Чужестранка Сериал По Романам Дианы Гэблдон В Одном Томе, №02 Стрекоза В Янтаре- библиотека РусЛит

Стрекоза в янтаре Диана Гэблдон
        Чужестранка. Сериал по романам Дианы Гэблдон в одном томе #2
        История великой любви Клэр Рэндолл и Джейми Фрэзера завоевала сердца миллионов читателей во всем мире и стала культовым сериалом XXI века.
        «Диана Гэблдон - прирожденный рассказчик».
        The Arizona Republic
        «Это триумф! Мощная история. Мне нравилась каждая страница».
        Нора Робертс
        Клэр Рэндолл возвращается в Шотландию, страну величественных гор, окутанных туманом. Она хочет узнать правду, столь же ошеломительную, как и события, ее породившие. Правду о загадке древнего каменного круга, способного перебросить человека на много лет назад, и о Джеймсе Фрэзере, шотландском воине XVIII века, чьи храбрость и любовь защищали Клэр от опасностей той бурной эпохи.
        Политические интриги, шпионаж, предательство и цепь убийств вынуждают Клэр и ее мужа, Джеймса Фрэйзера, покинуть дворец Людовика XV и отправиться к болотам Шотландии и пропитанным кровью землям при Каллодене. Но ужасная ловушка обстоятельств возвращает Клэр обратно в будущее, где ее ждут долгие поиски правды и еще более шокирующие откровения.
        Клэр Рэндолл понадобится много сил, чтобы выдержать все испытания и вернуть любимого.
        История, ставшая культовым сериалом «Чужестранка»
        Диана Гэблдон
        Стрекоза в янтаре
        Diana Gabaldon
        DRAGONFLY IN AMBER


* * *
        Моему мужу, Дагу Уоткинсу,
        с благодарностью за помощь в сборе материала
        Книга 1
        Разделенные веками
        Пролог
        Я просыпалась три раза в темный предрассветный час. Сперва в печали, потом в радостном волнении и наконец - с чувством одиночества. Слезы глубоко переживаемой утраты пробуждали меня, омывая лицо прохладным прикосновением, словно влажная ткань в чьих-то любящих руках. Я вжалась лицом в мокрую подушку, и соленая река унесла меня в скорбные провалы воспоминаний, в таинственные глубины сна.
        И я проснулась с ощущением безумной радости, тело изогнулось дугой в судорогах физического слияния, кожа чувствовала свежесть его прикосновений, разбегавшуюся по нервам и сладкой дрожью замирающую где-то в самой глубине моего существа. Я отогнала от себя пробуждение, повернулась, ища забвения в остром теплом аромате удовлетворенного мужского желания, в утешительных объятиях возлюбленного.
        На третий раз я проснулась одна, ощущая себя свободной от любви и печали. Вид тех каменных столбов был еще свеж в памяти.
        Маленький круг, камни, окаймлявшие гребень крутого зеленого склона. Название этого холма - Крэг-на-Дун, Холм фей. Одни говорят, что холм этот заколдован, другие - что над ним тяготеет проклятие. И те и другие правы.
        Но никто не знает, каково предназначение и смысл этих камней…
        Никто, кроме меня.
        Часть 1
        В зазеркалье, в темноте
        Инвернесс, 1968 год
        Глава 1
        Список личного состава
        Роджер Уэйкфилд стоял посередине комнаты и чувствовал, что окружен со всех сторон. Основания к тому были у него самые веские. Он и на самом деле был окружен: столами с разными безделушками и сувенирами; тяжелой викторианской мебелью, покрытой какими-то салфеточками, плюшевыми накидками, афганскими коврами; крошечными вышитыми ковриками на паркетном полу, готовыми заскользить под чьей-то неосторожной ногой. Он был окружен двенадцатью комнатами, забитыми мебелью, одеждой и бумагами. И книгами. О бог мой, эти книги!..
        Три стены кабинета, где он теперь находился, сплошь занимали битком набитые книжные полки. Перед томами, переплетенными в телячью кожу, высились стопки детективов в ярких бумажных обложках; между ними были втиснуты более изысканные образчики полиграфии, удовлетворяющие вкусам любого, даже самого придирчивого члена клуба книголюбов; торчали корешки старинных книг, украденных в свое время из гибнущих библиотек, а также тысячи и тысячи брошюр, записных книжек и рукописей.
        Та же ситуация наблюдалась и в остальных помещениях: книги и бумаги занимали все горизонтальные поверхности; шкафы и кладовки трещали по швам. Его покойный отчим прожил долгую плодотворную жизнь, на десять лет дольше положенных по Библии семидесяти. И мистер Реджиналд Уэйкфилд никогда ничего не выбрасывал.
        Роджер с трудом подавил желание выбежать из дома, вскочить в свой «моррис майнор» и вернуться в Оксфорд, оставив особняк и все, что в нем имелось, на растерзание стихии и вандалам. «Успокойся, - сказал он себе и глубоко вздохнул. - Со всем этим вполне можно справиться». С книгами проще всего: их надо рассортировать, а потом позвонить, чтобы приехали и забрали. Понадобится грузовик размером с товарный вагон, но и это преодолимо. Одежда - с ней вообще нет проблем. «Оксфам»[1 - «Оксфам» - благотворительная организация с центром в Оксфорде, оказывающая гуманитарную помощь голодающим и пострадавшим от стихийных бедствий в различных странах.] все заберет.
        Он не совсем понимал, что будет делать «Оксфам» с целой кучей черных саржевых костюмов покроя 1948 года, но, возможно, бедняки не слишком разборчивы. Ему стало легче дышать. Он специально взял месячный отпуск на кафедре истории Оксфордского университета, чтобы привести в порядок имущество и дела его преподобия. Что ж, в этот срок вполне можно уложиться. Правда, порой его охватывало отчаяние, и тогда казалось, что эту работу не переделать и за годы.
        Он подошел к одному из столов и взял с него маленькое фарфоровое блюдце. В нем лежали небольшие металлические прямоугольнички - свинцовые «габерлунзы», специальные бляхи, которые в XVIII веке служили приходским нищим как бы свидетельством того, что они имеют лицензию на это ремесло. У лампы стояла коллекция каменных бутылей, рядом с ними - табакерка из рога, отделанная серебром. Сдать их в музей? Весь дом битком набит разными предметами якобитской эпохи[2 - Якобиты - сторонники короля Якова II (правил в 1685 - 1688 гг.) и его наследников.]: его преподобие любил историю, а излюбленным объектом исследований был XVIII век.
        Пальцы инстинктивно потянулись к табакерке, погладили ее поверхность, пробежали по вырезанным на ней черным буквам - именам и датам жизни «дьяконов и казначеев гильдии портных Кэнонгейта, Эдинбург, 1726 год». Может, все же стоит сохранить несколько раритетов из коллекции его преподобия? Но он тут же решительно отверг эту мысль.
        - Ни в коем случае, приятель, - произнес он вслух. - Иначе можно рехнуться.
        Или превратиться в древесную крысу[3 - Крупная североамериканская крыса с пушистым хвостом. Ворует у людей еду и мелкие предметы.]. Стоит только начать с нескольких вещей, и вскоре счет пойдет на тысячи. Тут же возникнет искушение поселиться в этом чудовищном доме среди завалов из всякой дребедени.
        - И беседовать с самим собой вслух, - добавил он.
        Мысль о завалах из дребедени напомнила ему о гараже, и колени Роджера подогнулись. Его преподобие, приходившийся на деле Уэйкфилду двоюродным дедушкой, усыновил его в возрасте пяти лет, после того как родители мальчика погибли во время Второй мировой войны: мать - во время бомбежки, отец - в темных водах Ла-Манша. Следуя своей обычной скопидомской манере, священник сохранил все вещи родителей Роджера - уложенные в сундуки и коробки, они хранились в гараже. Роджер знал, что за последние двадцать лет к ним не прикасалась рука человека.
        При мысли, что ему предстоит рыться в родительских вещах, Роджер испустил тяжкий вздох.
        - Господи, - взмолился он, - что угодно, только не это!
        Слова эти мало походили на молитву, однако словно в ответ на них брякнул дверной колокольчик, и от неожиданности Роджер прикусил язык.
        В сырую погоду входная дверь в особняке имела привычку разбухать, отчего отворить ее было непросто. Наконец, издав скрип, она подалась, и Роджер увидел на пороге женщину.
        - Чем могу быть полезен?
        Женщина была среднего роста и весьма миловидна. Вот общее впечатление, создавшееся у него: тонкие черты лица, белая льняная блузка, копна вьющихся каштановых волос, напоминающая слегка развившийся шиньон. А в центре - пара ярких глаз цвета хорошо выдержанного шерри.
        Глаза обежали его фигуру, возвышавшуюся над ней на фут, начиная с парусиновых туфель одиннадцатого размера, и остановились на лице. Легкая улыбка еще шире раздвинула губы.
        - Не хотелось бы начинать с банальностей, - сказала она, - но, бог мой, как же вы выросли, молодой Роджер!
        Роджер почувствовал, что краснеет. Женщина рассмеялась и протянула руку:
        - Вы ведь Роджер? А я - Клэр Рэндолл, старая приятельница его преподобия. Но когда мы виделись последний раз, вам было не больше пяти.
        - Э-э… Так вы дружили с моим отцом? Тогда вы, должно быть, знаете…
        Улыбка исчезла, ее сменило скорбное выражение.
        - Да. Очень печально было узнать эту новость. Сердечный приступ?
        - Гм, да. Он умер совершенно внезапно. Я только что приехал из Оксфорда, чтобы как-то разобраться со всем этим.
        И он слабо махнул рукой, имея в виду смерть его преподобия и этот дом со всем его содержимым.
        - Насколько я помню библиотеку вашего отца, это занятие вполне может затянуться до самого Рождества, - заметила Клэр.
        - В таком случае не будем отнимать у вас время, - раздался за ее спиной голос с американским акцентом.
        - О, совсем забыла. - Клэр отступила и обернулась к девушке, стоявшей слева от нее, так что Роджеру не было ее видно. - Роджер Уэйкфилд - моя дочь Брианна.
        Брианна Рэндолл шагнула вперед, застенчиво улыбаясь. На секунду Роджер растерялся, затем вспомнил о манерах. Отступил на шаг, пошире распахнул дверь, судорожно соображая при этом, когда последний раз менял рубашку.
        - Что вы, что вы, вы мне нисколько не помешали! - Он говорил совершенно искренне. - Как раз собирался передохнуть. Входите, прошу!
        Он провел гостей через холл в кабинет викария, бегло отметив при этом, что Брианна, помимо того что довольно хорошенькая, еще и одна из самых высоких девиц, которых ему когда-либо доводилось видеть вблизи. Футов шести росту, не меньше, подумал он, заметив, как она чуть пригнула голову, проходя под аркой в холле. И тут же бессознательно выпрямился, следуя за ней, до полных своих шести футов и трех дюймов. И лишь в последний миг, проходя вслед за гостьями в комнату, пригнулся, чтобы не удариться головой о притолоку.
        - Хотела приехать раньше, - сказала Клэр, усаживаясь в огромное вращающееся кресло.
        Четвертую стену в кабинете священника занимали высокие, от пола до потолка, окна, и солнце высветило в ее светло-каштановых волосах седину. Локоны начали развиваться, особенно один, возле уха, который она рассеянно теребила.
        - Уж совсем было собралась приехать в прошлом году, но тут в нашей больнице, в Бостоне, возникли какие-то непредвиденные обстоятельства. Я, знаете ли, врач, - объяснила она, немного кривя рот, словно в ответ на удивление, отразившееся на лице Роджера вопреки всем его стараниям. - И теперь страшно жалею, что не пришлось повидаться с вашим отцом…
        Интересно, подумал Роджер, зачем тогда она заявилась, зная, что священник умер. Но спросить не осмелился, это было бы невежливо. И вместо этого сказал:
        - Решили полюбоваться окрестностями?
        - Да, мы ехали на машине из Лондона, - ответила Клэр и улыбнулась дочери. - Я хотела, чтобы Бри посмотрела страну. По ее акценту не скажешь, но, знаете ли, она у нас чистокровная англичанка, как и я, хотя никогда не жила в Англии.
        - Вот как?
        Роджер взглянул на Брианну и подумал, что она мало походит на англичанку. Слишком высокая, густые рыжие волосы небрежно спадают на плечи, черты лица четкие, жестко очерчены, нос прямой, длинный, пожалуй, даже чуть длиннее, чем следует.
        - Я родилась в Америке, - объяснила Брианна. - Но мама и папа… Он у меня тоже был англичанин.
        - Был?
        - Муж умер два года назад, - объяснила Клэр. - Думаю, вы о нем слышали. Фрэнк Рэндолл…
        - Фрэнк Рэндолл? Ну конечно! - Роджер хлопнул себя по лбу и почувствовал, что щеки у него вспыхнули, - так громко рассмеялась Брианна. - Нет, я, должно быть, выгляжу полным идиотом! Только сейчас понял, кто вы.
        Это имя говорило о многом. Фрэнк Рэндолл был выдающимся историком и добрым другом его преподобия. В течение многих лет они обменивались крупицами новых сведений о якобитах, хотя со времени последнего визита Фрэнка Рэндолла в этот дом прошло, наверное, не меньше десяти лет.
        - Так вы решили посетить исторические места в окрестностях Инвернесса? - осведомился Роджер. - В Куллодене уже побывали?
        - Еще нет, - ответила Брианна. - Думаем посетить его позже, в конце недели.
        Улыбка ее была вежливой, но никаких эмоций не выражала.
        - Сегодня мы записались на экскурсию в Лох-Несс, - сказала Клэр. - А завтра, наверное, поедем в Форт-Уильям или просто погуляем по Инвернессу. Тут так все изменилось за последнее время…
        - А когда вы были здесь последний раз?
        Роджер никак не мог решить, стоит ли предлагать дамам свои услуги в качестве экскурсовода. Времени у него на это не было, но, с другой стороны, Рэндоллы являлись близкими друзьями священника. Кроме того, поездка в Форт-Уильям в компании двух таких очаровательных дам представляла собой куда более приятную перспективу, нежели разборка вещей в гараже, которую он запланировал на завтра.
        - О, давно! Лет двадцать назад…
        В голосе Клэр он уловил какие-то странные нотки, однако, подняв на нее глаза, увидел, что она улыбается.
        - Что ж, - предложил он, - если я могу быть чем-то полезен, пока вы здесь, в Шотландии…
        Клэр все еще улыбалась, но выражение ее лица изменилось. Казалось, она чего-то ждет.
        - Поскольку уж вы сами заговорили об этом… - начала она, и улыбка стала еще шире.
        - О, мама! - одернула ее Брианна и выпрямилась в кресле. - Стоит ли утруждать мистера Уэйкфилда! У него же непочатый край работы.
        Она обвела рукой кабинет, заваленный коробками, ящиками и заставленный бесконечными рядами книг.
        - Что вы, какое беспокойство! - возразил Роджер. - Э-э… а чем, собственно, я могу…
        Клэр жестом успокоила дочь.
        - Я вовсе не собираюсь отрывать его от дела, - несколько раздраженно заметила она. - Но возможно, Роджер знает кого-то, кто может помочь. Я провожу одно небольшое историческое исследование, - пояснила она, - и мне нужен человек, сведущий в движении якобитов восемнадцатого века. Знающий о Красавчике принце Чарли[4 - Красавчик принц Чарли - одно из прозваний принца Карла Стюарта (1720 - 1788), или Младшего Претендента, возглавлявшего якобитское восстание 1745 - 1746 гг.] и прочих…
        Роджер подался вперед, явно заинтересованный.
        - Якобиты? - переспросил он. - Нет, в этой области я не специалист, но кое-что знаю. Что и неудивительно, поскольку прожил столько лет неподалеку от Куллодена. Ведь именно здесь произошла последняя битва, - объяснил он Брианне. - Люди Красавчика принца Чарли двинулись против герцога Камберленда и были перебиты.
        - Верно, - кивнула Клэр. - Именно это меня и интересует.
        Она потянулась к сумке и достала из нее сложенный пополам листок бумаги.
        Роджер развернул его и быстро пробежал глазами. Это был список имен, человек тридцать, все мужчины. Предварял его заголовок: «Восстание якобитов, 1745 год. Куллоден».
        - О, так это тысяча семьсот сорок пятый? - спросил Роджер. - Эти люди сражались при Куллодене?
        - Да, - ответила Клэр. - Мне хотелось бы выяснить, сколько их уцелело после битвы.
        Роджер, потирая подбородок, рассматривал список.
        - Вроде бы простой вопрос, - сказал он. - Но получить на него ответ будет сложно. В этой битве погибло столько сторонников принца Чарли, что по отдельности их не хоронили. Их зарывали в братских могилах, а сверху клали камень, где не было имен, только название рода.
        - Знаю, - кивнула Клэр. - Брианна здесь никогда не была, но я… мне доводилось, хотя и очень давно…
        Ему показалось, что в ее глазах промелькнула какая-то тень, но она тут же наклонилась к сумочке. Впрочем, ничего удивительного тут нет, подумал он. Куллоденское поле битвы - трогательное место, у многих, кто там бывал, на глаза наворачивались слезы при виде этой огромной, поросшей вереском пустоши и при воспоминании о благородных и мужественных шотландцах, которые спят теперь здесь вечным сном под высокой травой.
        Клэр развернула и протянула ему еще несколько отпечатанных на машинке листков. Длинный белый палец скользил по страницам сверху вниз. Красивые у нее руки, отметил про себя Роджер. Изящные, ухоженные, на каждой - по кольцу. Серебряное на левой - особенно эффектное: широкий ободок традиционного шотландского плетения, украшенный цветками чертополоха.
        - Тут имена жен, насколько я знаю. Возможно, это как-то поможет. Ведь раз их мужья погибли при Куллодене, некоторые из этих женщин наверняка снова вышли замуж или уехали. В церковных книгах должны были остаться записи. Все они из одного прихода: церковь была в Брох-Мордхе, это недалеко, к югу отсюда.
        - Да, неплохая идея, - согласился Роджер, слегка удивленный. - Такое могло прийти в голову только историку.
        - О, меня вряд ли можно причислить к историкам, - суховато ответила Клэр Рэндолл. - С другой стороны, когда долго живешь с историком, начинаешь смотреть на многие вещи несколько иначе.
        - Конечно.
        Тут Роджер вспомнил о своем положении хозяина и поднялся.
        - Из меня никудышный хозяин! Позвольте предложить вам выпить, а потом продолжим беседу. Возможно, я и сам смогу вам помочь.
        Несмотря на царивший в доме беспорядок, он знал, где находятся бокалы, и быстро принес виски. Брианне щедро подлил содовой, но заметил, что, отпив, она поморщилась, словно то был некий антимуравьиный спрей, а не лучшее шотландское виски из отборного ячменя. Клэр, попросившая вовсе не добавлять ей содовой, похоже, пила с удовольствием.
        - Что ж, - заметил Роджер, снова усевшись, и взял в руки список, - проблема интересная, с исторической точки зрения, разумеется. Вы сказали, что все эти люди были из одного прихода? Тогда, должно быть, они принадлежали к одному роду, или клану. Я вижу, некоторые из них носили фамилию Фрэзер?
        Клэр кивнула:
        - Да, все они выходцы из одного места. Небольшой шотландской фермы под названием Брох-Туарах. Известна больше под местным названием Лаллиброх. И они действительно принадлежали к клану Фрэзер, хотя никогда не признавали лорда Ловата главой рода. Эти люди присоединились к восстанию на самом раннем этапе. Они принимали участие в битве при Престонпансе[5 - Престонпанс - место сражения 21 сентября 1745 г. между отрядом королевской армии и отрядом якобитов под командованием Карла Эдуарда Стюарта.]. Люди же Ловата присоединились к ним только при Куллодене.
        - Вот как? Интересно.
        Обычно в восемнадцатом веке все мелкие фермеры умирали там, где прожили всю жизнь. И хоронили их на сельских кладбищах, предварительно сделав запись в церковной книге. Похоже, что Красавчик принц Чарли, попытавшийся в тысяча семьсот сорок пятом году завладеть шотландским троном, нарушил привычный порядок вещей. Во время голода, последовавшего за битвой при Куллодене, многие шотландцы эмигрировали в Новый Свет, другие двинулись с пустошей в города в поисках еды и работы. Остались лишь немногие, верные своей земле и традициям.
        - Это материал для потрясающей статьи, - сказал Роджер, размышляя вслух. - Проследить за судьбой нескольких человек и на их примере выяснить, что же произошло с целым народом. Жаль, если все они действительно погибли при Куллодене, но всегда есть шанс, что хоть несколько человек да уцелели.
        Он бы наверняка занялся этой проблемой, если бы Клэр Рэндолл его попросила.
        - Да, думаю, что смогу помочь вам, - заключил он и был вознагражден ее теплой улыбкой.
        - Правда? Но это же просто замечательно! - воскликнула она.
        - С радостью, - ответил Роджер. Сложил листки и опустил на стол. - Займусь безотлагательно. Однако расскажите, как прошло ваше путешествие из Лондона.
        Беседа перешла на более общие темы, Рэндоллы рассказывали ему о своей поездке, о том, как плыли через океан, о том, как добирались из Лондона. Но Роджер слушал не слишком внимательно. Мысли его были поглощены предстоящим исследованием. И одновременно он испытывал чувство вины - за то, что хочет заняться делом, времени на которое у него просто нет. С другой стороны, проблема страшно интересная. Вполне возможно, что ему удастся сочетать работу над ней с разборкой рукописей его преподобия. Он знал, что в гараже хранятся сорок восемь коробок с надписью на каждой: «Якобиты. Разное». При воспоминании о них он снова почувствовал слабость в коленях.
        Усилием воли он отогнал мысль о гараже и внезапно заметил, что разговор принял совсем иное направление.
        - Друиды? - озадаченно спросил Роджер и с подозрением уставился в свой бокал.
        Неужели он забыл добавить себе содовой?
        - Разве вы о них не слышали? - разочарованно спросила Клэр. - Но ваш отец, то есть его преподобие… он довольно много знал о друидах, хотя, возможно, не слишком афишировал свои знания. Вероятно, он счел, что вам рассказывать о них не стоит.
        Роджер задумчиво почесал в затылке, ероша густые черные волосы.
        - Нет, не припоминаю. Вы, вероятно, правы, он не принимал все эти россказни всерьез.
        - Не уверена. - Клэр положила ногу на ногу. Луч солнца нежно отсвечивал на чулке, подчеркивая изящество длинной стройной икры. - Когда я была здесь последний раз с Фрэнком… Боже, с тех пор прошло целых двадцать три года! Так вот, тогда его преподобие говорил ему, что обнаружил местную группу… гм… современных друидесс, если можно так выразиться. Уж не знаю, насколько они были настоящие… Вполне вероятно, что нет.
        Брианна вся подалась вперед и слушала с интересом, совсем позабыв про бокал виски, зажатый в руке.
        - Конечно, священник не заявлял о них официально. Его обвинили бы в язычестве и прочее. Но его экономка миссис Грэхем входила в эту группу и намекнула Фрэнку, что они собираются проводить какую-то очередную церемонию накануне Белтейна, то есть первого мая.
        Роджер кивнул, пытаясь совместить образ пожилой миссис Грэхем, весьма строгой и приличной дамы, с обликом ведьмы, принимающей участие в языческом ритуале и пляшущей на рассвете у круга из каменных столбов. Что касается самой церемонии, то он мог припомнить только, что во время проведения некоторых из них сжигались жертвенные животные в плетеных корзинах, что делало еще более сомнительным участие в этих ритуалах пресвитерианки столь почтенного возраста.
        - Где-то здесь, совсем рядом, на гребне одного из холмов выложен круг из камней. И вот однажды, на рассвете, мы отправились туда проследить за друидами, - продолжала Клэр, виновато поеживаясь. - Вы же знаете, что это за люди, ученые. Для них нет преград, когда речь заходит о предмете изысканий. Они способны на самые сомнительные поступки.
        Роджер слегка поморщился, однако кивнул в знак согласия.
        - И друиды действительно были там, - говорила Клэр. - И миссис Грэхем тоже. Завернувшись в простыни, они напевали что-то и танцевали внутри каменного круга. Фрэнк был совершенно заворожен этим зрелищем, - добавила она с улыбкой. - Оно действительно впечатляло, даже меня.
        На секунду она умолкла, задумчиво глядя на Роджера.
        - Я слышала, что миссис Грэхем скончалась несколько лет назад. Но интересно было бы узнать, остался ли кто в живых из членов ее семьи. Ведь членство в подобных группах носит, насколько мне известно, наследственный характер. Возможно, у нее была дочь или внучка, которая могла бы рассказать мне об этом?
        - Гм… - медленно начал Роджер. - Да, у нее есть внучка по имени Фиона. Фиона Грэхем. Более того, она после смерти бабушки заменила ее. Его преподобие был слишком стар, чтобы самому управляться с хозяйством.
        Если что-то и могло затмить в его сознании образ миссис Грэхем, пляшущей у каменных столбов, то только воспоминание о девятнадцатилетней Фионе, носительнице древнего мистического знания. Но Роджер решительно отмел его и продолжил:
        - Правда, сейчас, к сожалению, ее здесь нет. А то бы я, конечно, пригласил ее поговорить с вами.
        Клэр махнула изящной кистью:
        - Не стоит беспокоиться. Как-нибудь в другой раз. Мы и так отняли у вас много времени.
        Роджер забеспокоился, когда она поставила пустой бокал на столик между креслами и Брианна тут же поставила рядом свой, почти нетронутый. Он заметил, что Брианна Рэндолл грызет ногти. Это маленькое несовершенство придало ему храбрости. Она заинтриговала его, ему не хотелось, чтобы сейчас она вдруг навсегда исчезла из его жизни.
        - Кстати, об этих каменных столбах, - торопливо заметил он. - Мне кажется, я знаю те, что вы упоминали. Там очень красиво и от города недалеко.
        Он улыбнулся Брианне, попутно отметив про себя, что на одной щеке у нее красуются три рыжие веснушки.
        - И я думаю, можно начать наши исследования с небольшого путешествия в Брох-Туарах. Это как раз по пути к камням… так что, может быть, вы… ах!
        Своей объемистой сумкой Клэр Рэндолл задела бокалы и столкнула их со столика, залив содержимым брюки Роджера.
        - Ох, простите ради бога! - извинилась она, наклонилась и начала подбирать осколки хрусталя, несмотря на неуклюжие попытки Роджера остановить ее.
        Схватив с буфета несколько льняных салфеток, Брианна пришла на помощь со словами:
        - Не представляю, мама, какой из тебя хирург! Ты такая неловкая! Смотри, у него все туфли насквозь промокли от виски! - Она опустилась на колени и начала подбирать осколки и промокать лужицы. - И брюки тоже…
        Взяв сухую салфетку, она тщательно протерла туфли Роджера, свесив ему на колени пряди рыжих волос. Затем подняла голову и начала энергично тереть пятна на вельветовых брюках. Роджер закрыл глаза и заставил себя думать о жутких автомобильных катастрофах, о налоговой декларации для Управления налоговых сборов и о нашествии из космоса - о чем угодно, лишь бы не опозориться полностью, чувствуя горячее дыхание Брианны Рэндолл на мокрых брюках.
        - Э-э… может, с остальным справитесь сами?
        Голос прозвучал где-то у самого его носа. Он открыл глаза, и они тут же встретились с парой глубоких синих глаз, смотревших на него с нежной усмешкой. Ослабевшей рукой он взял протянутую ему салфетку, тяжело дыша, словно догонял поезд.
        Перед тем как опустить голову и приняться за дело, он поймал на себе взгляд Клэр. В нем читались насмешка и сочувствие одновременно. Больше ничего. Ничего похожего на тень, снова промелькнувшую в ее глазах перед тем, как разлилось виски. А может, ему просто показалось? К чему бы ей нарочно разливать виски?..
        - С каких это пор ты интересуешься друидами, мама? - Похоже, Брианна была склонна усматривать в этом нечто смешное: я заметила, как она втягивала щеки, с трудом сдерживая смех, пока я болтала с Роджером Уэйкфилдом. - Ты что, тоже собираешься обрядиться в белые простыни и плясать на холме?
        - Во всяком случае, это куда занятнее, чем совещания медперсонала в больнице по четвергам, - ответила я. - Хотя, наверное, там сквозняки…
        Она так и покатилась со смеху, спугнув с дорожки двух синиц.
        - Нет, - продолжила я после паузы уже более серьезным тоном, - меня куда больше интересуют не друиды. Просто хотела отыскать в Шотландии одну женщину, которую некогда знала. У меня нет ее адреса, я не виделась с ней более двадцати лет. Она в свое время интересовалась разными необычными вещами, фольклором и прочее… Когда жила в этих краях. Вот я и подумала, что если она еще здесь, то наверняка вхожа в эту группу.
        - А как ее зовут?
        Я покачала головой и попыталась подхватить заколку, соскользнувшую с волос, но она упала в густую траву на обочине.
        - Черт! - воскликнула я и стала шарить среди густых стеблей.
        Мне стоило немалого труда отыскать заколку, покрытую влагой от росистой травы. Одно упоминание о Джейлис Дункан совершенно выводило меня из равновесия, даже теперь.
        - Не знаю, - ответила я, отбросив пряди волос с раскрасневшегося лица. - Я хочу сказать, прошло так много времени, что у нее теперь наверняка другое имя. Она была вдовой. Наверняка снова вышла замуж или живет под девичьей фамилией.
        - О… - Брианна потеряла интерес к теме, и какое-то время мы шли молча. Вдруг она спросила: - Как тебе показался Роджер Уэйкфилд, мама?
        Я искоса взглянула на нее. Щеки у девочки раскраснелись, должно быть, просто от ветра.
        - Похоже, очень славный молодой человек, - осторожно заметила я. - Определенно неглуп. Он ведь один из самых молодых профессоров Оксфорда. Впрочем, ум - это еще далеко не все, важно, есть ли у него воображение. У ученых оно зачастую начисто отсутствует. Воображение, вот что могло бы мне помочь…
        - У него такие глубокие глаза… - мечтательно произнесла Брианна, полностью игнорируя вопрос о его интеллекте. - Зеленые-презеленые… Ты когда-нибудь видела такие?
        - Да, глаза красивые, - согласилась я. - Всегда были такие. Я обратила на них внимание еще тогда, когда он был совсем крошкой…
        Брианна, нахмурившись, смотрела на меня сверху вниз:
        - Да уж, мама! Ну скажи, неужели нужно было говорить ему: «Ой, как вы выросли!» - не успел человек отворить дверь. Ты его совершенно смутила!
        Я рассмеялась и попыталась оправдаться:
        - Когда ты последний раз видела человека малышом, едва достающим тебе до пупка, а потом вдруг обнаруживаешь, что вынуждена смотреть на него снизу вверх, тут трудно не заметить разницы.
        - Мама! - укоризненно воскликнула она и тут же прыснула со смеху.
        - Да он и в нижней части вполне ничего, - продолжила я, чтобы еще больше развеселить ее. - Заметила, когда он наклонился, разливая виски.
        - Мама!!! Они же тебя услышат!
        Мы уже дошли до автобусной остановки. Там стояли две или три женщины и пожилой джентльмен в твидовом пиджаке. Они обернулись и во все глаза уставились на нас.
        - Отсюда отправляется автобус на Лох-Несс? - спросила я, оглядывая объявления, развешанные на доске.
        - Да-да, - добродушно закивала одна из дам. - Автобус придет минут через десять.
        Она задержала взгляд на Брианне, которая выглядела типичной американкой в своих голубых джинсах и белой ветровке. Лицо дочери раскраснелось, она едва сдерживала смех.
        - Собираетесь повидать Лох-Несс? Наверное, в первый раз?
        Я улыбнулась женщине:
        - Плавала по этому озеру на лодке еще лет двадцать назад, вместе с мужем. Но моя дочь в Шотландии прежде никогда не была.
        - О, вот как!
        Это восклицание привлекло внимание других дам, и они, окружив нас, стали чрезвычайно дружелюбны и буквально засыпали нас советами и вопросами, пока наконец из-за поворота не показался большой пыхтящий желтый автобус.
        Перед тем как подняться по ступенькам, Брианна остановилась, любуясь прекрасным видом. Зеленые луга окаймляли ярко-синее озеро, по берегам его поднимались высокие темные сосны.
        - Здорово! - воскликнула она, смеясь. - Как думаешь, а мы чудовище увидим?
        - Как знать… - ответила я.
        Всю оставшуюся часть дня Роджер провел, в рассеянности бродя по дому и хватаясь то за одно дело, то за другое. Книги, предназначенные для безвозмездной передачи в Общество охраны древностей, валялись грудами возле картонных коробок, старенький фургон священника стоял на подъездной дорожке с поднятым капотом, потому что процесс проверки мотора был еще не завершен, а Роджер сидел, забыв про чашку с недопитым чаем, на поверхности которого образовалась молочная пенка, и тупо следил за первыми каплями дождя, начавшегося к вечеру.
        Основная работа была еще впереди, предстояло разобрать бумаги в кабинете. Не книги, с ними все обстояло куда проще. Надо было просто решить, какие передать в Общество охраны древностей, какие - в библиотеку колледжа его преподобия. Нет, рано или поздно придется заняться огромным письменным столом, каждый ящик которого до краев набит бумагами, торчавшими из щелей. Мало того, нужно разобрать груду рукописей, сваленных на полках у одной стены, - задача, способная устрашить самое отважное сердце.
        Помимо вполне понятного и естественного нежелания начинать эту скучную и утомительную работу у Роджера была еще одна причина. Ему просто не хотелось заниматься этим, а хотелось немедленно приступить к изысканиям для Клэр Рэндолл и проследить за судьбой членов клана из Куллодена.
        По-своему довольно интересное занятие, хотя и не слишком научное. Нет, дело даже и не в том, если уж быть до конца честным с самим собой. Больше всего на свете ему хотелось бы прийти в пансион миссис Томас и положить к ногам Брианны результаты своих трудов, подобно рыцарям, которые клали к ногам своих возлюбленных головы драконов. И даже если он не преуспеет в этом деле, ему все равно нужен повод снова увидеть ее и поговорить с ней.
        Она напоминает даму с полотен Бронзино, решил он. Ее облик и облик ее матери создавали странное впечатление: будто некая рука очертила их фигуры и лица энергичными живыми мазками, не забывая при этом и об изящных деталях. Они выделялись на общем фоне столь выразительно и четко, словно кто-то выгравировал эти прелестные образы. Брианна к тому же обладала той яркостью красок и той невероятной живостью, которые были свойственны натурщицам Бронзино: казалось, они так и провожают вас глазами, того и гляди заговорят в своих рамах… Правда, он никогда прежде не видел, чтобы натурщицы Бронзино кривились от виски, но если бы видел, тогда уж они были бы совершенно точной копией Брианны Рэндолл!
        - Черт побери! - заметил он вслух. - Не так уж много займет это времени, просмотреть завтра книги записей, верно? А вы, - обратился он к бумагам, наваленным на столе, - можете и подождать денек. И вы тоже, - добавил он, обращаясь к полкам, и выдернул наугад с одной из них приключенческий роман.
        Окинул вызывающим взглядом мебель и прочие предметы, как бы ожидая возражений, но не услышал ни звука, кроме тихого жужжания электрокамина. Выключил его и вышел из кабинета с книгой под мышкой, погасив за собой свет.
        Секунду спустя он вернулся, пересек в темноте комнату и взял со стола листок бумаги со списком.
        - Тысяча чертей! - буркнул он и сунул бумагу в карман рубашки. - А то бы утром точно забыл…
        И он похлопал по карману, услышал, как тихонько хрустнула бумага у сердца, и направился в спальню.
        Мы вернулись с Лох-Несса, насквозь промокшие под дождем и продрогшие на ветру, в тепло и уют пансиона, где нас ждали горячий ужин и огонь в камине. Брианна совсем разомлела над яйцами всмятку и вскоре извинилась и отправилась принимать ванну. Я еще немного посидела внизу, поболтала с миссис Томас, хозяйкой, и лишь около десяти пошла наверх.
        Брианна была по натуре жаворонком - рано вставала и рано ложилась; открыв дверь в спальню, я услышала ее ровное дыхание. Она не только рано засыпала, но и очень крепко спала. Я осторожно двигалась по комнате, развешивая одежду и убирая вещи на место, но можно было не стараться - разбудить ее не так-то просто. В доме все стихло, и я принялась за работу. В наступившей тишине каждое мое движение, каждый шорох казались громкими.
        Я привезла с собой несколько книг Фрэнка, собираясь отдать их в местную библиотеку. Они были аккуратно уложены на дно чемодана, образуя как бы фундамент для более легких предметов, и я стала вынимать их одну за одной и раскладывать на постели. Пять томов в твердых переплетах и глянцевитых суперобложках. Красивые, солидные книги по 500 - 600 страниц каждая, не считая указателей и иллюстраций.
        Полное собрание сочинений моего покойного мужа, с аннотациями. На внутренних сторонах обложек помещались восторженные отзывы, комментарии буквально всех до единого признанных специалистов в этой области. Труд жизни, подумала я, не такой уж плохой результат. Есть чем гордиться. Солидное, внушительное, можно сказать, роскошное издание.
        Я аккуратно выложила книги на столик рядом с сумкой, чтобы не забыть их утром. Названия на корешках были разные, но я сложила их так, чтобы одинаковые на всех томах надписи «Фрэнк У. Рэндолл» располагались одна над другой. Буквы отливали золотом в маленьком круге света от настольной лампы.
        В доме стояла тишина. Сезон отпусков еще не начался, а немногочисленные постояльцы давным-давно спали. Брианна издала слабый стон и повернулась на другой бок. Пряди рыжих волос разметались по лицу. Одна длинная босая нога высунулась из-под одеяла, и я осторожно прикрыла ее.
        Желание прикоснуться к спящему ребенку с возрастом не угасает. И не важно, что ребенок вырос, перерос мать, превратился в женщину, пусть и очень молодую, но настоящую женщину. Я убрала волосы с ее лица и нежно погладила по голове. Счастливая улыбка мелькнула и тут же исчезла. Я же продолжала улыбаться, любуясь Брианной, а потом прошептала в сонное ушко, как делала много раз:
        - Боже, до чего же ты похожа на него!..
        Проглотила нарастающий в горле ком - и это тоже стало уже почти привычкой - и взяла халат со спинки стула. Апрельские ночи в Шотландии страшно холодные, а залезать в теплую постель я пока не собиралась.
        Я упросила хозяйку оставить в камине огонь, клятвенно обещав, что затушу его перед тем, как уйти. Затем притворила за собой дверь, бросив последний взгляд на отливающие бронзой пряди, разметавшиеся по голубому стеганому одеялу.
        - Труд моей жизни… Тоже не так уж плохо, - прошептала я, стоя в темном коридоре. - Возможно, не столь солидное, но не менее роскошное издание.
        В гостиной царил уютный полумрак, огонь мягко мерцал на длинных обгорелых поленьях. Я пододвинула к камину маленькое кресло, уселась и поставила ноги на решетку. Дом был полон тихих, но вполне отчетливых звуков: где-то внизу мерно гудел холодильник, рокотала и булькала вода в трубах отопления, что делало огонь в камине хоть и приятным, но все же излишеством чисто декоративного характера; изредка с шорохом проносилась за окном машина.
        Но над всеми этими звуками господствовала тишина шотландской ночи. Я тоже сидела тихо, словно погружаясь в нее. Лет двадцать миновало с тех пор, как довелось испытать это ощущение. Но и теперь, спустя многие годы, утешительная власть ночи снизошла ко мне, спустившись с горных вершин.
        Я сунула руку в карман халата и извлекла сложенную пополам бумажку - копию того списка, что отдала Роджеру Уэйкфилду. Читать у камина было нельзя - слишком темно, но мне и не нужно было видеть эти имена. Я расправила листок на коленях и просто смотрела на неразборчивые темные строчки. Медленно провела по ним пальцем, тихо, словно молитву, произнося каждое имя. Они в большей степени принадлежали этой холодной апрельской ночи, нежели я. И я продолжала всматриваться в тусклые язычки пламени в ожидании, что они угаснут, придет тьма и заполнит собой пустоту внутри меня.
        И вот, твердя каждое имя точно заклинание, я сделала свой первый шаг назад, в пустое темное пространство, где ждали они…
        Глава 2
        Задача осложняется
        На следующее утро Роджер вышел из куллоденского прихода со списком на двенадцати страницах и ощущением полной беспомощности. То, что сперва казалось простым делом, самой легкой частью исследования, внезапно осложнилось, на этот счет сейчас у него не было никаких сомнений.
        В записях об умерших жителях Куллодена он обнаружил всего три имени из списка Клэр. И это неудивительно: в армии Карла Стюарта не велось тщательного учета прибывших и выбывших, поскольку многие члены кланов зачастую присоединялись к Красавчику принцу Чарли случайно и выходили вполне беспричинно до того, как их имена вносились в официальные реестры. Учет в шотландской армии вообще велся слабо, а к концу войны совершенно прекратился, да и какой смысл был во всех этих списках, если платить все равно нечем?
        Роджер медленно сложился пополам и влез в старенький «моррис», автоматически пригнувшись, чтобы не стукнуться головой. Вынув папку из-под мышки, раскрыл ее и хмуро уставился на страницы, переписанные им с оригиналов. Вот что действительно странно, так это то, что почти все люди из списка Клэр оказались в списке другой армии.
        Члены клана, служившие в одном полку, вполне могли дезертировать, предвидя надвигающуюся беду, - в этом нет ничего необычного. Нет, удивительным было совсем другое - то, что имена из перечня Клэр вдруг оказались все, полностью, в списке полка Ловата. Лорд Ловат послал своих людей в армию Стюарта много позднее.
        Однако Клэр со всей определенностью заявила - и первый же взгляд на ее список подтверждал это, - что все до одного люди эти были выходцами из маленького местечка под названием Брох-Туарах, находившегося к юго-западу от земель Фрэзера, на границе с землями клана Маккензи. Более того, она утверждала, что люди эти входили в шотландскую армию с момента битвы при Престонпансе, которая произошла в самом начале кампании.
        Роджер покачал головой. Концы с концами явно не сходились. Разумеется, Клэр могла ошибиться в отношении времени, она же сама говорила, что не историк. Что же касается всего прочего… И как могли люди из местечка Брох-Туарах, никогда не дававшие клятву верности вождю клана Фрэзеров, оказаться затем в подчинении Саймона Фрэзера? Верно, что лорд Ловат был прозван Старым Лисом, и не без оснований, но Роджер сомневался, чтобы даже такой ловкач, как старый герцог, мог исхитриться и выкинуть подобный трюк.
        Хмурясь, Роджер завел мотор и выехал со стоянки. Архивы, хранящиеся в Куллодене, удручающе скудны; по большей части они состояли из пространных писем лорда Джорджа Муррея, почти целиком сводившихся к проблемам военных поставок, а также обычных для всех краеведческих музеев экспонатов для туристов. Ему было этого недостаточно.
        - Не вешать нос, приятель! - сказал он себе, покосившись в боковое зеркальце на повороте. - Ты должен выяснить, что случилось с теми, кто не погиб в Куллодене. Совсем не важно, как они попали туда, раз все равно все до единого покинули поле боя!
        И все же это не давало ему покоя. Странные обстоятельства… С именами всегда возникала путаница, особенно в Шотландии, где половина населения могла носить одно и то же имя - к примеру, Александр. А потому, чтобы не было путаницы, людей различали по названиям мест, откуда они родом, а также по названиям кланов или прозвищам. Так, Лохиеля, одного из самых выдающихся военачальников якобитов, звали на самом деле Дональд Камерон из Лохиеля, что помогало отличить его от доброй сотни других Камеронов по имени Дональд. Всех же прочих шотландцев, кто не был наречен Дональдом или Алеком, называли Джонами.
        Из тех трех имен, что он нашел в списке павших и которые совпадали со списком Клэр, одного звали Дональдом Мурреем, другого - Александром Маккензи Фрэзером и третьего - Джоном Грэхемом Фрэзером. И обозначены они были без указания, откуда родом эти люди, - просто имя с фамилией и полк, к которому были приписаны. Полк господина Ловата, полк Фрэзера.
        Но если нет названия места, то как можно быть уверенным, что это люди из списка Клэр? В списке павших значилось по меньшей мере шестеро Джонов Фрэзеров. И даже он мог оказаться неполным: англичане - народ не слишком педантичный, большинство списков составлялись задним числом вождями кланов, пересчитывающими свое «поголовье» после того, как люди вернулись с войны. Зачастую и сами вожди не возвращались, что еще более запутывало дело.
        Он с силой провел пальцами по волосам, словно этот массаж мог стимулировать мышление. Но если эти трое вовсе не те люди, тайна усугублялась. Ведь в сражении при Куллодене перебита добрая половина войска Карла Стюарта. А солдаты Ловата находились в самой гуще, в самом пекле сражения. Вряд ли группа из тридцати человек могла уцелеть в подобных обстоятельствах. Люди Ловата присоединились к восставшим позже других; в то время как в остальных полках дезертирство стало нормой - более опытные вояки уже сообразили, чем может кончиться дело, - сторонники Фрэзера оставались преданными ему, а потому неминуемо должны были поплатиться за свою верность.
        Громкий гудок, раздавшийся сзади, вывел Роджера из задумчивости, и он съехал к краю дороги, чтобы пропустить огромный грохочущий грузовик. Нет, вождение никак не совместимо с размышлениями, решил он. Иначе он точно разобьется.
        Какое-то время он сидел неподвижно, пытаясь сообразить, как действовать дальше. Его так и подмывало поехать в пансион миссис Томас и сообщить Клэр о результатах своих изысканий. Особенно соблазнительной казалась перспектива провести хотя бы несколько минут в обществе Брианны Рэндолл.
        С другой стороны, инстинкт историка подсказывал, что этих данных совсем недостаточно. И он вовсе не уверен, что здесь Клэр может ему помочь. Он вообще не понимал, что заставило ее заняться этими изысканиями, к тому же дама явно снабдила его неточной информацией. В этой затее не было смысла, однако Клэр Рэндолл производила впечатление вполне разумной особы.
        И потом, эта история с виски… При одном воспоминании о ней щеки у него начинали гореть. Он был уверен, что она сделала это нарочно. А поскольку она вовсе не походила на человека, склонного к подобным выходкам, напрашивался один-единственный вывод: она сделала это, чтобы он не смог пригласить Брианну в Брох-Туарах. Почему?.. То ли она не хотела, чтобы он посещал это место, то ли была против, чтобы он оказался там с Брианной. Чем дольше он размышлял об этом инциденте, тем больше склонялся к мысли, что Клэр Рэндолл что-то утаивает от дочери, но что именно, понять не мог. Еще более смутно представлял он себе причину, по которой Клэр обратилась за помощью именно к нему.
        Он бы ни за что не стал заниматься этим, если б не два обстоятельства - Брианна и простое любопытство. Хотелось все же понять, что происходит, и, черт возьми, он это выяснит! Обязательно.
        Он мягко стукнул кулаком по рулю, не обращая внимания на шум пролетавших мимо автомобилей. Наконец решение было принято. Он завел мотор и выехал на дорогу. На ближайшей развилке развернулся и направился к центру Инвернесса, где находился железнодорожный вокзал.
        До Эдинбурга можно добраться скорым за три часа. Архивом Стюарта заведовал близкий друг священника, который наверняка поможет ему. Из списка, где упоминались имена сторонников Ловата, явствовало, что эти тридцать человек находились под командованием капитана Джеймса Фрэзера из Брох-Туараха. По всей видимости, этот человек являлся единственным связующим звеном между Брох-Туарахом и Фрэзерами Ловата. Интересно, подумал он, почему же Джеймс Фрэзер не попал в список Клэр?
        Показалось солнце - редкое явление для середины апреля в этих краях, и Роджер инстинктивно подставил лицо под яркие лучи, проникавшие сквозь боковое окошко машины.
        Ему пришлось заночевать в Эдинбурге, и вернулся он лишь на следующий день поздно вечером, настолько уставший после долгого путешествия, что заниматься ничем не мог, лишь съел горячий ужин, приготовленный Фионой, и лег спать. Но сегодня он проснулся полный сил и решимости и отправился на машине в маленькую деревушку Брох-Мордха, расположенную неподалеку от Брох-Туараха. Если Клэр не желает, чтобы ее дочь ездила в Брох-Туарах, то уж ему-то никто и ничто не может помешать посетить это место.
        И он действительно нашел владение Брох-Туарах, вернее, предположил, что это оно, когда увидел груду камней, окружающих развалины одного из древних круглых «брохов», или башен, которые в прошлом использовались людьми как жилье и как своеобразная крепость. Он был достаточно сведущ в гэльском, чтобы понять: название это переводится как «башня, глядящая на север», и подивился, каким образом башня может глядеть только на север, если она круглая.
        Главное строение и более мелкие постройки также лежали в руинах, но кое-что сохранилось. У въезда во двор красовалась табличка с именем агента по продаже недвижимости, буквы, стертые дождями и ветрами, были едва различимы. Роджер остановил машину и огляделся по сторонам. Судя по первому впечатлению, здесь не было ничего такого, что могло бы объяснить нежелание Клэр пускать сюда свою дочь.
        Он припарковал «моррис» у ворот и вышел. Красивое место, но с печатью запустения. Ему понадобилось минут сорок пять осторожного маневрирования по совершенно разбитой дороге, чтобы добраться сюда, не повредив масляный бак.
        В дом он не пойдет - совершенно очевидно, что он необитаем, к тому же это опасно. На дверной перемычке было вырезано имя «Фрэзер», то же имя красовалось на большинстве могильных плит во дворе. Должно быть, семейное кладбище, подумал он. Нет, ни на одной из плит не было имен, значившихся в списке Клэр. Надо было ехать не сюда, а дальше по главной дороге, к деревне Брох-Мордха в трех милях отсюда, если карта не врет.
        Его опасения подтвердились: маленькая деревенская церковь давным-давно бездействовала и была заколочена. Настойчивый стук в двери вызвал лишь недоумение и подозрительные взгляды местных жителей, пока наконец какой-то пожилой фермер не высказал робкого предположения, что все приходские документы переданы в музей в Форт-Уильяме или же в Инвернесс - там вроде бы живет священник, собирающий подобную ерунду.
        Усталый, весь в пыли, однако не утративший решимости, Роджер поплелся назад, к машине, оставленной на лужайке у паба. Подобного рода начало слишком часто сопутствует историческим изысканиям, так что он уже привык к этому. Быстренько выпить пинту пива, а может, и две - почему бы нет, день такой удивительно теплый, - и дальше, в путь, в Форт-Уильям.
        «И поделом тебе, - мрачно размышлял он, - если эти записи действительно окажутся в архивах его преподобия. Так всегда случается с теми, кто, пренебрегая делом, пускается в разные сомнительные авантюры, лишь бы произвести впечатление на девчонку». Путешествие в Эдинбург имело лишь тот результат, что из списка пришлось вычеркнуть еще три имени, почерпнутых им из куллоденских архивов, - все эти люди принадлежали к разным полкам и не входили в группу из Брох-Туараха.
        Архивы Стюарта занимали целые три комнаты, а также бесчисленные коробки в подвале музея, на тщательное их исследование рассчитывать не приходилось. Тем не менее ему удалось обнаружить дубликат списка, хранившегося в муниципалитете Куллодена, где были перечислены люди, составлявшие часть полка под командованием Ловата, сына Старого Лиса, по прозвищу Молодой Саймон. «Вот хитрый старый мерзавец, - думал Роджер. - Послал своего наследника сражаться за Стюартов, а сам отсиживался дома, оправдывая это тем, что является верным и преданным слугой короля Якова. Много ли это принесло ему добра?»
        В документе был упомянут Саймон Фрэзер-младший, командир, однако о Джеймсе Фрэзере не было ни слова. Некий Джеймс Фрэзер упоминался в ряде армейских депеш и других документов. Если это один и тот же человек, то, похоже, он был очень активен. Но лишь по одному имени невозможно было установить, происходил ли он родом из Брох-Туараха. Джеймс - столь же распространенное у шотландцев имя, как Дункан или Роберт.
        Он раздраженно отмахнулся от налетевшей неведомо откуда мошкары. Да на то, чтобы как следует разобраться в этих бумагах, потребуются годы! Роджер нырнул в прохладный, пахнущий дрожжами и пивом полумрак паба, оставив за порогом растерянно вьющееся облачко назойливых мошек.
        Потягивая холодный горьковатый эль, он мысленно оценивал предпринятые им шаги, чтобы решить, как действовать дальше. Успеть сегодня в Форт-Уильям можно, хотя это означает, что в Инвернесс он вернется поздно. А если и в музее Форт-Уильяма не окажется ничего достойного внимания, тогда разбор архивов его преподобия, как это ни прискорбно, неизбежен.
        Ну а дальше?
        Роджер допил последние горькие капли и жестом попросил налить ему еще. Что ж, тогда придется обследовать каждую церковь и каждое надгробие в округе, в окрестностях Брох-Туараха. Сомнительно, правда, чтобы Рэндоллы задержались здесь в ожидании результатов на два или три года…
        Он нащупал в кармане блокнот - непременный спутник всех историков. Перед тем как уехать из Брох-Мордхи, стоит все же хоть краем глаза взглянуть, что стало со старым кладбищем. Никогда не знаешь, что на этих кладбищах можно обнаружить. Тогда, по крайней мере, не придется еще раз заезжать сюда специально с этой целью.
        На следующий день Роджер пригласил Рэндоллов к себе на чай и представил отчет о проделанной им работе.
        - Мне попалось несколько имен из вашего списка, - сказал он Клэр, провожая ее в гостиную. - Но как ни странно, я не нашел среди них ни одного, кто наверняка погиб в Куллодене. Сперва думал, что трех все же обнаружил, но то оказались совсем другие люди с другими именами.
        Он взглянул на доктора Рэндолл. Она стояла с отрешенным видом, вцепившись пальцами в спинку кресла, словно забыла, где находится.
        - Э-э… не присядете ли? - поспешно продолжил Роджер.
        Она слегка вздрогнула, кивнула и резко опустилась на край кресла. Роджер покосился на нее с любопытством, потом все же взял папку и протянул ей.
        - Как я уже говорил, это очень странно. Конечно, мне не удалось проверить все имена, для этого пришлось бы перекопать все церковные архивы и обследовать все кладбища в окрестностях Брох-Туараха. Большинство записей я обнаружил в бумагах отца. И нашел всего два или три имени, которые с уверенностью можно причислить к павшим на поле битвы, что само по себе удивительно. Особенно если учесть, что, судя по вашим словам, они принадлежали к полку Фрэзера, а этот полк оказался в самой гуще сражения, в самом его пекле.
        - Знаю.
        В голосе ее прозвучали нотки, заставившие Роджера удивленно взглянуть на свою гостью, но она опустила голову, погрузившись в чтение бумаг. Большинство из них были копиями, сделанными самим Роджером, поскольку ксеро- и фотокопирование было в архивах в ту пору делом почти невиданным, но здесь же находилось и несколько оригиналов, обнаруженных в бумагах священника Уэйкфилда. Она осторожно листала хрупкие шуршащие страницы, словно боялась повредить их.
        - Вы правы, это странно.
        Голос ее звучал взволнованно и одновременно удовлетворенно и даже с облегчением. Она в какой-то степени ожидала этого или надеялась, и надежды ее оправдались.
        - Скажите… - она немного замялась, - эти имена, что вы обнаружили… Что могло произойти с этими людьми, если они не погибли при Куллодене?
        Его немного удивила ее реакция, слишком уж эмоциональная, но он покорно раскрыл свою папку.
        - Двое из них оказались в списке пассажиров некоего корабля, они эмигрировали в Америку вскоре после Куллодена. Четверо умерли своей смертью примерно год спустя. Что неудивительно, ведь в ту пору разразился страшный голод и в Шотландии погибло много людей. И еще одно я отыскал в приходской книге, только не в том приходе, к которому принадлежал этот человек. И тем не менее я совершенно уверен, что он из нашего списка.
        Судя по ее виду, у нее с души свалился камень.
        - Вы по-прежнему хотите, чтобы я искал остальных? - спросил он, надеясь, что ответом будет «да».
        Краем глаза он наблюдал за Брианной, стоявшей у матери за спиной. Она делала вид, что все это мало ее интересует, но между бровей залегла крошечная вертикальная морщинка.
        Возможно, она ощущала то же, что и он, - некую ауру с трудом скрываемого волнения, исходившую от Клэр и пронзавшую пространство, словно электрический разряд. Он почувствовал это с той секунды, как Клэр шагнула в комнату. Казалось, стоит дотронуться до нее, и ударит током.
        Мысли его прервал стук в дверь. Она отворилась, и вошла Фиона Грэхем, толкая перед собой сервировочный столик с чайником, чашками, салфетками, тремя видами сэндвичей, пирожными с кремом, бисквитами, тартинками с джемом и лепешками со взбитыми сливками.
        - Вот это да! - воскликнула Брианна. - Это все нам или вы ожидаете еще человек десять гостей?
        Клэр Рэндолл с улыбкой оглядела столик. Напряжение еще ощущалось, однако она старалась подавить его усилием воли. Роджер заметил, что одной рукой она так крепко сжимает складку на юбке, что край кольца глубоко врезался в палец.
        - Да этого чая хватит, чтобы потом поститься целую неделю! - сказала она. - И как все красиво!
        Фиона расцвела в улыбке. Это была низенькая, пухленькая, довольно миловидная девушка, напоминавшая куропатку. Роджер вздохнул. Он вовсе не собирался пускать своим гостьям пыль в глаза, угощать их было удовольствием прежде всего для него самого. Девятнадцатилетняя же Фиона преследовала в этой жизни лишь одну цель - стать женой и домохозяйкой. Лучше всего - женой профессора. Неделю назад, едва увидев Роджера, она решила, что ассистент профессора на кафедре истории - это как раз то, что надо. Особенно если учесть скудный выбор женихов в Инвернессе.
        С этого момента в него начали впихивать разные вкусности, словно откармливали рождественского гуся; ботинки его сияли, перины были взбиты, пальто и пиджаки тщательно чистились щеточкой, вечерние газеты подавались на подносе, шею массировали, стоило ему просидеть за письменным столом несколько часов кряду. Ему также задавались бесконечные вопросы о душевном и физическом самочувствии в данный момент и общем состоянии здоровья. Никогда прежде он не был окружен столь настырной и неутомимой заботой.
        Короче, Фиона просто бесила его. И то, что он часто бродил по дому небритым, было своеобразным актом протеста, ответом на ее неустанную приторную заботливость, неряшливостью, в которую порой счастливы погрузиться мужчины, чтобы хоть на время ощутить себя свободными от обязанностей перед окружающими и обществом в целом.
        При мысли, что его с Фионой могут когда-либо соединить священные узы брака, сердце Роджера холодело от ненависти. Да ровно через год она сведет его с ума своим квохтаньем. Он заметил, что Брианна Рэндолл задумчиво созерцает тележку с угощением, словно решая, с чего начать.
        Он решил, что сегодня целиком сосредоточит свое внимание на Клэр и ее исследованиях, и избегал смотреть на Брианну. Клэр выглядела прелестно - тонкие черты, нежная, словно светящаяся кожа. С такой кожей и в шестьдесят будешь выглядеть на двадцать. Но при каждом беглом взгляде на Брианну сердце у него замирало. Какая гордая осанка, прямо как у королевы… Она не сутулилась, подобно большинству высоких девушек. Унаследовала от матери прямую спину и грацию в движениях. Но не высокий рост прежде всего привлекал внимание, а каскад длинных, до пояса, волос, отливающих то золотом, то медью, порой с янтарным, порой с лимонным оттенком. Они обрамляли лицо и спадали с плеч подобно мантии. Глаза такие темно-синие, что порой кажутся черными. Не слишком крупный, но выразительный рот, слегка припухшая нижняя губка - казалось, она так и просит поцелуя или нежного покусывания в миг любовных утех. Эти черты она, должно быть, унаследовала от отца.
        Роджер был даже рад, что отца ее здесь нет, иначе бы тот наверняка прочитал его мысли. А этого он боялся больше всего на свете.
        - Позвольте налить вам чаю? - любезно осведомился он и продолжал: - Великолепно, все просто чудесно! Печенье выглядит очень аппетитно, Фиона. Я… гм… не думаю, что нам понадобится что-либо еще…
        Однако Фиона проигнорировала этот достаточно прозрачный намек и осталась. Добродушно кивая в ответ на комплименты гостей ее кулинарному искусству, она разложила салфетки, ловко расставила чашки и блюдца, налила чай, обнесла всех блюдом с пирожными и, похоже, вознамерилась торчать здесь и дальше, изображая из себя хозяйку дома.
        - Вы бы намазали кремом лепешку, Родж… ой, то есть я хотела сказать, мистер Уэйкфилд, - прощебетала она и, не дождавшись ответа, добавила: - Вы такой худышка, вам надо подкормиться!
        Она бросила на Брианну заговорщицкий взгляд.
        - Вы же знаете, каковы мужчины! Никогда толком не поедят, если женщина о них не позаботится!
        - Мистеру Роджеру очень повезло, что вы проявляете такую заботу, - вежливо заметила Брианна.
        Роджер глубоко вздохнул и несколько раз хрустнул пальцами, пока желание немедленно вышвырнуть Фиону вон не улеглось.
        - Фиона, - сказал он, - вы… э-э… не могли бы оказать мне одну маленькую услугу?
        Лицо ее осветилось изнутри, словно фонариком, рот растянулся в услужливой улыбке.
        - Конечно, Родж… то есть, это… мистер Уэйкфилд. Все, что пожелаете!
        Роджеру стало немного стыдно. Но в конце концов, он поступает так ради ее же блага. Если она не уйдет, и немедленно, он может выйти из себя, нагрубить ей, а потом оба они будут об этом сожалеть.
        - О, спасибо, Фиона! Дело в том, что я… ну, в общем, заказал… заказал… - Он судорожно старался припомнить имя хозяина сельской лавки. - Заказал табак у мистера Бьюкена на Хай-стрит. Не могли бы вы сходить и взять этот табак? Я бы с таким удовольствием выкурил трубочку после этого замечательного чая…
        Фиона уже снимала фартук - нарядный, с кружевными оборками, как мрачно отметил Роджер. И с облегчением закрыл глаза, когда дверь за ней затворилась. Тот факт, что он вообще не курит, пока не всплыл. И он возобновил разговор со своими гостьями.
        - Вы спросили, хочу ли я, чтобы вы продолжили искать другие имена из моего списка? - напомнила Клэр.
        У Роджера возникло странное ощущение, что она тоже испытывает облегчение после ухода Фионы.
        - Да, хотела бы. Если, разумеется, это вас не слишком затруднит.
        - О нет, нисколько, - заверил Роджер лишь с небольшой запинкой. - С радостью займусь этим.
        Какое-то время его рука неуверенно парила над яствами на чайном столике и опустилась на хрустальный графинчик с виски «Мур Брим» двенадцатилетней выдержки. Он чувствовал - ему совершенно необходимо выпить после этой истории с Фионой.
        - Желаете капельку? - вежливо спросил он дам и, заметив отвращение на лице Брианны, торопливо добавил: - Или чай?
        - Чай! - твердо ответила Брианна.
        - Ты не понимаешь, от чего отказываешься, - заметила Клэр дочери, явно наслаждаясь ароматом виски.
        - Отчего же, прекрасно понимаю, - ответила Брианна. - Поэтому и отказываюсь.
        Она передернулась и подмигнула Роджеру.
        - А в Массачусетсе придется дожидаться, пока тебе не стукнет двадцать один год, прежде чем будешь иметь право употреблять спиртные напитки. - Клэр говорила это скорее для Роджера. - Бри надо ждать этого еще восемь месяцев. Она действительно не привыкла пить виски.
        - Ты так говоришь, словно не любить виски - преступление! - возразила Брианна, улыбаясь Роджеру над чашкой.
        Он приподнял брови и строгим тоном заметил:
        - Но, моя дорогая, здесь Шотландия. И нелюбовь к виски - конечно же, преступление!
        - Ах вот как? - воскликнула Брианна, имитируя шотландский акцент. - Остается лишь надеяться, что за это не предусмотрена смертная казнь!
        Роджер рассмеялся и подавился виски. Кашляя и колотя себя кулаком в грудь, взглянул на Клэр - разделяет ли она шутку? На губах ее застыла вымученная улыбка, лицо побледнело. Затем веки ее дрогнули, улыбка стала более естественной, напряжение спало.
        Роджер удивлялся, как легко и непринужденно чувствует он себя в компании дам. Они болтали о разных пустяках, говорили и об исследовании Клэр. Брианну явно интересовала работа отца, и о якобитах она знала куда больше, чем мать.
        - Удивительно, что они вообще добрались до Куллодена, - сказала она. - Известно ли вам, что шотландцы выиграли битву при Престонпансе силами всего в две тысячи человек, в то время как англичан было восемь тысяч? Поразительно!
        - Да, и битва в Форкерке велась примерно в тех же условиях, - подхватил Роджер. - Казалось бы, уступая в численности, плохо вооруженные, пешие, они никак не могли победить… и тем не менее победили!
        - Угу, - кивнула Клэр и отпила глоток виски. - Именно.
        - Я тут подумал, - нарочито небрежным тоном обратился Роджер к Брианне, - возможно, вы согласитесь посетить со мной одно из этих мест, поле битвы, что-то в этом роде?.. Там очень интересно, к тому же уверен: вы сможете оказать мне большую помощь.
        Брианна рассмеялась и откинула назад волосы:
        - Не знаю, как насчет помощи, но поехать мне очень хочется.
        - Замечательно!
        Обрадованный ее согласием, он потянулся за графином и едва не опрокинул его. Выручила Клэр - подхватила и налила ему стаканчик.
        - Чтобы не разлилось, как в прошлый раз, - заметила она и улыбнулась, а он рассыпался в благодарностях.
        Глядя на нее, такую спокойную и веселую, Роджер усомнился в своих подозрениях. Возможно, она разбила бокалы просто случайно, но прочитать что-либо определенное на этом холодном и красивом лице не удалось.
        Через полчаса тарелки почти опустели. Графинчик - тоже, и все трое сидели сытые и довольные. Брианна, поерзав немного в кресле, взглянула на Роджера и осведомилась, где находятся «удобства».
        - О, ватерклозет? Конечно, сию минуту.
        И он с трудом поднялся, чувствуя, как пирожные и кексы тяжелым грузом осели в желудке. Если не избавиться от Фионы в самом скором времени, то к возвращению в Оксфорд он будет весить добрых триста фунтов.
        - Заведение несколько старомодное, - объяснил он, указывая через холл на дверь в ванную. - Бачок под потолком и ручка на цепочке.
        - Видела такие в Британском музее, - кивнула Брианна. - Но не в качестве экспонатов, а внизу, в дамской комнате.
        Помолчав немного, она застенчиво спросила:
        - Надеюсь, у вас не тот сорт туалетной бумаги, что используют в Британском музее? Потому что если тот, то у меня с собой в косметичке «клинекс».
        Роджер сощурил один глаз и скосил на нее другой.
        - Или же мне показалось, - пробормотал он, - или же я выпил больше, чем думал.
        На деле они с Клэр вполне оценили «Мур Брим», в то время как Брианна пила только чай.
        Клэр рассмеялась. Она слышала этот разговор. Встала и протянула Брианне несколько косметических салфеток из своей сумки.
        - Это не какая-нибудь там вощеная бумага, где внизу стоит штамп «Собственность правительства ее величества», как в музее, однако не думаю, что намного лучше, - сказала она дочери. - Британская туалетная бумага вообще отличается жесткостью.
        - Спасибо. - Брианна взяла салфетки и направилась было к двери, но обернулась. - И почему это, скажите на милость, люди, словно специально, производят туалетную бумагу, похожую больше на фольгу?
        - Сердца наших людей тверды как камень, - насмешливо подхватил Роджер. - Ну а зады - из нержавеющей стали. Думаю, это способствует формированию национального характера.
        - В таком случае, наверное, шотландцы вообще лишены нервных окончаний, - со смехом добавила Клэр. - У людей, способных скакать верхом в килтах[6 - Килт - клетчатая юбка, национальный костюм шотландского горца.], кожа на задах не уступает по прочности той, из которой делают седла!
        Брианна так и покатилась со смеху:
        - Тогда на то, что они используют в качестве туалетной бумаги, должно быть, просто смотреть страшно!
        - А вот и нет, - возразила Клэр. - Листья коровяка вполне ничего, ничуть не хуже двухслойной туалетной бумаги. А зимой или в домашних условиях это обычно клочок влажной ткани. Не слишком гигиенично, зато достаточно удобно…
        Роджер и Брианна с удивлением уставились на нее.
        - Я… э-э… вычитала это в одной книге, - объяснила Клэр и немного покраснела от смущения.
        Брианна, все еще хихикая, отправилась на поиски «удобств». Клэр осталась стоять у двери.
        - Вы очень любезны - устроили нам такой роскошный прием, - с улыбкой заметила Клэр.
        Минутная неловкость прошла, к ней вернулись обычные спокойствие и уверенность.
        - И огромное вам спасибо за то, что удалось выяснить интересующие меня детали, касающиеся этих людей.
        - Сущие пустяки, - ответил Роджер. - Приятно было отвлечься от паутины и нафталиновых шариков. Как только удастся выяснить о якобитах что-то еще, тут же дам вам знать.
        - Спасибо.
        Немного помолчав, Клэр глянула через его плечо и, понизив голос, добавила:
        - Пользуясь тем, что Бри вышла… я хотела бы кое о чем попросить вас. Но только между нами.
        Роджер откашлялся и поправил галстук, который нацепил по случаю прихода гостей.
        - Прошу, говорите, - произнес он бодро, чувствуя, что чаепитие удалось как нельзя лучше. - Я всецело к вашим услугам.
        - Вы пригласили Бри сопровождать вас в поездке… Там есть одно место, которое… Я не хотела бы, чтобы она посещала его… Если вы, конечно, не против.
        Сигнал тревоги снова зазвучал в голове Роджера. «Чего она боится? Что я узнаю какой-то секрет о Брох-Туарахе?»
        - Каменные столбы… они называются Крэг-на-Дун. - Лицо Клэр приняло серьезное, озабоченное выражение, и она придвинулась еще ближе. - Причина очень веская, иначе бы я не просила… Я хочу отвезти Брианну туда сама. И боюсь, что сейчас не смогу сказать вам, почему именно. Настанет время, и вы все узнаете. Только не теперь. Обещаете?
        Мысли Роджера смешались. Так значит, вовсе не в Брох-Туарах не хочет Клэр пускать дочь. Одна загадка разъяснилась, но на смену ей пришла другая, еще более таинственная.
        - Как скажете, - ответил он после паузы. - Конечно.
        - Благодарю.
        Она легонько прикоснулась к его руке и тут же отошла. Ее силуэт, вырисовывавшийся на фоне окон, напомнил ему кое о чем. Возможно, не самый удобный момент задавать этот вопрос, но ведь он вполне невинный.
        - О, доктор Рэндолл… Клэр…
        Она обернулась. Сейчас, когда в комнате не было Брианны, он с особой остротой вдруг почувствовал, сколь красива на свой лад Клэр. Лицо ее разрумянилось от виски, а глаза приобрели необычный золотисто-коричневый оттенок и напоминали отполированный янтарь.
        - Во всех документах, что я просматривал в связи с этими людьми, - начал Роджер, осторожно подбирая слова, - упоминается некий капитан Джеймс Фрэзер, похоже, он был их командиром. Но в вашем списке его имя отсутствует. И я просто хотел спросить, что вам о нем известно.
        На секунду она словно окаменела. И стояла совершенно неподвижно, что напомнило Роджеру ее странное поведение во время первой их встречи. Затем слегка пожала плечами и ответила нарочито спокойным тоном:
        - Да… Я о нем знаю. - Голос звучал ровно, но краска отхлынула от лица, и Роджер заметил, как на шее у нее дрожит и бьется маленькая жилка. - Я не внесла его в список потому, что и без того знаю, что с ним произошло. Джеймс Фрэзер погиб при Куллодене.
        - Вы уверены?
        Словно собираясь выбежать из комнаты, Клэр Рэндолл нервно схватила сумку и бросила взгляд в коридор, откуда донесся скрежет дверной ручки, что означало, что Брианна вот-вот выйдет.
        - Да, - ответила она не оборачиваясь. - Совершенно уверена. О, мистер Уэйкфилд… то есть Роджер…
        Она отпрянула, не сводя с него странных золотистых глаз. При этом освещении они кажутся почти желтыми, подумал он, глаза большой кошки или леопарда.
        - Прошу вас, пожалуйста, только не упоминайте имени Джеймса Фрэзера в присутствии моей дочери!
        Было уже довольно поздно, и, хотя ему следовало бы давно находиться в постели, Роджер не спал, просто не мог уснуть. То ли Фиона вывела его из равновесия, то ли противоречивое поведение Клэр. То ли так взволновала перспектива отправиться вместе с Брианной Рэндолл в поездку, но сон все не приходил и, похоже, не собирался прийти вовсе. И вот, вместо того чтобы вертеться в постели с боку на бок или считать овец, он решил употребить бессонницу себе на пользу и заняться разбором бумаг его преподобия. Возможно, это скучное занятие все же нагонит сон.
        Свет в комнате Фионы, находившейся в другом конце коридора, все еще горел, и он на цыпочках поднялся наверх, стараясь ее не беспокоить. Включил лампу в кабинете и секунду стоял в задумчивости, пытаясь оценить масштаб предстоящей ему работы.
        Размещение книг, бумаг и прочих предметов отражало склад характера священника Уэйкфилда. Часть помещения занимал огромный, размером двадцать на двенадцать футов, стеллаж. Впрочем, самого стеллажа не было видно: все было завалено кипами бумаг, фотографий, листками ксерокопий, счетами, рецептами, птичьими перьями, обрывками конвертов с наклеенными на них интересными марками, визитками с адресами, связками ключей, открытками, резинками и прочими мелочами, громоздящимися друг на друге или висящими в связках. Мелочей этих были горы, но его преподобие всегда безошибочно знал, куда следует запускать руку, чтобы извлечь нужный ему предмет. Роджеру пришло на ум, что вся эта свалка была не случайным скопищем вещей, а хранилищем, организованным в соответствии с неким научным принципом, настолько хитроумным и сложным, что даже ученые из НАСА не смогли бы приблизиться к его разгадке, пусть даже чисто теоретически.
        Он с робостью озирал этот айсберг. Разве можно понять, откуда лучше начать? Вытянул наугад ксерокопию расписания заседаний Генеральной ассамблеи ООН - такие рассылала епископальная служба, - и тут же его внимание привлек находившийся под ней карандашный рисунок. Дракон с картинными клубами дыма, вырывающимися из раздутых ноздрей, с зелеными языками пламени, изрыгаемыми широко разинутой пастью.
        Внизу неровными печатными буквами было выведено: «Роджер». И он вдруг вспомнил, как объяснял кому-то из взрослых, почему огонь из пасти дракона зеленый. Потому что тот питается одним только шпинатом… Он сунул расписание заседаний ООН обратно в кучу и отвернулся. Нет, этим он займется позже.
        Гигантский дубовый письменный стол - бюро с убирающейся крышкой и минимум пятью десятками битком набитых ящиков и ячеек, напоминающих слоеный пирог. Со вздохом Роджер придвинул к столу расшатанное старое кресло и сел, решив сперва разобрать документы, которые его преподобие считал достойными хранения.
        В одном ящике - неоплаченные счета. В другом - разные деловые бумаги: документы на автомобили, отчеты, акты о приемке строительных объектов. Еще один заполнен историческими записями и документами. Отдельно были сложены семейные реликвии. И наконец, еще в одном, самом вместительном ящике хранилась всякая ерунда.
        Целиком погрузившись в свое занятие, он не услышал, как дверь за спиной скрипнула и раздались шаги. Внезапно на столе перед ним возник большой чайник.
        - Что?
        Он вздрогнул и выпрямился.
        - Вот, подумала, может, вы чайку захотите, мистер Уэйк… то есть Роджер.
        И Фиона поставила рядом с чайником маленький поднос с чашкой, блюдцем и тарелочкой с бисквитами.
        - О, спасибо…
        Он и в самом деле проголодался и одарил Фиону дружеской улыбкой, отчего ее круглые щеки зарозовели. Ободренная такой реакцией, она осталась и, присев на уголок стола, стала наблюдать, как он, продолжая просматривать бумаги, поедает шоколадные бисквиты.
        Смутно понимая, что следует как-то реагировать на ее присутствие, Роджер приподнял в руке надкусанный ломтик бисквита и заметил:
        - Вкусно!
        Фиона покраснела еще гуще.
        - Правда? Сама испекла.
        А вообще-то она довольно симпатичная девушка, эта Фиона… Маленькая, кругленькая, с темными кудряшками и широко расставленными карими глазами. Он вдруг поймал себя на мысли, что Брианна вряд ли умеет готовить, и тряхнул головой, чтобы отогнать ее образ.
        Приняв этот его жест за выражение сомнения, Фиона пододвинулась поближе.
        - Нет, правда, - сказала она. - Это еще бабушкин рецепт. Она всегда говорила, что священник просто обожает этот кекс.
        Карие глаза слегка затуманились.
        - Она оставила мне все свои рецепты, кулинарные книги и все такое прочее… Я ведь единственная внучка, понимаете?
        - Очень печально, что ваша бабушка умерла, - вполне искренне заметил Роджер. - Надеюсь, она не слишком страдала?
        Фиона скорбно кивнула:
        - О нет. Прямо как гром среди ясного неба… Только поужинала и говорит: «Что-то я устала…» И пошла в спальню. - Девушка беспомощно пожала плечами. - Легла, заснула и больше не проснулась.
        - Что ж, это хороший конец, - сказал Роджер. - Я рад, что она не мучилась…
        Миссис Грэхем поселилась в доме задолго до того, как там впервые появился Роджер, робкий, только что осиротевший мальчуган пяти лет. Уже тогда она была пожилой дамой, вдовой со взрослыми детьми, и обильно изливала на Роджера материнскую, хоть и не лишенную строгости любовь, когда тот приезжал гостить на каникулы. Она с его преподобием являли собой довольно странную парочку, впрочем, им удавалось создать в этом старом особняке по-настоящему домашнюю, теплую и уютную атмосферу.
        Растроганный воспоминаниями, Роджер легонько сжал руку Фионы в своей. Она ответила тем же; карие глаза внезапно приобрели томное выражение. Маленький, напоминающий бутон розы ротик приоткрылся, и она всем телом подалась вперед, так что Роджер ощутил на щеке ее теплое дыхание.
        - Спасибо вам, - пробормотал он и выдернул руку из ее горячей ладошки. - Огромное спасибо. За… э-э… чай… и все остальное. Все было так хорошо, просто чудесно… Да, чудесно. Спасибо.
        Он отвернулся и торопливо потянулся за новыми бумагами, желая скрыть замешательство. Схватил наугад торчавшую из ящика пачку газет. Развернул пожелтевшие страницы и разложил их перед собой на столе, прижимая ладонями. Приняв сосредоточенный вид, нахмурился и склонился над побледневшим от времени текстом. Через минуту Фиона с глубоким вздохом поднялась; он услышал, что она идет к двери, но не поднял головы.
        Роджер в свою очередь испустил глубокий вздох облегчения, прикрыл глаза и возблагодарил Бога за избавление. Да, Фиона привлекательная женщина. Да, она, несомненно, прекрасная кухарка. Но она любопытна, настырна, действует на нервы и, по всему видно, твердо настроена на замужество. Стоит ему еще раз прикоснуться к этой розовой плоти, и через месяц придется оглашать в церкви имена брачующихся. Но уж если дело дойдет до оглашения, то в приходской книге рядом с именем Роджера Уэйкфилда может появиться только одно имя - Брианна Рэндолл, если, конечно, он, Роджер, не имеет ничего против…
        Интересно, как это он может быть против? С этой мыслью Роджер открыл глаза и тут же растерянно заморгал. Потому что перед ним, в газете, было то самое имя, которое только что пригрезилось ему на страницах брачного свидетельства, - Рэндолл.
        Нет, конечно, не Брианна Рэндолл. Клэр Рэндолл. Вверху заголовок: «Возвращение из мертвых». А под ним - фотография Клэр, только лет на двадцать моложе. Впрочем, на ней она не сильно отличалась от нынешней Клэр, если не считать выражения лица. Она сидела в больничной постели, волосы взъерошены и развеваются, как знамена, тонкие губы сжаты в плотную линию, удивительные глаза сверкают и смотрят прямо в объектив.
        Совершенно потрясенный, Роджер начал торопливо перебирать вырезки, затем стал читать. Газетчики явно старались раздуть из этой истории целую сенсацию, но фактов было мало.
        Клэр Рэндолл, жена известного историка доктора Франклина У. Рэндолла, пропала в Шотландии во время своего отпуска. Случилось это в Инвернессе, в конце весны 1945 года. Машину ее нашли, но сама женщина бесследно исчезла. Все поиски оказались напрасными; наконец полиция и отчаявшийся муж пришли к печальному выводу, что Клэр Рэндолл, должно быть, погибла от руки какого-то бродяги, а тело ее спрятали среди скал и камней.
        И вот в 1948 году, через три года после исчезновения, Клэр Рэндолл объявилась. Ее обнаружили, грязную, оборванную, в каких-то лохмотьях, бродившей вблизи того места, где она пропала. Она была цела и невредима, хотя и сильно истощена, однако, похоже, плохо осознавала, что с ней и где она находится. Речь Клэр была бессвязной.
        Мысль о том, что Клэр Рэндолл может бессвязно выражаться, заставила Роджера удивленно приподнять брови, и он продолжил просматривать вырезки. Но помимо информации, что миссис Рэндолл поместили в местную больницу оправляться от потрясения, он мало что извлек из них. Попались фотографии мужа, который был «вне себя от радости». Впрочем, на них он скорее выглядел таким же потрясенным. Да и можно ли было упрекнуть его в этом?
        Роджер с любопытством рассматривал фотографии. Фрэнк Рэндолл, стройный, красивый, аристократической внешности мужчина. Темноволосый, со щеголеватой грацией, читавшейся в каждом изгибе тела, он стоял у входа в больницу, застигнутый репортером в тот момент, когда собирался навестить свою вновь обретенную жену.
        Роджер внимательно разглядывал длинный, четко очерченный подбородок, наклон головы и внезапно осознал, что ищет сходство Брианны с отцом. Заинтригованный этой мыслью, он поднялся и взял с полки одну из книг Фрэнка Рэндолла. Там, на задней стороне обложки, нашел более четкую фотографию. Нет, волосы у него не рыжие, а темно-каштановые. Должно быть, она унаследовала эту сверкающую гриву от дедушки или бабушки, и темно-синие глаза с кошачьим разрезом - тоже. У матери ее красивые глаза, но совсем другие. И у отца тоже другие. Сколько он ни старался уловить хоть малейшее сходство этой рыжеволосой богини со знаменитым историком, ему это не удалось.
        Со вздохом он отложил книгу и собрал газетные вырезки. Хватит заниматься всякой ерундой, пора и за дело, иначе придется заниматься разборкой бумаг не меньше года.
        Он уже складывал вырезки в папку, как вдруг на глаза ему попался заголовок: «Похищена феями?» И не столько сам заголовок, сколько дата под ним: «6 мая 1948 года».
        Роджер осторожно опустил на стол вырезку, словно то была бомба, готовая взорваться в руках. Закрыл глаза и припомнил сегодняшнюю беседу. «А в Массачусетсе придется дожидаться, пока тебе не стукнет двадцать один год, - сказала Клэр. - Брианне ждать еще восемь месяцев». Выходит, ей двадцать? Брианне Рэндолл двадцать…
        Быстро отсчитать назад в уме пресловутые девять месяцев он не смог. Подошел к «вечному» календарю, которым пользовался викарий, пришпиленному к стенке там, где нашлось свободное место. Отыскал дату и замер с пальцем, прижатым к календарю, лицо его побледнело.
        Клэр Рэндолл вернулась после своего таинственного исчезновения оборванной и истощенной, бормочущей бессвязно какие-то слова и… беременной.
        В конце концов Роджеру удалось заснуть, но после бессонной ночи проснулся он поздно и с тяжелой головой. Не помогли ни холодный душ, ни щебет Фионы за завтраком.
        Он чувствовал себя так скверно, что отложил работу и решил прогуляться. Моросил мелкий дождик, но свежий воздух сделал свое дело - головная боль почти прошла. Правда, это возымело и отрицательный эффект: мысли его прояснились и он снова начал размышлять о своем ночном открытии.
        Брианна ничего не знает. Это совершенно очевидно, судя по тому, как она говорит о своем покойном отце, вернее, о человеке, которого считает отцом. О Фрэнке Рэндолле. И очевидно, что Клэр не хочет, чтобы дочь знала, иначе бы давно рассказала ей обо всем. Или же их нынешнее путешествие в Шотландию должно послужить прелюдией к разговору? Ее настоящим отцом был, вероятно, какой-нибудь шотландец, ведь Клэр исчезла, а потом появилась именно в Шотландии. Интересно, он все еще здесь?
        Поразительная мысль! Неужели Клэр привезла дочь в Шотландию специально, чтобы познакомить с настоящим отцом? Роджер с сомнением покачал головой. Нет, это чертовски рискованно - проводить такие эксперименты. Это посеет в душе Брианны лишь боль и смятение, да и в душе самой Клэр тоже. К тому же может ли тот человек занять место покойного? Ведь девушка была очень привязана к Фрэнку, это очевидно. Как она поведет себя, узнав, что человек, которого она так любила и идеализировала всю свою сознательную жизнь, вовсе ей не отец?
        Роджер ощутил острое чувство жалости к ней и к себе тоже. Не стоило ему влезать во все это, лучше было оставаться в счастливом неведении. Ему нравилась Клэр Рэндолл, очень нравилась, и просто претила мысль о том, что она могла изменить мужу. Впрочем, он тут же укорил себя за столь старомодную сентиментальность. Как знать, возможно, она была несчастна с Фрэнком Рэндоллом? Возможно, у нее имелись все основания сбежать с другим мужчиной? Но почему же она тогда вернулась?..
        Вспотевший и мрачный Роджер побрел обратно к дому. Повесил пиджак в прихожей и отправился в ванную. Иногда ванна очень помогала успокоиться, а он так нуждался в успокоении.
        Он провел рукой по ряду вешалок в гардеробе в поисках своего изрядно поношенного махрового халата. После секундного колебания полез в дальний угол, расталкивая вешалки, пока не нащупал то, что искал. С нежностью глядел он на потрепанный домашний халат. Желтый шелк подкладки выцвел, но разноцветные павлины были по-прежнему великолепны - величественно расправив свои красочные хвосты, они смотрели на него маленькими глазками, напоминавшими черные бусинки. Он поднес мягкую ткань к носу и глубоко вздохнул, прикрыв глаза. Слабый аромат «Боркум Рифф» и пролитого виски так живо напомнил ему преподобного Уэйкфилда, как ничто другое.
        Сколько раз вдыхал он этот умиротворяющий запах с оттенком одеколона «Олд Спайс», прижимаясь лицом к гладкому и скользкому шелку, а полные руки приемного отца обнимали его, словно защищая от всех бед и суля надежное прибежище! Всю остальную одежду священника он отдал «Оксфаму», но с халатом расстаться не смог.
        Действуя чисто импульсивно, он накинул халат на голые плечи, дивясь его легкости и теплоте. Ткань ласкала кожу, словно нежные пальцы. Он слегка подвигал плечами, наслаждаясь этим ощущением, плотнее запахнул халат и завязал пояс небрежным узлом.
        Настороженно озираясь, не видно ли поблизости Фионы, он прошел через холл в ванную. Газовая колонка размещалась наверху, в изголовье ванны, словно страж и хранитель священной воды, надежный, приземистый и вечный. Снова вспомнилось детство - боязнь поднести спичку к горелке, чтобы включить газ и нагреть воду. Над головой с угрожающим шипением и свистом выходил газ, руки не слушались, потные и скользкие от страха, что в любой момент газ взорвется и тогда смерть неминуема. Он чиркал спичку за спичкой по металлической поверхности.
        Уже давно загадочные внутренности колонки подверглись реконструкции, и она действовала теперь автоматически, мирно бурчащая горелка была надежно упрятана под металлическим кожухом. Роджер до отказа повернул треснутый кран горячей воды, до половины открыл холодный и в ожидании, пока наполнится ванна, принялся изучать себя в зеркале.
        Вроде бы и не так плох собой, подумал он, втягивая живот и выпрямляясь перед высоким, в человеческий рост, зеркалом, вставленным в дверь. Крепкий. Стройный. Длинноногий, но не долговязый. Возможно, чуточку костляв в плечах. Он критически прищурился и изогнулся всем телом.
        Провел рукой по жестким черным волосам, торчавшим на затылке, как щетина кисточки для бритья, пытаясь представить себя с бородой и длинными волосами, как ходят теперь некоторые из его студентов. Пойдет ли это ему или, напротив, состарит?.. А может, вставить в ухо серьгу? Тогда он станет похожим на пирата, как Эдвард Тич или Генри Морган. Он грозно свел брови и оскалил зубы…
        - Гррр, - сказал он отражению.
        - Мистер Уэйкфилд? - ответило отражение.
        Роджер испуганно отпрянул и пребольно ушиб палец ноги о выступ ножки ванны в виде когтистой лапы.
        - Ой!
        - Вы в порядке, мистер Уэйкфилд? - спросило зеркало. Фарфоровая ручка двери задергалась.
        - Конечно, в порядке! - рявкнул он злобно. - Уходите, Фиона! Я принимаю ванну.
        Из-за двери послышался смешок:
        - Да, по два раза на дню! Не пижонство ли это, а? Может, хотите мыло с лавровишней? Оно там, в шкафчике.
        - Нет, не хочу! - огрызнулся он.
        Вода заполнила ванну до половины, и он завернул краны. Настала умиротворяющая тишина, и он глубоко вдохнул пар в легкие. Слегка морщась, ступил в горячую воду и медленно погрузился в нее, чувствуя, как на лице выступили мелкие капельки пота.
        - Мистер Уэйкфилд?
        Голос вернулся снова. Она ворковала за дверью, словно малиновка.
        - Уйди, Фиона, - буркнул он, вытягиваясь в полный рост. Горячая вода омывала тело, ласкала кожу, словно руки возлюбленной. - У меня все есть!
        - Нет, нету.
        - Нет, есть!
        Взгляд скользнул по целому строю бутылочек, банок и прочих принадлежностей, расставленных на полке. Шампунь трех видов. Кондиционер для волос. Крем для бритья. Бритва. Мыло для тела. Мыло для лица. Лосьон после бритья. Одеколон. Дезодорант…
        - Мне ничего больше не нужно, Фиона!
        - А полотенца? - нежно вопросил голос.
        В отчаянии он принялся озираться в поисках полотенец, но не обнаружил ни одного. Закрыл глаза, стиснул зубы и начал считать до десяти. Этого оказалось недостаточно. Пришлось считать до двадцати. Наконец бешенство, охватившее его, немного улеглось, и он произнес как можно спокойнее:
        - Хорошо, Фиона. Принесите и положите у двери. И пожалуйста… пожалуйста, прошу вас, Фиона, уходите!
        Шорох за дверью сменился звуком удаляющихся шагов. С облегчением вздохнув, Роджер полностью отдался радостям уединения. Тишина… Покой… Фионы нет.
        Теперь, размышляя более хладнокровно о своем удивительном открытии, он вдруг понял, что ему страшно хочется знать, кем же он был, этот таинственный настоящий отец Брианны. Судя по внешности девушки, человек этот обладал редкостными физическими данными и привлекательностью. Но было ли этого достаточно, чтобы соблазнить такую женщину, как Клэр Рэндолл?
        Был ли он шотландцем, настоящий отец Брианны? Жил ли - а может, и теперь живет - в Инвернессе? Возможно, именно присутствием этого человека где-то поблизости объясняется нервозность Клэр и ее таинственность. Но как это соотносится с ее странной просьбой? Ведь она просила его не брать Брианну на Крэг-на-Дун, не упоминать имени капитана из Брох-Туараха в ее присутствии. Почему?
        Следующая мысль настолько поразила его, что он резко сел, расплескивая воду. А что, если ее интересовал вовсе не воин-якобит XVIII века, а лишь его имя? Что, если человека, являющегося настоящим отцом ее дочери, тоже звали Джеймсом Фрэзером? Это ведь довольно распространенное в Шотландии имя.
        Да, решил он, это все объясняет. Что же касается стремления Клэр самой показать дочери круг из каменных столбов, то, возможно, это также каким-то образом связано с тайной происхождения девушки. Может, именно там встретила Клэр этого человека, именно там была зачата Брианна Рэндолл? Он знал, что у каменных столбов принято назначать свидания. Он и сам, будучи старшеклассником, не раз встречался там с девушками в надежде, что некая аура языческих таинств заставит их держаться более раскованно. И надо сказать, что расчет этот срабатывал безотказно.
        Он вдруг с необычайной отчетливостью представил себе красивые белые ноги Клэр Рэндолл, в дикой судороге страсти обхватившие обнаженное мускулистое тело рыжеволосого мужчины. Тела, скользкие от дождя, в стеблях травы, извивающиеся в экстазе… Видение это настолько потрясло его, что он вдруг почувствовал, что весь дрожит, а по груди струйками стекает пот, смешиваясь с горячей водой в ванне.
        Господи!.. Как же он посмотрит теперь в глаза Клэр Рэндолл, когда они встретятся в следующий раз? Что он скажет Брианне при этой встрече? «Читали в последнее время что-нибудь интересное? Видели какой-нибудь хороший фильм? Известно ли вам, что вы - незаконнорожденная?»
        Он покачал головой, пытаясь отогнать эти мысли. Суть в том, что он не знает, как быть дальше. Так все запуталось!.. Ему вовсе не хочется участвовать во всем этом, и однако он участвует. Ему нравится Клэр Рэндолл, нравится Брианна Рэндолл - нет, больше чем просто нравится, это следует признать. Ему хотелось защитить ее, уберечь от боли. Но как это сделать, он не знал. Все, что ему оставалось, - это держать рот на замке, пока Клэр Рэндолл не осуществит то, что задумала. А потом начать подбирать осколки…
        Глава 3
        Матери и дочери
        Интересно, сколько же в Инвернессе маленьких уютных лавок и магазинчиков? По обе стороны Хай-стрит, насколько хватал глаз, тянулись бесчисленные кафе и лавочки, торгующие сувенирами для туристов. С тех пор как королева Виктория сделала Шотландию безопасной для туристов, они потоком хлынули на север и количество их с каждым годом возрастало. Шотландцы, не ожидавшие со стороны юга ничего, кроме военного или политического вмешательства, достойно встретили это нашествие.
        Буквально на каждом шагу на главной улице любого шотландского городка попадались магазины и киоски, торгующие песочным печеньем, эдинбургской карамелью, платочками с вышитыми на них трилистниками, игрушечными волынками, клановыми кокардами из алюминия, открывалками в виде палашей, кошельками для мелочи в форме шотландских сумок, отделанных мехом, а иногда еще и украшенных брелоками в виде миниатюрной фигурки шотландца. Повсюду пестрели разнообразнейшие клетчатые ткани и изготовленные из них предметы - от кепи, галстуков и салфеток до мужских панталон «бьюкенен» совершенно чудовищного желтого цвета.
        Разглядывая горы чайных полотенец с примитивным изображением лох-несского чудовища, распевающего «Auld Lang Syne»[7 - Старые добрые времена (гэльск.).], я подумала, что Виктория за многое должна ответить.
        Брианна медленно шла по узкому проходу в лавке и, запрокинув голову, с изумлением разглядывала свисающие с балок сувениры.
        - Как думаешь, они настоящие? - спросила она, указывая на рога горного оленя, торчащие среди целого леса басовых трубок волынок.
        - Рога? О да, разумеется. Не думаю, что местная технология изготовления пластиковых изделий достигла таких высот, - ответила я. - И потом, взгляни на цену! Все, что стоит свыше сотни фунтов, имеет право претендовать на подлинность.
        Глаза Брианны расширились, она опустила голову:
        - Господи… Слушай, может, тогда купить Джейн вместо них отрез шотландки на юбку?
        - Настоящая шерстяная шотландка стоит не меньше, - суховато заметила я. - Правда, удобнее будет везти домой в самолете. Давай заглянем в магазин готовых юбок, там всегда продавались вещи лучшего качества.
        Начался дождь - как же в Шотландии без него? - и мы сунули свои пакеты в оберточной бумаге под плащи, надетые по моему настоянию. Неожиданно Брианна прыснула:
        - Мы так привыкли называть эти штуки «мак»[8 - Сокр. от «макинтош», по имени изобретателя этого вида плаща.], что уже забыли, как они называются на самом деле! Нисколько не удивлюсь, если это шотландское изобретение, - добавила она, глядя, как с края капюшона стекает вода. - Здесь что, все время идет дождь?
        - Не все время, но очень часто, - ответила я, всматриваясь, не видно ли приближающихся машин. - Хотя я всегда подозревала, что этот мистер Макинтош был изрядным неженкой. Большинство шотландцев - это я точно знаю - вполне терпимы к дождю…
        Тут я прикусила губу, но Брианна, похоже, не заметила обмолвки. Она смотрела на бурный поток воды, бегущий вдоль обочины и с грохотом исчезающий в сточной канаве.
        - Слушай, мама, давай лучше пойдем к переходу. Здесь нам не перебраться.
        Кивнув в знак согласия, я последовала за ней по улице. Сердце тревожно билось.
        «Боже, доколе же это будет продолжаться? - спрашивала я себя. - Сколько можно следить за своей речью, спохватываясь, замолкать на полуслове? Почему бы не сказать ей прямо сейчас?»
        Еще не время, твердила я себе. Я не трусиха. А если даже и трусиха - плевать! Но еще не время. Пусть сперва посмотрит Шотландию. И не эту ерунду (мы как раз проходили мимо витрины, где были выставлены детские туфельки из клетчатой ткани) - нет, путь посмотрит на окрестности, природу… Больше всего на свете мне хотелось бы поведать ей, чем закончилась история. Но для этого мне необходим Роджер Уэйкфилд…
        Тут, словно мысли мои материализовались, наше внимание привлек старенький «моррис» с оранжевым верхом на стоянке слева от нас, яркий, будто цветок мака на сером туманном фоне.
        Брианна тоже заметила его - в Инвернессе не так много автомобилей столь специфического цвета и в таком плачевном состоянии - и, указав на него, воскликнула:
        - Гляди, мама, а это машина не Роджера Уэйкфилда?
        - Да, кажется, - ответила я.
        Справа находилось кафе, откуда доносился аромат свежеиспеченных ячменных лепешек, горячих тостов и кофе, растворявшийся в пропитанном влагой воздухе. Я схватила Брианну за руку и направилась к кафе.
        - Знаешь, я что-то проголодалась, - заметила я. - Давай выпьем какао с бисквитами.
        Любого ребенка можно соблазнить сладким, к тому же они голодны почти все время. Бри спорить не стала и, войдя в кафе, села и взяла со стола закапанный чаем листок бумаги, служивший меню.
        Не то чтобы мне так хотелось какао. Просто нужно было время немного подумать, сосредоточиться. На бетонной стене автостоянки красовалась надпись: «Парковка машин только для отъезжающих с вокзала», ниже перечислялось, что грозит владельцам транспортных средств, осмелившихся оставить здесь свою машину и не имевших при этом билета на поезд. Или Роджер больше знал о порядках и законах в Инвернессе, чем я, или же действительно сел на поезд. Да, похоже, он всерьез вознамерился заняться этим исследованием, бедный мальчик…
        Сами мы прибыли поездом из Эдинбурга. Я пыталась вспомнить расписание, но безрезультатно.
        - Интересно, вернется ли Роджер вечерним поездом? - сказала Брианна, словно прочитав мои мысли, отчего я едва не подавилась какао.
        Тот факт, что ее заботит приезд Роджера, заставляет подозревать мою девочку в некотором неравнодушии к молодому человеку.
        А может, даже больше чем просто неравнодушии?..
        - Я тут подумала, - небрежно продолжила она, - наверное, надо купить Роджеру какой-нибудь подарок, раз уж мы все равно ходим по магазинам? В благодарность за помощь.
        - Неплохая идея. А как думаешь, что бы ему понравилось?
        Она, задумчиво хмуря брови, уставилась в чашку, словно хотела отыскать там ответ.
        - Не знаю. Что-нибудь хорошее… Ведь похоже на то, что ему придется изрядно повозиться с этими исследованиями.
        Вдруг она подняла на меня глаза.
        - Почему ты попросила об этом именно его? Есть специальные службы, которые занимаются поиском людей, генеалогией и прочим. Папа обращался в компанию «Скотсерч», когда ему надо было установить чью-то генеалогию, а времени заняться этим самому не было.
        - Не знаю, - ответила я и глубоко вздохнула: мы ступили на скользкую почву. - Это исследование… отец придавал ему большое значение. Это он хотел, чтобы Роджер Уэйкфилд занялся им.
        - О-о…
        Она помолчала немного, следя за жемчужными каплями дождя, сползающими по оконному стеклу.
        - Ты скучаешь по папе? - спросила она вдруг и снова наклонилась к чашке: ресницы опущены, глаза избегают моего взгляда.
        - Да. - Я провела пальцем по ободку своей чашки, вытирая следы какао. - Мы не всегда с ним ладили, знаешь ли, но в целом… Да, мы уважали друг друга, а это уже очень много. И любили друг друга, несмотря ни на что. Да, я по нему скучаю.
        Она, не произнося ни слова, кивнула, накрыла мою руку ладонью и легонько стиснула. Я обхватила ее длинные теплые пальцы, и с минуту мы сидели вот так, в молчании, попивая какао.
        - Знаешь, - сказала я наконец и отодвинула скрипнувший по линолеуму металлический стул, - я совсем забыла. Хотела отправить письмо в клинику. Собиралась, когда мы выходили, а потом просто вылетело из головы. Думаю, если побегу прямо сейчас, то успею до закрытия. А ты тем временем сходила бы в магазин юбок, это недалеко отсюда, на той стороне улицы. Я же только загляну на почту - и тут же к тебе.
        Похоже, Бри была немного удивлена, однако с готовностью кивнула:
        - Ладно. А почта далеко отсюда? Ты ведь промокнешь!
        - Не волнуйся. Возьму такси.
        Я оставила на столе фунтовую бумажку, расплатиться за еду, и влезла в макинтош.
        В большинстве городов таксистов отличает манера исчезать с улиц вместе со своими машинами, как только начинается дождь. Но в Инвернессе такие экземпляры попадаются редко. Не успела я пройти и квартала, как обнаружила два приткнувшихся возле отеля приземистых черных таксомотора и скользнула в теплое, пропахшее табаком нутро одного из них с радостным чувством узнавания. Мало того что в здешних такси больше места, чтобы вытянуть ноги, и удобнее, чем в американских, в них и пахнет совсем по-другому. Я сама не понимала, как соскучилась по ним за эти двадцать лет.
        - Номер шестьдесят четвертый? Такой старый дом?
        Несмотря на то что печка в машине работала, водитель был в теплой куртке, укутан шарфом до ушей, а голову прикрывало от сквозняков плоское кепи.
        Да, современные шотландцы превратились в настоящих неженок, подумала я, совсем не то что прежнее поколение, здоровяки. Те могли спать хоть на земле, поросшей вереском, в одной рубашке, прикрывшись пледом. С другой стороны, самой мне, например, вовсе не улыбается перспектива спать в вереске под сырым пледом.
        Я кивнула водителю, и машина, со всплеском врезаясь в лужи, отъехала от тротуара.
        Конечно, это не очень красиво - влезать в чужой дом в отсутствие хозяина, чтобы побеседовать с экономкой. И к тому же обманывать Брианну. Но объяснить всем им, чем я занимаюсь, так трудно, почти невозможно… Я еще не решила, когда и как скажу им все то, что должна сказать, однако сейчас еще не время.
        Пальцы нащупали во внутреннем кармане макинтоша твердый уголок конверта из «Скотсерч». Не слишком внимательно следя за работой Фрэнка, я тем не менее знала о существовании этой фирмы, где работало с полдюжины экспертов-профессионалов, специализирующихся на генеалогии шотландцев. «Скотсерч» вовсе не походила на контору, где вам выдавали рисунок генеалогического древа, демонстрирующего степень вашего родства с Робертом Брюсом[9 - Брюс Роберт (1274 - 1329) - шотландский король с 1306 г.], и считали при этом свой долг выполненным.
        Они провели свои, как всегда тщательные и конспиративные, исследования по Роджеру Уэйкфилду. Теперь я знала, кто были его родители и прародители до седьмого, а то и восьмого колена. Но я еще не знала, из какого материала сделан этот молодой человек. Время покажет…
        Я расплатилась с таксистом и прошлепала по лужам ко входу в дом священника. На крыльце было сухо, и я успела отряхнуться, прежде чем на мой звонок ответили.
        Фиона, отворившая дверь, расцвела в приветливой улыбке. У нее было круглое веселое личико - на таких улыбка всегда как нельзя кстати. Девушка была в джинсах и фартуке с оборками, от его складок так и веяло ароматом лимонной мастики для натирки полов и свежей выпечкой.
        - Ой, миссис Рэндолл! - воскликнула она. - Уж не знаю, чем могу вам помочь, но…
        - Я подумала, что можете, Фиона, - ответила я. - Мне хотелось бы поговорить о вашей бабушке.
        - Ты уверена, что в порядке, мама? Может, позвонить Роджеру и попросить его приехать завтра, а я останусь с тобой?
        Брианна стояла в дверях спальни, озабоченно хмурясь. Одета она была для прогулки - сапоги, джинсы, свитер, однако добавила к этому наряду яркий оранжево-синий шелковый шарф, который Фрэнк привез ей из Парижа за два года до своей смерти.
        - Прямо под цвет твоих глаз, маленькая красотка, - сказал он тогда и, улыбаясь, накинул шарф ей на плечи. - Оранжевый!
        Это прозвище, «маленькая красотка», стало домашней шуткой, с тех пор как в пятнадцать Брианна обогнала в росте отца с его скромными пятью футами. Впрочем, он часто называл ее так еще в детстве, а теперь с нежностью обращался к дочери, приподнимаясь на цыпочки, чтобы дотянуться до кончика ее носа.
        Шарф, в синей своей части, действительно был под цвет глаз Брианны - цвет шотландских озер и летнего неба, оттенок туманной синевы далеких гор. Я знала, что она очень бережет этот шарф, и тот факт, что она надела его сегодня, свидетельствовал, что к Роджеру Уэйкфилду интерес проявляется нешуточный.
        - Да нет, все в порядке, мне ничего не нужно, - ответила я и указала на столик возле кровати, где стоял чайник, заботливо прикрытый вязаным чехольчиком, чтобы не остыл, и тостер, где, тоже в тепле, хранились тосты. - Миссис Томас принесла мне чай с тостами, чуть позже перекушу, а сейчас что-то не хочется.
        Я надеялась, что Брианна не слышит голодного урчания желудка под одеялом, что могло вызвать сомнения в искренности моего высказывания.
        - Ну тогда ладно. - Она нехотя направилась к двери. - Думаю, надолго в Куллодене мы не задержимся.
        - Из-за меня можете не спешить! - крикнула я ей вслед.
        Я подождала, пока не захлопнется за ней внизу входная дверь, и только тогда полезла в ящик туалетного столика и извлекла оттуда плитку шоколада «Херши» с миндалем, которую припрятала накануне вечером.
        Удовлетворив потребности желудка, я откинулась на подушки, рассеянно наблюдая, как постепенно сереет небо за окном. В стекло стучала ветка липы с набухшими почками, поднимался ветер. В спальне было тепло, у изножья кровати журчала батарея центрального отопления, но меня вдруг пробрал озноб. Как, должно быть, холодно на Куллоденском поле…
        Наверное, так же холодно, как тогда, в апреле 1746-го, когда Красавчик принц Чарли вывел своих людей на это поле, навстречу дождю со снегом и оглушительному грохоту канонады. Исторические хроники утверждали, что стужа в тот день стояла страшная, и раненые шотландцы лежали вперемешку с убитыми, насквозь промокшие от крови и дождя, в ожидании милосердия со стороны английских победителей. Но герцог Камберленд, командующий английской армией, раненых не пощадил.
        Мертвецов сгребали, точно поленья, и сжигали, чтобы предотвратить распространение заразы. История свидетельствует, что и многих раненых постигла та же участь, им было отказано даже в такой милости, как последняя пуля в лоб. И все они покоятся теперь на Куллоденском поле, под зеленой травой, безразличные к войнам, непогоде, безразличные ко всему.
        Я видела это место однажды, лет тридцать назад, когда мы с Фрэнком ездили в свадебное путешествие. Теперь Фрэнка тоже нет в живых, и я привезла в Шотландию дочь. Я хотела, чтобы Брианна увидела Куллоден, но никакая сила не заставила бы меня вновь ступить на эту страшную, поросшую вереском землю.
        И вот я решила остаться в постели под предлогом внезапного недомогания, чтобы не сопровождать Брианну с Роджером в этой поездке. Стоит только встать и заказать ланч, и миссис Томас наверняка проболтается. Я заглянула в ящик. Еще целых три плитки шоколада и развлекательный роман. Будем надеяться, этого хватит на весь день.
        Роман оказался довольно любопытным, но шум ветра за окном навевал дремоту, а в постели было так тепло и уютно. И я мирно погрузилась в сон, и мне снились шотландцы в клетчатых килтах и неспешное журчание их разговора у костра, напоминавшее тихое жужжание пчел в улье.
        Глава 4
        Куллоден
        - Какая мерзкая свинячья физиономия!
        Брианна слегка склонилась, совершенно завороженная видом манекена в красном мундире, возвышавшегося в углу фойе куллоденского Центра по туризму. Росту в нем было пять футов и несколько дюймов, напудренный парик воинственно съехал до бровей, из-под него торчали отвислые ярко-розовые щеки.
        - Да, маленький толстячок, - с улыбкой кивнул Роджер. - Однако он был чертовски крутым генералом, особенно в сравнении с его элегантным кузеном.
        Он махнул рукой в сторону высокой фигуры Карла Стюарта, стоявшего по другую сторону. Карл надменно смотрел куда-то вдаль из-под голубой бархатной шляпы, презрительно игнорируя герцога Камберленда.
        - Ему дали прозвище Мясник Билли, - сказал Роджер, указывая на герцога в белых панталонах до колен и расшитом золотом камзоле. - И не без оснований. Не считая того, что они натворили здесь, - он жестом указал на покрытую весенней зеленью пустошь за окном, - именно люди Камберленда ответственны за жесточайший террор, развязанный Англией в Шотландии. Они охотились за уцелевшими в битве, загоняя их в горы, сжигая и разрушая все на своем пути. Женщины и дети голодали, мужчин убивали прямо на месте, даже не потрудившись выяснить, сражались они на стороне Чарли или нет. Один из современников герцога высказался о нем так: «Он сотворил пустыню и назвал ее миром». Боюсь, что герцог Камберленд до сих пор фигура не слишком популярная в этих краях.
        Это было действительно так; куратор музея для туристов, приятель Роджера, рассказывал ему, что если к изображению Красавчика принца Чарли публика относилась с должным уважением, то фигура герцога постоянно служила объектом грубых шуток, а пуговицы с его камзола постоянно обрывали.
        - Он рассказывал, что как-то утром пришел пораньше, включил свет и вдруг увидел, что из живота его светлости торчит настоящий шотландский кинжал, - сказал Роджер, кивком указывая на фигуру толстяка. - Говорил, что жутко тогда перепугался.
        - Да уж, - пробормотала Брианна, глядя на герцога и удивленно приподняв брови. - Неужели люди до сих пор воспринимают все это так серьезно?
        - О да! У шотландцев хорошая память. Они не склонны так легко прощать.
        - Вот как? - Она с любопытством взглянула на него. - А вы сами шотландец, Роджер? Уэйкфилд - не слишком похоже на шотландскую фамилию. Судя по фамилии, нет, но то, как вы говорили о герцоге Камберленде…
        Губы ее начали складываться в улыбку, и Роджер не понимал, дразнит ли она его или говорит серьезно. Однако ответил со всей серьезностью:
        - О да. - Он улыбнулся. - Я шотландец. Уэйкфилд - не настоящая моя фамилия. Ее дал мне священник, после усыновления. Матери он приходился дядей. И когда во время войны родители погибли, взял меня на воспитание. Настоящая моя фамилия - Маккензи. А что касается герцога Камберленда… - он взглянул через зеркальные окна на монументы Куллоденской битвы, едва различимые вдали, - то вон там есть наше семейное надгробие и на нем выбито имя Маккензи. Там похоронены наши многочисленные родственники.
        Он протянул руку и коснулся золотого эполета.
        - Я не так пристрастен, как некоторые, однако не забыл… - Он подал ей руку. - Идемте?
        На улице было холодно, налетавший порывами ветер трепал полотнища флагов на длинных древках, установленных на поле боя. Один желтый, другой красный - они отмечали позиции, на которых за спинами у своих солдат стояли командиры враждующих сторон в ожидании сигнала к бою.
        - Неплохо укрылись, как я погляжу, - сухо заметила Брианна. - Здесь может настичь разве что шальная пуля, да и то сомнительно.
        Роджер заметил, что она вся дрожит, взял ее под руку и плотнее прижал к себе. Ему показалось, что сердце у него вот-вот разорвется от счастья прикоснуться к ней. Спеша скрыть свои чувства, он разразился настоящим монологом на исторические темы:
        - Да, именно так вели себя тогдашние генералы. Командовали оттуда, из тыла. Особенно отличился Чарли: к концу боя он с такой поспешностью бросился наутек, что растерял свой драгоценный серебряный прибор для пикников.
        - Прибор для пикников? Он явился на поле боя с посудой?
        - О да!
        Роджер вдруг обнаружил, что ему нравится выглядеть в глазах Брианны шотландцем. Обычно он старался говорить с безликим оксфордским акцентом, что, надо сказать, стоило ему немалых усилий, однако теперь несколько ослабил поводья ради улыбки, которая появлялась на ее лице, стоило ей заслышать шотландскую речь.
        - А знаете, почему его прозвали принцем Чарли? - спросил он. - Англичане почему-то всегда считали, что это уменьшительное имя, показывающее, как народ любит его.
        - А что, разве нет?
        Роджер покачал головой:
        - Ничего подобного. Его называли принц Тчарлах, - он отчетливо выговорил все буквы, - что по-гэльски соответствует Карлу. Тчарлах мак Симус - Карл, сын Якова. Официальное и в высшей степени уважительное обращение. И весь фокус в том, что в их произношении Тчарлах чертовски напоминало английское Чарли.
        Брианна усмехнулась:
        - Так выходит, на самом деле он вовсе не был Красавчиком принцем Чарли?
        - Нет, тогда нет. - Роджер пожал плечами. - Теперь, конечно, да. Одна из тех маленьких исторических ошибок, что порой превращаются в факт. Таких примеров много.
        - Значит, вы настоящий историк? - поддразнила его Брианна.
        Роджер сдержанно улыбнулся:
        - Насколько я понимаю, да.
        Они медленно шли через поле битвы по выложенным гравием дорожкам. Роджер показывал, где стоял какой полк, объяснял ход сражения, вспоминал разные анекдоты о командирах.
        Ветер стих, на поле опустилась тишина. Постепенно их беседа тоже стихла, они переговаривались лишь изредка, приглушенными голосами, почти шепотом. Облака тянулись по куполу неба до самого горизонта, все, казалось, застыло, лишь шелестела трава, словно то были голоса людей, уснувших под ней вечным сном.
        - Это место называют родником Смерти.
        Роджер склонился над маленьким ручейком. Он вытекал из-под камня, образуя крошечный, площадью не более фута, водоем с темной водой.
        - Здесь погиб один из шотландских вождей. Товарищи омыли кровь с его лица водой из этого родника. А вон там, дальше, находятся клановые захоронения.
        Кладбищенские плиты представляли собой огромные куски серого гранита, поросшие вереском и лишайниками. Они высились среди травы и располагались по краю огромной пустоши. На каждом выбито одно имя. Буквы стерлись и порой были едва различимы: Магилливрей, Макдональд, Фрэзер, Грант, Чизхолм, Маккензи…
        - Смотрите, - сказала Брианна почти шепотом и указала на один из камней.
        Возле него лежала небольшая кучка серо-зеленых веточек, на них - несколько первых весенних цветков.
        - Вереск, - объяснил Роджер. - Он более обычен здесь летом, в пору цветения. Тогда можно увидеть вереск у каждого камня. Пурпурный. Реже встречаются веточки с белыми цветками. Белый - цвет удачи и власти. Он был эмблемой принца Чарли. Белая роза - тоже.
        Брианна, перебежав через тропинку, осторожно коснулась веточки пальцем.
        - А кто приносит их сюда?
        - Посетители. - Роджер последовал за ней. Увидел полустертые буквы на камне: «Фрэзер». - Обычно это потомки тех, кто здесь погиб. Или просто люди, которые не хотят забывать их.
        Она взглянула на него; длинные волосы разметались по лицу.
        - А вы приносили?
        Он опустил глаза:
        - Да. Наверное, это выглядит несколько сентиментально, но приносил…
        Брианна повернулась и стала рассматривать растения, окаймлявшие тропу.
        - Покажите мне, где вереск, - попросила она.
        На обратном пути меланхолия, навеянная посещением Куллодена, несколько развеялась, но чувство близости, возникшее у камня, осталось, и они болтали и смеялись, как старые добрые друзья.
        - Жаль, что мама не смогла поехать с нами, - сказала Брианна, когда они свернули на улицу, где располагался пансион.
        Несмотря на симпатию, испытываемую к Клэр, Роджер в глубине души не мог согласиться с девушкой. «Трое, - подумал он, - это уже целая толпа». Однако он пробормотал что-то в знак согласия и через минуту спросил:
        - А как она себя чувствует? Надеюсь, ничего серьезного?
        - О нет, небольшое расстройство желудка, так она, по крайней мере, сказала.
        Брианна немного нахмурилась, обернулась к Роджеру и положила руку ему на колено. Он ощутил, как по ноге пробежала дрожь, и с трудом сосредоточился на словах Брианны. Она же продолжала говорить о матери:
        - Думаю, что она в порядке. - Девушка тряхнула головой; даже в полумраке, царившем в машине, было видно, как отливают медью волны ее волос. - Не знаю, но она выглядит какой-то озабоченной. Не больной, нет, но, похоже, какая-то мысль ее терзает…
        Сердце у Роджера екнуло.
        - Гм… - буркнул он. - Может, просто тревожится, как там без нее на работе? Все будет в порядке, уверен.
        Брианна благодарно улыбнулась ему. Машина притормозила у маленького каменного дома миссис Томас.
        - Все было замечательно, Роджер, - сказала девушка, легонько дотронувшись до его плеча. - Но это мало чем может помочь маме в ее исследованиях. Может, вы хотите, чтобы я помогла вам, хотя бы в черновой работе?
        Воспрянувший духом Роджер улыбнулся.
        - Думаю, это возможно. Хотите, приходите завтра, посмотрим, что там в гараже. Там полно грязи, так что в черной работе недостатка не будет. Надо разобрать кое-какие бумаги…
        - Замечательно! - Она стояла, опираясь рукой на машину, и с улыбкой смотрела на него сквозь боковое стекло. - Возможно, и мама захочет присоединиться.
        Он почувствовал, что лицо его каменеет, и с трудом сохранил вежливую улыбку.
        - Правильно, - ответил он. - Это было бы просто здорово!
        Но случилось так, что назавтра Брианна явилась в особняк одна.
        - Мама отправилась в публичную библиотеку, - объяснила она. - Порыться в каких-то старых телефонных справочниках. Хочет отыскать кого-то из прежних знакомых.
        Сердце Роджера забилось чуть быстрее. Накануне вечером он сам просматривал старые телефонные книги священника. Там оказалось три Джеймса Фрэзера и еще два Фрэзера с другим первым именем и стоящим после него инициалом «Дж.».
        - Что ж, остается надеяться, что она разыщет этого человека, - небрежным тоном заметил он. - Вы и вправду уверены, что хотите мне помогать? Это очень скучная грязная работа.
        Он с сомнением посмотрел на Брианну, однако та с готовностью кивнула, похоже, ничуть не смущенная этой перспективой.
        - Знаю. Иногда я помогала папе. Разбирала старые документы, искала записи. И потом, это ведь нужно маме, и помочь вам - просто мой долг.
        - Хорошо. - Роджер взглянул на свою белую рубашку. - Сейчас переоденусь, и пойдем.
        Дверь гаража скрипнула, застонала и, подавшись, распахнулась внутрь, обрывая густую паутину и поднимая тучи пыли. Брианна замахала руками перед лицом и закашлялась.
        - Боже! - воскликнула она. - Когда последний раз сюда ступала нога человека?
        - Целую вечность назад, полагаю, - рассеянно ответил Роджер.
        И посветил фонариком в глубину гаража, вырвав из мрака горы картонных коробок, деревянных ящиков, старых сундуков с наклейками и еще какие-то бесформенные брезентовые тюки. Среди всего этого хлама, словно скелеты динозавров, торчали там и сям ножки от мебели.
        Посредине имелся едва заметный узкий проход. Роджер втиснулся в него и тут же исчез в туннеле среди пыли и каких-то размытых теней. За продвижением его можно было проследить по бледному пятнышку света от карманного фонаря, время от времени скользившему по потолку. Наконец, издав победный клич, он ухватился за шнур, свисающий с потолка, и гараж озарился ярким светом большой лампы.
        - Сюда! - крикнул Роджер, неожиданно возникший рядом, и схватил Брианну за руку. - Там, в дальней части, есть небольшое свободное пространство.
        У стены стоял древний стол. Некогда служивший главным предметом столового гарнитура его преподобия, он потерпел ряд понижений в чине и использовался последовательно в качестве кухонного стола, затем верстака, потом подставки для окраски различных предметов, пока не был удален на покой в это насквозь пропыленное убежище. Над ним находилось затянутое паутиной окошко. Мутный дневной свет, просачивающийся сквозь него, позволял видеть исцарапанную, забрызганную краской поверхность.
        - Можно работать здесь, - сказал Роджер, выдергивая из груды хлама стул и обтирая его большим носовым платком. - Присаживайтесь, а я пока посмотрю, можно ли открыть это оконце. Иначе мы здесь просто задохнемся.
        Брианна кивнула, но вместо того, чтобы сесть, начала с любопытством разглядывать горы рухляди. Роджер с силой дергал перекосившуюся оконную раму и слышал, как девушка передвигается у него за спиной, читая вслух надписи на коробках.
        - Тысяча девятьсот тридцатый - тридцать третий годы, - бормотала она. - А здесь сорок второй - сорок шестой. А тут что?
        - Дневники, - ответил Роджер и уперся локтем в грязный подоконник. - Мой отец, священник, я имею в виду, постоянно вел дневник. Делал записи каждый вечер после ужина.
        - Похоже, ему было о чем писать. - Брианна сняла несколько коробок и поставила их в сторону, чтобы обозреть следующий слой. - Ой, а тут целая куча коробок с какими-то именами. Керс, Ливингстон, Балнейн… Это что, его прихожане?
        - Нет. Местные деревни.
        На секунду Роджер прервал свое занятие. Он запыхался. Вытер лоб, оставив на рукаве полоску грязи. Хорошо еще, что оба они переоделись в старое тряпье.
        - Там записки об истории разных шотландских деревень. Содержимое некоторых из этих коробок превратилось в книги, их продают в магазинах для туристов по всей Шотландии.
        Он повернулся к доске, на которой были развешаны старые инструменты, и выбрал большую отвертку для следующей атаки на окно.
        - Вы поищите там коробку с надписью «Приходские книги», - добавил он. - Или с именами деревенских жителей в окрестностях Брох-Туараха.
        - А откуда мне знать, те это деревни или нет? - спросила Брианна.
        - Ах да, совсем вылетело из головы. - Роджер воткнул отвертку в щель между рамой и стеной, отдирая слои старой краски. - Поищите названия Брох-Мордха… гм… Марианнан и… уф!.. Сент-Килда. Есть и другие, но в этих, насколько мне известно, существовали самые большие в округе церкви, которые затем были закрыты или разрушены.
        - Хорошо.
        Отвернув край брезента, Брианна вдруг отскочила с резким испуганным вскриком.
        - Что? Что такое?
        Роджер отошел от окна, держа отвертку наготове.
        - Не знаю. Я только дотронулась, а оттуда кто-то как выскочит!
        Брианна указала пальцем, откуда именно, и Роджер опустил свое оружие.
        - А-а… это. Наверное, мышь. Или крыса.
        Брианна не на шутку испугалась.
        - Крыса? Так у вас здесь крысы?
        - Будем надеяться, что нет. Иначе они давно сожрали бы нужные нам бумаги, - ответил Роджер и протянул ей фонарик. - Вот, посветите сперва в темное место, тогда, по крайней мере, не будет неожиданностей.
        - Большое спасибо.
        Брианна взяла фонарик, все еще с опаской косясь на коробки.
        - Ну что же вы? Не бойтесь, - ободрил ее Роджер. - Или вы хотите, чтобы я с ходу сочинил для вас крысиную сатиру?
        Лицо Брианны расплылось в улыбке.
        - Крысиную сатиру? А что это такое?
        Роджер, снова занявшись окном, медлил с ответом. Он дергал и толкал раму, пока не заныли мышцы. Наконец с противным скрипом она поддалась, через щель шириной дюймов в шесть хлынули волны свежего воздуха.
        - Вот так-то лучше. - Он обмахивался в изнеможении и улыбался Брианне. - Ну что, продолжим?
        Она протянула ему фонарик и отступила.
        - Давайте так. Вы будете искать коробки и подавать их мне, а я - просматривать содержимое… И все же что такое крысиная сатира?
        - Трусишка, - заметил он, наклонился и начал шарить под брезентом. - Крысиная сатира - это старый шотландский обычай. Если в доме или амбаре заводятся крысы или мыши, их можно заставить уйти, сочинив маленькое стихотворение или песенку, где говорят, как скудно с едой в доме, и советуют им убраться куда-нибудь еще. Только обязательно надо сказать куда. И в результате, если стихотворение получилось удачное, крысы обязательно уходят.
        Он поднял картонный ящик с надписью «Якобиты. Разное» и понес его к столу, напевая:
        Эй, крысы, вас так много!
        Пошли своей дорогой!
        Тут нечего вам есть.
        Ступайте к Бернсам в огород,
        Где точит когти серый кот
        И зреют кочаны.
        Ступайте наедайтесь!
        Назад не возвращайтесь,
        Для вас тут нет еды!
        Брианна одобрительно усмехнулась:
        - Вы что, это сами сочинили?
        - Конечно. - Роджер торжественно водрузил на стол еще одну коробку. - Если хочешь, чтобы крысиная сатира подействовала, непременно надо сочинить ее самому.
        Он бросил взгляд на поредевшие ряды коробок.
        - Будем надеяться, что теперь крысы станут обходить гараж за милю.
        - Ну и прекрасно. - Брианна достала из кармана складной нож и перерезала бечевку на верхней коробке. - Вы обязательно должны заглянуть к нам в пансион. Мама уверяет, что видела в ванной мышь. Кто-то грыз ее мыльницу.
        - Бог его знает, можно ли избавиться от мыши, способной питаться мылом. Боюсь, это выше моих слабых сил и способностей.
        С шаткой кучи старых энциклопедий он снял потрепанную круглую подушечку, которую священник подкладывал под колени во время молитвы, положил ее на пол и сел рядом с Брианной.
        - Вот. Вы займетесь приходскими книгами, их легче читать.
        Они в полном согласии проработали так все утро, обнаружили немало интересных бумаг, старое столовое серебро и залежи пыли. Однако ничего представляющего интерес для исследований Клэр найти не удалось.
        - Пора сделать перерыв на ланч, - сказал Роджер.
        Ему страшно не хотелось идти в дом и снова зависеть от милостей Фионы, но он чувствовал, что девушка тоже проголодалась.
        - Ладно. Поедим и поработаем еще, если вы, конечно, не слишком устали.
        Брианна встала и потянулась, поднятые вверх кулаки почти доставали до потолка старого гаража. Она вытерла ладони о джинсы и нырнула в проход между коробками.
        - Эй! - Внезапно девушка резко остановилась у самой двери, и Роджер, идущий следом, едва не налетел на нее.
        - Что такое? - спросил он. - Еще одна крыса?
        И с восхищением отметил, как солнечный луч высветил одну прядь из копны ее волос, засиявшую бронзой и золотом. Золотистый нимб пыли, вихрящейся над головой, и четкий профиль с длинным носом на фоне ясного неба - все это делало ее похожей на средневековую даму. Богиня архивов…
        - Нет! Смотрите, Роджер!
        Она указала на картонный ящик в середине кучи. На одной из его сторон крупным четким почерком его преподобия было выведено всего лишь одно слово: «Рэндолл».
        Роджер ощутил одновременно и радость, и возбуждение. Брианна же - только последнее.
        - Может, это именно то, что мы ищем? - воскликнула она. - Мама говорила, что отец интересовался этими материалами. Кажется, он даже спрашивал о них священника.
        - Возможно, - ответил Роджер.
        Его вдруг охватила тревога при виде этого четко выведенного на картоне имени. Он опустился на колени и вытащил коробку.
        - Давайте отнесем ее в дом, а после ланча поглядим, что там.
        В кабинете священника коробку открыли и обнаружили весьма странный набор предметов. Там находились старые фотокопии приходских книг, несколько списков личного армейского состава, несколько писем и документов, тоненькая записная книжка в сером картонном переплете, пакет с какими-то старыми снимками, загнувшимися по краям. И папка с именем «Рэндолл», напечатанным на обложке.
        Брианна раскрыла папку.
        - Ой, здесь же генеалогическое древо папы! - воскликнула она. - Смотрите.
        Она передала папку Роджеру. Внутри лежали два листа толстого пергамента, разрисованные схемами со стрелками. Начало датировалось 1633 годом; последняя запись внизу второй страницы гласила: «Фрэнк Уолвертон Рэндолл ж. Клэр Элизабет Бошан, 1937 год».
        - Вас тогда еще на свете не было, - пробормотал Роджер.
        Брианна, перегнувшись через его плечо, следила, как палец Роджера медленно скользит по линиям схемы.
        - Я видела это раньше. У папы в кабинете хранилась копия. И он часто ее мне показывал. И записал мое имя, в самом низу. Так что эти, должно быть, сделаны раньше.
        - Вероятно, отец проводил для Фрэнка какие-то исследования. - Роджер вернул Брианне папку и взял со стола одну из бумаг. - А это ваш, фамильный.
        Он указал на герб в верхнем углу страницы.
        - Письмо призывнику в армию, подписано его величеством королем Георгом Вторым[10 - Георг II (1683 - 1760) - английский король с 1727 г.].
        - Георгом Вторым? Господи, он же правил еще до Американской революции!
        - Да, задолго до нее. Датировано тысяча семьсот тридцать пятым годом. Послано на имя Джонатана Уолвертона Рэндолла. Вам знакомо это имя?
        - Да. - Брианна кивнула, пряди волос упали на лоб. Она небрежным жестом отбросила их назад и взяла письмо. - Папа рассказывал мне о нем. Это один из немногих предков, о котором он знал. Служил капитаном в армии, которая вступила в схватку с войсками Красавчика принца Чарли при Куллодене…
        Она подняла на Роджера глаза.
        - Думаю, он погиб в этом сражении. Но тогда его здесь не хоронили бы, верно?
        Роджер покачал головой:
        - Не думаю. Именно англичане расчищали поле после битвы. Они собрали всех своих погибших и отправили хоронить на родину. Во всяком случае, офицеров уж точно.
        Он замолчал - в дверях появилась Фиона с метелочкой из перьев для смахивания пыли, которую держала словно копье.
        - Мистер Уэйкфилд! - заявила она. - Там пришел человек забрать грузовик священника. Только он никак его не заведет. Спрашивает, может, вы подсобите.
        Роджер выглядел виновато. Он сам вынул из мотора аккумулятор, чтобы проверить, и он до сих пор лежал на заднем сиденье «морриса». Неудивительно, что грузовик не заводится.
        - Придется пойти помочь, - сказал он Брианне. - Боюсь, что провожусь долго.
        - Ничего. - Она улыбнулась, сощурив синие глаза. - Мне тоже пора. Мама уже, наверное, вернулась, мы с ней хотели еще посмотреть Клава-Кэрнс[11 - Место неолитического захоронения.], если успеем, конечно. Спасибо за ланч.
        - Не за что. Не мне спасибо, а Фионе.
        Роджеру хотелось пойти с ней, но дело есть дело. Он взглянул на бумаги, разбросанные по столу, собрал их и сунул в коробку.
        - Вот, - сказал он, - тут все ваши семейные документы. Возьмите, надеюсь, вашей маме будет интересно.
        - Правда? О, спасибо, Роджер. Вы уверены, что они вам не нужны?
        - Совершенно, - ответил он и аккуратно уложил поверх бумаг папку. - О, погодите-ка! Я заметил тут одну вещь…
        Из-под письма выглядывал уголок серого блокнота, он вытащил его.
        - По всей вероятности, это дневник его преподобия. Ума не приложу, почему он оказался здесь, надо положить его ко всем остальным дневникам. Историческое общество заинтересовалось ими.
        - Да, конечно!
        Брианна подняла коробку и прижала ее к груди, затем после паузы спросила:
        - А вы… вы хотите, чтобы я пришла еще?
        Роджер улыбнулся. В волосах у нее запутались паутинки, на носу виднелась полоска грязи.
        - Ни о чем другом и не мечтаю, - ответил он. - Тогда до завтра?
        Мысль о дневнике священника не покидала Роджера ни на миг, пока он возился с допотопным грузовичком, пытаясь завести его, и позднее, когда явился оценщик, чтобы отделить ценные антикварные вещи от старого хлама и составить список мебели для аукциона.
        Вся эта возня со старыми вещами навевала на Роджера меланхолию. Словно кто-то, теперь уже раз и навсегда, отнимал у него юность вместе с этими бесполезными вещами и безделушками. Усевшись наконец после обеда с дневником священника в кабинете, он не мог с уверенностью сказать, что движет им - желание побольше узнать о Рэндоллах или стремление как-то восстановить хрупкую нить, связывающую его с человеком, который на протяжении многих лет был ему отцом.
        Дневники велись методично, ровные чернильные строки повествовали обо всех главных событиях в жизни прихода и общины, частью которой его преподобие мистер Уэйкфилд являлся долгие годы. При виде этого простого серого блокнота и аккуратно исписанных страниц перед Роджером тут же возник образ священника: в свете настольной лампы поблескивает лысина, а он старательно записывает события минувшего дня.
        «Это вопрос дисциплины, - объяснил он как-то Роджеру. - Регулярные занятия, особенно умственные, приносят огромную пользу. Католические монахи отправляли службу ежедневно, в определенные часы, у священников был требник. Боюсь, не могу похвастаться тут особым усердием, но регулярное записывание того, что произошло за день, прочищает голову. И после этого я могу с чистым сердцем произнести молитву».
        С чистым сердцем… Роджеру хотелось бы и самому испытать это ощущение: подобное состояние нечасто посещало его, особенно с тех пор, как он нашел те газетные вырезки в столе священника.
        Он наугад раскрыл дневник и стал медленно перелистывать страницы: не промелькнет ли где-нибудь имя «Рэндолл»?
        Заметки датировались январем - июнем 1948 года. Он не солгал Брианне насчет Исторического общества, но то была не единственная причина, по которой он не отдал ей дневник. В мае 1948-го Клэр Рэндолл возвратилась после своего таинственного исчезновения. Священник был хорошо знаком с Рэндоллами, это событие наверняка должно быть упомянуто в дневнике.
        Вот оно, запись от 7 мая.
        «Сегодня вечером навещал ж. Фрэнка Рэндолла после этой истории. Ужасно! Видел ее вчера - такая худенькая, одни глаза. Они просто не давали мне сидеть спокойно. Бедняжка… Впрочем, изъяснялась она вполне разумно.
        То, что она пережила, любого может свести с ума, что бы это ни было. Ходят ужасные слухи. Как неосмотрительно поступил д-р Бартоломью, сообщив, что она беременна. Какой страшный удар для Фрэнка и для нее тоже! Сердце мое разрывается от жалости к ним.
        Миссис Грэхем вот уже неделю болеет. Не могла выбрать более подходящего времени: на следующей неделе благотворительная распродажа, а в сундуках у нас полно старой одежды…»
        Роджер торопливо перелистывал страницы, выискивая, где еще упоминается имя Рэндолл, и вскоре нашел. Запись относилась к концу недели.
        «10 мая. На обед приходил Фрэнк Рэндолл. Изо всех сил стараюсь выяснить, что же произошло с его женой. Почти каждый день просиживаю у нее часами в надежде прекратить распространение этих нелепых слухов. Люди болтают бог знает что. Что она сошла с ума и прочее. Зная Клэр Рэндолл, вовсе не уверен, что ее в той же степени не оскорбляет эта нелепица, равно как и утверждение, что она совершенно аморальна. Тут или то, или другое…
        Несколько раз пытался заговорить с ней о случившемся. Но она молчит. Говорит о чем угодно, только не об этом. И мне кажется, что мысли ее витают где-то далеко-далеко.
        Не забыть бы упомянуть в воскресной проповеди о вреде, который наносят злые сплетни. С другой стороны, акцентировать внимание на этом прискорбном происшествии… Как бы не вышло хуже.
        12 мая. Никак не удается побороть ощущение, что Клэр Рэндолл вовсе не безумна. До нее, разумеется, дошли все эти слухи. Однако в поведении ее не вижу ничего ненормального. Но чувствую, что ее мучает какая-то тайна, которую она вовсе не намерена раскрывать. Осторожно, как только мог, расспрашивал об этом Фрэнка. Он молчит, а я убежден, что кое-что она ему все же рассказала. Попытаюсь выяснить, чтобы помочь им, чем смогу.
        14 мая. Заходил Фрэнк Рэндолл. Весьма встревоженный. Просил моей помощи, хотя я и так делаю все возможное. Похоже, это для него очень важно. Он старается держать себя в руках, но, боюсь, того и гляди взорвется.
        Клэр достаточно окрепла, чтобы перенести переезд. На этой неделе он собирается забрать ее в Лондон. Уверил его, что сообщу о любых результатах в письме на его университетский адрес. О жене - ни слова.
        Выяснил кое-какие интересные моменты о Джонатане Рэндолле. Не пойму, какую роль может играть предок Фрэнка во всей этой истории? О Джеймсе Фрэзере, как я уже говорил Фрэнку, пока ничего…»
        Сплошная тайна, подумал Роджер. И даже, скорее всего, не одна, а несколько. О чем просил священника Фрэнк Рэндолл? Очевидно, узнать как можно больше о Джонатане Рэндолле и Джеймсе Фрэзере. Выходит, Клэр говорила с мужем о Джеймсе Фрэзере. Что-то сказала ему о нем, если не все…
        Но какая может существовать связь между капитаном английской армии, погибшим при Куллодене в 1746 году, и человеком, чье имя было неразрывно связано с тайной исчезновения Клэр в 1945-м и тайной рождения Брианны?
        Все остальные записи в дневнике повествовали о рутинных событиях в жизни прихода. О хроническом пьянстве некоего Дерека Гоуэна, которое в конце мая кончилось тем, что тело его, словно бревно, извлекли из реки Несс; о свадьбе Мэгги Браун и Уильяма Данди за месяц до рождения их дочурки в июне; о том, что миссис Грэхем вырезали аппендицит, в результате чего его преподобию пришлось в одиночку отбиваться от щедрых прихожанок, потоком посылающих в дом различные яства, в том числе и горячие блюда под крышкой, от чего больше других выгадал Герберт, тогдашний пес его приемного отца.
        Перелистывая страницы, Роджер вдруг обнаружил, что улыбается, - в строках, записанных рукой старого священника, словно оживала перед ним жизнь прихожан. Он настолько увлекся, что едва не пропустил последнюю запись, касающуюся просьбы Фрэнка Рэндолла.
        «18 июня. Получил короткое послание от Фрэнка Рэндолла. Его беспокоит здоровье жены. Беременность протекает с осложнениями. Он просит помолиться за них.
        Ответил ему, что все время молюсь о нем и его жене и желаю им всяческого благополучия. Сообщил также интересующую его информацию. Уж не знаю, сочтет ли он ее полезной, о том судить ему самому. Написал также о своей удивительной находке - могиле Джонатана Рэндолла в Сент-Килде; спросил, хочет ли он, чтобы я сфотографировал надгробие».
        И все. Больше никаких упоминаний о Рэндоллах или Джеймсе Фрэзере. Роджер отложил дневник и потер виски. От чтения этих мелких, бегущих строк у него немного разболелась голова.
        Если не считать подозрения, что человек по имени Джеймс Фрэзер как-то причастен ко всей этой истории, во всем остальном она оставалась столь же недоступной пониманию. При чем здесь, скажите на милость, Джонатан Рэндолл и почему он похоронен в Сент-Килде? Ведь в патенте на офицерский чин ясно говорилось, что место рождения Рэндолла - Суссекс. Каким же образом останки его оказались похороненными на заброшенном кладбище в Шотландии? Правда, это не слишком далеко от Куллодена, но почему тело не переправили на родину, в Суссекс?
        - Вам что-нибудь сегодня еще понадобится, мистер Уэйкфилд? - прервал его бесплодные размышления голос Фионы.
        Он выпрямился, растерянно моргая, и увидел, что она держит в руках щетку и тряпку для натирки полов.
        - Что? Ax нет. Нет, спасибо, Фиона. Однако чем это вы заняты? Неужели в столь позднее время надо натирать полы?
        - Да это все дамы из церкви, - объяснила Фиона. - Помните, вы сами говорили, что они могут приходить раз в месяц, проводить тут свои встречи. Вот я и решила прибраться маленько.
        Дамы из церкви? При мысли о том, что сорок домохозяек, источающих соболезнования, хлынут в дом священника лавиной твидовых костюмов, шерстяных двоек и искусственных жемчугов, Роджер содрогнулся.
        - А чай вы с ними будете пить? - спросила Фиона. - Его преподобие всегда пил.
        Господи, неужели завтра ему придется одновременно развлекать Брианну Рэндолл и местных прихожанок? Это совершенно вывело Роджера из равновесия.
        - Э-э… нет! - твердо ответил он. - Я… у меня на завтра назначена встреча.
        Рука его уже лежала на телефоне, наполовину погребенном под грудой бумаг.
        - Прошу прощения, Фиона, но я должен позвонить.
        Брианна вошла, улыбаясь каким-то своим мыслям.
        - Роджер звонил? - осведомилась я.
        - Откуда ты знаешь? - Изумление, отразившееся на ее лице, быстро сменилось улыбкой, она скинула халат. - Ну конечно! Он ведь единственный знакомый мне человек в городе!
        - Да уж, не думаю, чтобы твои бостонские приятели стали звонить тебе сюда, - ответила я и взглянула на часы. - Во всяком случае, не в этот час. В Америке они сейчас все на футболе.
        Брианна, игнорируя эту ремарку, влезла с ногами под покрывало.
        - Завтра Роджер приглашает нас в Сент-Килду. Говорит, что там интересная церковь.
        - Да, слышала, - сказала я, зевая. - Ладно, почему бы нет? Возьму с собой решетку для гербария, вдруг попадется королевская вика. Обещала привезти образчик доктору Абернети для его исследований. Но если вы собираетесь весь день шататься по кладбищу, читая надгробные надписи, то я, пожалуй, лучше останусь. Копание в прошлом - довольно утомительное занятие.
        В глазах Брианны вспыхнул насмешливый огонек. Мне показалось, что она хочет что-то сказать, но дочь лишь кивнула с хитроватой улыбкой, застывшей в уголках губ, и погасила свет.
        Я лежала в темноте, прислушиваясь к тому, как она тихо ворочается в постели, затем к ее мерному сонному дыханию. Так значит, Сент-Килда… Никогда там не была, но слышала об этом месте. Там действительно стояла старая церковь, давным-давно заброшенная. Туристы туда не заглядывали, лишь изредка появлялся какой-нибудь изыскатель-одиночка. Возможно, именно там представится мне удобный случай, которого я так ждала?
        Там будут и Роджер, и Брианна, и больше никого. Никто не помешает. Самое подходящее место, чтобы сказать им… Там, среди давным-давно ушедших из жизни прихожан. Роджер еще не установил местонахождения остальных людей из Лаллиброха, но похоже, что по крайней мере в Куллоденской битве они уцелели, а именно это мне и надо было знать. Тогда я смогу рассказать Бри, чем все закончилось.
        При мысли о предстоящем разговоре во рту пересохло. Какие найти слова? Я пыталась представить, как это будет, что скажу я и что могут ответить они, но воображение подвело. Более чем когда-либо я сожалела об обещании, данном Фрэнку, - не писать отцу Уэйкфилду. Если б я написала, Роджер бы уже знал. А может, и нет. Священник бы мне просто не поверил.
        Я беспокойно ворочалась в постели, терзаемая сомнениями, но навалилась усталость, и в конце концов я сдалась - легла на спину и закрыла в темноте глаза. Воспоминание словно вызвало дух священника, в сонном моем сознании прозвучала цитата из Библии: «Для всякого дня достаточно зла его». Ее бормотал, словно издали, голос его преподобия. «Для всякого дня достаточно зла его…» И я уснула.
        Проснулась в сгустившейся тьме, пальцы впивались в покрывало, сердце колотилось так бешено, что казалось, кожа гудит, как барабан.
        - Господи!.. - воскликнула я.
        Шелк ночной рубашки жарко лип к телу; открыв глаза, я увидела, как просвечивают через ткань соски, твердые, будто мрамор. Спазмы сводили руки и бедра, я вся дрожала. Интересно, кричала ли я? Вероятно, все же нет: с другого конца комнаты доносилось ровное дыхание Брианны. Я откинулась на подушки, испытывая страшную слабость, лицо почему-то было горячее и влажное.
        - Господи боже ты мой милостивый! - взмолилась я, глубоко втягивая воздух, пока биение сердца не пришло в норму.
        Одно из последствий нарушенного сна заключается в том, что тебе перестают сниться связные сны. Первые годы материнства, переезды, ночные дежурства в клинике привели к тому, что я научилась проваливаться в забытье тотчас же, едва успевала прилечь, и виденные при этом сны являлись какими-то несвязными фрагментами, они вспыхивали в темноте подобно ракетам, выпущенным наугад, как бы в противовес тяготам дня, который неминуемо наступал очень скоро.
        В последние годы, с переходом к более нормальному режиму, я снова стала видеть сны. Обычные сны, кошмары или, напротив, приятные - длинная череда образов, блуждающих в подсознании, точно в лесу. И с подобного рода снами мне пришлось свыкнуться. Они приходили ко мне в периоды растерянности или депрессии.
        Обычно они наплывали из тьмы, ненавязчивые и нежные, как прикосновение шелковых простыней, а если и будили, то я тотчас же снова проваливалась в забвение с мыслью, что до утра все обязательно забуду.
        Но этот был не похож на все остальные. И не то чтобы я очень хорошо его помнила. Осталось лишь ощущение рук, что сжимали меня, крепких и властных - казалось, они не ласкают, но стремятся подчинить. И голос, почти крик, он до сих пор звучит в моих ушах, вместе с биением моего сердца.
        Я положила руку на грудь, чувствуя эту пульсацию и округлую мягкость плоти под шелком. Брианна слегка всхрапнула, потом снова начала тихо и мерно дышать. Сколько раз, когда она была маленькой, я прислушивалась к этому звуку - тихому, ровному, успокаивающему ритму ее дыхания в темноте детской. Казалось, я слышу даже, как бьется ее сердечко.
        Биение моего сердца понемногу успокаивалось под рукой, под шелком цвета розы, цвета раскрасневшейся щеки спящего младенца. Когда прикладываешь младенца к груди, чтобы покормить его, очертания маленькой головки в точности повторяют изгиб груди, словно этот новый человечек отражает плоть, из которой вышел.
        Младенцы такие мягкие… Стоит посмотреть на них, и каждый видит, как нежна и тонка кожа, шелковистость ее сравнима разве что с лепестком розы - так и тянет дотронуться пальцем. Но когда вы живете с ребенком, любите его, вы чувствуете, как эта мягкость проникает в плоть. Округлые щечки - точно крем, нежны и податливы, крохотные ручонки, похоже, бескостны. Конечности - словно резиновые, и, даже если вы крепко-крепко, со всей страстью целуете его, губы ваши погружаются глубоко и, кажется, никогда не почувствуют кости. Прижимая младенца к себе, вы словно таете, и он тоже тает и растворяется вместе с вами - того и гляди вернется назад, в давшее ему жизнь тело.
        Но даже с самых первых дней в каждом младенце есть маленький стальной стержень. Он говорит: «Я есть», он формирует ядро личности.
        На второй год кости твердеют и дитя становится на ноги; лобик широкий и твердый, подобно шлему, защищающему мягкую плоть под ним. И это «я есть» тоже растет. Стоит взглянуть на него, и кажется, так и видишь этот стержень, прочный, словно сердцевина дерева, просвечивающий через плоть.
        Косточки на лице проступают к шести, а душа - к семи годам. Процесс продолжается, пока не достигнет своего пика - сияющей оболочки отрочества, когда вся мягкость скрывается под перламутровыми слоями многочисленных и разнообразных личин, которые примеряет к себе подросток, чтобы защититься.
        В следующие несколько лет жесткость распространяется изнутри, пока человек не заполнит все ячейки души этим «я есть» и оно не проявится в полной мере и со всей четкостью, словно насекомое в янтаре.
        Я полагала, что давно миновала эту стадию, потеряла последние намеки на мягкость и вступила в средний возраст, когда весь человек точно из нержавеющей стали. Но теперь мне кажется, что смерть Фрэнка пробила в этой оболочке изрядную брешь. И трещина эта все расширялась, и от этого невозможно было отмахнуться. Я привезла в Шотландию свою дочь, чьи косточки тверды, словно хребты далеких гор, в надежде, что здесь ее оболочка окрепнет, не даст ей распасться и при этом «я есть», расположенное в самой сердцевине, тоже будет достижимо.
        А моя сердцевина, мое «я есть» не могло больше вынести одиночества, и не было у него защиты от внутренней мягкости. Я больше не понимала, кем я была и кем она станет, знала лишь, что должна буду сделать.
        Ибо я вернулась и здесь, в прохладной тиши шотландской ночи, снова увидела сон. Голос из этого сна до сих пор звенел в ушах и сердце и эхом отдавался в сонном дыхании Брианны.
        - Ты моя! - говорил он. - Моя! И я уже не отпущу тебя!
        Глава 5
        Любимая жена
        Кладбище в Сент-Килде дремало под лучами солнца. Располагалось оно на площадке, образовавшейся на склоне холма после сдвига горных пород. Земля изгибалась и горбатилась, часть надгробий пряталась в неглубоких расселинах, часть торчала на гребне холма. Сдвиги пород, видимо, продолжались, многие памятники стояли покосившись, точно захмелевшие, другие вообще рухнули и лежали разбитые среди высокой густой травы.
        - Нельзя сказать, чтобы здесь поддерживали порядок, - виновато заметил Роджер.
        Они остановились в воротах, разглядывая небольшую коллекцию древних камней, затерянных под сенью давно переросших их гигантских тисов, посаженных в незапамятные времена, дабы защитить кладбище от штормов и бурь, налетавших с Северного моря. Вдали, у горизонта, громоздились облака, но солнце над холмом сияло, и день стоял безветренный и теплый.
        - Раз или два в год отец сколачивал команду из прихожан, и они шли сюда наводить порядок. Но в последнее время, боюсь, все здесь пришло в изрядное запустение.
        Он наугад толкнул дверь в покойницкую, она держалась на одной петле, а задвижка - на одном гвозде.
        - Красивое тихое место. - Брианна осторожно прошла через разбитые ворота. - Это ведь очень старое кладбище, верно?
        - О да! Отец полагал, что часовня была построена на месте старой церкви или еще более древней башни. Этим и объясняется столь необычное ее расположение. Один из его оксфордских друзей не раз грозился приехать и произвести здесь раскопки, но, как и следовало ожидать, ему не удалось получить разрешение от церковных властей. И это несмотря на то, что кладбище заброшено вот уже многие годы.
        - До чего же высоко! - Брианна стояла, обмахиваясь путеводителем, раскрасневшиеся от подъема щеки понемногу начали бледнеть. - Но красиво…
        Она с восхищением глядела на фасад церквушки. Здание было встроено в естественную нишу в скале, все камни и балки выложены вручную, а щели законопачены торфом, смешанным с глиной. Казалось, что церковь выросла из земли и представляет собой часть горного склона. Дверь и оконные рамы украшала старинная резьба, в которой легко угадывались как христианские символы, так и знаки более древнего происхождения.
        - А что, могила Джонатана Рэндолла действительно здесь? - Она махнула рукой в сторону кладбища, видневшегося за воротами. - Вот мама удивится!
        - Да, полагаю, что да. Сам, правда, еще не видел.
        Он надеялся, что сюрприз будет приятным. Когда вчера в телефонном разговоре с Брианной он упомянул об этой могиле, она вдруг разволновалась.
        - Я знаю о Джонатане Рэндолле, - сказала она Роджеру. - Папа всегда им восхищался, говорил, что он один из самых замечательных в нашей семье людей. Догадываюсь, что и воякой он был неплохим. У папы хранились разные благодарности от армейского начальства и прочие вещи.
        - Правда? - Роджер обернулся, ища глазами Клэр. - Может, вашей маме надо помочь с этим ее гербарием?
        Брианна отрицательно покачала головой:
        - Нет. Она только что обнаружила у тропинки одно растение и не могла устоять. Через минуту подойдет.
        Вокруг стояла тишина. Даже птицы затихли к полудню, а темные хвойные деревья, обрамлявшие площадку, неподвижно застыли - ни малейшего дуновения ветерка. Здесь не было ни свежих могил, напоминающих незатянувшиеся раны на поверхности земли, ни венков из пластиковых цветов, свидетельствующих о недавно пережитом горе. Это кладбище являлось пристанищем давно умерших. Борьба за существование и связанные с ней тяготы остались для них позади, лишь скромные холмики говорили о том, что люди эти некогда ходили по земле. В этом пустынном, заброшенном месте они служили единственным достоверным свидетельством человеческого существования.
        Трое посетителей не спешили, они медленно бродили по кладбищу. Роджер с Брианной то и дело останавливались - прочесть вслух едва различимую надпись на выветрившихся от непогоды надгробиях. Клэр шла чуть поодаль и время от времени нагибалась сорвать веточку или стебель цветущего растения.
        Наклонившись над одной из плит, Роджер усмехнулся и подозвал к себе Брианну. Она прочитала:
        Сняв шляпу, подойди, смирившись с этим фактом.
        Уильям Уотсон Б. уснул тут вечным сном.
        Он славился умом, и мудростью, и тактом
        И был в питье весьма умерен, но силен.
        Лицо ее порозовело от смеха.
        - А даты нет. Интересно, когда же этот самый Уильям Уотсон Б. жил?
        - По всей вероятности, в восемнадцатом веке, - ответил Роджер. - Надгробия семнадцатого настолько разрушены ветром и дождем, что на них ничего нельзя прочесть. К тому же вот уже лет двести здесь никого не хоронят, а церковь закрылась в тысяча восьмисотом.
        Минуту спустя Брианна еле слышно ахнула.
        - Вот он!
        Она живо обернулась в сторону Клэр, которая, стоя в дальнем конце кладбища, сосредоточенно разглядывала какое-то растение, которое держала в руке.
        - Мама! Иди сюда! Ты только посмотри!
        Клэр помахала рукой в ответ и, осторожно обходя могилы, приблизилась к молодым людям, стоявшим у плоского квадратного камня.
        - Что там? - спросила она. - Нашли интересную могилу?
        - Да. Кажется, да. Вам ничего не говорит это имя?
        Роджер отступил, давая ей возможность увидеть надпись.
        - Господи боже ты мой милостивый!
        Немного удивленный такой реакцией, Роджер взглянул на Клэр - лицо ее сделалось белым, как мел. Она смотрела на замшелый камень, нервно сглатывая подкативший к горлу комок. И так крепко сжимала в ладони сорванное растение, что почти раздавила его.
        - Доктор Рэндолл… Клэр, с вами все в порядке?
        Янтарные глаза смотрели невидящим взором. Казалось, Клэр не слышит или не понимает его слов. Затем, встряхнув головой, она посмотрела на Роджера. Она все еще была бледна, но, похоже, взяла себя в руки и постепенно начала успокаиваться.
        - Все в порядке, - произнесла она безжизненным тоном и провела пальцами по полустершимся буквам, словно читая методом Брайля. - «Джонатан Уолвертон Рэндолл… - тихо пробормотала она. - Тысяча семьсот пятый - тысяча семьсот сорок пятый». Я же говорила вам! Черт возьми, я же вам говорила!..
        Голос ее обрел силу, и в нем отчетливо слышалась с трудом сдерживаемая ярость.
        - Мама! Что с тобой? - Брианна, явно встревоженная, потянула ее за рукав.
        Роджеру казалось, что перед глазами Клэр опустилась какая-то завеса. Чувства, отражавшиеся в них, внезапно угасли, как только она осознала, что рядом стоят и с ужасом смотрят на нее двое молодых людей. Она заставила себя улыбнуться.
        - Нет-нет, ничего. Все чудесно.
        Пальцы ее разжались, на землю упал безжизненный зеленый стебелек.
        - Я думала, ты обрадуешься. - Брианна с тревогой смотрела на мать. - Это же один из папиных предков, верно? Солдат, погибший при Куллодене?
        Клэр глянула вниз, на могильную плиту.
        - Да-да, так оно и есть, - сказала она. - И он умер. Ведь это так?
        Роджер с Брианной молча обменялись взглядами. Чувствуя, что он невольно чем-то огорчил Клэр, Роджер дотронулся до ее плеча.
        - Что-то жарковато сегодня, - произнес он как можно более небрежным тоном. - Может, зайдем в церковь, в тенек? Там на купели очень интересная резьба, стоит посмотреть.
        Клэр ответила ему улыбкой. На этот раз то была настоящая, искренняя улыбка вполне владеющего собой человека.
        - Вы сход?те. - Кивком она указала на Брианну. - А мне надо подышать свежим воздухом. Побуду здесь еще немножко.
        - Я останусь с тобой.
        Брианна явно опасалась оставлять мать одну, но Клэр, похоже, обрела свою обычную уверенность и спокойствие.
        - Ерунда! - отрывисто ответила она. - Я в полном порядке. Посижу вон там, в теньке, под деревьями, а вы ступайте. Мне надо немного побыть одной, - добавила она, видя, что Роджер собирается возразить.
        Не сказав больше ни слова, она направилась к темным тисам, отмечавшим границу кладбища в западной его стороне. Брианна, глядя ей вслед, явно колебалась, но тут Роджер взял ее за руку и повел к церкви.
        - Лучше оставить ее на время, - пробормотал он. - В конце концов, она ведь врач, верно? И знает, когда она в порядке, а когда нет.
        - Да, наверное…
        Бросив в сторону Клэр последний встревоженный взгляд, Брианна позволила Роджеру увести себя.
        Внутри церковь представляла собой помещение средних размеров с деревянным полом. В нем сохранилась лишь купель - видимо, потому, что ее невозможно было вынести, поскольку она представляла собой углубление, вырубленное в уступе каменной стены. Над купелью было выгравировано изображение святой Килды - равнодушный взгляд устремлен в потолок.
        - По всей вероятности, одна из первых языческих богинь, - сказал Роджер, проводя пальцем по каменным складкам платья. - Заметно, что покрывало и апостольник добавили позже, не говоря уже о глазах.
        - Похожи на вареные яйца, - заметила Брианна и, имитируя статую, тоже закатила глаза. - А это что за резьба? Вот там? Напоминает пиктские камни[12 - Пиктские камни - камни, установленные пиктами, составлявшими древнее население Шотландии; в IX веке пикты были завоеваны скоттами (шотландцами) и смешались с ними.] возле Клава-Кэрнс.
        Вдыхая пыльный воздух, они обошли церковь. Разглядывали древнюю резьбу на стенах, читали надписи на маленьких деревянных табличках, прибитых прихожанами в память о своих давно умерших предках. Они переговаривались приглушенными голосами, прислушиваясь, не раздастся ли с кладбища какой-нибудь звук, но все было тихо, и вскоре они успокоились.
        Роджер следовал за Брианной, любуясь завитками рыжих волос, выбившихся из косы и прилипших к влажной от пота шее.
        От главной части церкви только и осталось что простой деревянный выступ над углублением, где прежде находился алтарь. Стоя рядом с девушкой перед исчезнувшим алтарем, Роджер вдруг ощутил, как по спине пробежал холодок.
        Чувство его было столь глубоко и интенсивно, что, казалось, откликнулось эхом в этом пустом замкнутом пространстве. Одна надежда, что Брианна не услышит этого. Ведь они знакомы едва неделю и почти не беседовали на личные темы. Она наверняка возмутилась бы или растерялась, знай, что он сейчас чувствует.
        И все же он украдкой бросил на нее взгляд и увидел, что лицо ее спокойно и сосредоточенно. Она тоже подняла на него глаза - именно эта глубокая синева и заставила Роджера бессознательно потянуться к ней.
        Поцелуй был коротким и нежным, больше всего он напоминал тот формальный поцелуй, которым обмениваются новобрачные во время свадьбы, однако подействовал на них так же, как если бы они в эту минуту дали брачный обет.
        Роджер немедленно опустил руки, но в них, да и во всем теле, до сих пор ощущалась ее теплота, как будто он вовсе не разжимал объятий. Они простояли так с минуту, едва соприкасаясь телами и вдыхая дыхание друг друга.
        Внезапно тишина взорвалась от леденящего душу крика, донесшегося снаружи, от него взвихрились в воздухе пылинки. Роджер, не раздумывая, выбежал из церкви и помчался, не разбирая дороги и спотыкаясь о камни, к темной полосе тисов. Он расталкивал руками разросшиеся ветви, даже не потрудившись придержать их для Брианны, бегущей за ним следом.
        В тени этих ветвей он увидел бледное лицо Клэр Рэндолл. Совершенно лишенное краски, оно на фоне темной зелени напоминало лицо призрака. Она стояла пошатываясь, затем вдруг упала на колени в траву, словно ноги отказывались служить ей.
        - Мама! - Брианна тоже бросилась на колени рядом со скорчившейся фигуркой, схватила мать за безжизненно повисшую руку. - Мама, что случилось? Тебе плохо? Давай, давай, приляг…
        Но Клэр воспротивилась настойчивым попыткам дочери уложить ее и высоко подняла голову.
        - Не хочу ложиться… - выдохнула она. - Я хочу… о боже, боже ты мой милостивый!
        Стоя на коленях в высокой траве, она протянула дрожащую руку к камню. Это была простая надгробная плита, высеченная из гранита.
        - Доктор Рэндолл! Э-э… Клэр!
        Роджер опустился на колени по другую сторону от женщины, поддерживая ее под руку. Его всерьез испугал ее вид. На висках выступили мелкие бисеринки пота, а взгляд был затуманен, словно она вот-вот потеряет сознание.
        - Клэр… - повторил он, тщетно пытаясь вывести ее из транса. - В чем дело? Знакомое вам имя?
        Недавно произнесенные им слова эхом отдавались в ушах. «С восемнадцатого века здесь никого не хоронят, - сказал он тогда Брианне. - Вот уже лет двести как никого не хоронят».
        Пальцы Клэр стряхнули его руку и прикоснулись к плите ласкающим жестом, словно гладили живую плоть, пробежали по буквам, стертым, но все же еще различимым.
        - Джеймс Александр Малькольм Маккензи Фрэзер, - произнесла она. - Да, я его знаю.
        Рука опустилась ниже, раздвигая густую траву, затенявшую маленькие буквы внизу.
        - «Возлюбленный муж Клэр», - прочитала она. - Да, я знала его, - повторила она так глухо, что Роджер едва расслышал эти слова. - Я - Клэр. А он был моим мужем.
        Подняв голову, она увидела бледное потрясенное лицо дочери.
        - И твоим отцом…
        Роджер и Брианна в молчании смотрели на нее. На кладбище стояла тишина, если не считать легкого шелеста веток над головой.
        - Нет! - сердито воскликнула я. - В пятый раз повторяю - нет! Я не хочу воды. Я не сидела под солнцем. Это не обморок. И я не больна. И не сошла с ума, хотя понимаю, у вас есть все основания думать именно так!
        Роджер с Брианной обменялись взглядами, показывающими, что именно это они и думали.
        Они вывели меня с кладбища и усадили в машину. Я отказалась ехать в больницу, и мы направились к дому священника. Там Роджер налил мне виски - с чисто медицинской целью, чтобы оправиться от шока, однако то и дело косился на телефон, видимо размышляя, не следует ли вызвать «скорую». Психиатрическую, насколько я поняла.
        - Мама… - нежно произнесла Брианна и протянула руку, убрать мне волосы со лба. - Ты так расстроилась…
        - Конечно, расстроилась! - огрызнулась я и, глубоко втянув воздух, сжала губы в плотную линию.
        Надо постараться взять себя в руки, говорить спокойнее.
        - Конечно, расстроилась, - повторила я. - Но вовсе не сошла с ума.
        Я замолкла, собираясь с духом. Нет, совсем не так и не при таких обстоятельствах планировала я провести этот разговор. Правда, как именно - я толком не представляла, но что не так, это уж точно. Выкладывать всю правду с ходу, даже не имея возможности собраться с мыслями… Эта проклятая могила совершенно вывела меня из равновесия и расстроила все планы.
        - Черт бы тебя побрал, Джеймс Фрэзер! - в ярости воскликнула я. - Хотела бы я знать, как тебя занесло туда, за мили от Куллоденского поля!
        Глаза Брианны, казалось, вот-вот выскочат из орбит, рука Роджера снова потянулась к телефону. Я замолкла, пытаясь успокоиться.
        Успокойся, ну же, тихо твердила я себе. Дыши глубоко… Раз… два… еще раз. Так… Все совершенно ясно. Просто надо сказать им всю правду как она есть. Разве не для этого приехала ты в Шотландию?
        Я открыла рот, но из него не вышло ни звука. Сомкнула губы и глаза в надежде, что ко мне вернется самообладание, если я не буду видеть эти пепельные от страха лица, с тревогой взирающие на меня. Позволь… только позволь мне сказать… правду, молилась я про себя, толком не понимая, к кому обращаюсь. Возможно, к Джейми…
        Но ведь я и раньше говорила правду. И ничего хорошего из этого не вышло.
        Еще плотнее смежила веки. Ощутила запах карболки, присущий больнице, жесткое прикосновение накрахмаленной наволочки к щеке…
        Из коридора доносился сдавленный от ярости голос Фрэнка: «Что значит «не давить на нее»? Давить на нее! Моя жена отсутствовала три года! Потом вернулась, грязная, оборванная и беременная! И я еще, оказывается, не смею задавать вопросы?»
        И голос доктора, бормочущий какие-то успокоительные слова. Я разобрала лишь несколько: «галлюцинации», «травматическое состояние» и «надо подождать, старина, хотя бы немного».
        И снова голос Фрэнка, возмущенный и настойчивый, он замирает в конце коридора. Такой знакомый голос, он снова поднял в душе целую бурю печали, гнева и страха.
        Я клубком свернулась в постели, защитным жестом прижала к груди подушку, впилась в нее зубами, вгрызаясь все глубже и глубже, пока не почувствовала, что ткань подалась и под зубами скрипят шелковистые перышки.
        Кажется, они скрипят до сих пор.
        Я разжала зубы и открыла глаза.
        - Вот что, - произнесла я как можно спокойнее, - простите, я понимаю, насколько дико все это звучит. Но тем не менее это правда, тут уж ничего не поделаешь.
        Однако эта фраза ничуть не успокоила Брианну, она только еще ближе придвинулась к Роджеру. Сам же Роджер, похоже, немного пришел в себя, и на смену болезненной настороженности явилось сдержанное любопытство. Неужели у него достанет воображения понять и оценить всю правду?
        Обрадованная этим его выражением, я разжала кулаки.
        - Проклятые камни, - пробормотала я. - Вы ведь знаете этот круг из камней, на Холме фей, к западу отсюда?
        - Крэг-на-Дун? - переспросил Роджер. - Вы это имеете в виду?
        - Да, именно! - радостно воскликнула я. - И вам наверняка известны легенды, связанные с этим местом? О людях, которые пропадали там, среди скал, а потом вдруг возвращались через двести лет?
        Тут Брианна перепугалась уже не на шутку.
        - Мама, я серьезно думаю, что тебе надо лечь, - сказала она и привстала с кресла. - Я позову Фиону и…
        Роджер положил ей руку на запястье.
        - Не надо, подождите, - сказал он, продолжая глядеть на меня с тем сдержанным любопытством, которое отличает ученого, собравшегося разглядывать под микроскопом некий новый образчик. - Говорите же!
        - Спасибо, - сухо ответила я. - Не бойтесь. Я вовсе не собираюсь потчевать вас небылицами о феях. Просто подумала, что вам будет интересно узнать, есть ли реальная подоплека у этих легенд. Не имею ни малейшего понятия, как и почему это происходит, но факт есть факт…
        Я набрала побольше воздуха в грудь.
        - И он заключается в том, что, ступив в этот треклятый круг между камнями в тысяча девятьсот сорок пятом, я оказалась в тысяча семьсот сорок третьем году…
        Именно это я и сказала тогда Фрэнку. С минуту он гневно смотрел на меня, потом схватил с тумбочки вазу с цветами и грохнул ее об пол.
        Роджер же смотрел на меня, как смотрит ученый на нового открытого им микроба. Интересно почему? Но мне было некогда размышлять об этом, хотелось подобрать для своего последующего рассказа слова, которые звучали бы не совсем безумно.
        - Первый человек, на которого я там наткнулась, был английский драгун в полном обмундировании, - продолжила я. - Это натолкнуло меня на мысль, что со мной что-то не так…
        Лицо Роджера вдруг озарила улыбка, в то время как Брианна продолжала смотреть мрачно и испуганно.
        - Что ж, это вполне могло случиться, - заметил Роджер.
        - И трудность заключалась в том, что я никак не могла вернуться, - говорила я, решив обращаться теперь только к нему: он, по крайней мере, был расположен слушать вне зависимости от того, верит он мне или нет. - Дело в том, что даже в те времена люди не гуляли в таком месте без сопровождения, а если и гуляли, то уж точно не носили ситцевых платьев и оксфордских туфель, - объяснила я. - Каждый, кого я встречала на своем пути, в том числе и драгун, взирал на меня с изумлением, не в силах сообразить, что не так. Можно ли было в этом их винить? И объяснить им все лучше, чем сейчас, я не могла… Да и дома для сумасшедших были в ту пору намного менее приятным местом, чем теперь. Это вам не фунт изюма, - попыталась пошутить я.
        Но шутка не имела успеха: Брианна лишь скривилась и выглядела еще более встревоженной.
        - Итак, этот драгун, - продолжила я и слегка содрогнулась при воспоминании о Джонатане Уолвертоне Рэндолле, капитане драгунского полка ее величества. - Сперва мне показалось, что он не более чем галлюцинация, потому что этот человек был страшно похож на Фрэнка. При первом взгляде на него я даже подумала, что это он и есть.
        Я взглянула на стол, где лежала одна из книг Фрэнка с фотографией на обложке. Темноволосый, с красивым худощавым лицом мужчина…
        - Да, интересное совпадение, - заметил Роджер, не сводя с меня внимательных, настороженных глаз.
        - И да и нет, - ответила я, с трудом отводя взгляд от книги. - Знаете, он оказался предком Фрэнка. Все мужчины из его рода обладают большим сходством, по крайней мере физическим, - добавила я, размышляя о не менее поразительных нефизических различиях.
        - А… а каким он был?
        Похоже, Брианна начала выходить из ступора.
        - Мерзким грязным развратником, - ответила я.
        Две пары глаз расширились - молодые люди с ужасом переглянулись.
        - Тут нечему удивляться, - заметила я. - Вы что же думаете, в восемнадцатом веке не было разврата? О, ничто не ново под луной! Просто в те времена он был еще хуже, хотя бы в том смысле, что всем было плевать, лишь бы внешне все выглядело пристойно. А Черный Джек Рэндолл был солдатом, командовал гарнизоном в Шотландии. Задачей его было держать под контролем местные кланы, и его огромные полномочия были санкционированы официально.
        Я отпила из бокала виски, чтобы немного приободриться.
        - Ему нравилось издеваться над людьми, - добавила я. - Очень нравилось…
        - Он… и над вами издевался? - осторожно спросил Роджер, выдержав приличную паузу.
        Бри, похоже, снова ушла в себя, кожа на скулах туго натянулась.
        - Да нет, не совсем. Вернее, не слишком, - покачала я головой, чувствуя, как в животе у меня словно что-то перевернулось.
        Именно в живот ударил меня однажды Джек Рэндолл. Воспоминание об этом походило на боль в давно затянувшейся ране.
        - У него были довольно противоречивые вкусы. Но хотел он только… Джейми.
        Ни при каких обстоятельствах не употребила бы я слова «любил». Горло сдавило, и я проглотила последние капли виски. Роджер, подняв графинчик, вопросительно взглянул на меня, я кивнула и протянула бокал.
        - Джейми? Это Джеймс Фрэзер? И он был…
        - Был моим мужем, - ответила я.
        Брианна затрясла головой, точно лошадь, отгоняющая мух.
        - Но ведь у тебя был муж! - воскликнула она. - Ты не могла… Даже если… просто… Я не имею в виду… ты просто не могла!..
        - Пришлось, - коротко ответила я. - В конечном счете я поступила так непредумышленно.
        - Но, мама, как же можно выходить замуж за первого встречного?
        Брианна окончательно утратила манеры заботливой сиделки у постели душевнобольной. Что ж, может, это и к лучшему, пусть даже альтернативой будет гнев.
        - Ну, нельзя сказать, что за первого встречного, - ответила я. - Просто у меня не было выбора. Иначе я попала бы в лапы Джеку Рэндоллу. Джейми женился на мне, чтобы защитить от него, что было очень благородно с его стороны, - закончила я, глядя на Бри поверх бокала. - Он вовсе не был обязан делать это, однако сделал.
        Вспомнилась наша первая брачная ночь. Он оказался девственником, при прикосновении ко мне руки его дрожали. Я тоже боялась, но по иным причинам. Тогда, на рассвете, он держал меня в объятиях, прижимаясь обнаженной грудью к моей спине. Я чувствовала крепкие теплые бедра, касающиеся моих ног, а он бормотал мне в облако волос: «Не бойся, теперь нас двое…»
        - Дело в том, - я снова обращалась к Роджеру, - что я никак не могла вернуться. Мне пришлось бежать от капитана Рэндолла, когда шотландцы нашли меня. Это была группа погонщиков скота. Джейми оказался с ними, все они были родственниками его матери, Маккензи из Леоха. Они не знали, что со мной делать, и взяли с собой как пленницу. И я снова не могла бежать.
        Я вспомнила свои бесплодные попытки бежать из замка Леох. И тот день, когда я сказала Джейми правду, в которую он поверил не больше, чем Фрэнк, но, по крайней мере, вел себя так, будто поверил. И он отвез меня обратно к тем камням.
        - Возможно, он считал меня ведьмой, - говорила я с закрытыми глазами, улыбаясь этой мысли. - Теперь считают сумасшедшей, а тогда - ведьмой. Таковы нравы и влияние культуры, - добавила я и открыла глаза. - Теперь это называют физиологией, а тогда - магией. Разница не столь уж велика.
        Роджер кивнул немного растерянно.
        - Меня судили за колдовство, - продолжала я. - В деревне Крэйнсмуир, неподалеку от замка. Джейми спас меня, и тогда я все ему рассказала. И он отвез меня к камням и велел возвращаться. Назад, к Фрэнку.
        Я замолкла и, глубоко вздохнув, вспомнила октябрьский день, когда судьба моя снова оказалась в моих руках и мне предстояло сделать выбор.
        «Возвращайся, - сказал он тогда. - Здесь тебя ничего не ждет, кроме опасности».
        «Неужели ничего?» - спросила я.
        Будучи слишком благородным, чтобы говорить на эту тему, он тем не менее ответил, и я сделала свой выбор.
        - Было слишком поздно, - сказала я, разглядывая свои руки, лежащие на коленях.
        Небо потемнело, собирался дождь, но два моих обручальных кольца, золотое и серебряное, все еще отливали блеском на пальцах. Выходя за Джейми, я не сняла с левой руки золотого кольца Фрэнка, а серебряное, подаренное Джейми, носила на четвертом пальце правой в течение вот уже двадцати с лишним лет.
        - Я любила Фрэнка, - тихо произнесла я, не поднимая на Бри глаз, - очень любила. Но к тому времени сердце мое целиком принадлежало Джейми, сердце и каждая клеточка тела. Я не могла его бросить, просто не могла…
        Ища поддержки, я подняла глаза на Бри. Она смотрела на меня с каменным выражением лица.
        Я снова опустила глаза и продолжила:
        - Он отвез меня к себе домой, в Лаллиброх, так называлось это очень красивое место…
        Я прикрыла глаза, чтобы не видеть больше этого выражения на лице Брианны, всеми силами вызывая в памяти образ Брох-Туараха, тогдашнего Лаллиброха. Прелестная шотландская ферма, с лесами и ручьями. Тут был даже клочок плодородной земли - явление для этих краев редкое. Очаровательный тихий уголок, надежно защищенный высокими холмами и горными перевалами от бурь и невзгод, сотрясавших Шотландию. Но даже Лаллиброх мог служить лишь временным убежищем.
        - Джейми был объявлен вне закона, - объяснила я, и перед глазами предстали шрамы, следы порки, которые англичане оставили на его спине. Целая сеть тоненьких белых линий, покрывавшая широкие плечи, точно паутина. - За его голову было обещано вознаграждение. Выдал его англичанам один из арендаторов. Те схватили его и отвезли в тюрьму в Уэнтуорте, чтобы там повесить.
        Роджер громко присвистнул.
        - Жуткое место! - заметил он. - Вы там были? Стены, должно быть, футов в десять толщиной.
        Я открыла глаза.
        - Да, так оно и есть. Я была в этих стенах. Но даже самые толстые стены имеют двери.
        В груди я вновь ощутила холодноватый огонек - смесь храбрости с отчаянием. Именно эти чувства привели меня тогда в Уэнтуортскую тюрьму в поисках моего возлюбленного.
        «Если я тогда могла сделать это для тебя, - мысленно обратилась я к Джейми, - то смогу и сейчас. Только помоги мне хоть немного, чертов шотландец, помоги!»
        - Я вытащила его оттуда, - сказала я и глубоко вздохнула. - Вернее, то, что от него осталось. Джек Рэндолл командовал гарнизоном в Уэнтуорте.
        Мне страшно не хотелось, чтобы в памяти вновь всплыли те образы, но остановить их я не могла. Обнаженный, окровавленный, Джейми лежит на полу… Поместье Элдридж, где мы нашли убежище…
        «Я не позволю им забрать меня назад, англичаночка», - сказал он мне сквозь стиснутые от боли зубы, пока я вправляла вывихнутые кости его руки и промывала раны.
        «Sassenach»… Так он называл меня с самого начала; по-гэльски это слово обозначает «англичанка, чужестранка». «Англичаночка». Сперва он выговаривал это прозвище насмешливо, затем с нежностью.
        И я не позволила им забрать его, спрятала с помощью его родственника, маленького шотландца по имени Мурта Фрэзер. И переправила Джейми через пролив во Францию, где мы нашли приют в аббатстве Святой Анны де Бопре. Там служил аббатом один из его дядьев. Но, оказавшись там, я вдруг обнаружила, что спасение его жизни не единственная стоящая передо мной задача.
        То, что сотворил с ним Джек Рэндолл, оставило в его душе не менее глубокие незаживающие раны, чем бич, которым его хлестали по спине. Я до сих пор толком не понимаю, как мне удалось справиться тогда с демонами, терзавшими его душу, причем справиться в одиночку. Когда речь заходит о подобного рода исцелениях, разница между медициной и колдовством действительно не так уж велика.
        Я до сих пор ощущаю тяжесть холодного камня, сковавшего мне душу, всю силу ярости, исходившей от него, прикосновение рук, обхвативших меня за шею; вижу объятое пламенем существо, преследующее меня во мраке ночи.
        - И я вылечила его, - тихо произнесла я. - Он вернулся ко мне…
        Брианна, совершенно потрясенная, медленно качала головой, в каждом движении ее угадывалось столь хорошо знакомое мне упрямство.
        «Грэхемы глупы, Кемпбеллы способны на предательство, Маккензи - славные люди, однако хитрецы, а все до единого Фрэзеры - упрямцы», - сказал мне однажды Джейми, характеризуя членов своего клана.
        Он не был слишком далек от истины. Все Фрэзеры действительно были крайне упрямы, в том числе и Бри.
        - Я в это не верю, - коротко заметила она.
        Выпрямилась и устремила на меня пристальный испытующий взгляд.
        - Ты слишком много размышляла об этих людях из Куллодена. И потом, в последнее время тебе пришлось немало пережить. Смерть папы…
        - Фрэнк не был тебе отцом, - заметила я.
        - Нет, был! - огрызнулась она, да так резко, что напугала нас обоих.
        Тогда Фрэнку пришлось смириться с настойчивыми уговорами врачей, сводящимися к тому, что «навязывание реальности силой», как выразился один из них, может повредить нормальному течению беременности. После долгих перешептываний, а порой и криков в больничных коридорах он наконец оставил меня в покое, перестал домогаться «правды». И я, чувствуя себя слабой и расстроенной, тоже перестала навязывать ему эту правду.
        Но на этот раз сдаваться я не собиралась.
        - Я обещала Фрэнку, - сказала я. - Двадцать лет назад, когда ты родилась. Я хотела уйти от него, но он меня не отпускал. Он любил тебя.
        При взгляде на Брианну голос мой слегка смягчился.
        - Он не мог смириться с этой правдой, но, разумеется, понимал, что не отец тебе. И просил не рассказывать тебе об этом, позволить считаться твоим отцом, пока жив. «Вот после моей смерти, - говорил он, - можешь поступать как тебе заблагорассудится».
        Я проглотила ком в горле и облизала пересохшие губы.
        - И я обещала ему это, потому что он действительно любил тебя. Но теперь Фрэнка нет, и ты имеешь право знать, кто твой настоящий отец. А если сомневаешься, - добавила я, - ступай в Национальную портретную галерею. Там есть портрет Элен Маккензи, матери Джейми. Она носила вот этот жемчуг.
        Я дотронулась до ожерелья на моей шее.
        - Нитку речного жемчуга, нанизанного вперемежку с кругляшками золота. Джейми подарил мне ее в день свадьбы.
        Я взглянула на Брианну: она сидела в напряженной позе, с окаменевшим лицом.
        - Возьми с собой зеркальце, - сказала я. - Как следует посмотри на портрет, а потом на свое отражение. Не скажу, что копия, но ты очень похожа на свою бабушку.
        Роджер уставился на Брианну, словно видел ее впервые в жизни. Он переводил взгляд с нее на меня, будто решая что-то, потом вдруг расправил плечи и поднялся с дивана.
        - Хочу кое-что показать вам, - решительным тоном заявил он и, подойдя к старенькому бюро его преподобия, выдернул из ящика пачку пожелтевших газетных вырезок, перетянутую резинкой. Протягивая вырезки Брианне, он сказал: - Вот, почитайте и обратите внимание на даты.
        Все еще стоя, он обернулся ко мне и одарил долгим холодным и пристальным взглядом ученого, подвергающего сомнению любую реальность. Он все еще до конца не верил мне, хотя воображение подсказывало, что все это могло оказаться правдой.
        - Тысяча семьсот сорок третий, - произнес он и покачал головой, словно удивляясь про себя. - А я почему-то думал, что это был человек, с которым вы встретились в тысяча девятьсот сорок пятом. Господи, мне бы и в голову не пришло! Это невероятно!..
        Я удивилась:
        - Так вы знали? Об отце Брианны?
        Он кивком указал на вырезку, которую Брианна держала в руке. Она еще не читала ее, просто смотрела на Роджера, сердито и одновременно растерянно. Я видела, что глаза ее потемнели, словно перед бурей. Роджер, похоже, тоже заметил это. Он быстро отвел от нее взгляд и повернулся ко мне:
        - Тогда получается, что люди, имена которых вы дали мне, те, кто сражался при Куллодене… выходит, вы знали их?
        Я немного расслабилась.
        - Да, знала.
        На востоке прогремел гром, по стеклам высоких, от пола до потолка, окон ударили капли дождя. Брианна углубилась в чтение вырезок. Крылья волос затеняли лицо, виднелся лишь кончик изрядно покрасневшего носа. Джейми всегда краснел, когда сердился или огорчался. Мне слишком хорошо было знакомо, как выглядят Фрэзеры, готовые взорваться.
        - И вы были во Франции, - пробормотал Роджер, словно разговаривал сам с собой.
        Он по-прежнему не сводил с меня изучающего взора. Удивление на лице постепенно сменилось любопытством, затем возбуждением.
        - Тогда, наверное, вы должны были знать…
        - Да, знала, - ответила я. - Именно поэтому мы и отправились в Париж. Я рассказала Джейми о Куллодене, о том, что там должно было случиться в тысяча семьсот сорок пятом. И мы отправились в Париж, чтобы попытаться остановить Карла Стюарта.
        Часть 2
        Претенденты
        Гавр, Франция, февраль 1744 года
        Глава 6
        Поднимая волны
        - Хлеба, - жалобно простонала я, держа глаза плотно закрытыми.
        От крупного теплого тела, находившегося бок о бок со мной, ответа не последовало, было слышно лишь тихое дыхание.
        - Хлеба, - повторила я чуть громче.
        И тут же почувствовала, как с меня сдергивают одеяло. Напрягая все мышцы, я вцепилась в него.
        С другого края постели донеслись какие-то приглушенные звуки. Послышался скрип выдвигаемого ящика, сдавленный возглас на гэльском, по половицам прошлепали чьи-то босые ступни, и матрас просел под грузным телом.
        - Вот, англичаночка, - произнес встревоженный голос, и я почувствовала, как к губам моим поднесли краюшку черствого хлеба.
        Я схватила ее и стала жадно поедать, с трудом проталкивая плохо разжеванные куски в горло. Не догадалась попросить вместе с хлебом и воды.
        Постепенно комочки теста нашли свой путь и осели в желудке тяжким грузом. Тошнотворное бурчание в животе прекратилось. Я открыла глаза и увидела склонившееся надо мной встревоженное лицо Джейми Фрэзера.
        - Ик!
        Я вздрогнула и икнула.
        - Все в порядке? - спросил он.
        Кивнув, я медленно попыталась привстать, а он, обняв меня за плечи, помогал. Потом, усевшись рядом на край жесткой гостиничной постели, нежно притянул к себе и погладил по спутавшимся во сне волосам.
        - Бедняжка! - произнес он. - Может, дать тебе капельку винца? У меня в седельной сумке есть фляга рейнвейна.
        - Нет. Нет, спасибо.
        Я слегка содрогнулась - казалось, при одном упоминании о рейнвейне в нос ударил густой специфический запах - и выпрямилась в постели.
        - Через минуту буду в порядке, - с вымученной веселостью уверила я его. - Не волнуйся, это вполне нормально, если беременную тошнит по утрам.
        Не сводя с меня встревоженных глаз, Джейми поднялся и пошел взять свою одежду со стула, стоявшего у окна. В феврале во Франции бывает чертовски холодно. Пузырчатые стекла окон были затянуты толстым слоем инея.
        Он был совершенно голый, на спине и плечах появились мурашки, золотисто-рыжие волоски на руках стали торчком. Впрочем, к холоду он был привычен - не дрожал, натягивая чулки и рубашку. И вдруг перестал одеваться, подошел к постели и обнял меня.
        - Давай ложись, - сказал он. - Я прикажу горничной развести огонь. Ты поела, может, теперь отдохнешь? Как, не тошнит больше?
        Я не слишком уверенно кивнула в ответ.
        - Нет, ничего.
        Я бросила взгляд на постель: белье, что обычно для постоялых дворов, было не слишком чистое. И все же серебро в кошельке Джейми обеспечило нам лучшую в доме комнату, где узкий матрас был набит настоящим гусиным пером, а не какой-нибудь там соломой или шерстью.
        - Впрочем, прилягу, пожалуй, - пробормотала я, подняла ноги с ледяного пола и сунула их под одеяла, где еще сохранилось тепло.
        Желудок, похоже, успокоился настолько, что можно было позволить себе и глоток воды, и я плеснула немного в чашку из треснутого гостиничного кувшина, стоявшего у постели.
        - Ты что это расхаживаешь босиком? - спросила я Джейми, медленно потягивая воду. - Тут, должно быть, пауков полно.
        Застегивая килт на талии, Джейми покачал головой.
        - Да нет… - протянул он и кивком указал на стол. - Тут только крысы. За хлебом приходили.
        Взглянув на пол, я увидела безжизненное серое тельце; на мордочке блестела капелька крови. Меня тут же вывернуло наизнанку, еще слава богу, что не на постель.
        - Ничего, все в порядке, - немного отдышавшись, произнесла я. - У меня в желудке уже ничего не осталось.
        - Прополощи рот, англичаночка, но только, ради бога, не глотай.
        Джейми протянул мне чашку и вытер рот краем полотенца, словно маленькому беспомощному ребенку. Приподнял и бережно уложил головой на подушки. Склонился, с тревогой всмотрелся мне в лицо.
        - Пожалуй, будет лучше, если я останусь, - сказал он. - Пошлю записку…
        - Нет-нет, я в порядке, - поспешила уверить я его.
        И не слишком погрешила против истины. Рвота мучила меня лишь по утрам, весь остальной день проходил относительно спокойно. И чувствовала я себя вполне прилично, если не считать кисловатого привкуса во рту и легкого покалывания в нижней части живота. Я отбросила одеяла и демонстративно встала.
        - Видишь? Я чувствую себя просто превосходно. А ты поезжай. Неудобно заставлять кузена ждать.
        Я действительно чувствовала себя гораздо лучше, несмотря на сквозняк, тянувший из-под двери и проникавший под складки моей ночной сорочки. Джейми все еще колебался: ему не хотелось оставлять меня. Тогда я подошла к нему и крепко обняла, отчасти для того, чтобы успокоить, отчасти - чтобы ощутить восхитительное тепло, исходившее от его тела.
        - Брр, - сказала я. - Как это ты умудряешься оставаться горячим, точно булочка, в одном лишь килте?
        - На мне еще и рубашка, - заметил он и улыбнулся, глядя на меня сверху вниз.
        Так мы стояли, прижавшись друг к другу и наслаждаясь теплом. В коридоре слышалось шарканье веника, горничная приближалась к нашей двери.
        Джейми слегка вздрогнул и прижался ко мне еще плотней. Путешествовать зимой трудно: на то, чтобы добраться от аббатства Святой Анны де Бопре до Гавра, потребовалась целая неделя. На постоялые дворы мы попадали поздно вечером, промокшие, грязные и дрожащие от холода и усталости, по утрам меня тошнило, а потому мы практически не прикасались друг к другу со времени последней ночи, проведенной в аббатстве.
        - Идешь со мной в постель? - тихо спросила я.
        Он колебался. Сила его желания была очевидна, я ощущала это сквозь ткань килта, но он так и не обнял меня.
        - Гм… - нерешительно буркнул он.
        - Ты ведь хочешь, верно? - спросила я и просунула холодную руку под килт, чтобы убедиться.
        - О!.. Э-э… да… Да, хочу.
        Рука получила бесспорное доказательство. Он тихо застонал, рука скользнула чуть ниже, между ног.
        - О боже… Не надо, англичаночка. Иначе я от тебя никогда не оторвусь.
        Он крепко обхватил меня длинными руками, а я вжалась лицом в складки его белоснежной рубахи, слабо пахнущей крахмалом, который брат Альфонс из аббатства использовал при стирке.
        - А зачем отрываться? - пробормотала я. - У тебя же есть еще чуточка времени, правда? До доков совсем недалеко…
        - Да дело не в том, - ответил он, поглаживая меня по растрепанным волосам.
        - Я что, слишком толстая?
        На деле живот у меня оставался таким же плоским, как и прежде, я была даже худее из-за тошноты.
        - Нет, - сказал он, улыбаясь. - Больно уж много ты говоришь.
        Он поцеловал меня, потом сел и притянул к себе на колени. Я легла и обняла его.
        - Нет, Клэр! - воспротивился он, когда я начала расстегивать килт.
        Я удивленно взглянула на него:
        - Почему нет?
        - Ну, из-за… - Он слегка покраснел. - Из-за ребенка… Не хочу повредить ему.
        Я рассмеялась:
        - Джейми, ты не повредишь! Он же не больше, чем кончик моего пальца!
        Для наглядности я выставила палец и медленно провела им по пухлой, четко очерченной губе Джейми. Он перехватил мою руку, наклонился и крепко и быстро поцеловал.
        - Ты уверена? Я хочу сказать… Я все время думаю, что ему не понравится, если кто-то будет его толкать…
        - Да он и не заметит, - уверила я его и снова занялась пряжкой на поясе.
        - Ладно. Раз ты так считаешь…
        В дверь властно постучали, она отворилась, и вошла служанка с охапкой поленьев, расталкивая ими створки. Судя по царапинам на панели и на полу, то был обычный для нее способ проникать в комнату.
        - Bonjour[13 - Добрый день (фр.).], месье, мадам, - буркнула она, коротко кивнув в сторону постели, и шмыгнула к камину.
        Да, ее поведение было красноречивее всяких слов. Но я уже привыкла к безразличию, с которым слуги на постоялых дворах относятся к постояльцам, даже в дезабилье, и, буркнув в ответ: «Bonjour, мадемуазель», не стала обращать на нее особого внимания, лишь оставила пряжку Джейми в покое и, скользнув под одеяло, натянула его повыше, чтобы не было видно раскрасневшихся щек.
        Обладавший еще большим, чем я, хладнокровием, Джейми положил на колени валик, вынутый из-под подушки, уперся в него локтями, опустил на ладони подбородок и завел со служанкой светский разговор, нахваливая кухню.
        - А откуда получаете вино, мадемуазель? - вежливо осведомился он.
        - Когда как. - Ловко набрасывая растопку на более крупные поленья, она пожала плечами. - Оттуда, где дешевле.
        Круглощекое лицо женщины слегка сморщилось, когда она искоса взглянула на Джейми.
        - Ну, это я понял, - сказал он и усмехнулся.
        Она ответила коротким смешком.
        - Держу пари, что смогу достать почти по той же цене, только вдвое лучше. Скажи своей хозяйке, - предложил он.
        Она скептически приподняла бровь.
        - И какова же будет цена, месье?
        Он ответил ей типично гэльским жестом, обозначавшим отрицание.
        - Пока еще точно не знаю, мадемуазель. Просто собираюсь повидаться с одним земляком, он торгует вином. Могу потолковать с ним - может, он захочет заключить с вами сделку. Почему бы нет?
        Она кивнула в знак согласия и, кряхтя, поднялась с колен.
        - Хорошо, месье. Поговорю с хозяйкой.
        Дверь за ней захлопнулась. Отложив в сторону валик, Джейми встал и начал застегивать пряжку.
        - Куда это ты? - запротестовала я.
        Он взглянул на меня, губы растянулись в улыбке.
        - О!.. Ты уверена, что хочешь, англичаночка?
        - Я хочу, если только ты хочешь, - ответила я, не в силах противиться желанию.
        Он бросил на меня суровый, испытующий взгляд.
        - Ну, раз так, то я тут как тут, - сказал он. - Я слышал, что будущим матерям перечить не стоит.
        Он позволил килту упасть на пол и присел рядом со мной, постель жалобно скрипнула под его тяжестью.
        Он откинул одеяло и расстегнул ворот моей рубашки, обнажив груди. Склонив голову, поцеловал каждую, осторожно прикасаясь к соскам кончиком языка. Те, словно по волшебству, поднялись и затвердели, темно-розовые на фоне белой кожи.
        - Боже, до чего ж красивые… - пробормотал он и начал целовать снова.
        Взял обе груди в ладони и легонько сжал, любуясь ими.
        - Тяжелые, тяжелей, чем прежде… - сказал он, - самую малость. И соски, они стали темнее.
        Он нежно дотронулся пальцем до одинокого волоска, что рос рядом и казался серебристым в свете морозного утра.
        Приподняв край одеяла, он прилег рядом, я обняла его, потом провела рукой по твердым буграм мышц на спине, по округлым крепким ягодицам. Кожа его покрылась мурашками от холода, но под теплым прикосновением моих рук они постепенно исчезли.
        Я хотела, чтобы он вошел в меня сразу же, но он, нежно воспротивившись, опустил меня на подушку, легонько покусывая шею и уши. Одна рука скользнула по бедру, сминая и собирая складками рубашку.
        Голова его нырнула под одеяло, руки нежно раздвинули мне бедра. Я содрогнулась - холодный воздух коснулся обнаженного тела, затем полностью расслабилась под настойчивой лаской его губ.
        Волосы у него не были собраны, он еще не успел завязать их сзади… Мягкие, рыжие, шелковистые, я чувствовала их на бедрах. Он навалился на меня всей тяжестью, широкие ладони сжимали ягодицы.
        - Ммм? - вопросительно мурлыкнул он.
        В ответ я слегка изогнула спину.
        Руки его стали еще настойчивее, я целиком растворилась в ласках, а изнутри нарастала и распространялась по всему телу сладкая дрожь и через секунды привела меня к разрядке: тело вяло и разнеженно вытянулось, губы жадно хватали воздух, а голова Джейми опустилась мне на бедро. Он выждал минуту, лаская изгиб моей икры, и начал снова, уже с целью удовлетворить себя. Я, откинув со лба встрепанные рыжие волосы, ласкала его уши, такие неожиданно маленькие и изящные для крупного мужчины. Верхний изгиб раковины отсвечивал розовым и был почти прозрачен. Я водила пальцем по этому изгибу.
        - А они у тебя заостренные на концах, - заметила я. - Самую чуточку. Как у фавна.
        - Правда? - На секунду он прервал свое занятие. - Ты, наверное, хочешь сказать, как у маленького оленя? Или как у тех тварей с козлиными ногами, что преследуют женщин на старинных рисунках?
        Я подняла голову и увидела над валиком одеял и сбившейся ночной сорочки темно-синие, кошачьего разреза глаза, сверкающие из-под потемневших от пота кудрей.
        - Если туфля впору, - сказала я, - носи ее.
        И, услышав в ответ сдавленный смешок, откинула голову на подушку, он вибрацией отозвался во всем моем теле.
        - О-о-о… - протянула я и попыталась приподняться. - Джейми, иди ко мне!
        - Еще нет, - ответил он и коснулся меня кончиком языка, на что все тело отозвалось сладостной дрожью.
        - Нет, сейчас! - настаивала я.
        Он не ответил, а у меня не хватало дыхания спорить дальше.
        - О-о… - пробормотала я чуть позже. - Это…
        - Ммм?
        - Это хорошо… Давай сейчас.
        - Нет, я еще не готов. - Лица его не было видно за спутанной гривой кудрей цвета корицы. - Хочешь, я…
        - Джейми, - сказала я, - я хочу тебя! Иди ко мне!
        Вздохнув, он поднялся на колени и, опершись на локти, устроился на мне сверху - живот к животу, губы к губам. Открыл было рот, пробормотать что-то в знак протеста, но я начала целовать его, и он, почти против своей воли, вошел в меня, не сдержав при этом сладострастного стона. Все мышцы его напряглись, руки крепко держали меня за плечи.
        Он двигался медленно и осторожно, время от времени останавливался и крепко целовал меня, затем, уступая моей настойчивости, начинал двигаться снова. Я нежно гладила изгиб его спины, стараясь не слишком нажимать на свежие шрамы. Длинная твердая мышца бедра слегка дрожала, касаясь моей ноги, но он все время сдерживался, опасаясь убыстрять темп.
        Я сдвинулась ниже, чтобы он вошел в меня еще глубже.
        Он закрыл глаза, сосредоточенно свел брови. Рот был приоткрыт, из него вырывалось учащенное дыхание.
        - Я не могу… - начал он. - О господи, не в силах больше держаться!
        Ягодицы его напряглись и дрогнули, твердые под прикосновением моих рук.
        Я удовлетворенно вздохнула и, высвободившись из-под него, улеглась рядом.
        - Ты в порядке? - спросил он несколько мгновений спустя.
        - Да вроде ничего не сломалось, как видишь, - с улыбкой ответила я.
        Он хрипло рассмеялся:
        - Ты, может, и нет, англичаночка, а вот я могу сломаться.
        Он притянул меня к себе поближе, уткнулся щекой в волосы. Я натянула одеяло, укутала им его плечи, подоткнула по бокам, чтобы сохранить тепло. Жар от огня еще не достиг постели, но лед на окнах начал таять, осколки инея превратились в сверкающие алмазы.
        Какое-то время мы лежали молча, прислушиваясь к треску яблоневых поленьев в камине и слабым звукам пробуждения постояльцев. Во внутреннем дворе люди перекликались с балконов, оттуда же доносилось шарканье метлы по плитам и взвизгивания снизу, там, где за кухней, в сарайчике хозяйка держала поросят.
        - Это уж слишком по-французски, верно? - спросила я, прислушиваясь к искаженным голосам, доносившимся из комнаты снизу: хозяйка беззлобно бранилась с местным виноторговцем.
        - Шлюхин сын, чума на твою голову, жулик проклятый! - вопил женский голос. - Бренди, что доставили на той неделе, воняло лошадиной мочой!
        - С чего вы взяли, мадам? После шестого стаканчика все на вкус одинаково, что ни пей…
        Постель затряслась - это Джейми засмеялся вместе со мной, приподнял голову и с аппетитом начал принюхиваться к запаху жареной ветчины, что просачивался сквозь щели в полу.
        - Да, такова Франция, - кивнул он. - Еда, вино и женщины.
        Он похлопал меня по голой ляжке и натянул на нее измятую сорочку.
        - Джейми, - тихо начала я, - а ты рад? Рад ребенку?
        Там, в Шотландии, не имея возможности жить в родном доме, с весьма туманной перспективой нашего устройства во Франции, он без особого энтузиазма воспринимал дополнительные обязательства, которые вскоре должны были свалиться ему на плечи.
        Минуту он молчал, еще крепче обнял меня, вздохнул и ответил:
        - Э-э, англичаночка… - Рука его скользнула вниз, нежно поглаживая мне живот. - Конечно, рад. И горд, словно жеребец. Но я боюсь…
        - Родов? Ничего, я справлюсь.
        Его опасения были мне понятны - мать Джейми умерла при его рождении. В те времена роды и осложнения после них были самой частой причиной преждевременной смерти женщин. Однако как-никак, но я в этих делах немного смыслила и вовсе не собиралась обращаться за здешней так называемой медицинской помощью.
        - Э-э, этого и вообще всего, - тихо ответил он. - Я хочу защитить тебя, англичаночка, раскинуть над тобой свои крылья и защитить тебя и дите собственным телом.
        Голос его звучал хрипловато и нежно.
        - Я ради тебя на все готов. И все же… Что я могу? Ничего! Тут не имеет значения, силен я или слаб, хочу я того или не хочу. Я не могу отправиться с тобой туда, куда ты должна отправиться… даже помочь тебе в этом не могу. Стоит только подумать, что может с тобой случиться и что я бессилен хоть как-то тебе помочь… Да, я боюсь, англичаночка… И все же… - добавил он после паузы и нежно опустил руку мне на грудь, - когда я представляю себе, как ты сидишь и кормишь грудью мое дитя… в груди у меня все тает, я ощущаю себя легким и пустым, точно мыльный пузырь, - того и гляди, лопну от радости.
        Он крепко прижал меня к себе, а я обняла его.
        - О Клэр, ты мне сердце разобьешь… так я люблю тебя.
        Я спала, и разбудил меня звон церковного колокола, доносящийся с площади. Уклад жизни в аббатстве Святой Анны был еще жив в памяти, весь ежедневный распорядок подчинялся там звону колоколов, и я, по привычке глянув в окно, пыталась определить, который теперь час. Ясный день, яркое солнце, инея на стеклах нет. Колокола сзывали к полуденной мессе. Значит, полдень.
        Я потянулась, наслаждаясь мыслью, что сразу вставать мне не обязательно. Беременность на ранних сроках утомляет, к тому же долгое путешествие совершенно вымотало меня, а потому отдых казался еще желаннее.
        Во время нашего пути на всем побережье Франции бушевали штормы, шел то дождь, то снег. Впрочем, могло быть и хуже. Вообще-то мы сначала собирались в Рим, а не в Гавр, но это означало еще две, а то и три недели путешествия при ужасной погоде.
        Поскольку и за границей надо было чем-то зарабатывать на жизнь, Джейми получил рекомендации для устройства переводчиком к Якову Фрэнсису Эдуарду Стюарту, ссыльному королю Шотландии, известному также под именем шевалье Сент-Джорджа, претендента на престол - называйте, как вам больше нравится, - и мы собирались обосноваться при его дворе в окрестностях Рима.
        Перспектива казалась вполне реальной, мы собирались отправиться в Италию, как вдруг дядюшка Джейми, Александр, аббат, у которого мы остановились, вызвал нас к себе в кабинет.
        - Я получил известие от его величества, - сообщил он без долгих предисловий.
        - Какого именно? - спросил Джейми.
        Не слишком большое фамильное сходство между двумя мужчинами усугублялось их позами - оба сидели в креслах прямо, расправив плечи. Что касается аббата, то подобная осанка подобала ему по роду службы. Джейми же не хотел прикасаться только что зажившими ранами к спинке кресла.
        - Его величества короля Якова, - ответил дядя, слегка хмурясь, и покосился в мою сторону.
        Я старалась сохранять безразличное выражение лица; приглашение в кабинет к аббату было знаком доверия, и мне не хотелось обмануть ожидания этого человека. Он знал меня всего недель шесть, с Рождества, когда мы с Джейми появились у его ворот и муж мой был еле жив после перенесенных им в тюрьме мучений. Понаблюдав за мной какое-то время, аббат проникся ко мне доверием. С другой стороны, я была англичанкой. И английским королем был вовсе не Яков, а Георг.
        - О! Так что, ему уже не нужен переводчик?
        Джейми, все еще очень худой, много работал на воздухе вместе с братьями из аббатства, и лицо его начало приобретать нормальный здоровый цвет.
        - Ему нужен преданный слуга и… друг.
        Аббат Александр побарабанил пальцами по лежавшему перед ним на столе письму. Потом поджал губы и перевел взгляд с меня на племянника, затем снова на меня.
        - То, что я скажу, должно остаться между нами, - строгим тоном произнес он. - Скоро и так все об этом узнают, но пока еще не время.
        Я попыталась нацепить на лицо маску человека, умеющего хранить тайны. Джейми же лишь коротко кивнул.
        - Его высочество принц Карл Эдуард выехал из Рима и будет во Франции через неделю, - продолжал аббат, слегка подавшись вперед, словно для того, чтобы подчеркнуть важность сказанного.
        И это действительно было важно. В 1715-м Яков Стюарт предпринял неудачную попытку вернуться на трон - военная операция была задумана бездарно, ожидаемой поддержки не получила и провалилась, едва успев начаться. С тех пор, по словам отца Александра, ссыльный Яков Шотландский трудился не покладая рук, рассылал письма монархам дружественных стран; особенно часто писал он своему кузену, французскому королю Людовику, обосновывая претензии на трон Шотландии и Англии, как свои, так и своего сына, принца Карла, которого считал законным наследником этого трона.
        - Его двоюродный брат Людовик, к сожалению, остался глух к этим вполне внятным и законным обоснованиям, - сказал аббат, хмуро глядя на письмо, словно то был сам Людовик, а не клочок бумаги. - Если теперь он наконец осознает свою ответственность в данном деле, есть повод к объединению всех, кому дорого священное право монархии.
        Сторонниками Якова были якобиты, а среди них самым ярым - аббат Александр из аббатства Святой Анны де Бопре, урожденный Александр Фрэзер Шотландский. Джейми рассказывал мне, что чаще всего ссыльный король писал именно Александру, а тот, в свою очередь, поддерживал связь со всеми сторонниками Стюартов.
        - Положение у него в этом смысле удобное, - объяснял мне Джейми.
        Папская почта через посыльных функционировала на территории Италии, Франции и Испании быстрее и эффективнее, чем какая-либо другая. Против этих посыльных почти бессильна таможенная служба, поэтому письма, которые они доставляют, редко подвергаются досмотру.
        Большую поддержку Якову Шотландскому, сосланному в Рим, оказывал Папа, крайне заинтересованный в том, чтобы в Англии и Шотландии снова пришла к власти католическая монархия. Поэтому большую часть частной корреспонденции доставляли именно папские посыльные, а передавалась она по назначению через посредство надежных и преданных церковных сторонников, каким и являлся отец Александр из аббатства Святой Анны де Бопре. Он, в свою очередь, поддерживал связь со сторонниками короля в Шотландии, в чем было меньше риска, нежели в открытой отправке почты из Рима в Эдинбург и другие шотландские города.
        Я с интересом наблюдала за отцом Александром, пока он расписывал всю важность визита принца Карла во Францию. Полноватый темноволосый мужчина примерно моего роста, значительно ниже своего племянника, лишь в глазах угадывалось сходство - слегка раскосые, они светились умом и, казалось, были способны разгадывать самые скрытые намерения, что вообще было отличительной чертой всех Фрэзеров, с которыми мне доводилось встречаться.
        - Однако, - закончил он, поглаживая густую темно-каштановую бородку, - не могу с полной уверенностью сказать, прибыл ли его высочество во Францию по приглашению Людовика или же без оного, просто от имени отца.
        - Но это существенная разница, - заметил Джейми, скептически приподняв бровь.
        Дядя кивнул, в гуще бороды промелькнула кривая улыбка.
        - Верно, парень, - сказал он.
        В обычно безукоризненном английском звучали нотки шотландского акцента.
        - Истинная правда. И вот в этом ты и твоя жена как раз и сможете помочь, если, конечно, захотите.
        Предложение сводилось к следующему: его величество король Яков согласен оплатить расходы на дорогу, а также выплачивать небольшое жалованье племяннику его самого верного и преданного друга отца Александра, если тот поедет в Париж, где будет помогать его сыну и наследнику принцу Карлу Эдуарду в меру своих сил и способностей.
        Я была удивлена. Ведь мы с самого начала планировали отправиться в Рим - самое подходящее, как нам казалось, место для того, чтобы попытаться предотвратить второе восстание якобитов 1745 года. Я изучала историю и знала, что это восстание, финансируемое из Франции и возглавляемое Карлом Эдуардом, оказалось более успешным, нежели предпринятая в 1715 году попытка захвата власти его отцом, однако и оно в целом закончилось поражением. И если не вмешаться в ход событий, то войска под командованием принца Карла потерпят сокрушительное поражение при Куллодене в 1746-м и шотландскому народу еще на протяжении двух столетий предстоит пожинать горькие плоды этого поражения.
        Теперь же, в 1744 году, принц Карл, по всей видимости, начинает искать поддержку во Франции. И есть ли лучший способ остановить смуту, чем попытаться повлиять на ее вдохновителя и зачинщика?
        Я взглянула на Джейми - тот смотрел через плечо своего дядюшки на маленькую раку на стене. Глаза его остановились на позолоченной фигурке святой Анны и пучке оранжерейных цветов у ее ног, а мысли, похоже, витали где-то далеко. Наконец он тряхнул головой и улыбнулся дяде.
        - А какого рода помощь может понадобиться его высочеству? Впрочем, - добавил он тихо, - думаю, что в любом случае смогу оказать ее. Мы согласны. Едем.
        И мы поехали. Вместо того чтобы отправиться прямиком в Париж, мы вдоль побережья добрались сперва до Гавра, чтобы встретиться там с двоюродным братом Джейми Джаредом Фрэзером.
        Богатый шотландский эмигрант, Джаред был импортером вин и более крепких спиртных напитков, у него имелся небольшой склад и внушительный жилой дом в Париже и огромный склад здесь, в Гавре, где он и назначил встречу Джейми после того, как тот написал, что мы будем в городе проездом.
        Я хорошо отдохнула и вдруг почувствовала, что проголодалась. На столе служанка оставила еду - видимо, Джейми попросил ее об этом, пока я спала.
        Халата у меня не было, зато оказалось под рукой тяжелое бархатное дорожное пальто; я накинула его, ощутив на плечах приятную тяжесть, поднялась, подбросила поленьев в огонь и села за поздний завтрак.
        Я с удовольствием жевала черствые рогалики с жареной ветчиной, запивая их молоком из кувшина. Оставалось надеяться, что Джейми тоже хорошо накормят: он уверял, что Джаред - добрый его друг, однако более близкое знакомство с родственниками мужа заставляло сомневаться в их гостеприимстве. Впрочем, аббат Александр принял нас очень радушно, насколько это возможно для человека в его положении, привечающего в доме беглеца-племянника с подозрительной женой, свалившихся как снег на голову. А осенью прошлого года родственники Джейми со стороны матери, Маккензи из Леоха, едва не убили меня, когда я была арестована и осуждена как ведьма.
        - Меня утешает, что этот твой Джаред из рода Фрэзеров, - сказала я Джейми, - они не такие бешеные, как Маккензи. А ты с ним вообще когда-нибудь встречался?
        - Жил с ним какое-то время, когда мне было восемнадцать, - ответил он, снял комочек оплавленного воска со свечи и вдавил в него обручальное кольцо своего отца: в зеленовато-серой бляшке остался отпечаток рубина-кабошона с выгравированным на нем девизом Фрэзеров: «Je suis prest»[14 - Я готов (фр.).]. - Он настоял, чтобы я остановился у него, когда я приехал в Париж завершать образование. И был добр ко мне, да и с отцом они очень дружили. И потом, никто не знает парижского общества лучше, чем человек, торгующий спиртным, - добавил он, очищая кольцо от воска. - Я хочу переговорить с кузеном прежде, чем окажусь при дворе Людовика в качестве сторонника Карла Стюарта. Хочу быть уверенным, что мы сможем удрать отсюда в случае чего.
        - Но почему? Ты считаешь, что нас ждут какие-то неприятности? - спросила я. - Какой бы помощи ни ждал от нас его высочество, его положение, как мне кажется, обеспечивает защиту.
        Он успокоил меня улыбкой:
        - Да нет, не думаю, что нас ждут неприятности. Как там говорится в Библии, англичаночка? «Не верь сильным мира сего»?
        Он поднялся, поцеловал меня в лоб и убрал кольцо обратно в сумку.
        - А кто я такой, чтобы подвергать сомнению слово Божье?..
        День я провела за чтением травника, которым в качестве прощального подарка снабдил меня брат Амброз, затем чинила одежду. Одежды у нас было совсем мало - в путешествии налегке есть свои преимущества, но и недостаток тоже есть: дырявые носки и платки с оторвавшейся каймой надо штопать и латать немедленно. Я как зеницу ока берегла коробочку для шитья, а также сундучок, где лежали лекарства и травы.
        Игла сновала по ткани, поблескивая в свете солнца, льющегося из окна. Интересно, как прошла встреча Джейми с кузеном? Еще любопытнее было бы знать, каков он, этот принц Карл. Ведь он должен стать первой известной исторической личностью, с которой мне предстоит познакомиться. К тому же, согласно легендам, которые о нем распространились (вернее, распространятся, тут же поправила я себя), личностью он был довольно загадочной. Судьба восстания 1745 года почти целиком зависела от этого молодого человека, от его провала или успеха. А состоится ли оно вообще, зависит теперь от усилий другого молодого человека, Джеймса Фрэзера. И меня…
        Я сидела, целиком погрузившись в работу и свои мысли, как вдруг из забытья меня вывели чьи-то тяжелые шаги по коридору. Я очнулась и поняла, что день уже на исходе. За окном капало - значит, на улице потеплело; заходящее солнце отсвечивало в сосульках, свисающих с крыши. Дверь отворилась, вошел Джейми.
        Бегло улыбнувшись мне, он подошел к столу и замер с сосредоточенным выражением на лице, словно пытался вспомнить что-то важное. Снял плащ, сложил его и аккуратно повесил на спинку кровати. Выпрямился, подошел к стулу, опустился на него и закрыл глаза.
        Я сидела неподвижно, с забытым на коленях шитьем, и с интересом наблюдала за этим представлением. Через минуту он открыл глаза и улыбнулся мне, однако не произнес ни слова. Потом, подавшись вперед, начал внимательно изучать мое лицо, точно мы не виделись несколько недель. А после с видом человека, сделавшего какое-то важное открытие, расслабился, опустил плечи и уперся локтями в колени.
        - Виски… - довольным тоном произнес он.
        - Это я вижу, - осторожно заметила я. - Причем много виски.
        Он медленно покачал головой, словно она была у него тяжелая-претяжелая. Казалось, было слышно, как в нем плещется это виски.
        - Да не я, - отчетливо выговорил он. - Ты.
        - Я?!
        Возмущению моему не было предела.
        - Твои глаза, - сказал он.
        И с трудом выдавил улыбку. У него самого глаза были затуманенные, как поверхность пруда под дождем.
        - Мои глаза? Но при чем тут мои глаза?
        - Они цвета о-о-очень хорошего виски, когда солнце светит вот так, сбоку. Сегодня утром я думал, они цвета шерри. Видишь, ошибся. Не шерри. И не бренди. Виски… Это я тебе говорю.
        Выражение лица у него было при этом такое довольное, что я невольно расхохоталась.
        - Джейми, ты же в стельку пьян! Чем ты занимался?
        Он слегка нахмурился.
        - Я не пьяный.
        - Ах нет?
        Я отложила шитье, подошла и опустила ему руку на лоб. Он был холодный и влажный, а лицо розовело румянцем.
        Джейми тут же обхватил меня за талию и, притянув к себе, ласково уткнулся носом в грудь. Запах спиртного, исходивший от него, был так силен, что казался почти осязаемым, он окутывал его, словно туман.
        - Иди ко мне, англичаночка, - пробормотал он, - моя девочка с глазками цвета виски, моя любовь… Давай я отнесу тебя в постельку…
        «Скорее тебя надо отнести в постельку», - подумала я, однако спорить не стала.
        В любом случае уложить его надо. Наклонившись, я подставила плечо, но он отстранился и величественно распрямился во весь свой огромный рост.
        - Нечего мне помогать, - сказал он и дернул шнур, стягивающий ворот его рубахи. - Я же сказал: я не пьяный…
        - Ты прав, - согласилась я. - Пьяный - это слишком мягко сказано. Ты в полной отключке, Джейми.
        Он перевел взгляд с рубашки на килт, взглянул на пол, потом - на меня.
        - Ничего подобного, - надменно пробормотал он и сделал ко мне шаг. - Иди сюда, англичаночка… Я готов…
        Про себя я подумала, что «готов» - самое подходящее для него сейчас определение. Рубашку он расстегнул только до пояса, и она сползла с плеч, однако снимать ее совсем он, видно, не собирался.
        Широкая грудь была обнажена, в центре живота виднелась уютная ямочка, уткнувшись в которую подбородком я так любила лежать. Вокруг сосков вилась поросль коротких курчавых волос. Заметив, что я разглядываю его, он взял меня за руку и положил ее к себе на грудь. Он был такой упоительно теплый, что я тут же прильнула к нему. Он обнял меня другой рукой и наклонился поцеловать. У меня голова закружилась от запаха спиртного, исходящего от него.
        - Ладно, - засмеялась я, - раз ты готов, то и я тоже. Только позволь прежде раздеть тебя, хоть я и наработалась сегодня.
        Пока я раздевала его, он не сделал ни малейшего движения, стоял совершенно неподвижно. Не шелохнулся и тогда, когда я сняла с себя верхнюю одежду и повернулась к кровати.
        Я забралась в постель и обернулась - он стоял посреди комнаты, величественный и розовый в последних отсветах солнца. И напоминал греческую статую: длинный прямой нос, высокие скулы - такие профили выбивали на римских монетах. Крупный, но нежно очерченный рот слегка растянулся в улыбке, раскосые глаза мечтательно смотрели куда-то вдаль. Стоял и не двигался с места.
        Я заволновалась.
        - Джейми! - окликнула я его. - Скажи-ка, как ты определяешь, пьяный ты или нет.
        Выведенный из транса звуками моего голоса, он слегка пошатнулся и уцепился за угол каминной доски. Глаза его, поблуждав по комнате, остановились на мне. Туманная пелена исчезла, они прояснились и вновь засверкали умом и живостью.
        - Да очень просто, англичаночка. Раз можешь стоять, значит, не пьяный.
        Он отпустил каминную доску, шагнул ко мне и медленно осел на пол - глаза пустые, широко раскрыты, и мечтательная улыбка на губах.
        - О-о!.. - только и смогла произнести я.
        Тирольские трели петухов во дворе и стук горшков внизу, в кухне, разбудили меня на рассвете. Фигура, лежавшая рядом, дернулась. Джейми пробудился мгновенно и сразу сморщился от боли в голове.
        Я, опершись на локоть, созерцала эти бренные останки. Могло быть и хуже. Глаза плотно зажмурены, чтобы не раздражал солнечный свет, волосы торчат в разные стороны, как иглы у ежа, но кожа бледная и чистая, а пальцы, сжимающие край покрывала, почти не дрожат.
        Я осторожно приоткрыла одно зажмуренное веко, заглянула под него и шутливо спросила:
        - Есть кто дома?
        Тут и второй глаз, близнец первого, медленно приоткрылся. Я убрала руку и встретила его взгляд улыбкой:
        - Доброе утро!
        - Это как посмотреть, англичаночка, - ответил он и снова закрыл глаза.
        - Ты хоть имеешь представление, сколько в тебе весу? - спросила я как бы между прочим.
        - Нет.
        Сам тон ответа подсказывал, что он не только не знает, но и вообще никогда не задумывался об этом. Однако я не сдавалась.
        - Думаю, стоунов[15 - Стоун - мера веса, равная 6,35 кг.] пятнадцать, около того. Вес кабана приличных размеров. К сожалению, у меня нет помощника, который подвесил бы тебя к шесту вверх ногами и отнес к дымящемуся очагу.
        Один глаз приоткрылся снова и с тревогой уставился на меня, а потом на выложенный плиткой пол у камина в дальнем конце комнаты, и губы раздвинула робкая улыбка.
        - Как это ты умудрилась втащить меня на кровать?
        - А я и не тащила. Поднять тебя я все равно не смогла бы, а потому оставила лежать там, только прикрыла одеялом. Где-то в середине ночи ты немного очухался и приполз сюда.
        Он, похоже, был удивлен и открыл уже оба глаза.
        - Правда?
        Я кивнула и попыталась пригладить рыжие волосы, торчавшие над левым ухом.
        - О да! Ты действовал очень целеустремленно.
        - Целеустремленно? - Нахмурившись и обхватив голову руками, он на мгновение задумался и произнес: - Да нет, я не мог.
        - Очень даже мог. Со второй попытки.
        Он недоверчиво оглядел свои руки, грудь и ноги, словно сомневаясь в способности своего тела проделать такие действия, затем снова перевел взгляд на меня.
        - Правда? Слушай, это же нечестно! Я ничегошеньки об этом не помню! - Секунду он молчал и выглядел пристыженным. - Скажи, а я… это… не натворил никаких глупостей?
        - Нет. Глупостью это вряд ли можно назвать. К тому же ты был не слишком разговорчив.
        - Слава Господу и на этом, - сказал он, и из груди его вырвался тихий смешок.
        - Гм… Ты только и твердил: «Я люблю тебя».
        Он снова издал смешок, на этот раз громче:
        - Ах вон оно как… Могло быть и хуже.
        Он набрал в грудь воздуха, но вдруг замер. Повернул голову и подозрительно принюхался к пучку мягких рыжеватых волос под приподнятой рукой.
        - Боже! - воскликнул он и отстранился от меня. - Не вздумай принюхиваться ко мне, англичаночка. От меня воняет, как от старого вепря, который сдох неделю назад.
        - И был замаринован в бренди, - добавила я и придвинулась ближе. - Как это, скажи на милость, ты умудрился так нализаться?
        - Пресловутое гостеприимство Джареда. - С глубоким вздохом он откинулся на подушки и обнял меня за плечи. - Он повел показывать свой склад в доках. Показал и кладовую, где хранятся самые редкие вина, португальское бренди и ямайский ром.
        Он слегка поморщился при этом воспоминании.
        - Пришлось попробовать. Вино оказалось неплохим, особенно если сперва набрать в рот, а потом выплюнуть, как делают знатоки, но разве могли мы поступить таким образом с бренди? Кроме того, Джаред уверяет, что оно должно медленно стекать по горлу, только так можно по-настоящему оценить качество бренди.
        - Ну и сколько же вы оценили? - с любопытством осведомилась я.
        - Потерял счет уже на второй бутылке.
        Тут за окном зазвенел колокол, сзывающий к утренней мессе. Джейми выпрямился и уставился в окно, через которое в комнату врывались яркие лучи солнца.
        - Господи, англичаночка! А который теперь час?
        - Думаю, около шести, - ответила я. - А что?
        - О, ну тогда еще ничего. Я уж испугался, что звонят к полуденной мессе. Потерял всякое представление о времени.
        - Да уж. А впрочем, разве это имеет значение?
        Он энергично откинул одеяла и встал. Слегка пошатнулся, но сохранил равновесие. Прижал обе ладони к голове, словно желая убедиться, что она на месте.
        - Знаешь, - вздохнул он, - сегодня мы с Джаредом договорились встретиться в доках, у него на складе.
        - Вот как? - Я вылезла из кровати и нашарила под ней ночной горшок. - Если он планирует довести начатое до конца, то ему вряд ли нужен свидетель.
        - Что довести до конца?
        - Да вот что. Почти все твои родственники только и мечтают прикончить тебя или меня. Почему бы и не Джаред тоже? Одну попытку он уже предпринял - отравил тебя алкоголем.
        - Ужасно смешно, англичаночка! - сухо парировал он. - Лучше скажи: есть у тебя какой-нибудь приличный наряд?
        В дороге я была одета в серое саржевое платье, приобретенное в аббатстве через надежных людей на распродаже, однако я все же захватила с собой наряд, в котором бежала из Шотландии, подарок леди Аннабел Макраннох, - красивое бархатное зеленое платье. Оно немного бледнило меня, но выглядело очень нарядным.
        - Думаю, да, если только он не пострадал от морской воды.
        Я опустилась на колени у маленького дорожного сундучка, достала и развернула платье. Опустившись со мной рядом, Джейми поднял крышку аптечки и начал изучать ряды склянок, пузырьков, коробочек и пакетиков с травами.
        - А у тебя есть здесь что-нибудь от сильной головной боли, англичаночка?
        Глянув через его плечо, я дотронулась до одного пузырька:
        - Шандра помогает, хотя это и не лучшее средство. Вот чай из коры ивы с фенхелем очень хорош, но нужно время, чтобы настоялся. Вот что, дам-ка я тебе печеночницу. Тут же снимает всякую головную боль.
        Он подозрительно скосил на меня синие глаза:
        - От одного названия тошно…
        - Да, - весело согласилась я. - Но средство замечательное. Вырвет, и тут же станет легче.
        - Ммфм… - Он встал и придвинул ко мне ногой ночной горшок. - Рвота по утрам - это по твоей части, англичаночка. Давай собирайся, одевайся. Я уж как-нибудь справлюсь с головной болью сам.
        Джаред Мунро Фрэзер оказался маленьким, щупленьким человечком с живыми черными глазами, он был очень похож на своего дальнего родственника Мурту, члена клана Фрэзер, который сопровождал нас до Гавра. Когда я увидела Джареда, важно стоявшего в раскрытых воротах склада, так что веренице грузчиков с бочками приходилось огибать его, сходство настолько поразило меня, что я заморгала и протерла глаза. Мурта, насколько мне было известно, остался на постоялом дворе - лечить охромевшую лошадь.
        У Джареда были точь-в-точь такие же длинные темные волосы и пронзительные глаза, такая же жилистая обезьянья фигурка. Но на этом сходство и кончалось. Когда мы подошли поближе - причем Джейми галантно расчищал мне дорогу, проталкиваясь через толпу локтями и плечами, - я увидела и различия. Лицо у Джареда было скорее вытянутое, нежели в форме сердечка, с задорным курносым носом, от чего тут же разрушалось впечатление важности и напыщенности, которое возникало от его позы и подчеркивалось отлично сшитым платьем и гордой осанкой.
        Удачливый купец, а не скотопромышленник, он, в отличие от Мурты, умел улыбаться; у того на лице, казалось, навеки застыло настороженное и суровое выражение. Джаред же, едва завидя нас, расцвел в широкой приветливой улыбке.
        - Дорогая! - воскликнул он и, подхватив меня под руку, оттащил в сторону: на нас надвигались два гиганта грузчика, катившие перед собой огромную бочку. - Счастлив наконец познакомиться с вами!
        Бочка с грохотом вкатилась на деревянный настил, и я расслышала, как булькает внутри нее содержимое.
        - С ромом можно так обращаться, - заметил Джаред, следя за ее перемещением. - С ромом - да, но только не с портвейном. Им я всегда занимаюсь сам, как и винами, разлитыми в бутылки. Кстати, я как раз собирался пойти взглянуть на партию, прибывшую из Бель-Ружа. Не желаете ли сопровождать меня?
        Я взглянула на Джейми, тот кивнул, и мы тут же последовали за Джаредом, уворачиваясь от катившихся бочек, тележек и тачек, а также мужчин и мальчишек самой живописной наружности, тащивших на спинах рулоны тканей, ящики с зерном и продуктами, свернутые в трубку медные листы, мешки с мукой и прочий товар, который обычно перевозится морем.
        Гавр являлся в ту пору важным торговым портом, а сердцем города были доки. Вдоль гавани более чем на четверть мили тянулся причал с выступающими из него пирсами, возле которых стояли на якоре трехмачтовые барки и бригантины, рыбацкие плоскодонки и небольшие галеры - все виды судов, снабжавшие Францию провиантом и другого рода товарами.
        Джейми крепко держал меня под локоть, чтобы уберечь от столкновения с ручными тележками, катящимися бочками и крикливыми торговцами и матросами, которые, похоже, вовсе не глядели, куда идут, а просто толклись на причале повсюду.
        Джаред шел с другой стороны и кричал мне в ухо, указывая на заслуживающие интереса объекты, мимо которых мы проходили, и бодрой скороговоркой давая пояснения о каждом корабле и его хозяине. Оказывается, «Арианной», которую мы вскоре должны были увидеть, владел Джаред. Вообще суда здесь принадлежали или частному лицу, или же - в большинстве своем - группе торговцев, являясь их коллективной собственностью. А иногда - капитану, который нанимал команду и сдавал корабль в аренду купцам. Увидев, что в личном владении находится куда меньше кораблей, чем в коллективном, я поняла, что Джаред - действительно состоятельный человек.
        «Арианна» оказалась где-то в середине ряда стоявших на якоре кораблей, прямо напротив большого склада с выведенными мелом на двускатной крыше крупными буквами: «Фрэзер». Увидев это имя здесь, я ощутила легкое волнение и гордость за то, что ношу его; оно давало чувство принадлежности к роду, уверенности в себе.
        «Арианна» была трехмачтовым судном примерно шестидесяти футов в длину, с широким носом; у борта, обращенного к берегу, виднелись две пушки - наверное, на случай встречи в море с пиратами-грабителями, подумала я. По палубе сновали люди - насколько я понимала, не бесцельно, хотя с виду все это походило на разворошенный муравейник.
        Все паруса были спущены и закреплены, но начавшийся прилив слегка раскачивал судно, оно словно кивало нам бушпритом. Нос украшал вырезанный из дерева бюст дамы с довольно мрачным выражением лица; огромные обнаженные груди и спутанные локоны были покрыты солью. Дама смотрела так, словно ей вовсе не нравится море.
        - Красотка, правда? - спросил Джаред, махнув рукой.
        Я поняла, что он имеет в виду «Арианну», а вовсе не деревянное изваяние дамы.
        - Да, хороша, - вежливо откликнулся Джейми.
        Я заметила, как он с тревогой взглянул на ватерлинию, туда, где маленькие волны лизали темно-серый корпус корабля. Очевидно, он опасался, что нам придется подниматься на борт. Храбрейший воин, отчаянный и напористый на поле брани, Джейми Фрэзер был по натуре человеком сугубо сухопутным.
        Он вовсе не принадлежал к распространенному в Шотландии племени заядлых морских волков, охотившихся на китов у Тарвати или совершающих кругосветные плавания в поисках богатства. На воде он страдал от морской болезни, причем в такой острой форме, что едва не погиб в декабре, когда мы переправлялись через пролив. Правда, тогда он был ослаблен тюремным заточением и пытками. А сейчас последствия вчерашней оргии с Джаредом не слишком располагали к морским прогулкам. Я заметила, как лицо его омрачили воспоминания, а кузен тем временем превозносил прочность и скорость «Арианны». Тогда я, придвинувшись к Джейми поближе, шепнула ему на ухо:
        - Ну не полезем же мы на палубу, раз она на якоре.
        - Не знаю, англичаночка, - ответил он, и в его взгляде читались одновременно отвращение и решимость. - Скоро выясним.
        Джаред дошел до половины трапа, громкими криками приветствуя команду.
        - Если вдруг увидишь, что я позеленел, притворись, что падаешь в обморок, или еще что-нибудь придумай. Иначе меня стошнит прямо на башмаки родственнику, а такие выходки, знаешь ли, производят дурное впечатление.
        Я похлопала его по руке:
        - Не волнуйся. Я в тебя верю.
        - Да при чем тут я! - ответил он, бросая последний тоскливый взгляд на твердую землю. - Это мой желудок…
        Палуба тихонько покачивалась под ногами, но Джейми и его желудок держались молодцом - возможно, тут сыграло свою роль бренди, которым щедро угощал нас капитан.
        - Славная штука, - сказал Джейми, поднеся стаканчик к носу, и, прикрыв глаза, одобрительно вдохнул густой аромат. - Португальское, верно?
        Джаред одобрительно рассмеялся и подтолкнул капитана локтем:
        - Видал, Портис? Я же говорил тебе: у него нюх на спиртное! А ведь он пробовал такое только раз!
        Я прикусила губу и избегала смотреть Джейми в глаза. Капитан, огромного роста неряшливый мужчина, выглядел утомленным, однако скроил приветливую гримасу и улыбнулся Джейми, обнажив три золотых зуба. Этот человек явно вознамерился держать свое богатство при себе.
        - Угу, - буркнул он. - Так это тот парень, которого ты хотел нанять осушать твои трюмы?
        Джаред на секунду смутился, на обветренном лице вспыхнул румянец. Я заметила, что одно ухо у него проколото для серьги. Интересно, с чего же он начал сколачивать свое состояние?
        - А-а, ладно, - протянул он, и впервые в его речи был отчетливо различим шотландский акцент. - Там видно будет. Но сдается мне…
        Тут он бросил взгляд в сторону порта, где по-прежнему кипела жизнь, потом скосил глаза на стакан, поданный капитаном, и осушил его в три глотка.
        - Вот что, Портис, ты не позволишь ненадолго занять твою каюту? Хочу спокойно поболтать с племянником и его женой, а там у вас на корме, похоже, какая-то заваруха, шум да гвалт.
        Этого замечания оказалось достаточно, чтобы капитан Портис вылетел из каюты, словно разъяренный вепрь, и вскоре с кормы донесся его хриплый голос. Орал он на смеси испанского с французским - к счастью, я не понимала почти ни слова.
        Джаред подошел к двери и плотно притворил ее, отчего крики капитана почти заглохли. Возвратился к маленькому столику и церемонно наполнил наши стаканы. Взглянул на Джейми, на меня и снова смущенно улыбнулся.
        - Я действительно собирался кое-что предложить тебе, - начал он, - но мой старый добрый капитан перехватил инициативу. Дело в том…
        Он приподнял свой стакан, и в бренди засияли солнечные лучи, отбрасывая блики по каюте.
        - Дело в том, что мне и вправду нужен человек.
        Он поднес стакан к губам и начал пить.
        - Хороший человек, - добавил он. - Видите ли, дорогая, - обратился он уже ко мне, - у меня появилась редкая возможность вложить деньги в новый винный завод в Мозеле. Ни одному из подчиненных доверить организацию этого дела я не могу, мне нужно видеть и пощупать все самому. Чтобы наладить там производство, понадобится несколько месяцев.
        Он задумчиво смотрел в стакан, слегка взбалтывая ароматную коричневую жидкость, пока запах этот, казалось, не проник в каждую щелку каюты. Я отпила всего несколько капель, но вдруг почувствовала, что голова кружится. Скорее от возбуждения, чем от спиртного.
        - Такая возможность выпадает не часто, и упускать ее не стоит, - продолжил Джаред. - К тому же можно заключить несколько очень выгодных контрактов с винодельческими заводами, расположенными у Роны, вина у них отличные, но в Париже известны мало. Господи, да у здешней знати они пойдут нарасхват, как снега летом не сыщешь!
        Хитрые карие глазки жадно сверкнули при мысли о доходах, которые можно будет при этом извлечь, и снова засветились добродушием. Он перевел взгляд на меня.
        - Но…
        - Но, - закончила я за него, - вы не можете оставить дело здесь без присмотра.
        - Ум, красота, обаяние!.. Я поздравляю тебя, кузен!
        Склонив аккуратно причесанную голову, он бросил одобрительно-хитроватый взгляд на Джейми.
        - Признаюсь, я и сам не вполне понимаю, как все это лучше организовать, - сказал он, ставя стакан на маленький столик с видом человека, который, оставив всякую фривольность, решил перейти к серьезному разговору. - И когда вы написали мне из аббатства о своем намерении посетить Париж…
        Он на секунду замолк, потом, улыбнувшись Джейми, радостно всплеснул руками.
        - Я ведь помню, мой мальчик: голова у тебя на цифры варит! Просто Бог услышал мои молитвы! И все же я решил, что надо предварительно встретиться и возобновить дружбу, прежде чем предлагать тебе что-то определенное.
        «Просто хотел посмотреть, насколько я презентабельна», - подумала я про себя, но тем не менее одарила Джареда самой приветливой улыбкой.
        И тут же поймала на себе вопросительный взгляд Джейми, он удивленно приподнял бровь. Да, нынешняя неделя удивительно богата на разного рода предложения. Похоже, что на услуги лишенного всяких прав изгоя и подозреваемой в шпионаже англичанки здесь большой спрос.
        Условия, предложенные Джаредом, были более чем щедрыми: за то, что Джейми будет в течение полугода возглавлять его бизнес во Франции, он собирался не только выплачивать ему зарплату, но и предоставить в полное распоряжение свой дом в Париже со всей прислугой.
        - Что ты, что ты, это же сущие пустяки! - остановил он Джейми, когда тот собрался было возразить по поводу последнего пункта.
        Потом, приложив палец к кончику носа, одарил меня очаровательной улыбкой.
        - Хорошенькая женщина в качестве хозяйки дома на разных приемах - это только способствует бизнесу, кузен. Ты не представляешь, как ходко идет торговля вином, если покупатель сперва пробует товар! - Он решительно тряхнул головой. - Нет, ты окажешь мне огромную услугу, если твоя супруга возьмет на себя труд развлекать моих гостей.
        Перспектива развлекать сливки парижского общества на обедах и ужинах немного пугала. Джейми вопросительно взглянул на меня, но я улыбнулась в ответ и кивнула. Предложение выглядело заманчиво. Если сам Джейми готов возглавить столь сложное и важное дело, то уж и я как-нибудь справлюсь. Буду устраивать званые обеды и совершенствовать свой разговорный французский.
        - Сущие пустяки, - пробормотала я, и Джаред, посчитав мой ответ само собой разумеющимся, перевел пристальный взгляд маленьких черных глазок на Джейми.
        - Я подумал, что для осуществления целей, с которыми вы прибыли в Париж, обзавестись кое-какими связями не помешает.
        Джейми весело улыбнулся, а Джаред, издав короткий довольный смешок, снова потянулся к своему стаканчику. Перед каждым из нас стояло по бокалу с водой, чтобы можно было прополоскать рот между глотками, и он схватил тот из них, что был ближе.
        - Итак, тост! - провозгласил он. - За наше сотрудничество, кузен, и за его величество!
        Он салютовал стаканчиком, провел им над бокалом с водой и поднес к губам.
        Я с удивлением наблюдала за этими столь странными манипуляциями. Очевидно, значение их было понятно Джейми, и он, улыбнувшись Джареду, в свою очередь поднял стаканчик и провел им над водой.
        - За его величество! - повторил он и, заметив мое недоумение, объяснил с улыбкой: - За господство его величества на суше и на море, англичаночка!
        - О-о… - понимающе протянула я.
        Король на суше и на море - это же король Яков. Это отчасти объясняло неожиданное желание многих видеть меня и Джейми в Париже.
        Если Джаред тоже якобит, тогда его переписка с аббатом Александром - не просто совпадение… Вполне вероятно, что письмо Джейми, сообщавшее о нашем прибытии, пришло вместе с еще одним, от аббата, где он упоминал о поручении от короля Якова. И если наше присутствие в Париже совпадает с планами самого Джареда - что ж, тем лучше. Приятно удивленная четкой работой связи между якобитами, я поднесла свой стаканчик к губам и тоже выпила за господство его величества на суше и на море, а также за наше сотрудничество с Джаредом.
        Затем Джаред с Джейми, склонившись над густо исписанными чернилами листами бумаги, пустились обсуждать детали бизнеса. Крошечная каюта насквозь пропиталась запахом табака, спиртных паров и немытого тела, и меня опять начало слегка подташнивать. Понимая, что сейчас мужчинам не до меня, я тихонько поднялась и вышла на палубу.
        Стараясь держаться как можно дальше от все еще бранившихся где-то под палубой моряков, я пробралась через свернутые кольцом канаты и сложенные паруса в тихий уголок на носу, откуда открывался прекрасный вид на гавань.
        Усевшись на сундук, я с наслаждением вдохнула соленый воздух с привкусом дегтя и рыбы - запах морских странствий, запах гавани. Было по-прежнему прохладно, но я лишь плотнее запахнула на себе плащ и не слишком мерзла. Корабль медленно покачивался на мелких волнах прилива, я видела, как шевелятся на сваях причала длинные, похожие на растрепанную бороду водоросли, под которыми сверкали черные раковины мидий.
        Их вид напомнил мне вчерашний обед - жареные мидии с маслом, и я вдруг почувствовала, что страшно проголодалась. Похоже, эта беременность сделала меня полной рабой своего желудка: теперь я знала лишь два состояния - омерзительной тошноты или зверского голода. Мысли о еде плавно перетекли к приемам и обедам, на которых мне предстоит развлекать гостей. Обеды?.. Гм… Немного странно, конечно, начинать спасение Шотландии именно со званых обедов, но, похоже, на данный момент другого выбора нет.
        По крайней мере, если Карл Стюарт будет сидеть за столом напротив, я смогу за ним наблюдать. Глаз не спущу! Я улыбнулась. Если вдруг ему придет в голову прыгнуть на корабль и отправиться в Шотландию, возможно, успею подсыпать ему чего-нибудь в суп…
        И вообще, вероятно, это вовсе не так уж смешно, как кажется. Я вспомнила о Джейлис Дункан, и улыбка увяла. Жена сборщика налогов из Крэйнсмуира, она убила своего мужа, подсыпав ему в еду во время банкета цианистый калий. Вскоре ее обвинили в колдовстве и арестовали - как раз в то время я находилась в тюрьме. Потом был суд, именно во время суда Джейми и спас меня. Воспоминания о нескольких днях, проведенных в промозглых и сумрачных подвалах тюрьмы Крэйнсмуира, были все еще слишком свежи в памяти, и мне вдруг стало страшно холодно.
        Я вздрогнула, но не только от холода. Просто я не могла думать о Джейлис Дункан без содрогания. И даже не из-за ее поступка, а из-за того, кем эта женщина была. Да, она тоже была якобиткой, принадлежала к тому разряду сторонников Стюартов, у которых преданность делу граничит почти с безумием. Хуже того, мы с ней были одного поля ягоды - она тоже явилась из каменного круга.
        Я не знала, попала ли она в прошлое случайно, подобно мне, или же совершила это путешествие во времени преднамеренно. Не знала и откуда именно она явилась. Но отчетливо помню, какой видела Джейлис в последний раз: высокая, светловолосая, она выкрикивает проклятия в адрес судей, а на левой руке, у предплечья, блестит пресловутая круглая отметина прививки. Я непроизвольно нащупала под мягкими складками ткани пятнышко загрубевшей кожи у предплечья и содрогнулась.
        От этих грустных воспоминаний меня отвлек шум, доносившийся с соседнего причала. Там, у корабельного трапа, собралась целая толпа людей, они громко кричали и толкались. Нет, не драка… Я пригляделась, прикрывая глаза от солнца ладонью, но не заметила, чтобы они обменивались ударами. Несколько человек пытались пробить себе дорогу к дверям большого склада у края причала. Толпа упрямо противостояла этим усилиям, оттесняя их назад.
        Внезапно за моей спиной возник Джейми, следом шел Джаред; оба они тоже стали наблюдать за этой сценой. Оглушенная криками толпы, я не слышала, как они подошли.
        - Что это там?
        Я встала и почувствовала его запах: сегодня утром в гостинице Джейми выкупался, и от него веяло свежестью и теплом. Тонкий аромат со слабой примесью запаха пыли и солнца. Обостренное обоняние - еще один побочный эффект беременности: я бы различила его запах среди мириад других так же отчетливо, как слух позволяет выделить чей-то высокий голос из шума и крика толпы на улице.
        - Не знаю. Похоже, какая-то заваруха на соседнем корабле.
        Он успокаивающим жестом положил руку мне на локоть.
        Джаред обернулся и рявкнул одному из матросов с косичкой какую-то команду на своем гортанном французском. Матрос послушно перешагнул через перила и съехал на берег по канату. Мы с палубы наблюдали, как он подошел к толпе, толкнул какого-то моряка под ребра, получил ответный удар, сопровождавшийся выразительной жестикуляцией.
        Джаред, хмурясь, выслушал, что сказал ему матрос с косичкой, подойдя к краю причала. Говорил он на жаргонном французском, и я не поняла смысла сказанного. Джаред отвернулся и, подойдя ко мне, стал рядом, опустив руки на поручни.
        - Говорят, что на борту «Патагонии» какая-то болезнь.
        - Что за болезнь?
        Я не догадалась захватить с собой аптечку, а потому помочь ничем не могла, но меня разбирало любопытство. Джаред выглядел встревоженным.
        - Боятся, что оспа, но точно не знают. Послали за инспектором порта и начальником гавани.
        - Может, мне взглянуть? - предложила я. - Уж по крайней мере, смогу разобраться, заразная это болезнь или нет.
        Темные брови Джареда удивленно поползли вверх и скрылись под темной челкой. Джейми смутился.
        - Моя жена - известная целительница, кузен, - объяснил он и, повернувшись ко мне, отрицательно покачал головой. - Нет, англичаночка, это опасно.
        Я отчетливо видела, что творится у борта «Патагонии»: толпа внезапно отшатнулась, люди толкались и наступали друг другу на ноги. С палубы шагнули на трап два матроса, они несли кусок парусины, приспособленный под носилки. Белая грубая ткань прогибалась под тяжестью человека, с самодельных носилок свешивалась обнаженная загорелая рука.
        Рты и носы матросов прикрывали тряпичные повязки, они усердно отворачивались от больного и, переругиваясь, тащили свою ношу по причалу под настороженными взглядами толпы. Вот они подошли к складу и скрылись за дверью.
        Решение было принято. Я повернулась и направилась к трапу «Арианны».
        - Не волнуйся, - сказала я Джейми через плечо. - Если это действительно оспа, я не заражусь.
        Один из моряков, расслышав эти слова, уставился на меня, разинув рот, но я лишь улыбнулась и прошла мимо.
        Толпа теперь стояла неподвижно, и пройти сквозь нее не составило труда. Матросы лишь хмурились и провожали меня удивленными взглядами. Складом давно не пользовались, в огромном помещении было пусто - ни бочек, ни мешков, но запахи некогда хранившихся здесь товаров, пиленого дерева, копченого мяса и рыбы еще остались и четко превалировали над всеми остальными.
        Больного свалили на землю прямо у двери, на кучу упаковочной соломы. Выполнившие свою миссию моряки торопливо двинулись мимо меня к выходу.
        Я осторожно приблизилась и остановилась в нескольких футах от больного. Лицо его раскраснелось от лихорадки, кожа приобрела странный темный оттенок и была густо усыпана нарывами. Он стонал, голова металась из стороны в сторону, пересохший рот искажен гримасой.
        - Добудьте мне воды, - сказала я одному из матросов, оказавшемуся поблизости.
        Матрос, плотный и мускулистый коротышка с торчавшей в разные стороны хвостиками бородой, уставился на меня с таким изумлением, словно заговорила рыба.
        Отвернувшись от него, я опустилась на колени возле больного и расстегнула грязную рубашку. Пахло от него просто чудовищно - видимо, из боязни заразиться товарищи вообще не приближались к нему, и несчастный ходил под себя. Руки относительно чистые, но грудь и живот густо покрывали нарывы, а кожа на ощупь была горячей.
        Пока я осматривала его, в склад вошел Джейми, а следом за ним - Джаред. Их сопровождал маленький человечек с грушеобразной фигурой, в изукрашенном золотым шитьем мундире, а также еще двое мужчин: один из них, судя по платью, был знатного происхождения, а возможно, богатый буржуа, второй - высокий тощий тип с обветренным лицом. По всей видимости, это был капитан зараженного оспой судна, если я, разумеется, не ошиблась в диагнозе.
        Похоже, то действительно была оспа. Я перевидала немало больных оспой в отдаленных от цивилизации уголках мира, куда в юности возил меня мой дядя, мистер Лэмберт Бошан, известный археолог.
        Этот парень не мочился кровью, как иногда бывает, когда болезнь разрушает почки, но все остальные симптомы были классическими.
        - Боюсь, это оспа, - сказала я.
        Капитан «Патагонии», сердито вскрикнув что-то, шагнул ко мне - лицо искажено гневом, руки сжаты в кулаки, того и гляди ударит.
        - Нет! - воскликнул он. - Глупая женщина! Ты что, хочешь меня разорить?
        Последние его слова захлебнулись в сдавленном вскрике - это Джейми схватил его за горло. Другой рукой он сгреб рубашку на груди капитана, отчего тот привстал на цыпочки.
        - Советую вам обращаться к моей жене с должным почтением, месье, - довольно мирным тоном произнес Джейми.
        Капитан, лицо которого побагровело, мог лишь коротко кивнуть в ответ, и Джейми отпустил его. Моряк отступил и, с трудом переводя дух и потирая горло, спрятался за спинами других.
        Кругленький низенький чиновник опасливо склонился над больным, придерживая у носа большой серебряный шарик на цепочке, содержащий ароматические вещества, - старинное средство от заразы. Толпа вновь отхлынула от дверей: в помещение внесли еще одни парусиновые носилки.
        Больной, лежавший доселе почти неподвижно, вдруг резко сел, до смерти перепугав склонившегося над ним чиновника. Обвел диким взором стены склада, глаза его закатились, и он безжизненно рухнул на солому, словно человек, которому отрубили голову. Голова была на месте, но исход тот же.
        - Он умер, - сказала я, что было и без того понятно.
        Чиновник, не расстававшийся со своим шариком, обрел присутствие духа и снова шагнул вперед. Внимательно осмотрел тело, выпрямился и объявил:
        - Оспа. Дама права. Извините, господин граф, но вам, как и прочим, хорошо известны законы.
        Человек, к которому он обращался, нетерпеливо вздохнул. Хмурясь, взглянул на меня, потом перевел взгляд на чиновника.
        - Уверен, все можно устроить наилучшим образом, месье Памплемюс. Позвольте вас на пару слов.
        Он сделал жест в сторону маленькой будки для начальника склада, довольно странного на вид сооружения внутри большого помещения. Принадлежавший, судя по платью и титулу, к высшей парижской знати, граф был элегантным стройным мужчиной с густыми бровями и тонкими губами. Все его манеры говорили о том, что человек этот привык повелевать.
        Однако маленький чиновник отстранился, выставив вперед, словно для защиты, пухлые ручки.
        - Нет, господин граф, - сказал он. - Очень сожалею, но это невозможно. Никак нельзя. Слишком много людей уже знают об этом. Новость наверняка разлетелась по всем докам.
        Он беспомощно оглянулся на Джейми и Джареда, махнул ручкой в сторону входа, где в дверях, на фоне клонившегося к закату солнца вырисовывались силуэты молчаливо наблюдавших за происходящим зевак.
        - Нет, - повторил он, и в упитанной его фигуре читалась теперь решимость. - Прошу прощения, месье, мадам… - добавил он, словно только что заметил меня. - Очень сожалею, но мне следует идти отдать соответствующие распоряжения об уничтожении корабля.
        Капитан, испустив невнятное проклятие, схватил его за рукав, но чиновник вырвался и торопливо направился к выходу.
        Напряжение после его ухода не спало. Граф и капитан злобно глядели на меня, Джейми грозно косился в их сторону, а мертвец, лежавший на полу, уставился в потолок невидящим взором.
        Граф шагнул ко мне, глаза его сверкали.
        - Вы хоть понимаете, что натворили? - рявкнул он. - Предупреждаю, мадам, вы еще мне за это заплатите!
        Джейми двинулся было к графу, но его опередил Джаред. Крепко ухватив Джейми за рукав, он одновременно подтолкнул меня к двери и пробормотал что-то неразборчивое капитану, который в ответ лишь мрачно покачал головой.
        - Вот педераст несчастный! Тьфу! - воскликнул Джаред на улице, удрученно качая головой.
        На причале было прохладно, дул сильный ветер, раскачивая стоявшие на якоре корабли, но Джаред отер пот с лица огромным красным носовым платком, выдернутым из кармана пальто.
        - Идемте, ребятки, найдем таверну. Мне просто необходимо выпить.
        Благополучно добравшись до одной из портовых таверн, Джаред поднялся на второй этаж, подошел к столу, где стоял кувшин вина, плюхнулся на стул и, тяжело отдуваясь, начал обмахиваться платком.
        - Боже, ну и везуха!
        Он плеснул вина в глиняную чашку, сполоснул ее, выплеснул, налил снова. Перехватив мой удивленный взгляд, усмехнулся и протянул мне кувшин.
        - Тут вино, девочка, - объяснил он, - жидкость, которую мы пьем, чтобы смыть грязь и пыль. Быстро глотай, прежде чем распробуешь, а уж оно свою работу сделает.
        И, последовав собственному совету, поспешно осушил чашку и снова потянулся за кувшином. Я начинала понимать, что произошло с Джейми накануне.
        - Так удача или нет? - с любопытством спросила я Джареда.
        Я ожидала ответа «нет», но радостно-приподнятое состояние духа, в котором пребывал маленький торговец, нельзя было объяснить лишь воздействием красного вина, кстати, сильно напоминавшего по вкусу кислоту для автомобильного аккумулятора. Я отставила чашку в надежде, что оно еще не успело окончательно разрушить зубную эмаль.
        - Для меня удача, для Сен-Жермена - нет, - лаконично ответил он, поднялся со стула и выглянул в окно. - Прекрасно, - заметил он после паузы. - К вечеру они выгрузят вино с корабля целым и невредимым.
        Джейми, откинувшись на спинку стула, наблюдал за кузеном с легкой улыбкой на губах.
        - Правильно ли я понял, кузен, что на корабле графа Сен-Жермена тоже было вино?
        В ответ Джаред расплылся в улыбке, обнажив в нижней челюсти два золотых зуба, что делало его еще больше похожим на пирата.
        - Самый выдержанный, самый лучший портвейн из Пиньяо, - радостно подтвердил он. - Стоил ему целое состояние. Здесь половина урожая с виноградников в Новале, в этом году больше уже не будет.
        - А вторая половина, как я понимаю, разгружается на склад нашего родственника? - Теперь я догадалась об истинной причине его восторга.
        - Правильно, девочка, умница моя! Правильно!
        Джаред испустил сдавленный смешок.
        - А знаешь ли ты, по какой теперь цене оно пойдет в Париже? - спросил он, подавшись вперед, и со стуком поставил чашку на стол. - Учитывая, что поставки ограничены и я в некотором роде монополист? Господи, да я одним махом получил годовой доход!
        Я встала и тоже выглянула из окна. Вода сильно поднялась; из-за ограждения на верхней палубе «Арианны» осторожно, бутылку за бутылкой, вынимали вино и перегружали на тележки, в которых оно должно было начать свое путешествие на склад.
        - Что ж, подобное состояние дел вполне можно назвать удачей, - несколько неуверенно заметила я. - Так вы говорите, вторая половина урожая поступила оттуда же, откуда и груз Сен-Жермена?
        - Ну да. - Джаред стал рядом со мной, наблюдая за процессией грузчиков внизу. - В Новале производится лучший в Испании и Португалии портвейн. Я бы с удовольствием закупил всю партию, да денег не хватило. А что?
        - Да то, что, если эти два корабля пришли из одного места, есть шанс, что кто-то из вашей команды тоже подхватил оспу, - сказала я.
        При мысли об этом краска отхлынула у Джареда от лица, и он снова потянулся к кувшину, взбодриться.
        - Господи, что за идея!.. - пробормотал он и опустил чашку на стол. - Хотя уверен, у нас все в порядке! - добавил он, словно успокаивая сам себя. - Половину портвейна уже выгрузили. Все же, пожалуй, стоит переговорить с капитаном…
        Он нахмурился.
        - Заставлю его рассчитаться с матросами, как только разгрузка будет закончена. И если кто-то из них выглядит скверно, пусть берет свои денежки и проваливает на все четыре стороны!
        С этими словами он развернулся и бросился вон из комнаты. У двери задержался, чтобы сказать нам:
        - А вы пока закажите ужин! - и сбежал вниз по лестнице, топая, словно целое стадо слонов.
        Я взглянула на Джейми - он сидел, растерянно уставившись в чашку с вином.
        - Он не смеет это делать! - воскликнула я. - Если на борту оспа, один человек, отпущенный с корабля, может заразить весь город!
        Джейми медленно кивнул.
        - Тогда остается лишь уповать на то, что у них никто не заболел, - тихо заметил он.
        Я неуверенно направилась к двери.
        - Но… разве мы не должны что-то предпринять? Я могу пойти и осмотреть его людей. Потом надо объяснить, как поступить с телами тех, умерших на складе.
        - Англичаночка…
        Низкий голос звучал мягко, но в нем отчетливо угадывалось предостережение.
        - Что?
        Я обернулась и увидела, как он, подавшись вперед, изучающе смотрит на меня. Так он смотрел и молчал, наверное, с минуту, прежде чем заговорить.
        - Как ты считаешь, англичаночка, задача, которую мы себе поставили, важна или нет?
        Рука моя соскользнула с дверной ручки.
        - Остановить Стюартов? Не дать им поднять восстание в Шотландии? Да, конечно. Но почему ты спрашиваешь?
        Он нетерпеливо кивнул, словно учитель, втолковывающий что-то непонятливому ученику.
        - Вот именно. А потому, раз ты так считаешь, садись, пей вино и жди, пока не вернется Джаред. А если не послушаешься…
        Он сделал паузу и с силой выдохнул воздух, отчего надо лбом его взлетела волна красноватых волос.
        - Если заупрямишься, тогда ступай в гавань, где полно моряков и торговцев, твердо убежденных, что женщина на корабле и возле него приносит несчастье, и которые уже распустили слухи, что именно ты наслала проклятие на корабль Сен-Жермена. Ступай и скажи им, что они должны сделать. Если повезет, они побоятся изнасиловать тебя, перед тем как перерезать горло и швырнуть твое тело в воду, после чего точно таким же образом расправятся и со мной. Если только прежде сам Сен-Жермен тебя не удушит. Ты заметила, как он смотрел на тебя?
        Я вернулась к столу и села. Колени слегка дрожали.
        - Заметила… - пробормотала я. - Но не может же он… не смеет…
        Джейми приподнял брови и придвинул ко мне чашку с вином.
        - Очень даже смеет и именно так и поступит при любом удобном случае. Господи, англичаночка, неужели не понятно, что этот человек лишился по твоей милости целого состояния? А он не из тех, кто воспринимает подобную потерю с философским спокойствием. Разве не ты во всеуслышание заявила начальнику порта, что это оспа, при свидетелях? И если бы не это твое заявление, он вполне мог бы уладить дело с помощью взятки. И почему, как ты думаешь, Джаред столь поспешно увел нас сюда попробовать и оценить это вино?
        Губы мои жгло, словно я хлебнула купороса.
        - Так ты хочешь сказать… мы в опасности?
        Он кивнул.
        - Ну вот, наконец-то дошло, - добродушно заметил он. - Не думаю, что Джаред сознательно хотел напугать тебя. Наверняка он старается сейчас организовать для нас какую-то охрану, а заодно проверить и свою команду. Уверен, что сам он в безопасности, его все знают, а рядом - команда и грузчики.
        Я растерла плечи - кожа покрылась мурашками. В камине весело пылал огонь, и в комнате было тепло и дымно, но меня пробирала дрожь.
        - Откуда ты знаешь, что граф Сен-Жермен способен на такое?
        Я не то чтобы не верила Джейми, прекрасно помня налитый злобой взгляд черных глаз, устремленный на меня, просто хотелось понять, насколько хорошо он знает этого человека.
        Джейми отпил маленький глоток, скривился и отставил чашку.
        - С одной стороны, у него довольно скверная репутация, а с другой… Я кое-что слышал о графе и раньше, когда жил в Париже, хотя, к счастью, никогда не сталкивался с ним. Кроме того, не далее как вчера Джаред предупреждал меня о нем. Граф - главный конкурент Джареда по бизнесу в Париже.
        Опершись локтями на стол, я уткнулась подбородком в скрещенные руки.
        - Да, натворила я тут дел… Напортила, наверное, и тебе.
        Голос мой звучал печально.
        Он улыбнулся, встал, подошел ко мне сзади, наклонился и обнял. И мне, вконец разволновавшейся от этих откровений, сразу стало спокойнее. Джейми поцеловал меня в макушку.
        - Не тревожься, англичаночка, - сказал он. - О себе я всегда могу позаботиться. И о тебе тоже, если, конечно, позволишь…
        Голос звучал вопросительно, и я кивнула, закинула голову и прижалась к его груди.
        - Позволю, - ответила я. - И пусть теперь судьба оберегает жителей Гавра от оспы…
        Джаред вернулся примерно через час. Уши его раскраснелись от холода, но воротник был распахнут, словно он задыхался от жары. Увидев его, я обрадовалась.
        - Все в порядке! - объявил он, сияя улыбкой. - Ничего, кроме цинги, простуды и самого заурядного расстройства желудка, на борту обнаружить не удалось.
        Он, потирая руки, оглядел комнату.
        - А где же ужин?
        С пылающими от ветра щеками он выглядел бодрым и довольным собой. Очевидно, схватки с конкурентами, готовыми перерезать сопернику глотку, лишь раззадоривали его. А почему бы нет, цинично подумала я. В конце концов, он ведь шотландец.
        Словно в подтверждение этой моей мысли Джаред заказал ужин и отличное вино к нему, за которым пришлось послать человека на собственный склад. Плотно перекусив, он пустился объяснять Джейми тонкости своего ремесла, посвящая в нюансы общения с французскими дельцами.
        - Бандиты, - охарактеризовал он их, - все до одного! Не успеешь оглянуться, а он уже вонзил нож тебе в спину. Грязные воры! Не верь им ни на йоту! Половина суммы авансом, вторая - по доставке товара. И никаких кредитов для знати!
        Несмотря на уверения Джареда, что внизу он оставил на страже двух верных людей, я все же немного нервничала и после ужина подсела к окну, откуда было видно, что происходит на пирсе. Не думаю, что от моих наблюдений было много пользы - каждый второй проходивший мимо человек казался мне убийцей.
        Над морем собирались облака - похоже, ночью опять пойдет снег. Спущенные паруса трепетали на ветру, шум, производимый при этом, почти заглушал громкие голоса грузчиков. На несколько секунд гавань озарилась призрачным зеленоватым светом, словно под давлением облаков солнце погрузилось в воду.
        Стемнело, и суета начала утихать. Грузчики с тележками разошлись по улицам, моряки скрывались за освещенными дверями заведений, подобных тому, в каком находились мы. Однако нельзя было сказать, что пристань опустела полностью: у несчастной «Патагонии» все еще толпилась кучка людей. Мужчины в униформе образовали нечто вроде кордона у подножия трапа - несомненно, для того, чтобы никто не мог проникнуть на корабль, а также сойти с него. Джаред объяснил, что здоровым членам команды разрешат сойти на берег, не позволяя при этом брать с собой какие-либо вещи, кроме, разумеется, одежды, которая была на них.
        - Это еще по-божески, не то что у голландцев, - заметил он, почесывая выступившую на подбородке густую черную щетину. - Там, если корабль приходит из зараженного оспой места, эти проклятые голландцы заставляют бедняг моряков плыть к берегу нагишом.
        - А что же они надевают, добравшись до берега? - с любопытством спросила я.
        - Не знаю, - рассеянно ответил Джаред. - Но поскольку, едва ступив на сушу, они тут же умудряются найти бордель, не думаю, чтобы это было для них проблемой. Вы уж извините, дорогая, - торопливо добавил он, вспомнив, что беседует с дамой.
        Впрочем, он быстро преодолел смущение, поднялся, подошел ко мне и тоже выглянул из окна.
        - Ага! Они собираются поджечь корабль. Зная, что в нем находится, им лучше отвести «Патагонию» подальше от порта.
        К обреченной «Патагонии» привязали канаты, наготове выстроился целый ряд весельных шлюпок с гребцами, ожидавшими команды. Ее отдал начальник порта, чьи золотые нашивки были едва различимы в сгустившихся сумерках. Он прокричал что-то и начал медленно размахивать поднятыми над головой руками, точно семафор.
        На его команду откликнулись капитаны гребных шлюпок и галер. И вот канаты неспешно поднялись и натянулись, струи воды стекали с пеньки, шум их был отчетливо слышен во внезапно наступившем на берегу молчании. Крики гребцов были единственным звуком, нарушавшим эту тишину. Темный корпус обреченного судна скрипнул, дрогнул и развернулся по ветру; ванты стонали. И «Патагония» отправилась в свой последний недолгий путь.
        Они остановили ее в середине гавани, на безопасном расстоянии от других кораблей. Палубы залили маслом, канаты перерезали; шлюпки отошли, с банки небольшого ялика поднялась плотная приземистая фигурка начальника порта. Он наклонился, что-то сказал одному из сидящих, выпрямился, и в руке у него оказался пылающий факел.
        Гребец, сидевший за его спиной, отпрянул - чиновник широко размахнулся и метнул факел. Тяжелая палка с намотанными на одном конце тряпками, пропитанными маслом, кувыркаясь, взлетела в воздух, огонь засветился голубоватым оттенком, и вот она исчезла за поручнями. Начальник порта не собирался дожидаться, пока его действия возымеют эффект. Он тут же сел, отчаянно жестикулируя гребцам, те налегли на весла, и маленькая лодчонка стала ходко удаляться от корабля.
        Довольно долго «Патагония» безмолвно стояла, окутанная тьмой. Но толпа на берегу замерла в ожидании, оттуда доносился приглушенный ропот. В темном стекле у меня над головой плыло бледное отражение лица Джейми. Стекло было холодным и быстро запотело от нашего дыхания, я протерла его краем рукава.
        - Вот оно… - тихо произнес Джейми.
        За поручнями вспыхнул огонь, пробежал по палубе, оставляя за собой узенькую голубоватую дорожку. Последовала более сильная вспышка - и к небу взметнулись высокие оранжево-красные языки. Они танцевали по пропитанным маслом доскам; вот занялся и, с треском рассыпая искры, сгорел один парус.
        Менее чем за минуту мачты окутались клубами дыма, верхний грот-брамсель вдруг развернулся и превратился в охваченное огнем, летящее по ветру полотнище. Огонь распространялся так быстро, что невозможно было уследить, - казалось, все вспыхнуло разом.
        - Сейчас! - воскликнул Джаред. - Давайте вниз, быстро! Самый удобный момент сматываться, зеваки слишком поглощены зрелищем. Нас никто не заметит.
        Он оказался прав. Не успели мы осторожно выбраться из таверны, как по обе стороны от дверей материализовались две фигуры - матросы Джареда, вооруженные пистолями и кинжалами. Но никто, кроме них, не заметил нас. Внимание всех было приковано к гавани, где в отдалении зиял чернотой на фоне бушующего пламени остов «Патагонии». Последовала целая серия хлопков, они звучали так громко, что напомнили мне стрельбу из автомата, а затем прогремел чудовищной силы взрыв и к облакам взметнулся фонтан искр и обломков горящего дерева.
        - Идем.
        Джейми крепко взял меня за руку, и я не сопротивлялась. Следуя за Джаредом в сопровождении матросов, мы торопливо покинули порт, словно поджог этот был делом наших рук.
        Глава 7
        Аудиенция у короля
        Парижский особняк Джареда располагался на улице Тремулен. Это был район, где жили богачи: на улицу, напирая друг на друга, смотрели фасады трех-, четырех-, а то и пятиэтажных зданий. Там и сям какой-нибудь особенно роскошный дом стоял отдельно, в собственном парке. Однако по большей части любой достаточно ловкий вор-домушник мог без труда перепрыгнуть с крыши на крышу.
        - Ммфм… - Это был единственный комментарий Мурты в ответ на предложение переехать в дом Джареда. - Уж как-нибудь сам подберу себе жилье.
        - Не нравится ночевать в приличном помещении - можешь поселиться на конюшне, - заметил Джейми и усмехнулся, глядя сверху вниз на своего сурового низкорослого крестного. - А лакей будет приносить тебе туда кашу на серебряном подносе.
        Внутренняя обстановка отличалась комфортом и элегантностью, но, как мне вскоре предстояло убедиться, казалась спартанской в сравнении с другими домами знати и богатых буржуа. Возможно, отчасти это объяснялось отсутствием в доме хозяйки: Джаред никогда не был женат и, похоже, нисколько не страдал от отсутствия супруги.
        - Разумеется, у него есть любовница, - заметил Джейми, когда я пустилась в рассуждения о личной жизни его кузена.
        - Ну да, наверное, - пробормотала я в ответ.
        - Но она замужем. Как-то Джаред говорил мне, что деловой человек не должен связываться с незамужними женщинами, слишком уж много расходов и времени они требуют. А стоит на такой жениться - и она наверняка запустит лапку в твои денежки, и ты окончишь дни свои бедняком.
        - Замечательное представление о женах, - язвительно заметила я. - Что же, интересно, тогда он думает о твоем браке?
        Джейми расхохотался.
        - Начнем с того, что денег у меня вообще нет, так что и разорение не грозит. К тому же он считает тебя очень привлекательной, хотя и твердит, что я обязательно должен купить тебе новое платье.
        Я расправила на коленях яблочно-зеленую бархатную юбку, уже изрядно истрепавшуюся.
        - Думаю, да, - согласилась я. - Иначе придется выходить к гостям, завернувшись в простыню, так как это платье стало тесно в талии.
        - И в других местах тоже, - сказал он с улыбкой, окинув меня взором. - Что, вернулся аппетит, а, англичаночка?
        - Глупенький! - холодно парировала я. - Тебе прекрасно известно, что Аннабел Макраннох, например, фигурой в точности напоминает ручку от лопаты, в то время как я - нет.
        - Да, ты нет… - согласился он, окидывая меня одобрительным взглядом. - И слава богу.
        И он фамильярно похлопал меня ниже спины.
        - Сегодня утром встречаюсь с Джаредом, на складе. Должны посмотреть с ним гроссбухи, потом он хочет представить меня некоторым своим клиентам. Ты не будешь скучать, а?
        - Конечно, нет, - ответила я. - Осмотрю дом, познакомлюсь со слугами.
        Вчера вечером, сразу по прибытии, я видела всех слуг разом, но поскольку мы обедали у себя в комнате, то, кроме лакея, подававшего к столу, и горничной, которая пришла рано утром поднять шторы, разжечь огонь в камине, а также вынести ночной горшок, ни с кем познакомиться не успела. Меня немного страшила мысль о том, что предстоит командовать целым штатом прислуги, но я успокоила себя, решив, что ничего страшного тут нет - ведь в больнице я довольно успешно отдавала распоряжения медсестрам и няням, а еще раньше, в тысяча девятьсот сорок третьем году, во Франции, сама служила медсестрой.
        После ухода Джейми я решила привести себя в порядок, насколько это возможно, имея под рукой лишь расческу и воду - единственные доступные здесь предметы гигиены. Если Джаред действительно хочет, чтобы я давала званые обеды, следует всерьез задуматься о новом платье.
        В боковом кармашке моей аптечки лежали высушенные веточки ивы, с помощью которых я чистила зубы. Я достала одну и принялась за дело, размышляя о превратностях судьбы, которая завела нас сюда.
        Путь назад, в Шотландию, был нам заказан, а потому предстояло искать себе новое прибежище или в Европе, или же эмигрировав в Америку. Зная об отношении Джейми к морским путешествиям, я ничуть не удивлялась, что он с самого начала решил остановиться на Франции.
        Фрэзеры всегда имели самые тесные связи с Францией; многие из них, подобно аббату Александру и Джареду, обосновались здесь, и редко кто возвращался позже на родину. Кроме того, как сказал мне Джейми, среди них было много якобитов - тех, кто последовал за своим королем в ссылку; все они жили теперь во Франции или Италии в ожидании его возвращения на престол.
        - Об этом только и говорят, - сказал он мне, - но по большей части дома, а не в тавернах. Вот почему до сих пор нет никакого результата. Если бы такие разговоры начались в тавернах, это означало бы, что дело приняло серьезный оборот.
        - Скажи, - спросила я Джейми, глядя, как он отряхивает пыль с одежды, - все шотландцы прирожденные политики или только ты?
        Он рассмеялся, но тут же посерьезнел и, раскрыв дверцы огромного гардероба, повесил туда свой камзол. Он выглядел таким поношенным и жалким в этом пустом, просторном, пахнущем кедром пространстве.
        - Вот что я скажу тебе, англичаночка. Пока не знаю. Но принадлежность к таким двум кланам, как Фрэзеры и Маккензи, не позволяет особенно выбирать. И потом, год жизни во Франции и два года службы в армии научили меня, что между тем, что сказано вслух, и тем, что имеется в виду, - большая разница. В наши времена я не один такой, в Шотландии нет ни одного помещика или батрака, который остался бы в стороне от этих событий.
        - Событий? А что, собственно, должно случиться? - спросила я.
        Что случится, если все наши усилия не принесут плодов и грянет вооруженное восстание, предпринятое с целью восстановить монархию Стюартов, восстание, возглавляемое принцем Карлом Эдуардом Казимиром Мария Сильвестром Стюартом, сыном ссыльного короля?..
        - Красавчик принц Чарли… - тихо произнесла я, глядя на свое отражение в высоком трюмо.
        Он здесь, в этом городе, возможно, совсем недалеко отсюда… Интересно, как он выглядит? Я имела представление о его внешности лишь по известному старинному портрету, на котором был изображен красивый, немного женственный юноша лет шестнадцати или около того, с нежным розовым ртом и напудренными, согласно тогдашней моде, волосами. Видела я и другие картины, уже вымышленные, а не с натуры, где мужественного вида молодой человек выходил из лодки на берег Шотландии, воинственно размахивая палашом.
        На берег Шотландии, которую он разрушит и погубит в попытке восстановить свою власть и власть своего отца. Обреченный на поражение, он сумел набрать достаточно сторонников, чтобы расколоть страну и пройти вместе с ними через гражданские войны к бесславному кровавому концу в битве при Куллодене. Оттуда он побежит искать спасения во Франции, а враг его обрушит возмездие на головы тех, кого он оставил на родине.
        Именно для того, чтобы предотвратить эту беду, мы и пришли сюда. В доме Джареда нас окружал такой комфорт и покой, что грядущие несчастья казались невероятными. Как же предотвратить восстание? Ну, раз его подогревают разговоры в тавернах, можно попробовать начать со званых обедов. Я пожала плечами и улыбнулась своему отражению, сдула упавший на лицо локон и пошла вниз морочить голову кухарке.
        Прислуга, вначале воспринявшая меня с испуганной настороженностью, вскоре сообразила, что я вовсе не собираюсь вмешиваться в их работу, расслабилась и пустилась исполнять свои обязанности со сдержанным усердием. При первом знакомстве, когда все слуги стояли в холле, выстроившись в ряд, мне показалось, что их дюжина. На деле их оказалось шестнадцать, в том числе лакей, мальчик-конюшенный и еще один мальчик, исполнявший на кухне обязанности резальщика, - в первый момент в общей суете я их вовсе не заметила. Я еще лучше поняла секрет процветания Джареда, когда узнала, насколько мало платит он своим слугам; так, например, лакей получал в год пару новых башмаков и два ливра; горничные и посудомойки - и того меньше. Чуть больше платили таким важным персонам, как кухарка мадам Вионе и дворецкий Магнус.
        Изучая организацию домашнего хозяйства, я по крохам собирала информацию, пользуясь в основном сплетнями горничных. Джейми каждый день уходил с Джаредом встречаться с клиентами и прочими нужными людьми, готовя себя к службе его величеству и обзаводясь разными полезными связями, которые могли пригодиться принцу. Именно среди приглашенных в дом гостей рассчитывали мы найти союзников.
        - Сен-Жермен? - переспросила я, услыхав в болтовне Маргерит, полирующей паркет, знакомое имя. - Граф Сен-Жермен?
        - Да, мадам.
        Это была низенькая толстушка со странно плоским лицом и выпуклыми глазами, что делало ее похожей на рыбу тюрбо, однако нисколько не мешало быть приветливой и услужливой. Она сложила губы в маленький кружок, явно приготовившись выдать какую-то скандальную информацию. Я, насколько это возможно, приободрила ее взглядом.
        - У этого графа, мадам, очень скверная репутация, - многозначительно произнесла она.
        Поскольку точно так же, если верить Маргерит, можно было охарактеризовать и всех остальных гостей, приходивших к нам на обеды, я приподняла бровь и приготовилась выслушать подробности.
        - Он продал душу дьяволу, - заявила она, понизив голос, и обвела комнату настороженным взглядом, словно этот джентльмен мог неожиданно выпрыгнуть откуда-нибудь, скажем, из камина. - Он посещает черные мессы, где нечестивцы пьют кровь и едят плоть невинных младенцев.
        «Да, чудный персонаж выбрала ты себе в качестве противника», - подумала я.
        - Да это каждый знает, мадам! - уверила меня Маргерит. - Но на женщин это не влияет, они все от него без ума. Куда бы он ни шел, они так и падают перед ним! Наверное, потому, что очень уж он богат…
        Очевидно, это достоинство, по разумению Маргерит, вполне перевешивало даже факт поедания плоти и питья крови невинных младенцев.
        - Как интересно! - заметила я. - Мне всегда казалось, что месье граф - конкурент вашему Джареду, ведь он тоже импортирует вина, разве нет? Почему же тогда месье Джаред приглашает его в дом?
        Маргерит подняла глаза от паркета и рассмеялась:
        - Почему, мадам? Да потому, что месье Джаред может подать за обедом лучшее вино и сказать месье графу, что только что приобрел десять бочек такого, а после обеда вручить ему бутылочку с собой.
        - Понимаю, - ответила я и усмехнулась. - А месье Джареда тоже приглашают на обеды к графу?
        Она кивнула; белый фартук снова навис над бутылкой с мастикой и тряпкой.
        - О да, мадам! Но не слишком часто.
        К счастью, на сегодняшний вечер граф Сен-Жермен приглашения не получил. Мы обедали в тесном семейном кругу, и Джаред посвящал Джейми в последние детали перед отъездом. Из них важнейшим был прием, который король давал в Версале.
        Приглашение в Версаль, по словам Джареда, расценивалось как знак благоволения со стороны власть имущих.
        - Это не к тебе относится, дружок, - добродушно заметил он, ткнув в сторону Джейми вилкой. - Ко мне. Король хочет убедиться, что я вернусь из Германии. А если не он, так Дюверни, министр финансов, уж точно. Последнее повышение налогов крепко ударило по купцам, и многие из них, иностранцы, уехали. Надеюсь, понимаешь, как это отразилось на королевской казне.
        При мысли о налогах он скроил гримасу и бросил хмурый взгляд на надетого на вилку крошечного угря.
        - Собираюсь отправиться в понедельник. Жду только сообщения о благополучном прибытии в Калас «Вильгельмины», и тут же в путь.
        Джаред откусил еще кусочек угря и кивнул Джейми.
        - Оставляю дело в надежных руках, парень, тут мне беспокоиться не о чем. Хотя есть еще кое-какие детали, которые следовало бы обсудить. Есть договоренность с графом Маришалем вместе сходить на Монмартр через пару дней. Тебе следует засвидетельствовать свое почтение его высочеству принцу Карлу.
        Сердце у меня взволнованно екнуло, и мы с Джейми обменялись быстрыми взглядами. Он кивнул Джареду с таким видом, словно в предложении кузена не было ничего особенного, однако я заметила, как яростно сверкнули при этом его глаза. Итак, началось…
        - Его высочество ведет здесь очень уединенный образ жизни, - говорил Джаред, подцепляя на вилку последнего скользкого от масла угря. - Он не может позволить себе появляться в обществе до тех пор, пока король не примет его официально. А потому редко выходит из дому и видится с крайне ограниченным кругом людей, за исключением, разумеется, сторонников отца, которые приходят засвидетельствовать свое почтение.
        - А я слышала совсем обратное, - решила вмешаться я.
        - Вот как?
        На меня удивленно уставились две пары глаз, а Джаред даже отложил вилку, оставив в покое последнего угря.
        Джейми приподнял бровь.
        - Что же ты слышала, англичаночка, и от кого?
        - От слуг, - ответила я и занялась своим угрем.
        Увидев, как помрачнел Джаред, я вдруг впервые поняла, что сплетничать с горничными - занятие для дамы не слишком достойное.
        «Ну и черт с ним, - с некоторой долей злорадства подумала я. - А что еще остается делать?»
        - Горничная сказала, что его высочество принц Карл часто посещает принцессу Луизу де ла Тур де Рохан, - сказала я, подцепив угря на вилку, и стала медленно жевать.
        Изумительно изысканное блюдо, однако я всегда относилась к угрям с некоторым недоверием: они казались мне живыми. Разжевала, проглотила… Нет, вроде бы ничего, все в порядке.
        - В отсутствие ее мужа, разумеется, - добавила я.
        Джейми, похоже, позабавила эта сплетня, Джаред же смотрел на меня с ужасом.
        - Принцессу? - переспросил он. - Мари Луизу Генриетту Жанну де ла Тур д’Оверн? Но семья ее мужа - приближенные короля.
        Он задумчиво провел ладонью по губам, отчего на ней остался жирный след.
        - Это очень опасно… - пробормотал он, словно разговаривая сам с собой. - Интересно, этот ничтожный дурак… Но нет, он все же не настолько глуп… Должно быть, это просто по неопытности, он не так часто бывает в обществе, и потом, в Риме все по-другому. И все же…
        Он замолк и вопросительно взглянул на Джейми.
        - Вот тебе первое задание, друг мой. Ты почти одного возраста с его высочеством, но у тебя есть опыт жизни в Париже, и, смею польстить себе, моя выучка тоже не прошла даром. - Он бегло улыбнулся Джейми. - Ты можешь подружиться с его высочеством, помочь ему наладить отношения с полезными людьми. Большинство из них тебе уже знакомы. А также объяснить его высочеству, как можно тактичнее, что ухаживание за этой дамой может нанести огромный вред и помешать осуществлению целей его отца.
        Джейми рассеянно кивнул, мысли его были где-то далеко.
        - A как наша горничная узнала о похождениях его высочества, англичаночка? - спросил он. - Она ведь выходит из дому не чаще чем раз в неделю, и то только в церковь, верно?
        Я покачала головой и поспешно проглотила очередной кусок, прежде чем ответить:
        - Насколько я поняла, посудомойке рассказал это поваренок с кухни, который, в свою очередь, слышал это от конюшенного, а тот - от лакея соседей. Не знаю, сколько еще людей посвящено в эту тайну, но семья де ла Тур живет всего в трех домах от нас. Полагаю, что и принцесса о нас все знает, - весело добавила я. - По крайней мере, если любит судачить со своими посудомойками.
        - Дамы не вступают в беседу с посудомойками, - холодно заметил Джаред и многозначительно сузил глаза, давая Джейми понять, что тот должен призвать свою жену к порядку.
        Я заметила, как дрогнул уголок губ у Джейми, но он лишь отпил еще глоток «Монтраше» и, сменив тему, начал обсуждать последнюю сделку Джареда - поставку рома кораблем с Ямайки.
        Когда Джаред позвонил, чтобы убрали посуду и принесли бренди, я извинилась и встала из-за стола. Джаред имел привычку курить за бренди длинные черные сигары с обрезанными концами, и у меня возникло подозрение, что, как бы тщательно ни пережевывала я угрей, они непременно попросятся обратно, стоит мне вдохнуть вонючий густой дым.
        Лежа в постели, я, без особого, впрочем, успеха, старалась выбросить из головы угрей. Закрыла глаза и стала думать о Ямайке - о чудесных белых пляжах, залитых тропическим солнцем. Но мысли о Ямайке навели на мысль о «Вильгельмине», потом - о кораблях и море, и перед глазами снова неотвратимо возникли огромные угри: они корчились и извивались в зеленых водорослях. А потому я с облегчением приветствовала появление в спальне Джейми и даже радостно привстала в постели.
        - Фу! - Он облокотился спиной о запертую дверь, обмахиваясь кружевным концом своего жабо. - Чувствую себя копченой сосиской. Я очень люблю Джареда, но тем не менее буду счастлив, когда он увезет свои вонючие сигары в Германию.
        - Раз от тебя пахнет сигарой, ко мне не подходи, - сказала я. - Угри не выносят дыма.
        - Можно ли винить их в этом! - Он снял сюртук и расстегнул рубашку. - А знаешь, у меня появилась идея, - признался он, косясь на дверь и стаскивая рубашку. - А на мысль натолкнули пчелы.
        - Пчелы?!
        - Знаешь, как переносят ульи с пчелами? - спросил он, распахивая окно и вешая рубашку на крючок возле него. - Берешь трубку самого что ни на есть крепкого табака, втыкаешь ее в улей и вдуваешь туда дым. Пчелы так и валятся, одурманенные, и ты можешь переносить их куда угодно. Думаю, примерно то же делает со своими клиентами Джаред: одурманивает их дымом, и они не глядя подписывают заказы на втрое большие поставки вина, чем собирались прежде, не успев очухаться.
        Я хихикнула, а он усмехнулся в ответ и приложил палец к губам - в коридоре послышались шаги Джареда, он шел к себе в спальню.
        Когда опасность миновала, Джейми подошел и растянулся рядом со мной в одном килте и чулках.
        - Не слишком воняет? - спросил он. - А то могу пойти спать в гардеробную. Или высунуть голову в окно, чтобы выветрился запах.
        Я принюхалась - рыжеватые пряди слабо пахли табаком. Отблеск свечи придавал им золотистый оттенок, и я начала теребить его шевелюру пальцами, ощущая их нежность и шелковистость.
        - Да нет, не так уж и страшно, не волнуйся. Тебя не тревожит, что Джаред скоро уедет?
        Он поцеловал меня в лоб, уперся головой в валик под подушкой и улыбнулся:
        - Нет. Я перезнакомился со всеми главными его клиентами и с капитанами, знаю всех складских рабочих и портовых чиновников. У меня есть перечень цен, а список инвентаря я затвердил назубок. Пора перейти к практике. Джареду уже нечему меня учить.
        - А принц Карл?
        Он прикрыл глаза и тихонько хмыкнул.
        - О да. Но тут следует скорее полагаться на милость Божью, а не на Джареда. Мне кажется, будет лучше, если Джаред уедет и не увидит, какие шаги мы предпринимаем.
        - А какие шаги? - спросила я. - У тебя есть какая-нибудь идея, Джейми?
        Я ощущала на лице его теплое дыхание, пахнущее бренди, и, приподняв голову, поцеловала его. Мягкие губы раскрылись под моими, и целую минуту, прежде чем ответить, он наслаждался этим поцелуем.
        - О, есть, - со вздохом ответил он и откинул голову. - Не знаю, к чему они приведут, но идеи имеются.
        - Расскажи.
        - Ммфм…
        Он устроился поудобнее, лег на спину и, обняв меня одной рукой, заставил положить голову ему на плечо.
        - Ну, - начал он, - насколько я понимаю, это прежде всего вопрос денег, англичаночка.
        - Денег? - Мне казалось, что это прежде всего вопрос политики, а не денег. - Разве не потому французы хотят восстановления на троне Якова, что это нанесет удар Англии? Насколько я понимаю, Людовик хотел, вернее, захочет, - поправилась я, - отвлечь внимание короля Георга с помощью Карла Стюарта от того, что он, Людовик, намерен совершить в Брюсселе?
        - Это верно, - ответил Джейми, - но для возвращения на престол короля требуются деньги. А их у Людовика не так много, чтобы одновременно вести войну с Брюсселем и финансировать вторжение в Англию. Слышала, что говорил о королевской казне и налогах Джаред?
        - Да, но…
        - Нет, тут все зависит не от Людовика, - заметил он поучительным тоном. - Хотя, конечно, и он может сказать свое слово. Существуют и другие источники денег, к которым хотят подобраться Яков и Карл. Это французские банкиры, Ватикан и испанский королевский двор.
        - Тогда, наверное, Яков обхаживает Ватикан и испанцев, а Карл - французских банкиров? Ты как считаешь?
        Он кивнул, не сводя глаз с резных панелей потолка. Сделанные из орехового дерева, они в свете свечей отливали мягким светло-коричневым блеском, а по углам их украшали более темные по цвету розетки и ленты, тоже из дерева.
        - Да. Дядя Алекс показывал мне письма от его величества короля Якова. Судя по ним, он больше всего рассчитывает на испанцев. Папа был вынужден поддерживать Якова, поскольку тот католик. Папа Клемент вообще поддерживал его много лет, и теперь, после его смерти, это продолжает Папа Бенедикт, но уже на более скромном уровне. А Филипп Испанский и Людовик приходятся Якову кузенами; это их долг - помогать Бурбону. - Он искоса взглянул на меня и слегка улыбнулся. - Однако жизненный опыт подсказывает мне, англичаночка, что, когда речь заходит о деньгах, зов крови ослабевает.
        Приподняв по очереди ноги, он одной рукой стащил чулки и швырнул их на стул рядом с постелью.
        - Яков получил деньги от испанцев тридцать лет назад, - заметил он, - а также небольшой флот и людей. И результат - восстание в тысяча семьсот пятнадцатом. Но ему не повезло, войска потерпели поражение при Шерифмуире еще до того, как сам Яков прибыл туда. А потому, думаю, испанцы не слишком стремятся финансировать вторую попытку реставрации Стюартов, во всяком случае, пока не убедятся, что она будет успешной.
        - Поэтому Карл и прибыл в Париж обрабатывать Людовика и банкиров, - заключила я. - И насколько мне известно из истории, он в этом преуспеет. Что же тогда остается делать нам?
        Джейми отпустил мое плечо, потянулся. Матрас прогнулся под его весом.
        - Мне остается лишь торговать вином, англичаночка, - зевнув, сказал он. - А тебе - сплетничать с горничными. И если удастся выдуть много дыма, пчелы будут одурманены.
        Накануне отъезда Джаред отвез Джейми в небольшой особняк на Монмартре, где в ожидании, предпримет или не предпримет Людовик какие-либо действия в поддержку притязаний своего бедствующего кузена на трон, томился его высочество принц Карл Эдуард Луи Филипп Казимир и так далее. Я проводила их, одетых в лучшие платья, а в ожидании возвращения пыталась вообразить, как прошла встреча.
        - Ну как? - спросила я Джейми, как только мы оказались наедине. - Каков он из себя?
        Джейми задумчиво поскреб в затылке.
        - Ну… - пробормотал он, - у него болят зубы…
        - Что?
        - Так он сказал. И было видно, что бедняга мучается: щека распухла, все лицо перекошено. Уж не знаю, может, он вообще молчун или это из-за зубов, но говорил он очень мало.
        Обменявшись положенными приветствиями и представив Джейми, Джаред, граф Маришаль и некий болезненного вида персонаж, которого все называли Балхалди, отошли в сторонку и начали обсуждать шотландскую политику, предоставив его высочество и моего мужа самим себе.
        - Выпили по чарке вина, - признался Джейми под моим давлением. - Ну и я спросил его, как ему нравится Париж, а он ответил, что находит его довольно скучным, потому как не может выезжать на охоту. И тогда мы поговорили об охоте. Он сказал, что предпочитает охотиться с собаками, а не с загонщиками, я сказал, что тоже. Тут он начал рассказывать, сколько фазанов подстрелил, пока был в Италии. И говорил об Италии до тех пор, пока от холодного сквозняка из окна у него вконец не разболелись зубы… Следует заметить, домишко у него неважнецкий, так, маленькая вилла. Тогда мы выпили еще, чтобы снять зубную боль, а я рассказал ему об охоте на оленей в Шотландии, и он сказал, что хотел бы попробовать, и спросил, хорошо ли я стреляю из лука. Ну и я сказал, что да, прилично, и тогда он сказал, что надеется как-нибудь пригласить меня на охоту в Шотландии. Тут вдруг Джаред спохватился, что по дороге домой нам нужно еще заскочить на склад, и тогда его высочество протянул мне руку, я поцеловал ее, и мы расстались.
        - Гм… - скептически буркнула я.
        Хоть разум и подсказывал, что все знаменитости, бывшие или будущие, точно такие же люди, как и остальные, и мало чем отличаются по поведению, отчет о визите к Красавчику принцу Чарли все же немного разочаровал. Правда, Джейми пригласили заходить еще. Самый важный этап пройден, сказал он. Его представили принцу, теперь остается лишь неусыпно следить за его планами. Интересно, подумала я, неужели король Франции такой же скучный персонаж?
        Чтобы выяснить это, ждать особенно долго не пришлось. Неделю спустя Джейми поднялся еще затемно и начал одеваться, готовясь к долгому путешествию в Версаль, чтобы присутствовать на почетной церемонии утреннего одевания короля.
        Людовик имел привычку подниматься рано, в шесть утра. К этому раннему часу в зале перед спальней собирались несколько приближенных, с тем чтобы иметь счастье лицезреть утренний туалет короля. Они присоединялись к целой процессии слуг и придворных, готовых помочь его величеству приветствовать наступление нового дня.
        Разбуженный дворецким Магнусом, Джейми сонно выкарабкался из постели и стал одеваться, позевывая и чертыхаясь. Организм мой вел себя в эти часы прилично, и я наслаждалась восхитительным чувством умиротворения, которое нисходит на нашу душу при созерцании ближнего своего, вынужденного делать что-то неприятное, от чего судьба тебя освободила.
        - Смотри держи ухо востро! - сквозь сон пробормотала я. - Чтобы потом все мне рассказал.
        Буркнув что-то в знак согласия, он наклонился, поцеловал меня и вышел со свечой в руке проверить, как будут седлать его лошадь. Последнее, что я услышала перед тем, как снова погрузиться в сладкую дремоту, был голос Джейми, доносившийся снизу: в ночном прохладном воздухе он звучал удивительно громко и отчетливо. Муж прощался со своим лакеем.
        Зная, что до Версаля путь неблизок, а также учитывая возможность - об этом, кстати, предупреждал Джаред, - что мужа могут пригласить на ланч, я не слишком волновалась, видя, что он не вернулся к полудню. Однако меня так и разбирало любопытство, и я с нарастающим нетерпением ждала его приезда. И дождалась как раз к чаю.
        - Как прошел визит к королю? - спросила я, помогая Джейми снять камзол.
        На нем были плотные перчатки из свиной кожи, обязательные при дворе, и ему никак не удавалось расстегнуть фигурные серебряные пуговицы, украшающие скользкий бархат.
        - Ну вот, так-то лучше, - сказал он, с облегчением расправляя широкие плечи. Камзол был немного узковат в плечах, и, стягивая его, Джейми извивался, точно угорь. - Очень интересно, англичаночка, - ответил он, - по крайней мере первый час или около того.
        Процессия, состоящая из знати и придворных, вошла в королевскую опочивальню, каждый нес свой церемониальный предмет - полотенце, бритву, чашу для полоскания, королевскую печать и так далее. Придворный, прислуживающий в спальных покоях, раздвинул тяжелые шторы на окне, затем балдахин над огромной королевской кроватью, и лик короля Людовика предстал любопытному взору восходящего солнца.
        Короля приподняли и усадили на край кровати, где он сидел какое-то время, зевая и почесывая подбородок, пока слуги накидывали на королевские плечи шелковую мантию, тяжелую от золотого и серебряного шитья, потом, опустившись на колени, стащили с ног толстые чулки, в которых король спал, и вместо них натянули тончайшие шелковые и, наконец, надели на монаршью ступню мягкие шлепанцы с оторочкой из кроличьего меха.
        Придворные по очереди подходили, падали на колени у ног своего властелина и, почтительно приветствуя его, спрашивали, как его величество изволил почивать.
        - Не слишком хорошо, как я понял, - заметил Джейми. - Выглядел так, словно спал всего час или два и видел при этом дурные сны.
        Однако, несмотря на покрасневшие заспанные глаза и отвисшие щеки, его величество любезно кивнул своим придворным, поднялся на ноги и раскланялся с почетными гостями, собравшимися в покоях. Ленивым взмахом руки он подозвал прислуживающего в спальных покоях. Тот подвел его к креслу, в которое король и уселся и, прикрыв глаза, наслаждался суетой вокруг него, а герцог Орлеанский подводил к нему по одному визитеров. Те падали на колени и бормотали слова приветствия. Официальные петиции подавались чуть позже, когда Людовик уже окончательно проснулся и мог выслушать их.
        - У меня никаких просьб не было, я пришел лишь засвидетельствовать королю свое почтение, - объяснил Джейми, - а потому просто опустился на колени и сказал: «Доброе утро, ваше величество», а герцог тем временем объяснил королю, кто я такой.
        - А король что-нибудь ответил? - спросила я.
        Джейми улыбнулся и, заложив руки за голову, потянулся всем телом.
        - О да! Открыл один глаз и посмотрел на меня так, словно не верил тому, что видит. По-прежнему одним глазом Людовик с мрачноватым интересом обозрел меня и заметил: «Ну и здоровяк же ты!» А я ответил: «Да, ваше величество». А он вдруг спрашивает: «Танцевать умеешь?» Я сказал, что умею. Тогда он снова закрыл глаза, и герцог сделал мне знак отойти. По завершении представления гостей придворные и приближенные из знати перешли к церемонии умывания и одевания короля. Пока она продолжалась, посетители через герцога Орлеанского передавали королю свои просьбы, которые тот шептал ему на ухо, а его величество поворачивал голову, подставляя бритве то одну щеку, то другую, потом наклонился, чтобы ему надели парик.
        - О! А тебе, случайно, не выпала честь вытирать его величеству нос? - спросила я.
        Джейми усмехнулся и потянулся с такой силой, что затрещали суставы.
        - Слава богу, нет. Я вжался спиной в гардероб, стараясь слиться с мебелью, а все эти виконты и герцоги так опасливо косились на меня, словно боялись подхватить какую-нибудь заразу.
        - Хорошо, что ты высокий. И тебе было все видно.
        - Ага. Особенно повезло, что увидел, как он облегчается в свой ночной горшок.
        - Неужели он и в самом деле?.. На глазах у всех?!
        Я была потрясена. Конечно, мне доводилось читать об этом, и все равно верилось с трудом.
        - Ну да. А все вели себя так, словно ничего особенного не происходит. Да и потом тоже, когда он умывался и сморкался. На долю герцога де Нев выпала небывалая честь, - с иронией добавил он, - вытереть задницу его величеству. Не заметил, правда, что они сделали с полотенцем. Наверняка унесли куда-то и украсили испачканное место позолотой. А впрочем, там было довольно скучно, - добавил он и начал разминать мышцы ног. - Главное впечатление, которое я вынес, - человек этот тугой, как сова.
        - Тугой, как сова? - Меня озадачило это сравнение. - Ты хочешь сказать, он склонен к запорам?
        - В каком-то смысле. И неудивительно, когда смотришь, что они там едят при дворе. Сплошные сливки и масло. Да ему каждое утро кашку на завтрак надо есть, очень хорошо для желудка, ты же знаешь.
        Если шотландцы и были в чем-то упрямы - а вообще они проявляют упрямство по очень многим поводам, - так это в прославлении полезности овсянки на завтрак. Жизнь из века в век на скудной, малоплодородной земле не оставила им большого выбора, зато овса было всегда вдоволь, и они, как это часто случается, превратили недостаток в добродетель и даже уверяли, что овсянка очень вкусна.
        Джейми тем временем улегся на пол и начал делать серию упражнений, специально разработанных для ВВС, которые я рекомендовала ему для укрепления мышц спины.
        - Но почему ты сказал «тугой, как сова»? Обычно это выражение употребляют, когда хотят сказать, что кто-то мертвецки пьян. Но при чем тут запоры? Разве совы ими страдают?
        Окончив упражнения, он перевернулся на спину и лежал теперь на ковре, тяжело дыша.
        - Ну да.
        Он глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух. Сел, откинув волосы со лба.
        - Уж не знаю, правда это или нет, но так говорят в народе. Говорят, что у сов нет дырочки в заднице и неоткуда выпускать переваренную пищу - мышей, к примеру. Поэтому они превращают их косточки и шерсть в такие малюсенькие шарики и выблевывают, так как не могут выпустить с другого конца.
        - Правда?
        - Ну да, правда, так они делают. И по этому признаку можно отыскать дерево, на котором живет сова. Стоит только глянуть под него, и увидишь шарики. Смотреть тошно, что они вытворяют, эти совы, - добавил он и распахнул ворот рубашки пошире. - И все же дырочка у них имеется. Раз сбил одну с дерева рогаткой и специально посмотрел.
        - А ты, оказывается, любознательный мальчик! - рассмеялась я.
        - Ясное дело, англичаночка. - Он усмехнулся. - И выпускают они из этих дырочек что положено. Однажды целый день проторчал с Айеном под деревом, чтобы убедиться.
        - Да, это уже более чем обычное любопытство, - заметила я.
        - Просто интересно было знать. Айен никак не хотел сидеть спокойно, а потому пришлось врезать ему маленько, чтобы не рыпался. - При этом воспоминании Джейми улыбнулся. - И потом мы с ним сидели тихо и дождались, и тогда он схватил пригоршню этих самых какашек, сунул мне за ворот рубахи - и наутек! Господи, он мчался как ветер!
        Воспоминание о быстроногом друге юности вызвало печальные ассоциации, лицо его помрачнело; он вспомнил своего зятя, ковыляющего на деревянной култышке. Несчастный потерял ногу в бою.
        - Вообще у него, должно быть, просто ужасная жизнь, - заметила я, желая отвлечь Джейми от грустных мыслей. - Я имею в виду короля. Ни секунды уединения, даже в туалете.
        - Да уж, себе такого не пожелаешь, - согласился Джейми. - Но он как-никак король!
        - Гм… А мне кажется, что за роскошь, власть и все такое прочее приходится слишком дорого платить.
        Он пожал плечами:
        - Да. Так или иначе, но это судьба. Бог повелел ему быть королем, и выбора у него не оставалось.
        Он поднял плед, накинул на плечи, один край засунул за пояс и перекинул через плечо.
        - Позволь мне. - Я взяла из его рук серебряную застежку в виде кольца и скрепила края пледа у плеча. Он расправил складки, разглаживая яркую шерстяную ткань пальцами.
        - У каждого своя судьба, англичаночка, у меня тоже, - тихо добавил он, не сводя с меня глаз, и улыбнулся. - Хотя, видит Бог, я рад, что мне не надо приглашать Айена вытирать мне задницу. Но я был рожден помещиком, хозяином земли и людей на этой земле, и я должен стараться как можно лучше исполнять свое предназначение.
        Он протянул руку и легко коснулся моих волос.
        - А потому я обрадовался, когда ты сказала, что мы должны постараться сделать все, что в наших силах. Но больше всего на свете мне хотелось бы забрать тебя и ребенка и уехать далеко-далеко и жить где-нибудь, работая на полях и охотясь на зверя. А вечерами приходить домой и укладываться рядом с тобой спать.
        Темно-синие глаза мечтательно затуманились, рука теребила складки пледа, поглаживая яркие клетки с еле заметной белой полоской - знак принадлежности к клану Фрэзеров из Лаллиброха.
        - Но если бы я поступил так, - продолжал он, как бы рассуждая про себя, - то та, другая сторона моей души мучилась бы и страдала. Думаю, я чувствовал бы себя предателем. И все время слышал бы голоса своих людей, которых бросил на произвол судьбы.
        Я положила руку ему на плечо, он поднял глаза, и на его губах появилась слабая улыбка.
        - Думаю, что да, Джейми, - ответила я. - И знаешь, что бы ни случилось… как бы мы ни старались…
        Я умолкла, подыскивая слова. И, как часто бывало прежде, грандиозность задачи, стоявшей перед нами, потрясла и лишила дара речи. Да кто мы такие, чтобы вмешиваться в ход истории, изменять не свои судьбы, но судьбы принцев и крестьян, всего шотландского народа?
        Джейми взял меня за руку и ласково сжал:
        - Мы сделаем все, что в наших силах, англичаночка. И если все же прольется кровь, по крайней мере сможем с чистым сердцем сказать, что она не на нашей совести. А пока будем молиться Богу, чтобы до этого не дошло.
        Я подумала об одиноких серых надгробиях на Куллоденском поле, о солдатах Шотландии, что будут лежать под ними, если мы не справимся со своей задачей.
        - Да, молиться Богу, - откликнулась я.
        Глава 8
        Разгулявшиеся привидения и крокодилы
        Разрываясь между аудиенциями у короля и повседневной суетой, связанной с ведением дел Джареда, Джейми, похоже, был вполне доволен жизнью. По утрам, едва успев позавтракать, он исчезал с Муртой. Шел проверять новые поставки, вести переучет товаров, посещал доки на Сене, а также обследовал торговые точки, которые, судя по его описанию, являлись не чем иным, как самыми отвратительными тавернами и забегаловками.
        - Хорошо хоть Мурта с тобой, - заметила я, утешаясь этим фактом. - Вдвоем меньше шансов вляпаться средь бела дня в какую-нибудь неприятную историю.
        На вид этот маленький тщедушный человечек грозного впечатления не производил, но некогда я проскакала с Муртой пол-Шотландии, выручая Джейми из тюрьмы в Уэнтуорте, и не было человека в мире, которому я бы с большей готовностью вверила заботу о сохранности и благополучии мужа.
        После ланча Джейми наносил визиты - светские и деловые, их с каждым днем становилось все больше, а затем возвращался в свой кабинет, где просиживал час или два за гроссбухами до самого обеда. Он был очень занят.
        О себе я этого сказать не могла. После нескольких дней вежливых перепалок с мадам Вионе, кухаркой, у меня не осталось сомнений насчет того, кто истинная хозяйка в этом доме. Ясно, что не я. Каждое утро мадам заглядывала ко мне в будуар - советоваться относительно меню на день и представить мне список затрат на покупку продуктов. Фрукты, овощи, молоко и масло покупали на пригородной ферме. Оттуда по утрам доставляли все самое свежее; рыбу, выловленную в Сене, продавали с тележек на улице, там же торговали свежими мидиями - сверкающими черными раковинами среди гор увядающих водорослей. Я проглядывала список и все одобряла. Потом благодарила за вчерашний обед, и на этом наше общение кончалось. Иногда у меня просили ключи из связки - открыть буфет со столовым бельем, винный погреб, подвал или кладовую. Все остальное время я была предоставлена самой себе, пока не наступал час переодеваться к обеду.
        Светская жизнь в доме с отъездом Джареда продолжалась, как и прежде. Правда, я еще не осмеливалась принимать на широкую ногу, однако каждый вечер устраивала маленькие обеды, на которые приходили знать и кавалеры с дамами, а также бедствующие ссыльные якобиты и богатые купцы с женами.
        Впрочем, вскоре я обнаружила, что поглощать еду и напитки, а также потчевать ими гостей мне скучно, и посетовала на это Джейми. Он предложил мне вести его гроссбухи.
        - Уж лучше этим заняться, чем изводить себя, - заметил он, критически глядя на мои обкусанные ногти. - Кроме того, и почерк у тебя четче, чем у наших клерков.
        Итак, я оказалась в кабинете и долгие часы просиживала, сгорбившись над огромными гроссбухами. И вот однажды где-то к концу дня зашел мистер Сайлас Хоукинс заказать две тонны фламандского бренди. Мистер Хоукинс был господином солидным и процветающим; подобно Джареду, он тоже эмигрировал, но только из Англии, и занимался экспортом французских коньяков на родину.
        Мне всегда казалось, что купец, похожий на трезвенника, должен испытывать затруднения в торговле вином и другими, более крепкими спиртными напитками, тем более - в таких количествах. Но Хоукинсу в этом смысле повезло. Природа наделила его вечно румяными щечками и лучезарной улыбкой завзятого весельчака, хотя Джейми и утверждал, что человек этот ни разу не попробовал своих товаров, да и вообще редко пил что-либо, кроме грубого эля, однако о пристрастии его плотно поесть в городских тавернах слагались легенды. И лишь в самой глубине светло-коричневых глазок просвечивал трезвый расчет, что никак не сочеталось с внешностью простака и добряка.
        - Лучшие мои поставщики, доложу я вам, - заметил он с улыбкой, подписывая заказной бланк. - Всегда можно положиться, и товар отменного качества. Мне будет страшно не хватать вашего кузена, - кланяясь, сказал он Джейми. - Но выбор он во всех отношениях сделал верный. Правильно поступил, что доверил дело человеку из семьи, тоже шотландцу.
        Маленькие блестящие глазки остановились на килте Джейми; яркая клетчатая расцветка клана Фрэзеров отчетливо выделялась на фоне темных деревянных панелей, которыми была отделана гостиная.
        - Недавно из Шотландии? - как бы между прочим спросил Хоукинс и запустил руку во внутренний карман.
        - Нет. Какое-то время жил во Франции, - уклончиво ответил Джейми, избегая прямого ответа.
        Он взял из рук Хоукинса птичье перо, но, сочтя его немного притупившимся, отложил, достал из небольшого стеклянного кувшина на столе одно из длинных гусиных перьев и приготовился обмакнуть его в чернильницу.
        - Вот оно как… По одежде сразу видно, что вы настоящий шотландец. Я уж было подумал, что вы сможете дать мне совет относительно разного рода настроений, что существуют в этой стране. Ходят, знаете ли, такие слухи…
        Повинуясь жесту Джейми, мистер Хоукинс опустился в кресло и склонил круглое розовое лицо к толстому кожаному кошельку, извлеченному из кармана.
        - Что касается слухов, то они в Шотландии явление довольно распространенное, - заметил Джейми, затачивая и без того острое перо. - Но настроения? Вы, наверное, имеете в виду политику? Боюсь, должен разочаровать вас: совершенно не интересуюсь политикой.
        Маленький перочинный нож издал резкий щелчок, от толстого перьевого стержня откололась стружка.
        Мистер Хоукинс извлек из кошелька несколько серебряных монет и присоединил их к аккуратному столбику, выстроившемуся на столе между двумя мужчинами.
        - Вот как? - рассеянно заметил он. - Если это действительно так, тогда вы первый в моей жизни шотландец, который ею не интересуется.
        Джейми закончил затачивать перо и поднял его кончиком вверх, оценивая проделанную работу.
        - Мм?.. - буркнул он. - По правде сказать, мне просто не до этого. Дела отнимают слишком много времени. Вам это знакомо, уверен.
        - Это верно. - Мистер Хоукинс пересчитал монеты в столбике, потом убрал одну и заменил ее двумя помельче. - А я тут слышал, что Карл Стюарт недавно прибыл в Париж.
        Мягкое круглое лицо отражало лишь сдержанное любопытство, но маленькие глазки в толстых складках жира смотрели настороженно.
        - А-а-а… - протянул Джейми неопределенно.
        По тону не было ясно, признает ли он этот факт или проявляет к нему вежливое равнодушие. Перед ним лежали на столе бланки заказа, и он аккуратно подписывал бумаги, любовно вырисовывая каждую буковку, вместо того чтобы расписаться лихим росчерком, как он это обычно делал. Его, прирожденного левшу, с детства учили писать правой рукой, однако до сих пор искусство письма давалось ему с трудом и он крайне редко проявлял такое тщание.
        Хоукинс откинулся на спинку стула и, сощурясь, смотрел на склоненную голову Джейми.
        - Так вы не разделяете симпатий вашего кузена в этом плане?
        - А почему это вас так интересует, сэр?
        Подняв голову, Джейми устремил на Хоукинса взгляд пронзительно-синих глаз.
        Секунду толстяк его выдержал, но все же отвел глаза и отмахнулся пухлой ручкой.
        - Да ничуть не интересует! - ответил он. - Просто предметом изучения вашего кузена всегда были якобиты, он… вовсе не делает из этого секрета. Ну я и подумал: интересно, все ли шотландцы единодушны во мнении, что Стюартам принадлежит право на престол?
        - Если уж вас так волнуют шотландские горцы, - сухо заметил Джейми, протягивая ему копию заказа, - тогда вам следовало бы знать, что в тех краях трудно отыскать двух человек, придерживающихся одинаковых взглядов на что-либо, кроме, пожалуй, цвета неба над головой. Да и по этому поводу порой разгораются споры.
        Мистер Хоукинс расхохотался - под жилетом мягко заколыхалось круглое брюшко - и сунул свернутый листок во внутренний карман. Видя, что Джейми надоели эти расспросы, я позволила себе вмешаться и предложила гостю мадеры с бисквитами.
        Секунду мистер Хоукинс колебался, затем с сожалением покачал головой и, отодвинув кресло, поднялся:
        - Нет-нет, благодарю, миледи, но нет. Сегодня в порт приходит «Арабелла», я должен встретить ее в Каласе. А до отъезда еще куча дел.
        Он скроил гримасу, глядя на целую кипу бумаг, извлеченных из кармана, присоединил к ней подписанный Джейми бланк и убрал в большой кожаный бумажник.
        - Правда, - оживился он, - часть дел можно провернуть и по пути в Калас, заскакивая в таверны и пабы.
        - Если заглядывать во все встречающиеся по пути таверны и пабы, то вы попадете в Калас не раньше чем через месяц, - заметил Джейми, достал кожаную сумку, отделанную мехом, и убрал туда столбик серебряных монет.
        - Верно, милорд, - согласился Хоукинс и нахмурился. - Думаю, пару-другую придется пропустить, заскочу туда на обратном пути.
        - Но раз у вас так туго со временем, может быть, стоит послать в Калас кого-нибудь еще? - спросила я.
        Он выразительно закатил глаза и попытался сложить губы скорбным бантиком.
        - Хотел бы, чтобы такое оказалось возможным, миледи, но - увы! На борту «Арабеллы» груз, который я не могу доверить никому другому. Моя племянница, Мэри, - объяснил он, - направляется, как принято говорить, к берегам Франции. Ей всего пятнадцать, и прежде она никогда не покидала родного дома. А потому разве я могу допустить, чтобы девочка в одиночестве добиралась до Парижа?
        - Конечно, нет, - вежливо согласилась я.
        Имя показалось мне знакомым, но почему - я никак не могла вспомнить. Мэри Хоукинс… Достаточно простое, незамысловатое имя, оно никак не ассоциировалось у меня ни с кем. Я все еще размышляла над этим, когда Джейми поднялся - проводить Хоукинса до дверей.
        - Надеюсь, путешествие вашей племянницы будет прияным, - говорил он. - Она, вероятно, приезжает сюда учиться? Или просто навестить родственников?
        - Нет, выйти замуж, - гордо ответил торговец. - Моему брату удалось найти для девочки блестящую партию, французского аристократа.
        Казалось, он вот-вот лопнет от гордости, а золотые пуговицы на туго натянувшемся жилете отлетят.
        - Видите ли, мой старший брат - баронет.
        - А ваша племянница, она… э-э-э… давно знакома со своим женихом? - спросила я.
        - Вообще в глаза не видела. Суть в том, - тут мистер Хоукинс придвинулся поближе и понизил голос, - что она пока даже не знает о свадьбе. Переговоры еще не завершены.
        Я удивилась и приоткрыла было рот, но Джейми предостерегающе дернул меня за рукав.
        - Ну, раз жених ее принадлежит к знатному сословию, мы наверняка увидим вашу племянницу при дворе, - заметил он, подталкивая меня к двери, словно бульдозер.
        Мистер Хоукинс, продолжая болтать, посторонился и пропустил меня вперед.
        - Конечно, увидите, милорд Брох-Туарах! Сочту за честь познакомить племянницу с вами и вашей супругой! Уверен, она будет счастлива обрести здесь друга в лице соотечественницы, - добавил он и улыбнулся мне. - Я, знаете ли, не слишком полагаюсь в этом плане на чисто деловые знакомства.
        Черта с два ты не полагаешься, раздраженно подумала я. Да ты на все пойдешь, лишь бы приобщиться к французской знати. Ты даже готов выдать свою племянницу за… за…
        - Э-э… а кто же жених вашей племянницы? - без обиняков спросила я.
        Лицо мистера Хоукинса приобрело хитрющее выражение, и, придвинувшись еще ближе, он прошептал мне на ухо:
        - Не следовало бы говорить, пока брачный контракт не подписан, но, зная вас как даму благородную… могу сказать одно: этот человек - член дома гасконцев. И очень высокопоставленное лицо, заметьте!
        - Заметила, - ответила я.
        Мистер Хоукинс ушел, потирая ручки в радостном предвкушении, а я обернулась к Джейми:
        - Гасконцев!.. Но не имеет же он в виду… Нет, это просто невозможно! Неужели это та старая отвратительная обезьяна, тот тип с крошками жевательного табака на подбородке, который приходил к нам на обед на прошлой неделе?
        - Виконт Мариньи? - сказал Джейми, улыбнувшись моему описанию. - Да, вполне возможно. Он, насколько мне известно, вдовец и единственный наследник состояния. Впрочем, не думаю, чтобы то были табачные крошки, просто это борода так у него растет. Слегка трачен молью, - признал он, - но если его побрить и свести бородавки…
        - Но как же можно выдавать пятнадцатилетнюю девочку за… за это!.. И даже не спросив ее согласия!
        - Почему нет? Очень даже можно, - ответил Джейми с подчеркнутым спокойствием. - Как бы там ни было, англичаночка, это не твое дело.
        Он взял меня за обе руки и легонько встряхнул.
        - Ты слышишь? Знаю, тебе это кажется диким, но именно так обстоят дела. В конечном счете, - длинный рот его слегка искривился, - ты ведь тоже вышла замуж против своей воли. И, как видишь, смирилась с судьбой. Или нет?
        - Иногда мне кажется, что нет! - огрызнулась я и попыталась вырваться, но он удержал меня и, смеясь, поцеловал.
        Через мгновение я прекратила сопротивление и затихла в его объятиях, признавая поражение, пусть и временное. Я еще встречусь с Мэри Хоукинс, подумала я, тогда и узнаем, что она думает об этом своем браке. И если девушка не захочет видеть в брачном контракте свое имя рядом с именем виконта Мариньи, то… Внезапно я замерла, потом вдруг резко вырвалась из объятий Джейми.
        - Что такое? - встревоженно спросил он. - Тебе плохо, девочка? Ты вся побелела.
        И неудивительно. Ибо я вдруг вспомнила, где видела имя Мэри Хоукинс. Джейми ошибался. Это именно мое дело! А имя девушки, выведенное каллиграфическим почерком, я видела в самом верху генеалогической таблицы. Чернила со временем побледнели и приобрели коричневый оттенок. Мэри Хоукинс должна была стать женой вовсе не дряхлого виконта Мариньи. Нет, она должна была выйти замуж за Джонатана Рэндолла в 1745 году от Рождества Христова.
        - Но как она могла? Это же невозможно! - воскликнул Джейми. - Ведь Джек Рэндолл мертв.
        Он налил бренди и протянул мне. Рука твердо держала бокал за хрустальную ножку, но уголки рта были опущены, а в тоне, каким он произнес слово «мертв», не угадывалось сомнений насчет судьбы Джека.
        - Приляг как следует, англичаночка, - сказал он, - ты все еще такая бледная.
        Повинуясь его жесту, я послушно подобрала ноги и вытянулась на диване. Джейми сел в изголовье и положил мне руку на плечо, пальцы, такие сильные и теплые, осторожно массировали ямочку над ключицей.
        - Маркус Макраннох говорил мне, что собственными глазами видел, как Рэндолла насмерть затоптал скот в подземной темнице Уэнтуорта, - повторил он, словно убеждая сам себя. - Он походил на тряпичную куклу, плавающую в луже крови. Именно так сказал Маркус. И был в этом вполне уверен.
        - Да. - Я потягивала бренди, чувствуя, как приятное тепло разливается по телу. - И мне он то же самое говорил. Нет, конечно, ты прав! Капитан Рэндолл мертв. И во всем виноваты мои воспоминания о Мэри Хоукинс. Это из-за Фрэнка…
        Я взглянула на левую руку, прижатую к животу. В камине пылал огонь, отблески пламени плясали на золоте моего первого обручального кольца. Кольцо Джейми из шотландского серебра я носила на четвертом пальце левой руки.
        - О… - Рука Джейми застыла.
        Голова его была опущена, но он поднял глаза и встретился со мной взглядом.
        С тех пор как я вытащила Джейми из Уэнтуортской тюрьмы, мы с ним ни разу не говорили о Фрэнке, не упоминали и о смерти Джонатана Рэндолла. В то время все это казалось неважным, самое главное, что от него опасность нам уже более не угрожала. И с тех пор мне не очень хотелось напоминать Джейми об Уэнтуорте.
        - Ты ведь знаешь, что он мертв, разве нет, mo duinne?[16 - Моя темно-русая (гэльск.).]
        Джейми говорил еле слышно, пальцы крепко сжимали мое запястье, и я поняла, что он имеет в виду Фрэнка, а не Джонатана.
        - Может, и нет, - ответила я, не сводя глаз с кольца. Потом подняла руку, чтобы увидеть, как сверкнет металл в угасающем свете дня. - Если он мертв, Джейми, если его не существует больше, да к тому же и Джонатан погиб, тогда к чему мне хранить его кольцо?
        Он уставился на кольцо, я заметила, как нервно задергался у него уголок рта. И еще он страшно побледнел. Я не ожидала, что упоминание о Джонатане Рэндолле будет для него столь болезненным.
        - Ты уверена, что Рэндолл не оставил детей? - спросил он. - Это бы объяснило все.
        - Да, конечно, - согласилась я, - но нет, уверена, что нет. Фрэнк… - Голос у меня дрогнул. - Фрэнку достаточно хорошо известны трагические обстоятельства гибели Джонатана Рэндолла. Он уверял, что он, то есть Джек Рэндолл, погиб в Куллоденской битве, а его сын, прапрапрапрадедушка Фрэнка, родился через несколько месяцев после смерти отца. А через несколько лет вдова снова вышла замуж.
        Джейми задумчиво наморщил лоб, между бровей залегла тонкая вертикальная морщинка.
        - Тогда, может, это вовсе и не Рэндолла ребенок? А твой Фрэнк мог принадлежать к линии Мэри Хоукинс, она-то, как мы знаем, еще жива?
        Я отрицательно покачала головой:
        - Не вижу, каким образом. И если б ты знал Фрэнка… Нет, кажется, об этом я еще тебе не говорила. Когда я впервые увидела Джека Рэндолла, мне сперва на секунду показалось, что это Фрэнк. Не то чтобы одно лицо, но… поразительное сходство. Нет, конечно же, предком Фрэнка был именно Джек Рэндолл!
        - Понятно. - Пальцы Джейми вспотели, и он убрал руку с моего запястья и вытер ладонь о килт. - Тогда… возможно, это кольцо действительно ничего для тебя не значит, mo duinne?
        - Может, и нет. - Я коснулась теплого обруча на пальце и бессильно опустила руку. - О Джейми! Не знаю! Я уже ничего не понимаю!
        Он протер глаза тыльной стороной ладони.
        - Я тоже, англичаночка. - Он попытался улыбнуться мне. - Тут есть один интересный момент. Ты говорила, что именно Фрэнк рассказывал тебе о том, что Рэндолл погиб при Куллодене?
        - Да. Честно признаться, я предупредила Джека Рэндолла об этом, чтобы припугнуть. В Уэнтуорте, когда он вытащил меня и бросил в снег. Перед тем… перед тем, как заняться тобой.
        Веки и губы у него задергались, и я, встревоженная, спустила ноги с дивана.
        - Джейми, ты в порядке?
        Я хотела положить ему руку на голову, но он отстранился, встал и подошел к окну.
        - Нет. Да… Все в порядке, англичаночка. Все утро писал эти письма, и голова просто раскалывается. Не волнуйся. - Он прижался лбом к прохладной оконной раме, глаза были плотно закрыты. - Тогда, если вы с Фрэнком знали, что Джек Рэндолл погиб при Куллодене, а мы знаем, что этого не случилось… тогда, выходит, это вполне возможно, Клэр.
        - Что возможно? - с тревогой и недоумением спросила я, желая ему помочь, но не зная, как это сделать.
        - Тогда можно предотвратить то, что, ты знаешь, должно случиться.
        Он оторвал лицо от окна и устало улыбнулся мне. Лицо оставалось бледным, но гримаса, искажавшая его, исчезла.
        - Джек Рэндолл умер раньше, чем было предназначено ему судьбой, и Мэри Хоукинс выйдет замуж за другого человека. И даже если это означает, что твой Фрэнк так никогда и не родится… или родится, но от кого-то другого, - добавил он в виде утешения, - это также означает, что у нас есть шанс осуществить то, что мы задумали. Возможно, Джек Рэндолл вовсе не погибнет в битве при Куллодене, потому что эта битва так никогда и не состоится.
        Сделав над собой усилие, он поборол волнение, подошел ко мне, обнял и, склонив голову, уперся лбом мне в волосы.
        - Знаю, это должно огорчить тебя, mo duinne. Но разве не утешает мысль, скольких бед можно при этом избежать?
        - Да, - прошептала я после паузы в складки его рубашки.
        Потом осторожно высвободилась из объятий и погладила его по щеке. Морщинка между бровями стала глубже, глаза смотрели рассеянно, но он улыбнулся мне.
        - Джейми, - сказала я, - иди приляг. А я пошлю записку д’Арбанвиллям, что мы сегодня не придем.
        - О нет, - возразил он. - Я чувствую себя прекрасно. Это просто головная боль, англичаночка, от чтения и письма. Подремлю часок, и все пройдет. Ну так я пошел?
        Он было направился к двери, но остановился и обернулся с улыбкой на лице.
        - И если я буду кричать во сне, англичаночка, положи мне руку на голову и скажи просто: «Джек Рэндолл мертв». И я сразу успокоюсь.
        И стол, и общество в доме д’Арбанвиллей были просто превосходны. Мы вернулись поздно, и, едва коснувшись головой подушки, я тут же заснула. Спала спокойно и крепко, но в середине ночи вдруг проснулась, чувствуя, что что-то не так.
        Ночь стояла холодная, и нижнее одеяло по своей подлой привычке свалилось на пол, на мне осталось лишь шерстяное покрывало. Я перекатилась на другой бок и потянулась к Джейми, в поисках тепла. Его не было.
        Я села в постели, озираясь по сторонам, и увидела его почти сразу же - он сидел на подоконнике, обхватив голову руками.
        - Джейми! Что случилось? Снова голова разболелась?
        Я схватила свечу, намереваясь раскрыть аптечку, но что-то в его позе остановило меня, и я подошла к окну.
        Он дышал тяжело, с хрипом, словно после бега, и, несмотря на холод, был весь в поту. Я прикоснулась к его плечу - оно было холодным и твердым, как у металлической статуи.
        При этом прикосновении он вздрогнул и вскочил на ноги - расширенные глаза казались совсем темными.
        - Прости, не хотела тебя пугать, - сказала я. - С тобой все в порядке?
        А может, он просто в состоянии сомнамбулического транса, подумала я. Выражение его лица совсем не изменилось, он смотрел словно сквозь меня, и ему явно не нравилось то, что он видел.
        - Джейми! - резко окликнула его я. - Джейми, проснись!
        Он заморгал и вдруг увидел меня. Хотя на лице оставалось все то же выражение загнанного зверя.
        - Все в порядке, - ответил он. - Я не сплю, - произнес он таким тоном, словно убеждал сам себя.
        - Но что случилось? Тебе привиделся кошмар?
        - Сон. Да, я видел сон…
        Шагнув вперед, я положила руку ему на плечо:
        - Расскажи. Он не будет тебя больше мучить, если расскажешь.
        Он крепко сжал мои руки, словно ища опоры. В окно смотрела полная луна, и я отчетливо видела, как напряжена каждая мышца его тела. Он был тверд и неподвижен, как камень, но внутри таилась скрытая энергия, готовая вырваться наружу.
        - Нет, - ответил он все еще каким-то потусторонним голосом.
        - Да, - настаивала я. - Скажи мне. Скажи, что ты видел.
        - Я не могу… видеть ничего… Я ничего не вижу…
        Я развернула его лицом к яркому лунному свету, льющемуся из окна. Похоже, свет помог, дыхание стало спокойнее, и он, останавливаясь, запинаясь, начал рассказывать.
        Ему приснились каменные стены Уэнтуортской тюрьмы. И в комнату вошло привидение Джонатана Рэндолла. И оно, абсолютно голое, улеглось на кровать, поверх моего шерстяного покрывала.
        За спиной Джейми слышал хриплое дыхание. Влажная, покрытая потом кожа касалась его тела. Он скрипел зубами от отчаяния. Призрак, почувствовав легкое движение, рассмеялся.
        - О, у нас есть еще время, прежде чем мы повесим тебя, мой мальчик, - прошептал он. - Много времени. Достаточно, чтобы получить удовольствие.
        Рэндолл внезапно грубо и резко дернулся, и Джейми непроизвольно издал сдавленный стон.
        Рука Рэндолла откинула Джейми волосы со лба, убрала их за уши. У самого своего уха Джейми ощущал горячее дыхание и отвернулся. Но со свистом вырывающиеся изо рта слова продолжали преследовать его.
        - А ты когда-нибудь видел, как вешают человека, а, Фрэзер?
        Слова звенели в ушах. Не дожидаясь ответа, длинная тонкая рука обвилась вокруг талии, стала поглаживать по животу, опускаясь все ниже.
        - Ну, конечно, видел! Ты ведь был во Франции, наверняка видел, как там вешают дезертиров… А знаешь, что висельник опорожняет кишечник по мере того, как петля все туже затягивается на горле?
        Рука гладила, легонько щекотала, теребила, снова начинала гладить. Джейми вцепился здоровой рукой в край койки и изо всех сил вжался лицом в кусачее одеяло, но слова все равно доставали его.
        - Вот что случится с тобой, Фрэзер. Еще каких-то несколько часов - и почуешь петлю на своей шее. - Рэндолл самодовольно рассмеялся. - И ты пойдешь на смерть, а задницу твою будет жечь от моих ласк, а потом из тебя начнет выходить дерьмо и стекать по ногам, а вместе с дерьмом - следы моей страсти и капать на землю, под виселицей…
        Джейми не издал ни звука. Он ощущал свой запах, вонь грязи и нечистот темницы, с кисловатым привкусом пота от страха и ярости. А от человека за его спиной несло животным, и этот запах перекрывал нежный аромат лавандовой туалетной воды.
        - Одеяло… - сказал он.
        Глаза его были закрыты, лицо, освещенное луной, искажено.
        - Оно было такое жесткое и колючее, и я ничего не видел, кроме каменной кладки тюремной стены. Не на чем было остановиться глазу и мысли… Я ничего не видел. А потому не открывал глаз и думал только об одеяле под щекой. Это все, что я чувствовал… Кроме боли… и его. Я вцепился в это одеяло…
        - Джейми, позволь, я обниму тебя. - Я говорила нарочито спокойно, стараясь унять клокотавшую в нем ярость.
        Он так крепко вцепился в мои руки, что они онемели. Но придвинуться к себе не позволял, держал на расстоянии, словно боялся приникнуть ко мне.
        Внезапно он отпустил руки, отшатнулся и повернулся к залитому лунным светом окну. И стоял, весь напряженный и дрожащий, точно туго натянутая тетива, однако голос звучал спокойнее:
        - Нет, девочка. Не для того я с тобой встретился. Ты не должна… быть замешана в этом.
        Я сделала к нему шаг, но он быстрым жестом остановил меня. И снова повернулся лицом к окну, уже совсем спокойный, с пустым, ничего не выражающим лицом, словно стекло, через которое смотрел.
        - Ступай ложись, девочка. Мне надо немного побыть одному. Все хорошо, все в порядке. Просто тебе нельзя волноваться.
        И, раскинув руки, обнял оконную раму и всем телом заслонил лунный свет. Плечи его напряглись от усилия, и я поняла, что он изо всех своих сил вжимается в эту раму.
        - Это всего лишь сон… Джек Рэндолл мертв.
        В конце концов я заснула, а Джейми все стоял у окна, всматриваясь в лик луны. Пробудившись на рассвете, я увидела, что он, завернутый в плед, спит, скорчившись, на подоконнике.
        Мои движения разбудили его, и он вновь был самим собой - уравновешенным и веселым, каким обычно бывал по утрам. Но веселость эта пугала меня, я помнила, что произошло ночью, и после завтрака стала рыться в аптечке.
        К несчастью, чтобы приготовить превосходную микстуру от бессонницы, мне не хватало нескольких трав. Но тут я вспомнила, что Маргерит рассказывала мне об одном человеке. Раймон, торговец травами, проживал на улице де Варенн. Колдун - так назвала она его. Как раз то, что мне нужно. Так, все утро Джейми будет на складах. В моем распоряжении карета и кучер. Решено, я еду к Раймону.
        По обе стороны от входа тянулся чистый деревянный прилавок, а за ним на высоту, вдвое превышающую средний рост человека, поднимались полки. Некоторые из них были застеклены, очевидно, там хранились самые редкие и дорогие лекарства. Углы шкафов украшали толстые позолоченные купидоны в развевающихся одеяниях. Надув щеки, они дудели в рожки. Создавалось впечатление, что эти лихие и даже развязные создания вдоволь попользовались спиртными напитками, выставленными на прилавках.
        - Могу я видеть месье Раймона? - спросила я молодую женщину, стоявшую за прилавком.
        - Мэтра Раймона, - поправила она меня, простецким жестом вытерла красный нос о рукав и указала в дальний конец помещения, где из-за перегородки зловеще выплывали густые клубы коричневатого дыма.
        Являлся ли Раймон колдуном или нет - неизвестно, но обстановка у него была соответствующая. Из черной плиты, сложенной из шифера, выплывал дым и кольцами уходил наверх, под низкие потолочные балки. Над огнем было укреплено нечто вроде столика из камня с углублениями, откуда торчали стеклянные перегонные кубы и медные «пеликаны» - так называют металлические сосуды с длинными носиками, - из которых капала в чашки какая-то подозрительного вида жидкость. Небольшой, но вполне удобный дистиллятор. Я осторожно принюхалась. Над всеми запахами превалировал густой спиртной дух, исходивший от огня. На буфете выстроился аккуратный ряд чисто вымытых бутылок, что лишь усилило мои подозрения: помимо торговли амулетами и приворотными зельями мэтр Раймон, по всей очевидности, делал немалые деньги на производстве высококачественного шерри-бренди.
        Сам алкогольных дел мастер склонился над огнем, подбрасывая в печь уголь. Услышав, что кто-то вошел, он выпрямился и приветствовал меня радушной улыбкой.
        - Как поживаете? - вежливо осведомилась я.
        Впечатление, что я оказалась в хижине колдуна, было столь сильным, что я ничуточки не удивилась бы, услышав в ответ кваканье.
        Ибо больше всего на свете мэтр Раймон напоминал огромную добродушную лягушку ростом чуть выше четырех футов, с бочкообразной грудью и кривыми ножками. Он обладал также толстой и липкой на вид кожей исконного обитателя болот и слегка выпученными, дружелюбно глядящими черными глазками. Разве что не зеленый и без бородавок, а так - самая настоящая лягушка, по всем статьям.
        - Мадонна! - Лицо его расплылось в улыбке. - Чем имею счастье служить вам?
        Оказалось, что у него совершенно нет зубов, что еще больше усиливало сходство с лягушкой, и я смотрела ему в рот, словно завороженная.
        - Мадонна? - повторил он, вопросительно глядя на меня.
        Поняв, насколько мое поведение кажется странным, я покраснела и неожиданно для себя спросила:
        - Я просто задумалась: целовала ли вас когда-нибудь красивая молоденькая девушка?
        Он так и покатился со смеху, и я покраснела еще больше. Потом, широко, во весь рот ухмыльнувшись, ответил:
        - Много раз, мадонна! Но увы, не помогает. Как видите.
        Тут мы уже оба рассмеялись, чем привлекли внимание девушки за прилавком - она с любопытством заглянула за перегородку. Мэтр Раймон прогнал ее жестом, затем, кашляя и держась за горло, проковылял к окну и распахнул створки, чтобы немного проветрить помещение от дыма.
        - Так лучше? - спросил он, глубоко вдыхая прохладный весенний воздух, и, отбрасывая с плеч длинные седые пряди, добавил: - Ну-с, мадонна, поскольку теперь мы друзья, может, подождете немного? Мне тут надо срочно закончить одно дельце.
        Я тут же согласилась, и он вернулся к печи, все еще похохатывая и держась за бока, и начал наполнять канистру дистиллятора. Я же тем временем расхаживала по комнате, разглядывая набор самых разнообразных и удивительных предметов.
        С потолка свисал внушительных размеров крокодил, по всей видимости чучело. Я глазела на его желтое брюхо, твердое и блестящее, точно восковое.
        - Настоящий? - спросила я, присаживаясь за исцарапанный дубовый стол.
        Мэтр Раймон поднял на меня глаза и улыбнулся:
        - Мой крокодил? Ну разумеется, мадонна. Придает клиентам чувство уверенности, что они попали по адресу.
        Он кивнул в сторону полки, тянувшейся вдоль стены на уровне глаз. Она была уставлена белыми керамическими сосудами с причудливой позолотой на каждом. Там были изображены цветы и звери, и к каждому прикреплена бирка с рецептом. На трех ближайших ко мне сосудах красовались бирки с надписями по-латыни, и я с некоторым трудом, но все же перевела: крокодилья кровь, печень и желчь того же зверя.
        Я взяла один, вынула пробку и осторожно принюхалась.
        - Горчица, - сморщив нос, заметила я, - и чабрец. Но как это вы умудрились придать снадобью столь омерзительный вид?
        Я слегка наклонила сосуд, разглядывая жирную черную жидкость внутри.
        - О, да этот хорошенький носик, мадонна, у вас не просто для украшения! - На жабьем лице расплылась широкая улыбка, обнажая крепкие голубоватые десны. - Эта черная жидкость - перегнившая мякоть тыквы, - сознался он и, понизив голос, добавил: - А что касается запаха… так это настоящая кровь.
        - Но не крокодилья же!
        Я подняла глаза к потолку.
        - Сколько цинизма у такого нежного создания! - скорбно заметил Раймон. - Дамы и господа, состоящие при дворе, куда доверчивее по природе, на свой, аристократический лад, разумеется. Нет, если честно, это кровь свиньи, мадонна. Свиньи куда более доступный материал, нежели крокодилы.
        - Да, конечно, - согласилась я. - Этот, должно быть, стоил вам недешево.
        - Нет, мне повезло. Я получил его в наследство, как и почти все остальное в этой лавке. От предшествующего владельца.
        Мне показалось, что в глубине добрых черных глаз мелькнуло беспокойство. Но за последнее время я стала слишком подозрительна, привыкнув читать различные оттенки выражения на лицах присутствующих на званых обедах в надежде, что это может как-то помочь Джейми, а потому тут же отбросила эту мысль.
        Маленький толстый колдун придвинулся поближе и доверительным жестом взял меня за руку.
        - Профессионалка? - спросил он. - Должен отметить, вы ничуть не похожи.
        Первым порывом было отбросить эту руку, но ее прикосновение, вопреки ожиданиям, оказалось приятным - бесстрастным и одновременно утешительным. Я взглянула на окна - края стекол покрывал слой инея - и поняла, откуда возникло это ощущение: его руки без перчаток были на удивление теплыми.
        - Все зависит от того, какой смысл вы вкладываете в этот термин, - усмехнулась я. - Я - целительница.
        - Ах целительница? - Он откинулся в кресле, с интересом разглядывая меня. - Да, наверное, так и есть. А еще? Предсказания судьбы, приворотные зелья?
        Я с содроганием вспомнила наши с Муртой скитания по дорогам Шотландии, когда мы искали Джейми. Тогда, чтобы заработать на кусок хлеба, мы, словно пара цыган, предсказывали судьбу и пели.
        - О нет, ничего подобного! - слегка покраснев, ответила я.
        - Ну, что вы не профессиональная лгунья, это очевидно, - заметил он, весело глядя на меня. - А жаль. Однако же чем могу служить вам, мадонна?
        Я объяснила, что мне нужно; он слушал, глубокомысленно кивая головой, длинные седые волосы спадали с плеч. Парика он, во всяком случае в лавке, не носил и волосы не пудрил. Просто зачесывал их назад с высокого и широкого лба, и они прямыми, как палки, прядями спадали на плечи, а на концах были ровно подрезаны.
        Говорить с ним было легко, он очень хорошо знал травы и ботанику. Он начал снимать с полок разные склянки и сосуды, вытряхивал из них какие-то порошки, смешивал их, растирал в ладонях всякие травы, давал мне понюхать или попробовать.
        Нашу беседу прервали голоса, доносившиеся из магазина. Там, облокотившись о прилавок, стоял щеголевато одетый лакей и что-то говорил продавщице. Вернее, пытался что-то сказать. Его робкие попытки успешно парировали трескучие тирады на провансальском. Понимала я далеко не все, но общий смысл был ясен. Речь шла о капусте и каких-то колбасках, причем и о том и о другом отзывалась девушка далеко не лестно.
        Я начала было размышлять об уникальной способности французов сводить любую дискуссию к еде, как вдруг дверь в лавке резко распахнулась. К лакею прибыло подкрепление в лице нарумяненной и пышно разодетой дамы.
        - Ага, - пробормотал Раймон, с интересом наблюдая из-под моей руки за драмой, разворачивающейся у прилавка. - Виконтесса де Рамбо!
        - Вы ее знаете?
        Продавщица, очевидно, знала, поскольку перестала нападать на лакея и шмыгнула за застекленный шкаф, где хранились слабительные средства.
        - Да, мадонна, - кивнул Раймон. - Эта дамочка обходится мне довольно дорого.
        Я поняла, что он имеет в виду, когда увидела, как дама, подняв в руке маленькую баночку, содержащую по виду некое замаринованное растение - предмет перебранки, - с удивительной силой и точностью метнула ее прямо в застекленную дверь шкафчика.
        Грохот стекла - и тишина. Виконтесса ткнула длинным костлявым пальцем в девушку.
        - Ты, - прошипела она голосом, напоминавшим скрежет металлической стружки, - подай мне черного зелья! Немедленно!
        Девушка открыла было рот, чтобы возразить, но, заметив, что виконтесса потянулась за очередным снарядом, тут же закрыла его и выбежала в заднюю комнату.
        Предвидя ее бегство, Раймон решительно протянул руку и достал с полки над головой пузырек, который и сунул ей в руки, едва она возникла в дверях.
        - Вот, отдашь ей, - сказал он. - А то все здесь переколотит.
        Девушка робко направилась к прилавку, а он повернулся ко мне и состроил гримасу.
        - Яд для соперницы, - объяснил он. - Или, по крайней мере, она так думает.
        - О! - воскликнула я. - А что же там на самом деле? Горький жостер?
        Он взглянул на меня с удивлением и уважением.
        - А вы здорово разбираетесь, - заметил он. - Природный дар или же учились?.. Ладно, не так уж это важно…
        Он взмахнул пухлой лапкой.
        - Да, правильно, жостер. Завтра соперница заболеет, а виконтесса будет наслаждаться зрелищем ее страданий. Жажда мести будет удовлетворена. К тому же она убедится, что не напрасно потратила деньги. А когда соперница выздоровеет, без особого ущерба организму, виконтесса припишет это вмешательству священника или же противоядию, которое дал жертве нанятый ею знахарь… Ничего, все утрясется, - спокойно заметил он. - Ну а через месяц, когда она явится ко мне за средством для прерывания беременности, я сдеру с нее сумму, не только покрывающую стоимость испорченного имущества, нет, - достаточную для того, чтобы купить целых три новых шкафа. И она спорить не станет, выложит денежки как миленькая.
        Он бегло улыбнулся, но улыбка была лишена обычного добродушия.
        - Так что всему свое время.
        Я заметила, как черные бусинки глаз испытующе окинули мою фигуру. Живота видно не было, но я поняла, что он знает.
        - А что, средство, которое вы через месяц пропишете виконтессе, сработает? - осведомилась я.
        - Все зависит от срока, - ответил он и задумчиво склонил голову к плечу. - Если на ранней стадии, то да. Но особенно тянуть не стоит.
        В голосе его отчетливо звучало предупреждение, и я улыбнулась.
        - Я не для себя спрашиваю, - заметила я. - Просто интересно.
        Он снова расслабился:
        - Ага… А я уж было подумал…
        Грохот колес с улицы подсказал, что голубая с серебром карета виконтессы отъехала от дома. Лакей, стоя на запятках, размахивал руками и криком предупреждал прохожих, они разбегались и прятались за дверями или же в боковых улочках, опасаясь быть раздавленными.
        - Все ясно, - тихо пробормотала я.
        Происходившие в последнее время события не часто позволяли смотреть в будущее с должным оптимизмом, но это был как раз тот редкий случай, исключение из правил.
        - Не спрашивайте, по ком звонит колокол, - сказала я Раймону. - Иначе окажется, что он звонит по тебе.
        Он, похоже, был удивлен:
        - Вот как… Ладно. Кстати, вы вроде бы говорили, что черная бетоница хорошо помогает от запоров? Сам я использую белую.
        - Правда? Но почему?
        И, не упоминая больше о виконтессе, мы пустились обсуждать различные профессиональные тонкости.
        Глава 9
        Великолепие Версаля
        Я тихонько притворила за собой дверь в кабинет и постояла немного, собираясь с духом. Глубоко вдохнула, но из-за плотно стягивающего грудь корсета из китового уса получился звук, напоминавший сдавленный писк.
        Джейми, сидевший над грудой бумаг, поднял голову и замер с широко раскрытыми глазами. Приоткрыл было рот, но не издал ни звука.
        - Ну и как тебе?
        Придерживая шлейф, я бодро шагнула в комнату и прошлась, слегка покачивая бедрами, как учила меня портниха, чтобы показать край плиссировки из прозрачного шелка, которая украшала нижнюю юбку.
        Джейми закрыл рот и заморгал.
        - Это… оно… Красное, да? - пробормотал он.
        - Ну, почти. Называется «Кровь Христа», если уж быть точным. Самый модный в сезоне цвет, так мне, во всяком случае, сказали.
        - Не каждая женщина осмелится надеть такое, мадам, - заявила мне портниха сквозь булавки, зажатые во рту. - Но вы, с вашим цветом кожи! Бог мой, да мужчины будут просто ползать у ваших ног!
        - Пусть только попробуют, сразу пальцы отдавлю, - сурово ответила я.
        Я вовсе не собиралась шить столь вызывающий наряд, хотя, конечно, хотелось, чтобы на меня обратили внимание. Джейми велел мне заказать такое платье, в котором бы я выделялась в толпе. Невзирая на утреннюю сонливость, король, оказывается, запомнил Джейми, и мы получили приглашение на бал в Версаль.
        - Мне надо заручиться поддержкой денежных людей, - объяснял Джейми чуть раньше, делясь своими планами. - А поскольку ни положения, ни настоящей власти у меня нет, надо сделать так, чтобы они сами искали нашего общества.
        И он, глубоко вздохнув, поднял глаза на меня, далеко не блистающую очарованием в неуклюжем ночном халате.
        - Боюсь, что в Париже нам придется часто бывать в обществе. Даже, если получится, появляться при дворе. Они узнают, что я шотландец, начнутся расспросы о принце Карле, о том, действительно ли у меня на родине хотят возвращения Стюартов. Тогда я косвенным образом дам им понять, что большинство шотландцев готовы хорошо заплатить, лишь бы не видеть на троне Стюартов, пусть даже и погрешу при этом против истины.
        - Да, лучше не выдавать своих истинных намерений, - согласилась я. - Иначе в следующий раз принц спустит на тебя всех собак.
        Чтобы быть в курсе планов Карла, Джейми еженедельно наносил визиты в маленький особняк на Монмартре.
        Он слегка усмехнулся:
        - Что касается его высочества и сторонников якобитов, то я полностью лоялен к Стюартам. А поскольку Карла Стюарта при дворе не принимают, а меня - да, то шансы узнать, о чем я там болтаю, у него невелики. Все парижские якобиты, как правило, живут очень замкнуто. Одна из причин: им просто не хватает денег, чтобы появляться в высшем обществе. Спасибо Джареду: у нас деньги имеются.
        Джаред был полностью согласен с кузеном, что круг знакомств и развлечений следует расширять, с тем чтобы французская знать, а также члены богатых семейств проложили себе дорогу к нашему дому, где их услаждали бы и соблазняли рейнскими винами, занимательной беседой, изысканными развлечениями и настоящим шотландским виски в невероятных количествах. Именно поэтому бедный Мурта последние две недели только и делал, что курсировал между портом и нашими подвалами.
        - Им всегда подавай что-нибудь новенькое, - говорил Джейми, набрасывая какой-то рисунок на обратной стороне листа, где была напечатана поэма, в деталях описывающая непристойную любовную связь между графом де Севиньи и супругой министра сельского хозяйства. - И вообще, знать обращает внимание прежде всего на внешность.
        Так что для начала нам надо представить им что-нибудь необыкновенное, на чем можно будет остановить взор.
        Судя по его потрясенному виду, я в этом преуспела. Я немного покружилась по комнате, отчего громадная юбка закачалась, как колокол.
        - Неплохо, правда? - спросила я. - Во всяком случае, заметно.
        Он наконец обрел дар речи.
        - Заметно? - хрипло пробормотал он. - Заметно! Еще бы, да ты вся просвечиваешь насквозь!
        Я глянула вниз:
        - Скажешь тоже! И вовсе это не я, а кружева, а под ними - подкладка из белого шелка.
        - Да? А как похоже на твое тело! - Он встал и подошел поближе, потом наклонился, разглядывая лиф платья. Заглянул за корсаж. - Господи, да тебя до самого пупка видать! Неужели ты всерьез собираешься выйти в этом на люди?
        Я слегка ощетинилась. Я и сама чувствовала себя несколько неловко в столь откровенном туалете, несмотря на полное его соответствие модным рисункам, которые показывала мне портниха. Но реакция Джейми заставила занять оборону, и я, чувствуя шаткость своих позиций, стала агрессивнее.
        - Ты же сам велел мне выглядеть заметнее! - напомнила я. - И вообще, это ничто по сравнению с последней придворной модой. Поверь, я еще выбрала самое скромное, не то что платья мадам де Периньон и герцогини Руанской. - Я подбоченилась и с вызовом заглянула ему в глаза. - Или ты хочешь, чтобы я появилась при дворе в своем старом зеленом бархатном?
        Джейми отвел глаза от декольте и поджал губы.
        - Ммфм, - буркнул он, выглядя в этот момент типичным шотландцем.
        Настало время немного утешить мужа. Я подошла и положила руку ему на плечо.
        - Ладно, перестань, - сказала я. - Ты ведь бывал при дворе и видел, как там одеты дамы. И прекрасно знаешь, что, по их понятиям, ничего особенно вызывающего в этом платье нет.
        Он снова оглядел меня с головы до ног и улыбнулся, слегка пристыженный.
        - Да-а, - протянул он. - Да… это, конечно, верно. И все же… Ты ведь мне жена, англичаночка. И я не хочу, чтобы другие мужчины смотрели на тебя и видели то, что я видел у этих дамочек.
        Рассмеявшись, я обняла его за шею, притянула к себе и поцеловала. Он положил мне руку на талию, пальцы бессознательно гладили скользкий красный шелк. Затем поползли вверх, к шее. Другая рука легла на грудь, там, где она мягко и округло выступала из узкого и жесткого корсажа - роскошно и соблазнительно свободная, прикрытая лишь одним слоем тончайшего и прозрачнейшего шелка. Наконец он отпустил меня и выпрямился, удрученно качая головой:
        - Ладно. Никуда не денешься, придется, видно, тебе его надеть, англичаночка! Но только умоляю, будь осторожнее!
        - Осторожнее? Но чего мне бояться?
        Губы его скривились в горестной усмешке.
        - Послушай, женщина, ты имеешь представление, как выглядишь в этом платье? Глядя на него, так и хочется тебя изнасиловать, прямо с ходу. А эти лягушатники, разве они обладают моей выдержкой? - Он слегка нахмурился. - А ты не могла бы… чем-нибудь прикрыться сверху?
        Он махнул рукой в сторону своего камзола с кружевным жабо, сколотым булавкой с рубином.
        - Ну, шарфиком там или платочком.
        - Вы, мужчины, - заявила я ему, - не имеете ни малейшего представления о моде! Ладно, не беспокойся. Портниха объяснила мне, для чего существует веер.
        И я жестом, который разучивала минут пятнадцать, раскрыла веер из кружев в тон платью и, обмахиваясь им, кокетливо прикрыла бюст.
        Джейми задумчиво взирал на это представление. Подумав, он достал из гардероба мой плащ.
        - Сделай мне одно одолжение, англичаночка, - сказал он, накидывая тяжелый бархат мне на плечи. - Возьми веер побольше.
        В плане привлечения всеобщего внимания платье имело несомненный успех. Что же касается кровяного давления Джейми, то тут эффект был скорее отрицательным.
        Он все время держался поблизости, бросая яростные взоры на любого мужчину, осмеливавшегося взглянуть в мою сторону, пока Аннализа де Марильяк не углядела нас с другого конца зала и не поплыла навстречу с приветливой улыбкой. Улыбка на моих губах тут же застыла. Аннализа де Марильяк была, по словам Джейми, его старой «знакомой», он знал ее еще со времени первого приезда в Париж. К тому же она была красива, обаятельна и на удивление хрупка.
        - Мой маленький дикарь! - приветствовала она Джейми. - Хочу вас кое с кем познакомить. Вернее, сразу с несколькими людьми.
        Словно фарфоровая куколка, она качнула головой в сторону группы мужчин, собравшихся в углу возле столика для игры в шахматы. Они яростно о чем-то спорили. Я узнала герцога Орлеанского и Жерара Гоблена, известного банкира. Судя по всему, там действительно собрались влиятельные люди.
        - Идемте, сыграете с ними в шахматы, - настаивала Аннализа, положив на руку Джейми свою крошечную белую ручку. - К тому же там очень удобное место для встречи с его величеством, он появится чуть позже.
        Король должен был появиться после ужина, примерно через час или два. В ожидании его гости бродили по дворцу, болтали, разглядывали живопись на стенах, флиртовали, прикрываясь веерами, поглощали сладости, тарталетки и вино и время от времени исчезали в небольших занавешенных альковах. Альковы были так ловко устроены в стенах, что казались незаметными, пока, приблизившись, вы не слышали доносившиеся оттуда голоса.
        Джейми колебался, и Аннализа потянула его за руку.
        - Идемте же! - настаивала она. - А за свою даму не волнуйтесь, - она окинула мой туалет одобрительным взором, - в одиночестве ей долго скучать не придется.
        - Этого я и боюсь, - пробормотал Джейми еле слышно. - Ну так и быть, разве что на минутку.
        На миг ему удалось высвободиться из цепких рук Аннализы, и он шепнул мне на ухо:
        - Если найду тебя в одном из этих альковов, англичаночка, мужчина, с которым ты там будешь, считай, покойник. А что касается тебя…
        Рука его бессознательно потянулась к шпаге, висевшей на поясе.
        - О нет, не выйдет, - возразила я. - Ты ведь на своем кинжале поклялся, что никогда больше не будешь меня бить. Какова же тогда цена твоим клятвам, а?
        Он через силу усмехнулся:
        - Нет. Бить я тебя не буду, во всяком случае - не так, как бы мне хотелось.
        - Вот и хорошо. А что тогда ты со мной сделаешь? - продолжала я дразнить его.
        - Что-нибудь да придумаю, - мрачно ответил он. - Еще не знаю, что именно, но тебе вряд ли понравится.
        И, окинув напоследок присутствующих испепеляющим взором и сжав мое плечо жестом собственника, он позволил Аннализе увести себя, словно маленькому, но бойкому буксиру, толкающему огромную баржу.
        Аннализа оказалась права. Не защищенная более внушительным присутствием мужа, я тотчас же оказалась в окружении джентльменов, налетевших на меня, как стая попугаев на спелый плод.
        Мне многократно целовали и жали ручку, осыпали цветистыми комплиментами, подносили бессчетное число чаш с вином, приправленным пряностями. Через полчаса заныли ноги. И лицо тоже - от улыбок. И руки - от непрерывного обмахивания веером.
        За смену веера я даже испытывала к Джейми нечто похожее на чувство благодарности. Идя навстречу его пожеланиям, я взяла с собой самый большой из имевшихся вееров, гигантское сооружение не менее фута в длину, на котором были изображены, по всей видимости, горные олени, продирающиеся сквозь вересковые заросли. Джейми критически отозвался об оленях, но размеры одобрил. Грациозно отмахнувшись от назойливых приставаний некоего чрезмерно пылкого юнца в красном, я опустила веер чуть ниже, к подбородку, чтобы уберечь платье от крошек тоста с семгой, который жевала. И не только от крошек. Джейми, который был выше меня на добрый фут, божился, что видел меня всю, до пупка, однако же эта часть моего организма была недоступна взорам французских придворных, большинство из которых были ниже меня. Но с другой стороны…
        Я очень любила лежать, уткнувшись носом Джейми в грудь, вернее - в маленькую ямочку в центре. Похоже, что некоторые из здешних моих малорослых обожателей разделяли эту страсть, и вот я не покладая рук бешено обмахивалась веером, сдувая им кудри с лица или же, если это не помогало, с треском захлопывала веер и довольно чувствительно шлепала им по напудренным головам.
        А потому настоящим облегчением было услышать, как лакей, стоявший у двери, вдруг вытянулся и выкрикнул:
        - Его величество король Людовик!
        Поднимался король на рассвете, но расцветал, очевидно, к ночи. Он вошел в зал, неся себя с таким достоинством и изяществом, что казался куда выше своих пяти футов и шести дюймов, бросая налево и направо приветливые взгляды, величественными кивками отвечая на грациозные поклоны своих придворных.
        То, что я видела, вполне соответствовало моим представлениям о том, как должен выглядеть монарх. Не слишком красивый, он держался так, словно был писаным красавцем; впечатление это усиливала не только роскошь наряда, но и поведение окружающих. На нем был парик с зачесанными назад по последней моде волосами, камзол из бархата, расшитый сотнями пестрых шелковых бабочек. В середине, в глубоком вырезе, виднелся жилет из соблазнительного кремового шелка с бриллиантовыми пуговицами, туфли украшали широкие пряжки в виде бабочек.
        Темные, полуприкрытые веками глаза шныряли по толпе, надменный типично бурбонский нос принюхивался, словно выискивая нечто заслуживающее интереса.
        Джейми, одетый в килт, но при этом еще и в камзол и жилет из плотного желтого шелка, с огненными кудрями, падавшими на плечи, с пледом, перекинутым через плечо, и маленькой косичкой сбоку, согласно старинной шотландской моде, безусловно заслуживал этого интереса. По крайней мере, именно он, как мне показалось, привлек внимание короля Людовика, раз тот вдруг изменил направление и двинулся прямо к нам, раздвигая толпу, которая отхлынула в разные стороны, словно волны Красного моря. Мадам Нель де ла Турель - я как-то видела ее на одном из приемов - следовала за ним, точно ялик в фарватере большого судна.
        Я позабыла о красном платье: его величество остановился прямо напротив меня и отвесил изящный поклон.
        - Chere madam! - сказал он. - Мы очарованы!
        Джейми глубоко вздохнул, выступил вперед и поклонился королю:
        - Позвольте представить вам мою жену, ваше величество, миледи Брох-Туарах!
        Король выпрямился и отступил на шаг. Я тупо смотрела на него, затем по быстрому взмаху руки Джейми поняла, что он требует, чтобы я поздоровалась с королем.
        Я автоматически присела в глубоком реверансе, стараясь не поднимать глаз от пола и не думать, как буду выглядеть, когда выпрямлюсь. Мадам Нель де ла Турель стояла совсем рядом с Людовиком, наблюдая за представлением со скучающей миной на лице. Ходили слухи, что она в данное время является его фавориткой. Согласно последней моде, она была одета в платье с вырезом ниже грудей, которые прикрывал лишь клочок сверхпрозрачного газа, скорее для украшения, чем для защиты от холода или слишком любопытных взглядов.
        Однако вовсе не платье и не прелести, которые оно обнажало, впечатлили меня, хотя справедливости ради следует отметить, что грудки у мадам де ла Турель были достаточно округлые, приятных очертаний и украшены крупными коричневатыми сосками, которые, в свою очередь, украшало довольно замысловатое сооружение из драгоценных камней, чуть прикрывая, но и не пряча совсем от глаз. Пара инкрустированных алмазами лебедей с рубиновыми глазками тянули шеи друг к другу, они небрежно свисали с двух золотых колечек. Ювелирная работа поражала мастерством, да и камни были отменные, но, заметив, что золотые колечки были продеты в соски, я едва не потеряла сознание. Соски были не на шутку изуродованы, но этот факт скрывали огромные жемчужины, по одной над каждым, свисающие на тонюсеньких золотых цепочках с золотых колец и, словно маятники, раскачивающиеся из стороны в сторону.
        Я поднялась, покраснев и кашляя, извинилась и, прижав ко рту платок, отступила в сторону, едва не столкнувшись с Джейми. Тот, совершенно позабыв о приличиях, пялился на любовницу короля во все глаза.
        - Она говорила Мари д’Арбанвилль, что соски ей прокалывал мэтр Раймон, - шепнула я мужу, который по-прежнему не сводил с грудок мадам де ла Турель завороженного взгляда. - Хочешь, и я запишусь на очередь? - спросила я его. - Полагаю, что мне он сделает это бесплатно, в обмен на рецепт тоника из тмина.
        Джейми перевел глаза на меня. Потом, взяв под локоть, подтолкнул к одному из альковов.
        - Если еще хоть раз услышу об этом мэтре Раймоне, - прошипел он уголком рта, - я сам их тебе проколю, зубами.
        Тем временем король направился к залу Аполлона, свободный проход, оставшийся за ним, быстро заполнялся гостями, выходившими после ужина. Видя, что Джейми остановился и заговорил с месье Жене, главой процветающей корабельной компании, я стала искать укромное местечко, где можно было бы присесть и хоть на минуту скинуть туфли.
        Один из альковов, что поблизости, оказался свободным. Я отослала настырного обожателя за вином и, озираясь по сторонам, торопливо скользнула за штору.
        Обстановка алькова располагала к интиму - кушетка, маленький столик и пара хрупких стульев, пригодных разве для того, чтобы бросить на них снятую одежду, а вовсе не сидеть. Тем не менее я уселась на один из них, скинула туфли и со вздохом облегчения положила ноги на второй. Легкое позвякивание колец шторы за спиной подсказало, что исчезновение мое не осталось незамеченным.
        - Мадам! Ну наконец-то мы одни!
        - Да, к сожалению, - вздохнула я.
        Наверное, один из этих бесчисленных графов. Но нет, то оказался виконт, кто-то представил мне его чуть раньше. Виконт де Рамбо, коротышка. Я вспомнила, как вожделенно заглядывали его маленькие, похожие на бусинки глазки за вырез моего декольте.
        Не теряя времени даром, он проворно уселся на соседний стул и положил мою ногу себе на колени, страстно прижав обтянутую шелковым чулком ступню к паху.
        - О, моя маленькая! Сколько изящества! Ваша красота совершенно смутила мою душу!
        Про себя я подумала, что насчет моих ног он, пожалуй, заблуждается - слишком изящными их вряд ли можно было назвать. Поднеся ступню к губам, он начал нежно покусывать мои пальцы.
        - Вот какая маленькая свинка поселилась в городе, вот какая свинка…
        Я выдернула ногу из цепких пальцев и торопливо, насколько позволяли громоздкие юбки, поднялась.
        - Уж если говорить о свиньях, которые населяют этот город, - нервно начала я, - не думаю, что мой муж будет в восторге, обнаружив вас здесь.
        - Ваш муж! Фу! - Он отмахнулся. - Уверен: какое-то время он будет занят. А пока кошки нет… Иди же ко мне, моя маленькая мышка. Позволь услышать твой нежный писк!
        Очевидно, с целью взбодриться виконт достал из кармана эмалевую табакерку с нюхательным табаком, ловко вытряс несколько темных крошек на тыльную сторону ладони и изысканным жестом поднес к ноздрям.
        Он глубоко втянул воздух, - глазки-бусинки светились радостным предвкушением, - запрокинул голову, но тут со звоном медных колец внезапно распахнулась штора. Рука виконта дрогнула, и он громко чихнул, сдувая крошки табака прямо мне на грудь.
        Я взвизгнула.
        - Вы, отвратительное маленькое ничтожество! - воскликнула я и залепила ему пощечину сложенным веером.
        Виконт отпрянул, глаза его наполнились слезами. Споткнувшись о мои туфли девятого размера, валявшиеся на полу, вылетел из алькова и прямиком угодил в объятия Джейми.
        - Да уж, наделал ты шуму, - заметила я.
        - Ба! - Он отмахнулся. - Пусть еще спасибо скажет, подонок, что я не оторвал ему поганую голову и не заставил ее сожрать!
        - Да, занимательное было бы зрелище, - сухо ответила я. - Однако искупать его в фонтане тоже было недурной идеей.
        Он поднял на меня синие глаза, на хмуром лице возникло подобие улыбки.
        - Э-э, ладно, что там говорить. Слава богу, что еще не утопил.
        - Полагаю, виконт оценил твою сдержанность.
        Джейми фыркнул. Он стоял в центре гостиной, входившей в небольшие дворцовые апартаменты, куда король, отсмеявшись, распорядился отвести нас, мотивируя тем, что в такое позднее время домой возвращаться не стоит.
        - И потом, mon chevalier[17 - Мой рыцарь (фр.).], - заметил он, оглядывая мощную фигуру Джейми, с которого капала на пол вода, - нам не хотелось бы подвергать риску ваше здоровье. Вы можете простудиться, и тогда двор лишится немалой толики развлечений, а мадам мне этого никогда не простит. Не правда ли, дорогая?
        Он протянул руку и игриво ущипнул мадам де ла Турель за сосок. Любовница, похоже, была раздражена этой фривольностью, но с готовностью улыбнулась. Впрочем, я заметила, что всякий раз, когда король отвлекался, она бросала зазывные взоры на Джейми. И неудивительно. Следует признать, он действительно производил впечатление, стоя на террасе, под лучами света направленного на него фонаря, в мокрой одежде, прилипшей к телу. Понять я ее могла, однако была далеко не в восторге от этих взглядов.
        Он сорвал с себя мокрую рубашку и бросил на пол. Без нее он был еще красивее.
        - Что же касается тебя, - зловеще начал он, - разве я не предупреждал, чтобы ты держалась подальше от альковов?
        - Да. Но забудем об этом на секунду, мистер Линкольн. Как вам понравилась игра? - вежливо осведомилась я.
        - Что? - Он уставился на меня, как на сумасшедшую.
        - Да ничего, это я просто так, к слову. Просто хотелось узнать: ты, наверное, встретил какого-то очень полезного человека, раз вместо того, чтобы защищать свои супружеские права, просидел с ним столько времени, не обращая на меня ни малейшего внимания?
        Он яростно растер волосы полотенцем, взятым с умывальника.
        - Ну да… Сыграл партию в шахматы с месье Дюверни. Кстати, разделал его в пух и прах. Он страшно разозлился.
        - О-о, звучит многообещающе. А кто он такой, этот месье Дюверни?
        Он кинул мне полотенце и усмехнулся:
        - Министр финансов Франции, англичаночка.
        - О! И ты радуешься, что рассердил его?
        - Да он сам на себя обозлился за то, что проиграл, англичаночка. Теперь не успокоится, пока не выиграет у меня хотя бы партию. Так что в воскресенье придет к нам, будем опять играть.
        - Неплохо, - заметила я. - И во время игры ты постараешься внушить ему, что перспективы Стюартов весьма туманны, и убедить в том, что Людовик не намерен оказывать им финансовую поддержку, невзирая на родство?
        Он кивнул, расчесывая волосы пальцами. Огонь в камине еще не разожгли, и Джейми немного дрожал.
        - А где же ты научился играть в шахматы? - с любопытством спросила я. - Я и не подозревала, что ты умеешь.
        - Колум Маккензи научил, - ответил он. - Мне было шестнадцать, и я целый год жил в замке Леох. Ко мне приходили учителя учить французскому, немецкому, математике и прочему. Но каждый вечер я на часок забегал к Колуму играть. Правда, он расправлялся со мной меньше чем за час, - сердито добавил он.
        - Неудивительно, что теперь ты такой замечательный игрок, - сказала я.
        Дядюшка Джейми, Колум, перенес какую-то болезнь и был прикован к креслу, но неподвижность свою компенсировал умом, способным посрамить самого Макиавелли.
        Джейми встал, расстегнул пояс со шпагой и сузил глаза.
        - Не думай, что я не понимаю, куда ты гнешь, англичаночка. Сменила тему и льстишь, точно куртизанка. Разве я не предупреждал тебя насчет этих альковов?
        - Но ты же обещал не бить меня, - напомнила я и на всякий случай немного отодвинулась вместе с креслом.
        Он снова фыркнул, бросил пояс на сундук, а килт - на пол, на промокшую рубашку.
        - Неужели я похож на человека, который будет бить беременную женщину? - спросил он.
        Я с сомнением окинула его взглядом. Абсолютно голый, с белыми шрамами, покрывающими тело, и мокрыми темно-рыжими кустиками волос, он походил сейчас на викинга, сошедшего с корабля и готового насиловать и грабить.
        - Если честно, ты похож на типа, способного на все, - ответила я. - А что касается алькова… Да, предупреждал. Наверное, мне следовало снять туфли где-нибудь в зале, прямо на людях. Откуда мне было знать, что этот кретин попрется за мной и будет лизать мне пятки?.. Ну, если не бить, то что же ты все-таки будешь со мной делать?
        И я вцепилась в ручки кресла.
        Он лег на постель и усмехнулся:
        - Сними это шлюхино платье, англичаночка, и иди ко мне.
        - Что?
        - Раз уж нельзя отлупить тебя или искупать в фонтане… - Он пожал плечами. - Ты заслужила хорошей трепки, но что-то у меня глаза прямо слипаются.
        Он широко зевнул и снова усмехнулся.
        - Слушай, напомнишь, чтобы я сделал это утром, когда проснемся, идет?
        - Ну что, получше? - Темно-синие глаза Джейми глядели на меня с тревогой. - Неужели это нормально, когда так сильно тошнит, а, англичаночка?
        Я откинула волосы с потного лба и накрыла лицо влажным полотенцем.
        - Не знаю, нормально или нет, - голос мой звучал слабо, - остается лишь надеяться, что да. Некоторых женщин тошнит до самого конца.
        Перспектива выглядела малоприятной.
        Чтобы определить время, Джейми по своей привычке взглянул не на расписные каминные часы, но в окно, на солнце.
        - А ты сможешь спуститься к завтраку, англичаночка? Или попросить служанку принести что-нибудь сюда?
        - Нет, не надо, мне уже лучше.
        Я не лгала. Как ни странно, но, если не считать выматывающих приступов утренней тошноты, чувствовала я себя в целом прекрасно.
        - Дай только рот прополощу.
        Только я склонилась над тазиком и стала плескать в лицо холодную воду, как в дверь постучали. Очевидно, слуга, которого мы послали в наш парижский дом за сменой одежды.
        Но, к моему удивлению, то оказался придворный с запиской. Нас приглашали на ланч.
        - Его величество обедает сегодня с английскими аристократами, - объяснил он, - они только что прибыли в Париж. А перед тем решил пригласить на ланч видных английских торговцев, его высочество герцога и нескольких его соотечественников. И кто-то подсказал его величеству, что ваша супруга - англичанка, настоящая английская леди, а потому он просит быть также и вас.
        - Хорошо, - ответил Джейми, бросив на меня быстрый взгляд. - Можете передать его величеству, что мы почтем за честь.
        Вскоре после этого приехал Мурта, как всегда мрачный и сосредоточенный, с огромным свертком одежды и моей аптечкой, которую я тоже просила доставить. Джейми отвел его в гостиную, где начал отдавать различные деловые распоряжения, я же тем временем торопливо переоделась в свежее белье и платье, впервые пожалев о том, что отказалась от услуг горничной. После ночи, проведенной в объятиях огромного промокшего шотландца, волосы мои были в страшном беспорядке - пряди торчали в разные стороны, и укротить их с помощью лишь расчески и щетки казалось невозможным.
        Наконец я кое-как привела голову в порядок и появилась на пороге, раскрасневшаяся и сердитая от усилий. Джейми, глянув на меня, пробормотал что-то насчет ежей, но я в ответ обожгла его таким укоризненным взором, что у него хватило ума не продолжать.
        Прогулка среди террас и фонтанов дворцового сада значительно улучшила мое самочувствие. Листва на большинстве деревьев еще не распустилась, но день для конца марта выдался на удивление теплым, а набухающие на ветках почки пахли свежо и пряно. Казалось, было слышно, как бегут соки в стволах высоких каштанов и тополей, обрамляющих тропинки и скрывающих под сенью своих ветвей мраморные статуи.
        Я прошла мимо статуи полуодетого мужчины с виноградной гроздью в кудрях и поднесенной к губам флейтой. Огромный козел с шелковистой шерстью жадно тянулся к другим гроздьям, спадающим с мраморных складок плаща.
        - Кто это? - спросила я. - Пан?[18 - Пан - в греческой мифологии первоначально бог стад, покровитель пастухов, затем всей природы. Изображался в виде человека с козлиными рогами, копытами и бородой.]
        Джейми усмехнулся и покачал головой. На нем был старый килт и старый камзол. Но даже в этом одеянии он был куда красивее разодетых в пух и прах придворных, проходивших мимо нас щебечущими группками.
        - Нет. Статуя Пана здесь тоже, кажется, есть, но это не он. Это один из четырех соков человека.
        - Соков? - удивилась я. - Пожалуй… Во всяком случае, выглядит он довольно сочным.
        Я покосилась на виноград.
        Джейми улыбнулся:
        - Да не в этом смысле! Ты ведь вроде бы врач, англичаночка! Должна знать. Неужели ничего не слышала о четырех соках, из которых состоит организм человека? Вот это Кровь. - Он указал на мужчину, играющего на флейте, потом махнул рукой по другую сторону аллеи. - А это Меланхолия.
        Высокий человек в некоем подобии тоги держал в руке раскрытую книгу.
        - А вон там, - Джейми указал вперед, - там Желчь.
        Голый мускулистый молодой человек сердито и без всякого сожаления взирал на мраморного льва, готового вцепиться зубами ему в ногу.
        - А вот это Флегма.
        - Неужели?
        Флегма, бородатый джентльмен в шляпе, стоял, скрестив руки на груди, у ног его сидела черепаха.
        - Гм…
        - А что, врачам в ваши времена не объясняли, что такое соки?
        - Нет, - ответила я. - Вместо этого нам объясняли, что такое микробы.
        - Вот как? Микробы… - тихо пробормотал он, словно пробуя слово на вкус, перекатывая его на кончике языка с характерным шотландским рыком, отчего оно приобрело уже совсем зловещее звучание. - Мик-р-р-робы! А на что они похожи, эти микробы?
        Я взглянула на статую Америки - достигшая брачного возраста дева в юбке и головном уборе из перьев, с крокодилом у ног.
        - Ну, ради них здесь не стали бы выставлять такую колоритную статую, - ответила я.
        Крокодил у ног Америки напомнил мне о мэтре Раймоне.
        - Так ты не хочешь, чтобы я пошла к мэтру Раймону? - спросила я. - Прокалывать соски?
        - Естественно, не хочу, чтобы ты прокалывала соски, - решительно заявил он и, взяв меня под локоть, увлек вперед по аллее, видимо, опасаясь, что голые груди Америки вдохновляют меня на эту затею. - И вообще, нечего тебе ходить к этому мэтру Раймону. О нем ходят разные слухи.
        - Обо всех в Париже ходят слухи, - заметила я. - И уверена, что мэтр Раймон наслышан о них.
        Джейми кивнул, волосы блеснули в бледном свете весеннего солнца.
        - Да уж наверняка. А я слышал, что о нем болтают в тавернах и гостиных. Мэтр Раймон является главой одного тайного общества, но это отнюдь не сторонники якобитов.
        - Правда? Кто же тогда?
        - Каббалисты, оккультисты. Возможно, колдуны.
        - Надеюсь, Джейми, ты не принимаешь все эти сказки о колдунах и демонах всерьез?
        Мы подошли к части сада, известной под названием «Зеленый ковер». Стояла ранняя весна, и лужайка еще только начинала зеленеть, но по ней бродили люди, радуясь на редкость ясной и теплой погоде.
        - Нет, в колдунов не верю, - ответил он после паузы и, отыскав уютный уголок возле живой изгороди, сел на траву. - Разве что граф Сен-Жермен исключение.
        Мне вспомнился взгляд черных глаз Сен-Жермена в Гавре, и я слегка вздрогнула, несмотря на солнце и шерстяную шаль, накинутую на плечи.
        - Думаешь, он как-то связан с месье Раймоном?
        Джейми пожал плечами:
        - Не знаю. Но ведь ты сама пересказывала мне все эти слухи о Сен-Жермене. И если мэтр Раймон действительно член этого общества, думаю, англичаночка, тебе надо держаться от него подальше. - Он криво усмехнулся. - В конце концов, не все же время мне спасать тебя от костра.
        Тень под деревьями напомнила мне о мраке, царившем в каземате для воров в Крэйнсмуире, и я снова содрогнулась и придвинулась поближе к Джейми и солнечному свету.
        В траве под цветущим кустарником ворковали голуби. Придворные дамы и господа занимались примерно тем же, расхаживая по аллеям, украшенным скульптурами. Разница состояла в том, что голуби производили куда меньше шума.
        За нашими спинами возникло видение в шелковом одеянии цвета морской волны, громким голосом выражающее восторг по поводу вчерашней пьесы, показанной при дворе. Три сопровождавшие его дамы выглядели не столь эффектно, но полностью разделяли его мнение.
        - Великолепно! Просто великолепно! Какой голос у этой ла Куэль!
        - Да, потрясающе! Прелесть!
        - Восхитительно, просто восхитительно! Великолепно - вот самое точное слово.
        - Да, великолепно!
        Все четыре голоса звучали пронзительно и визгливо - такой звук издают гвозди, выдергиваемые из дерева. В отличие от них у голубя-кавалера, бродившего в траве в нескольких футах от моих ног, голос отличался приятным сладкозвучным и низким тембром, он ворковал так нежно и выразительно, надувая грудь и беспрерывно раскланиваясь с таким видом, словно бросал свое сердце к ногам возлюбленной, на которую, впрочем, это не производило особого впечатления.
        Я перевела взгляд с птиц на придворного «голубка» в аквамариновом шелке, в этот момент бросившегося поднимать с земли отделанный кружевом платочек, игриво оброненный одной из его спутниц, очевидно, не без тайного умысла.
        - Дамы прозвали этого человека Сосиской, - заметила я. - Интересно почему?
        Джейми сонно промычал что-то и приоткрыл один глаз - взглянуть на удаляющегося придворного.
        - Мм? А, ну да, Сосиска. Наверное, за длинный член, который он никак не может удержать в панталонах. Не пропускает никого. Гоняется за дамами, лакеями, куртизанками, пажами. Ходят слухи, что не брезгует даже маленькими собачками, - добавил он, глядя вслед удаляющемуся камзолу цвета морской волны.
        К обладателю его приближалась сейчас придворная дама, походившая на сверток белых воланов и кружев, которые она защитным жестом придерживала на пышной груди.
        - О, это опасно! Сам бы я ни за что не решился приблизиться к этой тявкающей болонке.
        - Не рискнул бы своим членом? - шутливо спросила я. - Кстати, слышала, как эту деталь вашего организма иногда называют Питером. А янки по каким-то известным только им причинам - Диком. Как-то раз я обозвала одного пациента, который меня все время поддразнивал, Умным Диком, так у бедняги от смеха чуть швы не разошлись.
        Джейми и сам засмеялся, а потом сладко потянулся под ласковыми лучами весеннего солнышка. Затем подмигнул мне и перекатился на живот.
        - Знаешь, при одном взгляде на тебя, англичаночка, с моим Диком такое творится! - сказал он.
        Я откинула ему волосы со лба и нежно поцеловала в переносицу.
        - А зачем, как ты думаешь, мужчины дают эти прозвища? - спросила я. - Джон, Томас. Или тот же Роджер. Женщины так не делают.
        - Разве?
        Джейми был явно заинтригован.
        - Конечно, нет! Иначе бы я назвала какую-нибудь часть своего тела, скажем, нос Джейн.
        Он снова расхохотался - грудь так и заходила ходуном. Я навалилась на него, с наслаждением ощущая под собой теплоту крепкого тела. Теснее прижалась к бедрам, но многочисленные нижние юбки делали этот жест скорее символическим.
        - Во всяком случае, - рассудительно заметил Джейми, - ваши штучки не встают и не падают сами по себе, как бы вам того ни хотелось. Насколько мне известно, конечно, - добавил он и вопросительно приподнял бровь.
        - Нет, слава богу, нет. Кажется, я слышала, что французы называют свой член Пьером, - сказала я, глядя на проходившего мимо щеголя в зеленом муаровом камзоле, отделанном бархатом.
        Джейми так громко расхохотался, что до смерти перепугал голубей в кустарнике. Они взлетели, возмущенно хлопая крыльями и разбрасывая мелкие серые перышки. Пушистая белая болонка, доселе спокойно сидевшая на руках своей хозяйки, тут же проснулась, вылетела из своего теплого гнездышка, словно пинг-понговый шарик, и пустилась вдогонку за голубями, оглашая окрестности бешеным лаем; вслед ей неслись не менее визгливые крики хозяйки.
        - Не знаю, англичаночка, - сказал Джейми, вытирая выступившие от смеха слезы. - Я только раз слышал, как один француз называл свой член Джорджем.
        - Джордж! - повторила я так громко, что привлекла внимание проходившей мимо небольшой группки придворных.
        Один из них, невысокий, но очень подвижный субъект в эффектном черно-белом шелковом наряде, приостановился и низко поклонился мне, подметая землю у моих ног шляпой. Один глаз у него затек, на переносице краснел след от удара, но спутать его с кем-либо было невозможно.
        - К вашим услугам, мадам, - сказал он.
        Все бы ничего, если б не эти проклятые соловьи. В обеденном зале стояла страшная жара, было полно придворных и слуг; один из китовых усов моего корсета вылез и страшно колол в бок, стоило только поглубже вздохнуть; к тому же я страдала от новой напасти, сопровождавшей беременность, - через каждые несколько минут мне хотелось мочиться. Но я терпела. Было бы полнейшим неприличием встать из-за стола раньше короля, пусть даже это был самый непритязательный ланч по сравнению с пышными официальными приемами, устраиваемыми в Версале, - так мне, во всяком случае, дали понять. Обычный… Тоже довольно относительное понятие.
        Да, действительно, подавали лишь три сорта пикулей со специями, а не восемь, как обычно. И один суп, не слишком густой прозрачный бульон. Оленина, просто запеченная, а не на вертеле, рыба, вымоченная в вине, - кусочками, а не целиком, как заливное с креветками.
        Впрочем, явно удрученный такой небывалой простотой, один из поваров расстарался и приготовил изумительную закуску - гнездышки, искусно сплетенные из полосок теста и украшенные веточками цветущей яблони. На конце каждой из веточек сидели по два соловья - ощипанные, поджаренные и фаршированные яблоком и корицей, а потом снова одетые в свои же перья. А в гнездышке находилось целое семейство птенцов с поджаренными, хрустящими на зубах крошечными крылышками и кожей, смазанной медом. Раскрытые клювики были набиты миндальной пастой.
        После того как блюдо торжественно обнесли вокруг стола, дабы каждый из гостей имел возможность восхититься этим произведением кулинарного искусства, причем сопровождалась эта церемония восторженным ропотом, блюдо поставили перед королем, который, на секунду отвлекшись от беседы с мадам де ла Турель, схватил одно из гнездышек и сунул его в рот.
        «Хрум, хрум», - с хрустом жевали челюсти короля.
        Словно завороженная, следила я за каждым его глотком, и мне казалось, что это через мое горло проходят крошечные косточки. Коричневые от жира пальцы ухватили одного из птенцов…
        Тут я сочла, что встать из-за стола прежде его величества - сущий пустяк по сравнению с тем, что может сейчас со мной произойти, вскочила и вылетела из зала.
        Несколько минут спустя, поднявшись с колен среди кустарника в саду, я услыхала за спиной какой-то звук. Ожидая увидеть разгневанный взгляд садовника, я встретилась глазами с не менее разгневанным мужем.
        - Черт подери, Клэр! Долго это будет еще продолжаться? - воскликнул он.
        - Наверное… да, - ответила я и в полном изнеможении присела на бортик декоративного фонтана.
        Руки у меня были влажные, и я вытерла их о юбку.
        - Думаешь, это я нарочно?
        Голова кружилась, и я прикрыла глаза, стараясь не потерять равновесия и не свалиться в фонтан.
        Внезапно я почувствовала на пояснице чью-то руку и полуприслонилась-полуупала в объятия мужа. Он присел рядом и обнял меня:
        - О господи! Прости, mo duinne! Тебе как, получше, а, Клэр?
        Я немного отстранилась, чтобы видеть его лицо, и ответила с улыбкой:
        - Я в порядке. Только голова немного кружится.
        Протянув руку, я пыталась разгладить морщинку озабоченности, залегшую между его бровей. Он улыбнулся, но морщинка не исчезла - тонкая вертикальная черточка между густыми изогнутыми песочного цвета бровями. Он окунул руку в фонтан и погладил меня по щеке. Должно быть, я была страшно бледна.
        - Прости, - добавила я, - но, честное слово, Джейми, я просто не могла удержаться.
        Мокрая рука начала нежно и сильно поглаживать меня по шее. Мелкая водяная пыль, вылетающая из пасти дельфина с выпученными глазами, увлажняла волосы.
        - О! И ты меня тоже прости, англичаночка. Не обращай на мои слова внимания. Я не хотел обидеть тебя. А теперь, - он беспомощно взмахнул рукой, - чувствую себя просто тупоголовым кретином. Вижу, что тебе плохо, знаю, что сам виноват в том, что с тобой творится, а помочь ничем не могу. Вот и бешусь и рявкаю на тебя. Слышишь, англичаночка, а почему бы тебе не послать меня к черту?
        Я рассмеялась и смеялась так долго, что бока, стянутые тугим корсетом, заболели.
        - Иди к черту, Джейми! - пролепетала я наконец, вытирая глаза. - Прямо в ад! «Да» и «нет» не говорите, черный-белый не берите! Ну что, доволен? Теперь тебе лучше?
        - Ага, - ответил он, и лицо его просветлело. - Раз ты начала молоть всякую чепуху, значит, тебе получше. Тебе и вправду лучше, а, англичаночка?
        - Да, - ответила я.
        Выпрямилась и огляделась. Сады Версаля были открыты доступу публики, и по дорожкам и аллеям, странно контрастируя с придворными в разноцветных туалетах, прогуливались небольшие группки торговцев и мастеровых, радовавшихся теплой погоде.
        Внезапно двери ближайшей террасы распахнулись, и в сад, весело болтая, высыпала целая толпа гостей. К ним тут же присоединились новые гости - они вышли из двух огромных карет, которые, как я заметила, сразу укатили к конюшням.
        Это была большая группа мужчин и женщин, одетых, в отличие от придворных, довольно скромно. Однако внимание мое привлекла скорее не их внешность, но речь. Когда несколько человек болтают по-французски, издали звуки их речи напоминают кряканье уток или же перекличку гусей с характерным носовым прононсом. Английская же речь более плавная, медленная, без резких подъемов и спадов интонации. Доносящаяся издали, когда неразличимы отдельные голоса, она напоминает монотонный хрипловатый, но дружелюбный лай сторожевой собаки. И вот общий звуковой эффект, создаваемый этой группой, направлявшейся прямо к нам, был следующий: гогот гусей, которых гонит на базар стая собак.
        Итак, хоть и с запозданием, гости из Англии все же прибыли. Их вежливо провели в сад, пока прислуга на кухне торопливо готовит для них новый обед и накрывает стол побольше.
        Я с любопытством взирала на эту группу. Герцога Сандрингема я, разумеется, знала: мы встречались с ним в Шотландии, в замке Леох. Его фигуру с бочкообразной грудью можно было различить издали, он бодро вышагивал рядом с Людовиком - модный парик слегка сдвинут набок, весь вежливое внимание.
        Большинство сопровождающих были иностранцами, хотя мне показалось, что изысканно одетая дама средних лет не кто иная, как герцогиня Клейморская. Ее, насколько мне было известно, ожидали во дворце. Ради этого случая даже доставили из загородного дома королеву, которая обычно проводила там дни, предоставленная самой себе. Она разговаривала с почетной гостьей, нежное лицо раскраснелось от волнения - еще бы, для нее этот выход в свет целое событие!
        Тут внимание мое привлекла молоденькая девушка, идущая следом за герцогиней. Довольно просто одетая, она тем не менее отличалась такой поразительной красотой, что выделялась в любой толпе. Небольшого роста, с хрупкой, однако не лишенной приятной округлости фигуркой, с темными блестящими ненапудренными волосами и поразительно белой кожей. Щеки горели румянцем, отчего лицо напоминало лепесток цветка.
        Цвет ее лица напомнил мне о платье, которое некогда, в те, прежние времена, было моим любимым - легкое хлопковое платье с красными маками на светлом фоне. При мысли о нем вдруг с такой остротой вспомнился родной дом и прежняя жизнь, что я ухватилась за край мраморной скамьи, а глаза защипало от слез. Наверное, причиной тому этот беглый, так знакомо звучащий английский, которого я не слышала за долгие месяцы скитаний по Шотландии, да и во Франции, разумеется, тоже. От этих визитеров пахло родным домом.
        И тут я увидела его. Кровь отхлынула у меня от лица, пока глаза недоверчиво обегали точеную голову с гладкой прической из темных волос, так резко выделявшейся на фоне напудренных париков. Казалось, в голове тревожно зазвенел колокольчик, звон все разрастался и превратился в вой сирены, пока я боролась с собой, отказываясь верить тому, что вижу. Такая знакомая линия носа…
        «Фрэнк», - прошептала я себе, и все тело радостно подалось навстречу.
        «Нет, не Фрэнк», - секунду спустя сказал внутренний голос, доносящийся из более рациональной и трезвой части сознания, и я застыла, укротив свой порыв и глядя на такую знакомую, слегка изогнутую в улыбке линию рта.
        Стояла и твердила про себя: «Нет, это не Фрэнк», и ноги у меня словно онемели. А затем при виде высокого лба и надменного поворота головы меня вдруг охватила паника и заставила сжаться желудок и кулаки. Нет, это невероятно, просто невозможно. Это не может быть Фрэнк… А если нет, то тогда… тогда это не кто иной, как он…
        - Джек Рэндолл.
        Это был не мой голос. Это произнес Джейми каким-то странно спокойным, отвлеченным тоном. Мое поведение озадачило его и заставило взглянуть туда же, куда смотрела и я. И увидеть то, что видела я.
        Он не двинулся с места. И даже охваченная паникой, я успела заметить, что он как будто и не дышал. Я смутно осознавала, что оказавшийся поблизости слуга с недоумением взирает снизу вверх на огромную, словно башня, фигуру шотландского воина, молчаливого и неподвижного, как статуя Марса. Вся моя тревога сосредоточилась на Джейми.
        Он застыл. Как лев, слившийся с травой прерий, с горящими, немигающими, словно солнце, глазами, готовыми сжечь все вокруг, и лишь в глубине этих глаз угадывалось какое-то едва уловимое движение - пресловутое мерцание зрачка кошки, вышедшей на охоту, легкое подрагивание кончика хвоста перед тем, как кинуться убивать.
        Обнажить оружие в присутствии короля означало смерть. Мурта находился где-то в другом конце парка и ничем не мог помочь. Рэндолл был уже в двух шагах. Его можно было достать шпагой. Я положила руку на плечо Джейми. Твердое и напряженное, как сталь шпаги. В глазах у меня помутилось.
        - Джейми!.. - пролепетала я. - Джейми…
        И потеряла сознание.
        Глава 10
        Дама с роскошно вьющимися каштановыми волосами
        Я выплыла из мерцающего желтоватого тумана, состоявшего из пыли, солнечного света и осколков воспоминаний, чувствуя, что совершенно потеряна во времени и пространстве.
        Надо мной склонился Фрэнк, лицо его было искажено тревогой. Он держал меня за руку. Нет, это не он. Это я держалась за чью-то руку, куда более крупную, чем у Фрэнка, пальцы мои ощущали жесткие волоски на запястье. Руки у Фрэнка были гладкие, точно у девушки.
        - Как вы?
        Голос Фрэнка, мягкий, интеллигентный.
        - Клэр!
        Голос куда более грубый и низкий, он вовсе не был голосом Фрэнка. И уж совсем не интеллигентный. И еще он был полон тревоги.
        - Джейми… - Наконец-то я подобрала имя, соответствующее мысленному образу, к которому стремилась всей душой. - Джейми! Не надо!..
        Я села, дико озираясь по сторонам. Меня окружали любопытные лица придворных, и среди них - лицо его величества. Склонившись, он разглядывал меня с сочувствием и интересом.
        Два человека стояли рядом на коленях, в пыли. Справа Джейми - глаза испуганно расширены, лицо бледное, точно цветок боярышника над головой. А слева…
        - Вы в порядке, мадам?
        Светло-карие, слегка встревоженные глаза, вопросительно изогнутые над ними тонкие черные брови. Нет, конечно, это не Фрэнк. И не Джонатан Рэндолл… Этот человек моложе капитана лет на десять, он почти одного возраста со мной. Лицо бледное, гладкое. Такой же четко очерченный рот, но в линиях его не угадывается жестокости.
        - Вы… - прохрипела я, отстраняясь от него как можно дальше. - Вы…
        - Александр Рэндолл, эсквайр, мадам, - быстро ответил он и вскинул руку, словно хотел дотронуться до шляпы, которой не было. - Кажется, мы с вами прежде не встречались?
        В голосе его звучало сомнение.
        - Я… э-э… нет, не встречались, - ответила я и откинулась на руки Джейми.
        Они все еще были твердыми, как железо, однако рука, сжимавшая мою, слегка дрожала, и я спрятала ее в складки платья, чтобы остальные не заметили.
        - Довольно необычный способ знакомства, миссис… э-э… леди Брох-Туарах?
        Высокий пронзительный голос привлек мое внимание, и я, подняв голову, увидела над собой румяное и нежное, как у херувима, лицо герцога Сандрингема, он с любопытством выглядывал из-за спин графа де Савиньи и герцога Орлеанского. Затем он протолкался поближе и протянул мне руку - помочь подняться. Держа мою вспотевшую ладонь в своей, он кивком указал на Александра Рэндолла, эсквайра. Тот, растерянно хмурясь, наблюдал за этой сценой.
        - Мистер Рэндолл служит у меня секретарем, леди Брох-Туарах. Получить духовный сан - дело, конечно, почтенное, но слугам Господним платят так скудно, не правда ли, Алекс?
        Молодой человек слегка покраснел, но вежливо кивнул, признавая правоту своего нанимателя. Только тут я заметила строгое черное платье с высоким белым воротником, что свидетельствовало о принадлежности мистера Рэндолла к низшему духовному рангу.
        - Его светлость прав, миледи. А потому я с глубокой благодарностью принял его предложение.
        Линия губ стала жестче, по-видимому, благодарность эта была не столь уж глубока, но говорил он вежливо. Я перевела взгляд на герцога - маленькие голубые глазки щурились от солнца, и прочитать в них что-либо было невозможно.
        Эту сцену прервал король. Хлопнув в ладоши, он призвал двух лакеев. Следуя его указаниям, они подхватили меня и чуть ли не силком усадили в портшез.
        - Никаких возражений, мадам. - Он грациозным жестом отмел все мои протесты и благодарности. - Отправляйтесь домой и передохните, мы вовсе не желаем, чтобы вы пропустили завтрашний бал.
        Большие карие глаза выразительно заглянули в мои, он поднес мою руку к губам. Не отводя от меня взора, кивком попрощался с Джейми, который уже достаточно пришел в себя, чтобы рассыпаться в благодарностях и извинениях, и заметил:
        - Что ж, я готов принять вашу признательность, милорд, но с одним условием. Разрешите протанцевать один танец с вашей очаровательной супругой?
        Губы Джейми дрогнули, однако он поклонился и ответил:
        - Для жены, равно как и для меня, это огромная честь, ваше величество. - Он взглянул на меня. - Если она достаточно оправится, чтобы посетить завтрашний бал, уверен, она с нетерпением будет ожидать этого танца.
        И, не дожидаясь ответа, он сделал знак носильщикам:
        - Домой!
        Дома, после долгого путешествия по улицам, пропахшим цветами и канализацией, я стянула тяжелое платье, громоздкий и неудобный кринолин и с облегчением переоделась в шелковый халат.
        Я нашла Джейми у неразожженного камина - глаза закрыты, руки бессильно лежат на коленях. Лицо было бледное и сливалось с полотняной рубашкой, отчего в этом сумрачном освещении он походил на привидение.
        - Матерь Божья, - пробормотал он, качая головой, - Боже милостивый и все пресвятые угодники, я ведь был буквально на волоске от того, чтобы убить этого человека. Ты понимаешь, Клэр? И если б ты не хлопнулась в обморок… Господи… Ведь я хотел убить его!
        Он вздрогнул при этом воспоминании и замолк.
        - Давай положи сюда ноги.
        Я пододвинула к нему тяжелый резной табурет.
        - Да нет, не надо, все в порядке. - Он отмахнулся. - Выходит, этот человек - брат Джека Рэндолла?
        - Похоже на то, - суховато ответила я. - Кем же еще ему быть, как не братом?
        - Мм… А ты знала, что он служит у Сандрингема?
        Я отрицательно покачала головой:
        - Нет. Ничего про него не знала, кроме имени и того, что он викарий. Фрэнк не очень-то им интересовался, он ведь не прямой его предок.
        Легкая дрожь в голосе при упоминании имени Фрэнка выдала меня.
        Джейми отложил фляжку и подошел ко мне. Остановился, поднял на руки и начал баюкать, крепко прижимая к груди. От складок его рубашки остро и свежо пахло садами Версаля. Он поцеловал меня в макушку и понес к постели.
        - Приклони головку, англичаночка, - с нежностью произнес он. - День выдался такой долгий и утомительный для нас обоих.
        Я опасалась, что после встречи с Александром Рэндоллом Джейми снова начнут мучить кошмары. Это случалось, хотя и не часто. Я чувствовала, как он лежит рядом без сна, весь напряженный и настороженный, словно перед схваткой. Потом он вставал с постели и проводил остаток ночи у окна, словно оно было единственным выходом и убежищем, отвергая все мои утешения и мольбы. А к утру Джека Рэндолла и всех остальных демонов рассвет снова загонял в шкатулку, где они сидели, запертые под стальными замками воли Джейми, и все было хорошо.
        Правда, засыпал Джейми быстро, все тяготы и неурядицы тут же переставали терзать его, и лицо становилось спокойным и безмятежным. Я долго любовалась им, прежде чем задуть свечу.
        Какое все же блаженство лежать вот так, неподвижно, чувствуя, как отогреваются холодные конечности, а ноющая спина, шея и колени цепенеют от сладкой дремы. Но мозг мой засыпал последним, и перед глазами в тысячный раз разворачивалась все та же сцена у дворца: мелькала темноволосая голова с высоким лбом, плотно прижатыми к черепу ушами и четко очерченным подбородком, снова и снова озаряла меня радостная вспышка узнавания и ощущение острой боли при этом. Фрэнк, подумала я тогда. Именно лицо Фрэнка стояло у меня перед глазами, когда я наконец погружалась в сон.
        Один из лекционных залов Лондонского университета, старинный деревянный потолок и современные полы, покрытые линолеумом, по которому неутомимо шаркают ноги. Старомодные голые скамьи - новых парт удостоились лишь классы для занятий точными науками. Для истории сойдет и исцарапанное, шестидесятилетней давности дерево. В конце концов, ведь и предмет старый и не меняется - к чему какие-то новшества?
        - Предметы искусства, - звучал голос Фрэнка, - и предметы быта…
        Длинные пальцы прикасались к ободку серебряного подсвечника, солнечный луч из окна сверкал на металле, словно прикосновение было насыщено электричеством.
        Предметы, позаимствованные из коллекции Британского музея, стояли, выстроившись в ряд на столе. Студенты, сидящие в первом ряду, могли разглядеть крохотные трещинки на французской табакерке из желтой слоновой кости и коричневатые пятна от табака по краям белой глиняной трубки. Английский флакончик для духов в золотой оправе, бронзовая чернильница с крышкой, треснувшая ложка из рога и маленькие мраморные часы, украшенные двумя лебедями, пьющими воду. А за рядом этих предметов были разложены миниатюры; разглядеть изображенные на них лица мешал свет, отражающийся от поверхности.
        Темноволосая голова Фрэнка сосредоточенно склонялась над этими вещицами. Луч солнца высвечивал в волосах рыжевато-каштановую прядь. Бережно, точно яичную скорлупу, брал он в руки глиняную трубку.
        - О некоторых периодах истории, - начинал он, - у нас есть письменные свидетельства людей, живших в ту пору. О других мы знаем лишь по предметам, рассказывающим нам, как жили эти люди.
        Он подносил трубку ко рту, складывал губы колечком, надувал щеки, комично приподнимал брови. В аудитории слышался сдавленный смешок, Фрэнк улыбался и откладывал трубку.
        - Искусство и предметы искусства. - Он указывал на ряд сверкающих миниатюр. - Их мы видим чаще всего, они всегда украшали и украшают жизнь человека. Да и почему бы нет?
        Он говорил теперь, адресуясь исключительно к темноволосому юноше с умным, интеллигентным лицом. Известный лекторский прием - выбирать себе в слушатели одного студента и говорить только ему, словно они наедине. Минуту спустя переключиться на другого. Тогда все будут с равным вниманием слушать.
        - Помимо всего прочего, это просто красивые вещи. - Палец касался лебедя на часах, проводил по изгибу шеи. - Их стоит сохранять. Но кто станет хранить какой-нибудь старый и грязный чехол от чайника или истершуюся автомобильную шину?
        На этот раз хорошенькая блондинка в очках улыбалась и коротко кивала в знак согласия.
        - Существуют предметы быта, о них, как правило, не пишут в мемуарах, их просто используют, а когда они ломаются, перестают быть нужными, так же просто, не задумываясь, выбрасывают. А ведь они могли бы рассказать нам, как жили простые люди. Вот эти трубки, к примеру. Они могли бы рассказать, как часто и какой именно табак курили люди самых разных сословий, от высших, - он похлопывал пальцем по крышке эмалевой табакерки, - до низших, - он бережно гладил длинный прямой ствол трубки.
        Средних лет женщина торопливо строчила в блокноте, боясь пропустить хоть слово, а потому долго не замечала, что внимание лектора обращено на нее. Вокруг улыбчивых ореховых глаз залегли мелкие морщинки.
        - Все записывать не обязательно, миссис Смит, - замечал Фрэнк. - Лекция длится целый час, вы весь карандаш испишете.
        Женщина краснела и бросала карандаш, однако все же улыбалась, отвечая на дружескую усмешку на худощавом загорелом лице Фрэнка. Теперь он уже завладел всеми ими - завороженные его мягким юмором, студенты внимали каждому слову. Они без колебаний и жалоб готовы были следовать за ним тропой неумолимой логики в самые дебри знаний. Напряжение, читавшееся в повороте темноволосой головы, спало, он чувствовал, что слушатели неотрывно следят за ним и его мыслью.
        - Казалось бы, лучший свидетель истории - человек. Мужчина… или женщина, - легкий кивок в сторону хорошенькой блондинки, - которые жили в ту или иную эпоху, верно?
        Он улыбался и брал со стола треснувшую ложечку.
        - Что ж, может быть. В конечном счете это ведь вполне в характере человека - приукрашивать описываемые им события и предметы, если он будет знать, что писания его прочтут. Люди пытаются сконцентрироваться на вещах, которые считают важными. И довольно часто приукрашивают их для публичного, так сказать, пользования. Попробуйте отыскать летописца, который бы с равным усердием описывал королевское шествие и то, как он ночью садится на горшок.
        На этот раз смеялись все, и он, донельзя довольный собой, облокачивался о стол, помахивая ложечкой.
        - Ну и по аналогии люди чаще всего сохраняли именно красивые вещи, предметы искусства. Однако ночные горшки, ложки и дешевые глиняные трубки могут поведать нам об их хозяевах куда больше. Ну и потом, сами люди… Мы почему-то считаем, что исторические личности отличаются от нас, наделяем их некой мифологической аурой. Но ведь кто-то играл в эти шахматы!
        Тонкий палец стучал по шкатулке.
        - Какая-то дама употребляла эти духи… - он касался флакончика, - наносила их капли за уши, на запястья, - что вы еще там душите, дамы?
        Подняв голову, он улыбался пухленькой белокурой девушке, сидевшей в первом ряду. Та краснела, хихикала и касалась V-образного выреза блузки.
        - Ах, ну да, конечно, здесь! И точно так же поступала владелица этого флакончика.
        Все еще улыбаясь девушке, он откупоривал его и подносил к носу.
        - Что там, профессор? «Aprege»?
        А он, оказывается, вовсе не такой уж скромник, этот студент. Темноволосый, как и Фрэнк, с дерзкими серыми глазами.
        Лектор закрывал глаза, глубоко втягивал воздух, тонкие ноздри трепетали у горлышка флакона.
        - Нет. Это «L’Heure Bleu». Мои любимые.
        Он поворачивался к столу, наклонялся. Волосы падали на лоб, рука задумчиво застывала над рядом миниатюр.
        - А это особый разряд предметов. Портреты… С одной стороны, произведения искусства, с другой - на них изображены сами люди. Но насколько они для нас реальны?
        Он брал крошечный овал, поворачивал его к аудитории и читал вслух надпись на бирке, прикрепленной к обратной стороне:
        - «Дама» работы Натаниэля Плаймера, подписан инициалами, датируется тысяча семьсот восемьдесят шестым годом. Дама с вьющимися каштановыми волосами, уложенными в высокую прическу, в розовом платье с пышным воротником, на фоне облачного неба».
        Он поднимал лежавшую рядом миниатюру квадратной формы.
        - «Джентльмен», работы Горация Хоуна, подписан монограммой, датируется тысяча семьсот восьмидесятым годом. Господин с напудренными волосами, собранными в хвост, в коричневом сюртуке, синем жилете, с жабо и орденом, возможно, Почетным орденом Бата».
        На миниатюре был изображен круглолицый мужчина со сложенными бантиком губами - характерная мина для портретов XVIII века.
        - Художники нам известны, - продолжал он, откладывая миниатюры. - Они или подписывали свои работы, или же оставляли какой-либо ключ в манере письма, сюжете рисунка, позволяющий определить авторство. Но что мы знаем о людях, которых они писали? Да, мы видим их, и, однако же, ничего о них не знаем. Странные прически, чудная одежда, они не похожи на известных вам людей, верно? А стиль письма, он делал их похожими друг на друга. Поэтому что мы можем о них сказать? Иногда, правда, встречаются исключения.
        Рука кружилась над миниатюрами, выбирала одну, овальную.
        - «Джентльмен…»
        Он поднял портрет. С него из-под шапки огненных волос, в кои-то веки прибранных, заплетенных в косицу и завязанных ленточкой по тогдашней моде, смотрели синие глаза Джейми. Острый кончик носа едва не касался пышных кружев высокого воротника, крупный рот приоткрыт, уголок его приподнят - того и гляди заговорит.
        - Но ведь то были реальные люди, - настойчиво продолжал звенеть голос Фрэнка. - Они занимались тем же, что и вы, ну разве что не ходили в кино и не носились по автострадам.
        Со стороны аудитории слышался одобрительный смешок.
        - Они заботились о своих детях, любили своих мужей и жен… Ну, по крайней мере, иногда…
        Громкий смех.
        - «Дама», - продолжал он после паузы, бережно держа последнюю миниатюру в ладони. - С роскошно вьющимися каштановыми волосами до плеч, в жемчужном ожерелье». Даты нет. Художник неизвестен.
        Это было зеркало, а не миниатюра. Щеки у меня вспыхнули, губы задрожали. Пальцы Фрэнка нежно коснулись подбородка и изящной линии шеи. Слезы наполнили глаза и покатились по щекам, а в ушах все звучал назидательный голос. Лектор отложил миниатюру, и глаза мои уставились в деревянный потолок.
        - Без даты… Неизвестен… Но ведь когда-то… она была живая.
        Дышать стало нечем. Сперва мне показалось, что из-за стекла, в которое была вставлена миниатюра. Но вот к моему носу прикоснулись чем-то мягким и влажным. Я отдернула голову и проснулась, чувствуя, что подушка под щекой мокрая от слез. На плече лежала большая и теплая рука Джейми, он нежно тряс меня.
        - Ш-ш-ш, девочка! Ну, тихо, тихо… Тебе просто приснился сон… Я здесь.
        Повернув голову, я уткнулась носом в его обнаженное плечо. Я крепко приникла к нему, а в уши медленно входили знакомые домашние шумы, вновь возвращая к жизни, которая была моей… Моей!
        - Прости, - прошептала я. - Мне снилось… снилось, что…
        Он похлопал меня по спине и полез под подушку за платком.
        - Знаю. Ты назвала его имя.
        Голос звучал печально.
        Я снова уткнулась ему в плечо. От него пахло теплом, взъерошенными со сна волосами, и этот запах смешивался со слабым ароматом свежего постельного белья.
        - Прости, - повторила я.
        Он фыркнул, но на смех это походило мало.
        - Сказать, что я ревную тебя к этому человеку, было бы ничего не сказать. Жутко ревную. Но возражать против того, чтобы он тебе снился или чтобы ты плакала из-за него, - тут я бессилен.
        Палец нежно провел по мокрому следу у меня на щеке, потом Джейми промокнул его платком.
        - Так ты не возражаешь?
        Он криво улыбнулся в полумраке:
        - Нет. Ты ведь его любила. Разве я могу обижаться на то, что ты его оплакиваешь? К тому же меня утешает одна мысль.
        Он замолк. Я протянула руку и откинула взъерошенные рыжие волосы со лба.
        - Какая же?
        - Что в случае чего ты и меня тоже будешь оплакивать, - еле слышно произнес он.
        Я вжалась лицом в его грудь, слова звучали приглушенно.
        - Я не буду оплакивать тебя, потому что не придется. Не собираюсь терять тебя, слышишь?
        Тут меня осенила одна мысль, и я подняла на него глаза.
        - Ты ведь не думаешь, что я хочу вернуться? Не смей так думать только потому, что я иногда вспоминаю Фрэнка!
        - Нет.
        Он произнес это быстро и тихо и еще крепче сжал меня в объятиях.
        - Нет, - повторил он еще тише. - Мы принадлежим друг другу, ты и я, и ничто на свете не в силах нас разлучить.
        Он погладил меня по волосам.
        - Помнишь, как я поклялся в день нашей свадьбы?
        - Да, кажется. «Плоть от плоти моей, кровь от крови…»
        - И я отдаю тебе свою плоть, чтобы мы могли стать единым целым, - закончил он. - Я собираюсь сдержать эту клятву, англичаночка! И ты тоже.
        Он бережно повернул меня к себе лицом, ладонь с нежностью опустилась на слегка округлившийся живот.
        - Кровь от крови, - прошептал он, - и плоть от плоти. Ты носишь меня в себе, англичаночка, и ты не можешь, не в силах оставить меня, что бы ни случилось. Ты моя, вся и навсегда, хочешь ты того или нет, хочешь ты меня или нет! Моя, и никуда я тебя не отпущу.
        Я положила руку поверх его ладони и сжала.
        - Да… - тихо пробормотала я. - И ты меня не оставишь тоже.
        - Нет. - Он улыбнулся. - Поскольку уж придется держать эту клятву до конца, до самого последнего ее слова.
        Он обнял меня, склонил голову и прошептал в самое ухо в темноте, я ощущала на лице его теплое дыхание:
        - И мы будем вместе, пока не разлучит нас смерть!
        Глава 11
        Полезные занятия
        - Кто этот странный маленький человечек? - с любопытством спросила я Джейми.
        Человек, о котором шла речь, медленно прокладывал себе дорогу среди гостей, собравшихся в главном зале особняка де Роханов. Останавливался на секунду-другую, окидывал группу гостей критическим взглядом, затем или пожимал худенькими плечиками и шел дальше, или подходил к мужчине или даме, что-то подносил им к лицу и выпаливал какую-то команду. Чем бы он там ни занимался, но, похоже, действия его очень веселили публику.
        Прежде чем Джейми успел ответить, человечек, низенький, худенький и морщинистый, в сером саржевом костюме, вдруг увидел нас, и лицо его просияло. Он накинулся на Джейми, как какая-нибудь маленькая хищная птичка кидается с высоты на крупного, но тем не менее испуганного кролика.
        - Пойте! - скомандовал он.
        - Что?
        Растерянно моргая, Джейми с удивлением глядел сверху вниз на крошечную фигурку.
        - Я сказал: пойте, - терпеливо ответил человечек и с восхищением ткнул Джейми в грудь морщинистым кулачком. - С такой грудной клеткой мы будем иметь такой резонанс! Какие объемы!..
        - Да, объемы у нас имеются, - весело заметила я. - Стоит ему разозлиться, и голос слышен за три квартала.
        Джейми сердито зыркнул на меня, а человечек так и кружил возле него, измеряя ширину спины, похлопывая по плечам и другим частям тела, словно дятел, долбящий высокое мощное дерево.
        - Но я не умею петь, - запротестовал муж.
        - Ерунда, ерунда! Конечно, умеете! Приятным бархатным баритоном, - с восхищением бормотал человечек. - Великолепно! Просто превосходно! Вы как раз то, что я ищу! Вот… Сейчас я помогу вам. Попробуйте повторить эту ноту.
        С этими словами он проворно выхватил из кармана маленький камертон, стукнул им о колонну и поднес к уху Джейми.
        Джейми закатил глаза к потолку и, пожав плечами, послушно пропел ноту. Человечек отпрянул, будто его подстрелили.
        - Нет… - пробормотал он, словно ушам своим не веря.
        - Боюсь, что да, - с сочувствием заметила я. - Он вам не врал. Он действительно совсем не умеет петь.
        Человечек обиженно покосился на Джейми, снова стукнул камертоном и поднес к его уху.
        - Попробуйте еще раз, - умоляюще произнес он. - Просто прислушайтесь, а потом выдайте тот же звук.
        Мой терпеливый муж внимательно прислушался к «ля», исходившему от камертона, и пропел нечто среднее между «ми-бемоль» и «ре-диез».
        - Нет, это невозможно! - воскликнул окончательно разочарованный человечек. - Так фальшивить нельзя даже нарочно!
        - Как видите, можно, - весело ответил Джейми и вежливо поклонился человечку.
        К этому времени вокруг нас уже собралась небольшая кучка любопытных. Луиза де ла Тур славилась как превосходная хозяйка, и ее салон привлекал сливки парижского общества.
        - Он может, - уверила я нашего собеседника. - Он абсолютно лишен слуха.
        - Да, вижу.
        Человечек был совершенно убит этим обстоятельством. Затем глаза его оживились - он начал присматриваться ко мне.
        - Нет, только не я! - со смехом воскликнула я.
        - Но не можете и вы, мадам, тоже страдать отсутствием слуха!
        Глаза его сверкали, как у змеи, гипнотизирующей птичку. Он приближался ко мне, держа в руке камертон, который в этот момент больше всего походил на раздвоенное жало.
        - Погодите! - Я, защищаясь, вытянула руку. - Позвольте сперва узнать, кто вы.
        - Это герр Иоганн Герстман, англичаночка. - Джейми поклонился человечку. - Учитель пения его величества. Позвольте представить вам мою жену, герр Герстман. Леди Брох-Туарах.
        К этому времени Джейми знал при дворе каждого человека, даже самого ничтожного.
        Иоганн Герстман… Ну конечно! Я различала еле уловимый акцент в его беглом аристократическом французском. Немец или австриец?..
        - Я организую небольшой любительский хор, - объяснил учитель пения. - Голоса не обязательно должны быть хорошо поставленными, но сильными и искренними.
        Он снова бросил разочарованный взгляд на Джейми. Тот ответил ему ухмылкой, взял из рук Герстмана камертон и поднес мне.
        - Ну так и быть, - согласилась я и пропела.
        То, что все услышали, похоже, настолько взбодрило герра Герстмана, что он, убрав камертон, пристально уставился мне в лицо. Парик был ему великоват и слегка съехал на ухо. Он небрежно сдвинул его назад и сказал:
        - Отличное звучание, мадам! Очень, очень недурно! Возможно, вам знакома эта мелодия из «Бабочки»? - Он пропел несколько тактов.
        - По крайней мере, слышала, - осторожно ответила я. - Гм, мелодию, во всяком случае. А слов я не знаю.
        - О! Нет проблем, мадам! Ведь в хоре вы просто…
        Тут я обнаружила, что он крепко держит меня за запястье и тащит куда-то в дальнюю комнату, откуда доносятся звуки клавесина. При этом герр Герстман неумолчно жужжал мне что-то в ухо, словно обезумевший шмель.
        Я бросала беспомощные взгляды на Джейми, но тот только усмехнулся в ответ и прощальным жестом поднес к губам бокал, тут же вступив в беседу с месье Дюверни-младшим, сыном министра финансов.
        Дом де ла Туров - если слово «дом» вообще пригодно для определения этого жилища - был освещен снаружи гирляндами ламп, протянутыми в саду и обрамлявшими террасу. Пока герр Герстман волок меня по коридорам, я видела, как снуют вокруг слуги, накрывающие стол к обеду, который должен был начаться чуть позже. В большинстве салонов, которые мы посещали, давались весьма скромные приемы, но у щедрой по натуре Луизы де ла Тур все было на широкую ногу.
        Я познакомилась с принцессой неделей раньше, на другом приеме, и, увидев ее, была удивлена. Полненькая, довольно простоватая на вид, с круглым лицом и пухлым подбородком, бледно-голубыми глазами, напрочь лишенными ресниц, и маленькой мушкой в виде звездочки, которая мало соответствовала ее внешности.
        «И эта дама умудрилась обворожить принца Карла, заставила его пренебречь общественными и моральными приличиями!» - думала я, приседая в глубоком реверансе.
        Однако была в ней какая-то живость, шарм, к тому же природа наделила ее совершенно прелестным розовым ротиком - самой привлекательной и яркой чертой лица.
        - Я очарована! - воскликнула она тогда, хватая меня за руку. - Очень рада наконец-то с вами познакомиться. Муж и отец без конца поют милорду Брох-Туараху такие дифирамбы, а о его очаровательной жене не сказали ни слова! Я совершенно счастлива видеть вас, моя дорогая миледи. Должна ли я называть вас Брох-Туарах или достаточно просто леди Туарах? Страшно трудно запомнить, но с одним словом как-нибудь справлюсь, даже если оно и такое странное. Кстати, это шотландская фамилия? Совершенно очаровательно!
        Дословно Брох-Туарах означает «Башня, глядящая на север», но даже если б ей захотелось называть меня «леди, глядящая на север», я бы не возражала. Впрочем, она быстро оставила попытки запомнить это трудное для нее имя и стала называть меня просто «ma chere[19 - Моя дорогая (фр.).] Клэр».
        Луиза собственной персоной находилась в музыкальном салоне среди певцов, она порхала от одного гостя к другому, болтала, смеялась. При виде меня простоватое ее личико озарилось радостью, и она побежала навстречу так быстро, насколько позволяли громоздкие юбки.
        - Моя дорогая Клэр! - воскликнула она, безжалостно отрывая от меня герра Герстмана. - Вы как нельзя более вовремя! Идемте, поможете мне говорить с этим глупеньким английским ребенком!
        «Глупеньким английским ребенком» на деле оказалась молоденькая, не старше пятнадцати, девушка с темными блестящими локонами и щеками, настолько раскрасневшимися от смущения, что они напомнили мне полыхающие маки. Именно по щекам я и узнала ее: это была та самая девушка, которую я заметила в дворцовом парке как раз перед столь расстроившим меня появлением Александра Рэндолла.
        - Мадам Фрэзер - тоже англичанка, - объясняла Луиза девушке. - Скоро она заставит вас чувствовать себя здесь как дома. Бедняжка так стесняется, - заметила она мне, не переводя духа. - Побеседуйте с ней, уговорите спеть вместе с нами. Уверена, у нее восхитительный голосок. Ну-с, дети мои, веселитесь!
        И через секунду она оказалась уже в другом конце зала, где принялась громко выражать восторг по поводу платья только что прибывшей гостьи; остановилась приласкать перекормленного юношу, сидевшего за клавесином, и, рассеянно наматывая его кудряшки на палец, вступила в беседу с герцогом де Кастеллоти.
        - Наблюдать за ней - занятие довольно утомительное, вы согласны? - улыбнувшись, обратилась я к девушке по-английски.
        В ответ на ее лице возникла робкая улыбка, и она коротко кивнула, но не произнесла ни слова. Да, бедняжка совершенно растерялась, подумала я. И ничего удивительного - от этих приемов в доме Луизы у меня тоже всегда раскалывалась голова. А эта девочка-мак, она, должно быть, прямо со школьной скамьи…
        - Я - Клэр Фрэзер. Однако Луиза забыла назвать ваше имя.
        Я сделала выжидательную паузу, но она снова не ответила, лишь еще больше покраснела и плотно поджала губы. Увидев это, я слегка встревожилась, но тут девочка наконец проявила желание заговорить. Она набрала воздуху в грудь и решительно вздернула подбородок с таким видом, словно ей предстояло взойти на эшафот.
        - М-м-меня зовут… М-м-м… - начала она, и я тут же догадалась, в чем причина ее молчания и болезненной застенчивости.
        Прикрыв глаза, она яростно кусала губы, затем предприняла вторую отчаянную попытку.
        - М-м-мэри Хоукинс, - выдавила она. - И п-п-петь я не умею, - решительно добавила она.
        Если до этого я глядела на нее с интересом, то теперь была совершенно заворожена. Так, значит, это и есть племянница Сайласа Хоукинса и дочь баронета, невеста виконта Мариньи! Нет, этот брак не для нее, это уж слишком! Я огляделась по сторонам, ища глазами виконта, и, к своему облегчению, убедилась, что его среди гостей нет.
        - Ничего страшного, - сказала я и заслонила ее собой от толпы гостей, заполнивших зал. - Не хочется говорить - и не надо. Хотя, пожалуй, попробовать спеть что-нибудь было бы нелишне.
        Тут меня осенила идея.
        - Я знала одного врача, он как раз специализировался на заикании. Так вот, он уверял, что при пении заикание исчезает.
        Глаза Мэри Хоукинс удивленно расширились. В этот миг я заметила поблизости альков, где за шторой виднелась уютная скамья.
        - Сюда. - Я взяла ее за руку. - Можно отсидеться здесь, тут не надо будет говорить с людьми. Если захочется спеть, можете выйти и присоединиться, когда мы начнем. А нет - так сидите себе спокойно до самого конца приема.
        Она молча смотрела на меня, потом лицо ее озарила благодарная улыбка, и она нырнула в альков.
        Я немного подежурила рядом, болтая с гостями и не давая любопытным слугам беспокоить Мэри в ее убежище.
        - Вы так чудесно выглядите сегодня, ma chere!
        Это была мадам де Рамаж, одна из фрейлин королевы, важная и очень достойная дама средних лет, она пару раз приходила к нам на ужин. Она тепло обняла меня и осмотрелась - нет ли кого поблизости.
        - Надеялась встретить вас здесь, дорогая, - сказала она, приблизившись почти вплотную и понизив голос. - Хотела бы дать вам один совет. Остерегайтесь графа Сен-Жермена!
        Проследив за ее взглядом, я увидела, что в зал входит тот самый мужчина с худощавым лицом, которого я видела в доках Гавра. Он вел под руку спутницу - молодую, элегантно одетую даму. Очевидно, он меня не заметил, и я поспешно отвела глаза.
        - Что… разве он… то есть… - пробормотала я, чувствуя, что краснею.
        - Да, люди слышали, что он о вас говорил, - ответила мадам де Рамаж, помогая мне преодолеть замешательство. - Я так поняла, что между вами в Гавре произошла какая-то размолвка?
        - Да, что-то в этом роде, - ответила я. - Причина сводилась лишь к тому, что я обнаружила на его корабле человека, заболевшего оспой. Правда, после этого корабль пришлось уничтожить… Ну и он был… не слишком доволен этим, - робко закончила я.
        - Ах, так вот оно что…
        Похоже, мадам де Рамаж удовлетворил мой ответ. Я полагала, что мое объяснение даст ей теперь преимущество во время светской болтовни и сплетен, из которых, собственно, и состояла светская жизнь в Париже.
        - А он тут уверял разных людей, что вы - ведьма! - заметила она с улыбкой и помахала рукой какому-то знакомому. - Прелестная история! Никто, разумеется, ему не поверил, - утешила она меня. - Каждый знает: если какой-нибудь скандал связан с именем Сен-Жермена, он сам тому виной!
        - Вот как?
        Я не совсем поняла, что она имеет в виду, но в этот момент в толпу, громко хлопая в ладоши, ворвался герр Герстман.
        - Сюда, сюда, месье, мадам! Все в сборе, мы начинаем.
        Хор торопливо выстроился возле клавесина, а я обернулась к алькову, где пряталась Мэри Хоукинс. Мне показалось, что занавеска дрогнула. А когда заиграла музыка и зал наполнился стройным пением, то из алькова донесся чистый голос, высокое сопрано, - впрочем, это мне тоже могло показаться.
        - Очень мило, англичаночка, - сказал Джейми, когда я, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, присоединилась к нему после концерта.
        Он усмехнулся и покровительственно похлопал меня по плечу.
        - Откуда тебе знать? - сказала я, беря с подноса у проходившего мимо лакея бокал вина. - Ты же совсем не разбираешься в пении.
        - Во всяком случае, оно было достаточно громким, - невозмутимо ответил он. - Было слышно каждое слово.
        Тут я заметила, как он весь напрягся, и обернулась посмотреть, кого же он там увидел.
        Только что вошедшая дама была хрупка и мала ростом, она едва доставала Джейми до нижнего ребра. Ручки и ножки - словно кукольные, тонкие, как на китайских рисунках, бровки над глубокими иссиня-черными глазами, напоминавшими ягоды можжевельника. И шаг у нее был легкий и немного подпрыгивающий, словно она не шла, а танцевала.
        - Аннализа де Марильяк, - любуясь ею, сказала я. - Прелестное создание!
        - О да!
        Что-то в его голосе заставило меня поднять глаза. Мочки ушей у него порозовели.
        - Именно над ней ты одержал свою первую романтическую победу во Франции? - язвительно спросила я.
        К моему удивлению, он рассмеялся. Услышав смех, дама обернулась, и при виде Джейми на лице ее засияла ослепительная улыбка. Она уже было направилась к нам, но тут ее внимание отвлек некий джентльмен в парике и нарядном шелковом камзоле цвета лаванды - он довольно нахально остановил ее за руку. Перед тем как обернуться к своему новому собеседнику, она кокетливым жестом махнула веером в сторону Джейми.
        - Что тут смешного? - спросила я, видя, как он все еще улыбается, провожая глазами нежно колышущиеся кружевные юбки дамы.
        Эти слова заставили его вспомнить о моем присутствии, и он снова улыбнулся - на этот раз мне.
        - Да ничего особенного, англичаночка. Просто ты сказала о победах, и я вспомнил, что первая моя дуэль, да, по правде сказать, и последняя, состоялась именно из-за Аннализы де Марильяк. Мне было восемнадцать.
        Голос его звучал немного мечтательно, и он следил глазами за темным париком с короткими завитками, мелькавшим в толпе. Перед ним склонялись напудренные головы и белоснежные локоны; среди этих пышных волн то здесь, то там мелькали парики с розоватым оттенком - последний крик моды.
        - Дуэль? Но с кем? - спросила я, ища глазами возле китайской куколки господина, которому могло бы взбрести в голову продолжить старую ссору.
        - О, его здесь нет, - ответил Джейми, заметив и верно истолковав мой взгляд. - Он умер.
        - Ты убил его?
        Взволнованная, я произнесла эти слова громче, чем следовало бы. Несколько голов с любопытством повернулись в нашу сторону. Джейми подхватил меня под локоть и торопливо отвел к стеклянной створчатой двери.
        - Потише, англичаночка! Нет, я его не убивал. Хотел, - злобно добавил он, - но не убил. Он умер два года назад от болезни горла. Джаред сказал.
        Он вывел меня в сад, на аллею, освещенную фонарями. Их держали слуги, стоявшие, словно швартовые тумбы, через каждые пять футов - от террасы до фонтана, которым заканчивалась аллея. В центре над поблескивающей темной водой выступали туловища четырех дельфинов, поливающих струями довольно раздраженного на вид Тритона, пытавшегося отогнать их трезубцем, впрочем, безуспешно.
        - Не томи меня! - потребовала я, когда мы удалились от террасы на достаточное расстояние. - Что произошло?
        - Ладно, так и быть. - Он вздохнул. - Ты, наверное, заметила, что эта Аннализа довольно хорошенькая?
        - Правда? Ну, раз уж даже ты так считаешь, придется, видно, признать этот факт, - нарочито ласковым тоном заметила я.
        При этом глаза мои злобно сверкнули, а рот искривила ироническая усмешка.
        - Да. Так вот… Я был в Париже не единственным кавалером, придерживающимся этого мнения. Я совершенно потерял голову. Бродил, словно в тумане, караулил на улице, в надежде увидеть, как она выходит из дома и садится в карету. Джаред говорил, что камзол болтался на мне как на вешалке, и вообще я походил на воронье пугало с всклокоченными волосами.
        Он бессознательно провел рукой по волосам, туго стянутым на затылке синей лентой с безупречно завязанным бантом.
        - Забывал есть…
        - Забывал есть? Господи, похоже, дела твои были действительно плохи, - заметила я.
        Он усмехнулся.
        - Да. Но стало еще хуже, когда она начала флиртовать с Шарлем Голуазом. Надо заметить, - честно признался он, - что она флиртовала с каждым первым встречным. Что было, то было, но, на мой взгляд, слишком часто она выбирала этого Шарля соседом по столу, слишком много с ним танцевала и… Короче, англичаночка, как-то раз поздно вечером я застиг их целующимися на террасе под луной и вызвал его на дуэль.
        К этому времени мы уже дошли до фонтана. Джейми остановился, и мы присели на бортик, там, где водяная пыль из толстогубых пастей дельфинов нас не доставала. Джейми опустил руку в темную воду, затем поднял и задумчиво созерцал серебристые капли, стекающие с пальцев.
        - Тогда в Париже дуэли были категорически запрещены, как, впрочем, и сейчас. Но удобное местечко всегда можно было отыскать. Выбирать должен был он. Он и нашел, в Булонском лесу. Поляну рядом с дорогой Семи Святых, ее надежно укрывала от любопытных взоров дубовая рощица. Выбор оружия тоже принадлежал ему. Я предпочел бы пистолеты, но он выбрал шпаги.
        - Но почему? Ты достал бы его с любого расстояния!
        Я не была экспертом по этой части, но все же кое-что знала о стратегии и тактике фехтования. Раз в два-три дня Джейми с Муртой упражнялись в саду: со звоном скрещивали они шпаги, парировали удары, прыгали, делали выпады - к вящему восторгу слуг обоего пола, которые высыпали на балкон полюбоваться.
        - Почему он выбрал шпаги? Да потому, что владеет этим оружием чертовски здорово. К тому же, как я догадываюсь, он опасался, что я могу застрелить его по чистой случайности. Он ведь понимал, что убивать его я не собираюсь, просто хочу унизить. Шарль знал, что я прекращу бой после первой же крови, - добавил он. - Нет, он был далеко не дурак, этот Шарль.
        И Джейми печально покачал головой.
        От влаги, исходившей от фонтана, выбившиеся из моей прически пряди закурчавились и обрамляли теперь лицо облаком мелких локонов. Я отбросила их назад и спросила:
        - Ну и удалось тебе его унизить?
        - Ранить, по крайней мере, удалось.
        Уловив в его тоне нотку удовлетворения, я удивленно приподняла бровь.
        - Он обучался этому искусству у самого ле Жене, одного из лучших фехтовальщиков Франции, зацепить его было труднее, чем муху, тем более что я фехтовал правой.
        Он снова провел рукой по волосам, словно проверяя, в порядке ли прическа.
        - Помню еще, прическа у меня растрепалась - сломалась шпилька, и ветер задувал волосы прямо в глаза. Поэтому я видел перед собой просто белое пятно: Шарль был в белой рубашке. Пятно, делающее выпады и верткое, точно гольян. Ну а потом я все же его достал… Знаешь, как прокалывают рыбу кинжалом? Он так взвыл, словно его пронзили насквозь, хотя я только задел руку. Тут наконец я убрал волосы с лица и, обернувшись, увидел, что на краю лужайки стоит Аннализа. Глаза у нее были огромные и темные, как озера.
        Он указал на отливающую серебром гладь воды.
        - Так вот, я убрал шпагу, откинул волосы и стоял, ожидая, что она бросится ко мне в объятия…
        - Гм… - деликатно хмыкнула я. - Однако она, очевидно, не бросилась?
        - Ах, что я тогда понимал в женщинах! - воскликнул он. - Нет! Она подбежала к нему, рухнула рядом на колени.
        Он насмешливо и одновременно разочарованно фыркнул.
        - Месяц спустя они поженились. Вот так!
        Он беспомощно пожал плечами, губы искривила горькая усмешка.
        - Итак, сердце мое было разбито. Я вернулся в Шотландию и предавался там скорби в течение нескольких недель, пока у отца окончательно не лопнуло терпение.
        Он усмехнулся.
        - Знаешь, я даже подумывал уйти в монахи. Однажды за ужином сказал об этом отцу, думая где-то к весне перебраться в аббатство и стать послушником…
        Я рассмеялась:
        - Ну, со скудостью пищи ты еще как-нибудь смирился бы. Но что касается воздержания и повиновения… Что же ответил отец?
        Он усмехнулся, в полутьме блеснули белые зубы.
        - Как раз в этот момент он ел похлебку. Отложил ложку, посмотрел на меня, вздохнул, покачал головой и сказал: «День выдался такой тяжелый, Джейми». Взял ложку и снова принялся за еду, не промолвив больше ни слова.
        Джейми взглянул на террасу, по которой в перерыве между танцами разгуливали пары, потягивая вино и флиртуя; дамы кокетливо обмахивались веерами.
        - Да, красивая была девочка, эта Аннализа де Марильяк! - ностальгически вздохнул Джейми. - Грациозная и легкая, как ветерок, и такая маленькая, что так и подмывало сунуть ее под рубашку и носить за пазухой, точно котенка.
        Я молчала, вслушиваясь в звуки музыки, доносившейся из распахнутых дверей, потом перевела взгляд вниз, на свою туфлю девятого размера из блестящего шелка. Через мгновение Джейми почувствовал, что что-то неладно.
        - Что такое, англичаночка? - спросил он и положил мне руку на плечо.
        - О, ничего, - ответила я со вздохом. - Просто подумала, что, вспоминая обо мне, вряд ли кто-нибудь скажет: «Грациозная, как ветерок».
        - О-о…
        Он сидел полуобернувшись, на фоне фонаря вырисовывался длинный прямой нос и четко очерченный подбородок. Джейми повернулся ко мне, на губах его сияла улыбка.
        - Да, честно признаться, англичаночка, «грациозная» - это не первое слово, что приходит на ум при мысли о тебе.
        Он нежно обнял меня за талию и притянул к себе.
        - Но я говорю с тобой, как со своей душой.
        Он заглянул мне в глаза, нежно коснулся ладонью щеки.
        - А твое личико, англичаночка, - это мое сердце…
        Несколько мгновений спустя ветер переменился и направил струи воды в нашу сторону. Мы торопливо и со смехом вскочили. Джейми указал на террасу и вопросительно взглянул на меня. Я кивнула.
        - Итак, - заметила я, поднимаясь рядом с ним по широким ступеням в бальный зал, - теперь ты наверняка знаешь о женщинах больше?
        - Самое важное, чему я научился, англичаночка, - это правильно выбрать женщину.
        Отступив на шаг, он склонился в низком поклоне, указал на распахнутые двери, где сверкали огни и драгоценности, а бал был в самом разгаре.
        - Вы не подарите мне этот танец, мадам?
        Заехав на следующий день к д’Арбанвиллям, я снова встретилась там с учителем пения. На этот раз у нас нашлось время для беседы, и вечером я пересказывала ее Джейми.
        - Что?!
        Джейми недовольно покосился на меня, словно услышал неудачную шутку.
        - Я же говорю: герр Герстман сказал, что мне будет интересно познакомиться с его другом. Это мать Хильдегард, она заведует больницей «Обитель ангелов». Ну, ты знаешь, благотворительное заведение, то, что неподалеку от собора.
        - Да, я знаю, где оно находится.
        Особого энтузиазма в его тоне я не уловила.
        - У него болело горло, и я стала давать ему разные советы. Разговорились о лекарствах, болезнях, слово за слово, ну, ты знаешь, как это бывает…
        - Имею представление. С тобой только так и бывает, - иронично заметил он.
        Проигнорировав этот тон, я продолжила:
        - Так вот, завтра я иду в эту больницу.
        Встав на цыпочки, я достала с полки аптечку.
        - Может, для первого раза ее и не стоит брать, - сказала я, задумчиво разглядывая содержимое. - Иначе еще подумают, что я навязываюсь. Как тебе кажется?
        - Навязываешься? - Он удивился. - Так ты что, собираешься просто посетить это заведение или остаться там?
        - Э-э… видишь ли, - осторожно начала я, - я тут подумала, что, возможно, могу работать там регулярно… Герр Герстман сообщил мне, что все врачи и целители время от времени заглядывают туда и помогают. Бывать в больнице каждый день они, разумеется, не могут, но времени у меня много, и я могла бы…
        - Много времени, говоришь?
        - Перестань повторять мои слова, как попугай! - рассердилась я. - Да, много. Я понимаю, как это важно - посещать балы, приемы и прочее. Но в конце концов, это ведь только по вечерам, а все дни у меня свободны. И я могла бы…
        - Англичаночка, ты носишь ребенка! Неужели это так необходимо - торчать там и нянчиться с разными попрошайками и преступниками?
        Вид у него был страшно растерянный, как будто он столкнулся с человеком, внезапно потерявшим рассудок.
        - Я не забыла, - уверила я его и прижала ладони к животу. - Пока незаметно. И не будет заметно еще какое-то время, если носить просторные платья. И чувствую я себя нормально, если не считать тошноты по утрам. Так что не вижу причин, почему бы мне пару месяцев не поработать.
        - Причина только одна: я этого тебе не позволю!
        Поскольку сегодня вечером гостей у нас не ожидалось, галстука на нем не было и ворот рубашки был распахнут. Я видела, как он медленно начинает краснеть, с шеи.
        - Джейми, - начала я, пытаясь апеллировать к здравому смыслу, - тебе известно, кто я?
        - Моя жена.
        - Да, и это тоже. - Я отмахнулась. - Но я еще и врач, Джейми. Целитель. Ты имел случай в этом убедиться.
        Он жарко покраснел.
        - Да, имел. И только потому, что ты подштопала мои дырки, я должен позволить тебе пойти туда и возиться с какими-то нищими и проститутками? Ты имеешь представление, англичаночка, что за люди попадают в больницу «Обитель ангелов»?
        Он с мольбой взглянул на меня, словно ожидая, что ко мне вот-вот вернется разум.
        - Какая разница!
        Он оглядел комнату, словно призывая в свидетели моего безрассудства портреты над камином.
        - Но, господи, ты же можешь заразиться дурной болезнью! Ладно, тебе плевать на меня, но хоть о ребенке могла бы подумать!
        - Ну разумеется, я о нем думаю! Ты что, всерьез считаешь меня настолько безответственной и глупой?
        - Нет. Но ты принадлежишь к тому типу женщин, которые могут бросить мужа и пойти забавляться с каким-то бродягой из канавы! - отрезал он. - Раз уж тебя так интересует мое мнение…
        Он взъерошил рукой волосы, отчего они встали на затылке дыбом.
        - Бросить тебя? С каких это пор сделать что-то полезное называется «бросить»? Вместо того чтобы торчать в салоне у д’Арбанвиллей, наблюдать, как Луиза де ла Тур наедается сладостей, слушать глупые стихи и плохую музыку? Я хочу приносить пользу!
        - А заботиться о собственном доме - разве это не значит приносить пользу? Быть замужем - разве это для тебя ничто?
        Лента, перехватывающая его волосы, лопнула, и они вырвались на свободу, окружив лицо пылающим ореолом. Он глядел на меня, грозно сверкая глазами, и напоминал в этот миг ангела мести.
        - Но разве быть моим мужем - достаточное для тебя занятие? - холодно парировала я. - Что-то незаметно, чтобы ты торчал дома весь день, окутывая меня обожанием! Какая чушь!
        - Чушь? Что такое чушь?
        - Ну, ерунда, бессмыслица. Дрянь. Одним словом - тьфу! Ладно, не смеши меня. Мадам Вионе присматривает за всем в доме и делает это раз в десять лучше, чем я.
        Это являлось столь неоспоримой истиной, что он на какое-то время затих. Только смотрел на меня, сверкая глазами и беззвучно шевеля губами.
        - А… значит, так… А что, если я запрещаю тебе идти туда?
        На мгновение я растерялась, но взяла себя в руки и оглядела его с головы до ног. Глаза у Джейми потемнели, крупные чувственные губы сжались в плотную линию. Плечи широкие, прямые, руки скрещены на груди. Прямо-таки чугунная статуя. «Запрет» - это слово как нельзя более ему подходило.
        - Ты мне запрещаешь?
        Напряжение нарастало. Я смотрела ему прямо в глаза. Мне страшно хотелось моргнуть, но доставить ему такое удовольствие - отвести глаза первой?.. Нет, никогда! А что делать, если он действительно запретит? Тут в голове пронеслось сразу несколько вариантов: вонзить ему между ребер нож из слоновой кости для разрезания бумаг, поджечь дом, чтобы он сгорел вместе с ним. Лишь один выход я отвергала напрочь - подчиниться.
        Он выдержал паузу, затем набрал в грудь побольше воздуха. Руки были сжаты в кулаки, и он медленно, с видимым усилием начал разжимать их.
        - Нет, - сказал он, - я не запрещаю… - Голос слегка дрожал. - Но что, если я попрошу тебя?
        Я опустила глаза и уставилась на его отражение на полированной поверхности письменного стола. Сначала идея посещения больницы казалась мне просто занятной, приятной альтернативой бесконечным сплетням и интригам парижской знати. Но теперь… Руки мои тоже непроизвольно сжались в кулаки. Теперь я не просто хотела работать, мне было это жизненно необходимо.
        - Не знаю… - выдавила я.
        Он глубоко вздохнул.
        - Ты все же подумай об этом, Клэр.
        Я чувствовала на себе его взгляд. Прошла, казалось, вечность, прежде чем я кивнула:
        - Подумаю.
        - Ну и хорошо.
        Напряжение спало, он резко отвернулся. И стал бродить по кабинету, беря в руки разные предметы и ставя их куда попало. Наконец подошел к лестнице у книжных полок и привалился к ней. Начал разглядывать переплетенные в кожу корешки с названиями. Я осторожно приблизилась и положила ему руку на плечо:
        - Джейми, я не хотела тебя огорчать.
        Он взглянул на меня и криво усмехнулся:
        - Да ладно! Мне тоже вовсе не хочется сражаться с тобой, англичаночка. Наверное, просто я вспыльчив и чрезмерно чувствителен.
        Он извиняющимся жестом похлопал меня по руке, отошел и уставился на письменный стол.
        - Ты слишком много работаешь, - с состраданием заметила я, следуя за ним.
        - Дело не в этом.
        Покачав головой, он начал перелистывать страницы огромного гроссбуха, лежавшего посередине.
        - Что касается бизнеса, то тут все в порядке. Да, работы много, но я справляюсь. Что же касается этого…
        Он указал на пачку писем под алебастровым пресс-папье. Оно было сделано в форме белой розы - символа дома Стюартов. Там были письма от аббата Александра, от графа Мара и других известных якобитов, и в каждом - завуалированный вопрос, туманные намеки и обещания, противоречивые предположения…
        - Ощущение такое, будто я сражаюсь с ветряными мельницами! - с горечью воскликнул Джейми. - Другое дело - настоящая схватка! Там, где могут пригодиться мои руки! А это…
        Выхватив из ящика стола пачку писем, он подкинул ее вверх. По комнате гуляли сквозняки - бумаги зигзагом запорхали вокруг, полетели под мебель, осели на ковер.
        - Тут совершенно не за что уцепиться, - беспомощно произнес он. - Я могу переговорить с тысячью людей, написать сотню писем, упиться с Карлом до чертиков, но так и не понять, сдвинулось дело с мертвой точки или нет.
        Я решила оставить письма в покое - придет служанка и уберет их.
        - Джейми, - как можно мягче произнесла я, - что же еще нам остается делать? Только пытаться.
        Он слабо улыбнулся и опустил руки на стол.
        - Знаешь, я рад, что ты сказала «мы», англичаночка. Иногда я чувствую себя таким страшно одиноким…
        Я обняла его за плечи и прижалась лицом к спине:
        - Ты же знаешь, я не позволю тебе чувствовать себя одиноким. И потом, именно я втянула тебя в эту историю…
        Я почувствовала, как спина его затряслась от смеха.
        - Да уж! Кто, как не ты… Но я не держу на тебя зла, англичаночка. - Обернувшись, он нежно поцеловал меня в лоб. - Ты выглядишь усталой, mo duinne. Ступай ложись. Я еще немного поработаю и приду к тебе.
        - Хорошо.
        Я действительно чувствовала себя усталой, хотя хроническая сонливость, преследовавшая меня на ранних стадиях беременности, исчезла и днем я так и кипела энергией, спать не хотелось вовсе.
        Выходя, я остановилась у двери. Джейми стоял у стола, просматривая записи в гроссбухе.
        - Джейми! - окликнула я его.
        - У-у?
        - Джейми, я обещала, что подумаю насчет больницы. Ты тоже подумай, ладно?
        Он обернулся ко мне, бровь настороженно приподнята. Потом улыбнулся и кивнул.
        - Скоро приду к тебе, англичаночка, - ответил он.
        На улице снова стояла слякоть, сыпал дождь со снегом, мелкие крупинки барабанили в окна и шипели в камине, когда порывы ночного ветра затягивали их в трубу. Ветер разбушевался не на шутку, он стонал и завывал в дымоходах, но от этого в спальне казалось еще уютнее. Постель, оазис тепла и комфорта, была покрыта одеялами на гусином пуху. А еще огромные пышные подушки и Джейми, посапывающий рядом и источающий тепло, словно электрообогреватель.
        Большая рука нежно погладила меня по животу, ее тепло просачивалось сквозь шелк ночной рубашки.
        - Не здесь. Нажми-ка тут, посильнее.
        Я взяла его руку и прижала к животу чуть ниже, там, где прощупывалось небольшое округлое затвердение размером чуть больше грейпфрута.
        - Да, чувствую, - пробормотал он. - Он и вправду тут.
        Уголки рта растянулись в довольной улыбке.
        - А он двигается уже или нет?
        Я покачала головой:
        - Пока нет. Но будет примерно через месяц, если верить твоей сестре Дженни.
        - Мм… - Он наклонился и поцеловал округлость. - А что ты думаешь насчет Далхузи, англичаночка?
        - Далхузи? В каком смысле? - удивилась я.
        - В качестве имени. - Он похлопал меня по животу. - Ведь придется давать ему какое-то имя.
        - Это верно, - заметила я. - Но с чего ты взял, что там мальчик? Это может быть и девочка.
        - О!.. Ну да, в общем-то, верно, - согласился он, словно мысль о такой возможности впервые пришла ему в голову. - И все же почему бы не начать с мужских имен? Можно назвать его в честь дяди, который тебя воспитал.
        - Гм… - Я нахмурилась, скосив глаза на живот. Сколь нежно я ни любила своего дядюшку Лэма, мне все же не очень хотелось давать невинному младенцу имя Лэмберт или Квентин. - Нет, не думаю. С другой стороны, почему бы не назвать его в честь какого-нибудь твоего дяди?
        Джейми задумчиво и рассеянно поглаживал меня по животу.
        - А как звали твоего отца, англичаночка? - спросил он.
        Мне пришлось на секунду задуматься, чтобы вспомнить.
        - Генри, - ответила я. - Генри Монморанси Бошан. Джейми, я не желаю, чтобы мой ребенок носил имя Монморанси Фрэзер, ни под каким видом! Да и Генри тоже мне что-то не очень нравится, хотя уж куда лучше, чем Лэмберт. А как насчет Уильяма? - предложила я. - В честь твоего брата?
        Старший брат Джейми умер ребенком, но муж всегда вспоминал его с любовью и нежностью.
        Он задумчиво нахмурил брови:
        - Гм… А что, может быть. Кстати, а почему бы не назвать его, скажем…
        - Джеймс, - произнес глухой замогильный голос из дымохода.
        - Что?! - Я резко села в постели.
        - Джеймс, - нетерпеливо повторили из камина. - Джеймс, Джеймс!..
        - Господи Иисусе! - воскликнул Джейми, пялясь на языки пламени.
        Я почувствовала, что каждый волосок на его руке встал дыбом и походил теперь на жесткую проволоку. Какое-то время он сидел неподвижно, затем, словно осененный некой идеей, вскочил на ноги и подбежал к окну мансарды, даже не озаботясь накинуть на плечи рубашку.
        Он поднял раму, впустив в спальню струю холодного воздуха, и выглянул в ночь. Я услышала какой-то сдавленный возглас и скрежещущие звуки на кровле. Джейми, приподнявшись на цыпочки, высунулся почти весь, медленно вполз обратно в комнату, весь вымокший от дождя и кряхтящий от усилий. Он был не один. Красивый юноша в темном одеянии, тоже промокшем до нитки, обхватил его за шею. Одна рука у него была обмотана окровавленным клочком ткани.
        Непрошеный гость встал на подоконник, потом неуклюже спрыгнул и растянулся на полу. Однако тут же вскочил на ноги и поклонился мне, сорвав с головы широкополую шляпу.
        - Мадам, - по-французски он говорил с сильным акцентом, - должен просить у вас прощения за столь бесцеремонное вторжение, но поверьте, обратиться к своему другу Джеймсу меня вынудили крайние обстоятельства.
        Это был крепко сложенный и миловидный юноша с густыми светло-каштановыми волосами, спадавшими на плечи длинными завитками, и розовым лицом - щеки у него так и пылали от холода и волнения. Из носа текло, и он, слегка поморщившись, вытер его тыльной стороной ладони.
        Джейми вежливо поклонился гостю, хотя был явно смущен.
        - Мой дом к вашим услугам, ваше высочество, - сказал он, окинув взглядом костюм визитера, который был в страшном беспорядке.
        Воротник рубашки разорван и свободно болтается на шее, пуговицы камзола отлетели, панталоны расстегнуты. Я заметила, как при виде этой последней детали Джейми нахмурился и шагнул к юноше, загородив его от моего взора.
        - Позвольте представить вам мою жену, ваше высочество. Клэр, миледи Брох-Туарах. Клэр, а это его высочество принц Карл, сын короля Якова Шотландского.
        - Да, я уже догадалась. Э-э… добрый вечер, ваше высочество.
        Я грациозно кивнула, повыше натянув одеяло. Очевидно, в подобных обстоятельствах можно обойтись и без реверанса.
        Принц, воспользовавшись церемонией представления, поспешно привел свои панталоны в порядок и ответил мне поклоном, преисполненным истинно королевского достоинства.
        - Счастлив, мадам, - сказал он и снова отвесил поклон, еще более изысканный, после чего выпрямился и застыл посреди комнаты, не выпуская из рук шляпы и, видимо, не зная, что делать и говорить дальше.
        Джейми, босоногий, с полуобнаженным торсом, переводил взгляд с меня на принца, тоже, очевидно, не в силах подобрать нужные слова.
        - Э-э… - начала я, желая нарушить неловкое молчание, - вы, должно быть, попали в неприятную историю, ваше высочество? - и кивком указала на обмотанный вокруг его руки окровавленный платок, словно впервые увидев его.
        - Да, - ответил он. - Гм… то есть нет. Я хочу сказать, это сущие пустяки, миледи.
        Он еще больше покраснел, глядя на свою руку. Держался он как-то странно, в его поведении угадывались растерянность и гнев. Я видела, как расползается по ткани красное пятно, и, спустив ноги с постели, потянулась за халатом.
        - Позвольте мне взглянуть, что там такое, - сказала я.
        Рана, которую принц продемонстрировал мне весьма неохотно, оказалась несерьезной, но выглядела как-то странно.
        - Похоже на укус какого-то животного, - с удивлением заметила я, вглядываясь в полукруг мелких красных ранок между большим и указательным пальцами.
        Принц Карл поморщился, стоило мне надавить на мякоть. Надо бы прочистить рану, вызвав дополнительное кровотечение.
        - Да, - ответил он. - Укус обезьяны. Мерзкая блохастая тварь! - вдруг взорвался он. - Сколько раз я говорил, что от нее надо избавиться! К тому же животное наверняка заразное.
        Я нашла аптечку и смазала рану тонким слоем мази из горечавки.
        - Не думаю, что есть повод к беспокойству, - заметила я, целиком сосредоточившись на своем занятии. - В том случае, разумеется, если она не бешеная.
        - Бешеная? - Принц побледнел. - Так вы считаете, это возможно?
        По всей очевидности, он не имел ни малейшего понятия о том, что такое бешенство, однако не на шутку разволновался.
        - Все возможно, - весело заметила я.
        Удивленная столь неожиданным появлением его высочества, я только теперь вдруг поняла, что быстрая и внезапная его смерть могла бы избавить многих людей от больших неприятностей. И все же мне страшно не хотелось, чтобы у него развилась гангрена или, не дай бог, проявились симптомы бешенства, а потому я аккуратно перевязала руку льняным бинтом.
        Он улыбнулся, снова поклонился и очень цветисто и пространно начал выражать мне свою благодарность на смеси французского с итальянским. Несколько раз извинившись за свой неожиданный визит, он позволил Джейми увести себя вниз, в гостиную, выпить.
        Чувствуя, как холодный воздух пробирается под халат, я заползла обратно в постель и натянула одеяло до самого подбородка. Так вот он каков, этот принц Карл! С виду вполне хорошенький и совсем молодой, гораздо моложе Джейми, хотя я знала, что на самом деле Джейми всего на год или два старше. И манеры у его высочества отменные, и держался он с таким достоинством, несмотря на беспорядок в платье. Но достаточно ли всего этого, чтобы отправиться в Шотландию и стать во главе армии, призванной сменить власть в стране? Размышления об этом навели на другую мысль: интересно, с какой это целью шастал наследник шотландского престола среди ночи по крышам парижских домов с рукой, укушенной обезьяной?..
        Вопрос этот продолжал мучить меня, когда чуть позже Джейми вернулся, влез в постель и вывел меня из дремотного состояния, прижав оледеневшие ступни к моим теплым коленям.
        - Ну что ты так раскричалась? - спросил он. - Слуг разбудишь.
        - А чем это занимался принц Карл, бегая среди ночи по крышам вместе с обезьянами? - парировала я. - Немедленно отодвинь эти ледышки от моих ног!
        - Он навещал свою любовницу, - лаконично ответил Джейми. - Ну ладно, будет тебе, перестань лягаться.
        Он убрал ноги и обнял меня, стараясь согреться.
        - Так у него любовница? Кто она?
        Я окончательно проснулась.
        - Луиза де ла Тур, - нехотя выдавил Джейми в ответ на мои настойчивые расспросы.
        Нос казался длиннее и заостреннее обычного, густые брови сошлись у переносицы. С точки зрения истового шотландского католика, иметь любовницу - грех, с другой стороны, должны же быть у членов королевского дома свои привилегии. Однако принцесса Луиза де ла Тур - замужняя женщина, а уж брать в любовницы замужнюю даму не к лицу даже королям.
        - Ха! - с удовлетворением воскликнула я. - Так я и знала!
        - Он уверяет, что любит ее, - добавил Джейми, поплотнее укутываясь в одеяла. - И она его тоже любит, так он, во всяком случае, утверждает. Говорит, что последние три года она ему верна. Тьфу!
        - Да, случается на белом свете и такое, - философски заметила я. - Так он был у нее? Но как же он попал на крышу? Он тебе рассказал?
        - Да, рассказал.
        Карл, подкрепившись несколькими стаканчиками лучшего и выдержанного портвейна Джареда, окончательно разоткровенничался. По его словам, глубокое и искреннее чувство подверглось нешуточному испытанию, связанному с привязанностью его дамы сердца к своей любимице, весьма капризной и взбалмошной обезьяне, которая отвечала его высочеству полной взаимностью по части неприязни и использовала куда более конкретные и изощренные средства для демонстрации своего отношения, нежели возлюбленный ее хозяйки. Решив пошутить с животным, его высочество щелкнул пальцами у самого носа обезьяны, за что и был укушен, а затем на него обрушились словесные упреки любовницы. Ссора получилась такая бурная, что в конце концов Луиза де ла Тур велела Карлу убираться с глаз долой, в ответ на что он выразил самое откровенное желание уйти, и немедленно, как драматично подчеркнул он в разговоре с Джейми, с тем чтобы не вернуться более. Никогда.
        Но уход принца был осложнен следующим обстоятельством: оказывается, супруг принцессы вернулся домой после карточной игры раньше обычного и уютно устроился внизу, в приемной, с бутылкой бренди.
        - Таким образом, - продолжал Джейми, улыбаясь своим мыслям, - он не мог оставаться со своей девочкой, но и выйти через дверь тоже не мог. Тогда он открыл окно и вылез на крышу. Он уже почти спустился на землю по водосточной трубе, как вдруг, если верить его словам, на улице появился ночной дозорный, и ему пришлось лезть обратно, чтобы не попасться ему на глаза. Какое-то время он ползал среди печных труб, оскальзываясь на мокрой от дождя крыше, пока наконец не вспомнил, что от нашего особняка его отделяют всего три дома, крыши которых примыкают так тесно одна к другой, что перескочить не составляет труда.
        - Мм… - пробормотала я, чувствуя, как ноги снова отогрелись. - Ты отправил его домой в карете?
        - Нет, он взял на конюшне одну из лошадей.
        - Надеюсь, принц все же доберется до Монмартра, тем более что он пил портвейн Джареда, - заметила я. - Путь отсюда неблизкий.
        - Да уж, путешествие не из приятных: холод, сырость, - ответил Джейми с самодовольным видом преисполненного добродетелей человека, который, вместо того чтобы шляться в такую скверную погоду по улицам, уютно лежит себе в постели рядом с законной женой.
        Он задул свечу и крепко прижал меня к груди.
        - А впрочем, поделом ему, - добавил он. - Мужчина должен быть женатым.
        С рассветом все наши слуги были на ногах и занимались подготовкой к приему месье Дюверни, который должен был сегодня пожаловать к нам на ужин в тесном семейном кругу.
        - Не пойму, чего это они так суетятся, - сказала я Джейми, лежа в постели с закрытыми глазами и прислушиваясь к возне, доносившейся снизу. - Всего и дел-то, что стереть пыль с шахматной коробки и поставить бутылку бренди. Остального он просто не заметит.
        Джейми рассмеялся и поцеловал меня на прощание:
        - Ты права. Но мне нужно плотно поужинать, иначе я не смогу обыграть его. - Он похлопал меня по плечу. - Иду на склад, англичаночка. Приду домой поздно, только чтобы успеть переодеться.
        Дабы не путаться под ногами у слуг, я, в поисках какого-нибудь занятия, в конце концов попросила лакея сопроводить меня до дома де ла Туров. Наверняка Луиза жаждет утешения после разрыва с любовником. Нет, мной движет вовсе не какое-то там вульгарное любопытство, пыталась уверить я себя, ничего подобного…
        Возвратившись домой к вечеру, я обнаружила Джейми в спальне. Он сидел, развалясь в кресле, ноги на столе, ворот расстегнут, волосы растрепаны, и пялился в исписанные листки бумаги. Услышав, что дверь отворилась, поднял глаза, и сосредоточенное лицо расплылось в широкой улыбке.
        - Англичаночка, наконец-то!
        Спустив ноги со стола, он подошел и обнял меня. Спрятал лицо в моих волосах, потерся о них носом и громко чихнул. Снова чихнул и, отпустив меня, полез в рукав за платком, который носил там на военный манер.
        - Чем это от тебя пахнет, англичаночка? - спросил он, прижимая к носу квадратик льняной ткани, и снова громко чихнул.
        Я сунула руку за вырез платья и извлекла оттуда крохотное саше, спрятанное между грудей.
        - Жасмин, роза, гиацинт, ландыш. Ну и очевидно, еще амброзия, - добавила я.
        Джейми опять чихнул и уткнулся в платок.
        - Ты в порядке?
        Я обвела глазами комнату в поисках какого-нибудь средства и мимоходом опустила саше в шкатулку на моем столике, в дальнем углу комнаты.
        - Угу, да… Так ты говоришь… гиа… гиа… апчхи!
        - Господи!
        Я торопливо распахнула окно и подозвала Джейми к себе. Он послушно высунул голову и плечи на дождь, вдыхая свежий, не пахнущий гиацинтом воздух.
        - Уф! Так-то лучше, - с облегчением заметил он через некоторое время, втягивая голову обратно.
        Глаза его округлились.
        - Что это ты делаешь, англичаночка?
        - Моюсь, - ответила я, расстегивая застежки на платье. - Вернее, собираюсь мыться. Я вся намазана этим гиацинтовым маслом.
        Он смотрел на меня, недоуменно моргая.
        - И если не смыть, ты еще, пожалуй, лопнешь.
        Он задумчиво почесал кончик носа и кивнул:
        - Тут ты права, англичаночка. Приказать лакею принести тебе горячей воды?
        - Не беспокойся. Ополоснусь на скорую руку, и запах исчезнет, - уверила я его, торопливо расстегивая и расшнуровывая одежду.
        Подняла руки - собрать волосы в пучок. Тут Джейми весь подался вперед, схватил меня за запястье и вздернул руку в воздух.
        - Что ты делаешь? - удивилась я.
        - Нет, это ты что сделала, англичаночка? - воскликнул он, заглядывая мне под мышку.
        - Побрилась, - с гордостью ответила я. - Вернее, навощилась. К Луизе приходила сегодня утром ее servante aux petits soins[20 - Дословно: служанка для мелких услуг (фр.).], ну, нечто вроде личной косметички. Она и меня заодно обработала.
        - Навощилась? - Джейми в полном недоумении переводил взгляд со свечи в подсвечнике на меня и обратно. - Ты что же, совала воск себе под мышки?
        - Да нет, не тот воск, что ты думаешь, - успокоила я его. - Ароматизированный воск из пчелиных ульев. Косметичка нагрела его, затем наложила вот сюда, пока он еще был горячим. А потом отодрала, как только он остыл.
        Я слегка поморщилась при этом воспоминании.
        - И вот полюбуйся: лысенькая, что твой дядюшка Боб.
        - Мой дядюшка Боб никогда бы не потерпел ничего подобного, - сурово заметил Джейми. - И вообще, на кой черт тебе это понадобилось?
        Он всматривался мне в подмышку, все еще не отпуская руку.
        - Ведь больно… было… навер… апчхи!
        Он отпустил руку и отскочил.
        - Я говорю, больно небось было? - спросил он, поднося платок к носу.
        - Немножко, - созналась я. - Однако результат того стоит. - Я подняла обе руки и повертелась перед ним, как балерина. - Впервые за долгие месяцы чувствую себя абсолютно чистой.
        - Стоит? - Он все еще пребывал в недоумении. - Но при чем здесь чистота?
        Лишь с запозданием до меня дошло, что ни одна из шотландок, с которыми мне доводилось встречаться, не использовала депилятории. К тому же Джейми никогда не вступал в достаточно тесный контакт с парижанками из высшего общества, чтобы заметить эту тонкость.
        - Ну, - начала я, в этот миг с особой отчетливостью представив себе, с какими, должно быть, трудностями сталкиваются антропологи, пытающиеся истолковать обычаи какого-нибудь первобытного племени, - так, по крайней мере, меньше пахнет.
        - А что плохого в том, что ты пахнешь собой? - осведомился он. - Пахнешь женщиной, а не какой-то там цветочной клумбой? Я ведь мужчина, а не пчела, англичаночка. Ну что, будешь мыться или нет? Иначе я к тебе и на десять футов не подойду.
        Я взяла губку и начала протирать тело. Мадам Лассер, косметичка Луизы, намазала меня всю с головы до ног ароматизированным маслом; одна надежда, что оно легко смывается. Все же это страшно угнетает - видеть, как он бродит кругами, настороженно принюхиваясь и сверкая глазами, словно волк, кружащий в поисках добычи.
        Окунув мочалку в таз, я бросила через плечо:
        - Эй, я и ноги тоже обработала.
        Осторожно покосилась в его сторону. На смену удивлению пришла полная растерянность.
        - Ну уж ноги-то у тебя ничем не пахнут, - заметил он. - Разве что будешь ходить по колено в коровьем навозе.
        Я повернулась и, подобрав юбку до колен, оттянула носок ступни, демонстрируя изящный изгиб икры и лодыжки.
        - Смотри, насколько они стали красивее! - сказала я. - Гладкие, стройные, не то что какая-нибудь обезьянья лапа!
        Он перевел взгляд на свои волосатые коленки, уязвленный до глубины души.
        - Так, выходит, я, по-твоему, похож на обезьяну?
        Я начала терять терпение.
        - Да не ты!
        - Но ноги-то у меня всегда были куда волосатее, чем твои!
        - Естественно, ты же мужчина.
        Он было собрался ответить что-то, но лишь покачал головой и пробормотал под нос фразу по-гэльски. Затем уселся в кресло, откинулся на спинку и, сощурив глаза, начал наблюдать за мной, время от времени бормоча что-то под нос. Я не стала требовать от него перевода.
        К тому времени, когда я почти отмылась, атмосфера накалилась настолько, что я решила предпринять попытку к примирению.
        - Знаешь, могло быть и хуже, - заметила я, намыливая внутреннюю сторону бедра. - Луиза удалила вообще все волосы с тела.
        Это заявление настолько потрясло его, что он снова перешел на английский, по крайней мере на время:
        - Что? И даже со своего горшочка с медом?
        - Гм… - буркнула я в ответ, довольная уже тем, что эта сенсационная новость отвлекла его от рассуждений на тему моего поведения. - Да, все волосы. До единого. Мадам Лассер повыдергивала их без всякой жалости.
        - О Дева Мария, Мать Пресвятая Богородица!
        Он зажмурился, словно отвергая саму мысль о случившемся. Чуть позже открыл глаза и уставился на меня сверкающим взором.
        - И на кой же черт ей понадобилось быть лысой, как шар?
        - Она говорит, - осторожно начала я, - что мужчины находят это сексуальным.
        Густые рыжие брови поползли вверх и почти скрылись под волосами, спадающими на лоб, - нелегкий трюк для мужчины с высоким лбом.
        - Да перестань бормотать наконец! - прикрикнула я на него, бросая полотенце на спинку стула. - Я не разбираю ни слова.
        - Ну и слава богу, что не разбираешь, англичаночка, - ответил он.
        Глава 12
        «Обитель ангелов»
        - Ладно, так и быть, - решился вдруг Джейми за завтраком, ткнув в мою сторону ложкой. - Можешь идти. Но только, кроме лакея, возьмешь в провожатые Мурту. Там, возле этого собора, район, который пользуется дурной славой.
        - Но к чему мне провожатый? - Я отодвинула тарелку с овсянкой, на которую взирала без всякого энтузиазма. - Джейми! Ты что, хочешь сказать, что не возражаешь, если я пойду в «Обитель ангелов»?
        - Сам не знаю, что именно я хочу сказать, - ответил он, деловито ковыряясь в своей каше. - Но думаю, что не возражаю. Уж лучше работать в больнице, чем проводить время у Луизы де ла Тур. Полагаю, что на свете есть худшие вещи, чем общение с нищими и преступниками, - мрачно добавил он. - Уж по крайней мере, вряд ли ты явишься оттуда с выщипанным причинным местом.
        - На этот счет можешь быть спокоен, - обещала я.
        В свое время мне пришлось перевидать немало хороших больничных сестер и всего лишь несколько отличных, которые умудрялись превратить свой нелегкий труд в праздник. Что касается матери Хильдегард, то это был как раз обратный случай, и результаты впечатляли.
        Трудно было вообразить более подходящую персону для руководства заведением, подобным «Обители ангелов», чем матушка Хильдегард. Огромная, ростом около шести футов, с сухой ширококостной фигурой, завернутой в ярды черной шерстяной ткани, она парила над няньками и сестрами, как воронье пугало, надетое на палку и охраняющее тыквенное поле. Привратники, сестры, пациенты, санитары, послушники, посетители, аптекари - их всех точно ветром сдувало при ее появлении, или же они сбивались в компактные группки, которыми матушка Хильдегард могла легко управлять.
        Господь наделил ее не только внушительным ростом, но и лицом таким уродливым, что это почти граничило с гротеском, а потому неудивительно, что она посвятила свою жизнь служению Господу: Иисус, пожалуй, единственный мужчина, от которого она могла бы ожидать взаимности. Голос у нее был низкий и звучный, с характерным носовым гасконским акцентом, он гремел в больничных коридорах, словно отголосок церковного колокола. Сначала ее было только слышно и лишь потом - видно. Придворные дамы, в том числе и я, ожидали ее у кабинета, пытаясь укрыться за спиной герра Герстмана, как пытаются укрыться от урагана обитатели какого-нибудь островка, ищущие спасения за хрупкой перегородкой.
        Она заполнила собой дверной проем с шуршанием одежд, напоминающим шелест крыльев летучих мышей, и обрушилась на герра Герстмана с хищным криком, звучно целуя его в щеки:
        - Мой дорогой друг! Вот неожиданная радость! Тем более приятная, что неожиданная! Что привело вас ко мне?
        Выпрямившись, она обернулась к нам с широкой улыбкой на лице. Улыбка оставалась таковой, пока герр Герстман объяснял ей цель нашего визита, однако даже менее опытная, чем я, предсказательница судеб могла бы заметить, как затвердевают у нее скулы и улыбка из искренней превращается в вымученную.
        - Мы очень ценим ваши идеи и благородный порыв, mesdames.
        Глубокий звучный голос продолжал рассыпаться в благодарностях, но я заметила, как маленькие умные глазки изучают, оценивают, взвешивают, - видимо, она решала, как лучше распорядиться этой помехой, нарушившей привычный ход вещей, да еще умудриться выбить из этих набожных дамочек побольше денег, с которыми они были готовы охотно расстаться ради спасения собственной души.
        Наконец, видимо, приняв какое-то решение, она громко хлопнула в ладоши. В дверях, как чертик из шкатулки, возникла коротышка монахиня.
        - Сестра Анжелика, будьте так добры, сопроводите этих дам в лабораторию. Выдайте им соответствующую одежду и покажите палаты. Пусть они помогут при раздаче больным еды, раз уж проявляют такое желание.
        Длинный широкий рот слегка искривила гримаса, показывающая, что мать Хильдегард сильно сомневается в желании дам посетить палаты.
        Мать Хильдегард была великим знатоком человеческих душ. Три дамы, посетившие первую палату, где лежали больные золотухой, чесоткой, экземой и вонючей пиемией, тут же сочли, что вполне могут удовлетворить свою склонность к благотворительности, ограничившись пожертвованием определенных сумм на больничные нужды, и вихрем умчались обратно в лабораторию - скидывать грубые холщовые халаты, которые им там предоставили.
        В центре следующей палаты долговязый мужчина в темном балахоне довольно умело проводил ампутацию ноги; умелость подчеркивалась еще и тем фактом, что никакого обезболивания при этом не применялось. Несчастного держали два дюжих мускулистых санитара и плотного сложения монахиня, усевшаяся на него верхом. К счастью, развевающиеся складки ее сутаны скрывали от меня лицо больного.
        Одна из дам, следовавшая прямо за мной, тихо ахнула. Обернувшись, я заметила спины двух других добрых самаритянок, улепетывающих по коридору. Они столкнулись в тесном проходе, ведущем к лаборатории, то есть к свободе. Последний отчаянный рывок, треск рвущегося шелка - и они протолкнулись и полетели по плохо освещенному коридору, едва не сбив с ног попавшегося на пути санитара с подносом, на котором лежали стопки салфеток и хирургические инструменты.
        Обернувшись, я с удивлением обнаружила, что Мэри Хоукинс все еще рядом. Лицо ее было белее полотняной салфетки - следует заметить, что здесь, в больнице, белье было сероватого оттенка, - а вокруг рта и подбородка залегли голубоватые тени, однако она все же была рядом.
        - Давайте живо, поторопитесь! - властно воскликнул хирург, адресуясь, по-видимому, к тому самому санитару, и тот, торопливо поставив поднос, подбежал к нему.
        Хирург держал наготове пилу, собираясь отпилить отделенную от плоти бедренную кость. Санитар наклонился наложить второй жгут над надрезом, пила задвигалась с неописуемым скрипучим звуком, и я предусмотрительно развернула Мэри Хоукинс спиной к этой сцене. Я ощущала, как дрожит ее рука, а розовые губки побелели и сморщились, точно побитые морозом лепестки цветка.
        - Хотите уйти? - участливо спросила я. - Уверена, матушка Хильдегард закажет для вас карету.
        Обернувшись, я вгляделась в полумрак холла.
        - Боюсь, что графиня и мадам Ламберт уже отбыли.
        Мэри шумно втянула воздух и с самым решительным видом сжала губы.
        - Н-н-нет, - пробормотала она. - Если вы остаетесь, то и я тоже.
        Я твердо вознамерилась остаться - любопытство и стремление разузнать как можно больше об операциях, проводимых в этой больнице, оказались сильнее желания пощадить чувства Мэри.
        Тут и сестра Анжелика соизволила заметить, что мы остались. Вернувшись, она встала рядом и с еле заметной улыбкой на пухлом лице терпеливо ждала, когда мы, подобно остальным, ударимся в бегство. Я склонилась над койкой в углу комнаты. Под тоненьким одеялом тихо лежала страшно исхудавшая женщина. Глаза рассеянно блуждали по сторонам, казалось, она не замечает ничего вокруг. Но не сама женщина привлекла мое внимание, а странной формы стеклянный сосуд, установленный на полу рядом с койкой.
        Он был до краев заполнен желтой жидкостью - вне всякого сомнения, то была моча. Я удивилась: что пользы было собирать мочу, когда в те времена не существовало ни методов химического анализа, ни даже лакмусовой бумаги? Но тут меня осенило.
        Я осторожно приподняла сосуд, не обращая внимания на протестующий возглас сестры Анжелики. Принюхалась… Да, так и есть: помимо характерного кисловатого запаха испарений аммиака жидкость отчетливо отдавала чем-то сладким - так пах прокисший мед. Секунду я колебалась, но другого способа проверки не существовало. С гримасой отвращения я обмакнула кончик пальца в жидкость и лизнула языком.
        Мэри, наблюдавшая за моими манипуляциями с расширенными от удивления глазами, даже закашлялась, однако сестра Анжелика впервые за все время взглянула на меня с интересом. Я положила руку на лоб женщины - он был прохладным, жара или лихорадки у нее не наблюдалось.
        - Хочется пить, да, мадам? - спросила я больную.
        Ответ я знала заранее, заметив возле изголовья пустой графин.
        - Все время, мадам, - ответила она. - И еще я все время голодна. Сколько ни ем, а сплошные кожа да кости.
        Она приподняла тоненькую, словно веточка, руку, демонстрируя костлявое запястье, затем бессильно уронила ее.
        Я нежно похлопала по этой худенькой руке и пробормотала какие-то слова утешения. Диагноз мой оказался верным, но малоутешительным - в те времена еще не научились лечить диабет. Несчастная была обречена.
        Опечаленная, я присоединилась к сестре Анжелике, которая, перебирая коротенькими ножками, едва поспевала за мной.
        - Откуда вы узнали, чем она страдает, мадам? - с любопытством спросила меня монахиня. - Только по моче?
        - Нет, не только, - ответила я. - У нее диа…
        Как это у них называется?
        - Сахарная болезнь. Еда, которую она ест, не насыщает, все время хочется пить. И как следствие, выделяется моча в огромных количествах.
        Сестра Анжелика кивнула; полное лицо так и светилось любопытством.
        - Как вы считаете, мадам, она поправится?
        - Нет, она обречена, - прямо ответила я. - Болезнь зашла слишком далеко, ей не протянуть и месяца.
        - О-о… - Светлые бровки приподнялись, она глядела на меня уже не столько с любопытством, сколько с уважением. - То же самое говорит и месье Парнель.
        - А кто он такой, этот месье Парнель? - небрежно осведомилась я.
        Толстушка растерянно нахмурилась.
        - Вообще-то он изготавливает бандажи, еще ювелирным делом занимается. А когда приходит сюда, работает уринологом.
        Брови мои поползли вверх.
        - Уринологом? - недоверчиво переспросила я. - У вас существуют такие вещи?
        - Oui[21 - Да (фр.).], мадам. И он слово в слово говорил то же, что и вы, об этой несчастной худенькой женщине. Впервые вижу даму, которая так хорошо разбирается в медицине.
        Сестра Анжелика глядела на меня, словно завороженная.
        - На земле и в небесах существует еще немало вещей, неподвластных разуму человеческому, сестра, - скромно ответила я.
        Она кивнула с таким серьезным видом, что тут же заставила меня устыдиться своего пафоса.
        - Это верно, мадам. Желаете взглянуть на господина на последней койке? Он жалуется на печень.
        Мы переходили от одной койки к другой и наконец завершили обход огромной палаты. Я видела людей, страдающих от болезней, о которых знала только из учебников; видела пострадавших от самых разных травм - от раненного в голову при пьяной драке до ломового извозчика, грудь которого была практически расплющена катящейся бочкой с вином.
        У некоторых коек я останавливалась, задавая вопросы тем больным, которые были способны отвечать. За спиной своей я слышала дыхание Мэри, но не оборачивалась, а потому не видела, зажимает она нос или нет.
        В завершение обхода сестра Анжелика обратилась ко мне с иронической улыбкой:
        - Ну-с, мадам? Не передумали ли вы служить Господу Богу, помогая этим несчастным?
        Я уже закатывала рукава халата.
        - Принесите-ка мне таз с горячей водой, сестра, - ответила я. - И кусок мыла.
        - Ну, как там все было, англичаночка? - спросил меня Джейми.
        - Ужасно, - ответила я, широко улыбаясь.
        Он приподнял бровь, вопросительно взглянул на меня и устало растянулся в шезлонге.
        - Получила удовольствие?
        - О Джейми, если б ты знал, как это приятно - вновь чувствовать себя полезной! Я мыла полы и кормила больных жидкой овсянкой, а потом, пока сестра Анжелика не смотрела, успела сменить пару грязных рубашек и вскрыть нарыв.
        - Превосходно! - заметил он. - Ну а сама-то поесть не забыла или слишком увлеклась?
        - Э-э… честно сказать, забыла, - виновато созналась я. - С другой стороны, совершенно забыла и о тошноте.
        Стоило мне вспомнить об этом, желудок отозвался спазмами. Я прижала кулак к животу.
        - Думаю, стоит перекусить.
        - Да уж наверное, - мрачно согласился он и потянулся к колокольчику.
        Он смотрел, как я уминаю мясной пирог и сыр, и слушал мой рассказ о больнице, который я вела с набитым ртом.
        - Многие палаты переполнены, больные лежат по двое-трое в одной кровати, что, конечно, ужасно, но… Хочешь кусочек? - спросила я. - Очень вкусно!
        Он взглянул на кусок пирожного, который я протягивала ему.
        - Если ты хотя бы на время перестанешь расписывать гангренозные нагноения под ногтями, то, пожалуй, съем.
        Лишь с запозданием я заметила, как побледнели у него щеки и ноздри слегка дрожат. Налив в чашку вина, я подала ему и только после этого вновь принялась за еду.
        - Ну а как ты провел день, дорогой? - нежно промурлыкала я.
        «Обитель ангелов» стала для меня настоящим убежищем. Простота и бесхитростность, отличавшая монахинь и больных, являли собой приятный контраст трескучей болтовне и интригам придворных дам и господ. Я также была уверена, что лицо мое всякий раз обретало в больнице нормальное выражение, а мышцы его приятно расслаблялись, иначе бы на нем так и застыла навеки жеманная и скучающая мина.
        Убедившись, что дело я свое знаю и ничего, кроме бинтов и свежего белья, от них не требую, монахини быстро смирились с моим присутствием, да и больные тоже, когда преодолели первоначальный шок от моего имени и титула. Социальные предрассудки обычно очень сильны, но разлетаются в прах при наличии доброй воли и умения делать свое дело, тем более если в этом умении есть такая нужда.
        Несмотря на свою занятость, матушка Хильдегард начала уделять мне внимание. Сперва она вообще со мной не разговаривала, ограничиваясь лишь «bonjour, мадам», когда проходила мимо. Однако я все чаще стала чувствовать на своей спине взгляд ее внимательных и умных глазок всякий раз, когда останавливалась возле постели какого-нибудь пожилого больного, страдающего опоясывающим лишаем, или смазывала маслом алоэ ожоги ребенку, пострадавшему при пожаре, - в ту пору в бедняцких кварталах города пожары были частым бедствием.
        Казалось, она никогда никуда не торопится, но за день ей приходилось проходить немалые расстояния крупными, длиной в ярд, шагами по больничным полам из серого камня, причем следом за ней все время поспешал ее любимец - маленький белый пес по кличке Бутон.
        Совершенно не похожий на лохматых болонок - самую популярную у придворных дам породу, - Бутон отдаленно напоминал помесь пуделя с таксой. Природа наделила его жесткой курчавой шерстью с длинной бахромой вокруг толстого живота и коротких кривых лап. Концы лап с крепкими черными когтями громко цокали по каменному полу, когда он трусил за матушкой Хильдегард, почти касаясь своей заостренной мордой развевающихся складок ее сутаны.
        - Это что, собака? - с изумлением спросила я одного из санитаров, впервые увидев Бутона, семенившего за своей хозяйкой.
        Перестав подметать пол, санитар глянул вслед пушистому закрученному калачиком хвосту, тут же скрывшемуся за дверью операционной палаты.
        - Э-э… - протянул он нерешительно, - матушка Хильдегард утверждает, что собака. И мне бы не хотелось спорить с ней по этому поводу.
        Сойдясь ближе с монахинями, санитарами и приходящими докторами, мне довелось выслушать немало самых разнообразных мнений о Бутоне - от вполне терпимых до преисполненных суеверий. Никто не знал, как и почему оказался он у матери Хильдегард. В течение нескольких лет он являлся полноправным членом больничного штата, причем, по мнению своей хозяйки, рангом повыше, чем няньки и сестры, и почти равным большинству приходящих врачей и аптекарей.
        Последние по большей части смотрели на него с подозрением и отвращением, некоторые - с насмешливой симпатией. Один из хирургов называл его - разумеется, когда матушка Хильдегард не слышала, - мерзкой крысой, другой - вонючим кроликом, а третий, коротконогий толстяк, изготовитель бандажей, в открытую именовал «месье мочалка». Монахини считали его неким промежуточным созданием между талисманом и тотемом, а молодой священник из местной церкви, которого Бутон умудрился укусить за ногу, когда тот пришел исповедовать больных, был твердо убежден, что пес есть не что иное, как маленький демон, избравший собачье обличье для осуществления своих гнусных замыслов.
        Несмотря на несогласие со столь нелестной характеристикой священника, я тем не менее считала, что доля истины в ней все же есть. Понаблюдав в течение нескольких недель за этой парочкой, я пришла к выводу, что ближе Бутона для матери Хильдегард нет никого на свете.
        Она часто разговаривала с ним, причем совсем не так, как обычно говорят с собаками, - очень серьезно, на равных. Стоило ей остановиться возле койки, как Бутон тут же вспрыгивал на нее и начинал обнюхивать испуганного пациента. Затем он усаживался - чаще всего на ноги больного, - гавкал и вопросительно смотрел на хозяйку, словно спрашивая, какой диагноз она собирается поставить. И она тут же ставила диагноз.
        Поведение для собаки довольно занимательное, однако у меня не было времени пристально понаблюдать за этой необычной парочкой вплоть до одного хмурого и дождливого мартовского утра. Я стояла у постели пожилого извозчика и беседовала с ним, стараясь сообразить, что же неладно.
        Он поступил к нам неделю назад. Нога попала в тележное колесо - несчастный имел неосторожность соскочить с телеги прежде, чем та остановилась. В результате он получил множественный перелом - травму, на мой взгляд, вполне излечимую. Я вправила кость, и рана начала благополучно заживать. Ткани имели здоровый розовый цвет, с хорошей грануляцией. Ни дурного запаха, ни пресловутых красных полос, ни нагноения - ничего этого не наблюдалось. И я совершенно не могла понять, отчего у него никак не снижается температура, а моча имеет темный цвет и неприятный запах, что говорит о наличии в организме инфекции.
        - Bonjour, мадам, - произнес низкий звучный голос у меня над головой, и, подняв глаза, я увидела матушку Хильдегард.
        Тут же под локтем у меня что-то прошмыгнуло, и Бутон грузно вспрыгнул на матрас, что заставило больного слегка поморщиться.
        - Что вы думаете по этому поводу? - спросила она.
        Я не была уверена, к кому именно она обращается, к Бутону или ко мне, однако все же решила высказать свое мнение.
        - Очевидно, существует некий вторичный источник инфекции, - сказала я. - Но понять, где и откуда, я не в силах. Может быть, это какая-то внутренняя инфекция, никак не связанная с раной. Возможно, вялотекущая форма аппендицита или воспаление мочевого пузыря. С другой стороны, при пальпировании ничего не прощупывается.
        Мать Хильдегард кивнула:
        - Да, вполне возможно. Бутон!
        Собака послушно повернула голову к хозяйке, та, в свою очередь, кивком указала на больного и приказала:
        - Ищи во рту, Бутон!
        Осторожными мелкими шажками пес приблизился к изголовью кровати, круглый черный кончик носа шевелился, принюхиваясь. Мужчина с трудом приподнял отяжелевшие от жара веки и, заметив величественно возвышавшуюся над ним мать Хильдегард, жаловаться не осмелился.
        - Откройте рот! - властно приказала она.
        И снова больной не посмел ослушаться, хотя Бутон уже дышал ему прямо в лицо. Несчастный, безусловно, не принадлежал к разряду тех, кто любит целоваться с собаками.
        - Нет. - Не сводя глаз с Бутона, мать Хильдегард задумчиво покачала головой. - Нет, не то. Ну же, ищи, Бутон! Только осторожно. У человека нога сломана, помни это.
        Словно понимая каждое ее слово, пес начал осторожно обнюхивать больного, суя нос под мышки, залезая на грудь, теребя складки одежды в паху. Добравшись до поврежденной ноги, он ловко переступил через нее лапами, прежде чем приблизить нос к повязке.
        Вот пес снова вернулся к паху («А куда же еще, это естественно, - подумала я, - собака есть собака»), легонько потеребил верхнюю часть бедра, сел и гавкнул, преданно виляя хвостом.
        - Вот оно, - сказала матушка Хильдегард, указывая на маленький коричневый струп над паховой складкой.
        - Но рана почти зажила, - заметила я, - и воспаления нет.
        - Вы уверены?
        Высокая монахиня положила больному руку на бедро и мощно надавила. Сильные пальцы глубоко вошли в бледную плоть, и извозчик завопил как резаный.
        - Ага! - удовлетворенно буркнула она, рассматривая глубокие вмятины, оставшиеся после нажатия. - Гнойник!
        Так и оказалось: струп разошелся с одного конца, оттуда вытекал желтый гной. Дальнейший осмотр с помощью матушки Хильдегард, которая держала больного за ногу и плечи, позволил узнать наконец, в чем же причина. Оказывается, глубоко в бедро несчастному вонзилась длинная заноза - осколок дерева, отщепившийся от колеса. Видимо, основная рана отвлекла внимание врачей и они не заметили занозы с самого начала, да и сам больной не заметил, тогда ему было не до того. Постепенно произошло заражение, рана воспалилась, вокруг занозы скопился гной, причем происходило все это глубоко в мышечных тканях и не было заметно на глаз.
        Пришлось немного поработать скальпелем, почистить рану, затем с помощью специальных длинных щипцов я извлекла занозу и торжественно подняла ее вверх - трехдюймовую деревянную щепку, испачканную кровью и гноем.
        - Молодец, Бутон! - похвалила я пса.
        Длинный розовый язык радостно высунулся из пасти, черный носик принюхивался ко мне.
        - Да она умница! - сказала матушка Хильдегард.
        На сей раз никаких сомнений насчет того, к кому именно она обращалась, у меня не возникло. Ведь Бутон был как-никак мужского пола. Он приблизился, вежливо обнюхал мою ладонь и облизал тыльную ее сторону, словно в знак признания моих профессиональных заслуг. Я с трудом подавила желание немедленно вытереть ладонь о фартук.
        - Поразительно! - заметила я вполне искренне.
        - Да, - небрежно кивнула матушка, но в голосе ее звучала гордость. - У него безошибочное чутье на локальные подкожные опухоли. Я не всегда могу понять, что именно он унюхивает в дыхании и моче больного, но сам тон его лая безошибочно указывает на то, что данный человек страдает несварением желудка.
        Причин сомневаться в этом после того, что я видела, у меня не было. Я вежливо поклонилась Бутону и взяла пузырек с порошком для обработки раны.
        - Рада, что ты помог мне, Бутон. Можешь и дальше работать со мной.
        - Очень разумно с вашей стороны, - заметила матушка Хильдегард, обнажив белые крепкие зубы. - Большинство врачей и хирургов не проявляют особой склонности пользоваться его талантами.
        - Э-э…
        Мне не хотелось подвергать чью-либо репутацию сомнению, но взгляд, который бросила я через холл в сторону месье Волерю, был достаточно выразителен.
        Мать Хильдегард рассмеялась:
        - Что ж, мы подбираем все, что Бог пошлет, хотя порой я спрашиваю себя: а не посылает ли Он их нам лишь с целью уберечь мир от еще больших несчастий? И все же иметь даже таких врачей лучше, чем ничего. Вы… - Тут зубы ее снова блеснули, и она стала похожа на лошадь-тяжеловоза. - Вы же гораздо лучше, чем ничего, мадам.
        - Благодарю.
        - Иногда меня удивляет, - продолжала она, наблюдая, как я накладываю на рану повязку, - почему вы занимаетесь лишь пациентами с ранами и переломами. И избегаете тех, у кого сыпь, или кашель, или лихорадка, ведь, казалось бы, ухаживать за такими больными дело для женщины более естественное. Вот уж не думала, что встречу когда-нибудь даму-хирурга! Наши женщины-лекарки обычно не имеют лицензии, все они по большей части из провинций. Хорошо знают травы, припарки и приворотные зелья. Эти мудрые женщины-знахарки всегда были повитухами, так сказать, элитой народных целителей. Многие из них пользуются куда большим доверием и уважением, чем патентованные лекари, как раз их предпочитают люди низших сословий, поскольку они и достаточным умением обладают, да и услуги их недороги.
        Я ничуть не удивилась, что она заметила мою склонность к хирургии.
        - Дело вовсе не в отсутствии интереса с моей стороны, - уверила я ее. - Просто у меня будет ребенок, и не хотелось бы подвергать себя риску заражения. Сломанные кости не заразны.
        - Иногда я задаю себе вопрос… - начала матушка Хильдегард, но тут взгляд ее упал на носилки, которые вносили в холл. - Истинное бедствие на этой неделе. Нет, не ходите.
        Она жестом остановила меня.
        - Этим больным займется сестра Сесиль. Она позовет вас, если понадобитесь.
        Маленькие серые глазки долго и с любопытством, в котором читалось еще и одобрение, изучали мое лицо.
        - Так вы не только высокородная дама, вы еще и носите дитя… Удивительно, как это вас муж отпустил. Он, должно быть, совершенно необыкновенный человек.
        - Э-э… Он шотландец, - ответила я, словно этим объяснялось все, не желая пересказывать ей возражения Джейми.
        - Ах шотландец!.. - Матушка Хильдегард понимающе кивнула. - Ясно.
        Постель вздрогнула - это Бутон соскочил на пол и затрусил к двери.
        - Чует чужого, - заметила матушка. - Помогает не только врачам, но и сторожу, только боюсь, заслуживает при этом не больше благодарности.
        Со стороны входной двери послышался громкий лай и чей-то высокий испуганный голос.
        - О, снова этот отец Бальмен! Черт побери, ну почему нельзя стоять спокойно и не дергаться, пока Бутон обнюхивает его?
        Мать Хильдегард поднялась, но перед уходом успела одарить меня широкой улыбкой.
        - Пойду успокою его немного, а потом, возможно, пришлю вам на подмогу, мадам. Он, несомненно, святой, однако не слишком понимает в работе профессионалов.
        Она направилась к двери крупным неторопливым шагом, я же, попрощавшись с извозчиком, присоединилась к сестре Сесиль, хлопочущей над новым пациентом.
        Я вошла в гостиную и увидела, что Джейми лежит на ковре, а рядом с ним на полу сидит, скрестив ноги, маленький мальчик. В одной руке Джейми держал бильбоке, другой прикрывал один глаз.
        - Ну, конечно, смогу, - говорил он, - в любой момент, и днем и ночью, и с закрытыми глазами. Смотри!
        Крепко прикрыв глаз, он сжал рукоятку бильбоке и встряхнул стаканчик из слоновой кости. Шарик на веревочке выскочил из своего гнезда, описал в воздухе дугу и, словно направляемый радаром, с легким хлопком опустился в стаканчик.
        - Ну, видал? - Он отнял руку от глаза, сел и протянул игрушку мальчику. - Давай теперь ты попробуй.
        Джейми улыбнулся мне и, сунув руку под юбку, в знак приветствия сжал мою щиколотку, обтянутую зеленым шелковым чулком.
        - Развлекаетесь? - спросила я.
        - Пока еще нет, - ответил он и крепче сжал ладонь. - Я так тебя ждал, англичаночка.
        Длинные теплые пальцы поползли вверх по ноге, игриво пощекотали икру, поднялись еще выше, и все это время он смотрел на меня своими прозрачными синими глазами с самым невинным выражением. На щеке виднелась полоса размазанной и высохшей грязи, на рубашке и килте тоже были пятна.
        - Вот как? - заметила я, стараясь вырваться из цепких пальцев. - А я было подумала, что тебе вполне хватает и этой компании.
        Мальчик, не понимавший по-английски ни слова, пропустил эту фразу мимо ушей и отчаянно старался, прикрыв один глаз, повторить тот же трюк с бильбоке. Первые две попытки успехом не увенчались, тогда он открыл глаз и гневно уставился на игрушку, словно именно она была виновата. Попробовал закрыть другой глаз, но не до конца, скорее прищурился, оставив маленькую щелочку, через которую сквозь длинные ресницы мерцал зрачок.
        Джейми неодобрительно прищелкнул языком, и глаз тут же закрылся.
        - Эй, Фергюс, давай-ка, дружок, без обмана! - сказал он. - Чтобы все по-честному!
        Мальчик, очевидно, поняв смысл сказанного, робко улыбнулся, обнажив ряд крупных, белых, острых, как у белки, зубов.
        Джейми притянул меня за ногу, вынуждая подойти поближе, и одновременно увернулся - я попыталась лягнуть его сафьяновым каблуком.
        - О-о… - протянул он. - Фергюс - человек многих талантов и прекрасный компаньон, особенно когда брошенный женой человек вынужден проводить долгие часы в одиночестве и преодолевать искушение пуститься в загул где-нибудь в городе, в кварталах, пользующихся дурной репутацией.
        Пальцы проникли в ямочку под коленкой и игриво пощекотали меня.
        - Однако не годится в партнеры для занятий, которые у меня на уме…
        - Фергюс?
        Я рассматривала мальчика, игнорируя возню пальцев под юбкой. Ему было лет девять-десять, но для своего возраста он был мал ростом и хрупок, точно хорек. Одетый в чистое, хоть и поношенное платье, слишком для него просторное, он походил на типичное дитя парижской улицы с болезненно-бледной кожей и большими темными глазами.
        - Вообще-то его зовут Клодель, но мы решили, что это имя звучит не слишком по-мужски, а потому теперь он зовется у нас Фергюсом. Самое подходящее имя для истинного воина.
        Заслышав звук своего имени, вернее имен, мальчик поднял глаза и застенчиво улыбнулся мне.
        - А это мадам, - объяснил Джейми, указав на меня свободной рукой. - Можешь называть ее миледи. Не думаю, что он в состоянии выговорить «Брох-Туарах» или даже такую фамилию, как Фрэзер.
        - Миледи вполне достаточно, - согласилась я и снова сделала попытку высвободить ногу из цепких пальцев. - Но почему, позвольте спросить?..
        - Почему - что? Фергюс, ты имеешь в виду?
        - Да-да, именно.
        Боже, до чего же длинные у него руки! Теперь я чувствовала, как ладонь гладит бедро.
        - Джейми, прекрати сейчас же!
        Пальцы дрогнули и переместились на шелковую подвязку, которая держала мой чулок. Она развязалась, и чулок соскользнул вниз, складками собравшись у щиколотки.
        - Зверь! - Я замахнулась на Джейми, но он с хохотом увернулся.
        - Ах зверь!.. Какой такой зверь? А ну, говори!
        - Дворняжка! - огрызнулась я и нагнулась подтянуть чулок.
        Похоже, Фергюса мало интересовали наши игры, он снова занялся бильбоке.
        - А что касается парнишки, - радостно заявил Джейми, - то я нанял его на службу.
        - И что же он будет делать? - поинтересовалась я. - У нас уже есть мальчик, который чистит ножи и обувь, потом еще мальчик-конюшенный.
        Джейми кивнул:
        - Верно. Но карманника у нас нет. Вернее, не было, а теперь есть.
        Я тихо ахнула:
        - Понятно. Не сочти меня излишне любопытной, но могу ли я все же узнать: к чему нам в доме карманник?
        - Красть письма, англичаночка, - спокойно ответил Джейми.
        - О-о…
        Я начинала понимать.
        - От его высочества проку сейчас никакого. Всякий раз, когда мы видимся, он начинает вздыхать о Луизе де ла Тур или же скрежетать зубами и чертыхаться, потому что они, видите ли, в очередной раз поссорились. И в том и в другом случае единственная его цель - побыстрее напиться. Map потерял всякое терпение от этих перепадов настроения. А от Шеридана ничего невозможно добиться.
        Герцог Map являлся самым уважаемым человеком в среде парижских якобитов. Это был стареющий мужчина с безупречными манерами; он одним из первых поддержал короля Якова в его неудавшейся попытке захватить власть в 1715 году и после поражения под Шерифмуиром последовал за своим королем в ссылку. Я встречалась с герцогом, он нравился мне: приятный пожилой господин с отменными манерами и прямой, как сама его натура, спиной. Теперь он с тем же рвением поддерживал сына своего господина, без особой, впрочем, благодарности со стороны принца. Была знакома я и с Томасом Шериданом, наставником принца, тоже весьма преклонных лет господином, который вел всю переписку его высочества, переводя его полуграмотные и преисполненные нетерпения тирады на придворный французский и английский.
        Я села и пристегнула чулок. Фергюс, для которого созерцание голых женских ног было, очевидно, не в новинку, не обратил на эти манипуляции ни малейшего внимания, целиком поглощенный бильбоке.
        - Письма, англичаночка, - сказал Джейми. - Мне нужны письма. Из Рима, с гербом Стюартов на печати. Письма из Франции, Англии, Испании. Можно добывать их в доме принца, Фергюс будет сопровождать меня туда в качестве пажа. Или же через папских посыльных, которые их доставляют. Желательно знать всю информацию заранее. И вот мы заключили сделку, - продолжал Джейми, кивком указав на своего нового слугу. - Фергюс будет раздобывать все, что меня интересует, я же взамен одевать и кормить его, а также платить по тридцать экю в год. Если его схватят, так сказать, с поличным, я сделаю все, что в моих силах, чтобы выручить его. Если это окажется невозможным и он потеряет ногу или, скажем, ухо, я обязан содержать его до конца дней, а если парнишку повесят, тогда в течение года я гарантирую ему отпевание в церкви. Думаю, сделка честная, как тебе кажется?
        По спине у меня пробежали мурашки.
        - Боже мой, Джейми… - только и смогла пробормотать я.
        Он покачал головой и потянулся к бильбоке.
        - Не нашему Богу надо молиться, англичаночка. А святому Дисмасу. Покровителю воров и шпионов.
        Джейми взял бильбоке у мальчика. Резкий взмах руки - и шарик из слоновой кости, описав параболу, с хлопком опустился в стаканчик.
        - Понимаю, - сказала я и с интересом продолжала наблюдать за мальчиком, который, взяв у Джейми игрушку, снова стал упражняться. - Где ты его нашел?
        - Встретил в публичном доме.
        - Ах, ну да, конечно! Как же могло быть иначе… - Я не сводила глаз с пятен грязи на его рубашке. - Который ты посетил, как я понимаю, по неким вполне уважительным причинам!
        - О да!
        Он откинулся в кресле, обхватил руками колени и, усмехаясь, смотрел на меня.
        - Думаю, тебе доставило бы больше радости обнаружить меня в этом заведении, нежели в темной аллее, с проломленным черепом.
        Тут я увидела, как темные глаза Фергюса, оторвавшись от бильбоке, застыли на каком-то предмете. Я проследила за его взглядом - у стены на столике стояло блюдо с пирожными. Маленький острый язычок облизал нижнюю губу.
        - Кажется, твой протеже голоден, - сказала я. - Почему бы не покормить его, а ты тем временем расскажешь, что, черт возьми, произошло с тобой сегодня.
        - Шел я в доки, - послушно начал он, поднимаясь, - и как раз миновал улицу Эглентин, когда вдруг почувствовал на спине чей-то взгляд…
        Джейми Фрэзер отслужил два года во французской армии, дрался и воровал с шайкой шотландских бродяг, его преследовали и гнали через болота и горы с родной земли. После всего этого у него выработалась чрезвычайная подозрительность, и ему часто казалось, что его преследуют. Он не мог объяснить, был ли то звук шагов за спиной, или же чья-то тень, мелькнувшая поблизости, или что-либо еще, менее осязаемое, но предупреждением об опасности служили вставшие дыбом короткие волоски на затылке.
        Повинуясь этому сигналу тревоги, он свернул на углу налево, а не направо, как обычно, обогнул лоток торговца горячими пирожками и еще один, со свежими овощами, затем нырнул в колбасную лавку.
        Прижавшись спиной к стене у входа, осторожно выглянул на улицу - лицо его загораживали подвешенные к потолку утиные тушки. Буквально через секунду на улице появились двое мужчин, они шли рядом и озирались по сторонам.
        Каждый ремесленник и работяга в Париже был отмечен характерным для его профессии знаком, и Джейми без труда угадал в этих двоих моряков. Если маленькая золотая серьга в ухе одного из них, плотного коротышки, еще не внушала полной уверенности, то красновато-коричневый загар на лицах обоих говорил о том, что его обладатели - заправские моряки.
        Привыкшие к качанию палубы под ногами, моряки редко ходят прямо. Эти же двое скользили сквозь толпу, как угри, огибающие подводные камни, а рыскающие глаза ощупывали прохожих - нищих, чиновников, домохозяек и торговцев. Словом, морские волки вышли на поиски крупной добычи.
        - Я дал им пройти мимо лавки, - продолжал Джейми, - и уже собрался было выйти через черный ход на другую улицу, как вдруг увидел еще одного, совсем рядом, в проходе. Одет он был примерно так же, как и первые двое, длинные немытые волосы свисали до плеч, за пояс был заткнут нож для разделки рыбы с руку длиной. Низенький, крепкого телосложения, человек этот загородил собой весь узкий проулок и стоял неподвижно, пока его обтекали людские волны. Очевидно, его оставили на стреме, пока двое сообщников продолжали поиски. Я не знал, что же делать дальше, - говорил Джейми, потирая нос, - конечно, в лавке я был в безопасности, но выйти оттуда не мог, меня тут же заметили бы.
        Он нервно обернулся, разглаживая на коленях алую ткань килта.
        - Ну и как же ты поступил? - спросила я.
        Фергюс, не прислушиваясь к нашей беседе, методично набивал карманы пирожными, изредка украдкой откусывая по кусочку. Джейми перехватил мой взгляд и пожал плечами.
        - Мальчик не привык питаться регулярно, - заметил он. - Пусть себе ест на здоровье.
        - Да, конечно, - согласилась я. - Но что же дальше?
        - Я купил колбасу, - просто ответил он.
        Точнее говоря, то был дьюндин. Это лакомство готовили из утиного мяса с добавлением ветчины и оленины, все это варили, набивали в кишку и вялили на солнце. Получалась колбаса длиной дюймов в восемнадцать, твердая, словно древесина дуба.
        - Не мог же я выйти с обнаженной шпагой, - продолжал Джейми. - С другой стороны, проходить без оружия мимо того парня в проулке тоже не хотелось.
        Зажав в руке дьюндин, Джейми вышел из лавки в проулок и направился к дежурившему там, глядя ему прямо в глаза.
        Незнакомец спокойно выдержал взгляд, не выказывая ни малейшего интереса или неприязни. Джейми мог бы подумать, что ошибся, не заметь он, как его страж быстро подмигнул кому-то, находившемуся за спиной. Повинуясь инстинкту, выработавшемуся в самых рискованных обстоятельствах, Джейми рванул вперед, сбил соглядатая с ног и в тот же миг, поскользнувшись, сам упал лицом вниз на грязные камни мостовой.
        Люди с криками разбегались в разные стороны. Почти немедленно Джейми вскочил на ноги, успев заметить пущенный в него нож - к счастью, бандит промахнулся и нож вонзился в лоток, где торговали лентами.
        - Стоило мне хоть капельку усомниться в их истинных намерениях, и твой муженек отмучился бы, - коротко добавил он.
        Однако колбасы он во время падения из рук не выпустил и нашел ей применение - изо всей силы шарахнул нападавшего по лицу.
        - Нос я ему точно сломал, - задумчиво произнес он. - Во всяком случае, этот подлец отпрянул, я же проскочил мимо него и пустился бежать по улице Пеллетье.
        Прохожие с воплями разбегались, точно стая испуганных гусей: вид несущегося по улице громадного шотландца в развевающемся килте способен был устрашить кого угодно. Джейми не останавливался и не оборачивался - по возмущенным крикам, доносившимся сзади, было ясно, что преследователи все еще гонятся за ним.
        Королевские гвардейцы редко патрулировали улицы этого района, да и от окружающих помощи ждать не приходилось, разве что сутолока на улице могла немного задержать преследователей. Кому охота вмешиваться в уличные разборки, тем более ради какого-то иностранца.
        - Улица там прямая, без всяких ответвлений, - говорил Джейми. - И мне непременно нужно было добежать до того места, где можно было бы обнажить шпагу и прижаться спиной к стене. На бегу я толкал запертые двери. Наконец повезло - одна оказалась открытой.
        Ворвавшись в полутемную прихожую, Джейми промчался мимо опешившего портье, потом, отбросив штору, оказался в центре большого, хорошо освещенного зала. То был салон пресловутой мадам Элизы, он понял это, когда в ноздри ударил щекочущий запах духов.
        - Понимаю, - сказала я и прикусила губу. - Надеюсь, что уж там шпагу вытаскивать тебе не пришлось?
        Джейми слегка сощурился и ответил уклончиво:
        - Полагаю, англичаночка, у тебя достаточно развито воображение, чтобы представить, какой эффект возымело столь внезапное мое появление в борделе, да еще с огромной колбасой в руке.
        Воображение не подвело, я расхохоталась:
        - Господи! Хотела бы я видеть эту сцену!
        - Слава богу, что не видела, - сухо ответил он; щеки у него зарделись от гнева.
        Не обращая внимания на комментарии, последовавшие от изумленных обитательниц заведения, Джейми осторожно пробирался через целый строй «голых ляжек» - именно так он выразился, - пока вдруг не заметил у стены удивленно глазеющего на него Фергюса.
        Обрадованный, что увидел представителя мужского пола, Джейми схватил мальчугана за плечо и стал с жаром умолять его показать, где находится черный ход, причем не медля ни секунды.
        - В прихожей уже слышался топот и грохот, - объяснил он. - Это означало, что преследователи вот-вот настигнут меня. И мне вовсе не хотелось начать размахивать шпагой и драться не на жизнь, а на смерть среди целой толпы голых дамочек.
        - Да, перспектива устрашающая, - согласилась я. - Так, значит, мальчик помог тебе?
        - Да. Он не колебался ни секунды. Умница, молодец! «Сюда, месье!» - крикнул он, и мы взбежали вверх по лестнице, потом заскочили в какую-то комнату, выбрались через окно на крышу, а там и след наш простыл.
        Джейми с нежностью посмотрел на своего нового слугу.
        - Знаешь, - заметила я, - большинство жен не поверили бы ни единому твоему слову.
        Джейми вытаращил глаза:
        - Нет? Почему?
        - Вероятно, потому, - ответила я, - что они замужем не за тобой, а за кем-то другим. Я рада, что тебе удалось уцелеть. Сейчас меня больше беспокоит другое. Кто же они были, эти твои преследователи?
        - Тогда у меня не было времени как следует поразмышлять на эту тему, - ответил Джейми. - Теперь оно есть, однако я по-прежнему не имею ни малейшего представления, кто они и почему за мной гнались.
        - Может, грабители?
        Деньги, вырученные от торговли вином, переносили со складов Фрэзера на улицу Тремулен и далее в банк, где их помещали на счет Джареда, в стальных коробках и под усиленной охраной. Тем не менее Джейми был очень заметной и известной фигурой в доках, о нем ходила молва, что он очень богатый купец. Богатый, разумеется, по понятиям обитателей тех кварталов.
        Счищая с рубашки комочки грязи, он отрицательно покачал головой:
        - Может быть… Но ведь они не пытались обобрать меня. Они хотели убить.
        Произнес он это спокойным тоном, но коленки у меня подогнулись, и я опустилась на диван. Облизала внезапно пересохшие губы.
        - Но кто… кто, как ты думаешь?
        Он пожал плечами, снял с края тарелки кусочек крема, облизал палец.
        - Единственный, кто приходит на ум, так это граф Сен-Жермен, который мне угрожал. Но что он выигрывает, убив меня?
        - Он конкурент Джареда, ты сам говорил.
        - Да. Но вина из Германии его не интересуют. Не думаю, чтобы он стал убивать меня только для того, чтобы вернуть Джареда в Париж и не дать ему начать новое дело. Это уж чересчур, - задумчиво добавил он, - даже для такого человека, как Сен-Жермен.
        - А ты не думаешь… - От этой мысли мне стало уж совсем не по себе, и я два раза сглотнула слюну, прежде чем продолжить: - Не думаешь ли ты, что это… месть? За сожженную «Патагонию»?
        Джейми озадаченно покачал головой:
        - Возможно… Но для чего ему понадобилось выжидать так долго? И почему понадобилось мстить именно мне? Это ведь ты вывела его из себя, англичаночка. Почему тогда он не напал на тебя?
        Мне стало уже совсем худо.
        - Ты рассуждаешь слишком уж логично, - пробормотала я.
        Он поднял на меня глаза, улыбнулся и обнял за плечи:
        - Нет, mo duinne. Граф, безусловно, вспыльчив. Однако не думаю, чтобы он взялся за столь хлопотное и дорогостоящее дело, как заказное убийство из мести. Если бы это помогло ему вернуть корабль, тогда да. Но влезать в такие расходы, нанимать троих головорезов… Нет, это только выбрасывать деньги на ветер.
        Он похлопал меня по плечу и поднялся.
        - Нет. Это скорее похоже на ограбление. Не думай больше об этом. С сегодняшнего дня буду брать с собой в доки Мурту.
        Он наклонился, отряхнул засохшую грязь с килта.
        - Надеюсь, вид у меня достаточно приличный, чтобы не переодеваться к ужину? - спросил он, критически оглядывая свое платье. - Все, должно быть, готово.
        - Что готово?
        Он распахнул дверь, и в комнату ворвался из столовой густой аппетитный аромат.
        - Как это - что? Колбаса, разумеется, - ответил он и усмехнулся. - Неужели ты думаешь, я дал бы ей пропасть?
        Глава 13
        Обман
        - Три горсти листьев барбариса добавить в отвар из трав, настаивать ночь и смешать со столовой ложкой черной чемерицы.
        Я отбросила список ингредиентов, словно он был противным и скользким на ощупь. Этот рецепт дала мне мадам Руло. Она считалась одной из лучших местных травниц, однако предупредила, что это зелье опасно.
        - Ты все еще уверена, Луиза, что готова на это?
        Круглое розовое лицо пошло красными пятнами, пухлая нижняя губка задрожала.
        - У меня нет выбора.
        Взяв со стола рецепт, она разглядывала его с ужасом и омерзением.
        - Черная чемерица… - пробормотала она и передернулась. - Уже одно название нагоняет страх.
        - Да, смесь просто дьявольская, - согласилась я. - Будет такое ощущение, что все внутренности вываливаются наружу, заодно с ребенком. Правда, это не всегда срабатывает.
        Я вспомнила предупреждение месье Раймона: «Затягивать опасно». Интересно, какой у нее срок? Наверняка не больше шести недель или около того, она ведь тут же поделилась со мной, как только заподозрила, что беременна. Луиза подняла на меня красные заплаканные глаза.
        - А ты сама пробовала?
        - Господи, нет, конечно!
        В отрицании моем было столько пыла, что я тут же спохватилась и прикусила губу.
        - Нет. Но видела женщин, которые пробовали. В нашей больнице.
        Подпольные абортеры обычно работали на дому и обслуживали лишь свой круг клиентов. Успешно прошедшие через эту операцию в больницу не попадали, но таковых было не много. Я инстинктивно прижала ладонь к животу, словно стремясь защитить сидевшее там беспомощное дитя. Луиза заметила этот жест и отвернулась. Свернувшись калачиком на диване, она обхватила голову руками.
        - О, лучше бы я умерла! - простонала она. - За что мне такое несчастье? Почему я не могу родить ребенка от любимого мужа?
        Обеими руками она сдавила живот и уставилась на него, словно ожидая, что вот-вот выдавит из него ребенка.
        На этот вопрос у меня существовало сразу несколько ответов, однако я понимала, что ей вряд ли будет приятно выслушивать их. Глубоко вздохнув, я присела рядом с ней на диван и похлопала по вздрагивающему, обтянутому парчой плечу.
        - Луиза… - начала я. - А ты не хотела бы оставить этого ребенка?
        Она подняла голову и уставилась на меня, потрясенная.
        - Конечно, хотела бы! - воскликнула она. - Ведь он… Он от Карла! Он…
        Тут лицо ее исказилось, и она спрятала его в ладонях.
        - Он мой… - прошептала она.
        После долгой паузы подняла мокрое от слез лицо и в отчаянной попытке успокоиться вытерла нос пышным рукавом платья.
        - Но это невозможно… Если я не сделаю этого, - она бросила взгляд на рецепт и громко всхлипнула, - Жюль со мной разведется. Он вышвырнет меня на улицу. Разразится грандиозный скандал… В обществе от меня отвернутся. Даже отец не сможет защитить меня!
        - Да, - кивнула я. - А если…
        Долю секунды я колебалась, затем все же решилась:
        - А что, если попробовать убедить Жюля, что это его ребенок?
        Она впала в глубокую задумчивость. Я потрясла ее за плечо.
        - Но я не вижу, как… О!
        Тут ее осенило, и она с ужасом уставилась на меня.
        - Разве что переспать с Жюлем? Но Карл будет в ярости!
        - Карл, - сквозь зубы пробормотала я, - не беременный.
        - Да, но он… Нет, я не могу!
        Выражение ужаса исчезло, в глазах засветилась надежда.
        Мне не хотелось давить на нее. С другой стороны, я не видела причин, по которым она должна была рисковать собственной жизнью ради спасения Карла Стюарта.
        - Неужели ты думаешь, что Карл захочет, чтобы ты пошла на такой риск? - спросила я. - Кстати, а он знает о ребенке?
        Она кивнула - розовый ротик слегка приоткрыт, руки, сжатые в кулаки, лежат на животе.
        - Да. Из-за этого мы в прошлый раз и поссорились.
        При этом воспоминании она немного поморщилась.
        - Он страшно разозлился. Сказал, что это целиком моя вина, что я должна была подождать, пока он не восстановит отца на троне. Ведь тогда он рано или поздно стал бы королем. И он обещал, что приедет, заберет меня от Жюля и заставит отца аннулировать мой с ним брак, и наши сыновья смогут стать наследниками английского и шотландского тронов.
        Тут нервы у нее снова не выдержали, и она зарыдала, уткнувшись носом в складки платья.
        Я возвела глаза к потолку.
        - Да успокойся же ты наконец, Луиза! - рявкнула я, напугав подругу ровно настолько, чтобы слезы тут же прекратились.
        Воспользовавшись этой паузой, я продолжала гнуть свое.
        - Послушай, - начала я как можно более убедительным тоном, - неужели ты всерьез считаешь, что Карл согласится пожертвовать собственным сыном? Пусть даже пока незаконным?
        Вообще-то я была почти уверена, что Карл обрадуется любому предлогу устранить это столь внезапно возникшее осложнение, вне зависимости от того, как это может повлиять на его или Луизино предполагаемое потомство. С другой стороны, принц - неисправимый романтик, возможно, его все же удастся убедить, что в каком-то смысле появление ребенка даже на пользу, что это укрепит его положение ссыльного монарха. Но для того, чтобы осуществить это, мне необходима помощь Джейми. При мысли о том, что придется выслушать от него в ответ на эту просьбу, я слегка поморщилась.
        - Не знаю…
        Луиза колебалась, однако я видела, как отчаянно ей хочется, чтобы ее убедили.
        На секунду мне стало жаль Жюля, принца де Рогана, но тут перед глазами со всей отчетливостью встала ужасающая картина: молодая служанка, истекающая кровью, корчится в смертных муках на кушетке, в приемной «Обители ангелов».
        Ушла я от де ла Туров уже на исходе дня, еле волоча ноги. Луиза, вконец изнервничавшаяся, сидела наверху в своем будуаре - горничная причесывала и наряжала ее в самый соблазнительный из имевшихся туалетов. Еще бы, ведь ей предстояло ужинать с супругом в интимной обстановке. Я и сама совершенно выбилась из сил и была на грани нервного срыва. Одна надежда, что Джейми не пригласил сегодня никого к ужину. Я тоже нуждалась в интимности и покое.
        Он не пригласил. Войдя в кабинет, я увидела его за столом, склонившимся над листками мелко исписанной бумаги.
        - Как ты думаешь, кто этот «купец-меховщик» - Людовик Французский или министр Дюверни? - спросил он, не поднимая глаз. - И как ты себя чувствуешь?
        - Спасибо, прекрасно, - ответила я. - А как ты?
        - Хорошо, - рассеянно ответил он.
        Волосы на макушке стояли дыбом: продолжая вглядываться в строки на бумаге, он скреб пятерней затылок.
        - «Портной из Вандома»… Это, должно быть, не кто иной, как месье Гейер, да, несомненно, - продолжал он, водя по письму пальцем, - а «наш общий друг» - это или герцог Map, или же папский посланник. Нет, судя по всему, все же герцог. Хотя…
        - Что это, черт возьми?
        Я заглянула ему через плечо и тихо ахнула, увидев внизу подпись: «Яков Стюарт, милостью Божьей король Шотландии и Англии».
        - Господи! Так значит, сработало?
        Обернувшись, я заметила Фергюса. Сидя на табурете возле камина, мальчик методично отправлял в рот сласти.
        - Молодец! - похвалила я его.
        Он усмехнулся, набитые щеки округлились, и в этот момент он больше всего походил на бурундучка.
        - Добыли у папского посыльного, - объяснил Джейми.
        Только тут до него с запозданием дошло, что появилась я.
        - Фергюс вытащил у него из сумки, пока тот ужинал в таверне. Потом посыльный остался там ночевать, так что до утра письма успеют вернуться на место. Проблем не возникло, Фергюс?
        Мальчик проглотил кусок и покачал головой:
        - Нет, милорд. Ночует он один. Никому не доверяет, боится, как бы не сперли эти бумажки. - Он презрительно усмехнулся. - Второе окно слева, прямо над конюшней.
        Он взмахнул худенькой ручкой, и цепкие пальцы ухватили еще один пирожок.
        - Сущие пустяки, милорд.
        Внезапно перед глазами у меня возникла картина: худенькая ручка зажата в тиски, над ней топор, занесенный палачом и готовый одним махом перерубить запястье. Я глубоко вдохнула воздух, стараясь укротить спазмы желудка. На шее у Фергюса висел на веревочке позеленевший от времени медный медальон с изображением святого Дисмаса. Оставалось лишь надеяться, что талисман защитит его.
        - Понятно, - пробормотала я, изо всех сил стараясь успокоиться. - Так что они там пишут о торговце мехами?
        У нас не было времени тщательно изучить послание. Я просто скопировала письмо, а оригинал мы аккуратно сложили и с помощью ножа, нагретого на свече, восстановили печать.
        С иронией наблюдавший за этой операцией Фергюс покачал головой.
        - У вас ловкие пальцы, милорд, - заметил он Джейми. - Жаль, что одна рука покалечена, а то бы из вас вышел толк.
        Джейми равнодушно взглянул на свою правую руку. Ничего страшного: два пальца слегка искривлены, по всей длине среднего проходит широкий шрам. Сильнее всего был поврежден безымянный палец - он практически не разгибался, а второй сустав был расплющен почти полностью. Руку ему сломал Джек Рэндолл в Уэнтуортской тюрьме месяца четыре назад.
        - Ничего, - с улыбкой ответил он и игриво ткнул пальцем в Фергюса. - Слишком уж здоровые у меня лапы, чтобы запускать их в чужой карман.
        Вообще-то ему удалось на удивление быстро восстановить подвижность всей кисти. Он постоянно носил в кармане мягкий шарик из тряпок, специально изготовленный для него, чтобы тренировать пальцы, и делал эти упражнения по сотне раз на дню, бегая по делам. А если переломанные кости ныли, никогда не жаловался.
        - Ну ладно, тогда беги, - сказал он Фергюсу. - А как вернешься, тут же доложись мне, чтобы я не думал, что тебя сцапала полиция или хозяин таверны.
        Фергюс слегка поморщился при мысли о столь прискорбной перспективе, однако кивнул, сунул письмо за пазуху, выбрался через черный ход на улицу и исчез в ночи, которая всегда была ему самым надежным другом и защитником.
        Джейми долго смотрел ему вслед, затем обернулся ко мне. Только тут впервые за весь вечер он как следует разглядел меня, и брови у него поползли вверх.
        - Господи, англичаночка! - воскликнул он. - Да ты ж бледная, что моя рубашка! Как себя чувствуешь?
        - Чувствую только голод, - ответила я.
        Он тут же позвонил и велел подать ужин. Мы уселись с ним вдвоем у камина, и, пока ели, я рассказывала ему о Луизе. К моему удивлению, он полностью согласился с изобретенным мной вариантом решения проблемы, хотя и мрачно насупил брови и пробормотал несколько нелестных слов в адрес Луизы и Карла Стюарта.
        - Я думала, ты огорчишься, - заметила я, подчищая ароматный соус с тарелки корочкой хлеба.
        Я наелась, и тело объяли покой и приятная истома. На улице было холодно и темно, ветер, налетающий порывами, завывал в трубах, и так уютно и славно было сидеть рядом с Джейми у огонька.
        - А что мне огорчаться? Тому, что Луиза собирается приписать прижитого на стороне младенца мужу?
        Джейми хмуро смотрел в тарелку и водил пальцем по краю, собирая соус.
        - Знаешь, англичаночка, если честно, я далеко не в восторге от всего этого. Довольно подло так обращаться с мужем, но, с другой стороны, что еще остается делать бедной женщине?
        Он покачал головой, перевел взгляд на стол и сухо улыбнулся.
        - К тому же не мне рассуждать на темы морали и осуждать других… А воровать чужие письма, шпионить и пытаться свергнуть с трона человека, которого вся остальная моя семья признает королем, разве лучше? Я и сам не без греха, англичаночка.
        - Но ты поступаешь так, имея на то вполне веские причины! - возразила я.
        Он пожал плечами. Отблески пламени освещали его лицо, оттеняя глубокие впадины под скулами и подглазья. От этого он казался старше своего возраста. Мне все время хотелось забыть, что ему не исполнилось еще и двадцати четырех.
        - Ладно, что там говорить. У Луизы де ла Тур тоже веские причины поступать именно так, - произнес он. - Она хочет спасти одну человеческую жизнь, я - десятки тысяч. Но разве это оправдывает риск? Опасность, которой я подвергаю жизнь Фергюса и твою, а также благополучие Джареда.
        Он обернулся и улыбнулся мне. Огонь высветил прямую четкую линию носа, зажег сапфировым отблеском один глаз, обращенный к камину.
        - Впрочем, нет. Думаю, что могу не стыдиться того, что приходится вскрывать чужие письма, - сказал он. - Может статься, нам суждено будет совершать и худшие поступки, чтобы достичь своей цели, Клэр. И я не могу сказать заранее, выдержит это моя совесть или нет. Все же лучше не слишком испытывать ее.
        Что тут можно было возразить? Джейми был абсолютно прав. Я протянула руку и погладила его по щеке. Он перехватил мои пальцы, бережно сжал в ладони, потом наклонился и нежно поцеловал.
        - Ладно, - вздохнув, заметил он. - Пора и за дело. Теперь, когда мы поели, может, взглянем на письмо?
        Письмо было зашифровано. С целью обмануть возможных перехватчиков, как объяснил Джейми.
        - Но кто будет перехватывать почту его высочества? - спросила я. - Кому она нужна, кроме нас, разумеется?
        При виде этой наивности Джейми фыркнул:
        - Да кто угодно, англичаночка! Шпионы Людовика или Дюверни, шпионы Филиппа, короля Испании. Хозяева якобитов и те, кто считает, что при благоприятных обстоятельствах можно этих якобитов обмануть. Торговцы информацией, которые не дадут за жизнь человека и фартинга. Сам Папа, наконец, священный папский престол, где поддерживают ссыльных Стюартов вот уже пятьдесят лет. Полагаю, Папа весьма пристально следит за всеми их деяниями.
        Он постучал пальцем по копии письма короля Якова, адресованного сыну.
        - Уверен, что до меня это письмо вскрывали минимум раза три, - добавил он.
        - Понимаю, - кивнула я. - Неудивительно, что Яков зашифровывает свои письма. Как думаешь, удастся нам разобрать, что он там пишет?
        Джейми взял листки и нахмурился:
        - Не знаю. Может, частично. Кое-чего я здесь вообще не понимаю. Думаю, что сумел бы разобрать, будь в моем распоряжении другие письма, отправленные королем Яковом. Надо попросить Фергюса предпринять что-то в этом плане.
        Он аккуратно сложил листки, сунул в ящик стола и запер на ключ.
        - Никому нельзя доверять, англичаночка, - добавил он, заметив, как я удивленно округлила глаза. - Не исключено, что и среди наших слуг есть шпионы.
        Опустив ключ в карман камзола, он протянул мне руку, помогая встать на ноги.
        Я взяла свечу, и мы поднялись по ступеням. Дом был погружен во тьму, все слуги спали. При мысли, что один, а то и несколько из них могут оказаться вовсе не теми, за кого себя выдают, по спине у меня пробежали мурашки.
        - А тебя не пугает, - спросила я Джейми, когда мы поднимались наверх, - что никому нельзя доверять?
        - Что значит «никому», англичаночка? Тебе-то уж можно. И Мурте, и моей сестричке Дженни, и ее мужу Айену. За вас четверых я мог бы поручиться головой. И ручался, причем не однажды.
        Он скинул с постели покрывала, и я зябко поежилась. Огонь в камине давно погас, и в комнате было холодно.
        - Четверо - это не слишком много, - заметила я, расшнуровывая платье.
        Стащив рубашку через голову, он бросил ее на стул; в слабом свете луны, льющемся из окна, шрамы на спине отливали серебром.
        - А-а, ладно… - протянул он. - Пусть даже четверо. Все равно это больше, чем имеется у Карла Стюарта.
        Еще задолго до рассвета за окном запела птица. Пересмешник. Он повторял свои рулады снова и снова, на разные голоса, примостившись где-то в темноте на краю канавы.
        Перевернувшись во сне, Джейми потерся щекой о гладко выбритую ямку у меня под мышкой, затем повернул голову и нежно поцеловал.
        - Мм… - пробормотал он, нежно поглаживая меня по спине. - Я рад, что ты наконец избавилась от этой гусиной кожи, англичаночка.
        - Вот от этой? - спросила я и легонько пощекотала, отчего его спина тут же покрылась мурашками.
        - Ага…
        - А ты не избавишься, - тихо прошептала я и пощекотала сильнее.
        - Ммм…
        Он со сладострастным стоном перекатился на бок и обхватил меня обеими руками. Я наслаждалась соприкосновением наших обнаженных тел. Он был такой восхитительно теплый, словно тлеющая зола, его жара вполне хватало, чтобы не замерзнуть ночью и отважно встретить холодное хмурое утро.
        Джейми нежно коснулся губами моего соска, я застонала и вся изогнулась, подалась навстречу его движению. Груди у меня располнели, стали более чувствительными, иногда днем соски чесались и ныли под тесным платьем, словно просили, чтобы кто-то немедленно начал сосать из них молоко.
        - А ты позволишь мне хоть немножко пососать тебя, ну не сейчас, а потом, чуть попозже? - пробормотал Джейми и легонько укусил меня за грудь. - Когда родится ребенок и они будут полны молока? Будешь кормить меня вот так, прижав к груди?
        Я запустила пальцы в шелковистые волосы и еще крепче прижала его голову к груди.
        - Всегда, - прошептала я.
        Глава 14
        Размышления о плоти
        Фергюс оказался настоящим мастером своего дела и почти каждый день исправно доставлял по новой порции корреспонденции его высочества - порой я едва успевала скопировать все до следующего его похода, когда он должен был вернуть на место украденные письма.
        Некоторые из них являлись зашифрованными посланиями короля Якова из Рима. Их Джейми складывал отдельно, чтобы на досуге поломать над ними голову. Большинство корреспонденции его высочества было вполне безобидного содержания: записки от итальянских друзей, счета на все более крупные суммы от местных торговцев - Карл испытывал пристрастие к модной одежде и изящной обуви, а также к бренди. Попадались и записки от Луизы де ла Тур, и отличить их было легко по характерному мелкому витиеватому почерку, благодаря которому письма выглядели так, словно маленькая птичка оставила цепочки своих следов на бумаге. К тому же эти письма были надушены духами с запахом гиацинта. Джейми наотрез отказывался их читать.
        - Не испытываю ни малейшего желания читать чужие любовные письма, - твердо заявил он. - Даже заговорщик должен хоть чем-то брезговать.
        Он чихнул и опустил последнее послание в карман Фергюсу.
        - Кроме того, - добавил он рассудительно, - Луиза и так тебе все рассказывает.
        Это было правдой. Луиза стала моей лучшей подругой и проводила в моем будуаре не меньше времени, чем в своем собственном. Она то ломала руки и оплакивала потерю Карла, то, напрочь забывая о нем, начинала дивиться тому, как замечательно переносит беременность, - эту чертовку ни разу не тошнило по утрам! Я любила Луизу, несмотря на всю ее взбалмошность. Впрочем, всякий раз испытывала немалое облегчение, прощаясь с ней перед тем, как отправиться в больницу.
        Сама Луиза категорически отказывалась сопровождать меня туда. Впрочем, это вовсе не означало, что я шла туда без компаньонки. Нисколько не обескураженная первым своим визитом в «Обитель ангелов», Мэри Хоукинс имела достаточно мужества снова присоединиться ко мне. А потом еще раз и еще. Правда, она до сих пор никак не могла заставить себя смотреть на раны, но и без дела не сидела: кормила больных с ложечки, подметала полы. По всей вероятности, для нее это тоже было приятным разнообразием, отдохновением от великосветских приемов при дворе или в доме дядюшки.
        Ее довольно часто приводили в смущение сцены, которые она наблюдала при дворе. Не то чтобы она видела слишком много, нет, просто смутить ее было легко, однако при встрече с виконтом Мариньи девушка не выказывала ни неприязни, ни страха, что позволяло сделать вывод: переговоры о свадьбе еще не завершены, а потому ей ничего об этом не сообщали.
        Впрочем, сей вывод был опровергнут однажды в конце апреля, когда вдруг утром, на пути в больницу, она, краснея, созналась мне, что влюблена.
        - О, он так красив! - восклицала она, ни капельки не заикаясь. - И так… духовен.
        - Духовен? - переспросила я. - Гм, да, очень мило…
        Про себя я решила, что не поставила бы это качество на одно из первых мест в списке достоинств предполагаемого возлюбленного, но, как известно, о вкусах не спорят.
        - И кто же он, этот счастливчик? - спросила я. - Я его знаю?
        Щеки запылали ярче.
        - Нет, думаю, нет. - Она подняла на меня сверкающие, словно звезды, глаза. - Но… О, я не должна говорить вам об этом, но просто не в силах сдержаться! Он написал отцу. На следующей неделе он приезжает в Париж!
        - Вот как? - Эта новость меня заинтересовала. - Я слышала, что на следующей неделе при дворе ждут графа де Палле. Так это он ваш избранник?
        Мэри с ужасом отвергла это предположение:
        - Француз?! Ну что вы, Клэр! Конечно, нет. Как я могу выйти замуж за француза?
        - А чем, собственно, плохи французы? - спросила я, немного удивленная такой реакцией. - Ведь вы говорите по-французски?
        Возможно, именно в этом крылась причина: Мэри действительно вполне сносно говорила по-французски, но заикалась при этом куда больше, чем когда говорила на родном языке. Как раз накануне я случайно услышала, как два маленьких поваренка передразнивали ее, называя при этом «маленькая английская неумеха».
        - Вы и понятия не имеете, какие они, эти французы, - прошептала она с расширенными от испуга глазами. - Да и откуда вам знать? Ваш муж так добр и так нежен с вами. Уверена, он никогда не позволит се-б-бе обращаться с-с вами таким об-б-разом.
        Тут все ее лицо запылало, как пион, а заикание усилилось.
        - Вы хотите сказать… - начала я, пытаясь подобрать самые что ни на есть тактичные и приличные слова для описания манер и привычек французов.
        Впрочем, помня то, что говорил мне мистер Хоукинс о планах, связанных с замужеством Мэри, я вдруг решила, что следует заставить Мэри выбросить из головы те понятия, которые она приобрела, слушая сплетни в гостиных и гардеробных. Мне вовсе не хотелось, чтобы эта девочка умерла от страха при одной только мысли о том, что ее могут выдать замуж за француза.
        - В-вы знаете, что они п-п-проделывают в… в постели? - хрипло прошептала она.
        - Гм. - Я старалась говорить как можно более непринужденным тоном. - В постели с мужчиной можно проделывать массу самых разнообразных вещей. А поскольку в городе полно ребятишек, можно предположить, что французы вполне умело пользуются и ортодоксальными способами.
        - О!.. Дети… да, конечно, - рассеянно ответила она, словно не улавливая между этими выводами особой связи. - Н-но говорят…
        Она смущенно потупила глаза и прошептала совсем уж еле слышно:
        - Что они… что эта ш-ш-штука у французов… ну, вы понимаете…
        - Да, понимаю, - ответила я. - И насколько мне известно, эта «штука» у французов не сильно отличается от органа, которым Господь Бог наградил и всех остальных мужчин, в том числе и англичан, и шотландцев…
        - Да, но они з-засовывают ее женщине м-м-между ног! Я хочу сказать, прямо в-внутрь! - Выпалив наконец эту информацию, она перевела дух и, похоже, немного успокоилась, полыхавшие румянцем щеки побледнели. - Разве англичанин или шотландец когда-нибудь п-позволит себе такое?
        Она прижала ладошку ко рту.
        - Разве порядочный человек, как в-ваш муж, к примеру, позволит себе так обращаться с ж-женой?
        Я приложила ладонь к округлившемуся животу и окинула девушку задумчивым взглядом. Теперь я начинала понимать, почему так называемая духовность занимает столь важное место в списке мужских добродетелей Мэри Хоукинс.
        - Мэри, - сказала я, - мне кажется, мы с вами должны кое о чем серьезно потолковать.
        Войдя в главное приемное отделение больницы, я все еще улыбалась про себя, вспоминая этот разговор с Мэри Хоукинс. Поверх платья на мне был халат из грубой полотняной ткани.
        Большинство приходящих хирургов, уринологов, костоправов и терапевтов работали здесь безвозмездно, некоторые же являлись учиться или усовершенствовать свое мастерство. Беспомощные и по большей части безнадзорные пациенты были не в том положении, чтобы протестовать, когда на них ставились самые разнообразные медицинские эксперименты.
        За исключением постоянно работавших тут монахинь, штат менялся почти ежедневно. Все же некоторые врачи приходили достаточно часто, я начала узнавать их в лицо и установила некоторую закономерность в их появлении.
        Более других интересовал меня высокий сухопарый мужчина, который ампутировал ногу в первый день моего появления в больнице. В результате расспросов удалось выяснить, что звали его месье Форе. В основном он работал костоправом, но иногда пытался делать и более сложные операции, связанные с ампутацией, в особенности когда речь шла о целой конечности, а не об отдельных суставах. Монахини и санитары относились к месье Форе с неким благоговейным трепетом - они никогда не поддразнивали его и не обменивались на его счет грубыми шутками, как поступали обычно со всеми приходящими в больницу волонтерами.
        Как раз сегодня месье Форе работал. Я потихоньку приблизилась - посмотреть, что он там делает. Пациент, молодой рабочий с белым как мел лицом, лежал на койке и слабо стонал. Он упал с лесов собора, который постоянно ремонтировался, и сломал руку и ногу. Я поняла, что для опытного костоправа рука серьезной проблемы не представляет. Нога же - совсем другое дело: сложный двойной перелом, затронувший среднюю часть бедренной кости и большую берцовую кость. На бедре из кожи выпирали острые осколки, почти вся верхняя часть ноги представляла собой сплошной синяк.
        Мне не хотелось отвлекать внимание хирурга - месье Форе, погруженный в глубокое раздумье, кружил возле пациента, присматриваясь к нему и прицеливаясь, словно огромный ворон, желающий убедиться, что намеченная им жертва еще жива. Он и впрямь очень похож на ворона, подумала я. Этот крупный нос с горбинкой, гладкие черные волосы, которые он не подрезал, а завязывал сзади в пучок. И одеяние на нем было под стать - черное и мрачное, хотя и из дорогой ткани. Очевидно, он имел выгодную практику где-то на стороне.
        Наконец месье Форе решил приступить к более активным действиям. Он поднял голову и начал озираться в поисках помощника. Взгляд его упал на меня, и он сделал знак подойти. На мне, как я уже говорила, был халат из грубого полотна, и он, целиком сосредоточенный на своих мыслях, очевидно, не заметил, что я не ношу обычного для здешних сестер чепца.
        - Вот, сестра, - сказал он, ухватив раненого за лодыжку, - держите крепко, вот здесь. Но не давите, пока я не скажу. Как только дам сигнал, будете тянуть ногу к себе. Тяните очень медленно, но сильно, понятно?
        - Понятно.
        Я ухватилась за ногу там, где мне было указано, а месье Форе тем временем не спеша обошел койку, задумчиво взирая на искалеченную ногу.
        - У меня тут есть стимулирующее средство, - сказал он, вынимая из кармана и ставя в изголовье кровати небольшую фляжку. - Сужает кровеносные сосуды на поверхности тела и загоняет кровь внутрь, где от нее будет больше пользы нашему другу.
        С этими словами он ухватил пациента за волосы и поднес флягу к его рту. Ему удалось перелить все содержимое раненому в рот, не пролив при этом ни капли.
        - Вот так… - с удовлетворением заметил он, когда молодой человек перевел дух. - Это вам поможет. Что касается боли… Полагаю, нам лучше провести обезболивание, тогда он не будет сопротивляться нашим усилиям вправить кость.
        Месье Форе снова полез в свой емкий карман и на этот раз извлек оттуда небольшую медную булавку, примерно трех дюймов в длину, с широкой плоской шляпкой на одном конце. Крепкий костлявый палец тщательно прощупал плоть на бедре, возле паха, затем - тонкую линию вены под кожей. Цепкие пальцы помедлили, еще потыкали в кожу по кругу, видимо, нащупывая нужную точку. Глубоко погрузив ноготь указательного пальца в кожу, словно для того, чтобы отметить это место, месье Форе воткнул туда булавку. Еще одно путешествие в бездонный, полный чудес карман позволило извлечь на свет божий маленький медный молоточек, которым он с одного удара загнал булавку глубоко в ногу.
        Нога резко дернулась, потом, похоже, расслабилась. Видимо, сработало и средство из флакончика, введенное орально чуть раньше. Во всяком случае, крови из раны почти не было.
        - Поразительно! - воскликнула я. - Что это вы сделали?
        Месье Форе сдержанно улыбнулся, на иссиня-бледных щеках появилось даже некое подобие румянца.
        - Ну, это далеко не всегда срабатывает, - честно признался он. - Сейчас просто повезло.
        Указав на шляпку булавки, он объяснил:
        - Тут находится целый узел нервных окончаний, сестра. Я слышал, что анатомы называют его «плексус». Если вам удается точно попасть в него, вся нижняя часть тела практически полностью теряет чувствительность.
        Он резко выпрямился, внезапно осознав, что лишь напрасно теряет время на болтовню.
        - Сюда, сестра, - приказал он. - Займите свое место. Действие стимулирующего средства ограничено временем, надо немедленно приниматься за дело, пока кровотечение не возобновилось.
        Почти полностью расслабленная нога легко выпрямилась, осколки кости ушли под кожу. Следуя указаниям месье Форе, я теперь держала молодого человека за торс, а сам костоправ манипулировал ступней и нижней частью голени, пока мы не наложили швы.
        - Достаточно, сестра. Теперь вам придется лишь немного подержать ногу в полной неподвижности.
        Он подозвал санитара и велел принести две плотные дощечки и тряпок для перевязки. Вскоре вся нога была аккуратно забинтована, а на открытые раны наложены плотные повязки.
        Мы с месье Форе обменялись радостными улыбками по поводу столь успешного завершения операции.
        - Хорошая работа, - заметила я, отбрасывая волосы, упавшие на лоб, и тут же увидела, как выражение лица месье Форе переменилось - только сейчас он заметил, что на мне нет чепца.
        В этот момент со двора донесся звон церковного колокола. Я уставилась на высокое окно в конце палаты; одна створка его была приоткрыта, чтобы выветривались все неприятные запахи. Небо потемнело и приобрело глубокий синеватый оттенок, - это означало, что день на исходе.
        - Простите, - я начала торопливо развязывать завязки халата, - мне уже давно пора домой, муж будет беспокоиться. Страшно рада, что мне выпала честь помочь вам, месье Форе.
        Высокий костоправ, онемев от удивления, наблюдал, как я раздеваюсь.
        - Так вы… выходит, вы не монахиня? Мне следовало бы догадаться раньше. Однако скажите, кто же вы тогда? - с любопытством спросил он.
        - Мое имя Фрэзер, - коротко ответила я. - Послушайте, я должна идти, иначе муж…
        Он выпрямился во весь свой огромный рост и поклонился:
        - Окажите мне такую любезность, мадам Фрэзер, позвольте проводить вас до дому.
        - О… благодарю, - ответила я, тронутая его любезностью. - У меня есть провожатый.
        Я оглядела холл, высматривая Фергюса, который в свободное от основных своих занятий время иногда сопровождал меня вместо Мурты. Мальчик был на месте - сидел, привалившись к дверному косяку, и весь так и изнывал от нетерпения. Интересно, как долго бедняге пришлось просидеть здесь? Сестры не пускали его ни в приемный покой, ни в палаты, настоятельно требуя, чтобы он ждал у дверей.
        Месье Форе с сомнением оглядел этого провожатого и взял меня под локоток.
        - Нет уж, мадам, я провожу вас до самого дома, - решительным тоном заявил он. - Бродить дамам по вечерам в этой части города довольно рискованно, не имея при этом лучшей защиты, чем какой-то ребенок.
        Фергюс весь надулся от злости, услышав, что его назвали ребенком, и я поспешила заверить месье Форе, что лучшего провожатого и пожелать нельзя. Но врачеватель, не обращая на мои слова никакого внимания, кивнул на прощание сестре Анжелике и повел меня к выходу через огромные двустворчатые двери больницы.
        Фергюс трусил по пятам, цепляясь за мой рукав.
        - Мадам, - твердил он настойчивым шепотом, - мадам, я обещал хозяину, что буду в целости и сохранности доставлять вас домой каждый вечер. И я вовсе не собираюсь позволять этому нахальному…
        - О, ну вот мы и дошли. Вы, мадам, садитесь сюда, мальчик может устроиться рядом.
        Игнорируя протесты Фергюса, месье Форе подхватил его под мышки и усадил в ожидавшую нас карету.
        Карета была маленькая, с откидным верхом, но элегантная, с обитыми синим бархатом сиденьями и небольшим тентом для защиты пассажиров от капризов погоды и нечистот, выплескиваемых из окон. Герба на дверцах не было, очевидно, месье Форе не отличался знатностью происхождения. Должно быть, просто богатый буржуа, подумала я.
        По пути к дому мы поддерживали светский разговор, беседовали также на медицинские темы. Фергюс сидел молчаливый и угрюмый, забившись в уголок. Когда карета остановилась у дома на улице Тремулен, он, перемахнув через бортик, выпрыгнул из нее, не дожидаясь, пока кучер распахнет перед нами дверцу, и тут же шмыгнул за ворота. Я тупо смотрела ему вслед, удивляясь, что за муха его укусила, затем обернулась - поблагодарить месье Форе.
        - Ну что вы, какие пустяки! - вежливо заметил он в ответ на поток благодарностей. - В любом случае нам было по пути, мой дом чуть дальше. К тому же разве я мог доверить этому персонажу сопровождать благородную даму по парижским улицам в столь поздний час.
        Он помог мне выйти из кареты и только было собрался сказать что-то еще, как ворота распахнулись.
        Я успела заметить на лице Джейми целую гамму эмоций - от легкого раздражения до сильнейшего изумления.
        - О! - воскликнул он. - Добрый вечер, месье… - И поклонился месье Форе, который ответил на приветствие с мрачной сдержанностью.
        - Ваша супруга оказала мне огромную честь, позволив доставить до дому, милорд. Что же касается столь позднего ее возвращения, то, умоляю, вините в том только меня. Мадам была столь добра и благородна, что согласилась ассистировать при одной маленькой операции.
        - Да уж… - недовольным тоном заметил Джейми. - И потом, - добавил он по-английски, обращаясь ко мне, - разве от страха за нее с ее супругом может случиться хоть что-нибудь страшнее несварения желудка или разлития желчи?
        Уголок его рта нервно дернулся, и я поняла: он не злится, а просто очень беспокоился за меня. И мне тут же стало стыдно, что я доставила ему столько переживаний.
        Отвесив еще один поклон месье Форе, он схватил меня за руку и повел к двери.
        - А где же Фергюс? - спросила я, едва она за нами захлопнулась.
        - На кухне. Ожидает наказания, я так полагаю.
        - Наказания? Но за что? - удивилась я.
        Тут он вдруг рассмеялся.
        - Ладно, - сказал он. - Я сидел в гостиной и ломал голову над тем, куда ты подевалась, и уже готов был мчаться в эту проклятую больницу, как вдруг дверь распахнулась, ворвался юный Фергюс, упал передо мной на колени и стал умолять прикончить его на месте.
        - Прикончить? За что?
        - Тот же вопрос и я ему задал, англичаночка. И еще подумал: на вас, должно быть, напали по дороге какие-нибудь разбойники, ты же знаешь, по улицам в поздний час шляются целые банды злодеев. И первой мыслью было: он потерял тебя, иначе бы с чего ему так убиваться? Но тут он заявил, что ты у ворот. Я помчался посмотреть, все ли с тобой в порядке, а Фергюс бежал по пятам, бормоча, что обманул мое доверие, нарушил клятву, данную мне как хозяину, и умолял запороть его до смерти. Я был совершенно сбит с толку всеми этими причитаниями и просто ответил, что займусь им чуть позже и чтобы он дожидался меня на кухне.
        - О, черт возьми! - воскликнула я. - Так он что же, действительно считает, что обманул твое доверие, только потому, что я вернулась домой чуть позже обычного?
        Джейми покосился на меня:
        - Ну да. И еще потому, что позволил сопровождать тебя постороннему. Правда, при этом он клянется и божится, что чуть ли не под колеса кареты бросался, чтобы этого не допустить. - В голосе Джейми звучал упрек. - Однако, похоже, ты в довольно хороших отношениях с этим господином…
        - Ну разумеется, в хороших, почему бы нет, - ответила я, стараясь держаться с достоинством. - Я помогала ему вправить кость.
        - Мм…
        По-видимому, это объяснение показалось Джейми недостаточно убедительным.
        - Ах, ну ладно, - нехотя признала я. - Наверное, все же не стоило так задерживаться. И принимать его предложение. Но с виду он вполне порядочный человек, к тому же я так торопилась домой… Я же понимала, что ты беспокоишься.
        Теперь я жалела, что не обратила должного внимания на уговоры Фергюса и его цепляния за рукав. В те минуты мне просто хотелось добраться до дому как можно быстрее.
        - Ты что, действительно собираешься наказать его? - с тревогой спросила я. - Но ведь он не виноват, ни капельки! Я сама настояла, чтобы ехать с месье Форе. Если уж кто и заслуживает наказания, так только я.
        Направлявшийся к кухне Джейми окинул меня ироническим взглядом.
        - Да, это верно, - согласился он. - Но поскольку я поклялся никогда не поднимать на тебя руки, придется, видно, отыграться на Фергюсе.
        - Джейми! Не смей! - Я вцепилась ему в руку. - Джейми, ну пожалуйста!
        Только тут я заметила, что он так и готов расплыться в улыбке, и с облегчением вздохнула.
        - Нет, - сказал он, и улыбка засияла на лице. - Я вовсе не собираюсь ни убивать его, ни даже бить. Просто пойду и пару раз оттреплю за ухо, иначе разочарую бедняжку. Ведь Фергюс полагает, что совершил страшное преступление, не исполнив моего приказания беречь и охранять тебя, а потому не выразить своего неудовольствия этим происшествием я просто не имею права.
        Остановившись у двери в кухню, он застегнул манжеты рубашки и поправил шейный платок.
        - Ну, как я выгляжу, прилично? - спросил он, приглаживая густые непокорные волосы. - Может, пойти и надеть по такому случаю камзол?
        - Ты выглядишь просто великолепно, - ответила я, сдерживая улыбку. - Ужасно суровым и грозным.
        - Что ж, прекрасно. - Он расправил плечи и плотно сжал губы. - Остается лишь надеяться, что меня в самый ответственный момент не разберет смех.
        С этими словами он распахнул дверь.
        Атмосфера на кухне царила далеко не веселая. Как только мы вошли, болтовня тут же прекратилась и вся прислуга столпилась в одном углу комнаты. Некоторое время они стояли неподвижно, затем произошло какое-то шевеление, и из-за спин двух посудомоек медленно вышел Фергюс.
        Лицо мальчика было бледным, на щеках виднелись следы слез. Правда, сейчас он не плакал. С необычайным достоинством поклонился сперва мне, потом Джейми.
        - Мадам, месье, мне страшно стыдно, - произнес он тихо, но вполне отчетливо. - Я недостоин чести прислуживать вам и все же, умоляю, не выгоняйте!
        При этих последних словах тоненький голосок слегка дрогнул, и я закусила губу. Фергюс покосился на выстроившихся в ряд слуг, словно ища у них моральной поддержки, и получил одобряющий кивок от Фернана, кучера. Тогда, набрав в грудь побольше воздуха, мальчик обратился уже только к Джейми:
        - Теперь я готов понести наказание, милорд.
        Тут, словно повинуясь некоему сигналу, из окаменевшей толпы выступил лакей, подвел мальчика к чисто выскобленному деревянному столу, взял за руки, заставил его лечь животом на столешницу и продолжал придерживать.
        - Но… - начал Джейми, совершенно сбитый с толку таким оборотом событий.
        Он не успел больше вымолвить и слова, как к нему подошел Магнус, старший лакей, и церемонно протянул хозяину кожаный ремень, используемый для заточки кухонных ножей.
        - Э-э… - начал было Джейми, бросая в мою сторону беспомощные взгляды.
        - Хм… - хмыкнула я и отступила на шаг.
        Тут глаза Джейми сузились, он схватил меня за руку и притянул к себе.
        - Ну уж нет, англичаночка, - продолжал он по-английски. - Раз уж мне предстоит сделать это, изволь наблюдать.
        Какое-то время он переводил отчаянный взгляд с жертвы на инструмент экзекуции и обратно, затем, преодолев нерешительность, сдался.
        - Да черт бы вас всех… - пробормотал он по-английски и выхватил ремень из рук Магнуса.
        Сложил пополам и взвесил в ладони - грозное то было оружие, дюйма два в ширину и четверть дюйма толщиной. И направился к распростертому на столе Фергюсу, явно мечтая оказаться как можно дальше от этого места.
        - Ну ладно, - сказал он, обводя присутствующих грозным взглядом. - Десять ударов - и чтобы я больше никогда не слышал об этой истории.
        Несколько служанок заметно побледнели и еще теснее сбились в кучку, словно ища друг у друга поддержки.
        Когда Джейми поднял ремень, в комнате царила мертвая тишина, и звук первого удара заставил меня подпрыгнуть. Посудомойки жалобно ахнули, но Фергюс не издал ни звука. Маленькое тело содрогнулось, и Джейми на секунду прикрыл глаза, плотно сжал губы и принялся исполнять приговор, равномерно нанося удары. Меня затошнило, ладони стали влажными, и я вытерла их о юбку. И в то же время мне почему-то хотелось смеяться - уж очень походила вся эта сцена на некий чудовищный фарс.
        Фергюс вынес наказание, не проронив ни стона. Когда Джейми, закончив, отступил от стола, весь вспотевший и бледный, маленькое тельце осталось неподвижным, и на какую-то долю секунды я так и окаменела от страха: мне показалось, что он умер - не от порки, разумеется, а от шока. Но тут по телу пробежала дрожь, мальчик сполз со стола и встал на пол. Рванувшись вперед, Джейми схватил его за руку и встревоженным жестом откинул вспотевшие пряди с маленького лба.
        - Ты в порядке, малыш? - спросил он. - Господи, Фергюс, ну говори же: ты в порядке или нет?
        Лицо мальчика было белым как простыня, глаза размером с блюдце, но, уловив в голосе хозяина неподдельную тревогу, он улыбнулся - ровные белые зубы так и сверкнули в свете лампы.
        - О да, милорд, - ответил он. - Так я прощен?
        - Господи Иисусе, - пробормотал Джейми и крепко прижал мальчика к груди. - Ну конечно, дурачок ты эдакий!
        Он легонько встряхнул Фергюса.
        - И мне бы не хотелось снова наказывать тебя, понял?
        Фергюс кивнул, глаза его сияли. Затем, оторвавшись от Джейми, упал передо мной на колени.
        - Вы тоже прощаете меня, мадам? - спросил он, картинным жестом складывая ладошки вместе и доверчиво глядя мне прямо в глаза.
        В эти секунды он походил на бурундучка, выпрашивающего орехи.
        Мне показалось, что сердце сейчас разорвется от жалости и умиления, но, взяв себя в руки, я наклонилась и помогла Фергюсу подняться.
        - Мне не за что прощать тебя, - самым решительным тоном заявила я, щеки мои горели. - Ты очень храбрый парнишка, Фергюс. Почему бы… э-э… почему бы тебе теперь не поужинать?
        Тут атмосфера на кухне уже полностью разрядилась, - казалось, все присутствующие разом испустили вздох облегчения. Слуги проталкивались к Фергюсу, бормоча слова утешения и поздравления, и он сразу же превратился в героя дня. Увидев это, мы с Джейми тихо ретировались и поднялись к себе наверх.
        - О Господи, - взмолился Джейми, бессильно падая в кресло. - Господи Иисусе Христе, Мать Пресвятая Богородица и все святые, вместе взятые! Мне надо выпить! Не звони! - воскликнул он, заметив, что я потянулась к шнурку. - В данный момент я просто не в силах видеть кого бы то ни было из слуг.
        Он встал и пошарил в буфете:
        - Тут вроде бы завалялась у нас бутылочка…
        Действительно, в буфете оказалась бутылка хорошего выдержанного виски. Вытащив пробку зубами, он отпил глоток прямо из горлышка, потом протянул мне. Я не колеблясь последовала его примеру.
        - Боже… - пробормотала я, с трудом переводя дух.
        - Да… - протянул он, делая еще глоток.
        Поставил бутылку на стол, затряс головой, взъерошил пальцами волосы и тихонько рассмеялся.
        - В жизни еще не чувствовал себя таким полным идиотом! Таким отъявленным болваном и дураком!
        - Я тоже, - ответила я и взяла виски. - Наверное, в еще большей степени, чем ты. В конце концов, ведь это я виновата во всем, Джейми. И мне ужасно стыдно, до того стыдно, что я просто сказать не могу…
        - А-а, ладно, не переживай.
        Напряжение спало окончательно, он нежно сжал мое плечо.
        - Откуда тебе было знать, что все так обернется? Да и мне тоже… - нехотя добавил он. - Парнишка, видно, страшно перепугался, что я уволю его, что ему снова предстоит жить на улице… Бедный маленький оборванец. Неудивительно, что порку он воспринял просто как благословение Господне.
        Я слегка содрогнулась при мысли об улицах, по которым везла меня домой карета месье Форе. Нищие в рубище и язвах упрямо держались каждый своей территории, спали прямо на земле даже в самые холодные ночи. Дети еще младше, чем Фергюс, толпами шныряли по рынку, словно стая голодных мышей, выискивая глазами оброненную кем-нибудь крошку, оставленный без надзора карман. Жизнь тех, кто был слишком слаб, чтобы работать, или непривлекателен, чтобы продаться в бордель, была коротка и уж совсем невесела. Неудивительно, что перспектива лишиться такой роскоши, как трехразовое питание, чистая одежда и белые простыни, и быть выброшенным на улицу так напугала Фергюса.
        - Наверное, - согласилась я, уже не глотая виски, а потягивая медленно, по капле.
        Я вернула бутылку Джейми, рассеянно отметив при этом, что она пуста больше чем наполовину.
        - Надеюсь, ты не сделал ему слишком больно?
        - Ну… маленько все же было…
        Шотландский акцент, обычно едва уловимый, становился заметнее, когда он много пил. Он покачал головой, разглядывая бутылку на свет и пытаясь определить, сколько спиртного еще осталось.
        - Знаешь, англичаночка, мне до сегодняшнего дня и в голову не приходило, что моему папаше, должно быть, тоже не доставляло радости пороть меня. Всегда казалось, что страдающей стороной при этом был я.
        Запрокинув голову, он снова отпил из горлышка, отставил бутылку и уставился на огонь.
        - Оказывается, быть отцом куда труднее, чем я предполагал. Над этим стоит призадуматься.
        - Только не думай слишком напряженно, - предостерегла я. - Ты для этого слишком много выпил.
        - О, не беспокойся! - весело ответил он. - У нас в буфете еще бутылочка имеется.
        Глава 15
        Где свою роль играет музыка
        За второй бутылкой мы засиделись допоздна, перебирая последние письма шевалье Сент-Джорджа, известного также как его величество Яков III, и письма принцу Карлу от сторонников-якобитов.
        - Фергюс раздобыл большой пакет, адресованный его высочеству, - объяснил Джейми. - Так много всякой ерунды, и мы не успеем скопировать все достаточно быстро, а потому я решил кое-что отложить до следующего раза. Вот, - продолжал он, вынимая из стопки бумаг какой-то листок и кладя мне его на колени, - большинство писем зашифровано, это тоже. «Слышал, что перспективы охоты на куропаток на холмах Салерно в этом году самые благоприятные; охотники этого региона будут довольны результатами». Ну, это понятно, это намек на Мазетти, итальянского банкира, он из Салерно. Я узнал, что Карл обедал с ним и умудрился занять пятнадцать тысяч ливров, так что совет Яков дал ему правильный. Но вот это…
        Порывшись в бумагах, он выдернул еще один листок.
        - Вот, взгляни.
        Джейми протянул мне бумагу, исписанную какими-то каракулями.
        Я прилежно пялилась в нее, разбирая отдельные буквы, окруженные сетью каких-то стрелочек и вопросительных знаков.
        - A на каком это языке? - спросила я. - Польском? Ведь покойная матушка Карла Стюарта Клементина Собески была, если мне не изменяет память, полячкой?
        - Нет, это английский, - усмехнулся Джейми. - Ну что, можешь прочитать?
        - А ты можешь?
        - Конечно! - с гордостью ответил он. - Это же шифр, англичаночка, причем не очень сложный. Вот, смотри. Все буквы следует разбить на группы по пять в каждой. Только «Q» и «X» не в счет. «X» означает паузу между предложениями, а «Q» вставляется просто так, чтобы запутать.
        - Ну, раз ты так считаешь… - пробормотала я и вновь вгляделась в эту совершенно непонятную писанину, которая начиналась следующими словами: «Мрти окрути длопро квахтемин…», затем перевела взгляд на листок бумаги в руках у Джейми, исписанный рядами букв по пять в каждой и с отдельной, крупно выписанной буквой над каждым из таких рядов.
        - Просто надо одну букву заменить другой, но в том же порядке, - объяснил Джейми. - И если у тебя имеется достаточно текста, над которым можно работать, и ты угадываешь то одно слово, то другое, тогда все, что необходимо, - это просто переводить из одного алфавита в другой, понятно?
        Он помахал у меня перед носом листком бумаги, на котором один над другим были выписаны два алфавита.
        - Более или менее, - ответила я. - Тебе, должно быть, понятно, а это самое главное. Ну и о чем же там речь?
        Выражение живейшего интереса, присущее Джейми при разгадывании разного рода головоломок, немного потускнело, он уронил письмо на колени, поднял на меня глаза и прикусил нижнюю губу.
        - Знаешь, - начал он, - все это очень странно. И все же не думаю, что допустил ошибку. Видишь ли, тон всех писем Якова весьма характерен, и даже это зашифрованное послание вполне его отражает.
        Голубые глаза под густыми рыжеватыми бровями встретились с моими.
        - Яков хочет, чтобы Карл снискал милость у Людовика, - медленно начал он. - Но эта поддержка нужна ему не для вторжения в Шотландию. Яков вовсе не заинтересован в возвращении трона.
        - Что?!
        Я выхватила из его рук пачку писем, пробежала глазами по неразборчивым строчкам.
        Джейми оказался прав. В письмах сторонников отчетливо звучала надежда на неминуемую реставрацию, в письмах же Якова к сыну об этом не говорилось ни слова. Все они были пронизаны одной заботой: Карл должен произвести на Людовика благоприятное впечатление. Даже заем у Мазетти из Салерно целиком предназначался для того, чтобы принц мог жить в Париже как подобает джентльмену, на военные нужды из них не предполагалось расходовать ни сантима.
        - Знаешь, мне кажется, этот Яков хитер как лиса, - заметил Джейми, похлопывая ладонью по одному из писем. - Потому как собственных денег, англичаночка, у него всего ничего. Правда, покойная жена владела крупным состоянием, но дядя Алекс говорил мне, что она завещала все церкви. Папа оказывал Якову поддержку, ведь тот как-никак монарх-католик, однако и собственный интерес при этом соблюдал.
        Он обхватил руками колено и сидел, задумчиво созерцая груду бумаг на кровати.
        - Филипп Испанский и Людовик, я имею в виду короля-отца, тридцать лет тому назад дали Якову немного солдат и несколько кораблей, чтобы тот попытался восстановиться на троне. Но все с самого начала пошло наперекосяк: на море был шторм, часть кораблей затонула, на остальных не оказалось умелых капитанов, и они причалили не там, где следовало, - одним словом, не заладилось. В конце концов французы просто отплыли с Яковом от берегов Шотландии, и нога его так и не ступила на родную землю. А потому с течением времени он, по-видимому, вовсе оставил мысль о восстановлении на троне. Но у него подрастали два сына, надо было как-то устраивать их судьбу. И вот я спрашиваю себя, англичаночка, - он откинулся назад, на спинку дивана, - как бы я поступил в подобной ситуации? А ответ получается один: я должен сделать все возможное, чтобы заставить своего кузена Людовика - а ведь он, заметь, не кто-нибудь, а король Франции - помочь хотя бы одному из моих сыновей занять подобающее ему положение. Пусть в среде военных. В конце концов, генерал французской армии - не такой уж плохой пост.
        - Гм… - задумчиво кивнула я. - Да, конечно. Но будь я действительно умным человеком, то не стала бы обращаться к Людовику и выпрашивать у него милостей, словно бедная родственница. Я бы послала своего сына в Париж и устыдила бы Людовика самим его появлением при дворе. И старалась бы создать у него иллюзию, что активно ищу возможности восстановления на троне.
        - Но как-то раз Яков во всеуслышание заявил, что Стюарты более не будут править Шотландией, - возразил Джейми. - А потому для Людовика он в этом плане более интереса не представляет. А без перспективы вооруженного вторжения якобитов и захвата ими Англии у Людовика нет причин проявлять к юному Карлу какие-либо чувства, кроме жалости, как того требуют правила приличия и нравы общества.
        Впрочем, никакой определенности пока не было. Письма, раздобытые Джейми, датировались прошлым январем, то есть временем прибытия Карла во Францию. К тому же все эти коды, шифры, недомолвки ничуть не способствовали прояснению ситуации. И все-таки в целом, похоже, мы были правы.
        И если Джейми верно разгадал мотивы «шевалье», тогда нашу задачу можно считать выполненной. Вернее, она как бы не существовала вовсе.
        Раздумывая о событиях прошлой ночи, я весь следующий день провела в беготне: сперва утренний визит в салон Мари д’Арбанвилль, где слушали стихи какого-то венгерского поэта, затем к травнику, живущему неподалеку, за валерианой и фиалковым корнем, и уже от него - на работу в больницу.
        К вечеру все дела там были переделаны, но ни Мурта, ни Фергюс еще не явились за мной, чтобы сопровождать до дому, а потому, сняв халат, я уселась в пустующей приемной матери Хильдегард и стала ждать.
        Я просидела там, наверное, с полчаса, когда вдруг услышала на улице лай.
        Сторожа у дверей, как часто случалось здесь, не оказалось. Наверное, пошел купить себе еды или же его услала с каким-то поручением одна из монахинь. В его отсутствие охрана дверей больницы возлагалась на куда более надежную персону - Бутона.
        За первым предупредительным взлаиванием последовало низкое злобное рычание, которым пришельцу давали понять, что он не смеет двигаться с места, иначе его разорвут на куски. Я поднялась и выглянула из-за двери - возможно, отец Бальмен снова искушает этого демона, препятствующего ему в осуществлении его священного долга. Но фигура, возвышавшаяся на фоне огромных стеклянных витражей вестибюля, ничуть не напоминала толстяка священника. Это был высокий мужчина в килте, картинно развевающемся вокруг его стройных ног, пока он отбивался от маленькой зубастой собачки, нападавшей на него.
        Похоже, Джейми совершенно не ожидал подобного приема. Приложив ладонь ко лбу, он всматривался сквозь стекло в полумрак вестибюля.
        - Привет, собачка! - вежливо сказал он и шагнул вперед, выставив кулаки.
        Рычание Бутона усилилось на несколько децибел, он отступил на шаг.
        - Ах вот ты как!
        Глаза его грозно сузились.
        - Ладно, малышка, кончай, - посоветовал он и покосился вниз. - Неужели не видишь, что я куда больше? На твоем месте я не стал бы рисковать.
        Бутон отступил на дюйм, издавая грозные звуки.
        - И куда быстрее тебя.
        Джейми резко отскочил в сторону. Зубы Бутона щелкнули всего в нескольких дюймах от его лодыжки, и Джейми торопливо отступил. Привалившись к стене, скрестил на груди руки и уставился на собаку сверху вниз.
        - Да, тут ты силен, признаю. Когда дело доходит до зубов, тут ты победитель, это бесспорно…
        Бутон, склонив голову набок, приподнял одно ухо, подозрительно прислушиваясь, и снова издал сердитое низкое рычание.
        Джейми скрестил ноги и напустил на себя самый беззаботный вид, показывая, что готов простоять так хоть весь день. Разноцветные стекла отбрасывали на его лицо голубоватые блики, отчего он стал походить на одну из мраморных статуй, украшавших портал кафедрального собора, расположенного по соседству.
        - Неужели у тебя нет других занятий, кроме как нападать на ни в чем не повинных посетителей? - спросил он как бы между прочим. - Кстати, я наслышан о тебе. Ты тот самый знаменитый пес, который унюхивает болезни, ведь так? Тогда скажи мне на милость, к чему тебе тратить время и нервы на столь неблагодарное занятие, как охрана дверей, вместо того чтобы приносить пользу, обнюхивая подагрические пятки и прыщавые задницы? А ну-ка, отвечай, коли сможешь!
        Злобный лай был единственным ответом.
        Тут за моей спиной послышалось шуршание юбок, и в вестибюль вышла матушка Хильдегард.
        - Что происходит? - спросила она, заметив, что я высматриваю что-то. - У нас гости?
        - Похоже, у Бутона наметились кое-какие разногласия с моим мужем, - ответила я.
        - Не думай, я не намерен мириться со всем этим, - решительно заявил Джейми.
        Рука потянулась к броши, скалывающей у плеча складки пледа.
        - Один бросок - и ты попался, как… о, bonjour, мадам!
        При виде госпожи Хильдегард он тут же перешел на французский.
        - Bonjour, месье Фрэзер. - Она склонила голову, как мне показалось, скорее не в приветствии, но чтобы скрыть за складками высокого чепца улыбку. - Вижу, вы уже познакомились с Бутоном. Вы, вероятно, разыскиваете жену?
        Эти слова послужили мне своеобразным сигналом, и я вышла из дверей приемной. Мой преданный супруг переводил взгляд с Бутона на дверь, делая, по всей очевидности, вполне определенные выводы.
        - И сколько ты простояла там, англичаночка? - холодно спросил он.
        - Достаточно долго, - ответила я. - А что бы, интересно, ты с ним сделал, накрыв пледом?
        - Швырнул бы в окно, а сам бросился наутек, - ответил он и украдкой покосился на грозно возвышающуюся рядом матушку Хильдегард. - Она, случайно, не понимает по-английски?
        - Нет, к счастью для тебя, - ответила я и тут же перешла на французский: - Матушка, позвольте представить вам моего мужа, милорда Брох-Туараха.
        - Милорд… - К этому времени матушке Хильдегард удалось побороть приступ смеха, и она приветствовала Джейми с присущей ей величавой сдержанностью. - Нам будет очень не хватать вашей жены, но если вы настаиваете, тогда, конечно…
        - Я пришел сюда не за женой, - прервал ее Джейми. - Я пришел познакомиться с вами, матушка.
        Усевшись в кабинете матушки Хильдегард, Джейми выложил на сияющий полировкой стол пачку бумаг. Бутон, не сводивший бдительного взора с незнакомца, улегся рядом, у ног хозяйки, положив морду ей на туфлю, но уши держал навострив, и верхняя губа была у него приподнята - на случай, если хозяйка призовет его на помощь.
        Джейми, покосившись на него, предусмотрительно отодвинул ногу от черного принюхивающегося носа.
        - Герр Герстман посоветовал мне обратиться к вам, матушка, касательно этих документов.
        Он развязал толстый сверток и разгладил бумаги ладонью.
        Какое-то время матушка Хильдегард рассматривала Джейми, вопросительно приподняв одну густую бровь, затем перевела взгляд на бумаги и целиком сосредоточилась на них.
        - Да? - спросила она наконец, и палец ее пробежал по нотным знакам, которыми были исписаны листки, пробежал легко и трепетно, словно она слышала звуки музыки через одно лишь прикосновение к этим знакам.
        Быстрое движение пальца - и листок перевернут, и перед ней уже следующий.
        - Что же вам хотелось бы узнать, месье Фрэзер? - спросила она.
        - Сам толком не понимаю, матушка, - ответил Джейми, весь подавшись вперед.
        Прикоснувшись к черным линиям на бумаге, он слегка постучал по тому месту, где размазались чернила, - видимо, рука нетерпеливого творца перевернула лист прежде, чем они успели высохнуть.
        - Но есть в этой музыке что-то странное…
        Губы монахини слегка раздвинулись в некоем подобии улыбки.
        - Вот как, месье Фрэзер? Однако, насколько я понимаю, - вы уж не обижайтесь, пожалуйста, - музыка для вас - это… нечто вроде замка, к которому не подобран ключ, верно?
        Джейми громко расхохотался, и сестра, проходившая мимо по коридору, вздрогнула и обернулась, удивленная столь непривычными для больницы звуками. Там часто бывало шумно, но смех слышался редко.
        - Вы весьма тактично охарактеризовали мои способности, матушка. И безусловно, не ошиблись. Услышав ту или иную мелодию, - его палец, куда более длинный и изящный, чем у матушки Хильдегард, постучал по пергаменту с мягким шуршащим звуком, - я не в силах отгадать, откуда она, из «Kyrie Eleison» или «La Dame fait bier», разве что по словам.
        Тут настал черед матушки Хильдегард смеяться.
        - Да, месье Фрэзер! - воскликнула она. - Ладно, хорошо, что вы хоть слова знаете…
        Она взяла листок в руки, расправила его, и я увидела, как слегка набухло ее горло чуть выше воротника, пока она пробегала глазами ноты, словно молча, про себя, напевая их, а нога в огромном ботинке тихо отбивала такт.
        Джейми сидел неподвижно, прикрыв здоровой ладонью искалеченную, и молча наблюдал за ней. Темно-синие глаза смотрели сосредоточенно, похоже, он вовсе не замечал шума, доносившегося из глубины помещения, где кричали больные, перекликались няньки и санитары и вскрикивали от ужаса и печали посетители, навещающие своих близких, а под древними каменными сводами потолка эхом отдавался лязг металлических инструментов. Ни Джейми, ни матушка Хильдегард этого не замечали.
        Наконец она подняла на Джейми глаза. Они сверкали, и она вдруг сделалась похожей на молоденькую девушку.
        - Кажется, вы правы, - кивнула она. - Сейчас у меня нет времени как следует поразмышлять над всем этим, - она покосилась в сторону двери, в темном проеме которой мелькнула фигура санитара, тащившего мешок с корпией, - но здесь действительно есть что-то странное.
        Она сложила листки бумаги на столе в аккуратную стопку.
        - Очень странное, - добавила она.
        - Как бы там ни было, матушка, но не могли бы вы, обладая вашим даром, все же разъяснить, в чем тут фокус. Да, это сложно, я полагаю, это некий шифр, а язык, на котором составлено послание, английский, в то время как текст песен написан по-немецки.
        Матушка Хильдегард издала тихий удивленный возглас:
        - По-английски? Вы уверены?
        Джейми покачал головой:
        - Нет, далеко не уверен, а всего лишь предполагаю. По одной причине: песня прислана из Англии.
        - Что ж, месье, - она слегка приподняла бровь, - ваша жена говорит по-английски. Полагаю, вы готовы пожертвовать ее обществом, если она согласится помочь мне сделать для вас это маленькое одолжение.
        Джейми смотрел на нее с полуулыбкой на лице. Затем перевел взгляд вниз, к ногам, где расположился Бутон. Бакенбарды пса дрожали от еле сдерживаемого рычания.
        - Предлагаю вам сделку, матушка, - сказал он. - Если ваша собачка не откусит мне задницу, когда я буду выходить отсюда, моя жена в полном вашем распоряжении.
        Итак, в тот вечер, вместо того чтобы отправиться домой на улицу Тремулен, я поужинала с сестрами в монастырской трапезной за длинным столом и вернулась в личные покои матушки Хильдегард.
        У настоятельницы было три комнаты. Первая обставлена как гостиная, достаточно роскошно - ведь именно здесь она принимала своих официальных гостей. Вторая же просто потрясла меня, очевидно, потому, что я не ожидала увидеть ничего подобного. Сперва показалось, что обстановка этого небольшого помещения состоит всего лишь из одного предмета - огромного клавесина из блестящего, прекрасно отполированного орехового дерева, верх и крышка которого над клавишами из слоновой кости были украшены ручной росписью в виде мелких цветочков на изящно изогнутой лозе.
        Осмотревшись по сторонам, я обнаружила в комнате и другие предметы, в том числе книжные полки, целиком занимающие одну из стен и забитые трудами по музыковедению, а также нотами, подобными тем, что матушка Хильдегард поставила сейчас на пюпитр клавесина.
        Жестом она пригласила меня присесть в кресло, стоявшее возле маленького секретера у стены.
        - Там есть бумага и чернила, миледи, - сказала она. - Теперь посмотрим, что может поведать нам этот маленький музыкальный отрывок.
        Ноты были записаны на толстом пергаменте, линии четко расчерчивали бумагу. Сами ноты, ключи и знаки пауз были выписаны с невероятным тщанием; по всей видимости, перед нами был окончательный, беловой вариант. В верхней части листа красовалось название: «Lied des Landes», или, в переводе с немецкого, «Сельская песня».
        - Название, как видите, предполагает нечто простое, незамысловатое, - сказала матушка Хильдегард, уткнув длинный костлявый палец в страницу. - А форма композиции совсем иная. Вы умеете читать ноты?
        Крупная правая рука с коротко подстриженными ногтями и утолщенными суставами неожиданно нежно коснулась клавиш.
        Перегнувшись через ее плечо, я пропела три первые строчки отрывка, стараясь как можно правильнее произносить немецкие слова. Она перестала играть и обернулась ко мне:
        - Это основная мелодия. Она повторяется в вариациях, но каких вариациях!.. И знаете, это напомнило мне кое о ком. Об одном маленьком старичке немце по имени Бах, он иногда посылает мне свои сочинения.
        Она небрежно махнула рукой в сторону полок с рукописями.
        - Он называет их изобретениями; надо сказать, они действительно весьма изобретательны, одновременно наигрываются как бы сразу три вариации, переплетаясь между собой. А это, - и она бросила взгляд на нотный листок на пюпитре, - напоминает неуклюжую имитацию одного из его произведений. Я даже готова поклясться…
        Что-то бормоча себе под нос, она отодвинула табурет из орехового дерева, встала и направилась к полкам. Пальцы торопливо перебирали ряды рукописей. Наконец она нашла то, что искала, и возвратилась к клавесину с нотами.
        - Вот произведения Баха. Довольно старые, не проглядывала их несколько лет… И все же я почти уверена…
        Она погрузилась в молчание, быстро перелистывая ноты, лежавшие на коленях, и время от времени сверяясь с листком на пюпитре.
        - Ага! - Испустив этот победный клич, она выхватила один листок из нот Баха и протянула мне. - Вот, смотрите!
        Произведение называлось «Гольдберг-вариации» и было написано нетвердой, небрежной рукой. Я с благоговением коснулась бумаги и перевела взгляд на «Lied». Понадобилась лишь секунда, чтобы понять, что она имеет в виду.
        - Вы правы, это одно и то же! - воскликнула я. - То там, то здесь заменена нота, но в целом это просто копия с оригинала Баха. Как все же странно!
        - Разве? - с оттенком удовлетворения в голосе заметила она. - Теперь возникает вопрос: с какой целью этот анонимный композитор ворует мелодию и подает ее в столь необычной форме?
        Вопрос был чисто риторический, а потому отвечать я не стала, а вместо этого задала свой собственный:
        - Скажите, матушка, разве музыка Баха сейчас в моде?
        Посещая салоны, я ни разу не слышала, чтобы там исполняли его произведения.
        - Нет. - Она покачала головой. - Герр Бах мало известен во Франции. Кажется, лет пятнадцать-двадцать тому назад он пользовался определенной популярностью в Германии и Австрии, но даже там много поклонников его музыка не снискала. Боюсь, она довольно сложна для восприятия; сложна и изысканна, но в ней как бы нет сердца. Гм… Вот, видите?
        Пальцы вновь принялись быстро листать нотные страницы.
        - Этот человек повторяет ту же мелодию, почти ту же, но всякий раз меняет ключ. Полагаю, именно это заметил ваш муж, это очевидно любому, даже тому, кто не умеет читать ноты, а с переменой ключа меняется и тональность. А вот и знак…
        Да, так и есть, каждый ключ был отмечен двойной вертикальной черточкой, за которой следовал новый дискантовый ключевой знак с понижением или повышением на полтона.
        - В таком коротком отрывке тональность меняется несколько раз! - заметила она, выразительно постукивая по нотам. - И изменения эти лишены какого-либо смысла, во всяком случае с точки зрения теории музыки. Вот, глядите. Основной музыкальный материал тот же, но мы переходим из тональности с двумя бемолями, то есть из си бемоль мажора к ля мажору с тремя диезами в ключе. Еще удивительнее то, как он переходит в тональность с двумя диезами, употребляя при этом соль диез как случайный знак.
        - Да, весьма примечательно, - ответила я.
        Добавление соль диеза к части, где прежде был ре мажор, превращало эту строчку в идентичную той, что с ля мажором. Короче, причин менять тональность не было вовсе.
        - Я не знаю немецкого, - сказала я. - Вы можете прочитать слова, матушка?
        Она кивнула, отчего колыхнулся ее чепец, маленькие глазки сосредоточились на рукописи.
        - Совершенно отвратительные стихи! - пробормотала она себе под нос. - Кто бы мог ожидать от немцев, обычно они сильны в поэзии. Но это… Хотя…
        Тут она сделала паузу и снова встряхнула чепцом.
        - Следует признать, что если предположение вашего мужа о шифре верно, тогда слова поэтического значения не имеют. Они вообще не важны сами по себе.
        - Но о чем там говорится? - спросила я.
        - «Моя пастушка резвится со своими овечками среди зеленеющих холмов…» - прочитала она. - Боже, грамматика просто чудовищна! Конечно, при написании песен допустимы кое-какие вольности в пользу рифмы. Особенно если речь идет о любовной лирике.
        - Вы знаете любовную лирику? - удивилась я.
        Да, этот вечер с матушкой Хильдегард был поистине полон сюрпризов.
        - Любое хорошее музыкальное произведение есть по сути своей не что иное, как любовная лирика, - ответила она. - Что же касается вашего вопроса… да, я разбираюсь. Когда я была молоденькой девушкой, - тут крупные белые зубы обнажились в улыбке, как бы подтверждающей, сколь трудно представить ее в обличье молоденькой девушки, - я была довольно одарена, могла воспроизвести по памяти любую услышанную мелодию, а первое свое музыкальное сочинение написала лет в семь.
        Она махнула рукой в сторону клавесина.
        - Семья моя была богата, и родись я мальчиком, то, без сомнения, стала бы музыкантом.
        Слова эти она произнесла просто, без всякого сожаления.
        - Однако вы ведь могли выйти замуж и сочинять музыку? Почему же вы этого не сделали? - с любопытством спросила я.
        Матушка Хильдегард картинно всплеснула руками. Я видела, как эти крупные сильные руки выдергивали топорик, застрявший в кости, вправляли поврежденный сустав, принимали запачканного кровью младенца, показавшегося между бедер роженицы. И еще я только что видела, как те же пальцы касались клавиш слоновой кости с нежностью и трепетностью, напоминая движения крылышек бабочки.
        - Знаете, - ответила она после довольно долгой паузы, - во всем виноват святой Ансельм.
        - Как это?
        Она усмехнулась. Некрасивое лицо, утратив обычно присущую ему суровость, стало даже по-своему миловидным.
        - О да… Мой крестный, а это был старый король, Людовик по прозвищу Солнце, - небрежно объяснила она, - как-то подарил мне на именины книгу «Жития святых». Мне тогда было восемь. О, это была такая замечательно красивая книга! - мечтательно протянула она. - С золотым обрезом, а переплет так искусно изукрашен драгоценными камнями, что она скорее походила на ювелирное украшение, а не на книгу. Невзирая на это, я ее читала. И хотя мне очень нравились все истории, особенно о мучениках, была в повествовании о святом Ансельме одна фраза, которая нашла особенно глубокий отклик в моей душе…
        Прикрыв глаза и откинув голову на спинку кресла, она вспоминала:
        - Святой Ансельм был человеком необычайной мудрости и учености, доктором теологических наук. Но также и епископом, священником, заботившимся о своей пастве и внимающим нуждам не только души, но и плоти. В рассказе перечислялись все его труды и деяния, а заканчивался он следующими словами: «Итак, он умер, завершив свой исполненный трудов и пользы земной путь, и обрел тем самым корону в раю».
        Она замолкла и сидела какое-то время, легонько сжимая и разжимая пальцы.
        - Почему-то именно эти слова «исполненный трудов и пользы земной путь» нашли в моей душе сильный отклик.
        Она улыбнулась мне.
        - Пожалуй, нет для человека лучшей эпитафии, чем эта, миледи. И вот я захотела быть полезной, - продолжила она и вдруг, резко сменив тему, обернулась к нотам на пюпитре. - Итак, очевидно, вся странность заключается в изменении ключа - note tonique. Но что это означает?
        Тут вдруг меня осенила догадка, и я едва удержалась от бурного восклицания. До сих пор мы говорили по-французски. Но, наблюдая за матушкой Хильдегард и слушая ее историю, я думала по-английски, и тогда меня осенило.
        - Что такое? - спросила Хильдегард. - Вам пришла в голову какая-то идея?
        - Ключ! - Я почти смеялась. - По-французски музыкальный ключ - note tonique. А предмет, которым открываются замки, - я указала на большую связку ключей, которую она обычно носила на поясе, а сейчас положила на книжную полку, - называется у вас passe-partout, верно?
        - Да, - ответила она, глядя на меня с недоумением, и дотронулась до одного из ключей, напоминавшего по форме отмычку. - Вот этот называют passe-partout, а вот этот, - она указала на ключ с бороздками, - этот скорее clef.
        - Clef! - радостно воскликнула я. - Прекрасно!
        И я ткнула пальцем в ноты.
        - Понимаете, матушка, в английском тоже есть такое слово, и оно тоже означает музыкальный ключ. А по-французски «clef» - это то, чем отпирают двери. И музыкальный ключ служит ключом к шифру. Недаром Джейми говорил, что это английский шифр! Его изобрел англичанин с дьявольски изощренным чувством юмора, - добавила я.
        Уловив основную идею, мы без труда расшифровали послание. Итак, раз автор зашифрованного послания англичанин, то немецкие слова в тексте песни используются лишь как источник букв. Уже научившись кое-чему у Джейми, я довольно быстро разгадала шифр.
        - Два бемоля означают, что надо брать каждую вторую букву, - начала объяснять я, торопливо строча на листке бумаги. - А три диеза - каждую третью с конца. Думаю, он использовал немецкий, с одной стороны, для маскировки, а с другой - потому что немецкие слова страшно длинные. Для того чтобы выразить ту же мысль, немцам требуется вдвое больше букв, чем англичанам.
        - У вас нос в чернилах, - прозаически заметила матушка Хильдегард и заглянула мне через плечо. - Но хоть какой-то смысл улавливается?
        - Да, - ответила я, и внезапно во рту у меня пересохло. - Да, смысл есть.
        Расшифрованное послание оказалось довольно простым и кратким. И весьма тревожным.
        - «Преданные слуги его величества в Англии ждут восстановления законного короля на троне. В вашем распоряжении сумма в пятнадцать тысяч фунтов. Она будет передана из рук в руки лично его высочеству, как только нога его ступит на землю Англии», - прочитала я. - И еще везде пропущена буква «S». Не знаю, с какой целью. Возможно, для того, чтобы получились немецкие слова.
        - Гм…
        Матушка Хильдегард с любопытством смотрела в исписанный листок, затем перевела взгляд на меня.
        - Итак, вы узнали все, что вам нужно, - заключила она. - Могу заверить вас и вашего мужа, что сохраню это в тайне.
        - Он не стал бы прибегать к вашей помощи, если б не доверял вам, - поспешила ответить я.
        Густые брови поползли вверх, она похлопала ладонью по бумаге.
        - Раз уж ваш муж занимается такими делами, доверять кому бы то ни было крайне рискованно. Так что можете успокоить его: я имею представление о чести, - сухо добавила она.
        - Хорошо, непременно передам, - улыбнулась я.
        - Боже, chere madam! - воскликнула она вдруг. - Вы страшно бледны! Сама я порой засиживаюсь допоздна, совершенно забывая о времени, особенно когда работаю над новым произведением, но вы, должно быть, непривычны к такому режиму.
        Она взглянула на часы-свечу, горевшую на маленьком столике возле двери.
        - Бог ты мой, уже совсем поздно! Наверное, надо послать за сестрой Мадлен, пусть отведет вас в келью.
        Джейми хоть и с неохотой, но согласился, чтобы я провела ночь в монастыре, дабы не возвращаться по темным улицам. Я покачала головой. Я действительно устала, и спина у меня ныла от долгого сидения на табурете, но спать совсем не хотелось. Слишком уж взволновало меня «музыкальное послание», все равно сразу не уснуть.
        - Что ж, тогда давайте немного подкрепимся, отметим, так сказать, наши достижения.
        Матушка Хильдегард поднялась и направилась в первую комнату, где, как я слышала, позвонила в колокольчик. Вскоре появилась сестра с подносом, на котором стояли стаканы с горячим молоком и пирожные. За ней следовал Бутон. Сестра взяла одно пирожное, положила его на маленькую фарфоровую тарелочку и поставила на пол перед Бутоном. Потом налила ему в миску молока.
        Пока я потягивала горячее молоко, матушка Хильдегард аккуратно сложила наши бумаги, убрала манускрипты на полку и поставила на пюпитр какие-то ноты.
        - Я для вас поиграю, - объявила она. - Это поможет вам настроиться на сон.
        Музыка была нежной и умиротворяющей, с плавными и довольно сложными переходами от высоких тонов к низким, но без напора, присущего произведениям Баха.
        - Ваше сочинение? - спросила я, воспользовавшись паузой.
        Не оборачиваясь, она покачала головой:
        - Нет. Моего друга. Жана Филиппа Рамо. Как теоретик он хорош, однако подлинной страсти в его произведениях нет.
        Убаюканная мелодией, я, должно быть, задремала. Разбудило меня бормотание сестры Мадлен. Она подхватила меня под руки, помогая подняться, и увела.
        У двери я обернулась и увидела широкую спину матушки Хильдегард в черном и ее слегка сгорбленные плечи - она продолжала самозабвенно играть, целиком отрешившись от окружающего мира. На полу у ее ног растянулся Бутон, уткнув нос в лапы. Маленькое тельце лежало ровно и неподвижно и напоминало стрелку компаса.
        - Итак, - заметил Джейми, - стадия переговоров, по-видимому, завершилась.
        - По-видимому? - откликнулась я. - Но сумма в пятнадцать тысяч фунтов - это уже определенность.
        По тогдашним стандартам пятнадцать тысяч фунтов составляли годовой доход герцога.
        Он насмешливо приподнял бровь, разглядывая ноты, которые я принесла из монастыря.
        - Ладно. Как бы там ни было, это означает одно: Карл или Яков должны пожаловать в Англию. Находясь в Англии, Карл получит солидную финансовую поддержку, которая позволит ему добраться и до Шотландии. Да, - заметил он, задумчиво потирая подбородок, - самое интересное в этом послании то, что в нем впервые подтверждается намерение Стюартов, или хотя бы одного из них, всерьез предпринять попытку восстановиться на троне.
        - Один из них? - удивилась я. - Так ты считаешь, Яков здесь может быть ни при чем?
        И я с еще большим интересом стала разглядывать ноты.
        - Послание адресовано Карлу, - напомнил мне Джейми. - И пришло оно из Англии, не через Рим. Фергюс выкрал его у обычного посыльного, оно хранилось в пакете с английскими печатями. Не у папского посыльного, заметь себе.
        Он нахмурился и покачал головой. Он не успел побриться, и в утренних лучах солнца щетина на подбородке отливала медью.
        - Пакет был вскрыт. Карл видел послание. На нем нет даты, поэтому неизвестно, как давно оно попало к нему. Ну и конечно, мы не располагаем письмами, которые Карл посылал отцу. И ни в одном из писем Якова нет ни малейшего намека на то, кем может быть автор этого послания. Не говоря уже о тех персонах в Англии, которые обещали ему поддержку.
        Я поняла, куда он клонит.
        - И Луиза де ла Тур лепечет что-то насчет того, что Карл обещал аннулировать ее брак и жениться на ней, как только станет королем. Так ты думаешь, это не просто пустые обещания?
        - Может, и нет, - ответил он, налил из кувшина воды в тазик и ополоснул лицо, готовясь бриться.
        - Тогда, возможно, Карл ведет какую-то свою игру? - заметила я, испуганная и одновременно заинтригованная подобной перспективой. - И Яков затеял весь этот маскарад, заставил сына притвориться, что тот готов повести борьбу за трон, чтобы убедить Людовика в потенциальной ценности Стюартов, в то время как…
        - В то время как Карл вовсе не притворяется, - подхватил Джейми. - Да, похоже на то. Есть здесь полотенце, англичаночка?
        Зажмурив глаза, он похлопал ладонью по столику. Я отодвинула бумаги, чтобы не замочить, и взяла полотенце, висевшее на спинке кровати.
        Он окинул критическим взором лезвие, решил, что сойдет, подошел к моему туалетному столику и, глядя в зеркало, начал намыливать щеки.
        - Почему, интересно, брить ноги и подмышки - это варварство с моей стороны, а с твоей стороны снимать щетину с лица - не варварство? - спросила я, наблюдая, как он осторожно скребет лезвием подбородок.
        - Может, так оно и есть, - согласился он с улыбкой. - Но знаешь, стоит этого не сделать, и все лицо начинает чертовски чесаться.
        - А ты когда-нибудь отращивал бороду? - поинтересовалась я.
        - Специально - нет, - ответил он и снова улыбнулся. - Но иногда она отрастала, во время скитаний по Шотландии. Когда передо мной стоял выбор: бриться на холоде тупой бритвой или терпеть чесотку, - я выбирал чесотку.
        Я рассмеялась, наблюдая, как он одним плавным движением снял мыльную пену со скулы.
        - Не представляю тебя с длинной бородой.
        - В следующий раз, когда нас пригласят в Версаль, англичаночка, я попрошу разрешения показать тебе королевский зоопарк. Какой-то моряк привез Людовику с Борнео удивительное животное. Называется орангутанг. Ты когда-нибудь видела?
        - Да, - кивнула я. - До войны в Лондонском зоопарке жила парочка.
        - Ну, тогда ты знаешь, как я выгляжу с бородой, - сказал он, улыбаясь и заканчивая бритье. - Косматый, побитый молью. Похожий на виконта Мариньи, - добавил он, - только рыжий.
        Тут, словно вспомнив что-то, он сменил тему беседы и, стирая с лица остатки мыла льняным полотенцем, сказал:
        - Так что теперь, англичаночка, думаю, мы должны держать под самым пристальным наблюдением каждого англичанина в Париже.
        Подняв рукопись с постели, он задумчиво перелистывал страницы.
        - Если некто действительно желает оказать поддержку на таком уровне, к Карлу непременно должен прибыть посланник. Лично я не стал бы рисковать такой суммой, предварительно не убедившись, что пятнадцать тысяч фунтов пойдут на дело. Ты согласна?
        - Да, - ответила я. - Что же касается англичанина… А ну-ка скажи, что, его высочество покупает спиртное только у тебя и Джареда или же пользуется еще услугами мистера Сайласа Хоукинса?
        - Мистера Сайласа Хоукинса, которого так и разбирает желание узнать, каков политический климат в Шотландии? - подхватил Джейми и восхищенно уставился на меня. - А я-то думал, что женился на тебе только из-за хорошенького личика и ладной круглой попки. Ан нет, оказывается, у моей женушки имеются еще и мозги!
        Он парировал удар, который я собралась нанести ему в ухо, и расплылся в улыбке.
        - Ладно, англичаночка. Еще не вечер. К концу дня буду знать.
        Глава 16
        Природа серы
        Как выяснилось, принц Карл действительно покупал вино у мистера Хоукинса. Однако, если не считать этого открытия, мы за последующие четыре недели мало продвинулись в своих изысканиях. Все шло своим чередом. Людовик продолжал игнорировать Карла Стюарта, Джейми - торговать вином и навещать принца, Фергюс - красть письма. Луиза де ла Тур появлялась на людях с супругом и выглядела при этом меланхоличной, но цветущей. Меня же по-прежнему тошнило по утрам, днем я работала в больнице, а вечерами любезно улыбалась гостям за ужином.
        Впрочем, имели место два события, несколько приблизившие нас к цели. Карл, утомленный одиночеством, стал вечерами приглашать Джейми в таверны. Мистер Шеридан, его наставник, был слишком стар для подобных эскапад.
        - Господи, этот принц пьет как сапожник! - как-то воскликнул Джейми, вернувшись из одного такого заведения.
        От него разило дешевым вином, спереди на рубашке красовалось большое пятно.
        - Ну вот, теперь придется новую рубашку заказывать.
        - Дело того стоит, - заметила я. - Если он, конечно, говорит, когда пьет. О чем вы вообще разговариваете?
        - Об охоте и женщинах, - кисло ответил Джейми и этим ограничился.
        Выходит, политика занимает принца куда меньше, чем Луиза де ла Тур, или же он скрытен и не склонен откровенничать даже в отсутствие своего наставника мистера Шеридана?..
        Второе событие сводилось к следующему. Месье Дюверни, министр финансов, проигрывал Джейми в шахматы. Причем не раз или два, а постоянно. Как и предвидел Джейми, поражения лишь укрепляли месье в намерении взять реванш, а потому нас часто приглашали в Версаль, где я бродила по залам, коллекционируя сплетни и избегая альковов, а Джейми играл в шахматы, собирая вокруг себя толпу зрителей, хотя лично я отнюдь не считала этот вид спорта зрелищным.
        Итак, Джейми и министр финансов, маленький кругленький человечек с сутулой спиной, сидели за шахматной доской, настолько сосредоточившись, что не замечали ничего происходящего вокруг, их не отвлекали ни ропот голосов, ни даже звон бокалов за спиной.
        - В жизни не видела ничего более утомительного и скучного, чем эти шахматы, - заметила одна дама другой. - И это называют развлечением! Для меня так куда веселее наблюдать, как служанка вылавливает блох у пажа. Они хоть при этом хихикают и визжат.
        - Я бы не возражала, чтобы этот рыжий немного похихикал и поверещал, - ответила ее собеседница и послала Джейми очаровательную улыбку - как раз в этот момент он обернулся и обвел толпу рассеянным взглядом.
        Тут одна из дам заметила меня и ткнула товарку, приторную блондинку, локотком в бок.
        Я приятно улыбнулась ей, одновременно со злорадством отметив, как она начала краснеть - снизу, с шеи. Вскоре все лицо у нее пошло розовыми пятнами. Что до Джейми, то все ее прелести никак не могли отвлечь его от игры, разве только в том случае, если б она запустила свои пухленькие пальчики ему в шевелюру.
        Интересно, подумала я, на чем это он так сосредоточен? Вряд ли только на игре - месье Дюверни предпочитал осторожную позиционную борьбу, часто использовал одни и те же гамбиты. Два пальца правой руки Джейми потерли бедро - знакомый мне признак еле сдерживаемого нетерпения, и я окончательно убедилась, что волнует его вовсе не игра. Еще какие-нибудь полчаса - и король месье Дюверни потерпит поражение.
        Рядом со мной стоял герцог де Нев. Я заметила, как его маленькие черные глазки остановились на пальцах Джейми. Секунду герцог постоял у доски, задумчиво созерцая ее, потом отошел - удвоить свою ставку.
        Мимо меня прошел лакей и, отвесив почтительный поклон, предложил бокал вина. Я жестом отказалась; сегодня я уже выпила достаточно - голова слегка кружилась, в ногах ощущалась некоторая слабость.
        Высматривая, где бы присесть, я вдруг заметила графа Сен-Жермена. Возможно, именно на него поглядывал Джейми. Граф же, в свою очередь, смотрел прямо на меня, скорее даже не смотрел, а пялился во все глаза и улыбался. Необычное для него выражение лица, и я сочла, что улыбка ему вовсе не идет. А впрочем, мне все равно, и, отвесив в его сторону как можно более грациозный поклон, я присоединилась к группе дам, болтая о том о сем и пытаясь, когда предоставлялась возможность, навести разговор на Шотландию и ссыльного короля.
        Складывалось такое впечатление, что перспективы восстановления Стюартов на троне мало занимали французскую аристократию. Стоило упомянуть Карла Стюарта, и дамы в ответ лишь закатывали глаза или недоуменно пожимали плечами. Несмотря на самые лестные рекомендации от герцога Мара и других парижских якобитов, Людовик по-прежнему упрямо отказывался принимать Карла при дворе. И почти нищий ссыльный, не являвшийся к тому же фаворитом короля, никак не мог рассчитывать на то, что его будут приглашать в общество и знакомить с состоятельными банкирами.
        - Король был далеко не в восторге, что его кузен прибыл во Францию, даже не спросив у него разрешения, - заметила однажды графиня де Браман, когда я вдруг упомянула принца. - Поговаривают даже, будто бы он не против, чтобы Англия и впредь оставалась протестантской, - добавила она. - «Пусть эта Англия горит синим пламенем, а вместе с ней - и этот самый Георг из Ганновера», - процитировала она.
        Будучи по природе женщиной доброй, она скорбно поджала губки.
        - Мне очень жаль. Знаю, вас и вашего мужа это огорчает, однако…
        И она беспомощно пожала плечами.
        В тот вечер я рассчитывала услышать еще кое-какие интересные сплетни, но не слишком преуспела. Похоже, якобиты здесь давным-давно всем надоели.
        - Ладьей на королевскую пешку! - пробормотал Джейми чуть позже тем же вечером, когда мы ложились спать.
        Мы снова остались ночевать во дворце. Поскольку игра в шахматы затянулась до полуночи, а министр и слышать не захотел о том, чтобы мы возвращались домой в столь поздний час, нам предоставили маленький «апартамент» - насколько я поняла, он располагался этажом или двумя выше первого. Там была пуховая перина и окно, выходящее на южную сторону сада.
        - Ладьей? - сонно переспросила я, забравшись в постель, и со сладостным стоном потянулась. - Тебе что, всю ночь теперь будут сниться шахматы?
        Джейми кивнул и так смачно, с хрустом зевнул, что на глаза у него навернулись слезы.
        - Да уж наверняка. Надеюсь, что не разбужу тебя криком «шах!» или «мат!»…
        Ноги у меня ныли от усталости и тесной обуви, позвоночник тоже, пока я устраивалась в постели поудобнее.
        - Можешь хоть всю ночь на голове стоять, - ответила я и тоже зевнула. - Сегодня меня никто и ничто не сможет разбудить.
        Если б я знала в тот миг, как ошибалась!
        Мне снился младенец. Он уже созрел и брыкался и кувыркался в моем раздутом животе. Я гладила живот, пытаясь унять его. Но бурление продолжалось, и внезапно я поняла, что это вовсе не младенец сидит у меня в животе, а змея. Я сложилась пополам, подогнула колени, стараясь утихомирить чудовище, стала нащупывать рукой голову гадины, что металась у меня под кожей. На ощупь кожа казалась страшно горячей, а все внутренности вдруг скрутились в клубок и сами превратились в змей, кусая и толкая меня изнутри.
        - Клэр, девочка! Проснись! Что с тобой?
        Тряска медленно вернула меня к реальности. Я была в постели, на плече лежала рука Джейми, а тело окутывали льняные простыни. Но змея продолжала крутиться в животе, и я застонала, да так громко, что испугала не только Джейми, но и саму себя.
        Откинув простыни, он перевернул меня на спину, стараясь распрямить колени, прижатые к животу. Я упорно сопротивлялась, оставаясь скрученной в шарик, и пыталась унять чудовищной силы спазмы, сотрясавшие все мое тело.
        Торопливо накинув на меня одеяло, он выбежал из комнаты, успев прихватить со стула лишь килт.
        Тут боль обрушилась на меня со всей силой. В ушах звенело, лицо заливал холодный пот.
        - Мадам? Мадам!
        Приоткрыв глаза, я увидела приставленную к нам горничную; она склонилась над постелью, глаза испуганно расширены, волосы встрепаны. За ее спиной стоял полуголый и еще более взволнованный Джейми. Я со стоном закрыла глаза, успев, правда, заметить, как он схватил служанку за плечо и затряс с такой силой, что из-под ночного чепца вылетели все кудряшки.
        - Она теряет ребенка?
        Все признаки были налицо. Я корчилась на кровати, скрипела зубами и все плотнее сжималась в клубок, стараясь унять судороги.
        В комнате зазвенели еще чьи-то голоса, в основном женские. Меня начали щупать чьи-то руки. Среди звона прорезался и мужской голос - не Джейми, какого-то француза. Он отдавал приказания, и, следуя им, руки схватили меня за щиколотки и плечи, распрямили и уложили лицом вверх.
        Под рубашку пробрались пальцы и пощупали живот. Я открыла глаза и увидела месье Флеше, придворного терапевта. Он стоял у постели на коленях и глубокомысленно хмурился. Мне была оказана огромная честь - мною занимался личный врач самого короля, но в те минуты мне было совершенно все равно. Характер болей изменился - спазмы стали сильнее, но реже и повторялись через регулярные промежутки времени, и еще было такое ощущение, будто что-то сдвигается в животе и ползет к нижней его части.
        - Нет, это не выкидыш, - утешил месье Флеше моего мужа, стоявшего у него за спиной. - И не кровотечение.
        Тут я заметила, что одна из дам, помогавших врачу, с ужасом уставилась на шрамы Джейми. И дернула подругу за рукав, привлекая ее внимание.
        - Возможно, воспаление желчного пузыря, - продолжал рассуждать месье Флеше. - Или же приступ печеночных колик…
        - Идиот, - пробормотала я сквозь стиснутые зубы.
        Скосив глаза вдоль длинного толстого носа, месье Флеше надменно уставился на меня и с запозданием нацепил пенсне, чтобы усилить эффект. А потом, опустив ладонь на мой влажный лоб, заставил закрыть глаза, чтобы больше не видеть моего укоризненного взгляда.
        - Скорее всего, печень, - сказал он Джейми. - Сжатие желчного пузыря приводит к накоплению в крови желчного сока, а это, в свою очередь, вызывает боль и… временные неудобства… - деликатно, но властно добавил он и еще сильнее надавил на живот, отчего я так и заметалась по постели. - Ей следует пустить кровь, причем безотлагательно! Плато, таз!
        Я вырвалась и изо всей силы хлопнула по руке, лежавшей у меня на лбу:
        - Отойдите от меня, вы, шарлатан несчастный! Джейми, не позволяй им ко мне прикасаться!
        К постели с тазом и ланцетом приближался помощник месье Флеше Плато. Дамы, находившиеся на заднем плане, хором ахнули и начали обмахивать друг друга веерами, не в силах равнодушно созерцать эту драму.
        Джейми с побелевшим как мел лицом переводил исполненный отчаяния взгляд с меня на доктора. Наконец, набравшись решимости, схватил злополучного Плато, оттащил от постели и одним толчком послал его к двери. Ланцет так и закувыркался в воздухе. Служанки и дамы с визгом отпрянули.
        - Но месье! Месье!.. - завопил врач.
        Он успел натянуть на голову парик, однако остался полуодетым, и полы его халата смешно развевались и хлопали, когда он мчался вдогонку за Джейми по комнате, размахивая руками и страшно напоминая при этом обезумевшее пугало.
        Боль снова усилилась, скрутила в клубок все внутренности, я застонала и скорчилась. Когда немного отпустило, я, приоткрыв глаза, заметила, что на меня внимательно смотрит одна из дам. Затем по выражению ее лица я поняла, что ее осенило. Не сводя с меня глаз, она наклонилась и что-то шепнула своей спутнице. В комнате было слишком шумно, чтобы расслышать слово, но я прочитала его по губам.
        - Яд… - сказала она.
        Внезапно боль резко сместилась ниже, и я поняла, в чем причина. Не выкидыш, не аппендицит и тем более не приступ печени. И не совсем яд. Во всем виноват горький жостер.
        - Вы! - кричала я, грозно надвигаясь на мэтра Раймона, который весь так и съежился за своим столом, под защитой нависающего над ним крокодильего чучела. - Вы, ничтожный жалкий червяк с лицом жабы!
        - Я, мадонна? Но боже мой, чем же я вас обидел?
        - Мало того что меня прохватил чудовищный понос на глазах тридцати с лишним человек, мало того что я решила, будто у меня выкидыш, и чуть ли не до смерти перепугала бедного моего мужа…
        - Ах, так ваш муж тоже был там?
        Тут мэтр Раймон уже не на шутку разволновался.
        - Да, был, - уверила я его.
        Мне стоило немалого труда уговорить Джейми не вламываться вместе со мной в лавку мэтра Раймона, чтобы силой выбить из него необходимую нам информацию. Я убедила подождать меня на улице, в карете.
        - Но вы же не умерли, мадонна, - заметил торговец снадобьями.
        Бровей как таковых у него не было, но он умудрился пошевелить участком кожи над глазами, отчего на широком лбу собрались морщины.
        - А ведь вполне могли, заметьте себе…
        В суматохе той сумбурной ночи у меня как-то вылетело из головы это обстоятельство.
        - Так, значит, то была вовсе не шутка или недоразумение? - слабым голосом спросила я. - Кто-то действительно хотел отравить меня и не умерла я только потому, что у вас были сомнения?
        - Возможно, вовсе не мои сомнения были тому причиной и помогли вам выжить, мадонна. Возможно, это все же была шутка или недоразумение. Кроме того, уверен, что горький жостер можно приобрести не только в моей лавке. Не далее как в прошлом месяце я продал это средство двум лицам, причем и тот и другой просили совсем иное…
        - Понимаю.
        Глубоко вздохнув, я вытерла перчаткой выступивший на лбу пот.
        - Итак, у нас имеются два потенциальных отравителя, именно за этим мы сюда и явились. Кто они? - без обиняков спросила я. - Ведь в следующий раз они могут купить зелье у кого-то другого, кто не так совестлив.
        Он кивнул; широкий лягушачий рот искривился.
        - Вполне возможно, мадонна. Впрочем, не думаю, что моя информация сможет вам помочь. Это были слуги, и действовали они, повинуясь приказам своих господ. Служанка виконтессы де Рамбо, а второго человека я не знал.
        Я нервно забарабанила пальцами по прилавку. Единственным человеком, который мне угрожал, был граф Сен-Жермен. Неужто он нанял анонимного слугу приобрести для него яд, чтобы подложить мне его в бокал? Что ж, учитывая нашу встречу в Версале, это вполне возможно. Бокалы с вином разносили на подносах слуги. Сам граф не приближался ко мне и на расстояние вытянутой руки, но разве так уж сложно подкупить кого-то из дворцовых слуг, чтобы подсунуть мне нужный бокал?
        Раймон не сводил с меня любопытных глазок.
        - Могу ли я спросить, мадонна, не совершали ли вы какого-либо опрометчивого шага, могущего раздражить виконтессу? Она очень ревнива и не однажды прибегала к моей помощи, чтобы расправиться с соперницей. Хотя, как правило, эти приступы ревности у нее скоротечны. У виконтессы, знаете ли, ушки всегда на макушке, и вскоре появляется новая соперница, способная вытеснить из мыслей предыдущую.
        Я села без приглашения.
        - Рамбо? - спросила я, стараясь вспомнить.
        Наконец в памяти всплыл смутный образ. Постепенно он становился все отчетливее, и перед глазами возник напомаженный и разодетый в пух и прах господин с круглым живым лицом.
        - Ах Рамбо! - воскликнула я. - Ну конечно же! Я встречала этого человека, но дело кончилось тем, что пришлось влепить ему пощечину веером. Он укусил меня за палец на ноге.
        - Что ж, одного этого достаточно, чтобы привести виконтессу в дурное расположение духа, - заметил мэтр Раймон. - А раз так, уверяю вас, дальше можете жить совершенно спокойно.
        - Благодарю, - сухо ответила я. - Но что, если это вовсе не виконтесса?
        Какое-то время аптекарь колебался; и без того маленькие глазки совсем сощурились в лучах утреннего солнца, проникающего сквозь оконные стекла. Словно что-то решив для себя, он поднялся и направился к каменному столу, на котором кипели снадобья, сделав мне знак следовать за ним:
        - Прошу вас, пожалуйста, сюда, мадонна. Хочу показать вам кое-что.
        К моему изумлению, он вдруг нырнул под стол и исчез. И не возвращался довольно долго, так что я нагнулась и стала всматриваться. Там, посредине, тлели окруженные решеткой угли, однако по обе стороны от жаровни оставалось достаточно места. А в стене, к которой был придвинут стол, зияло темное отверстие.
        Я подобрала юбки и без долгих колебаний нырнула под стол вслед за Раймоном.
        За стеной оказалась еще одна комната, совсем маленькая. Глядя на дом снаружи, никто не догадался бы о ее существовании.
        Две стены сплошь занимали полки. На них, безупречно чистых и вытертых от пыли, были расставлены черепа каких-то животных. Сперва это зрелище заставило меня вздрогнуть и отшатнуться: из темноты взирали пустые глазницы, острые зубы скалились в приветственной усмешке.
        Тут я разглядела мэтра Раймона: он стоял сгорбившись у одной из полок, напоминая при этом один из своих экспонатов. Я увидела, как, поймав мой взгляд, он нервно вскинул руку, видимо опасаясь, что я сейчас или закричу, или же наброшусь на него от страха. Но мне доводилось видеть зрелища и похлеще, чем ряды чисто выскобленных полок, уставленных костями, а потому кричать я не стала, а просто приблизилась, чтобы рассмотреть все как следует.
        Чего только тут у него не было!.. Крошечные черепа летучей и простой мыши и землеройки с почти прозрачными косточками и мелкими острыми, как булавки, кровожадно оскаленными зубками. Черепа лошадей, от огромного першерона с массивными и изогнутыми, точно турецкая сабля, челюстями - такими можно было раздробить целый отряд филистимлян - до ослиных черепов, упрямо повторяющих в миниатюре все их очертания.
        Они были по-своему привлекательны, даже красивы, каждый нес отпечаток самой сути своего владельца, словно до сих пор очертания этих выбеленных временем костей хранили в себе намек на плоть и шерсть, некогда покрывавшие их.
        Протянув руку, я дотронулась до одного из черепов. Вопреки ожиданиям кость оказалась на ощупь вовсе не холодной, но какой-то странно нейтральной, точно дух покинувшего ее тепла все еще витал где-то поблизости.
        Доводилось мне видеть и человеческие останки, но хранились они далеко не в таком идеальном порядке: черепа первых христианских мучеников - они горами лежали в катакомбах щека к щеке, а берцовые кости, сложенные в отдельную кучу, издали напоминали бирюльки.
        - Медведь? - тихо спросила я.
        Гигантский череп, острые клыки изогнуты, готовые рвать плоть, коренные же зубы странно плоские.
        - Да, мадонна.
        Видя, что страха я не испытываю, Раймон успокоился. Рука нежно поглаживала изгибы толстого лобастого черепа.
        - Видите, какие у него зубы? Он ест рыбу, мясо. - Палец скользнул по длинному, хищно изогнутому клыку, затем опустился на плоский коренной зуб. - А вот этим они перемалывают ягоды, листья, личинок. Медведь редко голодает, потому что всеяден.
        Я переходила от полки к полке, прикасаясь к черепам.
        - Красивые, - вздохнула я.
        Говорили мы тихо, словно опасаясь разбудить уснувших навеки животных.
        - Да. - Руки Раймона нежно поглаживали длинные лобные кости, следуя изящным изгибам челюстей. - Они отражают характер животных, которым принадлежали. Ну вот, к примеру, тот, что слева…
        Он обернулся к мелким черепам и указал на два утолщения в нижней части челюсти, напоминавшие два небольших тонкостенных шарика.
        - Вот, видите? К ним подсоединен ушной канал, а потому любой, даже самый тихий звук эхом отдается во всем черепе. Вот почему крысы обладают таким тонким слухом, мадонна.
        - Tympanic bullae, - кивнула я.
        - Что? Я, знаете ли, в латыни не силен. Я даю всем им свои собственные прозвища.
        - А вот эти… - Я указала вперед. - Смотрите, они ни на что не похожи!
        - О да, мадонна. Это волчий. Очень древние волки…
        Он осторожно взял с полки один из черепов. Морда длинная, по-собачьи заостренная, с тяжелыми клыками и широкими мощными коренными зубами. Из задней части черепа выдавался сагитальный гребень - свидетельство того, что некогда эту тяжелую голову поддерживали толстые мышцы шеи.
        В отличие от прочих черепов серовато-белого цвета этот был в каких-то коричневых пятнах и сиял от полировки.
        - Этих зверей больше нет в природе, мадонна.
        - Нет? Вы хотите сказать, они вымерли? - Я завороженно коснулась черепа. - Но где же тогда вы его откопали?
        - Откапывают из земли, мадонна, этот же достали из торфяного болота с очень большой глубины.
        Я пригляделась. И тут же заметила разницу между этим черепом и другими, более поздними и белыми, заполнившими противоположную полку. Эти животные были гораздо крупнее обычных волков, такие челюсти могли с легкостью перекусить берцовую кость лосю, порвать горло самому крупному оленю.
        Я слегка содрогнулась при воспоминании о волке, которого мне пришлось убить у стен Уэнтуортской тюрьмы, и его стае, что подстерегала меня тогда, поздним вечером, около шести месяцев назад.
        - Смотрю, вы не слишком любите волков, мадонна? - спросил Раймон. - А вот медведи и лисы вас, похоже, не пугают. Они ведь тоже охотники, тоже хищники.
        - Да, волки не принадлежат к числу моих любимцев, - ответила я, откладывая в сторону потемневший от времени череп. - Мне куда симпатичнее наши друзья лоси.
        И я нежно похлопала по длинному горбатому носу.
        - Симпатичны? - Круглые черные глазки с любопытством уставились на меня. - Сколько чувства вы вкладываете уже в одно прикосновение к этим костям, мадонна!
        - Гм… да, пожалуй, - немного смущенно призналась я. - Для меня это не просто кости, знаете ли. Дело в том, что по ним можно очень многое сказать о животном, лучше понять его. Для меня они не просто неодушевленные предметы.
        Беззубый рот Раймона растянулся в улыбке, словно в моих словах таилось нечто особенно для него приятное, однако он не произнес ни слова.
        - А зачем они вам? - спросила я, внезапно осознав, что подобная коллекция в лавке аптекаря - явление довольно необычное. Чучела крокодилов - еще куда ни шло, но черепа, и тем более в таком количестве…
        Он добродушно пожал плечами:
        - Ну… все какая-никакая, а компания, работаешь и чувствуешь себя не так одиноко. - Он указал на заваленный бумагами стол в углу. - Они могут рассказать так много разных интересных вещей, не производя при этом шума, не привлекая внимания соседей… - Он резко сменил тему. - Идите сюда. Хочу вам кое-что показать.
        Я последовала за ним к высокому шкафу, стоявшему у стены.
        Разумеется, мэтр Раймон не был натуралистом, ученым в строгом смысле этого слова. Он не вел записей, не делал рисунков, по которым можно было учиться. И все же в глубине души я почему-то была совершенно уверена, что он жаждет поделиться со мной своими знаниями. Возможно, оттого, что я «симпатизировала» костям.
        Весь шкаф был изрисован странными знаками, хвостатыми и извилистыми, но попадались среди них и пятиугольники, и круги - каббалистические символы. Один или два были мне знакомы благодаря моему дядюшке Лэму, историку по профессии.
        - Интересуетесь каббалистикой? - спросила я, с любопытством разглядывая знаки.
        Вот почему в эту комнату вел потайной ход. Интерес к оккультным наукам в среде французской интеллигенции и аристократии был в ту пору очень велик, однако его старались не афишировать, опасаясь проклятия церкви.
        К моему удивлению, Раймон рассмеялся. Короткие толстые пальцы скользили по шкафу, прикасаясь то к центру одного знака, то к хвостику другого.
        - Да нет, мадонна. Настоящие каббалисты - люди бедные, я не часто ищу их компании. Но эти символы способны отпугнуть любого страдающего избытком любопытства человека. А чтобы нарисовать такой знак, много умения, как вы понимаете, не требуется. Поэтому, возможно, каббалисты и правы, утверждая, что определенной силой эти знаки все же обладают.
        Он улыбнулся мне озорной улыбкой и распахнул дверцу шкафа. Я тут же поняла, что шкаф с секретом - на тот случай, если пришелец окажется настолько любопытен, что его не отпугнут даже мистические знаки, или слишком недоверчив, чтобы удовольствоваться лишь созерцанием бутылочек и пузырьков на полках. Стоило в определенной последовательности нажать на потайные хитроумные защелки, как полки отодвигались и за ними открывалась весьма вместительная ниша.
        Он выдвинул один из ящичков, находившихся в этой нише, покопался в нем и извлек большой белый кристалл. Протянул мне:
        - Это вам. Для защиты.
        - Что? Магия? - насмешливо спросила я, перекатывая кристалл в ладони.
        Раймон рассмеялся. Протянул руку к столику и, набрав пригоршню мелких цветных камушков, начал пропускать их сквозь пальцы, позволяя падать на блокнот с промокательной бумагой.
        - Что ж, можно и так сказать, мадонна. А раз так, то вот за такой, к примеру, можно запросить и побольше. - Кончиком пальца он отделил от разноцветной кучки один зеленоватый кристалл. - В них не больше магии, чем в черепах. Но и не меньше. Назовем их костями земли. Они, подобно скелету, несут на себе ее плоть. А уж какой силой обладают, можно проверить хоть сейчас.
        И он подтолкнул ко мне какую-то желтоватую друзу.
        - Сера… Стоит размолоть ее с кое-какими другими веществами, поднести спичку - и будет взрыв. Порох… Разве это магия? Или же это просто природа серы?
        - Наверное, зависит от того, кто ваш собеседник, - заметила я, и лицо его расплылось в довольной улыбке.
        - Если вы когда-нибудь расстанетесь с мужем, мадонна, - посмеиваясь, начал он, - будьте спокойны: с голоду вы не умрете. Я ведь, кажется, говорил, вы - профессионал.
        - С мужем? - воскликнула я и побледнела.
        Только тут до меня дошло, что издалека, из магазина, доносятся какие-то невнятные звуки. Послышался громкий стук, словно на прилавок бросили что-то тяжелое, затем - рокот голосов, среди которых отчетливо выделялся глубокий и низкий мужской.
        - Господи боже! Я же совсем забыла о Джейми!
        - Так ваш муж здесь?
        Глаза Раймона расширились. Если бы лицо его не отличала постоянная бледность, я бы могла сказать, что и он тоже побледнел.
        - Я оставила его снаружи, - пролепетала я и пригнулась, готовая лезть обратно в проход. - И он, наверное, уже устал ждать.
        - Постойте, мадонна! - Раймон ухватил меня за локоть и притянул за руку, в которой был зажат белый кристалл. - Кристалл, мадонна! Я говорил, он для защиты.
        - Да, да! - нетерпеливо отмахнулась я и услышала, как из магазина меня зовут по имени, причем все громче и громче. - Но какая от него польза?
        - Он чувствителен к ядам, мадонна. Меняет цвет в присутствии некоторых опасных ингредиентов.
        Это меня сразу остановило. Я выпрямилась и уставилась на него.
        - К ядам? - переспросила я. - Но тогда…
        - Да, мадонна. Возможно, вам до сих пор угрожает опасность.
        Лягушачье личико Раймона омрачилось.
        - Не могу сказать наверняка, какая именно и откуда, ибо не знаю. Но будьте уверены, как только узнаю, тут же сообщу.
        Тут глазки его беспокойно забегали: в стену загрохотали чьи-то кулаки.
        - Надеюсь, вы сумеете объяснить мужу…
        - He беспокойтесь, - ответила я и нырнула в проход под столом, - Джейми не кусается.
        - Меня не зубы его пугают, мадонна, - донеслось мне вслед, пока я пролезала под столом.
        Джейми занес было рукоятку кинжала, чтобы продолжить барабанить им в стену, но вдруг увидел меня, вылезающую из-под каменного стола.
        - Ах вот ты где…
        Он опустил руку и, склонив голову набок, наблюдал, как я отряхиваю юбку от пыли и золы, потом нахмурился: из-под стола опасливо выглядывал Раймон.
        - А-а, и наша жаба тоже здесь! Или он немедленно объяснится, англичаночка, или я пришпилю его к стенке рядом с его сородичами!
        Не отрывая глаз от Раймона, он указал на одну из стен лавки, где к длинному полотнищу из сукна были приколоты высушенные жабы и лягушки.
        - Нет-нет, - поспешно заметила я, увидев, что Раймон собрался снова нырнуть в свое убежище. - Он все мне объяснил. И очень-очень помог.
        Джейми нехотя опустил кинжал, а я подала руку мэтру Раймону, помогая выбраться из-под стола. Он по-прежнему с опаской поглядывал на Джейми.
        - Этот человек и есть ваш муж, мадонна? - спросил он, и в голосе звучала слабая надежда, что ответ будет отрицательный.
        - Да, конечно, - кивнула я. - Мой муж, Джеймс Фрэзер, милорд Брох-Туарах…
        Я махнула рукой в сторону Джейми. Указав на аптекаря, представила:
        - А это мэтр Раймон.
        - Это я уже понял, - сухо ответил Джейми, поклонился и протянул Раймону руку.
        Голова аптекаря не доставала ему и до пояса. Мэтр коснулся протянутой руки и, слегка передернувшись, быстро отпрянул. Я с изумлением наблюдала за ним.
        Джейми лишь приподнял бровь, отошел и присел на край стола. Скрестил на груди руки.
        - Ну ладно, - сказал он. - Так что здесь происходит?
        Я пустилась в объяснения. Раймон только бормотал какие-то односложные слова в знак подтверждения. Похоже, аптекарь напрочь лишился обычно присущих ему говорливости и остроумия. Устало ссутулив плечи, он сидел на табурете возле огня. Когда я закончила повествование, упомянув напоследок о белом кристалле и подчеркнув необыкновенную его для меня ценность, Раймон наконец шевельнулся и снова ожил.
        - Сущая правда, милорд, - сказал он Джейми. - Не знаю, кто из вас в опасности, вы или ваша жена, а возможно - и оба. Ничего подозрительного на этот счет пока не слышал, разве что однажды ваше имя упоминалось в таком месте, где благодеяниями и не пахнет.
        Джейми резко поднял голову:
        - Вот как? И часто вы посещаете такие места, месье Раймон? Эти люди… они что, ваши сообщники?
        Раймон ответил ему немного мрачной улыбкой:
        - Я бы скорее назвал их конкурентами, милорд.
        - Мм… - промычал Джейми. - Что ж, ясно. Но пусть они знают: на всякое их «благодеяние» найдется достойный ответ.
        Он демонстративно коснулся ладонью кинжала и поднялся.
        - Все же спасибо за предупреждение, мэтр Раймон.
        Он поклонился аптекарю, не подав на этот раз руки.
        - Что же касается того, другого дела, - он скосил на меня глаза, - могу сказать одно: раз моя жена считает, что вас винить не в чем, разговор на этом закончен. Впрочем, - добавил он, - хотел бы напоследок дать вам один совет: не стоит нырять в свою нору, если в следующий раз вас удостоит своим посещением сама виконтесса. Нам пора, англичаночка.
        На всем пути до улицы Тремулен Джейми хранил молчание и, рассеянно глядя в окно кареты, барабанил пальцами по бедру.
        - Место, где благодеяниями и не пахнет… - задумчиво пробормотал он, когда карета свернула на улицу Гамбо. - Интересно, что ж это за место такое?..
        Я вспомнила каббалистические знаки на дверцах шкафа Раймона, и по спине у меня пробежал холодок. Потому что одновременно вспомнились сплетни нашей горничной Маргерит о Сен-Жермене и предостережение мадам де Рамаж. И я рассказала Джейми о них и о том, что говорил мне Раймон.
        - Сам он, возможно, считает эти знаки просто украшением, - закончила я, - однако знаком с людьми, которые придерживаются иного мнения. Иначе кого тогда он стал бы отпугивать от своего шкафа?
        Джейми кивнул:
        - Ага. Кое-какие сплетни на этот счет я слышал при дворе. Но тогда не обратил должного внимания… счел обычными глупостями. Теперь же… Это меняет дело.
        Тут он вдруг рассмеялся и крепко прижал меня к себе.
        - Попрошу-ка я Мурту немного пошпионить за этим самым Сен-Жерменом…
        Глава 17
        Обладание
        Мурта прилежно наблюдал за всеми перемещениями и встречами Сен-Жермена, но, если не считать того, что граф принимал в доме несметное число посетителей обоих полов и из всех слоев общества, ничего особенно интересного или интригующего сообщить о нем не мог. Правда, один любопытный визитер у него все же побывал - Карл Стюарт. Приехал днем, побыл с час и уехал.
        Карл все чаще приглашал Джейми сопровождать его во время скитаний по тавернам и разного рода подозрительным местам. Лично я считала, что связано это скорее не с графом, но с Жюлем де ла Туром, который на весь город объявил о том, что его супруга ожидает ребенка, и готов был до бесконечности отмечать это радостное событие.
        Порой эти походы затягивались допоздна. Я привыкла ложиться спать без Джейми и просыпаться от того, что он лез ко мне под одеяло, продрогший от ночной сырости, с волосами и кожей, насквозь пропитанными запахом табачного дыма и спиртного.
        - Он настолько помешан на этой женщине, что, уверен, порой забывает, что является наследником трона Шотландии и Англии, - заметил как-то Джейми, возвратившись после очередного загула.
        - Уж прямо убивается, бедняжка, - саркастически заметила я. - Остается лишь надеяться, что он не переменится к ней.
        Неделю спустя, проснувшись как-то на рассвете, я вдруг обнаружила, что постель рядом со мной пуста, а покрывала и одеяла не смяты.
        - Что, милорд Брох-Туарах у себя в кабинете? - спросила я, перегнувшись через перила, чем страшно напугала Магнуса, как раз проходившего внизу через холл.
        Возможно, Джейми засиделся допоздна за бумагами и лег спать там, не желая беспокоить меня.
        - Никак нет, миледи, - ответил Магнус. - Я пошел отпереть входную дверь и увидел, что ее, оказывается, на ночь никто не запирал. Милорд еще не вернулся.
        Ноги у меня подкосились, и я тяжело опустилась на верхнюю ступеньку. И должно быть, выглядела при этом совсем скверно, потому что дворецкий с тревогой бросился ко мне.
        - Мадам! - воскликнул он и схватил меня за руку. - Мадам, вам плохо?
        - Могло быть и лучше, но это не важно, - ответила я. - Магнус, немедленно пошлите кого-нибудь из лакеев к принцу Карлу, на Монмартр. Пусть узнает, возможно, муж там.
        - Сию минуту, миледи. А к вам я тотчас же пришлю Маргерит.
        И он опрометью бросился вниз по лестнице, мягко хлопая подошвами фетровых шлепанцев, которые надевал утром, чтобы не разбудить господ.
        - И Мурту! - крикнула я ему вдогонку. - Немедленно пришлите ко мне Мурту! Пожалуйста!
        Первой мыслью было, что Джейми заночевал у Карла, второй - что с ним случилось что-то страшное. Или же просто несчастный случай, или же это дело рук некоего недоброжелателя.
        - Где он? - раздался снизу хрипловатый голос Мурты.
        Он, очевидно, только что проснулся - лицо измятое, в волосах и складках одежды клочки соломы.
        - Откуда мне знать? - воскликнула я.
        Мурта всегда взирал на окружающий мир несколько мрачно и подозрительно, a то, что его разбудили столь бесцеремонным образом, доброжелательности ему не прибавило. Тем не менее при виде его я немного успокоилась - уж на кого-кого, а на Мурту всегда можно было положиться.
        - Ушел вчера вечером с принцем Карлом и до сих пор не вернулся. Вот и все, что мне известно.
        Держась за перила, я поднялась и расправила складки шелковой ночной рубашки. Камины уже затопили, но дом был слишком велик и нагревался не сразу, а потому я вся дрожала от холода.
        Мурта сосредоточенно почесал в затылке:
        - Гм… А на Монмартр кого-нибудь посылали?
        - Да.
        - Тогда я обожду, пока не вернутся и скажут. Если Джейми там, все в порядке. Если нет, узнают, когда и где он расстался вчера с принцем и кто еще с ними был.
        - А что, если они оба пропали? Что, если принц тоже не вернулся? - спросила я.
        Ведь помимо якобитов в Париже проживало немало людей, которым претила сама идея восстановления Стюартов на троне. И если устранения одного Карла Стюарта могло показаться мало для полного провала попытки шотландского восстания, то у принца имелся еще и младший брат, Генри. Расправа хотя бы с одним из них могла в значительной мере охладить энтузиазм старого короля, в том случае если он решился на какие-либо активные действия, рассеянно размышляла я.
        Мне живо вспомнилась история, произошедшая с Джейми в тот день, когда он повстречался с Фергюсом, - попытка покушения на его жизнь. Уличные убийства случались здесь довольно часто, с наступлением темноты парижские кварталы наводняли шайки злодеев.
        - Ты бы лучше оделась, девочка, - заметил Мурта. - Мурашки даже отсюда видны.
        - О!.. Да, наверное, надо одеться.
        Только тут я почувствовала, что вся совершенно закоченела, зубы так и стучали от холода.
        - Вы же простудитесь, мадам!
        Маргерит торопливо взбежала по ступенькам, и я последовала за ней в спальню. Обернувшись на пороге, я увидела, что Мурта, стоя внизу, задумчиво рассматривает кончик своего кинжала, прежде чем сунуть его в ножны.
        - Вам следует быть в постели, мадам! - корила меня Маргерит. - Это же и для ребенка вредно! Сейчас принесу вам грелку. А где ваш халат? А ну-ка влезайте в него, быстренько!.. Вот так…
        Я, слегка поеживаясь, накинула поверх легкой шелковой рубашки толстый шерстяной халат и, не обращая внимания на кудахтанье Маргерит, подошла к окну и подняла шторы.
        На улице было почти совсем светло, лучи восходящего солнца коснулись крыш каменных домов. Несмотря на ранний час, жизнь на улице Тремулен кипела: служанки и лакеи подметали ступени перед входом, драили медные таблички на воротах, лоточники торговали фруктами, овощами и свежей рыбой, во весь голос расхваливая свой товар. На их крики выскакивали из домов повара. Телега, груженная углем, медленно катила по улице, влекомая совсем древней лошадкой, которой давно было пора на покой. Но Джейми видно не было.
        В конце концов я позволила не на шутку разволновавшейся Маргерит уложить себя в теплую постель, но заснуть так и не смогла. Каждый звук, доносившийся снизу, заставлял вздрагивать, каждый шаг по мостовой возле дома пробуждал надежду, что вот сейчас я услышу внизу, в прихожей, голос Джейми. К тому же перед глазами все время возникало лицо графа Сен-Жермена. Он единственный из французской знати был как-то связан с Карлом Стюартом. И вполне вероятно, что именно по его наущению произошло то, первое покушение на жизнь Джейми… и мою тоже. Это был человек с сомнительными связями. А что, если он решил разом разделаться и с Карлом, и с Джейми? И не важно, какие мотивы двигали им при этом, политические или личные…
        Когда наконец снизу донесся звук шагов, я была настолько поглощена представшим перед моим мысленным взором страшным видением: Джейми лежит в канаве с перерезанным горлом, - что не поняла, кто идет, пока дверь в спальню не распахнулась.
        - Джейми! - радостно воскликнула я и села в постели.
        Он улыбнулся, а потом зевнул - широко, во весь рот.
        Даже издали было видно, что горло у него в целости и сохранности. С другой стороны, выглядел он далеко не лучшим образом. Он прилег рядом со мной, с наслаждением потянулся, испустив при этом тихий стон.
        - Что случилось? - спросила я.
        Он приоткрыл один налитый кровью глаз.
        - Мне нужно принять ванну.
        Глаз снова закрылся.
        Я подвинулась ближе и принюхалась. Да, действительно, пахло от него довольно скверно: спертым воздухом прокуренной комнаты, сырой шерстью и целой смесью спиртных паров - эля, вина, виски и бренди. Об этом же наборе свидетельствовали и пятна на рубашке. Но над всеми этими многообразными ароматами превалировал один - острый, зловонный, омерзительный запах дешевого одеколона.
        - Да, надо бы, - согласилась я.
        Выбравшись из постели, я вышла на площадку, перегнулась через перила и кликнула Маргерит. Велела ей приготовить горячую ванну.
        От брата Амброза я в свое время получила редкостный по тем временам подарок - несколько кусков хорошего твердого мыла с запахом роз. Я приказала Маргерит принести и мыло.
        Служанка занялась тасканием наверх огромных медных ведер с горячей водой, я же переключила свое внимание на Джейми, неподвижно распростертого поверх покрывала.
        Сняла с него туфли и чулки, расстегнула пряжку пояса. Он начал было сопротивляться, но тут мой взгляд привлекло нечто необычное.
        - Что с тобой произошло, черт побери?! - возопила я.
        На бедрах виднелось несколько длинных красных царапин, отчетливо выделявшихся на фоне бледной кожи. А на внутренней стороне одного бедра красовались следы укуса - отпечатки зубов были отчетливо различимы.
        Горничная, выливавшая горячую воду в ванну, с любопытством воззрилась на эти свидетельства бурно проведенной ночи и не преминула внести свою лепту в объяснение их происхождения.
        - Un petit chien? - спросила она.
        «Маленькая собачка»? Или что-то другое? В ту пору я еще не владела местным жаргоном в должной степени, однако знала, что petites chiens частенько разгуливают по улицам на двух ногах и с размалеванными лицами.
        - Вон! - сказала я по-французски, подкрепив приказ истинно королевским жестом.
        Горничная подхватила ведра и вышла, надув губки. Я обернулась к Джейми. Он приоткрыл один глаз, но, увидев выражение моего лица, тут же быстро закрыл.
        - Ну? - требовательно спросила я.
        Вместо ответа он передернул плечами, сел, крепко растер ладонями лицо и уставился на меня, вопросительно приподняв рыжеватую бровь.
        - Полагаю, такой воспитанной и благородной даме, как ты, не может быть известен скрытый смысл слов «шестьдесят девять»[22 - Жаргонное обозначение одной из сексуальных позиций.]?
        - Слышала я подобное выражение, - небрежно заметила я и скрестила руки на груди, продолжая сверлить его подозрительным взором. - Нельзя ли узнать, где ты встретился с этим интригующим числом?
        - Мне предложили, вернее, навязали его чуть ли не силой. Одна дама, с которой я случайно встретился вчера…
        - Уж не та ли самая дама, которая укусила тебя за ляжку?
        Он опустил глаза и задумчиво потер место укуса:
        - Гм, нет… Эту даму гораздо больше интересовала только одна из этих цифр. Думаю, она бы удовлетворилась шестеркой, а девятку могла бы послать подальше.
        - Джейми, - сказала я, нервно притопывая ногой, - где ты был всю ночь?
        Зачерпнув воды из ванны, он плеснул ее в лицо; струйки сбегали вниз по покрытой рыжеватыми волосками груди.
        - Ммм… - пробормотал он, - дай-ка вспомнить… Сначала ужин в таверне. Там мы встретили Гленгарри и Мильфлера.
        Месье Мильфлер был парижским банкиром, а Гленгарри, один из молодых якобитов, - членом клана Макдоннеллов. По словам Джейми, он наезжал в Париж время от времени и его часто видели в компании с Карлом.
        - А после ужина отправились играть в карты к герцогу де Кастеллоти.
        - Ну а потом?
        - Еще одна таверна. И еще одна. И наконец, заведение, которое тоже можно было бы считать таверной, если бы не приятное добавление в лице нескольких дамочек весьма занимательной внешности и разнообразных талантов.
        - Ах вот как, талантов? - заметила я, покосившись на отметину на ноге.
        - Бог ты мой, да они занимаются этим прямо на людях! - сказал он и брезгливо передернулся при одном только воспоминании. - А две из них - так прямо на столе! Между седлом барашка и вареной картошкой. Прямо в айвовом соусе.
        - Бог мой! - ахнула вернувшаяся горничная и, подлив в ванну горячей воды, перекрестилась.
        - А ты помалкивай! - огрызнулась я и снова обратилась к мужу: - Ну и что же дальше?
        А дальше события приняли довольно обыденный в подобных случаях оборот, хотя и свершались они прямо на глазах у публики. Щадя чувства Маргерит, Джейми дождался, пока она выйдет из комнаты за новой порцией горячей воды.
        - И тогда Кастеллоти взял толстуху с рыжими волосами и еще одну, маленькую блондинку, отвел их в уголок и…
        - Ну а ты что делал все это время? - перебила я это захватывающее повествование.
        - Наблюдал, - ответил он, словно сам себе удивляясь. - Все это было не слишком прилично, конечно, но чего еще ожидать, в подобных-то обстоятельствах…
        Пока он рассказывал, я пошарила в его кожаной сумке и выудила оттуда не только маленький кошелек, но и толстое металлическое кольцо, украшенное гербом. С любопытством нацепила на палец - оно оказалось слишком широким и болталось на нем, как обруч на палочке.
        - А это чье? - спросила я. - Похоже на герб герцога Кастеллоти, но у его владельца пальцы, должно быть, толстые, как сосиски…
        Кастеллоти же, по описанию Джейми, походил на бледный и сморщенный стручок итальянской фасоли, с личиком худеньким и изможденным, точно у больного ребенка. Только подумать, айвовый соус!..
        Я подняла глаза и увидела, что Джейми покраснел от пупка до корней волос.
        - Э-э… - проблеял он, с повышенным интересом разглядывая пятно грязи на колене. - Оно вообще-то не для… пальца предназначено.
        - Тогда за… О!.. - Я взирала на кольцо, совершенно завороженная. - Бог ты мой! Я слыхала о подобных вещах, но…
        - Слыхала?!
        Джейми был шокирован.
        - Да, но не видела. А тебе оно подходит?
        Я протянула руку примерить. Он инстинктивно прижал ладони к причинному месту.
        Тут появившаяся с водой Маргерит поспешила заверить его:
        - Не беспокойтесь, монсеньор. Я уже видела такое.
        Переводя взгляд с меня на служанку, он подтянул килт повыше.
        - Стоило весь вечер отбиваться и защищать свою добродетель, - с горечью заметил он, - чтобы поутру, вернувшись домой, выслушивать все эти комментарии.
        - Так, значит, ты защищал свою добродетель? - Я перекидывала кольцо с ладони на ладонь, придерживая указательными пальцами. - А это что, подарок? Или же ты взял его напрокат?
        - Подарок. И не стоит больше об этом, англичаночка. - Он поморщился. - Наводит на неприятные воспоминания.
        - Ах, ну да, конечно! - Я не спускала с него глаз. - Кстати, о воспоминаниях…
        - Ну сколько же можно! - взмолился он. - Неужели ты думаешь, что я способен на такое? Я, женатый мужчина!..
        - А разве месье Мильфлер не женат?
        - Не только женат, имеет двух любовниц, - ответил Джейми. - Но он француз, а это меняет дело…
        - Но герцог Кастеллоти вроде бы не француз. Он итальянец…
        - Да, но он герцог. И это тоже меняет дело.
        - Вот как? Интересно, какого мнения придерживается на этот счет герцогиня?
        - Думаю, там все в порядке. Герцог сам рассказывал, что жена его многому научила. А что, ванна еще не готова?
        Поплотнее завернувшись в одеяло, он слез с кровати, подошел к ванне, над которой поднимался пар, и ступил в воду. Скинул одеяло и быстро присел. Но, видно, недостаточно быстро.
        - Ну и громадина! - воскликнула горничная и перекрестилась.
        - Хватит! - строго заметила я. - Большое спасибо.
        Она опустила глаза, залилась краской и выскользнула из комнаты.
        Как только дверь за ней затворилась, Джейми расслабился. По мере того как он все глубже погружался в горячую воду, на лице его отражалось полное блаженство, а обычно бледная кожа покраснела. Глаза были закрыты, на высоких скулах и вокруг глаз выступили и заблестели мелкие капельки пота.
        - Мыло… - пробормотал он и с надеждой приоткрыл один глаз.
        - Да, конечно.
        Я протянула ему кусок мыла, присела на табуретку рядом с ванной и стала наблюдать, как он тщательно намыливает и трет тело. Затем подала ему кусок пемзы, которым он принялся скоблить ступни и локти.
        - Джейми… - вымолвила я наконец.
        - Ау?
        - Мне не хотелось бы спорить о методах, - осторожно начала я, - мы же с самого начала договорились, что ты можешь чувствовать себя свободным, относительно, конечно… однако… Неужели тебе действительно пришлось…
        - Пришлось что, англичаночка?
        Он перестал мыться и выжидательно смотрел на меня, склонив голову набок.
        - Ну… пришлось… это…
        Я чувствовала, что тоже краснею, хотя горячая вода была здесь ни при чем.
        Из воды вынырнула большая рука и опустилась мне на плечо. Пар, исходящий от нее, прожигал тонкую ткань рубашки.
        - Англичаночка, - начал он, - неужели ты всерьез думаешь, что я мог…
        - Ах, ну ладно, оставим это!.. - сказала я, не успев отвести глаза от отметины на бедре.
        Он рассмеялся, хоть смех получился и не слишком веселый.
        - Да, маловато в тебе веры! - с горечью заметил он.
        Я отстранилась, избегая его прикосновения.
        - Знаешь ли, - сказала я, - когда муж является домой утром весь в укусах и царапинах, воняет духами и не отрицает, что провел всю ночь в публичном доме…
        - И откровенно рассказывает жене, что он только смотрел и не действовал… - подхватил он.
        - Ты хочешь сказать, что все эти отметины возникли сами по себе, от одних лишь наблюдений? - огрызнулась я и поджала губы.
        Я понимала, что выгляжу сейчас обыкновенной ревнивицей, но мне было наплевать. Некогда я поклялась себе воспринимать все спокойно и с достоинством, как подобает настоящей светской даме, и всегда верить Джейми. И потом, разве можно приготовить омлет, не разбив яиц? Пусть даже там что-то и было…
        Я расправила клочок влажной ткани на рукаве, чувствуя, как сквозь шелк проникает холод, взяла себя в руки и продолжила, стараясь говорить как можно более спокойным тоном:
        - Или же эти шрамы - свидетельство сражения, в котором ты одержал победу, защищая свою честь и невинность?
        Спокойный тон не получился. Следовало признать, что голос мой звучал визгливо и истерично. Ладно, тоже наплевать…
        В толковании интонаций Джейми был далеко не промах. Он сощурил на меня глаза, приготовился было ответить, набрал в грудь воздуха, но, видно, передумал и отделался лаконичным:
        - Да… - Пошарив в ванне, выудил кусочек мыла и протянул мне. - Не поможешь помыть мне голову? В карете его светлость вырвало прямо на меня, кажется, я весь до сих пор так и воняю…
        Секунду я колебалась, затем приняла эту «оливковую ветвь».
        Под густыми намыленными волосами прощупывался крутой изгиб черепа и длинный шрам, сбегавший от макушки к шее. Я крепко впилась пальцами ему в загривок и почувствовала, как весь он расслабился.
        Мыльные пузырьки стекали по мокрым блестящим плечам, пальцы мои скользили следом, поглаживая и растирая кожу.
        Он действительно очень большой, подумала я. Находясь с ним рядом, я порой как-то забывала об этом, но лишь до того момента, пока вдруг не видела издали, как он возвышается над целой группой мужчин, и меня всякий раз заново поражали грация и сила, исходящие от этой мощной фигуры. Теперь же он сидел скорчившись, подогнув колени чуть ли не к самому подбородку и упираясь плечами в края ванны. Он слегка наклонился вперед, и взору открылись эти ужасные шрамы на спине. Толстые красные рубцы, рождественский подарок Джека Рэндолла, они легли поверх тонких белых линий, следов предшествующей порки.
        Я нежно касалась шрамов, и сердце мое сжималось от жалости. Я видела эти раны, когда они были еще свежими, видела его, доведенного почти до безумия пытками и унижениями. Но я вылечила его, а он со всей отвагой, присущей его благородному сердцу, сражался за то, чтобы снова стать самим собой, вернуться ко мне… Растроганная всеми этими воспоминаниями, я убрала хвостик мокрых волос с шеи и наклонилась поцеловать.
        И тут же отпрянула. Он почувствовал резкость моего движения и поднял голову.
        - Что такое, англичаночка? - разнеженно спросил он; голос звучал низко и приглушенно.
        - Ничего, - ответила я, не сводя глаз с темно-красных отметин на шее.
        Наши сестры из больницы в Пемброуке скрывали их, игриво повязывая вокруг шеи шарфики, когда поутру являлись на работу после свиданий с солдатами с военной базы, находившейся поблизости. Но мне всегда казалось, что истинной их целью было продемонстрировать свои успехи, а вовсе не скрыть следы поцелуев.
        - Нет, ничего особенного, - снова сказала я и потянулась за кувшином, который стоял на подоконнике и был на ощупь ледяным.
        Я взяла кувшин и вылила все его содержимое Джейми на голову.
        И тут же приподняла подол шелковой ночной рубашки - увернуться от волны, выплеснувшейся из ванны. Он весь дрожал и был слишком потрясен, чтобы вымолвить что-то членораздельное. Я только видела, как он шевелит губами.
        - Так значит, только смотрел? - холодно спросила я. - Или все же урвал капельку удовольствия, бедняжка?
        Джейми с такой силой опустился в ванну, что вода так и хлестнула через края на каменный пол.
        - Что ты хочешь услышать от меня, англичаночка? - спросил он. - Что я хотел их? Да, хотел! Так, что яйца ныли! Так, что меня тошнило при одной лишь мысли о том, что мужчина может дотронуться до любой из этих шлюх!
        Он откинул со лба пряди мокрых волос и гневно сверкнул глазами.
        - Это ты хотела бы услышать? Теперь довольна?
        - Не совсем, - ответила я.
        Лицо у меня горело, и я прижалась щекой к холодному оконному стеклу, впившись пальцами в подоконник.
        - По-твоему, выходит, что смотреть на женщину с вожделением - уже значит совершать с ней прелюбодеяние, так?
        - А по-твоему, нет?
        - Нет, - коротко ответил он. - Я не совершал. А что бы ты сделала, англичаночка, если б узнала, что я лег со шлюхой? Влепила бы мне пощечину? Выгнала бы из спальни? Не пускала бы меня в кровать?
        Я обернулась.
        - Я бы тебя убила… - тихо произнесла я сквозь зубы.
        Брови его удивленно взлетели вверх, рот недоверчиво приоткрылся.
        - Убила бы? Меня? Господи!.. Если б я застал тебя с другим мужчиной, то убил бы его, а не тебя. - Уголок рта у него нервно дернулся. - Так что учти, - продолжил он после паузы, - от этого твоего поступка я тоже был бы не в восторге, но убил бы его, не тебя.
        - Типично мужской подход, - заметила я. - Всегда мимо цели.
        Он насмешливо фыркнул:
        - Мимо цели, говоришь? Выходит, ты мне не веришь, ждешь, чтобы я доказал, что не ложился ни с кем в течение последних часов?
        Он выпрямился во весь рост, вода струями стекала с длинных ног. Свет, проникающий из окна, зажег красновато-золотистые искры в волосах на груди, от кожи поднимался пар. Он напоминал только что отлитую из золота статую. Я торопливо отвела глаза.
        - Ха! - иронически воскликнула я, вкладывая в это междометие как можно больше иронии.
        - Вода горячая, - прозаически заметил он, выходя из ванны. - Не беспокойся, все это сущие пустяки.
        - Это ты так думаешь, - возразила я.
        Он покраснел еще больше, руки сжались в кулаки.
        - Ты что, окончательно разум потеряла, а? - воскликнул он. - Боже, если б ты только знала, что за ночь это была! Сплошное отвращение и мерзость. Да еще мои спутники подливали масла в огонь, твердя, что я веду себя не по-мужски. И вот являюсь домой, а здесь ты донимаешь и мучишь меня, обвиняя в измене!
        Он стал озираться, увидел свою одежду, брошенную на пол возле постели, и потянулся за ней.
        - Ну давай! - крикнул он, хватая пояс. - Вот! Раз я тебе изменяю, а ты за измену убиваешь, валяй, убивай!
        И он протянул мне кинжал - полоску темной стали длиной дюймов в десять. Джейми расправил плечи и выпрямился, подставляя мне широкую грудь и воинственно сверкая глазами.
        - Давай! - настаивал он. - Не будешь ведь ты нарушать своего слова, а? Раз честь для тебя превыше всего!
        Искушение было велико. Сжав руки в кулаки и прижав их к бокам, я стояла и дрожала, с трудом подавляя неукротимое желание схватить кинжал и всадить ему между ребер. От этой попытки меня уберегла, наверное, лишь одна мысль: он никогда не позволит заколоть себя. Стоило ли дальше унижаться, выставляя себя на посмешище? Я стремительно отвернулась от него, прошелестев шелком.
        Секунду спустя услышала, как звякнул упавший на пол кинжал. Я стояла совершенно неподвижно, глядя из окна на задний двор. За спиной послышалось какое-то шуршание, и я присмотрелась к смутному отражению в стекле. Размытый овал моего лица в ореоле спутанных после сна каштановых кудряшек и обнаженная фигура Джейми на заднем плане. Она слабо отсвечивала белизной и напоминала кадры подводной съемки. Он искал полотенце.
        - Полотенце внизу, на полке, где кувшин, - сказала я и обернулась.
        - Спасибо.
        Он бросил на пол грязную рубашку и, по-прежнему не глядя на меня, потянулся за полотенцем. Вытер лицо и, похоже, принял какое-то решение. Опустил полотенце, взглянул в мою сторону. Я видела, как на лице его отражается целая гамма чувств, и мне почему-то показалось, что я по-прежнему смотрю на его отражение в оконном стекле.
        И тут мы оба наконец опомнились.
        - Прости меня, - сказали мы с ним одновременно.
        И одновременно рассмеялись.
        Ночная рубашка тут же промокла от прикосновения к его еще влажному телу, но мне было все равно.
        Минуту спустя он что-то пробормотал мне в волосы.
        - Что?
        - Совсем рядом, - повторил он. - Черт возьми, это было совсем близко, англичаночка! И это меня напугало…
        - Напугало? Вот уж не заметила никакого испуга, ну просто ни капельки! Ты прекрасно знал, что я этого никогда не сделаю.
        - Ах это… - Он усмехнулся. - Нет, не думаю, чтобы ты меня убила, как бы тебе того ни хотелось. Нет, дело не в том… А что касается тех женщин… Я вовсе не хотел их, честное слово, нет!..
        - Знаю. - Я потянулась к нему, но он отстранился.
        - Что же касается желания, так ты, кажется, это называешь… да, схожие чувства я испытывал к тебе и… и стыдился их. Мне казалось это неправильным, недостойным…
        Он отвернулся, вытирая волосы, и голос приглушенно доносился из-под льняного полотенца.
        - Я всегда думал, что с женщиной жить просто, - тихо сказал он. - И в то же время… гм… мне так часто хотелось вдруг упасть к твоим ногам и боготворить тебя.
        Уронив полотенце, он потянулся ко мне, взял за плечи.
        - И вместе с тем мне хотелось поставить тебя на колени, держа за волосы, прижать к себе ртом… и все это одновременно, англичаночка…
        Он провел ладонью по моим растрепанным волосам, крепко сжал в ладонях мое лицо.
        - Я сам себя, наверное, не понимаю, англичаночка… А может, и понимаю…
        Отпустив меня, он отвернулся. Лицо давно высохло, однако он подобрал полотенце и стал тереть им подбородок. Отросшая за ночь щетина еле слышно шуршала по тонкой ткани. Голос был тих и тоже еле слышен, даже с расстояния в несколько футов.
        - Знаешь, кое-какие вещи… я понял их только после Уэнтуорта…
        Уэнтуорт… То место, где он отдал свою душу в обмен на спасение моей жизни и претерпел нечеловеческие страдания, чтобы снова стать самим собой.
        - Сперва мне казалось, что Джек Рэндолл отнял какую-то часть моей души. Потом я понял, что все обстоит гораздо хуже… Она была цельной и неразделимой, моя душа, а он смог показать ее мне, словно в зеркале. И я узнал о себе такое, о чем прежде и не подозревал. Именно этого я никогда не прощу ему. И его собственная душа будет гореть в аду в отместку за это!
        Он опустил полотенце и глянул на меня - лицо измученное после ночных похождений и всех переживаний, но глаза сияют.
        - Клэр… Какое это счастье - чувствовать эти маленькие косточки под своими пальцами, ласкать эту гладкую тонкую кожу на груди и плечах… Господи, ты жена моя, которую я буду лелеять и обожать всю свою жизнь, и в то же время мне хочется целовать тебя крепко и больно, чтобы на этих нежных губках выступили синяки, чтобы видеть на этих плечиках отпечатки своих пальцев…
        Он бросил полотенце на пол. Воздел кверху руки - пальцы слегка дрожали. Он очень медленно опустил их мне на голову, словно благословляя.
        - Мне хочется сунуть тебя под рубашку и носить за пазухой, точно котенка, mo duinne, и в то же время хочется раздвинуть тебе ноги и трахать тебя, как обезумевший от желания бык. - Пальцы впились в мои волосы. - Я сам себя не понимаю…
        Я откинула голову, высвободилась и отступила на полшага. Вся кровь закипела у меня в жилах, и одновременно сотрясал озноб - стало так холодно, как только я отделилась от него.
        - Думаешь, я устроена по-другому? Думаешь, не чувствую того же? - спросила я. - Думаешь, мне не хочется иногда укусить тебя, да так, чтобы почувствовать вкус крови, или запустить в тебя когти, глубоко-глубоко, чтобы ты закричал?..
        И я медленно потянулась к нему. Кожа на груди была влажной и теплой. Я дотронулась до нее кончиком ногтя, чуть пониже соска. Легко, едва касаясь, провела пальцем вверх, вниз и вокруг, пока крошечный розовый сосок не затвердел и не стал торчком среди курчавых рыжих волос.
        Ноготь нажал крепче, скользнул вниз, оставляя тонкую розовую полоску на белой коже. Я вся дрожала, но остановиться была не в силах.
        - Иногда мне хочется скакать на тебе, как на необъезженном коне, и укрощать тебя, знаешь ли ты это? Знаешь… Я умею это, умею довести тебя до края, измучить, иссушить. Я довожу тебя до полного изнеможения, Джейми, и знаешь, мне это жутко нравится. Да! Но еще мне часто хочется… - Тут голос мой дрогнул, и я перевела дух, чтобы продолжить. - Хочется… прижать твою голову к груди и баюкать, точно малого ребенка, пока ты не уснешь…
        Глаза мои были полны слез, я видела его лицо смутно, как в тумане, и не поняла, плачет он тоже или нет. Он крепко обнял меня, и я погрузилась в его объятия, словно в струи влажного и теплого дождя.
        - Клэр, ты меня убиваешь, даже без ножа… - пробормотал он мне в затылок, наклонился, подхватил и понес к постели.
        Уложил среди смятых простыней, а сам опустился на колени рядом.
        - Ты ляжешь со мной, и я буду любить тебя, как только могу. И если в этом будет твоя месть, давай мсти. А я буду счастлив этим, потому как моя душа принадлежит тебе, она твоя до самого своего темного уголка…
        Плечи его все еще были теплыми после ванны, но он весь так и задрожал, когда я обняла его за шею и привлекла к себе.
        И я наконец отомстила ему, а после, держа в объятиях и поглаживая густые, все еще мокрые пряди волос, стала баюкать.
        - А иногда, - шепнула я ему на ухо, - мне хочется, чтобы ты весь… был во мне. Чтобы я могла держать тебя в себе и защищать.
        Большая теплая рука приподнялась с постели, ладонь мягко опустилась на мой округлившийся живот, поглаживая его и лаская.
        - Я с тобой, милая, - сказал он. - Я там…
        Впервые я почувствовала это на следующее утро, когда, проснувшись, смотрела, как одевается Джейми. Легкое трепетание внутри - совершенно новое и одновременно как будто знакомое ощущение. Джейми стоял ко мне спиной, влезая в рубашку длиной до колен, потом стал расправлять складки белой ткани на плечах.
        Я лежала совершенно неподвижно, надеясь, что это придет снова. И оно пришло: на этот раз целая серия легких быстрых толчков, напомнивших мне почему-то лопанье пузырьков газа, поднимающегося на поверхность со дна бутылки с газированным напитком.
        Вдруг вспомнилась кока-кола, странный темный густой американский напиток. Я попробовала его однажды за ужином с одним американским полковником, который подал его в качестве деликатеса. Чем во время войны кола, очевидно, и являлась. Ее подавали в зеленых бутылках толстого стекла со сглаженными гранями. Бутылки были запечатаны металлической пробкой и слегка напоминали по форме очертания женской фигуры: одно утолщение прямо под горлышком, другое, более заметное, - ниже.
        Я вспомнила, что, когда бутылку открыли, в узкое горлышко рванулись миллионы пузырьков, совсем крошечных, меньше и тоньше пузырьков шампанского, и стали весело лопаться в воздухе. Я осторожно прижала ладонь к животу.
        Да, так и есть. Вопреки моим ожиданиям его или ее тельца прощупать не удалось, но полное ощущение, что там кто-то есть, сохранялось.
        - Джейми! - тихо окликнула я.
        Он завязывал сзади волосы в толстый пучок, обматывая пряди кожаным ремешком. Склонив голову, обернулся и с улыбкой глянул на меня исподлобья:
        - Что, проснулась? Еще рано, mo duinne. Давай поспи еще чуток.
        Я хотела было сказать ему, но что-то меня остановило. Он бы все равно не почувствовал пока… В этом первом движении было нечто очень личное, интимное, словно некий секрет, который я должна была разделить со своим ребенком, знак, который он подал мне, объявляя о своем существовании. Это знание, эта тайна связывали нас, как общая кровь, бежавшая по нашим жилам.
        - Хочешь, я заплету тебе волосы? - предложила я.
        Иногда, отправляясь в доки, он просил меня заплести свою густую гриву в плотную косичку; это защищало волосы от пыли и ветра. И все поддразнивал меня, что когда-нибудь по примеру моряков обязательно обмакнет ее в деготь и все проблемы с прической будут решены, и надолго.
        Он покачал головой и потянулся за килтом:
        - Нет. Сегодня к вечеру я собираюсь заглянуть к его высочеству принцу Карлу. И хоть дом его сквозит как решето, все же ветер там не такой сильный, чтобы растрепать мою гриву.
        Он подошел к постели. Увидел, что рука моя лежит на животе, и положил поверх свою.
        - Как чувствуешь себя, англичаночка, нормально? Уже не так сильно тошнит?
        - Да, гораздо лучше.
        Действительно, теперь по утрам меня почти совсем не тошнило, хотя легкие приступы дурноты охватывали порой в самый неподходящий момент. К тому же я вдруг обнаружила, что совершенно не в силах выносить запах жареного рубца с луком, а потому это пользующееся такой популярностью у слуг блюдо готовить отныне было запрещено, ибо его всепроникающий аромат поднимался с кухни наверх, готовый, словно дух или привидение, ворваться ко мне в гостиную, стоило только отворить дверь.
        - Ну и прекрасно. - Он поднес мою руку к губам и поцеловал на прощание пальцы. - Поспи еще, mo duinne.
        Дверь за ним тихо затворилась, и я осталась одна в утренней тишине обитой деревом спальни, нарушали которую лишь слабые звуки какой-то хозяйственной возни, доносившиеся снизу.
        Квадраты блеклого солнечного света проникали сквозь оконные створки и отпечатывались на противоположной стене. Похоже, день сегодня будет чудесный. Весенний воздух становился теплее с каждым днем, в садах Версаля распустились бело-розовые цветы слив, и вокруг них с жужжанием вились пчелы. Наверное, все придворные выйдут сегодня в сад насладиться прелестями весны.
        Я же наслаждалась теплом и покоем и была одна и не одна.
        - Привет, - тихо сказала я и снова ощутила под рукой легкое трепетание крыльев бабочки.
        Часть 3
        Нападение
        Глава 18
        Нападение в Париже
        В начале мая в здании королевского арсенала прогремел взрыв. Позже я узнала, что охранник оставил факел в неположенном месте и через минуту самый большой в Париже склад пороха и боеприпасов взлетел на воздух с таким грохотом, что спугнул голубей с крыш Нотр-Дама.
        Занятая работой в «Обители ангелов», я не слышала самого взрыва, но мне пришлось столкнуться с его последствиями. Несмотря на то что больница находилась в противоположной от арсенала стороне города, пострадавших было столько, что в окрестных больницах не хватило места и многие попали к нам. Искалеченных, обгоревших и громко стонущих, их привозили на телегах или несли на носилках через весь город.
        Было уже совсем поздно, когда мы приняли последнего пострадавшего и осторожно уложили забинтованное тело среди прочих, по большей части грязных и безымянных, пациентов «Обители ангелов».
        Увидев, сколько работы ждет наших сестер, я послала Фергюса домой передать, что освобожусь поздно. Теперь он вернулся, и вдвоем с Муртой они коротали время у входа в больницу, ожидая, когда можно будет проводить меня и Мэри домой.
        Наконец мы, усталые, вышли из двойных дверей. Мурта в это время демонстрировал Фергюсу свое искусство метания ножей.
        - Ну давай, - говорил он, стоя к нам спиной. - Как можно быстрее, на счет «три». Раз… два… три!
        Фергюс держал в руке большую белую луковицу. На счет «три» он метнул ее, и она покатилась, крутясь и подпрыгивая, по неровной дорожке.
        Мурта застыл, готовый к броску, с отведенной назад рукой, зажав в пальцах кончик кинжала. Когда луковица вдруг подскочила на ухабе, он сделал резкое и быстрое движение одной лишь кистью. При этом он оставался неподвижным, разве что слегка шелохнулись складки его килта, но луковица, пронзенная кинжалом и смертельно раненная, медленно покатилась в пыли к его ногам.
        - Браво, мистер Мурта! - крикнула Мэри, улыбаясь.
        Застигнутый врасплох, он обернулся, бледные щеки вспыхнули.
        - Ммфм… - только и мог выдавить он.
        - Извините, что задержались, - оправдывалась я. - Очень много работы.
        - Все в порядке, - лаконично ответил маленький клансмен. Он повернулся к Фергюсу: - Постараемся найти экипаж. Женщинам не следует ходить пешком в столь поздний час.
        - Поблизости ни одного нет, - пожал плечами Фергюс. - Я почти час ходил взад-вперед по улице, все свободные экипажи в Сите отправились к арсеналу. Может, удастся что-нибудь найти на улице Фобур-Сент-Оноре. - Он указал на темную узкую щель между домами, служившую, по-видимому, проходом на следующую улицу. - Так будет быстрее.
        Нахмурившись, Мурта засомневался, но кивнул:
        - Ладно, парень. Пойдем.
        В переулке было холодно. Несмотря на темноту безлунной ночи, я видела, как маленькие белые облачка пара вырываются изо рта. Даже в самую темную ночь в Париже всегда откуда-нибудь пробивался свет: отсветы от ламп и свечей просачивались сквозь щели в ставнях, свет горел в палатках уличных торговцев, он струился из маленьких рожков и железных фонарей, прилаженных позади повозок и карет.
        На следующей улице жили торговцы. Владельцы всевозможных лавчонок обычно вывешивали над входом фонари с железными абажурами, а для защиты собственности зачастую на паях нанимали ночных сторожей. Когда я увидела одинокую фигуру возле лавки корабельных снастей, сгорбившуюся на груде свернутых парусов, я решила, что это как раз один из таких сторожей, и кивнула в ответ на его хриплое:
        - Добрый вечер, дамы и господа!
        Однако едва мы миновали лавку, как раздался неожиданно тревожный вскрик сторожа:
        - Месье, мадам!
        Мурта, выхватив шпагу из ножен, молниеносно принял боевую стойку. Обладая не столь быстрой реакцией, я едва успела повернуть голову, как он уже сделал бросок вперед. Вдруг глаз мой уловил легкое движение в дверном проеме за его спиной. Удар настиг Мурту прежде, чем я успела крикнуть, и он распростерся ничком на мостовой, раскинув руки и ноги. Шпага и кинжал упали, звякнув о камни.
        Я наклонилась за кинжалом, отскочившим прямо к моей ноге, но тут сзади кто-то схватил меня за руки.
        - Займитесь этим мужчиной, - приказал голос у меня за спиной. - Живее!
        Я попыталась вырваться из рук схватившего меня человека, но он сжал мне запястья и резким рывком вывернул их, так что я вскрикнула. В темноте улицы взметнулось что-то белое, похожее на привидение, и, волоча кусок белой парусины, «сторож» подошел и склонился над неподвижным телом Мурты.
        - Помогите! - пронзительно закричала я. - Не трогайте его! На помощь! Бандиты! Убийцы! На помощь!
        - Заткнись!
        От сильного удара в ухо у меня все поплыло перед глазами.
        Когда я пришла в себя и смогла различать предметы вокруг, то заметила в сточной канаве что-то длинное, белое, напоминавшее по форме колбасу. Это был Мурта, туго, как в саван, завернутый в парусину.
        Мнимый сторож поднялся, усмехаясь, и я заметила, что он в маске - темная ткань закрывала лицо от лба до нижней губы.
        Когда этот человек выпрямился, тонкая полоска света из ближайшей лавки осветила его фигуру. Несмотря на холодный вечер, на нем была только изумрудно-зеленая рубашка, цвет которой мне удалось разглядеть. На ногах были короткие штаны-кюлоты и, что меня поразило, шелковые чулки и кожаные туфли вместо босых ног или сабо, которые я ожидала увидеть. Значит, это были не простые бандиты.
        Я бросила быстрый взгляд на Мэри. Человек в маске крепко держал ее сзади, одной рукой обхватив за талию, другая его рука шарила под юбками, как роющий нору зверь.
        Бандит в маске, заломивший мне руки назад, теперь схватил меня за шею и притянул к себе. Он сунул мне в рот свой пахнущий перегаром и луком язык. Я задохнулась от отвращения, укусила его и сплюнула, едва мне удалось выпихнуть его. Тут же тяжелый удар сбил меня с ног, и я оказалась на коленях в сточной канаве.
        Нога Мэри в туфельке с серебряной пряжкой едва не ударила меня в нос, когда схвативший ее негодяй бесцеремонно задрал ей юбку выше пояса. Послышался треск разрываемого шелка и громкий вскрик - несмотря на отчаянное сопротивление Мэри, ему удалось всунуть ей пальцы между бедер.
        - Девственница! Мне попалась девственница! - заорал он.
        Другой издевательски поклонился Мэри:
        - Мадемуазель, мои поздравления! Ваш муж будет иметь все основания выразить нам благодарность в первую брачную ночь, так как не найдет никаких преград, препятствующих его удовольствию. Мы - люди самоотверженные, мы не ждем благодарностей за исполнение наших обязанностей. Исполнение долга - само по себе награда.
        Его речь сопровождалась взрывами хохота и подтверждала тот факт, что наши противники не просто уличные бандиты. Предстояло еще выяснить имена людей, скрывавшихся под масками.
        Руки, схватившие меня за плечи, чтобы поставить на ноги, были наманикюрены, с маленькой родинкой на кисти между большим и указательным пальцами. Нужно это запомнить, подумала я, если мы останемся в живых, это может пригодиться.
        Кто-то другой схватил меня сзади, заломив руки с такой силой, что я вскрикнула. Грудь едва не выскочила из низкого выреза платья.
        Человек, который, по всей видимости, руководил «операцией», был в просторной рубашке какого-то бледного цвета с темными полосами на груди - судя по всему, это была вышивка. Она скрадывала очертания его фигуры, не давая возможности разглядеть ее как следует. Он подошел и тронул пальцем мою грудь. От темных волос исходил сильный запах помады. Уши были большие, словно для того, чтобы лучше держались завязки маски.
        - Не волнуйтесь, дамы, - обратился к нам мужчина в вышитой рубашке. - Мы вам вреда не причиним. Так, всего лишь несколько приятных упражнений - ваши женихи и мужья об этом никогда не узнают, - и мы вас отпустим. Для начала, милые дамы, можете наградить нас сладким поцелуем.
        Он отступил и начал развязывать тесемки своих панталон.
        - Только не эта, - возразил тип в зеленой рубашке. - Она кусается.
        - Не будет, если хочет сохранить зубки, - ответил его сообщник. - На колени, мадам, прошу вас.
        Он с силой надавил мне на плечи. Я отпрянула.
        Не давая мне убежать, он ухватился за мой плащ, стянув с головы накидку. Шпильки выскочили, волосы рассыпались по плечам. Ночной ветер взвихрил их, закрывая мне лицо и ослепляя.
        Я бросилась в сторону и выскользнула из рук преследователя, стараясь откинуть волосы с лица. На улице стояла тьма, но кое-что все же удалось разглядеть в слабом отсвете магазинных фонарей и мерцании звезд, пробивающемся сквозь ночной сумрак.
        Я видела, как сверкают серебряные пряжки на туфлях Мэри, пока она отчаянно боролась с одним из нападавших, повалившим ее на спину. Он грязно ругался, пытаясь спустить с себя штаны и одновременно удерживая девушку. Послышался треск рвущейся ткани, и его белые ягодицы замелькали в луче света из ворот торгового двора.
        Чьи-то руки обхватили меня за талию и оттащили назад, оторвав от земли. Я лягнула его каблуком в голень, мужчина взвыл от боли.
        - Держи ее! - приказал тип в вышитой рубашке, выступая из темноты.
        - Сами держите!
        Все еще скуля, бандит бесцеремонно препроводил меня в руки своих сообщников. В этот момент в лицо мне ударил свет, на секунду полностью ослепив.
        - Матерь Божья!
        Руки, державшие меня, разжались. Освободившись, я отступила и увидела, что челюсть под маской так и отвисла от удивления, смешанного с ужасом. Он, крестясь, стал пятиться назад.
        - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! - бормотал он, продолжая креститься. - Это же Белая Дама!
        - Белая Дама! - эхом откликнулись остальные, и в голосах их звучал панический страх.
        «Вышитая рубашка» все еще отступал, жесты этого типа носили уже менее христианский характер и не походили на осенение себя крестом, хотя цель, очевидно, преследовали ту же. Он тыкал в меня мизинцем и указательным пальцем, расставив их наподобие рога - старинный знак защиты от дьявола, - и вспоминал всех святых подряд, от Троицы до значительно менее могущественных, так быстро бормоча латинские имена, что они сливались в сплошной поток.
        Я стояла посреди улицы совершенно ошарашенная, пока новый ужасный пронзительный крик не вернул меня к реальности. Слишком занятый своим делом, чтобы замечать, что происходит вокруг, бандит, насиловавший Мэри, удовлетворенно хмыкнул и начал ритмично двигать бедрами под аккомпанемент сдавленных криков девушки.
        Я рванулась вперед, подбежала к нему, занесла ногу и изо всей силы пнула в ребра. Воздух вырвался из его легких с испуганным «уф», и он завалился на бок.
        Один из сообщников метнулся к нему, схватил за руку и заорал:
        - Вставай, вставай! Это Белая Дама! Бежим!
        Но насильник, весь во власти обуревавших его животных инстинктов, лишь тупо пялился на приятеля и снова сделал попытку навалиться на Мэри, которая неистово крутилась и корчилась, пытаясь высвободить свои юбки.
        Наконец «вышитой рубашке» и «зеленому» удалось поднять негодяя на ноги. Штаны у него были спущены, испачканный в крови член, дрожа от неудовлетворенного желания, торчал между болтающимися завязками рубашки.
        Топот приближавшихся шагов отрезвил его. Друзья бросили его на произвол судьбы и пустились наутек. Изрыгая проклятия, он затрусил в ближайшую подворотню, спотыкаясь и на ходу натягивая штаны.
        - На помощь! На помощь! Жандармы! - донесся из подворотни испуганный голос, обладатель которого пробирался в темноте, спотыкаясь о кучи мусора.
        Никогда не слышала, чтобы разбойник или злодей ползал в подворотне, призывая жандармов на помощь; впрочем, в моем теперешнем шоковом состоянии меня почти ничто не могло удивить.
        И все же я удивилась, когда черная тень, выбежавшая из переулка, оказалась Александром Рэндоллом. Он был в черном плаще и широкополой шляпе. Я стояла у стены, вся дрожа. Он бросил взгляд на белый куль - это был завернутый в парусину Мурта, - затем перевел его на еле заметную тень Мэри, почти неотличимую от других теней. С минуту он стоял в нерешительности, но быстро встряхнулся и вскарабкался на железные ворота, из-за которых появились напавшие на нас лица, снял фонарь, висевший на балке.
        Я сразу приободрилась: фонарь давал не так много света, но, по крайней мере, разгонял тени, грозившие в любой момент превратиться в новую опасность.
        Мэри, скорчившись, стояла на коленях. Она закрыла лицо руками, плечи ее сотрясались в беззвучных рыданиях. Одна туфелька валялась на булыжной мостовой, серебряная пряжка блестела в неверном свете фонаря.
        Словно птица, несущая дурную весть, Алекс бросился к ней:
        - Мисс Хоукинс! Мэри! Мисс Хоукинс! С вами все в порядке?
        Мэри застонала и отстранилась от него.
        - He задавайте дурацких вопросов, - резко заметила я. - Как она может быть в порядке, если ее только что изнасиловали?
        Я с трудом оторвалась от стены, о которую опиралась, и пошла к ним, с бесстрастностью врача отметив, как подгибаются у меня колени.
        Они совсем подогнулись, когда огромная, похожая на летучую мышь тень опустилась вдруг передо мной, с глухим стуком приземлившись на булыжную мостовую.
        - Ну и ну! Посмотрите-ка, кто свалился! - воскликнула я и истерически рассмеялась.
        Пара больших сильных рук обхватила меня и хорошенько встряхнула.
        - Успокойся, англичаночка! - сказал Джейми.
        В свете фонаря синие глаза его казались черными и грозно сверкали. Он выпрямился, встал на цыпочки и ухватился за край крыши, с которой только что спрыгнул. Полы синей бархатной накидки свесились на спину.
        - Ну давай, спускайся! - нетерпеливо приказал он, глядя вверх. - Ставь ногу мне на плечо и вниз.
        Маленькая черная фигурка съехала по его спине, точно обезьянка по шесту.
        - Молодчина, Фергюс! - Джейми похлопал мальчика по плечу, и даже в темноте я различила румянец удовольствия, разлившийся по щекам ребенка.
        Джейми окинул поле битвы взглядом опытного стратега и послал Фергюса в конец переулка предупредить о появлении жандармов. Приняв необходимые меры предосторожности, он снова наклонился ко мне.
        - Ты в порядке, англичаночка? - спросил он.
        - Как мило, что ты об этом спрашиваешь, - светским тоном ответила я. - Да, спасибо. Хотя с ней далеко не все в порядке.
        Я указала на Мэри. Она все еще сидела скорчившись и дрожала, словно осиновый листик, отвергая неуклюжие попытки Алекса приободрить ее.
        Джейми бросил на нее взгляд:
        - Да, вижу. А где, черт побери, Мурта?
        - Там, - ответила я. - Помоги мне подняться.
        Мы подошли к белому свертку, который извивался, точно бешеная гусеница, глухо изрыгая ругательства на трех языках сразу.
        Джейми достал кинжал и резко, одним махом, разрезал мешок сверху донизу. Мурта выскочил из него, словно игрушечный Джек из коробки. Волосы у него были выпачканы в какой-то зловонной жиже, в которой валялся мешок, и воинственно торчали дыбом, что в сочетании с быстро наливающимися синяками на лбу и под глазами придавало ему довольно свирепый вид.
        - Кто меня ударил? - гневно спросил он.
        - По крайней мере, не я, - ответил Джейми, приподняв бровь. - Идем, парень, не оставаться же тут на всю ночь.
        - Ничего не получится, - пробормотала я, закалывая волосы шпильками, украшенными бриллиантами. - Ей нужна медицинская помощь. Ей нужен врач!
        - Он у нее есть. - Джейми поднял подбородок, посмотрел на меня и снова уставился в зеркало, завязывая шейный платок. - Это ты.
        Джейми взял расческу и быстро провел ею по густым рыжим волосам.
        - Нет времени заплетать, - сказал он, придерживая одной рукой сзади хвост, а другой шаря в ящике. - Есть у тебя какая-нибудь лента, а, англичаночка?
        - Позволь мне.
        Я встала за его спиной, собрала концы волос и обвязала их зеленой лентой. После всех событий этой кровавой ночи - и вдруг званый обед!
        И не просто званый. В качестве почетного гостя был приглашен герцог Сандрингем с небольшой, но изысканной свитой. Месье Дюверни должен был прийти со своим старшим сыном, известным банкиром. Будут еще Луиза и Жюль де ла Тур, а также д’Арбанвилли. Но особую пикантность вечеру должно было придать присутствие графа Сен-Жермена.
        - Сен-Жермен? - удивленно воскликнула я, когда Джейми сообщил мне об этом на прошлой неделе. - Это еще зачем?
        - Я веду дела с этим человеком, - возразил Джейми. - Он уже приходил сюда прежде, к Джареду. Хочу понаблюдать, как он будет разговаривать с тобой за обедом. Если судить по тому, как он ведет дела, он не из тех, кто скрывает свои мысли.
        Джейми взял белый кристалл, подаренный мне мэтром Раймоном, и задумчиво взвесил его на ладони.
        - Довольно красивый… - медленно проговорил он. - Я сделал для него золотую оправу, чтобы ты могла носить его на шее. Поиграй им во время обеда, пока кто-нибудь не спросит тебя об этом камне, англичаночка, расскажи, для чего он нужен, и обязательно понаблюдай за выражением лица Сен-Жермена, когда будешь рассказывать. Если это он подсыпал тебе яду в Версале, он себя выдаст.
        Сейчас мне хотелось только мира, покоя и никаких посторонних. Спрятаться, забиться в норку, как кролик. Но я должна быть на этом званом обеде с герцогом, который может оказаться якобитом или английским шпионом, и с графом, возможным моим отравителем. А в это время наверху будет скрываться жертва изнасилования. Руки у меня так дрожали, что никак не удавалось застегнуть цепочку, на которой висел кристалл в золотой оправе. Джейми подошел и защелкнул застежку одним движением пальца.
        - У тебя что, нервы железные? - спросила я.
        Он состроил мне гримасу в зеркале и прижал руки к животу.
        - Отчего же, нервы как нервы. Только расположены в животе, а не в руках. У тебя еще есть то снадобье от колик?
        - Вон там. - Я указала на аптечку, которая так и осталась на столе после того, как я взяла оттуда лекарство для Мэри. - В маленькой зеленой бутылочке. Прими одну чайную ложку.
        Он обошелся без ложки. Откупорил пузырек и отпил несколько глотков, после чего стал рассматривать на свет жидкость в пузырьке.
        - Боже, ну и гадость! Ты готова, англичаночка? Гости будут с минуты на минуту.
        Мэри тем временем лежала в комнате для гостей на втором этаже. Внимательно осмотрев ее - сильных повреждений не обнаружилось, если не считать нескольких синяков и шока, - я дала ей макового сиропа, который действовал успокаивающе.
        Алекс Рэндолл пресек все попытки Джейми отправить его домой и остался охранять Мэри. Я велела ему позвать меня тут же, как только она проснется.
        - Каким образом этот идиот там оказался? - спросила я, шаря в тумбочке в поисках коробочки с пудрой.
        - Я задавал ему этот вопрос, - ответил Джейми. - Похоже, бедняга влюблен в Мэри Хоукинс. Он таскался за ней по всему городу, понурившись, как увядший цветок, - он ведь знает, что она собирается замуж за Мариньи.
        Я уронила пудреницу.
        - Так он влюблен в нее? - выдавила я, отгоняя поднявшееся облачко пудры.
        - Так он говорит, и я не вижу причин сомневаться в этом. - Джейми смахнул пудру с моего платья. - Он был совершенно подавлен, когда говорил мне об этом.
        - Представляю…
        К различным противоречивым чувствам, которые переполняли меня, добавилась жалость к Алексу Рэндоллу. Он наверняка даже не поговорил с Мэри, считая, что простой секретарь не может конкурировать с гасконским домом. И что он чувствует теперь, когда она стала жертвой грубого насилия почти у него на глазах?
        Почему, черт побери, он не поговорил с ней? Она бы тотчас согласилась убежать с ним. Я догадалась, что английский викарий должен быть, без сомнения, тем «духовным» объектом безмолвной преданности Мэри, о котором она мне говорила.
        - Рэндолл - джентльмен, - возразил Джейми, подавая мне пуховку и коробочку румян.
        - Ты хочешь сказать, он глупый осел, - безжалостно констатировала я.
        Джейми пожал плечами.
        - Возможно, - согласился он. - К тому же он еще и беден, у него нет никаких доходов, чтобы содержать жену, если семья откажется от нее, что они, несомненно, и сделают, если она сбежит с ним. И здоровье у него слабое, да и другого места ему не найти, ведь герцог наверняка уволит его без всякой жалости.
        - Кто-то из слуг может случайно наткнуться на нее. - Я сменила тему, стараясь отвлечься от недавних трагических событий.
        - Нет, не наткнется. Все слуги будут заняты. А к утру ей станет лучше, и она сможет вернуться в дом своего дяди. Я послал ему записку, - добавил он, - предупредить, что племянница осталась ночевать у друзей, потому что было очень поздно возвращаться. Не хотел, чтобы они искали ее.
        - Да, но…
        - Англичаночка, - не дав мне продолжить, он взял меня за плечи и заглянул в зеркало, чтобы встретиться со мной взглядом, - ее никто не должен видеть, пока она не начнет разговаривать и вести себя как обычно. Если узнают о том, что с ней произошло, ее репутации конец.
        - «Ее репутации»! Но разве она виновата в том, что ее изнасиловали?
        Голос у меня слегка дрожал, и Джейми еще крепче сжал мои плечи.
        - Это несправедливо, англичаночка, но так уж оно повелось на белом свете. Если станет известно, что она больше не девственница, ни один мужчина не женится на ней. Ее будут презирать, и она останется старой девой до конца своих дней.
        Он снова сжал мне плечи, поднял руку и помог заколоть волосы шпилькой.
        - Это все, что мы можем сделать для нее, Клэр, - добавил он. - Не дать причинить ей большего вреда, постараться исцелить ее… И найти того грязного подонка, который над ней надругался. Думаешь, я не понимаю, каково ей сейчас?
        Я нежно сжала его пальцы. Он ответил мне столь же нежным пожатием, поднес мою руку к губам и поцеловал.
        - Господи, англичаночка! Пальцы у тебя, как ледышки. - Он заглянул мне в лицо. - Ты хорошо себя чувствуешь, девочка?
        Выражение моего лица заставило его снова выдохнуть: «Господи!» - опуститься на колени и прижать меня к накрахмаленному жабо рубашки. Остатки мужества покинули меня, и я припала к его груди, уткнувшись в нее лицом.
        - Боже мой, Джейми! Я так испугалась! Я и сейчас боюсь. Боже, как я хочу, чтобы ты взял меня прямо сейчас!..
        Он засмеялся, но прижал меня к себе еще крепче:
        - Ты думаешь, поможет?
        - Да.
        Я и в самом деле считала, что не буду чувствовать себя в безопасности, пока не окажусь с ним в постели, в тишине нашего дома, ощущая его тепло и силу рядом и внутри меня. Радость соединения вернет мне храбрость, взаимное обладание поможет избавиться от ужасного чувства беспомощности перед насильниками.
        Он держал в ладонях мое лицо и целовал, и на какое-то мгновение страх перед будущим и все кошмары прошлой ночи улетучились. Он отстранился и улыбнулся. Тень тревоги омрачала каждую черточку его лица, но в глазах виднелось лишь мое собственное маленькое отражение.
        - Я это учту, - нежно произнес он.
        Мы благополучно перешли ко второму блюду, и я почти совсем успокоилась, хотя руки, когда я пробовала консоме, все еще слегка дрожали.
        - О, как увлекательно! - воскликнула я, едва молодой Дюверни закончил рассказывать какую-то историю, которой я почти не слышала, так как настороженно прислушивалась к тому, что происходит на втором этаже. - Пожалуйста, расскажите еще!
        Я перехватила взгляд Магнуса - как раз в этот момент он обслуживал графа Сен-Жермена, сидевшего напротив меня, - и одобрительно улыбнулась слуге, насколько это было возможно с ртом, полным рыбы. Отлично вышколенный, приученный всегда улыбаться, он почтительно склонил голову и принялся обслуживать других гостей.
        Я дотронулась до цепочки на шее и нарочно качнула кулон с кристаллом. Лицо графа осталось бесстрастным, он потянулся к вазочке с миндалем.
        Джейми и Дюверни-старший сидели рядом на другом конце стола и были увлечены беседой. Они не обращали внимания на еду, а Джейми левой рукой выводил на клочке бумаги какие-то цифры.
        «Шахматы или подсчеты?» - подумала я.
        Почетный гость, герцог, сидел во главе стола. Он смаковал первые блюда с наслаждением истинного француза, а сейчас был вовлечен в оживленный диалог с мадам д’Арбанвилль, которая сидела по правую руку от него. Так как герцог был в настоящее время самым влиятельным англичанином в Париже, Джейми считал, что стоит поддерживать с ним добрые отношения в надежде получить хотя бы какую-нибудь информацию, могущую навести на след отправителя музыкального послания Карлу Стюарту. Мое же внимание было направлено на господина, сидящего против герцога. На Сайласа Хоукинса.
        Я так и обмерла, когда герцог, входя в гостиную, указал пальцем через плечо и спросил:
        - Вы ведь знакомы с мистером Хоукинсом, миссис Фрэзер?
        Маленькие веселые голубые глазки герцога встретились с моими, выражая полную уверенность, что все его прихоти будут исполнены, и мне ничего не оставалось, как улыбнуться, кивнуть и попросить Магнуса подать еще один прибор.
        Джейми, завидев мистера Хоукинса в дверях гостиной, скорчил такую гримасу, словно ему понадобилась новая порция желудочного лекарства, но, справившись с собой, подал гостю руку и завел разговор о достоинствах разных гостиниц по пути в Кале.
        Я взглянула на часы над камином. Сколько еще ждать, пока они все уйдут? Какие блюда уже принесли и что еще осталось? Еще сладкое. Затем салат и сыр. Бренди и кофе, портвейн для мужчин, ликер для дам. Час или два оживленных разговоров. Не слишком оживленных. Боже, прошу тебя, помоги, иначе они никогда не разойдутся.
        Разговор зашел о жестокостях уличных бандитов. Я отодвинула рыбу и взяла кусочек мясного рулета.
        - Я слышал, что некоторые из этих банд состоят не из черни, как следовало бы ожидать, а из молодых отпрысков знати! - Генерал д’Арбанвилль скривил губы, настолько ужасающей ему показалась эта мысль. - Они делают это из спортивного интереса - подумать только! Словно это не ограбление достойных граждан и не надругательство над женщинами, а петушиные бои!
        - Просто поразительно, - изрек герцог с невозмутимостью человека, который нигде никогда не появляется без внушительного эскорта.
        Блюдо с закусками проплыло вблизи его подбородка, и он сгреб с полдюжины креветок к себе в тарелку.
        Джейми взглянул на меня и встал из-за стола.
        - Прошу вашего внимания, дамы и господа, - сказал он с поклоном. - У меня есть нечто особенное, совершенно особенный портвейн - я бы хотел, чтобы его сиятельство отведал его. Сейчас он будет доставлен прямо из погреба.
        - Это, должно быть, «Бель-Руж», - сказал Жюль де ла Тур, блаженно причмокивая губами. - Вам предстоит испытать редкое удовольствие, ваше сиятельство. Я больше нигде не пробовал такого вина.
        - Скоро попробуете, monsieur, - вмешался граф Сен-Жермен. - Даже кое-что получше.
        - Не может быть ничего лучше «Бель-Руж»! - воскликнул генерал д’Арбанвилль.
        - Может, - самодовольно заявил граф. - Я нашел новый портвейн, изготовленный на острове Гостос, недалеко от побережья Португалии. У него такой насыщенный рубиновый цвет и такой вкус, что «Бель-Руж» в сравнении с ним покажется вам просто подкрашенной водой. Я заключил контракт на покупку всего урожая в августе.
        - В самом деле, граф? - Сайлас Хоукинс поднял свои густые с проседью брови. - Значит, вам удалось найти нового партнера для инвестиций? Насколько я понял, ваши собственные ресурсы… скажем так, исчерпаны? Вследствие печальной гибели «Патагонии»…
        Он взял с тарелки кусочек сыра и ловко отправил его в рот.
        Граф стиснул зубы, на лице его заиграли желваки. На нашей стороне стола повеяло холодом. По тому, какой взгляд мистер Хоукинс бросил в мою сторону, и по легкой усмешке, скривившей его губы, стало ясно, что он знает все о моей роли в гибели несчастной «Патагонии».
        Я снова дотронулась до кристалла на шее, но граф не смотрел на меня. Кровь бросилась ему в лицо, и он уставился на Хоукинса с откровенной враждебностью. Джейми был прав - этот человек не умел скрывать свои эмоции.
        - К счастью, - сказал граф, не без труда обуздывая свой гнев, - я действительно нашел партнера, изъявившего желание финансировать эту покупку. Кстати, это земляк нашего гостеприимного хозяина.
        Он сардонически кивнул в сторону дверей. Как раз в это время появился Джейми. За ним следовал Магнус с огромным графином портвейна «Бель-Руж» в руках.
        Хоукинс перестал жевать и открыл рот от удивления:
        - Шотландец? Кто же он? Я не знал, что в Париже есть другие шотландцы, занимающиеся виноторговлей, кроме дома Фрэзера.
        Глаза графа заблестели от удовольствия. Он перевел взгляд с Хоукинса на Джейми:
        - Я думаю, это спорный вопрос, можно ли моего инвестора считать шотландцем в данный момент. Так или иначе, он земляк милорда Брох-Туараха. Его имя - Карл Стюарт.
        Эта новость произвела эффект, на который граф и рассчитывал. Сайлас Хоукинс едва не подавился. Джейми, приготовившись что-то сказать, молча сел, задумчиво глядя на графа. Жюль де ла Тур затараторил, брызжа слюной, а вместе с ним и пораженная новостью чета д’Арбанвиллей. Даже герцог оторвал взгляд от тарелки и уставился на графа с нескрываемым интересом.
        - В самом деле? - спросил он. - Насколько мне известно, Стюарт беден как церковная крыса. Вы уверены, что он не обманывает вас?
        - Я не хотел бы кого-либо оклеветать или возбудить подозрение по отношению к кому-либо, - вступил в разговор Жюль де ла Тур, - но при дворе хорошо известно, что у Стюартов нет денег. Я слышал, что некоторые сторонники якобитов действительно пытались в последнее время собрать какие-то средства, но безуспешно.
        - Так оно и есть, - вмешался молодой Дюверни, подавшись вперед. - Карл Стюарт лично беседовал с двумя моими знакомыми банкирами, но ни один из них не захотел ссудить ему сколько-нибудь значительную сумму в его теперешних обстоятельствах.
        Я быстро переглянулась с Джейми. Это были хорошие новости. Но как быть с сообщением графа об инвестировании?
        - Тем не менее я говорю правду, - с воинственным видом заявил тот. - Его высочество получил заем в пятнадцать тысяч ливров в итальянском банке и отдал всю сумму в мое распоряжение, чтобы нанять корабль и закупить вино на Гостосе. Вот здесь у меня подписанное им письмо.
        Он многозначительно похлопал себя по груди, откинулся на спинку стула и с победоносным видом обвел взглядом всех сидящих за столом, остановившись на Джейми.
        - Ну-с, милорд, - он указал на графин, который стоял на белой скатерти перед Джейми, - вы все еще собираетесь дать нам попробовать вашего знаменитого вина?
        - Да, конечно, - пробормотал Джейми и машинально взял бокал.
        Луиза, не проронившая ни слова на протяжении всего ужина, заметила состояние Джейми. Верный друг, она повернулась ко мне, делая попытку перевести разговор на нейтральную тему.
        - Какой красивый камень у вас на шее, моя дорогая, - сказала она, показывая на кристалл. - Где вы его достали?
        - Ах это? - ответила я. - Это…
        Вдруг раздался прерывистый стон. Его хрупкое эхо зазвенело в подвесках канделябров у нас над головами.
        - Боже мой, - промолвил граф Сен-Жермен в полной тишине. - Что это?
        Стон повторился снова и снова. Он доносился с лестницы.
        Гости, вскочившие из-за стола, словно вспорхнувшая стая уток, бросились в холл. Там они увидели Мэри Хоукинс. В разорванной одежде, на виду у всех она стояла на верхней площадке лестницы. Как будто для пущего эффекта, она стояла с широко раскрытым ртом, скрестив руки на груди, едва прикрытой обрывками материи.
        Ее расширившиеся зрачки при свете канделябров казались скованными ужасом озерами. Она смотрела вниз, но не видела ни ступеней, ни стоящих в холле людей.
        - Нет! - закричала она. - Нет! Пустите меня! Пожалуйста, прошу вас! Не трогайте меня!
        Ослепленная наркотическим лекарством, она, видимо, почувствовала какое-то движение сзади, потому что быстро обернулась и стала колотить по рукам Алекса Рэндолла, пытавшегося успокоить ее.
        К несчастью, снизу его попытки выглядели скорее как продолжение атаки отвергнутого соблазнителя.
        - Во имя Господа Бога! - гневно закричал генерал д’Арбанвилль. - Мерзавец! Немедленно отпустите ее!
        Старый солдат взбежал по ступенькам вверх, забыв свой возраст, хватаясь на ходу за шпагу, которую он, к счастью, оставил в прихожей.
        Я преградила своими юбками путь графу и молодому Дюверни, которые имели намерение последовать за генералом, но ничего не могла поделать с дядей Мэри, Сайласом Хоукинсом. С выкатившимися из орбит глазами виноторговец минуту стоял неподвижно, затем, наклонив голову, медленно, как разъяренный бык, пошел вперед, расталкивая других.
        Взглядом, полным отчаяния, я отыскала Джейми и подняла брови в немом вопросе. Он кивнул мне и огляделся. На секунду его взгляд остановился на маленьком столике у стены. На нем стояла ваза с хризантемами. Джейми прикинул расстояние, на мгновение закрыл глаза, как бы полагаясь на милость Божью, и прыгнул.
        Вскочив на столик, он ухватился за перила, перевалился через них и очутился на лестнице, на метр опередив генерала. Это был поистине акробатический трюк. Несколько дам вскрикнули не то от ужаса, не то от восхищения.
        Когда Джейми одним махом преодолел последние ступеньки, ропот внизу усилился. Он встал между Мэри и Алексом, взял Алекса за плечо, хорошенько примерился и нанес ему увесистый удар в челюсть.
        Юноша, удивленно взиравший на герцога, стоявшего в толпе внизу, медленно опустился на колени и рухнул на пол. Глаза его все еще были широко открыты, но неожиданно стали пустыми и бессмысленными, как у Мэри.
        Глава 19
        Клятва принесена
        Часы на камине громко и раздражающе тикали. Это был единственный звук в доме, не считая скрипа половиц и шарканья ног где-то далеко внизу, в служебных помещениях. С меня достаточно было сегодня шума. Мне хотелось тишины, чтобы успокоить натянутые до предела нервы. Я открыла дверцу часов, сняла гири, и тиканье сразу прекратилось.
        Вечер, несомненно, стал гвоздем сезона. Те, кому не удалось присутствовать на нем, еще долго будут сожалеть об этом. Им оставалось лишь удовлетворять свое любопытство, слушая сплетни и разноречивые описания.
        Мне удалось влить в рот Мэри еще одну довольно большую дозу макового сиропа. Она забылась в жалких окровавленных обрывках своей одежды, предоставив мне наконец возможность услышать, о чем говорят Джейми, генерал и мистер Хоукинс.
        Алексу хватило благоразумия оставаться без сознания, и я уложила его на полу возле Мэри. Они лежали рядом, как пара мертвых макрелей, и напоминали Ромео и Джульетту, тоже некогда лежавших у всех на виду и являвших собой укор родственникам. Эту иллюзию разрушил мистер Хоукинс.
        - Она погибла! - вскричал он. - Вы погубили мою племянницу! Виконт теперь ни за что не женится на ней! Грязный шотландец! И твоя проститутка. - Он указал на меня. - Шлюха! Сводница! Заманили невинную девушку в свое логово, чтобы удовлетворить похоть какого-то мерзавца! Да вы просто…
        Долго сдерживающий себя Джейми взял мистера Хоукинса за плечо, повернул лицом к себе и ударил прямо в мясистую челюсть. И теперь стоял, задумчиво потирая кисть, глядя, как закатываются глаза толстого виноторговца. Мистер Хоукинс отлетел к стене и медленно сполз по ней на пол.
        Джейми направил холодный взгляд синих глаз на генерала д’Арбанвилля. Тот, увидав, какая судьба постигла Хоукинса, благоразумно опустил винную бутылку, которой было замахнулся, и отступил назад.
        - Ну давайте, продолжайте! - раздался голос за моей спиной. - Почему вы остановились, Туарах? Бейте всех троих! Громите всех!
        И генерал, и Джейми, оба с неприязнью посмотрели на говорившего.
        - Убирайтесь, Сен-Жермен, - сказал Джейми. - Это не ваше дело.
        Его голос звучал спокойно, но громко. Он говорил так, чтобы слышали все стоящие и внизу и наверху. В плечах его камзол лопнул по швам, и сквозь дыры виднелась белая льняная рубашка.
        Сен-Жермен скривил губы в вежливой усмешке. Ему нравилось быть в центре внимания.
        - Не мое дело? Как подобные происшествия могут не быть делом любого общественно мыслящего человека? - Его довольный взгляд скользнул по толпе, стоявшей внизу. - В конце концов, если гость его величества имеет такое превратное представление о гостеприимстве, что устраивает бордель в своем доме, разве это не… Нет! Вы этого не сделаете! - закричал он, едва Джейми сделал шаг в его сторону.
        Неожиданно в руке графа блеснул клинок, как по волшебству появившийся из накрахмаленных манжет рубашки. Я увидела, как у Джейми сжались губы, напряглись и поднялись плечи под разорванной одеждой - он был готов к бою.
        - Сейчас же прекратите! - раздался властный окрик, и оба Дюверни, старший и младший, стали проталкиваться на лестничную площадку.
        Молодой Дюверни повернулся, чтобы люди на лестнице могли его слышать.
        - Вы! - обратился Дюверни-старший к Сен-Жермену. - Если вы хоть немного общественно мыслящий человек, как вы утверждаете, лучше займитесь делом и разгоните толпу, собравшуюся внизу.
        С минуту Сен-Жермен и банкир сверлили друг друга взглядом. Смелость Сен-Жермена куда-то улетучилась. Он молча повернулся и пошел вниз, расталкивая всех и призывая разойтись.
        Несмотря на все усилия, гости, привлеченные скандалом, разошлись, только когда явились королевские гвардейцы.
        Очнувшийся к этому времени мистер Хоукинс выдвинул против Джейми сразу два обвинения: в похищении его племянницы и сводничестве. В какой-то момент мне казалось, что Джейми снова ударит его. Мышцы под тонким бархатом камзола напряглись, но, поразмыслив, он не стал это делать.
        После долгих объяснений Джейми дал согласие ехать в управление охраны, которое находилось в Бастилии, видимо, чтобы самому дать там объяснения по поводу того, что произошло у него в доме.
        Алекса Рэндолла, бледного, обессилевшего и абсолютно не понимавшего, что происходит, тоже увели. Герцог этого не видел: он поспешно сел в свою карету и уехал еще до появления гвардейцев. Какова бы ни была его дипломатическая миссия, причастность к скандалу могла только навредить.
        Бедную Мэри Хоукинс, которая все еще была без сознания, завернули в одеяло и увезли в дом ее дяди.
        Меня тоже хотели забрать в управление, но Джейми решительно воспротивился, и, учитывая мое положение, меня оставили дома. Видя, что Джейми настроен серьезно и вот-вот опять пустит в ход кулаки, гвардейский капитан отступился, но с условием, что я не уеду из города. Хотя в идее покинуть Париж были свои привлекательные стороны, я все равно не смогла бы уехать без Джейми и без колебаний дала слово чести.
        Пока гости толпились в прихожей, разыскивая свои шляпы и плащи, Мурта стоял у дверей. На его лице была написана решимость. Определенно, он собирался следовать за Джейми всюду, куда бы ни пришлось. И я облегченно вздохнула. Мой муж, по крайней мере, не будет один. А он наклонился и шепнул мне на ухо:
        - Не волнуйся, англичаночка, я скоро вернусь. Если что-нибудь случится… - Мгновение он колебался, но твердо договорил: - Нет, в этом не будет необходимости, но если тебе понадобится друг, иди к Луизе де ла Тур.
        - Хорошо.
        У нас хватило времени лишь обменяться поцелуем, и его увели.
        Двери были открыты настежь, и я увидела, как Джейми оглянулся, перехватил взгляд Мурты и сделал ему знак. Мурта, держась за пояс, на котором висела шпага, стал протискиваться к Джейми, толкнув молодого Дюверни так, что тот едва не упал на мостовую. Последовала короткая, безмолвная дуэль взглядов. Джейми пожал плечами и развел руками, не сумев переубедить Мурту.
        Джейми вышел на улицу, не обращая внимания на гвардейцев, следующих за ним по пятам, но у двери заметил маленькую фигурку Фергюса и остановился, чтобы что-то сказать. Расправив плечи, он обернулся и послал мне улыбку, которую я явственно различила в свете фонарей. Затем, кивнув старшему месье Дюверни, сел в ожидавшую его карету и уехал. Мурта успел вскочить на запятки экипажа.
        Фергюс стоял на улице, провожая глазами карету, пока она не скрылась из виду. Тогда, поднявшись по ступенькам, взял меня за руку и повел за собой:
        - Идемте, миледи. Милорд велел, чтобы я о вас позаботился, пока он не вернется.
        Фергюс скользнул в гостиную, бесшумно закрыв за собой дверь.
        - Я обошел дом, миледи, - сказал он шепотом. - Все закрыто.
        Он так старался подражать интонациям Джейми, что я, несмотря на волнение, улыбнулась. Его кумир возложил на него ответственность, и он совершенно серьезно будет выполнять свои обязанности.
        Проводив меня в гостиную, Фергюс решил обойти вокруг дома, как это всегда делал по вечерам Джейми, проверить, хорошо ли закрыты двери и ставни, погашены ли камины. Одна щека у него была выпачкана в саже. Он потер пальцем глаз, и тот теперь белел на темном фоне, как у маленького енота.
        - Вам нужно отдохнуть, миледи, - сказал он. - Не волнуйтесь, я буду рядом.
        Я не засмеялась, только улыбнулась ему:
        - Не смогу я уснуть, Фергюс. Немного посижу здесь. Тебе, наверное, лучше все-таки пойти поспать. У тебя был трудный день.
        Нелегко было отослать его спать, не принижая его нового достоинства как временного хозяина дома. Но видно было, что он еле держится на ногах. Маленькие худые плечи ссутулились, а круги под глазами были темнее, чем сажа на лице.
        Он непрестанно зевал, но все-таки отказался:
        - Нет, миледи. Я останусь с вами… Если вы не возражаете, - добавил он поспешно.
        - Не возражаю.
        Он слишком устал, чтобы разговаривать или шалить в своей обычной манере, и его сонное присутствие в комнате успокаивало, словно присутствие кошки или собаки.
        Я сидела, глядя на тлеющие угли, и старалась достичь хоть какого-то душевного равновесия. Пыталась представить себе тихие озера, лесные просеки, даже тишину и полумрак церкви в аббатстве - ничего не помогало. Все эти мирные образы затмевали события сегодняшнего вечера. Перед глазами стояли грубые руки и ухмыляющиеся рты, темнота, наполненная страхом, белое, искаженное лицо Мэри, такое же - у Алекса Рэндолла, ненависть в свинячьих глазках мистера Хоукинса, подозрение на лицах генерала и Дюверни, злоба, которой так и веяло от Сен-Жермена, его нездоровая радость от участия в скандале. И в довершение всего - улыбка Джейми. Какая-то неуверенность ощущалась в ней в мерцающем свете фонарей.
        Что, если он не вернется? Вот мысль, которую я старалась отогнать от себя с той минуты, как его увели. Что, если он не сможет оправдаться и снять с себя обвинения? А если судья один из тех, кто с подозрением относится к иностранцам - я имею в виду, с б?льшим подозрением, чем обычно, - тогда Джейми запросто смогут упрятать в тюрьму на неопределенный срок. И хуже опасений, что эти непредвиденные обстоятельства способны свести на нет всю проделанную за последние несколько недель работу, была мысль о том, что Джейми может оказаться в камере, подобной той, в которой я нашла его в Уэнтуортской тюрьме. В свете последних событий новость о том, что Карл Стюарт вкладывает деньги в виноторговлю, казалась малозначительной.
        Сейчас, в одиночестве, у меня было достаточно времени для раздумий, но на многие вопросы я не могла найти ответа. Кем или чем была эта Белая Дама? И почему одно упоминание о ней обратило нападавших в бегство?
        Перебирая в памяти события этого вечера, я вспомнила рассказ генерала о бандах преступников, орудующих на улицах Парижа, о том, что в этих бандах есть молодые люди из высшего общества. На эту мысль наводили и речь и одежда главаря бандитов, которые напали на нас с Мэри, хотя его сообщники выглядели намного проще. Я старалась определить, не напоминает ли этот человек кого-нибудь из знакомых, но воспоминания были неясными, темнота и состояние шока делали их расплывчатыми.
        В общих чертах он чем-то напоминал Сен-Жермена, но голос явно был не его. Однако, если это был Сен-Жермен, он мог изменить свой голос так же, как и замаскировать лицо. В то же время с трудом верилось, что граф мог принять участие в таком нападении, а двумя часами позже спокойно сидеть напротив меня и есть суп.
        Я сжала виски. До утра ничего нельзя было сделать. Если утро наступит, а Джейми не вернется, я обойду друзей и знакомых. Кто-нибудь из них может знать новости или предложит помощь. Но сейчас, ночью, я бессильна, словно стрекоза, замурованная в янтаре.
        Мои пальцы теребили одну из шпилек в волосах. Я нетерпеливо дернула ее и укололась.
        - Ох!
        - Сейчас, миледи. Я достану ее.
        Я не слышала, как он подошел сзади, но почувствовала, как маленькие, проворные пальцы Фергюса коснулись моих волос. Он вытащил шпильку, украшенную орнаментом, и положил ее на столик. Помявшись, мальчик спросил:
        - А другие вынуть, миледи?
        - Спасибо, Фергюс, если тебе не трудно.
        Он легко и уверенно вытаскивал шпильки, и густые локоны падали мне на плечи. Понемногу я успокаивалась.
        - Вы волнуетесь, миледи? - спросил тонкий, ласковый голосок за моей спиной.
        - Да, - ответила я, слишком устав, чтобы храбриться.
        - Я тоже, - просто сказал он.
        Последняя шпилька оказалась на столе, и я откинулась на спинку стула, закрыв глаза. Тут я снова почувствовала, как кто-то касается моих волос, и поняла, что Фергюс расчесывает их, аккуратно расправляя локоны.
        - Вы позволите, миледи? - спросил он, почувствовав, что я напряглась. - Женщинам это обычно помогает, если они волнуются или расстроены.
        Я снова расслабилась и закрыла глаза.
        - Позволю, - сказала я. - Спасибо. - Потом вдруг спросила: - Каким женщинам, Фергюс?
        Последовало минутное колебание, будто потревожили паука, плетущего сеть, и Фергюс снова осторожно начал перебирать пряди волос.
        - Это там, где я когда-то жил, миледи. Я не мог выходить, пока там клиенты, но мадам Элиза разрешала мне спать в чулане под лестницей, если я буду вести себя тихо. К утру, когда все мужчины расходились, я вылезал оттуда, и женщины иногда давали мне что-нибудь поесть, а я помогал им: застегивал белье - они говорили, что я лучше всех это делаю. - В голосе его звучала гордость. - Ну и волосы им расчесывал, когда просили.
        - Мм…
        Легкий, равномерный звук расчески гипнотизировал. Часы стояли, времени я не знала. Но тишина за окном свидетельствовала о том, что действительно было очень поздно.
        - Как ты попал к мадам Элизе, Фергюс? - спросила я, с трудом подавляя зевок.
        - Я там родился, миледи, - ответил он.
        Расческа стала двигаться медленнее, и его голос сделался грустным.
        - Я всегда хотел узнать, кто из женщин моя мама, но так и не узнал.
        Дверь в гостиную распахнулась, и я очнулась от сна. В сером утреннем свете стоял Джейми, бледный, с покрасневшими от усталости глазами, но с улыбкой на лице.
        - Я боялась, что ты не вернешься, - прошептала я, сжимая его в объятиях.
        Его волосы пахли дымом и свечным жиром, одежда была в беспорядке. Но он был такой теплый и надежный, что мне стало безразлично, чем пахнет голова, которую я прижимала к груди.
        - Я тоже боялся, - сказал он приглушенным голосом.
        Я почувствовала, что он улыбается. Его руки еще крепче сжали мою талию, затем разжались. Он слегка отстранился, чтобы рассмотреть мое лицо, и убрал волосы у меня со лба.
        - Боже, какая ты красивая, - тихо сказал он. - Усталая и невыспавшаяся, с распущенными волосами. Милая моя. Ты просидела здесь всю ночь?
        - Я была не одна.
        Я кивнула на Фергюса, который спал на ковре у моих ног, свернувшись калачиком и подложив под голову диванную подушечку. Он пошевелился во сне. Розовые, пухлые губы приоткрылись, как у ребенка. Он, в сущности, и был еще ребенком.
        Джейми положил свою большую руку ему на плечо.
        - Молодец, парнишка. Ты хорошо защищал свою госпожу. - Он поднял мальчика на руки. - Ты хороший парень, Фергюс, и ты заслужил отдых. Я отнесу тебя в кровать.
        Глаза Фергюса удивленно открылись, он кивнул Джейми и, успокоившись, опять закрыл их.
        Когда Джейми вернулся в гостиную, я уже успела раздвинуть занавески и разжечь огонь в камине. Он сбросил рваный плащ. На нем все еще был вчерашний вечерний костюм.
        - Возьми.
        Я подала ему бокал вина, и он, стоя, выпил его в три глотка, опустился на маленький диван и протянул мне пустой бокал.
        - Не налью ни капли, пока не расскажешь, что происходит. Ты не в тюрьме - я могла бы предположить, что все в порядке, но…
        - Не все в порядке, англичаночка, - прервал он меня. - Но могло быть и хуже.
        Выслушав мнения за и против, большая часть которых состояла из повторения мистером Хоукинсом своих первоначальных впечатлений, судья, которого вытащили по такому случаю из теплой постели председательствовать на этом процессе, с раздражением вынес следующее постановление. В связи с тем, что Алекс Рэндолл является одним из обвиняемых, он не может рассматриваться как непредвзятый свидетель. То же самое можно сказать и обо мне как о жене и возможной сообщнице другого обвиняемого. Мурта, по его собственным показаниям, был в бесчувственном состоянии во время нападения, а ребенок Клодель не мог быть признан в качестве свидетеля ввиду его малолетства.
        Таким образом, заключил судья, устремив злобный взгляд на гвардейского капитана, единственной персоной, способной пролить свет на происшествие, является Мэри Хоукинс, которая в настоящее время, ввиду своего состояния, не может этого сделать. Следовательно, все обвиняемые должны быть отправлены в Бастилию и оставаться там до той поры, когда можно будет взять показания у мадемуазель Хоукинс. Месье капитан мог бы догадаться об этом и сам.
        - Тогда почему же ты не в Бастилии? - спросила я.
        - Месье Дюверни-старший поручился за меня, - ответил Джейми, притягивая меня к себе. - Во время всего представления он сидел в углу, ощетинившись, как еж. После того как судья вынес решение, он встал и заявил, что ему довелось несколько раз играть со мной в шахматы и он считает невероятным мое участие в таком бесчестном деянии.
        Джейми прервал свой рассказ и пожал плечами.
        - Ты ведь знаешь, как он бывает красноречив. Его идея состояла в том, что человек, который может обыграть его в шахматы шесть раз из семи, не станет заманивать девушек в свой дом и бесчестить их.
        - Очень логично, - заметила я. - Думаю, на самом деле он опасался, что, если тебя упекут в тюрьму, ты больше не сможешь играть с ним в шахматы.
        - Наверное, так оно и есть, - согласился Джейми, потянулся, зевнул и, с улыбкой глядя на меня, добавил: - Как бы то ни было, а я дома, и меня не так уж волнует, почему это стало возможным. Иди ко мне, англичаночка.
        Он усадил меня к себе на колени и удовлетворенно вздохнул.
        - Знаешь, чего мне хочется? - прошептал он мне на ухо. - Сбросить эту грязную одежду и улечься с тобой на коврике перед камином. Положить голову тебе на плечо и спать так до утра.
        - Рискуем помешать слугам, - заметила я. - Им придется мести вокруг нас.
        - К черту слуг, - сказал он умиротворенно. - Для чего существуют двери?
        - Конечно, для того, чтобы в них стучать, - ответила я, так как именно в этот момент раздался легкий стук.
        Джейми помедлил, уткнувшись лицом в мои волосы, затем вздохнул, поднял голову и посадил меня на диван рядом с собой.
        - Всего на полминуты, - пообещал он мне, понизив голос, и крикнул: - Войдите!
        Дверь отворилась, в комнату вошел Мурта. Я хорошо помнила, какой жалкий вид был у него прошлой ночью, и теперь подумала, что выглядит он, пожалуй, еще хуже.
        Он, как и Джейми, провел бессонную ночь. Подбитый глаз совсем затек. Второй потемнел и приобрел цвет подгнившего банана. Над бровью красовалась пурпурная шишка величиной с гусиное яйцо с кровавой коркой посередине. Это был след от удара по голове.
        Маленький клансмен произнес едва ли несколько слов с тех пор, как его освободили из парусинового свертка прошлой ночью. Коротко осведомившись у Фергюса, где его кинжал и шпага - Фергюс, обладая нюхом ищейки, тут же нашел их за кучей мусора, - Мурта угрюмо молчал всю обратную дорогу, пока мы поспешно шагали по мрачным парижским улицам. А дома достаточно было одного взгляда его здорового глаза, чтобы предупредить все вопросы слуг.
        Я надеялась, что в суде он постарается защитить своего хозяина, хотя понимала, что на месте французского судьи вряд ли прислушалась бы к его словам. Сейчас он молчал, как химеры на соборе Парижской Богоматери, одну из которых он, кстати, удивительно напоминал.
        Как бы ужасно ни выглядел Мурта, он никогда не терял чувства собственного достоинства. Не потерял и сейчас. Выпрямившись, он прошел по ковру и преклонил колено перед Джейми. Последнего этот жест привел в некоторое замешательство.
        Невысокий и жилистый, Мурта отстегнул от пояса свою шпагу и, выдвинув ее наполовину из ножен, протянул Джейми. Сделал он это просто, без рисовки, но явно с чувством облегчения. Изуродованное лицо было бесстрастно, единственный глаз смотрел не мигая прямо на Джейми.
        - Я предал тебя, - тихо произнес он. - И я прошу тебя, как своего господина, возьми мою жизнь, потому что я не могу больше жить с таким позором.
        Джейми подался вперед и, забыв об усталости, внимательно смотрел на своего слугу. Помолчал, положив руку на колено, встал и осторожно опустил ладонь на голову Мурте.
        - Потерпеть поражение в битве - это не позор, друг мой, - мягко возразил Джейми. - Самые великие воины могут быть побеждены.
        - Нет, - покачал головой маленький шотландец, - меня победили не в битве. Ты мне доверился. Доверил охранять твою жену и неродившегося ребенка, а также юную английскую девушку. И я так плохо выполнил это поручение, что не смог нанести удара, когда пришла опасность. Честно говоря, я даже не видел руки, которая сбила меня с ног.
        - Послушай… - начал Джейми.
        Но Мурта не дал ему досказать.
        - И вот что из этого вышло.
        Никогда раньше, за все время, что знала его, я не слышала, чтобы он был так многословен.
        - Твое доброе имя запятнано, на твою жену напали, а юная леди… - Его тонкие губы на мгновение сомкнулись, к горлу подкатил комок. - Я не нахожу себе места от горя.
        - Да… - тихо заговорил Джейми, кивая. - Да, я это понимаю и сам испытываю то же самое.
        Он приложил руку к сердцу. Мужчинам явно надо было остаться наедине. Они стояли, склонившись друг к другу. Я сидела, опустив руки на колени, не говорила ни слова и не двигалась.
        - Но я не твой господин, - снова заговорил Джейми. - Ты не давал мне клятвы, и у меня нет власти над тобой.
        - Нет, она у тебя есть.
        В голосе Мурты звучала твердость. Наполовину обнаженная шпага в его руках даже не дрогнула.
        - Но…
        - Я дал тебе клятву, Джейми Фрэзер, когда тебе не было еще и недели от роду. Когда твоя мать еще держала тебя у груди.
        Глаза Джейми широко открылись, и в них мелькнуло удивление.
        - Я склонялся к ногам Эллен, как склоняюсь теперь к твоим.
        Маленький шотландец гордо поднял подбородок.
        - Я поклялся ей именем триединого Бога, что последую за тобой повсюду, буду выполнять твои приказания и охранять тебя, когда ты станешь взрослым.
        Его голос дрогнул, и веко закрыло единственный здоровый глаз.
        - Я заботился о тебе как о собственном сыне, и вот я предал тебя.
        - Ты никогда меня не предавал и не мог сделать этого. - Джейми положил руки Мурте на плечи. - Послушай, я не хочу лишать тебя жизни, потому что ты нужен мне. Но я возьму с тебя еще одну клятву, и ты выполнишь ее.
        Какое-то время Мурта колебался, потом молча кивнул.
        Джейми понизил голос, но не до шепота. Сложив вместе три пальца правой руки, он прижал их к эфесу шпаги.
        - Я поручаю тебе, во исполнение клятвы, данной мне и моей матери, найти этих людей. Выследи их и, когда найдешь, отомсти за честь моей жены и за поруганную невинность Мэри Хоукинс.
        Он замолчал и убрал руку со шпаги. Шотландец поднял ее, держа прямо за лезвие. Внезапно, заметив мое присутствие, он поклонился и произнес:
        - Как сказал господин, так я и сделаю. Я отомщу за вас.
        Я провела языком по пересохшим губам, не зная, что сказать. Ответ, похоже, был не нужен. Мурта поднес шпагу к губам и поцеловал ее. Затем решительно выпрямился и вложил ее в ножны.
        Глава 20
        Белая дама
        Пока мы переодевались, уже совсем рассвело. Из кухни принесли завтрак.
        - Хотелось бы знать, - сказала я, наливая в чашку шоколад, - кто такая, черт побери, эта Белая Дама?
        - Белая Дама?
        Магнус, склонившийся за моим плечом с корзинкой горячего хлеба, выпрямился так резко, что одна булочка выпала из корзины. Я подняла ее и оглянулась на дворецкого. Он выглядел потрясенным.
        - Да, именно, - сказала я. - Вы слышали это имя, Магнус?
        - Да, миледи, - ответил старик. - Белая Дама - это колдунья.
        - Колдунья? - удивленно переспросила я.
        Магнус пожал плечами, не глядя на меня, и с преувеличенным старанием стал накрывать булочки салфеткой.
        - Белая Дама, - пробормотал он, - говорят, она мудрая женщина, целительница. А еще… ее взгляд пронзает человека насквозь и может испепелить его душу, если увидит в ней дьявола.
        Он затряс головой, повернулся и поспешно удалился в кухню. Я видела со спины, как подпрыгивает его локоть. Очевидно, он крестился на ходу.
        - Господи Иисусе. - Я повернулась к Джейми. - Ты когда-нибудь слышал о Белой Даме?
        - Кто, я? Слышал разные истории.
        Джейми склонился над чашкой с шоколадом. Его глаза прикрывали густые ресницы, но слишком яркий румянец на щеках был вызван явно не горячим паром из чашки.
        Я откинулась на спинку стула, скрестила на груди руки и внимательно посмотрела на него:
        - Ах, слышал? И не удивишься, если узнаешь, что бандиты, которые напали на нас с Мэри прошлой ночью, называли меня Белой Дамой?
        - Правда?
        Он встревоженно посмотрел на меня. Я кивнула:
        - Они только глянули на меня при свете, закричали: «Белая Дама!» - и бросились врассыпную, как от чумы.
        Джейми перевел дыхание. Краска сошла с его лица, и оно стало белым, как тарелка китайского фарфора на столе перед ним.
        - Боже милостивый, - забормотал он себе под нос. - Боже… милостивый…
        Я перегнулась через стол и взяла чашку у него из рук.
        - Расскажи мне, пожалуйста, что ты знаешь о Белой Даме, - попросила я.
        - Ну… - Он поднял на меня робкий взгляд. - Просто я как-то сказал Гленгарри, что ты Белая Дама.
        - Что ты сказал Гленгарри?
        Я поперхнулась кусочком булки, который только что откусила.
        Джейми похлопал меня по спине.
        - Это были Гленгарри и Кастеллоти… Что было, то было, - оправдывался он. - Я имею в виду, что они не ограничиваются только игрой в карты и в кости. Они находили забавным, что я сохраняю верность жене. Они говорили… Ну, они много чего говорили, и я… мне это надоело.
        Он смотрел в сторону. Кончики ушей горели.
        - Мм…
        Я отпила чаю. Я знала, как хорошо у Кастеллоти подвешен язык. Представляю, как они довели Джейми.
        Он осушил свою чашку одним глотком и принялся внимательно рассматривать ее, избегая встречаться со мной взглядом.
        - Не мог же я просто уйти от них, - сказал он. - Мне нужно было весь вечер оставаться с его высочеством. Я не мог допустить, чтобы он думал, что я не настоящий мужчина.
        - Так ты сказал им, что я Белая Дама? - Я едва не прыснула со смеху. - И если ты будешь развлекаться с другими женщинами, я сделаю так, что все твои мужские достоинства отсохнут?
        - Примерно так…
        - Боже мой, и они поверили в это?
        Я старалась сдержаться, но чувствовала, что лицо мое горит не меньше, чем у Джейми. Уголок его рта дрогнул.
        - Я это сказал очень убедительно, поклялся жизнями их матерей.
        - А сколько вы все перед этим выпили?
        - О, довольно много. Я продержался до четвертой бутылки.
        Я не выдержала и захохотала.
        - О, Джейми! Ты мой дорогой!
        Я перегнулась через стол и поцеловала его в щеку.
        - Ты знаешь, - смущенно сказал он, намазывая маслом кусок хлеба, - это было первое, что пришло в голову. И они перестали подсовывать мне проституток.
        - Хорошо.
        Я взяла бутерброд у него из рук, намазала его медом и вернула.
        - Я никак не могу тебя осуждать, - заключила я, - так как в дополнение к твоей верности эта выдумка, похоже, спасла меня от изнасилования.
        - Слава богу. - И он взял меня за руку. - Если бы что-нибудь с тобой случилось, англичаночка, я бы…
        - Да, - перебила я его, - но если человек, который на нас напал, знал, что я - Белая Дама…
        - Да, англичаночка. - Он кивнул. - Это никак не могли быть ни Гленгарри, ни Кастеллоти, потому что они находились со мной в доме, когда на вас напали и Фергюс прибежал за помощью. Но это должен быть кто-то, кому они рассказали.
        Я не смогла сдержать дрожь, вспомнив человека в маске и его издевательский голос. Джейми со вздохом выпустил мою руку.
        - Это значит, что мне необходимо пойти к Гленгарри и узнать, скольких людей он посвятил в тайны моей супружеской жизни. - Он досадливо провел по волосам. - А затем я должен связаться с его высочеством и узнать, что, черт побери, это за соглашение с графом Сен-Жерменом.
        - Я тоже так думаю, - задумчиво проговорила я. - Хотя Гленгарри такой человек, что об этом наверняка знает уже половина Парижа. Мне тоже надо кое-кого повидать сегодня.
        - Да? И кого же ты собираешься повидать, англичаночка? - спросил он, сузив глаза.
        Я глубоко вздохнула, собираясь с духом, - очень уж сложна была задача, которую я перед собою поставила.
        - Во-первых, мэтра Раймона, а во-вторых, Мэри Хоукинс.
        - Может быть, лаванда подойдет? - Раймон поднялся на цыпочки, чтобы достать баночку с полки. - Принимать не надо, запах действует расслабляюще, успокаивает нервы.
        - Зависит от того, чьи это нервы, - возразила я, вспомнив, как реагирует Джейми на запах лаванды - любимый запах Джека Рэндолла. Действие этой травы на Джейми никак нельзя назвать успокаивающим. - В данном случае может помочь. По крайней мере, вреда не принесет.
        - Не принесет вреда… - задумчиво повторил он мои слова. - Очень разумный принцип.
        - Это первые строки клятвы Гиппократа, - сказала я, наблюдая, как он роется в ящиках и корзинках. - Клятвы, которую дают врачи: «Главное - не навреди».
        - Да? И вы давали такую клятву, мадонна? - Его лягушачьи глазки сверкнули поверх высокого прилавка.
        Мои щеки вспыхнули под этим немигающим взглядом.
        - В общем-то, нет. Я не настоящий врач. Пока еще нет.
        Я не могла объяснить, почему я добавила это «пока».
        - Нет? Однако вы хотите сделать то, что «настоящий» врач никогда бы и не пытался, зная, что вернуть утраченную девственность невозможно.
        Он не скрывал иронии.
        - Вы так думаете? - сухо возразила я.
        Фергюс успел мне кое-что рассказать о том, что творится в доме у мадам Элизы.
        - А как же быть с поросячьими мочевыми пузырями, наполненными куриной кровью, а? Или вы считаете, что такие вещи в компетенции аптекаря, а не врача?
        Тяжелая складка на безбровом лице поползла вверх, это означало, что сентенция моя его позабавила.
        - А кому от этого плохо, мадонна? Ясное дело, не продавцу. Да и не покупателю - он получит за свои деньги больше удовольствия, чем реального товара. Даже сама девственность не пострадает! Вполне морально и в духе Гиппократа, в таком деле любому врачу будет приятно принять участие.
        Я рассмеялась.
        - Думаю, вы знаете довольно много таких врачей. Я подниму этот вопрос на следующем медицинском совете. Оставим в стороне чудеса. Что можно сделать в данном конкретном случае?
        Он достал прозрачную коробочку и положил в нее горсть хорошо высушенных измельченных листьев. От маленькой серо-зеленой кучки травинок распространился острый приятный запах.
        - Это сарацинский рецепт. Помогает при кожном зуде, плохо заживающих ранах и применяется для лечения половых органов. Пригодится, я думаю!
        - Да. В виде настоя или отвара?
        - Настоя. В теплом виде.
        Он повернулся к другой полке и достал одну из больших белых фарфоровых банок. На ней была надпись: «Хелидониум».
        - А это снотворное, - объяснил он. Тонкие губы растянулись в улыбке. - Я думаю, настойку опиумного мака лучше не применять. На этого пациента она оказывает непредсказуемое действие.
        - Уже слышали? - вздохнула я, хотя надежды на то, что слухи до него не дойдут, было мало.
        Я знала, что, кроме всего прочего, он торговал информацией и его маленькая лавка была местом, куда стекались слухи из дюжин источников - от уличных продавцов до придворных из королевских покоев.
        - Из трех независимых источников, - ответил Раймон.
        Он выглянул в окно, вытянув шею, чтобы увидеть огромные часы на стене соседнего здания.
        - Почти два. Думаю, до наступления темноты я услышу еще несколько версий о событиях в вашем доме.
        Он приоткрыл свой большой бесформенный рот и захихикал.
        - Особенно мне понравилась версия, по которой ваш муж вызвал генерала д’Арбанвилля на дуэль, пока вы деловито предлагали графу насладиться бесчувственным телом девушки в обмен на отказ от намерения вызвать королевских гвардейцев.
        - Ммфм… - Я невольно скопировала шотландскую манеру. - А вы не хотите узнать, что произошло на самом деле?
        Настойка, которую он наливал в пузырек, заискрилась в солнечных лучах, подобно светлому янтарю.
        - Правда всегда полезна, мадонна, - ответил он, уставившись на тонкую струйку настойки. - Она ценна, потому что редка.
        Он поставил фарфоровую банку на прилавок с легким стуком.
        - В обмен на нее можно со многим расстаться, - добавил он.
        Деньги за купленные мной лекарства лежали на прилавке. Монеты блестели на солнце. Я пристально посмотрела на него, но он лишь невинно улыбнулся, словно никогда не слыхал о лягушачьих лапках в чесночном соусе.
        Часы на соседнем доме пробили два. Я мысленно прикинула расстояние до дома Хоукинсов на улице Мальори. Если удастся взять экипаж, я доберусь туда за полчаса. Время есть.
        - В таком случае, - предложила я, - не заглянуть ли нам ненадолго в вашу заднюю комнату?
        - Вот как оно было, - завершила я свой рассказ и сделала большой глоток шерри-бренди.
        Запах в рабочей комнате был такой же дурманящий, как и у содержимого моего бокала, и мне казалось, что голова от этого дурмана расширяется и превращается в большой веселый красный шар.
        - Они отпустили Джейми, но мы все еще под подозрением. Это не может продолжаться долго, как вы считаете?
        Раймон покачал головой. От сквозняка закачался подвешенный под потолком крокодил, и аптекарь поднялся закрыть окно.
        - Нет. Это досадно, но не более того. У месье Хоукинса есть деньги и связи, и он обезумел от горя, однако… Ведь вы с мужем виновны лишь в излишней доброте, в попытке скрыть несчастье, которое постигло девушку. - Он отпил большой глоток из своего кубка. - И сейчас вас больше всего беспокоит девушка, ведь так?
        Я кивнула.
        - Я, конечно, не могу помочь ей спасти репутацию, но должна помочь исцелиться.
        Черные глазки иронически уставились на меня поверх края металлического кубка.
        - Большинство моих знакомых врачей сказали бы так: «Я могу попытаться исцелить ее». Вы же хотите помочь ей исцелиться. Хорошо, что вы чувствуете разницу, мадонна. Впрочем, я это и предполагал.
        Я поставила бокал на стол, полагая, что выпила достаточно. Щеки пылали, казалось, что и нос у меня тоже порозовел.
        - Повторяю: я не настоящий врач. - Я прикрыла глаза, опять подумав, что не могу сейчас объяснить ему, почему это так. - Кроме того, мне приходилось сталкиваться со случаями изнасилования раньше. С точки зрения чистой физиологии очень трудно помочь. Вы ведь тоже не можете оказать достаточную помощь? - добавила я и, передумав, снова взяла бокал.
        - Наверное, нет, - согласился Раймон. - Но если кто-то и может проникнуть внутрь пациента, то это, конечно, Белая Дама.
        Я поставила бокал и внимательно посмотрела на него. Мой рот непроизвольно открылся. Мысли, подозрения, разные соображения роились у меня в голове, выстраиваясь в предположения. Чтобы потянуть время и подумать, я ухватилась за вторую часть его высказывания:
        - Внутрь пациента?
        Он достал из открытой банки на столе щепотку белого порошка и бросил к себе в кубок. Янтарный цвет бренди немедленно превратился в кроваво-красный, содержимое кубка закипело.
        - Кровь дракона, - заметил он, кивнув на кипящую жидкость. - Это действует только в посуде, оправленной в серебро. Сосуд, конечно, будет испорчен, но это средство наиболее эффективно при определенных обстоятельствах.
        Я сглотнула слюну.
        - Ах да, внутрь пациента, - сказал он так, словно мы уже говорили об этом много дней назад. - Да, конечно. Исцеление происходит, если удается проникнуть… как бы это назвать? В душу? Сущность?.. Ну, скажем, внутрь. Если проникнуть внутрь пациента и побудить его самого исцелить себя. Вы, конечно, знаете это, мадонна. Некоторые пациенты так больны или изранены, что определенно должны умереть, а они не умирают. Или иначе: кто-то страдает легким недугом и должен поправиться, но умирает, несмотря на все ваши усилия.
        - Каждый, кто ухаживал за больными, сталкивался с подобными явлениями, - подтвердила я.
        - Да, - согласился он. - И чаще всего врач винит себя в смерти умершего и гордится спасением выздоровевшего. И только Белая Дама видит сущность человека и приводит его к исцелению… или к смерти. Поэтому-то одержимый дьяволом и боится взглянуть ей в лицо.
        Он поднял свой кубок за меня и залпом осушил его кипящее содержимое. На губах остался розовый след.
        - Благодарю, - сказала я сухо. - Выходит, не только Гленгарри столь легковерен.
        Раймон пожал плечами, явно довольный собой.
        - Это придумал ваш муж, - скромно заметил он. - И в самом деле, отличная идея. Похоже, он неплохой психолог, когда речь заходит об обычных людях, подобных ему, однако в том, что касается явлений сверхъестественных, таинственных, он явно не смыслит.
        - Зато вы, видно, смыслите.
        Его массивные плечи слегка поднялись под серым бархатным камзолом. На рукаве виднелось несколько маленьких дырочек, как будто прожженных крошечными угольками. Неосторожно смешивал растворы, подумала я.
        - Вас видели в моей лавке, - заметил он. - Ваше происхождение окутано тайной. И как заметил ваш муж, моя собственная репутация тоже под сомнением. Я вращаюсь… в определенных, так сказать, кругах, - узкие губы растянулись в усмешке, - где рассуждения о том, кто вы есть на самом деле, могут быть восприняты с неподобающей серьезностью. Вы ведь знаете, как люди болтливы, - добавил он с неодобрением.
        Это меня рассмешило.
        Он поставил кубок и подался всем корпусом вперед.
        - Итак, вас беспокоит здоровье мадемуазель Хоукинс, мадонна. А что еще?
        Я снова глотнула бренди:
        - Полагаю, вы наслышаны о том, что происходит в Париже?
        Он улыбнулся одними только хитрыми глазками.
        - О да, мадонна. Что вы хотите узнать?
        - Вы слышали что-нибудь о Карле Стюарте? Вы знаете, что он из себя представляет?
        Это его удивило. Складки на лбу поползли вверх. Он взял со стола стеклянную бутылочку и задумчиво стал катать ее в ладонях.
        - Да, мадонна, - ответил он. - Его отец - король Шотландии. Или должен быть королем. Ведь он не король?
        - Это как посмотреть. Либо он король Шотландии в изгнании, либо претендент на трон, но не это меня интересует. Я бы хотела знать, делает ли Карл Стюарт нечто такое, что наводило бы на мысль, что он планирует военные действия в Шотландии или в Англии?
        Он громко рассмеялся:
        - Царица Небесная! Вы совершенно необыкновенная женщина, мадонна. Вы знаете, сколь редко встречается такая прямота?
        - Да, согласна, но ничего не могу с собой поделать. Не люблю ходить вокруг да около.
        Я взяла у него из рук бутылочку.
        - Вы что-нибудь слышали?
        Он инстинктивно оглянулся на приоткрытую дверь. Его помощница была занята приготовлением ароматической смеси для какого-то толстяка.
        - Совсем немного, мадонна, только случайное упоминание в письме от друга, но ответ совершенно определенный - да.
        Я видела, что он не может решить, стоит ли мне рассказывать все. Я разглядывала бутылочку в руках, давая ему время подумать. Содержимое пузырька приятно перекатывалось, когда я поворачивала его в ладонях. Сосуд был странно тяжелым при таком маленьком размере. Казалось, пузырек наполнен жидким металлом.
        - Это ртуть, - ответил мэтр Раймон на мой безмолвный вопрос.
        Очевидно, что по зрелом размышлении он все же решил пойти мне навстречу, потому что взял у меня из рук бутылочку, вылил часть ее содержимого на стол, образовав сверкающую серебряную лужицу, снова сел и стал рассказывать о том, что ему было известно.
        - Один из агентов его высочества наводил справки в Голландии, - начал он. - Человек по имени О’Брайен. Никуда не годный работник, я бы никогда такого не нанял. Что за секретный агент, который пьет без меры?
        - Все окружающие Карла Стюарта пьют без меры, - заметила я. - Чем занимался этот О’Брайен?
        - Он собирался вести переговоры о доставке по морю партии оружия. Две тысячи палашей намеревались закупить в Испании и переправить через Голландию, чтобы скрыть источники их приобретения.
        - Зачем ему это понадобилось? - спросила я.
        То ли я в самом деле глупа, то ли шерри-бренди ударил в голову, но затея казалась совершенно бессмысленной, даже если автором ее был Карл Стюарт.
        Раймон пожал плечами, трогая пальцем ртуть на столе.
        - Можно только догадываться, мадонна. Ведь король Испании - двоюродный брат короля Шотландии. Так же, как и наш добрый король Людовик.
        - Да, но…
        - Возможно, он хочет помочь Стюартам, но не в открытую.
        Дурман в моей голове понемногу рассеивался.
        - Возможно.
        Раймон хлопнул пальцем по ртутной лужице, отчего она рассыпалась на мелкие шарики, которые раскатились по всему столу.
        - Говорят, - он понизил голос, следя глазами за капельками ртути, - что король Людовик встречается в Версале с английским герцогом. Говорят также, что герцог приедет туда, чтобы заключить какое-то торговое соглашение. Однако редко когда удается узнать абсолютно все, мадонна.
        Я смотрела на дрожащие капельки, стараясь составить полную картину из обрывочных сведений. До Джейми тоже дошел слух, что посредничество Сандрингема касается не только торговли. На самом деле визит герцога означает возможность заключить соглашение между Францией и Англией. Вероятно, речь также пойдет о Брюсселе. И если Людовик вел секретные переговоры с Англией о поддержке его вторжения в Брюссель, то что будет вынужден предпринять Филипп Испанский, когда бедный кузен предоставит ему возможность надолго отвлечь внимание англичан от заморской торговли?
        - Три бурбонских кузена, - бормотал Раймон себе под нос.
        Он подгонял капельки ртути одну к другой, и они, как по волшебству, сливались в единое целое.
        - Кровь у них одна, а интересы?
        Палец снова ударил по лужице, и блестящие шарики раскатились в разных направлениях.
        - Я думаю, что разные, мадонна, - спокойно досказал Раймон.
        - Понимаю. - Я глубоко вздохнула. - А что вы думаете об этом новом партнерстве Карла Стюарта с графом Сен-Жерменом?
        Лягушачья улыбка стала еще шире.
        - Я слышал, что его высочество в последние дни частенько наведывается в доки поговорить со своим новым партнером. Он посматривает на корабли, стоящие на якоре, такие красивые и быстрые… но такие дорогие. Земля Шотландии все-таки за морем.
        - Да, это так.
        Луч света вспыхнул на ртутных шариках, напомнив мне о том, что солнце клонится к закату. Мне было пора уходить.
        - Спасибо, - поблагодарила я. - Вы пришлете мне весточку, если что-нибудь еще услышите?
        Он грациозно склонил большую голову, при этом волосы заблестели на солнце, как жидкий металл, и резко откинул ее назад.
        - Не трогайте ртуть, мадонна! - закричал он, едва я наклонилась, чтобы откатить шарик, попавший на мой край стола. - Она немедленно соединяется с любым металлом, к которому прикасается. - Он перегнулся через стол и собрал ртутные шарики. - Вы же не хотите испортить такие красивые кольца.
        - Вы правы, - ответила я. - Никогда не забуду, как вы помогли мне. Больше никто не пытался меня отравить. Не думаю, чтобы вы, и Джейми тоже, позволили сжечь меня за колдовство на площади Бастилии.
        Я говорила спокойно, но воспоминания о ворах и тюрьме Крэйнсмуир были еще свежи.
        - Конечно, нет, - сказал он с достоинством. - В Париже никто не был сожжен за колдовство за последние… по крайней мере лет двадцать. Здесь вы в полной безопасности. Пока не убьете кого-нибудь, - добавил он.
        - Буду стараться, - пообещала я и поднялась.
        Фергюс без труда нашел мне экипаж, и всю недолгую дорогу до Хоукинсов я размышляла о полученных сведениях. Я считала, что Раймон действительно оказал мне важную услугу, распространив придуманную Джейми небылицу среди наиболее суеверных клиентов, хотя мысль о том, что мое имя упоминалось на сеансах черной магии, вызывала некоторое беспокойство.
        Мне также пришло в голову, что, занятая размышлениями о королях, саблях и кораблях, я не успела спросить у мэтра Раймона, каким образом граф Сен-Жермен добился такого влияния.
        Общественное мнение, казалось, поместило графа едва ли не в центр тех таинственных «кругов», о которых говорил аптекарь. Но в качестве участника или конкурента? И достигают ли волны от этих «кругов» королевских палат? Поговаривали об интересе Людовика к астрологии. Могла ли существовать какая-либо связь между Людовиком, графом и Карлом Стюартом в том, что касается таких темных дел, как мистика и колдовство?
        Я нетерпеливо тряхнула головой, чтобы освободиться от паров бренди и вопросов, которые оставались без ответа. Бесспорно лишь то, что граф вступил в опасное партнерство с Карлом Стюартом и в настоящее время довольно сильно заинтересован в нем.
        Дом Хоукинсов на улице Мальори представлял собой внушительного вида особняк в три этажа, но то, что внутри он нуждается в ремонте, было очевидно для любого случайного наблюдателя.
        Несмотря на теплый день, все ставни были плотно закрыты от посторонних глаз. Ступеньки утром не мыли, и на белом камне виднелись отпечатки грязных подошв. Из дверей особняка не появлялись ни повар, ни кто-либо из прислуги, чтобы купить свежего мяса и поболтать с уличным торговцем. Это был дом, наглухо закрытый от надвигающейся катастрофы.
        Абсолютно не чувствуя себя предвестницей беды, несмотря на довольно яркое желтое платье, я все же послала Фергюса вперед доложить о моем приезде. Состоялся какой-то диалог между мальчиком и тем, кто открыл дверь, при этом проявилась одна из лучших черт характера Фергюса - он не признавал «нет» в качестве ответа, и, таким образом, вскоре я очутилась лицом к лицу с женщиной, которая оказалась хозяйкой дома, то есть госпожой Хоукинс, тетей Мэри.
        Мне пришлось самой об этом догадываться, так как женщина выглядела слишком подавленной, чтобы снабдить меня нужной информацией, такой, например, как ее имя.
        - Но мы никого не принимаем! - продолжала твердить она, с опаской поглядывая через плечо, как будто ожидая, что грузная фигура мистера Хоукинса неожиданно материализуется у нее за спиной. - Мы… у нас… то есть…
        - Я пришла не к вам, - тихо сказала я, - я хочу видеть вашу племянницу Мэри.
        Это имя вызвало у нее новый приступ тревоги.
        - Она… но… Мэри? Нет! Она… Она плохо себя чувствует!
        - Я знаю об этом, - сказала я спокойно и подняла корзинку к ее глазам. - Я принесла ей лекарства.
        - О! Но… но… она… Вы же не?..
        - Глупости, - вмешался Фергюс. Он с неодобрением наблюдал за этой сценой. - Служанка говорит, что молодая барышня наверху, в своей комнате.
        - Раз так, - сказала я, - вперед, Фергюс.
        Без дальнейших понуканий он нырнул под вытянутую руку, которая загораживала проход, и исчез в мрачной глубине дома. Миссис Хоукинс повернулась ему вслед, неуверенно крича что-то. Я воспользовалась этим и проскользнула мимо нее.
        Перед дверью в комнату Мэри дежурила полная девушка в полосатом переднике, но она не стала возражать, когда я заявила, что намерена войти, только сокрушенно покачала головой:
        - Я ничего не могу с ней поделать, мадам. Может, у вас получится.
        Это звучало не слишком многообещающе, но выбора не было. Во всяком случае, хуже ей от моего визита не будет. Я оправила платье и толкнула дверь.
        Внутри было мрачно, как в пещере. Тяжелые коричневые бархатные шторы на окнах были плотно задернуты и не пропускали дневного света, а если слабые лучи и пробивались, то немедленно тонули в дыму, поднимавшемся из камина.
        Я глубоко вздохнула и закашлялась. Фигурка на кровати не двигалась - маленькая скорченная фигурка под пуховым одеялом. Снотворное, конечно, уже не действовало, и она не могла спать после шума, который мы устроили в холле. Вероятно, она притворялась спящей, на случай если вернется тетя и опять начнет свои вздорные речи. Я бы на ее месте делала то же самое.
        Я повернулась, закрыла дверь прямо перед самым носом у миссис Хоукинс и подошла к кровати:
        - Это я, Мэри. Почему бы тебе не выбраться оттуда, пока ты не задохнулась?
        Одеяло вдруг зашевелилось, и Мэри выглянула из простыней, как дельфин из воды. Она бросилась мне на шею.
        - Клэр! О Клэр! Слава богу! Я думала, что больше никогда тебя не увижу! Дядя сказал, что ты в тюрьме! Он сказал, что ты…
        - Отпусти.
        Я с трудом разжала ее руки и заглянула в лицо. Оно было красным, разрумянившимся от пребывания под одеялом, но свежим и красивым. Большие карие глаза сверкали, в них не было ни следа опиумной интоксикации. Она выглядела возбужденной и встревоженной, но ночной отдых вместе с жизненной силой, свойственной молодости, залечили почти все ее физические раны. Однако меня больше беспокоили другие.
        - Нет, я не в тюрьме, - сказала я, предвосхищая ее вопрос. - Хотя это вовсе не благодаря усилиям твоего дяди.
        - Но я говорила ему, - она запнулась и закрыла глаза, - во всяком случае, я п-пыталась ему сказать, но он… но я…
        - Не беспокойся об этом. Он так расстроен, что не будет слушать, что бы ты ему ни говорила. Это не важно. Важно, как ты себя чувствуешь.
        Я откинула тяжелые темные пряди с ее лба и внимательно заглянула в глаза.
        - Все в порядке, - ответила она и всхлипнула. - У меня… было кровотечение, но прошло.
        Она покраснела, но глаз не закрыла.
        - У меня… болит. Это пройдет?
        - Да, пройдет, - нежно сказала я. - Я принесла тебе травы. Их нужно заварить в кипятке, и, когда настой остынет, намочи тряпочку и прикладывай или принимай ванночки. Это поможет.
        Я достала связки трав и положила на столик у кровати.
        Она кивнула, закусив губу. Определенно она хотела сказать что-то еще, ее природная застенчивость боролась с необходимостью с кем-то поделиться.
        - Что? - спросила я участливо.
        - У меня будет ребенок? - выпалила она испуганно. - Ты говорила…
        - Нет, - заверила я как можно мягче. - Не будет. Он не смог… закончить.
        Спрятав руки в складках юбки, я скрестила пальцы на обеих руках, горячо желая, чтобы я оказалась права. Вероятность этого и в самом деле была мала, однако такие вещи иногда случаются. Не было никакого смысла тревожить ее еще больше из-за очень маленькой вероятности. От этой мысли мне стало плохо. Возможно, рождение Фрэнка произошло как раз в результате такого же случая. Я отбросила сомнения - время покажет.
        - Здесь жарко, как в духовке, - заметила я, развязывая шарф на шее. - И дымно, точно в преисподней, как говаривал мой дядюшка.
        Придумывая, что бы ей еще сказать, я встала и прошлась по комнате, отдергивая шторы и открывая окна.
        - Тетя Элен говорит, что я никому не должна позволять видеть меня, - сказала Мэри, сидя в постели. - Она говорит, что я опозорена и люди будут тыкать в меня пальцами на улице, если я выйду.
        - От этих вампиров всего можно ждать. - Я закончила проветривание и подошла к ней. - Но это не означает, что ты должна похоронить себя заживо и потакать им.
        Я села рядом с ней на стул, чувствуя, как прохладный свежий воздух шевелит мне волосы и выдувает из комнаты дым.
        Она довольно долго молчала, перебирая пучки травы на столике. Потом взглянула на меня, храбро улыбаясь, хотя ее нижняя губа все же слегка дрожала.
        - Зато мне не придется выходить замуж за виконта. Дядя говорит, что теперь он ни за что на мне не женится.
        - Надеюсь, что нет.
        Она кивнула, глядя на свое забинтованное колено. Пальцы теребили конец бинта; несколько ниточек упали на одеяло.
        - Я… много думала о том, что ты рассказывала мне, о том, как мужчина…
        Она замолчала, к горлу ее подступил комок, и слезинка упала на бинт.
        - Я думала, что не смогу позволить виконту делать это со мной. Теперь это произошло… С этим ничего не поделаешь, и у меня больше никогда не будет… и… и… о Клэр, Алекс больше не будет со мной разговаривать! Я больше никогда его не увижу, никогда!
        Она поникла в моих объятиях, истерически всхлипывая и рассыпая травы. Я прижала ее голову к своему плечу и старалась успокоить, слегка похлопывая по спине, и все же сама уронила несколько незаметных слезинок ей на волосы.
        - Ты увидишь его, - шептала я. - Конечно, увидишь. Для него это не важно. Он хороший человек.
        Но я знала, что это не совсем так. Я видела, какой мукой было искажено лицо Алекса Рэндолла в ту ночь, то же бессильное сожаление, что и на лице Джейми и Мурты. Но теперь я знала, что Алекс влюблен в Мэри, и понимала, насколько глубоки и остры были его страдания, его боль и гнев.
        Наверное, он хороший человек. Но он был также младшим сыном в бедной семье. Здоровье имел слабое, а надежду на продвижение по службе - маленькую. Его карьера целиком и полностью зависела от расположения герцога. Вряд ли его патрон благосклонно принял бы идею союза своего секретаря с обесчещенной девушкой, у которой не было теперь ни связей в обществе, ни приданого.
        И даже если Алекс, несмотря ни на что, найдет в себе мужество жениться на ней, что они будут делать без денег, отвергнутые обществом? Да еще и сам факт изнасилования будет омрачать их взаимоотношения.
        Мне оставалось только сжимать ее в объятиях, плакать и грустить о том, что было безвозвратно потеряно.
        Когда я вышла из дома Хоукинсов, было уже темно, в небе зажглись первые звезды и над печными трубами струились легкие дымки. У меня в кармане лежало письмо, написанное Мэри и должным образом заверенное. В нем излагалась ее версия событий вчерашнего вечера. Если передать это письмо в соответствующие инстанции, мы будем, по крайней мере, избавлены от дальнейших преследований со стороны закона. К сожалению, помимо этой было еще много других проблем.
        Миссис Хоукинс неохотно предложила нам с Фергюсом ехать домой в их фамильном экипаже. Я не стала отказываться от ее предложения, позаботившись на этот раз о своей безопасности.
        Войдя домой, я положила шляпу на карточный столик в холле и бросила взгляд на серебряный поднос с записками и букетиками цветов. Определенно мы еще не стали париями, хотя весть о скандале должна была уже широко распространиться в парижских кругах.
        Я не стала отвечать на расспросы слуг, а сразу поднялась наверх в спальню, сбрасывая на ходу верхнюю одежду. Я была слишком измождена, чтобы заботиться о бытовых мелочах.
        Но едва я открыла дверь и увидела Джейми, развалившегося в кресле у огня, моя апатия мгновенно улетучилась, смытая волной нежности. Его веки были сомкнуты, а волосы разметались в беспорядке - верный знак усиленных раздумий. Заслышав мои шаги, он взглянул на меня и улыбнулся. Его ясные синие глаза засияли в теплом свете свечей.
        - Все в порядке, - прошептал он и обнял меня. - Ты дома.
        Мы молча раздели друг друга и нырнули в постель, найдя долгожданное убежище в объятиях друг друга.
        Глава 21
        Несвоевременное воскрешение
        Я все еще думала о банкирах, когда наша карета въехала в резиденцию герцога на улице Святой Анны. Это был большой красивый дом с вместительным двором. К нему вела длинная мощеная аллея, обсаженная тополями. Богатый человек этот герцог.
        - Как ты думаешь, Карл инвестировал в дело Сен-Жермена заем, полученный от Манцетти? - спросила я.
        - Думаю, что да, - ответил Джейми.
        Он надевал кожаные перчатки, приличествующие официальному приему, и слегка поморщился, натягивая тугую кожу на негнущийся безымянный палец правой руки.
        - Это деньги, которые дал ему отец на жизнь в Париже.
        - Значит, Карл действительно старается раздобыть деньги на армию, - заключила я, чувствуя, что начинаю испытывать восхищение Карлом Стюартом.
        Карета остановилась, и кучер соскочил с козел, чтобы открыть дверцу.
        - Он просто старается раздобыть деньги, - поправил меня Джейми, помогая выйти из кареты. - Насколько я знаю, они нужны ему, чтобы сбежать с Луизой де ла Тур и своим внебрачным ребенком.
        Я покачала головой:
        - Не думаю. Это не совпадает с тем, что сказал мне вчера мэтр Раймон. К тому же Луиза говорит, что не видела принца с тех пор, как она и Жюль… ну…
        Джейми коротко вздохнул:
        - Тогда, по крайней мере, она имеет некоторое понятие о чести.
        - Не уверена, что суть в этом. - Я опиралась на его руку, пока мы поднимались по ступенькам. - Луиза сказала, что Карл пришел в ярость, когда узнал, что она спала со своим мужем. Он удалился, хлопнув дверью, и с тех пор она его не видела. Он время от времени пишет ей страстные письма и клянется приехать и забрать ее с ребенком, как только обоснуется в принадлежащем ему по праву месте. Но она не хочет, чтобы он приезжал, боится, что Жюль узнает правду о ребенке.
        Джейми неодобрительно хмыкнул, как это делают шотландцы.
        - Боже, существует ли мужчина, которому не грозит участь рогоносца?
        Я взяла его за руку:
        - Некоторым это грозит намного меньше, чем остальным.
        - Ты так думаешь? - спросил он и улыбнулся.
        Дверь открыл лысый дворецкий небольшого роста в безупречно чистой ливрее, весь исполненный достоинства.
        - Милорд. - Он кивнул Джейми. - Миледи. Вас ждут. Пожалуйста, входите.
        Герцог был само очарование. Он принимал нас в парадной гостиной.
        - Чепуха, ерунда, - сказал он, отвергая извинения Джейми за то, что обед был прерван. - Чертовски возбудимые ребята эти французы, суетятся по всякому поводу. Теперь давайте-ка рассмотрим все эти заманчивые предложения. А наша дама пока… посмотрит что-нибудь… а?
        Он обвел гостиную широким жестом, оставляя на мое усмотрение, заняться ли разглядыванием больших картин на стенах, шкафов, уставленных книгами в роскошных переплетах, или стеклянных табакерок из обширной герцогской коллекции.
        - Спасибо.
        Я лучезарно улыбнулась и проследовала к стене, притворяясь поглощенной созерцанием большой картины Буше, на которой была изображена довольно толстая обнаженная женщина, сидящая на скале среди деревьев. Если эта картина отражала современные представления о женской красоте, то нет ничего удивительного в том, что Джейми так высоко ценил мою фигуру.
        - Ха, - вырвалось у меня, - и почем нынче корсеты?
        - Что-что?
        Джейми и герцог уставились на меня, оторвавшись от инвестиционных бумаг, которые, собственно, и составляли цель нашего визита.
        - Не обращайте на меня внимания, - ответила я и сделала грациозный жест в сторону картины. - Просто наслаждаюсь искусством.
        - Я очень рад, мадам, - вежливо сказал герцог и снова углубился в бумаги.
        Джейми приступил к делу: начал выуживать у герцога информацию, которой тот мог поделиться ввиду своих симпатий или антипатий к делу Стюартов.
        У меня были свои планы. Когда мужчины увлеклись обсуждением дел, я потихоньку подошла к двери, притворившись, что разглядываю книжные полки. Я решила, улучив момент, проскользнуть в холл и попытаться разыскать там Алекса Рэндолла. Я сделала все, что в моих силах, чтобы смягчить ущерб, нанесенный Мэри Хоукинс. Дальнейшее зависело от него. Следуя правилам этикета, он не мог появляться в доме ее дяди, она тоже никак не могла встретиться с ним. Но в моих силах было устроить им встречу на улице Тремулен.
        Диалог за моей спиной перешел в доверительное перешептывание. Я выглянула в холл: поблизости не было никого из лакеев. Однако они могли оказаться неподалеку; в таком огромном доме должно быть не менее дюжины слуг. Я не знала, где искать Алекса Рэндолла, наудачу выбрала направление и пошла через зал в поисках слуги, которого можно было бы расспросить.
        Заметив движущуюся фигуру в конце холла, я окликнула:
        - Послушайте…
        Кто бы это ни был, мой зов остался без ответа - послышался звук удаляющихся шагов по паркету.
        Такое поведение показалось мне странным для слуги. Я остановилась и осмотрелась. Направо шел другой коридор, по одну сторону которого располагался ряд дверей, а по другую - окна, выходящие на подъездную аллею и сад. Большинство дверей были закрыты, но одна, ближайшая ко мне, казалось, только что захлопнулась.
        Тихо приблизившись, я приложила к ней ухо. Тишина. Я взялась за ручку, осторожно нажала и открыла дверь.
        - Боже мой, что ты тут делаешь? - Моему удивлению не было границ.
        - О, как ты напугала меня! Господи помилуй, я думала, что ум-мру.
        Мэри Хоукинс схватилась за сердце. Ее лицо побелело, а глаза расширились от ужаса.
        - Уходи немедленно, - сказала я, - пока твой дядя не узнал, что ты здесь. Да он убьет тебя! Или он знает?
        Она покачала головой:
        - Нет. Я никому не сказ-зала. Взяла фиакр.
        - Но зачем?
        Она озиралась, как испуганный кролик, который ищет норку и не находит.
        - Мне нужно было увидеть Алекса. Поговорить с ним. Узнать, что он… что он…
        Руки ее судорожно сжались, и я видела, каких усилий ей стоит каждое слово.
        - Постой, - прервала я ее. - Я все понимаю. Но твой дядя не поймет, и герцог тоже. Его светлость еще не знает, что ты здесь?
        Она покачала головой.
        - Ну ладно, - сказала я, подумав. - Первое, что мы должны сделать, - это…
        - Мадам, могу я вам чем-нибудь быть полезен?
        Мэри вздрогнула, как вспугнутый кролик, а у меня сердце ушло в пятки. Чертов лакей, вечно некстати.
        Нужно было как-то выкручиваться из этого положения. Лакей стоял в дверях, высокомерно выпрямившись, будто шомпол проглотил, и подозрительно смотрел на нас. Я повернулась к нему.
        - Да, - ответила я со всей надменностью, которую можно было вместить в это короткое слово. - Будьте любезны сообщить мистеру Алексу Рэндоллу, что его ожидают посетители.
        - Сожалею, мадам, но не могу этого сделать, - сухо произнес лакей.
        - Почему нет?
        - Потому что, мадам, - ответил он, - мистер Алекс Рэндолл больше не работает у его светлости. Он уволен.
        Лакей бросил взгляд на Мэри, опустил свой нос на дюйм ниже и снисходительно добавил:
        - Насколько я понял, месье Рэндолл отплыл на корабле обратно в Англию.
        - Нет, он не мог уехать, он не мог!
        Мэри бросилась к дверям и едва не налетела на входящего Джейми. Она испуганно остановилась, а он удивленно уставился на нее.
        - В чем дело? - начал было он, затем увидел меня. - А, это ты, англичаночка. Я извинился и пошел тебя разыскивать. Его светлость только что сообщил мне, что Алекс Рэндолл…
        - Я знаю. - Я не дала ему досказать. - Он уехал.
        - Нет! - застонала Мэри. - Нет!
        Она метнулась к двери и, прежде чем кто-либо из нас смог остановить ее, побежала по коридору, стуча каблучками по паркету.
        - Что она делает?
        Я сбросила туфли, подобрала юбки и пустилась за ней. В чулках я бежала гораздо быстрее, чем она в туфлях на высоких каблуках. Я надеялась остановить ее до того, как она наткнется на кого-нибудь еще и ее схватят со всеми вытекающими из этого скандальными последствиями.
        Юбка Мэри мелькнула за поворотом коридора, и я побежала туда. Там пол бы застелен ковром - если я не поспешу, то на развилке потеряю ее, так как стука каблучков не будет слышно. Я наклонила голову, завернула за угол и угодила головой прямо в чей-то живот.
        Раздалось тяжелое «уф!», и меня схватили за руки.
        - Извините, - начала я, задыхаясь. - Я думала, что вы… о господи, черт побери!
        Увидев красиво очерченный рот, я подумала, что наткнулась на Алекса Рэндолла. Но заблуждение рассеялось через долю секунды. Губы были совсем как у Алекса, если бы не глубокие складки вокруг них. А холодные глаза могли принадлежать только одному человеку.
        Шок был такой сильный, что какое-то мгновение все, как ни странно, выглядело нормально. Я собиралась извиниться, обойти его и продолжать гнаться за Мэри. Он остался бы стоять в коридоре, и я забыла бы о нем, как о случайном встречном. Мои железы выбросили в кровь такое количество адреналина, что сердце сократилось подобно сжатому кулаку.
        Он перевел дух, и, похоже, утраченное было самообладание вернулось к нему.
        - Я испытываю сходные чувства, мадам, хотя и не одобряю способ их выражения.
        Все еще удерживая меня за локоть, он отклонился, стараясь заглянуть мне в лицо. Как только ему это удалось и он узнал меня, черты его лица исказились.
        - Черт побери, вы! - воскликнул он.
        - Я думала, что вы умерли!
        Я отдернула руки, стараясь освободить их из железной хватки Джонатана Рэндолла.
        Он отпустил одну мою руку, чтобы потереть себе поясницу, холодно взирая на меня. Его лицо с тонкими, изящно очерченными чертами выглядело здоровым и загорелым. Не было никаких внешних признаков того, что пять месяцев назад он был истоптан тридцатью двухсотпятидесятикилограммовыми животными. Остался только отпечаток копыта на лбу.
        - Еще раз позвольте заверить, мадам, разделяю ваши чувства. Я также пребывал в заблуждении относительно состояния вашего здоровья. Вы, наверное, ведьма. Что вы делали, обратившись в волка?
        Неприязнь, отразившаяся на его лице, смешивалась с суеверным ужасом. В конце концов, если человек остается в центре волчьей стаи холодным зимним вечером, вполне можно ожидать, что его съели с потрохами.
        Сердце стучало, как барабан, ладони онемели. Еще бы! Считаешь человека мертвецом, а он вдруг предстает перед тобой живой и невредимый! Думаю, он тоже ощущал легкую тошноту.
        - Хотите узнать об этом?
        Острое желание разозлить его, поколебать это ледяное спокойствие было первым отчетливым желанием в клокочущей буре чувств, которые овладели мной при виде ненавистного лица. Его пальцы крепче ухватили мою руку, губы сжались. Я видела, что он напряженно обдумывает разные варианты.
        - Если не ваше, чье же тогда тело достали люди сэра Флетчера из подземелья? - спросила я, стараясь перехватить инициативу.
        Свидетели описывали мне, как тело Рэндолла, напоминавшее «тряпичную куклу, измазанную в крови», уносили с арены. Бой быков был устроен, чтобы отвлечь внимание от побега Джейми из тюрьмы.
        Рэндолл невесело улыбнулся. Если он и был напуган подобно мне, то, во всяком случае, не показывал виду. Он дышал лишь чуть-чуть чаще, чем обычно, и складки в углах рта и глаз были немного глубже, чем всегда. В отличие от меня он не хватал воздух ртом, как вытащенная на берег рыба. Я вдыхала как можно глубже и старалась дышать носом.
        - Это был мой ординарец Марли. Хотя, если вы не отвечаете на мои вопросы, почему я должен отвечать на ваши?
        Он оценивающе осмотрел меня с головы до ног: шелковое платье, украшения в волосах, драгоценности и… ноги в чулках.
        - Вышли замуж за француза? - спросил он. - Я всегда подозревал, что вы - французская шпионка. Вижу, новый муж содержит вас лучше, чем…
        В коридоре послышались шаги, и слова застряли у него в горле. Мне хотелось вывести его из равновесия, и вот сейчас это будет сделано наилучшим образом. На утонченном аристократическом лице отразился такой ужас, какого не испытал, пожалуй, даже Гамлет при появлении призрака. Рука, все еще сжимавшая мою, глубоко впилась мне в плоть, он весь передернулся, точно от электрического разряда.
        Я знала, кого Рэндолл увидел позади меня, и боялась обернуться. В коридоре наступила мертвая тишина, даже шум тополиных веток за стеклом казался частью этой тишины, словно шум моря в раковине, которую прикладываешь к уху. Мало-помалу я высвободила кисть из его хватки, и рука Рэндолла бессильно повисла.
        За моей спиной не слышно было ни звука, лишь в конце коридора раздавались голоса. Я молилась о том, чтобы никто сюда не пришел, и отчаянно старалась припомнить, какое оружие было у Джейми с собой.
        Все поплыло перед глазами. Я вспомнила, что шпага Джейми висит на ремне в шкафу. Кроме этого, у него, конечно, был кинжал и небольшой нож, который он обычно держал в чулке. Зная это, я ясно понимала, что достаточно малейшего повода - и одно из этих средств будет пущено в ход. Никто бы не захотел оказаться на моем месте - между этими двумя мужчинами. Я облизнула пересохшие губы и медленно повернулась.
        Джейми стоял совершенно спокойно примерно в метре от меня. Одно из высоких окон с витражами около него было открыто, и темные тени тополей колыхались над ним, как волны над подводной скалой. Он был невозмутим, как эта скала. Какие чувства бушевали у него в душе, не видел никто.
        Ничего не говоря, он протянул мне руку. Я с трудом ухватилась за нее. Она была твердой и прохладной, и я приникла к ней, как к спасательному кругу.
        Не говоря ни слова, с тем же непроницаемым выражением лица он повел меня за собой. Когда мы дошли до поворота коридора, Рэндолл вдруг заговорил.
        - Джейми, - произнес он дрожащим от потрясения голосом, в котором звучали мольба и недоверие.
        Джейми остановился и обернулся. Лицо Рэндолла было совершенно белым, с маленькими красными пятнами на щеках. Он снял парик и держал его в руке. Потные пряди темных волос прилипли к вискам.
        - Ко мне следует обращаться «лорд Брох-Туарах», соблюдая все формальности.
        Голос, звучавший над моей головой, был почти бесстрастным. Я подняла глаза и увидела, что лицо его остается спокойным, хотя жилка на шее быстро пульсирует, а маленький треугольный шрам над воротничком налился кровью.
        - Но даже соблюдая все формальности, вы никогда больше не заговорите со мной. Пока вам не придется просить пощады у моего кинжала. Тогда можете произнести мое имя - и это будет ваше самое последнее слово.
        Он повернулся с неожиданной резкостью, полы его накидки взлетели и закрыли от меня Рэндолла, оставшегося стоять на месте.
        Экипаж ждал у ворот. Опасаясь взглянуть на Джейми, я села и стала усиленно подбирать желтый шелк моих юбок. Услышав щелчок закрывшейся дверцы, я быстро подняла глаза, и, прежде чем успела схватиться за ручку, карета резко тронулась, а я повалилась на сиденье.
        Я приникла к окну, но Джейми не увидела. На аллее не было никакого движения, кроме колышущихся теней кипарисов и тополей.
        Я нетерпеливо застучала в крышу кареты, но кучер только прикрикнул на лошадей и погнал их быстрее. В это время суток дороги были свободны, и мы неслись по узким улицам, как будто сам черт гнался за нами.
        Едва мы остановились на улице Тремулен, я выпрыгнула из кареты в гневе и одновременно в панике.
        - Почему вы не остановились? - закричала я на кучера.
        Он пожал плечами, сидя в безопасности на своих козлах.
        - Хозяин приказал мне доставить вас домой как можно быстрее, мадам.
        Он поднял кнут и слегка тронул им лошадь.
        - Подождите! - крикнула я. - Я хочу назад!
        Но он только втянул голову в плечи, как черепаха, и сделал вид, что ничего не слышит. Карета уехала.
        Задыхаясь от бессилия, я повернулась к дому. В дверях появилась маленькая фигурка Фергюса. Его тонкие брови поднялись в немом вопросе.
        - Где Мурта? - отрывисто спросила я.
        Маленький клансмен был сейчас единственным, кто мог, во-первых, разыскать Джейми, а во-вторых, остановить его.
        - Я не знаю, мадам. Может быть, вон там.
        Мальчик кивнул в направлении улицы Гамбож, где располагалось несколько таверн. Некоторые из них представляли собой вполне приличные заведения, где путешествующая леди могла бы пообедать со своим мужем. Большинство же были просто забегаловками у реки, куда даже вооруженный мужчина не стал бы заходить в одиночку.
        Я положила руку Фергюсу на плечо:
        - Беги и найди его. Как можно быстрее!
        Встревоженный моим тоном, он сбежал по ступенькам и исчез, прежде чем я успела добавить: «Будь осторожен!» Впрочем, он знал парижское дно гораздо лучше меня. Когда-то он был воришкой-карманником и ориентировался в толпе посетителей таверн, как рыба в воде.
        Но сейчас меня волновало другое. Мысль о том, что Фергюса схватят и повесят, все его проделки меркли в сравнении с последней фразой Джейми, обращенной к Рэндоллу.
        Нет, конечно, он не вернулся в дом герцога! Нет, уговаривала я себя. У него нет с собой шпаги. Каковы бы ни были его чувства - а у меня вся душа переворачивалась при мысли об этом, - он не станет действовать необдуманно. Я уже видела, как он сражается: разум работает холодно и четко, эмоции никогда не затуманивали его рассудок. Значит, невзирая ни на что, он будет придерживаться формальностей. Ему нужны были строгие правила, чтобы удовлетворить свою честь. Это помогало преодолевать приливы гнева, бороться с неиссякаемой жаждой крови и мести.
        Я остановилась в прихожей, механически сняла плащ. Взглянув в зеркало, поправила прическу.
        «Думай, - безмолвно просила я свое бледное отражение. - Если он собирается драться на дуэли, то что ему понадобится в первую очередь?»
        Шпага? Вряд ли. Его собственная висела наверху в спальне, на дверце шкафа. Хотя он легко мог одолжить шпагу, я не могла себе представить, чтобы главную дуэль своей жизни он провел с чужим оружием в руке.
        Шпагу ему подарил дядя Дугал Маккензи, когда Джейми было семнадцать лет. Дядя научил его обращаться с ней и показал несколько эффектных приемов для левой руки. Они тренировались в фехтовании левой рукой против левой по нескольку часов в день. Наконец Дугал сказал мне, что теперь испанский клинок стал продолжением руки Джейми. Да и сам Джейми как-то признался, что чувствует себя без шпаги голым. А это был не тот бой, на который он вышел бы голым.
        Нет, если бы ему нужна была шпага, он бы немедленно пошел домой и взял ее. Я нетерпеливо провела рукой по волосам, напряженно размышляя. Черт побери, каковы правила дуэли? Что должно происходить, прежде чем дойдет до шпаг? Вызов, конечно. Являлись ли слова Джейми в доме герцога вызовом?
        В голову лезли какие-то сцены из фильмов, когда мужчины хлещут друг друга по лицу перчатками. Но я не представляла, бывает ли так на самом деле или это плоды фантазии режиссеров.
        Потом мне пришло на ум, что вслед за вызовом должно быть найдено подходящее место для дуэли, вдали от случайных прохожих и от королевской гвардии. Ах вот куда он пошел - найти место. Мурта…
        Даже если Джейми нашел Мурту раньше, чем Фергюс, ему еще предстояло уладить кое-какие формальности. Мне стало немного легче на душе, и все же сердце продолжало колотиться и тесемки на корсете показались затянутыми слишком туго. Никого из слуг не было поблизости. Я распустила тесемки и глубоко вздохнула.
        - Не знал, что вы имеете привычку раздеваться в прихожей, а то бы остался за дверью, - раздался иронический голос с шотландским акцентом.
        Сердце у меня екнуло. В дверях, расставив руки и уперев их в дверные косяки, стоял высокий, ростом почти с Джейми, мужчина с такими же гибкими движениями и таким же выражением холодного самообладания на лице. Волосы у него были темные, а глубоко посаженные глаза - туманно-зеленые. Дугал Маккензи появился в нашем доме, будто вызванный моими мыслями. Если только не самим чертом.
        - Бога ради, что вы здесь делаете?
        Я стала потихоньку приходить в себя от испуга, но сердце еще билось неровно. Я ничего не ела с утра и ощутила неожиданный приступ тошноты. Он подошел, взял меня за руку и потянул к креслу.
        - Сядьте, дорогая, - сказал он, - вам будет лучше.
        - Вы очень наблюдательны, - ответила я.
        Черные точки плясали у меня перед глазами. Я извинилась перед ним и уткнулась лицом к себе в колени.
        Джейми… Фрэнк… Рэндолл… Дугал. Лица проходили чередой перед глазами, имена звенели в ушах. Ладони вспотели, и я прижала их к плечам, стараясь остановить дрожь. Джейми не пойдет к Рэндоллу немедленно - вот что важно. Еще есть время подумать, принять какие-то меры. Но какие? Оставив этот вопрос в подсознании, я заставила себя успокоить дыхание и сосредоточить внимание на другом.
        - Я повторяю свой вопрос, - сказала я, поднимаясь и откидывая назад волосы. - Что вы здесь делаете?
        Его черные брови поднялись.
        - А что, нужна особая причина, чтобы повидаться с родственником?
        Во рту у меня еще оставался желчный привкус, но с дрожью в руках справиться удалось.
        - При сложившихся обстоятельствах - да.
        Не обращая никакого внимания на развязанные тесемки, я подошла к подносу с бренди. Опережая меня, Дугал схватил стакан и налил мне не больше чайной ложки. Затем внимательно посмотрел мне в лицо и удвоил дозу.
        - Спасибо, - сухо поблагодарила я, принимая стакан.
        - Обстоятельства, значит? И какие же это обстоятельства?
        Не дожидаясь ответа или разрешения, он спокойно наполнил другой стакан для себя и поднял его.
        - За его величество! Короля!
        Мои губы растянулись в улыбке.
        - За короля Якова, полагаю? - Я сделала маленький глоток и почувствовала, как горячая ароматная волна поднялась до самой макушки. - Вы в Париже. Значит ли это, что вам удалось переубедить Колума?
        Хотя Дугал Маккензи был якобитом, во главе клана Маккензи стоял его брат Колум. Ноги Колума были изуродованы болезнью, и он не мог вести свой клан в бой, поэтому военачальником был Дугал. Он руководил сражением, но быть ли битве, решал Колум.
        Дугал оставил без внимания мой вопрос и, осушив стакан, налил новую порцию. Он смаковал первый глоток, перекатывая его во рту, а проглотив, слизнул языком с губ оставшиеся капельки.
        - Неплохо, - сказал он, - нужно взять с собой для Колума. Ему необходимо что-нибудь покрепче вина, чтобы спать по ночам.
        Это был косвенный ответ на мой вопрос. Значит, состояние Колума ухудшается. Измученный болезнью, он постоянно испытывал сильную боль и вынужден был пить крепленое вино по вечерам, чтобы уснуть. Теперь он перейдет на бренди. Как долго он еще протянет, не прибегая к опиуму как болеутоляющему средству?
        Потому что как только Колум начнет принимать опиум - это будет конец его правления кланом. Лишенный физических сил, он руководил людьми исключительно за счет силы воли. Но если состояние Колума будет зависеть от наркотиков, во главе клана встанет новый лидер - Дугал.
        Я пристально посмотрела на него. Он выдержал мой взгляд без тени смущения, с легкой улыбкой. Лицом он сильно напоминал брата и племянника - оно было четко вылепленным, с высокими скулами и прямым, как лезвие ножа, носом.
        Поклявшись в восемнадцать лет верно служить брату, он был верен этой клятве вот уже тридцать лет и, я знала, будет верен ей впредь, пока Колум не умрет или будет не в состоянии руководить. И только тогда мантия главы покроет плечи Дугала и люди из клана Маккензи последуют за ним в бой за Шотландию, под знаменем короля Якова, ведомые Красавчиком принцем Чарли.
        - Вы спрашиваете, какие обстоятельства? - переспросила я. - Являетесь в дом к человеку, которого бросили умирать в тюрьме и чью жену вы пытались соблазнить. И считаете это хорошим тоном?
        Это был Дугал Маккензи - вместо того чтобы прийти в замешательство, он рассмеялся. Я не могла себе представить, чем можно было бы смутить этого человека, но если такое возможно, хотелось бы увидеть его лицо в этот момент.
        - Соблазнить? - Он удивленно растянул губы. - Я предлагал вам руку и сердце.
        - Вы хотели изнасиловать меня, насколько я припоминаю, - отрезала я.
        Он и в самом деле хотел насильно жениться на мне прошлой зимой, отказавшись помочь мне освободить Джейми из Уэнтуортской тюрьмы. Хотя истинным мотивом было желание захватить имение Джейми Лаллиброх, которое перешло бы ко мне в случае смерти мужа, он не склонен был отказываться и от других удовольствий этого брака, в частности от наслаждения моим телом.
        - Что касается тюрьмы, - продолжил он, как обычно игнорируя мои замечания, - то я не видел путей освободить Джейми оттуда и не видел смысла рисковать людьми ради бесплодных попыток. Он бы и сам это понял. Моим долгом родственника было предложить покровительство его жене в случае его смерти. Ведь я был ему как отец.
        Он запрокинул голову и осушил стакан.
        Я тоже сделала большой глоток. В груди разлилось тепло. Он был прав: Джейми не обвинял его за отказ проникнуть в Уэнтуортскую тюрьму, он и от меня такого не ожидал. Только чудом мне удалось это сделать. Однако, рассказывая Джейми о намерении Дугала жениться на мне, я не стала скрывать коварства его замыслов, надеясь никогда больше не встречаться с Дугалом Маккензи.
        Этот человек не любил упускать возможностей. Не дожидаясь, пока Джейми повесят, он старался завладеть мною и моим будущим наследством. Если… нет, поправила я себя, когда Колум умрет или будет не в состоянии управлять кланом, Дугал за какую-нибудь неделю захватит всю власть. И если Карлу Стюарту понадобится помощь, Дугал поддержит его - военный опыт у него имеется.
        Я вертела в руках стакан. У Дугала, несомненно, были коммерческие интересы во Франции - в основном вино и лесоматериалы. Это служило поводом для визита в Париж, возможно даже - главной причиной. Но я была уверена, что у него имелись и другие резоны. Присутствие в городе принца Карла Эдуарда Стюарта, вероятнее всего, одна из причин его приезда.
        Так или иначе, встреча с Дугалом стимулировала мыслительный процесс, если отвлечься от необходимости выяснить, что он собирался делать в данный момент. Под влиянием его присутствия и под действием хорошего португальского бренди меня осенила неплохая идея.
        - Ну ладно, пусть все будет как есть, я рада, что вы здесь, - сказала я, поставив пустой стакан на стол.
        Он удивленно вскинул густые черные брови.
        - В самом деле?
        - Да. - Я поднялась и направилась в прихожую. - Подержите мой плащ, пока я завяжу тесемки. Я хочу, чтобы вы пошли со мной в полицию.
        Его отвисшая челюсть вызвала во мне прилив надежды. Уж если удалось удивить Дугала Маккензи, то, возможно, мне под силу будет и остановить дуэль.
        - Вы не хотите рассказать мне о своих намерениях? - спросил Дугал, когда карета обогнула Цирк дю Мирей, объезжая повозки и тележки с овощами.
        - Нет, - коротко ответила я. - Но когда-нибудь, возможно, скажу. Вы знаете, что Джек Рэндолл жив?
        - Я не слышал о том, что он умер, - заметил Дугал.
        Я удивилась. Впрочем, он был прав: нам сказали о смерти Рэндолла только потому, что сэр Маркус Макраннох принял изувеченное тело ординарца за самого Рэндолла. Естественно, весть о его смерти не распространилась в Шотландии, раз он остался жив. Я старалась собраться с мыслями.
        - Он не умер, - сказала я. - Он в Париже.
        - В Париже?
        Это сообщение заинтересовало Дугала. Затем ему в голову пришла еще одна мысль; брови поднялись, глаза расширились.
        - Где Джейми? - резко спросил он.
        Я обрадовалась - быстро он понял, в чем дело. Не подозревая о том, что произошло между Джейми и Рэндоллом в Уэнтуортской тюрьме, - никто не знал об этом, кроме Джейми, Рэндолла и меня, - он слышал достаточно о других делах Черного Джека, чтобы догадаться, каким будет первый импульс Джейми, если он встретит этого негодяя здесь, вдали от Англии.
        Мы проезжали мимо базарной площади, где повсюду витал запах рыбы. Я вытащила надушенный платочек и закрыла им нос и рот. Сильный аромат хвои, исходивший от платка, не мог полностью перебить рыбный дух, но стало немного легче. Я говорила сквозь платок:
        - Мы неожиданно встретили сегодня Рэндолла у герцога Сандрингема. Джейми отправил меня домой в карете, и с тех пор я его не видела.
        Дугал не замечал ни запахов, ни криков торговцев, расхваливавших товар. Он уставился на меня:
        - Джейми, конечно, собирается убить этого человека?
        Я покачала головой и объяснила свои соображения по поводу шпаги в шкафу.
        - Я не могу допустить, чтобы эта дуэль состоялась. - Пришлось убрать платок, чтобы голос звучал громче. - Я не допущу!
        Дугал неопределенно кивнул.
        - Да, это было бы очень опасно. Конечно, мой племянник справится с Рэндоллом играючи, я ведь сам обучал его, - добавил он не без гордости. - Но наказание за дуэли…
        - Знаю, - сказала я.
        - Ну ладно. - Он помедлил. - Но при чем здесь полиция? Вы ведь не хотите, чтобы его схватили? Вашего собственного мужа?
        - Не Джейми, - ответила я, - Рэндолла.
        На его лице появилась широкая улыбка, хотя не без доли скептицизма.
        - Ах так! И как же вы собираетесь это сделать?
        - Я и моя подруга… на нас напали на улице несколько дней назад. - Я вздрогнула при воспоминании об этом. - Нападавшие были в масках, я не знаю, кто они. Но один из них был такого же роста и сложения, как Джонатан Рэндолл. Я скажу, что встретила Рэндолла сегодня и опознала его как одного из бандитов.
        Дугал нахмурил брови и окинул меня холодным взглядом. Новая догадка отразилась на его лице.
        - Боже, у вас чертовски крепкие нервы. Это было ограбление? - мягко спросил он.
        Против воли щеки у меня вспыхнули.
        - Нет.
        Слова застряли в горле.
        - Ах… - Он откинулся на спинку сиденья, все еще разглядывая меня. - Но вам не причинили вреда?
        Я смотрела из окна кареты на улицы, по которым мы проезжали, но чувствовала, что он так и обшаривает меня глазами от воротничка платья до складок юбки на коленях.
        - Мне нет, но моей подруге…
        - Понимаю. - Он помолчал минуту. Затем задумчиво спросил: - Слыхали о «Последователях зла»?
        Развалившись в углу кареты, как кот, он, прищурившись, разглядывал меня.
        - Нет. Кто они?
        Он пожал плечами и выпрямился, глядя на приближающиеся громады набережной д’Орфевр, которые казались серыми и мрачными рядом со сверкающей Сеной.
        - Своего рода сообщество. Молодые люди из благополучных семей, интересующиеся вещами… скажем, недозволенными.
        - Что вы еще знаете о «последователях»?
        - Только то, что слышал в таверне Сите, - ответил он. - Что сообщество много требует от своих членов и начальный взнос очень велик по некоторым меркам…
        - То есть?
        Я сверлила его взглядом. Он довольно мрачно улыбнулся, прежде чем ответить.
        - Девственность, во-первых. И соски замужней женщины, во-вторых.
        Он бросил быстрый взгляд на мою грудь.
        - Ваша подруга - девственница? Была ею?
        Меня бросало то в жар, то в холод. Я вытерла лицо платком и сунула его в карман плаща. С первого раза мне не удалось попасть в карман - так дрожали руки.
        - Да, была. Что еще вы слышали? Вы знаете, кто состоит в «Последователях зла»?
        Дугал покачал головой. Седые пряди в каштановых волосах сверкали в лучах солнца.
        - Только по слухам. Возможно, виконт де Вуска, младший из сыновей Чармисса. Граф Сен-Жермен. Эй! Да что с вами?
        Он наклонился и с беспокойством посмотрел на меня.
        - Все хорошо, - ответила я, глубоко вдыхая через нос. - Чертовски хорошо.
        Мне пришлось снова вытащить платок и стереть холодный пот со лба.
        «Мы не причиним вам вреда, милая дама», - звучал из глубин памяти ироничный голос.
        Мужчина в зеленой рубашке был худощав, строен и узкоплеч. Это описание подходило как к графу Сен-Жермену, так и к Джонатану Рэндоллу. Узнала ли я его голос? Мог ли нормальный человек спокойно сидеть напротив меня за обедом, есть суп из лосося и поддерживать вежливый разговор менее чем через два часа после инцидента на улице Фобур-Сент-Оноре?
        Хотя почему бы и нет? Ведь я могла! К тому же у меня не было причин считать графа нормальным, по моим понятиям, человеком, если слухи верны.
        Карета остановилась; я лихорадочно размышляла. Если я добьюсь того, что злейший враг Джейми будет схвачен, не значит ли это, что мерзавец, изнасиловавший Мэри, останется на свободе? Я тяжело вздохнула. Проклятый выбор! Главное сейчас - жизнь, справедливость немного подождет.
        Кучер соскочил на землю и взялся за ручку дверцы. Я закусила губу и посмотрела на Дугала Маккензи. Он встретил мой взгляд с некоторым недоумением. Чего я хочу от него?
        - Вы подтвердите мой рассказ?
        Он посмотрел на высокие дома на набережной д’Орфевр. Мягкий послеполуденный свет лился в открытую дверь кареты.
        - Вы уверены, что это необходимо? - спросил он.
        Во рту у меня пересохло.
        - Да.
        Он протянул мне руку:
        - Тогда молитесь Богу, чтобы мы оба не оказались в тюрьме.
        Часом позже мы вышли из полицейского участка. Я отослала карету домой, чтобы никто из знакомых не увидел ее на набережной д’Орфевр. Дугал предложил мне руку, и я оперлась на нее. Было трудно идти по мощеной мостовой на высоких каблуках.
        Мы двинулись вдоль Сены по направлению к Нотр-Даму.
        - Вы в самом деле думаете, что граф Сен-Жермен мог быть одним из тех, которые… кто остановил вас на улице Фобур-Сент-Оноре?
        Голова кружилась от напряжения и усталости, а также от голода. Я ничего не ела с утра, и у меня сосало под ложечкой. Допрос в полиции отнял много энергии. Сейчас не было необходимости напряженно думать, да и сил не осталось.
        Я опиралась на руку Дугала, но не могла поднять на него глаза. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не упасть. Мы очутились на улице Элиз, где влажные булыжники были испачканы разными нечистотами. Носильщик с огромной корзиной замешкался у нас на пути, прокашлялся и звучно сплюнул на мостовую прямо мне под ноги. Зеленоватая жижа шлепнулась на булыжник и медленно сползла в грязную лужицу, образовавшуюся на месте недостающего камня.
        - М-да. - Дугал, нахмурив брови, озирался по сторонам в поисках экипажа. - Одно могу сказать: я слышал много плохого об этом человеке, но не имел чести его знать.
        Он посмотрел на меня.
        - Вы так убедительно все представили. Не пройдет и часа, как Джек Рэндолл окажется в Бастилии. Но рано или поздно его выпустят. И я не уверен, что пыл Джейми к тому времени остынет. Хотите, я поговорю с ним? Чтобы убедить его не делать глупостей.
        - Нет! Ради бога, не вмешивайтесь!
        Колеса проезжавшего мимо экипажа громко стучали по мостовой, и я так повысила голос, что Дугал удивленно поднял брови.
        - Ну ладно, - сказал он миролюбиво. - Разбирайтесь с ним сами. Он упрям как осел… но, вероятно, у вас есть свои методы?
        Это было сказано с понимающей улыбкой.
        - Я все улажу.
        Я это сделаю. Я должна. Потому что все, о чем я рассказала Дугалу, было правдой. Чистой правдой. И все-таки далеко от истины.
        Я бы с радостью послала к черту Карла Стюарта и дело его отца, пожертвовала бы любой надеждой остановить его безумные планы, даже допустила бы, чтобы Джейми снова попал в тюрьму, лишь бы облегчить удар, который нанесло Джейми воскрешение Рэндолла из мертвых. Я бы с радостью помогла ему убить Джонатана, если бы не одно «но». Некоторое довольно значительное обстоятельство имело вес гораздо больший, чем уязвленное самолюбие Джейми, его душевный покой. Это был Фрэнк.
        Только эта идея поддерживала мои силы в течение дня, не давая упасть от усталости. Несколько месяцев я думала, что Рэндолл умер бездетным, и опасалась за жизнь Фрэнка. Но все эти месяцы на безымянном пальце левой руки я продолжала носить золотое кольцо.
        В дополнение к серебряному кольцу Джейми на правой, это служило талисманом в темные ночные часы, когда сомнения не давали уснуть. Если я все еще ношу это кольцо, то мужчина, надевший мне его, все еще жив. Я повторила себе это тысячу раз. Не имело значения, что я не представляла, каким образом умерший человек может дать начало роду, одним из потомков которого будет Фрэнк; кольцо было на месте, значит, Фрэнк будет жить.
        Теперь я знала, почему кольцо все еще блестит на моем пальце, который сейчас был холодным, как металл, из которого оно сделано. Рэндолл остался жив, мог жениться и иметь ребенка, который даст жизнь Фрэнку. Если Джейми не убьет его прежде.
        Я прикинула, какие шаги я могла предпринять в данный момент, но перед глазами вновь и вновь стояла сцена в коридоре герцогского дома. Ради жизни Фрэнка приходилось пожертвовать душой Джейми. Как я могла выбирать?
        Фиакр, не обращая внимания на крики Дугала, промчался мимо, обдав грязью его шелковые чулки и подол моего платья.
        Ругаясь по-гэльски, Дугал погрозил кулаком вслед карете.
        - Ну и что теперь? - спросил он риторически.
        Слизистый комок серой слюны плавал в луже у моих ног. Мне стало плохо, я схватила твердую, как ветка платана, руку Дугала. Несмотря на твердость, она куда-то вдруг понеслась, увлекая меня, поднимая над холодной, мокрой, пахнущей рыбой землей.
        Перед глазами заплясали черные пятна.
        - Теперь, - прошептала я, - я теряю сознание.
        Солнце клонилось к закату, когда я вернулась на улицу Тремулен. Колени подгибались, и мне стоило большого труда переставлять ноги по ступенькам. Я сразу поднялась в спальню и сбросила плащ, спрашивая себя, вернулся ли Джейми.
        Остановившись в дверях, обвела взглядом комнату. Мой сундучок с лекарствами стоял открытый на столе. Ножницы, которые я обычно использовала, чтобы обрезать бинты, лежали полуоткрытые на туалетном столике. Это была замечательная вещица, подаренная мне одним мастером, который изредка работал в «Обители ангелов»: ручки в виде голов аистов, их клювы служили лезвиями. Серебряные ножницы поблескивали в лучах заходящего солнца, лежа на кучке красно-золотых шелковистых нитей.
        Я сделала несколько шагов к столику, и от движения воздуха легкие шелковые нити разлетелись.
        - Господи Иисусе! - вырвалось у меня.
        Он был здесь. Шпаги на месте не было. Повсюду: на столе, на стуле, на полу - лежали блестящие пряди его волос. Я взяла золотистый локон со стола, нежные, мягкие волосы скользили в моих пальцах, как шелк для вышивания. Мурашки побежали по спине. Я вспомнила, как Джейми, сидя у фонтана перед домом Роана, рассказывал мне о своей первой дуэли в Париже: «Лента, связывавшая мои волосы, порвалась, и на ветру волосы совсем закрыли мне лицо. Я с трудом мог видеть, что делаю».
        Он не хотел, чтобы это случилось снова. Зажав мягкий и как будто все еще живой локон в ладони, я представляла себе хладнокровие, с которым он стриг волосы; щелканье металлических лезвий вокруг головы, срезающих мягкие пряди, чтобы они не закрывали обзор.
        Все еще держа в руке его локон, я подошла к окну и выглянула, словно надеясь увидеть его на улице. Но улица Тремулен была пустынна - никакого движения, кроме колыхания тополиных теней во дворе и пары слуг, беседующих у ворот. В доме было спокойно. Внизу шли приготовления к обеду. Сегодня гостей не ждали, обычной суматохи не было. Мы не любили излишнего шума, когда обедали вдвоем.
        Я присела на кровать, закрыла глаза и прижала локон к груди. Как будто могла таким образом оградить Джейми от опасности.
        Успела ли я? Нашла ли полиция Джека Рэндолла прежде, чем это сделал Джейми? Что, если они приехали одновременно или как раз застали Джейми вызывающим Рэндолла на дуэль? Если так, то, по крайней мере, оба будут живы. Возможно, попадут в тюрьму, но это будет меньшее из зол.
        А если Джейми нашел Рэндолла первым? Я посмотрела на улицу: там быстро темнело. Дуэли обычно проводились на рассвете, но я сомневалась, что Джейми дотерпит до утра. Возможно, сейчас они дерутся где-нибудь в пустынном месте, где звон стали и крики смертельно раненного не привлекут внимания.
        Потому что схватка должна быть смертельной. То, что произошло между этими двумя мужчинами, могло быть искуплено только смертью. Чьей смертью? Джейми? Или Рэндолла, а вместе с ним Фрэнка? Джейми владел шпагой явно лучше своего противника. Но, как принимающий вызов, Рэндолл имел право выбора оружия. Успех же дуэли на пистолетах гораздо менее зависел от мастерства стреляющего, чем от случая. Попасть можно было только из очень хорошего пистолета, да и то случались осечки и другие неполадки. Я вдруг представила себе Джейми, неподвижно лежащего на траве с простреленным глазом, и запах пороха, перебивающий все весенние запахи Булонского леса.
        - Клэр, что ты делаешь, черт побери?
        От неожиданности я прикусила язык. Оба его глаза были на своих местах и смотрели на меня. Я никогда раньше не видела его с коротко подстриженными волосами. Он выглядел незнакомцем.
        - Что я делаю? - эхом отозвалась я. Во рту пересохло. - Что я делаю? Я сижу здесь с пучком твоих волос и гадаю, жив ты или уже нет! Вот что я делаю!
        - Я жив.
        Он открыл шкаф и выдвинул ящик. На ремне у него висела шпага. Он переоделся после нашего визита в дом Сандрингема. Сейчас на нем была старая одежда, которая не стесняла движений.
        - Да, я заметила. Мило с твоей стороны прийти и сказать мне об этом.
        - Я пришел взять одежду.
        Он вынул две рубашки и длинный плащ и, бросив их на спинку стула, стал искать в шкафу чистое белье.
        - Одежду? А куда ты собираешься?
        Я не знала, чего ждать, когда увижу его снова, но такой встречи, конечно, вовсе не предполагала.
        - В гостиницу. - Он подумал немного и решил, что я все-таки достойна хоть какого-то объяснения. - Когда я в карете отправил тебя домой, я немного прошелся, чтобы прийти в себя. Зашел домой за шпагой, а потом вернулся в дом герцога, чтобы вызвать Рэндолла на дуэль. Дворецкий сообщил мне, что Рэндолл арестован.
        Он остановил на мне свой мрачный, как океанские глубины, взгляд.
        - Я поехал в Бастилию. Там мне сказали, что ты дала показания против Рэндолла, утверждая, что это он напал на тебя и Мэри Хоукинс. Зачем ты это сделала, Клэр?
        Руки у меня дрожали, локон выпал и рассыпался на моих коленях.
        - Джейми… - Голос тоже дрожал. - Джейми, ты не можешь убить Джека Рэндолла.
        Уголок его рта слегка дернулся.
        - Я не знаю, должен ли я быть тронут твоей заботой о моей безопасности или обидеться за недоверие. Но в обоих случаях можешь не беспокоиться. Я могу убить его. Очень легко.
        Последние слова он произнес спокойно, со злобным удовлетворением.
        - Я совсем не то имею в виду, Джейми!
        - К счастью, - продолжил он, как будто не слыша моих возражений, - у Рэндолла есть доказательства, что в ночь, когда было совершено нападение, он находился в доме герцога. Как только полиция опросит гостей, присутствовавших на приеме, и убедится, что Рэндолл невиновен по крайней мере в этом, его немедленно отпустят. Я останусь в гостинице до его освобождения, а затем найду его.
        Джейми смотрел на шкаф, но глаза его явно видели что-то другое.
        - Он от меня не уйдет, - тихо добавил он.
        Сложил рубашки и белье в дорожную сумку и повесил на руку плащ. Я соскочила с кровати, бросилась за ним и ухватилась за рукав:
        - Джейми! Ради бога, Джейми, выслушай меня! Ты не можешь убить Джека Рэндолла потому, что я тебе не позволю!
        Он озадаченно посмотрел на меня.
        - Из-за Фрэнка. - Я выпустила его рукав и отступила назад.
        - Из-за Фрэнка… - повторил он, слегка тряхнув головой, как будто освобождаясь от звона в ушах. - Фрэнка…
        - Если ты сейчас убьешь Джека Рэндолла, тогда Фрэнк… не будет существовать. Он не родится. Джейми, ты не можешь убить невинного человека!
        Пока я говорила, его лицо, обычно слегка смуглое, стало белым. Теперь краска снова начала заливать его лицо, появившись на щеках и на кончиках ушей.
        - Невинного человека?
        - Невинный человек - это Фрэнк! Меня не волнует Джек Рэндолл!
        - А меня волнует! - Он подхватил сумку и направился к двери. - Боже, Клэр! Ты пытаешься остановить мою месть человеку, который обращался со мной как со шлюхой? Он заставлял меня, стоя на коленях, сосать его член, измазанный моей собственной кровью. О, Клэр!
        Он с шумом распахнул дверь и вышел в коридор, прежде чем я успела остановить его.
        К этому часу уже совсем стемнело, слуги зажгли свечи, и коридор был озарен мягким светом. Я схватила его за руку и закричала:
        - Джейми! Прошу тебя!
        Он нетерпеливо вырвал руку. Едва сдерживая слезы, я уцепилась за сумку и выхватила ее у него из рук.
        - Прошу тебя, Джейми! Подожди хотя бы год! Ребенок Рэндолла должен родиться в следующем декабре. После этого ничто тебе не помешает его убить. Но до этого - ради меня, Джейми, - подожди!
        Он стоял со сцепленными руками на груди, его огромная тень на стене казалась безликим грозным гигантом, с которым ему предстояло сразиться.
        - Да, - прошептал он сам себе. - Я большой парень. Большой и сильный. Я многое могу вынести. Да, я могу вынести и это.
        Он повернулся ко мне и закричал:
        - Я могу вынести многое! Но если я могу, разве это значит, что я должен? У всех есть слабости. Могу я тоже иметь слабости?
        Он стал расхаживать взад-вперед по коридору. Гигантская тень молча следовала за ним.
        - Ты не можешь просить меня об этом! Ты ведь знаешь, что… что…
        Он задохнулся от ярости.
        Каждый раз, проходя мимо стены, он ударял по ней кулаком. Стена бесстрастно принимала удары.
        Тяжело дыша, он повернулся ко мне лицом, я замерла, боясь шелохнуться или заговорить. Он быстро кивнул раз или два, словно что-то для себя решив, достал из ножен кинжал и потряс им перед моим носом. Сделав над собой усилие, заговорил спокойно:
        - Ты должна выбрать, Клэр. Он или я.
        Пламя свечей плясало на стальном клинке.
        - Я не могу жить, пока он жив. Если ты не хочешь, чтобы я убил его, тогда убей меня сама, сейчас!
        Он схватил мою руку и сунул в нее рукоятку кинжала. Разорвав воротник, оголил шею и, сжав мою руку с кинжалом, поднес ее к своему горлу.
        Я резко отпрянула назад, но он силой поднес острие кинжала к мягкой ямочке под ключицей, чуть выше следа, оставленного несколько лет назад ножом Рэндолла.
        - Джейми, остановись! Сейчас же остановись!
        Свободной рукой я схватила его за кисть и сжала изо всех сил, стараясь высвободиться. Кинжал со стуком упал на пол и, отскочив, очутился на уголке абиссинского ковра. Замечая малейшие детали, как это случается в самые ужасные моменты жизни, я увидела, что лезвие легло как раз на ветку крупного зеленого винограда, вытканного на ковре. Как будто для того, чтобы снять плоды и бросить их к нашим ногам.
        Он неподвижно стоял передо мной, с бледным лицом и горящими глазами. Я схватила его за руку:
        - Пожалуйста, поверь мне! Прошу тебя! Я никогда не сделала бы этого, если бы был хоть какой-нибудь другой выход.
        Я глубоко вздохнула, чтобы успокоить кровь, пульсирующую в висках.
        - Ты обязан мне жизнью, Джейми. Даже дважды. Я спасла тебя от казни в Уэнтуорте и от лихорадки в аббатстве. Ты обязан мне жизнью, Джейми!
        Он долго смотрел на меня, прежде чем ответить. Когда он заговорил, в его голосе слышалась горечь:
        - Я так понимаю, теперь ты требуешь вернуть долг?
        Глаза сверкали ярким синеватым отблеском, какой бывает в самом сердце пламени.
        - Я вынуждена! Я не могу заставить тебя увидеть истину другим способом!
        - Истину. Ах, истину. Я не могу сказать, что вижу какую-то истину.
        Он опустил голову, заложил руки за спину и медленно стал удаляться по бесконечному коридору, стены которого были разрисованы танцующими тенями. Джейми не спеша двигался между ними, как в галерее.
        Коридор, застеленный ковром, тянулся во всю длину второго этажа. В обоих его концах располагались огромные витражи. Джейми доходил до самого конца и, повернувшись, как солдат на параде, медленно шел обратно. Туда-обратно, туда-обратно, снова и снова.
        Ноги у меня дрожали, и я опустилась в кресло, стоявшее у лестницы. Один из слуг хотел подойти, видимо намереваясь спросить, не желает ли мадам вина или печенья. Со всей вежливостью, на которую только была способна в этот момент, я жестом отослала его.
        Наконец Джейми подошел и встал передо мной, широко расставив ноги в туфлях с серебряными пряжками, все еще держа руки за спиной. Лицо его было спокойно, никаких следов волнения, только складки в уголках глаз сделались глубже.
        - Значит, год, - только и сказал он.
        Резко повернувшись, он отошел на несколько футов. Я с трудом поднялась из глубокого кресла, обитого зеленым бархатом. Мне едва удалось устоять на ногах, когда он неожиданно повернулся и пронесся мимо меня к окну. Правой рукой он сильно ударил в стекло.
        Окно было сделано из тысяч кусочков разноцветного стекла, скрепленных свинцовыми перегородками. На нем была изображена мифологическая сцена суда над Парисом. Хотя все окно задрожало от удара, в нем образовалась лишь небольшая дыра у ног Афродиты, основная же масса витража осталась цела. В дыру сразу хлынул свежий весенний воздух.
        Джейми некоторое время стоял прижав руки к груди. Красное пятно расплывалось по разорванной кружевной манжете. Я бросилась к нему, но он прошел мимо, не говоря ни слова.
        Я бессильно упала в кресло, так что из плюшевой обивки поднялось небольшое облачко пыли. Лежала, вытянув ноги, с закрытыми глазами, ощущая дуновение свежего ночного воздуха. Влажные волосы прилипли к вискам, пульс был частый, как у птицы.
        Простит ли он меня когда-нибудь? Сердце сжималось, когда я вспоминала его глаза, полные боли от сознания, что его предали.
        «Как ты можешь просить об этом? - сказал он. - Ты ведь знаешь…»
        Да, я знала, и я боялась, что это знание может оторвать меня от Джейми, как я была оторвана от Фрэнка.
        Но независимо от того, простит меня Джейми или нет, я бы никогда не простила сама себя, если бы лишила жизни невинного человека, особенно того, которого когда-то любила.
        «Грехи отцов, - пробормотала я себе под нос. - Детей нельзя судить за грехи отцов».
        - Мадам?
        Я подскочила, открыла глаза и увидела перепуганную горничную, которая пятилась назад. Я приложила руку к сердцу и стала хватать ртом воздух.
        - Мадам, вам плохо? Может, вызвать?..
        - Нет, - сказала я как можно спокойнее. - Все в порядке. Хочу посидеть здесь немного. Пожалуйста, идите.
        Девушка была встревожена, но повиновалась. «Да, мадам!» - сказала она и исчезла в конце коридора. Я бездумно смотрела на стену, на которой висела картина с изображением любовной сцены в саду. Мне стало холодно, я запахнула полы плаща, который так и не успела снять, и снова закрыла глаза.
        Было уже за полночь, когда я наконец добралась до нашей спальни. Джейми сидел за маленьким столиком, разглядывая пару мотыльков, которые летали в опасной близости от единственной свечи, освещавшей комнату. Я уронила плащ на пол и подошла к нему.
        - Не трогай меня. Ложись спать, - сказал он как-то рассеянно.
        Я остановилась.
        - Но твоя рука… - начала я.
        - Не важно. Ложись спать, - повторил он.
        Пальцы его правой руки были в крови, рукав рубашки тоже весь пропитался кровью, но я не рискнула трогать его, опасаясь, что он воткнет кинжал себе в грудь. Я оставила его наблюдать за танцем смерти мотыльков и легла в постель.
        Я проснулась на заре, когда в свете нового дня можно различить только контуры предметов в комнате. Сквозь дверь в смежную комнату было видно, что Джейми по-прежнему сидит за столом в той же позе. Свеча догорела, мотыльки улетели, и он сидел, уронив голову на руки, запустив пальцы в безжалостно обкромсанную гриву. В слабом утреннем свете все цвета поблекли, и его волосы, обычно яркие, как языки пламени, выглядели как сгоревший пепел.
        Я выскользнула из кровати в легкой кружевной рубашке, хотя было холодно. Когда я подошла к нему сзади, он не повернулся, хотя знал, что я здесь. Дотронулась до его руки, и он, уронив ее на стол и отклонившись назад, прижался головой к моему животу. Я погладила его по голове, он глубоко вздохнул, и я почувствовала, как нечеловеческое напряжение выходит из него. Я погладила его по плечам, ощущая их прохладу сквозь тонкую ткань. Наконец обогнула кресло и встала перед ним. Он подался вперед и, обхватив меня за талию, уткнулся лицом в мою ночную рубашку, прямо над местом, где находился наш не родившийся еще ребенок.
        - Мне холодно, - сказала я очень тихо. - Ты согреешь меня?
        Он молча кивнул и, качаясь, как слепой, встал с кресла. Я отвела его в постель, раздела и накрыла одеялом. Он обнял меня, прижал к себе; постепенно его кожа стала согреваться. Мы лежали в уютном мягком тепле, прижавшись друг к другу.
        Я положила руку ему на грудь и стала нежно гладить ее. Соски стали твердыми, в нем проснулось желание. Но вдруг Джейми остановил мою руку. Я испугалась, что он отодвинет меня, и он действительно это сделал, но только затем, чтобы повернуться ко мне.
        В комнате стало светлее, и он долго смотрел мне в лицо, проводя рукой от виска до подбородка, вниз вдоль шеи в сторону ключицы.
        - Боже, как я тебя люблю! - Он поцеловал меня и нежно сжал мою грудь.
        - Но твоя рука… - воскликнула я второй раз за эту ночь.
        - Это не важно, - во второй раз ответил он.
        Часть 4
        Скандал
        Глава 22
        Королевские конюшни
        Карета медленно тряслась по дороге, совершенно разбитой от зимних морозов и весенних дождей. Год выдался дождливый, даже сейчас, в начале лета, земля под кустами крыжовника, росшего по сторонам, была влажной.
        Джейми сидел рядом со мной на узкой скамейке, которая служила сиденьем в этой карете. Спящий Фергюс свернулся калачиком в уголке другого сиденья, и от толчков его голова болталась, как у механической куклы. В карете было жарко, и маленькие золотистые струйки пыли проникали через окна.
        Мы непринужденно болтали о природе, о королевских конюшнях в Аржантане, куда держали путь, о некоторых слухах, которые составляют предмет ежедневных разговоров при дворе и в деловых кругах. Я, кажется, даже задремала, убаюканная мерным покачиванием кареты и теплым летним днем, но из-за беременности мне было неудобно сидеть в одной и той же позе, и от тряски болела спина.
        Ребенок начал довольно активно шевелиться в утробе, слабые начальные движения превратились в настоящие толчки, которые были приятны сами по себе, но доставляли неудобства в пути.
        - Пожалуй, лучше было бы тебе остаться дома, англичаночка, - сказал Джейми, когда я в очередной раз переменила позу.
        - Все хорошо, - улыбнулась я. - Просто толкается. И было бы жаль не увидеть всего этого.
        Я показала на широкие зеленые поля, которые блестели, как изумруды, между рядами темных стройных тополей.
        Деревенский воздух был свеж и чист после тяжелой дымной атмосферы города и запаха лекарств в «Обители ангелов».
        Людовик в качестве дружеского жеста по отношению к английским дипломатам любезно позволил герцогу Сандрингему купить четырех першеронских кобыл королевского конного завода в Аржантане. Эти кобылы предназначались для улучшения породы небольшого табуна лошадей, который его сиятельство держал в Англии. По этому случаю герцог ехал сегодня в Аржантан и пригласил с собой Джейми, чтобы получить квалифицированный совет при выборе лошадей. Приглашение последовало на приеме, который плавно перешел в поездку-пикник. В ней приняли участие несколько придворных, разместившихся в четырех каретах.
        - Это хороший знак, ты как считаешь? - спросила я, бросив взгляд на нашего спящего спутника. - То, что Людовик дал герцогу разрешение купить лошадей. Если он делает жест доброй воли по отношению к Англии, значит, вероятнее всего, он не симпатизирует Якову Стюарту, во всяком случае в открытую.
        Джейми покачал головой. Он категорически отказался носить парик или шиньон. В настоящее время короткая стрижка имела свои преимущества: хотя его длинный нос был покрыт испариной, он не страдал от жары, как я.
        - Нет, я почти уверен, что Людовик не станет помогать Стюартам, во всяком случае, пока речь идет о реставрации трона. Месье Дюверни заверил меня, что совет не одобряет таких шагов; Людовик может иногда уступать просьбам Папы и делать Карлу небольшие поблажки, но он не расположен уделять Стюартам слишком большое внимание во Франции, в то время как Георг Английский заглядывает ему через плечо.
        На Джейми был шотландский плед, заколотый на плече брошью - красивой вещицей, которую ему прислала сестра. Брошь была сделана в виде двух бегущих оленей, их головы и хвосты соприкасались, замыкаясь в круг. Джейми подобрал полу пледа и вытер ею лицо.
        - Я разговаривал со всеми парижскими банкирами за последние несколько месяцев, и никто из них не проявил интереса к этому делу, - улыбнулся он. - Жаль бросать деньги на поддержку чьей-то сомнительной затеи, вроде реставрации Стюартов.
        - Но остается еще Испания, - заметила я, с легким стоном распрямляя спину.
        - Испания. И Дугал Маккензи, - кивнул Джейми.
        Он самодовольно посмотрел на меня, и я, заинтригованная, спросила:
        - У тебя есть от него известия?
        Несмотря на свою подозрительность, Дугал считал Джейми преданным якобитом и присылал ему из Испании шифрованные письма. Подразумевалось, что Джейми их прочтет и передаст Карлу Стюарту.
        - Да, они у меня и в самом деле есть.
        По выражению лица Джейми было ясно, что это хорошая новость. Она и в самом деле была таковой, но не для Стюартов.
        - Филипп отказался предоставить какую-либо помощь Стюартам, - сказал Джейми. - Он получил известия от Папы и будет держаться в стороне от всех дел, связанных с шотландским троном.
        - А почему?
        Недавно было перехвачено несколько писем от Папы, но все они были адресованы Якову или Карлу Стюартам, поэтому в них не было ничего о переговорах Папы с Испанией.
        - Дугал считает, что знает ответ, - засмеялся Джейми. - Он просто возмущен. Около месяца обивал пороги в Толедо и не добился ничего, кроме туманных обещаний помощи «в свое время, даст Бог».
        Он передал голосом ханжеские интонации испанца, и я рассмеялась.
        - Бенедикт хочет избежать ухудшения отношений между Испанией и Францией; он не хочет, чтобы Филипп истратил деньги, которые Людовик сам мог бы использовать, - цинично добавил он. - Папе не пристало говорить такое, но он сомневается, сможет ли католический король и дальше править в Англии. У шотландцев есть свои католические вожди в кланах горцев, но с тех пор, как в Англии появился король-католик, они скорее согласятся на черта… Бог даст, - добавил он, усмехаясь.
        Он провел рукой по стриженым волосам.
        - Это выглядит довольно бесперспективно для Стюартов, англичаночка, и это хорошая новость. Не будет помощи и от Бурбонов. Единственное, что меня сейчас беспокоит, - это капиталовложения, сделанные Карлом Стюартом совместно с графом Сен-Жерменом.
        - Значит, ты не думаешь, что это просто торговая сделка?
        - В принципе, это выглядит как торговая сделка, - сказал он, нахмурившись. - Но что-то за этим стоит. Я кое-что слышал.
        Банкирские семьи Парижа не имели серьезных намерений посадить Младшего Претендента на шотландский трон, но такое положение дел могло с легкостью измениться, если у Карла неожиданно появятся деньги для инвестиций.
        - Его высочество утверждает, что разговаривал с Гобеленами[23 - Королевская мануфактура братьев Гобелен открылась во Франции в XVI веке.], - продолжал Джейми. - Его представил им Сен-Жермен, иначе они бы его не приняли. Старый Гобелен нашел его никудышным болваном, то же думает и один из Гобеленов-сыновей. Хотя другой обещал, что подождет и посмотрит: если Карлу удастся эта сделка, тогда, возможно, он предоставит ему и другие возможности.
        - Не все так хорошо, - заключила я.
        Джейми покачал головой:
        - Деньги к деньгам, сама знаешь. Если ему повезет с одной или двумя сделками, банкиры изменят свое отношение к нему. Этот человек не слишком умен, но у него есть обаяние, он умеет переубеждать людей. Он не продвинется к своей цели без достаточного капитала, но, если сделка будет иметь успех, он этот капитал получит.
        - Ммм…
        Я снова повернулась на сиденье и пошевелила пальцами ног, которым было жарко в тесной кожаной темнице. Раньше эти туфли были мне впору, но теперь ноги немного отекли, а шелковые чулки намокли от пота.
        - Что мы можем сделать в связи с этим?
        Джейми пожал плечами.
        - Молиться, чтобы в Португалии была плохая погода. По правде говоря, кроме кораблекрушения, я не вижу других путей помешать этой сделке. У Сен-Жермена уже есть контракт на продажу всего груза. И он, и Карл Стюарт собираются нажить на нем капитал.
        Я слегка вздрогнула при упоминании имени Сен-Жермена и невольно вспомнила слова Дугала. Я не рассказала Джейми ни о его визите, ни о его соображениях насчет ночной деятельности графа.
        Я не держала секретов от мужа, но Дугал взял с меня обещание молчать в обмен на свою помощь в деле с Джонатаном Рэндоллом, и мне пришлось согласиться.
        Джейми неожиданно улыбнулся мне и протянул руку.
        - Я тут подумал кое о чем, англичаночка. Дай мне, пожалуйста, твои ноги. Дженни говорила мне, что это помогает, если массировать ступни, когда ждешь ребенка.
        Я не стала спорить и, сбросив туфли, положила ноги ему на колени. У меня вырвался вздох облегчения, когда ветерок из окна охладил шелк на пальцах ног.
        У Джейми были большие руки, а пальцы сильные и одновременно нежные. Он ласково провел большим пальцем по моей ступне, и я откинулась назад с легким стоном. Несколько минут мы ехали молча. Я лежала в состоянии полного блаженства.
        Склонив голову к моим ногам, Джейми задумчиво заметил:
        - Это ведь не было долгом на самом деле.
        - Что не было?
        Расслабившись от теплого солнышка и массажа, я не сразу поняла, что он имеет в виду.
        Не прекращая поглаживать ступни, он посмотрел мне в глаза. Выражение его лица было серьезным, хотя легкая улыбка мелькнула во взгляде.
        - Ты сказала, что я обязан тебе жизнью, англичаночка, потому что ты спасла меня. - Он нежно водил рукой вокруг моего большого пальца. - Но я тут подумал и не уверен, что это так. Мне кажется, что если учесть все, то получится полное равенство.
        - Что значит «равенство»?
        Я попыталась опустить ноги, но он крепко их держал.
        - Если ты спасла мне жизнь - а ты действительно спасла, - то ведь и я спас твою столько же раз. Я спас тебя от Джека Рэндолла в Форт-Уильяме, ты ведь помнишь. И я спас тебя от толпы в Крэйнсмуире.
        - Да, - ответила я, не понимая, куда он клонит, но чувствуя, что это не пустой разговор. - Я, конечно, благодарна тебе за это.
        - Это не повод для благодарности, англичаночка, с твоей стороны или с моей. Я считаю, что это не подразумевает никаких обязательств.
        Улыбка исчезла с его лица, и оно стало совершенно серьезным.
        - Я не давал тебе жизнь Рэндолла в обмен на свою собственную - прежде всего, это был бы неравноценный обмен. Закрой рот, англичаночка, - деловито добавил он. - Мухи могут влететь.
        В карете и в самом деле было несколько мух. Три из них сидели на рубашке Фергюса, не обращая внимания на то, что грудь мальчика мерно вздымалась и опускалась.
        - Тогда почему ты согласился?
        Я перестала сопротивляться, и он, зажав обеими руками мои ступни, медленно водил пальцами по пяткам.
        - Ни по одной из причин, которые ты мне привела. Что касается Фрэнка, - вздохнул он, - ну, есть доля правды в том, что я увел у него жену, и мне жаль его, иногда больше, чем других, - добавил он, пошевелив бровями. - Это все равно как если бы он был моим соперником здесь. У тебя был свободный выбор, и ты выбрала меня, даже несмотря на то что на его стороне был такой весомый аргумент, как горячая ванна в доме. Уф!
        Я высвободила одну ногу и пнула его в ребра. Он снова поймал ее, как раз вовремя, чтобы не получить второй удар.
        - Сожалеешь о своем выборе?
        - Пока нет, - сказала я, вырываясь, - но могу пожалеть в любой момент. Если не замолчишь.
        - Ну ладно. Я не мог понять, почему тот факт, что ты выбрала меня, означает, что надо так переживать по поводу Фрэнка Рэндолла. Кстати, - сказал он доверительно, - я учту, что надо очень ревновать тебя к этому мужчине.
        Я пнула его другой ногой. Он ловко поймал ее за щиколотку.
        - Что касается спасения его жизни, - продолжал он, не обращая внимания на мои попытки вырваться, - на этот вопрос брат Ансельм в аббатстве мог бы ответить лучше меня. Я бы, конечно, не стал хладнокровно убивать невинного человека. Однако я убивал людей в бою. Есть ли разница?
        Я вспомнила солдата и мальчика на снегу, которых убила, спасаясь из Уэнтуорта. Я больше не изводила себя воспоминаниями об этом, но знала, что никогда не избавлюсь от них.
        Джейми покачал головой:
        - Можно найти много всяких аргументов, но так или иначе все они сводятся к одному: ты убиваешь, если должен убить, и потом ты живешь с этим. Я помню лицо каждого человека, которого убил, и всегда буду помнить. Но дело в том, что я жив, а они нет. И это мое единственное оправдание.
        - Но к данному случаю это не подходит, - заметила я. - Вопрос так не стоит: убить или быть убитым.
        Он покачал головой, смахивая муху, которая села ему на волосы.
        - Тут ты ошибаешься, англичаночка. То, что стоит между мной и Джеком Рэндоллом, может быть решено, только когда один из нас умрет. Есть разные способы убийства, не только с помощью ножа или ружья, и есть вещи похуже, чем физическая смерть. - В голосе его звучали ласковые нотки. - В аббатстве Святой Анны ты спасла меня не только от физической смерти, mo duinne, и не думай, что я этого не понимаю.
        Он вздохнул.
        - Наверное, ты все же чаще спасала мне жизнь, чем я тебе… - Он отпустил мои ноги и выпрямился. - Поэтому надо еще разобраться. Ведь ты не знала, что произойдет, когда делала свой выбор. Одно дело - отвергнуть мужчину, и совсем другое - обречь его на смерть.
        Мне вовсе не нравилась такая интерпретация моих поступков, но отрицать факты я не могла. Я действительно отвергла Фрэнка и, хотя не раскаивалась в своем поступке, все же жалела и всегда буду жалеть о необходимости этого выбора. Джейми словно продолжил мои мысли:
        - Если б ты знала, что выбор твой будет означать, ну, допустим, смерть Фрэнка, возможно, он был бы иным. И если уж ты выбрала меня, вправе ли я вынуждать тебя на поступки, имеющие куда худшие последствия?
        Поглощенный своими размышлениями, он сперва не заметил, какое впечатление произвели на меня эти последние слова. Но, увидев мое лицо, сразу же замолчал, и какое-то время мы ехали молча среди зеленых полей.
        - Не понимаю, каким образом твой поступок, Клэр, может оказаться грехом, - сказал он наконец, положив руку мне на ногу. - Ведь я тебе законный муж, каким и он был когда-то или будет. Ведь ты даже не знаешь, вернешься ли к нему. Возможно, попадешь еще дальше в прошлое или, наоборот, в будущее время. Ты поступала так, как считала нужным, и это самое лучшее решение.
        Он посмотрел мне в глаза, и взгляд этот проник до самой глубины души.
        - Я достаточно честен, чтобы признать: меня не волнует, что правильно, а что нет, Клэр, пока ты со мной, - тихо добавил он. - И если считаешь, что, выбрав меня, совершила тяжкий грех… Что ж, тогда пойду к самому дьяволу и благословлю его за то, что склонил тебя к этому.
        Он поднял мою ногу и нежно поцеловал кончики пальцев.
        Я положила руку ему на голову; короткие волосы были жесткими и мягкими одновременно, как иголки у молодого ежика.
        - Я не думаю, что сделала что-то плохое, - мягко сказала я. - Но если это так… тогда я пойду к дьяволу с тобой вместе, Джейми Фрэзер.
        Он закрыл глаза и уткнулся лицом мне в ногу. Я не пыталась высвободить ее.
        - Тогда почему, Джейми? Почему ты решил оставить Джека Рэндолла в живых?
        Он еще сжимал мою ногу, но открыл глаза и улыбнулся.
        - Я много передумал в тот вечер, англичаночка, пока ходил взад-вперед. Я понимал, что ты будешь страдать, если я убью этого грязного подонка. Так что же должно перевесить: твоя совесть или моя честь? Так нельзя.
        Он снова покачал головой.
        - Каждый из нас отвечает только за то, что он сам сделал, только за свою совесть. То, что я делаю, не может быть отнесено на твой счет, независимо от последствий.
        Он заморгал от попавшей в глаза пыли и провел рукой по волосам, тщетно пытаясь их пригладить. Хохолок на макушке продолжал торчать.
        - Тогда почему? - потребовала я ответа, подавшись корпусом вперед. - Ты перечислил мне все причины, по которым нужно его убить. Что же тебя остановило?
        Он несколько мгновений колебался, потом посмотрел мне прямо в глаза.
        - Все из-за Карла Стюарта, англичаночка. Мы вроде бы перекрыли все пути, но эта сделка… из-за нее он, возможно, еще возглавит армию. И если это случится… Ты сама хорошо знаешь, что может случиться, англичаночка.
        Я знала, и мысль об этом наполняла меня ужасом. Я без конца вспоминала описание поражения горцев при Куллодене, сделанное одним из историков: «Окровавленные трупы громоздились в четыре яруса под проливным дождем…»
        Горцы, голодные и неорганизованные, но сражающиеся до конца, будут разбиты за какие-нибудь полчаса. Они будут брошены под холодным апрельским дождем. Дело, за которое они боролись в течение ста лет, умрет вместе с ними.
        Джейми взял меня за руку:
        - Я думаю, этого не случится, Клэр. Мы его остановим. Даже если нет, то я не думаю, что со мной что-нибудь случится. Но если все же…
        Он был очень серьезен, говоря горячо и убежденно:
        - Если это случится, я хочу, чтобы ты была обеспечена. Я хочу, чтобы кто-то позаботился о тебе, если я… не смогу заботиться о тебе. Я бы хотел, чтобы это был мужчина, который тебя любит.
        Он крепче сжал мои пальцы, и оба кольца вонзились мне в плоть.
        - Клэр, ты знаешь, чего мне стоит сохранить жизнь Рэндоллу? Я это делаю для тебя. Обещай мне, что, если время придет, ты вернешься назад к Фрэнку.
        Он смотрел мне в лицо, его глаза были синими, как небо за окошком кареты.
        - Я уже дважды пытался отправить тебя обратно. Слава богу, что ты не ушла. Но если наступит третий раз, обещай мне, что вернешься к нему - вернешься к Фрэнку. Вот почему я дал Джеку Рэндоллу отсрочку на год - ради тебя. Обещай мне, Клэр!
        - Но-о! Пошли! - кричал кучер сверху, щелкая кнутом.
        Мы подъезжали.
        - Хорошо, - ответила я наконец. - Обещаю.
        Конюшни в Аржантане были чистые и просторные. В них пахло летом и лошадьми. В открытом стойле Джейми, как слепень, кружил вокруг першеронской кобылы:
        - О! Какая красивая девочка! Иди сюда, милая, дай-ка мне посмотреть на твой красивый круп. Ммм, да, это великолепно!
        - Хотела бы я, чтобы мой муж говорил мне то же, - заметила герцогиня де Нев, вызвав смешки других дам.
        - Он бы, наверное, так и говорил, если б ваш задик вызывал у него те же чувства. Но, возможно, мнение вашего мужа не совпадает с понятиями нашего дорогого лорда Брох-Туараха о красиво очерченном крупе.
        Граф Сен-Жермен позволил себе окинуть взором мою фигуру, явно получая от этого удовольствие. Я старалась представить те же глаза, глядящие на меня сквозь прорези в маске, и почти преуспела в этом. К сожалению, оборки рукава закрывали его кисть и я не могла увидеть, есть ли отметина у большого пальца.
        Услышав его слова, Джейми перегнулся через широкую спину лошади, так что над массивным корпусом першеронской кобылы виднелись теперь лишь его голова и плечи.
        - Наш дорогой лорд Брох-Туарах ценит красоту во всем, господин граф, в животных и женщинах. Но в отличие от кое-кого я все же делаю различие между теми и другими.
        Он с холодной вежливостью улыбнулся Сен-Жермену и похлопал лошадь по холке. Дамы у изгороди засмеялись.
        Джейми взял меня за руку и повел в другую конюшню. Все присутствующие медленно потянулись за нами.
        - Ах! - Он глубоко вдохнул запах лошадей, навоза и сена, словно это был фимиам. - Как я люблю запах конюшни! Всегда вспоминаю Шотландию…
        - Не очень-то похоже на Шотландию, - заметила я, щурясь от яркого солнечного света, когда мы вышли из конюшни на воздух.
        - Ты права, но это деревня. Здесь чисто, зелень вокруг, в воздухе нет дыма, а под ногами - нечистот. Если не считать конского навоза, а я его нечистотами не считаю.
        Летнее солнце золотило крыши домов Аржантана, раскинувшегося на живописных зеленых холмах. Королевские конюшни располагались за городом и представляли собой гораздо более солидные строения, чем дома королевских подданных. Они были построены из камня, крыты черепицей и содержались в идеальной чистоте, превосходившей в каком-то смысле даже чистоту «Обители ангелов».
        Тут за углом послышались громкие крики. Из-за поворота, словно выпущенный из пращи, на нас вылетел Фергюс, за ним по пятам неслись двое парнишек-конюхов, оба намного старше. На лице одного из них красовалась зеленая полоса от свежего навоза, что, видимо, и составляло причину преследования.
        Фергюс, сообразив, где искать убежище, шмыгнул в середину толпы и спрятался за килт Джейми. Видя, что их намерениям не суждено сбыться, преследователи испуганно посмотрели на надвигающиеся ряды придворных в роскошных нарядах, повернули назад и удрали.
        Убедившись, что они удаляются, Фергюс высунул голову из-за килта и выкрикнул им вдогонку что-то по-французски, за что Джейми щелкнул его по уху.
        - Хватит, - строго сказал он. - И ради бога, не бросай конских яблок в людей, которые больше и сильнее тебя. А сейчас ступай и держись от них подальше.
        Он сопроводил свой совет хорошим шлепком и подтолкнул мальчика в сторону, противоположную той, куда побежали его преследователи.
        Я сомневалась, разумно ли будет брать Фергюса с нами в эту поездку, но большинство дам взяли с собой мальчиков-пажей - бегать по поручениям и носить корзины с едой. К тому же Джейми хотелось, чтобы парнишка побывал в деревне, устроить ему каникулы. Все бы хорошо, но Фергюс, который никогда в жизни не выезжал из Парижа, совсем ошалел от свежего воздуха, солнечного света и огромных красивых лошадей и постоянно доставлял нам беспокойство.
        - Одному Богу известно, что он еще натворит, - мрачно предрекала я, глядя на удаляющуюся фигурку мальчика. - Наверное, подожжет стог сена.
        Джейми не был обеспокоен моим предположением.
        - Ничего не натворит. Все мальчишки кидаются навозом.
        - Правда? - Я повернулась и стала разглядывать Сен-Жермена, в одежде из белого льна, белой саржи и белого шелка.
        Он вежливо выслушивал герцогиню, медленно прогуливавшуюся по сенному двору.
        - Ты, может быть, и кидался, - сказала я. - Но не он. И не епископ, я полагаю.
        Я спрашивала себя, стоило ли ехать на эту экскурсию, во всяком случае мне. Джейми прекрасно разбирался в першеронских лошадях, и герцог явно нуждался в нем, что было нам на руку. У меня же от тряски в карете ужасно разболелась спина, а туфли безжалостно жали.
        Джейми посмотрел на меня, улыбнулся и стиснул мне руку:
        - Недолго осталось, англичаночка. Нам хотят показать помещения, в которых ведется работа по разведению. А затем ты вместе с другими дамами сможешь пойти посидеть на лужайке и закусить, пока мужчины будут горячо обсуждать размеры своих мужских достоинств.
        - Это что, обычная тема для разговоров после наблюдений за работой по разведению? - удивленно спросила я.
        - У мужчин - да. Уж не знаю, как это действует на женщин. Навостри ушки, потом расскажешь мне, о чем они говорят.
        Среди участников пикника действительно повеяло каким-то сдержанным возбуждением, когда мы все втиснулись в отгороженную часть сарая. Сложенный из камня, как и другие конюшни, этот сарай имел не отдельные стойла по обе стороны, а одно большое, перегороженное решетками, которые можно было поднимать и опускать, как ворота. Само здание было светлым и просторным благодаря огромным окнам с двух сторон, сквозь которые виднелись загоны, поросшие зеленой травой. В загоне паслись несколько больших першеронских кобыл. Они вели себя беспокойно, то пускаясь в галоп, то снова переходя на рысь или шаг, трясли гривами и пронзительно ржали. В ответ на их ржание из закрытого стойла донеслось громкое ответное ржание, и перегородка затряслась от мощных ударов копытами.
        - Он готов, - пробормотал кто-то за моей спиной. - Кто же эта счастливица?
        - Та, что ближе всего к воротам, - предположила герцогиня, всегда готовая держать пари. - Ставлю пять ливров на эту кобылу.
        - Ошибаетесь, мадам. Она слишком спокойна. Это будет вон та малышка, что стоит под яблоней и стреляет глазами, как заправская кокетка. Смотрите, как она трясет гривой! Я ставлю на нее.
        Заслышав крик жеребца, все лошади остановились, затрепетали ноздрями, стали нервно прядать ушами. Две беспокойные кобылы затрясли головами, одна из них вытянула шею и пронзительно заржала.
        - Вот эта, - убежденно произнес Джейми, кивая на нее. - Слыхали, как она зовет его?
        - И что же она говорит, милорд? - спросил епископ насмешливо, сверкнув глазами.
        Джейми лишь покачал головой:
        - Это песня, милорд, но существа, носящие платье, не могут, да и не должны ее слышать.
        Естественно, выбор пал на кобылу, на которую указал Джейми. Оказавшись в сарае, она остановилась как вкопанная с поднятой головой и стала принюхиваться, раздувая ноздри. Жеребец почуял ее и так громко заржал, что звуки эти, эхом отдававшиеся под крышей, моментально заглушили все разговоры.
        Впрочем, в этот момент никому и не хотелось говорить. Даже я, несмотря на плохое самочувствие, ощутила замирание в груди, когда кобыла снова ответила на призыв жеребца.
        Першероны - очень крупные лошади. Они достигают пяти футов в холке. А круп хорошо откормленной кобылы шириной почти в ярд. Серые в яблоках или вороные, они украшены пышной гривой и хвостом в руку толщиной.
        Тут жеребец так неожиданно и мощно рванулся к кобыле из стойла, что все отпрянули от перегородки. Он взбивал копытами тучи пыли, изо рта брызгала пена. Наконец жених вырвался из стойла и прыгнул в загон.
        Кобыла заметалась и тревожно заржала. Он налег на нее сзади, схватил зубами за шею, заставляя покорно склонить голову. Ее хвост высоко взметнулся, оставляя ее незащищенной и предоставленной его желанию.
        - Господи, - прошептал месье Прюдом.
        Все произошло очень быстро, но казалось, что мы бесконечно долго наблюдали, как вздымались и опускались темные бока, как играли солнечные лучи в развевающихся гривах и мускулы напрягались в гибкой агонии соития.
        Все молчали, выходя из конюшни. Герцог рассмеялся, слегка подтолкнул локтем Джейми и сказал:
        - Вы ведь не раз видели подобные сцены, милорд Брох-Туарах?
        - Так и есть, - ответил Джейми. - Я видел их много раз.
        - Правда? - воскликнул герцог. - Тогда скажите, милорд, что вы чувствуете, глядя на такие сцены?
        Джейми улыбнулся уголком рта, вторая половина лица, обращенная к герцогу, сохраняла серьезное выражение.
        - Свою неполноценность, ваше сиятельство, - ответил он.
        - Вот это зрелище! - воскликнула герцогиня де Нев. Она отломила кусочек бисквита и стала медленно жевать. - Так возбуждает!
        - Какой грандиозный член, хотите вы сказать, - довольно грубо встряла мадам Прюдом. - Хотела бы я, чтобы у Филибера был такой. А то у него…
        Она повела бровью в сторону тарелки с тонкими сосисками, каждая длиной дюйма с два, и дамы, сидевшие на коврике для пикника, дружно захихикали.
        - Поль, пожалуйста, кусочек курицы, - обратилась графиня Сен-Жермен к пажу.
        Она была молода, и фривольные разговоры старших дам смущали ее.
        Я задавала себе вопрос, какого рода отношения были у нее с мужем. Он никогда не вывозил ее в свет, кроме тех случаев, когда присутствие епископа не позволяло ему появиться с одной из своих любовниц.
        - Какая ерунда! - возразила мадам Монтрезор, одна из придворных дам, чей муж был другом епископа. - Размер - это еще не все. Если член встает только один раз, да и то не больше чем на две минуты, что толку, если у него размеры как у жеребца?
        Она двумя пальцами взяла корнишон и стала высасывать его бледно-зеленый сок, усиленно работая кончиком розового языка.
        - Не важно, что у них в штанах, важно, как они могут этим распорядиться.
        Мадам Прюдом прыснула:
        - Если вы найдете кого-нибудь, кто знает, как этим распорядиться, кроме как сунуть в ближайшую дырку, тогда покажите мне его. Интересно было бы посмотреть, что еще можно с этим делать.
        - Ваши мужья, во всяком случае, хоть что-то с этим делают, - вставила герцогиня де Нев.
        Она бросила презрительный взгляд на своего мужа, стоявшего вместе с другими мужчинами возле загона, в который пустили только что осемененную кобылу.
        - «Только не сегодня, моя дорогая». - Она очень похоже изобразила сонные интонации своего мужа. - «Я так устал». - Она приложила руки к бровям и закатила глаза. - «Занятия так изматывают».
        Ободренная одобрительными смешками, она продолжала передразнивать мужа, расширив глаза как бы от ужаса и закрывая руками низ живота:
        - «Что, опять? Ты же знаешь, что частое расходование мужской энергии может привести к расстройству здоровья. Мало того что из-за твоих домогательств я совсем исхудал, ты что, хочешь, чтобы меня хватил удар?»
        Дамы снова весело рассмеялись. Так громко, что привлекли внимание епископа. Он посмотрел в нашу сторону. На его лице появилась виноватая улыбка, вызвавшая новый взрыв веселья.
        - Он, по крайней мере, не расходует свою мужскую энергию в борделях или где-либо еще, - сказала мадам Прюдом, с жалостью посмотрев на графиню Сен-Жермен.
        - Нет, - сказала погрустневшая Матильда. - Он трясется над ним, как будто он у него золотой. Можно подумать, что он… О, ваше сиятельство! Не желаете ли вина? - с очаровательной улыбкой обратилась она к герцогу, который незаметно подошел сзади.
        Он стоял и улыбался дамам, слегка подняв одну бровь. Если он и слышал, о чем они говорили, то не подал виду.
        Усевшись рядом со мной на подстилке, его сиятельство поддерживал живой, остроумный разговор с дамами, его странно высокий голос совсем не контрастировал с их голосами. Казалось, он был увлечен беседой, но я заметила, что время от времени он поглядывает на группу мужчин, стоявших у изгороди. Килт Джейми выделялся своей яркой расцветкой среди пестрых бархатных и шелковых одежд.
        Я испытывала некоторую нерешительность перед встречей с герцогом, ведь наш последний визит к нему закончился арестом Джонатана Рэндолла по моему обвинению в нападении. На этом пикнике герцог был само очарование и любезность. Ни разу не упомянул о братьях Рэндолл. Не было и ни единого упоминания о самом аресте. Сандрингем, как дипломат высокого класса, в полной мере владел искусством хранить молчание.
        Я обрадовалась появлению герцога, потому что его присутствие избавило меня от обычных дурацких вопросов, что шотландцы носят под килтом. Учитывая игривое настроение дам, я сомневалась, что моего обычного ответа: «О, то, что носят все» - будет достаточно.
        - Ваш муж прекрасно разбирается в лошадях. - Герцог повернулся ко мне, как только его соседка с другой стороны, герцогиня де Нев, заговорила с мадам Прюдом, сидевшей напротив. - Он сказал мне, что его отец и дядя держали небольшие, но очень хорошие конюшни в горах.
        - Да, это так. - Я глотнула вина. - Но вы ведь были у Колума Маккензи в замке Леох и имели возможность видеть его конюшню.
        Я впервые встретила герцога в Леохе год назад. Встреча была краткой. Он уехал на охоту незадолго до того, как меня арестовали за колдовство. Он, конечно, должен был знать об этом, но не выдал себя ни единым намеком.
        - Да, я видел. - Синие проницательные глазки герцога блуждали по сторонам, он смотрел, не наблюдают ли за нами. - Ваш муж говорил мне, что не может жить в своей собственной стране из-за ошибочного смертного приговора, вынесенного ему английской короной. Скажите, миледи, этот приговор все еще действует?
        - Да. За его голову обещано вознаграждение, - мрачно подтвердила я.
        Выражение вежливого интереса на лице герцога не изменилось. Он потянулся за сосиской.
        - Это поправимо, - спокойно сказал он. - После встречи с вашим мужем в Леохе я навел справки - о, очень осторожно, моя дорогая леди, уверяю вас. И думаю, что это дело можно уладить без больших хлопот, шепнув нужное слово в нужное ухо.
        Я внимательно слушала. Джейми когда-то рассказал Сандрингему о своем приговоре - так посоветовал ему Колум Маккензи - в надежде, что герцог сможет вмешаться и помочь. Так как Джейми действительно не совершил никакого преступления и против него не было улик, казалось вполне возможным, что герцог, имеющий вес в высших кругах Англии, и в самом деле сможет поспособствовать отмене приговора.
        - Что вы хотите взамен?
        Его светлые брови подпрыгнули, и он улыбнулся, продемонстрировав маленькие ровные белые зубы.
        - Как вы, однако, прямолинейны! Может, я просто ценю помощь вашего мужа в выборе лошадей и хотел бы видеть его возвратившимся туда, где его знания и опыт можно было бы применить с пользой.
        - Может быть, но это не так, - возразила я холодно.
        Заметив, что мадам Прюдом наблюдает за нами, я вежливо улыбнулась герцогу.
        - Так что?
        Он отправил сосиску целиком себе в рот и медленно жевал ее. На круглом лице не отражалось ничего, кроме наслаждения едой и солнечным днем. Наконец он дожевал и аккуратно вытер рот накрахмаленной салфеткой.
        - Ну хорошо, - начал он. - Только в качестве предположения. Вы меня понимаете?
        Я кивнула, и он продолжал:
        - Таким образом, в качестве предположения, мы могли бы допустить, что дружба вашего мужа с некоторым лицом, недавно прибывшим из Рима… Вы меня понимаете? Да. Предположим, что эта самая дружба интересует определенные круги, которые бы предпочли, чтобы это лицо благополучно вернулось в Рим. Или обосновалось бы во Франции. Хотя Рим был бы предпочтительнее. Безопаснее, знаете ли.
        - Понимаю.
        Я взяла с тарелки сосиску. Они были сильно сдобрены специями, и запах чеснока ударял в нос всякий раз, как я откусывала кусочек.
        - Значит, эти круги придают такое большое значение дружбе моего мужа с этим лицом, что предлагают отмену приговора в обмен на разрыв этих отношений? Но почему? Мой муж не такая уж влиятельная персона.
        - Пока нет, - согласился герцог, - но может стать ею в будущем. У него есть связи в среде французских банкиров и торговцев. Его принимают при дворе, и он имеет некоторый доступ к королю Людовику. Короче, даже если сейчас он и не располагает крупными суммами и известностью, то вскоре все это может обрести. К тому же он член одного из двух самых влиятельных шотландских кланов. Круги, которые желают возвращения вышеупомянутого лица в Рим, не без оснований опасаются, что влияние вашего мужа может быть направлено в нежелательное русло. Таким образом, будет лучше, если ваш муж вернется на родину и его доброе имя будет восстановлено. Вы так не считаете?
        - Надо подумать, - ответила я.
        Это была взятка, и очень заманчивая взятка. От Джейми требовалось разорвать все отношения с Карлом Стюартом и свободно, без риска быть повешенным, вернуться в Шотландию, в Лаллиброх. Отъезд человека, поддерживающего Стюартов, при минимальных затратах с их стороны, был бы очень желателен для англичан.
        Я внимательно смотрела на герцога, пытаясь понять, какую выгоду он преследует. Формально являясь послом Георга II, выборщиком Ганновера и короля Англии - пока Яков Стюарт остается в Риме, - герцог вполне мог иметь двойную цель своего пребывания в Париже. Начать с Людовиком осторожный обмен любезностями и изменить сложившийся баланс сил, одновременно сужая размах новой волны якобитского движения. Несколько групп, поддерживающих Карла, со временем куда-то исчезли под предлогом неотложных дел за границей. Их или подкупили, или вспугнули?
        Невозмутимое лицо герцога не выдавало его мыслей. Он сдвинул парик и бессознательно почесал лысину под ним.
        - Подумайте об этом, моя милая, - настаивал он, - а когда подумаете, поговорите со своим мужем.
        - Почему вы сами с ним не поговорите?
        Он пожал плечами и взял еще одну сосиску, уже третью.
        - Я считаю, что мужчины чаще прислушиваются к словам, сказанным в домашней обстановке человеком, которому доверяют. В противном случае они воспринимают совет как давление извне. - Он улыбнулся. - К самолюбивым людям нужен деликатный подход. А кто может быть деликатнее женщины?
        Я не успела ответить. Из главной конюшни раздался крик, и все головы повернулись туда. По узкой аллее между главной конюшней и длинным открытым сараем, в котором была кузница, неслась лошадь. Это был молодой першерон, не старше двух-трех лет, судя по его неровной окраске. Даже молодые першероны крупны, а этот был просто огромный. Он бегал взад-вперед легкой рысью, размахивая хвостом. Определенно этот жеребец еще не был приучен к седлу. Он резко метался из стороны в сторону, пытаясь сбросить маленькую фигурку, обеими руками вцепившуюся ему в гриву.
        - Черт побери, это Фергюс!
        Дамы, встревоженные криками, вскочили на ноги и с интересом наблюдали за происходящим.
        Я даже не заметила, что мужчины присоединились к нам, пока одна из женщин не сказала:
        - Однако это довольно опасно. Мальчик может ушибиться!
        - Если не ушибется сам, свалившись с лошади, я отшлепаю его, едва этот паршивец попадет мне в руки, - послышался сердитый голос.
        Я повернулась и увидела Джейми, наблюдающего поверх моей головы за быстро приближающейся лошадью.
        - Ты хочешь снять его? - спросила я.
        Он покачал головой:
        - Нет, пусть лошадь сама об этом позаботится.
        Лошадь же, казалось, была больше озадачена, чем испугана странным грузом на спине. Серая пятнистая холка напрягалась и вздрагивала, словно сгоняя мух. Жеребец удивленно поворачивал голову, как будто хотел посмотреть, что происходит.
        Фергюс, растопырив ноги, намертво вцепился в гриву першерона и только благодаря этому держался на его широкой спине. Таким образом, у него был шанс соскользнуть с лошади или отлететь в сторону, не попав ей под копыта, если бы жертвы «навозной войны» не привели в исполнение свой план мести.
        Два или три грума следовали за лошадью, блокируя ей дорогу. Одному из них удалось забежать вперед и открыть ворота пустого загона. Эти ворота находились недалеко от того места, где стояли мы. Грумы намеревались загнать лошадь в загон, где она сбросит с себя Фергюса или нет, как ей заблагорассудится, но, по крайней мере, успокоится и сама избежит травм.
        Вдруг из слухового окошка, расположенного высоко над землей, высунулась голова. Все смотрели на лошадь, и никто, кроме меня, этого не заметил. Мальчишка выглянул из окна, исчез и почти тотчас же вновь появился, держа большую охапку сена. Улучив момент, когда лошадь с Фергюсом проносилась под окном, он бросил сено вниз.
        Эффект был такой, будто бросили бомбу. Жеребец громко заржал, взрыл копытами землю и понесся, как победитель дерби, прямо на группку кузнецов. Те с криком бросились врассыпную.
        Джейми рванулся вперед, оттолкнув меня с дороги так, что я отлетела в сторону и оказалась на земле. Он поднял меня, ругаясь по-гэльски, и, даже не извинившись, понесся вдогонку за Фергюсом.
        Лошадь металась и вертелась, как безумная, вставала на дыбы, приводя в ужас грумов и конюхов, которые быстро утратили свою профессиональную сдержанность при мысли, что одна из королевских лошадей может пораниться у всех на глазах.
        Каким-то чудом, то ли благодаря упрямству, то ли из чувства страха, Фергюс все-таки продолжал держаться на лошади, соскальзывая то вправо, то влево, подпрыгивая и обдирая кожу тощих ног. Конюхи что-то кричали ему, но он не слышал ничего, крепко зажмурив глаза и вцепившись в лошадиную гриву так, словно от этого зависела его жизнь. Один из конюхов схватил вилы и стал угрожающе размахивать ими, чем до смерти испугал мадам Монтрезор, решившую, очевидно, что он собирается заколоть ребенка.
        Пронзительный крик мадам Монтрезор никак не подействовал на жеребца. Он продолжал пугливо пританцовывать, пятясь от приближавшихся к нему людей.
        В какой-то момент конюх попытался снять Фергюса с лошади, и возникла реальная опасность, что ребенок упадет с лошади и будет неминуемо растоптан ею. Я не могла себе представить, как спасти мальчика от верной гибели. Но тут лошадь сделала неожиданный рывок в сторону купы невысоких деревьев и кустарника возле самого паддока[24 - Паддок - загон для лошадей.], желая то ли спрятаться от надвигавшихся на нее людей, то ли сбросить чудовище, громоздившееся у нее на спине.
        Когда лошадь проносилась мимо кустов, я заметила мелькнувшего там человека в красном шотландском костюме, а вслед за тем нечто красное обрушилось с дерева вниз. Это был Джейми. Забравшись на дерево, он всей своей массой обрушился на жеребца, и тот рухнул на землю. Мелькнули голые ноги, и зрителям стало ясно, что этот необычный человек ничего не носит под своим килтом. Группа придворных бросилась к упавшему лорду Брох-Туараху, а конюхи погнались за быстро удаляющейся лошадью.
        Джейми неподвижно лежал на спине под буковым деревом. Его лицо было мертвенно-бледным, глаза и рот - широко открыты, а руки крепко обнимали прильнувшего к нему Фергюса. Когда я подбежала к ним, Джейми подмигнул мне и через силу улыбнулся. Он с трудом переводил дыхание, но я успокоилась - ему нужно было лишь отдышаться.
        Осознав наконец, что он больше никуда не мчится, Фергюс осторожно поднял голову, а затем уселся прямо на живот своего спасителя и воскликнул:
        - Как замечательно, милорд! Не повторить ли нам все это снова?
        Спасая ребенка в Аржантане, Джейми растянул мышцы бедра и сильно хромал, когда мы вернулись в Париж. Он послал Фергюса, который ничуть не пострадал ни от своей шальной выходки, ни от скандала, последовавшего за этим, на кухню поискать себе чего-нибудь на ужин, а сам рухнул на стул возле камина, потирая опухшую ногу.
        - Очень больно? - сочувственно спросила я.
        - Не очень. Просто ноге требуется покой.
        Он поднялся со стула и с удовольствием потянулся, почти коснувшись руками почерневших дубовых потолочных балок над камином.
        - Терпеть не могу эти длительные поездки в экипаже. Мне больше по душе ездить верхом.
        - Мне тоже.
        Я слегка потерла затекшую от долгого сидения поясницу. Боль, казалось, отдавала в низ живота и в ноги, утратившие былую выносливость в связи с беременностью.
        Я провела рукой по ноге Джейми и указала на кровать:
        - Ложись на бок, я натру тебе ногу. У меня есть хорошая мазь, которая немного облегчит боль.
        - Ну, если ты настаиваешь…
        Он с трудом поднялся и лег на левый бок, при этом килт задрался выше колен.
        Я открыла свой медицинский саквояж и стала перебирать баночки и коробочки: репейник, скользкий ильм, плющ… А, вот! Я взяла небольшую стеклянную баночку, полученную от месье Форе, и, отвинтив крышку, осторожно понюхала. Целебные мази быстро портятся, но в эту для лучшей сохранности было добавлено значительное количество соли. У мази был приятный запах и красивый бледно-желтый цвет - цвет свежего крема.
        Я подцепила лопаточкой немного снадобья и осторожно нанесла на мышцы бедра, еще более приподняв при этом килт Джейми. Нога была теплой, но не горячей, как при воспалении. Она излучала обычное тепло молодого, крепкого и здорового мужского тела. Я осторожно втирала крем в кожу, ощущая выпуклость твердых мускулов, крепость мышц и сухожилий.
        Джейми слегка застонал, когда я надавила посильнее.
        - Больно? - спросила я.
        - Да, немного, но продолжай, - ответил он. - Уже становится легче. Я не признался бы в этом никому, кроме тебя, англичаночка, но это было великолепно. Мне никогда не доводилось испытывать ничего подобного.
        - Рада, что ты остался доволен собой, - сухо ответила я, беря вторую порцию мази. - Я тоже интересно провела время.
        Не прекращая массажа, я рассказала ему о предложении герцога Сандрингема. Морщась от боли, так как я надавливала на больное место, он промычал в ответ:
        - Значит, Колум был прав, говоря, что этот человек мог помочь избавиться от обвинений, выдвинутых против меня.
        - Судя по всему, да, но, я думаю, вопрос в том, захочешь ли ты принять его покровительство?
        В ожидании ответа я старалась ничем не выдать своего волнения. Я заранее знала, каким он будет. Семейство Фрэзер известно своим упрямством, и, хотя мать Джейми была Маккензи, сам он был Фрэзером до кончиков ногтей.
        Вбив себе в голову, что должен во что бы то ни стало остановить Карла Стюарта, он вряд ли откажется от этой мысли. И все же мне казалась весьма соблазнительной возможность вернуться домой, в Шотландию, к спокойной жизни.
        Словно прочитав мои мысли, Джейми фыркнул:
        - Ну хорошо, я скажу тебе, англичаночка. Если бы я был уверен, что Карл Стюарт сможет добиться успеха и избавить Шотландию от власти англичан, я отдал бы все свои земли, свободу и даже жизнь, чтобы помочь ему. Но, будучи отпрыском королевского рода, он всего лишь напыщенный глупец. У меня нет иного выхода, как только остаться здесь. И я обязан с благодарностью отвергнуть предложения его светлости.
        - Я знала, что ты ответишь именно так, - сказала я, слегка надавив на бедро.
        Он улыбнулся, взглянул на мою руку, измазанную желтоватой мазью:
        - Что это за снадобье?
        - Месье Форе дал мне его. Он не сказал, как оно называется. Я не думаю, что оно содержит какие-нибудь активные ингредиенты, но это замечательный жирный крем.
        Тело Джейми у меня под руками напряглось, и он взглянул через плечо на голубую баночку.
        - Тебе дал ее месье Форе? - спросил он.
        - Да, - удивленно ответила я. - А в чем дело?
        Вместо ответа он отвел в сторону мои вымазанные кремом руки и, свесив ноги с кровати, потянулся за полотенцем.
        - А на крышке баночки есть изображение геральдической лилии? - спросил он, вытирая мазь.
        - Да, есть. Что-то не так с этой мазью?
        На лице у него появилось необычное выражение, нечто среднее между испугом и радостью.
        - Я бы не сказал, что здесь что-то не так, англичаночка, - ответил он.
        Растерев ногу так, что рыжеватые кудрявые волосики поднялись на ней дыбом, он отбросил полотенце в сторону и задумчиво посмотрел на баночку.
        - Месье Форе, должно быть, очень ценит тебя, англичаночка. Это очень дорогая мазь.
        - Но…
        - Нет, конечно же, я отдаю должное этому снадобью, - заверил он меня. - Но сознание того, что я мог бы стать одним из его ингредиентов, вызывает у меня какое-то странное чувство.
        - Джейми… - Голос у меня сорвался. - Что представляет собой эта мазь?
        Я схватила полотенце, торопливо вытирая руки, покрытые ценной мазью.
        - Жир повешенного, - неохотно ответил он.
        Я пребывала в полной растерянности, но постепенно пришла в себя.
        - Ты имеешь в виду…
        По телу побежали мурашки, а волосы на голове зашевелились.
        - Именно так. Жир, вытопленный из повешенных преступников. - Джейми говорил весело, быстро овладев собой, в то время как я совершенно утратила самообладание. - Говорят, очень помогает при ревматизме и болях в суставах.
        Я вспомнила, с какой тщательностью месье Форе собирал извлеченные в ходе операции частицы организма пациентов в «Обители ангелов», и многозначительный взгляд, которым Джейми одарил хирурга в тот вечер, когда месье проводил меня до дома.
        Ноги сделались ватными, внутри все похолодело.
        - Джейми, черт возьми, да кто же такой этот месье Форе? - вскричала я.
        На лице Джейми появилось еще более веселое выражение.
        - Он палач, англичаночка. Я думал, ты знаешь.
        С конюшенного двора, куда Джейми отправился отмываться, он вернулся, дрожа от холода. Но ему необходимо было более основательное омовение, чем можно позволить себе в раковине спальни.
        - Не волнуйся, все в порядке, - заверил он меня, скинув рубашку и скользнув обнаженным под одеяло.
        Тело его было покрыто гусиной кожей, и он все еще продолжал дрожать, обнимая меня.
        - Ну как, англичаночка, от меня больше не пахнет этой гадостью, а? - спрашивал он, в то время как я, затаив дыхание, лежала под одеялом, крепко обхватив себя руками.
        - Нет, - сказала я. - Джейми, боюсь, у меня кровотечение.
        - Иисусе, - тревожно прошептал он, и я почувствовала, как его захлестнула волна страха.
        Он прижал меня к себе, гладил волосы и спину, но мы оба чувствовали полную беспомощность перед лицом физической опасности, грозившей мне.
        Сильный человек, он не мог защитить меня; страстно желал помочь, но был не в состоянии сделать это. Впервые я не чувствовала себя защищенной его объятиями, и сознание этого угнетало нас обоих.
        - Ты думаешь… - начал было он, но сразу же умолк и сглотнул.
        Я чувствовала, как он судорожно старался подавить свой страх.
        - Это опасно, англичаночка? Ты можешь сказать мне?
        - Нет, - сказала я, еще плотнее прижимаясь к нему и стараясь успокоиться. - Я не знаю. Кровотечение не сильное. Во всяком случае, пока.
        Свеча еще продолжала гореть.
        Он взглянул на меня потемневшими от тревоги глазами:
        - Может, мне лучше позвать кого-нибудь к тебе, Клэр? Кого-нибудь из женщин, работающих в больнице?
        Я покачала головой и облизнула пересохшие губы.
        - Нет, не надо. Не думаю, что они способны чем-нибудь помочь мне.
        У меня не было желания разговаривать. Хотелось лишь, чтобы рядом находился кто-то, кто может помочь, если в этом возникнет необходимость. Из головы не шли слова врача, услышанные мною в один из первых дней обучения на курсах медсестер. Он отошел от кровати пациентки, которой угрожал выкидыш, и сказал, пожимая плечами: «В данном случае ничего нельзя предпринять. Если ей суждено потерять ребенка, она потеряет его, что бы вы ни делали. Покой и постельный режим - единственное средство, но даже это редко помогает».
        - Может быть, все обойдется, - сказала я, стараясь успокоить нас обоих. - Иногда у женщины во время беременности случаются незначительные кровотечения.
        Это не столь необычная вещь в первые три месяца. Но у меня уже было больше пяти. Сейчас нельзя было считать кровотечение явлением обычным. И все же существует множество причин, способных вызвать кровотечение, и не все они кончаются выкидышами.
        - Все еще может наладиться, - сказала я, положив руку на живот и слегка нажав на него.
        Немедленно последовал ответный импульс в виде слабого, вялого толчка, от которого мне сразу же сделалось лучше, на глазах появились слезы радости.
        - Англичаночка, чем я могу помочь? - прошептал Джейми.
        Его рука нашла мою руку на животе. Я накрыла наши руки другой ладонью и так держала.
        - Просто молись. Молись за нас, Джейми.
        Глава 23
        Хитроумный план
        К утру кровотечение остановилось. Я осторожно поднялась с постели - да, все было в порядке. Тем не менее я отчетливо поняла, что пора прекращать работу в «Обители ангелов», и немедля отправила Фергюса с письмом к матери Хильдегард. Она, в свою очередь, выразила добрые пожелания и обещала молиться за меня, а также прислала бутылочку коричневого эликсира, «весьма почитаемого добропорядочными замужними дамами для предупреждения выкидышей», как было сказано в сопроводительном письме. После мази Форе у меня возникло твердое решение не принимать никаких лекарств, приготовленных кем бы то ни было, кроме меня самой, но, тщательно понюхав присланное средство, я пришла к выводу, что все ингредиенты этого снадобья, по крайней мере, имели растительное происхождение.
        После некоторых колебаний я выпила столовую ложку эликсира. Жидкость была горьковатой на вкус и оставляла неприятное ощущение во рту, но уже одна только содержащаяся в письме матери Хильдегард рекомендация лекарства, возможно совершенно бесполезного, принесла мне облегчение. Теперь я проводила большую часть дня, лежа в шезлонге у себя в комнате. Я читала, размышляла, шила или просто смотрела в пустоту, сложив руки на животе.
        Но это когда я оставалась одна. Если же Джейми был дома, он проводил все время со мной. Мы беседовали о повседневных делах или обсуждали последние письма якобитов. Королю Якову, по-видимому, сообщили о предполагаемых вложениях Карла в винную торговлю, и он всей душой одобрял действия сына, считая их весьма удачными и способными помочь ему обосноваться во Франции, чего, как подчеркивает в своем письме Яков, он «желал бы всей душой».
        - Итак, Яков считает, что деньги помогут Карлу стать джентльменом и обеспечат ему положение в Париже, - сказала я. - Ты думаешь, что он только это имеет в виду? Луиза навестила меня сегодня и рассказала, что Карл на прошлой неделе приезжал сюда. Она поначалу отказывалась принять его, но в конце концов согласилась. Она говорит, что держался он очень напыщенно и был чем-то явно взволнован, но чем именно, ей не сказал. Просто намекнул, что намерен осуществить некую грандиозную акцию. По ее словам, он назвал это «величайшим предприятием». Это не похоже на простое капиталовложение, как ты думаешь?
        - Действительно, не похоже, - мрачно отозвался Джейми.
        - Гм, - продолжала я. - Если собрать все эти факты воедино, можно побиться об заклад, что Карла не слишком-то заботят доходы от его предприятия и он не собирается стать добропорядочным парижским купцом.
        - Если бы я был азартным человеком, я бы и впрямь побился об заклад, - заметил Джейми, - но сейчас главный вопрос в том, как остановить его.
        Все прояснилось спустя несколько дней, после многочисленных дебатов и бесполезных предположений. Мурта был у нас в спальне. Он принес мне из дока несколько рулонов ткани.
        - Говорят, в Португалии вспышка оспы, - сообщил он, сваливая дорогой скользящий шелк на кровать, как будто это была груда старой мешковины. - Утром из Лиссабона пришел корабль с железом. Начальник порта с тремя помощниками отправились туда с обыском, но ничего не нашли.
        Заметив бутылку бренди у меня на столе, он налил полстакана и выпил, как воду, большими, жадными глотками. Я была так поглощена этим зрелищем, что отвлеклась от разговора и очнулась, только когда Джейми воскликнул:
        - Оспы?
        - Да, - подтвердил Мурта, сделав паузу между глотками, - именно оспы. - И продолжал пить.
        - Оспы, - пробормотал чуть слышно Джейми. - Оспы.
        Постепенно мрачное выражение исчезло с лица Джейми, а вертикальная морщина между бровями разгладилась. Он откинулся на спинку своего кресла, сцепив руки на затылке, и пристально посмотрел на Мурту. Уголки его большого рта раздвинулись, словно от улыбки.
        Мурта наблюдал за реакцией Джейми с достаточной долей скептицизма. Он допил свой стакан и сидел, развалившись на табурете, в то время как мой муж вскочил на ноги и начал кружить вокруг своего низкорослого клансмена, что-то насвистывая сквозь зубы.
        - Кажется, у тебя родилась идея? - спросила я.
        - О да, - ответил он и засмеялся.
        Он повернулся ко мне, глаза светились озорством и вдохновением.
        - Нет ли в твоем медицинском саквояже чего-нибудь, что может вызвать у человека озноб, или понос, или сыпь?
        - Ну, есть, - медленно проговорила я, поразмыслив. - Есть розмарин, красный стручковый перец и слабительное. А зачем тебе?
        Он взглянул на Мурту, усмехнулся, а затем от полноты чувств взъерошил волосы своего соплеменника так, что они стали напоминать иголки ежа. Мурта был явно озадачен и с любопытством озирался по сторонам, как маленькая домашняя обезьянка Луизы.
        - Послушайте, - сказал Джейми таинственным шепотом, - а что, если корабль компании Сен-Жермена вернется из Португалии с оспой на борту?
        Я уставилась на него.
        - Ты что, рехнулся? - И вежливо поинтересовалась: - А что будет, если это действительно случится?..
        - Если это случится, - перебил меня Мурта, - они лишатся своего груза. Он будет сожжен или утоплен в гавани, как велит закон.
        В его маленьких глазках вспыхнул интерес.
        - А как ты собираешься это устроить, парень?
        Радостное настроение Джейми слегка померкло, хотя глаза продолжали светиться.
        - Пока я еще не все обдумал, но для начала…
        Мы ломали головы над этим в течение нескольких дней, и наконец решение было принято. В травах, полученных мною от господина Раймона, мне удалось отыскать средство, вызывающее понос. Теперь у нас было все необходимое для осуществления замысла Джейми. Мы вручили Мурте сумку, наполненную экстрактом розмарина, соком крапивы, корнем марены. В конце недели он отправится в Лиссабон, побродит по портовым тавернам, отыщет корабль, зафрахтованный компанией Сен-Жермена, попытается сесть на него, а нам сообщит название корабля и дату отплытия в Париж.
        В ответ на мой вопрос, не покажется ли капитану корабля появление Мурты подозрительным, Джейми ответил, что, скорее всего, нет, поскольку почти все грузовые корабли берут пассажиров, более того, им иногда разрешается пребывать на палубе, а у Мурты будет достаточно денег, чтобы заплатить, даже если ему предложат каюту капитана.
        Он, улыбаясь, подмигнул Мурте.
        - И ты бери капитанскую каюту, слышишь? Не важно, сколько она будет стоить. Ведь тебе нужно будет где-то надежно хранить травы, и ты не должен спать в гамаке, подвешенном в трюме.
        Он окинул своего крестного отца критическим взглядом.
        - А у тебя есть приличное пальто? Если ты отправляешься за границу, а одет словно нищий, тебя высадят в первом же порту, даже не поинтересовавшись содержимым твоей кожаной сумки.
        - Ммфм, - промычал Мурта.
        Этот скромный клансмен редко принимал участие в обсуждении проблем фрэзеровского клана, но то, что он говорил, всегда звучало убедительно и весомо.
        - А когда мне начать принимать эту дрянь? - спросил он.
        Я протянула ему листок с указанием последовательности приема соответствующих снадобий и их дозировки.
        - Сначала две столовые ложки розовой марены. - Я указала на маленькую бутылочку из прозрачного стекла, наполненную жидкостью розового цвета. - Это надо принять за два часа до того, как продемонстрировать первые симптомы заболевания. И продолжать принимать по одной столовой ложке каждые два часа ровно столько времени, сколько потребуется, чтобы сохранять этот симптом.
        Я вручила ему бутылочку из зеленого стекла с темно-пурпурной жидкостью.
        - Это концентрированная эссенция из листьев розмарина. Она действует мгновенно. Прилив крови у тебя начнется через полчаса. Однако действует она очень недолго, поэтому тебе нужно будет принимать ее чаще. Делай это незаметно.
        Я вытащила следующий пузырек, поменьше.
        - Поскольку у тебя появятся все признаки лихорадки, вотри сок крапивы в кожу лица и рук, чтобы появились волдыри. Возьмешь этот листок с собой?
        Мурта решительно покачал головой.
        - Нет, я запомню. Лучше перепутать, как и что принимать, чем держать при себе такую инструкцию. - И, обращаясь к Джейми, уточнил: - А ты встретишь корабль в Орвиэто?
        Джейми кивнул:
        - Да. Все суда, перевозящие вино, делают там остановку, чтобы пополнить запас питьевой воды. Если почему-либо они не остановятся там, я найму лодку и постараюсь догнать вас. Хорошо, если я догоню вас до того, как мы достигнем Гавра, но лучше, если это произойдет у берегов Испании. Я не намерен провести в море больше времени, чем нужно.
        Он кивнул на бутылку в руке Мурты.
        - А тебе лучше всего не торопиться принимать снадобье до тех пор, пока я не появлюсь на борту. Вполне возможно, что при отсутствии свидетелей капитан может просто попытаться избавиться от тебя и выбросить за корму.
        Мурта по обыкновению промычал в ответ:
        - Да, он может попытаться.
        Он коснулся рукоятки своего кинжала и иронически усмехнулся.
        Джейми нахмурился.
        - Не забывайся. Подразумевается, что ты заболел оспой. Они будут опасаться подходить к тебе, и все-таки дождись, пока я появлюсь.
        - Ммфм.
        Я переводила взгляд с одного на другого и думала: если капитан корабля убедится, что один из его пассажиров инфицирован оспой, он ни при каких обстоятельствах не поведет свой корабль в Гавр, где французские власти непременно потребуют его уничтожения. Столкнувшись с необходимостью плыть со своим грузом назад в Лиссабон и лишиться всего предполагаемого заработка, а кроме того, потерять две недели в Орвиэто, пока сообщение будет отправлено в Париж, не предпочтет ли капитан продать свой товар богатому шотландскому купцу, только что ступившему на борт его корабля?
        В этом спектакле главная роль будет принадлежать тому, кто согласится играть роль мнимой жертвы оспы. Джейми сразу же вызвался стать подопытным кроликом для опробования трав, и они оказали на него отличное действие. Через несколько минут его светлая кожа сделалась темно-красной, а сок крапивы немедленно вызвал появление волдырей, которые легко мог принять за оспу даже врач, не говоря уж о запаниковавшем капитане. И чтобы уж не было никаких сомнений, моча, окрашенная мареной, создавала полную иллюзию того, что человек писает кровью, как это обычно бывает при оспе.
        - Боже! - воскликнул Джейми, совершенно растерявшись, как только начали действовать травы.
        - Прекрасно! - сказала я, заглядывая через его плечо в белый фарфоровый ночной горшок с ярко-розовым содержимым. - Лучше, чем я ожидала.
        - Да? А как долго это будет продолжаться? - спросил Джейми.
        Вид у него был какой-то беспокойный.
        - Думаю, несколько часов. А что? У тебя какие-нибудь неприятные ощущения?
        - Ничего особенного, но я чувствую зуд, правда небольшой.
        - Это не от трав, - уверенно заявил Мурта. - Это естественно для парня в твоем возрасте.
        Джейми усмехнулся:
        - Вспоминаешь давно забытое?
        - Вспоминаю то, что было задолго до твоего рождения и раньше, чем ты думаешь.
        Маленький клансмен укладывал пузырьки в свою кожаную сумку, тщательно заворачивая каждый в мягкую кожу, чтобы не разбить.
        - Я сообщу название корабля и маршрут, как только представится возможность. И жду тебя в Испании через месяц. У тебя будут деньги к тому времени?
        Джейми кивнул:
        - Думаю, даже раньше, на следующей неделе.
        Дела Джареда шли превосходно благодаря Джейми, но для приобретения всех товаров, доставляемых в порт, средств было недостаточно, хотя отдельные покупки для дома Фрэзеров все же совершались. Этому помогали шахматные игры, да и месье Дюверни - молодой преуспевающий банкир - гарантировал достаточный заем другу своего отца.
        - Жаль, что мы не сможем доставить груз в Париж, - заметил Джейми, когда мы разрабатывали план действий, - но Сен-Жермен должен узнать правду. Думаю, будет лучше, если мы продадим товар через посредника в Испании. Я знаю такого человека в Бильбао. Доход будет, конечно, поменьше, чем можно было бы получить во Франции, да и налоги большие, но…
        - Но ты сможешь вернуть долг Дюверни, - сказала я. - И раз уж речь зашла о долгах, какие действия может предпринять синьор Манзетти в отношении Карла Стюарта, который занял у него кругленькую сумму?
        Джейми весело хохотнул:
        - Думаю, только забыть о них. Да еще подмочить репутацию Стюарта в глазах всех банкиров континента.
        - Даже немного жаль старого Манзетти, - вздохнула я.
        - Ничего не поделаешь. Нельзя сделать омлет, не разбив при этом яиц, как говорит моя старенькая бабушка.
        - У тебя нет никакой старенькой бабушки, - парировала я.
        - Нет, - согласился он. - Но если бы была, то именно так и сказала бы.
        Джейми помолчал немного, затем продолжал:
        - Конечно, это не совсем честно по отношению к Стюартам. Действительно, если бы лорды-якобиты узнали, что я делаю, они назвали бы это предательством и были бы правы.
        Он потер рукой лоб, как всегда делал в минуты тревоги или волнения, покачал головой, и глубокая озабоченность сменила радостное выражение на его лице.
        - Тут ничего не поделаешь, англичаночка. Сейчас приходится делать выбор между честолюбивыми устремлениями Карла Стюарта и жизнью множества шотландцев. Я не испытываю ни малейшей симпатии к королю Георгу, после того как он назначил цену за мою голову, но не вижу другого выхода.
        Джейми нахмурился.
        - Если бы Карл смог осуществить задуманное… О, тогда совсем другое дело. Это был бы благородный риск. Но твоя история подтверждает, что он не добьется успеха. Да я и сам уверен в этом, потому что хорошо знаю принца. А Шотландия… Там мой народ, и если жизнь моего народа зависит от золота банкира, то лучше принести в жертву золото, чем собственную честь.
        Он весело пожал плечами.
        - Давай представим себе, что золото его высочества было похищено грабителями из банка или пиратами на море. Вот и все.
        Он помолчал с минуту, разглядывая лежащие на столе крепко сжатые кулаки своих сильных рук, потом повернулся ко мне и сказал, улыбаясь:
        - Когда я был ребенком, мне очень хотелось стать пиратом, жаль, что сейчас мне нельзя носить саблю.
        Я лежала на кровати, сложив руки на животе, и размышляла. После той тревожной ночи кровотечение почти полностью прекратилось, и я чувствовала себя хорошо, хотя любое кровотечение на данной стадии беременности могло служить серьезной причиной для тревоги. Я раздумывала над тем, что будет, если случится беда во время отсутствия Джейми. Однако в любом случае он должен быть в Испании. На том корабле с вином. И если его замысел осуществится, он благополучно вернется домой еще до рождения ребенка.
        Поэтому все личные соображения надо отодвинуть на задний план. Не в состоянии скрыть волнение, Карл признался Джейми, что вскоре ему понадобятся два корабля, а может быть, и больше. Он просил у Джейми совета, как перестроить корабль, чтобы можно было установить на нем пушки. Последние письма Якова Стюарта из Рима изобиловали вопросами. Он чувствовал что-то неладное и подозревал, что это так или иначе связано с политикой. По всей видимости, он был недостаточно информирован о действиях своего сына. Проштудировав зашифрованное письмо, Джейми пришел к выводу, что, скорее всего, король Испании, Филипп, пока не сделал Карлу никаких официальных предложений. Не упоминалось в них и о Папе Римском, но было ясно, что у Якова Стюарта свои шпионы.
        Через некоторое время я интуитивно почувствовала какую-то перемену в настроении Джейми. Глянув в его сторону, увидела, что книга, лежащая у него на коленях, раскрыта, но он перестал переворачивать страницы и даже смотреть в нее. Его глаза были устремлены на меня, а точнее, на то место, где кончалась моя ночная рубашка. Подол ее я натянула даже, пожалуй, на несколько дюймов ниже, чем могла диктовать простая скромность, которую едва ли необходимо соблюдать в присутствии мужа. Взгляд его был напряженным, потемневшим от желания, и я поняла, что следовать соображениям стыдливости в постели с мужем не всегда целесообразно, если нет для этого каких-то особых причин. Конечно, могут существовать и другие мнения на этот счет.
        Заметив, что я наблюдаю за ним, Джейми покраснел и с нарочитым интересом снова углубился в чтение. Я повернулась на бок и положила руку ему на бедро.
        - Интересная книга? - спросила я, ласкаясь.
        - Мм… О да!
        Он еще больше покраснел, но не отрывал глаз от страницы. Смеясь про себя, я просунула руку под простыню. Книга выпала у него из рук.
        - Англичаночка, ты знаешь, тебе нельзя.
        - А тебе можно. Значит, можно и мне.
        Он решительно отвел мою руку в сторону:
        - Нет, англичаночка, это нечестно.
        - Нечестно? - удивилась я. - Это еще почему?
        Он сильно смутился, избегая моего взгляда.
        - Потому что я получу от тебя удовольствие, а сам буду не в силах доставить его тебе. Нет, так я не могу.
        Я прыснула и положила голову ему на бедро:
        - Джейми, как ты мил!
        - Не мил, но и не настолько эгоистичен… Клэр, прекрати!
        - Ты собираешься ждать несколько месяцев? - спросила я.
        - Я могу, - ответил он с той твердостью, какая только возможна в подобных обстоятельствах. - Я ждал двадцать два года, и я могу…
        - Нет, не можешь, - сказала я, стянув простыню и любуясь тем, что ясно проступало сквозь его ночную рубашку.
        Я дотронулась до него рукой, и тут же он живо отозвался на мое прикосновение.
        - Не знаю, кем еще тебе суждено быть в будущем, но монахом ты не был никогда.
        Уверенной рукой я задрала его ночную рубашку.
        - Но… - начал было он.
        - Двое против одного, - сказала я, ложась навзничь. - Ты проиграл.
        Джейми много работал в последующие несколько дней, принимая необходимые меры для успешного осуществления коммерческих дел в его отсутствие. Все же он находил время подняться ко мне, чтобы хоть немного посидеть со мной после обеда. Так было и в этот день. Мы приятно коротали время за беседой, когда нам доложили о приходе гостя. Гости не были для нас редкостью. Почти каждый день ко мне наведывалась Луиза - поболтать о моей беременности или поплакаться из-за своей разбитой любви, хотя мне лично казалось, что сейчас она обожает Карла больше, чем когда он был ее любовником. Она обещала мне принести сладких засахаренных фруктов по-турецки, и я ждала, что сейчас приоткроется дверь и я увижу именно ее круглое личико. Но, к моему удивлению, гостем оказался месье Форе. Магнус сам провел его ко мне в комнату, приняв от него шляпу и плащ с почти суеверным почтением.
        Джейми был не менее меня удивлен такому визитеру, но вежливо поднялся навстречу палачу и предложил угощение.
        - Обычно я не пью спиртного, но не хочу обижать свою уважаемую коллегу. - Он церемонно поклонился в сторону кровати, где лежала я. - Надеюсь, вам лучше, мадам Фрэзер.
        - Да, спасибо большое.
        Я поинтересовалась, чем мы заслужили честь видеть его у себя. Несмотря на то что месье Форе пользовался значительной известностью, а его работа делала его состоятельным человеком, я не думала, что он часто получает приглашения на обед. Вдруг мне в голову пришла мысль: а есть ли у палача какая-нибудь собственная личная жизнь, о которой можно было бы поговорить?
        Он пересек комнату и положил на кровать большой сверток. Месье Форе был похож на самца грифа, принесшего пищу своим птенцам. Вспомнив о подаренном креме, я подняла пакет и взвесила его на руке. Он был легким и источал слабый аромат.
        - Маленький подарок от матери Хильдегард, - объяснил он. - Думаю, это - излюбленное средство почтенных замужних женщин. Она написала, как рекомендуется его принимать.
        Из внутреннего кармана он вытащил запечатанный конверт и протянул мне.
        Я понюхала пакет. От него исходил запах малиновых листьев, камнеломки и чего-то еще. Я надеялась, что мать Хильдегард указала в письме ингредиенты, входящие в состав ее эликсира.
        - Пожалуйста, поблагодарите матушку Хильдегард от моего имени, - сказала я. - А как поживают все остальные в больнице?
        Я очень скучала по своей работе, а также по монахиням и всему медицинскому персоналу.
        Некоторое время мы болтали о больнице. Джейми время от времени вставлял несколько фраз, но больше слушал с вежливой улыбкой или, когда разговор заходил о сугубо медицинских проблемах, прихлебывал из стакана вино.
        - Как жаль, - искренне сказала я, когда месье Форе закончил свою краткую лекцию по поводу лечения раздробленной лопатки плеча. - Я никогда не видела, как это делается. Я действительно скучаю по хирургии.
        - Да, и я тоже буду скучать.
        Месье Форе кивнул, потягивая вино маленькими глотками. Стакан по-прежнему оставался полон почти наполовину. Палач не шутил, когда говорил о своей нелюбви к спиртным напиткам.
        - Вы покидаете Париж? - удивленно спросил Джейми.
        Месье Форе пожал плечами.
        - Только на время. Не меньше чем месяца на два. И это, мадам, основная причина моего визита к вам.
        - Правда?
        - Да, я собираюсь в Англию, и мне подумалось, что, если вы пожелаете отправить кому-нибудь из живущих там весточку, мне не составит никакого труда ее доставить. Если, конечно, там есть кто-нибудь, с кем вы хотели бы поддерживать связь, - уточнил он.
        Я взглянула на Джейми. Лицо его, выражавшее вежливый интерес, мгновенно превратилось в маску, скрывавшую под улыбкой все сокровенные мысли. Посторонний не уловил бы этой перемены, но я хорошо знала Джейми.
        - Нет, - медленно произнесла я. - У меня нет в Англии ни друзей, ни родных. Боюсь, что у меня не осталось там никаких привязанностей с тех пор, как я овдовела.
        Я почувствовала привычную острую боль, как всегда при упоминании о Фрэнке, но подавила ее.
        Если это и показалось странным месье Форе, он никак того не обнаружил. А просто кивнул и поставил на стол свой так и не допитый стакан вина.
        - Понятно. К счастью, у вас есть друзья здесь.
        Тон, каким это было сказано, казалось, таил в себе предостережение. А когда месье Форе наклонился, чтобы поправить чулок, перед тем как встать, он как-то особенно проницательно посмотрел на меня.
        - Я загляну к вам, когда вернусь, и надеюсь снова застать вас в добром здравии.
        - По какому же делу вы едете в Англию? - робко осведомился Джейми.
        Месье Форе повернулся к нему со слабой улыбкой.
        - А какое еще может быть дело у человека моей профессии, месье Фрэзер? - спросил он. - Меня вызывают для исполнения моих служебных обязанностей в Смитфилде.
        - По весьма важному делу, однако, - заметил Джейми. - Если принять во внимание ваше мастерство.
        Выражение его глаз казалось прежним, но в них появилось что-то еще, кроме обычной вежливости.
        Взгляд месье Форе сделался пронзительным. Он медленно выпрямился, глядя сверху вниз на Джейми, сидящего возле окна.
        - Вы правы, месье Фрэзер, - мягко произнес он. - Многое зависит от мастерства. Здесь вы не ошиблись. Задушить человека при помощи веревки сможет каждый. Но чтобы сломать шею аккуратно, одним быстрым движением, требуется особое мастерство. Нужно уметь рассчитать силу удара в зависимости от веса субъекта и правильно расположить веревку. Ну а для того, чтобы правильно привести приговор в исполнение, когда дело касается предателя, уж и впрямь необходимо великое мастерство.
        - Предателя?
        Неожиданно у меня пересохло во рту, и я потянулась за стаканом.
        - Казни предателя? - повторила я, желая, чтобы на этот вопрос не последовало ответа.
        - Повешение, потрошение и четвертование, - коротко произнес Джейми. - Именно это вы имели в виду, месье Форе?
        Палач кивнул. Как бы вопреки своей воле Джейми поднялся, став лицом к лицу со своим гостем - человеком в мрачной черной одежде. Они были одного роста. Месье Форе шагнул навстречу Джейми, и на лице у него появилось такое выражение, словно он собирается провести некий медицинский эксперимент.
        - О да. Это называется казнью предателя. Вначале человек должен быть повешен, но, по милостивому решению суда, так, чтобы шея его не была сломана, а дыхательное горло раздроблено. Ведь удушение здесь не самая главная цель, понимаете?
        - О, понимаю.
        Голос Джейми звучал мягко, почти насмешливо, и я с недоумением посмотрела на него.
        - Понимаете, месье? - вкрадчивым тоном спросил месье Форе, не переставая улыбаться. - Главное - не упустить время. Вы должны уметь определить его на глаз. Лицо потемнеет от крови почти тут же, особенно если у субъекта светлая кожа, а язык вывалится изо рта. Вот что особенно приводит в восторг толпу. Да еще выпученные глаза. Но вы наблюдаете за уголками глаз и ждете, когда в них лопнут мелкие кровеносные сосуды. После этого вы должны подать сигнал своему ассистенту - немедленно освободить субъекта. Весьма немаловажно иметь при этом хорошего помощника.
        Он слегка обернулся, как бы вовлекая и меня в беседу, и я против своей воли кивнула.
        - Потом, - продолжал он, снова повернувшись к Джейми, - вы должны распорядиться, чтобы ему немедленно дали какое-нибудь возбуждающее средство, дабы оживить на тот момент, пока с субъекта будут снимать рубашку. Вы должны потребовать, чтобы рубашка была расстегнута заранее, часто ее бывает трудно снять через голову.
        Длинный тонкий палец приблизился к груди Джейми, указывая на среднюю пуговицу его рубашки, однако не касаясь свеженакрахмаленной ткани.
        - Можно себе представить, - сказал Джейми.
        Одобрительно кивнув, месье Форе убрал палец.
        - Очень хорошо. Ассистент разводит огонь заранее. Заниматься этим ниже достоинства палача. Наступает очередь ножа.
        В комнате царила мертвая тишина. Лицо Джейми по-прежнему оставалось непроницаемым, но на шее выступили капельки пота.
        - Вот где нужно обладать непревзойденным мастерством, - провозгласил месье Форе, предостерегающе подняв палец. - Вы должны действовать быстро, иначе приговоренный умрет прежде, чем вы довершите свое дело. Дав субъекту необходимую дозу стимулянта, вы заставите сокращаться мелкие сосуды, и у вас появится несколько минут, не больше.
        Заметив на столе серебряный нож для распечатывания писем, он проворно схватил его и, зажав в правой руке рукоятку, указательным пальцем левой коснулся кончика лезвия и нацелил нож в сверкающую поверхность орехового стола.
        - Именно сюда, - произнес он мечтательным тоном. - В основание грудины. И быстро рассечь тело до самого паха. Тут вы увидите кости.
        Лезвие ножа для распечатывания писем мелькало в воздухе легко и быстро, подобно порхающей по ветвям колибри.
        - Это ребра. Вы не должны погружать нож глубоко, чтобы не повредить сумку, в которой находятся внутренности. Но кожу, жировой слой и мышцы вы должны одолеть одним махом. Это, - с удовлетворением произнес он, рассматривая свое отражение в полированной столешнице, - считается мастерством высшего класса.
        Осторожно положив нож на прежнее место, он повернулся к Джейми.
        - В конце концов, успех зависит от вашей сноровки. Если точно следовать методике, тут нет особых сложностей. Внутренности заключены в мембрану, напоминающую сумку. Если вы нечаянно не повредите ее, то вам потребуется лишь небольшое усилие, чтобы просунуть руку под мембрану, быстро надрезать у желудка и заднего прохода, и весь мешок с внутренностями можно бросать в огонь. Теперь, - он опять предостерегающе воздел палец, - если вы действовали достаточно быстро и ловко, у вас появится минута для отдыха, так как крупные сосуды еще не повреждены.
        Я была близка к обмороку. Хотя я сидела, но лицо мое наверняка было таким же бледным, как у Джейми. Мой муж улыбнулся, как бы подшучивая над собеседником:
        - Ну а субъект… он… может прожить немного дольше?
        - Именно так, месье.
        Блестящие черные глаза палача скользнули по крепкой фигуре Джейми, задержались на широких плечах и мускулистых ногах.
        - Трудно ответить точно, но мне приходилось сталкиваться с сильными людьми, которые оставались живыми в таком состоянии еще более четверти часа.
        - Но самому субъекту, наверное, эти четверть часа казались бесконечностью, - сухо прокомментировал Джейми.
        Месье Форе сделал вид, что не слышал этих слов. Он снова взял нож для распечатывания писем и, продолжая свой рассказ, принялся им размахивать.
        - К моменту приближения смерти вы должны проникнуть в полость грудной клетки и вынуть сердце. Тут опять требуется великое мастерство. Видите ли, сердце расположено удивительно глубоко, к тому же оно очень скользкое.
        Он вытер руку о свою одежду.
        - Но самая большая трудность заключается в том, чтобы правильно отсечь крупные сосуды, расположенные выше. Это нужно сделать очень быстро, чтобы сердце еще продолжало несколько секунд биться. Для развлечения толпы. От этого в значительной мере зависит и вознаграждение за подобный труд. Что же касается остального… - он пожал острыми, худыми плечами, - то эта работа больше подходит мяснику. После того как жизнь субъекта иссякла, никакого мастерства не требуется.
        - И в самом деле не требуется, - чуть слышно выговорила я.
        - Но вы бледны, мадам! Я слишком утомил вас долгой беседой, - воскликнул месье Форе.
        Он прикоснулся губами к моей руке, и я испытала жгучую потребность отдернуть ее. Его собственная рука была холодна, но губы оказались неожиданно теплыми. Он чуть заметно, словно тайком, пожал мою руку и сделал официальный поклон в сторону Джейми.
        - Мне нужно идти, месье Фрэзер. Надеюсь на скорую встречу с вами и вашей очаровательной женой и… при таких же приятных обстоятельствах, как сегодня.
        Глаза мужчин на мгновение встретились. И тут месье Форе, видимо, вспомнил о серебряном ноже для распечатывания писем, который он продолжал держать в руке. Удивленно ахнув, он протянул его Джейми на раскрытой ладони. Джейми нахмурился и осторожно взял нож за лезвие.
        - Счастливого пути, месье Форе. - Рот его искривился. - И огромная благодарность за вашу весьма поучительную беседу.
        Он решил сам проводить нашего гостя до дверей. Оставшись одна, я встала и подошла к окну, где обычно проделывала дыхательные упражнения. В эту минуту я дышала особенно глубоко, следуя взглядом за темно-синей коляской, медленно сворачивающей за угол.
        Дверь у меня за спиной открылась, вошел Джейми, все еще держа в руке нож. Он медленно прошел к огромной розовой вазе - семейной реликвии, - стоящей возле камина, и опустил в нее нож. Джейми повернулся ко мне, изо всех сил стараясь улыбаться.
        - Хорошо то, что хорошо кончается, - весело сказал он.
        Я вздрогнула и тихо спросила:
        - Ты считаешь, что на этом все и закончилось?
        - Как ты думаешь, кто послал его? - вместо ответа спросил Джейми. - Мать Хильдегард?
        - Думаю, она. Когда мы с ней расшифровывали ту злополучную партитуру, она предупредила меня, что то, чем ты занимаешься, чревато серьезной опасностью.
        Однако насколько велика эта опасность, я осознала по-настоящему только сейчас, после визита палача. До прихода месье Форе я чувствовала себя нормально, не испытывая тошноты, но в эту минуту мои страдания возобновились. Я вспомнила фразу, сказанную недавно мне Джейми: «Если лорды-якобиты узнают, чем я занимаюсь, они назовут это предательством». А что они сделают, какие предпримут шаги, если действительно узнают?
        В обществе Джейми был известен как откровенный сторонник якобитов, и как таковой он посещал принца Карла, развлекал графа Марешаля за обедом и бывал при дворе. И всегда и везде, состязаясь ли в шахматной игре, посещая ли таверны или дружеские вечеринки, он оставался противником Стюартов, хотя внешне ничем этого не выдавал. Кроме нас двоих, о нашей решимости помешать Стюарту поднять восстание знал только Мурта, но даже он не знал почему - просто привык во всем доверять своему хозяину. Нам необходимо было вести себя именно таким образом, пока мы находились во Франции. Но доведись Джейми оказаться в Англии, такое его поведение будет квалифицировано как предательство.
        Я это знала, конечно, но по своему неведению считала, что быть повешенным как преступник и казненным как предатель - одно и то же. Визит месье Форе позволил мне понять, по крайней мере, наивность моих суждений.
        - Твое спокойствие мне кажется чертовски странным, - сказала я.
        Сердце продолжало тревожно биться в груди, ладони покрылись холодным потом. Я зажала их между коленями, чтобы хоть немного согреть.
        Джейми слегка пожал плечами и ободряюще улыбнулся:
        - Существует много неприятных способов умереть, англичаночка. И если какой-нибудь из них выпадет на мою долю, он вряд ли придется мне по вкусу. Вопрос лишь в том, способен ли страх перед смертью заставить меня изменить свои взгляды?
        Он сел на кровать рядом со мной и взял мою руку. Его ладони были теплыми, и уже одно то, что он находился рядом, вселяло в меня уверенность.
        - Я думал об этом, и немало. Еще тогда, на одре болезни в аббатстве. И позже, когда мы приехали в Париж и встретились с Карлом Стюартом.
        Он покачал головой, склонившись над нашими сплетенными руками.
        - Да, я могу представить себя стоящим на эшафоте. Я видел виселицы в Уэнтуорте - я ведь рассказывал тебе об этом?
        - Нет, не рассказывал.
        Он кивнул, глаза его потемнели от печальных воспоминаний.
        - Они привели нас всех, находившихся в камере смертников, во внутренний двор. Велели построиться в ряд, чтобы наблюдать за готовившейся казнью. В тот день они повесили шесть человек. И это все были люди, которых я знал. Я смотрел, как один за другим, со связанными за спиной руками, они поднимаются по ступенькам к виселице. Ступенек было двенадцать. Когда им накидывали на шею петлю, они смотрели во двор, на нас. А я стоял и думал: как бы я повел себя, оказавшись на их месте? Стал бы я плакать и молиться, подобно Джону Саттеру, или смог бы стоять прямо, как Вилли Маклеод, и улыбаться товарищам, находившимся во дворе?
        Вдруг он потряс головой, словно собака, отряхивающаяся от воды, и вновь улыбнулся мне.
        - Короче говоря, месье Форе не поведал мне ничего такого, чего бы я не знал, о чем бы не думал много раз. Но уже слишком поздно, mo duinne.
        Он накрыл своей ладонью мою руку.
        - Да, мне страшно. Если я не могу отречься от своих убеждений ради семейного счастья и благополучия, то тем более не поступлюсь ими из чувства страха. Ни за что, mo duinne. Слишком поздно.
        Глава 24
        Дуэль в Булонском лесу
        Визит месье Форе был первым в ряду необычных происшествий.
        - К вам какой-то итальянец, - доложил Магнус. - Но он не желает назвать свое имя.
        Дворецкий явно с трудом сдерживал гнев. Я тотчас же догадалась, что если посетитель отказался назвать свое имя, то наверняка произнес немало резких слов в адрес дворецкого. Подобная манера поведения, да еще в сочетании со словом «итальянец», не оставляла сомнений в том, кто этот визитер, поэтому я не очень удивилась, когда, спустившись вниз, увидела Карла Стюарта, стоящего у окна.
        Он резко повернулся при моем появлении и страшно удивился, обнаружив именно меня. Несколько секунд он стоял разинув рот, затем спохватился и отвесил мне короткий, быстрый поклон.
        - Милорда Брох-Туараха нет дома? - поинтересовался он, недовольно хмурясь.
        - Совершенно верно, его нет. Не хотите ли выпить чего-нибудь, ваше высочество?
        Он осмотрел богато обставленную гостиную с интересом, но отказался. Насколько мне было известно, прежде ему довелось побывать в нашем жилище лишь однажды, когда он вынужден был по крышам удирать из покоев своей любовницы Луизы. И Джейми и Карл прекрасно отдавали себе отчет в неуместности приглашения Младшего Претендента на обеды в этот дом; коль скоро Людовик официально не признал Карла таковым, французская знать относилась к нему весьма пренебрежительно.
        - Нет, благодарю вас, мадам Фрэзер. У меня много дел. Мой слуга ждет меня на улице. Да и живу я далеко. Я хотел только попросить моего друга Джейми об одной небольшой услуге.
        - Я уверена, что мой муж был бы счастлив оказаться вам полезным, если это в его силах, - проникновенным тоном сказала я, судорожно соображая, в чем могла заключаться эта просьба.
        Скорее всего, ему нужны были деньги. В последнее время среди писем, которые Фергюсу удавалось заполучить, было немало повторных напоминаний от портных, сапожников и прочих кредиторов.
        Карл любезно улыбнулся:
        - Не могу выразить, мадам, как высоко я ценю преданность вашего мужа. Возможность общения с ним скрашивает мое тоскливое одиночество.
        - О, - только и могла произнести я.
        - Моя просьба отнюдь не обременительна, - заверил он меня и продолжал: - Дело в том, что я вложил небольшой капитал в партию разлитого в бутылки портвейна.
        - Вот как! - воскликнула я. - Это очень интересно.
        Мурта только сегодня утром уехал в Лиссабон с соком крапивы и корнем марены в сумке.
        - Это не столь уж значительное предприятие. И я бы желал, чтобы мой друг Джеймс проследил за размещением груза, когда он прибудет. Вы же понимаете, - тут он расправил плечи и слегка вздернул нос, - не годится, чтобы человек в моем положении занимался торговлей.
        - Понимаю, ваше высочество, - сказала я, закусив губу, чтобы не рассмеяться.
        Интересно, делился ли он своими мыслями на этот счет с деловым партнером Сен-Жерменом, который, вне всякого сомнения, считал Младшего Претендента на шотландский трон человеком менее достойным, нежели любой из французской знати, которая вся поголовно занималась торговлей?
        - Ваше высочество один занимается этим делом? - с невинным видом поинтересовалась я.
        Он слегка помрачнел:
        - Нет, у меня есть партнер, но он француз. А я хотел бы иметь доверенным лицом соотечественника. Кроме того, я слышал, что мой дорогой Джеймс к тому же самый предприимчивый и удачливый купец. Возможно, он сумеет приумножить, благодаря умению, сумму моего капиталовложения.
        «Кто же мог ему сказать такое о Джейми?» - подумала я.
        Ведь, по моим сведениям, в Париже не было другого торговца вином, к которому Сен-Жермен питал бы такую же неприязнь, как к Джейми. Тем не менее, если осуществится наш замысел, это не будет иметь никакого значения. А если нет, возможно, Сен-Жермен решит все наши проблемы, изгнав Карла Стюарта, как только обнаружит, что тот вверил доставку половины исключительного гостосского портвейна его самому ненавистному конкуренту.
        - Я уверена, что мой муж сделает все, что в его силах, чтобы предприятие, в которое вы вложили капитал, было выгодно всем, - заявила я совершенно искренне.
        Его высочество любезно поблагодарил меня, как и подобает поступать наследному принцу со своими преданными подданными. Он поклонился, церемонно поцеловал мне руку и удалился. Магнус, на которого королевский визит не произвел никакого впечатления, закрыл за ним дверь.
        В тот вечер, когда вернулся Джейми, я уже спала и только утром за завтраком рассказала ему о визите Карла и его просьбе.
        Подкрепившись порцией лосося, Джейми перешел к французскому завтраку, состоящему из булочек с маслом и горячего шоколада. Прихлебывая горячий напиток, он усмехался, представляя себе реакцию графа Сен-Жермена.
        - Любопытно, осмелится ли уязвленный граф объявить наследного принца несостоятельным должником? Если нет, надеюсь, когда Сен-Жермен узнает обо всем, рядом с его высочеством будет Шеридан или Болхейлди.
        Дальнейшие наши рассуждения были внезапно прерваны громкими голосами в прихожей. Через минуту в дверях появился Магнус с письмом на серебряном подносе.
        - Простите, милорд, - сказал он, кланяясь. - Посыльный, который принес это письмо, очень просил, чтобы вы ознакомились с ним как можно скорее.
        Брови Джейми удивленно поползли вверх, как только он вскрыл письмо и начал читать.
        - Черт побери! - раздраженно воскликнул он.
        - В чем дело? Неужели послание от Мурты?
        Джейми покачал головой:
        - Нет, это от десятника из пакгауза.
        - Какие-нибудь неприятности в доках?
        На лице у Джейми появилось смешанное выражение раздражения и веселья.
        - Не совсем так. Видно, этот человек попал в переплет в борделе. Он слезно просит простить его, но в то же время умоляет меня о помощи. Другими словами, - продолжал он, раздраженно комкая салфетку, - суть послания проста - не оплачу ли я его счет.
        Мне стало весело.
        - Ну и как, оплатишь?
        Он по обыкновению фыркнул и смахнул крошки с колен.
        - Придется. Иначе я вынужден буду сам отправиться на склад.
        Он все больше хмурился, перебирая в уме дела, которыми ему предстояло заняться немедленно. Кроме того, его безотлагательного внимания требовали заказы, скопившиеся у него на столе, капитаны кораблей, стоящих на пристани, и бочки с вином, поступившие на склад.
        - Я, пожалуй, возьму с собой Фергюса в качестве курьера для доставки срочных депеш. К тому же его можно будет послать с письмом на Монмартр, если я не успею наведаться туда сам.
        - «Доброе сердце важнее короны», - сказала я Джейми, стоящему возле своего стола и перебирающему внушительные пачки документов.
        - Неужели? А чьи это слова? - поинтересовался он.
        - Кажется, лорда Альфреда Теннисона[25 - Теннисон Альфред (1809 - 1892) - английский поэт, автор цикла поэм «Королевские идиллии», драмы «Королева Мария».], поэта. У дяди Лэма был сборник стихотворений известных английских поэтов. Там были и стихи шотландца Бернса[26 - Бернс Роберт (1759 - 1796) - шотландский поэт.], - объяснила я. - «Свобода и виски неразлучны».
        Джейми фыркнул:
        - Я не знаю, был ли он поэтом, но то, что он шотландец, - это точно.
        Он улыбнулся, наклонился ко мне и поцеловал в лоб.
        - Буду дома к ужину. Веди себя хорошо.
        Я закончила свой завтрак, доела поджаренный ломтик хлеба, оставленный Джейми на тарелке, и поднялась в свою комнату с намерением немного подремать. После той первой тревоги у меня время от времени случались незначительные кровянистые выделения, но в последние несколько недель все было в порядке.
        Тем не менее большую часть времени я проводила в шезлонге или в кровати, спускаясь в салон только для того, чтобы принять гостей, или в столовую, чтобы пообедать вместе с Джейми. Сейчас, спустившись к ланчу, я обнаружила, что стол накрыт для меня одной.
        - Милорд еще не вернулся? - в некотором замешательстве спросила я.
        Пожилой дворецкий покачал головой:
        - Нет, миледи.
        - Ну, я думаю, он скоро будет. Проследите, чтобы все было готово к его приходу.
        Я была слишком голодна и не стала дожидаться Джейми. Меня начинало снова тошнить, если я долго не ела.
        После ланча я опять легла отдохнуть. Коль скоро супружеские отношения были теперь под запретом, чем еще можно заниматься в постели? Спать да читать - этим я главным образом и занималась. Однако спать на животе не разрешалось, да и было невозможно, на спине - тоже, поскольку ребенок начинал отчаянно барахтаться. Поэтому я лежала на боку, свернувшись наподобие креветки, подаваемой с каперсами к коктейлю. Я редко спала крепко, большей частью дремала, прислушиваясь к движениям ребенка.
        Иногда мне снилось, что Джейми находится рядом со мной, но когда я открывала глаза и не обнаруживала его в комнате, то снова закрывала их, как бы плывя в невесомости вместе с моим будущим ребенком.
        День клонился к вечеру, когда я проснулась от легкого стука в дверь.
        - Войдите, - сказала я, с трудом открыв глаза.
        Это был дворецкий Магнус. Извинившись, он объявил о прибытии гостей:
        - Принцесса де Роган, мадам. Принцесса хотела подождать, пока вы проснетесь, но, когда пожаловала еще и мадам д’Арбанвилль, я решил, что, может быть…
        - Вы решили правильно, Магнус, - произнесла я, спуская ноги с кровати. - Я сейчас выйду к ним.
        Я была рада гостьям. С прошлого месяца мы не устраивали приемов и сами тоже не выезжали, и я уже начала скучать по суете и беседам, большей частью пустым. Луиза частенько наведывалась ко мне, чтобы развлечь и поделиться последними светскими новостями, но я давно не виделась с Мари д’Арбанвилль. Интересно, что привело ее ко мне сегодня.
        Я стала довольно неуклюжей и потому спускалась по лестнице медленно, при каждом шаге ступеньки, казалось, прогибались под тяжестью моего потучневшего тела. Дверь гостиной была закрыта, но я отчетливо расслышала фразу: «Ты думаешь, она знает?»
        Вопрос был задан приглушенным голосом, каким обычно сообщаются тайны, и именно в тот момент, когда я готова была открыть дверь гостиной. Но не успела. И замерла на месте.
        Говорила Мари д’Арбанвилль. Чрезмерно общительная даже по французским стандартам, Мари была принята во всех знатных парижских домах благодаря высокому положению, которое занимал в свете ее престарелый муж. Она была в курсе всех парижских событий.
        - Знает о чем? - спросила Луиза.
        Я безошибочно определила, кому принадлежит этот высокий уверенный голос прирожденной аристократки, нисколько не заботящейся о том, что кто-то сможет ее услышать.
        - О, а ты не слышала? - Мари сразу насторожилась, словно кошка, готовящаяся схватить мышь, чтобы поиграть с ней. - Боже мой! Конечно, я сама узнала об этом только час назад.
        «И тут же бросилась ко мне, чтобы рассказать что-то, - пронеслось у меня в голове. - Что же это может быть?»
        Я решила, что лучше постоять под дверью и послушать.
        - Это касается лорда Туараха, - продолжала Мари, и мне не нужно было видеть ее, чтобы представить, как она шепчет, закатывая блестящие от удовольствия зеленые глаза. - Только сегодня утром он вызвал на дуэль англичанина из-за проститутки!
        - Что?! - воскликнула Луиза, и я почувствовала, как у меня перехватило дыхание.
        Я вцепилась в край маленького столика, стоявшего рядом, чтобы удержаться на ногах. У меня перед глазами закружились черные круги, и казалось, почва уходит из-под ног.
        - Это правда! - быстро говорила Мари. - Жак Вёнсан присутствовал при этом. Он все и рассказал моему мужу. Это произошло в публичном доме, который находится возле рыбного базара. Представь себе, пойти в публичный дом в такой час! Мужчины такие непредсказуемые! Жак сидел за стаканчиком вина с мадам Элизой, которой принадлежит это заведение, как вдруг услышал крики наверху и топот ног.
        Для большего эффекта Мари сделала небольшую паузу, а я услышала бульканье наливаемой жидкости, затем продолжала:
        - Жак бросился к лестнице, так, по крайней мере, он говорит, но, скорее всего, он залез под диван, ведь он такой трус. Крики и топот ног продолжались еще некоторое время, потом раздался странный треск, и с лестницы скатился английский офицер, но в каком виде! - полураздетый, парик сдвинут набок. Он скатился с лестницы и врезался головой прямо в стену. И как ты думаешь, кто появился в образе бога мщения? Наш милый Джейми!
        - Не может быть! Я могу поклясться, что… но продолжай! Что было дальше?
        Чайная чашка тихо звякнула о блюдце, и снова послышался голос Мари:
        - Скатившись с лестницы, незадачливый офицер каким-то чудом мгновенно вскочил на ноги, резко обернулся и посмотрел вверх, на лорда Туараха. Жак говорит, что этот офицер выглядел слишком уверенно для человека, только что спущенного с лестницы, да еще с расстегнутыми штанами. Он улыбнулся, но, конечно, не обычной улыбкой, а очень ехидной и сказал: «Не нужно так негодовать, Фрэзер. Ты мог бы подождать своей очереди. И вообще, я думал, что тебе достаточно того, что у тебя есть дома. Хотя многие мужчины предпочитают платить за удовольствие».
        Луиза страшно возмутилась:
        - Какой ужас! Каналья! Конечно, это не может служить оправданием для лорда Туараха, но… - Я услышала напряженные нотки в ее голосе, как будто дружеские чувства боролись со страстью к сплетням. Неудивительно, что страсть к сплетням победила. - Милорд Туарах не может пользоваться ласками своей супруги в настоящее время. Она ждет ребенка, и беременность не очень легкая. Поэтому он, конечно, удовлетворяет свои потребности в борделе, ведь он такой здоровый мужчина! Такой горячий на вид! И какой мужчина поступил бы иначе?.. Ну а что было потом?
        - Потом? - Тут Мари перевела дух, так как приближалась к кульминации своего рассказа. - Милорд Туарах спрыгнул вниз, схватил англичанина за горло и тряхнул, словно крысу.
        - Невероятно!
        - О да! Трем слугам мадам Элизы с трудом удалось оттащить лорда. Вначале, как рассказывает Жак, англичанин слегка смутился, но взял себя в руки и сказал лорду: «Ты уже второй раз пытаешься убить меня, Фрэзер». Тогда милорд Туарах выругался на своем ужасном шотландском наречии. Я ни слова не понимаю у него. А ты? Он разбросал людей, державших его, влепил пощечину англичанину и сказал: «Завтра на рассвете ты умрешь!» Повернулся и взбежал вверх по лестнице, а англичанин остался. Жак говорит, что лицо его было абсолютно белым, и неудивительно! Только представь себе!
        Я представила.
        - Вам плохо, мадам?
        Взволнованный голос Магнуса заглушил последнее восклицание Луизы. Я протянула руку, ничего не видя перед собой, и Магнус сразу же ухватился за нее другой рукой, поддерживая меня за локоть.
        - Да, мне нехорошо. Пожалуйста, скажите дамам…
        Я слабо махнула рукой в сторону гостиной.
        - Конечно, мадам. А пока позвольте мне проводить вас в вашу спальню. Сюда, дорогая мадам.
        Он вел меня вверх по лестнице, поддерживая под руку и что-то сочувственно бормоча. С его помощью я добралась до кровати, и он удалился, пообещав срочно прислать служанку.
        Я не стала ждать прихода служанки, мне удалось справиться с шоком. Я была в состоянии передвигаться самостоятельно, поэтому встала и прошла к столику, где находилась моя коробка с медикаментами. Упасть в обморок я не опасалась, но решила на всякий случай иметь под рукой пузырек с нашатырным спиртом.
        Открыв крышку, я молча уставилась в коробку. С минуту недоуменно взирала на аккуратно сложенный белый лист бумаги, зажатый между разноцветными пузырьками. Пальцы мои дрожали, когда я брала бумагу. Мне потребовалось немало усилий, чтобы развернуть ее.
        «Прости меня».
        Слова были написаны четко, буквы располагались строго посередине. И ниже еще два слова. Эти были написаны торопливо, как будто в отчаянии.
        «Я должен».
        - Ты должен, - пробормотала я про себя, и мои колени подкосились.
        Лежа на полу и глядя на резные панели потолка, я поймала себя на мысли, что размышляю о том, почему женщины восемнадцатого века часто теряли сознание. Раньше я думала, что из-за тесных корсетов, а сейчас поняла - из-за идиотизма своих мужей.
        Где-то неподалеку послышались испуганные возгласы, заботливые руки подняли меня, и я поняла, что лежу на мягком, набитом шерстью матрасе, а на лбу прохладная ткань, смоченная уксусом.
        Вскоре я пришла в себя, но говорить не хотелось, беспорядочные мысли сверлили мозг. Что могло заставить Джейми нарушить обещание? Снова и снова возвращаясь к тому, что рассказала Мари - а это были новости из третьих рук, - я пришла к выводу, что за поступком Джейми кроется нечто большее, нежели просто нежелательная случайная встреча. Я знала капитана, и знала его лучше, чем мне того хотелось бы. И в чем я была совершенно уверена, так это в том, что причиной подобного поведения Джейми явились отнюдь не утехи, ради которых посещает заведения подобного рода большинство мужчин. Английского офицера привлекали наслаждения иного рода - боль, унижения, страх слабых. Наслаждения такого рода стоили немало, но их можно было купить.
        Работая в «Обители ангелов», я слышала, что существуют путаны, которые зарабатывают необычным способом. Они выставляют на продажу не сокровенную часть своего тела, а именно само тело с нежной кожей, на которой особенно заметны кровоподтеки и рубцы от ударов хлыста.
        Если Джейми, на нежной коже которого запечатлелись следы страстного влечения Рэндолла, застал капитана, развлекающегося с одной из женщин подобным образом, эта сцена наверняка заставила его забыть не только о данном мне обещании, но и об элементарной сдержанности. На груди Джейми, с левой стороны, чуть пониже соска был маленький белый шрам. Это он сам срезал кусочек кожи с клеймом, выжженным на его теле раскаленной печаткой Рэндолла. Ярость, которая заставила его терпеть боль, но во что бы то ни стало удалить позорное клеймо, могла толкнуть его на дальнейшие действия - уничтожить наследника Джонатана.
        - Фрэнк, - прошептала я, и моя рука с обручальным кольцом непроизвольно сжалась. - О господи, Фрэнк.
        В представлении Джейми Фрэнк был неким призраком, каким-то странным образом связанным с моим прошлым. Для меня же Фрэнк - человек, бывший моим мужем, с которым я жила, делила постель и кров до того, как стала женой Джейми.
        - Не могу, - прошептала я, обращаясь к маленькому существу, беспомощно барахтающемуся внутри меня и тоже обеспокоенному моими переживаниями. - Я не могу позволить ему сделать это.
        Дневной свет постепенно поглощали серые сумерки, и казалось, комната наполнялась отчаянием уходящего дня.
        «Завтра на рассвете ты умрешь».
        Никакой надежды на то, что я увижу Джейми сегодня, у меня не оставалось. Я была уверена, что сегодня он уже не вернется домой. Если бы он намеревался вернуться, то не оставил бы записку. Нет, он не смог бы лежать рядом со мной, зная, что ему предстоит завтра. Несомненно, он найдет приют в какой-нибудь таверне или гостинице, чтобы подготовиться к осуществлению акции возмездия, назначенной им на завтра. Джейми ни за что не нарушит свою клятву.
        Я догадывалась, где может это возмездие свершиться. Нынешнее его поведение схоже с тем, предшествовавшим его первой дуэли, - он подстриг волосы. Инстинктивно я чувствовала, что он выберет и то же самое место - Булонский лес, у дороги Семи Святых. Именно здесь свершались запрещенные законом поединки. Густые деревья надежно укрывали дуэлянтов от нежелательных свидетелей. Завтра на одной из тенистых полянок состоится встреча Джейми Фрэзера с Джеком Рэндоллом. И со мной.
        Я легла на кровать, не раздеваясь и не укрывшись одеялом, сложив руки на животе. Я наблюдала, как густеют сумерки, надвигается ночь, и знала, что уснуть не смогу. Единственным утешением сейчас мне служили робкие движения обитателя моего чрева и звучавшие в ушах слова Джейми: «Завтра на рассвете ты умрешь».
        Эта почти девственная часть леса находилась на окраине Парижа. Говорили, что в его чаще до сих пор обитают волки, лисы и барсуки. Но это ничуть не пугало влюбленных, находивших приют под кустами на густой лесной траве. Это было место отдохновения и райского наслаждения для обитателей Парижа, уставших от шума и грязи. Только удаленность от столицы мешала парижской знати превратить это великолепное предместье в место увеселений. В основном сюда устремлялись жители близлежащих селений, чтобы отдохнуть в тени могучих дубов и стройных берез. Но и обитатели отдаленных районов нередко оказывались здесь в поисках тишины и покоя.
        Это был не большой лесок, но и не настолько маленький, чтобы его легко можно было обойти пешком в поисках площадки для дуэлянтов. Ночью начался дождь, и рассвет наступал неохотно, с трудом пробиваясь сквозь темное, затянутое облаками небо. Лес о чем-то невнятно шептал, одновременно прислушиваясь к шелесту листьев, склоняющихся под тяжестью дождевых капель.
        Коляска остановилась на дороге, ведущей в лес. Неподалеку находилось несколько ветхих построек. Следуя моим указаниям, кучер привязал лошадей и направился к этим постройкам. Люди, жившие здесь, наверняка знали немало подходящих мест для дуэли. Я сидела, укутавшись в плащ, и дрожала от холода. После бессонной ночи самочувствие было хуже некуда. От страха сосало под ложечкой. Но гнев, владевший мною, был сильнее страха. Снова и снова в ярости я спрашивала себя: «Как он мог так поступить?» Мне не место здесь. Я должна сейчас находиться дома, в тишине и покое, рядом со своим мужем. Я не должна, превозмогая боль и гнев, следовать за ним, чтобы помешать совершить задуманное. От длительной езды в экипаже разболелась спина у основания позвоночника. Да, он мог выйти из себя - это я способна понять. Но сейчас на карту поставлена жизнь человека. Как он мог позволить своей гордыне взять верх над всеми другими чувствами и оставить меня в полном неведении? Почему я должна узнавать о случившемся от посторонних лиц?
        - Ты обещал мне, Джейми, ты обещал мне, будь ты проклят! - шептала я, едва переводя дыхание.
        Лес стоял безмолвный, мокрый, утопая в тумане. Интересно, они уже здесь? Да и здесь ли состоится дуэль? Может, вовсе в другом месте.
        Тем временем появился кучер в сопровождении паренька лет четырнадцати. Парень молча плюхнулся на сиденье рядом с кучером и помахал рукой, указывая вперед и налево. Щелкнув кнутом, кучер пустил лошадей медленной рысью. Вскоре мы свернули с дороги под сень деревьев. Дважды останавливались, ждали, пока паренек, спрыгнув с козел, исчезал среди деревьев, но через минуту-две возвращался и отрицательно качал головой. На третий раз он вернулся, и на лице у него было такое волнение, что я заранее открыла дверь кареты и приказала кучеру ехать. Протянув ему приготовленные деньги, я теребила его за рукав и не переставала выкрикивать:
        - Быстрее!
        Я не замечала, как ветки царапают мне лицо и руки; одежда моментально промокла. Тропинка была мягкой, покрытой опавшей листвой, поэтому я и мои проводники двигались совершенно бесшумно.
        Я услышала дуэлянтов раньше, чем увидела. Звон металла заглушался мокрыми кустами, но был ясно различим на слух. Все птицы смолкли, и только могильный голос поединка звучал у меня в ушах.
        Это была большая просека в чаще леса, достаточно широкая, чтобы на ней можно было свободно разойтись двум дуэлянтам для смертельной схватки. Шел дождь, противники были в одних рубашках, и намокшая ткань прилипла, обрисовывая их крепкие спины и плечи. По словам Джейми, он из всех видов оружия лучше всего владел шпагой. Может, это и так, но Джонатан Рэндолл, без сомнения, был великолепным фехтовальщиком. Он извивался, изворачивался, как змея, шпага его разила, словно молния. Джейми тоже двигался быстро и ловко для такого крупного человека. Мои ноги приросли к земле, я боялась нечаянно вскрикнуть и тем самым отвлечь внимание Джейми. Но вот противники вновь сошлись, едва касаясь земли, словно танцуя. Я замерла на месте. Я решилась пройти сквозь ночь, чтобы остановить их. А сейчас не смела вмешаться, боясь приблизить печальный конец поединка. Мне оставалось ждать, кто же выйдет из него победителем. Рэндолл взмахнул своим клинком, чтобы нанести решающий удар, но недостаточно быстро, и Джейми выбил шпагу из рук противника. Она отлетела далеко в сторону. Я набрала воздуха в легкие, собираясь крикнуть. Мне
хотелось остановить Джейми, не дать прикончить безоружного. И я действительно крикнула, но крик мой оказался слишком слаб и не был услышан. Я стояла не шевелясь. Невыносимая боль сжимала спину, словно стальной кулак. Через минуту я почувствовала, как внутри у меня словно бы что-то сломалось, и хватка ослабла. Я пошла вперед ощупью, хватаясь за кусты. Я видела лицо Джейми, оно выражало ликование, и я поняла, что он ничего не слышал. Он ничего не мог видеть и слышать, пока поединок не закончится. Рэндолл, рванувший за шпагой, поскользнулся на мокрой траве и упал. Он пытался подняться, но трава была скользкой. Ворот его мундира распахнулся, голова запрокинулась назад, темные волосы были мокрыми и липли к голове, шея оказалась незащищенной, вытянутой, словно у волка, молящего о пощаде. Но мести чужда жалость, и занесенный над Рэндоллом клинок не спешил опуститься на его оголенную шею.
        Сквозь окутывающий меня туман я видела шпагу Джейми, неумолимую и холодную, как сама смерть. Конец ее коснулся пояса штанов из оленьей кожи, пронзил живот, шпага вспорола внутренности Рэндолла, и хлынул поток темно-красной крови.
        Ужасный холод пробирал меня до костей, а по ногам текла горячая кровь. Я испытывала невероятную боль в том месте, где таз соединялся с позвоночником. Боль снова и снова обрушивалась на меня, подобно ударам молнии. Мне казалось, что низ живота вот-вот разлетится на части, а вместе с тем я лишусь и чувств. Я не видела ничего вокруг, не понимая, закрыты у меня глаза или нет. Меня окружила сплошная тьма, и в этой тьме что-то черное кружилось и мелькало - знакомое с детства ощущение, если закрыть глаза и изо всех сил нажать на них пальцами.
        Крупные капли дождя били по лицу и плечам, подобно маленьким льдинкам, потом они таяли и мелкими струйками стекали по моей помертвевшей от холода коже. Я ощущала это вполне отчетливо, невзирая на приступы адской боли. Я старалась сконцентрировать свое внимание на боли, отвлечься от звучащего в голове голоса, произносившего знакомые фразы клинического диагноза: «У вас, несомненно, кровотечение. Возможен разрыв плаценты. Это обычно приводит к летальному исходу. Потеря крови вызывает паралич рук и ног, а затем слепоту. Считается, что последним угасает слух. И это, судя по всему, правда».
        Не знаю, было ли это и впрямь мое последнее ощущение, но я пока еще слышала. Я слышала французскую речь, возбужденные голоса, убеждавшие кого-то не волноваться. При этом без конца повторялось одно и то же слово. Это было мое собственное имя. Голос Джейми доносился откуда-то издалека:
        - Клэр! Клэр!
        - Джейми! - пыталась произнести я, но мои губы словно одеревенели от холода.
        Суматоха вокруг меня поутихла. Кажется, прибыл кто-то, кого все ждали, и, кажется, он знал, что нужно делать. Действительно знал. Между ног мне положили свернутую простыню, промокшую юбку заменили сухой. Чьи-то умелые руки положили меня на левый бок, подтянув колени к груди.
        - Везите ее в больницу, - произнес голос.
        - Она долго не протянет, - пессимистично заметил другой. - Может, подождать несколько минут и послать за фургоном?
        - Нет, - настаивал первый, - кровотечение уменьшилось. Она может выжить. Кроме того, я знаю ее. Видел в «Обители ангелов». Везите ее к матери Хильдегард.
        Я собрала все оставшиеся силы и прошептала:
        - К матери Хильдегард.
        После этого темнота поглотила меня.
        Глава 25
        Еретик Раймон
        Надо мной был высокий сводчатый потолок - неотъемлемый признак архитектуры четырнадцатого века. Четыре острых края поднимаются от вершины колонны и соединяются в сдвоенные арки.
        Моя окруженная ширмой из прозрачной ткани кровать стояла под одной из них, на несколько футов сдвинутая от центра. Это раздражало меня, когда я смотрела вверх. Хотелось во что бы то ни стало подвинуть ее, как будто после этого появятся силы и на все остальное. Тело болело так, словно меня избили. Суставы ныли, как зубы, разрушенные цингой. Несколько толстых одеял не могли согреть, их тепло было обманчивым. Холод дождливого рассвета прочно укоренился во мне.
        Свое физическое состояние я оценивала вполне объективно, как если бы речь шла о постороннем человеке. Разум все еще повиновался мне, но чувства, которыми он управляет, исчезли. Я ничего не сознавала, ни о чем не думала. Я находилась в «Обители ангелов» уже пять дней.
        Длинные пальцы матери Хильдегард неустанно ощупывали меня сквозь ткань ночной рубашки, проникали в глубь моего живота. Плоть была мягкой, как спелый фрукт, и болезненной на ощупь. Я застонала, когда руки матери Хильдегард проникли чуть глубже, и она нахмурилась, бормоча что-то похожее на молитву.
        Мне послышалось, что она произнесла какое-то имя, и я переспросила:
        - Раймон? Вы знаете господина Раймона?
        Я могла бы понять, если бы она упомянула в данной ситуации кого угодно, но только не этого монаха с устрашающей внешностью, карлика, живущего в пещере с черепами.
        Мать Хильдегард удивленно подняла свои широкие брови:
        - Ты говоришь о господине Раймоне? Об этом еретике и шарлатане? Боже, упаси нас.
        - А мне показалось, что вы сказали «Раймон».
        - Ну нет.
        Пальцы матери Хильдегард продолжали ощупывать складки в моем паху в поисках набухших лимфоузлов, что могло служить признаком инфекции. Они были. Я и сама это знала, нащупала их на своем теле. Где-то очень глубоко внутри я чувствовала жар, боль и холод, которые вскоре прорвутся наружу и испепелят мое тело.
        - Я обращалась к святому Раймону Ноннатусу, - объяснила мать Хильдегард, смачивая тряпку холодной водой. - Он помогает будущим матерям.
        - Каковой я больше не являюсь.
        Я заметила, как лицо матери Хильдегард исказилось, словно от внезапной острой боли, но тут же приняло свое обычное, спокойное выражение, и она продолжала привычными движениями вытирать мне лицо и потную шею.
        Я внезапно содрогнулась от прикосновения холодной влажной салфетки. Мать Хильдегард тут же отняла салфетку и участливо положила руку мне на лоб.
        - Нет нужды обращаться к Раймону, - укоризненно произнесла она. - Я сама смогу помочь вам и назначу курс лечения.
        - Мм.
        Я закрыла глаза, окунаясь в спасительную серую пелену. Мне виделись какие-то огоньки в тумане, короткие вспышки, похожие на летнюю зарницу. Я слышала постукивание бусинок янтарных четок матери Хильдегард и голос одной из сестер, позвавшей ее. Мать Хильдегард направилась к двери, но вдруг ее осенила какая-то мысль. Она вернулась, шелестя тяжелыми юбками, и, указывая на кровать, твердым голосом произнесла:
        - Бутон, сюда!
        Собака, такая же проворная, как и ее хозяйка, прыгнула на кровать и стала устраиваться у меня в ногах. Она перебрала лапами постельное белье, перекувырнулась три раза через голову, как бы стряхивая какое-то проклятие с моего ложа, и только потом улеглась, тяжело вздохнув и уткнувшись носом в лапы.
        Довольная мать Хильдегард пробормотала слова молитвы и исчезла. Сквозь сгущающийся туман и ледяной холод, окутывающий меня, я по достоинству оценила ее поступок. Собака была для нее самым дорогим существом на свете. Приятная тяжесть в ногах внушала успокоение моему телу. Бутон лежал неподвижно, подобно собакам, покоящимся у ног королей, изображенных на надгробиях в Сент-Дени. Его тепло изгоняло ледяной холод из моих ног, само его присутствие согревало меня. Бутон издал какой-то специфически собачий звук и уснул. Я натянула одеяла себе на нос и попыталась уснуть тоже.
        Я спала беспокойно. Лихорадочные грезы усталости и отчаяния сменяли друг друга. Не освобождая от боли, они уносили меня в серую даль, наполненную густым туманом, сквозь который горечь утраты преследовала меня, словно демон в ночи.
        Вдруг я проснулась, почувствовав, что Бутона нет рядом, но я не одна.
        Линия роста волос на голове у Раймона была совершенно прямой, словно прочерченной строго по линейке. Густые седеющие волосы были зачесаны назад и ниспадали на плечи. Возможно, поэтому его массивный лоб был подобен каменной глыбе, нависающей над остальной частью лица. Он склонился над кроватью, вглядываясь в мои лихорадочно блестевшие глаза.
        Когда он разговаривал с сестрами, глубокие морщины и складки двигались на его лице. Они напоминали мне буквы, написанные у основания вросшего в землю старинного надгробия, которые пытаются выбраться на поверхность, чтобы можно было прочесть имя умершего. Я представила себе, что скоро и мое имя будет написано на такой же белой плите, и поняла, что и в самом деле умираю. У меня вырвался невольный крик.
        - Теперь ты убедился, отвратительный старик! Она не нуждается в твоей помощи! Твой вид пугает ее! Уходи сейчас же!
        Мать Хильдегард схватила Раймона за руку и оттащила от моей кровати. Он сопротивлялся, упирался, подобно каменному истукану, но сестра Селеста бросилась помогать матери Хильдегард. Они подхватили его под руки с обеих сторон и понесли. При этом один башмак свалился у него с ноги. Деревянный башмак так и остался лежать на боку, прямо посередине исцарапанной напольной плиты. По какой-то не поддающейся объяснению причине я не могла оторвать от него глаз. Я всматривалась в темноту, стараясь удержать башмак в своем поле зрения, решив про себя, что, если я сдамся, темнота тут же поглотит мою душу. Когда глаза останавливались на этом предмете, я слышала голос каменных столбов, зовущий меня в будущее. В поисках спасения я отчаянно вцепилась руками в одеяло.
        Вдруг ширма раздвинулась, красная натруженная рука схватила башмак и исчезла. Не в силах осознать происходящее, мое разгоряченное болезнью сознание яростно металось среди непонятных образов, затем, подчиняясь какой-то рациональной силе, я погрузилась в сон.
        Сон был тревожный: спотыкаясь и падая, я пробиралась через лабиринт бесконечных преград и непонятных символов. Увидев наконец человеческое лицо, я почувствовала огромное облегчение. Черты были неправильные, вид свирепый. Почувствовав, как чья-то рука зажала мне рот, я поняла, что не сплю. Некое существо, похожее на горгулью[27 - Горгулья - в готической архитектуре - рыльце водосточной трубы в виде фантастической фигуры, обычно звериной.], приблизилось к моему уху:
        - Тише, ma chere! Если они снова обнаружат меня здесь, я пропал!
        Большие темные глаза бегали из стороны в сторону, настороженно следя за ширмой.
        Я медленно кивнула, и он убрал руку, слабо пахнущую нашатырем и серой. Он где-то отыскал, а скорее украл, как мне показалось, старую, рваную монашескую сутану, под которой виднелся грязный аптекарский халат. Большой капюшон скрывал седые волосы и уродливый лоб. Лихорадочные иллюзии медленно отступили, уступив место остаткам присущего мне любопытства. У меня едва хватило сил спросить: «Что…» - как он снова приложил мне палец к губам и отбросил одеяла, которыми я укрывалась. Не обращая внимания на мой ошеломленный вид, он распустил завязки моей рубашки до самого пояса. Движения его были быстрыми и деловитыми, лишенными какой-либо нескромности. Я не могла себе представить, что кто-то может поступить со мной подобным образом и никто, даже мать Хильдегард, ничего не услышит. Но у меня было такое ощущение, будто все это происходит не со мной, а с кем-то другим, а я всего лишь сторонний наблюдатель. Вот он положил свои корявые руки мне на груди. Руки были широкими, почти квадратными. Все пальцы, кроме большого, имели одинаковую длину. Большие пальцы обеих рук были необычно длинными и гибкими. С
удивительной осторожностью они обхватили мои груди. Наблюдая за их действиями, я вспомнила слова Мэриан Дженкинсон - девушки, с которой я вместе проходила практику в Пемброкском госпитале. Она рассказывала нам, что размер и форма большого пальца мужчины свидетельствуют о многих его качествах. «Клянусь, это правда», - говорила она, театрально встряхивая своими светлыми волосами.
        Но когда ее просили объяснить поподробнее, она только хихикала, стреляя глазками в сторону лейтенанта Хейнли, похожего на гориллу. В его больших пальцах не было ничего необычного.
        Тем временем большие пальцы рук Раймона сдавливали мне грудь осторожно, но достаточно настойчиво, и я почувствовала, как набухшие соски вздымаются под его твердыми, холодными по сравнению с моим телом ладонями.
        - Джейми, - сказала я, и дрожь сотрясла мое тело.
        - Тише, мадонна, - произнес Раймон.
        Голос был тихим, добрым, но абсолютно бесстрастным, совершенно не соответствующим его действиям. Мое тело снова пронзила дрожь, и мне показалось, что болезненный жар перетекает в него, но от этого руки у него не становились теплее. Его пальцы оставались холодными, и мне стало холодно, я начала дрожать - лихорадочный жар покидал мое тело.
        Плотная ткань ширмы затеняла дневной свет, и оттого руки аптекаря казались особенно темными на моей белой груди. Однако тени между толстыми, неуклюжими пальцами не были темными. Они показались мне… голубыми. Я прикрыла веки, и тут же у меня перед глазами закружилась разноцветная карусель. Когда я открыла их снова, голубой свет, исходящий от рук Раймона, не исчез.
        В голове у меня просветлело, я попыталась подняться, чтобы получше рассмотреть, что он делает.
        Раймон легким движением заставил меня лечь. Я опустила голову на подушку, искоса наблюдая за ним. Я не бредила. Во всяком случае, так мне казалось. По мере того как руки Раймона медленно скользили по моему телу, вокруг них возникало какое-то розовое и бледно-голубое свечение, озарявшее мою кожу. В груди потеплело, и это было естественное, здоровое тепло, а не лихорадочный жар. Легкая воздушная волна, проникшая за ширму, шевельнула волосы у меня на висках, но мне не было холодно.
        Раймон пребывал все время в одной позе - стоял, склонившись надо мной. Лица, скрытого под капюшоном чужой сутаны, почти не было видно. Спустя некоторое время, показавшееся мне бесконечно долгим, он очень медленно перенес руки с груди мне на плечи, затем еще медленнее перешел к моим рукам, задержавшись на плечевом и локтевом суставах, запястье и суставах пальцев. Боли заметно поубавились, и мне казалось, что я вижу мерцающий свет, излучаемый моим телом.
        Ни на минуту не отнимая рук, он все так же медленно поводил ими по моим ключицам и двинулся вниз, слегка нажимая ладонями на ребра.
        Но самым удивительным было не столько то, что я не испытывала ни малейшей неловкости от его прикосновений, но также и то, что мое измученное тело полностью отдалось во власть его рук, сделавшись послушным, словно расплавленный воск. Только кости оставались твердыми.
        Я ощущала все более интенсивное тепло, исходящее от этих больших, сильных рук. Они неустанно скользили по мне, и я почти физически чувствовала, как гибнут бактерии в моей крови, а значит, организм очищается от инфекции. Более того, я опять-таки почти физически ощущала каждый орган в его естественных размерах и видела его так же явственно, как если бы он лежал у меня на ладони. Вот совершенно пустой желудок, увеличенная, острая печень, кишки, причудливо переплетающиеся между собой, аккуратно упакованные в плотную мышечную ткань, напоминающую сумку. Тепло проникало в каждый орган, согревая его подобно маленькому солнцу.
        Раймон замер, обхватив обеими руками мой разбухший живот. Мне показалось, что он нахмурился, но трудно сказать с полной уверенностью. Раймон насторожился, прислушиваясь к характерным больничным звукам, доносившимся издалека. Никаких шагов поблизости также не было слышно. Я невольно содрогнулась, когда его рука скользнула вниз и очутилась у меня между бедрами, но легшая на живот вторая рука тут же успокоила меня. В следующее мгновение его грубоватые пальцы проникли внутрь. Я зажмурилась и замерла от страха, но мои внутренние органы спокойно отреагировали на вторжение.
        Пальцы скользнули дальше и достигли матки. Стенки матки судорожно сжались, причинив мне острую боль. Я застонала, но Раймон укоризненно покачал головой, и я, сделав над собой усилие, немедленно умолкла.
        Одна рука Раймона мягко нажимала время от времени на живот сверху, в то время как пальцы другой продолжали исследовать матку. Вдруг он замер, бережно, словно хрупкий стеклянный сосуд, держа между руками источник моей боли.
        - Ну а теперь, - мягко проговорил он, - зови его. Зови своего рыжего молодца.
        Пальцы его обеих рук - одна внутри, другая снаружи - надавливали с такой силой, что я уперлась ногами в кровать, чтобы удержаться в нужном положении. Но я для этого была слишком слаба. А он все продолжал сдавливать этот хрупкий сосуд.
        Мое сознание помутилось, сделалось хаотичным. Горе, отчаяние и страх переполняли меня, и я отчетливо ощутила запах смерти.
        Мысленно взывая о помощи, я вновь услышала тот же голос, повторяющий терпеливо, но твердо: «Зови же его».
        И я закричала изо всех сил:
        - Джейми! Джейми!
        Словно электрическая искра пронзила мой живот, и по телу прокатилась горячая волна. Мертвая хватка Раймона ослабла, чувство покоя и гармонии наполнило меня. Кровать задрожала, когда он нырнул под нее, и как раз вовремя.
        - Миледи, с вами все в порядке? - осведомилась сестра Анжелика, появившаяся возле меня.
        В ее сочувственном взгляде читалась готовность к худшему. Сестры знали, что я должна умереть, и дежурившей сейчас Анжелике предстояло позвать ко мне священника.
        Она осторожно провела рукой по моей щеке и лбу, затем снова по щеке… Простыня лежала скомканной у моих ног, рубашка была распахнута. Руки Анжелики скользнули мне под мышки, растерянно задержались там на мгновение.
        - Слава богу! - воскликнула она, давая волю слезам. - Жар прошел!
        Она вновь наклонилась ко мне, желая получше удостовериться, что жар отступил не потому, что я умерла…
        Я слабо улыбнулась ей:
        - Скажите матери Хильдегард, что все в порядке.
        Сестра кивнула, заботливо поправила на мне простыню и выбежала из палаты. Едва складки ширмы сомкнулись, Раймон вылез из-под кровати.
        - Мне нужно идти, - сказал он, пощупав мой лоб. - Поправляйся, мадонна.
        Несмотря на слабость, я приподнялась и схватила его за руку. Провела рукой по его предплечью, как будто что-то искала, но не могла найти. Его кожа была совершенно гладкой, без каких-либо шрамов. Он удивленно посмотрел на меня:
        - Что это значит, мадонна?
        Я откинулась назад, разочарованная. Я была слишком слаба и не задумывалась над своими словами:
        - Я хотела проверить, если ли у вас шрам от прививки.
        - Прививки?
        Судя по его лицу, он совершенно не понимал, о чем идет речь.
        Я уже обладала достаточным жизненным опытом, чтобы уметь читать по лицу.
        - Почему вы продолжаете называть меня мадонной?
        Руки мои задержались на опавшем животе, как бы боясь потревожить его зыбкую пустоту.
        - Я же потеряла своего ребенка.
        Он выглядел слегка удивленным.
        - Я называл вас мадонной не потому, что вы были с ребенком, миледи.
        Уставшие, совершенно без сил, мы ощущали себя так, будто оказались в замкнутом пространстве, где время остановилось и не существовало будущего; единственное, что там оставалось, - это истина.
        - Тогда почему же?
        В сущности, я не ждала от него ответа, но он ответил:
        - Вокруг каждого человека существует некое поле, окружающее его подобно облаку. И каждому человеку присущ свой цвет. Ваше облако голубого цвета, такого же, как покрывало Святой Девы Марии, и такого же, как у меня.
        Мягкая ткань ширмы сомкнулась за ним.
        Глава 26
        Фонтенбло
        Я спала несколько суток. Не знаю, чем это было вызвано - то ли физической слабостью, то ли стремлением уйти от существующей реальности, - но я просыпалась только для того, чтобы немного поесть, и снова погружалась в забытье, словно чашка бульона у меня в желудке становилась своеобразным якорем, удерживающим меня в постели.
        Несколько дней спустя я проснулась от шума голосов, звучавших над самым ухом. Чьи-то сильные руки подняли меня с кровати, и я внезапно почувствовала радость. Я продолжала бодрствовать еще какое-то время, борясь с запахом табака и дешевого вина. Наконец осознала, что меня несет на руках Хьюго, слуга Луизы де ла Тур.
        - Опустите меня на пол! - сказала я, слабо отталкивая его.
        Он не ожидал такой прыти от умирающей и от растерянности чуть не уронил меня. Однако высокий властный голос мгновенно все расставил по местам:
        - Клэр, моя дорогая подруга! Не бойся, все в порядке. Я везу тебя в Фонтенбло. Свежий воздух, хорошее питание - вот что тебе сейчас необходимо. И отдых. Тебе необходим отдых.
        От яркого света я заморгала глазами, словно только что родившийся ягненок. Лицо Луизы, круглое и розовое, плыло рядом со мной подобно херувиму на облаке. Мать Хильдегард шествовала за ней следом. Высокая и стройная, она напоминала ангела у ворот Эдема. Иллюзия усугублялась тем, что обе они стояли на фоне цветных витражей в вестибюле «Обители ангелов».
        - Это действительно будет вам очень полезно, - сказала мать Хильдегард.
        Эти простые слова, произнесенные матерью Хильдегард, звучали более весомо, чем щебетание Луизы.
        После этого, не имея ни сил, ни желания протестовать, я безропотно позволила перенести меня в карету Луизы.
        Карета то и дело подпрыгивала на рытвинах и ухабах, и это не позволяло мне уснуть на протяжении всего пути в Фонтенбло. Ну и еще безостановочная болтовня Луизы, конечно. Поначалу я пыталась что-то ей отвечать, но вскоре поняла, что она не нуждается в этом.
        После дней, проведенных в холодных, мрачных каменных покоях «Обители ангелов», я чувствовала себя непривычно и вздрагивала от яркого света и красочного разнообразия за окном кареты. Я предпочла не вглядываться в окружающий меня мир. Так было спокойнее. Избранная стратегия очень помогала мне, пока мы не добрались до небольшого леса рядом с Фонтенбло. Стволы дубов были темными и толстыми, огромная крона дарила благодатную тень. От слабого ветра тени ветвей на земле начинали шевелиться, и оттого казалось, что лес тоже не стоит на месте, а куда-то движется. Я долго любовалась этим эффектом, и вдруг мне почудилось, что деревья и впрямь двигаются, вернее, раскачиваются из стороны в сторону и поворачиваются при этом.
        - Луиза! - вскрикнула я, схватив ее за руку и прервав болтовню на полуслове.
        Луиза умолкла и, приподнявшись с сиденья, посмотрела в окно, находившееся рядом со мной. В следующую же минуту она отпрянула от окна и закричала на кучера.
        Мы подъехали к грязной площадке на опушке леса и увидели висящие на деревьях три трупа. Двое мужчин и одна женщина. Высокий властный голос Луизы все еще продолжал звучать, то увещевая, то спрашивая о чем-то. Изредка можно было различить робкий голос кучера, пытавшегося что-то объяснить извиняющимся тоном, но я ни на что не обращала внимания. Несмотря на то что трупы раскачивались, а одежда развевалась на ветру, они казались более неподвижными, застывшими и инертными, чем деревья, на которых они висели. Лица почернели от удушья. Зрелище потрясло меня. В моем замутненном сознании всплыл образ месье Форе. Он не одобрил бы такую работу. Казнь была проведена непрофессионально. Подул ветер, и на нас пахнуло страшным зловонием.
        Луиза пронзительно взвизгнула и неистово заколотила руками по раме, лошади рванули, и она повалилась на сиденье кареты.
        - Дерьмо! - воскликнула она, обмахиваясь носовым платком. - И надо же было этому идиоту остановиться в таком месте! Какое безрассудство! Я уверена, это плохо скажется на ребенке и на тебе, моя дорогая… О дорогая, моя бедная Клэр! О моя дорогая!.. Прости меня! Я не хотела напоминать тебе… О, я такая бестактная! Сможешь ли ты простить меня!
        К счастью, причитания Луизы по поводу того, что она расстроила меня, помогли ей в конце концов забыть о трупах, но мне они порядком надоели, и в полном отчаянии, не видя другого способа положить этому конец, я вернулась к разговору о повешенных.
        - Что это были за люди? - спросила я.
        Мой замысел удался. Луиза закрыла глаза, вспомнив потрясшее ее зрелище, поспешно вытащила пузырек с нашатырным спиртом, глубоко вдохнула его и с облегчением чихнула.
        - Гуге… пчхи! Гугеноты, - пояснила она, морщась и чихая. - Еретики-протестанты. Так сказал кучер.
        - Их вешают? До сих пор?
        Мне казалось, что преследования на почве религии остались далеко в прошлом.
        - Ну конечно, не только за то, что они протестанты.
        Она осторожно коснулась носа вышитым платком, внимательно оглядела его и, снова поднеся к носу, с удовольствием высморкалась. Спрятала платок в карман и со вздохом откинулась на спинку сиденья.
        - Наконец-то я пришла в себя. Какой все-таки ужас! Если их нужно было повесить, ради бога, пожалуйста! Но зачем это делать в таком месте, где могут оказаться дамы? Ты заметила, какая от них вонь? Фу! Это владения графа Медарда. Я непременно напишу ему гневное письмо по поводу всего этого, вот увидишь!
        - Но за что все-таки повесили этих людей? - спросила я, резко оборвав щебетание Луизы, так как знала, что только таким образом можно остановить поток ее красноречия.
        - Скорее всего, за колдовство. Ты видела, что там была женщина. Если в том или ином деле замешана женщина - значит, оно так или иначе обязательно связано с колдовством. Если замешаны только мужчины, речь может идти о еретических проповедях и призывах к мятежу, но женщины ведь не читают проповедей. А ты обратила внимание на ее уродливую старую одежду такого темного цвета? Ужасно! До чего же надо дойти, чтобы носить такую темную одежду все время? И какая нормальная религия может заставить своих приверженцев носить подобную одежду? Сразу видно, это дьявольский промысел, не иначе. Дело в том, что они боятся женщин, и поэтому…
        Я закрыла глаза и прислонилась к спинке сиденья, ища утешения в том, что до поместья Луизы осталось недалеко.
        Кроме обезьянки, с которой Луиза не расставалась, в ее загородном доме было еще немало вещей, свидетельствовавших о сомнительном вкусе хозяйки. На убранстве парижского жилища Луизы, несомненно, сказались вкусы ее отца и мужа: комнаты были обставлены богато и каждая выдержана в своем, изысканном стиле. Но Жюль редко наведывался в загородный дом, будучи слишком занят в столице, так что здесь вкус Луизы проявился во всем своем великолепии.
        - Это мое новое приобретение. Разве он не прекрасен? - ворковала она, любовно поглаживая рукой резное темное дерево игрушечного домика, висевшего на стене и выглядевшего совершенно нелепо рядом с золоченой бронзовой фигуркой Эвридики, служившей подсвечником.
        - Это похоже на кукушкин дом, - бесцеремонно заявила я.
        - Ты уже видела такой? Не думаю, что в Париже найдется второй такой же дом.
        Луиза слегка надула губы при мысли о том, что она не является единственной обладательницей уникальной игрушки, но сразу спохватилась и стала переводить стрелки стоящих тут же часов. Она отступила назад, горделиво разглядывая маленькую деревянную птичку, высунувшую голову из часов и прокричавшую несколько раз «ку-ку!».
        - Ну а это разве не прелесть? - вопросила Луиза, коснувшись головы птицы, прежде чем та спряталась. - Мне удалось заполучить их через Берту, мою экономку. Ее брат привозит такие вещички из Швейцарии. Что бы ты ни говорила о швейцарцах, но они прекрасные резчики по дереву, разве нет?
        Мне хотелось ответить «нет», но вместо этого я пробормотала что-то совершенно обратное.
        Куриные мозги Луизы неожиданно заработали в другом направлении, возможно, при упоминании о швейцарских слугах.
        - Знаешь, Клэр, - проникновенным тоном сказала она, - тебе придется ходить в церковь каждое утро.
        - Почему?
        Луиза кивнула в сторону двери, где в это время проходила одна из служанок с подносом в руках.
        - Мне это безразлично, но слуги… Они здесь, в сельской местности, ужасно суеверны. А один из лакеев нашего парижского дома настолько глуп, что сказал повару, будто ты - Белая Дама. Я объяснила им, что все это глупость, конечно, и пригрозила, что уволю любого, кто будет распространять подобные сплетни, однако при всем при том было бы неплохо, если бы ты ходила в церковь. Или хотя бы громко молилась, и как можно чаще, чтобы они могли слышать.
        Помимо того, что я была неверующей, мне казалось, что и церковь-то находится довольно далеко, но с некоторой долей юмора я согласилась сделать все, что смогу, чтобы рассеять страхи слуг. Итак, весь следующий час мы провели с Луизой, громко читая псалмы по очереди и молитвы в один голос. Не представляю, какое воздействие это оказало на слуг, но я совершенно обессилела и отправилась в свою комнату вздремнуть, где и проспала без всяких снов до следующего утра.
        У меня часто возникали трудности со сном, возможно потому, что бодрствование мало чем отличалось от тяжелого забытья. Я лежала, уставившись в белый потолок, расписанный цветами и фруктами. В темноте он казался нависшим над головой серым пологом, олицетворявшим депрессию, которая затуманивала мое сознание днем. Но если все-таки мне удавалось ночью сомкнуть веки, перед мысленным взором возникали видения, причем яркие, не приглушенные мнимым серым пологом. Так что можно считать, что изредка я спала.
        Ни от самого Джейми, ни от кого-либо другого не приходило никаких известий о нем. Не знаю, что не позволило ему навестить меня в «Обители ангелов» - чувство вины или обида? Но он не появился ни там, ни в Фонтенбло. А сейчас он, возможно, находится в Орвиэто.
        Иногда я ловила себя на мысли о том, увидимся ли мы снова и когда и что сможем сказать друг другу. Но большей частью я старалась не думать об этом. Дни шли за днями, и я предпочитала не думать о будущем, не вспоминать прошлое, а жить только настоящим.
        Фергюс в отсутствие своего кумира совсем пал духом. Когда бы я ни выглянула в окно, я видела его сидящим под кустом боярышника, с отсутствующим взглядом, устремленным на дорогу, ведущую в Париж. Я заставила себя выйти к нему. Спустилась с лестницы и прошла по садовой дорожке.
        - Тебе что, нечего делать, Фергюс? - спросила я. - Не может быть, чтобы никому из конюхов не требовался помощник.
        - Да, миледи, - неуверенно отвечал он, яростно почесывая ягодицы.
        Я заподозрила неладное.
        - Фергюс, - продолжала я, удерживая его за руку, - у тебя что, вши?
        Он вырвал руку, словно обжегшись.
        - О нет, миледи.
        Я наклонилась, чтобы поднять его, и одновременно запустила палец за воротник, обнажив темную грязную шею.
        - Немедленно в ванну! - строго приказала я.
        - Нет! - Он рванулся в сторону, но я удержала его за плечо.
        Меня удивила его горячность. Он всегда ненавидел ванну, но все-таки регулярно залезал в нее, а сейчас я просто не узнавала его. Обычно послушный ребенок отчаянно вырывался у меня из рук, отказываясь повиноваться. Когда ему наконец удалось вырваться, раздался треск рвущейся материи, и он бросился бежать, не разбирая дороги и сокрушая кусты на своем пути, словно кролик, преследуемый лаской. Послышался шорох веток и грохот осыпающихся камней. Фергюс перемахнул через стену и был таков.
        Я пробиралась через лабиринт ветхих построек, расположенных на задворках дома Луизы, содрогаясь при виде грязи и ощущая не совсем приятные запахи. Вдруг я заметила впереди какую-то кучу мусора. С нее взлетела туча мух, оглашая воздух отвратительным жужжанием. Я находилась достаточно близко к этой, видимо, навозной куче и поняла, что мух спугнул кто-то другой, успевший нырнуть в темный проем двери, ведущей в такой же темный сарай.
        - Ага! - громко крикнула я. - Вот ты где! Выходи, бездельник! Немедленно!
        Однако никто не появлялся на мой зов, но в сарае явно происходило какое-то движение, и мне показалось, что я заметила мелькнувшую там тень. Зажав нос, я перешагнула через зловонную кучу и вошла в сарай.
        Мы оба стояли, разинув рот от удивления, не двигаясь. Я с замиранием сердца взирала на человека, похожего на дикаря с острова Борнео, а он - на меня. Солнечный свет, проникающий сквозь щели между досками, позволил нам получше разглядеть друг друга. Когда мои глаза немного привыкли к темноте, я увидела, что он не такой страшный, каким показался мне поначалу, хотя и симпатичным его трудно было назвать. Борода была такой же грязной и спутанной, как и волосы, достающие до плеч и спадающие на рубашку, грязную и рваную, как у нищего. В довершение ко всему он был бос. Я не испугалась, потому что воочию убедилась, что он сам страшно напуган. Он так плотно приник к стене, словно хотел вжаться в нее.
        - Не бойтесь, - спокойно сказала я. - Я не сделаю вам ничего плохого.
        Но вместо того чтобы успокоиться, он резко повернулся вправо, вытащил из-за пазухи деревянный крест, висящий на кожаном шнурке, направил его прямо на меня и начал читать молитву дрожащим от волнения голосом.
        Я с трудом перевела дыхание.
        - О боже!
        Глаза у него стали безумными, он продолжал держать крест, но по крайней мере перестал молиться.
        - Аминь, - сказала я, подняла обе руки и помахала ими у него перед лицом. - Видите, ничего со мной не произошло. И пальцы мои не скривились и не склеились. Значит, я не ведьма, верно?
        Человек медленно опустил крест и стоял с изумленным видом.
        - Ведьма? - переспросил он.
        У него был такой вид, как будто он принял меня за сумасшедшую, что было нетрудно при таких обстоятельствах.
        - Так вы не думали, будто я ведьма? - спросила я, чувствуя нелепость своего положения.
        Его клочковатая борода задвигалась, как если бы он пытался улыбнуться.
        - Нет, мадам, - сказал он. - Я привык к тому, что люди принимают меня за колдуна.
        - Вас?
        Я получше присмотрелась к нему. Кроме того, что он был грязен и весь в лохмотьях, ясно было, что этот человек давно не ел. Его запястья и шея, выглядывающая из воротника рубашки, были тощими, как у ребенка. В то же время он говорил на хорошем французском языке с небольшим акцентом, что выдавало в нем человека образованного.
        - Если бы вы были колдуном, то наверняка не очень удачливым. Но кто вы на самом деле?
        Тут его снова охватил страх. Он стал озираться по сторонам в поисках лазейки, через которую можно было бы улизнуть, но сарай был новым, добротным, у него была только одна дверь, где стояла я. Собрав остатки мужества, он выпрямился во весь свой рост, оказавшись примерно дюйма на три ниже меня, и с усилием произнес:
        - Я - преподобный Вальтер Лоран из Женевы.
        - Так вы священник?
        Я была в шоке. Не могла представить себе, как мог священник, будь то швейцарский или какой-либо другой, дойти до такого состояния. Отец Лоран казался потрясенным не меньше меня.
        - Священник? - повторил он, словно эхо. - Папист? Нет, никогда.
        Вдруг меня осенила догадка.
        - Гугенот! Значит, вы протестант?
        Я вспомнила тела повешенных, увиденные мною в лесу. Это объясняло многое.
        Губы его искривились, но он на мгновение крепко сжал их, прежде чем ответить.
        - Да, мадам. Я пастор. В течение месяца проводил здесь богослужение. - Тут он быстро облизнул губы, не сводя с меня глаз. - Простите, мадам, мне кажется, что вы не француженка…
        - Я англичанка, - сказала я, и он вздохнул с облегчением, как будто огромная тяжесть упала с его плеч.
        - Великий Боже! - воскликнул он. - Значит, вы тоже протестантка?
        - Нет, я католичка, - ответила я. - Но не питаю никакой ненависти к протестантам, - торопливо добавила я, заметив выражение тревоги, вновь появившееся в его глазах. - Не беспокойтесь, я никому не скажу, что вы здесь. Вы, наверное, пробрались сюда, чтобы украсть немного еды? - сочувственно спросила я.
        - Воровать грешно! - в ужасе воскликнул он. - Нет, мадам. Но…
        Он снова крепко сжал губы, но взгляд, брошенный в сторону дома, выдал его.
        - Значит, кто-то из прислуги приносит вам еду, - догадалась я. - И вы позволяете им для этого воровать. А потом, видимо, снимаете с них грехи. Не очень-то прочны ваши моральные устои, как мне кажется. Но это, в сущности, меня не касается.
        В глазах его засветилась надежда.
        - Значит, я могу не опасаться ареста, мадам?
        - Нет, конечно же. У меня у самой нелады с законом. Меня едва не сожгли на костре.
        Сама не понимаю, почему это я так разболталась в тот момент. Может быть, потому, что впервые за долгое время встретила умного, образованного человека. Луиза была милым, добрым и преданным существом, но у нее в голове примерно столько же мозгов, сколько у кукушки в часах ее гостиной. Вспомнив о швейцарских часах, я вдруг поняла, кто был таинственным благодетелем пастора.
        - Знаете, - сказала я, - если вы хотите остаться здесь, я вернусь в дом и скажу Берте или Марице, где вы.
        Этот бедный человек был весь кожа да кости, ну и еще глаза. Большие и добрые. Все, о чем он думал, отражалось в них. Сейчас он, наверное, подумал о том, что тот, кто намеревался сжечь меня на костре, вряд ли был прав.
        - Я слышал, - медленно проговорил он, вновь коснувшись своего креста, - об англичанке, которую парижане называют Белой Дамой. Она - коллега Раймона-еретика.
        У меня вырвался тяжелый вздох.
        - Да, это я. Но я вовсе не являюсь коллегой господина Раймона. Он просто мой хороший знакомый.
        Заметив, что пастор опять взглянул на меня недоверчиво, я принялась читать молитву.
        - Не надо, не надо, мадам, пожалуйста. - К моему удивлению, он опустил крест и улыбнулся. - Я тоже знаком с мэтром Раймоном и знал его еще в Женеве. Там он слыл известным целителем и отменным знатоком трав. Ну а сейчас, боюсь, он занялся темными делами, хотя это только слухи и ничего не доказано.
        - Не доказано? А что именно? И что вообще вы имеете в виду, когда говорите о Раймоне-еретике?
        - Вы не знаете? - Широкие брови высоко поднялись над карими глазами. - Значит, действительно не сотрудничали с господином Раймоном и не знакомы с его деятельностью.
        Он заметно оживился.
        - Деятельностью?
        В моем представлении это слово не выражало и в самой незначительной мере того чуда, которое он сотворил со мной. Его руки исцелили меня, поэтому я покачала головой.
        - Я ничего не знаю, но хочу, чтобы вы рассказали мне обо всем. О, да что же я стою здесь и болтаю, вместо того чтобы прислать сюда Берту с едой.
        Он махнул рукой с некоторой долей достоинства:
        - Это не срочно, мадам. Телесные страдания - ничто в сравнении со страданиями душевными. Католичка вы или нет, но вы были добры ко мне. Если вы не участвуете в оккультной деятельности господина Раймона, то необходимо вас предостеречь заранее, пока не поздно.
        Не обращая внимания на грязь и скользкие доски пола, он уселся, прислонившись к стене, и грациозным жестом пригласил меня последовать его примеру. Заинтригованная, я присела рядом, подобрав юбки, чтобы не испачкать.
        - Не доводилось ли вам слышать о человеке по имени дю Карафур, мадам? - спросил пастор. - Нет? Его имя хорошо известно в Париже, но вам лучше не упоминать его. Этот человек был организатором и вдохновителем неслыханных злодейств и преступлений, проводимых под видом оккультных церемоний. Я не в силах заставить себя даже упомянуть о тех действиях, которые тайно совершались с его благословения - и кем? Родовой знатью! И это они называют меня колдуном, - пробормотал он, с трудом переводя дыхание.
        Он поднял свой костлявый перст, как бы желая удержать меня от готовых сорваться с языка возражений.
        - Я отдаю себе отчет, мадам, в том, что многие слухи не имеют под собой реальных оснований - кому это может быть известно лучше, чем нам с вами? Деятельность же дю Карафура и его последователей известна буквально всем, потому что за нее он был предан суду, заключен в Бастилию и недавно сожжен на костре.
        Я вспомнила слова, недавно сказанные Раймоном как бы между прочим: «Ни один человек не был сожжен в Париже в течение самое малое двадцати лет».
        Меня охватила дрожь, невзирая на теплую погоду.
        - И вы считаете, мэтр Раймон был связан с этим дю Карафуром?
        Пастор нахмурился, с задумчивым видом почесывая лохматую бороду.
        «Не исключено, что у него есть вши и гниды», - подумала я.
        - He берусь утверждать. Никто не знает, откуда появился этот самый господин Раймон. Он говорит на нескольких языках и почти без акцента. Весьма загадочный человек, этот Раймон, но я могу поклясться именем Бога, он хороший человек.
        - Я тоже так думаю, - улыбнулась я.
        Он кивнул, тоже улыбаясь, но потом сразу же сделался серьезным.
        - И все же, мадам. Находясь в Женеве, он переписывался с дю Карафуром. Он сам рассказывал мне об этом. Он посылал ему травы, эликсиры, высушенные шкуры животных. И даже какую-то редкостную рыбу, которую вылавливают в темных глубинах морей. Эта рыба на редкость страшная - огромная зубастая пасть и почти никакой плоти, а вместо глаз два крошечных, словно фонарики, огонька.
        - В самом деле? - завороженно спросила я.
        Пастор Лоран пожал плечами:
        - Все это может оказаться вполне невинным занятием, конечно. Но он исчез из Женевы, как только дю Карафур попал под подозрение. После казни дю Карафура я услышал, что мэтр Раймон основал дело в Париже, а также продолжил нелегальную деятельность дю Карафура.
        Я хмыкнула, вспомнив, что жилище Раймона и его кабинет были расписаны каббалистическими знаками для отпугивания тех, кто верит в них.
        - Расскажите еще что-нибудь.
        Брови преподобного Лорана поползли кверху.
        - Нет, мадам, - произнес он довольно неуверенно. - Больше я ничего не знаю.
        - Мне тоже нечего сказать, - заверила я его.
        - Правда? Это хорошо.
        Он помолчал немного, затем, как бы решившись, доверительно наклонился ко мне.
        - Простите, если я затрону болезненную для вас тему, мадам. Берта и Марица рассказывали мне о вашей утрате. Примите мои соболезнования, мадам.
        - Благодарю, - ответила я, рассматривая полоски света на полу.
        После небольшой паузы в разговоре пастор деликатно осведомился:
        - А ваш муж, мадам? Он не с вами?
        - Нет, - ответила я, не сводя взгляда с пола.
        Мухи продолжали роями сновать вокруг нас.
        Я не собиралась больше ничего говорить, но что-то заставило меня поднять глаза на пастора.
        - Он больше заботился о своей чести, чем обо мне или о своем ребенке, - горько произнесла я. - Мне неинтересно, где он сейчас. И я не желаю больше его видеть.
        Я тут же умолкла, потрясенная только что сорвавшимися с языка словами. У меня этого не было и в мыслях. Но слова прозвучали вполне искренне. Мы во всем доверяли друг другу, и вдруг Джейми солгал мне ради того, чтобы отомстить за нанесенное ему оскорбление. Я все понимала; знала, что месть неотвратима, но просила лишь, чтобы он подождал несколько месяцев. И он обещал, а потом нарушил обещание, пожертвовав всем, что было между нами. Я могу это понять, но простить не могу.
        Пастор Лоран положил на мою руку свою ладонь. Она была темной от въевшейся грязи, под обломанными ногтями - чернота, но я не отстранилась. Я ожидала каких-нибудь банальных слов или нравоучений, но он молчал, продолжая бережно держать мою ладошку. Лучи солнца скользили по полу, мухи монотонно жужжали у нас над головами, а мы все сидели.
        Наконец он отпустил мою руку и сказал:
        - Вас могут хватиться. Вам пора идти.
        - Вы правы, мне пора.
        Я глубоко вздохнула, чувствуя себя если не лучше, то по крайней мере спокойнее. Затем пошарила в кармане платья. Там у меня был кошелек. Боясь обидеть его, я некоторое время медлила. В конце концов, в его глазах я была еретичкой, если не ведьмой.
        - Разрешите мне предложить вам немного денег, - осторожно произнесла я.
        Он подумал минуту, улыбнулся, светло-карие глаза засияли.
        - При одном условии, мадам. Если вы разрешите мне молиться за вас.
        - Договорились, - сказала я и протянула ему кошелек.
        Глава 27
        Аудиенция у Его Величества
        После короткого пребывания в Фонтенбло я почувствовала, что силы постепенно возвращаются ко мне, но разум по-прежнему находился в дремотном состоянии, не желая ни предаваться воспоминаниям, ни думать о настоящем. Здесь меня почти никто не навещал. Загородный дом был убежищем, где сумасшедшая парижская жизнь казалась одним из тех кошмаров, которые преследовали меня по ночам. Поэтому я очень удивилась, когда горничная сообщила, что внизу меня ждет гость. Но вдруг мне пришла в голову мысль, что это может быть Джейми, и я почувствовала сильное головокружение. Я принялась разубеждать себя. Ведь Джейми должен был находиться в Испании. Он вернется не раньше августа. А вдруг?.. Я отгоняла от себя эти мысли, но руки дрожали, когда я затягивала тесемки на платье, чтобы спуститься вниз.
        К моему величайшему изумлению, посетителем оказался Магнус, дворецкий из парижского дома Джареда.
        - Простите, мадам, - низко кланяясь, сказал он. - Простите, что я осмелился вас побеспокоить, но я не мог, я подумал… дело может оказаться срочным, а хозяин в отъезде…
        Степенный и представительный в привычной обстановке, этот пожилой человек выглядел сейчас смущенным и растерянным. Потребовалось некоторое время, чтобы хоть немного разговорить его, и наконец мне было вручено письмо.
        - Почерк месье Мурты, - сказал Магнус.
        В тоне его ощущалась антипатия.
        Я поняла, что этим и объясняется его нерешительность. Наши парижские слуги относились к Мурте, так сказать, с почтительной неприязнью, которая подогревалась слухами о событиях на улице Фобур-Сент-Оноре.
        - Письмо пришло в Париж две недели назад, - объяснил Магнус.
        Не зная, что с ним делать, слуги очень волновались, и вот он решил доставить его мне.
        - Ведь хозяин в отъезде, - снова повторил он.
        На этот раз до меня дошел-таки смысл его слов.
        - В отъезде? - переспросила я.
        За время долгого пути письмо помялось и приобрело неопрятный вид. И было легким, как пушинка.
        - Ты хочешь сказать, что Джейми уехал еще до того, как пришло письмо?
        Я не могла этому поверить. Ведь в письме Мурты должна быть указана дата отплытия из Лиссабона и название корабля с грузом Карла Стюарта.
        Чтобы удостовериться, я сломала печать и вскрыла конверт. Оно было адресовано мне, так как Джейми считал, что так надежнее. Мало кому могло прийти в голову заинтересоваться письмом, адресованным мне. Письмо было отправлено из Лиссабона месяц назад, подписи в нем не было, да она в данном случае и не требовалась.
        «Саламандра» отправляется из Лиссабона 18 июля» - вот и все содержание письма.
        Я подивилась мелкому аккуратному почерку Мурты: я ожидала увидеть какие-нибудь каракули.
        Подняв глаза от письма, я заметила, что Магнус и Луиза обменялись многозначительными взглядами.
        - Что это значит? Где же Джейми? - строго спросила я.
        Я считала, что он не появлялся в «Обители ангелов», потому что испытывал угрызения совести и стыд за свои безрассудные действия, в результате чего погиб наш ребенок, погиб Фрэнк, да и моя собственная жизнь была под угрозой. Последнее меня уже не волновало. И я не хотела его видеть. Теперь я стала подозревать другую, более низменную причину его отсутствия. Но тут вмешалась Луиза, приняв всю тяжесть объяснений на себя.
        - Он в Бастилии, - со вздохом сообщила она. - Из-за дуэли.
        У меня подкосились колени, и я опустилась на первый попавшийся стул.
        - Какого же черта ты молчала?
        Не могу в точности объяснить, что я испытала, услышав эту новость: шок, ужас, страх или какое-то странное удовлетворение?
        - Я не хотела тебя огорчать, дорогая, - бормотала Луиза. - Ты была такая слабая, все равно ничего не смогла бы предпринять. К тому же ты о нем не спрашивала, - поспешно добавила она.
        - Но… И какой же вынесен приговор? - сурово продолжала я.
        Луиза принялась отдавать приказания слугам: принести вино, нашатырный спирт, жечь птичьи перья, и все это одновременно, - видно, выглядела я неважно.
        - Его арестовали за нарушение приказа короля, - от волнения сбивчиво объяснила Луиза. - Ему предстоит находиться там до тех пор, пока король не решит освободить его.
        Я принялась шептать молитву, хотя с удовольствием прибегла бы к более крепким выражениям.
        - Хорошо еще, что Джейми не убил своего противника, - поспешно добавила Луиза. - В этом случае наказание оказалось бы гораздо более суровым… ой!
        Она подхватила края своей полосатой юбки, и как раз вовремя, так как я нечаянно опрокинула поднос и стоявшие на нем угощения: бисквиты, печенье разных сортов и какао - полетели на пол. Туда же последовал поднос. Я застыла на месте, вперив взгляд в Луизу. Мои руки были плотно прижаты к груди, пальцы правой крепко сжимали золотое кольцо, которое жгло, как огонь.
        - Так значит, он жив? - спросила я словно в бреду. - Капитан Рэндолл жив?
        - Конечно, жив, - ответила Луиза, с любопытством оглядывая меня. - Ты не знала об этом? Он тяжело ранен, но, говорят, поправляется. С тобой все в порядке, Клэр? Ты выглядишь…
        Звон, начавшийся у меня в ушах, заглушил ее последние слова.
        - Слишком много всего на тебя сразу свалилось, - сочувственно проговорила Луиза, задергивая занавески. - Ты слышишь меня?
        - Кажется, да.
        Я села, свесив ноги с кровати, осторожно проверяя свое состояние после обморока. Голова больше не кружится, в ушах не звенит, в глазах не двоится, ноги не подкашиваются. Основные показатели в норме.
        - Мне нужно мое желтое платье, и пошли, пожалуйста, за каретой, Луиза, - попросила я.
        Луиза в полном отчаянии уставилась на меня:
        - Ты собираешься ехать куда-то? Это безумие! Месье Клюзо сейчас приедет. Я срочно послала за ним.
        То, что ко мне вызван из Парижа известный врач, лечащий представителей высшего света, служило гарантией того, что скоро я встану на ноги, а они были мне ох как нужны.
        До восемнадцатого июля оставалось десять дней. Если не жалеть себя и иметь хорошую лошадь, от Парижа до Орвиэто можно добраться за шесть дней. Чтобы освободить Джейми из тюрьмы, у меня оставалось четыре дня. На месье Клюзо времени нет.
        - Хм, - задумчиво произнесла я. - Все равно вели горничной одеть меня. Я не хочу предстать перед ним в таком безобразном виде.
        Мои слова прозвучали вполне убедительно, хотя Луиза все еще продолжала подозрительно смотреть на меня. Ведь большинство дам способны подняться со смертного одра, чтобы прилично одеться и выглядеть подобающим образом в такой ситуации.
        - Хорошо, - согласилась подруга. - Но ты не вставай с постели, пока не придет Ивонна, чтобы одеть тебя, слышишь?
        Это было мое лучшее платье - свободное, элегантное, сшитое по последней моде, с широким круглым воротником, пышными рукавами и расшитое жемчугом спереди. Наконец, одетая, причесанная, напудренная и надушенная, я собралась было надеть туфли, предложенные Ивонной, но вдруг нахмурилась и отвела ее руку:
        - Нет, не эти. Я лучше надену те, другие, с красными каблуками.
        Горничная с сомнением посмотрела на мое платье, словно прикидывая, как будут выглядеть туфли на красных каблуках с желтым шелковым платьем, но послушно повернулась к огромному шкафу. Подкравшись к ней сзади на цыпочках, я толкнула ее в шкаф, захлопнула дверцу и повернула торчавший в замке ключ. Опустила ключ в карман и мысленно похвалила себя: «Прекрасная работа, молодец, англичаночка! Все эти политические интриги научили тебя таким вещам, о каких ты и не помышляла, обучаясь в медицинской школе».
        - Не волнуйся, - мягко сказала я содрогающемуся шкафу. - Думаю, кто-нибудь скоро сюда придет. И ты можешь сказать принцессе, что не позволяла мне уходить.
        Среди воплей, раздававшихся изнутри, я разобрала имя месье Клюзо.
        - Скажи ему, чтобы он осмотрел обезьянку, - бросила я через плечо. - У нее чесотка.
        То, что я так успешно разделалась с Ивонной, окрылило меня. Но как только карета тронулась с места и помчалась в сторону Парижа, мое настроение заметно ухудшилось.
        Я уже не так сердилась на Джейми, но все же видеть его не хотела. В моей душе царила сумятица, и у меня не было желания разбираться в своих чувствах. Слишком велика была обида. Горькая утрата усугублялась болью предательства. Он не имел права ехать в Булонский лес, и я не должна была ехать за ним. Но мы поступили именно так, и оба виноваты в смерти нашего ребенка. Мне не хотелось встречаться с ним и спорить о том, кто больше виноват. Я избегала воспоминаний о том хмуром утре в Булонском лесу. Я старалась вычеркнуть из памяти лицо Джейми, упивающегося жаждой мести, которая погубила его собственную семью. И по сей день стоило мне подумать об этом, как в животе начинались спазмы - отголоски недавней трагедии. Пальцы царапали голубой бархат кареты, а я приподнималась, пытаясь таким образом смягчить воображаемую боль в спине.
        Я выглянула в окно, надеясь отвлечься, но картины природы не волновали меня, и мысли снова и снова обращались к цели моего путешествия. Каковы бы ни были мои нынешние эмоции в отношении Джейми, я невольно задавалась вопросом, увидимся ли мы с ним или нет, сохранились ли наши чувства друг к другу и будем ли мы снова вместе. Но он сейчас в тюрьме. А я, как никто другой, знала, что значит тюрьма для Джейми.
        И все же самыми главными были проблемы, связанные с Карлом, долг месье Дюверни и Мурта, готовящийся ступить на корабль, следующий из Лиссабона в Орвиэто. Ставки слишком высоки, и я не могла позволить своим чувствам взять верх над разумом. Ради блага многочисленных шотландских кланов, в том числе и клана Джейми, во имя тысяч шотландцев, которые погибнут у Куллодена и после него, стоит постараться. А для этого Джейми должен быть на свободе. Одной без него мне не справиться.
        Во что бы то ни стало я должна вытащить его из Бастилии.
        Так что же следует предпринять?
        Я видела нищих, тянувших руки к окнам экипажа, въехавшего в Париж, и решила просить помощи у сильных мира сего.
        Я постучала в переднюю стенку кареты, и через минуту усатое лицо кучера Луизы повернулось ко мне.
        - Что вам угодно, мадам?
        - Налево, - приказала я, - в «Обитель ангелов».
        Мать Хильдегард задумчиво постукивала грубоватыми пальцами по тетради с нотами, как бы выбивая тревожную мелодию. Она сидела за столом, украшенным мозаикой, в своем кабинете. Напротив сидел маэстро Герстман, который консультировал нас.
        - Ну хорошо, - задумчиво произнес маэстро Герстман. - Думаю, что смогу устроить вам встречу с его величеством. Но одно дело вы, мадам, другое - ваш муж… да…
        Известный музыкант, казалось, с трудом подыскивал слова для ответа; это заставило меня предположить, что обращение к королю с просьбой об освобождении Джейми - дело гораздо более сложное, чем я думала. Мать Хильдегард подтвердила мое подозрение в свойственной ей манере.
        - Йоган, - взволнованно воскликнула она, - мадам Фрэзер не является придворной дамой! Она целомудренная женщина.
        - О, благодарю вас, - вежливо ответила я. - Но если не возражаете, я хотела бы знать, что может грозить моему целомудрию, если я встречусь с королем и попрошу его освободить Джейми?
        Монахиня и маэстро обменялись взглядами, свидетельствующими, что они в ужасе от моей наивности и не знают, как исправить положение. Наконец мать Хильдегард, как более решительная, принялась объяснять:
        - Если вы явитесь к королю одна и станете просить его о милости, он истолкует это как вашу готовность переспать с ним.
        После всего, что мне довелось слышать, я не удивилась, но в ожидании подтверждения взглянула на маэстро Герстмана. Он слабо кивнул.
        - Его величество чрезвычайно чувствителен к просьбам красивых дам, - деликатно сообщил он, внезапно углубившись в изучение орнамента столешницы.
        - А это плата за выполнение подобных просьб, - добавила мать Хильдегард уже не столь деликатно. - Большинству придворных только льстит, когда их жены пользуются благосклонностью короля. Выгода, приобретенная ими в таком случае, стоит добродетели их жен.
        Толстые губы презрительно искривились при одном упоминании об этом, затем приняли свое привычное насмешливое выражение.
        - Однако ваш муж вовсе не похож на услужливого рогоносца.
        Тяжелые брови вопросительно поднялись, и я в ответ покачала головой.
        - Думаю, что нет.
        Слово «услужливый» меньше всего подходило Джейми Фрэзеру. Я попыталась представить себе, как Джейми повел бы себя, что сказал бы, а главное - сделал, если бы узнал, что я позволила себе интимные отношения с каким-нибудь другим мужчиной, даже если бы им оказался король Франции.
        Это заставило вспомнить о доверии, которое установилось между нами с первого дня супружества, и меня захлестнуло чувство одиночества. На мгновение я закрыла глаза, борясь со слабостью, но тут же взяла себя в руки - я не имела права забывать о деле.
        - Итак, - глубоко вздохнув, сказала я, - есть ли какой-нибудь другой выход?
        Мать Хильдегард посмотрела на маэстро Герстмана из-под нахмуренных бровей, давая ему возможность ответить. Маэстро пожал плечами и тоже нахмурился.
        - Есть ли у вас какой-нибудь друг, занимающий высокое положение, который мог бы ходатайствовать перед королем за вашего мужа?
        - Нет, скорее всего, нет.
        Я и сама думала об этом по пути сюда и пришла к выводу, что обратиться за помощью мне больше не к кому. Из-за скандальной окраски, которую получила дуэль, и сплетен, распространяемых Мари д’Арбанвилль, никто из наших французских знакомых не осмелится взять на себя эти хлопоты. Месье Дюверни, который согласился встретиться со мной, был добр, но трусоват.
        «Надо подождать, - единственное, что он мог посоветовать. - Через несколько месяцев, когда скандал немного забудется, можно будет обратиться к его величеству, а пока…»
        Герцог Сандрингем также остался безучастным к моей просьбе. Он так заботился о безупречности собственной репутации, что предусмотрительно отправил своего личного секретаря куда-то с поручением, дабы тот не догадался о цели моего визита. О том, что он станет обращаться к королю по поводу Джейми, не могло быть и речи.
        Я смотрела на мозаичную поверхность стола, едва различая переплетения узора. Пальцы рисовали петли, кружки и закорючки, следуя неистовой работе мысли. Чтобы предупредить вторжение якобитов в Шотландию, было необходимо освободить Джейми из тюрьмы, и я должна была это сделать во что бы то ни стало и невзирая на любые последствия.
        Наконец я оторвала взгляд от орнамента и посмотрела в упор на маэстро.
        - Я пойду на это, - мягко сказала я. - У меня нет другого выхода.
        Наступило тягостное молчание. Маэстро Герстман взглянул на мать Хильдегард.
        - Она останется здесь, - твердо заявила мать Хильдегард. - Ты сообщишь мне о времени аудиенции, когда все устроишь, Йоган.
        Она повернулась ко мне.
        - В конце концов, если ты действительно решила так поступить, моя дорогая… - Она сурово поджала губы и помолчала, прежде чем произнести: - Наверное, грешно помогать тебе в подобном деле, но я все же помогу. Я знаю, что у тебя есть веские причины поступать именно так, какими бы они ни были… И может быть, грех этот будет не столь уж велик по сравнению с твоим самопожертвованием.
        - О, матушка.
        Я чувствовала, что сейчас разрыдаюсь, поэтому молча прижалась щекой к большой грубой руке, лежавшей у меня на плече. Потом бросилась в ее объятия, зарывшись лицом в черную ткань монашеской блузы. Она обняла меня за плечи и повела в розарий.
        - Я буду молиться за тебя, - сказала она, улыбаясь, несмотря на то что улыбка мало шла к ее суровому, словно высеченному из камня лицу.
        Вдруг она задумалась и, как бы обращаясь к самой себе, проговорила:
        - А я все думаю, кого именно из святых покровителей следует просить о помощи в данной ситуации?
        «Марию Магдалину», - подумала я, высвободила руки из рукавов, вознеся их вверх, словно для своеобразной молитвы, и платье соскользнуло с груди, повиснув на бедрах.
        Или Мату Хари[28 - Мата Хари, настоящее имя Гертруда Маргарета Зелле (1876 - 1917) - голландская танцовщица, во время Первой мировой войны - агент немецкой разведки во Франции.]. Но я была уверена, что эта уж точно никогда не будет причислена к лику святых. А Магдалина, раскаявшаяся блудница, единственная из сонма святых сочувственно и с пониманием отнеслась бы к тому, что я намеревалась предпринять.
        Я подозревала, что в монастыре никогда прежде не видели такого одеяния. При том, что на церемонию посвящения в монахини послушницы одеваются нарядно, как невесты Христовы, ни красного шелка, ни рисовой пудры нет и в помине.
        «Весьма символично, - думала я, надевая платье, когда дорогой красный шелк коснулся моего лица. - Белое - белый цвет - символ непорочности, красный - символ известно чего».
        Сестре Минерве, юной девушке из богатой, знатной семьи, было поручено помочь мне одеться. Умело и с большим вкусом она причесала меня, украсив прическу страусиным пером, увитым мелким жемчугом. Аккуратно причесав мне брови, подвела их графитовым карандашом, а губы подкрасила пером, обмакнув его в румяна. Легкие касания пера щекотали губы, вызывая неудержимую потребность смеяться, но не от веселого настроения, а от близкой истерики. Сестра Минерва потянулась за зеркальцем, но я жестом остановила ее. Я не хотела смотреть в глаза самой себе. Переведя дыхание, я кивнула ей.
        - Посылай за каретой. Я готова.
        Я никогда раньше не была в этой части дворца. После долгих блужданий по извилистым коридорам, залитым ярким светом свечей, я уже с трудом осознавала, где нахожусь. Молчаливый джентльмен, прислуживающий королю в спальных покоях, подвел меня к филенчатой двери. Он постучал, поклонился мне и ушел, не дожидаясь ответа. Дверь растворилась, и я оказалась лицом к лицу с королем.
        Как оказалось, король был в кюлотах, и я расценила это как добрый знак, поскольку, по крайней мере, сердце мое замедлило свой бешеный бег и прошла тошнота.
        Не могу с уверенностью сказать, что я ожидала увидеть, но картина, представшая моему взору, действовала успокаивающе. Король был одет по-домашнему - в рубашку и кюлоты, на плечи накинут халат из коричневого шелка. Я присела в глубоком реверансе. Его величество, улыбаясь, поспешил поднять меня. Ладони были теплыми, хотя я инстинктивно ожидала, что его прикосновение должно быть холодным и липким. В ответ я признательно улыбнулась ему. Моя попытка выглядеть как можно более благодарной удалась, так как он дружелюбно потрепал меня по плечу и сказал:
        - Вы не должны бояться меня, дорогая мадам. Я не кусаюсь.
        - Нет, конечно же, нет, - произнесла я в ответ.
        Он держался более раскованно, чем я.
        «Ну конечно, - думала я, - он только этим и занимается».
        Я глубоко вздохнула и попыталась расслабиться.
        - Немного вина, мадам?
        Мы были одни, без прислуги, но вино уже было налито в два бокала, стоявших на столе, и сверкало рубиновым цветом при свете свечей. Королевские покои были невелики по размеру, но поражали своим богатейшим убранством. В стороне от стола и двух стульев с овальными спинками стоял изящный зеленый бархатный диван. Поднимая бокал и бормоча слова благодарности, я старалась не смотреть на его величество.
        - Садитесь, пожалуйста. - Людовик опустился на один из стульев и жестом пригласил меня сесть на другой. - А сейчас расскажите мне, чем я могу быть вам полезен.
        - М-мой муж, - начала я, слегка заикаясь от волнения. - Он в Бастилии.
        - Конечно, - пробормотал король. - За дуэль, насколько мне известно.
        Он взял меня за руку, чуть выше кисти.
        - Чего бы вы желали от меня в данном случае, дорогая мадам? Ваш муж совершил очень серьезный проступок. Он нарушил мой указ.
        Говоря это, он одним пальцем поглаживал мне запястье с внутренней стороны руки.
        - Д-да. Я понимаю. Но его… спровоцировали. - Тут меня осенило, и я продолжала: - Вы знаете, он - шотландец, а мужчины этой страны, - я старалась найти подходящий синоним для слова «безумец», - бывают несдержанны, когда дело касается их чести.
        Людовик кивнул, ниже склонившись при этом к моей руке, которую продолжал держать. Я хорошо видела его жирную пористую кожу и чувствовала запах его духов. Запах фиалки. Насыщенный, сладковатый, но недостаточно сильный, чтобы перебить его собственный мужской запах. Он допил свое вино двумя большими глотками и, отставив бокал в сторону, обхватил мою руку двумя ладонями и принялся поглаживать. Пальцем с коротко подстриженным ногтем он водил по моему обручальному кольцу.
        - Понимаю, мадам, - говорил он, как бы пытаясь поближе рассмотреть мою руку. - Однако, мадам…
        - Я буду вам очень признательна, очень.
        У него были тонкие губы и плохие зубы. Я чувствовала исходящий из его рта запах гнилых зубов и лука. Пыталась задержать дыхание, но так не могло продолжаться все время.
        - Видите ли, - медленно заговорил он, словно бы тщательно подбирая слова, - я был бы счастлив проявить милосердие, но…
        Я затаила дыхание в ожидании ответа, а его пальцы крепче сжали мою руку.
        - Существуют некоторые обстоятельства…
        - Обстоятельства? - переспросила я упавшим голосом.
        Он пристально взглянул на меня и кивнул. Его пальцы продолжали поглаживать мою руку.
        - Англичанин, который имел неосторожность вызвать гнев милорда Брох-Туараха… Словом, он находился в услужении у одного важного господина, принадлежащего к английской знати.
        Сандрингем. При упоминании о нем у меня сжалось сердце.
        - Этот знатный господин… скажем так… ведет важные переговоры, что предполагает определенный статус для него? - позволила я себе спросить.
        Тонкие губы скривились в улыбке.
        - Этого высокопоставленного господина заинтересовало, что послужило поводом к дуэли вашего мужа с английским капитаном Рэндоллом. Боюсь, он потребует, чтобы ваш муж был наказан по всей строгости закона.
        «Мерзавец, - подумала я. - После того как Джейми отказался решить дело миром и настоял на дуэли, лучший способ выкрутиться из щекотливого положения - засадить Джейми в Бастилию на несколько лет. Надежно и недорого. Способ, достойный герцога».
        Между тем дыхание короля становилось все более взволнованным, и это позволяло надеяться, что не все еще потеряно. Если он не собирался выполнить мою просьбу, вряд ли он мог надеяться, что я лягу с ним в постель.
        Я предприняла еще одну попытку.
        - Разве ваше величество находится в подчинении у англичан? - наивно спросила я.
        Глаза короля широко открылись от неожиданности. Но он тут же криво улыбнулся, видимо разгадав мою тактику. Все же я коснулась его больного места. Я заметила, как он едва заметно передернул плечами, возвращая себе уверенность в собственной власти, будто сползшую мантию.
        - Нет, мадам, - сухо произнес он. - Но, принимая во внимание некоторые обстоятельства…
        Тяжелые веки на мгновение скрыли глаза, но он не отпустил моей руки.
        - Я слышал, ваш муж проявляет участие к делам моего кузена.
        - Ваше величество хорошо информированы, - вежливо заметила я. - Но коль скоро это так, да будет вам известно, что мой муж не поддерживает притязаний Стюартов на шотландский трон.
        Я была уверена, что именно это он и хотел услышать. Потому что он улыбнулся, поднес мою руку к губам и поцеловал.
        - Правда? - спросил он. - А я слышал… весьма противоречивые истории о вашем муже.
        Я глубоко вздохнула и едва удержалась, чтобы не выдернуть руку.
        - Все эти слухи связаны с бизнесом. - Я старалась говорить как можно естественнее. - Кузен моего мужа Джаред Фрэзер - общепризнанный якобит. Мой муж не может всенародно объявить о своих истинных взглядах, так как связан с Джаредом деловыми узами.
        Заметив, что тень сомнения, появившаяся было на лице короля, начинает исчезать, я воодушевилась и продолжала более уверенным тоном:
        - Спросите месье Дюверни. Он хорошо осведомлен об истинных симпатиях моего мужа.
        - Я уже спрашивал.
        Людовик выдержал долгую паузу, рассматривая свои толстые, короткие пальцы, выписывающие узоры на моей ладони.
        - Какая белоснежная, - бормотал он. - Какая прекрасная. Мне кажется, что я вижу, как кровь бежит под этой нежной кожей.
        Наконец он отпустил мою руку и стал разглядывать меня оценивающим оком. Я отлично умею читать по лицу, но лицо короля Людовика в эту минуту было совершенно непроницаемым. И неудивительно - ведь он стал королем в возрасте пяти лет. Привычка прятать свои чувства стала неотъемлемым свойством его натуры, таким же обязательным, как бурбонский нос или сонные карие глаза. Эта мысль пробудила другие, и у меня засосало под ложечкой. Ведь он король. Парижане не будут восставать еще лет сорок или около того, и все это время он будет пользоваться во Франции абсолютной властью. Одного его слова достаточно, чтобы казнить Джейми или - помиловать. Он может и со мной поступить как угодно. Один кивок его головы - и сундуки с золотом Франции откроются, чтобы вознести Карла Стюарта на трон Шотландии.
        Он король и волен поступать, как ему заблагорассудится. Я следила за выражением темных глаз, в которых читалось тягостное раздумье, и с волнением и страхом ждала, какое решение он примет.
        - Послушайте меня, моя дорогая мадам, если я выполню вашу просьбу и освобожу вашего мужа…
        Он снова окунулся в задумчивость.
        - Я слушаю…
        - Ему придется покинуть Францию, - сказал Луи, предостерегающе подняв одну бровь. - Только при этом условии он может быть освобожден.
        Сердце мое сильно забилось, и я чуть не разразилась слезами. Так вот чего они хотят - выдворить Джейми из Франции.
        - Но… ведь он изгнан из Шотландии.
        - Полагаю, - продолжал король, - что этот вопрос удастся как-нибудь решить.
        Я помедлила, но у меня не было выбора, и я согласилась.
        - Вот и прекрасно, - кивнул король с довольным видом.
        Затем его взгляд снова обратился ко мне, задержавшись на лице, скользнул вниз по шее, груди…
        - Я желал бы в ответ попросить вас об одной услуге, мадам, - мягко произнес он.
        На секунду наши глаза встретились, и я кивнула:
        - Я в полном распоряжении вашего величества.
        - О! - Он поднялся и движением плеч сбросил халат, небрежно кинув его на спинку стула, улыбнулся и протянул мне руку. - Идемте же со мной, дорогая.
        Я закрыла глаза, думая только об одном - чтобы удержаться на ногах.
        «Ради бога, перестань, - уговаривала я себя, - ведь ты дважды была замужем. Нечего ломать комедию».
        Я поднялась и подала ему руку. К моему большому удивлению, он не повел меня к бархатному дивану, а направился в дальний угол комнаты, где была небольшая дверь.
        «Будь ты проклят, Джейми Фрэзер, - подумала я. - Будь ты проклят!»
        Я стояла на пороге и щурилась. Мои размышления по поводу услышанной от Джейми церемонии одевания короля сменились полнейшим удивлением.
        В комнате было абсолютно темно, смутный свет излучали лишь коричневые масляные светильники в углублениях стен. Комната имела круглую форму, равно как и расположенный в центре стол. В темной полированной столешнице отражалось мерцание светильников. За столом сидели люди, в темноте походившие на бесформенные тени горбунов. При моем появлении они загомонили, но при виде ступавшего следом короля сразу же затихли.
        По мере того как мои глаза привыкли к темноте, я с чувством глубокого потрясения поняла, что головы людей, сидящих за столом, скрыты капюшонами. Человек, сидящий ближе других к двери, повернулся ко мне, и я заметила, как блеснули его глаза в прорезях капюшона. Мне показалось, что я попала на сборище палачей.
        Совершенно ясно, что они собрались здесь ради меня. Что им нужно?
        В сознании возникали картины, навеянные рассказами Раймона и Маргариты об оккультных церемониях - принесении в жертву младенцев и прочих сатанинских ритуалах.
        - Мы слышали о вашем великом мастерстве, мадам, и о вашей… репутации. - Людовик улыбался, но казалось, отнюдь не был убежден в моих способностях. - Мы были бы весьма обязаны вам, дорогая мадам, если бы вы продемонстрировали нам свои необычные способности сегодня вечером.
        Я кивнула.
        Обязаны мне? Прекрасно. Я очень хотела бы, чтобы он был чем-то обязан мне. Чего именно он желал? Слуга поставил на стол большую свечу и зажег ее. Свеча была украшена знаками, похожими на те, что я видела в комнате мэтра Раймона.
        - Пожалуйте сюда, мадам.
        Король, поддерживая меня под локоть, повел к столу. Свеча разгорелась сильнее, и я смогла различить фигуры двух мужчин, молча стоявших среди мерцающих теней. Я вздрогнула при виде их, а рука короля крепко сжала мой локоть.
        Это были граф Сен-Жермен и мэтр Раймон. Они стояли рядом на расстоянии шести футов от стола. Раймон не подавал виду, что знаком со мной. Он был спокоен, лишь время от времени поводил вокруг темными лягушачьими глазами.
        Глаза графа расширились от удивления, и он злобно уставился на меня. Он был одет, как всегда, великолепно и, как всегда, во все светлое. Камзол из белого плотного атласа и кремовые кюлоты. Ворот и манжеты расшиты жемчугом, сверкающим в тусклом свете. Но если не принимать во внимание портняжное искусство, можно было сказать, что граф выглядит неважно: лицо напряженное, кружева, украшающие его одежду, поникли, а ворот взмок от пота. Раймон же, напротив, выглядел умиротворенным, он стоял, спрятав руки в просторные рукава своей потертой сутаны, широкое плоское лицо было невозмутимо.
        - Эти два человека обвиняются, мадам, - произнес Людовик, указывая на мэтра Раймона и графа. - Они обвиняются в чародействе, колдовстве, использовании разумных знаний в колдовских целях.
        Голос короля был холодным и мрачным.
        - Такие занятия процветали во времена правления моего деда. Но мы не потерпим подобной дикости.
        Король указал перстом на одну из фигур в капюшонах, перед которой на столе лежала стопка бумаг.
        - Читайте обвинение, - приказал он.
        Человек в капюшоне покорно поднялся с места и начал читать бесстрастным угрюмым тоном:
        - Обвиняются в содомии, убиении невинных, профанации священных ритуалов церковной службы и осквернении святого алтаря.
        У меня мелькнула догадка: то, что проделал со мной в «Обители ангелов» Раймон, благополучно меня исцелив, при желании вполне можно квалифицировать именно как осквернение священных установлений, и я порадовалась, что никто этого не видел.
        Я услышала имя дю Карафура и подавила внезапно охватившее меня волнение. Что же говорил по этому поводу пастор Лоран? Колдун дю Карафур был сожжен в Париже всего лишь двадцать лет назад за совершение тех самых обрядов, о которых речь шла сейчас, - «за то, что был связан с демонами и злыми силами тьмы, за то, что насылал на людей болезни и смерть». Я бросила быстрый взгляд на графа, но лицо его оставалось непроницаемым.
        Мэтр Раймон держался совершенно спокойно; серебристые пряди волос ниспадали на плечи; казалось, что он слушает не приговор, а нечто совершенно иное, скажем пение дрозда в кустах. Я видела каббалистические знаки, изображенные на стенах его кабинета, но никак не могла ассоциировать этого человека, практикующего лекаря и аптекаря, со списком прочитанных здесь злодейств.
        Наконец чтение обвинительного акта было завершено. Человек в капюшоне по знаку короля сел.
        - Было проведено тщательное расследование, - сказал король, обращаясь ко мне. - Собрано множество доказательств, опрошены свидетели, и стало ясно, - он бросил холодный взгляд в сторону обвиняемых, - что эти двое занимались изучением древних философов и прорицанием, основываясь на положении небесных тел. И все же… - Он пожал плечами. - Сами по себе эти действия еще не являются преступлением. Мне объяснили, что они не противоречат учению церкви. Даже благословенный святой Августин пытался проникнуть в тайны астрологии.
        Я смутно припомнила, что святой Августин действительно интересовался астрологией, но затем отверг это занятие как ненужную трату времени. Я сомневалась, что Людовик читал «Исповедь» Августина, но этот аргумент, несомненно, говорил не в пользу обвинения. Изучение движения небесных тел выглядело вполне невинным занятием по сравнению с приношением в жертву младенцев и некоей, не обозначенной четко содомией. Я невольно задавалась вопросом: зачем я нахожусь здесь? Неужели кто-нибудь видел меня с Раймоном в «Обители ангелов»?
        - Мы не против знаний и мудрости, - продолжал между тем король назидательным тоном. - Из книг древних философов можно многое почерпнуть, если читать их с добрыми намерениями. Но ни для кого не секрет, что наряду с пользой по ним можно научиться и злу. Почерпнутая в них мудрость может быть обращена на достижение высот власти и богатства.
        Он вновь бросил взгляд в сторону обвиняемых, как бы намереваясь решить, кто из них более заслуживает такого обвинения. С графа по-прежнему пот лил градом. Его белая шелковая рубашка окончательно промокла.
        - Нет, ваше величество, - сказал он, отбросив назад свои темные волосы и устремив горящий взгляд на Раймона. - Это верно, в мире существуют темные силы. Они проникают всюду. Но эти злые силы никогда не найдут поддержки в среде преданных вашему величеству людей.
        И как бы в подтверждение своих слов он ударил себя в грудь.
        - Вам следует искать тех, кто пользуется знаниями в своих корыстных целях, среди придворных.
        Он конкретно никого не обвинял, но смотрел на Раймона.
        Король остался безучастным к горячей речи графа.
        - Такая мерзость процветала во времена правления моего деда, - мягко заметил он. - Но мы искоренили ее, исключив всякие предпосылки для возникновения подобного зла. Чародеи, колдуны, те, кто извращает учение церкви… Мы не потерпим, чтобы они вновь появились. Итак, - он оперся обеими руками о стол и выпрямился, - у нас здесь находится свидетель. Бескорыстный судья с чистой душой, - произнес он, указывая на меня. - Белая Дама. Белая Дама не может лгать. Она видит сердце и душу человека и может безошибочно отделить правду от лжи. Она может сделать так, что правда послужит к спасению или уничтожению.
        Атмосфера нереальности происходящего мгновенно рассеялась. Легкое опьянение прошло, и я была трезва как никогда. Я открыла было рот, но тут же закрыла, осознав, что, в сущности, мне нечего сказать.
        Меня пронзил страх и затаился, свернувшись клубком в желудке, когда король объявил о своем намерении. На полу будут начерчены две пентаграммы. На каждую из них должен будет ступить подозреваемый в колдовстве и рассказать Белой Даме о своих поступках и их мотивах. А она определит, правду ли они говорят.
        - Господи Иисусе, - шептала я.
        - Месье граф, прошу сюда.
        Король жестом указал на первую пентаграмму, начерченную мелом на ковре. Только король мог позволить себе столь пренебрежительный тон с представителем знатного рода.
        Граф, проходя совсем близко мимо меня, зловеще шепнул:
        - Берегитесь, мадам, я работаю не один.
        Он занял указанное ему место, повернулся ко мне лицом и отвесил иронический поклон.
        Ситуация была ясна. Я обвиняю его, и его сторонники отрезают мне соски и сжигают склады Джареда. Я провела сухим языком по губам, проклиная Людовика. Почему он просто не воспользовался моим телом?
        Раймон осторожно ступил на указанную ему пентаграмму и почтительно кивнул мне. Его круглые черные глаза оставались бесстрастными. Я не представляла себе, что делать дальше. Король велел мне стать напротив него, между двумя пентаграммами. Человек в капюшоне подошел к королю и стал за его спиной, а за ним - целая толпа со скрытыми капюшонами лицами. Воцарилась мертвая тишина. Копоть от свечей поднималась к расписанному золотом потолку. Все взоры были устремлены на меня. Наконец, стряхнув с себя оцепенение, я повернулась к графу и кивнула.
        - Можете начинать, месье.
        Он улыбнулся, во всяком случае так мне показалось, и начал с объяснения возникновения каббалы, потом пустился в толкование двадцати трех букв древнееврейского алфавита, символики всего этого, вместе взятого. Его объяснения звучали вполне научно, невинно, но и ужасно скучно. Король откровенно скучал, зевая.
        Тем временем я судорожно перебирала в уме различные варианты своего поведения. Этот человек угрожал мне, пытался убить Джейми, не важно, по каким - политическим или личным - мотивам. Он был главарем шайки, которая преградила путь мне и Мэри. Кроме того, я слышала о нем и многое другое. Он был главной помехой в попытках остановить Карла Стюарта. Могла ли я дать ему возможность спастись?
        От волнения и страха тело напряглось, как струна, но я превозмогла себя и в упор взглянула в физиономию графа.
        - Одну минуту, месье. Все сказанное вами - чистейшая правда, но за вашими словами я вижу какую-то темную тень.
        У графа отвисла челюсть. Людовик внезапно заинтересовался. Я закрыла глаза, прижала кончики пальцев к вискам, изображая погружение в себя.
        - Вы никак не можете отвлечься и забыть одно имя, - произнесла я, едва дыша.
        Уронила руки и сказала:
        - Это имя - Лес Дисциплес ду Мал. Что связывает вас с ним, месье граф?
        Своих эмоций граф скрывать не умел. Глаза его округлились, лицо побелело, а я почувствовала, что уже не боюсь его. Имя Леса Дисциплеса было известно и королю. Его темные, сонные глаза превратились в щелки. Несомненно, граф был плутом и шарлатаном, но трусом его назвать было нельзя. Собрав все свое мужество и гордо подняв голову, он заявил:
        - Эта женщина лжет. - Голос звучал так же уверенно, как и тогда, когда он объяснял, что буква «алеф» является символом крови Христовой. - Она вовсе не Белая Дама, а служанка Сатаны. Она действует заодно со своим хозяином, печально знаменитым колдуном и учеником Карафура.
        Театральным жестом он указал на Раймона, который выглядел чрезвычайно удивленным. Один из присутствующих перекрестился, и я услышала, как все зашептали слова молитвы.
        - Я могу это доказать! - воскликнул граф, не дав никому возразить, и запустил руку себе за пазуху.
        Я вспомнила, как точно так же он вытащил кинжал из рукава на званом вечере.
        Но на сей раз это был не кинжал.
        - Библия гласит, - продолжал он, - что они могут держать змею в руках и змея их не ужалит. И это верный признак того, что перед вами истинный слуга Господа Бога.
        По-видимому, в руках у него был небольшой питон - около трех футов длиной, гладкий, золотисто-коричневый, скользкий, как смазанный маслом канат. Желтые глаза питона печально взирали на присутствующих.
        Люди в капюшонах ахнули, а двое стоящих впереди отпрянули. Людовик не только отскочил назад, он стал опасливо озираться по сторонам в поисках телохранителей, стоявших у дверей с выпученными от страха глазами.
        Змея раз или два высунула кончик языка, пробуя воздух на вкус. Запах расплавленного воска и фимиама, видно, пришелся ей не по вкусу, и, решив, что поживиться здесь нечем, она попыталась снова вернуться в теплое место, откуда ее так бесцеремонно вынули.
        Граф схватил ее за голову и направил прямо на меня.
        - Вот видите! - торжествующе воскликнул он. - Женщина отпрянула в испуге. Значит, она ведьма.
        В действительности же, по сравнению с одним из судей, который поспешно укрылся за колонной, я выглядела воплощением стойкости и крепкого духа, хотя должна признаться, что при виде змеи я и в самом деле невольно сделала шаг назад. Теперь я вернулась на свое место, намереваясь взять змею из рук графа. В конце концов, эта тварь была неядовита. Все убедятся, что она совершенно безвредна, если я оберну ее вокруг шеи графа. Но прежде чем я приблизилась к графу, раздался голос мэтра Раймона. Оказывается, во время всех этих перипетий я совершенно забыла о нем.
        - Библия гласит не совсем так, уважаемый месье граф.
        Раймон говорил ровным голосом, и лицо его оставалось незыблемо спокойным. И все же гул голосов стих, и король повернулся в сторону Раймона.
        - Мы слушаем вас, месье, - сказал Людовик.
        Раймон вежливо кивнул в благодарность за разрешение говорить и сунул обе руки в карманы своей сутаны, вытащив из одного фляжку, а из другого - чашу. Фляжку он держал в наклонном положении, готовясь что-то вылить из нее.
        - Поскольку миледи Брох-Туарах и я сам подверглись обвинению, - при этом он быстро взглянул на меня, - предлагаю посмотреть, как каждый из нас выдержит следующее испытание. С вашего разрешения, ваше величество?
        Такой неожиданный поворот событий несколько ошеломил короля, но все же он кивнул, и густая янтарная жидкость полилась в чашу. Она тут же забурлила и стала рубиново-красной.
        - Это - кровь дракона, - пояснил Раймон, указав глазами на чашу. - Совершенно безвредная для невинных и чистых душою.
        Он улыбнулся беззубой, ободряющей улыбкой и протянул чашу мне.
        Мне ничего не оставалось, как выпить ее содержимое. Кровь дракона представляла собой не что иное, как двууглекислый натрий. На вкус она была похожа на бренди с содовой. Я сделала три небольших глотка и вернула чашу. Раймон сделал то же. Он опустил чашу, показав окружающим свои ярко-красные губы, и повернулся к королю.
        - Могу я попросить Белую Даму вручить чашу месье графу? - осведомился он, указывая рукой на линию, проведенную мелом у его ног, - он не имел права выходить за границы пентаграммы.
        После того как король изъявил согласие, я взяла чашу и машинально протянула ее графу. Для этого мне нужно было проделать шесть шагов по ковру. Я сделала шаг, второй… Ноги дрожали сильнее, чем когда я оказалась в маленькой приемной наедине с королем.
        Белая Дама способна распознать сущность человека. Но так ли это? Знала ли я что-либо об этих людях, Раймоне и графе?
        Могла ли я остановить это действо? Сотни и тысячи раз я задавалась этим вопросом позже. Могла ли я поступить по-иному?
        Я вспомнила случайную мысль, явившуюся мне при встрече с Карлом Стюартом, а именно: всем было бы лучше, если бы Карл умер. Но нельзя лишать человека жизни за убеждения, если даже эти убеждения приводят к смерти невинных.
        Я пребывала в полном неведении. Я не могла сказать, что граф виновен, а Раймон - нет. Я все еще не была уверена, что ради достижения благородной цели можно воспользоваться грязными средствами. Я не знала, какова цена одной жизни и какова - тысячи. Я не знала истинной цены мести.
        Я знала, что чаша, которую я держала в руке, таила в себе смерть. У меня на шее висел медальон с белым кристаллом, его тяжесть напомнила о яде. Я не видела, чтобы Раймон добавил туда что-нибудь. И никто не видел, я была в этом уверена. Но мне не нужно было погружать в чашу свой медальон, чтобы узнать о ее содержимом.
        Граф все прочел у меня на лице. Белая Дама не умеет лгать. Он помедлил, глядя на бурлящую красную жидкость.
        - Пейте же, месье, - сказал король. Его глаза, по обыкновению, ничего не выражали. - Вы боитесь?
        Граф обладал множеством отвратительных черт, но трусости среди них не числилось. Его лицо было бледным, но он встретил взгляд короля спокойно, даже слегка улыбнулся.
        - Нет, ваше величество, - сказал он.
        Взял чашу из моих рук и выпил до дна. Взгляд его был устремлен на меня. Он продолжал смотреть на меня, даже когда глаза стали подергиваться пеленой смерти. Белая Дама способна спасти мужчину или погубить его.
        Тело графа, корчась, рухнуло на пол. Послышался хор изумленных голосов. Люди в капюшонах замерли на месте, с напряженным вниманием следя за телом графа. Каблуки его туфель некоторое время выбивали дробь, неслышную из-за ковра, тело изогнулось дугой, но сразу же обмякло, превратившись в бесформенную груду. Разгневанная змея выбралась из вороха белого атласа и быстро уползла, найдя убежище где-то у ног Людовика.
        Все присутствующие пребывали в полном смятении чувств.
        Глава 28
        Проблеск света
        Я вернулась из Парижа к Луизе в Фонтенбло. Мне не хотелось ехать на улицу Тремулен или еще куда-нибудь, где Джейми мог найти меня, хотя у него нет времени, чтобы разыскивать меня. Ему нужно было немедленно ехать в Испанию, иначе лопнула бы вся затея.
        Добрая моя подруга Луиза простила мне бегство и, к ее чести, не докучала расспросами о том, куда я ездила и зачем. Я почти ни с кем не разговаривала, редко выходила из своей комнаты, ела очень мало и лежала, разглядывая лепнину на потолке.
        Иногда появлялась мысль съездить в Париж, но никаких важных дел у меня там не было, и я все откладывала поездку, предоставив всему идти своим чередом. Тем не менее порой мне приходилось для этого сделать над собой усилие. По просьбе Луизы я спускалась к обеду или соглашалась попить чаю в кругу ее друзей. В то же время я старалась хоть как-то заботиться о Фергюсе - единственном человеке, за которого я чувствовала ответственность.
        Однажды, когда я совершала свою ежедневную принудительную прогулку, я услышала его голос. И пошла проверить, в чем там дело.
        Он стоял лицом к лицу с одним из конюших, мальчиком гораздо крупнее его, широкоплечим и угрюмым.
        - Заткнись ты, жаба! - говорил тот. - Ты не знаешь, что болтаешь!
        - Я знаю больше, чем ты, потому что твоим отцом был хряк! - Фергюс засунул два пальца в ноздри, задрал нос кверху и, пританцовывая, повторял: - Хрю-хрю!
        Конюший, лицо которого странным образом напоминало вышеназванное животное, не стал больше терять времени на объяснения, но сложил вместе кулаки обеих рук и занес их над головой Фергюса. Через несколько минут мальчики покатились по грязной земле, завывая, словно коты, и разрывая одежду друг на друге.
        Пока я размышляла над тем, стоит ли вмешиваться, конюший уселся верхом на Фергюса, схватил его за волосы обеими руками и принялся колотить головой о землю. Я понимала, что Фергюс заслужил такое отношение, но его лицо налилось кровью и потемнело, а мне совсем не хотелось бы, чтобы он лишился жизни в самом расцвете лет. Не уверенная, что поступаю правильно, я все-таки подошла к дерущейся паре.
        Конюший придавил Фергюса коленом и изо всех сил колошматил его, так что зад парня оказался прямо передо мной. Я подняла ногу и ударила его в то место, где проходил шов штанов. Беспомощно балансируя, парень с криком перелетел через своего поверженного врага, распластался на земле, но тут же вскочил на ноги, а увидев меня, бросился бежать.
        - Чем же ты тут занимаешься? - спросила я, рывком подняв упирающегося Фергюса и отряхивая его грязную одежду. - Смотри, у тебя порвана не только рубашка, но и штаны. Придется просить Берту починить их.
        Повернув его спиной, я принялась рассматривать порванные штаны. Конюший так рванул их сбоку, что одна из ягодиц оголилась.
        Вдруг я замолчала и уставилась на тело мальчика. Но меня заинтересовала не сама плоть, а небольшой красный знак, запечатленный на ней. Размером он был с полупенсовую монету и красного цвета, как только что начавший затягиваться ожог. Я машинально коснулась его пальцем, отчего Фергюс сильно встревожился. Края знака-клейма были особенно четко обозначены, как будто то, чем они были оставлены, с силой вдавливали в тело. Я вцепилась в руку мальчика, чтобы не дать ему убежать, и принялась рассматривать клеймо. Оно было овальной формы, в середине испещрено какими-то знаками, напоминающими буквы.
        - Кто это сделал, Фергюс? - спросила я.
        Голос мой звучал непривычно даже для моего уха. Он был слишком спокойным и бесстрастным. Фергюс рванулся, пытаясь убежать, но я удержала его.
        - Кто, Фергюс? - строго спросила я и даже встряхнула его.
        - Никто, мадам. Это я сам поранился, когда перелезал через забор. Это просто ссадина.
        Его большие черные глаза бегали туда-сюда, ища, куда бы лучше ринуться от меня.
        - Это не ссадина. Я знаю, что это такое, Фергюс. Но я спрашиваю: кто это сделал?
        Я видела подобное клеймо только однажды и свежевыжженным, а это уже немного зажило. Но несомненно, они оба были нанесены раскаленным железом.
        Осознав, что я все поняла, Фергюс перестал вырываться. Он прижался ко мне и затих, но плечи его продолжали вздрагивать.
        - Это англичанин, мадам. Перстнем.
        - Когда?
        - Давно, мадам. В мае месяце.
        У меня перехватило дыхание, когда я стала соотносить некоторые события по времени. Три месяца… Три месяца минуло с тех пор, как Джейми в сопровождении Фергюса отправился в бордель в поисках своего помощника, работающего на складе. Три месяца прошло с тех пор, как он встретил Джека Рэндолла в заведении мадам Элизы. Эта встреча заставила его забыть о всех своих обещаниях и вынудила принять решение убить Рэндолла. Три месяца прошло с тех пор, как он ушел, чтобы никогда не вернуться.
        Мне потребовалось немало терпения, но я заставила Фергюса рассказать правду. И вот что услышала.
        Когда они пришли в заведение мадам Элизы, Джейми велел Фергюсу ждать его внизу, пока он поднимется наверх, чтобы решить кое-какие финансовые проблемы. Зная по прежнему опыту, что это может занять немало времени, Фергюс отправился в большой салон, где несколько знакомых ему молодых женщин отдыхали, непринужденно болтая и поправляя друг у друга прически в ожидании гостей.
        - По утрам у них не очень много работы, - объяснил он мне. - Но по вторникам и пятницам прибывают рыбаки, чтобы с утра пораньше продать свой улов на рынке. Тогда у них бывает много денег, что приносит немалую выгоду мадам Элизе, поэтому девушки должны быть готовы принимать гостей сразу после завтрака.
        «Девушки» были отнюдь не молодыми. Но рыбаки не считались разборчивыми клиентами, поэтому довольствовались любыми проститутками. Среди них было немало приятельниц Фергюса, и с четверть часа он провел в салоне, болтая с ними. Клиенты приходили, делали свой выбор и поднимались в верхние комнаты.
        - И тут появился англичанин с мадам Элизой.
        Фергюс прервал свой рассказ и судорожно вздохнул.
        Фергюсу, которому приходилось видеть мужчин в различной стадии опьянения, стало ясно, что англичанин изрядно пьян. Лицо было багровым и опухшим, глаза налиты кровью. Не обращая внимания на мадам Элизу, которая хотела подвести его к одной из «девушек», он прошел через всю комнату и вдруг заметил Фергюса.
        - Он сказал: «Ты пойдешь со мной». И взял меня за руку. Я отказывался, мадам. Упирался. Говорил, что мой хозяин здесь, наверху, но он не слушал. Мадам Элиза шепнула мне на ухо, чтобы я шел с ним, а потом она поделится со мной деньгами.
        Фергюс поежился и беспомощно посмотрел на меня.
        - Я знал, что те, кому нравятся маленькие мальчики, обычно занимаются этим недолго. Я думал, что он закончит раньше, чем милорд соберется уходить.
        - Милостивый Боже, - прошептала я.
        Пальцы мои разжались и нервно заскользили по его рукаву.
        - Ты хочешь сказать, что занимался этим и раньше, Фергюс?
        Он посмотрел на меня так, словно собирался заплакать. Я кусала губы, едва сдерживая слезы.
        - Очень редко, мадам, - сказал он. - Есть такие дома, где дети занимаются этим специально, и мужчины, которым это нравится, ходят туда. Но иногда какой-нибудь клиент замечал меня, и ему приходило в голову…
        У него потекло из носа, и он принялся вытирать его тыльной стороной ладони.
        Я достала из кармана платок и протянула его мальчику.
        Он начал рыдать при воспоминании о том утре.
        - Он был намного больше, чем я думал, - продолжал он, громко рыдая. - Я сомневался, смогу ли взять его в рот, но он хотел, он захотел…
        Я прижала Фергюса к себе, заглушая его голос. Его худые лопатки, словно птицы, затрепетали у меня под рукой.
        - Не рассказывай больше ничего, - повторяла я. - Не надо, прошу тебя. Я на тебя не сержусь.
        Это было запоздалое приказание. Он не мог сдерживаться после стольких дней молчания и страха.
        - Но это я во всем виноват, мадам! - снова зарыдал он.
        Его губы дрожали, слезы заливали лицо.
        - Мне надо было вести себя тихо. Не кричать. Но я не мог терпеть, и милорд услышал мой голос. Он ворвался в комнату, и я так обрадовался, что бросился к нему и спрятался у него за спиной, а милорд ударил англичанина по лицу. Англичанин вскочил с пола, схватил табуретку и бросил ее в милорда. Я так испугался, что выбежал из комнаты и спрятался в чулане в конце коридора. И даже там были слышны крики и шум. А потом милорд нашел меня, открыл дверь и помог мне одеться, потому что руки у меня так дрожали, что я не мог застегнуть пуговицы.
        Он теребил мои юбки обеими руками и прятал в них лицо, пытаясь заставить меня поверить в его раскаяние.
        - Это моя вина, мадам! Но я не знал! Я не думал, что милорд будет драться с англичанином! А теперь милорд пропал и уже никогда не вернется, и в этом виноват только я.
        Безутешно рыдая, он упал на землю у моих ног. Он плакал так громко, что, скорее всего, не слышал моих слов, когда я наклонилась над ним, чтобы поднять.
        - Это не твоя вина, Фергюс. Не твоя и не моя. Но ты прав, наверное. Он пропал навсегда.
        После разговора с Фергюсом я впала в еще большую апатию. Серое облако, окутывавшее мое сознание с того момента, как я потеряла ребенка, становилось все плотнее и гуще, лишая возможности видеть свет рождающегося дня. Звуки внешнего мира едва доходили до меня, подобно легкому звону колокола сквозь нависший над морем туман.
        Луиза стояла надо мной и тревожно хмурилась.
        - Ты ужасно похудела. И такая бледная. Нельзя так себя вести, - укоряла она меня. - Ивонна говорит, ты опять не завтракала.
        Я не могла припомнить, когда в последний раз мне хотелось есть. Задолго до дуэли в Булонском лесу? Задолго до путешествия в Париж? Я перевела взгляд с каминной полки на причудливой формы мебель в стиле рококо. Голос Луизы доносился словно откуда-то издалека, и я не обращала на него внимания. Он воспринимался мною не более чем шум, подобный постукиванию ветвей деревьев о стенку дома или жужжанию мух, привлеченных запахом завтрака, поданного на стол.
        Я наблюдала за одной такой мухой, слетевшей с яйца, после того как Луиза хлопнула в ладоши. Она назойливо жужжала и кружила неподалеку, чтобы улучить минуту и снова усесться на лакомый кусочек. Я услышала звук торопливых шагов, властный голос Луизы и короткий ответ служанки: «Сейчас, мадам!» - а затем - хлоп! Это служанка била мух одну за другой. Она смахивала их маленькие черные трупики себе в карман, сметала их со стола и вытирала оставшийся от них след краем фартука.
        Луиза наклонилась, неожиданно попав в поле моего зрения.
        - Твое лицо осунулось - кожа да кости. Если ты не хочешь есть, то, по крайней мере, пойдем погуляем, - нетерпеливо сказала она. - Дождь прекратился, давай посмотрим, не осталось ли орехов на мускатном дереве. Может быть, тебе захочется их съесть.
        Мне было безразлично, где находиться - в доме или на улице. Туманная пелена все еще окутывала меня, сглаживая очертания окружающих предметов и делая их неотличимыми друг от друга. Но я считала себя обязанной Луизе, поэтому встала, оделась, и мы вышли.
        У дверей, ведущих в сад, ее остановил повар и обратился со множеством вопросов по поводу званого обеда для гостей. Гости были приглашены, чтобы хоть немного развлечь меня, и дом охватила обычная в таких случаях лихорадка.
        Луиза тоскливо вздохнула и, коснувшись моей спины, сказала:
        - Ты иди, а я пришлю слугу с твоим плащом.
        Это был необычно прохладный для августа день, накануне прошел дождь. На покрытых гравием дорожках стояли лужи, а капли дождя, падающие с деревьев, были холодными.
        Небо все еще оставалось хмурым, но освободилось от черных туч. Я обхватила себя руками. Казалось, вот-вот выглянет солнце, но все равно хотелось накинуть плащ.
        Я услышала шаги позади себя, обернулась и увидела слугу Луизы, Фрэнка, но плаща у него в руках не было. И вид был весьма озабоченный.
        - Мадам, - сказал он, - к вам посетитель.
        Это известие огорчило меня, поскольку я совсем не была расположена к каким-либо встречам.
        - Скажите, что вы не нашли меня, а когда визитер отбудет, принесите мне, пожалуйста, плащ.
        - Но, мадам, это лорд Брох-Туарах, ваш супруг.
        Крайне удивленная услышанным, я обернулась взглянуть на дом. Это был действительно Джейми. Я сразу узнала его высокую фигуру, но отвернулась, сделав вид, что не поняла, кто это, и пошла по направлению к кустарнику. Он был довольно густым и высоким, чтобы спрятаться в нем.
        - Клэр!
        Притворяться было бесполезно. Он тоже увидел меня и уже спешил по тропинке. Я ускорила шаг, но мне было бесполезно состязаться с ним. На полпути к кустарнику меня одолела одышка, и я вынуждена была замедлить шаг. Я давным-давно утратила свою спортивную форму.
        - Клэр, подожди!
        Я чуть обернулась. Он был совсем близко. Мягкая серая пелена, окутывающая меня, заколыхалась, и я почувствовала озноб от мысли о том, что встреча с Джейми совсем лишит меня этой зыбкой защиты от внешнего мира. Если это произойдет, я погибну, словно червяк, вытащенный из земли и брошенный на каменную скалу, голый и беспомощный под палящими лучами солнца.
        - Нет! - отчаянно завопила я. - Я не желаю говорить с тобой. Уходи!
        Он замедлил шаг, а я отвернулась и быстро пошла вниз по тропинке, по направлению к ореховому дереву. Я слышала его шаги по гравию тропинки, но продолжала идти все быстрее и быстрее, я почти бежала. Когда я уже собралась нырнуть под крону дерева, он настиг меня и схватил за руку. Я пыталась вырваться, но он крепко держал меня.
        - Клэр! - снова произнес он.
        Я не поворачивала к нему лица. Если не увижу, то смогу убедить себя, что его здесь нет. И таким образом спасусь.
        Он отпустил мою руку, но вместо этого ухватил за плечи так, что мне пришлось поднять голову, чтобы сохранить равновесие. Лицо его было худым и загорелым, у рта пролегли резкие морщины, глаза потемнели от боли.
        - Клэр, - произнес он более мягким тоном, увидев, что я смотрю на него. - Клэр, ведь это был и мой ребенок тоже.
        - Да, был, но ты убил его.
        Я вырвалась из его рук и нырнула под узкую арку. Словно испуганная собачонка, я остановилась внутри миниатюрной, причудливо украшенной беседки, увитой виноградом. Кружевные стены беседки окружали меня со всех сторон - я оказалась в западне. В беседке сделалось темно, когда он заслонил собою вход в нее.
        - Не трогай меня.
        Я отступила назад, не отрывая глаз от пола.
        «Уходи же! - фанатично повторяла я про себя. - Пожалуйста, ради бога, оставь меня в покое!»
        Я чувствовала, как серое покрывало, окутывающее сознание, начинает спадать и острые стрелы пронзают тело подобно молниям, пронзающим облака.
        Он замер в нескольких шагах от меня. Я отвернулась от него и то ли села, то ли упала на деревянную скамеечку. Глаза мои были закрыты, и я вся дрожала. Несмотря на то что дождь прекратился, было холодно, влажный ветер проникал сквозь резные стены беседки.
        Джейми не приближался ко мне, но я чувствовала его присутствие, слышала прерывистое дыхание.
        - Клэр! - В его голосе звучало отчаяние. - Клэр, разве ты не видишь… Клэр, ты должна поговорить со мной! Ради бога, Клэр! Ведь я даже не знаю, был ли это мальчик или девочка!
        Я сидела словно завороженная, вцепившись руками в грубое дерево скамьи. Вдруг я услышала какой-то шум рядом. Заставила себя открыть глаза и увидела, что он сидит на земле, на мокром гравии, у моих ног, низко опустив голову. Капли дождя поблескивали в его волосах.
        - Простишь ли ты меня когда-нибудь? - прошептал он.
        - Это была девочка, - спустя минуту ответила я.
        Мой голос звучал хрипло, я говорила через силу.
        - Мать Хильдегард покрестила ее и дала ей имя. Вера. Вера Фрэзер. Ты знаешь, что матери Хильдегард присущ юмор…
        Он продолжал некоторое время сидеть с опущенной головой. Потом спросил:
        - Ты видела ребенка?
        Теперь мои глаза были открыты. Я сидела, уставившись в свои колени. Капли дождя, время от времени залетавшие в беседку, оставляли темные пятна на моей шелковой юбке.
        - Да, видела. Акушерка, самая лучшая из лучших, мадам Бонэр, оказывающая «Обители ангелов» услуги на благотворительной основе, сказала, что я должна взглянуть на младенца, поэтому я это сделала.
        Я даже слышала, как она говорила: «Дайте ей ребенка. Лучше, когда мать видит своего мертворожденного младенца, тогда у нее не остается никаких иллюзий». У меня их и не осталось. Я все помню.
        - Она была само совершенство, - продолжала я как бы про себя, - такая маленькая. Ее головка помещалась у меня на ладони. Ушки слегка оттопырены. Они просвечивали на солнце. И все ее тельце мягко светилось, особенно на округлостях щек и ягодиц. Мать Хильдегард завернула ее в кусок белого шелка.
        Я сидела, глядя на свои руки, лежащие на коленях, сжатые в кулаки.
        - Глаза были закрыты. Ресничек еще не было, но глазки были слегка раскосыми. Я сказала, что ее глазки похожи на твои, но мне ответили, что у всех младенцев такие глаза. Десять пальчиков на руках и столько же на ногах. Ногтей еще не было. Но сквозь нежную кожу просвечивали суставы пальцев, коленные суставы, локтевые косточки…
        Я вспомнила свое пребывание в больнице и то, как мать Хильдегард и мадам Бонэр шепотом переговаривались о том, что надо позвать священника, чтобы он по просьбе матери Хильдегард провел специальное богослужение. Я вспомнила выражение лица мадам Бонэр, после того как она осмотрела меня. Видно, она посчитала, что я отправлюсь вслед за младенцем, потому что заговорила с матерью Хильдегард совсем тихо. Возможно, они шептались о том, что придется отслужить не одну, а две панихиды.
        «И из праха ты не воскреснешь».
        Но я воскресла из мертвых. Власть Джейми надо мной и моим телом оказалась достаточно сильной, чтобы вырвать меня из небытия, и Раймон знал об этом. Я знала, что только Джейми мог вернуть меня к жизни. Вот почему я бежала от него, гнала его прочь. Я не хотела возвращаться в этот мир, не хотела вновь познать любовь, а вместе с ней и страдания. Но было уже поздно. Я знала это, хотя и пыталась удержать эту серую пелену. Цепляясь за нее, я лишь способствовала ее разрушению; это было подобно попытке удержать в руке частичку облака, тающего в холодной мгле. Я чувствовала приближение света. Он время от времени озарял меня и согревал своими лучами.
        Джейми поднялся и стоял рядом. Его тень упала мне на колени. Несомненно, это означало, что пелена разорвана: тень не может существовать без света.
        - Клэр, - прошептал он, - позволь мне утешить тебя.
        - Утешить? А каким образом? Ты можешь вернуть мне моего ребенка?
        Он опустился передо мной на колени, но я не подняла головы. Я сидела, устремив взгляд на свои руки, бессильно опущенные на колени. Почувствовала, как он протянул руку, но не посмел коснуться меня, отвел ее в сторону, потом снова протянул.
        - Нет, - сказал он чуть слышно. - Нет, не могу. Но… с Божьей помощью… я мог бы подарить тебе другого.
        Его ладонь легла на мои руки, и я ощутила ее тепло. Я ощущала также обуревавшие его горе, и гнев, и страх. И мужество, которое помогало ему говорить. Я тоже собрала все свое мужество, взяла его за руку и подняла голову навстречу солнцу.
        Мы сидели на скамейке, тесно прижавшись друг к другу и взявшись за руки, неподвижные и молчаливые. Казалось, прошла целая вечность, а холодный ветер все продолжал шептаться с листьями винограда у нас над головой, осыпая каплями дождя.
        - Ты замерзла, - прошептал Джейми и накинул мне на плечи полу своего плаща, делясь со мной теплом своего тела.
        Я прижалась к нему, больше дрожа от этой близости, чем от холода.
        Положила руку ему на грудь, трепеща от мысли, что прикосновение к нему обожжет меня, и мы еще долго сидели так, прислушиваясь к шепоту виноградных листьев.
        - Джейми, - нежно прошептала я. - О Джейми, где ты так долго был?
        Он обнял меня, но ответил не сразу.
        - Я думал, что ты умерла, mo duinne, - сказал он так тихо, что я едва расслышала. - Я видел тебя там, неподвижно лежащей на земле. Боже! Ты была белая как мел, а твои юбки насквозь промокли от крови. Я хотел сразу же броситься к тебе, но меня схватил патруль.
        Он судорожно сглотнул. Я почувствовала, как по всему его телу прошла дрожь.
        - Я вырывался, даже дрался с ними, но они оказались сильнее. Меня увезли в Бастилию и заперли в камере… Я думал, что ты умерла, Клэр, и что виной тому - я.
        Дрожь снова стала сотрясать его, и я поняла, что он плачет, хотя и не видела лица. Сколько времени он просидел в Бастилии, совершенно один?
        - Все в порядке, - сказала я, крепче прижимая руку к его груди, как бы желая успокоить его неистово бьющееся сердце. - Джейми, успокойся. Ты ни в чем не виноват.
        - Я пытался разбить голову о стену - только ради того, чтобы избавиться от мыслей, снедавших меня, - продолжал он почти шепотом. - Тогда они связали меня по рукам и ногам. А на следующий день Роган пришел ко мне и сказал, что ты не умерла, но, по-видимому, долго не проживешь.
        Какое-то время он молчал, но я чувствовала, что его терзает боль, острая, как осколки льда.
        - Клэр, - наконец прошептал он, - прости меня.
        «Прости меня» - были последние слова, обращенные ко мне и начертанные на листе бумаги перед тем, как мир развалился на куски. Но теперь я относилась к этим словам иначе.
        - Я знаю, Джейми, я все знаю. Фергюс мне рассказал.
        Он глубоко, прерывисто вздохнул.
        - Ну ладно… - произнес он и умолк.
        Я положила руку ему на бедро. Штаны для верховой езды были грубы на ощупь.
        - Они сказали тебе, когда отпускали, почему тебя освободили?
        Я старалась говорить спокойно, но мне это не удавалось. Бедро его напряглось под моей рукой, но голос звучал твердо.
        - Нет. Разве только то, что это доставляет удовольствие его величеству.
        Слово «удовольствие» было произнесено с еле сдерживаемой яростью, из чего следовало, что он и сам догадывался о причине своего освобождения, независимо от того, сообщили ему об этом или нет.
        Я закусила нижнюю губу, стараясь сосредоточиться и решить, как лучше рассказать ему обо всем.
        - Мне рассказала об этом мать Хильдегард. После того как меня освободили, я сразу же поехал в «Обитель ангелов» и отыскал мать Хильдегард. Она передала мне твое письмо. И все рассказала.
        - Да, я ездила, встречалась с королем.
        - Я знаю.
        Он стиснул мою руку, и по его прерывистому дыханию я поняла, что он с трудом сдерживает гнев.
        - Но, Джейми… когда я поехала…
        - Боже! - сказал он и, отстранившись, впился в меня взглядом. - Да знаешь ли ты, Клэр, что я…
        Он закрыл глаза и глубоко вздохнул.
        - Всю дорогу, пока я ехал в Орвиэто, эта картина стояла у меня перед глазами. Я видел его руки на твоем белом теле, его губы у тебя на шее, а его… его член… нацеленный тебе между бедер… и как потом этот мерзкий обрубок вынырнул из тебя… О боже, Клэр! Сидя в тюрьме, я думал, что ты умерла, а когда ехал в Испанию, я молил Бога, чтобы так и было!
        Костяшки его пальцев, сжимавшие мне руку, побелели, и я почувствовала, как хрустнули мои пальцы. Я вырвала руку:
        - Джейми, послушай!
        - Нет, я не хочу слушать…
        - Да послушай же, черт тебя побери!
        Этого эмоционального восклицания оказалось достаточно, чтобы заставить Джейми на миг замолчать. Я сразу же начала рассказывать об аудиенции у короля, о его спальных покоях, о людях в капюшонах, о схватке между колдунами и о смерти графа Сен-Жермена.
        Постепенно, по мере того как я рассказывала, его багрово-красное лицо обретало нормальный цвет, ярость сменялась сначала недоумением, а в конце - радостным удивлением.
        - Господи Иисусе, - наконец вымолвил он.
        - Теперь ты понимаешь, что у тебя на уме были сплошные глупости? - Я была необычайно взволнована, но старалась говорить спокойно. - Итак, граф мертв. А коль скоро он мертв…
        Он кивнул, улыбаясь:
        - Все в порядке. Наше дело выгорело.
        Я почувствовала огромное облегчение.
        - Слава богу. Ты хочешь сказать, что лекарства хорошо подействовали на Мурту?
        - Вовсе нет. Я хочу сказать, что они хорошо подействовали на меня.
        Освободившись от страха и гнева, я почувствовала себя обновленной. Запах омытого дождем винограда был терпок и сладок, а благословенное тепло тела Джейми согревало меня, пока он рассказывал мне о пиратстве на море.
        - Некоторые люди словно рождены для моря, англичаночка, - говорил он. - Но боюсь, я к таковым не отношусь.
        - Я знаю. Тебя укачивало?
        - Ужасно, - уверял он меня.
        Возле Орвиэто штормило, и через час стало ясно, что Джейми не сможет выполнить отведенную ему роль в задуманной операции.
        - Я ни на что не был способен, только лежал в гамаке и стонал. Вот тогда-то я и решил, что мне тоже следует заболеть оспой.
        Он и Мурта быстро поменялись ролями, и через двадцать четыре часа капитан «Саламандры», к своему ужасу, обнаружил на борту оспу.
        Джейми энергично почесал шею, как будто бы снова почувствовал выступившие на ней волдыри.
        - Когда они обнаружили у меня «оспу», первым их побуждением было выбросить меня за борт, и надо сказать, что в тот момент я был бы этому только рад. Ты когда-нибудь страдала морской болезнью, англичаночка?
        - Слава богу, нет, - содрогнулась я при мысли об этом. - А что Мурта? Надеюсь, он остановил их?
        - О да. Он ужасно свирепый, наш Мурта. Он спал на полу у порога двери, держа руку на эфесе кинжала. И так было всю дорогу до Бильбао.
        Оказавшись перед выбором: плыть в Гавр и лишиться всего груза или вернуться в Испанию и там продать вино, капитан предпочел второе.
        - Однако он не сразу согласился на эту сделку, - продолжал Джейми, почесывая руку. - Целых полдня он донимал меня, писающего кровью и погибающего от рвоты. Но все же сделка состоялась. Вино и больной оспой были доставлены в Бильбао. И хотя моча у меня все еще оставалась красной, я быстро шел на поправку. Мы продали вино перекупщику там, в Бильбао. И я немедленно послал Мурту в Париж - вернуть долг месье Дюверни, а затем… я тоже вернулся.
        Он посмотрел на свои руки и продолжил:
        - Я долго не отваживался ехать сюда. И решил хорошенько поразмыслить. Я шел от Парижа до Фонтенбло пешком всю дорогу. Или почти всю. Я шел, но потом возвращался назад, и снова шел и возвращался - и так не менее пяти раз. Я клеймил себя дураком и убийцей. И я еще точно не знал, что сделаю, когда встречу тебя. Может быть, убью тебя или себя.
        Он вздохнул и посмотрел мне в глаза. В его зрачках отражались трепещущие на ветру виноградные листья.
        - Я должен был прийти, - просто сказал он.
        Я ничего не ответила, только накрыла ладонью его руку.
        Упавшие виноградины наполняли воздух пьянящим запахом вина. Заходящее солнце проглянуло сквозь перья облаков, и на золотистом фоне у входа в беседку появился темный силуэт Хьюго.
        - Простите, мадам. Моя госпожа желает знать, останется ли месье ужинать?
        Я взглянула на Джейми. Он сидел спокойно, ожидая моего ответа. Сквозь виноградные листья солнце золотило его волосы, придавая им тигровый окрас, по лицу скользили причудливые тени.
        - Думаю, тебе следует остаться. Ты такой худой.
        Он взглянул на меня с улыбкой.
        - Ты тоже, англичаночка.
        Он поднялся и протянул мне руку. Я приняла ее, и мы вместе отправились ужинать, предоставив листьям винограда и дальше вести свою неторопливую беседу.
        Я лежала рядом с Джейми. Его рука покоилась на моем бедре, а сам он крепко спал. Я всматривалась в темноту спальни, слушала мирное дыхание мужа и вдыхала свежий ночной воздух, наполненный запахом глициний.
        Кончина графа Сен-Жермена знаменовала конец приема. Как только компания начала расходиться, взволнованно переговариваясь между собой, Людовик взял меня за руку и повел к той самой двери, через которую я вошла несколько минут назад. Красноречивый в нужную минуту, сейчас он не тратил времени впустую. Он подвел меня к дивану, уложил на спину и задрал мне юбки, не дав вымолвить и слова. Он не целовал меня и не требовал этого от меня. Это было частью соглашения, заключенного между нами. Луи был настоящим дельцом, не склонным прощать долги кому бы то ни было. Не важно, представлял ли этот долг какую-нибудь ценность для него или нет. В его приготовлениях часть волнения была заменена страхом. И в самом деле, кто, кроме короля, осмелится заключить в объятия Белую Даму?
        Я была скованна и совершенно не готова. В нетерпении он схватил со стола флакон с розовым маслом и быстро намазал мне между ног. Я лежала неподвижно, не произнося ни звука, чувствуя прикосновение его пальца, затем чего-то большего по размеру, и не испытывала ничего - ни боли, ни унижения. Это была обыкновенная сделка. Я ждала. После нескольких быстрых толчков он был уже на ногах, лицо покраснело от напряжения, руки торопливо застегивали кюлоты. Он никогда не посмел бы вести себя подобным образом с кем бы то ни было и тем более с мадам де ла Турель, которая с готовностью, со значительно большей готовностью, чем я, разделит с ним ложе. Она ждет его внизу, в своих собственных спальных покоях.
        Я исполнила свою часть договора. Теперь и ему предстояло честно исполнить свое обещание. К счастью, никаких дальнейших притязаний с его стороны не последовало. Я ответила поклоном на его почтительный поклон, он под руку проводил меня до двери. Таким образом, в кабинете для аудиенций я находилась всего лишь несколько минут, выслушав королевское обещание, что приказ об освобождения Джейми будет отдан завтра утром. Тот же самый господин ждал меня за дверью. Он поклонился мне, я тоже поклонилась в ответ и последовала за ним в Зеркальный зал, чувствуя удушливый аромат розового масла и липкую жидкость на внутренней стороне бедер.
        Когда ворота закрылись за мной, я зажмурила глаза и подумала, что больше никогда не увижу Джейми, а если случайно встречу, то ткну его носом в розовое масло и не отпущу до тех пор, пока он не задохнется от его запаха и не умрет.
        А сейчас вместо всего этого я лежала рядом с ним, и его рука покоилась у меня на бедре, а я прислушивалась к его глубокому и ровному дыханию. И дверь в кабинет для аудиенций его величества захлопнулась для меня навсегда.
        Глава 29
        Пучок крапивы
        - Шотландия. - Я вздохнула, вспомнив прохладные реки и зеленые сосны Лаллиброха, имения Джейми. - Неужели мы действительно поедем домой?
        - Думаю, что нам придется поехать туда. В указе короля о помиловании нам предписано покинуть Францию к середине сентября, иначе меня снова заточат в Бастилию. По-видимому, его величество согласовал свое решение с правительством Англии, поэтому меня не повесят сразу же, как только я сойду с трапа корабля.
        - Может, нам лучше поехать в Рим или в Германию? - предложила я, внезапно разволновавшись.
        Более всего я желала вернуться домой, в Лаллиброх, и спокойно пожить в живописной Шотландии. Однако мое сердце замирало при мысли о дворцовых кознях и интригах. Но если Джейми говорит «нам придется»…
        Он встряхнул головой, рыжие волосы упали на лицо.
        - Да, Шотландия или Бастилия. Для большей верности и дата нашего отъезда определена, и проезд оплачен. - Он выпрямился и, криво усмехнувшись, отбросил волосы со лба. - Представляю, насколько безопаснее кажется герцогу Сандрингему или королю Георгу держать меня дома и постоянно у себя на глазах, чем шпионить за мной где-нибудь в Риме или Германии. А три недели отсрочки даны в угоду Джареду, чтобы он успел вернуться домой до моего отъезда.
        Я сидела у окна своей спальни, любуясь зеленым лесом Фонтенбло. Горячий, влажный воздух действовал угнетающе, подавляя волю и энергию.
        - Не могу сказать, что твое сообщение обрадовало меня, - вздохнула я, прижимая прохладный стакан к щеке.
        После вчерашнего дождя воздух был насыщен влагой, отчего одежда и волосы казались липкими.
        - Ты действительно думаешь, что так будет безопаснее? Что Карл откажется от своей затеи, когда узнает, что граф мертв, а деньги, полученные от Манцетти, пропали?
        Джейми нахмурился, пробуя рукой щетину на подбородке.
        - Хорошо бы узнать, получал ли он письма из Рима за последние две недели. И если получал, каково их содержание. Думаю, мы сможем это узнать. Ни один банкир в Европе не ссудит и сантима кому-либо из Стюартов. Разве что им решатся помочь король Испании Филипп или Людовик.
        Он опять брезгливо усмехнулся и пожал плечами.
        - Надежды же Карла Стюарта на месье Дюверни или герцога Сандрингема совершенно беспочвенны. Как ты думаешь, мне нужно бриться?
        - Думаю, что нет.
        Интимность этого вопроса внезапно смутила меня. Мы провели ночь в одной постели, но оба были слишком изнурены, и та ниточка, которая связала нас в беседке, была еще слишком тонка, чтобы побудить нас к проявлению страсти. Я всю ночь наслаждалась его теплым присутствием, но не могла позволить себе сделать первый шаг к близости. Я наблюдала за игрой света и тени у него на плечах, и, когда он повернулся, чтобы взять рубашку, меня вдруг охватило желание прикоснуться к нему, почувствовать его снова рядом с собой.
        Он просунул голову в ворот рубашки, и его глаза вдруг встретились с моими. Он с минуту молча смотрел на меня. Привычные утренние звуки наполняли дом: суета слуг и высокий голос Луизы, то отдающий приказания, то распекающий кого-то.
        «Не здесь, - сказали глаза Джейми, - когда вокруг столько народу».
        Он отвел взгляд, старательно застегивая пуговицы рубашки.
        - Не держит ли Луиза лошадей для верховой езды? - спросил он. - В нескольких милях отсюда - прекрасные горы. Мы могли бы прокатиться туда. Там наверняка гораздо прохладнее.
        - Кажется, держит. Пойду спрошу.
        Мы достигли гор как раз перед полуднем. Здесь не было гор в обычном понимании этого слова - скал, вздымающихся вверх, подобно гигантским колоннам. Это были в основном известняковые кряжи в окружении холмов, поросших травой, пожухшей от солнца. Горы скорее походили на развалины древнего города, подвергшегося неумолимому воздействию времени и непогоды. Кое-где в распадках нашли прибежище какие-то странные низкорослые растения.
        Мы оставили лошадей пастись на траве, а сами взобрались на широкую площадку из известняка, заросшую жесткой густой травой. Над площадкой нависал каменный козырек. Немногочисленные кусты дарили спасительную тень.
        - Боже, как жарко! - воскликнул Джейми.
        Он расстегнул застежки своего килта, и тот соскользнул на землю, вслед за тем он стал расстегивать рубашку.
        - Что ты делаешь, Джейми? - посмеиваясь, спросила я.
        - Раздеваюсь, - ответил он. - А ты почему не раздеваешься, англичаночка? Ты вспотела еще больше, чем я, а здесь никого нет, кто бы мог нас увидеть.
        Помедлив немного, я последовала его совету. Тут и впрямь было совершенно безлюдно. Слишком крутое и скалистое место для отар. И вряд ли сюда мог забрести какой-нибудь пастух в поисках пропавшей овцы. Мы были совершенно одни, вдали от Луизы и ее бдительных слуг. Пока я освобождалась от своей одежды, Джейми расстелил на земле свой сложенный в несколько раз плед. Сам же растянулся рядом, прямо на траве, закинув руки за голову. Казалось, он не испытывал никакого неудобства ни от потревоженных муравьев, ни от острых камешков, ни от жесткой травы.
        - Как ты можешь лежать прямо на голой земле? - вопрошала я, укладываясь на пледе, который он предусмотрительно прихватил с собой.
        Он пожал плечами, щурясь от яркого полуденного солнца.
        - Все нормально, - сказал он и замолчал.
        Я слышала рядом его сонное дыхание, которое не мог заглушить шум ветра, проносящегося над окружавшими нас холмами.
        Я перевернулась на живот и уткнулась подбородком в сцепленные пальцы рук, наблюдая за Джейми. Он был широк в плечах и узок в бедрах, с длинными сильными ногами. Мускулы ног были хорошо развиты и отчетливо видны, даже когда он отдыхал вот так, как сейчас. Слабый ветерок шевелил золотистые волоски под мышками и развевал густую гриву цвета золота и меди, венчающую его голову. Легкий прохладный ветерок казался желанным в эту минуту, так как яркое солнце ранней осени припекало довольно сильно, обжигая мне плечи и спину.
        - Я люблю тебя, - сказала я, чтобы просто насладиться смыслом и звучанием этих слов.
        Но он услышал, и тень улыбки скользнула по его лицу. Через минуту он тоже перекатился на живот и оказался рядом со мной на пледе. Несколько травинок прилипло к спине и ягодицам. Я смахнула одну из них, и его кожа затрепетала от моего прикосновения. Я потянулась, чтобы поцеловать его в плечо, наслаждаясь запахом теплой кожи и ощущая ее солоноватый привкус.
        Вместо того чтобы тоже поцеловать меня, он отодвинулся и приподнялся на локте. В выражении лица появилось что-то необычное, неведомое мне прежде, и я почувствовала себя неуютно.
        - О чем ты думаешь? - спросила я, проводя пальцем по его позвоночнику.
        - Ну, мне интересно… - начал он и тут же умолк.
        Теперь он смотрел куда-то вдаль, играя маленьким цветком, который только что сорвал.
        - Что тебе интересно?
        - Как у тебя это было с Людовиком?
        Мне показалось, что сердце остановилось. Я знала, что кровь отхлынула от лица, потому что почувствовала, как оцепенели губы, когда я с трудом вымолвила:
        - Как было - что?
        Он повторил свой вопрос, криво и неестественно улыбаясь.
        - Ну, он ведь король. И тебе могло показаться, что с ним будет как-то иначе. Может быть, по-другому.
        Лицо его сделалось таким же белым, как и мое. Он избегал моего взгляда.
        - И мне хотелось бы знать, отличается ли он от меня чем-нибудь?
        Я видела, как он закусил губу, желая вернуть сказанное, но было уже поздно.
        - Как ты узнал, черт возьми?
        Он покачал головой. На его губе остался глубокий красный след.
        - Клэр, - нежно сказал он, - ты отдала мне всю себя. Целиком и без остатка. Когда я просил тебя быть всегда честной со мной, я сказал, что ты никогда не должна мне лгать. Когда я прикасался к тебе вот так…
        Его рука легла мне на ягодицу, и я вздрогнула от неожиданности.
        - Как давно я люблю тебя? - спросил он совершенно спокойно. - С того самого момента, как увидел впервые. Сколько раз мы были близки? Тысячу раз или больше?
        Он коснулся меня пальцем, провел им по руке и плечу, спустился вниз к груди…
        Я задрожала и повернулась к нему лицом.
        - Ты никогда не вздрагивала от моего прикосновения. И даже в тот самый первый раз. Но сейчас… - сказал он, убирая руку, - я подумал, что, может быть, это оттого, что ты потеряла ребенка, или, может быть, ты стеснялась меня после столь долгой разлуки, но потом понял, что дело не в этом.
        Последовало долгое молчание. Я слышала, как тяжело бьется сердце, как ветер колышет верхушки сосен далеко внизу и маленькие птички щебечут в кустах. Как мне хотелось сейчас стать одной из этих птичек.
        - Почему? - мягко спросил он. - Почему ты солгала мне?
        - Если бы… - начала было я, но тут же умолкла. - Если бы я рассказала, что у меня произошло с Людовиком, ты никогда бы не забыл об этом. Может быть, простил бы, но забыть - не забыл бы. И это всегда стояло бы преградой между нами.
        Я снова умолкла.
        Несмотря на жару, руки мои были холодны как лед, и сердце тоже заледенело. Но если я начала говорить, то должна сказать ему всю правду.
        - Если бы ты спросил, я бы рассказала тебе все как есть, но сама начинать боялась.
        У меня перехватило дыхание, я была не в силах говорить, но он не собирался приходить мне на помощь.
        - Боялась сказать тебе, почему я это сделала. Джейми, я должна была вызволить тебя из Бастилии. Я была готова на все, лишь бы ты был на свободе. Но я была и зла на тебя из-за дуэли и из-за ребенка. И за то, что ты вынудил меня искать встречи с Людовиком. Я хотела совершить что-нибудь такое, после чего уже не смогу видеться с тобой. Я сделала это отчасти и потому, что хотела причинить тебе боль.
        - И причинила.
        Он стиснул зубы и какое-то время молчал. Наконец повернул голову и в упор посмотрел на меня. Я старалась отвести глаза, но не могла.
        - Клэр, - мягко сказал он, - что ты чувствовала, когда я отдал свое тело Джеку Рэндоллу, когда я позволил ему взять меня в Уэнтуорте?
        Меня словно пронзило током. Такого вопроса я не ожидала от него. Прежде чем ответить, я несколько раз то открывала, то закрывала рот.
        - Я… я не знаю. Я не думала об этом. Гнев, конечно. И ярость. И боль. А потом я испугалась за тебя и жалела тебя.
        - А ревность? Ревновала ли ты, когда я сказал тебе, правда позже, что он возбуждал меня, хотя я этого и не хотел?
        Я перевела дыхание, чувствуя, как травинки колют мне грудь.
        - Нет. По крайней мере, я так не думаю. В конце концов, я не думаю, что ты желал этого.
        Я закусила губу, не смея поднять глаза.
        Его голос звучал спокойно, когда он произнес:
        - Я тоже не думаю, что тебе хотелось лечь в постель с Людовиком.
        - О, конечно же, нет!
        - Вот и хорошо.
        Он ухватил большими пальцами обеих рук травинку и вырвал ее с корнем.
        - Я тоже негодовал и сожалел. Когда это произошло, - продолжал он почти шепотом, - мне казалось, ты не сможешь вынести этого. Я был уверен, что ты отвернешься от меня. Чтобы не видеть боли и разочарования на твоем лице, я попытался заставить тебя уехать.
        Он закрыл глаза, поднял травинку и принялся водить ею по губам.
        - Но ты не уехала. Вместо того чтобы покинуть меня, ты нежно прижала к своей груди, ты любила и жалела меня.
        Джейми глубоко вздохнул, глаза его подернулись влагой, он с трудом сдерживал слезы.
        - И я решил, что сейчас должен поступить по отношению к тебе так же, как тогда поступила ты. Вот почему я оказался в Фонтенбло.
        Он моргнул несколько раз, и глаза его прояснились.
        - Когда ты сказала мне, что между вами ничего не было, я сначала поверил, потому что мне хотелось, чтобы все было именно так, но потом… Больше я не мог прятаться сам от себя и понял, что ты солгала. Я думал, что ты больше никогда не полюбишь меня, что он стал желанным для тебя, но ты боишься это показать.
        Травинка выпала из его рук, а голова поникла.
        - Ты говоришь, что хотела сделать мне больно. Мысль о том, что ты лежала рядом с королем, причиняет большую боль, чем раскаленное железо, чем удары хлыста по обнаженной спине. Но мысль о том, что ты больше не позволишь мне любить тебя, страшнее ножа палача, вонзенного в живот. Клэр…
        Он намеревался сказать еще что-то, но умолк, собираясь с силами, чтобы продолжить.
        - Я не знаю, смертельна ли эта рана или нет, но я чувствую, как сердце мое останавливается, когда я смотрю на тебя.
        После этих слов в воздухе повисло тягостное молчание. Было слышно лишь жужжание мелких насекомых. Джейми был неподвижен, как скала, его лицо - лишено какого-либо выражения. Мне очень хотелось нарушить это молчание, разделяющее нас. Нужно было немедленно что-нибудь предпринять, чтобы вернуть его утраченное доверие. Лучше смерть, чем это молчание.
        - Джейми, - прошептала я. - Пожалуйста.
        Он медленно повернулся ко мне. Лицо его казалось спокойным, хотя кошачьи глаза сузились еще больше, когда он взглянул на меня, потянулся и схватил за руку.
        - Ты хочешь, чтобы я побил тебя? - мягко спросил он.
        Он все крепче сжимал мою руку, так, что я невольно вскрикнула, пытаясь отнять ее. Он силой удержал меня и положил на траву. Я чувствовала, что во мне все дрожит, тело покрылось гусиной кожей, и я еле выдавила из себя:
        - Да.
        Не спуская с меня глаз, одной рукой придерживая за руку, другой он сорвал кустики крапивы - один, два… десять…
        - Крестьяне Гаскони стегали своих неверных жен крапивой, - сказал он.
        Опустил пучок крапивы мне на грудь, я задохнулась от неожиданности и боли, а на груди, словно по волшебству, выступили красные пятна.
        - Ты хочешь, чтобы я продолжал? Ты хочешь, чтобы я наказал тебя таким образом?
        - Если… если тебе так хочется.
        Губы мои так сильно дрожали, что я с трудом могла разговаривать. Несколько кусочков земли с корней крапивы упали мне на грудь, один скатился вниз.
        «Это от толчков сердца», - подумала я.
        Грудь продолжала пылать огнем от крапивы. Я закрыла глаза и живо представила, что будет дальше со мной, но вдруг рука Джейми, сжимающая мою, ослабла. Я открыла глаза и увидела его, сидящего возле меня, скрестив ноги. Пучок крапивы валялся далеко в стороне. Жалкая улыбка блуждала на его губах.
        - Когда я выпорол тебя первый раз - вполне заслуженно, - ты поклялась, что выпустишь мне кишки моим же собственным кинжалом. Теперь ты хочешь, чтобы я отхлестал тебя крапивой.
        Он медленно покачал головой в некоторой растерянности:
        - Значит, ты так высоко чтишь мое мужское достоинство?
        - Значит, чту, черт тебя побери!
        Я села, обхватила его за плечи и, к нашему обоюдному удивлению, крепко поцеловала его, хотя и неумело. Я почувствовала, как он невольно встрепенулся, крепко прижал меня к себе, отвечая на мой поцелуй. Потом всем телом навалился на меня, так прижав к земле, что я лишь с трудом могла перевести дух. Его широкие плечи заслонили яркое солнце. Я не могла пошевелить ни рукой ни ногой. Я была целиком в его власти.
        - Вот так, - прошептал он.
        Его взгляд пронзил меня насквозь, так что я вынуждена была зажмуриться.
        - Как ты и хотела, я накажу тебя.
        Его бедра властно заявили о себе, и я почувствовала, как мои ноги покорно раздвигаются под натиском его страсти.
        - Никогда! Скажи, что никогда ни один мужчина не будет обладать тобой. Смотри мне в глаза! Обещай! Вот, смотри на меня! Клэр!
        Он стремительно, с силой, вошел в меня. Я застонала и отвернула бы от него голову, но он крепко держал мое лицо ладонями, заставляя смотреть ему в глаза, видеть его большой сладострастный рот, кривившийся от боли.
        - Никогда! - произнес он более мягко. - Потому что ты принадлежишь только мне. Ты жена моя, сердце мое, душа моя.
        Я не могла пошевелиться под тяжестью его тела, но соприкосновение нашей плоти было так сладостно, что мне хотелось этого снова и снова. Еще и еще.
        - Моя, только моя, - шептал он, тяжело дыша и давая мне то, чего я так страстно желала.
        Я извивалась под ним, словно желая ускользнуть, изгибалась дугой, устремляясь ему навстречу. Он распластывался на мне, вытянувшись во весь свой рост, и оставался несколько мгновений неподвижным.
        Трава подо мной была жесткой и колючей, запах сломанных стеблей таким же терпким, как запах мужчины, овладевшего мной.
        Груди мои расплющились под ним, я чувствовала легкое покалывание волос на его груди, когда наши тела, сомкнувшись, двигались в размеренном ритме взад-вперед. Я уворачивалась от него, разжигая в нем неистовую страсть. Я чувствовала, как напрягаются и дрожат его бедра, когда он наконец входил в меня.
        - Никогда, - шептал он.
        - Никогда, - вторила я и закрывала глаза, не в силах вынести его пронзительный взгляд.
        Ласковые, властные прикосновения заставляли меня снова устремляться ему навстречу.
        - Нет, моя англичаночка! - нежно сказал он. - Открой глаза. Смотри на меня! Вот оно, твое наказание, и мое тоже. Посмотри, что ты сделала со мной, как я вижу, что сделал с тобой. Посмотри на меня.
        И я смотрела, словно пленница, прикованная к нему. Смотрела и видела на его лице страдания, и боль его души, и силу страсти, и любовь ко мне. Но его глаза не давали мне возможности заплакать. Они притягивали мой взгляд и делали его бездонным, как соленое море. Его тело держало меня в плену, заставляя покоряться его силе, подобно тому как западный ветер надувает паруса баркаса.
        Я устремлялась в него, как он - в меня, пока последние вспышки страсти не начали сотрясать меня. Тогда он вскрикнул, и мы вместе закачались на волнах счастья, не отрывая глаз друг от друга.
        Жаркое полуденное солнце раскалило белые известняковые горы. Я повела глазами и вскоре нашла то, что искала. В одной из трещин огромного известнякового валуна росло нужное мне сейчас растение - алоэ. Я сорвала его, оторвала один листок и выдавила несколько капель на обожженную крапивой ладонь Джейми.
        - Лучше теперь? - спросила я.
        - Намного. - Джейми сжал пальцы, морщась от боли. - Здорово кусается и жжется эта крапива.
        - Конечно.
        Я оттянула ворот своей блузы и выжала несколько капель алоэ себе на грудь. Прохладный сок тут же принес облегчение.
        - Я рада, что ты не исхлестал меня всю, - сказала я, искоса взглянув на пучок крапивы, валявшийся неподалеку.
        - Не говори так, англичаночка, не нужно меня искушать, - ответил Джейми, наклоняясь и нежно целуя меня. - Дорогая моя, клянусь, что я никогда, ни в горе, ни в ярости, не подниму на тебя руку. В конце концов, - мягко добавил он, - я и так причинил тебе немало боли.
        От внезапно нахлынувших воспоминаний у меня на глазах выступили слезы, но мне хотелось хоть как-то облегчить его боль.
        - Джейми, - сказала я дрожащим голосом. - Ребенок… Тут не было твоей вины. Поначалу именно так я считала, но поняла, что ошибалась. Я думаю, что так бы случилось независимо от того, убил ты Джека Рэндолла или нет.
        - Ты так думаешь? Возможно. - Он прижал мою голову к своей груди. - Мне стало немного легче от твоих слов, хотя ребенок значил для тебя не меньше, чем Фрэнк. Ты простишь меня за это?
        В глядевших на меня глазах была тревога.
        - Фрэнк… - встрепенулась я. - Но… тут нечего прощать.
        Неожиданно мне пришла в голову мысль, что, возможно, он не знает о том, что Джек Рэндолл жив. Ведь Джейми заключили под стражу немедленно после дуэли. Но если он не знает… Я с трудом перевела дыхание. Лучше, если он узнает об этом от меня.
        - Ты не убил Джека Рэндолла, Джейми.
        К моему большому недоумению, он не казался удивленным или потрясенным. Он покачал головой, и солнце заиграло в его рыжих волосах. В тюрьме они основательно отросли, и ему приходилось постоянно отбрасывать их назад.
        - Я это знаю, англичаночка.
        - Знаешь? Но… тогда… - Я растерялась.
        - А больше тебе ничего не известно? - медленно произнес он.
        У меня похолодели руки, невзирая на жаркий день.
        - Не знаю… что?
        Он закусил нижнюю губу, стараясь не встречаться со мной глазами. Тяжело вздохнул.
        - Я не убил его. Но ранил.
        - Да, Луиза говорила, что ты его тяжело ранил. Но она также сказала, что он поправляется.
        Вдруг в моей памяти всплыла та последняя сцена в Булонском лесу. Последняя, перед тем как темнота поглотила сознание. Острый конец шпаги пронзает покрытую каплями дождя оленью кожу. Кожу, из которой были сшиты штаны Джека Рэндолла. Огромное красное пятно на штанах у пояса и шпага, стремительно двигающаяся от пояса к низу живота.
        - Джейми! - воскликнула я, с ужасом глядя на него, - Джейми, что ты сделал?
        Он сидел, опустив глаза и потирая обожженную крапивой ладонь о подол килта. Он покачал головой, как бы сам удивляясь содеянному.
        - Я был таким глупцом, англичаночка. Я бы не считал себя мужчиной, если бы позволил ему уйти не отомщенным за то, что он сотворил с мальчиком. И все-таки… я все время мысленно повторял себе: «Ты не должен его убивать, ты же обещал! Ты не должен его убивать».
        Он горько улыбнулся, глядя на свою ладонь.
        - У меня внутри бушевало пламя, но я по-прежнему продолжал твердить про себя: «Ты не должен его убивать». И я до поры до времени сдерживал данное тебе обещание. Но я пребывал в бешенстве, в ушах звенела кровь… и в какой-то момент я вспомнил Уэнтуорт и Фергюса, и эти воспоминания затмили твою просьбу, и лезвие моей шпаги…
        Он внезапно умолк.
        Я почувствовала, как кровь отхлынула у меня от головы, и тяжело опустилась на камень.
        - Джейми, - прошептала я.
        Он беспомощно пожал плечами.
        - Мне нечего сказать тебе, англичаночка, - продолжал он, избегая моего взгляда, - кроме того, что я ранил его в это самое дьявольское место.
        - Боже.
        Я сидела, не в силах пошевелиться, а он внимательно разглядывал свои руки. На одной из них, на правой, сохранился небольшой розовый шрамик. След от гвоздя, который Джек Рэндолл вогнал в нее. Там, в Уэнтуорте.
        - Ты ненавидишь меня за это, Клэр? - спросил он тихо, чуть слышным голосом.
        Я закрыла глаза и покачала головой.
        - Нет.
        А когда открыла их снова, увидела взволнованное лицо Джейми.
        - Я не знаю, что я сейчас думаю, Джейми. Правда не знаю. Но в одном я уверена: я не испытываю к тебе ненависти.
        Я взяла его руку, нежно пожала и добавила:
        - А сейчас, прошу тебя, дай мне побыть одной несколько минут, хорошо?
        Джейми ушел, а я надела свою успевшую высохнуть одежду и теперь сидела на валуне, разглядывая кольца у себя на руках - одно серебряное, другое золотое. Я носила оба обручальных кольца и не знала почему.
        Итак, Джек Рэндолл никогда не сможет стать отцом. Джейми был уверен в этом, а я не склонна расспрашивать его о причине такой уверенности. И все же я носила кольцо Фрэнка. Я все еще помнила человека, который был моим первым мужем, все, что было связано с ним и чего больше нет. Как же он может не существовать?
        Я не знала. Возможно, я никогда не узнаю, так ли это. Я тряхнула головой, отбросив назад растрепанные ветром кудри. Если мы порой можем повлиять на наше будущее, во всяком случае пытаемся это сделать, то наше недавнее прошлое изменить мы не в силах. Что сделано, то сделано. И что бы я ни предпринимала, ничего изменить нельзя. Джек Рэндолл никогда не сможет зачать ребенка.
        По склону позади меня скатился камешек, подпрыгивая и увлекая за собой водопад гравия. Я повернулась и взглянула вверх, где Джейми, уже одетый, внимательно смотрел куда-то вдаль.
        Ярко-белая поверхность известнякового холма свидетельствовала о том, что коричневый грязный слой его под влиянием непогоды разрушился и сполз вниз. Там виднелись малюсенькие, только что проклюнувшиеся из земли растения, нашедшие приют на этом свежем участке почвы. Они резко контрастировали с густым кустарником, покрывающим остальные участки горы. Джейми брел по склону, хватаясь за валуны руками. Я видела, как он обогнул гигантский камень, и среди полуденной тиши услышала звон его кинжала, ударившегося о скалу.
        Потом он исчез из моего поля зрения. В ожидании, когда он появится с другой стороны валуна, я сидела, блаженно жмурясь и подставляя плечи горячему солнцу. Он все не появлялся. Через несколько минут я забеспокоилась. А что, если он поскользнулся и упал или ударился головой о скалу? Минуты казались вечностью. Я стянула с ног сапоги, подоткнула юбки и стала взбираться вверх по холму, осторожно ступая ногами по белым теплым камням.
        - Джейми!
        - Я здесь, англичаночка!
        Голос его прозвучал прямо у меня за спиной, и я от неожиданности чуть не потеряла равновесие. Он схватил меня за руку, помог подняться на маленькую площадку между двумя валунами и повернул к стене известняка со следами ржавчины от стекавшей когда-то по ней воды.
        - Смотри, - тихо произнес он.
        Я посмотрела, куда он указывал, и увидела нарисованные на стене, словно мчавшиеся прямо на нас стада бизонов и оленей, а над ними кружили стаи птиц. Картина была написана в черно-красных и желтых тонах и свидетельствовала о незаурядном мастерстве художника. Оно проявилось и в том, как он использовал естественные трещины и неровности камня. Когда-то эта картина, сотворенная безымянным художником при свете костра, украшала стены пещеры. Со временем стены разрушились, и она предстала на всеобщее обозрение, такая же прекрасная и при свете солнечного дня.
        - Англичаночка! Иди сюда, пожалуйста!
        Голос Джейми звучал как-то непривычно, и я поспешила на его зов. Он стоял у входа в одну из небольших пещер, выстроившихся в ряд, заглядывая внутрь.
        Они лежали за выступом скалы, словно укрывшись здесь от ветра. Их было двое. Они лежали рядом, как бы обнявшись, на твердом полу пещеры. В сухом воздухе их кости сохранились, хотя плоть давным-давно истлела. На одном черепе уцелел небольшой кусочек коричневой кожи с волосами, порыжевшими от времени. Они слегка шевелились под легкими порывами ветерка.
        - Бог мой, - тихо произнесла я, словно боясь потревожить их покой.
        Джейми обнял меня и привлек к себе.
        - Наверное… их… убили? По-видимому, ритуальное убийство?
        Джейми покачал головой, внимательно вглядываясь в небольшую груду хрупких костей.
        - Нет.
        Он тоже говорил тихо, как обычно принято говорить в церкви. Повернулся и показал рукой на картину за нашей спиной, на которой были изображены скачущие олени и парящие журавли, нарисованные на камне.
        - Нет, - повторил он. - Люди, которые рисовали эти картины, не могли так поступить.
        Он вновь повернулся к двум скелетам, сплетенным у наших ног, склонился над ними, прослеживая пальцем линию костей, но стараясь не касаться их мраморной поверхности.
        - Видишь, как они лежат? Они не упали, и никто не принес их сюда. Они сами легли здесь. - Его рука скользила над длинными костями рук более крупного скелета. - Он обнимает ее. Он обхватил ее ногами и крепко прижал к себе. Его голова покоится на ее плече.
        Рука Джейми мелькала то тут, то там, как бы озаряя бренные останки своим воображением, и мне казалось, что я вижу их живыми, обнявшимися последний раз и навсегда. Мелкие фаланги пальцев разрушились, но хрящи уцелели, и благодаря этому поза скелетов сохранилась в первозданном виде. Влюбленные встретили свой смертный час в объятиях друг друга.
        Наконец Джейми поднялся и осмотрел внутренность пещеры. Лучи заходящего солнца окрасили стены в розовато-желтый цвет.
        - Взгляни туда.
        Он указал на площадку возле входа в пещеру. Камни здесь были коричневого цвета от вековой пыли, но на них не было ржавчины от воды и эрозии, как внутри.
        - Здесь когда-то был вход в пещеру, но однажды камни упали и замуровали его.
        Он обернулся и потрогал рукой каменный выступ, закрывший для влюбленных белый свет.
        - Они, должно быть, шли по пещере, взявшись за руки, искали выход. Да, так оно и было. - Джейми прижался лбом к камню и закрыл глаза. - Но свет померк для них навсегда. Они это поняли и решили умереть в объятиях друг друга.
        По его щекам, покрытым пылью, потекли слезы, оставляя светлые дорожки. Я тоже терла глаза. Потом взяла его за руку. Наши пальцы сплелись. Джейми повернулся ко мне и, не говоря ни слова, так крепко прижал к себе, что у меня перехватило дыхание.
        Книга 2
        Время сражений
        Часть 5
        Я возвращаюсь домой
        Глава 30
        Лаллиброх
        Это место было названо Брох-Туарахом в честь высокой каменной башни, построенной несколько веков назад. Она возвышалась над склоном горы, позади нашего имения. Люди, которые жили здесь, называли его Лаллиброхом. Насколько я понимаю, это должно было означать «Ленивая башня». Но также и «Башня, обращенная на север».
        - Как может круглое сооружение смотреть на север? - спросила я, когда мы медленно спускались по узкой извилистой каменистой тропе, поросшей вереском, - тропа была протоптана оленями, и ехать по ней можно было только цепочкой, друг за другом. - У башни же не бывает фасада.
        - У нее есть дверь, - резонно возразил Джейми, - и она смотрит на север.
        Он остановил свою лошадь у крутого спуска и свистнул, подавая какой-то сигнал лошадям, которых вел за собой. Мускулистые четвероногие сразу же сбились в кучу, теперь их поступь изменилась, они осторожно вытягивали переднее копыто на несколько сантиметров вперед, ощупывая болотистую почву, сменившую каменистую тропу, и только после этого решались сделать очередной шаг. Лошади, купленные в Инвернессе, были крупными и красивыми. Выносливые маленькие пони, распространенные в горных районах Шотландии, больше бы подошли для этих дорог, но эти лошади, все кобылы, были предназначены для выведения лучшей породы, а не для работы.
        - Ладно, - сказала я, переступая через маленькую канаву с водой, пересекающую оленью тропу. - Прекрасное объяснение. Но почему Лаллиброх? Почему башня называется ленивой?
        - Она слегка отклонилась от центра, - ответил Джейми.
        Мне была хорошо видна его голова, чуть наклоненная вперед - он внимательно следил за дорогой, - и несколько прядей золотисто-рыжих волос, развевающихся на ветеру.
        - Это трудно увидеть сразу, но если взглянуть на нее с западной стороны, то можно заметить, что она слегка наклонилась к северу. А если смотреть через одну из щелей, расположенных над дверью на верхнем этаже, то не увидишь основания башни по той же самой причине.
        - Полагаю, что в тринадцатом веке еще не знали об отвесах, - заметила я. - Поэтому приходится только удивляться, что она до сих пор не упала.
        - О, она падала, и не раз, - заметил Джейми, повышая голос из-за усиливающегося ветра. - Люди, жившие здесь, снова поднимали ее, поэтому она и находится сейчас в наклонном положении.
        - Я вижу ее! Я вижу ее! - раздался из-за моей спины голос Фергюса, дрожащий от волнения.
        Ему было разрешено остаться верхом, так как его вес не слишком обременял лошадь. Оглянувшись назад, я увидела, как он прыгает в седле, крича и размахивая руками. Его лошадь, спокойная, терпеливая кобыла, была несколько озадачена необыкновенным поведением седока, но не пыталась сбросить его в растущий вдоль дороги вереск. После происшествия с першеронским жеребцом в Аржантане Фергюс использовал любой шанс, чтобы взобраться в седло. Джейми, исполненный понимания и жалея парнишку, потакал маленькому любителю лошадей: сажал позади себя в седло во время своих дальних и близких поездок и разрешал кататься на каретных лошадях Джареда, больших и сильных, которые лишь удивленно прядали ушами в ответ на крики и пинки Фергюса.
        Я напрягла зрение и посмотрела вдаль. Он был прав. Сидя высоко, мальчик смог различить темный силуэт старинной каменной башни. Родовое имение, расположенное на более низком уровне, увидеть было трудно. Построенное из белого камня, оно отсвечивало на солнце, сливаясь с окружавшими его ячменными полями, а кроме того, лесополоса, защищающая поле от ветра, скрывала Лаллиброх от наших глаз.
        Я заметила, что Джейми тоже вытянул шею, и поняла, что он увидел свой дом. Он постоял с минуту молча, не двигаясь, широко расправив плечи. Ветер трепал его волосы и яркий шотландский плед. Складки пледа вздувались на ветру, и казалось, что Джейми вот-вот поднимется над землей и станет радостно парить в вышине, подобно воздушному змею.
        Это напомнило мне о том, как ветер раздувает вокруг паруса кораблей, готовых покинуть Гавр. Я стояла на пристани, наблюдая суматоху, царящую вокруг прибывающих и отбывающих судов. Чайки сновали среди мачт, их пронзительные крики сливались с голосами матросов.
        Джаред Мунро Фрэзер стоял рядом со мной, с удовлетворением наблюдая за разгрузкой приплывшего по морю богатства, часть которого принадлежала ему. Среди пришвартованных у причала судов был и один из его собственных - «Портиа», который должен был доставить нас в Шотландию. Джейми сказал мне, что все корабли Джареда носили имена его любовниц и были украшены похожими на них деревянными головками. Я щурилась от ветра, вглядываясь в фигурку на носу корабля, пытаясь выяснить, правда ли это, или Джейми просто подшутил надо мной. Если нет, решила я, то, по-видимому, Джаред щедро одаривал своих женщин.
        - Я буду скучать по вам обоим, - произнес Джаред в четвертый раз за последние полчаса.
        Он действительно выглядел огорченным, даже нос сейчас не был, по обыкновению, задорно задран вверх. Его поездка в Германию прошла удачно, о чем свидетельствовали и шейный платок, заколотый булавкой с огромным бриллиантом, и роскошное бархатное пальто бутылочного цвета с серебряными пуговицами.
        - Ну ладно. Хотя мне очень не хочется расставаться с вами, я не могу лишить вас радости вернуться домой. Возможно, я навещу вас, дорогая. Давненько мне не случалось бывать в Шотландии.
        - Мы тоже будем скучать по тебе, - сказала я вполне искренне.
        Здесь оставались и другие люди, по которым я буду скучать: Луиза, матушка Хильдегард, герр Герстман и, конечно же, господин Раймон. Тем не менее мне не терпелось вернуться в Шотландию, в Лаллиброх. К тому же в Париже жили люди, с которыми мне совершенно не хотелось встречаться. Король Людовик, например.
        Или Карл Стюарт. Осторожные попытки Джейми выяснить настроение якобитов во Франции подтвердили правильность сложившегося у него впечатления. Небольшой всплеск оптимизма, вызванный хвастливыми заявлениями Карла по поводу «грандиозного предприятия», угас, и даже если учесть, что сторонники короля Якова по-прежнему хранят верность своему монарху, теперь, по всей видимости, эта преданность не повлечет за собой никаких решительных действий.
        Пусть Карл сам разбирается со своими амбициями ссыльного принца, подумала я, а наша ссылка закончилась. Мы возвращаемся домой.
        - Багаж на борту, - пробасил грубый голос с шотландским акцентом прямо мне в ухо. - Капитан просит вас подняться на корабль. Сейчас начнется отлив, и мы отправимся в путь.
        Джаред огляделся по сторонам и обратился к Мурте:
        - А где же Джейми?
        Мурта кивнул в сторону пирса:
        - В таверне. Решил напиться до чертиков.
        Как только встал вопрос о возвращении домой, я уже тогда с ужасом думала о мучениях Джейми во время путешествия через Ла-Манш, если вдруг не повезет с погодой. В порту он взглянул на небо, увидел пурпурный закат - верный предвестник шторма - и, извинившись перед Джаредом, исчез.
        Посмотрев в направлении, указанном Муртой, я увидела Фергюса, сидящего на страже у входа в одну из таверн.
        Джаред поначалу не поверил Мурте, но, узнав, что таким образом его кузен надеется справиться с морской болезнью, весело рассмеялся:
        - Вот оно что! Если мы немедленно отправимся за ним, он вольет в себя по крайней мере на одну кварту меньше и тогда с Божьей помощью сможет сам подняться по трапу.
        - Зачем он это сделал? - сердито спросила я Мурту. - Я же сказала ему, что припасла на этот случай настойку опия. - Я похлопала по шелковому ридикюлю, который держала в руках. - Уж это точно свалило бы его с ног почище любого виски.
        Мурта усмехнулся:
        - О да. Но он сказал, что, если бы у него болела голова, он обязательно воспользовался бы твоим предложением. Но пить виски гораздо приятнее, чем это мерзкое черное снадобье. - Он кивнул на мой ридикюль, где я держала лекарство, и сделал знак Джареду: - Пойдем, поможешь мне.
        Я сидела на койке в капитанской каюте и наблюдала за постепенно удаляющейся линией берега, голова мужа лежала на моих коленях. Он чуть приоткрыл один глаз и посмотрел на меня. Я убрала тяжелую влажную прядь волос у него со лба. Запах виски и эля витал вокруг него.
        - Ты будешь чувствовать себя как в аду, когда мы прибудем в Шотландию, - сказала я.
        Он приоткрыл другой глаз и уставился на скользящие по деревянному потолку полоски света. Затем обратил свой бездонный синий взгляд на меня:
        - Между адом сейчас и адом потом, саксоночка, я всегда выберу второе.
        Речь его была четкой и ясной. Он закрыл глаза, мягко отрыгнул, длинное тело расслабилось, и он снова погрузился в глубокий сон.
        Казалось, лошади испытывали такое же нетерпение, как и мы. Почувствовав близость конюшни и сытной еды, они прибавили шагу, навострив уши и высоко поднимая головы. Я тоже мечтала о том, что скоро смогу вымыться и поесть, как вдруг моя лошадь, шедшая впереди, встала на дыбы.
        Она заскользила, останавливаясь, копыта глубоко погрузились в красноватую пыль. Кобыла водила головой из стороны в сторону, храпя и фыркая.
        - Эй, что с тобой? Или шлея попала под хвост?
        Джейми сошел со своей лошади и быстро схватил мою под уздцы. Чувствуя, что ее широкая спина дрожит и подергивается, я тоже спешилась.
        - Что это с ней?
        Я с любопытством смотрела, как животное упирается, трясет гривой и таращит глаза. Другие лошади, как по команде, стали делать то же самое.
        Джейми взглянул через плечо на пустынную дорогу.
        - Она чувствует что-то неладное.
        Фергюс приподнялся в подогнанных ему по росту стременах, приставил ладонь ко лбу козырьком и стал вглядываться в даль. Затем опустил руку, посмотрел на меня и пожал плечами. Я тоже пожала плечами.
        Ничего такого, что могло бы испугать лошадь, не было видно. Дорога и поля вокруг были совершенно пустынны. Ближайшие деревья находились от нас не менее чем в ста ярдах. Еще дальше виднелась небольшая кучка камней. Это были, должно быть, остатки дымовых труб некогда стоявших здесь домов.
        Волки редко водились в этих местах, и, конечно, ни лиса, ни барсук не могли испугать лошадь на таком расстоянии.
        Джейми не стал тянуть кобылу вперед, вместо этого он повел ее по кругу. Лошадь повиновалась и охотно пошла в том направлении, откуда мы приехали.
        Джейми подал Мурте знак отвести лошадей с дороги, вскочил в седло, наклонился вперед, вцепившись одной рукой в лошадиную гриву, понукая и что-то шепча ей на ухо. Она покорно дошла до места ее последней остановки, но здесь встала как вкопанная, снова мелко подрагивая, и уже ничто на свете не могло заставить ее двигаться вперед.
        - Ну ладно, - сказал Джейми, - иди куда хочешь.
        Он повернул лошадь, и она направилась к полю. Желтые колосья хлестали ее по животу, но кобыла словно не замечала этого. Мы последовали за ними. Лошади спокойно шли вперед, время от времени лакомясь тучными колосьями.
        Обогнув небольшой гранитный валун, я услышала впереди тревожный лай. Мы вышли на дорогу и увидели ощетинившуюся, черную с белыми пятнами сторожевую собаку. Она тявкнула несколько раз, и тут же из зарослей ольхи выскочила другая, очень похожая на первую, в сопровождении высокой, худощавой фигуры человека, завернутого в коричневый охотничий плед.
        - Айен!
        - Джейми!
        Джейми бросил мне поводья моей лошади и поздоровался с зятем. Двое мужчин обнимались, хлопая друг друга по спине и смеясь. Успокоившиеся собаки прыгали вокруг них, виляя хвостами и путаясь в ногах лошадей.
        - А мы вас ждали только к завтрашнему утру, - проговорил Айен. Он так и сиял от радости.
        - Нам помог попутный ветер, - объяснил Джейми. - Хотя, по правде говоря, сам-то я этого не чувствовал. Это Клэр мне сказала.
        Он бросил на меня насмешливый взгляд.
        Айен подошел пожать мне руку.
        - Дорогая невестка, - ласково сказал он и широко улыбнулся. Его карие глаза светились добротой и симпатией. - Клэр!
        Он с чувством поцеловал мне руку и продолжал:
        - А Дженни вовсю готовится к встрече, занимается уборкой и готовит. Сегодня вы наконец-то будете спать в своей постели. Она выбила и прожарила на солнце все матрасы.
        - После трех ночей на море я усну и на полу, - сказала я. - Ну а как Дженни, дети, все здоровы?
        - Да. И она ждет ребенка, - добавил он. - В феврале.
        - Опять? - одновременно воскликнули мы с Джейми, вогнав Айена в краску.
        - Бог мой, ведь Мэгги нет еще и года, - укоризненно произнес Джейми. - Ты что, не можешь остановиться?
        - Я? - возмутился Айен. - Думаешь, это моя вина?
        - Ну, если ты тут ни при чем, тебе следовало бы, по крайней мере, поинтересоваться, чья тут вина, - съехидничал Джейми, с трудом сдерживая улыбку.
        Айен еще больше покраснел, яркий румянец на его лице в сочетании с гладко зачесанными каштановыми волосами сделал его удивительно симпатичным.
        - Черт возьми, ты же понимаешь, что я имею в виду. Два месяца я спал отдельно от нее, вместе с малышом Джейми, но Дженни…
        - Ты хочешь сказать, что моя сестра распутница?
        - Я хочу сказать, что она такая же упрямая, как и ее братец, и всегда добивается, чего хочет, - ответил Айен.
        Он сделал ложный выпад в сторону, затем назад и в шутку ударил Джейми в живот. Джейми со смехом согнулся пополам.
        - Как только вернусь домой, я помогу тебе держать ее в руках.
        - Правда? - скептически улыбнулся Айен. - А я призову всех соседей в свидетели.
        - Вы что, потеряли овец? - уже серьезно спросил Джейми, кивком указывая на собак и большой пастуший посох, брошенный в пыли на дороге.
        - Да, двенадцать ярок и барана, - горестно вздохнул Айен. - Это мериносы - собственное стадо Дженни. Она держит их ради шерсти. Баран оказался настоящим хулиганом. Сломал ворота. Я думал, что они где-нибудь здесь, в поле, но их нигде нет.
        - Мы тоже не встретили их по пути, - заметила я.
        - Да там их и не могло быть, - возразил Айен. - Ни одна скотина не пройдет мимо того дома.
        - Дома? - переспросил Фергюс, сгорая от нетерпения поскорее прибыть на место. - Я не видел никакого дома, милорд. Только груду камней.
        - Это все, что осталось от дома Макнаба, парень, - пояснил Айен.
        Он бросил быстрый взгляд на Фергюса, силуэт которого отчетливо вырисовывался на фоне вечернего неба.
        - И я бы советовал тебе держаться подальше от того места…
        Несмотря на жаркую погоду, мурашки поползли у меня по телу. Именно Рональд Макнаб выдал год назад Джейми английскому патрулю. И погиб в тот же день, как только выяснилось, кто предатель. Он сгорел, насколько я помнила, в собственном доме, подожженном жителями Лаллиброха. Груда камней, которую мы миновали полем, казалась теперь надгробным памятником. Я ощутила во рту неприятную горечь.
        - Макнаб? - тихо переспросил Джейми. Выражение его лица сразу же изменилось. - Ронни Макнаб?
        Я рассказывала Джейми о предательстве Макнаба и о том, что он погиб, но ни словом не обмолвилась о причине его гибели.
        Айен кивнул:
        - Да. Он погиб здесь в ту же ночь, когда англичане схватили тебя, Джейми. Должно быть, соломенная крыша загорелась от искры, а вместе с домом сгорел и он. Ведь ты знаешь, он был большим любителем выпить.
        Айен стойко выдержал взгляд Джейми, в котором не осталось и следа от шутливой задиристости.
        - Вот оно что. А его жена и сын?
        Выражение лица Джейми стало таким же, как у Айена, - холодным и бесстрастным.
        - Они остались в живых. Мэри Макнаб работает на кухне в доме, а Рэбби - в конюшне. - Айен невольно взглянул через плечо туда, где когда-то стоял дом Макнаба. - Мэри часто приходит на родное пепелище. Она - единственная в округе, кто бывает там.
        - Наверное, она любила его?
        Джейми повернулся и тоже посмотрел на пепелище. Я не видела его лица, но в голосе уловила волнение.
        Айен пожал плечами.
        - He думаю. Пьянчужкой, и к тому же задиристым, был этот Ронни. Даже его старой матери доставалось от него. Мне кажется, Мэри ходит сюда из чувства долга, помолиться о его душе, - добавил Айен.
        - Понятно.
        Джейми задумчиво помолчал с минуту. Потом забросил поводья за спину лошади и стал медленно подниматься вверх по холму.
        - Джейми! - крикнула я ему вдогонку, но он уже энергично шагал вверх по дороге.
        Я протянула поводья моей лошади удивленному Фергюсу.
        - Оставайся здесь, с лошадьми, а я пойду с ним.
        Айен хотел было отправиться вместе со мной, но Мурта остановил его, и я пошла одна следом за Джейми.
        У него были длинные ноги и уверенный шаг человека, привыкшего ходить по горам. Он дошел до просеки, где находился разрушенный дом, раньше, чем я успела его догнать. Он стоял там, где когда-то была наружная стена постройки. Квадрат утрамбованной земли, служивший полом, порос густой свежей травой, казавшейся особенно яркой на фоне желтого ячменного поля. Следов огня почти не было видно. Несколько обгорелых деревяшек проглядывали сквозь траву возле каменного камина. Осторожно ступая и стараясь обходить стороной канавки, служившие когда-то основанием стен, Джейми принялся кружить возле каменного очага, трижды обошел его, каждый раз расширяя круги и забирая все левее и левее, чтобы сбить с толку дьявола, который мог следовать за ним.
        Я стояла молча и ждала. Это было его сугубо личное действо, но я не могла оставить его одного, и, хотя он не смотрел на меня, все же я знала, что он был рад моему присутствию.
        Наконец Джейми остановился у груды камней. Положив на нее руку, закрыл на минуту глаза, как будто бы читая молитву. Затем поднял с земли камень размером с кулак и осторожно водрузил его сверху, словно этот камень мог успокоить мятущуюся душу Рональда Макнаба.
        Он перекрестился, повернулся и пошел ко мне широким, уверенным шагом.
        - Не оборачивайся, - спокойно сказал он, беря меня под руку и увлекая за собой.
        Я не обернулась.
        Джейми, Фергюс и Мурта отправились с Айеном и собаками на поиски овец. Мне предоставили одной с лошадьми добираться до дома. У меня не было достаточного опыта в обращении с лошадьми, но я надеялась, что полмили как-нибудь смогу одолеть, если не случится ничего экстраординарного.
        Этот наш приезд во многом отличался от первого посещения Лаллиброха. Тогда я была в тревоге перед будущим, Джейми - от воспоминаний о прошлом. Наше пребывание здесь стало счастливым, но не безмятежным. Нам грозила опасность быть обнаруженными, а за этим мог последовать немедленный арест Джейми. Но сегодня, благодаря вмешательству герцога Сандрингема, Джейми прибыл сюда в качестве полноправного хозяина своего родового имения, а я - его законной жены. В тот раз мы свалились как снег на голову, а сейчас - заранее известив о своем приезде, с соблюдением положенных церемоний, с подарками из Франции для всех членов семьи.
        Я не сомневалась в уготованном нам теплом приеме, но невольно задумывалась над тем, как Айен и Дженни воспримут наше возвращение. В конце концов, ведь фактически они были хозяевами имения в течение последних нескольких лет после смерти отца Джейми и тех событий, в результате которых мой муж был объявлен вне закона и изгнан из страны.
        Я поднялась с лошадьми на последний холм без каких-либо приключений. Лаллиброх лежал передо мной как на ладони. Тем временем на краю неба стали собираться грозовые тучи. Вдруг моя лошадь остановилась, тревожно попятилась и тихо заржала. Из-за угла дома выкатились два огромных, словно надутые шары, предмета. Они двигались над самой землей подобно тяжелым облакам.
        - Стоять! - закричала я. - Тпру!
        Лошади, все как одна, стали пятиться и упираться. Я была близка к отчаянию. Вот будет дело, если весь табун купленных Джейми лошадей переломает себе ноги, да еще перед самым домом, подумала я.
        Вдруг один из этих надувных предметов чуть приподнялся, затем распластался по земле, и я увидела Дженни Фрэзер Муррей. Она вылезала из-под огромной перины, которую тащила к дому.
        Ни минуты не медля, она вскочила в седло ближайшей лошади и с силой ударила ее по бокам.
        - Тпру! - скомандовала она.
        Кобыла тут же успокоилась. Чтобы унять других лошадей, не потребовалось особых усилий. Вскоре на помощь к нам подоспели еще одна женщина и мальчик лет девяти-десяти, который и повел опытной рукой остальных.
        Я узнала в нем Рэбби, Макнаба-младшего, а женщина, несомненно, была его мать - Мэри. Суматоха и ржание лошадей, узлы и перины не давали возможности поговорить, но я улучила момент, чтобы как следует поздороваться с Дженни. От нее пахло медом и корицей, чистой испариной от напряжения и неповторимым ароматом материнского молока. Мы крепко обнялись, воскрешая в памяти то тревожное прощание на опушке темного леса, когда я отправлялась на поиски Джейми, а она возвращалась к новорожденной дочери.
        - Как маленькая Мэгги? - спросила я, оторвавшись от нее.
        Дженни ухмыльнулась, не в силах скрыть свою гордость.
        - Только что начала ходить, а уже терроризирует весь дом. - Она оглянулась на пустынную дорогу. - Вы встретили Айена?
        - Да. Джейми, Мурта и Фергюс отправились с ним искать овец.
        - Пусть лучше мочит их, чем нас, - сказала Дженни, указывая на небо. - Дождь начнется с минуты на минуту. Пусть Рэбби отведет лошадей в конюшню, а ты помоги мне, пожалуйста, с матрасами, иначе сегодня будем спать на мокрых.
        Мы развили бурную деятельность и, когда пошел дождь, сидели в гостиной, развязывая пакеты, привезенные из Франции, одновременно любуясь маленькой Мэгги, ее голубыми глазками и пушистыми волосиками. Ее старший брат, Джейми, был уже четырехлетним крепышом. Искренне восхищаясь малышами и наблюдая, как Дженни время от времени ласково касается рукой их круглых головок, я невольно испытывала приступы острой боли.
        - Ты что-то сказала о Фергюсе, кто это? - спросила Дженни.
        - Фергюс? - Я запнулась, не зная, как отрекомендовать его: для карманного вора вряд ли найдется работа на ферме. - Джейми взял его под свою опеку.
        - Да? - Дженни призадумалась, а потом объявила свое решение: - Ну, тогда, думаю, он может спать на конюшне.
        Она взглянула на окно, которое заливали потоки дождя, и продолжила:
        - Надеюсь, они недолго будут искать овец. Я приготовила вкусный обед, и мне не хочется, чтобы он перестаивал.
        Вскоре действительно стемнело, и Мэри Макнаб накрыла на стол. Она была маленькой, хрупкой женщиной с темно-каштановыми волосами и настороженным взглядом. Тревожное выражение на ее лице тут же сменилось улыбкой, когда Рэбби вернулся из конюшни и направился на кухню, сердито вопрошая, когда же будет обед.
        - Когда вернутся мужчины, милый. Ты же знаешь. А сейчас пойди и умойся.
        Когда же мужчины вернулись, стало ясно, что они больше нуждаются в мытье, чем Рэбби. Продрогшие, насквозь промокшие, в грязи по колено, они медленно вошли в гостиную. Айен стащил с себя плед и повесил его сушиться у камина. У жаркого огня от пледа тут же повалил пар. Фергюс, ошеломленный первым знакомством с фермерской жизнью, просто сел там, где стоял, и бессмысленно уставился в пол.
        Дженни взглянула на брата, которого не видела почти год. Оглядев его с головы, мокрой от дождя, и до ног, заляпанных грязью, она указала рукой на дверь.
        - Выйди и сними обувь, - твердым голосом приказала она. - И если тебе придется побывать в поле, не забудь помочиться на дверной косяк при возращении. Таким образом отвадишь от дома привидения, - пояснила она мне тихо, бросив быстрый взгляд на дверь, за которой только что скрылась Мэри Макнаб.
        Джейми, который успел повалиться в кресло, открыл один глаз и бросил на сестру хмурый взгляд:
        - Я высадился на берегу Шотландии чуть живой, четырехдневные скитания в пути основательно подорвали мои силы, я уже готов переступить порог дома, чтобы промочить горло, но тут мне велят отправиться на поиски каких-то овец и обшарить все окрестности, утопая по колено в грязи… И вот, когда я наконец здесь, ты заставляешь меня снова отправиться на холод - писать на дверной косяк. Ха!
        И он опять закрыл глаза, сложил руки на груди и уселся поудобнее в кресло, всем своим видом демонстрируя протест против такого обращения.
        - Джейми, дорогой, - сладким голосом пропела сестра, - ты хочешь есть или мне отдать твой обед собакам?
        Какое-то время Джейми сидел неподвижно, прикрыв глаза. Затем, присвистнув, покорно поднялся на ноги. Он шутливо толкнул плечом Айена, и они отправились за дверь следом за Муртой, который был уже на улице. Проходя мимо сонного Фергюса, Джейми схватил его за руку, поднял на ноги и потащил за собой.
        - Добро пожаловать домой, - угрюмо сказал Джейми и, бросив тоскливый взгляд на очаг и виски, снова нырнул в ночную темень.
        Глава 31
        Вести из Парижа
        После отнюдь не триумфального возращения в Лаллиброх вскоре все благополучно устроилось. Джейми с головой окунулся в хозяйственные дела, будто никуда и не уезжал. Я тоже легко адаптировалась к фермерскому быту. Была ранняя осень, частые дожди чередовались с теплыми, солнечными днями, от которых становилось светло на душе.
        Жизнь на ферме била ключом, полным ходом шла уборка урожая и подготовка к предстоящей зиме. Лаллиброх - довольно глухое место даже по меркам горных районов Шотландии. Оно фактически было оторвано от внешнего мира, но почту нам все же доставляли. Внешний мир казался чем-то нереальным, словно бы я никогда не танцевала в зеркальных залах Версаля. Но письма напоминали мне о Франции. Перед мысленным взором вставала улица Тремулен с тополиными деревьями, я слышала звон церковного колокола в «Обители ангелов».
        У Луизы родился ребенок - мальчик. Ее письма, изобилующие восклицательными знаками, были полны описаний ее божественного Генри или его отца, мнимого или настоящего, - какая разница?
        В письме Карла Стюарта, пришедшем на месяц позже, ничего не говорилось о ребенке, но, по словам Джейми, оно было более невразумительным, чем обычно, полным неясных планов и смутных надежд.
        Граф Map писал серьезно и рассудительно, но его недовольство Карлом было очевидным. Красавчик принц Чарли ведет себя возмутительно. Груб и придирчив по отношению к самым верным своим сторонникам, не ценит истинных приверженцев, оскорбляет их, болтает всякий вздор и - как можно было понять, читая между строк, - основательно пьет.
        Матушка Хильдегард писала время от времени лаконичные, но вместе с тем информативные письма, видимо с трудом улучая для этого момент среди своих многочисленных повседневных дел и обязанностей. Каждое письмо неизменно кончалось одними и теми же словами: «Бутон тоже шлет свои наилучшие пожелания».
        Господин Раймон ничего не писал, но мне часто приходили посылки без обратного адреса и без подписи. В посылках содержались необычные вещи: редкие травы и мелкие граненые кристаллы, а также набор гладких камней размером с ноготь большого пальца Джейми, в форме диска. На каждом была вырезана крошечная фигурка с надписью сверху или с обратной стороны. И еще там были кости: палец медведя с сохранившимся кривым когтем; скелет маленькой змейки, натянутый на кожаный ремешок так, что она казалась живой; целая связка зубов, начиная от круглых коротких, которые, по словам Джейми, могли принадлежать тюленю, и длинных, скошенных по бокам, что, скорее всего, принадлежали когда-то оленю, и, наконец, зубы, подозрительно напоминающие человеческие.
        Время от времени я брала эти таинственные, необычные вещи и носила в кармане. Мне было приятно перебирать их, словно играя. Они были старинными. Я знала об этом. Они остались еще со времен римлян. А может быть, были даже еще более древними. И, глядя на маленькие фигурки, вырезанные на них, - не важно, кто их вырезал, - я понимала, что тот человек хотел придать им магическую силу.
        Были ли они подобны травам, приносящим практическую помощь людям, или только символами, подобными каббалистическим знакам, я не знала. Они казались добрыми, и я носила их.
        Кроме домашних дел, которые мне нравились, я получала огромное удовольствие от долгих прогулок по поместью. Отправляясь в очередное странствие, я всегда брала с собой большую корзину. Чего там только не было! Начиная с гостинцев для детей и кончая лекарствами, которые необходимы для лечения болезней, порожденных бедностью и отсутствием гигиенических навыков. Врачей от Форт-Уильяма на севере до Инвернесса на юге практически не было. Некоторые заболевания, такие как, например, кровоточивость и воспаление десен, являющиеся признаком начинающейся цинги, я умела лечить. Другие болезни мне были неподвластны.
        Я пощупала лоб Рэбби Макнаба. Жесткие волосы у висков были влажными, рот открыт, и пульс едва слышен.
        - Сейчас ему лучше, - сказала я.
        Его мать понимала это и без меня. Мальчик лежал разметавшись во сне. Щеки порозовели от тепла горящего камина. Мэри стояла, склонившись над постелью сына, не отрывая от него глаз. Она поверила в то, что видела собственными глазами, только после того, как я подтвердила это. Ее поникшие плечи, скрытые шалью, постепенно расправились.
        - Спасибо Святой Деве, - пробормотала Мэри Макнаб, истово молясь, - и вам, миледи.
        - Меня не за что благодарить, я ничего не сделала, - возразила я.
        И это была сущая правда. Единственная услуга, оказанная мною, состояла в том, что мне удалось уговорить мать Рэбби оставить ребенка в покое. И в самом деле, стоило немалых усилий убедить ее не давать мальчику снадобье, представляющее собой смесь отрубей с петушиной кровью, не махать у него перед носом сожженными перьями и не брызгать холодной водой. Ведь все эти манипуляции ничуть не помогают при эпилепсии. Когда я пришла, Мэри громко стенала по поводу того, что никак не может напоить его ключевой водой из черепа самоубийцы, считая это средство самым эффективным из всех существующих на свете.
        - Мне так страшно, когда он лежит вот так неподвижно, - говорила Мэри, с надеждой взирая на сына. - В прошлый раз я позвала к нему отца Макмуртри, и он долго молился и опрыскивал мальчика святой водой, чтобы изгнать дьяволов. Но ничего не получилось, они опять в него вселились.
        Она взмахнула руками, как будто желая дотронуться до сына, но не посмела.
        - Никакие это не дьяволы, - пыталась пояснить я. - Это болезнь, и к тому же не смертельная.
        - Да-да, миледи, вы правы, - бормотала она, не желая противоречить, но вряд ли веря моим словам.
        - Он непременно поправится, - не сдавалась я. - Ведь он всегда поправляется после таких приступов, верно?
        Припадки начались у Рэбби два года назад. Возможно, из-за травмы головы, которую нанес ему отец. Но так как эпилептические приступы случались редко, мать каждый раз страшно пугалась.
        Она неуверенно кивнула.
        - И еще я очень боюсь, когда при этом он бьется головой обо что попало.
        - Да, это действительно опасно, - терпеливо объясняла я. - Поэтому в следующий раз проследи, чтобы он не повредил голову обо что-нибудь острое, и оставь его лежать - пусть все идет своим чередом, а когда он очнется, уложи в постель, и пусть он спит.
        Я понимала, что мои слова звучат не слишком убедительно и она нуждается в каком-нибудь реальном подтверждении их правоты.
        Я уже повернулась, чтобы уйти, и вдруг услышала, как звякнули камешки в кармане моей юбки. Тут меня и осенило. Я вытащила несколько мелких гладких амулетов, из тех, что прислал мне Раймон. Выбрала один - молочно-белый халцедон с изображенной на нем крошечной фигуркой скорчившегося человека.
        - Это защитит твоего сына от дьявола. Зашей это мальчику в карман. - Я прочистила горло и добавила: - Не бойся, если даже у него и случится снова приступ, все закончится благополучно.
        Я ушла, несколько смущенная, но в то же время и довольная: мать Рэбби была просто счастлива и не находила слов для выражения благодарности. Кто же я такая на самом деле - умелая целительница или заурядная шарлатанка? Как бы там ни было, но раз я не смогу исцелить Рэбби, то по крайней мере помогу его матери обрести спокойствие. Исцеление зависит от самого больного, а не от врача. Это доказал мне на практике господин Раймон.
        Однажды я отправилась в свой очередной поход - на сей раз мне предстояло посетить две семьи, жившие на западной оконечности нашего поместья. У Кирбисов и Уэстон-Фрэзеров все было нормально, и я сразу же пустилась в обратный путь. На вершине холма присела под большим буковым деревом немного отдохнуть перед дальней дорогой. Солнце начинало клониться к закату, но еще не достигло макушек сосен, венчавших горный кряж на западе владений Лаллиброха. Мир вокруг был полон волшебных красок осени.
        Опавшая листва бука была холодной и скользкой. Но крона дерева еще была густой, чуть красноватые листки держались на ветвях. Я прижалась спиной к гладкому стволу дерева и закрыла глаза, переключая внимание с яркости спелого ячменного поля на красноватый цвет, который имеет изнанка век, если смотреть на свет.
        В домах, которые я посетила, было душно. От спертого воздуха заболела голова, и сейчас я сидела, глубоко вдыхая свежий, целительный воздух, и пыталась повторить то, что проделал со мной господин Раймон в «Обители ангелов», а именно - исходя из собственных ощущений, представить себе, как выглядят мои внутренние органы, когда они функционируют нормально.
        Я села, спокойно сложив руки на коленях, и прислушалась к биению сердца. Сначала оно билось часто от напряжения при подъеме на холм, потом успокоилось и обрело нормальный ритм. Осенний ветерок играл моими кудряшками и охлаждал горящие щеки.
        Смежив веки, я мысленно следовала по пути, который проходит моя кровь. От сокрытых толстых стенок сердечных камер, темно-пурпурная, она бежит через легочную артерию, стремительно краснея по мере того, как меха легких сбрасывают в нее гнет кислорода. Резкими взрывными толчками она проходит через арку аорты и в прихотливой гонке устремляется вверх и вниз по сонным, почечным и подключичным артериям. Я следила за движением своей крови до самых крошечных капилляров, которые, подобно цветам, распускались красными прямо под поверхностью кожи. Я чувствовала, как эта жидкость пульсирует и движется во все частях моего тела, и вспомнила охватившее меня в прошлый раз ощущение здоровья и совершенства. Покоя.
        Я сидела неподвижно, стараясь дышать размеренно. Я была вялой и уставшей, как после любовного акта. Тело расслаблено, губы слегка набухли, а прикосновение одежды к телу подобно ласкающим движениям рук Джейми. Я не случайно вспомнила о муже. Я всегда мысленно призывала его, когда была больна или расстроена. Его любовь необходима мне, как воздух. Я грезила о нем во сне и наяву. Мое тело вспыхнуло и запылало, и, когда силы вернулись ко мне, я страстно возжелала близости с ним.
        Головная боль постепенно прошла. Я посидела с минуту, дыша полной грудью, встала и зашагала к дому.
        У меня фактически никогда не было дома. Осиротев в пять лет, следующие тринадцать я провела со своим дядей Лэмом в палатках на пыльных площадках, в пещерах, в приспособленных под жилье отсеках пустых пирамид. Мой дядя Квентин Лэмберт Бошан, магистр естественных наук, доктор философии, член Королевского археологического общества и так далее, знаменитый археолог, предпринял множество экспедиций, и результаты раскопок сделали его имя известным всему миру задолго до того, как автомобильная катастрофа оборвала жизнь его брата, моего отца, и вбросила меня в его жизнь.
        Не колеблясь, дядя решил отдать меня в пансион. По натуре не склонная безропотно подчиняться судьбе, я категорически отказалась отправляться в какой бы то ни было пансион на обучение. Тогда дядя, разглядев во мне что-то, что действительно роднило нас, избавил меня от общепринятого для детей моего возраста образа жизни с определенным распорядком дня, предусматривающим занятия, чистые простыни и ежедневные ванны, и стал таскать меня с собой по всему свету.
        Моя бродячая жизнь продолжалась и с Фрэнком, но теперь - по университетам, потому что раскопками на поприще истории обычно занимаются в кабинетах. Поэтому я более спокойно, чем большинство людей, восприняла неудобства, связанные с войной, начавшейся в 1939 году.
        Я переехала из нашей съемной квартиры в общежитие для медсестер при Пемброкской больнице, оттуда - в полевой госпиталь во Франции и снова в Пемброк перед окончанием войны. Потом последовало несколько коротких месяцев с Фрэнком, до того как мы отправились в Шотландию, чтобы заново обрести друг друга. Вместо этого мы раз и навсегда потеряли друг друга, когда я по глупости отправилась в злополучный круг из гигантских каменных столбов и шагнула в прошлое, ставшее моим настоящим.
        Мне казалось странным и удивительным просыпаться в верхней спальне Лаллиброха рядом с Джейми и наблюдать, как первые лучи солнца касаются его лица. Чудом мне казалось и то, что он родился на этой кровати. Все звуки старого дома, от скрипа половиц до шагов рано поднимающейся горничной, или дождя, барабанящего по крыше, были знакомы ему с детства. Он так привык к ним, что уже не замечал, а для меня они были внове.
        Его мать, Элен, посадила когда-то перед входом в дом розовый куст, цветущий осенью. Его нежный аромат достигал окна спальни. Казалось, что это она сама приходит сюда, чтобы благословить нас.
        Сразу за домом простирался Лаллиброх, его поля и амбары, деревня и небольшие фермы. Джейми ловил здесь рыбу в горных речках, залезал на высокие дубы и лиственницы, срубал сухие сучья, служившие топливом для очага. Это была его родина.
        Но он тоже не жил здесь постоянно. Арест, преследования за нарушение закона, неприкаянная солдатская жизнь… Снова арест, тюрьма и пытки, изгнание, закончившееся совсем недавно. Но тут он прожил первые четырнадцать лет своей жизни. И даже в этом возрасте, когда его, по установившейся традиции, послали на два года к дяде по материнской линии, Дугалу Маккензи, Джейми прекрасно сознавал, что он, как и подобает мужчине, вернется в Лаллиброх, чтобы обосноваться там навсегда, заботиться о процветании поместья и благополучии всех его обитателей, стать неотделимой их частью. Ему на роду было написано постоянство.
        Но так случилось, что он оказался за пределами не только Лаллиброха, но и самой Шотландии. Джейми довелось общаться с королевскими особами, заниматься торговлей, оказаться в тюрьме за нарушение закона, испытать немало удивительных приключений, подвергнуться насилию и чудесным образом преодолеть все беды.
        Спускаясь с холма, я увидела Джейми внизу. Он заделывал трещины в каменной ограде небольшого поля. На земле у его ног лежала пара кроликов, аккуратно выпотрошенных, но шкурки с них еще не успели снять.
        - «Домой моряк вернулся с моря, а охотник - с зеленых холмов»[29 - Стихотворение Альфреда Эдварда Хаусмана.], - процитировала я, улыбаясь.
        Он улыбнулся в ответ, вытер пот со лба, затем изобразил внезапный страх.
        - Не напоминай мне о море, англичаночка. Я видел тут двух маленьких мальчишек, пускавших кораблики в пруду возле мельницы, так меня чуть не стошнило.
        Я рассмеялась.
        - Поэтому у тебя нет желания вернуться во Францию?
        - О нет! Только не это. Не вернусь даже ради бренди. - Он положил последний камень поверх каменной ограды. - Ты домой?
        - Да. Забрать кроликов?
        Он покачал головой и нагнулся за ними.
        - Не нужно. Я тоже иду домой. Айен попросил помочь ему с новым хранилищем для картофеля.
        Через несколько дней в Лаллиброхе начнется уборка первого урожая картофеля, посаженного по моему настоятельному совету. Для его хранения строился погреб.
        Глядя на картофельные поля, я испытывала противоречивые чувства. С одной стороны, густая сочная ботва вселяла надежду на хороший урожай, с другой - я терзалась сомнениями, и меня охватывал панический страх при мысли о том, что питание шестидесяти семей будет зависеть от того, какие клубни окажутся на этих великолепных кустиках. Это по моей просьбе поле, много лет подряд засеивавшееся ячменем, впервые было использовано под посадку картофеля - культуры, доселе неизвестной в Северной Шотландии. Я знала, что со временем картофель станет одним из основных продуктов питания здесь, так как он менее капризен и более вынослив, чем овес и ячмень.
        Я вычитала это давно в каком-то учебнике географии, и такой подход едва ли можно было назвать сознательно взятой ответственностью за жизнь людей, которые должны будут питаться этим картофелем. Я спрашивала себя, возможно ли привыкнуть к риску. Для Джейми, например, риск был вполне привычным делом. Он постоянно рисковал, словно так ему было назначено судьбой. Впрочем, с Джейми и впрямь все обстояло именно таким образом.
        - А что, погреб почти готов? - спросила я.
        - Да, Айен уже поставил дверь, но в задней части слишком мягкая земля, и протез Айена утопает в ней.
        Обычно Айен не испытывал особых неудобств с деревянным протезом, который носил на правой ноге, но в некоторых случаях, как, например, сейчас, возникали затруднения.
        Джейми обернулся и задумчиво посмотрел на горы у нас за спиной:
        - Нужно успеть закончить рыть погреб и настелить верх до вечера. На рассвете опять будет дождь.
        Я проследила за его взглядом, но ничего не увидела на склоне горы. Только траву и несколько деревьев да осколки гранита, проглядывающие сквозь траву.
        - Откуда ты знаешь, что будет дождь?
        Джейми улыбнулся.
        - Видишь вон там невысокий дуб? И ясень рядом с ним?
        - Вижу. Ну и что из этого?
        - Обрати внимание на листья, англичаночка. Сейчас они выглядят светлее, чем обычно. Когда в воздухе много влаги, листья дуба или ясеня разворачиваются обратной стороной, и поэтому все дерево кажется на несколько оттенков светлее.
        - Предположим, это так. Особенно если ты знаешь, какой у дерева обычно цвет.
        Джейми засмеялся и взял меня за руку.
        - Возможно, я не обладаю тонким музыкальным слухом, но глаза у меня есть. И я видел эти деревья тысячу раз и при любой погоде.
        От поля до дома было рукой подать, мы шли молча, наслаждаясь мягким теплом полуденного осеннего солнца. Я вдохнула свежий воздух и согласилась с Джейми по поводу дождя. Все витавшие в воздухе запахи - от сосновой смолы до спелого зерна, смешанного с запахом пыли, - приобрели особую остроту. Я подумала, что мне следует самой научиться чувствовать ритмы, ароматы и картины Лаллиброха. Возможно, со временем я буду их различать так же хорошо, как Джейми. Я взяла его за руку и в ответ почувствовала мягкое пожатие.
        - Ты скучаешь по Франции, англичаночка? - вдруг спросил он.
        - Нет, - не задумываясь, ответила я. - А почему ты спрашиваешь?
        Он пожал плечами, не глядя на меня.
        - Просто я подумал, какая ты красивая, когда увидел тебя спускающейся по холму с корзиной в руках. Солнце золотило твои волосы, и у тебя был такой вид, словно ты выросла здесь и никогда не уезжала отсюда. Но вдруг мне в голову пришла мысль, что Лаллиброх не совсем подходящее место для такой женщины, как ты. Здесь жизнь простая, не та, что была у тебя во Франции, и нет даже интересной работы, такой как в «Обители ангелов». - Он робко, искоса взглянул на меня. - Боюсь, со временем тебе наскучит здесь.
        Я помолчала немного, прежде чем ответить, как будто бы сама никогда об этом не думала.
        - Со временем, - многозначительно повторила я. - Джейми, я много чего видела за свою жизнь и много где побывала. Там, откуда я пришла, было много такого, чего мне порой не хватает. Мне хотелось бы проехать в омнибусе по Лондону или поднять телефонную трубку и поговорить с кем-нибудь, кто находится далеко-далеко. Мне хотелось бы отвернуть кран и чтобы из него потекла горячая вода, вместо того чтобы носить воду из колодца и греть ее на огне. Я хотела бы иметь все это, но коль скоро это невозможно, я принимаю все как должное. Что же касается роскошной жизни, то я в ней не нуждалась, даже когда имела ее. Красивая одежда - это очень приятно, но если при этом необходимо постоянно следовать строгому этикету, терпеть интриги, и злословие, и скучные вечеринки… нет, тогда и она не нужна мне. Лучше я буду жить, как захочу, и буду говорить, что захочу.
        Он рассмеялся, а я снова взяла его за руку.
        - Что же касается работы, у меня и здесь ее хватает. - Я кивком указала на корзину с травами и лекарствами. - Я чувствую, что нужна здесь. И если я скучаю по матушке Хильдегард и другим своим друзьям, то хотя здесь и нет телефона, зато время от времени приходят письма.
        Я остановилась, держа его за руку и глядя на него снизу вверх. Солнце садилось, освещая лишь одну сторону его лица.
        - И потом, Джейми, единственное, чего я хочу, - всегда быть рядом с тобой. Больше мне ничего на свете не надо.
        Он стоял с минуту молча, затем наклонился и нежно поцеловал меня в лоб.
        - Забавно, - сказала я, когда мы миновали вершину небольшого холма и стали спускаться к дому. - Я как раз собиралась задать тебе те же самые вопросы. Счастлив ли ты здесь после той жизни, которую вел во Франции.
        Он улыбнулся в ответ и задумчиво посмотрел на трехэтажный дом из белого камня, отливающий золотом в лучах заходящего солнца.
        - Но ведь здесь мой дом, англичаночка. Мое место здесь.
        - Ты хочешь сказать, что был рожден владеть всем этим?
        Он глубоко вздохнул и положил руку на деревянный забор, огораживавший ближайшее к дому поле.
        - Не совсем так, англичаночка. По праву этот дом должен был принадлежать Уилли. Если бы он был жив, я бы, скорее всего, стал солдатом, а может быть, купцом, как Джаред.
        Уилли, старший брат Джейми, умер от оспы, когда ему было одиннадцать лет, и таким образом наследником Лаллиброха стал младший брат, шестилетний Джейми.
        Он передернул плечами, как бы пытаясь освободиться от тесной рубашки. Это был характерный для Джейми жест в минуты душевной тревоги и сомнений. Я уже многие месяцы не замечала его.
        - Уилли умер. А я стал лэрдом.
        Он взглянул на меня, слегка смутившись, полез в свою кожаную сумку и вынул из нее маленькую змейку, искусно вырезанную из вишневого дерева. Ее вырезал Уилли и подарил Джейми в день рождения. Сейчас змейка лежала у него на ладони, головка повернута назад, как будто она удивленно рассматривает свой хвост. Джейми задумчиво погладил поделку. От прикосновения дерево заиграло, переливаясь мягким светом.
        - Я иногда мысленно беседую с Уилли, - сказал Джейми, слегка подбрасывая змейку на руке. - «Если бы ты был жив, брат, и был бы лэрдом, ты вел бы хозяйство, как я, или как-то иначе?»
        Он взглянул на меня и слегка покраснел.
        - Это очень глупо с моей стороны?
        - Нет.
        Я коснулась гладкой змеиной головки кончиками пальцев.
        С дальнего поля послышался чей-то звонкий смех. Он прозвучал в вечернем воздухе подобно тронутой ветром струне.
        - Я часто делаю то же самое… - мягко сказала я после короткой паузы. - Разговариваю с дядей Лэмом. Или с родителями. Особенно с мамой. Я не очень часто думала о ней, когда была маленькой, только иногда видела во сне какую-то ласковую, нежную женщину с приятным певучим голосом. Но во время болезни, когда у меня был жар… порой мне казалось, что она со мной рядом.
        Меня захлестнула внезапно нахлынувшая волна горестных воспоминаний. Воспоминаний о потерях, совсем недавних и давнишних.
        Джейми нежно коснулся моего лица, смахнув слезинку, появившуюся в уголке глаза.
        - Мне порой кажется, что мертвые так же любят нас, как мы любим их, - тихо сказал Джейми. - Пойдем, англичаночка. Прогуляемся перед обедом.
        Он обнял меня за плечи, плотно прижав к себе, и мы медленно пошли вдоль забора. Сухая трава шуршала под ногами.
        - Я знаю, что ты имеешь в виду, англичаночка, - продолжал Джейми. - Иногда где-нибудь в поле или на ферме я вдруг слышу голос отца, хотя в тот момент даже и не думаю о нем. Мне кажется, я слышу, как он разговаривает с кем-то, смеется или успокаивает лошадь у меня за спиной.
        Он улыбнулся и кивнул в сторону пашни, расстилавшейся перед нами.
        - Как ни странно, чаще всего я слышу его голос именно здесь.
        - Правда? И что же он говорит?
        - Обычно: «Если ты проходишь мимо, Джейми, остановись и постой здесь» - что-то в этом роде.
        Мы засмеялись и остановились, облокотившись о забор. Джейми провел рукой по ветхому дереву.
        - Лазая через забор, мы постоянно загоняли себе занозы, так что приходилось просить миссис Крук или Дженни вытащить их, а заодно и выслушать очередную нотацию.
        Я посмотрела в сторону дома, где уже зажгли свечи. В окнах кухни виднелись фигуры хлопотавших на кухне миссис Крук и горничных, занятых приготовлениями к обеду. Вдруг в одном из окон гостиной четко обозначился силуэт высокой, статной мужской фигуры. Это был Айен. Он постоял минуту и задернул занавеси.
        - Я всегда радовался, когда Айен был рядом, - сказал Джейми, продолжая смотреть в сторону дома. - Особенно когда нас заставали за какой-нибудь проказой, а потом всыпали за это.
        - На миру и смерть красна, - заметила я с улыбкой.
        - Отчасти. Я не чувствовал себя таким уж чудовищным нечестивцем, когда мы бедокурили вдвоем: тяжесть вины делилась на двоих. Но главное, когда дело доходило до разборок, я мог целиком положиться на него - чего-чего, а шуму будет с избытком.
        - Ты хочешь сказать, что он плакал и оправдывался?
        - Да он не просто плакал. Он выл и вытворял что-нибудь совершенно невероятное, так что и мне уже тоже не было стыдно плакать.
        Стало довольно темно, и я не видела лица Джейми, но уловила характерный жест плечами.
        - Я изо всех сил крепился, стараясь не плакать, но мне не всегда это удавалось. Если отец считал, что я заслужил порку, он осуществлял ее тщательно, как делал любую другую работу, да и у отца Айена была тяжелая рука.
        - Послушай, - сказала я. - Мне вдруг пришло в голову: а почему отец порол тебя именно здесь, у забора? Разве мало места в доме или на ферме?
        Джейми помолчал с минуту и снова передернул плечами.
        - Я никогда не спрашивал его об этом. Но думаю, в данном случае в его поведении было нечто от короля Франции.
        - Короля Франции? - удивленно воскликнула я.
        - Ну да, - сухо пояснил Джейми. - Своеобразный ритуал, наподобие того, как тот умывается, одевается, какает и так далее. Но так или иначе, весьма неприятно стоять перед одним из фермеров и объяснять, за что тебе предстоит порка по голой заднице.
        - Бедняжка, - сочувственно проговорила я, - наверное, он поступал так потому, что тебе предстояло в будущем стать лэрдом. Он, так сказать, играл на публику?
        - По-видимому, так. И еще он хотел показать всем, что превыше всего ставит справедливость.
        Глава 32
        Щедрое поле
        Поле было распахано обычными рядками с глубокими бороздами между ними. Высота рядков достигала мужского колена, поэтому пахарь, прокладывая бороздку, одновременно разбрасывал семена рукой по рядкам. Такой способ был привычен для посева овса и ячменя, поэтому, казалось, не было необходимости изобретать какой-то иной при посадке картофеля.
        - Тут сказано «сажать в лунку», - говорил Айен, окидывая взором бескрайнее картофельное поле, - но я думал, что рядки тоже подойдут. Но, видимо, полагается сажать в лунку для того, чтобы завязывающиеся клубни не сгнили в воде.
        - Звучит убедительно, - согласился Джейми. - Судя по всему, это никак не повредит ботве. А сказано там, как выкапывать картофель?
        Решив заняться выращиванием картофеля в крае, где о нем не имели ни малейшего представления, Айен, руководствуясь здравым смыслом, направил в Эдинбург письмо с просьбой выслать ему семена картофеля и руководство по посадке и сбору урожая. В ответ он получил известную книгу сэра Уолтера О’Баннона Рейли «Научное руководство по сельскому хозяйству для фермеров», где картофелю как культуре, получившей в последнее время распространение в Ирландии, была отведена небольшая глава.
        Айен держал этот увесистый том под мышкой. Дженни говорила мне, что, отправляясь на картофельное поле, он всегда берет с собой эту книгу на случай, если у него возникнут по ходу дела какие-либо теоретические или практические проблемы. Вот и сейчас, держа фолиант раскрытым на левой руке, он отыскал в своем спорране очки, которыми пользовался во время чтения. Это были маленькие стеклянные кружочки в проволочной оправе, они когда-то служили еще его покойному отцу. Обычно Айен носил их на кончике носа, что делало его похожим на серьезного молодого аиста.
        - «Собирать урожай следует в пору, когда появляются зимние гуси», - прочел он, затем поверх очков осмотрел картофельное поле, как бы ожидая, что вышеупомянутые гуси вот-вот замелькают среди грядок.
        - Зимние гуси? - Джейми, нахмурившись, заглянул в книгу из-за плеча Айена. - Каких гусей он имеет в виду? Диких? Да они здесь гнездятся у нас круглый год. Нет, что-то не то.
        Айен пожал плечами.
        - Может, в Ирландии они появляются только зимой. Или, может быть, он имеет в виду каких-то ирландских гусей, а не диких?
        - Нам от этого не легче, - фыркнул Джейми. - А есть в этой книге какие-нибудь действительно полезные сведения?
        Вокруг нас собралась целая толпа батраков, привлеченная этим новейшим руководством по сельскому хозяйству.
        - «Не следует копать картофель, если земля сырая», - торжественно цитировал Айен, игнорируя еще более громкое фырканье Джейми.
        - Мм… - бормотал про себя Айен. - «Гниение картофеля, колорадский жук» - у нас тут никаких жуков, думаю, нам просто повезло… «Картофельная ботва»… о нет, здесь есть совет, что делать, если ботва вянет. «Болезни картофеля: чтобы установить диагноз, необходимо взглянуть на клубни. Семена картофеля, хранение картофеля»…
        У Джейми иссякло терпение, он отошел от Айена и упер руки в бока.
        - Научное руководство… - Он обвел медленным взглядом поле, поросшее буйной ярко-зеленой ботвой. - Слишком научное, чтобы понять, когда этот чертов овощ созреет…
        Фергюс, который, как обычно, ходил по пятам за Джейми, оторвал взгляд от медленно ползущей у него по руке гусеницы и неожиданно спросил:
        - А почему бы вам не выкопать один куст и не посмотреть, что там?
        Джейми с минуту молча смотрел на Фергюса, приоткрыл рот, словно собираясь что-то сказать, но передумал. Мягко потрепал мальчика по голове и направился к вилам, стоявшим у забора.
        Батраки, помогавшие сажать картофель, а после окучивавшие его под руководством Айена и в соответствии с рекомендациями сэра Уолтера, сгрудились вокруг, чтобы увидеть результаты своего труда.
        Джейми выбрал самый большой и пышный куст у края поля и осторожно нацелил вилы в то место, где, по нашему единодушному мнению, должны находиться клубни. Затаив дыхание, он поставил ногу на вилы и слегка нажал. Вилы легко вошли в темную влажную почву.
        Я замерла на месте. От результатов этого эксперимента зависела репутация не только сэра Уолтера О’Баннона Рейли, но и моя собственная.
        По мнению Джейми и Айена, урожай ячменя в этом году был ниже обычного, хотя для Лаллиброха его было вполне достаточно. Впрочем, еще один неурожайный год мог бы привести к заметному истощению наших запасов. Лаллиброх считался относительно благополучным хозяйством, но только в сравнении с другими хозяйствами горной Шотландии. Если же эксперимент с картофелем удастся, то обитателям Лаллиброха будет гарантирована сытая жизнь по крайней мере на ближайшие два года.
        Джейми еще поднажал на вилы - земля расступилась, зеленый куст ботвы пошел вверх, и мы воочию увидели щедрость земли.
        Множество крупных клубней, уродившихся на одном-единственном кусте, вызвали всеобщее ликование и восторг. Айен и я опустились на колени и принялись руками выбирать клубни, оставшиеся в земле.
        - Получилось! - снова и снова повторял Айен, вытаскивая из земли картофелину за картофелиной. - Вы только взгляните на нее! Видите, какая она крупная!
        - Да, а вот эта! - восторженно восклицала я, отыскивая все новые и новые клубни. Некоторые из них размером превосходили сложенные вместе два моих кулака.
        Через некоторое время в корзине уже лежали около десяти очень крупных картофелин, примерно двадцать пять картофелин средней величины и множество мелких - размером с мяч для гольфа.
        - Как думаешь, - задумчиво вопрошал Джейми, любуясь только что обретенным нами богатством, - приступать нам к уборке урожая или пусть еще подрастет немного? Может, есть смысл подождать до холодов?
        По привычке Айен полез за очками, но, вспомнив, что книга сэра Уолтера осталась по другую сторону забора, не стал водружать их себе на нос.
        - Нет, думаю, не надо, - отвечал Айен. - Здесь говорится, что мелкие клубни можно использовать на следующий год для посадки, вместо семян. А у нас как раз много такой мелочи.
        Он улыбнулся мне счастливой улыбкой; прядь густых каштановых волос упала на лоб; одна щека была вымазана грязью.
        Жена одного из батраков склонилась над корзиной и стала внимательно рассматривать ее содержимое. Затем потрогала клубни рукой.
        - Вы говорите, что их можно будет есть? - Ее лицо выражало сомнение. - Но я не понимаю, как же их смолоть в ручной мельнице, чтобы добавлять в муку для выпечки хлеба или в крупу для каши.
        - Думаю, что молоть картофель, и тем более в ручной мельнице, нельзя, миссис Муррей, - вежливо заметил Джейми.
        - Вы так считаете? - Женщина критически оглядела содержимое корзины. - Что же тогда с ней делать?
        - Ну, вы должны будете… - начал было Джейми, но сразу умолк.
        Мне показалось, а скорее всего, так оно и было на самом деле, что Джейми никогда не видел, как готовят картофель, хотя много раз ел его во Франции. Я прятала улыбку, наблюдая, как беспомощно смотрит он на покрытый землей клубень, осторожно поворачивая его в руках. У Айена был такой же растерянный вид. Что же касается сэра Уолтера, то он, несомненно, был полным профаном в области приготовления картофельных блюд.
        - Картофель можно испечь, - вновь пришел на помощь Фергюс, вынырнув из-под руки Джейми. Он аппетитно облизнул губы, глядя на картофель. - Его можно положить на горячие угли и испечь. А потом есть с солью, но еще лучше с солью и маслом, если оно у вас найдется.
        - Масло у нас найдется, - облегченно вздохнул Джейми.
        Он бросил картофелину миссис Муррей, словно ему не терпелось поскорее избавиться от нее.
        - Вы сможете ее испечь, - объяснил Джейми.
        - А еще ее можно сварить, - добавила я. - Или приготовить пюре, размяв ее в горячем виде и смешав с молоком. Или пожарить на сковороде. А кроме того, ее можно порезать кусочками и положить в суп. Суп от этого станет вкуснее. Картофель - универсальный овощ.
        - Об этом и в книге говорится, - радостно подтвердил Айен.
        Джейми с улыбкой взглянул на меня.
        - А ты мне никогда не говорила, что умеешь готовить, англичаночка.
        - Я не стала бы это утверждать, но сварить картошку я, наверное, смогла бы.
        - Вот и хорошо, - заключил Джейми, бросив взгляд в сторону крестьян и их жен, которые передавали клубни из рук в руки, рассматривая их весьма подозрительно.
        Он громко хлопнул в ладони, желая привлечь внимание присутствующих.
        - Сегодня ужинать будем здесь, в поле, - объявил он. - Том и Уилли пойдут со мной за дровами для костра. Миссис Уилли, можно воспользоваться вашим большим котлом? О, конечно же, кто-нибудь из мужчин поможет принести его сюда. А ты, Кинкейд, - Джейми повернулся к молодому парню и махнул в сторону небольшой кучки батраков, расположившихся под деревьями, - пойди и объяви всем остальным: сегодня на ужин будет картофель.
        Итак, с помощью Дженни и других женщин я из десяти ведер молока, взятых после вечерней дойки, трех кур, пойманных в курятнике, и четырех дюжин крупного лука-порея, выдернутого в огороде, сварила суп и нажарила картошки для хозяина Лаллиброха и его жителей.
        Солнце уже опустилось за горизонт, когда еда была готова, но небо все еще светилось отблесками пунцово-золотистых лучей, пронизывающих густую зелень сосен, растущих на высоком холме.
        Когда суп был разлит по чашкам, а картошка разложена по тарелкам, среди крестьян возникла некоторая заминка, но праздничная атмосфера, созданию которой в немалой степени способствовало виски домашнего приготовления, развеяла сомнения, и вскоре все жители Лаллиброха с удовольствием поглощали неведомые доселе блюда.
        - Доркас, не кажется тебе, что вкус у этой картошки немного странный? - спросила некая женщина своего соседа.
        - Есть немного, - ответил он, - но хозяин съел штук шесть картофелин, и с ним пока ничего не случилось.
        Мужчины и дети приняли новую пищу с восторгом, особенно после того, как по моему совету добавили в нее масло.
        - Мужчины съедят и лошадиный навоз, если сдобрить его маслом, - заметила Дженни. - Что еще нужно мужчинам? Только набить живот да где-нибудь притулиться, чтобы выспаться после пьянки.
        - Хорошо же ты думаешь о нас с Джейми, - поддел ее Айен.
        Дженни махнула половником в сторону мужа и брата, сидящих рядом на земле:
        - А вы двое вовсе и не мужчины.
        Лохматые брови Айена поползли вверх, Джейми был удивлен не меньше:
        - Не мужчины? Тогда кто же?
        Дженни с улыбкой повернулась к ним, белые зубы блеснули в свете костра. Она погладила Айена по голове и, поцеловав в лоб, сказала:
        - Вы мои сладкие.
        После ужина один из мужчин запел. Другой достал деревянную флейту и стал ему аккомпанировать. Нежные звуки инструмента разносились в ночи далеко окрест. Прохладным, безветренным вечером было приятно сидеть, завернувшись в пледы и одеяла, у костра в тесном семейном кругу. После того как сварили еду, в костер подбросили веток, и он запылал ярким пламенем.
        Айен пошел за очередной охапкой дров, а маленькая Мэгги забралась к матери на колени, совершенно вытеснив своего старшего брата. Через минуту послышался голос Джейми:
        - Я тебя предупреждал, что окуну вот в тот чайник вверх тормашками, если ты не прекратишь. Но ты отчаянно сопротивляешься. У тебя что, муравьи в штанах? Поэтому ты не можешь посидеть спокойно?
        Маленький Джейми тем временем подбежал ко мне и стал карабкаться ко мне на колени. Замечание Джейми-старшего было встречено веселым смехом, а малыш все никак не мог угомониться. Тогда Джейми вдруг подхватил племянника и, повалив на землю, затеял с ним возню. Он сорвал пучок травы и сунул его малышу за шиворот, чем вызвал необычайный восторг мальчика.
        - Ну а теперь пойди и помучь немного свою тетю, - сказал Джейми, вдоволь навозившись с мальчуганом.
        Маленький Джейми снова проворно вскарабкался ко мне на колени, не переставая хихикать и заигрывать с Джейми-старшим. Наконец он успокоился, насколько это возможно для шустрого четырехлетнего мальчугана. Я вытащила пучок травы у него из-за ворота рубашки.
        - Как вкусно ты пахнешь, тетушка, - сказал он, упираясь мне в подбородок темноволосой кудрявой головкой.
        - Спасибо, - сказала я. - Ты, наверное, проголодался?
        - Да, дай мне молока.
        Я придвинула к себе глиняный сосуд, заглянула в него, собираясь наполнить чашку, но молока оказалось мало, поэтому я напоила ребенка прямо из кувшина. Выпив все до последней капли, маленький Джейми вдруг сник, и я почувствовала, как тело его сделалось горячим, как это бывает перед глубоким сном в раннем детстве. Я укрыла мальчика полой своего плаща и стала медленно покачивать, стараясь попадать в ритм песни, которую распевали у костра. Моя рука ласково касалась маленьких, круглых и твердых, как мрамор, ягодиц ребенка.
        - Уснул?
        Очертания головы и плеч Джейми-старшего смутно вырисовывались в свете костра. Огонь поблескивал на эфесе его шпаги и отсвечивал медью в волосах.
        - Да. По крайней мере, не ерзает, так и кажется, что держишь на коленях огромный окорок.
        Джейми засмеялся было, но сразу смолк. Я почувствовала, как напряглась его ладонь, поглаживавшая мою руку, и ощутила тепло его тела сквозь складки пледа. Ночной ветерок развевал мои волосы; я смахнула рукой упавшую мне на лицо прядь и обнаружила, что маленький Джейми был прав: мои руки действительно пахли луком и маслом и отдавали крахмальным запахом резаной картошки. Спящий ребенок был довольно тяжелым, и вскоре у меня онемела левая нога. Я попыталась переменить позу, но вдруг услышала негромкий голос Джейми, в нем звучала нежность:
        - Не двигайся, англичаночка.
        Голос его звучал ласково и нежно. Я замерла на месте и сидела так до тех пор, пока он не тронул меня за плечо.
        - Все в порядке, англичаночка, - сказал он, улыбаясь. - Ты такая красивая при свете костра, и волосы твои, развевающиеся на ветру, прекрасны. Мне хотелось запечатлеть этот вечер в памяти навсегда.
        Я повернулась к нему, радостно улыбаясь. Ночь была темной и холодной. Вокруг было много людей, но нам казалось, что мы одни в целом мире. Нам было светло и тепло рядом друг с другом.
        Глава 33
        Узы братства
        Фергюс из молчаливого наблюдателя постепенно превратился в полноправного члена нашего клана. Он нашел себе работу по вкусу - на конюшне, вместе с Рэбби Макнабом.
        Будучи на год или два младше, Рэбби был одного с ним роста. Вскоре мальчики стали неразлучными друзьями, если не считать случаев, когда ссорились, а это происходило два-три раза в день, и тогда они были готовы убить друг друга. После того как однажды утром их ссора перешла в кулачный бой, сопровождающийся пинками, в результате чего мы лишились двух кастрюль сливок, предназначавшихся для приготовления сметаны, терпение Джейми иссякло и он решил всерьез заняться ими. С непреклонным видом схватив провинившихся за шиворот, он повел их в амбар и, я полагаю, отбросив все свои сомнения относительно целесообразности телесных наказаний, задал им хорошую трепку. Через некоторое время он вышел из амбара, сокрушенно покачивая головой и застегивая ремень, и отправился с Айеном в долину Брох-Мордха. Мальчики появились спустя несколько минут после него, понурые, но снова - неразлучные друзья.
        Они и в самом деле пребывали в таком подавленном состоянии, что разрешили маленькому Джейми находиться на конюшне, пока сами занимались обыденной работой. Выглянув позже в окно, я увидела, как все трое играют во дворе в тряпичный мяч. Был холодный, морозный день, и выдыхаемый мальчишками воздух облачком поднимался вверх.
        - Какой замечательный у тебя малыш, - сказала я Дженни, перебиравшей содержимое своей корзины для рукоделия в поисках пуговицы.
        Она подняла голову, увидела, куда я смотрю, и улыбнулась:
        - О да! Малыш Джейми - замечательный парень.
        Она подошла ко мне, и мы вместе стали наблюдать за игрой ребят.
        - Он - точная копия своего отца, - с гордостью заметила Дженни. - Но мне кажется, он будет гораздо шире его в плечах. И высоким, как его дядя. Видишь, какие у него ноги?
        Я подумала, что Дженни права. Несмотря на то что Джейми был, в сущности, совсем маленьким - ему едва исполнилось четыре года, - у него были длинные ноги и широкие, мускулистые, хоть и по-детски, плечи. И широкая кость, как у старшего тезки.
        Я наблюдала за тем, как маленький мальчик бросился к мячу, ловко схватил его и с силой швырнул в Рэбби Макнаба, чуть не угодив ему в голову. Рэбби успел отскочить в сторону, что-то сердито крикнув.
        - И есть еще кое-что, что делает его похожим на дядю, - сказала я. - Мне кажется, он тоже будет левшой.
        - Боже мой! - воскликнула Дженни, с тревогой вглядываясь в своего отпрыска. - Надеюсь, что это не так, но, может быть, ты и права.
        Она покачала головой, вздыхая.
        - Сколько мучений вытерпел бедный Джейми из-за того, что родился левшой. Все считали своим долгом отучить его от этой привычки, начиная с родителей и кончая школьным учителем, но он был упрямый как пень. Все, кроме отца Айена, - добавила она после небольшой паузы.
        - Он не считал это чем-то ужасным? - полюбопытствовала я.
        Мне было известно, что в прежние времена считалось, что родиться левшой в лучшем случае означает просто быть несчастливым, а в худшем - это метка дьявола. С большим трудом Джейми научился писать правой рукой, так как в школе его нещадно пороли каждый раз за попытку писать левой.
        Дженни снова покачала головой; черные волосы выбились из-под чепчика.
        - Нет, он был мудрым человеком, старый Джон Муррей. Он говорил, что, если Бог решил, что Джейми должен быть левшой, негоже противиться его решению и пытаться изменить свою судьбу. А как он владел мечом, наш старый Джон! Поэтому отец прислушался к его мнению и позволил Джейми учиться владеть ударом левой.
        - А я думала, сражаться левой рукой Джейми научил Дугал Маккензи, - сказала я.
        Мне было очень интересно узнать, как Дженни относится к своему дяде Дугалу.
        Она кивнула и послюнявила кончик нити, прежде чем быстро вдеть его в ушко иглы.
        - Да, так оно и было, но уже позже, когда Джейми вырос и отправился в замок Дугала. Но первым его учителем был отец Айена.
        Она улыбнулась, глядя на рубашку, лежавшую у нее на коленях.
        - Помню, когда они были юными, старый Джон приказывал Айену стоять справа от Джейми, чтобы суметь защитить его в бою. Айен очень серьезно относился к советам отца и считал своим долгом всегда находиться справа от Джейми. Да, действительно, старый Джон был мудрым человеком, - снова повторила она, откусывая лишнюю нить. - Долгое время никто не мог побороть их, даже мальчишки Макнабы. Джейми и Айен оба были рослыми, сильными парнями, а когда они становились рядом плечом к плечу, сокрушить их было довольно трудно, даже если численное превосходство оказывалось на стороне противника.
        Она вдруг рассмеялась и заправила прядь волос за ухо.
        - Понаблюдай за ними, когда они шагают вдвоем по полю. Я думаю, у них это получается неосознанно, но Джейми всегда идет слева, Айен же - справа, как бы подстраховывая его.
        Дженни приподнялась, чтобы глянуть в окно, забыв о рубашке, лежавшей на коленях. Она теперь, вставая со стула, обычно поддерживала руками начавший увеличиваться живот.
        - Надеюсь, на сей раз будет мальчик, - сказала она, глядя сверху вниз на своего первенца. - Левше или нет, но любому мужчине нужен брат, который может прийти на помощь в трудную минуту.
        Я заметила, что Дженни задержала взгляд на картине, висевшей на стене, где совсем маленький Джейми стоял между колен своего старшего брата Уилли. Оба мальчика были курносыми и очень серьезными. Рука Уилли покровительственно покоилась на голове младшего брата.
        - Джейми повезло, что у него есть Айен, - заметила я.
        Дженни отвела взгляд от портрета и смахнула слезинку. Она была двумя годами старше Джейми и тремя годами младше Уилли.
        - Да, ему повезло, да и мне тоже, - тихо сказала она, поднимая упавшую рубашку с пола.
        Я взяла детскую рубашку, предназначенную для починки, и вывернула ее наизнанку, чтобы зашить распоровшуюся пройму. На улице было довольно холодно, но разгорячившимся в игре ребятам, да и работающим мужчинам было тепло. Окна быстро заиндевели от мороза, изолировав нас от внешнего мира. В гостиной было тепло и уютно.
        - Раз уж мы заговорили о братьях, - сказала я, продолжая вдевать нитку в иголку, - то скажи мне, тебе часто приходилось видеть Дугала и Колума Маккензи в детстве?
        Дженни покачала головой.
        - Я никогда в глаза не видела Колума. Дугал приезжал к нам раза два и даже привозил Джейми сюда, домой, на Хогманай[30 - Хогманай (англ.) - языческий шотландский праздник последнего дня в году (прим. ред.).], но я не могу считать, что знала его.
        Она живо взглянула на меня, и я прочитала в ее глазах любопытство.
        - Да ведь ты-то и сама их знаешь. Скажи, что представляет собой Колум Маккензи? Мне всегда это было интересно, поскольку кое-что я слышала о нем случайно от гостей, но не от родителей.
        Она помолчала немного, задумчиво наморщив лоб.
        - Хотя нет, я ошибаюсь. Однажды папа сказал что-то о нем. Это было как раз в тот день, когда Дугал уехал домой, забрав с собой Джейми. Папа стоял, облокотившись о забор, и смотрел им вслед, а они быстро удалялись. Я подошла к нему, чтобы помахать Джейми рукой. Мне всегда становилось грустно, когда Джейми уезжал, потому что я не знала, когда он вернется. Итак, мы стояли и смотрели им вслед. Наконец отец выпрямился и сказал: «Да поможет Бог Дугалу Маккензи, когда его брат Колум умрет». Потом он, казалось, вспомнил, что я рядом, быстро повернулся, улыбнулся мне и сказал: «Ну, милая, как там насчет обеда? И забудь о том, что ты сейчас услышала».
        Ее высоко поднятые черные, густые, красиво очерченные брови выражали недоумение.
        - А сейчас я все время слышу, да и все это уже знают, что Колум серьезно болен и Дугал фактически выполняет все обязанности главы клана - собирает ренту, разрешает споры и ведет людей на бой, если возникает такая необходимость.
        - Да, это так. Но…
        Я помедлила, не зная, как лучше описать этот странный симбиоз.
        - Словом, - сказала я с улыбкой, - однажды я случайно слышала, как они ссорились и Колум сказал, обращаясь к Дугалу: «Коль скоро у нас с тобой один член на двоих и одни мозги на двоих, я вполне счастлив обладать мозгами».
        Дженни вдруг рассмеялась, удивленно уставившись на меня, затем удивление сменилось озорной улыбкой, и она стала необычайно похожа на Джейми.
        - Вот оно что… я тоже слышала, как однажды Дугал говорил о сыне Колума - маленьком Хэмише, и в словах сквозила любовь и нежность скорее отца, нежели дяди.
        - Ты бысто соображаешь, Дженни, слишком быстро. Чтобы разобраться в этом, мне потребовалось немало времени, и это при том, что я видела их каждый день.
        Дженни скромно пожала плечами, но улыбка не сходила с ее губ.
        - Я слушаю, что говорят люди. Что говорят и о чем умалчивают. А люди здесь, в горной Шотландии, иногда говорят ужасные вещи и, несомненно, любят посплетничать.
        Она откусила нитку и снова обратилась ко мне:
        - Расскажи мне, пожалуйста, о Леохе. Говорят, он огромный, но все-таки не такой, как Бьюли или Кильварек.
        Мы проговорили все утро, занимаясь починкой детской одежды, потом пряли шерсть и еще успели раскроить новое платьице для Мэгги. Возгласы мальчиков за окном стихли, но послышались приглушенные голоса в доме и хлопанье дверей - по-видимому, Фергюс с Рэбби замерзли и пришли на кухню погреться.
        - Наверное, сегодня будет снег, - проговорила Дженни, взглянув на окно. - Воздух насыщен влагой. Ты видела утром дымку над озером?
        Я покачала головой.
        - Надеюсь, снега не будет. В противном случае Джейми и Айену придется нелегко.
        Деревня Брох-Мордха находилась на расстоянии не более десяти миль от Лаллиброха, но дорога пролегала по скалистым ступенчатым холмам и напоминала оленью тропу.
        Но как назло, снег все же пошел вскоре после полудня и продолжался до самой ночи.
        - Они остались в Брох-Мордхе, - сказала Дженни, внимательно осмотрев затянутое черными облаками небо. - Не беспокойся о них. Они уютно устроились на ночлег у кого-нибудь из местных жителей.
        Она ободряюще улыбнулась мне, закрывая ставни. Неожиданно откуда-то снизу донесся отчаянный вопль. Дженни подобрала подол своей длинной ночной рубашки и поспешила вниз.
        - Спокойной ночи, Клэр. Приятных тебе сновидений! - успела она крикнуть на ходу.
        Обычно я спала хорошо. Несмотря на холодный сырой климат, в доме было уютно, построенный на совесть, он хорошо сохранял тепло, а кровати были застелены пуховыми одеялами и матрацами. Но сегодня мне было неспокойно без Джейми. Кровать казалась слишком широкой и неудобной, ноги мерзли, их сводило судорогой.
        Я легла на спину, закрыла глаза и, глубоко, размеренно дыша, попыталась представить, что Джейми здесь, рядом со мной, в надежде, что это поможет мне уснуть. Наверное, я и в самом деле уснула. Громкий крик петуха заставил меня подскочить в постели, как будто у меня под кроватью взорвался динамит.
        - Идиот! - прошептала я, не в силах преодолеть волнение.
        Подошла к окну и распахнула ставни. Снег прекратился, но небо из края в край по-прежнему было затянуто серыми облаками. Внизу, в курятнике, снова раздался крик петуха.
        - Да замолчи же ты, пернатый болван! Сейчас глубокая ночь.
        Крик петуха прорезал тишину ночи и замер где-то в горах. Потом заплакал ребенок, и Дженни принялась шепотом его утешать.
        - Ты кричишь в неположенное время, - сказала я невидимому нарушителю спокойствия.
        Ответа не последовало, и, убедившись, что это действительно кричал петух, я закрыла ставни и снова легла в постель.
        Однако сон не шел. Смутная тревога нарушила ход моих мыслей и не давала возможности сосредоточиться. Тогда я решила заглянуть внутрь себя, сосредоточиться на своих внутренних органах в надежде, что это принесет расслабление и сон.
        И в самом деле помогло. Когда мои мысли блуждали где-то около поджелудочной железы, я услышала сквозь дрему шаги маленького Джейми, прошлепавшие через холл к материнской спальне.
        Проснувшись среди ночи по нужде, он часто, не сознавая, что надо всего-навсего сесть на горшок, пускался в длинное странствие из детской вниз по лестнице в родительскую спальню.
        Отправляясь в Лаллиброх, я задавалась вопросом, не возникнет ли у меня сложностей во взаимоотношениях с Дженни и не стану ли я завидовать ее плодовитости. Возможно, я и завидовала бы, если бы не видела воочию всех трудностей материнства.
        - Ведь твой ночной горшок стоит рядом с кроватью, - слышала я раздраженный голос Дженни у дверей моей спальни, когда она вела маленького Джейми назад, в детскую. - Ты, наверное, даже наткнулся на него, когда шел ко мне. Почти каждую ночь ты приходишь ко мне, чтобы пописать в мой горшок. Зачем?
        Постепенно ее голос затих, удаляясь, и я улыбнулась, продолжая мысленно исследовать свой кишечник.
        Но была еще одна причина, по которой я не завидовала Дженни. Вначале я боялась, что после неудачных родов что-то нарушилось у меня внутри, но теперь эти опасения исчезли. По мере того как я заканчивала исследование своего организма и перед тем как погрузиться в глубокий сон, я почувствовала, что у меня все в порядке. Если я смогла зачать однажды, это может случиться снова. Нужно лишь время. И Джейми.
        Шаги Дженни теперь были слышны с другой стороны. Она спешила уже на сонный плач Мэгги.
        - Дети, конечно, радость, но требуют забот, - пробормотала я, засыпая.
        В течение всего следующего дня, занимаясь домашними делами, мы неизменно ждали и прислушивались к каждому звуку, доходящему издалека.
        - Их задержали там какие-нибудь дела, - говорила рассудительная Дженни.
        Но я видела, что каждый раз, проходя мимо окна, она на секунду задерживается, чтобы бросить быстрый взгляд на тропинку, ведущую к дому.
        Что касается меня, то мое воображение разыгралось вовсю. Письмо, подписанное королем Георгом и подтверждающее полное прощение Джейми, хранилось в одном из ящиков письменного стола в его кабинете. Джейми считал это унизительным и, если бы не я, давно сжег бы его, но я упросила на всякий случай сохранить письмо.
        Сейчас воображение рисовало страшные картины. Прислушиваясь к звукам, долетающим сквозь вой зимнего ветра, я видела, как Джейми снова хватают солдаты в красных мундирах, бросают в тюрьму и ему грозит петля палача.
        Мужчины вернулись лишь к вечеру. Лошади едва передвигались под тяжестью мешков с солью, они привезли также иголки для шитья, специи и другие мелочи, которые невозможно было разыскать в Лаллиброхе.
        Я услышала лошадиное ржание у конюшни и бросилась вниз по лестнице, столкнувшись с Дженни, которая тоже выскочила из кухни.
        Неописуемая радость охватила меня, когда я увидела в амбаре высокую фигуру Джейми. Я побежала через двор, прямо по снегу, и бросилась ему в объятия.
        - Где ты, черт тебя побери, так долго пропадал? - спросила я.
        Прежде чем ответить, он крепко расцеловал меня. Его лицо было холодным, губы приятно пахли виски.
        - Мм, на ужин сегодня колбаса? - с надеждой вопросил он, принюхиваясь к моим волосам, пахнущих кухонным дымом. - Это хорошо. Я ужасно голоден.
        - Сосиски с картофельным пюре, - сказала я. - Так где же ты был?
        Он засмеялся, отряхивая снег с пледа.
        - Сосиски с пюре. Это что - такая еда?
        - Сосиски с картофельным пюре - прекрасное традиционное английское блюдо, совершенно неизвестное в Шотландии, до которой рукой подать. Так где же вы были эти два дня, противный шотландец? Мы с Дженни беспокоились о вас.
        - Ну, с нами произошел несчастный случай… - начал Джейми и тут заметил маленькую фигурку Фергюса с фонарем. - О, ты принес фонарь, Фергюс? Вот молодец! Поставь его вон там, подальше, чтобы солома не загорелась, и отведи эту бедную скотину в конюшню. Когда освободишься, можешь отправляться ужинать. Надеюсь, ты еще в состоянии есть?
        Он шутливо потрепал Фергюса за ухо. Мальчик увернулся и засмеялся в ответ. По-видимому, инцидент, имевший место в амбаре накануне, был полностью исчерпан и не оставил обиды у Фергюса.
        - Джейми, - серьезным тоном продолжала я, - если ты не перестанешь говорить о еде и лошадях и не скажешь, что за несчастный случай произошел с вами, я дам тебе хорошего пинка, хотя сделать это мне будет нелегко, поскольку я в домашних туфлях, но уж постараюсь.
        - Угрожаешь? - засмеялся он. - Ничего серьезного, англичаночка, мы только…
        - Айен! - Дженни, замешкавшаяся с Мэгги, появилась как раз в тот момент, когда ее муж ступил в полосу света, отбрасываемую фонарем.
        Удивленная тревогой, сквозившей в ее голосе, я повернулась и увидела, как она бросилась вперед и стала ощупывать лицо Айена.
        - Что случилось? - повторяла она.
        Каким бы незначительным ни был этот несчастный случай, он оставил заметный след на лице Айена. Один глаз у него наполовину заплыл, и на этом месте был огромный синяк. Вдоль одной щеки тянулся свежий шрам.
        - Со мной все в порядке, - сказал он, ласково похлопывая обнимавшую его Дженни по спине.
        Они обнялись, неловко зажав между собой маленькую Мэгги.
        - Только небольшой синяк здесь и здесь.
        - Спускаясь по склону холма в двух милях от деревни, по очень плохой дороге, мы спешились и вели лошадей под уздцы. Айен наступил на кротовую нору и сломал ногу, - объяснил Джейми.
        - Деревянную ногу, - добавил Айен.
        - Нам пришлось мастерить новую, поэтому мы и задержались, - подытожил Джейми.
        - И все это из-за крота! - с досадой воскликнула Дженни.
        Молчаливые, мы вошли в дом. Миссис Крук и я стали подавать ужин, а Дженни промыла рану на лице Айена настойкой лесного ореха и взволнованно расспрашивала о других ранах и ушибах.
        - Ничего страшного, - уверял ее Айен. - Только синяки здесь и здесь.
        Однако я заметила, что обычная его хромота еще больше усилилась. Мы перекинулись с Дженни несколькими успокоительными фразами, пока убирали тарелки, а когда собрались в столовой, чтобы разобрать привезенные сумки, она опустилась на коврик перед Айеном и попросила показать ей его новую ногу.
        - Давай снимем ее, - твердо сказала она. - Ты поранился, и я хочу, чтобы Клэр осмотрела твою ногу. Она скорее поможет тебе, чем я.
        Ампутация была проведена удачно и явно опытной рукой. Армейскому хирургу, который ампутировал голень, удалось спасти коленную чашечку и связки. Это позволяло Айену двигаться более свободно. Но при падении коленные связки послужили скорее помехой, нежели преимуществом.
        При падении Айен сильно повредил ногу. Острый конец протеза поранил культю, и уже только поэтому было просто невозможно опираться на нее. Вдобавок оказалось вывихнутым колено. Оно распухло и воспалилось.
        Добродушное лицо Айена было таким же красным, как и поврежденная конечность. Я понимала его состояние и знала, что он сейчас ненавидит себя за свою временную беспомощность. Смущение было так велико, что его можно было сравнить разве что с болью, которую причиняли его травмированной ноге мои прикосновения.
        - Вот здесь у тебя порвано сухожилие, - сказала я, осторожно ощупывая опухоль под коленом. - Не могу сказать, насколько это серьезно, но достаточно серьезно. Здесь скопилась лимфа, поэтому нога опухла.
        Джейми заглянул через плечо и нахмурился.
        - Ты можешь ему помочь, англичаночка?
        Я покачала головой.
        - Вряд ли. Разве что наложить компресс, чтобы уменьшить опухоль.
        Я посмотрела на Айена, стараясь придать своему лицу самое бодрое выражение, которому научилась у матушки Хильдегард.
        - Сейчас тебе нужно лечь в постель. Завтра для утоления боли можно будет выпить виски. А сегодня я дам тебе настойку опия, чтобы ты мог уснуть. Полежи хотя бы недельку, посмотрим, как пойдут дела.
        - Я не могу! - запротестовал Айен. - Мне нужно укрепить стену конюшни, прорыть сточные канавы на верхнем поле, наточить лемех у плуга и…
        - И привести в порядок ногу, - твердо заявил Джейми.
        Он бросил на Айена взгляд, который я называла «хозяйским», заставлявший безоговорочно подчиняться ему. Айен, выросший рядом с Джейми, деливший с ним детские забавы и наказания, всегда держался с ним на равных, поэтому не был столь сильно подвержен гипнотическому воздействию Джейми, как большинство обитателей поместья.
        - Черта с два, - хладнокровно сказал он.
        Его горячий взгляд вонзился в Джейми, в нем были и боль, и гнев, и жгучий протест, и еще что-то, чего я не поняла.
        - Ты считаешь, что у тебя есть право приказывать мне?
        Джейми отпрянул назад, покраснев так, словно получил пощечину.
        - Нет, я далек от того, чтобы приказывать тебе. Но могу я попросить тебя немного поберечься?
        Их глаза встретились, и некоторое время мужчины вели безмолвный диалог на языке, понятном только им двоим. Плечи Айена поникли, он расслабился и кивнул, криво улыбнувшись.
        - Попросить можешь.
        Он вздохнул; морщась от боли, потрогал шрам на щеке, потом протянул руку Джейми и, пересилив себя, попросил:
        - Помоги мне добраться до спальни.
        На одной ноге Айену нелегко было преодолеть два лестничных пролета, но наконец все было позади. У дверей спальни Джейми передал Айена на попечение Дженни. Я не особенно понимаю гэльскую речь, но мне показалось, что Айен сказал что-то вроде: «Всего тебе хорошего, брат».
        Джейми помолчал, затем обернулся и, улыбаясь, сказал в ответ:
        - Тебе тоже, брат.
        Я пошла вслед за Джейми в нашу комнату. По его осанке было видно, что он очень устал, но мне хотелось поговорить с ним перед сном.
        «У меня только синяки, здесь и здесь», - сказал Айен, успокаивая Дженни.
        Это была правда. Синяки у него были. Но кроме синяков на лице и ноге я заметила их еще у него на шее. Нет, подумала я, крот тут ни при чем.
        Вопреки моим ожиданиям Джейми не собирался немедленно заснуть.
        - О, разлука делает любовь горячее! - воскликнула я.
        Кровать, вчера казавшаяся такой широкой, стала маленькой.
        - Мм… - пробормотал он в ответ, прикрыв глаза. - Любовь? О, это прекрасно. Продолжай, пожалуйста. Как приятно слышать такие слова.
        - Хорошо. Только позволь мне задуть свечу.
        При открытых ставнях в комнате было светло от снега и без свечи, и я отчетливо видела Джейми, нежившегося под теплым одеялом. Я присела рядом, взяла его правую кисть и нежно погладила ее.
        Он глубоко вздохнул и даже застонал, когда я приступила к массажу, начав с кончика большого пальца. Затекшие от долгого держания поводьев пальцы постепенно согрелись и расслабились. В доме было тихо, в комнате холодно. Мне было приятно ощущать тепло его тела и наслаждаться интимностью прикосновений.
        Стояла зима, ночи были длинными. Я улучила удобный момент и спросила:
        - Джейми, кто же так изувечил Айена?
        Он явно ждал этого вопроса, а потому ответил сразу же, не открывая глаз, однако тяжело вздохнув при этом:
        - Я.
        - Что?!
        Я уронила его руку, потрясенная, а он принялся сжимать и разжимать кулак, проверяя работу пальцев. Затем положил руку на простыню, показав мне костяшки пальцев, после столкновения с лицом Айена.
        - Но почему? - спросила я, потрясенная.
        Я заметила, что с некоторых пор в отношениях между Айеном и Джейми возникла какая-то напряженность, но враждебностью это тоже нельзя было назвать. Я не могла себе представить, что могло побудить Джейми ударить друга. Ведь Джейми любил его так же, как Дженни.
        Джейми открыл глаза, но по-прежнему не смотрел на меня. Он беспрестанно потирал костяшки пальцев, внимательно их разглядывая. Кроме небольших синяков на руке, никаких следов насилия на теле Джейми не было. Судя по всему, Айен не оказывал ему сопротивления.
        - Видишь ли, Айен уже так долго женат, - произнес он, словно оправдываясь.
        - Сказать так - все равно что сказать: «Он долго не был на солнце», - заметила я, тупо уставившись на него. - Может, у тебя жар?
        - Нет, - ответил он, уклоняясь от моих попыток пощупать его лоб. - Перестань, англичаночка. Со мной все в порядке.
        Он крепко стиснул губы, собрался с силами и рассказал мне всю историю.
        - Айен действительно сломал протез, угодив ногой в кротовую нору возле Брох-Мордха. Начинало вечереть, а у нас оставалось еще много дел в деревне, и тут пошел снег. Я видел, что у Айена сильно болит нога, хотя он упорно твердил, что может ехать. Нам повезло: неподалеку находилось два или три дома. Я посадил Айена на пони, и мы отправились просить пристанище на ночь. Нас приняли с присущим шотландцам гостеприимством и предложили ночлег и ужин, состоящий из миски теплого бульона и овсяных лепешек. Уложили на соломенном тюфяке возле очага. Правда, тюфяк оказался довольно узкий, но мы улеглись, тесно прижавшись друг к другу, и вскоре заснули.
        Джейми глубоко вздохнул и, смущенно взглянув на меня, продолжал:
        - Ну, я очень устал после трудного путешествия и спал крепко. Думаю, Айен спал так же крепко. За последние пять лет, а это не так уж мало, он привык постоянно чувствовать рядом Дженни, вот и вчера, наверное, спросонья принял меня за Дженни, обнял и поцеловал в затылок. А я, - тут он запнулся и так густо покраснел, что это было видно даже при слабом свете луны, освещающей комнату, - я спросонья решил, что это Джек Рэндолл.
        Я слушала эту историю, не смея дышать. И только тут почувствовала облегчение.
        - Наверное, Айен был в шоке, - сказала я.
        Рот Джейми искривился.
        - Видимо, да. Я повернулся и ударил его по лицу, а через минуту уже сидел верхом на нем и дубасил изо всех сил. Хозяева тоже страшно перепугались. Потом я объяснил им, что мне привиделся какой-то кошмар, что, в сущности, и было правдой. Я никогда не забуду эту сцену: Айен, избитый, стонет в углу, а хозяйка дома, похожая на жирную сову, сидит с растерянным видом на кровати и непрерывно повторяет: «Кто, кто?»
        Я невольно рассмеялась, представив себе эту сцену.
        - Боже мой, Джейми! А как же Айен?
        Джейми слегка пожал плечами.
        - Ты ведь видела его. Через некоторое время все снова улеглись спать, а я пролежал без сна всю оставшуюся часть ночи, уставившись в потолок.
        Джейми не противился, когда я взяла его левую руку и стала осторожно поглаживать поврежденные костяшки пальцев. Его пальцы переплелись с моими.
        - На следующее утро мы снова отправились в путь, - продолжал Джейми, - я дождался, когда мы остановимся для привала, и рассказал Айену всю историю, связанную с Рэндоллом.
        Сейчас мне стал понятным странный взгляд, которым Айен наградил Джейми. И напряженное выражение на лице Джейми, и круги под глазами. Не находя нужных слов, я молча слегка стиснула его ладонь.
        - Я не думал, что смогу кому-нибудь рассказать об этом, кроме тебя, англичаночка, - проговорил он, сжимая в ответ мою ладонь. - Что касается Айена… ведь он… - Джейми старался подыскать как можно более точные слова: - Он ведь знает меня, как ты считаешь?
        - Конечно. Вы знаете друг друга всю жизнь.
        Он кивнул, глядя невидящим взглядом в окно. Снова пошел снег, легкие снежинки кружились в воздухе и мягко ложились на землю. И земля была белее, чем само небо.
        - Айен всего лишь на год старше меня. В детстве мы всегда были рядом. Не было дня, чтобы мы не виделись, пока я жил дома. И даже когда в четырнадцать лет я отправился с Дугалом в Леох, а позже - учиться в Париж, я не забывал о нем никогда. И стоило мне хоть ненадолго вернуться домой, я тотчас спешил к нему, и мы оба ощущали себя так, будто вовсе и не расставались. Мы просто улыбались друг другу и уже не расставались, бродили по полям и горам и без конца разговаривали обо всем на свете.
        Он вздохнул и провел рукой по волосам.
        - Айен - словно часть меня самого, которая всегда оставалась здесь, независимо от того, где находился я сам, - сказал он, старательно подбирая слова. - И я подумал… Я должен рассказать ему. Мне не хотелось нарушать… это единство. Мне хочется остаться частью Айена. Частью Лаллиброха.
        Он указал жестом на окно, затем повернулся ко мне.
        - Ты понимаешь меня?
        - Мне кажется, да, - снова сказала я ласково. - Ну а Айен?
        Джейми опять передернул плечами, словно рубашка была ему узка и стесняла его.
        - Трудно сказать. Вначале, когда я стал рассказывать, он только покачивал головой, как будто не веря мне, а когда наконец поверил…
        Джейми умолк и облизнул губы. И я поняла, как тяжело дался ему разговор с другом.
        - Я видел, что Айену хочется вскочить на ноги и начать ходить взад-вперед, но он не мог из-за ноги. Он лишь сжимал и разжимал кулаки, лицо его сделалось белее снега, и он неустанно повторял: «Как? Как? Джейми, как ты мог позволить ему сотворить с тобой такое?»
        Джейми покачал головой.
        - Не помню, что я отвечал и что еще говорил он. Я только помню, что мы кричали друг на друга. И что он хотел ударить меня, но не смог, опять же из-за ноги.
        Джейми горько усмехнулся.
        - Мы были похожи на пару дураков, размахивающих руками и кричащих друг на друга. Но я перекричал его, и он дослушал меня до конца. Потом вдруг замолчал я и уже не мог говорить. Мне показалось это совсем не нужным. Я сел на камень и обхватил голову руками. Через некоторое время Айен окликнул меня, сказав, что пора продолжать путь. Я кивнул, поднялся, помог ему сесть на лошадь, и мы молча поехали дальше.
        Джейми почувствовал, насколько крепко сжимает мне руку, и ослабил хватку, но продолжал медленно передвигать обручальное кольцо у меня на пальце.
        - Мы долго ехали молча, - тихо продолжал Джейми. - Вдруг я услышал какой-то странный, хлюпающий звук. Я пришпорил свою лошадку и, догнав Айена, заглянул ему в лицо. Он плакал. Слезы ручьем текли по лицу. Он понял, что я заметил его слезы, и, хоть все еще был очень сердит, протянул мне руку. Я принял ее. Его рукопожатие было таким сильным, что у меня затрещали кости. Так мы доехали до дома.
        Я чувствовала, как напряжение покидает Джейми.
        «Всего тебе хорошего, брат», - сказал Айен, балансируя на одной ноге перед дверью спальни.
        - Значит, теперь все в порядке? - спросила я.
        - Думаю, что так.
        Он полностью расслабился, уютно устроившись на мягкой пуховой перине. Я нырнула под одеяло и прижалась к нему. Мы смотрели на падающий снег, тихо шуршащий за стеклом.
        - Я рада, что ты наконец дома, - сказала я.
        Когда я проснулась на следующий день, за окном было такое же серое утро, как накануне. Уже одетый, Джейми стоял у окна.
        Он заметил, что я подняла голову от подушки.
        - Проснулась, англичаночка? Хорошо. А я привез тебе подарок.
        Он полез в свою кожаную сумку и вытащил несколько медных монет, два или три маленьких камешка, маленькую палочку, обмотанную леской, скомканное письмо и спутанный клубок лент.
        - Ленты? - удивилась я. - Спасибо. Они замечательные.
        - Нет, это не для тебя, - сказал он, нахмурившись, так как ему пришлось вынимать запутавшуюся в голубых лентах сушеную лапу крота - средство от ревматизма. - Это для Мэгги.
        Он подозрительно оглядывал камни, лежащие у него на ладони, и, к моему удивлению, взял один и лизнул.
        - Нет, не этот, - пробормотал он и положил камень назад в сумку.
        - Что ты делаешь? - поинтересовалась я, с любопытством наблюдая за его действиями.
        Он ничего не ответил, но вытащил вторую пригоршню камней, понюхал их и выбрал, кажется, тот, который искал. Его он тоже лизнул для верности и положил мне на ладонь, улыбаясь.
        - Янтарь, - довольный, произнес он, когда я потрогала один кусочек неправильной формы.
        Он казался теплым на ощупь, и я почти инстинктивно сжала его в руке.
        - Его, конечно, нужно отполировать, - объяснил Джейми. - Я подумал, что из него получится красивое ожерелье.
        Он чуть покраснел, не сводя с меня глаз.
        - Это… это подарок к первой годовщине нашего супружества. Когда я увидел его, то вспомнил кусочек янтаря, подаренный тебе Хью Мунро в день нашей свадьбы.
        - Я до сих пор храню его, - сказала я, доставая подарок.
        В небольшом кусочке янтаря, подаренном мне Хью, одна сторона была отполирована и представляла собой маленькое оконце, в котором виднелась застывшая в полете стрекоза. Я хранила этот амулет в своей медицинской сумке и считала его самым сильным из всех оберегов, имеющихся у меня. Подарок к годовщине свадьбы. Конечно, мы поженились в июне, а не в декабре. Но в день первой годовщины Джейми находился в тюрьме, а я… я в руках короля Франции. Нам тогда было не до свадебных торжеств.
        - Скоро Хогманай, - сказал Джейми, глядя в окно на снег, окутавший белым одеялом поля Лаллиброха. - Подходящий момент начать все сначала.
        - Мне тоже так кажется.
        Я встала с постели и, подойдя к окну, где стоял Джейми, обняла его. Мы стояли прижавшись друг к другу. И молчали до тех пор, пока я не заметила другие маленькие желтоватые камешки, которые Джейми достал из своей сумки.
        - А это что, Джейми? - удивленно спросила я, отстраняясь от него, чтобы получше рассмотреть камешки.
        - Это? Это медовые шарики, англичаночка. - Он поднял один и отер с него пыль. - Мне дал их в деревне мэтр Гибсон. Очень вкусные, только, кажется, немного запачкались у меня в сумке.
        Он протянул мне шарик на открытой ладони и сказал, улыбаясь:
        - Хочешь?
        Глава 34
        Почтальон всегда звонит дважды
        Я не знала, что именно и как Айен рассказал Дженни о злополучном происшествии в Брох-Мордхе. Она относилась к своему брату по-прежнему, но в ее тоне иногда сквозила доброжелательная усмешка. Я знала ее довольно хорошо, чтобы понять, что одним из лучших ее качеств была способность ни при каких обстоятельствах не проявлять своей антипатии к собеседнику.
        Дружба и согласие, установившиеся сразу же между нами четверыми, еще более окрепли за месяцы, которые мы провели под одной крышей. Взаимное уважение и доверие были просто необходимы - так много предстояло сделать.
        Роды Дженни приближались, все больше домашних дел ложилось на мои плечи. Невестка стала чаще полагаться на меня. Я никогда не думала о том, чтобы занять ее место. После смерти матери домашнее хозяйство полностью перешло в руки Дженни, и именно к ней чаще всего обращались прислуга и батраки. Однако со временем обитатели Лаллиброха привыкли ко мне и выказывали дружеское расположение, граничащее с глубоким уважением, а иногда почти с благоговением.
        Весна ознаменовалась посадкой огромного количества картофеля. Почти половина земель была отведена под эту новую культуру. Правильность такого решения подтвердилась, когда молодые ростки ячменя были побиты сильным градом, а картофельная ботва уцелела. Вторым важным событием весны было рождение у Дженни и Айена второй дочери - Кэтрин Мэри. Она появилась на свет совершенно неожиданно для всех, даже для Дженни. Как-то днем Дженни пожаловалась на боль в спине и пошла прилечь. Очень скоро стала ясна истинная причина ее недомогания. Джейми бросился сломя голову к миссис Мартинс - акушерке.
        Они появились как раз вовремя, чтобы выпить по бокалу праздничного вина. Пронзительный плач новорожденной эхом отзывался повсюду в доме.
        Итак, все шло своим чередом, и я успокоилась, постепенно забывая пережитое. Сердце мое было полно любви и заботы о ближних.
        Письма приходили нерегулярно. Иногда раз в неделю, иногда раз в месяц, а то и реже. Принимая во внимание расстояние, которое приходилось преодолевать посыльному, чтобы доставить почту в Лаллиброх, я дивилась даже этим нечастым визитам.
        Однако сегодня нам доставили огромный пакет писем и книг, упакованный по случаю плохой погоды в промасленную пергаментную бумагу и перевязанный шпагатом. Отправив посыльного на кухню перекусить, Дженни аккуратно развязала бечевку и положила ее в карман. Она перебрала маленькую стопку писем, отложив на время в сторону нарядный пакет, пришедший из Парижа.
        - Письмо Айену. Должно быть, счет за семена; письмо от тети Иокасты - о, это хорошо, от нее не было вестей уже несколько месяцев. Я думала, что она больна, но конверт подписан ее рукой и твердым почерком.
        Письмо с крупными черными буквами на обороте было отложено в стопку Дженни. Туда же последовали письма от замужних дочерей Иокасты. Одно письмо Айену из Эдинбурга, а вот - для Джейми, от Джареда. Я узнала его тонкий, неразборчивый почерк. Следующим был толстый конверт с геральдической печатью Стюартов. Скорее всего, послание Карла, полное стенаний по поводу трудностей парижской жизни и рассуждений на тему неразделенной любви. К счастью, на этот раз оно было коротким. Обычно он писал на нескольких страницах, изливая душу перед «любезным Джейми». Письма изобиловали ошибками, но, по крайней мере, было ясно, что для личных писем принц не пользовался услугами секретаря.
        - О, три французских романа и книга стихов из Парижа! - воскликнула Дженни, сняв бумажную обертку с книг в кожаных переплетах.
        Она благоговейно касалась пальцем тисненных золотом букв на обложках.
        Дженни страстно любила книги, почти так же, как Джейми любил лошадей. В доме имелась небольшая библиотека, и вечерами, в короткие часы досуга перед сном, она обязательно читала.
        - Это дает мне пищу для размышлений во время работы, - объяснила она, когда однажды вечером я застала ее падающей от усталости, но с книгой в руках.
        Я убеждала ее лечь спать, вместо того чтобы читать вслух для Айена, Джейми да и для меня тоже. Она зевнула, прикрыв рот рукой, и сказала: «Даже если я валюсь от усталости и едва различаю строчки, все равно на следующий день, когда я пряду или валяю шерсть, они снова всплывают в моей памяти, и я как бы заново читаю их».
        Я улыбнулась при упоминании о валянии шерсти, поскольку была убеждена, что почти все женщины Лаллиброха валяли шерсть, отдавая должное не только традиционным народным напевам, но и ритмам Мольера или Пирона.
        Внезапно мне вспомнился сарай для валяния шерсти, где женщины сидели двумя длинными рядами лицом друг к другу. Они были одеты в свою самую старую одежду и непременно босиком. Упираясь спиной в стену сарая, колотили ногами по длинному влажному рулону шерсти, сбивая его в тугой войлок, который потом защитит их самих и их ближних от шотландских туманов и дождей, спасет от простуды.
        Время от времени какая-нибудь из женщин вставала и выходила, чтобы через некоторое время вернуться с чайником нагретой до кипения мочи. Подобрав высоко юбку, она проходила босиком прямо в центр сарая и выливала содержимое чайника на шерсть. Душные горячие пары поднимались вверх, а валяльщицы прятали ноги от случайных брызг и отпускали соленые шутки.
        - Горячая моча быстро отбеливает, - объяснила мне одна из женщин, когда я впервые заглянула в сарай.
        Глаза мои сразу же заслезились, а все молча наблюдали, что же я стану делать.
        Но валяние шерсти было для меня не таким уж невыносимым делом после того, что я видела на войне и в госпиталях. И если не обращать внимания на запах, сарай для валяния шерсти был теплым, уютным местом, где женская половина Лаллиброха собиралась вместе, шутила, беседовала и пела.
        Мои мысли были прерваны тяжелыми шагами в прихожей и волной холодного воздуха, хлынувшей в дом через открывшуюся уличную дверь. Это пришли Джейми с Айеном. Они оживленно разговаривали между собой на родном гэльском наречии. Судя по характеру беседы, можно было с уверенностью сказать, что речь шла, конечно же, о каких-то фермерских делах.
        - Это поле нужно во что бы то ни стало осушить к следующему году, - услышала я голос Джейми.
        Дженни сразу же отложила почту и вышла в прихожую, чтобы достать чистые полотенца из сундука.
        - Вытритесь, прежде чем ступать на ковер, - приказала Дженни, протягивая каждому по полотенцу. - И снимите свои грязные ботинки. Кстати, пришла почта. Тебе письмо, Айен. Кажется, по поводу семян картофеля, которые ты заказывал.
        - Прочту обязательно, но не дашь ли ты нам сначала чего-нибудь поесть, - сказал Айен, старательно вытирая волосы полотенцем. Он тер их до тех пор, пока густая темная шевелюра не стала торчком. - У меня уже от голода живот к спине прилип, и у Джейми тоже.
        Джейми тряс головой, как мокрая собака, заставлял сестру вскрикивать, когда холодные капли воды разлетались по всей комнате. Его рубашка промокла насквозь и прилипла к телу, а надо лбом повисли пряди мокрых волос цвета ржавого железа.
        Я накинула полотенце на шею Джейми:
        - Заканчивай вытираться, а я пойду принесу тебе что-нибудь перекусить.
        Я была на кухне, когда услышала, как он вскрикнул. Мне никогда не приходилось слышать что-нибудь подобное. В его голосе были и отчаяние, и ужас, и безысходность. Так может кричать лишь человек, попавший в лапы тигра. Я не раздумывая бросилась в гостиную с подносом овсяных лепешек в руках.
        Влетев в комнату, я увидела Джейми стоящим у стола, на котором Дженни разложила почту. Он был смертельно бледен и покачивался, словно подрубленное дерево.
        Я до смерти перепугалась.
        - Что случилось? - взволнованно спрашивала я. - Джейми, что случилось?
        С видимым усилием он поднял со стола одно из писем и протянул его мне.
        Я поставила поднос с лепешками на стол и быстро пробежала глазами содержание письма. Оно было от Джареда.
        «Дорогой кузен, - читала я про себя, - так приятно… не могу передать словами свое восхищение… ваша отвага и мужество… несомненно, будут иметь успех… я буду молиться за вас».
        Я недоуменно взглянула на Джейми:
        - О чем это он пишет? Что ты сделал, Джейми?
        За эти несколько мгновений лицо Джейми осунулось, и он почти простонал, вытаскивая другой лист бумаги, дешевого вида рекламный листок.
        - Дело совсем не в том, что я что-то сделал, англичаночка.
        Я вновь взглянула на широкий лист. Его венчал фамильный герб Стюартов. Помещенный под ним текст был изложен сухим канцелярским языком.
        Он гласил, что божьей милостью король Яков Восьмой Шотландский и Третий Английский и Ирландский заявляет о своих правах на трон всех трех королевств и надеется на поддержку вождей шотландских кланов, лордов-якобитов и всех прочих лиц, преданных его величеству королю Якову. Далее предлагалось этим преданным людям подписать изложенное выше соглашение о сотрудничестве.
        Мои руки похолодели, и меня охватил такой ужас, что я чудом не потеряла сознание. Перед глазами поплыли черные круги, кровь бешено стучала в висках.
        Внизу стояли подписи вождей шотландских кланов, готовых пожертвовать своей жизнью и репутацией ради Карла Стюарта: Кланраналд, Гленгарри, Стюарт из Аппина, Александр Макдональд из Кепоха, Ангус Макдональд.
        А завершал список Джеймс Александр Малькольм Маккензи Фрэзер, Брох-Туарах.
        - Чертов Иисус Христос, - прошептала я, хотя мне хотелось выразиться еще крепче. - Этот подонок подписался здесь вместо тебя!
        Джейми, все еще бледный, уже немного пришел в себя.
        - Именно так, - коротко бросил он, и его рука скользнула к другому письму с печатью Стюартов.
        Джейми поспешно сорвал печать и дрожащими руками развернул письмо.
        - Извинения, - произнес он хриплым от волнения голосом. - Извиняется за то, что у него нет времени послать мне документ для подписи, и потому подписывает его сам. Одновременно благодарит за преданность. Господи, что же мне делать?
        Это был крик души, и я не знала, что на него ответить. Мне ничего не оставалось, как скрепя сердце наблюдать за мужем. А он тем временем опустился на подушечку для чтения молитв и сидел, молча уставившись на огонь в очаге. Дженни, присутствовавшая при этом, тоже взяла письма и стала читать. Она читала их очень внимательно, шевеля при этом дрожащими губами, потом бережно положила на полированный стол. Некоторое время, нахмурившись, она смотрела на листки, затем перекрестила брата и положила руку ему на плечо.
        - Джейми, - сказала она, и ее лицо сделалось мертвенно-бледным, - у тебя нет другого выхода. Ты должен идти сражаться за Карла Стюарта. Ты должен помочь ему одержать победу.
        Смысл ее слов медленно проникал в мое сознание. Этот документ автоматически зачислял всех подписавших его в ряды мятежников и предателей английской короны. Не имеет значения, как и где удалось Карлу достать деньги для осуществления этого плана. Он полон решимости завладеть троном и готовится к мятежу. А Джейми и я оказались невольно причастными к его планам. И Дженни права: у нас не было выбора.
        Я прочла попавшуюся мне на глаза часть письма Карла, которое держал в руках Джейми.
        «…Многие считают меня глупцом из-за того, что я ввязываюсь в это дело, не заручившись поддержкой короля Людовика или хотя бы его банков! Я не обращаю на это внимания и готов на все, лишь бы вернуться туда, откуда прибыл.
        А теперь порадуйся за меня, мой дорогой друг, я возвращаюсь домой!»
        Глава 35
        Лунный свет
        Начались приготовления к предстоящему отъезду. Все поместье было охвачено волнением. Оружие, тайно хранящееся с 1715 года под соломенными крышами, в стогах сена, в очагах, срочно извлекалось наружу и приводилось в боевую готовность. Под горячим августовским солнцем мужчины собирались группами, вели серьезные разговоры. Глядя на них, женщины становились молчаливыми.
        Дженни, как и ее брат, умела быть непроницаемой для окружающих. Я же, никогда не умевшая скрывать свои мысли и настроения, порой завидовала ей. Поэтому когда однажды утром она попросила меня привести Джейми к ней в пивоварню, я никак не могла взять в толк - на что он ей там понадобился.
        Джейми остановился позади меня возле двери, выжидая, когда глаза привыкнут к полумраку. Он с видимым удовольствием вдохнул горький влажный аромат.
        - О-о… - мечтательно произнес он. - Здесь можно опьянеть от одного только запаха.
        - Ну, тогда задержи дыхание на минуту, - посоветовала сестра, - ты нужен мне трезвый.
        Он послушно набрал воздуха в легкие и надул щеки в ожидании.
        - Клоун, - сказала она беззлобно и ткнула его в живот ручкой мешалки, при этом Джейми сложился пополам, шумно выпустив из себя воздух.
        Он взял пустое ведро с полки, поставил его на пол вверх дном и сел. Слабый свет, проникавший сквозь окно, заклеенное вощанкой, придавал его волосам медный оттенок.
        Теперь настала очередь Дженни набрать побольше воздуха в легкие.
        - Джейми, я хотела поговорить с тобой насчет Айена.
        - Что с ним такое?
        От широкого чана, стоявшего в пивоварне, исходил аромат зерна, хмеля и спирта.
        - Я хочу, чтобы ты взял Айена с собой.
        Брови Джейми поползли вверх; он медлил с ответом. Взгляд Дженни был прикован к чану с суслом, в котором она ловко орудовала мешалкой. Он сидел в расслабленной позе, уронив большие руки между колен и задумчиво глядя на сестру.
        - Устала от замужества? - доверительно спросил он. - Тогда, может быть, лучше вывести его в лес и пристрелить там ради твоего удовольствия?
        Взгляд его голубых глаз, казалось, прожигал ее насквозь.
        - Если мне понадобится кого-то поддержать, я сделаю это сама. Но в любом случае моей мишенью будет не Айен.
        Джейми фыркнул, скривив губы.
        - В чем же тогда дело?
        Ее плечи задрожали.
        - В том, о чем я тебя прошу.
        Джейми принялся с нарочитой тщательностью разглядывать кривой шрам на среднем пальце правой руки.
        - Но ведь это опасно, Дженни, - спокойно возразил он.
        - Я знаю.
        Джейми медленно покачал головой, продолжая рассматривать свою руку. Кисть полностью зажила, но покалеченный средний палец и грубый рубец заметно деформировали ее.
        - Разумеется, знаешь. - Теперь он смотрел в упор на сестру, начиная терять терпение. - Я знаю, что Айен рассказывал тебе всякие истории о боях во Франции, но реально ты все-таки не представляешь себе, что такое война. Это не облава на скотину. Это война, и не исключено, что каждый из нас может стать ее кровавой жертвой. Это…
        Мешалка с силой стукнулась о стенку чана и погрузилась в жидкость.
        - Не смей говорить, будто я не знаю, что такое война! - вскричала Дженни. - Истории, говоришь? А кто ухаживал за Айеном, когда он вернулся домой из Франции, оставив там полноги, в лихорадке, которая чуть не свела его в могилу?
        Она стукнула рукой по скамейке. Напряженные до предела нервы дали сбой.
        - Это я-то не знаю? Я обирала червей с его культи, потому что у его собственной матери не хватало мужества на это! Я прижимала раскаленный нож к его ноге, чтобы дезинфицировать рану! Я чувствовала запах его горящей плоти, подобный запаху поджариваемой свинины, и слушала при этом его отчаянные крики! И ты после этого смеешь говорить мне, что я понятия не имею о войне!
        Слезы градом катились по ее лицу. Она вытирала их прямо руками, не удосуживаясь отыскать платок в кармане своего платья.
        Стиснув зубы, Джейми поднялся, достал платок из рукава и протянул его Дженни. Он знал, как успокоить ее, и стоял молча, выжидая, когда она выплачется.
        - Итак, ты знаешь, что такое война, и тем не менее хочешь, чтобы я взял Айена с собой?
        - Да. - Дженни высморкалась, вытерла нос платком Джейми и спрятала его в карман. - Он прекрасно знает, что его ждет. Даже слишком хорошо знает. И все же он хочет ехать с тобой. У него есть лошадь. Ему не придется идти пешком.
        Джейми сделал нетерпеливый жест рукой.
        - Мужчина имеет право исполнить свой долг так, как он его понимает. На каком основании ты решаешь за него?
        Вновь разволновавшись, Дженни вытащила мешалку из чана и встряхнула ею. Коричневые капли сусла упали в бадью.
        - Он не просил тебя, верно? И не спрашивал, понадобится он тебе или нет.
        - Не спрашивал.
        Она вновь опустила мешалку в чан и принялась мешать сусло.
        - Он думает, что ты отвергаешь его потому, что он калека и тебе не будет от него никакой пользы. - Ее голубые глаза, точь-в-точь такие, как у Джейми, выражали боль и тревогу. - Ты знал Айена прежнего. Сейчас он совсем другой.
        Джейми кивнул, вставая на ноги.
        - Другой, но ничуть не хуже прежнего. Так, сестра? - Он смотрел на нее и улыбался. - Он счастлив с тобой, Дженни. С тобой и с детьми.
        Она кивнула, тряхнув черными кудряшками.
        - Да, счастлив, - растроганно проговорила она. - Но это потому, что для меня он - настоящий мужчина, целый и невредимый и таким останется всегда.
        Она взглянула прямо в глаза брату.
        - Но если он поймет, что не нужен тебе, он потеряет себя. Поэтому я прошу тебя взять его с собой.
        Джейми уперся локтями в колени, крепко сцепил руки и положил на них подбородок.
        - Здесь будет не так, как было во Франции, - задумчиво сказал он. - Сражаясь там, ты рисковал потерять жизнь в бою. Здесь…
        Он помолчал немного и продолжал:
        - Дженни, здесь совсем другое. Если Стюарты потерпят неудачу, все их сторонники пойдут на эшафот.
        Ее и без того бледное лицо помертвело, но руки продолжали двигаться в привычном ритме.
        - У меня нет выбора, - продолжал Джейми, устремив взгляд на сестру. - Но зачем тебе рисковать нами обоими? Ты хочешь увидеть Айена на виселице, хочешь увидеть, как огонь будет пожирать его плоть? Ты готова ради удовлетворения его самолюбия воспитывать детей без отца?
        Его лицо сделалось таким же серым, как у Дженни.
        Движения мешалки замедлились, но голос прозвучал твердо.
        - Мне нужен настоящий мужчина - или никакой, - решительно заявила она.
        Джейми долго сидел молча, наблюдая за методичным движением мешалки в руках сестры.
        - Хорошо, - тихо произнес он.
        Она не взглянула на него и не замедлила темпа работы, но белый чепчик на голове, казалось, чуть-чуть качнулся в его сторону.
        Джейми шумно вздохнул, поднялся и резко повернулся ко мне.
        - Пошли отсюда, англичаночка, - сказал он. - Сегодня я должен напиться.
        - Почему ты решил, что имеешь право приказывать мне? - Вены на висках Айена вздулись и посинели.
        Дженни крепко сжала мою руку.
        Сообщение Джейми о том, что Айен должен отправиться вместе с ним, чтобы сражаться на стороне Стюартов, было воспринято вначале с недоверием, потом с подозрением и, наконец, с гневом.
        - Ты - дурак! - вспылил Айен. - Я - калека, и ты это прекрасно знаешь.
        - Я знаю, что ты отличный боец, и никого другого, кроме тебя, я не хотел бы видеть рядом с собой в сражении, - продолжал гнуть свою линию Джейми: он дал обещание Дженни и должен был исполнить его во что бы то ни стало. - Мы всегда действовали заодно. А сейчас ты оставишь меня одного?
        Айен нетерпеливо махал рукой, отвергая это обвинение.
        - Во время сражения всякое может случиться. А что, если моя нога вдруг соскочит или подвернется, хороший же из меня будет боец! Я буду лежать на земле, словно червяк, и ждать, когда первый же красномундирник[31 - Красномундирниками, а также раками (букв. омарами) шотландцы называли английских солдат за их красные одежды.] заколет меня. И кроме того, - при этих словах Айен сердито нахмурился, - кто, по-твоему, будет здесь работать вместо меня, прежде чем ты навоюешься и соблаговолишь вернуться?
        - Дженни, - ответил Джейми, не задумываясь. - И потом, здесь останется достаточно мужчин, которые будут работать и присматривать за хозяйством. А вести счета она умеет.
        Брови Айена подскочили вверх, и он произнес что-то грубое по-гэльски.
        - Ты хочешь, чтобы я оставил ее здесь одну с тремя маленькими детьми? Парень, да ты просто спятил!
        Всплеснув руками, Айен указал в сторону шкафа, где хранилось виски.
        Дженни, которая сидела рядом со мной на диване, держа на коленях маленькую Кэтрин, слабо ахнула. Ее рука отыскала мою под складками наших юбок, и я сжала ее пальцы.
        - Почему ты считаешь, что имеешь право приказывать мне?
        Джейми хмурым взглядом окинул плотную спину шурина. Внезапно его рот тронула чуть заметная улыбка.
        - Потому что я выше тебя ростом, - нарочито серьезным тоном произнес он, продолжая хмуриться.
        Айен недоуменно уставился на Джейми. Но нерешительность его длилась не более секунды. Он расправил плечи, и вскинул подбородок.
        - А я старше тебя, - парировал он, тоже хмурясь.
        - А я сильнее.
        - Нет, я.
        - Неправда, я.
        Сквозь напускную серьезность в их голосах угадывалась шутка. Они наскакивали друг на друга, как когда-то в детстве. В голосе Джейми звучал тот же вызов, что и много лет назад. Он расстегнул рукав рубашки и стал его закатывать.
        - Докажи! - крикнул он, одним движением руки смахнув фигуры с шахматного столика.
        Джейми сел и поставил локоть на стол, демонстрируя готовность к предстоящей борьбе. Его голубые глаза в упор смотрели в карие глаза Айена, горевшие тем же неукротимым азартом.
        Айену потребовалась одна секунда, чтобы оценить ситуацию, и он согласно кивнул. Пригладил упавшую на лоб прядь волос, расстегнул манжету и стал так же медленно закатывать рукав, не сводя глаз с Джейми.
        Со своего места мне было хорошо видно лицо Айена, слегка порозовевшее от солнца, его решительно вскинутый острый подбородок. Лица Джейми я не видела, но, судя по осанке, он был настроен не менее решительно.
        Теперь Айен и Джейми, сидя друг против друга, искали подходящую точку опоры для локтя и проверяли надежность столешницы.
        В соответствии с правилами Джейми растопырил пальцы. Айен сделал то же самое, и их ладони прижались друг к другу. Пальцы рук сомкнулись и скользнули вправо, сцепившись в замок.
        - Готов? - спросил Джейми.
        - Готов. - Голос Айена был спокойным, но глаза под густыми бровями горели.
        Мускулы противников напряглись, напружинились, они заерзали на стульях, пытаясь сохранить баланс.
        Дженни встретилась со мной глазами и отвернулась. Она ожидала от Джейми чего угодно, но только не этого.
        Внимание обоих мужчин было сфокусировано на сцепленных ладонях, все окружающее перестало для них существовать. Лица их сделались пунцовыми от напряжения, волосы на висках взмокли. Вдруг я заметила, что Джейми ослабил хватку, заметив, как Айен еще крепче стиснул зубы. Айен недоуменно взглянул на Джейми, их глаза встретились, и они дружно прыснули со смеха.
        В следующую минуту сцепленные руки упали на стол.
        - В общем, ничья, - сказал Джейми, отбрасывая назад волосы, мокрые от пота, и добродушно кивнул Айену. - Значит, так, дружище, если я не имею права приказывать тебе, то я могу попросить. Ты пойдешь со мной?
        Айен отер рукой мокрую шею, обвел взглядом комнату и остановил глаза на Дженни. Ее лицо было бледнее обычного, на шее пульсировала голубая жилка. Айен внимательно смотрел на жену, одновременно опуская рукав своей рубашки. Я заметила, как густой румянец начинает заливать ее лицо и шею.
        Айен в раздумье потер подбородок, повернулся к Джейми и покачал головой.
        - Нет, старик, - мягко сказал он. - Здесь я тебе нужнее, и я остаюсь.
        Его глаза задержались на Дженни с маленькой Кэтрин, прильнувшей к ее плечу, и на маленькой Мэгги, вцепившейся в юбку матери крохотными ручонками.
        - Я останусь здесь, - повторил он, - защищать твою слабую сторону.
        - Джейми?
        - Да?
        Он ответил сразу, и я знала, что он не спит, хотя и лежит неподвижно, словно каменное изваяние. Комната была залита лунным светом, и, поднявшись на локте, я могла разглядеть его лицо. Взгляд был устремлен вверх, как будто сквозь тяжелые балки потолка он мог видеть небо, усыпанное звездами.
        - Ты ведь не оставишь меня здесь одну, правда?
        До сегодняшней сцены с Айеном я не осмеливалась спрашивать Джейми об этом. Коль скоро было решено, что Айен остается, Джейми уединился с ним, чтобы сообща решить, кому из мужского населения отправляться под знамена принца, а кто останется, чтобы обеспечить нормальное функционирование поместья Лаллиброх.
        Я знала, что решать эти вопросы в сложившейся ситуации было непросто, несмотря на то что Джейми с видимым спокойствием обсуждал с шурином, сможет ли тот отпустить кузнеца Росса, и в конце концов решили, что сможет, при условии, что до выступления в поход будут починены все лемехи у плугов. Когда дошла очередь до Джозефа Кирби Фрэзера, было решено, что он должен остаться, поскольку является единственной опорой не только собственной семьи, но и для семьи своей овдовевшей сестры. Брендан был старшим из мальчиков в обеих семьях и в свои девять лет едва ли сможет заменить своего отца Джозефа, если тот не вернется.
        К решению подобных вопросов следовало подходить с особой деликатностью. Сколько мужчин необходимо взять с собой, чтобы оказать влияние на исход борьбы? Дженни была права: у Джейми не было иного пути, кроме как помочь Карлу Стюарту добиться победы. А значит, ему предстоит собрать как можно больше мужчин и оружия.
        Но с другой стороны, была я и мои пугающие знания об исходе битвы - и в то же время недостаток этих знаний. Мы сумели помешать Карлу собрать деньги для восстания, но тем не менее безрассудный и бездарный красавчик Чарли решился заявить свое право на трон. Он уже высадился в Гленфиннане и объединил под своими знаменами тамошние кланы. Из очередного письма Джареда мы узнали, что Карл пересек Ла-Манш с двумя небольшими фрегатами, предоставленными в его распоряжение неким Энтони Уолшем, бывшим работорговцем, и отнюдь не бескорыстно. Видимо, авантюра Карла показалась ему менее рискованной, чем торговля рабами, где он может выиграть, а может и проиграть. Один фрегат был захвачен англичанами, другой с Карлом на борту благополучно добрался до острова Эрискей.
        Карла сопровождали семеро приверженцев, включая владельца небольшого банка по имени Ангус Макдональд. Не в состоянии оплатить всю экспедицию, он предоставил необходимую сумму для покупки небольшого количества палашей, которые и составляли все вооружение Карла. Джаред делал вид, что восхищается Карлом, в действительности же приходил в ужас от безрассудства его затеи, но, будучи настоящим якобитом, старался скрыть недобрые предчувствия.
        И тем не менее Карлу сопутствовал успех. Из слухов и сплетен мы узнали, что он причалил к острову Эрискей и с несколькими большими бочками бренди отправился в Гленфиннан ждать, откликнутся ли кланы на призыв встать под его знамена. И после нескольких томительных часов ожидания он увидел спускающийся по крутым зеленым холмам отряд из трехсот человек клана Камерон, но их вел не вождь - он находился в отъезде, - а его сестра, Дженни Камерон.
        Камероны были первыми, но вслед за ними прибыли и другие кланы, перечисленные в соглашении о сотрудничестве. Если, несмотря на все усилия, Карлу суждена неудача, надо как можно больше людей оставить в поместье и спасти Лаллиброх от катастрофы.
        Айен по крайней мере уцелеет, и Джейми сможет не беспокоиться о доме.
        Дома остается Айен. Уже одно это придавало ему уверенности и поддерживало бодрость духа. А как же другие шестьдесят семейств, живущих в Лаллиброхе? Решать, кто пойдет воевать, а кто останется, было равносильно тому, чтобы выбрать, кому жить, а кому умирать. Мне приходилось видеть командиров, которых война вынуждала делать подобный выбор, и я знала, чего это им стоило.
        Джейми вынужден был выбирать - у него не было иного выхода, - но в своем решении он придерживался двух принципов: в его войске не будет ни одной женщины и юношей младше восемнадцати лет. Айен был удивлен таким решением. Матерям с маленькими детьми естественно оставаться дома во время войны, однако для большинства шотландских женщин было так же естественным сопровождать мужей, отправляющихся на войну, - готовить им еду, заботиться о них и делить с ними все тяготы армейской жизни. И юноши, которые в четырнадцать лет считают себя мужчинами, будут смертельно оскорблены таким решением. Но Джейми отдавал свои приказания тоном, не терпящим возражений, и Айен после минутной заминки согласно кивнул и подписал приказ. Я не хотела в присутствии Айена и Дженни спрашивать мужа, распространяется ли его приказ и на меня тоже, потому что, хочет он того или нет, я все равно отправлюсь с ним, чего бы это мне ни стоило.
        - Оставить тебя? - спросил он, и я увидела, что он широко улыбается. - Думаешь, мне это удастся?
        - Нет, - ответила я, с облегчением вздохнув и прижавшись к нему. - Не удастся. Но может быть, ты втайне помышляешь об этом?
        Он засмеялся и крепче прижал меня к себе.
        - О да, конечно помышляю. Но в то же время я прекрасно сознаю, что для этого мне пришлось бы приковать тебя цепями к лестнице. Иначе тебя не удержишь. Таким образом, мне поневоле придется взять тебя с собой. К тому же ты еще и прекрасный лекарь. И я не хочу лишать своих людей твоей помощи, а она им наверняка понадобится.
        Он дружески потрепал меня по плечу и добавил:
        - Я хотел бы оставить тебя здесь, в безопасности, но не могу. Поэтому ты поедешь со мной, ты и Фергюс.
        - Фергюс? - удивилась я. - Но ты ведь решил не брать с собой юношей младше восемнадцати лет.
        Он снова глубоко вздохнул, а я приложила руку к его груди, слушая, как гулко, толчками бьется сердце.
        - Да, но Фергюс - это совсем другое. Другие парни… я не хочу брать их потому, что они принадлежат этой земле, здесь их дом, и, если все провалится, они помогут своим семьям спастись от голода, будут работать на полях и ухаживать за скотом. Им придется до времени стать взрослыми, но это полбеды. Что касается Фергюса, то это не его дом, и ему без меня здесь нет места.
        - Его место рядом с тобой, - мягко, с пониманием сказала я. - Как и мое.
        Он долго молчал, затем нежно привлек меня к себе.
        - Да, ты права, - спокойно сказал он. - А сейчас спи, mo duinne. Уже поздно.
        Тревожные завывания ветра заставили меня проснуться третий раз за эту ночь. У маленькой Кэтрин резались зубки, и ее плач разносился по всему дому. Из спальни Дженни, расположенной внизу, до моего слуха долетало сонное бормотание Айена и голос Дженни, успокаивающей ребенка.
        Потом я услышала осторожные шаги в коридоре и поняла, что это Джейми, которому, по-видимому, так и не удалось уснуть в эту ночь, шлепает босиком по коридору.
        - Дженни? - Он говорил тихо, стараясь никого не беспокоить, но его голос гулко раздавался в сонной тишине дома. - Я слышу, что малышка плачет. Видно, она не может уснуть, как и я. Если она сухая и сыта, то мы могли бы составить друг другу компанию, а ты ступай поспи.
        Дженни сдержала зевок, и в ее голосе я почувствовала улыбку.
        - Джейми, дорогой, ты как материнское благословение. Да, она наелась до отвала, и я только что переодела ее. Бери ее, и сколько угодно наслаждайтесь обществом друг друга.
        Дверь закрылась, и я снова услышала тяжелые осторожные шаги, ведущие в нашу комнату, и тихий голос Джейми, нежно разговаривающего с Кэтрин.
        Я глубже зарылась в пуховые перины и снова задремала, вполуха слушая ее всхлипы, перемежающиеся громким плачем, и нежный голос Джейми, что-то нашептывающий ей. Его голос, преломлявшийся в моем сонном сознании, напоминал мне жужжание пчел в улье.
        - Почему плачет маленькая Китти? Кто ее обижает?
        Звук шагов Джейми то удалялся, то приближался. Меня снова стало клонить в сон, но я старалась не спать, так как хотела послушать, что еще станет говорить Джейми ребенку. Может быть, когда-нибудь он будет вот так же держать своего собственного ребенка - маленькая круглая головка покоится на его огромной ладони, крепкое тельце прижато к его плечу. И он будет баюкать свою собственную дочь, среди ночи нашептывая ей нежные, ласковые слова.
        Постоянная боль в моем сердце растворилась в глубокой нежности. Ведь я забеременела однажды, значит, смогу сделать это снова. Вера вселила в меня надежду, а в Джейми - мужество. Я обхватила груди руками, ощутив их упругость, и окончательно уверовала в то, что настанет день и я прижму к сердцу своего ребенка. Я уснула, а отголоски нежного воркования Джейми еще долго звучали у меня в ушах.
        Не знаю, сколько времени я спала, но когда проснулась и открыла глаза, то увидела, что вся комната залита лунным светом. Все предметы, находящиеся в комнате, были отчетливо видны, но выглядели странно, словно были совершенно плоскими, двухмерными и не отбрасывали тени.
        Ребенок не плакал, но из холла по-прежнему доносился голос Джейми, все еще продолжавшего говорить, но значительно тише, вернее, совсем тихо. И совсем другим тоном. Это уже была не та монотонная, маловразумительная песенка, которой обычно баюкают младенцев, а выразительная, эмоциональная речь, в которой человек изливает душу.
        Заинтригованная, я вскочила с кровати и подошла к двери. Я увидела их в конце холла. Джейми в одной рубашке сидел на полу, опираясь спиной о подоконник и уперев ступни в пол. А на коленях у него, словно на стуле, сидела маленькая Кэтрин и без устали колотила Джейми в живот своими маленькими ножками.
        Личико Кэтрин было безмятежным и светлым подобно лику луны, но бездонные темные глаза жадно внимали его словам. Он водил пальцем по округлой линии ее щечек, снова и снова шепча слова душераздирающей нежности.
        Он говорил по-гэльски и так тихо, что я все равно ничего не поняла бы, если бы даже знала язык. Но голос его был осипшим, а лунный свет, лившийся из окна за его спиной, позволил мне разглядеть слезы у него на лице.
        Это был тот самый случай, когда не требуется постороннее вмешательство. Поэтому я поспешила в постель, все еще хранившую мое тепло, запечатлев в памяти образ полунагого лэрда Лаллиброха, сидящего на полу и при свете луны изливающего душу перед младенцем, олицетворяющим будущее его клана.
        Проснувшись на следующее утро, я ощутила рядом с собой какой-то незнакомый запах и неудобство оттого, что кто-то больно тянет меня за волосы. Я открыла глаза и обнаружила рядом с собой Кэтрин. Ее розовые губки сладко причмокивали у самого моего носа, а пухлые пальчики вцепились в волосы. Я попыталась осторожно высвободить локоны, но малышка все равно почувствовала, перевернулась на живот и, свернувшись калачиком, снова уснула.
        Джейми лежал по другую сторону от ребенка, уткнувшись лицом в подушку. Он открыл один глаз, синий, словно утреннее небо.
        - Доброе утро, англичаночка, - тихо, чтобы не разбудить девочку, сказал он. И улыбнулся. - Вы, спящие вот так вдвоем, смотритесь очень мило.
        Я пригладила рукой растрепанные волосы и невольно рассмеялась, глядя на попку Китти, смешно торчавшую кверху.
        - Казалось бы, так спать неудобно, а ей, видимо, нравится. Посмотри, как сладко она сопит. Когда ты пришел с ней сюда? Я не слышала, как ты лег в постель.
        Он зевнул и взъерошил волосы. Вид у него был счастливый, хотя под глазами залегли темные круги.
        - Не знаю, сколько было времени, но еще до того, как зашла луна. Мне не хотелось будить Дженни, вот я и принес малышку к нам и положил посередине. Она даже не проснулась.
        Кэтрин заворочалась, упираясь пяточками в матрас. Судя по всему, приближалось время ее утреннего кормления. Мое предположение подтвердилось в следующий же момент, когда, еще не открыв глаз, она подняла головку и исторгла громкий здоровый вопль. Я быстро подскочила к ней и взяла на руки.
        - Сейчас, сейчас, - бормотала я, нежно похлопывая ее по спинке.
        Свесила ноги на пол, потом обернулась и погладила Джейми по голове.
        - Я отнесу ее к Дженни. А ты поспи. Еще рано, - сказала я.
        - Я и сам могу это сделать, англичаночка, - ответил он, очнувшись, и тут же согласился: - Ну ладно. Тогда увидимся за завтраком.
        Он перевернулся на спину, принял свою любимую позу, сложив руки на груди, и глубоко задышал еще до того, как мы с Кэтрин дошли до двери.
        Малышка отчаянно крутилась в поисках соска и громко вопила, не находя его. Навстречу мне спешила Дженни, заслышавшая крик своей дочурки, запахивая на ходу зеленый халат.
        Я протянула ей малышку, которая гневно размахивала своими крошечными кулачками.
        - Тише, моя крошка, успокойся, - твердила Дженни.
        Она взяла у меня из рук малышку и, поведя бровью, пригласила последовать за ней в комнату, что я и сделала.
        Я присела на край кровати, а Дженни - на стул возле очага и вынула из лифа грудь. Маленький ротик тут же впился в сосок, и мы облегченно вздохнули от внезапно воцарившейся тишины.
        - Наконец-то, - вздохнула Дженни, расслабившись, как только Кэтрин начала сосать. - Успокойся, мой маленький поросеночек.
        Дженни улыбнулась, взглянув на меня своими лучистыми, как у брата, глазами.
        - Спасибо, что взяли к себе малышку на ночь. Я спала как убитая.
        Я пожала плечами, с умилением наблюдая за матерью и ребенком, расслабившимися от удовольствия. Головка девочки точно повторяла форму высокой, округлой груди Дженни, малышка энергично причмокивала, укладываясь поудобнее на коленях матери.
        - Это была идея Джейми, не моя. Кажется, дядя и племянница неплохо провели время вместе.
        Перед моим мысленным взором снова возник Джейми, серьезным, приглушенным тоном что-то рассказывающий малышке, и слезы, текущие у него по лицу.
        Дженни кивнула, внимательно глядя на меня:
        - Мне кажется, они благотворно подействовали друг на друга. Джейми плохо спал эти дни.
        - Да. Он много размышлял.
        - Конечно, - сказала Дженни, бросив взгляд на кровать.
        Айен встал на рассвете и ушел приглядеть за скотом. Нужно было решить, какие лошади останутся, а какие заберет Джейми, заново подковать их, починить сбрую.
        - Знаешь, с детьми можно говорить обо всем на свете, - вдруг сказала Дженни, прервав ход моих мыслей. - Вполне серьезно. Ты можешь рассказать им все, даже то, что взрослому человеку может показаться глупостью.
        - Значит, ты слышала, о чем он говорил сегодня ночью? - спросила я.
        Она кивнула, не отрывая взгляда от розовой мордашки Кэтрин, самозабвенно сосавшей грудь, смежив от удовольствия густые черные ресницы.
        - Да, но ты не переживай, - добавила Дженни, ласково улыбаясь мне. - Это совсем не значит, что он не может обо всем говорить с тобой. Может. И он это знает. Но говорить с ребенком - совсем другое дело. Ребенок - это маленький человек. Ты понимаешь, что рядом с ним ты можешь не беспокоиться о том, что он о тебе подумает или что при этом почувствует. Ты можешь излить перед ним душу, не заботясь о выборе слов и ничего не скрывая. И это принесет успокоение.
        Она говорила уверенно, как о чем-то само собой разумеющемся. Я поинтересовалась, часто ли она сама разговаривает с детьми таким образом. Уголок большого рта, так похожего на рот ее брата, чуть приподнялся.
        - Это все равно что разговаривать с еще не родившимся ребенком, - тихо добавила Дженни. - Ты это познаешь в свое время.
        Я положила руки, одна на другую, на живот, вспоминая:
        - Мне это знакомо.
        Легким движением большого пальца она высвободила сосок из ротика малышки.
        - Я много думала над тем, почему женщины часто выглядят печальными после рождения ребенка, - задумчиво, словно размышляя вслух, произнесла Дженни. - Ты думаешь о нем, разговариваешь с ним, ощущаешь его у себя под сердцем. А когда он появляется на свет, это совсем другое дело. Ты любишь его, конечно. Видишь, как он растет… И все-таки ты постоянно вспоминаешь о ребенке, которого ты носила в себе и которого там уже нет. И даже когда ты держишь в руках новорожденного, он все равно не может тебе заменить того, что был у тебя под сердцем.
        Она наклонилась и нежно поцеловала темноволосую головку дочери.
        - Да, - сказала я, - до этого… все проблематично. Это может быть сын, а может быть дочь. Обычный ребенок или красавец. А когда он появляется на свет, все иллюзии, связанные с ним, исчезают. Он есть, и другого не дано.
        Дженни тихонечко покачивала дитя, и через некоторое время крошечные ручки, крепко вцепившиеся в ворот зеленого халата, постепенно разжались - девочка уснула.
        - И если ты думала, что у тебя будет сын, а рождается дочь, то тебе начинает казаться, что сын, которого ты носила под сердцем, умер, - продолжала спокойно размышлять Дженни. - А прекрасный мальчик, прильнувший к твоей груди, словно бы убил маленькую девочку, которую ты ждала. И ты начинаешь плакать, сама не сознавая о чем, пока не поймешь, что ты держишь в руках того самого ребенка, которого вынашивала. И другого быть не могло и не может. И ты начинаешь испытывать не боль, а только радость. При этом ты все равно можешь заплакать, но это будут радостные слезы, слезы счастья.
        - А мужчины… - начала было я, думая о Джейми, изливавшем душу ничего не понимающему ребенку.
        - Мужчины тоже. Когда они впервые берут своего ребенка на руки, они тоже думают о том, что на его месте мог бы быть другой, противоположного пола, но изменить уже ничего нельзя. Но мужчины не плачут об этом. Нельзя плакать о том, чего не изведал. Мужчины не носят дитя под сердцем.
        Часть 6
        Пламя борьбы
        Глава 36
        Престонпанская битва
        Шотландия, сентябрь 1745 года
        После четырехдневного марша мы достигли вершины холма возле Колдера.
        У подножия простиралась болотистая равнина, поросшая вереском, но мы разбили лагерь повыше, под кронами деревьев. Два небольших ручья проложили свои русла по скалистому склону холма. Близость воды и бодрящий воздух ранней осени создавали атмосферу скорее пикника, нежели военного похода.
        Но было семнадцатое сентября, и если мои отрывочные сведения о якобитских восстаниях верны, то война начнется через несколько дней.
        - Повтори, англичаночка, - в сотый раз просил меня Джейми, пока мы пробирались по извилистым горным тропам и грязным дорогам.
        Я ехала верхом на Донасе, а Джейми шел рядом, но тут я спешилась и пошла рядом с ним, чтобы нам было удобнее беседовать. И хотя у нас с Донасом установилось полное взаимопонимание, это была лошадь, требовавшая постоянного внимания. Особенно ему нравилось сбрасывать зазевавшегося седока, ступив под низко расположенные ветки деревьев.
        - Я уже говорила тебе, и не раз, что мне известно только это, - сказала я. - В учебниках по истории якобитским восстаниям отведено не много места, да и я тогда не особенно этим интересовалась. Я знаю только одно: что битва состоялась… то есть что она произойдет близ города Престон, а поэтому она называется Престонпанской битвой, а шотландцы называли ее… то есть называют… битвой при Гладсмуире, потому что, согласно предсказанию, вернувшийся король должен был одержать победу под Гладсмуиром. Бог его знает, где находится этот самый Гладсмуир и существует ли он вообще.
        - Ясно. А что дальше?
        Наморщив лоб, я старалась припомнить все читанное когда-то до последнего слова. Я восстанавливала в памяти сведения, почерпнутые из пожелтевшей от времени книжицы «История Англии для детей», которую читала при тусклом свете керосиновой лампы в глинобитной хижине где-то в Персии. Мысленно листая эти полузабытые страницы, я дошла до того места, где речь шла о втором якобитском восстании, оставшемся в истории под лаконичным названием - «1745 год». Все сведения о якобитах умещались на двух страницах, а битве, в которой мы готовились принять участие, был посвящен всего один небольшой абзац.
        - Шотландцы победят, - уверенным тоном добавила я.
        - Весьма существенная деталь, - с некоторой иронией заметил он, - но хотелось бы знать чуточку подробнее.
        - Если ты хочешь знать подробности, обратись к предсказателю, - отрезала я, но тут же смягчилась: - Извини меня. Дело в том, что я больше ничего не знаю.
        - Понятно. - Он взял меня за руку и, нежно стиснув ее, улыбнулся. - Не мучайся, англичаночка. Ты не можешь сообщить мне больше, чем знаешь, но расскажи мне все еще раз…
        - Хорошо.
        Я ответила таким же нежным жестом, и мы пошли дальше рука в руке.
        - Это была замечательная победа, - снова начала я, читая страницы по памяти, - потому что якобиты значительно превосходили своих врагов по численности. Они застали врасплох армию генерала Коупа - одновременно с восходом солнца, я это прекрасно помнила, - и началось беспорядочное бегство. Англичане понесли серьезные потери, исчисляемые сотнями погибших, а у якобитов убитых было совсем немного - тридцать человек. Только тридцать человек.
        Джейми обернулся и посмотрел назад на растянувшуюся вереницу своих соплеменников из Лаллиброха. Они шли небольшими группами, болтая и распевая песни. Их было тридцать. И, глядя на них, нельзя было сказать, что их было «всего лишь» тридцать. Но я видела поля сражений Эльзаса и Лотарингии и акры лугов, превратившихся в свалку из тысяч мертвых тел.
        - Если рассматривать события в историческом контексте, - продолжала я извиняющимся голосом, - количество убитых среди них было довольно… незначительным.
        Джейми резко выдохнул, едва разжав стиснутые зубы, и мрачно посмотрел на меня.
        - Незначительным. В самом деле незначительным…
        - Прости меня.
        - Ты тут ни при чем, англичаночка.
        Но я почему-то не могла отделаться от чувства вины.
        После ужина мужчины сидели вокруг костра, наслаждаясь ощущением сытости, переговариваясь между собой и почесываясь. Почесывание было местным бедствием. Тесные жилища, несоблюдение правил гигиены способствовали повальному заражению вшами. Ни у кого не вызывало удивления, когда тот или иной воин извлекал такой образчик откуда-нибудь из складок своего пледа и бросал в огонь. Вошь вспыхивала искрой и исчезала.
        Молодой парень по имени Кинкейд - впрочем, настоящее его имя Александр, но среди воинов было так много Александров, что было решено присвоить им псевдонимы, - казалось, особенно тяжко страдал от этой напасти. Он яростно чесал то темную кудрявую голову, то под мышками, то, бросив на меня быстрый взгляд и убедившись, что я не смотрю в его сторону, промежность.
        - Ну и достается тебе, парень! - сочувственно произнес кузнец Росс.
        - Да, - ответил тот. - Эти мелкие твари съедают меня живьем.
        - Придется тебе избавляться от всех волос, - заметил Уоллес Фрэзер, сам почесываясь, - на тебя больно смотреть, парень.
        - Разве тебе не известен лучший способ избавления от этой мерзости? - произнес Сорли Макклюр и, так как Кинкейд отрицательно покачал головой, наклонился и осторожно вытащил горящую головню из костра. - Подними-ка свой килт на минуту, парень, и я выкурю их оттуда, - предложил он под смех и улюлюканье окружающих.
        - Проклятый фермер, - пробормотал Мурта. - Смотри до чего додумался!
        - А ты знаешь лучший способ? - Уоллес скептически поднял широкие брови, наморщив при этом загорелый лоб.
        - Конечно. - Мурта торжественно извлек из ножен кинжал. - Парень - сейчас солдат. И должен действовать по-солдатски.
        Открытое, доверчивое лицо Кинкейда выражало нетерпеливое ожидание.
        - Как это?
        - Очень просто. Берешь кинжал, поднимаешь килт и сбриваешь половину волос в промежности. - Он осторожно поднял свой кинжал. - Но помни: только половину.
        - Половину? Понятно…
        Кинкейд был само внимание, однако на лице его отразилось сомнение. Я заметила, что лица людей, сидевших вокруг костра, осветились улыбками, но никто пока не смеялся.
        - И только потом, - Мурта жестом указал на Макклюра, - ты поджигаешь вторую половину, и когда эти твари начнут выпрыгивать, рази их кинжалом.
        Кинкейд так покраснел, что это было заметно даже при свете костра, а сидевшие вокруг мужчины разом взревели и заулюлюкали. Началась грубая потасовка, стали размахивать горящими поленьями, выхваченными из костра. Именно в этот момент, когда грубое развлечение казалось вот-вот перейдет в серьезную драку, появился Джейми, отлучавшийся проверить лошадей. Шагнув в круг, он достал из-под мышки две глиняные бутылки и бросил одну Кинкейду, другую Мурте. И тут же все затихли.
        - Все вы глупцы, - объявил он. - Второй лучший способ избавиться от вшей - это вылить на них виски, чтобы напоить допьяна. Когда они уснут и захрапят, просто встань - и они посыпятся с тебя.
        - Второй лучший способ, говоришь? - спросил Росс. - А могу я спросить, какой из них самый лучший?
        Джейми снисходительно улыбнулся всем, сидящим вокруг костра, словно отец, посмеивающийся над неразумными детьми.
        - Пусть твоя жена выберет их, одну за другой. - Он изобразил поклон, повернувшись ко мне, и, приподняв бровь, произнес: - Не доставите ли вы мне такое удовольствие, леди?
        Шутки шутками, но это был единственный реальный способ избавиться от вшей. Я тщательно расчесывала свои волосы утром и вечером, мыла их тысячелистником каждый раз, когда мы останавливались возле водоема, достаточно глубокого, чтобы можно было искупаться в нем, и только таким способом спасалась от этой напасти. Сознавая, что я смогу избежать вшей только до тех пор, пока их не подхватит Джейми, я предпринимала то же самое и по отношению к нему. Каждый раз, когда я могла заставить его посидеть спокойно, я искала у него в голове насекомых, перебирая прядь за прядью.
        - Обезьяны-бабуины занимаются этим все время, - заметила я, осторожно вытаскивая лисохвост из его густой рыжей гривы. - Но мне кажется, они съедают продукты своего труда.
        - Пожалуйста, не продолжай, англичаночка, - взмолился Джейми.
        Он ежился от удовольствия, когда расческа мягко скользила по его волосам.
        Огонь костра тысячами сверкающих бликов отсвечивал на моих руках.
        - Мм… Ты не представляешь, как это приятно, когда кто-то расчесывает тебе волосы.
        - Подожди, пока я вытащу последнюю, - сказала я, ущипнув его и заставив засмеяться. - Терпи, иначе я прибегну к методу Мурты.
        - Коснись волос в моем паху факелом и получишь то же лечение, - предложил он. - А как Луиза де ла Тур называла девушек, которые бреют разные места?
        - Эротичными.
        Я наклонилась и слегка прикусила зубами мочку его уха.
        - Ммфм.
        - О вкусах не спорят, - сказала я. - Кому что нравится.
        - Одно из мерзких, типично французских извращений, - ответил он.
        - А разве это не так?
        Громкое раскатистое рычание прервало мое занятие; я положила гребень и тревожно взглянула в сторону леса у нас за спиной.
        - Там либо медведь, либо… Почему ты не стал есть, Джейми?
        - Я был занят лошадьми. У одной из них треснуло копыто, и мне пришлось делать ей припарки. И сейчас, когда у меня разыгрался аппетит, ты говоришь о том, что кто-то ест вшей.
        - Какие припарки?
        - Разные. В таких случаях хорошо помогает свежий навоз. Но сегодня я использовал жеваные листья вики, смешанные с медом.
        Седельные вьюки мы свалили прямо у костра, разожженного на небольшой просеке, где мужчины поставили для меня палатку. Вначале я намеревалась спать, как все, под открытым небом, но исполнилась чувством глубокой благодарности к ним за эту маленькую привилегию. А когда я стала благодарить Мурту, он, со свойственной ему прямолинейностью, дал мне понять, что это было сделано вовсе не ради меня.
        - Если он расслабится, оставшись наедине с тобой, никто не будет ему завидовать, - сказал маленький клансмен, кивнув в сторону Джейми, советовавшегося о чем-то с несколькими мужчинами. - И в то же время нет необходимости наводить ребят на мысль о том, чего они лишены в настоящее время, понятно?
        - Вполне. Вы очень предусмотрительны, - произнесла я сдержанным тоном.
        По тонким губам Мурты скользнула хитрая улыбка.
        - О, разумеется, - сказал он.
        Порывшись в сумках, я отыскала головку сыра и несколько яблок, предназначенных для Джейми. Он подозрительно покосился на них, спросив:
        - А хлеба нет?
        - Есть, но в другой сумке. Сначала съешь яблоки. Это будет тебе очень полезно.
        Джейми разделял свойственное многим шотландцам неприязненное отношение к сырым фруктам и овощам, хотя благодаря отменному аппетиту вынужден был съедать все до крошки.
        - Мм… - промычал он, откусывая яблоко. - Согласен, если ты так считаешь, англичаночка.
        - Да, я так считаю. Смотри. - Я показала ему свои зубы. - Много ли ты знаешь женщин моего возраста, у которых целы почти все зубы?
        Улыбка обнажила его собственные прекрасные зубы.
        - Должен признать, что для старой карги ты неплохо выглядишь.
        - И это все исключительно благодаря правильному питанию, - продолжала я. - Половина людей твоего сословия страдают слабой формой цинги. И, судя по людям, встречавшимся нам в пути, у других положение еще хуже. Для предупреждения цинги требуется витамин С, а в яблоках его очень много.
        Джейми отодвинул яблоко и подозрительно нахмурился:
        - Очень много?
        - Именно так, - твердо сказала я. - Много его содержится почти во всех фруктах, но больше всего в лимонах и апельсинах. Здесь они, к сожалению, не растут, но их могут заменить лук, капуста и яблоки. Ешь их понемногу каждый день, и сможешь избежать цинги. Даже в простой луговой траве содержится витамин С.
        - Мм… Поэтому олени сохраняют зубы до глубокой старости.
        - Вот именно.
        Джейми повертел яблоко так и эдак, критически осмотрел его, пожал плечами.
        Я как раз собиралась пойти принести хлеба, когда слабый треск привлек мое внимание. Боковым зрением я уловила какое-то движение и, повернувшись, увидела, как что-то мелькнуло рядом с головой Джейми. Я с криком бросилась к нему, но он, схватив горящую головню, канул в темноту ночи.
        Луна была скрыта облаками, поэтому можно было лишь догадываться о происходящем по тяжелому дыханию и взаимным проклятиям, доносившимся из ближайших лесных зарослей, да еще по шуршанию сухой листвы под ногами.
        Вдруг раздался короткий, резкий звук, а следом за ним воцарилась мертвая тишина. Тишина, по-видимому, длилась несколько секунд, но они показались мне вечностью.
        Я все еще стояла у костра, не в силах шевельнуться, когда из мрачной тишины леса появился Джейми. Впереди него шагал пленник, одна рука которого была заломлена за спину. Отпустив его руку, Джейми повернул пленника к себе и толкнул изо всех сил; тот врезался в дерево, ударившись с такой силой, что посыпались листья и желуди, медленно опустился на кучу опавших листьев.
        Привлеченные необычным шумом, подоспели Мурта, Росс и еще двое мужчин. Подняв человека на ноги, они поволокли его к костру. Мурта схватил его за волосы и дернул, заставив повернуть лицо к свету. Как выяснилось, у пленника был весьма приятный, благородный вид. Тонкие черты лица, большие, опушенные длинными ресницами глаза, изумленно взиравшие на мир.
        - Да он всего лишь мальчик, - воскликнула я. - Ему не больше пятнадцати лет!
        - Шестнадцать! - уточнил пойманный и тряхнул головой, стараясь прийти в себя. - Хотя это не имеет никакого значения, - высокомерно добавил он на хорошем английском языке.
        «Из Гемпшира, - подумала я. - Далековато же он забрался».
        - Действительно, не имеет, - мрачно согласился Джейми. - Шестнадцать или шестьдесят, но он пытался перерезать мне горло.
        Я заметила, что Джейми прижимает к шее окровавленный платок.
        - Я вам ничего не скажу, - заявил юноша.
        Большие глаза на его бледном лице были подобны бездонным озерам, а отблески костра золотили светлые волосы. Одну руку он держал прямо перед собой.
        «Наверное, она повреждена», - подумала я.
        Юноша явно делал над собой усилие, чтобы сохранить гордую осанку в окружении враждебно настроенных людей. Плотно сжатые губы скрывали чувство страха и боли.
        - Кое-что мне и так уже известно, - сказал Джейми, внимательно оглядывая мальчика. - Во-первых, ты англичанин и английские солдаты находятся где-то здесь неподалеку. Во-вторых, ты здесь один.
        Юноша казался озадаченным.
        - Как вы узнали об этом?
        - Полагаю, ты не стал бы нападать на меня, если бы не был уверен, что, кроме леди и меня, здесь никого нет. Если бы с тобой был еще кто-то, тоже считавший, что здесь нас только двое, он обязательно пришел бы тебе на помощь, тем более что у тебя сломана рука, если я не ошибаюсь. Мне кажется, я слышал, как она хрустнула. И потом, если бы с тобой был кто-нибудь еще, он удержал бы тебя от такого глупого поступка.
        Несмотря на это заключение, я заметила, что три человека по сигналу Джейми бросились в лес, по-видимому для того, чтобы прочесать окрестности.
        Выражение лица юноши резко изменилось, когда он услышал, что его действия расцениваются как неразумные. Джейми промокнул рану и еще раз критически осмотрел платок.
        - И если в следующий раз, парень, ты решишь нанести кому-нибудь удар в спину, не выбирай для этого человека, сидящего на куче сухих листьев. Если пожелаешь пустить в ход нож против человека, который сильнее и крупнее тебя, выбери исходную позицию поудачнее. Требуется, как минимум, чтобы этот человек сидел спокойно, в полном неведении о готовящемся нападении.
        - Благодарю за ценные советы.
        Юноша ехидно улыбнулся. Он прилагал неимоверные усилия, пытаясь доказать, что ему все нипочем, хотя его взгляд нервно перескакивал с одного сурового лица на другое. Ни одному из присутствующих шотландцев при свете дня не присудили бы приза за красоту, ночью же лучше было с ними вообще не встречаться.
        - Пожалуйста, - вежливо ответил Джейми. - Жаль только, что тебе не удастся воспользоваться ни одним из них в будущем. Но разреши мне все-таки спросить: зачем ты напал на меня?
        Привлеченные шумом, соплеменники Джейми поспешили к костру; они выходили из темных зарослей подобно привидениям. Глаза мальчика перебегали с одного лица на другое и наконец остановились на мне. Он помолчал минуту, но все же ответил:
        - Я намеревался освободить эту леди.
        Среди присутствующих поднялся ропот, но тут же стих, повинуясь решительному жесту Джейми.
        - Понятно, - спокойно произнес он. - Ты услышал, как мы разговаривали, и понял, что леди - англичанка, причем знатного происхождения, в то время как я…
        - В то время как вы, сэр, наглый преступник, вор и насильник! Ваши фотографии с описанием характерных примет расклеены повсюду в Гемпшире и Суссексе! Я сразу же узнал вас. Вы - бунтовщик и бессовестный сластолюбец! - громко выкрикнул мальчик.
        Даже при свете костра стало видно, как побагровело его лицо.
        Я прикусила губу и опустила глаза, стараясь не встречаться взглядом с Джейми.
        - Ну что ж, понятно, все правильно, - спокойно продолжал Джейми. - Очевидно, теперь ты намерен изложить аргументы, почему мне не следует немедленно убить тебя.
        С этими словами он осторожно вытащил кинжал из ножен и слегка взмахнул им. При этом отблеск костра заиграл на его клинке.
        Кровь отхлынула от лица молодого человека, и он стал похож на призрак, но в следующую минуту расправил плечи, отодвинув от себя окружавших его с обеих сторон людей, и сказал:
        - Я предполагал такой исход. И готов принять смерть.
        Джейми задумчиво кивнул, наклонился и положил клинок своего кинжала в огонь. От почерневшего металла пошел дымок, сильно запахло кузницей. Мы все молча любовались игрой пламени, отливающего всеми оттенками синего цвета там, где оно касалось металла. Казалось, что мертвое железо оживает в темно-красном пламени костра.
        Обернув руку окровавленным платком, Джейми осторожно вытащил клинок из огня, медленно приблизился к юноше и как бы невзначай коснулся его камзола.
        Почувствовался сильный запах паленой ткани, исходивший от носового платка, обернутого вокруг рукояти кинжала, который становился все сильнее по мере того, как раскаленное острие скользило по сукну камзола пленника, оставляя тонкую выжженную полоску, идущую от талии вверх. Я видела струйки пота, стекавшие по шее юноши, когда кинжал достиг лунки под гордо вскинутым подбородком.
        - Ну ладно. Боюсь, что пока я не готов убить тебя.
        Джейми говорил тихо, и оттого в его голосе особенно остро ощущалась скрытая угроза.
        - С кем ты пришел сюда?
        Этот резкий вопрос был подобен удару хлыста, от которого невольно сжимается сердце. Кончик кинжала угрожающе приблизился к шее юноши.
        - Я… я не скажу вам! - Пленник запнулся, крепко стиснув зубы. По его нежной шее пробежала дрожь.
        - Где твои товарищи? Сколько их? Куда вы направляетесь?
        Вопросы следовали один за другим, лезвие кинжала почти касалось горла юноши. У него глаза вылезли из орбит, словно у обезумевшей лошади, он отчаянно тряс головой. Росс и Кинкейд крепко держали руки юноши, не давая ему двигаться.
        Вдруг почерневшее лезвие коснулось кожи англичанина. Раздался пронзительный крик, и я почувствовала запах горелой плоти.
        - Джейми! - вскричала я, потрясенная.
        Он даже не взглянул в мою сторону. Его глаза были прикованы к пленнику. Росс и Кинкейд больше не держали юношу, и тот рухнул на колени, на груду сухих листьев, зажав рукой рану.
        - Это вас не касается, мадам! - сквозь зубы процедил Джейми.
        Наклонившись, он схватил лазутчика за грудки, встряхнул и поставил на ноги. Лезвие кинжала в руке Джейми стало медленно подниматься вверх и наконец замерло на уровне левого глаза. Джейми всем своим видом показывал, что ждет ответа на заданные им вопросы, но юноша лишь решительно качнул головой, говоря что-то глухим голосом, но его не было слышно. Тогда он прочистил горло и вполне внятно произнес:
        - Нет. Ничто не заставит меня говорить.
        Джейми помедлил немного, продолжая в упор глядеть на пленника, затем отступил назад и медленно произнес:
        - Понимаю. Ну а что, если речь пойдет об этой леди?
        Вначале я не поняла, кого Джейми имеет в виду, но он вдруг схватил меня за руку и так рванул к себе, что я упала на него. Он заломил мне руку за спину и, обращаясь к англичанину, сказал:
        - Ты можешь оставаться безразличным к собственной судьбе, но тебе, по-видимому, дорога честь этой леди, коль скоро ты жертвовал жизнью ради ее спасения.
        Повернув к себе, он схватил меня за волосы, откинул голову назад и поцеловал с нарочитой страстью, так что я невольно стала вырываться из его рук.
        Тогда он развернул меня так, чтобы я оказалась лицом к пленнику. Юноша во все глаза смотрел на меня, в его расширившихся зрачках отражалось пламя костра.
        - Отпусти ее! - хриплым голосом потребовал он. - Что ты собираешься делать с ней?
        Руки Джейми потянулись к вороту моего платья, вцепились в него и дернули изо всех сил. Ткань с треском лопнула, обнажив мою грудь. Я непроизвольно ударила Джейми в голень. Юноша рванулся вперед, но был остановлен Россом и Кинкейдом.
        - Ну раз уж ты спрашиваешь… - любезным тоном ответил Джейми. - Я собираюсь изнасиловать эту леди у тебя на глазах. Потом отдам ее своим солдатам. Пусть делают с ней все, что хотят. Возможно, и ты пожелаешь воспользоваться случаем, прежде чем я убью тебя. Негоже мужчине умирать девственником, как ты считаешь?
        Теперь я боролась всерьез. Мои руки были зажаты железной хваткой, протестующие крики заглушала огромная теплая ладонь Джейми, закрывающая мне рот. Я изо всех сил впилась в нее зубами, ощутив во рту вкус крови. Чуть слышно ахнув, он отдернул руку и тут же заткнул мне рот какой-то тряпкой, поверх которой снова оказалась его ладонь. Я задыхалась с кляпом во рту, а рука Джейми проворно метнулась к моим плечам, сдирая разорванное платье и белье. Он обнажил меня и прижал мои руки к бокам. Я заметила, как Росс взглянул на мое тело и быстро перевел взгляд на пленника. Густая краска залила его щеки. Кинкейд, которому было не более девятнадцати, был потрясен. Он замер на месте с разинутым, словно ловушка для мух, ртом.
        - Прекрати! - Голос юноши дрожал, но уже не от страха. - Ты… ты презренный трус! Как смеешь ты, шотландский ублюдок, бесчестить леди!
        Он на мгновение умолк, задохнувшись от гнева. Грудь его высоко вздымалась. Потом, видимо, принял решение.
        - Хорошо. Я вижу, что достойным путем мне ничего не добиться. Освободи эту леди, и я скажу все, что вас интересует.
        Джейми тут же отпустил меня. Росс оставил пленника и поспешил за моим плащом, незаметно соскользнувшим у меня с плеча во время облавы на шпиона и валяющимся где-то поблизости на земле. Джейми выдернул из плаща пояс и связал им мне руки за спиной, затем взял у Росса плащ, надел его на меня и тщательно застегнул. Отступив на несколько шагов, он насмешливо поклонился мне и вновь обратился к своему пленнику.
        - Даю тебе слово, что этой леди не грозят мои притязания, - сказал он тоном, с трудом сдерживающим гнев и неудовлетворенную страсть.
        Но я-то прекрасно понимала, что за напускным гневом он изо всех сил старался спрятать неуемное желание рассмеяться. Я готова была убить его в этот момент.
        С окаменевшим лицом юноша сухими отрывистыми фразами отвечал на вопросы Джейми.
        Его звали Уильям Грей. Он был вторым сыном виконта Мелтона. Он прикомандирован к отряду в двести человек, двигавшемуся в Думбар, на соединение с армией генерала Коупа. Отряд разбил лагерь в трех милях отсюда к западу. Он, Уильям, решил прогуляться по лесу, заметил свет нашего костра и пошел выяснить, кто его разжег. Нет, с ним никого не было. Да, отряд располагает тяжелым вооружением, шестнадцатью оружейными повозками и двумя шестнадцатидюймовыми мортирами. Большая часть солдат вооружена мушкетами. Кроме того, в состав отряда входит кавалерийская рота, насчитывающая тридцать солдат с лошадьми.
        Юноша изнемогал от сыпавшихся на него бесконечных вопросов и от боли в сломанной руке, но от предложения присесть отказался. Он лишь слегка прислонился к стволу дерева, чтобы удобнее было поддерживать руку.
        Допрос продолжался около часа. Джейми снова и снова задавал одни и те же вопросы, уточняя отдельные детали, добиваясь полной ясности во всем, что его интересовало, и абсолютной правдивости показаний. Наконец, удовлетворенный, он глубоко вздохнул и отвернулся от юноши, который теперь тяжело опустился на землю под развесистым дубом. Не говоря ни слова, Джейми протянул ладонь Мурте, и тот, обычно понимавший Джейми без слов, вложил в нее пистолет.
        Повернувшись спиной к пленнику, Джейми занялся проверкой оружия. Свет костра отбрасывал огненные блики на черный металл.
        - В голову или сердце? - небрежно спросил Джейми, закончив осмотр пистолета.
        - Что? - очнувшись от задумчивости, спросил юноша.
        - Я собираюсь застрелить тебя, - терпеливо объяснил Джейми. - Вражеских лазутчиков обычно вешают, но, принимая во внимание твою галантность, я хочу подарить тебе легкую, быструю смерть. Куда ты предпочитаешь получить пулю - в голову или в сердце?
        Юноша выпрямился, расправил плечи.
        - О да. Да, конечно.
        Он облизнул пересохшие губы, проглотил подкативший к горлу комок.
        - Я думаю… в сердце. Спасибо, - спохватившись, добавил он, вскинул голову и крепко сжал губы, не утратившие еще детской припухлости.
        Джейми кивнул и взвел курок пистолета; этот звук эхом отозвался в тиши под сенью дуба.
        - Подождите! - вдруг произнес пленник.
        Джейми с любопытством взглянул на него, держа пистолет на уровне груди юноши.
        - Чем вы можете гарантировать, что не станете досаждать этой леди после того, как я… умру? - с вызовом спросил юноша, оглядывая собравшихся вокруг воинов.
        Его здоровая рука решительно сжалась в кулак, но тем не менее дрожала.
        Джейми издал какой-то неясный звук, который искусно сумел превратить в чихание, опустил пистолет и, изобразив на лице железное спокойствие, торжественно произнес с весьма заметным от напряжения шотландским акцентом:
        - Малыш, я могу дать тебе слово, но, наверное, ты вряд ли поверишь слову… - губы его невольно скривились, - шотландского ублюдка. Но может, поверишь заверениям самой леди?
        Он повел бровью в мою сторону, и Кинкейд тут же бросился неуклюже освобождать меня от кляпа во рту.
        - Джейми! - яростно воскликнула я, как только почувствовала, что мой рот наконец-то свободен. - Это бесчестно! Как ты можешь так поступать? Ты… ты…
        - Трус, - подсказал он мне. - Или шакал, если тебе это больше нравится. Как ты думаешь, Мурта, - спросил он, повернувшись к своему верному помощнику, - кто я - трус или шакал?
        Мурта брезгливо поморщился.
        - Я назову тебя сучьим потрохом, если ты немедленно не развяжешь руки женщине!
        Джейми с виноватым видом повернулся к пленнику:
        - Я должен просить прощения у своей жены за то, что вынудил ее стать соучастницей обмана. Уверяю тебя, она действовала не по своей воле.
        Он печально оглядел при свете костра прокушенную руку.
        - Ваша жена?
        Изумленный взгляд юноши лихорадочно сновал между мною и Джейми.
        - Смею тебя заверить, - продолжал Джейми, - что, хотя эта леди и оказала мне честь, разделив со мной ложе, она никогда не делала этого по принуждению. И не будет.
        A потом, обращаясь к Кинкейду, коротко добавил:
        - Пока не развязывай ее.
        - Джеймс Фрэзер, - процедила я сквозь стиснутые зубы, - если ты тронешь этого мальчика хоть пальцем, ты никогда не приблизишься к моему ложу.
        Одна бровь Джейми слегка приподнялась, зубы блеснули при свете костра.
        - Ну, это уже серьезная угроза для такого беспринципного сластолюбца, как я. Но в такой момент я не должен считаться с моими личными интересами. Война есть война.
        И он снова стал целиться.
        - Джейми! - закричала я.
        Он опустил пистолет и повернулся ко мне с выражением подчеркнутого внимания.
        - В чем дело?
        Я перевела дыхание, стараясь придать твердость своему голосу. Я могла только догадываться, что он собирается сделать, и считала, что поступаю правильно. Правильно или неправильно, но когда все будет кончено… Я отогнала от себя видение Джейми, который корчится на земле, в то время как я наступаю ногой ему на горло. Мне необходимо было решить, как действовать сейчас, в эту минуту.
        - У тебя нет никаких доказательств, что этот юноша - вражеский лазутчик, - сказала я. - Он говорит, что набрел на тебя случайно. Костер в лесу, несомненно, способен привлечь внимание любого человека.
        Джейми кивнул в ответ, но тут же возразил:
        - А как насчет преднамеренного убийства? Факт остается фактом - он пытался меня убить и сам признался в этом.
        Он осторожно потрогал свежую рану у себя на шее.
        - Да, он действительно пытался, - горячо продолжала я. - Но он говорит, что узнал в тебе разыскиваемого преступника, за голову которого назначена награда, черт тебя побери!
        Джейми задумчиво потер подбородок и повернулся к пленнику.
        - Да, это аргумент в вашу пользу, Уильям Грей, - произнес он. - У вас прекрасный адвокат. Не в моих правилах и не в правилах его высочества принца Карла по собственной воле казнить людей, если даже речь идет о врагах.
        Он подозвал к себе Кинкейда.
        - Кинкейд, возьмите вместе с Россом этого человека и отведите его к тому месту, где, как он утверждает, его отряд остановился на привал. Если то, что он рассказал, правда, привяжите его к дереву в миле от лагеря на пути следования его отряда. Утром товарищи обнаружат его там. Но если рассказанное им - ложь, - он сделал паузу, окинув пленника холодным взглядом, - перережьте ему горло.
        Он взглянул юноше в глаза и очень серьезно, без тени насмешки сказал:
        - Я дарю тебе жизнь и надеюсь, что ты разумно распорядишься ею.
        Подойдя ко мне, он перерезал пояс, связывающий мне руки.
        Я зло глянула на него, а он, указывая на пленника, который вдруг опустился на землю под дубом, сказал:
        - Очевидно, ты не откажешь в любезности осмотреть руку мальчика, прежде чем он уйдет?
        Выражение нарочитой ярости исчезло с его лица, сменившись полным равнодушием. Он потупился, стараясь не встречаться со мной взглядом.
        Не говоря ни слова, я подошла к юноше и опустилась рядом с ним на колени. Он казался ошеломленным и не противился моему осмотру, хотя мои прикосновения, несомненно, причиняли боль.
        Разорванный корсаж моего платья сползал то с одного плеча, то с другого, и я, чертыхаясь сквозь зубы, в сотый раз поправляла его. Предплечье юноши было тонким, как у меня. Я наложила шину на руку и подвязала ее своей косынкой.
        - У вас закрытый перелом. - Я старалась говорить как можно более спокойным, бесстрастным тоном. - Подержите ее в таком положении хотя бы в течение двух недель.
        Он кивнул, не глядя на меня.
        Джейми спокойно сидел на бревне неподалеку, наблюдая за моими действиями. Я подошла к нему и изо всех сил ударила его по щеке, оставив на ней белый след, но он даже не шевельнулся и выражение его лица не изменилось.
        Кинкейд поднял англичанина на ноги и потащил к просеке. Перед тем как ступить в чащу деревьев, молодой человек обернулся и, стараясь не смотреть в мою сторону, обратился к Джейми.
        - Вы даровали мне жизнь, - сдержанным, официальным тоном проговорил он. - Я предпочел бы этому дару смерть, но коль скоро вы насильно вручили мне его, я отныне ваш должник и почту за честь при случае вернуть свой долг, но потом…
        Голос его задрожал от ненависти, и уже вполне обыденно, без всякого официоза, он громко вскричал:
        - Я убью вас!
        Джейми встал с бревна и выпрямился во весь свой огромный рост. Его лицо оставалось совершенно спокойным. Он мрачно склонил голову перед освобожденным пленником.
        - В таком случае, сэр, мне остается только пожелать, чтобы мы никогда больше не встретились.
        Юноша расправил плечи и сухо поклонился в ответ.
        - Грей не забывает о своих долгах, сэр, - сказал он и растворился в темноте вместе с Кинкейдом.
        Наступил момент томительной тишины, когда, собравшись вместе, соплеменники Джейми напряженно вслушивались в удаляющееся шуршание ног по опавшей листве. Затем вдруг раздался чей-то тихий смешок, кто-то хихикнул, кто-то не сдержался и прыснул, и, словно заражаясь друг от друга, смеялись поголовно все. Однако смех был сдавленным, тихим, громко смеяться никто не смел. Джейми выступил вперед, и смех мгновенно стих. Взглянув на меня, он коротко приказал:
        - Иди в палатку.
        Догадавшись о моем намерении, он быстро схватил меня за руку.
        - Если ты собираешься снова влепить мне пощечину, то позволь, по крайней мере, повернуться к тебе другой щекой, - сухо произнес он. - Но чтобы избавить тебя от лишних хлопот, я посоветовал бы тебе отправиться в палатку.
        Отпустив меня, он приблизился к костру и властным взмахом руки потребовал внимания. Нехотя все тем не менее мгновенно собрались возле него, настороженно поглядывая друг на друга.
        Я понимала не все, что он говорил на каком-то странном гэльско-английском языке, но ценой невероятных усилий уловила общий смысл его слов. Тихим, ровным голосом, от которого леденели сердца слушателей, он просил выйти вперед часовых, дежуривших в этот вечер. Стоявшие перед ним его подчиненные поглядывали друг на друга, стараясь поплотнее сомкнуть ряды. Но вскоре два человека выступили вперед. Они взглянули на Джейми и сразу потупились. Лишенные поддержки товарищей, часовые жались друг к другу.
        Это были братья Макклюр, Джордж и Сорли, почти ровесники, примерно лет тридцати. Они стояли как побитые собаки, натруженные руки шевелились, как бы ища друг друга, в надежде выстоять перед лицом надвигающейся грозы.
        Возникла короткая заминка, пока Джейми сурово вглядывался в лица незадачливых стражей. Последовали пять тягостных минут, в течение которых он продолжал говорить все тем же тихим, ровным голосом. Сгрудившиеся возле него соплеменники не проронили ни звука, а братья Макклюр, оба довольно крупные мужчины, сжались под тяжестью вины и, казалось, даже стали меньше ростом. Я вытерла потные ладони о юбку и порадовалась, что понимаю не все, что говорит Джейми. Вскоре я стала жалеть, что не последовала его совету и не ушла в палатку.
        Но в полной мере я осознала это, когда Джейми неожиданно повернулся к Мурте, уже стоявшему наготове с кожаным ремнем длиной в два фута, с узлом наверху, чтобы не скользил в руке.
        - Разденьтесь и подойдите ко мне, вы, оба, - сказал он.
        Братья принялись исполнять приказ, расстегивая рубашки негнущимися пальцами, всем своим видом выражая покорность. Казалось, они желали только одного - чтобы поскорее наступил час расплаты.
        Я опасалась, что не выдержу этого зрелища, и понимала, что такое наказание в условиях военного времени было довольно легким. На поляне воцарилась мертвая тишина, лишь слышались удары ремня да сдавленные стоны братьев.
        Последний удар пришелся по Джейми, подставившему под ремень свой бок. Он взмок от пота, и его рубашка сделалась темной на спине. Кивком он велел братьям одеваться и отер мокрое лицо рукавом. Один из братьев, морщась от боли, наклонился, чтобы поднять брошенные на землю рубашки, другой, дрожа всем телом, пытался удержать его от падения.
        Все присутствующие при этом стояли затаив дыхание от страха. Сейчас они зашевелились, словно бы вздохнули наконец с облегчением.
        Джейми смотрел на них, слегка покачивая головой. Ночной ветерок усилился, развевая его волосы.
        - Мы не можем мириться с беспечностью, друзья мои, - тихо сказал он. - Кого бы то ни было, - добавил он, помолчав, и горько усмехнулся: - Включая меня. Именно разведенный мною костер привлек внимание этого парня.
        У него на лице снова выступили капельки пота, он стер их рукой, а ладонь вытер о килт. Затем кивнул Мурте, стоящему в стороне от других, и, протягивая ему кожаный ремень, сказал:
        - Не окажете ли вы мне любезность, сэр?
        Немного помедлив, Мурта взял ремень. В его маленьких, блестящих черных глазах светилась дружеская симпатия.
        - С удовольствием, сэр.
        Джейми повернулся спиной к своим соратникам и начал расстегивать рубашку. Наши глаза встретились. Я стояла не в силах пошевелиться. Джейми иронически вздернул бровь, как бы спрашивая: хочешь посмотреть?
        Я энергично замотала головой, повернулась и побежала прочь, сожалея, что не последовала его совету сразу.
        Разумеется, в палатку я не вернулась. Мне была невыносима сама мысль о душном замкнутом пространстве. Я задыхалась, мне не хватало воздуха.
        Взбежав на невысокий холм за нашей палаткой, я бросилась на землю, обхватив голову обеими руками. Мне не хотелось слышать, что происходит у костра.
        Жесткая мокрая трава подо мной была холодной, и я догадалась завернуться в плащ. Укрывшись как в коконе и немного согревшись, я лежала неподвижно, прислушиваясь к стуку сердца, в ожидании, когда оно прекратит свой бешеный бег и успокоится.
        Через некоторое время я услышала голоса мужчин, направлявшихся небольшими группами по четыре-пять человек к месту, отведенному для ночлега. С головой закутанная в плащ, я не различала их слов. Прошло еще какое-то время, и я поняла, что Джейми здесь, рядом. Он ничем не обнаруживал своего присутствия, но этого и не требовалось. Когда я вылезла из своего кокона и села, то увидела его сидящим на камне. Голова покоилась на сложенных на коленях руках.
        Меня обуревало желание одновременно погладить его по голове и запустить в него камнем, но я не сделала ни того ни другого.
        - С тобой все в порядке? - через минуту спросила я как можно более равнодушным тоном.
        - А? Будет все в порядке.
        Он медленно поднял голову и, глубоко вздохнув, осторожно расправил плечи.
        - Прости меня за платье, - в следующую минуту сказал он.
        Я поняла, что он увидел мои голые плечи, белеющие в темноте, и поглубже закуталась в плащ.
        - За платье? - переспросила я внезапно охрипшим голосом.
        Он опять вздохнул.
        - И за все остальное тоже.
        Помолчал и продолжил:
        - Я подумал, что, возможно, ты согласишься пожертвовать своей скромностью, чтобы избавить парня от дальнейших испытаний, но у меня не было времени спросить тебя. Если я был неправ, прошу простить меня, леди.
        - Ты хочешь сказать, что намеревался и дальше его пытать?
        Он вышел из себя и не собирался этого скрывать.
        - Пытать?.. Я не причинил парню никакого увечья!
        Я еще плотнее закуталась в плащ.
        - Ты не считаешь увечьем сломанную руку и клеймо, выжженное раскаленной сталью?
        - Нет, не считаю. - Он подскочил ко мне, схватил за локоть и с силой повернул к себе. - Послушай, он сам сломал свою дурацкую руку, пытаясь преодолеть непреодолимое препятствие! Он храбр не менее любого из моих соратников, но совершенно беспомощен в рукопашной схватке.
        - А раскаленный кинжал? - не унималась я.
        Джейми фыркнул.
        - Фу! Под ухом у него сейчас небольшой ожог, о котором он забудет завтра после обеда. Я допускаю, что это немного неприятно, но я хотел всего лишь попугать его, а не причинить боль.
        Я повернулась и пошла в сторону темного леса в поисках нашей палатки. А вдогонку мне неслись его слова:
        - Я мог бы сломать его, англичаночка, хотя, наверное, это было бы неблагородно с моей стороны. И скорее всего, только на время. Я обычно не прибегаю к таким средствам, если в этом нет особой необходимости. Уверяю тебя, англичаночка, - его голос был едва слышен, но в нем прозвучала угроза, - иногда я вынужден так поступать. Мне нужно было узнать, где находятся английские солдаты, их численность, вооружение и все остальное. Мне не удалось запугать его. Поэтому мне оставалось или сломать его, или обмануть.
        - Он сказал, что ты не сможешь заставить его говорить!
        - Боже мой, англичаночка. - Голос Джейми казался усталым. - Конечно, я смог бы заставить его! Сломать можно любого, причиняя страдания. Я знаю это, как никто другой.
        - Да, - спокойно заметила я. - Видимо, знаешь.
        Мы снова умолкли. До моего слуха время от времени доносилось сонное бормотание спящих, случайный стук сапога о твердую землю, шуршание сухих листьев, служивших защитой от осенних холодов. Постепенно глаза привыкли к темноте, и я уже отчетливо различала очертания палатки в тридцати футах от нас, под сенью большой лиственницы. А также черную фигуру Джейми на фоне светлеющей ночи.
        - Хорошо, - сказала я наконец. - Если исходить из того, что ты мог сделать и что сделал, то… Ну ладно…
        - Спасибо.
        Я не могу с уверенностью сказать, улыбался он или нет, но мне показалось, что улыбался.
        - Ты, черт побери, играл с огнем. Скажи, как бы ты поступил, если бы я не убедила тебя сохранить юноше жизнь?
        Джейми нетерпеливо передернул плечами и издал какой-то звук, похожий на сдавленный кашель.
        - Не знаю, англичаночка. Я надеялся, что ты что-нибудь придумаешь. В противном случае я, наверное, застрелил бы парня. Он был бы весьма огорчен, если бы я просто взял и отпустил его.
        - Ты бессердечный шотландский ублюдок! - холодно сказала я.
        Он глубоко и горестно вздохнул:
        - Англичаночка, начиная с самого ужина, который мне не дали завершить, меня преследуют напасти: то мне пытаются перерезать горло, то кусают и порют ремнем. И это еще не все. Я не люблю пугать детей и не люблю пороть взрослых, но мне пришлось сделать это. В трех милях отсюда двести английских солдат разбили лагерь, и я не знаю, что с этим делать. Я устал, я голоден и ужасно расстроен. Если в тебе осталось хоть немного женского тепла, не могу ли я рассчитывать на маленькую толику его?
        Его голос звучал так жалобно, что я невольно засмеялась, встала и подошла к нему.
        - Думаю, на это ты можешь рассчитывать. Подойди сюда, посмотрим, что я смогу для тебя сделать.
        Он накинул рубашку на плечи, не потрудившись застегнуть ее. Я просунула руку под рубашку и ощутила его горячую, нежную спину.
        - Кожа не повреждена, - сказала я, водя руками снизу вверх.
        - Кожаный ремень не сечет кожу, просто стегает.
        Я сняла с него рубашку, усадила на камень и смочила спину холодной водой из ручья.
        - Полегчало? - спросила я.
        - Ммм… - Мускулы его спины расслабились, но он невольно поежился, когда я осторожно дотронулась до раны на шее.
        - Ты бы не застрелил его, правда?
        - За кого ты меня принимаешь, англичаночка? - со смешком спросил он.
        - За шотландского труса или, лучше, за бессовестного разбойника. Как знать, на что способен такой тип? Если к тому же он еще и беспринципный сластолюбец?
        Он рассмеялся вместе со мной, и его плечо затряслось под моей рукой.
        - Поверни голову. Если тебе нужно женское тепло и сочувствие, сиди спокойно, пока я буду их демонстрировать.
        - Ммм… Нет, - произнес он после небольшой паузы. - Я не смог бы убить его. Но после того как я унизил его в твоих глазах, я должен был дать ему шанс вернуть себе чувство собственного достоинства. Он смелый парень. И заслужил право реализовать это качество на практике.
        Я покачала головой.
        - Никогда не научусь понимать мужчин, - пробормотала я, нанося на ранку мазь из ноготков.
        Он взял мои руки и уткнулся в них подбородком.
        - А тебе и не нужно понимать меня, англичаночка, - спокойно сказал он. - Пока ты любишь меня. - Он поцеловал мои руки. - И кормишь меня, - добавил он, отпуская их.
        - Значит, женское тепло, любовь и еда? - засмеялась я.
        В наших сумках я отыскала холодные лепешки, сыр, а также немного бекона. Напряжение и абсурдность последних двух часов, как оказалось, основательно меня изморили, и я с жадностью набросилась на еду.
        Голоса окружающих нас людей смолкли, костер погас - казалось, на тысячу миль окрест не было ни одной живой души. Только ветер непрерывно шевелил кроны деревьев, ломая сухие ветви, падавшие на землю.
        Джейми сидел прислонившись к дереву, лицо его в сумеречном свете звезд казалось унылым, но все тело излучало озорство.
        - Я дал твоему герою слово, что не стану досаждать тебе своими отвратительными притязаниями. Я буду верен данному мной слову до тех пор, пока ты сама не позовешь меня разделить с тобой ложе. А пока я пойду и лягу с Кинкейдом и Муртой. Правда, Мурта храпит.
        - И ты тоже, - сообщила я.
        Я секунду смотрела на него, затем дернула плечом, отчего мое порванное платье соскользнуло с него.
        - Ты уже провел соответствующую подготовку, теперь можешь завершать дело.
        Я встряхнула другим плечом, и платье упало.
        Его руки, словно горячий шелк, скользнули по моему телу.
        - Ну ладно, - пробормотал он мне в волосы, - война есть война.
        - Я вечно путаюсь в датах, - сказала я спустя некоторое время, глядя в густо усеянное звездами небо. - Мигель де Сервантес уже родился?
        Джейми лежал, вытянувшись во весь рост, на животе рядом со мной, а голова и плечи высовывались из палатки наружу. Он медленно открыл один глаз, устремив его в сторону горизонта. Не обнаружив никаких признаков восхода, он вновь перевел на меня взгляд, в котором сквозило уязвленное самолюбие.
        - Ты что, испытываешь острую необходимость немедленно побеседовать об испанской литературе? - слегка охрипшим голосом спросил он.
        - Да нет. Мне просто интересно, знаком ли тебе термин «донкихотство»?
        Он приподнялся на одном локте, почесал голову обеими руками, чтобы окончательно проснуться, и повернулся ко мне:
        - Сервантес родился почти двести лет назад, англичаночка, и благодаря неплохому образованию, которое я получил, я знаком с этим джентльменом. Но может быть, в твоем вопросе кроется что-то сугубо личное?
        - У тебя болит спина?
        Словно желая проверить, он пошевелил плечами.
        - Не очень. Хотя, думаю, синяки имеются.
        - Джейми, скажи, ради бога, для чего все это? - не выдержала я.
        Он положил подбородок на скрещенные руки и искоса взглянул на меня. От улыбки его глаза еще больше сузились.
        - Ну, Мурте это доставило удовольствие. Он ждал этого момента много лет. Помню, в девятилетнем возрасте я положил кусочек медовых сот ему в башмак, когда он снял их, желая дать ногам отдых. Тогда он долго гонялся за мной, но так и не смог поймать, но зато я узнал много любопытных слов, пока он охотился за мной босиком. Он…
        Я изо всех сил ударила его кулаком по плечу, остановив тем самым поток красноречия. Джейми удивленно охнул, рука его подвернулась, и он упал на бок, спиной ко мне.
        Я встала на колени у него за спиной и обхватила руками за талию. Его широкая, мускулистая спина поблескивала от мази. Я поцеловала его между лопаток, отодвинулась и подула ему на спину, с удовольствием ощущая, как его тело трепещет от прикосновения моих пальцев и крошечные тонкие волосики топорщатся на коже.
        - Для чего? - повторила я, приложив щеку к его теплой, влажной спине.
        В темноте рубцы на ней были не видны, но я отчетливо ощущала их щекой - тонкие, твердые полосы. Он лежал не двигаясь, ребра под моей рукой вздымались и опускались в такт глубокому, размеренному дыханию.
        - Ну ладно, - сказал он и снова замолчал, о чем-то задумавшись. - Я сам точно не знаю, англичаночка. Может быть, я хотел доказать что-то тебе или себе самому.
        Я положила свою легкую ладонь на его лопатку, широкую и тонкую, с четко очерченными контурами.
        - Только не мне.
        - Но разве достойно джентльмена раздевать свою жену на глазах у тридцати мужчин? - В его голосе звучала горечь, и мои руки замерли у него на спине. - Достойно ли благородного человека проявлять жестокость к пленному врагу, почти ребенку? И даже быть готовым на большее?
        - А разве было бы лучше, если бы ты пожалел меня или его, а через два дня потерял половину своих людей? Ты должен был помнить об этом. Ты не имел права позволить себе рисковать людьми во имя ложно понятого благородства.
        - Да, не имел, - произнес он. - Поэтому сейчас мое место рядом с сыном моего короля. Чувство долга и чести повелевает мне следовать за ним… и в то же время всячески препятствовать осуществлению того, что я поклялся отстаивать. Ради его низменных интересов я предал тех, кого люблю. Я предал само понятие о чести, благородстве.
        - Во имя чести погибло немало людей. Но безрассудное благородство - это глупость. Благородная глупость - все равно глупость.
        - Да, это так. Ты говорила, что все изменится к лучшему. Но если я буду первым среди тех, кто пожертвует своей честью ради ложно понятого чувства долга, не будет ли мне стыдно потом?
        Он взглянул на меня, глаза были полны тревоги.
        - Я не поверну вспять, это для меня невозможно, но порой, англичаночка, становится жаль того парня, каким я был.
        - Это моя вина, - мягко сказала я и провела пальцами по его лицу, коснулась густых бровей, широкого рта и отросшей щетины на подбородке. - Моя. Если бы я не явилась… и не сообщила тебе, что произойдет…
        Я ощутила внезапную боль и горечь, когда вспомнила, каким наивным, благородным парнем он был. Впрочем… разве у нас был выбор? Я должна была открыть ему то, что знала. А он должен был действовать исходя из этого знания. Я вспомнила одну из строчек Ветхого Завета: «Когда я молчал, обветшали кости мои от вседневного стенания моего». Он словно бы услышал мои мысли и слегка улыбнулся:
        - Может быть… Но я не помню, чтобы Адам просил Бога забрать Еву назад.
        Он наклонился и поцеловал меня в лоб, когда я засмеялась, и, укрыв мои голые плечи одеялом, сказал:
        - Спи, мое маленькое ребрышко, завтра мне понадобится помощница.
        Меня разбудил лязг металла. Я высунула голову из-под одеяла, прищурившись, пыталась рассмотреть источник странного звука и тут обнаружила, что мой нос практически упирается в колено Джейми, укрытого пледом.
        - Проснулась? - услышала я его голос.
        Что-то блестящее и звенящее промелькнуло перед глазами, и я ощутила нечто очень тяжелое у себя на шее.
        - Боже, что это такое? - воскликнула я, проворно сев в постели и стараясь рассмотреть странный предмет.
        Оказалось, что на мне надето ожерелье, состоящее из трехдюймовых металлических элементов в виде стержня с ободком наверху, нанизанных на кожаный шнурок. Некоторые из них были покрыты ржавчиной, другие совершенно новые. По всей длине стержней проходили царапины, как будто их с силой выдирали из какого-то более крупного предмета.
        - Военные трофеи, англичаночка, - пояснил Джейми.
        Я взглянула на него и громко вскрикнула.
        - Ой! - произнес он, проведя рукой по лицу. - Я совершенно забыл. У меня не было времени умыться.
        - Ты до смерти меня напугал, - сказала я, прижимая руку к бешено бьющемуся сердцу. - Что это?
        - Древесный уголь.
        Голос его прозвучал глухо: он уже вытирал лицо какой-то тряпкой. Вскоре он отложил ее и улыбнулся мне. Ему удалось стереть черную пыль с носа, подбородка и лба, и они розовели на фоне сажи, но угольная чернота осталась возле рта и вокруг глаз, обведенных, как у енота.
        Рассвет едва забрезжил, и в сумраке его темные от угольной пыли лицо и волосы почти сливались со стенами палатки. От этого возникало впечатление, что я разговариваю с человеком, не имеющим головы.
        - Это была твоя идея, - сказал он.
        - Моя идея? Ты похож на привидение из спектакля, - ответила я. - Для чего ты разыграл эту комедию?
        На черном лице зубы сверкали, словно жемчужины.
        - Это была диверсионная вылазка, - с удовлетворением произнес он.
        - Диверсионная? Я правильно тебя поняла? О боже, ты побывал в английском лагере? Боже мой! Надеюсь, не один?
        - Я не мог лишить своих людей такого удовольствия, поэтому оставил троих охранять тебя, а с остальными совершил весьма успешную вылазку. - Он с гордостью посмотрел на мое ожерелье. - Это шплинты от орудийных повозок. Мы не могли похитить пушки и даже бесшумно повредить их, но им не удастся далеко уйти без колес.
        Я критически осмотрела свое ожерелье:
        - Все это прекрасно, но не смогут ли они сделать новые стержни? Кажется, ты делал нечто подобное из толстой проволоки.
        Он кивнул с самодовольным видом.
        - Может быть, и смогут. Но на что им стержни, если у них нет колес?
        Он приподнял брезент, закрывающий вход в палатку, и указал на подножие холма, где Мурта, черный, как демон, с такими же черными помощниками бросал в костер последние из тридцати двух больших деревянных колес. Снятые с колес железные ободья грудой лежали рядом. Фергюс, Кинкейд и еще несколько молодых ребят затеяли игру, гоняя их при помощи палок. Я засмеялась.
        - А ты, оказывается, умный, Джейми.
        - Может быть, я и умный, но ты - полуголая, а мы сейчас отправляемся. Нет ли у тебя чего-нибудь, что можно было бы надеть? Мы связали их часовых и оставили в заброшенном загоне для овец, но скоро лагерь проснется, а он недалеко от нас, поэтому нам лучше скрыться.
        И словно в подтверждение его слов палатка у меня над головой дрогнула, как будто бы кто-то разрушил ее каркас с одной стороны. Я испуганно вскрикнула и схватила седельные сумки, в то время как Джейми поспешил отдать последние распоряжения, перед тем как тронуться в путь.
        Миновал полдень, когда мы добрались до местечка Транент. В обычно спокойной деревушке, расположенной высоко в горах, царило необычайное оживление в связи с прибытием шотландской армии. Основная часть селения расположилась на склонах гор, откуда была прекрасно видна небольшая равнина, простирающаяся до самого моря. Деревушка представляла собой перевалочный пункт. Поскольку сюда постоянно прибывали все новые и новые воинские части на смену только что ушедшим, в самой деревне и в ее окрестностях было полно народу, многочисленные посыльные сновали из конца в конец, кто на пони, а кто и на своих двоих. Женщины, дети и те, кто следовал вместе с армией, заполнили все дома или обосновались прямо на улице, под стенами, греясь на появлявшемся время от времени солнышке, порой с младенцами на руках. Те, кто отправлялся на войну, расспрашивали посыльных о самых последних событиях на полях сражений.
        Мы разбили лагерь на краю деревни, и Джейми послал Мурту узнать о месте нахождения лорда Джорджа Муррея - командующего армией, а сам спешно приводил себя в порядок в одном из домов.
        Мой собственный вид оставлял желать лучшего. Хотя лицо не было вымазано углем, как у Джейми, на нем были серые, грязные потеки - свидетельство ночевок под открытым небом. Хозяйка дома дала мне полотенце и расческу, и я как раз сидела за ее туалетным столиком, борясь со своими непокорными кудрями, когда дверь внезапно отворилась и моему взору предстал лорд Джордж собственной персоной.
        Его обычно безупречное платье потеряло нескольких пуговиц и имело неопрятный вид, одна подвязка спущена, шейный платок развязан, парик небрежно засунут в карман, а его собственные каштановые пряди торчат в разные стороны, как будто он яростно дергал за волосы сам себя.
        - Слава богу! - воскликнул он. - Наконец-то я вижу нормальное лицо!
        Потом он подался всем корпусом вперед, подозрительно разглядывая Джейми. Большую часть угля муж смыл, но серые ручейки текли по его лицу и покрыли черными пятнами рубашку на груди, а уши, которые он в спешке забыл как следует вымыть, все еще были очень грязными.
        - Что… - начал было лорд Джордж, но тут же умолк и несколько раз тряхнул головой, как бы стараясь избавиться от наваждения, после чего продолжил разговор как ни в чем не бывало.
        - Как дела, сэр? - почтительно осведомился Джейми, делая вид, что не замечает хвостика парика с ленточкой, выглядывающего из кармана лорда и виляющего, словно собачка хвостом, при каждом резком движении его светлости.
        - Как дела? - эхом отозвался тот. - Ну что ж, я скажу вам, сэр! Она направляется на восток, затем на запад, половина ее спускается в долину, в то время как другая половина отправляется черт знает куда! Вот как обстоят дела!.. Она, - пояснил он, моментально успокоившись после вспышки, - это верная его высочеству шотландская армия.
        Еще немного успокоившись, он стал рассказывать нам о событиях, происходивших в Траненте после прибытия сюда его армии.
        Прибыв в Транент, лорд Джордж оставил б?льшую часть людей, а сам с маленьким отрядом поспешил занять позицию на горном кряже, у подножия которого простирается равнина. Принц Карл, прибывший сюда чуть позже, был недоволен действиями лорда Джорджа и громко высказался по этому поводу в присутствии множества людей. Взяв половину армии, его высочество отправился на запад, к герцогу Перту, тоже считавшемуся главнокомандующим армией. Скорее всего, он сделал это, чтобы попытаться атаковать Престон.
        Таким образом, армия разделилась, а его светлость Джордж вступил в переговоры с жителями деревни, которые знали окружающую местность намного лучше, чем его высочество или сам главнокомандующий. В это время О’Салливан, ирландский наперсник принца, принял решение перевести людей лохиельского Камерона в церковный двор Транента.
        - Коуп, конечно, привез с собой пару легких полевых пушек и открыл огонь по лохиельцам, - угрюмо продолжал лорд Джордж, - так что мне пришлось сегодня основательно повозиться с этим. Глава клана был, естественно, расстроен тем, что многие его соплеменники получили ранения. Он попросил, чтобы их отвели назад, и, конечно, я выполнил его просьбу. Потом появился вдруг этот О’Салливан, приспешник его высочества! Только потому, что он высаживался на остров Эрискей с его высочеством, это ничтожество считает… Так или иначе, он является ко мне и заискивающим тоном уговаривает вернуть Камеронов в церковный двор, мол, это необходимо - заметьте, необходимо, - если мы будем наступать с запада. Я объяснил ему, причем ясно и понятно, что мы будем наступать с востока, если вообще будем. Начало военных действий в данный момент и впрямь маловероятно, тем более что мы не знаем точно, ни где находится половина наших людей, ни где находится принц Карл.
        Он произнес последнюю фразу таким тоном, что стало ясно: местонахождение его высочества принца Карла для него вопрос сугубо праздный, не имеющий практического значения.
        - А предводители кланов! Камерон Лохиельский вытянул жребий, согласно которому должен сражаться на правом фланге, если, конечно, сражение состоится. Но Макдональды, которые в свое время согласились участвовать в жеребьевке, вдруг опротестовали ее результаты и заявили, что они вообще не станут участвовать в боевых операциях, если им не будет отведено их традиционное место на правом фланге.
        Лорд Джордж, начавший свой рассказ довольно спокойно, подойдя к концу, разгорячился, вскочил на ноги и стал энергично ворошить шевелюру обеими руками.
        - Люди Камерона весь день занимались строевой подготовкой. Они так намаршировались, что, наверное, не помнят, где у них член, а где задница, да простит меня мадам, - произнес он, бросив на меня смущенный взгляд. - Люди Кланраналда затеяли кулачный бой с людьми Гленгарри.
        Он замолчал, выставив вперед подбородок и покраснев, по-видимому, от гнева.
        - Если бы Гленгарри не был тем, кем он является… я бы… ну ладно.
        Он мысленно разделался с Гленгарри, сделав резкий жест рукой, и опять зашагал по комнате.
        - Во всем этом есть лишь один утешительный момент, - снова заговорил он, - а именно: в ответ на наши действия англичане вынуждены поворачивать назад. Войскам Коупа пришлось давать задний ход не менее четырех раз, и сейчас его правый фланг оттянут чуть ли не к самому морю, и он, несомненно, ломает голову, пытаясь угадать, что, черт побери, мы предпримем на этот раз.
        Он наклонился и выглянул в окно, как будто ожидая увидеть самого генерала Коупа, двигающегося по главной дороге, чтобы спросить его об этом.
        - А… где все же находится ваша армия сейчас, сэр?
        Джейми сделал движение, как бы собираясь присоединиться к его светлости и начать расхаживать по комнате. Но я остановила его, ухватив за ворот рубашки. Вооружившись полотенцем и тазиком с теплой водой, я стала смывать сажу с ушей мужа. И вот они уже вернулись из небытия, розовые при ясном свете дня.
        - На холме, как раз к югу от города.
        - Значит, мы все еще удерживаем высоту?
        - Да, и внешне это выглядит утешительно. - Его светлость вздохнул. - Однако такая позиция мало что нам дает. Ведь почва у подножия гор заболочена. Бог мой! Вдоль подножия горы тянется канава в шесть футов шириной и в сотню футов длиной, до краев наполненная водой. Две армии сейчас разделяет расстояние в каких-нибудь пятьсот ярдов, но они могут превратиться в пятьсот миль.
        Лорд Джордж полез в карман за платком, намереваясь вытереть мокрый лоб, но вместо платка вытащил парик и теперь стоял, недоуменно взирая на него.
        Я робко протянула свой испачканный угольной пылью носовой платок. Он закрыл глаза, поднес его театральным жестом к носу, словно вдыхая аромат духов, и поклонился мне с обычной своей галантностью.
        - Весьма вам обязан, мэм!
        Он тщательно вытер лицо и, вернув мне платок, водрузил на голову свой растрепанный парик.
        - Будь я проклят, - решительно продолжал он, - если позволю этому дураку проиграть сражение!
        Он повернулся к Джейми и неожиданно спросил:
        - Сколько у вас людей, Фрэзер?
        - Тридцать, сэр.
        - А лошадей?
        - Шесть, сэр. Да еще четыре вьючных животных - пони.
        - Вьючных животных? Надо понимать, что они везут провизию для ваших солдат?
        - Да, сэр. Шестьдесят мешков провизии, конфискованной у англичан прошлой ночью. Да еще одна шестнадцатидюймовая мортира, сэр.
        Джейми произнес последнюю фразу с таким из ряда вон выходящим высокомерием, что я едва удержалась от желания заткнуть ему рот платком. Лорд Джордж некоторое время молча взирал на него, затем уголки его рта раздвинулись в улыбке.
        - Вот как? Пойдемте со мной, Фрэзер. Вы мне все расскажете по пути.
        Он быстро направился к двери, и Джейми, многозначительно взглянув на меня, схватил свою шляпу и последовал за ним.
        У самой двери лорд Джордж вдруг остановился, осмотрел могучую фигуру Джейми, распахнутый ворот его рубашки и плащ, в спешке переброшенный через руку.
        - Несмотря на то что я спешу, Фрэзер, мы должны соблюдать правила приличия. Идите поцелуйте жену на прощание. Встретимся на улице.
        Повернувшись на каблуках, он отвесил мне такой низкий поклон, что косичка его парика взлетела вверх.
        - Ваш слуга, мэм.
        Я уже имела представление о военных действиях и понимала, что в ближайшее время ничего существенного не произойдет. Так оно и случилось на самом деле. Отряды солдат маршировали по единственной в деревне улице. Жены, сопровождающие мужей на войну, и оказавшиеся на улице жители Транента скитались по деревне, не зная, то ли податься куда-нибудь отсюда, то ли остаться на месте. То и дело сновали в толпе курьеры.
        Я встречалась с лордом Джорджем в Париже. Он, несомненно, принадлежал к числу людей, способных пренебречь правилами этикета в интересах дела, и тем не менее то, что он самолично явился к Джейми, я склонна была объяснить скорее его недовольством действиями принца Карла и желанием избежать общения с О’Салливаном, нежели желанием обрести в лице Джейми соратника и единомышленника. При том что общая численность шотландской армии колебалась от полутора до двух тысяч человек, отряд из тридцати человек вряд ли можно было считать существенной добавкой, но уж совсем не принимать в расчет тоже было бы несправедливо.
        Я взглянула на Фергюса, крутившегося на месте словно веретено, и мне вдруг пришло в голову, что я могу использовать его в качестве курьера. Недаром же народная мудрость гласит, что в царстве слепых и одноглазый - король. По аналогии с этой пословицей я изобрела свою, основываясь на собственном жизненном опыте, и у меня получилось следующее: «Когда никто не знает, что предпринять, любого с мало-мальски дельным предложением надлежит выслушать».
        У нас в сумках имелись и бумага, и чернила. Я села сочинять письмо. При этом хозяйка дома наблюдала за мной с благоговейным восторгом - вероятно, никогда прежде ей не доводилось видеть пишущую женщину. Письмо предназначалось Дженни Камерон. Это она в отсутствие брата провела через горы триста мужчин своего клана, когда принц Карл поднял знамя восстания. Когда брат ее, Хью, вернувшись домой, узнал, что произошло, он бросился сломя голову в Гленфиннан, чтобы занять по праву принадлежащее ему место вождя клана, но Дженни отказалась вернуться домой и заявила, что будет участвовать в сражении. Она была счастлива присутствовать на встрече с принцем Карлом в Эдинбурге, где его приверженцы оказали ему восторженный прием, и преисполнилась решимости сражаться за своего принца.
        У меня не было печати, но в одной из сумок хранилась шотландская шапочка Джейми с гербом клана Фрэзеров и девизом. Я запечатала письмо расплавленным воском свечи и оттиснула на нем наш герб. Получилось довольно внушительно.
        - Вручишь шотландской миледи с веснушками, - проинструктировала я Фергюса и с удовольствием наблюдала, как он пулей вылетел из дома и помчался по улице.
        Я понятия не имела, где находилась Дженни в этот момент. Но офицеры были расквартированы в доме пастора, недалеко от церкви, оттуда и следовало начинать поиски. По крайней мере, Фергюс займется делом и у него не будет времени для баловства.
        Отправив свою депешу, я обратилась к хозяйке дома:
        - Не найдется ли у вас в доме таких вещей, как одеяла, салфетки, нижние юбки?
        Вскоре я поняла, что не ошиблась в оценке личности Дженни. Женщина, которой удалось поднять триста человек и повести их на войну за щеголя с итальянским акцентом, к тому же любителя бренди, должна была не только оказаться легкой на подъем, но и обладать редким талантом подчинять людей своей воле.
        - Весьма разумно, - сказала она, выслушав мой план. - Кузен Арчи, я полагаю, принял некоторые меры, но, естественно, ему уже сейчас хочется быть со своей армией.
        Она вскинула голову чуть выше.
        - В конечном счете, именно там и будет происходить все самое интересное! - грустно усмехнулась она.
        - Но почему вы не настояли? - удивилась я.
        Она рассмеялась; маленькое, простое лицо с круто срезанным подбородком делало ее похожей на добродушного бульдога.
        - Я настояла бы, если бы умела, но я не умею, - честно призналась она. - Теперь, когда здесь Хью, он всячески старается отправить меня домой, но…
        Она оглянулась вокруг, желая убедиться, что нас никто не подслушивает, и таинственно прошептала:
        - Будь я проклята, если отправлюсь домой и буду сидеть сложа руки. Я останусь здесь до тех пор, пока смогу приносить хоть какую-нибудь пользу.
        Стоя на ступеньках дома, она задумчиво глядела на главную улицу.
        - Сомневаюсь, что они прислушаются ко мне, - сказала я. - Ведь я - англичанка.
        - Да, вы правы, - ответила Дженни. - Зато послушают меня. Я не знаю, сколько будет раненых, дай бог, чтобы их было не много. - Она быстро перекрестилась. - Но нам лучше всего начать с домов возле церкви. Будет меньше хлопот с водой. Колодец там совсем близко.
        Она проворно спустилась вниз по ступенькам и зашагала к дому пастора. Я последовала за ней.
        Порукой нам служили не только способность мисс Камерон управлять людьми и сама ее незаурядная личность, но также и осознание того факта, что сидеть и ждать неизвестно чего - самое бесплодное занятие для человека. Впрочем, мужчины обычно этого не понимают. В отличие от женщин. К вечеру, когда солнце скрылось за транентской церковью, мы сформировали санитарный отряд - основу будущего госпиталя.
        Листья начали падать с лиственницы и ольхи в ближнем лесу. Они ложились желто-коричневым ковром на сухую землю. Порой засохшие и свернувшиеся в трубочку листья подхватывал ветер, подымал их вверх и гнал по воздуху, словно крошечные суденышки в бурном море. В какой-то момент ветер стих, и один из таких листочков замедлил свой полет и стал медленно опускаться рядом со мной. Я поймала его на ладонь и держала, восхищаясь совершенством формы, кружевом рисунка поверхности. Новый порыв ветра подхватил листок, швырнул его на землю и понес дальше по пустынной улице.
        Щурясь от солнца, медленно опускающегося за горизонт, я смотрела на гребень горы за городом, где расположилась лагерем шотландская армия. Половина армии его высочества возвратилась час назад, чтобы соединиться с войском лорда Джорджа. На таком расстоянии я различала лишь отдельные чернеющие на фоне серого неба фигурки людей, преодолевающих горный перевал. В четверти мили от конца улицы я увидела первые костры англичан, казавшиеся белыми при свете дня. Удушливый дым горящего в домашних очагах торфа и острый запах английских костров заглушали запах моря.
        Все шло своим чередом. Жен и родственников шотландских солдат встречали с неизменным гостеприимством и не только давали им приют, но и приглашали разделить трапезу с непременной соленой сельдью. Мой собственный ужин ждал меня в доме, но мне совсем не хотелось есть.
        Возле моего локтя вдруг возникло невысокого роста существо.
        - Не изволите ли пойти к столу, мадам? Хозяйка приготовила еду и ждет вас.
        - О! Да-да, Фергюс. Иду.
        Я бросила последний взгляд на горный кряж и повернулась, чтобы идти к дому.
        - А ты, Фергюс, идешь? - спросила я, увидев, что он продолжает стоять на месте.
        Он приложил руку козырьком к глазам, стараясь рассмотреть, что происходит на вершине гор за городом. Подчинившись приказу Джейми остаться при мне, он всей душой желал иного - быть там, с готовящимися к битве солдатами.
        - Да-да, мадам. - Он повернулся, вздохнул и зашагал вместе со мной к дому.
        Долгие летние дни незаметно уступили место темноте, и задолго до того, как мы закончили свои приготовления, зажглись лампы. Ночной покой на улицах нарушался постоянным перемещением солдат и вспышками костров на горизонте. Фергюс, не в силах усидеть на месте, сновал из дома в дом, доставляя депеши, собирая сплетни, возникая внезапно, словно из-под земли, подобно маленькому призраку, с глазами, блестящими от возбуждения.
        - Мадам, - произнес он, осторожно дергая меня за рукав, когда я рвала простыни на узкие полоски и складывала в кучу, готовя для стерилизации. - Мадам!
        - Ну что на сей раз, Фергюс? - спросила я слегка раздраженно, потому что одновременно объясняла женщинам из санитарного отряда, что, ухаживая за ранеными, необходимо часто мыть руки.
        - Вас спрашивает мужчина, мадам. Там мужчина, мадам. Он хочет поговорить с командующим армией его высочества. Говорит, что у него важное сообщение.
        - Разве я ему мешаю?
        Я как раз пыталась справиться с неподатливым швом на рубашке и пустила в ход собственные зубы. Закусила конец его и дернула изо всех сил. Послышался громкий треск рвущейся материи, дальше пошло как по маслу. Я выплюнула прилипшие к языку нити.
        Фергюс по-прежнему стоял рядом, терпеливо ожидая, когда я вновь обращу на него внимание.
        - Ну ладно. Чем я могу ему помочь?
        - Если бы вы разрешили, мадам, - выпалил Фергюс, - я бы отвел его к хозяину. А он сможет устроить этому человеку встречу с командующим.
        Джейми, в представлении Фергюса, мог сделать все: пройти по воде, превратить воду в вино и устроить таинственному незнакомцу, появившемуся неизвестно откуда, встречу с лордом Джорджем.
        Я поправила волосы, убрав их под чепчик, но они снова упали на глаза.
        - Этот человек где-нибудь здесь поблизости?
        Фергюс, казалось, только и ждал этого вопроса. Он тут же юркнул в открытую дверь и через минуту вернулся с худощавым молодым мужчиной, чей цепкий взгляд тут же остановился на мне.
        - Миссис Фрэзер?
        Незнакомец неловко поклонился, вытирая руки о бриджи, будто не зная, что с ними делать, и в то же время демонстрируя готовность заняться делом, если представится такая возможность.
        - Я… я Ричард Андерсон из Уитбурга.
        - Очень приятно, - приветливо ответила я. - Мой слуга говорит, что у вас есть важное сообщение для лорда Джорджа.
        Он кивнул, по-птичьи дернув головой:
        - Видите ли, миссис Фрэзер, в этих местах прошла вся моя жизнь. Я знаю местность, где находятся войска, как свои пять пальцев. И с вершины гор, где стоит шотландская армия, можно спуститься вниз по тропинке, минуя глубокий ров.
        - Понятно.
        При этих его словах у меня заныло под ложечкой. Если шотландцам предстоит вступить в бой на восходе солнца завтра утром, они должны будут начать спуск с горы ночью. И чтобы наступление прошло успешно, надо прежде всего благополучно переправиться через этот ров или обойти его. Хотя я и считала, что знаю, как именно должны развиваться события дальше, я абсолютно не была уверена, что так все и будет на самом деле. Будучи женой историка - как обычно, при воспоминании о Фрэнке сердце у меня сжалось от тупой боли, - я знала, насколько ненадежны исторические свидетельства. Поэтому не считала, что мое вмешательство или невмешательство способно что-либо изменить.
        Какое-то мгновение я судорожно соображала, что произойдет, если я попытаюсь помешать Ричарду Андерсону встретиться с лордом Джорджем. Повлияет ли это на исход завтрашнего сражения? Будет ли шотландская армия, включая Джейми и его соплеменников, разгромлена во время спуска с горы там, где проходит ров? Или лорд Джордж придумает что-нибудь получшее? Или же Ричард Андерсон сам попытается встретиться с лордом Джорджем?
        В любом случае можно было попытаться, ничем не рискуя. Я взглянула на Фергюса, сгорающего от нетерпения, и спросила:
        - Ты думаешь, что сможешь найти своего хозяина? Ведь там темно, ни зги не видно. Мне совсем не хочется, чтобы кого-нибудь из вас двоих подстрелили.
        - Я найду его, мадам, - уверенно заявил Фергюс.
        Я и без того знала, что найдет. Ведь он всегда словно носом чуял, где находится Джейми.
        - Ну ладно, - сдалась я. - Только бога ради, будь осторожен.
        - Хорошо, мадам, - проговорил он и молнией выскочил из дома.
        Прошло добрых полчаса, прежде чем я обнаружила, что нож, оставленный мною на столе, исчез. И только тут у меня заныло сердце: я велела Фергюсу соблюдать осторожность, но забыла сказать, что он должен вернуться назад.
        Первый орудийный выстрел прозвучал на рассвете и прокатился звонким эхом по всей округе. Казалось, от него задрожал даже дощатый пол, на котором я лежала. Я вцепилась в руку женщины, спавшей со мной под одним одеялом. Из угла комнаты послышалось чье-то тревожное бормотание, а моя соседка зашептала:
        - Пресвятая Мария и Михаил, спасите нас…
        Женщины вскочили с пола. Но в комнате стояла мертвая тишина. Все настороженно ловили звуки, долетающие снаружи.
        Я заметила жену одного из шотландских солдат - миссис Макферсон. Она пыталась завесить одеялом окно. Лицо ее побелело от страха, и она крепко зажмуривала глаза при каждом громком звуке, доносившемся извне.
        Я вновь изменила свое мнение по поводу бесполезности моих знаний об исходе предстоящей битвы. Всем этим женщинам ничего не было известно ни о тайных тропах, ни о предстоящем на рассвете сражении. Они знали только одно - что их мужьям и сыновьям придется противостоять английской армии, оснащенной пушками и мушкетами и в четыре раза превосходящей их по численности.
        Предсказывать ход событий даже в хорошие времена - вещь неблагодарная. Я знала, что они мне не поверят. Самое лучшее, что я могла для них сделать, - это занять их делом. Перед моим мысленным взором возникла картина зарождающегося дня и лучи восходящего солнца, золотящие волосы рослого мужчины, что делало его прекрасной целью для пули противника. А рядом с ним - вооруженный огромным ножом мальчуган с глазами, пылающими верой в победу.
        - Дамы, - сказала я, - мы многое сделали. Но нам предстоит сделать еще больше. Нам будет нужен кипяток и, конечно, котлы для кипячения воды. И кастрюли поменьше. Мы будем кормить кашей тех, кто может есть, и поить молоком тех, кто не может. Нам нужны дощечки для накладывания шин. Бутылки и кувшины, чашки и ложки. Швейные иглы и нитки. Миссис Макферсон, будьте так добры…
        Я практически ничего не знала об исходе сражения, разве что только, на чьей стороне будет победа и что потери армии якобитов будут небольшими. В моей памяти вновь всплыла та старая книжонка, из которой я почерпнула эти сведения.
        Потери. Значит, имеются в виду убитые. Но ведь в некоторых случаях и раненых можно отнести к потерям, а у нас в доме к полудню их было уже гораздо больше тридцати. К тому же в Транент все шли и шли победители, и они вели с собой своих раненых товарищей, помогая им из последних сил.
        Вдобавок ко всему его высочество приказал, чтобы раненых англичан эвакуировали с поля боя и оказывали им помощь в первую очередь. Они являются «подданными его отца», сурово добавил он, сделав ударение на слове «отец», и я следовала его указаниям. Видно, впопыхах его высочество забыл, что шотландцы, благодаря которым он сегодня выиграл сражение, в сущности, тоже были подданными его отца.
        Услышав об этом, я сказала Дженни Камерон:
        - Принимая во внимание поведение отца и сына, шотландцам, наверное, следовало бы просить Святого Духа не помогать им сегодня.
        По лицу миссис Макферсон было видно, что она ужаснулась такому богохульству, а Дженни рассмеялась.
        Крики и радостные возгласы заглушали слабые стоны раненых, которых несли на самодельных носилках, но чаще всего они шли сами, опираясь на плечи товарищей. Некоторые, однако, нетвердо держались на ногах по другой причине, так как успели изрядно напиться. Боль от ран казалась не столь мучительной в свете только что одержанной победы. Несмотря на то что комната была полна раненых, нуждающихся в уходе и лечении, в ней царил неистребимый дух веселья.
        - Боже, ты видел, как они удирали, словно маленькие мышки от кошки? - спрашивал один раненый другого, забыв об ужасном ожоге руки от костяшек пальцев до самого плеча.
        - И немало их лишилось своих хвостов, - вторил ему товарищ, хрипло посмеиваясь.
        И все же радость была не всеобщей. И тут и там виднелись небольшие группы шотландцев, медленно шагающих по склону горы. Они несли остывшие тела своих товарищей: концы пледов прикрывали их лица с неподвижным, отрешенным взглядом, обращенным к небесам.
        Это было первое серьезное испытание и для моих добровольных помощниц. Они тоже приняли вызов судьбы, как и солдаты на поле брани. Были минуты, когда они стонали, роптали, отказывались от своих обязанностей, но тут же с еще большей энергией окунались в работу, когда в этом возникала необходимость. Это, однако, не означало, что они прекращали жаловаться во время работы.
        Миссис Макмурдо вернулась с еще одной полной бутылью, которую поставили в отведенном для этого месте. Затем она направилась к лохани, где помещались бутыли с водой, слегка подслащенной медом. Эта пожилая женщина, жена одного из рыбаков Транента, у нас заведовала водой. В ее обязанности входило обходить раненых, уговаривая каждого выпить как можно больше подслащенного напитка. Затем она снова обходила раненых, но с другими, пустыми бутылями, чтобы они могли облегчиться.
        - Если бы ты не давала им так много воды, они бы столько не писали, - не в первый раз жаловалась она.
        - Им необходимо пить, - терпеливо разъясняла я, тоже уже не впервые. - Вода поддерживает кровяное давление на нужном уровне, возмещает часть жидкости, потерянной организмом, помогает избежать шока. Посмотри, женщина, многие ли из них умирают? - спросила я, неожиданно потеряв терпение при виде недовольного лица миссис Макмурдо, продолжавшей ворчать и жаловаться.
        Она издала неясный звук своим почти совсем беззубым ртом, и в ее хмуром тоне прозвучала какая-то отчаянная решимость - мол, хватит, зачем мне мучиться дальше?
        - Ммфм, - фыркнула она, но коль скоро взяла бутылки и вернулась к своим обязанностям, я расценила этот жест как временную уступку.
        Я вышла на улицу, чтобы хоть ненадолго избавиться от миссис Макмурдо и удушливой атмосферы, царящей в доме. Она была насыщена дымом и запахом немытых тел; у меня даже немного закружилась голова.
        А улицу заполнили пьяные мужчины, выкрикивающие победные лозунги, тащившие на себе различные военные трофеи. Одна группа солдат в красноватых тартанах клана Магилливрей тащила английскую пушку, обвязанную веревками, словно опасного зверя. Это сходство усугублялось украшавшими ствол и запальное отверстие отлитыми из металла фигурами волков, готовых к прыжку.
        «Предмет гордости генерала Коупа», - подумала я.
        Потом увидела знакомую фигурку, пристроившуюся у ствола пушки. Конечно же, это был Фергюс. Волосы у него торчали во все стороны - точь-в-точь ерш для мытья бутылок. Я закрыла глаза, мысленно благодаря Бога, затем открыла их и поспешила вниз по улице, чтобы стащить его с лафета.
        - Негодяй! - проговорила я, как следует встряхнув его, и обняла. - Ты почему улизнул и не вернулся? Если бы я не была так занята сейчас, я бы надрала тебе уши.
        - Мадам, - растерянно повторял он, щурясь на полуденное солнце. - Мадам…
        Я поняла, что он не расслышал ни единого сказанного мною слова, и уже мягче спросила:
        - С тобой все в порядке?
        На его лице, покрытом грязью и сажей, появилось смущенное выражение. Он кивнул и неуверенно улыбнулся.
        - Я убил английского солдата, мадам.
        - О?!
        Я не была уверена, в чем он сейчас нуждается: в поздравлениях или в утешении. Ему было всего десять лет.
        Он нахмурился и сморщил лицо, как будто пытаясь что-то вспомнить.
        - Я думаю, что убил его. Он упал, а я ударил его ножом.
        Фергюс растерянно смотрел на меня, как будто ожидая, что я либо опровергну его слова, либо помогу утвердиться в их правильности.
        - Пошли, Фергюс. Я накормлю тебя и уложу спать. Не думай больше об этом.
        - Хорошо, мадам.
        Он покорно пошел рядом со мной, но вскоре я поняла, что сейчас он рухнет ничком на землю.
        Я не без труда подхватила мальчика и поволокла к дому, где размещалось «хирургическое отделение» нашего госпиталя. Вначале я намеревалась накормить его, но, когда добралась туда, где О’Салливан безуспешно пытался организовать питание армии, обнаружила, что Фергюс спит сном праведника. Поэтому я оставила его на кровати в комнате, где одна из женщин присматривала за детьми, в то время как их матери оказывали помощь раненым. Кажется, сейчас это было самое подходящее для него место.
        Ближе к вечеру в доме набралось человек двадцать-тридцать раненых, и две мои помощницы буквально сбились с ног. Обычно в таком доме размещалась семья из пяти-шести человек, и сейчас просто яблоку негде было упасть. Раненые лежали вплотную друг к другу на полу. В окно мне были видны группы офицеров, входящих в дом пастора и выходящих из него. Там разместилось верховное командование. Я не отрывала глаз от двери, фактически не закрывавшейся ни на минуту, но среди вождей кланов, прибывающих для доклада о понесенных потерях и получения поздравлений, не видела Джейми.
        Я гнала прочь мучительное чувство тревоги, успокаивая себя тем, что не обнаружила его среди раненых. С самого утра я не могла найти время, чтобы заглянуть в палатку, где аккуратными рядами лежали погибшие воины, будто ожидая последней проверки. Впрочем, там он никак не может быть.
        «Конечно не может», - твердила я себе.
        И тут дверь широко распахнулась, и вошел Джейми. Я почувствовала, как при виде мужа у меня подкосились колени, и я удержалась на ногах, лишь ухватившись за трубу дымохода. Он искал меня. Его глаза быстро обежали комнату и остановились на мне. Умопомрачительная улыбка засияла на его лице.
        Он был весь черный от порохового дыма, со следами крови, и босой. Ноги в грязи по колено. Но он был цел и здоров и держался на ногах. Остальные детали меня не волновали.
        «Слава богу», - читала я в его синих глазах, и мои вторили им: «Слава богу».
        На этом наше короткое свидание закончилось. Нескончаемым потоком продолжали поступать раненые. Все физически здоровые жители деревни были привлечены к уходу за ними. Арчи Камерон, врач, курсировал между домами, оказывая помощь страждущим.
        Я организовала работу таким образом, чтобы солдаты из Лаллиброха поступали ко мне. Я осматривала их, определяя степень серьезности ранения, и в зависимости от этого решала их дальнейшую судьбу: легкораненых, способных самостоятельно двигаться, отправляла на попечение Дженни Камерон, умирающих - в церковь, расположенную напротив, где о них заботился Арчи Камерон. Я считала, что он сможет дать смертельно раненным настойку опия, да и сама обстановка могла принести какое-то успокоение.
        Серьезные раны я обрабатывала сама как могла. Со сломанными конечностями направляла в соседнюю комнату, где два хирурга из полка Макинтоша накладывали шины и фиксирующие повязки. Солдат с несмертельными грудными ранениями я старалась как можно удобнее разместить в импровизированной палате в полусидячем положении, чтобы было легче дышать. При недостатке кислорода и отсутствии хирургического инструментария я мало чем могла им помочь. Людей с серьезными черепными ранениями также приходилось отправлять в церковь - их судьба была предрешена. Я ничем не могла помочь, и им оставалось уповать если не на Арчи Камерона, то только на Бога.
        Но самыми тяжелыми случаями были раздробленные и оторванные конечности и ранения в брюшную полость. Мы не могли соблюдать стерильность. Конечно, я тщательно мыла руки, прежде чем приблизиться к больному, и следила за тем, чтобы мои помощницы делали то же, - по крайней мере, пока они были в моем поле зрения. Я так же строго требовала, чтобы все перевязочные материалы были проварены в кипятке. Но в других «пунктах» кипячение, несомненно, рассматривалось как пустая трата времени и потому игнорировалось.
        Если в «Обители ангелов» мне еще как-то удавалось убедить сестер и врачей в существовании микробов, то рассчитывать на такое же понимание со стороны шотландских женщин и армейских хирургов, являющихся одновременно и ветеринарами, не приходилось.
        Больше всего меня беспокоила судьба тех, кто может умереть от инфекции, а не от самой раны. Жителям Лаллиброха и еще нескольким я могла обеспечить чистые руки и чистые повязки. А остальным? Во время войны во Франции я усвоила одну непреложную истину: весь мир ты не можешь спасти, но можешь спасти человека рядом с тобой, если будешь действовать достаточно быстро.
        Джейми постоял с минуту у дверей, оценивая обстановку, и принялся помогать. Он перекладывал больных, носил кастрюли с горячей водой, ходил с ведрами за водой на центральную улицу Транента. Освободившись от страха, поглощенная работой, я на какое-то время совершенно забыла о нем.
        Сортировочный пункт любого полевого госпиталя весьма смахивает на скотобойню. Мой не был исключением. Земляной пол оказался как нельзя кстати, так как в него легко впитывалась кровь и другая жидкость. Но, с другой стороны, постепенно он становился скользким, превращаясь в жидкую грязь, и по нему становилось опасно ходить.
        Черный дым, приносимый ветром с поля брани, проникал в открытые окна и двери и оседал на только что продезинфицированный перевязочный материал и белье, повешенные для просушки у огня. Ни о какой стерильности в такой ситуации не могло быть и речи.
        Раненые прибывали партиями, подобно могучему приливу врываясь в коттедж и опрокидывая все вверх дном. Мы метались, пытаясь справиться с затопившей нас волной, а когда наконец начинался отлив, судорожно собирали выброшенный морем мусор.
        Но и в самой трудной работе бывают передышки. Стало чуть легче после обеда и перед заходом солнца. В это время поток раненых ослабевал и мы могли уделить больше внимания уже прибывшим. Работы по-прежнему было много, но все же у нас появлялась возможность перевести дыхание и оглядеться вокруг.
        Я стояла у открытой двери, наслаждаясь свежим морским воздухом, когда появился Джейми с огромной охапкой дров. Положив дрова возле очага, он подошел ко мне и остановился рядом, опершись рукой о косяк. По лицу у него текли струйки пота, и я потянулась к нему, чтобы стереть их краешком фартука.
        - Ты был в других домах? - спросила я.
        Он кивнул, с трудом переводя дыхание. Он показался мне очень бледным. Но поскольку лицо его было грязным от дыма и сажи, сказать наверняка я не могла.
        - Да. На поле сражения все еще продолжается мародерство; возможно, кое-кто из отсутствующих находится там. Наши раненые все здесь, но у некоторых ситуация иная.
        Он кивнул в дальний угол комнаты, где трое раненых из Лаллиброха лежали или сидели возле очага, добродушно переговариваясь с другими шотландцами.
        Несколько раненых англичан помещались отдельно, возле двери. Они разговаривали намного меньше, видимо, размышляли о смутной перспективе предстоящего плена.
        - У них не очень тяжелые ранения? - спросил Джейми, глядя на троих своих соплеменников.
        Я покачала головой.
        - Джордж Макклюр может потерять ухо, но я надеюсь на лучшее. Думаю, что все они скоро поправятся.
        - Хорошо.
        Он устало улыбнулся и вытер вспотевшее лицо краем своего пледа.
        Я обратила внимание на то, что он небрежно обмотал его вокруг тела, вместо того чтобы перебросить, как обычно, через плечо. Возможно, так ему было удобнее работать, но зато было жарче.
        Собравшись уходить, он потянулся за бутылью, висящей на крючке у двери.
        - Не трогай! - воскликнула я.
        - Почему? - удивленно спросил он, встряхивая бутыль с широким горлом. - Она полная.
        - Эта бутыль для сбора мочи, - ответила я.
        - О!
        Держа бутыль двумя пальцами, он хотел повесить ее на место, но я остановила его:
        - Вылей ее на улице и принеси воды из колодца. Вот в этой бутыли.
        Я протянула ему точно такую же глиняную емкость.
        - Только смотри не перепутай их!
        Он пробормотал в ответ что-то по-шотландски и двинулся к двери.
        - Эй! - крикнула я, внимательно посмотрев ему вслед. - Что с тобой?
        - А что? - спросил он, остановившись и стараясь заглянуть себе через плечо.
        - Вот это.
        Моя рука коснулась какого-то странного, грязного отпечатка на ткани его рубашки.
        - Это напоминает лошадиное копыто, - сказала я, не веря своим глазам.
        - Ах это…
        - Ты угодил под копыта лошади?
        - Да, но случайно, - сказал он в защиту лошади. - Обычно лошади не наступают на людей. Видимо, было очень скользко.
        - Конечно, - согласилась я, удерживая его за рукав. - Стой спокойно. Черт возьми, как это могло случиться?
        - Ничего страшного, - пытался вырваться он. - Все ребра целы, только небольшой синяк.
        - Да, небольшой, - саркастически заметила я и стала задирать ему рубашку на спине. К своему ужасу, я обнаружила чуть выше пояса четкий отпечаток лошадиной подковы, глубоко вонзившейся в тело. - Боже, здесь видны даже гвозди!
        Он невольно вздрогнул, когда я коснулась отметины рукой.
        - Это случилось во время налета отряда драгун, - пояснил он. - Шотландцы, привычные к маленьким пони, решили, что англичане намерены топтать их копытами своих лошадей. Запаниковав, они стали подныривать под животных, яростно разя их мечами в брюхо и ноги.
        - А ты считаешь, они не хотели затоптать вас?
        - Конечно нет, - нетерпеливо продолжал он. - Всадник не собирался прикончить меня таким образом. Более того, он старался избежать этого, но был зажат с двух сторон другими всадниками, и ему ничего не оставалось, как скакать на меня.
        Оценив ситуацию по глазам седока, Джейми бросился плашмя на землю, прикрыв голову руками буквально за какую-то долю секунды до того, как англичанин пришпорил коня.
        - Все еще лежа на земле, я попытался глубоко вздохнуть. Дышать было трудно, но боли я не ощущал. По крайней мере, в тот момент.
        Он потрогал рукой пораненное место, слегка морщась при этом.
        - Понятно, - сказала я, опуская конец его рубашки. - Ты мочился после этого?
        Он уставился на меня так, как будто я вдруг спятила.
        - Лошадь всей своей тяжестью наступила тебе на одну из почек, - объяснила я, теряя терпение: меня ждали раненые. - Мне необходимо проверить, нет ли крови у тебя в моче.
        - О, - с облегчением произнес он. - Я и не знал.
        - Давай проверим.
        Я взяла свой медицинский саквояж и отыскала в нем маленькую медицинскую мензурку для анализа мочи, которая сохранилась у меня со времен работы в «Обители ангелов».
        - Иди пописай в нее и принеси мне.
        Я протянула мензурку Джейми и поспешила к котлу, в котором кипятились перевязочные материалы.
        Оглянувшись, я заметила, что Джейми по-прежнему стоит, разглядывая мензурку с некоторым смущением.
        - Никак помощь нужна, парень? - весело окликнул его рослый английский солдат, лежащий на полу.
        Грязное лицо Джейми озарилось белозубой улыбкой.
        - О да. - Он наклонился, протягивая мензурку солдату. - Подержи ее, пока я буду целиться.
        Волна смеха прокатилась по рядам лежащих на полу раненых, на время заставив их забыть о своих страданиях.
        Немного помедлив, англичанин неуверенной рукой взял стеклянный сосуд. Солдат был ранен в бедро, и, хотя над верхней губой у него от слабости выступил пот, он улыбался.
        - Спорим на шесть пенсов, что не попадешь, - сказал он, поводил мензуркой и поставил ее на пол, в трех или четырех футах от босых ног Джейми.
        Джейми задумчиво посмотрел вниз, почесал подбородок одной рукой, как бы оценивая расстояние. Солдат, которому я перевязывала руку, перестал стонать, увлеченный происходящим.
        - Не скажу, что это будет легко, - возразил Джейми. - Но шесть пенсов! Думаю, ради такой внушительной суммы стоит постараться.
        Его обычно чуть прищуренные глаза сделались по-кошачьи лукавыми.
        - Шальные деньги, парень, - сказал англичанин, тяжело дыша, но продолжая улыбаться, - для меня.
        - Ставлю два серебряных пенса, - раздался голос одного из солдат Макдональда, лежащего в самом углу комнаты.
        Другой английский солдат, укрытый вывернутым наизнанку длинным плащом, свидетельствующим о его статусе пленного, стал энергично шарить в карманах.
        - Xa! Кисет с табаком против! - воскликнул он, победно размахивая маленьким матерчатым мешочком.
        Со всех сторон сыпались грубые шутки, сопровождаемые взрывами смеха. Джейми наклонился, поудобнее устанавливая мензурку.
        - Вот так будет нормально, - сказал он, расправляя плечи. - Все готовы?
        Англичанин, лежащий на полу, хихикнул:
        - Я готов.
        - Ну тогда начнем.
        Гул голосов мгновенно стих. Раненые приподнимались на локтях, чтобы получше видеть, что будет дальше, забыв и о боли, и о враждебных чувствах воюющих сторон.
        Джейми огляделся по сторонам, задержав взгляд на своих солдатах, кивнул им и медленно приподнял подол своего килта. Но тут же нахмурился и принялся сосредоточенно шарить под килтом. На его лице появилось растерянное выражение.
        - Когда я писал последний раз, он был там, - сказал Джейми, и комната содрогнулась от смеха.
        Довольный результатом своей шутки, он поднял килт выше и, ухватив руками свое весьма внушительное орудие, прицелился. Он прищурился, чуть подогнул колени и…
        Ничего не произошло.
        - Осечка! - заорал один из англичан.
        - У него порох отсырел, - вторил ему другой.
        - Пустой патронник! - добавил третий.
        Джейми недоуменно взглянул на свое оружие, вызвав новый взрыв веселья. Потом улыбнулся:
        - Ха! И правда, мой патронник пуст, вот в чем дело!
        Он протянул руку к батарее бутылок с подслащенной водой, вопрошающе взглянул на меня и, когда я кивнула, взял одну и поднял ее к своему широко открытому рту. Вода заливала его подбородок и стекала на рубашку, адамово яблоко театрально вздымалось при каждом глотке.
        - Ух!
        Джейми опустил бутыль, вытер рукавом подбородок и отвесил поклон благодарным зрителям.
        - Ну а теперь… - сказал он, наклоняясь вперед, но вдруг заметил выражение моего лица и застыл на месте.
        Он не мог видеть ни открывшуюся дверь, ни человека, стоящего на пороге, но внезапно воцарившаяся тишина подсказала ему, что пари не состоится.
        Его высочеству принцу Карлу Эдуарду пришлось наклонить голову, чтобы войти в дверь. Он явился проведать раненых. По этому случаю его высочество облачился в бархатные бриджи сливового цвета, хлопчатобумажные чулки в тон и - несомненно, в знак причастности к войне - в кафтан геральдических цветов клана Камерон, а через плечо у него был перекинут плед той же расцветки, заколотый на плече брошью. Его волосы были только что напудрены, а на груди сиял орден Святого Андрея.
        Принц стоял в проеме двери, милостиво давая возможность всем находящимся в комнате лицезреть его и одновременно преграждая путь сопровождающим лицам. Он окинул комнату взглядом, задержавшись на двадцати пяти раненых, лежащих на полу спина к спине, на хлопотавших над ними двух моих помощницах, на куче сваленных в углу кровавых повязок, на моем столе с лекарственными средствами и медицинскими инструментами и, наконец, на мне.
        Его высочество не особенно волновала судьба женщин, участвующих в военном походе, но он был весьма щепетилен в соблюдении светских правил.
        А я была женщиной, несмотря на пятна крови и гноя, украшавшие юбку, и выбившиеся из-под чепчика непокорные волосы.
        - Мадам Фрэзер, - сказал он, грациозно поклонившись мне.
        - Ваше высочество.
        Я сделала реверанс, втайне надеясь, что он долго здесь не задержится.
        - Ваш труд заслуживает самой высокой похвалы, мадам, - произнес он, при этом его мягкий итальянский акцент прозвучал более отчетливо, чем обычно.
        - О, благодарю вас. Будьте осторожны, ваше высочество. Не поскользнитесь. Здесь кровь.
        Его маленький рот крепко сжался, когда он осторожно обходил лужу крови, на которую я указала. Дверной проем освободился, и Шеридан, О’Салливан и лорд Балмерино вошли в комнату. Стало еще теснее. Теперь, когда правила приличия были соблюдены, Карл осторожно протиснулся между двумя тюфяками и, остановившись возле молодого солдата, положил ему руку на плечо.
        - Как тебя зовут, храбрый воин?
        - Гильберт Мунро… ваше высочество, - добавил солдат, явно робея в присутствии принца.
        Наманикюренные пальцы Карла коснулись повязки на культе - все, что осталось от правой руки Гильберта.
        - Вы принесли огромную жертву, Гильберт Мунро… - просто сказал Карл. - И я обещаю, что это не будет забыто.
        Рука принца погладила небритую щеку парня, и тот зарделся от радостного смущения.
        Передо мной лежал солдат с черепным ранением. Я зашивала ему рану, краем глаза наблюдая за Карлом. Медленно переходя от солдата к солдату, он не пропустил ни одного. Он останавливался возле каждого из двадцати пяти, спрашивал его имя и место жительства, выражал признательность и благодарность, поздравляя с победой, и сочувствие по поводу ранения. Солдаты, англичане и шотландцы, притихли, слышны были лишь слова принца и тихие голоса отвечающих на его вопросы раненых. Наконец он поднялся во весь рост, при этом отчетливо был слышен хруст его суставов. Край пледа принца волочился по грязи, но он, кажется, не замечал этого.
        - Я привез вам благословение и благодарность моего отца, - сказал принц. - Ваш сегодняшний подвиг никогда не будет забыт.
        Люди, лежавшие на полу, были не в состоянии изъявлять восторг надлежащим образом, но они улыбались и бормотали все вместе слова благодарности.
        Уже направляясь к выходу, Карл заметил Джейми, предусмотрительно отошедшего в сторону, чтобы грубые сапоги Шеридана не оттоптали его босые ноги. Лицо его высочества засияло.
        - Мой дорогой! Я не видел вас сегодня и стал беспокоиться, не случилось ли чего с вами. - Выражение укоризны появилось на его красивом, румяном лице. - Почему вы не пришли на ужин в дом пастора вместе с другими офицерами?
        Джейми с улыбкой поклонился принцу.
        - Мои люди здесь, ваше высочество.
        Принц удивленно поднял брови и открыл было рот, собираясь что-то сказать, но лорд Балмерино быстро приблизился к нему и шепнул что-то на ухо. Выражение лица Карла сразу изменилось.
        - Что я слышать? - обратился он к Джейми, как всегда в минуты волнения забывая следить за правильностью речи. - Его светлость говорит, что вы сами получили ранение.
        Джейми выглядел слегка сконфуженным. Он бросил быстрый взгляд в мою сторону, желая знать, слышала ли я слова принца, и, поняв, что, разумеется, слышала, снова посмотрел на Карла.
        - Это всего лишь царапина, ваше высочество.
        - Покажите мне.
        Слова принца звучали обыденно, но, несомненно, являлись приказом, и грязный плед был немедленно снят.
        Складки материи были почти черными с внутренней стороны. Рубашка под ним - в крови от подмышек до самого низа. Там, где кровь начала подсыхать, образовывались бляшки коричневого цвета.
        Дав солдату с черепным ранением немного отдохнуть, я подошла и приподняла рубашку Джейми. Несмотря на большое количество крови, я знала, что рана неопасна. Он стоял не шевелясь, и кровь уже не текла.
        Это был скользящий сабельный удар, нацеленный в ребра. Ему повезло. Если бы удар пришелся прямо, сабля вошла бы глубоко в тело между ребрами. А так - неглубокий порез длиной в восемь дюймов. Сейчас, когда тонкий срез кожи отошел от тела, снова потекла кровь. Здесь требуется всего лишь наложить несколько швов, и, если бы не эта вечная опасность инфекции, ранение можно было бы считать легким.
        Повернувшись, чтобы сказать об этом его высочеству, я застыла на месте, удивленная выражением его лица.
        Какую-то долю секунды мне казалось, что его высочеству, непривычному к виду крови, стало дурно от того, что ему только что довелось увидеть. Ведь даже многие опытные сестры, сняв повязку с бойца, не выдерживали и выскакивали на улицу, где их начинало рвать. Но вскоре они возвращались и спокойно продолжали обрабатывать рану. Ранения, полученные в бою, выглядят особенно страшно.
        Однако здесь было что-то другое. Не являясь прирожденным воином, Карл тем не менее был ранен и истекал кровью, как Джейми, в возрасте четырнадцати лет в его первом сражении при Гаэте. Нет, решила я, заметив, что принц успокоился. Его не может испугать вид ран или крови.
        Дело в том, что сейчас перед ним стоял не какой-нибудь батрак или пастух, не безымянный подданный, чей долг был сражаться за дело Стюартов. Джейми был его другом. И я подумала, что именно рана Джейми напомнила ему об этом. Ведь Джейми пролил свою кровь, выполняя его, Карла, приказ; люди пострадали в борьбе за его дело. Неудивительно, если осознание этого факта глубоко потрясло принца.
        Он долго смотрел на раненый бок Джейми. Затем поднял глаза и встретился с ним взглядом. Он схватил Джейми за руку и, склонив перед ним голову, тихо сказал:
        - Спасибо.
        В какой-то момент мне показалось, что из него может получиться король.
        На отлогом склоне за церковью по приказу его высочества была установлена палатка - последняя обитель павших в этом сражении. Англичан здесь не было, поскольку им оказывалось предпочтение в оказании медицинской помощи и среди них практически не было умерших от ран. Люди лежали рядами, с прикрытыми тканью лицами. Принадлежность шотландца к тому или иному клану можно было определить только по его одежде. Всех их должны были похоронить на рассвете. Макдональд из Кепоха привел старенького французского священника, согнувшегося под бременем лет. Его розовая сутана была небрежно надета поверх грязного шотландского пледа. Он медленно переходил от одного трупа к другому, творя молитву над каждым в отдельности.
        - Даруй ему вечный покой, о Господи, и пусть вечный свет сияет над ним.
        Машинально крестился и шел дальше.
        Я уже приходила в палатку и с замиранием сердца пересчитывала убитых шотландцев. Тогда их было двадцать два. Двадцать два шотландских солдата. Теперь их численность увеличилась. Стало двадцать шесть.
        Двадцать седьмой лежал рядом, в церкви, его последнем земном пристанище. Александр Кинкейд Фрэзер медленно умирал от ранений в грудь и в живот. Он умирал от внутреннего кровотечения, которое невозможно было остановить. Его принесли ко мне смертельно бледного. В течение нескольких часов он лежал, истекая кровью, на поле брани один среди трупов врагов.
        Он пытался улыбнуться мне, и я смочила водой его потрескавшиеся губы и смазала их маслом. Дать ему воды означало мгновенно убить, так как жидкость хлынет в его поврежденный кишечник, что немедленно приведет к смерти. Какое-то время я колебалась, осознавая серьезность его ранения и полагая, что быстрая смерть может быть еще и легкой, но потом… Я решила, что, скорее всего, он захочет встретиться со священником, по крайней мере для того, чтобы исповедаться. И поэтому я распорядилась отнести его в церковь, где отец Бенин заботился об умирающих так же, как я заботилась о живых.
        Джейми наведывался в церковь почти каждые полчаса, но Кинкейд держался удивительно долго, несмотря на то что жизнь постепенно покидала его. На этот раз Джейми долго не возвращался. Я поняла, что все кончено, и отправилась в церковь сама. Возможно, там потребуется и моя помощь.
        На том месте под окном, где лежал Кинкейд, было пусто, виднелось лишь большое грязное пятно. В палатке для мертвых Кинкейда тоже не оказалось, и никто не знал, где Джейми.
        В конце концов я нашла их на склоне холма, за церковью. Джейми сидел на уступе скалы с Александром Кинкейдом на руках. Кудрявая голова Кинкейда покоилась у Джейми на плече. Длинные волосатые ноги беспомощно повисли. Оба были неподвижны, словно скала, на которой они сидели, тихие, словно смерть, хотя только один из них был мертв.
        Я коснулась белой, дряблой руки Кинкейда и провела пальцами по густым каштановым волосам, таким неожиданно живым на этом теле. Мужчина не должен умирать девственником, но Кинкейд умер.
        - Он умер, Джейми, - прошептала я.
        Джейми продолжал сидеть молча, потом кивнул и открыл глаза, смирившись с неизбежным.
        - Я знаю. Он умер вскоре после того, как я принес его сюда. Но я не хотел, чтобы он умирал.
        Я взяла Кинкейда за плечи, и мы осторожно положили его на траву. Ночной ветерок шевелил стебли густой травы, и они нежно касались его лица, как бы отдавая ему последний земной поклон.
        - Ты не хотел, чтобы он умер заточенным в четырех стенах, даже если это стены церкви? - догадалась я.
        Над нами простиралось огромное небо, покрытое облаками. Оно было бескрайним и обещало вечный покой.
        Джейми задумчиво покачал головой, затем опустился перед телом Кинкейда на колени и поцеловал его широкий бледный лоб.
        - Когда придет мой час, я хочу, чтобы кто-нибудь поступил со мной так же, - тихо сказал он.
        Он прикрыл краем пледа кудрявую голову покойного и прошептал что-то по-гэльски, но я не поняла, что именно.
        Медицинский пункт для обслуживания раненых - не место для слез. Там слишком много дел. Я держала себя в руках и не позволяла себе плакать весь день, хотя поводов для этого было более чем достаточно. Но сейчас я дала волю слезам. Я уткнулась лицом в плечо Джейми, и он ласково гладил меня по спине. Когда я подняла глаза, вытирая слезы, то увидела, что он по-прежнему смотрит на лежащее на траве тело сухими глазами. Он почувствовал на себе мой взгляд и сказал:
        - Я оплакал его, когда он был еще жив, англичаночка. - И, помолчав немного, спросил: - Ну как там, в доме?
        Я высморкалась, вытерла нос, и, взявшись за руки, мы пошли вниз.
        - Ты должен помочь мне с одним раненым, - попросила я.
        - Кого ты имеешь в виду?
        - Хэмиша Макбета.
        Скованное скорбью лицо Джейми, сплошь в грязных пятнах, смягчилось.
        - Он появился наконец? Я рад. Рана не очень тяжелая, надеюсь?
        Я невольно отвела глаза.
        - Увидишь.
        Макбет был одним из любимцев Джейми. Молчаливый великан с кудрявой каштановой бородой, он являлся по первому зову Джейми и охотно сопровождал его в разных поездках. Он мало говорил, зато обладал чудесной улыбкой, которая вдруг появлялась из недр его густой бороды подобно цветку «Ночная красавица», который цветет редко, но славится своей неповторимой красотой.
        Я знала, что отсутствие этого добродушного великана после завершения сражения очень беспокоит Джейми. Я не уставала искать его среди раненых. Но солнце зашло, зажглись костры, а Хэмиша Макбета все не было, и я стала опасаться, что мы найдем его среди мертвых.
        Но он явился к нам в санитарный пункт полчаса назад, передвигаясь медленно, но без посторонней помощи. Одна нога была в крови сверху и до самой щиколотки, а странная походка наводила на мысль, что, по всей видимости, есть и еще какие-то раны. Но Макбет категорически отвергал всякую мысль о том, чтобы женские руки прикоснулись к нему и посмотрели, в чем там дело.
        Великан лежал на одеяле возле фонаря, держа руки на животе и уставившись в потолок. Он повел глазами из стороны в сторону, когда Джейми опустился на колени рядом с ним, но даже не шевельнулся. Я тактично держалась чуть поодаль, так чтобы он не разглядел меня за широкой спиной Джейми.
        - Привет, Макбет, - сказал Джейми, пожав запястье Хэмиша. - Как дела, дружище?
        - Нормально, сэр, - отвечал великан. - Только вот…
        Он замолчал.
        - Ну-ка, давай посмотрим, что там такое.
        Макбет не противился, когда Джейми откинул подол его килта.
        Взглянув через плечо Джейми на рану, я поняла, почему Макбет не подпускал нас к себе. Удар меча или пики угодил ему прямо в пах и скользнул вниз. В результате мошонка оказалась надорванной с одной стороны и одно яичко беспомощно повисло, готовое того и гляди оторваться. Его бледно-розовая поверхность походила на облупленное куриное яйцо.
        Джейми и еще два или три человека, лежавшие поблизости, при виде раны побледнели. Я заметила, как один из них непроизвольно сунул руку под одеяло, желая убедиться, что с ним все в порядке.
        Несмотря на то что рана выглядела ужасно, само яичко казалось неповрежденным, кровотечение было несильным. Я коснулась плеча Джейми и жестом показала ему, что рана не опасна. Радостный, Джейми дружески потрепал Макбета по колену:
        - Дела не так уж плохи, Макбет. Не беспокойся. Ты еще будешь отцом.
        Этот крупный мужчина лежал потупившись, но при этих словах поднял свой взгляд на командира.
        - Да я об этом не думаю. У меня уже есть шестеро ребятишек. То же самое говорит мне жена, когда я…
        Лицо Макбета залилось краской, когда со всех сторон послышались смех и веселые шутки.
        Джейми взглянул на меня, как бы заручаясь поддержкой, и, перестав смеяться, твердо заявил:
        - И в этом смысле тоже все будет в порядке.
        - Благодарю вас, сэр, - прочувствованно сказал Макбет, полностью уверовав в слова своего командира.
        - Но для этого, - серьезно продолжал Джейми, - его необходимо пришить. Так что решай, дружище.
        Он полез в открытый саквояж, где я держала изготовленные мною самодельные иглы. Намучившись с иглами, которыми обычно пользовались брадобреи, отворяющие кровь, я изготовила три дюжины собственных, отобрав для этой цели самые лучшие вышивальные иглы, какие только могла достать, нагрела их над пламенем спиртовки, слегка согнула, придав форму полумесяца, необходимую для сшивания поврежденных тканей. Сама же изготовила и хирургические нитки - кетгут. Очень кропотливое занятие, но, по крайней мере, я была уверена в стерильности своих материалов.
        Тонкая хирургическая игла выглядела крошечной, будучи зажатой в больших пальцах Джейми.
        Судя по тому, как неуклюже он, высунув язык от усердия, пытался вдеть нить в хирургическую иглу, его компетентность в области медицины была весьма ограниченной.
        - Или я сделаю это сам, или… - Он умолк на полуслове, так как уронил иглу и принялся искать ее в складках пледа Макбета. - Или, - повторил он с победным видом, поднимая только что найденную иглу перед изумленными глазами пациента, - это сделает моя жена.
        Легким кивком Джейми подозвал меня к постели Макбета. Я изо всех сил старалась держаться как можно более непринужденно. Взяла иглу из неловких рук Джейми и мгновенно вдела в нее нитку.
        Макбет переводил свои большие глаза с моих рук на огромные лапы Джейми, который старался к тому же придать им неуклюжий вид, выставляя напоказ искривленный палец. Мои же небольшие руки казались очень ловкими. Да так оно и было на самом деле. Наконец Макбет с покорным видом откинулся назад и пробормотал, что согласен, чтобы женщина прикоснулась к его интимному месту.
        - Да ты не беспокойся, приятель, - сказал Джейми, дружески потрепав его по плечу. - Ведь уже в течение некоторого времени она иногда касается моих интимных органов - и ничего: пока что не лишила меня мужского достоинства.
        Под дружный смех моих помощниц и пациентов Джейми хотел встать и уступить место мне, но я остановила его, сунув в руки небольшой флакон.
        - Что это? - спросил он.
        - Разбавленный водой спирт, - ответила я. - Жидкость для дезинфекции. Чтобы у него не возникло воспаления или чего-нибудь похуже, рану необходимо промыть.
        Макбет, будучи раненым, прошел какое-то расстояние пешком, поэтому вокруг раны скопилось немало засохшей крови и грязи. Зерновой спирт являлся неплохим антисептиком, даже наполовину разбавленный дистиллированной водой. Это было единственное эффективное средство против инфекции, и я упорно продолжала им пользоваться, несмотря на крики пациентов.
        Джейми перевел взгляд с флакона на рану и слегка поежился. Ему довелось испытать на себе действие этой жидкости, когда я обрабатывала рану на боку.
        - Ну, Макбет, лучше пусть тебе, чем мне, - сказал он, опустившись на колени, и вылил содержимое флакона на поврежденную часть тела.
        Душераздирающий крик сотряс стены дома, и Макбет скорчился, словно раненая змея. Когда крик стих, лицо у него было зеленоватого цвета. Но он уже не противился тому, чтобы я приступила к делу, невзирая на боль. Большинство раненых стойко переносили все, что мы проделывали над ними, и этот не был исключением. Он лежал не двигаясь, ужасно смущенный, уставившись на пламя горелки, и на протяжении всей операции ни один мускул у него не дрогнул. Только по тому, как менялся цвет лица от зеленоватого к белому, затем к красному - и так все время, - можно было судить о его истинном самочувствии.
        Наконец лицо стало стабильно красным. Это произошло после того, как я кончила зашивать и почувствовала, что пенис у меня в руках начал слегка твердеть. Уверовав теперь в слова Джейми, Макбет, едва дождавшись окончания операции, одернул подол килта и поспешил в укромный уголок комнаты, оставив меня хихикать про себя, уткнувшись в раскрытый медицинский саквояж.
        Я нашла прибежище в углу, где стоял ящик с медицинскими принадлежностями, и присела на него, прислонившись спиной к стене. Острая боль пронзила икры ног. Это была реакция на длительное физическое и нервное напряжение.
        Я сняла туфли, закрыла глаза и снова прислонилась к стене, чувствуя, как вместе с легкими судорогами, пробегающими от основания позвоночника к затылку, проходит напряжение.
        В состоянии крайней усталости возникает повышенная чувствительность кожи; когда необходимость тяжелой физической нагрузки минует, организм, настроившийся на определенный ритм, продолжает по инерции получать кровь в прежнем объеме, словно нервной системе невдомек, что мышцы насыщены ею в избытке. В такой ситуации надо дать себе покой, немедленно сесть и посидеть не двигаясь.
        В комнате, где лежали раненые, было душно и шумно; я имею в виду не раскатистый храп здоровых мужчин, а тяжелое, прерывистое дыхание. Слышны были сдержанные вздохи тех, кому дышать было больно, и стоны, помогавшие переносить страдания.
        Солдаты, лежавшие здесь, все были тяжелоранеными, но далеко не безнадежными. Однако я знала, что смерть бродит среди раненых по ночам и может подкрасться к кому-нибудь из тех, у кого защитные силы организма ослабли и кого снедают тоска, одиночество и страх. У некоторых солдат были жены, ночевавшие в соседних домах, но не рядом с мужьями.
        Здесь у них была только я. Если я не могла исцелить их или избавить от боли и страданий, то, по крайней мере, они видели, что они не одни, что кто-то стоит между ними и вечным мраком. И поэтому помимо специфически медицинской помощи моей обязанностью было просто находиться с ними рядом.
        Я поднялась и медленно пошла между рядами тюфяков, задерживаясь возле каждого, чтобы что-то сказать или просто поправить одеяло, погладить по голове, потереть ноги, сведенные судорогой. Подать воды одному, сменить повязку другому, угадать причину нервного напряжения новенького раненого, со спокойной деловитостью подать ему глиняную бутыль и почувствовать, как она становится тяжелой и теплой, а значит, больной облегчился.
        Я вышла на улицу опорожнить бутыль и решила постоять минутку, вобрать в себя частицу прохладной дождливой ночи и избавиться от навязчивого запаха мужского пота и ощущения грубой волосатой кожи.
        - Ты совсем мало спишь, англичаночка, - послышался голос с мягким шотландским акцентом.
        - Ты тоже не очень-то много спишь, - сухо ответила я.
        «Сколько же он не спал?» - спрашивала я себя.
        - Я спал в поле с солдатами прошлой ночью.
        - Да? Тогда все в порядке, - раздраженно возразила я, что вызвало у него смех.
        Шесть часов сна на мокрой земле перед сражением, в ходе которого на него наступила лошадь, он был ранен саблей, и еще бог знает что там было. А после этого он собрал своих солдат, вместе с ними отыскал и вынес с поля брани раненых соплеменников, доставил их в санитарный пункт, хоронил умерших и оказывал почести принцу. И за все это время я ни разу не видела, чтобы он ел, пил или отдыхал.
        Я не собиралась читать ему нотации, не говоря уже о том, что его место здесь, на одном из больничных тюфяков. К тому же находиться среди раненых тоже входит в его обязанности.
        - Ведь есть же еще женщины, кроме тебя, англичаночка, - мягко продолжал он. - Хочешь, я попрошу Арчи Камерона прислать сюда кого-нибудь на смену?
        Это звучало заманчиво, но я сразу же отбросила мысль об отдыхе из-за страха, что если признаю усталость, то просто не смогу держаться на ногах.
        - Не надо, - сказала я. - Я сумею продержаться до восхода солнца. Тогда кто-нибудь подменит меня на время.
        Чутье подсказывало мне, что, если они продержатся до рассвета, с ними все будет в порядке.
        Он тоже не пытался спорить со мной, лишь обнял за плечи и притянул к себе. В этот краткий миг мы поделились друг с другом остатками сил.
        - Тогда я останусь с тобой, - сказал он наконец, оторвавшись от меня. - Я все равно не смогу уснуть.
        - А как там другие солдаты Лаллиброха?
        - С ними Мурта.
        - Ну, тогда не о чем беспокоиться, - сказала я и в свете, падавшем из окна, увидела, что он улыбается.
        Возле дома стояла скамья, на которой в солнечные дни обычно сидела хозяйка, шила что-нибудь или же чистила рыбу. Я усадила Джейми на скамью рядом с собой. Он откинулся назад, привалившись спиной к стене.
        Его измученный вид напомнил мне о Фергюсе, о том, какой у него был растерянный и в то же время изумленный вид после боя. Я погладила Джейми по спине, он повернулся ко мне и прижался лбом к моему лбу.
        - Как это было? - спросила я, осторожно, но сильно массируя его напряженные плечи и шею. - Расскажи мне.
        Он немного помолчал, вздохнул и начал говорить, сначала медленно, запинаясь, потом все быстрее, как бы желая выговориться.
        - Мы не разводили костров, так как, по мнению лорда Джорджа, следовало завершить спуск с вершины горы затемно. И чтобы никто не заметил нас снизу. Некоторое время мы сидели в темноте, не смея даже разговаривать, так как голоса могли быть услышаны в долине. Итак, мы сидели. Потом я почувствовал, что в темноте кто-то вцепился мне в бедро. Я так и подпрыгнул от неожиданности, чуть язык себе не откусил.
        Судя по голосу, он улыбался.
        - Фергюс?
        - Ну конечно. Он полз по траве по-пластунски, маленький негодяй, и мне показалось, что это змея. Он шепотом поведал мне об Андерсоне, и я пополз за ним и отвел Андерсона к лорду Джорджу.
        Его речь замедлялась, и голос становился сонным.
        - Поступил приказ трогаться в путь, вскоре вся армия была на ногах и последовала за Андерсоном по одному ему известной тропинке.
        Ночь была темной и безлунной, без привычной пелены облаков, что вбирает в себя свет звезд и рассеивает его по земле. Поэтому, продвигаясь в полной темноте по узенькой тропинке вслед за Ричардом Андерсоном, каждый солдат видел только шаркающие ноги впереди идущего товарища. Постепенно тропинка среди густой травы становилась все более заметной.
        Армия продвигалась почти беззвучно. Приказы передавались шепотом от солдата к солдату. Палаши и секиры спрятаны в складках пледов, мешочки с порохом - на груди под рубашкой, у самого сердца.
        Только один раз во время марша шотландцы в полной темноте сделали привал и, устроившись поудобнее, насколько это позволяла темнота, подкрепились холодной пищей и прилегли отдохнуть, завернувшись в пледы, под самым носом у англичан.
        - Мы слышали, как они переговаривались между собой, - рассказывал Джейми.
        Его глаза были закрыты, руки закинуты за голову, а спиной он опирался на стену дома.
        - Представь себе: слышать, как люди просят друг друга передать соль или налить вина, и знать, что через несколько часов ты можешь убить их или они тебя. Тебе становится любопытно: а как выглядит тот человек, голос которого ты слышишь? А узнаешь ли ты этого парня, если встретишь его утром?
        И все-таки тревоги, связанные с предстоящим сражением, не подорвали силы «Черных Фрэзеров», прозванных так за черные физиономии, вымазанные до сих пор не смытым углем, и их командира, обходившихся без сна уже тридцать шесть часов. Джейми нарвал травы, сделал из нее подушку, завернулся в плед и лег в густую траву рядом со своими товарищами.
        Во времена службы Джейми во французской армии, несколько лет назад, один сержант объяснял новобранцам секрет крепкого сна в ночь перед битвой: «Устройся поудобнее, спроси свою совесть и покайся. Отец Хьюго говорит, что во время войны, даже если нет рядом священника, все грехи тебе будут прощены, если ты последуешь этому совету. А так как ты не сможешь совершить грех во сне - даже ты, Сименон, - то проснешься просветленным и смело можешь отправляться в бой. А коль скоро впереди тебя ждут либо победа, либо небеса, то о каком страхе может идти речь?»
        Хотя не все в приведенных выше словах сержанта казалось Джейми безупречным, в целом это был хороший совет. Успокоенная совесть облегчает душу, а повторение молитвы отвлекает от страшных мыслей, и ты спокойно спишь.
        Он смотрел вверх, в темное бездонное небо, и мечтал, чтобы затекшие мышцы спины и шеи расслабились и отдохнули в твердом объятии земли. Свет звезд казался бледным и тусклым в сравнении с яркими кострами англичан.
        Его мысли переключились на солдат, спящих здесь, рядом с ним. Он мог облегчить свою совесть молитвой перед сном, но ответственность за этих людей… Росс, Макмурдо, Кинкейд, Кент, Макклюр… Он прервался на минуту, чтобы вознести благодарность за то, что его жена и этот мальчик, Фергюс, были живы. Он стал размышлять о жене, желая воскресить в памяти ее ободряющую улыбку, чудесное тепло ее тела, нежно прильнувшего к нему, когда он обнял и поцеловал ее, прощаясь сегодня днем. Ему тогда захотелось, невзирая на усталость и ожидающего его на улице лорда Джорджа, бросить ее на постель и взять быстро, сразу же, даже не раздеваясь. Странно, но даже близость предстоящего сражения не охладила его желания. И даже сейчас…
        Но он не успел мысленно перечислить всех солдат: веки стали тяжелеть по мере того, как усталость брала свое. Усилием воли он подавил желание, всякий раз пробуждающееся в нем при мысли о жене, и вернулся к мысленной перекличке своих воинов, словно пастух, который и во сне продолжает считать овец, ведомых на бойню.
        «Но в данном случае ни о какой бойне речи быть не может, - изо всех сил старался он убедить себя. - Якобиты понесут лишь небольшие потери. Тридцать человек убитыми. Армия якобитов насчитывает две тысячи человек, и есть надежда, что в число убитых не попадут мои люди или их будет мало. Если она права».
        Он зябко поежился под пледом, стараясь отогнать внезапно шевельнувшееся в груди сомнение. Если бы, о боже, если бы все было именно так! И все-таки он не вполне верил в это, хотя видел ее возле той проклятой скалы, с лицом, искаженным от страха, широко открытыми от ужаса золотистыми глазами. Каждая клеточка ее тела трепетала, когда он схватил ее и потянул назад, чувствуя под ладонью нечто большее, чем хрупкое плечо. Возможно, ему следовало позволить ей вернуться в ее собственный мир. Нет, наверное, нет. Он знал, что должен был отпустить ее, но вместо этого потянул назад. Предоставил ей выбор, но удержал ее рядом с собой из-за страстного желания обладать ею. И она осталась. И дала ему возможность выбора: верить ей или нет. И выбор был сделан. И никакая сила на земле не может помешать приходу дня.
        Его сердце гулко стучало, отдаваясь в висках, паху и под ложечкой. Он пытался успокоить его, снова начав перебирать имена, одно имя под каждый удар сердца. Уилли Макнаб, Бобби Макнаб, Джорди Макнаб… Слава богу, молодой Рэбби Макнаб был в безопасности, дома. Уилл Фрэзер, Эван Фрэзер, Джефри Макклюр… а братьев Джорджа и Сорли считал? Сев поудобнее, он слабо улыбнулся и сразу же почувствовал боль в груди. Мурта. О, старина, по крайней мере, за тебя я не беспокоюсь. Уильям Муррей, Руфус Муррей, Джорди, Уоллас, Саймон…
        Наконец он закрыл глаза, предоставив всех их милости Божьей, и погрузился в чтение молитвы, которая более естественно звучала в его устах по-французски.
        Я начала свой обычный обход раненых, сменила пропитанную кровью повязку на ноге одного из них.
        Кровотечение уже должно было бы остановиться, но не останавливалось. Плохое питание и хрупкие кости. Если до рассвета оно не прекратится, мне придется просить Арчи Камерона или кого-нибудь из ветеринаров ампутировать ему ногу и прижечь культю.
        Мне претила даже сама мысль об этом. Человеку, зарабатывающему на жизнь физическим трудом, нелегко живется, даже когда все его конечности в порядке. Надеясь на лучшее, я наложила новую повязку с небольшим количеством квасцов и серы. Если это не поможет, то и вреда не причинит.
        - Будет жечь немного, - сказала я солдату, накладывая повязку.
        - Не беспокойтесь, мадам, я потерплю, - прошептал он в ответ и улыбнулся мне, несмотря на струйки пота, стекавшие по щекам.
        - Хорошо. - Я погладила его по плечу, убрала волосы со лба и дала попить. - Я проверю через час, если только ты выдержишь так долго.
        - Я вытерплю, - повторил он.
        Снова выйдя на улицу, я подумала, что Джейми уснул. Он сидел положив голову на сложенные на коленях руки. Но, услышав мои шаги, встрепенулся и взял меня за руку, когда я села рядом.
        - Я слышала пушечную пальбу на рассвете, - сказала я, думая о солдате с ногой, перебитой пушечным ядром. - Я боялась за тебя.
        Он тихо засмеялся.
        - Я тоже боялся, англичаночка. Мы все боялись.
        Шотландцы двигались неслышно, словно струйка дыма по высокой густой траве, медленным шагом. Было по-прежнему темно, но что-то изменилось в характере самой ночи. Изменилось направление ветра - вот что. Он дул теперь с моря на остывшую предрассветную землю, принося с собой шум волн, бьющихся о далекие берега. Несмотря на казавшуюся непроницаемой темноту, ему удалось разглядеть человека у самых ног. К счастью, он заметил его вовремя. Иначе неминуемо упал бы на него.
        Сердце замерло от неожиданности. Он опустился на корточки, чтобы лучше рассмотреть странную фигуру. Это, как оказалось, был красномундирник, к тому же спящий, а не мертвый и не раненый. Джейми изо всех сил вглядывался в темноту, прислушиваясь к дыханию спящих солдат. Он слышал только шум моря, шелест травы и шепот ветра. Звук крадущихся шагов растворялся в этих звуках. Он быстро оглянулся назад, облизав вдруг ставшие сухими, несмотря на влажный воздух, губы. Там были его солдаты. Он не имел права медлить. Один из шедших за ним мог не разобрать, куда наступает, и от неожиданности закричать. А они не имеют права подавать голос.
        Джейми положил руку на рукоятку своего кинжала, но воздержался от удара. Война есть война, но чувство чести не позволяло ему разить спящего противника.
        Человек явно был здесь один, на приличном расстоянии от своих товарищей. И он, конечно же, не часовой. Потому что даже самый беспечный часовой не уснет, зная, что вражеский лагерь находится рядом, на вершине горы. Скорее всего, солдату понадобилось облегчиться, он удалился от лагеря на некоторое расстояние, а потом пошел в другом направлении и, заблудившись, лег здесь и уснул.
        Металлическая часть мушкета Джейми была скользкой от влажных ладоней. Джейми вытер руки о плед, крепко сжал ствол и, описав в воздухе дугу, обрушил приклад мушкета на спину незадачливому англичанину. Руки солдата под влиянием удара непроизвольно взлетели вверх, но он не издал ни звука, уткнулся лицом в землю и застыл в полной неподвижности.
        Джейми наклонился и дрожащими руками стал ощупывать шею солдата в поисках пульса. Наконец нашел и выпрямился. За спиной раздался приглушенный испуганный возглас. Он быстро развернулся, уперев мушкет в плечо. Перед дулом мушкета стоял солдат из клана кепохских Макдональдов.
        - Бог мой! - прошептал солдат и перекрестился.
        Джейми гневно стиснул зубы. Это был чертов французский священник, одетый, по предложению О’Салливана, в рубашку и плед, как солдат.
        - Он твердил, что обязан совершить обряд причастия над ранеными и умирающими на поле брани, - объяснил мне Джейми, подтягивая повыше и застегивая на плече свой грязный плед: становилось холодно. - По мысли О’Салливана, если англичане захватят священника на поле битвы в сутане, они разорвут его на куски. А в таком виде, может быть, не тронут. Только в таком одеянии у него был совершенно дурацкий вид, - добавил Джейми.
        Священник же, убедившись, что перед ним шотландец, вздохнул с облегчением и хотел было что-то сказать… Молниеносным движением Джейми закрыл ему рот ладонью, не дав произнести ни слова.
        - Что вы здесь делаете, святой отец? - прошептал он в самое ухо священника. - Вы должны находиться в арьергарде армии.
        По удивленному взгляду священника Джейми понял, что служитель Бога был уверен, что именно там и находится. На самом же деле он заблудился в темноте. И сейчас, догадавшись о случившемся, в страхе опустился на колени.
        Джейми оглянулся назад. Он не осмелился заставить священника вернуться. В кромешной тьме его легко могли принять за противника и убить на месте. Встряхнув мужчину за шиворот, он яростно прошептал:
        - Ложись на землю и лежи, пока не прекратится стрельба.
        Священник согласно кивнул, но вдруг увидел тело английского солдата, лежащего на земле в нескольких футах от них. Он с ужасом уставился на Джейми и полез за бутылкой святой воды, которую носил на поясе вместо кинжала.
        Выразительно округлив глаза, Джейми сделал несколько жестов, пытаясь объяснить, что солдат не мертв, что он просто спит и вовсе не нуждается в услугах священника. Поняв, что его объяснения не достигли цели, Джейми схватил священника за руку и заставил его приложить пальцы к шее англичанина, чтобы он почувствовал биение пульса и убедился, что солдат жив. Замешкавшись со священником, Джейми остолбенел, когда вдруг услышал резкий голос, пронзивший темноту:
        - Стой! Кто идет?
        - У тебя не найдется водички попить, англичаночка? - обратился ко мне Джейми. - Во рту совсем пересохло, пока я рассказывал.
        - Негодяй! - воскликнула я. - Ты не смеешь прервать на этом рассказ! Говори же, что было дальше!
        - Сначала дай попить, - настаивал он, посмеиваясь, - и я расскажу тебе все.
        - Хорошо, - сказала я, протягивая ему бутылку с водой и наблюдая, как он осушает ее. - Что же было дальше?
        - Ничего, - ответил он, опуская бутыль и вытирая рот рукавом. - Как ты думаешь, что я собирался ему ответить?
        Он смеялся и пытался вырваться, так как я уже успела крепко ухватить его за ухо.
        - Ну-ну, отпусти же, - убеждал он меня. - И не стыдно тебе так обращаться с человеком, состоящим на службе у короля?
        - Ты ранен? Поверь, Джейми Фрэзер, что сабельный удар покажется тебе царапиной по сравнению с тем, что я сейчас с тобой сделаю, если…
        - О! Ты тоже угрожаешь? А помнишь, ты читала мне стихотворение: «Когда боль и отчаяние гнетут тебя, ангел-хранитель…» Ой!
        - В следующий раз я оторву его с корнем, - сказала я, отпуская его ухо. - Продолжай же. Мне пора возвращаться к раненым.
        Потирая ухо, он снова прислонился к стене и продолжал:
        - Итак, мы сидели на корточках, святой отец и я, уставившись в глаза друг другу, и прислушивались к голосам часовых в шести футах от нас.
        «Что там такое?» - спросил один, и я соображал, успею ли выхватить кинжал, прежде чем он выстрелит мне в спину, и как быть с его товарищем. Ведь на помощь священника рассчитывать не приходилось, ну разве что он прочитает молитву над моим трупом.
        Наступило томительное молчание; двое якобитов сидели на корточках на траве, все еще держась за руки и боясь пошевелиться.
        «А-а! Тебе все мерещится», - послышался наконец голос другого часового, и Джейми почувствовал, как пальцы священника, судорожно сжимавшие его руку, расслабились. «Да нет там никого. Только кусты дрока. Успокойся, парень», - уверенно заметил первый часовой.
        Джейми отчетливо слышал, как он похлопал по плечу своего напарника и топот башмаков - часовые пытались согреться.
        «Там чертова пропасть этих кустов. Но это вполне может быть шотландская армия».
        Джейми показалось, что он услышал сдавленный смех со стороны одного из «кустов дрока».
        Он взглянул на небо - звезды уже начали бледнеть. Каких-нибудь десять минут до начала рассвета, определил он. И тогда армия Джонни Коупа поймет, что шотландцы находятся не в часе ходьбы от них, как они считали, а буквально в двух шагах.
        Слева, со стороны моря, донесся какой-то звук. Он был слабым, почти неразличимым, но человека, искушенного в боях, сразу же насторожил бы.
        «Кто-то споткнулся о куст дрока», - пронеслось в голове Джейми.
        «Эй! Эй! - В голосе часового прозвучала нескрываемая тревога. - Что там происходит?»
        Священник и сам может позаботиться о себе, решил Джейми, выхватывая палаш, и в следующую же минуту в один прыжок оказался там, откуда исходил голос. Лица человека нельзя было рассмотреть, но фигура четко выделялась на фоне светлеющей ночи. Безжалостный клинок взлетел вверх и с силой опустился на голову часового, рассекая ее пополам.
        «Шотландцы!» - вскричал второй часовой, выскакивая, словно заяц, из подлеска, и исчез в темноте, прежде чем Джейми смог освободить свой клинок из черепа поверженного врага. Ему пришлось упереться ногой в спину бьющегося в конвульсиях солдата и, стиснув зубы, поморщиться от неприятного ощущения безвольного тела и хрустнувшего позвоночника.
        На позициях англичан возник переполох. Он явственно слышал тревожные возгласы внезапно разбуженных людей, хватающихся за оружие, мечущихся в темноте, не ведая, с какой стороны им грозит опасность.
        Волынщики находились с правой стороны, но никакого сигнала о начале боя не поступало.
        «Сердце задрожало, левую руку покалывало от близкого дыхания смерти, мускулы живота сжались, глаза устремились в тревожную темноту, кровь отхлынула от лица» - так описывал Джейми свое состояние перед началом битвы.
        - Вначале я услышал их, - продолжал он рассказывать, вглядываясь в темноту ночи, как будто там можно было снова увидеть англичан. - Потом увидел. Англичане ползали по земле, как черви по тухлому мясу. Мои люди приблизились ко мне. Джордж Макклюр подошел с одной стороны, Уоллес и Росс - с другой. Мы медленным шагом двинулись вперед, плечом к плечу, все быстрее и быстрее и наконец увидели англичан.
        Справа раздался глухой грохот. Это стреляла единственная пушка противника. А минуту спустя - еще один выстрел, послуживший как бы сигналом для нас. По рядам шотландцев прокатился воинственный клич.
        - Затем прозвучали волынки, - продолжал Джейми с закрытыми глазами. - Я и не вспомнил о своем мушкете, пока не услышал выстрел совсем рядом. Я оставил его на траве, возле священника. В подобных ситуациях видишь лишь то, что происходит в непосредственной близости от себя. Слышишь крики, все бегут, и ты бежишь вместе со всеми. Сначала медленно, один шаг, два… пока расстегиваешь пояс, сбрасываешь плед и босыми ногами мчишься по лужам, разбрызгивая грязь… Ветер развевает твою рубашку, обдувает живот и плечи… Шум ошеломляет и захватывает тебя, и ты кричишь вместе со всеми. Как в детстве, бывало, мчишься с диким криком по склону холма навстречу ветру, и кажется, что ты вот-вот воспаришь вверх и полетишь над землей.
        Вот так и шотландцы словно с неба свалились на голову английских солдат и принялись крушить их огнем и мечом, превращая в сплошное кровавое месиво.
        - Они побежали, - тихо продолжал Джейми. - Во время боя я только однажды встретился с английским солдатом лицом к лицу, мне приходилось видеть исключительно спины.
        Он провел рукой по лицу, и я поняла, что он пытается скрыть от меня охватившее его глубокое волнение.
        - Я помню все… - добавил он полушепотом после некоторой паузы. - Каждый выстрел. Каждое лицо. Человека, лежащего на земле у моих ног, обмочившегося от страха. Дикое ржание лошадей. Все смешалось: порох, кровь, запах моего собственного пота. Все. Но картина боя представляется мне так, будто я не участвовал в нем, а наблюдал со стороны. Будто самого меня там не было.
        Он открыл глаза и поглядел на меня снизу вверх. Он словно сложился пополам, почти касаясь головой колен. Мне было видно, как дрожит у него спина.
        - Ты понимаешь меня? - тихо спросил он.
        - Понимаю.
        Я не участвовала в сражении с оружием в руках, но мне довольно часто приходилось сражаться со смертью, полагаясь лишь на руки и волю, потому что другого выхода у меня не было. И это действительно рождало ощущение разобщенности или отстраненности; разум словно отделяется от тела, хладнокровно оценивая ситуацию и принимая решения, и тело послушно подчиняется, пока не минует кризис. Поэтому, как правило, только спустя какое-то время тебя начинает трясти.
        Я еще не достигла этого состояния, меня пока не трясло. Я сдернула с себя плащ и, укрыв им Джейми, пошла в коттедж.
        Едва забрезжил рассвет, появились мои помощники - две деревенские женщины и армейский хирург. Солдат с раненой ногой был бледен и слаб, но кровотечение прекратилось. Джейми взял меня за руку и повел вниз по единственной улице деревни Транент.
        Постоянные трудности О’Салливана со снабжением армии провизией прекратились благодаря захваченному у англичан обозу, теперь ее хватало на всех. Мы ели быстро, почти не ощущая вкуса горячей овсяной каши. Мы относились к еде как к одной из потребностей организма, обусловливающих его жизнедеятельность. Наступившее наконец чувство сытости вызвало другую жизненно необходимую потребность - во сне.
        Раненые были расквартированы в домах и коттеджах, здоровые спали преимущественно под открытым небом.
        Джейми, как все прочие командиры, мог бы претендовать на помещение в доме пастора, но он предпочел взять меня за руку и отправиться в небольшую рощицу на склоне холма за деревней.
        - Придется немного пройтись, зато там мы будем одни.
        - Конечно.
        Хотя во время археологических экспедиций с дядей Лэмом мне приходилось находиться в условиях, которые большинство моих современников назвали бы примитивными, я никогда не жила в комнате, набитой до отказа чужими людьми. Здесь считалось обычным делом, когда множество людей вместе ели, спали и даже совокуплялись в тесных, душных комнатах, освещаемых и согреваемых дымными очагами, отапливаемыми торфом. Единственное, чего они не делали вместе, - это не мылись, да и то только потому, что не мылись вообще.
        Джейми вел меня, нагибаясь под раскидистыми ветвями огромного конского каштана. Вскоре мы очутились на небольшой просеке. Землю укрывал ковер из листьев дуба, ясеня, платана. Солнце только что встало, и под деревьями все еще было холодно. Кое-где землю покрывал иней.
        Джейми, снимая ремень с пояса, улыбнулся.
        - Пряжка туго застегивается, а расстегивается легко.
        Он отбросил ремень в сторону, плед упал на землю, а он остался в одной лишь рубашке, едва достигающей середины бедер. Обычно Джейми носил маленький военный килт, который оборачивался вокруг талии, а на плечах - плед. Но сейчас, после сражения, килт был рваный и грязный. Поэтому вместо него он обернул бедра куском ткани, закрепив поясом.
        - Ну и что ты собираешься делать дальше? - с любопытством спросила я.
        - А вот что. Мы расстелем его на земле, вот так. - Он наклонился, потом встал на колени и расправил плед на куче листьев. - А теперь ты можешь ложиться.
        Я прыснула и стала помогать ему расстилать толстую клетчатую ткань.
        - Ну что ж, попробую, - сказала я. - Разбуди меня, когда захочешь одеться.
        Он добродушно покачал головой, и солнечный свет, проникающий сквозь листву деревьев, заиграл в его рыжих волосах.
        - Англичаночка, вероятность того, что я проснусь раньше тебя, слишком мала, она ничтожна. Мне кажется, я не шевельнусь, если даже еще одна лошадь наступит на меня, и просплю до завтрашнего утра.
        И он стал укладываться поудобнее, отбрасывая упавшие на плед листья в сторону.
        - Ложись со мной. - Он протянул мне руку. - Мы укроемся твоим плащом.
        Под нами оказался удивительно мягкий, удобный матрас из листвы, хотя сегодня я, наверное, уснула бы и на ложе из гвоздей. Я сладко потянулась, радуясь уже только тому, что лежу.
        Вскоре мы согрелись. Наше убежище находилось довольно далеко от деревни, и звуки тамошней жизни долетали лишь изредка, только когда ветер дул в нашу сторону. Я с удовольствием думала о том, что мы сможем пробыть здесь до завтрашнего дня, пока кто-нибудь не примется разыскивать Джейми.
        Еще вчера вечером я сняла свои нижние юбки и разорвала их на больничные повязки, теперь же между нами ничего не было, кроме одного слоя тонкой ткани. Я почувствовала, как что-то теплое и твердое шевельнулось у моего живота.
        - Может быть, не надо? - с улыбкой, несмотря на всю мою усталость, спросила я. - Джейми, ведь ты же изнурен до полусмерти.
        Он устало усмехнулся, прижимая меня к себе.
        - Больше чем до полусмерти, англичаночка. Я почти мертв, и только мой глупец ничего не понимает. Я не могу лежать рядом с тобой и не желать тебя.
        Я повозилась с подолом его рубашки, задрала ее и осторожно обхватила пенис рукой. Он был горячим и гладким на ощупь, как шелк, и пульсировал в такт ударам сердца Джейми.
        Джейми сладко простонал, перевернулся на спину и широко раскинул ноги.
        Солнце уже добралось до нашего ложа, и моим плечам стало тепло под его ласкающими лучами. Все вокруг казалось подернутым золотистой дымкой осени. Я чувствовала истому и восторг от того, как наливается живительным соком плоть Джейми.
        Весь кошмар и усталость минувших двух дней казались далекими и нереальными, а все, что сейчас с нами происходило, - волшебством. Его рука, легкая, словно лист, медленно опустилась мне на голову. Я прильнула щекой к его бедрам, ощущая их изящную линию.
        - Клэр, я хочу тебя, - прошептал Джейми. - Боже мой, как я тебя хочу!
        Без топорщащихся нижних юбок было легко. Мне казалось, что я парю в воздухе, легко вздымая свою единственную легкую юбку вверх и накрывая ею всего Джейми, подобно облаку, обволакивающему вершину горы.
        Его глаза были закрыты, голова запрокинута назад. Золото волос смешалось с листьями. Он поднял руки и властно обхватил мои бедра.
        Я тоже закрыла глаза. Наши желания и плоть были настроены в унисон. Никаких мыслей и чувств, только одно всепоглощающее желание друг друга. А усталость, кажется, действовала сейчас подобно увеличительному стеклу, обостряя накал страсти.
        - Я сгораю от нетерпения, - прошептал он.
        Я кивнула, зная, что он живо ощущает мое тело, скрытое под юбкой, приподнялась над ним и опустилась уверенным движением бедер.
        Раз, два, еще, еще и еще. Дрожь пробежала по его телу и передалась мне, подобно тому как вода от корней растения устремляется к кроне.
        Он шумно выдохнул и замер. Я почувствовала, как он медленно, будто меркнущий свет светильника, погружается в сон. Я упала рядом с ним словно под тяжестью его горячего семени у меня в животе, кое-как расправив укрывающий нас плащ.
        Мы уснули.
        Глава 37
        Замок Холируд
        Эдинбург, октябрь 1745 года
        Я была занята просмотром содержимого моих пополнившихся запасов лекарств, когда раздался стук в дверь. После внушительной победы, одержанной Карлом у Престонпанса, он отвел свою победоносную армию назад в Эдинбург, чтобы там принять поздравления. Пока он купался в лучах славы, его генералы и вожди кланов трудились. Они занимались с солдатами, а также обсуждали, какое снаряжение необходимо добыть для грядущих сражений.
        Окрыленный первым успехом, Карл уже разглагольствовал о взятии Стирлинга, а затем и Карлайла, а потом, вероятно, о продвижении на юг вплоть до Лондона. Я проводила свободное время за подсчетом хирургических игл, сбором иван-чая и охотой за спиртным: подбирала бутылки даже с незначительным остатком бренди или виски и припрятывала для дальнейшего использования в качестве дезинфицирующих средств.
        - В чем дело? - спросила я.
        Посыльным был совсем юный подросток, едва ли старше Фергюса. Он старался выглядеть серьезным и солидным, но не мог скрыть свое природное любопытство. Я заметила, как он быстро оглядел комнату, задержав взгляд на большом сундуке с медицинскими принадлежностями, стоящем в углу. Несомненно, слухи обо мне облетели весь Холируд.
        - Его высочество просит вас прийти, миссис Фрэзер, - сообщил он.
        Живые карие глаза пристально оглядели меня. По-видимому, он искал во мне признаки необыкновенной натуры.
        - Неужели? - удивилась я. - Ну хорошо. А где он сейчас?
        - В утренней гостиной, госпожа. Я провожу вас туда. Ох… - вдруг вспомнил он, собравшись было идти. - Если вас не затруднит, захватите с собой свой медицинский саквояж.
        Мой провожатый шел рядом со мной с чувством исполненного долга. Вскоре мы очутились у входа в ту часть замка, где помещались королевские апартаменты. По-видимому, кто-то основательно потрудился, чтобы привить королевскому пажу соответствующие манеры, но незначительные промашки, которые он допускал, свидетельствовали о новизне его положения.
        «Что могло Карлу понадобиться от меня?» - недоумевала я.
        Он вынужден был терпеть меня из-за дружбы с Джейми. Но история с Белой Дамой явно смущала его и внушала беспокойство. Не раз я с удивлением замечала, что он осеняет себя крестным знамением в моем присутствии или же держит два пальца «рожками», имитируя знак, которым отгоняют дьявола. Поэтому мысль о том, что он хочет просить меня о медицинской помощи, казалась маловероятной.
        Когда тяжелая дверь, ведущая в небольшую утреннюю гостиную, распахнулась, я окончательно отбросила мысль о возможности какой-либо медицинской помощи, необходимой Карлу. Принц был явно здоров. Он стоял, прислонившись к изящно изукрашенной арфе, и одним пальцем перебирал ее струны.
        Нежная кожа его лица порозовела, но не от высокой температуры, а от волнения. Он обратил ко мне свой спокойный, внимательный взгляд.
        - Миссис Фрэзер! Как любезно с вашей стороны сразу же откликнуться на мою просьбу!
        В это утро он был одет с еще большей, чем обычно, тщательностью. На нем был парик и новый, с иголочки, шелковый жилет кремового цвета, расшитый цветами. Должно быть, он чем-то взволнован, подумала я. Его английская речь оставляла желать лучшего, он то и дело запинался.
        - К вашим услугам, ваше высочество, - смиренно произнесла я, делая реверанс.
        В гостиной он находился, вопреки обыкновению, один. Может быть, ему все же нужны мои медицинские услуги?
        Быстрым, нервным жестом он пригласил меня сесть на один из золоченых дамасских стульев. Второй стул был слегка отодвинут и повернут к первому, но Карл продолжал быстро шагать взад-вперед, не в силах остановиться.
        - Мне нужна ваша помощь, - коротко произнес он.
        - Вот как? - вежливо произнесла я.
        «Неужели гонорея?» - мелькнуло у меня в голове. Я не слышала, чтобы у него была еще какая-нибудь женщина, кроме Луизы, хотя для болезни может быть достаточно и одного раза…
        Он продолжал шевелить губами в поисках подходящих слов, но потом, видимо, решил отбросить все условности.
        - У меня есть один capo, то есть военачальник, вы меня понимаете? Здесь. Он думает поддержать дело моего отца, но сейчас у него появились какие-то сомнения.
        - Старейшина клана, вы хотите сказать?
        Он кивнул, и на его лоб под завитым париком набежали морщины.
        - Да, мадам. Он, разумеется, сторонник моего отца.
        - О, разумеется, - прошептала я.
        - Но он желает переговорить с вами, мадам, прежде чем отдать приказ своим людям следовать за мной.
        Он прислушивался к тому, как звучат его слова, и я поняла, что румянец на его лице являлся свидетельством скрытой ярости.
        Я была несколько сконфужена. Мое воображение сразу нарисовало военачальника, страдающего какой-то серьезной болезнью, - главу клана, чье участие или неучастие в деле будет зависеть от моего врачебного искусства.
        - Вы уверены, что он действительно хочет говорить со мной? - спросила я.
        Я сомневалась в том, что мой авторитет был настолько высок.
        Карл холодно кивнул.
        - Он так заявил, мадам.
        - Но я знаю лишь немногих военачальников. Это Бар Гленгарри и Лохиель, конечно. Да еще, пожалуй, Кланраналд и Кепох. Но они давно вверили себя вам, вместе со своими людьми. И зачем…
        - Он считает, что вы знаете его, - перебил меня принц, явно раздражаясь.
        Он сжимал кулаки, пытаясь заставить себя говорить вежливым тоном.
        - Это важно, мадам, очень важно, чтобы он присоединился ко мне. Поэтому я требую… я прошу вас… убедить его.
        Я задумчиво потерла переносицу. Еще одно решение. Еще одна возможность направить ход событий по избранному мною пути.
        Он был прав. Ему необходимо любым способом убедить этого военачальника поддержать якобитов. Ведь с Камеронами, всеми Макдональдами и прочими кланами, уже заявлявшими о своей поддержке, армия якобитов едва насчитывала две тысячи человек, да и те представляли собой всякий сброд и шушеру, с которыми вряд ли пожелает иметь дело кто-нибудь из генералов. И тем не менее этот сброд и шушера захватили Эдинбург, разбили значительно превосходящие силы англичан близ Престона и изъявили готовность воевать дальше.
        У нас не было возможности остановить Карла. Джейми считал, что единственный способ избежать дальнейших бед - это сделать все возможное, чтобы помочь ему. Так что присоединение вождя влиятельного клана к числу сторонников Карла, несомненно, окажет влияние и на других. Это позволит якобитам сформировать полнокровную армию, способную осуществить вторжение в Англию. А если это произойдет, что, черт побери, последует дальше?
        Я вздохнула. Не важно, как я решила бы поступить. Я не приму никакого решения, пока не поговорю с этим таинственным военачальником. Я опустила взгляд, желая удостовериться, что мое платье подходит для встречи с важной персоной, и поднялась, крепко сжимая в руке медицинский саквояж.
        - Я постараюсь, ваше высочество, - пообещала я.
        Ладони, сжатые в кулаки, расслабились, обнаружив обкусанные ногти, морщины на лбу разгладились.
        - Вот и отлично, - произнес Карл и направился к двери большой утренней гостиной. - Пойдемте, я сам провожу вас.
        Стражник, стоявший за дверью, удивленно отскочил в сторону, когда Карл резко распахнул дверь и, не удостоив его взглядом, быстро прошел мимо. На противоположной стороне длинного, украшенного гобеленами зала красовался огромный мраморный камин в обрамлении белых дельфтских фаянсовых плиток, расписанных сценками из голландской сельской жизни. К камину подтащили небольшой диван, рядом с ним стоял широкоплечий человек в шотландской одежде.
        В другом помещении он мог бы показаться огромным. Его ноги в клетчатых чулках, выглядывающие из-под килта, были подобны стволам могучих деревьев. Но в этой комнате с очень высоким потолком он воспринимался просто как крупный мужчина. Его фигура как нельзя более соответствовала мифологическим героям, изображенным на гобеленах, висевших по обе стороны гостиной.
        Я остолбенела при виде него, не в силах поверить своим глазам. Карл обернулся и сделал рукой нетерпеливый жест, приглашая меня подойти к камину. Я кивнула здоровяку, медленно обошла вокруг дивана и посмотрела на лежащего на нем человека.
        Он едва заметно улыбнулся мне, и его серо-голубые глаза зажглись веселым блеском.
        - Да, - произнес он в ответ на мой изумленно-растерянный вид. - Я тоже не ожидал, что когда-нибудь снова встречусь с вами.
        Он повернул голову и сделал знак своему телохранителю-великану.
        - Ангус, налей, пожалуйста, капельку бренди миссис Клэр. Боюсь, что она слишком потрясена встречей со мной.
        Это было очень кстати. Я опустилась в кресло и взяла хрустальный бокал, протянутый мне Ангусом Мором.
        Ни голос, ни глаза Колума Маккензи нисколько не изменились. Это были все те же глаза и тот же голос человека, возглавлявшего клан Маккензи в течение вот уже тридцати лет, несмотря на болезнь, которая поразила его в ранней юности. За то время, что мы не виделись, болезнь сильно его состарила: некогда черные волосы заметно поседели; лицо изрезали глубокие морщины; щеки опали, резко обозначив скулы. Даже широкая грудь как-то ввалилась, плечи поникли.
        Он держал в руке бокал, наполовину наполненный янтарной жидкостью, в которой отражался блеск пылающего камина. Превозмогая боль, Колум сел и поднял бокал с ироничной торжественностью.
        - Вы прекрасно выглядите… племянница.
        Краем глаза я заметила, что у Карла отвисла челюсть.
        - Чего нельзя сказать о вас, - резко произнесла я.
        Он бесстрастно взглянул на свои скрюченные ноги. Через сто с лишним лет эту болезнь назовут в честь великого страдальца, знаменитого художника, «синдромом Тулуз-Лотрека».
        - Вы видели меня два года назад. Именно тогда миссис Дункан предсказала, что я проживу от силы два года.
        Я глотнула немножечко бренди. Это был один из лучших сортов. В глазах Карла мелькнуло любопытство.
        - Я не думала, что вы можете принимать всерьез предсказания ведьмы.
        На красиво очерченных губах Колума появилась улыбка. Он был красив, так же как и его брат Дугал, но сейчас былая красота померкла, однако, когда он снова поднял глаза, в них светилось мужество, пересиливающее слабость тела.
        - О, нет, разумеется, не ведьма. У меня сложилось впечатление, что она скорее была целительницей, нежели колдуньей. И я не встречал более проницательной женщины, чем Джейлис Дункан. За одним исключением.
        И он грациозно склонил голову в мою сторону, поясняя свои слова.
        - Спасибо, - сказала я.
        Колум перевел взгляд на Карла, с изумлением внимавшего нашей беседе.
        - Я сердечно благодарю вас, ваше высочество, за предоставленную мне возможность встретиться в вашем замке с миссис Фрэзер, - с легким поклоном произнес он.
        Его слова были обычными, но тон, которым они произнесены, - жестким. Карл, непривычный к подобному тону, вспыхнул и нахмурился. Но тут же взял себя в руки, поклонился и резко повернулся на каблуках.
        - Страж нам тоже не нужен, - произнесла я ему вслед.
        Карл пожал плечами, и шея под хвостиком парика сделалась пунцово-красной, но он тем не менее подал знак стражнику, и тот, удивленно взглянув на меня, последовал за Карлом.
        - Хм, - усмехнулся Колум, бросив неодобрительный взгляд в сторону двери, и сосредоточил внимание на мне. - Я попросил о встрече с вами, потому что хотел извиниться, - без всяких предисловий заявил он.
        - Извиниться? - переспросила я, стараясь вложить как можно больше сарказма в одно-единственное слово. - За то, полагаю, что пытались сжечь меня на костре за колдовство?
        Он улыбнулся, нимало не смутившись.
        - Думаю, что все это не совсем так… - начал он.
        - Не совсем так? Меня арестовали и бросили в яму для воров без еды и воды, выставили полуголой и предали порке перед всеми жителями Крэйнсмуира… - Я перевела дух и продолжала уже более спокойным тоном: - Да, то, что вы сейчас говорите, в самом деле не вполне отвечает действительности.
        Улыбка исчезла с его лица.
        - Прошу прощения за неудачное высказывание. У меня не было ни малейшего желания обидеть вас.
        Я посмотрела ему прямо в глаза, но не заметила в них и тени насмешки.
        - Конечно, - снова, глубоко вздохнув, произнесла я. - Более того, вы собираетесь сообщить мне, что у вас также не было намерения арестовывать меня за колдовство.
        В его глазах появилась настороженность.
        - Вы знали об этом?
        - Так сказала мне Джейлис. Когда мы сидели вместе с ней в яме. Она сказала, что вы хотели разделаться с ней. Я попала туда случайно.
        - Да, это так. - Его лицо вдруг обрело усталый вид. - Если бы вы находились в замке, я мог бы защитить вас. Какого черта вас понесло в деревню?
        - Мне сообщили, что Джейлис Дункан больна и просит меня прийти, - коротко ответила я.
        - А… - мягко произнес он. - Вам сказали. Но кто, смею вас спросить?
        - Лаогера.
        Даже сейчас я не могла сдержать ярости при упоминании этого имени. Лаогера не только страшно ревновала меня к Джейми, но и всячески пыталась меня погубить. Неизбывная злоба таилась в душе этой шестнадцатилетней девушки. И даже сейчас наряду с гневом я почувствовала удовлетворение.
        «Он мой, - подумала я. - Мой. И ты никогда не заберешь его у меня. Никогда».
        - Так… - медленно произнес Колум, задумчиво глядя на мое вспыхнувшее лицо. - Скажите, - продолжал он, вздернув одну бровь, - если извинения вам недостаточно, может, вы прибегнете к мести?
        - К мести?
        Должно быть, у меня был испуганный вид, потому что он опять слегка улыбнулся, но невесело.
        - Да. Девушка вышла замуж шесть месяцев назад за одного из моих людей, Хью Маккензи из Малдора. Сейчас он поступит с ней так, как я прикажу ему или как вы захотите ее наказать. Так как же я должен поступить?
        Я растерянно заморгала от такого предложения. Он не торопил меня с ответом, с видимым спокойствием попивая бренди, и не смотрел в мою сторону, но я встала и подошла к окну, желая на минуту остаться одна.
        Стены здесь были в пять футов толщиной. В глубокой оконной нише я могла почувствовать себя в полном уединении.
        Яркое солнце золотило светлые волоски у меня на руках. Я вновь вспомнила о яме, о сыром, спертом воздухе и единственном луче солнца, который проникал туда сквозь щель наверху.
        Я провела там первый день в холоде и грязи без всякой надежды. Второй день я дрожала от страха, так как узнала о вероломстве Джейлис Дункан и о том, что намеревался предпринять против нее Колум. А на третий день мне устроили судилище. И я стояла, снедаемая страхом и стыдом, под низким осенним небом, сознавая, что ловушка, в которой я оказалась, сейчас захлопнется, и виной всему была Лаогера.
        Лаогера… Голубоглазое существо с круглым, хорошеньким лицом, она, в сущности, ничем не выделялась среди других девушек Леоха. Я думала о ней, сидя в яме с Джейлис Дункан. Там у меня было время о многом подумать. Но как бы я ни была напугана и зла - я и сейчас зла, - я не могла ни тогда, ни сейчас заставить себя смотреть на нее как на исчадие ада.
        - Помилуйте, но ведь ей всего шестнадцать лет!
        - Достаточно взрослая, чтобы выйти замуж, - произнес сардонически голос у меня за спиной, и я поняла, что говорила вслух.
        - Да, она хотела выйти за Джейми, - продолжала я, обернувшись.
        Колум сидел на диване; безжизненные ноги покрыты пледом. Ангус Мор стоял рядом. Его глаза с набухшими веками были устремлены на хозяина.
        - Может быть, она думала, что любит его.
        Во дворе, клацая оружием, упражнялись солдаты Карла. Солнце отражалось в металле кинжалов и мушкетов, медной поверхности небольших щитов и золотило рыжие волосы Джейми, который, потный и возбужденный, возвращался после тренировок, заливисто смеясь над какой-то очередной убойной шуткой Мурты.
        Возможно, я была несправедлива к этой девушке, считая ее чувства к Джейми несерьезными по сравнению с моими. Я никогда не узнаю, поступила ли она так под влиянием глубокой страсти или в минутном порыве. В любом случае она потерпела поражение. И Джейми был моим и таким останется навсегда. Не зная, что я смотрю на него, он сунул руку под килт и почесал в паху. Я улыбнулась и вернулась на свое место рядом с Колумом.
        - Я принимаю ваши извинения, - сказала я.
        Он кивнул; серые глаза стали задумчивыми.
        - Значит, вы верите в прощение, миссис?
        - Больше в справедливость, - ответила я. - И потом, я не верю, что вы проделали весь этот длинный путь до Эдинбурга только для того, чтобы извиниться передо мной. Ведь это было дьявольски трудное путешествие.
        - Да, это правда.
        Могучая молчаливая фигура Ангуса Мора приблизилась к нему, а массивная голова склонилась к хозяину - мол, я к вашим услугам. Колум приподнял руку. «Все в порядке», - говорил этот жест.
        - Но я не знал, что вы в Эдинбурге, - продолжал Колум. - Не знал, пока его высочество не упомянул имя Джейми Фрэзера, и тогда я спросил о вас. Его высочество недолюбливает вас, миссис Клэр. Но я думаю, вам это известно?
        Я проигнорировала его слова, задав встречный вопрос:
        - Вы всерьез думаете о том, чтобы поддержать принца Карла?
        Колум, Дугал и Джейми умели скрывать свои мысли, но самым большим мастером из всех троих был, несомненно, Колум. Легче было бы выведать тайну у какой-нибудь головки, изваянной на ограде фонтана перед фасадом дворца, нежели у него.
        - Я приехал сюда, чтобы повидаться с вами, - вот все, что произнес мне в ответ Колум.
        Я сидела, размышляя над тем, что мне следует или что я могу сказать в пользу Карла. Пожалуй, лучше предоставить Джейми такую возможность. В конце концов, то, что Колум чувствовал себя виноватым передо мной, отнюдь не означает, что он доверяет мне. И сам факт моего пребывания среди сторонников Карла является весьма слабым доказательством, что я не являюсь английской шпионкой.
        Я мысленно рассуждала и спорила сама с собой, когда Колум вдруг поставил свой стакан бренди и в упор взглянул на меня.
        - Знаете, сколько я выпил этого с утра?
        - Нет.
        Его руки были узловатыми, загрубелыми и сухими от болезни, но в то же время ухоженными. Слегка покрасневшие веки и налитые кровью глаза могли быть как от трудного путешествия, так и от выпивки. Речь его была совершенно нормальной, разве что порой он специально пытался сделать вид, что слегка навеселе. Но я знала, как Колум пил раньше, и имела ясное представление о его возможностях.
        Он отвел в сторону руку Ангуса, потянувшегося к бутылке:
        - Здесь всего полбутылки. Я прикончу ее к вечеру.
        - О!
        Так вот почему меня попросили захватить с собой свой медицинский саквояж. Я потянулась, чтобы взять его.
        - Вам не нужно употреблять так много бренди. Скорее, вам поможет небольшая доза настойки опиума, - сказала я, перебирая свои многочисленные бутылочки. - У меня здесь…
        - Я звал вас не для этого, - перебил он меня на полуслове.
        Он мог скрывать свои мысли, но мог также и высказывать их, когда считал нужным.
        - Мне не составит труда достать опиум. Думаю, что в городе всегда найдется аптекарь, продающий его, или маковый сироп, или даже неразбавленный опиум для такого случая.
        Я закрыла крышку своего саквояжа и сидела, положив на него руки. Итак, он не желал временного забытья в состоянии опийного опьянения, пренебрегая обязанностями главы клана. Но если ему не требуется временное забвение, зачем я ему понадобилась? Или он желает вечного забвения? Я знала Колума Маккензи. Его ясный безжалостный ум, в недрах которого созрел план устранения Джейлис Дункан, способен не пощадить и себя самого.
        Теперь мне все стало ясно. Он явился сюда, чтобы встретиться с Карлом Стюартом и окончательно решить, будут ли Маккензи Леоха участвовать в восстании якобитов под предводительством принца. И если будут, то возглавит их Дугал. И тогда…
        - Я всегда считала, что самоубийство - смертный грех, - сказала я.
        - Мне тоже так кажется, - заметил он с невозмутимым видом. - Грех гордыни - по меньшей мере. Я бы выбрал себе чистую смерть и в удобное для себя время. Однако думаю, что мне недолго придется страдать от такого греха, ведь где-то в возрасте девятнадцати лет я перестал верить в существование Бога.
        В комнате было тихо. Лишь слышалось потрескивание огня и приглушенные звуки шутливой потасовки внизу. Я слышала его медленное, глубокое дыхание.
        - Почему вы обращаетесь ко мне? - спросила я. - Вы правы, опиум можно достать где угодно, были бы деньги. А у вас они есть. И вы прекрасно знаете, что слишком большая доза может убить. И это будет легкая смерть.
        - Слишком легкая. - Он покачал головой. - Меня мало что интересует в жизни. Но до самой смерти я хочу сохранить разум. Что же касается легкости смерти…
        Он слегка повернулся на диване, не скрывая того, что испытывает при этом неудобство.
        - Сейчас я обрету ее.
        Он кивнул на мой саквояж.
        - Вы делились с миссис Дункан своими познаниями в медицине. Я подумал, что вы, возможно, знаете, чем воспользовалась она, чтобы убить своего мужа. Это получилось быстро и надежно, - устало заключил он.
        - Согласно решению суда, она использовала для этого колдовство.
        «Суда, который приговорил ее к смерти в соответствии с вашим желанием», - мысленно добавила я.
        - Или вы не верите в колдовство? - спросила я.
        Он засмеялся чистым, беззаботным смехом.
        - Человек, который не верит в Бога, вряд ли поверит в существование Сатаны.
        Я все еще медлила, но он обладал способностью беспощадно судить о людях, как и о себе самом. Прежде чем попросить меня об одолжении, он попросил у меня прощения и понял, что я умею ценить справедливость и могу прощать. И это, как он считал, правильно. Я открыла свой саквояж и вытащила маленький пузыречек цианида, который держала, чтобы травить крыс.
        - Благодарю вас, миссис Клэр, - сказал он, снова переходя на официальный тон, хотя глаза продолжали улыбаться. - Если бы даже мой племянник не доказал вашу невиновность в Крэйнсмуире, я все равно не поверил бы, что вы ведьма. Я до сих пор не могу понять, кто вы и откуда взялись, но то, что вы не ведьма, в этом я уверен твердо.
        Он помолчал, вздернув одну бровь, и продолжил:
        - Я не думаю, что вы склонны мне объяснять, кто вы есть на самом деле.
        Я минуту колебалась. Человек, который не верит ни в Бога, ни в черта, вряд ли поверит моему рассказу. Поэтому я слегка пожала ему руку и сказала:
        - Считайте меня ведьмой. Это ближе всего к истине.
        На следующее утро по дороге на внутренний двор я встретила на лестнице лорда Балмерино.
        - О, миссис Фрэзер! - радостно приветствовал он меня. - Я как раз вас ищу.
        Я улыбнулась ему. Всегда веселый, жизнерадостный, он был одной из светлых личностей в Холируде.
        - Надеюсь, вас не беспокоит дизентерия, лихорадка или оспа? - сказала я в ответ. - Не может ли это подождать немного? Мой муж и его дядя устроили турнир на шотландских палашах в честь дона Франсиско де ла Каэтано.
        - Правда? Должен сказать, что я и сам с радостью посмотрел бы его. Мне нравится видеть мужественных людей с мечом в руках. Я отношусь с одобрением ко всему, что доставляет удовольствие испанцам.
        - И я тоже.
        Считая, что разносить корреспонденцию его высочества внутри Холируда слишком опасно для Фергюса, Джейми теперь располагал только информацией, которую получал непосредственно от Карла, а ее было немало. Карл считал Джейми одним из своих ближайших друзей. Мой муж был, наверное, единственным из всех шотландских военачальников, удостоившихся такой чести.
        Поскольку деньги иссякали, Карл признался Джейми, что возлагает большие надежды на поддержу Филиппа - короля Испании, чьи последние письма в Рим Якову были обнадеживающими. Дон Франсиско, хотя и не являлся в полном смысле слова посланцем короля, все же был одним из придворных Филиппа и мог бы по возвращении представить королю правдивую информацию по поводу якобитского восстания.
        - Зачем я вам понадобилась? - спросила я у лорда Балмерино, когда мы вышли на дорожку, огибавшую фасад замка, направляясь к месту ристалища.
        Небольшая толпа зрителей уже собралась, но ни дона Франсиско, ни обоих участников турнира еще не было.
        - О! - Неожиданно вспомнив, лорд Балмерино полез в карман своего плаща. - Ничего важного, дорогая леди. Я взял это у одного из своих посыльных, который получил их от своего родственника. Думаю, вы найдете их содержание забавным.
        Он протянул мне небольшую папку небрежно отпечатанных бумаг. Похоже, это были листовки, которые во множестве раздавались в тавернах, вывешивались на дверях и стенах домов в городах и деревнях.
        «Карл Эдвард Стюарт, известный всем как Младший Претендент, - говорилось в листовке. - Да будет всем известно, что этот развращенный и опасный человек, незаконно высадившийся на берегах Шотландии, организовал мятеж и тем самым вверг население страны во все ужасы несправедливой войны».
        И дальше все излагалось в том же духе, а заканчивалось призывом ко всем честным гражданам «сделать все возможное, чтобы этот человек оказался в руках правосудия». Сверху был помещен рисунок, надо полагать, изображавший Карла. Он не особенно был похож на оригинал, но, несомненно, выглядел развращенным и опасным, - видимо, в задачу художника как раз и входило отразить именно эти черты Карла.
        - Это ничего, - произнес Балмерино, заглядывая в прокламацию через мое плечо. - Вот, взгляните сюда. Это я, - сказал он с видимым удовольствием.
        На рисунке был изображен костлявый человек в шотландской шапочке, с густыми усами, мохнатыми бровями и безумным взглядом. Я внимательно посмотрела на лорда Балмерино, изысканно одетого, как и было принято при дворе, в бриджи и кафтан, сшитые из прекрасного материала, идеально сочетающиеся по цвету. Он смотрел на рисунок, задумчиво поглаживая свои круглые, тщательно выбритые щеки.
        - Не знаю, - сказал он. - Но усы, несомненно, придают мне романтический вид. Только вот борода всегда отчаянно чешется. Мне кажется, я не смог бы носить бороду, даже из желания выглядеть экстравагантным.
        Я перевернула следующую страницу и чуть не выронила всю пачку.
        - Здесь они постарались придать портрету вашего мужа большее сходство, - продолжал Балмерино, - но, конечно, у них наш дорогой Джейми похож на бытующее среди англичан представление о шотландском головорезе. Простите, дорогая, я не хотел вас обидеть. У него здесь внушительный вид великана.
        - Да, - ответила я.
        - Но ведь такой большой он не потому, что имеет обыкновение жарить и есть маленьких детей, - хохотнул Балмерино. - Я всегда считал, что он такой крупный благодаря какой-то особенной диете.
        Насмешливый тон коротышки графа заставил меня здраво взглянуть на вещи. Лично мне все эти рисунки и дикие характеристики, сопровождавшие их, казались смешными, но я была озабочена тем, как отнесутся к этому простые люди. Многие поверят, к сожалению. Люди, как правило, охотно верят в плохое, и чем страшнее это плохое, тем больше к нему доверия.
        - А вот это, мне кажется, вас особенно заинтересует, - произнес Балмерино, прервав мои мысли и вытаскивая из пачки предпоследний листок.
        «Ведьма Стюарта», - гласил заголовок. На рисунке была изображена длинноносая женщина с пронзительными глазами. Ниже был помещен текст, в котором Карла обвиняли в привлечении «темных сил» для достижения своих целей. Призвав в помощницы знаменитую ведьму, властвующую над жизнью и смертью, а также способную навлекать неурожаи и гибель скота, Карл продал душу дьяволу и ему суждено «гореть в вечном огне».
        - Это, по-видимому, вы, - сказал Балмерино. - Хотя, уверяю вас, дорогая, в портрете нет сходства.
        - Очень забавно, - сказала я, возвращая прокламации лорду и борясь с острым желанием вытереть руки об юбку.
        Мне сделалось нехорошо, но я заставила себя улыбнуться Балмерино. Он тревожно посмотрел на меня, затем крепко подхватил меня под руку:
        - Не волнуйтесь, дорогая. Как только его высочество вернет корону, вся эта ерунда будет тут же забыта. Вчерашний злодей станет героем в глазах толпы. Я наблюдал это не раз.
        - А если его высочество не вернет корону… - пробормотала я.
        - А если все наши усилия, к несчастью, окажутся напрасными, - сказал Балмерино, словно прочитав мои мысли, - содержание этих листочков обернется самой незначительной из всех наших неприятностей.
        - К бою!
        С этим традиционным девизом Дугал принял обычную позу дуэлянта, боком к своему противнику, со шпагой наготове. Вторая рука изящно поднята вверх с опущенной вниз ладонью, долженствующей продемонстрировать, что она не таит никакой угрозы для противника.
        Клинок Джейми скрестился с клинком Дугала, послышался звон металла.
        - Я готов!
        Джейми поймал мой взгляд, и я заметила усмешку на его лице. Таков был обычный ответ на вызов соперника, принятый в клане Джейми.
        На какой-то миг мне показалось, что это не так, и я невольно ахнула, когда Дугал сделал выпад, но Джейми был начеку, и, когда клинок Дугала рубанул по тому месту, где только что стоял мой муж, его уже там не было. Шаг в сторону, короткий удар, ответный выпад - и с резким скрежетом шпаги скрестились почти параллельно друг другу. В таком положении они оставались всего лишь секунду, противники отступили на должное расстояние друг от друга и возобновили схватку.
        То скрещивая шпаги, то нанося колющие удары, то защищаясь и делая выпады в терции, Джейми приблизился вплотную к Дугалу, быстро повернулся кругом, так что его зеленый килт взвился колоколом. Защитный удар и финт, и быстрый удар вверх отбросил шпагу противника, и Дугал ринулся вперед, начав теснить Джейми.
        Мне был хорошо виден дон Франсиско, стоявший на противоположной стороне двора с Карлом, Шериданом, престарелым Туллибардином и другими. Губы испанца кривились под напомаженными усами, и я не могла понять, выражает ли он этим восхищение сражающимися, или это его обычная высокомерная ухмылка. Колума не было видно. И я этому не удивлялась. Скорее всего, его слишком утомил долгий путь в Эдинбург.
        Оба искусные вояки, и дядя и племянник были левшами. Сегодня они демонстрировали свое мастерство, тем более впечатляющее, что поединок велся в соответствии с самыми строгими французскими правилами дуэли на шпагах. Но противники использовали не тонкие шпаги, являвшиеся непременным атрибутом костюма истинного джентльмена, и не солдатские сабли. Вместо этого у них в руках были шотландские стальные палаши, длиной в добрый ярд, с плоским клинком, которым можно было разрубить человека от макушки до самой шеи. Они управлялись с этим тяжелым оружием с грацией, недоступной слабым людям.
        Я заметила, что Карл что-то шепчет на ухо дону Франсиско и тот кивает в ответ, не отрывая глаз от сражающихся. Между тем Джейми и его дядя, не уступавшие друг другу в комплекции и проворстве, делали вид, что пытаются убить друг друга. Дугал был учителем Джейми. И им не раз приходилось использовать свое мастерство на практике, сражаясь с противником спина к спине или плечо к плечу. Каждый знал стиль другого со всеми его особенностями как свой собственный. По крайней мере, я надеялась на это.
        Дугал демонстрировал свое превосходство с удвоенной силой, вынуждая Джейми пятиться к изгороди площадки для ристалища. Джейми быстро шагнул в сторону, отбил удар Дугала, сделал выпад вперед с такой скоростью, что лезвие его палаша прошло сквозь ткань правого рукава Дугала. Послышался треск, и белая полоска ткани затрепетала на легком ветерке.
        - О, блестящий удар, сэр!
        Я обернулась посмотреть, кто это говорит, и увидела стоящего у меня за спиной лорда Килмарнока. Серьезный человек лет тридцати с небольшим и его малолетний сын Джонни тоже жили в замке.
        Мальчик повсюду следовал за отцом, поэтому сейчас я поискала его глазами. Он был рядом и, затаив дыхание, наблюдал за ходом поединка. Я уловила легкое движение за колонной: Фергюс, черные глаза, не отрываясь, следит за Джонни. Я нахмурилась и погрозила ему.
        Джонни, преисполненный гордости от того, что является наследником Килмарнока, а еще более от того, что в возрасте двенадцати лет может отправиться с отцом на войну, пытался верховодить другими мальчишками. Они же, как это свойственно мальчишкам, либо просто игнорировали его, либо, улучив момент, когда хотя бы на короткое время он останется без отцовской защиты, преподавали ему урок на свой особый манер.
        Фергюс, естественно, принадлежал к числу последних. Ему довелось как-то услышать замечание Джонни по поводу «беретных лэрдов»[32 - Береты - национальный головной убор шотландцев.], и он воспринял это - и вполне справедливо - как оскорбление Джейми. Несколько дней назад попытка Фергюса отомстить обидчику в замковом саду была пресечена кем-то из оказавшихся там взрослых. Джейми сделал ему небольшое физическое внушение, а потом объяснил, что преданность - замечательная черта и он ее высоко ценит, а вот глупость - нет.
        - Этот парень на два года старше тебя и весит на два стоуна[33 - Стоун - 6,35 кг.] больше, - сказал Джейми, потрепав Фергюса по плечу. - Не думаешь ли ты, что мне будет приятно, если тебе снесут голову? Твое время еще придет, а пока прикуси язык и жди.
        Фергюс кивнул, вытирая грязное от слез лицо подолом рубашки, но я сомневалась, что слова Джейми произвели на него большое впечатление.
        И сейчас меня настораживал азартный блеск его широко открытых глаз, когда он смотрел то на Джейми, то на Джонни. И я подумала, что, если бы Джонни был немного посообразительнее, он встал бы между своим отцом и мною.
        Джейми почти упал на колено, сделав убийственный выпад вперед. Его клинок просвистел у самого уха Дугала. Дугал Маккензи отпрянул с испуганным видом, сверкнул белозубой улыбкой и плашмя опустил свой клинок на голову Джейми.
        Я услышала аплодисменты, которыми разразилась компания, собравшаяся вокруг Карла и дона Франсиско. Начавшись с элегантной французской дуэли, поединок обернулся демонстрацией боевого искусства шотландцев, и публика высоко оценила эту шутку.
        Лорд Килмарнок, услышав аплодисменты, быстро взглянул в сторону Карла и состроил кислую гримасу.
        - Советники его высочества собрались здесь, чтобы почтить испанца, - не без сарказма заметил он. - О’Салливан и этот древний Туллибардин. А прислушивается ли он к советам лорда Эльчо? Или Балмерино, Лохиеля или хотя бы меня, грешного?
        Это был чисто риторический вопрос, и я пробормотала в ответ лишь какие-то сочувственные слова, не отрывая глаз от арены. Звон металла почти заглушал слова Килмарнока. Но, начав говорить, он уже не мог не довести до конца свою горечь:
        - Нет, конечно! О’Салливан, О’Брайен и остальные ирландцы ничем не рискуют. Если случится худшее, они смогут апеллировать к властям по поводу своей невиновности, поскольку являются ирландцами. Но мы, все те, кто рискует собственностью, честью, жизнью, наконец! Нас игнорируют, относятся как к простым драгунам. Вчера я пожелал его высочеству доброго утра, а он прошел мимо меня, задрав нос, как будто тем самым я нарушил этикет!
        Килмарнок был очень рассержен, и не без оснований. Карл игнорировал людей, которые, поддавшись его чарам, предоставили в его распоряжение материальные и людские резервы. Теперь он отвернулся от них, снова обратился к своим прежним советникам с континента, большинство из которых считали Шотландию дикой страной, а ее жителей - варварами.
        Но вот раздался удивленный возглас Дугала и громкий смех Джейми. Левый рукав Дугала упал с плеча, но само плечо, смуглое и гладкое, осталось нетронутым, на нем не было ни царапины, ни капельки крови.
        - Я отплачу тебе за это, Джейми, - с улыбкой произнес Дугал.
        Крупные капли пота текли у него по лицу.
        - Правда, дядя? - отвечал Джейми. - Но как?
        Клинок сверкнул, и сумка Дугала, срезанная с пояса, отлетела далеко в сторону и стукнулась о камни.
        Краем глаза я заметила какое-то движение и быстро обернулась.
        - Фергюс! - воскликнула я.
        Килмарнок взглянул туда, куда был устремлен мой взгляд, и увидел Фергюса с длинной палкой в руках. Тот шагал с важным видом, небрежно покачивая палкой. Это зрелище могло бы показаться смешным, если бы не таившаяся в палке опасность.
        - Не беспокойтесь, леди Брох-Туарах, - сказал лорд Килмарнок. - Мой сын сможет отстоять свою честь, если того потребуют обстоятельства.
        Он ободряюще улыбнулся Джонни и снова стал следить за поединком. Я все же старалась не терять из виду мальчика.
        Нет, я не думала, что у Фергюса нет понятия о чести, просто у меня сложилось впечатление, что у нашего слуги и лорда Килмарнока разное представление об этой добродетели.
        - Сложить оружие! - воскликнул Дугал, и поединок прекратился.
        Обливаясь потом, недавние противники поклонились в сторону принца и подошли поближе, чтобы принять высочайшие поздравления и быть представленными дону Франсиско.
        - Милорд! - послышался чей-то пронзительный голос. - Пожалуйста… параболу!
        Джейми обернулся, недовольный вмешательством, но тут же улыбнулся, пожал плечами и вышел снова на середину площадки.
        «Парабола» - так Фергюс называл этот трюк.
        Поклонившись его высочеству, Джейми осторожно взял палаш за кончик лезвия, чуть наклонился и вдруг с невероятной силой бросил клинок прямо в небо. Глаза всех собравшихся были прикованы к мечу, сверкающему на солнце, кувыркающемуся в вышине, - казалось, он зависает в воздухе.
        Суть трюка состояла еще и в том, что при падении меч должен вонзиться острием в землю. Задача Джейми - до последнего момента находиться в точке падения меча.
        Присутствующие с облегчением вздохнули, когда меч приземлился у самых ног Джейми. И только когда он наклонился за ним, я заметила, что число зрителей уменьшилось на два человека.
        Один из них, двенадцатилетний Килмарнок, лежал на траве лицом вниз, с весьма внушительной шишкой на голове. Второго - Фергюса - нигде не было видно, но до моего слуха откуда-то из кустов донесся шепот:
        - Только посмей еще раз сказать что-нибудь подобное, задница вонючая!
        Погода в ноябре стояла не по сезону теплая. Казалось, что облака расступились, давая возможность осеннему солнцу позолотить серые здания Эдинбурга. Я старалась воспользоваться коротким теплом и ползала на коленях по саду камней, вызывая шутливые замечания нескольких шотландцев, наслаждавшихся теплом на свой манер - с кувшином виски домашнего приготовления.
        - Собираете гусениц, миссис? - спросил один из них.
        - Нет, не гусениц, а эльфов, - подхватил второй.
        - Скорее вы найдете их в своем кувшине, нежели я под этими камнями, - парировала я.
        Мужчина поднял кувшин, прищурив один глаз, и картинно заглянул внутрь.
        - О, никаких гусениц в моем кувшине нет, - проговорил он и сделал большой глоток.
        Действительно, то, за чем я охотилась, значило для них так же мало - или так же много, - как гусеницы. Я нагнулась, отодвинула небольшой валун на несколько дюймов в сторону и осмотрела оранжево-коричневый лишайник на его поверхности, осторожно поцарапала его маленьким перочинным ножичком, и несколько кусочков упало мне на ладонь. Я бережно переложила их в дешевую жестяную табакерку, где хранила с таким трудом добытое сокровище.
        По прибытии в Эдинбург отношение ко мне изменилось. Если в отдаленных горных деревушках на такое поведение смотрели бы подозрительно, а то и враждебно, то здесь это считалось безвредным чудачеством. Шотландцы относились ко мне с большим уважением, и я чувствовала, что они не испытывают передо мной страха.
        Мне даже простили мое английское происхождение, когда узнали, кто мой муж. Признаюсь, я никогда не пыталась узнать больше того, что мне рассказал Джейми о Престонпанской битве, но на шотландцев Рыжий Джейми произвел неотразимое впечатление, и появление его за пределами Холируда неизменно вызывало ликующие возгласы.
        Вот и сейчас восторженные крики шотландцев привлекли мое внимание. Я подняла голову и увидела Рыжего Джейми, рассеянно помахивающего рукой мгновенно собравшейся толпе и одновременно внимательно оглядывающего сад позади замка.
        Его лицо просветлело, когда он увидел меня, и он быстрым шагом направился ко мне.
        - Вот ты где, - произнес он. - Не хочешь ли пройтись со мной немного? И захвати с собой свою маленькую корзиночку.
        Я поднялась, стряхнула сухие травинки, прилипшие к юбке, и опустила перочинный нож в корзину.
        - Хорошо. Куда мы идем?
        - Колум передал, что хочет поговорить с нами. С нами обоими.
        - Где? - спросила я, ускоряя шаги, чтобы поспеть за Джейми.
        - В церкви в Канонгейте.
        Это было интересно. Явно Колум хотел увидеться с нами, но так, чтобы об этом не знали в Холируде.
        Не желал этого и Джейми. Отсюда и корзина. Рука об руку мы прошли через ворота. Корзина давала объяснение нашему появлению на Королевской Миле. Она могла служить для покупок или лекарств, для солдат и их семей, которых расквартировывали за пределами дворца, в домах Эдинбурга.
        Единственная главная улица шотландской столицы пролегала от основания скалистого холма до самой его вершины. Внизу, у основания, находился замок Холируд, величественный и чопорный под сенью торжественных построек аббатства, почти вплотную примыкавшего к нему с севера. Он как бы игнорировал великолепие Эдинбургского замка, стоящего на самой вершине. Королевская Миля соединяла две королевские резиденции между собой, и подъем по ней шел под углом примерно сорок пять градусов. Запыхавшаяся, с раскрасневшимся лицом, я задавалась вопросом, как Колум Маккензи сумел преодолеть четверть мили мощеного склона от дворца до церкви.
        Мы нашли Колума во дворе церкви. Он сидел на каменной скамье, подставив спину солнцу. Его короткие ноги не доставали до земли. На скамье рядом с ним лежала его палка. Плечи ссутулены, голова задумчиво поникла. Его можно было принять за гнома, который был бы весьма уместен в каменном саду, сотворенном руками человека, с его причудливыми камнями и ползучими лишайниками.
        Трава заглушала звук наших шагов, но Колум поднял голову, едва мы вошли в сад.
        «По крайней мере, его органы чувств в порядке», - подумала я.
        При нашем приближении шевельнулась какая-то тень под ближайшей лиственницей. Органы чувств Ангуса Мора тоже были в порядке. Узнав нас, слуга продолжил нести свой молчаливый дозор, снова став частью окружающего пейзажа.
        Колум кивнул, приветствуя нас, и пригласил сесть рядом. При ближайшем рассмотрении ничто уже не напоминало в нем гнома, разве что скрюченное тело. Лицом к лицу вы видели просто человека.
        Прежде чем опуститься рядом с Колумом, Джейми усадил меня на одну из каменных плит рядом со скамьей. Мрамор оказался удивительно холодным. Я чувствовала его леденящее прикосновение даже через толстые юбки и невольно поежилась. Вырезанные на мраморной плите череп и скрещенные кости заставили меня мысленно содрогнуться, но все-таки пришлось сесть. Я прочла эпитафию, выгравированную под черепом, и улыбнулась:
        Здесь лежит Мартин Эльджинброд,
        Пожалей мою душу, Господь Бог,
        Как сделал бы я, если бы был Богом,
        А ты - Эльджинбродом.
        Джейми предостерегающе взглянул на меня и повернулся к Колуму.
        - Вы хотели видеть нас, дядя?
        - У меня к тебе вопрос, Джейми Фрэзер, - сказал Колум без всяких обиняков. - Ты считаешь меня своим родственником?
        Джейми помолчал, внимательно вглядываясь в лицо своего дяди. Затем улыбнулся.
        - У вас глаза моей матери, - сказал он. - Разве я могу игнорировать этот факт?
        Колум на минуту задумался. Его глаза были чистые, серые, как крыло голубки, опушенные густыми черными ресницами. Несмотря на свою несомненную красоту, они порой становились холодными, как сталь, и я невольно, уже в который раз, спросила себя: «А как же выглядела мать Джейми?»
        - Ты помнишь свою мать? Ты был еще совсем крошкой, когда она умерла.
        От этих слов губы Джейми слегка дрогнули, но голос прозвучал спокойно:
        - Я был достаточно большой… Мне говорили, что я немного похож на нее. А поскольку в доме моего отца уже в те времена было зеркало, я имел представление о ней.
        Колум коротко засмеялся:
        - Больше, чем немного.
        Он впился в Джейми глазами, которые мягко светились.
        - Да, парень. Ты - сын Элен. В этом нет никакого сомнения. Эти волосы…
        Он слегка коснулся волос Джейми, отливающих то ли золотом, то ли янтарем, густых и волнистых.
        - И этот рот. - Рот самого Колума искривился. - Широкий, как ночной горшок, - так я когда-то ее дразнил. «Ты могла бы ловить мошек ртом, как жаба, - говаривал я ей, - если бы у тебя к тому же был еще и липкий язык».
        Застигнутый врасплох, Джейми засмеялся.
        - Уилли тоже однажды сказал мне это, - произнес он, и тут же его полные губы плотно сжались.
        Он редко говорил о своем старшем брате и, думаю, никогда не упоминал его имени при Колуме.
        Если Колум и заметил что-то, то не подал виду.
        - Я написал ей… - сказал он, задумчиво глядя на один из покосившихся памятников, - когда твой брат умер от оспы. Впервые после того, как она покинула Леох.
        - Ты имеешь в виду, после того, как она вышла замуж за моего отца?
        Колум кивнул, все еще глядя в сторону.
        - Да, ты же знаешь, что она была старше меня, на два года или что-то вроде этого. Та же разница в возрасте, что и у вас с сестрой. - Его глубоко посаженные глаза вновь обратились к Джейми. - Я никогда не видел твою сестру. Вы с ней дружны?
        Джейми лишь молча кивнул, внимательно вглядываясь в лицо своего дяди, как будто стараясь найти ответ на загадку, давно мучившую его.
        Колум тоже кивнул.
        - Так же как и мы с Элен. Я был болезненным ребенком, и она часто ухаживала за мной. Я помню, как солнце золотило ее волосы и как она рассказывала мне сказки, когда я лежал в постели. И даже позже, - красиво очерченные губы тронула легкая улыбка, - когда ноги отказали мне, она каждый день и утром, и вечером заглядывала ко мне в комнату и рассказывала все леохские новости. Мы говорили обо всем: об арендаторах, о сборщиках налогов, как следует лучше вести дела… Потом я женился, но Летицию ничто не интересовало.
        Он горестно махнул рукой, вспомнив о жене.
        - Мы говорили с ней - иногда в наших беседах принимал участие Дугал, - но чаще всего мы беседовали с Элен вдвоем о том, как лучше организовать жизнь клана, чтобы его члены ладили между собой, какие соглашения следует заключать с другими кланами, как использовать земли и пастбища… А потом она уехала, - резко произнес он, глядя на свои узловатые руки, лежащие на коленях. - Не спросив разрешения у родителей и даже не попрощавшись… Время от времени до меня доходили слухи о ней, но сама она никогда не давала о себе знать.
        - Она не ответила на ваше письмо? - тихо спросила я.
        Он покачал головой, не поднимая глаз.
        - Она была больна. Потеряла ребенка, и к тому же у нее самой была оспа. Возможно, она собиралась ответить попозже. Так часто случается. Отложишь что-нибудь на потом - и забудешь. А через год она умерла.
        Он взглянул на Джейми в упор, и тот выдержал его взгляд.
        - Я был несколько удивлен, когда твой отец написал мне, что отправляет тебя к Дугалу, с тем чтобы после ты переехал ко мне в Леох для получения образования.
        - Родители так решили, еще когда только поженились, - ответил Джейми. - Я должен был воспитываться у Дугала, а затем переехать на время к тебе.
        Усилившийся ветер принес с собой сухие веточки лиственницы, и Джейми с Колумом одновременно передернули плечами от неожиданной прохлады. В этом их жесте лишний раз проявилось семейное сходство.
        Колум заметил мою улыбку и тоже слегка улыбнулся.
        - Однако решения или договоренности остаются в силе до той поры, пока договаривающиеся стороны верны взятым на себя обязательствам… Но я тогда не знал твоего отца.
        Он открыл рот, желая что-то добавить, но ничего не сказал. Воцарилось гробовое молчание. Наконец Джейми нарушил его.
        - Что ты можешь рассказать мне о моем отце? - спросил Джейми, и в его вопросе послышалось любопытство ребенка, рано потерявшего родителей и пытающегося дополнить запечатлевшийся в детстве смутный образ сведениями от знавших их людей.
        Я понимала это чувство. То немногое, что я знала о своих родителях, сообщил мне в основном дядя Лэм, но он не был мастером давать характеристики.
        Колум же - совсем наоборот.
        - Ты хочешь спросить, как отец выглядел?
        Он еще раз внимательно оглядел своего племянника и, кажется, остался доволен.
        - Посмотри в зеркало, парень. Там ты увидишь лицо своей матери, но отец глянет на тебя этими проклятыми кошачьими глазами Фрэзеров.
        Он выпрямился и сменил позу, желая дать отдых своему измученному телу. Его губы, как обычно, были плотно сжаты, и я видела две глубокие морщины, пролегавшие между носом и ртом.
        - Честно говоря, - продолжал он, усаживаясь поудобнее, - я не особенно любил твоего отца, так же как и он меня. Но я знал его как человека чести.
        Он помолчал и мягко добавил:
        - В этом ты похож на отца, Джейми Маккензи Фрэзер.
        Лицо Джейми не изменилось, лишь веки чуть дрогнули. Только человек, хорошо его знающий, как я, или наблюдательный, как Колум, могли это заметить.
        Колум глубоко вздохнул.
        - Поэтому я решил поговорить с тобой. Я должен принять решение: Маккензи Леоха - на стороне короля Якова или короля Георга. - Он кисло улыбнулся. - Это дьявольски трудный вопрос, но я должен его решить.
        - Дугал… - начал было Джейми, но Колум остановил его движением руки.
        - Я знаю, что думает по этому поводу Дугал. За последние два года я немного отошел от дел, - неторопливо произнес он, - но я - Маккензи Леохский и мне решать. Дугал поступит так, как я ему велю. А я хочу знать, какое решение ты считаешь более правильным для блага клана, кровь которого течет в твоих жилах?
        Джейми поднял свои синие глаза, жмурясь от яркого полуденного солнца, бьющего ему прямо в лицо.
        - Я здесь со своими людьми. Разве мой выбор не ясен?
        Колум снова переменил позу, внимательно глядя на племянника, словно надеясь найти ответ в тончайших оттенках его голоса.
        - Ты уверен в правильности своего решения? - спросил Колум. - Люди присягают на вассальную верность по многим причинам, о большинстве из которых не разглагольствуют. Я разговаривал с Лохиелем, Кланраналдом, Алексом и Ангусом Макдональдами. Ты думаешь, они здесь потому, что считают Якова Стюарта своим законным королем? Я хотел встретиться с тобой, чтобы услышать твое искреннее мнение. Заклинаю тебя честью твоего отца.
        Видя, что Джейми колеблется, Колум продолжал, по-прежнему не сводя с него пристального взгляда:
        - Я спрашиваю не ради себя. Если у тебя есть глаза, ты можешь заметить, что земные дела не долго будут меня волновать. Но я думаю о Хэмише - твоем двоюродном брате.
        Он умолк и теперь сидел неподвижно; тревожное выражение исчезло с его лица, серые глаза смотрели открыто и внимательно. Джейми тоже сидел молча, словно мраморный ангел на памятнике, высившемся у него за спиной. Я знала, перед какой сложной дилеммой он оказался, хотя догадаться об этом по его спокойному, невозмутимому виду человеку непосвященному было трудно. Тем же самым вопросом мы задавались, когда приняли решение прийти под знамена Карла. Поддержка такого большого клана, как Маккензи, могла побудить и других привести к победе Младшего Претендента. Но если, несмотря ни на что, восстание закончится провалом, то хуже всех придется именно леохским Маккензи.
        Джейми повернул голову, и его глаза остановились на мне.
        «Подскажи, что делать?» - спрашивал его взгляд.
        Я чувствовала, что Колум тоже смотрит на меня с немым вопросом, и даже брови были вопросительно подняты. Но перед моим мысленным взором возник Хэмиш, рыжеволосый десятилетний мальчик, которого скорее можно было принять за сына Джейми, чем за его двоюродного брата. И что будет с ним и другими членами клана, если леохские Маккензи вместе с Карлом потерпят поражение? У жителей Лаллиброха был Джейми, который мог спасти их от уничтожения, если дело дойдет до этого. Жителям Леоха не поможет никто. И все же здесь не мне решать, подумала я и, пожав плечами, опустила голову. Джейми глубоко вздохнул и решился.
        - Отправляйтесь домой в Леох, дядя, - сказал он. - И пусть ваши люди тоже остаются там.
        Колум долго сидел неподвижно, глядя прямо на меня. Наконец рот его искривился, но выражение, появившееся на лице, мало напоминало улыбку.
        - Я чуть было не остановил Неда Гоуэна, когда он отправился спасать вас от казни, - сказал он, обращаясь ко мне. - Теперь я рад, что не сделал этого.
        - Спасибо, - тем же тоном ответила я.
        Он вздохнул и с силой потер затылок, как будто бремя вождя клана было слишком тяжело для него.
        - Значит, решено. Я встречусь с его высочеством утром и сообщу ему о своем намерении.
        Его рука опустилась на каменную скамью рядом с рукой племянника.
        - Спасибо за совет, Джейми. - Он помедлил и добавил: - Да благословит тебя Бог.
        Джейми наклонился вперед и накрыл ладонью руку Колума. Он улыбнулся своей широкой, как у матери, улыбкой и сказал:
        - И вас тоже, дядя.
        Королевская Миля кишела людьми, наслаждающимися скудным осенним теплом. Мы шли молча. Я крепко держала Джейми под руку. Вдруг он покачал головой и пробормотал что-то по-гэльски.
        - Ты правильно поступил, - сказала я, больше отвечая на его мысли, чем на слова. - Я поступила бы так же. Что бы ни случилось, по крайней мере Маккензи будут спасены.
        - Может быть, - проговорил он, рассеянно ответив на приветствие одного из офицеров. - Но что будет с остальными? С кланом Макдональда, Магилливрея и другими, которые пойдут за Карлом? Погибнут они или, может быть, нет? Но разве мог я посоветовать Колуму поступить так же?
        Он покачал головой. Лицо его омрачилось.
        - Никто этого не знает, англичаночка.
        - Конечно, - мягко сказала я, пожимая его ладонь. - Мы ничего не знаем. Или, наоборот, знаем слишком много.
        Он чуть улыбнулся и крепче прижал к себе мою руку.
        - Да, англичаночка. Ничего. Решение принято, и ничего изменить нельзя, поэтому не следует беспокоиться.
        Часовым у ворот Холируда был Макдональд, один из людей Гленгарри. Отвлекшись на секунду от своего занятия - поиска вшей, он узнал Джейми и впустил нас внутрь. От теплой погоды эти паразиты еще более оживились. Покинув уютное местечко где-нибудь под мышкой или в паху, мерзкие существа порой пускались в опасное странствие по рубашке или пледу и неожиданно оказывались в руках их владельцев.
        Джейми, улыбаясь, что-то сказал ему по-гэльски. Солдат засмеялся, сделал вид, что вытащил из-за пазухи вошь и бросил ее в Джейми, который, подхватив шутку, притворился, что поймал ее, окинул критическим оком и, подмигнув мне, забросил себе в рот.
        - Ну как голова вашего сына? - вежливо осведомилась я у лорда Килмарнока, встретившись с ним в танце на балу в галерее Холируда.
        Меня мало волновало самочувствие Джонни, но коль скоро этого разговора все равно не избежать, я решила поговорить здесь, где возможная враждебность между нами не будет замечена большим количеством людей.
        Галерея представляла собой длинный зал с высоким потолком, стрельчатыми окнами и двумя большими каминами. Она служила местом проведения серии пышных приемов, знаменовавших торжественное вступление Карла в Эдинбург в сентябре. Сейчас здесь собрались сливки высшего общества Эдинбурга, чтобы засвидетельствовать почтение Карлу, - складывалось впечатление, что он и впрямь может победить. Дон Франсиско - почетный гость Карла - стоял в парадной части залы, беседуя с хозяином. Он был одет в унылом испанском стиле: в мешковатые темные панталоны и совершенно бесформенный кафтан с круглым плоеным жестким воротником - молодежь и модная публика не могла без скрытой иронии взирать на этот нелепый костюм.
        - О, все в порядке, миссис Фрэзер, - беззаботным тоном ответил Килмарнок. - Шишка на голове не беспокоит мальчишек в его возрасте. Но его самолюбие, конечно, уязвлено, - добавил он и неожиданно весело улыбнулся.
        Я улыбнулась ему в ответ, испытав облегчение.
        - Я пытался привить Джону черты, необходимые наследнику рода Килмарноков. Но вот смирению никак не мог научить. Может быть, вашему слуге это лучше удастся.
        - Надеюсь, вы не отлупили его после этого?
        - Простите, как вы сказали?
        - Да нет, ничего, - ответила я, покраснев. - Посмотрите, это Лохиель? А я думала, он болен.
        От танца у меня перехватывало дыхание, да и лорд Килмарнок, видно, тоже не был настроен на разговор, поэтому у меня была возможность осмотреться вокруг. Карл не танцевал, хотя слыл превосходным танцором и молодые дамы Эдинбурга жаждали его внимания. Сегодня он был занят, развлекая своего гостя. Я заметила, что в полдень на кухню был доставлен небольшой бочонок с португальским товарным знаком, выжженным на боку, и бокалы с рубиновой жидкостью словно по волшебству то и дело появлялись в левой руке дона Франсиско.
        Мы пересекли дорожку Джейми, ведущего в танце одну из трех мисс Уильямс. Их почти невозможно было отличить друг от друга. Совсем юные, с одинаковыми каштановыми волосами, и все как одна твердили: «Здесь так интересно, в этом благородном собрании, мистер Фрэзер…» Я сразу же устала от них, но Джейми, это воплощение терпения, танцевал со всеми тремя по очереди и отвечал снова и снова на одни и те же глупые вопросы.
        - Конечно, это большое развлечение для них, бедняжек, - добродушно объяснял он. - К тому же их отец богатый купец, и его высочество захочет заручиться симпатией этой семьи.
        Все три мисс Уильямс были очарованы Джейми, и мне показалось, что он тоже взбодрился. Затем я обратила внимание на Балмерино, танцующего с женой лорда Джорджа Муррея. Я заметила, как супруги Муррей обменялись влюбленными взглядами, когда она со своим партнером и он с одной из мисс Уильямс встретились в танце, и была смущена, увидев, с кем танцует Джейми.
        Неудивительно, что Колума не было на балу. Интересно, думала я, удалось ему уже поговорить с Карлом или нет, и решила, что еще нет. В противном случае Карл не выглядел бы таким веселым и беззаботным.
        Вдруг я заметила еще две коренастые фигуры, стоящие у стены. На них были почти одинаковые парадные костюмы, плохо подогнанные по фигуре. Это были Джон Симпсон - знаменитый мастер по ковке мечей из Глазго и его сын, тоже Джон Симпсон. Они прибыли сюда в начале недели, чтобы преподнести Карлу один из своих великолепных палашей с эфесом, которыми они прославились на всю Шотландию. Сегодня их пригласили сюда для того, чтобы продемонстрировать дону Франсиско, какой огромной поддержкой пользуется Стюарт.
        У обоих мужчин были густые черные волосы и бороды, слегка тронутые сединой. Я видела, как старший Симпсон слегка толкнул младшего в спину и многозначительно кивнул в сторону одной из купеческих дочерей, стоящей рядом с отцом в надежде, что ее снова кто-нибудь пригласит на танец.
        Симпсон-младший одарил отца скептическим взглядом, но, пожав плечами, выступил вперед и с поклоном предложил руку третьей мисс Уильямс.
        Я с удивлением и восхищением наблюдала, как они закружились в танце, поскольку Джейми, и раньше встречавшийся с Симпсонами, говорил мне, что Симпсон-младший совершенно глух.
        - Наверное, от стука молотов в кузнице, - объяснил он мне, с гордостью показывая прекрасный палаш, купленный у них. - Глух как пень. Старший ведет переговоры, но от внимания младшего ничто не ускользает.
        Я видела, как острый взгляд его темных глаз скользит по полу, отмеряя расстояние от одной танцующей пары до другой. Парень двигался чуть тяжеловато, но чувствовал ритм танца достаточно хорошо, по крайней мере не хуже меня. Закрыв глаза, я живо ощутила вибрацию деревянного пола от виолончели, стоящей на нем, и догадалась, что именно она и помогает ему не сбиваться с ритма. Открыв глаза, чтобы ненароком не наткнуться на кого-нибудь, я опять отыскала его среди танцующих. На сей раз он морщился от резких звуков скрипок. Возможно, он все-таки что-то слышит.
        Кружась в танце, я и лорд Килмарнок приблизились к камину, возле которого стояли Карл и дон Франсиско. К моему удивлению, Карл махнул мне рукой из-за плеча дона Франсиско. Я истолковала этот жест как повеление держаться подальше от его высочества. Килмарнок так же истолковал поспешный жест Карла и рассмеялся.
        - Итак, его высочество боится представить вас испанцу! - воскликнул он.
        Уносясь в вихре танца прочь от Карла, я оглянулась и увидела, что он снова вернулся к беседе, энергично размахивая руками в свойственной итальянцам манере.
        Лорд Килмарнок замечательно танцевал, и я попыталась расслабиться, чтобы начать разговор, не опасаясь, что он может наступить мне на юбку.
        - Вы видели те глупые листочки, которые Балмерино всем показывал? - спросил Килмарнок и, когда я кивнула, продолжил: - Думаю, что его высочество тоже их видел. А испанцы обожают подобные глупости. Ни один разумный человек не поверит тому, что там написано, - заверил он меня, - но его высочество, несомненно, решил, что лучше поостеречься. В конце концов, ради испанского золота можно пойти и не на такие жертвы, - добавил он.
        Упиваясь гордыней, Карл относился к шотландским графам и вождям свысока, но, по крайней мере, на сегодняшнее празднество они были приглашены, по-видимому, для того, чтобы произвести впечатление на дона Франсиско.
        - Вы обратили внимание на эти портреты? - поинтересовалась я, чтобы сменить тему разговора.
        Более ста портретов королей и королев украшали стены галерей. И все они поражали своим редкостным сходством.
        - Вы имеете в виду их носы? - спросил он, и унылое выражение лица, появившееся при виде Карла и дона Франсиско, уступило место улыбке. - Да, я их заметил. А вы знаете что-нибудь об их истории?
        Все портреты, кажется, принадлежали кисти одного художника - Джакоба де Витта, приглашенного Карлом II[34 - Карл II (1630 - 1685) - английский король с 1660 г., династии Стюартов. Провозглашение его королем означало реставрацию монархии в Англии.] для того, чтобы воссоздать портреты всей родословной короля, начиная с Роберта Брюса[35 - Брюс Роберт (1274 - 1329) - шотландский король с 1306 г. В 1314 г. разбил английскую армию при Баннокберне. В 1328 г. добился от Англии признания независимости Шотландии.].
        - Чтобы убедить всех в принадлежности к роду, - усмехнулся Килмарнок. - Интересно, прибегнет король Яков к созданию портретов своих предков, когда займет трон?
        Художник рьяно принялся за дело, каждые две недели рисуя по портрету, чтобы угодить монарху. Трудность состояла в том, что де Витт не имел ни малейшего представления о том, как выглядели предки Карла, поэтому приглашал позировать любого, кого удавалось затащить к себе в студию. А чтобы придать портретам фамильное сходство, снабжал всех длинными носами.
        - А это сам король Карл, - сказал Килмарнок, кивком указывая на портрет в полный рост, где монарх был изображен в ярко-красном бархатном камзоле.
        Мой партнер бросил критический взгляд на принца Карла, раскрасневшееся лицо которого свидетельствовало о том, что он изо всех сил старался не отставать в выпивке от своего гостя.
        - Во всяком случае, у этого нос выглядит получше, - пробормотал граф как бы про себя. - Его мать была полячкой.
        Между тем торжество близилось к концу. Свечи в серебряных канделябрах догорели и стали гаснуть еще до того, как гости в полной мере насладились вином и танцами. Дон Франсиско, возможно не столь привычный к выпивке, как Карл, клевал носом.
        Джейми с видимым облегчением подвел младшую из сестер Уильямс к отцу, собиравшемуся ехать домой, и отыскал меня в укромном местечке, где я пристроилась, чтобы снять туфли.
        Он сел рядом со мной, вытирая лоб большим белым платком.
        Рядом на маленьком столике стоял поднос с пирожными.
        - Я ужасно голоден, - буркнул он, запихивая пирожное в рот. - От этих танцев разыгрывается зверский аппетит, а от разговоров тем паче.
        Я наблюдала за тем, как принц Карл, склонившись над своим гостем, тряс его за плечо, стараясь разбудить, но все усилия были тщетны. Голова испанца безвольно повисла, рот под внушительными усами раскрылся. Его высочество растерянно оглядывался по сторонам, но Шеридан и Туллибардин, джентльмены преклонного возраста, в кружевах и бархате, тоже спали сном праведников, прильнув головами друг к другу, как деревенские пьяницы.
        - Не хочешь помочь его высочеству? - спросила я Джейми, который засовывал в рот очередное пирожное, и, прежде чем он успел ответить, я увидела, как Симпсон-младший, оценив ситуацию, толкнул отца в бок.
        Старший тотчас же с почтительным видом направился к принцу Карлу. Младший последовал за ним, а в следующую минуту отец и сын уже подхватили испанца за руки и за ноги и без видимых усилий, играючи, потащили его.
        Вскоре они исчезли за дверьми галереи в сопровождении его высочества.
        Такое бесцеремонное удаление почетного гостя знаменовало окончание бала.
        Другие гости почувствовали облегчение; дамы отлучились, чтобы накинуть шали и плащи, а мужчины в ожидании их накоротке обменивались впечатлениями.
        Поскольку мы жили в Холируде, нам не требовалось куда-то ехать, а достаточно было пройти через утреннюю гостиную и подняться по лестнице.
        Однако внизу у лестницы нас встретил громила Ангус Мор.
        - Мой хозяин мертв, - сообщил он.
        - Его высочество думает, - с горечью произнес Джейми, - что, возможно, так оно и есть… Что Колум покончил с собой из-за Дугала, - пояснил он, видя мой недоуменный, полный ужаса взгляд. - Дугал всегда изъявлял готовность безоговорочно поддержать его высочество. Теперь, когда Колума не стало, главой клана становится Дугал. Таким образом, Маккензи Леоха вольются в состав шотландской армии, чтобы изведать вместе с ней победу… или поражение.
        На лице Джейми появилось выражение крайней усталости и печали, и он не противился, когда я подошла к нему сзади и положила руки на его широкие плечи. Он облегченно простонал, когда я с силой надавила на шейные мышцы, и уронил голову на сложенные на столе руки. Перед ним ровными стопками были аккуратно разложены пачки писем и различные документы. Среди прочих бумаг оказалась маленькая, довольно потрепанная тетрадь в красной кожаной обложке. Это был дневник Колума, который Джейми взял в комнате дяди, надеясь найти в нем необходимые распоряжения, способные помешать Дугалу стать на сторону Карла.
        - Здесь нет ничего подобного, - сказал он, заново листая густо исписанные страницы.
        Как ни странно, за последние три дня в дневнике не было сделано ни одной записи, если не считать короткого упоминания о нашей встрече на церковном кладбище: «Встретился с молодым Джейми и его женой. Наконец-то помирился с Элен».
        Эта запись, конечно, имела значение для Колума, для Джейми и, возможно, для Элен, но она никак не могла повлиять на убеждения Дугала Маккензи.
        Джейми вскочил из-за стола и повернулся ко мне. В его глазах я прочитала тревогу и бессилие.
        - Это означает, Клэр, что мы целиком в его власти - я имею в виду, во власти Карла. Теперь у нас нет другого выбора. Мы должны обеспечить ему победу.
        У меня во рту сделалось сухо от выпитого вина. Я с трудом облизнула губы, прежде чем ответить.
        - Думаю, ты прав. Проклятье! Почему Колум не мог подождать еще немного? Хотя бы до утра, когда он мог встретиться с Карлом?
        Джейми грустно улыбнулся.
        - Я не думаю, что это могло бы что-то изменить, англичаночка. Лишь немногим дано знать час своей смерти.
        - Колум знал!
        Я не раз размышляла о том, рассказать ли Джейми о нашем разговоре с Колумом во время встречи в Холируде или нет, но теперь не было смысла молчать.
        Джейми недоверчиво покачал головой и вздохнул, плечи его поникли. Ему было тяжко сознавать, что Колум собирался покончить с собой.
        - А теперь я думаю, - задумчиво, как бы про себя, проговорил он, - не является ли это неким предзнаменованием?
        - Предзнаменованием?
        - Колум умер, не успев отказать Карлу в помощи. Не означает ли это, что Карлу суждено выиграть в этой борьбе?
        Я вспомнила последнюю встречу с Колумом. Смерть настигла его в постели. Он сидел на кровати, рядом, на столике, - нетронутый бокал бренди. Он встретил смерть, как хотел, - со светлой головой. Его глаза были широко открыты, рот плотно сжат; морщины, идущие от уголков рта к носу, сделались глубже. Боль, которая была постоянной спутницей его жизни, сопровождала его до последней минуты.
        - Это только Богу известно, - произнесла я.
        - Да. Я надеюсь, что известно кому-то еще.
        Глава 38
        Сделка с дьяволом
        Опасность гриппа нависла над Эдинбургом подобно грозовой туче, окутавшей замок на вершине холма. Потоки холодной дождевой воды день и ночь бежали по булыжной мостовой, смывая грязь, устраняя невыносимую вонь, распространяемую отбросами, и удушливый дым очагов, топившихся по-черному.
        Дрожа от холода, я подолгу бродила по Холируду и Канонгейту, предпочитая мокнуть под дождем, нежели задыхаться от дыма и глотать микробы, которыми была насыщена атмосфера в помещении. Во дворе только и слышалось, что кашель и чихание, но постоянное присутствие его высочества заставляло несчастных больных сплевывать в грязные носовые платки и камины, а не на полированный дубовый пол.
        В это время года темнело рано, и я повернула домой в надежде засветло добраться до Холируда. Я не боялась ходить одна в темноте, хотя далеко не все здесь знали меня. Преувеличенный страх перед свежим воздухом удерживал население в домах.
        Единственное, чего я боялась, - это оступиться в темноте на скользком булыжнике и сломать ногу. Город освещался лишь фонарями караульных, которые бродили от дома к дому, появляясь и исчезая подобно светлячкам. Иногда светлячки исчезали все одновременно на полчаса, а то и больше. Это означало, что караульные отправились выпить глоток спасительного эля.
        Я смотрела на тусклое сияние солнца, опустившегося за канонгейтской церковью, стараясь определить, сколько времени осталось до наступления темноты. Если удастся, я еще смогу заглянуть в аптеку мистера Хо.
        В аптеке мистера Хо можно было приобрести конский каштан и кору ильма, а еще он снабжал меня мятой перечной и барбарисом. В это время свой основной доход он получал от продажи камфорных шариков, которые, как считалось, помогали от простуды, гриппа и туберкулеза легких.
        Если снадобье Хо и не являлось эффективным средством борьбы с болезнями по сравнению с современными лекарственными препаратами, то оно и не наносило вреда и имело приятный запах.
        Несмотря на обилие красных носов и бледных лиц, балы во дворце проводились регулярно, несколько раз в неделю, так как эдинбургская знать с энтузиазмом продолжала изъявлять симпатию своему принцу. Еще через два часа слуги с фонарями отправятся сопровождать своих господ на бал.
        Я вздохнула, вспомнив другой бал, с сопливыми кавалерами, говорящими комплименты сиплыми голосами. Наверное, неплохо бы добавить к списку лекарственных средств немного чеснока. Его носят в серебряных медальончиках на шее. Считалось, что он спасает от заражения. Я же была убеждена, что пронзительный чесночный аромат вынуждает людей держаться на почтительном расстоянии от его источника и таким образом снижается опасность заражения.
        Город был занят войсками Карла, и англичане, пока еще не осажденные, сосредоточились в замке, расположенном на вершине холма. И все же слухи, нередко преувеличенные, растекались по всем направлениям.
        Если послушать мистера Хо, то герцог Камберленд собирал свои войска к югу от Перта, намереваясь немедленно отправиться на север. Я не знала, так ли это. На самом деле я в этом весьма сомневалась, припоминая, что в истории о нем не было каких-либо упоминаний до весны 1746 года, а она еще не наступила.
        Страж у ворот, кашляя, кивнул мне. Кашель был подхвачен и другими стражниками, стоявшими в прихожей и на лестничной площадке. Еле удержавшись от того, чтобы помахать на них связкой чеснока, словно кадилом, я поднялась по лестнице и направилась в вечернюю гостиную, куда была беспрепятственно допущена.
        В гостиной находились его высочество, Джейми, Ангус Макдональд, О’Салливан, секретарь его высочества и мрачный человек по имени Фрэнсис Таунсенд, в последнее время пользующийся особым расположением принца. Почти у всех носы были красными, и постоянно слышалось «апчхи!». На красивой облицовке камина виднелись следы мокроты, которую присутствующие сплевывали в огонь. Я бросила выразительный взгляд на Джейми, устало расположившегося в кресле. Его лицо было бледным и осунувшимся.
        Привыкнув к моим прогулкам по городу и испытывая немалый интерес ко всему, что было связано с англичанами, мужчины слушали меня с большим вниманием.
        - Мы чрезвычайно благодарны вам, мадам, за ваши сообщения, - с грациозным поклоном произнес его высочество. - Не могу ли и я в свою очередь быть вам чем-либо полезен?
        - Можете, - отвечала я, усмотрев в его словах возможность извлечь пользу для себя и Джейми. - Я хочу забрать своего мужа домой. Прямо сейчас.
        Глаза принца сузились, но он тут же взял себя в руки. Не столь сдержанный Ангус Макдональд разразился подозрительно странным кашлем. Бледное лицо Джейми вдруг порозовело. Он чихнул и уткнулся в носовой платок, синие глаза метали искры.
        - О, вашего мужа, гм…
        Розовая краска медленно залила его лицо.
        - Он болен, - с некоторым вызовом произнесла я. - Да вы это и сами видите. Я хочу, чтобы он отправился домой и лег в постель. Ему нужен отдых.
        - Ах, отдых, - пробормотал Макдональд себе под нос.
        Я лихорадочно искала какие-нибудь приличествующие случаю слова.
        - Очень сожалею, что вынуждена на время лишить ваше высочество общества моего мужа, но, если сейчас не дать ему немного отдохнуть и подлечиться, он потом очень долго будет лишен возможности посещать вас.
        Карл мгновенно оправился от минутного замешательства и, видимо, нашел забавным смущенное молчание Джейми.
        - О, нас вовсе не устраивает такая перспектива, мадам. Пусть будет так, как вы сказали. Наш дорогой Джейми освобождается от посещения моей персоны до тех пор, пока не поправится. Так что вы можете отвести мужа в свои комнаты и… делайте с ним то, что сочтете нужным.
        Вдруг губы принца неожиданно сморщились, он вытащил из кармана платок и, следуя примеру Джейми, прикрыл им нижнюю часть лица, деликатно покашливая.
        - Поберегите себя, ваше высочество, - язвительно посоветовал Макдональд, - а то вы можете заразиться от мистера Фрэзера.
        - Можно только пожелать себе быть хотя бы наполовину таким здоровым, как мистер Фрэзер, - пробормотал Фрэнсис Таунсенд, даже не пытаясь скрыть ехидную усмешку, которая делала его похожим на лису в курятнике.
        Теперь Джейми весьма напоминал помидор, слегка тронутый морозцем. Он быстро поднялся, поклонился принцу и, бросив короткое «Благодарю вас, ваше высочество», поспешил к двери, увлекая меня за собой.
        - Пусти меня, - сердито проворчала я, как только мы миновали стражника и вошли в приемную. - Ты сломаешь мне руку.
        - Ладно, - пробормотал он. - Но как только мы выйдем отсюда, я сломаю тебе шею.
        Однако по выражению его лица было ясно, что сердитые слова произносятся им только для видимости.
        И уже придя домой и крепко притворив дверь, он притянул меня к себе и засмеялся, прижавшись щекой к моей макушке.
        - Спасибо тебе, англичаночка, - чуть присвистнув, сказал он.
        - Ты не сердишься? - Мои слова звучали глухо, так как я говорила, уткнувшись головой в ворот его рубашки. - Я не хотела смущать тебя.
        - Да нет, все в порядке. Я согласился бы сесть на раскаленные угли, лишь бы иметь возможность покинуть его высочество. Я до смерти устал от этого человека.
        Неожиданный приступ кашля сотряс его тело, и он покачнулся, ухватившись за дверь.
        - Что с тобой?
        Я поднялась на цыпочки, чтобы пощупать его лоб. Я была не столько удивлена, сколько встревожена, почувствовав, какой он горячий.
        - У тебя температура, - с укором произнесла я.
        - У всех есть температура, только у одних она выше, у других ниже.
        - Не паясничай, - сказала я с невольным чувством облегчения, что, несмотря на сильный жар, он не потерял способности мыслить логически. - Раздевайся и не возражай, пожалуйста, - решительно добавила я, заметив, что он собирается что-то сказать.
        Джейми рассмеялся и стал расстегивать рубашку. Его смех вновь перешел в хриплый кашель, от которого он побагровел и чуть не задохнулся. Рубашка упала на пол, и его бросило в дрожь.
        Я как могла натянула толстую шерстяную рубашку ему на голову, он барахтался в ней, пытаясь попасть в рукава, а я принялась стягивать с него килт, чулки и туфли.
        - Боже, ноги у тебя холодные как лед!
        - Ты могла бы… погреть их… если бы… захотела!
        Он с трудом выговаривал слова, стуча зубами, и даже не сопротивлялся, когда я стала укладывать его в постель. Он так дрожал, что не мог говорить. Щипцами я вытащила из камина горячий кирпич и, завернув в тряпку, положила ему в ноги.
        Вскоре Джейми немного согрелся. А я к тому времени согрела кастрюлю воды, бросила туда горсть мяты перечной и черной смородины.
        - Что это? - спросил он, подозрительно принюхиваясь, когда я достала и открыла еще одну банку. - Надеюсь, что ты не собираешься поить меня этим? Пахнет дохлой уткой.
        - Ты почти угадал. Это утиный жир, смешанный с камфорой. Я хочу натереть тебе грудь.
        - Нет, только не это!
        Джейми натянул одеяло до подбородка.
        - Прекрати! - непреклонным тоном произнесла я и принялась за дело.
        Занятая хлопотами, я не сразу заметила, что мы в комнате не одни. Фергюс стоял у другого края кровати и с любопытством наблюдал за происходящим. Из носа у него текло. Я потянулась за носовым платком.
        - А ты что здесь делаешь? - спросил Джейми, опуская подол рубашки.
        Не особенно огорчившись недружелюбным тоном, Фергюс проигнорировал протянутый ему платок и вытер нос о рукав, не переставая с восхищенным видом рассматривать выпуклые мускулы на груди у Джейми.
        - Тощий милорд велел мне принести пакет, который, как он сказал, вы ему обещали. Милорд, скажите, у всех шотландцев так много волос на груди?
        - Бог мой! Я совсем забыл! Подожди, я сам отнесу его Камерону.
        Джейми забарахтался в постели и вновь вдохнул запах моих целебных снадобий.
        - Фу! - Он размахивал подолом рубашки, чтобы рассеять едкий аромат, и беспомощно взглянул на меня: - Как удалить с меня эту гадость? Не могу же я появиться в обществе, воняя, словно дохлый гусь, англичаночка?
        - Конечно, не можешь. Ты должен спокойно лежать в постели и отдыхать, - произнесла я, свирепо сверкая глазами.
        - Я доставлю пакет в целости и сохранности, - уверял Фергюс.
        - Ничего подобного, - сказала я, глядя на пылающие щеки и горящие глаза мальчика.
        Прикоснувшись к его лбу, я убедилась, что он горячий.
        - Не говори мне, - ехидно произнес Джейми, - что у него температура.
        - Да, температура.
        - Ха, - с торжествующим видом сказал Джейми Фергюсу. - Теперь посмотрим, как тебе понравится, когда тебя будут поливать жиром.
        После моих усиленных стараний Фергюс вскоре тоже лежал на соломенном тюфяке у камина, напившись чаю и так же, как Джейми, благоухая моими целебными мазями.
        - А теперь, - сказала я, тщательно моя руки, - я сама отнесу этот злополучный пакет мистеру Камерону. Вы же оба отдыхайте, пейте горячий чай, сморкайтесь и так далее. Поняли, вояки?
        Кончик длинного покрасневшего носа показался среди вороха одеял.
        - Поить насильно, - пробормотал Джейми, глядя в потолок, - это так не похоже на женщин.
        - Плохо же ты знаешь женщин, любовь моя.
        Я поцеловала его в горячий лоб и сняла плащ с крючка.
        Эван Камерон возглавлял разведывательную службу в Холируде. Его квартира находилась в конце западного крыла дома, недалеко от кухни. Наблюдая за его аппетитом, я заподозрила, что он расположился там неспроста. А сейчас, глядя на его смертельно бледное лицо, уткнувшееся в бумаги, я подумала, что у него, скорее всего, солитер.
        - Все в порядке? - через несколько минут спросила я, сделав над собой усилие, чтобы не добавить привычное «сэр».
        Прервав размышления, он оторвал голову от бумаг и уставился на меня.
        - А? О!
        Придя в себя, он улыбнулся и поспешил рассыпаться в извинениях.
        - Извините меня, миссис Фрэзер! Как невежливо с моей стороны так забыться и заставить вас стоять здесь. Да, все в полном порядке и очень интересно, - пробормотал он себе под нос и снова обратился ко мне: - Не откажите в любезности сказать вашему мужу, что я хочу обсудить с ним кое-какие вопросы, и чем скорее, тем лучше. Я понимаю, что сейчас он нездоров, - деликатно добавил он, старательно избегая моего взгляда.
        Ясно, что Ангус Макдональд не удержался и рассказал всем о моем визите и разговоре с принцем.
        - Он действительно болен, - беспомощно произнесла я.
        Меньше всего мне хотелось, чтобы Джейми покинул сейчас постель и всю ночь просидел с Камероном и Лохиелем, обсуждая разведывательные донесения. Это равносильно танцам на балу с дамами всю ночь напролет. А может, вовсе и не равносильно, поправила я себя, вспомнив трех барышень Уильямс.
        - Уверена, что он навестит вас, как только сможет, - сказала я, плотнее запахивая полы своего плаща. - Я передам ему.
        Я действительно передам - завтра или послезавтра. Где бы сейчас ни находились английские войска, я уверена, что не ближе чем в ста милях от Эдинбурга.
        Когда, вернувшись домой, я заглянула в спальню, то увидела на кровати под ворохом одеял две неподвижные фигуры. В комнате слышалось размеренное дыхание. Я успокоилась и, сняв плащ, присела в гостиной с чашкой горячего чая, куда добавила небольшое количество медицинского бренди.
        С удовольствием попивая чай, я чувствовала, как медленно и приятно теплеет в груди, как тепло распространяется по всему телу, достигает ног, замерзших после прогулки по внутреннему двору и многочисленным лестницам и неотапливаемым переходам.
        Я прижала чашку к подбородку, вдыхая приятный, слегка горьковатый аромат, чувствуя, как горячие пары бренди согревают мне грудь. Вдыхая их, я задумалась над тем, каким образом мне удается не заболеть, когда в городе, да и в самом дворце свирепствует инфекция.
        Действительно, последний раз я болела простудой в детстве и совсем не болела после того, как прошла через каменный круг. И это странно, принимая во внимание далеко не идеальные условия гигиены и санитарии, в которых мне приходилось жить. Я должна была хотя бы подхватить насморк, но ничего подобного. Здоровье мое оставалось по-прежнему крепким.
        Кое-что было вполне объяснимо. В свое время мне были сделаны прививки от некоторых болезней. Я не могла заболеть, например, оспой, тифом, холерой или желтой лихорадкой. Нынешняя инфекция была мало похожа на желтую лихорадку, но все же… Я отставила чашку и пощупала через одежду мою левую руку. Шрам от вакцинации слегка сгладился, но был еще вполне ощутим - слегка загрубевший круглый участочек кожи диаметром примерно в полдюйма.
        Я вздрогнула, вспомнив о Джейлис Дункан, отогнала прочь эти мысли и вновь принялась размышлять о собственном здоровье, чтобы не думать о сожженной на костре женщине или о Колуме Маккензи, отправившем ее на костер.
        Чашка была почти пуста, я встала, чтобы вновь наполнить ее.
        Возможно, причина моего здоровья - приобретенный иммунитет? Меня учили в медицинской школе, что простуда вызывается бесконечным множеством вирусов, и, если вы подверглись воздействию какого-либо вируса, вы приобретаете иммунитет к нему. Вы можете снова схватить простуду, но уже под воздействием иных вирусов. Но с годами опасность подхватить вирус становится все меньше и меньше. Поэтому если дети болеют простудой в среднем шесть раз в году, то люди среднего возраста - только два, а пожилые люди могут вообще годами не подвергаться простудным заболеваниям, потому что за долгие годы жизни у них выработался стойкий иммунитет ко многим вирусам.
        Вполне возможно, думала я. А что, если некоторые виды иммунитета становятся наследственными? Антитела ко многим болезням могут передаваться от матери к ребенку, я знала это. Через плаценту или грудное молоко ребенок приобретает иммунитет к тем болезням, которые перенесла его мать. Возможно, я никогда не болею простудой потому, что во мне живут антитела к вирусам восемнадцатого столетия, переданные мне моими предками за последние двести лет?
        Я углубилась в размышления на эту интересную тему, так что даже забыла присесть и прихлебывала чай, стоя посередине комнаты.
        Вдруг послышался осторожный стук в дверь. Почувствовав невольное раздражение, с чашкой в руке я направилась к двери, готовая принять и тут же отправить назад посыльных с вопросами о здоровье Джейми. Они могли быть от Камерона, споткнувшегося на непонятном месте в донесении, или от Карла, скучающего на балу без Джейми. В любом случае они поднимут его с постели в эту ночь только через мой труп.
        Я распахнула дверь, и слова приветствия застряли у меня в горле. На пороге стоял Джек Рэндолл.
        От неожиданности рука, державшая чашку, дрогнула, и ее содержимое выплеснулось мне на юбки, что сразу привело меня в чувство, а он тем временем вошел в комнату. Бесцеремонно оглядев меня с головы до ног, он кивнул в сторону закрытой двери.
        - Вы одна?
        - Да.
        Он переводил взгляд своих светло-карих глаз с меня на дверь и обратно, желая удостовериться в правдивости моих слов. На его лице лежала печать болезненности. Оно было бледным от плохого питания и недостатка свежего воздуха, но не выказывало никаких следов тревоги. В холодных глазах светились ум и непреклонная воля.
        Решившись, он одной рукой сграбастал мой плащ, а другой схватил меня за запястье.
        - Идемте со мной.
        Я скорее дала бы растерзать себя на куски, чем издать какой-либо звук. Я не могла допустить, чтобы дверь в спальню открылась.
        Мы уже прошли половину коридора, когда наконец я решилась заговорить. У дверей, где жили придворные, стражников не было, но сам дворец и его переходы тщательно патрулировались. Он не смог бы вывести меня из дворца незамеченным, поэтому причинить мне какое-либо зло в пределах Холируда было невозможно.
        Убить меня в отместку Джейми? Сердце заныло от этой мысли. Я испытующе посмотрела на него, когда мы попали в полосу света, падающего от свечей, вставленных в настенные подсвечники. Они были установлены здесь не для красоты, а лишь для того, чтобы слегка осветить коридор и дать возможность живущим здесь придворным беспрепятственно отыскать путь к своим апартаментам. Свечей было мало, и они были расположены на почтительном расстоянии друг от друга.
        Он был не в форме и без оружия. На нем была грубая простая одежда: кафтан из домотканой материи, мешковатые светло-коричневые штаны и чулки. Если бы не стройная осанка и высокомерно запрокинутая голова без парика, его попросту было бы невозможно узнать. Он вполне мог проскользнуть во дворец под видом слуги, сопровождающего своих господ на бал, вместе с очередной партией гостей.
        Нет, подумала я, когда мы вышли из темноты к освещенному месту, у него нет оружия, хотя его рука сковывала мое запястье железной хваткой. И все-таки если он намеревается расправиться со мной, ему придется натолкнуться на мое решительное сопротивление. Я была почти одного с ним роста и, несомненно, более упитанной.
        Как будто угадав мои мысли, он остановился в конце коридора и повернул меня к себе лицом, крепко ухватив за локти.
        - Я не причиню вам вреда, - тихим, но твердым голосом заявил он.
        - Так я вам и поверила, - ответила я, раздумывая над тем, услышит ли меня кто-нибудь здесь, если я закричу.
        Я знала, что внизу у лестницы стоит стражник, но до него было еще две двери, небольшая лестничная площадка и самый длинный лестничный марш.
        С другой стороны, здесь была настоящая ловушка для меня. Если он не поведет меня дальше, здесь я не смогу позвать на помощь. В этом конце коридора большинство апартаментов пустует, а немногие обитатели наверняка находятся в другом крыле - присутствуют на балу либо в качестве гостей, либо их слуг.
        - Не будьте идиоткой, - раздраженно прошептал он. - Если бы я хотел убить вас, я мог бы сделать это здесь. Это гораздо безопаснее, чем выводить вас наружу. К тому же, - добавил он, - если бы я замышлял что-нибудь дурное, зачем бы я стал брать ваш плащ?
        - Черт вас знает, - произнесла я, тем не менее считая его аргумент убедительным. - Объясните мне, почему вы его взяли?
        - Потому что хочу, чтобы вы пошли со мной. Я хочу кое-что предложить вам, но не исключено, что здесь нас могут подслушать.
        Он посмотрел в сторону двери в конце коридора. Она, как и все прочие двери в замке, имела специфический вид. Четыре верхние панели образовывали крест, две нижние стояли стоймя, создавая сходство с раскрытой Библией. Когда-то Холируд был аббатством.
        - He зайти ли нам в церковь? Там нам никто не помешает, и мы сможем спокойно поговорить.
        Он был прав. Церковь, примыкающая к дворцу, была частью аббатства и годами не посещалась. Я медлила, не зная, как поступить.
        - Послушай, женщина! - Он слегка встряхнул меня, затем отпустил и отступил на шаг. Свеча слабо освещала его сзади так, что лицо, обращенное ко мне, казалось всего лишь смутным пятном. - С какой стати я стал бы рисковать и проникать во дворец?
        Хороший вопрос. Уж если он сумел, переодевшись, спокойно покинуть замок, улицы Эдинбурга и подавно не сулили ему никакой опасности. Он мог бродить неподалеку до тех пор, пока не встретит меня. Поэтому объяснение, которое он дал своему поведению, казалось мне убедительным: ему нужно было поговорить со мной, не опасаясь быть увиденным или услышанным.
        Он прочел согласие на моем лице и немного расслабился. Расправив плащ, подал его мне.
        - Даю слово, что после нашей беседы вы вернетесь домой в целости и сохранности, мадам.
        Я старалась прочесть его намерения по выражению лица, но оно было подобно маске. Глаза были неподвижны и ничего не выражали - точь-в-точь как мои собственные, когда я вижу их в зеркале.
        - Ну хорошо.
        Мы вышли в сумрак каменного сада, прошли мимо стража, кивнув ему. Он узнал меня. Я нередко выходила ночью, чтобы по срочному вызову посетить в городе какого-нибудь больного. Стражник внимательно посмотрел на Джека Рэндолла. Если Джейми был занят, меня обычно сопровождал Мурта. В человеке, одетом так, как Джек был одет сейчас, никто не смог бы узнать капитана. Он ответил стражнику безразличным взглядом, и дверь дворца закрылась за нами, оставив нас в промозглой тьме.
        Дождь только что закончился, но густые облака, гонимые ветром, все еще продолжали плыть по небу. Ветер развевал мой плащ, и юбки липли к ногам.
        - Сюда.
        Я потуже запахнула тяжелые бархатные одежды и пошла за Рэндоллом.
        Мы прошли в конец сада и, оглянувшись вокруг, быстро зашагали по траве к церкви. Дверь была перекошена и висела на одном крючке. Ею не пользовались в течение нескольких лет. Из-за строительных погрешностей здание считалось опасным, и никто не задумывался над его ремонтом. Я прокладывала себе путь через груды палых листьев и мусора, слабо освещенных рассеянным лунным светом. Вскоре мы нырнули в непроглядную тьму церкви.
        Или не совсем непроглядную. Как только мои глаза немного привыкли к темноте, я заметила два ряда высоких колонн вдоль нефа[36 - Неф - вытянутое помещение, часть интерьера (обычно базилики), ограниченная с одной или с обеих продольных сторон рядом колонн или столбов.] церкви и искусную резьбу на каменной раме огромного окна. Стекол в нем почти не было.
        - Здесь нас никто не услышит. Так скажите же, что вам от меня нужно?
        - Ваше искусство медика и ваше молчание. Взамен я обещаю информацию о перемещениях и планах английских войск, - шепотом добавил он.
        У меня перехватило дыхание. Я всего ожидала, только не этого. Не думает же он, что я…
        - Вам нужна медицинская помощь? - спросила я, не пытаясь скрыть ужас и удивление, которые невольно слышались в моем голосе. - Вы хотите получить ее от меня? Я понимаю, что вы… э-э… я имею в виду…
        Сделав усилие над собой, я замолчала, затем твердо сказала:
        - Несомненно, вы уже получили необходимую медицинскую помощь, и самую эффективную. И никаких серьезных травм у вас нет. По крайней мере, так представляется на первый взгляд.
        Я закусила губу, стараясь удержаться от истерики.
        - Мне сообщили, мадам, что я выжил чудом, - холодно сказал он. - Дело весьма деликатное.
        Он поставил фонарь в нишу стены, где когда-то находилась церковная умывальница. Сейчас там было пусто и сухо.
        - Как я понимаю, ваши слова вызваны чисто профессиональным любопытством, а никак не заботой о моем здоровье, - продолжал он.
        Фонарь, стоявший на уровне его груди, освещал всю его фигуру, хотя голова и плечи были в тени. Он положил руку на пояс своих брюк, слегка повернувшись ко мне.
        - Не изволите ли осмотреть рану, чтобы вынести решение об эффективности проведенного лечения?
        Лица его не было видно, ледяной голос звучал язвительно.
        - Немного позже, - так же холодно произнесла я. - Если не вам, то кому же понадобилось мое врачебное искусство?
        Он помедлил, но отступать было некуда.
        - Моему брату.
        - Вашему брату? - Я не могла сдержать дрожи в голосе. - Александру?
        - Коль скоро мой старший брат Уильям находится, насколько мне известно, в Суссексе, занимается семейными делами и в помощи не нуждается, - сухо произнес он, - то речь идет о моем брате Александре.
        Я ухватилась за холодный камень церковного саркофага, чтобы не упасть.
        - Расскажите все.
        Это была довольно простая история и очень печальная. Если бы речь шла не о Джонатане Рэндолле, а о ком-нибудь другом, я могла бы расплакаться от жалости.
        Освобожденный от службы у герцога Сандрингема после скандала вокруг Мэри Хоукинс и будучи слишком слабого здоровья, чтобы претендовать на новое назначение, Александр Рэндолл вынужден был обратиться за помощью к своим братьям.
        - Уильям прислал ему два фунта и письмо с серьезными увещеваниями. Боюсь, Уильям слишком строгий человек и не готов был пригласить Алекса к себе в Суссекс. Жена Уильяма немного… э-э… сурова в своих религиозных суждениях.
        В голосе его прозвучали нотки юмора, и мне это показалось симпатичным в нем, возможно, оттого, что придавало ему сходство с будущим праправнуком.
        Неожиданное воспоминание о Фрэнке так потрясло меня, что я пропустила мимо ушей его следующее замечание.
        - Извините, что вы сказали?
        Пальцы моей правой руки крепко сжали золотое обручальное кольцо. Фрэнка нет. Я должна перестать думать о нем.
        - Я сказал, что снял комнаты для Алекса недалеко от замка и что сам ухаживаю за ним, так как мое материальное положение не позволяет мне нанять слугу.
        В связи с захватом Эдинбурга посещать Алекса стало затруднительно, и ему часто приходилось оставаться одному, если не считать женщины, которая время от времени приходила убирать комнаты. Плохое состояние его здоровья усугублялось еще и холодной погодой, неважным питанием и неудовлетворительными условиями жизни. Встревоженный Джек Рэндолл вынужден был обратиться ко мне за помощью. И чтобы получить эту помощь, он был готов предать своего короля.
        - Почему вы обратились именно ко мне? - спросила я наконец.
        Рэндолл удивился.
        - Потому что я знаю, кто вы. - Он глумливо улыбнулся. - Если кому-то не терпится продать свою душу дьяволу, почему бы не обратиться к представительнице сил тьмы?
        - Вы действительно считаете меня представительницей сил тьмы?
        Конечно же, он так не считал. Ему нравилось насмешничать, но сейчас он говорил вполне серьезно.
        - He говоря уже о слухах, которые ходили о вас в Париже, вы сами сказали мне об этом, - подчеркнул он. - Когда я позволил вам покинуть Уэнтуорт. И это было серьезной ошибкой, - мягко добавил он. - Нельзя было позволить вам уйти оттуда живой. Но у меня не было выхода. Ваша жизнь была ценой, которую он установил. А я бы заплатил и больше за то, что он дал мне.
        У меня вырвался какой-то странный шипящий звук, который я тотчас же подавила, но слишком поздно. Рэндолл сидел на каменной плите, одной ногой опираясь о камень, другая была вытянута для равновесия. Свет луны пробивался сквозь облака, падая на него через разбитое окно. Его профиль и жесткая линия рта, смягченные темнотой, напомнили мне человека, которого я любила, - Фрэнка. Я предала этого человека. Из-за меня он никогда не появится на свет.
        «Грехи отцов падут на детей… и уничтожат его, его корни и ветви, так что его имя будет забыто…»
        - Он рассказывал вам? - вопросил мягкий, тихий голос из темноты. - Он когда-нибудь рассказывал вам о том, что произошло между нами, им и мной, в той небольшой комнате в Уэнтуорте?
        Несмотря на потрясение и ярость, охватившую меня, я заметила, что он избегал упоминания имени Джейми. «Он», «ему». И никогда «Джейми». Это имя принадлежало только мне. Я с трудом произнесла сквозь стиснутые зубы:
        - Он рассказывал мне. Все.
        Рэндолл тяжко вздохнул:
        - Нравится это вам или нет, моя дорогая, мы крепко повязаны, вы и я. Не могу сказать, что мне это приятно, но вынужден признать, что это именно так. Вы прекрасно помните прикосновение его кожи, такой теплой. Иногда она обжигала. Вы помните запах его пота и жесткость волос на его бедрах. Вы помните крик, который он издает в конце. Помню это и я.
        - Успокойтесь! - властно воскликнула я. - Замолчите!
        Он не обращал на меня внимания. Откинувшись назад, он говорил задумчиво, словно сам с собою. Несмотря на владевший мною гнев, я понимала, что он говорит все это не из желания досадить мне, ему хотелось говорить о том, кого он любит, чтобы снова пережить сладкие минуты блаженства. С кем еще он мог говорить о сокровенных чувствах к Джейми, как не со мной?
        - Я ухожу! - решительно заявила я.
        - Уходите? - услышала я спокойный голос позади себя. - Я могу отдать вам в руки генерала Холи, иначе он захватит шотландскую армию. Ваш выбор, мадам!
        У меня возникло острое желание ответить, что генерал Холи не стоит того. Но тут же я вспомнила о шотландских военачальниках, квартировавших в Холируде: Килмарноке, Балмерино, Лохиеле… О самом Джейми, о тысячах солдат и о том, что будет значить для них эта победа. И что произойдет, если я не приму предложение Рэндолла.
        - Тогда продолжайте, - сказала я.
        Казалось, что мой гнев не произвел на него никакого впечатления, он не допускал и мысли, что я могу ему отказать. Голос, звучавший во мраке церкви, оставался спокойным и уверенным, в нем отчетливо ощущалось торжество.
        - Он дал мне то, чего никогда не даст вам, потому что вы женщина, хотя и колдунья. Я познал его так же, как он познал меня. Мы с ним крепко связаны кровью.
        - Вы избрали странный способ просить меня о помощи.
        Мой голос дрожал, пальцы лихорадочно теребили складки юбки.
        - Вы так считаете? Думаю, будет лучше, если вы все поймете, мадам. Я не прошу вас о милости, не взываю к вашей доброте, я предлагаю вам сделку, я плачу вам за ваши услуги, но хочу, чтобы вы поняли: я испытываю к вам те же чувства, что и вы ко мне.
        Его слова потрясли меня. Пока я лихорадочно искала ответ, он продолжал:
        - Мы связаны с вами особыми узами - дорогим для обоих телом одного человека. Таких крепких уз у меня не существует даже с братом. Тем не менее я прошу вас вылечить его за ту цену, которую я вам предлагаю. А теперь скажите, считаете ли вы эту цену достаточной?
        Я повернулась и пошла прочь от него. У меня дрожали колени и поступь была неуверенной. Сделав всего несколько шагов, я поспешила опереться о стену. Было слишком темно, чтобы разглядеть, что выгравировано на мраморной плите, но по очертаниям глубоких линий я догадалась, что это череп, покоящийся на скрещенных костях. Я прижалась лбом ко лбу высеченного на плите черепа. С закрытыми глазами я стояла, пытаясь подавить в себе чувство отвращения и дать успокоиться бешено колотившемуся сердцу.
        …Да, но эти узы не имеют отношения к Джейми. Это иные узы! - мысленно твердила я ему. Мерзавец! Ты овладел им, верно. Но я вернула его, избавила его от тебя. Он не принадлежит тебе! Ты не имеешь на него никаких прав! Но струившийся по груди пот и мое прерывистое дыхание свидетельствовали об обуревавших меня сомнениях.
        Это цена, которую я обязана заплатить за утрату Фрэнка? Тысяча спасенных жизней в качестве компенсации за одну-единственную жизнь?
        Я старалась выбросить Джека Рэндолла из головы. Если бы ко мне обратился не он, а кто-нибудь другой, согласилась бы я? Сейчас я должна была думать только об Алексе и ни о чем другом. Я должна пойти к нему ради него самого. И я пойду. Неужели я откажу ему в помощи только потому, что ко мне обратился Джек Рэндолл?
        Прошло немало времени, прежде чем я пришла в себя. Голова была тяжелой, и я подумала, что болезнь, свирепствующая в городе, наконец настигла и меня.
        Он все еще был здесь, терпеливо ожидая ответа в холодной темноте.
        - Хорошо, - резко сказала я. - Я приду завтра днем. Но куда?
        - Лэдиуок-Винд. Вы знаете, где это?
        - Да.
        Эдинбург был небольшим городком с единственной главной улицей и маленькими, плохо освещенными переулками по обе стороны от нее. Лэдиуок-Винд был одним из самых невзрачных.
        - Я встречу вас там.
        Он шагнул к выходу и остановился, пропуская меня вперед. Я поняла, что он посторонился, чтобы не проходить мимо меня.
        - Боитесь меня? - злорадно спросила я. - Боитесь, что я превращу вас в поганку?
        - Нет, - спокойно ответил он. - Я не боюсь вас, мадам. Правда, однажды, в Уэнтуорте, вы повергли меня в ужас, сообщив дату моей смерти. Но после этого я уже ничего не боюсь. Ведь если вы предрекли мне смерть в апреле будущего года, значит, сейчас со мной ничего не может случиться.
        Будь у меня сейчас при себе нож, я, возможно, доказала бы ему обратное. Но на мне лежал долг, налагаемый профессией, и ответственность за сотни шотландских жизней. Да, он мог не опасаться меня. Я повернулась и вышла из церкви, предоставив ему возможность выбираться оттуда самостоятельно.
        Мне не требовались гарантии выполнения им своих обязательств, у меня не было сомнений на этот счет. Ведь в свое время он освободил меня из Уэнтуорта потому, что обещал это сделать. Он твердо держал свое слово. Джек Рэндолл был джентльменом.
        «Что ты почувствовала, когда узнала, что Джек Рэндолл овладел мной?» - спросил меня тогда Джейми.
        «Ярость, боль и ужас», - ответила я.
        И сейчас, прислонившись к двери гостиной, я испытывала те же чувства.
        Огонь в камине потух, и в комнате было холодно. В нос ударил запах камфоры, смешанный с гусиным жиром. Тишина в комнате нарушалась лишь тяжелым дыханием спящих и слабым завыванием ветра за шестифутовыми стенами.
        Я опустилась на колени у камина, собираясь снова разжечь его. Выгребла золу, сложила поленья клеткой и подожгла горсть лучинок, подсунутых в отверстия между поленьями. В Холируде камины топились дровами, а не торфяными брикетами. К сожалению, про себя подумала я. Торф не сгорел бы так быстро.
        Руки дрожали, и я дважды роняла огниво, прежде чем мне удалось высечь искру.
        «Холодно. Как холодно», - повторяла я про себя.
        «Рассказал ли он о том, что было между нами?» - спрашивал Джек Рэндолл насмешливым тоном.
        - Все, что мне необходимо было знать, - бормотала я себе под нос, касаясь бумажным факелом тонко наструганных лучин.
        Когда огонь охватил сложенную мною в камине поленницу, я добавила еще одно крупное полено - сосновое, с застывшей на нем бусинкой смолы. Она походила на янтарь и была твердой, как самоцветы. Однако от сильного жара бусинка вспыхнула, растрескалась и рассыпалась крошечными искрами.
        Тюфяк Фергюса был пуст. Проснувшись от холода, он забрался в постель Джейми. Сейчас их головы - черная и рыжая - покоились рядом на подушке. Они крепко спали, мирно похрапывая. Я не могла удержаться от улыбки, глядя на них, но спать на полу не собиралась.
        - Ложись на свое место, - бормотала я, подтянув Фергюса к краю кровати и беря на руки. Он был слишком щуплым и худым для десятилетнего мальчика, но, несмотря на это, ужасно тяжелым.
        Он и не почувствовал, как я перенесла его к камину, уложила на тюфяк и как следует укрыла. Я тоже собралась лечь.
        Стоя у кровати, я медленно разделась, глядя на Джейми. Он повернулся на бок и подтянул одеяло к подбородку. Длинные ресницы бросали тень на порозовевшие щеки. Ресницы были почти черными на концах и светлыми у корней. Это придавало его лицу полудетское выражение, несмотря на прямой длинный нос и резко очерченную линию рта и подбородка.
        Я надела ночную рубашку и нырнула в постель, прижавшись к горячей спине Джейми. Он шевельнулся, закашлявшись, и я положила руку ему на бедро, желая успокоить. Он придвинулся ко мне и, ощутив спиной мое присутствие, облегченно вздохнул. Я протянула руку к его яичкам и стала нежно массировать их. Я знала, что мне ничего не стоило разбудить его спящий мертвецким сном член, - достаточно было бы нескольких энергичных движений моих пальцев. Но я не хотела нарушать его сон, поэтому лишь легонько погладила по животу. Он протянул свою огромную ладонь и тоже погладил меня по бедрам.
        Наполовину проснувшись, он пробормотал:
        - Я люблю тебя.
        - Я знаю, - ответила я и, обняв его за талию, тут же уснула.
        Глава 39
        Семейные узы
        Это были не совсем трущобы, но что-то похожее на них. Я отскочила в сторону, чтобы избежать попадания содержимого ночного горшка себе на голову.
        Рэндолл придержал меня за локоть, чтобы не дать поскользнуться на мокром булыжнике мостовой. Я напряглась от его прикосновения, и он, почувствовав это, тотчас убрал руку.
        Он заметил мой взгляд, брошенный на загаженный порог, и извиняющимся тоном произнес:
        - Я не могу позволить себе снять лучшее помещение, но внутри там не так уж плохо.
        И это была правда. Видно, немало усилий было потрачено на то, чтобы создать минимальные удобства. По крайней мере, здесь были таз и кувшин для умывания, а также стол, на котором лежали буханка хлеба и сыр и стояла бутылка вина.
        На кровати с периной и несколькими теплыми одеялами лежал неукрытый человек. Очевидно, он откинул одеяла, потому что ему стало жарко от сильного кашля: кровать, довольно солидная, сотрясалась от приступа. Лицо больного было пунцовым.
        Я подошла к окну и распахнула его, не обращая внимания на протестующий возглас Рэндолла. Холодный воздух ворвался в комнату, и запах немытого тела, грязного белья и переполненного ночного горшка слегка уменьшился.
        Кашель постепенно утих, и лицо Александра Рэндолла сделалось мертвенно-бледным; губы посинели, грудь высоко вздымалась.
        Оглядев комнату, я не увидела ничего подходящего для моих медицинских целей. Тогда я открыла свой медицинский саквояж и вытащила кусок пергамента. Он слегка обтрепался по краям, но еще мог служить. Я присела на край кровати Александра и ободряюще улыбнулась.
        - Вы… очень… добры, - проговорил он, стараясь сдержать кашель.
        - Сейчас вам станет лучше, - пообещала я. - А теперь помолчите, но кашель не сдерживайте. Мне надо хорошенько вас прослушать.
        Его рубашка была уже расстегнута. Я подняла ее и увидела глубоко запавшую грудь. Сквозь тонкую кожу, практически при полном отсутствии плоти, явственно проступали ребра. Видимо, он всегда был худым, но болезнь окончательно истощила его.
        Я свернула пергамент в трубку и приставила один конец к уху, другой к груди больного. Это был грубый стетоскоп, но удивительно эффективный.
        Я выслушивала его, просила дышать поглубже. Мне не нужно было просить беднягу покашлять.
        - Повернитесь ненадолго на живот.
        Я подняла рубашку и постучала легонько по спине, проверяя резонанс легких. Его спина была мокрой от пота.
        - Хорошо. А теперь опять на спину. Лежите спокойно и расслабьтесь. Я не сделаю вам ничего неприятного.
        Я продолжала вести с ним умиротворяющую беседу, осматривая белки глаз, вздувшиеся лимфатические узлы на шее, обложенный язык и воспаленные гланды.
        - У вас простуда, - сказала я, слегка похлопав его по плечу. - Я приготовлю вам напиток, облегчающий кашель. А пока…
        Я указала носком туфли на горшок, стоящий под кроватью, и, обращаясь к Джеку, приказала:
        - Вынесите это!
        Тот недоверчиво взглянул на меня, чуть помедлил, но решил подчиниться.
        - Не в окно! - резко остановила я его. - Отнесите это вниз.
        Он вышел, не глядя на меня.
        Как только дверь затворилась, Александр улыбнулся мне, глаза на бледном лице засияли. От сильного кашля его волосы растрепались, и я пригладила их.
        Мне не хотелось говорить ему это, но, по-видимому, он все знал.
        - У вас простуда. И туберкулез.
        - А еще?
        - Острая сердечная недостаточность.
        - Я так и думал. Часто в груди что-то бьется… как очень маленькая птичка.
        Я не могла выносить вида его истощенной груди и осторожно застегнула рубашку. Длинная белая рука сжала мою руку.
        - Как долго? - спросил он. Голос был спокойным, в нем звучало лишь простое любопытство.
        - Не знаю, - ответила я. - Это правда. Я не знаю.
        - Но недолго, - уверенно произнес он.
        - Недолго. Может быть, несколько месяцев, но не больше года.
        - Можете вы… остановить кашель?
        Я потянулась к саквояжу.
        - Да, по крайней мере, я смогу его облегчить. И сердце… Я приготовлю экстракт наперстянки. Это поможет… Что же касается вашего брата… Хотите вы, чтобы я…
        - Нет, - твердо ответил он.
        Один уголок его рта поднялся, и он сделался так похож на Фрэнка, что я чуть не разрыдалась.
        - Нет, - повторил он, добавив: - Хотя я думаю, он уже знает. Мы всегда… все знаем друг о друге.
        - Знаете все? - спросила я, глядя ему в глаза.
        Он не отвел глаз, лишь слабо улыбнулся.
        - Да, - мягко произнес он. - Я знаю о нем все. Но это не имеет значения.
        «Не имеет? - подумала я. - Для тебя, может быть, и не имеет».
        Боясь выдать себя, я отвернулась и начала разводить маленькую спиртовку, которую принесла с собой.
        - Он ведь мой брат, - услышала я тихий голос у себя за спиной.
        Я глубоко вздохнула и принялась готовить питье.
        - Да, конечно, - отозвалась я. - И он тоже осознает это.
        Как только слухи о поражении Коупа дошли до Престонпанса, с севера начали поступать предложения о помощи как деньгами, так и людьми. В некоторых случаях эти предложения воплотились в конкретные дела. Лорд Огилви - старший сын графа Эрли - привел шестьсот отцовских батраков, а Стюарт из Аппина появился во главе четырехсот человек, представляющих графства Абердин и Банф.
        Лорд Питслиг возглавил шотландскую кавалерию, в которую входило немало знатных людей со слугами. Все они были хорошо обучены и вооружены. Во всяком случае, по сравнению с многочисленными представителями местных кланов, вооруженных палашами, оставшимися со времен восстания 1715 года, с ржавыми секирами и вилами, которые используют для чистки коровников. Они представляли собой пеструю толпу, но весьма воинственную.
        По пути домой я увидела группу мужчин, толпившихся возле странствующего точильщика, который с одинаковым равнодушием точил кинжалы, бритвы и косы. Английскому солдату в сражении с армией, вооруженной таким оружием, грозил скорее столбняк, нежели смерть, но в конечном итоге результат мог быть одним и тем же.
        Чтобы засвидетельствовать Карлу свое почтение, в Холируд прибыл лорд Льюис Гордон, младший брат герцога Гордона. Он рисовал Карлу радужную картину, суля привести под его знамена весь клан Гордонов. Но от целования сановной ручки до реального дела была дистанция огромного размера.
        Представители южных земель Шотландии восторженно приветствовали победу Карла, но не изъявляли готовности предоставить своих людей в его распоряжение. Почти вся армия Стюарта состояла из жителей Северной и Северо-Западной Шотландии. Сказать, что южане полностью устранились от поддержки Карла, было бы тоже неправильно. Лорд Джордж Муррей поведал мне, что самоуправляющиеся города Южной Шотландии обязаны поставлять в фонд Карла продукты питания, товары и деньги, в общей сложности составляющие весьма значительную сумму, которая явится хорошим подспорьем для армии.
        - Мы только из Глазго получили пять с половиной тысяч фунтов. Хотя это, конечно, немного по сравнению с деньгами, которые обещают Франция и Испания, - сказал лорд Муррей, добавив: - Я, правда, не особенно рассчитываю на эти деньги. Ведь пока его высочество не получил от Франции ничего, кроме обещаний.
        Джейми, прекрасно понимавший, как мало надежды на французское золото, лишь согласно кивнул в ответ.
        - Ничего новенького ты не узнала сегодня, англичаночка? - спросил Джейми, как только я вошла. Перед ним лежало наполовину написанное донесение, и он только что обмакнул перо в чернильницу, чтобы продолжить писать.
        Я сняла с головы влажный капор, раздался треск статического электричества.
        - Ходят слухи, что генерал Холи формирует кавалерийские отряды на юге. Ему приказано набрать восемь полков.
        Джейми промычал что-то. Учитывая неприязнь северо-западных шотландцев к кавалерии, это была плохая новость. Он инстинктивно потер спину, где сохранился отпечаток лошадиного копыта.
        - Я сообщу об этом полковнику Камерону, - сказал он. - Насколько верны эти слухи, как ты думаешь, англичаночка?
        По привычке он оглянулся через плечо удостовериться, что мы одни. Сейчас он называл меня так лишь наедине, на людях - только «Клэр».
        - Думаю, они вполне достоверны.
        Это были не слухи. Это были последние разведданные, полученные от Рэндолла. Ими он расплачивался со мной за лечение брата.
        Джейми знал, конечно, что я посещала Алекса Рэндолла, как и больных из армии якобитов. Но он не знал, и я никогда не призналась бы ему, что раз в неделю, а иногда и чаще я встречалась с Джеком Рэндоллом, чтобы узнать от него последние новости, поступившие в Эдинбургский замок с юга.
        Иногда он приходил к Алексу, когда я была там. Но чаще перехватывал меня на улице, когда в сумерках я возвращалась домой, осторожно, чтобы не поскользнуться, ступая по мокрому булыжнику. Вдруг из какого-нибудь закоулка передо мной вырастала стройная фигура в домотканой одежде, или же рядом со мной сквозь туман прорезался тихий спокойный голос. Это всегда было потрясением. Словно встреча с призраком Фрэнка.
        Конечно, во многих отношениях ему было бы удобнее оставлять для меня информацию у Алекса, но он никогда ничего не сообщал мне письменно, и понятно почему. Если такое письмо будет обнаружено не тем, кем следует, даже неподписанное, не поздоровится не только ему, но и Алексу. Как всегда, Эдинбург кишел незнакомцами. Это и волонтеры короля Якова, и люди с юга и севера, явившиеся лично выяснить обстановку, и многочисленные поверенные из Франции и Испании, множество всевозможных шпионов и осведомителей. Единственными соотечественниками из враждебного лагеря были офицеры и солдаты английского гарнизона, расквартированного в Эдинбургском замке. Но никто из них не видел нас вместе, а если бы и увидели, не узнали бы Рэндолла в такой одежде.
        Меня тоже устраивал такой способ получения информации. Мне пришлось бы уничтожать все, написанное от руки. Я не думала, конечно, что Джейми мог узнать почерк Рэндолла, но в любом случае мне пришлось бы изворачиваться, объясняя, откуда ко мне регулярно поступает секретная информация. Куда удобнее было ссылаться на то, что она собрана мною по крохам во время моих ежедневных прогулок и визитов к больным.
        Недостатком же этой системы являлось то, что информация, получаемая от Рэндолла, естественно, воспринималась мною в его интерпретации. И хотя я не сомневалась в ее достоверности, она тем не менее требовала критического восприятия, а иногда и дополнительной проверки.
        - Герцог Камберленд все еще ждет, когда вернутся его войска из Фландрии. Осада Стирлингского замка не даст никаких результатов.
        Я сообщила сведения относительно генерала Холи и формируемых им кавалерийских полков с некоторым чувством вины за возможную недостоверность. Поскольку Джейми считал честность непреложной основой супружества, я не могла допустить осложнения наших отношений даже во имя полезной информации для якобитов.
        - Я и сам это знаю, - сказал Джейми, не отрываясь от письма. - Два дня назад лорд Джордж получил донесение от Фрэнсиса Таунсенда. Он держит город, но рытье рвов, на чем настаивает его высочество, - это напрасная трата времени. Они совершенно не нужны. Гораздо эффективнее было бы обстрелять замок из пушек, а затем штурмовать.
        - Зачем же они роют рвы?
        Джейми махнул рукой, все еще продолжая писать. Его уши покраснели от досады.
        - Потому что итальянская армия рыла рвы, когда они брали Веронский замок. Это единственная осада, которую довелось видеть его высочеству. Значит, впредь всегда следует действовать только так.
        - Тогда конечно, - сказала я.
        Эти мои слова возымели действие. Джейми взглянул на меня и рассмеялся, посыпал песком свое донесение, поднялся, торопливо поцеловал меня и взялся за плащ.
        - Сегодня мы ужинаем с тобой, англичаночка. Мы найдем хорошую, уютную таверну, и я объясню тебе, чего не следует говорить при посторонних. Пока не забыл.
        Стирлингский замок наконец-то был взят. Достался он Карлу большой ценой. Вероятность удержать его была слишком мала, выгода от всей этой операции сомнительна. Тем не менее Карл пребывал в состоянии эйфории.
        - Я доказал Муррею, этому упрямому дураку! - нахмурившись, твердил Карл, но, вспомнив о своей победе, озарялся улыбкой. - Я достиг своей цели. На этой неделе наши войска отправятся в Англию, и я верну все земли моего отца.
        Собранные в утренней гостиной шотландские военачальники переглядывались друг с другом, переминаясь с ноги на ногу и покашливая. Заявление Карла не вызвало особого энтузиазма.
        - Э-э… ваше высочество… - осторожно начал лорд Килмарнок. - Не лучше ли было бы…
        Они старались. Они все старались. Они подчеркивали, что Шотландия уже принадлежит Карлу. С севера все еще продолжало прибывать подкрепление, в то время как на поддержку юга надежд, в сущности, не было. Шотландские лорды к тому же понимали, что и жители острова, несомненно слывшие храбрыми воинами и надежной опорой Карлу, были крестьянами. Поля нужно было подготовить к весенней пахоте, а скот - к зимовке и обеспечить фуражом на зиму. Люди не захотят зимой углубляться далеко на юг.
        - А что, разве эти люди - не мои подданные? И разве они не пойдут, куда я им прикажу? Чепуха! - твердо заявил Карл.
        И все. Или почти все.
        - Джейми, дружище! Подожди, я хочу поговорить с тобой наедине, если не возражаешь.
        Его высочество прервал какой-то нелицеприятный разговор с лордом Питслигом. Выражение его лица смягчилось, когда он махал рукой Джейми.
        Я не думала, что приглашение Карла касалось также и меня. Но тем не менее решила остаться и удобно расположилась в одном из позолоченных дамасских кресел. Тем временем лорды-военачальники покидали гостиную, негромко переговариваясь между собой.
        - Ха! - Карл пренебрежительно щелкнул пальцами, глядя на закрывшуюся за ними дверь. - Старые бабы! Все они бабы! Я еще покажу им! И своему кузену Людовику покажу! И кузену Филиппу!
        Он коснулся бледными, наманикюренными пальцами медальона, который носил на груди под шелковой рубашкой. Медальон с портретом Луизы. Я уже видела его прежде.
        - Я желаю вашему высочеству удачи, - пробормотал Джейми, - но…
        - О, благодарю, дорогой Джейми! Ты, по крайней мере, веришь в меня!
        Карл обнял Джейми за плечи, демонстрируя тем самым свою любовь и благодарность.
        - Я огорчен, что тебя не будет рядом со мной, что ты не сможешь насладиться аплодисментами моих подданных, когда мы вступим в Англию.
        - Я не смогу? - На лице Джейми появилось недоуменное выражение.
        - Увы, mon cher ami[37 - Мой милый друг (фр.).]. Тебе придется пожертвовать этим во имя долга. Я знаю, что твоя душа жаждет славы на полях сражений, но ты мне нужен для другого дела.
        - Вот как?
        - Для какого? - в упор спросила я.
        Карл бросил в мою сторону неприязненный взгляд и снова повернулся к Джейми, продолжая дружелюбным тоном:
        - Это задача чрезвычайной важности, Джейми, и только ты один сможешь выполнить ее. Действительно, с каждым днем все больше и больше народу спешит под знамена моего отца. И все же это не должно нас успокаивать, не так ли, друг мой?
        - Конечно, - согласился Джейми.
        - А поэтому, - продолжал Карл с улыбкой, - ты отправишься на север, на родину твоих предков, и вернешься ко мне во главе войска клана Фрэзер!
        Глава 40
        В норе у старого лиса
        - Ты хорошо знаешь своего деда? - спросила я, отмахиваясь от назойливого слепня, который кружил надо мной, не в силах решить, что вкуснее - я или лошадь.
        Джейми покачал головой.
        - Нет. Я только слышал, что он ужасное старое чудовище, но тебе не следует его бояться. - Джейми улыбнулся, глядя, как я отмахиваюсь от слепня концом шали. - С тобой буду я.
        - Старый сварливый джентльмен мне не страшен, - заверила я его. - В свое время я немало повидала подобных типов. Они мягкие, как воск, во всяком случае большинство из них. Думаю, твой дедушка точно такой же.
        - Мм… нет, - задумчиво произнес Джейми. - Он действительно ужасное старое чудовище. И если почувствует, что ты перед ним робеешь, то станет еще ужаснее. Как дикий зверь, когда почувствует запах крови, понимаешь?
        Я бросила взгляд туда, где далекие холмы, скрывающие Бофортский замок, неожиданно приняли зловещие очертания. Воспользовавшись моментом, слепень стремительно пронесся мимо моего уха. Я взвизгнула и рванулась в сторону. Лошадь, испуганная неожиданным движением, встала на дыбы.
        - Эй, успокойся!
        Джейми наклонился и схватил поводья моей лошади, бросив свои. Его лошадь, вышколенная лучше, чем моя, захрапела, но осталась на месте, тревожно прядая ушами. Джейми вонзил шпоры в бока своей лошади и принудил мою встать рядом.
        - Ну а теперь, - он прищурился, следя за зигзагообразным полетом слепня, - посиди спокойно, англичаночка, я поймаю его.
        Я сидела словно статуя, почти загипнотизированная угрожающим жужжанием. Тяжелое крылатое насекомое с обманчивой медлительностью летало между мной и ушами лошади. Лошадь тревожно прядала, и я ей сочувствовала.
        - Если эта тварь сядет мне на ухо, Джейми, то тогда… - начала было я.
        - Ш-ш… - приказал он и в ожидании наклонился вперед. Его левая рука изогнулась, словно лапа пантеры, собирающейся нанести удар. - Еще секунда, и я поймаю его.
        И тут я увидела темный маленький шарик у него на плече. Еще один слепень, подыскивающий удобное местечко. Я снова открыла рот:
        - Джейми…
        - Тихо!
        С победоносным видом он обеими руками прихлопнул моего мучителя, за секунду до того, как слепень, сидящий у него на воротнике, впился ему в шею.
        Шотландцы сражались согласно древним традициям. Они презирали стратегию, тактику и всякие военные хитрости. Их метод нападения был чрезвычайно прост: врываясь в ряды врагов, они, теряя свои пледы, выхватывали мечи и мчались за противником, вопя во всю силу легких. Дикий гэльский крик - вот что это такое, и обычно он приносил победу. Большинство врагов, завидев несущихся на них волосатых босоногих дьяволов, просто теряли присутствие духа и спасались бегством.
        Хорошо вышколенная в обычных условиях лошадь Джейми, конечно, не была готова к этому гэльскому крику, раздавшемуся в двух футах от ее головы. Обезумев от страха, она понеслась, будто за ней мчался сам дьявол.
        Моя кобыла и я застыли на дороге, следя за великолепной демонстрацией шотландского искусства верховой езды: Джейми, с болтающимися стременами, выпустив поводья и почти вылетев из седла, мчался вперед, ухватившись за гриву лошади. Его плед бешено развевался на ветру, и лошадь, к тому времени окончательно впавшая в панику, воспринимала хлопающее цветное полотно как приказ бежать еще быстрее.
        Вцепившись одной рукой в гриву, Джейми подтянулся вверх, длинные ноги обхватили бока лошади, пренебрегая стременами, которые болтались где-то у брюха животного. Легкий ветерок доносил до меня обрывки слов на гэльском наречии, которые даже я, с моим слабым знанием языка, назвала бы плохими словами.
        Размеренное цоканье копыт заставило меня обернуться. Мурта, ведя в поводу вьючную лошадь, поднимался на невысокий холм, с которого мы только что спустились. Он осторожно направился к дороге, где поджидала я. Мурта не торопясь остановился, приложил руку козырьком к глазам и посмотрел вперед - туда, где Джейми и его все еще паникующая лошадь как раз исчезли за следующей вершиной.
        - Слепень, - пояснила я.
        - Поздновато для них. А я уж подумал: неужели он так спешил на встречу со своим дедом, что бросил тебя одну? - заметил Мурта со своей обычной сдержанностью. - Хотя, я бы сказал, жена все равно не может повлиять на то, как его встретят.
        Он подобрал поводья и пнул ногами своего пони. Вьючное животное охотно продолжило путешествие. Моя собственная лошадь, обрадованная компанией и временным отсутствием слепней, весело зашагала рядом.
        - Даже английская жена? - полюбопытствовала я.
        Из того немногого, что мне было известно, отношение лорда Ловата ко всему английскому было отнюдь не ободряющим.
        - Английская, французская, голландская, немецкая - какая разница? Старый Лис все равно съест за завтраком его печень, а не вашу.
        - Что ты хочешь сказать?
        Я уставилась на сурового маленького шотландца - в блузе, под грудой спадающих с него пледов он был похож на один из своих тюков. Каждая деталь одежды Мурты, даже если она была новой и хорошо сшитой, тут же приобретала такой вид, словно ее вытащили из кучи тряпья.
        - В каких отношениях Джейми со своим дедом?
        Я поймала косой взгляд маленьких, цепких глаз, затем голова Мурты повернулась в сторону Бофортского замка. Он пожал плечами.
        - Ни в каких. Во всяком случае, до сегодняшнего дня. Парень ни разу в жизни не разговаривал со своим дедом.
        - Но откуда ты так много знаешь о нем, если никогда с ним не встречался?
        Только теперь я начала понимать, почему Джейми с такой неохотой согласился обратиться за помощью к своему деду. Воссоединившись с Джейми и его лошадью - последняя была довольно сдержанна, а первый раздражен до крайности, - Мурта задумчиво посмотрел на него и предложил: он с вьючной лошадью поскачет в Бофорт, а мы с Джейми насладимся ланчем у обочины дороги.
        Восстановив свои силы элем и овсяными лепешками, Джейми рассказал мне наконец, что его дедушка, лорд Ловат, не одобрил выбора сына - ему не понравилась невеста - и потому не счел для себя возможным ни благословить их союз, ни поддерживать отношения с сыном или его детьми. Так было со дня свадьбы Брайена Фрэзера и Элен Маккензи, более тридцати лет назад.
        - Хотя я о нем изрядно наслышан, - сказал Джейми, дожевывая кусок сыра. - Как ты понимаешь, человек такого типа производит впечатление на людей.
        - Конечно. Престарелый Туллибардин, один из парижских якобитов, преподнес мне немало непроверенных фактов относительно главы клана Фрэзеров, и я думаю, что Брайен Фрэзер, по-видимому, не жаловался на отсутствие отцовского невнимания.
        Джейми кивнул.
        - О да. Я не помню, чтобы отец много говорил о нем, но относился к нему с уважением. Просто он редко упоминал о своем отце.
        Джейми потер шею, где уже начала обозначаться красная припухлость от укуса слепня.
        Погода стояла на редкость теплая. Джейми расстелил плед и усадил меня. Визит к главе клана Фрэзеров ни к чему не обязывал, и Джейми надел новый килт военного покроя, а на плечи набросил плед из отдельного куска ткани. Он не так хорошо защищал от непогоды, как старый с поясом, но в случае необходимости его можно было легко накинуть на плечи.
        - Я иногда думаю, - задумчиво произнес Джейми, - не был ли мой отец именно таким из-за того, что старый Саймон так обошелся с ним. Тогда я этого не понимал, конечно, и считал, что не так уж необычно для мужчины проявлять свои чувства к сыновьям.
        - Ты слишком много об этом думал.
        Я снова протянула ему фляжку эля, и он принял ее с улыбкой куда более теплой, чем хилое осеннее солнце.
        - Ты права. Но веришь ли, иногда я задумываюсь над тем, каким отцом я буду сам, и, оглядываясь назад, не вижу лучшего примера, чем мой отец. Из того немногого, что он, а иногда и Мурта рассказывали мне, я понял: его собственный отец был совершенно другим, поэтому мой решил все сделать по-иному, раз уж ему представился такой случай.
        Я вздохнула и откусила кусочек сыра.
        - Джейми, - начала я, - ты действительно думаешь, что когда-нибудь мы…
        - Обязательно, - с уверенностью произнес он, не дав мне договорить, склонился ко мне и поцеловал в лоб. - Я знаю это, англичаночка, и ты тоже знаешь. Ты рождена, чтобы быть матерью, и я не собираюсь позволить кому-нибудь еще стать отцом твоих детей.
        - Очень хорошо, - сказала я. - Меня это тоже устраивает.
        Он засмеялся и, приподняв мой подбородок, поцеловал в губы. Я поцеловала его в ответ и смахнула крошки хлеба, приставшие к щетине вокруг его рта.
        - Ты не думаешь, что тебе следует побриться? - спросила я. - В честь твоей первой встречи с дедушкой?
        - О, однажды я уже его видел, - небрежно бросил он. - И он видел меня. Ну а что касается моего внешнего вида, пусть принимает меня таким, какой я есть, или будь он проклят.
        - Но Мурта говорит, что вы с ним никогда не встречались!
        - Ммфм…
        Джейми стряхнул с рубашки остатки крошек и слегка нахмурился, размышляя, стоит ли мне рассказывать. Наконец он пожал плечами и улегся в тени огромного куста, положив руки под голову и устремив взгляд в небо.
        - Действительно, как ты сказала, мы никогда не встречались. Хотя это не совсем так. Дело в том, что…
        В возрасте семнадцати лет молодой Джейми Фрэзер отправился морем во Францию, чтобы продолжить свое образование в Парижском университете и узнать те вещи, которым нельзя научиться по книгам.
        - Я отплывал из порта Бьюли, - начал он, кивая на следующую вершину, где узкая серая полоса означала кромку залива Мори-Ферт. - Можно было бы отправиться и из другого порта, например из Инвернесса, но отец купил мне именно этот билет. Он поехал со мной, чтобы проводить, как говорится, в большой мир.
        Брайен Фрэзер редко покидал Лаллиброх после женитьбы и, пока они ехали верхом, с удовольствием показывал сыну места, где он охотился и путешествовал, когда был мальчиком и молодым человеком.
        - Но когда мы приблизились к Бофорту, он замолчал. Во время этой поездки он ничего не говорил о дедушке.
        Я тоже не упоминал о нем. Но чувствовалось, что отец неспроста отправляет меня именно отсюда.
        Стая мелких воробьев, копошившихся в низком кустарнике, осторожно приблизилась к нам, готовая подняться и тут же улететь при малейших признаках опасности. Джейми собрал остатки хлеба и бросил их точно в середину стаи. Воробьи взметнулись и шрапнелью рассыпались в воздухе.
        - Они вернутся, - произнес Джейми, кивнув в сторону разлетевшихся птиц.
        Он положил руку на лицо, будто защищаясь от солнца, и продолжил свой рассказ.
        - На дороге, ведущей к замку, послышался звук лошадиных копыт. Мы обернулись и увидели небольшую кавалькаду: шесть всадников и карету. Один из всадников держал знамя Ловата, и я понял, что с ними был мой дедушка. Я быстро взглянул на отца, стараясь угадать, как он собирается поступить. Но он только улыбнулся, быстро сжал мое плечо и сказал: «Пошли на борт, сынок». Спускаясь к берегу, я чувствовал на себе взгляд своего деда. По моим волосам и моему росту он, несомненно, угадал во мне Маккензи. И я порадовался, что надел свою лучшую одежду и не выглядел каким-нибудь побирушкой. Я не оглядывался по сторонам, но старался держаться как можно прямее. Мне было приятно, что я оказался на полголовы выше самых высоких мужчин, собравшихся здесь. Отец спокойно шел рядом со мной и тоже не смотрел по сторонам, но я чувствовал, что он гордится мной.
        Джейми улыбнулся, обхватил колени руками и, глядя вдаль, снова переживал ту сцену на пристани.
        - Мы поднялись на борт, познакомились с капитаном, встали около поручней, разговаривая о пустяках и стараясь не смотреть ни на людей из Бофорта, грузивших товары на корабль, ни на всадников, стоявших на берегу. Потом капитан приказал отчаливать. Мы с отцом расцеловались, он перепрыгнул через поручни на пристань и направился к своей лошади. Сев на лошадь, он оглянулся. К этому времени корабль уже выходил из гавани. Я махал ему рукой, он махал мне в ответ, повернулся, взял под уздцы мою лошадь и поехал назад по дороге в Лаллиброх. Группа всадников из Бофорта тоже повернула и отправилась в ту сторону. Во главе этой группы я видел своего деда, прямо сидящего в седле. Так они и ехали, мой отец и мой дед, на расстоянии двадцати ярдов друг от друга, и, перевалив за холм, вскоре исчезли из виду. И ни один из них не повернулся и не дал знать другому, что видит его.
        Джейми посмотрел в направлении Бофорта.
        - Я встретился с ним глазами только раз, - тихо сказал он. - Я подождал, пока отец сядет на лошадь, и повернулся взглянуть на лорда Ловата со всей наглостью, на какую был способен. Я хотел, чтобы он понял - нам ничего от него не нужно и я не боюсь его. - Джейми криво улыбнулся мне. - На самом деле это было не так.
        Я положила свою руку на его и погладила:
        - А он тоже на тебя посмотрел?
        Джейми фыркнул.
        - Конечно. Он не отрывал от меня глаз с той минуты, когда я спустился с холма, и до тех пор, пока мой корабль не отчалил. Я чувствовал, что его глаза сверлят мою спину, словно буравчики. А когда я взглянул на него, его глаза, черные, под насупленными бровями, встретились с моими.
        - И как он тогда выглядел?
        Джейми оторвал взгляд от темного облака, появившегося на горизонте, и посмотрел на меня. Обычное выражение дружелюбия исчезло с его лица, глаза потемнели.
        - Холодным, словно камень, англичаночка, - ответил он. - Холодным, словно камень.
        Нам повезло с погодой. На протяжении всего нашего пути из Эдинбурга было тепло.
        - Так долго не продлится, - предсказал Джейми, бросив взгляд в сторону моря. - Видишь вон то облако? Скоро оно придет к нам. - Он принюхался и натянул на плечи плед. - Чувствуешь, как пахнет? Погода меняется.
        Не будучи столь опытной в метеорологии, я тем не менее тоже принюхалась: в насыщенном влагой воздухе обострились обычные запахи хвои и вереска, к ним примешивался долетавший с далекого морского побережья едва уловимый влажный запах морских водорослей.
        - Интересно, вернулись ли уже наши люди в Лаллиброх? - спросила я.
        - Сомневаюсь, - покачал головой Джейми. - Путь их короче, чем наш, но они идут пешком.
        Он приподнялся в стременах и, приложив руку козырьком к глазам, внимательно вгляделся в даль.
        - Надеюсь, будет только дождь. Им это не страшно. Во всяком случае, большого шторма не предвидится. Возможно, его отнесет к югу.
        Поднялся легкий бриз. Я натянула на плечи свою теплую клетчатую шаль. Эти несколько дней хорошей погоды я сочла счастливым предзнаменованием - дай бог, чтобы я не ошиблась.
        Получив приказ Карла, Джейми всю ночь просидел в Холируде у окна, а утром первым делом пошел к Карлу и сообщил его высочеству, что он и я в сопровождении одного лишь Мурты отправляемся к лорду Ловату, чтобы передать привет его высочества и напомнить лорду, что он обещал помочь людьми и всем прочим.
        Потом Джейми пригласил кузнеца Росса в нашу комнату и отдал ему несколько приказаний, но говорил он таким тихим голосом, что я со своего места у очага не могла разобрать ни слова. Но заметила, что кузнец подтянулся и расправил плечи - видно, задание было важным.
        Армия горных шотландцев продвигалась вперед, не особенно соблюдая порядок и дисциплину. Они шли гурьбой, которую никак нельзя было назвать строем. Во время передвижения солдаты из Лаллиброха убегали один за другим. Зайдя в кусты, чтобы немного отдохнуть или облегчиться, они не возвращались обратно, а украдкой отходили в сторону и один за другим присоединялись к уже бежавшим. Их надлежало вернуть домой, собрав всех под командой кузнеца Росса.
        - Я сомневаюсь, что пропавшие скоро объявятся, если объявятся вообще, - говорил Джейми, обсуждая со мной этот план. - Армия охвачена дезертирством. Эван Камерон говорил мне, что за последнюю неделю из полка сбежали двадцать человек. Близится зима, людям нужно готовиться к холодам, к весенней пахоте. Да и разыскивать их просто некому, даже если их исчезновение и было замечено.
        - Не бросить ли тебе все это, Джейми? - спросила я, положив руку ему на плечо.
        - Не могу, англичаночка. Слишком поздно. Я не могу отказаться. Конечно, глупо было отправляться на юг в преддверии зимы и уж совсем глупо тратить время на Стирлинг. Но Карл не проиграл, и предводители кланов, по крайней мере некоторые из них, откликнулись на его призыв. Маккензи, например, а за ними и другие. Сейчас у него вдвое больше людей, чем было в Престоне. А что это означает?
        Джейми огорченно взмахнул руками.
        - Я не могу отказаться, англичаночка. И никакого сопротивления - англичане в ужасе. Ну да ты и сама знаешь. Ты же видела эти воззвания. - Он безрадостно улыбнулся. - Мы закалываем детей и сжигаем их на кострах, бесчестим жен и дочерей честных тружеников.
        Лицо его выразило отвращение. Такие преступления, как воровство и неподчинение приказам, и раньше были известны в шотландской армии, но об изнасиловании и слыхом не слыхали.
        Джейми сердито фыркнул.
        - До Камерона дошли слухи, что король Георг собирается бежать из Лондона: он боится, что армия принца скоро захватит город.
        Этот слух пошел от меня, а я узнала обо всем от Рэндолла.
        - К Карлу примкнули Килмарнок и Камерон, Лохиель, Балмерино и Дугал со своими Маккензи. Все отличные воины. И если еще Ловат, как и обещал, пришлет своих людей… Господи, может быть, этого будет достаточно. Иисусе, неужели мы отправимся прямо в Лондон?..
        Он сгорбился, затем неожиданно распрямил плечи, как бы пытаясь освободиться от тесной рубашки.
        - Но я не могу рисковать, - сказал он просто. - Я не могу уйти в Бьюли и оставить своих людей, чтобы их вели бог знает куда. Вот если бы я мог встать во главе их, тогда другое дело. Но будь я проклят, если оставлю их Карлу или Дугалу, которые поведут их на англичан, а я буду находиться за сотни миль в Бьюли. Вот я и решил: солдаты из Лаллиброха, включая Фергюса, хотя он и протестовал изо всех сил, покинут армию и незаметно вернутся домой. А мы, как только закончим дела здесь, в Бьюли, вернемся и примкнем к Карлу. К тому времени станет ясно, как идут дела. Вот почему я взял с собой Мурту, - пояснил Джейми. - Если все будет нормально, я отправлю его в Лаллиброх привести всех назад.
        На мгновение его мрачное лицо озарилось улыбкой.
        - Он не очень-то привлекательно выглядит на коне этот Мурта, но он прекрасный наездник. Быстрый как молния.
        Но сейчас ничто в Мурте не напоминает отличного наездника, подумала я. Правда, и никакой срочности нет. Мурта двигался медленнее обычного: мы были на вершине холма, а он топтался у подножия. К тому времени, как мы приблизились к нему, он спешился и стоял, уставясь на седло вьючной лошади.
        - В чем дело? - спросил Джейми, собираясь слезать с лошади, но Мурта раздраженно отмахнулся:
        - Ничего, ничего, не беспокойтесь. Подпруга ослабла, вот и все. Езжайте.
        Понимающе кивнув, Джейми поехал дальше, я последовала за ним.
        - Он сегодня не в духе, - заметила я.
        И действительно, приближаясь к Бьюли, маленький шотландец становился все мрачнее и мрачнее.
        - Кажется, его не слишком радует предстоящая встреча с лордом Ловатом?
        Джейми улыбнулся, бросив взгляд на темную фигурку, склонившуюся над подпругой.
        - Да, Мурта не особенно жалует старого Саймона. Он очень любил моего отца, - губы его дрогнули, - и мою мать. И ему не нравилось обращение с ними Ловата. А также его метод выбора жен. Бабушка Мурты была ирландка, по материнской линии он является родственником Примроуз Кэмпбелл.
        Должно быть, Джейми решил, что дал исчерпывающее объяснение.
        - А кто эта Примроуз Кэмпбелл? - поинтересовалась я.
        - О…
        Джейми почесал нос, размышляя.
        Ветер со стороны моря постепенно усиливался, волосы Джейми выбились из хвостика, и рыжие пряди били по лицу.
        - Примроуз Кэмпбелл - третья жена Ловата и, насколько я знаю, остается ею и сейчас. Хотя, - добавил он, - несколько лет назад она покинула его и вернулась в дом своего отца.
        - Должно быть, он пользуется успехом у женщин, - пробормотала я.
        Джейми фыркнул.
        - Можно сказать и так. На своей первой жене он женился насильно. Выхватил леди Доугер Ловат прямо из постели в середине ночи, где-то обвенчался с ней и вернулся в ее же постель. Однако, - честно признался Джейми, - потом она решила, что любит его, так что, может, он был не так уж плох.
        - Должно быть, в постели у него были какие-то особенные достоинства, - легкомысленно заметила я.
        Удивленный взгляд Джейми сменился глупой улыбкой.
        - Может, и так, но это не очень ему помогло. Вскоре горничная госпожи Ловат пожаловалась на него, он был объявлен вне закона, и ему пришлось бежать во Францию.
        Я удержалась от замечаний по поводу семейных традиций Джейми, но про себя подумала: хорошо бы Джейми не последовал примеру своего деда - для старого Саймона одной жены было явно недостаточно.
        - Он отправился навестить короля Якова в Риме и засвидетельствовал свою преданность Стюартам, - продолжал Джейми. - А затем сделал резкий поворот и отправился к Уильяму Оранжийскому, королю Англии, который в то время находился во Франции. Он получил у Якова обещание, что тот вернет ему титул и все имущество в случае восстановления его власти, и - бог знает, как ему это удалось, - получил полное прощение у Уильяма и разрешение вернуться домой, в Шотландию.
        Теперь настала моя очередь удивляться. Очевидно, к противоположному полу прислушивались тогда не очень внимательно.
        - Приключения Саймона на этом не кончились. Позже он вернулся во Францию, но уже в качестве шпиона якобитов. Вскоре его разоблачили и бросили в тюрьму, откуда он бежал и вернулся в Шотландию. В тысяча семьсот пятнадцатом году ему удалось собрать под видом охоты все кланы и заслужить полное доверие английской короны за подавление им же спровоцированного восстания.
        - Ничего не скажешь, ушлый старик, - заметила я, заинтригованная. - Хотя, я думаю, в те годы он был не так уж и стар. Где-то сорок с небольшим.
        Зная, что сейчас лорду Ловату за семьдесят, я приготовилась увидеть дряхлого, трясущегося старикашку, но, услышав все это, тут же пересмотрела свое представление о нем.
        - У моего деда, - спокойно продолжал Джейми, - судя по рассказам, был такой характер, который позволял ему приспособиться ко всем виткам истории. Во всяком случае, - Джейми махнул рукой, отметая свои рассуждения о характере деда, - во всяком случае, он женился на Маргарет Грант, дочери Гранта О’Гранта. А когда она умерла, взял в жены Примроуз Кэмпбелл. Ей тогда только что исполнилось восемнадцать.
        - Должно быть, старый Саймон был достаточно выгодной партией, если семья заставила ее выйти за него замуж? - сочувственно спросила я.
        - Ни в коем случае, англичаночка. - Джейми на секунду замолчал, убирая с лица прядь волос. - Он прекрасно знал, что она не пойдет за него, будь он даже богат, как Крез - а он таким не был, - и поэтому послал ей письмо, в котором написал, что ее мать заболела, и назвал дом в Эдинбурге, где ее можно найти. Молодая и красивая мисс Кэмпбелл бросилась в Эдинбург, но по указанному адресу нашла не мать, а хитрого старого Саймона Фрэзера, который сообщил ей, что она находится в известном публичном доме и единственный путь спасти свое доброе имя - немедленно выйти за него замуж.
        - И она, глупышка, сразу на это клюнула, - цинично заметила я.
        - Ведь она же была еще очень молода, - заступился за нее Джейми. - И это была не пустая угроза: откажи она ему, старый Саймон не задумываясь погубил бы ее репутацию. Как бы там ни было, она вышла за него и… пожалела об этом.
        - Гм…
        Я занялась подсчетами. Брак с Примроуз Кэмпбелл был заключен несколько лет назад. Тогда…
        - Кто же твоя бабушка, леди Доугер или Маргарет Грант? - полюбопытствовала я.
        Обветренное загорелое лицо Джейми вдруг болезненно покраснело.
        - Ни одна из них, - ответил он, отвернувшись от меня.
        Его взгляд был устремлен вперед, в сторону Бофортского замка, губы крепко сжаты.
        - Мой отец был незаконнорожденным, - произнес наконец Джейми.
        Он сидел в седле прямо, как будто проглотил шпагу, костяшки пальцев, сжимающих поводья, побелели.
        - Признанным, но незаконнорожденным. От одной из служанок замка Доуни.
        - О… - произнесла я.
        Что тут еще скажешь?
        Джейми с трудом сглотнул. Я видела, как он волнуется.
        - Я должен был сказать тебе об этом раньше, - напряженно произнес он. - Прости.
        Я коснулась его руки. Она была твердой, как железо.
        - Это не имеет значения, Джейми, - сказала я, зная, что для него мои слова - пустой звук. - Ни малейшего.
        - Да? - переспросил он, по-прежнему глядя вперед. - Ну а для меня имеет.
        Набирающий силу ветер с залива Мори-Ферт шумел в вершинах темных сосен. Местность здесь представляла собой странное сочетание горных кряжей и морского побережья. Плотная стена ольхи, лиственницы и березы стояла по бокам узкой тропинки, по которой мы передвигались. И по мере того как мы приближались к темной громаде Бофортского замка, в воздухе разливались миазмы грязных низин и бурых морских водорослей.
        Нас явно ждали. Стоящие у ворот стражники, одетые в килты, с секирами в руках, не чинили никаких препятствий. Они смотрели на нас с любопытством, но без враждебности. Джейми сидел в седле, гордо выпрямившись, словно король. Только раз он кивнул одному из стражников и получил в ответ такой же кивок. У меня возникло отчетливое ощущение, что над замком развевается белый флаг перемирия. Но как долго это будет продолжаться, можно только гадать.
        Мы беспрепятственно въехали во внутренний двор Бофортского замка - небольшого, но, как и все постройки из местного камня, довольно импозантного строения. Укрепленный не столь сильно, как те замки, что я видела на юге, он все же был еще достаточно крепким, стойко сопротивляясь обветшанию. У основания внешних стен через равные интервалы зияли широкие бойницы, во внутренний двор выходила сложенная из необработанного камня конюшня. В ней стояли несколько маленьких шотландских пони. Выглядывая поверх деревянной загородки, они приветствовали наших лошадей. У стены лежала, по-видимому, недавно снятая с них поклажа.
        - Ловат вызвал нескольких людей, чтобы встретить нас, - мрачно заметил Джейми, указывая на поклажу. - Скорее всего, родственников. - Он пожал плечами. - Ну, для начала они достаточно дружелюбны.
        - Откуда ты знаешь?
        Он спешился и помог мне сойти с коня.
        - Вместе с поклажей они оставили и свои палаши.
        Из конюшни, вытирая руки о штаны, вышел конюх.
        Джейми передал ему поводья.
        - А что теперь? - затаив дыхание, спросила я Джейми.
        Не было никаких признаков появления хозяйки дома или мажордома, ничего похожего на внушительную фигуру миссис Фицгиббонс, которая встречала нас в замке Леох два года назад.
        Несколько конюхов и мальчиков-конюшенных, время от времени поглядывая на нас, продолжали выполнять свою обычную работу, так же как и остальные слуги, которые сновали по двору с корзинами белья, связками торфа и другими предметами, необходимыми для проживания в каменном замке. Я одобрительно посмотрела на слугу, потеющего под тяжестью двух пятигаллонных медных бидонов. В Бофорте, по-видимому, существовала ванна, что искупало недостаток гостеприимства.
        Джейми стоял посередине двора, скрестив на груди руки и поглядывая вокруг с выражением потенциального покупателя недвижимости, испытывающего сомнения относительно дренажной системы.
        - A теперь, англичаночка, подождем, - сказал он. - Стража доложит, что мы здесь. И тогда кто-нибудь выйдет, чтобы встретить нас, или… не выйдет.
        - Угу, - откликнулась я. - Надеюсь, они не заставят нас долго ждать. Я голодна и хочу помыться.
        - Будем надеяться, - улыбнулся мне Джейми. - У тебя грязь на носу, а в волосах репейник. Нет, оставь так, - добавил он, когда я, смутившись, потянулась к голове, - тебе очень идет. Как будто ты сделала это специально.
        Конечно, он преувеличивал, но я оставила все как есть. Через некоторое время я все же скользнула к ближайшему корыту с водой, чтобы рассмотреть себя и по мере возможности привести в порядок, не имея под рукой ничего, кроме холодной воды.
        Вот будет забавно, если сейчас появится старый Саймон, подумала я, наклоняясь над корытом и вглядываясь в свое отражение. Интересно, где тут пятна грязи, а где плавающие частицы сухой травы.
        С одной стороны, Джейми был официальным эмиссаром Стюарта. Даже если обещания Ловата о поддержке являлись чистейшей болтовней, он все равно должен принять представителя принца хотя бы из вежливости.
        С другой стороны, этот представитель был потомком незаконнорожденного сына, который хоть и был признан, но не является членом семьи. Зная теперь достаточно хорошо привычки шотландских феодалов, я понимала, что недобрые чувства такого рода со временем никуда не исчезают и не сглаживаются.
        Я провела влажной рукой по лицу и слегка смочила волосы, стараясь их пригладить. В общем-то я не думала, что лорд Ловат оставит нас стоять во дворе. Но он может продержать нас довольно долго, чтобы мы полностью осознали сомнительность своего положения.
        В конце концов, кто знает? Нас могла бы принять леди Фрэнсис, одна из теток Джейми, вдова, которая, по словам Туллибардина, вела хозяйство своего отца. Или, если он решит принять нас как дипломатических представителей, перед нами появится сам лорд Ловат в сопровождении секретаря, телохранителей и слуг.
        Последнее казалось более вероятным, учитывая, что для такого приема требуется некоторое время, - не будет же он сам стоять при полном параде и ждать нашего появления. Ему нужно время, чтобы привести себя в порядок. Представив себе, что сейчас появится сам лорд в полном облачении и в сопровождении слуг, я снова вспомнила о репейнике в волосах и наклонилась над корытом, чтобы вытащить его.
        Во дворе, отпихнув острым локтем упитанного каурого жеребца, появился приземистый пожилой человек в распахнутой рубашке и незастегнутых штанах. Несмотря на свой возраст, он держался прямо, словно кочергу проглотил, и плечи у него были почти такой же ширины, что и у Джейми.
        Помедлив у корыта с водой, он обвел глазами двор, как будто ища кого-то. Взгляд его небрежно скользнул мимо меня, затем внезапно вернулся назад, полный недоумения. Старик сделал шаг вперед, воинственно глядя на меня. Небритая щетина на подбородке торчала, как иглы дикобраза.
        - Кто вы такая, черт возьми? - требовательно спросил он.
        - Клэр Фрэзер, то есть, я хотела сказать, леди Брох-Туарах, - сказала я, с трудом вспомнив свой титул.
        Я собрала все свое самообладание и смахнула капли воды с подбородка.
        - А кто вы такой, черт побери? - не менее требовательно спросила я.
        Крепкая рука взяла меня сзади за локоть, и твердый голос где-то над моей головой произнес:
        - Это мой дед, англичаночка. Милорд, позвольте мне представить вам мою жену.
        - А-а… - сказал лорд Ловат, оглядывая меня холодными голубыми глазами. - Я слышал, ты женился на англичанке.
        Судя по тону, именно этот факт подтверждал все его наихудшие предположения о внуке, с которым он никогда не встречался. Он повел густой седой бровью в мою сторону и бросил пронзительный взгляд на Джейми.
        - Ума у тебя не больше, чем у твоего отца.
        Я видела, как пальцы Джейми шевельнулись - по-видимому, он с трудом удерживался от желания сжать их в кулаки.
        - По крайней мере, мне не нужно было прибегать ни к насилию, ни к обману, - спокойно ответил он.
        Дед промычал что-то нечленораздельное, ничуть не задетый оскорблением.
        - Немногого же ты достиг, совершив эту сделку, - заметил он. - Хотя, по-видимому, она стоила тебе не так дорого, как та шлюшка Маккензи, на которую молился Брайен. Если эта чужестранка и не принесла тебе ничего, то, похоже, и недорого обошлась.
        Быстрые голубые глаза, так похожие на глаза Джейми, скользнули по моему дорожному платью, зашитому на груди, задержались на отпоровшейся оборке и брызгах грязи на юбке.
        Я почувствовала, как по телу Джейми прошла дрожь, но не могла решить: от гнева или от смеха.
        - Спасибо, - сказала я, дружелюбно улыбнувшись лорду. - К тому же я и ем немного. Но сейчас я бы хотела помыться. Мне нужна вода. Только вода. Не беспокойтесь о мыле, если это слишком дорого для вас.
        В его лице что-то дрогнуло.
        - Ага, понятно, - произнес его светлость. - Тогда я пришлю служанку, она отведет вас в ваши комнаты и снабдит мылом. Мы будем ждать вас в библиотеке перед ужином… внук, - сказал он, обращаясь к Джейми, повернулся на каблуках и исчез под аркой.
        - Кто это «мы»? - спросила я.
        - Думаю, он и молодой Саймон - наследник его светлости. Может быть, парочка кузенов и, судя по лошадям во дворе, несколько его арендаторов. Если Ловат действительно собирается послать войска на помощь Стюарту, его арендаторам будет что сказать.
        - Видела когда-нибудь маленького червяка в окружении цыплячьего выводка? - бормотал Джейми, когда час спустя мы шли следом за слугой в библиотеку. - Так вот, это я - или мы. Так что держись ко мне поближе.
        В библиотеке собрались различные ответвления клана Фрэзеров - больше двадцати человек.
        Джейми был официально представлен и сделал официальное заявление от имени Стюартов, засвидетельствовав лорду Ловату их почтение и обратившись к нему за помощью, на что старик ответил коротко, проникновенно и уклончиво. Согласно этикету, меня тоже вывели вперед и представили, после чего общая атмосфера в комнате стала менее напряженной.
        Я оказалась в окружении нескольких шотландских джентльменов. Каждый из них старался выказать мне свое гостеприимство. Джейми в это время непринужденно разговаривал с каким-то человеком по имени Грэхем, который, кажется, приходился лорду Ловату кузеном. Арендаторы смотрели на меня с некоторой настороженностью, но были довольно вежливы. Лишь один человек из всех присутствующих составлял исключение.
        Молодой Саймон, очень похожий на своего отца, но только на пятьдесят лет моложе, подошел и склонился над моей рукой. Выпрямившись, он оглядел меня с вниманием, граничащим с наглостью.
        - Гм… значит, вы жена Джейми? - спросил он.
        У него были быстрые, как у отца, глаза, но темные, цвета грязной болотной воды.
        - Полагаю, я могу называть вас племянницей?
        Он был примерно одного возраста с Джейми, чуть моложе.
        - Ха-ха, - вежливо ответила я, пока он смеялся над своей собственной шуткой.
        Я хотела отнять у него руку, но он не отпускал ее, продолжая улыбаться и снова пожимая мне пальцы.
        - Знаете, я слышал о вас, - говорил он. - Вы довольно известная личность в Северной Шотландии, миссис.
        - Неужели? Как мило.
        Я незаметно дернула руку. В ответ он до боли сжал ее.
        - О да! Я слышал, вы очень популярны среди солдат вашего мужа, - продолжал он, улыбаясь так, что его глаза превратились в темные щелочки. - Они называют вас «миссис медовые губки».
        Он сказал это по-гэльски, но, увидев мое удивление, перевел на английский.
        - Благодарю вас… - начала было я, но успела сказать только первые слова, потому что кулак Джейми врезался в челюсть Саймона-младшего и опрокинул единокровного дядю на закусочный стол.
        Засахаренные фрукты, сервировочные ложки со звоном упали на выложенный плиткой пол.
        Вот уж поистине на вид - как джентльмен, а повадки самые варварские. Молодой Саймон поднялся на колени, сжал кулаки и замер. Джейми стоял над ним не двигаясь, руки опущены, но его спокойствие было более зловещим, чем прямая угроза.
        - Да, - спокойно произнес он, - она не очень хорошо понимает по-гэльски. А теперь, когда вы, ко всеобщему удовлетворению, убедились в этом, будьте любезны извиниться перед моей женой, или я заставлю вас подавиться вашими же зубами.
        Молодой Саймон поднял глаза на Джейми, затем перевел их на отца, который бросил на него безразличный взгляд, явно недовольный такой помехой. Жесткие черные волосы Фрэзера-младшего выбились из-под перевязи на голове и свисали ему на лицо, словно мох с дерева. Он искоса посмотрел на Джейми со странным выражением любопытства и уважения, утер рот тыльной стороной ладони и, все еще стоя на коленях, торжественно поклонился мне.
        - Прошу простить меня, миссис Фрэзер, за нанесенное оскорбление.
        Мне ничего не оставалось, как только милостиво кивнуть в ответ.
        Джейми тут же увлек меня к выходу, и, прежде чем я успела заговорить, мы были уже в конце коридора. Обернувшись назад, чтобы убедиться, что нас не подслушивают, я спросила:
        - Что это значит - «медовые губки»? - и дернула его за рукав, чтобы он шел потише.
        Джейми посмотрел на меня так, словно только сейчас заметил мое присутствие.
        - А? Да ничего особенного, просто «медовые губки».
        - Но…
        - Он не имел в виду твой рот, англичаночка, - сухо сказал Джейми.
        - Ну тогда…
        Я сделала движение, словно собиралась вернуться в библиотеку. Джейми крепче стиснул мою руку.
        - Ш-ш-ш… - сказал он мне на ухо. - Не беспокойся, англичаночка! Это они испытывают меня. Все будет хорошо.
        Я была предоставлена заботам леди Фрэнсис, младшей сестры оскорбившего меня Саймона, а Джейми вернулся в библиотеку, расправив плечи для битвы. Я надеялась, что он больше не будет нападать ни на кого из родственников, потому что, хотя Фрэзеры были не столь крупного сложения, как Маккензи, в них жила постоянная настороженность, которая сулила много неприятностей тому, кто попытается что-нибудь предпринять в непосредственной близости от них.
        Леди Фрэнсис была молода, лет двадцати двух, и смотрела на меня с выражением благоговейного ужаса, должно быть полагая, что, если меня не ублажать непрестанно чаем и печеньем, я могу броситься на нее. Я постаралась быть с ней как можно доброжелательнее, поэтому через некоторое время она успокоилась и даже призналась мне, что никогда раньше не встречалась с англичанкой. «Англичанка», как я поняла, была для нее чем-то экзотическим и опасным.
        Я сидела, стараясь не делать резких движений, и вскоре она прониклась ко мне таким доверием, что, смущаясь, представила мне своего сына, маленького крепыша примерно трех лет, невероятно чистенького и аккуратного благодаря неусыпным заботам суровой служанки.
        Я как раз рассказывала Фрэнсис и ее младшей сестре Элин о Дженни и ее семье, с которой они никогда не встречались, когда за дверью неожиданно послышался грохот и раздался чей-то крик. Я вскочила на ноги и вышла из гостиной. В каменном коридоре нечто, представляющее собой куль тряпья, пыталось подняться на ноги. Тяжелая дверь в библиотеку была открыта, и в дверном проеме, злой как сатана, стоял Фрэзер-старший.
        - Тебе еще больше достанется, если не будешь работать как следует, - сказал он.
        В его тоне не было гнева - всего лишь констатация факта.
        Закутанная в тряпье женщина подняла голову, и я увидела странное, худое, но приятное лицо с темными, широко открытыми глазами и красными пятнами на скулах. Она заметила меня, но никак не отреагировала на мое присутствие, поднялась на ноги и быстро ушла, не сказав ни слова. Она была очень высокой и необыкновенно тоненькой, но двигалась со странной журавлиной грацией. Следом за ней скользила ее тень.
        Я стояла, уставившись на старого Саймона, силуэт которого четко выделялся на фоне огня, горевшего в камине позади него. Он почувствовал на себе мой взгляд и повернулся. Старые голубые глаза, холодные, как сапфиры, остановились на мне.
        - Добрый вечер, дорогая, - сказал он и закрыл дверь.
        Невидящими глазами я смотрела на темную деревянную дверь.
        - Что все это значит? - спросила я Фрэнсис, тихо подошедшую сзади.
        - Ничего, - ответила она, нервно облизывая губы. - Пошли, кузина.
        Я дала ей увести себя, но решила попозже расспросить Джейми, что произошло в библиотеке.
        Мы пришли в комнату, отведенную нам на ночь, и Джейми тут же удалил нашего маленького телохранителя, шутливо щелкнув его по затылку.
        Я опустилась на кровать, беспомощно оглядываясь вокруг.
        - Что же нам теперь делать? - спросила я.
        Обед прошел почти в полном молчании, но время от времени я чувствовала на себе тяжелый взгляд Ловата.
        Джейми пожал плечами, стаскивая рубашку через голову.
        - Будь я проклят, если знаю, англичаночка, - сказал он. - Они расспрашивали меня о состоянии шотландской армии и ее передвижениях, о планах его высочества. Я отвечал им. Но снова и снова они расспрашивали меня о том же. Мой дед никак не привыкнет думать, что кто-то может дать ему правдивый ответ, - сухо добавил он. - Он считает, что все изворотливы, как он, и, кроме того, у всех масса причин лгать и изворачиваться.
        Джейми покачал головой и бросил рубашку на кровать рядом со мной.
        - Он никак не может решить, правду ли я говорю о состоянии шотландской армии. Если я хочу, чтобы он присоединился к Стюартам, я должен говорить, что дела идут лучше, чем это есть на самом деле. Если же я по той или иной причине лично в этом не заинтересован, то скажу ему правду. Вот он и пытается определить мою позицию, чтобы принять решение.
        - Ну и как он это делает? - скептически спросила я.
        - У него есть предсказательница, - спокойно произнес он, как будто бы речь шла о самом обычном предмете обстановки шотландского замка.
        - Правда? - Заинтригованная, я так и подскочила на кровати. - Это не та ли странная женщина, которую он выбросил в коридор?
        - Да. Ее зовут Мэйзри, и она от рождения обладает даром провидения. Но теперь она ничего не смогла сказать ему. Или не захотела, - добавил он. - Ясно было, она что-то знает, но она только трясла головой и говорила, что ничего не видит. Вот тогда дедушка и ударил ее.
        - Мерзкий старикашка! - возмутилась я.
        - Да, образцом галантности его не назовешь, - согласился Джейми.
        Он налил в тазик воды и стал плескать пригоршнями себе в лицо. Но, услышав, что я громко ахнула, остановился, испуганный и удивленный:
        - В чем дело?
        - Твой живот… - произнесла я дрожащим голосом.
        На животе, повыше килта, будто большой отвратительный цветок, расплывался огромный свежий синяк.
        - Ах, это… - спокойно произнес он.
        - Да, это, - сказала я, подходя ближе.
        - Так, ерунда, - глухо, через полотенце, прозвучал его голос. - Я разговаривал сегодня несколько резковато, и дедушка велел молодому Саймону преподать мне урок вежливости.
        - Значит, двое младших Фрэзеров держали тебя, а он лупил в живот? - спросила я, чувствуя внезапную слабость в ногах.
        Отбросив полотенце, Джейми потянулся за ночной рубашкой.
        - Обижаешь, - сказал он, посмеиваясь и просовывая голову в ворот рубашки. - Их было трое. Один навалился сзади и душил меня.
        - Джейми!
        Он засмеялся и, стягивая с постели одеяло, горестно покачал головой.
        - Не знаю, что в тебе есть такое, но мне всегда хочется похвастаться перед тобой. Думаю, когда-нибудь я просто убью себя, чтобы произвести на тебя впечатление.
        Он вздохнул, осторожно разглаживая на животе рубашку.
        - А это всего лишь спектакль, англичаночка. Можешь не волноваться.
        - Спектакль! Боже милостивый!
        - Ты когда-нибудь видела, как свора встречает чужую собаку? Ее обнюхивают, покусывают за ноги, рычат, чтобы посмотреть, испугается она или огрызнется в ответ. Иногда дело доходит до драки, иногда нет. Но в конце концов каждая собака узнает свое место и знает, кто вожак. Вот и старый Саймон хочет доказать мне, что он вожак. Больше ничего.
        - А ты? Чего хочешь ты?
        Я легла, ожидая, когда ляжет и он. Он поднял свечу и, усмехаясь, подошел ко мне. Огонь свечи отражался в его голубых глазах.
        - Гав, - произнес он и задул свечу.
        В последующие две недели я мало видела Джейми, разве что по ночам. Дни он проводил с дедом. Они охотились, или катались верхом - несмотря на свой возраст, Ловат был очень деятельным человеком, - или пили в кабинете, и Старый Лис приходил к каким-то своим заключениям и излагал свои планы.
        Большую часть времени я проводила с Фрэнсис и другими женщинами. Пребывая в тени грозного старика отца, она все-таки осмеливалась высказывать собственные суждения и оказалась умной и интересной собеседницей. Фрэнсис отвечала за хозяйственный уклад замка и прислугу, но когда на сцене появлялся отец, она превращалась в незаметное существо, едва осмеливающееся поднять глаза, и говорила только шепотом. Я не знала, можно ли винить ее за это.
        Через две недели после нашего приезда Джейми вошел в гостиную, где я сидела с Фрэнсис и Элин, и сказал, что лорд Ловат хочет меня видеть.
        Старый Саймон небрежно махнул рукой в сторону стоящего у самой стены стола, уставленного графинами, и уселся в широкое резное кресло из орехового дерева с продавленным сиденьем, обтянутым сильно потертым голубым бархатом. Кресло точно подходило к его короткой коренастой фигуре, как будто было сделано специально для него. Интересно, оно действительно было сделано по заказу или же от длительного пользования приняло форму его тела, подумала я.
        Я спокойно сидела в углу со стаканом портера в руке, а старый Саймон снова и снова расспрашивал Джейми о Карле Стюарте и его планах.
        Уже двадцатый раз за неделю Джейми терпеливо повторял свой рассказ о размере войска, его организации, о вооружении, весьма бедном, о надеждах Карла на присоединение лорда Льюиса Гордона или Фаркухарсонов, о том, что сказал Гленгарри после Престонпанса, что Камерон знает или думает о движении английских армий, почему Карл решил двинуться на юг и т. д. и т. п. Я клевала носом над стаканом и просыпалась как раз в тот момент, когда красная жидкость должна была пролиться на юбку.
        - …А лорд Георг Муррей и Килмарнок оба считают, что его высочеству лучше всего уйти на зиму на север Шотландии, - произнес в заключение Джейми и широко зевнул.
        Он устал сидеть в неудобном кресле с узкой спинкой, которое ему предложили, и теперь встал и потянулся. Его тень колыхалась на бледных драпировках, покрывавших каменные стены.
        - А что об этом думаешь ты?
        Старый Саймон откинулся в кресле. Его глаза под полуприкрытыми веками блеснули. В камине весело и ярко горел огонь. Фрэнсис притушила огонь в главном зале, присыпав его торфом, но здесь огонь разожгли заново по приказу Ловата, причем топили не торфом, а дровами. Резкий запах сосновой смолы, исходивший от горящего дерева, смешивался с густым запахом дыма.
        Тень Джейми плясала на стенах. Он ходил взад-вперед по комнате, не желая садиться. В маленьком кабинете с окнами, занавешенными на ночь, было тесно и темно - совсем не то что на просторном, залитом солнцем церковном дворе, где Колум задал тот же самый вопрос. Но сейчас ситуация изменилась: потеряв популярность среди предводителей кланов, Карл тщетно напоминал им об их обязательствах. Но общие очертания проблемы были те же - темные, бесформенные, как тень, нависшая сейчас над нами.
        - Я говорил вам об этом не меньше дюжины раз, - коротко ответил Джейми.
        Он нетерпеливо повел плечами, как будто рубашка была слишком тесна ему.
        - О да, ты говорил мне. Но на этот раз я надеюсь услышать правду.
        Старик уселся поудобнее в своем провалившемся кресле и сложил руки на животе.
        - Неужели? - Джейми коротко рассмеялся и повернулся лицом к деду.
        Он оперся спиной о стол и обхватил себя руками. Несмотря на разницу в осанке и фигуре, между этими двумя мужчинами было определенное сходство. Один высокий, другой приземистый, но оба сильные, упрямые, полные желания победить в этой схватке.
        - Разве мы не родственники? Разве я не властен над тобой? Я требую лояльности. Или я не имею на это права?
        - Что-то не припоминаю, чтобы я присягал вам на верность.
        Как у многих старых людей, в бровях Саймона было несколько длинных жестких волосков. При свете огня они шевелились - я не могла определить, от гнева или от удовольствия.
        - Присягал? А разве в тебе не течет кровь Фрэзеров?
        Рот Джейми искривился.
        - Говорят, благоразумный сын должен почитать своего отца, но моей матерью была Маккензи. И я хорошо об этом помню.
        Лицо Саймона побагровело, брови нахмурились. Затем он открыл рот и зашелся смехом, брызгая слюной и задыхаясь. Он смеялся долго. Наконец одной рукой беспомощно заколотил по креслу, а другой залез в рот и вытащил искусственные зубы.
        По лицу его текли слюни и слезы. Он ощупью дотянулся до маленького столика, стоящего возле кресла, и уронил зубы на тарелочку для пирожных. Скрюченные пальцы схватили льняную салфетку и прижали ее к лицу. Все еще задыхаясь от смеха, он сказал, с трудом переводя дух:
        - Шлюшай, парень. Дай мне вишки.
        Подняв брови, Джейми взял графин со стола и передал деду. Тот снял крышку и принялся пить прямо из горла, не утруждая себя заботами о стакане.
        - Ты думаешь, што ты не Фрэзер? - сказал он, опустив графин и тяжело отдуваясь. - Ха!
        Все еще задыхаясь, старик откинулся назад, живот его тяжело вздымался и опадал. Он указал пальцем на Джейми и сказал:
        - В тот шамый день, когда твой отец навшегда покинул Боуфоршкий замок, он штоял на том ше меште, где и ты, и говорил те ше шамые шлова.
        Постепенно старик успокаивался. Он кашлянул еще несколько раз и снова вытер лицо.
        - Ты жнал, што я пытался помешать женитьбе твоих родителей и шкажал, што ребенок, которого ждала Элен Маккензи, не был ребенком Брайена?
        - Да, знал, - отвечал Джейми, снова опершись о стол и глядя на деда сузившимися глазами.
        Лорд Ловат фыркнул.
        - Не могу шкажать, што между мной и шиновьями вшегда было вжаимопонимание, но я жнаю швоих шиновей. И внуков тоже, - добавил он многозначительно. - И шерт меня побери, но я уверен: они, как и я, не могут быть рогоношцами.
        Джейми не пошевелился, а я не могла заставить себя смотреть на старика и уставилась на его вынутые зубы - покрытое пятнами изделие из бука, влажно блестевшее среди крошек пирожного. К счастью, лорд Ловат не заметил моего брезгливого взгляда.
        Он продолжал, уже серьезно:
        - Жначит, Дугал Маккензи из Леоха прижнал Карла? Ты нажвал его швоим военачальником? Ты пришягал ему?
        - Нет. Я никому не присягал.
        - И даже Карлу?
        Старик сразу ухватился за эти слова, как кошка, поймавшая мышь. Я почти видела, как шевелится его хвост, когда он смотрел на Джейми своими глубоко посаженными глазами, поблескивающими из-под прищуренных век.
        Взгляд Джейми был устремлен на прыгающее пламя, а его тень неподвижно лежала на стене.
        - Он не просил меня об этом.
        Это была правда. Карл устранил необходимость такой клятвы, вписав его имя в свой союз. Но все же тот факт, что он не присягал Карлу, значил для Джейми очень много, и я знала об этом. Если ему и придется предать кого-то, пусть это будет не тот, кому он клялся в верности. А то, что весь мир будет думать, что такая клятва существовала, его не беспокоило.
        Саймон снова прорычал что-то нечленораздельное. Без искусственных зубов его нос и подбородок почти сомкнулись. От этого лицо казалось как-то странно укороченным.
        - Тогда ничто не мешает тебе пришягнуть мне как главе твоего клана, - спокойно произнес он.
        Шевелящийся хвост стал менее виден, но все же был заметен. Я почти слышала, какие мысли бродят на мягких лапках у него в голове. Если Джейми присягнет ему, а не Карлу, власть Ловата возрастет. Возрастет и его богатство: как предводитель он потребует часть дохода с Лаллиброха. Перед ним замаячило блестящее будущее в виде герцогства.
        - Ничто, кроме моего собственного желания, - согласился Джейми. - А это препятствие совсем небольшое.
        Он еще больше прищурился.
        - Ммфм… - Глаза Ловата были почти закрыты. Время от времени он медленно поводил головой из стороны в сторону. - О да, парень, ты дейштвительно шин швоего отца. Упрям как бык и так же туп. Я жнал, что Брайен ничего не мог получить от той шлюхи, кроме дураков.
        Джейми рванулся вперед и схватил с тарелки буковые зубы.
        - Тебе бы лучше снова надеть их, дурень! - грубо сказал он. - Я не понимаю, что ты говоришь.
        Губы старика раздвинулись в безрадостной улыбке, так что стал виден желтый обломок зуба в нижней челюсти.
        - Ты не шоглашен? Тебе непонятна эта шделка? - Он бросил на меня быстрый взгляд, усмотрев во мне еще одного возможного участника игры. - Твоя клятва против чешти твоей жены.
        Джейми рассмеялся, все еще сжимая зубы в руке.
        - Вот как? Ты что, собираешься изнасиловать ее здесь, у меня на глазах, а, дед? - Джейми презрительно откинулся назад, придерживаясь рукой за стол. - Давай попробуй, а когда она разделается с тобой, я пришлю тетю Фрэнсис подмести то, что от тебя останется.
        Дед спокойно взглянул на Джейми.
        - Не я, парень. - Он повернул голову в мою сторону и криво усмехнулся беззубым ртом. - Хотя я шделал бы это с удовольштвием.
        Я увидела жадный блеск его глаз, и мне захотелось покрепче запахнуть на груди плащ, но, к сожалению, его на мне не было.
        - Ты жнаешь, школько мужчин ждешь, в Бофорте, Джейми? И школько таких, кто не откажется от твоей английшкой ведьмы? Ты не можешь охранять ее днем и ночью.
        Джейми медленно выпрямился. Его большая тень на стене повторила это движение. Он бесстрастно уставился на старого Саймона.
        - О, тут мне беспокоиться не о чем, дед, - мягко сказал он. - Моя жена не обычная женщина. Ты ведь знаешь, она умная. И она Белая Дама, как Дама Элизет.
        Я никогда не слышала о Даме Элизет, но лорд Ловат явно слышал. Его голова дернулась, глаза широко раскрылись от ужаса. Он открыл рот, но, прежде чем успел что-то сказать, Джейми продолжил, на этот раз с нескрываемой злобой:
        - У мужчины, который заключит ее в свои нечестивые объятия, половые органы отпадут, как обмороженное яблоко, а его душа будет вечно гореть в аду.
        Джейми оскалил зубы и резко выбросил руку вперед.
        - Вот так.
        Буковая челюсть со стуком упала в самую середину огня и зашипела.
        Глава 41
        Проклятый дар провидения
        За два столетия до происходящих событий большинство жителей Южной Шотландии приняло пресвитерианство. Некоторые кланы Северной и Северо-Западной Шотландии последовали их примеру, но другие, например Фрэзеры и Маккензи, сохранили свою католическую веру. Особенно Фрэзеры, благодаря их крепким фамильным связям с католической Францией.
        В Бофортском замке была небольшая церквушка, где молился сам граф и члены его семьи, но местом погребения всех Ловатов служило Болийское аббатство, изрядно разрушенное временем; пол в алтаре, лишенном крыши, плотно устилали могильные камни.
        Это было тихое место, и, несмотря на холодную промозглую погоду, я иногда там прогуливалась. Не знаю, таил ли старый Саймон какие-нибудь планы по отношению ко мне или испугался слов Джейми, сравнившим меня с Дамой Элизет - оказалось, это была легендарная «белая женщина», или целительница, шотландский эквивалент Белой Дамы, - но больше никаких угроз я не слышала. Кроме того, я была уверена, что никто не посмеет напасть на меня среди надгробных камней умерших Фрэзеров.
        Однажды, через несколько дней после сцены в кабинете, я шагнула в пролом стены, окружающей разрушенное аббатство, и сразу обнаружила, что я здесь не одна. К порыжевшему могильному камню прислонилась молодая женщина, которую я видела у дверей кабинета Ловата. Ноги были вытянуты, как у аиста, руками она обхватила себя, чтобы согреться.
        Я было повернула в сторону, но она увидела меня и знаком подозвала к себе.
        - Вы леди Брох-Туарах? - спросила она тихим голосом с шотландским акцентом; впрочем, скорее это было утверждением, чем вопросом.
        - Да. А ты… Мэйзри?
        Слабая улыбка осветила ее черты. У нее было своеобразное, слегка асимметричное лицо, как на картинах Модильяни. Длинные черные волосы рассыпаны по плечам. В них поблескивала седина, хотя она, несомненно, была еще молода.
        - Мне было видение, - сказала она.
        Широкая улыбка раздвинула ее слегка кривой рот.
        - Вы и мысли читаете? - спросила я.
        Ветер, гуляющий меж полуразрушенных стен, унес вдаль звук ее смеха.
        - Нет, миссис. Я читаю по лицам, а…
        - А мое - открытая книга, я знаю об этом.
        Какое-то время мы стояли рядом, глядя на небольшие подтеки грязи на камне и жесткую бурую траву, которой порос церковный двор.
        - Говорят, вы Белая Дама, - выпалила вдруг Мэйзри.
        Я чувствовала, что она внимательно меня разглядывает, но не ощущала никакой нервозности, обычной в таких случаях.
        - Да, говорят, - согласилась я.
        - О…
        Она не сказала больше ни слова, просто стояла и рассматривала свои ноги, длинные и изящные, одетые в шерстяные чулки и кожаные сандалии. Мои собственные ноги, обутые более надежно, стали замерзать, и я подумала, что, наверное, она озябла до костей, если находится тут уже какое-то время.
        - Что вы здесь делаете? - спросила я. - Аббатство - прекрасное тихое место в хорошую погоду, но не в холодную зимнюю слякоть.
        - Я прихожу сюда подумать, - сказала она, погруженная в свои мысли, и слабо улыбнулась.
        О чем бы она ни думала сейчас, мысли ее были не очень веселыми.
        - Подумать о чем? - поинтересовалась я, пристраиваясь на камне рядом с ней.
        На могильной плите была изображена фигура поверженного рыцаря, прижимающего к груди кинжал, рукоять которого походила на крест.
        - Я хочу знать - почему! - с жаром сказала она.
        Ее худое лицо вдруг побледнело от гнева.
        - Что «почему»?
        - Почему! Почему я вижу, что должно произойти, но ничего не могу сделать, чтобы остановить это или изменить. Какая польза от такого дара? Это не дар, а проклятие, хотя я ничем не заслужила его!
        Она обернулась и злобно взглянула на Томаса Фрэзера, безмятежно смотрящего из-под шлема, сложив руки на рукояти меча.
        - А может, это твое проклятие, старый греховодник? Или всей твоей проклятой семьи? Вы когда-нибудь думали об этом? - неожиданно спросила она, повернувшись ко мне.
        Ее брови выгнулись дугой над карими глазами, в которых сверкали искры гнева.
        - Вы никогда не думали, что дар, который мы получили, нужен не нам, а кому-то другому, а мы из-за него обречены на страдания. Никогда не думали об этом?
        - Не знаю, - медленно произнесла я. - Хотя да, я вас понимаю. Конечно, вы все время задаете себе этот вопрос: ну почему я? И никогда не находите на него ответа. Вы думаете, что у вас есть дар, потому что таково проклятие семейства Фрэзер - заранее знать о времени смерти? Дьявольский замысел.
        - Верно, дьявольский, - с горечью согласилась она и прислонилась спиной к саркофагу из красного камня, выглядывающему из-под снега. - А вы как думаете? Сказать ему?
        Я вздрогнула:
        - Кому? Лорду Ловату?
        - Да. Его светлости. Он спрашивает меня, что я вижу, и бьет меня, если я отвечаю, что ничего. Он знает, он видит по моему лицу, когда у меня бывают видения. Но мне хватает силы лишь на одно - чтобы молчать.
        Длинные белые пальцы нервно теребили складки мокрого плаща.
        - Но ведь всегда есть какой-то шанс! - Голова Мэйзри была низко опущена, и капюшон плаща скрывал ее лицо от моих глаз. - Есть шанс, что после моих слов можно что-нибудь изменить. Время от времени так и бывает. Я сказала Лахлану Гиббонсу, что видела его зятя запутавшимся в водорослях и что морские угри выглядывали из-под его рубахи. Лахлан тут же отправился к зятю и продырявил его лодку.
        Она засмеялась.
        - Господи, какой тогда поднялся шум! Но когда на следующей неделе случился сильный шторм и трое рыбаков утонули, зять Лахлана сидел дома и ремонтировал лодку. А когда я увидела его в следующий раз, рубаха на нем была сухая и никаких водорослей.
        - Да, случается и такое, - тихо сказала я. - Иногда.
        - Иногда, - кивнув, повторила она, все еще не отрывая глаз от земли.
        У ее ног лежала леди Сара Фрэзер. Надгробный камень венчало изображение черепа над перекрещенными костями, а надпись гласила: «Сегодня моя очередь, завтра - твоя».
        - А иногда нет. Когда я вижу человека, завернутого в простыню, он заболевает, и тут уж ничего не поделаешь.
        - Возможно, - ответила я, глядя на свои руки, лежавшие на камне.
        Без лекарств, без медицинских инструментов, без знаний болезнь была неотвратимым приговором. Но если бы рядом оказался врач и ему было бы чем лечить, тогда другое дело. Возможно, Мэйзри видела тень подступающей болезни, вполне реальные, но еще излечимые симптомы, такие как лихорадка или сыпь. И недостаток медицинских знаний, неспособность прочитать эти симптомы приводили к смертному приговору. Так ли это? Я никогда не узнаю.
        - Нам не дано знать, - сказала я, поворачиваясь к ней. - Нам открыто то, что неведомо другим, но почему и как - сказать не можем. Просто знаем, и все. Вы правы: это проклятие. Однако если ты владеешь знаниями, которые могут - теоретически - предотвратить беду… Ты думаешь, что такие знания способны принести вред?
        Мэйзри покачала головой:
        - Не знаю. Если вам станет известно, что вы скоро умрете, что вы будете делать? Совершите доброе дело или, зная, что это ваш последний шанс, отомстите врагу - иначе останетесь неотмщенной?
        - Будь я проклята, если знаю.
        Мы помолчали, наблюдая, как ледяная изморозь переходит в снегопад и легкие хлопья причудливым узором ложатся на разрушенные стены аббатства.
        - Иногда я знаю: что-то должно произойти, оно совсем близко, - неожиданно заговорила Мэйзри. - Я стараюсь выбросить это из головы, не смотреть. Вот как с милордом. Я знала - что-то есть, но мне не нужно это видеть. Но он велел смотреть и сказать волшебное заклятие, чтобы видеть еще лучше. Я так и сделала.
        Она вскинула голову, глядя на высившуюся над нами стену аббатства в охряных, белых и красных тонах, с известковой крошкой между камнями. Капюшон упал с ее головы. Рассыпавшиеся по плечам черные с проседью волосы развевались на ветру.
        - Он стоял перед огнем, но это было днем. Рядом с ним - человек, неподвижный, как дерево, с лицом, закрытым черным. А на лицо милорда падала тень от секиры.
        Она сказала это бесстрастно, деловито, но дрожь пробежала по моей спине. Наконец она вздохнула и повернулась ко мне.
        - Ладно, я скажу ему, и пусть он делает, что хочет. Я не могу ни послать его на смерть, ни спасти. Пусть решает он, и да поможет ему Иисус!
        Она повернулась, чтобы идти. Я соскользнула с надгробного камня и оказалась на могильной плите леди Сары.
        - Мэйзри! - окликнула я.
        Она повернулась и взглянула на меня темными, словно тени между могильными плитами, глазами.
        - Да?
        - A что вы видите сейчас, Мэйзри? - спросила я и замерла в ожидании, глядя ей в лицо и безвольно опустив руки.
        Она взглянула на меня тяжелым, внимательным взглядом - вверх, вниз, по сторонам, слегка улыбнулась и кивнула.
        - Я не вижу ничего, леди, - мягко сказала она. - Только вас.
        Повернулась и исчезла среди деревьев, оставив меня одну под холодными снежными хлопьями.
        Послать на смерть или спасти… Этого не могу сделать и я. У меня нет силы, чтобы заставить других подчиниться моей воле или помешать им делать то, что они хотят.
        Я стряхнула снег со своего плаща и пошла по тропинке вслед за Мэйзри, полностью разделяя горечь ее одиночества: есть только я. Но этого было мало.
        Следующие две-три недели старый Саймон вел себя как обычно, но мне показалось, что Мэйзри выполнила свое намерение и рассказала ему о видении. Вначале он энергично взялся за дело, собирая в поход своих родственников, но потом охладел, говоря, что торопиться некуда. Эта медлительность приводила молодого Саймона в бешенство - он мечтал поскорее отправиться на войну и покрыть себя славой.
        - Такое дело спешки не терпит, - в сотый раз повторял старый Саймон. Он взял овсяную лепешку, понюхал ее и положил на место. - Думаю, лучше подождать весенней пахоты.
        - Но они будут в Лондоне еще до весны! - прокричал отцу через стол молодой Саймон и потянулся за маслом. - Если ты сам не идешь, позволь мне взять людей и присоединиться к его высочеству.
        - У тебя нетерпение от дьявола, но нет и половины его благоразумия, - фыркнул лорд Ловат. - Когда ты научишься ждать?
        - Время ожидания давно прошло! - взорвался Саймон. - Камероны, Макдональды, Магилливреи - они там с самого начала. А мы придем последними, словно нищие, после Кланраналда и Гленгарри. Получишь же ты свое герцогство!
        У Ловата был широкий, как у Джейми, выразительный рот: даже в старости он не потерял своего ироничного и чувственного выражения. Но сейчас линия губ изменилась. Ловат крепко сжал их и неодобрительно посмотрел на наследника:
        - Не зря говорят: «Женился на скорую руку да на долгую муку». А уж выбрать себе господина потруднее, чем найти жену. От нее хоть можно избавиться.
        Молодой Саймон фыркнул и взглянул на Джейми, ища у него поддержки. За два месяца его подозрительная враждебность к своему незаконнорожденному родственнику сменилась невольным уважением: Джейми прекрасно разбирался в военном искусстве.
        - Джейми говорит… - начал он.
        - Я прекрасно знаю, что он говорит, - перебил его старый Саймон. - Он постоянно это повторяет. В нужное время я приму свое решение. И заруби на носу, парень: когда дойдет до дела, ты ничего не потеряешь оттого, что чуточку подождал.
        - Чтобы увидеть, кто победит, - пробормотал Джейми, аккуратно вытирая тарелку кусочком хлеба.
        Старик бросил на него быстрый взгляд, но, видимо, решил проигнорировать замечание.
        - Ты же дал слово Стюарту, - упрямо повторял молодой Саймон, не обращая внимания на недовольство отца. - Неужели ты собираешься нарушить его? Что скажут люди о тебе и твоей чести?
        - То же, что в пятнадцатом году, - спокойно отвечал отец. - Большинство тех, что «говорили дело», мертвы, разорены или нищенствуют во Франции. А я все еще здесь.
        - Но… - Молодой Саймон покраснел: обычный результат таких разговоров.
        - Все, хватит, - резко прервал его старый граф. Он покачал головой, неодобрительно глядя на своего сына. - Боже, порой я жалею, что Брайен умер. Хотя он тоже был глупцом, но по крайней мере знал, когда надо помолчать.
        И молодой Саймон, и Джейми вспыхнули от гнева и, обменявшись быстрыми взглядами, уткнулись в свои тарелки.
        - А ты куда смотришь? - заорал старик, заметив мой взгляд.
        - На вас, - спокойно сказала я. - Вы неважно выглядите.
        Так оно и было, даже для его семидесяти. Среднего роста, приземистый и широкоплечий, он еще недавно выглядел здоровым мужчиной, под рубашкой угадывалась крепкая грудь и твердые мускулы. В последнее время он как-то сморщился, усох. Под глазами появились темные мешки, кожа приобрела бледный, нездоровый оттенок.
        - Ммфм… - промычал он. - Еще бы. Никакого покоя ни днем ни ночью. Немудрено, что на жениха не похож.
        - Наоборот, - злобно сказал молодой Саймон, пользуясь возможностью вступить в разговор. - Так и выглядит жених в конце медового месяца, когда из него вышли все соки.
        - Саймон! - воскликнула леди Фрэнсис.
        За столом возникло некоторое оживление, и даже сам лорд Ловат искривил рот в улыбке.
        - Да? Скажу тебе, парень, я бы не отказался пострадать от такой болезни.
        Старик неловко задвигался в кресле и оттолкнул блюдо с вареным турнепсом, которое ему предложили. Взял стакан с вином, понюхал его и неохотно поставил обратно.
        - Так смотреть не очень-то вежливо, - холодно произнес он. - А может, у англичан другие понятия о вежливости?
        Я слегка покраснела, но не отвела глаз.
        - Я вижу, у вас нет аппетита и вы не пьете. Какие у вас еще симптомы?
        - Хочешь показать, будто знаешь что-то? - Ловат откинулся в кресле и сложил руки на своем толстом животе - ну жаба, да и только. - Значит, целительница, как говорит мой внук? Белая Дама, да?
        Он бросил на Джейми взгляд василиска. Тот как ни в чем не бывало продолжал жевать. Ловат что-то промычал и иронически повел головой в мою сторону.
        - Я не пью, леди, потому что не могу писать. И не хочу лопнуть, как свиной пузырь. Ночью я не отдыхаю, потому что не меньше дюжины раз встаю на горшок. Но все, черт побери, бесполезно. Так что вы можете на это сказать, Дама Элизет?
        - Отец, - пробормотала леди Фрэнсис, - я не думаю, что вам следует…
        - Возможно, это инфекционное заболевание мочевого пузыря, но похоже на простатит.
        Я взяла стакан, сделала глоток и, прежде чем проглотить, посмаковала его. Потом, сдержанно улыбнувшись его светлости, поставила стакан на стол.
        - Вот как? - сказал старик, высоко подняв брови. - И что это значит?
        Я закатала рукава, подняла руки, слегка согнув пальцы, словно фокусник, собирающийся показать фокус, и подняла указательный палец левой руки.
        - Простата, - наставительно начала я, - это железа. Она охватывает трубку уретры, которая является каналом, идущим от мочевого пузыря наружу.
        Для иллюстрации я охватила двумя согнутыми в круг пальцами правой руки указательный палец левой.
        - Когда предстательная железа воспаляется или увеличивается, это и называется простатитом. Простата давит на уретру, - я сузила круг из пальцев, - и мешает оттоку мочи. Обычное явление у пожилых мужчин. Понятно?
        После неудачной попытки изменить тему застольной беседы леди Фрэнсис начала оживленно перешептываться со своей младшей сестрой, и обе они уставились на меня с еще большим подозрением, чем раньше.
        Что касается лорда Ловата, то он с восхищением наблюдал за движением моих пальцев.
        - Понятно, - произнес он наконец. Его кошачьи глаза сузились еще больше. - Если ты так много знаешь об этом, что в таком случае можно сделать?
        Нахмурившись, я попыталась оживить свою память. На практике мне никогда не приходилось встречаться с простатитом - такая болезнь редко посещает молодых солдат. Однако я читала книги, где она описывалась. Я вспомнила метод лечения, потому что он вызывал приступы веселья у молодых медсестер, которые с благоговейным ужасом изучали иллюстрации, помещенные в тексте.
        - Кроме хирургии, известны два способа лечения. Можно ввести металлический стержень через пенис в мочевой пузырь и таким образом открыть уретру. - Я проткнула указательным пальцем суженное кольцо. - Или массировать саму простату, чтобы уменьшить опухоль. Через прямую кишку, - беспомощно добавила я.
        Я услышала рядом с тобой легкое покашливание и посмотрела на Джейми. Его глаза все еще были устремлены на тарелку, но лицо и шею до самого воротника рубашки заливал багровый румянец. Покраснели даже кончики ушей. Он слегка дрожал. Я обвела взглядом сидящих за столом. Все с изумлением смотрели на меня. На лицах леди Фрэнсис, Элин и других женщин было самое разное выражение - от любопытства до отвращения. Во взглядах мужчин читался безграничный ужас.
        Исключением из этой общей картины был сам лорд Ловат, который, прикрыв глаза, задумчиво потирал подбородок.
        - Ммфм… - произнес он. - Или прут в кукан, или палец в задницу, так?
        - Лучше два или три, - сказала я. - Попеременно.
        Я улыбнулась ему скромно и сдержанно.
        На губах лорда Ловата появилась легкая улыбка. Он медленно поднял свой взгляд, и его глубоко посаженные глаза впились в мои руки с выражением вызова и насмешки.
        - Это звучит… обнадеживающе, - задумчиво сказал он.
        Быстрые глаза оценивающе скользнули по моим рукам.
        - У тебя красивые руки, моя дорогая, - заметил он. - Хорошо ухоженные и с длинными белыми тонкими пальцами.
        Джейми с грохотом положил руки на стол и встал.
        - Если ты нуждаешься в таких услугах, дед, я сделаю это сам.
        Он распростер на столешнице крупные тяжелые ладони с длинными пальцами - каждый в диаметре равен диаметру дула пистолета.
        - Мне не очень приятно запускать свои пальцы в твою старую волосатую задницу, - сообщил он деду, - но, я думаю, мой родственный долг повелевает спасти тебя от разрыва мочевого пузыря.
        Фрэнсис что-то пропищала.
        Лорд Ловат неприязненно посмотрел на внука и медленно поднялся со своего места.
        - Не утруждай себя, - бросил он. - Это сделает одна из служанок.
        Он махнул рукой в знак того, что мы можем продолжать, и покинул зал, бросив выразительный взгляд на молоденькую служанку, вошедшую с блюдом нарезанного на куски мяса фазана. Широко открыв глаза, она повернулась и последовала за ним.
        Над столом повисло гробовое молчание. Молодой Саймон посмотрел на меня и открыл было рот, но, взглянув на Джейми, снова закрыл его, громко прочистил горло и сказал:
        - Передай мне, пожалуйста, соль.
        - …И вследствие этой прискорбной немощи я не могу лично прибыть в распоряжение вашего высочества, поэтому посылаю вам через моего сына знак моей преданности - нет, уважения, которое я питаю к его величеству и вашему высочеству, - медленно диктовал секретарю лорд Ловат, нахмурившись и глядя в потолок. - А что мы пошлем, Гидеон? - обратился он к секретарю. - Подарок должен быть достаточно ценным, но таким, о котором я мог бы сказать потом, что это пустяк, ничего более.
        Гидеон вздохнул и промокнул потное лицо платком. Тучный человек средних лет, с редкими волосами и круглыми красными щеками, он с трудом выносил жар хорошо натопленной спальни.
        - Перстень, который ваша светлость получил от графа Мара? - без особой надежды предложил он.
        Капля пота упала с двойного подбородка на письмо, и он торопливо вытер ее рукавом.
        - Недостаточно дорогой, - заметил его светлость, - и слишком много политических ассоциаций.
        Его усыпанные старческой гречкой пальцы барабанили по одеялу.
        Ага, старого Саймона привели в порядок, подумала я. На нем была его лучшая ночная рубашка, он лежал в постели, рядом стоял столик с внушительным количеством лекарств, прописанных ему его личным врачом, доктором Мензисом, маленьким косоглазым человечком, который поглядывал на меня с большой долей сомнения. Я подумала, что старик просто не доверяет воображению молодого Саймона и организовал весь этот спектакль, чтобы его наследник мог правдиво описать состояние отца, когда предстанет перед Карлом Стюартом.
        - Ха! - удовлетворенно произнес его светлость. - Мы пошлем ему увесистый золотой сервиз для пикников. Дар богатый, но достаточно легкомысленный, его не истолкуешь как политическую поддержку. А кроме того, - добавил он, - на одной ложке вмятина. Вот так мы и сделаем.
        И старый Саймон снова обратился к секретарю:
        - Продолжим. «Как вашему высочеству известно…»
        Мы с Джейми переглянулись, и он незаметно улыбнулся.
        - Думаю, англичаночка, он получил от тебя то, что ему было нужно, - сказал мне Джейми, когда мы раздевались после того памятного обеда.
        - Что именно? - спросила я. - Предлог, чтобы приставать к служанкам?
        - Не думаю, что для этого ему нужны предлоги, - сухо произнес Джейми. - Нет, ты дала ему возможность ублажить обе стороны, как обычно. Если он серьезно болен и лежит в постели, его нельзя винить за то, что он не явился сам во главе тех людей, которых обещал Карлу. В то же время если он отправит на войну своего наследника, то не потеряет доверия Стюарта. Ну а уж если дело закончится плохо, Старый Лис объявит на всю Англию, что вовсе не собирался помогать Стюарту, а молодой Саймон действовал по своему усмотрению.
        - Продиктуй Гидеону слово «простатит» по буквам, слышишь, девушка? - обратился ко мне Ловат, прервав мои размышления. - А ты, болван, смотри напиши четко, - сказал он секретарю, - я не хочу, чтобы его высочество пропустил это.
        - Про-ста-тит, - медленно продиктовала я, к удовольствию секретаря. - Как вы себя чувствуете сегодня утром? - спросила я, подходя к кровати лорда.
        - Спасибо, значительно лучше, - ухмыльнулся старик, продемонстрировав великолепный набор новых искусственных зубов. - Хочешь посмотреть, как я писаю?
        - Нет, спасибо, как-нибудь в другой раз, - вежливо ответила я.
        В один из ясных морозных дней в середине декабря мы покинули Бьюли, чтобы присоединиться к Карлу Стюарту и северошотландской армии. Вопреки погоде, здравому смыслу, а также советам своих генералов, Карл продолжал двигаться в сторону Англии.
        Наконец в Дерби генералы взяли верх, шотландские командиры отказались идти дальше, и армия повернула на север. В срочном письме от Карла к Джейми нам предписывалось «безотлагательно двигаться на юг», чтобы воссоединиться с его высочеством, который возвращался в Эдинбург. Молодой Саймон в своем темно-красном пледе - настоящий предводитель клана - ехал впереди колонны тех, кто был на лошадях. Большинство же шли сзади пешком.
        Мы скакали во главе колонны вместе с Саймоном до самого Комара. Оттуда Саймону и его людям предстояло отправиться в Эдинбург, а Джейми должен был проводить меня в Лаллиброх и уже потом ехать в Эдинбург. Конечно, он не собирался возвращаться, но Саймону знать об этом было необязательно.
        Утром я вышла из низкорослого кустарника, обрамлявшего дорогу, по которой мы двигались, и заметила, что Джейми с нетерпением ждет меня. Уходящим на войну был выдан горячий эль, чтобы поддержать их силы. Я обнаружила, что эль удивительно хорош на завтрак, но скоро заметила, что он влияет на почки.
        - Ох уж эти женщины! - фыркнул Джейми. - Сколько можно тратить времени на то, чтобы пописать? Ты как мой дед, слишком суетишься насчет этого.
        - Следующий раз пойди и понаблюдай. Может быть, сможешь что-нибудь посоветовать, - ядовито заметила я.
        Он снова фыркнул и отвернулся, следя за проходящей колонной. На лице его была улыбка. В этот ясный погожий денек у всех было приподнятое настроение, особенно у Джейми. Еще бы - мы возвращались домой. Я знаю, он не обманывал себя, не думал, что все будет безоблачно - за эту войну придется заплатить свою цену. Но если мы не смогли остановить Карла, возможно, нам удастся спасти маленький уголок Шотландии, дорогое нам место, - Лаллиброх. Пока что это еще в наших силах.
        Я взглянула на растянувшуюся колонну:
        - Двести человек - внушительное зрелище.
        - Сто семьдесят, - машинально поправил меня Джейми, возясь со стременами.
        - Ты уверен? - с любопытством спросила я. - Лорд Ловат сказал, что посылает двести. Я слышала, как он назвал эту цифру в письме, которое диктовал.
        - Сказал, но не послал.
        Джейми выпрямился в седле и поднялся на стременах, указывая на темнеющее на склоне холма пятно: там развевалось знамя Фрэзеров - шлем, увенчанный головой оленя.
        - Я пересчитал их, пока ждал тебя, - объяснил он. - С Саймоном тридцать кавалеристов, затем пятьдесят воинов с палашами и маленькими круглыми щитами - должно быть, местные стражники - и батраки, вооруженные чем попало, от кос до молотков у пояса, их девяносто.
        - Наверное, твой дед надеется, что принц Карл не будет пересчитывать их лично, - цинично заметила я, - и хочет получить больше, чем заслужил.
        - Да, но, когда они прибудут в Эдинбург, их имена будут внесены в армейские списки, - нахмурился Джейми. - Пойду посмотрю.
        Я медленно последовала за ним. Кажется, моей лошади было примерно лет двадцать, она могла идти только степенной иноходью. Лошадь Джейми шла резвее, хотя и ей было далеко до Донаса. Этого могучего жеребца Джейми по просьбе Карла оставил в Эдинбурге - тот пожелал выезжать на нем в торжественных случаях. Джейми согласился на просьбу Карла, так как подозревал, что старый Саймон не упустит случая завладеть красавцем жеребцом, если тот окажется в пределах его досягаемости.
        Судя по событиям, которые разворачивались передо мной, Джейми не ошибался в оценке характера своего деда. Вначале Джейми ехал рядом с писарем молодого Саймона, но вскоре я заметила: горячий спор закончился тем, что Джейми склонился в седле, выхватил у писаря поводья и вывел его лошадь на грязную обочину.
        Мужчины спешились и встали лицом к лицу, готовые схватиться за оружие. Молодой Саймон, оценив ситуацию, тоже отъехал в сторону, сделав знак остальным продолжать путь. Он несколько раз проехался туда-сюда и присоединился к спорящим. Я хорошо видела покрасневшее от досады лицо Саймона, тревожное выражение на физиономии писаря и резкую жестикуляцию Джейми. С увлечением наблюдая за этой пантомимой, я увидела, как писарь, покорно пожав плечами, отстегнул седельную сумку, пошарил в ней и вытащил несколько листов пергамента. Джейми выхватил их и быстро просмотрел, водя по строчкам указательным пальцем. Остановившись на одном, он потряс им перед лицом Саймона и бросил остальные на землю. Молодой Лис был ошеломлен. Он взял лист, вгляделся в него и заметно смутился. Джейми вырвал пергамент, резким движением разорвал жесткий лист вдоль, затем поперек и затолкал куски в свою сумку.
        Я придержала своего пони, который воспользовался остановкой, чтобы уткнуться носом в остатки скудной растительности. Когда молодой Саймон повернулся, затылок у него был ярко-красным, и я решила держаться в стороне. Джейми сел в седло и быстрым аллюром понесся вдоль обочины, направляясь ко мне. Рыжие волосы развевались по ветру, как знамя, глаза пылали гневом, губы крепко сжаты.
        - Старый грязный прохвост, - сказал он без всяких околичностей.
        - Что он сделал? - поинтересовалась я.
        - Внес имена моих людей в свой список, - пояснил Джейми. - Объявил их частью полка Фрэзера.
        Он обернулся и с тоской посмотрел на дорогу.
        - Эх, жаль, столько уже отмахали. Вернуться бы и поддать этой старой скотине!
        Я удержалась от искушения и не стала подстрекать Джейми к еще более выразительным эпитетам в адрес его деда и вместо этого спросила:
        - Для чего он это сделал? Чтобы показать Стюарту, какую большую помощь он ему оказывает?
        Джейми кивнул. Бушующая в нем ярость несколько улеглась.
        - Ну да. Чтобы выглядеть лучше, ничего за это не платя. И не только поэтому. Старый хитрец хочет забрать назад свои земли, те, что ему пришлось отдать, когда мои родители поженились. Теперь он думает, что если все пойдет как надо и он станет герцогом Инвернесским, то сможет объявить, что Лаллиброх его собственность, а я - просто родственник. Доказательством станет то, что он, откликнувшись на призыв Стюарта, поставил под его знамена людей из этого имения.
        - И это ему удастся? - с сомнением спросила я.
        Джейми глубоко вдохнул и выдохнул, из его ноздрей вылетело облачко пара, словно дым из пасти дракона. Он мрачно улыбнулся и похлопал по сумке, висящей у пояса:
        - Теперь не удастся.
        От Бьюли до Лаллиброха можно добраться за два дня. Это при хорошей погоде, крепких лошадях и с остановками только на еду, сон и гигиенические процедуры. Но, как это обычно случается, в шести милях от Бьюли одна лошадь захромала, снег сменился дождем, на дороге появились покрытые льдом проплешины, так что прошла почти целая неделя, пока мы, усталые, грязные и голодные, спустились с последнего холма и увидели хозяйский дом в Лаллиброхе.
        Мы были одни. Мурта ушел в Эдинбург вместе с молодым Саймоном и его людьми, чтобы выяснить, как обстоят дела в шотландской армии.
        Дом прочно стоял среди многочисленных надворных строений, такой же белый, как расчерченные снеговыми полосами поля, окружающие его. Мне живо вспомнилось, что я почувствовала, когда впервые увидела это место. Тогда оно предстало передо мной в сиянии прекрасного осеннего дня, а не так, как сейчас - сквозь снежную пелену холодного ветра. Но даже тогда он показался желанным прибежищем. Теперь же ощущение надежности и безмятежного спокойствия только усилилось: через низкие окна просачивался теплый свет, его легкая желтизна рассеивала глубокие сумерки раннего вечера.
        Ощущение приветливости этого дома еще более возросло, когда я, перешагнув порог, уловила соблазнительный запах жареного мяса и свежеиспеченного хлеба.
        - Ужин… - прошептал Джейми, закрыв глаза и вдыхая дразнящие ароматы. - Боже, я мог бы съесть целую лошадь.
        С его плаща падали тающие льдинки, оставляя на деревянном полу мокрые следы.
        - А я и думаю, что нам придется съесть одну из них, - заметила я, развязывая тесемки своего плаща и стряхивая снег с волос. - Те бедные создания, что ты сторговал в Киркимилле, едва шли.
        В доме услышали звук наших голосов; дверь отворилась, раздался топот маленьких ножек и крики радости - это юный Джейми увидел внизу своего тезку. Привлеченные шумом, появились другие обитатели дома, и не успели мы оглянуться, как оказались в окружении Дженни, маленькой Мэгги, Айена, миссис Крук и, сопровождаемые служанками, устремились в зал.
        - Как же я рада вас видеть, мои дорогие! - в третий раз повторила Дженни, вставая на цыпочки, чтобы поцеловать Джейми. - Судя по тому, что говорят об армии, мы не надеялись увидеть вас так скоро.
        - А как же люди? - спросил Айен. - Пришли с тобой или ты заглянул сюда ненадолго?
        - Пришли со мной? - удивленно повторил Джейми.
        Он как раз обнимал свою старшую племянницу, но, застигнутый врасплох вопросом зятя, тут же забыл о малышке. Та сердито дернула его за волосы, он пришел в себя, рассеянно поцеловал девочку и передал ее мне.
        - Что ты хочешь сказать, Айен? - требовательно спросил он. - Все люди должны были вернуться месяц назад. Кто-то еще не пришел?
        Я крепко держала маленькую Мэгги. Ужасное предчувствие овладело мной, когда я увидела, как исчезает улыбка с лица Айена.
        - Никто из них не вернулся, - медленно произнес он. На его длинном, добродушном лице, как и на лице Джейми, появилось выражение озабоченности. - С тех пор как они ушли с вами, мы ничего о них не слышали.
        Со двора, где Рэбби Макнаб возился с лошадьми, послышался крик. Джейми резко повернулся, открыл дверь и всмотрелся в снежную завесу.
        Заглянув ему через плечо, я увидела всадника, скачущего сквозь белую пелену. Рассмотреть лицо было невозможно, но разве спутаешь с кем-нибудь маленькую крепкую фигуру, по-обезьяньи вцепившуюся в седло. «Быстрый как молния», - говорил о нем Джейми, и он был прав. Совершить путешествие от Бьюли до Эдинбурга, а затем до Лаллиброха, и все это за неделю, - такое удается не каждому. Приближающимся всадником был Мурта, и не нужно было обладать даром провидения, чтобы догадаться: он везет плохие новости.
        Глава 42
        Примирение
        Бледный от гнева, Джейми с треском распахнул дверь утренней гостиной в Холируде. Эван Камерон вскочил на ноги, перевернув при этом чернильницу. Саймон Фрэзер, сын Ловата, сидевший по другую сторону стола, при появлении единокровного племянника высоко поднял густые черные брови.
        - Черт возьми! - воскликнул Эван, шаря в рукаве в поисках платка, дабы промокнуть чернила. - Что с вами, Фрэзер? О, доброе утро, миссис Фрэзер, - добавил он, увидев меня позади Джейми.
        - Где его высочество? - сурово спросил Джейми, не пускаясь в объяснения.
        - В Стирлингском замке, - ответил Камерон, потеряв надежду найти носовой платок. - Фрэзер, у вас нет какой-нибудь тряпки?
        - Будь она у меня, я бы удавил вас ею, - ответил Джейми.
        Он немного успокоился, узнав, что Карла нет в резиденции, но его губы были по-прежнему крепко сжаты.
        - Почему вы позволили держать моих людей в Толбуте? Я только что оттуда. Я не стал бы держать в таких условиях даже свиней. Вы же могли что-нибудь сделать - просто во имя милосердия?
        Камерон слегка покраснел, но его чистые карие глаза спокойно встретили взгляд Джейми.
        - Я пытался, - ответил он. - Я сказал его высочеству, что здесь какая-то ошибка - хотя какая ошибка: их нашли в тридцати милях от основной армии, и, кроме того, у принца не так много людей, чтобы он мог обойтись без них. Только поэтому он не отдал приказ повесить их тут же, на месте.
        По мере того как шок от неожиданного вторжения Джейми проходил, Камерон начинал закипать.
        - О боже, человече, это же преступление - дезертировать во время войны!
        - Неужели? - скептически заметил Джейми.
        Он коротко кивнул молодому Саймону и, прежде чем сесть, пододвинул мне кресло.
        - А как насчет ваших людей, Эван, тех двадцати, что сбежали? Вы уже приказали их повесить? А может, таких дезертиров теперь человек сорок?
        Камерон покраснел еще больше и сосредоточился на промокании чернил тряпкой, которую протянул ему Саймон.
        - Их ведь не схватили, - пробормотал он наконец.
        Камерон взглянул на Джейми, его лицо стало серьезным.
        - Отправляйтесь к его высочеству в Стирлинг, - посоветовал он. - Принц был в ярости, когда услышал о дезертирстве, но, в конце концов, вы же поехали в Бьюли по его приказу и поэтому ваши люди остались без присмотра. Разве не так? И кроме того, Джейми, он всегда хорошо к вам относился, называл своим другом. Так что, возможно, он и простит ваших людей, если вы за них попросите.
        Подняв мокрую от чернил тряпку, он с сомнением посмотрел на нее, пробормотал извинение и вышел, чтобы выбросить ее, а точнее - избавиться от Джейми.
        Джейми, развалясь, сидел в кресле, его дыхание с шумом вырывалось сквозь стиснутые зубы, взгляд был устремлен на небольшой гобелен на стене, изображавший Карла в военном мундире. Два согнутых пальца правой руки медленно постукивали по столу. Джейми пребывал в таком состоянии с тех пор, как Мурта сообщил ему, что тридцать человек из его отряда схвачены по обвинению в дезертирстве, брошены в печально известную эдинбургскую тюрьму Толбут и приговорены к смерти.
        Я-то не думала, что Карл приведет приговор в исполнение. Как заметил Эван Камерон, шотландская армия испытывала острую нужду в людях. Вторжение в Англию, о котором он так много говорил, и поддержка английского сельского населения, на которую он рассчитывал, - ничего с этим не получилось. И еще одно соображение. Казнить людей Джейми в его отсутствие было бы актом политического безумия и таким предательством, о котором даже Карл Стюарт не мог помыслить.
        Нет, я была уверена, что Камерон прав и людей в конце концов отпустят. Конечно, Джейми тоже понимал это, хотя вряд ли находил в этом утешение: он хотел уберечь своих людей от опасностей гибельной войны, а они, повинуясь его приказу, оказались в одной из самых страшных тюрем Шотландии, заклейменные как трусы и под угрозой позорной смерти через повешение.
        Вот этим, вместе с перспективой оставить своих людей еще на какое-то время в темном зловонном заточении, а также необходимостью унижаться перед Стюартом и объяснялось мрачное выражение его лица - у него был вид человека, проглотившего за завтраком толченое стекло.
        Молодой Саймон тоже молчал, в глубокой задумчивости наморщив лоб.
        - Я поеду с тобой к его высочеству, - неожиданно сказал он.
        - Ты? - Джейми с удивлением взглянул на своего единокровного дядю, его глаза сузились. - Для чего?
        Саймон криво усмехнулся:
        - В конце концов, кровь есть кровь. Или ты думаешь, что я, как отец, хочу присвоить твоих людей?
        - А разве не так?
        - Я бы мог их присвоить, - откровенно признался Саймон-младший, - если бы от этого мне была какая-нибудь польза. Но в данном случае, я думаю, будет больше хлопот. У меня нет желания воевать с Маккензи или с тобой, племянничек, - добавил он с широкой ухмылкой. - Может, Лаллиброх и богатое поместье, но оно далеко от Бьюли, и будет дьявольски трудно удержать его - что по суду, что силой. Я говорил об этом отцу, но он ведь слышит только себя.
        Молодой человек тряхнул головой и прикрепил к поясу меч.
        - Лучше, вероятно, воссоединиться с армией, и, если эта армия собирается сражаться, как тогда под Престоном, им потребуются все до единого. Я еду с тобой, - твердо заявил он.
        Джейми кивнул, медленная улыбка озарила его лицо.
        - Ну, тогда спасибо, Саймон. Ты будешь очень полезен.
        Саймон кивнул.
        - Ладно. Было бы полезно попросить Дугала Маккензи замолвить за тебя словечко. Он сейчас как раз в Эдинбурге.
        - Дугала Маккензи? - Джейми вопросительно вскинул брови. - Конечно, это не повредило бы, но…
        - Не повредило? Нет, вы только послушайте его… Да этот Маккензи - ближайший друг принца Чарли.
        Саймон развалился в кресле, насмешливо глядя на своего единокровного племянника.
        - Почему? Что, скажите на милость, он сделал? - удивилась я. - Дугал привел Стюарту двести пятьдесят вооруженных людей, но вклад других предводителей кланов не меньше.
        - Десять тысяч фунтов, - произнес Саймон, смакуя каждое слово. - Десять тысяч фунтов в прекрасных полновесных стерлингах положил Дугал Маккензи к ногам своего сюзерена. И это, конечно, не осталось незамеченным, - сухо добавил он; от его ленивой позы не осталось и следа. - Камерон только что говорил мне: те деньги, что Карл получил от испанцев, уже кончились, а от английских сторонников, на которых он рассчитывал, поступает чертовски мало. Так что десять тысяч Дугала помогут в течение по меньшей мере нескольких недель снабжать армию продовольствием и оружием. А там, глядишь, подоспеет помощь из Франции.
        Поняв наконец, что действия его безрассудного кузена являются прекрасным отвлекающим маневром, удобным для него, Луи с неохотой согласился выделить Карлу кое-какие деньги. Однако с тех пор прошло немало времени.
        Я с удивлением взглянула на Джейми, на его лице отразилось такое же удивление. Где, скажите на милость, Дугал Маккензи мог достать эти десять тысяч? И вдруг я вспомнила, что раньше слышала эту цифру - в яме для воров в Крэйнсмуире, где провела три бесконечных дня и три ночи в ожидании приговора по обвинению в колдовстве.
        - Джейлис Дункан!
        Я вся похолодела при воспоминании о той беседе в непроглядной тьме грязной ямы, когда моим собеседником был только голос. В гостиной было тепло, но я потуже запахнула на себе плащ.
        «Я выпотрошила его на десять тысяч фунтов, - говорила Джейлис, похваляясь кражей, которую она совершила, подделав подпись своего мужа. Артур Дункан, которого она отравила, был налоговым инспектором края. - Десять тысяч фунтов для якобитов. Когда начнется восстание, я буду знать, что помогла им».
        - Она украла их, - сказала я, чувствуя, как задрожали руки при мысли о Джейлис Дункан, обвиненной в колдовстве и принявшей мучительную смерть под ветками рябинового дерева.
        Джейлис Дункан, которая перед смертью успела родить ребенка своему возлюбленному - Дугалу Маккензи.
        - Значит, она украла их и отдала Дугалу или он сам забрал их у нее, не говоря, куда они пойдут. - Взволнованная, я поднялась с места и зашагала взад-вперед перед огнем. - Негодяй! Так вот чем он занимался в Париже два года назад!
        - Чем?
        Джейми, нахмурившись, смотрел на меня, Саймон сидел открыв рот.
        - Устанавливал связь с Карлом Стюартом. Он навещал его, чтобы выведать, действительно ли тот планирует восстание. Возможно, он уже тогда пообещал ему деньги, поэтому-то Карл и рискнул отправиться в Шотландию - на деньги Джейлис Дункан. Но пока Колум был жив, Дугал не мог открыто передать деньги Карлу: Колум начал бы задавать вопросы. Он был слишком честным человеком, чтобы пользоваться ворованными деньгами, не важно, кто и когда их украл.
        - Понятно, - проговорил Джейми, в задумчивости опустив глаза. - Но сейчас Колум мертв, а Дугал Маккензи - фаворит принца.
        - Говорю же тебе, для тебя это очень выгодно, - заключил Саймон, раздраженный разговорами о неизвестных ему людях и делах, из которых он и половины не понял. - Разыщи его, в это время он, вероятно, в пабе «Уорлд Энд».
        - Ты думаешь, он захочет говорить о тебе с принцем? - встревоженно спросила я Джейми.
        Какое-то время Дугал был приемным отцом Джейми, но с тех пор их отношения, конечно, изменились. Он мог не захотеть рисковать своим авторитетом у принца, выступая в защиту кучки трусов и дезертиров.
        Но Молодой Лис явно унаследовал хитрость и сообразительность своего отца.
        - Маккензи не хотят терять Лаллиброх, верно? И если он подумает, что отец и я пытаемся наложить лапу на эти земли, он уж постарается помочь тебе вернуть твоих людей. Когда война окончится, ему будет куда дороже бороться с нами за эти земли, чем помочь тебе сейчас.
        Покусывая верхнюю губу, он, довольный, кивал, раздумывая о дальнейшем развитии событий.
        - Я войду перед тобой и помашу у него перед носом копией отцовского списка. Тут появишься ты и скажешь, что скорее согласишься увидеть меня в аду, чем отдашь мне своих людей, и потом мы все вместе отправимся в Стирлинг.
        - Я всегда считала, что не случайно Scot[38 - Scot - по-английски «шотландец»; plot - «заговор».] рифмуется с plot.
        - Что? - Мужчины с удивлением посмотрели на меня.
        - Ничего, - покачала я головой. - Просто голос крови.
        Я осталась в Эдинбурге, а Джейми и его дядя-соперник отправились к принцу утрясать свои дела. Я могла бы остановиться в Холируде, но нашла себе жилище в одном из переулков над Канонгейтом. Это была тесная, сырая комнатенка, но я проводила в ней не много времени.
        Узники Толбута не могли оттуда выйти, но ничто не мешало посетителям навещать их. Фергюс и я приходили в тюрьму каждый день и за небольшую взятку передавали людям из Лаллиброха пищу и лекарства. Теоретически разговаривать с заключенными один на один не разрешалось, но, смазав соответствующим образом тюремный механизм, мне удалось два или три раза поговорить с кузнецом Россом наедине.
        - Это моя вина, леди, - сразу сказал он, едва увидев меня. - Нужно было уходить маленькими группами, по три-четыре человека, а не вместе, как это сделали мы. Но я боялся растерять людей - ведь большинство из них никогда не удалялись от своей деревни более чем на пять миль.
        - Не вините себя, - успокаивала я его. - Судя по тому, что мне известно, это чистая случайность, вам просто не повезло. Не волнуйтесь, Джейми отправился в Стирлинг к принцу. Скоро он освободит вас.
        Кузнец кивнул и усталым движением руки пригладил волосы. Ничто в этом грязном, нечесаном человеке не напоминало того крепкого, уверенного в себе мастерового, каким он был несколько месяцев назад. И все же он улыбнулся мне и поблагодарил за еду.
        - Если бы не вы, - признался он, - нам бы худо пришлось. Здесь дают немного помоев, и все. Как вы думаете, миледи… - Он замялся. - Вы не смогли бы достать несколько одеял? Я бы не просил, но у четырех наших лихорадка, и…
        - Постараюсь, - ответила я.
        Я вышла из тюрьмы, размышляя, как же мне это сделать. Основная армия ушла на юг - завоевывать Англию, но Эдинбург все еще оставался оккупированным городом. Солдаты, лорды, прихлебатели всех мастей постоянно приезжали и уезжали из города, и потому товаров было мало и они были дороги. Одеяла и теплую одежду найти можно, но стоили они кучу денег, а в моем кошельке оставалось ровно десять шиллингов.
        Был в Эдинбурге один банкир, мистер Уотерфорд, который в прошлом вел кое-какие дела с Лаллиброхом, но несколько месяцев назад Джейми, боясь, что банковские вклады могут быть захвачены королем, изъял их из банка. Деньги были обращены в золото, часть его переправили Джареду во Францию на хранение, часть спрятали в доме. И то и другое было сейчас одинаково недосягаемо.
        Я остановилась на булыжной мостовой, чтобы подумать. Меня толкали со всех сторон, а я стояла и размышляла. Денег у меня нет, но есть несколько ценных вещей. Горный хрусталь, который Раймон дал мне в Париже. Сам камень большой ценности не имел, другое дело - оправа и цепочка. Мои обручальные кольца… Нет, с ними я расставаться не хочу, даже на время. Но вот жемчуг… Я сунула руку в карман и нащупала изнутри жемчужное ожерелье, которое я зашила в шов юбки, - его подарил мне Джейми в день свадьбы.
        Маленькие, неправильной формы речные жемчужины, гладкие и тяжелые, перекатывались под моими пальцами.
        Не столь дорогое, как восточный жемчуг, это было все же прекрасное ожерелье с ажурными золотыми колечками между бусинками. Оно принадлежало матери Джейми, Элен. Я подумала - вероятно, ей было бы приятно узнать, что оно сослужило добрую службу ее людям.
        - Пять фунтов, - твердо сказала я. - Оно стоит десять, я могла бы получить шесть, если бы потрудилась подняться вверх по холму до следующего магазина.
        Я не имела понятия, так это или нет, но сделала движение, будто собиралась забрать ожерелье с прилавка и покинуть лавку ростовщика. Ростовщик, мистер Сэмюэлс, быстро прикрыл рукой ожерелье. Его торопливость подсказала мне, что начинать следовало с шести фунтов.
        - Ладно, три фунта десять шиллингов, - сказал ростовщик. - Конечно, я пущу по миру свою семью, но ради такой прелестной леди, как вы…
        Маленький звоночек над дверью позади меня звякнул, дверь открылась, послышался звук торопливых шагов по стертым доскам.
        - Извините меня, - прозвучал девичий голосок, и я обернулась, забыв об ожерелье. Тень от лампы ростовщика упала на лицо Мэри Хоукинс.
        За последний год она подросла и пополнела. В ее манерах появилась особая женственность и достоинство, но она все еще была очень молода. Мэри заморгала и тут же бросилась ко мне с радостным криком; ее меховой воротник защекотал мой нос, когда она крепко обняла меня.
        - Что ты здесь делаешь? - спросила я, высвободившись наконец из ее объятий.
        - Здесь живет п-папина сестра, - объяснила она. - Я гощу у нее. Или вы имеете в виду, что я делаю здесь?
        Она обвела рукой темное помещение мистера Сэмюэлса.
        - И это тоже, - сказала я. - Но подожди немного.
        Я повернулась к ростовщику:
        - Четыре с половиной фунта, или я поднимаюсь на холм. Решайте скорее, мне некогда.
        Ворча себе под нос, мистер Сэмюэлс потянулся к ящичку под прилавком, а я повернулась к Мэри.
        - Мне нужно купить несколько одеял. Ты пойдешь со мной?
        Мэри выглянула на улицу: там стоял слуга в ливрее, явно поджидая ее.
        - Да, если потом ты пойдешь со мной. О Клэр, я так рада видеть тебя! Он п-прислал мне записку, - сообщила Мэри, когда мы спускались с холма. - Алекс. Друг принес мне от него письмо.
        При упоминании его имени ее лицо просветлело, но маленькая складочка между бровями не разгладилась.
        - Когда я узнала, что он в Эдинбурге, я попросила папу отпустить меня навестить тетю Милдред. Он не воз-зражал, - с горечью добавила она. - Ему было больно с-смотреть на меня после всего, что случилось в Париже. Он с радостью отпустил меня из дома.
        - Значит, ты видела Алекса?
        Мне было интересно, как идут дела у молодого викария с тех пор, как я в последний раз виделась с ним. И было так же любопытно узнать, как он осмелился написать Мэри.
        - Да. Но он не просил меня приходить, - торопливо добавила она. - Я с-сама пошла к нему.
        Ее подбородок гордо поднялся, но голос слегка дрожал.
        - Он… он не написал бы мне, но он думает, что умирает, и х-хотел, чтобы я… з-знала…
        Я обняла ее за плечи и быстро увлекла в один из переулков, подальше от людского потока.
        - Все в порядке, - говорила я, беспомощно поглаживая ее и зная: что бы я ни сделала, все будет напрасно. - Ты пришла, увиделась с ним, и это самое главное.
        Мэри молча кивнула и высморкалась.
        - Да, - произнесла она наконец хриплым голосом. - У нас было… два месяца. Я п-постоянно повторяю себе, что у нас было больше, чем у других людей… Два месяца с-счастья, но мы потеряли… так много времени, Клэр, а… его уже не вернуть!
        - Да, - тихо сказала я. - Для такой любви, как ваша, не хватит и целой жизни.
        Внезапно я ощутила острый приступ тоски - где он, Джейми, и что с ним сейчас?
        Немного успокоившись, Мэри схватила меня за рукав.
        - Клэр, ты сходишь к нему со мной? Я знаю, надежды почти нет… - Ее голос дрогнул, но, сделав над собой усилие, она продолжила: - Но может быть, ты сможешь помочь… хоть чем-нибудь.
        Она поймала мой взгляд, брошенный на слугу, стоявшего с отсутствующим видом в конце переулка.
        - Я плачу ему, - просто сказала она. - Моя тетя думает, что я к-каждый день в полдень хожу на прогулку. Так ты пойдешь со мной?
        - Да, конечно.
        Я посмотрела вдаль, отмечая уровень солнца над холмами за городскими зданиями. Через час будет темно. Мне хотелось доставить в тюрьму теплые одеяла еще до того, как наступившая ночь сделает сырые каменные стены тюрьмы еще холоднее. Приняв неожиданное решение, я повернулась к Фергюсу, который терпеливо стоял рядом со мной, с интересом разглядывая Мэри. Возвратившись в Эдинбург вместе с остальными людьми из Лаллиброха, он избежал заключения благодаря своему французскому гражданству и выжил, только обратившись к своей прежней профессии. Он бродил вокруг Толбута, передавая крохи еды, которые ему удавалось раздобыть, своим товарищам. Там я его и нашла.
        - Возьми эти деньги, - сказала я, вручая ему кошелек, - и найди Мурту. Скажи ему, чтобы он на все деньги купил одеял и передал их тюремщику. Он уже получил от меня мзду, но на всякий случай пусть Мурта попридержит для него несколько шиллингов.
        - Но, мадам, - запротестовал он, - я обещал милорду, что никогда не оставлю вас одну…
        - Милорда здесь нет, - твердо заявила я, - поэтому слушай меня.
        Он посмотрел сначала на меня, потом на Мэри, очевидно, решил, что она представляет для меня меньшую опасность, чем я для него, и пожал плечами, что-то бормоча по-французски о женском упрямстве.
        Маленькая комната на самом верху значительно изменилась со времени моего последнего посещения. Она была не просто чистой - каждая горизонтальная поверхность блестела, как отполированная. В шкафу была еда, на кровати стеганое одеяло и масса всевозможных мелочей для удобства больного. По дороге Мэри рассказала мне, что она потихоньку закладывает драгоценности своей матери, чтобы создать максимум удобств для Алекса Рэндолла.
        Деньги могут не все, но лицо Алекса засияло, когда в комнату вошла Мэри. Казалось, болезнь на время отступила.
        - Я привела Клэр, любимый.
        Мэри бросила плащ на стул и опустилась на колени рядом с ним, взяв его худые с голубыми прожилками руки в свои.
        - Миссис Фрэзер. - Его голос был тихим, почти беззвучным, хотя он улыбался мне. - Так приятно снова увидеть дружеское лицо.
        - И мне тоже.
        Я улыбнулась ему, машинально отметив слабый пульс у горла и прозрачность кожи. Последние остатки жизни, еще не покинувшей хрупкое тело, сосредоточились в глазах - они были теплые и нежные.
        Не имея лекарств, я ничего не могла сделать, но все же тщательно осмотрела его, после чего он устало откинулся на подушки; губы слегка посинели от усталости. Скрывая свое беспокойство, я пообещала прийти на следующий день и принести лекарства, чтобы он мог лучше спать. Он едва замечал мои старания - все его внимание было обращено на Мэри; взволнованная, она сидела рядом с ним и держала за руку. Я заметила, как она посмотрела на окно, за которым быстро угасал день, и поняла ее озабоченность - ей предстояло вернуться к тетке до наступления ночи.
        - Мне нужно идти, - сказала я Алексу со всей тактичностью, на какую была способна, - мне хотелось дать им возможность побыть вдвоем эти несколько драгоценных минут.
        Он перевел взгляд с меня на Мэри, затем благодарно улыбнулся мне.
        - Да благословит вас Бог, миссис Фрэзер, - сказал он.
        - Увидимся завтра, - сказала я и ушла, от души надеясь, что так и будет.
        В течение следующих нескольких дней я была очень занята. Все оружие наших людей было, конечно, конфисковано при аресте, и я изо всех сил старалась вернуть его, прибегая, при необходимости, к запугиванию и подкупу, к угрозам и улыбкам. Я заложила несколько брошей, что подарил мне Джаред при расставании, и купила людям из Лаллиброха еды, чтобы они питались не хуже, чем в армии, - впрочем, довольно скудно.
        Я договорилась о том, чтобы меня пропускали в камеры, и лечила арестованных от различных заболеваний, спектр которых был очень широк - от цинги и недоедания до ангины, обморожения, артритов и различных болезней дыхательных путей.
        Я обошла всех военачальников и лордов, которые еще оставались в Эдинбурге - их было немного - и которые могли быть полезны Джейми в случае, если его визит в Стирлинг окажется безуспешным. Я не надеялась, что это поможет, но считала нужным сделать все, что в моих силах.
        И среди всех забот этих дней я выкраивала время, чтобы раз в день навестить Алекса Рэндолла. Мне с трудом удавалось заглядывать к нему по утрам, чтобы не занимать те часы, которые он мог провести с Мэри. Алекс спал мало, и даже этот сон был болезненным. Естественно, что по утрам он чувствовал усталость и был раздражен, говорить ему не хотелось, но он всегда приветливо улыбался мне. Я приносила ему питье - легкую смесь мяты и лаванды с несколькими каплями макового сиропа. Это давало ему возможность поспать несколько часов, и, когда Мэри приходила к нему днем, он чувствовал себя отдохнувшим.
        Кроме меня и Мэри, я не видела у Алекса никаких посетителей. Поэтому, подойдя однажды утром к дверям его комнаты и услышав за ней голоса, очень удивилась.
        Коротко постучав один раз - наш условный стук, - я открыла дверь и вошла. Джонатан Рэндолл, одетый в алую капитанскую форму, сидел у постели своего брата. При моем появлении он встал и вежливо, но холодно поклонился.
        - Мадам, - сказал он.
        - Капитан, - откликнулась я.
        Мы неловко стояли посреди комнаты, глядя друг на друга и не зная, что сказать.
        - Джонни, - прозвучал хриплый голос Алекса.
        В нем слышалась просительная и в то же время требовательная нотка, и Джонатан, уловив это, раздраженно пожал плечами.
        - Мой брат вызвал меня, чтобы я сообщил вам кое-какие новости, - проговорил он, едва разжимая губы.
        В это утро на нем не было парика. С темными, стянутыми сзади волосами, он поразительно напоминал своего брата. Бледный и хрупкий Алекс казался призраком Джонатана.
        - Вы и мистер Фрэзер были добры к моей Мэри, - сказал Алекс, поворачиваясь на бок, чтобы видеть меня. - И ко мне тоже. Я… знал о вашем договоре с моим братом, - его бледные щеки слегка порозовели, - но я знаю также, что вы и ваш муж сделали для Мэри… в Париже.
        Он облизал губы, сухие и потрескавшиеся от постоянной жары в комнате.
        - Я думал, вам нужно услышать новость, которую Джонни привез вчера из замка.
        Джек Рэндолл смотрел на меня с неприязнью, но он привык держать свое слово.
        - Итак, на посту командующего Холи сменил Коупа, как я и предсказывал вам раньше, - начал Рэндолл. - У Холи есть некий дар лидерства, он пользуется слепым доверием людей, находящихся под его командованием. Возможно, это сыграло большую роль, чем артиллерия Коупа.
        Джек нетерпеливо передернул плечами.
        - Как бы то ни было, генерал Холи направлен на север, чтобы захватить Стирлингский замок.
        - Значит, все-таки он, - вслух подумала я. - А какое у него войско?
        Рэндолл коротко кивнул.
        - В настоящий момент у него восемь тысяч, из них тысяча триста - кавалеристы. Кроме того, он со дня на день ожидает шесть тысяч гессенцев. - Джек нахмурился, размышляя. - Я слышал также, что глава клана Кэмпбелл посылает в помощь Холи тысячу человек, но я не знаю, насколько надежна эта информация.
        - Понятно.
        Это было серьезно. В шотландской армии в настоящее время насчитывалось от тысячи до двух тысяч человек. Без тех подкреплений, прибытия которых Холи пока еще только ждет, они смогут выстоять. Ждать, пока подойдут гессенцы и солдаты Кэмпбелла, - сущее безумие, не говоря уже о том, что шотландцы гораздо лучше атакуют, чем защищаются. Поэтому необходимо, чтобы эта новость дошла до лорда Джорджа Муррея как можно быстрее.
        Голос Джека Рэндолла прервал мои размышления.
        - Прощайте, мадам, - как всегда официально, произнес он, на застывшем красивом лице не дрогнул ни один мускул, он поклонился мне и вышел.
        - Спасибо, - сказала я Алексу Рэндоллу, ожидая, пока Джонатан спустится по узкой крутой лестнице, чтобы уйти самой. - Эти сведения мне очень пригодятся.
        Он кивнул. Темные круги под глазами свидетельствовали о еще одной бессонной ночи.
        - Пожалуйста, - просто сказал он, - может быть, вы оставите мне какое-нибудь лекарство? Думаю, некоторое время я вас не увижу.
        Я замерла, пораженная его предположением - неужели мне придется самой отправляться в Стирлинг?
        - Не знаю, - ответила я. - Но лекарство я вам оставлю.
        Я медленно шла в свое жилище, мысли лихорадочно кружились в голове. Совершенно ясно, что я должна обо всем сообщить Джейми. И немедленно. Это я поручу Мурте. Я знала, Джейми мне, конечно, поверит, если я напишу ему записку. Но сумеет ли он убедить лорда Джорджа, графа Перта или других армейских командующих?
        Я не могла сказать им, откуда у меня эти сведения. А поверят ли армейские командиры ничем не подтвержденным словам женщины? Даже если молва приписывает этой женщине сверхъестественные возможности? Вдруг я вспомнила Мэйзри и вздрогнула.
        «Это проклятие», - сказала она.
        Да, это так, но что же тогда делать?
        «Ведь мне не дано никакой силы. Хотя я могу промолчать, не сказав то, что мне известно».
        И это тоже сила. Но я не рискну ею воспользоваться.
        К моему удивлению, дверь моей маленькой комнаты была открыта, оттуда слышались голоса, звон и лязг оружия. К этому времени у меня под кроватью образовался целый склад оружия, около очага лежала груда мечей и секир, на полу буквально не осталось места - только маленький квадрат, на котором Фергюс расстилал свое одеяло.
        Я стояла на лестнице, пораженная представшей моим глазам картиной. Мурта, стоя на кровати, наблюдал за раздачей оружия людям из Лаллиброха, до отказа заполнившим комнату.
        - Мадам!
        Я повернулась на крик и увидела у своего локтя Фергюса, с широкой ухмылкой на болезненном лице.
        - Мадам! Разве не чудо? Милорд получил прощение своим людям - сегодня утром явился посыльный из Стирлинга с приказом освободить их и двигаться в Стирлинг в распоряжение милорда!
        Я крепко обняла его и тоже улыбнулась.
        - Это действительно чудесно, Фергюс.
        Еще несколько человек заметили меня и стали поворачиваться, улыбаясь и дергая друг друга за рукава. Маленькую комнату заполнили радостные возгласы. Мурта, возвышавшийся на кровати, словно король гномов на грибе-поганке, тоже увидел меня и улыбнулся - при этом улыбка совершенно изменила его лицо, сделала просто неузнаваемым.
        - Людей поведет мистер Мурта? - спросил Фергюс.
        Он тоже получил оружие - короткий меч - и во время разговора то и дело вытаскивал его из ножен и вкладывал обратно, видимо для практики.
        Я встретилась взглядом с Муртой и покачала головой. В конце концов, подумала я, если Дженни Камерон могла привести в Гленфиннан отряд людей своего брата, то почему бы и мне не отправиться в Стирлинг с отрядом моего мужа? И пусть тогда лорд Джордж и его высочество попробуют пренебречь моим сообщением, доставленным мною лично!
        - Нет! - сказала я. - Людей поведу я.
        Глава 43
        Фолкеркский холм
        В темноте вокруг меня были мужчины, всюду, со всех сторон. Рядом со мной шел волынщик. Я слышала поскрипывание сумки у него под мышкой и видела очертания труб волынки за его спиной. Они шевелились в такт шагам, и казалось, что он несет за спиной маленькое дрожащее животное.
        Я знала его, человека по имени Лабриан Маклин. Волынщики кланов по очереди возвещали о начале нового дня в Стирлинге; волынщик расхаживал по лагерю точным, размеренным шагом, и звуки его инструмента, отражаясь от полотняных палаток, возвещали о начале нового дня.
        Вечером тоже ходил волынщик; он медленно шел по двору, лагерь замирал, прислушиваясь, стихали голоса, и солнечный свет мерк на стенах палаток. Высокие жалобные звуки будили тени на болотах, и, когда волынщик завершал свою работу, наступала ночь.
        И утром и вечером Лабриан Маклин играл с закрытыми глазами, медленно вышагивая по двору: локоть крепко прижимает сумку, пальцы любовно пробегают по трубке. Несмотря на холод, я просиживала иногда целыми вечерами, слушая звуки, которые проникали в самое сердце.
        Существуют маленькие ирландские волынки, их используют в закрытых помещениях, и большие северные волынки, на которых играют на свежем воздухе - побудку, обращение к различным кланам или призыв к битве. Маклин играл на северной волынке, расхаживая туда-сюда с крепко зажмуренными глазами.
        Однажды вечером, дождавшись, пока замрет последняя щемящая нота, я встала и пошла рядом с ним; он прошел через ворота Стирлингского замка, кивнув одному из стражников.
        - Добрый вечер, миссис, - сказал он.
        Голос был мягок, в глазах, теперь широко открытых, еще таилась нежность, разбуженная только что отзвучавшей музыкой.
        - Добрый вечер, Маклин, - поздоровалась я. - Все хочу спросить тебя: почему ты играешь с закрытыми глазами?
        Он улыбнулся, почесал голову, но с готовностью ответил:
        - Думаю, потому, что играть меня учил мой дедушка, а он был слепой. Когда я играю, то так и вижу его перед собой: шагает по берегу моря, борода развевается на ветру, слепые глаза зажмурены, потому что ветер бросает ему в лицо колючий песок. Он прислушивается к звукам волынки, которые отражаются от крутых горных склонов, - эхо помогает ему безошибочно находить дорогу.
        - Значит, ты видишь его и, как и он, играешь скалам и морю? Откуда ты, Маклин? - спросила я.
        У него был низкий голос, в его речи слышалось много свистящих звуков, даже больше, чем у северных шотландцев.
        - Я из Шетланда, миссис, - ответил он, причем последнее слово прозвучало почти как «Зетланда». - Это далеко отсюда.
        Он снова улыбнулся мне и поклонился, потому что мы подошли к домам для гостей, куда мне нужно было повернуть.
        - А вы, я думаю, прошли еще больше, миссис?
        - Верно, - сказала я. - Спокойной ночи, Маклин.
        Ближе к концу этой недели я подумала, что его умение играть вслепую может здорово помочь ему здесь, в темноте. Двигающаяся колонна мужчин производит немало шума, даже если они идут очень тихо, но я надеялась, что завывание все усиливающегося ветра заглушит звук их шагов. Ночь была безлунной, но на небе светлели легкие облака, шел дождь со снегом, стягивая холодом мои щеки.
        Солдаты северошотландской армии передвигались небольшими группами по десять-двадцать человек, то спускаясь в низины, то преодолевая вырастающие перед ними холмы, которые земля, будто нарочно, выбрасывала то тут, то там, не говоря уже о купах лиственниц и ольхи, которые словно перемещались в темноте. Мои сведения подтвердились; шпионы Эвана Камерона тоже доложили о передвижении Холи, и сейчас шотландская армия готовилась встретить его где-нибудь южнее Стирлингского замка.
        Джейми отказался от мысли отослать меня обратно. Я пообещала держаться в стороне, хотя, если начнется сражение, армейские врачи должны быть под рукой. По тому, как он вскидывал вверх голову, я могла судить, смотрит ли он на своих людей или разглядывает открывающуюся перед ним перспективу. Он сидел на Донасе так высоко, что его тень была видна даже в темноте. Вот он поднял руку - два маленьких силуэта оторвались от шагающей массы и приблизились к его стремени. Последовал короткий разговор шепотом, после чего он выпрямился и повернулся ко мне:
        - Разведчики донесли, что нас заметили. Английские гонцы спешат предупредить генерала Холи. Медлить больше нельзя. Я возьму своих людей, обойду войска Дугала и стану на дальней стороне Фолкеркского холма. Оттуда мы спустимся вниз, а Маккензи тем временем подойдет с запада. Слева от тебя, примерно в четверти мили, на вершине холма находится маленькая церковь. Это твое место, англичаночка. Немедленно скачи туда и там оставайся.
        Он ощупью нашел мои руки и сжал их.
        - Я приеду за тобой, как только смогу, а если не смогу, то пришлю Мурту. Если дела пойдут плохо, иди в церковь и проси убежища. Больше я ничего не могу придумать.
        - Обо мне не беспокойся, - сказала я.
        Губы у меня будто застыли, я дрожала, но старалась, чтобы Джейми этого не заметил. Я не стала говорить: «Будь осторожен» - и ограничилась тем, что коснулась его щеки, холодной и твердой, как металл, и пригладила волосы, гладкие, словно шкура оленя.
        Я натянула поводья и свернула налево, медленно прокладывая путь среди потока людей. Жеребец, обеспокоенный царящей вокруг суматохой, задрал голову и зафыркал, приплясывая подо мной. Я резко осадила его, как учил меня Джейми, так что земля вздыбилась под копытами коня. Я оглянулась, но Джейми уже исчез в ночи. Мне ничего не оставалось, как отправиться на поиски церкви. Задача не из легких - вокруг стояла кромешная тьма.
        Церковь - небольшое здание с каменными стенами и соломенной крышей - была похожа на съежившееся животное, прижавшееся к склону холма. Я почувствовала свое внутреннее родство с ней. Отсюда были видны английские наблюдательные посты, сквозь снежную пелену слабо мерцали огни костров, в отдалении слышались голоса, то ли шотландские, то ли английские - отсюда не разобрать.
        Затем раздался звук волынки - пронзительный жуткий вопль в бушующей непогоде. И тут же с различных точек холма послышались беспорядочные крики.
        Я сразу представила себе волынщиков, раздувающих свои мехи, - их высоко вздымающуюся грудь и посиневшие губы, крепко прижатые к трубке; сведенные от холода пальцы превращают вдуваемый воздух в мелодию.
        Я почти физически чувствовала сопротивление кожаного мешка, теплого и гибкого под пледом, неохотно пробуждающегося, но неожиданно оживающего и становящегося частью тела волынщика, его третьим легким, которое дышит вместо него. Ветер уносит это дыхание, а крики соплеменников, звучащие вокруг, словно наполняют мехи новой силой.
        Теперь крики стали громче, они долетали волнами, вместе с ветром, который, меняя направление, швырял в меня снег, смешанный с дождем. Здесь не было никакого укрытия, не было даже деревьев, которые смиряли бы стихию. Мой жеребец повернул чуть в сторону, против ветра и опустил голову, его грива с примерзшими к ней льдинками хлестала меня по лицу.
        Церковь - мое прибежище от непогоды, а также от англичан. Я широко распахнула дверь, дернула коня за уздечку и повела его за собой.
        Внутри было темно, лишь возле алтаря смутно виднелось оконце из промасленной кожи. По сравнению с тем, что творилось снаружи, здесь было тепло, но от застоявшегося запаха пота я чуть не задохнулась. В церкви не было ничего, кроме небольшой раки с мощами в стене и самого алтаря. Привязать лошадь было некуда. Испуганный сильным человеческим запахом, жеребец стоял тихо, лишь изредка фыркая и беспокойно перебирая ногами. Не спуская с него глаз, я вернулась к двери и выглянула наружу.
        Я не знала, что происходит на Фолкеркском холме. То там, то здесь возникали всполохи от ружейных выстрелов. Временами слышался слабый звон металла и редкие хлопки взрывов. Раздавались крики раненых, пронзительные, как скрип волынки, совсем не похожие на гэльские голоса. Потом ветер менял направление, и я ничего не слышала, хотя воображала, что слышу голоса в этом вое непогоды за церковными стенами.
        Я не видела битвы при Престонпансе; подсознательно привыкнув к осторожным перемещениям огромных армий, вооруженных танками и орудиями, я не понимала, как быстро все меняется при рукопашном бое на небольшом пространстве и с применением легкого оружия.
        Совсем рядом со мной раздался крик: «Тулах ард!» - боевой клич клана Маккензи. Оглушенная воем ветра, я не слышала, как солдаты поднимались по холму. Видимо, часть воинов Дугала была оттеснена в направлении моего убежища. Я быстро нырнула обратно в церковь, но дверь не закрыла, чтобы иметь возможность выглядывать.
        Небольшая группа беглецов поднималась на холм. Судя по речи и внешнему виду - пледы, бороды, развевающиеся на ветру волосы, - это были шотландцы; подгоняемые ветром, они казались темными облаками на травянистом склоне холма.
        Когда первый из них ворвался в дверь, я отпрыгнула в глубь церкви. Было темно, я не видела лица, но узнала его голос, когда он ткнулся головой в моего жеребца и закричал:
        - Боже!
        - Уилли! - закричала я в ответ. - Уилли Коултер!
        - О славный Иисусе! Кто это?
        Я не успела ответить, как дверь широко распахнулась, ударившись о стену, и еще две черные фигуры ввалились в маленькую церковь. Испуганный этим шумным вторжением, жеребец заржал, вскинув в воздух передние копыта. Среди вновь прибывших началась паника: они-то считали, что церковь пуста, и теперь были совершенно огорошены.
        Вошли еще несколько человек, и переполох усилился, теперь я отказалась от мысли успокоить лошадь. Меня оттеснили в самый конец, я втиснулась в крошечное пространство между алтарем и стеной и стала ждать, пока все само собой образуется.
        И кажется, так оно и происходило - в темноте раздался голос, сразу перекрывший все остальные.
        - Успокойтесь! - сказал этот человек непререкаемым тоном.
        Все, кроме жеребца, повиновались, и, так как шум и гам начали стихать, конь тоже стал успокаиваться. Он забился в угол и стоял там, пофыркивая и как бы жалуясь.
        - Я Маккензи из Леоха, - послышался властный голос. - Кто еще здесь?
        - Джорди, Дугал, и со мной мой брат, - со вздохом облегчения произнес голос поблизости. - С нами Руперт, он ранен. О боже, а я уж подумал, что здесь сам дьявол.
        - Гордон Маклеод из Ардсмуира, - произнес незнакомый мне голос.
        - И Эван Камерон из Кепоха, - сказал еще один.
        - Чья это лошадь?
        - Моя, - осторожно ответила я, выбираясь из-за алтаря.
        Звук моего голоса вызвал новый взрыв возгласов, но Дугал тут же прекратил шум, закричав:
        - Тихо, будьте вы прокляты! Это ты, Клэр Фрэзер?
        - Да уж не королева, - раздраженно заметила я. - Уилли Коултер тоже здесь, по крайней мере был минуту назад. Нет ли у кого кремня?
        - Никакого света! - откликнулся Дугал. - Едва ли англичане пройдут мимо этого места, если они следуют за нами, но глупо самим привлекать их внимание.
        - Хорошо, - произнесла я, закусив губу. - Руперт, ты можешь говорить? Скажи что-нибудь, чтобы я могла понять, где ты.
        Я не знала, что смогу сделать в темноте. В такой обстановке я не могла отыскать даже свой медицинский саквояж. Но не оставлять же Руперта на полу истекать кровью!
        Откуда-то напротив меня послышался очень неприятный кашель, и хриплый голос произнес:
        - Я здесь, девушка.
        И снова кашель.
        Я пробиралась по полу, мысленно чертыхаясь. Судя по булькающему кашлю, его дела плохи - так плохи, что вряд ли поможет и моя медицинская сумка. Наклонясь и широко разведя руки, чтобы не наткнуться на что-нибудь, я прошла последние несколько футов. Наткнулась на теплое тело, и большая рука схватила меня. Должно быть, Руперт. Я слышала его дыхание - тяжелое, прерывистое, с всхлипом на выдохе.
        - Я здесь, - сказала я, успокаивающе поглаживая его, как мне показалось, по больному месту.
        Он издал удивленный смешок и прогнулся в бедрах, прижимая к себе мою руку.
        - Сделай так еще разок, девушка, и я забуду о пуле, - сказал он.
        Я отдернула руку.
        - Может быть, чуть попозже, - сухо произнесла я.
        Я осторожно вела рукой по его телу, чтобы найти голову. Густая колючая борода подсказала мне, что цель достигнута, и я осторожно дотронулась до пульса на шее раненого. Пульс был учащенный и слабый, но все же хорошо прощупывался. На лбу пот, кожа - холодная и влажная на ощупь. Я потрогала кончик носа - он тоже был холодный.
        - Жаль, что я не собака, - проговорил Руперт, издавая звуки, похожие на смех. - Холодный нос был бы хорошим знаком.
        - Лучше бы ты перестал разговаривать, - сказала я. - Куда попала пуля? Нет, не говори, возьми мою руку и положи на рану, но… если ты положишь ее куда-нибудь еще, Руперт Маккензи, ты умрешь здесь, как собака, и туда тебе и дорога.
        Широкая грудь задрожала у меня под рукой от сдерживаемого смеха. Он медленно вел под пледом мою руку, другой рукой я отодвигала мешавшую одежду.
        - Понятно, вот она, - прошептала я.
        Я нащупала в его рубахе небольшую дыру с краями, мокрыми от крови. Обеими руками разорвала ткань. Осторожно, кончиками пальцев коснулась его бока, чувствуя, как кожа под моей рукой покрывается мурашками, и нащупала входное отверстие - совсем маленькая дырочка в сравнении с большим, сильным телом Руперта.
        - Она не вышла где-нибудь? - шепотом спросила я.
        В церкви стояла тишина, только жеребец беспокойно двигался в своем углу. Дверь была закрыта, и звуки сражения почти не проникали сюда - невозможно было определить, как далеко идет битва.
        - Нет, - ответил он и снова закашлялся.
        Я почувствовала, что его рука потянулась ко рту, и последовала за ней, взяв в руку кончик его пледа. Мои глаза привыкли к темноте - насколько можно было привыкнуть, - но его тело по-прежнему казалось мне бесформенной темной массой на полу. Впрочем, кое-что можно было определить на ощупь. Рана чуть кровоточила, но ткань, которую я поднесла к его рту, обдала мою руку неожиданным влажным теплом.
        Значит, пуля поразила легкое, а возможно, и оба, и его грудь полна крови. В таком состоянии он может продержаться несколько часов, может быть, день, если одно легкое осталось нетронутым. Если же повреждена околосердечная сумка, он умрет быстрее. Спасти его могла только операция, а это было недоступно.
        Я почувствовала чье-то присутствие позади себя и услышала спокойное мерное дыхание - кто-то в темноте пытался найти меня. Я обернулась - мою руку крепко схватили. Дугал Маккензи. Он присел рядом и положил руку на распростертое тело Руперта.
        - Ну как ты, приятель? - мягко спросил он. - Идти сможешь?
        Я все еще держала руку на теле Руперта и почувствовала, как в ответ тот отрицательно покачал головой. Люди, собравшиеся в церкви, начали шепотом переговариваться.
        Рука Дугала сжала мое плечо.
        - Что тебе нужно, чтобы помочь ему? Твой маленький чемоданчик? Где он, на лошади?
        Он поднялся, прежде чем я успела сказать, что Руперту уже ничего не поможет.
        Неожиданный громкий треск со стороны алтаря прервал тихий шепот, и мужчины стремительно схватились за оружие. Снова треск, через разорванную промасленную кожу ворвался холодный, чистый воздух, закружилось несколько снежинок.
        - Англичаночка! Клэр! Ты там?
        При звуках этого низкого голоса я вскочила на ноги, забыв о Руперте.
        - Джейми! - послышался общий вздох и звук падающих мечей и щитов.
        На мгновение широкие плечи и голова Джейми заслонили слабый свет, падающий из оконца. Он легко спускался с алтаря, его силуэт был темным против открытого окна.
        - Кто здесь? - тихо спросил он, оглядываясь вокруг. - Дугал, это ты?
        - Да, парень, это я. Тут твоя жена и еще кое-кто. Ты не видел, эти английские сволочи где-нибудь поблизости?
        Джейми коротко рассмеялся.
        - А как ты думаешь, почему я влез в окно? У подножия холма их человек двадцать.
        - Негодяи, они отрезали нас от основного войска, - недовольно проворчал Дугал.
        - Похоже на то.
        Услыхав знакомый голос в этом хаосе безумия, мой жеребец вскинул голову и радостно заржал.
        - Тише ты, болван! - сердито произнес Дугал. - Хочешь, чтобы англичане тебя услышали?
        - Его, я думаю, англичане не повесят, - мягко заметил Джейми. - А чтобы знать, что вы здесь, им не нужны уши, достаточно иметь глаза: на склоне холма полно ваших следов.
        - Ммфм…
        Дугал бросил взгляд на окно, но Джейми тут же покачал головой:
        - Ничего не получится, Дугал. Основная часть армии движется на юг, Джордж Муррей отправился ей навстречу, но на этой стороне холма осталась небольшая группа англичан, они-то и преследовали меня. Я свернул в сторону и полз до церкви на животе, но думаю, что они все еще прочесывают склон наверху.
        Он протянул руку в моем направлении, и я взяла ее. Она была холодная и мокрая, оттого что ему пришлось долго ползти по траве, но я была счастлива коснуться его, быть с ним рядом.
        - Полз? А как же ты собираешься выбираться отсюда? - спросил Дугал.
        Я почувствовала, что Джейми пожал плечами. Наклонив голову, он прислушивался к движениям моего жеребца.
        - Они не знают, что здесь лошадь. Думаю, мне удастся вырваться отсюда и увлечь их за собой. За это время Клэр сможет улизнуть.
        Дуглас фыркнул:
        - Они сбросят тебя с седла, словно спелое яблоко.
        - Едва ли, - сухо ответил Джейми. - Хотя, я думаю, вам всем не удастся бесшумно и незаметно уйти, какой бы шум я ни поднял.
        Словно в подтверждение его слов, Руперт громко застонал. Мы с Дугалом тут же опустились на колени рядом с ним, за нами, чуть помедлив, последовал Джейми.
        Руперт был еще жив, но чувствовал себя плохо - руки холодные, дыхание тяжелое и прерывистое.
        - Дугал… - прошептал он.
        - Я здесь, Руперт. Успокойся, дружище, скоро тебе станет полегче.
        Предводитель клана Маккензи быстро стянул с себя плед, скатал его и подложил под голову и плечи Руперта. Тот задышал полегче, но, прикоснувшись к его рубашке чуть ниже бороды, я нащупала влажные пятна. Однако силы у него еще были - он протянул руку и схватил Дугала за локоть.
        - Если… они все равно найдут нас… посвети мне, - сказал он, задыхаясь. - Хочу еще раз посмотреть на тебя, Дугал.
        Я стояла рядом с Дугалом и почувствовала, как он вздрогнул, услышав эти слова и поняв их смысл. Его голова дернулась в мою сторону, но мое лицо он видеть, конечно, не мог. Дугал бросил через плечо короткий приказ, и после некоторого перешептывания и бормотания кто-то принес пук соломы, сложил его в жгут, высек огонь и поджег. Солома горела быстро, но все-таки я успела осмотреть Руперта, пока мужчины вырубали из опорного столба крыши длинную щепу, чтобы сделать более основательный факел.
        Руперт был бледен, как рыбье брюхо, волосы свалялись от пота, на полной нижней губе запеклась кровь. На черной блестящей бороде виднелись темные пятна, но он слабо улыбнулся мне, когда я склонилась над ним, чтобы снова пощупать пульс. Легкий, очень быстрый, временами исчезающий. Я отвела волосы у него с лица, и в знак благодарности он коснулся моей руки.
        Я почувствовала на своем локте руку Дугала и снова опустилась на корточки, повернувшись к нему лицом. Однажды я уже сидела с ним вот так, лицом к лицу, над телом человека, смертельно раненного кабаном. Тогда он спросил меня: «Он выживет?» Я поняла, что Дугал тоже вспомнил тот день. Тот же самый вопрос стоял в его глазах и сейчас, но на этот раз в них затаился еще и страх - он боялся моего ответа. Руперт был его ближайшим другом, родственником, который всегда скакал рядом и в сражениях стоял по правую руку. Совсем как Айен и Джейми.
        На этот раз я промолчала. За меня ответил Руперт.
        - Дугал, - сказал он и улыбнулся, когда его друг с волнением склонился над ним.
        Он на минуту закрыл глаза и, собираясь с силами, глубоко вздохнул.
        - Дугал, - сказал он снова, открывая глаза. - Не убивайся обо мне, дружище.
        Лицо Дугала сморщилось. Я видела, он хотел было заверить Руперта, что тот не умрет, но в последнюю минуту сдержался.
        - Я твой командир, парень, - сказал он, на его лице дрожала слабая улыбка. - Не тебе мне приказывать. Я буду убиваться о тебе, мне это нравится.
        Он взял руку Руперта, которая лежала на груди, и крепко сжал ее.
        Снова послышался слабый булькающий звук и прерывистый кашель.
        - Ладно, плачь и горюй обо мне, Дугал, - сказал Руперт, прокашлявшись. - Меня это порадует. Но ведь ты же не станешь горевать, пока я не умер, а? Я хочу умереть от твоей руки, а не от рук врагов.
        Дугал вздрогнул, а мы с Джейми обменялись испуганными взглядами.
        - Руперт… - беспомощно начал Дугал, но Руперт сжал его руку и слегка встряхнул ее.
        - Ты - мой командир, и это твой долг, - прошептал он. - Ну, давай же. Сделай это сейчас. Умирание угнетает меня. Пусть все кончится.
        Его глаза беспокойно забегали и остановились на мне.
        - А ты, девушка, подержи меня за руку, пока я буду уходить. Я бы очень этого хотел.
        Что мне оставалось делать? Двигаясь медленно, как во сне, я взяла обеими руками его большую волосатую руку и сжала ее, как будто можно было перелить свое жизненное тепло в его холодеющее тело.
        С коротким смешком Руперт слегка приподнялся и взглянул на Джейми, сидевшего у него в изголовье.
        - Будь у нее выбор, она бы вышла за меня, парень, - сказал он, тяжело дыша. - Ты слабак по сравнению со мной, ну да ладно.
        Он подмигнул Джейми - закрыл один глаз и с трудом открыл его.
        - Люби ее и за меня, парень.
        Черные глаза повернулись ко мне, и прощальная улыбка скользнула по его лицу.
        - Прощай, красотка, - мягко сказал он.
        Кинжал Дугала вошел ему прямо под ребра, удар был сильный и точный. Огромное тело дернулось, перевернулось на бок, покидавшая его жизнь взорвалась последним приступом кровавого кашля. Дугал коротко вскрикнул.
        Какое-то время он стоял неподвижно с закрытыми глазами, крепко сжимая рукоять кинжала. Джейми поднялся, решительно взял его за плечи и повернул лицом к себе, тихо приговаривая что-то по-гэльски. Потом он взглянул на меня, я кивнула и распростерла руки. Джейми мягко повернул Дугала ко мне, я прижала его к себе, мы оба припали к полу, и он зарыдал, а я крепко держала его.
        По лицу Джейми тоже текли слезы, я слышала прерывистое дыхание и рыдания других людей. Это к лучшему, что они рыдают о Руперте, а не о себе, подумала я. Если англичане действительно придут сюда, мы все будем повешены за измену. Поэтому им легче горевать о Руперте, который был теперь в безопасности, отправленный в последний путь рукой друга.
        В эту долгую зимнюю ночь они не пришли. Мы сгрудились у одной стены, укрылись пледами и плащами и ждали. Я дремала, положив голову на плечо Джейми, с другой стороны ко мне приткнулся молчаливый сгорбившийся Дугал. Никто из них не спал - они несли ночной дозор над телом Руперта, неподвижно лежавшим под его собственным пледом по другую сторону бездны, которая отделяет мертвых от живых.
        Мы почти не разговаривали, но я знала, о чем они думают. Они, как и я, размышляли о том, ушли ли англичане, чтобы воссоединиться с основной армией внизу у Календар-хауса, или все еще здесь, ждут рассвета, чтобы напасть наверняка, - при свете дня из маленькой церкви никто не смог бы спастись.
        Все стало ясно с первыми лучами солнца.
        - Эй, вы, там, в церкви! Выходите и сдавайтесь! - раздался у подножия холма громкий голос - кто-то кричал по-английски.
        В церкви началось тревожное движение, дремавший в своем углу жеребец, испуганный всеобщей суматохой, вскинул голову и заржал. Джейми и Дугал обменялись взглядами, не сговариваясь, поднялись и плечом к плечу стали перед закрытой дверью.
        Кивком головы Джейми отправил меня в дальний угол церкви, в мое убежище за алтарем.
        Следующий крик снаружи был встречен гробовым молчанием. Джейми вытащил из-за пояса пистолет и небрежно проверил заряд - как будто от этого не зависело сейчас все на свете. Он встал на одно колено, обхватил пистолет и прицелился на уровне человеческой головы.
        Джордж и Уилли следили за окном с мечами и пистолетами наготове. Но нападения, скорее всего, следовало ждать спереди - холм за церковью обрывался крутым уступом, между склоном и стеной оставалась узкая полоска земли, на которой мог удержаться от силы один человек.
        Я слышала, как шлепали по грязи тяжелые шаги, тихо бряцало оружие - кто-то приближался к церкви. На некотором расстоянии от двери звуки замерли и зазвучал голос:
        - Именем его величества короля Георга выходите и сдавайтесь! Мы знаем, что вы там!
        Джейми выстрелил. Внутри маленькой церкви звук выстрела прозвучал оглушительно. Снаружи он имел не меньший эффект. Послышались приглушенные проклятия и торопливо удаляющиеся шаги. В двери образовалась небольшая дырка. Дугал осторожно заглянул в нее.
        - Проклятие! - выдохнул он. - Их там полно.
        Джейми бросил на меня взгляд, сжал губы и стал перезаряжать пистолет. Шотландцы явно не собирались сдаваться. Так же как англичане явно не собирались штурмовать церковь, давая возможность осажденным спокойно выйти. А может быть, они решили взять нас измором? Но шотландцы непременно вышлют людей, чтобы подобрать раненых в ночном сражении. Если они придут сюда раньше, чем англичане успеют привезти пушку, мы спасены.
        К несчастью, среди англичан тоже оказались думающие люди. Снова раздался звук шагов, и властный голос четко произнес:
        - У вас осталась минута, чтобы выйти и сдаться. Или мы подожжем крышу.
        Я в ужасе посмотрела вверх. Стены церкви были каменными, но соломенная крыша, даже мокрая от дождя и снега, загорится моментально, и тогда сверху на нас обрушатся снопы пламени. Я вспомнила, как быстро сгорел прошлой ночью соломенный жгут, кучка пепла от него все еще лежала рядом с телом Руперта - ужасный символ наступающего рассвета.
        - Нет! - закричала я. - Чертовы ублюдки! Это же церковь! Вы никогда не слышали о святилище?
        - Кто это? - резко прозвучал голос. - Там английская женщина?
        - Да! - закричал Дугал и прыгнул к двери. Он настежь распахнул ее и, обращаясь к английским солдатам на склоне холма, заорал: - Да! Мы захватили английскую женщину! Подожгите крышу - и она умрет вместе с нами!
        У подножия холма раздался гул голосов, в церкви поднялось волнение. Джейми круто повернулся к Дугалу:
        - Что за…
        - Это единственный шанс! - прошипел Дугал в ответ. - Отдай им ее в обмен на нашу свободу! Они не тронут ее, если будут думать, что она наша пленница, а потом мы вернем ее обратно, если останемся живы!
        Я вышла из своего укрытия, подошла к Джейми и схватила его за рукав.
        - Сделай это! - торопливо сказала я. - Дугал прав, это единственный шанс!
        Он беспомощно смотрел на меня, его лицо исказилось от гнева и ужаса, но в глазах мелькнуло что-то похожее на усмешку - он понимал всю иронию этой ситуации.
        - В конце концов, я - англичанка, - заметила я.
        С ласковой улыбкой он погладил меня по лицу.
        - Да, но ты моя англичанка.
        Он повернулся к Дугалу, расправил плечи, глубоко вздохнул и кивнул.
        - Хорошо. Скажи им, что мы взяли ее… - Он запустил руку в волосы. - Что мы взяли ее на Фолкерк-роуд вчера поздно вечером.
        Дугал кивнул и тут же выскользнул за дверь, подняв высоко над головой белый платок как знак перемирия.
        Джейми повернулся ко мне и, нахмурившись, взглянул в открытую дверь - мы не различали слов, но ясно слышали голоса англичан.
        - Не знаю, что ты должна им сказать, Клэр. Может, притвориться, что ты в шоке и не можешь говорить? Это лучше, чем на ходу придумывать какую-то сказку. Потому что если они узнают, кто ты…
        Он вдруг остановился и крепко потер лицо рукой.
        Если они узнают, кто я, мне грозит Тауэр, а затем, вполне возможно, быстрая казнь. Но насколько мне известно, в воззваниях много писалось о «ведьме Стюарта», но нигде не упоминалось, что ведьма была англичанкой.
        - Не волнуйся.
        Я понимала всю глупость этих слов, но была не в силах придумать что-нибудь получше. Положив руку на его рукав, я ощутила неровное биение пульса на запястье.
        - Ты освободишь меня прежде, чем они смогут что-либо понять. Как ты думаешь, они отправят меня в Календар-хаус?
        Он взял себя в руки и кивнул.
        - Вероятно. Если будет такая возможность, стой у окна сразу после полуночи. Я приду за тобой.
        Времени больше не было. Дугал проскользнул назад в церковь и тщательно прикрыл за собой дверь.
        - Договорились, - сказал он, переводя взгляд с меня на Джейми. - Мы отдаем им женщину, а сами беспрепятственно покидаем церковь. Никакого преследования. Лошадь остается у нас. Она нужна нам… для Руперта, - извиняющимся тоном добавил он, глядя на меня.
        - Все в порядке, - ответила я.
        Я смотрела на дверь, на маленькое темное пятнышко - след от пули, такого же размера, что и рана на боку Руперта. Во рту у меня пересохло, я с усилием сглотнула. Яйцо кукушки, подброшенное в чужое гнездо, подумала я о себе. Мы втроем топтались у двери, не в силах сделать последний шаг.
        - Я л-лучше п-пойду, - сказала я, стараясь унять дрожь в голосе и конечностях. - А то они заинтересуются, в чем тут дело.
        Джейми на мгновение закрыл глаза, кивнул и придвинулся ко мне.
        - Думаю, англичаночка, тебе лучше упасть в обморок, - сказал он. - Так будет естественнее.
        Он чуть присел, поднял меня на руки и вынес через дверь, которую Дугал распахнул перед ним.
        Его сердце гулко стучало прямо возле моего уха, я чувствовала, как дрожат его руки. После духоты в церкви, с ее запахами пота, крови, пороха и лошадиного навоза, у меня перехватило дыхание от холодного свежего воздуха раннего утра, и я прижалась к нему, вся дрожа. Его руки крепко обнимали мои плечи и колени, словно обещая скорое освобождение.
        - Боже, - прошептал он еле слышно, и мы вплотную подошли к англичанам.
        Быстрые вопросы, невнятные ответы, неприятное ощущение его ускользающих рук, когда он осторожно положил меня на землю, быстрый звук удаляющихся шагов по мокрой траве. Я осталась одна, в руках чужаков.
        Глава 44
        Все идет вкривь и вкось
        Я ближе придвинулась к огню, протянув руки, чтобы согреться. Целый день на лошади, с поводьями в руках - руки стали просто серыми, и я на мгновение подумала, не пойти ли к ручью, чтобы их вымыть. Соблюдение необходимых правил гигиены в отсутствие водопровода кажется делом весьма утомительным. Неудивительно, что люди часто болеют и умирают, горестно подумала я. Они умирают от грязи и невежества.
        Мысль о возможности умереть от грязи заставила меня подняться на ноги, невзирая на усталость. Маленький ручей, который протекал неподалеку от лагеря, имел болотистые берега, и мои туфли глубоко завязли в топкой грязи. Вернувшись к костру с чистыми руками, но мокрыми ногами, я нашла там капрала Роуботама. Он поджидал меня с тарелкой того, что он называл тушеным мясом.
        - Капитан приветствует вас, мэм, - сказал он, дотрагиваясь до своего чуба, и протянул мне тарелку. - И еще он просил передать вам, что завтра мы будем в Тавистоке. Там есть постоялый двор.
        Он немного помедлил, на его круглом добродушном лице появилось выражение озабоченности.
        - Капитан просит извинения за недостаток удобств, мэм, но на ночь мы поставили вам палатку. Ничего особенного, а все ж укрытие от дождя.
        - Передайте капитану мою благодарность, капрал, - произнесла я со всей любезностью, на какую была способна. - И вам огромное спасибо, - с большей теплотой добавила я, хорошо понимая, что для капитана Мейнуоринга я была всего лишь обременительной нагрузкой, ему бы и в голову не пришло подумать об условиях моего ночлега.
        Палатка - кусок парусины, аккуратно навешенный на ветку дерева и с двух сторон укрепленный колышками, - несомненно, была идеей самого капрала Роуботама.
        Капрал ушел, а я сидела одна и медленно ела запеченный на огне картофель с жилистым мясом. Возле ручья я обнаружила позднюю полевую горчицу с увядшими и потемневшими листьями и принесла пригоршню в своем кармане вместе с несколькими ягодами можжевельника, которые сорвала чуть раньше. Листья горчицы были старыми и очень горькими, но мне удалось проглотить их между глотками картофеля. Всю еду я заела ягодами можжевельника, чуть надкусывая их и проглатывая вместе с семенами. От них запершило в горле, заслезились глаза, но зато язык очистился от жира и вкуса пригорелого мяса, к тому же вместе с горчицей они, возможно, уберегут меня от цинги.
        В одном из двух моих медицинских шкафов, в самом большом, хранился запас шиповника, укропа, сухих яблок - защита от недостатка витаминов в долгие зимние месяцы. Я надеялась, что Джейми ест их.
        Я уткнулась лицом в колени - вряд ли кто-то мог смотреть на меня, просто мне не хотелось, чтобы кто-нибудь видел мое лицо, когда я думала о Джейми.
        Я пролежала в своем притворном обмороке на Фолкеркском холме довольно долго, могла бы пролежать и еще дольше, но английский драгун извлек из кармана фляжку с бренди и вознамерился влить его мне в горло. Не зная, что со мной делать, мои «спасители» передали меня в штаб генерала Холи.
        Итак, все шло по плану. Через час, однако, я поняла, что дело принимает довольно скверный оборот. Сидя в приемной генерала Холи и прислушиваясь к разговорам вокруг, я вскоре поняла: то, что мне казалось основным сражением, было не более чем небольшой стычкой между Маккензи и отрядом английских войск, направляющихся на соединение с основной армией. Эта армия готовится сейчас к предполагаемой встрече с шотландцами на Фолкеркском холме. Так что сражение, которое, как мне казалось, я пережила, еще и не начиналось!
        Генерал Холи сам руководил подготовкой к этой битве, и так как никто, казалось, не знал, что со мной делать, меня вместе с письмом, где описывались обстоятельства моего спасения, передали на попечение молодому солдату и отправили к полковнику Кэмпбеллу, временный штаб которого находился в Керсе.
        Молодой солдат, коренастый малый по имени Доббс, рьяно взялся за выполнение поручения, и, за исключением нескольких коротких отлучек за близрастущие деревья, я ни на минуту не могла от него отделаться.
        Наконец мы прибыли в Керс, но там обнаружилось, что полковника Кэмпбелла вызвали в Ливингстон.
        - Послушай! - обратилась я к моему бдительному стражу. - Скорее всего, у полковника не будет ни времени, ни желания разговаривать со мной, а уж я тем более не могу ничего ему сообщить. Почему бы мне не остаться здесь, в городе, чтобы сделать необходимые приготовления, и потом отправиться в Эдинбург?
        Не найдя ничего лучшего, я поведала англичанам ту же самую историю, которую рассказала Колуму Маккензи два года назад, - я вдова из Оксфорда, ехала навестить своих родственников в Шотландии, на меня напали шотландские разбойники и похитили.
        Рядовой Доббс упрямо качал головой. Ему было не больше двадцати. Не очень умный и сообразительный, он был на редкость упрям: вбив себе что-нибудь в голову, он уже не отступал от этого.
        - Я не могу вам это позволить, миссис Бошан, - говорил он (в этой истории я воспользовалась своим девичьим именем). - Капитан Бледсоу вырвет у меня печенку, если я не доставлю вас к полковнику живой и здоровой.
        Итак, на двух самых жалких клячах, каких мне только приходилось видеть, мы прибыли в Ливингстон. Меня освободили от бдительного стража, но положение мое не стало лучше. Я оказалась в кабинете на верхнем этаже и снова рассказала свою историю, на этот раз полковнику Гордону Маклишу Кэмпбеллу из Нижней Шотландии, командующему одним из отборных полков.
        - Да-да, понятно, - сказал он таким тоном, что сразу стало ясно - ничего он не понял.
        Это был коротышка с лисьим лицом и редкими рыжими волосами, зачесанными назад. Он прищурил и без того узкие глаза и опустил взгляд на изрядно помятое письмо на своем столе.
        - Здесь говорится, - продолжал он, водружая на нос очки и вглядываясь в страницу, - что среди тех, кто захватил вас в плен, миссис, был один из клана Фрэзера - очень крупный мужчина с рыжими волосами. Это верно?
        - Да, - ответила я, размышляя, к чему он клонит.
        Полковник тряхнул головой так, что очки упали с носа, и уставился на меня пристальным взглядом.
        - Солдаты, которые спасли вас возле Фолкеркского холма, сообщили, что, по их мнению, один из тех, кто захватил вас, был не кто иной, как шотландский военачальник, известный под именем Рыжий Джейми. Ну так вот, я допускаю, миссис Бошан, что во время вашего пленения вас… вас, скажем так, мучили, - его губы растянулись, произнося это слово, но он не улыбался, - и, возможно, вам было не до наблюдений, но не слышали ли вы случайно, как обращались к этому человеку?
        - Слышала. Его называли Джейми.
        Я не думала, что этим ответом нанесу вред Джейми. В воззваниях, которые мне довелось видеть, неоднократно отмечалось, что Джейми является сторонником Стюарта. То, что Джейми оказался в районе Фолкерка, возможно, представляло интерес для англичан, но едва ли могло повредить ему в дальнейшем.
        «Они не могут повесить меня дважды», - не раз говорил Джейми. Однако достаточно и одного раза.
        Я посмотрела в окно. Полчаса назад стемнело, сквозь снежную мглу кое-где пробивались яркие пятна - это ходили туда-сюда солдаты с фонарями в руках. Джейми должен быть где-то в Календар-хаусе, разыскивая окно, за которым я стою.
        Но меня не покидала глупая уверенность, что он следует за мной, знает каким-то образом, куда я направляюсь, и ждет меня внизу на улице.
        Я резко встала и подошла к окну. Улица была пуста, лишь продавец селедки сидел на табуретке с фонарем у ног, поджидая возможных покупателей. Конечно, это был не Джейми. Он не мог знать, где я. И никто в лагере Стюарта не знал этого; я была совершенно одна. В отчаянии я прижала руки к стеклу, не заботясь о том, что могу выдавить его.
        - Миссис Бошан! Вам нехорошо? - прозвучал тревожный голос полковника у меня за спиной.
        Я крепко сжала губы, чтобы они не дрожали, и сделала несколько глубоких вдохов, так что стекло запотело и улица скрылась в тумане. Внешне спокойная, я повернулась к полковнику.
        - Со мной все в порядке, - сказала я. - Если у вас нет больше вопросов, я хотела бы уйти.
        - Уйти? Мм… - Он с сомнением посмотрел на меня и решительно покачал головой. - На ночь вы останетесь здесь, - объявил он. - А утром я отправлю вас на юг.
        Все сжалось у меня внутри.
        - На юг? Какого черта? Что мне там делать? - выпалила я.
        Его щетинистые брови удивленно поползли вверх, рот широко открылся. Но он тут же спохватился, закрыл его и приоткрыл ровно настолько, чтобы выдавить из себя следующие слова:
        - У меня приказ отправлять туда все сведения, касающиеся шотландского преступника, известного под именем Рыжий Джейми Фрэзер, а также людей, имеющих к нему хоть какое-нибудь отношение.
        - Я не имею к нему никакого отношения! - воскликнула я.
        «Если не считать замужества», - подумала я про себя.
        Полковник Кэмпбелл был непреклонен. Он повернулся к столу и порылся в пачке писем и депеш.
        - А, вот оно. Вас будет сопровождать капитан Мейнуоринг. На рассвете он придет за вами.
        Полковник позвонил в маленький серебряный колокольчик, дверь открылась, и появилась вопросительная физиономия его личного секретаря.
        - Гарви, проводите даму в ее комнату. И заприте дверь. - Он повернулся ко мне и церемонно поклонился. - Думаю, мы больше не встретимся, миссис Бошан. Желаю вам хорошего отдыха и удачи в пути.
        Вот и все.
        Не знаю, с какой скоростью передвигается удача, но, вероятно, быстрее, чем капитан Мейнуоринг, который возглавлял отряд, сопровождающий повозки с провиантом до Ларнака. Доставив обозы и возчиков в целости и сохранности, он должен был с остатками своего отряда следовать дальше на юг с разными донесениями не первостепенной важности. По-видимому, я относилась именно к этой категории, потому что мы были в дороге уже больше недели, нашему путешествию не было видно конца.
        Юг… «Может быть, Лондон?» - в тысячный раз спрашивала я себя. Капитан Мейнуоринг не говорил ни слова о конечном пункте назначения, и ничего другого я придумать не могла.
        Подняв голову, я заметила, что на меня в упор смотрит драгун, сидевший по другую сторону костра. Я ответила ему таким же пристальным взглядом, он покраснел и уставился в свою миску. Я привыкла к этим взглядам, хотя большинство из них и не были столь дерзкими.
        Это началось с самых первых дней - я сразу заметила скрытое смущение молодых идиотов, доставлявших меня в Ливингстон. Мне потребовалось очень мало времени, чтобы разгадать причину холодной сдержанности английских офицеров. Дело было вовсе не в подозрительности. Я вызывала у них ужас и презрение. И лишь жалость ко мне и официальная ответственность удерживали их от проявления этих чувств.
        Я была освобождена из рук хищных шотландских мародеров. При этом я провела целую ночь в одном помещении с людьми, которые, по мнению всех благоразумных англичан, «не намного лучше диких животных, виновны в изнасилованиях, грабежах и других столь же ужасных преступлениях». Так что совершенно невероятно, чтобы молодая англичанка провела ночь в их компании и осталась невредимой.
        Я с горечью думала: даже то, что Джейми нес меня на руках, укрепляло их изначальную версию - он и ему подобные обошлись со мной не лучшим образом. И благодаря подробному письму о моем освобождении из рук бандитов каждый, кому меня передавали - и, в свою очередь, каждый, с кем они общались, - знал об этом. Еще в Париже я хорошо поняла механизм распространения сплетен.
        Капрал Роуботам, конечно, слышал все эти разговоры, но продолжал заботиться обо мне без той сомнительной жалости, которую я иногда с удивлением наблюдала на лицах других солдат. Будь у меня привычка читать перед сном молитвы, я бы обязательно упоминала в них его имя.
        Я поднялась, отряхнула плащ и направилась к своей палатке. Увидев это, капрал Роуботам тоже поднялся и, осторожно обойдя вокруг костра, сел рядом со своими товарищами, спиной ко входу в мою палатку. Я знала: когда солдаты отправятся спать, он выберет местечко на приличном расстоянии, но в пределах слышимости от моего места отдыха. Он делал так последние три ночи, где бы мы ни ночевали - на постоялом дворе или в поле.
        Три дня назад ночью я пыталась бежать. Капитан Мейнуоринг чувствовал, что я путешествую с ним не по своей воле, и не желал усложнять себе жизнь, но он был слишком добросовестным солдатом, чтобы уклоняться от служебных обязательств. Поэтому он приставил ко мне двух стражей, которые весь день не спускали с меня глаз и скакали по бокам рядом со мной.
        Ночью стража расслаблялась. Капитан, видимо, считал, что я не побегу в смертельный холод, пешком через непроходимые болота. И он был прав: склонности к самоубийству у меня не было.
        В ту ночь, о которой идет речь, мы прошли маленькую деревушку и через два часа остановились на ночевку. Я была уверена, что даже пешком смогу до рассвета вернуться в деревню. Там была небольшая винокурня, откуда повозки, нагруженные алкоголем, отправлялись по окрестным городам. Увидев двор винокурни, уставленный бочками, я подумала, что мне удастся спрятаться между ними и потом уехать с первой повозкой.
        Когда лагерь затих и солдаты вокруг костра захрапели, завернувшись в плащи и пледы, я вылезла из-под своего одеяла, разложенного у опушки ивовой рощицы, и пошла вперед, осторожно отводя ветки.
        Благополучно миновав рощу, я услышала за собой шорох, который приняла за порыв ветра, но тут тяжелая рука опустилась мне на плечо.
        - Не кричи. Ты ж не хочешь, чтобы капитан узнал, что ты сбежала.
        Я не закричала только потому, что у меня пропал голос. Солдат, высоченный детина по прозвищу Лохматый - из-за копны желтых кудрей, которые он никак не мог причесать, - улыбнулся мне, я не очень уверенно улыбнулась ему в ответ.
        Его глаза скользнули к моей груди. Он вздохнул, посмотрел мне в лицо и сделал шаг вперед. Я сделала три шага назад.
        - Это ж пустяк, дорогуша, а? - сказал он, лениво улыбаясь. - Подумаешь, после всего-то? И ведь я англичанин. Не какой-нибудь вонючий шотландец.
        - Оставь бедную женщину в покое, Лохматый, - раздался голос капрала Роуботама, который неслышно появился из-под сени деревьев. - Она достаточно настрадалась, бедняжка.
        Он говорил очень мягко, но Лохматый яростно взглянул на него, прикинул что-то в уме, повернулся и исчез под ветвями ивы.
        Капрал подождал, пока я подниму свой упавший плащ, и, ни слова не говоря, повел меня обратно в лагерь. Там он подхватил свое одеяло, жестом велел мне ложиться и уселся примерно в шести футах от меня, накинув себе на плечи одеяло на манер индейцев. Ночью я несколько раз просыпалась и видела - он все так же сидит там, устремив взгляд на костер.
        В Тавистоке действительно был постоялый двор. Впрочем, насладиться всеми его прелестями я не успела. Мы прибыли в деревню в полдень, и капитан Мейнуоринг тут же отправился куда-то с пачкой накопившихся бумаг. Он вернулся примерно через час и приказал мне взять плащ.
        - Зачем? - удивилась я. - Куда мы направляемся?
        Он равнодушно взглянул на меня и сказал:
        - В имение Белхерст.
        - Прекрасно.
        Это сулило что-то более интересное, чем мое теперешнее окружение: солдаты, играющие на полу в кости, блохастая дворняжка у очага и сильный запах хмеля.
        Дом, презирая естественные красоты окружающей его природы, был развернут тыльной стороной к простирающимся лугам, а фасадом - к застывшей громаде скал.
        Подъездная дорожка была прямая, короткая, заросшая травой, в отличие от закругленных и тщательно ухоженных дорожек французских имений. Но у ворот стояли два каменных столба с геральдическими знаками. Проезжая мимо, я взглянула на них, пытаясь вспомнить, где я видела их раньше. Кошка, изготовившаяся к прыжку - а может быть, леопард? - с цветком лилии в лапе. Знакомая эмблема, но чья?
        Высокая трава у ворот колыхнулась, и я уловила быстрый взгляд выцветших голубых глаз в ворохе тряпья, скользнувшем в тень, подальше от лошадиных копыт. Что-то в этом побирушке в лохмотьях показалось мне смутно знакомым. Возможно, всего-навсего галлюцинация, готовность уцепиться за что угодно, лишь бы забыть об английских солдатах.
        Конвой, не сходя с лошадей, остался во дворе у ворот, а я вместе с капитаном Мейнуорингом поднялась по ступеням. Он несколько раз стукнул молоточком в дверь, и я с интересом стала ждать, что откроется мне за дверью.
        - Миссис Бошан?
        Дворецкий, если это был он, смотрел на меня, готовый к самому худшему. И он, без сомнения, был прав.
        - Да, - ответила я. - А чей это дом?
        Задавая вопрос, я подняла глаза и заглянула в полутемную прихожую. На меня смотрело большеглазое испуганное девичье лицо.
        Мэри Хоукинс.
        Как только девушка открыла рот, я тут же открыла свой. И завопила изо всех сил. Дворецкий, застигнутый врасплох, сделал шаг назад, споткнулся о небольшой диванчик и упал как подкошенный.
        До меня долетели удивленные возгласы солдат, затем я услышала звук их шагов по ступенькам.
        Тогда я подхватила свои юбки и завизжала еще громче:
        - Мышь! Мышь!
        Зараженная моей истерией, Мэри тоже завизжала и вцепилась в меня, так как я бросилась к ней навстречу. Я затащила ее в угол и, схватив за плечи, прошептала:
        - Никому не говори, кто я. Никому! От этого зависит моя жизнь!
        Я подумала, что слова мои звучат несколько мелодраматично, но потом мне пришло в голову, что я сказала чистую правду. Брак с Рыжим Джейми Фрэзером было равносилен смертному приговору.
        Мэри успела только удивленно кивнуть, как дверь в дальнем конце комнаты распахнулась и вошел мужчина.
        - Что это за шум, Мэри? - требовательно спросил он.
        Это был полный самоуверенный человек, с твердым подбородком и решительным ртом, в котором угадывалась привычка властвовать и умение настоять на своем.
        - Н-ничего, папа, - пробормотала Мэри, заикаясь от волнения. - Только м-мышь.
        Баронет закрыл глаза и, сдерживая раздражение, глубоко вздохнул. Несколько успокоившись, он открыл глаза и уставился на свою дочь.
        - Повтори снова, дитя, - приказал он. - Но четко. Я не понимаю, что ты мямлишь. Вдохни поглубже и успокойся. Ну, давай.
        Мэри подчинилась и вдохнула так, что на груди натянулись шнурки корсажа. Пальцы теребили парчовую юбку.
        - Это б-была мышь, папа. Миссис Фрэ… эта леди испугалась мыши.
        Посчитав объяснение вполне удовлетворительным, барон шагнул вперед и осмотрел меня с большим интересом.
        - Вот как? И кто же вы будете, мадам?
        Капитан Мейнуоринг, вошедший в комнату после безуспешных поисков мифической мыши, взял меня за локоть и представил барону, передав ему послание полковника Маклиша.
        - Гм… Итак, вашим хозяином, хотя и временным, будет теперь его светлость. - Барон протянул письмо почтительно ожидающему дворецкому и принял от него шляпу, которую тот взял с ближайшей подставки.
        - Сожалею, что наше знакомство было столь коротким, миссис Бошан. Мне пора идти.
        Он посмотрел через плечо на короткую лестницу, которая вела из зала. Дворецкий, полностью восстановивший свое достоинство, уже поднимался по ней, держа перед собой на серебряном подносе заляпанное, помятое письмо.
        - Вижу, Уэлман отправился доложить его светлости о вашем прибытии. Мне пора, я пропущу почтовую карету. Adieu[39 - До свидания (фр.).], миссис Бошан.
        Он повернулся к Мэри, прислонившейся к обшитой панелями стене.
        - До свидания, дочь. Постарайся… ну ладно. - Уголки его рта приподнялись, по-видимому, это должно было обозначать отцовскую улыбку. - До свидания, Мэри.
        - До свидания, папа, - пробормотала она, не поднимая глаз.
        Я переводила взгляд с одного на другого. Что, скажите на милость, делала здесь Мэри Хоукинс? Похоже, она гостит здесь. Скорее всего, хозяин дома имеет какое-то отношение к ее семье.
        - Миссис Бошан? - Коротконогий толстый слуга кланялся рядом. - Его светлость хотят вас видеть, мадам.
        Я повернулась, готовая следовать за слугой. Мэри вцепилась мне в рукав.
        - Н-но… - начала она.
        Я была так взвинчена, что засомневалась, смогу ли терпеливо ее выслушать, потому улыбнулась и потрепала Мэри по руке.
        - Да-да, не волнуйся, все будет в порядке.
        - Н-но это мой…
        Слуга поклонился и бросился открывать дверь в конце коридора. Свет упал на богатую парчу и полированное дерево. На спинке одного кресла у стены я заметила вышивку - точное изображение того щита, что я видела у входа.
        Изготовившийся к прыжку леопард держит в лапах букет лилий… или это крокусы? Тревожный звоночек прозвенел у меня в голове, когда тот, кто сидел в кресле, встал. Он повернулся, его тень упала на полированный косяк двери.
        Голос слуги и последние слова Мэри, когда ей удалось наконец произнести их, прозвучали одновременно.
        - …мой к-крестный, - сказала она.
        - Его высочество герцог Сандрингем, - произнес слуга.
        - Миссис… Бошан? - изумленно спросил герцог.
        - Да, - слабым голосом ответила я. - Что-то вроде этого.
        Дверь гостиной закрылась, и я осталась наедине с его светлостью. Последнее, что я увидела: Мэри неподвижно стоит в прихожей, глаза как два блюдца, а рот беззвучно открывается и закрывается, словно у золотой рыбки.
        Огромные китайские вазы на столиках рядом с окнами. Кокетливая бронзовая Венера на камине в компании инкрустированных золотом ваз и серебряные с позолотой канделябры с ярко горящими в них восковыми свечами. Большую часть пола покрывал ковер, керманшахский, как я поняла; в углу стоял спинет; то небольшое пространство, которое еще оставалось, было занято мебелью, покрытой цветной мозаикой, и несколькими случайными статуями.
        - Тут у вас чудесно, - любезно сказала я герцогу.
        Он стоял перед камином, сложив руки ниже своей коротенькой куртки, и наблюдал за мной с выражением скрытого любопытства на широком румяном лице.
        - Спасибо, - сказал он писклявым тенором, который так странно не вязался с его круглым телом и могучей грудной клеткой. - Ваше присутствие украшает это место.
        Любопытство взяло верх над осторожностью, и он улыбнулся добродушной, обезоруживающей улыбкой.
        - Почему «Бошан»? - спросил он. - Это, случайно, не настоящее ваше имя?
        - Моя девичья фамилия, - выпалила я, и это была абсолютная правда.
        Его широкие светлые брови поползли вверх.
        - Вы француженка?
        - Нет, англичанка. Но я ведь не могу назваться Фрэзер, разве не так?
        - Понятно.
        Все еще удивленно глядя на меня, он кивнул на маленькую кушетку, обтянутую парчой, изукрашенную резьбой и удивительно изящную; настоящая музейная вещь, как и все в этой комнате. Я как можно грациознее подобрала на одну сторону юбку и, делая вид, что не замечаю пятен грязи и конских волос, опустилась на золотистый шелк.
        Герцог все еще медленно расхаживал перед камином с легкой улыбкой на лице.
        Я боролась с приятной теплотой, которая окутывала мои ноющие ноги, угрожая увлечь меня в бездну усталости. Совсем не время терять бдительность.
        - Кто же вы? - неожиданно спросил герцог. - Английская заложница, ярая якобитка или французский агент?
        Я потерла двумя пальцами место чуть выше переносицы - там начала пульсировать боль. Правильнее всего было бы сказать: «Ни то, ни другое, ни третье», - но я боялась, что это заведет меня слишком далеко.
        - Гостеприимство этого дома несколько уступает его обстановке, - сказала я как можно высокомернее, что при данных обстоятельствах было нелегко, но опыт светской жизни, приобретенный за время общения с Луизой, не пропал даром.
        Герцог рассмеялся высоким младенческим смехом, похожим на писк летучей мыши, который мне довелось как-то услышать.
        - Извините, мадам. Вы совершенно правы - я должен был предложить вам что-нибудь для подкрепления сил, прежде чем позволить себе задавать вопросы. Досадная невнимательность с моей стороны.
        Он пробормотал что-то лакею, который появился на его звонок, и спокойно остался ждать перед камином, пока принесут поднос. Я сидела молча, оглядывая комнату и время от времени бросая взгляды на хозяина. Ни ему, ни мне пустая светская беседа была не нужна. Несмотря на его внешнее радушие, это было всего лишь вооруженное перемирие, и мы оба это понимали.
        Мне же хотелось знать только одно - почему я здесь оказалась. Я нисколько не удивлялась тому, что людей интересовало, кто я такая. Черт возьми, теперь настала моя очередь удивляться: откуда вдруг появился герцог? Или откуда, по его мнению, появилась я? Он знал меня и раньше как жену владельца Лаллиброха. И вот я возникла на пороге его дома как английская заложница по имени Бошан, недавно освобожденная из рук шотландских якобитов. Достаточно, чтобы пробудить любопытство в ком угодно. Но его отношение ко мне определялось отнюдь не простым любопытством.
        Принесли чай с пирожными и ячменными лепешками. Герцог взял свою чашку и движением брови указал на мою. Мы пили чай по-прежнему в молчании. Откуда-то из другой половины дома доносились приглушенные удары, похожие на перестук молотков. Нежное позвякивание чашки герцога о блюдце возвестило о возобновлении военных действий.
        - Ну а теперь, - сказал он со всей твердостью, на какую способен человек с голосом Микки-Мауса, - позвольте мне начать, миссис Фрэзер… могу я вас так называть? Спасибо. Давайте начнем с того, что я уже знаю о вас довольно много. И намерен узнать больше. В ваших интересах отвечать на все мои вопросы честно и без промедления. Должен сказать, миссис Фрэзер, вас на удивление трудно убить, - он слегка наклонился ко мне, на его губах играла все та же легкая улыбка, - но я чувствую, что при определенной решимости с таким положением дела может быть покончено.
        Я молча посмотрела на него, но ничего не сказала, и вовсе не из-за врожденной смелости - просто потеряла дар речи. Припомнив еще раз уроки Луизы, вопросительно подняла брови, отпила глоток чаю и изящным жестом промокнула губы салфеткой с монограммой.
        - Вы сочтете меня глупой, ваша светлость, - вежливо сказала я, - но я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите.
        - В самом деле, дорогая?
        Маленькие веселые глазки в упор смотрели на меня. Он взял с подноса позолоченный колокольчик и позвонил.
        Должно быть, этот человек ждал в соседней комнате, потому что дверь открылась немедленно.
        - Ваша светлость?
        Человек говорил по-английски, но с явным французским акцентом. Высокий худой мужчина в темном костюме и куртке из хорошего полотна - такие обычно носит старшая прислуга - приблизился к герцогу и низко поклонился. И внешность у него была французская: удлиненное бледное лицо с тонкими, крепко сжатыми губами и ушами, торчащими с обеих сторон головы, словно маленькие крылья с ярко-красными концами. Увидев меня, он невольно сделал шаг назад, худое лицо побледнело еще больше.
        Сандрингем, наблюдавший за этой сценой с некоторым раздражением, перевел взгляд на меня.
        - Узнаете его? - спросил он.
        Я начала было отрицательно качать головой, когда правая рука мужчины неожиданно дернулась, и он, стараясь действовать как можно незаметнее, сложил пальцы так, что указательный и мизинец оттопырились, образовав что-то вроде рожек, направленных в мою сторону. И тут-то я узнала его, а через мгновение убедилась, что это действительно он - между большим и указательным пальцами я увидела маленький красивый знак.
        У меня не оставалось ни малейших сомнений: это был тот человек в заляпанной рубашке, который напал на меня и Мэри в Париже. И, совершенно очевидно, он состоял в услужении у герцога.
        - Ты, проклятый негодяй!
        Я вскочила на ноги, перевернув чайный столик, схватила первое, что мне подвернулось под руку, - резную алебастровую табакерку и запустила ею в этого типа. Он повернулся и бросился бежать, тяжелая табакерка просвистела в дюйме от его головы, ударилась о дверь и разлетелась вдребезги.
        Я бросилась за ним, но дверь передо мной захлопнулась, и я остановилась, тяжело дыша. Упершись руками в бедра, я свирепо взглянула на Сандрингема.
        - Кто он? - требовательно спросила я.
        - Мой камердинер по имени Альберт Дантон, - спокойно ответил герцог. - Хороший парень во всех отношениях, но излишне возбудим. Как большинство этих французов. И невероятно суеверен.
        Он неодобрительно покосился на дверь.
        - Проклятые паписты, со всеми этими святыми, куреньями и все прочее. Надо же верить в подобные штучки!
        Мое дыхание медленно выравнивалось, но сердце все еще гулко стучало о корсет из китового уса. Я с трудом переводила дыхание.
        - Этот ваш мерзкий, отвратительный, жестокий… извращенец!
        Герцогу, казалось, наскучило все это. Он небрежно кивнул.
        - Да-да, моя дорогая. Я уверен, что все это так. И даже более того. К тому же он невезуч, по крайней мере, тогда ему не повезло.
        - Не повезло? Вы это так называете?
        Нетвердой походкой я подошла к кушетке и села. Руки дрожали, я сжала их и спрятала в складках юбки.
        - Не повезло по нескольким причинам, моя дорогая леди. Вот послушайте. - Он, как всегда, изящным жестом развел руки. - Я послал Дантона избавиться от вас. Он и его приятели решили сначала немного позабавиться; все шло как по маслу, но, приступив к делу, они внимательно к вам пригляделись и непонятно почему решили, что вы в некотором роде ведьма, и тут же, забыв про все, убежали. Успев, однако, совратить мою крестницу, которая случайно там оказалась, что лишило ее шанса на блестящую партию, которую я с таким трудом для нее устроил. Представляете, какая ирония судьбы!
        Потрясенная услышанным, я поначалу просто не знала, что ответить. В его речи было одно поразительное утверждение.
        - Что вы имели в виду, говоря «избавиться от вас»? - возмущенно спросила я. - Вы действительно хотели убить меня?
        Комната покачнулась и поплыла перед глазами; пытаясь прийти в себя, я отпила большой глоток чаю - единственное средство, которое было у меня под рукой. Оно оказалось не очень эффективным.
        - Ну да, - чуть ли не ласково произнес Сандрингем, - это то, что я пытался сделать. Скажите, дорогая, не принести ли вам рюмочку шерри?
        Я взглянула на него и на мгновение задумалась. Только что утверждать, что распорядился убить меня, и тут же предлагать мне рюмочку шерри из своих рук? Он что же, думает, что я приму ее?
        - Бренди, - сказала я. - И побольше.
        Он хихикнул своим писклявым голосом и направился к буфету, бросив через плечо:
        - Капитан Рэндолл сказал, что вы очень занимательная женщина. Понимаете, из уст капитана это настоящий панегирик. Обычно он не благоволит к женщинам, хотя они вьются вокруг него. Из-за его внешности, я полагаю, но отнюдь не из-за его манер.
        - Значит, Джек Рэндолл действительно работает на вас, - сказала я, беря у него из рук бокал.
        Я следила, как он разливал бренди, и не сомневалась, что в обоих бокалах не было ничего, кроме алкоголя. Я сделала большой глоток.
        Герцог последовал моему примеру и заморгал глазами, ощутив действие этой пикантной жидкости.
        - Конечно, - ответил он. - Зачастую наилучший инструмент является и самым опасным. Но разве по этой причине кто-нибудь откажется его использовать? Просто надо принять меры предосторожности.
        - Опасным? А что, собственно, вы знаете о Рэндолле? - полюбопытствовала я.
        Герцог захихикал.
        - О, практически все, что мне нужно, моя дорогая. Вероятно, намного больше, чем вы. Вы ведь понимаете: нельзя удержать власть над таким человеком, не имея под рукой особых средств, чтобы контролировать его. Деньги - хорошая узда, но слабые поводья.
        - То ли дело шантаж, - сухо произнесла я.
        Он откинулся назад, сложив руки на выпирающем животе, и с вежливым интересом уставился на меня.
        - Я полагаю, вы думаете, что шантаж имеет две стороны? - Он покачал головой, уронив несколько крупинок нюхательного табака на шелковую жилетку. - Нет, моя дорогая. Наше положение, его и мое, существенно различается. Поскольку слухи о такого рода вещах не влияют на отношение ко мне в определенных кругах общества, этот вопрос не является для меня особенно важным. Что же касается нашего славного капитана… ну, в армии бытуют весьма суровые взгляды на склонности такого рода. Наказанием часто является смерть. Нет-нет, тут трудно сравнивать.
        Он склонил голову набок, насколько ему позволили многочисленные подбородки.
        - Нет, Джека Рэндолла привязывает ко мне не обещание богатства и не угроза разоблачения. - Его маленькие водянистые глазки блеснули в темных глазницах. - Он служит мне, потому что я могу дать ему то, чего он желает.
        Я посмотрела на его тучную фигуру с нескрываемым отвращением, что заставило его светлость затрястись от смеха.
        - Нет-нет, не это, - произнес он. - У капитана более утонченные вкусы. Не то что у меня.
        - Тогда что же?
        - Наказание, - мягко сказал он. - Вы ведь знаете об этом. По крайней мере, ваш муж знает.
        Я почувствовала себя запачкавшейся уже потому, что находилась с ним рядом, и поднялась, чтобы уйти. На полу лежали осколки алебастровой табакерки, я небрежно поддела ногой один, так что он рикошетом отскочил от стены и закатился под диванчик, напомнив мне о Дантоне.
        Я не была уверена, что мне хочется обсуждать мое несостоявшееся убийство, но в настоящее время это было предпочтительнее иных тем.
        - За что вы хотели меня убить? - резко спросила я, повернувшись к герцогу лицом.
        Я быстро осмотрела коллекцию на инкрустированном цветной мозаикой столике, выискивая подходящее оружие для защиты, если он все же решит исполнить свое намерение.
        Но кажется, это было излишне. Он с трудом наклонился, подобрал чудом не разбившийся чайник и поставил его на чайный столик.
        - Тогда это казалось целесообразным, - спокойно произнес он. - Я узнал, что вы и ваш муж собирались заняться делом, в котором был заинтересован и я. Вначале я хотел убрать вашего мужа, но это показалось мне слишком опасным из-за его тесных связей с двумя знатными фамилиями Шотландии.
        - Собирались убрать моего мужа? - И тут у меня в мозгу что-то сверкнуло. - Так это вы послали матросов, которые напали на Джейми в Париже?
        Герцог невозмутимо кивнул.
        - Мне казалось, это самый простой метод, правда немного грубоватый. Но в Париже появился Дугал Маккензи, и я поинтересовался, действительно ли ваш муж работает на Стюарта. И тут я засомневался, где лежат его интересы.
        Что касается меня, то сейчас я размышляла над тем, где лежат интересы самого герцога. Его странная речь звучала так, словно бы он был тайным сторонником якобитов, а если так, он мастерски скрывал свои секреты.
        - И потом, - продолжал он, осторожно кладя на место крышечку от чайника, - ваша все растущая дружба с Людовиком Французским. Если бы даже ваш муж потерпел неудачу в деле с банкирами, Людовик все равно смог бы снабдить Карла Стюарта всем необходимым - при условии, что вы не будете совать свой хорошенький носик в это дело.
        Герцог, нахмурившись, посмотрел на ячменную лепешку, которую держал в руке, снял с нее пару ниточек, но, отказавшись от мысли съесть ее, бросил на стол.
        - Когда мне стало ясно, что происходит на самом деле, я попытался убедить вашего мужа вернуться в Шотландию, пообещав ему полное прощение. Это недешево мне обошлось, - задумчиво произнес он. - Но и это оказалось напрасным. Затем я воззвал к совершенно явной и очень трогательной привязанности к вам вашего мужа, - сказал он с благожелательной улыбкой, которая была мне особенно неприятна. - Я предполагал, что ваша трагическая кончина отвлечет его от тех дел, которыми он занимался, не вызвав при этом того интереса, который бы вызвало его убийство.
        Неожиданно кое о чем вспомнив, я повернулась и посмотрела на клавикорды, стоявшие в углу комнаты. Пюпитр украшали несколько нотных страниц, на которых красивым четким почерком было написано: «Пятьдесят тысяч фунтов в случае, если его высочество вступит в Шотландию». Подписано: «С». С - это, конечно, Сандрингем. Герцог рассмеялся, не скрывая удовольствия:
        - Очень умно с вашей стороны, моя дорогая. Должно быть, это были вы. Я слышал, у вашего мужа, к сожалению, никаких способностей к музыке.
        - Это была не я, - ответила я и повернулась к нему.
        На моем конце стола не было ничего подходящего, например ножа для открывания конвертов или какого-нибудь тяжелого предмета, поэтому я быстро схватила вазу с цветами и спрятала в них лицо. Я закрыла глаза, чувствуя прикосновение холодных лепестков к моим неожиданно вспыхнувшим щекам. Я не осмеливалась поднять глаза, боясь, что мое лицо выдаст меня.
        Все дело в том, что за плечами герцога я увидела круглый обтянутый кожей предмет, по форме напоминающий тыкву, в обрамлении зеленых бархатных портьер похожий на один из экзотических предметов, которых так много у герцога. Я открыла глаза, осторожно выглянула между лепестками, и широкий беззубый рот растянулся в ухмылке.
        Я испытывала одновременно и ужас, и облегчение. Значит, я тогда не ошиблась: нищий у ворот был Хью Мунро, старый товарищ Джейми со времен изгнания. Когда-то бывший школьным учителем, он был схвачен на море турками, до неузнаваемости обезображен пытками и теперь вынужден был перебиваться нищенством и браконьерством - прибавив к обеим этим профессиям еще и успешную шпионскую деятельность. Я слышала, что он был агентом шотландской армии, но не думала, что он может оказаться так далеко на юге.
        Сколько он сидел там, пристроившись, как птица, уцепившись за плющ на уровне второго этажа? Я не осмеливалась подать ему хоть какой-нибудь знак. Единственное, что я могла сделать, - это с безразличным видом уставиться в пространство как раз выше плеча герцога.
        Герцог с интересом рассматривал меня.
        - В самом деле? И конечно, не Герстман? Я не мог бы поверить, что у него такой на редкость изобретательный ум.
        - Вы считаете, у меня на редкость изобретательный ум? Польщена, - сказала я, сердито уткнув нос в пионы.
        Фигура, маячившая за окном, освободила одну руку, оставшись висеть на другой. Лишенный сарацинами языка, он пользовался вместо него пальцами. Уставившись на меня, он осторожно указал пальцем на меня, на себя, потом в сторону. При этом широкая ладонь и первые два пальца превратились в пару бегущих ног, устремившихся на восток. После этого он коротко кивнул, в приветственном салюте сжал пальцы в кулак и исчез. Я расслабилась, слегка дрожа от волнения, и с облегчением вздохнула.
        - Значит, вы якобит? - спросила я.
        - Необязательно, - добродушно ответил герцог. - Вопрос в том, моя дорогая, кто вы.
        Совершенно бессознательно он снял парик и почесал лысую голову, прежде чем снова его надеть.
        - Когда вы были в Париже, то пытались воспрепятствовать попыткам восстановить на троне короля Якова. Потерпев неудачу, вы и ваш муж стали ярыми сторонниками его высочества. Почему?
        В маленьких голубых глазках не было ничего, кроме легкого любопытства, но убить-то меня пытались не из-за любопытства.
        Сейчас, узнав, кем был хозяин этого дома, я изо всех сил старалась вспомнить, что Фрэнк и преподобный Уэйкфилд говорили о нем. Был ли он якобитом? Насколько я помнила историю, точных данных об этом не было.
        - Не думаю, что я вам скажу, - медленно произнесла я.
        Одна светлая бровь удивленно приподнялась; герцог вытащил из кармана маленькую покрытую эмалью коробочку, открыл ее и взял оттуда щепотку табака.
        - А вы уверены, что это разумно, моя дорогая? Вы ведь понимаете, Дантон еще рядом.
        - Дантон и пальцем до меня не дотронется, - резко сказала я. - И вы тоже. По крайней мере, в этом смысле. Да и в любом другом, - быстро добавила я, видя, что он открыл рот. - Если вам так хочется знать, на чьей я стороне, вы не убьете меня, пока не узнаете об этом.
        Герцог втянул в себя понюшку табаку и тяжело закашлялся, барабаня по расшитой на груди жилетке. Я выпрямилась и свысока смотрела на герцога, пока он чихал и откашливался.
        - Вы пытаетесь запугать меня, рассказывая все эти вещи, но ничего у вас не выйдет, - сказала я с большей уверенностью, чем испытывала на самом деле.
        Сандрингем осторожно приложил платок к слезящимся глазам, глубоко вздохнул и, уставившись на меня, выпустил воздух сквозь полные поджатые губы.
        - Ну что ж, очень хорошо, - совершенно спокойно сказал он. - Думаю, мои люди уже подготовили вашу комнату. Я позвоню служанке, чтобы она проводила вас.
        Должно быть, у меня был довольно глупый вид, потому что, с трудом поднявшись с кресла, он насмешливо улыбнулся.
        - Кстати сказать, это не имеет значения, - заметил он. - Кем бы вы ни были и какой бы информацией ни владели, у вас есть одно ценное качество.
        - Какое же? - требовательно спросила я.
        Он помолчал, положив руку на звонок, и улыбнулся.
        - Вы - жена Рыжего Джейми, и он очень любит вас, моя дорогая, - мягко сказал он.
        Из тех тюрем, где я побывала, это была не самая худшая. Комната размером приблизительно тридцать футов в длину и столько же ширину была обставлена с роскошью, уступающей разве что гостиной внизу. На небольшом возвышении стояла кровать под балдахином из дамасского шелка с перьями страуса по углам, перед огромным камином удобно расставлены кресла, обитые подходящей по цвету парчой.
        Служанка, сопровождавшая меня, принесла таз с кувшином и поспешила разжечь заранее сложенные в камине дрова. Лакей поставил накрытый поднос на столик около двери и замер - должно быть, на случай, если мне придет в голову побежать вниз, в холл. Что не принесло бы никакой пользы, мрачно подумала я, после первого же поворота я бы растерялась: этот проклятый дом был огромным, как Букингемский дворец.
        - Его светлость надеется, что вам будет удобно, мадам, - сказала служанка, делая изящный реверанс.
        - Бьюсь об заклад, что так оно и есть, - не очень вежливо откликнулась я.
        Она вышла. Я услышала тяжелый мрачный звук захлопнувшейся двери, скрежет большого ключа - и чувство полной изоляции от всего мира обрушилось на меня.
        Дрожа от холода, стоявшего в этой большой комнате, я обхватила себя за локти, подошла к огню и опустилась в одно из кресел.
        Первым моим побуждением было - уж не позволить ли себе, воспользовавшись уединенностью этого приятного местечка, небольшую истерику? С другой стороны, я опасалась, что если позволю сейчас разыграться чувствам, то дальше уже не смогу держать их в узде. Я крепко закрыла глаза и сидела так, наблюдая, как огненные блики танцуют перед моим внутренним взором, и это меня успокаивало. В конце концов, в настоящий момент я в безопасности, а Хью Мунро находится на пути к Джейми. Даже если он за последнюю неделю моего путешествия потерял след, Хью направит его в нужную сторону. Он знал здесь каждого батрака и каждого жестянщика, каждый дом и каждую усадьбу. Сообщение от немого человека выльется в поток новостей и сплетен и распространится с такой же скоростью, с какой гонимые ветром облака проплывают над горными вершинами. Если он благополучно спустился из своего гнезда на плюще и, незамеченный, миновал стражу.
        - Не будь смешной, - громко сказала я. - Этот человек - профессиональный браконьер. У него все получится.
        Эхо моих слов, отразившись от белого, богато изукрашенного потолка, несколько успокоило меня.
        - А если так, - твердо продолжала я, разговаривая сама с собой, - потом придет Джейми.
        Вот именно, неожиданно подумала я. И когда он придет, люди Сандрингема будут его поджидать. «Вы жена Рыжего Джейми», - сказал герцог. Мое ценное качество. Я была приманкой.
        - Я - приманка! - воскликнула я, выпрямляясь в своем кресле.
        Острое возмущение вызвало небольшой, но благодатный сейчас прилив ярости, перед которым отступили все страхи. Я раздувала пламя гнева, вышагивая по комнате и придумывая, как назову герцога при следующей встрече.
        Отбросив тяжелые бархатные занавеси на окнах, я убедилась, что герцог остался верен себе. Окно было забрано толстыми деревянными прутьями, расположенными так близко друг к другу, что я с трудом могла бы просунуть между ними руку. Однако сквозь них все было видно.
        Наступила ночь, и тени под деревьями парка стали черными, как чернила. Откуда-то с той стороны раздался крик, в ответ послышались крики у конюшни, и внезапно появились две или три фигуры с зажженными факелами.
        Маленькие темные силуэты побежали к деревьям, пламя их сосновых факелов летело за ними, отсвечивая на холодном, влажном ветру оранжевым светом. Когда они добежали до парка, я заметила клубок человеческих тел, барахтающихся на траве перед домом. Земля была влажной, и от дерущихся на вымершей по-зимнему лужайке оставались глубокие вмятины.
        Я встала на цыпочки, ухватилась за прутья и прижалась к ним головой, стараясь получше рассмотреть происходящее.
        Дневной свет окончательно погас, и я смутно могла различить внизу только мелькание чьих-то конечностей.
        - Это не может быть Джейми, - говорила я себе, стараясь проглотить застрявший в горле комок, в который превратилось теперь и мое сердце.
        Не так быстро, не сейчас. И не один. Конечно, он придет не один. Потому что теперь я ясно видела: бьют одного человека - вот он стоит на коленях, превратившись в сгорбленную тень под ударами герцогских лесников и конюшенных.
        Сгорбленная фигура распростерлась на земле, крики смолкли, человека ударили еще несколько раз, и маленькая банда слуг отступила назад. Они о чем-то коротко поговорили - я не слышала о чем, - двое наклонились и подхватили упавшего под руки. Направляясь к задней части дома, они прошли мимо моего окна на втором этаже, свет факела выхватил волочившиеся по земле ноги в сандалиях и что-то похожее на грязный серый халат. Не Джейми.
        Один из конюхов бежал рядом, торжествующе размахивая толстым кожаным кошельком на ремне. Я была слишком высоко, чтобы слышать звон металлических украшений на ремешке, но они мелькнули в свете факела, и силы покинули меня, остались лишь ужас и отчаяние. Монеты и пуговицы, небольшие металлические предметы. И маленькие свинцовые печатки - разрешение собирать милостыню в определенном округе. У Хью Мунро их было четыре - знак особого отличия, как пострадавшему от рук турок. Не Джейми, а Хью.
        Я вся дрожала, ноги едва держали меня, но все же я подбежала к двери и изо всех сил забарабанила в нее.
        - Выпустите меня! - кричала я. - Мне нужно видеть герцога! Я требую, выпустите меня!
        На все мои крики и вопли никто не отозвался, и я снова бросилась к окну. Сцена внизу казалась удивительно мирной - мальчик стоял с факелом в руке и светил садовнику, который, опустившись на колени у края газона, разравнивал дерн, поврежденный во время борьбы.
        - Эй! - заорала я.
        Разбить защищенное толстыми прутьями окно этого каземата было невозможно. Я понеслась в другой конец комнаты, схватила тяжелый серебряный подсвечник, бросилась назад и ударила по оконному стеклу, потом еще и еще раз, не обращая внимания на разлетающиеся осколки.
        - Помогите! Эй, кто-нибудь там, внизу! Передайте герцогу, что я хочу его видеть! Помогите!
        Мне показалось, что одна из фигур внизу подняла голову и взглянула на меня, но никто не сделал ни одного движения в сторону дома, как ни в чем не бывало продолжая свою работу, будто бы просто крик ночной птицы потревожил темноту.
        Я бегала от окна к двери и обратно к окну, кричала, умоляла и угрожала, пока не охрипла, стучала в дверь, пока мои кулаки не покраснели, но никто не пришел. Должно быть, я была одна в этом огромном доме. В коридоре стояла такая же глубокая могильная тишина, как и на улице. Все мои страхи снова ожили, я опустилась у двери на колени и безутешно зарыдала.
        Я очнулась, замерзшая, окоченевшая, с ужасной головной болью, от того, что что-то широкое и твердое толкало меня по полу. Тяжелая дверь, приоткрываясь, била меня по бедру.
        - Ox!
        Я неуклюже повернулась и встала на четвереньки, волосы свешивались на лицо.
        - Клэр! Успокойся, дорогая, п-пожалуйста! Дорогая, тебе больно?
        Шурша накрахмаленным батистом, Мэри опустилась на колени рядом со мной. Я увидела, как дверь за ней закрылась, и услышала щелчок поворачиваемого в замке ключа.
        - Да, то есть нет. Со мной все в порядке, - еще не очнувшись окончательно, откликнулась я. - Но вот Хью…
        Я закрыла рот и тряхнула головой, чтобы она прояснилась.
        - А ты что здесь делаешь, черт побери?
        - Я п-подкупила экономку, чтобы она м-меня впустила, - прошептала Мэри. - Может, нам лучше говорить потише?
        - Это не имеет значения, - произнесла я обычным тоном. - Дверь такая толстая, через нее не услышишь даже крики болельщиков на футбольном матче.
        - Какие крики?
        - Не важно.
        Мой разум стал проясняться, правда, глаза заплыли, а в голове стучали молоточки. Я с трудом поднялась на ноги, дотянулась до таза и сполоснула лицо холодной водой.
        - Ты подкупила экономку? - спросила я, вытираясь полотенцем. - Но мы все же заперты. Я слышала, как поворачивался ключ.
        В темноте комнаты лицо Мэри казалось призрачно-белым. Пока я лежала на полу, свеча оплыла и погасла, комната освещалась теперь только слабым светом тлеющих в камине угольков. Мэри закусила губу.
        - Я сделала все, что могла. Миссис Гибсон слишком боится герцога, чтобы отдать мне ключ. Единственное, на что она решилась, - это запереть меня вместе с тобой. До утра. Утром она меня выпустит. Я подумала, может, тебе будет веселее, - робко добавила она.
        - Конечно. Благодарю тебя. Это была замечательная мысль.
        Я взяла из ящика новую свечу и подошла к камину, чтобы зажечь ее. Подсвечник был залит воском сгоревшей свечи и не годился для повторного использования. Я капнула расплавленным воском на стол и поставила на него новую свечу, ничуть не заботясь о сохранности герцогского имущества.
        - Клэр, у тебя… неприятности?
        Я прикусила губу, чтобы удержаться от поспешного ответа. В конце концов, ей было только семнадцать и в политике она разбиралась еще меньше, чем в людях.
        - О да. И боюсь, довольно большие.
        Мои мозги вновь заработали. Если Мэри и не сможет помочь мне с побегом, то, по крайней мере, расскажет о своем крестном и его домочадцах.
        - Ты слышала шум возле парка? - спросила я.
        Мэри отрицательно покачала головой. Она начала дрожать от холода - в такой большой комнате тепло камина рассеивалось, не доходя до возвышения, на котором стояла кровать.
        - Нет, но я слышала, одна из поварих говорила экономке, что в парке поймали какого-то бродягу. Ужасно холодно. Не лечь ли нам в постель?
        Она уже залезала под одеяло, натягивая на подголовный валик конец простыни. Под белой ночной рубашкой обозначилась маленькая круглая грудь.
        - Это был не бродяга, - сказала я. - Вернее, бродяга, но также еще и друг. Он направлялся к Джейми, чтобы сообщить ему, что я здесь. А ты не знаешь, что случилось с ним, после того как его схватили?
        Мэри повернулась ко мне, ее лицо казалось бледным пятном на фоне украшавших кровать портьер. Даже при этом слабом свете я увидела, какими огромными стали ее темные глаза.
        - О, Клэр! Мне так жаль!
        - Мне тоже, - нетерпеливо произнесла я. - Но ты хотя бы знаешь, где сейчас этот бродяга?
        Если Хью держат где-нибудь поблизости, например в конюшне, может быть, Мэри удастся освободить его утром? По ее трясущимся губам, неспособным воспроизвести членораздельный звук, я могла бы догадаться, что последует дальше. Но слова, которые ей удалось выговорить, поразили меня как удар кинжала.
        - О, они его п-повесили, - сказала она. - Н-на в-воротах п-парка.
        Прошло некоторое время, прежде чем я вновь обрела способность видеть окружающее. Печаль, страх, отчаяние, потерянные надежды - все это нахлынуло на меня мощным потоком, едва не поглотив с головой. Я смутно ощущала на своих плечах робкое поглаживание маленькой руки, слышала голос, предлагающий мне то носовой платок, то стакан воды, но продолжала лежать молча, неподвижно, свернувшись в комочек, ожидая, когда стихнет острая боль, сжавшая мой желудок. Наконец паника прошла, боль утихла, и я открыла затуманенные глаза.
        - Со мной все в порядке, - сказала я, усаживаясь в кровати и совсем не изящно вытирая нос рукавом.
        Взяла предложенное мне полотенце и промокнула слезы. Мэри озабоченно хлопотала вокруг меня, я успокаивающе сжала ее руку:
        - Правда. Со мной все в порядке. Я очень рада, что ты здесь.
        Внезапная мысль поразила меня, и я уронила полотенце, с любопытством глядя на нее.
        - Мне только что пришло в голову: а почему ты здесь? Я имею в виду, в этом доме?
        Она покраснела, легла и натянула одеяло.
        - Ты же знаешь, г-герцог - мой к-крестный.
        - Да, я помню. Но сомневаюсь, что он просто наслаждается твоим обществом.
        Она слегка улыбнулась.
        - Д-да… Но он, я имею в виду герцога, думает, что нашел мне другого м-мужа.
        Она с трудом произнесла слово «мужа» и покраснела еще больше.
        - Папа привез меня сюда, чтобы встретиться с ним.
        По тому, как она держалась, я поняла: это не та новость, которая требует немедленных поздравлений.
        - Ты знаешь этого человека?
        Оказалось, только по имени. Мистер Исааксон, импортер из Лондона. Слишком занятой, чтобы ехать в Эдинбург для встречи со своей нареченной, он согласился приехать в Белхерст, где и должна состояться свадьба, если стороны договорятся.
        Я подняла с тумбочки отделанный серебром гребень и стала расчесывать волосы. Итак, потерпев неудачу в намерении породниться с французской знатью, герцог решил продать свою крестницу богатому еврею.
        - У меня новое приданое, - сказала Мэри, пытаясь улыбнуться. - Сорок три вышитые юбки, две с золотой нитью.
        Она внезапно замолчала, крепко сжав губы и уставившись невидящими глазами на обнаженную левую руку. Я положила свою руку на ее.
        - Ничего, может быть, он окажется добрым человеком, - постаралась я приободрить ее.
        - Этого-то и б-боюсь.
        Избегая моего вопросительного взгляда, она опустила голову и обхватила колени руками.
        - Они не сказали мистеру Исааксону о… П-париже. И мне не велели говорить.
        Ее лицо жалобно сморщилось.
        - Они привели ужасную старуху, чтобы она объяснила мне, как я должна вести себя в первую брачную ночь - притвориться, что все это в первый раз, но… о, Клэр, как я могу? - заплакала она. - И Алекс… Я ничего ему не сказала. Я не могла. Я такая трусиха, даже не попрощалась с ним!
        Она бросилась в мои объятия; я гладила ее по спине, и мое собственное горе стало как будто утихать. Наконец она успокоилась, села и согласилась выпить воды.
        - И ты собираешься пройти через все это? - спросила я.
        Она взглянула на меня. Ее ресницы были мокрые и слипшиеся.
        - У меня нет выбора, - просто сказала она.
        - Но… - начала было я и беспомощно остановилась.
        Она была права. Молодая и неопытная, без всяких средств к существованию, без человека, который мог бы поддержать ее, - ей не оставалось ничего, как уступить воле отца и крестного и выйти замуж за неведомого мистера Исааксона из Лондона.
        Расстроенные донельзя, мы не притронулись к еде, лежавшей на подносе, и залезли под одеяла, чтобы согреться. Мэри, измученная переживаниями, вскоре уснула, а я, не менее измученная, уснуть не могла и лежала, горюя о Хью, беспокоясь о Джейми и раздумывая о герцоге.
        Простыни были холодные, и мои ноги превратились в куски льда. Чтобы не думать о печальных вещах, я решила поразмышлять о Сандрингеме. Какова его роль в этом деле?
        По всем признакам этот человек был якобитом. Он, по его собственному признанию, был готов пойти на убийство - или, по крайней мере, заплатить за него - ради того, чтобы обеспечить Карлу поддержку, необходимую для высадки в Шотландии. И музыкальный шифр, безусловно, свидетельствовал о том, что в августе именно герцог склонил Карла поднять паруса, пообещав ему помощь.
        Конечно, люди изо всех сил скрывали свои якобитские симпатии, в этом не было ничего удивительного - за измену грозило наказание. А если дело провалится, герцог потеряет больше, чем другие.
        Сандрингем не удивил меня, сказавшись горячим сторонником монархии Стюарта. Хотя, судя по его замечаниям, брошенным в адрес Дантона, он не симпатизировал правителю-католику. И все же зачем так долго тянуть с поддержкой Стюарта, когда ясно, как сильно Карл нуждается в деньгах и нуждался всегда - со времени его похода в Шотландию?
        У меня было два возможных объяснения: или герцог не был достаточно кредитоспособен, или его поведение объяснялось особыми чертами его характера.
        Возможно, он якобит, готовый поддержать неприятного ему короля-католика ради будущих благ, на которые он мог рассчитывать как основной сторонник реставрации монархии Стюарта. Я видела: слова «принципы» не было в его словаре, но он хорошо усвоил понятие «свой интерес». Возможно, он просто выжидает, пока Карл достигнет Англии и шотландская армия предпримет решительную атаку на Лондон, чтобы не выбрасывать деньги на ветер. Любой знающий Карла счел бы такое решение умным - всем известно, было лучше не доверять Стюарту сразу большую сумму.
        Не исключено также, что, прежде чем начать вкладывать деньги в Карла, он хотел убедиться, что его дело имеет серьезных сторонников; в конце концов, поддержать восстание - совсем не то что в одиночку содержать целую армию.
        С другой стороны, если это так, то я видела еще один, более зловещий смысл выдвинутых герцогом условий. Ставя условием своей поддержки вступление армии якобитов на английскую землю, он подталкивал Карла к тому, чтобы тот, борясь со все возрастающей оппозицией своих собственных военачальников, тащил недовольную, растрепанную армию дальше на юг, прочь от благодетельных гор, в которых они могли бы найти укрытие. Если герцог рассчитывает получить от Стюартов какую-то выгоду за помощь в их реставрации, то чего он ожидает от ганноверцев за то, что заманит Карла Стюарта в пределы их досягаемости и передаст принца и его сторонников в руки английской армии?
        История не смогла установить истинные побуждения герцога. Вот странно - ведь рано или поздно они должны были обнаружиться. Конечно, размышляла я, Старый Лис, лорд Ловат, во время якобитского восстания ухитрился играть на обеих площадках - снискал расположение ганноверцев и сохранил милость Стюартов. Время от времени так же поступал и Джейми. Может быть, потому, что было нетрудно прятать свои привязанности в вязкой трясине королевской политики.
        Холод сковал мои ноги, хотя я беспрестанно двигала ими, кожа потеряла чувствительность, я терла икры друг о друга, но, очевидно, ноги при трении создают гораздо меньше тепла, чем сухие прутья, - никакого эффекта я не почувствовала.
        Лежа без сна, усталая и окоченевшая, я вдруг услышала рядом с собой слабый ритмичный звук. Я повернула голову, прислушалась, приподнялась на локте и недоверчиво уставилась на свою соседку. Она лежала на боку, свернувшись калачиком; ее нежная кожа порозовела, она стала похожа на расцветший оранжерейный цветок; большой палец ее был засунут в мягкий розовый ротик. Нижняя губа двигалась в такт с сосущим движением.
        Я не знала, что делать - смеяться или плакать. В конце концов я не сделала ни того ни другого - осторожно вытащила изо рта палец и положила руку ей на грудь. Задула свечу и придвинулась ближе к Мэри.
        То ли этот маленький невинный жест, навеявший давно ушедшие ощущения безопасности и доверия, то ли уютное тепло лежащего рядом тела, или я просто устала от страха и горя, но только ноги мои согрелись, я наконец расслабилась и уснула.
        Завернувшись в теплый кокон одеяла, я спала крепким глубоким сном без сновидений. Тем неожиданнее было мое пробуждение, когда я вынырнула вдруг из мягкой, спокойной темноты забвения. Темно - вернее, черно как в трубе, потому что огонь в камине уже погас, - тревожно и неспокойно. Что-то тяжелое неожиданно свалилось на кровать, сильно ударив меня по руке, - это «что-то», очевидно, пыталось убить Мэри.
        Матрас неожиданно выскользнул из-под меня - кровать содрогалась от неистовой борьбы, которая шла со мной рядом. Неясные угрозы, приглушенное мычание раздавались где-то совсем рядом, и вдруг чья-то рука - по-видимому, Мэри, подумала я, - с размаху ударила меня прямо в глаз.
        Я быстро выбралась из кровати, споткнулась на ступенях возвышения и свалилась на пол. Звуки борьбы надо мной усилились, слышались ужасные сдавленные крики - очевидно, кто-то душил Мэри, а она пыталась кричать.
        Затем послышалось негодующее восклицание, произнесенное низким мужским голосом, постель снова заходила ходуном, и крики неожиданно прекратились. Я быстро нашла кремень на столе и зажгла свечу. В ее разгорающемся пламени я увидела то, что и ожидала увидеть, когда услышала яростное гэльское проклятие, - укрытое одеялом тело Мэри отчаянно билось под распростертым телом моего большого рассерженного мужа, на голове ее была подушка, руки судорожно отбивались от нападавшего.
        Занятый тем, чтобы подавить сопротивление Мэри, - он пытался схватить ее руки и одновременно удержать у лица подушку, - Джейми даже не взглянул на загоревшуюся свечу. Подавив приступ истерического смеха, я поставила свечу, склонилась над кроватью и похлопала его по плечу.
        - Джейми, - сказала я.
        - Боже!
        Он подскочил словно ужаленный, слетел с кровати и тут же оказался на полу с обнаженным наполовину кинжалом. Потом увидел меня и вздохнул с облегчением, на мгновение закрыв глаза.
        - Боже мой, англичаночка! Никогда больше так не делай, слышишь? Успокойся! - бросил он Мэри, которая выбралась из-под подушки и сидела на кровати, выпучив глаза и всхлипывая. - Я не хотел причинить тебе вреда. Я думал, ты моя жена.
        Джейми обошел вокруг кровати, взял меня за плечи и крепко поцеловал, словно хотел убедиться, что наконец-то нашел нужную ему женщину. Да, такую женщину он нашел. Я крепко поцеловала его в ответ, наслаждаясь прикосновением колючей бороды и теплым родным запахом - смесью влажного белья и шерсти с примесью крепкого мужского пота.
        - Одевайся, - сказал Джейми, отпуская меня. - Проклятый дом полон слуг. Внизу он словно муравьиное гнездо.
        - Как ты сюда вошел? - спросила я, оглядываясь в поисках одежды.
        - Через дверь, конечно, - нетерпеливо произнес он. - Вот оно.
        Он схватил мое платье со спинки стула и бросил мне.
        И действительно, массивная дверь была открыта и из замка свисала огромная связка ключей.
        - Но как… - начала было я.
        - Потом, - коротко бросил он.
        Джейми заметил, что Мэри вылезла из постели и возилась со своей ночной рубашкой.
        - Забирайся снова в постель, девушка, - посоветовал он Мэри. - На полу холодно.
        - Я иду с вами, - глухо прозвучало из-под натягиваемой через голову одежды.
        Ее намерения стали совершенно очевидны, когда она просунула голову в ворот и решительно уставилась на нас, лохматая и непреклонная.
        - Черта с два, - сказал Джейми, сердито глядя на Мэри.
        У него на щеке я заметила свежие глубокие царапины.
        Увидев ее дрожащие губы, он хоть и с трудом, но подавил свой гнев и успокаивающе произнес:
        - Не волнуйся, девушка. Неприятностей у тебя не будет. Я запру за нами дверь, а утром ты расскажешь все, что произошло. Никто не сможет тебя обвинить.
        Не обращая внимания на его слова, Мэри сунула ноги в шлепанцы и бросилась к двери.
        - Эй, куда ты?
        Джейми устремился за ней, но недостаточно быстро - похожая на олененка, Мэри уже стояла в коридоре.
        - Я иду с вами! - яростно повторила она. - Если вы не возьмете меня, я побегу сейчас по коридору и закричу. Вот так!
        Джейми уставился на нее; его рыжие волосы отливали медью, кровь прилила к лицу. Он явно разрывался между необходимостью соблюдать тишину и страстным желанием придушить ее голыми руками - а там черт с ним, с шумом. Мэри тоже в упор смотрела на него, придерживая подол одной рукой, готовая бежать по коридору. Одетая и обутая, я толкнула Джейми в бок, прервав его мучительные размышления.
        - Бери ее, - коротко сказала я, - и пошли.
        Он посмотрел на меня точно так же, как смотрел на Мэри, но колебался недолго. Кивнув, взял меня за руку, и мы втроем бросились в холодную темноту коридора.
        Дом был мертвенно-тих и одновременно полон звуков: скрипели половицы у нас под ногами, как листья под порывами ветра, шуршала наша одежда. Дышали стены, короткие, едва слышные звуки, должно быть, означали таинственное перемещение под землей живых существ. И над всем этим нависало глубокое и пугающее молчание большого погруженного в сон дома, которое, казалось, ничто не могло нарушить.
        Мэри крепко держала меня за руку, пока мы крались по коридору следом за Джейми. Он двигался как тень, быстро и молчаливо, иногда касаясь руками стен.
        Проходя мимо одной из дверей, я услышала за ней тихий звук шагов. Джейми тоже услышал их и прижался к стене, жестом приказав нам с Мэри стать перед ним. Я стояла, затаив дыхание и изо всех сил вжимаясь в холодную штукатурку. Дверь осторожно приоткрылась, выглянула голова в белом домашнем чепце и посмотрела в противоположную от нас сторону.
        - Хэлло, - сказала она шепотом. - Это ты, Альберт?
        По моей спине потекли холодные ручейки пота. По-видимому, служанка ждала камердинера его светлости, который и здесь поддерживал репутацию французов.
        He думаю, что она восприняла бы вооруженного шотландца достойной заменой своего возлюбленного. Я чувствовала, как стоящий рядом со мной Джейми напрягся, борясь с последними сомнениями перед тем, как броситься на женщину. Еще мгновение - и она повернется, увидит его и криком поднимет весь дом.
        Я выступила вперед.
        - О нет, - извиняющимся тоном произнесла я. - Боюсь, это всего лишь я.
        Служанка вздрогнула, а я сделала еще один шаг вперед, чтобы встать перед ней - Джейми по-прежнему оставался у нее за спиной.
        - Извините, что напугала вас, - сказала я, приветливо улыбаясь. - Видите ли, я никак не могу уснуть. Хочу попробовать выпить горячего молока. Кухня там, я правильно иду?
        - А?..
        Служанка, полная девушка чуть старше двадцати лет, совершенно неприлично раскрыла рот, обнаружив при этом, что явно недостаточно ухаживает за зубами. К счастью, это была не та служанка, что провожала меня в комнату: вероятно, она не знает, что я не гостья, а пленница, мелькнуло у меня в голове.
        - Я гостья в этом доме, - пояснила я и, следуя принципу, что нападение - лучшая оборона, набросилась на нее: - Значит, Альберт? А знает ли его светлость об этой вашей привычке - по ночам принимать у себя в комнате мужчин?
        Это был смертельный удар - женщина побледнела и упала на колени, цепляясь за мою юбку. Ей даже не пришло в голову спросить, почему гостья в ранние предутренние часы расхаживает по дому не только в платье и ботинках, но в полном дорожном наряде.
        - О мадам! Вы ведь ничего не скажете его светлости? У вас такое доброе лицо, мэм, вы же не захотите, чтобы меня уволили? Пожалейте меня, миледи, у меня дома шесть братьев и сестер, и я…
        - Ну будет, будет. - Я потрепала ее по плечу. - Не волнуйся. Я не скажу герцогу. А сейчас возвращайся в постель и…
        Разговаривая тоном, каким обычно говорят с детьми и больными, я успокоила ее, все еще доказывающую свою невиновность, и впихнула в маленькую комнату. Закрыла за ней дверь и для надежности прислонилась к ней спиной. Из тени выплыло улыбающееся лицо Джейми. Он ничего не сказал, но в знак одобрения погладил меня по голове и снова увлек за собой.
        Мэри поджидала нас под окном на лестничной площадке, ее ночная рубашка белела в лунном свете, временами пробивающемся сквозь густые облака. По-видимому, приближался шторм. Интересно, подумала я, это поможет нашему побегу или наоборот?
        Как только Джейми ступил на лестничную площадку, Мэри схватила его за плед и прошептала:
        - Ш-ш-ш! Кто-то идет!
        Кто-то действительно шел. Я слышала легкое шлепанье ног, приближающееся снизу, видела бледный свет свечи в лестничном пролете. Мэри и я в отчаянии оглядывались по сторонам, но спрятаться было негде. Это была черная лестница, предназначенная для слуг, и лестничные площадки представляли собой обычные квадраты без мебели и каких-либо драпировок.
        Джейми, покоряясь судьбе, тяжело вздохнул, жестом велел нам с Мэри вернуться в коридор, а сам вытащил кинжал и притаился в углу.
        Пальцы Мэри крепко переплелись с моими, и мы замерли в предчувствии неизбежного. У Джейми на поясе висел пистолет, но он не мог воспользоваться им в доме; слуга, безусловно, поймет это, так что простая угроза не поможет. Оставался только нож, и мое сердце затрепетало от жалости к несчастному слуге, которому предстояло встретиться с воинственно настроенным шотландцем, вооруженным стальным клинком.
        У меня мелькнула мысль, что его можно было бы связать одной из моих нижних юбок, но в это время показалась голова слуги. Черные волосы были разделены посередине ровным пробором и смазаны отвратительно сладко пахнущей помадой, что тут же вызвало у меня воспоминание о темной парижской улице и капризно изогнутой полоске тонких, жестоких губ, не прикрытых маской.
        Мой удивленный возглас заставил Дантона резко вскинуть голову и спуститься на ступеньку ниже. Но в следующее мгновение Джейми железной хваткой вцепился ему в горло и с такой силой бросил к стене, что железный подсвечник вылетел из рук Дантона.
        Мэри тоже увидела его.
        - Это он! - громко воскликнула она, даже не заикаясь. - Тот человек в Париже!
        Джейми прижал слабо сопротивляющегося слугу к стене, придерживая его другой рукой. Лицо мужчины, по которому скользил свет время от времени пробивающейся сквозь тучи луны, было мертвенно-бледным. Оно побледнело еще больше, когда Джейми приставил к его горлу острие кинжала.
        Я выступила вперед, еще не зная, что собирается делать мой муж, и не уверенная, чего хочу я. При виде меня Дантон издал приглушенный стон и попытался перекреститься.
        - Белая Дама! - прошептал он, в ужасе уставившись на меня.
        Движимый яростью, Джейми схватил Дантона за волосы и откинул его голову назад с такой силой, что она гулко ударилась о стену.
        - Будь у меня время, ты бы умер долгой мучительной смертью, - прошептал он, и шепот этот прозвучал веско и убедительно. - Благодари Бога, что его у меня нет.
        Он еще сильнее прижал голову Дантона к стене, я видела, как пульсировало адамово яблоко, когда Дантон пытался сглотнуть, его глаза со страхом смотрели на меня.
        - Ты называешь ее Белой Дамой, - процедил Джейми сквозь зубы. - Я называю ее своей женой! Что же, пусть ее лицо будет последним, что ты видишь перед собой!
        Кинжал полоснул по горлу с такой силой, что Джейми крякнул. Темная струя крови брызнула ему на рубашку. Тяжелый запах неожиданной смерти заполнил лестничную площадку, из бесформенной кучи на полу донеслись какие-то булькающие хриплые звуки. Не знаю, сколько времени мы тут простояли, мне показалось, что целую вечность.
        Я пришла в себя оттого, что за моей спиной раздались какие-то звуки. У Мэри началась сильная рвота. Да, слугам придется здорово поработать - было моей первой мыслью. А затем я подумала о Джейми, которого видела в зыбком лунном свете. Его лицо и рубашка были забрызганы кровью, он тяжело дышал. Казалось, его тоже вот-вот вырвет.
        Я снова повернулась к Мэри. И за ней в дальнем конце коридора увидела слабый свет. Кто-то открывал дверь, собираясь выяснить причину шума. Я ухватилась за край ее халата, грубо вытерла ей рот и потащила вниз.
        - Пошли! - сказала я. - Надо выбираться отсюда!
        Джейми оторвал завороженный взгляд от трупа, встряхнулся, пришел в себя и повернулся к лестнице.
        Похоже, он знал, куда надо идти, и без колебаний вел нас по темным коридорам. Мэри ковыляла за моей спиной и громко, тяжело дышала.
        У двери в буфетную Джейми неожиданно остановился и тихонько свистнул. Послышался ответный свист, и дверь тут же распахнулась в темноту, населенную какими-то неясными фигурами. Одна из них выступила из мрака и шагнула вперед. Несколько невнятных слов, и мужчина - кто бы это мог быть? - взял Мэри за руку и увлек ее в темноту. Судя по холодному ветерку, где-то впереди была открытая дверь.
        Положив руку мне на плечо, Джейми уверенно вел меня по заполненной темнотой буфетной. Мы оказались еще в одной комнате, чуть поменьше, служившей, должно быть, складом ненужной мебели. Я больно ударилась обо что-то щиколоткой, но прикусила губу и не закричала.
        Наконец-то мы выбрались на свободу, в ночь. Ветер подхватил мой плащ и надул его, словно парус. После изматывающего путешествия по темному дому я чувствовала себя так, будто у меня выросли крылья и я вот-вот взлечу к небу.
        Люди вокруг меня, кажется, тоже испытывали облегчение - послышались разговоры и приглушенный смех, но Джейми шикнул на них, и все замолчали. Один за другим люди пересекали открытое пространство перед домом - легкие тени в танцующем лунном свете. Вот они стоят рядом со мной и тут же исчезают в парке.
        - Где же Мурта? - нахмурившись, пробормотал он, когда исчез последний человек. - Думаю, пошел искать Хью, - сказал он, отвечая на собственный вопрос. - Ты не знаешь, где он может быть, англичаночка?
        Я сглотнула; холодный ветер злобно впился в мое тело; всколыхнулась память, гася нахлынувшее ликование от полученной свободы.
        - Да, знаю, - ответила я и коротко поведала ему печальную новость.
        Кровь прихлынула к его лицу, и, когда я закончила свой рассказ, оно закаменело.
        - Вы собираетесь стоять здесь всю ночь? - раздался голос у нас за спиной. - А может, поднимем тревогу, чтобы они знали, где нас искать?
        Мурта появился из темноты тихо, как призрак. Выражение лица Джейми несколько смягчилось. Под мышкой Мурта держал завернутый в тряпку сверток. Наверняка кусок мяса из кухни, подумала я, увидев темное пятно крови на его одежде. Тем более что с другой руки у него свешивался большой окорок, а на шее висела гирлянда сосисок.
        - От тебя пахнет, как от мясника. Ты хоть на минуту можешь забыть о своем пузе?
        Мурта склонил голову набок, внимательно вглядываясь в заляпанного кровью Джейми.
        - Лучше быть похожим на мясника, чем на его товары, парень, - сказал он. - Ну что, пошли?
        В парке было темно и страшно. Между могучими деревьями, широко раскинувшими свои ветви, стояла молодая поросль. В неверном свете хрупкие деревца время от времени принимали угрожающие очертания, напоминая лесников. Тучи продолжали сгущаться, луны почти не было видно, что нас немало радовало. Когда мы дошли до конца парка, начался дождь.
        Трех человек оставили с лошадьми. Мэри уже сидела верхом, впереди одного из людей Джейми. Чрезвычайно смущенная необходимостью быть всадницей, она старательно подтыкала под ягодицы складки одежды, пытаясь скрыть тот факт, что у нее имеются ноги.
        Хоть я и была более опытной наездницей, но тоже проклинала тяжелые юбки. Повыше подобрав подол, я поставила ногу на подставленную руку Джейми. Одно движение его ладони - и я плюхнулась в седло. Лошадь фыркнула и начала прядать ушами.
        - Прости, подруга, - сказала я без всякого сочувствия. - Если тебе это не нравится, то подожди, когда он снова взберется на тебя.
        Оглянувшись вокруг в поисках своего мужа, я увидела его под одним из деревьев. Он стоял, положив руку на плечо мальчику лет четырнадцати.
        - Кто это? - спросила я, наклоняясь, чтобы привлечь внимание Джорджи Пола Фрэзера, который возился со своей подпругой.
        - А… этот? - Он посмотрел на мальчика и, нахмурившись, снова вернулся к непослушной подпруге. - Его зовут Эван Гибсон. Старший приемный сын Хью Мунро. Он был со своим отцом, когда слуги герцога схватили его. Парню удалось бежать, мы встретили его на краю болота. Он и привел нас сюда.
        Джорджи дернул еще раз незадачливую подпругу, гневно посмотрел на нее, будто хотел что-то сказать, и поднял глаза на меня.
        - А ты, случайно, не знаешь, где отец парня?
        Я кивнула. Должно быть, выражение моего лица было столь красноречиво, что Пол повернулся и посмотрел на мальчика. Джейми держал его, крепко прижав к груди, и гладил по спине. Мы видели, как он слегка отстранил паренька, положил руки ему на плечи и что-то сказал, напряженно вглядываясь в лицо. Я не слышала, что говорил Джейми, но через минуту мальчик выпрямился и кивнул. Джейми тоже кивнул и, на прощание хлопнув парня по плечу, подвел его к одной из лошадей, на которой сидел Джордж Макклюр и протягивал Эвану руку. С опущенной головой Джейми поспешил к нам; несмотря на холодный ветер и накрапывающий дождь, его плед свободно развевался за спиной.
        Джордж сплюнул.
        - Пижон несчастный, - сказал он, ни к кому не обращаясь, и вскочил в седло.
        Мы остановились в южной части парка, и двое снова исчезли между деревьями. Лошади били копытами и прядали ушами. Мы ждали не больше двадцати минут, но казалось, прошли часы.
        Теперь на одной лошади сидели двое, а через седло другой был переброшен какой-то длинный предмет, завернутый в плед клана Фрэзер. Лошадям это не нравилось. Моя задергала головой, стала раздувать ноздри и в страхе косить глазом, когда лошадь с трупом Хью поравнялась с нами и пошла рядом. Джейми дернул поводья, что-то сердито сказал по-гэльски, и лошадь смирилась.
        Потом муж, сидевший за мной, поднялся в стременах и оглянулся назад, как будто подсчитывая членов своего отряда. Его рука обвилась вокруг моей талии, и мы отправились на север.
        Мы скакали всю ночь, делая короткие остановки для отдыха. Во время одной из них, укрывшись под большим деревом конского каштана, Джейми потянулся, чтобы обнять меня, но вдруг остановился.
        - В чем дело? - улыбнулась я. - Боишься поцеловать жену в присутствии своих людей?
        - Верно, - согласился он. - Я вдруг испугался, что ты закричишь и вцепишься мне в лицо.
        Смеясь, он дотронулся до царапин, оставленных Мэри на его щеке.
        - Бедняга, - сказала я и расхохоталась. - Такого приема ты, наверное, не ожидал?
        - Да нет, к тому времени я уже был к этому готов, - усмехнулся Джейми, взял две сосиски из гирлянды, висевшей на шее Мурты, и одну протянул мне.
        Я не могла вспомнить, когда ела в последний раз, должно быть, очень давно, потому что даже страх перед ботулизмом не помешал мне насладиться жирным, вкусным мясом со специями.
        Все еще улыбаясь, Джейми покачал головой и проглотил кусок сосиски.
        - Вот послушай. Еще подходя к дому, я примерно знал, где ты находишься, - из-за решеток на окнах. - Он приподнял бровь. - Судя по этим решеткам, ты произвела на его светлость чертовски сильное впечатление.
        - Должно быть, - коротко бросила я, не желая думать о герцоге. - Продолжай.
        - Так вот, - сказал Джейми, откусывая еще один кусок и с видом знатока смакуя его, - комнату я знал, но мне нужен был ключ, верно?
        - Ну да, ты и собирался рассказать мне, как раздобыл его.
        Он проглотил кусок сосиски.
        - Я раздобыл его у экономки, но не без трудностей. - Он осторожно потер место чуть ниже ремня. - Судя по всему, эту женщину до меня несколько раз будили. И повторения она не жаждала.
        - Ну еще бы, - сказала я, наслаждаясь картиной, представившейся моему мысленному взору. - Но ты, осмелюсь предположить, свалился на нее как редкий, освежающий фрукт.
        - Сомневаюсь, англичаночка. Очень сомневаюсь. Она завизжала, как злой дух, и ударила меня ногами прямо по яйцам, а пока я стонал, сложившись пополам, она подлетела и замахнулась подсвечником - хотела размозжить мне голову.
        - Ну и что же ты?
        - Дал ей хорошего пинка - в тот момент ни о какой галантности я не думал - и связал завязками от ее чепца. Потом засунул ей в рот полотенце, чтобы не слышать, как она меня обзывает, обыскал комнату и нашел ключи.
        - Прекрасная работа, - заметила я. - Но как ты узнал, где спит экономка?
        - А я и не знал, - спокойно произнес он. - Мне сказала прачка, после того как я объяснил ей, кто я, и пригрозил зажарить ее на вертеле, если она мне не ответит.
        Он криво улыбнулся.
        - Я ведь тебе говорил, англичаночка, полезно иногда считаться варваром. Думаю, теперь все узнают о Рыжем Джейми Фрэзере.
        - Да, если не знали, то узнают. - Я внимательно, насколько позволяла темнота вокруг, вгляделась в своего мужа. - А какой урон нанесла тебе прачка?
        - Она вцепилась мне в волосы, - задумчиво сказал он. - Вырвала целый клок, прямо с корнем. Вот что я тебе скажу, англичаночка: если б мне пришлось когда-нибудь переменить род занятий, не думаю, что я связался бы с женщинами, которые плохо ко мне относятся, - было бы чертовски трудно зарабатывать на жизнь.
        Перед рассветом пошел снег, перемежающийся дождем, а мы все ехали и ехали; наконец Эван Гибсон неуверенно остановил своего пони, неловко приподнялся в стременах, огляделся и указал на холм, возвышающийся по левую руку.
        В такой темноте было невозможно подниматься наверх на лошадях. Мы спешились и, с трудом вытаскивая ноги из топкой грязи, повели их в поводу вдоль едва различимой тропы, вьющейся среди вереска и гранитных камней. На вершине холма мы остановились, чтобы перевести дух. Развиднелось, небо просветлело, но горизонт был затянут темными густыми облаками. Неизвестно откуда наползающие унылые серые сумерки сменили отступающую темноту ночи. Но теперь я, по крайней мере, могла разглядеть холодные ручейки, в которые проваливалась по щиколотку, и каменные завалы, на которых можно было подвернуть ногу.
        У подножия холма стоял небольшой загон для скота и лепились друг к другу шесть небольших домишек; впрочем, трудно было назвать домами эти грубо сколоченные строения, припавшие к стволам лиственниц. Соломенные крыши поднимались над землей лишь на несколько футов, из-под них проглядывали каменные стены.
        Около одной из лачуг мы остановились. Эван, как будто не зная, что делать, взглянул на Джейми, тот кивнул, мальчик быстро нагнулся и исчез под низкой кровлей. Я придвинулась к Джейми и положила свою руку на его.
        - Это дом Хью Мунро, - вполголоса сказал он. - Я привез его домой, к жене. Парень пошел предупредить ее.
        Я переводила взгляд с темной низкой двери на ужасный обвислый сверток, завернутый в плед, который мужчины снимали с лошади. Я почувствовала, как дрогнула рука Джейми. На мгновение он закрыл глаза, и его губы зашевелились; он шагнул вперед и подставил руки под тяжелый груз. Я глубоко вздохнула, убрала с лица волосы и вслед за Джейми шагнула под низкую притолоку.
        В доме было не так ужасно, как я опасалась, хотя и весьма убого. Вдова Хью Мунро была довольно спокойна; опустив голову, она слушала слова соболезнования, которые произносил Джейми на мягком гэльском языке, по лицу ее ручьями текли слезы. Она повернулась было к пледу, укрывавшему тело, как будто хотела сдернуть его, но не решилась, одна рука ее так и замерла на изгибе смертного савана, другой она прижимала к себе маленького ребенка.
        Около огня сбились в кучу несколько ребятишек - пасынки Хью, в грубо сколоченной люльке возле очага лежал спеленатый младенец. Глядя на него, я почувствовала некоторое облегчение: по крайней мере, от Хью что-то осталось. Обвела взглядом серые в тусклом свете лица детей, и в мою душу закрался ледяной страх. Как они выживут? Хью был их единственной опорой. Эван - смелый и волевой мальчик, но ему не больше четырнадцати, следующий по возрасту ребенок - девочка лет двенадцати; что с ними теперь будет?
        У женщины было усталое морщинистое лицо, зубов почти не осталось. Я вдруг с ужасом осознала, что она, по-видимому, ненамного старше меня. Женщина кивнула в сторону единственной кровати, и Джейми осторожно положил на нее тело, снова заговорил с ней по-гэльски; уставившись на страшный сверток на кровати, женщина безнадежно качала головой.
        Джейми опустился на колени около кровати, склонил голову и положил одну руку на мертвое тело. Он говорил тихо, но так четко, что даже я при моем слабом знании гэльского понимала его слова.
        - Клянусь тебе, друг, и призываю в свидетели всемогущего Бога. Во имя твоей любви ко мне никогда твои близкие не будут нуждаться, пока у меня есть чем с ними поделиться.
        Он долго стоял на коленях, молча, не двигаясь; в хижине было тихо, лишь слабо потрескивал торф в очаге да монотонно стучал дождь по соломенной крыше. От дождя волосы Джейми потемнели, и капли влаги, словно драгоценные камни, сверкали в складках его пледа. В последнем прощании он сжал руку в кулак и встал.
        Джейми поклонился миссис Мунро и взял меня за руку. Мы собирались выходить, когда воловья шкура, висевшая в низком дверном проеме, отодвинулась, и я отступила назад, давая пройти Мэри в сопровождении Мурты. Вид у Мэри был растерянный, и выглядела она довольно странно: на плечи наброшен сырой плед, из-под оборки длинной ночной рубашки выглядывают грязные домашние тапочки. Завидев меня, она крепко прижалась ко мне, как бы благодаря за то, что я здесь.
        - Я не хотела в-входить, - прошептала она, робко глядя на вдову Хью Мунро, - но Мурта настоял.
        Брови Джейми вопросительно поднялись, когда Мурта почтительно кивнул миссис Мунро и сказал ей что-то по-гэльски. Маленький горец держался, как всегда, сдержанно и сурово, но сейчас, подумала я, в нем ощущается какое-то особое достоинство. Прямо перед собой он держал седельную сумку; чувствовалось, что в ней лежит что-то объемистое и тяжелое - наверное, прощальный подарок для миссис Мунро, подумала я.
        Мурта положил сумку на пол у моих ног, выпрямился и перевел взгляд с меня на Мэри, потом посмотрел на вдову Мунро и, наконец, на Джейми, который, как и я, озадаченно смотрел на него. Убедившись таким образом, что внимание присутствующих ему обеспечено, Мурта отвесил мне церемонный поклон, так что прядь мокрых темных волос упала ему на лоб, и с достоинством произнес:
        - Я принес вам этот знак отмщения, мадам, - он выпрямился и по очереди наклонил голову в сторону Мэри и миссис Мунро, - и правосудия - за все зло, причиненное вам.
        Мэри чихнула и торопливо вытерла нос углом своего пледа. В ее широко открытых глазах застыло недоумение. Я посмотрела вниз на тяжелую сумку и внезапно ощутила ужасный холод, не имеющий ничего общего с холодом на улице. Вдова Хью Мунро опустилась на колени, твердой рукой развязала сумку и вытащила из нее голову герцога Сандрингема.
        Глава 45
        Проклятие всем Рэндоллам
        Наш путь на север был долгим и мучительным. Мы боялись, что в нас узнают шотландских горцев, и потому нам все время приходилось скрываться и идти обходными путями. Не осмеливаясь ни купить, ни просить пищу, мы кое-как перебивались, воруя понемногу из оставленных без присмотра сараев или выкапывая в полях съедобные коренья, которые мне изредка удавалось найти.
        Медленно, очень медленно, но мы продвигались вперед. О шотландской армии было известно только то, что она находится где-то к северу от нас. Поэтому мы решили двигаться в сторону Эдинбурга, по крайней мере, сможем узнать о ходе кампании. Уже несколько недель до нас не доходило никаких новостей. Я узнала только, что осада Стирлингского замка провалилась; Джейми слышал, что битва при Фолкерке принесла победу шотландцам. Но что происходило потом?
        Когда мы оказались на мощенной серым булыжником Роял-Майл, Джейми тут же поскакал в штаб армии, а нас отправил на квартиру к Алексу Рэндоллу. Мы торопливо шли по улице, почти не разговаривая, боясь даже думать о том, что нас ждет.
        Алекс был там. Когда мы вошли в комнату, у Мэри подкосились ноги и она едва не упала у его кровати. Пробудившись от своей дремоты, Алекс недоумевающе моргнул, затем его лицо озарилось такой радостью, словно он увидел перед собой посланника самого Господа Бога.
        - О боже! - бормотал он, уткнувшись в ее волосы. - О боже!.. Я думал… Я молился… Только бы еще раз увидеть тебя. Только раз. О милостивый Иисус!
        Просто отвернуться мне показалось недостаточно. Я вышла на лестничную площадку и полчаса просидела там, положив на колени усталую голову.
        Решив, что приличия уже позволяют вернуться, я вошла в маленькую комнату, за несколько недель отсутствия Мэри снова ставшую серой и безрадостной. Я осмотрела его, осторожно скользя руками по истаявшей плоти. Странно, что он протянул так долго.
        Он увидел правду по моему лицу и ничуть не удивился.
        - Я ждал, - еле слышно произнес он, в изнеможении откидываясь на подушку. - Я надеялся… она придет еще раз. Я молился… Мои молитвы услышаны. Теперь я умру спокойно.
        - Алекс!
        Мучительный крик вырвался из груди Мэри - казалось, его слова причинили ей физическую боль, но он улыбнулся и погладил ее руку.
        - Дорогая, мы давно знаем об этом, - прошептал он. - Не отчаивайся. Я всегда буду с тобой, всегда буду любить тебя. Не плачь, любовь моя.
        Мэри покорно вытерла порозовевшие щеки, но слезы продолжали литься из ее глаз. Несмотря на глубокую печаль, она никогда еще не была так хороша.
        - Миссис Фрэзер, - сказал Алекс; было видно, что он собрал все свои силы, чтобы обратиться с просьбой, - я должен сказать… завтра… не могли бы вы прийти еще раз, со своим мужем? Это очень важно.
        На мгновение я заколебалась. Что бы Джейми ни узнал, он собирался немедленно оставить Эдинбург, присоединиться к армии и найти своих людей. Но вряд ли один день может изменить исход войны, и я не устояла перед двумя парами молящих глаз.
        - Мы придем, - пообещала я.
        - Я просто дурак, - ворчал Джейми, шагая по крутым, мощенным булыжником улицам к переулку, где снимал жилье Алекс Рэндолл. - Мы должны были уехать еще вчера, сразу, как только забрали у ростовщика твое жемчужное ожерелье. Ты что, не знаешь, сколько миль до Инвернесса? Не знаешь, что у нас не лошади, а клячи?
        - Знаю, - нетерпеливо сказала я. - Но я обещала. И если бы ты его видел… Ну ладно, через минуту ты его увидишь и все поймешь.
        - Ммфм…
        Он придержал дверь и, уже не жалуясь, зашагал за мной по продуваемой сквозняками лестнице старого дома.
        Мэри полулежала на кровати. Все еще одетая в свою замызганную дорожную одежду, она исступленно прижимал Алекса к своей груди. Должно быть, она провела с ним всю ночь.
        Завидев меня, Алекс мягко освободился от объятий и нежно погладил ее руки. Он слегка приподнялся; лицо было белее простыни, на которой он лежал.
        - Миссис Фрэзер, - сказал он, слабо улыбнувшись.
        Покрытое испариной лицо имело тот мертвенно-серый оттенок, который предвещает новый тяжелый приступ.
        - Вы так добры, что пришли. А ваш муж… Он с вами? - спросил Алекс, бросив взгляд в сторону коридора.
        Как бы отвечая на вопрос, Джейми шагнул в комнату.
        Мэри, отвлеченная от своей скорби нашим приходом, перевела взгляд с меня на Джейми, встала и робко дотронулась до его руки.
        - Я… в-вы… очень н-нужны нам, лорд Туарах.
        Я думаю, ее заикание тронуло его больше, чем столь уважительное обращение. Угрюмое лицо несколько смягчилось. Он вежливо наклонил голову.
        - Милорд, я попросил вашу жену привести вас сюда. Как видите, я умираю.
        Алекс приподнялся и сел на краю кровати. Из-под подола изношенной ночной рубашки белели тонкие щиколотки, длинные изящные пальцы ног посинели - кровь плохо поступала в его конечности.
        Я часто видела смерть во всех ее формах, но такая была самой худшей и в то же время - самой благородной: человек мужественно встречал свою смерть, зная, что он умирает, что все усилия врачей напрасны. Напрасны или нет, но я порылась в своем чемоданчике и нашла дигиталис, приготовленный специально для него. У меня было несколько настоек различной крепости, целый набор коричневых жидкостей в стеклянных пузырьках. Я не колеблясь выбрала самую темную бутылочку - я слышала бульканье жидкости в его легких.
        Конечно, дигиталис здесь был ни при чем, это его внутреннее состояние озарило лицо таким светом, что казалось, под восковой кожей горит свеча. Я наблюдала это и раньше, когда человек - будь то мужчина или женщина - силой воли преодолевал на какое-то время немощь своего тела.
        Я подумала: так, наверное, появляются привидения, когда сила воли и желание продолжать земное существование преодолевают немощную плоть, уже не способную удерживать жизнь. Не очень-то мне хотелось, чтобы призрак Алекса Рэндолла преследовал меня, и это была еще одна из причин, почему я заставила Джейми пойти сюда. И кажется, он меня понял.
        - Слушаю вас, - мягко сказал Джейми. - Я понимаю, вы хотите о чем-то попросить меня.
        Алекс кивнул, на минуту прикрыв глаза. Он поднял пузырек, который я дала ему, и выпил, поморщившись от горьковатого вкуса настойки, открыл глаза и улыбнулся Джейми:
        - Прошу вас только об одном снисхождении - побудьте здесь. Обещаю, я не задержу вас долго. Мы ждем еще одно лицо.
        Пока мы ждали, я делала для Алекса все, что могла при данных обстоятельствах, - не очень много. Опять наперстянка и немного камфоры для облегчения дыхания. Казалось, после моих лекарств ему стало немного лучше, но, приставив свой самодельный стетоскоп к впалой груди, я услышала такое прерывистое сердцебиение, что испугалась, как бы сердце не остановилось прямо сейчас.
        Мэри все это время держала его за руку, а он не отрывал от нее глаз, пытаясь запомнить каждую черточку дорогого лица. Казалось почти неприличным находиться с ними в одной комнате.
        Дверь распахнулась - на пороге стоял Джек Рэндолл. Какое-то мгновение он недоумевающе смотрел то на меня, то на Мэри, затем его взгляд упал на Джейми, и он словно окаменел. Джейми спокойно выдержал его взгляд, повернулся и кивнул на кровать.
        Увидев изможденное лицо брата, Джек Рэндолл торопливо пересек комнату и опустился перед кроватью на колени.
        - Алекс! - простонал он. - Бог мой, Алекс…
        - Все в порядке, - ответил ему брат, хрупкими руками обхватил голову Джека и попытался улыбнуться, чтобы приободрить его. - Все в порядке, Джонни, - повторил он.
        Я нежно взяла Мэри за локоть и отвела ее от кровати. Кем бы ни был Джек Рэндолл, он имел право сказать своему брату несколько слов наедине. Помертвев от отчаяния, Мэри не сопротивлялась и отошла со мной в дальний конец комнаты, где я усадила ее на стул. Я отлила из кувшина немного воды и намочила свой платок. Я хотела, чтобы она вытерла им глаза, но она просто сидела, машинально комкая его в руках. Вздохнув, я взяла платок, обтерла ей лицо и, как могла, пригладила волосы.
        Послышался негромкий клокочущий звук. Я взглянула на Алекса. Джек все еще стоял на коленях, зарывшись лицом в одеяло. Алекс поглаживал его голову, держа брата за руку.
        - Джек, - сказал он, - ты же знаешь, мне нелегко просить тебя об этом. Но ради твоей любви ко мне…
        Он закашлялся, на щеках вспыхнули лихорадочные пятна.
        Джейми и так был словно натянутая струна, но сейчас его тело напряглось еще больше. Рэндолл тоже напрягся, как будто почувствовав взгляд Джейми, но не поднял головы.
        - Алекс, - спокойно сказал он, положив руку на плечо младшего брата и как будто пытаясь облегчить его кашель, - не беспокойся. Ты же знаешь - тебе не нужно просить. Я сделаю все, что ты пожелаешь. Дело касается девушки?
        Он посмотрел в сторону Мэри, но не смог заставить себя взглянуть ей в лицо.
        Все еще кашляя, Алекс кивнул.
        - Хорошо. - Джек придержал своего брата за плечи, чтобы помочь ему опуститься на подушку. - Не беспокойся.
        Джейми посмотрел на меня широко открытыми глазами. Я медленно покачала головой, чувствуя, как мурашки побежали по спине. Все стало ясно: румянец на щеках Мэри, несмотря на все ее отчаяние, нежелание выходить замуж за богатого еврея из Лондона.
        - Дело не в деньгах, - сказала я. - Она ждет ребенка. Он хочет…
        Я прочистила горло.
        - Я думаю, он хочет, чтобы вы женились на ней.
        Алекс кивнул, не поднимая век. Потом тяжело вздохнул и открыл глаза; блестящие карие омуты уставились в недоумевающее лицо брата.
        - Да, - выговорил он. - Джон… Джонни, мне нужно, чтобы ты позаботился о ней вместо меня. Я хочу… чтобы мой ребенок носил имя Рэндолла. Ты сможешь… дать им определенное положение в обществе - гораздо большее, чем я.
        Алекс протянул руку, Мэри схватила ее и, словно залог жизни, прижала к своей груди. Он нежно улыбнулся и коснулся блестящих темных локонов, закрывающих ее лицо.
        - Мэри, я хочу… ну, ты знаешь, чего я хочу, моя дорогая, - очень многого. И о многом я сожалею, но не о нашей любви. Познав такую радость, я готов умереть, но стыд и позор, которые ждут тебя…
        - Мне все равно! - воскликнула Мэри. - Пусть все знают!
        - Но мне не все равно, - мягко сказал Алекс.
        Он протянул руку своему брату, который принял ее после секундного колебания. Затем вложил руку Мэри в руку Рэндолла. Ладошка Мэри была безжизненной, рука Джека Рэндолла - одеревеневшей, словно мертвая рыба, но Алекс крепко сжал их руки своими.
        - Я отдаю вас друг другу, дорогие мои, - тихо произнес он, переводя взгляд с одного на другого.
        Ужас, растворившийся во всепоглощающей печали перед близкой разлукой, отразился на лицах обоих.
        - Но… - Впервые за то время, что я знала его, Джонатан не мог найти слов. - Хорошо…
        Это был почти шепот.
        Алекс вздохнул, улыбнувшись своему брату.
        - У нас мало времени. Я сам поженю вас. Сейчас же. Вот для чего я попросил миссис Фрэзер привести сюда ее мужа. Вы не откажетесь быть свидетелем, сэр?
        Он посмотрел на Джейми, и тот после минутного замешательства кивнул, как неживой.
        Кажется, я никогда не видела вместе сразу трех столь несчастных людей.
        Так как Алекс был очень слаб, его брат с каменным выражением лица помог ему приладить к бледному горлу высокий белый воротничок. Джонатан и сам выглядел ненамного лучше. Он исхудал после болезни, лицо прорезали глубокие морщины, глаза ввалились - он казался значительно старше своих лет.
        Одетый, как всегда, безупречно, Рэндолл был похож сейчас на грубо сделанный деревянный манекен с небрежно вырезанными чертами лица.
        Что касается Мэри, она с несчастным видом сидела на постели, уткнувшись в складки своего плаща; растрепанные волосы наэлектризованы и торчат в разные стороны. Я сделала все, что могла: причесала ее, разгладила платье. Она сидела, всхлипывая, устремив глаза на Алекса.
        Опершись рукой о бюро, Алекс порылся в ящике и извлек большую книгу - «Молитвы на каждый день». Она была слишком тяжела, чтобы держать ее открытой перед собой. Он тяжело опустился на кровать, положил книгу на колени и открыл ее. Глубоко вздохнул и закрыл глаза. Капля пота упала с его лица, оставив на странице мокрое пятно.
        - Дорогие мои, - начал Алекс.
        Я надеялась, что ради самого себя, а также всех нас он выбрал самую короткую церемонию венчания.
        Мэри перестала плакать; нос ее стал красным и блестел на бледном лице, на верхней губе собрались капельки пота. Джонатан заметил это. Ни слова не говоря, он вытащил из рукава большой белый платок и протянул Мэри.
        Слегка кивнув и не глядя на Джека, она взяла платок и небрежно промокнула лицо.
        - Согласна, - произнесла она в нужный момент, кажется, совсем не вникая в смысл этого слова.
        Джек Рэндолл произнес свое «да» твердым голосом, но как-то отстраненно. Странно было видеть пару, которая сочеталась браком, ничего не зная друг о друге и чье внимание было целиком приковано к сидящему перед ними человеку и страницам его книги.
        Итак, дело было сделано. Поздравления новобрачным были бы вряд ли уместны; в комнате воцарилась неловкая тишина. Джейми вопросительно посмотрел на меня, я пожала плечами. Сама я, выйдя за него замуж, тотчас же упала бы в обморок. Мэри, кажется, собиралась последовать моему примеру.
        Церемония завершилась. Некоторое время Алекс сидел неподвижно. Он едва заметно улыбнулся и неторопливо обвел взглядом комнату, на мгновение задерживаясь на каждом из нас - Джонатане, Джейми, Мэри и мне. Когда его кроткие карие глаза остановились на мне, в глубине их я заметила еще не погасшее пламя. Свеча почти сгорела, но фитиль вдруг вспыхнул, и пламя взметнулось вверх, яркое и сильное.
        Алекс пристально посмотрел на Мэри, закрыл глаза, как будто не в силах больше глядеть на нее, и я услышала медленные вдохи, прерывистые хрипы. Свеча погасла.
        Не открывая глаз, он шарил вокруг себя рукой. Джонатан схватил ее, обнял брата за плечи и осторожно уложил на подушку. Длинные руки, белее рубашки, на которой они были сложены, и гладкие, как у мальчишки, беспокойно шевелились.
        - Мэри, - прошептали посиневшие губы.
        Она взяла его трепетные руки и прижала к своей груди.
        - Я здесь, Алекс. О Алекс, я здесь!
        Она склонилась над ним, что-то бормоча ему на ухо. Это движение заставило Джонатана немного отступить от кровати. Он сделал шаг назад и с ничего не выражающим лицом застыл, уставясь в пол.
        Тяжелые набрякшие веки еще раз приподнялись, на этот раз только наполовину, отыскивая чье-то лицо. И нашли.
        - Джонни, ты… так добр ко мне. Всегда, Джонни…
        Мэри склонилась над ним, ее упавшие волосы закрыли лицо Алекса. Джонатан Рэндолл все с тем же каменным лицом наблюдал за братом и своей женой. В комнате было тихо, лишь слышалось слабое потрескивание огня да приглушенные рыдания Мэри.
        Я почувствовала прикосновение к своему плечу и подняла взгляд на Джейми.
        - Останься с ней, - тихо сказал он. - Это ведь долго не продлится?
        - Нет.
        Он кивнул, глубоко вдохнул, медленно выдохнул и направился к Джонатану. Обняв его одной рукой, Джейми осторожно повернул застывшего Рэндолла к двери.
        - Пошли, парень, - тихо сказал Джейми. - Я провожу тебя до дома.
        Скрипнула перекошенная дверь - это вышел Джейми, сопровождая Джонатана Рэндолла туда, где ему предстояло провести в одиночестве первую брачную ночь.
        Я закрыла за собой дверь нашей комнаты на постоялом дворе и без сил прислонилась к ней спиной. Темнело, с улицы доносились крики стражников.
        Джейми стоял у окна, наблюдая за мной. Когда я вошла, то сразу, не успев снять плаща, очутилась в его крепких объятиях. Я прильнула к нему, благодарная за теплоту и силу, которые исходили от него. Он подхватил меня на руки и усадил на подоконник.
        - Выпей, англичаночка, - настоятельно сказал он. - Ты неважно выглядишь, да и неудивительно.
        Он взял со стола флягу и налил мне бренди с водой (правда, воды там практически не было).
        Я устало провела рукой по волосам. Мы пришли на Лэдиуок-Винд сразу после завтрака, а сейчас была половина седьмого. Но мне показалось, что прошло уже несколько лет.
        - Он недолго мучился, бедняга. Как будто только и ждал, когда о ней позаботятся. Я отправила посыльного в дом к его тетушке; тетушка и две кузины пришли и забрали ее. Они же позаботятся и о… нем.
        Я с благодарностью глотнула бренди. Оно обожгло горло, в голове что-то завихрилось, словно туман над болотом, но мне было все равно.
        - Ну, теперь мы, по крайней мере, знаем, что Фрэнк спасен, - сказала я, пытаясь улыбнуться.
        Джейми негодующе посмотрел на меня, рыжие брови сошлись на переносице.
        - Будь он проклят, этот Фрэнк! - с яростью произнес он. - Будь прокляты все Рэндоллы! Джек Рэндолл, Мэри Хоукинс Рэндолл и Алекс Рэндолл… гм… я имел в виду: Господи, спаси его душу, - торопливо добавил он, перекрестившись.
        - Ты ведь никогда не ревновал… - начала было я, но он с возмущением посмотрел на меня.
        - Я притворялся!
        Джейми схватил меня за плечи и слегка встряхнул.
        - Будь проклята и ты, Клэр Рэндолл Фрэзер! - сказал он. - Да, я ревную, черт побери! Ревную к каждому воспоминанию, которое не принадлежит мне, к каждой слезинке, которая пролита не надо мной, к каждой секунде, которую ты провела в постели другого! Будь ты проклята!
        Он вышиб стакан у меня из рук - я думаю, случайно, - прижал меня к себе и крепко поцеловал. Потом слегка отстранил и снова встряхнул.
        - Ты моя, черт тебя побери, Клэр! Моя! И до тех пор, пока мы живы, я не собираюсь делить тебя ни с человеком, ни с памятью, ни с чем-либо еще. И ты никогда не будешь упоминать при мне имя этого человека. Слышишь?
        В подтверждение своих слов он снова с яростной силой поцеловал меня.
        - Ты меня слышала? - повторил он.
        - Да, - запинаясь, сказала я. - Если ты… перестанешь меня трясти, я, может быть… даже отвечу тебе.
        Он покорно отпустил меня.
        - Извини, англичаночка. Это только… Боже, ну почему ты… да-да, понимаю… но разве ты должна…
        Чтобы прервать этот бессвязный поток, я положила руку ему на голову и притянула его к себе.
        - Да, - твердо сказала я, отстранившись. - Должна была. Но теперь все кончено.
        Я развязала завязки своего плаща, и он упал на пол. Джейми наклонился, чтобы поднять плащ, но я его остановила:
        - Джейми, я так устала. Ты не отнесешь меня на кровать?
        Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, глядя на меня усталым, напряженным взглядом.
        - Да, - сказал он наконец. - Да, конечно.
        Вначале он был молчалив и резок, отголоски недавнего гнева делали его движения грубыми.
        - Ох! - в какой-то момент вскрикнула я.
        - Боже, прости меня, любимая, но я не могу…
        Я остановила извинения, крепко прижавшись к его губам, чувствуя, как исчезает между нами минутное отчуждение, как растет взаимная нежность. Он целовал и целовал меня, кончик его языка нежно ласкал мои губы. Я коснулась его языка своим и обхватила голову Джейми. Он не брился со вчерашнего дня, и рыжая щетина приятно покалывала мои пальцы.
        Он улегся рядом осторожно, на бок, чтобы не раздавить меня своим большим телом, и мы долго лежали так, прижимаясь друг к другу, говоря на беззвучном языке нежности.
        Живы и одни. Одни. И пока мы любим, смерть никогда нас не коснется. Алекс Рэндолл мертв и уже навсегда одинок, Мэри Рэндолл лежит без сна в своей холодной постели. Но мы здесь, и мы вместе, и это самое главное, нет ничего важнее этого.
        Он обхватил мои бедра и притянул к себе. Большие руки ласкали меня, и дрожь, пробежавшая по моему телу, бросила его ко мне. Мы стали единой плотью.
        Я проснулась ночью, все еще в его объятиях, и почувствовала, что он не спит.
        - Спи, любимая. - Голос у него был нежный, спокойный и ровный; но, дотронувшись до его щеки, я почувствовала, что она влажная.
        - В чем дело, любимый? - прошептала я. - Джейми, я правда очень люблю тебя.
        - Знаю, - тихо сказал он. - И пока ты спишь, позволь мне рассказать тебе о моей любви. Потому что, когда ты просыпаешься, я ничего не могу вымолвить - боюсь, что все мои слова покажутся тебе пустыми и глупыми. Но когда ты заснешь в моих объятиях, твои сновидения скажут тебе, что я говорю правду. Спи, моя любимая.
        Я повернула голову так, чтобы мои губы касались его горла, там, где под маленьким треугольным шрамом медленно бился пульс. Затем положила голову ему на грудь и отдала свои сновидения в его власть.
        Глава 46
        Timor mortis conturbat ме[Страх смерти приводит меня в смятение (лат.).]
        По мере того как мы все дальше продвигались на север вслед за отступающей шотландской армией, нам все чаще и чаще встречались люди. Одни, спотыкаясь, брели небольшими группками, низко опустив головы под злым, холодным дождем. Другие скорчились в канавах и под изгородями, слишком усталые, чтобы идти. Вдоль всей дороги было разбросано оружие и снаряжение: тут лежал перевернутый обоз, вокруг которого валялись в лужах мешки с мукой, а там виднелась пара пушек, стволы которых матово поблескивали в тени дерева.
        Погода стояла отвратительная, и это нас сильно задерживало. Было тринадцатое апреля; меня не покидало гнетущее ощущение чего-то ужасного. По словам одного из Макдональдов, которого мы встретили на дороге, лорд Джордж и вожди кланов, а также принц и его советники - все находились в Куллоден-хаусе или где-то рядом. Больше он не знал ничего; мы не стали его задерживать, и вскоре этот человек, двигаясь словно зомби - неуверенно и спотыкаясь на каждом шагу, - исчез в тумане. Питание стало еще более скудным, чем месяц назад, когда я была захвачена англичанами. Дела явно шли от плохого к худшему. Люди, которые нам попадались, едва переставляли ноги, изнуренные голодом и трудной дорогой. И все же, повинуясь приказу принца, они упорно двигались на север, к тому месту, которое по-шотландски называлось Друмосское болото, по направлению к Куллодену.
        В одном месте земля оказалась такой разъезженной и вязкой, что наши усталые пони не смогли идти дальше. Чтобы снова выбраться на нормальную дорогу, нам предстояло примерно полмили брести краем небольшого леска по мокрому весеннему вереску.
        - Через лес будет быстрее, - сказал Джейми, беря поводья из моей онемевшей руки.
        Он кивнул в сторону небольшой купы сосен и дубов, откуда долетал сладковатый холодный запах мокрых листьев, устилавших влажную землю.
        - Иди этой дорогой, англичаночка, встретимся на другой стороне.
        Я слишком устала, чтобы спорить. Вытаскивать одну ногу и ставить ее перед другой требовало огромных усилий; шагать по мягкой подстилке из листьев и опавших иголок было куда легче, чем по болотистому предательскому вереску.
        В лесу было тихо, раскинувшиеся высоко над головой огромные хвойные лапы смиряли порывы ветра. Капли мягко стучали по толстому упругому слою дубовых листьев, которые даже в дождливую погоду шуршали и потрескивали у меня под ногами.
        Он лежал всего в нескольких футах от края леса, рядом с большим серым валуном, поросшим светло-зеленым лишайником. Лишайник был такого же цвета, что и его плед, коричневые клетки которого сливались с опавшими листьями, покрывавшими его. Он казался неотъемлемой частью леса, я бы споткнулась о него, если бы в глаза не бросились какие-то пятна блестящей голубизны.
        Мягкая, как бархат, странная плесень покрывала обнаженные белые конечности. Она проходила по изгибам костей и сухожилий, образовывала небольшие трепещущие отростки, подобно травам и деревьям, которыми зарастают бесплодные земли. Она была сияющей, живой, трепещущей и ни на что не похожей. Я никогда такого не видела, но слышала об этом от одного старого солдата, который сражался еще в окопах Первой мировой войны.
        «Мы называли это «трупный цветок», - рассказывал он мне. - Вы не увидите его нигде, только на поле битвы - на мертвом человеке. - Глаза, выглядывавшие из-под белой повязки, озадаченно смотрели на меня. - Интересно, где он прячется, когда нет войн?»
        Наверное, его поры рассеяны в воздухе и только ждут своего часа, подумала я. Голубизна была сверкающей, совершенно необычной, яркой, как цветок вайды, соком которой предки этого человека разрисовывали себя перед битвой.
        Легкий ветерок пронесся по лесу, прошелестел в волосах убитого. Они зашевелились и поднялись, безжизненные и шелковистые. Сбоку захрустела листва, я вздрогнула и оторвала взгляд от трупа.
        Рядом со мной стоял и смотрел вниз Джейми. Он ничего не сказал, просто взял меня за локоть и вывел из леса, где остался лежать мертвец, одетый в цвета войны и самопожертвования.
        Мы прибыли в Куллоден-хаус до обеда пятнадцатого апреля, почти загнав себя и своих лошадей. Мы подошли к нему с юга, пройдя через скопление всевозможных мелких домишек. На дорогах царила суматоха, почти безумие, а конюшенный двор был на удивление пуст.
        Джейми спешился и протянул поводья Мурте.
        - Подожди минутку, - сказал он, - по-моему, здесь что-то не так.
        Мурта взглянул на дверь конюшни, стоящей чуть в стороне, и кивнул. Фергюс, сидевший позади маленького шотландца, тоже спешился и хотел было последовать за Джейми, но Мурта остановил его, коротко сказав что-то.
        Окостеневшая после долгой езды, я тоже сошла с лошади и, утопая в грязи, последовала за Джейми. Что-то и вправду было не так. Но только когда мы вошли в конюшню, я поняла, что насторожило Джейми, - удивительная, глубокая тишина.
        Внутри было тихо, холодно и сумрачно, без привычных для конюшни тепла и звуков. И вдруг в темноте зашевелилась какая-то тень - слишком большая для крысы или лисицы.
        - Кто там? - спросил Джейми, инстинктивно шагнув вперед, чтобы заслонить меня. - Алек, это ты?
        С сена медленно поднялась голова, плед соскользнул назад. Главный конюх Леохского замка имел всего один глаз; на месте другого, потерянного много лет назад, он носил черную повязку. Но и этого единственного глаза ему всегда хватало с лихвой. Быстрый, ярко-голубой, он замечал все и заставлял всех повиноваться ему - лошадей и конюших, грумов и наездников.
        Сейчас глаз Алека Макмагона Маккензи был мутным, словно запыленный сланец. Большое сильное тело скрючилось, щеки ввалились от голода.
        Зная, что в сырую погоду старик страдал от артрита, Джейми присел возле него, чтобы не заставлять его вставать.
        - Что произошло? - спросил он. - Мы только что приехали. Что здесь случилось?
        Старому Алеку потребовалось немало времени, чтобы понять вопрос, собраться с мыслями и облечь их в слова, глухо прозвучавшие в тишине, которая окутала пустую, темную конюшню.
        - Все пошло в котел, - сказал он. - Они ушли в Неирн два дня назад, а вчера вернулись. Его высочество сказал, что они станут у Куллодена; лорд Джордж сейчас там, с войском, которое успел собрать.
        При слове «Куллоден» я не могла сдержать слабый стон. Значит, они здесь. И после всего, что нам пришлось вытерпеть, мы тоже здесь.
        Дрожь прошла по телу Джейми; я видела, как поднялись рыжие волоски на предплечье, но его голос звучал спокойно и ровно:
        - Войско… но у них нет провизии, чтобы сражаться. Разве лорд Джордж не понимает, что людям нужно отдохнуть и подкрепиться?
        Старик издал звук, отдаленно напоминающий смех.
        - Что понимает его светлость, ничего не значит, парень. Армией командует его высочество. И его высочество говорит, мы должны выступить против англичан у Друмосси. А насчет пищи…
        Брови Алека, когда-то густые и кустистые, побелели за последний год и проросли грубым волосом. Сейчас одна бровь приподнялась, с трудом, будто и это движение было для него непомерно тяжелым. Одна рука с искривленными болезнью пальцами зашевелилась и указала в сторону пустых стойл.
        - В прошлом месяце они съели всех лошадей, - просто сказал он. - Правда, их было немного.
        Джейми резко поднялся и прислонился к стене, втянув голову в плечи. Лица его не было видно, но тело одеревенело, словно стены конюшни.
        - Так… - произнес он. - Так… А мои люди - они получили причитающуюся им порцию? Донас… он был… крупный конь.
        Джейми говорил спокойно, но по внезапно прояснившемуся выражению единственного глаза Алека я поняла, что он, как и я, почувствовал, какие усилия прилагает Джейми к тому, чтобы голос не дрожал.
        Скрюченное тело с трудом поднялось с сена, на трясущихся ногах старик осторожно направился к Джейми. Он подошел вплотную и положил руку на его плечо; больные пальцы не сгибались, но рука успокаивала своей тяжестью.
        - Донаса не тронули, - тихо сказал он. - Они сохранили его для принца… для его победного возвращения в Эдинбург. О’Салливан сказал… негоже будет его высочеству идти пешком.
        Джейми закрыл лицо руками и стоял покачиваясь возле пустого стойла.
        - Я - дурак, - проговорил он, с трудом переводя дыхание. - О боже, какой же я дурак!
        Он уронил руки; по щекам текли слезы, оставляя на них грязные полосы. Он вытирал их тыльной стороной ладони, но слезы продолжали струиться, словно он совершенно потерял над собой контроль.
        - Дело Стюартов проиграно, мои люди уведены на смерть, в лесу гниют трупы убитых, а я стою здесь и рыдаю о лошади! О боже! - прошептал он, качая головой. - Какой же я дурак!
        Старый Алек тяжело вздохнул, его ладонь скользнула по руке Джейми.
        - Это хорошо, парень, что ты можешь плакать, - сказал он. - Я уже не плачу.
        Старик неловко согнул в колене одну ногу и снова опустился на сено. Какое-то время Джейми стоял неподвижно, глядя на старого Алека. Слезы все еще бежали по его лицу - словно дождь, омывающий отполированные грани скалы. Он взял меня за локоть и, не говоря ни слова, повел из конюшни.
        Когда мы были у двери, я обернулась. Алек все еще сидел неподвижно - темная, сгорбленная фигура, закутанная в плед, единственный глаз невидяще устремлен в темноту.
        Люди разбрелись по всему дому; усталые до изнеможения, они искали хоть какого-нибудь забвения - от сосущего голода, от сознания полной и необратимой катастрофы. Женщин здесь не было; те военачальники, которых сопровождали женщины, давно их отпустили - слишком неясным было будущее.
        Что-то проворчав, Джейми оставил меня у двери, которая вела во временное жилище принца. Мое присутствие ничего не меняло. Я медленно бродила по дому, слушая тяжелое дыхание спящих мужчин, ощущая атмосферу глухого отчаяния. Наверху я нашла крохотный чуланчик, заваленный ненужной поломанной мебелью, но, по крайней мере, он был необитаем. Я пробиралась между этим хламом, чувствуя себя маленьким зверьком, ищущим убежища от мира, в котором разыгрались огромные разрушительные силы.
        Серое туманное утро вползало в единственное оконце. Я протерла его полой своего плаща, но сквозь густой туман ничего нельзя было различить. Прижалась лбом к холодному стеклу и затихла. Где-то там было поле битвы, но я видела только собственное отражение.
        Я знала, что известие о таинственной и страшной кончине герцога Сандрингема уже дошло до принца Карла; мы слышали об этом почти от каждого, кто встречался нам во время продвижения на север, и потому без всяких опасений могли теперь появиться и сами. Интересно, что же мы сделали, спрашивала я себя. Погубили в ту ночь дело якобитов или, сами того не ведая, спасли Карла Стюарта от английской ловушки? Дрожащим пальцем я вывела на мутном стекле знак вопроса - еще один вопрос, на который я никогда не найду ответа.
        Прошло немало времени, прежде чем я услышала шаги на не покрытых ковром ступеньках лестницы, ведущей к моему убежищу. Я подошла к двери и увидела на лестничной площадке Джейми. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы все понять.
        - Алек был прав, - заявил он без всяких предисловий.
        От голода черты его лица обострились, чувство гнева придало им еще больше резкости.
        - Войска продвигаются к Куллодену - насколько они вообще в силах двигаться. Люди два дня не спали и не ели, нет снарядов для пушек, но они идут.
        Джейми вдруг взорвался и с яростью ударил кулаком по шаткому столику - стопка медных тарелок с гулким звоном упала на пол, эхо разнеслось по всему чердаку.
        Нетерпеливым жестом он выхватил кинжал и яростно вонзил его в стол. Кинжал стоял, раскачиваясь от силы удара.
        - Говорят, если увидишь кровь на своем кинжале, это означает смерть. - Он тяжело дышал, упираясь кулаками в стол. - А я ее видел! И они тоже видели. Килмарнок, Лохиель и другие. И это ничему их не научило! Ничему!
        Опершись руками о стол и не сводя глаз с кинжала, Джейми склонил голову. Он казался слишком большим для этой комнатушки, тлеющий в нем гнев готов был вырваться ярким пламенем. Но мой муж лишь махнул рукой, опустился на ветхий диванчик и сидел, обхватив голову руками.
        - Джейми, - сказала я и сглотнула.
        У меня не было сил произнести те слова, которые я должна была произнести. Я догадывалась, какую новость он принесет, и все продумала заранее.
        - Джейми, - снова начала я, - есть только один выход, один-единственный.
        Он сидел, склонившись над столом, положив голову на руки. Не глядя на меня, он покачал головой.
        - Выхода нет. Он стоит на своем. Муррей не раз пытался образумить его. Лохиель тоже. И Балмерино. И я. Но в этот час люди уже вышли на равнину. Камберленд отправился в Друмосси. Выхода нет.
        Искусство врачевания - могущественное искусство. Любому лекарю известны те вещества, которые дают выздоровление, и те, что приносят вред. Я дала Колуму цианид, которым он не успел воспользоваться, и потом потихоньку забрала смертельный флакончик с прикроватного столика. И теперь он лежал в моей медицинской сумке - маленькие коричневато-белые кристаллы, совершенно невинные на вид.
        Во рту у меня так пересохло, что мне не сразу удалось заговорить. В моей фляге осталось немного вина, я выпила его. Оно показалось горьким, как желчь.
        - Есть выход, - сказала я. - И только один.
        Джейми понурился еще больше. Усталость от долгой скачки, потрясение, пережитое им после разговора с Алеком, - было от чего прийти в уныние. Мы вернулись и нашли здесь его людей, по крайней мере большинство из них. Жалкие, оборванные, они были неотличимы от окружавших их скелетоподобных Фрэзеров Ловата. После встречи с Карлом я поняла, что надежд не осталось.
        - И какой же? - спросил Джейми.
        Я колебалась, но говорить было надо. Я не могла не упомянуть об этой единственной возможности; независимо от того, были или не были мы готовы совершить задуманное.
        - Это Карл Стюарт, - сказала я наконец, - в нем все дело. Война, предстоящая битва, понимаешь ли, - все зависит от него.
        - Неужели?
        Налитые кровью глаза насмешливо взглянули на меня.
        - Если бы он умер… - прошептала я.
        Глаза Джейми закрылись, кровь отхлынула от лица.
        - Если бы он умер… сейчас. Сегодня. Или завтра. Джейми, без Карла не за что сражаться. Некому посылать людей в Куллоден. Без него не будет битвы.
        Джейми сглотнул, мускулы на его шее дрогнули. Он открыл глаза и, пораженный, уставился на меня.
        - Боже, - прошептал он. - Боже, ты ведь не это имеешь в виду…
        Моя рука сжала дымчатый драгоценный камень на шее.
        Перед Фолкерком О’Салливан, Туллибардин и другие пригласили меня осмотреть принца. Его высочество был нездоров - простое недомогание, сказали они. Я осмотрела Карла, заставив его обнажить грудь и руки, проверила состояние рта и белки глаз.
        У него была цинга и еще несколько других заболеваний - результат плохого питания. Я сказала все как есть.
        «Чепуха! - возмутился Шеридан. - Его высочество не может плохо питаться, он не какой-нибудь простой крестьянин!»
        «Но ест он, как они, - возразила я. - И даже хуже».
        «Простой крестьянин», за неимением другого, вынужден был есть лук и капусту. Презирая такую убогую пищу, его высочество и его приближенные ели только мясо и больше, можно сказать, ничего. Обводя взглядом испуганные, возмущенные лица, я заметила только несколько человек, на которых не сказался недостаток свежей пищи. А его высочество имел гнилые, выпадающие зубы, рыхлые кровоточащие десны и зудящие фолликулы, которые щедро усыпали бледную кожу.
        Мне ужасно не хотелось расставаться с моими драгоценными запасами шиповника и сушеных ягод, но все же я предложила принцу делать из них чай. Мое предложение было грубо отвергнуто, и, как я поняла, тут же был вызван Арчи Камерон с кувшином пиявок и ланцетом, чтобы посмотреть, не поможет ли кровопускание уменьшить королевский зуд.
        - Я могла бы сделать это, - сказала я.
        Сердце билось так, что трудно было дышать.
        - Я могу подмешать ему это в лекарство. Думаю, мне удастся убедить его выпить.
        - А если он выпьет твое лекарство и сразу умрет? Боже, Клэр! Они убьют тебя на месте!
        Чтобы хоть немного согреться, я обхватила себя руками.
        - Какое это имеет значение? - спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
        Это была правда. Что значила сейчас моя жизнь по сравнению с сотнями жизней, которые я могла спасти? Я сжала кулаки, дрожа от ужаса, словно мышь в мышеловке.
        Джейми тут же поспешил ко мне. Ноги меня не слушались. Он помог мне добраться до старой кушетки и усадил на нее, крепко обняв за плечи.
        - У тебя мужество львицы, моя дорогая, - шептал он мне на ухо. - Или медведицы, или волчицы! Но ты же знаешь: я не позволю тебе сделать это.
        Дрожь постепенно унялась, но мне по-прежнему было холодно. От ужаса перед тем, что я сказала, меня подташнивало.
        - Есть еще один способ. Еды в доме мало, и она вся идет на стол принца. Я думаю, нетрудно будет незаметно добавить что-нибудь ему в блюдо. Здесь такая неразбериха…
        Это была правда. Офицеры спали по всему дому - на полу и на столах, прямо в обуви, слишком усталые, чтобы снять оружие. В доме царил хаос. Кто-то постоянно приходил и уходил. Было бы нетрудно вечером отвлечь слугу и добавить смертельный порошок в еду Карла.
        Внезапно нахлынувший ужас медленно рассеивался, но мое страшное предложение, леденя кровь, действовало как яд - медленно и постепенно. Рука Джейми, крепко обнимавшая меня, опустилась - он задумался над моим предложением.
        Со смертью Карла Стюарта восстание не прекратится - дело зашло слишком далеко. Лорд Джордж Муррей, Балмерино, Килмарнок, Кланраналд, Лохиель - все мы были предателями, которым предстояло поплатиться перед английской короной жизнью и имуществом. Шотландская армия была разбита в пух и прах. Без фигуры Карла, объединяющего всех, она рассеется, как дым. Англичане, униженные и понесшие большие потери под Престоном и Фолкерком, без сомнения, начнут преследовать дезертиров, искать возможность восстановить свою поруганную честь и смыть позор кровью.
        Маловероятно, что набожный Генри Йоркский, младший брат Карла, крепко связанный церковными обетами, займет место своего брата, чтобы продолжить борьбу за реставрацию. Впереди - ничего, кроме полной катастрофы, ее не отвратить. Единственное, что можно сейчас спасти, - жизни людей, которым завтра предстоит умереть на болотах.
        Именно Карл выбрал Куллоден местом решающего сражения, именно Карл со своим упрямством и близорукостью, отклонив все советы своих генералов, пошел завоевывать Англию. Собирался ли Сандрингем поддерживать шотландскую армию - это умерло вместе с ним. Со стороны юга поддержки не было, английские якобиты не собирались, как то ожидалось, вставать под знамя своего короля. Вынужденный отступать, Карл занял жесткую позицию и разместил свою плохо вооруженную, измученную, голодающую армию на пропитанных кровью болотах, лицом к лицу с яростным огнем пушек Камберленда. Если Карл умрет, битва на Куллодене не состоится. Одна жизнь против двух тысяч жизней. Одна жизнь, королевская, и не в пылу битвы, а хладнокровное расчетливое убийство.
        В маленькой комнате, где мы находились, был очаг, но огня в нем не было - не нашлось топлива. Джейми сидел молча, уставясь в очаг, словно искал ответа в невидимом пламени. Убийца… Не просто убийца, но цареубийца. Убийца своего давнего друга.
        И все же, пока разрабатываются, пересматриваются, согласовываются планы битвы, пока подтягиваются новые силы, шотландцы уже дрожат на открытом болоте, переминаясь в сомкнутых рядах. Среди них люди Маккензи из Леоха, Фрэзера из Бьюли, четыреста соплеменников Джейми. И тридцать человек из Лаллиброха, его собственные люди.
        Джейми думал. Лицо его окаменело; он был бледен, сложенные на коленях руки крепко сжаты, пальцы переплетены. Я сидела рядом, боясь даже дышать, и ожидала его решения.
        Наконец он еле слышно вздохнул и повернулся ко мне; в его глазах была неизбывная печаль.
        - Я не могу, - еле слышно выговорил он. Его рука коснулась моего лица, погладила по щеке. - Видит бог, англичаночка, не могу.
        Я почувствовала такое облегчение, что на мгновение потеряла дар речи, но он понял, что я чувствую, и сжал мои руки.
        - Слава богу, Джейми, я так рада, - прошептала я.
        Он склонился над моими руками. Я прижалась щекой к его голове и замерла.
        В дверях с выражением крайнего отвращения на лице стоял и смотрел на меня Дугал Маккензи.
        Последние месяцы состарили его - смерть Руперта, бессонные ночи, проведенные в бесполезных спорах, напряжение трудной кампании, а теперь еще и горечь предстоящего поражения. В его густой бороде появились седые волосы, кожа приобрела землистый оттенок, на лице прорезались глубокие морщины, которых не было в ноябре. Содрогнувшись, я заметила, как сильно он похож на своего брата, Колума. Он хотел главенствовать, Дугал Маккензи. Теперь он получил то, что хотел, и платил за это.
        - Грязная предательница… развратница… ведьма!
        Джейми подскочил будто ужаленный, лицо стало белым, как снег за окном. Я вскочила на ноги, перевернув скамью с грохотом, эхом раскатившимся по комнате.
        Дугал Маккензи медленно приближался ко мне, отводя в сторону полы своего плаща, пока рукоять кинжала не оказалась прямо под его рукой. Я не слышала, как открывалась дверь, должно быть, она была отворена. Сколько же времени он стоял здесь и слушал?
        - Ты, - тихо произнес он. - Я должен был это знать. С первого раза, как увидел тебя.
        В темной зеленой глубине его глаз, устремленных на меня, стоял ужас, смешанный с яростью.
        Я уловила за своей спиной какое-то движение. Это Джейми положил руку мне на плечо, заставляя отступить назад.
        - Дугал, - сказал он, - это не то, что ты думаешь. Это…
        - Не то? - прервал его Дугал.
        На мгновение он отвел от меня взгляд, и я нырнула за Джейми, благодаря судьбу за передышку.
        - Не то, что я думаю? - все еще не повышая голоса, переспросил он. - Я слышал, как эта женщина подстрекала тебя к гнусному убийству - к убийству твоего принца! Это не только подлое убийство, но и измена! А ты мне говоришь, что я ослышался?
        Дугал тряс головой, спутанные рыжеватые волосы, грязные и сальные, разметались по плечам. Как и все мы, он голодал; лицо было осунувшимся, но глаза яростно пылали в темных глазницах.
        - Я не виню тебя, парень, - сказал он. В его голосе вдруг послышалась усталость, и я вспомнила, что ему за пятьдесят. - Это не твоя вина, Джейми. Она околдовала тебя. Все это видят.
        Он взглянул на меня, и его рот снова скривился.
        - Я понимаю, как она тебя обработала. Как-то она попробовала свои колдовские чары и на мне. - Его глаза горели ненавистью. - Лгунья, погубительница, шлюха, такая, как она, берет мужчину за кукан, вонзает свои когти в его яйца и ведет его к гибели. Так она заколдовала и тебя. Заманила в свою постель и, пока ты лежал на ее груди, украла твою душу. Похищают души и пожирают мужское достоинство, Джейми!
        Маккензи, все еще не спуская с меня глаз, облизнул губы и сжал рукоять кинжала.
        - Отойди в сторону, паренек. Я освобожу тебя от этой английской суки.
        Джейми мгновенно загородил меня от взгляда Дугала.
        - Ты устал, Дугал, - сказал он ровным, успокаивающим тоном. - Устал и слышишь то, чего нет. А теперь иди вниз. Я…
        Но закончить он не успел. Устремив на меня взгляд своих глубоко посаженных зеленых глаз, предводитель клана Маккензи вытащил из ножен свой кинжал.
        - Я перережу тебе горло, - тихо сказал он мне. - Нужно было сделать это сразу, когда я впервые увидел тебя. Это избавило бы нас всех от больших бед.
        Я бы не сказала, что он был полностью не прав, но не собиралась позволить ему уладить дело таким образом. Я сделала три шага назад и уперлась спиной в стол.
        - Отойди! - Джейми бросился вперед и поднял руку, преграждая Дугалу путь.
        Маккензи, набычившись, тряхнул головой и уставился на меня налитыми кровью глазами.
        - Она моя, - хрипло произнес он. - Ведьма. Предательница. Отойди в сторону, парень. Я не причиню тебе зла, но, Бог свидетель, если ты будешь защищать ее, я убью тебя и не посмотрю, что ты мой приемный сын.
        Изловчившись, он обогнул Джейми и схватил меня за руку. Усталый, голодный и немолодой, он все еще был чудовищно силен, и пальцы его, словно клещи, впились в мою руку.
        Я вскрикнула от боли и, когда он стал тащить меня, яростно набросилась на него. Он вцепился мне в волосы, резко запрокинул голову, и я почувствовала на своем лице горячее прокисшее дыхание. Я закричала и, пытаясь вырваться, стала царапать ногтями его щеки.
        Джейми ударил его под ребра, и Дугал задохнулся. Второй оглушительный удар пришелся в плечо, и он выпустил мои волосы. Неожиданно получив свободу, я снова упала на стол, всхлипывая от боли и потрясения.
        Дугал резко повернулся к Джейми, принял бойцовскую стойку и поднял над головой кинжал.
        - Что ж, пусть будет так, - сказал он, тяжело дыша и медленно раскачиваясь из стороны в сторону в ожидании удобного случая. - Пусть говорит кровь. Ты - отродье проклятого Фрэзера. Предательство сидит в твоем сердце. Иди сюда, иди ко мне, молокосос. Во имя твоей матери я убью тебя быстро.
        В маленькой комнате было слишком мало места для маневров. Меч здесь не выхватишь, а кинжал крепко сидел в столе - Джейми был безоружен. Он принял ту же позу, что и Дугал, и замер, не сводя глаз с угрожающего лезвия.
        - Положи его, Дугал, - сказал он. - Если ты еще помнишь мою мать, положи его. Ради нее!
        Вместо ответа Маккензи сделал неожиданный выпад. Джейми увернулся и, спасаясь от смертельного удара, снова метнулся в сторону. На стороне Джейми были быстрота и ловкость, на стороне Дугала - кинжал.
        Дугал быстро наклонился вперед и нанес удар, лезвие скользнуло по боку Джейми, прорезав рубашку и оставив темный след на коже. Вскрикнув от боли, Джейми схватил Дугала за руку и рванул ее так, что кинжал упал на пол.
        Тусклое лезвие сверкнуло и исчезло между двумя сцепившимися телами. Они боролись, прижавшись друг к другу, словно любовники, в воздухе стоял запах ярости и мужского пота. Лезвие кинжала снова взметнулось вверх, две руки ухватились за круглую рукоять. Бросок, толчок, напряженный вскрик, крик от боли. Дугал отступил назад, зашатался; лицо его было покрыто потом и кровью, в горле торчал кинжал.
        Джейми, задыхаясь, оперся о стол - ноги не держали его, в глазах стоял ужас, волосы слиплись от пота, порванная рубашка пропиталась кровью.
        Послышался короткий вскрик и хриплый выдох. Дугал начал медленно оседать, Джейми успел поддержать его, но под тяжестью грузного тела упал на колени. Голова Дугала легла на плечо Джейми.
        Я присела рядом с ними, пытаясь помочь Дугалу. Но было поздно. Крупное тело обмякло, дернулось и, выскользнув из рук Джейми, скрючилось на полу. Мускулы непроизвольно дергались, борясь за жизнь, - он напоминал рыбу, вынутую из воды.
        Голова Дугала лежала на коленях у Джейми. В какое-то мгновение я увидела искаженное, багровое лицо с глазами, превратившимися в щелочки. Рот конвульсивно раскрылся, яростно выпихивая какие-то слова, но из распоротого горла вырывались лишь прерывистые, хлюпающие звуки. Лицо Джейми было пепельным; по-видимому, он знал, что пытался сказать Дугал. Он изо всех сил старался удержать бьющееся в конвульсиях тело. Но вот Дугал дернулся в последний раз, послышался страшный хрип, и Дугал Маккензи затих; руки Джейми крепко держали его за плечи, как будто хотели помешать ему снова подняться.
        - Святой Михаил, защити нас! - послышался у двери хриплый шепот.
        Это был Уилли Коултер Маккензи, один из людей Дугала. Он в ужасе уставился на тело своего предводителя, из-под которого тоненькой струйкой вытекала моча. Не отрывая взгляда от мертвого тела, мужчина перекрестился.
        - Уилли… - Джейми поднялся, провел по лицу дрожащей рукой. - Уилли…
        Мужчина, казалось, превратился в камень. Открыв рот, он в немом изумлении смотрел на Джейми.
        - Мне нужен один час, парень. - Джейми положил руку на плечо Уилли Коултера, увлекая его в комнату. - Только один час, чтобы отправить жену в безопасное место. Потом я вернусь и отвечу за это. Даю тебе слово, слово чести. Но мне нужен один час. Один. Ты дашь мне этот час, парень, перед тем как всем рассказать?
        Уилли облизнул пересохшие губы, его взгляд метался между трупом военачальника и его племянником; от страха он просто перестал соображать. Наконец, абсолютно не зная, что делать, на что решиться, он кивнул.
        - Хорошо.
        Джейми тяжело сглотнул, вытер пледом лицо и потрепал Уилли по плечу.
        - Побудь здесь, парень. Молись за его душу. - Он кивнул на мертвое тело на полу и добавил: - И за мою тоже.
        Джейми выдернул из стола кинжал, подтолкнул меня вперед и вывел на лестницу.
        На полпути вниз он остановился и, закрыв глаза, прислонился к стене. Дыхание его было глубоким, прерывистым, мне показалось, что он может упасть в обморок, и, встревоженная, я приложила руку к его груди. Сердце стучало гулко, как барабан, он дрожал, но через некоторое время выпрямился, кивнул мне и взял за руку.
        - Мне нужен Мурта, - сказал он.
        Мы нашли шотландца внизу, под карнизом, где, закутавшись в свой плед, он прятался от ледяной крупы, падавшей с небес. Рядом с ним, свернувшись калачиком, дремал Фергюс, уставший от долгого путешествия.
        Мурта бросил только один взгляд на Джейми и тут же встал, суровый, с потемневшим лицом, готовый ко всему.
        - Я убил Дугала Маккензи, - без всяких вступлений произнес Джейми.
        На лице Мурты появилась растерянность, тут же сменившаяся обычным выражением угрюмой настороженности.
        - А-а… И что же теперь делать?
        Джейми порылся в своей седельной сумке и вытащил сложенный лист бумаги. Он пытался развернуть его, но руки дрожали. Я взяла бумагу и развернула под прикрытием карниза.
        Вверху была надпись: «Акт о праве собственности».
        Короткий, всего в несколько строк, он гласил, что титул владельца имения Брох-Туарах передается Джеймсу Джейкобу Фрэзеру Муррею, до достижения им совершеннолетия управление вышеназванным имением поручается родителям вышеозначенного Джеймса Муррея - Джанет Фрэзер Муррей и Айену Гордону Муррею. Внизу стояла подпись Джейми, а чуть ниже - два пустых места, перед каждым слово «свидетель». Документ был датирован 1 июля 1745 года, месяцем раньше того дня, когда Карл Стюарт высадился у берегов Шотландии и сделал Джейми Фрэзера предателем престола.
        - Мне нужно, чтобы вы его подписали - ты и Клэр, - сказал Джейми, беря документ из моих рук и протягивая Мурте. - Но это лжесвидетельство; я не имею права просить об этом.
        Маленькие черные глазки Мурты быстро скользнули по бумаге.
        - Есть неприятность - есть и право, - сухо произнес он и толкнул ногой Фергюса; тот вскинул голову и заморгал глазами. - Сбегай в дом, парень, и принеси своему начальнику перо и чернила. И быстро!
        Фергюс тряхнул головой, чтобы окончательно проснуться, взглянул на Джейми - тот кивнул - и побежал.
        Вода с карниза капала мне за шиворот. Я потуже закуталась в шерстяной плащ. Интересно, когда Джейми составил документ? Фальшивая дата свидетельствовала о том, что документ о передаче собственности был написан до того, как Джейми стал предателем, имущество и земли которого подлежали конфискации. Так что, если не возникнет никаких вопросов, собственность благополучно перейдет к маленькому Джейми. По крайней мере, семья Джейми, владея землей и домом, не будет нуждаться.
        Джейми считал необходимым поступить именно так, но он не оформил документ до того, как мы выехали из Лаллиброха, - по-видимому, надеялся вернуться и снова стать хозяином поместья. Теперь это было невозможно, но имение стоило попытаться спасти от конфискации. Никто, кроме свидетелей - Мурты и меня, не сможет сказать, когда была составлена бумага.
        Вернулся запыхавшийся Фергюс с маленькой стеклянной чернильницей и растрепанным пером в руках. Приложив документ к стене дома и стряхнув перо, чтобы не поставить кляксу, мы расписались. Сначала расписывался Мурта; я впервые увидела его полное имя - Фицгиббонс.
        - Ты хочешь, чтобы я отвез это твоей сестре? - спросил Мурта, пока я осторожно встряхивала лист, чтобы просушить чернила.
        Джейми покачал головой. Капли дождя растеклись по его пледу небольшими, величиной с монету, влажными пятнами, и блестели, как слезы на его ресницах.
        - Нет, его отвезет Фергюс.
        - Я? - От удивления у мальчишки округлились глаза.
        - Ты, парень. - Джейми взял у меня бумагу, сложил ее, встал на колени и засунул Фергюсу под рубаху. - Этот документ обязательно должен попасть в руки моей сестры - мадам Муррей. Он стоит дороже, чем моя жизнь, парень, или твоя.
        Чуть не задохнувшись под грузом такой ответственности, Фергюс выпрямился и вытянул руки по швам:
        - Я не подведу вас, милорд.
        Слабая улыбка тронула губы Джейми, он потрепал мальчишку по голове.
        - Я это знаю, парень, и очень благодарен тебе, - сказал Джейми и снял кольцо с левой руки - рубин, принадлежащий его отцу. - Вот. - Он протянул кольцо Фергюсу. - Иди в конюшню, покажи его старику, которого там увидишь. Скажи ему, я велел отдать тебе Донаса. Возьми лошадь и скачи в Лаллиброх. Останавливайся только для сна и, когда будешь спать, прячься получше.
        Фергюс от волнения проглотил язык, но Мурта нахмурился и с сожалением посмотрел на него.
        - Думаешь, парнишка справится с твоим зверем?
        - Должен справиться, - твердо сказал Джейми.
        Фергюс пришел в себя, стал на колени и горячо поцеловал Джейми руку. Затем вскочил и стрелой помчался к конюшням, и скоро тоненькая фигурка уже исчезла в тумане.
        Джейми облизнул губы, на мгновение закрыл глаза и повернулся к Мурте:
        - А ты… ты мне нужен, чтобы собрать людей.
        Мурта вскинул брови, но промолчал и только кивнул.
        - Ладно, - сказал он. - И когда?
        Джейми посмотрел на меня, потом перевел взгляд на своего крестного.
        - Думаю, они сейчас на болотах, с молодым Саймоном. Собери их всех в одном месте. Я позабочусь о жене, и тогда… - Он помедлил, пожал плечами. - Я найду вас. Ждите, пока я приду.
        Мурта снова кивнул и повернулся, чтобы идти, но вдруг остановился и шагнул к Джейми. Тонкий рот искривился.
        - Прошу тебя, парень, об одном: пусть это будет англичанин. Не твой сродник.
        Джейми слегка вздрогнул и кивнул. Молча протянул руки. Они быстро, горячо обнялись, и Мурта ушел, завернувшись в рваный плащ.
        Я была последним вопросом на повестке дня.
        - Пошли, англичаночка, - сказал он, беря меня за руку. - Нам нужно спешить.
        Никто не остановил нас. Повсюду было так много людей, что нам удалось незамеченными добраться до края болот, а уж дальше, свернув с главной дороги, мы оказались в полном одиночестве.
        Джейми молчал, целиком сосредоточившись на предстоящем деле. Потрясенная всем пережитым, я тоже молчала, страшась неизбежного разговора.
        «Я позабочусь о жене». Что он имел в виду? Мы повернули на юг, и через два часа я все поняла - впереди замаячили крутые зеленые склоны холма Крэг-на-Дун.
        - Нет! - закричала я. - Джейми, нет! Я туда не поеду!
        Он молча пришпорил лошадь и помчался вперед, и мне ничего не оставалось, как последовать за ним.
        Я была в смятении: тяжелые думы о предстоящем сражении, ужасная смерть Дугала, а теперь еще эти камни. Этот проклятый круг, через который я пришла сюда. Джейми явно хотел отправить меня обратно, в мое время, - если такая вещь вообще возможна.
        Стиснув зубы, я следовала за ним по узкой тропинке и думала: что бы он ни решил, нет на земле силы, которая заставила бы меня покинуть его.
        Мы стояли в маленьком дворике развалившейся хижины, что притулилась недалеко от вершины холма. Здесь давно никто не жил. Местные жители говорили, что холм этот проклят.
        Джейми тащил меня по склону, не обращая внимания на мои протесты. У дома он остановился и, тяжело дыша, опустился на землю.
        - Все в порядке, - произнес он наконец. - У нас есть немного времени. Никто нас здесь не найдет.
        Он сидел, завернувшись в плед, чтобы согреться. Дождь прекратился, но с ближайших гор, вершины которых были покрыты снегом, дул холодный, пронизывающий ветер. Измученный быстрой ездой, он опустил голову на колени.
        Я сидела рядом, кутаясь в плащ. Постепенно Джейми успокоился, и его дыхание выровнялось. Мы долго молчали, боясь сорваться с тоненькой жердочки, вознесшей нас сейчас над царящим внизу хаосом. Хаосом, причиной которого отчасти стала я сама.
        - Джейми, - сказала я и протянула было руку, чтобы прикоснуться к нему, но не стала. - Прости меня, Джейми.
        Он молчал, продолжая вглядываться во тьму простирающихся внизу болот. Мне показалось, что он не слышал моих слов. Но Джейми медленно покачал головой.
        - Нет, - тихо сказал он, - не нужно винить себя.
        - Нет, нужно. - Печаль душила меня, но я обязана была сказать: я хорошо знаю, сколько горя принесла ему. - Мне следовало вернуться обратно. Джейми, если бы я ушла тогда, когда ты привел меня сюда из Крэйнсмуира… может быть, тогда…
        - Да, может быть, - прервал он меня и резко повернулся.
        В его глазах была тоска, тоска и печаль, такая же, как в моих, но не было в них ни гнева, ни упрека.
        Джейми снова покачал головой.
        - Нет, - повторил он. - Знаю, что ты хочешь сказать, дорогая. Но это не так. Уйди ты тогда, возможно, все случилось бы так же. Может быть, да, а может быть, нет. Возможно, скорее. Возможно, совсем по-другому. Возможно - только возможно, - не произошло бы совсем ничего! Но в это во все вовлечено слишком много людей, не только ты и я, и потому не вини себя.
        Он коснулся моих волос, отвел их с глаз. По моей щеке покатилась слеза, он подобрал ее на палец.
        - Это не так, - сказала я и протянула руку в темноту. Этот жест включал все: армии, стоящие сейчас на поле брани, Стюартов, голодающих людей в лесу, готовое разразиться побоище. - Вот что я сделала с тобой.
        Он улыбнулся, очень нежно, и приложил ладонь к моей щеке, согревая ее.
        - Да? А что я сделал с тобой, англичаночка? Вырвал тебя из родных мест, вверг в нищету и изгнание, заставил идти по полям сражений, рисковал твоей жизнью. Ты не укоряешь меня за это?
        - Ты же знаешь, что нет.
        Он улыбнулся.
        - Вот и я не укоряю тебя, моя англичаночка.
        Улыбка сбежала с его лица, когда он взглянул вверх, на вершину холма. Камни были не видны, но я физически ощущала угрозу, исходившую от них.
        - Я не пойду, Джейми, - упрямо повторила я. - Я останусь с тобой.
        - Нет. - Он говорил спокойно, но голос его был твердым, не терпящим возражений. - Я должен вернуться, Клэр.
        - Нет, Джейми! - Я порывисто схватила его руку. - Джейми, теперь они уже нашли Дугала! Уилли наверняка кому-нибудь рассказал.
        - Да, вероятно.
        Джейми погладил меня по руке. Он принял решение, пока мы скакали сюда. Покорность судьбе и горькая решимость - вот что я прочитала на его лице. Были в нем еще печаль и тоска, но сейчас они отступили: у него не было времени горевать.
        - Мы можем попытаться убежать во Францию, - сказала я. - Джейми, мы должны это сделать!
        Я говорила, но чувствовала: его ничто не заставит изменить решение.
        - Нет, - снова тихо повторил он, повернулся и поднял руку, указывая на темнеющую долину и окутанные тенями холмы. - Поднялась вся страна, англичаночка. Порты закрыты. В течение последних трех месяцев О’Брайен пытался привести корабль, чтобы спасти принца - отправить его во Францию, Дугал говорил мне… раньше.
        Лицо его передернулось, брови сошлись в неожиданном приступе печали. Но он взял себя в руки и продолжал говорить - твердо, уверенно:
        - За Карлом Стюартом охотятся только англичане. За мной будут охотиться и англичане, и кланы. Я - дважды предатель, бунтовщик и убийца. Клэр… - Он замолчал, потер рукой затылок и мягко сказал: - Клэр, я покойник.
        Слезы замерзали у меня на щеках, оставляя ледяные дорожки, прожигающие кожу.
        - Нет, - снова повторила я, но ответа не последовало.
        - Ты знаешь, мне трудно остаться незамеченным, - попытался пошутить он, проведя рукой по своим рыжим кудрям. - Мне кажется, Рыжему Джейми далеко не уйти. Но ты… - Он коснулся моего рта, прослеживая пальцем линию губ. - Тебя я могу спасти - и спасу. Это самое главное. Но потом я вернусь обратно - к своим людям.
        - Людям из Лаллиброха? Но как?
        Джейми нахмурился, рассеянно поглаживая рукоять кинжала.
        - Думаю, мне удастся их увести. На болоте сейчас полная неразбериха, люди и лошади мечутся туда-сюда, приказы отдаются и отменяются; битва - дело очень непростое. И даже если к тому времени станет известно… что я сделал, - продолжал он с некоторой заминкой, - на виду у англичан и в преддверии битвы никто меня не остановит. Да, я могу это сделать.
        Его голос окреп, кулаки сжались, подчеркивая решимость.
        - Они пойдут за мной, не задавая вопросов. Бог им поможет. Мурта соберет всех, а я уведу их с поля боя. Если кто-нибудь попытается остановить меня, я скажу, что имею право сам вести своих людей в бой; даже молодой Саймон не откажет мне в этом.
        Джейми глубоко вздохнул, брови его снова сошлись - он представил себе сцену завтрашней битвы.
        - Я уведу их оттуда в безопасное место. Поле достаточно велико, и если кто и обратит на нас внимание, то подумает, что мы меняем позицию. Я выведу их из болот на дорогу, ведущую в Лаллиброх.
        Он замолчал, словно о дальнейшем просто не хотел думать.
        - А потом? - спросила я, не желая слышать ответ, но не в силах промолчать.
        - А потом я вернусь в Куллоден, - вздохнув, сказал он и невесело улыбнулся. - Я не боюсь смерти, англичаночка. - Его рот болезненно искривился. - Во всяком случае, не очень боюсь. Но некоторые моменты этой процедуры…
        Он невольно вздрогнул, все еще продолжая улыбаться.
        - Сомневаюсь, что я удостоюсь услуг настоящего профессионала, хотя мне кажется, и месье Форе, и мне это показалось бы несколько… неловким. Видишь ли, полагается, чтобы сердце мне вырезал тот, с кем я делил вино.
        Отчаяние овладело мной, я обняла его и крепко к нему прижалась.
        - Все в порядке, - прошептал он, зарывшись в мои волосы. - Все будет нормально, англичаночка. Пуля мушкета. Ну, может быть, сабля. Все закончится быстро.
        Я знала, что это ложь. Я видела достаточно ран, полученных в битвах, и не раз видела смерть воинов. Правдой здесь было только то, что лучше такая смерть, чем петля палача. Ужас, который поселился во мне с того момента, как мы оставили поместье Сандрингема, поднялся высокой волной, угрожая накрыть с головой. В ушах стоял звон, горло сжало так, что я не могла дышать. А потом все страхи покинули меня. Я не могла оставить его, и не оставлю.
        - Джейми, - сказала я, уткнувшись лицом в складки пледа, - я иду с тобой.
        Он откачнулся назад, во все глаза глядя на меня.
        - Черта с два! - отозвался он.
        - Да, я иду, - ответила я и почувствовала глубокое спокойствие. Во мне не осталось ни тени сомнения. - Из моей накидки я сделаю килт. В армии полно молоденьких мальчиков, я сойду за одного из них. Ты же сказал, что там жуткая неразбериха, никто и не заметит.
        - Нет! - отрубил он. - Нет, Клэр!
        Челюсти его были крепко сжаты, в глазах застыло выражение гнева и ужаса.
        - Если ты не боишься, я тоже не боюсь, - сказала я, тоже крепко сжав зубы. - Это… произойдет быстро. Ты сам сказал.
        Несмотря на всю мою решимость, у меня начал дрожать подбородок.
        - Джейми, я не смогу… черт возьми, я не смогу жить без тебя!
        Он безмолвно открыл рот, закрыл его, потряс головой. Свет на вершинах гор догорал, заливая облака ровным красным сиянием. Джейми притянул меня к себе.
        - Ты думаешь, я не знаю? - тихо спросил он. - Мне сейчас куда легче, чем тебе. Потому что, если ты чувствуешь ко мне то же, что я к тебе, значит, я прошу тебя вырвать свое сердце и жить без него.
        Он погладил мои волосы, огрубевшие костяшки пальцев запутались в растрепавшихся прядях.
        - Но ты должна выстоять, моя любимая, моя храбрая львица. Ты должна.
        - Почему? - спросила я, слегка отстранившись, чтобы лучше видеть его лицо. - Когда ты увел меня с суда над ведьмами в Крэйнсмуире, ты сказал, что погиб бы со мною, пошел бы со мной на плаху, если бы дело дошло до этого!
        Он взял мои руки в свои, голубые глаза смотрели на меня.
        - Да, я бы сделал это, - сказал он, - но ведь я не носил твоего ребенка.
        Я вся похолодела. Это от холодного ветра, убеждала я себя. Холод заставил меня задохнуться.
        - Ты не знаешь наверняка, - наконец произнесла я. - Прошло слишком мало времени.
        Он фыркнул, в глазах появились смешинки.
        - Англичаночка, я ведь еще и фермер! С тех пор как ты пустила меня в свою постель, у тебя ни разу ни на один день не было задержки. А сейчас уже идет сорок шестой день.
        - Ты негодяй! - в ярости закричала я. - Ты считал! В разгар жестокой войны ты считал!
        - А ты нет?
        - Я? Нет!
        Я слишком боялась поверить в возможность того, о чем так долго молилась. Теперь это свершилось, но, увы, слишком поздно.
        - Кроме того, - сказала я, продолжая отрицать такую возможность, - это совершенно ничего не значит. Так часто случается и при недоедании.
        Он поднял бровь и осторожно положил большую ладонь мне на грудь.
        - Да, ты сильно похудела, но, несмотря на это, у тебя полные груди, а соски стали цвета черного винограда. Ты забываешь, что я видел их до этого. У меня нет никаких сомнений, и у тебя тоже.
        Я старалась побороть приступ тошноты, вызванный, по-видимому, страхом и голодом, но вдруг почувствовала небольшую тяжесть в матке. Я кусала губы, но тошнота снова подступила к горлу.
        Джейми отпустил мои руки и встал надо мной, уперев руки в бока, - застывший силуэт на фоне темнеющего неба.
        - Клэр, - спокойно сказал он, - завтра я умру. Ребенок… это все, что останется от меня - навеки. Я прошу тебя, Клэр, я тебя умоляю, спаси его.
        Я молчала, все плыло у меня перед глазами, и в этот момент я почувствовала, как дрогнуло мое сердце. Это был слабый, чистый звук, с каким ломается стебель цветка.
        Я склонилась к Джейми; ветер печально шумел в ушах.
        - Хорошо, - прошептала я. - Я уйду.
        Свет почти померк. Он подошел ко мне сзади и прижал к себе, глядя через мое плечо вниз, на долину. Там зажглись сторожевые огни - маленькие яркие точки, разбросанные вдали. Мы долго молчали. Сумерки продолжали сгущаться. Я не слышала ничего, кроме ровного дыхания Джейми, каждый вздох казался мне драгоценным.
        - Я тебя найду, - шепнул он мне на ухо. - Обещаю тебе. Если мне придется провести двести лет в чистилище, двести лет без тебя - это и будет мое наказание, которое я заслужил за все свои преступления, потому что мне приходилось лгать и убивать, воровать, предавать и нарушать клятву. Но есть одна вещь, которую я положу на другую чашу весов. Когда я предстану перед Богом, я скажу ему то, что перевесит все остальное.
        Голос его дрогнул, упал до шепота, руки крепко обвились вокруг меня.
        - Боже, скажу я ему: ты дал мне удивительную женщину, и, о Боже, я очень ее любил.
        Он не торопился и был очень осторожен, так же как и я. Каждое прикосновение, каждое движение должно было быть особенным, запоминающимся - драгоценный талисман перед пустотой будущего.
        Я нежно касалась каждой впадинки, всех потаенных местечек его тела. Ощущала изящество и силу каждой кости, изумительную крепость мускулов, их гибкость на плечах, упругость и гладкость длинной спины, твердость ягодиц, словно выточенных из мореного дуба.
        Ощущала солоноватый пот в углублении у него на шее, мускусное тепло волос меж его ногами, сладость большого нежного рта, пахнущего сухими яблоками и горчащими можжевеловыми ягодами.
        - Ты так прекрасна, любимая, - шептал он мне, касаясь нежной влажной кожи между моими ногами.
        Его голова была всего лишь темным пятном на белом пятне моей груди. Дыры на потолке пропускали только слабый свет хмурого неба; мягкие раскаты весеннего грома бормотали что-то за хрупкими стенами нашего временного пристанища. Он будто одеревенел в моих руках, его желание было так велико, что каждое мое прикосновение заставляло его стонать в страстном желании еще большей близости.
        И он вошел в меня, как нож в ножны, мы сливались в едином движении, ища полного слияния и страшась его, потому что знали, что за ним - вечная разлука.
        Он снова и снова заставлял меня подниматься на вершину, а сам отступал, задыхаясь, содрогаясь, останавливаясь на самом краю бездны. Так длилось и длилось. Наконец я коснулась его лица, вплела свои пальцы в его волосы, крепко прижала к себе, прогнулась в спине и бедрах…
        - Иди ко мне, - тихо сказала я. - Иди. Вот сейчас!
        Он уступил мне, я - ему; мы отчаянно избывали свою страсть, наши крики медленно стихали вдали, гулко отдаваясь в темноте холодной каменной хижины.
        А потом мы лежали неподвижно, крепко прижавшись друг к другу; его тело было таким крепким, полным огня и жизни. И через несколько часов оно перестанет существовать? Разве это возможно?
        - Послушай, - тихо сказал он. - Ты слышишь?
        Сначала я не слышала ничего, кроме шума ветра и шороха дождя, падающего через дырявую крышу. А потом услышала это - мерные неторопливые удары его сердца прямо напротив моего: наши сердца бились в унисон, в едином слаженном ритме. Кровь проходила свой горячий круг через него, через хрупкую перемычку между нами, через меня и возвращалась к нему.
        Так мы и лежали под самодельным укрытием из плаща и пледа, на ложе из нашей одежды, переплетясь друг с другом. Затем он отпустил меня, повернул спиной к себе и прикрыл мой живот своей рукой, дыша мне в затылок.
        - A теперь немного поспи, любимая, - прошептал он. - Я тоже посплю, вот так - держа в руках тебя и ребенка.
        Я думала, что не смогу уснуть, но усталость была так велика, что я сразу же скользнула в сон. Перед рассветом я проснулась; руки Джейми все так же обнимали меня, я лежала и наблюдала, как ночь незаметно превращается в день, и тщетно мечтала о возвращении в благословенную темноту.
        Я отодвинулась от него и приподнялась на локте, чтобы видеть, как ложится свет на резкие выразительные контуры его лица, такого невинного во сне; как поднимающееся солнце зажигает пламенем его волосы, - и все это в последний раз.
        На меня накатила волна невыразимого ужаса, должно быть, я застонала, потому что Джейми открыл глаза. Увидев меня, он улыбнулся, его глаза внимательно рассматривали меня. Я поняла: он хочет запомнить каждую мою черточку, так же как я - его.
        - Джейми, - сказала я голосом, хриплым от сна и подавленных слез, - Джейми, я хочу, чтобы на мне остался твой след.
        - Что? - спросил он, вздрогнув.
        Маленький нож, который он носил в чулке, лежал рядом - резная рукоятка из кости оленя темнела на куче одежды.
        Я дотянулась до него и подала Джейми.
        - Сделай надрез, - требовательно произнесла я, - такой, чтобы остался шрам. Я хочу унести с собой твое прикосновение. Хочу иметь что-то такое, что навсегда останется со мной. Не важно, пусть будет больно - нет ничего больнее разлуки с тобой. По крайней мере, дотронувшись до него, я буду всегда ощущать твое прикосновение.
        Рука Джейми легла на мою и сжала ее. Он кивнул. И все же, держа острое лезвие в руке, он заколебался. Я вытащила из-под одежды правую руку и протянула ему. Рука была теплой, хотя изо рта Джейми шел пар, ясно различимый в холодном воздухе комнаты.
        Джейми повернул мою руку ладонью кверху, внимательно оглядел и нежно поцеловал в середину. Потом он впился губами в основание большого пальца, прикусил его и, отстранившись, быстро коснулся ножом занемевшего места. Я ощутила что-то вроде небольшого ожога, но кровь полилась тут же. Он снова поднес мою руку ко рту и держал так, пока кровотечение не стало меньше. Очень тщательно перевязал ранку - теперь я почувствовала острую боль - носовым платком, но я успела заметить: небольшой надрез имел форму изогнутой буквы «J»[41 - Буква «J» читается как «дж» (Джейми).], первой буквы его имени.
        Затем он подал маленький нож мне. Я взяла его и, несколько поколебавшись, взяла протянутую руку Джейми.
        Он быстро закрыл глаза и сжал губы, но все-таки у него вырвался легкий стон, когда я прижала острие ножа к мягкому основанию его большого пальца - холму Венеры, на котором, как говорят хироманты, сосредоточены все линии страсти и любви.
        Только сделав маленький полукруглый надрез, я сообразила, что он протянул мне левую руку.
        - Надо было дать мне другую руку, - сказала я, - рукоятка меча будет давить на нее.
        Он слабо улыбнулся.
        - Для меня не будет большего счастья, чем чувствовать твое прикосновение во время моей последней битвы, где бы она ни случилась.
        Размотав испачканный кровью платок, я прижала свою раненую руку к его руке, наши пальцы сплелись. Кровь была теплой и липкой - она еще не свернулась между нашими ладонями.
        - Кровь от крови моей, - прошептала я.
        - …и плоть от плоти моей, - тихо отозвался он.
        Но никто из нас не решился вымолвить последние слова клятвы: «…до тех пор, пока смерть не разлучит нас». Произнесенные слова болью повисли между нами. Джейми горько улыбнулся.
        - И даже дольше, - твердо сказал он и снова притянул меня к себе.
        - Фрэнк… - со вздохом произнес Джейми. - Может быть, он не захочет и слушать. Но если захочет, расскажи ему обо мне так, как ты рассказала мне о нем. Скажи ему - я… благодарен. Скажи, я надеюсь на него, потому что должен надеяться. И скажи еще… - Его руки неожиданно сжали мою руку, он говорил вроде бы смеясь, но совершенно искренне: - Скажи ему: я ненавижу его от всей души, ненавижу до самых потрохов!
        Мы оделись; рассветный полумрак стремительно превращался в день. Еды не было, не было ничего, что помогло бы нам протянуть время. Делать было нечего, и все уже было сказано.
        Теперь ему пора уходить, чтобы вовремя добраться до Друмосских болот. Наступил час нашего последнего расставания, а мы не знали, как сказать «до свидания».
        Джейми наклонился и нежно поцеловал меня в губы.
        - Говорят… - начал он и остановился, чтобы прокашляться, - говорят, в старые времена, когда мужчина отправлялся в дальний путь для свершения великих дел, он должен был найти колдунью и попросить у нее благословения. Он поворачивался лицом в ту сторону, куда ему предстояло уйти, а она становилась позади него и произносила над ним слова молитвы. Когда она заканчивала, он должен был идти прямо вперед и не оглядываться - иначе его поход будет неудачным.
        Джейми осторожно коснулся моего лица и отвернулся, уставясь в открытую дверь. Утреннее солнце врывалось в хижину, зажигая его волосы тысячами огней. Он расправил широкие плечи и глубоко вздохнул.
        - Благослови же меня, моя колдунья.
        Я положила руку ему на плечо и задумалась. Дженни научила меня нескольким древним кельтским молитвам. Я попыталась восстановить их в памяти.
        - Иисусе, сын Марии, - начала я охрипшим голосом, - ныне взываю к милосердию Твоему. От имени Иоанна Апостола, от имени всех святых Твоей обители прошу Тебя сохранить его в предстоящей битве…
        Я остановилась, заслышав внизу, у подножия, голоса, топот ног.
        Джейми замер на секунду, плечо напряглось под моей ладонью; он повернулся и подтолкнул меня в торец дома, туда, где стена совершенно разрушилась.
        - Беги! - сказал он. - Это англичане! Уходи, Клэр!
        Я побежала к проему в стене, сердце колотилось у самого горла, а Джейми, держа руку на эфесе меча, повернулся ко входу. На мгновение я задержалась, чтобы в последний раз взглянуть на него. Джейми тоже повернул голову, заметил мое движение и неожиданно оказался рядом. Он яростно сжал меня и подтолкнул к стене. Его набухшая плоть прижалась к моему животу, рукоять кинжала впилась в бок.
        - Еще раз! Я должен.
        Он прижал меня к стене; я подобрала свои юбки, он поднял килт. Это не был любовный акт. Он взял меня быстро и властно, все закончилось в считаные секунды.
        Голоса зазвучали ближе, теперь они слышались примерно в сотне ярдов от нас.
        Джейми еще раз поцеловал меня, так, что во рту остался вкус крови.
        - Назови его Брайен, - сказал он, - в честь моего отца.
        Он подтолкнул меня к проему, и я побежала.
        Перед тем как выбраться из дома, я оглянулась. Джейми стоял в дверном проеме, меч наполовину вытащен из ножен, в правой руке кинжал.
        Англичане, не подозревая, что в разрушенном доме кто-то есть, не позаботились о том, чтобы выслать вперед разведчика. Склон холма с этой стороны дома был пуст. Я пересекла его и бросилась в заросли ольхи.
        Ослепнув от слез, я неслась сквозь кустарник, отмахивалась от преграждающих путь ветвей, спотыкалась о камни. От дома доносились крики и слышался лязг металла. Мои бедра были липкими от семени Джейми. Казалось, я никогда не доберусь до вершины холма и проведу остаток жизни, продираясь сквозь преграждающие мне путь деревья.
        Позади послышался треск сучьев. Кто-то заметил, как я выбежала из хижины. Я смахнула слезы и бросилась вперед, помогая себе и руками и ногами, так как склон становился все круче. Вдруг я очутилась на открытом месте, на том самом памятном мне гранитном козырьке. Из скалы поднималось маленькое кизиловое деревце, вокруг валялись небольшие валуны.
        Я остановилась на краю каменного круга и посмотрела вниз, безуспешно пытаясь разглядеть, что же там происходит: сколько английских солдат подступают к дому? Удалось ли Джейми отбиться от них и добраться до своей лошади, стреноженной внизу? Без нее ему ни за что не успеть в Куллоден.
        Вдруг за кустом, чуть ниже меня, что-то мелькнуло - красный мундир английского солдата. Я повернулась, задыхаясь, пронеслась по пружинящему под ногами торфянику и нырнула в расщелину скалы.
        Часть 7
        Взгляд в прошлое
        Глава 47
        Утраченные связи
        - Конечно, он был прав. Этот чертов тип почти всегда был прав!
        Голос Клэр звучал чуть ли не сердито. Она печально улыбнулась и взглянула на Брианну, которая с совершенно непроницаемым лицом неподвижно сидела на коврике у камина, обхватив колени руками. Лишь поднимающееся от огня тепло шевелило ее волосы.
        - Это была трудная беременность и сложные роды. Если бы я рискнула рожать там, мы бы обе погибли.
        Клэр говорила, обращаясь к дочери, как будто они были одни. Роджер, зачарованный повествованием о прошлом и медленно возвращающийся к настоящему, чувствовал себя незваным гостем.
        - Мне была невыносима мысль оставить его, - тихо сказала Клэр. - Даже ради тебя… До того как ты родилась, я немного ненавидела тебя, потому что из-за тебя он заставил меня уйти. Я бы не побоялась умереть, но только вместе с ним. А жить без него… Он был прав: моя часть сделки оказалась самой тяжелой. Но я выполнила ее условия, потому что любила его. И обе мы живы, ты и я, потому что он любил тебя.
        Брианна не двигалась, не отрывала глаз от лица матери. Шевелились только губы, беззвучно, как будто она разучилась говорить.
        - Ну и как долго… ты ненавидела меня?
        Золотистые глаза встретились с голубыми, чистыми и безжалостными, словно глаза сокола.
        - До тех пор, пока ты не родилась. Когда я взяла тебя на руки, прижала к себе и ты взглянула на меня отцовскими глазами, все изменилось.
        Брианна издала слабый, приглушенный звук. Мать взглянула на свою дочь, сидящую у ее ног, и продолжила говорить, лишь голос ее стал немного тише:
        - А потом я стала замечать в тебе что-то не похожее ни на меня, ни на Джейми. И я полюбила тебя ради тебя самой, а не только ради человека, который был твоим настоящим отцом.
        Брианна резко вскочила. Ее волосы взметнулись, как львиная грива, голубые глаза засверкали, как пламя, горевшее у нее за спиной.
        - Моим отцом был Фрэнк Рэндолл! - резко сказала она. - Он! Я в этом уверена.
        Сжав кулаки, она с яростью смотрела на мать. Ее голос дрожал от гнева.
        - Я не понимаю, для чего ты мне это рассказываешь. Должно быть, ты действительно ненавидела меня, может, ненавидишь и сейчас. - Слезы ручьем текли по ее лицу, она сердито вытирала их тыльной стороной ладони. - Папа… папа любил меня. Он не стал бы любить меня так, если бы я была не его! Почему ты хочешь заставить меня поверить, что он не был моим отцом? Ты ревновала его ко мне? Да? Тебе не нравилось, что он так любил меня? А тебя он не любил, я знаю это!
        Голубые глаза по-кошачьи сузились, сверкая на мертвенно-бледном лице.
        Роджер почувствовал сильное желание выскользнуть за дверь, прежде чем она заметит его присутствие и обратит свой пламенный гнев и на него. Кроме ощущения неловкости в нем нарастало чувство благоговейного страха: девушка, стоявшая на каминном коврике, кипевшая и брызгавшая слюной в защиту своего происхождения, пылала той неистовой силой, которая заставляла шотландских воинов бросаться на своих врагов, подобно яростным банши - злым черным духам. Тень удлинила и без того длинный прямой нос, глаза, как у разъяренной кошки, превратились в узкие щелочки - она была точной копией своего отца, и стало совершенно очевидно, что ее отцом был совсем не тот темноволосый благообразный ученый, чей портрет украшал переплет книги, лежавшей на столе.
        Клэр открыла было рот, но тут же его закрыла, с нескрываемым восхищением глядя на свою дочь. Крупное тело, широкий разлет высоких скул. Роджер подумал: она видела все это много раз, но не в Брианне.
        Они оба вздрогнули, когда Брианна неожиданно крутанулась на каблуках, быстро собрала со стола пожелтевшие газетные вырезки и швырнула в огонь, схватила кочергу и стала злобно сгребать их в кучу, не обращая внимания на поток искр, вылетавших из камина и сыпавшихся ей на ноги.
        Отвернувшись от быстро почерневшей массы сгоревшей бумаги, она поставила одну ногу на камин и, глядя на мать, закричала:
        - Сука! Ты ненавидела меня? А я ненавижу тебя!
        Брианна отвела назад руку с зажатой в ней кочергой, и Роджер инстинктивно напрягся, готовый броситься к ней. Но она круто развернулась и, словно метательница копья, швырнула кочергу в высокое, до потолка, окно.
        Подернутое ночной темнотой стекло, перед тем как треснуть и превратиться в черную пустоту, отразило облик разъяренной молодой женщины.
        В комнате воцарилась тишина. Роджер, вскочивший было на ноги, так и остался стоять посреди комнаты. Он смотрел то на свои руки, как будто не знал, что с ними делать, то на Клэр. Она сидела совершенно неподвижно, затаившись в кресле, словно животное, загипнотизированное промелькнувшей тенью хищника.
        Через несколько секунд Роджер подошел к столу и прислонился к нему.
        - Я не знаю, что сказать, - произнес он.
        Губы Клэр дрогнули.
        - Я тоже.
        Несколько минут они сидели в полном молчании. Старый дом поскрипывал, будто устраиваясь поуютнее, с кухни доносился звон кастрюль - Фиона готовила что-то к ужину. Потрясение и смущение, охватившие Роджера, постепенно уступили место новому чувству, у которого еще не было названия. Его руки были холодны как лед, и он потер их о брюки, чувствуя согревающую ладони теплоту вельвета.
        - Я…
        Он замолчал и только растерянно покачал головой.
        Клэр глубоко вздохнула, и он осознал, что это было первое ее движение после того, как Брианна выбежала из комнаты. Взгляд у нее был ясный и прямой.
        - Вы мне верите? - спросила она.
        Роджер задумчиво посмотрел на нее.
        - Будь я проклят, если знаю, - наконец произнес он.
        Это вызвало у нее быструю мимолетную улыбку.
        - Это же сказал и Джейми, когда я впервые спросила его, откуда, по его мнению, я взялась.
        - Не могу винить его за это.
        Роджер помедлил, затем, решившись, отошел от стола и, пройдя через комнату, приблизился к Клэр.
        - Можно?
        Он наклонился и, взяв ее безвольную руку, повернул к свету. Настоящая слоновая кость отличается от искусственной тем, что она теплая на ощупь, вдруг вспомнилось ему. Ладонь у нее была нежно-розовая, но тонкая линия буквы «J» у основания большого пальца была белой, словно кость.
        - Это ничего не доказывает, - сказала Клэр, наблюдая за его лицом. - Возможно, результат какого-то несчастного случая или я могла сделать это сама.
        - Но ведь вы этого не делали?
        Он осторожно, словно хрупкое произведение искусства, положил ее руку назад на колени.
        - Нет, но я не могу это доказать. Жемчуг… - Ее рука потянулась к матово блестевшему ожерелью на шее. - Он настоящий. Это можно проверить. Но разве я могу доказать, откуда он у меня? Нет, не могу.
        - А портрет Элен Маккензи?.. - начал было он.
        - То же самое. Случайное совпадение. Плод моей фантазии. Вымысел.
        Она говорила довольно спокойно, но в голосе звучала горечь. Теперь на щеках ее появился легкий румянец, она очнулась от своей неподвижности. Словно статуя, пробуждающаяся к жизни, подумал Роджер.
        Он встал и начал медленно ходить взад-вперед, ероша волосы.
        - Но ведь для вас это важно?
        - Да.
        Клэр поднялась и подошла к столу, где лежала папка с его научной работой. Она положила на нее руку с таким благоговением, будто это был могильный камень.
        - Мне нужно знать. - Голос ее дрогнул, но она упрямо вздернула подбородок, подавляя нахлынувшее на нее волнение. - Мне нужно знать, спас ли он своих людей или погиб ни за что. И я должна буду рассказать об этом Брианне. Даже если она не поверит, не поверит никогда. Джейми был ее отцом. Я должна была сказать ей об этом.
        - Да, я понимаю вас. На пока доктор Рэндолл, гм… ваш муж, я имею в виду, Фрэнк, - уточнил он, покраснев, - был жив, вы не могли это сделать.
        По лицу ее скользнула улыбка.
        - Все нормально. Вы можете называть Фрэнка моим мужем. В конце концов, он был им в течение многих лет. И Бри тоже права. Он был ее отцом так же, как и Джейми.
        Клэр посмотрела на свои руки, вытянула пальцы; на них блеснуло два кольца - золотое и серебряное. Роджера осенило.
        - Ваше кольцо, - сказал он, снова подходя к ней. - Серебряное. Нет ли на нем метки изготовителя? Некоторые шотландские мастера серебряных дел восемнадцатого столетия ставили на них свои клейма. Это, конечно, не может быть исчерпывающим доказательством, но все же…
        У Клэр был озадаченный вид. Ее левая рука невольно прикрыла правую, пальцы осторожно потирали широкий серебряный ободок шотландского плетения с цветами чертополоха.
        - Я не знаю, - сказала она. Щеки ее ярко вспыхнули. - Я никогда его не снимала. И не заглядывала внутрь.
        Она медленно повертела кольцо. Пальцы были тонкие, но от долгого ношения кольца на суставе осталась небольшая круглая вмятинка.
        Клэр заглянула внутрь кольца, встала и направилась к столу. Стоя рядом с Роджером, она повернула серебряный кружочек так, чтобы на него упал свет настольной лампы.
        - Здесь какие-то слова, - с удивлением произнесла она. - Я не знала, что он… О боже…
        Ее голос дрогнул, кольцо выскользнуло из пальцев и покатилось по столу с легким металлическим звоном. Роджер торопливо подобрал его, но она отвернулась, крепко прижимая кулаки к груди.
        Он понял: она не хочет, чтобы он видел ее лицо. После напряженного дня, после сцены с Брианной она потеряла над собой контроль.
        Роджер стоял, испытывая невыразимое замешательство и смущение. С ужасным чувством, что он вторгается во что-то глубоко личное, сокровенное, и не зная, что делать, он поднес к свету маленький металлический кружочек и прочел выгравированные внутри слова: «Da mi basia mille». Но произнес эти слова не он, а Клэр. Ее голос дрожал, ему показалось, в нем звенели слезы, но она не могла позволить чувствам овладеть ею, - это могло ее уничтожить.
        - Это Катулл[42 - Катулл Гай Валерий (ок. 87 - ок. 54 до н. э.) - римский поэт.], строки из поэмы о любви. Хью… Хью Мунро подарил мне эту поэму в качестве свадебного подарка. Свиток был обернут вокруг кусочка янтаря со стрекозой внутри.
        Ее руки, сжатые в кулаки, безвольно опустились.
        - Я не помню всю поэму, но кое-что помню хорошо.
        Голос окреп, но она стояла повернувшись к Роджеру спиной. Маленькое серебряное колечко, еще хранящее тепло ее руки, сверкало на его ладони. Не поворачивая к нему головы, она прочитала по-латыни одну строфу и перевела ее на английский:
        Для нас, как краткий день зайдет за небосклон,
        Настанет ночь одна и бесконечный сон.
        Сто раз целуй меня, и тысячу, и снова
        Еще до тысячи, опять до ста другого,
        До новой тысячи, до новых сот опять[43 - Катулл Гай Валерий, «К Лесбии», пер. А. Фета.].
        Кончив читать, Клэр постояла немного и повернулась. Щеки ее были влажными и лихорадочно горели, ресницы слиплись от слез, но она была совершенно спокойна.
        - «Сто раз целуй меня, и тысячу, и снова…», - повторила она одну из прочитанных строк и попыталась улыбнуться. - Ну а клейма мастера нет. Так что и это не доказательство.
        - Нет, доказательство, - сказал Роджер. Он почувствовал спазм в горле и торопливо прокашлялся. - Абсолютное доказательство. Для меня.
        Что-то вспыхнуло в глубине ее глаз, и она искренне улыбнулась. Потом Клэр вдруг начала плакать, слезы безудержно катились по лицу, она окончательно потеряла самообладание.
        - Извините, - сказала она наконец.
        Клэр сидела на софе, упершись локтями в колени и уткнувшись лицом в огромный белый носовой платок преподобного мистера Уэйкфилда. Роджер присел рядом, почти касаясь ее. Она казалась маленькой и беззащитной. Ему захотелось погладить темно-русые завитки ее волос, но он не решился.
        - Я никогда не думала… мне никогда не приходило в голову… - сказала она, сморкаясь. - Я даже не представляла, насколько для меня важно, чтобы кто-нибудь мне поверил.
        - Даже если это не Брианна?
        Клэр слегка поморщилась, одной рукой отвела назад волосы и выпрямилась.
        - Для нее это был удар, - сказала она, защищая свою дочь. - Естественно, Бри не могла… она так любила своего отца… Фрэнка, я имею в виду, - торопливо добавила она. - Я знала, она не сможет принять все это сразу. Но потом… когда подумает, порасспрашивает…
        Голос ее замер, плечи под белым льняным костюмом поникли под тяжестью этих слов.
        Как бы желая отвлечься, Клэр посмотрела на стол, где лежала стопка еще не раскрытых книг в глянцевых переплетах.
        - Странно, не правда ли? Двадцать лет прожить с ученым, занимающимся изучением якобитства, и не открыть ни одной его книги из страха узнать то, что мне не хотелось знать.
        Она покачала головой, все еще не отрывая взгляда от книг.
        - Я не знала, что случилось с большинством из них, - и не могла заставить себя узнать об этом. Я знала их всех. И не смогла их забыть. Но я смогла похоронить их и не позволила воспоминаниям захлестнуть меня, - то время прошло и началось другое.
        Роджер взял верхнюю книгу из лежащей на столе стопки и взвесил ее в руке, как будто определяя груз ответственности, который он решился взять на себя. Возможно, это отвлечет ее от мыслей о Брианне.
        - Хотите, я расскажу вам? - тихо спросил он.
        Клэр какое-то время молчала, потом быстро кивнула, как будто боялась, что долгие раздумья поколеблют ее решимость. Роджер облизнул пересохшие губы и начал говорить. Ему не нужно было заглядывать в книгу - он говорил о том, что известно любому ученому, занимающемуся этим периодом. Но все же держал у груди книгу Фрэнка Рэндолла, прикрываясь ею, как щитом.
        - Фрэнсис Таунсенд, - начал он. - Был схвачен. Осужден за измену. Повешен и лишен всех прав.
        Роджер помолчал. Клэр сидела за столом, наискось от него, без кровинки в лице, неподвижная, как соляной столб.
        - Макдональд из Кепоха вместе с братом Дональдом в битве при Куллодене командовал пехотой. Оба погибли от английского пушечного снаряда. Лорд Килмарнок был ранен на поле боя, но лорд Анкрум, разыскивающий раненых, узнал его и спас от людей Камберленда. Как оказалось, ненужная услуга - в августе следующего года Килмарнок был обезглавлен на Тауэрском холме вместе с Балмерино. - Роджер чуть помедлил. - Младший сын Килмарнока пропал на поле боя, его тело так и не было найдено.
        - Мне всегда нравился Балмерино, - прошептала она. - А Старый Лис? Лорд Ловат? - Клэр говорила так тихо, что он едва расслышал ее. - Тень топора…
        - Да. - Роджер бессознательно гладил глянцевую обложку, как будто читал по методу Брайля. - Он был осужден за измену и приговорен к отсечению головы. Это хороший конец. Все свидетели утверждают, что он принял смерть с большим достоинством.
        В памяти Роджера всплыл исторический рассказ из Хогарта. Он воспроизвел его по памяти, стараясь как можно ближе придерживаться оригинала.
        - Старого предводителя клана Фрэзер везли в Тауэр сквозь орущую и улюлюкающую толпу простолюдинов-англичан. Он оставался невозмутимым и безучастным к граду камней и всякой дряни, которыми осыпала его толпа; он даже не потерял чувства юмора. В ответ на выкрик одной старухи: «Скоро тебе отрубят голову, старый шотландский пес!» - он высунулся из окна своей повозки и весело прокричал: «Думаю, ты права, старая английская сука!»
        Клэр засмеялась, но ее смех напоминал рыдание.
        - Держу пари, он так и сказал, старый развратник!
        - Когда его подвели к плахе, - осторожно продолжал Роджер, - он потребовал, чтобы как следует проверили лезвие топора. «Делай свою работу как надо, или я здорово рассержусь на тебя», - сказал он палачу.
        Слезы, бегущие из-под закрытых век, сверкали, словно драгоценные камни, при свете огня в камине. Он сделал движение в ее сторону, но она почувствовала это и, не открывая глаз, покачала головой.
        - Со мной все в порядке. Продолжайте.
        - Вот вроде бы и все. Вы знаете, некоторые из них спаслись. Лохиель бежал во Францию.
        Он постарался избежать упоминания об Арчибальде Камероне, брате предводителя клана. Доктор был повешен, лишен всех прав и обезглавлен в Тайберне; сердце его было вырвано и предано пламени.
        Кажется, она не заметила этого пропуска.
        Роджер быстро закончил перечисление, наблюдая за ней. Клэр не плакала, она просто сидела с поникшей головой, густые вьющиеся волосы скрывали выражение ее лица.
        Он подождал немного, встал и крепко взял ее за руку.
        - Пойдемте, - сказал он, - вам нужно подышать. Дождь перестал, давайте выйдем на улицу.
        После душного кабинета свежий, прохладный воздух казался просто опьяняющим. Сильный ливень прекратился еще перед заходом солнца, и теперь, в подступавшем вечере, лишь звонкая капель с кустов и деревьев напоминала об отшумевшем дожде.
        Выйдя из дома, я почувствовала огромное облегчение. Я так долго этого боялась, и вот теперь все позади. Даже если Бри никогда… Нет-нет, она поймет. Пусть на это потребуется время, но рано или поздно она признает истину. Должна признать. Каждое утро истина смотрит из зеркала ей в лицо. Она у нее в крови. Теперь, когда я все ей рассказала, я ощутила необычайную легкость - так, вероятно, чувствует себя душа, принесшая покаяние, которой сладка мысль о предстоящей епитимье.
        Это похоже на роды, думала я. Короткое напряженное усилие, раздирающая боль, предчувствие бессонных ночей и изматывающих дней в будущем. Но сейчас благословенный покой, тихая эйфория наполняет душу, и нет места никаким дурным предчувствиям. Утихла даже вновь всколыхнувшаяся печаль о людях, которых я знала, смягченная звездным светом, сияющим в просветах расходящихся облаков.
        Это был сырой вечер ранней весны, шины проезжающих по шоссе машин шуршали по мокрому асфальту. Мы молча спустились по склону за домом, поднялись на невысокий мшистый холм и спустились снова; оттуда неширокая тропинка вела к реке, через которую был переброшен темный железнодорожный мост. Тропинка заканчивалась у металлической лестницы, поднимающейся к мосту. Кто-то, вооруженный баллончиком белой краски, дерзко вывел на пролете моста: «Свободу Шотландии».
        Несмотря на грустные воспоминания, я испытывала полную умиротворенность. Самая трудная часть позади. Теперь Бри знает, кто она есть. Я страстно надеялась, что в свое время она в это поверит - не только ради себя, но и ради меня. Более того, хотя я боялась признаться в этом даже самой себе, мне хотелось иметь кого-то, с кем я могла бы вспоминать Джейми, кого-то, с кем я могла бы говорить о нем.
        Я чувствовала глубокую усталость, усталость души и тела. Но я снова выпрямила спину и заставила свое тело работать за гранью возможностей, как бывало уже не раз. Скоро - пообещала я своим ноющим суставам, уставшему разуму и разбитому сердцу. Скоро я смогу отдохнуть. Я сяду у огня в своей маленькой уютной спальне наедине со своими призраками. Я буду тихо скорбеть, пока усталость не осушит мои слезы, и тогда наконец я найду временное забвение во сне, в котором, может быть, еще раз увижу их всех живыми.
        Но не сейчас. Прежде чем уснуть, мне предстояло сделать еще одно дело.
        Некоторое время они шли молча. Тишину нарушали лишь отдаленный шум проходящего транспорта да плеск воды в реке. Роджеру не хотелось ни о чем говорить, и менее всего о вещах, которые она хотела забыть. Но шлюзы были открыты, и пути назад не было.
        Нерешительно, запинаясь, Клэр начала задавать ему незначительные вопросы. Он отвечал на них со всей возможной точностью и, тоже запинаясь, стал спрашивать о своем. Свободная беседа на запретную в течение многих лет тему действовала на нее, как наркотик, и Роджер, великолепный слушатель, помимо ее желания вызывал на откровенность. К тому времени, как они дошли до места, она обнаружила такую энергию и силу характера, о которых он и не подозревал.
        - Он был глупцом и пьяницей, к тому же еще и слабым человеком, - страстно говорила она. - Все они были небольшого ума - Лохиель, Гленгарри и другие. Все они много пили вместе и забивали себе головы глупыми идеями Карла. Пустые разговоры, и ничего более. Прав был Дугал, когда говорил: легко быть смелым, сидя за кружкой эля в теплой комнате. Поглупевшие от вина и слишком гордые своим происхождением, чтобы отступиться, они пороли своих людей и издевались над ними, подкупали и соблазняли - все для того, чтобы ввергнуть их в кровавую пучину во имя… во имя чести и славы.
        Она фыркнула и какое-то время молчала. Затем, к удивлению Роджера, рассмеялась.
        - А вы знаете, что самое смешное? И у этого бедного глупого пьянчужки, и у его жадных тупых помощников, и у простых, честных людей, которые не могли заставить себя повернуть назад, - у всех у них была одна маленькая добродетель. Они верили. И странная вещь: все, что в них раздражало: вся их глупость, трусость, пьяное бахвальство и ограниченность, - все ушло. От Карла и его людей осталось одно - их слава, которой они добивались при жизни, но так и не обрели. Может быть, Раймон был прав, - добавила она более спокойно, - важна лишь суть вещей. Когда истлевает все, остается только твердость костей.
        - Мне кажется, историки должны вызывать у вас некоторое раздражение, - рискнул заметить Роджер. - И все писатели - они сделали из него героя. Я хочу сказать, в Северной Шотландии вы на каждом шагу видите изображения наследного принца - будь то банка пива или сувенирная кружка.
        Клэр покачала головой, вглядываясь в даль. Вечерние сумерки сгущались, с кустов снова стало капать.
        - Нет, не историки. Совсем не они. Их величайшее преступление в том, что они позволяют себе высказывать свое мнение о событиях, о которых знают только предположительно, имея в руках лишь то, что сочла нужным оставить нам история. И только немногие из них за дымовой завесой ложных фактов и бумаг видят, что происходило на самом деле.
        Издали донесся шум. Роджер знал: это пассажирский поезд из Лондона. В такие вечера его гудок слышен даже в доме.
        - Нет, виноваты люди искусства, - продолжала Клэр, - писатели, певцы, сказочники. Они берут прошлое и перекраивают его по своему усмотрению. Из дурака они могут сделать героя, из пьяницы - короля.
        - Значит, все они лжецы? - спросил Роджер.
        Клэр пожала плечами. Было прохладно, но она сняла жакет; хлопчатобумажная блузка, повлажневшая от вечерней сырости, подчеркивала изящество ключиц и лопаток.
        - Лжецы? - переспросила она. - Или волшебники? Может быть, они находят кости в пыли, прозревают суть того, чем они были, и облекают их в новую плоть, и неуклюжий зверь превращается в сказочное чудовище?
        - Выходит, они не правы, занимаясь этим? - спросил Роджер.
        Железный мост задрожал, когда состав прошел стрелку «Летучий шотландец». Размашистые белые буквы воззвания «Свободу Шотландии» завибрировали.
        Клэр устремила задумчивый взгляд на буквы, ее лицо озарилось мерцающим звездным светом.
        - Вы все еще не понимаете, верно? - спросила она.
        В ней копилось раздражение, но осипший голос звучал как обычно.
        - Никто не знает, почему все происходит именно так, - сказала она. - Вы не знаете, и я не знаю, и мы никогда не узнаем этого. Мы не знаем, потому что не можем сказать, чем все это кончится, - конца нет. Нельзя сказать: «Должно было случиться именно это событие, и поэтому произошло все остальное». То, что сделал Карл для шотландцев, - было ли это неизбежно? Или его истинное предназначение быть тем, чем он сейчас и является, - символом, иконой? Если бы не он, могла бы Шотландия выдержать двухсотлетний союз с Англией, сохранив до сих пор свою индивидуальность?
        Она махнула рукой на размашистые белые буквы наверху.
        - Не знаю! - ответил Роджер, вынужденный кричать: луч прожектора скользнул по деревьям, по мосту загрохотал поезд.
        Целую минуту все гудело и ревело, дрожала земля; они застыли на месте. Наконец поезд пронесся, замер вдали перестук колес, и огонек последнего вагона скрылся из виду.
        - Ну и что из этого получится, черт возьми? - сказала она, отвернувшись. - Вы никогда об этом не узнаете, но ведь вам все равно нужно действовать.
        Внезапно Клэр распростерла руки, кольца на ее сильных пальцах блеснули.
        - Вы понимаете это, когда становитесь врачом. Не в школе - там этому нельзя научиться, - а только тогда, когда соприкасаетесь с больным и знаете, что сможете ему помочь. Вокруг вас так много тех, с кем вы никогда не сможете соприкоснуться, чью суть вы не сможете выявить, тех, кто не попал в ваше поле зрения. Но вы не думаете о них. В данный момент вы пытаетесь помочь только одному - одному! - тому, кто сейчас перед вами. И вы действуете так, словно этот пациент - единственный человек в мире, потому что, начни вы действовать иначе, потеряете этого пациента, единственного. Помочь единовременно только одному - это все, что вы можете сделать. И вы учитесь не отчаиваться оттого, что не всем удается помочь, а просто делаете то, что в ваших силах.
        Клэр снова повернулась к нему; лицо ее осунулось от усталости, но глаза сверкали, будто омытые дождем, в волосах поблескивали капельки влаги. Ее рука легла на руку Роджера - жест, побуждающий к действию; так ветер наполняет парус, заставляя лодку двигаться вперед.
        - Давайте вернемся в дом, Роджер, - сказала она. - Мне нужно вам кое-что сказать.
        Клэр шла молча, избегая осторожных расспросов Роджера. Она отказалась от предложенной руки и шла одна, задумчиво опустив голову. Не потому, что принимает какое-то решение, подумал Роджер, она уже все решила, - просто раздумывает, что сказать.
        Роджер был немало удивлен. Сейчас ее молчание позволило ему перевести дух после всех откровений сегодняшнего дня - он достаточно поломал голову над тем, для чего Клэр вовлекла его во все это. Она вполне могла бы поговорить с Бри один на один. А может, она боялась реакции дочери на ее рассказ и потому ей не хотелось оставаться с ней наедине? Или она рассчитывала, что он ей поверит - а он и поверил - и таким образом станет ее союзником, подтвердит ее правоту?
        К тому моменту, как они подошли к дому, он сгорал от любопытства. Сначала нужно было кое-что сделать: они разгрузили один из самых высоких книжных шкафов и придвинули его к разбитому окну, закрыв доступ холодному ночному воздуху.
        Покрасневшая от напряжения, Клэр уселась на софу, а он подошел к столику с напитками и налил две порции виски. Когда миссис Грэхем была жива, она всегда приносила виски на подносе, аккуратно накрытом салфеткой, и обязательно вместе с печеньем. Фиона, будь у нее возможность, делала бы то же самое, но Роджер предпочитал в этом деле простоту.
        Клэр поблагодарила, чуть отпила из стакана, поставила его и подняла глаза на Роджера, усталая, но собранная.
        - Вам, наверное, интересно, почему мне хотелось, чтобы вы услышали всю эту историю, - сказала она, словно читая его мысли. - Тому есть две причины. Вначале я скажу вам о второй. Что касается первой, то думаю, что у вас есть право знать и ее.
        - У меня? Какое право?
        Она взглянула на него немигающим взглядом золотистых глаз, прямых и быстрых, как глаза леопарда.
        - Такое же, как и у Брианны. Право знать, кто вы такой.
        Она направилась через всю комнату к дальней стене, от пола до потолка покрытой панелью из пробкового дерева. К стене были приколоты фотографии, схемы, визитные карточки, старые карты округов, запасные ключи и всякие разные мелочи.
        - Я помню эту стену. - Клэр улыбнулась, коснувшись фотографии, на которой был запечатлен праздник в местной школе. - Ваш отец снимал что-нибудь отсюда?
        Роджер в замешательстве покачал головой:
        - Нет, не думаю. Он говорил, что никогда не может найти вещи, положенные в ящик. Все самое важное он предпочитал держать перед глазами.
        - Тогда это, вероятно, здесь. Он считал это важным.
        Поднявшись на цыпочки, она стала просматривать вырезки на стене, осторожно касаясь пожелтевшей бумаги.
        - Думаю, вот она, - пробормотала Клэр.
        Из-под старых набросков для проповедей и талонов на мойку машины она извлекла одну страничку и положила ее на стол.
        - О, мое генеалогическое древо, - удивился Роджер. - Я не видел эту старую бумагу уже много лет. А когда видел, то не обращал на нее особого внимания, - добавил он. - Если вы собираетесь сказать, что я усыновлен, то мне это известно.
        Клэр кивнула, вглядываясь в схему:
        - О да. Вот почему ваш отец - я имею в виду мистера Уэйкфилда - составил эту схему. Он хотел быть уверенным, что когда-нибудь вы узнаете свою настоящую фамилию, хотя он и дал вам свое имя.
        Роджер вздохнул, подумав о его преподобии и маленькой фотографии в серебряной рамочке на его бюро: похожий на него незнакомый улыбающийся юноша, темноволосый, в форме британских воздушных сил времен Второй мировой войны.
        - И это я тоже знаю. Моя настоящая фамилия Маккензи. Вы хотите сказать, что я связан с какими-то Маккензи, которых вы… гм… знали? Я не вижу их имен на этой схеме.
        Клэр, будто не слыша его, водила пальцем по ветвящейся паутине генеалогического древа.
        - Мистер Уэйкфилд был очень пунктуальным человеком, - бормотала она как будто про себя. - Он бы не потерпел неточностей.
        Ее палец остановился в какой-то точке.
        - Вот, - сказала она. - Вот где это случилось. Пониже этого пункта.
        Палец замер над страницей.
        - Все правильно. Это ваши родители, ваши бабушка и дедушка, прабабушка и прадедушка и так далее. Но вот выше…
        Рука скользнула вверх.
        Роджер склонился над схемой, затем поднял на Клэр задумчивый взгляд зеленых, цвета болотного мха, глаз.
        - Это Уильям Бакли Маккензи, родился в тысяча семьсот сорок четвертом, от Уильяма Джона Маккензи и Сары Иннес. Умер в тысяча семьсот восемьдесят втором.
        Клэр покачала головой:
        - Умер в тысяча семьсот сорок четвертом, в возрасте двух месяцев, от оспы.
        Она подняла голову; взгляд ее золотистых глаз был таким пристальным, что по его спине побежали мурашки.
        - Вам ведь известно, вы были не первым приемным ребенком в этой семье.
        Ее пальцы барабанили по листу.
        - Ему нужна была кормилица. Его родная мать умерла, и он был отдан в семью, потерявшую ребенка. Они назвали его именем их умершего сына - дело обычное, - и я не думаю, что кто-нибудь стал бы привлекать внимание к ребенку, регистрируя его в приходской книге. В конце концов, он был крещен при рождении, зачем записывать его еще раз? Колум говорил мне, кому они его отдали.
        - Сын Джейлис Дункан, - медленно произнес он. - Дитя колдуньи.
        - Правильно. - Она смотрела на него оценивающим взглядом, склонив голову набок. - Я знала, что это должно быть именно так. Понимаете ли, ваши глаза… Это ее глаза.
        Роджер сел, почувствовав внезапный холод, хотя книжный шкаф надежно защищал комнату от сквозняка, а в камине вновь пылал огонь.
        - Вы уверены в этом? - спросил он и подумал: конечно, она уверена.
        Ведь нельзя же считать, что вся эта история - выдумка, плод больного ума. Он посмотрел на нее - она сидела спокойно, с бокалом в руке, очень собранная, как будто собиралась заказать сырные палочки.
        Больной ум? У доктора Клэр Бошан Рэндолл, главного врача крупной престижной больницы? Бред сумасшедшего, расстроенное воображение? Легче представить, что безумен он сам. Роджер и вправду начинал об этом подумывать.
        Он глубоко вздохнул и положил обе руки на схему, выделив лишь то, что относилось к Уильяму Бакли Маккензи.
        - Действительно интересно, и я рад, что вы поведали мне об этом. Но ведь это ничего не меняет. Просто я могу теперь оторвать верхнюю часть этой генеалогии и выбросить ее. В конце концов, мы же не знаем, откуда взялась эта Джейлис Дункан и кто был отцом ее ребенка. Во всяком случае, вы, кажется, уверены, что не этот бедный старый Артур.
        Клэр медленно покачала головой, глаза ее смотрели на него с холодной сдержанностью.
        - О нет. Конечно, не Артур Дункан. Отцом ребенка был Дугал Маккензи. Вот истинная причина того, почему она была убита. Не за колдовство. Колум Маккензи не мог допустить огласки романа его брата с женой какого-то сборщика налогов. А она хотела выйти замуж за Дугала. Думаю, она шантажировала Маккензи, угрожая рассказать правду о Хэмише.
        - Хэмише? Ах да, сын Колума. Да, я помню.
        Роджер потер лоб рукой. У него неожиданно закружилась голова.
        - Нет, не Колума, - поправила его Клэр. - Дугала. Колум не мог иметь детей, а Дугал мог - и имел. Хэмиш должен был наследовать все права Дугала и стать главой клана Маккензи; Колум убил бы всякого, кто мог навредить Хэмишу, - и убил. - Клэр глубоко вздохнула. - Вот вторая причина, почему я рассказала вам эту историю.
        Вцепившись руками в волосы, Роджер уставился в стол; линии генеалогического древа корчились, как змеи, ядовитые жала, насмешничая, проглядывали между именами.
        - Джейлис Дункан, - хрипло произнес он. - У нее был шрам от вакцинации.
        - Да. Именно это заставило меня вернуться в Шотландию. Когда я уезжала с Фрэнком, я поклялась, что никогда не вернусь сюда. Я знала, что не смогу забыть, но сумею похоронить то, что знаю; смогу уехать отсюда и никогда не буду пытаться узнать, что произошло потом. Это все, что я могла сделать ради них обоих - Фрэнка и Джейми. И ради будущего ребенка.
        На мгновение ее губы крепко сжались.
        - Но Джейлис спасла мою жизнь на судебном процессе в Крэйнсмуире. Возможно, считала, что сама она обречена, но, чтобы спасти меня, она отвергла все свои шансы на спасение. И оставила мне записку. Дугал передал мне ее в пещере в Северной Шотландии, когда привез известие о том, что Джейми в тюрьме. Записка состояла из двух частей. Фраза: «Я не знаю, возможно ли это, но думаю, что да» - и продолжение из четырех цифр: один, девять, шесть и восемь.
        - Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой, - произнес Роджер. У него было такое чувство, будто все это происходит во сне. Наверное, он скоро проснется. - Нынешний год. Что она имела в виду, говоря, что это возможно?
        - Вернуться назад. Через камни. Она не пыталась, но подумала, что я смогу вернуться. И конечно, она была права.
        Клэр повернулась и взяла со стола бокал с виски. Она внимательно смотрела на Роджера глазами того же цвета, что и содержимое бокала.
        - Сейчас тысяча девятьсот шестьдесят восьмой - год, когда она сама провалилась в прошлое. И я думаю, что она пока еще не ушла. Еще здесь.
        Роджер чуть не уронил свой бокал.
        - Как это - здесь? Но она… вы же не хотите сказать…
        Он запинался, мысли кружились в голове.
        - Я не знаю точно, - заметила Клэр. - Но думаю, что так. Я почти уверена, что она шотландка, и, вероятно, использовала портал где-то в Шотландии. Мы знаем, что на этой земле множество каменных кругов, и мы знаем, что Крэг-на-Дун - проход для тех, кто умеет им пользоваться. Кроме того, - добавила она с таким видом, будто выдвигала неоспоримый аргумент, - Фиона ее видела.
        - Фиона?
        Это было уж слишком. Полный абсурд. Во что-нибудь другое он еще мог бы поверить - перемещения во времени, предательства кланов, всякие исторические откровения, - но Фиона… Нет, этого его разум не мог принять. Роджер умоляюще посмотрел на Клэр.
        - Скажите, что вы не это имели в виду, - попросил он. - Только не Фиона!
        Клэр усмехнулась краешком рта.
        - Боюсь, что это так, - сказала она. - Я как-то расспрашивала ее о друидах, к которым принадлежала ее бабушка, вы знаете об этом. Она, конечно, поклялась хранить все это в тайне, но я уже немного знала о них, так что… - Клэр мягко, как бы извинясь, пожала плечами, - разговорить ее было нетрудно. Она рассказала мне, что здесь побывала еще одна женщина и тоже задавала вопросы - высокая, светловолосая, с пронзительными зелеными глазами. Фиона сказала, что эта женщина напомнила ей кого-то, - деликатно добавила Клэр, стараясь не смотреть на него, - но она не может понять, кого именно.
        Роджер чуть не застонал и стал медленно клониться вперед, пока его голова не коснулась стола. Он закрыл глаза, ощущая лбом холодную поверхность дерева.
        - Фиона не спросила, кто она? - произнес он, не открывая глаз.
        - Ее зовут Джилиан Эдгарс, - ответила Клэр.
        Он слышал, как она встала, прошла по комнате, добавила себе виски, потом подошла к столу и остановилась. Он чувствовал ее взгляд у себя на затылке.
        - А теперь вам решать, - спокойно произнесла Клэр. - Последнее слово за вами. Хотите, я поищу ее?
        Роджер поднял голову и бессмысленно уставился на Клэр.
        - Вы ее поищете? - переспросил он. - Если это… если все это правда, мы должны разыскать ее. Ведь если она вернется обратно, то будет заживо сожжена? Конечно, вы должны ее найти! - взорвался он. - О чем тут спрашивать?
        - А если я найду ее? - Клэр положила тонкую руку на старый, выцветший листок с генеалогическим древом. - Что будет с вами? - тихо спросила она.
        Он обвел беспомощным взглядом свой ярко освещенный, захламленный кабинет со стеной, увешанной всевозможной ерундой, старый побитый чайник на старинном дубовом столе. Прочном, как… Он ощутил свои ноги, бедра, обтянутые грубыми вельветовыми штанами, чтобы убедиться, что он так же реален, как и стул, на котором сидит.
        - Но я же… настоящий! - закричал он. - Я не могу… просто так… испариться!
        Клэр задумчиво подняла брови.
        - Я не знаю, что с вами будет. Не имею ни малейшего представления, что произойдет. Может быть, вы никогда не будете существовать? В таком случае сейчас вам не стоит слишком волноваться. А может, то, что делает вас уникальным, единственным, ваша душа - или как вы предпочитаете ее называть? - может быть, ей предопределено существовать, и тогда вы останетесь самим собой, только с несколько иной родословной. В конце концов, какая часть вашей физической сущности берет начало в ваших предках, живших шесть поколений назад? Половина? Десять процентов?
        Клэр пожала плечами и внимательно посмотрела на него.
        - Как я вам говорила, у вас глаза Джейлис. Но я вижу в вас и Дугала тоже. Не в чертах лица, хотя у вас скулы Маккензи, как и у Бри. Нет, что-то более неуловимое, например, в ваших движениях - стремительных, грациозных. Нет… - Она покачала головой. - Не могу описать. Но это так. Это «что-то» необходимо вам, чтобы быть тем, кто вы есть. Могли бы вы обойтись без этой малости, унаследованной от Дугала?
        Клэр тяжело поднялась; впервые за время их знакомства она выглядела на свой возраст.
        - Больше двадцати лет я искала ответы на эти вопросы, Роджер, и могу сказать одно: ответов нет, есть только возможность выбора. Мне самой много раз приходилось выбирать, и никто не может сказать, правилен ли был мой выбор. Разве что мэтр Раймон, но не думаю: он слишком верил в чудеса. Я считала, что у меня есть одно право - рассказать вам все. Выбор за вами.
        Он поднял бокал и осушил одним махом.
        Сейчас 1968 год от Рождества Христова. Год, когда Джейлис Дункан вступила в каменный круг. Год, когда она вышла навстречу своей судьбе под рябиновыми деревьями в горах возле Леоха. Незаконнорожденное дитя и смерть в огне.
        Роджер встал и зашагал вдоль книжных шкафов, заполнявших кабинет. Книги по истории, изменчивой и ложной.
        Ответов нет, есть только выбор.
        Шагая по кабинету, он дотронулся до книг на верхней полке. История якобитского движения, рассказы о повстанцах 1715-го и 1745 годов. Клэр знала большинство мужчин и женщин, описанных в этих книгах. Она боролась и страдала вместе с ними, чтобы спасти незнакомых ей людей. И в этой борьбе потеряла все, что ей дорого. Но выбор был за ней, а теперь - за ним. Но может быть, этот выбор - всего лишь сон, своего рода галлюцинация? Он украдкой взглянул на Клэр. Она неподвижно сидела в кресле, откинувшись назад и закрыв глаза, и только на шее бился чуть заметный пульс. Нет. На какое-то мгновение ему удалось убедить себя, что все это фантазии, выдумки, но только до тех пор, пока не посмотрел на нее. Видя Клэр, он не мог сомневаться в правоте ее слов.
        Роджер положил руки на стол, перевернул их, рассматривая переплетение линий на ладонях. Только ли собственная его судьба лежит в согнутых ладонях или он держит жизнь незнакомой женщины?
        Нет ответа. Он осторожно сжал руки, как будто удерживая в них что-то маленькое и хрупкое. Он сделал выбор.
        - Давайте найдем ее, - сказал он.
        Ответа не последовало. Только тихо вздымалась и опускалась округлая грудь сидящей в кресле женщины. Клэр спала.
        Глава 48
        Охота на ведьму
        Старомодный звонок зазвенел где-то в глубине квартиры. Это была не лучшая часть города, но и не самая плохая. В домах для рабочих, таких как этот, было по две-три квартиры. Под звонком - написанная от руки табличка: «Макгенри - наверх. Звонить два раза».
        Роджер осторожно нажал звонок еще раз и вытер руку о брюки. У него сильно потели ладони, и это его раздражало.
        У дома был цветничок с полузасохшими желтыми нарциссами. Их остроконечные листочки порыжели и сморщились, а желтые головки безжизненно склонились к его ногам.
        Клэр тоже увидела их.
        - Наверное, никого нет дома, - сказала она, наклоняясь, чтобы потрогать землю в цветничке. - Их не поливали больше недели.
        Роджер почувствовал облегчение. Верил ли он, что Джейлис Дункан была Джилиан Эдгарс, или нет, этой встречи он не жаждал. Он уже повернулся, чтобы уйти, когда дверь у него за спиной неожиданно распахнулась со скрипом, заставившим его вздрогнуть.
        - Ну?
        Человек, прищурясь, смотрел на них заплывшими глазками, багровое осовелое лицо украшала растрепанная борода.
        - Гм… Простите, что прервали ваш сон, сэр, - произнес Роджер, стараясь говорить спокойно. Его слегка подташнивало. - Мы ищем мисс Джилиан Эдгарс. Она здесь живет?
        Мужчина поскреб голову короткой волосатой рукой, отчего его волосы встали дыбом.
        - Для тебя, малыш, она миссис Эдгарс. А чего тебе нужно от моей жены?
        От мужчины исходил такой алкогольный дух, что Роджеру захотелось отступить назад, но он продолжал стоять на своем.
        - Мы только хотели бы поговорить с ней, - сказал он примирительно. - Скажите, пожалуйста, она дома?
        - «Скажите, пожалуйста, она дома?» - повторил мужчина, скривив рот и насмешливо передразнивая оксфордский акцент Роджера. - Нет, ее нет дома. Убирайтесь, - посоветовал он и хлопнул дверью с такой силой, что задрожали кружевные занавески на окнах.
        - Могу понять, почему ее нет дома, - сказала Клэр, поднимаясь на цыпочки, чтобы заглянуть через окно в комнату. - Я бы тоже не торопилась, если бы меня ждало такое сокровище.
        - Еще бы, - заметил Роджер. - У вас есть какие-нибудь соображения, где нам следует искать эту женщину?
        Клэр отошла от окна.
        - Он уселся перед телевизором, - доложила она. - Давайте оставим его по крайней мере до того, как откроются пабы. А мы тем временем попробуем отыскать этот институт. Фиона сказала, что Джилиан Эдгарс занимается там на курсах.
        Институт по изучению шотландского фольклора и античности располагался на верхнем этаже узкого дома, рядом с деловым районом. Администратор, невысокая полная женщина в коричневом кардигане и ситцевом платье, казалось, была рада их появлению. Не очень-то здесь многолюдно, подумал Роджер.
        - А, миссис Эдгарс, - произнесла она, выслушав их.
        Роджеру показалось, что в голосе миссис Эндрюс прозвучала нотка сомнения, но она осталась такой же приветливой и жизнерадостной.
        - Да, она регулярно посещает занятия, с оплатой у нее все в порядке. Миссис Эдгарс бывает здесь довольно часто.
        «Гораздо чаще, чем требуется», - прозвучало в ее тоне.
        - А сейчас ее здесь, случайно, нет? - спросила Клэр.
        Миссис Эндрюс энергично покачала головой, отчего тронутые сединой кудряшки заплясали на голове.
        - О нет, - сказала она. - Сегодня понедельник. По понедельникам здесь только я и доктор Макэван. Он директор, вы знаете.
        Она с упреком взглянула на Роджера, словно он был обязан знать об этом, и, по-видимому убедившись в их респектабельности, смягчилась.
        - Если хотите узнать что-нибудь о миссис Эдгарс, вам надо поговорить с доктором Макэваном. Пойду скажу ему, что вы здесь, хорошо?
        Она сделала движение, чтобы выйти из-за стойки, но Клэр остановила ее, наклонившись вперед.
        - Может быть, у вас есть фотография миссис Эдгарс? - напрямик спросила она.
        Увидев удивление на лице миссис Эндрюс, Клэр мило улыбнулась и пояснила:
        - Видите ли, не хотелось бы отнимать время у директора, если вдруг окажется, что это не та женщина.
        Рот миссис Эндрюс слегка приоткрылся, она смущенно заморгала, но потом кивнула и стала шарить в столе, открывая и закрывая ящики и разговаривая сама с собой:
        - Я знаю, что они где-то здесь. Только вчера их видела. Куда же они могли завалиться? А, вот они!
        Она вытащила папку с черно-белыми фотографиями восемь на десять дюймов и быстро просмотрела их.
        - Вот, - сказала миссис Эндрюс. - Это она на археологических раскопках за городом, но ее лица здесь не видно. Давайте-ка я посмотрю, нет ли чего еще?
        Она возобновила поиски, что-то приговаривая про себя, а Роджер через плечо Клэр с интересом разглядывал фотографию, которую миссис Эндрюс оставила на столе. На ней была изображена группа молодых людей, стоящих возле «Лендровера», с холщовыми рюкзаками и небольшими лопатами на земле у их ног. Снимок был сделан без предупреждения, и некоторые ребята смотрели в другую сторону. Клэр без колебаний указала пальцем на высокую девушку с длинными прямыми светлыми волосами, доходящими до талии. Она легонько постучала по фотографии и молча кивнула Роджеру.
        - Вы же не можете быть уверены, - пробормотал он.
        - Что там? - произнесла миссис Эндрюс, рассеянно глядя на них поверх очков. - А, вы не со мной. Я нашла еще одну фотографию, получше. Здесь она слегка отвернулась, так что тоже видно не все лицо, но лучшего снимка нет.
        Она с торжеством положила находку на стол.
        На этой фотографии был изображен пожилой человек в пенсне и та же самая светловолосая девушка; они склонились над столом, на котором, как показалось Роджеру, лежали поржавевшие от времени детали двигателя, но, без сомнения, это были ценные археологические экспонаты. Волосы девушки закрывали часть лица, голова повернута в сторону пожилого человека, но очертание короткого прямого носа, нежно закругленного подбородка и изгиб прекрасного рта были хорошо видны. Глаз смотрел вниз, прячась за длинными, густыми ресницами. Роджер чуть не присвистнул.
        «Предок или нет, но она настоящая куколка», - не очень почтительно подумал он.
        Роджер взглянул на Клэр. Та молча кивнула. Ее лицо было бледнее обычного; он заметил, как быстро бьется пульс у нее на шее, но она поблагодарила миссис Эндрюс с обычной сдержанностью.
        - Да, это она. Думаю, нам стоит поговорить с директором, если он на месте.
        Миссис Эндрюс бросила быстрый взгляд на обитую белой панелью дверь за ее столом.
        - Хорошо, пойду доложу о вас. Могу я сказать ему, по какому вы вопросу?
        Роджер открыл было рот, ища подходящий предлог, но Клэр его опередила:
        - Мы из Оксфорда. Миссис Эдгарс обратилась на факультет античности за грантом на обучение. В числе прочих рекомендующих она назвала ваш институт. Поэтому если вы не возражаете…
        - О, понимаю, - сказала миссис Эндрюс, вполне удовлетворенная объяснением. - Оксфорд. Подумать только! Я спрошу доктора Макэвана, не сможет ли он принять вас прямо сейчас.
        Едва она, слегка постучав, исчезла за обшитой белыми панелями дверью, Роджер наклонился к уху Клэр и прошептал:
        - В Оксфорде нет такого факультета, и вы это знаете.
        - Вы знаете, - невозмутимо ответила она. - И я знаю, как вы только что тонко подметили. Но большинство людей в мире не знают об этом, и сейчас мы встретились с одним из них.
        Белая дверь начала открываться.
        - Будем надеяться, что здесь вообще никто об этом не знает, - заметил Роджер, стирая с брови капли пота, - иначе вы прослывете настоящей лгуньей.
        Клэр поднялась, улыбаясь приближающейся миссис Эндрюс, и проговорила уголком рта:
        - Я? Я, которая по просьбе короля Франции читала в душах людей? - Она провела рукой по юбке. - Все пройдет как надо.
        Роджер иронически поклонился и показал на дверь:
        - Apres vous[44 - После вас (фр.).], мадам.
        Когда она шагнула вперед, он тихо добавил:
        - Apres vous le deluge[45 - После вас хоть потоп (фр.).].
        Плечи ее дрогнули, но она не обернулась.
        К удивлению Роджера, все действительно прошло как надо. То ли это объяснялось хорошими актерскими способностями Клэр, то ли рассеянностью доктора Макэвана, но им не было задано никаких уточняющих вопросов относительно гранта. Доктору ничуть не показалось странным, что из Оксфорда в глушь Инвернесса приехали специальные люди, чтобы познакомиться с биографией соискательницы. Роджер подумал, что голова доктора Макэвана занята чем-то другим и потому он мыслит не так ясно, как обычно.
        - Итак… да-да, миссис Эдгарс, без сомнения, обладает светлым умом. Очень светлым, - повторил директор, словно убеждая самого себя.
        Это был высокий поджарый мужчина с длинной, как у верблюда, нижней губой, подергивающейся, когда он старательно подбирал слова:
        - А вы… а она… то есть… - Он замолчал, губа судорожно двигалась. - А вы когда-нибудь встречались с миссис Эдгарс? - наконец выпалил он.
        - Нет, - ответил Роджер, глядя на доктора Макэвана с некоторой суровостью. - Вот почему мы и расспрашиваем о ней.
        - Есть ли в ней что-нибудь такое… - Клэр деликатно помолчала, предлагая ему вступить в разговор, - что, по вашему мнению, должно быть известно комиссии, доктор Макэван?
        Она наклонилась вперед, широко раскрыв глаза.
        - Вы ведь знаете, вопросы такого рода совершенно конфиденциальны. Но очень важно, чтобы мы знали все. В этом заинтересованы определенные круги, - туманно произнесла Клэр, понизив голос. - Министерство, к примеру.
        Роджеру ужасно захотелось задушить ее, но доктор Макэван согласно кивнул, губа его бешено задергалась.
        - О да, уважаемая леди. Конечно. Министерство. Я все понимаю. Да, да… Я… гм… мне не хотелось бы ввести вас в заблуждение, вы понимаете. Без сомнения, это великолепный шанс…
        Теперь Роджеру хотелось задушить их обоих. Должно быть, Клэр заметила, как его руки на коленях непроизвольно сжались, потому что она решительно остановила директорское бормотание.
        - Нас в основном интересуют две вещи, - отрывисто произнесла она, открывая свою записную книжку и быстро листая ее, как бы для того, чтобы отыскать какую-то справку.
        «Бутылку шерри для миссис Т., - искоса взглянув на страницу, прочитал Роджер. - Нарезать ветчину для пикника».
        - Прежде всего мы хотели бы знать ваше мнение о подготовке миссис Эдгарс, а затем все о ее личных качествах. Первое мы можем, конечно, оценить и сами.
        Она сделала пометку в книжке, рядом со строкой: «Обменять дорожные чеки».
        - Но у вас, конечно, может быть гораздо более подробная информация.
        Доктор Макэван, к этому времени совершенно загипнотизированный, согласно кивнул.
        - Итак…
        Он тяжело вздохнул, бросил взгляд на дверь, дабы убедиться, что она закрыта, и с таинственным видом наклонился к ним через стол.
        - Качество ее работ… насчет этого, я думаю, вы будете полностью удовлетворены. Я покажу вам несколько вещей, над которыми она сейчас работает. Что касается второго…
        Роджер подумал, что сейчас снова начнется дерганье губы, и угрожающе наклонился вперед.
        Доктор Макэван неожиданно откинулся назад, вид у него был несколько озадаченный.
        - Я не могу сообщить вам ничего особенного. Разве что… видите ли, она очень впечатлительна. Порой у нее появляются… э-э… несколько навязчивые идеи?
        Его голос звучал вопросительно, глаза перебегали от Роджера к Клэр, словно у крысы, попавшей в капкан.
        - Может быть, ее интересы и навязчивые идеи сфокусированы на каменных столбах? На каменных кругах? - мягко спросила Клэр. - И это нашло отражение в ее работах?
        Директор извлек из кармана большой несвежий платок и вытер им лицо.
        - Да, конечно. Сейчас множество людей увлекаются этим. Романтика… тайна… Посмотрите на эти невежественные души у Стоунхенджа в день летнего солнцестояния, напяливающие на себя капюшоны и мантии. Распевают псалмы… и все такое. Конечно, я не сравниваю Джилиан Эдгарс с…
        Он еще долго говорил, но Роджер не слушал его. В тесном офисе стояла духота, а воротник его рубашки был слишком тесным; медленные тягучие удары сердца отдавались в ушах, и все это его раздражало.
        «Этого просто не может быть! - думал он. - Это невозможно!»
        Правда, рассказ Клэр звучал убедительно, просто чудовищно убедительно. Но, глядя на впечатление, произведенное ею на этого бедного старого мямлю, который не знал, что такое грант, и думал, что его могут преподнести на тарелочке с золотой каемочкой, он увидел, что она могла убедить и каменный столб. Не то чтобы он, Роджер, был столь же доверчив, но… Мучимый сомнениями, мокрый от пота, Роджер не заметил, как доктор Макэван достал из ящика стола связку ключей. Директор вывел их через другую дверь в длинный коридор со множеством дверей.
        - Кабины для индивидуальной работы, - пояснил доктор.
        Он открыл одну из дверей, и они увидели небольшую комнатку размером четыре на четыре фута, очень скромно обставленную: узкий стол, стул и маленькая книжная полка. На столе, аккуратно сложенные, лежали папки разного цвета. Чуть в стороне Роджер увидел большую тетрадь в серой обложке с написанной от руки наклейкой: «Разное». Непонятно почему, но при виде этого почерка по телу Роджера прошла дрожь.
        В папке оказались в основном вещи личного характера. Там были уже виденные ими фотографии, подписанные женской рукой. Он испугался при мысли о том, что может действительно встретить Джейлис Дункан… то есть Джилиан Эдгарс. Или кто там она на самом деле.
        Директор открывал другие папки, показывая какие-то записи, что-то пояснял Клэр, которая обнаружила глубокое понимание того, о чем он говорил. Роджер смотрел через ее плечо и кивал.
        - Гм… гм… очень интересно.
        Но косые строчки и округлый почерк были ему совершенно непонятны.
        Это писала она, думал он. Она - реальность. Из плоти и крови, с губами и длинными ресницами. И если она вернется туда через камни, она сгорит - обуглится и почернеет, и ее волосы вспыхнут, как пламя в темноте ночи. А если она не вернется… тогда я не существую.
        Он неистово замотал головой.
        Директор института удивленно смотрел на него.
        - Вы не согласны со мной, мистер Уэйкфилд?
        Роджер снова покачал головой, на этот раз смущенно.
        - Нет-нет. Я имею в виду… я только хотел… нельзя ли мне выпить воды?
        - Конечно-конечно! Пойдемте со мной, здесь, за углом, фонтанчик, я провожу вас.
        Доктор Макэван повел его по коридору, горячо сетуя по поводу состояния здоровья Роджера.
        Оказавшись вне замкнутого пространства крошечного кабинетика, вдали от папок и книг Джилиан Эдгарс, Роджер почувствовал себя немного лучше. Но мысль о том, чтобы снова вернуться в эту комнату, где все, что говорила Клэр, казалось, эхом отражается от тонких перегородок… нет. Клэр и сама сможет закончить разговор с доктором. Роджер быстро прошел мимо комнаты, не заглянув в нее, и вошел в дверь, которая снова привела его к столу администратора.
        Очки миссис Эндрюс обратились в его сторону, сверкая от сочувствия и любопытства.
        - Дорогой мистер Уэйкфилд, вы себя неважно чувствуете?
        Роджер провел рукой по лицу - должно быть, он действительно выглядел ужасно - и улыбнулся пухленькой низенькой секретарше:
        - Нет, спасибо, ничего. Там было немного жарко. Я спустился вниз, чтобы подышать свежим воздухом.
        - О да. - Женщина понимающе кивнула. - Это все радиаторы. - Она произнесла «рад-диаторы». - Знаете, они ужасно нагреваются и сами не отключаются. Пойду посмотрю.
        Она поднялась из-за стола и взглянула на фотографию Джилиан Эдгарс, которая еще лежала среди бумаг, затем подняла взгляд на Роджера.
        - Ну не удивительно ли? - заметила она. - Я тут смотрела на эту фотографию и никак не могла понять, что поразило меня в лице миссис Эдгарс. Но она - это копия вы, мистер Уэйкфилд, особенно глаза. Что за совпадение! Мистер Уэйкфилд?
        Миссис Эндрюс смотрела в сторону лестницы, где шаги Роджера эхом отражались от деревянных ступеней.
        - Наверное, немного перебрал, - добродушно произнесла она. - Бедный паренек.
        Солнце стояло еще высоко, когда Клэр присоединилась к нему на улице, но день подходил к концу. Люди торопились домой, к ужину, в воздухе царило умиротворение, предчувствие желанного отдыха после долгого трудового дня.
        У Роджера такого чувства не было. Он подошел, чтобы открыть дверь машины для Клэр; его обуревала такая смесь мыслей и эмоций, что он никак не мог решить, с чего начать разговор. Клэр села в машину, сочувственно глядя на него.
        - Довольно неприятно.
        Вот все, что она сказала.
        Дьявольская путаница новых улиц с односторонним движением, проходящих через центр города, требовала от него полной сосредоточенности. Прошло немало времени, прежде чем он смог оторвать глаза от дороги и произнести:
        - А что же дальше?
        Клэр сидела, откинувшись назад, закрыв глаза, волосы ее выбились из-под заколки. Услышав его вопрос, она не открыла глаза, только пошевелилась, усаживаясь поудобнее.
        - Почему бы вам не пригласить Бри куда-нибудь поужинать? - спросила она.
        Ужин? Глупо останавливаться для того, чтобы поужинать, если ты в середине жизненно важного расследования, но, с другой стороны, Роджер вдруг почувствовал, что сосущая пустота в желудке объясняется не только откровениями последних часов.
        - Ну хорошо, - медленно произнес он. - Тогда завтра…
        - Зачем ждать до завтра? - прервала его Клэр.
        Она уже выпрямилась и приводила в порядок прическу.
        У нее были густые, непослушные волосы, падающие кольцами на плечи. Роджер подумал, что это удивительно ее молодит.
        - А после ужина вы можете пойти и поговорить с Грегом Эдгарсом. Что вы об этом думаете?
        - Как вы узнали, что его зовут Грег? - с любопытством спросил Роджер. - И если он не захотел говорить со мной днем, почему вы считаете, он будет разговаривать со мной вечером?
        Клэр взглянула на Роджера так, будто вдруг засомневалась в его умственных способностях.
        - Его имя я знаю потому, что прочла его на письме в его почтовом ящике, - сказала она. - А что касается вашего с ним разговора, сегодня вечером он будет говорить с вами потому, что на этот раз вы придете к нему с бутылкой виски.
        - И вы думаете, это заставит его пригласить нас в квартиру?
        Она приподняла бровь.
        - Разве вы не видели в его мусорном ящике целую коллекцию пустых бутылок? Конечно же он примет вас. Как миленький.
        Она откинулась назад, засунув руки в карманы пальто и рассеянно глядя на пролетающие мимо дома.
        - Попробуйте узнать, не пойдет ли с вами и Брианна, - небрежно бросила Клэр.
        - Она же сказала, что не хочет иметь с этим ничего общего, - возразил Роджер.
        Клэр недовольно взглянула на него. Солнце светило ей в спину, от этого ее глаза загорелись желтым янтарным светом, словно у волка.
        - В таком случае, я полагаю, вы не будете рассказывать ей заранее о том, что собираетесь делать, - произнесла она таким тоном, что Роджер тут же вспомнил: Клэр - главный врач большой больницы.
        У него загорелись уши, но он упрямо продолжал:
        - Вы все равно не сможете это скрыть, если вы и я…
        - Не я, - перебила его Клэр, - а вы. У меня есть еще кое-какие дела.
        «Это уж слишком», - подумал Роджер.
        Он резко, без всякого сигнала, повернул машину, остановился на обочине дороги и в упор посмотрел на Клэр.
        - У вас есть еще кое-какие дела? - требовательно переспросил он. - Мне это нравится! Вы поручаете мне втереться в доверие к горькому пьянице, который, вероятно, накинется на меня, и вдобавок посылаете вашу дочь наблюдать за всем этим! Для чего? Уж не для того ли, чтобы она отвезла меня в больницу, после того как Эдгарс разобьет мне голову бутылкой?
        - Нет, - ответила Клэр, никак не реагируя на его тон. - Мне кажется, вы и Грег Эдгарс сможете преуспеть в том, что не удалось мне, и убедите Бри, что Джилиан Эдгарс и есть та самая женщина, которую я знала как Джейлис Дункан. Меня она не послушает. Вероятно, не послушает и вас, если вы попытаетесь рассказать ей то, что мы видели сегодня в институте. Но Грега Эдгарса она послушает.
        Клэр говорила спокойным, властным тоном, и Роджер почувствовал, что его раздражение постепенно улетучивается. Он снова завел машину и влился в общий поток автомобилей.
        - Ладно, я попытаюсь, - сухо сказал он, не глядя на Клэр. - А куда вы собираетесь в это время?
        Послышалось легкое шуршание - Клэр снова опустила руку в карман, вытащила ее и разжала пальцы. Он заметил в темноте на ее ладони маленький блестящий предмет. Ключ.
        - Я собираюсь ограбить институт, - спокойно сказала Клэр. - Мне нужна та тетрадь.
        Как только Клэр уехала, сославшись на столь необычное «дело», - что заставило Роджера вздрогнуть, - он и Брианна поехали в бар, но решили ненадолго отложить свой ужин, так как вечер был удивительно прекрасен. Они спустились по узкой тропинке к реке Несс, и в компании Брианны он скоро забыл обо всех неприятностях этого дня.
        Вначале они говорили осторожно и только о делах отвлеченных, избегая всего, что могло бы вызвать споры. Затем разговор перешел на работу Роджера и постепенно оживился.
        - А между прочим, откуда вы так много знаете? - заинтересовался Роджер, прервав беседу на полуслове.
        - Этому меня учил отец, - объяснила она.
        При слове «отец» Бри слегка напряглась и вызывающе посмотрела на него, словно ожидая возражений.
        - Мой настоящий отец, - добавила она со значением.
        - Да, он много знал, - мягко произнес Роджер, проигнорировав вызов.
        «У нас будет уйма времени, чтобы поговорить на эту тему, моя девочка, - цинично подумал он. - А пока что я не собираюсь лезть в эту ловушку».
        Ниже, на той же улице, Роджер увидел свет в окне дома Эдгарса. Итак, зверь в берлоге. При мысли о предстоящей встрече он почувствовал неожиданный выброс адреналина в кровь.
        Волна адреналина уступила место выделившемуся желудочному соку, когда они вошли в бар, благоухающий картофельной запеканкой с мясом. Они дружески болтали о том о сем, старательно избегая всякого упоминания о вчерашней сцене в доме пастора. Роджер заметил холодок в отношениях между Клэр и ее дочерью, когда подвозил Клэр до остановки такси по дороге в бар.
        Сидя рядом на заднем сиденье, они напоминали ему двух кошек с прижатыми ушами и подрагивающими хвостами, избегающими смотреть в глаза друг другу, дабы не пришлось пускать в ход когти.
        Расправившись с обедом, Брианна пошла за пальто, пока он платил по счету.
        - А это зачем? - спросила она, заметив бутылку виски у него в руке. - Планируется грандиозный сабантуй?
        - Сабантуй? - переспросил он, посмеиваясь. - Ты определенно делаешь успехи. А что еще ты узнала на своих лингвистических занятиях?
        Она с притворной скромностью опустила глаза.
        - В Штатах есть танец, называется «пьянчужка». Думаю, мне не стоит просить тебя исполнить его вместе со мной.
        - Пожалуй, нет, если ты этого не хочешь.
        Они оба рассмеялись, но он заметил, что щеки ее еще больше порозовели, и внезапно почувствовал такое волнение, что повесил пальто на руку, вместо того чтобы надеть его.
        - Ну, после всей этой ерунды что-нибудь такое вполне возможно, - сказала она с недоброй усмешкой, указывая на бутылку виски. - Впрочем, ужасный вкус.
        - Это приобретено, девушка, - сообщил ей Роджер с резким акцентом, - для одного истинного шотландца. Вам я куплю другую бутылку, если захотите попрактиковаться на ней. А это подарок, я хочу его забросить одному типу. Зайдешь со мной или мне сделать это позже? - спросил он.
        Он не знал, хочется ли ему, чтобы она пошла с ним, или нет, но почувствовал прилив радости, когда она кивнула и стала надевать пальто.
        - Конечно, почему бы нет?
        - Отлично. - Он осторожно поправил воротник ее пальто, так что тот аккуратно раскинулся по плечам. - Это в конце улицы. Идем?
        Вечером все выглядело немного лучше. Темнота скрывала ветхость домов, а свет, падающий из окон на небольшие цветники перед ними, придавал улице уютный вид, которого она была лишена днем.
        - Это не займет и минуты, - сказал Роджер, нажимая на звонок.
        Он сам не знал, так это будет или нет. Как только дверь открылась, его первые страхи прошли - кто-то был дома.
        Эдгарс явно провел день в компании одной из бутылок, стоящих на краю буфета, видневшегося за его спиной. К счастью, он не связал приход вечерних гостей с утренним вторжением.
        - Кузен Джили? А я и не знал, что у нее есть кузен.
        Еще по дороге к дому Роджер решил, что представится именно так.
        - Есть, - отвечал Роджер, дерзко ухватившись за этот предлог. - Это я.
        Он самолично объяснится с Джилиан, когда увидит ее. Если увидит.
        Эдгарс мигнул раз-другой и потер кулаком воспаленный глаз, как будто для того, чтобы лучше рассмотреть их. Потом его взгляд с некоторым трудом сфокусировался на Брианне, которая спокойно стояла позади Роджера.
        - А это кто? - требовательно спросил Эдгарс.
        - Э-э… моя девушка, - вышел из положения Роджер.
        Брианна, прищурившись, посмотрела на него, но ничего не сказала. Она начинала чувствовать, что здесь что-то не так, но все же молча шагнула вперед, когда Грег Эдгарс распахнул перед ними дверь.
        Маленькая душная квартира была тесно заставлена подержанной мебелью. В воздухе висел застоявшийся запах сигарет и редко выносимого мусора. На всех горизонтальных поверхностях лежали остатки недоеденной пищи. Брианна бросила на Роджера долгий взгляд, как бы говоря: «Ну и хороши же у тебя родственнички», на что он слегка пожал плечами, что означало: «Я не виноват». Хозяйки дома, совершенно очевидно, не было и какое-то время не будет. В физическом смысле, по крайней мере. Повернувшись, чтобы взять предложенный ему Эдгарсом стул, Роджер увидел перед собой большую студийную фотографию в медной рамке, стоящую в центре небольшой каминной полки. Он едва удержался от восхищенного восклицания.
        Казалось, женщина с фотографии смотрела ему прямо в лицо; легкая улыбка трогала уголок ее рта. Белокурые волосы, густые и блестящие, ниспадали на плечи, обрамляя прекрасной формы лицо. Глубокие зеленые глаза цвета зимнего мха сверкали под темными густыми ресницами.
        - Очень похожа, а? - кивнул Эдгарс на фото со смешанным выражением враждебности и тоски.
        - А, да… очень.
        У Роджера перехватило дыхание, и он повернулся, чтобы смахнуть со стола какие-то крошки и куски промасленной бумаги. Брианна с интересом рассматривала фотографию. Она переводила взгляд с портрета на Роджера и обратно, явно сравнивая их. Может, они двоюродные?
        - Как я понимаю, Джилиан здесь нет?
        Роджер отмахнулся от бутылки, которую Эдгарс вопросительно наклонил в его сторону, но передумал и кивнул. Возможно, за общей выпивкой Эдгарс разговорится. Если Джилиан здесь нет, ему нужно выяснить, где она.
        Вытаскивая зубами пробку, Эдгарс отрицательно покачал головой и аккуратно снял с нижней губы кусочки воска и бумаги.
        - Будь она тут, здесь не было б такой помойки, приятель. - Он широким жестом обвел переполненные пепельницы и скомканные бумажные стаканчики. - Может быть, теснее, но не так грязно.
        Он достал из шкафчика с посудой три винных стакана и подозрительно заглянул в каждый, словно проверяя, нет ли там пыли.
        С преувеличенной осторожностью очень пьяного человека Эдгарс разлил по стаканам виски и один за другим перенес их через комнату своим гостям. Брианна приняла свой стакан с такой же осторожностью, но от предложенного стула отказалась и грациозно прислонилась к углу шкафчика.
        Эдгарс, не обращая внимания на хлам, плюхнулся на продавленный диван и поднял свой стакан.
        - Твое здоровье, приятель, - коротко сказал он и сделал большой глоток. - А как, ты сказал, твое имя? - требовательно спросил он, оторвавшись от стакана. - А, Роджер, правильно. Джили никогда не упоминала о тебе, а ведь… должна бы, - добавил он уныло. - Никогда ничего не знал о ее семье, она не говорит. Надо думать, стыдится их… всех. Но… ты не такое уж чудовище, - великодушно добавил он. - И девочка у тебя симпатичная. Правильно, а? Можно сказать, просто симпатяга, слышишь?
        Он громко захохотал, расплескивая виски.
        - Да-а, - протянул Роджер. - Благодарю.
        Он сделал небольшой глоток. Брианна, обиженная, повернулась к Эдгарсу спиной и стала внимательно рассматривать содержимое посудного шкафчика через резные стеклянные дверцы.
        Нечего ходить вокруг да около, решил Роджер. Эдгарс не упустит возможности поживиться на чужой счет, и, судя по тому, с какой скоростью он пьет, есть большая опасность, что скоро он отключится.
        - Так вы не знаете, где сейчас Джилиан? - напрямик спросил он.
        Странное дело, каждый раз, когда он произносил ее имя, язык его поворачивался с трудом. На этот раз он не удержался и взглянул на каминную полку, где она спокойно улыбалась с фотографии, глядя на пьянку внизу.
        Эдгарс покачал головой, медленно раскачивая ее над стаканом, как бык над кормушкой. Невысокий, крепкого сложения, примерно одного возраста с Роджером, он выглядел значительно старше из-за неряшливой бороды и растрепанных черных волос.
        - Не-а, - сказал он. - Хотя, может, и знаю. Наверное, у этих наци… или в «Розе», не знаю, у кого именно.
        - Националистов? - Сердце Роджера заколотилось с бешеной силой. - Вы имеете в виду шотландских националистов?
        Эдгарс приоткрыл уже начавшие было опускаться веки.
        - Ага. Проклятые наци. Там я и встретил Джили.
        - Когда это было, мистер Эдгарс?
        Заслышав откуда-то сверху тихий голос, Эдгарс удивленно поднял голову. Нет, говорила, конечно же, не фотография, а Брианна, напряженно глядя вниз, на Грега Эдгарса. Роджер не знал, то ли она просто решила поддержать беседу, то ли что-то заподозрила. На ее лице было выражение вежливого интереса, и ничего более.
        - Н-не знаю… может, два, может, три года назад. Сначала было здорово. Вышвырнуть проклятых англичан, присоединиться к Общему рынку самим… Пиво в пабе, обжимание на заднем сиденье, когда возвращались с митингов…
        Эдгарс снова покачал головой, в глазах появилось мечтательное выражение. Затем улыбка исчезла, он снова нахмурился, глядя в свой стакан.
        - Все до того, как она рехнулась.
        - Рехнулась?
        Роджер снова бросил быстрый взгляд на фотографию.
        Впечатлительна? Да. Такой она и выглядела. Но конечно, не сумасшедшая. Впрочем, что можно сказать по фотографии?
        - Ну да. Общество Белой Розы. Дорогой Чарли. Лучше не вспоминать эту чушь. Куча придурков в килтах, в шотландской одежде, с мечами, и все такое. Здорово, если вам это нравится, конечно, - добавил он с объективностью пьяницы. - Но Джили слишком уж увлеклась. День и ночь про Красавчика принца Чарли, и что было бы, выиграй он войну тысяча семьсот сорок пятого года. Запиралась в кухне, пила пиво и рассуждала, почему он проиграл. И все по-гэльски.
        Он округлил глаза.
        - Забила себе голову всякой ерундой…
        В подтверждение сказанного он вновь осушил стакан.
        Роджер почувствовал, как глаза Брианны буравят его затылок. Ему захотелось расстегнуть ворот, хотя галстука он не носил и воротник его рубашки был свободным.
        - А не интересовалась ли ваша жена каменными столбами, мистер Эдгарс?
        В голосе Брианны был теперь не просто вежливый интерес - он стал острым, как нож для сыра. Должно быть, это почувствовал и Эдгарс.
        - Каменными столбами?
        По-видимому, его сильно развезло. Он засунул указательный палец в ухо и начал энергично скрести там, как будто надеясь лучше расслышать вопрос.
        - Доисторическими каменными кругами. Такими, как Клава-Кэрнс, - пояснил Роджер, называя одну из местных достопримечательностей.
        Ни за какие деньги Брианне не захочется больше с ним разговаривать, подумал он, мысленно смиряясь с этим, так что теперь нужно хоть выяснить побольше.
        - А, ими-то? - хохотнул Эдгарс. - И ими, и всякой другой ерундой. Это была ее самая последняя выдумка, и самая вредная. Дни и ночи в этом своем ин-институте… тратит все деньги на курсы… Курсы! Курам на смех. Всякие сказки - вот чему там учат. В этом месте ничего полезного не узнаешь, девушка, вот что я тебе скажу. А почему бы не научиться печатать? Сможешь и заработать, если захочешь. Вот что я ей сказал. А она ушла, - мрачно закончил он. - Я не видел ее уже две недели.
        Эдгарс уставился в свой стакан, как будто удивляясь, почему он пуст.
        - Хотите еще? - спросил он, потянувшись за бутылкой, но Брианна решительно покачала головой.
        - Благодарю вас, нет. Нам нужно идти. Не так ли, Роджер?
        Увидев опасный блеск в ее глазах, Роджер решил, что лучше отказаться от дальнейших совместных возлияний с Грегом Эдгарсом. Кроме того, предстоял еще долгий путь обратно, если Брианна позволит ему сесть за руль. Вздохнув, он встал и на прощание пожал Эдгарсу руку. Рука была теплой, на удивление крепкой и немного влажной.
        Ухватив бутылку за горлышко, Эдгарс проводил их до двери. Он постоял, глядя на них через сетку от комаров, и вдруг неожиданно крикнул:
        - Эй, увидишь Джили - скажи, пусть возвращается домой!
        Роджер повернулся и помахал рукой темной фигуре в освещенном проеме двери.
        - Постараюсь, - отозвался он; слова застревали у него в горле.
        Они вышли на дорогу и прошли половину улицы по направлению к бару, прежде чем Брианна повернулась к Роджеру.
        - Какого черта ты все это затеял? - Голос ее звучал сердито, но не истерично. - Ты говорил, что у тебя нет никаких родственников в Северной Шотландии, а как же эти кузены? Кто эта женщина на фотографии?
        Ища поддержки, Роджер осмотрел темную улицу, но помощи ждать было неоткуда. Тогда он поглубже вздохнул и взял ее под руку.
        - Джейлис Дункан, - сказал он.
        Брианна остановилась как вкопанная, от неожиданности его рука дрогнула. Она очень осторожно высвободила свой локоть. Тонкая ткань этого вечера разорвалась пополам.
        - Не… прикасайся… ко мне, - процедила она сквозь зубы. - Это что, мама все придумала?
        Роджеру очень хотелось, чтобы она его поняла, но все же он почувствовал, как в нем нарастает гнев.
        - Послушай, - сказал он, - неужели во всей этой истории ты не можешь подумать о ком-нибудь, кроме себя? Я знаю, для тебя это удар. Господи, да иначе и быть не может. Но если ты не можешь заставить себя просто подумать обо всем этом… Ладно, я не буду на тебя давить. Но это касается твоей матери. И меня.
        - Тебя? А какое ты имеешь к этому отношение?
        На улице было темно, ее лица он не видел, но в голосе девушки явно слышалось удивление.
        Роджеру вовсе не хотелось усложнять дело, рассказывая о себе, но сейчас стало ясно, что секрета больше не утаить. И Клэр, предлагая пригласить на этот вечер Брианну, конечно, тоже понимала это.
        И вдруг его озарило: впервые за все время он понял, чего добивалась Клэр. Без сомнения, она искала возможности подтвердить Брианне свой рассказ. Для этого у нее была только Джилиан Эдгарс, которая, возможно, еще не исчезла, чтобы в качестве Джейлис Дункан встретиться со своей судьбой - сгореть, будучи привязанной к пылающему столбу под рябиновыми деревьями Леоха. Самый упрямый циник будет убежден, увидев, как кто-то прямо у него на глазах исчезает в прошлом. Неудивительно, что Клэр хотела разыскать Джилиан Эдгарс.
        В нескольких словах он рассказал Брианне о своих связях с так называемой ведьмой из Крэйнсмуира.
        - Вот и получается: или моя жизнь, или ее, - закончил он, с отвращением подумав, как мелодраматично это прозвучало. - Клэр предоставила решение мне самому. И я подумал, что должен, по крайней мере, ее разыскать.
        Слушая его, Брианна остановилась. В тусклом свете, падающем из окна углового магазина, он заметил, как она уставилась на него.
        - Значит, ты веришь в это? - спросила она.
        В голосе - ни сомнения, ни насмешки, она была совершенно серьезна.
        Роджер вздохнул и снова взял ее под руку. Брианна не возражала и пошла с ним рядом.
        - Да, - сказал он. - Пришлось поверить. Ты не видела лица своей матери, когда она прочитала слова, написанные внутри кольца. А я видел. Это была реальность. И она разбила мне сердце.
        - Надо было сказать мне об этом, - произнесла она после короткого молчания. - Какие слова?
        К тому времени, когда он закончил рассказ, они дошли до автопарка, расположенного за баром.
        - Ну… - нерешительно протянула Брианна. - Если…
        Она снова остановилась, глядя ему в глаза. Она стояла так близко от него, что он чувствовал тепло ее груди совсем рядом с собой, но не коснулся ее. Церковь Святой Хильды была далеко, и никому из них не хотелось вспоминать могилу под тисовыми деревьями.
        - Я не знаю, Роджер, - сказала она, покачав головой. Свет, падавший от неоновой витрины магазина, зажег в ее волосах пурпурные искры. - Я просто не могу… я еще не могу думать об этом. Но…
        Она не могла найти подходящих слов, просто подняла руку и коснулась его щеки - движением легким, как дуновение ветерка.
        Если вы решили совершить ограбление и у вас есть ключ, то дело это совсем нетрудное. Вероятность того, что миссис Эндрюс или доктор Макэван вернутся и застанут меня на месте преступления, была ничтожно мала. А даже если это случится, достаточно будет сказать, что я вернулась, чтобы поискать записную книжку, которую потеряла, и нашла дверь открытой. Подобной практики у меня еще не было, но, видно, жульничество жило в крови. Лгать - все равно что кататься на велосипеде: раз научившись, никогда не забудешь, как это делается.
        Значит, не акт добывания тетради Джилиан Эдгарс заставил громко стучать мое сердце. А сама тетрадь.
        Как говорил мне в Париже мэтр Раймон, сила и опасность магии в людях, которые верят в нее. Бегло ознакомившись днем с содержанием этой тетради в картонной обложке, я сделала вывод, что информация, собранная в ней, представляет собой невероятную мешанину фактов, домыслов, безудержной фантазии, - все это может быть интересно только писателю. Но мне было почти физически неприятно касаться ее. Зная, кому принадлежит тетрадь, я представляла себе, что это такое: зловещее собрание магических тайн и заклинаний.
        Но если существует где-нибудь ключ к раскрытию местонахождения и намерениям Джейлис Дункан, то он там. Подавив в себе отвращение от прикосновения к гладкой обложке, я сунула тетрадь под пальто и, придерживая локтем, начала спускаться по лестнице.
        Благополучно оказавшись на улице, я все еще продолжала сжимать тетрадь под локтем - переплет стал мягким от тепла моей руки. Мне казалось, я несу бомбу, что-то такое, с чем нужно обращаться с чрезвычайной осторожностью, чтобы не вызвать взрыв.
        Какое-то время я медленно шла по улице, потом вошла в садик маленького итальянского ресторанчика с террасой, выходившей к реке. Вечер был прохладным, но небольшой электрический камин согревал террасу настолько, что на ней можно было сидеть. Я выбрала столик и заказала стакан кьянти. Я медленно пила вино; тетрадь лежала передо мной на бумажной салфетке, притаившись в тени корзиночки с чесночным хлебом.
        Был конец апреля. До первого мая - праздника костров - оставалось всего несколько дней. Именно в это время я совершила свое неожиданное путешествие в прошлое. Неужели это как-то связано с датой, размышляла я, или со временем года? Когда я вернулась, была середина апреля - вероятно, поэтому и стал возможен этот сверхъестественный переход. А может быть, время года не играет никакой роли? Я заказала еще стакан вина.
        Возможно, только определенные люди наделены способностью проникать за грани, недоступные для других. В чем тут дело? Может быть, в генетической предопределенности? Кто знает? Джейми не смог преодолеть этот барьер, а я смогла. И Джейлис Дункан, очевидно, смогла или сможет. А может быть, и нет. Я подумала о молодом Роджере Уэйкфилде и почувствовала легкую тошноту. Наверное, нужно было заказать к вину какую-нибудь еду.
        Посещение института убедило меня в том, что Джилиан-Джейлис еще не совершила своего фатального перехода. Всякий, кто изучал легенды Северной Шотландии, знает, что приближается праздник костров; тот, кто планирует такой переход, наверняка приурочит его к этому дню. Но я не имела понятия, где она сейчас. Может, скрывается, совершая обряд подготовки, позаимствованный у неодруидов, к которым принадлежит Фиона? Ключ мог быть в этой тетради, но кто знает, так ли это.
        Только Господу Богу ведомо, какими мотивами я руководствовалась. Я думала, что знаю это, но теперь сильно засомневалась. Не потому ли я заставила Роджера разыскивать Джейлис, что это был единственный способ убедить Брианну? Допустим, мы вовремя ее отыщем, но мои слова найдут подтверждение лишь в том случае, если Джилиан удастся вернуться назад. А это означает ее смерть в огне.
        Когда Джейлис Дункан была осуждена как ведьма, Джейми сказал мне: «Не горюй о ней, англичаночка, она - испорченная женщина». Но испорченная она или просто сумасшедшая, сейчас не имело значения. Могу ли я бросить ее одну и позволить идти навстречу своей судьбе? Все же когда-то она спасла мне жизнь. И кем бы она ни была - или будет, - я обязана попытаться спасти ей жизнь. И погубить Роджера? Есть ли у меня право вмешиваться?
        «Это не вопрос права, англичаночка, - прозвучал в голове голос Джейми, в нем слышалось легкое недовольство. - Это вопрос долга, чести».
        - Чести? - громко произнесла я. - А что это такое?
        Официант с тарелкой в руках удивленно посмотрел на меня.
        - Что? - спросил он.
        - Ничего, - ответила я, совершенно не заботясь о том, что он обо мне подумает. - Принесите лучше сразу всю бутылку.
        Я закончила свой ужин в окружении призраков. Потом, подкрепившись едой и вином, отодвинула в сторону пустую тарелку и открыла серую тетрадь Джилиан Эдгарс.
        Глава 49
        Блаженны уверовавшие…
        Нет места темнее, чем дорога в Северной Шотландии в безлунную ночь. Фары проносящихся время от времени машин высвечивали голову и плечи Роджера. Он наклонился вперед, будто готовясь отразить нападение. Бри, тоже ссутулившись, сидела рядом со мной, забившись в угол. Так мы и ехали втроем, замкнутые, отъединенные друг от друга, погруженные каждый в свое собственное молчание, внутри огромной, всепоглощающей тишины стремительно несущейся машины.
        Мои пальцы перебирали в карманах пальто мелкие монеты и прочую ерунду: кусочек какой-то ткани, огрызок карандаша, маленький резиновый шарик, оставленный на полу моего офиса малолетним пациентом. Подушечка большого пальца поглаживала края американского двадцатипятицентовика, выпуклую поверхность английского пенни и зубчатую бородку ключа от комнаты Джилиан Эдгарс, который я так и не вернула институту.
        Перед тем как выехать, я снова пыталась дозвониться до Грега Эдгарса. Телефон звонил и звонил, но ответа не было.
        Я вглядывалась в темное стекло окна рядом со мной, но не видела в нем ни своего отражения, ни массивных контуров каменных уступов, ни редких деревьев. Вместо этого перед глазами маячили ряды книг, аккуратно выстроившихся - точно аптекарские банки - на единственной полке крошечного кабинетика. А внизу тетрадь, исписанная мелким торопливым почерком, где в строгом порядке излагались выводы и заключения, вперемежку с мифами и научными фактами, почерпнутыми из легенд и бесед с учеными, и все было закручено на каких-то снах и мечтаниях. Любому случайному читателю это показалось бы какой-то заумной чепухой или, в лучшем случае, наброском романа с весьма надуманным сюжетом. Но я-то видела во всем этом глубоко продуманный, тщательно отработанный план.
        Будто пародируя научную методику, первая часть тетради была озаглавлена «Наблюдения». В ней содержались разрозненные ссылки и сноски, крошечные чертежи и тщательно пронумерованные таблицы. «Положение Луны и Солнца в праздник костров» - так была озаглавлена одна таблица, под ней - более двухсот парных цифр. Такие же таблицы были сделаны для Хогманая, то есть кануна Нового года, дня летнего солнцестояния и Дня всех святых. Как раз завтра - один из древнейших праздников огня и солнца - Белтейн, праздник кельтских костров.
        Центральная часть тетради называлась «Размышления». По крайней мере, тут есть какая-то система, раздраженно подумала я. На одной странице аккуратно, с наклоном было выведено: «Людей, предназначенных для жертвоприношения, друиды сжигали в клетках, сплетенных по форме тела жертвы, некоторых подвергали удушению и затем перерезали им горло, чтобы выпустить из тела кровь. Так что же является необходимым элементом - огонь или кровь?» Это странное любопытство вызвало в моей памяти лицо Джейлис Дункан, но не лицо студентки с широко открытыми глазами и прямыми волосами, чья фотография хранилась в институте, а хитроватое лицо жены сборщика налогов, лет на десять старше, сведущей в наркотиках, умеющей использовать людей в своих интересах и хладнокровно убивать ради достижения своих целей.
        В конце тетради на аккуратно наклеенной полоске бумаги значилось «Заключения». Я изо всех сил сжала в пальцах ключ, всем сердцем желая, чтобы Грег Эдгарс ответил на телефонный звонок.
        Роджер затормозил и свернул на ухабистую грязную дорогу, ведущую к подножию холма Крэг-на-Дун.
        - Ничего не вижу, - сказал он.
        Он так долго молчал, что голос его прозвучал хрипло и чуть ли не вызывающе.
        - Естественно, - нетерпеливо произнесла Брианна. - Отсюда каменный круг не виден.
        Роджер фыркнул в ответ и повел машину еще медленнее. Конечно, Брианна нервничала, но и он тоже. Только Клэр казалась спокойной и никак не реагировала на накаляющуюся обстановку.
        - Она здесь, - вдруг сказала Клэр.
        Роджер так резко затормозил, что Клэр и ее дочь от неожиданности подались вперед и уткнулись в переднее сиденье.
        - Осторожнее, ты, идиот! - яростно бросила Брианна Роджеру.
        Она провела рукой по волосам, убирая их с лица быстрым, нервным движением.
        - Где? - спросила она.
        По-прежнему не вынимая рук из карманов, Клэр кивнула вперед и вправо.
        - Здесь припаркована машина, прямо за этими зарослями.
        Роджер облизнул губы и потянулся к ручке двери.
        - Это машина Эдгарса. Пойду посмотрю, а вы оставайтесь здесь.
        Брианна распахнула дверцу со своей стороны так резко, что несмазанные петли заскрипели. В слабом свете, льющемся с небес, он увидел, что она бросила на него презрительный взгляд, и покраснел.
        Она вернулась раньше, чем Роджер успел выйти из машины.
        - Там никого нет, - доложила она и посмотрела на вершину холма. - Ты думаешь…
        Клэр застегнула пальто и вышла в темноту, не отвечая на вопрос дочери.
        - Вот здесь тропинка, - указала она.
        Клэр шла впереди, и Роджер, видя перед собой бледный, призрачный силуэт, взбирающийся по холму к вершине, невольно вспомнил их недавнее восхождение по крутым склонам к церкви Святой Хильды. Брианна думала о том же. Какое-то мгновение она колебалась, он слышал ее сердитое бормотание, затем протянула руку и крепко сжала его локоть - то ли она хотела подбодрить его, то ли сама искала поддержки. Во всяком случае, его она приободрила. Роджер похлопал по девичьей руке и сунул ее себе под локоть. Несмотря на все сомнения, фантастическую необычность всей экспедиции, его охватило волнение, когда они стали приближаться к вершине.
        Была темная, безлунная ночь, и только слабый рассеянный свет звезд высвечивал по временам неясные очертания камней древнего круга, вырывая их из ночного мрака. Они трое остановились на округлой вершине холма, сбившись вместе, словно заблудившиеся овцы. Стояла такая тишина, что собственное дыхание показалось Роджеру неестественно громким.
        - Глупость, - сквозь зубы процедила Брианна.
        - Нет, не глупость, - сказал Роджер. Он почувствовал, как у него перехватило дыхание, будто крепкая повязка сжала ему грудь. - Там свет.
        Свет был едва заметен - не более чем быстро исчезнувшее мерцание, но он видел его. И сразу стало легче дышать.
        «Что же теперь? - размышлял Роджер. - Может быть, закричать? Или крик побудит ее к активным действиям? А если так, то что же нам делать?»
        Он видел, как Клэр медленно качает головой, словно отгоняя назойливое насекомое. Она сделала шаг назад, отшатнувшись от ближайшего камня, и наткнулась на Роджера.
        Он схватил ее за руку, приговаривая: «Спокойно, спокойно», - как обычно говорят лошадям.
        Ее лицо казалось бледным пятном в звездном свете, льющемся с небес; он почувствовал дрожь, пробежавшую по ее телу, словно электрический ток, и застыл в нерешительности, держа ее за руку.
        Его привел в чувство неожиданный запах бензина. Он смутно почувствовал, как вскинула голову Брианна, почувствовав этот запах, и повернулась в сторону северной оконечности круга. Он отпустил руку Клэр и бросился через кусты и камни к центру, где какая-то темная согнутая фигура делала что-то вроде круглой кляксы на светлой, на фоне окружающей темноты, траве.
        Голос Клэр, сильный и строгий, прозвучал за его спиной, нарушив тишину.
        - Джилиан, - позвала она.
        Раздался тихий неожиданный свист, и ночь осветилась ярким пламенем. Потрясенный Роджер отступил назад, споткнулся и упал на колени.
        Сначала - ничего, затем острая боль в глазах и резкий свет, ослепивший его. Он услышал крик рядом с собой и почувствовал на плече руку Брианны. Роджер крепко зажмурился, из глаз потекли слезы, и зрение начало возвращаться к нему.
        Стройная фигура стояла между ними и огнем - силуэт, похожий на песочные часы. Когда зрение вернулось, он понял, что женщина была одета в длинную широкую юбку и узкую жилетку - одежду из другого времени. Она обернулась на зов, и Роджер заметил большие глаза и светлые летящие волосы, развеваемые горячим ветром от костра.
        Он нетвердо стоял на ногах, удивляясь, как она смогла притащить сюда такое большое бревно. Но тут - как удар в лицо - он ощутил запах горящих волос и потрескивание кожи. Он вспомнил. Сегодня вечером Грега Эдгарса не было дома.
        Не зная, что является необходимым элементом, кровь или огонь, она решила попробовать и то и другое.
        Роджер промчался мимо Брианны, весь сосредоточившись на высокой, стройной девушке, которую видел перед собой, на ее лице - зеркальном отражении его собственного лица. Она увидела его, повернулась и понеслась, стремительно, как ветер, к расщелине в конце каменного круга. Через плечо у нее был перекинут грубый холщовый рюкзак; он слышал ее недовольное ворчание, когда при беге рюкзак бил ее по бедру.
        Она немного помедлила, протянув руку к скале, и оглянулась. Роджер мог бы поклясться, что по ту сторону огненной завесы ее глаза остановились на нем, встретили его взгляд и выдержали его. Он открыл рот в безмолвном крике. Она повернулась, легкая, словно искра, и исчезла в расщелине.
        Огонь, мертвое тело, сама ночь - все внезапно исчезло в резком оглушительном грохоте. Роджер почувствовал, что лежит на траве лицом вниз, цепляясь за землю в неистовой жажде ощутить под рукой хоть что-нибудь знакомое, чтобы сохранить разум. Но тщетно. Все его чувства отказали ему; сама земля казалась чем-то нематериальным, аморфным, будто он лежал на зыбучем песке, а не на твердом граните.
        Ослепленный сверкающей белизной, оглушенный визгом расступающихся камней, Роджер шарил по земле руками, яростно бил по ней ногами, не ощущая собственных конечностей и осознавая только одно: что-то с бешеной силой тянет его к тому темному кругу и он должен, должен противостоять этой силе.
        Ощущение времени исчезло; казалось, его сражение с пустотой продолжается целую вечность… Но наконец он начал чувствовать что-то помимо себя самого. Чьи-то руки с отчаянной силой вцепились в его запястья, мягкая грудь придвинулась к его лицу.
        Слух постепенно начал возвращаться к нему, и тогда он услышал голос, выкликающий его имя. Вернее, его имя, повторяемое между какими-то обрывками фраз:
        - Ты, идиот! Ты… придурок! Роджер, да очнись же ты, осел!..
        Голос звучал приглушенно - по крайней мере, так ему казалось, - но он ясно различал слова. Нечеловеческим усилием он приподнялся и уцепился за ее руки. Он шел, спотыкаясь и пошатываясь, как будто выбрался из-под тяжелой лавины, и вдруг оказалось, что он тупо смотрит в залитое слезами лицо Брианны Рэндолл; глаза ее показались ему темными, как пещера, в умирающем свете костра.
        Нестерпимо пахло бензином и горелым мясом. Он отвернулся, зажал рот рукой, но его все-таки вырвало на мокрую траву. Занятый своей физической немощью, он даже не обрадовался тому, что к нему вернулась способность чувствовать запахи.
        Он вытер рукавом рот и неуверенно потянулся к руке Брианны. Ее трясло.
        - О боже, - повторяла она, - О боже, я думала, что не смогу остановить тебя. Ты полз прямо туда. О боже…
        Роджер привлек ее к себе, она не сопротивлялась, но и не ответила ему, просто стояла и по-прежнему дрожала, и слезы текли из ее широко раскрытых глаз. Снова и снова, как затертая пластинка, она твердила:
        - О боже…
        - Ш-ш-ш, все будет в порядке, - сказал Роджер. - Успокойся.
        Голова стала кружиться меньше, но он все еще чувствовал себя так, словно его раскололи на несколько кусков и раскидали по всем сторонам света.
        Из темноты послышался легкий хлопок, Брианна непроизвольно вскрикнула, и тишина ночи вернулась вновь. Он закрыл уши руками, словно для того, чтобы заглушить эхо только что отзвучавшего шума.
        - Ты это тоже слышала? - спросил он.
        Брианна, как кукла, кивнула, все еще продолжая плакать.
        - А твоя… - начал он, все еще с трудом собирая разбегающиеся мысли, и резко выпрямился, почти полностью придя в себя. - Твоя мама! - воскликнул он, крепко сжав руки Брианны. - Клэр! Где она?
        От ужаса у Брианны отвалилась челюсть. Диким взглядом окинула она опустевший круг, где зловеще маячили огромные, в рост человека, камни, едва видимые в тени умирающего костра.
        - Мама! - закричала, нет, завизжала она. - Мама, где ты?
        - Все в порядке, - сказал Роджер, стараясь говорить уверенно. - Теперь с ней все будет в порядке.
        По правде говоря, он не знал, придет ли Клэр Рэндолл в себя хоть когда-нибудь. Она была жива - это единственное, за что он мог ручаться.
        Они нашли ее у самого края круга, она лежала без чувств, бледная, как только что поднявшаяся на небо луна, и лишь капли крови, медленно сочившейся из пораненных ладоней, свидетельствовали о том, что сердце ее еще бьется.
        О своем безумном спуске вниз, к тропе, к машине, когда вес Клэр мертвым грузом давил ему на плечи, неловко подталкивая его, когда он спотыкался на камнях, а ветви цеплялись за его одежду, он предпочитал не вспоминать.
        Спуск по проклятому холму лишил его последних сил, и уже Брианна везла их к дому - руки ее, как клещи, впились в руль, лицо окаменело. Скорчившись на сиденье рядом с ней, Роджер видел в боковом зеркале последний слабый отблеск на вершине холма, где, словно дымок от пушечного выстрела, плыло маленькое светящееся облачко - немое свидетельство воинственного прошлого.
        Теперь Брианна склонилась над диваном, где лежала ее мать, неподвижная, как каменное изваяние на саркофаге. Роджер с содроганием взглянул на очаг, где притаилось дремавшее пламя, и включил маленький электрический камин, которым его преподобие согревал ноги зимними вечерами. Его прутья раскалились, стали оранжевыми, камин громко и дружелюбно загудел, развеивая гнетущую тишину кабинета.
        Роджер присел на низенькую скамеечку около дивана, чувствуя себя усталым и опустошенным. Призвав на помощь последние остатки решимости, он потянулся к телефонной трубке, но его рука повисла в нескольких дюймах от телефона.
        - Может быть… - Ему пришлось остановиться, чтобы прокашляться. - Может быть… вызвать врача? Или полицию?
        - Нет, - решительно ответила Брианна, склоняясь над диваном. - Она приходит в себя.
        Опущенные веки дрогнули, при воспоминании о перенесенной боли на мгновение сжались и открылись. Чистые и прозрачные, как мед, глаза обежали комнату, скользнули по лицу Брианны, в напряжении застывшей около Роджера, и остановились на его лице.
        Губы Клэр, бескровные, как и все лицо, шевелились, пытаясь что-то сказать, наконец ей удалось выговорить:
        - Она… ушла?
        Ее пальцы царапали юбку, оставляя на ней темные следы крови. Руки Роджера инстинктивно сжались в кулаки, ладони покалывало. Значит, она тоже судорожно цеплялась за камни и траву, пытаясь устоять перед влекущей силой прошлого. Он закрыл глаза, изгоняя воспоминания об этом манящем проломе в скале, и кивнул.
        - Да, она ушла.
        Ясный взгляд сразу устремился к лицу дочери, брови вопросительно приподнялись. Но вопрос задала Брианна.
        - Значит, это правда? - нерешительно спросила она. - Все это правда?
        Роджер почувствовал легкую дрожь, пробежавшую по телу девушки, и, не раздумывая, взял ее за руку. Он невольно поморщился, когда она крепко сжала его ладонь, и вдруг в его памяти всплыли слова из проповеди пастора: «Блаженны невидевшие и уверовавшие». А как же быть тем, кто должен видеть, чтобы верить? Вера, обретенная через увиденное - невероятное и пугающее, случившееся рядом с ним, - ужасала: он не мог охватить и принять все сокрушительные последствия этой веры.
        Видя, что девушка уже готова принять правду, Клэр постепенно оживала. Бледные губы изогнулись в некоем подобии улыбки, глубокая умиротворенность разлилась по бледному напряженному лицу, засияла в золотистых глазах.
        - Да, правда. - Слабый румянец появился на бледных щеках. - Разве мать будет тебе лгать?
        И она снова закрыла глаза.
        Роджер потянулся, чтобы выключить электрокамин. Ночь была холодной, но он больше не мог оставаться в кабинете, этом временном прибежище. Он все еще испытывал слабость, но дольше медлить не мог. Принятое решение должно вылиться в действие.
        Только на рассвете полиция и судебный врач закончили свою работу. Они заполняли какие-то бланки, высказывали суждения, принимали решения - словом, делали все, чтобы как-то объяснить случившееся.
        «Блаженны невидевшие, - подумал Роджер, - и уверовавшие».
        Особенно в данном случае.
        Наконец они уехали со своими бумагами, значками, машинами с мигалками, чтобы проследить, как увозят останки Грега Эдгарса, выписать ордер на арест его жены, которая заманила мужа в смертельную ловушку, а сама сбежала.
        «Сбежала - это мягко сказано», - подумал Роджер, не уставая удивляться.
        Измученный душой и телом, Роджер оставил мать и дочь на попечение Фионы и врача, а сам отправился спать. Даже не потрудившись раздеться или хотя бы откинуть одеяло, он упал на кровать и погрузился в желанное забвение.
        Проснувшись перед самым заходом солнца от сосущего чувства голода, он спустился вниз и увидел, что его гости, по-прежнему молчаливые, но не столь взволнованные, помогали Фионе готовить ужин.
        Трапеза проходила в безмолвии, но обстановка за столом не была напряженной. Казалось, что все они связаны между собой невидимой нитью. Брианна сидела рядом с матерью и, передавая еду, то и дело, словно ненароком, касалась ее, как будто хотела убедиться, что она реальна. Изредка она бросала на Роджера быстрый застенчивый взгляд из-под ресниц, но не заговаривала с ним.
        Клэр говорила мало и почти ничего не ела, просто сидела, спокойная и тихая, как озеро под солнцем, и думала о чем-то своем. После ужина она извинилась и, сославшись на усталость, уселась на широкий подоконник в конце зала. Брианна бросила быстрый взгляд на мать - та сидела, повернувшись к окну, заходящее солнце четко обрисовывало ее силуэт - и пошла на кухню помогать Фионе. Роджер, чувствуя приятную тяжесть в желудке, отправился в кабинет, чтобы подумать.
        Прошло два часа, но он не многого достиг в своих размышлениях. На столе и на секретере громоздились стопки книг, раскрытые тома лежали на стульях и диване; зияющие дыры на книжных полках свидетельствовали о неудачных попытках найти то, что ему сейчас было нужно.
        Спустя некоторое время он все-таки нашел его. Этот небольшой отрывок он запомнил еще с того момента, когда только начал исторические изыскания по просьбе Клэр Рэндолл. Тогда результаты его поисков принесли ей успокоение; теперь будет совсем не так - если он решится ей рассказать. Но как можно промолчать, если он прав? А он наверняка прав. Дело касалось той необычной могилы, вдали от Куллодена.
        Роджер провел по щеке и почувствовал под рукой грубую щетину. Немудрено, что со всем этим он забыл побриться. До сих пор, закрыв глаза, он ощущал запах дыма и крови; видел отблеск огня на темной скале и развевающиеся белокурые волосы, которых он почти коснулся. Он задрожал при этом воспоминании, и его вдруг охватило негодование. Клэр перевернула его жизнь с ног на голову, почему он должен щадить ее? И Брианна, если уж она знает правду, не должна ли она знать и об этом?
        Клэр все еще сидела в конце холла, поджав под себя ноги и глядя в черную пустоту заполненного ночью окна.
        - Клэр… - От долгого молчания его голос осип, он прокашлялся и повторил: - Клэр… Я… должен вам кое-что сказать.
        Она повернулась и посмотрела на него, в ее глазах не было ничего, кроме легкого любопытства. Во взгляде - спокойствие человека, пережившего горе, ужас и отчаяние, познавшего трудную науку выживания и вынесшего все. Глядя на нее, он вдруг почувствовал, что не сможет сделать это.
        Но ведь она же сказала ему правду. Должен сказать и он.
        - Я тут кое-что нашел. - Роджер нерешительно поднял книгу. - Насчет Джейми.
        Произнеся вслух это имя, он почувствовал себя увереннее, как будто вызванный заклятием могучий шотландец твердо встал между своей женой и Роджером.
        - Что же?
        - То последнее, что он хотел сделать… Мне кажется… мне кажется, ему это не удалось.
        Клэр побледнела, широко раскрытые глаза уставились на книгу.
        - Его люди?.. Но я думала, вы нашли…
        - Я и нашел, - перебил ее Роджер. - Нет, я абсолютно уверен, что это ему удалось. Он вывел людей из Лаллиброха; он спас от смерти на Куллоденском поле.
        - Но тогда…
        - Он хотел вернуться обратно, вернуться на поле битвы, и я думаю, это ему тоже удалось.
        Роджеру очень хотелось замолчать, но он заставил себя продолжить. Однако нужные слова не шли с языка. Он раскрыл книгу и стал читать:
        - «По окончании битвы при Куллодене восемнадцать офицеров-якобитов, все тяжело раненные, нашли убежище в старом доме и оставались там без всякой медицинской помощи, их раны не обрабатывались, они мучались от боли. Через два дня они были обнаружены и расстреляны. Один из них, Фрэзер, из полка Ловата, избежал казни. Остальные были похоронены на краю прилегающего огорода». «Один из них, Фрэзер, из полка Ловата, избежал…» - тихо повторил Роджер.
        Он поднял взгляд от бесстрастных строк и увидел ее глаза - широко раскрытые, невидящие глаза оленя, который замер, уставившись на свет фар приближающегося автомобиля.
        - Он хотел умереть при Куллодене, - прошептал Роджер, - но не умер.
        notes
        Сноски
        1
        «Оксфам» - благотворительная организация с центром в Оксфорде, оказывающая гуманитарную помощь голодающим и пострадавшим от стихийных бедствий в различных странах.
        2
        Якобиты - сторонники короля Якова II (правил в 1685 - 1688 гг.) и его наследников.
        3
        Крупная североамериканская крыса с пушистым хвостом. Ворует у людей еду и мелкие предметы.
        4
        Красавчик принц Чарли - одно из прозваний принца Карла Стюарта (1720 - 1788), или Младшего Претендента, возглавлявшего якобитское восстание 1745 - 1746 гг.
        5
        Престонпанс - место сражения 21 сентября 1745 г. между отрядом королевской армии и отрядом якобитов под командованием Карла Эдуарда Стюарта.
        6
        Килт - клетчатая юбка, национальный костюм шотландского горца.
        7
        Старые добрые времена (гэльск.).
        8
        Сокр. от «макинтош», по имени изобретателя этого вида плаща.
        9
        Брюс Роберт (1274 - 1329) - шотландский король с 1306 г.
        10
        Георг II (1683 - 1760) - английский король с 1727 г.
        11
        Место неолитического захоронения.
        12
        Пиктские камни - камни, установленные пиктами, составлявшими древнее население Шотландии; в IX веке пикты были завоеваны скоттами (шотландцами) и смешались с ними.
        13
        Добрый день (фр.).
        14
        Я готов (фр.).
        15
        Стоун - мера веса, равная 6,35 кг.
        16
        Моя темно-русая (гэльск.).
        17
        Мой рыцарь (фр.).
        18
        Пан - в греческой мифологии первоначально бог стад, покровитель пастухов, затем всей природы. Изображался в виде человека с козлиными рогами, копытами и бородой.
        19
        Моя дорогая (фр.).
        20
        Дословно: служанка для мелких услуг (фр.).
        21
        Да (фр.).
        22
        Жаргонное обозначение одной из сексуальных позиций.
        23
        Королевская мануфактура братьев Гобелен открылась во Франции в XVI веке.
        24
        Паддок - загон для лошадей.
        25
        Теннисон Альфред (1809 - 1892) - английский поэт, автор цикла поэм «Королевские идиллии», драмы «Королева Мария».
        26
        Бернс Роберт (1759 - 1796) - шотландский поэт.
        27
        Горгулья - в готической архитектуре - рыльце водосточной трубы в виде фантастической фигуры, обычно звериной.
        28
        Мата Хари, настоящее имя Гертруда Маргарета Зелле (1876 - 1917) - голландская танцовщица, во время Первой мировой войны - агент немецкой разведки во Франции.
        29
        Стихотворение Альфреда Эдварда Хаусмана.
        30
        Хогманай (англ.) - языческий шотландский праздник последнего дня в году (прим. ред.).
        31
        Красномундирниками, а также раками (букв. омарами) шотландцы называли английских солдат за их красные одежды.
        32
        Береты - национальный головной убор шотландцев.
        33
        Стоун - 6,35 кг.
        34
        Карл II (1630 - 1685) - английский король с 1660 г., династии Стюартов. Провозглашение его королем означало реставрацию монархии в Англии.
        35
        Брюс Роберт (1274 - 1329) - шотландский король с 1306 г. В 1314 г. разбил английскую армию при Баннокберне. В 1328 г. добился от Англии признания независимости Шотландии.
        36
        Неф - вытянутое помещение, часть интерьера (обычно базилики), ограниченная с одной или с обеих продольных сторон рядом колонн или столбов.
        37
        Мой милый друг (фр.).
        38
        Scot - по-английски «шотландец»; plot - «заговор».
        39
        До свидания (фр.).
        40
        Страх смерти приводит меня в смятение (лат.).
        41
        Буква «J» читается как «дж» (Джейми).
        42
        Катулл Гай Валерий (ок. 87 - ок. 54 до н. э.) - римский поэт.
        43
        Катулл Гай Валерий, «К Лесбии», пер. А. Фета.
        44
        После вас (фр.).
        45
        После вас хоть потоп (фр.).