцов покинул сцену… то есть, помещение библиотеки.
        Довольно быстро стайка будущих актёров, режиссёров и прочих жрецов Мельпомены упорхнула в коридоры особняка Высших курсов, и Хранитель Лонаан повернулся к терпеливо ожидавшим гостям.
        - Ну-с, - сказал он, поправляя белые перчатки. - С какой историей ты пожаловал ко мне на сей раз?
        - Да я, собственно, и не с историей, - ответил Суржиков. - Я с вопросом. Даже не я, а мы. Даже не мы, а, собственно, вот… - и он подтолкнул Катю вперёд.
        Девочка глубоко вздохнула для храбрости и представилась:
        - Екатерина Верещагина. Учусь в Краковской магической школе, буду менталистом. Наверное…
        - Хм… Неплохо, - Хранитель уставился на неё своими тёмно-жёлтыми глазами, и Катина душа скатилась куда-то в пятки и даже дальше, в каблуки туфель. - И какой вопрос так озаботил будущего менталиста, отчего-то пропускающего занятия?
        - Нас распустили на каникулы, потому что в Кракове объявился какой-то маньяк. Так что я ничего не пропускаю. Я к дяде приехала.
        - Я говорил вам, Хранитель, что работаю помощником частного детектива, - вмешался Владимир. - Вот он-то и есть дядюшка этой девицы.
        - Понятно, - Лонаан, кивнул. - Ну, что же, я готов помочь вам в поиске ответов на ваши вопросы. И… пожалуй, раз уж у вас, юная леди, такая редкая магическая специальность, вы можете задать мне два вопроса. А ты, - он посмотрел на Суржикова, - один. Устраивает?
        - Устраивает, - поспешила ответить Катя. - Один вопрос… он глупый, наверное, но я нигде не могу найти информацию. А второй я ещё не придумала…
        - Ничего страшного, - улыбнулся Хранитель почти человеческой улыбкой. - В твоём распоряжении всё время этого мира. Итак?..
        Катя послушно выговорила тот самый вопрос насчет основателя научной теории вуду, который так волновал её и кузенов каких-то четыре часа назад. Сейчас он казался ей глупым и детским, а главное, совершенно неинтересным. Куда интереснее было бы узнать, кто он такой, этот Хранитель? И как вообще ими становятся? Но спросить такое было решительно невозможно, и мысли девочки метались, словно вспугнутые воробьи.
        А Лонаан выслушал всё сказанное, кивнул и повёл рукой в белой перчатке. Где-то далеко, в самом конце шеренги уходящих в бесконечность шкафов стукнула дверца, что-то прошуршало, и прямо по воздуху в открытую ладонь приплыла нетолстая книжечка в синей обложке. В совершеннейшем обалдении Катя прочла серебряные буквы на обложке: Мари Лаво, «История магии вуду с биографиями и иллюстрациями».
        - Держи, - сказал Хранитель. - Вернёшь послезавтра в любое время после обеда.
        - Сп-пасибо… - промямлила Катя, а Лонаан уже повернулся к Суржикову.
        - У тебя есть, что спросить?
        - А то!
        - Спрашивай.
        - Мы… Я рассказывал, что ведётся поиск книги… «Готская руническая письменность и основанные на ней заклинания подобия», автор Симеон Метафраст Никейский, - название и автора Владимир отбарабанил на одном дыхании.
        - Говорил, - согласился Хранитель. - И ещё говорил, что в процессе поисков твои друзья и коллеги решили обратиться к дому Монтегрифо, что я решительно не могу одобрить.
        Суржиков мотнул головой:
        - Они идут туда, куда ведёт след. Но я вот что подумал: тот самый том, с пометками короля Сигизмунда, вполне может тихо лежать всё это время в какой-нибудь частной коллекции? И получится, что все - и Алекс, и магбезопасность, и преступники - гоняются за собственным хвостом?
        Лонаан вздохнул:
        - Скорее всего, он и лежит в чьём-нибудь увешанном заклинаниями сейфе. Мне непонятна эта страсть, но симптомы её знакомы. Можно пресытиться жаждой денег или власти, всё когда-то надоедает. Но вот страсть к обладанию шедеврами искусства или редкостями не бывает утолена. Всегда есть ещё что-то, до чего коллекционер не может дотянуться. Одержимый этой страстью скрывает ото всех свои сокровища, рассматривает их, оставшись в одиночестве, и сам себе повторяет: «Я богаче Креза, моя власть выше любого короля». А потом он умирает, и наследники распродают коллекцию, куда и как попало…
        В библиотеке стало так тихо, что они услышали, как в спортивном зале ухает о стены мяч. Потом Суржиков очнулся и спросил неуверенно:
        - То есть, получается, всё зря?
        - Вовсе нет! Пусть ищут и расследуют, - тут Хранитель усмехнулся, и Кате показалось, что улыбается голый череп. - А ты зайди ко мне послезавтра, вместе с юной дамой. У вас свои методы, а у нас, знаете ли, есть свои. Думаю, что в данном случае они применимы…
        Илларион Певцов давал своим студентам урок перевоплощения.
        Впечатлительная Катерина, кажется, даже дышать забывала время от времени, и лишь со всхлипом втягивала воздух, когда игра актёра чуть отпускала. А тот читал за Гамлета и Гертруду, Эдипа и Тиресия, Лопахина и Раневскую… Читал, превращался, был ими!
        Когда прозвенели в воздухе последние слова, Илларион Николаевич зажмурился, отпуская их, открыл глаза и ухмыльнулся:
        - Ну что замерли, кролики? А теперь будем учиться!
        Через два академических часа, отпустив полумёртвых студентов, Певцов подошёл к своим гостям:
        - Ну-с, что скажете, барышня?
        - Потрясающе! - Катя смотрела серьёзно. - Я и не знала, что так можно! А они… ну, ваши ученики, неужели они тоже так сумеют перевоплощаться?
        - Кто-то сможет, - кивнул великий, - кто-то нет. Тут ведь мало одного таланта, да и не берут сюда бесталанных. Надо пахать. В любом деле надо прежде всего пахать. Вон, спроси у Владимира Ивановича, он хоть актёрское ремесло и оставил, а что ж, на диване лежит и пузо отращивает? Нет, работает… Так-то вот. Ты вот что, Владимир… - он оглянулся в поисках бумаги, ничего не найдя, махнул рукой и отобрал у задержавшегося студента тетрадь, из которой тут же выдрал лист и размашисто на нём расписался. - У меня семнадцатого премьера в Малом, «Король Лир». Приходи, и барышню приводи, вам понравится моё прочтение. Вот, отдашь капельдинеру, вас в ложу посадят. А потом приходи ко мне за кулисы, поговорим.
        Когда Суржиков и Катя подошли к дверям дома, он оглянулся на пустой переулок и попросил негромко:
        - Не рассказывай, пожалуйста, об Илларионе. Никому. Пока не рассказывай, ладно? И о Лонаане тоже не стоит.
        - Ладно, - кивнула она. - Не буду. А книгу я где взяла?
        - В библиотеке, конечно. На семнадцатой странице стоит штамп, так что всё истинная правда.
        Девочка убежала читать историю вудуизма, а Владимир, поколебавшись, достал коммуникатор.
        Алекс отозвался не сразу, на экране отразился в расстегнутой рубашке и злой, как шершень.
        - Слушай, мне малость не до того. Тебе срочно?
        - Да, - Суржиков не собирался отпускать шефа просто так. Уехал так уехал, а про дела не забывай! - Ты уже в Кракове?
        - В Монакуме пока, застрял тут, - и Алекс оглянулся куда-то вбок, откуда доносилось радостное мужское ржание.
        - Дело по Шнаппсу я закончил, хочу с тобой по финальному отчёту посоветоваться.
        - Оххх… Ладно, давай по-быстрому.
        Чётко изложив всё, что удалось узнать, Суржиков замолчал.
        - Ну, и что тебе непонятно?
        - Не знаю я, что говорить заказчику.
        - Всё как есть говори.
        - Ты считаешь, это будет правильно? И вообще, я не уверен, что в данном случае правильно, справедливо и милосердно совпадает…
        - Это вообще редко совпадает. Я бы сказал Шнаппсу всю правду. Ты ему не мама, не тренер и не доктор, чтобы решать за него, как ему быть с неверной женой. Всё, Влад, занят я! Пиши отчёт.
        И экран погас.
        Алекс бросил коммуникатор в кресло, повернулся к сухопарому мужчине с бакенбардами, державшему в руках вешалку с висящим на ней смокингом, и сказал:
        - Господин Рольф, давайте вот этот последний вариант, и покончим с этим. В конце концов, смокинг нужен мне на один вечер.
        Выражение лица портного не изменилось ни капли, даже бакенбарды не дрогнули, когда он чуть склонил голову и ответил:
        - Ваша воля, господин Верещагин, только в талии надо подогнать. И я предложил бы вам красные каммербанд[2 - Каммербанд - широкий кушак для талии, который часто носят со смокингом.}] и бабочку, это подчеркнёт вашу мужественность.
        Сидевшие в углу Кулиджанов и Никонов залились радостным смехом.
        - И что вы ржёте? - поинтересовался Алекс, в данный момент служивший манекеном для ушивания пиджака.
        - Во-первых, рассуждения о влиянии цвета галстука на мужественность будут иметь несомненный успех у наших общих знакомых, - весело ответил Никонов. - Во-вторых, лично я радуюсь тому, что исполняю роль охранника и могу обойтись обычной одеждой.
        В этот момент Верещагин вынужден был отвлечься от дискуссии, так как булавка воткнулась ему в бок.
        Примерки, подгонка, укладывание складок на кушаке и завязывание галстука-бабочки заняли всё резервное время, и в особняк на берегу реки Вюрм трое сыщиков отправились прямо из костюмерной Службы магбезопасности, воспользовавшись служебным экипажем.
        Тихий пустой переулок внезапно оказался забит людьми и экипажами, а вход в поместье господина Монтегрифо, та самая калитка, что вчера была прочно заперта для незваных гостей - распахнута настежь.
        - Как интересно, - подобрался капитан-лейтенант. - Что-то подсказывает мне, дорогой друг, что идеально сидящий смокинг тебе не пригодится.
        - Да?
        - Точно. Потому что вон там я вижу коллегу… Посидите-ка тут, ребята, я поговорю.
        Кулиджанов выскочил из экипажа и подошёл к калитке. После минутных переговоров его впустили внутрь.
        - Что ты об этом думаешь? - спросил Никонов.
        - Коктейля не будет, - ответил Алекс, с удовольствием сдирая тщательно расправленную бабочку. - В доме что-то произошло, и, судя по количеству братских ведомств, это не кража десятка яиц и булочки.
        - Полагаешь, что-то произошло с хозяином дома? Может, инфаркт? С такими телесами это его поджидало в любую минуту…
        - Если б инфаркт или ещё что-то, здесь бы уже было тихо, только следы от кареты магов-медиков бы светились. Нет, друг мой, тут явный криминал. И, говоря откровенно, я бы в него не лез…
        - Пошли, - Кулиджанов распахнул двери экипажа. - Посмотрим на место преступления, следственной группе интересно ваше мнение.
        - Получается, всё-таки влезем, - меланхолично отметил Верещагин.
        Ещё вчера в кабинете было тихо, всё и всех подавляла огромная фигура хозяина. Нынче же в книжных шкафах копались оперативники, они то и дело с негромкими «Ага!» что-то помечали в листах описей; картины висели косо, а портрет самого Маноло Пабло Эстебана и вовсе был снят со стены и обнажал приоткрытую дверцу сейфа. Рыжий длинный секретарь сидел в углу, обхватив голову руками, и ни на какие вопросы не реагировал. Но более всего внимание привлекали белые значки с цифрами, обозначающими улики, и стояли они возле темнеющих на паркете тёмно-красных капель.
        - Кровь? - вздёрнул брови Алекс.
        - И более того, принадлежит самому господину Монтегрифо, - высокий блондин с холодными голубыми глазами протянул руку и представился: - обер-лейтенант Клаус Зингальт, городская стража Монакума, следственный отдел. А это, - он кивнул в сторону брюнетки, пытавшейся добиться хоть какой-то реакции секретаря, - это коллега из городской магбезопасности, Ульрика Штайн.
        Московские гости представились, в разговоре возникла крохотная пауза, и Никонов воспользовался ею, чтобы переспросить:
        - Вы успели определить принадлежность крови?
        - Да, экспресс-методом, но он редко даёт сбои.
        - И каковы ваши предположения, что здесь произошло?
        - Видимо, нападение. Судя по расположению капель, Монтегрифо встал из кресла и подошёл к вот этому шкафу, повернулся спиной к гостю, и тот на него напал. С ножом, я думаю. Вот что потом этот напавший сделал с телом, я даже гадать не возьмусь.
        - Он точно не мог его вынести, - позволил себе смешок Кулиджанов. - Да и спрятать в доме тоже, просто сил бы не хватило. Испепелил магически?
        - Пепла нет. И остаточных следов заклинаний, - покачал головой Зингальт. - Чуть-чуть просматриваются намёки на ментальное воздействие, но такие слабые, что даже непонятно, когда оно было.
        - Странно выглядят капли, - негромко сказал Алекс. - Откуда они падали?
        - Что ты хочешь сказать? - повернулся к нему капитан-лейтенант.
        - Посмотри: вроде бы они расположены цепочкой, будто, скажем, тело несли, и кровь потихоньку капала. Так?
        - Ну да.
        - Куда несли? В какую сторону ведёт цепочка? Кляксы совершенно круглые, будто кто-то взял пипетку и банку с кровью… - Верещагин посмотрел на Зингальта и добавил: - Это подделка, коллеги. Хорошая, но не отличная. И я могу предположить, что Монтегрифо ушёл сам, по собственной воле, и туда, куда хотел, оставив этого рыжего беднягу, чтобы сбить нас со следа.
        - Ла-адно, - протянул обер-лейтенант. - Посмотрим, что криминалисты скажут, у нас есть один спец по следам крови…
        - Маг?
        - Вода и воздух, самое то. Рыжего мы забираем, поговорим с ним по-свойски, - и холёный блондин неожиданно хищно улыбнулся. - Так, а у вас тут какой интерес, напомните?
        - Книга, разумеется, - пожал плечами Кулиджанов, протягиваю коллеге карточку.
        - Угу… Метафраст Никейский, значит… Погоди-ка минутку! Ганс! - один из оперативников, роющихся в шкафу, обернулся. - Дай мне список, который секретарь написал.
        Трое московских гостей склонились над сколотыми листами, исписанным неровным почерком; концы строк загибались к низу страницы так сильно, что какие-то слова приходилось читать поперёк. Искомое обнаружилось на втором листе, и Никонов с силой ткнул пальцем в строку:
        - Вот он!
        - Так… Шкаф номер шесть, вторая сверху полка. Посмотрим?
        Зингальт ткнул пальцем в высокий старинный книжный шкаф, где за резным стеклом плотно теснились разноцветные корешки:
        - Сюда. Та-ак, где тут у нас запирающее заклинание? - положил ладонь на замочную скважину и что-то прошептал.
        Замок в ответ прозвенел тоненько, будто колокольчик, и тяжёлая дверца дрогнула. Обер-лейтенант удовлетворённо улыбнулся и протянул руку к толстому тому в тёмно-красном переплёте.
        - Перчатки! - раздался полный страдания голос из угла, где маялся рыжий секретарь.
        - Да, действительно! - нимало не смутившись, Зингальт вытянул из кармана тонкие белые перчатки, натянул их и взял, наконец, книгу.
        Сама собой она раскрылась на середине.
        - Никаких пометок нет… - разочарованно протянул Никонов.
        - Их и не увидишь просто так, - капитан-лейтенант покосился на рыжего, прикоснулся к странице пальцами и проговорил: - Latia Foina![3 - Latia Foina - открыть сокрытое ({квенья})]
        На странице и в самом деле проступили какие-то значки.
        - Это оно? То, что мы искали? - спросил Алекс.
        - А Тьма его знает, - рассеянно ответил Кулиджанов. - Проверять надо. По-моему, нет, король Сигизмунд Август говорил и писал преимущественно на латыни, на старогерманском, ну, и на старопольском, а здесь заметки на всеобщем.
        - Угу, а всеобщий в середине шестнадцатого века ещё не был принят повсеместно, - подхватил Верещагин. - Так что, скорее всего, это не наш экземпляр. Хотя всё равно надо проверять. Кстати, а когда он появился в этом собрании?
        В списке даты не было, секретарь на расспросы отвечал только стонами, так что решение вопроса пришлось отложить. Пометки на полях начали бледнеть и таять, капитан-лейтенант поспешил снять их записывающим амулетом, после чего наши герои распрощались с монакумскими коллегами и вышли из особняка.
        - Ну что же, будем искать след Монтегрифо? - поинтересовался Глеб.
        - Будете, - ответил Алекс. - А я завтра утром сяду в поезд и отправлюсь в Краков, пора уже. Заодно узнаю о судьбе тамошнего экземпляра книги.
        Ночь опускалась на Москву, благоухая сиренью.
        Спала Катя, и снились ей музыканты, идущие парадом по Нувель-Орлеану; возглавляло парад трио саксофонистов, и медь в их губах пела так, что захотелось бы сплясать даже на похоронах. Следом медленно двигалась платформа, на которой стоял огромный белый рояль, и сидевший за ним чёрный как смоль виртуоз в яблочно-зелёном смокинге выдавал немыслимые арпеджио. Голос певицы летел над кронами старых дубов, и барон Самеди улыбался голым черепом, кивал, бросал в толпу длинные нити зелёных и фиолетовых бус… Девочке было ужасно любопытно и совсем не страшно. Она точно знала, что ещё изучит, почувствует, сумеет применять и орочью ментальную магию, и техники вуду, и ведьминские травы, всё, всё, до чего сможет только дотянуться!..
        Спали, обнявшись, заплаканные близнецы, осознавшие наконец-то, что мамы долго-долго не было в их жизни, а теперь не будет уже никогда, и слово это - «никогда» лежало холодной скользкой лапой у них на душе.
        Спала Барбара Вишневская, и видела во сне вовсе не родной Краков и даже не любимую Лютецию; снился ей Алексей Верещагин, и сон этот она никому бы не рискнула пересказать, такой он был… личный.
        Дремал дежурный в отделе расследований городской стражи по Устретенской слободе.
        Спал Селивёрстов переулок и старшина домовых в доме пять; спала улица Сретенка, и Сухарева башня гулко вздыхала в ночной прохладе.
        Единственное окно светилось на втором этаже дома на углу двух старинных переулков, светилось почти до утра, пока начал брезжить над крышами первый рассветный луч: это Суржиков писал, перечёркивал и начинал заново первый в своей сыщицкой биографии отчёт клиенту.
        Глава 4. 11 мая 2185 года от О.Д.
        {«…есть люди, готовые платить большие деньги за то, что имеется лишь в малом количестве. А я владел как раз такими вещами… И тогда я выучил слова, о которых никогда прежде не слыхал: колофон, скульпторское долото, золотое сечение, суперэкслибрис… И, входя в профессию, усвоил еще одно: есть книги для продажи и есть книги, которые надо оставлять себе. Что касается последних… Библиофилия - род религии, и это на всю жизнь…»}
        {Артуро Перес-Реверте, «Клуб Дюма, или тень Ришелье»}
        Поезд уходил из Монакума в шесть утра и должен был прибыть в Краков на следующий день в одиннадцать. Алекс дёрнулся было в сторону кассы, где продавались билеты на дирижабль, но посмотрел расписание и успокоился: ближайший рейс отправлялся в полночь и до конечной точки должен был добраться в половине двенадцатого, то есть, никакого смысла в этом не было. Раннее же отправление гарантированно спасало частного детектива от всех передряг, в которые непременно втянули бы его коллеги из государственных структур, и Верещагин со вздохом облегчения оплатил билет в первом классе.
        - Буду спать, читать, есть и бездельничать, - твёрдо сказал он слегка приунывшим друзьям, которые проснулись, чтобы его проводить. - И думать. Да, вот именно - валяться, глядеть в окно и думать.
        - Хорошо тебе, - с некоторой завистью ответил инспектор Никонов. - Я бы тоже подумал, но этот злобный варвар тащит меня на совещание в городской страже. В восемь утра, представляешь? В восемь утра они будут обсуждать, где и как искать Монтегрифо.
        - Сочувствую, - совершенно бездушно откликнулся Алекс, аккуратно укладывая в небольшой чемоданчик отпечатанные копии страниц монографии о готской рунической письменности, на которых были обнаружены нерасшифрованные пока пометки.
        Кулиджанов и Никонов обозвали его бесчувственным ослом, похлопали по плечу и отправились на разминку и пробежку, а наш герой подхватил свой багаж и скорым шагом направился в сторону главного вокзала Монакума, идти до которого ему было минут десять.
        В половине девятого утра Суржиков вошёл в кабинет начальника следственно-розыскной службы городской стражи по Устретенской слободе и поздоровался. Секунд-майор оторвал взгляд от лежащих перед ним бумаг, пожевал губами и спросил, не ответив на приветствие:
        - Чего вчера не пришёл?
        - Допоздна отчёт писал. Если есть время, может, поглядишь?
        Бахтин протянул руку, и Влад вложил в нее три листа, сколотых скрепкой.
        - Так, и что тут у нас?
        Читал секунд-майор быстро, дошёл до третьей страницы и вернулся к первой.
        - Значит, ты считаешь, что ни в какую секту эту дамочку не вовлекали, а придумала её она сама для того, чтобы свободно встречаться с любовником?
        - Да. Ну, только формулирую помягче, сам понимаешь…
        - Чего ж тут не понять… - протянул Бахтин с непонятной интонацией. - А расшифровка записей менталиста реальная?
        - Обижаешь!
        - Где ты менталиста взял?
        - Где брал, там уж нету. Прости, не скажу, дал магическую клятву не рассказывать. Консультация была насквозь неформальная.
        О том, что ментальный фон считывала несовершеннолетняя ученица магической школы, не имеющая на это никакого права, Суржиков благополучно умолчал.
        Секунд-майор минуту подумал, потом буркнул:
        - Ладушки, я тебе дополню отчёт официальными документами, чтобы выглядел ты орлом. Держи!
        Документ оказался справкой, помеченной десятым мая, и содержал перечень всех сект, культов, религиозных проповедников и молельных домов, имеющихся на данный момент в Москве и окрестностях. Было их немного, не больше дюжины, поскольку законы Царства Русь весьма серьёзно ограничивали таким организациям возможности существования. Владимир пробежал взглядом список, вчитался ещё раз и посмотрел на секунд-майора:
        - Сергей Иваныч, получается, что нету здесь ни одного культа, куда могла бы самостоятельно ходить замужняя женщина?
        - Ну, если не считать индуистов. Но она ведь не начала носить сари и точку во лбу не ставила?
        - Нет, муж жаловался, что она во что-то вроде рясы одевается.
        - Вот именно. Так что заказ полностью выполнен и даже перевыполнен - с толку дамочку сбил один из их собственных работников. Думаю, ваш клиент его в два счёта вычислит и из дома вынесет.
        Разговор с клиентом после прочтения им отчёта, шедевра иносказаний, оказался… неприятным.
        Суржиков мялся и вздыхал, Шнаппс вздыхал и мялся, оба косили в сторону, чтобы не встречаться глазами.
        Ужас, в общем.
        - Так вы считаете, что никакая, так сказать, секта, Лотту не заманивала? - спросил наконец виноторговец.
        - Нет, Альфред Францевич. В молельный дом она ходила, но бросила это давным-давно. Вы видите, официальная справка приложена - нету в Москве ни одной секты, которая бы именно такие требования к своим… э-э-э… адептам выставляла.
        - Н-да-а…
        - И вот выводы менталиста, - Влад отдал клиенту краткую выжимку из того, что говорила Катя. - Уж простите, что без подписи, но человек не имел права работать на частные структуры, просто по дружбе помог.
        Пробежав глазами написанное, Альфред Францевич побагровел и дёрнул воротник рубашки с такой силой, что верхняя пуговица отлетела. Оба собеседника проследили, как она пропрыгала по полу и закатилась под комод, после чего хозяин дома сказал уже почти спокойно:
        - Весь персонал сегодня же перетрясу. Давно хотел всё поменять, да жаль было старых работников увольнять. Ничего, утрутся.
        Вывалившись из дома Шнаппсов, Суржиков утёр пот и достал коммуникатор. Уже нажав кнопку вызова, он сообразил, что Алекс вполне может ещё спать - разницу во времени никуда не денешь, Москва живёт на два часа раньше, чем Монакум. Но шеф ответил сразу, и лицо его на экране было бодрым и даже довольным.
        - Докладываю, - сказал Влад. - Дело закрыто, отчёт клиенту передал, гонорар получил. С премией. Сейчас пойду в банк, положу денежки.
        - Хорошо. Возьми из них сколько надо на хозяйство.
        - Возьму, - согласился Суржиков.
        - Как там? Мальчишки что-нибудь про… Елену спрашивали?
        - Слушай, если и спросят - то тебя, я для них всё-таки почти чужой. Меня они пытали про магию вуду.
        - И как ты выкрутился?
        - Да уж сумел. Ладно, ты когда вернёшься?
        - Да я ещё даже до Кракова не доехал! Вот, в поезде сейчас. Поговорю с тобой, схожу позавтракать и лягу спать.
        - Хорошо тебе… А, погоди-ка, босс! Я вроде как новое дело взял.
        - Да ладно? - Алекс ухмыльнулся. - Во вкус входишь? Подробности есть?
        - Пока нету, вот сейчас встречусь с клиентом, тогда будут. Попробую магпочтой отписать.
        - Договорились.
        Распрощавшись с Верещагиным, Влад повертел головой в поисках свободного экипажа, прыгнул в него и назвал адрес театра. Пора было заняться загадочной историей пропажи счастливого веера и другими таинственными происшествиями.
        Городская стража Монакума располагалась в здании старой ратуши вот уже лет двести, с тех самых пор, как была построена новая, с комнатами для заседаний, бальным залом и прочими совершенно необходимыми вещами. Бургомистр города освободил трёхэтажное здание красного кирпича, и в его кабинете обосновался следственный отдел, а зал заседаний городского совета приспособили под казарму.
        Московские сыщики пришли к полудню, по приглашению местных коллег.
        - Наши криминалисты подтвердили ваше предположение, - сказал начальник следственного отдела Макс Штаубе. - Капли крови должны были имитировать ранение, причём тяжёлое. Но исследования показали, что кровь была законсервирована некоторое время назад, от пяти до семи дней.
        - Чем? - спросил Кулиджанов.
        - Магически усиленной смесью лимоннокислого натрия с глюкозой и трипафлавином.
        - И зачем наш фигурант хранил свою кровь? В такой туше её и так немало, - шутка была неудачной, и капитан-лейтенант осознал это в тот же момент, как слова слетели с его губ.
        Впрочем, монакумские коллеги деликатно этого не заметили.
        - К сожалению, господин Беккер до сих пор находится в состоянии… некоторой невменяемости, поэтому выяснить это у него не представляется возможным, - продолжил Штаубе.
        - Беккер - это секретарь? - уточнил Никонов.
        - Да, - откликнулся массивный оперативник с наголо бритым черепом, - самое интересное было обнаружено при изучении магического фона особняка Монтегрифо. Он ушёл порталом, и мы смогли отследить направление первого перемещения. Линц.
        - Ах, вот оно что… - пробормотал Штаубе, помрачнев.
        - Поясните, коллеги? - переспросил капитан-лейтенант.
        - Это скорее не наша, а ваша епархия, магбезопасность. В Линце буквально пару недель назад накрыли гнездо магов крови. И есть подозрения… - бритый поморщился. - Есть уверенность, что взяли не всех.
        - Монтегрифо никогда не был замечен в связях с запрещёнными практиками, он и маг-то совсем слабенький, - удивился мэтр Визенау, маг городской стражи.
        - Вот потому его и могли заинтересовать возможности, которые даёт магия крови… - мрачно отозвался Кулиджанов. - Но меня больше интересует, почему он сбежал?
        - А это вторая вещь, которую обнаружили при исследовании магического фона! - и бритый, слегка рисуясь, выложил на стол два скреплённых листа бумаги. - Протокол. Мэтр, прочтёте вслух?
        Визенау для начала быстро просмотрел текст и хмыкнул с нескрываемым ехидством.
        - Кажется, первое, что вдалбливают огневикам: сжёг бумажку - разотри пепел, потому что всегда найдётся умник, который твою записку из пепла восстановит.
        - Отчего-то мне кажется, что Монтегрифо в высших учебных заведениях не числился, - ответил Штаубе. - Читай, что там они нашли.
        - М-м-м… Ну, начало традиционное, пропускаю… А, вот! После обработки сожжённого в камине листа бумаги спиртовым раствором ультрамида с последующим магическим закреплением было проведено воздействие флуоресцентного агента. Удалось полностью прочесть текст записки: «Есть адрес. Жду тебя в Линце не позднее 13 мая, адрес номер два. Ф.Ф.К»
        - Ф.Ф.К? - Никонов приподнял бровь. - Мне одному кажется, что эти инициалы можно расшифровать как Франц Фридеман Класхофен?
        - Ну, два таких монстра в одной небольшой лужице антиквариата обязаны быть знакомы!
        - Даже если считать антикварно-букинистический рынок не лужей, а океаном, - педантично поправил Штаубе, - ты прав, два монстра, скорее всего, на короткой ноге.
        - И как тут проще всего добраться до Линца? - поинтересовался инспектор, изучая дальнейший текст протокола.
        Удивившись повисшему молчанию, он поднял глаза и встретил пять неодобрительных взглядов и один весёлый.
        Бритый оперативник откашлялся и сказал сурово:
        - Это наше дело.
        - Какое именно дело? - продолжал веселиться Кулиджанов. - Выяснилось, что почтенного гражданина этого прекрасного города никто не похищал, он отправился в соседнюю страну по собственной воле, следовательно, городской страже Монакума в Линце делать нечего.
        - Ну, если на то пошло, так и московским коллегам там тоже делать нечего! - сердито возразил мэтр Визенау.
        - Господа, я представляю не городскую стражу, а службу магбезопасности, почувствуйте разницу! - приятно улыбнулся Кулиджанов. - Кроме того, Класхофен - преступник, ранее нами арестованный и скрывшийся от правосудия, так что дело - наше. И я повторяю вопрос моего напарника: как лучше всего добираться до Линца?
        - В качестве жеста доброй воли, - внезапно сказал инспектор Никонов, шалея от собственного нахальства, - мы готовы взять в качестве дополнительной силы одного из вашей команды.
        - Желательно мага, - подхватил капитан-лейтенант. - Устраивает?
        - Принято, - ответил Штаубе. - Мэтр, ты с казённым экипажем справишься?
        - Лучше портал открою.
        - Тогда закончим обсуждение и можем отправляться. Что? - на недоумение во взглядах оперативников Кулиджанов приподнял свою дорожную сумку. - Omnia mea mecum porto[4 - «Всё своё ношу с собой», Биант из Приены, VI век до н. э.]!
        - Хорошо… Подводим итоги?
        - Значит, что такое адрес номер два мы не знаем, - сказал бритый здоровяк. - Что именно Монтегрифо взял с собой, тоже пока не знаем, но, полагаю, к вечеру Беккера приведут в чувство, и он даст информацию. Интересующую вас книгу он оставил, получается, это не тот экземпляр?
        - Или король-чародей делал пометки не в одном… - вдруг сказал мэтр Визенау.
        - С какой бы стати? - недовольно возразил капитан-лейтенант. - Тут с одной книгой не знаешь, как разобраться, а ты мне ещё пророчишь.
        - Посмотрим, - усмехнулся маг. - Нам пока что по этой верёвочке вместе идти, так что разберёмся.
        Отчего-то обоим московским сыщикам в этот момент очень захотелось ему поверить.
        Всей толпой следственный отдел спустился в подвал бывшего бургомистрова дома, где располагалась портальная комната. Визенау нашёл в журнале кодировку Линца, ввёл координаты, и над древней гранитной плитой постепенно разгорелось ярко-синее овальное окно стационарного портала.
        Трое преследователей шагнули в него.
        Знакомое здание красного кирпича всё так же привычно возвышалось на углу Земляного вала и Николо-Болвановки. Суржиков прошёл мимо парадного подъезда - в кассе по-прежнему никого, на афишах ни одной премьеры - и свернул в переулок к служебному входу.
        Н-да… Возле вахтёра переминался с ноги на ногу не только, так сказать, дуайен, сиречь Савелий Крамов, но и в отдалении, возле лестницы маячили ещё несколько знакомцев. Судя по всему, ситуация не улучшилась.
        - Володечка, дорогой, мы уж заждались! - кинулся к гостю Крамов.
        Суржиков невольно глянул на часы: двенадцать дня, время для театрального народа почитай, что детское.
        - Здравствуй, Владимир, - знаменитым хрустальным голосом произнесла прима Мавлюдова. - Проходи, народ в фойе собрался.
        - Здравствуй, Виктория! - он кивнул приме, потом раскланялся с остальными. - И вам не хворать, братцы. Ну, пошли, ведите.
        - Нешто забыл, где у нас большое фойе? - поддел его Крамов, пока небольшой толпой они поднимались по лестнице и шли длинным и запутанным переходом из служебной части в парадную, зрительскую.
        - Ну, может Скавронский ваш не только репертуар перелицевал, но и здание перестроил?
        Старый актёр даже остановился, чуть не пронеся ногу мимо очередной ступеньки.
        - Так нету уже давно Скавронского, сняли ещё в январе!
        - Давно? - Суржиков хмыкнул. - Быстро живёте, господа актёры. И кто ж сейчас рулит?
        - А! - Крамов махнул рукой. - Поставили пришлого, из Нижнего приехал, Листопадов Сергей Степаныч, не слышал?
        - Не слышал. И что?
        - Ну, для Нижнего может он и был хорош, а для Москвы… - тут Савелий приосанился и даже немного надул щёки. - Для Москвы пока сыроват, вот.
        Неожиданно для Владимира главное фойе театра было заполнено людьми. Много было знакомых лиц среди актёров, мелькали костюмеры, декораторы, рабочие сцены… Он сделал глубокий вдох и сказал себе: «Это роль. Весь мир театр, и люди в нём - актёры, и каждый не одну играет роль… Сегодня у меня роль детектива, и провалить её я не могу».
        Он остановился, ожидая, когда стихнет шум. Минуты через две, когда десятки внимательных взглядов сосредоточились на его лице, Суржиков сказал:
        - Вроде почти всех знаю. Здравствуйте! - по залу прошелестело и смолкло приветствие. - Итак, вы попросили меня разобраться… помочь разобраться в вашей проблеме. Спасибо за доверие, я постараюсь его оправдать.
        - А давно ли ты, дружок, в сыщики записался? - раздался задиристый голос откуда-то из глубины зала.
        На него зашикали, но Влад пожал плечами и ответил:
        - Тебе что важно, чтобы дело было сделано, или как давно я работаю? Вот когда не справлюсь, тогда приходи, а пока не мешай, а ещё лучше - помогай.
        - А что я, чем я-то помочь могу? - тощий и длинный парень из цеха осветителей пытался сопротивляться, но в несколько пар рук его вытолкнули на середину зала.
        - Помочь? Очень даже можешь! - Суржиков пошарил глазами по фойе. - Дайте ему стул и стол. Ага, отлично. И бумагу. Ещё лучше. Тебя как зовут?
        - Вася… Василий Павлов. Михайлович.
        - Вот садись сюда, Василий Михайлович, положи перед собой три листа бумаги и на каждом сверху мы сделаем надпись… - Он достал из кармана ручку и печатными буквами написал: «Пострадавшие», «Свидетели» и «Сводная». - А теперь, дорогие мои, начнём работать. Савелий Порфирьевич назвал мне несколько самых вопиющих случаев, но этого явно недостаточно. Поэтому я попрошу вас разделиться на две группы - те, у кого что-то пропало или было попорчено, и остальные. Я буду беседовать с пострадавшими, а ты, Василий, будешь записывать всё на первом листе. У остальных прошу прощения, но сами видите, я тут один, а работы много. Потом я пройду по цехам и гримёркам и со всеми поговорю…
        Верещагин со вкусом позавтракал в вагоне-ресторане - пышный омлет, почти как у Аркадия Фелофилактовича получался, блинчики с икрой и малосольной сёмгой, хороший чай и даже бокал игристого. После всего этого еле дополз до своего купе, в котором пока вольготно располагался в полном одиночестве, лёг и попытался уснуть.
        Взбил подушку. Повернулся на другой бок. На третий. На четвёртый…
        Через полчаса сдался, поднял штору на окне и оделся. Делать было решительно нечего.
        То есть, конечно, это не совсем правда: Алексу было чем заняться, вот только не хотелось решительно снова доставать документы, изучать их и пытаться понять по бумажкам и чужим словам, как болезненно честный Таунен влип в эту непонятную аферу.
        Поезд замедлил ход, за окном замелькал пригород - чистые, ухоженные небольшие домики, с цветочными ящиками везде, где только можно было их впихнуть, со свежепокрашенными рамами и красными черепичными крышами. Потом начался город, тоже чистый и весь в цветах, весь будто свежевыпеченный пряник. Наконец состав остановился возле платформы, прямо напротив вовсю наяривающего оркестра, и Алекс прочитал надпись: Зальцбург.
        Дверь открылась, и проводник вежливо пропустил в купе человека, стоявшего у него за спиной:
        - Прошу, вот ваше место. Если желаете, вещи могу отнести в багажный вагон.
        - Нет, благодарю, - ответил новый пассажир.
        - Тогда вот здесь, над дверью, есть полка…
        - Спасибо, - мужчина сунул монету проводнику в ладонь и добавил: - Через полчаса принесите мне крепкий кофе. Чёрный, без сахара.
        Захлопнул дверь и повернулся.
        Вежливо поздоровавшись, Алекс получил безразличное «Добрый день!» в ответ, после чего сосед сед на диванчик и стал что-то искать в своей небольшой дорожной сумке. Верещагин раскрыл книгу и начал читать, иногда бросая взгляд на сидящего напротив. Высокий, широкоплечий, с коротко стрижеными светлыми волосами и холодными светлыми глазами, лет сорока пяти на вид… Впрочем, это как раз ничего не значит, если он маг, с равным успехом ему может быть и сорок пять, и двести сорок пять.
        Сосед вытащил из сумки папку с бумагами и погрузился в них. Алекс вернулся к роману и как-то незаметно зачитался: события в книге развивались, герой влез в неприятности и теперь храбро их расхлебывал. «Вот Тьма! - мысленно выругался наш сыщик, вспомнив о Таунене. - Как ни тяни, а надо заняться делом, чтобы в Кракове побыстрее закончить. Дома дети, Барбара, Влад в новое расследование ввязался…».
        Он вздохнул, сунул книгу в дорожную сумку и извлёк оттуда папку с документами, до зубной боли напоминавшую ту, что лежала перед соседом. Алекс хмыкнул тихонько, вытащил первый лист и стал внимательно читать. Это была копия протокола допроса гражданина Царства Русь Таунена Василия Оттовича, проведённого подпоручиком следственного отдела городской стражи Кракова Кшиштофом Хондажевским.
        Какое-то время в купе было тихо, только шуршали перекладываемые бумажки. Проводник принёс кофе, сосед быстро выпил его и продолжал работать. Впрочем, Алекс не отставал - он изучал материалы и пытался разобраться в истории падения скромного гувернёра.
        Какая-то раздражающая мелодия лезла в уши, и он понял, что уже четвертый раз перечитывает записку Кати с описанием последних дней пребывания в Кракове. Верещагин поднял голову: блондин сквозь зубы напевал «Крутится, вертится шар голубой», причём делал это по-русски, а не на всеобщем, и с таким чудовищным акцентом, что выглядело это издевательством. Алекс открыл было рот, чтобы попросить не услаждать более его слух этими экзерсисами, но тут певец с хрустом смял и бросил в корзину несколько листов, сунул остальные бумаги в сумку и поднялся.
        - Вы извините, я переоденусь?
        Кивнув, Верещагин вышел.
        Поезд шёл по длинному, длинному туннелю. Сквозь окно в коридоре Алекс понаблюдал, как уносятся назад зелёные фонари, потом состав вывалился на солнечный горный склон, а дверь купе раскрылась. Попутчик заменил дорогие джинсы, классическую рубашку в тонкую полоску и джемпер странной пародией на костюм не то лакея, не то местного музыканта: тёмно-зелёные бриджи, белые чулки и расшитую золотым галуном куртку. Если бы Алекс не знал точно, что никто в купе не входил, он бы и не узнал этого человека.
        - Линц, - сказал сосед. - Мне выходить. Спасибо за компанию.
        Через пару минут поезд и в самом деле остановился напротив надписи с названием города. Наш сыщик проследил глазами за высокой фигурой, решительно разрезающей толпу на перроне, вздохнул и протянул руку к корзине. Ему было стыдно и невыносимо любопытно. Стыдно настолько, что рука пару раз отдёргивалась, а потом сама - сама, честное слово! - вновь ползла к мусору. Любопытно до такой степени, что, развернув листки, он даже не сразу понял, что видит.
        Поняв же, поперхнулся, разгладил смятое и вчитался. Потом достал коммуникатор и набрал номер.
        - Саша? Скажи мне, у тебя есть словесный портрет и магоснимок нашего беглеца? Нет, я его не видел ни разу. На допросы ты меня не приглашал. Да, словесный портрет читал, и сейчас хочу проверить кое-что. В Линце, поезд простоит здесь полчаса, хорошо бы за это время… Ах вот как, вы тоже здесь? Отлично, тогда жду на перроне.
        Как известно, Линц - городок небольшой, хотя и славный своей историей, достопримечательностями и красотами. Очевидно, в этом маленьком городе приятели нашего героя, а именно капитан-лейтенант Кулиджанов, инспектор Новиков и примкнувший к ним мэтр Визенау, находились совсем недалеко от вокзала, поскольку возле поезда из Монакума они появились минут через десять после разговора.
        Верещагин, вышагивавший по гранитным плитам перрона подобно нервному тигру - только что хвостом себя по бокам не бил! - шагнул им навстречу.
        - Идём в моё купе, - сказал он, оглядываясь.
        - Мэтр, разрешите представить вам этого невежливого субъекта, - начал было капитан-лейтенант.
        - Некогда, осталось десять минут до отправления! Мэтр, прошу вас, поставьте полог от подслушки. Есть? Отлично. Давай словесный портрет и снимок, а пока посмотри вот это…
        Взглянув на картинку, он удовлетворённо кивнул, быстро пробежал глазами по тексту, снова кивнул и сказал:
        - Он ехал в моём купе от Зальцбурга до Линца. Я же помнил, что в описании было что-то о мелодии, которую он напевает или насвистывает в минуты особой сосредоточенности или волнения! А вот это он выкинул в мусор…
        Четыре головы склонились над фотокопией страницы книги, испещрённой пометками.
        - Это древневерхнегерманский диалект! - воскликнул мэтр Визенау. - Я едва понял несколько слов, но речь идёт о рунных заклинаниях.
        - Пошли, - скомандовал Кулиджанов. - Не судьба тебе сегодня уехать в Краков. Но торжественно обещаю - мы перевернём вверх дном этот городишко, откопаем Класхофена, а потом все втроём поедем выручать твоего учителя.
        Линц был очарователен, и, если бы у Верещагина было время, он непременно прогулялся по берегу Дуная, заглянул в музейное крыло герцогского замка и попробовал штрудель в кафе-кондитерской “Pfund”. Но, увы, безжалостная рука судьбы - точнее, представляющего её капитан-лейтенанта Кулиджанова - влекла его дальше и дальше, в переулок за Новым собором, где в неприметном особнячке работали сотрудники Службы магической безопасности.
        Нельзя сказать, чтобы глава Линцского отделения этой самой службы обрадовался тому, что в его спокойном и тихом городе появилась эта кавалькада: известный международный преступник и преследующие его сыщики. Но положение обязывает, и это относится не только к королям. Обер-майора Штаумгартнера оно обязывало оказать коллегам всемерную помощь.
        И потом, чем быстрее будет найден этот самый преступный антиквар, тем больше вероятность, что фрау Штаумгартнер вовремя подаст мужу горячий обед.
        - Значит, тёмно-зелёный костюм с золотым галуном? - хмыкнул обер-майор. - Одно из двух: лакей в отеле «Чёрный медведь» или музыкант оркестра герра Бахнера. Причём один из духовых, скрипки носят серебряные галуны, а у группы ударных чёрные.
        - Прекрасно, - кивнул Кулиджанов. - Ваши сотрудники могут выяснить в обоих местах, не пропадал ли такой костюм.
        - Для мужчины очень высокого роста, - добавил инспектор Никонов. - В Класхофене почти два метра без малого.
        Хозяин кабинета кивнул, вызвал секретаря, и уже через несколько минут трое оперативников отправились по адресам. Штаумгартнер же повернулся к гостям и спросил:
        - Чем-то ещё могу помочь?
        - Возможно… - капитан-лейтенант помолчал, формулируя. - Встреча в точке или по адресу номер два, вам о чём-нибудь говорит такая формулировка?
        Обер-майор помрачнел и ответил медленно и без особой охоты:
        - Скорее всего, это старый речной порт. Мы его почти вычистили, и у его светлости герцога Леопольда был план заложить там парк. Но…
        - Но?
        - Его светлость… отвлёкся, и как-то незаметно в старом порту снова завелась… всякая пакость. Ещё есть заброшенный монастырь в семи километрах от города, но ваши фигуранты вряд ли туда потащатся. Всё городское дно - в Alter Flusshafen.
        - А могут и потащиться, - неожиданно сказал Алекс. - Зачем Класхофену или Монтегрифо городские жулики и воры? Им надо встретиться, перетереть и разойтись, пока их не застукали.
        Суржиков поговорил со всеми актёрами, пострадавшими от загадочного злоумышленника и оставшимися в стороне. И трудно было бы сказать, кто из них переживает больше…
        Впрочем, дело ведь было не только в пропажах, гораздо хуже выглядело испорченное платье. А уж листки из «Макбета» так вогнали в дрожь всю труппу от премьерши до помощника осветителя, что лихорадило их не первый день.
        Аккуратно сложив листки с записями в портфель, Влад отправился по гримёркам и подсобным помещениям. И, едва войдя в относительно большую комнату, занимаемую Викторией Мавлюдовой, понял, что сделал это зря.
        Сдавило горло от запаха, который он не мог бы определить - грим? пудра? бумага?
        Невозможно сказать, чем же пахнет, но для актёра Суржикова это был дух сцены, спектакля, новой роли…
        Он откашлялся. Мавлюдова, сидевшая перед зеркалом, быстро повернулась к нему.
        - Володечка, милый! Вот сижу и думаю - как же я рада тебя видеть!
        - И я тебя, Вика, и я… - Влад ещё раз откашлялся без всякой необходимости. - Покажи мне, где лежал твой знаменитый веер?
        - Да вот здесь, перед зеркалом и был! - она ткнула пальцем в хрустальный подносик, на котором стояли такие же старомодные пудреница и флакон для духов с пульверизатором. - Когда костюмные роли шли, я его с собой брала, ну, а в «Трамвай «Желание» с веером не пойдёшь.
        И женщина улыбнулась.
        «Сколько ж ей лет? - думал Суржиков, рассматривая столик. - У моей мамы был такой флакон, и она в него переливала духи, а больше я и не видел этих чудес… А маме бы исполнилось ой сколько в этом году…»
        - Скажи мне, Виктория, - он повернулся к премьерше и понизил голос. - Вот мы с тобой сейчас одни, никто не слышит. Что ты думаешь, кто пакостит?
        Мавлюдова покосилась на стенку, за которой располагалась гримёрка главной конкурентки, Веры Толубеевой, придвинулась к сыщику и почти шепотом сказала:
        - Я сперва на Верку думала, ну, когда ЭТО произошло. Началось-то с меня! А потом у неё пропала брошка, которую ей когда-то сама Марецкая подарила, тут-то я поняла, что не так всё просто.
        - И?
        - Что - и?
        - И что ты думаешь, кто устраивает всё ЭТО? - Суржиков тоже выделил голосом слово.
        - Не знаю, Володечка, - актриса поникла, словно лилия в жару. - Только мне кажется, что это не наши. Гадость сказать, конечно, каждый может, насолить по мелочи, но чтобы вот так, всерьёз… Нет. Нет! - повторила она и тряхнула головой.
        Увы, осмотр мест происшествия ничего не дал. Да и что было осматривать? Карман, в котором актёр из амплуа «первого героя» носил заветный гвоздь? Коридор, по которому рассыпали листки с текстом шотландской пьесы?
        Нет, злоумышленника надо было искать, как твердил Эркюль Пуаро, при помощи серых клеточек.
        Но пока что серые клеточки Суржикова притворялись слепоглухонемыми, а то и вовсе отсутствующими…
        В состоянии глубокой задумчивости он подписал договор с представителем труппы, осведомился о том, когда появится нынешний главный режиссёр и, узнав, что будет завтра к обеду, удалился.
        Выйдя на бульвар, всё так же погружённый в свои мысли Влад сел на скамейку, прикрыл глаза и стал перебирать сегодняшние встречи и беседы. Что-то было среди них странное, царапнувшее, неуместное. Неправильное. Но что?
        Первый эпизод, понял он внезапно. Пропажа треклятого розового веера, с которой всё началось.
        Итак…
        Началось всё два месяца назад. Играли в тот день «Свидетеля обвинения», так что веер был решительно ни к чему. Виктория Мавлюдова, как обычно, оставила его в гримёрной торчащим из вазочки. В гримёрке оставалась личная костюмерша актрисы, Варвара Колесова, и находилась там практически безвылазно до конца спектакля. Только в последней сцене, где Виктория в роли Ромэйн сперва спасает, а затем убивает мужа, костюмерша пошла посмотреть из-за кулис. Она делала так всегда, все двенадцать лет, что Мавлюдова играла главную роль в этой пьесе. Гримёрка была оставлена незапертой, впрочем, её никогда и не запирали, даже ключ нашёлся не сразу.
        И кто был в театре в тот день?
        Суржиков представил себе список, который составили после получасовых споров, трёх смертельных ссор и стольких же примирений.
        А ведь десяток актёров можно сразу вычёркивать, в том числе и ту самую Веру Толубееву! Да, именно так: одиннадцать человек из актёрского состава, двоих осветителей (работал только один), одного рабочего сцены, одного декоратора, помощника режиссёра и главу костюмерного цеха. Итого из сорока пяти остаётся двадцать восемь членов труппы. «Ну, легче тебе стало? - спросил Суржиков сам у себя, и, открыв глаза, ответил: - Ни черта!».
        Пока он сидел на скамейке, солнце вышло из-за тучки и светило прямо в глаза. Прямой луч так резанул, что, наверное, осветил и самые дальние полочки в памяти, и Влад вспомнил, что же царапало, казалось неправильным.
        Ирина Катаева, молодая актриса, совсем недавно пришедшая в труппу, вела себя не так.
        Нет, конечно, она нервничала, запиналась и морщила лоб в попытке вспомнить точно так же, как и все. Но… То ли сыщицкое чутьё стало развиваться у Суржикова, то ли, наоборот, актёрское ещё не выветрилось, а в эту игру он не верил.
        Влад достал листки с записями и перечитал, что же говорила госпожа Катаева. Не нашёл ничего необычного и сделал пометку: проверить.
        Потом снова упихал всю кипу в портфель и побрёл по бульвару в сторону дома. Уже у Тверских ворот в глаза ему бросилась яркая афиша: «Король Лир», в главное роли - Илларион Певцов. «Вот с кем посоветоваться надо! - осенило Суржикова. - Если он чего про театр не знает, так этого и знать не надобно!».
        И уже уверенной, упругой походкой он пошёл по Страстному бульвару вниз, к Петровке.
        К заброшенному монастырю они подъехали уже ближе к полудню.
        Штаумгартнер какое-то время уговаривал сыщиков из Царства Русь сосредоточить внимание на районе старого порта, но Кулиджанов твёрдо сказал:
        - Господин обер-майор, давайте не будем терять время. Разделимся, вы и ваши люди проверите порт, а я с коллегами отправлюсь к монастырю. Если дадите экипаж и пару сопровождающих, будет совсем хорошо.
        Конечно, в городской страже Линца нашёлся и экипаж, и двое оперативников, и вскоре дорога петляла вдоль русла Дуная, ведя их в Вильхеринг.
        - Монастырь был посвящён святой Бригите, - рассказывал один из стражников, Вильгельм Габленц. - И лет пятьсот процветал, поскольку у них была одна из лучших школ магов-медиков во всём Верхнем Острейхе. А потом, по рассказам, Бригита от них отвернулась…
        - Почему?
        - Говорят, очень дорого стали требовать за свои услуги. А святая завещала лечить каждого, а плату принимать, какую дадут. Вот поэтому в 1699 году, как раз в день почитания Бригиты, в аббатстве случился пожар, да такой, что выгорело всё, только стены остались.
        - Не всё! - вмешался второй стражник, Михаль Радке, и от его густого баса вздрогнул даже невозмутимый Верещагин. - Остался невредимым сарайчик, где жил садовник, и аптекарский огород. Это я точно знаю, потому что мой прапрадед у того садовника был помощником.
        - Да? - с явным сомнением спросил Габленц. - Это что, было личное благоволение святой?
        - Можно считать и так, - сказал Радке. - Травы и настойки всякие шли монахиням, а что оставалось, садовник тот раздавал всем нуждающимся. Вот и получается, что заветы Бригиты выполнял только он…
        - Это всё отлично, коллеги, - прервал исторические изыскания инспектор Никонов. - Только давайте вы сейчас нам расскажете, что в монастыре есть, и как мы с вами будем там искать гнездо бандитов.
        В салоне экипажа наступило молчание.
        - Нет, погоди, - нарушил его Алекс. - С момента пожара прошло четыреста с лишним лет…
        - Почти пятьсот, - меланхолически поправил его Габленц. - Если совсем точно, то четыреста восемьдесят шесть.
        - Ладно. Пятьсот. Почти. И что, всё это время так и стояли обугленные развалины?
        - Да нет, конечно, - развеселился Радке. - Это так, пугалка для чужаков, не обращай внимания. Вообще-то община святой Бригиты ещё дважды пыталась возродить обитель, лет через двести после первого пожара и совсем уже недавно, в середине двадцать первого века. Только ничего не вышло.
        - Почему? - спросил Кулиджанов.
        - Вначале стали восстанавливать собор, но обрушился купол. Ночью, по счастью, никого не было внутри, а сторож по причине тёплой погоды спал в саду, так что обошлось без пострадавших. Когда проверили расчёты по куполу, обнаружили ошибку, наняли нового архитектора, но тут случилась небольшая местная война…
        - С кем?
        - Да как водится, с группой слабых колдунов, возомнивших себя вершиной эволюции, - махнул рукой стражник - любитель истории. - Их, ясное дело, укоротили, но поначалу они успели некоторое количество народу поубивать, попытать и вообще…
        - Попортить, - подсказал Алекс.
        - Именно так! Ну вот, у герцога денег на повторное восстановление в тот момент не было, у обители не хватало, развалины законсервировали, чтобы дальше не разрушались, и идею отложили до лучших времён.
        - И наступили эти времена аж в 1955 году, - подхватил Габленц. - Собор отстроили, даже службу провели, и взялись за кельи, но тут снова случился пожар.
        - Ага, и снова в день святой Бригиты, - подхватил его коллега. - Ну, тут община поняла, что Бригита восстановления монастыря не желает…
        - Долго ж до них доходило! - хмыкнул Никонов. - Она им четыреста лет талдычила, а они всё никак… Место очень богатое, что ли?
        - Место золотое! - Радке мечтательно возвёл глаза к небу. - Заливные луга, виноградники, а яблоневые сады какие!..
        - Ну, и кому это всё досталось?
        - Его светлости Леопольду, батюшке нынешнего, ясное дело. Развалины он велел снова законсервировать и магический барьер поставить, а луга и всё прочее арендаторам передал.
        - А почему разбирать не стали? - поинтересовался Кулиджанов.
        - Да там такая кладка, что её только взрывом снести можно, и то не сразу. Посчитали и решили, что оно того не стоит.
        В этот момент экипаж выехал на высокий холм, и управлявший им Габленц остановил его. Сыщики молча смотрели на открывавшуюся им панораму: зелёный бархат лугов, нежную дымку рощиц и перелесков, красноватые линии виноградников и переливающуюся голубой сталью ленту Дуная. Среди этого великолепия кляксой выглядели несколько почерневших зданий. Окружавший их магический барьер был почти неразличим в солнечных лучах.
        - Вот, - произнёс, наконец, Радке. - Отсюда отлично видно монастырь, мы сразу и покажем, что где. Колокольню видите? - Сыщики согласились, что скелет колокольни виден отлично. - Так вот, справа от неё…
        Стражник чётко и сжато рассказал, что где располагается, какое из зданий полностью недоступно, где искомые злоумышленники могли просто встретиться, а где и переночевать при необходимости. Выслушав это всё, капитан-лейтенант Кулиджанов покачал головой.
        - Чтобы Монтегрифо ночевал в развалинах? Да он, небось, с собой шёлковые простыни прихватил…
        - Зря ты так, - ответил Алекс. - Точно тебе говорю, при необходимости он сможет питаться ящерицами и спать на камнях. И мы не знаем, наступила для него такая необходимость или нет.
        - Потому что не знаем, отчего он снялся из Монакума с такой поспешностью, - договорил Никонов.
        И они снова молча уставились на чернеющие руины.
        - Итак, - отмер, наконец, капитан-лейтенант. - Предлагаю действовать так. Один из вас, коллеги, идёт в деревню, вы здешние, вам легче договориться. Там есть местная стража, пусть они к ночи пришлют патруль на территорию монастыря. С амулетом скрытности только, а то знаю я этих… экономных. Ты, Глеб, со вторым аборигеном, обследуешь пристань и оборудуешь там точку скрытого наблюдения. А мы втроём посмотрим на монастырь изнутри…
        Лицо его на миг сделалось хищным, словно не мирный пейзаж видел капитан-лейтенант Кулиджанов, а, держа за спиной лук, выслеживал степного барса.
        Свернув с Петровки во двор, Суржиков остановился возле трёхэтажного дома в стиле модерн: большое арочное окно во втором этаже, кованая решётка балкона в виде склонённых лилий, мозаика, опоясывающая третий этаж - изысканно, чуточку старомодно и очень по-московски.
        Влад глубоко вздохнул, разгладил усы и вошёл в подъезд. Консьержка встрепенулась было ему навстречу, но сделала какие-то свои выводы, скривила губы и уткнулась в иллюстрированный журнал. «Надо же, - подумал Суржиков. - Я думал, великого Певцова охраняют, как падишаха, поклонницы безумные у двери дежурят, а тут тихо…».
        На втором этаже было две двери. Возле левой сверкала начищенной латунью табличка «Инженер К.М. Фельгенгауэр», у правой было пусто. Суржиков повернул направо и дёрнул за верёвку колокольчика. Где-то в глубине квартиры раздался еле слышный звон, но дверь распахиваться не спешила. Подождав пару минут, Влад дёрнул ещё раз, снова послушал звон, развернулся и уже собрался уходить, когда расслышал голос:
        - Иду, иду, кому там не терпится!
        Голос был хриплый и какой-то старческий, так что никак не мог принадлежать блистательному Иллариону. Однако на пороге открывшейся двери стоял именно он: в старом халате с бархатными отворотами и шлёпанцах, с сеточкой на явственно поредевших волосах, обрюзгший…
        - А, это ты, - буркнул Певцов, махнул рукой и, повернувшись, зашаркал по коридору.
        Суржиков вошёл в квартиру, аккуратно закрыл дверь и отправился на поиски хозяина. Тот обнаружился в гостиной, заставленной разнообразной мебелью, заваленной книгами, потрёпанными тетрадками ролей, засохшими цветами в самых неожиданных сосудах, от роскошного севрского фарфора до пивной бутылки. Всё это было ярко освещено солнцем через то самое большое арочное окно, и оттого выглядело особенно грустно.
        Певцов вдруг ухмыльнулся и сказал вполне бодрым тоном:
        - Что, братец, не ожидал меня в разобранном виде встретить? Вот то-то… Ладно, не буду тебе последние иллюзии разрушать, присядь вон в кресло, да погоди минутку.
        Он быстро вышел. Садиться Влад не стал, заложил руки за спину и подошёл к камину, разглядывая картину над ним. Поначалу он даже не понял, что же изображено - видна была мешанина краски, тёмной, преимущественно коричневой, плюс немного белил. Но ведь не может же у Иллариона, человека хорошего вкуса, висеть в гостиной мазня? Не может. Значит, надо смотреть.
        Суржиков сделал шаг назад, вправо, влево… и вдруг в какой-то момент разглядел: да это же портрет! Ну да, портрет Иллариона Певцова в роли Гамлета, вон и череп в руке. И никакая не мазня, превосходно выписано лицо, белый воротник, печальный и пытливый взгляд принца и сочувствующий оскал черепа. «Красивый мазок» - вспомнил он услышанную когда-то фразу, и вот сейчас её понял.
        - Любуешься? - раздался за спиной весёлый голос.
        - Неожиданно. Но очень хорошо.
        - Это Константин Истомин. Отличный художник. И написал много, но в Москве почти нет его работ.
        - Почему?
        - У него были слабые лёгкие, и ему рекомендовали перебраться к тёплому морю. Так что большая часть его картин сейчас в галереях Эллады. А это, - старый актёр кивнул на портрет, - он писал давным-давно, я тогда только прогремел в роли датского принца, а Полония играл сам Козаков… Ну, ладно, - перебил он сам себя. - Ты ж не затем пришёл, чтобы о живописи поговорить?
        - Нет, - мотнул головой Суржиков. - Проблема у меня нарисовалась. По нынешней… деятельности.
        - Детективной? - глаза Певцова загорелись интересом. - Ну-ну, а я чем могу помочь?
        Не вдаваясь в особые подробности - как-то неловко было рассказывать о счастливом гвозде Эдика Тихорецкого или отломанных каблуках у туфель Лизы Драгомановой - наш сыщик изложил историю неприятностей труппы.
        Старый актёр похмыкал, подёргал себя за ухо, покусал губы…
        - Страницы из «Макбета», говоришь, разбросали? - на удивлённо вскинутые брови Суржикова он только улыбнулся. - Нет, я это название произносить не боюсь. У меня другие приметы, и я о них никому не рассказываю.
        - Илларион Николаевич, я уже голову сломал, не могу понять, кому это всё понадобилось!
        - А зачем, можешь сообразить?
        - Да тоже не очень… Популярность у «Драмы и комедии» сейчас никакая, почти никто к ним и не ходит. Удастся новому режиссёру вернуть былое или нет, только Мельпомене и известно, значит, это не против самого театра повёрнуто. Актёров задели разных, а со страницами из шотландской пьесы, так вообще всех…
        - Скажи мне, Владимир Иваныч, никто у них не увольнялся в последнее время? Ну, скажем, за полгода?
        Суржиков задумался, потом полез в свои записи.
        - Вот! - вытащил он листок. - Как раз полгода назад, когда ещё Скавронский у них главным режиссёром был, уволил он рабочего сцены и одну из костюмерш. Рабочего, в общем-то, по делу, пил тот нещадно и не всякий раз к спектаклю приходил, а костюмершу за шашни с молодыми актёрами. Та-ак… В январе Скавронского сняли, и пришёл Листопадов… Он вёл себя тихо, старался никого не обижать, бенефис устроил для Пелагеи Грушиной, когда та на пенсию запросилась, а она последние лет десять только и играла, что комических старух с тремя словами в роли. А, и вот ещё - молодая актриса ушла, но та по радостному поводу, она замуж вышла за галльца и переехала к мужу в Лютецию жить.
        - Скавронский… - пробормотал Певцов. - Скавронский… Что же я о нём слышал?
        - Так его же сняли! В январе ещё, а начались события только в конце марта.
        - Погоди-ка, - будто не слыша сказанного, Илларион поднялся из кресла, прошел к невысокому и узкому шкафчику и выдвинул ящик.
        Внутри тот был забит папками - картонными, кожаными, обтянутыми тканью, новыми и потрёпанными. Актёр пошевелил над ящиком пальцами, прицелился и вытащил одну, не самую новую, в плотном синем коленкоре. Раскрыл и углубился в содержимое, не забыв повелительно сказать Суржикову:
        - Иди пока чаю приготовь. Кухня прямо по коридору до конца и направо.
        Мысленно усмехнувшись, Влад отправился на поиски источника вдохновения.
        Кухня была огромной и стерильно чистой. Сыщик только подивился ещё раз тому, как прихотливо иной раз проявляется характер гения. Или, может быть, это характер его кухарки?
        Чайник зашумел очень быстро, заварка и чайничек нашлись примерно там, где и должны быть во всякой кухне, а именно в буфете, за дубовой дверцей, на которой были вырезаны роскошные гроздья винограда на блюде. Найдя поднос, Суржиков составил на него чашки, заварку, серебряную сахарницу в форме кочана капусты и чудовищный сливочник в виде коровы, и отправился обратно в гостиную.
        Солнце уже не светило в огромное окно, и в приглушённом свете захламлённая комната казалась даже уютной, особенно после стерильной кухни.
        - Илларион Николаевич, вам со сливками? - спросил Влад, пристроив поднос на столик.
        - И с сахаром! - донеслось откуда-то от рояля. - Вот, нашёл!
        Певцов вынырнул из-за вольтеровского кресла, держа в руках магоснимок в рамке. Он выложил снимок и синюю папку на стол рядом с чашками, жадно отхлебнул и ткнул пальцем в картинку - мужчины и несколько нарядных женщин, семеро стоят, пятеро сидят, ещё двое присели на корточках перед сидящими. Очень старомодно, да и одежда по давно прошедшей моде.
        - Видишь?
        - Вижу, - сознался Суржиков.
        Его разбирал нервный смех, он решительно не понимал, что происходит, и немного жалел, что вообще потащился к Певцову.
        - Не-ет, ты смотришь, но не видишь! Вот твой Скавронский! - палец указал на сидящего с правого краю лысоватого шатена с носиком уточкой.
        - Он не мой, а совершенно посторонний, - под нос пробурчал Влад. - И когда я с ним познакомился, он выглядел совсем иначе.
        - Так чего ж ты хочешь, тридцать лет прошло! Ага, вот тут и дата есть - сентябрь 2153, открытие сезона.
        Только теперь Суржиков заметил надпись мелкой вязью: «Московский театр имени Охлопкова».
        - Вот его жена, Ольга, - теперь Илларион показывал исключительно красивую блондинку рядом с утиным носом. - Хороша, а?
        - То есть, жена его - актриса?
        - Надо же, догадался! - язвительно ответил Певцов. - Именно так! И Скавронский тогда был актёром, не на первых ролях, обычно ему доставался или фат, или хвастливый капитан. А вот тут, гляди… - он придвинул папку, раскрытую на газетной вырезке.
        Влад прочёл:
        «Саратовский молодёжный театр можно поздравить с новым главным режиссёром. С нового сезона им руководит А.Г. Скавронский, известный актёр и постановщик из Москвы».
        - И жена, надо полагать, отправилась вместе с ним? - понятливо спросил он.
        - Именно так. Саратов, потом Екатеринбург, потом Самара, потом снова Москва. Ну, его появление в вашем театре ты и сам почувствовал, на собственном, так сказать, афедроне.
        - Погодите, Илларион Николаевич, хоть убейте меня, но вот такого утиного носа я бы не забыл! Он, когда первый раз в театр вошёл, выглядел, как… как Навуходоносор, вот! Только что не в золоте весь. И жены при нём никакой не было…
        - Ну, жена оставалась на старом месте, пока супруг гнёздышко совьёт! А что до внешности, так это как раз один из тех секретов, который Скавронский и рад бы был сохранить, да шило в мешке не утаишь… Газетчики обо всём прознают. Вот, гляди!
        Следующая вырезка была тоже из провинциальной газеты, сбоку на ней было красными чернилами подписано: «Вечерний герольд Самары». Самым разухабистым языком в заметке повествовалось о главном режиссёре театра, который истратил на оплату услуг мага-косметолога деньги, выделенные местными меценатами на замену сценических амулетов и машинерии.
        Брезгливо отодвинув от себя листок, Суржиков спросил:
        - Зачем вы это собираете, Илларион Николаевич?
        Певцов поджал губы:
        - Долго объяснять.
        - И всё же?
        Илларион встал, прошёлся по комнате и неожиданно ткнул в одну из многочисленных афиш, развешанных по стенам. Листок солидного размера изображал печального молодого человека в чёрном, глядящего в пустые глазницы черепа. И без надписи ясно было, что это афиша спектакля по знаменитой трагедии. А надпись была. И она даже не гласила, а кричала: «Впервые! В роли Принца датского - Илларион Певцов! В роли Офелии - Мария Ольшевская! Постановка Николая Аствацатурова!».
        - Видишь? - дождавшись кивка Суржикова, актёр продолжил. - Наутро после премьеры я, что называется, проснулся знаменитым. Спектакли, роли, поклонницы, деньги рекой… Однажды утром продрал глаза и понял: ни одной роли не помню. Хоть убей, ни слова. Так тут худо мне стало… Я опохмелился шампанским и пошёл… да вот как ты сегодня, к одному из стариков в труппе. Только он совсем уже в тираж вышел, только Фирса в «Вишнёвом саде» и играл. Он мне посоветовал… Нет, всё я тебе не расскажу, это дело такое, только когда до смерти припрёт, тогда можно узнать. А вот один из его советов - это пожалуйста. Посоветовал мне Иван Иванович, да будет его посмертие лёгким, дневники вести. А годам к семидесяти начать писать мемуары.
        - И вы пишете?
        - А как же! Как раз на днях пятый том начал, - улыбнулся Певцов. - Лет-то с тех пор прошло немало, и мне уже давно не семьдесят, знаешь ли.
        - Помогает?
        - Помогает. А вырезки собираю, чтобы вовремя дописать. Ты не думай, здесь не только скандалы, вот смотри!
        Открылась красная папка, и первой в ней была подшита вырезка из «Московских новостей» столетней давности, сообщавшая о спектакле, сборы с которого были отправлены в фонд пострадавшего от землетрясения города в Армении. Спектакль для детей-инвалидов, бенефис старой актрисы, постановка пьесы совсем молодого автора…
        Суржиков закрыл обе папки и вздохнул:
        - Значит, вы считаете, могут ниточки тянуться от Скавронского?
        - А ты проверь! Это ж теперь твоя работа?
        Монастырь изнутри представлял собою печальное зрелище.
        Обрушившиеся своды, осыпавшиеся витражи, распавшиеся в прах деревянные двери, от которых сохранились лишь бронзовые петли, искрошившийся мрамор пола…
        Впрочем, ни капитан-лейтенанта Кулиджанова, ни его спутников эти элегические картины не интересовали. Они хотели найти любое подтверждение тому, что приехали сюда не зря, что именно здесь, в покинутом святой Бригитой месте, и находится непонятный пока «адрес номер два».
        Ни в скриптории, выбранном Кулиджановым как самое перспективное место - «тут хотя бы крыша сохранилась!», сказал он строго - ни в бывших кельях давным-давно никто не ходил. Ну, кроме крыс или белок.
        У входа в базилику мэтр Визенау придержал Кулиджанова за рукав и сказал:
        - Мы так до глубокой ночи будет ковыряться и пропустим момент, когда появится фигурант.
        - Если появится, - уточнил Алекс.
        - Если появится, - не стал спорить маг. - Давай опробуем один амулетик… Правда, он экспериментальный, но по идее должен показать наличие или отсутствие затухающего аурного следа в закрытом помещении.
        - Оно очень относительно закрытое, - снова влез Верещагин. - Я бы сказал, что оно на три четверти открытое. Все они, кроме дома садовника.
        - Ну, попробовать-то мы можем?
        Видно было, что Визенау очень хочется проверить новую игрушку, причём его в равной степени бы устроили оба исхода проверки: если амулет сработает, и если окажется бесполезным.
        - Ладно, - согласился Кулиджанов. - Давай вон оттуда начнём, что это за сарай?
        Судя по выданной им копии плана монастыря, составленного во дни его славы, вскоре после постройки, «сарай» был аптекой. Визенау осторожно заглянул внутрь через кучу камней, загораживающую бывший дверной проём, почесал нос и сказал:
        - Ну, если бы я был наш фигурант, я бы сюда точно не полез ноги ломать. Но как скажешь, проверяю!
        Он извлёк из пространственного кармана что-то вроде рогульки, с какими лозоходцы ищут воду, прошептал над ней заклинание и плавно повёл над каменной россыпью. Жёлтый кристалл в точке, где сходились три деревянные «отростки», оставался тусклым.
        - Ну? И как оно должно было отреагировать?
        - А давай покажу! Вон, в базилике, там можем попробовать, - маг ткнул пальцем в сторону трёх входных арок. - Войди и выйди, а потом активирую амулет. Только ты там того… покрутись, не просто так по прямой иди!
        - Ладно! - Алекс вошёл в бывшую церковь, сделал несколько петель вокруг первых пар колонн и вернулся к коллегам.
        Визенау снова повёл рогулькой, и на сей раз камень на перекрестье ярко вспыхнул, а на остатках мраморного пола подсветились жёлтым следы ног.
        - Вот! Это только что ты прошёл, а если бы были следы, скажем, суточной давности, они бы выглядели таким… ну, вроде пунктира. Больше двух суток пока не читает. И не все расы определяет, эльфов, например, не увидит, даже если они бы тут всё только что истоптали.
        - Ну, хорошо, а что это нам даст?
        - Поймём, где они будут встречаться. Может, сумеем послушать. Хорошо бы, конечно, подслушку поставить, но это надо точно место знать, - Кулиджанов мечтательно посмотрел на облака.
        - Саш, ты, по-моему, зря это затеял, - поморщился Верещагин. - А если никто сюда не приходил и место для них не готовил? Если они вообще со здешним криминалитетом не контактировали?
        - Ты ещё скажи, что мы не можем быть уверены, что «точка номер два» именно здесь! - с досадой ответил Кулиджанов.
        - Скажу! Это одна из вероятных точек, да, но уж никак не стопроцентно определённая!
        - Кстати, - вмешался в спор Визенау, - надо узнать, что там насчёт зелёной формы. Может, это что-то даст?
        - Ну, хорошо, я согласен, - выдавил из себя капитан-лейтенант. - Давай и в самом деле попробуем понять, за каким Тёмным Класхофену понадобилось облачаться в маскарадный костюм. Потом предлагаю осмотреть всё быстро, оставить следящие амулеты и вернуться порталом в Линц. У кого есть номер коммуникатора обер-майора Штаумгартнера?
        Поговорив с обер-майором, Кулиджанов сунул в карман коммуникатор и сказал:
        - Оркестр Бахнера. Это их форма, но в костюмерной ничего не пропадало. Может, что-то из старья?
        - Нет, - помотал головой Алекс. - Костюм был с иголочки, новенький, необмятый ещё.
        - Значит, его всё-таки ждали, - сделал вывод Визенау. - Раз подготовили одежду. И какова концертная программа этого оркестра, мы знаем?
        - Сейчас пришлют…
        Словно в ответ на его слова, в руки капитан-лейтенанта спланировала белая птичка магвестника. Развернув листок, Кулиджанов пробежал глазами несколько строчек и сообщил:
        - Тут всего полно, но есть и для нас подарочек. Завтра с десяти утра десяток оркестрантов приглашён играть на свадьбе в городе… - он снова заглянул в листок. - В городе Мюльбах. Вроде это отсюда недалеко.
        Через час вся команда собралась на причале. В отличие от монастыря, это место явно использовалось местными жителями: помост был тщательно обработан от гнили и стоял на прочных сваях, на двери сарайчика висел солидный замок, а под навесом лежало две или три перевёрнутых лодки.
        - Видите, лодок мало совсем. Значит, скоро местные жители начнут с рыбалки возвращаться, - сообщил Радке. - Так что лучше бы нам отсюда уйти. Могут ведь, не разобравшись, с ходу и в драку полезть, решат, что воровать явились.
        - Это вряд ли, - хмыкнул Никонов. - Вид у нас не тот.
        - Слушай, Михаль, посмотри, тут твоё начальство прислало сведения по музыкантам, - Кулиджанов отдал Радке сведения, полученные из городской стражи. - Это место далеко отсюда?
        Просмотрев написанное, стражник хмыкнул и ткнул пальцем куда-то в сторону от реки:
        - Мюльбах - это вон там. Километров пять максимум. Так что с точкой номер два ты всё-таки не промахнулся.
        - Давайте вернёмся в монастырь, мы там кое-что не осмотрели, - вдруг сказал Алекс.
        - Что?
        - А тот самый дом садовника, который не разрушен. Он точь-в-точь похож на этот сарай, вот я и вспомнил. И заперт на точно такой же замок.
        - Один и тот же владелец? - включился в обсуждение Никонов, до этого внимательно осматривавший лодки под навесом.
        - Можно и так сказать, - сообщил Радке. - Это всё принадлежит общине. И, между прочим, с аптекарского огорода они получают неплохой доход!
        - Надо бы поговорить с аптекарем, травницей или кто тут у них есть… Во-первых, какие-то сведения можно получить о незваных гостях…
        - Если таковые появлялись, - перебил Кулиджанова Алекс.
        - Если были. А во-вторых, правильно было бы предупредить, что они могут сюда заявиться.
        - Тут травница, - сообщил Габленц. - И здешние стражники меня уже предупредили, что обращаться с ней надо, как с тухлым яйцом.
        - В смысле выкинуть?
        - В смысле - бережно и осторожно!
        Кулиджанов раздражённо повёл плечами. Отчего-то в этом расследовании ему вообще всё казалось неправильным, от поведения фигурантов до приданных стражников, молодых, весёлых и ничего не боящихся. Он бы им мог рассказать, как едва остался жив при попытке задержания тёмного мага, как трое суток приходил в себя после того, как зачаровали его русалки на озере Ильмень, как ругательски ругал его целитель, когда капитан-лейтенант едва не ослеп, распутывая наверченное школяром-недоучкой заклинание… Но ничего этого он не сделал, а только сухо предложил:
        - Алекс, ты умеешь беседовать с трепетными пожилыми дамами, возьми это на себя, а?
        Верещагин пожал плечами: он был совершенно свободен до завтрашнего полудня, когда следующий поезд отправится в сторону Кракова.
        - Пошли, я тебя провожу, - предложил Габленц.
        - Ладно, - кивнул Кулиджанов. - А мы пока в монастыре закончим. Встречаемся возле аптекарского огорода.
        Травница оказалась молоденькой смешливой девушкой с серыми глазами и туго заплетёнными пшеничными косами. Визитёров она встретила вежливо, но после предъявления стражницкой бляхи посуровела и сообщила:
        - Бесплатно только неимущим выдаём. По справке!
        - Помилосердствуйте, прекрасная! - расхохотался Алекс. - Неужели так вас допекли здешние стражи порядка?
        - Допекли или нет, это мои с ними дела. Вас что интересует? Мазь на бодяге и арнике от синяков - серебряный, свечи противогеморройные - два гроша за десяток, успокоительные настойки - вот, отличная фасовка, литровая бутыль! Берите, всё свеженькое!
        Верещагин тем временем разглядел возле кассы табличку с именем травницы, набрал в грудь воздуха и пошёл на новый круг.
        - Лилиана, мы с коллегой люди здоровые…
        - А тогда и нечего вам тут делать! - девушка отвернулась к полкам, бурча под нос с тщательно рассчитанной громкостью, так, чтоб слышали. - Все здоровые, как руки тянуть куда не надо, а вот ежели подежурить ночью, чтобы татя поймать, так сразу больные.
        - Так, - серьёзно сказал Алекс. - Стоп. А вот здесь поподробнее - что за гость незваный вас посетил, когда это было, и что он делал?
        По рассказу Лилианы Мальперс, вот уже дней десять на территории монастыря наблюдалась необычная активность, и всё по ночам. Ничего особо не пакостили, но по утрам она находила перевёрнутый ящик, не до конца закрытую дверцу шкафа с травами, мужской след на свежевскопанной грядке.
        - Дверца шкафа - здесь, в аптеке?
        - Ну конечно! Больше-то в монастыре нигде и шкафов не осталось!
        - Хорошо… А грядка какая, покажете?
        Тут девушка слегка порозовела и созналась, что ещё её бабушка начала потихоньку прирезать к огородику клочки земли от монастырского сада. По чуть-чуть, вот Бригита свидетель, понемногу, что ж земле-то простаивать! Но к тому моменту, когда аптека перешла в руки Лилианы, это самое чуть-чуть уже сравнялось по площади с первоначальным аптекарским огородом, а коллекция трав пополнилась и вовсе изысканными и неожиданными образцами.
        - Ну вот, и след был на самом краю… э-э-э… нового участка, возле входа в винный погреб, - закончила травница.
        - Драгоценная, покажите, где это было? А если сможете зарисовать…
        - Чего его рисовать, я слепок сделала, - гордо ответила девушка. - Думала, наши обалдуи будут искать, кто на закрытую территорию лазает, а они только отмахнулись!
        - Итак, у нас есть доказательства того, что на территории бывшего монастыря происходит незаконная деятельность, - сказал Кулиджанов, выкладывая на стол обер-майора гипсовый отпечаток следа здоровенного поношенного башмака. - Есть время, когда предположительно фигурант появится в окрестностях Мюльбаха и Вильхеринга. Мы знаем, что должна произойти встреча Класхофена, сбежавшего из-под стражи в Москве, и Монтегрифо, спешно покинувшего Монакум, имитируя при этом свою гибель.
        - Получается, что нам неизвестна только цель этой встречи, - дополнил Визенау. - Амулеты, фиксирующие проникновение, я вокруг территории раскинул, но периметр там большой, а кристаллов у меня было не так много. Да и послушать хотелось бы…
        - Коллеги! - приподнял ладонь Штаумгартнер. - Если короче, что вам нужно от меня?
        - Люди, - ответил капитан-лейтенант. - И поговорить с руководителем оркестра.
        - Амулеты, - одновременно сказал Визенау. - И портал в Мюльбах.
        - Хорошо, - обер-майор кивнул сразу обоим. - Всё будет. Предлагаю сейчас пообедать, потом встретиться с музыкантами, а часов в восемь отправиться на природу. Комары нас заждались!
        Не выдержав, Суржиков отложил нож и ощупью нашёл рулон бумажных полотенец. Вытер слёзы, оглушительно высморкался и смог, наконец, что-то видеть вокруг себя.
        - Слушайте, вы же тут почти все маги! - сказал он с некоторым раздражением. - Сделайте какие-нибудь фильтры, чтобы этот тьмой выращенный лук не выел мне глаза!
        - Боюсь, земляная пробка тебе не подойдёт, - фыркнула Софья. - А воздушные будут пропускать эфирное масло.
        - Можно слегка заморозить луковицу, - предложила Катя. - Или сделать щит-полусферу вокруг рук и ножа, тогда весь запах будет оставаться там.
        - Давай всё! - вздохнул Влад. - Иначе бифштексы останутся без жареного лука, или я лишусь зрения.
        Подмороженные луковицы резались легко, и совсем скоро все члены этой неродственной семьи торжественной процессией потянулись в столовую.
        - Может, надо было на кухне сесть? - вслух подумала Барбара. - Таскаем туда-сюда…
        - Нет уж! - отрезал один из близнецов. - Пока нет нашего Аркадия, будем всё равно жить по правилам. Положено ужинать в столовой!
        Горячая картошка в глубокой фарфоровой миске исходила паром, и в ней таяли кусочки сливочного масла. Бифштексы, политые луковым соусом, ласкали глаз, нос и язык. Красное вино темнело в бокалах, отливало вишнёвым и алым. Словом, можно было сказать, что жизнь идёт как должно, и Суржиков привычно уже погрузился в обдумывание дела.
        Собственно говоря, он понял для себя, что между обдумыванием новой роли и нового дела разница совсем невелика. Вот и сейчас нужно было только понять, как вытянуть из Скавронского информацию… Сам Суржиков к нему пойти не может, вряд ли режиссёр забыл их конфликт пятилетней давности. Даже не конфликт, а скандал, грандиозный скандал, который и через двадцать лет не вызвал бы чувства умиления. Был бы в Москве Алекс, проблема бы была решена, но его нет, и когда появится - неизвестно…
        Тут Владимир понял, что его вилка никак не может подцепить новый кусочек еды, посмотрел на тарелку и понял, что бифштексы и картошка закончились, а серебряные зубцы скользят в каком-то розовом желе.
        - Я ж говорил, что он заметит! - довольным голосом сказал Стас.
        - Если бы твой фантом можно было подцепить на вилку, не заметил бы! - парировал Серж. - Плотнее надо было делать.
        Хмыкнув, Суржиков отодвинул тарелку и сказал:
        - Раз вы такие умные, идите и ставьте самовар. И сушки не забудьте!
        - Вообще-то мы их съели, - потупились мальчики.
        - Я купил ещё, всё на полке в буфете!
        Толкаясь и споря на ходу, близнецы умчались на кухню, а Влад посмотрел на своих сотрапезников.
        Софья молча улыбалась чему-то, глядя в окно на густеющие сумерки, Макс спорил вполголоса с Катей, Барбара собирала тарелки. «Семья, - подумал Суржиков. - Самая настоящая семья».
        - Дамы и господа, мне нужна помощь, - сказал он.
        - Куда-то пойдём? Я могу опять быть секретаршей! - отвлеклась от спора Катя.
        - Нет… пока нужен совет. Есть такой режиссёр, Скавронский…
        В несколько коротких фразах Влад обрисовал ситуацию в театре, присовокупил предположения Певцова о причастности к событиям бывшего руководителя и смущённо добавил:
        - Я с этим типом поссорился насмерть ещё пять лет назад, из-за этого и из театра ушёл. Так что сам пойти к нему не могу, а поговорить, расспросить его надо.
        - Проще простого, - тут же сказала Софья. - К этому Скавронскому должен придти журналист. Всё честь по чести, договориться об интервью, и в ходе этой беседы задать, в том числе, и нужные вопросы.
        - Разумно, - поддержала её Барбара. - Я могу сыграть журналистку из какого-нибудь глянцевого издания, а Макс изобразит фотографа.
        - Запросто! - воскликнул молодой человек. - Мам, а ты?
        - Я попробую добыть удостоверение внештатного сотрудника журнала «Свет и тень», - таинственно улыбнулась Софья.
        - А я? Я тоже хочу участвовать! - воскликнула Катя.
        - А ты неси бумагу и ручку, будем вопросы придумывать, - предложил Суржиков. - Ну, держись, Скавронский!
        Обед, он же ужин, пришелся на пять часов дня, то время, когда большинство ресторанов закрывается, а в тавернах и трактирах залы почти пустуют. Вроде как есть уже поздно, а пить ещё рано…
        - А пить будем завтра, - мрачно прокомментировал Кулиджанов, отдавая официантке листок с перечнем сортов местного пива.
        Обер-майор с сожалением проводил меню взглядом и кивнул:
        - Думаете, всё пройдёт как надо?
        - Посмотрим.
        - Распорядитель оркестра ждёт нас в семь.
        - Вот и отлично, - и, чтобы прекратить эту беседу, капитан-лейтенант вгрызся в жареную колбаску.
        Все выступления популярного музыкального коллектива, оркестра герра Бахнера, были расписаны на год вперёд, и руководил этим сложным расписанием тощий маленький человечек с печальными глазами.
        - Господин Мунц? - осведомился Габленц, по-прежнему сопровождавший капитан-лейтенанта и его команду. - Вот славно, что вы здесь!
        Печальный человечек кивнул.
        - Ага! - радостно сказал стражник. - Мы с вами договаривались встретиться! Служба магбезопасности и городская стража Линца, разрешите представиться.
        - Проходите, господа. Правда, боюсь, рассадить вас не смогу, стульев мало… Только предупреждаю вас, у меня очень мало времени! Сегодня вечером духовая группа оркестра отправляется в Мюльбах…
        - Господин Мунц, не переигрывайте, - ласково посоветовал Габленц. - До Мюльбаха не больше пятнадцати километров, они даже устать не успеют.
        - Хорошо, - вздохнул распорядитель ещё печальнее. - Спрашивайте.
        - Вы приняли в оркестр нового музыканта. Что, расширили состав?
        - Ах, если бы! Нет, просто наш кларнетист весьма неудачно приболел, и теперь какое-то время не сможет выступать.
        - Приболел? И чем же? - спросил Никонов.
        - Э-э-э…
        - Да нос ему разбили, - безжалостно сообщил Габленц. - И зуб вышибли. Посвистывать он может теперь, а не дудеть.
        - Это конфиденциальная информация! - возмутился Мунц.
        - От стражи? Да ладно! А кто его к медикам отвозил, по-вашему?
        Наверное, они ещё какое-то время препирались бы, поскольку явно были не первый день знакомы, но Кулилджанов решительно пресёк этот цирк.
        - Похождения кларнетиста нас не очень интересуют, а вот новый музыкант весьма. Расскажите-ка о нём, кто он такой, откуда свалился, и почему его взяли работать в такой знаменитый оркестр.
        Как известно, лесть, особенно грубая, всегда находит путь к сердцу, вот и господин распорядитель оркестра исключением не стал. Да и, в конце-то концов, кто ему этот новенький?
        - Из Зальцбурга он, - уверенно сообщил Мунц. - Контракт там закончился, говорит, не стал возобновлять, поскольку решил попутешествовать. Зовут Франц Груббер, не сказать, чтоб светило, но на замену вполне поработает пару недель. Да, была у него и рекомендация! Сам господин фон Вершер подписан, директор отеля «Империал»!
        Кулиджанов коротко глянул на Габленца, тот понятливо кивнул и испарился.
        - Хорошо, - капитан-лейтенант встал и сверху вниз посмотрел на распорядителя. - Значит, духовая группа… сколько музыкантов?
        - Камерный состав, всего двадцать.
        - Отлично. Все они отправляются в Мюльбах сегодня вечером, завтра работают там на свадьбе…
        - И послезавтра, - Мунц воздел палец. - Два полных дня!
        - Завтра и послезавтра. Ночуют где?
        - Сняты комнаты в трактире, трёхместные.
        - Отлично, - повторил Кулиджанов. - Попрошу вас о нашей беседе молчать. Впрочем…
        Он вытащил из кармана простенький медный браслет с единственным бледно-голубым камушком и ловко защёлкнул его на левом запястье господина распорядителя.
        - Что это? - пролепетал тот.
        - Запирающее заклинание, - любезно пояснил Визенау, уже уставший молчать. - Вы не сможете рассказать об этом разговоре никому, пока мы не снимем это украшение. Или вы предпочтёте магическую клятву? - Мунц замотал головой. - Ну, вот и славно. Прощайте, господин Мунц, и будьте здоровы.
        Ночь опустилась над Дунаем.
        Пели лягушки, звенели разочарованные комары, поскольку хитрый мэтр Визенау не забыл активировать над коллегами отпугивающие амулеты.
        Оперативники из Линца и наши гастролирующие сыщики в молчании расположились в намеченных ключевых точках и ждали, когда же появятся злодеи. А пока никто не мешал им смотреть на крупные яркие звёзды, каких не увидишь из города.
        Давно погас свет в окнах двухэтажного дома в Москве, на углу Костянского и Селивёрстова переулков. Даже Катя, зачитавшаяся историей вудуизма далеко за полночь, уже уснула. Никто из жильцов не услышал, как в кухне тихонечко что-то щёлкнуло, прошуршал упавший веник, и мужской голос выругался неразборчивым шепотом. Столь же негромко ответила ему женщина, и вновь всё стихло.
        Глава 5. 12 мая 2185 года от О.Д.
        {«Знаете, что меня привлекает в вашем характере, Корсо? Естественность, с которой вы соглашаетесь на роль наемного убийцы, в то время как вокруг развелось столько демагогов и тупиц… А вы скорее из разряда тех апатичных на вид, но очень опасных типов, каких боялся Юлий Цезарь»}.
        {Артуро Перес-Реверте, «Клуб Дюма, или тень Ришелье»}
        Как ни прекрасны майские звёзды над Дунаем, а спать всё равно хочется.
        Инспектор Никонов начал слегка клевать носом, когда тычок в бок его вернул к действительности. Чуть зашуршали кусты на высоком берегу над их головой, потом тёмный силуэт на миг заслонил звездное небо, и на песок кто-то мягко спрыгнул. Кулиджанов сжал локоть напарника.
        Фигура распрямилась. Высокий мужчина бесшумной походкой прошёл мимо лодочного сарая, где обосновались сыщики, и остановился у кромки воды. «Значит, встреча всё-таки здесь, а не в самом монастыре, - пронеслось в голове у инспектора. - Зря там ребята ждут…».
        Следующие несколько минут ничего не происходило. Наконец где-то вдалеке вода плеснула чуть сильнее, потом ещё раз, ближе и ближе… Мужчина, стоящий у воды, шевельнулся и негромко спросил:
        - Пабло?
        - А кто ж ещё? - ответил удивительно знакомый брюзгливый голос. - Помогите мне выбраться из этой Тёмным проклятой штуки! Я с пяти лет не катался на лодках, и вовсе не имел желания это всё проделывать.
        - Ну-ну, - в голосе ожидавшего проскользнула насмешка. - Зато никто не мог и предположить, что вы на это способны.
        - Меня, в отличие от вас, не ловят все стражники Союза, - прокряхтел Монтегрифо, выкарабкиваясь на берег.
        Очень вовремя выглянувшая из-за облака луна осветила его странно похудевшую фигуру, вполне твёрдо стоящую на ногах. Кулиджанов беззвучно присвистнул.
        Выбравшись, гость из Монакума брякнул цепью, видимо, ставя лодку на прикол, и повернулся к тому, кто ждал:
        - Ну? И почему мы не могли тихо встретиться в каком-нибудь кабачке?
        - Как вы справедливо заметили, я в розыске. Да и вас ищут, я полагаю, если учесть вашу интересную манеру исчезать без прощания.
        - Ладно, Франц, довольно. Где тут можно присесть? Мне всё же не двадцать лет и даже не сорок…
        - Да вон, на лодках! - кивнул Класхофен, и показал пример, усевшись прямо перед укрытием оперативников.
        Именно в этот момент у Никонова нестерпимо зачесался нос. То есть, лишь святую Бригиту можно поблагодарить за то, что он не чихнул немедленно и оглушительно, а успел заткнуть провинившийся орган ладонью.
        - Опять лодки… Что я, рыбак, что ли, - буркнул Монтегрифо, усаживаясь, и доски под ним заскрипели. - Итак, Франц, меняемся?
        - Меняемся.
        - Клятву?
        - А вы привезли книгу, Пабло?
        - За кого вы меня держите? Разумеется, привёз. Можете взглянуть, пока из моих рук…
        - Отлично!
        Неожиданно для всех присутствующих Класхофен сделал резкое короткое движение, и его собеседник будто поперхнулся воздухом.
        - Вот так, старый дурень… - пробормотал убийца, выдёргивая из рук умирающего свёрток.
        Сыщики вскочили, но долгие секунды ушли у них на то, чтобы отключить щиты и выбраться из оборудованного накануне укрытия. Класхофен же тем временем активировал портал, и сиреневый овал уже почти полностью открылся. Увидев нежданных свидетелей, убийца коротко выругался и с места прыгнул в разворачивающееся окно. Портал немедленно схлопнулся.
        - Все стоят на месте! - завопил Визенау. - Я попробую поймать координаты!
        Кулиджанов и его коллеги замерли. Маг свёл руки, что-то шепча, потом стал потихоньку разводить их. Повинуясь его движениям, сиреневая точка, такого же цвета, как и закрывшееся окно, начала разгораться между ладонями. В этом странном неживом свете лицо лежащего навзничь Монтегрифо казалось застывшим и совсем уж мёртвым, и вдруг глаза его открылись, недопокойник громко чихнул и застонал.
        Визенау дёрнулся, и пойманный им портальный хвост полностью и окончательно погас. Маг сплюнул:
        - Вот Тьма! Почти удалось снять координаты перемещения, а так только направление поймал… Ещё бы пару минут!
        Монтегрифо вновь застонал, глаза его закрылись. Опомнившийся маг опустился на песок с ним рядом и коротко сказал:
        - Носилки ищите, и портал в Линц, у вас свидетель ещё пока живой!
        Капитан-лейтенант достал из кармана кристалл индивидуального перемещения. Инспектор Никонов оглянулся в поисках основы для носилок, пробормотал что-то и подошёл к запертому сараю. Подобрав камень, он прицелился и ударил по дужкам, на которых висел замок. Ещё пара ударов, и дверь распахнулась. Инспектор нырнул в сарай и сразу же выскочил с парой вёсел.
        - Положи на видном месте монету, плату за вёсла, а то нас здешние рыбаки проклянут, - посоветовал Визенау.
        Он с довольным видом поднялся на ноги и добавил:
        - Жить точно будет, у него всего лишь сильный ушиб, может быть, трещина в ребре.
        - Не ножевая рана? - удивился Кулиджанов.
        - Старый хитрец активировал щит. Так что ты имеешь все шансы его допросить и многое выяснить.
        Конечно же, сразу по горячим следам допросить Монтегрифо не удалось. Маги-медики стали стеной на пути расследования и заявили, что ранее одиннадцати утра допустить к пострадавшему никого не смогут, мол, сперва обследование, потом консультация профессора, а вот потом уже, если профессор разрешит - десять минут сможете поговорить.
        - Если разрешит! - строго повторила монументальная медсестра. - Понятно?
        - Понятно, - согласился Габленц; его, как представителя местных сил правопорядка, выдвинули на передовую. - Значит, мы к одиннадцати придём, вы уж позаботьтесь нам заранее пропуск оформить!
        Выйдя из здания клиники, Кулиджанов взглянул на часы, потом на светлеющее небо, и пробормотал:
        - Ещё есть шанс часа четыре вздремнуть… Да, Генрих, ты не сказал, что тебе удалось сделать насчёт портала?
        - Только направление поймал, - огорчённо ответил Визенау. - Северо-восток, куда-то в ваши края.
        - А расстояние?
        - А мёду ложками? - разозлился маг. - Что я тебе, фокусник? Около двух тысяч километров, и это навскидку, точнее никто не скажет.
        - Спасибо, - заулыбался Кулиджанов. - Прости, я от недосыпу не сообразил. Раз в наши края, значит, попадётся в конце концов. Найдём.
        - Идём спать, в самом деле, - буркнул не до конца отошедший от обиды Визенау. - Нам всем завтра разъезжаться по домам, а там начальство будет отчёта требовать.
        - Это вам по домам, - с удовольствием потянулся Алекс. - А меня ждёт Краков. И, кстати, господин капитан-лейтенант, завтра выходной день, ваше начальство подождёт. А вы обещали мне помочь разобраться с моим Василием.
        - Точно! - поддержал его инспектор Никонов. - Значит, завтра… уже сегодня, то есть, отправимся в Краков. Быстро всё размотаем, вытащим твоего недотёпу-гувернёра, и домой.
        - Поезд у вас уходит в половине первого, - заметил Визенау. - Так что имеете шанс поучаствовать в беседе с Монтегрифо.
        Они неторопливо пошли в сторону отеля, куда их поселила местная магбезопасность.
        - Алекс, так ты, получается, всё веселье пропустил? - поинтересовался Никонов. - Сидел себе в аптекарском огороде…
        - Знаешь, Глеб, я отчего-то нисколько об этом не жалею, - отозвался Верещагин. - Чует моё сердце, развлечений на мою долю хватит…
        Разбудил Суржикова запах пирогов. Ещё не открывая глаз, он принюхался и определил: с капустой, с грибами и с яблоками.
        - Нешто Софья с раннего утра тесто затеяла? Нет, быть этого не может, у неё приёмные часы…
        Тут до него дошло, и с кровати он слетел мухой с воплем:
        - Аркадий!
        - Ну, чего орать-то? - раздалось с подоконника ворчливо. - Умывайся, да иди мальчишек поднимать. Через час жду всех к завтраку, как раз пироги дойдут. Буду вам супругу представлять.
        Завтрак получился вовсе не торжественный, как втайне опасался Суржиков, а домашний, уютный и странным образом деловой.
        Конечно, мальчишки с воплями радости встретили Аркадия Феофилактовича и тут же набросали ему пожеланий: настоящий борщ со свекольной ботвой, правильные котлеты и варенье, ну было же в доме крыжовенное варенье, а где оно? Аркадий улыбался в бороду, кивал, потом улучил момент, подобрался поближе к Софье и спросил негромко:
        - Ты, Сонюшка, Меланью мою к саду допустишь?
        - Конечно! А где она, ты же обещал нас познакомить?
        - А вот!
        Домовой махнул рукой. Посуда исчезла со стола вместе со скатертью и остатками еды, а возле пустующего места, предназначенного хозяину дома, появилась женская фигурка. Ладная, ростом чуть поменьше Аркадия, с тёмно-каштановой длинной косой и весёлой улыбкой, она обвела всех собравшихся взглядом серых глаз и поклонилась…
        - Прошу любить и жаловать, жена моя, Мелания Афанасьевна! - гордо возвестил домовой. - Кухня теперь её вотчина, и сад тоже, ну, а мне остальное.
        - Остальное - это что? - въедливо спросил Стас.
        - Вот сегодня буду крышу чинить и трубы каминные прочищать.
        - А помощь не нужна?
        Аркадий Феофилактович открыл было рот, чтобы сказать, что от такой помощи как бы хуже не стало, но посмотрел на умоляюще сложенные руки Барбары, на откровенную Катину ухмылку и ответил степенно:
        - Помощь - дело хорошее. Идите к себе, переоденьтесь в старое, и поговорим о технике безопасности.
        Сразу после завтрака Софья поблагодарила чету домовых и исчезла.
        Суржиков вздохнул, вставая:
        - Спасибо! Если что, я буду в кабинете.
        Отчего-то ему ужасно не хотелось заниматься расследованием, связанным с театром. То есть, понятно, отчего: это был другой мир, когда-то родной, единственно возможный, а теперь утраченный. И то, что все, кто остался внутри этого мира, на что-то ещё и жаловались, казалось ему ужасной несправедливостью. «Соберись, тряпка!» - сурово приказал себе Владимир, уселся за рабочий стол и разложил на его зелёном сукне все вчерашние записи.
        Что-то же зацепило его вчера, чего не должно было быть. Или наоборот, не было чего-то, непременно долженствующего присутствовать за кулисами?
        Гвоздь Эдуарда Тихорецкого, примета грядущего успеха, пропал пятого марта.
        Бальное платье Золушки, испорчено двадцать первого.
        Старые афиши в гримёрке Осипова-Нахимзона, густо исчерканы чернилами. Девятое апреля.
        «Счастливые» туфли Саши Золотова… Видит Терпсихора, обуви этой давно пора было на свалку, Суржиков помнил их ещё с тех пор, как пришёл служить в театр драмы и комедии. И Саше об этом говорили не один раз, но он упрямо выдвигал нижнюю челюсть и отвечал: «Да я без них ни одного танца вам не сделаю!». Поскольку был Золотов непревзойдённым комиком, и танцевальные репризы в его роли вставлялись обязательно, спорить с такими доводами было невозможно. Туфли отправлялись в починку.
        Исчезли они двенадцатого апреля.
        Так, что ещё?
        Суржиков просматривал листы с записями один за другим и хмурился всё больше. Не было у происходивших неприятностей ничего общего, кроме места действия. Разные дня недели, разные пьесы, разные актёры…
        Минуточку.
        Актёры разные, а постановщик?
        Достав чистый лист бумаги, Влад нарисовал таблицу: дата, пьеса, ведущие исполнители, режиссёр. Потом внёс в неё данные с разных листков и, удовлетворённый, откинулся на спинку кресла. Вот оно!
        Во всех случаях спектакли ставил новый молодой режиссёр, приглашённый из театра имени Щукина, Витас Лейтис. Под его руководством шли четыре пьесы, пятой должен был стать «Макбет».
        Четыре пьесы, девять неприятных случаев за три месяца. Получается, что искать злодея надо среди окружения Лейтиса.
        Тут взгляд Суржикова зацепился за отложенный в сторону листок: ну да, самая первая история, розовый веер Виктории Мавлюдовой. Пропал двадцать седьмого февраля, когда играли «Свидетеля обвинения». Но двадцать седьмого Витас ещё только вёл репетиции, пьесу Агаты Кристи ставил не он.
        И тут Влад понял, что же мешало ему, что он заметил ещё вчера! Фраза в рассказе Мавлюдовой: «Шумно было, как в аду, я понять ничего не могу, а Варя, костюмерша моя, с ребёнком тетёшкается». Какой ребёнок, позвольте? Что ему делать за кулисами на вечернем спектакле?
        Это требовалось срочно прояснить…
        Посмотрев на часы, он понял, что срочность в данном случае будет относительная: репетиция начнётся в три часа дня, до неё ловить кого бы то ни было бессмысленно, а вот после… И Суржиков постановил для себя: в театр отправиться часа в четыре, а пока посмотреть, что делают мальчишки с Аркадием, и не надо ли им помочь?
        Это для сыщиков Монтегрифо был подозрительным типом и фигурантом дела об убийстве и незаконном магическом воздействии. А для медиков он являлся пострадавшим, и его следовало беречь. Поэтому в палату к антиквару пропустили только двоих и только на десять минут.
        Разглядев посетителей, толстяк ухмыльнулся и спросил:
        - А где ж охраняемое лицо? Или роли поменялись?
        - Что ж и не поменять роль, если спектакль закончился? - спокойно ответил Кулиджанов, входя в палату. - Да и вы изменились, согласитесь.
        И в самом деле, назвать монакумского букиниста толстяком сейчас было бы неправильно. Конечно, он не стал поджарым или тем более худым, но той горы сала, той чудовищной туши, что могла передвигаться только в кресле на колёсиках, не было и в помине. На кровати лежал очень бледный немолодой мужчина, всего лишь чуть полноватый.
        - Не стану спорить, - приподнял он ладонь. - Будем знакомиться заново?
        - Легко! Разрешите представить вам следователя отдела тяжких преступлений городской стражи города Линца Михаэля Вартмана. А я - Александр Кулиджанов, капитан-лейтенант службы магбезопасности Царства Русь, из Москвы. Ваш недавний знакомец там очень сильно наследил.
        - Знакомец… - Монтегрифо фыркнул. - Поверьте, я считал его вполне добросовестным коллегой!
        - Добросовестным? - поднял брови Вартман.
        - Ну, профессия, конечно, накладывает свой отпечаток, - антиквар нимало не смутился. - Не всегда удаётся получить желаемое, придерживаясь и духа, и буквы закона. Но лично я за границы его старался не выходить!
        Представители закона переглянулись, и Кулиджанов сказал:
        - У меня два вопроса. Первый - что вы должны были передать Класхофену, и что он у вас забрал? Второй - почему так срочно и, скажем честно, криминально исчезли из своего дома в Монакуме? Ответьте, и от меня вы немедленно избавитесь.
        Монтегрифо скривился.
        - Бешеный Франц хотел получить записи одного алхимика, давно покойного.
        - Имена, господин букинист?
        - Ян Охстат-Тельнич.
        - И кто он такой?
        Мужчина на кровати сжал зубы так, словно именно ими вцепился в выдаваемые сведения, и сквозь сжатые зубы выдавил:
        - Внебрачный сын и личный ассистент короля Сигизмунда. У меня были его записи… Рабочая тетрадь, понимаете? Опыты, результаты, иногда рассуждения.
        - Мне казалось, что такие записи обычно постороннему прочитать невозможно? - удивился Вартман.
        - Или небезопасно, - добавил его московский коллега.
        - Да я на эту тетрадь три года жизни потратил! - выкрикнул Монтегрифо, и без сил опустился на подушку.
        Запищали какие-то сигналы, в палату вбежали медики и настойчиво попросили следователей удалиться.
        - Вот Тьма, - с досадой сказал Кулиджанов, выходя на улицу. - Он ведь начал рассказывать именно то, что мне нужно.
        - Ну, разволновался, - пожал плечами Вартман. - Немолод уже наш с вами фигурант… Не волнуйтесь, коллега, мне немедленно сообщат, как только он сможет говорить.
        - Да мне-то уезжать надо! - досадливо махнул руков капитан-лейтенант.
        - Напишите список интересующих вас вопросов. Обещаю, я задам их все и отправлю ответы магпочтой.
        - Молодой человек! - раздалось вдруг сзади, из дверей клиники. - Как вас там, капитан-лейтенант!
        Обернувшись, оба увидели немолодую медсестру, только что выгонявшую их из палаты.
        - Вы мне? - переспросил Кулиджанов.
        - Вам, вам! Больной очень просил вас на минуту вернуться.
        В несколько прыжков Александр преодолел лестницу и вошёл в палату. Медик, склонившийся над Монтегрифо, с недовольным видом обернулся, но антиквар что-то шепнул, после чего их оставили вдвоём.
        - Пять минут! - сурово сказал целитель. - И кристалл не трогать!
        На груди Монтегрифо действительно лежал довольно крупный розовый кристалл, внутри которого пульсировала ярко-алая точка.
        - Сядь, - еле слышно потребовал антиквар.
        Кулиджанов послушно сел на стул.
        - Наклонись. Теперь слушай… - голос старика хрипел и прерывался. - Франц забрал у меня дневник, но это ерунда. Он рассчитывал на мою расшифровку, но я не так глуп, - тут Монтегрифо захихикал, задохнулся, но справился с собой и продолжил. - Ему это не прочесть без кода. А код - тут!
        - Где?
        - Тут, глупец! В моей голове! И ещё: настоящие «Заклинания подобия» с пометками короля Сигизмунда Ягеллона у него где-то спрятаны. И Франц отправится туда.
        - Зачем? Скажите мне, господин Монтегрифо, на кой Тёмный ему эта треклятая книга? Почему за ней гоняется столько народу?
        Несколько секунд антиквар смотрел на своего собеседника вытаращенными глазами, потом снова рассмеялся, хрипя и булькая.
        - Так вы даже этого не знаете? Скажи мне, мальчик, что позволяет сделать стандартное заклинание подобия?
        - Придать предмету вид другого предмета.
        - Это иллюзия. Заклинание подобия превращает один предмет в другой! - он подчеркнул голосом слово «превращает».
        - Ладно, - согласился Кулиджанов. - И что? Там столько условий, что проще чеканить дукаты из настоящего золота, чем трансформировать свинец.
        - Вот именно… Банальное золото короля не интересовало, он искал рецепт вечной жизни.
        - И нашёл? - скепсиса в голосе капитан-лейтенанта было столько, что его можно было бы разливать по бутылкам и продавать всем желающим.
        - Представь себе! Он отыскал формулу, превращающую одного человека в другого. Полностью. Угадай, что бы Ягеллон сделал дальше?
        - Надо полагать… - медленно проговорил Кулиджанов. - Надо полагать, состарившись, он подобрал бы тело помоложе и поздоровее, и превратил в себя. Нет, глупость! А сознание? Душа?
        - А вот над этим работал Охстат-Тельнич. И записал в дневнике, что ему удалось пересадить сознание умирающего раба в тело слабоумного. Правда, в результате он получил два трупа, но был уверен, что ему удастся довести эксперимент до конца.
        - И?
        - Это последняя запись в дневнике, - с досадой ответил Монтегрифо.
        Вчуже капитан-лейтенант отметил, что тот перестал хрипеть, и вообще выглядел вполне здоровым, но в данный момент инстинкт сыщика гнал его вперёд.
        - То есть, такой обмен невозможен? - переспросил он.
        - Через два дня после этой записи король скончался. Погиб на охоте под Трокием, кабан был не согласен становиться отбивными и копчёными окороками. Судьба внебрачного сына Ягеллона довольно туманна, известно лишь, что он умер через двенадцать лет в монастыре в Брашовицах.
        - Где Трокий, а где Брашовиц, - пробормотал Кулиджанов. - И опыты, значит, прекратились.
        - Неизвестно. Нам неизвестно, - подчеркнул Монтегрифо. - Вполне возможно, что Франц нашёл что-то ещё, относящееся к вопросу. Или рассчитывает найти.
        - Угу… А скажите?…
        - Всё. Теперь иди. Устал я.
        Спорить с человеком, которого сам несколько часов назад спасал от неминуемой смерти, капитан-лейтенант не стал.
        - Ладно. Давайте код к расшифровке дневников, и вы избавитесь от нашего внимания, по крайней мере, до завтра.
        Через несколько минут он стоял на улице, разглядывая узкую полоску бумаги с рядом значков. Как этим пользоваться, было решительно неясно.
        Купе было четырёхместным, и капитан-лейтенант поморщился:
        - Будет кто-то посторонний. Не поговоришь…
        - Не будет, - усмехнулся Алекс и торжественно выложил на стол четыре билета. - Я бессовестно воспользовался служебным положением твоих здешних коллег и взял купе целиком.
        - Хорошо. Тогда предлагаю обсудить, что ждёт нас в Кракове.
        - Не пойдёт, - Верещагин душераздирающе зевнул. - Мы сейчас поспим пару часов, потом пообедаем, а вот тогда уже будем обсуждать планы.
        - Умыслы и уловки, - пробормотал инспектор Никонов, тоже зевая. - Чур, моя полка верхняя. Кто-нибудь знает, во сколько мы прибываем в Краков?
        - В пять утра, - злорадно сообщил Кулиджанов, но инспектор его уже не слышал.
        Софья раскрыла удостоверение и прочла вслух:
        - Барбара Вишневская, внештатный корреспондент. Журнал «Город и Усадьба», московская редакция. Пойдёт?
        - Наверное, - ответила Барбара неуверенно. - Дайте мне хоть пару номеров этого издания, посмотреть, в каком стиле они берут интервью.
        - В восхвалительном, - фыркнула Катя, подавая ей стопку журналов. - Типичный глянец, ещё чуть-чуть сахара, и будет сироп.
        - Скажи лучше, ты о Скавронском почитала? - требовательно спросил Стас. - Вдруг помимо придуманных вопросов что-то всплывёт?
        - Что-то мне уже не очень хочется туда идти, - Барбара невольно поёжилась. - Макс, ты будешь стоять у меня за спиной!
        - Непременно, пани!
        - Ладно, не будем тянуть кота за усы. На какое время с ним договаривались?
        - На четыре, - ответила Софья, взглянув на часы. - Как раз успеете пообедать, Меланья щи крапивные сварила и пирог с рыбой испекла.
        - У-у-у! - взвыли близнецы и помчались мыть руки.
        Жил бывший главный режиссёр театра драмы и комедии Альфред Скавронский на Тверском бульваре, занимая целиком верхний этаж трёхэтажного дома в глубине двора. Ровно без пяти четыре Макс покрутил шпенёк старинного дверного звонка и прислушался. В квартире было тихо.
        - Звонок не работает? - предположил он.
        - Подожди минуту и дёрни ещё раз. Думаю, просто дверь такая, что ничего не слышно.
        Честно досчитав до шестидесяти, молодой человек снова протянул руку к шпеньку, но в этот момент дверь бесшумно распахнулась, и он почти ухватил за нос девушку в голубом платье и белом фартуке горничной.
        - Ой! - сказали оба одновременно, и рассмеялись.
        - Извините, - опомнился Макс. - Мы из журнала «Город и Усадьба», к господину Скавронскому.
        - Проходите, - горничная присела в книксене. - Альфред Германович ждёт вас.
        Да, корреспондента из популярного журнала явно ждали, это было сразу понятно по поставленной мизансцене.
        Режиссёр сидел в кабинете, на фоне книжных полок, где матово поблёскивали корешки толстых томов, на необъятном столе перед ним были в художественном беспорядке разложены тетрадки ролей, раскрытые книги, листы бумаги с записями.
        Навстречу Барбаре он поднялся, распахнув руки, и красиво поставленным баритоном сказал:
        - Прошу, прошу! Присаживайтесь!
        «И голос красивый, и сам хорош невозможно, - думала Барбара, устраиваясь в кожаном кресле и доставая блокнот с вопросами и записывающий амулет. - Интересно, волосы он подкрашивает? Очень уж красивого цвета седина, прямо серебро и снег…»
        Скавронский ей заранее не нравился.
        Надо сказать, что список вопросов они соединёнными усилиями составили довольно хитрый: с одной стороны, нужно было не насторожить дичь, поэтому Барбара спрашивала его о творческом пути, любимых пьесах и о планах. С другой - не следовало забывать о главной цели, а именно, выяснении, причастен ли Альфред Германович к загадочным происшествиям в покинутой им труппе.
        Растянулась беседа на два с лишним часа, и вывалились наши «журналисты» из квартиры режиссёра Скавронского несколько ошалевшие.
        Макс покрутил головой, даже встряхнул ею, чтобы избавиться от красивого баритона, всё ещё звучащего в ушах.
        - Знаешь, - сказал он, - второй раз в жизни видел человека, настолько влюблённого в себя.
        - Почему второй? - механически переспросила Барбара.
        Напряжение постепенно её отпускало, и она прикидывала, не забыла ли что-нибудь спросить.
        - Первым был мой дед, великий друид, - ответил Макс со злостью в голосе. - Правда, он больше всего любил себя в роли великого учителя.
        - Ну, а этому больше по душе роль великого и не полностью оценённого постановщика, - пожала плечами его напарница. - Идём-ка скорее домой, надо всё это расшифровать, сверить с записью на кристалл и вычистить лишнее.
        - Не-е, ничего вычищать мы не будем! Потому что, как справедливо говорит наш дорогой шеф, детектив Алексей Верещагин, Тёмный прячется в деталях…
        Вахтер на служебном входе кивнул Суржикову, как своему.
        - Сегодня прогон, - сказал он, разворачивая газету. - Иди в большой зал, только имей в виду, сам сегодня лютует, ещё час. Не меньше!
        «Вот интересно, - думал Владимир, поднимаясь по мраморной лестнице, - откуда вахтёр, сидящий на входе, знает, что происходит двумя этажами выше? Загадка!».
        Репетиция была в самом разгаре. Из-за неплотно прикрытой двери большого зрительного зала доносились голоса: то тихий и неразборчивый женский, то знакомое густое контральто премьерши, то начальственный рык, видимо, нынешнего режиссёра. Текст был Суржикову незнаком, видно, ставили что-то не из классики.
        «Ну да, - вспомнил он, - Крамов же говорил, что они поставили какую-то современную остромодную пьесу. Именно на её премьере и разбросали листки из «Макбета», точно-точно! А сейчас, видимо, Листопадов прогоняет текст, чтоб не расслаблялись…».
        Он тихонько просочился в зал и сел в последнем ряду.
        Увы, пьеса была невыносимо скучной. И, кажется, собратья по цеху это чувствовали: они путали реплики, спотыкались и говорили совсем не так, как желал того режиссёр. Это плотный невысокий мужчина в клетчатом пиджаке то и дело вскакивал, вопил, воздевал руки к небесам и вообще всячески демонстрировал актёрам их несостоятельность.
        Наконец Суржикову надоело. Он так же тихо покинул зрительный зал и потихоньку пошёл по фойе, разглядывая портреты актёров. Знакомые всё лица: Мавлюдова в роли леди Брэкнелл, Золотов в роли Гамлета, Тихорецкий в смокинге, Дёмина в лиловом бархате… Дойдя до самого конца ряда магоснимков, Влад уже почти повернул назад, когда взгляд его зацепился за полузнакомую физиономию.
        - А это кто? - спросил он сам у себя. - И откуда я его знаю?
        Под портретом была подпись: Анатолий Тюрин. И тут Суржиков вспомнил: ну конечно, вечный подпевала, шакал Табаки при Скавронском! Это ведь именно Тюрин когда-то, давным-давно, в другой жизни выжил Владимира из театра. И главное, уже не вспомнить, из-за чего был конфликт, мелочь ведь какая-то, не то последняя булочка в буфете, не то что-то подобное. Но Анатолий старательно накалил себя до состояния правоты и начал доносить главному обо всём, что Суржиков говорил и делал. Особенно говорил. И особенно - о Скавронском…
        - Ладно, неважно! - тряхнул головой Владимир. - Так что, Табаки, ты не ушёл отсюда вместе с тигром? Почему?
        Впрочем, кому ты был бы нужен… Актёр ты посредственный, а лизоблюды у всех есть свои собственные. Неужели от простого доносительства ты поднялся на следующий уровень, начал вредить своим? И, кстати, на собрании тебя не было…
        Дверь зрительного зала раскрылась, и оттуда быстрым шагом вышел тот самый толстячок в клетчатом пиджаке. Он что-то раздражённо бормотал себе под нос. Увидев незнакомца, мужчина остановился, нахмурился и быстро к нему подошёл.
        - Вы кто? Почему здесь?
        - Суржиков Владимир Иванович, - сыщик чуть обозначил поклон и протянул визитную карточку. - Приглашён актёрами вашей труппы. А вы, я полагаю, главный режиссёр театра?
        - Частный детектив, вот как? - по лицу мужчины в клетчатом пиджаке пробежала лёгкая тень, он сунул визитку в карман и кивнул. - Да, я главный режиссёр и художественный руководитель, Листопадов. Вы были на репетиции?
        - Да, всего несколько минут.
        - Зря, - неожиданно сказал Листопадов вполне дружелюбным тоном. - Сыро ещё, совсем не готово. Еще пару недель репетиций, тогда можно будет понять, получается ли что-то. Слушайте, мне знакомо ваше лицо… Вроде с вашими коллегами я дел не имел.
        На это Суржиков мог бы ответить, что за господином Листопадовым числятся три задержания за нарушение общественного порядка ещё в студенческие годы, плюс пять судебных разбирательств, в том числе за рукоприкладство, уже после переезда в Москву. Но говорить этого он не стал, наоборот, самым почтительным голосом спросил:
        - Сергей Степанович, а может быть, вы уделите мне несколько минут вашего времени? Всё-таки кому ж знать температуру в коллективе, как не его руководителю?
        - Ну-у… Хорошо, пойдёмте в мой кабинет. Это этажом выше.
        И, развернувшись, Листопадов устремился к лестнице.
        Опять же Владимир мог бы сообщить, что он отлично знает, где находится кабинет главного режиссёра. Более того, именно в этом кабинете пять лет назад он распрощался со службой в этом театре, и в театре вообще. Ничего этого он говорить не стал, как умолчал и о том, что после этой беседы тогдашний руководитель труппы пару недель носил тёмные очки даже поздним вечером, потому что фингал вокруг правого глаза не замазывался никаким гримом.
        Молча, скорым шагом наш сыщик устремился вслед главному жрецу муз в этом храме Мельпомены.
        Кабинет практически не изменился, или Суржиков забыл, как он выглядел. Вроде бы даже тяжёлые тёмно-зелёные шторы остались теми же самыми, что и пять лет назад.
        Хозяин молча прошёл к дальнему книжному шкафу, вытащил самый толстый том и извлёк прячущуюся за ним бутылку тёмного стекла с яркой этикеткой. Так же без единого слова вынул из ящика стола и поставил два стакана, набулькал в один на пару пальцев тёмно-золотистой жидкости и вопросительно глянул на Влада.
        - Будете?
        - Увы, - развёл тот руками. - Аллергия. Очень мешает жить.
        - Бедняга, - посочувствовал ему Листопадов, залпом выпил содержимое стакана и тут же налил ещё. - Не думайте, я не пьяница, - пояснил он, будто кто-то об этом спрашивал. - Просто допекли они меня сегодня до печёнки. Ну, хорошо, так что вы хотели?
        Суржиков мысленно сплюнул и заново изложил всю историю, так, как сам для себя расписал её на листах бумаги. Главный режиссёр всё это молча выслушал, потом сказал:
        - Нет так.
        - Что не так? - слегка опешил Владимир.
        - Порядок был другой. Не то чтоб это было важно, но всё-таки… После того, как Мавлюдова достала всех пропажей своего веера и до истории с гвоздём был ещё один… инцидент. Наверное, просто никто так и не узнал…
        - О чём?
        - У меня потерялось кашне. Очень красивое, шёлковое, но даже это не важно, - Листопадов помял лицо ладонью, будто хотел вылепить себе новое. - Кашне это подарила мне женщина, которая… которую… в общем, в Фиренце мы познакомились много лет назад.
        - То есть, дело не в стоимости вещи, а в её ценности? - кивнул Суржиков.
        - Именно так! С Франческой мы больше никогда не виделись, портрет её я прятал-прятал от жены, да и потерял… Вот только этот шарф и оставался.
        - Понятно… И он пропал?..
        - Первого или второго марта. Если хотите, я могу уточнить, у нас тогда шла «Чайка».
        - Старая постановка или новая?
        - Старая. Я только пришёл, присматривался, для нескольких новых спектаклей пригласил Витаса Лейтиса, а пока играли то, что ставил Скавронский.
        Суржиков полез в свою таблицу и добавил первое марта и шарф.
        Гримерка Виктории Мавлюдовой была самая большая из всех, там умещались не только зеркало с гримировальным столиком и кресло, но и пара стульев, два ведра с букетами, стойка с вешалками и диван. Ведущая актриса труппы, что тут скажешь!
        Правда, повернуться в комнате было уже трудно, а в придачу она была заполнена запахом пудры, грима и цветов, желтым светом гримировальных ламп и громким голосом премьерши, заполнена так, что всё это казалось материальным.
        Сама актриса сидела на диване, положив ноги на стул, перелистывала листки с ролью и сердито вычитывала оттуда отдельные фразы. Оторванные от пьесы, они и в самом деле казались глупыми и претенциозными.
        - А, Володя, - сказала хозяйка гримёрной усталым голосом. - Хорошо, что ты пришёл. Хоть поговорю с нормальным человеком. Скинь, вон, со стула всё и садись.
        Суржиков так и сделал, и открыл было рот, чтобы задать свои важные вопросы, но актриса продолжала говорить без перерыва:
        - Ты видел репетицию? Ну, и как тебе? Вот всегда так с новыми пьесами, читаешь - кажется, шедевр, а начинаешь играть, оказывается, роли-то и нету, так, одно фу-фу и сотрясание воздуха. И Степаныч наш бьётся, выжимает из состава психологию и чуйства, - она так и сказала «чуйства», подчёркнуто, - а надо попросту зазубрить жест… Впрочем, с ним хоть работать можно, а молодой этот, он всё норовить по-новому увидеть.
        - Молодой - это Лейтис? - вклинился Суржиков.
        - Ну, а кто ж ещё? Нет, я понимаю, у них новое прочтение, они «Венецианского купца» в современных костюмах играют, а зачем? Там половина радости от пьесы в костюмах!
        - Ну-у, не половина…
        - Ладно, треть. Всё равно! Стараются зрителю всё разжевать и в рот положить, скоро смех за сценой будут изображать… - Она глубоко вздохнула и на мгновение закрыла глаза, а когда открыла, это была уже не стареющая усталая женщина, а примадонна. - Ну, хорошо. Я всё о своём, а ты, Володя, ведь по делу пришёл. Спрашивай.
        Проглотив заверения, что он готов слушать и дальше, Суржиков и в самом деле взялся за дело.
        - Скажи, Виктория, о каком ребёнке ты говорила?
        Показалось ему, или по лицу актрисы промелькнула тень?
        - О ребёнке? Не помню…
        - Вот, посмотри… - Влад открыл свои записи и вслух прочитал: - «Шумно было, как в аду, я понять ничего не могу, а Варя, костюмерша моя, с ребёнком тетёшкается». Это ты говорила, вот я и не понял, откуда дети в театре взялись?
        Мавлюдова скорчила гримаску, долженствующую означать, что она напряжённо думает, потом вытащила из букета розу и начала её ощипывать. Когда кучка лепестков на полу подросла, а терпение сыщика стало иссякать, актриса сказала:
        - Точно, была там девочка. Лет четырёх, в розовом платье и с такой… блестящей заколкой в форме полумесяца. Кстати, потом я через пару дней эту заколку здесь нашла, всё хотела вернуть, а девочку эту больше не приводили.
        - А мы можем спросить у Вари, кто это был и откуда?
        - Конечно! - Виктория тронула плетёный шнурок на гримерном столике, и через пару минут в комнату вошла крохотная женщина, почти лилипутка, со сморщенным личиком, в тёмно-синем длинном платье. - Вот, знакомься, дорогой, это моя помощница, Варвара Камаева. Варюша, это…
        - Я знаю, - непочтительно перебила её костюмерша. - Была на собрании и всё слышала.
        Говорила эта малютка низким, прокуренным голосом.
        - Варвара Ильинична, ещё несколько вопросов, - мягко попросил Суржиков.
        - Несколько? - она хмыкнула. - Ну, ладно, идём в мою конуру. А ты, Вика, давай-ка приляг. Тебе перед спектаклем надо хоть часок поспать!
        «Конурой» оказалось помещение под крышей, когда-то просторное, но сплошняком завешанное костюмами и платьями, заставленное полками с обувью, шляпными коробками, непонятными сундучками и множеством иного барахла. Оглянувшись, Владимир примостился на крышке старого сундука, выкрашенного зелёной краской. Костюмерша покружила по комнате, поправляя то одно, то другое, наконец, вытащила из-под вороха платков и шалей низкий стул и уселась.
        - Спрашивай, - велела она.
        Суржиков снова прочитал ту же самую фразу из рассказа Мавлюдовой и спросил:
        - Что за ребёнок?
        - Так Ларочка, Маши Кольцовой дочка, - нисколько не удивилась Варвара. - Хорошая девочка, только шебутная очень. Так-то обычно она с Машиной бабушкой остаётся, а тут радикулит старуху прихватил. А у Маши роль хоть и не главная, но важная, она играла сиделку Плимсолл, так что никак пропустить спектакль не могла. Ну, и взяла девчонку с собой. Мы за ней и присмотрели.
        - Она могла зайти в гримёрки?
        - Ты что, на ребёнка хочешь кражу свалить, сыщик хренов? - глаза костюмерши сузились, и она вдруг стала похожа на разъярённую крысу.
        На всякий случай Суржиков отодвинулся и ответил:
        - Ни в коем случае! Но ей наверняка было любопытно, она могла что-то увидеть. А могла взять в руки красивую вещь, поиграть и переложить куда-то, а то, что ребенок убрал, взрослому не найти!
        - Скажешь тоже… Старые туфли тоже «красивая вещь»?
        - Мне кажется, что это разные истории, - честно ответил Влад.
        Он и сам не понимал, в какой момент у него возникла эта мысль, но, раз уж у него был заинтересованный слушатель, надо было этот вариант обсудить.
        - Ну-ну… - костюмерша всё ещё была настроена скептически.
        - Смотри, Варвара Ильинична, что получается: девочка…
        - Лара.
        - Да, Лара, забрела в гримёрку Виктории, когда вы отошли посмотреть кульминационную сцену. Веер был красивый, привлёк её внимание, и Лара взяла его поиграть. А взамен оставила другую красивую вещь, свою заколку с камушками. Потом пришла Виктория, заметила пропажу, начался шум. Девочка напугалась и спрятала веер куда-то, где он и пролежит до конца века, пока здание не снесут. Может такое быть?
        - Ну-у… Наверное. Злого умысла же не было, ты ж понимаешь?
        - Конечно, - уверенно ответил Суржиков. - Какой злой умысел у четырёхлетней крохи? И Виктория не станет сердиться, когда всё это поймёт!
        - Ладно. А остальное?
        - А остальное - это кто-то из труппы, кто давно копил злобу. Или его подговорили, не знаю пока, но узнаю. Шум насчет веера слышали все, он сложил два и два и понял, как можно среди актёров внести разброд и шатание, потому что вы ж сами знаете, суевернее нашей братии только рыбаки, да и то не все.
        - И у тебя есть кто-то на примете? - Варвара смотрела на него с сомнением.
        - Есть кое-кто. И, если позволите, я буду с вами советоваться.
        - Ла-адно. Ты ж, небось, ещё и с Машей хочешь поговорить?
        - Пока нет, - ответил Суржиков, вставая. - Зачем я буду раньше времени женщину тревожить, вот когда всю картинку нарисую, тогда, может быть, и поговорю. Главное - что я теперь знаю, первая кража была не кражей, а спусковым крючком.
        Работников вагона-ресторана трудно удивить чем бы то ни было.
        Но компании, отправившейся из Линца в Краков, это удалось. Выспавшиеся сыщики заказали всё, что было в меню, и не только заказали, но и съели. Первые минут двадцать разговоров за столом не было, трое молодых мужчин методично уничтожали всё, что им приносили, от эллинского салата до венского шницеля.
        Наконец на стол водрузили тарелки со штруделем и кофейник. Инспектор Никонов откинулся на спинку диванчика и спросил:
        - Расскажешь, что мы знаем об аресте и обвинениях против твоего учителя?
        - Расскажу, - кивнул Алекс. - Доедай и пойдём в купе.
        Штрудель закончился поразительно быстро.
        Осмотрев стол и не найдя более ничего съедобного, Верещагин подозвал официанта, расплатился и встал.
        - Пошли.
        Они уже почти вышли из вагона-ресторана, когда Никонов в два прыжка вернулся, ухватил со стойки три шоколадки и сунул бармену монету.
        - Неприкосновенный запас! - гордо сказал он, присоединяясь к друзьям.
        - Интересно, доживёт ли он до вечера? - спросил Кулиджанов, ни к кому конкретно не обращаясь.
        - Не имеет значения! Главное - он есть, - и инспектор засунул плитки в карман куртки.
        В купе Алекс тщательно запер дверь, активировал амулет от подслушивания и выложил на стол тощенькую папку.
        - Это протокол допроса, потом почитаете, если захотите. Если резюмировать эти бумаги и всё, что мне ещё удалось узнать, история получается… странная, - он помолчал, бесцельно переложил папку и продолжил вопросом. - Помните ли вы историю войны за пражское наследство?
        Остальные двое переглянулись, потом Кулиджанов сказал неуверенно:
        - Это… лет триста назад, да?
        - Триста пятьдесят четыре, Саша! - Верещагин многозначительно поднял палец к потолку. - Именно тогда были разработаны наиболее успешные формулы трансмутации.
        - В смысле превращения олова в золото? - скептически поинтересовался Никонов.
        Алексей усмехнулся:
        - Ну, именно эта сторона трансмутации наиболее интересна для публики. Но, вообще говоря, благодаря этим формулам можно работать с чем угодно… неживым. То есть, превратить льва в овцу не выйдет, а вот гранит в рубин - да.
        - Ладно, предположим… И как в это впутался господин Таунен?
        - У каждого свои недостатки, - пожал плечами Верещагин. - Василий увлекался историей магии. Именно историей, поскольку у него самого настолько слабая магия воды, что даже наполнить чашку не получится. И более всего ему был интересен девятнадцатый век, а в последнее время - как раз эта самая война за пражское наследство.
        - Слушай, но вроде бы в то время никаких великих открытий в магии уже не совершали? Хотя да, формулы трансмутации…
        - Именно. И ты не совсем прав, открытия были, но они оставались как бы в тени. Так вот, в Кракове Василию особо нечем было заняться, мальчишки днями пропадали в школе, и наш гувернёр бродил по книжным магазинам и букинистам. Однажды он познакомился с паном Тадеушем Красницким, известным любителем книг, и тот пригласил его посмотреть коллекцию пана Войтыцкого, тоже знаменитого коллекционера. Прошу заметить, коллекцию инкунабул, гримуаров и просто старинных книг собирал пан Бронислав, незадолго до того скончавшийся. Сын его, не книжник ни разу, отцовское собрание планировал распродать, оттого и выставил для показа приглашённым любителям и коллекционерам.
        Кулиджанов быстро перелистал бумаги в папке:
        - Ага… А сын - Мечислав Войтыцкий, который твоего Василия и обвинил?
        - Да.
        - И что там произошло? Почему, если нашего молодого человека интересовал девятнадцатый век, его обвинили в краже всё того же Симеона Метафраста?
        - Это нам и предстоит узнать… - вздохнул Алекс. - Пока что я знаю не намного больше вашего. Василий планировал осмотреть дневники, якобы принадлежавшие профессору Угле, последнему пражскому алхимику.
        - Якобы?
        - Именно так. Считалось, что Угле, создав заклинания общей трансмутации, скончался. Заклинания он успел передать Коллегии, а расчёты - нет. Вроде бы профессору стало плохо в лаборатории, он упал и, падая, рукавом зацепил горелку…
        - Ну, понятно - пожар, дом сгорел, судьба расчётов неизвестна, - кивнул инспектор Никонов. - А через три сотни лет всплывают дневники, якобы спасённые каким-то помощником. Неужели Войтыцкий в это поверил?
        - У пана Бронислава было более двадцати тысяч книг. Вполне возможно, что эти самые записки он даже и не успел открыть.
        - Хорошо… - Кулиджанов снова перелистал страницы дела и решительно захлопнул папку. - Сколько бы мы сейчас не обсуждали, всё равно не сможем придумать, почему у господина Таунена оказалась совсем не та книга, которая его интересовала. Поэтому предлагаю сейчас лечь спать, а завтра встретиться с Василием и выяснить его интерпретацию событий. После чего пойти в городскую стражу и к пану Мечиславу.
        - Принято, - Алекс сжал амулет, отключая щит, и спросил: - А чай пить будем?
        Сидя за столом в кабинете, Суржиков раскладывал по его поверхности небольшие магоснимки членов труппы - актёров, режиссеров, осветителей, костюмеров, рабочих сцены… Тех, кто точно не мог быть обвинён в злодействах, откладывал в сторону, и там, слева, собралась уже приличная стопка. В неё отправились те, кого не было в театре в один или несколько дней, когда происходили инциденты и те, кто не бывал в гримёрках и не мог знать, где же хранятся ценности и памятности, осветители, например.
        А вот самих пострадавших Влад, поразмыслив слегка, далеко убирать не стал. Маловероятно, конечно, но ведь известны случаи, когда преступник имитировал нападение на самого себя, чтобы скрыть свои действия?
        Известны.
        Так что нечего.
        Впрочем, снимок Мавлюдовой он всё-таки переложил к невиновным. Иногда можно поверить человеку и без доказательств просто потому, что всем сердцем знаешь: невозможно, чтобы Виктория кралась в тёмных коридорам и, озираясь, утаскивала из шкафчика старые ботинки.
        На середине стола остались одиннадцать картинок. Одиннадцать лиц, снятых, как в театре положено: в красивом повороте головы, с одухотворённым взглядом, подкрашенные и подлакированные. Наверное, в театре был свой собственный портретист, потому что гримёр или костюмер выглядели ничуть не менее приукрашенными, чем актёры.
        Достав отчёт, написанный «журналистами» Барбарой и Максом после встречи с бывшим главным режиссёром, Суржиков перечитал его дважды, пошевелил пальцами над снимками, покряхтел и три убрал.
        Теперь у него было восемь подозреваемых.
        Возглавлял список Анатолий Тюрин. Актёр на вторых и третьих ролях, пришёл в театр пять с лишним лет назад вместе со Скавронским, но после увольнения режиссёра остался в труппе. Держится неровно, периоды нелюдимости и явственной неприязни к окружающим сменяются подобострастием и льстивостью. Стучит руководству, желающему слушать, всегда. Все разы, когда случались пропажи или инциденты, в театре присутствовал.
        Лариса Суюмбекова, актриса. Когда-то была неплоха в амплуа травести, даже прославилась в роли Виолы в «Двенадцатой ночи», но на волне не удержалась и постепенно съехала до комических старух. Злоязычна, сплетничает как дышит, премьеров труппы ненавидит, всегда готова подставить ножку выходящему на сцену, если этого никто не видит. Тоже была в театре, хотя в двух случаях без причины. За госпожу Суюмбекову говорило лишь то, что она истово обожала театр вообще, как явление, поэтому вряд ли могла нарушать здешние важные и страшные приметы.
        Наталья Вильнёва, актриса. Теоретически должна была бы играть те же роли, что и Мавлюдова, две женщины даже внешне были похожи. Но там, где у Виктории пылал яркий огонь, у этой тлели чуть подёрнутые пеплом угли. Иначе говоря, на сцене госпоже Вильнёвой не хватало темперамента. Зато в ссорах, скандалах и подставах он прорывался в полной мере… Могла ли она стащить что-то, чтобы подставить соперницу? Да запросто! Но получалось, что неприятности распространялись на всю труппу, а премьерша как раз оставалась в стороне. Тем не менее на месте преступлений Вильнёва присутствовала каждый раз, так что вычёркивать её из списка было рано.
        Марьяна Елисеева, костюмерша. Когда Суржиков ещё служил в театре, Марьяна работала в общем костюмерном цехе. С приходом Скавронского поднялась по карьерной лестнице и стала личной костюмершей второй примы, Елизаветы Лазаревой, игравшей обычно роли злодеек.
        Вообще говоря, для костюмерши проделать всё описанное было проще простого. Никто не удивился бы, застав её в любой точке пространства за сценой: мало ли чего потребовала актриса? Да и к Скавронскому Марьяна питала благодарность. Вот только как могла бы она скопировать страницы из «Макбета»? А они были именно магически скопированы, не выдраны из книги… Госпожа Елисеева же магическими способностями не обладала вообще.
        Валериан Грибанов, рабочий сцены. Хотел стать актёром, но… на сцене сразу становился деревянным манекеном, боялся пошевелиться, и ничто не помогало. Прижился на подсобных работах, и в общем с труппу вписался, но, увы, пьёт. И после третьей рюмки начинает ненавидеть всех актёров, вне зависимости от амплуа, а после пятой переходит к действиям. К счастью, случается это нечасто, за последние полгода всего трижды. После третьего случая главный режиссёр настрого предупредил Валериана, что в следующий раз тот будет уволен.
        Мог он начать пакостить? Мог, конечно. Вот только возникает тот же вопрос, что и с костюмершей Елисеевой: магических способностей ноль. А как бы он сделал копии?
        Ляокан Лянская, актриса в амплуа проказницы. Училась вместе с Витасом Лейтисом. Была любовницей Скавронского на протяжении последних трёх лет его правления в театре, однако за режиссёром не последовала, осталась в труппе и вела себя совершенно обыкновенно. Вроде бы ничто не указывало на Лянскую как исполнительницу пакостей, но у Суржикова рука не поднялась убрать её из выборки. Ведь была связана, и тесно, с двумя важными фигурантами! Да и кто знает, на что она способна, эта тихушница?
        Алексей Толстоганов, актёр, амплуа второго героя. Не Гамлет, но Лаэрт, не Борис Годунов, но Дмитрий Карамазов… Хороший исполнитель, но, похоже, поганый человечек. За десять лет уже третья труппа, и каждый раз уходит с некоторым скандальным душком. В театре драмы и комедии почти четыре года и, как сказали знающие люди, вот-вот уволится. Мог на прощание устроить неприятности бывшим сослуживцам? То-то и оно…
        Илья Ильич Чувасов, заведующий хозяйственной частью. Вообще говоря, большой человек в театре, без него ни один из цехов не сможет работать - ни костюмы сшить, ни декорации построить, ни в буфет шампанского завезти. И Илья Ильич свои обязанности выполнял отлично… при Скавронском. А за последние месяцы новому главному режиссёру несколько раз пришлось напоминать, указывать и даже устраивать прямой разнос этому старому коту, совершенно переставшему ловить мышей. Ну, и немаловажная деталь: Чувасову совершенно нечего делать за кулисами вечером, во время спектакля. Тем не менее, во все дни, когда случались наши необъяснимые неприятности, завхоз сидел в своей комнатушке…
        Владимир полюбовался на разложенный пасьянс, аккуратно прикрыл снимки воздушным щитом, чтобы не разлетелись, и отправился спать. Завтра будет новый день.
        Мясницкая улица была пуста. Уехали последние экипажи от театра, задремала ночная дежурная на почтамте, закрылись последние рестораны и кафе, работавшие допоздна. Некому было увидеть, как проскользнула тень в арку дома номер тринадцать.
        Консьержка в подъезде жилого здания во дворе тоже прикорнула и не увидела, как покачнулась, а затем приоткрылась без единого скрипа входная дверь, и по лестнице на второй этаж прошуршали шаги. Чуть слышно хлопнула дверь квартиры номер четыре, и только тут женщина разлепила глаза и сонно осмотрелась. Никого не было, никто не покушался на охраняемое ею пространство, и она снова смежила веки.
        Квартира номер четыре на втором этаже обычно пустовала. Где-то по миру болтался её хозяин, наезжавший раз или два в год, никто и не помнил, как он выглядит. Да и что за дело той же консьержке, соседу напротив или даже владельцу дома до того, синие или серые глаза у этого самого жильца, высок он ростом или нет, стрижётся коротко или же отращивает кудри. Даже то, водит ли он в свою квартиру женщин или коротает время в одиночестве, никому не было интересно.
        С коротким «Уф!» вошедший в квартиру человек щёлкнул пальцами, снимая заклинание незаметности, прошёл в кабинет и бросил на пол небольшую сумку. Подошёл к камину, коротким огненным импульсом поджёг заранее сложенные в нём дрова, осмотрелся и удовлетворённо кивнул: горничная, приходившая раз в неделю, была вчера, и вокруг было чисто.
        Сев в кресло, мужчина налил себе в хрустальный стакан аква-виты и задумался.
        Портал выбросил его Тьма знает где, в какой-то деревне километрах в двадцати от Москвы. Пришлось добираться на непонятных допотопных экипажах, есть в придорожном трактире, скрывать лицо… Он ненавидел всё это люто, но на кону стояло слишком многое, поэтому, сжав зубы, он помалкивал и шёл, ехал, прятался почти сутки.
        Ничего, уже завтра можно будет заняться настоящим делом.
        Ладно, не завтра. Послезавтра.
        День он позволит себе отдохнуть.
        Отставив стакан, мужчина прикрыл глаза и погрузился в размышления. В тишине квартиры раздавалось лишь тиканье больших напольных часов.
        Глава 6. 13 мая 2185 года от О.Д.
        {«Что требуется от человека, который занимается таким ремеслом? Он не должен быть слишком разборчивым в средствах, зато ему нужны хорошо подвешенный язык, быстрая реакция, терпение и, разумеется, большое везение - это в первую очередь. А также отличная память, чтобы вовремя сообразить, где, в каком пыльном закутке, в какой лавке старьевщика лежит томик, за который некто готов заплатить бешеные деньги»}.
        {Артуро Перес-Реверте, «Клуб Дюма, или тень Ришелье»}
        В половине шестого утра не слишком-то выспавшиеся и сильно голодные сыщики стояли на перроне центрального вокзала Кракова.
        Поезд, привезший их из Линца, выпустил всех, кто желал, постоял десять минут и пошёл дальше, к Варшаве. Бялостоку и Ковно. Немногочисленные попутчики, не глядя, огибали троих молодых людей и текли по своим делам дальше. Судя по лицам, дома их ждал горячий завтрак и крепкий кофе.
        - Ну и?.. - поинтересовался Никонов, с особой завистью посмотрев вслед толстяку, который весело катился к выходу, жуя на ходу пирожок. - Какой у нас план?
        - Жрать охота… - куда-то между краем крыши и облаком адресовал Кулиджанов. - Только всё ж закрыто в это время?
        Алекс вздохнул.
        - Есть у меня одна идея, но, если ничего не получится, чур не убивать. Пошли!
        Он забросил на плечо ремень сумки и двинулся к вокзальным дверям той же деловой походкой, что и остальные бывшие пассажиры.
        Трое пересекли широкую улицу, даже в этот ранний час не пустую, и пошли по ней в сторону парка. Дойдя, свернули вправо и вскоре упёрлись в круглое кирпичное сооружение, украшенное зубцами, бойницами, керамическими плитками и окружённое полузасыпанным рвом. Дубовые двери, потемневшие от времени, были окованы широкими металлическими пластинами с рисунком, в котором угадывались львы, драконы и единороги.
        - Это что, сильно растолстевшая надвратная башня? - поинтересовался Кулиджанов.
        - Это Барбакан, бывшие наружные городские ворота, - пояснил Алекс. - Стена и парк окружают исторический город, и когда-то войти в него можно было только так.
        - Понятно. И куда мы идём?
        - Увидишь.
        Миновав ещё одну арку, они ступили на мощёную камнем улицу. Многочисленные небольшие магазинчики, кафе и рестораны по обеим её сторонам были закрыты, витрины погашены, стулья перевёрнуты. Верещагин продолжал уверенно идти вперёд: если за полгода ничто не изменилось, то через несколько шагов они окажутся в таком месте, где как раз сейчас толпа завтракающих. Впрочем, в таком месте, как Краков, за какие-то шесть месяцев ничто действительно важное измениться не может.
        Наконец они вышли на площадь, и он поочерёдно ткнул пальцем в две высокие башни слева, готический дворец в глубине и торговую аркаду справа, лаконично поясняя:
        - Костёл святого Вацлава. Ягеллонский университет. Главный рынок. Нам направо.
        Наверное, какое-то название у этого заведения было, но никто его не произносил вслух уже много лет. Просто местные знали: в начале мясной линии Главного рынка в любое время суток можно съесть горячего мясного супа с жареным картофельным пирогом и выпить кофе, чёрного, как смола. В почерневшей от времени кухне, освещённые багряным отблеском от очагов, с ночи и до ночи ворочали котлы четыре брата Возняк. Здесь начинали свой день грузчики, рубщики и мясники, торговцы вином и овощами, сырами и рыбой, словом, все, кто проводил день на ногах за тяжёлой работой.
        Как-то Алекс приехал сюда зимой, в Кракове было морозно и очень снежно. Гуляя по городу, они замёрзли как собаки, и Барбара привела его к Вознякам ужинать… К удивлению Верещагина, девушку тут узнавали, приветствовали, ей навстречу даже вышел один из братьев, которого она представила своему спутнику как Михала. И не только вышел, а сам лично посадил за стол и подал по стопке зубровки «от заведения».
        Словом, Алекс надеялся, что его вспомнят и обслужат.
        Вспомнили - не вспомнили, но за стол посадили, и трое сыщиков получили то же самое, чем завтракали в этот ранний час все, кому надо было наесться на целый день: по миске похлёбки, большому пирогу и кружке кофе. Когда они снова вышли на площадь, было уже почти семь утра, солнце сверкало на крышах домов, флюгерах и шпилях, а к дверям рынка потихоньку подтягивались первые нетерпеливые покупатели.
        - Какой у нас план? - повторил Никонов свой вопрос.
        - Поскольку здесь официальное лицо - я, меня приглашали в городскую стражу, туда я и пойду. Потом встречусь с Василием и с его, так сказать, гарантом.
        - Красницким? - догадался инспектор.
        - Именно. Ну, а дальше видно будет.
        - Ладно. А мы?
        - А от вас мне бы хотелось, во-первых, побольше информации о дневниках, во-вторых, какие сведения есть обо всей этой истории в магбезопасности.
        - Ты думаешь, у них найдутся какие-то другие сведения? - поднял бровь Кулиджанов.
        - Ну, ведомства не всегда делятся друг с другом информацией, даже если дела объединены, - Алекс пожал плечами. - Тебе ли это не знать?
        - Хорошо, предположим. Мы сможем уехать сегодня вечером?
        Верещагин остановился и повернулся к спутникам:
        - Через два часа отчаливает «Королева Ядвига». Будете в Москве сегодня вечером. Вперёд!
        - Мы обещали помочь.
        - Тогда, Тьма тебя побери, помогай, а не задавай вопроса, когда это закончится! - резко развернувшись, он зашагал в сторону университета.
        В два прыжка Глеб Никонов нагнал его и пошёл рядом:
        - Где лучше искать информацию о дневниках?
        - В публичной библиотеке. Это при университете, сейчас покажу, - миролюбиво ответил Алекс.
        - А как мы встретимся?
        - Наберёшь на коммуникатор, договоримся. Всё, я пошёл!
        И он ускорил шаг, отрываясь от своих спутников. Желают уезжать - пусть уезжают, он справится и один, как справлялся много лет. У него Тьма знает, сколько дел: надо найти место для ночлега, бросить сумку, принять душ и к девяти утра быть в городской страже.
        Оставшиеся вдвоём сыщики переглянулись, и Кулиджанов проговорил с сожалением:
        - Ну, был неправ, признаю. Твои предложения?
        - Надо где-то кинуть кости, - ответил Глеб, задумчиво оглядываясь. - Вон какой-то отельчик, пойдём-ка и попробуем снять номер. Потом я в библиотеку, а ты к коллегам…
        Суржиков проснулся с чётким ощущением, что во сне он видел способ, как выманить крысу из норы. За завтраком он хмурился, пытаясь этот полезный сон вспомнить, кусал губы и мычал что-то себе под нос. Наконец на эти гримасы обратили внимание глазастые близнецы:
        - У тебя что-то болит? - поинтересовался непосредственный Стас.
        - Или это ты так усиленно думаешь? - подхватил Серж.
        - Думаю, - не стал отпираться Суржиков.
        - О чём?
        - О приманке.
        После разъяснений, что приманка была явлена во сне, но сон забылся, Макс заявил авторитетно:
        - Снилась всё равно ерунда. Мне как-то целое сочинение так явилось на сложную тему, а утром вспомнил - чушь и чушь.
        - Наверное… - Всё равно Владимир был расстроен, ему ужасно хотелось до приезда Алекса закончить ещё одно дело и предъявить пополневший счёт.
        - Но вообще приманка - идея хорошая, - сказала Софья. - Он ведь ничего не добился, твой злоумышленник?
        - Он или она… Но ты права, никаких видимых изменений в жизни театра не произошло. Режиссёром остался Листопадов, Скавронский сидит дома и надувает щёки, труппа не расколота…
        - А может, он хотел добиться, чтобы у них никакого успеха не было, тогда их лишат финансирования и вообще расформируют. Закроют. Такое бывает? - спросила Катя.
        Тут Суржиков задумался.
        Конечно, всякое он видел за свою долгую жизнь в театре: труппы разваливались с уходом или смертью идейного вдохновителя или мецената, полностью менялся репертуар или направленность… Но чтобы государство взяло да и закрыло заведение, которое перестало пользоваться популярностью?
        - Не-а, - помотал он головой. - Никогда такого не видел.
        - Значит, условно считаем, что ничего он не добился. И не остановится. То есть…
        Катя начала говорить, её перебил Стас и почти закричал:
        - Надо создать новый талисман! Кто-нибудь великий посмотрит их спектакль, похвалит и подарит что-то своё! И это будет не личная чья-то реликвия, а всей труппы!
        На столе возникло блюдо с блинами и вазочка с земляничным вареньем, а голос с подоконника ворчливо проговорил:
        - Учишь их всю жизнь, учишь - сперва поешь, а потом придумывай! А то и еда не впрок, и мысли не туда пойдут…
        - Пойдут куда надо! - ответил обрадованный Суржиков. - Есть идея. Обсудим после завтрака.
        Подойдя к зданию городской стражи Кракова, Алекс поймал себя на узнавании. Нет, в самом деле, на миг показалось ему, что вне зависимости от места действия эти дома выглядят похоже, что какой-нибудь райотдел в огромной Москве, что спрятавшийся в тихом переулке особнячок в Валь де Неже. Несколько оперативников в невысоких чинах курят у входа, немолодой усач-дежурный строго глядит на визитёров, в наличии непременно есть странноватый патологоанатом, суровый маг-следователь и седой начальник.
        Ну, и не зря, конечно, возникло это ощущение, поскольку краковские коллеги точь-в-точь схожи были с московскими. Он ностальгически вздохнул, вспомнив секунд-майора Бахтина, и протянул хорунжему в будке у входа свои документы, пояснив:
        - К подпоручику Хондажевскому.
        Усы у хорунжего, кстати говоря, были совершенно выдающиеся: пышные, русые, слегка тронутые сединой, с подвитыми кончиками.
        - Второй этаж, кабинет двадцать пять, - козырнул тот, и, потеряв всякий интерес к посетителю, свирепым взглядом уставился на прогуливающегося у раскрытой двери голубя.
        Подпоручик оказался молодым человеком, моложе даже инспектора Никонова. Наверное, именно поэтому он старательно хмурился и какое-то время не замечал вошедшего. Потом вскинул на Алекса ярко-голубые глаза и спросил:
        - Господин Верещагин?
        - Так точно.
        - Присаживайтесь, прошу пана. Долго же вы до нас добирались.
        Алекс лишь развёл руками: чего он не любил, так это оправдываться.
        Начал подпоручик с вопросов о паспортных данных, посмотрел билеты из Москвы в Монакум, далее в Линц и, наконец, в Краков, поднял бровь, обнаружил задержки по дороге, но вопросов на эту тему задавать не стал. Зато похмыкал над лицензией частного детектива, хотя прекрасно был осведомлен о том, кем является работодатель подследственного.
        Потом хозяин кабинета встал, отпер сейф, старательно закрывая спиной кодовый замок, и достал оттуда тоненькую папку. Вернулся к столу, положил папку на стол и уставился на Верещагина.
        Тому стало смешно и грустно. Молодой, старательный и неопытный расследователь, трудно придумать что-то хуже. Ну да ладно, если уж совсем не получится контакт, будем пользоваться рекомендациями и связями.
        - Пан подпоручик, давайте вы зададите мне вопросы, - предложил Алекс. - Всё-таки господин Таунен проработал у меня в доме несколько лет, я его неплохо знаю и могу раскрыть какие-то стороны… э-э-э… его характера.
        Раскрыв папку, Хондажевский перелистнул лежащие в ней бумаги и спросил:
        - И как долго он у вас проработал?
        Всё время, пока молодой офицер городской стражи расспрашивал об истории службы Василия Таунена в качестве гувернёра близнецов, нашего героя не оставляло чувство, что не слишком-то подпоручика всё это интересует. Есть правила, вот по ним он должен обо всём этом спросить и ответы в протокол вписать. Потом вложить листочек в папочку и забыть навсегда…
        Наконец подпоручик сложил ладони домиком и слегка склонил голову. Алекс подобрался: начиналось самое важное.
        - Скажите, а как давно ваш… служащий интересовался темой трансмутации?
        - Вообще не интересовался. Не говорил, не задавал вопросов, не обсуждал и книг домой не приносил.
        - Хм… Чем же он занимался в свободное время?
        Алекс задумался: как-то не замечал он за Василием каких-то серьёзных интересов.
        - Вы знаете, по-разному. Поначалу, только придя к нам работать, он увлёкся дизайном интерьера. Ну, это понятно, я выделил ему комнату в доме, и Василию хотелось её обставить как можно лучше. Он читал журналы, даже на лекции какие-то ходил… Потом остыл, конечно, и занялся магическим оружием.
        - В смысле? - вскинулся Хондажевский.
        - Нет-нет! - Алекс приподнял ладони в успокаивающем жесте. - Никаких реальных огненных мечей или самонаводящихся ледяных стрел, у меня дети в доме. История изобретений, боевые маги, которые применяли всё это, летописи военных столкновений, возможности мирного применения… Всё исключительно по литературе, да и та в основном библиотечная. А потом… потом он заинтересовался своими корнями. Понимаете, пан подпоручик, Василий вырос без родителей, у какой-то дальней родственницы. И что именно произошло с его семьёй, эта родственница говорить отказывалась. Там вообще вышла не слишком красивая история, но я не стану её излагать без разрешения Таунена. Но он решил узнать всё в деталях… И выяснил постепенно, что, возможно, его прапрадедом был профессор Угле.
        - Кто это?
        - Последний пражский алхимик, - ответил Алекс, решив не уточнять, отчего подпоручик задаёт вопросы о трансмутации, и при этом не осведомлен о роли помянутого профессора в этой истории. - Именно он считается разработчиком полного заклинания общей трансмутации.
        - Ах, вот как! То есть, ценные рукописи он украл исключительно из интереса к семейной истории?
        - Насколько я понимаю, из пяти тетрадей Василий заплатил за четыре и дал чек для того, чтобы зарезервировать за собою пятую. Разве не так?
        - Ну, вот пан Мечислав Войтыцкий утверждает, что нет.
        - А могу я ознакомиться с его заявлением?
        Подпоручик помолчал, потом сказал неохотно:
        - Вот, вы можете посмотреть материалы дела. Но прежде я потребую от вас магическую клятву о неразглашении!
        Верещагин лишь возвёл глаза к небу и протянул руку за текстом клятвы.
        Документов в папке было немного: заявление пострадавшего, протокол беседы с ним и протокол допроса Василия. Кроме этого, подшито было заявление уважаемого гражданина Кракова пана Тадеуша Красницкого о том, что господина Таунена он знает лично и гарантирует его явку в городскую стражу немедленно по вызову.
        - И всё? - удивился Алекс. - И вот ради этого я клялся, словно над раскрытой тайной Грааля?
        - А чего вам ещё? - немедленно ощетинился подпоручик. - Дело только открыто.
        - Ну-у… например, проводилось ли исследование этих самых тетрадей, о которых речь идёт? Какой-то независимый специалист дал заключение, являются ли они подлинными, или это вчерашняя подделка?
        - Нет. Но пан Тадеуш, прежде чем принять дневники для продажи, их изучил и удостоверил подлинность.
        - Ваш пан Тадеуш - лицо заинтересованное. В сказанном мною главное слово - независимый. Ладно, смотрим дальше… Владелец дневников - Мечислав Войтыцкий, и он сдал их на комиссию в букинистический магазин?
        - Э-э-э… не совсем, - тут лицо поручика сделалось несколько смущённым, и он без особой надобности полез в ящик стола. - Он ещё не является владельцем, так как полгода после смерти его отца ещё не прошло.
        - А что, завещания не было?
        - Нет. Пан Бронислав умер внезапно.
        - Совсем интересно…
        Ещё раз перелистав жалкие странички, Алекс принял решение:
        - Пан подпоручик, что-то я запутался совсем. Давайте сделаем так: я поговорю с Василием Тауненом и с паном Красницким и вернусь сюда. Мы с вами сходим пообедать, и за обедом изложим каждый своё видение проблемы. Годится?
        Хондажевский напыжился и даже слегка покраснел от возмущения:
        - Это что, взятка?
        - Где? - оторопел Верещагин.
        - Обед - это предложение взятки? Ну, вот что, вы, пан частный детектив, посмотрели материалы? - он забрал папку и сунул в сейф, старательно заперев замок. - Вот и идите, куда вы там собирались, не мешайте работать.
        - Совсем плохо… - пробормотав это, Алекс покачал головой и вышел из кабинета номер двадцать пять.
        Сбежал по лестнице, на входе вежливо кивнул дежурному и уже почти вышел, как вдруг остановился, а потом и вернулся на несколько шагов:
        - Скажите, пан хорунжий, а где я могу найти капитана Пшемысского?
        Хорунжий усмехнулся в усы, но никак комментировать не стал, а просто ответил:
        - Капитан в кабинете не сидит, его ноги кормят. Но обычно, если время есть, он забегает перекусить в трактир «У Яна Неповита», это за университетом. Там хозяин, Толстый Пацек, ему можно оставить записку.
        - Ага… Спасибо, пан хорунжий, попробую!
        В трактире по раннему времени было тихо и пусто, только за одним из дальних столов сидел немолодой дядька с длинными рыжими усами, заправленными за уши. Перед дядькой стояла шеренга накрытых крышками горшочков и тарелок - штук десять, не меньше! - и он, раскрыв первый, что-то из него деловито поглощал. Алекс с уважением глянул на запасы, коротко поклонился и повернулся к хозяину. Тот меланхолически протирал стойку белоснежной тряпкой.
        - Пан Пацек? - вежливо поинтересовался Верещагин.
        - Так точно, Толстый Пацек к вашим услугам. Чего пану угодно?
        - Мне сказали, что у вас можно оставить информацию для капитана Пшемысского, это так?
        - Ну-у, если пану желательно… Только я понятия не имею, когда пан капитан здесь появится!
        - Ничего страшного, - пожал плечами Алекс, вытаскивая из кармана карандаш. - Найдётся листок бумаги?
        Нашёлся листок, и записка написалась легко и убедительно, и вообще, ему всё больше казалось, что выдернули его в Краков по пустячному делу, можно было и не ездить, а остаться дома, с детьми и с Барбарой. Справится Василий сам, что он, маленький?
        Помотав головой, Алекс стряхнул странные, несвойственные ему мысли. Быстро дописал записку и отдал её Пацеку, потом повернулся к усачу. Тот доел содержимое пятой тарелки («Быстро он, однако! - поразился Верещагин), аккуратно облизал ложку и положил её рядом со следующим горшочком. Поколебавшись, Алекс сказал:
        - Пан Пацек, дайте мне чашку кофе по-варшавски, я пока поговорю с паном.
        И, не размышляя долго, подсел к столику и представился:
        - Алекс Верещагин, частный детектив из Москвы.
        - Ежи Студняк, наёмник из Кракова, - ответил усатый.
        Под его правым глазом был длинный, почти стёртый временем шрам; когда наёмник улыбался, шрам наливался кровью и становился заметным. Потом Алекс выяснил, что наливается кровью он и тогда, когда усач сердится, но это было нескоро.
        - И зачем ты, пан Студняк, ментальную магию ко мне применял?
        - Скучно мне, пан Алекс! Вот работу сделал, денежки получил, пропиваю потихоньку, а скучно - мочи нет. Может, тебе пособить чем?
        - Может, и пособить, - задумчиво ответил Верещагин. - Ты вот что, пан Ежи, скажи, где тебя искать? Очень может статься, что будет у меня для тебя работа…
        - Да что ж меня искать? Ты вот Пацеку записочку для кого-то нужного оставил? Вот и для меня передашь…
        Тьма его знает, зачем мог бы пригодиться битый-перебитый наёмник частному детективу, занимающемуся, в общем, совсем неопасными делами, но… Словно подтолкнул кто-то его под локоть, шепнув вкрадчиво: «Бери. Пригодится!».
        Он и взял.
        Жил Тадеуш Красницкий совсем недалеко от университета, буквально в двух шагах от парка Планты, окнами на концертный зал имени Шопена. И букинистическая лавка его была тут же: лавка - на первом этаже, а квартира на втором.
        Постучав кольцом, висящим в пасти растрёпанного латунного льва, Алекс приготовился долго ждать, но дверь распахнулась почти мгновенно. На пороге стоял Василий Таунен.
        Признаться, его работодатель думал, что увидит бледного, может быть, даже измождённого и уж точно встревоженного недавнего узника, но гувернёр был бодр, румян и даже как-то весел. Впрочем, увидав Верещагина, он слегка сник и открыл рот. Потом, не сказал ничего, закрыл его, кивнул головой и посторонился, пропуская визитёра внутрь.
        Пожилой высокий мужчина в домашней куртке с бархатными лацканами - явно местный, судя по привычным уже вислым седоватым усам - неторопливо вышел навстречу посетителю.
        - День добрый, пан?..
        - Алексей Верещагин, этот молодой человек работает на меня, - поймав острый взгляд гувернёра, Алекс поспешил добавить, - работает или работал, это уж мы разберёмся по ходу дела.
        - Простите, пан Тадеуш, я же должен был вам представить… - заторопился Василий.
        - Да поздно уже! - усмехнулся в усы мужчина. - Так что представлюсь сам: Тадеуш Красницкий, букинист.
        - Рад знакомству.
        - Прошу вас, - хозяин дома посторонился и сделал приглашающий жест в сторону лестницы на второй этаж.
        В гостиной он извинился, что на несколько минут оставит их одних, и вышел.
        Василий молчал. Алекс поморщился и сказал:
        - Давай, рассказывай.
        - Даже не знаю, с чего начать…
        - Знаешь, я мог бы сказать, «начни сначала», но эта фраза уже в зубах навязла, поэтому начни с главного.
        - С главного… Тогда, пожалуй, так: тетрадей было пять и ещё одна.
        - И поэтому тебя обвиняют в краже пятой, а шестая идёт для ровного счёта? - не удержался Верещагин.
        Нисколько не обидевшись, гувернёр продолжал:
        - Пять тетрадей - предположительно, дневники профессора Угле, предположительно, моего предка. А шестая - сделанные им выписки из нескольких трудов по рунной магии в той части, где говорилось об использовании рун в заклинаниях трансмутации. И одно без другого интересно только… с исторической точки зрения. А вместе они могут быть полезны практически.
        - Вася, тебе-то это зачем? Ты ведь не маг.
        - И что? - Таунен помотал головой, как заартачившаяся лошадь. - Теоретическую магию никто не отменял, между прочим, а для неё довольно самого крохотного резерва. Ты пойми, я же не просто так! Я о будущем думаю!
        - Человечества? - не без ехидства поинтересовался Алекс.
        - Вообще-то, о своём собственном. А польза человечеству идёт так, как ты выразился - для ровного счёта, - не остался в долгу Василий. - Близнецы растут. Уже, считай, выросли, и я им не особо нужен. Значит, ещё полгода-год, и надо будет искать новую работу. А ты знаешь, каково это - работа гувернёра при каком-нибудь капризном отроке? Это у тебя я считаюсь, да и чувствую себя на равных с членами семьи. А в предыдущих домах место моё было на кухне со слугами… если хоть сколько-то свободного времени находилось!
        Верещагин помолчал, потом кивнул:
        - Понятно. И ты решил попробовать поменять жизнь?
        - Да.
        - Хорошо, мотивы твои мне понятны. Как же получилось, что тебя обвинили в краже?
        - Боюсь, тут моя вина! - ответил вошедший в гостиную пан Красницкий.
        Пока в гостиной разговаривали, он успел переодеться и теперь щеголял в белоснежной рубашке, пиджаке из тонкой шерсти и тёмно-красной бабочке.
        - Да вы-то тут при чём? - буркнул Василий.
        Видно было, что этот разговор повторяется уже не в первый раз.
        - Видите ли, пан Алекс, тетради были приняты мною от пана Мечислава Войтыцкого для оценки и продажи. А вот шестую тетрадь он продавать не хотел, желал лишь оценить и, возможно, слегка подреставрировать. Там каким-то образом бумага подмокла, и кое-где чернила размылись…
        - Смылись полностью, только царапины остались, - добавил Таунен. - Но этот тип…
        - Василий! - укоризненно проговорил Красницкий.
        Молодой человек со вздохом поправился:
        - Этот ваш Войтыцкий что, не понимает, что конспекты без дневников никакого смысла не имеют?
        - К сожалению, пан Мечислав молод, горяч и… э-э-э… не очень разбирается в теоретической магии, - признал пан Тадеуш.
        - Иначе говоря, малообразован, и гонору выше крыши, - «перевёл» Василий. - Оттого ему кажется, что он сможет использовать конспекты для создания новой теории. Или написания книги. Или разработки формулы. Или ещё чего-нибудь, но непременно великого.
        - И ты решил, что шестая тетрадь тебе гораздо нужнее, чем ему?
        Таунен опустил глаза и промолчал.
        - Проблема усугубляется тем, что конспекты эти защищены от копирования, и никто не может понять, как именно… - добавил пан Красницкий.
        - Понятно… Значит, перед нами стоят две проблемы: снять с Василия обвинения и получить в руки оригинал или копию шестой тетради, так?
        - Так.
        - Ну что же, будем их решать.
        - А сможем? - голос Василия слегка дрогнул.
        - А у нас есть выбор?
        - Нету.
        - Значит, придётся смочь.
        Снова стоял Владимир Суржиков перед трёхэтажным особняком в стиле модерн, расположившемся в тени деревьев в уютном дворике рядом с Петровкой. Он поднял взгляд на арочное окно второго этажа и успел увидеть, как там шевельнулась занавеска.
        Дверь справа на площадке была распахнута, и, прислоняясь к косяку, стоял великий актёр.
        - Я так понимаю, и старик может на что-то пригодиться? - ухмыльнулся он.
        - Из вас старик никак не получается. Старики - они, вон, в домино во дворе играют и на прострел жалуются, - буркнул Суржиков.
        - Ну, проходи. Кофе хочешь? - спросил Певцов, и, не дожидаясь ответа, крикнул куда-то в глубину квартиры, - Маша! Кофе сделай побольше.
        - Вам, Илларион Николаевич, доктор кофе запретил начисто, - ответил звонкий женский голос. - А будете требовать, и до «Лира» не дотянете.
        Актёр сделал страшные глаза и снова прокричал:
        - Ладно, тогда чай!
        Прислушался и, не получив возражений, махнул рукой:
        - Вчера был Семен Михайлович, домашний, так сказать, доктор - всё, всё запретил. Буду питаться вермишелью без масла и соли.
        Представив себе жизнь без пирогов, запечённой ветчины и жареной картошки, которая Аркадию особенно удавалась, Суржиков впечатлился и посочувствовал. Правда, в глазах Певцова присутствовал некий насмешливый чёртик, который не давал вполне горевать над его страданиями, но… можно ли не поверить игре великого актёра?
        - Садись, рассказывай, какие у тебя успехи?
        - Да вот… осталось восемь подозреваемых, и дальше сократить список не могу, хоть убей.
        - Давай, посмотрю…
        Певцов дважды прочитал список, долго разглядывал снимки, кряхтел, потом решительно отложил один в сторону.
        - Лариса Суюмбекова не могла этого сделать. Я её знаю много лет, и я утверждаю: не могла.
        - Почему?
        - Потому что в театре для неё вся жизнь, вне зависимости от того, кто ставит спектакль, и что играют. И даже от того, занята ли она сама хотя бы на роли горничной без слов. Лариса неумная, вздорная старая женщина, но нарушить хоть одну из Примет, - он так и произнёс это слово, чтобы заглавная буква была хорошо различима, - на это она никогда не пойдёт.
        - Хорошо, я понял вас. Но всё равно остаётся семь фигурантов…
        - Ну, положим, Марьяшу Елисееву я тоже знаю давно. Лет тридцать назад… кхм… м-да… В общем, я её примерно столько и не видел, и как за это время Марьяна изменилась, не имею понятия. В те времена, когда мы знались, она была женщиной недалёкой, но абсолютно честной. Что с ней происходило, как жизнь сложилась, только Терпсихоре и известно.
        - Скорее уж мойрам, - покачал головой Суржиков. - А про остальных хоть что-то скажете?
        Вновь раскрыв список, актёр пробежал его глазами.
        - Тюрин… не знаю или не запомнил. Вильнева Наталья… что-то знакомое, но откуда - убей, не скажу. Наверное, когда-то и где-то встречались, она ж примерно нашего возраста?
        - Помоложе.
        - Ну, да всё равно, не помню, - тут он перебил сам себя и подвинул к посетителю вазочку с вареньем. - Ты чай-то пей, и варенье ешь, земляничное, Маша, экономка моя, варила. А я пока думать буду. Так, дальше… Грибанов, рабочий сцены. Не знаю. Не подумай, что из снобизма, просто не сталкивались. Лянская слишком молода. Толстоганов… Слышал и даже встречал в какой-то антрепризе. Поганый человечек, но такая вещь в себе, что и не поймёшь, что же у него на уме. Знаешь, - тут он отложил в сторону листки и снимки, - бывают такие коробочки, вроде как с подарком. Открываешь одну, а внутри вторая. В той третья, в ней четвёртая, пятая… доходишь до последней, с грецкий орех размером, и медлишь, открывать уже и не хочется. Вдруг внутри не бриллиант, а дохлый таракан?
        - Знаю, - кивнул Суржиков.
        - Вот и я о том… Значит, кто там у нас дальше? Ах, Илья Ильич! Ну, с этим хорошо знаком. И могу предположить, отчего он вечерами из театра не уходит…
        Тут Певцов посмотрел на гостя хитрым глазом, явно ожидая вопроса. Владимир не подвёл и послушно спросил:
        - Почему?
        - Я слышал, что года два назад Чувасов овдовел, и живёт он теперь с сыном и невесткой. Полагаю, новая хозяйка его из дому потихоньку выживает, вот он и ждёт допоздна, покуда там все спать улягутся.
        - Вы считаете, он не мог действовать во вред труппе?
        - Считаю, что нет.
        - Ну, хорошо… - переложив листки в порядке вероятности, Суржиков вздохнул. - И всё равно, остаётся шестеро. Ума не приложу, как быть.
        - Я же вижу, что у тебя есть идея, сознайся.
        - Есть, Илларион Николаевич.
        И Владимир изложил план, придуманный и обсуждённый за завтраком.
        Певцов поджал губы, почесал в затылке, потёр нос - словом, проделал ряд телодвижений, долженствующих обозначить усиленные размышления.
        - То есть, ты предлагаешь мне стать дарителем этого самого нового талисмана?
        - Да, Илларион Николаевич.
        - И что это может быть?
        - Да что угодно! - отвечал расхрабрившийся Влад. - Да хоть бы и снимок с подписью!
        - Снимок… Это мелко и недостойно Иллариона Певцова. Вот что, есть у меня один человечек, дай-ка я его приглашу. Маша! - В дверях гостиной появилась экономка, довольно молодая румяная женщина с удивительно красивыми синими глазами. - Маша, во-первых, вызови мне Ли Чана.
        - Как срочно? - спросила невозмутимая Маша.
        - Вчера!
        - Поняла, Илларион Николаевич.
        - Во-вторых, выясни, что сегодня и завтра дают в театре драмы и комедии.
        - Поняла, Илларион Николаевич.
        - В-третьих, убирай чай, наш гость уходит!
        И как ни пытался Суржиков выяснить, что же задумал расшалившийся патриарх, на него только замахали руками и закричали «Кыш, кыш!».
        Инспектор Никонов слыл среди коллег человеком рациональным и трезвым. И к тому были основания.
        Родился Глеб в семье сельского врача и мага-агронома, и лет до шести был твёрдо уверен, что пойдёт по родительским стопам. По чьим именно, он не успел решить. А когда ему исполнилось шесть, родители уехали на несколько дней в отпуск в Валахов, где и попали под руку рехнувшемуся магу крови.
        Мальчика забрал к себе дядя, жил он до конца школы вместе с шестью двоюродными братьями, и очень быстро научился вставать первым, съедать из тарелки всё до конца и работу по хозяйству делить поровну. Или по справедливости, это уж как получится.
        А после окончания школы Глеб отправился в Москву, где и поступил вначале в училище городской стражи, а потом, после трёх лет службы - на юридический факультет университета, по специальности магический розыск. Он точно знал, что мага крови, убившего его родителей, нашли практически сразу же, и при задержании тот погиб. Но так же точно ему было известно, что рано или поздно найдётся новый желающий получить дармовую силу, выпив чью-то жизнь, и Никонов хотел быть среди тех, кто наденет ему орихалковые наручники.
        Такая мечта.
        Так вот, крестьянская рациональность подсказывала инспектору: во-первых, совпадения в жизни случаются редко. Во-вторых, нужно сначала выяснить предысторию, а потом делать предположения.
        И, как и было запланировано, он отправился в библиотеку.
        У библиотек тоже бывает специализация.
        Иногда она естественно вытекает из того, кто ею пользуется, так что Высшие курсы актёрского мастерства располагают тысячами и тысячами рукописей пьес, сценариев, мемуарами режиссёров и воспоминаниями суфлёров, а, скажем, в Охотничьем клубе можно отыскать руководство по соколиной охоте, написанное царем Алексеем Михайловичем.
        Книжное собрание Ягеллонского университета по праву гордилось коллекцией рукописных и первопечатных книг по магии. Здесь можно было найти «Рассуждение об армиллярной сфере и использовании её для разработки новых формул стихии воздуха» Герберта Орильякского и «Краковский Кодекс» Бальтазара Бехема, «Прусские Хоругви» Яна Длугоша и «Компендиум зла» Франческо Гуаццо…
        Но Глеба Никонова интересовали книги, посвящённые заклинаниям подобия, основанным на рунической магии. О чём он и сообщил Хранителю.
        То есть, конечно, до Хранителя инспектор добрался не сразу.
        Вначале ему требовалось доказать, что он, не имеющий отношения к Ягеллонскому университету, не являющийся гражданином Кракова и даже Царства Польского, вообще имеет право попасть в библиотеку. На этом этапе довольно оказалось удостоверения городской стражи Москвы - всё-таки договор между государствами Союза королевств работал, и работал неплохо. Дальше, поработав с каталогом, Глеб понял, что общедоступные фонды ему вовсе ни к чему, надо попадать в закрытое хранилище. Здесь уже пришлось предъявить печать на левом предплечье, знак того, что инспектор Никонов работает, в том числе, и с делами о магических преступлениях. И, наконец, последним судьёй стал Хранитель библиотеки по имени Нарбут.
        - Руническая магия, значит? - жёлтые глаза сверкнули, шевельнулись длинные пальцы, закрытые белыми перчатками, и Глеб подавил привычный суеверный ужас.
        - Да, - твёрдо ответил он. - Руны в применении к заклинаниям подобия.
        - Что-то конкретное?
        - М-м-м… - инспектор замялся. - В принципе, нам в расследовании всё время встречается одна и та же книга, но я не уверен, что нам не подставляют решение.
        - Какая именно?
        Вздохнув, Никонов отбарабанил название, уже навязшее в зубах.
        - Так вот, Нарбут считает, что трансмутация - это… э-э-э… «порождение болезненного воображения слабых магов, относящихся к самим себе со звериной серьёзностью», - сказал он, завершая свой рассказ.
        - То есть, по мнению Хранителя, она невозможна? - уточнил Кулиджанов.
        - Именно так.
        - Это нисколько не поможет нам с доказательствами невиновности Василия, - вздохнул Алекс. - Если он и впрямь невиновен, в чём я уже начинаю сомневаться.
        Трое москвичей сидели в кофейне на Брацкой улице и обсуждали, что кому удалось узнать. Начать выпало Глебу, как самому младшему.
        - Ну, а о дневниках и выписках Хранитель что-то сказал? - спросил капитан-лейтенант.
        - Вот именно и сказал: ерунда. Не имеет ни практической, ни исторической ценности.
        - Ясно. Ладно, с тетрадями более или менее разобрались. Теперь по сведениям от коллег… - Кулиджанов выдержал театральную паузу.
        Инспектор Никонов громким шепотом произнёс:
        - Судя по его покер-фейсу, наш капитан-лейтенант принёс как минимум сенсацию.
        - Можно сказать и так. У отдела расследований краковской Службы магбезопасности есть основания для открытия дела по факту смерти старшего Войтыцкого, случившейся от применения недозволенных магических средств. Проще говоря, пана Мечислава подозревают в том, что он ускорил смерть папаши на пару десятков лет.
        Верещагин длинно присвистнул:
        - Получается, ему бы не в чужом глазу соринку искать, а из собственного бревно вытащить?
        - Это не отменяет абсолютную неправомерность действий Василия, - сурово произнёс Кулиджанов. - По этому делу… В общем, короче говоря, коллеги настоятельно рекомендуют господину Таунену признавать вину и каяться. В данном случае речь идёт о штрафе или общественных работах, а то и вообще - о порицании.
        - И как это обставляется в наши времена? - заинтересовался инспектор. - А то я читал тут, как в тринадцатом веке в Праге общественно порицали десятью ударами кнута и позорным столбом на сутки.
        - Судья зачитывает приговор публично, и потом в городском листке помещают информацию, - неохотно ответил капитан-лейтенант. - Для местных жителей это чувствительно, но твой гувернер же с тобой вместе и уедет?
        - Тьма его знает, - ответил Алекс с огорчением. - Это получается, мы проиграли?
        - Нет. Мы выиграли, ведь детектив не может оказаться побеждённым, - ухмыльнулся Никонов. - Просто это такая победа… не конкретного человека, а справедливости и здравого смысла.
        Василий и пан Тадеуш встретили Алекса уже не в гостиной, а в подсобном помещении книжной лавки пана Красницкого. Как обычно и водится у антикваров и букинистов, в подсобке было куда интереснее, чем в торговом зале: на двух больших столах лежали потрепанные и совсем растрёпанные книги, какие-то ножички, дощечки, стояли коробки с иглами и баночки с клеем и краской. Над всей комнатой царил запах кипариса, ладана и спирта. Двое мужчин, молодой и старый, спорили, размахивая руками, над тощей и невзрачной тетрадкой.
        - А я говорю, надо сразу пробовать амулет! - горячился Василий. - Вашими дедовскими методами мы рискуем вообще уничтожить следы надписей!
        - Угу, можно подумать, двести-триста лет назад амулеты были хуже, - бурчал под нос пан Тадеуш. - Тот же янтарь в кипарисовом дереве, те же формулы, такая же активация!
        Посмотрев на этот бесконечный спор, Алекс шагнул в комнату и откашлялся. Оба спорщика воззрились на него с такими одинаковыми выражениями лиц, что он невольно рассмеялся и сказал:
        - У меня есть новости.
        - Да? - оживился Таунен.
        - И тебе они не понравятся. Надо признавать вину и соглашаться на мировую. Как мне сказали, тетрадь эта признана не имеющей исторического или культурного значения, поэтому наказание будет только за несанкционированное использование. Тетрадь возвратить владельцу, плюс штраф или общественные работы. Если ты хочешь вернуться в Москву со мной или вскоре, проси штраф.
        - Ну, видишь ли… - помялся Василий. - Я ведь тебе уже не нужен, так? Мальчики выросли, и водить их за руку больше не придётся. Собственно, весь последний год я был не особо востребован…
        - Чего ты хочешь, Вася?
        - Я остаюсь здесь, - решительно ответил гувернёр, теперь уж окончательно бывший. - Вот, пан Тадеуш меня пригласил поработать с реставрацией книг…
        - Пригласил, - столь же решительно кивнул Красницкий. - И от слов своих не отрекаюсь. А общественные работы… Да вот у меня и будет работать, пану судье всё равно, я уверен.
        - Ну, хорошо… - честно признаться, Алекс не удивился, чего-то подобного он и ждал. - Тогда прощаемся? Я сегодня вечером хочу улететь.
        Они обнялись, и Верещагин ушёл, оставляя позади значительный кусок своей жизни. За его спиной возобновился спор о методах реставрации надписей. Кажется, слов о необходимости вернуть тетрадь господа букинисты предпочли не услышать, но это уже была их ответственность.
        Суржиков лежал на кровати, смотрел в белый потолок своей комнаты и терзался. Ему доверили расследовать дело, пусть и не такое, о котором станешь писать мемуары, но всё же - дело, важное для нанимателя. Прошло уже три дня, вот и четвёртый почти заканчивается, а он ничего сказать не может. Бегал, суетился, отрывал от дела занятых людей, и всё без толку.
        Тут он вспомнил сегодняшний свой визит к Иллариону Певцову и затосковал совсем сильно. Пожалуй, Владимир накрутил себя уже до того состояния, в каком люди творческого темперамента начинают пить без просыпу, но обратиться к этому классическому способу утоления тоски всё-таки не позволяла аллергия. Отчего-то это было ещё обиднее…
        Он порастравлял эту обиду, порасковыривал болячку так, чтобы она всё время саднила и не давала о себе забыть, вздохнул и сел на кровати. К саду медленно подкрадывались сумерки, пахло сиренью и, кажется, ландышами.
        - Весна, - пробормотал Суржиков. - Весна, а я тут глупостями занимаюсь. Пойду, помогу Соне в саду… если позволит.
        «Не позволит! - шепнул ему внутренний голос. - Иди и делай, что обещал. До начала спектакля час, отправляйся в театр, наблюдай и опрашивай».
        Влад потёр ладонью колючий подбородок, снова вздохнул и отправился бриться. Кто его знает, что там затеял Илларион Николаевич, лучше быть поближе к месту событий. Конечно, усмирить этот вулкан он не сможет, но хотя бы спасёт из-под обломков собственную гордость.
        Они взяли билеты на очень удачный рейс: «Королева Маб», новейший скоростной дирижабль, шёл из Люнденвика без остановок на ночёвки, и в Кракове задерживался на два часа, только чтобы поменять фиалы с воздушными элементалями.
        - Отправляется в восемь вечера, - сообщил Кулиджанов, выкладывая на стол три билета, красочные книжечки из плотной дорогой бумаги. - Будем в Москве в десять утра. На борту спальные места для пассажиров, два ресторана, бар и показ голографических комедий. Мест не было, но я воспользовался служебным положением.
        Недоверчиво пошевелив пальцем билетную книжечку, Алекс спросил:
        - И сколько это стоит?
        - Не дороже денег. Шестьсот дукатов с каждого, ужин и завтрак включены.
        - Однако… Дневная ставка хорошо зарабатывающего частного сыщика.
        Капитан-лейтенант развёл руками:
        - Отправляйся поездом, каких-то два дня. У меня этот билет с руками оторвут.
        - Не болтай, - буркнул Верещагин, выкладывая на стол шестьдесят золотых десяток. - Мне остонадоела эта история.
        - Ты такой во вселенной не один… Утешает лишь то, что дальнейшая наша работа по этому делу будет идти дома. За своим столом, с родным архивом и справочным фондом, с ночёвками в собственной кровати, если повезёт… Эх, красота!
        - У меня таких денег нет, - мрачно сообщил Никонов, глядя в стол. - Так что я - поездом.
        - С какой это стати? - поднял бровь Кулиджанов. - Ты-то в командировке, так что за тебя родное ведомство платить будет. Его царского величества городская стража.
        - Тогда предлагаю поесть! - мигом повеселел инспектор. - Когда он ещё будет, тот ужин, да и чем там на борту накормят? Алекс, а ещё разок мы туда, на рынок, наведаться можем? А потом сразу к причальной мачте!
        Театр сиял огнями.
        На сей раз в зрительном зале «Драмы и комедии» все места были заняты, и даже у входа маячили несколько унылых фигур, спрашивающих лишние билетики. Афиша сообщала, что объявлен бенефис Виктории Мавлюдовой, и только на два дня труппа возобновляет постановку более чем столетней давности, лучшую комедию всех врёмен и народов - «Как важно быть серьёзным». Сегодня Мавлюдова играла леди Брэкнелл, завтрашний же состав был обозначен большим вопросительным знаком.
        Суржиков прошёл к служебному входу. До начала спектакля оставалось всего полчаса, все участники давно пришли и занимались своим делом, так что обычно к этому моменту вахтёр Поликарпыч уже пил чай в своей комнатке. Но нет, сегодня он, принаряженный в форменную куртку с лирами и масками на обшлагах, стоял в дверях и строго взирал на отирающихся поблизости любопытных.
        - Владимир Иваныч, наше вам почтение!
        - Добрый вечер, Михаил Поликарпович, - слегка поклонившись, Суржиков миновал снявшего фуражку дежурного и направился к служебной лестнице.
        - Это кто? - услышал он за спиной взволнованное контральто. - Смотри, его пустили, может, актёр?
        - Небось, проверяющий какой! Из министерства или департамента. Закрыть их хотят, вот Листопадов и старается, - ответил авторитетно тенорок. - Милейший, может, договоримся как-то?
        - Не положено! - голос Поликарпыча был холоден, словно лягушачье брюхо.
        Дальнейших переговоров Влад не слышал, но вся эта суета подняла ему настроение, и к гримёркам он подходил, посмеиваясь. Возле первой мужской гримёрной он почти столкнулся с Крамовым; согласно афише, тому досталась сегодня роль Лэйна, с его ударных реплик начиналась пьеса, и волновался Савелий чрезвычайно. Щёки его пылали, несмотря на грим.
        - Володечка! - Крамов ухватил его за рукав и почти потащил в комнату. - Вот хорошо, что я тебя встретил! Проходи. Садись!
        Подтолкнув гостя к стулу, Савелий сбросил оттуда халат и какие-то шарфы и повернулся к своему соседу, молодому актёру Макарову.
        - Семён, ты почему не здороваешься?
        Открыв глаза, тот посмотрел непонимающе, потом расцвёл в улыбке:
        - О, Владимир Иванович! Как хорошо, что вы пришли! Видели, что мы сегодня играем? У меня роль Алджернона! - он горделиво выпятил грудь и надул щёки, потом не выдержал и расхохотался. - Мы с Савелием сегодня открываем спектакль.
        - Ну, ни пуха, ни пера! - Суржиков собрался встать, но старый актёр вцепился в него.
        - Нет-нет-нет, я ж тебя по делу позвал! Я помню, ты всегда перед выходом на сцену какой-то стишок прочитывал, и потом такой был успех! Зал ревел!
        - Ну… - смутился Владимир. - Дела былые…
        - Дай!
        - Что?
        - Владимир Иваныч, мы с Савелием просим вас - поделитесь успехом, - сложив ладони, попросил Макаров. - О, уже первый звонок…
        Крамов заёрзал на диванчике.
        - Володечка!
        - Ладно, - сдался Суржиков. - Только, чур, не смеяться! - Оба помотали головами, жадно глядя ему в рот. - «Давайте нынче пить вино, Пускай на дорогах мрак, И все не то, и все не так, Но что есть „то“ и „так“?».
        Прозвучал второй звонок, и под этот неумолкающий трезвон он смотрел, как старый и малый, глядя друг на друга, шепчут стихи…
        Звонок затих, и Савелий спохватился:
        - Всё, пора на сцену! Идёмте, дорогой мистер Алджернон Монкриф!
        - Идёмте, Лэйн!
        Суржиков дождался начала спектакля, постоял за кулисами, вдыхая запах грима, проглаженных раскалённым утюгом костюмов, непросохшей краски от декораций, и отчаянно завидовал двоим на сцене, ведущим остроумный диалог. Потом махнул рукой, достал свой список и, прочитав его дважды от первой до последней строчки, отправился в хозяйственную часть, к Чувасову.
        Илья Ильич пил чай.
        В его небольшой комнатке было не повернуться, большую её часть занимал несгораемый шкаф, сработанный из чудовищно толстого металла. Всё остальное место занимали кресло, стол и диван, столь монументальные, будто их для себя лично подбирал Собакевич. В настоящий момент Чувасов расположился в кресле, на столе перед ним стоял стакан с подстаканником, до краёв налитый чёрным, почти непрозрачным чаем, блюдце с сушками и тарелка с мёдом.
        На незваного гостя Илья Ильич взглянул неприветливо, выражением лица напоминая некстати разбуженного медведя.
        - Сыщик пожаловал, значит, - буркнул он под нос, наклонился к стакану и отхлебнул чай.
        - Добрый вечер, - поздоровался Суржиков.
        - Кому как, - ответствовал заведующий хозяйственной частью.
        Сесть он Владимиру не предложил, а тот и не ждал приглашения: нашарил под столом табуретку, уселся, утянул сушку из блюдца и стал вертеть головой, рассматривая комнату.
        Посмотреть тут, оказывается, было на что: вся свободная поверхность стены была увешана и оклеена старыми афишами, фотографиями актёров, программками, исчерканными листами ролей… На многих экспонатах этой своеобразной выставки красовались размашистые подписи. Усмотрел Суржиков и афишу «Сирано», где он исполнял главную роль, и на сердце у него потеплело…
        - Смотришь? - пробурчал Чувасов. - А подписать не подписал в своё время.
        Суржиков развёл руками:
        - Хотите, сейчас автограф поставлю? Хоть два!
        - Ставь! - и в руки ему сунули толстый фломастер.
        Размашистая подпись заняла своё место, и подобревший слегка Илья Ильич спросил:
        - Чаю хочешь?
        - Нет, пожалуй, спасибо, - ещё не договорив, Влад понял, что ошибся.
        Лицо завхоза снова потемнело. И он с горечью спросил:
        - Что, подозреваешь меня?
        - Было дело, не скрою, - не стал отпираться Суржиков. - Вот только не похоже это на вас, так мелко и болезненно пакостить, вы мужчина серьёзный. Да и Илларион Певцов категорически уверен, что вы на труппу неприятности наводить не могли.
        - Илларион? - хмыкнул Чувасов. - Ну, ладно. Так чего пришёл тогда?
        - Посоветоваться, - честно ответил сыщик. - Вы внутри, а я снаружи. Актёры, конечно, тоже внутри, но они глядят по-другому. Сами знаете, те самые башмаки, о которых Саша Золотов печалится, нормальный человек бы давно выкинул…
        - Ну-у… Давай советоваться.
        Илья Ильич отодвинул в сторону пустой стакан и впился взглядом в список.
        - Тюрин, - проговорил он. - Пустой человек, неприятный. Заметил где-нибудь неполадки, что-то не так - другой бы мимо прошёл или потихоньку сказал, а этот непременно в полный голос обо всём объявит, и долго обсуждать будет. Но вот тут у тебя, мил человек, ошибочка…
        - Где?
        - А вот в списке, что когда пропадало, и где кто был в эти дни. Двадцать восьмое апреля, когда по коридорам листки из «Макбета» разбросали - не было Тюрина в этот день.
        - Да как же? Вот и в афише он стоит, и в расписании - Анатолий Тюрин, слуга. Выход на двадцать второй минуте первого акта.
        - В афише можно что угодно написать, - хмыкнул завхоз. - А я тебе говорю, что его не было, потому как пришлось срочно вызывать замену, и слугу играл этот, молодой… Из рабочих сцены. И хорошо играл, кстати! Павлов, вот. Василий Павлов.
        - Ага, знаю такого, - Суржиков сделал пометку в календаре происшествий, и без того густо исчерканном. - А как это вы запомнили, вроде бы, не ваша поляна?
        - Поляна-то не моя, но как ты думаешь, ежели выясняется, что белые чулки остались только размера сорок два? А Вася у нас мальчик крупный, ему сорок шестой требуется, вот костюмеры ко мне и прибежали.
        - И что вы сделали? - невольно заинтересовался Влад.
        - Да уж нашёл, что, - туманно ответил Чувасов и перевёл разговор. - Короче, Тюрина вечером двадцать восьмого не было, и вышел он только второго мая. Болел.
        - Ладно. Вычёркиваю, - карандаш прошёлся по листку, но легче не стало, и Суржиков с некоторым унынием вздохнул. - В сущности, четыре человека в списке или восемь, разницы нет. Надо, чтоб остался один.
        Поздним вечером, досмотрев спектакль до конца и поздравив актёров с заслуженным успехом, он возвращался домой по бульварам, продолжая обдумывать расследование. Впереди маячил обидный провал, звучная и заслуженная плюха. И, если после такого Алекс выгонит неудачливого помощника, никто не удивится…
        Суржиков истово себя жалел, в то же время прикидывая, что же такое придумал старый мастер, и когда он об этом узнает. По всему выходило, что не раньше завтрашнего вечера…
        Глава 7. 14 мая 2185 года от О.Д.
        {«Ладно, будем считать, что это дело не для людей в сутанах. Оно для тех, кто хорошо владеет шпагой»}.
        {Артуро Перес-Реверте, «Клуб Дюма, или тень Ришелье»}
        Было немногим позже одиннадцати утра, когда экипаж свернул со Сретенки в переулок и подвёз Алексея к двери родного дома. Захлопывая за собой дверцу, Верещагин невольно бросил взгляд на дом номер тринадцать, вернее, на то место, где дом когда-то был. Здание успели полностью снести за две с лишним недели, прошедшие с событий, что положили начало этой истории - нахождения трупов, двух и ещё одного, и дальнейшего расследования. Получившийся пустырь огородили сеткой, над которой горели в нескольких местах яркие синие огоньки. Они недвусмысленно намекали: место охраняется, в том числе, и магически, лучше никому не соваться.
        Алекс воздохнул и потянул из кармана ключи, но воспользоваться ими не успел: дверь распахнулась, над лестницей загорелся свет, а по ступенькам расстелилась красная дорожка. Это означало: тебя здесь ждут, домовой вернулся, всё в порядке и жизнь продолжается.
        Выдохнув, Верещагин пошёл по ступенькам вверх.
        Утихомирились все только часа через два.
        Сперва близнецы, поддерживаемые Катей, в подробностях рассказывали о том, как ходили в Академию Жуковского записываться на летние курсы воздухоплавания, и как Софье, сопровождавшей их в качестве взрослого члена семьи, пришлось давать магическую клятву, а Макс подумал-подумал, и тоже записался! И начало занятий через две недели, до середины августа, целых два с половиной месяца, а потом экзамен, и всем, кто сдаст, дополнительная неделя практики на лётном поле в Тушино!
        Наконец, расхватав, рассмотрев и обсудив подарки, вся троица умчалась по своим чрезвычайно важным делам. Алекс выдохнул, посмотрел на Барбару и виновато улыбнулся:
        - Я ужасно соскучился.
        - Я тоже, - она протянула руки, и мигом оказалась в его объятиях.
        Какое-то время в комнате было тихо, потом с подоконника осторожно покашляли, и тихий голосок виновато произнёс:
        - Хозяин, я там обед собрала, будете? Меня это… Меланией зовут.
        Поцеловав любимой женщине ладошку, Верещагин оторвался от неё, вздохнул и улыбнулся:
        - Буду, Мелания, спасибо. Позови и остальных, я ещё даже не всех видел.
        Домовушка исчезла, а Барбара спросила осторожно:
        - Слушай, а они вот так… в любое время могут к тебе заглянуть?
        - Нет, конечно, - широко улыбнулся Алекс. - Это она сейчас от смущения, а вообще домовые - существа тактичные, и в личную жизнь хозяев не лезут.
        - Да? Ладно, попробую поверить.
        - Кроме того, ты всегда можешь наложить на свою комнату или коробку с косметикой прямой запрет, - добавил он.
        После обеда Алекс посмотрел на понурого Суржикова и предложил:
        - Рассказывай.
        - При всех?
        - Да они ж самое активное участие принимали, я наслышан, так что да, при всех.
        Рассказ о загадочной театральной истории много времени бы не занял, если бы не комментаторы, стремившиеся обсудить всё в деталях и подробностях. Терпение у Верещагина лопнуло в тот момент, когда Барбара с Максом на два голоса изображали интервьюирование разжалованного главного режиссёра.
        - Стоп! - сказал он негромко, но как-то так, что все замолчали. - Я всё понял. Влад, ты отчёт начал писать?
        - Нет, я…
        - Самокопанием занимался, - кивнул Верещагин. - Садись и пиши. Сегодня спектакль во сколько начинается?
        - В восемь.
        - Вот и отлично. К семи часам поедем в театр, до тех пор пиши отчёт, и чтобы никто не мешал, - и он обвёл притихшее семейство строгим взглядом.
        Слегка приободрившийся Суржиков сел за стол, прикусил перо и задумался, а Алекс взял его черновые записи и начал подробно читать.
        Отчётами занимались и сотрудники государственных служб.
        Для инспектора Никонова всё было просто - приказано было найти точку пересечения путей Оскара Мейзенштольма, Франца Класхофена и давно покойного мага Симеона Метафраста Никейского, он и искал. И нашёл: в особняке на берегу реки Вюрм. Доказательств против Класхофена в деле о заказе двойного убийства, правда, не прибавилось, но зато Монтегрифо беглый антиквар пытался убить на глазах у многочисленных свидетелей, так что всяко не отвертится. Поэтому отчёт Глеб написал легко, почти посвистывая, и с той же лёгкостью отдал его секретарю секунд-майора Бахтина. Правда, тут инспектору повезло: начальника следственно-розыскной службы городской стражи по Устретенской слободе вызвали в центральный отдел с докладом, и на месте его не было. А то бы не отпереться Никонову от множества дополнительных вопросов…
        Вот капитан-лейтенанту Кулиджанову пришлось посложнее: он отправлялся в Монакум с заданием, и задание это было… не то, чтобы не выполнено, нет. Но никак нельзя было поставить точку и сказать: я сделал всё, что мог, и результат меня удовлетворяет.
        Нет.
        Всё, что мог, он и вправду сделал, но вот результат…
        Как и Никонову, ему нужно было найти дополнительные доказательства того, что именно Класхофен заказал убийство. Задача усложнялась тем, что его ведомство смотрело на расследования с точки зрения нарушения законов об использовании магии, и улики требовались именно магические.
        Были они?
        Положа руку на сердце - нет.
        Вторым заданием капитан-лейтенанта был поиск того самого экземпляра «Готской рунической письменности…», в котором были пометки короля Сигизмунда Августа Ягеллона. Книгу-то он привёз, даже две, вот только обе чистые.
        Опять, получается, задание не выполнено.
        Выяснить, зачем охотился Класхофен, удалось, и это, безусловно, идёт в зачёт. Вот только, имея в руках коды к расшифровке дневников Яна Охстат-Тельнича, сыщики сами эти тетради упустили.
        Ну, и наконец - сбежавший из-под стражи преступник был у него, практически, в руках, новый арест Класхофена прикрыл бы собою все неудачи, но… Ах, это проклятое словечко!
        Кулиджанов писал отчёт, и было у него на душе препаскудно.
        Жилец квартиры в доме номер тринадцать по Мясницкой улице проснулся поздно, даже очень поздно. Вчера до глубокой ночи он работал - по собственному его выражению, словно гребец на галере - над дневниками этого средневекового недоучки, королевского бастарда; работал и, шипя сквозь зубы, посылал Охстат-Тельничу проклятия. Надо ж было так зашифровать записи! Да ты пятьсот лет никому не был интересен, и читали тебя только такие же, как ты, неудачники. Ну же, давай, открывайся…
        Но ровные значки на хрупком пожелтевшем листе бумаги оставались всё так же непонятными.
        Вспомнив об этом, Бешеный Франц - а это был, разумеется, именно он - аж зубами скрипнул.
        - Ладно, - пробормотал он. - Ладно. Я тебя всё равно прочту, а потом собственноручно сожгу в камине.
        Откинув одеяло, он встал и отправился в душ, попутно решая, где бы позавтракать. Глянул по дороге на часы, внёс поправку: пообедать! И, уже полностью успокоившийся, включил воду.
        Разумеется, рабочий день обоих сыщиков - и Никонова, и Кулиджанова - отчётами не ограничился. Были и материалы по ещё не полностью закрытым делам, и другие дела, и вызовы к начальству…
        Старые напольные часы в кабинете капитан-лейтенанта пробили половину седьмого, когда он закрыл картонную папку, поставил на её обложке дату и время, запер сейф и понёс папку в архив. Хоть одно дело закрыл, спасибо коллегам, которые в его отсутствие добыли непрошибаемый набор документов об использовании некроэнергии, получаемой незаконным способом работниками нескольких московских кладбищ. То есть, называлась эта деятельность совсем иначе, но разглашать всё равно нельзя, так что умолчим.
        Вернувшись в кабинет, Кулиджанов с удовольствием потянулся, глянул на часы, подумал и взялся за коммуникатор.
        Голос привычного уже напарника был скучным, словно лекция о вторичном использовании амулетных кристаллов на третьем курсе техникума.
        - Скажи мне, инспектор, как ты относишься к пиву и чебурекам? - поинтересовался капитан-лейтенант.
        - Смотря где, - честно ответил Никонов. - Например, в «Дружбе» тут у нас, напротив Сухаревой башни, стало совсем плохо, не чебуреки, а пирожки с котятами. А ежели на Солянке, у дяди Гурама, то всей душой. Он в них травку какую-то добавляет, ему с Кавказа привозят - песня, какие чебуреки получаются. И тесто тоненькое, с пузыриками…
        - Я так понимаю, ты не обедал.
        - Не-а.
        - Тогда через полчаса там и встретимся. На Солянке.
        - Ладно, - с некоторым удивлением ответил инспектор Никонов, и стал собираться.
        Пешком до Солянки ему было идти минут двадцать.
        Он успевал ещё зайти в аптеку и забрать заказанное для мамы снотворное…
        Дороги судьбы прокладываются порой весьма прихотливо. Камушек к камушку - кто знает, что изобразится на мозаике? А может, это вовсе и не мозаика, а кости - две точки на них, три или шесть, поди угадай.
        Дядя Гурам отмечал большой праздник - рождение пятой внучки, празднование это давно выплеснулось из его скромного полуподвальчика и растеклось по Солянке. Конечно, обоих инспекторов тут знали, накормили бы и напоили… Да что говорить, накормили бы любого, даже и вовсе незнакомого! Но из цепких объятий старого грузина вырваться бы долго не удалось, а времени на запоздалый обед у них было мало, поэтому Александр и Глеб переглянулись и повернули назад.
        - Я уже прямо чувствовал вкус чебуреков, - уныло сказал Никонов.
        - Да ладно, в следующий раз съешь. Или пойдём в «Дружбу»?
        - Не, ну их. Может, где-то по дороге что-то найдём? Слушай… - он даже остановился в приступе вдохновения. - Я видел, на Мясницкой новая харчевня открылось, «Попугай Джона Сильвера». Пошли, попробуем?
        - Почему нет? Будем надеяться, в меню не только ром и солонина…
        Известное дело, на Мясницкой улице в Москве множество кафе, ресторанов, таверн и забегаловок. Кто-то закрывается, не выдержав конкуренции или не справившись с работой, на этом месте тут же открывается новый храм еды, и новый повар священнодействует у плиты, мангала или сувида.
        Поименованное заведение до ресторана не дотягивало, но готово было радовать посетителей недорогой, сытной и вкусной едой. А ещё - крепко сколоченными столами из гладкого дерева, удобными диванчиками, уютными закутками, где можно было устроиться с девушкой… или, к примеру, с деловым партнером…
        В общем, «Попугай» работал уже вторую неделю и пока прочно держался на пятой строке в списке московских новинок. Располагалось это место на углу Мясницкой и Банковского переулка, так что напарники бодро до него дошагали, выбрали столик в углу напротив входа и углубились в меню.
        Франц Класхофен вышел из двора на неширокую, очень оживлённую улицу и огляделся. Справа призывно мигало огоньками название «Гастробар», и он поморщился: при всём своём богатстве, был он прижимист, и предпочитал выпивать дома, а не переплачивать за любимую аква-виту втрое. Слева, сразу за хорошо знакомым ему антикварным магазином, из настежь распахнутой двери ресторана пахло бараниной, пряностями, пловом, и Класхофен снова скривился. Восточную кухню он не любил.
        Наконец, его рассеянный взгляд упал напротив, чуть левее. Прочитав название «Попугай Джона Сильвера», Бешеный Франц чуть усмехнулся: как раз к этому литературному персонажу он питал некоторую симпатию.
        Невидимые игральные кости перевернулись в воздухе, покатились, и капитан-лейтенант Кулиджанов получил право внеочередного хода…
        - Саш, не оборачивайся, - тихо сказал Никонов.
        - Рассказывай.
        - В дверях стоит Класхофен и оглядывает зал. Тебя он знает в лицо, ты его допрашивал, а я сидел за зеркалом.
        - То есть, он в Москве?
        - Потрясающая догадливость!
        - Что он делает?
        - Вошёл, садится за столик справа, лицом к двери. Я бы сказал, в пятнадцати метрах за твоим левым ухом.
        - Вот тьма! Если я встану, он сразу меня опознает… Вызвать подкрепление? Пока он будет есть…
        - Погоди, у меня есть идея…
        Глеб уткнулся в меню, потом поднял взгляд и взмахом руки подозвал официантку. Сделав заказ - причём Кулиджанов потом и под угрозой казни не вспомнил бы, что именно он попросил принести - инспектор встал и сообщил:
        - Пойду, руки помою.
        Видимо, руки он долго отмывал от чего-то очень грязного, потому что за столик вернулся минут через семь, а то и десять. Капитан-лейтенанту эти минуты показались вечностью, а нежнейшие равиоли с грибами встали поперёк горла, словно сухая корка.
        - Ну, что? - прошипел он, едва напарник занял своё место за столом и принялся за еду.
        - Четверть часа, и всё будет как в аптеке.
        - В смысле?
        - Наш фигурант заказал томатный суп, отбивную и зелёную фасоль. Томатный суп по моей просьбе сделали довольно острым, так что лёгкое изменение вкуса пройдёт незамеченным… И мне опять придётся покупать для мамы снотворное!
        Кулиджанов в чудеса не верил, поэтому на всякий случай приготовил амулеты: сеть, сонное заклинание и даже ледяное копьё. Ему нужно было только активировать их одним жестом, создавая в то же время опасность для многочисленных посетителей, официанток и даже снующей по улице публики.
        - Ешь давай, - слегка пнул его под столом Глеб. - Патруль я тоже вызвал, должны придти через двадцать минут.
        И он сунул в рот маленькую зажаренную целиком картофелину.
        - Почему снотворное? - поинтересовался капитан-лейтенант, когда сладко спящего Бешеного Франца упаковали в орихалковые наручники и погрузили в экипаж городской стражи. - Как тебе это вообще в голову пришло?
        - Потому что я уверен был, от любых магических воздействий на нём навешано щитов, как чешуи на драконе. На руке у него перстень с агатом, если ты заметил, да ещё и маленький бриллиант в этот агат вмонтирован. Проверь - я готов дать палец на отсечение, что это определитель ядов. А мамино снотворное не определяется, оно не яд и даже не алхимическая разработка. Травы, особым образом усиленные, семейный рецепт.
        - Ну, ты даёшь… - сказал Кулиджанов, потому что других слов у него не нашлось.
        В семь часов возле театра ещё только начали собираться самые разные личности: страждущие, надеющиеся на лишний билетик, перекупщики, этими самыми билетиками обладающие и перепродающие их за два-три, а то и пять номиналов, пара репортёров…
        Как и вчера, афиши у входа кричали о возобновлении на два дня старой постановки знаменитой пьесы Уайльда. Вот только в сегодняшнем варианте перечень актёров шёл перечислением, без указания, кто какую роль играет. И, разумеется, первым в этом списке шёл Илларион Певцов. Указывалось также, что после представления публику ждёт сюрприз.
        Остановившись перед афишной тумбой, Суржиков ткнул в неё пальцем:
        - Ты понимаешь, что он сделал?
        - Пока нет, - откликнулся Алекс. - Привлёк внимание к театру?
        - Это да, конечно! К этому конкретному театру, к бенефису Мавлюдовой, да и к себе самому… Но я не об этом.
        - А о чём?
        - Потом расскажу, - пробормотал Суржиков, косясь на репортёра, целенаправленно двигающегося в их сторону.
        На служебном входе Владимир раскланялся с вахтёром и повлёк напарника в сторону малого фойе, ещё не заполненного публикой. По дороге он примерно тридцать раз поздоровался со взбудораженными рабочими сцены, несущимися с самым озабоченным видом костюмерами и нахмуренными осветителями. Гримёрки, коридоры и дежурные помещения, декорационные и софитные, всё в театре, вплоть до мастерских и нотной библиотеки, жужжало и приглушёнными голосами что-то обсуждало.
        - Вот Тьма, поздно мы приехали, - сказал Суржиков с самым озабоченным видом. - Надо было на час раньше.
        - Почему, - удивился Алекс, не успевавший за полётом творческой мысли помощника.
        - Илларион здесь уже. И поговорить с ним до начала я не успею, он занял гримёрку и готовится.
        - Как?
        - Понятия не имею, тут уж у каждого свои чудачества. Я по-простому текст повторял, Яншин, говорят, пел, а кое-кто и пил. Певцов закрывается, выгнав даже своего костюмера, и выходит ровно за пять минут до начала. Ну, ладно, подловим его после спектакля. Не понимаю только, кого ж он может играть? По возрасту ему только роль пастора, но она та-акая невыигрышная…
        - Нам-то какая разница? - нетерпеливо спросил Алекс. - Что ты хотел рассказать?
        - Ну, ты ж помнишь идею о новом талисмане? Вот я и подозреваю, что Илларион решил этот самый талисман для труппы создать прилюдно, на глазах у изумлённой публики, так сказать.
        - И хорошо. Быстрее отреагируют. Что ты-то ёрзаешь?
        - Даже и не знаю…
        И это было правдой: Суржиков и сам не понимал, отчего здесь, в этих стенах, у него начинало чаще биться сердце, мысли метались, и весь он, по выражению напарника, ёрзал. Вот как-то так выходило.
        - Идём в зал, - твёрдо сказал Алекс. - Поговорить ни с кем мы сейчас не сможем, до начала пятнадцать минут - посидим на своих местах…
        - В ложе! - назидательно поднял палец Влад.
        - В ложе, - согласился напарник. - Посмотрим на публику и поразмышляем. Можно про себя.
        Спектакль начался.
        Отыграли первую сцену, вторую, третью… Зал взрывался смехом над каждой репликой, и все они звучали точно, броско и необыкновенно остроумно. Наконец, вышел Крамов, снова игравший роль камердинера Лэйна, объявил появление Гвендолен и её матери, и зал замер, чтобы через мгновение дружно ахнуть. Даже под гримом, париком, платьем, шляпкой невозможно было не узнать Иллариона Певцова - Иллариона, исполнявшего роль леди Брэкнелл![5 - Автору довелось видеть, как эту роль исполнял замечательный Дэвид Суше. Было потрясающе!]
        Когда в антракте зажёгся свет, зрители повалили в фойе, возбуждённо переговариваясь, жестикулируя и изо всех сил обсуждая Певцова, его игру, его решение сыграть женскую роль… Алекс даже расслышал над толпой пронзительный женский голос, повторявший слово «выходка».
        Зал почти полностью опустел, Суржиков повернулся к напарнику; глаза его сияли.
        - Вот как надо! - проговорил он. - Вот это да, а я!..
        - А ты сейчас пойдёшь за кулисы, и будешь разговаривать с теми, кто может что-то вспомнить о четверых из твоего списка, - жёстко ответил Алекс.
        - Да они двух слов не свяжут!
        - Вот именно поэтому. Ладно, мы вместе пойдём. Ты пойми, весь этот народ играет как дышит, вне зависимости от нахождения на сцене. А сейчас в них хотя бы отчасти слетит этот защитный панцирь, вот мы и попробуем из-под него вытащить какую-то информацию.
        Пожав плечами, Владимир последовал за своим работодателем.
        - Итак, у нас в списке остались четверо, - говорил Верещагин, пробираясь сквозь поток фланирующих зрителей. - Трое актёров и рабочий сцены. С кого бы ты начал?
        - У Лянской и Вильнёвой общая костюмерша, - рассуждал Суржиков. - Сегодня играет только Вильнёва, Лянская не занята, но вполне может прийти. Рабочий сцены сейчас занят, самый горячий момент - смена декораций. Вот потом, когда действие начнётся, он как раз выпьет, и можно будет к нему подойти.
        - А этот… Толстоганов, играет сегодня?
        - У него совсем маленькая роль, он только в первом акте был занят.
        - Думаешь, ушёл?
        - Вряд ли… - задумчиво ответил Владимир, останавливаясь перед неприметной дверцей без надписи. - Сегодня не рядовой спектакль, я бы не ушёл.
        - Он не ты.
        - Это конечно, Но давай и в самом деле попробуем начать с него.
        И с этим словами он толкнул дверцу.
        Она беззвучно отворилась, пропуская сыщиков в коридор, изгибающийся плавным полукругом. Справа сцена, сообразил Алекс; слышен стук молотков, это они крепят декорации. Слева двери с номерами и рукописными табличками - гримёрные и всё такое. Тут его осенила мысль, и он остановил помощника:
        - Вот что, Влад… Иди, найди твоего завхоза и скажи - пусть сам проверит крепление декораций. А то упадёт какая кулиса на голову великому Певцову, и кончится его роль.
        - Ладно. А ты?..
        - А меня ты представь госпоже Мавлюдовой, и я пока с ней поговорю.
        - Она сегодня в спектакле не участвует, вместо неё вышел Илларион, - задумчиво ответил Суржиков. - Но не придти она не могла, её бенефис. Значит, на поклоны она выйдет вместе со всеми… Ты прав, идём!
        Дверь гримёрки премьерши была открыта, и любой, проходящий по коридору, мог видеть: актриса сидит в кресле с чашкой кофе, на ней платье, в котором вчера она играла леди Брэкнелл. Костюмерша, опустившись на колени, пришивает к платью оборку, и обе дамы что-то вполголоса обсуждают.
        Увидев гостей, Мавлюдова обрадовалась и пропела своим чарующим голосом:
        - Володечка, дорогой! А кто этот милый молодой человек с тобой?
        Суржиков поцеловал обе протянутые ему руки и представил:
        - Это мой друг и напарник, Алексей Верещагин. Поговори с ним, Виктория, а я быстренько в хозяйственную часть сбегаю!
        Ещё не договорив фразу, он испарился. Актриса покачала головой и рассмеялась:
        - Да уж, если нашим с вами другом овладела идея - ничто его не остановит. Присаживайтесь, Алексей, я рада нашему знакомству.
        Точно зная, что всё сказанное - лишь формальность, Алекс тем не менее готов был поверить каждому слову, так искренне они звучали. «Да, с этой публикой надо держать ухо востро!» - подумал он, усаживаясь на неудобный потрёпанный стул.
        - Вы знаете, госпожа Мавлюдова…
        - О, для вас - просто Виктория! - и кончики пальцев чуть прикоснулись к его руке.
        - Виктория, - послушно повторил Верещагин. - Вы знаете, каким именно делом мы с Владимиром занимаемся сейчас.
        Тут он оглянулся на распахнутую дверь. Костюмерша быстро её захлопнула и вновь встала, сложив руки, за спиной Мавлюдовой.
        - Знаю, конечно.
        - Хорошо… Так вот, в списке нашем осталось всего четверо подозреваемых…
        - Четыре или десять - не разница, - хмыкнула костюмерша. - Нужен-то один.
        - Варвара, не мешай, - строго одёрнула её актриса. - Четверо… Кто же?
        Алекс послушно перечислил:
        - Наталья Вильнёва, Ляокан Лянская, Валериан Грибанов и Алексей Толстоганов. Может быть, вы сможете что-то добавить, что-то вспомнить, что помогло бы одного из них поднять в списке на верхнюю строчку?
        - Или опустить, - не преминула вставить словечко Варвара.
        - Или опустить, - согласился Алекс.
        Мавлюдова задумчиво поводила пальцем по нижней губе.
        - Хм… Так с ходу и не скажу ничего. С Натальей я знакома давно, она меня подменяет, если что. Значит, репетируем мы вместе, на примерки ходим вместе. Ну, костюмы разные, я кое-где пошире буду, - самокритично добавила она.
        - А кое-где и поуже, - непримиримо добавила костюмерша.
        - Возможно. Так вот, лет десять, если не больше я с ней знакома, а знаю про неё примерно столько же, сколько… ну, вот хотя бы о Володе Суржикове! Почти ничего. Известно, что Наталья одинока, не бедствует, живёт в собственном доме где-то в Замоскворечье. Если и есть у неё привязанности, так это не здесь, не в театре.
        - А враги?
        - Первый враг - это я, - невесело рассмеялась Виктория. - Если бы была возможность меня отравить и остаться в стороне, будьте уверены, Наталья бы это сделала, ей всё кажется, что я у неё роли отбираю. Но она ещё и расчётлива, поэтому я пока жива.
        - Умна? - поинтересовался Алекс.
        - Скорее, по-житейски разумна. Понимаете, Алексей, если бы неприятности касались только меня, Вильнёва была бы первой подозреваемой. И это были бы настоящие, первоклассные неприятности! Но те, что произошли, они какие-то… мизерные. И меня почти не задели, а вот труппу залихорадило. Это отразилось на игре, игра - на сборах, получается, хуже стало всем, в том числе и самой Наталье. Нет, - вздохнула актриса. - Вильнёва съезжает у нас в самый конец списка.
        Сыщик сделал пометку в списке и прочитал следующее имя:
        - Валериан Грибанов, рабочий сцены.
        - О, а вот это интересно! - оживилась Мавлюдова. - Мы с Валерианом в одной труппе уже лет двадцать, наверное. Ну, да, из Пензы он перебрался в Самару, через полгода и я перешла туда же. А потом наоборот, меня пригласили в Москву, Грибанов уже к поезду прибежал и попросил замолвить за него словечко. Знаете, Алексей, он ведь человек и несчастный, и счастливый разом. Для него вся жизнь - тут, в театре. Семьи нет, квартиру ему от театра служебную дали, так он там почти и не бывает, разве что переночевать приходит. И на моих глазах в каждом следующем театре он пытался получить роль. Хоть какую. Хоть без слов, если уж «кушать подано» не дадут. И каждый раз ничего не выходило.
        - А почему ж тогда счастливый?
        - Потому что он всё равно в театре. Пусть и на сцене бывает только для того, чтобы переставить декорации.
        - Раз Грибанов получил служебную квартиру, значит, его ценят?
        - Конечно! Хороший, умелый и знающий рабочий сцены важен не менее актёра. А иной раз и более!
        - Это как?
        Виктория усмехнулась:
        - Ну, есть вот у нас в труппе один… герой-любовник. Не подумайте чего, это амплуа, а не образ жизни. Собственно, здесь, в театре, у него ролей немного, только те, где надо носить красивое лицо и вставать в правильную позу. Ну, например, Кристиан у Ростана. Зато он очень много играет в постановках для голо-спектаклей. Здесь же этого молодого человека можно заменить безболезненно, и огорчаться будут разве что несколько поклонниц его идеального лица и бархатного голоса. А вот заменить Валериана невозможно, потому что только он способен организовать работу цеха так, чтобы декорации стояли на месте быстро и идеально, ничто не ломалось и не падало, задник вверх ногами не поставили, и поворотный круг не заклинило.
        - Понятно. Но вот о том, может ли он быть нашим искомым пакостником, вы ничего не сказали.
        - А я не знаю, - актриса пожала плечами. - Сцена - его жизнь, но он считает себя её пасынком, и пасынком нелюбимым. Мог с горя начать мстить… Хотя к приметам он относится с почтением.
        - Ну, если Валериан Грибанов искренне верит в то, что труппе может принести несчастье цитата из «Макбета»…
        - Тише, тише! - Виктория закрыла ему ладонью рот и нервно оглянулась. - Варвара, посмотри, нет ли кого в коридоре? Ой, а который час? - взглянув на часы, она расстроилась. - Ой, мамочки, да ведь второй акт уже к середине подошёл! Идёмте, идёмте скорее, надо посмотреть, как Илларион играет, для меня это важно! Завтра приходите ко мне домой, с утра, часов в двенадцать!
        И Алекс не успел опомниться, как был вытолкан за дверь гримёрки. Усмехнувшись, он убрал в карман список и пошёл искать выход к ложам - ему тоже хотелось увидеть игру Певцова.
        - Эй, сыщик, постой! - услышал он, уже взявшись за ручку двери.
        Повернулся: его догоняла гримёрша.
        - Слушаю вас, Варвара.
        - Ты вот что, Алексей, возьми свой список и красным карандашиком подчеркни Ляльку Лянскую.
        - Почему? У вас есть какие-то факты, доказательства, что это её рук дело?
        - Нет у меня никаких ваших доказательств, - сердито фыркнула Варвара. - А только я это чувствую вот тут, - и она потёрла кончики пальцев. - И щекотке этой своей я верю куда больше. Потому что любой факт вывернуть наизнанку можно так, что чёрное белым покажется, а чутьё меня ни разу в жизни не обмануло. Всё, иди! Тебе тоже полезно посмотреть.
        Глубоко задумавшись, Алекс вернулся в ложу. Его напарник уже сидел на своём месте и рассматривал какие-то каракули на программке.
        - Ну что, предупредил ты хозяйственника? - спросил Алекс.
        - А то! По-моему, он до сих пор стоит над душой у каждого рабочего, передвигающего хотя бы табуретку. Виктория что-то ценное произнесла?
        - Да в общем-то, нет. И тот не мог, и эта хорошая. Гримёрша её посоветовала обратить особое внимание на актрису эту, Лянскую, но причины назвала несерьёзные. Чует она, понимаешь?
        - Ну, очень может быть, Варвара и права, чутьё у неё знаменитое.
        - Да хоть сто раз! - с досадой ответил Верещагин, усаживаясь поудобнее. - Всё равно нужны доказательства, а их нет, разве что ловушка сработает. Ладно, потом обсудим, уже свет гасят.
        Даже самому себе он стеснялся признаться, что совершенно очарован этим миром. Его ненастоящей, но такой яркой жизнью, перевоплощениями, слезами и смехом, вот этим вот чудачеством старого знаменитого лицедея, что выходил сейчас на сцену в женском платье и гриме…
        Когда прозвучала последняя фраза, зал на мгновение замер, а потом взорвался овацией. Суржиков сбился со счёта, сколько раз вызывали исполнителей, сколько букетов летело от тех, кто столпился возле оркестровой ямы. А уж когда вместе с Илларионом Певцовым на сцену вышла Мавлюдова, показалось ему, что сейчас рухнет крыша.
        Наконец Певцов поднял руку, и зрители затихли.
        - Спасибо всем моим партнерам на сегодня, - сказал актёр. - Спасибо зрителям. Спасибо Сергею Степановичу Листопадову, что не побоялся нашего маленького эксперимента.
        - Ещё б он тебе возразил, - буркнул Влад. - Кто ты, а кто он?
        А Илларион продолжал говорить.
        - Вам известно, конечно, что эти два спектакля мы давали в честь великолепной Виктории Мавлюдовой!
        Тут он за руку вывел зардевшуюся актрису к рампе, подождал, пока ей вручат роскошные розы, поцеловал руку и продолжил:
        - Для Виктории и для всей труппы у меня есть подарок, - тут Илларион отцепил от пояса платья веер и с поклоном протянул его премьерше. - Когда-то эта вещица принадлежала самой Целиковской и считалась её талисманом. Пусть же служит вам, друзья мои, так же верно, как ей.
        После короткого общего «Ах!» среди зрителей снова воцарилось глубокое молчание.
        - Да-а, - протянул Суржиков. - Сцена поставлена - блеск!
        - Я понял, что люблю именно этот театр, его старинное здание, его труппу, его цеха и даже здешнего сценового, - говорил меж тем Певцов.
        - Сценовой? - вскинул бровь Алекс. - Откуда он выкопал этого зверя?
        - Аркадия своего расспросишь, слушай, - совершенно нелогично одёрнул его помощник.
        - И я решил… - тут старый актёр выдержал длинную, поистине сценическую паузу, дождался лёгкого шума в зале и прихлопнул его энергичным жестом. - Я решил поставить на этой сцене свой последний спектакль!
        Зрители взвыли, а Суржиков ехидно прокомментировал:
        - В пятый раз за прошедшие двадцать лет он объявил последнюю гастроль.
        - Всем вам, наверное, известно, что сейчас я занят в «Короле Лире». Но уже со следующей недели, после премьеры, планирую начать репетиции здесь, на этой исторической сцене, - Певцов обвёл рукой просцениум, захватив оркестровую яму и зрительный зал. - И надеюсь, что всех вас увижу на премьере этой пьесы в первую декаду сентября.
        Под новый взрыв аплодисментов занавес упал.
        Время шло к полуночи, но малое фойе театра не пустело. Актёры и работники цехов собирались группами, переходили от одной к другой, смеялись, восклицали, стреляли в потолок пробками от шампанского… Праздновали, словом. Разумеется, центром всего этого был Илларион Певцов. Он переоделся, щеголял теперь в белом смокинге, и очарование его было совершенно неотразимым. Наконец, когда шум достиг своего пика и начал спадать, Илларион поднял руку и сказал:
        - Друзья мои!
        Сказал вроде бы и не громко, но голос его перекрыл шум разговоров. Всё стихло.
        - Магическое усиление голоса? - спросил Алекс.
        - Похоже на то. Но амулет хорошо скрыт, или мощный очень. Молодец, ведь не мальчик, а весь вечер на сцене, и здесь ещё, и держится! - ответил Суржиков, вместе с напарником стоящий в сторонке от шумных компаний.
        Певцов же говорил:
        - Наверное, вы ещё не успели забыть, как выглядит новый талисман вашей труппы? - переждав смех, он продолжил. - Так вот, мы с уважаемым Сергеем Степановичем Листопадовым решили сделать для этого ценного предмета достойное обрамление. Сергей Степанович, прошу!
        Коротко поклонившись, Листопадов хлопнул в ладоши, и двое рабочих сцены внесли в фойе витрину - чудовищно тяжёлое сооружение из резного дуба и стекла. Главный режиссёр отпер замок ключом, потом, приложив ладонь и пошептав - магически, и, наконец, не без усилия поднял тяжёлую крышку. Виктория Мавлюдова вышла из толпы, отцепила веер от пояса и бережно уложила на белый бархат. Листопадов снова запер крышку и с поклоном вручил ей ключ.
        - Отлично! - Алекс потёр руки. - Теперь ваш пакостник просто обязан будет попытаться похитить эту вещицу. Витрина вскрывается магически, значит, след мы легко считаем…
        - Извини, а что ему может помешать попросту разбить стекло? - грустно спросил Суржиков. - Вахтёр не услышит, он ночью крепко спит, да и далеко тут.
        - Ну… Да, ты прав, пожалуй. Твои предложения?
        - Да что тут предлагать? Дежурить надо. Я и останусь. Сейчас народец расходиться станет, постою пока за портьерой, да и посижу ночь тут на диванчике. А ты вот что… Спроси у своего Аркадия, кто такой сценовой, и есть ли коза, на которой к нему можно подъехать.
        - Ты считаешь, он есть на самом деле?
        - Почему нет? - пожал плечами Владимир. - Пару месяцев назад я и в существовании домовых сомневался. Ну, всё, иди!
        И он ловко ввинтился между стеной и бархатной красной шторой, отделявшей малое фойе от широкого коридора.
        Фойе и в самом деле постепенно пустело. Уехал Листопадов, отбыл Певцов, разошлись актёры, костюмеры, декораторы и осветители… Свет погасили, только уличный фонарь освещал портрет на стене. Тень на него падала так, что Суржикову казалось, что лицо на портрете то усмехается, то гневно хмурится. Зябко потирая ладони, он прошёлся от рояля до неубранных столов, покосился на недопитое шампанское и вздохнул. Потом сел на диван в том углу, где лежала особенно густая тень, приготовился дремать вполглаза, и… уснул так крепко, как не засыпал с раннего детства.
        Разбудил бывшего актёра, как ни странно, лёгкий шорох. Он открыл глаза, ничего не увидел и внезапно напугался, забыв, где находится. Потом вспомнил: театр, малое фойе, он сторожит гипотетического вора. Осторожно поднёс к глазам часы и ничего не разглядел. «Неважно, - подумал Владимир. - Сколько бы ни было, а раньше рассвета уходить - смысла нет. Правда, и рассвет сейчас ранний, уже в полчетвёртого птичий концерт начинается…».
        Тут шорох повторился. Звучал он не рядом с витриной, хранящей розовый веер, а совсем в другой стороне фойе, возле неубранного стола.
        Суржиков встал, молясь только, чтоб не скрипнул диванчик или паркетина, и сделал осторожный шаг в ту сторону, где только что в темноте шевельнулась ещё большая темнота. Кто-то придушенно пискнул, метнулся к коридору, и всё стихло. «Вот Тьма! Это не наш вор, точно. Неужели и правда водится в театре своя, местная нечисть? И как они называются? Сценовой, партерный и балконный? А ещё фойешечный и гримёрный…». Влад хмыкнул, повернулся в сторону витрины, и в бледном, еле забрезжившем свете начинающегося утра увидел, что стекло поднято, а на белом бархате ничего нет.
        Холодный пот прошиб незадачливого сторожа, показалось, что вот сейчас всё и кончится для него… И тут же всплыла картинка в памяти: вот Виктория Мавлюдова идёт в сторону своей гримёрки, приостанавливается, возвращается в фойе и…
        - Ну, конечно! - выдохнул Суржиков. - Вика же забрала своё сокровище, а в витрину положила старый веер, с которым играла раньше. Значит, всё идёт по плану, вор не удержался и стащил… макет. Осталось только понять, кто он. Или она. А я, осёл, всё проспал…
        Совершенно раздавленный, побрёл он домой, спать. Или не спать, а думать.
        Полночи Владимир ворочался с боку на бок, переворачивал нагревшуюся подушку, открывал окно пошире и снова закрывал его, замёрзнув - словом, боролся с классической бессонницей всеми наименее действенными способами. Наконец, уже в начале четвёртого, он сел в кровати и шепотом позвал:
        - Аркадий Феофилактович, спаси меня!
        Не сразу, но через пару минут зевающий домовой в пижаме появился на краю кровати.
        - Чего тебе? Ночью, между прочим, даже домовые спят… когда им дают.
        - Аркадий, друг, я облажался! И только ты можешь меня спасти!
        - Чем это? Я в вашем розыскном деле ничего не смыслю, моя забота - крышу чинить да бельё сменить.
        - Скажи мне, есть ли в театре кто-нибудь из вашего племени? Сценовой или как его называть?
        - Не скажу, - помотал головой Аркадий. - Нельзя. Обычай не велит о нашем племени рассказывать сверх должного. Я уже и хозяину то же самое сказал.
        - Ну, бывают же исключительные случаи!
        - Скажи, Аркаша, - прозвучал негромкий женский голосок.
        Мелания, целомудренно закутанная в халат и платок, сидела на прикроватной тумбочке.
        - Ты же знаешь, это запрещено.
        - Пойди и поговори со Старшим.
        - Вот ещё, буду я Старшего среди ночи будить из-за жильца.
        - Как раз сегодня он дежурит по кварталу, так что всё, что тебе нужно - надеть штаны и выйти в переулок, - непреклонно заявила маленькая домовушка. - Иди. А как расскажешь Володе о театральной родне, я тебя ждать буду.
        Она слегка покраснела и исчезла.
        Аркадий огладил бороду, пробормотал что-то невнятное, вроде «Бегай тут ещё» и тоже испарился.
        Вернулся домовой довольно быстро, прошло минут пятнадцать. Правда, за это время Суржиков, иной раз склонный к пафосу и паническим настроениям одновременно, успел подумать, что к утру наверняка поседеет и постареет лет на двадцать.
        - Ну, что, Аркадий Феофилактович? Разрешили? - спросил он с трепетом, снова садясь.
        - Значит, так, слушай, повторять не буду. Никакой там не сценовой, выдумает тоже! - он фыркнул. - Должность тамошнего нашего соплеменника называется суфлёр, и отвечает он за то, чтобы в театре был порядок. В том понимании, в каком он в этом безумном месте существует. Вообще их, суфлёров, совсем мало осталось, ну да и понятно, работа-то какая хлопотная! Когда публика приходит на представления, суфлёр, ясное дело, прячется, а всё остальное время старается помочь: обувь брошенную убрать, чтобы никто не споткнулся, гвоздь в декорацию забить, костюм погладить, струны на контрабасе подтянуть. Работает, в общем. Про что я говорил?
        - Что суфлёров осталось мало, - послушно ответил Суржиков, совершенно зачарованный новой, неведомой ему раньше стороной театральной жизни.
        - Да, именно так. На всю Москву их восемь. В других городах по три-четыре, кое-где два осталось. Так что театру этому, который драмы и комедии, повезло сильно.
        - А как его зовут?
        - То мне неведомо, - дёрнул бородой Аркадий. - Захочет - скажет. Твоё дело выбрать момент, чтобы в зрительном зале никого не было, подойти к суфлёрской будке и сказать: «Суфлёр, выходи поговорить. Лавр Корнеевич разрешил».
        - Выйдет?
        - Должен.
        - А Лавр Корнеевич - это Старший?
        - Это Наиглавнейший по всей Москве! - надувшись от гордости, Аркадий воздел к потолку указательный палец. - Всё, теперь спи.
        Он дунул в лоб Суржикову, ловко спрыгнул с кровати и растворился в темноте. Уплывая в сон, Влад подумал, что теперь-то всё будет очень хорошо.
        Глава 8. 15 мая 2185 года от О.Д.
        {«Он смотрел через окно в сторону бульваров, и казалось: в темноте, в бесшумном мелькании автомобильных фар, отражавшихся в его очках, он ищет какое-то забытое слово, ключ, способный превратить все истории, парившие вокруг, в один-единственный сюжет. Да, все эти истории - сухие мертвые листья в черных потоках времени».}
        {Артуро Перес-Реверте, «Клуб Дюма, или тень Ришелье»}
        Капитан-лейтенант Кулиджанов стоял с обратной стороны зеркала и смотрел в допросную.
        Там, в допросной, полностью обшитой тонким слоем антимагического вещества, сидел на стуле тот, кто почти стал его личным врагом. Франц Класхофен по прозвищу Бешеный.
        Почти - потому, что Александр твёрдо был уверен, что личные его враги должны быть покрупнее масштабом. Капитан-лейтенант вообще был высокого о себе мнения, и изо всех сил старался в собственных глазах не упасть.
        Рядом, плечом к плечу, стоял коллега из «параллельной структуры» - следовательского отдела городской стражи, инспектор Глеб Никонов. Человек, поначалу казавшийся забавным недоразумением, потом ставший надёжным напарником, а затем и другом. В погоне за Бешеным Францем и его секретами Кулиджанов готов был, пожалуй, отдать пальму первенства инспектору.
        Третьим здесь по праву должен был оказаться Алексей Верещагин, но частный детектив от этой чести отказался.
        - Извини, Саша, но этот персонаж меня более не интересует. Он лишил моих детей матери, я помог его остановить. Точка. Моя жизнь продолжается, оглядываться назад я не хочу.
        - А книга, за которой он гонялся? Симеон Метафраст?
        - Секрет вечной жизни? - усмехнулся Алекс. - Пожалуй, тоже без меня. У меня дело не закрыто, в театре драмы и комедии пропали ботинки комика Золотова!
        И более разговаривать об этом не стал.
        Вот поэтому сейчас через одностороннее стекло в допросную смотрели только двое сыщиков.
        - Ну что, пойдём и поговорим? - наконец спросил Кулиджанов.
        - Пойдём, - без энтузиазма откликнулся Глеб. - Подозреваю, что ничего нового он не скажет.
        - Порядок есть порядок, - покачал головой капитан-лейтенант. - Мы должны его допросить и передать в прокуратуру полностью закрытое дело.
        - Да я ж разве против? - пожал плечами инспектор и приложил ладонь к запирающему устройству.
        Бешеный Франц посмотрел на обоих и перевёл взгляд на стену напротив.
        Оба сыщика сели, и Александр сказал:
        - Включить запись. Капитан-лейтенант Кулиджанов, инспектор Никонов допрашивают Франца Фридемана Класхофена, гражданина Союза королевств, по делам номер…
        Он перечислил номера дел - убийство Мейзенштольмов, соучастие в убийстве Марка Райзена, побег из-под подписки о невыезде, покушение на убийство монакумского букиниста Маноло Монтегрифо…
        - Право же, Класхофен, можно подумать, что читаю список обвинений какого-нибудь дикого серийного маньяка, а не почтенного пожилого антиквара, как вас представил ваш адвокат, чтобы вывести из заключения на подписку о невыезде.
        На слове «пожилой» глаза Бешеного Франца злобно сверкнули, но он по-прежнему не произнёс ни слова.
        Молчал он и тогда, когда перед ним выложили три экземпляра «Готской рунической письменности…», и тогда, когда раскрыли на середине тетрадку с дневниками Охстат-Тельнича, и даже в тот момент, когда поверх дневников лег листок с кодами, отданный им Монтегрифо.
        Через час Кулиджанов сдался.
        Он сложил аккуратной стопкой все вещественные доказательства, встал и сказал:
        - Ты будешь долго сидеть тут, у нас, и жрать казённую кашу. Я разобьюсь в лепёшку, но найду то, что ты спрятал, книгу с пометками короля. Найду и покажу тебе, чтобы ты увидел, что упустил. А потом тебе навсегда закроют доступ к магическому источнику, и ты поедешь домой, в Острейх, на медные рудники. И до конца своей долгой жизни будешь катать тачки с рудой.
        Сыщики вышли, Глеб удержался и не грохнул дверью.
        - Ну… бывай, - сказал он с некоторой неловкостью - Если что, я у себя в отделе.
        - И ты обращайся, - ответил Александр со всей возможной серьёзностью, потом, не удержавшись, заржал, хлопнул напарника по плечу и предложил: - Завтра поужинаем у дяди Гурама?
        - Давай, а почему завтра?
        - Потому что сегодня они продолжают праздновать!
        Глеб, насвистывая, ушёл, а капитан-лейтенант вернулся в свой кабинет, разложил перед собой документы и стал думать.
        Итак, Класхофен появился в Москве чуть раньше их. Дня на два-три.
        Во-первых, он должен был где-то жить. И вряд ли это был отель, антиквар объявлен в розыск и прекрасно об этом знает, значит, искать нужно квартиру. Кулиджанов готов был поспорить на сто дукатов против коробки спичек, что она находится в радиусе трехсот метров от «Попугая». Любой человек подсознательно старается держаться в привычном районе, а Класхофен и в прошлый раз жил неподалеку от Мясницкой.
        Во-вторых, он где-то ел, потому что трудно предположить, что Бешеный Франц готовил себе обеды.
        В-третьих, он прибыл в город не с туристическими целями, значит, нужно выяснить, в чём его интерес.
        Начинать надо с квартиры: пробыв где-то несколько дней, ты оставляешь достаточно долгий след ауры, держащийся потом до двух суток. Значит, надо брать регистратор ауры и мага, и искать вокруг ресторана. А пока идут поиски, нужно запросить встречу с бывшим адвокатом Класхофена, Петром Астаповым - тот обвинён во многих грехах, лишён лицензии и находится под домашним арестом. Поскольку именно Франц был тем камушком, что обрушил эту лавину неприятностей на преуспевающего стряпчего, вряд ли Астапов будет сильно его защищать.
        - Ну что же, - сам себе сказал Александр. - Это уже похоже на план.
        И он отправился в технический отдел.
        Разумеется, магтехник бурчал, что времени прошло слишком много, что Мясницкая пыльная и шумная, а прибор нежный и непременно выйдет из строя…
        Кулиджанов давно научился пропускать такие ламентации мимо ушей, его куда больше интересовала стрелка регистратора ауры. А она с какого-то момента - и двух часов не прошло! - уверенно направляла их в арку, мимо первой линии домов вглубь, во дворы, к подъезду неприметного трёхэтажного жилого здания.
        - Был такой, - уверенно сообщила консьержка. - Высокий, жилистый, лет сорок пять, коротко стриженый и… как бы это сказать… неприятный. Второй этаж, квартира номер четыре. Дома ли сейчас, не скажу, жилец этот всё норовил проскользнуть так, чтобы его никто не видел. Ну, я с вопросами и не лезла, потому как тянуло от него холодом.
        - Спасибо, Клавдия Михайловна. А не заметили, приходил к нему кто-то?
        - При мне - никто. Но вы ж понимаете, я тут не семь дней по двадцать четыре часа сижу, - она приятно улыбнулась. - Надо сменщиков моих спросить. Хотите - поднимайтесь в квартиру, а я свяжусь с ними и узнаю.
        - А ключи есть у вас?
        - Есть… только вдруг жилец дома?
        - Я совершенно точно знаю, что его там нет.
        - Хорошо, вы люди государевы, так что возьму грех на душу, - и Клавдия Михайловна протянула Кулиджанову ключи.
        Капитан-лейтенант поднялся на второй этаж, открыл двери и вошёл в квартиру. Она была не слишком большой - спальня, гостиная, кухня… И Класхофен явно не успел её обжить.
        Повеселевший магтехник обвёл каждую комнату своим устройством, зафиксировал показания по точкам и сказал:
        - Ну, точно всё. Носитель данной ауры пребывал в этом помещении двое суток, это подтверждено и может быть использовано в суде.
        - Спасибо, сержант, вы можете быть свободны.
        И Кулиджанов взялся за коммуникатор: надо было вызывать чистильщиков и проводить обыск по всем правилам, так, чтобы никакая деталь, никакая мелочь от них не ускользнула. А он пока напишет запрос на установление владельца квартиры, поскольку очень уж любопытно, кто, когда и зачем подготовил для беглеца эту нору?
        Вроде бы и рано Суржиков приехал в театр, никого не должно было быть - ан нет, на главной сцене репетировали. Вёл репетицию тот самый молодой режиссёр, который, по смутным предположениям, мог быть связан с неприятностями труппы. Хотя вроде бы - ему-то зачем? Он режиссёр антрепризный, ни с кем контракт не подписывал, поэтому любой провал отражается на его репутации и, значит, на кошельке.
        Витас Лейтис ставил «Тартюфа», но в современном прочтении. Владимиру было сперва любопытно, потом очень любопытно, а в конце концов стало просто скучно. Отчего-то Лейтису казалось, что текст Мольера недостаточно смешон сам по себе, и надо подчёркивать каждую шутку жестом, гримасой или костюмом. Получалось так себе…
        Наконец репетиция закончилась, и актёры пошли отдыхать, кивая Суржикову, скромно сидевшему в шестом ряду партера.
        Зал опустел.
        Владимир огляделся, поднялся на сцену, присел на корточки около суфлёрской будки и негромко произнёс, что было велено:
        - Суфлёр, выходи поговорить. Лавр Корнеевич разрешил.
        В будке зашуршало, будто переворачивались страницы, потом кто-то откашлялся, и глазам Суржикова предстал… Ну, может быть, Аркадий Феофилактович выглядел бы так же, если бы сбрил бороду и вместо широких штанов и рубахи навыпуск надел тёмно-красную униформу с золотым позументом и круглой шапочкой.
        - Чего хотел? - сердито буркнул Суфлёр.
        - Помощь твоя нужна. Меня зовут Владимир Иванович, фамилия моя Суржиков, а как тебя величать?
        - Ну, Кондрат Павлович…
        - Так вот, Кондрат Павлович, ты ж знаешь, что тут происходит? С февраля труппу лихорадит, вот они меня и позвали, чтобы я нашёл, кто жить мешает. Вчера я сторожил злоумышленника в малом фойе, да упустил. Ты ведь был там, видел его? Или её?
        Суфлёр вздохнул, прошёлся по просцениуму и снова встал перед Владом.
        - Не положено это, нам в людские дела лезть.
        - Ну, так Лавр Корнеевич разрешил, - напомнил Суржиков.
        - Иначе бы я с тобой и не разговаривал. Ладно, помогу. Утащить из витрины реквизит смогли, а вот вынести из театра - нет. Иди к декораторам в мастерские, я там буду.
        Влад протёр глаза: его собеседник исчез, будто и не было.
        - Словечка в простоте не скажет… - пробормотал он и со стоном распрямился. - Нет, чтобы ткнуть пальцем - мол, Лянская стащила, или другой кто, так он ритуалы разводит…
        Он поплевал через плечо, чтобы повезло, и пошёл в кулисы, чтобы найти лестницу и забраться на четвёртый этаж. Мастерские располагались именно там.
        На четвёртом этаже пока было тихо, лампы не горели, только дежурный светильник бросал на пол бледно-жёлтый круг. У декораторов сегодня был выходной, только бедолага, вытянувший короткую палочку, должен был придти к обеду и проверить, не повредили ли во вчерашнем премьерно-бенефисном раже какой-нибудь куст или колонну. Остановившись посреди коридора, Суржиков осмотрелся и негромко позвал:
        - Суфлёр!
        - Тут я, - отозвались из-за широкой двери склада. - Заходи.
        Склад в театре никогда не запирали - ну, в самом деле, кому бы пришло в голову украсть размалёванный фанерный задник размером три на пять метров или выкрашенную светящейся краской луну? Влад потянул на дверную ручку и осторожно вошёл. Прямо перед ним метрах в пяти вспыхнул магический зеленоватый фонарик, осветивший сосредоточенную физиономию Суфлёра.
        - Вот там королевский трон, - кивнул он куда-то вглубь склада. - За подушкой на сиденьи спрятано.
        - А кто это был, Кондрат Павлович?
        - Не могу сказать, - отвернул тот печальную обезьянью мордочку. - Ты снаружи. А мы все внутри.
        - Ладно, - согласился Суржиков. - Хотя я тоже свой и изнутри, но спорить не буду. Тогда вот такой вопрос: когда выносить этот веер будут? Ведь не оставят же здесь, как ты считаешь?
        - Завтра, - твёрдо сказал Суфлёр. - Завтра после спектакля.
        - Значит, я могу поставить метку, и она просигналит, когда наш вор окажется рядом со мной?
        - Даже ещё проще, - когда Кондрат Павлович понял, что от него не будут требовать невозможного, он оживился и даже заинтересовался этой игрой. - Дверей-то, через которые можно выйти, всего четыре. После спектакля я две закрою, и она пойдёт такой дорогой, где будет много народу.
        «Она, - отметил про себя Влад. - Значит, всё-таки Лянская».
        - Хорошо, договорились, - и он протянул маленькому театральному служителю руку для пожатия.
        Веер и в самом деле не слишком аккуратно был засунут в подушки. Суржиков вытащил из кармана полученный от Алекса артефакт и провёл им по тёмно-фиолетовым страусовым перьям, те слегка засветились.
        - Ага, - важно произнёс Суфлёр. - Свидетельствую: печать поставлена.
        - Спасибо, Кондрат Павлович.
        - Да не на чем… - застеснялся вдруг тот.
        - Тебе, может, принести чего? Угощения какого?
        - Не, еды мне в буфете довольно оставляют… Вот что, я слышал, есть такой особый клей: держит намертво, а если особое заклинание сказать, то отпускает.
        - Для кожи, ткани, бумаги? - деловито поинтересовался Суржиков.
        - Для всего!
        - Буду искать.
        На поиски запрошенного клея было потрачено часа три. В конце концов, Влад нашёл его совсем рядом с домом, когда забрёл на Сухаревском рынке в чиньскую лавочку.
        Дома никого не было, и он с удовольствием выпил чаю с пирогом и завалился в кровать, строго сказав в потолок:
        - Аркадий Феофилактович, я думать буду, ты меня не беспокой.
        Через минуту с кровати уже слышалось мелодичное посвистывание носом.
        Чистильщики появились примерно через минут двадцать.
        Капитан-лейтенант всегда любовался тем, как они начинают работу: в защитных костюмах (а вдруг где-то в обыскиваемом помещении прячется магическая ловушка?), с какими-то непонятными приборами… Но главное - с полным вниманием к делу, точными руками и тем особым чутьём, которое к магии отношения никакого не имеет, а вырабатывается годами работы.
        Чтобы не мешать, Кулиджанов вышел из квартиры и спустился к консьержке. По тому, как она на него взглянула, с некоторой даже долей кокетства, он понял, что пожилая дама своих коллег опросила, и что сейчас у него будут сведения. Полезные ли, нет ли - бог весть, но будут.
        - А я снова к вам, Клавдия Михайловна! - весело сказал он. - Вы ведь угостите меня чаем?
        - И чаем, молодой человек, и некоторыми новостями, если пожелаете.
        Кружка с бледной жидкостью, над которой, правда, курился пар, выросла перед его носом.
        - Сахар? - светски спросила консьержка. - Может быть, пряники?
        - Спасибо, нет! Вот горячего хотелось очень, - и Александр улыбнулся. - Так какие же появились новости?
        - Я поговорила со сменщиками… Нас тут четверо работает, если вы не в курсе, - он мотнул головой. - Иван Севостьянович рассказал об одном визите. Ахмед Карлович болел и в эти дни не дежурил. А вот Раиса… Я вам честно скажу, она, конечно, женщина не очень умная и вообще… - Тут дама покрутила рукой, подыскивая слова. - Зато у неё не то что мышь, паучок не пробежит незамеченным. Так вот, в четвёртую квартиру за последние дни приходили трое. Тринадцатого мая с самого утра пришёл пожилой мужчина очень болезненного вида, и с ним женщина, уборщица.
        - Почему уборщица?
        - Потому что она несла с собой свой, так сказать, инструментарий. А вы бы что подумали, увидев женщину со складной шваброй?
        Кулиджанов вынужден был согласиться, и попросил консьержку продолжать.
        - Ну вот, пришли они с самого утра, часов в девять, ушли днем. На следующий день, четырнадцатого, дежурила Раиса. Днём жилец выходил, скорее всего, обедать, потому как не было его часа два всего, и по возвращении от него пахло едой, - Клавдия Михайловна заметила недоверчивый взгляд Александра и хихикнула. - Раиса - на четверть орчанка, у неё нюх будь здоров. Так вот, хоть и обедать он выходил, а всё одно старался проскользнуть так, чтобы его не видели. А вечером, уже часов в девять, в четвёртую квартиру поднялся гость. Высокий мужчина, по виду - лет пятидесяти, седой, со светлыми глазами. Похоже, что маг. Пробыл он недолго, уже через полчаса он и жилец вышли вместе.
        - И когда Франц вернулся?
        - Франц?
        Мысленно Александр дал себе оплеуху.
        - Простите, это имя того, что жил в квартире номер четыре. Я не должен был…
        - Ничего страшного. Я всё уже забыла. Так вот, вернулся он после полуночи, и очень довольный. Ну, вот, а сегодня дежурю я, и про сегодня вы всё знаете.
        - Скажите, а Раиса сможет опознать по снимку того, седого?
        Клавдия Михайловна пожала плечами.
        - Это вам у неё надо спрашивать.
        - Господин капитан-лейтенант! - раздалось с верхней ступеньки лестницы. - Подойдите, пожалуйста, тут кое-что интересное.
        Прыгая через две ступеньки, Кулиджанов взлетел к квартире. Один из чистильщиков провёл его в разорённую спальню, где в безжалостном свете магических фонарей зияли разинутыми ртами тайники.
        - Спинка кровати - пусто, - перечислял чистильщик. - Сейф в полу - деньги, тысяча дукатов золотом и пятнадцать - чеками Драхтаугалергн-банка. Сейф за картиной - документы. А вот в подоконнике тайничок, просто отлично сделанный, - в голосе его звучала истинная гордость. - Тут вам стоит посмотреть.
        Безо всякого удивления Кулиджанов увидел ещё один экземпляр «Готской рунической письменности». Взял в руки, раскрыл наудачу и провёл над страницей ладонью, бормоча затверженное заклинание. На полях проявились, наливаясь цветом, значки и буквы незнакомого алфавита.
        Пётр Витальевич Астапов, лишённый лицензии и привилегий бывший присяжный поверенный, готов был встретиться немедленно. Однако представитель городской стражи, который осуществлял наблюдение за адвокатом на время домашнего ареста, был занят, и освободился только к шести часам вечера.
        Капитан-лейтенант успел отправить найденные в квартире деньги и чеки в банк, книгу - в особое хранилище, а документы положил в свой сейф, чтобы изучить. Ещё он выяснил, что принадлежит квартира номер четыре некоему господину Мирзоеву, гражданину Бактрийского султаната, который в Москве не появлялся ни разу, а дела свои вёл через представителя. Представитель этот, стряпчий-бухгалтер Кругликов, работал в юридической конторе, той же самой, в которой числился и Астапов.
        - И почему меня это не удивляет? - пробормотал Кулиджанов и набрал на коммуникаторе номер младшего коллеги. - Валер, зайди, пожалуйста.
        Через пару минут тот нарисовался в дверях кабинета, и капитан-лейтенант со злорадной усмешкой протянул ему листок бумаги:
        - Ты, кажется, жаловался, что тебе не дают серьёзных дел?
        Молодой человек потупился, алея ушами: разговор этот вёлся в курилке с таким же молодняком, капитан-лейтенанта, проходившего мимо, они не заметили.
        - Не то чтобы жаловался, - осторожно ответил он.
        - Ну, как бы то ни было, вот тебе серьёзное задание: нужно выяснить всё вот об этом персонаже.
        - Кругликов Степан Павлович, - прочитал суб-лейтенант. - Стряпчий… Александр Георгиевич, так это… Шестой час уже, юридические корпорации все до пяти работают.
        - Не верь, Валера, тому, что написано на табличке возле двери. Постучись, зайди и проверь.
        - Так точно, господин капитан-лейтенант!
        - Узнай, что он за человек, чем дышит, какие у него отношения с коллегами, какие дела он ведёт, где обедает, с кем живёт… В общем, вытащи всю информацию о господине Кругликове и положи передо мной на стол.
        - Так точно, господин капитан-лейтенант!
        - Ну, а для того, чтобы тебе легче жилось, я разрешаю, во-первых, привлечь к работе суб-лейтенанта Асаряна, а во-вторых, принести мне полученную информацию не к девяти утра, а к полудню.
        - Так точно, господин капитан-лейтенант! - отсалютовал повеселевший Валера и испарился.
        Бывший присяжный поверенный Астапов встречал визитёров в рабочем кабинете.
        На первый взгляд всё выглядело именно так: огромный письменный стол, на котором лежат раскрытыми несколько томов с уложениями и толкованиями законов, удобное кожаное кресло, в котором расположился сам лично Пётр Витальевич, вальяжный и холёный, в домашней куртке с бархатными лацканами. Перед столом два жёстких стула, предназначенных явно для просителей. Только и не хватает таблички «Говори коротко, уходи быстро». Ну, и двое пришедших, молодой человек и гном в годах…
        Но всегда стоит взглянуть второй раз.
        Молодой человек - капитан-лейтенант Александр Кулиджанов. Он поймал сбежавшего Бешеного Франца, он нашёл книгу, он почти до конца размотал это долгое, нудное, тягучее дело. И если понадобится, он быстро заменит господину адвокату комфортный домашний арест значительно менее удобным заключением в камере. Достаточно просто повернуться и чуть кивнуть спутнику.
        А кто у нас спутник?
        Секунд-майор Эливинг Билброн из клана Даергел, с заслуженным прозванием Клещи.
        И выцветают бархатные лацканы, а толстые тома уложений начинают казаться декорациями…
        - Итак, Пётр Витальевич, вы вели дела Франца Класхофена в Москве и вообще в Царстве Русь? Расскажите поподробнее.
        - Не все, не все дела, - замахал руками Астапов. - Я не занимаюсь хозяйственными вопросами, вот судебная защита - это моё.
        - Насколько я понимаю, Класхофен не собирался попадаться, - лениво процедил Билброн. - Следовательно, судебную защиту предоплачивать ему было ни к чему.
        - Ну, консультации…
        Кулиджанов решительно отодвинул том с толкованиями указов, положил перед адвокатом лист бумаги и ручку и сказал:
        - Меня интересуют следующие пункты: кто нашёл, снял и оплачивал квартиру на Мясницкой? Кто организовал побег Класхофена из-под стражи и его доставку в Дойчланд? Кто является заказчиком в деле о «Готской рунической письменности»? Пишите, господин Астапов. Пишите всё в подробностях, и вот секунд-майор Билброн подумает о том, чтобы разрешить вам прогулки.
        Голос его звучал так равнодушно, что Астапов поёжился, вздохнул и поставил на бумаге цифру «один». Потом откинулся на спинку кресла и лишь следил за тем, как бойко бежит по бумаге кончик магического стилуса. Губы его шевелились, проговаривая то, что нужно было написать.
        Дойдя до третьего пункта, адвокат вздохнул и спросил:
        - Господин капитан-лейтенант, могу я спросить?
        - Можете.
        - Лично моим заказчиком был Франц Класхофен…
        - Но?
        - Но я слышал, что искал он книгу и расшифровку к записям не для себя. Да и в самом деле, - он вдруг оживился, даже глаза заблестели. - В самом деле, ну на какого лешего Бешеному Францу эта изуверская методика? Полностью выпить из кого-то жизненные силы плюс магию, бррр…
        - Почему же, на ваш взгляд, Класхофену это не нужно?
        - Да потому, что маг он слабенький, только на накопителях и амулетах и выезжает. Если он попробует по этой системе пополнить свои силы, ему просто разорвёт каналы в клочья, вот и всё. Тут должен быть кто-то с резервом в сотню единиц, как минимум, да ещё и с весьма специфическим набором стихий.
        - Каким же?
        - Жизнь или смерть - раз, - принялся загибать пальцы Астапов. - Вода или кровь - два. Плюс способности к рунической магии, что, конечно, стихией никак не назовёшь, однако и даются руны не каждому.
        - Руническая магия нарабатывается исключительно чугунным задом, - сообщил секунд-майор Билброн, отворачиваясь от окна, куда он смотрел всё это время. - Она настолько сродни математике и музыке, что даже смешно говорить о другом. Чугунный зад, да!
        Адвокат пожал плечами.
        - Как скажете. Я не специалист, просто говорю, что знаю.
        - Вы хотите сказать, что Класхофен с вами всем этим так просто поделился? - недоверчиво спросил Александр.
        - Великая матерь, ну нет, конечно! Франц искал выходы на… некоторых людей, и в разговоре со мной обронил пару фраз. Потом что-то сказал при моём помощнике, так и набралось потихоньку.
        - Хорошо. У вас набралось. Что именно? - Кулиджанов начал злиться. - Имя у вас есть, Пётр Витальевич? Есть - пишите! Нет - не морочьте нам голову.
        - У меня есть предположение, - ответил Астапов, многозначительно подняв палец. - Но предположение, переходящее в уверенность!
        И он, уже не доверяя магическому перу, написал на чистом листе несколько слов. Убедился, что написанное оба офицера прочли, смял бумажку и бросил в камин. Слетевшая с его пальцев искра довершила уничтожение.
        Выйдя из квартиры адвоката, Кулиджанов и Билброн переглянулись.
        - Да-а… - многозначительно протянул гном.
        - И не говори, - поддержал его капитан-лейтенант. - Надо писать рапорт начальству.
        - Надеешься свалить дело на плечи дворцовой охраны?
        - Надеяться не запрещено законом.
        - Зря. Не отдадут. Это ж сколько преференций можно на таком заработать! - Билброн прищурился мечтательно. - И, кстати, ты сам тоже плюшек огребёшь, глядишь, и со мной в чинах сравняешься. Ну, если, конечно, всё сделаешь правильно.
        - Да если б в этом было дело! - Александр только рукой махнул. - Ладно, присматривай за этим красавцем. Что-то он очень уж развеселился под конец.
        Глава службы магбезопасности князь Кирилл Владимирович Оболенский второй раз прочитал рапорт и внимательно посмотрел на вытянувшегося в струнку капитан-лейтенанта.
        - Значит, ты считаешь, что заказчик и предполагаемый… потребитель этой технологии - великий князь, кузен государя?
        - Да, ваша светлость.
        - Ты понимаешь, Кулиджанов, что это означает попытку переворота?
        - Да, ваша светлость.
        - И что я не могу идти к государю без железных доказательств?
        - Да, ваша светлость.
        - Когда они будут собраны и что твоей команде для этого нужно? Садись и докладывай.
        Александр понял, что казнят его не сегодня и сел.
        - Кирилл Владимирович, без высочайшей санкции мы не можем вести опрос или обыскивать кабинет, или ещё что-то делать рядом с фигурантом. Пока в наших руках книга и Класхофен, и я попробую на этом сыграть. Завтра с утра. А если не получится, придётся вызывать менталиста.
        Оболенский поморщился:
        - После работы наших менталистов у Класхофена на месте мозгов салат останется.
        - Наших - да, наши пока тонко работать не умеют. А если попросить орков? Когда в посольстве обнаружилось, что посох шамана Магхара подменили пустышкой, мы им помогли? И посох нашли, и историю наружу не выпустили…
        - Нет.
        - Кирилл Владимирович!
        - Нет, Саша. Мы не можем просить помощи другого государства в такой ситуации. Пока не можем.
        - Ну, так потом и не надо будет… - пробурчал себе под нос Кулиджанов. - Тогда надо рассчитывать, что допрос даст какие-то результаты. Беда в том, что великий князь Николай Павлович сейчас в отъезде. Получается, времени у нас до его возвращения…
        - А скажи мне вот что, Александр, переговоры с Класхофеном ведь вёл не сам великий князь? - медленно проговорил Оболенский.
        - Нет, по словам Астапова - личный помощник. Некто Вардузов.
        - Он в поездке вместе с Николаем Павловичем?
        - Нет, поездка личная, великий князь жену на воды повёз.
        - Вот и славно, - князь Оболенский улыбнулся так, что, если бы некто Вардузов присутствовал при этом разговоре, то уехал бы он в тот же миг в самый дальний монастырь и носу оттуда не показал более. - Это рядом с кузеном государя мы лишнего движения совершить не можем, а для допроса его помощника нам никакие санкции не нужны.
        Далеко за полночь в спящий особнячок в Замоскворечье без единого звука проникли пятеро мужчин в чёрном. Последний из них огляделся, прежде чем войти, и активировал над домом защитный купол. Разговор предстоял долгий, и лучше будет, если снаружи никто ничего не услышит.
        Глава 9. 16 мая 2185 года от О.Д.
        {«…если в реальности многое происходит случайно, в литературе почти все подгоняется под логические законы.
        Красный ноготь Лианы Тайллефер застыл в неподвижности.
        - И в романах тоже? - спросила она.
        - В романах прежде всего. Если главный герой наделен логикой преступника, он неизбежно возвращается в исходную точку. Именно поэтому в финале обязательно происходит встреча героя и предателя, сыщика и убийцы».}
        {Артуро Перес-Реверте, «Клуб Дюма, или тень Ришелье»}
        Под веки словно песок был насыпан.
        Кулиджанов потёр глаза и усмехнулся: давненько он не участвовал в таком марафоне…
        Обыск у Вардузова продолжался до трёх ночи, до пяти он вместе с князем Оболенским допрашивал задержанного, потом они, опять же вдвоём, сортировали найденное при обыске, а там было ой как много всего. Поспать удалось всего пару часов…
        Ну, зато были найдены железные доказательства участия великого князя Николая Павловича в заговоре против венценосного брата. С ними глава Службы магбезопасности пойдёт к царю, и дело окончательно уйдёт из рук капитан-лейтенанта Кулиджанова. Чему он, безусловно, будет очень рад. Вот сейчас последний допрос Класхофена, отдать протокол начальству и всё. Всё!
        Резкий звук сигнала внутренней связи заставил Александра встрепенуться. Кажется, он всё-таки задремал…
        - Господин капитан-лейтенант, арестованный доставлен в первую допросную, - сказал дежурный.
        - Спасибо, иду!
        Сунув в сейф все ненужные документы, Кулиджанов положил в папку с делом три листочка и вышел из кабинета.
        В допросной он сел, полюбовался на каменную физиономию Бешеного Франца и сказал:
        - Знаете, как по законам Царства Русь наказывают тех, кто повинен в покушении на устои государства?
        - Никогда не интересовался, - пожал плечами Класхофен.
        - А зря… С вашим ремеслом ведь никогда не знаешь, как карта ляжет.
        - Ну и как же? Убивают каким-нибудь особо мучительным способом?
        - Ну что вы, мы же цивилизованная страна! Таких преступников отправляют на один небольшой островок в Архангельской области. Ну, как небольшой - площадью тысяча километров, так что места достаточно, - Кулиджанов замолчал.
        - И что же? - невольно заинтересовался Франц.
        - И всё. Полная изоляция. Больше они не увидят ни одного живого существа, не прочтут газеты, не получат никаких известий. Големы доставляют еду, убирают в домике.
        - Хм… Книги дают?
        - Некоторые. Признаться, я не в курсе, чем руководствуются при выборе книг, но это не спасает от абсолютного одиночества и вечного молчания.
        - Ну ладно, жутковато, - согласился, подумав, Класхофен. - Мне-то что за дело? Я готов согласиться с некоторыми обвинениями в мой адрес, но преступлений такого рода точно не совершал. Не моя специальность, знаете ли. Я - скромный антиквар.
        - Вам повезло, знаете ли, - улыбнулся капитан-лейтенант. - У вас есть возможность выбора.
        - Между рудниками и рытьём каналов?
        - О, нет! Взгляните вот сюда, - и Кулиджанов выложил на стол перед антикваром первый листок.
        Тот прочитал и помрачнел.
        - Я этого не знал, - он резко отодвинул от себя выдержку из протокола допроса Вардузова. - Мой заказчик - вот этот человек, что он дальше собирался делать с книгой, переводом дневников, заклинаниями, я не знаю. Не моё дело.
        - Вы ведь разумный человек, Класхофен, - покачал головой капитан-лейтенант. - Вы же понимали сразу, что этому типу не по рангу такая магия. Он явный посредник. Но вот тут у вас и возникает возможность выбора. Если вы, как разумный человек, ответите на все мои вопросы, в число финальных обвинений участие в заговоре не войдёт. Если нет…
        - Понятно.
        - Предложение одноразовое. И, честно говоря, я бы предпочёл, чтобы вы не согласились.
        - Почему?
        - Потому что вы влезли в круг моих интересов, - Кулиджанов говорил тихо-тихо, чтобы не сорваться в крик. - Потому что вы убили людей, близких к моим друзьям. Потому что ваши действия угрожали тому, что для меня важно. Достаточно?
        Что-то дрогнуло в лице Бешеного Франца. Он сплёл пальцы, неотрывно глядя на своего противника, глубоко вздохнул и проговорил:
        - Хорошо. Пишите.
        И Кулиджанов активировал записывающий кристалл…
        - Срочный доклад его величеству, - князь Оболенский, глава Службы магбезопасности Царства Русь протянул свиток с магической печатью седому мужчине, сидящему за огромным письменным столом.
        Тот привстал, забирая документ, кивнул на кресло и прошёл к двери кабинета. По тому, как секретарь прихрамывал, посетитель понял, что давнишняя рана у того снова разболелась. Князь достал из пространственного кармана припасённый пузырёк, поставил его на стол и снова сел.
        - Спасибо, - коротко поблагодарил вернувшийся на своё место господин Фельгенгауэр. - Государь примет вас в ближайшее время.
        И он уткнулся в бумаги.
        Кристалл на столе засветился зелёным действительно очень скоро, не прошло и десяти минут.
        В кабинете Оболенский не сразу увидел царя. Тот стоял у дальнего окна, чуть отодвинув штору, и внимательно смотрел на происходящее во дворе.
        - Здравствуй, Кирилл, садись.
        Константин Михайлович вернулся к столу, сел, покосился на открытый свиток и потёр лоб.
        - Что ж это ты такое мне принёс? - сказал он.
        - Государь…
        - Знаю, знаю. Твоя служба не позволяет себе ошибаться. И всё же - ты проверил.
        - Да, государь, - князь заговорил короткими фразами, выстраивая их, словно полки перед боем и подкрепляя каждую выложенными на стол бумагами.
        Свидетельство адвоката.
        Документы о покупке артефактов, зелий и инструментов.
        Переписка.
        Свидетельства помощника.
        Показания арестованного антиквара.
        Доклады охраны.
        Книга, дневник, код к переводу.
        - Доказательства, Тьма их побери, - его величество тяжело вздохнул и выругался.
        - Доказательства, - эхом отозвался Оболенский.
        - Ты понимаешь, каково мне подписывать распоряжение об аресте члена семьи, брата, близкого человека?
        Князь мог бы напомнить, что брат - троюродный, а близким человеком перестал быть давно, ещё тогда, когда его поймали за руку при попытке положить в карман часть средств, пожертвованных народом на памятник доктору Гаазу. Но, как человек разумный, он промолчал.
        Государь Константин Михайлович прошёлся по кабинету, поглядывая на бесстрастное лицо безопасника, потом негромко позвал:
        - Карл Людвигович! - Секретарь немедленно появился в дверях. - Пишите, указ от сего дня, - Константин Михайлович на мгновение задумался, потом кивнул сам себе. - Без секретности. Для опубликования в газетах. Великого князя Николая Павловича подвергнуть аресту и передать под следствие Службы магбезопасности по подозрению в попытке переворота. Всех членов его семьи, а равно прислугу, оставить под домашним арестом вплоть до выяснения их причастности. Руководителем группы расследования назначить князя Оболенского Кирилла Владимировича.
        Помянутый Оболенский увидел, как под пальцами царя, сжимающими край стола, появляются и начинают обугливаться пятна, и понял, что мебель надо спасать.
        - Государь, в газеты хорошо бы пока не отправлять, - сказал он. - А то ведь разбегутся. Позвольте уж до завтрашнего выпуска новость оставить.
        Театр был полон, и ложи блистали. Всё как положено.
        Да, бенефис Виктории Мавлюдовой, придуманный и организованный самим Певцовым, встряхнул заинтересованную общественность так, что аж зубы лязгнули. Вот уже два дня билеты в театр драмы и комедии спрашивали с фантастическими переплатами, и всё равно их не было даже у самых лихих «жучков».
        Сегодня давали «Медею», никаких вееров, спасибо Мельпомене, думал Суржиков, сидящий в осветительской рубке. Сам светотехник, хмурый бородатый дядька по имени Аким Лазаревич, кивнул ему, здороваясь, и уткнулся в световую партитуру спектакля, загибая пальцы и просчитывая что-то, одному ему известное.
        Зрительный зал был заполнен до отказа, включая приставные стулья, ступеньки и бархатные перила лож. Прозвучал третий звонок, Аким Лазаревич медленно повернул колёсико, и свет в зале начал потихоньку гаснуть. Нажал нескольких кнопок на пульте, и сцена озарилась утренним светом. Появилась Кормилица со своим монологом, и покатился вперёд древний текст, словно только что придуманный…
        Суржиков высидел половину первого акта и ушёл, не укладывались ему сегодня на душу страдания героев. Походил по фойе, вглядываясь в знакомые до мельчайшей чёрточки снимки - Лянская, Тюрин, Мавлюдова, Вильнёва… О, и огромный портрет Иллариона Певцова повесили, подсуетились, молодцы…
        Начался антракт, фойе заполнилось гомонящей публикой, выстроились очереди к буфетным стойкам, захлопали пробки открываемого шампанского. Влад вздохнул и пошёл наверх, в хозяйственную часть. Авось Илья Ильич Чувасов нальёт ему чашку чаю, выдаст горстку сушек, да и успокоит мятущуюся душу.
        Всему на свете когда-то приходит конец. Закончился и этот спектакль. Отгремели аплодисменты, Аким Лазаревич погасил свет в зале, оставив только дежурную лампочку возле суфлёрской будки. Разошлись по гримёркам актёры, капельдинеры сняли свои форменные тужурки. Шуршали наверху допивающие своё декораторы и рабочие сцены, да усталые костюмеры развешивали по местам сегодняшние туники и пеплосы. В театре остались только свои.
        Алекс и Суржиков удобно устроились за картонными колоннами. Темнота склада декораций навевала дремоту, и Влад чувствительно ущипнул себя за руку, чтобы взбодриться.
        - Тихо! - беззвучно пнул его в бок напарник. - Идёт кто-то.
        И в самом дел приоткрылась дверь, освещая нарисованные кусты и свёрнутые рулоном морские волны, и невысокая фигурка проскользнула внутрь. На мгновение зажёгся голубоватый магический фонарик, тонкая рука скользнула за подушки, и вот уже всё снова затихло.
        - Идите, - сказал Суфлёр. - Народ расходится, сейчас амулет ваш запищит.
        - Зачем, Варя? - прима театра с ужасом смотрела на свою костюмершу. - Зачем тебе это понадобилось?
        Маленькая женщина со сморщенным личиком молчала, глядя в пол.
        - Виктория, - неловко проговорил Суржиков. - Ты, может, пойдёшь домой? Что тебе тут быть, огорчаться. Тебе играть завтра…
        - Куда ж я пойду, Володечка? - Мавлюдова обратила к нему залитое слезами лицо. - Варвара мне, можно сказать, член семьи, как же я уйду?
        - Член семьи? - спросила вдруг костюмерша, и губы её скривились. - Ну, так ты сама должна понимать, что я для тебя всё делала! Ты ведь не молодеешь, дорогая моя, кончилось время первых ролей. Скоро тебе только комические старухи и будут доставаться. Надо или уходить с достоинством, или самой за постановки браться, а не кланяться каждому провинциалу, попавшему в режиссёры.
        - И вы решили, что труппу будет лихорадить, Листопадов с этим не справится, и Виктория возьмёт всё в свои руки? - спросил Алекс. - А словами это сказать нельзя было, просто с ней поговорить?
        - Нешто я не говорила? - всплеснула руками Варвара. - Только кто ж меня слушает, старуху, из ума выжившую…
        Мавлюдова порывисто обняла её.
        - Глупая дурочка! - сказала она нежно. - Идём домой. Давай, где твоя сумка?
        - Вика, - негромко произнёс Суржиков, когда всхлипывающая костюмерша вышла. - Ты понимаешь, что из театра ей придётся уйти? Я обязан отчитаться перед клиентом, значит, завтра Крамов всё будет знать.
        - Я это решу, - твёрдо ответила Мавлюдова. - В моей труппе раскола не будет.
        Сыщики медленно брели по бульвару в сторону дома.
        - А ведь она своего добилась! - сказал вдруг Алекс.
        - В смысле? - не понял его помощник.
        - Варвара. Она хотела, чтобы Виктория взяла труппу в свои руки, и она это получила.
        Суржиков задумался на мгновение и кивнул:
        - Ты прав. Но я бы не хотел в этом театре служить.
        - Это уже совсем другая история, - ответил ему Верещагин. - О, экипаж! Давай-ка до дому доедем, что-то я устал.
        Глава 10. 17 мая 2185 года от О.Д.
        {«Для литературы время - как для кораблей шторм, и Господь спасает только тех, кого любит»}
        {Артуро Перес-Реверте, «Клуб Дюма, или тень Ришелье»}
        Утром через открытое окно в комнату Суржикова влетел магвестник. Белая птичка села на грудь спящему, что-то прочирикала и прицельно клюнула его в нос. Влад открыл один глаз, посмотрел на вестник и протянул к нему руку. В ладонь упал сложенный лист бумаги.
        Письмо гласило: «Уважаемый Владимир Иванович! Имею честь пригласить Вас на обед сегодня в два пополудни в ресторации Тестова, что на Охотном Ряду. Илларион Певцов».
        - Охо-хо… - прокряхтел Суржиков, поднимаясь. - И что бы это значило?
        За время отсутствия Алекса он как-то привык разговаривать сам с собой, и отучиться пока не получилось. А с другой стороны, зачем бы? Никому он не мешает, ну, разве что Аркадий краем уха услышит…
        Продолжая рассуждать, он умылся, влез в джинсы и рубашку и отправился завтракать.
        В столовой было непривычно мало народу: Макс уже убежал в университет, Софья уже начала приём, близнецы отправились с самого утра по каким-то своим мальчишечьим делам.
        Произнеся традиционное «добрутр» всем оставшимся, Влад приоткрыл крышку на блюде и долго рассматривал омлет, размышляя, хочет ли к нему бекон или сосиски. Не сумев выбрать, положил то и другое, насыпал в чай три ложки сахару и, обжигаясь, отпил первый глоток.
        - Перед клиентом сам отчитаешься? - спросил через некоторое время Алекс.
        Он уже позавтракал, и сейчас что-то быстро писал в блокноте.
        - Давай вместе, а?
        - Боишься?
        - Опасаюсь. И не очень понимаю, как им про Варвару говорить.
        - Так и говорить, - пожал плечами Верещагин. - Всё как есть. Нашей задачей не является воспитание оступившихся или починка развалившихся семейных лодок, наше дело - искать. И предъявлять найденное.
        - Ну, всё равно, я бы предпочёл пойти с тобой вместе.
        - Ладно, только вечер у нас занят, - и он улыбнулся Барбаре.
        - Вечер и у нас занят, правда? - вдруг вмешалась в разговор Катя. - Мы идём на премьеру «Короля Лира».
        - Что, уже сегодня? - вырвалось у Суржикова.
        - Ну конечно, семнадцатого мая - это сегодня.
        - Тогда я вообще ничего не понимаю, - ответил он, протягивая Алексу полученное утром письмо. - Какой обед? Ему к спектаклю надо готовиться!
        Верещагин внимательно прочитал немудрящие две строчки и хмыкнул.
        - Отчего-то мне кажется, что Иллариону Николаевичу нет особой нужды в подготовке. Он эту роль, небось, играл уже в десяти разных постановках.
        - Всё равно надо, - замотал головой Влад. - Ты не понимаешь, это ж какая роль!
        - Ты ответ послал?
        - Нет.
        - Пиши давай. И свяжись с клиентом, договорись о встрече.
        - Ну вот, и весь день занят, - пробурчал Суржиков. - А когда о вечном думать? Кстати, новых клиентов нет пока?
        - В четыре часа придёт. Некий гражданин отправился на воды, да и пропал где-то по дороге, просят найти живого или мёртвого. Не уверен, что хочу браться за это дело, - покачал головой Алекс.
        - Почему?
        - Да потому, что надо будет уезжать из Москвы, да и произошло всё не вчера и даже не на прошлой неделе, а почти месяц назад! Ну, посмотрим… Иди, пиши Певцову.
        Илларион Николаевич уже сидел за своим личным столом под блестящими листьями огромного фикуса, в самом углу большого зала.
        - Располагайся, Владимир Иванович. Ты здесь бывал ранее?
        - Не приходилось…
        Суржиков с интересом оглядывался. Заведение держал уже праправнук того, знаменитого Ивана Яковлевича Тестова, но и меню, и оформление залов, и даже правила сохранял в неизменности. На белых стенах развешаны были натюрморты в голландском духе, тарелки расписаны растительными орнаментами, в меню неизменно числились поросята, расстегаи, уха и гурьевская каша, а каждый важный клиент имел собственный столик, за который в определённые часы никого другого не сажали.
        - У меня сегодня премьера, - говорил между тем Певцов. - «Лир», ты помнишь?
        - Конечно, - серьёзно кивнул Суржиков, мысленно благословляя Катю.
        - Ну вот, так что я пить не буду, а ты закажи, если хочешь…
        - Спасибо, Илларион Николаевич, мне бы соку. Яблочного.
        - Отлично. Еду я заказал уже на свой вкус, сейчас принесут, а пока скажи мне вот что: попадалась ли тебе такая пьеса «Ужин» французского автора Брисвиля?
        - Нет, - покачал головой Влад.
        Он-то ожидал расспросов о том, кто вредил труппе театра Драмы и комедии, при чём тут какая-то пьеса?
        - Хорошая пьеса, добротная. На двоих. Да-с, всего два персонажа, Талейран и Фуше. Момент истории между войной магов и возвращением галльского короля, за ужином встречаются Порок и Преступление и беседуют…
        - Прошу прощения, Илларион Николаевич, даже не слышал, - отвечал Суржиков, осторожно пробуя уху.
        - У меня тут по осени бенефис в Малом театре намечается, вот эту пьесу я и выбрал для такого случая. Так что я у тебя-то хотел спросить: не желаешь ли сыграть роль Фуше, герцога Отрантского?
        Влад замер.
        - Я? - глупо спросил он внезапно охрипшим голосом.
        - Ты, - усмехнулся Певцов. - Ежели желаешь, то роль твоя, репетиции начнём с первого июня.
        Отгремели овации в Малом театре.
        Публика, не в состоянии сразу разойтись после столь сильных впечатлений, расползлась по окрестным кафе и барам, обсуждая новую высоту, на которую поднялся великий актёр. Но, в конце концов, силы окончились и у них, и поджидавшие разъезда экипажи такси повезли театралов в разные концы огромного города.
        Тихо увядали бесчисленные букеты, вынесенные экономкой Певцова в гостиную.
        Алексей Верещагин поставил точку в приходно-расходной тетради, отметив там гонорар от актёров и аванс от нового клиента. Потом закрыл тетрадь и сунул в сейф. Он заглянул к сыновьям и к племяннице - дети спали, в доме было тихо, и можно было ложиться. Новый день обещал быть сложным и увлекательным, почти таким же, как закончившийся.
        notes
        Сноски
        1
        Шекспировский «Макбет» считается среди актёров «проклятой» пьесой, даже произнести название или процитировать текст вне спектакля или репетиции - значит навлечь на себя невезение. Поэтому на всякий случай «Макбета» называют «шотландская пьеса» или «та самая пьеса Барда».
        2
        Каммербанд - широкий кушак для талии, который часто носят со смокингом.}
        3
        Latia Foina - открыть сокрытое ({квенья})
        4
        «Всё своё ношу с собой», Биант из Приены, VI век до н. э.
        5
        Автору довелось видеть, как эту роль исполнял замечательный Дэвид Суше. Было потрясающе!