Чужестранка Диана Гэблдон
        Чужестранка. Сериал по романам Дианы Гэблдон в одном томе #1
        1945 год. Юная медсестра Клэр Рэндолл возвращается к мирной жизни после четырех лет службы на фронте. Вместе с мужем Фрэнком они уезжают в Шотландию, где планируют провести второй медовый месяц. Влюбленные хотят узнать больше о семье Фрэнка, но одно прикосновение к камню из древнего святилища навсегда изменит их судьбы.
        Клэр необъяснимым образом переносится в 1743 год, где царят варварство и жестокость.
        Чтобы выжить в Шотландии XVIII века, Клэр будет вынуждена выйти замуж за Джейми Фрэзера, не обделенного искрометным чувством юмора воина. Только так она сможет спастись и вернуться в будущее. Но настоящие испытания еще впереди.
        Диана Гэблдон
        Чужестранка
        
* * *
        Памяти моей матери Жаклин Сайкс Гэблдон, которая научила меня читать
        Люди исчезают постоянно. Спросите об этом у любого полицейского. Или лучше у журналиста. Для журналистов исчезновения - их хлеб. Молодые девушки убегают из дома. Дети уезжают от родителей и не возвращаются. Экономки поддаются искушению и, прихватив хозяйские деньги, прыгают в такси до вокзала. Биржевые игроки меняют имена и скрываются в клубах сигаретного дыма. Многие из пропавших находятся. Так или иначе. Живыми или мертвыми. Исчезновения в конце концов получают объяснение. Как правило.
        Часть 1
        Инвернесс, 1945 год
        Глава 1
        Новое начало
        Это было не особенно подходящее место для исчезновения, по крайней мере на первый взгляд. Апартаменты миссис Бэйрд не отличались от тысячи других пансионов в горной Шотландии 1945 года, опрятных и тихих: обои в цветочек, полы, натертые до блеска, в ванной надо опустить монетку, чтобы пошла горячая вода. Сама миссис Бэйрд оказалась маленькой и очень подвижной пышкой; ее нисколько не беспокоило, что Фрэнк разбрасывает книги и газеты - без которых не мыслит своей жизни - по ее крошечной гостиной с обоями в мелкую розу.
        Я встретила миссис Бэйрд в передней перед выходом. Она ухватила меня за рукав и потянулась к моим волосам.
        - Миссис Рэндолл, это возмутительно - показываться на люди с такой головой! Подождите, я немного приведу вас в порядок. Ну вот, уже лучше. Моя кузина рассказывала, что сделала перманентную завивку по новой технологии, выглядит великолепно и держится как надо. Может, и вам стоит попробовать…
        У меня не хватило духу признаться, что мои непокорные каштановые кудри - каприз природы, а не результат небрежности парикмахеров. Волосы миссис Бэйрд, уложенные аккуратными волнами, свидетельствовали о том, что к ее прическе отнеслись со всей серьезностью.
        - Я непременно так и сделаю, миссис Бэйрд, - соврала я. - Я иду в деревню, мы договорились встретиться там с Фрэнком. Вернемся к чаю.
        Выскочив за дверь, я быстро зашагала по дорожке, пока хозяйка не нашла в моем внешнем виде еще какие-нибудь недочеты. Четыре года прослужив медсестрой в Королевской армии, я радовалась отсутствию формы и с удовольствием носила светлые хлопчатобумажные платья, совершенно неподходящие для прогулок по вересковым пустошам. Не то чтобы прогулки подобного толка были мне очень интересны; мечты мои устремлялись совсем к другому: утром спать подольше, а вечера проводить в постели с Фрэнком, но уже не спать. Однако этот романтический план раз за разом проваливался из-за рвения и постоянства, с каким миссис Бэйрд пылесосила прямо у нас под дверью.
        - Должно быть, это самый грязный ковер во всей Шотландии, - к такому выводу пришел Фрэнк этим утром, когда в прихожей спозаранку взревел пылесос.
        - Почти такой же грязный, как воображение нашей хозяйки, - согласилась я. - Может, нам стоило поехать в Брайтон.
        Нам выпал шанс отдохнуть перед тем, как Фрэнк вступит в должность профессора истории в Оксфорде, и выбрали Шотландию из-за того, что ее меньше других областей Британии коснулись ужасы войны, а лихорадочная веселость послевоенного времени охватила ее не в той степени, как многие другие курортные места. Кроме того - хоть мы и не произносили этого вслух, - для нашего брака горы Шотландии имели некое символическое значение; мы поженились семь лет назад и именно в Шотландии успели провести два дня медового месяца, перед тем как разразилась война. Мирное прибежище, где мы вновь обретем друг друга, - так мы думали, несколько упустив из виду, что если гольф и рыбалка - наиболее популярные виды спорта на открытом воздухе, то в закрытых пространствах здесь предпочитают сплетни и пересуды. Поскольку в Шотландии дождливо, люди проводят в последних больше времени.
        - Ты куда собираешься? - спросила я, когда Фрэнк спустил ноги с кровати.
        - Страшно не хочется разочаровывать старушку, - ответил он и, усевшись поудобнее на краю древней кровати, принялся раскачиваться взад-вперед.
        Кровать пронзительно заскрипела. Пылесос в прихожей резко умолк. Поскрипев минуту или две, Фрэнк театрально застонал и с размаху откинулся назад, так что пружины зазвенели. Я захихикала и уткнулась в подушку, чтобы не спугнуть притаившуюся за дверью слушательницу. Фрэнк нахмурил брови.
        - Ты должна биться в экстазе, а не хихикать, - прошипел он. - Иначе она решит, что любовник из меня никудышный.
        - Тебе следовало бы уделить этому больше времени, чтобы услышать экстатические стоны. За две минуты ничего, кроме хихиканья, не получишь.
        - Бессердечная ты развратница! Прошу не забывать, что я приехал отдыхать.
        - Ты лентяй! Если не будешь работать, на твоем генеалогическом древе никогда не вырастет новая ветвь!
        Страсть Фрэнка к генеалогии стала еще одной причиной, по которой мы выбрали Шотландию. Если верить одному потрепанному клочку бумаги - Фрэнк везде носил его с собой, - то один из его занудных предков чем-то занимался в этих местах то ли в восемнадцатом, то ли даже в семнадцатом веке.
        - Если я превращусь в засохший сучок на моем фамильном древе, то повинна в этом будет наша неутомимая хозяйка. Ведь мы женаты почти восемь лет. Фрэнк-младший может быть зачат на вполне законных основаниях и без свидетелей.
        - Если он вообще будет зачат, - мрачно добавила я, вспомнив о разочаровании, которое мы пережили за неделю до отъезда.
        - Воздух здесь бодрящий, а питание регулярное. Чем еще можно помочь делу?
        Позавчера на обед подавали жареную сельдь. Вчера на ланч - соленую, а сегодня на завтрак, судя по запаху из кухни, должны были подать копченую.
        - Если не хочешь дать миссис Бэйрд еще один повод для нотации, - сказала я, - то тебе, пожалуй, пора одеваться. Ты ведь, кажется, должен встретиться с пастором в десять?
        Достопочтенный доктор Реджиналд Уэйкфилд, местный викарий, обещал дать Фрэнку изучить невероятно увлекательные записи о крещениях, не говоря уже о блестящей перспективе откопать в архивах какие-нибудь ветхие офицерские списки или хотя бы упоминание о пресловутом предке.
        - А как звали твоего прапрапрапрадедушку, который ошивался в этих краях во время одного из восстаний? - спросила я. - Не могу вспомнить: Уилли или Уолтер…
        - Вообще-то его звали Джонатан.
        Фрэнк в целом спокойно относился к тому, что я не проявляю интереса к истории его семьи, но постоянно был наготове, чтобы воспользоваться малейшим любопытством с моей стороны для сообщения фактов о генеалогическом древе Рэндоллов. Он застегивал рубашку, а в глазах уже зажегся фанатичный блеск увлеченного преподавателя истории.
        - Джонатан Уолвертон Рэндолл - Уолвертоном его назвали в честь дяди по матери, рыцаря из Суссекса. Но он был известен под лихим прозвищем Черный Джек, которое он получил в армии, думаю, как раз во время службы в этих местах. Я упала ничком на постель и изобразила храп. Фрэнк, не обращая на меня внимания, продолжил свою лекцию:
        - Он купил патент на офицерский чин в середине тридцатых годов, я имею в виду тысяча семьсот тридцатых, и стал драгунским капитаном. Судя по тем старым письмам, которые отправила мне кузина Мэй, он нес службу отлично. Недурной вариант для второго сына. Младший из троих братьев, согласно традиции, стал викарием, но о нем мне пока не удалось много узнать. Во всяком случае, Джек Рэндолл получил похвалу от герцога Сандрингема за свои действия накануне и во время событий сорок пятого года, то есть второго якобитского восстания. - И добавил снисходительно, чтобы убедиться, что невежественная аудитория в лице меня владеет контекстом: - Ну ты же знаешь, Красавчик принц Чарли и вот это все[1 - Красавчик принц Чарли - одно из прозваний принца Карла Стюарта (1720 - 1788), или Младшего претендента, возглавившего якобитское восстание (1745 - 1746). Якобиты - сторонники короля Якова II (правил в 1685 - 1688 гг.) и его наследников. (Здесь и далее прим. пер.)].
        - Не уверена, что шотландцы до конца осознали, что они проиграли в тот раз, - заметила я, усаживаясь на постели и пытаясь привести в порядок волосы. - Вчера в пабе слышала, что бармен называл нас «сассенах».
        - А почему нет? - благодушно отозвался Фрэнк. - Это всего-навсего означает «англичанин» или, в крайнем случае, «чужак», а мы и есть чужаки.
        - Я знаю, что это означает. Мне не понравился его тон.
        Фрэнк порылся в ящике стола в поисках своего ремня.
        - Он просто обиделся. Я сказал, что эль у них слабый. Потому как, видишь ли, в бочку с настоящим шотландским элем полагается бросить для крепости старый башмак, а готовый продукт процедить через хорошо поношенную единицу нижнего белья.
        - А-а, так вот что повлияло на сумму счета!
        - Я выразился даже более деликатно потому, что в гэльском языке[2 - Гэльский (гаэльский, шотландский, эрский) язык - один из кельтских языков; распространен в Северо-Западной Шотландии. По происхождению - диалект ирландского языка.] нет слова для штанов или трусов.
        Я потянулась за собственными трусиками, заинтригованная.
        - А почему нет? Разве шотландцы в старину не носили нижнего белья?
        Фрэнк покосился на меня.
        - А ты никогда не слышала песенку о том, что носит шотландец под своим килтом?
        - Надеюсь, что не панталоны до колен, как настоящие джентльмены, - сухо заметила я. - Может, мне, пока ты развлекаешься с викарием, поискать местного любителя национальной одежды и спросить у него?
        - Пожалуйста, только постарайся, чтобы тебя не арестовали, Клэр, декан колледжа Святого Гилберта вряд ли это оценит.
        Я не встретила ни одного шотландца в килте, который слонялся бы по городской площади или посещал местные магазины. Но там были другие люди, в основном домоправительницы вроде миссис Бэйрд, совершающие покупки. Они громко болтали и обменивались сплетнями; их дородные фигуры, облаченные в платья из набивного ситца, делали атмосферу в магазинах какой-то особенно уютной и теплой на контрасте с холодной моросью снаружи.
        Поскольку собственного дома у меня не было, то покупать мне было почти нечего, но разглядывание товаров, вновь в изобилии появившихся на полках, доставляло удовольствие. Мы так долго жили по карточкам, обходясь даже без таких необходимых вещей, как мыло и яйца, а уж о малейшей роскоши вроде одеколона «Голубой час» и говорить нечего.
        Я задержалась у витрины магазина товаров для дома: там были вышитые чайные скатерти и салфетки, кувшины и бокалы, комплект форм для выпечки и набор из трех ваз.
        Ваз у меня никогда не было. Во время войны я жила в общежитии для медсестер, сначала в госпитале Пемброк, позднее - в полевом госпитале во Франции. А до войны мы нигде не жили подолгу и потому собственного жилья у нас не появилось. Купи я себе вазочку, дядя Лэмб наполнил бы ее своими древними черепками еще до того, как я оказалась бы рядом с букетом маргариток.
        Квентин Лэмберт Бошан. Кью - для студентов-археологов и для друзей, доктор Бошан - в ученых кругах, которые были для него всем. Но для меня всегда только дядя Лэмб. Единственный брат моего отца и мой единственный живой родственник, я свалилась на его голову пятилетней девочкой, когда мои родители погибли в автокатастрофе. В то время он как раз планировал путешествие на Средний Восток, все отложил, чтобы устроить похороны, продать имущество родителей, а меня поместить в хорошую школу-интернат для девочек. «Помещаться» в эту школу я отказалась наотрез. Дядя Лэмб ненавидел личные конфликты любого рода; столкнувшись с необходимостью отдирать мои пухлые пальчики от двери автомобиля и насильно волочить меня по ступенькам в школу, он устало вздохнул, пожал плечами и выбросил из окна машины свои благие намерения вместе с моей новой соломенной шляпкой.
        - Жуть какая, - пробормотал он, глядя в зеркало заднего вида на то, как шляпка весело катится по дороге, пока мы набираем скорость, удаляясь в противоположном направлении. - Всегда ненавидел дамские шляпки. Любые. - Он сурово посмотрел на меня и добавил: - Запомни одно: ты не будешь играть моими персидскими резными статуэтками. Все что угодно, только не это. Поняла?
        Я удовлетворенно кивнула. И поехала с ним на Средний Восток, потом в Южную Америку, а потом еще в самые разные уголки мира. Я научилась читать и писать по заголовкам в журналах, научилась копать уборные, кипятить воду и делать еще множество вещей, совершенно не подходящих для девицы хорошего происхождения, и занималась всем этим, пока не встретила красивого темноволосого историка, который приехал к дяде проконсультироваться по поводу возможных связей между французской философией и египетскими религиозными обрядами.
        Но и после нашей свадьбы с Фрэнком мы вели кочевой образ жизни, типичный для молодых ученых, которым приходится жить либо в гостиницах во время научных конференций, либо в съемных квартирах. Потом началась война, Фрэнк попал в офицерскую школу, а оттуда в разведгруппу МИ-6, а я поступила в школу медсестер. И хотя мы женаты почти восемь лет, нашим первым собственным домом будет новый дом в Оксфорде.
        Крепко зажав сумку под мышкой, я вошла в магазин и купила вазы. Я встретила Фрэнка на Хай-стрит, у поворота на Джирисайд-роуд, по которой мы пошли вместе. Увидев мои покупки, он приподнял брови.
        - Вазы? - улыбнулся он. - Замечательно. Наконец-то перестанешь засовывать цветы в мои книги.
        - Это ведь не одно и то же, в книгах у меня образцы, нечто вроде гербария. Ты же сам предлагал, чтобы я занялась ботаникой. Раз уж я больше не медсестра, нужно найти себе какое-то увлечение.
        - Верно. - Фрэнк одобрительно кивнул. - Но я не предполагал, что каждый раз, как открою справочник, мне на колени будет сыпаться сушеная зелень. Что это за сорняки ты положила в Таскама и Бэнкса?
        - Горец перечный. Помогает при геморрое.
        - Готовишься к моей близкой старости? Как это предусмотрительно с твоей стороны, Клэр!
        Смеясь, мы вошли через калитку во двор, и Фрэнк остановился, чтобы пропустить меня вперед по узкой лесенке к входу.
        Внезапно он схватил меня за руку.
        - Постой! Не наступи.
        Я остановилась, занеся ногу над большим коричнево-красным пятном на ступеньке.
        - Странно, - сказала я. - Миссис Бэйрд скоблит и моет эти ступеньки каждое утро, я видела. Как думаешь, что это?
        Фрэнк наклонился пониже и опасливо принюхался.
        - В общем-то, кажется, это кровь.
        - Кровь! - Я отступила на шаг. - Чья? - И с беспокойством заглянула в дом. - Думаешь, с миссис Бэйрд могло что-то произойти?
        Я не могла себе представить, чтобы наша чистюля-хозяйка добровольно оставила кровавые пятна сохнуть на ступеньках возле двери. Исключение - произошло нечто чрезвычайное. На секунду представила, что в гостиную ворвался маньяк-убийца с топором в руках, готовый на нас наброситься.
        Фрэнк покачал головой. Приподнявшись на цыпочки, заглянул через забор в соседний дворик.
        - Вряд ли. У Коллинзов на пороге точно такое же пятно.
        - Правда?
        Я подошла к Фрэнку - во-первых, мне и самой хотелось посмотреть через забор, а во-вторых, я нуждалась в моральной поддержке.
        Трудно представить себе Шотландию в качестве сцены для серийных убийств, но преступники такого рода вряд ли руководствуются логикой при выборе места.
        - Это все как-то… неприятно, - заметила я. На соседнем участке тоже не было никаких признаков жизни. - Как ты думаешь, что случилось?
        Фрэнк сдвинул брови и задумался. Вдруг его осенило, и он с досадой хлопнул себя по ноге.
        - Кажется, я понял! Подожди секунду.
        Он бросился к калитке и выбежал на дорогу, оставив меня в полном недоумении стоять возле крыльца. Вернулся он очень скоро, просветленно сияя.
        - Да, пожалуй, я прав, так и есть. Такие же пятна возле каждого дома на нашей улице.
        - Ну и что это значит? Визит маньяка?
        Я говорила резковато: разнервничалась, оставшись наедине с огромным кровавым пятном.
        Фрэнк засмеялся:
        - Нет, это ритуальная жертва.
        Он опустился на четвереньки и уставился на пятно с большим интересом. Его объяснение звучало не намного утешительнее, чем маньяк-убийца. Я присела на корточки рядом с Фрэнком и понюхала пятно. Для мух было еще рано, но возле высыхающей лужи сидели два больших шотландских комара.
        - Что ты имеешь в виду? - спросила я. - Миссис Бэйрд добропорядочная христианка и исправно ходит на службу, ее соседи тоже. Здесь все-таки не жертвенный холм друидов.
        Фрэнк поднялся и отряхнул брюки.
        - Все-то ты знаешь, милая моя. А между тем нет другого такого места на земле, где магия и колдовство так прочно входили бы в повседневную жизнь, как здесь, в горной Шотландии. Церковь церковью, но миссис Бэйрд все равно верит в Старый Народец, и ее соседи тоже.
        Кончиком начищенного ботинка он показал на пятно.
        - Это кровь черного петуха, - объяснил он. - Дома совершенно новые. Сборные, фабричного производства.
        Я посмотрела на него довольно холодно.
        - Если ты считаешь, что все объяснил, то ты заблуждаешься. Какая разница, старые это дома или новые? И куда все люди пропали?
        - Думаю, они в пабе. Пойдем посмотрим?
        Фрэнк взял меня за руку и повел к калитке, а потом вниз по Джирисайд-роуд.
        - В старые времена, - начал он по дороге, - при закладке дома убивали какое-нибудь живое существо и закапывали под фундаментом как ритуальную жертву местным духам. Обычай древний, как эти холмы. «И зароет он первенца своего в основании дома, а младшего сына под воротами».
        Я вздрогнула от этой цитаты.
        - Слава богу, что в наше время они ушли от варварства и приносят в жертву всего лишь петухов. Хочешь сказать, что, поскольку дома новые и при постройке никто ничего под ними не закапывал, их владельцы теперь исправили ошибку?
        - Именно так. - Фрэнк, явно довольный моей сообразительностью, похлопал меня по спине. - По словам викария, многие местные верят, что война была послана в наказание за то, что люди отказались от старинных обычаев, забыли о корнях, например, перестали закапывать жертвы под фундаментом и сжигать рыбьи кости в камине, за исключением костей пикши.
        Он так и сиял, углубившись в интересную тему.
        - Кости пикши сжигать никак нельзя. В противном случае ты больше никогда ни одной не поймаешь. Кости пикши надо закапывать в землю.
        - Я запомню, - пообещала я. - Скажи мне, что сделать, чтобы больше не видеть сельдь, и я тут же последую инструкции.
        Фрэнк рассеянно покачал головой, погрузившись в одну из своих ученых медитаций, в ходе которых он собирал с мысленных полок все сведения на нужную тему, полученные из самых разнообразных источников, - в такие минуты он совершенно терял связь с реальностью.
        - Насчет селедки не знаю, - ответил он с отсутствующим выражением лица. - Но от мышей надо повесить пучки травки под названием «дрожащий джок» и произнести заклинание: «Дрожащий джок повесим тут, и мыши в доме пропадут». Кажется, так. А что касается зарытых под фундаментом жертв, то из этой традиции вышли все легенды о призраках. Помнишь большой дом в конце Хай-стрит? Он называется «Маунтджералд». Так вот, в нем обитает призрак одного из рабочих, которые строили этот дом. Рабочего, как гласит предание, зарыли под домом в качестве ритуальной жертвы. Это случилось в восемнадцатом веке, не так уж давно.
        Фрэнк немного помолчал, потом продолжил:
        - Говорят, что по приказу владельца одну из стен возвели первой, а потом сбросили каменный блок на голову рабочему - скорее всего, тому парню, который всем докучал и потому был избран жертвой. Его похоронили там же, а потом над ним возвели дом. Он появляется в чулане, под полом которого его зарыли, но только в годовщину своей смерти или в один из четырех Старых Дней.
        - Старых Дней?
        - Это старинные кельтские праздники, - объяснил Фрэнк, все еще блуждая по лабиринтам памяти. - Хогманай, канун Нового года, Иванов день, потом Белтейн, или Праздник кельтских костров, и День Всех Святых. Друиды, древние пикты, да и вообще все древние народы Британии устраивали празднества огня и солнца. В такие дни призраки получают свободу бродить по окрестностям и творить злые или добрые дела на свое усмотрение.
        Он в задумчивости потер подбородок.
        - Белтейн как раз подходит, его отмечают незадолго до весеннего равноденствия. Когда в следующий раз будешь проходить мимо кладбища, держи ухо востро.
        Глаза у Фрэнка весело заблестели, и я поняла, что он вышел из транса. Я засмеялась:
        - И много здесь знаменитых призраков?
        Фрэнк пожал плечами.
        - Право, не знаю. Давай спросим викария, когда увидим его в следующий раз, согласна?
        Викария мы увидели очень скоро. Он, как и большинство его прихожан, сидел в пабе и потягивал лагер в честь нового освящения домов. Он казался смущенным: ведь его застукали на том, что он сквозь пальцы смотрит на языческие ритуалы, однако он тут же свел все к наблюдению за местным фольклорным колоритом, вроде ирландской традиции с клевером.
        - Это невероятно увлекательно, - доверительно сообщил он, и я тут же, мысленно вздохнув, опознала песенку ученого, столь же узнаваемую, как трели лесного дрозда.
        Распознав родственную душу, Фрэнк подсел к нему, и оба тотчас погрузились в разговоры об архетипах и параллелях между древними верованиями и современной религией. Я пожала плечами, протолкалась сквозь толпу к стойке и вернулась назад с двумя бокалами бренди с водой.
        Зная, как трудно отвлечь Фрэнка от подобных дискуссий, я просто сунула рюмку ему в руку и оставила их наедине. На широкой скамейке у окна я нашла миссис Бэйрд, где она пила пинту горького пива в обществе мужчины средних лет, который был мне представлен как мистер Крук.
        - Я говорила вам о нем, миссис Рэндолл, - заявила она с горящим от алкоголя и присутствия мистера Крука глазами. - Это тот самый, кто знает все растения. Миссис Рэндолл ужас как интересуется травами, - немедленно поведала она своему приятелю, наклонившему к ней голову отчасти из вежливости, отчасти из-за неважного слуха. - Она их засовывает в книжки и сушит.
        - В самом деле? - Мистер Крук изогнул косматую правую бровь, совершенно седую. - У меня есть специальные гербарные сетки для засушивания и всякого такого. Остались от племянника, он в университете учится, приезжает сюда на каникулы. Он привез их для меня, а у меня не хватило духу сказать ему, что я таким не пользуюсь. Травы надо сушить в пучках или на раме, а потом хранить в мешочках из марли или в кувшинах. Зачем расплющивать эти маленькие создания, ей-богу, не могу понять.
        - Но быть может, - мягко вмешалась миссис Бэйрд, - миссис Рэндолл хочет составить из сушеных фиалок или мальв красивые картинки, чтобы повесить на стену в рамке?
        - Ммхм… - По морщинистому лицу мистера Крука нельзя было определить, как он отнесся к этому сообщению. - Ладно, миссис, ежели эти сетки вам нужны, вы можете их забрать, с радостью отдам. Грешно выбрасывать добро, а мне от них никакого проку.
        Я заверила мистера Крука, что с удовольствием приму в дар решетки, но еще больше меня обрадует, если он покажет мне, где здесь можно найти кое-какие редкие растения. Несколько секунд он пристально смотрел на меня, склонив голову набок, словно потрепанная жизнью пустельга, но, внутренне убедившись, что интерес мой не таит в себе никакого подвоха, назначил встречу на утро, чтобы провести мне экскурсию по местным зарослям. Фрэнк, насколько я помнила, собирался в Инвернесс на весь день, чтобы просмотреть какие-то записи в городской ратуше, и я была рада предлогу не ехать вместе с ним. Мне все эти записи казались скучными и ничем не отличающимися одна от другой.
        Вскоре Фрэнк оторвался от викария, и мы отправились домой в обществе миссис Бэйрд. Я постеснялась обсуждать с ней пятно крови на крыльце; что же до Фрэнка, то он застенчивости не испытывал и начал подробно расспрашивать ее о природе этого обычая.
        - Он, наверное, очень древний? - спросил он, похлестывая прутом придорожную траву.
        Уже распустились желтые примулы, зацвели первые анемоны, а почки на ракитнике набухли; еще неделя - и появятся сережки.
        - О да, - отозвалась миссис Бэйрд, шагая рядом с нами вперевалочку. - Никто и не знает точно, когда он появился. Наверное, это случилось еще до великанов.
        - Великанов? - удивилась я.
        - Да, великаны Фьонн и Фейн, разве вы не слышали?
        - Это герои гэльских сказок, - подхватил Фрэнк. - Вероятно, они имеют скандинавское происхождение. Влияние викингов здесь можно обнаружить повсюду, вдоль всего западного побережья. Даже названия некоторых мест скандинавские, а не гэльские.
        Я округлила глаза, опасаясь негативной реакции со стороны миссис Бэйрд, но она только улыбнулась и согласилась с Фрэнком: да, все так и есть, она сама, когда ездила на север, видела камень, который называется Два Брата. Он ведь скандинавский, верно?
        - Скандинавы появлялись в этих краях на протяжении сотен лет, начиная примерно с пятисотого года от Рождества Христова и до тысяча трехсотого, - ответил Фрэнк, мечтательно посмотрев на облака у горизонта, словно их очертания напоминали ему драконоподобные ладьи викингов. - Викинги! Они привезли с собой множество преданий и мифов, которые здесь легли в благодатную почву. В этом краю будто видишь начало вещей.
        В это я могла поверить. Спускались сумерки, и вместе с ними надвигалась гроза. Какой-то неземной, волшебный свет разливался под облаками, и даже свежепостроенные дома вдоль дороги казались такими же древними и мрачными, как источенный ветрами пиктский столб в сотне футов от нас, вот уже тысячу лет маркирующий перекресток. В такой вечер лучше всего сидеть дома и держать ставни закрытыми.
        Тем не менее Фрэнк решил зайти на стаканчик шерри к местному адвокату мистеру Бейнбриджу, который интересовался стариной и архивами, вместо того чтобы остаться в уютной гостиной миссис Бэйрд и полюбоваться при помощи стереопроектора на гавань Перта. Освежив в памяти предыдущую встречу с мистером Бейнбриджем, я выбрала Перт.
        - Постарайся вернуться до грозы, - попросила я, целуя Фрэнка на прощание. - Передай мистеру Бейнбриджу мои извинения.
        - Ммм, да. Да, разумеется.
        Старательно избегая встречаться со мной взглядом, Фрэнк набросил пальто и ушел, прихватив зонтик из стойки у порога.
        Я закрыла за ним дверь, но не стала опускать защелку, чтобы он мог войти, никого не разбудив. Я вернулась в гостиную, по пути размышляя, что сейчас Фрэнк охотно сделал бы вид, что жены у него нет, а мистер Бейнбридж столь же охотно ему подыграл. И все это совершенно справедливо.
        Во время нашего вчерашнего визита к адвокату поначалу все шло хорошо. Я вела себя скромно, деликатно, разумно, очень благопристойно, оделась прилично и неброско - словом, воплощала собой идеал супруги профессора и члена совета колледжа. Это длилось ровно до того момента, как подали чай. Вспомнив об этом, я повернула руку ладонью вверх и посмотрела на продолговатый волдырь под основанием сразу четырех пальцев. Но это же не моя вина, что мистер Бейнбридж, будучи вдовцом, пользовался дешевым жестяным чайником вместо фарфорового. И не моя вина, что он любезно попросил меня разлить чай. И тем более не моя вина, что прихватка оказалась дырявой и раскаленная ручка чайника оказалась прямо на моей коже.
        Нет, решила я. Бросить чайник - совершенно естественная реакция. Чайник упал на колени мистеру Бейнбриджу, но это просто досадная случайность: куда-то же я должна была его уронить. Однако кульминация этой сцены случилась, когда я что есть мочи заорала: «Чертов, мать его за ногу, чайник!» - этот вопль слился и даже перекрыл крик мистера Бейнбриджа, а Фрэнк кинул на меня уничтожающий взгляд поверх блюда со сконами.
        Придя в себя, мистер Бейнбридж повел себя как истинный джентльмен; он хлопотал над моей обожженной рукой и никак не реагировал на Фрэнка, рассыпавшегося в извинениях за мои ругательства, которых я, с его слов, нахваталась за два года службы в военно-полевом госпитале.
        - Боюсь, моя жена узнала там некоторое количество, э-э, крепких выражений от янки и подобной публики, - пояснил Фрэнк, нервно улыбаясь.
        - Так и есть, - подтвердила я, сжимая зубы от боли и обматывая руку мокрым полотенцем. - Мужчинам свойственно выражаться крепко, когда из них достают осколки шрапнели.
        Мистер Бейнбридж тактично попытался перевести разговор в русло истории: он заявил, что его всегда интересовали бранные выражения и их эволюция. Вот хотя бы фраза «какого черта» первоначально подразумевала «какой именно черт вам нужен» и использовалась для того, чтобы различать обитателей преисподней, у которых была своя жесткая иерархия.
        - Да-да, конечно, - подхватил Фрэнк. - Клэр, сахара мне не клади, пожалуйста… Или вот, например, местное «Gadzooks». Что думаете? Первая часть, видимо, относится к богу. А вот вторая…
        - Знаете, - отозвался адвокат, - мне приходило в голову, что это может быть искаженное гэльское слово «yeuk». Оно означает щекотку или чесотку. Похоже на правду, так ведь?
        Фрэнк кивнул, и легкомысленная для профессора прядь упала ему на лоб. Он машинально отвел ее назад.
        - Да, вся эволюция обсценной лексики крайне любопытна.
        - И она все еще продолжается, - вклинилась я, осторожно подхватив щипчиками кусок сахара.
        - В самом деле? - отозвался мистер Бейнбридж. - Вы слышали какие-нибудь особенно интересные варианты за время вашей… мм… службы?
        - О да, - ответила я. - Особенно мне понравилось одно, я узнала его именно от янки. Некто по фамилии Уильямсон, родом, кажется, из Нью-Йорка. Он использовал это выражение каждый раз, когда я меняла ему бинты.
        - Какое же это выражение?
        - Иисус твою Рузвельт Христос! - ответила я и опустила кусок сахара в чашку Фрэнка.
        После вполне мирного и даже приятного вечера с миссис Бэйрд я поднялась к себе, чтобы приготовиться к возвращению Фрэнка. Я знала его норму - две порции шерри, так что он должен был вернуться уже скоро.
        Ветер крепчал, и даже в спальне воздух был будто наполнен электричеством. Я провела щеткой по волосам - и они защелкали и встопорщились, встав вокруг головы. Но я решила, что сегодня ночью мои волосы себе такого позволить не могут. Я вознамерилась во что бы то ни стало зачесать их назад, но они упорно лезли в лицо.
        В кувшине ни капли воды; Фрэнк использовал всю, когда умывался, собираясь к мистеру Бейнбриджу, а я не подумала о том, чтобы снова наполнить его в ванной. Я взяла флакон «Голубого часа», щедро плеснула его на ладонь, а потом обеими руками быстро пригладила волосы. Потом я смочила щетку и зачесала ею волосы за уши. Прекрасно. Так куда лучше, решила я, крутя головой перед покрытым пятнами зеркалом. Влага ликвидировала статическое электричество с волос, и теперь они лежали тяжелыми блестящими волнами вокруг лица. Спирт испарился, а тонкий аромат остался. Фрэнку понравится, ему вообще нравится «Голубой час».
        За окном ослепительно вспыхнула молния, а следом загремел гром. Свет погас, и я очутилась в кромешной тьме. Ощупью нашла стол. Где-то должны быть спички и свечи; в Шотландии перебои с электричеством - обычное дело, так что свечи - необходимый предмет обихода в любой гостинице. Я видела их даже в самых роскошных отелях - там они благоухали жимолостью, стоя в подсвечниках из матового стекла с блестящими подвесками.
        У миссис Бэйрд свечи были самые обыкновенные, но зато их было много и к ним три книжечки с картонными спичками. В моем положении изыски меня не интересовали.
        Я вставила свечу в голубой керамический подсвечник на туалетном столике во время следующей вспышки молнии, потом зажгла еще несколько свечей, пока вся комната не наполнилась теплым мерцающим светом. Мне это показалось очень романтичным, и я щелкнула выключателем, чтобы возвращение электричества не испортило атмосферу в самый неподходящий момент.
        Свечи не успели уменьшиться даже на полдюйма, когда дверь открылась и в комнату стремительно вошел Фрэнк. Воздушный вихрь, ворвавшийся с лестницы вслед за ним, задул разом три свечи. Дверь от сквозняка захлопнулась с громким стуком, и погасли еще две; Фрэнк замер, вглядываясь в полумрак и запустив руку в растрепанные волосы. Я встала и снова зажгла свечи, попутно ворча насчет его способов заходить в помещение. Лишь после этого, обернувшись к Фрэнку, чтобы спросить, как он провел время, увидела, что он белее простыни.
        - Что случилось? - спросила я. - Ты видел привидение?
        - Знаешь, - медленно проговорил он, - может, и так.
        С отсутствующим видом он поднял мою щетку для волос и уже собирался воспользоваться ею, но, учуяв запах одеколона, сморщил нос, вернул щетку на место и достал из кармана расческу.
        Я выглянула в окно, за которым из стороны в сторону раскачивались вязы, словно огромные руки. Где-то с другой стороны дома о стену ударялся отвязавшийся ставень, и мне подумалось, что стоит закрыть и наши, хотя буря за окном была удивительно зрелищной.
        - Не слишком ли шумно и ветрено для призраков? - спросила я. - Мне казалось, они предпочитают тихие туманные вечера на кладбищах.
        Фрэнк немного нервно рассмеялся.
        - Не знаю, может, дело в историях, которые рассказывал Бейнбридж, да и шерри я выпил немного больше, чем стоило. Наверное, воображение разыгралось.
        Но я уже ощущала любопытство.
        - Что ты видел? - спросила я, присев на стул возле туалетного столика и кивнув на бутылку с виски. Фрэнк тут же подошел и взял два стакана.
        - Я видел всего-навсего человека, - заговорил он, налив себе поменьше, а мне раза в два больше виски. - Он стоял на дорожке.
        - Возле дома? - засмеялась я. - Это точно призрак, реальному человеку вряд ли придет в голову стоять на улице в такую погоду.
        Фрэнк наклонил кувшин над своим стаканом, но вода не полилась, и он с упреком взглянул на меня.
        - Нечего на меня смотреть, - сказала я. - Это ты израсходовал всю воду. Я охотно выпью чистого.
        Для демонстрации своего намерения я сделала смелый глоток.
        Фрэнк хотел спуститься вниз за водой, но передумал и начал рассказывать, потягивая виски с таким видом, словно там был не отменный «Гленфиддих», а что-то вроде купороса.
        - Да, он стоял в садике у забора. Я подумал… - Фрэнк запнулся и зачем-то посмотрел в стакан. - Я подумал, что он смотрит на твое окно.
        - На мое окно? Как странно!
        Я ощутила невольную дрожь и все-таки пошла закрывать ставни.
        Фрэнк последовал за мной, не прерывая рассказа:
        - Да-да, я и сам видел тебя оттуда. Ты причесывалась и при этом ругалась, потому что волосы наэлектризовались и стояли вокруг головы.
        - В таком случае парню должно было быть весело, - заметила я.
        Фрэнк покачал головой, улыбнулся и погладил меня по голове.
        - Нет, он не смеялся. Напротив, он казался ужасно расстроенным. Я не видел его лица, но поза была говорящая. Я подошел к нему сзади и, поскольку он стоял неподвижно, спросил, могу ли я помочь. Наверное, он меня не слышал, да и неудивительно в такую грозу, поэтому я повторил вопрос и уже было взял его за плечо, чтобы привлечь к себе внимание. Но не успел я этого сделать, как он внезапно повернулся, обошел меня и зашагал вниз по дороге.
        - Не слишком вежливо, но как-то… не вовсе не призрачно, - сказала я, допив виски. - А какой он был из себя?
        - Здоровенный детина. - Фрэнк нахмурился. - Шотландец, одет в национальную одежду, вплоть до споррана - шотландской сумки, отделанной мехом, - и великолепной броши с изображением бегущего оленя, которой был заколот его килт. Я даже хотел спросить, где он ее взял, но он исчез, прежде чем я успел это сделать.
        Я подошла к столу и налила себе еще виски.
        - Но ведь присутствие шотландца в таком виде в этих местах вполне естественно, разве нет? Я не раз встречала таких мужчин в деревне.
        - Н-н-нет, - протянул Фрэнк. - Нет, мне показалась странной не его одежда. Когда он прошел мимо меня… в общем, он прошел очень близко и должен был задеть мой рукав, но этого не произошло. Я был очень удивлен всем этим и поэтому посмотрел ему вслед. Он шел вниз по Джирисайд-роуд, но, не дойдя до угла… испарился. Вот тут-то у меня и встали дыбом волосы.
        - Но ты мог отвлечься и не заметить, как он отошел в тень, - предположила я. - На углу улицы много густых деревьев.
        - Готов поклясться, что не отрывал от него глаз, - пробормотал Фрэнк и вдруг встрепенулся. - Знаю! Я вспомнил теперь, почему мне все это показалось таким необычайным, хотя и не сразу понял, что меня смутило.
        - И что же показалось тебе странным?
        Меня, признаться, уже утомил разговор о призраке, хотелось перейти к более насущным делам, например к постели.
        - Ветер дул жуткий, но его одежда - плед и прочее - шевелились не от ветра, а только от его собственных движений, от походки.
        Мы уставились друг на друга.
        - Да, - отозвалась я, - это и в самом деле не совсем нормально.
        Фрэнк пожал плечами и засмеялся, отгоняя страхи.
        - Во всяком случае, мне есть что обсудить с викарием в следующий раз. Может, это хорошо известный местный призрак и викарий расскажет мне его кровавую историю. - Фрэнк посмотрел на часы. - Пора в постель.
        - Да уж, - промурлыкала я.
        Я видела в зеркале, как он расстегивает рубашку, и потянулась за вешалкой. Но рука Фрэнка замерла на третьей пуговице.
        - Скажи мне, Клэр, во время службы у тебя было много раненых шотландцев? - резковато спросил он. - В полевом госпитале или в Пемброке?
        - Конечно, - ответила я немного удивленно. - В полевом госпитале в Амьене были шотландцы из кланов Сифорт и Кэмерон, а потом еще поступили раненые из клана Гордон. Приятные ребята. Большинство. Очень стойкие, но уколов боялись до смерти.
        Я невольно улыбнулась, вспомнив одного из них.
        - У нас был один старый ворчун, волынщик из клана Сифорт. Терпеть не мог уколы, особенно в ягодицу. Мог часами терпеть ужасную боль, прежде чем удавалось приблизиться к нему с иглой, но и тогда начинал упрашивать, чтобы кололи в руку, хотя инъекция должна была быть внутримышечной. Он говорил: «Если уж надо лечь ничком, да еще с голой задницей, то надо, чтобы девушка была подо мной, а не позади меня, и уж точно не со шляпной булавкой в руке».
        Фрэнк улыбнулся, но был явно смущен, как и всякий раз после моих грубоватых военных историй.
        - Не беспокойся, - заверила я, заметив неловкость, - рассказывать об этом в студенческой гостиной я не стану.
        Улыбка сделалась более открытой, он подошел к туалетному столику и, остановившись у меня за спиной, поцеловал в макушку.
        - Ты тоже не беспокойся, - сказал он. - Студенты отдадут тебе должное, ты завоюешь всеобщую любовь независимо от того, что за истории будешь рассказывать. Как чудесно пахнут твои волосы.
        - Тебе нравится?
        Руки Фрэнка скользнули по моим плечам и остановились на груди под тонкой ночной рубашкой. Его лицо отражалось в зеркале, подбородок был прижат к моей макушке.
        - Мне нравится все, что связано с тобой, - сказал он хрипловато. - При свечах ты выглядишь волшебно. Глаза словно вишни в хрустальном бокале и кожа цвета слоновой кости. Ты ведьма свечного света. Надо совсем отменить электрическое освещение, как думаешь?
        - Тогда будет трудно читать в постели, - ответила я, сердце билось тяжело и часто.
        - Я бы предпочел заниматься в постели совсем другими вещами, - пробормотал он.
        - Вот как? - Я встала и обняла его за шею. - И какими?
        Потом, когда мы лежали, тесно прижавшись друг к другу при закрытых ставнях, я подняла голову с его плеча и спросила:
        - Почему ты спросил об этом? О том, приходилось ли мне ухаживать в госпитале за шотландцами. Ты же знаешь, что приходилось, ведь в госпитале кого только не было.
        Он пошевелился и нежно провел рукой по моей спине.
        - Н-ну-у, знаешь… Просто, когда я увидел этого шотландца снаружи, мне пришло в голову, что, может быть… - Он смущенно умолк. - Ну, вдруг это твой бывший пациент… узнал откуда-то, что ты здесь, приехал повидать тебя… что-нибудь вроде того.
        - В таком случае почему бы ему не постучать и не спросить обо мне?
        - Может, он не хотел встречаться со мной, - ответил Фрэнк нарочито небрежным тоном.
        Я приподнялась, оперлась на локоть и посмотрела ему в лицо. Мы оставили гореть одну свечу, и я хорошо видела его. Он отвернулся и с необыкновенной увлеченностью принялся разглядывать литографию с портретом Красавчика принца Чарли, которой миссис Бэйрд украсила комнату.
        Я ухватила его за подбородок и повернула лицом к себе. Он широко распахнул глаза в притворном изумлении.
        - Уж не предполагаешь ли ты, - начала я, - что мужчина, которого ты видел на улице, это… это…
        Я не могла найти нужного слова.
        - Любовник? - попытался помочь мне Фрэнк.
        - Некто, имеющий на меня виды? - сформулировала я.
        - Нет-нет, разумеется, нет, - ответил Фрэнк неуверенно.
        Он убрал мои руки со своего подбородка и попытался меня поцеловать, но на этот раз была моя очередь увернуться. Он сел рядом со мной.
        - Просто… - начал он. - Пойми, Клэр, ведь прошло шесть лет. Мы виделись только три раза, причем в последний раз всего на один день. Ничего сверхъестественного в том, что… Я хочу сказать, военные врачи и медсестры постоянно испытывают стресс и часто находятся в экстремальных ситуациях… Я бы понял, если бы что-то такое…
        Я прекратила этот поток бессвязных слов, вскочив с постели.
        - Ты считаешь, что я тебе изменяла? - выкрикнула я. - Ты так думаешь? Если да, убирайся из комнаты сию минуту! Оставь этот дом! Как ты смеешь предполагать такое?
        Я кипела от возмущения. Фрэнк, сидя на кровати, протянул ко мне руки, пытаясь успокоить меня.
        - Не прикасайся ко мне! - вопила я. - Отвечай: решил ли ты, будто я заводила романы на стороне со своими пациентами на том основании, что увидел, как какой-то тип пялится на меня в окно?
        Фрэнк встал с постели и обхватил меня обеими руками. Я застыла, словно жена Лота, но он гладил меня по голове и по плечам, осторожно и нежно - он знал, что это мне нравится.
        - Нет, ничего подобного, - твердо сказал он. Он обнял меня еще крепче, и я постепенно расслабилась, но не настолько, чтобы самой обнять его.
        Так мы стояли долго, и наконец он зашептал мне в ухо:
        - Я не думаю, что ты способна на такое, я только хотел сказать, что если бы это и случилось… Клэр, для меня это ничего не поменяло бы. Я так тебя люблю! Что бы ты ни сделала, я не перестану любить тебя.
        Он обхватил мое лицо ладонями - выше меня всего на четыре дюйма, он легко мог заглянуть мне прямо в глаза - и сказал нежно:
        - Ты простишь меня?
        Я ощущала на лице его теплое дыхание, в нем чувствовался «Гленфиддих», а его губы, чувственные и манящие, находились в опасной близости.
        Новая вспышка молнии возвестила неожиданное возвращение утихшей было грозы, и дождь забарабанил по черепичной крыше.
        Я обвила руками Фрэнка.
        - «Насильно милосердья не добиться, - процитировала я, - оно должно росой с небес пролиться».
        Фрэнк засмеялся и посмотрел на потолок: увеличивающиеся мокрые пятна не сулили нам комфортной ночи.
        - Если это выражение твоего милосердия, - сказал Фрэнк, - то я не хотел бы познакомиться с твоим отмщением.
        Словно в ответ ударил пушечный раскат грома, и мы оба от души рассмеялись.
        Только позже, гораздо позже, слушая ровное дыхание Фрэнка, я задумалась о нашем разговоре. Я сказала ему правду: меня нельзя было упрекнуть в неверности. Меня - нет. Но ведь шесть лет, как он сказал, очень долгий срок.
        Глава 2
        Каменные столбы
        Мистер Крук позвонил в дверь, как и было оговорено, ровно в семь утра.
        - Ну что, соберем росу с лютиков, юная леди? - произнес он и подмигнул с некоей стариковской галантностью.
        Приехал он на мотоцикле, чем-то похожем на него самого; на этом аппарате мы должны были доехать до нужного места за деревней. Сетки для гербария были аккуратно закреплены по обеим сторонам драндулета, будто амортизаторы на буксирном судне. Мы неторопливо двинулись в путь по тихой сельской местности, которая казалась еще более тихой на контрасте с шумом от нашего транспортного средства; грохотание прекратилось - и тишина обступила нас. Мистер Крук действительно много знал о местных растениях. И не только о том, где их искать, но и об их применении, о том, как готовить из них лекарства. Я пожалела, что не купила записную книжку, в которую можно было бы все записать, и внимательно слушала объяснения старика, стараясь все запомнить, пока укладывала образцы в массивные гербарные сетки.
        Мы присели перекусить у подножия странного холма с плоской вершиной. Зеленый, как и все окрестные холмы, с такими же выступами и валунами, он все же отличался: вверх по склону вилась тропка, которая исчезала за выступающей гранитной породой.
        - Что там наверху? - спросила я, показав на вершину холма рукой, в которой был зажат сэндвич с ветчиной.
        - А! - Мистер Крук поднял голову и посмотрел на холм. - Это Крэг-на-Дун, девчушка. Я собирался показать вам его после нашего ланча.
        - Правда? Это что-то интересное?
        - Да, - коротко ответил он и замолчал: мол, сами увидите.
        У меня были некоторые сомнения по поводу того, сможет ли он подняться так круто в гору, однако они рассеялись, когда я обнаружила, что с трудом поспеваю за ним. Мистер Крук, поднявшись сам, протянул мне свою мозолистую руку и втащил меня наверх.
        - Ну вот, поглядите, - сказал он, обводя пейзаж рукой жестом собственника.
        - Ой, да ведь это хендж[3 - Хендж (от ст. - англ. heng - «висячий» в составе англ. Stonehenge - «висячий камень») - тип доисторического земляного сооружения. По форме представляет собой почти круглую или овальную площадку, окруженную земляным валом. Внутренние компоненты могут включать портальные сооружения, деревянные круги, группы камней или монолиты, колодцы, захоронения, центральные курганы и др.]! - восторженно вскрикнула я. - Хендж в миниатюре.
        В Солсбери я не была уже много лет - из-за войны, но мы с Фрэнком посещали Стоунхендж почти сразу после свадьбы. Как и другие туристы, мы бродили между огромными каменными монолитами с благоговением, таращились на древний алтарь (где жрецы-друиды приносили кровавые человеческие жертвы, как объяснил, глотая слоги в стиле настоящего кокни, гид, приехавший с автобусом итальянцев, которые добросовестно снимали самый обычный на вид каменный блок).
        Из той же самой педантичности, которая заставляла Фрэнка располагать галстуки на вешалке таким образом, чтобы их концы совпадали, мы обошли все сооружение по окружности, измерили расстояние между отверстиями «зет» и «игрек» и сосчитали проемы во внутреннем круге кромлеха, самом удаленном от центра кольце мегалитов.
        Три часа спустя мы уже знали, сколько там отверстий «зет» и «игрек» (пятьдесят девять, если вас это волнует, меня - нет), но имели не больше представления о назначении этой странной композиции, чем десятки любителей и археологов-профессионалов, ползавших вокруг него целых пять столетий.
        Недостатка в гипотезах нет, что и говорить. Жизнь среди ученых продемонстрировала мне, что подчас хорошо скроенная гипотеза куда лучше, чем плохо сформулированный факт.
        Замок. Курган. Обсерватория. Место казни (плахой служил так называемый «Кровавый камень», наполовину ушедший в землю). Рынок на открытом воздухе. Мне больше всего нравилась эта версия: так и вижу перед собой древних домохозяек, которые крутятся между проходами с корзинками в руках, критикуя качество новой партии чашек и мисок из красной глазурованной глины и недоверчиво слушая крики зазывал, нахваливающих свой товар, - пекарей, торговцев олениной и янтарными бусами.
        Единственным убедительным опровержением этой гипотезы мне кажется наличие захоронений под алтарным камнем и кремированных останков в отверстиях «зет». Хоронить покойников на рынке как-то негигиенично, за исключением, может, того случая, если это останки торговцев, уличенных в надувательстве.
        В миниатюрном хендже на холме следов захоронений не видно. Собственно говоря, «миниатюрны» местные мегалиты лишь по сравнению со Стоунхенджем, но вообще-то они довольно массивны и в высоту составляют почти два моих роста.
        Я слышала от гида в Стоунхендже, что такие сооружения - их называют кромлехами - распространены по всей Британии и в Европе вообще. Одни сохранились лучше, другие хуже, они немного отличаются ориентацией и расположением элементов, но функция их неизвестна. Как и происхождение.
        Пока я бродила между камней, мистер Крук стоял, наблюдая за мной, и загадочно улыбался; время от времени я останавливалась, чтобы прикоснуться к мегалиту - осторожно, будто мое прикосновение могло оставить какой-то след на этих древних столбах.
        На некоторых камнях были какие-то тусклые темноватые полосы и пятна. В других мерцали слюдяные вкрапления, весело отражавшие лучи утреннего солнца. И все они резко отличались от местного камня, от местных пород, которые торчали повсюду в траве. Кто бы ни создал эти круги из каменных столбов и с какой бы целью это ни сделал, строители считали дело достаточно важным, чтобы добыть, обработать и перевезти каменные блоки в нужное место и правильным образом составить. Обработать - как? Перевезти - каким образом и на какое невообразимое расстояние?
        - Мой муж с ума сойдет от восторга, - сказала я мистеру Круку, остановившись поблагодарить его за то, что он показал мне это место и рассказал о растениях. - Я привезу его сюда.
        Перед спуском мой проводник любезно предложил мне помочь и протянул руку. Я приняла ее: глянув вниз, я подумала, что, несмотря на почтенный возраст, этот бывалый травник в форме получше моей.
        Уже за полдень я шла по дороге к деревне - надо было забрать Фрэнка из дома викария. Я с наслаждением вдыхала воздух горной Шотландии, запахи вереска, шалфея и ракитника, сдобренные печным дымком и приправленные пряным духом жареной сельди возле разбросанных в художественном беспорядке коттеджей. Деревня раскинулась на небольшом пологом склоне у подножия одного из утесов, какие то и дело вздымаются из шотландских торфяников. О послевоенном подъеме кричала свежая краска на домах, и даже обиталище священника принарядилось: старые, побитые жизнью рамы были обведены светлой желтой полосой.
        Дом был выстроен по меньшей мере столетие назад. Дверь мне открыла экономка викария, высокая и очень прямая женщина с тремя нитками искусственного жемчуга на шее. Узнав, кто я, она приветливо поздоровалась и повела меня через узкую и темную прихожую, стены которой были увешаны гравюрами с портретами неизвестных мне людей: это могли быть исторические личности, близкие родственники викария, а может, вообще члены королевской семьи, - в сумраке лица невозможно было рассмотреть.
        В отличие от прихожей кабинет был буквально залит светом благодаря огромным панорамным окнам в одной из стен. Мольберт возле камина, на котором стоял неоконченный этюд маслом, изображающий черные скалы на фоне вечернего неба, объяснял происхождение этих окон, сделанных явно намного позже закладки дома.
        Фрэнк и низенький, пухлый викарий в высоком клерикальном воротнике самозабвенно изучали кипу каких-то древних бумаг на столе возле дальней стены. Фрэнк едва кивнул, заметив меня, но священник оторвался от дела и поспешил пожать мне руку, сияя радушием.
        - Миссис Рэндолл! - воскликнул он, потрясая мою руку с самым сердечным выражением. - Как приятно снова увидеть вас. Вы как раз вовремя, у нас есть новости.
        - Новости?
        Я искоса глянула на стол с бумагами. Судя по цвету и чистоте, а также по виду букв, новости относились примерно к 1750 году. Речь не о свежих газетах.
        - Именно так! Мы наткнулись на имя предка вашего мужа.
        - Джек Рэндолл, так вот, мы его обнаружили в армейских списках. - Викарий склонился ко мне и заговорил одним углом рта, словно какой-то гангстер из американского фильма. - Я, представьте себе, одолжил оригиналы в архиве местного исторического общества. Прошу вас, никому ни слова об этом.
        Я с готовностью пообещала ему не выдавать эту страшную тайну и поискала глазами стул поудобнее, чтобы в комфорте узнать сенсационные сведения двухсотлетней давности. Глубокое кресло у окна показалось мне подходящим, но когда я захотела пододвинуть его к столу, обнаружилось, что оно уже занято. В нем крепко спал маленький мальчик с копной блестящих черных волос.
        - Роджер!
        Викарий подошел помочь мне и удивился не меньше моего. Мальчик, проснувшись, вскочил и широко распахнул темно-карие глаза.
        - Как ты здесь оказался, разбойник ты этакий! - с притворным возмущением воскликнул священник. - Ах вот оно что! Заснул за своими комиксами!
        Он сгреб пестрые страницы и вручил их ребенку.
        - Ступай сейчас же к себе, у меня дела с мистером и миссис Рэндолл. Постой, я забыл тебя представить. Миссис Рэндолл, это мой сын Роджер.
        Я, признаться, была заинтригована. Достопочтенный пастор Уэйкфилд являл для меня истинный образчик закоренелого холостяка. Но я тепло пожала вежливо протянутую ручонку и удержалась от невольного желания вытереть свою о платье - ладошка мальчика была влажной от пота.
        Достопочтенный Уэйкфилд проводил Роджера нежным взглядом.
        - На самом деле это сын моей племянницы, - сказал он, когда ребенок закрыл дверь. - Отец убит на Ла-Манше, мать погибла во время бомбардировки. Я взял ребенка к себе.
        - Это очень великодушно, - пробормотала я, тотчас вспомнив дядю Лэмба.
        Дядя тоже погиб во время воздушного налета. Бомба залетела в аудиторию Британского музея как раз во время его лекции. Зная его, полагаю, что он был бы счастлив осознать перед смертью: крыло, где хранились персидские древности, уцелело.
        - Вот уж нет, нисколько! - замахал руками викарий. - Я только рад, что в доме поселилось юное создание. Но садитесь, прошу вас!
        Фрэнк заговорил прежде, чем я поставила на пол свою сумку.
        - Это просто необыкновенная удача, Клэр, - с восторгом заявил он, указательным пальцем пролистывая стопку листов с загнутыми уголками. - Викарий обнаружил целый ряд военных донесений, в которых упоминается имя Джека Рэндолла.
        - Значительное их число принадлежит самому капитану Рэндоллу, - заметил викарий, забирая у Фрэнка несколько страниц. - Примерно четыре года он служил в гарнизоне Форт-Уильяма и, кажется, достаточно много времени проводил по ту сторону границы, досаждая шотландцам под эгидой британской короны. Вот это вот, - он бережно вытащил десяток листков и положил на стол, - жалобы на капитана со стороны шотландских семей и отдельных землевладельцев, все они обвиняют его в самых разнообразных преступлениях, начиная от непристойного поведения солдат с прислугой женского пола и кончая кражей лошадей, о более мелких происшествиях уж и говорить не приходится.
        Меня все это позабавило.
        - Значит, среди твоих предков затесался конокрад? - обратилась я к Фрэнку.
        Он только плечами пожал, ничуть не потревоженный.
        - Он был таким, каким был, с этим ничего не поделаешь. Мне всего лишь хочется узнать побольше. Подобные жалобы - дело самое обычное, особенно с поправкой на исторический период: англичанам, а особенно военным, были, мягко говоря, не особенно рады в тогдашней горной Шотландии. Удивительно другое: все жалобы на Рэндолла не имели последствий, даже самые серьезные.
        Викарий, не в состоянии долее сдерживаться, вмешался:
        - Совершенно верно! Офицеров той поры никак нельзя мерить по современным меркам, они могли позволить себе многое. Но здесь все в самом деле странно: жалобы не только не расследовали с вынесением последующих решений, о них просто больше нет упоминаний. Знаете, что я думаю, Рэндолл? У вашего предка был могущественный покровитель. Человек, который мог защитить его от гнева вышестоящих чинов.
        Фрэнк, скосив глаза на бумаги, задумчиво почесал затылок.
        - Вы, вероятно, правы. И это должен быть очень влиятельный человек. Может, какая-нибудь армейская шишка или представитель высшей знати.
        - А возможно…
        Викарий был вынужден прерваться, так как в комнату вошла экономка, миссис Грэхем.
        - Предлагаю вам подкрепиться, джентльмены, - сказала она и уверенным движением водрузила на письменный стол чайный поднос.
        Преподобный Уэйкфилд с молниеносной быстротой подхватил со стола свои бесценные документы. Миссис Грэхем посмотрела на меня острым, оценивающим взглядом подвижных, блестящих, словно глазурь на фарфоре, слегка прищуренных глаз.
        - Я принесла только две чашки, потому что подумала, может, миссис Рэндолл захочет присоединиться ко мне в кухне. У меня там немного…
        Я не дала ей закончить и поспешно поднялась с кресла, готовая принять ее предложение. Мы еще не успели закрыть дверь в кухню, а дебаты уже возобновились.
        Чай был горячий и ароматный, в нем кружились чайные листочки.
        - Ммм, - произнесла я, опуская на стол чашку, - я так давно не пробовала улун.
        Миссис Грэхем кивнула с широкой улыбкой, радуясь тому, что я оценила ее усилия. Под каждую тонкую фарфоровую чашку была подложена салфеточка из кружева ручной работы, к чаю она подала сконы и сливочный крем.
        - Во время войны купить такой чай было невозможно, - сказала миссис Грэхем. - А ведь это самый лучший чай. Ужасно было пить один только «Эрл Грей» столько времени! Листочки так быстро оседают на дно чайника, что на них не погадаешь.
        - Вы умеете гадать по чаинкам? - спросила я, смеясь. Миссис Грэхем с ее коротким, стального цвета, идеально уложенным перманентом и тремя нитками искусственного жемчуга на шее меньше всего походила на гадалку. Когда она делала глоток чая, видно было, как он опускается вниз по тонкой стройной шее и скрывается под перламутровыми бусами.
        - Конечно же, умею, дорогая моя. Меня научила моя бабушка, а ее научила ее бабушка. Допивайте ваш чай, и я посмотрю, что там у вас.
        Она очень долго молча разглядывала мою чашку, то подставляя ее поближе к свету, то поворачивая медленно-медленно длинными пальцами и отыскивая нужный угол. Потом миссис Грэхем поставила чашку на стол так осторожно, словно боялась, что она рассыплется у нее в руке. Носогубные складки обозначились резче, брови сдвинулись в одну линию - она выглядела ошарашенной.
        - Ну, - произнесла она наконец, - картина на редкость странная.
        - Вот как? - Я все еще веселилась, но вместе с тем мне стало любопытно. - Неужели мне встретится таинственный брюнет или, чего доброго, предстоит переплыть океан?
        - Возможно. - Миссис Грэхем приняла мой иронический тон и говорила с легкой усмешкой. - А возможно, что и нет. Именно это и кажется мне странным, дорогая. Все в противоречиях. Вот этот свернутый листик сулит путешествие, но на нем лежит разорванный, который это перечеркивает. Незнакомцев будет даже несколько, причем один из них - ваш муж, если я правильно поняла положение листков.
        Мое шутливое настроение совсем улетучилось. Шесть лет мы с мужем провели в разлуке и только полгода вместе - он, разумеется, во многом продолжал оставаться для меня незнакомцем… Но каким образом это стало известно чайному листочку?
        Брови миссис Грэхем были все еще сдвинуты.
        - Разрешите мне взглянуть на вашу руку, милая, - попросила она.
        Рука, в которую она взяла мою, оказалась худой, но удивительно теплой. От склонившейся над моей ладонью аккуратно уложенной головы шел запах лаванды. Она разглядывала мою ладонь долго, время от времени проводя пальцем по какой-нибудь линии, словно изучала карту, на которой дороги упирались в болота или терялись в пустыне.
        - Ну что там? - не вытерпела я. - Неужели судьба моя столь ужасна, что о ней не стоит и говорить?
        Миссис Грэхем подняла глаза, полные лукавой насмешки, вгляделась в мое лицо, но не отпустила руку. Покачала головой, поджав губы.
        - Нет, моя дорогая, судьба ваша не написана у вас на ладони. Только ее семена. - Она по-птичьи склонила голову набок, о чем-то раздумывая. - Линии на вашей руке меняются. В иное время они могут стать совершенно другими, не такими, как сейчас.
        - Я об этом не знала. Я считала, что с ними рождаешься, и все. - Я с трудом подавила желание отобрать свою руку у миссис Грэхем. - В чем же тогда суть такого гадания?
        Я не хотела быть грубой, просто изучение моей руки показалось мне неуместным, особенно после гадания на чайных листьях. Миссис Грэхем неожиданно улыбнулась и свела мои пальцы над ладонью.
        - Видите ли, дорогая, линии на руке показывают, что вы за человек. Потому они и меняются - или должны меняться. У некоторых людей изменений не происходит, и они по-своему несчастны. Но их не так много. - Она сжала мой кулачок и похлопала по нему второй рукой. - Сомневаюсь, что вы относитесь к их числу. На вашей ладони много изменений, несмотря на ваш возраст. Но тут война сыграла свою роль.
        Последние слова она произнесла как бы про себя.
        Мне снова стало интересно, и я сама раскрыла ладонь.
        - И что же я из себя представляю, если судить по руке?
        Миссис Грэхем сделалась серьезной, но не взяла мою руку.
        - Не могу вам этого объяснить с точностью. Как ни странно, руки похожи одна на другую. Я вовсе не намерена утверждать, что, увидев и изучив одну, вы обретете знание. Но существуют, как бы вам сказать, определенные типы. - Миссис Грэхем опять улыбнулась на удивление обаятельной улыбкой, открыв два ряда безупречно белых искусственных зубов.
        - Ведь как работают гадалки? Я сама этим занимаюсь по престольным праздникам, то есть занималась до войны. Вероятно, теперь начну опять. Девица входит в шатер, а там сижу я в тюрбане с павлиньим пером, позаимствованным у мистера Доналдсона, и в изысканных восточных одеждах, иными словами, в желтом, как солнце, халате викария, сплошь разрисованном павлинами. Прикидываясь, что смотрю на ладонь, я на самом деле разглядываю девицу и вижу - разрез у нее на блузке чуть не до пупа, она благоухает дешевыми духами, а серьги свисают до самых плеч. Мне уже не нужно заглядывать в хрустальный шар, чтобы сообщить ей, что у нее будет ребенок к этому самому дню на следующий год. - В глазах у миссис Грэхем зажегся озорной огонек. - Хотя, если кольца на ладони нет, уместно будет сначала пообещать замужество.
        Я засмеялась, засмеялась и миссис Грэхем.
        - Значит, вы вообще не смотрите на ладони? - спросила я. - Разве только проверить, нет ли обручального кольца?
        Она удивилась.
        - Да нет, смотрю, конечно. Просто, как правило, заранее знаешь, что ты там найдешь. В общих чертах.
        Она бросила взгляд на мою открытую ладонь.
        - Но такой вязи я прежде не встречала. Зато у вас крупный большой палец. - Она слегка дотронулась до него, склонившись вперед. - Он сильно не поменяется. Это значит, что вы женщина упрямая, с собственным мнением - вас нелегко переубедить. Думаю, ваш муж говорил вам об этом. И еще кое о чем.
        Она показала на бугорок у основания большого пальца.
        - Что же это?
        - Это так называемый бугорок Венеры. - Она чопорно поджала тонкие губы, но их уголки ползли вверх. - На руке мужчины подобный бугорок означал бы, что мужчина этот чрезвычайно любвеобилен. С женщинами дело обстоит немного иначе. Как бы выразиться поделикатнее… сделать вам маленькое предсказание, что мужу вашему не нравится далеко уходить от супружеской постели.
        Совершенно неожиданно для меня она издала скабрезный смешок, и я покраснела.
        Пожилая экономка снова склонилась над моей ладонью, внимательно рассматривая ее и проводя пальцем по тем линиям, о которых она говорила.
        - Линия жизни четкая. Здоровье у вас отменное и останется таким. На линии жизни заметен разрыв, это значит, что она резко изменилась. Впрочем, это произошло со всеми нами, не так ли? Однако на вашей линии жизни гораздо больше отрезков, чем я привыкла видеть, она как бы вся составлена из кусочков, фрагментов. А линия брака, - она покачала головой, - раздваивается. В этом тоже нет ничего странного - два замужества.
        Моей первой реакцией на последний комментарий было возмущение, но я его тут же подавила. Тем не менее миссис Грэхем уловила мое недовольство и подняла глаза на меня. Я вдруг подумала, что она и в самом деле весьма проницательна. Успокаивая меня, она снова покачала седой головой.
        - Нет-нет, милочка, с вашим прекрасным мужем ничего худого не случится. Дело совсем не в том.
        Она слегка пожала мою руку.
        - Вам не грозит зачахнуть от одиночества и провести остаток жизни в трауре. Это всего лишь означает, что вы из тех, кто способен полюбить снова, если первая любовь уйдет.
        Она еще раз пригляделась к моей ладони и провела коротким ребристым ногтем по линии брака.
        - Большинство двойных линий обрывается, но на вашей вилка. - У нее на губах заиграла лукавая улыбка. - Надеюсь, вы не двумужница?
        Я рассмеялась:
        - Куда там! Времени не хватило бы.
        Я повернула руку таким образом, чтобы миссис Грэхем было видно ребро ладони.
        - Я слышала, будто маленькие черточки вот здесь показывают количество детей. Это правда? - спросила я как можно небрежнее - край моей ладони был удручающе гладок.
        Миссис Грэхем отмахнулась от этого предположения.
        - Ерунда! Линии здесь появляются уже после того, как вы родите парочку ребятишек. Предварительных указаний не бывает. Скорее на носу их обнаружите, чем на руке.
        - Правда?
        Я глупо обрадовалась и собралась было спросить, не означают ли глубокие линии у меня на запястье склонности к самоубийству, когда нас прервали.
        Преподобный Уэйкфилд вошел в кухню с пустыми чашками, поставил их на поднос и принялся шумно рыться в буфете, явно рассчитывая на помощь.
        Миссис Грэхем вскочила на ноги, готовая защитить свое святилище - кухню. Ловко отодвинув преподобного в сторону, она принялась нагружать поднос всем необходимым для продолжения чаепития в кабинете. Меня она тоже оттеснила с дороги.
        - Миссис Рэндолл, почему бы вам не вернуться в кабинет и не выпить еще чашечку чая вместе со мной и вашим мужем? Мы с ним сделали несколько поистине интересных открытий.
        Было очевидно, что, несмотря на внешнее хладнокровие, он на самом деле ликует при мысли о своем открытии не меньше, чем мальчуган, припрятавший в кармане жабу. Разумеется, я обязана была пойти и изучить счета капитана Джонатана Рэндолла от его прачки или сапожника, а также другие архиважные документы.
        Фрэнк настолько погрузился в изучение замызганных бумажек, что едва заметил мое появление в кабинете. Он весьма неохотно передал бумаги в пухлые ручки викария, встал у него за спиной и уставился через его плечо в текст, словно не мог оторваться от него ни на минуту.
        - Да? - заговорила я самым любезным тоном, коснувшись листков. - Да-а, очень, очень любопытно.
        На самом деле мне бы ни за что не удалось расшифровать эти выцветшие записи, сделанные неразборчивым почерком. На одном из документов, сохранившемся лучше других, сверху был изображен какой-то герб.
        - Герцог… кажется, герцог Сандрингем, верно? - спросила я, глядя на изображение лежащего леопарда с надписью под ним, более четкой и разборчивой, чем остальной текст.
        - Вот именно, - ликуя, подтвердил викарий. - Вымерший титул, как вам известно.
        Я этого не знала, но кивнула с видом знатока, демонстрируя свою сопричастность к моменту невероятного открытия. В таких случаях редко требуется нечто большее, нежели время от времени произносить: «В самом деле?» или: «Но это же просто потрясающе!» - и кивать.
        Они некоторое время спорили, кому достанется возможность посвятить меня в суть дела, и возможность эта, вернее, как выразился преподобный, высокая честь досталась викарию. Как выяснилось, весь шум поднялся по следующему поводу: пресловутый Черный Джек Рэндолл был не просто выдающимся офицером английской королевской армии, но доверенным - и тайным - агентом герцога Сандрингема.
        - Скорее всего, агент-провокатор, не так ли, доктор Рэндолл?
        Викарий изящно перебросил мяч Фрэнку, который его немедленно подхватил.
        - Да, пожалуй… Язык, конечно, весьма непрозрачный…
        - В самом деле? - вставила я.
        - Во всяком случае, можно не сомневаться, что Джонатану Рэндоллу была поручена миссия определенного характера: обнаружить якобитские симпатии среди наиболее известных фамилий в этом регионе Шотландии. Действовать так, чтобы тайные планы и склонности лэрдов и вождей кланов делались очевидными. Но тут есть одна странность. Разве самого Сандрингема не подозревали в связях с якобитами?
        Фрэнк повернулся к викарию, всем своим видом выражая недоумение. Лицо священника отразило это недоумение, будто зеркало, гладкий лысый лоб пошел волнами морщин.
        - О да, полагаю, вы правы. Подождите-ка, давайте заглянем в Камерона. - Он кинулся к книжной полке, уставленной кожаными корешками. - Он, без сомнений, упоминает о Сандрингеме.
        - Это просто невероятно, - пробормотала я, когда мое внимание привлекла огромная, занимавшая чуть ли не всю стену пробковая доска. На ней располагались самые разные вещи, главным образом бумаги: счета за газ, заметки, сделанные рукой викария, газетные вырезки, послания епархиального совета, вырванные из книг страницы. Но были там и некоторые мелкие предметы, например ключи, крышки от бутылок и, кажется, даже какие-то автомобильные запчасти, закрепленные при помощи гвоздей и клейкой ленты.
        Я лениво разглядывала это странное собрание, вполуха слушая дискуссию за спиной. (Герцог Сандрингем был-таки якобитом, решили они.) Но тут я заметила генеалогическое древо, прикрепленное четырьмя кнопками за уголки. Верхняя часть включала имена, относящиеся к началу семнадцатого столетия, но меня больше заинтересовало имя, написанное в самом низу: Роджер У. (Маккензи) Уэйкфилд.
        - Извините меня, - вмешалась я в финальную часть диспута о том, что держит в лапе леопард на гербе герцога - лилию или крокус. - Это древо вашего сына?
        - А? О да, да, конечно!
        Викарий, снова просияв, поспешил подойти ко мне. Он осторожно снял документ со стены и положил его на стол прямо передо мной.
        - Я не хочу, чтобы он забывал историю своей семьи, - объяснил он. - Генеалогия старинная, восходит к шестнадцатому веку.
        Пухлым указательным пальцем он провел линию снизу вверх почти с благоговением.
        - Я дал мальчику свое имя, это удобнее, поскольку он живет здесь, но не хотел, чтобы он забыл свое происхождение. Боюсь, что моей собственной семье в этом отношении нечем похвастаться.
        На лице викария появилось виноватое выражение.
        - Все больше викарии да помощники приходского священника, затесался для разнообразия один книготорговец, вот и все. Проследить историю семьи удалось примерно до тысяча семьсот шестьдесят второго года. Скудная информация, мало документов. - Он покачал головой, явно сокрушаясь о генеалогической беспечности своих предков.
        Мы очень поздно ушли от викария; он пообещал, что завтра первым делом отправит письма в город, чтобы с документов сняли копии. Большую часть пути до дома миссис Бэйрд Фрэнк что-то упоенно рассказывал о шпионах и якобитах, но в конце концов обратил внимание на то, что я почти ничего не говорю.
        - Что с тобой, любимая? - спросил он, нежно взяв меня за руку. - Тебе нездоровится?
        В голосе его звучало беспокойство пополам с надеждой.
        - Нет, я чувствую себя хорошо. Я просто подумала… - Я запнулась, вспомнив, что мы уже обсуждали эту проблему. - Я думала о Роджере.
        - О Роджере?
        Я нетерпеливо вздохнула.
        - Господи, Фрэнк! Ну как можно быть таким забывчивым? О Роджере, сыне преподобного Уэйкфилда.
        - Ах да, конечно, - отозвался Фрэнк рассеянно. - Милый ребенок. Ну и что с ним такое?
        - Да ничего… просто сейчас очень много таких детей. Я имею в виду - сирот.
        Теперь взгляд у Фрэнка был уже не отсутствующий, в лице проявилась резкость. Он покачал головой.
        - Нет, Клэр. Ты знаешь, я хочу ребенка, но я тебе говорил, как отношусь к усыновлению. Это… ну, в общем, я не смогу считать своим ребенка, которого… зачал не я. Это, наверное, смешно и даже эгоистично с моей стороны, но ничего не поделаешь. Может, со временем я изменю свою точку зрения, но сейчас…
        Некоторое время мы шли рядом несколько отчужденно. Потом Фрэнк вдруг повернулся ко мне и взял меня за руки.
        - Клэр, - заговорил он негромко и хрипловато, - я хочу нашего ребенка. Важнее тебя для меня нет ничего в мире. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, и в то же время хочу сохранить тебя для себя. Чужой ребенок, с которым у нас нет ничего общего, будет казаться мне пришельцем из иного мира, захватчиком, это для меня непереносимо. Зачать нашего ребенка, видеть, как он растет в тебе, как он придет в этот мир… это для меня значит даже больше, чем видеть в нем твое подобие… и мое тоже. Подлинная частица семьи.
        Глаза у него сделались большие и умоляющие.
        - Да, ты прав. Я поняла.
        Мне хотелось оставить эту тему, по крайней мере сейчас. Я пошла дальше по дороге, но Фрэнк догнал меня и обнял:
        - Клэр, я люблю тебя.
        Он произнес это с такой искренностью, что я невольно опустила голову ему на грудь, ощутив тепло его тела и силу обхвативших меня рук.
        - Я тоже люблю тебя.
        Мы немного постояли так на ветру, который задувал вдоль дороги. Внезапно Фрэнк откинулся назад и с улыбкой посмотрел на меня.
        - И потом, - шепотом проговорил он, ласково убирая волосы с моего лица, - мы могли бы над этим поработать, так ведь?
        - Разумеется, - улыбнулась и я.
        Он взял меня под руку и близко притянул к себе.
        - Сделаем еще попытку?
        - Конечно. Почему нет?
        Мы двинулись вместе по Джирисайд-роуд. И когда я увидела Бара Мор, пиктский камень на углу улицы, я вспомнила о других древних камнях.
        - Я совсем забыла! - воскликнула я. - Мне нужно показать тебе нечто экстраординарное.
        Фрэнк посмотрел на меня, сжав мою руку, и притянул ближе.
        - Я тоже, - сказал он, улыбаясь. - Ты свое чудо покажешь мне завтра.
        Но на следующее утро нам пришлось заниматься другими вещами. Я забыла, что мы запланировали поездку в Грейт-Глен, на озеро Лох-Несс.
        Дорога неблизкая, и мы выехали рано, до рассвета. Утро выдалось холодное, и после пробежки к ожидающей нас машине было так уютно укрыться пледом и почувствовать, как согреваются руки и ноги. Вместе с теплом пришла восхитительная дремота; я блаженно уснула, положив голову Фрэнку на плечо, последнее, что я видела до того, как мои веки сомкнулись, был темный силуэт головы водителя на фоне краснеющей зари.
        Мы добрались до места в начале десятого, нанятый Фрэнком гид ждал нас на берегу возле небольшого ялика.
        - Если вы не возражаете, сэр, я предложил бы небольшое путешествие по озеру до замка Уркхарт. Там мы перекусим, а потом двинемся дальше.
        Гид, очень серьезный низенький человек в потрепанной холщовой рубахе и саржевых брюках, аккуратно уложил корзинку с припасами под сиденье ялика и протянул мне крепкую загрубевшую ладонь, чтобы помочь сесть в лодку. Это был восхитительный день. Распускающаяся по обрывистым берегам весенняя зелень отражалась в покрытой мелкой рябью глади озера. Наш гид оказался знающим и красноречивым; по пути он рассказывал нам об островах, а также о замках и развалинах по берегам длинного узкого озера.
        - Вон он, замок Уркхарт, - указал гид на гладкую каменную стену, едва заметную за деревьями. - Вернее, то, что от него осталось. Он был проклят ведьмами Глена и пережил множество несчастий.
        Он рассказал нам историю Мэри Грант, дочери лэрда, владельца замка, и ее возлюбленного, поэта Доналда Донна, сына Макдоналда из Боунтина. Отец девушки запретил ей видеться с Доналдом, потому что последний угонял любую скотину, какая ему попадалась (гид заверил нас, что это была старинная и весьма почтенная профессия в горах Шотландии), но они продолжали встречаться тайком. Отцу это не понравилось; Доналда заманили на подставное свидание и схватили. Приговоренный к смерти, он умолял, чтобы его обезглавили как джентльмена, а не вешали как преступника. Ему пошли навстречу, и молодой человек положил голову на плаху, повторяя: «Дьявол заберет лэрда Гранта, а Доналд Донн не будет повешен». Легенда утверждает, что когда отрубленная голова скатилась с плахи, она заговорила и произнесла: «Мэри, подними мою голову».
        Я вздрогнула, и Фрэнк обнял меня за плечи.
        - Сохранился отрывок его стихотворения, - сказал он тихонько. - Вот послушай:
        Завтра буду я на холме, обезглавленный.
        Пожалеете ли вы невесту мою, убитую горем,
        Мою златокудрую Мэри с глазами бездонными?
        Я легонько сжала его руку.
        Истории шли одна за другой - о предательствах, убийствах и преступлениях, и теперь мне казалось, что озеро заслужило свою мрачную репутацию.
        - Что вы скажете о чудовище? - спросила я, вглядываясь в темные глубины. - Вполне подходящее местечко для какого-нибудь монстра.
        Наш гид пожал плечами и сплюнул в воду.
        - Озеро, конечно, таинственное, - ответил он. - О чудовище рассказывают разное. Ему будто бы приносили человеческие жертвы, даже маленьких детей якобы сбрасывали в воду в плетеных корзинках. - Он снова плюнул в воду. - Говорят, озеро это бездонное - в самом центре у него глубочайшая в Шотландии дыра. С другой стороны, - сощурил он глаза, - рассказывают, что несколько лет назад одна супружеская пара из Ланкашира ворвалась в полицейский участок в Инвермористоне с воплями о том, что они только что видели, как из озера вылезло чудовище и скрылось в папоротниках. Чудовище просто ужасное, покрытое рыжей шерстью, с огромными рогами, оно что-то жевало, и из пасти у него капала кровь.
        Гид поднял руку, предупреждая мой испуганный вскрик.
        - Послали констебля посмотреть, что там такое, он вернулся и подтвердил, что, за исключением крови, эти люди очень точно описали… - гид немного помедлил ради пущего эффекта, - шотландскую корову, которая жевала в зарослях папоротника свою жвачку.
        Мы проплыли вдоль берега почти половину озера и наконец причалили для позднего ланча. На берегу нас уже ждала машина, и мы двинулись назад через Глен, не встретив по пути ничего страшнее рыжей лисицы с мелкой добычей в зубах. Она очень удивилась, когда мы выскочили из-за поворота, и, отпрыгнув на обочину, быстро скрылась, легкая, как тень.
        Было уже очень поздно, когда мы вернулись, да еще задержались на крыльце, со смехом вспоминая события дня, пока Фрэнк искал ключ.
        Раздеваясь, чтобы лечь в постель, я вспомнила о хендже Крэг-на-Дун и рассказала о нем Фрэнку. Его усталость как рукой сняло.
        - Серьезно? И ты знаешь, где он находится? Это невероятно, Клэр!
        Он принялся рыться в своем чемодане.
        - Что ты там ищешь?
        - Будильник.
        - Зачем? - удивилась я.
        - Хочу встать вовремя, чтобы увидеть их.
        - Кого?
        - Ведьм.
        - Ведьм? Кто тебе сказал, что тут есть ведьмы?
        - Викарий, - ответил Фрэнк, явно радуясь этому неожиданному сочетанию. - Его экономка - одна из них.
        Я подумала о почтенной миссис Грэхем и расхохоталась.
        - Не говори ерунды!
        - Ну, не самые настоящие ведьмы, конечно. А вообще в Шотландии было полно ведьм, их сжигали на кострах вплоть до начала восемнадцатого века, но на самом деле то были женщины-друиды, так, наверное, правильнее их называть. Я не думаю, что теперь это выглядит как шабаш с чертями. Викарий утверждает, что это просто компания местных женщин, которые исполняют разные древние обряды. Он, разумеется, открыто этим не интересуется - из-за своего сана, но, как человек любознательный, не может это явление игнорировать. Он не знал, где совершаются церемонии, но если поблизости есть кромлех, то, скорее всего, именно там.
        Фрэнк потер руки в радостном предвкушении:
        - Какая удача!
        Подняться разок до рассвета ради разнообразия даже забавно. Но два дня подряд - это, извините, уже перебор.
        На сей раз ни теплого автомобиля, ни термосов. Сонная, я плелась вслед за Фрэнком вверх по склону, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу и то и дело ушибая пальцы о камни. Было зябко и туманно, я засунула руки поглубже в карманы кардигана.
        Еще один рывок к вершине - и хендж возник перед нами, камни едва виднелись в предрассветной мгле. Фрэнк остановился и замер в восхищении, в то время как я, задыхаясь, опустилась на первый же валун.
        - Прекрасно, - пробормотал Фрэнк, потом молча подошел к внешнему кольцу, и его фигура - силуэт в тумане - скрылась в густой тени, падающей от мегалитов.
        Они были и в самом деле прекрасны, но и немного угрожающи тоже. Я вздрогнула - совсем не от холода. Если те, кто их поставил, хотели, чтобы они производили впечатление, то они своего добились.
        Фрэнк очень скоро вернулся.
        - Пока никого, - прошептал он у меня над ухом, и я чуть не подпрыгнула от испуга. - Идем, я приглядел место, откуда будет удобно наблюдать.
        На востоке забрезжил свет - бледная серая полоса на горизонте, однако этого оказалось достаточно, чтобы я не спотыкалась, пока Фрэнк вел меня в укрытие под кустами ольхи недалеко от конца тропы. Там было тесновато, едва хватало места для двоих. Но отсюда хорошо было видно тропу и открывалась панорама на внутреннюю часть каменного круга примерно в двадцати футах от нас. Уже не в первый раз я задумывалась о том, чем же занимался Фрэнк во время войны. Он был прекрасно подготовлен к тому, чтобы совершенно бесшумно передвигаться в темноте.
        Я совсем не выспалась и хотела только одного - свернуться под каким-нибудь симпатичным кустом и заснуть. Однако места для этого не хватало, и я продолжала стоять, вглядываясь в полутьму в ожидании ведьм. Спину покалывало, ноги болели, но, наверное, это скоро пройдет. Полоска на горизонте из серой сделалась розовой - стало быть, до рассвета осталось не больше получаса.
        Первая из них появилась почти так же тихо, как Фрэнк. Только слабый хруст гравия под ногами - и в тумане проступила аккуратно причесанная седая голова. Миссис Грэхем. Значит, это правда. Экономка была одета в твидовое платье и шерстяное пальто, под мышкой она держала белый сверток. Неслышно, словно призрак, она скрылась за одним из больших камней.
        Остальные появились вскоре после нее, они приходили по одной, по двое и даже по трое, шли, перешептываясь и хихикая, по тропе, но мгновенно умолкали, как только оказывались наверху.
        Некоторых я узнала. Например, миссис Бьюкенен с почты; ее белокурые волосы были недавно завиты и источали сильный аромат «Вечера в Париже». Я подавила смех. Ничего себе друиды!
        Их оказалось пятнадцать, исключительно женщины, в возрасте от шестидесяти, как миссис Грэхем, до двадцати с небольшим, как женщина, которую я недавно видела с детской коляской у магазина. Все они были одеты для прогулки, и у каждой под мышкой - белый сверток. Почти не разговаривая, они скрывались кто за каменным столбом, кто в кустах и появлялись с пустыми руками, облаченные в белое. Когда одна из них прошла вблизи нашего укрытия, я уловила запах хозяйственного мыла и сообразила, что их одеяния - всего-навсего простыни, обернутые на манер туники и закрепленные на плече.
        Выстроившись друг за другом по возрасту - младшие за старшими, - они обошли внешний круг камней и остановились в ожидании. Свет на востоке разгорался все ярче.
        Едва только солнце поднялось над горизонтом, строй женщин пришел в движение - они медленно вошли в зазор между двумя камнями. Предводительница провела их прямо к центру, а потом они вслед за ней начали все тем же плавным шагом кругами обходить хендж, словно лебеди. Предводительница внезапно остановилась и повернула к центру. Здесь она встала, подняв руки и повернув лицо в сторону восточных камней. Высоким голосом она произнесла какие-то слова, не слишком громко, но так, чтобы ее слышали все участницы. Туман еще не рассеялся, он отражал звуки, и казалось, что они доносятся отовсюду, идут из самих камней. Не только эхо повторяло слова, но и танцовщицы - потому что участницы процессии теперь начали танцевать. Они протягивали друг к другу руки, не соприкасаясь пальцами, и двигались по кругу, притопывая и слегка покачиваясь. Но вот круг танцующих разделился на две части. Семь женщин пошли по часовой стрелке, остальные - против нее. Два полукруга то пересекались, то образовывали целый круг, то снова два полукружия. А предводительница все стояла в центре и повторяла полный невыразимой печали клич на
языке, который давно уже умер.
        Они должны были казаться смешными, и, вероятно, так оно и было. Сборище женщин, обернутых простынями, большинство из них полные и не слишком гибкие, все ходят кругами по вершине холма. Но от звуков их унылой песни волосы у меня на затылке встали дыбом.
        Они остановились, образовав два полукруга, между которыми пролегла дорожка, и подняли лица к солнцу. Оно висело над горизонтом, и первые лучи, пройдя между двумя восточными камнями, упали на разделявшую полукружия дорожку и дальше - на камень на противоположной стороне хенджа.
        Танцующие на мгновение замерли в тени по обе стороны от полосы света. Затем миссис Грэхем что-то произнесла все на том же непонятном языке, но уже обычным голосом. Она повернулась и пошла по солнечной тропе - спина прямая, седые волосы блестят на свету. Остальные без единого звука последовали за ней. Одна за другой они прошли сквозь отверстие в главном камне и молча исчезли. Из своего укрытия в зарослях ольхи мы наблюдали, как женщины переоделись и, смеясь и болтая, начали спускаться с холма, по-видимому, приглашенные на чашечку кофе в дом викария.
        - Господи! - Я распрямилась, чтобы избавиться от боли в ногах и спине. - Ну и зрелище!
        - Восхитительное! - с восторгом отозвался Фрэнк. - Ни за какие сокровища мира не хотел бы его пропустить!
        Он змеей выскользнул из укрытия, предоставив мне выбираться самостоятельно, пока он на манер полицейской собаки, опустив нос к земле, обследовал внутреннюю часть хенджа.
        - Что ты там ищешь? - спросила я, с некоторой опаской вступая в круг.
        Но день уже наступил, и камни, все еще величественные, утратили значительную часть своей таинственной мрачности.
        - Пометки, знаки, - ответил он, ползая по дерну на четвереньках и что-то высматривая. - Откуда они знают, где начинать и где останавливаться?
        - Хороший вопрос. Я ничего не вижу, - сказала я, но, опустив глаза, заметила очень интересное растение у основания одного из столбов.
        Миозотис? Нет, вряд ли; у этих голубых цветков глубоко скрытые оранжевые серединки. Я потянулась за цветком, но тут Фрэнк, у которого слух был острее моего, выпрямился и схватил меня за руку. Он поспешно утащил меня из внутреннего круга буквально за секунду до того, как в него вошла с противоположной стороны одна из танцовщиц.
        То была мисс Грант, маленькая пухлая женщина, чья профессия - она торговала пирожными и сладостями в собственном магазинчике на Хай-стрит - вполне соответствовала типу фигуры. Она близоруко осмотрелась, потом нашарила в кармане очки и водрузила их на нос; обойдя весь круг, она наконец подняла с земли крупную заколку для волос, за которой вернулась сюда. Она прицепила ее к своим густым блестящим волосам, но возвращаться к делам не спешила. Уселась на валун, по-свойски оперлась спиной на одного из каменных гигантов и лениво закурила.
        Фрэнк испустил вздох отчаяния.
        - Ладно, - сказал он, смирившись с неизбежным, - нам лучше уйти. Судя по ее виду, она может просидеть здесь все утро. К тому же я не обнаружил никаких знаков.
        - Мы могли бы вернуться сюда позже, - предложила я: меня очень заинтересовало растение с голубыми цветами.
        - Разумеется, - откликнулся Фрэнк.
        Но он уже потерял интерес к изучению хенджа, его занимали только подробности подсмотренной церемонии. Он решительно увлек меня к спуску с холма и по дороге настоятельно требовал, чтобы я как можно точнее припомнила слова и движения, которые мы только что наблюдали.
        - Норвежские, - с удовлетворением заключил он. - Корни слов древненорвежские, я почти уверен. Но танец… - Он задумчиво покачал головой. - Танец куда старше. Скорее всего, он восходит к ритуальным танцам викингов.
        Он строго сдвинул брови, словно я с ним спорила.
        - Но это движение по двойным линиям, оно… напоминает… изображения на керамике из Бикер Фолка, но, с другой стороны… хм…
        Фрэнк погрузился в типичный для него научный транс, то и дело что-то невразумительно бормоча себе под нос. Вышел из этого состояния он только у самого подножия склона, споткнувшись о какой-то предмет. Он взмахнул руками и с криком покатился вниз, в заросли прошлогоднего бурьяна.
        Я помчалась следом, но нашла его уже сидящим среди трепещущих на ветру стеблей.
        - Ты в порядке? - спросила я на всякий случай, хотя было ясно, что он не пострадал.
        - Думаю, да. - Он рассеянно отвел со лба темную прядь. - На что это я налетел?
        - Вот на что. - Я показала ему пустую банку из-под сардин. - Опасности цивилизации.
        - А-а. - Фрэнк взял у меня банку, заглянул внутрь и бросил ее через плечо. - Жаль, что она пустая. После нашей экскурсии я голоден как волк. Может, посмотрим, что нам завернула миссис Бэйрд в качестве раннего завтрака?
        - Можно, - согласилась я, приглаживая ему волосы. - А с другой стороны, мы могли бы оставить припасы для раннего ланча.
        И я посмотрела ему прямо в глаза.
        - А-а, - протянул он, однако уже совершенно другим тоном.
        Медленно он провел пальцами по моей руке, коснулся шеи и легонько потянул мочку уха.
        - Могли бы, - сказал он.
        - Если ты не очень голоден.
        Другой рукой он обнял меня сзади и мягко притянул к себе, пальцы его скользили все ниже и ниже. Приоткрыв губы, он прильнул к вырезу моего платья, и я ощутила на груди его теплое дыхание.
        Он осторожно увлек меня на траву: пушистые кисточки сухой пшеницы словно парили в воздухе вокруг его головы. Наклонившись, он поцеловал меня нежно и продолжал целовать, пока расстегивал пуговицы на платье, одну за другой, с промежутками, во время которых успевал просунуть руку под платье и коснуться моих напряженных сосков. Так он расстегнул платье до пояса и снова сказал «а-а», но на этот раз голос у него был хриплым.
        - Словно белый бархат, - прошептал он.
        Волосы опять упали ему на лицо, но он не стал откидывать их. Одним движением большого пальца Фрэнк расстегнул бюстгальтер и начал ласкать мои груди. Потом он откинулся назад, накрыл их ладонями и свел вместе, а затем медленно заскользил в обратном направлении, очерчивая пальцами линию ребер, пока я не застонала и не подалась к нему всем телом. Он прижал свои губы к моим и обнял меня так, что наши бедра сошлись. Фрэнк повернул голову, поцеловал мою шею и прикусил мочку уха. Рука его опускалась все ниже и ниже - и вдруг замерла как бы в изумлении. Еще одно движение - и Фрэнк поднял голову, взглянув на меня с удивленной улыбкой.
        - Ой, что же это значит? - дурашливо, изображая деревенский говор, спросил он. - Где же все?
        - Просто готовлюсь заранее, - ответила я с деловым видом. - Медсестры должны предвидеть разные ситуации. Так нас учили.
        - Честное слово, Клэр, - пробормотал он, запуская руку под юбку… вверх по бедру, к мягкой, незащищенной коже между ног, - ты самая пугающе практичная особа из всех, кого я знал.
        Фрэнк подошел ко мне сзади, когда я сидела в гостиной с большой раскрытой книгой на коленях.
        - Что ты делаешь? - спросил он. Его руки опустились мне на плечи.
        - Ищу одно растение, - ответила я, закрывая книгу, но заложив пальцем нужную страницу. - Я его видела возле камней на хендже. Гляди…
        Я снова открыла книгу.
        - Оно может относиться к семейству Campanulaceae или к Gentianaceae, к Polemoniaceae, Boraginaceae… чем-то похоже на незабудки, но и на разновидность вот этого растения, Anemone patens.
        Я показала на цветную иллюстрацию с изображением сон-травы.
        - Я не думаю, что это какая-нибудь генциана, лепестки недостаточно круглые, но…
        - Ну хорошо, - перебил меня Фрэнк, - а почему бы не вернуться туда и не взять образец? Мистер Крук наверняка не откажется одолжить тебе свою колымагу… или нет, погоди, у меня есть идея получше. Попроси у миссис Бэйрд машину, это куда безопаснее. От дороги до подножия холма идти недалеко.
        - А потом всего тысяча ярдов вверх, - сказала я. - Почему ты так заинтересовался моим растением?
        Я повернулась, чтобы посмотреть на него. Свет лампы образовал золотой нимб у него над головой, точно как у святых на средневековых иконах.
        - Меня интересует совсем не растение, - ответил Фрэнк. - Если ты туда поднимешься, я хотел бы, чтобы ты хорошенько осмотрела каменный круг снаружи.
        - Хорошо, - покорно согласилась я. - Но зачем?
        - Следы от огня, - сказал он. - Во всех работах о Празднике костров, какие мне встречались, огонь упоминается как обязательная часть ритуала. Но женщины, за которыми мы наблюдали утром, огня не разжигали. Может, они жгли костры накануне, а наутро пришли исполнить танец. Раньше костры разжигали пастухи. Внутри круга я не обнаружил следов, но, поскольку мы спешили, внешнюю сторону я не успел проверить.
        - Хорошо, - повторила я и зевнула: два ранних пробуждения не прошли бесследно.
        Я закрыла книгу и встала.
        - Но предупреждаю, что раньше девяти я не поднимусь.
        Я добралась до каменного круга к одиннадцати на следующий день. Накрапывал дождь, и я промокла, потому что не сообразила захватить с собой дождевик. Быстро осмотрев хендж с внешней стороны, я не нашла следов костра; если они и были, то кто-то позаботился о том, чтобы все убрать.
        Найти растение оказалось проще. Я помнила место, где видела его, - у основания самого высокого каменного столба. Отделив несколько побегов, я завернула их в носовой платок. Тяжелые гербарные сетки я оставила в машине и собиралась уложить растение уже внизу.
        Самый высокий каменный столб хенджа был разделен по вертикали на две половины, два массивных блока. Видимо, это было сделано целенаправленно. Поверхность блоков выглядела абсолютно идентичной, однако их разделяло около трех футов.
        Откуда-то поблизости донесся глухой рокот или гудение. Я подумала, что в каменной расселине поселился пчелиный рой, и, намереваясь заглянуть в пролет между блоками, оперлась о камень рукой.
        Камень закричал.
        Я попятилась так резко, что не удержалась на ногах и больно упала на короткую весеннюю траву. Вся потная, я уставилась на камень.
        Никогда я не слышала подобных звуков от живых существ. Описать его невозможно - разве что если представить, как мог бы кричать камень. Это было ужасно.
        Другие камни тоже начали кричать. То был шум битвы, вопли раненых, ржание падающих лошадей.
        Я затрясла головой, чтобы прогнать наваждение, но шум не прекращался. Я вскочила на ноги и, спотыкаясь, кинулась к выходу из круга. Звуки казались вездесущими, от них ныли зубы и кружилась голова. У меня потемнело в глазах.
        Я не могу сказать, сознательно ли я бросилась к просвету между двумя половинами главного камня, или это вышло само собой из-за моих хаотичных метаний.
        Однажды во время ночной поездки я заснула на пассажирском сиденье автомобиля, рокот двигателя и скорость создавали иллюзию приятной невесомости. Водитель слишком разогнался на мосту и потерял управление. Я резко пробудилась, когда в мой сон ворвался ослепительный свет фар, и испытала тошнотворное чувство от падения. Этот внезапный переход из одного состояния в другое можно сравнить с тем, что происходило теперь, но за очень короткий отрезок времени.
        Поле зрения внезапно сузилось до единственного темного пятна, а потом я оказалась посреди пустоты. Будто вокруг меня закрутился смерч и затянул меня внутрь… Невозможно передать ощущение полной гибели, полного растворения, меня сильно ударило обо что-то, чего как будто даже не существовало.
        Однако парадокс в том, что никакого движения не произошло, ничего не случилось, но я отчего-то испытывала стихийный ужас и перестала понимать, кто я и где нахожусь. Я была посреди хаоса, и никакая сила, физическая или духовная, не могла ему противостоять.
        Не знаю, потеряла ли я сознание, но определенно некоторое время пребывала в ступоре. Я проснулась, если можно так выразиться, споткнувшись о камень у подножия холма, кое-как съехала на ногах оставшиеся несколько футов и растянулась на траве.
        Мне было плохо, кружилась голова. С трудом я доползла до молодых дубков поблизости и прислонилась к одному из них, чтобы прийти в себя. Где-то неподалеку раздавались крики, смутно напоминающие звуки, которые я слышала на холме. Но они утратили нечеловеческий оттенок; теперь это были обычные голоса ругающихся людей, и я повернулась в ту сторону.
        Глава 3
        Человек в лесу
        Мужчины были на некотором отдалении, когда я их увидела. Двое или трое в килтах, они неслись, словно дьяволы, по небольшой поляне. Доносился странный шум, в котором я, к своему удивлению, узнала грохот ружейных выстрелов.
        Я была совершенно уверена, что у меня галлюцинации, когда вслед за ружейными залпами появилось пять или шесть человек в красных мундирах и бриджах; они размахивали мушкетами. Я уставилась на них, потом подняла руку и расправила два пальца перед глазами. Два пальца - все правильно. Никаких нарушений зрения. Я осторожно втянула носом воздух. Сильный, по-весеннему острый запах свежих листьев и слабый - клевера у меня под ногами. Никаких дефектов обоняния.
        Я пощупала голову. Никаких неприятных ощущений. Контузии вроде бы нет. Пульс немного учащенный, но ровный.
        Шум и крики внезапно сменились топотом копыт; прямо на меня мчались наездники - шотландцы в килтах, выкрикивающие что-то на гэльском. Я метнулась на обочину как молния - значит, физически я не пострадала, каким бы ни было мое психическое состояние.
        Но тут один из красных мундиров упал с лошади усилиями пронесшегося мимо шотландца и, вскочив на ноги, театральным жестом погрозил кулаком вслед противникам. И я поняла. Конечно же! Кино! Я даже головой тряхнула от осознания своей несообразительности. Они снимают какую-то историческую драму, вот и все. Что-нибудь в духе «Принца Чарли в зарослях вереска».
        Так. Независимо от художественной ценности этого шедевра съемочная группа вряд ли оценит курьез моего появления в кадре. Я отступила в заросли, намереваясь обойти поляну кругом и выйти к дороге, где меня ждала машина. Идти оказалось труднее, чем я предполагала. Лес был молодой, но с густым подлеском, платье то и дело цеплялось за кусты. Я пробиралась между тонких дубков, вытаскивая подол из цепких лапок-веток куманики.
        Если бы он был змеей, я бы на него наступила. Он стоял среди деревьев безмолвно и недвижно, словно сам стал деревом, и я заметила его только тогда, когда он схватил меня за руку.
        Ладонью второй руки он стремительно зажал мне рот и утянул в заросли, чем вызвал у меня панику. Кем бы ни был этот похититель, ростом он оказался лишь немного выше меня, но определенно был в разы сильнее. Я ощутила слабый цветочный аромат, кажется, пахло лавандой, и запах этот смешивался с бьющим в нос запахом пота. Ветки сомкнулись за нашими спинами, и, пока он тащил меня по тропинке, я обратила внимание на то, что рука, обхватившая мою талию, выглядела знакомой.
        Я дернула головой и сбросила его руку с лица.
        - Фрэнк! Ради всего святого, что это за бредовая игра?
        Меня раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, я была рада, что Фрэнк тоже здесь, а с другой - эта дикая шутка приводила меня в исступление. Оглушенная происшествием в хендже, я совершенно не была расположена так развлекаться. Он отпустил меня, но едва я к нему повернулась, как поняла, что что-то не сходится. Дело было даже не в запахе, отличие казалось фундаментальным. Я остолбенела, волосы на затылке зашевелились от ужаса.
        - Ты не Фрэнк, - прошептала я.
        - Вовсе нет, - подтвердил он, наблюдая за мной с любопытством. - Правда, у меня есть кузен с таким именем, но сомневаюсь, чтобы вы могли нас спутать, потому что между нами нет никакого внешнего сходства, мадам.
        Как бы там ни выглядел его кузен, сам он вполне мог сойти за брата Фрэнка. То же стройное и худощавое сложение, четкие линии скул, словно вытесанное из мрамора лицо; прямые брови, широко расставленные карие глаза, темные волосы.
        Но у этого человека волосы были длиннее и стянуты на затылке кожаным шнурком. Лицо казалось темным и обветренным, словно у цыгана, что месяцами подставлял кожу солнцу и ветрам, этот загар ничуть не напоминал тот легкий золотистый оттенок, который приобрел Фрэнк в Шотландии.
        - Но кто же вы? - не удержалась я от вопроса.
        У Фрэнка было много родни, но мне казалось, что я хорошо знаю всю английскую ветвь семьи. И среди них не было никого, похожего на этого человека. И конечно, Фрэнк рассказал бы мне о любом близком родственнике, живущем в горной Шотландии. И не просто упомянул бы, но настоял бы на визите с ворохом блокнотов и заметок для выяснения новых пикантных фактов из жизни небезызвестного Черного Джека Рэндолла.
        В ответ на мой вопрос незнакомец поднял брови:
        - Кто я? Я мог бы задать вам тот же вопрос, мадам, и повод у меня куда серьезнее.
        Он окинул меня неторопливым взглядом с головы до ног; глаза его нагло и оценивающе обследовали мою фигуру в ситцевом платье и с особым вниманием - мои ноги. Я не вполне поняла смысл этого взгляда, но ужасно разнервничалась, отступила пару шагов и ударилась спиной о древесный ствол.
        Он отвел от меня глаза и тем самым словно бы освободил. Я облегченно вздохнула, хотя до той минуты не осознавала, что невольно задерживаю дыхание.
        Незнакомец повернулся, чтобы подхватить свой мундир, переброшенный через нижнюю ветку молодого дуба. Отряхнув его от приставших листьев, он начал его натягивать.
        Я опять задышала с трудом, потому что он снова посмотрел на меня. Мундир у него был ярко-алый, сидел как влитой и был застегнут наглухо. На рукавах отвороты из буйволиной кожи шириной не меньше шести дюймов, на одном из эполетов мерцает небольшое кольцо из золотого шнура. Драгунская форма, причем офицерская. Меня осенило: он, конечно же, актер, из той компании, что я видела на другом конце дубовой рощи. Однако кортик, пристегнутый к поясу, казался куда более реальным, нежели те, какие могли бы быть у актеров.
        Я покрепче прижалась спиной к стволу дерева и почувствовала себя увереннее. Скрестила руки на груди, обозначая оборону.
        - Да кто же вы, черт вас побери, такой?
        Вопрос прозвучал столь вызывающе и грубо, что я сама испугалась.
        Он будто и не слышал, продолжая застегивать мундир. Закончив, он повернулся ко мне и шутливо поклонился, прижав руку к груди.
        - Я, мадам, Джонатан Рэндолл, эсквайр, капитан его величества восьмого драгунского полка. К вашим услугам.
        Я сорвалась с места и пустилась бежать. Задыхаясь, я продиралась сквозь заросли дуба и ольхи, не обращая внимания на куманику, крапиву, трухлявые стволы - одним словом, ни на какие препятствия у себя на пути. Я слышала крик где-то позади, но была слишком напугана, чтобы определить местонахождение источника.
        Я бежала вслепую; ветки царапали лицо и руки, я то и дело спотыкалась или оступалась на неровной земле. В голове было пусто, я хотела лишь одного - убежать от этого человека.
        Что-то тяжелое ударило меня по спине, я ничком повалилась на землю, растянувшись во весь рост и едва не потеряв сознание. Меня грубо перевернули на спину, и капитан Джонатан Рэндолл встал возле меня на колени. Он дышал тяжело и во время погони потерял свой меч. Растрепанный и грязный, он казался еще и раздраженным.
        - Какого дьявола вы кинулись убегать от меня? - спросил он.
        Прядь густых темных волос упала на лоб, перечеркнув бровь, и это сделало его невероятно похожим на Фрэнка. Он наклонился и схватил меня за руки. Все еще задыхаясь, я попыталась освободиться, но добилась только того, что он повалился на меня. Рэндолл потерял равновесие и всей тяжестью придавил меня к земле. От удивления он, однако, перестал злиться.
        - Ах вот оно что! - произнес он с насмешкой. - Был бы рад оказать тебе эту любезность, дорогуша, но ты выбрала весьма неудачный момент.
        Мои бедра плотно прижимались к земле, в поясницу врезался острый камешек. Я попыталась переменить положение, но он еще сильнее налег на меня и обеими руками нажал на мои плечи. Я открыла рот, чтобы возмутиться, но успела только выговорить: «Что вы себе…», потому что он наклонился и поцеловал меня, оборвав гневную тираду на полуслове. Он просунул язык мне в рот и бесстыдно ворочал им внутри. Он прервал это занятие так же внезапно, как начал, и, откинувшись назад, потрепал меня по щеке.
        - Неплохо, дорогуша. Может быть, попозже я выделю часок и займусь тобой как следует.
        К этому времени я уже отдышалась и незамедлительно воспользовалась этим. Заорала что было сил прямо ему в ухо, и он отпрянул в сторону, словно я сунула туда раскаленную проволоку. Я успела следом врезать коленом в низ живота; он откатился в сторону и скорчился на рыхлой земле.
        Я вскочила на ноги, но он уже оправился от удара и стоял неподалеку. Я дико озиралась по сторонам - чтобы понять, в какую сторону бежать, но мы оказались, как я обнаружила только теперь, у подножия одной из часто встречающихся в Шотландии отвесных гранитных скал - они вздымаются ввысь, точно башни, прямо из земли. Рэндолл нагнал меня в том месте, где в каменной глыбе была выемка, нечто вроде неглубокой пещеры. Он загородил выход, упершись обеими руками в края арки, и посмотрел на меня с выражением злости и любопытства на красивом загорелом лице.
        - С кем ты была? - спросил он. - Кто такой Фрэнк? Среди моих однополчан нет человека с таким именем. Может, он живет по соседству, а?
        Он насмешливо улыбнулся.
        - От твоей кожи навозом не несет, значит, ты была не с крестьянином или арендатором. Да и на вид ты подороже, чем может позволить себе местный фермер.
        Я сжала кулаки и выпятила подбородок. О чем бы ни болтал этот придурок, ко мне это не имеет отношения.
        - Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, и буду очень вам признательна, если вы сейчас же выпустите меня отсюда, - заговорила я самым строгим тоном медсестры.
        В свое время этот тон действовал безотказно на чрезмерно навязчивых санитаров и молодых интернов, но капитана Рэндолла он лишь позабавил.
        Я изо всех сил старалась подавить страх и растерянность, которые трепыхались у меня в груди, словно перепуганные куры.
        Рэндолл медленно покачал головой, внимательно изучая меня взглядом.
        - Не сейчас, дорогуша, только не сейчас. Я спрашиваю себя, - произнес он спокойно и уверенно, - почему эта шлюха в одной нижней рубашке и к тому же не сняла туфель. И туфель недурных, - добавил он, поглядев на мои кожаные мокасины.
        - Что?! - возопила я.
        Мое восклицание он пропустил мимо ушей. Посмотрев еще раз мне в лицо, он сделал шаг вперед и взял меня за подбородок. Я схватила его руку и попыталась освободиться.
        - Отпустите сейчас же! - крикнула я.
        Пальцы у него были сильные, как сталь. Не обращая внимания на мои попытки освободиться, он повернул мое лицо в сторону так, чтобы на него падал меркнущий весенний свет.
        - Готов поклясться, это кожа леди, - пробормотал он себе под нос.
        Он наклонился вперед и втянул воздух.
        - От волос пахнет французским одеколоном.
        Он убрал руку, и я возмущенно вытерла подбородок, мне хотелось уничтожить следы его пальцев.
        - Все это могло быть оплачено из кошелька твоего хозяина, - рассуждал он. - Но речь… ты и говоришь как леди.
        - Премного благодарна! - прошипела я. - Прочь! Меня ждет муж, и если я не вернусь через десять минут, он станет меня искать.
        - О, ваш супруг? - Издевательское выражение подчеркнутой вежливости на его лице слегка померкло, но не исчезло полностью. - А как его имя, скажите, пожалуйста? Где он? И почему он позволяет своей жене бродить по лесу полуголой?
        Я все время старалась выключить ту часть сознания, которая билась над решением внезапно возникших загадок. Теперь мне не давала покоя мысль, что фамилия у этого человека точно такая же, как у Фрэнка, и это делало мое положение еще более запутанным и тревожным. Не удостоив Рэндолла ответом, я попыталась обойти его. Он преградил мне дорогу мускулистой рукой, а другую протянул ко мне.
        Откуда-то сверху послышался странный свистящий шум, и мимо меня пролетело что-то темное. Раздался глухой удар. Капитан Рэндолл оказался лежащим на земле под тяжелой массой, похожей на ворох из старого и рваного пледа. Из недр этой массы поднялся смуглый тяжелый кулак и тотчас опустился, нанеся мощный удар. Ноги капитана в высоких блестящих коричневых сапогах дернулись и замерли.
        Очнувшись от потрясения, я обнаружила, что смотрю кому-то в глаза - черные и пронзительные. Сильная рука, столь своевременно прекратившая домогательства капитана, крепко взяла меня за предплечье.
        - А вы еще кто такой, черт возьми? - изумленно проговорила я.
        Мой спаситель, если его можно было так называть, оказался на несколько дюймов ниже меня ростом и худощав, но руки отличались развитой мускулатурой, да и вся фигура выглядела необычайно подвижной и спортивной. Лицо некрасивое, рябое, низкие брови и узкие губы.
        - Сюда, - произнес он и потянул меня за собой. Оглушенная происходящим, я, не сопротивляясь, последовала за ним.
        Мой новый спутник стремительно прокладывал путь через ольшаник, потом обогнул большой валун, и мы вышли на тропу. Проторенная сквозь заросли дрока и вереска, она вилась такими зигзагами, что дальше шести футов ничего не было видно, и круто шла в гору к вершине холма.
        Я стала дышать ровнее и собралась с мыслями не раньше, чем мы достигли вершины; когда мы начали осторожно спускаться с противоположной стороны, я решилась спросить, куда мы идем. Не получив ответа, я повторила вопрос громче.
        К моему удивлению, спутник повернулся ко мне с перекошенным лицом и резко столкнул меня с тропы в чащу. Я собралась было запротестовать, но он закрыл мне рот ладонью, повалил на землю и сам упал на меня.
        Ну уж нет! Я начала отчаянно сопротивляться и извиваться под ним, но тут услышала то, что, очевидно, первым уловил мой новый знакомец. Громкие голоса, топот ног и хлюпанье грязи. Голоса принадлежали англичанам, то есть я хочу сказать, что их обладатели переговаривались на английском. Я все еще отчаянно старалась высвободиться. Вонзив зубы в ладонь придавившего меня к земле человека, я успела лишь почувствовать, что он не так давно ел соленую сельдь руками, потом что-то ударило меня по затылку, и все поглотила темнота.
        Каменный коттедж возник из ночного тумана как-то неожиданно. Ставни были плотно закрыты, пропуская наружу только тонкие ниточки света. Я понятия не имела, сколько времени находилась без сознания, и, разумеется, не могла определить, как далеко мы уехали от Крэг-на-Дун или от Инвернесса. Уехали - потому что мы сидели в седле на лошади. Захвативший меня в плен спаситель устроил меня перед собой, привязав руки к передней луке седла. Но ехали мы по бездорожью, так что продвигались небыстро.
        Я подумала, что в отключке пробыла недолго: никаких симптомов сотрясения или других последствий удара, разве что затылок немного ныл в том месте, по которому меня ударили. Мой похититель оказался человеком немногословным, на мои вопросы, возмущенные восклицания и ядовитые замечания он отвечал типичным шотландским междометием, которое фонетически можно было бы передать как «ммхм». Если бы у меня и были сомнения по поводу его национальной принадлежности, то одного этого звука было бы достаточно, чтобы его устранить.
        Глаза постепенно привыкали к темноте, пока лошадь, спотыкаясь, брела между камней и зарослей дрока, поэтому, зайдя из полного мрака в комнату, как мне вначале показалось, ярко освещенную, я была почти ослеплена. Но первое впечатление быстро рассеялось, и я поняла, что в комнате из источников света только горящий очаг и несколько свечей в потускневших подсвечниках; впрочем, потом я заметила невероятно старомодную масляную лампу.
        - Кого это ты привел, Мурта?
        Мой узколицый похититель вытянул меня за руку поближе к свету.
        - Английскую девку, Дугал, судя по ее говору.
        В комнате находилось несколько мужчин, и все они разглядывали меня, кто с любопытством, а кто довольно плотоядно. Мое платье было порвано в нескольких местах в результате вечерних авантюр, создать иллюзию благопристойности было невозможно. Сквозь дыру в верхней части лифа я увидела обнаженную грудь; уверена, мужчины тоже ее заметили. Я не стала зажимать рукой ткань - это привлекло бы больше внимания; вместо этого повернулась наугад к одному из мужчин и с вызовом посмотрела ему в глаза, надеясь тем самым отвлечь внимание от своего внешнего вида.
        - Англичанка она или нет, но вполне хорошенькая, - сказал этот человек, толстый и весь лоснящийся.
        Он сидел возле очага, держа в руке кусок хлеба, с которым не пожелал расстаться, даже когда встал и подошел ко мне. Тыльной стороной ладони он взял меня за подбородок, а потом откинул назад волосы с лица. Хлебные крошки посыпались мне за шиворот. Остальные мужчины тоже столпились вокруг, сплошные пледы и бороды, от них несло потом и перегаром. Только теперь я заметила, что все они в килтах - необычно даже для этой части Шотландии. Может, я попала на собрание клана или полковую вечеринку?
        - Не стесняйтесь, барышня.
        Эти слова произнес крупный чернобородый мужчина, сидящий за столом у окна.
        Жестом он поманил меня к себе. Судя по виду, он тут был главным. Мужчины неохотно расступились, пропуская Мурту, который повел меня вперед по праву добытчика.
        Чернобородый оглядел меня спокойно и бесстрастно. Он был недурен собой и нельзя сказать что недружелюбен. Однако меж бровей залегли суровые морщины; такому не захочется перечить.
        - Как вас зовут, барышня?
        Для человека такой внешности голос у него оказался неожиданно высокий - не глубокий бас, который я ожидала услышать при взгляде на его широкую грудь.
        - Клэр… Клэр Бошан, - ответила я, решив на всякий случай назвать девичью фамилию.
        Если они рассчитывают на выкуп, не стоит облегчать им задачу и называть имя, которое приведет их к Фрэнку. И вообще не стоило сообщать этой подозрительной шайке, кто я такая, прежде чем я узнаю, кто они.
        - И почему вы решили, что… - начала было я, но чернобородый не стал меня слушать.
        - Бошан? - Он приподнял брови, и все остальные тоже изобразили удивление. - Но ведь это французское имя?
        Он произнес фамилию правильно, по-французски, хотя я выговорила ее на английский манер - Бичем.
        - Да, совершенно верно, - ответила я немного ошарашенно.
        - Где ты нашел ее? - обратился Дугал к Мурте, который пил из кожаной фляжки.
        Маленький человечек пожал плечами.
        - У подножия Крэг-на-Дун. Она беседовала с драгунским капитаном, с которым я имел честь познакомиться раньше, - сказал он, многозначительно приподняв брови. - Кажется, они обсуждали, шлюха эта леди или нет.
        Дугал еще раз окинул меня своим невозмутимым взглядом, внимательно осмотрев мое ситцевое платье и туфли.
        - Понимаю. И какова была точка зрения леди по этому вопросу? - спросил он, язвительно подчеркнув слово «леди».
        Мурта, казалось, наслаждался происходящим; уголок рта у него пошел вверх, когда он ответил:
        - Она утверждала, что не шлюха. Капитан и сам сомневался, так ли это, но собирался провести эксперимент.
        - Мы тоже можем этим заняться.
        Жирный бородач направился ко мне, расстегивая пояс. Я попятилась от него, но размеры комнаты ограничивали пути отступления.
        - Прекрати, Руперт. - Дугал смотрел на меня, нахмурившись, но его голос прозвучал властно, и Руперт перестал. Вид у него при этом был комично разочарованный. - Никакого насилия, да к тому же и времени нет.
        Я была весьма признательна за столь дипломатичное разрешение конфликта, хотя с точки зрения этики оно казалось несколько неоднозначным. Меня всерьез беспокоило откровенно похотливое выражение на нескольких лицах. Почему-то я чувствовала себя так, будто появилась на людях в нижнем белье. Я понятия не имела, кто эти шотландцы, но они казались очень опасными, и я сдержала себя, не позволив нескольким весьма подходящим случаю выражениям сорваться с языка.
        - Что скажешь, Мурта? - обратился Дугал к моему похитителю. - Мне кажется, Руперт ей не по душе?
        - Никакой выгоды, - отозвался вместо Мурты низкорослый лысый мужчина. - Он не может дать ей серебра. Сами понимаете, ни одна баба не станет забавляться с Рупертом, если только он не заплатит вперед, - добавил он под дружный гогот товарищей.
        Дугал унял веселье одним движением руки и кивнул в сторону двери. Лысый, все еще улыбаясь, послушно вышел из комнаты в ночь.
        Мурта, не засмеявшийся с остальными, бросил на меня хмурый взгляд и энергично тряхнул прямой и длинной челкой.
        - Нет, - сказал он уверенно. - Я понятия не имею, кто она на самом деле, но готов заложить свою лучшую рубаху, что она не шлюха.
        Я про себя понадеялась, что речь не о той рубахе, которая на нем, - на эту, пожалуй, никто бы не позарился.
        - Кому знать, Мурта, если не тебе, ты их повидал немало на своем веку, - вставил Руперт с недоброй улыбкой, но Дугал резко оборвал его.
        - Об этом потолкуем позже, - постановил он. - Нынче ночью нам предстоит долгая дорога, а нужно еще попытаться помочь Джейми. В таком состоянии он сам ехать не сможет.
        Пока они говорили, я отступила в темный угол возле очага и постаралась не привлекать к себе внимания. Мурта развязал мне руки, прежде чем мы вошли в дом. Может, удастся потихоньку ускользнуть отсюда - у бандитов и без меня хватает забот. Все они обратили внимание на молодого мужчину, сжавшегося на скамье в углу. Он ни разу не поднял глаз, пока меня разглядывали и расспрашивали, сидел, опустив голову, держась за плечо и слегка покачиваясь из стороны в сторону, как будто от боли.
        Дугал осторожно отвел в сторону его руку. Кто-то другой снял с него плед, под которым виднелась перепачканная грязью и окровавленная рубаха. Невысокий мужчина с густыми усами подошел к юноше сзади и разрезал ее ножом - придерживая за воротник - через грудь к рукаву, так что она сползла с плеча.
        У меня дыхание перехватило от этого зрелища - и не у меня одной. На плече была глубокая рана с рваными краями, кровь стекала по груди. Еще хуже дело обстояло с плечевым суставом. Бугор пугающей величины выпирал совсем не в ту сторону, в какую должен, и рука была согнута под неестественным углом.
        - Ммхм, - промычал Дугал. - Бедняга, вывих у тебя - не позавидуешь.
        Молодой человек впервые поднял голову. Лицо у него оказалось мужественное и приятное, несмотря на страдальческую гримасу и отросшую рыжую щетину.
        - Я упал на руку, когда мушкетная пуля выбросила меня из седла. Всем весом на нее приземлился, она - раз! - и выскочила.
        - Выскочила, это точно, - согласился с ним усатый мужичок - судя по выговору, грамотный.
        Он коснулся поврежденного плеча, и мужчина поморщился от боли.
        - Рана не особо опасная, - продолжил усатый. - Пуля прошла насквозь, и кровь течет свободно.
        Он взял со стола какой-то грязный лоскут и приложил его к ране, чтобы остановить кровь.
        - А что с вывихом делать, ума не приложу. Чтобы его вправить, нужен костоправ. Ведь ты в таком виде не сможешь ехать верхом, а, Джейми?
        Мушкетная пуля? Костоправ? У меня закружилась голова. Смертельно бледный юноша покачал головой.
        - Болит ужасно, даже когда просто сидишь. С лошадью мне не сдюжить.
        Он опустил глаза и крепко прикусил нижнюю губу.
        - Но мы же не сможем оставить его здесь! - горячо сказал Мурта. - Красномундирные не шибко мастера кататься в темноте, но рано или поздно они сюда доберутся. А Джейми с дырой в плече едва ли сойдет за батрака.
        - Не тревожься, - сказал Дугал. - Никто не собирается оставлять его тут.
        Усатый вздохнул.
        - Что поделаешь, надо поставить сустав на место. Мурта… и ты, Руперт… держите его, а я попытаюсь.
        Исполненная сострадания, я наблюдала за тем, как он взял юношу за кисть и за локоть и начал поднимать руку вверх. Угол был неверный. Движение должно было причинять адскую боль. Пот заструился у юноши по лицу, но он не закричал, а только глухо застонал. Но тут же резко дернулся вперед и упал бы, если бы его не держали мужчины.
        Один из них откупорил фляжку и приставил ее к губам раненого. Резкий запах алкоголя дошел даже до меня в моем углу. Молодой человек задохнулся, закашлялся, но все-таки сделал небольшой глоток, остальное пролилось на рубашку.
        - Попробуем еще разок, а, дружок? - спросил усатый. - Может, у Руперта получится? - он посмотрел на жирного чернобородого бандита.
        Руперт, которому доверили дело, вытянул руки, словно собирался ухватиться за кейбер[4 - Кейбер - бревно из ствола молодого дерева, используется при шотландской игре «Метание ствола».], вцепился юноше в запястье и явно намеревался силой вправить сустав - в результате рука перекосилась бы, как ручка метлы.
        - Не смейте!
        Все мои помыслы о бегстве перекрыло чувство профессионального долга, и я вышла вперед, не замечая, с каким изумлением смотрят на меня мужчины.
        - Что вы имеете в виду? - спросил усатый, потрясенный моим появлением.
        - Вы сломаете ему руку, если будете действовать подобным образом, - отрезала я. - В сторону, пожалуйста.
        Схватив Руперта за локоть, я оттеснила его и перехватила запястье раненого. Парень удивился не меньше остальных, но не возмутился. Кожа у него была теплая, но, кажется, его не знобило.
        - Нужно повернуть руку под правильным углом, прежде чем вправлять сустав, - сердито проворчала я, проделывая манипуляцию.
        Парень был крепкого сложения, рука тяжелая, как свинец.
        - Сейчас будет больнее всего, - предупредила я и обхватила ладонью локоть, чтобы приподнять и вправить сустав.
        Он со стоном прошептал:
        - Хуже, чем теперь, не будет. Давайте же.
        Пот каплями струился у меня по лицу. Вправление плечевого сустава - дело непростое в любых обстоятельствах, а здесь я имела дело с крупным мужчиной, который провел с вывихнутой рукой уже несколько часов, мышцы опухли и давили на сустав. Работа требовала серьезного напряжения и сосредоточенности. Очаг находился близко от нас, и я опасалась, как бы мы оба туда не угодили, когда я сделаю финальный рывок. Послышался легкий щелчок - сустав вернулся в нормальное положение. Пациент был изумлен. Не веря в исцеление, он поднял руку, чтобы испытать ее.
        - Она больше не болит! - воскликнул он с широкой улыбкой, в то время как остальные одобрительно закричали и захлопали в ладоши.
        - Будет болеть, - сказала я, мокрая от напряжения, но довольная результатом. - Руку надо беречь несколько дней, а первые два или три дня вообще не напрягать. Разрабатывайте ее медленно и понемногу. Прекращайте движение, если почувствуете боль, и каждый день делайте теплые компрессы.
        Давая советы, я спохватилась, что, хоть мой пациент слушает меня уважительно, остальные преисполнились подозрительности.
        - Я медсестра, - сказала я, чувствуя необходимость объяснить.
        Глаза Дугала, а следом и Руперта остановились на моей груди и задержались там со смешанным выражением осуждения и восхищения. Потом они переглянулись, и Дугал повернулся ко мне.
        - Будь кем хочешь, - сказал он. - Хоть ты и кормилица[5 - Английское слово «nurse» означает и «медсестра», и «няня», и «кормилица».], но лечить, кажется, умеешь. Ты перевяжешь парню рану так, чтобы он мог сидеть верхом на коне?
        - Да, рану я перевязать могу, - ответила я резко. - Если найдется, чем перевязать. Но что значит «кормилица»? Почему вы так говорите? И вообще, почему вы думаете, что я обязана вам помогать?
        На мою отповедь Дугал не обратил внимания; он отвернулся и заговорил на языке, который я идентифицировала как гэльский, с женщиной, забившейся в угол. Окруженная толпой мужчин, прежде я ее не заметила. Одета она была, как мне показалось, довольно странно: длинная рваная юбка, нечто вроде кофты с длинными рукавами, а поверх нее то ли короткий жилет, то ли камзол. Выглядело все вместе не слишком аккуратно, да и лицо чистотой не отличалось. Впрочем, как я уже заметила, в этом доме не было ни электричества, ни водопровода - в общем-то, это объясняло и даже извиняло неряшливость.
        Женщина сделала короткий реверанс и, проскочив за спинами Руперта и Мурты, начала копаться в раскрашенном деревянном сундуке возле очага, откуда выгребла кучу ветхого тряпья.
        - Нет, это не пойдет, - сказала я, брезгливо коснувшись тряпок кончиками пальцев. - Рану надо сперва продезинфицировать, а потом перевязать чистой тканью, если у вас нет стерильного бинта.
        Брови мужчин взлетели вверх.
        - Продезинфицировать? - медленно проговорил усатый коротышка.
        - Вот именно, - подтвердила я, решив, что, несмотря на грамотную речь, коротышка простоват. - Из раны необходимо удалить грязь, а после обработать обеззараживающим составом, чтобы уничтожить микробы и обеспечить нормальное заживление.
        - Чем же?
        - Ну хоть йодом, - ответила я, но, заметив на лицах пустоту, продолжила: - Мертиолатом? Раствором карболовой кислоты? Ну хотя бы просто алкоголем…
        Лица прояснились. Наконец-то я нашла понятное слово. Мурта сунул мне в руки кожаную фляжку. Я только вздохнула. Мне было известно, что шотландцы в большинстве необразованны, но чтобы до такой степени…
        - Послушайте, - сказала я как можно терпеливее и очень внятно, - почему бы вам не отвезти его в город? Это не так уж далеко, а в городе есть врач, который им займется.
        Женщина подняла на меня вопросительный взгляд:
        - Какой город?
        Дугал в этом обсуждении не участвовал: приподняв край занавески, он что-то высматривал в темноте за окном. Потом неторопливо пошел к выходу. Едва он исчез за дверью, все мужчины умолкли.
        Скоро Дугал вернулся, но не один, а с лысым мужчиной; вместе с ними в комнату ворвался холодный воздух и острый запах сосновой смолы. В ответ на вопросительные взгляды Дугал покачал головой:
        - Нет, вокруг чисто. Но нужно ехать, пока все спокойно.
        Я попала в поле его зрения; он постоял, подумал, затем кивнул в мою сторону:
        - Она едет с нами.
        Он порылся в куче тряпья, достал нечто потрепанное, похожее на галстук или шейный платок, знававший лучшие дни.
        Усатый был явно не рад тому, что я буду их сопровождать.
        - Почему бы не оставить ее здесь?
        Дугал бросил на него недовольный взгляд, но объяснять доверил Мурте.
        - Где бы ни были красномундирные сейчас, утром они сюда непременно заявятся, - сказал тот. - Если эта баба - английская лазутчица, мы не можем так рисковать, она им расскажет, куда мы ушли. А если у нее с ними не все гладко, - он с сомнением глянул на меня, - то мы не должны оставлять женщину одну, да еще в таком виде.
        Лицо у него немного прояснилось; он пощупал ткань моего платья и добавил:
        - Может, за нее дадут приличный выкуп. Одежды негусто, но материя хорошая.
        - Кроме того, - перебил Дугал, - она может быть полезна, ведь она умеет лечить. Но сейчас у нас нет времени. Боюсь, Джейми, что не успеем тебя дезинфицировать, поедешь как есть.
        Он похлопал юношу по здоровому плечу.
        - Справишься одной рукой?
        - Да.
        - Славный мальчуган. Вот, - добавил он, бросив мне засаленную тряпку. - Перевяжи ему руку, да поскорее. Мы выезжаем немедленно. Приведите лошадей, - приказал он Мурте и Руперту.
        Я с отвращением повертела тряпку в руках.
        - Я не могу это использовать, - сказала я. - Тряпка грязная.
        Великан Дугал схватил меня за плечо; его темные глаза находились в нескольких дюймах от моих.
        - Ты сделаешь это, - сказал он.
        И оттолкнув меня, зашагал к двери вслед за двумя своими приспешниками. Я была немного ошарашена, однако решила выполнить приказ и перебинтовать плечо раненого по возможности хорошо. Моя медицинская совесть не позволяла использовать грязный платок для перевязки. Надо было найти что-то получше, и, забыв о страхе, я стала перебирать тряпки на столе - напрасно. Тогда я решила оторвать край своей комбинации из вискозы - отнюдь не стерильной, но все же чище того, что оказалось под рукой. Полотно на рубашке моего пациента было старое и изношенное, но на удивление плотное. Не без труда я оторвала рукав и кое-как соорудила из него перевязь. Отступила немного назад, чтобы оглядеть результаты своей работы, и наткнулась спиной на Дугала: он незаметно вошел в комнату и наблюдал за моими манипуляциями.
        Перевязка ему понравилась.
        - Неплохая работа, барышня. Идем, все готово. - Он дал женщине монету и вывел меня из коттеджа.
        Джейми, все еще очень бледный, последовал за нами. Поднявшись со скамейки, мой пациент обнаружил высокий рост, он был на несколько дюймов выше весьма рослого Дугала.
        Чернобородый Руперт и Мурта держали на дворе шесть лошадей и ласково говорили им что-то по-гэльски.
        Луны не было, но в свете звезд металлические части сбруи поблескивали, словно ртуть. Я подняла голову и изумленно замерла: никогда еще я не видела такого количества звезд. Опустив глаза и окинув взглядом окрестный лес, я поняла, в чем дело. Ни один город здесь не бросал на небо отсвет своих огней, и звезды утвердили безраздельное господство над ночью.
        И тут я замерла; другой холод, посильнее ночной прохлады, пробежал по телу. Никаких городских огней… Женщина в доме спросила: «Какой город?» За годы войны я привыкла к затемнениям и воздушным налетам, и поначалу отсутствие света не встревожило меня. Но сейчас мирное время, и огни Инвернесса должны быть видны издалека.
        В темноте фигуры мужчин утратили четкие контуры, превратившись в бесформенную массу. Я подумала о том, чтобы ускользнуть в лес, но Дугал, будто прочитав мои мысли, схватил меня за локоть и подтолкнул к лошадям.
        - Джеймс, садись в седло, - сказал Дугал. - Девица поедет с тобой.
        Он стиснул мой локоть.
        - Ты можешь держать поводья, если Джеймс не справится с одной рукой, но следи за тем, чтобы не отставать. Если будешь коленца выкидывать, перережу глотку. Поняла?
        Я только кивнула - горло стало сухим, как наждачка, и я не могла сказать ни слова. Голос у Дугала был спокойный, но я верила каждому слову. «Выкидывать» я ничего не собиралась - попросту не знала, что можно сделать. Я не знала, где я, кто мои спутники, почему мы уезжаем в такой спешке и куда держим путь, - не было ни одной причины, почему бы я хотела ехать с ними. Я тревожилась о Фрэнке, который, конечно, давным-давно заметил мое исчезновение и начал меня разыскивать, но упоминать о нем было, пожалуй, бессмысленно.
        Дугал, как видно, прочел ответ на моем лице, потому что отпустил мою руку и наклонился ближе. Я стояла, глупо уставившись на него, а он прошипел:
        - Вашу ногу, барышня! Дайте вашу ногу! - Потом уже раздраженно: - Левую ногу, левую!
        Я поспешно исправила ошибку, убрала правую ногу и поставила ему на руку левую, а он, ворча себе под нос, помог мне забраться в седло и усадил позади меня Джейми, который приобнял меня здоровой рукой.
        При всей нелепости и дикости ситуации я была тем не менее признательна молодому шотландцу за тепло. От него пахло лесом, кровью, немытым мужским телом, однако ночная прохлада забиралась под тонкое платье, и я была рада покрепче прижаться к нему.
        Мы почти бесшумно двигались сквозь звездную ночь, только уздечки позвякивали чуть слышно. Мужчины не говорили между собой, будучи настороже. Едва мы выбрались на дорогу, лошади перешли на рысь; меня жутко трясло в седле, так что желание поболтать отсутствовало, даже если бы нашлись охотники.
        Мой спутник, казалось, не испытывал дискомфорта, несмотря на то что правая рука у него не работала. Его бедра прижимались к моим, и я чувствовала, как он поочередно расслабляет и напрягает их, управляя лошадью. Я вцепилась в край седла, чтобы удержаться на месте; мне прежде приходилось ездить верхом, но я и в подметки не годилась такому наезднику, как Джейми.
        Спустя какое-то время мы остановились на перекрестке, Дугал и лысый начали о чем-то негромко совещаться. Джейми тем временем бросил поводья коню на шею и пустил его на обочину пощипать траву, сам же принялся ерзать и крутился в седле.
        - Осторожнее, - предупредила я. - Не вертитесь так, повязка соскочит. Чем это вы заняты?
        - Пытаюсь размотать плед, чтобы укрыть вас, - ответил он. - Вы дрожите. Но одной рукой никак не управиться. Вы поможете мне расстегнуть брошь?
        Повозившись немного, мы наконец высвободили плед. После этого Джейми на удивление быстрым и ловким движением набросил плед себе на спину, а концы опустил мне на плечи и заткнул под край седла. Таким образом мы с ним оказались тепло укутаны.
        - Ну вот! - сказал Джейми. - Мы вовсе не хотим заморозить вас по дороге.
        - Спасибо! - от всей души поблагодарила я. - Но куда же мы едем?
        Я не видела его лица, поскольку он сидел у меня за спиной. Он немного помолчал, потом коротко рассмеялся и сказал:
        - Честно говоря, я не знаю. Полагаю, мы оба узнаем, когда прибудем на место.
        В очертаниях окружающей местности мне почудилось что-то знакомое. Я определенно уже когда-то видела этот громадный скальный массив, напоминающий хвост петуха.
        - Кокнаммон-Рок! - воскликнула я.
        - Так и есть, - отозвался мой спутник, не особенно удивленный моим открытием.
        - Но разве англичане не устраивают там засады? - спросила я, припомнив нудные подробности местной истории, которыми Фрэнк пичкал меня всю неделю. - Если поблизости есть английский патруль… - Тут я запнулась.
        Если поблизости есть англичане, мне не стоит привлекать к этому факту внимание. И если где-то здесь нас ждет засада, то я вообще-то неотделима от Джейми, с которым мы закутаны в один плед. Я снова вспомнила о капитане Рэндолле и невольно вздрогнула. Все, что произошло после того, как я вошла в промежуток между двумя плитами хенджа, приводило к единственно возможному, но невероятному выводу: человек, встреченный мной в лесу, - прадед Фрэнка в шестом колене. Все во мне восставало против такого вывода, но факты - вещь упрямая.
        Поначалу я вообразила, что вижу необычайно яркий сон, но поцелуй Рэндолла - грубый, циничный и вполне реальный, развеял мою надежду. В равной степени не был иллюзорным и удар Мурты по голове: шишка ныла так же ощутимо, как и натертые седлом ноги. А кровь… Я довольно видела крови, и, разумеется, она могла мне присниться, но запах крови, исходящий от человека, сидевшего рядом на лошади, не мог быть сном: я чувствовала его - теплый и отдающий медью.
        Джейми, причмокнув губами, подогнал своего коня поближе к Дугалу и негромко заговорил с ним по-гэльски. Лошади пошли медленнее.
        По сигналу предводителя Джейми, Мурта и лысый отстали, а остальные двое пришпорили коней и галопом пустились направо, к скалам, виднеющимся примерно в четверти мили. Взошел месяц, осветив даже листья мальв у дороги, но темные тени в просветах между камнями могли скрывать что угодно.
        Едва галопирующие всадники поравнялись со скалами, как сверкнул огонь и из-за камней громыхнул мушкетный выстрел. Позади меня раздался леденящий душу вопль, лошадь рванулась вперед, словно ее хлопнули по крупу. Мы понеслись к скалам по вересковой пустоши, Мурта и все остальные рядом с нами, в ночном воздухе летели крики и возгласы, от которых волосы вставали дыбом.
        Испугавшись, я прижалась к лошадиной шее. Неожиданно Джейми свернул к высокому кусту дрока, ухватил меня поперек туловища и бесцеремонно швырнул прямо в куст. После чего развернулся и погнал лошадь, огибая скалы с южной стороны. Я успела разглядеть пригнувшегося к седлу всадника, и лошадь скрылась в тени. Когда она появилась вновь, в седле было пусто.
        Скалы стояли, укрытые тенями; до меня доносились крики и одинокие мушкетные выстрелы, но я не могла разглядеть, двигались ли там люди, или то раскачивались чахлые дубки, которые торчали среди камней.
        Из куста я выбралась не без труда, пришлось вытаскивать колючие ветки из платья и волос. Я лизнула ссадину на руке и стала размышлять, что же, черт побери, мне предпринять. Дожидаться их здесь? Если шотландцы победят или хотя бы выживут, они, вероятно, вернутся за мной. Если нет, то меня могут обнаружить англичане, и тогда они решат, что, раз я была вместе с шотландцами, я на их стороне или в сговоре с ними. В каком сговоре, я не знала, но из разговоров в коттедже стало ясно, что сговор этот англичанам очень не нравится.
        Вероятно, разумнее всего не присоединяться ни к одной из сторон. В конце концов, теперь я знала, где нахожусь, и могу вернуться в известный мне город или деревню, даже если придется всю дорогу идти пешком. И я решительно направилась к дороге, то и дело натыкаясь на гранитные наросты - незаконные отпрыски Кокнаммон-Рока.
        Лунный свет искажал перспективу; все виделось ясно, но казалось двумерным и плоским - сухие листья и камни казались одинаково высокими, и я то задирала ногу над несуществующим препятствием, то врезалась в торчащий из земли камень.
        Звуки столкновения утихли к тому времени, как я добралась до дороги. Я понимала, что здесь меня хорошо видно, но нужно было идти, если я хотела попасть в город. Я плохо ориентируюсь в темноте и не могу определять свое местоположение по звездам, Фрэнк не научил меня этому. От мыслей о Фрэнке захотелось рыдать, и я постаралась отвлечься, раздумывая над тем, что случилось во второй половине дня.
        Это казалось непостижимым, однако все говорило о том, что я нахожусь в каком-то месте, где все еще сохраняются обычаи восемнадцатого века. Можно было бы принять происходящее за костюмированное представление, если бы не рана Джейми. Она явно стала следствием чего-то, похожего на пулю от мушкета. И поведение мужчин в коттедже не слишком напоминало актерскую игру. То были серьезные люди с настоящим холодным оружием.
        Может, это какой-то анклав, община, где местные жители периодически занимаются исторической реконструкцией? Я слышала, что такое делают в Германии, но ни разу - в Шотландии. К тому же, как мне ядовито подсказала рациональная часть мозга, никто и никогда не слышал о том, чтобы актеры стреляли друг в друга из мушкетов.
        Я оглянулась назад, чтобы понять, как далеко я ушла, потом посмотрела вперед, на линию горизонта, - и меня зазнобило. Впереди я не видела ничего, кроме верхушек сосен, непроглядно черных на фоне усыпанного звездами неба. Где же огни Инвернесса, куда они делись? Если позади меня Кокнаммон-Рок - а это именно так, - то Инвернесс находится примерно в трех милях к юго-западу. На таком расстоянии должно быть видно зарево городских огней в небе.
        Меня трясло, я обхватила себя ладонями за локти, чтобы немного согреться. Допустив на мгновение совершенно безумную мысль, что я не в своем, а каком-то ином времени, я напомнила себе, что Инвернессу все-таки шестьсот лет, стало быть, он уже существует. Но его огней не видно. В отсутствие электричества их и не может быть. Вот еще одно доказательство, только нужно ли оно? И доказательство чего, собственно говоря?
        Темная фигура человека выросла передо мной так неожиданно, что я едва не врезалась в него. Подавив вскрик, я повернулась, чтобы убежать, но большая рука ухватила меня за предплечье и остановила.
        - Не пугайтесь, девушка. Это же я.
        - Именно этого я и боялась, - отрезала я, хоть на самом деле испытала облегчение от того, что это Джейми.
        Я опасалась его меньше, чем остальных мужчин, пусть даже он выглядел не менее грозно, чем они. Но он совсем молодой, кажется, даже моложе меня. Кроме того, довольно трудно бояться того, кто стал твоим пациентом.
        - Надеюсь, вы берегли свое плечо, - заговорила я тоном госпитальной матроны; может, выступая в роли старшей, мне удастся убедить его отпустить меня.
        - С этой заварушкой получилось не очень, - заявил он, растирая плечо другой рукой.
        В ту же минуту он шагнул на залитый лунным светом пятачок, и я увидела на его рубашке огромное пятно крови. Артериальное кровотечение? Но тогда как он до сих пор стоит на ногах?
        - Вы ранены! - воскликнула я. - Ваша прежняя рана открылась или это свежая? Сядьте и дайте мне посмотреть.
        Я подтолкнула его к груде камней, лихорадочно припоминая способы оказания первой помощи в полевых условиях. И ничего нет под рукой, кроме одежды. Я уже потянулась за остатками подола своей комбинации, чтобы сделать жгут и остановить кровотечение, но тут Джейми рассмеялся.
        - Да нет, за это не беспокойтесь. Кровь не моя. Во всяком случае, большая часть, - сказал он, осторожно отделяя от своего тела напитавшуюся кровью ткань.
        - Вот оно что, - слабым голосом прошептала я и сглотнула, потому что меня вдруг замутило.
        - Дугал и остальные ждут на дороге, - продолжал Джейми. - Идем.
        Он потянул меня за руку - отнюдь не из любезности, а скорее чтобы принудить следовать за ним. Я решила испытать судьбу и уперлась покрепче каблуками в землю.
        - Нет! Я с вами не пойду!
        Он остановился, удивленный сопротивлением.
        - Да нет, пойдете.
        Нельзя сказать, что мой отказ его рассердил, скорее развеселил - как это я посмела возражать против очередного похищения.
        - А если я откажусь? Перережете мне глотку? - спросила я, провоцируя его.
        Джейми подумал, оценивая ситуацию, и ответил спокойно:
        - Конечно, нет. Вы не тяжелая. Если не пойдете сами, переброшу вас через плечо и понесу. Хотите, чтобы я так и сделал?
        Он шагнул ко мне, и я поспешно отступила. Я ничуть не сомневалась, что он так и поступит, несмотря на ранение.
        - Нет! Вам нельзя, вы снова повредите сустав.
        Лицо его было скрыто в тени, но в лунном свете сверкнула улыбка.
        - Ладно, если вы не хотите, чтобы я повредил сустав, значит, пойдете со мной.
        Я не знала, что ему ответить. Он снова крепко взял меня за руку, и мы пошли к дороге.
        Джейми поддерживал меня, когда я спотыкалась о камень или кочку. Сам он шагал по неровной вересковой пустоши так уверенно, словно шел по шоссе ясным днем. Я с раздражением подумала, что у него зрение как у кошки, потому он и нашел меня в темноте.
        Остальные, как и обещал Джейми, ждали с лошадьми неподалеку. Очевидно, из заварушки они вышли без потерь - все были на месте. Кое-как, не заботясь о том, чтобы быть грациозной, я вскарабкалась на лошадь и плюхнулась в седло. Нечаянно ткнула головой Джейми в больное плечо, и он со свистом втянул в себя воздух от боли.
        Подчеркнутой официальностью тона и некоторым высокомерием я постаралась выразить свою обиду на него за то, что меня снова взяли в плен, и досаду из-за того, что невольно причинила боль раненому.
        - Так вам и надо, шатаетесь по округе, выслеживаете людей. Я велела вам не напрягать больной сустав. Наверняка теперь у вас порваны мышцы или связки, да еще новые синяки в придачу.
        Его, казалось, насмешила моя суровость.
        - Ну, у меня особого выбора-то не было. Если бы я работал этим суставом, мне, скорее всего, не было бы нужды вообще хоть чем-то двигать в итоге. Я могу справиться одной рукой с одним, а то и с двумя красномундирными, - заявил он не без гордости, - но с тремя, пожалуй, нет. А кроме того, - он слегка притянул меня к себе, и я прижалась спиной к его пропитанной кровью рубашке, - вы заново вправите мне кость, когда мы прибудем на место.
        - Это вы так считаете, - холодно ответила я и отодвинулась от липкой ткани.
        Джейми причмокнул губами, понукая лошадь, и мы тронулись. Все мужчины были в приподнятом настроении после стычки, шутили и смеялись. Мой вклад - предупреждение о засаде, точнее, о ее возможности, - оценили сверх всякой меры и пили за мое здоровье из фляжек. Мне тоже предложили выпить, но я отказалась, объяснив это тем, что хочу сидеть в седле трезвой. Из разговора я поняла, что произошла перестрелка с небольшим английским отрядом, вооруженным саблями и мушкетами.
        Джейми тоже протянули фляжку, и до меня донесся теплый ароматный запах, когда он начал пить. Я не страдала от жажды, но от напитка тянуло медом, и это напомнило мне, что я сильно и давно голодна. В животе, видимо, в знак протеста против моего безрассудного невнимания к таким важным вещам, раздалось громкое урчание.
        - Эй, Джейми, парень? Ты что, голоден? Или волынку захватил с собой? - крикнул Руперт, ошибившись с источником звука.
        - Готов даже волынку съесть, - отозвался Джейми, галантно отведя от меня подозрения.
        Через минуту он протянул мне фляжку.
        - На, глотни, - шепнул он. - Сытости он не добавит, но голод немного притупит.
        Я надеялась, что притупит не только голод. Взболтнула жидкость во фляжке и сделала глоток.
        Мой спутник оказался прав: виски зажег небольшой теплый огонек у меня в желудке, чуть усмирив чувство голода. Несколько миль мы проехали без приключений, поочередно совершая повороты при помощи поводьев и прихлебывая виски. Однако возле развалин какого-то дома дыхание моего спутника изменилось - стало прерывистым и тяжелым. Наш баланс в седле, до сих пор сопровождавшийся мерным покачиванием, внезапно нарушился. Движения стали случайными и резкими. Я занервничала, уж если я не опьянела, то Джейми и подавно не должен был.
        - Стоп! На помощь! - закричала я через минуту. - Он падает!
        Я отлично помнила, как спешилась последний раз, и повторение этого опыта мне не улыбалось.
        Силуэты закружились вокруг нас, взволнованно переговариваясь. Джейми, подавшись головой вперед, сполз с седла, словно мешок с камнями, к счастью - прямо кому-то на руки. Все остальные тотчас спешились и уложили Джейми на землю, пока я спускалась.
        - Он дышит, - сообщил кто-то.
        - Весьма отрадно, - буркнула я ядовито, поспешно нащупывая пульс.
        Через какое-то время я его обнаружила; сердце билось часто, но сильно. Положив руку Джейми на грудь и прильнув ухом к его губам, я почувствовала, что дышит он ровно, без напугавших меня перебоев и хрипоты. Я выпрямилась.
        - Я думаю, это просто обморок, - сказала я. - Положите ему под ноги седельную сумку и дайте воды.
        К моему удивлению, все мои просьбы выполнялись стремительно. Юноша, как видно, был им дорог. Он застонал и открыл глаза, два темных провала в свете звезд. Лицо в этом бледном и неверном свете напоминало череп, белая кожа туго обтягивала скулы и глазницы.
        - Я в порядке, - произнес Джейми и попытался сесть. - Просто закружилась голова.
        Я уперлась ладонью ему в грудь и заставила вернуться в лежачее положение.
        - Лежите смирно, - приказала я и, ощупав плечо и грудь, повернулась к темной фигуре, в которой угадала Дугала, их предводителя. - Рана от пули снова кровоточит, к тому же этого идиота полоснули ножом. Полагаю, что порез не опасный, но он потерял очень много крови. Рубашка насквозь мокрая, и я не знаю, сколько из этой крови его. Ему нужен отдых, нам придется побыть тут хотя бы до утра.
        Темная фигура отрицательно мотнула головой.
        - Нет. Мы достаточно далеко от гарнизона, оттуда опасности можно не ждать, но нельзя забывать про патрули. Ехать нам еще не меньше пятнадцати миль.
        Дугал запрокинул голову к небу, чтобы определить время.
        - Сейчас не меньше пяти часов, даже, пожалуй, ближе к семи. Мы можем задержаться тут ненадолго, подождать, пока вы остановите кровотечение и перевяжете рану, но не дольше.
        Я принялась за дело, ругаясь себе под нос, а Дугал распорядился, чтобы один из мужчин держал лошадей и наблюдал за дорогой. Остальные отдыхали, потягивая из фляжек виски и тихо переговариваясь. Мурта помогал мне - рвал ткань на полоски, подавал воду и приподнимал раненого, которому запрещено было двигаться самостоятельно, хотя он бурчал, что в порядке и все это ни к чему.
        - Вы не можете быть в порядке, вы, естественно, не в порядке, - отрезала я, давая волю страху и раздражению. - Каким придурком надо быть, чтобы, получив серьезное ножевое ранение, просто проигнорировать его? Вы не могли сказать, что у вас сильное кровотечение? Вам повезло, что вы не умерли, шастая по окрестностям всю ночь, затевая ссоры и драки. Да еще с лошади свалился… лежи смирно, чертов дурень!
        Полосы вискозы с комбинации и полотна, которые я была вынуждена использовать, куда-то все время ускользали в темноте, словно живая рыба, выскакивали из пальцев - сверкнет серебристым брюшком и уйдет на глубину. Несмотря на холод, пот струйками стекал по спине. Наконец, с великим трудом я завязала один узел спереди и потянулась за последней полоской, уползшей за спину.
        - Где же он… вы… о чертов ублюдок, что же ты натворил! - Джейми шевельнулся, и первый узел развязался.
        На мгновение воцарилась мертвая тишина.
        - Господи Иисусе, - проговорил Руперт, - никогда не слыхал, чтобы женщина так ругалась.
        - Ты, видно, никогда не встречался с моей теткой Гризелой, - произнес чей-то голос, вызвав взрыв хохота.
        - Твой муж наказал бы тебя, женщина, - донесся строгий голос из-под дерева. - Святой Павел говорит: «Принуди женщину к молчанию и…»
        - Не лезьте, черт побери, не в свое дело, - огрызнулась я, чувствуя, как пот стекает за уши. - И святой Павел тоже.
        Я вытерла рукавом лоб.
        - Поворачивайте его на левый бок. А вы, - обратилась я к своему пациенту, - если вы шевельнете хоть пальцем, пока я завязываю этот узел, я вас задушу!
        - Понятно, - кротко отозвался он.
        Я слишком сильно потянула последний бинт за концы, и он выскочил у меня из рук.
        - Чтоб его к дьяволу в пекло унесло! - прорычала я, от злости и досады ударив кулаком по земле.
        Снова повисла тишина, потом, пока я нащупывала в темноте вертлявый бинт, прозвучал новый комментарий относительно моей манеры выражаться.
        - Может, ее следует отослать в монастырь Святой Анны, Дугал, - предложил некто, сидящий на корточках у дороги. - Я не слыхал, чтобы Джейми ругался по дороге с побережья, а ведь он, бывало, позволял себе такое, от чего даже матрос покраснеет. Четыре месяца в монастыре сделали свое дело. Ты теперь даже имя Божие не произносишь всуе, а, парень?
        - Ты бы тоже не произносил, если бы на тебя наложили епитимью и заставили в феврале целых три часа лежать на каменном полу часовни после полуночи в одной рубашке, - ответил мой пациент.
        Мужчины расхохотались, а Джейми продолжал:
        - Епитимья-то была на два часа, остальное время я потратил на то, чтобы подняться с пола. Я уж решил было, что мои… то есть я думал, что примерз к плитам, но оказалось, просто одеревенел от холода.
        Он явно чувствовал себя лучше. Я невольно улыбнулась, но произнесла как можно строже:
        - Веди себя тихо, а не то получишь.
        Он осторожно коснулся повязки, но я убрала его руку.
        - Угрозы? - он изобразил удивление. - Подумать только, а ведь я делил с тобой выпивку!
        Фляжка обошла мужчин по кругу. Дугал опустился на колени рядом со мной и протянул фляжку раненому, чтобы тот хлебнул из нее. Из горлышка ударил запах очень крепкого виски, и я отодвинула ее рукой.
        - Не надо больше алкоголя, - сказала я. - Ему нужен чай, в крайнем случае вода, но ни в коем случае не спиртное.
        Дугал, не обращая на меня внимания, налил порядочную порцию виски раненому прямо в рот. Джейми закашлялся. Подождав ровно столько, сколько нужно было парню, чтобы отдышаться, Дугал повторил процедуру.
        - Прекратите же! - Я снова потянулась к фляжке. - Вы что, хотите напоить его так, чтобы он на ноги не мог встать?
        Меня грубо оттолкнули локтем.
        - А она у нас горячая штучка! - вставил мой пациент весело.
        - Не лезь не в свое дело, женщина, - резко произнес Дугал. - Нам предстоит долгая дорога, и ему понадобится вся сила, которую может дать выпивка.
        Когда перевязка закончилась, раненый попытался сесть.
        Я уложила его обратно и коленом придавила к земле.
        - Не двигайтесь! - яростно приказала я, ухватила Дугала за подол килта и дернула изо всех сил так, что он снова опустился на колени рядом со мной. - Взгляните вот на это, - предложила я тоном строгой палатной сестры и сунула ему в руку мокрую и липкую от крови рубашку Джейми, вернее, ее обрывки.
        Дугал с отвращением отбросил окровавленные тряпки.
        Тогда я положила его ладонь раненому на плечо.
        - Чувствуете? У него резаная рана трапециевидной мышцы.
        - Это меня штыком, - пояснил Джейми.
        - Штыком! - воскликнула я. - А почему вы мне об этом не сказали?
        Он пожал плечами, но тотчас негромко застонал от боли.
        - Я почувствовал, как он ткнул меня, но не знал, насколько сильно. Болело не очень.
        - А сейчас болит?
        - Болит, - коротко ответил он.
        - Прекрасно, - заявила я, окончательно выйдя из себя. - Вы это заслужили. Будете знать, как носиться по горам, похищать молодых женщин, у-убивать людей, и…
        Я почувствовала, что слезы рвутся наружу, и замолчала, стараясь овладеть собой.
        Дугал окончательно потерял терпение:
        - Ладно, ты можешь сидеть верхом, парень?
        - Он никуда не может ехать! - запротестовала я. - Он должен быть в больнице. Конечно же, он не может…
        На мои протесты, как и прежде, не обратили никакого внимания.
        - Ты можешь ехать верхом? - повторил Дугал свой вопрос.
        - Да, если вы уберете барышню у меня с груди и дадите мне чистую рубашку.
        Глава 4
        Я прибываю в замок
        Остаток путешествия прошел непримечательно, если вам не кажется примечательной ночная поездка верхом по пересеченной местности и бездорожью, в обществе вооруженных мужчин в килтах и на одной лошади с раненым. По тем стандартам, к которым я уже начала привыкать, все это не выходило за рамки обыденности.
        Светлые полосы занимающейся зари протянулись над погруженной в ночной туман вересковой пустошью. Конечный пункт нашей поездки возник впереди в виде огромной массы темного камня, обведенной серой каймой света.
        Окрестности уже не были тихими и пустынными. Цепочка плохо одетых людей тянулась по направлению к замку. Они отступали на обочину, чтобы пропустить нашу процессию, и с любопытством рассматривали мое одеяние, явно казавшееся им странным.
        Густой туман еще не рассеялся, но было достаточно света, чтобы разглядеть каменный мост, перекинутый через неширокий поток, бежавший мимо замка вниз к поблескивающему в четверти мили озеру.
        Очертания замка казались грубыми. Никаких резных башенок или зубчатых стен. Он походил на хорошо укрепленный дом с толстыми каменными стенами и высокими узкими окнами. Несколько труб дымились над гладкой черепичной крышей, усиливая общее впечатление серости.
        Ворота замка были достаточно широки: в них свободно могли проехать две телеги одновременно. Я могу это утверждать без опасения преувеличить, потому что именно это и случилось, когда мы въехали на мост. Одна телега, запряженная волами, была нагружена бочками, вторая - сеном. Наш небольшой отряд застрял на мосту, дожидаясь, пока телеги завершат свои маневры.
        Когда лошади ступили на скользкие каменные плиты двора, я решилась задать вопрос. Я не обменялась со своим попутчиком ни единым словом с того самого момента, когда перевязала его на дороге. Он, как и я, молчал, если не считать стонов, когда оступалась лошадь.
        - Где мы? - спросила я голосом, хриплым от холода и долгого молчания.
        - У ворот Леоха, - коротко ответил Джейми.
        Замок Леох. Теперь я по крайней мере знаю, где мы. В моем времени он представлял собой живописные руины милях в трех от Баргреннана. В нынешнем состоянии он, несомненно, стал еще живописнее благодаря свиньям, копошащимся у стен башни, и вездесущей вони нечистот. Я начала, наконец, мириться с невероятной мыслью о том, что попала в восемнадцатый век.
        Я была абсолютно уверена, что в Шотландии 1945 года нет подобной грязи и антисанитарии, даже после бомбежек. А мы точно в Шотландии: местный говор не оставлял никаких сомнений.
        - Эй, Дугал! - крикнул потрепанный конюх, подбегая, чтобы забрать коня у предводителя. - Ты рано вернулся, мы и не ждали тебя до собрания.
        Руководитель нашей маленькой группы соскочил на землю, бросив поводья неопрятному юнцу.
        - Да, это хорошо, нам повезло и на доброе, и на дурное. Я хочу сразу же увидеть брата. Можно ли вызвать миссис Фиц, чтобы она покормила ребят? Им нужен завтрак и отдых.
        Он кивком приказал Мурте и Руперту следовать за ним, и они вошли под стрельчатую арку.
        Мы спешились и добрых десять минут стояли на мокром дворе, дожидаясь миссис Фиц, кто бы она там ни была. Орава любопытных ребятишек собралась вокруг нас, высказывая разные гипотезы о том, кто я такая и зачем приехала. Самые нахальные набрались смелости подергать меня за платье, но тут из дома вышла высокая полная леди в темно-коричневом домотканом платье и прогнала их.
        - Уилли, милый ты мой! - воскликнула она. - Как я рада тебя видеть! И Недди!
        Она приветствовала маленького лысого человечка сердечным поцелуем, от которого он едва не упал.
        - Я думаю, вам нужен завтрак. В кухне все готово, идите поешьте.
        Повернувшись затем ко мне и Джейми, она ошеломленно попятилась, словно ее укусила змея. Разинув рот, она глядела на меня, потом перевела взгляд на Джейми, ожидая объяснений.
        - Клэр. - Он кивком указал на меня. - А это миссис Фицгиббонс, - добавил он, кивнув на нее. - Мурта нашел ее вчера, и Дугал сказал, что мы должны взять ее с собой.
        Таким образом он дал понять, что он ни при чем.
        Миссис Фицгиббонс закрыла рот и принялась изучать меня оценивающим взглядом. Должно быть, она пришла к заключению, что я безопасна, несмотря на странное появление, потому что улыбнулась - приятной улыбкой, хотя в ней и не хватало нескольких зубов. Протянула мне руку.
        - Очень приятно, Клэр. Добро пожаловать. Пойдемте, и мы найдем для вас что-нибудь более… ммм…
        Она посмотрела на мое короткое платье и чудные туфли и покачала головой.
        Она уже повела меня твердой рукой, когда я вспомнила о своем пациенте.
        - Подождите, пожалуйста! Я забыла про Джейми.
        Миссис Фицгиббонс удивилась:
        - Что вы, Джейми сам о себе позаботится. Он знает, где найти еду, кто-нибудь приготовит ему постель.
        - Но он ранен. Сначала пулей, а ночью еще и штыком. Я перевязала рану наспех, чтобы он мог ехать верхом, но у меня не было возможности промыть ее как следует и перевязать по-человечески. Я должна сделать это сейчас, пока в раны не попала инфекция.
        - Инфекция?
        - Ну да, воспаление, понимаете? Гной, покраснение и лихорадка.
        - А, вот оно что, теперь ясно. Вы хотите сказать, что умеете все это? Значит, вы знахарка? Как Битон?
        - Нечто вроде того.
        Я понятия не имела, кто такой Битон, но у меня не было желания обсуждать с кем-то свою медицинскую квалификацию, стоя на сыром и холодном дворе. Миссис Фицгиббонс, очевидно, была женщиной сообразительной, потому что подозвала Джейми, который уже плелся в противоположном направлении, взяла его за руку и повела нас обоих в замок.
        После долгой прогулки по тесным холодным коридорам, слабо освещенным светом из узких окон, мы пришли в большую, красиво обставленную комнату, где стояли кровать и несколько стульев и где - слава богу - горел камин.
        Я на время забыла о своем подопечном и пошла греть руки. Миссис Фицгиббонс, явно нечувствительная к холоду, усадила Джейми на стул у огня и осторожно сняла с него остатки изорванной рубашки, заменив их теплым пледом с кровати. Она раскудахталась над его плечом, посиневшим и распухшим, и потрогала мою нелепую перевязку.
        Я отвернулась от огня.
        - Я думаю, повязку надо отмочить и снять, а рану промыть раствором… таким раствором, который предотвратит лихорадку.
        Из миссис Фицгиббонс вышла бы прекрасная сестра.
        - Что вам понадобится? - спросила она просто.
        Я призадумалась. Чем пользовались люди для обеззараживания, когда не было антибиотиков? Особенно в простецком шотландском замке чуть ли не на рассвете!
        - Чеснок! - радостно воскликнула я. - Чеснок и еще волшебный орех[6 - Волшебный орех (гамамелис виргинский) - кустарник с желтыми цветами; плоды настаивают на спирту и настойку используют как антисептическое и вяжущее средство.], если он у вас есть. Понадобятся чистые полотна ткани и котелок, чтобы вскипятить воду.
        - Хорошо, хорошо, с этим мы справимся. А не стоит ли заварить укрепляющий чай из ромашки? Мальчик выглядит так, словно ночь выдалась трудной.
        Молодой человек и в самом деле шатался от слабости, настолько измученный, что даже не протестовал, когда мы обсуждали его, словно какой-то предмет.
        Миссис Фицгиббонс быстро вернулась, неся в подоле фартука головки чеснока, матерчатые мешочки с сухими травами и разорванное на длинные полосы старое полотно. На той же пухлой руке, которой она поддерживала край фартука, висел небольшой черный котелок, а в другой она держала большую бутыль с водой.
        - Скажите мне, милая моя, чем еще я могу помочь? - бодро спросила миссис Фицгиббонс.
        Я попросила ее поставить котелок с водой на огонь и почистить чеснок, а сама обследовала содержимое мешочков с травами. Я нашла и волшебный орех, и другие нужные для чая травы, а также нечто, по вкусу напоминавшее вишневую кору.
        - Обезболивающее, - радостно бормотала я, припоминая бесценные теперь рассказы мистера Крука о травах.
        Я опустила в кипящую воду очищенный чеснок и волшебный орех, а также несколько лоскутов. Укрепляющий чай настаивался в маленькой кастрюльке возле огня. Все эти приготовления немного успокоили меня. Я все еще не знала точно, где и почему нахожусь, но знала хотя бы, чем буду заниматься в ближайшие четверть часа.
        - Благодарю вас, миссис Фицгиббонс, - сказала я как можно уважительнее. - Теперь я справлюсь сама, если у вас есть другие дела.
        Грудь великанши заколыхалась от смеха.
        - Девочка моя, дел у меня по горло! Я пошлю вам сюда похлебки. Если что понадобится, зовите.
        Она покатилась к выходу с неожиданным проворством и скрылась за дверью.
        Я снимала повязку как можно осторожнее. Накладка из вискозы прилипла к ране и отставала с легким хрустящим звуком из-за подсохшей крови. Капли свежей крови медленно проступали по краям раны, и я попросила у Джейми прощения за то, что причиняю ему боль, хотя он не пошевельнулся и не издал ни звука.
        Он слегка улыбнулся - даже не без кокетства, игриво.
        - Не волнуйтесь, барышня. Мне причиняли боль посильнее, и делали это люди куда менее красивые.
        Он наклонился вперед, чтобы мне удобнее было обмывать рану отваром чеснока, плед соскользнул с его плеч.
        Тут я воочию убедилась, что его слова были правдой: ему причиняли невероятную боль. Верхнюю часть спины сплошь испещряли пересекающиеся побелевшие рубцы. Его жестоко пороли, и не один раз. В тех местах, где рубцы пересекались, образовалась серебристая келоидная ткань, а там, где кнут попадал дважды в одно и то же место, виднелись пятна и даже углубления в коже.
        Я, разумеется, повидала на своем веку всякое, работая военной медсестрой, но в рубцах, увиденных сейчас, было нечто особенно жестокое. Мое дыхание, как видно, выдало волнение, потому что Джейми обернулся и перехватил мой ошеломленный взгляд. Он пожал здоровым плечом.
        - Красные мундиры. Выпороли меня дважды за одну неделю. Они сделали бы это дважды и в один день, но побоялись, что я умру. А что за радость пороть мертвого?
        Продолжая промывать рану, я заговорила как можно ровнее:
        - Не поверила бы, что существуют люди, которые делают подобные вещи с радостью.
        - Да ну? А ведь вы его видели.
        - Кого?
        - Капитана красных мундиров, который исполосовал мне спину. Если он и не радовался в нормальном смысле, то уж точно был очень собой доволен. Куда больше, чем я, - добавил он с кривой усмешкой. - Его имя Рэндолл.
        - Рэндолл!
        Я не могла скрыть потрясения.
        Холодные голубые глаза пристально изучали меня.
        - Вы с ним знакомы?
        В голосе Джейми звучало подозрение.
        - Нет-нет! Очень давно я знала семью с такой фамилией. Давным-давно. - Разнервничавшись, я уронила тряпку, которой очищала рану. - Вот досада, придется ее снова кипятить!
        Я подняла тряпку с пола и поспешила к камину, пытаясь за деловитостью скрыть смущение. Неужели именно этот капитан Рэндолл и есть предок Фрэнка с безупречным послужным списком, любимчик герцогов и прочей знати, любезный и вежливый даже во время сражений? Мог ли родственник моего нежного и доброго Фрэнка в любом колене нанести столь ужасающие увечья?
        Я хлопотала у огня, добавляя в воду чеснок и волшебный орех, окуная в настой тряпки и изо всех сил стараясь овладеть собой. Решив, что уже могу держать под контролем голос и выражение лица, я вернулась к Джейми.
        - За что вас пороли? - спросила я.
        Вряд ли это прозвучало тактично, однако мне необходимо было знать, а сформулировать вопрос деликатнее мешала усталость.
        Он вздохнул и беспокойно повел плечом, которым я занималась. Он тоже очень устал, и я, без сомнения, делала ему больно.
        - В первый раз за побег, а во второй за воровство - так они написали в списке арестованных, где перечисляют преступления.
        - А откуда вы бежали?
        - От англичан, - ответил он, с насмешливой улыбкой приподняв бровь. - Может, вы слыхали про Форт-Уильям?
        - Слыхала, что он принадлежал англичанам, - в тон ему ответила я. - Чем же вы занимались в Форт-Уильяме?
        Джейми свободной рукой потер лоб.
        - Мне кажется, это была обструкция, так оно называется.
        - Обструкция, побег, кража. Да вы и в самом деле опасный преступник! - произнесла я беззаботно, чтобы немного отвлечь его от моих манипуляций.
        Это подействовало - уголок широкого рта приподнялся, и голубой глаз сверкнул на меня через плечо.
        - Конечно, опасный, - сказал он. - Дивлюсь, как это вы, английская барышня, не боитесь оставаться наедине со мной.
        - Ну, пока вы выглядите достаточно мирно.
        Это была неправда: даже такой, без рубашки, весь в рубцах, измазанный кровью, с покрасневшими глазами и ввалившимися щеками после бессонной ночи, он производил грозное впечатление. Хоть и усталый, он, конечно, нашел бы в себе силы в случае необходимости перейти в нападение.
        Он рассмеялся - на удивление веселым, заразительным смехом.
        - Мирный, как голубок, - согласился он. - Я слишком голоден, чтобы угрожать чему-нибудь, кроме завтрака. Если бы поблизости бродила заблудшая лепешка, я не стал бы за себя ручаться… Ой!
        - Простите, - пробормотала я. - Рваная рана, глубокая и очень грязная.
        - Ничего страшного, - успокоил он меня, но даже сквозь отросшую рыжеватую щетину я заметила, что он побледнел.
        Я решила продолжить разговор.
        - Что такое обструкция? - спросила я. - Мне кажется, что это что-то мелкое.
        Он глубоко вздохнул и сосредоточенно посмотрел на резной кроватный столбик - я как раз полезла глубже в рану.
        - Ну, думаю, что у англичан это расхожая формулировка, - заговорил Джейми. - В случае со мной оно означало защиту семьи и собственности, и во время этой защиты меня чуть не убили.
        Он прикусил нижнюю губу, словно не хотел больше заговаривать об этом, но потом продолжил, по-видимому, отвлекаясь таким образом от своего плеча:
        - Это было года четыре назад. На поместья вблизи Форт-Уильяма наложили оброк - продовольствие для гарнизона, лошади и так далее. Нельзя сказать, что это кому-то пришлось по душе, но большинство уступили. Небольшие отряды в сопровождении офицера разъезжали по округе с телегой или двумя, собирали еду и вещи. И вот в октябре капитан Рэндолл явился в Л… - Джейми вдруг запнулся, быстро поглядел на меня и закончил: - В наш дом.
        Я кивнула и сосредоточилась на работе.
        - Мы не думали, что они поедут в такую даль. До форта расстояние большое, дорога непростая. Но они доехали. - Джейми прикрыл глаза. - Моего отца не было дома, он уехал на похороны в соседнее поместье. А я был в поле вместе с другими мужчинами, потому что приближалась жатва, дел полно. Моя сестра хозяйничала в доме одна, не считая двух или трех помощниц, и они все убежали наверх и попрятались, когда увидели красные мундиры. Они думали, что солдат прислал дьявол, и, говоря по правде, не так уж они ошибались.
        Я отложила тряпку, которой обрабатывала рану. Самая неприятная часть работы завершена; осталось только наложить припарку - без йода и пенициллина, это было лучшее, что я могла сделать, - и хорошенько перевязать рану. Паренек не открывал глаз и, по-видимому, ничего не замечал.
        - А я как раз вернулся к дому, - продолжал Джейми, - потому что мне надо было забрать из амбара часть упряжи. Услышал шум, услышал, что моя сестра кричит в доме.
        - Ну?
        Я постаралась произнести слово как можно спокойнее и осторожнее, но мне ужасно хотелось узнать больше о капитане Рэндолле. Пока что история Джейми не расходилась с моим первым впечатлением от него.
        - Я вошел в дом через кухню и увидел, что двое шарят в кладовой и набивают ранцы мукой и беконом. Одного я ударил кулаком по голове, второго выкинул в окно вместе с ранцем и прочей амуницией. Потом я кинулся в гостиную и нашел там свою сестру Дженни и двух солдат. У Дженни было разорвано платье, у одного из солдат расцарапано лицо. - Он открыл глаза и улыбнулся невеселой улыбкой. - Я не стал задавать вопросов. Началась драка, и я вмазал бы как надо им обоим, но тут вошел капитан Рэндолл. Он остановил нас самым действенным способом - приставил к голове Дженни пистолет…
        Вынужденный капитулировать, Джейми был немедленно связан солдатами. Капитан Рэндолл улыбнулся своему пленнику и сказал: «Так-так. У нас тут две злые кошки, которые царапаются. Надеюсь, тяжелая работа поможет исправить характер, а если не поможет, придется познакомить вас еще с одной кошкой, ее еще называют девятихвосткой. Но для иных кисок имеются у нас и другие лекарства. Что ты на это скажешь, славная кошечка?»
        Джейми прервал свой рассказ и тяжело задвигал желваками.
        - Он заломил Дженни руку за спину и держал ее так, - продолжил Джейми через несколько секунд. - Но тут он отпустил ее, чтобы схватить за грудь.
        При воспоминании об этой сцене Джейми неожиданно усмехнулся.
        - Дженни изо всех сил наступила ему на ногу, а локтем двинула прямо в живот. Он скрючился. Она извернулась и ударила его коленом в пах. - Джейми фыркнул от смеха. - Он выронил пистолет, и Дженни потянулась за ним, но один из драгун, которые держали меня, опередил ее…
        Я закончила перевязку и молча стояла возле него, положив руку на здоровое плечо. Мне было нужно, чтобы он рассказал все, но я боялась, что он перестанет говорить, если вспомнит о моем присутствии.
        - Когда Рэндолл пришел в себя, он приказал мундирам вывести нас обоих во двор. С меня стянули рубашку, привязали к телеге, и Рэндолл начал плашмя бить меня саблей по спине. Он разозлился, но владел собой. Бил он меня больно, но недолго. Это было не самое плохое.
        Оттенок злой радости в голосе Джейми исчез, и мышцы плеча у меня под рукой напряглись.
        - Он перестал бить меня и повернулся к Дженни, которую держал драгун. Он спросил, хочет ли она посмотреть еще или предпочтет зайти с ним в дом и принять его поласковее.
        Плечо резко дернулось.
        - Я не мог пошевельнуться, но крикнул, что мне не больно - мне действительно было не очень больно, - и чтобы она не вздумала идти, даже если мне перережут горло у нее на глазах. Она стояла позади меня, я ничего не видел, но по звуку догадался, что она влепила ему пощечину. Следом Рэндолл схватил меня за волосы, запрокинул мне голову и приставил нож к горлу. «Я, пожалуй, последую твоей рекомендации», - прошипел он сквозь зубы и прижал лезвие к коже так, что капли крови западали в пыль под телегой…
        Голос у него сделался какой-то сонный, и я подумала, что от боли и усталости он впал в подобие транса и забыл о том, что я рядом.
        - Я хотел крикнуть сестре, что предпочту смерть ее бесчестью, но Рэндолл убрал кинжал с моего горла и вставил его мне между зубами. Я ничего не мог сказать.
        Джейми вытер губы, словно почувствовал на них металлический привкус. Он умолк, глядя куда-то перед собой.
        - А что произошло потом?
        Наверное, не следовало спрашивать, но я не удержалась.
        - Она пошла с ним, - отрывисто произнес он. - Она боялась, что он убьет меня, и, наверное, была права. Что случилось дальше, я тогда не узнал. Драгун ударил меня по голове прикладом мушкета. Я очнулся в телеге, связанный, окруженный курицами, меня везли в Форт-Уильям.
        - Понимаю, - как можно мягче сказала я. - Простите. Наверно, это было просто чудовищно.
        Он вдруг улыбнулся, и изможденность исчезла с его лица.
        - О да, курицы не слишком приятная компания, особенно если дорога долгая.
        Он понял, что перевязка закончена, и осторожно повел плечом, но тотчас поморщился от боли.
        - Не делайте этого! - тревожно вскрикнула я. - Вам нельзя двигать плечом. Ни в коем разе.
        Я окинула взглядом стол, чтобы проверить, остались ли там подходящие куски ткани.
        - Сейчас прибинтую вам поврежденную руку к боку. Посидите спокойно.
        Он не ответил, но заметно расслабился, когда понял, что больно не будет. У меня возникло странное ощущение близости, как будто я давно знала этого молодого шотландца. Причина, как я думала, была отчасти в личной истории, которую он мне рассказал, а частично в том, что мы долго ехали вместе, прижавшись друг к другу, в молчании, сквозь ночь. Кроме своего мужа я знала мало мужчин, но заметила, что перед близостью непременно возникало именно такое ощущение близости, словно твои смутные мысли смешиваются с его и накрывают обоих неким покрывалом безмолвного согласия. Атавизм, возврат к прошлому, должно быть. В старые, простые времена - подобные этому? - спать в присутствии другого человека считалось свидетельством высшего доверия. Если доверие было взаимным, то сон бок о бок сближал больше, чем секс.
        Закончив бинтовать, я помогла Джейми натянуть рубаху из грубого льняного полотна. Он встал, заправил свободной рукой рубашку в килт и улыбнулся мне.
        - Благодарю вас, Клэр. У вас легкая рука.
        Мне показалось, что он хотел коснуться моего лица, но передумал и опустил поднятую руку. Кажется, он переживал то же ощущение близости, что и я. Поспешно отведя глаза, я небрежно махнула рукой: пустяки!
        Только теперь я рассмотрела комнату и обратила внимание на потемневший от копоти камин, узкие незастекленные окна, тяжелую дубовую мебель. Электрических проводов нет. Полы голые.
        Все это и впрямь выглядело как замок восемнадцатого века. Но как же Фрэнк? Человек в лесу походил на него внешне, но, судя по рассказу Джейми о капитане Рэндолле, у него не было ничего общего с моим ласковым, спокойным мужем. Если все происходящее реально - а я постепенно начинала это признавать, - он и в самом деле некто совершенно иной. От того, кого я знала только по генеалогическим хартиям, потомки могли и не унаследовать черт характера.
        Но в первую очередь меня беспокоил Фрэнк. Если я нахожусь в восемнадцатом столетии, то где же он? Я не вернулась к миссис Бэйрд - что он будет делать? Увижу ли я его снова? Мысль о Фрэнке оказалась последней каплей. С того момента, как я попала в каменный круг, моя обычная жизнь кончилась - на меня нападали, мне угрожали, меня похитили. Я не ела и не спала больше суток… Я старалась держать себя в руках, но нижняя губа задрожала и на глаза выступили слезы.
        Я отвернулась к огню, чтобы спрятать лицо, но поздно. Джейми взял меня за руку и ласково спросил, что произошло. Отблеск огня сверкнул на моем обручальном кольце, и я разревелась.
        - О, я… я… сейчас все будет в порядке… просто… мой муж… я не…
        - Ах, так вы овдовели!
        В его голосе было столько искреннего сочувствия, что я окончательно потеряла контроль над своими эмоциями.
        - Нет… да… то есть я не… да, так и есть!
        Опустошенная переживаниями и усталостью, я буквально повалилась на Джейми, истерически всхлипывая.
        У него оказалась нежная душа. Он не стал звать на помощь, не отстранился от меня в смущении… Он усадил меня к себе на колени и начал укачивать, обхватив здоровой рукой и шепча на гэльском что-то утешительное мне на ухо. Я горько рыдала, охваченная страхом и стыдом, но постепенно стала успокаиваться на широкой и теплой груди мужчины, который гладил меня по голове и по спине. Слезы кончились, я в изнеможении опустила голову Джейми на плечо. Где-то на краю сознания у меня проскользнула мысль о том, что его не случайно так любят лошади. Будь я лошадью, увезла бы его хоть на край света.
        Эта нелепая мысль совпала некстати с внезапным осознанием факта, что молодой человек не так изможден, как можно было подумать. Собственно говоря, это событие, становясь все более очевидным, смутило нас обоих. Я откашлялась, вытерла слезы рукавом и слезла с колен утешителя.
        - Простите… то есть я хотела сказать спасибо… но я… - бессвязно бормотала я, отвернувшись от него с пылающим лицом.
        Джейми немного покраснел, но не потерял уверенности в себе. Он снова притянул меня к себе за руку, приподнял мой подбородок так, чтобы видеть лицо, и сказал:
        - Вам не нужно меня бояться. И вообще никого здесь, пока я рядом.
        Он отпустил меня и повернулся к камину.
        - Вам бы чего-нибудь теплого, девушка, - уверенно и твердо проговорил он. - Нужно немного перекусить, от еды сразу станет лучше.
        Меня развеселили его попытки налить похлебку одной рукой, и я пришла ему на помощь. Он оказался прав: еда помогла. Мы ели похлебку и жевали хлеб в дружественном молчании, разделяя удовольствие от тепла и сытости.
        Наконец Джейми встал, поднял с пола упавший плед и положил его на кровать. Подтолкнул меня.
        - Поспи немного, Клэр. Ты устала, а скоро с тобой, вероятнее всего, кто-нибудь захочет поговорить.
        То было неприятное напоминание о моем неоднозначном статусе, но я слишком устала, чтобы думать об этом. Для проформы я пролепетала какие-то возражения, но сейчас для меня не было в мире ничего более соблазнительного. Джейми заверил меня, что найдет себе спальное место где-нибудь еще. Я опустила голову на груду пледов и отключилась, прежде чем Джейми дошел до двери.
        Глава 5
        Маккензи
        Я проснулась в состоянии полной растерянности. Смутно припоминая, что произошло нечто невероятное, я не могла восстановить подробности. Я спала очень крепко и, очнувшись, некоторое время не осознавала ни кто я, ни тем более где нахожусь. Мне самой было тепло, но в комнате стоял пронизывающий холод. Я попыталась глубже зарыться в кокон из пледов, но голос, который разбудил меня, не умолкал:
        - Просыпайтесь, барышня! Просыпайтесь, пора вставать!
        Голос был низкий и добродушно-ворчливый, чем-то напоминающий лай пастушьих собак.
        С величайшим трудом я продрала глаза и увидела гору, облаченную в коричневое домотканое платье. Миссис Фицгиббонс! Ее явление тотчас привело меня в чувство, и память вернулась ко мне. Значит, все это реально.
        Завернувшись в покрывало, я нерешительно выбралась из постели и направилась к очагу. Меня ожидала чашка горячего бульона, которую принесла миссис Фицгиббонс; я проглотила ее и почувствовала себя человеком, выжившим после продолжительной бомбардировки. Миссис Фицгиббонс тем временем разложила на постели полное обмундирование: длинную светло-желтую сорочку, отделанную по краю узкой полоской кружева, нижнюю юбку из тонкой хлопчатобумажной материи, две верхние юбки коричневого цвета и лимонно-желтый корсаж. Шерстяные чулки в коричневую полоску и пара желтых туфель завершили ансамбль.
        Не принимая возражений, домоправительница заставила меня снять мое не подходящее случаю одеяние и наблюдала за тем, как я облачаюсь в новый наряд. Слегка отступив назад, она полюбовалась результатом.
        - Желтый цвет вам идет, милая, как я и предполагала. Подходит к каштановым волосам и оттеняет золото в глазах. Погодите, нужна еще лента.
        Сунув руку в глубокий, словно сумка, карман, она извлекла из него ворох лент и какие-то украшения.
        Оглушенная происходящим, я позволила ей причесать меня и стянуть лентой волосы назад. Лента оказалась бледно-желтая; завязывая ее, миссис Фицгиббонс ворчала по поводу того, как неженственно носить волосы до плеч.
        - Господи помилуй, дорогая, как это вас угораздило так коротко остричься? Вам пришлось скрываться, да? Я слыхала, иные девушки так поступают, чтобы поменять на время путешествия свой пол и уберечься от проклятых красномундирников. Вот уж времечко, говорю я, если леди не могут чувствовать себя в безопасности в пути.
        Она крутилась вокруг меня, осматривала со всех сторон - поправляла выбившиеся прядки и одергивала складки. Наконец осталась удовлетворена моим видом.
        - Так, теперь все в порядке. Можете перекусить, и я отведу вас к самому.
        - К самому? - спросила я, оставшись равнодушной к тому, какое имя стоит за этим словом.
        Кем бы ни был этот «сам», он, конечно, будет задавать мне неприятные вопросы.
        - Ну да, к Маккензи. К кому же еще?
        В самом деле, к кому же еще? Замок Леох, как я смутно помнила, находился в самой середине земель клана Маккензи. Очевидно, главным таном - вождем клана - является один из членов семьи. Я начала понимать, почему наш отряд всю ночь провел в пути, чтобы добраться до замка: здесь самое безопасное место для тех, кого преследует корона. Ни один английский офицер, у которого есть хоть немного мозгов, не завел бы своих людей так глубоко во владения клана. Поступить подобным образом значило напороться на засаду в первой же рощице. А у ворот замка решилось бы появиться только хорошо вооруженное войско. Я пыталась вспомнить, заходила ли когда-нибудь английская армия так далеко, но тут поняла, что судьба и значимость замка - куда менее важный повод для размышлений, нежели мое ближайшее будущее.
        Мне не хотелось ни лепешек, ни овсянки, которые принесла миссис Фицгиббонс на завтрак, но я отломила кусочек лепешки и сделала вид, что жую, - стоило выиграть немного времени для размышлений. Когда миссис Фицгиббонс вернулась, чтобы вести меня к Маккензи, я выработала примерную линию поведения.
        Лэрд принял меня в комнате, расположившейся на самом верху каменной лестницы в один пролет. Комната находилась в башне и потому имела круглую форму, покатые стены были украшены картинами и гобеленами. Другие комнаты в замке показались мне практичными, но пустоватыми, а эта была полна предметов роскоши, заставлена резной мебелью и тепло освещена огнем камина и свечей - как бы в противовес непогоде снаружи. Во внешних стенах замка были пробиты узкие окна наподобие бойниц, здесь же окна выглядели иначе: были более современными, высокими, двустворчатыми и хорошо пропускали дневной свет.
        Едва я вошла, мое внимание привлекла крупная металлическая клетка, хитроумно сплетенная таким образом, чтобы занимать пространство от пола до потолка; клетка полна была множеством маленьких птичек - зябликов, овсянок, синиц и других певчих. Я подошла ближе, и передо мной замелькали пушистые тельца, блестящие глазки-бисеринки напоминали драгоценные камни, рассыпанные по зеленому бархату листьев дуба, вяза и каштана - эти деревья были заботливо высажены в горшки с мульчированной почвой. Веселый щебет пташек сопровождался трепетом крыльев и шорохом листьев, когда обитатели клетки порхали с одного деревца на другое.
        - Занятные маленькие создания, не правда ли? - раздался позади меня глубокий, приятный голос, и я обернулась с застывшей улыбкой.
        Колум Маккензи сложением и высоким лбом напоминал своего брата Дугала, однако кипучая энергия, которая делала Дугала грозным, у Колума имела более открытый и приветливый тон. Смуглее брата, с серыми глазами, а не карими, Колум лучился такой силой, что можно было почувствовать себя неуютно, если он подходил слишком близко. Но сейчас я ощутила дискомфорт из-за того, что прекрасно вылепленная голова и длинный торс у этого мужчины сочетались с нелогично кривыми и короткими ногами. Он мог быть не меньше шести футов в высоту, но вместо этого едва доставал головой мне до плеча.
        Колум разглядывал птичек, галантно предоставив мне время - весьма необходимое! - чтобы овладеть собой. Он, разумеется, уже привык к реакции людей, которые видят его впервые. Продолжая осматривать комнату, я задалась вопросом, часто ли Колуму приходится встречаться с новыми людьми. Комната, где я оказалась, несомненно, была убежищем, сконструированным мирком человека, для которого внешний мир потерял привлекательность - или стал недоступен.
        - Приветствую вас, мистрес, - проговорил он с легким поклоном. - Перед вами Колум бан Кэмпбелл Маккензи, лэрд этого замка. Я понял со слов моего брата, что ему случилось… э-э… повстречать вас на пути сюда.
        - Он похитил меня, если хотите знать, - сказала я. Безусловно, я предпочла бы, чтобы разговор носил доброжелательный характер, однако еще больше мне хотелось убраться из замка и вернуться туда, где на холме стояли кругом каменные столбы. Что бы со мной ни произошло, разгадка, если она есть, осталась там.
        Брови лэрда слегка приподнялись, и улыбка тронула его красиво очерченные губы.
        - Возможно, - согласился он. - Дугал порой бывает немного… импульсивен.
        - Хорошо. - Я снисходительно махнула рукой, готовая к компромиссу. - Готова признать, что имело место недоразумение. Но я хотела бы настоять, чтобы меня возвратили… туда, откуда увезли.
        - Мм…
        Не опуская брови, Колум жестом предложил мне сесть.
        Я неохотно подчинилась, и он кивнул одному из слуг, который тотчас исчез за дверью.
        - Я послал за чем-нибудь освежающим, миссис… Бошан, если не ошибаюсь? Как я понял, мой брат и его люди нашли вас в затруднительном положении.
        Мне почудилось, что он прячет усмешку, и я представила себе рассказы о моем неподобающем одеянии.
        Я глубоко вздохнула. Пора было приступать к объяснениям. Обдумывая свой рассказ, я припомнила, что говорил мне Фрэнк о подготовке офицеров к допросу в плену - их обучали этому на специальных курсах. Самое главное заключалось в том, чтобы держаться по возможности ближе к правде, изменяя лишь детали, которые нельзя выдать. Это снижает шанс попасться на какой-нибудь ерунде. Ну что ж, посмотрим, насколько это работает.
        - Да, вы правы. На меня напали.
        Он кивнул, лицо оживилось.
        - Вот как? Кто же на вас напал? Говорите правду.
        - Английские солдаты. Человек по имени Рэндолл.
        При звуке этого имени тонкие черты исказились - на нем по-прежнему отражалась заинтересованность, однако линия рта сделалась жестче, а морщины вокруг обозначились резче. Имя ему явно было знакомо. Глава клана Маккензи слегка откинулся назад, составил пальцы обеих рук «домиком» и посмотрел на меня.
        - Вот как, - произнес он. - Расскажите об этом подробнее.
        Ну что ж, я могла ему кое-что рассказать. Изложила основные подробности стычки между шотландцами и людьми Рэндолла - он легко мог справиться об этом у Дугала. Не скрыла я и содержание моего разговора с капитаном Рэндоллом - мне ведь было неведомо, сколько успел услышать Мурта.
        Колум кивнул, жадно слушая.
        - Так, - сказал он. - Но как вы оказались в том месте? Это далеко от дороги на Инвернесс, где вы, как я полагаю, собирались сесть на корабль.
        Я кивнула и набрала в грудь больше воздуха. Мы вступали в область чистого вымысла. Хотелось бы мне, чтобы я в свое время внимательнее прислушивалась к рассказам Фрэнка о разбойниках прошлого, но теперь уж ничего не попишешь. Я назвала себя вдовствующей леди из Оксфордшира (что в нынешних обстоятельствах было недалеко от истины). Путешествовала со своим слугой и направлялась к дальним родственникам во Францию (это от истины было уже далеко). На нас напали грабители, и мой слуга то ли был убит, то ли попросту сбежал. На своей лошади мне удалось ускакать в лес, но меня схватили почти сразу. Пытаясь убежать от бандитов, я вынуждена была оставить и лошадь, и все имущество. Мне удалось скрыться, но, бродя по лесу, наткнулась на капитана Рэндолла.
        Я откинулась в кресле, довольная легендой: все просто, ясно и правдиво и совпадает с теми деталями, которые можно проверить. Лицо Колума не выражало теперь ничего, кроме вежливого внимания. Он открыл было рот, чтобы задать мне какой-то вопрос, но в это время у двери раздался шорох. Появился один из тех мужчин, которого я видела во дворе, когда мы только приехали в замок; он держал в руках небольшой кожаный футляр.
        Вождь Маккензи извинился и оставил меня созерцать птичек, заверив, что очень скоро вернется, чтобы продолжить наш в высшей степени увлекательный разговор.
        Едва дверь за ним затворилась, я кинулась к книжному шкафу и начала быстро просматривать кожаные переплеты. В шкафу было более двадцати книг. Я открывала титульные листы. На некоторых не обозначили год издания, на других же стояли даты от 1720 до 1742. Колум Маккензи, безусловно, любил роскошь, но никакие другие вещи в комнате не свидетельствовали о том, что он коллекционирует антиквариат. Да и переплеты книг выглядели новыми, без трещин, а на бумаге не было пятен. Не испытывая никаких угрызений совести, я обшарила письменный стол оливкового дерева, прислушиваясь к шагам за дверью.
        В среднем ящике я нашла то, что искала: незаконченное письмо, написанное беглым почерком и для меня почти нечитаемое из-за необычной орфографии и полного отсутствия знаков препинания. Бумага была новая и чистая, чернила четкие и яркие. И хоть само письмо разобрать я не могла, дата в углу страницы огнем вспыхнула у меня перед глазами: 20 апреля 1743.
        Колум вернулся через несколько минут и застал гостью сидящей у окна с чинно сложенными на коленях руками. Сидящей - потому что колени подгибались. Со сложенными руками - чтобы скрыть дрожь, из-за которой я еле успела сунуть письмо на место.
        Он принес с собой поднос с угощением - кружку эля и овсяные лепешки с медом. Я пыталась есть лишь для виду, желудок свело, и я ничего не могла в себя впихнуть.
        Еще раз извинившись за отсутствие, Колум выразил сочувствие по поводу моей беды. Затем выпрямился и, испытующе посмотрев на меня, спросил:
        - Как так случилось, мистрес Бошан, что люди моего брата обнаружили вас бродящей по лесу в нижнем белье? Разбойники, если они рассчитывали на выкуп, не стали бы дурно обращаться с вами. Что касается капитана Рэндолла, то я, хотя слышал о нем разное, все же не склонен думать, что офицер английской армии способен на насилие по отношению к попавшей в беду леди-путешественнице.
        - Неужели? - огрызнулась я. - Не знаю, что вы о нем слышали, но на это он как раз способен.
        Сочиняя свою историю, я как-то упустила из виду одежду; кроме того, я не знала, когда Мурта начал следить за мной и капитаном Рэндоллом.
        - Понятно, - сказал Колум. - Полагаю, может быть и такое. По правде говоря, репутация у него дурная.
        - Полагаете? - переспросила я, потому что на лице у вождя клана Маккензи отражалось определенное недоверие. - Как? Вы не верите моим словам?
        - Я не говорил, что не верю вам, - ответил он спокойно. - Но я не остался бы вождем клана на протяжении двух десятков лет, если бы принимал на веру все, что мне рассказывают.
        - Хорошо, но если вы не верите, что я та, за кого себя выдаю, то кто же я, по-вашему, черт побери?
        Он заморгал, потрясенный моей горячностью, но черты его лица тут же вернулись к обычной твердости.
        - А вот об этом, - сказал он, - следует поразмыслить. Пока же, мистрес, чувствуйте себя в Леохе как дома.
        Он поднял руку, изящным жестом давая понять, что аудиенция окончена, и застывший в дверях слуга сделал шаг вперед, собираясь проводить меня в мою комнату.
        Колум не произнес слов, которые висели в воздухе. Когда я уходила, они звучали у меня в ушах, как если бы я услышала: «До тех пор, пока я не узнаю, кто вы такая на самом деле».
        Часть 2
        Замок Леох
        Глава 6
        Приемная Колума
        Маленький мальчик, которого миссис Фицгиббонс именовала «юным Алеком», пришел, чтобы передать мне приглашение на ужин. В длинном узком зале вдоль стен стояли столы, вокруг которых непрерывно сновали слуги, выныривая из двух сводчатых проходов по обоим концам зала с подносами, тарелками и кувшинами в руках. Лучи заходящего солнца проходили сквозь высокие окна-бойницы; в канделябры по стенам вставили факелы - их, очевидно, зажгут с темнотой.
        Знамена и тартаны[7 - Тартаны - шерстяные пледы геральдических цветов клана.] висели по стенам между окон, яркими пятнами выделяясь на фоне серого камня. Словно намеренно усиливая контраст, люди, собравшиеся на ужин, были в одежде серого и коричневого оттенков либо в охотничьих килтах светло-коричневых и зеленых тонов, которые сливались с вереском.
        Я чувствовала любопытные взгляды, сверлящие мою спину, пока юный Алек вел меня к хозяйскому столу, но большинство присутствующих вежливо опустили глаза в тарелки. Здесь, как видно, церемонии были не в ходу, люди ели кто как хотел, сами накладывая себе угощения с деревянных блюд, или шли с деревянными тарелками в дальний конец комнаты, где два паренька вращали вертел с бараньей тушей над огнем громадного очага. Ужинающих было не меньше сорока, да еще человек десять слуг. Гул голосов заполнял помещение, разговоры шли на гэльском.
        Колум уже восседал в центре зала, коротенькие ноги скрывал резной дубовый стол. Он любезно кивнул мне и указал на место слева от себя, рядом с пухленькой и рыжеволосой женщиной, которую он представил как свою жену. Звали ее Летицией.
        - А это мой сын Хэмиш, - добавил он, положив руку на плечо мальчику лет семи или восьми, симпатичному и тоже рыжеволосому, который поднял глаза от своей тарелки лишь для того, чтобы коротко кивнуть мне.
        Я посмотрела на мальчика с любопытством. Как и другие Маккензи из тех, кого мне приключилось встретить, он был широколицый, с прямыми скулами и глубоко посаженными глазами. Исключая цвет волос, он казался уменьшенной копией своего дяди Дугала, сидевшего рядом. Две девочки-подростка, занимавшие места по другую сторону от Дугала, были мне представлены как его дочери Маргарет и Элинор; обе они, знакомясь со мной, хихикали и толкали друг друга локтями.
        Дугал приветствовал меня сдержанной дружелюбной улыбкой, но перед этим пододвинул ко мне блюдо, к которому уже было потянулась одна из его дочерей.
        - Где же манеры, барышня? - проворчал он. - Сначала гостья.
        С некоторым опасением я приняла большую роговую ложку. Кто знает, что лежит на блюде… К счастью, я обнаружила, что мне предлагают нечто хорошо знакомое и по виду, и по запаху - копченую сельдь.
        Я никогда не ела селедку ложкой, но нигде не было видно ничего похожего на вилку, и я вспомнила, что трехзубые вилки особой формы, кажется, вошли в употребление гораздо позже.
        Понаблюдав за едоками вокруг, я поняла, что в тех случаях, когда ложка не годится, они орудуют кинжалами, чтобы отделить кости или разрезать мясо, благо кинжалы всегда под рукой. У меня кинжала не было, так что я решила все-таки попробовать подцепить селедку ложкой, но встретила осуждающий взгляд темно-голубых глаз юного Хэмиша.
        - Вы еще не прочитали молитву, - сурово произнес он и нахмурился.
        Он явно счел меня бесстыдной грешницей, если не умалишенной.
        - Может быть, вы поможете мне с этим? - решилась я попросить.
        Голубые глаза раскрылись от изумления, но после коротких раздумий мальчик кивнул и деловито сложил руки. Он окинул взглядом стол, убедился, что его уважительно слушают, и, склонив голову, произнес:
        У которых есть что есть, те подчас не могут есть,
        А другие могут есть, да сидят без хлеба.
        А у нас здесь есть что есть, да вдобавок есть чем есть,
        Значит, нам благодарить остается небо!.. Аминь![8 - Эти строки переведены с английского С. Я. Маршаком; они принадлежат перу Роберта Бернса, родившегося в 1759 г. Поскольку действие романа происходит в 1743-м, автором допущен литературный анахронизм.]
        Подняв глаза над молитвенно сложенными руками, я встретилась взглядом с Колумом и улыбкой дала ему понять, что оценила самообладание его отпрыска. Он подавил собственную улыбку и с серьезным лицом кивком поблагодарил Хэмиша:
        - Хорошо сказано, мой мальчик. Передай, пожалуйста, хлеб.
        Разговоры за столом по большей части ограничивались просьбами передать то или другое блюдо, поскольку сюда пришли, чтобы как следует подкрепиться. У меня аппетит отсутствовал, отчасти из-за сумасшедших обстоятельств, а отчасти из-за того, что селедки мне не хотелось. Но баранина оказалась недурна, а хлеб - свежий, хрустящий - просто восхитителен, причем его можно было есть со свежим несоленым маслом.
        - Надеюсь, мистеру Мактавишу уже лучше, - обронила я во время краткого перерыва в еде. - Я не вижу его здесь.
        - Мактавишу?
        Тонкие брови Летиции взлетели вверх над округлившимися голубыми глазами. Я скорее почувствовала, чем увидела, как Дугал поднял голову.
        - Молодой Джейми, - бросил он коротко и вернулся к бараньей кости, которую держал в руках.
        - Джейми? С ним что-то случилось?
        На круглощеком лице Летиции проступила тревога.
        - Просто царапина, дорогая, - успокоил ее Колум и обратился к брату: - Но где же он, Дугал?
        Мне показалось, что в темных глазах скользнуло подозрение. Дугал пожал плечами, не поднимая глаз от тарелки.
        - Я послал его в конюшню помочь старине Алеку с лошадьми. Кажется, это его любимое место, так что все в порядке.
        Теперь Дугал поднял наконец голову и посмотрел брату в глаза.
        - У тебя были другие планы на его счет?
        На лице у Колума отразилось сомнение.
        - В конюшню? Понятно. Ты ему так доверяешь?
        Дугал медленно вытер рукой губы и потянулся за куском хлеба.
        - Решай сам, Колум, если не согласен с моим указанием, - сказал он.
        Губы Колума крепко сжались на мгновение, но он ответил:
        - Думаю, он там вполне справится. - И вернулся к трапезе.
        У меня были некоторые сомнения насчет того, насколько конюшня подходит в качестве места работы человеку с огнестрельным ранением, однако я сочла неуместным говорить об этом в нынешнем обществе. Про себя я решила наутро отыскать молодого человека и расспросить его, чтобы убедиться, что с ним все в порядке.
        От пудинга я отказалась и извинилась, ссылаясь на усталость, что отнюдь не было притворством. Я была так измотана, что почти пропустила слова Колума мимо ушей:
        - Спокойной вам ночи, миссис Бошан, завтра утром я попрошу кого-нибудь привести вас на прием.
        Одна из служанок, заметив, что я ощупью пробираюсь по коридору, сжалилась надо мной и проводила со свечой до самой моей комнаты. Этой свечой она зажгла одну из тех, что стояли у меня на столе, и мягкий свет бросил отблески на каменные стены, отчего мне на мгновение почудилось, будто я в склепе. Едва служанка ушла, я отодвинула с окна вышитую занавеску, и неприятное ощущение исчезло, словно его сдул свежий ветерок, ворвавшийся в комнату. Я попыталась обдумать события дня, но разум отказывался воспринимать что бы то ни было - так мне хотелось спать. Я юркнула под плед, загасила свечу и заснула, глядя на восходящую луну.
        Наутро меня снова разбудила дородная миссис Фицгиббонс, которая принесла с собой полный набор косметики шотландской леди. Свинцовые гребенки - чтобы накрасить потемнее брови и ресницы, горшочки с порошком фиалкового корня и рисовой пудрой, какую-то палочку - я догадалась, что это тени для век, хоть никогда и не видела раньше подобных вещей, и, наконец, маленькую фарфоровую чашечку французских румян с изображением золотых лебедей.
        Миссис Фицгиббонс сменила домотканое платье, в котором была накануне, на зеленое полосатое одеяние с шелковым корсажем; чулки на ней были желтые фильдекосовые. Следовательно, пресловутый прием был чем-то важным. Я хотела было настоять, что отправлюсь туда только в собственном платье, просто из упрямства, но вспомнила, какие взгляды на меня бросал жирный Руперт, и отказалась от этой затеи.
        К тому же мне был симпатичен Колум, несмотря на то что он собирался удерживать меня в замке. Что касается последнего, то мы еще посмотрим, решила я, пока тщательно накладывала румяна. Дугал сказал, что молодой человек, которого я лечила, работает в конюшне. А в конюшне, как известно, есть лошади, а на лошади можно ускакать. Я твердо вознамерилась повидаться с Джейми, как только закончится «прием».
        Зал для приемов оказался тем же залом, где вчера ужинали, но несколько видоизмененным: столы и скамейки отодвинули к стенам, главный стол убрали и заменили массивным гнутым креслом темного дерева, накрытым пледом, который я сочла тартаном клана Маккензи: в нем сочетались темно-зеленый и черный цвета, пересеченные тонкими линиями - красными и белыми. Ветки падуба украшали стены, на каменных плитах пола разбросаны стебли камыша.
        Совсем молодой волынщик стоял позади массивного кресла и играл на этом странном инструменте, извлекая из него вздохи и хрипы. Там же собрались те, кого я сочла самыми близкими слугами Колума: узколицый мужчина в клетчатых штанах и закопченной рубашке - он расположился возле стены; маленький лысый человек в кафтане из тонкой парчи - скорее всего, кто-то вроде писаря, поскольку он сидел за столиком, на котором стояла роговая чернильница, лежали гусиные перья и бумага; затем еще двое крепких мужчин - по-видимому, телохранители, и, наконец, рядом с ними - самый большой человек из всех, кого я когда-либо видела.
        Я смотрела на этого великана с опаской. Густые черные волосы падали на лоб почти до самых бровей, густых и низко нависающих над глазами. Такими же волосами заросли руки, привлекающие внимание из-за закатанных рукавов. В отличие от прочих мужчин, каких я здесь встречала, великан не был вооружен, если не считать маленького ножика, высунувшегося из-за верхнего края чулка. Я с трудом разглядела рукоятку в чаще густых курчавых волос, которыми покрыты были ноги над чулками. Широкий кожаный пояс охватывал талию объемом не меньше сорока дюймов, но на поясе не было ни кинжала, ни меча. Несмотря на устрашающие габариты, лицо у этого человека было вполне дружелюбное и даже доброе; он о чем-то бойко переговаривался с узколицым, который рядом со своим собеседником выглядел марионеткой.
        Волынщик вдруг взялся за свой инструмент всерьез: начав с небольшого писка, он перешел к душераздирающему визгу, но затем сумел извлечь из волынки вполне приятную мелодию.
        В холле присутствовало человек тридцать или сорок; все они выглядели значительно представительнее тех, кто был вчера на обеде. Головы повернулись к дальнему концу зала, откуда под аккомпанемент волынки, создавшей атмосферу торжественности, появился Колум, а следом за ним Дугал. Оба брата были одеты для церемонии в темно-зеленые килты и ладные куртки, Колум - в бледно-зеленую, Дугал - в желтовато-коричневую, оба в пледах, перекинутых через грудь наискосок и закрепленных на плече большими брошами с драгоценными камнями. Волосы у Колума были слегка смазаны маслом и завитками опускались на плечи, а у Дугала собраны назад и заплетены в косу почти такого же цвета, как шелк его куртки.
        Колум медленно прошел через зал, кивая и улыбаясь присутствующим. Бросив взгляд на противоположный конец помещения, я убедилась, что там тоже есть дверь, совсем рядом с креслом для Колума. Он, разумеется, вполне мог войти через ту дверь. Значит, он вполне сознательно демонстрировал собравшимся свои кривые ноги и неуклюжую походку, сознательно подчеркивал контраст между собой и высоким, хорошо сложенным младшим братом, который не смотрел по сторонам и, подойдя вслед за Колумом к креслу, занял место за его спинкой. Колум сел и, подождав немного, поднял руку. Стоны волынки оборвались на жалобном вздохе, и «прием» начался.
        Было ясно, что это регулярное мероприятие - Колум таким образом следит за своими ленниками и арендаторами, разбирает иски и разрешает споры, вершит суд. Дела разбирались по очереди, лысый письмоводитель оглашал имена, и их обладатели выступали вперед в установленном порядке.
        Отдельные дела разбирались по-английски, но большинство - на гэльском. Я уже заметила, что коммуникация на этом языке включала в себя вращение глазами и притопывание, добавлявшие экспрессивности сказанному, по этой причине судить о серьезности казуса на основании поведения участников было почти невозможно.
        Как я поняла, некий субъект весьма потрепанного вида - словно молью изъеденный, - с огромным спорраном[9 - Кожаная сумка мехом наружу (обычно с кисточками), часть костюма шотландского горца.], на отделку которого ушел, по-видимому, весь барсук целиком, обвинял своего соседа в убийстве, поджоге и в похищении жены. Колум приподнял брови и быстро сказал что-то по-гэльски, отчего оба, истец и ответчик, покатились со смеху. Утерев глаза, истец кивнул и протянул руку ответчику, писец тем временем деловито строчил, и скрип гусиного пера по бумаге напоминал мышиную возню.
        Я оказалась в очереди пятой. Видимо, такой порядок выбрали намеренно, чтобы продемонстрировать собравшимся, что моему появлению в замке придают немалое значение.
        К моей радости, на этот раз делопроизводство велось на английском.
        - Миссис Бошан, пожалуйста, выйдите вперед, - попросил писец.
        Ощутив совершенно лишнее давление мощной руки миссис Фицгиббонс, я, спотыкаясь, вышла на середину зала перед креслом Колума и сделала подобие реверанса - я заметила, что так поступали все женщины до меня. Туфли, которые мне дали, были сшиты на одну ногу - без различия правой и левой, и представляли собой продолговатые кожаные футляры, передвигаться в них с изяществом оказалось затруднительно. По залу пробежал шепот, когда Колум оказал мне честь, поднявшись с кресла. Он подал мне руку, за которую я уцепилась, чтобы не свалиться на пол после реверанса.
        Выпрямившись и проклиная про себя дурацкие туфли, я обнаружила, что стою прямо перед Дугалом. Поскольку именно он привел меня, ему было положено обратиться от моего имени с просьбой - принять меня в замок то ли в качестве гостьи, то ли в качестве пленницы, зависит от угла зрения. Я с любопытством ожидала, как именно братья меня назовут.
        - Сэр, - начал Дугал, отвесив Колуму официальный поклон, - мы просим снисхождения и милости для леди, которая попала в беду и нуждается в защите и безопасном убежище. Миссис Клэр Бошан, английская леди из Оксфорда, подверглась нападению разбойников, ее слуга был предательски убит. Она бежала и заблудилась в лесу посреди ваших владений, где ее обнаружили и спасли я и мои люди. Мы просим предоставить ей убежище в замке Леох, - он сделал паузу и усмехнулся, - до тех пор, пока ее английские родственники не узнают о ее местопребывании и не обеспечат ей безопасный проезд.
        Я не упустила из виду ударение, сделанное Дугалом на слове «английские», - думаю, все остальные тоже обратили на это внимание. Он предлагал меня принять, но оставить под подозрением. Если бы он сказал «французские», к моему появлению отнеслись бы по-дружески или нейтрально. Бежать из замка, пожалуй, может оказаться сложнее, чем я думала.
        Колум поклонился и предложил мне чувствовать себя как дома и оставаться сколько нужно - во всяком случае, на словах. Я снова сделала реверанс - удачнее первого - и вернулась на свое место под любопытными, однако довольно дружелюбными взглядами.
        До этого момента разбирались тяжбы. Зрители потихоньку переговаривались, дожидаясь своей очереди. Мое появление вызвало интерес и, как мне показалось, было встречено одобрительно. Но тут в зале началось оживление. Крупный мужчина встал перед креслом Колума, таща за руку молоденькую девушку. На вид ей было около шестнадцати; личико хорошенькое, хоть и обиженное; длинные светлые волосы перехвачены сзади голубой лентой. Она стояла одна посреди зала, в то время как мужчина, размахивая руками, что-то гневно объяснял на гэльском, время от времени указывая на девушку. Речь его сопровождалась негромкими репликами в толпе.
        Миссис Фицгиббонс, устроившись с комфортом на прочном табурете, с любопытством вытягивала шею вперед. Я наклонилась к ней и спросила шепотом:
        - Что она наделала?
        Крупная дама ответила, почти не шевеля губами и не отрывая глаз от происходящего:
        - Отец обвиняет ее в непристойном поведении, в том, что она общается с парнями без его разрешения. - Миссис Фицгиббонс слегка откинулась назад и добавила: - Отец хочет, чтобы Маккензи наказал ее за непослушание.
        - Наказал? Как? - проговорила я как можно тише.
        - Тсс…
        Все взоры были устремлены на Колума, который смотрел на девушку и ее отца, обдумывая вердикт. Наконец он заговорил, переводя взгляд с одного на другую, хмурясь и постукивая костяшками пальцев по подлокотнику кресла. Толпа вздрогнула.
        - Он принял решение, - прошептала миссис Фицгиббонс, но это и так было ясно.
        Решение Маккензи тоже было очевидным: великан, который так заинтересовал меня перед началом приема, наконец-то зашевелился и неторопливо принялся расстегивать ремень. Два телохранителя взяли девушку за руки и развернули спиной к Колуму и ее отцу. Она заплакала, но молчала. Толпа наблюдала за происходящим с жадным любопытством, характерным для публичных экзекуций и свидетелей трагедий. Неожиданно из задних рядов раздался чей-то голос.
        Все обернулись. Миссис Фицгиббонс еще сильнее вытянула шею. Я не понимала слов - человек говорил по-гэльски, - но голос узнала: глубокий и мягкий, он выговаривал слова, опуская согласные в конце.
        Толпа расступилась, и Джейми Мактавиш вышел в центр зала. Он почтительно склонил голову перед Маккензи и снова заговорил. Слова его, кажется, вызвали некоторые разногласия между Колумом, Дугалом, писцом и отцом девушки.
        - Что происходит? - спросила я у миссис Фицгиббонс.
        Мой пациент выглядел значительно лучше, но был по-прежнему очень бледен. Он где-то раздобыл чистую рубашку; пустой рукав был заткнут за пояс килта.
        Миссис Фиц наблюдала за действом с интересом.
        - Парнишка предлагает понести наказание вместо нее, - бесстрастно выговорила она, стараясь посмотреть через голову человека, стоящего перед ней.
        - Что? Но ведь он ранен! Они ни в коем случае не должны соглашаться!
        Холл гудел от голосов, но я старалась говорить как можно тише.
        Миссис Фиц покачала головой.
        - Не знаю, милая. Они об этом и спорят. Видите ли, принять удар на себя позволительно для человека из ее клана, но он не принадлежит к клану Маккензи.
        - Не принадлежит? - удивилась я, так как до сих пор полагала, что все мужчины, которые привезли меня сюда, являются членами этого клана.
        - Конечно, нет, - возразила миссис Фиц нетерпеливо. - Разве вы не видите, какой у него тартан?
        Я, разумеется, теперь увидела - поскольку она мне на это указала. Джейми носил тартан в коричневых и зеленых тонах, но оттенки были иные, чем у остальных мужчин на приеме: коричневый цвет очень темный - как древесная кора, и оттенен тонкой голубой полоской.
        Решающее слово, по-видимому, было за Дугалом. Затруднение разрешилось, толпа утихла, и все подались назад. Стражи отпустили девушку, и она тотчас скрылась в толпе, а Джейми выступил вперед и занял место негодницы. В ужасе я смотрела на то, как стражи берут Джейми за руки, но он что-то сказал по-гэльски великану с ремнем, и его отпустили. Как ни странно, на лице у Джейми расплылась широкая и дерзкая улыбка. Великан ответил Джейми такой же улыбкой.
        - Что он сказал? - спросила я у своей переводчицы.
        - Он выбрал кулаки вместо ремня. Мужчина вправе выбирать, а женщина - нет.
        - Кулаки?
        На дальнейшие вопросы я не успела получить ответы. Экзекутор отвел назад кулак размером со свиной окорок и двинул им Джейми в живот так, что парня подбросило, и он начал хватать ртом воздух. Великан подождал, пока он выпрямится и снова сможет дышать, а потом нанес Джейми целую серию ударов по ребрам и рукам. Джейми не пытался защищаться, только сохранял равновесие, чтобы не упасть.
        Следующий удар был нанесен в лицо. Я невольно вздрогнула и зажмурилась, когда голова Джейми мотнулась в сторону. Великан наносил удары с промежутками, достаточно осторожно, чтобы не сбить жертву с ног и не попасть дважды по одному и тому же месту. Это было, так сказать, избиение с умом, умело рассчитанное на то, чтобы причинить боль, но не покалечить и не изуродовать. Один глаз у Джейми заплыл, сам он тяжело дышал, но иного ущерба не понес.
        Я с ума сходила от беспокойства за его плечо - как бы оно снова не пострадало. Повязка пока что оставалась на месте, но долго она не продержится в таких обстоятельствах. Сколько это еще будет продолжаться? В зале стояла тишина, слышны были лишь смачные шлепки да изредка негромкий стон.
        - Ангус прекратит после первой крови, - прошептала миссис Фиц, отвечая на мой безмолвный вопрос. - Нос разобьет, и дело с концом.
        - Это настоящее варварство, - прошипела я с таким негодованием, что на меня начали оглядываться.
        Экзекутор, должно быть, решил, что наказание длится уже достаточно. Он отвел руку назад и нанес мощный удар, от которого Джейми пошатнулся и упал на колени. Оба стража бросились к нему и поставили на ноги, и, когда он поднял голову, я увидела, что из разбитого рта у него течет кровь. Толпа загудела с явным облегчением; великан отступил, на лице у него появилось выражение удовлетворения.
        Один из стражей поддерживал Джейми под руку, пока тот не пришел в себя, тряхнув несколько раз головой. Девушка исчезла. Джейми выпрямился и посмотрел на великана. И снова улыбнулся - широко.
        - Благодарю, - с трудом выговорил он кровоточащими губами, прежде чем повернуться и уйти.
        Внимание собравшихся снова обратилось к Маккензи и новому разбирательству.
        Я видела, как Джейми вышел из зала через дверь в противоположном конце. Теперь он интересовал меня куда больше, чем до избиения; я обменялась несколькими словами с миссис Фицгиббонс, предупредив, что ухожу, и проложила себе дорогу к двери, за которой скрылся Джейми.
        Я нашла его в маленьком боковом дворике; он склонился над колодцем и прикладывал ко рту смоченный подол рубахи.
        - Воспользуйтесь лучше вот этим.
        Я вынула из кармана носовой платок и протянула ему.
        Он промычал нечто похожее на «спасибо». В этот момент показалось бледное, какое-то бесцветное солнце, и при его свете я осторожно осмотрела юношу. Пострадали больше всего заплывший глаз да разбитая губа, но на подбородке и шее тоже видны были отметины, которым предстояло превратиться в синяки.
        - А во рту у вас тоже есть повреждения?
        - Угу.
        Он наклонился ко мне, я потянула вниз челюсть и осмотрела губу изнутри. На влажной и блестящей внутренней поверхности был глубокий разрыв, а сверху на губе - две небольшие ранки. Кровь вперемешку со слюной стекала на подбородок.
        - Воды, - попросил он, стирая с подбородка струйку красноватой жидкости.
        - Сейчас.
        К счастью, на краю колодца стояла бадья с водой, а в воде плавал ковш. Джейми прополоскал рот, сплюнул несколько раз, потом плеснул водой себе в лицо.
        - Зачем вы это сделали? - спросила я.
        - Что? - спросил он, вытирая рукавом мокрое лицо. Потом осторожно ощупал разбитую губу и поморщился.
        - Приняли наказание вместо этой девушки. Вы ее знаете?
        Спрашивать было не очень удобно, но мне ужасно хотелось знать, что же стоит за этим донкихотским поступком.
        - Я знаю, кто она такая, но никогда с ней не говорил.
        - Так зачем же вы это сделали? Зачем так поступили? - Он пожал плечами, и это движение тоже заставило его поморщиться.
        - Для девушки очень стыдно быть выпоротой при всех. Мне легче.
        - Легче? - отозвалась я недоверчиво и посмотрела на его разбитое лицо.
        Он тем временем ощупал побитые ребра здоровой рукой, поднял глаза и улыбнулся мне кривой улыбкой.
        - Да. Она совсем юная. Ей было бы очень стыдно перед всеми, кто ее знает, долго было бы стыдно. Мне просто больно, ничего особенного. Дня через два все пройдет.
        - Но почему все-таки вы? - спросила я. Вопрос явно удивил его.
        - А почему не я?
        Почему не он? Я могла бы сказать: потому что вы ее не знаете. Потому что вы ранены. Потому что нужно иметь много мужества, чтобы на глазах у толпы получать удары по лицу - независимо от мотивов.
        - Ну, например, мушкетная пуля, прошедшая навылет через трапециевидную мышцу, неплохая причина для отказа, - сухо ответила я.
        На лице у него вспыхнуло любопытство; он дотронулся до того места, которое я назвала.
        - Так это называется трапециевидной мышцей? Я не знал.
        - Ох, вот ты где, мальчик мой. Вижу, ты уже нашел себе знахаря, я, может, и не понадоблюсь. - Миссис Фицгиббонс протиснулась во дворик через узкую для нее дверь. В руках она держала поднос с какими-то кувшинчиками, большой плошкой и чистым льняным полотенцем.
        - Да я ничего не делала, только воды зачерпнула, - сказала я. - Он не так уж сильно пострадал, и я не знаю, чем еще можно помочь, чтобы привести в порядок лицо.
        - Ну-ну, всегда можно чем-нибудь помочь, всегда можно, - заворковала миссис Фиц. - Ну-ка, молодой человек, разреши взглянуть на твой глаз.
        Джейми послушно уселся на край колодца, подставив лицо миссис Фиц. Пухлые пальцы осторожно ощупали багровую припухлость, оставляя на ее поверхности белые пятна, которые почти мгновенно исчезли.
        - Под кожей кровь все еще свежая. Значит, пиявки помогут.
        Миссис Фиц сняла с плошки крышку и извлекла несколько небольших темных червяков, дюйма по два длиной, покрытых противной слизью. Одну она посадила на кожу под надбровной дугой, вторую - под глазом.
        - Видите ли, - объясняла она ко мне, - если синяк уже образовался, пиявки не помогут. Но если припухлость продолжает расти, значит, под кожей еще течет кровь, и пиявки отсосут ее.
        Я наблюдала за пиявками с любопытством и отвращением.
        - Вам не больно? - спросила я у Джейми.
        Он отрицательно мотнул головой, отчего пиявки мерзко заболтались туда-сюда.
        - Нет. Только как будто немного холодно.
        Миссис Фиц возилась со своими кувшинчиками.
        - Очень многие люди пользуются пиявками неправильно, - наставляла она меня. - От пиявок большая польза, но надо обращаться с ними умеючи. Ежели вы их приставите к темному синяку, они начнут сосать здоровую кровь, только и всего, синяку от этого ни жарко ни холодно. И потом, нельзя злоупотреблять количеством, ставить надо понемногу. Пиявки, если их поставить больше нужного, крови много высосут, от этого человек слабеет.
        Я слушала ее с почтительным вниманием, впитывая информацию. И в глубине души надеялась, что на практике эта информация мне никогда не понадобится.
        - Ну а теперь, милый, прополощи-ка рот вот этим, оно тебе раны очистит и боль уменьшит. Это настой ивовой коры, - пояснила миссис Фиц, повернувшись ко мне, - смешанный с толикой фиалкового корня.
        Я кивнула. Из давно прослушанного курса лекций по ботанике я вспомнила, что ивовая кора содержит салициловую кислоту - активную составляющую аспирина.
        - Но разве ивовая кора не увеличивает риск кровотечения? - спросила я.
        - Да. Это бывает, - согласилась миссис Фиц. - Поэтому мы к ней примешиваем горсть порошка из корня святого Иоанна, да еще уксус. Кровотечение проходит. Только корень надо собрать в полнолуние и приготовить как следует, по всем правилам.
        Джейми послушно набрал в рот вяжущий раствор; слезы выступили у него на глазах от резкого запаха уксуса.
        Пиявки к этому времени разбухли и увеличились по меньшей мере в четыре раза. Темная морщинистая кожа натянулась и заблестела, они напоминали гладкую гальку. Одна из пиявок вдруг отвалилась и упала прямо к моим ногам. Миссис Фиц проворно подняла ее, удивительно легко наклонившись при своей комплекции, и положила обратно в плошку. Деликатно подцепив вторую за голову возле самого рта, она потянула легонько вверх - и голова пиявки сразу отлепилась.
        - Нельзя тянуть слишком сильно, - предупредила миссис Фиц. - Они, знаете ли, иногда лопаются.
        Меня передернуло при одной мысли о подобном исходе.
        - Но если она уже насосалась, - продолжала женщина, - все обычно нормально. Отстают сами, а если не отстают - можно подождать, пока отвалятся.
        Пиявка отстала, выпустив тоненькую струйку крови, когда до нее дотронулись. Я промокнула крохотное кровоточащее отверстие в коже кончиком полотенца, смоченного в уксусном растворе. К моему удивлению, пиявки сделали свое дело: припухлость немного спала, и глаз даже слегка открылся, хотя веко оставалось опухшим, вздутым. Миссис Фиц осмотрела Джейми критическим оком и пришла к выводу, что пиявки больше не нужны.
        - Завтра вид у тебя будет неважнецкий, мой мальчик, - сказала она и покачала головой, - но глаз откроется - и то хлеб. Все, что тебе нужно теперь, это кусок сырого мяса на глаз, чтобы уменьшить синяк, да горячей похлебки и эля внутрь, чтобы подкрепить силы. Зайди-ка ко мне на кухню чуть погодя, я для тебя что-нибудь приберегу.
        Она подняла свой поднос и минуту помолчала.
        - Ты сделал доброе дело, милый. Лаогера - моя внучка, ты знаешь это. Благодарю тебя от ее имени и от своего. Она бы сама тебя поблагодарила, если бы ее научили хорошим манерам.
        Она потрепала Джейми по щеке и, грузно переваливаясь, удалилась.
        Я снова осмотрела Джейми: народные средства оказались на удивление эффективными. Глаз был еще припухлый, но почти нормального цвета; из трещины на губе уже не сочилась кровь, она побледнела.
        - Как вы себя чувствуете? - спросила я.
        - Отлично, - ответил он и улыбнулся едва заметно (губа наверняка еще очень болела). - Это всего лишь ушибы, вы сами видите. Кажется, я должен благодарить вас снова. За три дня вам пришлось трижды лечить меня. Вы, наверное, считаете меня ужасно неуклюжим.
        Я дотронулась до красного пятнышка у него на подбородке.
        - Не то чтобы неуклюжим, но немного безрассудным.
        Едва уловимое движение у входа во дворик привлекло мое внимание - мелькание голубого и золотистого. Девушка по имени Лаогера отпрянула в испуге, заметив меня.
        - Мне кажется, кое-кто хочет поболтать с вами наедине, - сказала я. - Оставляю вас. Повязку с плеча можно снять завтра. Я вас найду.
        - Да. Спасибо еще раз.
        Он легонько пожал мне руку на прощание.
        Я вышла, но, проходя мимо девушки, с любопытством поглядела на нее. Вблизи она оказалась еще симпатичнее, чем издали, - с кроткими голубыми глазами и нежно-розовой кожей. Она посмотрела на Джейми и покраснела. Я вышла, размышляя о том, насколько бескорыстным на деле был поступок этого молодого мужчины.
        На следующее утро, проснувшись на заре под щебет птиц за окном и голоса за дверью, я оделась и пошла по сквозным коридорам в главный холл. Он уже вернулся к своему обычному виду трапезной, где обычно раздавали овсянку из огромных котлов и лепешки, испеченные на очаге и политые темной патокой. Запах горячей пищи был такой густой, что казалось, на него можно опереться. Я чувствовала себя по-прежнему очень неуверенно, однако горячий завтрак вдохновил меня отправиться на розыски.
        Первым долгом я нашла миссис Фицгиббонс; ее руки были погружены в тесто по самые локти - пухлые, в ямочках. Я объяснила, что хотела бы повидать Джейми, чтобы снять повязку и осмотреть рану на плече. Своей огромной, белой от муки рукой она поманила к себе одного из своих маленьких любимцев.
        - Юный Алек, сбегай-ка и разыщи Джейми, нового объездчика лошадей. Пусть придет сюда, надо осмотреть его плечо. Мы будем в аптекарском огороде.
        Указующий перст заставил мальчугана стремительно дернуть на поиски моего пациента. Перепоручив квашню одной из помощниц, миссис Фицгиббонс вымыла руки и обратилась ко мне:
        - Пока он вернется, у нас с вами есть время. Хотите взглянуть на наш огород? Кажется, вы кое-что знаете о травах и сможете в случае чего воспользоваться нашими запасами.
        Огород оказался поистине бесценным источником целебных и ароматических трав; он был разбит в одном из внутренних дворов, со своим колодцем для полива. Двор оказался достаточно велик, чтобы сюда проникало солнце, и вместе с тем был укрыт со всех сторон: кусты розмарина ограждали его с западной стороны, высокие грядки с ромашкой - с юга, амарант, или, иначе, лисохвост, маркировал северную границу, а с востока огород примыкал к стене замка, преграждавшей дорогу вечным ветрам. Я узнала острые кончики поздних крокусов и мягкие листья французского щавеля, торчащие из жирной черной земли. Миссис Фиц показала мне, где растет наперстянка, а где - портулак и буквица, а также много других трав, которые прежде были мне неведомы.
        Поздняя весна - время сеять и высаживать. Миссис Фиц принесла с собой в корзине головки чеснока. Она передала мне корзинку вместе с лопаточкой для посадок. По-видимому, мне предстояло пробыть в замке достаточно долго; пока Колум определяется с моей судьбой, миссис Фиц найдет, чем меня занять - она рада свободным рукам.
        - Вот, моя дорогая. Посадите его, пожалуйста, с южной стороны, между чабрецом и наперстянкой.
        Она показала мне, как разделять головки чеснока на отдельные зубчики, чтобы не повредить кожицу, а потом - как их сажать. Это оказалось несложно: сунуть зубчик в землю тупым кончиком вниз и присыпать сверху землей на полтора дюйма. Она поднялась на ноги и отряхнула от грязи свои широкие юбки.
        - Несколько головок оставьте, - посоветовала она. - Разделите их и посадите по зубчику в разных местах огорода. Чеснок отпугивает вредителей от других растений. Огурцы и тысячелистник работают так же. И отщипните завядшие цветки ноготков, но не выбрасывайте, они нам пригодятся.
        Золотистые головки ноготков торчали по всему огороду. Пока я собирала их, прибежал запыхавшийся мальчуган, которого послали за Джейми. Он сообщил, что пациент отказался покинуть рабочее место.
        - Он говорит, - доложил мальчик, - что чувствует себя не так плохо, чтобы лечиться, но просил поблагодарить за заботу.
        Миссис Фиц на это только плечами пожала.
        - Ладно, не хочет приходить, и не надо. Вы, барышня, если желаете, можете сходить к нему в полдень. Для лечения он не желает отрываться от работы, но еда - дело другое, уж мне ли не знать молодых мужчин. Юный Алек придет сюда и проводит вас.
        Поручив мне закончить посадку чеснока, миссис Фиц уплыла, как галеон с юным Алеком в кильватере.
        Я с удовольствием трудилась все утро, сажая чеснок, отщипывая увядшие головки ноготков, выдергивая сорняки и ведя тщетную борьбу с улитками, слизнями и прочими паразитами, которую вечно ведут все садоводы. Здесь я билась голыми руками, без помощи пестицидов. Меня так увлек этот процесс, что я даже не заметила появления юного Алека, пока он негромким кашлем не заявил о своем присутствии. Он терпеливо и молча ждал довольно долго и после того, как я его увидела, потому что мне пришлось отряхивать испачканное землей платье, прежде чем покинуть огород.
        Загон, куда отвел меня Алек, находился на отдалении от конюшен, на зеленом лугу. Три молодых коня резвились на свободе, а одна кобылка с блестящей чистой шерстью была привязана к ограде. Ее спину укрывала легкая попона.
        Джейми осторожно крался к лошади, а она наблюдала за его маневрами с явным подозрением. Он положил единственную свободную руку кобылке на спину и заговорил с ней тихо и ласково, готовый отступить, если она взбрыкнет. Она выкатила глаза и фыркнула, но не пошевелилась. Двигаясь очень медленно, Джейми перекинул ногу через покрытую попоной спину лошади, продолжая свои ласковые уговоры, и наконец осторожно уселся верхом. Лошадь тихонько заржала, затем с шумом выпустила из ноздрей воздух, но всадник был настойчив и голос его все журчал - спокойно, даже шутливо.
        Но вот кобылка повернула голову и увидела нас с мальчиком. Восприняв наше появление как угрозу, она визгливо заржала и ринулась в сторону, сбросив Джейми прямо на забор. Она храпела и лягалась, пытаясь сорваться с привязи, которая ее удерживала. Джейми откатился под забор, подальше от копыт. Потом с трудом поднялся на ноги, выругался по-гэльски и повернулся посмотреть, из-за чего сыр-бор.
        Но едва он увидел, кто к нему явился, как сердитость сменилась приветливостью, хотя наше появление оказалось совсем некстати. Правда, корзина с едой, предусмотрительно врученная миссис Фиц, тоже сделала свое дело: эта женщина и в самом деле хорошо знала молодых мужчин.
        - Уймись ты, проклятая животина, - прикрикнул Джейми на лошадь, которая все еще фыркала и танцевала на привязи.
        Джейми наградил юного Алека легким шлепком, поднял свалившуюся с лошади попону, отряхнул от пыли и галантно протянул ее мне, чтобы я могла присесть.
        Тактично не упоминая неприятное происшествие, я уселась, налила Джейми эля, подала хлеб и сыр.
        Ел он очень сосредоточенно, а я почему-то вспомнила о его отсутствии на прошлом ужине в холле и спросила, почему он туда не пришел.
        - Проспал, - ответил он. - Я ушел спать сразу после того, как оставил вас в замке, и не просыпался до вчерашнего утра. После приема в холле я малость поработал, потом присел на вязанку сена отдохнуть перед обедом. - Он рассмеялся. - А проснулся нынче утром на том же месте из-за того, что лошадь подошла и начала хватать губами мое ухо.
        Отдых явно пошел ему на пользу: синяки, конечно, потемнели и стали заметнее, но кожа вокруг них имела здоровый цвет, а про аппетит и говорить не приходилось.
        Джейми съел все и даже, слегка послюнявив палец, собрал крошки хлеба с рубахи и отправил их в рот.
        - У вас отличный аппетит, - заметила я с улыбкой. - Думаю, проголодавшись, вы бы и траву стали есть.
        - Приходилось и траву есть, - ответил он совершенно серьезно. - Вкус у нее ничего, но насыщает она плохо.
        Я удивилась и решила, что он просто шутит.
        - Когда же это было? - спросила я.
        - Зимой в позапрошлом году. Я тогда жил без удобств… прямо в лесу… с другими парнями. Мы делали набеги на границу. Выпала нам неудачная неделя или даже больше недели, когда припасов у нас почти не оставалось. Перепадало понемножку овсянки от мелких арендаторов, но эти люди такие бедные, что у них и брать-то стыдно - им нечем поделиться. Конечно, они всегда что-нибудь подадут страннику, но если странников целых двадцать человек, это, пожалуй, неподъемно даже для горского гостеприимства. - Неожиданно он улыбнулся. - Вы когда-нибудь слышали… нет, откуда вам это знать? Я хотел спросить, знаете ли вы, как они молятся за столом?
        - Нет. И как же?
        Он откинул волосы со лба и прочитал нараспев:
        Быстро, быстро все за стол,
        Ешьте до отвала,
        Чтобы все ушло в живот,
        Не в суму попало. Аминь!
        - Что значит «не в суму»? - спросила я.
        Джейми похлопал рукой по споррану, висевшему спереди на поясе.
        - Очень просто: клади в брюхо, а в сумку не прячь.
        Он отыскал травинку с длинным стеблем и осторожным движением вытянул сердцевину из загрубевшей оболочки. Медленно покрутил травинку между пальцами, так что с колоска облетела пыльца.
        - Зима тогда выпала поздняя и мягкая, к счастью для нас, иначе бы мы не выжили. Мы ловили силками кроликов, но иногда приходилось есть дичь сырой, потому что огонь было не разжечь. Случалось и оленины отведать, но в те дни ничего не попадалось.
        Он перекусил стебелек. Я тоже вытянула себе травинку и пожевала кончик. Он оказался сладковато-кислый, но съедобная мягкая часть была длиной не больше дюйма. Нечего сказать, питательно…
        - Как раз выпал небольшой снег, - продолжал Джейми, отбросив в сторону изжеванный стебелек и вытянув другой. - Под деревьями ледяной наст, а вокруг сплошная грязь. Я ходил и искал трутовики, это вроде грибов, растут прямо на коре в основании деревьев, рыжего цвета. Я проломил ногой наст и наступил на травяную кочку. Знаете, между деревьями иногда такие вырастают. Олени их любят, ищут под снегом. Олень отбрасывает копытом снег с этой кочки и съедает ее до самых корней. Ту, которую я нашел, они, видно, пропустили. Я подумал: если олени могут их есть, чем я-то хуже? Я был страшно голодным, готов был собственные башмаки сварить и съесть, но тогда было бы не в чем ходить, тоже пропадешь. Вот я и сжевал траву, как олень, под самый корень.
        - Сколько времени вы не ели? - спросила я, потрясенная его рассказом.
        - Три дня совсем ничего, а за неделю удалось раздобыть немного овсянки с молоком. Да, зимняя трава горькая и грубая, не то что эта.
        Джейми взглянул на травинку у себя в руке.
        - Но мне на это было плевать. - Он снова улыбнулся. - Не подумал я тогда, что у оленя четыре желудка, а у меня только один. Колики были ужасные. Один бывалый человек потом объяснил мне, что траву надо хотя бы сварить, но я этого не знал. Да если бы и знал, не утерпел бы, не смог бы ждать, пока сварится.
        Вскочив на ноги, он протянул руки, помог мне подняться.
        - Пора приниматься за работу. Спасибо за угощение, барышня.
        Он подал мне корзинку и зашагал к загону для лошадей, его волосы на солнце отливали золотом и медью.
        Я неторопливо побрела в замок, раздумывая о мужчинах, которым приходилось спать в холодной слякоти и жевать траву. Только во дворе я спохватилась, что совсем забыла про плечо Джейми.
        Глава 7
        Кабинет Дэви Битона
        Вернувшись в замок, я с удивлением обнаружила, что у ворот меня ждал один из вооруженных охранников Колума. Он сообщил мне, что Колум будет признателен, если я удостою его визитом.
        В кабинете лэрда двойные высокие створки окон были распахнуты, ветер шелестел листвой плененных деревьев, и оттого казалось, что ты на вольном воздухе.
        Лэрд сидел за письменным столом и что-то писал, но при моем появлении немедленно встал и поприветствовал меня. Спросил о самочувствии и проводил к клетке с птицами, которые особенно радостно щебетали и перепархивали с ветки на ветку, довольные свежим ветерком из окна.
        - Дугал и миссис Фиц твердят в один голос, что вы недурной лекарь, - начал Колум непринужденно, просунув указательный палец в клетку.
        Крохотная овсяночка, очевидно, уже знакомая с этим жестом, тотчас вспорхнула и уселась на палец, обхватив его коготками и слегка трепеща крылышками. Он осторожно и нежно погладил птичью головку мозолистым указательным пальцем другой руки. Я удивилась, заметив загрубевшую кожу вокруг ногтя: Колум не напоминал человека, который занимается физическим трудом.
        Я пожала плечами в ответ.
        - Не надо быть искусным лекарем, чтобы перевязать неглубокую рану.
        Он улыбнулся.
        - Может, и так, однако необходимо мастерство, чтобы сделать это в кромешной темноте на обочине дороги. Миссис Фиц рассказала мне еще, что вы наложили шину на сломанный палец одному из ее маленьких помощников и что нынче утром перевязали обваренную руку одной из кухарок.
        - Тут тоже нет ничего особо трудного, - возразила я, не понимая, к чему он клонит.
        Колум махнул рукой одному из слуг, и тот немедленно достал из секретера небольшую чашку с крышкой. Маккензи снял крышку и принялся бросать на пол клетки корм для птиц. Словно крохотные мячики для крикета посыпались с веток на пол клетки - так стремительно пташки слетели вниз, а за ними и овсянка, сидевшая на пальце у хозяина.
        - У вас нет родственных связей с кланом Битонов? - спросил Колум. Я вспомнила, что об этом меня уже спрашивала миссис Фиц во время нашей первой встречи.
        - Нет. А какое отношение этот клан имеет к медицине?
        Колум уставился на меня.
        - Как? Вы ничего о них не слышали? В горах Шотландии Битоны известны как лучшие лекари. Многие из них являются странствующими целителями. У нас здесь жил один.
        - Жил? А что с ним случилось потом?
        - Умер, - спокойно ответил Колум. - Подхватил где-то лихорадку, которая прикончила его за неделю. С тех пор у нас нет лекаря, если не считать миссис Фиц.
        - Она лечит умело, - сказала я, тут же вспомнив, как ловко она справилась с травмами Джейми.
        Это воспоминание повлекло за собой мысль о том, кто обрек Джейми на наказание, и я ощутила приступ острой неприязни к Колуму. Неприязни - и одновременно потаенного страха. Я напомнила себе, что именно этот человек вершит суд и закон в своем маленьком государстве и выносит приговоры подданным.
        Он кивнул, по-прежнему наблюдая за птицами, и вытряхнул остатки зерен, чтобы побаловать прилетевшую позже других серо-голубую птаху.
        - О да, - ответил он, - она прекрасная знахарка, но у нее слишком много других дел, ведь на ней все хозяйство замка, она обслуживает всех, в том числе и меня, - заключил он с мягкой улыбкой. - Я подумал вот о чем, - продолжил он, очевидно, воодушевившись моей ответной улыбкой. - Как мне кажется, вам сейчас особенно нечем себя занять, так почему бы вам не взглянуть на то, что осталось после Дэви Битона? Вы могли бы разобраться, насколько полезны его снадобья и прочее.
        - Ну… да, я могла бы. Почему бы и нет?
        По правде говоря, мне надоело крутиться только между огородом, моей комнатой и кухней. Любопытно взглянуть на то, что покойный мистер Битон считал необходимым для своей профессии.
        - Ангус или я можем проводить леди вниз, - почтительно предложил слуга.
        - Не беспокойтесь, Джон, - отозвался лэрд, жестом отсылая слугу. - Я сам все покажу миссис Бошан.
        Ему было нелегко спускаться по лестнице и, вероятно, больно, однако он явно не желал ничьей помощи, и я ее не предложила.
        Кабинет мистера Битона притаился в уединенном уголке замка, спрятанный от посторонних глаз за кухней. За вешней стеной - и довольно близко - находилось только кладбище, где нашел покой бывший хозяин кабинета. Узкая, темная комната могла похвалиться всего лишь одним маленьким окошком под сводчатым потолком; плоский луч солнечного света отделял верхнюю часть комнаты от глубокого сумрака нижней ее части.
        Заглянув в мрачную нишу в углу, я увидела высокий шкаф с множеством крошечных ящичков с этикетками, надписанными затейливым почерком. Кувшины, коробочки и бутылочки всех размеров и форм плотно стояли на полках над рабочей поверхностью, на которой покойный Битон, очевидно, имел привычку готовить свои снадобья - судя по пятнам на прилавке и по ступке с остатками какого-то вещества.
        Колум вошел в комнату первым. В луче света клубом закружилась поднятая им пыль - словно здесь упал надгробный камень - не меньше. Колум постоял немного, давая глазам привыкнуть к темноте, затем медленно двинулся вперед, глядя по сторонам. Мне подумалось, что он, скорее всего, впервые видит эту комнату.
        Глядя, как он хромает, пробираясь по узкому проходу, я сказала:
        - Знаете, вам помог бы массаж. Я имею в виду, так можно снять боли.
        В его взгляде на мгновение вспыхнул опасный огонек, и я пожалела о своих словах, но он угас столь же быстро, как и возник, и на лице появилось привычное выражение вежливого внимания.
        - Делать его надо, прилагая усилие, - отважилась я продолжить, - особенно в области поясницы.
        - Знаю, - ответил он, - Ангус Мор делает мне массаж по вечерам. - Он покрутил в руках один из сосудов и сказал: - Значит, у вас есть некоторые представления о знахарстве?
        - Немного, - осторожно ответила я, опасаясь, как бы он не вздумал расспрашивать меня, что это за набор лекарств.
        На бутылочке, которой он коснулся, было написано: «Purles ovis». Кто знает, что это такое! К счастью, Колум поставил сосуд на место и осторожно провел пальцем по пыльному сундуку у стены.
        - Давненько сюда никто не заглядывал, - произнес он. - Я велю миссис Фиц, чтобы она послала девушек прибраться, как думаете? - Я приоткрыла дверцу шкафа и закашлялась от поднявшейся пыли.
        - Думаю, это было бы кстати, - согласилась я.
        На нижней полочке шкафа лежала толстая книга в голубом кожаном переплете. Приподняв ее, я обнаружила томик поменьше, в черном дешевом переплете с изрядно потрепанными уголками.
        Томик оказался медицинским журналом Битона - сюда он заносил имена пациентов, записывал их симптомы, название болезней и назначенное лечение. Ничего не скажешь, человек методичный. Одна из записей гласила: «Второе февраля года 1741-го. Сара Грэхем Маккензи, повреждение большого пальца - был зажат колесиком прялки. Прикладывать заваренные листья болотной мяты, делать припарки из равных частей тысячелистника и мышиного ушка, замешенных на очищенной глине». Мышиное ушко? Какая-нибудь трава из тех, что стоят в баночках на полке?
        - Зажил ли палец у Сары Маккензи? - спросила я у Колума, листая книжку.
        - Сара? - переспросил он и ответил, подумав: - Нет. Полагаю, что нет.
        - В самом деле? Что же произошло? Может быть, мне осмотреть ее снова?
        Он покачал головой, и мне показалось, что на губах у него заиграла еле заметная мрачная улыбка, чуть тронувшая полные точеные губы.
        - Почему? - спросила я. - Разве она покинула замок?
        - Можно и так выразиться, - ответил он. - Она умерла.
        Улыбка проступила более явно. Он повернулся и пошел по пыльному каменному полу к выходу, а я смотрела ему вслед.
        - Хочется надеяться, что вы окажетесь целителем лучше покойного Дэви Битона, миссис Бошан.
        В дверях он обернулся и посмотрел на меня с саркастической ухмылкой. Солнечный луч высветил его фигуру.
        - Соревнование не из тяжелых: хуже быть трудно, - добавил он и исчез в темноте за дверью.
        Я бродила по комнате, разглядывая все, что в ней было. Скорее всего, большей частью тут всякая ерунда, но кое-что может оказаться полезным. Открыв один из ящичков в аптечном шкафу, я ощутила запах камфары - уже неплохо. Я задвинула ящичек и вытерла о платье пыльные пальцы. Наверное, стоит подождать, пока девушки - помощницы миссис Фиц - приберутся здесь, и тогда уже продолжать изучение содержимого.
        Я выглянула в коридор. Пусто. Но я не столь наивна, чтобы полагать, будто поблизости никого нет. Я знала, что за мной следят, хотя - то ли по приказу, то ли из тактичности - делают это скрытно и осторожно. Если я шла в сад, меня непременно кто-нибудь сопровождал. Когда я поднималась в свою комнату, то замечала, что у основания лестницы кто-то смотрит, в каком направлении я пошла. Когда мы только-только прибыли в замок, я заметила под навесом укрывшихся от непогоды вооруженных стражников. Нет, мне определенно не удастся покинуть замок легко и незаметно.
        Я вздохнула. Наконец-то на короткое время я осталась одна. А мне нравилось хотя бы ненадолго оставаться в одиночестве.
        Я еще раз попыталась обдумать все, что произошло со мной с той минуты, как я попала в проход между двух каменных столбов. События развивались с такой скоростью, что у меня практически не оставалось времени поразмыслить - разве что во сне. И вот наконец я одна и ничем не занята. Я отодвинула от стены пыльный сундук и уселась на него, прислонившись спиной к каменной кладке. Потянув руки назад, прикоснулась ладонями к камням весьма солидного размера, из которых была сложена стена. Я трогала их и вспоминала малейшие подробности случившегося в каменном круге.
        Кричащие камни - вот последняя деталь моего мира, которая отчетливо запечатлелась в мозгу. Но даже тут у меня возникали сомнения. Крик точно был. Но исходил ли он от самих камней… а если нет, то откуда шел? Я вступила в проход. Был ли он какой-то особенной каменной дверью? Куда она открывалась? Нельзя было ответить на эти вопросы. Какой-то разрыв во времени, потому что я раньше была там, а теперь здесь, и камни - единственная связь между тем и этим.
        А еще звуки. Они были приглушенными, но казалось, что раздаются неподалеку, вроде бы они походили на звуки сражения. Полевой госпиталь, где я служила, трижды подвергался артиллерийскому обстрелу. Прекрасно зная, что тонкие стены времянок никого не спасут, врачи все же приказывали всем укрываться внутри вместе с ранеными, и мы прятались по первой тревоге, собирались вместе для храбрости. Но храбрость мало помогает, если над головами свистят снаряды, а рядом рвутся бомбы. Нечто подобное ужасному опыту обстрелов я испытала среди камней хенджа.
        Я вдруг осознала, что помню кое-что еще о проходе сквозь камни. Очень немногое. Физическое сопротивление, борьба с неким потоком, с сильным течением. Я определенно боролась с этой безымянной силой, чем бы она ни была. И еще я помнила какие-то изображения. Не цельные картины, нет, просто как будто фрагменты мыслей. Некоторые меня пугали, и я от них отворачивалась, пока… пока «шла». Пробивалась ли я к каким-то иным изображениям? Я помню борьбу на пути к некоей поверхности… Может, я сама выбрала именно это время - как гавань, где можно укрыться от страшного водоворота? Я затрясла головой. Думая обо всем этом, я не могла найти ответов. Все оставалось загадкой, ясно было лишь одно: мне необходимо попасть на холм, где стоят камни.
        - Мистрес?
        Мягкий шотландский выговор заставил меня поднять голову. Две девушки лет шестнадцати робко попятились назад в коридор. Они были одеты очень просто и обуты в башмаки на деревянной подошве, волосы повязаны домоткаными шарфами. Одна из них - та, что со мной заговорила, - держала в руках щетку и тряпку, вторая - бадью с горячей водой, от которой шел пар. Это помощницы миссис Фиц пришли убраться в кабинете лекаря.
        - Мы вас не побеспокоили? - встревоженно спросила одна.
        - Нет-нет, - заверила их я. - Я как раз собиралась уходить.
        - В полдень вы не пришли пообедать, - сказала другая девушка, - но миссис Фиц попросила передать, что еда для вас в кухне и вы можете туда прийти, как захотите перекусить.
        Я выглянула в окно в конце коридора. Солнце и в самом деле уже перевалило за полдень, и я поняла, что проголодалась. Я улыбнулась девушкам:
        - Так я и сделаю. Спасибо вам.
        Я снова отнесла еду к загону на лужайке, опасаясь, что в противном случае Джейми не съест ни крошки до самого ужина. Сидя на траве и наблюдая за тем, как он ест, я спросила, почему он жил в таких условиях, угонял скот и совершал набеги на границе. Я уже изучила людей, которые приходили в замок из окрестных деревень, да и к обитателям замка присмотрелась, и мне было ясно, что Джейми, во-первых, имеет благородное происхождение, а во-вторых, получил образование. Его дом, кратко описанный им, позволял сделать вывод, что он из зажиточной семьи. Почему же он живет так далеко от дома?
        - Так я же вне закона, - ответил он, явно удивившись, что я не в курсе. - Англичане дают десять фунтов стерлингов за мою голову. Не так много, как за какого-нибудь разбойника, - добавил он недовольно, - но все-таки больше, чем за карманника.
        - И это за оказание сопротивления? - недоверчиво спросила я.
        Десять фунтов по местным меркам - полугодовой доход небольшой фермы; мне трудно было представить, что английское правительство выбрало такое крупное вознаграждение за мелочь вроде этой.
        - Нет. За убийство.
        Я открыла рот от изумления и поперхнулась. Джейми похлопал меня по спине. Наконец я смогла говорить и спросила, запинаясь:
        - К-кого вы у-убили?
        Он пожал плечами.
        - Ну, тут есть небольшая несостыковка. Я не убивал человека, в убийстве которого меня обвинили и объявили вне закона. Но все справедливо, потому что я отправил на тот свет несколько других красномундирников.
        Он помолчал и повел плечами - словно потерся спиной о невидимую стену. Я замечала, что он и прежде делал так - например, в мое первое утро в замке, когда я его перевязывала и заметила рубцы у него на спине.
        - Это было в Форт-Уильяме. День или два после второй порции хлыста я почти не мог двигаться, из-за ран меня лихорадило. Когда я встал на ноги, мои… друзья решили похитить меня оттуда, они считали, что так будет лучше для меня. Вышло так, что началась перестрелка, в которой убили англичанина - старшего сержанта, и оказалось, что именно он исполнял наказание в первый раз. Но я его не убивал. У меня не было к нему никаких личных претензий, к тому же я был слишком слаб для таких подвигов, хорошо, что в седле удержался.
        Губы его сжались в одну тонкую твердую линию.
        - Хотя если бы это оказался капитан Рэндолл, уж я бы собрался с силами.
        Он снова повел плечами, так что льняная рубашка плотно обтянула спину.
        - Вот и все. Именно по этой причине я не ухожу от замка далеко. Здесь, в горах, почти невозможно наткнуться на английский патруль, хотя границу они переходят часто. Есть еще пограничная стража, но эти к замку не приближаются. Колум не нуждается в их услугах, у него своих людей хватает.
        Он улыбнулся и взъерошил волосы, так что они встали дыбом - словно иглы дикобраза.
        - Я не такой уж неприметный, как видите. Сомневаюсь, что в замке есть осведомители, но в окрестностях, без сомнения, найдутся люди, которые не прочь заработать копеечку, сообщив англичанам, где я скрываюсь, если узнают, кто я такой. - Он улыбнулся мне. - Вы догадались, что я вовсе не Мактавиш?
        - А лэрд об этом знает?
        - Что я вне закона? Да, Колум знает. Многие люди в горной Шотландии, похоже, знают об этом. Происшествие в Форт-Уильяме вызвало много шума, а новости разносятся быстро. Однако они не знают, что Джейми Мактавиш и есть тот самый человек. Остается надеяться, что на меня не наткнется кто-то из тех людей, которые встречались со мной, когда я жил под своим настоящим именем.
        Волосы его все еще торчали в беспорядке. Мне вдруг захотелось пригладить их, но я сдержалась.
        - Почему вы так коротко стрижете волосы? - неожиданно для себя спросила я и покраснела. - Простите, это совсем меня не касается, просто я заметила, что другие мужчины здесь носят длинные…
        Он провел рукой по голове и ненадолго задумался.
        - У меня они тоже были длинные, как положено. Теперь они короткие, потому что монахи выбрили мне затылок и надо подождать несколько месяцев, пока волосы отрастут.
        Он наклонил голову на грудь и предложил посмотреть на его затылок:
        - Видите?
        Раздвинув густые волосы, я увидела слегка выпуклый рубец от недавней раны длиной примерно в шесть дюймов и аккуратно провела по нему пальцем. Рану лечили и при этом накладывали швы; тот, кто этим занимался, знал свое дело, - судя по форме, края свежей раны расходились широко, и кровотечение было обильным.
        - У вас бывают головные боли? - спросила я по профессиональной привычке.
        Джейми выпрямился, снова поправил растрепавшиеся волосы. Кивнул.
        - Иногда, но теперь уже не такие сильные. Месяц или даже больше после того, как это случилось, я не мог видеть, и меня мучили дикие боли. Когда ко мне вернулось зрение, головные боли начали ослабевать.
        Он несколько раз моргнул, как бы проверяя, хорошо ли видит.
        - В глазах иногда будто туман, - объяснил он, - если сильно устану. Предметы расплываются по периферии.
        - Как вы еще живы остались! - сказала я. - У вас, должно быть, очень крепкий череп.
        - Что есть, то есть. Широкая кость, как утверждает моя сестра.
        Мы оба рассмеялись.
        - Как это случилось?
        Он нахмурился, и на лице появилось выражение неуверенности.
        - Хороший вопрос, - медленно проговорил он. - Я ничего не помню. Мы были вместе с ребятами из Лох-Лаггана у перевала Корриайэрек. Помню, я начал подниматься вверх по холму через чащу, помню, как укололся шипом падуба и подумал, что капли крови напоминают красные ягоды. Следующее мое воспоминание относится уже к монастырю Святой Анны во Франции, где я очнулся. В аббатстве Святой Анны де Бопре голова у меня гудела, словно колокол, и кто-то - видеть я не мог - подал мне холодной воды.
        Он потер рукой затылок - как будто рана еще беспокоила его.
        - Иногда мне кажется, я помню какие-то мелочи: лампу над головой, она раскачивается… что-то сладкое и масляное на губах… кто-то со мной говорит… Но все это будто не по-настоящему. Я знаю, что монахи давали мне опиум, и я почти все время спал.
        Он прижал пальцами опущенные веки.
        - Был сон, который все время повторялся. Три корня растут у меня в голове, толстые, корявые, они прорастают сквозь глаза, опускаются в горло, чтобы задушить меня. Сон тянулся бесконечно, корни извивались и становились все длиннее, шире. В конце концов они становились такими большими, что раскалывали мой череп, и я просыпался от звука ломающихся костей. - Он поморщился. - Такой влажный треск - словно выстрелы под водой.
        - Ох!
        Внезапно на нас упала чья-то тень, и нога в сапоге ткнула Джейми в ребро.
        - Ленивый молодой пройдоха, - без всякого раздражения бросил незнакомец, - сидит и лопает тут, а лошади бегают где попало. А что, если молодая кобыла сломает ногу, а?
        - А что, если я умираю от голода, Алек? - ответил Джейми. - Ты тоже поешь, тут всем хватит.
        Он взял кусок сыра и вложил его в искореженные ревматизмом пальцы мужчины. Пальцы не без усилия сомкнулись на куске, а их обладатель уселся на траву.
        С неожиданным изяществом Джейми представил мне Алека Макмахона Маккензи, конюшего замка Леох.
        Приземистый, одетый в кожаные штаны и грубую рубаху, конюший выглядел спокойным и уверенным, и мне подумалось, что он в состоянии укротить самого непокорного жеребца. У Алека был только один глаз, второй закрывала черная повязка. Как бы компенсируя этот изъян, его седые, сросшиеся на переносице брови обладали невероятной густотой, их удивительно длинные волоски постоянно угрожающе шевелились, напоминая усики-антенны некоторых насекомых.
        Старина Алек (именно так обращался к нему Джейми - должно быть, чтобы не путать их с моим гидом, юным Алеком) небрежно кивнул мне и тотчас забыл о моем существовании, сосредоточив свое внимание в одинаковых долях на еде и наблюдении за тремя молодыми лошадками на лугу, которые яростно отмахивались хвостами от мух. Я быстро потеряла интерес к их долгой дискуссии о родословной нескольких лошадей (не тех, что паслись на лугу), о секретах разведения чистопородных скакунов, накопившихся за последние несколько лет, а также о непостижимых для меня особенностях лошадиной конституции - сухожилиях, холках, крупах и тому подобных анатомических частях. Я различала у лошадей нос, хвост и уши, прочие тонкости были мне недоступны.
        Откинувшись назад, я оперлась на локти и грелась на солнышке. Этот день казался здесь, на лугу, на удивление мирным, все шло своим путем, безмятежно, суета и печали человеческой жизни остались где-то за скобками. Быть может, такой вот мир обретаешь на лоне природы, вдали от домов с постоянным снованием и мельтешением. А может, мне так показалось после работы в огороде, где я ощущала тихое чувство радости от работы с растениями, удовлетворение от того, что я помогаю им расти. Вероятно, сыграло свою роль и то, что для меня нашлось дело, что я больше не буду бродить по замку неприкаянной тенью, словно случайная каракуля на пергаменте.
        Несмотря на то что я не принимала участия в беседе на лошадиные темы, здесь, на лугу, я не чувствовала себя лишней. Старина Алек воспринимал меня как деталь ландшафта, Джейми, который время от времени бросал в мою сторону взгляд, тоже, в целом, не был озадачен моим присутствием, особенно после того как они перешли на гэльский с его скользящими ритмами, - верный признак того, что шотландец увлекся разговором не на шутку. Я, разумеется, ничего не понимала, но их речи успокаивали меня, как успокаивает жужжание пчел над цветущим вереском. Удивительно умиротворенная и к тому же сонная, я отбросила все мысли о Колуме и его непростой натуре, о моем двусмысленном положении и прочих неприятных вещах. «Довольно для каждого дня своей заботы», - всплыла уже в полусне из каких-то закоулков памяти строка из Евангелия[10 - От Матфея, 6:34.].
        Некоторое время спустя я проснулась - то ли потому, что набежали облака и потянуло холодом, то ли оттого, что изменился тон мужчин. Они снова перешли на английский и говорили о чем-то серьезном, совсем не так, как болтали о лошадях.
        - До собрания осталась всего неделя, - произнес Алек. - Ты, паренек, уже решил, что будешь делать?
        Джейми вздохнул.
        - Нет, Алек, не решил. То одно выберу, то передумаю снова. Конечно, мне нравится работать здесь с тобой и с лошадьми. - В голосе у него звучала улыбка, но эта веселость исчезла, когда он продолжил: - К тому же Колум обещал мне… ну, ты знаешь об этом. Но поцеловать железо и принять имя Маккензи и изменить всему, что принадлежит мне по праву рождения? Нет, даже думать не желаю.
        - Ты такой же упрямец, как твой отец, - проворчал Алек, но в его голосе прозвучало одобрение. - Во всем на него похож, только ростом выше и волосы светлые - в материнскую родню.
        - Ты его знал? - с интересом спросил Джейми.
        - Знал не очень хорошо, но слышал много. Я ведь здесь, в Леохе, появился как раз перед тем, как твои родители поженились. Послушать разговоры Колума и Дугала о твоем отце, так подумаешь, он сам дьявол. А матушка твоя ни дать ни взять прямо Дева Мария, которую он уволок прямиком в пекло.
        Джейми рассмеялся:
        - И я похож на него, да?
        - Один к одному, парень. Я ведь знаю, что тебе это поперек горла - быть человеком Колума. Но тут есть о чем поразмыслить, согласен? Скажем, дойдет до борьбы за Стюартов, и Дугал все сделает по-своему. Если ты правильно выберешь сторону в этой драке, то получишь назад и землю, и кое-что еще в придачу, что бы там ни делал Колум.
        Джейми ответил междометием, которое я про себя успела окрестить «шотландским фырканьем» - некий неопределенный звук, который возникал где-то в гортани и мог означать что угодно. В данном случае он, на мой взгляд, выражал сомнение в вероятности нужного исхода.
        - Да, - проговорил он, - а что, если Дугалу не удастся сделать по-своему? Или если удача будет не на стороне Стюартов?
        Алек издал то же самое междометие, прежде чем заговорить:
        - Тогда останешься здесь, паренек. Станешь конюшим вместо меня. Мне скоро пора на покой, а ты лучше всех, кого я знаю, управляешься с лошадьми.
        Джейми польщенно хмыкнул в знак того, что комплимент ценит очень высоко. Алек не обратил внимания на реакцию Джейми и продолжил:
        - Маккензи тебе родня, так что кровь свою ты не предашь. К тому же есть и еще кое-что, вернее, кое-кто… - В голосе у Алека появились дразнящие нотки: - Например, мисс Лаогера, а?
        В ответ послышалось шотландское междометие, на этот раз выражавшее смущение.
        - Ладно тебе, парень, никто не станет принимать побои вместо девушки, к которой он равнодушен. Ты же знаешь, что ее отец не позволит ей выйти замуж за человека из другого клана.
        - Она совсем молоденькая, Алек, я ее просто пожалел, - объяснил Джейми. - Только это и ничего больше, уверяю тебя.
        Алек насмешливо фыркнул и разразился целой речью:
        - Расскажи это лучше амбарной двери, парень, может, у нее хватит мозгов тебе поверить. Ладно, пускай даже не Лаогера - хотя она далеко не худший вариант. Но жену можно найти очень интересную, если бы у тебя водились деньги и было достойное будущее, если бы ты мог со временем занять место Колума. Сможешь выбрать любую, ежели она первая тебя не выберет! - Алек издал короткий и странный смешок, свойственный людям, которые редко смеются. - Будут слетаться как пчелы на мед, парень! Девушки и так вздыхают по тебе, хоть ты без гроша и без имени, уж я-то знаю! Даже англичанка не может от тебя оторваться, хоть и едва овдовела!
        Желая остановить поток неприятных личных комментариев, я решила, что мне пора официально проснуться. Я потянулась, зевнула и села, старательно протирая глаза, чтобы не смотреть на своих собеседников.
        - Ммм, я, похоже, задремала, - сказала я, сонно моргая.
        Джейми, у которого покраснели уши, слишком сосредоточенно принялся собирать остатки еды. Старина Алек уставился на меня с таким выражением, словно впервые заметил.
        - А вы интересуетесь лошадками, барышня? - спросил он.
        В нынешних обстоятельствах я, разумеется, не могла ответить отрицательно. Согласившись с тем, что лошади очень занимательны, я обрекла себя на подробное описание достоинств молодой кобылки в загоне, которая сейчас безмятежно дремала, изредка взмахивая хвостом, чтобы отогнать случайную муху.
        - Приходите, барышня, полюбоваться на них, когда вам вздумается, - заключил свое повествование Алек, - только не подходите слишком близко, чтобы не отвлекать. Они должны работать.
        Это был недвусмысленный намек на мое затянувшееся присутствие, но я помнила о главной причине своего прихода.
        - В следующий раз буду осторожнее, - пообещала я. - Но до возвращения в замок я должна осмотреть плечо Джейми и снять повязку.
        Алек кивнул с пониманием, но, к моему удивлению, Джейми отказался от осмотра и направился в загон.
        - Это может подождать, барышня, - обернувшись, сказал он. - Сегодня у меня еще много работы. Может, попозже, после ужина?
        Мне это показалось тем более странным, что до сих пор он не спешил возвращаться к работе. Но я, конечно же, не могла навязывать ему свою заботу, если он этого не хотел. Я пожала плечами, согласилась встретиться с ним после ужина и пошла по дорожке на холм, к замку.
        Я шла и думала о форме шрама на голове у Джейми. То была не прямая линия, которую оставил бы английский плоский меч. Рубец был изогнутый, словно нанесенный кривым оружием. Боевая секира? Но насколько я знала, такие секиры носили только члены шотландских кланов.
        Я пошла дальше, но вдруг мне пришла в голову еще одна мысль: для молодого человека в бегах, у которого есть неизвестные враги, Джейми был до странности доверителен с чужим человеком.
        Я отнесла корзинку в кухню и вернулась в кабинет покойного Битона, вычищенный до блеска энергичными помощницами миссис Фиц. Бутыльки на полках сияли даже в тусклом свете из окна.
        Именно со шкафа и стоило начать инвентаризацию и выяснить, какие медикаменты и травы уже есть под рукой. Накануне вечером я немного полистала прихваченную в кабинете книгу в голубом кожаном переплете. Книга оказалась «Справочником и путеводителем врача» и содержала список рецептов с подробным описанием ингредиентов для лечения разнообразных симптомов и недомоганий. В книге было несколько разделов: «Рвотные средства и лекарственные кашки», «Таблетки и пилюли», «Пластыри и их употребление», «Декокты и настои», а также весьма обширный раздел, несколько зловеще обозначенный одним словом: «Слабительное».
        Углубившись в чтение, я поняла главную причину непопулярности Дэви Битона как целителя. «При головной боли, - гласил один рецепт, - возьмите кусочек конского навоза, тщательно высушите его, разотрите в порошок и, размешав с теплым элем, выпейте целиком». Через несколько страниц: «Отвар, приготовленный из корней чистотела, куркумы и сока двух сотен слэтерс (слово поставило меня в тупик!), - лучшее средство от желтухи». Я закрыла книгу, удивляясь тому, что значительное число пациентов покойного доктора не только выжили, употребляя прописанные средства, но даже выздоровели.
        На самом видном месте стоял большой кувшин коричневого стекла, содержавший несколько подозрительных шаров. Начитавшись рецептов, я стала размышлять, что бы это могло быть. Повернув кувшин, обнаружила на нем этикетку и с торжеством детектива прочла: «Конский навоз». Полагая, что подобная субстанция с течением времени не начинает лучше пахнуть, осторожно отставила кувшин в сторону, не открывая его.
        Последующее расследование показало, что Purles ovis есть не что иное, как латинское обозначение подобной же субстанции, но за авторством овец. «Мышиное ушко» оказалось материей животного происхождения, а не растительного, как я предположила вначале; с некоторым содроганием отодвинула от себя бутылочку, полную высушенных крохотных розовых ушек.
        Я продолжала недоумевать по поводу загадочных «слэтерс», это слово встречалось в нескольких вариантах - «слэтерс», «слеттерс» и «слэтирс»; по-видимому, то был важный ингредиент многих снадобий, и я обрадовалась, когда в руки мне попала заткнутая пробкой бутылочка с соответствующей надписью. Она была заполнена до половины чем-то похожим на маленькие серые пилюли. Диаметром они были не более четверти дюйма и такие идеально круглые, что я восхитилась искусством Битона. Я поднесла бутылочку поближе к глазам, подивившись тому, что она очень уж легкая. Тут я разглядела на каждой «пилюле» тоненькие бороздки и микроскопические ножки, сжатые в центре в один пучок. Я поспешно поставила бутылочку на стол, вытерла руки о передник и мысленно внесла в список открытий еще один пункт: написано «слэтерс» - читай «мокрицы».
        В кувшинах Битона бывали и вполне приемлемые вещи, например высушенные травы или экстракты из них, все это могло пригодиться. Я нашла порошок фиалкового корня и ароматический уксус, которые миссис Фиц использовала для лечения Джейми. Нашла дягиль, полынь и сосуд с загадочной надписью: «Вонючий араг». Открывала этот сосуд с осторожностью, но там оказались всего-навсего мягкие кончики молодых еловых веток, и из бутылки потянулся приятный аромат даже прежде, чем я ее как следует открыла. Я оставила ее открытой, чтобы освежить воздух в маленькой темной комнате, а сама продолжила перебирать запасы.
        Я отодвинула в сторону кувшин, доверху наполненный сушеными улитками, потом емкость с надписью: «Масло из дождевых червей» - надпись соответствовала содержимому, потом «Vinum millepedatum» - в кувшине оказались раскрошенные многоножки в вине; далее на свет божий извлекла «Порошок из египетской мумии», на вид весьма непонятный, но думаю, местом его происхождения был илистый берег водоема, а не гробница фараона; голубиная кровь, муравьиные яйца, высушенные жабы, старательно завернутые в мох, и наконец «Человеческий череп, растертый в порошок». Чей это был череп? Бог весть.
        Большая часть второй половины дня ушла у меня на обследование шкафа, а потом комода с огромным количеством ящиков и полочек, в результате чего выставила за дверь кучу пустых бутылочек, коробок и прочих емкостей со снятыми этикетками - чтобы их убрали или для чего-то использовали. Значительно меньшее количество сосудов с полезными веществами я снова поместила в шкаф.
        Некоторое время я задумчиво стояла над большим свертком паутины. И «Путеводитель» Битона, и моя собственная память подсказывали, что паутину весьма эффективно можно использовать при перевязке ран. Я была склонна считать подобное решение негигиеничным, но опыт перевязывания ран на обочине дороги показал, насколько важно в таких обстоятельствах иметь под рукой что-то, обладающее одновременно и свойством склеивать, и свойством абсорбировать. В конце концов я положила паутину в шкаф и решила, что надо поискать способ продезинфицировать ее. «Кипятить нельзя, - подумала я. - Возможно, достаточно подержать над паром - чтобы паутина не лишилась клейкости».
        Я вытерла руки о передник и задумалась. Я осмотрела почти все, оставался только деревянный сундук у стены. Откинув крышку, с отвращением отпрянула: такая вонь ударила мне в ноздри.
        Ящик содержал хирургические инструменты Битона. В нем находились несколько ужасных пил, ножи, зубила и прочие приспособления, более пригодные для постройки дома, нежели для хирургических вмешательств. Воняло ужасно лишь потому, что Дэви Битон не считал нужным чистить инструменты после использования. Я невольно поморщилась при виде темных пятен на некоторых лезвиях и захлопнула крышку.
        Я потащила сундук к двери, намереваясь предложить миссис Фиц отдать отмытые инструменты плотнику - если в замке таковой имелся.
        Меня насторожил какой-то шум за спиной - я успела вовремя отойти в сторону и не наткнулась на вошедших в комнату. Обернувшись, я увидела двух мужчин, один из которых прыгал на одной ноге, а второй его поддерживал. Больная нога была обмотана грязными тряпками, на которых виднелись пятна крови.
        Я огляделась по сторонам, потом указала хромому на сундук - за неимением стула или лавки.
        - Садитесь, - предложила я.
        Новый целитель замка Леох начал свою практику.
        Глава 8
        Развлечения одного вечера
        Я легла в постель совершенно измотанная. Но, как ни странно, оказалась чрезвычайно довольна тем, что разобралась с наследством Битона и что, имея в своем распоряжении ничтожно малое количество подручных средств, все же сумела помочь нескольким пациентам, - одним словом, я почувствовала себя нужным человеком. Ощущая под пальцами плоть, считая пульс, осматривая языки и глазные зрачки, я вошла в привычную колею, и это несколько приглушило состояние паники, в котором я пребывала с того самого момента, как прошла сквозь камни. Я очутилась в странных обстоятельствах и была совершенно растерянна - должно быть, осознание того, что я имею дело с реальными людьми, успокоило меня. У этих людей в груди бились живые сердца, я слышала их дыхание, у них росли волосы, и плоть их под моими пальцами была мягкой и податливой. Некоторые из них дурно пахли, завшивели, неизвестно когда мылись, но все это было мне не в новинку. Условия ничуть не хуже, чем в полевом госпитале, а что касается травм, то они оказались куда менее серьезными. Возможность облегчить боль, вправить сустав, помочь доставляла мне радостное
удовлетворение. Ответственность за здоровье других людей уменьшала чувство собственной беспомощности в руках безжалостной судьбы, забросившей меня сюда, и я была признательна Колуму за его предложение.
        Колум Маккензи. Поистине странный человек. Культурный, учтивый, умный, но эти качества скрывали хорошо спрятанный стальной стержень. У Дугала сталь была на виду. Прирожденный воин. Однако стоило взглянуть на них рядом - и сразу становилось ясно, кто сильнее. Колум был рожден вождем - невзирая на проблемы с ногами.
        Синдром Тулуз-Лотрека[11 - Анри де Тулуз-Лотрек (1864 - 1901) - знаменитый французский художник, страдавший недугом, который описывает героиня романа.]. Раньше я не сталкивалась с этим недугом, но слышала его описание. Названный по имени самого известного человека, страдавшего от него (тут же вспомнила, что этот человек пока еще не родился), он заключался в дегенеративном изменении костей и соединительной ткани. Жертвы этой болезни нередко рождались здоровыми, но уже в раннем подростковом возрасте длинные кости ног не выдерживали тяжести корпуса и начинали разрушаться.
        Об этой болезни, связанной с нарушением обмена веществ, свидетельствуют анемичная, бледная кожа, склонная к преждевременному старению, а также замеченные мной у Колума грубые мозоли на пальцах. Поскольку ноги искривились и согнулись, деформировался, разумеется, и позвоночник, что причиняло больному постоянные страдания. Лениво поправляя растрепавшиеся волосы, я припоминала описание болезни. Низкий лейкоцитоз обусловливает восприимчивость к инфекциям, а это часто приводит к раннему артриту. Из-за плохой циркуляции крови и дегенерации соединительной ткани такие больные, как правило, бесплодны, часто страдают импотенцией.
        Внезапно я замерла, вспомнив о Хэмише. «Мой сын», - с гордостью произнес Колум, представляя мне мальчика. Возможно, он не импотент. А может, и да. К счастью для Летиции, мужчины клана Маккензи похожи друг на друга.
        Мои размышления были прерваны стуком в дверь. Пришел один из вездесущих мальчишек и передал приглашение Колума. В холле сегодня вечер пения, и Маккензи просит меня присоединиться, если мне угодно оказать ему такую честь.
        В свете сегодняшних размышлений мне было любопытно снова повидать Колума. Посмотревшись в зеркало и слегка пригладив волосы, я закрыла за собой дверь комнаты и отправилась вслед за моим провожатым по холодному коридору.
        Вечером холл выглядел совсем иначе, чем днем: горящие сосновые факелы на стенах придавали ему праздничный вид; время от времени горящая смола вспыхивала голубым. Гигантский очаг с вертелами и котлами утратил буйство ужина и горел спокойнее. Пламя лениво лизало два больших полена, скорее даже бревна, а вертела сдвинули к дымоходу.
        Столы и скамьи отодвинули в сторону, чтобы освободить место у огня; очевидно, здесь и должно было происходить действо, потому что даже резное кресло Колума поставили рядом. Он уже был здесь, на ногах лежал теплый плед, а возле кресла стоял небольшой столик с графином и бокалами.
        Заметив, что я мнусь на пороге, Колум дружелюбным жестом пригласил меня подойти и занять место на ближней скамье.
        - Хорошо, что вы спустились, мистрес Клэр, - приятным голосом произнес он. - Гуиллин будет рад новому слушателю, хотя все мы всегда слушаем его с удовольствием.
        Я подумала, что вождь клана Маккензи выглядит уставшим: широкие плечи были опущены, и морщины на лице прорезались глубже.
        Я пробормотала какие-то любезности и огляделась по сторонам. Люди уже начали собираться, останавливались небольшими группами поболтать, рассаживались на скамейки.
        - Простите? - Я повернулась и слегка наклонилась к Колуму, так как в шуме разговоров в холле не расслышала его слов.
        Он протягивал мне графин, очень красивую вещь из бледно-зеленого хрусталя. Жидкость, заключенная внутри, сквозь стекло казалась изумрудной, но в бокале приобрела нежный бледно-розовый цвет и обладала богатым букетом. Вкус соответствовал виду, и я блаженно зажмурилась, удерживая напиток во рту и наслаждаясь его ароматом, прежде чем проглотить.
        - Вкусно, правда? - услышала я глубокий голос, в котором звучали ноты веселости.
        Открыв глаза, я увидела, что Колум улыбается, глядя на меня с одобрением.
        Я открыла было рот, чтобы ответить, но вдруг поняла, что нежная тонкость вкуса была обманчива: вино оказалось настолько крепким, что я не сразу обрела дар речи.
        - Чуд… чудесно, - справилась я наконец.
        Колум кивнул.
        - Да, именно так. Это рейнвейн. Вам не случалось его прежде пробовать?
        Я покачала головой, а он наклонил графин над моим бокалом и вновь наполнил его сияющим розовым напитком. Взяв свой бокал за ножку, он покрутил его из стороны в сторону, так что пламя очага заиграло в вине темно-красными вспышками.
        - Я вижу, вы знаете толк в вине, - сказал Колум и наклонил бокал, чтобы насладиться богатым ароматом. - Но это естественно, ведь вы происходите из французской семьи. Или наполовину французской, если говорить точнее, - поправил он себя, чуть заметно улыбнувшись. - В какой части Франции живут ваши родичи?
        Я помедлила, стараясь дать ответ, близкий к истине.
        - Это старинное родство и не самое прямое, - ответила я, - но те родственники, с кем я могу связаться, живут на севере, возле Компьена.
        Внезапное осознание того, что мои родственники действительно живут возле Компьена, потрясло меня.
        - Вот как? Но вы там ни разу не были?
        Я поднесла к губам бокал и кивнула в ответ, потом прикрыла глаза и глубоко вдохнула запах вина.
        - Нет, - заговорила я, не поднимая век. - Я никогда не видела никого из них.
        Подняв глаза, я увидела, что Колум пристально смотрит на меня.
        - Я ведь говорила вам об этом.
        Он невозмутимо кивнул:
        - Да, говорили.
        Глаза у него были дивные, серого цвета, обрамленные густыми черными ресницами. Очень привлекательный мужчина Колум Маккензи - по крайней мере, верхняя часть Колума. Я перевела взгляд на группу дам у камина, среди которых стояла и жена Колума, Летиция; дамы были поглощены беседой с Дугалом Маккензи. Тоже привлекательный мужчина и без всяких исключений.
        Я снова повернулась к Колуму, который невидящим взглядом смотрел на какое-то украшение на стене.
        - А еще я говорила вам, - вдруг сказала я, выводя его из состояния транса, - еще я говорила, что хотела бы уехать во Францию как можно быстрее.
        - И это вы говорили, - подтвердил он любезно и снова взялся за графин, вопросительно приподняв одну бровь.
        Я протянула свой бокал, показав, что прошу налить немного, но Колум в очередной раз наполнил сосуд до краев.
        - Да, но, как я говорил вам, миссис Бошан, - сказал он, глядя на льющееся вино, - вам лучше задержаться здесь до тех пор, когда условия для вашей поездки станут благоприятными. В конце концов, к чему торопиться? Сейчас только весна, а месяцы перед осенними штормами более благоприятны для того, чтобы пересечь Ла-Манш.
        Он поднял графин и пристально посмотрел на меня.
        - Если бы вы сообщили мне имена ваших родственников во Франции, я мог бы написать им, чтобы они приготовились к вашему приезду.
        Я понимала, что он манипулирует, но могла лишь пробормотать в ответ нечто невразумительное вроде «да-хорошо-может-попозже» и, извинившись, сослалась на необходимость кого-то повидать по делу до начала концерта. Гейм и сет остались за Колумом, но это еще не весь матч.
        Предлог для моего исчезновения был не совсем фиктивным, и у меня ушло довольно времени, прежде чем, поблуждав по темным комнатам, я нашла нужное место. Возвращаясь - все еще с бокалом в руке, - я вышла к освещенному входу в холл, но тотчас поняла, что это нижний вход, дальний от того места, где сидит Колум. С учетом обстоятельств это меня вполне устроило, и я незаметно пробралась в длинный зал, проталкиваясь через группки людей к одной из скамеек у стены.
        В верхнем конце зала я заметила щуплого человечка, который, судя по маленькой арфе в руках, и был бардом Гуиллином. Колум махнул рукой, и слуга поспешил принести барду стул, на который тот уселся и принялся настраивать арфу, легкими движениями касаясь струн и приложив ухо к инструменту. Колум налил из своего графина бокал вина и, жестом подозвав к себе слугу, передал с ним бокал барду.
        - Он потребовал дудку, он потребовал чашу и три скрипки велел принести-и-и[12 - Клэр цитирует строки из английского детского стишка про короля Коула «Old King Cole».], - пропела я весело себе под нос и встретила недоуменный взгляд Лаогеры. Она сидела неподалеку; у нее за спиной висел гобелен с изображением охоты, вернее, на нем шесть длинных косоглазых собак гнались за одним-единственным зайцем.
        - Не перебор, как вам кажется? - смешливо спросила я у девушки и плюхнулась рядом с ней на скамью.
        - О, ну д-да, - робко отозвалась она и слегка от меня отодвинулась.
        Я попыталась втянуть ее в приятный легкий разговор, но она отвечала односложно, краснея и замирая каждый раз, как я обращалась к ней. Скоро я сдалась и сосредоточилась на сцене в конце зала.
        Настроив арфу, Гуиллин вытащил из куртки три деревянные флейты разного размера и положил их на маленький столик рядом.
        Я вдруг заметила, что Лаогера совсем не разделяет моего интереса к певцу и его инструментам. Она вся напряглась и все посматривала через мое плечо на проход в нижней части зала, откинувшись назад и скрываясь в тени под гобеленом от любопытных взоров.
        Проследив за ее взглядом, я увидела высокую фигуру рыжего Джейми Мактавиша, только что вошедшего в холл.
        - Ax вот оно что! Галантный герой! Влюблены в него, да? - обратилась я к девушке.
        Она отчаянно затрясла головой, но яркий румянец на щеках выдал ее с головой.
        - Отлично, посмотрим, что можно сделать, - воскликнула я, полная великодушия. Я встала и весело замахала Джейми, чтобы привлечь его внимание. Заметив мой сигнал, молодой человек с улыбкой начал протискиваться к нам сквозь толпу. Я не знаю, что произошло тогда во дворе между ним и Лаогерой, но сейчас он поздоровался с ней сдержанно, хоть и вполне приветливо. Мне он поклонился несколько свободнее; впрочем, наши отношения достигли такой степени близости, что вряд ли он стал бы обращаться ко мне как к малознакомому человеку. Несколько пробных аккордов возвестили о начале концерта, и мы поспешно уселись, причем Джейми занял место между мной и Лаогерой.
        Гуиллин был мужчина невзрачный, хрупкого сложения, с волосами мышиного оттенка. Но стоило ему начать петь, как это переставало иметь значение. Зрение как бы отключалось, а уши, напротив, становились очень чувствительными. Гуиллин начал с простой песни; он исполнял ее на гэльском, четко пропевая каждую строку и подчеркивая ее окончание прикосновением к струнам арфы, музыка воспринималась как эхо слов, как переход от одной поэтической строки к другой. И голос был обманчиво простой. Вначале казалось, что в нем нет ничего особенного: голос приятный, но не такой уж сильный. Но потом приходило чувство, будто звук проникает в самую глубину твоего существа, каждый слог был кристально чист, и было совершенно не важно, понимаешь язык или нет - песня внутри, звенит в голове.
        Песню встретили горячими аплодисментами, и певец тотчас перешел ко второй, которую пел на валлийском языке - так, во всяком случае, мне показалось. Для меня это звучало как мелодичное полоскание горла, но все вокруг отлично понимали смысл - вероятно, слышали ее раньше.
        Во время короткого перерыва, когда певец снова сделал паузу, чтобы настроить арфу, я тихонько спросила у Джейми, давно ли Гуиллин живет в замке, но тут же спохватилась:
        - Ох, вы же не можете этого знать? Вы и сами здесь недавно.
        - Я бывал в замке и прежде, - ответил он, повернувшись ко мне. - Прожил в Леохе год, когда мне было шестнадцать, Гуиллин тогда уже был здесь. Колум любит его музыку и хорошо платит, чтобы удержать его тут. Иначе нельзя - валлиец будет желанным гостем у очага любого лэрда.
        - А я помню, что вы были здесь.
        Это сказала Лаогера - вся покраснев от смущения, она все же вступила в разговор.
        Джейми взглянул на нее и улыбнулся одними уголками губ.
        - Вот как? Но вам тогда было не больше семи или восьми. Не думаю, что в то время я так уж выделялся среди других, чтобы вы меня запомнили. - И Джейми снова повернулся ко мне: - Вы понимаете по-валлийски?
        - А я все-таки помню, - не унималась Лаогера. - Вы были… э… я хочу сказать… а вы меня не помните?
        Ее пальцы нервно теребили складки платья; я заметила обкусанные ногти.
        Внимание Джейми тем временем привлекла группа людей у противоположной стены, они о чем-то спорили по-гэльски.
        - Что? - опомнился он. - Нет, не думаю. - Он с улыбкой посмотрел на девушку. - Шестнадцатилетние парни так поглощены собой, что не обращают никакого внимания на тех, кого считают малышней.
        Я сообразила, что эту реплику он с иронией адресовал самому себе, нежели своей собеседнице, однако эффект вышел неудачный. Я поняла, что наступившая пауза необходима Лаогере, чтобы овладеть эмоциями, и поспешила нарушить молчание:
        - Нет, я совсем не знаю валлийского. А вы понимаете, о чем он поет?
        - Конечно.
        И Джейми принялся делать примерный перевод на английский.
        То была баллада о юноше, который полюбил девушку, но считал себя недостойным ее, потому что был беден. Он уплыл в море, чтобы разбогатеть. Корабль потерпел крушение. Ему угрожали морские змеи, зачаровывали сирены, он прошел множество испытаний, нашел сокровище, но когда вернулся домой, узнал, что любимая вышла замуж за его лучшего друга, который был небогат, но более разумен.
        - А что выбрали бы вы? - спросила я у Джейми, чтобы немного подразнить его. - Не решились бы жениться без денег или сошлись с любимой, а деньги послали бы ко всем чертям?
        Мой вопрос заинтересовал Лаогеру - делая вид, что поглощена звуками флейты, на которой теперь играл Гуиллин, она наклонила голову в сторону Джейми, чтобы услышать ответ.
        - Я? - Вопрос явно позабавил Джейми. - Ну, поскольку денег у меня нет и шансов получить их в будущем тоже, я, наверное, был бы счастлив, если бы девушка решилась выйти за меня и без денег. - Он с улыбкой покачал головой. - Терпеть не могу морских змей.
        Он собирался сказать что-то еще, но его остановила Лаогера, которая положила руку ему на рукав, но тотчас отдернула ее, словно коснулась раскаленного железа.
        - Шшш, - прошипела она, - кажется, он начинает рассказывать. Не хотите послушать?
        - А, да.
        Джейми слегка наклонился вперед в ожидании, однако сообразив, что загораживает мне обзор, настоял, чтобы я села по другую сторону от него, и попросил Лаогеру подвинуться на край скамьи. Я заметила, что девушка совсем не рада такой перемене, и попробовала отказаться, уверяя, что мне и так хорошо, но Джейми настоял:
        - Нет, отсюда вам будет лучше видно и слышно. Кроме того, если он будет говорить по-гэльски, я могу переводить вам на ухо.
        Каждую песню барда слушатели сопровождали аплодисментами, но когда он просто играл на арфе, люди в зале тихонько переговаривались, и оттого высокие мелодичные звуки арфы как будто сопровождались глубоким низким гудением. Теперь же по залу пронесся общий благоговейный шорох. Когда бард заговорил, голос у него оказался такой же чистый и ясный, как во время пения, каждое слово было слышно во всех уголках зала.
        - Это было давно, двести лет назад…
        Он заговорил по-английски, и я испытала внезапное чувство дежавю. Точно так же начинал легенды наш гид, с которым мы ездили на Лох-Несс.
        Гуиллин рассказывал историю не о героях и духах, а о феях - Маленьком Народце.
        - Один из кланов Маленького Народца обитал возле Дандреггана, - начал он. - Этот холм назвали так, потому что на нем жил дракон, которого убил Фьонн и здесь же похоронил[13 - Дандрегган (Dundreggan) означает в переводе «Холм Дракона».]. Когда Фьонн и Финн ушли отсюда, в глубине холма поселились феи, и захотелось им заполучить в кормилицы для своих волшебных детей матерей настоящих мужчин, ибо мужчины обладали такими свойствами, каких нет у фей, и Маленький Народец считал, что сила перейдет к их малышам с молоком кормилиц. И вот Юэн Макдональд из Дандреггана пас однажды ночью своих коней, и в ту ночь жена родила ему первенца. Налетел порыв ночного ветра и принес Юэну вздох его жены. Она вздыхала точно так, как перед рождением ребенка, и, услышав ее вздох рядом, Юэн Макдональд метнул свой нож навстречу ветру во имя Святой Троицы. И его жена упала невредимой на землю рядом с ним.
        В конце рассказа послышалось всеобщее восхищенное «ах!», а Гуиллин перешел к другим историям об уме и изобретательности фей, об их отношениях с миром людей. Он перескакивал с английского на гэльский - в зависимости от того, какой из них казался ему более подходящим ритму повествования, потому что суть была не в одном только содержании, но и в красоте формы. Как и обещал, Джейми тихонько переводил мне с гэльского, так легко и быстро, что я поняла: эти истории он слышал уже не раз.
        Одну из легенд я отметила особо. Некий человек поднялся ночью на холм и услышал, как женщина поет печальную песню под камнями волшебного холма. Человек прислушался и разобрал такие слова:
        «Я супруга лэрда Балнэйна, похитили феи меня…»
        Мужчина поспешил в дом Балнэйна и выяснил, что хозяин куда-то уехал, а его жена и маленький сын исчезли. Человек разыскал священника и привел его на холм. Священник проклял камни и окропил их святой водой. Тотчас тьма сгустилась, и прогремел гром. После этого из-за облаков показалась луна и осветила женщину, жену Балнэйна, которая без сил лежала на траве с маленьким сыном на руках. Женщина так устала, словно долго шла куда-то, но она не помнила, где была и как туда попала.
        Гостям в зале тоже было что порассказать; Гуиллин сидел на своем стуле и потягивал вино, пока другие рассказчики выходили по очереди к камину и рассказывали истории, вызывая неизменное восхищение у слушателей.
        Многих я слушала вполуха. Все это и вправду было интересно, но мысли мои не давали мне покоя, беспорядочно крутились в голове под воздействием вина, музыки и сказок.
        «В шотландских сказаниях все всегда происходит двести лет назад… - прозвучал у меня в ушах голос преподобного Уэйкфилда. - Это все равно что сказать «давным-давно» - так ведь начинаются английские сказки, верно?»
        Женщина угодила в каменную ловушку на волшебном холме, побывала где-то и вернулась без сил, но неизвестно, где она была и как туда попала.
        Я почувствовала, что волосы у меня на голове встали дыбом, словно от холода, и я пригладила их. Двести лет назад. С 1945-го по 1743-й - примерно так и есть. А женщины, которые проходили сквозь камень… Всегда это были женщины?
        И еще кое-что запомнилось мне. Женщины возвращались. Святая вода, проклятия или нож, но они возвращались. Я должна вернуться к камням Крэг-на-Дун… Вдруг это возможно… если есть хоть один шанс… Я ощутила растущее возбуждение и вместе с ним тошноту. Потянулась за бокалом с вином, чтобы успокоить себя.
        - Осторожно!
        Я случайно задела край почти полного бокала, который легкомысленно оставила прямо на скамейке возле себя. Рука Джейми переметнулась через мои колени и в последний момент удержала бокал от падения на пол. Он приподнял бокал, бережно ухватив его сильными и крупными пальцами, поводил им перед носом, принюхиваясь, потом передал мне. Приподнял брови.
        - Рейнское вино, - только и могла вымолвить я.
        - Да, я знаю, - отозвался он, лукаво поглядывая на меня. - Вино Колума, верно?
        - Ну да. Хотите попробовать? Оно вкусное.
        Неуверенной рукой я протянула ему вино. Он немного помедлил, но взял бокал и пригубил немного.
        - Да, хорошее, - сказал он, возвращая мне бокал. - К тому же двойной крепости. Колум пьет его ночами, когда у него ноют ноги. Сколько вы выпили? - спросил он, близко наклонившись ко мне.
        - Два… нет, три бокала, - с некоторой гордостью ответила я. - Вы считаете, что я пьяна?
        - Нет, - ответил он. - Я удивлен, что вы не пьяны. Большинство тех, кто пьет его с Колумом, валится под стол после второго бокала.
        Он забрал у меня вино и медленно выпил его сам.
        - Достаточно, - уверенно произнес он. - Думаю, вам пить больше не стоит, иначе вы не сможете подняться по лестнице.
        Он протянул пустой бокал Лаогере, даже не глядя на нее.
        - Отнесите это, барышня, - небрежно попросил он. - Уже поздно. Я, пожалуй, провожу миссис Бошан в ее комнату.
        Он взял меня под руку и повел к выходу, а девушка смотрела нам вслед с таким выражением, в котором явно читалось желание убить.
        Джейми провел меня до дверей моей комнаты и, к моему удивлению, вошел следом. Но удивление тут же испарилось, когда он, закрыв за собой дверь, начал стягивать рубашку. Я забыла о повязке, которую собиралась снять еще два дня назад.
        - Я был бы рад избавиться от этого, - сказал он, проведя пальцами по конструкции из вискозы и полотна. - Целыми днями щекочет и натирает кожу.
        - Удивляюсь, как это вы не сняли повязку сами, - ответила я и начала распутывать узлы.
        - Боялся после вашей взбучки, когда вы перевязывали в первый раз, - ответил он, глядя на меня с высоты своего роста и нахально ухмыляясь. - Думал, вы надаете мне по заднице, если я дотронусь до повязки.
        - Я вам сейчас надаю, если не сядете и не будете вести себя спокойно, - полушутя сказала я и, надавив обеими руками на здоровое плечо, усадила на стул возле кровати.
        Я сняла все повязки и осторожно ощупала сустав. Он по-прежнему был немного опухшим, и кровоподтек был заметен, но, к моей радости, порванных мышц не наблюдалось.
        - Если вам так хотелось избавиться от этого, почему вы не позволили мне сделать это вчера днем?
        Меня сильно озадачило его поведение на лугу - это казалось тем более странным теперь, когда я увидела, что грубые края полотняных бинтов стерли кожу почти до ссадин. Повязку я снимала очень осторожно, но под ней все было в порядке.
        Джейми покосился на меня, потом застенчиво опустил глаза.
        - Видите ли… я просто не хотел снимать рубашку при Алеке.
        - Вы такой скромник? - сухо спросила я и попросила его поднять и опустить руку, чтобы проверить работу сустава.
        Он слегка поморщился от усилия, но на мою реплику улыбнулся.
        - Если так, то я вряд ли сидел бы в вашей комнате полуголый, верно? Нет, это из-за рубцов на спине.
        Заметив мое удивление, он начал объяснять:
        - Алек знает, кто я такой, то есть он знает, что меня пороли, но шрамов он не видел. Знать о чем-то и увидеть собственными глазами - разные вещи.
        Отведя взгляд, он осторожно дотронулся до больного плеча и мрачно уставился в пол.
        - Это, как бы вам объяснить… Ну, предположим, вы знаете, что какой-то человек пострадал, это просто одна из тех вещей, которые вы о нем знаете, и это не играет роли в отношениях между вами. Алеку известно, что меня пороли, ему известно, что у меня рыжие волосы, и это не влияет на его отношение ко мне. Но если увидеть собственными глазами… - Он запнулся, подыскивая нужные слова. - Это… нечто личное, что ли. Я считаю… если бы он увидел шрамы, то уже не мог бы смотреть на меня и не думать о моей спине. И я знал бы, что он о ней думает, и сам все время вспоминал бы, и… - Он пожал плечами и умолк.
        - Ну вот, - заговорил он снова. - Глупо все это объяснять, верно? Просто я чувствителен к таким вещам. В конце концов, сам-то я не видел, может, выглядит совсем не так жутко, как мне кажется.
        - А вы не станете возражать, если я осмотрю вашу спину?
        - Нет, не стану. - Он как будто немного удивился и несколько секунд молчал, обдумывая это. - Наверное, потому что вы как-то делаете это… вы сочувствуете мне, но не жалеете меня, и я это понимаю.
        Он сидел терпеливо и неподвижно, пока я крутилась позади, осматривая спину. Не знаю, насколько реалистично он оценивал положение, но все было достаточно скверно. Даже при свете свечей, даже увидев их однажды, я все равно ужаснулась. Впрочем, раньше я видела лишь одно плечо. Рубцы же покрывали всю спину от плеч до пояса. Многие из них побелели и превратились в тонкие светлые полоски, но были и такие, которые образовали плотные белые клинья, пересекавшие мышцы. С некоторым сожалением я подумала, что в свое время у Джейми была необычайно красивая спина. Кожа светлая и свежая, линии костей и мышц мощные и гармоничные даже теперь, плечи широкие, а позвоночник - словно гибкий глубокий желоб между колоннами мышц.
        Джейми был прав. Глядя на чудовищные следы насилия, невозможно было не представлять себе действие, которое их оставило. Я старалась не думать о том, что мускулистые руки передо мной были однажды вытянуты и связаны, медно-рыжая голова поникла в агонии, прижавшись к столбу. Рубцы, на которые я сейчас смотрела, невольно вызывали в воображении чудовищные картины. Кричал ли он, когда это происходило? Я прогнала такую мысль. Я слышала рассказы из послевоенной Германии о куда более страшных мучениях, но он был прав: слышать - совсем не то же, что видеть.
        Я невольно стала дотрагиваться до рубцов, как бы пытаясь прикосновениями стереть следы жестокости. Джейми глубоко вдыхал, но не двигался, когда я трогала самые страшные шрамы, один за другим, будто показывая ему то, чего он сам не видел. Наконец я положила руки ему на плечи и замерла, подыскивая слова.
        Он накрыл мою руку своей и легонько сжал ее, тем самым давая мне почувствовать, что понимает, о чем я молчу.
        - С другими случались вещи похуже, - проронил он тихо и будто снял злые чары. - Она, похоже, заживает, - продолжил он, пытаясь рассмотреть рану на плече. - Почти не болит.
        - Это хорошо, - согласилась я, откашлявшись, чтобы избавиться от комка в горле. - Заживает отлично, корочка сухая, нагноения нет. Держите рану в чистоте и в ближайшие дни постарайтесь не слишком напрягать руку. - Я похлопала его по здоровому плечу в знак того, что он может идти. Он самостоятельно надел рубашку, заправив длинный край в килт.
        Джейми неловко помедлил у выхода, кажется, собираясь что-то сказать на прощание. Наконец просто пригласил завтра прийти в конюшню, чтобы посмотреть новорожденного жеребенка. Я пообещала, что приду, и, одновременно пожелав друг другу спокойной ночи, мы оба засмеялись и кивнули, когда я закрывала дверь. Я сразу легла, все еще ощущая алкогольный дурман, и видела какие-то безумные сны, которые утром не могла вспомнить.
        На следующий день утром я долго принимала пациентов, потом осмотрела кладовую в поисках целебных трав для пополнения моей аптеки, записала - соблюдая правила - подробности приема в черный журнал Дэви Битона и лишь после этого покинула свой тесный кабинет, истосковавшись по свежему воздуху и движению.
        В замке никого не было видно, и я воспользовалась возможностью осмотреть верхние комнаты; я заглядывала в пустующие помещения, поднималась по винтовым лестницам и мысленно составляла план замка. План выходил весьма беспорядочный. Со временем появилось столько пристроек и добавок, что невозможно было выяснить первоначальный замысел сооружения. Вот в этом зале, например, в стену встроили маленький альков, к которому вела отдельная лестница, места для комнаты здесь не хватало, очевидно, его сделали, чтобы заполнить пустующее пространство.
        Альков был частично скрыт занавеской из полосатой ткани; я бы прошла мимо не задерживаясь, если бы мое внимание не привлекло нечто белое, мелькнувшее из-под занавески. Я остановилась и заглянула внутрь - узнать, что происходит. Белый всполох оказался белым рукавом рубашки Джейми, прижавшего к себе девушку в поцелуе. Девушка сидела у него на коленях, и ее светлые волосы сияли золотом в свете солнечного луча, проникшего за занавеску, словно спинка форели в ручье в утренний час.
        Я растерянно замерла. У меня не было желания подглядывать за ними, но я опасалась, что мои шаги по каменным плитам пола привлекут их внимание. Пока я медлила, Джейми разомкнул объятие и поднял голову. Наши глаза встретились; узнав меня, он сразу успокоился, и вспыхнувшее на лице выражение тревоги растаяло. Приподняв брови и чуть заметно пожав плечами, он усадил девушку удобнее у себя на коленях и продолжил начатое. Я отступила и осторожно удалилась. Это не мое дело. Однако я полагала, что и Колум, и отец девицы сочли бы такого «принца-консорта» не самым подходящим кандидатом. Если голубки не будут выбирать менее опасные места для встреч, то как бы не пришлось Джейми еще раз оказаться наказанным - уже за свое поведение.
        За ужином я увидела его вместе с Алеком и уселась напротив них за длинным столом. Джейми поздоровался со мной приветливо, но в глазах замерла напряженность. Старина Алек удостоил меня своим обычным «ммхм». Женщины, как он объяснил мне на лугу, ничегошеньки не понимают в лошадях, так что с ними и говорить не о чем.
        - Успешно идет укрощение лошадей? - спросила я, чтобы прервать монотонное жевание на противоположной стороне стола.
        - Вполне успешно, - отозвался Джейми.
        Я поглядела на него поверх блюда с вареной репой.
        - У вас губы припухли, Джейми. Это лошадь вас так? - спросила я не без издевки.
        - Ага, - ответил он, сузив глаза. - Мордой мотнула, стоило мне отвернуться.
        Он говорил спокойно, однако тяжелая нога наступила под столом на кончик моей туфли. Наступила слегка, но намек был ясен.
        - Как скверно, - посочувствовала я с самым невинным видом. - Ваши кобылки могут быть опасны.
        Нога нажала сильнее, когда Алек вмешался в разговор:
        - Кобылки? Но ты вроде с кобылами сейчас не работаешь, а, паренек?
        Я попыталась воспользоваться другой ногой как рычагом, чтобы столкнуть тяжелый сапог; это не помогло, тогда я с силой пнула Джейми в лодыжку. Он дернулся и убрал ногу.
        - Что это с тобой? - поинтересовался Алек.
        - Язык прикусил, - ответил Джейми, глядя на меня поверх руки, которой он прикрыл рот.
        - Ну и осел же ты! Чего еще ждать от идиота, который вовремя не успевает от лошади увернуться… - И Алек приступил к долгому перечислению недостатков своего помощника, обвиняя его в неуклюжести, лени, глупости и общей бесталанности. Джейми, наименее неуклюжий человек из всех, кого я знала, опустил голову и продолжил бесстрастно жевать в ходе всей обвинительной речи, но щеки у него горели. Что касается меня, то остаток трапезы я провела, скромно опустив глаза в тарелку.
        Джейми отказался от второй порции тушеного мяса и спешно покинул стол, не дослушав речь Алека. Несколько минут я и старый конюх ели молча. Вытерев тарелку последним кусочком хлеба, Алек отправил его в рот и откинулся назад, с иронией поглядывая на меня своим единственным голубым глазом.
        - Мой вам совет - не дразните парня, - сказал он. - Ежели ее отец или Колум узнают про это дело, Джейми достанется больше, чем синяк под глазом.
        - Жена, например? - сказала я, глядя ему в глаза. Он медленно кивнул.
        - Может, и так. А это не такая жена, которая ему нужна.
        - Вот как?
        Я удивилась его словам - тем более после подслушанного на лугу у загона разговора.
        - Ни в коем случае. Ему нужна настоящая женщина, а не девочка. Лаогера останется девчонкой и в пятьдесят. - Суровый рот искривился в подобии улыбки. - Вы, видно, думаете, я всю жизнь провел в конюшне. Но у меня была жена, ладная женщина, и разницу я понимаю очень хорошо. - Голубой глаз вспыхнул, когда Алек поднялся со скамейки. - И вы тоже, барышня.
        Я невольно подняла руку, чтобы задержать его.
        - Откуда вы узнали… - начала я, но Алек только фыркнул в ответ.
        - У меня всего один глаз, барышня, но это не значит, что я слепой.
        И он удалился, фыркнув еще раз на прощание.
        Я вскоре тоже ушла и, поднимаясь по лестнице к себе в комнату, размышляла, что хотел сказать старый конюх своей последней репликой.
        Глава 9
        Собрание
        Жизнь моя не то чтобы вошла в определенную колею, но обрела стабильность. Я вставала на рассвете вместе со всеми другими обитателями замка, завтракала в большом холле, и если у миссис Фиц не было для меня пациентов, то отправлялась работать на один из замковых огородов. Еще несколько женщин работали там все время, им помогала целая толпа мальчишек разного роста и возраста; они бегали по округе, увозили мусор и притаскивали инструменты для работы, приносили в корзинах навоз. На огородах я бывала примерно через день, иногда помогала на кухне с заготовками из плодов и ягод или просто готовила еду на каждый день, пока какой-нибудь казус не вынуждал меня поспешить в мое убежище, как я про себя называла кабинет покойного Битона.
        Иногда я пользовалась приглашением Алека и навещала конюшни или загон на лугу, радостно наблюдая за тем, как лошади сбрасывают с себя клочки свалявшейся зимней шерсти и становятся гладкими и блестящими на яркой весенней травке.
        Бывали вечера, когда сразу после ужина я падала в постель, измотанная работой. В иные дни, если у меня не опускались веки от усталости, я посещала собрания в большом холле, чтобы послушать песни или рассказы, игру на арфе и на волынке. Валлийского барда Гуиллина я могла слушать часами как зачарованная, несмотря на то что в большинстве случаев не понимала ни слова.
        Обитатели замка начали привыкать к моему обществу, а я - к ним, кое-кто из женщин заговаривал со мной, делая несмелые попытки подружиться. Их разбирало любопытство, но на все расспросы я отвечала, пересказывая на разные лады историю, которую описывала Колуму, и через некоторое время они смирились с тем, что ничего нового не узнают. Обнаружив, что я разбираюсь в медицине, они решили этим воспользоваться и принялись донимать меня вопросами о недомоганиях детей, мужей и домашних животных, не деля последние две категории по важности.
        Помимо обычной болтовни, велись разговоры о предстоящем собрании, о котором я впервые услыхала от Алека. Я пришла к выводу, что это событие весьма значительное, и стала внимательно наблюдать за приготовлениями к нему. Припасы непрестанно наполняли огромные кухни; больше двадцати готовых туш висело под навесом, где резали скот, их окуривали специальным дымом, отгоняя мух. На телегах везли бочонки с элем и спускали их в погреба, с деревенской мельницы доставляли мешки с мукой, а из садов, разбитых за стенами замка, приносили корзины вишен и абрикосов.
        Меня пригласили присоединиться к одному из походов за ягодами и фруктами с другими молодыми женщинами из замка; я согласилась с радостью: мне хотелось вырваться из мрачной тени замковых стен. В саду было чудесно, я бродила между деревьями в прохладной дымке шотландского утра, нащупывая во влажной листве красные вишни и пушистые округлые абрикосы, осторожно проверяя, насколько они спелые. Мы собирали только самые лучшие, складывали их в корзины горками, попутно лакомясь, а затем относили урожай в замок, где из него готовили торты и пироги. Просторные полки кладовых были заставлены сластями, напитками и деликатесами.
        - Сколько народу обычно приезжает на собрание? - спросила я у Магдален, одной из девушек, с которыми я подружилась.
        Она сморщила веснушчатый носик и задумалась.
        - Точно не знаю, - сказала она. - Последнее большое собрание состоялось в Леохе больше двадцати лет назад, и тогда приехало… должно быть, зарубок[14 - Неграмотные люди вели счет по зарубкам на деревянных палочках; одна зарубка (как мера счета) равнялась двадцати единицам.] десять мужчин. В то время умер старый Джейкоб и лэрдом стал Колум. В этом году, может, будет народу и побольше, потому что урожай хороший и у людей стали водиться деньги, так что многие привезут с собой жен и детей.
        Участники собрания уже начали прибывать в замок, хотя я слышала, что официальная часть, принятие присяги, тинчал и игры состоятся только через несколько дней. Крупные и мелкие арендаторы Колума разместились в самом замке, а люд победнее и батраки разбили лагерь в поле под паром вдоль берега речки, которая питала замковый пруд. Бродячие лудильщики, цыгане, мелкие торговцы устроили нечто вроде ярмарки недалеко от моста. Обитатели замка и жители ближней деревни посещали это место по вечерам после работы; они покупали инструменты, украшения, смотрели выступления фокусников и узнавали последние сплетни.
        Я внимательно следила за тем, кто и когда приезжает, а кто уезжает, и взяла за правило чаще бывать в конюшне и загоне. Лошадей там теперь было множество, потому что конюшнями пользовались и гости. Мне пришло в голову, что в суете и толчее празднеств нетрудно будет найти возможность сбежать.
        Во время одного из походов за фруктами я впервые повстречала Гейлис Дункан. Я как раз обнаружила небольшую грибницу Ascaria под ольхой, у самых корней, и решила поискать еще. Грибы с темно-алыми шляпками росли группками по несколько штук - четыре, пять, - кое-где они прятались в высокой траве этой части сада. Голоса женщин, собирающих фрукты, доносились до меня все слабее, по мере того как я продвигалась к границе сада, время от времени опускаясь на колени, чтобы собрать грибы.
        - А ведь они ядовитые, - произнес чей-то голос у меня за спиной.
        Я распрямилась - и крепко ударилась головой о ветку сосны, под которой росли грибы.
        Когда зрение прояснилось, я увидела, что передо мной стоит и звонко смеется высокая молодая женщина, может, на несколько лет старше меня, светловолосая, с белой кожей и удивительно красивыми зелеными глазами - красивее глаз я в жизни не видела.
        - Простите, что смеюсь над вами, - извинилась она, и на щеках заиграли ямочки. - Не смогла сдержаться.
        Она спустилась в неглубокую впадину, где я стояла.
        - Я догадываюсь, что выглядела нелепо, - смущенно ответила я, потирая ладонью ушибленную макушку. - Спасибо за предостережение, но я знаю, что эти грибы ядовиты.
        - Ах вот как? Вы знаете об этом? От кого же вы хотите избавиться с их помощью? Может быть, от мужа? Сообщите мне, если сработает, тогда я попробую на своем.
        Улыбка у нее была такая заразительная, что я невольно улыбнулась в ответ.
        Я объяснила, что сырые грибы и в самом деле ядовиты, но если их высушить и растереть в порошок, то можно приготовить снадобье, которое останавливает кровотечение, если его приложить к ране. Так, во всяком случае, утверждала миссис Фиц, а ей я верила куда больше, чем «Путеводителю» Битона.
        - Любопытно, - отозвалась женщина, все еще улыбаясь. - А вы знаете, что вот это, - она нагнулась и протянула мне сорванный пучок мелких голубых цветочков с листьями в форме сердца, - вызывает кровотечение?
        - Нет, - с удивлением ответила я. - Но зачем кому-то нужно вызывать кровотечение?
        На лице у нее появилось выражение иссякающего терпения.
        - Чтобы избавиться от ребенка, которого вы не хотите рожать, конечно. Это помогает, но только если принять вовремя, то есть на маленьком сроке. Опоздаете - и оно убьет вас вместе с ребенком.
        - Похоже, вы много знаете о таких вещах, - заметила я, все еще пытаясь оправиться от нелепой оказии при нашей встрече.
        - Кое-что знаю. Девушки из деревни иногда обращаются ко мне, а порой и замужние женщины. Они считают меня ведьмой, - прибавила она, широко раскрыв глаза в притворном изумлении, и снова улыбнулась. - Но мой муж - помощник окружного прокурора, это держит их в узде, и они не болтают… Ко мне не раз обращались за приворотным зельем для того молодого человека, с которым вы приехали. Он ваш?
        - Мой? Кто? Вы имеете в виду… Джейми?
        Молодую женщину, казалось, позабавил мой вопрос.
        Она уселась на бревно и принялась лениво накручивать светлый локон на указательный палец.
        - Ну да. Многие не прочь заполучить парня с такими глазами и волосами, как у него, несмотря на то что за его голову назначена цена и что у него самого за душой ни гроша. Но их папаши, конечно, считают иначе.
        Устремив взор куда-то вдаль, она продолжала:
        - Вот, например, я - женщина практичная. Вышла за человека, у которого есть дом, деньги и положение. Волос совсем нет, а на глаза я никогда не обращала внимания, они меня не волнуют.
        Она протянула мне свою корзину с четырьмя клубневидными корнями на дне.
        - Это корни мальвы, - пояснила она. - Мой муж мается животом. Пускает газы не хуже быка.
        Я решила, что пора сменить тему, пока я не узнала еще больше неприятных подробностей, и сказала, протягивая руку, чтобы помочь моей собеседнице подняться с бревна:
        - Я не представилась, извините. Меня зовут Клэр. Клэр Бошан.
        Рука, ухватившаяся за мою, оказалась миниатюрной, с длинными тонкими белыми пальцами - их кончики потемнели, видимо, от сока растений и ягод, лежавших в корзине рядом с корнями мальвы.
        - Я знаю, кто вы такая, - сказала она. - В деревне о вас идут толки с того самого дня, как вы приехали в замок. А меня зовут Гейлис. Гейлис Дункан.
        Она заглянула в мою корзину.
        - Если вы ищете балган-буахрах (так она назвала мои грибы), я могу показать вам, где их много.
        Я приняла ее предложение, и мы некоторое время бродили вместе недалеко от сада по узким лощинам и по берегам глубоких карстовых озер, где крохотные поганки росли в изобилии. Гейлис очень много знала о местных растениях и их свойствах, хотя некоторые ее рецепты казались по меньшей мере сомнительными. Трудно было поверить, например, что кровохлебка обеспечит бородавки на носу у соперницы, и я сильно сомневалась, что при помощи чистеца можно превратить жаб в цыплят. Своими знаниями Гейлис делилась с коварным огоньком в глазах, из чего я заключила, что она проверяет меня. Несмотря на склонность к лукавству и поддразнивание, она показалась мне приятной собеседницей, женщиной умной и энергичной, хотя и не лишенной цинизма. Она, кажется, знала абсолютно все о любом обитателе деревни, замка и всей округи; за время нашей прогулки мы несколько раз присаживались отдохнуть, Гейлис знакомила меня с жалобами своего мужа и развлекала злыми сплетнями.
        - Говорят, Хэмиш вовсе не сын своего отца, - сообщила она, имея в виду единственного ребенка Колума, рыженького мальчика лет восьми, которого я видела на обеде в холле.
        Этой сплетней я не была потрясена, поскольку имела на этот счет собственное мнение. Удивляло меня другое: что у Колума всего один ребенок сомнительного происхождения. Оставалось предположить, что либо Летиции везет, либо она достаточно сообразительна, чтобы вовремя обращаться к Гейлис. Поступив не слишком благоразумно, я поделилась с ней своим предположением.
        Она отбросила назад длинные светлые волосы и рассмеялась.
        - Нет, не ко мне. Красотка Летиция не нуждается в помощи такого рода, уж поверьте. Если искать колдунью в здешних краях, то проще найти ее в замке, чем в деревне.
        Желая повернуть разговор в более безопасное русло, я спросила первое, что пришло в голову:
        - Но если маленький Хэмиш - не сын Колума, то чей же тогда?
        - Ну конечно же, вашего паренька. - Гейлис повернулась ко мне с ухмылкой на губах и злым блеском в глазах. - Молодого Джейми.
        Вернувшись в сад одна, я встретила Магдален; ее волосы выбились из-под платка и торчали в беспорядке, глаза круглые, испуганные.
        - Ох, вот и вы, - произнесла она и выдохнула с облегчением. - Мы как раз собирались возвращаться в замок, и я хватилась вас.
        - Очень любезно с вашей стороны так переживать за меня, - ответила я, поднимая корзинку с вишней, которую оставила на траве. - Но я знаю дорогу назад.
        Магдален затрясла головой:
        - Вы должны помнить об осторожности. Ходите одна по лесу, когда кругом полно этих лудильщиков и разных чужаков. Колум велел…
        Она вдруг запнулась и прикрыла рот рукой.
        - Следить за мной?
        Я произнесла это как можно мягче. Она неохотно кивнула, видимо, считая, что я могу оскорбиться. Я пожала плечами и улыбнулась ей.
        - Что ж, в этом нет ничего удивительного. В конце концов, он ничего не знает обо мне, кроме того, что я рассказала сама. Кто я, откуда… - Любопытство победило здравый смысл. - Кем он меня считает?
        - Вы англичанка, - только и сказала она.
        На следующий день я не ходила в сад. Не потому, что мне запретили, а потому, что в замке у нескольких людей произошло пищевое отравление, и это потребовало моего участия. Оказав пострадавшим помощь, я решила выяснить, что стало источником проблемы.
        Расследование привело меня к заветревшейся мясной туше из-под навеса. Я как раз стояла там и давала главному коптильщику советы, как можно предотвратить порчу мяса, когда дверь отворилась, и меня окутало облако дыма.
        Я обернулась, вытирая глаза, и увидела Дугала Маккензи в густых клубах дыма от дубовых веток.
        - Следите за мясной кладовой не хуже, чем за своим кабинетом, мистрес? - спросил он ядовито. - Скоро подомнете под себя весь замок, и миссис Фиц придется искать себе работу в другом месте.
        - Не имею ни малейшего желания оставаться в этом паршивом замке! - огрызнулась я, продолжая вытирать слезящиеся глаза, причем на платке у меня оставались черные угольные пятна. Я отошла в сторону и договорила: - Я хочу только убраться отсюда как можно скорее.
        Все еще ухмыляясь, Дугал склонил голову в чрезмерно вежливом поклоне:
        - Я в силах воплотить ваше желание в реальность, мистрес. Хоть и временно.
        Я отняла платок от лица и уставилась на него:
        - Что это значит?
        Он закашлялся, отгоняя рукой дым, который теперь плыл на него. Потом вывел меня из-под навеса и повел к конюшням.
        - Вы говорили вчера Колуму, что вам нужен чистец и какие-то другие травы?
        - Да, чтобы приготовить лекарство для тех, кто отравился мясом. Ну и что?
        Он благодушно пожал плечами:
        - Да просто я собираюсь в деревню к кузнецу, надо подковать трех лошадей. Жена помощника прокурора травница, и у нее есть запасы. Наверняка найдутся и травы, которые вам нужны. Если вам это интересно, леди, садитесь на лошадь и едем со мной в деревню.
        - Жена поверенного? Миссис Дункан?
        Я немедленно ощутила прилив счастья. Перспектива покинуть замок хотя бы ненадолго меня обрадовала. Я поспешно вытерла лицо еще раз и заткнула грязный платок за пояс.
        - Едем!
        Я радовалась поездке вниз по холму в деревню Крэйнсмуир, хотя день был пасмурный и темный. Дугал тоже был в приподнятом настроении и всю дорогу болтал и шутил.
        Сначала мы остановились возле кузницы, где Дугал оставил трех прекрасных лошадей, потом он усадил меня позади себя в седло, чтобы доехать по Хай-стрит до дома Дунканов. Это был солидный особняк, наполовину обшитый деревом, четырехэтажный, в двух нижних этажах окна оказались цветные, составленные из шестигранных стекол сиреневого и зеленого цвета.
        Гейлис приветствовала нас восторженно, радуясь нашему обществу в столь непогожий день.
        - Это просто замечательно! - воскликнула она. - А я как раз искала повод забраться в кладовую и все там разобрать. Энн!
        На ее призыв из незаметной двери вышла служанка средних лет, с лицом, сморщенным, как печеное яблоко.
        - Проводи мистрес Клэр в кладовую, - приказала Гейлис, - а потом принеси нам туда ведро воды из родника. Помни: из родника, а не из колодца на площади!
        Она повернулась к Дугалу:
        - Я приготовила укрепляющее средство, которое обещала вашему брату. Зайдете со мной в кухню на минутку?
        Я тем временем последовала за тыквообразным задом служанки вверх по деревянной лестнице и неожиданно для себя оказалась в длинном высоком пространстве под самой крышей. В отличие от других частей дома окна здесь были двустворчатые; сейчас закрытые из-за дождя, они все же пропускали куда больше света, чем окна в фешенебельной мрачной гостиной внизу.
        Гейлис явно знала свое дело. Комната была оснащена длинными сушильными рамами, обтянутыми марлей, крюками, висящими над небольшим очагом - для горячей сушки, а также открытыми полками вдоль стен, в которых были просверлены отверстия для лучшей циркуляции воздуха. Атмосфера была напоена тонким, душистым ароматом сохнущих трав - базилика, розмарина и лаванды. На удивление современная рабочая поверхность тянулась по одной стороне комнаты, на ней располагался набор самых разных ступок, пестиков, чаш, ложек - все безупречно чистое.
        Прошло некоторое время, прежде чем появилась Гейлис, раскрасневшаяся от подъема по лестнице, но довольная в предвкушении долгих послеполуденных часов за приятными занятиями: работой с травами и болтовней.
        Закапал небольшой дождь, вода стекала по длинным стеклам окон, но в очаге горел огонь, и было очень уютно. Я радовалась обществу Гейлис: ее острый язык и откровенно циничные ремарки составляли разительный контраст с благонравными и скучными разговорами женщин из замка, кроме того, для женщины, живущей в маленькой деревушке, Гейлис оказалась весьма образованной.
        Она знала все скандальные истории, все, что происходило в деревне и замке последние десять лет, и поведала мне немало забавного. Как ни странно, она почти не расспрашивала обо мне. Возможно, это было не в ее стиле: она предпочитала узнавать обо мне от других.
        Через некоторое время я услыхала какой-то шум с улицы, но решила, что это деревенские возвращаются с воскресной мессы. Церковь стояла в конце главной улицы, от нее к площади тянулась Хай-стрит, а оттуда веером расходились небольшие улочки и переулки.
        Пока мы спускались от замка к кузнице, я, глядя на деревню сверху, сравнивала ее географию с анатомией человеческой руки, и это меня забавляло: Хай-стрит - лучевая кость, вдоль нее расположились магазины, конторы, а еще дома уважаемых жителей; локтевая кость - Сент-Маргарет-лейн, бегущая параллельно Хай-стрит, но более узкая, на ней стоят кузница, кожевенная мастерская и лавки других ремесленников. Деревенская площадь (как и все виденные мной деревенские площади, она не квадратная, а скорее прямоугольная) - ладонь и запястье, а несколько проулков и отдельных коттеджей - фаланги пальцев.
        Дом Дункана стоит на площади, как и положено дому любого официального лица подобного уровня. Впрочем, суть не только в статусе, но и в удобстве: площадь можно использовать в тех случаях, когда судебная тяжба, по причине общественного резонанса или из-за деталей юридического порядка, выходила за рамки кабинета Артура Дункана. К тому же, как пояснил мне Дугал, позорный столб находится тут же - деревянное сооружение на небольшой каменной плите, помещенное в самом центре площади; по соседству стоит еще один деревянный столб, практично используемый то как место для порки, то как майский шест, то как флагшток или коновязь - в зависимости от ситуации.
        Шум за окнами становился все громче и беспорядочнее и все меньше напоминал ровный гул разговоров прихожан, расходящихся из церкви по домам, где их ждет обед. Гейлис с удивленным возгласом отодвинула в сторону кувшины и распахнула окно, чтобы посмотреть, что происходит.
        Я присоединилась к ней и увидела толпу хорошо одетых в честь мессы мужчин и женщин, а впереди шел похожий на жабу отец Бейн, который отправлял церковные службы в деревне и в замке. Священник вцепился в мальчугана лет двенадцати, который, судя по драным клетчатым штанам и заляпанной рубашке, был подмастерьем кожевенника. Отец Бейн держал парня за шкирку, что давалось ему нелегко, потому что пленник ростом превосходил своего обличителя. Толпа следовала за этой парочкой на некотором расстоянии, и угрожающий ропот звучал, словно гром после вспышки молнии.
        Сверху мы увидели, как отец Бейн с мальчиком вошли в дом. Толпа осталась снаружи, люди переговаривались и толкались. Кто смелее, подбирались к окнам и пытались заглянуть внутрь.
        Гейлис с шумом захлопнула окно, и шум стал приглушенным.
        - Стащил что-нибудь, - бросила она, возвращаясь к столу с травами. - Вечная история с мальчишками кожевенника.
        - Что ему за это будет? - с любопытством спросила я.
        Она только пожала плечами, пересыпая в ступку сухой розмарин.
        - Думаю, зависит от того, как нынче у Артура с животом. Если завтрак прошел удачно, мальчишка отделается поркой. А если запор или газы, - она брезгливо поморщилась, - воришке отрежут ухо или отрубят руку.
        Я пришла в ужас, но не знала, чем можно помочь. Я была чужачка, к тому же англичанка, и хоть я считала, что, как обитательница замка, имею определенный статус, не раз замечала, как жители деревни исподтишка делали знак от дурного глаза, когда я проходила мимо. Мое вмешательство могло навредить мальчугану.
        - Не могли бы вы сделать что-нибудь? - обратилась я к Гейлис. - Поговорите с мужем, попросите его быть… э-э… помягче.
        Гейлис оторвалась от работы, явно удивившись. Мысль о вмешательстве в дела мужа, очевидно, никогда не приходила ей в голову.
        - А чего это вы о нем распереживались? - спросила она с любопытством, но не враждебно.
        - Естественно, переживаю! - воскликнула я. - Он совсем еще ребенок. Что бы он ни сделал, он не заслуживает того, чтобы его искалечили на всю жизнь!
        Она подняла светлые брови: аргумент, видимо, показался ей не очень убедительным. Однако она снова пожала плечами и вручила мне ступку и пестик.
        - Чего не сделаешь ради дружбы, - сказала она, заговорщицки округлив глаза.
        Она поискала что-то на полке и достала бутылку зеленоватой жидкости, на этикетке значилось: «Экстракт перечной мяты».
        - Пойду напою Артура вот этим и попробую что-нибудь сделать для парнишки. Может быть, слишком поздно, - предупредила она. - Уж если в дело влез этот прыщавый пастор, он будет добиваться самого жестокого приговора. Но я попытаюсь. А вы пока займитесь розмарином.
        Я взяла у нее ступку и пестик и принялась машинально толочь, не обращая особого внимания на результат. Закрытое окно заглушило и шум дождя, и крики толпы внизу, то и другое слилось в негромкий, но угрожающий гул. В школьные годы я, как и все дети, читала Диккенса. И его предшественников, разумеется, тоже; помнила описания безжалостного правосудия старых времен, суровые приговоры тем, кто нарушил закон, - приговоры, не учитывавшие ни возраста, ни обстоятельств. Но читать с уютной дистанции в сто или двести лет о том, как вешали или калечили детей, - это совсем не то же самое, что толочь траву в ступке, пока несколькими футами ниже в реальном времени решается судьба мальчика.
        Могла ли я вмешаться, если приговор уже вынесен? Со ступкой в руках я подошла к окну и посмотрела вниз. Толпа росла, потому что по Хай-стрит спешили торговцы и женщины - разузнать, в чем дело.
        Вновь прибывшие подходили ближе и, выслушав пересказ скандальных подробностей от тех, кто находился здесь с самого начала, смешивались с толпой; большинство выжидательно смотрели на дверь.
        Глядя сверху на собравшихся людей, которые мокли под дождем в ожидании приговора, я с кристальной ясностью вдруг поняла одну вещь. Как и многие другие, я с ужасом слушала сообщения, доходившие из послевоенной Германии, - о депортациях, массовых убийствах, о концлагерях и газовых камерах. И так же, как многие другие, во все времена задающие этот вопрос, я спрашивала себя: «Как могли люди допустить такое? Они должны были знать, они видели эшелоны, заборы, видели дым над лагерем. Как они могли оставаться в стороне?» Но теперь я поняла.
        Ставкой сегодня был не выбор между жизнью и смертью. Покровительство Колума, скорее всего, защитило бы меня от физической расправы. Но руки мои, державшие фарфоровую ступку, сделались влажными и холодными при мысли о том, что я встану, одинокая и беспомощная, перед целой толпой местных жителей, солидных и уважаемых, жаждущих крови и расправы, дабы скрасить скуку повседневной жизни. Люди - это стадные животные, так уж повелось.
        Они стали такими еще в пещерные времена, когда оружием слабых и безволосых созданий была лишь хитрость. Люди выжили благодаря тому, что объединились в группы; они поняли, что безопасность в числе. Это знание влилось в кровь, именно оно управляет толпой. Тысячелетиями выход из стаи, противоборство с ней означали смерть для того, кто решался на этот шаг. Противостояние толпе требует не просто личного мужества, оно требует идти против инстинктов. Я боялась, что с этим не справлюсь, и стыдилась своей слабости.
        Кажется, прошла вечность, прежде чем дверь отворилась и появилась Гейлис, невозмутимая и спокойная. Она держала в руке кусочек угля.
        - Нам надо пропустить раствор через фильтр, когда он закипит, - произнесла она, словно продолжая прерванный разговор. - Пропустим через уголь и муслин, лучше способа нет.
        - Гейлис, не мучайте меня! Что с мальчиком?
        - Ах это!
        Она небрежно повела плечом, но в уголках губ таилась злая улыбка. Впрочем, она тут же рассмеялась.
        - Видели бы вы меня! О, я была такая хорошая, просто жуть! Воплощение женской заботы и доброты, и еще капелька, буквально самая малость материнской нежности… О Артур! - начала она. - Если бы Господь благословил наш союз… На это надежды не очень много, скажу вам честно, Клэр, - вставила она, на мгновение выйдя из образа, но тотчас вернулась к декламации: - О мой дорогой, что бы ты ощутил, если бы твой собственный ребенок попал в такой переплет? Нет сомнений, что мальчуган пошел на воровство только из-за голода. О Артур, неужели не найдется в твоем сердце немного милосердия - ведь ты воплощенная справедливость! - Она шлепнулась на стул и захохотала, пару раз ударив себя кулаком по ноге. - Какая жалость, что здесь нет театров!
        Шум толпы как будто изменил интонацию, и я, не обращая внимания на самолюбование Гейлис, подошла к окну посмотреть, что там теперь происходит.
        Толпа расступилась; мальчишка кожевенника вышел из дверей и двинулся по проходу, сопровождаемый с одной стороны священником, а с другой - судьей. Артур Дункан раздулся от самодовольства, кланяясь и кивая наиболее почтенным гражданам среди собравшихся. Что до отца Бейна, то на его физиономии, походившей на мороженую картофелину, рисовалось глубокое недовольство. Маленькая процессия проследовала к центру площади, там из толпы выступил деревенский мудрец, некий Джон Макри. Этот мужчина был одет с подобающей его должности элегантной простотой - в темный кафтан, бриджи и серую бархатную шляпу (в данный момент он снял ее с головы и заботливо прикрыл от дождя полой кафтана). Он не был, как я подумала вначале, деревенским тюремщиком, хотя в случае необходимости мог исполнять и его обязанности. Главным же образом он соединял в себе функции полицейского, блюстителя нравов, а если надо, то и экзекутора; на поясе у него висела специальная деревянная лопатка, при помощи которой он отмерял налог с каждого проданного на ярмарке мешка зерна - то была плата за его службу.
        Эти сведения я почерпнула из первых уст. Он побывал в замке несколько дней назад и обратился ко мне с просьбой избавить его от нарыва на большом пальце. Я проколола его стерильной иглой и приложила компресс из настоя тополевых почек. Мистер Макри показался мне скромным человеком, приятным и с мягкой улыбкой.
        Сейчас на лице его не было и намека на мягкость; мистер Макри выглядел исключительно серьезно, что было вполне резонно: кому приятно смотреть на ухмыляющегося экзекутора?
        Преступника заставили встать на каменную плиту посреди площади. Бледный и перепуганный мальчишка застыл, в то время как полный важности Артур Дункан, исполняющий обязанности прокурора в приходе Крэйнсмуир, приготовился огласить приговор.
        - Дурачок был уже осужден, когда я вошла, - произнес у меня над ухом голос Гейлис, которая с любопытством наблюдала за происходящим, вытянув шею у меня над плечом. - Я не могла добиться оправдания, но уговорила наказать его не слишком строго. Его приколотят за ухо к позорному столбу всего на один час.
        - Приколотят за ухо! К чему, вы сказали, приколотят?
        - К позорному столбу, к чему же еще!
        Она быстро взглянула на меня, но тут же повернулась к окну, чтобы не пропустить исполнение приговора, которого она добилась своим милосердным вмешательством.
        Народа вокруг позорного столба собралось так много, что преступника почти не было видно, толпе пришлось немного расступиться, дабы обеспечить экзекутору свободу движений.
        Бледное лицо парнишки торчало беспомощно в отверстии между двумя досками позорного столба, из боковых дырок беспомощно свисали кисти рук; он крепко зажмурился, дрожа от страха, и вскрикнул высоким, тонким голосом, когда гвоздь пробил ему ухо, крик этот был слышен даже сквозь закрытое окно; я вздрогнула.
        Мы вернулись к работе, как, впрочем, и большинство из тех, кто собрался на площади, но время от времени, не в силах удержаться, я подходила к окну. Несколько бездельников слонялись вокруг; они осыпали наказанного глумливыми насмешками и бросали в него комья грязи; иногда появлялись и вполне благопристойные граждане, которые оторвались ненадолго от повседневных трудов, чтобы осудить мальчика и дать ему нравственный совет.
        Оставался еще час до заката, солнце весной садилось поздно; мы пили чай в гостиной, когда стук в дверь возвестил о приходе гостя. День был пасмурный, и трудно было бы определить, как высоко стоит солнце, однако гордостью дома Дунканов были часы в красивом окладе орехового дерева, с медным маятником и циферблатом с поющими херувимами; часы показывали половину седьмого.
        Служанка отворила дверь гостиной и без всяких церемоний пригласила гостя войти.
        Джейми Мактевиш вошел и наклонил голову в приветствии. Намокшие от дождя волосы отливали цветом старинной бронзы. На нем был изрядно поношенный дождевик, а через руку перекинут плащ из темно-зеленого бархата для верховой езды.
        Джейми кивнул еще раз, когда я встала и представила его Гейлис.
        - Миссис Дункан и миссис Бошан, как я понял, у вас нынче вечером было шумно. - Он указал рукой в сторону окна.
        - Он все еще там? - спросила я и выглянула наружу. Цветные стекла искажали изображение, и фигура наказанного маячила смутной тенью. - Он, должно быть, насквозь промок.
        - Промок, - сказал Джейми и протянул мне плащ. - Вы тоже могли промокнуть, как подумал Колум. У меня было дело в деревне, вот он и прислал плащ для вас. Вы поедете назад со мной.
        - Очень любезно с его стороны, - отметила я машинально, потому что голова моя была занята ребенком на улице. - Сколько времени он должен там оставаться? - спросила я у Гейлис и нетерпеливо добавила, поймав ее отсутствующий взгляд: - Я про мальчика.
        - Ах этот, - отозвалась она, слегка обескураженная повторным появлением этой темы. - Я же вам говорила, один час. Локман должен уже был освободить его из колодок.
        - Он и освободил, - сказал Джейми. - Я встретил его, когда проезжал через луг. Парень просто боится выдернуть гвоздь из своего уха.
        Я в возмущении раскрыла рот.
        - Вы хотите сказать, что гвоздь не выдернули? Что он должен сделать это сам?
        - Ну да. - Джейми произнес это бодро и даже весело. - Он пока не решился, но, думаю, немного погодя сообразит, как поступить. Сегодня сыро, да и темнеет уже. Нам пора ехать, а не то на обед достанутся одни объедки.
        Он поклонился Гейлис и повернулся к выходу.
        - Подождите немного, - обратилась Гейлис ко мне. - Поскольку вас провожает домой такой сильный молодой человек, я бы хотела передать ящичек сушеных трав, которые обещала послать миссис Фиц. Может быть, мистер Мактавиш окажет любезность?
        Джейми согласился, и она послала служанку принести ящик в гостиную из комнаты с травами. Пока она ходила за ним, Гейлис присела к письменному столу в углу гостиной. К тому времени как довольно объемный деревянный на медных петлях сундучок был доставлен, Гейлис успела написать записку. Она посыпала ее песком, чтобы убрать остатки чернил, свернула и запечатала каплей воска от свечи; записку она вручила мне.
        - Это счет, - пояснила она. - Будьте добры, передайте его Дугалу. Дугал ведает всеми финансами. Больше никому не отдавайте, иначе я долго не увижу своих денег.
        - Да-да, конечно.
        Она тепло обняла меня и, попросив беречься от простуды, проводила нас до двери.
        Я стояла на крыльце под навесом, пока Джейми привязывал сундук к седлу. Дождь усилился, и струи воды лились с навеса на землю.
        Некоторое время я смотрела на широкую спину и мускулистые руки Джейми, который с легкостью управлялся с делом, потом перевела взгляд на позорный столб, где подмастерье кожевенника, несмотря на то что вокруг собрались зрители и всячески подбадривали его, все еще стоял прибитым за ухо к доске. Конечно, перед нами была не милая девушка с волосами цвета восходящей луны, но, думая о поступке Джейми в холле во время суда, я решила, что он вряд ли останется равнодушным к положению этого мальчугана.
        - Э-э… мистер Мактавиш, - неуверенно начала я, но не получила ответа. Красивое лицо не изменило выражения, крупные губы не дрогнули, голубые глаза сосредоточенно смотрели на узел, которым он занимался.
        - Джейми? - попыталась я снова, немного громче, и он тотчас вскинул голову.
        Значит, он и вправду не Мактавиш, но как же его зовут по-настоящему?
        - Да?
        - Вы ведь сильный человек? - спросила я. Улыбка тронула его губы, он кивнул мне, догадавшись, к чему я клоню.
        - Достаточно сильный для многих вещей, - сказал он. Я осмелела и подошла поближе, чтобы нас не подслушал кто-нибудь из прохожих.
        - И пальцы у вас достаточно сильные? - продолжала я.
        Джейми улыбнулся шире.
        - Ну да, - сказал он. - Вам что, нужно расколоть пару каштанов?
        И посмотрел на меня сверху вниз, весело блестя глазами. Я же поглядела на кучку зевак в центре площади.
        - Скорее вытащить один из огня, - ответила я и, подняв на него глаза, встретила вопросительный взгляд. - Могли бы вы это сделать?
        Он постоял, глядя на меня с улыбкой, потом пожал плечами.
        - Мог бы, если край достаточно длинный, чтобы ухватиться. А вы могли бы отвлечь людей? Вмешательство им не понравится, я здесь чужак.
        Я совсем не подумала, что моя просьба может поставить его в неловкое положение, и засомневалась, но увидела, что он не прочь рискнуть, несмотря на опасность затеи.
        - Что, если мы оба подойдем посмотреть и я вдруг упаду в обморок?
        - Вроде как вам неприятен вид крови и все такое? - Одна бровь у него насмешливо изогнулась. - Сойдет. Если вы при этом умудритесь рухнуть на землю, будет еще лучше.
        Меня и в самом деле немного подташнивало при мысли об этом зрелище, но оно оказалось не столь устрашающим. Ухо было прибито за нижнюю часть мочки, и из него почти на два дюйма торчал конец квадратного гвоздя. Крови почти не было, и по выражению лица мальчика было ясно, что особенной боли он не испытывает, просто напуган. Я начала понимать, что Гейлис была, пожалуй, права, назвав приговор мягким - с учетом нынешнего состояния шотландской юриспруденции. Но в моих глазах он все равно выглядел настоящим варварством.
        Джейми осторожно подошел поближе к столбу, покачал головой с укором и осуждением.
        - Ну и ну, парень, - сказал он и прищелкнул языком. - Угодил ты в переделку, нечего сказать!
        Мощной рукой он оперся о верхнюю доску позорного столба, как бы желая поближе взглянуть на ухо.
        - Эх ты, щенок, - продолжал он пренебрежительно. - Тут и говорить не о чем, а ты… Поверни разок голову в сторону - и все дела. Помочь?
        Он сделал вид, что собирается ухватить парня за волосы и дернуть, чтобы высвободить ее. Мальчишка взвыл от ужаса. Поняв намек, я попятилась, намеренно наступив на ногу женщине сзади; она закричала от боли, едва мой каблук опустился ей на пальцы.
        - О, простите, - выдохнула я. - У меня… голова кружится! О, прошу…
        Я отвернулась от столба и сделала несколько слабых шагов, оступаясь и хватаясь за людей. Край плиты был теперь всего в нескольких дюймах: я уцепилась за какую-то хрупкую девушку и повалилась головой вперед, увлекая ее за собой.
        Мы скатились на мокрую траву, путаясь в юбках. Поднялся крик. Я выпустила из рук блузу девушки и раскинулась лицом вверх в драматической позе, пока меня поливал дождь.
        Падение получилось вполне реалистичное и потому небезболезненное, девушка навалилась на меня всем весом, и я практически не могла дышать. Борясь за каждый глоток воздуха, я лежала и слушала встревоженные голоса. Ахи и охи обрушились на меня чуть ли не в большем количестве, чем дождевая вода, но тут пара знакомых рук подняли меня с земли. Я села, и знакомые голубые глаза возникли передо мной, едва я открыла свои. По еле заметному движению век я поняла, что миссия завершилась удачно. И в самом деле - я тут же увидела, как мальчишка кожевенника помчался к себе на чердак, прижимая к уху какую-то тряпицу; никто в толпе не обратил на его исчезновение ни малейшего внимания, все были поглощены новой сенсацией.
        Жители деревни, столь жестокие по отношению к мелкому воришке, со мной были сама доброта. Меня со всей осторожностью подняли и перенесли в дом Дунканов, где угостили бренди и чаем, укутали одеялами и окружили сочувствием. Мне разрешили уехать только после того, как Джейми потребовал, чтобы меня оставили в покое, потом поднял меня с кушетки и повел к двери, невзирая на увещевания хозяев.
        Я снова сидела в седле перед ним, мою лошадь мы вели в поводу; я поблагодарила Джейми за помощь. Он отмахнулся от моей благодарности:
        - Не за что!
        - Но для вас это было рискованно, - настаивала я. - Увы, я не сразу поняла, что подвергаю вас опасности своей просьбой.
        - А! - только и сказал он на это, но минуту спустя добавил с коротким смешком: - Уж не считаете ли вы меня трусливее английской барышни?
        Спускались сумерки, и Джейми пустил лошадей рысью. Мы почти не разговаривали по дороге, а когда добрались до замка, он попрощался со мной коротким: «Всего доброго, мистрес сассенах!» Но я почувствовала, что между нами зародилась дружба глубже той, которая сводится лишь к беспечной болтовне под яблонями.
        Глава 10
        Присяга
        Следующие два дня прошли в ужасной суете: прибывали новые гости, приготовления шли полным ходом. Моя медицинская практика резко сократилась; отравленные выздоровели, а всем прочим некогда было болеть. Кроме заноз у парнишек, которые носили дрова для растопки, да незначительных ожогов у девушек в кухне, никаких происшествий не случалось.
        Зато сама я находилась в напряжении. Этой ночью или никогда! Миссис Фиц сообщила мне, что все мужчины клана Маккензи этой ночью соберутся в холле и будут присягать на верность Колуму. Во время столь важной церемонии вряд ли кто-то станет следить за конюшней.
        В те часы, когда я помогала на кухне и в саду, я запасалась провизией, которой должно было хватить на несколько дней. У меня не было фляжки для воды, но я решила заменить ее стеклянным кувшином из врачебного кабинета. Зато есть крепкие ботинки и - благодаря заботе Колума - теплый плащ. Возьму лошадку поспокойнее; во время посещения конюшни после обеда я высмотрела себе такую. Денег нет, но мои пациенты надарили мне кучу мелких вещиц, в том числе разные украшения и ленточки. Если придется, можно попробовать обменять их на что-то необходимое.
        Мне было не слишком приятно платить таким образом за гостеприимство Колума и дружеское отношение остальных обитателей замка, но что делать? Я подумала и решила, что придется уехать без прощаний. Бумаги для письма у меня не было, а рисковать и искать ее в кабинете у Колума я не отважилась.
        Через час после наступления темноты я пробралась в конюшню и чутко прислушалась - нет ли там кого. Кажется, все ушли в холл. Дверь была затворена, я осторожно толкнула ее, и она бесшумно открылась, повернувшись на кожаных петлях.
        Воздух внутри был теплый, и в нем слышались шорох соломы и фырканье отдыхающих лошадей. Темно было, как под шляпой владельца похоронного бюро, по любимому выражению моего дяди Лэмба. Немногочисленные окна здесь слишком малы и узки, чтобы пропускать слабый свет ночного неба. Выставив руки вперед, я осторожно пошла к главной части конюшни по шуршащей соломе.
        Я шарила руками в темноте, пытаясь нащупать стойло и двинуться дальше. Руки, увы, хватали пустоту, зато я наткнулась на какое-то весьма солидное препятствие под ногами и с невольным криком, эхом отозвавшимся в каменной постройке, повалилась на пол.
        «Препятствие» повернулось и чертыхнувшись ухватило меня за руки. Я оказалась прижатой к телу какого-то рослого мужчины, который задышал мне в самое ухо.
        - Кто это? - зашипела я, стараясь вырваться. - Что вы тут делаете?
        По-видимому, узнав мой голос, противник ослабил хватку.
        - Я мог бы задать вам такой же вопрос, сассенах, - прозвучал глубокий и мягкий голос Джейми Мактавиша, и я вздохнула с облегчением.
        Зашуршала солома, и он сел.
        - Впрочем, я догадываюсь, - сухо добавил он. - Думаете, далеко удастся ускакать темной ночью на незнакомой лошади? С учетом того, что утром половина клана Маккензи пустится за вами в погоню.
        Я была невероятно зла.
        - Они за мной не погонятся. Они же в холле. Я бы очень удивилась, если бы тот из них, кто утром сможет встать на ноги, пустился бы следом за кем бы то ни было.
        Джейми рассмеялся, встал и протянул руку, чтобы помочь мне подняться. Он отряхнул солому с моего платья - излишне тщательно, как мне показалось.
        - Вроде бы это звучит резонно, сассенах, - сказал он, как будто сомневался в моей способности рассуждать здраво в нынешних обстоятельствах. - Или звучало бы, если бы Колум не установил вахту и сторожевые посты вокруг замка и в лесу. Вряд ли он оставил бы замок незащищенным и собрал всех мужчин клана, способных сражаться, в холле. Хорошо еще, что камень не горит, не то что дерево…
        Я сообразила, что он намекает на резню в Гленко, совершенную неким Джоном Кэмпбеллом по подлому сговору с властями: он предал мечу тридцать восемь членов клана Макдональд и сжег дом, где лежали их тела. Я быстро подсчитала в уме. Это произошло около пятидесяти лет назад - не так уж давно, чтобы принятые Колумом меры показались неоправданными.
        - Во всяком случае, нельзя было выбрать более неподходящую ночь для бегства, - продолжал Джейми.
        Мне показалось немного странным то, что он осуждает не мое намерение бежать, а неудачный план.
        - Мало того что кругом охрана и все лучшие всадники на много миль находятся в замке, так еще на дорогах полно народа, который направляется сюда, чтобы участвовать в тинчале и в играх.
        - В тинчале?
        - Тинчал - это охота. Обычно на оленей, но в этот раз, может быть, на кабана. Один из конюхов говорил Алеку, что в восточном лесу появился здоровенный кабан.
        Джейми положил свою большую руку мне на спину и повернул меня лицом к длинной светлеющей щели в приоткрытой двери конюшни.
        - Идем, - сказал он. - Я отведу вас обратно в замок.
        Я отодвинулась от него и сказала сердито:
        - Не беспокойтесь, я сама найду дорогу.
        Он твердо взял меня за локоть.
        - Надеюсь, что найдете. Но не думаю, что вам стоит встречаться с охранниками Колума один на один.
        - С чего бы это? - огрызнулась я. - Я ничего плохого не делала, а гулять за воротами замка не запрещено.
        - Нет, не запрещено, - ответил он, задумчиво глядя в темноту. - Сомневаюсь, что они захотели бы вас беспокоить, но, вероятнее всего, стражи стоят на посту в компании фляжки. Выпивка - приятный друг, но не слишком разумный советчик в том, что называется приличным поведением, особенно если милая хрупкая барышня натыкается на вас в темноте.
        - Я же наткнулась в темноте на вас, - храбро возразила я. - К тому же я не очень-то хрупкая и не особенно милая, тем более сейчас.
        - Я был сонный, но не пьяный, - заметил Джейми. - И, оставляя в стороне вопрос о вашем норове, должен заметить, что вы намного меньше любого из стражей Колума.
        Я оставила эту реплику без ответа - разговор заходил в тупик - и попробовала другую тактику.
        - А почему вы спите в конюшне? - спросила я. - Разве у вас нет постели?
        Мы в это время шли по огороду около кухни, и лицо Джейми освещал только слабый свет звезд. Он был сосредоточен, смотрел под ноги, но при этих словах бросил на меня быстрый взгляд.
        - Ай[15 - Ай - шотландское слово, означающее согласие.], - произнес он и некоторое время продолжал молча идти, прежде чем ответить: - Я решил, что мне лучше не высовываться.
        - Потому что не хотите присягать Колуму Маккензи? - предположила я. - И не хотите, чтобы из-за этого поднялся лишний шум?
        Он снова поглядел на меня - с любопытством.
        - Вроде того.
        Одни из боковых ворот гостеприимно стояли открытыми, и фонарь, который горел рядом на камне, бросал на дорожку желтую полосу света. Мы уже почти достигли этого сигнального огня, когда чья-то рука зажала мне рот, и земля ушла у меня из-под ног.
        Я сопротивлялась, но мой противник носил толстые перчатки, которые я не могла прокусить, и был к тому же, как и предупреждал Джейми, намного крупнее меня.
        У Джейми, как видно, были тоже некоторые трудности - судя по звукам борьбы и проклятиям. Борьба закончилась внезапным сильным ударом и взрывом шотландской ругани. Раздался чей-то смех.
        - Боже правый, да это же молодой парень, племянник Колума! Припозднился ты к присяге, паренек, а? Кто это с тобой?
        - Девчонка, - отвечал на это человек, который держал меня, - ничего себе, славная, да и не тощая тоже.
        Он убрал свою руку с моих губ и беспардонно схватил меня за другое место. Я возмущенно завопила, крутанулась, ухватила его за нос и дернула. Он отпустил меня с ругательствами, от которых у иных завяли бы уши. Я поскорее отступила в сторону, подальше от вонючего перегара, и почувствовала прилив благодарности к Джейми. Его намерение проводить меня оказалось ненапрасным.
        Он, кажется, смотрел на это иначе, тщетно стараясь отделаться от вцепившихся в него мужчин. В их действиях не было ничего враждебного, однако они были тверды в своих намерениях. Они направлялись к воротам и волокли Джейми за собой.
        - Да позвольте же мне хотя бы переодеться, - протестовал он. - Не могу я присягать в таком виде.
        Его попытка улизнуть под благовидным предлогом пошла прахом из-за внезапного появления Руперта, одетого так, словно он собрался на свадьбу - пестрая рубашка, кафтан, отделанный золотым галуном. Он выскочил из ворот, как пробка из бутылки.
        - Об этом ты не тревожься, - заявил он, глядя на Джейми сверкающими от возбуждения глазами. - Мы тебя прямо там приоденем.
        Он кивнул в сторону входа, и Джейми вынужден был идти за ним.
        Мощная рука ухватила меня за локоть, и я подчинилась и вошла во двор замка.
        Руперт находился в приподнятом настроении, как, впрочем, и все остальные мужчины, которых я увидела в замке. Их там было человек шестьдесят или семьдесят, все одеты в лучшее платье и увешаны кинжалами, мечами, пистолетами, спорранами; они толпились во дворе, недалеко от дверей в холл. Руперт указал куда-то, и мужчины увлекли Джейми в маленькую освещенную комнату. Ее использовали в качестве гардеробной; на столах и на полках по стенам лежало множество разнообразной одежды.
        Руперт окинул Джейми критическим взглядом, особое внимание уделив соломе в волосах и заляпанной рубахе. Покосился он и на мои волосы, в которых тоже торчали соломинки, и его толстая физиономия расплылась в масленой улыбке.
        - Неудивительно, что ты поздно, парень, - сказал он и ткнул Джейми в ребро. - Уилли! - окликнул он кого-то. - Нам тут нужна кое-какая одежонка. Что-нибудь для племянника лэрда. Да поживее, дружище!
        Джейми, сжав губы в жесткую линию, смотрел на окружающих мужчин - шестерых членов клана, возбужденных предстоящей церемонией и преисполненных гордости за род Маккензи. Патриотический дух поддерживался обильными порциями эля из бочонка, который я заметила во дворе. Глаза Джейми остановились на мне, в них светилось мрачное недовольство. Определенно он винил меня.
        Он, разумеется, мог сказать, что не намерен присягать Колуму, и вернуться в конюшню… если его желанием было оказаться побитым или чего похуже. По-прежнему глядя на меня, он приподнял брови, пожал плечами и сдался на милость Уилли, который уже спешил к нему с белоснежной рубашкой и со щеткой для волос в руке. Сверху лежал голубой берет из бархата с кокардой, за которую была засунута веточка падуба. Я взяла его в руки, чтобы лучше рассмотреть, пока Джейми облачался в чистую рубашку и со сдерживаемой яростью причесывал щеткой волосы.
        Кокарда была круглая, с удивительно тонкой гравировкой. В центре - пять вулканов, изрыгающих пламя, а по краю бежал девиз: Luceo non Uro.
        - Свечу, но не сгораю, - перевела я надпись вслух.
        - Верно, барышня. - Уилли одобрительно кивнул мне. - Это девиз Маккензи.
        Он забрал берет у меня из рук и передал его Джейми, а сам пошел за остальной одеждой.
        - Я… я прошу прощения, - негромко сказала я, пользуясь отсутствием Уилли и подойдя поближе к Джейми. - Я не предполагала…
        Джейми, который недовольно рассматривал кокарду, взглянул на меня с высоты своего роста, и жесткая линия губ немного смягчилась.
        - Не тревожьтесь обо мне, сассенах. Это должно было произойти рано или поздно.
        Он отцепил кокарду от шапочки и, усмехнувшись, взвесил ее на ладони.
        - Вы знаете мой девиз, барышня? - спросил он. - Я имею в виду - девиз моего клана?
        - Нет, - ответила я. - Какой же он?
        Джейми подбросил кокарду вверх, поймал ее и осторожно уложил в спорран, холодно глянув через распахнутую дверь на членов клана Маккензи, толкущихся беспорядочными группами.
        - Je suis prest, - ответил он на очень хорошем французском.
        Он обернулся и посмотрел на Руперта и еще одного громадного Маккензи, которого я не знала: лица у обоих пылали от возбуждения и от горячительных напитков, коих, судя по всему, было выпито немало. Руперт держал в руках длинный тартан цветов Маккензи.
        Недолго думая, второй мужчина потянулся к пряжке на килте Джейми.
        - Сассенах, вам лучше уйти, - посоветовал Джейми. - Женщине здесь делать нечего.
        - Я понимаю, - ответила я и получила в награду кривую улыбку.
        На Джейми тем временем надели новый килт, а старый просто сдернули вниз, и, таким образом, нормы приличия остались соблюдены. Руперт и второй мужчина взяли Джейми под руки и повели к выходу.
        Я вышла и направилась к лестнице на галерею для менестрелей, тщательно избегая смотреть на членов клана, мимо которых шла. Свернув за угол, я остановилась и прижалась к стене, чтобы никто меня не заметил. Подождав, пока коридор опустеет, я шмыгнула в дверь, ведущую на галерею, и поспешно закрыла ее за собой, прежде чем кто-нибудь успеет выйти из-за угла и заметить, куда я скрылась. Откуда-то сверху на лестницу падал свет, и я вполне благополучно поднялась по разбитым ступеням. Карабкаясь туда, откуда шел свет и доносился шум, я думала о последней фразе нашего с Джейми разговора.
        Je suis prest - я готов.
        Мне оставалось надеяться, что это так.
        Галерея была освещена сосновыми факелами, которые то и дело ярко вспыхивали в своих гнездах, окруженных черными пятнами вековой сажи. Несколько лиц повернулось в мою сторону, едва я показалась на галерее. Судя по всему, здесь, наверху, собрались все женщины замка. Я узнала Лаогеру, Магдален и нескольких девушек, которых мне приходилось встречать в кухне, - и конечно же, величественную фигуру миссис Фицгиббонс, занявшую почетное место возле балюстрады.
        Заметив меня, она дружески кивнула, приглашая к себе, и женщины потеснились, чтобы дать мне пройти. Я подошла к перилам - весь холл открылся предо мной.
        Стены украсили ветками мирта, тиса и падуба; аромат этих вечнозеленых деревьев витал по галерее, смешиваясь с запахами дыма и мужских тел. Внизу было множество мужчин, и у всех одежда в цветах клана - у иных просто плед, наброшенный прямо на рабочую рубаху, и потрепанные клетчатые штаны, или берет. Узоры варьировались, но цвета были одни и те же - темно-зеленый и белый.
        Большинство, однако, были одеты как Джейми: килт, плед и берет, у многих прикреплены кокарды. Я отыскала глазами Джейми; по-прежнему мрачный, он стоял у стены. Руперт затерялся в толпе, но двое крупных Маккензи стояли по обе стороны от Джейми, точно телохранители.
        Шум и блуждание в холле поулеглись после того, как постоянные обитатели замка оттеснили вновь прибывших к нижней части зала.
        Вечер был сегодня особенный, и кроме юнца, который обычно играл на волынке в одиночестве, появились еще два волынщика; гордая осанка одного из них, а также сделанные из слоновой кости наконечники трубок волынки говорили о том, что это признанный мастер. Он кивнул двум другим, и зал наполнился густым гудением. Меньше боевых волынок Северной Шотландии, эти все же производили достаточно шума.
        Но вот в басовую мелодию влилась пронзительная трель, от которой у слушателей закипела кровь. Женщины вокруг меня затрепетали, и я вспомнила строчки из «Мэгги Лодер»[16 - Старинная шотландская народная баллада.]:
        Я Рэб-певец, известный всем в округе,
        И сходят девушки-красавицы с ума,
        Едва возьму свою волынку в руки…
        Женщины на галерее если и не сходили с ума, то точно пришли в восторг и, свешиваясь через перила, оживленно переговаривались и восхищались то одним, то другим из прогуливавшихся по залу нарядных мужчин. Какая-то девушка обратила внимание на Джейми и предложила подружкам полюбоваться им. Тотчас началась воркотня и шушуканье по поводу его наружности. Впрочем, многие говорили не столько об этом, сколько о том, что он явился присягнуть. Я заметила, что Лаогера, увидев его, просияла, и припомнила, как Алек говорил тогда, что отец ни за что не выдаст дочь за того, кто не состоит в клане Маккензи. В самом ли деле он племянник Колума? Возможно, это лишь хитрость. Уловка, что защитит человека, оказавшегося вне закона.
        Мелодия достигла кульминации и вдруг оборвалась. В полной тишине Колум Маккензи появился в верхних дверях и торжественно прошагал к сооруженной в зале небольшой платформе. Он не пытался скрыть свою немощь, но и не выставлял ее напоказ на сей раз. В своем лазурно-голубом кафтане с золотой вышивкой, с серебряными пуговицами и розовыми шелковыми манжетами он выглядел великолепно. Килт из тонкой шерсти был чуть ниже колен, почти целиком закрывая ноги и короткие чулки. Берет голубой, но в кокарду воткнуты перья, а не веточка падуба. Весь зал задержал дыхание, когда Колум занял свое место на платформе. Кем бы он ни был, но актер из него что надо.
        Колум повернулся к собравшимся, воздел руки и приветствовал всех громким кличем:
        - Тулах Ард!
        - Тулах Ард! - заревел зал в ответ. Женщина рядом со мной задрожала в экзальтации.
        Затем Колум произнес короткую речь на гэльском. В нее то и дело врывались громкие крики одобрения, а сразу после этого началась церемония присяги.
        Первым к платформе подошел Дугал Маккензи. Он остался стоять перед ней, и головы братьев оказались на одном уровне. Дугал оделся нарядно, но на его коричневой бархатной куртке не было золотого шитья, и он не отвлекал внимания от Колума во всем его церемониальном величии.
        Дугал вынул из ножен дирк и опустился на одно колено, держа оружие острием вверх. Голос у Дугала был не такой звучный, как у Колума, но все же достаточно громкий для того, чтобы каждое его слово услышали во всех уголках зала.
        - Клянусь крестом нашего Господа Иисуса Христа и священным железом, что я держу в руке, хранить верность и преданность клану Маккензи. Если рука моя когда-нибудь поднимется против вас в мятеже, пусть это священное железо поразит меня в сердце.
        Он опустил дирк и поцеловал его в том месте, где рукоятка сходится с лезвием; затем вложил оружие в ножны. Все еще коленопреклоненный, Дугал протянул Колуму сложенные в замок руки, тот взял их в свои и поднес к губам в знак того, что принимает присягу. Затем он поднял Дугала на ноги.
        Обернувшись, Колум взял серебряную чашу с двумя ручками по бокам с накрытого тартаном столика. Он поднял ее обеими руками, отпил из нее и протянул Дугалу. Тот сделал большой глоток и вернул чашу. Поклонившись лэрду клана Маккензи, он отошел в сторону, давая место следующему человеку.
        Процедура повторялась с удручающим однообразием - от клятвы до глотка из кубка. Прикинув количество людей, я снова подивилась способности Колума пить не пьянея. Я как раз занималась подсчетами, сколько же ему придется выпить до конца вечера, когда увидела, что следующим в очереди стоит Джейми.
        Дугал после присяги остался позади Колума. Он заметил Джейми раньше брата, так как тот принимал клятву от кого-то еще, и я увидела удивление у него на лице. Дугал подошел к брату и что-то тихонько сказал ему. Глаза Колума были прикованы к человеку, стоявшему перед ним, но он весь мгновенно напрягся. Он тоже был удивлен - неприятно удивлен, как мне показалось. Атмосфера в холле, и так наэлектризованная в начале церемонии, теперь как будто сгустилась. Если бы Джейми отказался от присяги, перевозбужденные члены клана могли просто растерзать его на части. Я незаметно вытерла взмокшие ладони о подол платья, переживая острое чувство вины за то, что по моей милости Джейми угодил в столь опасную ситуацию.
        Он выглядел спокойным. В зале было жарко, но Джейми не вспотел. Он терпеливо ждал своей очереди, не выказывая волнения: а ведь сотня окружающих его хорошо вооруженных мужчин немедленно совершит расправу, если кто-то хоть намеком оскорбит клан. Вот уж действительно «Je suis prest»! Или он решил последовать совету Алека?
        Как только подошла очередь Джейми, я сжала ладони, так что ногти впились в кожу.
        Он изящно опустился на одно колено и поклонился Колуму. Но вместо того, чтобы выхватить из ножен кинжал, поднялся на ноги и посмотрел Колуму в лицо. Прямой как стрела, он казался выше ростом и шире в плечах, чем любой из присутствующих; он возвышался на несколько дюймов над сидящим на платформе Колумом. Я взглянула на Лаогеру. Когда Джейми выпрямился, она побледнела и сжала кулаки, как и я.
        Все взгляды в зале были прикованы к Джейми, но он заговорил так, словно вокруг не было никого, кроме Колума. Он заговорил - голосом таким же глубоким и звучным, как у Колума.
        - Колум Маккензи, я пришел сюда как родич и союзник. Я не даю вам клятву, ибо уже присягнул на верность своему роду.
        В толпе поднялся негромкий ропот, однако Джейми продолжал, не обращая внимания на него:
        - Но я согласен отдать вам то, чем располагаю: мою помощь и мою добрую волю, когда бы они ни понадобились. Я обязуюсь повиноваться вам как родичу и лэрду, и я считаю себя связанным этим словом до тех пор, пока остаюсь на землях клана Маккензи.
        Он умолк и стоял, высокий, прямой, держа руки по бокам. «Теперь черед Колума делать ход, - подумала я. - Одно лишь слово, один знак - и кровь молодого человека будут завтра утром смывать со ступеней».
        Какое-то мгновение Колум стоял неподвижно, затем улыбнулся и протянул руки. Джейми, помедлив, вытянул навстречу свои.
        - Для нас честь ваше предложение дружбы и доброй воли, - громко произнес Колум. - Принимаем ваш обет повиновения и приветствуем вас как союзника клана Маккензи.
        Напряжение в зале сразу растаяло, а по галерее пронесся еле заметный вздох облегчения, когда Колум отпил из чаши и протянул ее Джейми. Молодой человек принял кубок с улыбкой. Однако вместо короткого церемониального глотка он, осторожно держа наполненную до краев чашу, принялся пить из нее. И продолжал пить под восхищенные и уважительные возгласы зрителей, которые с растущим интересом наблюдали за тем, как двигается шея у пьющего из чаши. Мне подумалось, что у него вот-вот закончится воздух, но ничего подобного. Он выпил все до последней капли, опустил чашу и вручил сосуд Колуму.
        - Большая честь для меня, - проговорил он хрипло, - быть союзником клана, где пьют такой прекрасный виски.
        Эти слова были встречены одобрительным ревом, и когда Джейми пошел к выходу, его то и дело останавливали, чтобы пожать руку или дружески хлопнуть по спине. По-видимому, в клане Маккензи не один Колум питал слабость к драматизму.
        Жара на галерее была удушающая, да еще дым снизу шел; у меня разболелась голова перед самым концом церемонии, о котором, как я поняла, коротко сказал Колум. Трезвый после шести чаш виски, он говорил все тем же твердым голосом, который эхом отражался от каменных стен. Мне подумалось, что по крайней мере этой ночью у него не будут болеть ноги, несмотря на то что он так долго стоял.
        Снизу донеслись крики, снова загудели волынки, и церемониальная торжественность сменилась буйным разгулом. Все радостно приветствовали появление бочонков с элем и виски на столах, а следом за спиртным внесли подносы с овсяными лепешками и хаггисом - национальным блюдом из овечьей требухи и мяса, которые смешивают с мукой и овсянкой. Миссис Фиц, которая отвечала за застолье, бесстрашно свесилась с балюстрады, наблюдая за поведением слуг, разносивших угощение, - в основном подростков, которым еще было слишком рано приносить присягу.
        - А где же фазаны? - бормотала миссис Фиц, оглядывая столы. - А фаршированные угри? Черт бы побрал этого Мунго Гранта, я с него шкуру спущу, если он сжег угрей!
        Она решительно начала проталкиваться к выходу из галереи, не в силах передать в руки не слишком надежного Мунго Гранта такую ответственную вещь, как праздничное угощение.
        Решив не упускать возможности, я двинулась следом за ней, поскольку миссис Фиц оставляла за собой широкий проход. Ко мне присоединились еще несколько женщин.
        Миссис Фиц, обернувшись и увидев за собой нас, сурово нахмурилась.
        - А вы, барышни, немедленно расходитесь по своим комнатам, - распорядилась она. - Если не хотите оставаться наверху, лучше бегите к себе, да побыстрее. Не бродите по коридорам и не прячьтесь по углам. Во всем замке нет теперь ни одного трезвого мужчины, а через час они будут совсем пьяные. Нынче вечером девушкам тут не место.
        Толкнув дверь, она осторожно выглянула в коридор. Убедившись, что все тихо, она начала по одной выпускать девиц, требуя, чтобы они немедленно шли в свои спальни на верхнем этаже.
        - Вам не нужна помощь? - спросила я, идя рядом с ней по коридору. - В кухне?
        Она покачала головой, благодарно улыбнувшись.
        - Нет, милая, не нужна. Вы тоже отправляйтесь к себе, вам тут опасно оставаться, как и другим.
        И она ласково подтолкнула меня в спину, направляя в сторону темного перехода.
        После встречи со стражами я была склонна последовать ее совету. Мужчины в холле буйствовали, плясали и пили, не пытаясь себя сдерживать. Женщинам тут и вправду не место. Но найти отсюда дорогу к моей комнате представляло некоторую трудность. С этой частью замка я была мало знакома, помнила только, что этажом выше есть проход к моей комнате, но никак не могла отыскать лестницу.
        Повернув за угол, я наткнулась на кучку мужчин. Я их не знала, они явно прибыли из каких-то отдаленных владений клана и не отличались хорошими манерами. Во всяком случае, я так подумала, заметив, что один из них, не озаботившись поиском отхожего места, справлял нужду прямо в углу коридора.
        Я решила вернуться туда, откуда пришла, - неважно, есть там лестница или нет. Меня остановило сразу несколько пар рук, и я оказалась прижатой к стене, окруженная бородатыми похотливыми шотландцами, от которых несло виски.
        Не особо церемонясь, один из мужчин обхватил меня за талию, а другую руку запустил под корсаж. Он наклонился поближе, касаясь моего уха щетиной.
        - Как насчет подарить сладкий поцелуй храбрым парням из клана Маккензи? Тулах Ард!
        В ответ я осыпала его проклятиями и изо всех сил отпихнула от себя. Он был так пьян, что едва держался на ногах и повалился прямо на своего приятеля. Я метнулась в сторону и кинулась бежать, сбросив на ходу свои нелепые туфли.
        Еще одна тень выросла передо мной, и я остановилась. Впереди один, а гонится за мной по меньшей мере десяток, и они могут схватить меня, несмотря на свое состояние. Я ринулась вперед, намереваясь обойти его, но он ловко преградил мне путь, и я остановилась так внезапно, что пришлось упереться руками ему в грудь - иначе было не миновать столкновения. Это оказался Дугал Маккензи.
        - Какого дьявола… - начал он, но тут же увидел мужчин у меня за спиной.
        Дугал оттеснил меня за спину и рявкнул что-то по-гэльски моим преследователям. Они запротестовали в ответ, но после короткой перепалки - просто стая волков, делящих добычу! - компания удалилась в поисках другой жертвы.
        - Спасибо вам, - поблагодарила я Дугала, немного оглушенная произошедшим. - Спасибо. Я… пожалуй, я пойду. Здесь опасно оставаться.
        Дугал посмотрел на меня, взял за руку и повернул лицом к себе. Он был весь взъерошенный, лохматый - явно не стоял в стороне от возлияний в холле.
        - И правильно, барышня, - сказал он. - Вам здесь оставаться не стоит. Но поскольку вы уже тут, придется заплатить выкуп.
        В полутьме его глаза мерцали. Он неожиданно привлек меня к себе и поцеловал. Его язык коснулся моего, и я почувствовала привкус виски. Обеими руками он обхватил меня за бедра и прижал к себе так, что я почувствовала напряженную мужскую плоть сквозь все свои юбки.
        Дугал отпустил меня столь же неожиданно, как и привлек. Неровно дыша, он кивнул и махнул рукой в сторону холла. Потом пригладил упавшую на лоб непокорную прядь.
        - Уходите, барышня, - сказал он. - Пока не пришлось заплатить цену повыше.
        И я ушла. Босиком.
        Помня события прошедшей ночи, я предполагала, что обитатели замка встанут поздно и спустятся вниз за похмельной кружкой эля только к полудню. Однако шотландские горцы из клана Маккензи оказались куда крепче, чем я думала, - еще до рассвета замок гудел, словно улей; в коридорах бодро перекрикивались, звенело оружие, грохотали сапоги - мужчины собирались на тинчал.
        Было холодно и туманно, но Руперт, которого я встретила во дворе по пути в холл, заверил меня, что это лучшая погода для охоты на кабана.
        - У этого зверя шкура такая толстая, что холод ему не страшен, - объяснял он мне, сосредоточенно натачивая наконечник копья на точильном камне. - Кабаны расслабляются в тумане и не замечают охотников, так-то.
        Я решила не заострять внимания на том, что и охотники увидят кабана только в тот момент, когда наткнутся на него.
        Едва солнечные лучи прорезали туман красным золотом, охотники собрались на переднем дворе, усыпанные, словно блестками, каплями воды и с горящими от радостного предвкушения глазами. Мне приятно было узнать, что женщины в охоте не участвуют, ограничиваясь лишь проводами с блюдами лепешек и элем. Я увидела, какое количество мужчин, вооруженных копьями, топорами, луками, кинжалами, движется в восточный лес, и мне стало немного жаль кабана. Хотя спустя час место жалости заняло подобие уважения - когда меня внезапно вызвали на окраину леса перевязать человека, в тумане наскочившего на зверя.
        - Черт меня дери! - воскликнула я, осматривая рваную рану на ноге, тянущуюся от колена до щиколотки. - Это кабан сделал? У него что, зубы из нержавеющей стали?
        - А? - только и смог ответить раненый, который побледнел от шока и был слишком потрясен, чтобы поддерживать разговор, но те, кто нес его сюда из леса, поглядели на меня с любопытством.
        - Неважно, - бросила я, туго затягивая повязку на поврежденной икре. - Отнесите его в замок, попросим миссис Фиц дать ему горячей похлебки и теплое одеяло. Рану надо зашить, а у меня нет с собой нужных инструментов. - В тумане раздавался эхом стук колотушек. И вдруг над деревьями прозвучал такой душераздирающий вопль, что поблизости от меня вспорхнул из тайного укрытия фазан и, хлопая крыльями от страха, улетел.
        - А это что еще такое?
        Я подхватила бинты, доверила своего пациента заботам приятелей и бегом кинулась в лес.
        Под сенью ветвей туман был гуще, и я видела не дальше пары футов перед собой, но продолжающиеся крики и треск веток вели меня в верном направлении.
        Он обошел меня сзади. Прислушиваясь к крикам, я не слышала его и не замечала до тех пор, пока он не стал удаляться - огромная темная масса на нелепых маленьких копытах, передвигающаяся с немыслимой скоростью и почти бесшумно.
        Я была так поражена его появлением, что даже не успела испугаться. Просто молча смотрела в туман на том месте, где растаял темный приземистый силуэт. Потом, подняв руку, чтобы убрать волосы, свисающие на лоб кудрявыми колечками, я увидела на коже красную полосу. Глянула вниз - такая же осталась на моей юбке. Животное было ранено. Может, это оно кричало? «Нет, - подумала я. - То был крик смертельно раненного человека. А зверь пробежал мимо меня слишком бодро».
        Я перевела дух и продолжила путь в тумане в поисках раненого.
        У подножия невысокого холма я нашла его, окруженного товарищами. Они накрыли мужчину своими пледами, чтобы ему было тепло, однако ткань, укрывающая ноги, была угрожающе влажной и темной. Широкая полоса вспаханной черной земли на склоне показывала, где спускался человек, а втоптанные в грязь сухие листья и растревоженная копытами почва у подножия - место, где кабан атаковал. Я опустилась на колени возле раненого, откинула пледы и приготовилась к осмотру.
        Меня прервали: крики мужчин заставили меня повернуть голову, и я еще раз увидела, как из-за деревьев возник знакомый угрожающий силуэт животного.
        На этот раз я успела разглядеть кинжал, торчащий в боку у зверя, - быть может, его всадил тот, кто лежал передо мной на земле. Мелькнули окровавленные желтые клыки и обезумевшие маленькие красные глазки.
        Мужчины, не меньше меня пораженные появлением зверя, начали хвататься за оружие. Быстрее всех среагировал высокий человек, что выхватил копье у оцепеневшего соседа и выступил вперед.
        То был Дугал Маккензи. Он двигался почти расслабленно, копье нес низко и держал обеими руками, словно полную лопату грязи. Он шел на зверя, что-то тихо приговаривая на гэльском, как будто выманивал кабана из-под дерева, где тот остановился.
        Первая атака оказалась внезапной, как взрыв. Кабан промчался мимо так быстро и так близко, что коричневый охотничий тартан Дугала шевельнулся от поднятого зверем ветра. Кабан мгновенно развернулся и снова бросился на врага - весь летящая напряженная мыщца. Дугал отскочил, как тореадор, и ударил кабана копьем. Назад, вперед, раз за разом. Это напоминало танец, соперники с силой упирались в землю, но двигались с такой скоростью, что казалось - они не ходят, а летают.
        Бой шел всего минуту или около того, но минута эта была долгой! Кончилось все тем, что Дугал, увернувшись от острых клыков, мощным ударом вонзил копье между выпиравшими лопатками зверя. От жуткого визга у меня мурашки забегали по коже. Кабаньи глазки дико забегали, отыскивая того, кто ранил его; животное шло, пошатываясь из стороны в сторону, и острые копыта утопали в мягкой почве. Визг продолжался, перейдя в оглушительное крещендо, тяжелое тело накренилось, кинжал глубже вонзился в плоть. Кабан начал рыть копытами землю, разбрасывая комья грязи. Визг оборвался внезапно. На мгновение повисла тишина, потом зверь хрюкнул в последний раз и больше не двигался.
        Дугал не стал ждать конца агонии; он обошел дергающуюся тушу и приблизился к раненому. Опустившись на колени, он подсунул руку под плечи жертвы, заменив мужчину, который поддерживал раненого до сих пор. Кровь кабана забрызгала Дугалу лицо, несколько капель, уже высыхающих, попало на волосы сбоку.
        - Бодрее, Джорди, - с неожиданной мягкостью произнес он. - Держись, дружище. Я убил его. Все в порядке.
        - Дугал? Это ты, друг?
        Раненый повернул голову к Дугалу и постарался открыть глаза.
        Я принялась нащупывать пульс и с возрастающим изумлением слушала, как Дугал, неистовый, беспощадный Дугал тихо и ласково говорит с пострадавшим, прижимая его к себе, как ребенка, и приглаживая спутанные волосы.
        Я откинулась назад и опустилась на груду одежды, лежащую на земле. Глубокая рана длиной примерно восемь дюймов тянулась по внутренней стороне бедра, кровь из нее шла непрерывно, но не толчками - значит, бедренная артерия не повреждена, кровь можно остановить.
        Ничего нельзя было поделать с другой раной - на животе; острые кабаньи клыки прошили кожу, мышцы и повредили брыжейку и кишечник. Крупных сосудов здесь не было видно, однако кишечник порван в нескольких местах, я хорошо видела это в зияющем отверстии раны. Такие ранения ведут к фатальному исходу даже в стерильных условиях современной операционной с ее инструментарием, шовным материалом и антибиотиками. Содержимое кишечника попадает в брюшную полость и инфицирует ее. А здесь, не имея под рукой ничего, кроме чеснока да цветков тысячелистника…
        Я встретилась глазами с Дугалом, который тоже смотрел на ужасную рану.
        - Он будет жить? - едва слышно, одними губами, спросил Дугал через голову раненого.
        Я отрицательно покачала головой. Дугал помедлил, потом потянулся вперед и развязал жгут на бедре. Он посмотрел на меня, видимо, ожидая возражений, но я только кивнула. Я могла остановить кровотечение и переправить раненого в замок на носилках. Это обрекло бы его на долгую агонию, инфекцию и гангрену, которая в конце концов непременно убила бы его, терзающегося от невыносимой боли. Дугал дарил ему легкую смерть - под небом, на ковре из листьев, окрашенных его кровью и кровью зверя, который поразил его. Я подползла на коленях по сырым листьям к умирающему и поддержала ему голову.
        - Скоро станет легче, - сказала я, голос мой звучал ровно - к этому-то я давно приучила себя. - Боль сейчас утихнет.
        - Да. Уже… легче. Я не чувствую рук… и ног тоже… Дугал… ты здесь? Ты здесь, друг?
        Умирающий слепо хватал воздух коченеющими руками. Дугал твердо взял его руки в свои и зашептал что-то раненому на ухо.
        Спина у Джорди выгнулась в спазме, каблуки глубоко зарылись в мокрую землю - тело протестовало против того, с чем уже смирился разум. Время от времени он резко вздыхал - потеря крови лишала его кислорода, он задыхался.
        Лес затих. В тумане не пели птицы, и мужчины, ожидавшие конца под деревьями, тоже молчали - как эти деревья. Дугал и я склонились над телом, все еще бормоча слова утешения - горестное напутствие тому, кто уходил в небытие.
        Дорога вверх к замку прошла в молчании. Я шла рядом с погибшим, которого уложили на носилки из сосновых веток. Следом за нами на таких же носилках несли тело его врага. Дугал шел впереди один.
        Едва мы вошли через ворота на главный двор, я увидела толстую приземистую фигуру отца Бейна, опоздавшего к отпущению грехов своего прихожанина.
        Я сразу поспешила к лестнице, которая вела к моему кабинету, но Дугал окликнул меня. Мимо нас в часовню пронесли укрытое пледом тело Джорди, и мы остались вдвоем в опустевшем коридоре. Дугал взял меня за запястье и внимательно посмотрел в глаза.
        - Вам приходилось видеть умирающих мужчин и прежде, - сказал он ровным голосом. - Смертельно раненных.
        Не вопрос, а почти обвинение.
        - Многих, - ответила я так же просто. Высвободив руку, я покинула его, а сама направилась помогать живому пациенту.
        Смерть Джорди, пусть и ужасная, прервала празднества лишь ненадолго. Поминальную службу провели в тот же день, а игры начались на следующее утро.
        Игр я почти не видела, так как была слишком занята оперативным лечением их участников. Единственное, что могу с уверенностью сказать о шотландских играх, - они не для слабаков. Я бинтовала ноги тем, кто неудачно пытался станцевать между мечей, накладывала шину на сломанную ногу незадачливой жертвы неудачно брошенного молота, снабжала касторкой и сиропом из настурции детей, объевшихся сладостей. И к вечеру я просто лишилась сил.
        Я вскарабкалась на стол в кабинете, чтобы глотнуть через окошко немного свежего воздуха. С поля, где проходили игры, неслись крики, смех и музыка. Отлично. Новых пациентов нет, и надо надеяться, не будет до завтра. Что там, Руперт говорил, у них по расписанию? Стрельба из лука? Хмм. Я проверила запас бинтов и закрыла за собой дверь.
        Покинув замок, я спустилась по склону к конюшням. Могу же я, в конце концов, позволить себе побыть в компании существ, которые не болтают и не истекают кровью. Еще я хотела отыскать Джейми как-там-его-настоящая-фамилия, чтобы еще раз попросить у него прощения за то, что втянула в историю с присягой. Правда, он справился с этим недурно, но явно не оказался бы там, если бы не я. Что касается сплетен о нашей с Джейми связи, которые мог распустить Руперт, то об этом я решила не думать.
        Не хотелось думать и о собственном положении, но рано или поздно придется. План бегства потерпел сокрушительное фиаско в начале собрания, но может, стоит рискнуть в конце? Правда, большинство лошадей сейчас в разгоне, но замковые лошади, скорее всего, доступны. Отсутствие одной из них спишут на случайную кражу - мало ли негодяев ошивается вокруг ярмарки и на игровом поле? А в суете отъездов меня не сразу хватятся.
        Я медленно брела вдоль загона, обдумывая бегство. Главная трудность заключалась в том, что я только примерно представляла, где нахожусь и в каком направлении ехать. Благодаря моей медицинской практике в последние дни меня теперь знали в лицо почти все представители клана Маккензи в Леохе и за его пределами, стало быть, я не смогу свободно расспрашивать о дороге.
        Рассказал ли Джейми Дугалу или Колуму о моей неудачной попытке бежать в ночь присяги? Возможно, не рассказал - ни тот ни другой не давали мне понять об этом. В загоне лошадей не было. Я толкнула дверь конюшни, и сердце мое затрепетало в груди при виде Джейми и Дугала, сидящих бок о бок на связке сена. Они не меньше удивились моему появлению, чем я им, однако оба галантно поднялись и предложили мне присесть.
        - Не беспокойтесь, - сказала я и повернулась к двери. - Я совсем не хотела вас прерывать.
        - Вы как раз вовремя, барышня, - возразил Дугал. - То, что я сейчас говорил Джейми, касается и вас.
        Я бросила на Джейми быстрый взгляд, но он отрицательно мотнул головой. Значит, не рассказывал Дугалу о моей попытке бежать.
        Я села поодаль от Дугала. Встреча с ним в коридоре в ночь присяги была свежа в памяти, хотя он не напоминал мне о ней ни словом, ни взглядом.
        - Через два дня я уезжаю, - заявил Дугал. - И беру с собой вас обоих.
        - Куда? - потрясенно спросила я. Сердце снова забилось.
        - В поездку по землям клана Маккензи. Колум путешествовать не может, а нам нужно посетить арендаторов, которые не приехали на собрание. Это моя задача. Ну и есть еще дела в разных местах.
        - Но зачем вам я? То есть я хотела сказать, почему мы оба?
        Дугал подумал, прежде чем ответить.
        - Н-ну, - протянул он, - Джейми отлично управляется с лошадьми. Что касается вас, барышня, то Колум считает, что вам пойдет на пользу визит в Форт-Уильям. Начальник может помочь… разыскать ваших родственников во Франции.
        «Или помочь вам, - подумала я, - выяснить, кто я такая. Что еще они от меня скрывают?» Дугал смотрел на меня, ожидая реакции.
        - Очень хорошо, - спокойно сказала я. - Прекрасная мысль.
        Внешне я осталась невозмутимой, но в душе у меня все пело. Какая удача! Теперь мне не надо бежать из замка. Большую часть пути я проделаю с Дугалом, он сам довезет меня. А уж из Форт-Уильяма я найду дорогу на Крэг-на-Дун и сама. К каменному кругу. И с божьей помощью - домой.
        Часть 3
        В пути
        Глава 11
        Разговоры с юристом
        Мы выехали из замка Леох через два дня, перед рассветом. Лошади осторожным шагом поднимались на каменный мост по две, по три и даже по четыре в ряд, вслед нам неслись громкие прощания и напутствия и крики диких гусей. Я все оглядывалась - до тех пор, пока громада замка не скрылась за полотном мерцающего тумана. Мысль о том, что я никогда больше не увижу ни это мрачное каменное здание, ни его обитателей, вызывала во мне чувство неожиданной утраты.
        Стук копыт звучал в тумане приглушенно. Странно звучали в сыром воздухе и человеческие голоса: сказанное на одном конце колонны порой совершенно четко и ясно слышалось на другом ее конце, а слова, произнесенные совсем рядом, превращались в смутное бормотание. Казалось, мы едем по некоей призрачной стране, населенной духами. Голоса, будто отделившись от тел и начав самостоятельное существование, плыли по воздуху, то отдаляясь, то снова приближаясь.
        Мне выпало ехать между вооруженным мужчиной, которого я не знала, и Недом Гоуэном, щуплым писарем, которого я видела в холле во время суда. Впрочем, как позже выяснилось, он не просто писарь, а по дороге, побеседовав с ним, я окончательно поняла его роль в жизни замка.
        Нед Гоуэн был солиситором - так называют ходатаев по делам, поверенных, или адвокатов. Он родился, вырос и получил образование в Эдинбурге. Маленький немолодой мужчина хрупкого сложения, он носил сюртук из тонкого черного сукна, отделанный шелком, шерстяные чулки, полотняную рубашку с воротником, отделанным едва заметным кружевом, и штаны из материи, представлявшей собой удачный компромисс между потребностями жизни в дороге и профессиональным статусом. Тонкие очки в золотой оправе, опрятная ленточка, которой были перехвачены волосы, и шляпа из синего фетра дополняли образ. Он представлял собой настолько каноничного юриста, что я не могла смотреть на него без улыбки.
        Он ехал рядом со мной на смирной кобыле, к седлу с обеих сторон были приторочены большие сумки из потертой кожи. Он объяснил мне, что в одной из них лежат его профессиональные инструменты - чернильница, перья и бумага.
        - Для чего же предназначена вторая? - спросила я, посмотрев на сумку - в отличие от первой она казалась совсем пустой.
        - Она предназначена для налога, собранного с арендаторов нашего лэрда, - отвечал поверенный, похлопав по сумке рукой.
        - Очевидно, ожидаются крупные поступления, - предположила я.
        Мистер Гоуэн благодушно пожал плечами.
        - Не такие уж крупные, моя дорогая. В большинстве своем выплаты поступают в пенсах и полупенсах - в мелкой монете. Не секрет, что мелкая монета занимает больше места, чем деньги крупного номинала. - Он улыбнулся быстрой кривоватой улыбкой. - Но все же эту увесистую кучку меди и серебра легче перевозить, чем остальную часть дохода лэрда.
        Он обернулся и бросил взгляд на две большие, запряженные мулами телеги, сопровождавшие нас.
        - Мешки с зерном и репа обладают, по крайней мере, тем преимуществом, что они неподвижны. Я не возражал бы и против домашней птицы, если она в клетках и со связанными лапками. Даже против коз я ничего не имею, хотя они причиняют определенные неудобства своей всеядностью. Одна съела в прошлом году мой носовой платок, но тут я сам оплошал - кончик платка торчал у меня из кармана. - Тонкие губы растянулись в улыбке. - В этом году я, однако, поставил одно условие. Мы не станем принимать живых свиней.
        Необходимость охранять сумки мистера Гоуэна и телеги объясняла сопровождение из двадцати вооруженных мужчин в походе за рентой. Все они ехали верхом, и еще в отряде были вьючные животные, нагруженные продовольствием для всех участников поездки. Миссис Фиц, провожая меня и щедро осыпая напутствиями, предупредила также, что условия путешествия будут самыми примитивными, многие ночи придется провести, разбив придорожный лагерь.
        Мне было очень любопытно, что заставило такого образованного и талантливого в своей области человека, как мистер Гоуэн, уехать в глушь Шотландского нагорья, далеко от удобств и прелестей городской жизни, к которым он привык.
        - Что ж, - отвечал он, - будучи молодым человеком, я имел небольшую практику в Эдинбурге. Кружевные занавески на окнах, медная табличка с моим именем на дверях. Но мне надоело составлять завещания и акты о передаче имущества, надоело видеть одни и те же лица. Я взял и уехал, - заключил он просто.
        Он купил лошадь и кое-что из самого необходимого и отправился в путь, сам не зная, куда едет и что станет делать.
        - Видите ли, должен вам признаться, - продолжал он, прижав к носу платок с вышитой монограммой, - что у меня есть склонность к… авантюрам. Однако ни мое сложение, ни семейные традиции не вписывались в тот образ жизни, какой ведут разбойники с большой дороги или мореплаватели, ибо в то время именно эти области представлялись мне наиболее перспективными с точки зрения авантюр. В качестве альтернативы я выбрал дорогу, ведущую в горы Шотландии. Я думал, что, может быть, мне удастся уговорить главу какого-нибудь клана взять меня к себе на службу.
        И во время своего путешествия он как раз и встретил такого.
        - Джейкоба Маккензи, - произнес он с улыбкой, в которой сквозила ностальгия. - И был он злобный рыжий старый негодяй.
        Мистер Гоуэн кивнул вперед, где сквозь туман светились яркие волосы Джейми Мактавиша.
        - Его внук очень на него похож. Впервые я встретил его, оказавшись под прицелом его мушкета, потому что Джейкоб собирался меня ограбить и сделал это. Я без сопротивления отдал своего коня и все имущество, выбора у меня не было. Но полагаю, Джейкоб был весьма удивлен, когда я настойчиво предложил сопровождать его, хотя бы и пешком.
        - Джейкоб Маккензи. Это отец Колума и Дугала? - спросила я.
        Старый юрист склонил голову:
        - Да. Но, конечно, тогда он не был лэрдом. Он стал им через несколько лет… с моей, пусть и незначительной, помощью, - добавил он и заметил с некоторым сожалением: - В те времена все было менее… цивилизованно.
        - Вот как? Ну и Колум, можно сказать, унаследовал вас?
        - Нечто в этом роде, - согласился юрист. - Понимаете, после смерти Джейкоба началась некая… смута. Колум унаследовал Леох, это так, однако…
        Поверенный внимательно поглядел вперед, потом обернулся, чтобы убедиться, что никто нас слышит.
        Мой вооруженный сосед ускакал вперед и присоединился к своим товарищам, а от телег мы оторвались примерно на четыре конских корпуса.
        - Колум был тогда уже взрослым парнем лет восемнадцати или около того, - продолжил Гоуэн свой рассказ. - У него были все задатки будущего вождя клана. Он женился на Летиции и тем самым укрепил союз между Маккензи и Камеронами. Я составлял их брачный контракт, - добавил он, - но вскоре после женитьбы произошел несчастный случай во время набега. Он сломал большую бедренную кость, и она плохо срослась.
        Я кивнула. Так и должно было случиться.
        - А потом, - со вздохом продолжал Гоуэн, - он слишком рано встал с постели, весьма неудачно упал с лестницы и сломал вторую ногу. После этого он пролежал пластом почти целый год, и вскоре стало ясно, что он теперь калека. К несчастью, именно в это время скончался Джейкоб.
        Маленький юрист замолк, собираясь с мыслями, и снова поглядел вперед, словно кого-то искал.
        - И как раз в это самое время случился скандал в связи с замужеством его сестры, - сказал он. - А Дугал… Дугал, боюсь, показал себя не с лучшей стороны. Видите ли, он мог стать главой клана, но, вероятно, ему не хватило зрелости. - Гоуэн покачал головой. - Шумиха вокруг этого дела поднялась невероятная. В ней принимали участие и кузены, и дядюшки, и арендаторы… Пришлось созвать большое собрание, чтобы решить вопрос.
        - И они выбрали Колума? - спросила я, снова восхитившись силой духа Колума Маккензи.
        Искоса глянув на сухонького человечка, который ехал рядом, я подумала, что Колум к тому же удачно выбирал союзников.
        - Выбрали, но только благодаря тому, что братья держались вместе. Никаких сомнений по поводу храбрости или ума Колума, разумеется, не было, сомнения касались только его физической крепости. Было ясно, что он уже никогда не поведет своих людей в бой. А Дугал, крепкий и здоровый, оказался безрассудным и слишком горячим. Он встал за креслом брата и поклялся во всем слушаться его, быть его ногами и его мечом в битве. И тогда было предложено, чтобы Колум стал лэрдом и управлял всем в мирное время, а Дугала назначили бы военным командиром клана на случай вооруженных столкновений. Так создалось это беспрецедентное положение.
        Скромность, с которой Гоуэн произнес слова «и тогда было предложено», дала мне понять очень ясно, кто именно предложил.
        - А чей вы человек? - спросила я. - Колума или Дугала?
        - Мои интересы связаны с кланом Маккензи, - дипломатично ответил юрист, - но присягу по форме я принес Колуму.
        «Присягу по форме, скажите на милость», - подумала я. Видела я, как они присягали, но не заметила в толпе маленькой фигурки солиситора. Ни один участник церемонии не мог остаться к ней равнодушным. И маленький человечек на гнедой кобыле, сухой, как его собственные кости, весь погруженный в мир законов, по собственному признанию, в глубине души оставался романтиком.
        - Он, должно быть, нашел в вашем лице незаменимого помощника, - сказала я.
        - О, я делаю кое-что время от времени, - ответил он. - Немногое. Как делаю и для других. Если вам, дорогая моя, понадобится совет, - он просиял сердечнейшей улыбкой, - я буду рад помочь. Уверяю вас, что храню строжайшую конфиденциальность и в моем благоразумии можно не сомневаться.
        Он любезно поклонился мне.
        - Так же, как можно не сомневаться в вашей лояльности Колуму Маккензи? - Я подняла брови, задавая этот вопрос.
        Маленькие выцветшие карие глазки встретились с моими, и в самой их глубине я увидела не только ум, но и чувство юмора.
        - Ну, - ответил он, ничуть не смутившись, - можно рискнуть.
        - Наверное, - сказала на это я скорее весело, чем раздраженно. - Но я уверяю вас, мистер Гоуэн, что не нуждаюсь в вашем благоразумии или конфиденциальности, по крайней мере в настоящее время.
        Однако это заразительно, подумалось мне, я стала выражаться почти так же, как и он.
        - Я английская леди, - твердо продолжала я, - вот и все. Колум зря тратит время - свое и ваше, пытаясь выведать секреты, которых попросту нет.
        «А о тех, что существуют, и не расскажешь», - подумала я. Благоразумие мистера Гоуэна, возможно, и не имеет границ, но его представления о мире испытывать на прочность не стоит.
        - Надеюсь, он послал вас не затем, чтобы вы выудили у меня опасные признания? - спросила я, вдруг пораженная этой мыслью.
        - О нет. - Мистер Гоуэн коротко рассмеялся. - Право же, нет, дорогая моя. Я выполняю весьма ответственное задание: пишу расписки для Дугала и веду отчетность, а также составляю юридические соглашения для членов клана, которые живут в отдаленных уголках. И боюсь, что, несмотря на мой солидный возраст, я не потерял тягу к приключениям. Жизнь сейчас стала гораздо спокойнее, чем была когда-то. - Он вздохнул, и во вздохе звучало сожаление о тех временах, - однако разбойные нападения на дорогах все еще происходят и стычки на границе тоже случаются.
        Он похлопал рукой по второй седельной сумке.
        - Эта сумка не совсем пустая.
        Он отогнул кожаный клапан таким образом, чтобы я могла разглядеть поблескивающие рукоятки пары украшенных резьбой пистолетов, закрепленных внутри таким образом, чтобы их удобно было достать.
        Он окинул меня взглядом с головы до ног и добавил с мягкой укоризной:
        - Вам бы тоже стоило иметь при себе оружие, дорогая. Хотя Дугал, вероятно, счел бы это лишним… пока. Я поговорю с ним.
        Остаток дня мы провели в приятной болтовне о добрых старых временах, когда мужчины были мужчинами в полном смысле слова, а «пагубные семена цивилизации еще не в такой степени засоряли чистые просторы и прекрасную дикую природу горной Шотландии».
        Едва опустилась ночь, мы разбили лагерь на поляне при дороге. У меня с собой было одеяло, прикрепленное сзади к седлу; укрывшись им, я готовилась провести свою первую ночь на свободе, за стенами замка. Когда я шла от костра к деревьям, где хотела устроить себе ложе, то заметила, что за мной следят. Оказалось, что даже под открытым небом свобода иллюзорна.
        Первого поселка мы достигли примерно в полдень на второй день поездки. Он представлял собой кучку неприметных домов - три или четыре, - пристроившихся в самом начале небольшой долины. Из какого-то дома вынесли табурет для Дугала, а доску, которую везли в одной из телег, уложили на два других табурета - она должна была заменить письменный стол мистеру Гоуэну.
        Гоуэн вытащил из заднего кармана сюртука большой квадратный кусок накрахмаленного полотна и расстелил его с величайшей аккуратностью на здоровенном чурбане, временно сменившем свою функцию колоды для рубки дров на более почетную должность. Гоуэн уселся на чурбан и принялся раскладывать свои принадлежности и счетные книги с тем же видом, с каким, вероятно, делал это когда-то за кружевными занавесками в Эдинбурге.
        Один за другим подходили фермеры, чтобы заключить ежегодную сделку с представителем лэрда. Дело двигалось не так быстро, прежде всего потому, что проводилось с меньшими формальностями, чем в Леохе. Мужчины подходили, освободившись от работы в поле или в сарае, отодвигали свободный табурет, по-простому, без всякого пиетета садились рядом с Дугалом и принимались объяснять что-то, жаловаться или просто болтать о разном.
        Некоторые приходили вместе с сыновьями, кто с одним, а кто и с двумя. Парни тащили мешки с зерном или шерстью. В финале каждого разговора скрупулезный Нед Гоуэн писал расписку в получении ежегодной ренты, пунктуально заносил данные о сделке в счетную книгу и указывал фермеру или его сыну на телегу, чтобы в нее погрузили мешок. Значительно реже в его кожаную сумку опускались с легким звоном монеты. Наши вооруженные охранники тем временем либо отдыхали под сенью деревьев, либо отправлялись к берегу речки - чтобы поохотиться или порыбачить, как предполагала я.
        Различные версии этого спектакля повторялись потом изо дня в день. Меня то и дело приглашали в какой-нибудь домик выпить сидра или молока; все женщины по такому случаю собирались в единственной комнатке, чтобы поболтать со мной. Иногда кучка домиков была достаточно большой, чтобы там нашлась таверна или даже постоялый двор, где Дугал устраивал себе нечто вроде штаб-квартиры на день.
        Случалось, что арендную плату вносили в виде лошадей, овец или иной живности. Животных, как правило, продавали кому-нибудь по соседству или обменивали на нечто более компактное, но если Джейми заявлял, что лошадь украсит конюшни Леоха, она присоединялась к нашему отряду.
        Присутствие Джейми меня удивляло. Он, конечно, хорошо разбирался в лошадях, но этот талант был у любого мужчины в отряде, в том числе и у Дугала. К тому же лошади поступали в качестве оплаты не столь уж часто и не такой редкой породы, которая требовала бы мнения эксперта. Только через неделю после нашего отъезда, в деревне с непроизносимым названием, я поняла, зачем Дугалу нужен был Джейми.
        Деревня была маленькая, но все же имела таверну с двумя или тремя столами и несколькими косыми табуретами. Там Дугал и устроился, чтобы принимать арендаторов и вести записи. После почти несъедобной трапезы из солонины и тушеной репы, он угостил элем арендаторов и батраков, засидевшихся в таверне после окончания официальных дел, а также нескольких других обитателей деревни, заглянувших сюда после дневных трудов, чтобы поглазеть на приезжих и послушать новости.
        Я тихонько сидела в углу и потягивала горький эль, от души радуясь свободе от седла. Я почти не обращала внимания на речи Дугала, то и дело переходившего с английского на гэльский и обратно; он делился разными слухами, вел разговоры о хозяйстве, то и дело отпуская грубые шутки и рассказывая анекдоты.
        Я лениво раздумывала, сколько времени при такой скорости нам понадобится, чтобы добраться до Форт-Уильяма? И каким образом после этого смогу оторваться от шотландцев из замка Леох, но при этом не стать заложницей в английском армейском гарнизоне? Погруженная в эти размышления, я не сразу сообразила, что Дугал теперь говорит один и что он вроде бы произносит какую-то речь. Слушатели внимали ему напряженно, время от времени реагируя на его монолог краткими междометиями и восклицаниями. Приглядевшись, я убедилась, что Дугал довел свою аудиторию до полной экзальтации по какому-то определенному поводу.
        Толстый Руперт и Гоуэн сидели у стены за Дугалом. Забытые кружки с элем стояли возле них на скамейке, оба слушали чрезвычайно напряженно. Джейми уперся обоими локтями в стол и уткнулся в свою кружку; его слова Дугала, казалось, совершенно не трогали.
        И вдруг Дугал внезапно вскочил с места, схватил Джейми за ворот и сильно рванул. Изношенная рубаха расползлась, стоило ее дернуть. Оглушенный, Джейми застыл на месте. Глаза у него превратились в узкие щелочки, он сжал губы, но не шевельнулся, даже когда Дугал, выпустив из рук клочья рубахи, показал зрителям его спину.
        При виде покрытой рубцами спины зрители одновременно охнули, потом по комнате прокатился гул негодования. Я было открыла рот, но, услыхав гневно произнесенное слово «англичанка», передумала говорить.
        Джейми с каменным лицом встал и отступил от окружившей его небольшой толпы. Осторожно он стянул с себя остатки рубахи и смял их в руках. Маленькая пожилая женщина, ростом едва доходящая до локтя Джейми, гладила ему спину и что-то негромко приговаривала по-гэльски - как я поняла, какие-то утешения. Если так, то нужного эффекта ее слова не произвели.
        Джейми коротко ответил на заданные ему вопросы. Молодые девушки, которые пришли в таверну купить эля к ужину, сбились в стайку у стены напротив и оживленно перешептывались, то и дело поглядывая на Джейми широко раскрытыми глазами.
        А он, в свою очередь, так посмотрел на Дугала, словно хотел его испепелить. Потом швырнул скомканную рубашку прямо в очаг и в три больших шага покинул комнату, избавив себя таким образом от сочувственного ропота присутствующих.
        В отсутствии наглядного материала они снова обратили взоры к Дугалу. Большинство замечаний остались мне непонятными, однако нетрудно было догадаться, что они носят антианглийский характер. Я разрывалась между желанием пойти за Джейми и не менее сильным желанием оставаться там, где сидела, не привлекая внимания. Вряд ли Джейми нуждался в обществе после такого, подумалось мне, и я забилась глубже в свой угол, опустила голову и принялась рассматривать свое смутное отражение на дне кружки.
        Бряцанье металла вынудило меня поднять голову. Один из мужчин, здоровяк-фермер в кожаных штанах, бросил на стол перед Дугалом несколько монет и произнес нечто вроде краткой речи. Потом он отступил и, деловито засунув большие пальцы за пояс, казалось, ждал чего-то от остальных. После некоторого замешательства парочка наиболее решительных последовала его примеру, за ними и другие полезли в кошельки и спорраны за деньгами. Дугал сердечно всех благодарил и знаком показал хозяину таверны, чтобы он подал каждому еще по кружке эля. Я заметила, что Нед Гоуэн складывает эти средства совсем не в тот мешок, куда шла арендная плата для казны Колума, и поняла, зачем Дугал все это затеял.
        Восстания, как и любые другие предприятия, требуют финансовых вложений. Чтобы содержать и кормить армию, нужно золото, необходимо оно и для жизни руководителей. Насколько я помнила историю провалившегося восстания под началом Красавчика принца Чарли, младшего претендента на трон, основные средства он получал из Франции, но часть приходила из дырявых карманов его будущих подданных. Значит, Колум или Дугал - или они оба - были якобитами и поддерживали младшего претендента в его борьбе против английского короля Георга II.
        Работники и арендаторы наконец-то отправились по домам ужинать, а Дугал встал и потянулся с удовлетворенным видом - ни дать ни взять кот, который только что налакался молока или сметаны. Он взвесил на руке мешочек с деньгами и вернул его Неду Гоуэну на хранение.
        - Что ж, не так уж плохо, - заметил он. - Большего ожидать от такого маленького местечка не приходится. Стоит повторить этот трюк еще несколько раз, и наберется приличная сумма.
        - «Приличная» - это не то слово, какое можно было бы использовать в данном случае, - выпалила я, вылезая из своего угла.
        Дугал повернулся с таким видом, словно впервые увидел меня.
        - Вот как? - произнес он насмешливо. - У вас имеются возражения против сбора скромных пожертвований в пользу их господина?
        - Никаких, - ответила я, глядя ему прямо в глаза. - Не имеет значения и то, кто этот господин. Я о способах, которыми вы пользуетесь для достижения цели.
        Дугал окинул меня пристальным взглядом с головы до ног, словно моя наружность могла ему что-то подсказать.
        - Не имеет значения, кто этот господин? - повторил он тихо. - Я считал, вы не владеете гэльским.
        - Я и не владею, - подтвердила я. - Но у меня есть здравый смысл, и слышу я отлично на оба уха. Как бы ни звучали на гэльском слова «за здоровье короля Георга», я сомневаюсь, чтобы они походили на «брат Стюарт».
        Он откинул голову назад и расхохотался.
        - Что верно, то верно, - согласился он. - Я бы сказал вам, как называют по-гэльски вашего господина, но это выражение не для женских ушей независимо от того, англичанка леди или нет.
        Он подошел к очагу и вытащил из золы порванную рубаху, отряхнув ее от сажи.
        - Если вам не нравятся мои приемы, может, исправите последствия? - предложил он и сунул рубаху мне в руки. - Попросите у хозяйки дома иглу и заштопайте ее.
        - Штопайте сами! - огрызнулась я, кинув ему рубаху, и повернулась к выходу.
        - Как вам угодно, - вежливо проговорил Дугал. - Джейми может и сам починить ее, если вы не желаете помогать.
        Я остановилась, повернулась к нему и протянула руку.
        - Хорошо, - начала я, но над моим плечом появилась большая рука и выхватила рубашку у Дугала.
        Мрачно глядя на нас обоих, Джейми сунул рубашку под мышку и вышел из комнаты, не сказав ни слова.
        Мы остановились на ночлег в одном из фермерских домов. Вернее сказать, я остановилась. Мужчины легли снаружи, кто на сеновале, кто в телеге, а кто и просто на земле, заросшей папоротником. Для меня постелили соломенный тюфяк возле очага - то ли из уважения к моему полу, то ли потому, что я была на положении пленной.
        Хотя тюфяк выглядел куда привлекательнее кровати, на которой спала целая семья из шести человек, я тем не менее завидовала мужчинам, улегшимся на вольном воздухе. Огонь в очаге не погасили, а только приглушили на ночь, и в комнате было жарко, воздух полнился запахами и звуками - обитатели коттеджа постанывали, храпели, потели и громко пускали газы во сне.
        Спустя некоторое время я оставила всякую надежду уснуть в этой удушливой атмосфере. Поднявшись, я потихоньку вышла наружу, прихватив с собой одеяло. Воздух здесь - особенно на контрасте с невероятной духотой в комнате - был таким свежим, что я прислонилась к каменной стене дома и полной грудью вдыхала желанную прохладу.
        Под деревом у дорожки сидел караульный, но он едва взглянул на меня. Очевидно, решив, что я вряд ли уйду далеко в одной сорочке, он продолжал что-то строгать маленьким ножиком, лезвие которого поблескивало в тени листвы.
        Я обошла вокруг дома и стала подниматься на невысокий пригорок, осторожно обходя спящих в траве. Выбрав уютное местечко между двумя валунами, я устроила себе удобное ложе из травы, накрыв его одеялом. Вытянувшись во весь рост, я долго смотрела, как полная луна медленно плывет по небосклону.
        Точно так же я следила за восходом луны из окна в замке Леох в первую ночь после прибытия, став непрошеной гостьей Колума. Месяц минул с момента моего злосчастного прохода сквозь камни. Мне подумалось, что теперь я знаю, зачем их туда поставили. Сами по себе они ничего особенного не представляли, но служили ориентиром. Как специальные знаки отмечают места возможных осыпей под скалами, камни отмечали опасное место. Но чем оно опасно? Предупреждают ли каменные столбы о том, что граница между временами здесь особенно тонка? О том, что поблизости стоят некие ворота? Те, кто возводил мегалиты, не обязательно знали, с чем именно они имеют дело. Для них в этих местах происходило ужасное, загадочное и могущественное волшебство: в этом месте люди исчезали без причины. Или, возможно, появлялись прямо из воздуха.
        Это мысль. Что произошло бы, если бы кто-то заметил, как я внезапно появляюсь на холме Крэг-на-Дун? По-видимому, это зависит от времени появления. Скажем, увидь меня в подобных обстоятельствах здешний батрак - он бы непременно решил, что я колдунья или волшебница. Скорее последнее - именно волшебница, фея холма, у которого есть определенная репутация. А репутация, ясное дело, существует не без причины. Если люди многие годы исчезали или, напротив, появлялись из ниоткуда на этом самом месте, значит, оно заколдованное.
        Я вытащила из-под одеяла одну ногу и пошевелила при свете луны пальцами. «Что-то не очень похоже на ножку феи», - критически подумала я. С моим ростом в пять футов и шесть дюймов я для этого времени была крупной женщиной, выше многих мужчин. Стало быть, едва ли могла сойти за представительницу Маленького Народца, меня бы скорее приняли за ведьму или злого духа. Судя по обрывкам информации, касающимся отношения к подобным явлениям в те времена, которыми я владела, лучше было бы, чтобы никто меня не видел.
        В полудреме я начала размышлять о том, что было бы при ином повороте дел, например, если бы кто-нибудь отсюда попал в мое время? Собственно говоря, я сама собиралась совершить такой переход, если удастся. А как отреагировал бы современный шотландец… или шотландка, например, та же миссис Бьюкенен, работница почты? Что бы с ней произошло, если бы прямо перед ней вырос из ниоткуда кто-нибудь вроде Мурты?
        Скорее всего, она бы кинулась наутек или вызвала полицию… а может, ничего такого не сделала бы, а просто рассказала потом соседям и родственникам об этом происшествии. Ну а пришелец? Он не смог бы, попав в чужое время, остаться незамеченным, если бы не сообразил сразу, что нужно быть осторожным. Я ведь сумела приспособиться и выглядеть современницей этих людей, к которым попала, хотя и мой вид, и моя речь определенно вызывали немало подозрений.
        Что, если бы путешественник внешне слишком выделялся в новой обстановке или решился бы рассказать о том, что с ним случилось? В древние времена такого чужака наверняка убили бы на месте без долгих разговоров. А в более просвещенное время его признали бы сумасшедшим и отправили в соответствующее заведение, если бы он не унялся.
        Подобные вещи, вероятно, происходили на протяжении веков человеческой истории. Но даже в том случае, когда тому находились свидетели, нельзя было подобрать ключ к загадке; единственный, кто мог рассказать, в чем дело, исчезал, а там, куда он попадал, нужно было держать язык за зубами.
        Погрузившись в размышления, я не сразу обратила внимание на приглушенные голоса и звук шагов по траве и очень удивилась, когда совсем поблизости, буквально в нескольких ярдах от меня, кто-то произнес:
        - Черт бы тебя побрал, Дугал Маккензи, родич я или нет, но этого я делать не обязан.
        Голос был низкий и дрожал от гнева.
        - Вот как? - отозвался другой голос, насмешливый. - Наверное, стоит напомнить тебе твою клятву. «До тех пор, пока я на землях клана Маккензи…» - так, кажется, ты сказал…
        За этими словами последовал мягкий тяжелый удар, словно говорящий топнул ногой о землю.
        - А это они и есть, земли Маккензи, паренек.
        - Я давал слово Колуму, а не тебе.
        Так. Это Джейми Мактавиш, и нетрудно угадать, чем он недоволен.
        - Это одно и то же, но ты и сам знаешь.
        Послышался легкий шлепок - словно кого-то потрепали по щеке.
        - У тебя есть обязанности перед главой клана, а за пределами Леоха я не только ноги Колума, но также его голова и руки.
        - Никогда еще я не видел лучшего примера тому, как правая рука не ведает, что творит левая, - быстро отозвался голос, и хотя тон был горький, в нем прозвучала издевка, подчеркнувшая конфликт. - Как ты считаешь, что сказала бы правая рука насчет левой, которая собирает деньги для Стюартов?
        Дугал некоторое время молчал, прежде чем ответить:
        - Маккензи, Макбеолайны и Маквиниши - все они свободные люди. Никто не может заставить их отдать что-то против воли, но никто не может запретить им отдавать. И кто знает? Может, Колум отдаст принцу Карлу Эдуарду куда больше, чем все остальные, вместе взятые.
        - Может, - сказал Джейми. - Может, завтра с утра мы увидим дождь, а не солнце. Но это не значит, что я должен ждать своего выхода с ведерком вместо стула, чтобы на него встать.
        - Да ну? Но ведь ты выиграешь от победы Стюартов куда больше, чем я, парень. А от англичан не получишь ничего, кроме петли. Если ты сам не бережешь свою шею…
        - Моя шея - это моя забота, - резко перебил его Джейми. - Как и моя спина.
        - Но не тогда, когда ты путешествуешь со мной, парень, - насмешливо возразил его дядя. - К тому же если ты хочешь послушать, что может сказать тебе Хоррокс, то будешь делать, что тебе сказано. Это было бы мудрое решение - хоть ты неплохо управляешься с иглой, рубашка у тебя всего одна.
        Послышалось движение, словно кто-то встал со своего места на камне, а потом шаги по траве. Шаги одного человека, насколько я могла судить. Я потихоньку села и осторожно выглянула из-за валуна, за которым лежала.
        Джейми все еще был там, сидел на камне в нескольких футах от меня, опустив локти на колени и упираясь подбородком в ладони. Почти спиной ко мне. Я начала пятиться - мне не хотелось его тревожить, но он неожиданно заговорил.
        - Я знаю, что вы здесь, - сказал он. - Идите сюда, если хотите.
        Судя по тону, ему было все равно. Я поднялась и начала выбираться из своего убежища, но спохватилась, что я в сорочке. Подумав, что у Джейми и без того хватает забот и не стоит смущать его своим видом, я накинула на себя одеяло.
        Сев рядом, я прислонилась спиной к камню. Неуверенно взглянула на Джейми. Он не только мимолетно кивнул в знак приветствия, полностью поглощенный своими размышлениями - невеселыми, судя по выражению лица. Одной ногой он компульсивно барабанил по камню, сцеплял и разнимал пальцы с такой силой, что суставы то и дело щелкали.
        Это щелканье напомнило мне о капитане Мэнсоне. Интендант нашего полевого госпиталя капитан Мэнсон переживал перебои с поставками, глупые приказы и идиотизм армейской бюрократии очень лично. Обычно мягкий и приятный в общении человек, он, когда проблем становилось слишком много, уединялся в своем кабинете и изо всех сил колотил кулаками по стене.
        Посетители в приемной наблюдали с удивлением, как тонкая перегородка сотрясается от ударов. Вскоре капитан Мэнсон появлялся перед ними с разбитыми костяшками пальцев, но в достаточно уравновешенном состоянии, чтобы окунуться в борьбу с очередным кризисом. Через какое-то время его перевели в другую часть, и тогда за дверью в кабинете обнаружили множество вмятин размером с кулак.
        Глядя теперь на молодого человека на камне, ломающего пальцы, я живо вспомнила капитана с его проблемами снабжения.
        - Стоит дать выход гневу, - сказала я.
        - А? - встрепенулся он, явно забыв обо мне.
        - Побейте что-нибудь кулаками, - уточнила я. - Вам станет легче.
        Губы Джейми дрогнули, словно он собирался что-то сказать, но вместо этого встал с камня, подошел к толстому стволу вишни и нанес по нему сильный удар. Очевидно, это ему понравилось, потому что он ударил еще несколько раз, вызвав обильный дождь из бледно-розовых вишневых лепестков, посыпавшихся ему на голову.
        Посасывая ободранные костяшки пальцев, он вернулся на место.
        - Спасибо, - поблагодарил он с кривой улыбкой. - Может, теперь получится заснуть.
        - Вы поранили руку? - спросила я и приподнялась, чтобы посмотреть, но он покачал головой, потирая костяшки ладонью другой руки.
        - Ничего страшного, - сказал он.
        Минуту мы стояли в неловком молчании. Я не хотела говорить о том, что услышала, или возвращаться к событиям сегодняшнего вечера и потому сказала, только чтобы прервать молчание:
        - Я не знала, что вы левша.
        - Левша? - не сразу понял он. - А, вы имеете в виду, леворучка. Да, таким уродился. Школьный учитель привязывал мне эту руку к спине, чтобы научить писать правой.
        - И вы научились? То есть можете писать правой рукой?
        Он кивнул, снова поднеся к губам разбитую руку.
        - Да. Но у меня от этого болит голова.
        - А сражаетесь вы тоже левой? - спросила я, стараясь отвлечь его. - Мечом?
        Сейчас при нем был только кинжал, но днем он, как и все, ехал верхом с саблей и пистолетами.
        - Нет, саблей я владею одинаково обеими руками. Кто сражается только левой, может оказаться в опасном положении, особенно если сабля короткая. Во время боя открываешь противнику левый бок, а сердце-то у нас слева, верно?
        Переполнявшая Джейми агрессия не давала ему стоять на месте; он начал быстро перемещаться по лужайке, изображая приемы с саблей.
        - Вот если у тебя в руках палаш, тогда это не так важно, - добавил он и вытянул вперед обе руки с сомкнутыми ладонями так, что они образовали нечто вроде изящной арки, когда он поднял их над головой и потом резко опустил со словами: - В таких случаях обычно работаешь обеими руками. Даже если находишься совсем близко и можешь рубить одной, тоже не важно какой, потому что удар наносишь сверху вниз по плечу, - продолжал он наставительно. - Ни в коем случае не по голове, палаш может соскользнуть. Если попадешь точно в желобок, - он ткнул пальцем в место, где шея сходится с плечом, - то он готов. Даже если попадешь не так точно - он уже не боец в этот день, а может, и навсегда.
        Он опустил левую руку на пояс и легким движением выхватил из ножен кинжал.
        - Можно сражаться саблей и кинжалом одновременно. Если у тебя нет небольшого щита, чтобы прикрыть руку с кинжалом, лучше держать саблю в правой руке и в близком бою наносить удары кинжалом снизу вверх. А если рука с кинжалом прикрыта щитом, то атаковать можно с любой стороны, кружа вокруг противника, - он пригнулся и изящно поднялся чуть вбок, - чтобы увернуться от вражеского лезвия. Кинжал надо использовать, только если потерял меч или повредил правую руку.
        Он чуть присел, а затем одним быстрым смертоносным движением снизу вверх нанес удар, остановив конец лезвия буквально в дюйме от моей груди. Я невольно отпрянула, и Джейми тотчас выпрямился и с виноватой улыбкой сунул кинжал в ножны.
        - Простите, я увлекся. Я не хотел пугать вас.
        - Вы прекрасно владеете оружием, - совершенно искренне восхитилась я. - Кто научил вас бою? Это должен был быть человек, который умеет сражаться левой рукой.
        - Таким и был. Лучший воин из всех, кого я знаю. - Джейми улыбнулся. - Это Дугал Маккензи.
        Большая часть вишневых лепестков к этому времени осыпалась с его головы, но несколько пристало к плечам, и я протянула руку, чтобы смахнуть их. Его рубашка была довольно аккуратно заштопана по шву, хоть стежкам и не хватало изящества. Он прихватил полотно даже в тех местах, где оно разорвалось посередине.
        - Он собирается сделать это снова? - спросила я, не в силах сдержаться.
        Джейми помолчал, но было ясно, что он понял мой вопрос.
        - Да, - сказал он наконец, - он получит желаемое.
        - Вы позволите ему? Позволите использовать вас вот так?
        Поверх моей головы он бросил взгляд вниз, на таверну, - слабый свет пробивался наружу сквозь щели в деревянной стене. Лицо у Джейми было очень спокойное и очень бледное.
        - Пока что да.
        Мы продолжали наш путь, проделывая всего по несколько миль в день, часто останавливались - Дугал занимался делами на перекрестках или возле ферм, где собирались арендаторы с мешками зерна или жалкими сбережениями. Все взносы учитывались при помощи быстрого пера Неда Гоуэна, а нужные расписки неизменно появлялись из его сумки с пергаментом и бумагой и выдавались уплатившему.
        Когда мы добирались до поселка или деревни, где имелась таверна или постоялый двор, Дугал повторял один и тот же спектакль: предлагал выпивку, рассказывал разные истории и, как только ситуация к тому располагала, заставлял Джейми встать и показать шрамы. Вторая сумка пополнялась еще несколькими монетами, предназначавшимися для отправки во Францию ко двору претендента.
        Я наблюдала за развитием интриги и удалялась перед самой кульминацией - я никогда не имела вкуса к публичным унижениям. Первой реакцией публики при виде спины Джейми, естественно, были ужас и сострадание, за этим следовал поток проклятий в адрес английской армии и короля Георга, однако мне случалось улавливать в сострадании оттенок снисходительной жалости. Однажды мне довелось услышать, как кто-то из присутствующих шепнул приятелю по-английски: «Жуткий вид, правда? Клянусь Богом, я бы лучше захлебнулся собственной кровью, чем позволил поганым англичанам сотворить со мной такое». Разгневанный после первого такого представления, Джейми теперь с каждым днем выглядел все более жалким. После шоу он быстро натягивал на себя рубашку, избегал расспросов и соболезнований и покидал собрание по возможности сразу, исчезая до следующего утра, когда мы вновь пускались в путь.
        Чаша переполнилась через несколько дней в маленькой деревушке под названием Туннэг. Дугал продолжал раззадоривать зрителей, положив руку на обнаженное плечо Джейми; один из деревенских, грубоватый парень с длинными грязно-бурыми свалявшимися волосами, обратился к Джейми с какой-то личной ремаркой. Я не разобрала слов, однако реакция оказалась мгновенной. Джейми метнулся в сторону и одним ударом в живот сбил парня с ног.
        Я уже научилась составлять простые предложения по-гэльски, но живую речь еще не понимала. Однако сама поза Джейми позволяла мне уловить общий смысл.
        «Попробуй встать и повторить, что ты только что сказал» - такой выпад выглядит одинаково на школьном дворе, в пабе или в любой другой точке земного шара.
        Точно так же, как «Молодец, парень!» или «Врежь ему как следует!».
        Джейми исчез в водовороте из тел и грязной рабочей одежды - на него навалились, опрокинув стол, буроволосый и два его дружка. Не желающие принимать участие в драке односельчане парня отошли к стенам таверны и приготовились наблюдать. Я подобралась поближе к Неду Гоуэну и Мурте, со страхом глядя на клубок тел на полу. Прядь рыжих волос лишь однажды мелькнула у меня перед глазами.
        - Вы не поможете ему? - шепнула я Мурте.
        Он, казалось, удивился:
        - Нет. С какой стати?
        - Он позовет на помощь, если она ему понадобится, - спокойно заметил Нед Гоуэн, наблюдая за дракой.
        Я не была уверена в том, что Джейми сможет позвать на помощь, если она ему понадобится; он, кажется, задыхался, придавленный телом здоровенного детины в зеленом. Я считала, что Дугал должен немедленно прекратить драку, но он, по-видимому, был иного мнения. Вообще никто из зрителей не думал об увечьях, которые люди могли получить прямо тут, у нас под ногами. Заключались пари, люди с интересом наблюдали за зрелищем.
        Я обрадовалась, когда Руперт молча преградил дорогу двоим, которые как будто собирались включиться в борьбу. С отсутствующим выражением лица он встал перед ними, небрежно коснувшись кинжала на поясе. Двое поспешно отступили.
        Кажется, никому не приходило в голову, что соотношение один к трем неприемлемо. Возможно, это было не так уж несправедливо, если учесть, что этот один - опытный воин крупного сложения и дерется с яростью берсерка.
        Борьба начала потихоньку утихать, когда из сплетения тел, вытирая кровь после ловкого удара в нос, вылетел верзила в зеленом.
        Остальные продолжали драться, но исход становился предсказуемым - второй противник Джейми откатился под стол, прижимая руку к паху и громко стоная. Джейми и буроволосый все еще колотили друг друга на полу, но те, кто ставил на Джейми, уже собирали выигранные деньги. Но захват шеи противника и крепкий пинок по почкам убедили буроволосого, что благоразумнее отступить.
        Я внесла выражение «хватит, я сдаюсь» в мысленный гэльско-английский словарь.
        Джейми медленно поднялся с пола под восторженные крики зрителей. Неровно дыша, он кивнул, дотащился до одной из немногих устоявших скамей и, весь залитый потом и кровью, опустился на нее, чтобы принять из рук трактирщика кружку эля. Допив эль, он поставил пустую кружку на скамью, перевел дыхание и наклонился вперед, опираясь локтями на колени; рубцы на спине у него обозначились особенно резко.
        На этот раз он не спешил надеть рубашку; несмотря на холод в таверне, он сидел с обнаженным торсом до самого ночлега. Он вышел под хор пожеланий доброй ночи, и вид у него был куда спокойнее, чем в последние дни, - несмотря на боль от многочисленных ссадин и ушибов.
        - Ободранная голень, рассеченная бровь, разбитая губа, расквашенный нос, шесть ссадин на костяшках пальцев, растяжение связки на большом пальце и два шатающихся зуба. Плюс такое количество разных ушибов, что я не в состоянии их сосчитать, - со вздохом завершила я инвентаризацию. - Как вы себя чувствуете?
        Мы были одни в небольшом сарае на заднем дворе, куда я отвела Джейми, чтобы оказать первую помощь.
        - Отлично. - Он улыбнулся, попытался встать, но не смог выпрямиться и поморщился от боли. - Все в порядке, только ребра немного болят.
        - Разумеется, болят. Вы опять весь черно-синий. Зачем вы так себя ведете? Как вы думаете, из чего вы сделаны? Из железа? - раздраженно спросила я.
        Он виновато улыбнулся и потрогал распухший нос.
        - Нет. Но хотел бы.
        Я вздохнула еще раз и осторожно ощупала его торс.
        - Не думаю, что есть переломы, пожалуй, только ушибы. На всякий случай я сделаю тугую повязку. Стойте прямо и поднимите рубашку, руки не прижимайте к бокам.
        Я принялась рвать на полосы старый платок, который пожертвовала жена хозяина таверны. Поругиваясь из-за отсутствия пластырей и других привычных атрибутов цивилизованной жизни, я наложила тугую повязку и закрепила ее заколкой с пледа Джейми.
        - Трудно дышать, - пожаловался он.
        - Свободно дышать вам будет больно. Не двигайтесь. У кого вы научились так драться? Тоже у Дугала?
        - Нет. - Он поморщился, когда я приложила уксусную примочку к рассеченной брови. - Меня научил отец.
        - Правда? Кем же был ваш отец? Чемпионом по боксу?
        - Что такое бокс? Нет, он был фермером. И тоже объезжал лошадей.
        Джейми со свистом втянул в себя воздух - я накладывала уксусную примочку на голень.
        - Мне было десять или одиннадцать, когда отец сказал, что ростом и статью я пошел в материну родню, значит, придется научиться драться.
        Он задышал легче и протянул мне руку, чтобы я могла наложить бальзам из календулы на разбитые костяшки пальцев.
        - Отец говорил: «Раз ты вырастешь рослый и сильный, половина мужчин, которых ты встретишь, тебя испугается, а половина захочет драки. Уложи одного - тогда остальные не полезут. И научись делать это быстро и чисто, не то тебе придется драться всю жизнь». Он отвел меня на гумно и швырял на солому до тех пор, пока я не научился давать сдачи… Ой, жжет!
        - Раны от ногтей чрезвычайно опасны, - сказала я, прижигая царапины на шее. - Особенно если противник не моет руки. А я сильно сомневаюсь, что этот буроволосый вообще моется. Я не сказала бы, что сегодня вы сделали это «быстро и чисто», но вы впечатлили публику. Ваш отец гордился бы вами.
        Я говорила с долей иронии и удивилась, заметив, что по его лицу скользнула легкая тень.
        - Мой отец умер, - произнес он серьезно.
        - Простите.
        Я закончила обработку и сказала как можно мягче:
        - Я в самом деле так считаю. Он гордился бы вами.
        Джейми молча улыбнулся в ответ. Он вдруг показался мне совсем юным. Сколько же ему лет? Я хотела было спросить, но тут позади кто-то кашлянул.
        Это оказался вездесущий приземистый Мурта. Не без веселости он поглядел на перетянутые ребра Джейми и вдруг швырнул ему маленький кожаный кисет. Джейми поймал его, и кошелек звякнул.
        - Что тут? - спросил Джейми.
        Мурта высоко поднял редкие брови.
        - Твоя доля от ставок, парень, что же еще?
        Джейми покачал головой и собрался вернуть кисет.
        - Я никаких ставок не делал.
        Мурта выставил вперед ладонь.
        - Ты сделал дело. И заслужил популярность, по крайней мере у тех, кто на тебя ставил.
        - Но не у Дугала, - вставила я.
        Мурта был из тех мужчин, которые каждый раз удивляются, узнавая, что у женщин тоже есть голос, но вежливо кивнул.
        - Это верно, - сказал он и добавил, обращаясь к Джейми: - Но тебя-то это не должно беспокоить.
        - Нет?
        Мужчины обменялись взглядами, значение которых осталось для меня загадкой. Джейми медленно выдохнул сквозь сжатые зубы и наклонил голову.
        - Когда? - спросил он.
        - Через неделю. Может, через десять дней. Возле Лаг-Круйме. Знаешь это место?
        Джейми еще раз наклонил голову; он явно остался доволен новостями.
        - Знаю, - ответил он.
        Я переводила глаза с одного лица на другое - оба выглядели совершенно непроницаемо. Значит, Мурта что-то узнал. Быть может, это «что-то» связано с загадочным Хорроксом. Я пожала плечами. Как бы там ни было, со спектаклями покончено.
        - Думаю, Дугал вместо этого может плясать чечетку перед публикой, - проговорила я.
        Непроницаемость тотчас сменилась недоумением.
        - Что?
        - Ничего, не обращайте внимания. Спокойной ночи, - пожелала я и удалилась со своим медицинским коробом, чтобы найти себе место для ночлега.
        Глава 12
        Командир гарнизона
        Мы все ближе подъезжали к Форт-Уильяму, и я начала всерьез обдумывать план действий по прибытии.
        Я считала, что многое будет зависеть от командира гарнизона. Если он поверит, что я - благородная дама, попавшая в беду, то, вероятно, даст мне сопровождающих до побережья для моего выдуманного отплытия во Францию.
        Однако он может отнестись ко мне с подозрением из-за того, что я приехала вместе с Маккензи. Я не похожа на шотландку, но не примет ли он меня за шпионку? Ведь и Колум, и Дугал подумали, что я английская шпионка.
        Но зачем кого-то к ним подсылать? Наверное, из-за их антимонархической деятельности, одним из свидетельств которой был сбор средств для принца Карла Эдуарда Стюарта, претендента на трон.
        Но в таком случае почему же Дугал позволил мне наблюдать? Он с легкостью мог отсылать меня прочь во время этих мероприятий. Но разговоры велись по-гэльски, возражала я себе.
        Впрочем, и тут есть неоднозначность. Я припомнила странный блеск в глазах Дугала, когда он спросил: «Я полагал, что вы не знаете гэльского?» Возможно, это было своего рода проверкой, на самом ли деле язык мне незнаком. Вряд ли в горы Шотландии стали бы посылать шпионов, которые не могут объясниться по меньшей мере с половиной населения.
        Ну а разговор между Дугалом и Джейми, который я подслушала? Из него очевидно, что Дугал действительно якобит, а Колум - пока еще нет…
        Голова у меня кружилась от гипотез, и я искренне обрадовалась, увидев, что мы подъезжаем к большой деревне. Это означало приличный ночлег и ужин.
        Постоялый двор и вправду оказался неплох - по местным меркам, к которым я уже начала привыкать. И хотя кровать явно предназначалась для карликов, которые не прочь провести время с блохами, она, во всяком случае, помещалась в отдельной комнате. Несколько раз мне приходилось спать на скамье в общей комнате, окруженной мужским храпом и завернутыми в плед немытыми телами.
        Обычно я засыпала сразу, несмотря на условия - сказывалась усталость от езды в седле и вечерних политических агитаций Дугала. Правда, в первый вечер на постоялом дворе я бодрствовала целых полчаса, пораженная невероятным разнообразием типов храпа. Общей студенческой спальне для будущих медсестер до такого далеко.
        Прислушиваясь к этому хору, я думала о том, что мужчины в госпиталях по-настоящему не храпят. Тяжело дышат, вскрикивают, стонут, а порой всхлипывают или плачут во сне. Никакого сравнения с такой вот бандой здоровых мужиков. Возможно, больные или раненые мужчины не могут уснуть крепко и как следует расслабиться, чтобы издавать подобный шум.
        Если мои предположения справедливы, то мои спутники отличались отменным здоровьем. Так они и выглядели с разбросанными во сне крепкими ногами и руками и румяными лицами при свете очага. Убаюканная этой какофонией, я завернулась в дорожный плащ и тоже уснула.
        По сравнению с этим опытом я чувствовала себя одинокой в моей крохотной попахивающей мансарде. Я сняла постельное белье, встряхнула матрас, чтобы сбросить нежеланных соседей, но все не могла уснуть - уж очень тихо и темно стало в комнате, когда я задула свечу.
        Из зала двумя этажами ниже доносились эхо голосов и какая-то возня, но все это лишь усиливало во мне ощущение изолированности. Впервые после приезда в замок я осталась совершенно одна, и не могу сказать, что мне это особенно понравилось.
        Я не без труда начала проваливаться в сон, когда вдруг услышала зловещее поскрипывание досок в коридоре. Шаги были медленные и неуверенные, словно идущий крался, выбирая половицы, которые поменьше скрипят. Я тотчас села на постели и начала ощупью отыскивать свечу и огниво.
        Вслепую хватая воздух, я наткнулась на огниво, но уронила его. Я застыла, шаги за дверью тоже замерли.
        Потом что-то зашуршало - видимо, человек снаружи проверял задвижку. Я знала, что дверь не заперта. К ней были прибиты скобы для болта, но сам болт я не нашла. Я схватила подсвечник, вытащила из него огарок свечи и как можно тише встала с постели, сжимая в руке свое глиняное орудие.
        Дверь со слабым скрипом открылась. Единственное окно в комнате было закрыто ставнями, не пропускавшими ни ветра, ни света; тем не менее, когда дверь приотворилась, я разглядела серую полоску во мраке. Она росла, но затем, к моему удивлению, уменьшилась и вскоре совсем исчезла: дверь закрыли. Повисла тишина.
        Я стояла у самой стены целую вечность - сдерживая дыхание и стараясь расслышать хоть что-то кроме стука собственного сердца. В конце концов я понемногу начала подвигаться к двери вдоль стены, возле которой, как мне казалось, доски лежали плотнее. Я вытягивала ногу вперед, касалась ею половицы и постепенно переносила на нее вес; я ощупывала босыми пальцами щель между половицами, прежде чем подтянуть и поставить на пол рядом с первой вторую ногу.
        Возле двери я остановилась и прижала к ней ухо, обеими руками ухватившись за дверную раму, напряженная в ожидании вторжения. Мне казалось, что из-за двери доносятся какие-то звуки, но я не была в этом уверена. Если они и в самом деле есть, то, может, они доносятся снизу? Или я улавливаю чье-то дыхание по ту сторону?
        Меня слегка подташнивало из-за адреналина, который не прекращал выбрасываться в кровь. Наконец я устала от неопределенности, покрепче сжала подсвечник в руке, толчком распахнула дверь и выскочила в коридор. Я говорю «выскочила», но на самом деле я сделала всего два шага, споткнулась обо что-то мягкое и во весь рост растянулась на полу, ободрав костяшки на руке и больно ударившись головой обо что-то твердое.
        Я села, прижав ладони ко лбу, совершенно не думая о том, что меня могут убить.
        Человек, на которого я наступила, невнятно ругался. Сквозь волны боли я смутно заметила, что он (судя по росту и запаху, это был мужчина) встал и нащупывал ставни на стене над нами.
        От внезапного тока свежего воздуха я вздрогнула и прикрыла глаза. Когда я их открыла, в коридоре оказалось достаточно света, чтобы разглядеть незваного гостя.
        - Что вы тут делаете?
        В моем вопросе прозвучало обвинение. В ту же самую секунду Джейми задал свой вопрос - и тем же тоном, что и я:
        - Сколько вы весите, сассенах?
        Все еще ошарашенная, я машинально ответила:
        - Девять стоунов[17 - Немного больше 57 кг; стоун - мера веса, равная 6,36 кг.]. - И только потом добавила: - А что?
        - Вы мне чуть не раздавили печень, - ответил он, осторожно потирая ушибленное место. - Не говоря уж о том, что напугали меня до смерти.
        Он протянул мне руку и помог встать.
        - У вас все в порядке?
        - Нет, я ударила голову.
        Коснувшись лба, я вгляделась в пустой коридор.
        - Обо что же я треснулась? - задала я не слишком изящный вопрос.
        - О мою голову, - ответил Джейми, как мне показалось, с легким раздражением.
        - Так вам и надо, - ядовито отозвалась я. - Чего это вам вздумалось шастать у меня под дверью?
        Он бросил на меня испытующий взгляд.
        - Я вовсе не шастал у вас под дверью, упаси боже. Я там спал - или, вернее, пытался уснуть.
        Он потер макушку, где, по-видимому, росла шишка.
        - Спал? Здесь?
        Я с возрастающим удивлением еще раз оглядела холодный и грязный коридор.
        - Странные места вы выбираете! То конюшня, то коридор вроде этого.
        - Возможно, вам интересно будет узнать, что здесь остановились несколько английских драгун, - холодно сообщил он. - Они собрались в буфетной и уже крепко набрались. Сейчас они шумно развлекаются с двумя девицами из города. Девиц две, а мужчин пятеро, и некоторые из этих солдат думают о том, чтобы подняться наверх и поискать себе… подружек. Я не думаю, чтобы вам захотелось разделить с ними вечер.
        Он поднял плед и перекинул его через плечо.
        - Если я ошибся, прошу меня извинить. Я не думал мешать вашему отдыху. Доброй ночи.
        - Подождите.
        Он остановился, но не обернулся, так что мне пришлось подойти и встать перед ним. Он смотрел на меня сверху вниз, вежливо, но холодно.
        - Благодарю вас, - сказала я. - Вы очень добры. Простите, что я наступила на вас.
        Он улыбнулся, его лицо приняло обычное, приветливое выражение.
        - Ничего страшного, сассенах, - сказал он. - Голова скоро пройдет, ребра перестанут ныть, и я стану как новенький.
        Он подошел и открыл дверь моей комнаты, которая захлопнулась после моего рокового выхода - очевидно, строитель возводил здание, не пользуясь уровнем. В доме не было ни одного прямого угла.
        - Ложитесь спать, - предложил Джейми. - Я останусь в коридоре.
        Я посмотрела на пол. Дубовые половицы, мало того что твердые и холодные, выглядели затоптанными и заплеванными, словом, были так загажены, что по ним и ходить не хотелось. Над входной дверью стояла дата «1732» - похоже, тогда полы вымыли в первый и последний раз.
        - Вам нельзя тут спать, - сказала я. - Входите. В комнате пол все-таки почище.
        Джейми замер, опершись рукой о притолоку.
        - Спать с вами в одной комнате? - Он был шокирован. - Я не могу. Ваша репутация очень пострадает.
        Он говорил совершенно искренне. Я чуть было не рассмеялась, но вовремя превратила смех в кашель. Принимая во внимание условия путешествия, отсутствие нормальных гостиниц, уровень санитарных условий, я находилась в столь тесном контакте с этими мужчинами, включая Джейми, что мысль о подобной щепетильности показалась мне смешной.
        - Но вы уже спали в одной комнате со мной до этого, - заметила я, овладев собой. - Вы и еще двадцать мужчин.
        - Но это не одно и то же! То есть я имею в виду, там ведь была общая комната…
        Он вдруг запнулся, как если бы ему в голову пришла внезапная неприятная догадка.
        - Вы же не подумали, что я решил, будто вы предлагаете мне что-то неприличное? Уверяю вас…
        - Нет-нет, ничего подобного, - поспешила заверить его я.
        Поняв, что переубедить его не удастся, я настояла на том, чтобы он хотя бы взял из моей комнаты одеяла и постелил их на пол. Джейми согласился неохотно и лишь после того, как я несколько раз повторила, что пользоваться одеялами не буду, так как сплю, укрывшись своим дорожным плащом.
        Я еще раз поблагодарила его, остановившись возле его временного ложа, перед тем как удалиться в свое вонючее убежище, но он только махнул небрежно рукой в ответ на мои слова.
        - Не такая уж это бескорыстная услуга с моей стороны, - сказал он. - Мне лучше не попадаться им на глаза.
        Я совершенно позабыла о том, что у него есть свои причины держаться подальше от английских солдат. Но мне тут же подумалось, что гораздо удобнее и безопаснее для него было бы устроиться на ночлег в теплой конюшне, чем у моей двери на полу.
        - Но ведь сюда может кто-нибудь прийти, - возразила я, - тогда вас найдут.
        Он вытянул руку и прикрыл ставни. В коридоре снова стало темно, и Джейми обратился в некую бесформенную массу.
        - Они не увидят моего лица, - сказал он. - К тому же в их нынешнем состоянии мое имя ни о чем им не скажет, даже если я назову настоящее - чего я не собираюсь делать.
        - Так-то оно так, - с сомнением заметила я, - но не покажется ли им странным, что вы торчите тут в темноте?
        Лица его я не видела, но, судя по голосу, он улыбался.
        - Ничего подобного, сассенах. Они подумают, что я жду своей очереди.
        Я рассмеялась и ушла в комнату. Улегшись в постель, я уснула, будучи в полном восторге от Джейми: позволяет себе провокационные шуточки, а сам испугался даже мысли о том, чтобы спать со мной в одной комнате.
        Когда я проснулась, Джейми уже ушел. Спускаясь к завтраку, я увидела Дугала - он стоял у лестницы и ждал меня.
        - Ешьте быстрее, барышня, - сказал он. - Мы с вами едем в Броктон.
        Он уклонился от объяснений, но мне показалось, что он нервничает. Я поела, и вскоре мы уже скакали рысью сквозь дымку летнего утра. Птицы щебетали среди ветвей, и все предвещало теплый и ясный день.
        - С кем нам предстоит встретиться? - спросила я. - Вы можете сказать мне об этом? Поскольку я не знаю, то буду удивлена, это так, но ведь я достаточно умна, чтобы разыграть удивление, даже если знаю.
        Дугал покосился на меня задумчиво, но потом решил, что аргумент мой убедителен.
        - С командиром гарнизона Форт-Уильяма, - ответил он.
        Мне стало не по себе. Я пока не была готова к этой встрече. Считала, что у меня впереди еще три дня дороги.
        - Но ведь до Форт-Уильяма еще далеко! - воскликнула я.
        - Ммхм…
        Как выяснилось, этот командир гарнизона был не из тех, кто любит сидеть на месте, и совершал поездку по округе с отрядом драгун. Солдаты, которые явились в деревню накануне вечером, были из его отряда; они и сообщили Дугалу, что командир остановился в гостинице в Броктоне.
        Это была серьезная проблема, и я весь остаток пути провела, обдумывая ситуацию. Я рассчитывала оторваться от отряда Дугала в Форт-Уильяме, который, как я полагала, находился в одном дне пути от Крэг-на-Дун. Даже не подготовленная к ночлегу под открытым небом, без всяких припасов, я могла бы проделать этот путь одна и найти дорогу к каменному кругу. Что произойдет потом, неизвестно, но попасть туда необходимо.
        Сегодняшнее событие нарушало все мои планы. Если я разделюсь с Дугалом и компанией здесь, то до холма мне останется не один день пути, а четыре. А полагаться на свои способности ориентироваться на местности я не могла, не говоря уже о выносливости, которая необходима в пешем походе по диким холмам и болотам. За последние недели у меня сложилось достаточно реалистичное представление об острых скалах и гремящих водопадах горной Шотландии, наслушалась о диких зверях. Я не имела ни малейшего желания встретиться лицом к лицу, скажем, с кабаном в каком-нибудь пустынном ущелье.
        Мы приехали в Броктон поздним утром. Туман рассеялся, и день оказался достаточно солнечным, чтобы внушить мне оптимизм. Возможно, убедить командира гарнизона дать мне небольшой эскорт, который проводит меня до холма, окажется не так уж сложно.
        Я поняла, почему командир избрал Броктон своей временной резиденцией. Селение было достаточно большое и имело две таверны; одна из них представляла собой трехэтажное здание с пристроенной к нему конюшней. Мы остановились здесь, поручив наших лошадей заботам конюха, который двигался медленно, словно окоченел. Мы с Дугалом зашли внутрь, Дугал успел заказать еду, а конюх все еще не брел к воротам конюшни.
        Я осталась внизу, созерцая блюдо с черствыми на вид овсяными лепешками, а Дугал поднялся по лестнице в кабинет командира. Я смотрела на него со смешанным чувством. Трое или четверо английских солдат слонялись по буфетной; они то и дело поглядывали на меня, о чем-то негромко переговариваясь. Больше месяца я пробыла среди шотландцев клана Маккензи, и теперь присутствие английских драгун отчего-то нервировало меня. Я твердила себе, что становлюсь глупой. В конце концов, это же мои соотечественники, не важно, из какого времени. Я обнаружила, что чувствую себя потерянной без общества мистера Гоуэна, с которым мы сблизились, а также симпатичной фамильярности Джейми. Я горько сожалела, что не успела попрощаться со всеми до отъезда, но тут меня окликнул Дугал, который стоял на лестнице, - он приглашал подняться к нему на верхнюю площадку.
        Выглядел он еще более озабоченным, чем прежде, когда молча, жестом предложил мне войти в комнату. Начальник гарнизона стоял у открытого окна - его стройный, высокий силуэт четко вырисовывался на светлом фоне. Увидев меня, он рассмеялся - вернее сказать, издал один короткий смешок.
        - Да, я так и думал. Судя по описанию Маккензи, это должны были оказаться именно вы.
        Дверь за мной затворилась, и я обнаружила себя наедине с капитаном его величества восьмого драгунского полка Джонатаном Рэндоллом.
        На этот раз он был в красно-коричневом мундире, в завитом и напудренном парике. Но лицо все то же - лицо Фрэнка. У меня перехватило дыхание. Но теперь я заметила жесткие складки вокруг рта и надменную позу. Однако он вежливо улыбнулся мне и пригласил сесть. Мебели в комнате было немного: письменный стол, кресло, простой сосновый стол и несколько стульев. Капитан Рэндолл кивнул молодому капралу, который стоял у двери, и передо мной на столе появилась кружка эля.
        Капитан, махнув рукой, отослал капрала на место, налил эля себе и грациозно опустился в кресло напротив меня.
        - Отлично, - произнес он самым любезным тоном. - А теперь почему бы вам не рассказать мне, кто вы такая и как оказались здесь?
        Выбора у меня не было, и я поведала ему ту же историю, что и Колуму, опустив подробности нашей с ним встречи, которые он, разумеется, помнил и сам. Я не знала, что рассказал ему Дугал, и не хотела быть пойманной на лжи. Капитан слушал мое повествование с вежливым, но скептическим выражением. Я заметила, что в отличие от Колума он и не думал скрывать свои сомнения. Рэндолл откинулся на спинку стула.
        - Вы назвали Оксфордшир. Но я что-то не помню там никаких Бошанов.
        - Откуда вам их знать? - огрызнулась я. - Сами-то вы из Суссекса.
        Он удивленно раскрыл глаза. Я готова была откусить себе язык.
        - Могу я спросить, откуда вам это известно?
        - Э-э… ваша речь. То есть выговор, - поспешила я с объяснением. - Он суссекский.
        Красивые брови поползли вверх.
        - Моим учителям и родителям было бы неприятно услышать, что мой выговор выдает место моего рождения, - сухо произнес он. - Ведь они приложили немало усилий и средств, чтобы исправить его. Но поскольку вы, судя по всему, знаток по части диалектов и акцентов… - он повернулся к человеку у стены, - то без всяких сомнений, сможете определить место рождения моего капрала. Капрал Хокинз, будьте добры, скажите что-нибудь. Что угодно, - добавил он, заметив смущение на лице молодого человека. - Продекламируйте какой-нибудь известный стишок, например.
        Капрал, молодой парень с простоватым мясистым лицом, обвел комнату растерянным взглядом, собрался с силами и проговорил:
        - Милашка Мэг мундир мне постирала и с ним бежать пустилась во всю прыть. Но скоро я заставил красотку за шалость заплатить.
        - Этого достаточно, капрал, благодарю вас.
        Рэндолл жестом прервал солдата, и он снова встал у стены, обливаясь потом.
        - Ну и?.. - обратился Рэндолл ко мне.
        - Мм… Чешир? - предположила я.
        - Почти. Ланкашир.
        Рэндолл, сузив глаза, посмотрел на меня. Заложив руки за спину, он подошел к окну и посмотрел на улицу. Зачем? Чтобы проверить, взял ли Дугал с собой людей?
        Неожиданно он повернулся ко мне с вопросом:
        - Parlez-vous francais?
        - Tres bien[18 - Говорите ли вы по-французски? - Отлично (фр.)], - немедленно откликнулась я. - А что такое?
        Он испытующе глядел на меня, склонив голову набок.
        - Черт меня побери, если вы француженка, - сказал он, как бы разговаривая сам с собой. - Возможно, оно и так, но встретить француженку, которая отличает кокни от корнуольца…
        Он постукивал изящными пальцами по крышке стола.
        - Как ваша девичья фамилия, миссис Бошан?
        - Послушайте, капитан, - я улыбнулась как можно обольстительнее, - играть с вами в игру «угадай-ка» весьма занимательно, но мне хотелось бы поскорее покончить с церемониями и уладить детали моего путешествия. Я и так уже сильно задержалась и…
        - Ваши игривые манеры не помогут вам, мадам, - перебил он меня, снова прищурив глаза.
        Фрэнк это делал в тех случаях, когда ему сильно что-нибудь не нравилось, и я ощутила некоторую слабость в коленях.
        - Я и не рассчитываю на помощь, - ответила я дерзко. - У меня нет никаких просьб ни к вам лично, ни к гарнизону, ни к Маккензи. Все, чего я хочу, это продолжить мое путешествие. И я не вижу причин меня задерживать.
        Он смотрел на меня, сжав губы.
        - Вот как? Не видите? Прекрасно. Однако поставьте себя на мое место, мадам, и, возможно, мои причины станут вам яснее. Месяц назад я и мои люди преследовали шайку неизвестных шотландских бандитов, которые угнали небольшое стадо скота из имения возле границы…
        - Ах вот они чем занимались! - воскликнула я и не очень уместно вставила: - Этого я не знала.
        Капитан Рэндолл тяжело и гневно дышал, но сдержался и продолжил свой рассказ:
        - В разгар этой погони я встречаю полуголую англичанку в таком месте, где она не должна была оказаться, с сопровождением или без, англичанку, которая отказывается отвечать на мои вопросы, которая на меня нападает…
        - Вы первый напали! - не удержалась я.
        - …ее соучастник внезапно оглушает меня, а затем она покидает место происшествия, по всей вероятности, с чьей-то помощью. Я и мои люди тщательно обыскали все кругом, и уверяю вас, мадам, они не обнаружили ни следов вашего убитого слуги, ни украденного имущества, ни вашего платья - вообще никаких доказательств того, что рассказанная вами история правдива.
        - Вот как? - только и смогла выговорить я.
        - Да, вот так. Мало того, в течение четырех месяцев не поступало никаких сообщений о разбойниках. И вот теперь, мадам, вы появляетесь здесь в компании одного из предводителей клана Маккензи, и он сообщает мне, что его брат Колум считает, будто вы шпионка, работающая на меня!
        - Но ведь это не так, - возразила я. - Вы-то это знаете.
        - Да, я это знаю, - с ударением на последнем слове сказал он. - Не знаю я лишь того, кто вы на самом деле, черт меня побери! Но я намерен это выяснить, уверяю вас, мадам! Я начальник здешнего гарнизона. И как таковой уполномочен предпринимать определенные шаги для того, чтобы очистить окрестности от перебежчиков, шпионов и любых других подозрительных личностей. И эти шаги, мадам, я готов предпринять.
        - И что же это за шаги, могу я поинтересоваться? - спросила я совершенно искренне, хотя в словах моих, возможно, прозвучала насмешка.
        Он встал, посмотрел на меня сверху вниз немного задумчиво, обошел вокруг стола и, протянув руку, вынудил меня подняться со стула.
        - Капрал Хокинз, - произнес он, все еще глядя на меня, - мне понадобится ваша помощь.
        Капрал явно смутился, но бочком-бочком подошел к нам.
        - Встаньте позади этой леди, капрал, - безэмоционально приказал Рэндолл. - И крепко возьмите ее за локти.
        Он отвел назад руку и ударил меня под дых.
        Я не закричала, потому что не могла дышать. Опустилась на пол, сложившись пополам, пытаясь вобрать в легкие хотя бы глоток воздуха. Я испытала невероятное потрясение - не от боли, которая пришла вместе с внезапной слабостью. Просто за всю мою сознательную жизнь никто и никогда не бил меня намеренно.
        Капитан присел на корточки возле меня. Его парик слегка съехал набок, но кроме этого да еще странного блеска в глазах, он держался как ни в чем не бывало.
        - Надеюсь, что вы не беременны, мадам, - произнес он буднично, - в противном случае беременность ваша вскоре прервется.
        Я начала дышать с каким-то странным присвистом, и первые глотки воздуха вызвали боль в горле. Опершись на руки и колени, я приподнялась и ухватилась за край стола. Капрал, бросив на своего начальника испуганный взгляд, все-таки помог мне встать.
        Комната передо мной шла черными пятнами. Я опустилась на стул и закрыла глаза.
        - Посмотрите на меня.
        Голос был четкий и спокойный, словно мне предлагали чашечку чая.
        Я открыла глаза и сквозь рассеивающуюся мглу посмотрела на капитана. Он стоял передо мной, держа руки на обтянутых бриджами бедрах.
        - У вас есть что сказать мне теперь, мадам? - спросил он.
        - Ваш парик сбился набок, - ответила я и снова закрыла глаза.
        Глава 13
        Намечается свадьба
        Я села за стол в буфетной, глядя в чашку с молоком и пытаясь побороть приступ тошноты. Дугал взглянул на мое лицо, когда я спускалась по лестнице, поддерживаемая мускулистым молодым капралом, и тотчас, пройдя мимо меня по лестнице, поднялся в комнату Рэндолла. Полы и двери в гостинице были толстые и прочные, но мне слышны были громкие голоса наверху.
        Я подняла чашку, но руки еще дрожали, и пить я не могла.
        Постепенно я приходила в себя от болевого шока, но от потрясения - нет. Я знала, что этот человек не мой муж, но сходство было столь велико, а моя привычка так сильна, что я была почти готова довериться ему и рассказать все, как рассказала бы Фрэнку, полагаясь хотя бы на вежливую участливость, если не на реальное понимание. Его поведение перевернуло все во мне, из-за этого я ощущала себя совершенно больной.
        Больной и напуганной. Я близко видела его глаза, когда он опустился возле меня на корточки. На какое-то мгновение что-то промелькнуло в глубине этих глаз. Только вспышка, не более, но мне не хотелось бы снова ее увидеть. Звук открывшейся двери наверху вывел меня из задумчивости. Тяжелые и быстрые шаги возвестили о появлении Дугала, следом за ним, очень близко, шел капитан Рэндолл - шел настолько близко, что, когда Дугал, увидев меня, неожиданно остановился у подножия лестницы, Рэндолл едва не врезался ему в спину.
        Бросив на него короткий взгляд через плечо, Дугал быстро подошел ко мне, швырнул на стол монету и, не говоря ни слова, рывком поднял меня со стула. Он так стремительно вывел меня за дверь, что я только краем глаза заметила устремленный в мою сторону плотоядный взгляд офицера в красном мундире.
        Мы тронули лошадей, прежде чем я успела обмотать вокруг ног свои широкие юбки, и волны ткани раздувались на ветру, словно раскрытый парашют. Дугал молчал, но, казалось, нашим лошадям передалось его нетерпение - едва мы достигли дороги, они понеслись галопом.
        На перекрестке, отмеченном пиктским крестом[19 - Пиктские камни и кресты - вертикально стоящие мегалиты различной формы, покрытые особым орнаментом и рисунками на различные сюжеты. Встречаются на территории Шотландии севернее линии Форт - Клайд. Обычно их создание приписывается пиктам и датируется VI - X веками н. э.], Дугал резко натянул поводья. Мы остановились. Он спешился и привязал обеих лошадей к какому-то деревцу. Потом помог мне слезть и тотчас юркнул в кусты, знаком приказав следовать за ним.
        Я поднималась по склону холма, глядя на мелькающий в зарослях килт Дугала и то и дело наклоняя голову, чтобы отпущенная им ветка не хлестнула меня по лицу. Холм порос дубками и молодыми соснами. Щебетали в подлеске синицы, и чуть поодаль стрекотала, похоже, целая стайка соек. Свежая, ярко-зеленая трава раннего лета густо росла среди скал и камней, ковром укрывала землю под дубами; под соснами травы не было, земля под ними была усыпана толстым слоем хвои, в которой деловито сновали муравьи и другие мелкие насекомые, прячась от солнечных лучей и птиц.
        Резкие лесные запахи щекотали горло. Я и раньше бывала на таких холмах и дышала теми же весенними запахами, но тогда они смешивались с вонью выхлопных газов с дороги, а щебет птиц заглушался голосами туристов. Когда я в последний раз поднималась по такой вот тропе, земля там была усеяна упаковками от сэндвичей и пустыми пачками из-под сигарет, а не распускающимися бутонами мальвы и фиалками. Этот мусор казался сносной платой за такие блага цивилизации, как, например, антибиотики и телефон, однако нынче я испытывала благодарность к фиалкам. Я нуждалась в мире и покое, и здесь я их чувствовала.
        У самой вершины холма Дугал вдруг свернул в сторону и скрылся в густом ракитнике. С некоторым трудом проложив себе дорогу за ним, я обнаружила его на плоском камне возле небольшого водоема. Покосившаяся каменная стела с едва заметным, почти стертым изображением человеческой фигуры росла из земли чуть поодаль. Я сообразила, что передо мной святой источник. Таких мест поклонения в Шотландии было множество, и они часто прятались в секретных местах, возле источника, на ветвях склонившейся над водой рябины висело множество выцветших ленточек - подношений от тех, кто молил святого о здоровье или об удаче в дороге.
        Дугал кивком приветствовал меня. Он перекрестился, склонил голову и зачерпнул из источника воды сложенными ладонями. Вода была необычно темного цвета и странно пахла - как видно, источник серный, решила про себя я. День стоял жаркий, мне хотелось пить, и я последовала примеру Дугала. Вода немного горчила, но была холодная и нельзя сказать чтобы невкусная. Я выпила немного, потом плеснула на лицо, чтобы смыть дорожную пыль.
        Я подняла голову, не вытирая лица, и увидела, что Дугал смотрит на меня с каким-то странным выражением. Нечто среднее между любопытством и расчетом - так бы я определила.
        - Пришлось залезть на холм, чтобы испить водицы? - беспечно спросила я.
        Фляги с водой лежали в седельных сумках. И я сомневалась, что Дугал поднялся сюда, чтобы просить святого о благополучном возвращении в деревню. Мне казалось, что его намерение носит более прагматичный характер.
        - Вы хорошо знаете капитана? - неожиданно спросил он.
        - Хуже, чем вы, - ответила я. - Я видела его до этого всего один раз, да и то случайно. Мы друг другу не очень понравились.
        К моему удивлению, лицо Дугала смягчилось.
        - Не могу сказать, что и мне он по душе, - сказал он.
        Задумчиво побарабанив пальцами по каменному краю водоема, он повернулся ко мне.
        - А иные о нем весьма высокого мнения. Дескать, храбрый солдат и умелый воин.
        Я подняла брови.
        - Поскольку я не генерал английской армии, на меня эти качества не производят впечатления.
        Дугал рассмеялся моей шутке, показав ослепительно-белые зубы; смех спугнул грачей, сидевших в ветках над нами, и они улетели, хриплыми криками выражая свое неудовольствие.
        - На кого вы работаете - на англичан или на французов? - спросил Дугал, неожиданно меняя тему. - Или вы не шпионка?
        - Конечно же, нет! - резко ответила я. - Я Клэр Бошан и более ничего.
        Я обмакнула в воду свой носовой платок и обтерла им шею. Прохладные струйки побежали по спине под серой саржей моего дорожного платья. Я прижала посильнее мокрый платок к груди, и получилось то же самое.
        Дугал молча наблюдал за тем, как я совершаю это омовение.
        - Вы видели спину Джейми, - вдруг сказал он.
        - Да, хотя это случилось по воле обстоятельств, - сухо ответила я. Мне по-прежнему было непонятно, чего он добивается своими бессвязными расспросами. Вероятно, сам объяснит, когда сочтет нужным. - Вы хотите узнать, известно ли мне, что это дело рук Рэндолла? Вы знали об этом сами?
        - Я-то знал, - ответил он, глядя на меня оценивающе, - но не знал, в курсе ли вы.
        Я пожала плечами, давая понять, что моя осведомленность его не касается.
        - Я, видите ли, был там, - тяжело произнес Дугал.
        - Где?
        - В Форт-Уильяме. Я вел кое-какие дела с гарнизоном. Тамошний клерк знал, что Джейми мой родственник, и сообщил мне, когда они его арестовали. Ну я и отправился туда, чтобы попробовать помочь Джейми.
        - Но, кажется, не преуспели, - ядовито заметила я.
        - К сожалению, не преуспел. - Дугал пожал плечами. - Если там за старшего оставался прежний офицер, я мог бы по крайней мере избавить Джейми от второй порки, но Рэндолл только принял командование. Меня он не знал и не был расположен прислушиваться к моим просьбам. Мне тогда пришло в голову, что он решил на Джейми продемонстрировать свой нрав и несгибаемость. Чтобы людям не пришло в голову, что он может дать слабину. Ежели ты командуешь мужчинами, будь тверд. Либо завоюй их уважение, либо запугай их.
        Я вспомнила выражение лица молодого капрала и подумала, что способ, выбранный Рэндоллом, очевиден.
        Глубоко посаженные глаза Дугала уставились на меня с нескрываемым любопытством.
        - Вы знали, что это сделал Рэндолл. Джейми вам об этом рассказывал?
        - Немного.
        - Значит, он хорошо к вам относится, - проговорил Дугал. - Обычно он не рассказывает никому.
        - Даже представить себе не могу почему, - съязвила я.
        До сих пор, когда мы прибывали в очередную таверну, я прислушивалась, задерживая дыхание, к тому, о чем говорят мужчины, и успокаивалась, лишь убедившись, что они просто устроились поболтать и выпить у камина. Дугал понял, о чем я думаю, и насмешливо улыбнулся.
        - Ну, мне об этом незачем было рассказывать, поскольку я и без того знал.
        Он опустил руку в странную темную воду и потревожил ее, поднялось облачко сернистых испарений.
        - Не знаю, как заведено в Оксфордшире, - продолжил он все с той же насмешливой улыбкой, от которой я почему-то почувствовала себя неуютно, - но здесь у нас леди обычно не бывают на таких зрелищах, как наказание плетьми. Вы когда-нибудь видели подобное?
        - Нет и не хотела бы, - ответила я. - Но могу представить, что происходило, если остались такие рубцы, как на спине у Джейми.
        Дугал покачал головой и брызнул водой в любопытную сойку, подобравшуюся слишком близко.
        - Нет, барышня, извините, конечно, но вы ошибаетесь. Воображение - штука полезная, но видеть своими глазами, как раздирают голую спину, дело иное. Скверное зрелище, рассчитанное на то, чтобы сломить человека, - и часто люди не выдерживают.
        - Но не Джейми.
        Ответ мой прозвучал поспешнее, чем мне хотелось, но Джейми был моим пациентом, а потом мало-помалу стал другом. Я не имела ни малейшего желания обсуждать его тайны с Дугалом, но невольно уступала некоему болезненному любопытству. Я никогда не встречала человека более откровенного и вместе с тем более загадочного, нежели молодой Мактавиш.
        Дугал коротко рассмеялся и провел мокрой рукой по волосам, приглаживая пряди, выбившиеся за время бегства - я считала это именно бегством - из гостиницы.
        - Ну, надо сказать, что Джейми достойный отпрыск своего семейства, - не люди, а камни, а он самый твердый из всех.
        В словах Дугала, произнесенных брюзгливым тоном, звучало уважение.
        - Джейми сказал вам, что его наказали плетьми за побег? - спросил он.
        - Да.
        - Он перелез через стену, едва стемнело, в тот самый день, когда его привезли туда. Случай типичный, потому что условия содержания заключенных не отличались строгостью, но англичане установили ночное патрулирование по периметру. Клерк рассказал мне, что Джейми ввязался в драку с солдатами, и, судя по его виду, драку серьезную, но он дрался один против шестерых, да еще вооруженных мушкетами, так что продержался недолго. Ночь он провел в цепях, а наутро его первым делом повели к столбу, возле которого наказывали плетьми. Экзекуцию назначили сразу после поверки, чтобы дать пищу для размышлений на целый день. На этот раз к плетям были приговорены трое, Джейми - последний в очереди.
        - Вы в самом деле видели это?
        - О да! И я скажу вам, барышня, смотреть, как мужчин порют плетьми, - зрелище не из приятных. Мне, к счастью, не доводилось испытать это на своей шкуре, но думаю, что ждать своей очереди тоже несладко. Наблюдать, как хлещут кого-то, и знать, что это ждет и тебя… не приведи господи!
        - Не сомневаюсь, - пробормотала я.
        Дугал кивнул.
        - Вид у Джейми был мрачный, но он не реагировал, даже когда слышал крики и другое… вам приходилось слышать, как разрывается живая плоть?
        - Уфф!..
        - Точно так же думал я, барышня, - сказал Дугал, поморщившись при воспоминании. - Не говоря уже о крови и рубцах.
        Он сплюнул, стараясь не попасть в воду или на ограду водоема.
        - Меня просто наизнанку выворачивало от этого зрелища, а я не из брезгливых, прямо вам скажу.
        Дугал помолчал и продолжил свой ужасный рассказ:
        - Пришел черед Джейми - он пошел к столбу. Другого пришлось бы волочить, но только не его. Подходит и протягивает капралу руки, чтобы тот снял наручники.
        Капрал потом хотел взять его за руку и поставить куда нужно, но он его оттолкнул и отступил на шаг. Я было решил, что Джейми задумал дать стрекача, но он просто стянул рубашку. Она была вся рваная и грязная, как тряпка, но Джейми сложил ее так аккуратно, словно свою воскресную. Сложил и опустил на землю… Ну, подходит он к столбу, прямой, как на построении, и поднимает руки, чтобы их привязали.
        Солнце, пробиваясь сквозь листву, покрыло Дугала тенистым узором; казалось, будто смотришь на него через кружевную салфетку. Я улыбнулась сравнению, и Дугал одобрительно кивнул мне, полагая, что улыбка относится к рассказу.
        - Да, барышня, подобная смелость встречается редко. И заметьте, причина не в неведении: только что у него на глазах отхлестали двоих, Джейми знал, на что идет. Храбрость в сражении для шотландца дело обычное, вы это знаете, но победить страх, когда ты не в бою, - редкое свойство. Джейми тогда было всего лишь девятнадцать, - добавил Дугал.
        - Смотреть на это было, наверное, просто ужасно, - сказала я не без иронии. - И как вам не заплохело.
        Дугал уловил иронию, но предпочел ее не замечать.
        - Я и в самом деле едва не лишился чувств, барышня, - заговорил он снова, задумчиво глядя вперед. - Кровь появилась после первого же удара, а через минуту спина у парня стала красно-синей. Он не кричал и не просил пощады, не уворачивался от плети. Он просто прижался лбом к столбу и так стоял. Может, вздрагивал, когда плеть опускалась на спину, но и только. Сомневаюсь, чтобы мне хватило выдержки на такое, да и мало у кого хватило бы. Джейми потерял сознание после половины ударов, его облили водой, а затем завершили начатое.
        - Все это ужасно, - сказала я. - Зачем вы мне рассказываете?
        - Я еще не закончил, - сказал на это Дугал, вытащил из ножен кинжал и принялся кончиком чистить ногти.
        Он вообще тщательно следил за собой, хотя в дороге соблюдать чистоту было трудно.
        - Джейми обвис на веревках, кровь текла по спине и пачкала его килт. Я не думаю, что он потерял сознание, просто чувствовал себя слишком скверно, чтобы встать. Но как раз в это время капитан Рэндолл спустился во двор. Не знаю, почему он отсутствовал во время экзекуции, возможно, у него были какие-то дела.
        Джейми увидел его и додумался закрыть глаза и опустить голову, как будто он в обмороке.
        Дугал сдвинул брови, сосредоточившись на ногте.
        - Капитан был явно обескуражен тем, что Джейми отхлестали в его отсутствие: кажется, он хотел приберечь это удовольствие для себя. Но тут уж ничего нельзя было поделать. И тогда он придумал расследовать обстоятельства побега Джейми.
        Дугал принялся ощупывать лезвие кинжала, отыскивая неровности, а затем начал точить его о камень, на котором сидел.
        - Начал Рэндолл с того, что запугал нескольких солдат так, что они чуть в штаны не наложили. Со словами этот тип управляется недурно, стоит отдать ему должное.
        - Да, этого у него не отнимешь, - согласилась я.
        Кинжал ритмично скрежетал по камню - ширк-ширк, туда-сюда; когда лезвие натыкалось на особенно твердый участок, из-под него вылетала искра.
        - Ну, в ходе этого расследования выяснилось, что у Джейми, когда его схватили, при себе обнаружили ломоть хлеба и кусок сыра - он прихватил их с собой, готовясь к побегу. Выяснив эту деталь, капитан улыбнулся такой улыбкой, какую мне не хотелось бы увидеть у моей бабушки. Он объявил, что кража является серьезным преступлением, и наказание должно соответствовать - и приговорил Джейми к еще сотне ударов плетьми немедленно.
        Я невольно вздрогнула.
        - Это убило бы его!
        - Да, то же самое сказал и гарнизонный доктор. Он заявил, что не может этого позволить, что по совести заключенному необходима неделя, чтобы он поправился и смог выдержать вторую экзекуцию.
        - Как милосердно с его стороны! - воскликнула я. - По совести, скажите на милость! А что на этот счет сказал капитан Рэндолл?
        - Он сперва огорчился, однако потом смирился. Тогда главный сержант, который умел распознать настоящий обморок, отвязал Джейми. Парня шатало, однако он устоял на ногах, и несколько человек его подбодрили, хоть капитану это и не понравилось. Не по вкусу ему пришлось и то, что сержант поднял рубашку Джейми и подал ее ему, но остальные это одобрили.
        Дугал повертел лезвие в руках, проверяя, хорошо ли наточилось, положил кинжал на колено и посмотрел мне прямо в глаза.
        - Понимаете, барышня, очень легко быть храбрым, когда сидишь в таверне с кружкой эля. Куда труднее становится, если торчишь на карачках на промерзшем поле, а мушкетные пули свистят у тебя над ухом и колючий вереск царапает задницу. Но еще труднее стоять лицом к лицу с врагом, когда кровь твоя льется тебе на ноги.
        - Вот бы не подумала, - сказала на это я, хотя мне было дурно от его рассказа.
        Я опустила обе руки в воду, чтобы остудить запястья и приободриться.
        - На той же неделе я снова поехал повидаться с капитаном Рэндоллом, - сказал Дугал, как будто оправдываясь. - Мы с ним потолковали, и я даже предложил ему выкуп…
        - Я впечатлена… - проговорила я, но опустила глаза, встретившись взглядом с Дугалом. - Нет, в самом деле. Это было великодушно с вашей стороны. Полагаю, Рэндолл отклонил ваше предложение?
        - Да, отклонил. Не знаю почему; мне до сих пор не встречались английские офицеры, которые проявляли щепетильность, если речь заходила о деньгах, а ведь такой мундир, как у Рэндолла, обходится недешево.
        - Возможно, у него есть иные источники дохода, - предположила я.
        - Разумеется, - согласился Дугал, - и все же… - Он помолчал, потом продолжил, но уже медленнее: - Я вернулся в тот день, когда Джейми снова должны были сечь, чтобы просто быть рядом, больше я помочь никак не мог. На этот раз он был единственным заключенным, приговоренным к наказанию плетьми. Стражники сняли с него рубашку, прежде чем подвести его к столбу, это было сразу после восхода солнца холодным октябрьским утром. Я видел, что вся спина покрыта ранами, но он шел сам и не позволял стражникам дотрагиваться до себя. Он дрожал - от холода и от волнения, на руках и на груди выступила гусиная кожа, но по лицу катился пот. Через несколько минут появился Рэндолл, плеть он держал под мышкой, а свинцовые наконечники позвякивали в такт его шагам. Он оглядел Джейми холодно и велел главному сержанту повернуть его, чтобы осмотреть спину.
        Дугал поморщился.
        - Вид был ужасный. Разрывы только-только начали заживать и схватились черной коростой, а между ними кожа пожелтела. Одна мысль о том, что на эту спину обрушится плеть, заставила меня побледнеть. Рэндолл повернулся к сержанту и говорит: «Отличная работа, сержант Уилкс. Посмотрим, удастся ли мне добиться совершенства». Соблюдая формальность, он велел позвать гарнизонного врача, чтобы тот официально подтвердил, что Джейми достаточно окреп и вынесет наказание. Вы видели когда-нибудь, как кот играет с мышью? - обратился Дугал ко мне. - Вот так это и выглядело. Рэндолл крутился вокруг парня, отпуская одну ремарку за другой, и все не самые приятные, мягко говоря. А Джейми стоял прямой, как дуб, не говоря ни слова и глядя на столб, а не на Рэндолла. Я увидал как он сжал ладонями локти, чтобы унять дрожь, и Рэндолл тоже заметил это. Он поджал губы, а потом и говорит: «Это ведь тот самый парень, который неделю назад хвастал, что не боится смерти. Конечно, тому, кто не боится смерти, не страшны и несколько ударов плетью». С этими словами он ткнул рукоятью плети Джейми в живот. Джейми встретил взгляд Рэндолла
и ответил ему так: «Нет, но я боюсь, что совсем окоченею, пока вы разговоры разговариваете».
        Дугал вздохнул.
        - Ну, это была речь смелая, но совершенно безрассудная. Когда с человека заживо сдирают кожу, приятного мало, но есть способы ухудшить и это - хлестнуть сбоку, например, чтобы плеть глубже врезалась, или ударить твердым наконечником по почкам. - Он покачал головой и добавил: - Такая мерзость!
        Сдвинув брови, Дугал снова заговорил, тщательно подбирая слова:
        - У Рэндолла лицо было… такое внимательное, что ли… и светлое… так мужчины глядят на девушек, которые им нравятся, если вы понимаете, о чем я. Словно бы он собирался сделать с Джейми что-то похуже, чем живьем содрать с него кожу. После пятнадцатого удара кровь полилась Джейми на ноги, а на лице у него пот мешался со слезами.
        Я покачнулась и оперлась рукой о камни возле водоема.
        - Ладно, - прервал сам себя Дугал, обратив наконец внимание на мой вид, - больше не буду делиться подробностями, кроме того, что Джейми пережил это. Когда капрал развязал ему руки, он пошатнулся, но капрал и главный сержант поддержали его под руки и держали до тех пор, пока он не смог стоять сам. Его трясло от боли и холода, но голову он держал высоко, и глаза у него горели - мне это было видно и с расстояния в двадцать футов. Ему помогли сойти с помоста - он шел, оставляя за собой кровавые следы, и не отрывал глаз от Рэндолла. Казалось, он только потому и держится на ногах, что смотрит на капитана. У Рэндолла лицо побледнело, почти как у Джейми, и он тоже сверлил парня взглядом, словно и его только это держало на ногах.
        У самого Дугала вид стал отсутствующим, как будто он и сейчас видел перед собой ту ужасную сцену. На маленькой поляне стояла тишина, только ветер еле слышно шелестел среди ветвей рябины. Я закрыла глаза и некоторое время прислушивалась к говору листьев.
        - Зачем? - спросила я, не открывая глаз. - Зачем вы мне рассказали?
        Когда я наконец открыла глаза, то встретила напряженный взгляд Дугала. Я снова опустила руку в водоем и смочила прохладной водой виски.
        - Я считал, что это поможет вам понять его характер, - ответил Дугал.
        - Рэндолла? - Я рассмеялась коротким, невеселым смехом. - Благодарю вас, но я не нуждаюсь в иллюстрациях к его характеру.
        - Рэндолла, - подтвердил Дугал. - Но и Джейми тоже.
        Мне вдруг стало как-то не по себе.
        - Видите ли, я получил предписание, - Дугал не без сарказма произнес последнее слово, - от нашего славного капитана.
        - Предписание какого рода? - спросила я с растущей тревогой.
        - Препроводить английскую подданную по имени Клэр Бошан в Форт-Уильям к понедельнику восемнадцатого июня. Для допроса.
        Моя реакция, вероятно, по-настоящему встревожила Дугала, потому что он вскочил на ноги и подошел ко мне.
        - Опустите голову между колен, - велел он, нажимая рукой мне на шею, - и сидите так, пока не пройдет слабость.
        - Я знаю, что делать, - резко ответила я, но последовала его совету.
        Закрыв глаза, я почувствовала, как утихает стук крови в висках. Исчезло ощущение липкой и холодной влажности на лице и около ушей, только руки по-прежнему оставались ледяными. Я сосредоточилась на дыхании и начала считать: вдох - раз, два, три, четыре, выдох - раз, два… и так далее.
        Наконец я выпрямилась, ощутив, что снова владею собой. Дугал уселся на ограду источника в ожидании, все еще опасаясь, что я могу свалиться в водоем.
        - Есть выход, - вдруг произнес он. - Единственный, на мой взгляд.
        - Расскажите, - попросила я, пытаясь выдавить улыбку - не слишком удачно.
        - Что ж, хорошо.
        Он подвинулся ближе, наклонился ко мне и принялся объяснять:
        - Рэндолл имеет право вызвать вас на допрос, поскольку вы являетесь английской подданной. Но мы можем это поправить.
        Я уставилась на него с глупым видом.
        - Что вы имеете в виду? Вы тоже подданный короля. Как это можно изменить?
        - Шотландский и английский законы очень похожи, - нахмурившись, сказал Дугал, - но не одинаковы. А английский офицер не может принудить к чему-то шотландца, если не имеет доказательств того, что тот совершил преступление, или по крайней мере серьезных подозрений, подкрепленных уликами. Но на основании одних лишь подозрений он не имеет права забрать шотландского подданного из владений клана без разрешения лэрда.
        - Вы говорили с Недом Гоуэном, - предположила я, вновь испытывая легкое головокружение.
        Дугал кивнул.
        - Да, говорил. Видите ли, я предполагал, что так может произойти. И Нед подтвердил то, что уже приходило мне в голову: единственная причина, по которой я вправе отказать Рэндоллу, - это ваше превращение в шотландку.
        - В шотландку? - переспросила я, позабыв о головокружении из-за новых догадок.
        Слова Дугала подтвердили справедливость моих подозрений.
        - Да, - сказал он, - вы должны выйти замуж за шотландца. За молодого Джейми.
        - Это невозможно!
        - Хорошо. - Он сдвинул брови и немного подумал. - Тогда я мог бы предложить вам Руперта. Он вдовец и арендует небольшую ферму. Правда, он старше, к тому же…
        - Я и за Руперта не собираюсь выходить! Это же… полный абсурд… бессмыслица…
        Мне не хватало слов. В сильнейшем возбуждении я вскочила на ноги и начала расхаживать по поляне.
        - Джейми - славный юноша, - заговорил Дугал, не вставая. - У него, конечно, нет сейчас никакой собственности, но человек он добрый. Он не станет плохо обращаться с вами. К тому же он хороший воин и ненавидит Рэндолла. Нет, выходите за него, и он станет защищать вас до последней капли крови.
        - Но… но я ни за кого не могу выйти замуж! - воскликнула я.
        Взгляд Дугала сделался колючим.
        - Почему же, барышня? Разве ваш муж жив?
        - Нет. Я просто… это же смешно! Невозможно!
        Дугал явно успокоился, когда я сказала «нет». Он посмотрел на солнце и встал.
        - Нам пора возвращаться, барышня. Надо еще кое-что уладить. Понадобится разрешение на брак, - пробормотал он, - но Нед его добудет.
        Он взял меня за руку, но я вырвалась.
        - Я ни за кого не пойду замуж, - твердо сказала я.
        - Вы хотите, чтобы я отдал вас Рэндоллу?
        - Нет!
        И тут меня осенило.
        - Значит, вы поверили, что я не английская шпионка?
        - Теперь поверил, - ответил он, сделав ударение на первом слове.
        - Почему только теперь, а не раньше?
        Он указал на источник и на смутное изображение святого на камне. Должно быть, камню этому была не одна сотня лет - он куда старше, чем огромная старая рябина над родником, сбрасывающая в темную воду свои мелкие белые цветки.
        - Это источник святого Ниниана, - сказал Дугал. - Вы напились воды из него, прежде чем я задал вам вопрос.
        - Ну и что? - удивилась я.
        Дугал тоже удивился, но тотчас улыбнулся.
        - Вы не знали? Его называют источником лжецов. Вода пахнет пламенем ада. Кто напьется воды, а потом солжет, тому глотку спалит огнем.
        - Понятно, - процедила я сквозь зубы. - С глоткой у меня все в порядке, так что можете поверить - я не шпионю ни в пользу англичан, ни в пользу французов. И еще, Дугал Маккензи, уж поверьте: ни за кого я замуж не пойду!
        Он меня уже не слушал, прокладывая дорогу через кусты. Только трепещущая ветка дуба обозначала место, где он скрылся. Горя негодованием, я последовала за ним.
        В дороге я продолжила громко выражать протест. В конце концов Дугал посоветовал мне уняться и поберечь легкие, и оставшийся путь прошел в молчании. Едва мы добрались до места, я бросила поводья и кинулась по лестнице к себе в комнату.
        Мысль о браке казалась мне не столько чудовищной сама по себе, сколько невероятной, абсурдной. Я мерила шагами узкую комнатку, чувствуя себя пойманной, словно мышь в мышеловке. И какого дьявола я, несмотря на риск, не сбежала от шотландцев раньше?
        Я присела на кровать и попыталась все обдумать. Если подойти к проблеме с точки зрения Дугала, замужество было не самым плохим выходом. Если бы он попросту отказался выдать меня Рэндоллу, тот вполне мог взять меня силой. И независимо от того, верил мне Дугал или нет, он вряд ли захотел бы ввязываться в схватку с английскими солдатами ради моего спасения.
        Если подумать здраво, мысль о браке имела свои преимущества и для меня. Раз я выйду замуж за шотландца, за мной перестанут следить, перестанут меня сторожить. И мне легче будет удрать, когда наступит подходящий момент. Что касается Джейми, то я ему, безусловно, нравлюсь. Горную Шотландию он знает как свои пять пальцев. Возможно, он отвезет меня к холму Крэг-на-Дун или хотя бы укажет направление. Да, пожалуй, брак - наилучший способ достигнуть моей цели.
        Так это выглядело, если подойти к вопросу хладнокровно. Однако моя кровь была какой угодно, только не холодной. Я была взбудоражена и никак не могла успокоиться, металась, полная гнева, в поисках выхода. Любого. Через час лицо мое пылало, кровь шумела в висках. Я открыла ставни, высунулась в окно и подставила лицо ветру.
        За спиной послышался стук в дверь. Едва я успела отвернуться от окна, как в комнату вошел Дугал. В руке, словно на подносе, он держал пачку твердой бумаги; за ним вошли Руперт и нарядный Нед Гоуэн - ни дать ни взять королевские конюшие.
        - Милости прошу, входите, - произнесла я с подчеркнутой вежливостью.
        Дугал, по обыкновению не обращая внимания на мои колкости, сдвинул в сторону стоявший на столе ночной горшок и торжественно положил на неровную дубовую столешницу принесенные бумаги.
        - Все готово, - изрек он гордо с видом человека, который успешно завершил весьма нелегкое дело. - Нед составил бумаги. Исключительно как юрист - что очень неплохо, пока он на вашей стороне, а, Нед?
        Мужчины добродушно рассмеялись.
        - Это было не так уж трудно, - скромно заметил Нед. - Контракт очень простой.
        Указательным пальцем он пролистал бумаги, помолчал и сдвинул брови, словно ему неожиданно пришла в голову какая-то мысль.
        - У вас нет собственности во Франции? - обеспокоенно спросил он, глядя на меня поверх бифокальных очков, которыми пользовался во время работы.
        Я покачала головой, и он с явным облегчением собрал бумаги в стопку.
        - Тогда все в порядке. Вам нужно подписаться вот здесь, а Дугал и Руперт поставят свои подписи как свидетели.
        Юрист поставил на стол принесенную чернильницу, вынул из кармана гусиное перо и церемонно протянул его мне.
        - А что это? - спросила я.
        Вопрос был риторический, потому что сверху каллиграфическим почерком и крупными буквами было начертано: «Брачный контракт».
        Дугал подавил раздраженный вздох по поводу моего упрямства.
        - Вы отлично знаете, что это такое, - коротко бросил он. - И если у вас нет другой блестящей идеи, как избежать Рэндолла, подпишите это. Времени у нас мало.
        Блестящих идей в запасе не оказалось, несмотря на целый час мучительных раздумий. Я начинала верить, что предложенный мне безумный выход является наилучшим, несмотря на мое внутреннее сопротивление.
        - Но я не хочу выходить замуж! - повторила я.
        Мне вспомнилось, что я не единственное заинтересованное лицо в части возможного брака с Джейми. Есть еще девушка-блондинка, которая целовалась с Джейми в алькове в замке.
        - Может, Джейми тоже не хочет на мне жениться! - заявила я. - Что вы на это скажете?
        Дугал беспечно махнул рукой.
        - Джейми - солдат, он сделает то, что ему прикажут. И вы тоже, - добавил он, - если, конечно, вам английская тюрьма не милее.
        Я уставилась на него, тяжело дыша. Все время с той минуты, как я вышла из комнаты Рэндолла, я находилась в состоянии близкой паники, и теперь впала в ажитацию, столкнувшись с необходимостью немедленного и серьезного выбора.
        - Я хочу с ним поговорить, - сказала я.
        Дугал поднял брови.
        - С Джейми? Зачем?
        - Зачем? Вы вынуждаете меня выйти за него замуж, а ему, насколько я понимаю, об этом даже не сообщили!
        Дугал явно считал мою затею совершенно бессмысленной, тем не менее согласился и отправился вместе со свидетелями за Джейми в буфетную.
        Джейми явился очень скоро и выглядел весьма удивленным.
        - Вы знаете, что Дугал собирается нас поженить? - в лоб спросила я его.
        Лицо у него сразу прояснилось.
        - Да-а. Я это знаю.
        - Но, - заговорила я, - вы ведь так молоды… я имею в виду, нет ли кого-то, в ком вы заинтересованы?
        Некоторое время он смотрел на меня непонимающе, потом сообразил.
        - То есть не помолвлен ли я? Нет, мне ведь особо нечем заинтересовать девушку, - сказал он, но, тотчас сообразив, что это звучит несколько оскорбительно, поспешил добавить: - То есть имущества у меня никакого, ничего, кроме солдатского жалованья, на которое я живу.
        Он потер рукой подбородок, в глазах промелькнуло сомнение.
        - Ну и потом, есть небольшая трудность - за мою голову назначена награда. Ни один отец не захочет выдавать дочку за того, кому грозят арест и виселица. Вы об этом поразмыслили?
        Я махнула рукой; то, что он вне закона, казалось мне полной ерундой по сравнению с абсурдом всего положения в целом. Я сделала последнюю попытку:
        - Вас не смущает, что я не девственница?
        Джейми помедлил с ответом.
        - Да нет, - медленно проговорил он, - если вас не смущает то, что я девственник.
        Он усмехнулся при виде моих округлившихся глаз и повернулся к двери.
        - Стало быть, один из нас знает, что делать, - сказал он на прощание.
        Дверь за ним тихо затворилась, и на этом период сватовства завершился.
        Бумаги были подписаны, я медленно спустилась по крутой лестнице к бару и подошла к стойке.
        - Виски, - обратилась я к взъерошенному старичку.
        Он скорчил кислую мину, однако кивок Дугала вынудил его принять заказ. Стакан был из толстого зеленоватого стекла, не слишком чистый и к тому же с отбитым краем, но в данный момент для меня имело значение лишь то, что это емкость, в которую можно что-то налить. Когда горло обожгло алкоголем, я ощутила некое, пусть и призрачное, спокойствие. Должно быть, из-за выпивки с особой ясностью начала замечать детали окружающей обстановки: небольшой витраж над стойкой, его цветные стекла бросали пестрые тени на хозяина и его товар; медную изогнутую ручку ковша, висящего на стене поблизости; зеленую муху, увязшую в липкой лужице на столе. Увидев некое сходство между нею и собой, я сочувственно подтолкнула ее донышком стакана на сухое место.
        Постепенно до меня все отчетливее стали доноситься голоса из-за закрытой двери в дальнем конце зала. Дугал скрылся именно там, закончив с бумагами, и теперь, очевидно, улаживал соглашение со второй стороной. Судя по шуму и спорам, мой будущий жених сопротивлялся, несмотря на отсутствие возражений в разговоре со мной - это меня обрадовало. Возможно, он не хотел обидеть меня.
        - Держись, парень, - пробормотала я себе под нос и сделала еще один глоток.
        Немного погодя я обнаружила, что кто-то пытается вытащить стакан из моих скрюченных пальцев. А чья-то рука поддерживала меня под локоть.
        - Господи Иисусе, да она пьяна в стельку, - произнес голос у меня над ухом.
        Голос был хриплый, скрипучий, будто обладатель жевал наждачную бумагу. Сравнение меня насмешило, и я хихикнула.
        - Уймись, женщина! - проскрежетал тот же неприятный наждачный голос.
        Потом он стал как будто приглушенным, видимо, человек отвернулся, чтобы обратиться к кому-то еще:
        - Пьяна, как лэрд, и орет, как попугай. Чего от нее ждать…
        Его перебил другой голос, но я не могла разобрать слов: звуки казались нечленораздельными. Правда, этот голос звучал приятнее - он был глубокий и успокаивающий. Он стал ближе, и я даже начала разбирать отдельные слова, как вдруг потеряла фокус, и мое внимание снова куда-то уплыло.
        Муха снова заползла в лужу и обреченно барахталась в самой ее середине. Свет из витражного окна упал на нее и заискрился на зелени брюшка. Мой взгляд остановился на зеленом пятнышке, которое пульсировало в такт подергиваниям насекомого.
        - Дружище… у тебя нет ни единого шанса, - выговорила я, и свет погас.
        Глава 14
        Бракосочетание имеет место
        Проснувшись, я увидела над головой низко нависший, разлинованный балками потолок; сама я была до подбородка укрыта толстым пледом. Из одежды на мне была, кажется, только сорочка. Я попыталась было сесть, чтобы дотянуться до своей одежды, но прервалась на середине. Очень осторожно я опустилась назад, закрыла глаза и обхватила голову руками - иначе она, пожалуй, упала бы с кровати и покатилась по полу.
        Через некоторое время я снова проснулась оттого, что кто-то отворил дверь. Я рискнула приоткрыть один глаз. Нечеткие линии мало-помалу превратились в суровую фигуру Мурты, который стоял в ногах кровати и смотрел на меня крайне неодобрительно. Я закрыла глаз. Послышалось фырканье, тоже весьма неодобрительное, но когда я решилась повторно открыть глаза, Мурта уже исчез.
        Ощутив благодарность, я уже готова была снова погрузиться в блаженную темноту, когда дверь отворилась еще раз - теперь вошла женщина средних лет, в которой я узнала жену хозяина постоялого двора. Она принесла с собой кувшин и таз. Она бодро прошла по комнате и отворила ставни с таким грохотом, что в голове у меня произошел небольшой взрыв. Женщина двинулась на меня, словно танк, вырвала край пледа из моих слабых пальцев и отбросила его в сторону, обнажив мое дрожащее тело.
        - Подымайтесь, милая, - сказала женщина. - Мы должны вас подготовить.
        Сильной рукой она приподняла меня за плечи и усадила на постели. Я приложила одну руку ко лбу, другую - к желудку.
        - Подготовить? - проговорила я, ощущая во рту привкус перегнившего мха.
        Женщина принялась ловко и быстро мыть мне лицо.
        - О, ай, - ответила она. - Вы же не хотите пропустить собственную свадьбу?
        - Хочу, - отозвалась я, но она, пропустив мой ответ мимо ушей, бесцеремонно стянула с меня сорочку и поставила меня на середину комнаты для дальнейших манипуляций.
        Спустя немного времени я уже сидела на кровати, полностью одетая, растерянная и в то же время воинственная, но вполне ожившая благодаря стакану портвейна, которым меня снабдила добрая женщина. Я медленно потягивала второй стакан, пока моя благодетельница пыталась расчесать мои волосы гребнем.
        Я дернулась, пролив портвейн, когда дверь отворилась снова. «Час от часу не легче», - зло подумала я. В комнату вошли двое, Мурта и Нед Гоуэн, и у обоих на лицах было написано осуждение. Мы обменялись взглядами с Недом, а Мурта тем временем медленно обошел вокруг кровати, разглядывая меня со всех сторон. Вернулся к Неду и что-то негромко ему сказал - я не расслышала слов. Бросив на меня последний негодующий взор, Мурта и Нед удалились, затворив за собой дверь.
        Моя прическа наконец-то удовлетворила женщину: она зачесала волосы со лба и собрала их в пучок на макушке так, чтобы кудряшки падали сзади на шею, а на щеках возле ушей она уложила два идеально ровных колечка. Волосы были стянуты так сильно, что казалось, с меня снимают скальп, но отражение в зеркале, протянутом мне женщиной, выглядело очень даже неплохо. Я почувствовала себя нормальным человеком и даже нашла в себе силы поблагодарить женщину за ее старания. Она оставила мне зеркало и ушла, заметив на прощание, что очень приятно выходить замуж летом - так много цветов, которыми можно украсить волосы.
        - Мы, идущие на смерть, - произнесла я, обращаясь к своему отражению, и салютовала самой себе.
        Потом я рухнула на постель, прикрыла лицо влажным полотенцем и снова уснула. Мне снился приятный сон - какие-то зеленые луга, усеянные дикими цветами, но увы, то, что я принимала во сне за дуновение легкого бриза в рукавах, оказалось наяву чьими-то руками, которые тормошили меня. Я рывком села на постели и начала слепо отмахиваться.
        Кое-как разлепив веки, я вдруг увидела перед собой не свою крохотную комнатку, а некое подобие переполненной станции метро: передо мной были Нед Гоуэн, Мурта, хозяин гостиницы, его жена и долговязый юнец - видимо, сын хозяина - с целой охапкой цветов в руках, чей аромат я ощутила во сне. Была тут и молодая женщина с круглой плетеной корзинкой, она приветливо улыбалась мне, обнаруживая отсутствие нескольких зубов.
        Как выяснилось, это деревенская портниха, вызванная для того, чтобы восполнить нехватку вещей в моем гардеробе, подогнав по фигуре платье, которое благодаря своим связям смог найти хозяин гостиницы. Нед держал платье; перекинутое через руку, оно напоминало убитого зверя. Разложенное на кровати, оно оказалось изысканным туалетом из тяжелого кремового атласа, с низким вырезом и отдельным корсажем, усеянным маленькими пуговками, обтянутыми материей; на каждой из них золотыми нитками была вышита геральдическая лилия. Линия декольте и рукава-колокольчики были богато украшены кружевом, так же как и подол вышитой верхней юбки из шоколадного бархата. Хозяин гостиницы буквально утопал в ворохе нижних юбок, который он нес, его щетинистые бакенбарды едва виднелись среди пены оборок.
        Я взглянула на пятно от портвейна на моей серой саржевой юбке - и тщеславие победило. Если мне и в самом деле предстояло вступить в брак, я не хотела выглядеть словно деревенская пьянчужка.
        После короткого периода бурной деятельности - я при этом стояла недвижимо, словно портновский манекен, а все остальные метались по комнате, оглаживая ткань, передавая друг другу вещи, спотыкаясь и критикуя результаты, - все было готово, включая цветы в волосах, которые украсили белыми астрами и желтыми розами. Сердце у названного манекена при этом бешено колотилось под кружевным тесным корсажем. Платье подогнали не очень профессионально, а еще оно сохраняло достаточно сильный запах предыдущей владелицы, однако шелк был тяжелый и дивно шуршал вокруг моих ног от соприкосновения со складками и оборками нижних юбок. Я чувствовала себя королевой - и не такой уж дурнушкой.
        - Вы не заставите меня сделать это, так и знайте! - угрожающе прошипела я в спину Мурте, спускаясь следом за ним по лестнице.
        Но мы оба отлично знали, что мои слова - просто блеф. Если у меня когда и были возможность и сила духа противостоять Дугалу и попытать удачи с англичанами, то они улетучилась вместе с парами виски.
        Дугал, Нед и все остальные сидели в буфетной возле лестницы, выпивая и обмениваясь любезностями с местными жителями, которым, как видно, во второй половине дня было нечего делать, кроме как болтаться здесь.
        Дугал увидел меня, когда я медленно спускалась по лестнице, и внезапно замолчал. Вслед за ним умолкли и остальные, и я очутилась перед ними, окруженная весьма лестным облаком почтительного восхищения. Глубоко посаженные глаза Дугала не спеша оглядели меня с головы до ног, и он кивнул с явным одобрением.
        Как бы там ни было, но уже немало времени прошло с тех пор, как мужчина смотрел на меня подобным образом, и я как можно грациознее кивнула в ответ.
        После недолгого молчания собравшиеся в буфетной разразились комплиментами, и даже Мурта позволил себе еле заметную улыбку, удовлетворившись результатами своих усилий.
        «И кто тебя назначил законодателем мод?» - сердито подумала я, но в глубине души признала, что именно его нужно благодарить за то, что я венчаюсь не в серой сарже.
        Венчаюсь. Господи! Портвейн и кремовые кружева временно вернули мне приподнятое настроение, и я позабыла о значительности момента. Теперь же я отчаянно ухватилась за перила у основания лестницы, пораженная свежим осознанием, как ударом в живот.
        Окинув собравшихся взглядом, я заметила, что на месте не все. Жениха моего тут не было. Приободренная мыслью о том, что ему, возможно, удалось удрать через окно и теперь он уже далеко, я приняла очередную порцию вина из рук хозяина постоялого двора, прежде чем последовать за Дугалом на улицу.
        Нед и Руперт пошли за лошадьми. Мурта куда-то исчез, должно быть, отправился на поиски Джейми.
        Дугал поддерживал меня одной рукой - под предлогом того, что я могу оступиться в своих длинных и узких шелковых туфлях, но на самом деле чтобы не дать мне сбежать в последнюю минуту.
        Стоял теплый денек по шотландским меркам, то есть туман был не настолько густым, чтобы превратиться в мелкий дождь. Внезапно дверь гостиницы распахнулась - и явилось солнце в образе Джеймса. Если я выглядела очаровательной невестой, то жених выглядел просто невероятно. Я замерла с открытым ртом.
        Шотландский горец при всех регалиях в любых обстоятельствах являет собой впечатляющее зрелище - всякий шотландский горец, даже старый, некрасивый или мрачный. А при виде стройного, отнюдь не безобразного молодого шотландского горца попросту перехватывает дыхание.
        Густые золотисто-рыжие волосы были приглажены и падали волной на воротник тонкой батистовой сорочки со складками спереди, широкими рукавами и кружевными манжетами, которые повторяли каскад накрахмаленного жабо, заколотого рубиновой булавкой.
        Тартан у Джейми был алым с черными полосками и выделялся на фоне тартанов клана Маккензи, выдержанных в более спокойных оттенках зеленого с белым. Пламенеющая шерсть пледа, скрепленного круглой серебряной брошью, складками ниспадала с правого плеча; на талии он был перехвачен поясом с серебряной отделкой, и спускался мимо икр, обтянутых шерстяными чулками, немного не доходя до кожаных башмаков с серебряными пряжками. Меч, кинжал и спорран из барсучьего меха дополняли ансамбль.
        Ростом больше шести футов, с широкими плечами, красивый, он сейчас ничуть не походил на неряшливо одетого конюха, каким я привыкла его видеть, - и он это знал. Стукнув каблуками, он поклонился мне с безупречным изяществом и проговорил:
        - К вашим услугам, мадам. - Но в глазах у него искрилось озорство.
        - О, - слабым голосом отозвалась я.
        Мне до сих пор не приходилось видеть, чтобы не слишком разговорчивый Дугал вообще потерял дар речи. Его густые брови взлетели вверх, он на свой лад не меньше моего был потрясен появлением Джейми.
        - Ты что, спятил? - выговорил он наконец. - Что, если тебя кто-нибудь увидит?
        Джейми насмешливо изогнул одну бровь.
        - Дядя, ведь нынче день моей свадьбы! Вы же не хотите, чтобы я осрамил невесту, верно? Кроме того, - добавил он с недобрым огоньком в глазах, - вряд ли брак признают законным, если я женюсь под чужим именем. А ведь вы хотите, чтобы он был законным?
        Дугал с трудом овладел собой.
        - Если ты готов, Джейми, то давайте покончим с этим, - подытожил он.
        Но выяснилось, что Джейми еще не вполне готов. Не обращая внимания на нервы Дугала, он вытянул из споррана нитку белых бус. Подойдя ко мне, он застегнул ожерелье у меня на шее. Опустив глаза, я увидела жемчужины причудливой формы, какие добывают из раковин пресноводных мидий. Между жемчужинами были вставлены крохотные золотые колечки.
        - Это всего лишь шотландский жемчуг, - оправдываясь, проговорил Джейми, - но на вас он выглядит красиво.
        Его пальцы задержались у меня на шее.
        - Но ведь это жемчуг твоей матери! - сказал Дугал, взглянув на ожерелье.
        - Да, - согласился Джейми. - А теперь он принадлежит моей жене… Ну что, в путь?
        Место, куда мы направлялись, находилось в некотором отдалении от деревни. Мы являли собой не самый веселый свадебный кортеж: жених с невестой, окруженные гостями, походили на двух арестантов, которых отправляют в тюрьму. Единственными словами за всю дорогу были извинения Джейми за его опоздание. Как он объяснил, причина заключалась в том, что оказалось непросто найти чистую рубашку и куртку подходящего размера.
        - Думаю, это рубашка сына местного сквайра, - сказал он, щелкнув пальцем по кружевному жабо. - Прямо как у настоящего денди.
        Мы оставили лошадей у подъема на невысокий холм. Тропинка вела вверх через заросли вереска. Я услышала, как Дугал негромко спросил Руперта:
        - Вы обо всем договорились?
        - Да-а, - протянул тот, и в черной бороде сверкнули белые зубы. - Трудновато было уговорить преподобного, но мы показали ему особое разрешение.
        Он хлопнул рукой по споррану, отозвавшемуся характерным звоном, и я догадалась, что за разрешение он имеет в виду.
        Сквозь влажный туман над кустами вереска проступили очертания церкви. Не веря своим глазам, я смотрела на наклонившуюся вперед крышу и необычные маленькие окошки с множеством мелких стекол, которые я видела в последний раз ясным солнечным утром в день моего венчания с Фрэнком.
        - Нет! - закричала я. - Только не здесь! Я не могу!
        - Шшш, тихо. Не волнуйтесь, барышня, не волнуйтесь. Все будет в порядке.
        Дугал положил мне на плечо свою огромную лапу, продолжая бессвязно шептать нечто утешительное, словно я была норовистой лошадью.
        - Вполне естественно, что она немного нервничает, - объяснил он всем и твердой рукой направил меня на тропинку, подтолкнув пониже спины.
        Туфли с чавкающим звуком утонули в толстом слое влажной опавшей листвы.
        Джейми и Дугал шли совсем рядом, отрезая пути к бегству. Их укутанные пледами смутные фигуры нервировали меня, я чувствовала, что близка к истерике. Примерно двести лет «тому вперед» я венчалась в этой церкви, которую выбрала из-за очарования старины. Сейчас эта церковь была совсем новенькая, и очарование старины не касалось ее стен. А я собиралась вступить в брак с двадцатитрехлетним шотландским католиком, за голову которого назначена награда…
        Я повернулась к Джейми, не в силах противостоять панике:
        - Я не могу выйти за вас! Я даже не знаю вашего полного имени!
        Он поглядел на меня сверху вниз и приподнял рыжую бровь.
        - О, моя фамилия Фрэзер. Джеймс Александер Малкольм Маккензи Фрэзер, - произнес он медленно, проговаривая каждое слово.
        В каком-то исступлении я совершенно по-идиотски протянула ему руку и произнесла:
        - Клэр Элизабет Бошан.
        Джейми понял мой жест как просьбу о поддержке и крепко прижал мой локоть к боку. Плененная столь надежным способом, я зашлепала вверх по тропинке на свою свадьбу.
        Руперт и Мурта ожидали нас в церкви, держа под стражей худого и длинного молодого священника с красным носом - страшно испуганного, что в нынешних обстоятельствах было вполне объяснимо. Руперт лениво обстругивал ивовый прутик большим ножом; свои отделанные роговыми пластинками пистолеты он оставил при входе в церковь, они лежали рядом с крестильной купелью.
        Остальные мужчины тоже разоружились, как и подобает в Господнем доме, уложив все оружие в одну большую ощетинившуюся кучу на задней скамье. Только Джейми оставил при себе кинжал и меч - очевидно, жениху так полагалось по местным традициям.
        Мы преклонили колени перед деревянным алтарем, Мурта и Дугал заняли места свидетелей, и церемония началась.
        За два столетия форма католического венчального обряда не изменилась, и слова, связывавшие меня с молодым чужеземцем, который стоял на коленях рядом со мной, были теми же, что связали меня с Фрэнком. Внутри я чувствовала только холодную пустоту. Речь, которую, запинаясь, произносил молодой священник, эхом отдавалась в пустой раковине моего живота.
        Я машинально поднялась на ноги, когда пришло время давать обет, и застыла - меня словно обухом огрели по голове; пальцы, совершенно ледяные, утонули в сильной руке жениха. Его пальцы были такими же холодными, как мои, и я впервые за весь день подумала, что, невзирая на внешнюю сдержанность, он нервничает не меньше моего.
        Я очень долго избегала смотреть ему в глаза, однако теперь подняла взгляд и увидела, что он тоже смотрит на меня. Лицо у него было белое как полотно и ничего не выражало; он выглядел в точности так же, как в то время, когда я перевязывала его плечо. Я попыталась улыбнуться, но уголки губ предательски дрогнули. Джейми крепче сжал мою ладонь. Мне показалось, что мы оба хотим поддержать друг друга: отведи глаза - и хлопнешься на пол. Как ни странно, в этом я находила утешение. Как бы там ни было, нас двое.
        - Я беру тебя, Клэр, в жены…
        Голос у Джейми не дрожал, но рука - да. Я сжала пальцы крепче, они теперь тесно сплелись с пальцами Джейми.
        - …любить, почитать и защищать… в радости и в горе…
        Слова словно доносились как будто издалека. Кровь отлила от головы. Плотный корсаж был дьявольски тесным, и, хотя мне было холодно, пот ручьями бежал по телу под тяжелым шелком платья. Я надеялась, что не упаду в обморок.
        Высоко на стене, сбоку от алтаря, находилось небольшое витражное окно с изображением Иоанна Крестителя в медвежьей шкуре. Зеленые и голубые отсветы падали на рукав моего платья, заставив меня вспомнить о буфетной в гостинице, и я вдруг ощутила сильную жажду.
        Настала моя очередь. Ощущая разочарование в себе, я заговорила, заикаясь:
        - Я б-беру т-тебя, Джеймс…
        Я выпрямила спину. Джейми справился со своей частью с мужеством, я должна постараться сделать это не хуже.
        - Беречь и любить, с этого дня и… - голос мой окреп, - пока смерть не разлучит нас.
        Слова прозвучали как-то бесповоротно в полупустой церкви. Настала полная тишина, никто не шевелился. Потом священник попросил дать ему кольца.
        Возникла какая-то заминка; мне бросилось в глаза озабоченное выражение на лице Мурты. Я едва успела осознать, что о кольцах забыли, когда Джейми вдруг отпустил мою руку и снял кольцо со своего пальца.
        На левой руке я все еще носила кольцо Фрэнка. Пальцы правой казались в голубоватой тени витража холодными, бледными и застывшими. Большой металлический обруч скользнул по безымянному пальцу. Кольцо было мне велико и легко могло соскочить, если бы Джейми не сложил мои пальцы, а потом обхватил ладонью мой кулак.
        После короткого речитатива священника Джейми наклонился поцеловать меня. Было ясно, что в соответствии с обрядом он собирается только слегка коснуться моих губ, но его губы оказались мягкими и теплыми, и я невольно подалась вперед. Я смутно различала шум, шотландские восторженные крики и восклицания, но на самом деле не замечала ничего, кроме обволакивающего тепла. Убежище.
        Мы оторвались друг от друга, оба ощущая себя чуть увереннее, однако улыбки у нас были нервные. Я увидела, как Дугал извлек кинжал Джейми из ножен, но не поняла зачем. Все еще глядя на меня, Джейми вытянул правую руку ладонью вверх. Кинжалом Дугал быстро полоснул по запястью, и в открывшемся разрезе появилась кровь. Не успела я опомниться, как мою руку тоже потянули вперед, и я ощутила обжигающее скольжение лезвия. Дугал стремительно прижал мое запястье к запястью Джейми и связал наши руки полосой белой ткани.
        Должно быть, я пошатнулась, потому что Джейми подхватил меня под локоть свободной левой рукой.
        - Держись, милая, - проговорил он мягко. - Осталось совсем немного. Повторяй за мной.
        Говорить пришлось по-гэльски, но всего пару фраз.
        Для меня они ничего не значили, но я послушно повторяла их за Джейми, запинаясь на кратких гласных. После этого повязку сняли, порезы обмыли, и мы стали мужем и женой.
        На обратном пути все чувствовали себя расслабленно и пребывали в хорошем настроении. Это был радостный, хотя и малочисленный свадебный кортеж, состоявший только из мужчин, если не считать новобрачной.
        Мы прошли примерно половину пути, когда отсутствие еды, алкоголь и общее напряжение сделали свое дело. Я очнулась на влажных листьях, голова лежала на коленях у моего новоиспеченного мужа. Он убрал мокрый платок, которым обтирал мне лицо.
        - Неужели я так плох?
        Он задал этот вопрос с улыбкой, но в глазах мелькнула неуверенность, тронувшая меня. Я улыбнулась.
        - Дело не в тебе, - разуверила я его. - Просто… Я ведь ничего не ела со вчерашнего завтрака и, боюсь, слишком много выпила.
        У Джейми дрогнули губы.
        - Да, я слышал. Ну, это можно поправить. Я уже говорил, что мне особо нечего предложить девушке, но уж накормить тебя я всегда смогу.
        Он улыбнулся и робким движением убрал с моего лба выбившуюся прядь.
        Я попробовала сесть и поморщилась от легкого жжения в запястье, когда оперлась на него. Я совершенно забыла о завершающем обряде церемонии. Видимо, из-за падения края пореза разошлись. Я взяла у Джейми платок и кое-как перевязала руку.
        - Я подумал, что ты из-за этого потеряла сознание, - сказал Джейми, наблюдая за мной. - Я должен был тебя предупредить, но мне не приходило в голову, что ты можешь об этом не знать, пока не увидел твое лицо в церкви.
        - А что это такое? - спросила я.
        - Это отчасти языческий обряд, но у нас тут принято клясться на крови после венчания. Некоторые священники не разрешают этого, но я не думаю, что у этого были какие-то варианты. Он как будто выражал мой страх своим видом, - объяснил Джейми с улыбкой.
        - Клятва на крови? Что это значит? Какие там слова?
        Джейми взял меня за правую руку и осторожно подвернул болтающийся конец повязки.
        - Это вроде стихов. Я переведу, слушай:
        Ты кровь от крови моей и кость от кости моей,
        Отдаю тебе свое тело, чтобы двое стали одним,
        И дух отдаю тебе свой до конца моих дней.
        Он пожал плечами.
        - Брачный обет говорит примерно о том же. Но в клятве это более… как бы выразиться? Более примитивно, наверное.
        Я взглянула на свое перевязанное запястье.
        - Пожалуй, это точная формулировка.
        Я осмотрелась. На тропинке под осиной мы остались одни. Круглые мертвые листья лежали на земле, похожие на ржавые монеты. Было совсем тихо, только с деревьев иногда капала вода.
        - А где все остальные? Вернулись в гостиницу?
        Джейми поморщился.
        - Нет. Я попросил их отойти, пока ты приходишь в себя, но они ждут вон там. - Он указал направление движением подбородка, как это обычно делают деревенские. - Они не оставят нас в покое, пока все не произойдет официально.
        - А разве это уже не произошло? - удивилась я. - Ведь мы женаты, так?
        Он явно смутился, отвернулся в сторону и начал сосредоточенно отряхивать листья, приставшие к его килту.
        - Ммхм… Ай, мы женаты, все верно. Но этот брак не вступает в силу, видишь ли, пока он не консумирован.
        Его лицо снизу вверх начала заливать густая краска.
        - Ммхм, - промычала и я. - Давай пойдем и для начала поедим чего-нибудь.
        Глава 15
        Откровения брачной ночи
        В гостинице нас уже ждала еда - скромное свадебное угощение: вино, свежий хлеб и ростбиф. Я направилась было к лестнице, чтобы привести себя в порядок перед трапезой в своей комнате, но Дугал удержал меня.
        - Я хочу, чтобы ваше бракосочетание завершилось как следует, без всяких двусмысленностей, - сказал он негромко, но твердо. - Не должно оставаться никаких сомнений в том, что это законный союз, ни одной лазейки для аннулирования брака, в противном случае мы рискуем своими головами.
        - Мне кажется, что вы именно этого и хотите, - сердито ответила я. - В особенности это касается моей головы.
        Дугал крепко шлепнул меня пониже спины.
        - Об этом не тревожьтесь, только выполните свою часть сделки.
        И он окинул меня критическим взглядом, словно не вполне верил в мои способности.
        - Я знал отца Джейми. Если сын пошел в него, проблем у вас не возникнет… Эй, Джейми! - окликнул он и быстрым шагом пересек комнату, в которую Джейми, поставив лошадей в конюшню, только что вошел.
        Судя по лицу Джейми, он тоже получал инструкции.
        Как, ради всего святого, все это могло случиться со мной? Именно об этом спрашивала я себя чуть позже. Всего шесть недель назад я беспечно собирала полевые цветы на шотландском холме и собиралась отнести их домой моему мужу. А теперь я сижу за закрытой дверью в комнате деревенской гостиницы, ожидая совершенно другого мужа, которого едва знаю, получив строгий наказ консумировать навязанный брак, чтобы не потерять жизнь и свободу.
        Напряженная и испуганная, я села на кровать в своем взятом напрокат роскошном одеянии. Послышался слабый скрип открывающейся, а потом затворяемой двери.
        Джейми оперся спиной о дверной косяк и смотрел на меня. Чувство неловкости все усиливалось. Джейми первым нарушил молчание.
        - Ты не должна меня бояться, - мягко произнес он. - Я не собираюсь кидаться на тебя.
        Я засмеялась, поборов волнение.
        - Я так и не думала.
        На самом деле я считала, что он не посмеет даже коснуться меня, если я сама его об этом не попрошу, но правда в том, что в мои обязанности входило предложить ему куда большее - и в самое ближайшее время.
        Я посмотрела на него с сомнением. Я подумала, что было бы труднее, если бы он казался мне непривлекательным. Однако я восемь лет не лежала в одной постели ни с одним мужчиной, кроме Фрэнка. А еще этот молодой парень, по его собственному признанию, не имел никакого опыта в таких делах. Я никогда прежде не была с девственником. Если не брать в расчет мой внутренний протест и рассматривать проблему исключительно с практической точки зрения, оставалось неясным, как мы вообще к этому приступим? Такими темпами мы можем проторчать здесь несколько дней, просто глядя друг на друга.
        Я кашлянула и похлопала рукой по кровати.
        - Может, сядешь?
        - Ай.
        Он пересек комнату, двигаясь словно большая кошка. Сел не рядом на постель, а напротив, на стул. Неуверенно взял мои руки в свои. У него были крупные ладони с загрубевшими пальцами, очень теплые, с тыльной стороны покрытые редкими рыжеватыми волосками. Я ощутила небольшое волнение от его прикосновения и вспомнила слова из Ветхого Завета о том, что кожа Иакова была гладкая, а брат его, Исав, был человек косматый[20 - Иаков сказал Ревекке, матери своей: Исав, брат мой, человек косматый, а я человек гладкий (Бытие, 27:11).]. У Фрэнка руки длинные и изящные, почти без волос, и аристократические на вид. Мне нравилось смотреть на них, когда он читал лекции.
        - Расскажи мне о твоем муже, - попросил Джейми, словно прочтя мои мысли.
        Пораженная, я чуть не вырвала у него руки.
        - Что?
        - Послушай, Клэр. Мы здесь проведем еще несколько дней. Не стану утверждать, будто все знаю, но большую часть своей жизни я провел на ферме, и если только люди не отличаются от животных радикально, нам вряд ли понадобится на все это так уж много времени. Нам можно не спешить, а вместо этого поговорить и перестать друг друга бояться.
        Его прямота в оценке ситуации принесла мне некоторое облегчение.
        - А ты разве боишься меня?
        По его виду этого было не сказать. Вероятно, он нервничал. Хоть он и не был робким шестнадцатилетним юнцом, это все-таки был его первый раз. Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся.
        - Да, боюсь. Думаю, куда больше, чем ты. Вот почему я держу тебя за руки - чтобы мои не дрожали.
        Я не поверила, но крепче сжала его ладони, ощущая благодарность.
        - Это хорошая мысль. Разговаривать гораздо легче, когда мы вот так касаемся друг друга. Но все-таки, почему ты спросил о моем муже?
        Может, он хочет узнать что-то о нашей с Фрэнком сексуальной жизни и таким образом понять, чего я жду от него?
        - Я понял, что ты думаешь о нем. Ведь нельзя не думать при таких обстоятельствах. И не хочу, чтобы ты думала, что не следует упоминать его при мне. Хотя теперь я твой муж - как странно произносить это вслух - было бы неправильно, если бы ты забыла его или хотела это сделать. Раз ты его любила, значит, он был хороший человек.
        - Да, он… был.
        Голос мой дрогнул, и Джейми провел большими пальцами по тыльной стороне моих кистей. Потом поднял их и бережно поцеловал каждую руку. Я откашлялась.
        - Это прекрасная речь, Джейми.
        - Ай. - Он внезапно улыбнулся. - Я придумал ее, пока Дугал произносил тосты.
        Я глубоко вздохнула.
        - У меня есть к тебе вопросы.
        Он опустил глаза и погасил улыбку.
        - Надо полагать, - сказал он. - В нынешних обстоятельствах любопытство вполне понятно. Что же ты хочешь узнать?
        Он поднял взгляд, и при свете лампы в голубых глазах сверкнуло озорство.
        - Почему я до сих пор девственник?
        - Э-э, я бы сказала, что это более или менее твое личное дело, - пробормотала я.
        Мне вдруг стало жарко, и, высвободив одну руку, я потянулась за платком в карман платья и нащупала там что-то твердое.
        - Совсем забыла! У меня до сих пор твое кольцо.
        Вынув кольцо из кармана, я отдала его Джейми - тяжелый золотой обруч, увенчанный рубином-кабошоном. Он не стал надевать его на палец, а положил в спорран.
        - Это обручальное кольцо моего отца, - объяснил он. - Обычно я его не ношу, но сегодня мне хотелось появиться перед тобой во всем блеске.
        При этих словах он покраснел и принялся возиться с застежкой споррана.
        - Я очень польщена, - сказала я, не удержавшись от улыбки.
        Добавлять кольцо с рубином к сверкающему великолепию его костюма было все равно что завозить уголь в Ньюкасл, но я была тронута его вниманием к деталям.
        - Я куплю тебе подходящее кольцо, как только смогу, - пообещал Джейми.
        - Это не важно, - сказала я, испытывая некоторую неловкость, ведь я собиралась отсюда сбежать. - У меня есть главный вопрос, - продолжала я, возвращая разговор в прежнее русло. - Если можешь, ответь, почему ты согласился на мне жениться?
        Джейми, отпустив мои руки, слегка откинулся назад. Он помолчал, разглаживая шерстяную ткань пледа на коленях. Я хорошо видела длинную линию напряженной мышцы под тяжелой тканью.
        - Ну, как минимум мне нравится с тобой разговаривать, - проговорил он с улыбкой.
        - Нет, я серьезно, - настаивала я. - Почему?
        Его лицо стало серьезным.
        - Прежде чем я отвечу тебе, Клэр, я сам хочу тебя кое о чем попросить, - медленно произнес он.
        - О чем же?
        - О честности.
        Видимо, я вздрогнула при его ответе, потому что он вдруг наклонился близко ко мне, уперев руки в колени и глядя прямо в глаза.
        - Я знаю, Клэр, что есть вещи, о которых ты не хочешь говорить. Может, даже не можешь говорить о них.
        «Ты даже не представляешь, насколько ты прав», - подумала я.
        - Я никогда не стану давить на тебя и настаивать на том, чтобы узнать о твоих личных делах, - серьезно сказал он, опустил глаза вниз и сжал ладони. - У меня тоже есть вещи, которые я не могу рассказать тебе, по крайней мере пока. И никогда не буду просить тебя о том, чего ты не можешь мне дать. Прошу лишь об одном: что бы ты ни решила мне сказать, говори правду. И я обещаю то же самое. Между нами сейчас ничего нет - кроме уважения, вероятно. И я думаю, что уважение дает место тайне, но не лжи. Ты согласна?
        Он разнял руки и протянул их мне ладонями вверх. Я посмотрела на темную полоску пореза на его запястье и вложила свои ладони в его.
        - Да, я согласна. Обещаю быть честной.
        Его пальцы сомкнулись над моими.
        - Я обещаю то же. Ну а теперь… - Он глубоко вздохнул. - Ты спрашиваешь, почему я на тебе женился?
        - Мне просто любопытно.
        В широкой улыбке словно воплотилось все озорство, которое пряталось в глазах.
        - Не могу тебя винить. Причин было несколько. Об одной, даже скорее о двух, я сейчас не могу говорить, но позже ты их узнаешь. Главная же причина - та же, что и у тебя, - только так можно спасти тебя от Джека Рэндолла.
        Я вздрогнула при упоминании имени капитана, и Джейми крепче сжал мои руки.
        - Ты в безопасности, - сказал он твердо. - Ты теперь носишь мое имя, ты под защитой клана и, если будет необходимо, под защитой моего тела. Он больше пальцем тебя не тронет, пока я жив.
        - Благодарю, - сказала я.
        И, глядя на это строгое, молодое, решительное лицо с широкими скулами и твердой линией челюсти, я впервые почувствовала, что в нелепом плане Дугала есть крупица здравого смысла.
        «Под защитой моего тела…» То были не пустые слова - стоило взглянуть на Джейми, на разворот его широких плеч, стоило вспомнить дикую грацию первобытного воина, когда он в лунном свете изображал бой на мечах. Он отвечал за то, что говорит. Совсем еще молодой, он имел право так говорить, и его рубцы подтверждали это право. Он был не старше многих летчиков и пехотинцев, за которыми я ухаживала в госпитале, и так же, как они, знал ответственность и цену ошибке. Он давал мне не романтический обет, а твердое обещание защищать меня даже ценой собственной жизни. Я могла лишь надеяться, что смогу отплатить ему чем-то.
        - Это очень великодушно с твоей стороны, - совершенно искренне сказала я, - но стоило ли это брака?
        - Стоило, - кивнул он. - У меня есть об этом человеке определенное мнение, и не без причин. Я бы и с собакой его не оставил, постарался бы этого не допустить, если бы мог. Что уж говорить о беспомощной женщине?
        - Как приятно это слышать, - кисло заметила я, и Джейми рассмеялся.
        Он встал и подошел к столику у окна. Кто-то - должно быть, жена хозяина - поставил букет полевых цветов в высокий стакан для виски. Рядом с букетом стояли два бокала и бутылка вина.
        Джейми налил вино, вернулся на свое место и протянул мне бокал.
        - Не такое хорошее, как из погребов Колума, - сказал он с улыбкой, - но все же неплохое.
        Он поднял бокал.
        - За миссис Фрэзер, - мягко произнес он.
        Меня охватил новый приступ паники, но я твердо подавила его и подняла свой бокал.
        - За честность, - сказала я, и мы выпили. - Ну хорошо, - продолжала я, опустив пустой бокал, - это одна причина. А есть другие, о которых ты мог бы мне сказать?
        Он принялся внимательно изучать свой бокал.
        - Вероятно, я хочу переспать с тобой. - Он быстро взглянул на меня. - Ты не думала об этом?
        Если он хотел смутить меня, то преуспел. Однако я постаралась это скрыть.
        - Это правда? - смело спросила я.
        - Если быть честным, то да, правда, - ответил он, и голубые глаза прямо посмотрели на меня поверх бокала.
        - Для этого вовсе не обязательно было жениться на мне, - возразила я.
        Джейми был шокирован таким предположением.
        - Неужели ты думаешь, что я лег бы с тобой, не предложив выйти за меня замуж?
        - Многих мужчин это не смутило бы, - сказала я, забавляясь его детской наивностью.
        Явно сбитый с толку, он забормотал что-то невнятное, но тут же собрался и заявил с достоинством:
        - Возможно, я чересчур самоуверен, но я предпочитаю думать, что я не вхожу в категорию «многих мужчин», и не считаю необходимым принимать решения с оглядкой на самый низкий из возможных вариантов.
        Тронутая его словами, я поспешила заверить, что нахожу его поведение в высшей степени порядочным и достойным настоящего джентльмена и прошу извинить меня за спекуляции по поводу его мотивов.
        На этой дипломатической ноте мы прервали разговор на то время, пока Джейми вновь наполнял бокалы.
        Некоторое время мы молча потягивали вино, несколько смущенные откровенностью последнего диалога. Стало ясно, что все же было нечто, что я могла ему предложить в обмен за защиту. Откровенно говоря, было бы ложью сказать, что сама мысль не приходила мне в голову, несмотря на абсурд сложившейся ситуации. Джейми был весьма привлекательным молодым человеком. К тому же вышло так, что сразу после приезда в замок я сидела у него на коленях и…
        Я подняла свой бокал и выпила вино. Похлопала рукой по постели рядом с собой.
        - Садись сюда. И… - Я запнулась в поисках нейтральной темы разговора, которая убрала бы неловкость от неизбежных мыслей о предстоящей близости. - И расскажи мне о своей семье. Где ты рос?
        Постель заметно просела под тяжестью тела Джейми, и я напряглась, чтобы не скатиться на него. Он уселся достаточно близко: рукав его рубашки прикасался к моей руке. Я положила ее ладонью вверх себе на бедро, и Джейми сплел свои пальцы с моими. Мы откинулись к стене, ни он, ни я не опустили глаз на сплетенные ладони.
        - С чего же мне начать?
        Джейми закинул на стул свои отнюдь не маленькие ноги и скрестил их в щиколотках. Мне стало немного забавно, потому что в эту минуту я распознала в нем типичного шотландского горца, готового приступить к неторопливому и обстоятельному описанию сложного переплетения семейных и клановых отношений, которые составляют неизбежный фон любого сколько-нибудь значительного события в горной Шотландии. В один из вечеров в пабе мы с Фрэнком сильно задержались, буквально зачарованные разговором двух чудаков, в котором причина разрушения какого-то старинного амбара относилась к запутанной междоусобице, начавшейся, если я правильно поняла, в 1790 году. С ощущением легкого шока, к которому я уже начала привыкать, я вдруг осознала, что эта междоусобица, когда-то потерявшаяся для меня в тумане времен, теперь еще не началась. Усилием воли подавив мятеж в мозгу от этой мысли, я заставила себя сосредоточиться на рассказе Джейми.
        - Мой отец был из Фрэзеров, оно и понятно. Младший сводный брат нынешнего предводителя Ловатов. А моя мать была Маккензи. Ты знаешь, что Колум и Дугал мои дядья?
        Я кивнула. Сходство было очевидным, несмотря на различие цветов. Широкие скулы и прямой нос со спинкой, узкой, словно лезвие ножа, - несомненная черта Маккензи.
        - Ну так вот. Моя мать приходилась им сестрой, а кроме нее, были еще две сестры. Моя тетя Джанет умерла, как и моя мать, а тетя Иокаста замужем за двоюродным братом Руперта и живет возле озера Эйлин. У тети Джанет было шестеро детей, четыре сына и две дочери, у тети Иокасты детей трое, все девочки, у Дугала четыре дочери, а у Колума один только маленький Хэмиш. У моих родителей нас было двое, я и моя сестра, которую назвали Джанет в честь моей тетки, но дома мы ее всегда называли Дженни.
        - Значит, Руперт тоже Маккензи? - спросила я, стараясь не перепутать, кто есть кто.
        - Да. Он… - Джейми немного подумал. - Он приходится Колуму, Дугалу и Иокасте двоюродным братом, значит, мне он троюродный брат. Отец Руперта и мой дедушка Джейкоб были братьями, стало быть…
        - Подожди. Дальше не надо, иначе я совсем запутаюсь. Мы еще даже не добрались до Фрэзеров, а я уже потеряла счет твоим кузенам.
        - Ммхм… - Джейми потер подбородок, раздумывая. - Что касается Фрэзеров, тут дело еще сложнее, потому что мой дед Саймон был женат трижды, то есть у моего отца было два выводка сводных братьев и сестер. Давай остановимся пока на том, что у меня шестеро живых дядьев Фрэзеров и три тетки, а пересчитывать двоюродных братьев и сестер не будем.
        - Да уж, пожалуйста, - сказала я и наклонилась, чтобы налить еще вина.
        Как выяснилось, земли кланов Маккензи и Фрэзер имели общую границу, она начиналась у морского побережья и тянулась до нижнего края озера Лох-Несс. Эта граница, как, впрочем, и многие другие, не существовала на картах и представляла пунктирную линию, передвигаемую то туда, то сюда в зависимости от времени, обычаев и текущих отношений. Возле этой границы, в южной части земель Фрэзеров, находилось небольшое владение Брох-Туарах, собственность Брайана Фрэзера, отца Джейми.
        - Земли там достаточно, она плодородная, и рыбная ловля что надо, и есть еще участок леса для охоты. Там примерно шестьдесят небольших ферм, а еще маленькая деревушка Брох-Мордха. Есть, конечно, большой дом, вполне современный особняк, - не без гордости сказал Джейми, - ну и старый дом, в котором держат скотину и зерно. Дугал и Колум не хотели, чтобы их сестра выходила за Фрэзера, и настояли на том, чтобы она не жила на землях этого клана, а получила свободный участок. Поэтому Лаллиброх, как называют это место тамошние жители, был передан по акту моему отцу, но в акте говорилось, что земля может перейти только к потомкам моей матери Эллен. Если бы она умерла бездетной, земля вернулась бы лорду Ловату после смерти моего отца, даже если бы у него появились дети от второго брака. Только отец не женился во второй раз, а я сын моей матери. Значит, Лаллиброх принадлежит мне.
        - Но ты, кажется, говорил мне вчера, что у тебя нет никакой собственности.
        Я снова глотнула вина и нашла вкус просто прекрасным; чем больше я пила, тем оно становилось лучше. Наверное, стоит остановиться.
        Джейми неопределенно качнул головой.
        - Да, эта земля принадлежит мне. Дело только в том, что теперь в этом нет никакого смысла, ведь я не могу там жить. - Он произнес эти слова с виноватым видом. - И то, что за мою голову назначена цена, не единственная тому причина.
        После бегства из Форт-Уильяма Джейми провел некоторое время в доме Дугала, Беаннахде (он перевел мне это название, оно значило «Счастливый»), оправляясь от ран и вызванной ими лихорадки. Оттуда он уехал во Францию, где провел два года, сражаясь в рядах французской армии на границе с Испанией.
        - Ты провел два года во французской армии и остался девственником? - спросила я недоверчиво.
        В моем ведении за войну находилось немалое количество раненых французов, и я весьма сомневалась, что галльская слабость к женщинам существенно изменилась за двести лет.
        Уголок рта у Джейми дернулся, и он покосился на меня.
        - Если бы, сассенах, ты видела, какие шлюхи обслуживают французскую армию, ты бы поверила, что я не в силах дотронуться до такой женщины, не говоря уж о том, чтобы лечь с ней в постель.
        Я задохнулась от смеха, поперхнулась вином, закашлялась и не могла остановиться до тех пор, пока Джейми не похлопал меня по спине. Отдышавшись, вся красная, я попросила его продолжить рассказ.
        Оказалось, что он вернулся в Шотландию чуть больше года назад и полгода после этого жил в одиночестве или водился с бездомными скитальцами, странниками без роду-племени, которые бродили по лесам, питаясь чем попало, и при случае угоняли чужой скот.
        - А потом кто-то ударил меня по голове топором или чем-то вроде того, - передернувшись, продолжал Джейми. - О последовавших за этим двух месяцах я могу рассказывать только со слов Дугала, потому что сам я ничего не помню.
        Во время нападения на Джейми Дугал находился в поместье неподалеку. Друзья Джейми сообщили Дугалу о случившемся, и тот сумел каким-то образом переправить племянника во Францию.
        - Почему во Францию? - спросила я. - Рискованно было перевозить тяжелораненого на такое большое расстояние.
        - Еще более рискованно было оставить меня там, где я находился. По всей округе шастали английские патрули, потому что мы с парнями наделали много шума. Я думаю, Дугал опасался, как бы меня не нашли в бессознательном состоянии в хижине у какого-нибудь батрака.
        - Или у него самого дома, - добавила я с некоторой долей цинизма.
        - Мне кажется, он не перевез меня к себе по двум причинам, - ответил на это Джейми. - Во-первых, у него в это время гостил какой-то англичанин, а во-вторых, он, видно, решил, что мне так и так помирать, и потому отправил меня в аббатство.
        Аббатство Святой Анны де Бопре на побережье Франции, как выяснилось, состояло под началом удалившегося от суеты мирской Александра Фрэзера, который трудился настоятелем этой обители.
        - Они с Дугалом не очень-то друг друга жалуют, - проговорил Джейми, - но Дугал рассудил, что здесь мне ничем помочь нельзя, а там, ежели суждено, мне могут спасти жизнь. - Так оно и вышло. Благодаря знаниям и заботе монахов и собственному крепкому здоровью Джейми выжил и пошел на поправку среди святых братьев доминиканцев.
        - Когда я выздоровел, вернулся сюда. Дугал и его люди встретили меня на берегу, и мы как раз направлялись во владения Маккензи, когда… э-э… встретили тебя.
        - Капитан Рэндолл говорил, что вы угнали скот, - заметила я.
        Он улыбнулся, нисколько не смущенный.
        - Ну, Дугал не из тех, кто упустит случай нагреть на чем-нибудь руки, - сказал он. - Мы наткнулись на хорошее стадо, оно паслось на поле, а кругом ни души. Ну и…
        Джейми пожал плечами с видом фаталиста. Стало быть, я угодила туда в самом конце стычки между людьми Дугала и красными мундирами Рэндолла. Дугал, поняв, что англичане вот-вот настигнут их, отправил часть людей в чащу со скотиной, которую они гнали перед собой, а остальные шотландцы затаились в подлеске, поджидая англичан.
        - Все вышло как надо, - одобрительно подытожил Джейми. - Мы с криком напали на них из засады и пронеслись сквозь их ряды. Они, ясное дело, погнались за нами, и мы им устроили развеселую охоту - вверх по холму, через ручьи, скалы и так далее. Остальные наши люди тем временем перешли границу и коров угнали с собой. А мы оторвались от солдат и спрятались в доме, где я впервые увидел тебя. Мы там дожидались темноты, чтобы улизнуть.
        - Понимаю, - сказала я. - Но почему ты первым делом вернулся в Шотландию? Мне кажется, во Франции тебе было бы безопаснее.
        Он открыл было рот, но передумал и отпил вина. Как видно, я чересчур близко подобралась к тому закоулку, где хранились его тайны.
        - Это долгая история, сассенах, - произнес он, явно избегая разговора. - Я потом расскажу ее, а пока давай поговорим и о тебе. Ты расскажешь мне о своей семье? Если, конечно, считаешь это возможным, - поспешно добавил он.
        Я задумалась, но решила, что рассказать ему о моих родителях и о дяде Лэмбе ничем не грозит. Дядя к тому же очень удачно выбрал профессию: заниматься изучением античности имело столь же большой или столь же малый смысл в восемнадцатом столетии, как и в двадцатом.
        Итак, я поведала Джейми обо всем этом, избегая упоминания о мелочах вроде автомобилей и самолетов, ну и, разумеется, войны. Он слушал меня внимательно, иногда спрашивал о чем-то, выразил мне сочувствие по поводу гибели моих родителей и проявил интерес к дяде Лэмбу и его изысканиям.
        - А потом я встретила Фрэнка, - подытожила я и замолчала, не зная, сколько я могу еще сказать, не рискуя выйти на опасную тропку. К счастью, Джейми мне помог.
        - Но тебе вряд ли хочется говорить о нем сейчас, - понимающе проговорил он.
        Я кивнула, глаза заволокло слезами. Джейми отпустил мою руку, привлек меня к себе и мягким движением прижал мою голову к своему плечу.
        - Все хорошо, милая, - сказал он, гладя меня по голове. - Ты не устала? Хочешь спать?
        Я хотела ответить утвердительно, но тотчас осознала, что это было бы нечестно и трусливо.
        - Нет, - сказала я и глубоко вздохнула. От Джейми слегка пахло мылом и вином. - Нет, я в полном порядке. Расскажи мне, в какие игры ты играл, когда был мальчиком.
        В комнате стояла свеча-часы: кольца темного воска отмеряли часы. Мы проговорили целых три кольца, разжимая руки только затем, чтобы налить вина или навестить примитивный стульчак в углу за занавеской. Возвращаясь после одной из таких вылазок, Джейми зевнул и потянулся.
        - Уже очень поздно, - отозвалась я на его жест. - Может, нам пора в постель?
        - Пожалуй, - согласился он, потирая шею. - Лечь в постель? Или пойти спать?
        Он приподнял бровь и усмехнулся одним уголком губ.
        По правде говоря, мне с ним было так уютно, что я совершенно забыла, зачем мы здесь. Слова Джейми ввергли меня в легкую панику.
        - Ну-у… - протянула я слабым голосом.
        - Как бы там ни было, ты же не собираешься ложиться в постель в этом платье? - спросил он довольно прагматично.
        - Полагаю, что нет.
        Я спохватилась, что в водовороте последних событий я ни разу не подумала о ночной рубашке. Впрочем, у меня ее все равно нет. Я спала или в сорочке, или попросту нагишом - в зависимости от погоды.
        У Джейми не было ничего, кроме вещей, которые на нем надеты, и спать он явно собирался в рубашке или голым, и такое положение вещей, вероятно, вскоре привело бы к нужному финалу.
        - Иди сюда, я помогу тебе с завязками…
        Когда он начал раздевать меня, руки у него немного дрожали. И он, похоже, утратил свое обычное самообладание, сражаясь с полчищем крохотных крючков на корсаже.
        - Ха! - произнес он торжествующе, справившись наконец с последним из них, и мы оба рассмеялись.
        - Позволь теперь мне помочь тебе, - предложила я, решив, что пора кончать с проволочками.
        Я распустила ворот его рубашки и коснулась руками обнаженных плеч. Медленно провела ладонями по груди, ощутив курчавые волосы и мягкую кожу вокруг сосков. Он стоял неподвижно, почти не дыша, и я опустилась на колени, чтобы расстегнуть пояс, украшенный серебряными бляшками.
        Если уж этому суждено случиться, то почему бы и не сейчас, подумалось мне. Я неторопливо провела руками по его твердым, подтянутым бедрам под килтом. Теперь-то я точно знала, что носят шотландцы под килтом - ровным счетом ничего, и меня это несколько поразило.
        Джейми поднял меня на ноги и наклонился за поцелуем. Поцелуй затянулся, его руки шарили по мне, отыскивая завязки нижней юбки и распуская их; юбка соскользнула на пол ворохом накрахмаленных складок, и я осталась в своей длинной сорочке.
        - Где ты научился так целоваться? - спросила я, слегка задохнувшись.
        Он улыбнулся и снова притянул меня к себе.
        - Я говорил, что я девственник, но я не монах, - ответил он, поцеловав меня еще раз. - Если мне в чем-нибудь понадобится помощь, я о ней попрошу.
        Он крепко прижал меня к себе, и я почувствовала, что он готов к делу. С некоторым удивлением я осознала, что тоже готова. Было ли это следствием позднего часа, выпитого вина, привлекательности Джейми или просто долгого воздержания? Не знаю, но я хотела его - и очень сильно.
        Я приподняла его рубашку и провела руками вверх до груди. Кончиками больших пальцев дотронулась до сосков, и они тотчас отвердели. Джейми вдруг изо всех сил притянул меня к груди.
        - Ох! - вырвалось у меня - я не могла вздохнуть. Он отпустил меня и попросил прощения. - Ничего, не страшно. Поцелуй меня еще.
        Он поцеловал, одновременно спуская с плеч мою сорочку. Приподнял одной рукой мою грудь, а другой коснулся сосков, так же как до этого сделала я. Я пыталась отстегнуть пряжку от килта, он помог мне, и она упала на пол.
        Джейми взял меня на руки и уселся на постель, он заговорил немного охрипшим голосом:
        - Скажи мне, если я буду слишком груб, или вели перестать, если не понравится. В любую минуту… пока мы еще не вместе, потому что после этого я уже не смогу остановиться.
        В ответ я обхватила руками его шею и опрокинула на себя. Потом помогла ему попасть в увлажнившийся промежуток у меня между ног.
        - Боже святый! - произнес Джеймс Фрэзер, никогда не упоминавший имя Господа своего всуе.
        - Теперь не останавливайся, - сказала я.
        Лежа рядом со мной после, он естественным жестом привлек мою голову к себе на грудь. Нам было хорошо вместе; неловкость почти исчезла, растворившись во взаимной тяге и радости узнавания.
        - Это было так, как ты себе представлял? - с любопытством спросила я.
        - Почти. - Он вдруг хихикнул мне в самое ухо. - Но я думал… хотя нет, ничего.
        - Нет, скажи мне! Что ты думал?
        - Не скажу, ты будешь надо мной смеяться.
        - Обещаю тебе не смеяться. Скажи!
        Он пригладил мои волосы, убрав кудряшки за ухо.
        - Ладно. Я не знал, что это можно делать лицом друг к другу. Я думал, что ты должна повернуться ко мне спиной… ну, понимаешь, как это происходит у лошадей…
        Сдержать обещание было трудно, но я не засмеялась.
        - Я понимаю, это звучит глупо, - добавил Джейми в свою защиту. - Просто… ну, ты, наверное, знаешь, что если с детства что засядет в голову, так не выбьешь.
        - Ты никогда не видел, как люди занимаются любовью?
        Это меня удивило, потому что уже успела повидать немало крестьянских домов, в которых на всю семью была только одна комната. Родители Джейми, конечно, не принадлежали к числу крестьян, но мне казалось, что редкий шотландский ребенок не просыпался от того, что старшие совокупляются поблизости.
        - Конечно, видел, но, ведь это почти всегда происходит под одеялом. Я понимал только, что мужчина был сверху. Вот и все, что я знал.
        - Мм, это я заметила.
        - Я тебя придавил? - обеспокоенно спросил он.
        - Не слишком. Но серьезно - ты именно так это представлял? - Я не рассмеялась, но не смогла сдержать широкую улыбку.
        Он немного покраснел - кончики ушей горели.
        - Да. Один раз я видел, как мужчина овладел женщиной на виду, но… это было… это было изнасилование, самое настоящее, и он взял ее сзади. Это произвело на меня сильное впечатление, и картинка застряла у меня в мозгах.
        Он продолжал держать меня в объятиях и нежно гладил - почти как своих лошадей, когда хотел их приласкать. Мало-помалу эти прикосновения стали иными - более настойчивыми.
        - Я хочу спросить тебя кое о чем, - сказал он, водя рукой сверху вниз у меня по спине.
        - О чем же?
        - Тебе понравилось? - немного робко спросил он.
        - Да, - ответила я честно.
        - Я так и подумал, хотя Мурта утверждал, что женщинам это безразлично, поэтому лучше кончить как можно скорее.
        - Что твой Мурта знает об этом? - возмутилась я. - Чем медленнее и дольше, тем лучше, так считает большинство женщин!
        Джейми хмыкнул.
        - Ну, ты знаешь лучше Мурты. Мне прошлым вечером надавали множество полезных советов - Мурта, и Руперт, и Нед, но все их советы звучали довольно сомнительно, поэтому я решил вести себя по собственному разумению.
        - И оказался прав, - сказала я, играя с волосами у него на груди. - Какие же еще мудрые советы ты получил?
        В свете свечи кожа Джейми будто мерцала; меня позабавило, что при этих моих словах он снова покраснел от смущения.
        - Большинство из них я не хотел бы повторять. Я же говорил тебе, что они звучат довольно сомнительно. Я видел, как животные делают это, а они обходятся без советов. Я подумал, что люди тоже должны справиться.
        А я мысленно удивилась тому, что кто-то может искать подсказки насчет сексуальной техники в лесу и на скотном дворе, а не в грязных журналах и мужских компаниях.
        - А каких животных ты видел?
        - Да всяких. Наша ферма стоит возле леса, а я проводил там много времени, охотился, искал заплутавших коров и все такое. Конечно, я видел лошадей, коров, свиней, ну и кур, голубей, собак, кошек, оленей, белок, кроликов, диких кабанов, а один раз даже змей.
        - Змей?
        - Ага. Ты знала, что у змеи два члена? Я имею в виду самцов.
        - Нет, не знала. Ты уверен?
        - Более чем. И оба этих члена к тому же раздвоены, вот так. - Он раздвинул два пальца, средний и указательный, в качестве иллюстрации.
        - Самке это, должно быть, не особенно удобно, - заметила я и засмеялась.
        - Ну она выглядела так, будто ей все нравилось, - возразил Джейми. - Но знаешь, у змей не слишком выразительные морды.
        Захохотав, я уткнулась ему в грудь. Его мускусный запах смешивался с грубоватым запахом накрахмаленной ткани.
        - Сними рубашку, - попросила я, села и потянула ее за воротник.
        - Зачем? - удивился он, но тоже сел и стащил ее с себя.
        Я опустилась на колени перед ним, любуясь обнаженным телом.
        - Потому что я хочу на тебя посмотреть, - ответила я.
        Он был великолепно сложен: руки длинные и крепкие, твердые мышцы рельефно выступают на груди и плечах, на впадине живота и на бедрах. Он поднял брови.
        - Ну что ж, раз уж мы на ярмарке, сними свою тоже.
        Он помог мне освободиться от моей сорочки, стянув ее через ноги. Джейми обнял меня за талию и рассматривал с пристальным интересом, я даже смутилась.
        - Ты что, никогда не видел голую женщину? - спросила я.
        - Видел, но не так близко. - Он широко улыбнулся. - И ни одна из них не была моей.
        Обеими руками он обхватил мои бедра.
        - У тебя хорошие широкие бедра, я думаю, ты будешь доброй производительницей.
        - Что?! - возмутилась я и начала вырываться, но он прижал меня к себе и повалился вместе со мной спиной на кровать. Он удерживал меня, пока я не перестала биться в его объятиях, потом приподнял так, что наши губы соприкоснулись.
        - Я знаю, что для законности брака одного раза достаточно, но… - Он смущенно умолк.
        - Ты хочешь еще?
        - А ты не против?
        Я сдержала смех и почувствовала, как трещат ребра.
        - Нет, - серьезно ответила я. - Я не против.
        - Ты есть хочешь? - спросила я через некоторое время.
        - Умираю с голоду. - Он наклонил голову и легонько укусил меня за грудь, потом с улыбкой посмотрел на меня и добавил: - Но и от еды не отказался бы.
        Он перекатился на край постели.
        - В кухне есть холодное мясо и хлеб, да и вино найдется. Пойду принесу нам что-нибудь на ужин.
        - Нет, не вставай. Я сама схожу.
        Я соскочила с кровати и направилась к двери, накинув шаль поверх сорочки, так как в коридоре было, конечно, холодно.
        - Погоди, Клэр! - окликнул меня Джейми. - Лучше я…
        Но я уже отворила дверь.
        Мое появление было встречено ревом пятнадцати мужчин, которые устроились у камина внизу, выпивая, закусывая и играя в кости. На мгновение я ошеломленно застыла у перил галереи, а пятнадцать ухмыляющихся рож пялились на меня снизу в отсветах огня в очаге.
        - Эй, барышня! - гаркнул Руперт. - Держитесь на ногах? Может, Джейми не справился со своими обязанностями?
        Его сальная шутка была встречена взрывом смеха, и тотчас посыпались комментарии в адрес Джейми и его способностей - один другого хуже.
        - Если вы измотали парня, я буду рад заменить его, - предложил смуглый коротышка.
        - Нет-нет, барышня, он не подойдет, возьмите лучше меня! - заорал другой.
        - Она не возьмет никого из вас, ребята! - проревел Мурта, пьяный в стельку. - После Джейми только это ее может удовлетворить! - И он взмахнул над головой огромной бараньей костью, вызвав очередной приступ хохота.
        Я бросилась назад в свое убежище, захлопнула за собой дверь и прислонилась к ней спиной, уставившись на Джейми - он лежал голый на постели и трясся от смеха.
        - Я пытался тебя предупредить, - задыхаясь, проговорил он. - Видела бы ты сейчас свое лицо!
        - Что делают там все эти люди? - прошипела я.
        Джейми изящно соскользнул с нашего брачного ложа и, стоя на коленях, принялся рыться в куче одежды на полу.
        - Свидетели, - коротко пояснил он. - Дугал не хочет допустить ни малейшей вероятности к расторжению нашего брака.
        Он встал на ноги, держа в руках свой плед, и, улыбаясь, обернул его вокруг бедер.
        - Думаю, что твоя репутация, сассенах, уже не подлежит восстановлению.
        Даже не накинув рубашки, он направился к двери.
        - Не ходи туда! - воскликнула я в приступе внезапного страха.
        Взявшись рукой за ручку, он улыбнулся мне.
        - Не бойся, Клэр. Раз уж они свидетели, должны же они что-то увидеть. К тому же я не собираюсь голодать три дня из страха перед их остротами.
        Оставив дверь приоткрытой, он вышел из комнаты, и тут же раздался взрыв непристойностей. Я слышала, как он продвигается к кухне под аккомпанемент выкриков, грубых вопросов и советов.
        - Как твой первый раз, Джейми? Кровь была? - раздался узнаваемый нахальный голос Руперта.
        - Нет, но у тебя она вот-вот начнется, старый придурок, если ты не прикусишь язык, - парировал Джейми, и его ответ был встречен весьма одобрительно.
        Шутки продолжались все время, пока он находился в кухне, а потом возвращался в комнату по лестнице. Я открыла дверь шире, чтобы пропустить его; лицо его пылало, как огонь в камине, а в руках было полно снеди. Он переступил порог, и внизу раздался финальный взрыв хохота, который я оборвала, захлопнув дверь и опустив щеколду.
        - Я принес достаточно, чтобы можно было отсюда не выходить какое-то время, - сказал Джейми, расставляя тарелки на столе. - Хочешь перекусить?
        Я протянула руку, чтобы взять бутылку.
        - Чуть позже, - ответила я. - Сначала я хочу выпить.
        Несмотря на неопытность, Джейми обладал чисто мужской настойчивостью, которая возбуждала меня, несмотря на некоторую неуклюжесть. Я не хотела ни наставлять его, ни демонстрировать собственный опыт и позволяла ему делать что ему заблагорассудится, изредка немного корректируя - например, попросила его переносить вес на локти вместо моей груди.
        Все еще жадный до новых ощущений и слишком неловкий, чтобы быть нежным, он тем не менее отдавался любви с такой чистой радостью, что я впервые подумала о мужской девственности как о недооцененном явлении. При этом Джейми так переживал, как бы не причинить мне боль, что это одновременно умиляло меня и несколько раздражало.
        Во время третьей близости я вдруг напряженно изогнулась и вскрикнула. Джейми мгновенно отпрянул и замер с виноватым видом.
        - Прости, - сказал он. - Я не хотел причинить тебе боль.
        - Ты и не причинил, - ответила я, вытягиваясь в блаженной истоме.
        - Правда? - недоверчиво спросил он, внимательно осматривая меня на предмет повреждений.
        И тут мне пришло в голову, что Руперт и Мурта, делясь опытом, позабыли кое-какие весьма важные пункты.
        - Так бывает каждый раз? - спросил он восторженно, когда я просветила его.
        Я почувствовала себя кем-то вроде японской гейши или дорогой куртизанки. Никогда не представляла себя в роли такой жрицы любви, но заметила про себя, что в такой ипостаси есть определенные плюсы.
        - Нет, не каждый раз, - ответила я, смеясь его непосредственности. - Только если мужчина - хороший любовник.
        - О! - У Джейми порозовели уши.
        Я почувствовала некоторое волнение, заметив, что любознательность сменяется решимостью применить теорию на практике.
        - Ты скажешь мне, что я должен делать в следующий раз? - спросил он.
        - Ничего особенного делать не нужно, - ответила я. - Просто двигайся медленно и будь внимателен. Да и зачем ждать? Ведь ты все еще готов.
        Джейми был удивлен.
        - А тебе не нужно подождать? Я, например, не могу сразу же после…
        - Ну, у женщин все иначе.
        - Да, я заметил, - пробормотал он.
        Он обхватил мое запястье большим и указательным пальцами.
        - Просто… ты такая маленькая. Я боюсь сделать тебе больно.
        - Ничего подобного, - нетерпеливо возразила я. - А если бы и так, я не стала бы возражать.
        На лице у него возникло недоумение, и я решила показать, что имею в виду.
        - Что ты делаешь? - изумленно спросил он.
        - Что видишь. Не дергайся.
        Через некоторое время я пустила в ход зубы и прикусывала до тех пор, пока он со свистом не втянул в себя воздух. Я остановилась.
        - Больно?
        - Да. Немного, - сдавленно ответил он.
        - Ты хочешь, чтобы я прекратила?
        - Нет!
        И я продолжала - достаточно жестко - до тех пор, пока он вдруг не содрогнулся и не застонал так, словно я вырвала у него сердце. Он откинулся назад, вздрагивая и тяжело дыша, потом пробормотал что-то по-гэльски, прикрыв глаза.
        - Что ты сказал?
        - Я сказал, - ответил он, открыв глаза, - что у меня едва сердце не разорвалось.
        Я усмехнулась, довольная собой.
        - Мурта и остальные не говорили тебе об этом?
        - Говорили. Но я не поверил.
        Я рассмеялась.
        - В таком случае лучше не рассказывай мне, что еще они тебе говорили. Но ты теперь понимаешь, что я имела в виду, когда сказала о грубости. О том, что я не против?
        - Да. - Он сделал очень глубокий вдох и медленно выдохнул. - А если бы я сделал то же с тобой, ты чувствовала бы то же самое?
        - Понимаешь ли… - начала я и запнулась. - Я не знаю точно…
        Я делала все возможное, чтобы прогнать всякую мысль о Фрэнке, уверенная, что в постели должны быть только двое, независимо от того, как они там оказались. Джейми очень отличался от Фрэнка, физически и как личность, но ведь существует сравнительно небольшое количество способов соединения двух тел, и для нас еще не определилась область интимности, в которой акт любви принимает бесконечное количество форм. Чисто плотские сопоставления и сходства неизбежны, но оставались и неизведанные территории, пусть и не так много.
        Джейми сдвинул брови с выражением притворной угрозы.
        - Так, значит, есть что-то такое, чего ты не знаешь? Что ж, попробуем узнать это вместе? Как только у меня будут силы. - Он снова закрыл глаза. - На следующей неделе, например.
        Я проснулась перед рассветом, замерзшая и оцепеневшая от страха. Я не могла вспомнить кошмар, от которого проснулась, но внезапное возвращение к действительности оказалось шокирующим. Я смогла на время забыть о своем положении вечером, отдаваясь радостям любовных утех. Но теперь осталась наедине со спящим незнакомцем, с которым нерушимыми узами связана моя жизнь, одна в месте, сулящем неведомые опасности.
        Наверное, я издала какой-то испуганный вскрик, потому что одеяла вдруг задвигались и мой незнакомец соскочил с постели с резкостью фазана, вспорхнувшего из-под самых ног. Пригнувшись, он замер возле двери, еле заметный в предутреннем сумраке.
        Настороженно прислушиваясь, он некоторое время провел у двери, потом быстро обследовал комнату, бесшумно скользнул к окну, а затем - к кровати. Руку он держал так, что было ясно - в ней какое-то оружие, хотя в полутьме было трудно разглядеть какое. Усевшись на постель возле меня, удовлетворенный тем, что все спокойно, он сунул свое орудие куда-то в изголовье кровати.
        - Ты в порядке? - шепнул он и провел пальцами по моей влажной щеке.
        - Да. Извини, что разбудила тебя. Мне приснился кошмар. Но почему…
        Я хотела спросить, зачем он вскочил с постели, но он прервал меня, коснувшись моего обнаженного плеча своей теплой рукой.
        - Ничего удивительного, ты совсем замерзла, - сказал он и подтолкнул меня под груду одеял на свое еще не остывшее место. - Моя вина, - пробормотал он. - Перетянул все на свою сторону. Боюсь, я не привык делить с кем-нибудь постель.
        Он укрыл пледами нас обоих и улегся рядом. Немного погодя он вытащил одну руку и коснулся моего лица.
        - Это из-за меня? - спросил он ласково. - Ты меня не выносишь?
        Я засмеялась, но смех вышел похожим на всхлип.
        - Нет, не из-за тебя.
        Я пошарила в темноте, чтобы отыскать его ладонь и сжать ее в подтверждение своих слов. Мы лежали бок о бок и смотрели на низкий, исчерченный балками потолок.
        - Ну а если бы я сказала, что не выношу тебя, что тогда? - спросила я. - Что бы ты делал?
        Джейми пожал плечами, и кровать скрипнула.
        - Сказал бы Дугалу, что ты настаиваешь на расторжении брака на основании отсутствия консумации.
        Я громко расхохоталась.
        - Ничего себе отсутствие! А свидетели?
        В комнате было уже достаточно света, чтобы я могла разглядеть улыбку на его лице.
        - Ну, правду знаем только мы с тобой, верно? И я предпочел бы стерпеть стыд, чем быть мужем той, которая меня ненавидит.
        Я повернулась к нему:
        - Я не питаю к тебе ненависти.
        - И я к тебе тоже. А ведь многие браки начинаются и при менее благоприятных обстоятельствах.
        Он ласково повернул меня спиной к себе, прижался тесно, и мы лежали, как в гнездышке. Руку он положил мне под грудь - не потому, что предлагал что-то или на что-то намекал, но потому, что там ей было самое место.
        - Не бойся, - шепнул он. - Теперь нас двое.
        Мне стало тепло, спокойно и безопасно - впервые за много дней. Я уже погружалась в сон в первых лучах восхода, как вдруг вспомнила про нож в изголовье кровати и спросила себя, какая угроза может заставить человека держать нож под подушкой в свою первую брачную ночь.
        Глава 16
        Прекрасный день
        Достигнутая таким трудом близость, кажется, испарилась вместе с утренней росой: утром между мной и Джейми возникла некоторая принужденность. Мы позавтракали в нашей комнате в молчании, а потом побрели на пригорок позади гостиницы, время от времени обмениваясь ничего не значащими фразами.
        На вершине я опустилась на бревно, а Джейми присел прямо на землю в нескольких футах от меня, опершись спиной на ствол молодой сосны. Какая-то птица шуршала в кустах позади меня - не то чиж, не то дрозд. Я прислушивалась к птичьей возне, разглядывала проплывающие по небу пушистые облака и обдумывала ситуацию.
        Молчание затянулось и стало невыносимым, но тут Джейми неожиданно произнес:
        - Я надеюсь… - начал он и покраснел.
        Я сама была не из тех, кто краснеет по любому поводу, и мне стало приятно, что один из нас обладает такой способностью.
        - На что? - спросила я.
        Все еще розовый, он помотал головой.
        - Ничего. Не имеет значения.
        - Прошу, скажи! - Я вытянула ногу и слегка подтолкнула его. - Честность, такой был уговор?
        Это было нечестно с моей стороны, но я просто не в силах была дольше выносить нервное покашливание и неловкие паузы.
        Джейми обхватил колени, откинулся назад и посмотрел прямо на меня.
        - Я собирался сказать… то есть выразить надежду, что мужчина, который был у тебя первым, был так же великодушен с тобой, как ты была со мной. - Он улыбнулся чуть смущенно. - Но потом я решил, что это звучит не совсем верно. Я имел в виду… словом, я просто хотел поблагодарить тебя.
        - Великодушие здесь ни при чем, - бросила я, опустив глаза и оттирая с юбки несуществующее пятно.
        В поле моего зрения появился большущий ботинок, который коснулся моей лодыжки.
        - Честность, да? - повторил Джейми за мной.
        Я подняла глаза и увидела поднятые брови и широкую улыбку.
        - Ну, - заговорила я, уже защищаясь, - во всяком случае, не после первого раза.
        Он расхохотался, и я, к своему ужасу, обнаружила, что не утратила способности краснеть.
        Тень упала на мое пылающее лицо, его руки крепко обхватили меня и подняли на ноги. Джейми занял мое место на бревне и хлопнул себя по колену.
        - Садись, - предложил он.
        Я не слишком охотно повиновалась, отвернувшись от него. Он усадил меня поудобнее, привлек к груди и обвил руками мою талию. Биение его сердца отдавалось в моем теле.
        - Если нам трудно разговаривать свободно, не касаясь друг друга, давай будем держаться. Дай мне знать, когда снова привыкнешь ко мне.
        Джейми откинулся назад так, что мы оказались в тени дуба, и молча прижал меня к себе. Он дышал медленно, грудь вздымалась и опадала, а его дыхание касалось моих волос.
        - Все хорошо, - сказала я через минуту.
        - Вот и отлично.
        Он разомкнул объятия и повернул меня лицом к себе.
        Совсем рядом я увидела рыжеватую щетину на его щеках и провела по ней пальцами - щетина была на ощупь как плюш на старомодном диване, жесткая и мягкая одновременно.
        - Прости, - сказал он. - Сегодня утром я не мог побриться. Дугал дал мне бритву вчера перед венчанием, но потом отобрал, наверное, боялся, что я перережу себе глотку после брачной ночи.
        Джейми улыбнулся мне, и я улыбнулась в ответ. Упоминание о Дугале вернуло меня к нашему ночному разговору.
        - Я думала… - начала я. - Ты сказал ночью, что Дугал и его люди встретили тебя на берегу, когда ты вернулся из Франции. Почему ты поехал с ним, а не к себе домой или просто на земли Фрэзеров? После того как Дугал поступил с тобой… - я запнулась.
        - А… - протянул Джейми и заворочался, чтобы равномернее распределить мой вес.
        Я почти слышала, как летят мысли у него в голове.
        - Ладно, об этом тебе, пожалуй, стоит знать, - сказал он, нахмурившись. - Я уже говорил, почему я вне закона. Сбежав из Форт-Уильяма, я некоторое время жил довольно беспечно, скажем так. Отец мой вскоре умер, а сестра…
        Он опять замолчал, и я почувствовала, что в нем идет какая-то внутренняя борьба. На лицо, обычно светлое, легла тень.
        - Дугал мне сообщил… - медленно продолжал Джейми. - Дугал сообщил, что моя сестра беременна. От Рэндолла.
        - О господи!
        Он искоса глянул на меня и отвел глаза. Они блестели, как сапфиры, и я заметила, что он часто заморгал.
        - Я… я не мог заставить себя поехать туда, - заговорил он, понизив голос. - Увидеть ее после того, что произошло… А еще… - Он вздохнул и сжал губы в одну линию. - Дугал сказал мне, что когда ребенок родился, она… конечно, что ей было делать, она осталась совсем одна… это я, черт побери, оставил ее одну! Дугал сказал, что она сошлась с другим английским солдатом, из гарнизона, имени он не знал.
        Джейми сглотнул и заговорил уже тверже:
        - Я послал ей немного денег, сколько у меня было, но я не мог, просто не мог заставить себя написать ей. Что мне было писать? - Он беспомощно пожал плечами. - Мне в конце концов надоело воевать во Франции. К тому же дядя Алекс рассказал мне, что слышал об английском дезертире по фамилии Хоррокс. Он сбежал из армии и поступил на службу к Фрэнсису Маклину О’Данвери. Однажды он выпил лишнего и проболтался, что как раз был в Форт-Уильяме, когда я пытался бежать. И он узнал человека, который в тот день застрелил главного сержанта.
        - Он может дать показания, что это был не ты!
        Это была хорошая новость, я так и сказала Джейми. Он кивнул.
        - Да, это так. Хотя со словами дезертира вряд ли станут считаться. Но это хоть что-то. В конце концов я бы сам выяснил, кто это был. И пока я… я не знаю, как мне вернуться в Лаллиброх, но было бы неплохо, если бы я мог бродить по шотландской земле без риска попасть в петлю.
        - Что ж, это разумный план, - сухо заметила я. - Но как во всем этом замешаны Маккензи?
        Последовало длинное объяснение со сложным анализом семейных отношений и связей между кланами, но когда дым рассеялся, выяснилось, что Фрэнсис Маклин как-то связан с Маккензи и что он послал весточку о Хорроксе Колуму, а Колум наказал Дугалу связаться с Джейми.
        - Так он и оказался поблизости от того места, где меня оглушили, - закончил Джейми и помолчал, щурясь на солнце. - Я, знаешь ли, задавался вопросом, уж не он ли это сделал?
        - Ударил тебя топором? Родной дядя? Зачем?
        Он нахмурился, как бы раздумывая, стоит ли мне говорить, потом пожал плечами.
        - Мне неизвестно, что ты знаешь о клане Маккензи, - сказал он, - но если ехала рядом с Недом Гоуэном много дней, то кое-что наверняка услышала от него. Он о клане Маккензи готов говорить сутками.
        Джейми кивнул в ответ на мою улыбку.
        - Колума ты видела. Всякий знает, что долго он не протянет. Маленькому Хэмишу еще не исполнилось и восьми, он не сможет стать вождем еще лет десять. А что случится, если Колум умрет раньше, чем Хэмиш достаточно подрастет? - обратился Джейми ко мне.
        - Полагаю, Дугал станет лэрдом, - ответила я. - Пока Хэмиш не станет взрослым.
        - Верно, - согласился Джейми. - Только Дугал совсем не похож на Колума, и не все члены клана готовы следовать за ним, особенно если есть альтернатива.
        - Понятно, - медленно, почти по слогам выговорила я. - И эта альтернатива - ты.
        Я внимательно посмотрела на него и поняла, что такая альтернатива вполне реальна. Он внук старого Джейкоба, Маккензи по крови, хоть и с материнской стороны. Крупный, красивый, крепкий парень, умный и унаследовавший талант к управлению людьми. Воевал во Франции и доказал, что может повести солдат в бой - а это важно. И даже награда, назначенная за его голову, не оказалась бы препятствием, стань он лэрдом.
        У англичан и так довольно хлопот в горной Шотландии с ее постоянными волнениями, нападениями на границу и разборками между кланами, из страха спровоцировать мятеж они не стали бы обвинять главу большого клана в убийстве, которое к тому же в глазах шотландцев и за убийство не считается.
        Повесить некоего безвестного члена клана Фрэзеров - это одно дело, а осадить замок Леох с целью арестовать вождя клана Маккензи, чтобы передать его в руки английского правосудия, - совсем другое.
        - Ты хотел бы стать лэрдом, если бы умер Колум?
        Это был один из способов разрешить все проблемы Джейми, хотя я подозревала, что по личным соображениям он этого не хочет. Он усмехнулся на мой вопрос.
        - Нет. Даже если бы я чувствовал себя вправе - а я не чувствую, - это раскололо бы клан на тех, кто хочет последовать за Дугалом, и на моих сторонников. Я не из тех, кто добивается власти ценой человеческой крови. Но Дугал и Колум не могут знать наверняка. Поэтому они скорее предпочли бы убить меня, чем рисковать.
        Сдвинув брови, я некоторое время обдумывала это.
        - Но ты мог бы сказать Колуму и Дугалу, что не намерен… ох, погоди… - Я посмотрела на Джейми с уважением. - Но ты уже сделал это. Во время присяги.
        Я вдруг поняла, как мастерски он разрешил опасную ситуацию, и поняла, насколько опасной она была. Члены клана, конечно же, хотели, чтобы Джейми присягнул, а Колум не хотел. Принести подобную присягу значило объявить себя членом клана Маккензи и претендентом на место главы клана. Джейми грозила расправа и за отказ, и за согласие, только во втором случае его наказали бы по-тихому.
        Понимая опасность, он принял мудрое решение уклониться от церемонии. И когда я в результате своей дурацкой попытки бежать подтолкнула его к краю пропасти, он смело ступил на туго натянутый канат и перешел на другую сторону. Вот уж в самом деле - je suis prest[21 - Я готов! (фр.)]!
        Он кивнул, угадав ход моих мыслей.
        - Вот именно. Принеси я в ту ночь присягу, я вряд ли дожил бы до рассвета.
        Я вздрогнула при мысли о том, что подвергла его такой опасности. Нож под подушкой теперь не казался такой уж странной привычкой. Мне пришло в голову, что он провел много ночей в Леохе, готовый к внезапной смерти.
        - Я всегда сплю с оружием, сассенах, - сказал он, хотя я не произнесла ни слова. - Если не считать монастыря, то прошлая ночь была первой за много месяцев, когда кинжал не лежал у меня в руке.
        И он улыбнулся, вспомнив, что он держал в руке нечто другое.
        - Откуда, черт побери, ты знаешь, о чем я думаю? - вспыхнула я, не обращая внимания на его улыбку.
        Он добродушно покачал головой.
        - Из тебя неважный шпион, сассенах. Все написано у тебя на лице. Ты посмотрела на мой кинжал и сразу покраснела.
        Он склонил набок рыжую голову и некоторое время изучал меня взглядом.
        - Ночью я просил тебя о честности, но в этом нет нужды. Ты не умеешь лгать.
        - Да, в этом я не сильна. - Я бросила на него сердитый взгляд. - Могу ли я после этих твоих слов считать, что хотя бы ты не считаешь меня шпионкой?
        Он не ответил. Он смотрел поверх моего плеча в сторону деревни, тело его напряглось. На мгновение я растерялась, но тотчас услышала звуки, привлекшие внимание Джейми. Топот копыт и звон сбруи; большая группа всадников спускалась по дороге к гостинице.
        Двигаясь осторожно, Джейми пробрался в кусты, откуда было видно дорогу. Подобрав юбки, я присоединилась к нему как можно тише.
        Возле каменного выступа дорога делала крутой поворот, а после него плавно тянулась по низине, где стояла гостиница. Утренний ветер приносил звуки приближающихся всадников, но прошла минута или две, прежде чем появилась морда первой лошади.
        Группа состояла из двадцати или даже тридцати мужчин; на многих были кожаные штаны и тартаны разных цветов и узоров. Все без исключения были хорошо вооружены. У каждого седла висел по меньшей мере один мушкет; бросалось в глаза количество пистолетов, кинжалов и сабель, наверняка оружие было укрыто и в седельных сумках четырех вьючных лошадей. Шестеро всадников вели на привязи коней без поклажи и седла.
        Несмотря на оружие, настроены они были вполне миролюбиво; разбившись на пары и тройки, они болтали и смеялись, но время от времени кто-нибудь из них поднимал голову и осматривал окрестности. Я даже попятилась и пригнулась, когда один из них скользнул взглядом прямо по тем зарослям, где мы притаились; мне показалось, что он вполне мог заметить, как солнце золотится в волосах Джейми. Судя по всему, Джейми пришло в голову то же самое, потому что он быстро набросил край своего пледа на голову и плечи. Цвета блеклого охотничьего пледа сливались с зеленью кустов. Едва последний всадник въехал на постоялый двор, как Джейми сбросил плед с головы и направился к тропинке, ведущей на вершину холма.
        - Ты знаешь, кто они? - спросила я, тяжело дыша и едва поспевая за ним по зарослям вереска.
        - Ай, - отозвался он легко, словно был горной козой, бегущей по крутой тропинке, у него даже дыхание не сбилось.
        Обернувшись, он увидел, как трудно мне приходится, остановился и протянул руку.
        - Это Стража. - Он кивнул по направлению к гостинице. - В общем-то, мы в безопасности, но мне подумалось, что все же лучше уйти немного подальше.
        Я слышала о знаменитой Черной Страже, неофициальной полиции, которая поддерживала порядок в шотландских горах, слышала я и о других Стражах, патрулирующих отдельные зоны и занимающихся сбором «пожертвований» в обмен на безопасность скота и имущества. Клиенты-должники вполне могли однажды утром не найти своих коров, а где они, им никто сказать не мог. Я вдруг почувствовала безотчетный страх.
        - Они ищут тебя?
        Растерявшись, Джейми обернулся, словно ожидал, что за ним гонятся, но на тропе никого не было, и он поглядел на меня с улыбкой. Протянув руку, он обхватил меня за талию и помог подняться выше.
        - Нет, сомневаюсь. Десять фунтов стерлингов не та сумма, из-за которой за мной мог бы охотиться такой большой отряд. К тому же если бы они знали, что я в гостинице, не стали бы подъезжать вот так, всем отрядом к парадному входу. Нет, когда они кого-то выслеживают, то посылают людей караулить черный ход и окна, прежде чем войти. Похоже, они просто решили передохнуть и освежиться.
        Мы карабкались по каменистой тропке, пока она внезапно не оборвалась среди зарослей вереска и дрока. Мы очутились в предгорье, и гранитные скалы здесь поднимались выше роста Джейми, неприятно напоминая мне о стоячих камнях Крэг-на-Дун.
        Мы остановились на вершине небольшого холма, вокруг открывался потрясающий вид - нагромождение скал среди зелени. Многие места в шотландских горах вызывали у меня ощущение, что я попала в тесное кольцо деревьев, скал и вершин, но здесь мы были открыты ветру и солнцу, которое поднималось все выше, словно празднуя наш странный союз.
        Я испытывала пьянящее чувство свободы, избавившись от давящего присутствия Дугала и от кучи людей вокруг. Мне хотелось предложить Джейми бежать и взять меня с собой, но здравый смысл победил. У нас - ни у него, ни у меня - нет денег и даже небольшого запаса провизии, за исключением завтрака, лежащего в спорране у Джейми.
        Если к закату мы не вернемся в гостиницу, за нами начнется погоня. И если Джейми может целый день карабкаться по скалам без всяких усилий, то мне для этого не хватало выносливости. Заметив мой румянец, он подвел меня к камню и уселся рядом со мной, любуясь холмами и горами и дожидаясь, пока я отдышусь. Здесь мы в безопасности.
        Вспомнив о Страже, я невольно положила руку на рукав Джейми.
        - Я ужасно рада, что ты стоишь не так дорого, - сказала я.
        Он посмотрел на меня, потирая нос, который уже начал краснеть.
        - Твои слова можно истолковать по-разному, сассенах, но в нынешних обстоятельствах спасибо тебе за них.
        - Это я должна благодарить тебя за то, что ты взял меня в жены, - возразила я. - Должна сказать, что здесь мне куда лучше, чем было бы в Форт-Уильяме.
        - Спасибо за комплимент, леди, - произнес он с легким поклоном. - Мне тоже. И раз уж мы начали благодарить друг друга, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты за меня вышла.
        - О, ну… - Я снова покраснела.
        - Не только за это, сассенах. - Он широко улыбнулся. - Хотя за это, разумеется, тоже. Но я полагаю, что ты еще и спасла мне жизнь, во всяком случае от посягательств Маккензи.
        - О чем ты?
        - Быть наполовину Маккензи - одно дело, а иметь при этом жену-англичанку - совсем другое. Английская девушка едва ли сможет стать хозяйкой Леоха, как бы члены клана ни относились ко мне. Отчасти поэтому Дугал так хотел выдать тебя за меня.
        Он приподнял одну бровь, красновато-золотистую в утренних лучах.
        - Надеюсь, ты не предпочла бы Руперта?
        - Ни в коем случае! - быстро ответила я.
        Джейми засмеялся, встал и стряхнул с килта сосновые иголки.
        - Стало быть, верно говорила моя мать, что придет час - и милая девушка сама меня выберет.
        Он протянул руку и помог мне встать, потом продолжил:
        - Я ей отвечал тогда, что выбирать - мужское дело.
        - А она что? - спросила я.
        - Она делала круглые глаза и говорила: «Сам все узнаешь, мой маленький симпатичный петушок, все узнаешь сам». - Он снова засмеялся. - Вот я и узнал.
        Он посмотрел вверх, туда, где солнечные лучи пробивались сквозь сосновые ветви.
        - Какой нынче погожий денек. Идем, сассенах, порыбачим.
        Мы пошли дальше по холмам. На этот раз Джейми провел меня через скалы и узкие расщелины на север, в крошечную долину, окруженную невысокими горами, зеленую, наполненную журчанием ручья, который питали крохотные водопадики, льющиеся по скалам. Ручей резво бежал по долине и разделялся на несколько рукавов, питая небольшие озерца.
        Мы опустили ноги в воду, передвигаясь с солнышка в тень, когда нас чересчур припекало; мы болтали о всякой ерунде, втайне следя за каждым движением друг друга и оба радостно ожидая, когда подвернется шанс и взгляд станет серьезным, а прикосновение - зовущим.
        Джейми показал мне, как ловить форель. Он нашел выступающий узкий участок скалы и, пригнувшись, чтобы не задеть низко нависающие ветви, пошел по нему с раскинутыми для баланса руками. Он осторожно повернулся ко мне и протянул ладонь, чтобы я последовала за ним.
        Юбки я подвернула, еще когда мы шли по вереску, так что теперь справилась с задачей успешно. Мы вытянулись во весь рост на камне, голова к голове, и смотрели в воду, а ивовые ветви гладили нас по спинам.
        - Все, что надо, - сказал Джейми, - это найти подходящее местечко, а потом ждать.
        Он опустил одну руку под воду мягко, беззвучно и уложил кисть тыльной стороной на песчаное дно в тени, которую отбрасывала скала. Длинные пальцы слегка согнулись по направлению к ладони, свет преломлялся в воде, и казалось, что они колышутся туда-сюда, словно водоросли, хотя, судя по расслабленным мышцам, Джейми не шевелил ими. Опущенная в воду рука словно вышла из сустава - как в тот день, когда я впервые увидела его. Господи, прошел всего один месяц!
        Встретились месяц назад, день назад поженились. Теперь мы связаны обетами и клятвой крови. И дружбой тоже. Я надеялась, что не раню Джейми слишком сильно, когда придет время уйти. Я радовалась, что сейчас мне не нужно об этом думать: мы находились далеко от Крэг-на-Дун и никак не могли сбежать от Дугала.
        - Вот она, - выдохнул Джейми.
        Он уже сказал мне, что у форели очень чувствительные уши. С моей точки зрения, форель выглядела как блики солнца на пестром песке. В тени скалы даже блеска чешуи было не разглядеть. Пятнышки набегали на пятнышки, двигаясь под напором распускавшихся плавников, заметных только в движении. Мальки, собравшиеся возле запястья Джейми и с любопытством касавшиеся волосков, вдруг испугались и уплыли в освещенную часть водоема.
        Один палец двинулся, так слабо, что это почти невозможно было заметить. Я сказала бы, что он просто немного изменил свое положение относительно других пальцев. Еще один палец слегка согнулся. И после длинной паузы - еще один.
        Я едва дышала, казалось, что стук сердца отдается в холодном камне подо мной, оно сокращалось чаще, чем рыбьи жабры. Пальцы распрямились, один за другим, ладонь раскрылась, а потом неспешное гипнотизирующее движение возобновилось - один палец, еще один, еще, чуть дрожа, словно край рыбьего плавника.
        Будто зачарованная этими ритмичными колебаниями, форель поплыла вперед, рот то и дело открывался в такт движению жабр, их розовая кромка то показывалась, то исчезала под жаберными крышками.
        Шевелящиеся рыбьи губы глотали воду. Все тело форели оказалось теперь на виду, хоть и в тени; она зависла в воде, словно в невесомости. Мне был виден один ее глаз, он двигался, ничего не выражая и никуда не глядя. Еще дюйм - и жабры окажутся прямо над моими пальцами. Я вдруг обнаружила, что вцепилась в камень обеими руками, прижалась щекой к твердому граниту, стараясь сделаться как можно незаметнее.
        И внезапно - взрыв! Все произошло так стремительно, что я ничего не разглядела. Тяжелый всплеск воды, ударившейся о камень в дюйме от моего лица, вихрь пледа, когда Джейми резко приподнялся надо мной, влажный удар тяжелого тела рыбы, пролетевшего по воздуху и упавшего на усыпанный листьями берег. Джейми спрыгнул с уступа в мелкую воду и бросился к своей добыче, чтобы не дать оглушенной рыбе попасть обратно в ручей. Ухватив форель за хвост, он ловко приложил ее о камень, оглушив одним ударом, и показал мне.
        - Хороший размер, - гордо сказал он, держа в руке рыбу длиной примерно дюймов в четырнадцать. - На завтрак хватит.
        Он улыбнулся мне, мокрый чуть не до пояса, с упавшими на лицо волосами, в рубашке, забрызганной водой и облепленной опавшими листьями.
        - Я же говорил, что голодать ты не будешь.
        Он завернул рыбу в листья лопуха, а поверх залепил прибрежной глиной. Ополоснув пальцы в ручье, Джейми выбрался на камень и протянул мне аккуратный сверток.
        - Странный свадебный подарок, - он кивнул на форель, - но не беспрецедентный, как выражается Нед Гоуэн.
        - А что, есть прецеденты, когда молодой жене дарят рыбу? - спросила я.
        Джейми снял чулки и разложил их на камне, освещенном солнцем, чтобы они высохли. Он пошевелил длинными босыми пальцами ног, наслаждаясь теплом.
        - Это старинная любовная баллада, с островов. Хочешь послушать?
        - Конечно, хочу. Только, если можно, пой по-английски.
        - Хорошо. Голоса у меня нет, так что я просто продекламирую.
        Откинув волосы со лба, он начал читать:
        Ты, дочь короля из пресветлых чертогов,
        В ночь, когда дивную свадьбу нашу сыграем,
        Коли в Дунталме от меня не отвернется удача,
        Я к тебе появлюсь не один, а с дарами:
        Сто барсуков принесу я с речных берегов,
        Сто рыжих выдр, живущих в быстрых ручьях,
        Сто форелей, резвящихся в тихих озерах…
        Он продолжал в той же поэтической форме перечислять животных и растения с островов, а я слушала его декламацию и думала о том, как все это странно: вот сижу на камне у шотландского водоема, слушаю гэльскую любовную песню, а на коленях у меня лежит большая мертвая рыба. Самое странное, что все это доставляет мне искреннюю радость.
        Когда Джейми закончил читать, я зааплодировала, зажав рыбину между колен, чтобы не уронить.
        - Мне очень понравилось! Особенно слова: «Я к тебе появлюсь не один, а с дарами». Настоящий влюбленный.
        Джейми рассмеялся, щурясь от солнца.
        - Я мог бы добавить строчку от себя: «Ради тебя я готов и в воду нырнуть».
        Мы посмеялись, потом посидели молча, греясь на раннем летнем солнышке. Здесь было так мирно - только журчал ручей, вливаясь в озерцо. Дыхание Джейми стало спокойным. Мне было видно, как его грудь поднимается и опускается, как ритмично пульсирует жилка у него на шее, где над ключицей виднелся небольшой треугольный шрам.
        Между нами снова возникла неловкость. Я протянула руку и дотронулась до него, надеясь, что прикосновение принесет легкость, как это бывало раньше. Он обнял меня за плечи, но я лишь почувствовала твердые прохладные мышцы под тонкой рубашкой. Я отодвинулась - якобы чтобы сорвать несколько цветков розовой лесной герани, растущей между камней.
        - Помогает от мигреней, - объяснила я, засунув маленький букетик за пояс.
        - Это беспокоит тебя, - сказал Джейми, пристально посмотрев на меня. - Я не о головной боли, разумеется. О Фрэнке. Ты думаешь о нем, и тебе неспокойно, когда я касаюсь тебя, потому что думать о нас обоих одновременно ты не можешь. Так?
        - Ты очень проницательный, - сказала я, удивленная.
        Он улыбнулся, но больше ко мне не прикасался.
        - Это не слишком сложная задача, Клэр. Когда мы женились, я предполагал, что ты невольно станешь думать о нем довольно часто.
        Сейчас я не думала о Фрэнке, но Джейми был прав: это было неизбежно.
        - Я похож на него? - вдруг спросил Джейми.
        - Нет.
        Трудно было представить более непохожих людей. Фрэнк - стройный, тонкий и смуглый, а Джейми - крупный, крепкий и светлый, словно солнечный луч. Оба они были не лишены атлетической грации, но Фрэнк обладал сложением теннисиста, а Джейми выглядел как воин, закаленный в боях. Фрэнк был на неполных четыре дюйма выше меня. Стоя лицом к Джейми, я утыкалась носом прямо ему в грудь, так что он с легкостью мог положить свой подбородок мне на макушку.
        Но эти двое мужчин отличались друг от друга не только физически. Разница в возрасте составляла почти пятнадцать лет и резонировала с городской сдержанностью и замкнутостью Фрэнка и прямотой и открытостью Джейми. Фрэнк был изощренным, но вместе с тем нежным любовником - очень опытным, ко всему прочему. Джейми, не обладая последним, просто отдавал мне всего себя - без остатка. И глубина ответного порыва чувственности буквально сводила меня с ума. Джейми наблюдал за моей внутренней борьбой не без сочувствия.
        - Мне кажется, у меня есть два варианта решения, - сказал он. - Либо предоставить тебя собственным думам, либо…
        Он наклонился ко мне и прижался губами к моим губам. Мне приходилось целовать мужчин прежде, особенно в военные годы, когда флирт и мимолетные романы были пилюлями против смерти и неопределенности будущего. С Джейми все было иначе. Его исключительная нежность не была импульсивной или мимолетной; она была проявлением силы, знающей себе цену, но сдерживающей себя; она была вызовом и приглашением, тем более особенными, что в них не звучало требования.
        Я твой, говорил его поцелуй без всяких слов. И если ты меня принимаешь, то…
        Я принимала, мои губы приоткрылись навстречу его губам, да, я принимала всем сердцем и вызов, и приглашение. Наконец он оторвался от меня и улыбнулся.
        - …либо я должен попытаться отвлечь тебя от этих дум, - закончил он.
        Он прижал мою голову к своему плечу, гладя по волосам и заправляя за ухо выбившиеся пряди.
        - Я не знаю, может ли это помочь, - тихонько продолжал он, - но скажу тебе вот что: для меня чудо - знать, что я приношу тебе радость, что твое тело отзывается на мои ласки. Я раньше и не представлял такого.
        Я глубоко вдохнула, прежде чем ответить.
        - Да, - произнесла я. - Думаю, это поможет.
        Мы умолкли опять, мне показалось, что надолго. Потом Джейми отодвинулся от меня.
        - Я ведь говорил тебе, сассенах, что у меня нет ни денег, ни имущества? - спросил он, с улыбкой глядя на меня сверху вниз.
        Я кивнула, не понимая, к чему он клонит.
        - Я предупреждал тебя, что мы станем ночевать на сеновалах и на ужин у нас не будет ничего, кроме глотка верескового эля да хлебной тюри.
        - Я не против, - ответила я.
        Не сводя с меня глаз, он указал подбородком на просвет между деревьями.
        - Сеновал я не могу тебе предложить прямо сейчас, но вон там растет молодой папоротник. Если ты не прочь попробовать…
        Некоторое время спустя я потрогала его спину, влажную от напряжения и зеленого сока папоротников.
        - Если ты еще раз скажешь мне спасибо, я тебя поколочу, - сказала я.
        В ответ раздался легкий храп. Сломанный лист папоротника щекотал ему щеку, по руке полз муравей, и Джейми, пытаясь отделаться от него, подергивал во сне пальцами.
        Я смахнула муравья, потом, опершись на локоть, принялась разглядывать Джейми. У него были длинные ресницы, особенно заметные, когда он закрывал глаза, длинные и густые. Странно - на концах они казались темными, а у корня - были почти белые.
        Твердая линия рта расслабилась во сне. Уголки губ немного загибались вверх, а нижняя губа словно увеличилась, и ее изгиб казался одновременно чувственным и невинным.
        - Черт возьми! - тихонько выругалась я.
        Я боролась с этим вот уже некоторое время. Еще до нашей нелепой свадьбы я знала, что меня к нему тянет. Такое случалось со мной и прежде - это случается практически с каждым. Внезапно возникающая чувствительность к присутствию какого-то мужчины - или женщины. Следишь за ним глазами, подстраиваешь встречи, наблюдаешь за тем, как он работает, и при этом испытываешь некий трепет, глядя на плечи под рубашкой, на мужественные руки или на линию подбородка.
        Увлечение… Оно так предсказуемо между медсестрой и врачом или медсестрой и пациентом, вообще между людьми в стихийно возникшем маленьком сообществе.
        Некоторые не могли устоять, и такие связи вели к кратким, бурным романам. Если все складывалось удачно, роман полыхал несколько месяцев - и гас. А если нет… Ну, тогда беременность, развод, а то и вовсе какая-нибудь нелепость, вроде венерического заболевания. Опасная это штука - увлечение.
        Я испытала такое несколько раз, но мне хватило ума не поддаваться. И с течением времени, как это часто бывает, тяга ослабевала, мужчина терял сияющую ауру и занимал надлежащее место в моей жизни, не причинив боли ни себе, ни мне, ни Фрэнку.
        И вот теперь я была вынуждена пойти на это против своей воли. И одному только Господу известно, во что это выльется, в какие боли и тревоги. Но назад дороги нет.
        Он лежал спокойно, перевернувшись. Солнце золотило его рыжую гриву и высвечивало маленькие мягкие волоски на спине, рыжий пушок на ягодицах и бедрах, проникало к мягким каштановым завиткам, которые виднелись между бедер.
        Я залюбовалась длинными ногами, плавной линией мышц на бедрах и икрах, красивыми стопами. Подошвы ног выглядели мягкими и розовыми, слегка мозолистыми от частых прогулок босиком.
        У меня прямо-таки руки чесались от желания дотронуться до его маленького аккуратного уха, погладить линию челюсти. Дело сделано, теперь можно не сдерживать себя. Что бы я себе ни позволила по этой части, хуже не будет ни мне, ни ему. Я потянулась и легонько дотронулась до него.
        Он спал очень чутко. Внезапно, заставив меня подпрыгнуть на месте, он перевернулся и привстал на локтях, готовый вскочить. Но, увидев меня, сразу опомнился и рассмеялся.
        - Мадам, вы застали меня врасплох!
        Он отвесил короткий поклон - весьма изящный для человека, растянувшегося во весь рост на ложе из папоротников и не прикрытого ничем, кроме дюжины солнечных пятен. Улыбка по-прежнему сияла на его лице, но выражение изменилось, едва он взглянул на меня, совершенно нагую среди папоротников. Голос внезапно стал хриплым.
        - Мадам, я весь в вашей власти…
        - Вот как? - очень тихо спросила я.
        Он не шевельнулся, когда я протянула руку и провела ею вниз по щеке, потом по шее, по освещенному солнцем плечу - и ниже… Он не двигался, но закрыл глаза.
        - Милостивый Боже, - проговорил он. И шумно втянул в себя воздух.
        - Не тревожься, - сказала я. - Не обязательно это должно быть… грубо.
        - Слава Господу за милосердие.
        - Лежи тихо.
        Его пальцы врезались в мягкую черную землю, но он повиновался.
        - Пожалуйста, - произнес он чуть позже, и я, взглянув на него, увидела, что глаза у него открыты.
        - Нет, - ответила я, наслаждаясь своей властью.
        Он снова смежил веки.
        - Ты за это заплатишь, - сказал он. Бисеринка пота сверкнула у него на переносице.
        - Неужели? - отозвалась я. - Что же ты сделаешь?
        Он так напрягся, что на предплечьях стали видны сухожилия, и заговорил с усилием сквозь сжатые зубы:
        - Я еще не з-знаю… но клянусь Иисусом и Святой Агнессой, что… придумаю… Боже! Ну пожалуйста!
        - Ладно.
        Я отпустила его и невольно вскрикнула, когда он перекатился на меня, прижав к папоротникам.
        - Твой черед, - заявил он с откровенным удовлетворением.
        Мы вернулись в гостиницу на закате, задержавшись на вершине холма до тех пор, пока не убедились, что лошади Стражи больше не бродят по двору.
        Гостиница выглядела приветливо, в окнах горел свет, желтые полоски пробивались сквозь щели в стенах. Лучи заходящего солнца все еще сияли за нашими спинами, и все предметы на холме отбрасывали двойные тени. Поднявшийся ветерок нес с собой вечернюю прохладу, и силуэты трепещущих листьев танцевали на траве. Я воображала, что это феи пляшут на холме, прокладывая себе путь между стройными стволами в мрачную глубину леса.
        - А Дугал еще не вернулся, - заметила я, когда мы спустились.
        Крупного вороного мерина, на котором обычно ездил Дугал, не было в маленькой конюшне. Отсутствовала и еще пара лошадей, в их числе кобылка Неда Гоуэна.
        - Нет, он, может, и завтра не вернется, а то и до послезавтра задержится.
        Джейми поддерживал меня под руку, потому что на поросшем травой склоне, по которому мы спускались, там и сям встречались острые камни.
        - Куда же он делся?
        Увлеченная событиями последних дней, я даже не заметила отсутствия Дугала.
        Джейми помог мне перебраться через ограду на заднем дворе гостиницы.
        - Заканчивает дела с мелкими арендаторами в окрестностях. У него остается всего день или два, прежде чем он должен привезти тебя в Форт. - Джейми ободряюще сжал мою руку. - Капитан Рэндолл не слишком обрадуется, когда Дугал сообщит ему, что ты не в его юрисдикции, а после этого Дугалу здесь задерживаться не стоит.
        - Как благоразумно, - сказала я. - И весьма любезно с его стороны оставить нас тут и… дать нам возможность лучше узнать друг друга.
        Джейми фыркнул.
        - Никакой любезности. Это было одно из моих условий по поводу нашего брака. Я сказал, что женюсь, если надо, но пусть идет к черту, если рассчитывает, что брачная ночь состоится в кустах в присутствии двадцати мужланов, раздающих советы.
        - Одно из условий? - медленно выговорила я. - Были и другие?
        Окончательно стемнело, поэтому я не видела лица Джейми, но поняла, что он смущен.
        - Еще два, - ответил он наконец.
        - Какие же?
        - Ну, - заговорил он, сбросив с дороги камешек, - я сказал, что свадьба должна состояться по-настоящему, в церкви, чтобы нас венчал священник. Контракта недостаточно. Еще он должен был найти для тебя платье.
        Джейми отвернулся, избегая моего взгляда, и говорил очень тихо, так что я едва его слышала.
        - Я… я знал, что ты не хочешь идти за меня. И хотел сделать так, чтобы тебе было хоть немного приятно. Думал, что так тебе… словом, хотел, чтобы у тебя было красивое платье, вот и все.
        Я открыла было рот, но Джейми резко повернулся и зашагал к гостинице.
        - Идем скорее, сассенах, - проговорил он сердито. - Я проголодался.
        Ужинать придется в компании - это стало ясно, едва мы переступили порог. Нас приветствовали хриплыми криками и чуть ли не силой усадили за стол; ужин был в самом разгаре.
        На этот раз я была больше подготовлена к такой встрече и поэтому не обращала особого внимания на скабрезные шуточки и сальные замечания. Первым делом я забилась в угол и предоставила самому Джейми разбираться со спекуляциями насчет того, чем мы с ним занимались целый день.
        - Спали, - ответил Джейми коротко. - Ночью-то мы глаз не сомкнули.
        Смех в ответ на эти слова сменился оглушительным взрывом хохота, когда Джейми добавил:
        - Она, видите ли, храпит.
        Я шлепнула его по уху, а он притянул меня к себе и звонко расцеловал под аплодисменты.
        После ужина были танцы, играла скрипка. Я никогда не отличалась умением танцевать, а если волновалась, то даже начинала спотыкаться. А тут, в длинном платье и неудобных туфлях… Я очень сомневалась в успехе. Однако, сбросив деревянные башмаки, к своему удивлению, обнаружила, что танцую вполне сносно, и это меня обрадовало.
        Из женщин были только я и жена хозяина, и мы с ней, подоткнув юбки, плясали без устали джигу, рилу и стратспей, пока я не рухнула на скамью, пытаясь отдышаться.
        Но мужчины были по-настоящему неутомимы, они подпрыгивали и вертелись в своих тартанах парами и по одному. Наконец они выстроились в ряд у стены и захлопали в ладоши, выкрикивая что-то задорное, пока Джейми с дикой скоростью кружил меня в странном танце под названием «Северный петушок».
        Наконец Джейми обхватил меня за талию и за несколько па переместился к лестнице. Остановившись, он произнес короткую речь, смешивая гэльский с английским. В ответ мужчины захлопали, и их аплодисменты стали громче, когда Джейми вытащил из споррана замшевый мешочек и протянул его хозяину, распорядившись подавать виски до тех пор, пока не кончатся деньги. Я узнала мешочек - это была доля Джейми от пари за драку в таверне Туннайга. Похоже, то были его единственные деньги, но, на мой взгляд, их нельзя было потратить лучше.
        Мы уже поднимались к себе под нестройный хор пожеланий, когда чей-то голос, перекрывший другие, выкрикнул имя Джейми.
        Обернувшись, я увидела широкое лицо Руперта, он улыбался, глядя на нас снизу вверх; толстые щеки горели больше обычного над густой черной бородой.
        - Бесполезно, Руперт, - отозвался Джейми. - Она моя.
        - Она только впустую теряет с тобой время, парень. - Руперт вытер лицо рукавом. - Тебя и на час не хватит. Слабаки они, эти молодые парни, - обратился он ко мне. - Ежели вам, барышня, захочется мужика, который не будет тратить время на сон, дайте знать. Ну а пока…
        Он подбросил что-то вверх. Туго набитый маленький мешочек со звоном упал у моих ног.
        - Свадебный подарок, - объявил Руперт. - С поклоном от мужчин из Стражи Шими Богил.
        - Что это? - Джейми нагнулся за кошельком.
        - Кое-кто из нас не валялся на солнышке целый день, не терял время, валяясь по берегам на зеленой травке, - сказал он с упреком, многозначительно таращась на меня. - Денежки заработаны тяжелым трудом!
        - Ах вот оно что! - рассмеялся Джейми. - Кости или карты?
        - И то и другое. - Нахальная ухмылка показалась в черной бороде. - Обчистил их догола, парень! Догола!
        Джейми открыл было рот, но Руперт выставил перед собой широкую мозолистую ладонь.
        - Нет, парень, не благодари. Просто сделай ей подарок от меня, ладно?
        Я прижала пальцы к губам и послала ему воздушный поцелуй. Он хлопнул себя по щеке, словно пораженный внезапным ударом, откинулся назад с театральным возгласом и двинулся за стойку, шатаясь как пьяный, хоть был трезв. После шумного веселья внизу комната казалась тайным убежищем. Джейми, все еще тихо посмеиваясь, растянулся на кровати, чтобы перевести дух.
        Я ослабила тугой корсаж и начала расчесывать растрепавшиеся за время танцев волосы.
        - У тебя чудесные волосы, - сказал Джейми, глядя на меня.
        - Что? - удивилась я. - Ты про эти?
        Я дернула себя за кудри, которые вечно пребывали в состоянии беспорядка.
        Он засмеялся.
        - Ну, другие волосы мне нравятся тоже, - признал он с обескураживающей прямотой, - но я сейчас про эти.
        - Но они… - я слегка покраснела, - такие кудрявые.
        - Да, конечно. - Джейми, казалось, удивился. - Я слышал, как одна из дочерей Дугала говорила своей подруге в замке, что ей приходится по три часа возиться с горячими щипцами, чтобы добиться таких завитков. И добавила, что готова выцарапать тебе глаза за то, что ты для этого и пальцем не шевельнула.
        Он сел и потянул одну кудряшку; прямая, она почти доставала до моей груди.
        - У моей сестры Дженни волосы кудрявые, но не настолько.
        - У твоей сестры волосы рыжие, как у тебя? - спросила я, пытаясь представить, как может выглядеть загадочная Дженни. Джейми, как мне казалось, часто вспоминал о ней.
        Он покачал головой, все еще перебирая мои кудри.
        - Нет, у Дженни волосы черные, как вороново крыло. Я рыжий в мать, а Дженни пошла в отца. Его называли Брайан Дью, то есть Черный Брайан - за черные волосы и бороду.
        - Я слышала, что капитана Рэндолла называют Черным Джеком.
        Джейми невесело рассмеялся.
        - Да, это правда. Но это относится к цвету его души, а не волос.
        Джейми посмотрел на меня серьезно.
        - Ты ведь не боишься его, Клэр? Не бойся.
        Он оставил в покое мои волосы и покровительственно обнял меня за плечи.
        - Я говорил это всерьез, - сказал он негромко. - Я защищу тебя. От него и от кого угодно. Буду защищать до последней капли крови, mo duinne.
        - Mo duinne? - спросила я, немного обеспокоенная жаром его речи: я вовсе не хотела брать на себя ответственность за капли его крови, первые или последние.
        - Это значит «моя темно-русая».
        Он поднес мой локон к губам и улыбнулся с таким видом, что моя собственная кровь быстрее побежала по жилам.
        - Mo duinne, - повторил он тихонько. - Мне хотелось тебя так назвать.
        - Мне всегда казалось, что это какой-то дурацкий цвет волос, - заметила я нарочито трезвым тоном, желая поставить на паузу неумолимый ход событий. Мне казалось, что все идет куда быстрее, чем мне бы этого хотелось.
        Джейми снова покачал головой, улыбаясь.
        - Нет, я бы так не сказал, сассенах. Вовсе не нелепый.
        Он обеими руками поднял копну моих волос и распустил их.
        - Они как вода в ручье с каменистыми перекатами. Темные в глубине и блестящие там, где на них падает солнечный свет.
        Я волновалась и часто дышала, когда, немного отстранившись от Джейми, нагнулась за упавшим гребнем. Выпрямившись, я обнаружила, что Джейми смотрит на меня твердо и спокойно.
        - Я обещал, что не стану спрашивать о том, о чем ты не хочешь говорить, - сказал он. - И я не буду, но ведь строить гипотезы я могу, верно? Колум предполагал, что ты английская шпионка, но его смущало, что ты при этом не знаешь гэльского. Дугал думает, что можешь оказаться французской шпионкой, возможно, разыскивающей возможных союзников короля Джеймса Стюарта, но тогда непонятно, почему ты одна.
        - Ну а ты? - спросила я, распутывая особенно упорный колтун. - Кем ты меня считаешь?
        Он наклонил голову набок, как бы что-то прикидывая, и некоторое время пристально разглядывал меня.
        - На вид ты похожа на француженку. У тебя тонкие черты лица, как у некоторых женщин из Анжу. Но у французских женщин кожа сероватая, а у тебя кожа словно опал.
        Он провел пальцем по моей ключице, и я почувствовала, как нагревается кожа от его прикосновения.
        Палец поднялся к лицу, скользнул от виска по щеке и заправил волосы за ухо. Я оставалась неподвижной, стараясь не реагировать, даже когда его рука коснулась моей шеи сзади.
        - Золотые глаза, я видел такие однажды - у леопарда. - Джейми покачал головой. - Нет, моя милая, ты похожа на француженку, но ты не француженка.
        - Откуда ты знаешь?
        - Я много разговаривал с тобой и слушал, как ты разговариваешь с другими. Дугал считает тебя француженкой, потому что ты хорошо говоришь по-французски, даже очень хорошо.
        - Ну спасибо, - с сарказмом поблагодарила я. - А по-твоему, тот факт, что я говорю по-французски хорошо, доказывает, что я не француженка?
        Он засмеялся и сжал мою шею.
        - Vous parlez tres bien[22 - Вы говорите очень хорошо (фр.).], но не так хорошо, как я, - добавил он, переходя с французского на английский и внезапно отпуская меня. - Я провел год во Франции после того, как оставил замок, а потом еще два года воевал. Мне легко узнать того, для кого французский язык родной. Для тебя это не родной язык…
        Он медленно покачал головой.
        - Испанка? Возможно, но почему? У Испании нет никаких интересов в этой глуши. Немка? Разумеется, нет. - Он пожал плечами. - Но кем бы ты ни была, англичанам захочется знать правду. Они не желают мириться с появлением странных незнакомцев, когда кланы волнуются, а принц Чарли того и гляди приплывет сюда из Франции. Но их допросы едва ли можно назвать деликатными, уж поверь!
        - Но откуда тебе знать, что я не английская шпионка? Дугал так считал, ты же сам сказал.
        - Это возможно, но ты и по-английски говоришь странно. К тому же если бы ты была англичанкой, с чего бы тебе выбирать брак со мной, а не возвращение к своим? И это еще одна причина, по которой Дугал заставил тебя выйти за меня, - хотел проверить, не сбежишь ли ты, когда дойдет до дела.
        - Но я не сбежала. И что же это доказывает?
        Он засмеялся и улегся на кровать, прикрываясь рукой от света лампы.
        - Черт побери, я понятия не имею, сассенах. Я не могу придумать никакого разумного объяснения. Может, ты из Маленького Народца? - Он покосился на меня из-под ладони. - Нет, думаю, для этого ты слишком крупная.
        - А ты не боишься, что я убью тебя ночью, пока ты спишь?
        Он не ответил, но отвел руку от глаз и расплылся в улыбке. Я подумала, что глаза он унаследовал от Фрэзеров: они не были посажены глубоко, как у Маккензи, но расположены под необычным углом, а из-за высоких скул они казались все время немного прищуренными.
        Он вдруг распустил ворот рубахи, так что грудь оказалась открытой чуть ли не до пояса, извлек из ножен кинжал и бросил его мне. Сталь звякнула о пол у моих ног. Он снова прикрыл рукой глаза и запрокинул голову, обнажив горло.
        - Бей сюда, прямо под кость, - посоветовал он. - Быстро и аккуратно, хоть это и требует усилия. Перерезать глотку легче, но это очень грязно.
        Я нагнулась за кинжалом.
        - Уж я бы сделала все как следует, - заметила я. - Нахальный ты мерзавец!
        Улыбка, заметная за согнутой рукой, стала шире.
        - Сассенах…
        Я все еще стояла с кинжалом в руке.
        - Что?
        - Я умру счастливым человеком.
        Глава 17
        Мы встречаем нищего
        На следующее утро мы спали очень долго: солнце стояло уже высоко, когда мы покинули гостиницу, выбрав южное направление. В конюшне почти не оставалось лошадей, и поблизости не было видно ни одного человека из нашего отряда. Я шумно удивилась, куда они все подевались.
        Джейми усмехнулся.
        - Точно не скажу, но есть идея. Стража направилась вчера в ту сторону, - он указал на запад, - стало быть, Руперт и остальные поехали туда, - и он указал на восток. - Скот, - пояснил он, заметив мое недоумение. - Арендаторы и фермеры платят Страже за охрану и в этом случае получают назад скот, украденный во время набегов. Но если Стража уезжает на запад в сторону Лаг-Круйма, стада, пусть и ненадолго, остаются без охраны. Ниже лежат земли Грантов, а Руперт - самый ловкий угонщик из тех, кого я знаю. Скотина сама идет за ним, даже не мычит. А поскольку здесь заняться особо нечем, Руперту неймется.
        Казалось, Джейми тоже не сидится на месте, он зашагал быстрее. Через вереск бежала оленья тропа, идти по ней было легко, так что я поспевала за ним без труда. Немного погодя мы вышли на широкую вересковую пустошь, где можно было идти рядом.
        - А что с Хорроксом? - вдруг спросила я - упоминание о Лаг-Круйме вызвало в памяти рассказ Джейми об англичанине-дезертире и об информации, которой он мог обладать. - Ты ведь собирался повидаться с ним именно в Лаг-Круйме, верно?
        Джейми кивнул.
        - Да. Но я не могу отправиться туда сейчас, там и Рэндолл, и Стража. Слишком опасно.
        - А мог бы кто-нибудь сделать это вместо тебя? Ты кому-нибудь доверяешь настолько?
        Он опустил глаза и улыбнулся.
        - Да. Тебе. Ты не убила меня прошлой ночью, так что я думаю, тебе можно доверять. Но боюсь, одной ехать в Лаг-Круйм не стоит. Если понадобится, вместо меня съездит Мурта. Но я должен уладить еще кое-что, так что посмотрим.
        - Ты доверяешь Мурте? - спросила я.
        По отношению к этому маленькому неряшливому человечку я не испытывала теплых чувств, тем более что он отчасти был ответствен за мое нынешнее положение, утащив меня к Маккензи. Но с Джейми они явно дружили.
        - О да, конечно. - Джейми поглядел на меня с удивлением. - Мурта знает меня всю жизнь, он, кажется, приходится моему отцу троюродным братом. Его отец был моим…
        - Ты хочешь сказать, что он тоже из Фрэзеров? - перебила я. - А я считала, что он из Маккензи. Он был вместе с Дугалом тогда, когда я встретила вас.
        - Да, - кивнул Джейми. - Когда я решил вернуться из Франции, то послал ему весточку и попросил встретить меня на побережье. Ты ведь помнишь: я не знал, может, это Дугал пытался меня прикончить. И мне не улыбалась мысль биться в одиночку с несколькими Маккензи. Не хотелось, чтобы мое бездыханное тело кружилось у берегов Ская, если именно это они задумали.
        - Понимаю. Значит, Дугал не единственный, кто ценит свидетелей.
        - Да, свидетели - штука полезная.
        С другой стороны пустоши громоздилась гряда из причудливых скал, источенных отверстиями и ямками еще в то давнее время, когда ледники то наступали, то таяли. Дождевая вода наполняла отверстия поглубже; пижма, чертополох и таволга густо росли по берегам маленьких карстовых озер, и цветы отражались в тихой воде.
        Чистые и необитаемые, эти озерца испещряли ландшафт, становясь ловушками для неосторожных путников: в темноте легко было свалиться в такое озеро, а значит, провести ночь на пустоши вымокшим до костей. Мы с Джейми уселись возле одного из таких водоемов, чтобы позавтракать хлебом и сыром.
        Здесь обитали птицы: ласточки спускались к воде, чтобы напиться, а ржанки и кроншнепы запускали во влажную землю по краям длинные клювы в поисках корма.
        Я разбросала вокруг хлебные крошки для птиц. Кроншнеп приглядывался к ним с крайним недоверием, но пока он раздумывал, быстрая ласточка увела угощение прямо у него из-под носа и стрелой взмыла в небо. Кроншнеп сердито встопорщил перья и вернулся к прежнему занятию. Джейми обратил мое внимание на ржанку, которая, попискивая, прыгала вокруг нас, будто подволакивая крыло.
        - У нее гнездо где-нибудь поблизости, - сказала я.
        - Вон оно.
        Но Джейми пришлось показать мне несколько раз, прежде чем я наконец-то заметила неглубокую ямку на открытом месте, где четыре яйца по окраске совершенно сливались с усыпанной опавшими листьями землей; стоило мне моргнуть - и я снова потеряла гнездо из виду.
        Подобрав прутик, Джейми потрогал гнездо и сдвинул с места одно яичко. Ржанка-мать заволновалась и подбежала близко-близко к Джейми. Он опустился на пятки и сидел неподвижно, наблюдая, как птичка мечется, пронзительно крича. Еле уловимый жест - и вот уже ржанка у него в руке, неожиданно притихшая.
        Он заговорил с птичкой на гэльском, шипящим шепотом, гладя одним пальцем ее пестрый хохолок. Ржанка не шевелилась, сжавшись в комочек у Джейми на ладони, даже отражения замерли в ее круглых черных глазках.
        Он осторожно опустил птичку на землю, но она не шевелилась до тех пор, пока он не произнес еще несколько слов и не помахал перед ней рукой. Тогда только ржанка юркнула в траву. Джейми посмотрел ей вслед и машинально перекрестился.
        - Зачем ты это сделал? - спросила я.
        - Что? - встрепенулся он.
        Он, вероятно, совсем забыл о моем присутствии.
        - Ты перекрестился, когда птичка исчезла, я спросила зачем.
        Джейми смущенно пожал плечами.
        - О-о, ну-у-у… Это просто старая легенда, вот и все. Почему у ржанок такой крик и почему они, крича, вьются вокруг гнезда, как вон та, погляди.
        Он показал мне на противоположный конец озерка, где другая ржанка вела себя точно так же, как первая. Несколько минут Джейми задумчиво следил за птицей.
        - Эти птички - души молодых матерей, что умерли во время родов, - сказал он, покосившись на меня. - Говорят, они кричат и бегают вокруг гнезда, потому что не верят, что птенцы благополучно вылупятся. Они всегда оплакивают того, кого потеряли, - ищут ребенка, которого оставили.
        Он присел на корточки возле гнезда и поворачивал сдвинутое яичко прутиком до тех пор, пока оно не улеглось на место так же, как остальные, - острым кончиком внутрь. Но и после этого он продолжал сидеть на корточках, положив прутик поперек бедер и глядя на тихую воду.
        - Я думаю, это просто привычка, - заговорил он. - Я впервые сделал так, когда был очень юн, после того как услышал эту историю. На самом деле я не верю, что они чьи-то души, но, понимаешь, просто из некоего почтения… - Не окончив фразу, он взглянул на меня и вдруг улыбнулся. - Я так привык это делать, что перестал замечать. В Шотландии довольно много ржанок…
        Он поднялся и отбросил прутик.
        - Идем дальше. Тут есть место, которое я хочу тебе показать. Вон там, у вершины холма.
        Он взял меня под локоть и помог встать с земли. Мы стали подниматься по склону.
        Я слышала, что он сказал ржанке, когда отпустил ее. И хотя я знала очень мало гэльских слов, это древнее приветствие слышала достаточно часто, чтобы узнать его.
        «Господь да пребудет с тобою, матушка» - вот что сказал Джейми.
        Молодая мать, умершая родами. И дитя, которое она оставила. Я тронула Джейми за рукав, и он повернулся ко мне.
        - Сколько тебе было? - спросила я.
        - Восемь, - ответил он. - Не младенец.
        Больше он ничего не сказал и повел меня выше на холм. Мы теперь находились в предгорье, густо поросшем вереском. Дальше ландшафт резко менялся: повсюду из земли поднимались мощные гранитные скалы, окруженные лесками из кленов и лиственниц. Мы наконец поднялись на вершину холма, оставив позади ржанок, кричащих у воды.
        Солнце начало припекать, и после целого часа борьбы с густыми ветвями - хотя путь пробивал в основном Джейми - я нуждалась в отдыхе.
        Мы выбрали место в тени под скалой. Оно чем-то напоминало ту прогалину, где я впервые увидела Мурту и где избавилась от общества капитана Рэндолла. Однако здесь было хорошо. Джейми объяснил мне, что мы тут одни, потому вокруг неумолчно пели птицы.
        Если бы кто-то приблизился, часть птиц умолкли бы, только сойки и галки раскричались бы, подняв тревогу.
        - Всегда прячься в лесу, сассенах, - посоветовал он мне. - Если сама не будешь шуметь, птицы вовремя предупредят тебя о появлении врага.
        Он обернулся посмотреть на сойку, голосящую на дереве над нами, и глаза наши встретились. Мы замерли, вытянув руки, не касаясь друг друга и едва дыша. Немного погодя мы, как видно, наскучили сойке, и она улетела. Джейми первый отвел взгляд, слегка вздрогнув, словно ему стало холодно.
        Белесые шляпки грибов росли под папоротниками из рыхлой земли. Джейми отломил указательным пальцем один и заговорил, разглядывая пластинки под шляпкой, где прятались споры. Когда он говорил медленно и спокойно, как теперь, в его речи было совсем не слышно акцента, обычно довольно заметного.
        - Я не хотел бы… то есть… я не имею в виду… - Он поднял на меня глаза и засмеялся смущенно. - Я не хочу задеть тебя… то есть не принимай мои слова в том смысле, будто я считаю, что у тебя большой опыт близости с мужчинами. Но было бы глупо изображать дело так, что ты о подобных вещах знаешь меньше моего. Я только хотел знать: это… всегда так? То, что происходит между нами, когда я касаюсь тебя, когда ты… спишь со мной? Это так всегда между мужчиной и женщиной?
        Несмотря на сумбурность, я прекрасно поняла, о чем он говорит. Он смотрел мне в глаза, ожидая ответа. Я хотела отвести взгляд, но не смогла.
        - Часто бывает нечто похожее, - заговорила я, но вынуждена была прерваться и откашляться. - Но нет. Обычно это не так. Не знаю почему, но нет. У нас… иначе.
        Он немного расслабился, словно я подтвердила нечто, что его тревожило.
        - Я предполагал, что нет. Я еще никогда не ложился с женщиной в постель до тебя… но я проводил время с несколькими. - Он смущенно улыбнулся и тряхнул головой. - Это было иначе. Я хочу сказать, что обнимал других женщин, целовал их и… - Он махнул рукой, отбрасывая последнее «и». - Было приятно, правда приятно. Сердце билось, и дыхание учащалось, и все такое. Но это было не так, как с тобой, когда я обнимаю и целую тебя.
        «У него глаза цвета озер и неба, - подумала я, - и такие же бездонные».
        Он протянул руку и дотронулся до моей нижней губы.
        - Начинается так же, но через мгновение, - продолжал он негромко, - через мгновение кажется, что я держу в руках живой огонь. - Он обвел мои губы пальцем и скользнул к подбородку. - И я хочу лишь одного - броситься в этот огонь и сгореть дотла.
        Я слушала его и хотела сказать, что его прикосновения опаляют мою кожу и огонь бежит по моим венам. Но я уже пылала и светилась, как раскаленный металл. Я закрыла глаза и ощутила воспламеняющие прикосновения - щека, висок, ухо и шея; а когда он обнял меня за талию и привлек к себе, я затрепетала.
        Джейми, по-видимому, точно знал, куда именно мы направляемся. Он остановился у подножия огромной скалы, высотой футов двадцать, бугристой от выступов и пересеченной расщелинами с острыми краями. В расщелинах пустили корни пижма и дикая роза. Джейми взял меня за руку и кивнул в сторону скалы:
        - Видишь ступеньки, сассенах? Сможешь одолеть подъем?
        Там и в самом деле виднелись какие-то уступы, цепочкой тянущиеся по скале под углом. Некоторые из них выглядели как настоящие ступени, зато другие годились только для того, чтобы приютить случайный лишайник. Я не могла определить природу этой лестницы - была она здесь с начала времен или к ней приложил руку человек; однако я подумала, что взобраться по ней удастся даже в длинном платье и тесном корсаже.
        И я покорила вершину - несколько раз оступившись, порой вскрикивая от страха и не без помощи Джейми, который подталкивал меня сзади. Наверху я огляделась по сторонам. Вид был ошеломляющий. На востоке вырастала темная громада горы, а далеко внизу, на юге, у подножия холмов раскинулись безбрежные вересковые пустоши. Вершина нашей скалы имела форму блюдца. В его середине виднелся черный круг с остатками обгорелых сучьев. Значит, мы здесь не первые.
        - Ты раньше бывал здесь?
        Джейми стоял чуть поодаль; его явно обрадовало мое восхищение. Он небрежно пожал плечами.
        - Ай. Я знаю эту часть Шотландии как свои пять пальцев. Иди сюда, чтобы увидеть дорогу, которая проходит за холмом.
        Отсюда было видно и гостиницу, на таком расстоянии она казалась кубиком в детском конструкторе. Несколько лошадей было привязано у дороги под деревьями, они превратились в крохотные черные и коричневые пятнышки.
        На вершине не росло деревьев, и солнце здорово припекало спину. Мы уселись рядышком, свесив ноги с обрыва, и разделили бутылку эля, одну из трех, предусмотрительно захваченных Джейми из колодца у гостиницы, где они хранились.
        Деревья на скале не росли, но растения помельче, те, что сумели отвоевать себе местечко в узких расселинах и пустить корни в скудной почве, виднелись повсюду, они обратили головки цветов навстречу горячему весеннему солнцу. Совсем рядом со мной, под защитой каменного выступа, устроилась семья маргариток, и я протянула было руку сорвать одну.
        Послышалось слабое жужжание, и маргаритка, сорвавшись со стебелька, упала мне на колени. Я уставилась на нее, не в состоянии объяснить произошедшее. Джейми, который реагировал на все куда быстрее меня, плашмя упал на землю.
        - Ложись! - велел он мне.
        Большая рука ухватила меня за локоть и дернула вниз. Повалившись на влажный мох, я вдруг увидела древко стрелы, угодившей в трещину; оно еще трепетало.
        Я замерла, не смея даже голову повернуть от страха, и попыталась теснее вжаться в землю. Джейми лежал возле меня неподвижно, словно он окаменел. Казалось, даже птицы и насекомые замолчали и сам воздух застыл в ожидании. И вдруг Джейми начал смеяться.
        Он сел и, ухватив стрелу за древко, осторожно извлек ее из расселины. Я увидела, что она украшена перьями дятла, обвязанными голубой ниткой.
        Отложив стрелу в сторону, Джейми сложил ладони рупором и издал крик, потрясающе похожий на крик дятла, потом опустил руки и подождал. Очень скоро из леска внизу донесся ответный крик. Джейми широко улыбнулся.
        - Твой друг? - предположила я.
        Джейми кивнул, пристально глядя на узкую дорожку, по которой мы пришли.
        - Да, это Хью Мунро, если только кто-нибудь не надумал делать стрелы, как у него.
        Он подождал еще, но никто не появился.
        - А! - негромко спохватился Джейми и повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть лицо, возникшее над краем скалы позади нас.
        Лицо расплылось в улыбке, похожей на те, какие прорезают на тыкве в Хеллоуин; в ней не хватало зубов, а обладатель ее явно радовался тому, что смог удивить нас. Голова и сама по себе напоминала тыкву, сходство усиливалось оранжево-коричневым оттенком загорелой кожи, туго обтянувшей и лицо, и круглую лысую голову. Но вряд ли какая-нибудь тыква могла бы похвастаться такой густой бородой и парой ярко-голубых глаз. Рядом с бородой появились две коротких руки с грязными ногтями, и вскоре на скале появился обладатель тыквенной улыбки целиком.
        Тело оказалось голове под стать и напоминало изображения гоблинов, какие делают в канун Дня Всех Святых. Плечи широкие, но сгорбленные и кривые, одно торчало выше другого. Одна нога, казалось, тоже была короче другой, и мужчина заметно прихрамывал.
        Мунро, если это и в самом деле был он, оказался облачен в странные многослойные лохмотья: сквозь дыры бесформенного плаща, которое, возможно, когда-то было женским халатом, проглядывала другая, сильно полинявшая ткань цвета раздавленных ягод.
        Он не носил на поясе спорран, а сам пояс выглядел как обрывок веревки, с которого свисали две кроличьи тушки. Вместо споррана у него на груди помещался кожаный кошель, на удивление добротный по сравнению с прочими вещами. На ремне кошеля болталась целая коллекция странных металлических предметов: металлические иконки, пришитые старые пуговицы от военной формы, потертые монеты с проделанными в них дырками и несколько прямоугольных кусочков металла серого цвета, с вырезанными на них загадочными символами.
        Пока это странное создание шустро карабкалось по камням на площадку, Джейми поднялся ему навстречу, и мужчины обнялись, крепко похлопав друг друга по спине, как иногда делают мужчины.
        - Ну, как дела в клане Мунро? - спросил Джейми, чуть отступив и разглядывая своего старого приятеля.
        Мунро пригнул голову и издал какой-то странный курлыкающий звук. Затем, приподняв брови, он кивнул в мою сторону и с удивительной грацией вопросительно махнул коротенькой рукой в мою сторону.
        - Моя жена, - покраснев, представил меня Джейми, и в его словах гордость смешалась со стыдливостью. - Женился два дня назад.
        Мунро встретил новость еще более широкой улыбкой и отвесил удивительно изысканный поклон, коснувшись сначала головы, потом сердца и губ и в заключение почти упав к моим ногам. Проделав этот сложный маневр, он вскочил на ноги с ловкостью акробата и снова хлопнул Джейми по спине - на сей раз в качестве поздравления.
        После этого Мунро принялся изображать руками необыкновенный балет, указывая то на себя, то на лес, то на меня, снова на себя, используя при этом такое количество жестов, что я едва поспевала за его летающими руками. Мне приходилось и раньше видеть язык жестов, но никогда такого стремительного и грациозного его исполнения.
        - Вот оно что! - воскликнул Джейми.
        Как видно, настал его черед поздравить приятеля дружественным ударом. Не случайно мужчины так легко переносят поверхностные травмы, подумалось мне. Их закаляют вот такие дружеские привычки.
        - Он тоже женился, - объяснил мне Джейми. - Шесть месяцев назад, на некоей вдове… причем на толстой вдове, - дополнил он, переводя выразительный жест Мунро. - У нее шестеро детей, живет в деревне Дублайрн.
        - Как славно, - вежливо отозвалась я. - Кажется, им не приходится голодать. - Я показала на кроликов, свисавших с пояса у Мунро.
        Тот в мгновение ока отвязал одну из тушек и вручил ее мне с таким сияющим видом, что не принять подарок я не могла и улыбнулась в ответ, про себя надеясь, что на кролике нет блох.
        - Свадебный подарок, - объяснил Джейми. - И преотличный. Ты должен позволить нам ответить любезностью на любезность.
        С этими словами он извлек бутылку эля из углубления во мху и вручил ее Мунро.
        Обмен любезностями кульминировал в совместном распитии трети бутылки. Джейми и Мунро делились друг с другом новостями и сплетнями, и разговор не казался ограниченным оттого, что вслух говорил лишь один из собеседников.
        Я почти не принимала участия в разговоре, потому что не знала языка жестов, хотя Джейми и пытался вовлекать меня, кое-что переводя и поясняя.
        Джейми ткнул пальцем в прямоугольные кусочки металла на ремне кошеля.
        - Получил официальное разрешение? - спросил он. - Или это на случай, если не удастся поохотиться как следует?
        Мунро наклонил голову и закивал, словно чертик из табакерки.
        - Что это? - поинтересовалась я.
        - Это габерланзии.
        - Ах вот оно что! - сказала я. - Ну теперь все ясно.
        - Габерланзии - это разрешения побираться, сассенах, - объяснил Джейми. - Они действуют только в границах прихода и дают один день в неделю, когда можно попрошайничать. Каждый приход имеет свою собственную форму габерланзии, так что нищие одного прихода не имеют права попрошайничать в других и рассчитывать там на милостыню.
        - Система, допускающая гибкость, судя по всему, - заметила я, приглядываясь к четырем разным плашкам Мунро.
        - А, ну Мунро - случай особый. Он был взят турками в плен на море. Много лет был гребцом на галере, а потом попал в рабство в Алжире. Там он и потерял язык.
        - Они… его отрезали? - Мне чуть не сделалось дурно.
        Джейми, казалось, не смутил мой вопрос, видимо, он знал Мунро не один год.
        - Да. И к тому же сломали ногу. И спину, верно, Мунро?.. Нет, - сказал он после бурной жестикуляции Мунро. - Со спиной был несчастный случай, это случилось, когда он спрыгнул со стены в Александрии. А вот ступни - дело рук турок.
        Я больше ни о чем не хотела знать, но и Мунро и Джейми не терпелось рассказать все до конца.
        - Ладно, - сдалась я. - Что же случилось со стопами?
        С нескрываемой гордостью Мунро сбросил сношенные деревянные башмаки, потом снял чулки и показал широкие, деформированные ступни с огрубевшей кожей, на которой ярко-белые рубцы чередовались с темно-красными участками.
        - Кипящее масло, - сказал Джейми. - Таким способом они принуждают христиан перейти в мусульманскую веру.
        - Весьма действенно, - сказала я. - И поэтому несколько приходов разрешают ему просить милостыню? Потому что он принял пытки во имя христианской веры?
        - Совершенно верно.
        Джейми был явно доволен тем, что я быстро уяснила суть. Мунро также выразил свое восхищение глубоким восточным приветствием-поклоном, за которым последовала серия выразительных и несколько неприличных жестов, призванных отдать должное достоинствам моей фигуры.
        - Спасибо, дружище. Я тоже считаю, что ею можно гордиться, - сказал Джейми, заметив мое недовольство, и развернул Мунро спиной ко мне так, что я больше не видела его жестикуляции. - Ну а теперь расскажи мне, что происходит в деревнях.
        Мужчины придвинулись ближе друг к другу и продолжили свой странный разговор с новой энергией. Участие Джейми в этой беседе почти ограничивалось мычанием и междометиями, выражающими эмоции, и потому я смогла уловить очень немногое, постепенно переключившись на другое занятие - собирала редкие горные растения, которые росли вокруг нас.
        Я собрала уже порядочный букетик очанки и дикого бадьяна, когда разговор завершился и Мунро собрался уходить. Поклонившись мне в последний раз и хлопнув Джейми по спине, он заковылял к обрыву и исчез за краем так же быстро, как мог бы юркнуть в свою норку один из убитых им кроликов.
        - У тебя замечательные друзья, - сказала я.
        - Да, Хью - парень что надо. В прошлом году я охотился с ним и еще несколькими ребятами. Теперь он официально нищий, и его работа вынуждает путешествовать из прихода в приход. Благодаря этому он в курсе всего, что происходит в окрестностях Арды и Честхилла.
        - В том числе знает о Хорроксе?
        Джейми кивнул:
        - Да. И он передаст ему весточку от меня, чтобы договориться о месте встречи.
        - Ты сможешь обхитрить Дугала, - заметила я. - Если он думал воспрепятствовать оправдательному приговору при помощи Хоррокса.
        Джейми снова кивнул, и улыбка тронула утолки его губ.
        - Примерно так.
        Мы вернулись в гостиницу только к ужину. На этот раз крупный вороной конь Дугала и лошади его спутников стояли во дворе гостиницы и с аппетитом жевали сено.
        Сам Дугал находился внутри и смывал дорожную пыль элем. Он кивнул мне и повернулся к племяннику, чтобы приветствовать его, но не произнес ни слова - просто стоял, склонив голову набок, и насмешливо разглядывал Джейми. Наконец он заговорил.
        - Так вот оно как, - произнес он удовлетворенно, как человек, решивший трудную задачу. - Теперь я понял, чего ты от меня добивался, парень.
        Он повернулся ко мне.
        - Вы когда-нибудь видели оленя-самца в конце гона? - спросил он доверительно. - Бедные животные в это время не спят и не едят по нескольку недель, потому что не могут зря тратить время, которое им нужно либо для того, чтобы драться с другими самцами, либо для того, чтобы обхаживать самок. К концу сезона от них остаются кожа да кости. Глаза ввалившиеся, а единственной частью тела, которая не дрожит от усталости…
        Конец фразы потонул во взрыве всеобщего хохота; Джейми тем временем тащил меня по лестнице вверх. К ужину мы не спускались.
        Гораздо позже, уже сонная, я почувствовала руку Джейми на своей талии, щеку обожгло его горячее дыхание.
        - Кончится ли это когда-нибудь? Мое желание обладать тобой? - Он нежно провел рукой по моей груди. - Даже когда мы не вместе, я хочу тебя так сильно, что у меня теснит грудь и пальцы болят от желания дотронуться до тебя снова. - В темноте он взял мое лицо в обе ладони и провел большими пальцами по бровям. - Когда я обнимаю тебя обеими руками и чувствую, что ты дрожишь от желания, как сейчас… Боже мой, я хочу только, чтобы ты кричала от удовольствия и открывалась мне навстречу. Когда я вхожу в тебя, мне кажется, что вместе с членом я отдаю тебе душу.
        Он оказался надо мной, я раздвинула ноги и слегка вздрогнула, когда он вошел в меня. Джейми тихонько засмеялся.
        - Ай, мне тоже немного больно. Перестать?
        В ответ я обвила ногами его бедра и притянула его к себе.
        - А ты можешь перестать?
        - Нет. Я не могу.
        Мы засмеялись, продолжая медленно двигаться, целуя и лаская друг друга.
        - Я понял, почему церковь говорит, что это таинство, - задумчиво проговорил Джейми.
        - Это? - удивилась я. - Почему же?
        - Я чувствую себя как бог, когда я в тебе.
        Я засмеялась от души, так что он едва не вышел из меня. Он остановился и ухватил меня за плечи, чтобы я не двигалась.
        - Что смешного?
        - Трудно представить себе бога, который занимается этим.
        Джейми продолжил двигаться.
        - Но если Бог создал человека по своему образу и подобию, то у него должен быть член. - Он вдруг тоже начал смеяться, нарушив ритм. - Хотя ты не слишком напоминаешь мне Пресвятую Деву, сассенах.
        Мы вздрагивали от смеха в объятиях друг у друга и смеялись, пока нам не пришлось разомкнуть объятия. Пытаясь прекратить смеяться, Джейми шлепнул меня по бедру:
        - Встань на колени, сассенах.
        - Зачем?
        - Если ты не хочешь духовности, тебе придется познакомиться с моей животной сущностью. Я стану зверем. - Он укусил меня за шею. - Кем ты хочешь меня видеть - конем, медведем или собакой?
        - Ежом.
        - Ежом? А как ежи занимаются любовью?
        «Нет, - подумала я. - Не стану этого делать. Ни за что». Но все-таки сделала. И ответила ему, беспомощно захихикав:
        - Очень осторожно.
        Теперь можно точно сказать, насколько старая это шутка.
        Джейми повалился на кровать, задыхаясь от смеха. Потом перевернулся, встал на колени и потянулся к столику за коробочкой с огнивом. Он засиял словно кусок янтаря на фоне темной стены, когда позади него загорелся фитиль и по комнате разлился свет.
        Он уселся на кровать у меня в ногах и с усмешкой глядел на меня - я все еще тряслась на подушке от смеха. Джейми провел тыльной стороной ладони по своему лицу и принял притворно строгое выражение.
        - Ну довольно, женщина! Настал час, когда я должен утвердить свою власть.
        - Вот как?
        - Ай!
        Он наклонился вперед, ухватил за бедра и раздвинул их. Я пискнула и попыталась перевернуться на спину.
        - Не надо, не делай этого!
        - Почему?
        Он вытянулся во весь рост у меня между ног и, сощурившись, смотрел на меня. Бедра мои он держал крепко, чтобы я не могла их сдвинуть.
        - Скажи мне, сассенах, почему ты не хочешь, чтобы я это делал? - Он потерся щекой о внутреннюю поверхность моего бедра; отросшая свежая щетина колола нежную кожу. - Ну скажи честно: почему нет?
        Он потерся другой щекой, заставив меня снова оказать сопротивление, но безуспешно.
        Я опустила лицо на подушку, прохладную по сравнению с моей горящей щекой.
        - Ну хорошо, если ты так хочешь знать, то… - забормотала я. - Просто я не думаю… то есть я боюсь, что… словом, запах…
        Я растерянно умолкла. В ногах началось движение - Джейми приподнялся. Он положил голову мне на бедро, отчаянно смеясь.
        - Господи Иисусе, сассенах, - выговорил он наконец, фыркая, - да знаешь ли ты, что надо делать, когда приручаешь новую лошадь?
        - Нет, - ответила я, совершенно растерявшись.
        Он поднял руку, показав мягкий пучок светло-рыжих волос.
        - Ты несколько раз проводишь подмышкой ей по носу, чтобы она узнала твой запах, привыкла к нему и перестала взбрыкивать. - Джейми приподнялся на локтях и посмотрел на меня поверх моей груди и живота. - То же самое надо было сразу сделать со мной, сассенах. Надо было позволить мне потереться лицом между ног. И я бы не взбрыкивал.
        - Взбрыкивал!
        Он опустил лицо и поводил им вверх вниз, фыркая, как будто он лошадь, которая к чему-то принюхивается. Я задергалась и заколотила его ногами по ребрам - с тем же успехом можно было пинать кирпичную стену. Наконец он отпустил мои бедра и поднял голову.
        - Теперь, - сказал он тоном, не допускающим возражений, - лежи тихо.
        Я чувствовала себя слишком голой, покоренной, беспомощной - словно я вот-вот должна была развалиться на части. Дыхание Джейми ощущалось то теплым, то холодным.
        Реальность распалась на отдельные ощущения: шершавая поверхность подушки, вышитой цветами, запах масла от лампы, смешавшийся с более слабыми запахами ростбифа и эля и едва заметной свежестью от букета полевых цветов в стакане, прохлада деревянной стены возле левой ноги, крепкие теплые руки у меня на бедрах. Ощущения кружились и смешивались под опущенными веками в подобие сияющего солнца, которое то увеличивалось, то уменьшалось и в конце концов бесшумно взорвалось, оставив меня в теплой и пульсирующей тьме.
        Смутно, словно издали, я услышала, как Джейми сел.
        - Ну, так-то лучше, - произнес он, часто дыша. - Приходится постараться как следует, чтобы сделать тебя покорной, ай?
        Кровать скрипнула, когда он переместился, и голос, оказавшийся гораздо ближе - где-то у меня над ухом, - проговорил:
        - Надеюсь, ты живей, чем выглядишь?
        - Господи Иисусе, - только и сказала я. Над ухом прозвучал коротенький смешок.
        - Сассенах, я ведь говорил, что только чувствую себя как бог, но не утверждал, что стал им.
        Гораздо позже, когда солнечный свет сделал горящую лампу тусклой, я очнулась от дремы, услыхав, как Джейми повторяет еще раз:
        - Исчезает оно когда-нибудь, Клэр? Желание исчезает?
        Моя голова снова упала ему на плечо.
        - Я не знаю, Джейми. Правда не знаю.
        Глава 18
        Набег среди скал
        - Что же сказал капитан Рэндолл? - спросила я.
        Я ехала между Дугалом и Джейми, на узкой дороге едва хватало места для трех лошадей. Время от времени один или даже оба чуть отставали или, наоборот, проезжали вперед, чтобы не застрять в густых зарослях, окружавших грязную тропу.
        Дугал взглянул на меня, потом снова на дорогу, чтобы обвести коня вокруг большого камня. Недобрая улыбка заиграла у него на губах.
        - Он не особенно обрадовался, - осторожно сформулировал Дугал. - Не уверен, стоит ли повторять, что именно он сказал. Полагаю, существуют границы вашей терпимости к сквернословию, миссис Фрэзер.
        Я проигнорировала и насмешливый тон, каким он произнес мое новое имя, и заключенный в этих словах укол, но Джейми - я это сразу заметила - заерзал в седле.
        - Могу ли я быть уверена, что он не предпримет каких-либо чрезвычайных мер? - спросила я.
        Вопреки уверениям Джейми я не могла отделаться от навязчивой картины: драгуны выскакивают из кустов, устраивают кровавую стычку с шотландцами и увозят меня в логово Рэндолла для допроса. При этом я понимала, что представление о допросах у Рэндолла своеобразное.
        - Не думаю, что он на это решится, - небрежно заметил Дугал. - У него слишком много других забот, чтобы заниматься неприкаянной англичанкой, хотя бы и очень хорошенькой.
        Он приподнял одну бровь и отвесил легкий поклон в мою сторону, как бы извиняясь за свой комплимент.
        - К тому же, думаю, у него хватит ума не раздражать Колума похищением его племянницы.
        Племянница. У меня мурашки побежали по спине, несмотря на тепло. Племянница главы клана Маккензи. Как и военного командира этого клана, который невозмутимо ехал рядом со мной. А по другой линии я была теперь связана с лордом Ловатом, главой клана Фрэзер, с аббатом, возглавлявшим крупный монастырь во Франции, и бог знает с кем еще. Нет, пожалуй, капитан Джонатан Рэндолл не сочтет стоящей затеей преследовать меня. В конце концов, в этом и заключался смысл авантюры. Я бросила взгляд на Джейми, который ехал впереди. Спина у него была прямая, как ствол молодой ольхи, а волосы блестели на солнце, словно шлем из начищенного металла.
        Дугал перехватил мой взгляд.
        - Могло быть и хуже, - сказал он, иронически приподняв одну бровь.
        Через две ночи мы разбили лагерь на поросшей вереском площадке под защитой отполированных ледниками гранитных выступов. Мы ехали весь день и только раз наспех перекусили прямо в седлах, так что все предвкушали долгожданный горячий ужин. Раньше я несколько раз пробовала предложить свою помощь в готовке, но это предложение неизменно отклонял молчаливый клансмен, который выполнял обязанности повара.
        Один из мужчин утром убил оленя, и порция свежего мяса с луком, репой и другими доступными ингредиентами стала достойным окончанием дня. Сытые и довольные, мы собрались вокруг костра, слушая рассказы и песни. У Мурты, который обычно говорил мало, оказался на удивление чистый и красивый тенор. Уговорить его спеть было нелегко, но игра стоила свеч.
        Я села поближе к Джейми, стараясь устроиться удобнее на твердом граните. Мы сидели на самом краю каменного уступа, где широкая плита гранита позволила соорудить очаг, а торчащие в беспорядке скалистые выступы послужили укрытием для лошадей. Я спросила, не устроиться ли нам на ночь на мягкой весенней травке поблизости, но Нед Гоуэн просветил меня, объяснив, что мы находимся на южной границе владений Маккензи, а стало быть, в непосредственной близости от земель Грантов и Чизхолмов.
        - Разведчики Дугала сообщили, что в окрестностях никого не видно, - сказал он, взгромоздившись на большой валун, чтобы самолично посмотреть на запад, - но никогда не знаешь наверняка. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.
        Когда Мурта допел, Руперт принялся рассказывать истории. Ему не хватало красоты слога Гуиллина, однако запас историй оказался поистине неисчерпаем - о феях, призраках, таннасгах - злых духах, - и прочих обитателях шотландских гор, в том числе и о водяных конях. Эти последние, как я поняла, обитали в воде, особенно часто на речных переправах, но многие жили и в глубоких озерах.
        - Есть такое местечко на восточной оконечности озера Лох-Гарв, - говорил Руперт, обводя глазами собравшихся, чтобы убедиться, что все его слушают, - которое никогда не замерзает. Там всегда открытая вода, даже когда остальная часть озера покрыта льдом. Там стоит дымовая труба водяного коня. Водяной конь из Лох-Гарва, как это делают и водяные кони, похитил юную девушку, которая пришла на озеро за водой. Он утащил ее на самое дно, чтобы взять себе в жены. Горе той девице или парню, кто увидит у воды на берегу красивого коня и захочет прокатиться на нем, потому как сесть-то на коня легко, а вот слезть с него нельзя. Конь заходит в воду, оборачивается рыбой и плывет в свой дом вместе с несчастным, который накрепко прилип к его спине. - Руперт, раскрыв ладонь, изобразил, как плывет рыба по волнам, и продолжал: - Под водой и зубы у водяного коня рыбьи, он ест улиток и водоросли, все сырое и холодное. И кровь у него холодная, как вода, и в огне он не нуждается, но молодая женщина, как вы понимаете, - совсем другое дело.
        При этих словах он подмигнул мне и посмотрел на меня довольно плотоядно - к всеобщей радости.
        - Ну так вот, жена водяного коня была очень грустная, холодная и голодная в своем новом доме на дне озера и не желала есть улиток и водяные растения. Конь ей попался добросердечный, и отправился он на берег к дому человека, который был каменщиком. Пришел этот человек на берег и увидел красивого золотого коня с серебряной уздечкой, что сверкала на солнце. Не удержался он, схватил коня за уздечку и сел на него верхом. Водяной конь, ясное дело, уволок его прямо под воду в свой холодный рыбий дом. И сказал он каменщику, что отпустит его на волю, коли он сложит ему хорошую печь, с трубой, все как положено, чтобы жена водяного коня могла погреть руки у огня и поджарить себе рыбу.
        Я отдыхала, положив голову на плечо Джейми, чувствуя приятную сонливость, и поглядывала на наше ложе, хотя оно и представляло собой лишь расстеленное на твердом граните одеяло. Внезапно я ощутила, что Джейми напрягся. Он положил руку мне на шею, как бы предупреждая: не двигайся! Я оглядела лагерь: все оставалось прежним, но я уловила невидимую напряженность.
        Переведя взгляд на Руперта, я увидела, что он еле заметно кивнул, перехватив взгляд Дугала, но продолжил свой рассказ:
        - Ну, каменщик, делать нечего, исполнил, что ему велели. И водяной конь сдержал слово, вынес человека на берег возле его дома. А жена водяного коня согрелась и была счастлива и жарила себе рыбы на ужин, сколько хотела. Потому вот и не замерзает вода у восточной оконечности Лох-Гарва: тепло из печной трубы водяного коня топит лед.
        Руперт сидел на камне правым боком ко мне. Продолжая говорить, он наклонился, будто бы желая почесать ногу. Без малейшего намека на спешку взял в руку кинжал, лежавший на земле возле ног, и все так же безмятежно спрятал его в складках килта.
        Я придвинулась поближе к Джейми и, как бы лаская, притянула к себе его голову.
        - В чем дело? - спросила я шепотом.
        Он сжал зубами мочку моего уха и прошептал в ответ:
        - Лошади беспокоятся. Кто-то есть поблизости.
        Один из мужчин подошел к краю выступа, чтобы помочиться. Вернувшись, он сел на другое место, рядом с погонщиком. Встал другой человек, заглянул в котел и вытащил кусок оленины. И так в лагере началось не слишком заметное движение, а Руперт все говорил.
        Приглядевшись внимательнее, я убедилась, что каждый пытается подобраться поближе к оружию. Все они обычно спали с кинжалами, но палаши, пистолеты и круглые щиты, обтянутые кожей, укладывали на землю на границе лагеря. Пара пистолетов Джейми лежала сейчас на земле неподалеку, вместе с палашом.
        Мне были видны отсветы огня на стали. Пистолеты у Джейми были самые обычные, большие, с роговыми рукоятями, словом, такие же, как у остальных мужчин в отряде, но зато сабля и старинный шотландский палаш выглядели иначе. Он с гордостью показывал их мне на одной из стоянок, любовно поворачивая в руках лезвия.
        Шотландский палаш был завернут в походное одеяло; я видела огромную Т-образную рукоять и эфес, который, чтобы был шероховатым, тщательно натирали песком. Я пробовала поднять его - и едва не уронила. Джейми сказал, что весит он около пятнадцати фунтов.
        Если палаш на вид был мрачный, несущий смерть, то сабля… была прекрасна. Две трети веса более крупного оружия, быстрая, сверкающая, с голубоватым лезвием, украшенным арабской вязью до самой рукоятки, которая имела форму спиральной корзинки и была декорирована красной и голубой эмалью. Я видела, как Джейми упражнялся с ней в игровом бою, сначала правой рукой с одним из членов отряда, потом левой - с Дугалом. Смотреть на него было одно наслаждение - он двигался легко, уверенно и с грацией, что особенно впечатляло при его росте. Но у меня сразу пересохло во рту при мысли, что придется наблюдать за его мастерством в ходе настоящего боя.
        Джейми наклонился ко мне, чтобы поцеловать в щеку, и заодно повернул меня лицом к одному из причудливых каменных выступов.
        - Кажется, уже скоро, - пробормотал он, целуя меня уже чисто механически. - Ты видишь небольшой просвет между скалами?
        Я видела: арка не более трех футов высотой, образовавшаяся оттого, что два камня упали когда-то и теперь подпирали друг друга.
        Он взял мое лицо в ладони и нежно потерся носом.
        - Когда я скажу, иди туда и жди. У тебя есть кинжал?
        Он настоял, чтобы я взяла себе кинжал, который он тогда бросил мне в гостинице, хотя я твердила, что совершенно не умею с ним обращаться и не хочу учиться. Судя по тому, как он настаивал, Дугал был прав: Джейми упрям.
        Кинжал находился в одном из глубоких карманов моего платья. Целый день я ощущала его вес на бедре, но теперь уже привыкла к нему. Джейми провел рукой по моему бедру, чтобы убедиться, что кинжал на месте.
        Потом он поднял голову, словно кошка, нюхающая ветер. Я заметила, как он отыскал взглядом Мурту, а потом перевел глаза на меня. Маленький человечек никак не отреагировал, но встал и перешел на другое место. Оно оказалось в нескольких футах от меня.
        Позади нас беспокойно заржала лошадь. И словно по сигналу, они появились среди скал. Не англичане, как я опасалась, и не бандиты. Шотландские горцы, вопящие, словно в них вселились духи. Гранты. Или Кэмпбеллы.
        Едва ли не на четвереньках я добралась до скал. Ушибла голову и содрала колени, но успела укрыться в тесной расщелине. Сердце билось как сумасшедшее; я сунула руку в карман за кинжалом и едва не ткнула им в себя. Я не имела представления, как правильно обращаться с этим длинным ножом, но чувствовала себя спокойнее оттого, что он у меня был. В рукоятку был вставлен лунный камень, он как-то ободряюще упирался мне в ладонь. Во всяком случае, я была уверена, что в темноте ухватила кинжал за нужный конец.
        Драка была такая сумбурная, что вначале я не могла понять, что происходит. Небольшую площадку заполнили кричащие, мечущиеся из стороны в сторону, катающиеся по земле мужчины. Мое убежище, к счастью, находилось в стороне от стычки, так что пока я ощущала себя в безопасности. Оглядевшись, я заметила возле скалы приземистую фигуру, прижавшуюся к камню. Я крепче схватилась за кинжал, но тут же сообразила, что это Мурта.
        Так вот в чем заключался смысл знака Джейми. Он доверил Мурте охранять меня. Самого Джейми видно не было. Большинство дрались на площадке возле скал и у обозов.
        Разумеется, именно лошади и обозы, скорее всего, были целью нападения. Нападающие представляли собой хорошо организованную и прекрасно вооруженную банду - насколько я могла разглядеть в слабом свете костра. Если это были Гранты, то они в равной степени могли гнаться за добычей и жаждать отомстить за недавний угон скота, совершенный Рупертом и компанией.
        Поставленный в известность задним числом, Дугал не одобрил набег, но был недоволен не столько самой кражей, сколько тем, что дополнительный скот замедлит наше продвижение. Он распорядился отделаться от него как можно скорее и продать на рынке в ближайшей деревне.
        Вскоре стало ясно, что нападающие не стремятся причинить увечья людям; им нужны были лошади и припасы. Кое-кто из них в этом преуспел. Я пригнулась пониже, когда неоседланная лошадь с кричащим, словно мартовский кот, всадником на спине, крепко вцепившимся в гриву, перепрыгнула через костер и унеслась в темноту.
        Еще двое или трое пеших налетчиков уволокли несколько мешков с зерном Колума; наш отряд преследовал их, ругаясь по-гэльски. Судя по звукам, стычка подходила к концу. Но тут возле костра появилась группа мужчин, и драка разгорелась с новой силой.
        Противостояние казалось серьезным, это впечатление подтверждалось яростью, с которой участники махали поблескивающими лезвиями; они в запале коротко выкрикивали что-то, но уже не вопили. Мало-помалу я разобралась, что происходит. В центре схватки стояли спиной к спине Джейми и Дугал. Каждый из них держал саблю в левой руке, а кинжал - в правой, и, насколько я могла судить, справлялись они отлично.
        Их окружали четверо или даже пятеро, мечущиеся тени мешали сосчитать точнее; эти люди атаковали легкими саблями, хотя у одного из нападавших висел на поясе тяжелый палаш, а еще у двоих были пистолеты.
        Очевидно, они хотели захватить Дугала или Джейми, а может, и обоих сразу. Получить живыми. Ради выкупа, решила я. В пользу моего предположения говорил и выбор легкого оружия, которое не было смертельно опасно в той степени, как тяжелые палаши или пистолеты.
        Дугал и Джейми, напротив, не имея таких целей, дрались с мрачной серьезностью и прагматичностью. Спина к спине, они образовали живой круг угрозы, каждый прикрывал уязвимое место другого. Когда Дугал с силой выбрасывал руку с кинжалом вперед, мне казалось, что уязвимостей у него просто нет.
        Вся эта возбужденная, рычащая, сыплющая проклятиями толпа приближалась ко мне. Я вжалась в расщелину, но она была всего два фута глубиной. Краем глаза я уловила рядом какое-то движение. Мурта решил принять участие в драке.
        Я не могла оторвать глаз от Джейми от страха за него, но все же заметила, как маленький шотландец неторопливо вытащил свой пистолет. Тщательно проверив курок и вытерев пистолет о рукав, он пристроил его на предплечье и стал ждать.
        Он ждал. А я сходила с ума от тревоги за Джейми, который отбросил грацию и размахивал оружием, словно варвар, тесня наступавших на него с откровенно кровожадным видом двух врагов. «Какого черта этот парень не стреляет?» - с яростью думала я, но потом догадалась. Оба - Джейми и Дугал - находились на линии огня, а кремневые пистолеты, как я помнила, не отличались точностью.
        Это предположение подтвердилось в следующую минуту, когда один из противников Дугала, сделав неожиданный выпад, зацепил его запястье. Лезвие вспороло предплечье во всю длину, и Дугал упал на одно колено. Почувствовав, что дядя ранен, Джейми отвел назад саблю и быстро отступил на два шага. Теперь он прижимался спиной к скале, а Дугал завалился на один бок, защищаясь только кинжалом. Это приблизило нападающих к моему укрытию, а следовательно, и к пистолету Мурты.
        Прогремевший рядом выстрел показался оглушительно громким. Он был неожиданным для нападающих, особенно для того, в которого попала пуля. Секунду человек еще стоял, беспомощно и вопросительно покачивая головой, потом медленно сел, повалился на спину и покатился вниз по склону к затухающему огню.
        Оправившись от неожиданности, Джейми выбил саблю из руки противника. Дугал успел встать на ноги, и Джейми подвинулся в сторону, чтобы дать ему место для схватки. Один из противников побежал вниз, чтобы оттащить раненого товарища с раскаленных углей. Оставались еще трое, а Дугал был ранен. Мне было видно, как падают на камень капли крови каждый раз, как он взмахивал палашом.
        Они находились достаточно близко ко мне, и я видела лицо Джейми, спокойное и сосредоточенное, поглощенное энергией боя. Дугал внезапно что-то крикнул ему. Джейми на мгновение отвел взгляд от лица противника и посмотрел себе под ноги. Он поднял глаза как раз вовремя, чтобы избежать разящего удара, потом пригнулся вбок и метнул свою саблю, как копье.
        Его противник недоуменно глядел на воткнувшееся в ногу лезвие. Он коснулся металла, ухватил палаш и выдернул из раны. Судя по легкости, с какой он это сделал, я подумала, что рана неглубока. Человек все еще казался удивленным и словно собирался спросить, что означает такое странное поведение.
        Потом он закричал, швырнул саблю на землю и побежал прочь, тяжело прихрамывая. Двое оставшихся налетчиков обернулись на его крик и тоже пустились бегом, преследуемые Джейми, настигавшим их с неотвратимостью снежной лавины. На бегу он успел выхватить из свертка тяжелый палаш и поднял его над головой, образовав смертоносную арку из двух рук. Следом за ним несся Мурта, выкрикивая на гэльском нечто грозное и размахивая перезаряженным пистолетом в одной руке и саблей - в другой.
        После этого динамика боя переменилась, и уже через четверть часа отряд Маккензи в полном составе начал подсчет ущерба.
        Он оказался не так уж велик: налетчики увели двух лошадей и унесли три мешка с зерном, но погонщики, спавшие рядом с обозами, помешали грабителям, а вооруженные члены отряда прогнали тех, кто пытался увести лошадей. Самой крупной потерей стало исчезновение одного из наших мужчин.
        Я подумала вначале, что он был ранен или убит в гуще сражения, но тщательные поиски не принесли результата.
        - Его похитили, - мрачно подытожил Дугал. - Черт побери, выкуп за него придется внести как минимум в размере месячного дохода.
        - Могло быть хуже, Дугал, - сказал Джейми, вытирая лицо рукавом. - Подумай, что сказал бы Колум, если бы они забрали тебя.
        - А если бы они уволокли тебя, я не стал бы платить, и можно было бы тебе поменять фамилию на Грант, - проворчал Дугал, но атмосфера сразу стала заметно более расслабленной.
        Я достала небольшую коробку с медикаментами, которую взяла с собой, и занялась пострадавшими, разделив их по степени серьезности полученных ранений. К счастью, ничего особо скверного не обнаружилось. По-видимому, самой тяжелой была рана Дугала.
        У Неда Гоуэна горели глаза, и весь он сиял и искрился энергией, слишком возбужденный схваткой, чтобы почувствовать боль от выбитого ударом рукоятки кинжала зуба. У него, однако, хватило ума осторожно сунуть его под язык.
        - Просто на всякий случай, - объяснил он и выплюнул зуб на ладонь.
        Корень был целый, и лунка еще кровоточила, так что я, надеясь на лучшее, воткнула верхушку на место и прижала покрепче. Хрупкий солиситор сильно побледнел, но не издал ни звука. С благодарностью он прополоскал рот виски - для дезинфекции, но не побрезговал проглотить его.
        На рану Дугала я еще раньше наложила давящую повязку и, сняв ее, была рада обнаружить, что кровотечение остановилось. Порез был чистый, но глубокий. Тонкая линия подкожного жира виднелась по краям раны, которая уходила в мышцу по крайней мере на дюйм. Крупные сосуды, слава богу, не были задеты, но рану нужно было зашивать.
        В качестве иглы в моем распоряжении оказалось только нечто вроде тонкого шила, при помощи которого погонщики чинили сбрую. Я взялась за него немного неуверенно, а Дугал просто вытянул руку и отвернулся.
        - Я вообще-то не боюсь крови, - объяснил он, - но смотреть на собственную у меня нет желания.
        Он уселся на камень и, когда я начала работать, крепко стиснул зубы - видно было, как у него подрагивают желваки. Ночь была прохладная, но на лбу Дугала крупными каплями выступил пот. Один раз он попросил меня остановиться ненадолго, отошел чуть в сторону, где его стошнило, а потом вернулся на камень и снова протянул мне руку.
        К счастью, один владелец таверны решил уплатить налог за эту четверть года в виде бочонка виски, и теперь он оказался чрезвычайно кстати. Я пользовалась им для дезинфекции ран, а затем предоставляла пациентам лечиться самостоятельно в тех дозах, какие они сочтут нужными. После окончания медицинских хлопот я и сама пропустила глоток-другой. Выпила я с удовольствием и благодарно улеглась на свое одеяло. Луна клонилась к закату, и я дрожала от холода и нервного потрясения. Было так хорошо, когда Джейми лег рядом и крепко прижал меня к своему большому теплому телу.
        - Они могут вернуться? - спросила я, и Джейми в ответ покачал головой.
        - Нет. Это был Малкольм Грант и два его сына, старшего я ранил в ногу. Сейчас они уже дома в своих постелях, - сказал он, погладив меня по голове, и добавил: - Ты сегодня на славу потрудилась, милая. Я тобой гордился.
        Я повернулась и обняла его за шею.
        - Но не так, как я гордилась тобой. Ты держался великолепно, Джейми. Я никогда не видела ничего подобного.
        В ответ он небрежно фыркнул, но, думаю, остался доволен похвалой.
        - Это всего лишь набег, сассенах. Я в них участвую с четырнадцати лет. Это так, забава. Совсем другое дело, когда сражаешься с тем, кто по-настоящему хочет тебя убить.
        - Забава, - повторила я слабым голосом. - Вот уж действительно.
        Он обнял меня крепче, одна рука скользнула вниз и начала задирать подол моей рубашки. Очевидно, жар сражения переплавился теперь в иную жажду.
        - Джейми! Только не здесь!
        Я отодвинулась и одернула рубашку.
        - Ты устала, сассенах? - с тревогой спросил он. - Не беспокойся. Это будет быстро.
        Он работал уже обеими руками, задирая вверх тяжелый подол.
        - Нет! - решительно заявила я, помня о двадцати мужчинах, лежащих всего в нескольких футах от нас. - Я не устала, но… - Я шумно вдохнула, когда его рука оказалась у меня между бедер.
        - Господи, - мягко шепнул он, - мокро, словно в водоросли угодил.
        - Джейми, - зашипела я, - двадцать человек спят прямо рядом с нами!
        - Недолго они проспят, если ты будешь продолжать болтать.
        Он перекатился на меня, прижав мое тело к каменной плите, коленом раздвинул мне ноги и начал медленно двигать им вверх-вниз. Вопреки внутреннему протесту, я расслабила бедра. Двадцать семь лет хорошего воспитания не смогли противостоять тысячелетнему инстинкту. Разум восставал против того, чтобы мной овладели на голом камне, поблизости от спящих солдат, тело ощущало себя капитулирующим под напором противника и жаждало сдаться со всеми формальностями. Джейми поцеловал меня долгим и глубоким поцелуем, его язык оставлял во рту сладость.
        - Джейми, - простонала я. Он задрал килт и прижал мою руку к обнаженной плоти. - О черт, - отозвалась я, впечатленная. Приличия продолжали сдавать позиции.
        - После боя он всегда стоит вот так. Ты ведь хочешь меня, правда? - сказал он, чуть-чуть отстраняясь, чтобы посмотреть на меня.
        Отрицать это было глупо, мое желание было очевидным. Его член ощущался, словно металлическая штанга на моем бедре.
        - Э-э-э… да… но…
        Он крепко сжал ладонями мои плечи.
        - Не шуми, сассенах, - сказал он властно. - Это не займет много времени.
        Он сказал правду. Я ощутила приближение оргазма уже после первого мощного толчка - он накатывал долгими мучительными волнами. Я впилась ногтями в его спину и прикусила ткань рубашки, чтобы заглушить крики. Буквально через дюжину толчков я почувствовала, как его яички сокращаются, и ощутила теплый поток внутри. Он медленно опустился рядом со мной, дрожа.
        Кровь стучала у меня в ушах, эхом повторяя гаснущую пульсацию между моих бедер. Рука Джейми лежала у меня на груди, тяжелая и обмякшая. Повернув голову, я увидела фигуру часового, привалившегося к камню по ту сторону костра. Он тактично отвернулся и сидел спиной к нам. Я ощутила легкий шок оттого, что не испытала никакого стыда, и сонно задалась вопросом, станет ли мне стыдно утром, - а потом меня обступила тьма.
        Наутро все вели себя как обычно, разве что двигались не так шустро после вчерашней стычки и сна на голых камнях. Настроение у всех было бодрое - даже у раненых. И оно еще приподнялось, когда Дугал объявил, что мы едем только до лесов, которые были видны с места нашего ночлега. Там мы сможем напоить лошадей, дать им попастись и сами немного отдохнуть. Я подумала, не помешает ли такое изменение планов свиданию Джейми с таинственным Хорроксом, но Джейми, услыхав объявление, никак не отреагировал.
        День был облачный, но не дождливый, и воздух теплый. Когда мы разбили новый лагерь, управились с лошадьми, а я завершила осмотр раненых, все разбрелись по своим делам: люди улеглись спать на траве, кто-то пошел рыбачить, а иные просто улеглись, вытянув ноги, отдыхая от нескольких дней, проведенных в седле.
        Я сидела под деревом и разговаривала с Джейми и Недом Гоуэном, когда к нам подошел один из солдат и бросил что-то Джейми на колени. Оказалось, что это кинжал с лунным камнем в рукоятке.
        - Это твой? - спросил солдат. - Я его нашел нынче утром среди камней.
        - Я, должно быть, выронила его во время всей этой суматохи, - сказала я. - Все равно я понятия не имею, как с ним обращаться. Скорее всего, ранила бы себя, если бы попыталась им воспользоваться.
        Нед строго поглядел на Джейми сквозь очки.
        - Ты отдал ей кинжал, но не научил им пользоваться?
        - Времени не было в тех обстоятельствах, - сказал Джейми в свою защиту. - Однако Нед прав, сассенах, ты должна научиться обращаться с оружием. Нельзя предсказать, что произойдет в пути, как ты могла убедиться вчера вечером.
        Меня немедленно проводили на полянку, и урок начался. Заметив движение, некоторые из Маккензи пришли посмотреть и остались, чтобы помочь советами. Вскоре я уже была окружена полудюжиной учителей, которые горячо спорили о технике. После продолжительной добросердечной дискуссии все сошлись на том, что в кинжалах Руперту нет равных, и он стал моим преподавателем.
        Он нашел относительно ровную площадку, без камней и сосновых шишек под ногами, где удобно было показывать приемы обращения с кинжалом.
        - Глядите, барышня, - сказал он и уложил кинжал поперек на среднем пальце таким образом, что до конца рукоятки оставалось примерно около дюйма. - Вы должны его держать в точке равновесия, тогда он ляжет вам в руку.
        Я попыталась сделать то же самое со своим кинжалом. Когда у меня это получилось, Руперт объяснил мне разницу между ударом сверху и более хитрым ударом снизу.
        - В общем, вам следует бить снизу, верхний удар хорош, только если вы нападаете на кого-то сверху и прикладываете силу.
        Он окинул меня изучающим взглядом и покачал головой:
        - Для женщины вы высокая, но даже если вы дотянетесь до шеи, вам не хватит силы вонзить кинжал глубоко, разве что жертва будет сидеть. Лучше бить снизу вверх.
        Он поднял подол рубахи, обнажив волосатое вспотевшее брюхо.
        - Вот сюда, - указал он на углубление под грудиной. - Самое подходящее место, ежели вы бьетесь лицом к лицу. Бейте снизу вверх и загоняйте поглубже. Тогда попадете прямо в сердце, и через минуту или две вашему врагу конец. Главное не попасть в грудную кость, она ведь ниже, чем кажется, и если ваш кинжал в нее воткнется, хотя бы в самый кончик, он не слишком побеспокоит вашу жертву, а вот вы останетесь безоружной. Мурта! У тебя спина тощая, иди сюда, покажем барышне, как бить в спину.
        Поворачивая не слишком радостного Мурту, он стянул с него рубаху и обнажил узловатую спину с выпирающими ребрами. Руперт ткнул толстым указательным пальцем под нижнее ребро справа, так что Мурта пискнул от неожиданности.
        - Вот оно, нужное место, - с обеих сторон. Видите, тут ребра, и попасть в подходящее место трудно, если бьешь в спину. Если сумеете протолкнуть нож между ребрами, тогда другое дело, но такому научиться трудно. А здесь, под ребрами, попадете прямо в почку. Бейте сильнее, и он повалится, как камень.
        После этого Руперт заставил меня наносить удары из разных положений. Когда он устал, остальные мужчины по очереди изображали жертву, откровенно веселясь, глядя на мои попытки. Они покорно падали на траву, поворачивались ко мне спиной, чтобы я могла напасть на них «из засады», или, наоборот, подбирались ко мне сзади, или же делали вид, что собираются задушить меня, чтобы я могла испробовать удар в живот.
        Зрители активно подбадривали меня, а Руперт все твердил, чтобы я не отступала в решающий момент.
        - Бейте как следует, барышня, - говорил он. - Когда дело дойдет до настоящей схватки, отступать и пятиться будет поздно. Если кто-то из этих увальней не сумеет вовремя увернуться, то получит по заслугам.
        Вначале я действовала робко и неуклюже, но Руперт оказался хорошим учителем, очень терпеливым, он показывал нужные движения снова и снова. Он выкатывал глаза с притворной похотью, подбираясь ко мне сзади и обхватывая за талию, но исключительно профессионально брал меня за запястье, чтобы показать, как в этот момент полоснуть насильника по глазам.
        Дугал сидел под деревом, оберегая раненую руку и время от времени с сарказмом комментировал тренировку. Однако это он предложил сделать манекен.
        - Дайте ей что-нибудь, во что она может воткнуть кинжал, - посоветовал он, когда у меня начало получаться нечто похожее на выпады и удары. - Первый удар - это всегда шок.
        - Так и есть! - согласился Джейми. - Отдохни немного, сассенах, пока я что-нибудь придумаю.
        Он удалился к телегам вместе с двумя мужчинами, и я видела, что они постояли там, оживленно жестикулируя, а потом начали доставать что-то из телег. Выбившись из сил, я буквально упала под дерево рядом с Дугалом. Он кивнул и улыбнулся. Как и большинство мужчин, он в дороге не брился, густая каштановая бородка обрамляла рот, подчеркивая полную нижнюю губу.
        - Ну что, каково оно? - спросил он, говоря не об умении пользоваться кинжалом.
        - Неплохо, - осторожно ответила я, тоже говоря не об оружии.
        Взгляд Дугала обратился на Джейми, все еще стоящего возле телег.
        - Брак, мне кажется, пошел парню на пользу, - заметил он.
        - Полезно для него - в сложившихся обстоятельствах, - холодно согласилась я.
        Дугал усмехнулся - он заметил мой тон.
        - И для вас, барышня, тоже. Одним словом, доброе решение для всех, так мне кажется.
        - Особенно для вас и для вашего брата. Кстати, о нем: что, по-вашему, скажет Колум, когда узнает о свадьбе?
        Улыбка сделалась шире.
        - Колум? Я склонен думать, что он будет только рад принять такую племянницу в лоно семьи.
        Манекен был готов, и я вернулась к упражнениям. Манекен представлял собой большой мешок, набитый шерстью, размером примерно с человеческий торс. Мешок был обернут куском дубленой воловьей кожи, закрепленной веревками. Сначала его привязали к дереву на высоте человеческого роста, потом бросали или клали сверху на меня.
        Джейми не предупредил меня лишь об одном: они засунули между мешком и кожей несколько плоских кусков дерева - они выполняли роль костей, как он пояснил мне позже.
        Первые несколько ударов оказались безрезультатными, хоть я и пыталась проткнуть воловью кожу изо всех сил. Но она была куда толще, чем я думала. Мне сообщили, что у человека на животе примерно такая кожа. В следующий раз я попробовала напасть сверху и угодила в одну из деревяшек.
        В первое мгновение мне показалось, что рука отвалилась. Боль от резкой остановки отдала мне в плечо, и кинжал выпал из онемевших пальцев. Окоченела вся рука ниже локтя, но неприятное покалывание подсказало мне, что это ненадолго.
        - Иисус твою Рузвельт Христос! - произнесла я, ухватив себя за локоть и наблюдая за всеобщим весельем.
        Джейми взял меня за плечо и помассировал руку, вернув ей чувствительность: он надавливал при этом на сухожилие с тыльной стороны локтя, а большим пальцем - на ямку у основания запястья.
        - Все в порядке, - проговорила я сквозь зубы, растирая правую руку, по которой еще бегали мурашки. - Что же делать, если ты наткнулся на кость и уронил нож? Имеется ли инструкция на этот случай?
        - Имеется, - ответил, ухмыляясь, Руперт. - Выхвати пистолет левой рукой и пристрели ублюдка.
        Его слова вызвали новый взрыв хохота, который я проигнорировала.
        - Отлично, - сказала я спокойно. - В таком случае ты покажешь мне, как заряжать эту штуковину и стрелять из нее?
        Я показала на пистолет с изогнутой, словно коготь, рукояткой, который висел у Джейми на левом бедре.
        - Нет, не покажу, - твердо ответил он.
        - Почему нет?
        - Потому что ты женщина, сассенах.
        Я почувствовала, как лицо пошло красными пятнами.
        - Вот как? - выговорила я с издевкой. - Ты полагаешь, что женщины недостаточно умны, чтобы научиться обращаться с огнестрельным оружием?
        Он спокойно посмотрел на меня; губы у него изгибались, пока он обдумывал ответ.
        - Могу дать попробовать, - сказал он наконец. - Сама все и увидишь.
        Руперт сердито прищелкнул языком, глядя на нас.
        - Джейми, не будь дураком, - сказал он. - А вы, барышня, поймите, дело не в глупости, хотя некоторым из вас и правда не хватает ума. Дело в том, что вы маленькие.
        - А? - Я уставилась на него с глупым видом.
        Джейми фыркнул и снял с пояса пистолет. Вблизи он оказался огромным: полных восемнадцать дюймов серебристого металла от рукоятки до дула.
        - Посмотри, - сказал он, вытянув пистолет передо мной. - Ты его берешь, ставишь на предплечье и прицеливаешься, а потом, когда спускаешь курок, пистолет лягает тебя, словно мул копытом. Я почти на целый фут выше, на четыре стоуна тяжелее, и я знаю, что делаю. Когда я стреляю из него, остается здоровый синяк. Тебя он может швырнуть плашмя на спину, если не разворотит все лицо.
        Он повернул пистолет и сунул его обратно в петлю на поясе.
        - Я бы дал тебе попробовать, - продолжал Джейми, - но хочу, чтобы у тебя зубы остались целы. У тебя красивая улыбка, сассенах, хоть ты иногда и кусаешься.
        Отрезвленная этим эпизодом, я без возражений приняла вердикт мужчин о том, что даже самая маленькая сабля будет для меня тяжела и я с ней не управлюсь. Самым подходящим признали скин ду - шотландский кинжал, который можно было спрятать в чулке, и снабдили меня зловещим, острым, как игла, куском черного металла длиной в три дюйма, с короткой рукояткой. Я немного попрактиковалась неожиданно выхватывать его из тайника под критическими взглядами мужчин: надо было одним ловким движением достать нож из складок платья, принять оборонительную позу, держа нож лезвием вверх, и быть готовой перерезать глотку врагу.
        В конце концов меня признали вполне сносным новичком в искусстве кинжального боя и позволили усесться за обед, во время которого меня поздравили все, кроме Мурты. Он только головой покачал и заметил:
        - Я считаю, самое хорошее оружие для женщины - это яд.
        - Возможно, - отозвался Дугал, - но оно имеет свои недостатки в условиях открытой конфронтации.
        Глава 19
        Водяной конь
        Вечером следующего дня мы расположились на берегу озера Лох-Несс. Странное чувство овладело мной, когда я вновь увидела это место: оно почти не изменилось. То есть правильнее сказать - не изменится. Лиственницы и ольховник казались сейчас зеленее, но ведь стояла середина лета, а не ранняя весна. Бледно-розовые и белые оттенки майских первоцветов сменились теплым золотом утесника и ракитника. Небо над нами казалось более голубым, но поверхность озера оставалась неизменной - ровная темная синева, в которой, словно под мутным стеклом, прятались отражения берегов.
        Даже рыбацкие лодки виднелись вдали. Однако когда одна из них подплыла ближе, я увидела, что это не привычная деревянная лодка, а коракл - судно с каркасом из ивовых прутьев, обтянутым дубленой кожей.
        Воздух был напоен тем же особенным запахом, какой обычно стоит над водой: острая смесь запахов свежей зелени, гниющих листьев, открытой воды, мертвой рыбы и нагретого ила. И над всем висело все то же ощущение некоей потусторонности этого места. Наши мужчины, как, впрочем, и лошади, казалось, чувствовали это, и лагерь казался притихшим.
        Выбрав удобное место для ночлега для нас с Джейми, я спустилась к воде, чтобы умыться перед ужином.
        Берег круто спускался вниз, к хаотичному нагромождению каменных плит, образующих нечто вроде пристани. У берега, вдали от лагеря с его шумом, было так тихо и спокойно, что я присела под деревом, чтобы насладиться минуткой одиночества. После свадьбы за мной перестали постоянно следить - хоть что-то.
        Я бездумно обрывала кисточки крылатых семян с нависшей надо мною ветки и бросала их в воду, когда вдруг заметила, что еле заметная рябь на воде стала сильнее, словно налетел резкий порыв ветра.
        Большая плоская голова появилась над поверхностью примерно в десяти футах. Я увидела, как вода сбегает с чешуи, покрывающей изогнутую шею. Вода волновалась на довольно значительной площади, и я видела движение чего-то темного и большого в этих местах, хотя голова почти не шевелилась.
        Я тоже не шевелилась. Как ни странно, почти не испугалась. Я чувствовала почти родственную связь с этим созданием, которое оторвалось от своего времени еще дальше, чем я от своего. Плоские глаза, древние, как моря эоцена, помутнели в мрачных глубинах последнего прибежища. При взгляде на него узнавание мешалось с некоей потусторонностью. Блестящая кожа была ровной, темно-голубой, с участками переливающейся зелени под челюстью. Цвет странных, лишенных зрачков глаз напоминал темный янтарь. Этот зверь был так красив.
        Как же он не похож на тот маленький муляж илистого цвета, который я видела в большой диораме Британского музея. Однако форма была та же. Краски живых созданий меркнут с последним дыханием - живая упругая кожа и гибкие мышцы разлагаются в течение нескольких недель. Но кости порой сохраняются, словно эхо былой формы, и напоминают об ушедшем величии.
        Закрытые клапанами ноздри внезапно раскрылись и послышалось странное свистящее дыхание. Мгновение - и существо ушло в темноту, оставив после себя только волнующуюся поверхность воды.
        При его появлении я встала на ноги. И, должно быть, бессознательно подошла к кромке воды, чтобы получше разглядеть это чудо, потому что обнаружила себя на каменной плите, частично уходящей в озеро; я стояла и смотрела, как постепенно опадающие волны сливаются с гладью озера.
        Какие-то мгновения я просто глядела на бескрайние воды. Потом сказала: «Прощай!», обратившись к пустынной глади. Стряхнула с себя чары и повернулась к берегу.
        Над спуском к воде стоял мужчина. Вначале я испугалась, но тотчас узнала в нем одного из наших погонщиков и вспомнила, что его имя Питер; ведро в руке объясняло его присутствие. Я хотела спросить его, видел ли он чудовище, но выражение его лица все сказало за него. Он побелел, бледностью перещеголяв маргаритки, что росли у него под ногами, капли пота стекали прямо на бороду, глаза выпучены, как у испуганной лошади, а руки так дрожали, что ведро прыгало, колотя его по бедру.
        - Все в порядке, - сказала я, подходя к нему, - оно ушло.
        Однако мои слова усилили его тревогу. Он выронил ведро, упал передо мной на колени и перекрестился.
        - Смилуйтесь, леди, - заикаясь, еле выговорил он и, к моему величайшему смущению, повалился ничком к моим ногам и припал губами к подолу платья.
        - Это просто нелепо, - сердито произнесла я. - Встаньте сейчас же!
        Я легонько подтолкнула его носком своей туфли, но он весь трясся, распластавшись по земле.
        - Да встаньте же! - повторила я. - Глупец, ведь это всего-навсего…
        Тут я запнулась, обдумывая свои слова. Приводить латинское название явно не имело смысла.
        - Это всего лишь небольшое чудовище, - решилась я наконец.
        Взяла его за руку и помогла встать на ноги. Мне пришлось самой спуститься к берегу и наполнить ведро, потому что он ни за что не соглашался - и не без повода - подходить к кромке воды. Он пошел следом за мной к лагерю, соблюдая почтительную дистанцию, и поспешил удрать к своим мулам, то и дело опасливо оглядываясь на меня через плечо.
        Казалось, он не расположен распространяться о произошедшем, и я подумала, что мне тоже не стоит ничего рассказывать. Если Дугал, Джейми и Нед были образованными людьми, то все остальные - простые горцы, не знающие чтения и письма, из отдаленных земель клана Маккензи. Они бесстрашные воины, но так же суеверны, как люди из африканских племен.
        Итак, я тихо поужинала и отправилась спать, постоянно ощущая на себе подозрительный взгляд погонщика Питера.
        Глава 20
        Пустынные просторы
        Через два дня после набега мы снова повернули на север. Теперь мы приближались к месту встречи с Хорроксом, и Джейми время от времени погружался в раздумья - возможно о том, какое значение для него могут иметь сведения от английского дезертира.
        Я больше не видела Хью Мунро, но прошлой ночью, проснувшись, не нашла Джейми рядом. Я хотела было дождаться его возвращения, но не выдержала и уснула, когда луна стала бледнеть. Наутро Джейми крепко спал возле меня, а на одеяле лежало что-то завернутое в листок тонкой бумаги; сверток был скреплен пером дятла, словно булавкой. Осторожно развернув его, я увидела большой кусок необработанного янтаря. Только одна сторона была обточена и отполирована, и в этом окошечке виднелось изящное тельце маленькой темной стрекозы, застывшей в вечном полете.
        Я разгладила бумагу. Послание было написано на испачканном белом листе маленькими и изящными буквами.
        - Что тут написано? - спросила я у Джейми, разглядывая непонятные буквы. - Кажется, это по-гэльски.
        Джейми приподнялся на локте и взглянул на бумагу.
        - Нет, это латынь. Мунро был школьным учителем до турецкого плена. Это отрывок из Катулла…Da mi basia mille, diende centum, dein mille altera, dein secunda centum… - У него слегка порозовели мочки ушей, пока он переводил мне: - Дай же тысячу сто мне поцелуев, снова тысячу дай и снова сотню…[23 - Перевод с латыни С. В. Шервинского.]
        - Да, это повыше классом, чем печенье с предсказанием, - заметила я.
        - Что? - недоуменно спросил Джейми.
        - Ничего, не обращай внимания, - спохватилась я. - Мунро отыскал для тебя Хоррокса?
        - Ай. Это улажено. Я встречусь с ним в одном местечке в горах, милях в двух от Лаг-Круйма. Через четыре дня, если ничего не случится.
        Упоминание о том, что что-то может случиться, обеспокоило меня.
        - Ты думаешь, это безопасно? Ты доверяешь Хорроксу?
        Он уселся, протирая сонные глаза.
        - Английскому-то дезертиру? Боже, конечно же, нет! Я думаю, что продать меня Рэндоллу для него раз плюнуть, да только он ведь не может запросто пойти к англичанам. Дезертиров они вешают. Нет, я ему совсем не доверяю. Потому и поехал с отрядом Дугала, вместо того чтобы разыскивать Хоррокса одному. Если он замышляет что-нибудь, то я, по крайней мере, буду не один.
        - Ax вот оно что!
        Я не была уверена, что присутствие Дугала - надежный тыл, учитывая отношения между Джейми и двумя его дядьями-интриганами.
        - Ну, если ты так думаешь, - проговорила я тоном, в котором звучало сомнение. - Надеюсь, Дугал не задумает тебя подстрелить.
        - Он это уже сделал однажды, - беспечно заявил Джейми, застегивая рубашку. - Ты сама меня перевязывала.
        Я выронила гребень, которым расчесывала волосы.
        - Дугал! Я считала, что тебя ранили англичане.
        - Англичане стреляли в меня, - уточнил он. - И я не уверен, что именно Дугал ранил меня. Возможно, это был Руперт - он лучший стрелок среди людей Дугала. Нет, когда мы удирали от англичан, я сообразил, что мы недалеко от границы владений Фрэзеров, и решил воспользоваться шансом. Пришпорил коня и свернул влево, чтобы обойти кругом Дугала и остальных. Пули летели градом, но та, что попала в меня, прилетела сзади. А позади меня тогда были Дугал, Мурта и Руперт. Все англичане были передо мной - когда я свалился с коня и покатился вниз по холму и чуть не сбил их с ног.
        Он наклонился над ведром с водой, которое я принесла, и, черпая пригоршнями, ополоснул лицо. Тряхнув головой, чтобы окончательно проснуться, он посмотрел на меня с улыбкой; мелкие капельки блестели у него в бровях и на густых ресницах.
        - Когда это случилось, Дугал вступил в жестокую схватку - только бы отбить меня. Я валялся на земле, а он стоял надо мной, одной рукой ухватив меня за пояс, а другой рубился на мечах с драгуном, который считал меня своей добычей. Дугал убил англичанина, а меня закинул в седло перед собой. - Джейми помотал головой. - Все было как в тумане, помню только, что думал, как лошади тяжко подниматься по крутому холму с грузом в четыреста фунтов на спине.
        Я снова села, несколько ошеломленная.
        - Но… если бы Дугал хотел, он мог бы убить тебя тогда.
        Джейми покачал головой, принимаясь за бритву, которую одолжил у Дугала. Он немного подвинул ведро, чтобы поверхность воды давала отражение, и, изобразив на лице мучительную гримасу, которая появляется у всех бреющихся мужчин, принялся скоблить свою щетину.
        - Нет, только не в присутствии остальных. Кроме того, Дугал и Колум не желают моей смерти, особенно Дугал.
        - Но…
        Тут у меня закружилась голова - как всегда, когда мне приходилось сталкиваться с тонкостями семейных отношений в этом странном краю.
        Слова Джейми звучали теперь глуховато: выдвинув подбородок, он вертел головой, стараясь сбрить щетину под нижней челюстью.
        - Это все Лаллиброх, - пояснил он, ощупывая свободной рукой, не осталось ли волосков. - Это не просто хороший кусок земли, он еще и расположен у важного горного перевала. Там единственный удобный перевал на десять миль в обе стороны. Если дело дойдет до нового восстания[24 - Имеется в виду якобитское восстание 1715 года.], этому имению цены не будет: хозяин Лаллиброха будет контролировать очень многое. А случись моя смерть до женитьбы, владение, скорее всего, отошло бы Фрэзерам.
        Он усмехнулся, вытирая шею.
        - Нет, я представляю собой непростую проблему для братьев Маккензи. С одной стороны, я могу стать соперником юного Хэмиша в гонке за кресло главы клана - и братья желают мне смерти. С другой стороны, если, предположим, я не представляю угрозы для Хэмиша, они хотели бы, чтобы и я, и моя собственность сыграли в их пользу в случае войны, а не на стороне Фрэзеров. Вот почему они хотят помочь мне в деле с Хорроксом. Пока я вне закона, я не могу стать полноправным хозяином Лаллиброха, хоть он и принадлежит мне.
        Я сворачивала одеяла и качала головой, поражаясь тому, как сложны - и опасны - обстоятельства, которые Джейми преодолевал с такой беспечностью. И вдруг меня осенило, что теперь не он один втянут в это. Я подняла голову.
        - Ты сказал, что, если бы ты умер до женитьбы, владение отошло бы Фрэзерам, - сказала я. - Но ты женат. Так кто же…
        - Вот-вот, - быстро ответил Джейми, криво улыбнувшись. Утреннее солнце пылало золотом и медью в его волосах.
        - Если меня убьют сейчас, сассенах, то Лаллиброх твой.
        Как только рассеялся туман, утро стало солнечным. В зарослях вереска суетились птицы; дорога здесь, в отличие от многих других мест, была широкая, копыта лошадей мягко ступали по придорожной пыли.
        На вершину невысокого холма мы с Джейми поднимались рядом. Он кивнул направо:
        - Видишь вон ту небольшую рощицу внизу?
        - Да.
        Это был маленький кусочек смешанного леса в стороне от дороги - сосны, дубы, осинки.
        - Там есть родник под деревьями, и при нем небольшой пруд. Мягкая травка. Чудесное местечко.
        Я посмотрела на него насмешливо.
        - Не слишком ли рано для ланча?
        - Я не совсем это имел в виду.
        Джейми, как я случайно выяснила несколько дней назад, не умел подмигивать одним глазом. Вместо этого он хлопал глазами, словно большая рыжая сова.
        - А что именно ты имел в виду?
        Мой подозрительный взгляд столкнулся с невинным, почти детским взглядом голубых глаз.
        - Я просто думал, как бы ты выглядела… там, на траве, у воды… с юбками вокруг головы…
        - О… - только и произнесла я.
        - Я скажу Дугалу, что мы спустимся набрать воды.
        Он пришпорил лошадь, проехал вперед и скоро вернулся, прихватив бутыли для воды с других лошадей. Я слышала, как Руперт что-то кричал нам по-гэльски, когда мы спускались с холма, но слов не разобрала.
        Я первая добралась до рощицы. Соскользнув с седла, я растянулась на траве, зажмурив глаза от яркого солнца. Минутой позже Джейми спешился рядом. Он шлепнул коня по крупу и отправил его пастись на травке вместе с моим, не привязывая. Потом опустился на колени рядом со мной. Я притянула его к себе. Было тепло, пахло травой и цветами. Джейми и сам пах, словно только что сорванный стебель травы - остро и сладко.
        - Нам лучше поспешить. Они удивятся, что мы так долго набираем воду.
        - Не удивятся, - ответил он, с привычной легкостью распутывая завязки на моих одеяниях. - Они знают.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Разве ты не слышала, что кричал Руперт?
        - Слышала, но не поняла.
        Я уже знала много гэльских слов, но быструю разговорную речь не понимала.
        - Ну и хорошо. Это не для твоих ушей.
        Высвободив мою грудь, он зарылся в нее лицом, целуя и нежно покусывая - до тех пор, пока я уже не могла терпеть и, подняв юбки, прильнула к нему. Я чувствовала себя весьма неловко после нашего яростного и примитивного соития на камнях и не позволяла Джейми заниматься любовью в лагере, а леса кругом были чересчур густые, чтобы можно было уйти далеко от лагеря. Оба мы испытывали приятное напряжение от воздержания, и теперь, вдалеке от любопытных глаз и ушей, отдавались друг другу с пылом, от которого кровь разогналась по венам, и мои губы и пальцы покалывало от возбуждения.
        Мы оба уже были близки к финалу, когда Джейми вдруг замер. Открыв глаза, я увидела его темное на фоне солнца лицо, а на лице - совершенно неописуемое выражение. К его голове прижималось что-то черное. Едва мои глаза привыкли к свету, я поняла, что это дуло мушкета.
        - Вставай, похотливый ублюдок!
        Дуло мушкета резко дернулось и уперлось Джейми в висок. Очень медленно он встал на ноги. Капля набухла в ранке на виске, темная на бледном лице.
        Их было двое. Английские дезертиры - судя по тому, в какие лохмотья превратились их мундиры. Оба были вооружены мушкетами и пистолетами и выглядели весьма довольными потенциальной добычей. Джейми стоял с поднятыми руками, дуло мушкета теперь упиралось ему в грудь; лицо ничего не выражало.
        - Ты бы дал ему кончить, Гарри, - сказал второй с типичным акцентом лондонского кокни. Он улыбнулся, продемонстрировав полный рот гнилых зубов. - Прерываться на середине вредно для здоровья.
        Первый ткнул Джейми в грудь дулом мушкета.
        - Мне нет дела до его здоровья. И ему скоро тоже не будет до него дела. А я не прочь отведать кусочек вот этого. - Он мотнул подбородком в мою сторону. - Мне плевать, что я буду вторым, пускай даже после этого шотландского ублюдка.
        Гнилозубый расхохотался.
        - Так прикончи его и займись ею!
        Гарри, приземистый и низкий косоглазый мужичонка, раздумывал о чем-то, глядя на меня с подозрением. Я все еще сидела на земле, подобрав колени, юбка обмотана вокруг щиколоток. Я пыталась закрыть лиф, но не слишком в этом преуспела, поэтому часть груди была на виду. Гарри в конце концов ухмыльнулся и кивнул своему товарищу:
        - Нет, пускай он посмотрит. Иди сюда, Арнольд, и наставь на него твой мушкет.
        Арнольд повиновался, все так же скаля зубы, Гарри положил свой мушкет на землю и снял пояс, на котором висел пистолет.
        Одергивая юбки, я наткнулась на что-то твердое в правом кармане. Маленький кинжал, который дал мне Джейми. Сумею ли я им воспользоваться? Да, решила я, глядя на прыщавую похотливую рожу Гарри, да, я сумею. Смогу.
        Но я должна была выждать до самой последней возможной секунды и сомневалась, что Джейми сохранит контроль до этого момента. Его черты были искажены желанием убить врага, и очень скоро это желание перевесит мысли о последствиях.
        Я не смела со всей определенностью выразить на лице свое намерение, но сощурила глаза и посмотрела на него так твердо, как только могла, приказывая не двигаться. На шее у Джейми вздулись жилы, а лицо потемнело от гнева, но он ответил на мой взгляд еле заметным кивком.
        Гарри опрокинул меня на землю и задирал мне юбку, а я картинно сопротивлялась, но главной моей целью было ухватить кинжал. Он дал мне сильную пощечину и приказал лежать тихо; щека у меня горела, из глаз брызнули слезы, но кинжал был в руке, под складками платья.
        Тяжело дыша, я откинулась назад. Я сосредоточилась только на своей цели, стараясь не думать об остальном. Бить придется в спину, до горла из такого положения не достать.
        Грязные пальцы вцепились в мои бедра, пытаясь их раздвинуть. Я вспомнила толстый палец Руперта, тыкающий в спину Мурты под ребрами, слышала его голос: «Вот сюда, сверху вниз, под последнее ребро и поближе к позвоночнику. Бей сильнее, прямо в почку, и он свалится, как камень».
        Нужный момент был совсем близок. Вонючее дыхание Гарри обжигало мне лицо, он шарил у меня между ногами, добираясь до цели.
        - Погляди хорошенько, козел, как это делается, - задыхаясь, проговорил он. - Я заставлю твою шлюху визжать, как…
        Я обхватила его за шею левой рукой и притянула к себе, а правую с кинжалом подняла повыше и опустила изо всех сил. Отдача от удара едва не заставила меня выронить кинжал. Гарри взвыл и попытался отскочить. Из-за того что я била вслепую, я ударила слишком высоко, и лезвие соскользнуло по ребру.
        Но я не могла отпустить его - ни за что! К счастью, ноги у меня были свободны от юбок. Я обхватила ими потные ляжки Гарри, удержав его на несколько драгоценных секунд, необходимых для второй попытки. И ударила снова, с отчаянной силой, - на этот раз попала.
        Руперт был прав. Гарри выгнулся, как будто совершая чудовищную пародию на акт любви, потом без звука рухнул на меня и обмяк.
        Кровь толчками текла из раны в спине.
        Внимание Арнольда на секунду отвлеклось, но этой секунды оказалось более чем достаточно для обезумевшего от ярости шотландца. К тому времени, как я начала выбираться из-под трупа Гарри, Арнольд уже последовал за своим приятелем на тот свет. Глотка его была перерезана от уха до уха маленьким кинжалом, который Джейми носил в чулке.
        Джейми опустился возле меня на колени и помог выбраться из-под мертвого тела. Нас обоих трясло, мы молча прижались друг к другу и стояли так несколько минут. Потом так же молча он поднял меня на руки и отнес подальше от мертвецов, на покрытую травой полянку за осинами.
        Опустив меня на землю, он не то чтобы сел, а повалился на траву рядом, словно ноги его не держали. Я чувствовала себя в какой-то холодной пустоте, словно зимний ветер продувал меня до костей, - и потянулась к Джейми. Он поднял голову с колен, лицо казалось измученным, и взглянул на меня так, будто увидел впервые в жизни. Когда я положила руки ему на плечи, он крепко прижал меня к груди с невнятным звуком - то ли стон, то ли всхлип.
        Потом мы отдались друг другу с неистовством, не издав ни звука, подчинившись импульсу, который я не могла понять, но оба знали одно: мы должны были ему подчиниться - иначе навсегда потеряем друг друга. То был не акт любви, а необходимость, в одиночестве мы бы не выстояли. Единственный путь - слияние, только оно могло изгнать воспоминание о недавнем насилии и о смерти.
        Потом мы лежали на траве, прижавшись друг к другу, истерзанные, в пятнах крови, дрожа на солнце. Джейми пробормотал что-то, но так тихо, что я уловила лишь слово «прости».
        - Это не твоя вина, - отозвалась я, погладив его по голове. - Теперь все в порядке, мы оба в порядке.
        Я была как в тумане, все вокруг казалось сном, и я смутно узнала симптомы шокового состояния.
        - Не в этом дело, - заговорил Джейми. - Не в этом. Я был виноват… так глупо было прийти сюда, не проверив все вокруг как следует. И допустить, чтобы ты… Но я не об этом. Я извиняюсь за то, что сейчас взял тебя вот так, использовал… Взять тебя сразу после того, что произошло… словно животное… Клэр, прости… Я не знаю… Я не мог противиться, но… Господи, ты такая холодная, mo duinne, у тебя ледяные руки. Позволь мне согреть тебя.
        «Тоже шок», - подумала я смутно. Странно, что у некоторых людей он сопровождается сумбурной речью; большинство просто молча дрожат. Вроде меня. Я прижала его губы к своему плечу, чтобы успокоить.
        - Все в порядке, - повторяла я снова и снова. - Все уже прошло.
        Внезапно на нас упала чья-то тень - мы оба подскочили. Дугал, сложив руки на груди, стоял и смотрел на нас сверху вниз. Он вежливо отвернулся, пока я справлялась со своими застежками, хмурясь на Джейми.
        - Послушай, парень, - заговорил он наконец. - Прекрасно, что ты так увлечен своей женой, но нам пришлось ждать больше часа, а теперь вы даже не слышали, как я подошел. Такое поведение когда-нибудь доведет тебя до беды. Что, если кто-нибудь подойдет сзади и приставит пистолет к твоей голове…
        Он прервал свою тираду и с недоумением уставился на меня, потому что я в истерике начала кататься по траве. Джейми, красный как рак, отвел Дугала в сторону, что-то тихо объясняя по пути. Я продолжала бесконтрольно рыдать и хохотать и заткнула рот платком, чтобы заглушить звуки. Внезапно нахлынувшие эмоции в сочетании со словами Дугала вызвали в воображении лицо Джейми, когда нас застукали, и почему-то сейчас, в моем неуправляемом состоянии, оно показалось мне невозможно смешным. Я хохотала и плакала, пока у меня не заболели бока. Наконец я села и вытерла платком глаза. Джейми и Дугал стояли надо мной, и лица у обоих выражали неодобрение. Джейми помог мне встать и повел - я все еще всхлипывала время от времени - туда, где остальные ждали нас с лошадьми.
        Если не считать находивших иногда на меня приступов истерического смеха, я не страдала от каких-либо болезненных последствий встречи с дезертирами, разве что весьма неохотно удалялась от лагеря. Дугал уверял меня, что на горных дорогах бандитов обычно не бывает, потому что здесь редко встречаются путники, достойные грабежа, но звуки леса теперь внушали мне тревогу, и я спешила поскорее вернуться после поиска хвороста или воды к мужчинам Маккензи и нашему лагерю с его привычными звуками и запахами. Я стала находить некое умиротворение в храпе мужчин, который звучал вокруг меня по ночам, и перестала стыдиться наших с Джейми утех под одеялами.
        Я все еще боялась оставаться одна, когда несколькими днями позже настало время встречи с Хорроксом.
        - Остаться здесь? - переспросила я, не веря собственным ушам. - Нет! Я поеду с тобой.
        - Ты не можешь, - терпеливо повторил Джейми. - Часть отряда поедет с Недом в Лаг-Круйм собирать налог, как и планировалось. Дугал и еще несколько человек отправятся со мной на встречу на случай ловушки со стороны Хоррокса. Тебе нельзя показываться возле Лаг-Круйма, потому что там могут быть люди Рэндолла, и я не уверен, что он не рискнет увезти тебя силой. Что касается встречи с Хорроксом, неизвестно, что может произойти. Вон там, за поворотом, есть рощица, густая, и травы там много, и вода есть поблизости. Там тебе будет удобно, а я скоро вернусь за тобой.
        - Нет, - настаивала я. - Поеду с тобой.
        Самолюбие не позволяло мне признать, что я просто боюсь оставаться одна. Я решила сказать, что боюсь за него.
        - Ты же сам говоришь - неизвестно, что произойдет во время встречи с Хорроксом, - продолжала я уговаривать. - Я не хочу ждать здесь, весь день буду думать, что там с тобой. Позволь мне поехать! Даю слово, что во время встречи я спрячусь. Но не хочу я оставаться здесь одна и волноваться.
        Он нетерпеливо вздохнул, но больше не спорил. Когда мы доехали до рощи, он наклонился в седле, взял мою лошадь под уздцы и заставил съехать с дороги на траву. Спрыгнув с седла, Джейми примотал поводья обеих лошадей к кусту. Не обращая внимания на мои протесты, он скрылся за деревьями. Я из упрямства отказалась спешиться - он меня не заставит остаться здесь.
        Наконец он спустился к дороге. Все остальные уехали вперед, но Джейми, памятуя о неудачном опыте на поляне, не хотел уезжать, пока не обыщет всю рощу; он методично ходил от дерева к дереву, раздвигая палкой высокую траву. Вернувшись, он отвязал лошадей и запрыгнул в седло.
        - Все чисто, - сказал он. - Езжай вглубь, Клэр, спрячься там и привяжи лошадь. Я приеду за тобой, как только мы закончим. Не знаю, сколько это займет, но я вернусь до захода солнца.
        - Нет! Я еду с тобой.
        Мне казалась невыносимой сама мысль о том, что я буду прятаться в лесу, ничего не зная о происходящем. Я предпочла бы риск, а не мучительные часы ожидания. В одиночестве.
        Джейми подавил свое нетерпение и схватил меня за плечо.
        - Давала ли ты обет повиноваться мне? - спросил он, легонько тряхнув меня.
        - Да, но…
        Я хотела сказать, что меня вынудили дать этот обет, но Джейми уже подтолкнул мою лошадь в сторону чащи.
        - Это очень опасно, и я не могу взять тебя с собой, Клэр. Я буду занят делом, а если дойдет до драки, я не смогу драться и одновременно защищать тебя.
        Встретив мой мятежный взгляд, он потянулся к седельной сумке и начал в ней копаться.
        - Что ты там ищешь?
        - Веревку. Если ты не сделаешь, что я прошу, то я привяжу тебя к дереву до моего возвращения.
        - Ты не посмеешь!
        - Ай, посмею!
        Он явно собирался поступить, как обещал. Я отпрянула и невольно потянула лошадь за повод. Джейми нагнулся и поцеловал меня в щеку, готовый ехать.
        - Будь осторожна, сассенах. Кинжал у тебя? Хорошо. Я приеду, как смогу. Да, еще одно.
        - Что? - сердито спросила я.
        - Если ты уйдешь отсюда до моего приезда, я выпорю тебя ремнем по голой заднице. Не очень-то легко будет пройти пешком до самого Баргреннана. Подумай об этом, - сказал он и слегка потрепал меня за щеку, - я не кидаюсь пустыми угрозами.
        Что верно, то верно. Я медленно поехала к роще, то и дело оглядываясь, чтобы посмотреть, как он скачет прочь, низко пригнувшись в седле, - одно целое с конем, а концы пледа летят за ним по ветру.
        Под деревьями было прохладно. И я, и мой конь выдохнули с облегчением, оказавшись в тени. Это был один из редких для летней Шотландии дней, когда солнце безжалостно палит с выцветшего, словно миткаль, неба, а утренняя дымка рассеивается уже в восемь утра. Роща звенела от птичьих трелей. Стайка синиц резвилась в дубках слева от меня, и мне казалось, что совсем неподалеку поет дрозд.
        Я всегда любила птиц. Раз уж мне выпало торчать здесь одной, словно на необитаемом острове, столько времени, сколько понадобится моему деспотичному и упрямому как осел супругу на его глупое дело, я использую время, чтобы увидеть и узнать побольше.
        Я стреножила мерина и пустила его пастись на сочной траве, уверенная, что далеко он не уйдет. Трава кончалась всего в нескольких футах за деревьями - дальше начинался вереск.
        Рощица была смешанная - главным образом она состояла из молодых дубков; отличное место для наблюдения за птицами. Я бродила, все еще сердясь на Джейми, но мало-помалу успокаивалась, слушая, как звонко кричит мухоловка и хрипло болтает дрозд.
        Роща резко заканчивалась на краю невысокого обрыва. Я пробралась сквозь молодую дубовую поросль, и там шум бегущей воды мгновенно заглушил пение птиц. Я остановилась на выступе над небольшим потоком, сбегавшим вниз по острым камням в скалистый каньон. Вода с шумным плеском падала в коричневатые и серебристые водоемы внизу. Я уселась на краю обрыва, опустив ноги в ручей и подставив лицо ласковому солнцу.
        Над головой пролетела ворона, преследуемая двумя горихвостками. Неуклюжее тело металось из стороны в сторону, стараясь уйти от крохотных пикирующих бомбардировщиков. Я улыбалась, наблюдая, как маленькие разгневанные родители, крича, гоняют ворону, и задалась вопросом, правда ли, что вороны, если они предоставлены сами себе, летят по прямой. Вот и эта, полети она прямо, то сразу…
        Я вдруг замерла. Я так зациклилась на споре с Джейми, что мне до этой самой минуты не приходило в голову, что я наконец попала в ситуацию, к которой стремилась два месяца. Я была одна. И знала, где нахожусь.
        Я подняла глаза навстречу слепящим лучам утреннего солнца, пробивавшимся сквозь листву ясеней на другой стороне каньона. Значит, там восток. Мое сердце забилось чаще. Там восток, значит, Лаг-Круйм позади меня. От Лаг-Круйма до Форт-Уильяма четыре мили на север. А Форт-Уильям расположен примерно в трех милях на запад от Крэг-на-Дун.
        Впервые после встречи с Муртой я знала довольно точно, где нахожусь - в семи милях от этого чертова холма и ненавистных камней. От дома. От Фрэнка.
        Я повернула было назад в рощу, но тут же передумала. Я не могу идти по дороге. Так близко к Форт-Уильяму и окрестным деревням… слишком велик риск наткнуться на кого-то. А если двигаться по обрывистой дороге вдоль ручья, лошадь взять не получится. Я сомневалась и в том, удастся ли пройти этот участок пешком: в некоторых местах стены ущелья выглядели отвесными, обрываясь прямо в воды быстрого пенистого потока. Пробираться пришлось бы по камням, торчащим из воды.
        Но это была самая прямая дорога в нужном направлении. Я не решилась бы отправиться кружным путем: слишком легко заблудиться в диких лесах или попасться в руки возвращающимся Дугалу и Джейми.
        Я ощутила внезапный болезненный спазм, вспомнив о Джейми. Господи, как я могла? Бросить его без единого слова - без объяснений или извинений? Исчезнуть без следа - после всего, что он сделал для меня?
        В конце концов я решила, что лошадь лучше всего оставить. Тогда он подумает, что я бросила его не по своей воле: может, меня растерзали дикие звери - я потрогала кинжал у себя в кармане - или, быть может, похитили разбойники. Не обнаружив следов, он постепенно забудет меня и женится снова. Хотя бы на хорошенькой юной Лаогере, когда вернется в Леох.
        Как бы нелепо это ни было, но мысль о том, что Джейми разделит ложе с Лаогерой, ранила меня почти так же, как мысль о разлуке с ним. Я проклинала себя за идиотизм, но ничего не могла поделать: передо мной стояло круглое милое личико, пылающее румянцем от страсти, и большие руки Джейми, зарывшиеся в волосы цвета лунного луча.
        Я разжала зубы и решительно вытерла слезы. У меня не было ни времени, ни сил на бесполезные сожаления. Я должна идти - и прямо сейчас, пока это еще возможно. Это мой шанс. Я надеялась, что Джейми меня забудет. Я знала, что сама не забуду его никогда. Но сейчас нужно выбросить его из головы, потому что иначе я не сумею сосредоточиться на деле, и без того достаточно сложном.
        Я осторожно спустилась с крутого берега к воде. За шумом потока не стало слышно птиц в роще наверху. Дорога была неровная, но здесь, как оказалось, можно было идти по берегу, грязному и утыканному камнями, но все-таки проходимому. Пройдя дальше, я убедилась, что мне придется идти по воде, переступая с одного ненадежного камня на другой и балансируя над потоком до тех пор, пока полоска берега не станет снова достаточно широкой, чтобы можно было на нее вернуться.
        Я пустилась в путь, прикинув, сколько у меня времени в запасе. Джейми сказал, что вернется до захода солнца. До Лаг-Круйма три или четыре мили, но неизвестно, в каком состоянии дорога и сколько времени займет встреча с Хорроксом. Если он вообще там. Скорее всего, там, убеждала я себя, так сказал Хью Мунро, а каким бы странным ни был этот диковинный человек, Джейми полностью доверял Мунро.
        Я поскользнулась на первом же камне, провалилась по колено в ледяную воду и намочила юбку. Я вышла на берег, как можно выше подоткнула юбку и сняла туфли и чулки. Сунув их в подоткнутый подол, я снова встала на камень. Оказалось, что если хорошо зацепиться пальцами ног за камни, то можно перепрыгивать с одного на другой, не оскальзываясь. Но пышные складки поднятого подола мешали видеть, куда ставить ногу, и несколько раз я все же соскальзывала в воду. Стопы так окоченели от ледяной воды, что пальцы не гнулись.
        К счастью, полоска берега вскоре увеличилась, и я с облегчением ступила в теплую, мягкую грязь. Краткие периоды шлепанья по этой грязи сменялись длительными сериями прыжков с камня на камень над холодной стремниной, и я, к своей радости, вскоре заметила, что мне совсем некогда думать о Джейми.
        С течением времени мой переход стал рутинным. Наступить, уцепиться, подождать, оглядеться, выбрать следующий камень. Наступить, уцепиться, подождать… и так далее. Должно быть, я стала слишком самоуверенной или просто устала, потому что утратила осторожность. Нога вдруг съехала с покрытого слизью камня. Я хаотично замахала руками, попыталась вернуться на тот камень, на котором только что стояла, но равновесие было утрачено. Со всеми своими юбками, верхними и нижними, с кинжалом и всем остальным я свалилась в воду.
        И продолжала погружаться. Поток был не так уж велик - около фута или двух в глубину, но в нем встречались промоины, выдолбленные бегущей водой в каменном русле. Валун, на котором закончился мой путь, находился как раз возле такой промоины, и когда я плюхнулась в воду, то камнем пошла на дно.
        Ледяная вода залила мне рот и нос, ошеломленная, я не успела даже вскрикнуть. Серебристые пузырьки воздуха поднимались из моего корсажа и, пролетев мимо лица, поплыли к поверхности. Хлопок промок почти мгновенно, от ледяной воды у меня перехватило дыхание.
        Я тотчас начала пробиваться к поверхности, но намокшая одежда тянула вниз. Я отчаянно дергала завязки корсажа, но не было никакой надежды распутать их до того, как утону. Мне пришло в голову немало ругательств в адрес портных, женской моды, бессмысленности длинных юбок, пока я бешено дергалась, пытаясь выпутаться из облепивших ноги складок.
        Вода оказалась абсолютно прозрачной. Мои пальцы коснулись каменной стенки, обросшей темными, блестящими лентами водорослей.
        Разум победил панику. Внезапно я поняла, что понапрасну теряю силы, пробиваясь к поверхности. Промоина не глубже восьми или девяти футов. Нужно просто расслабиться, опуститься на дно, хорошенько упереться ногами и оттолкнуться. Если повезет, я смогу глотнуть воздуха, и даже если после этого снова опущусь на дно, то смогу продолжать попытки до тех пор, пока не подберусь ближе к краю промоины и не ухвачусь руками за камень.
        Погружение оказалось убийственно медленным. Поскольку я не рвалась к поверхности, юбки плыли вокруг меня и закрывали обзор, пришлось их оттолкнуть: лицо должно оставаться свободным. Легкие разрывались, перед глазами пульсировали черные пятна; и тут я ступила на гладкое дно. Слегка согнула колени, прижала юбки к телу и оттолкнулась что было сил.
        Получилось, но лишь отчасти. В результате прыжка лицо оказалось над поверхностью, и я успела сделать несколько глотков воздуха, прежде чем снова ушла под воду. Но этого было достаточно. Я знала, что смогу сделать это еще раз. Я прижала руки к бокам, чтобы стать более обтекаемой и быстрее опуститься на дно. Еще разочек, Бошан. Подогни колени и прыгай!
        Я вылетела из воды с поднятыми над головой руками и заметила какое-то красное пятно: должно быть, рябина на берегу. Может, мне удастся ухватиться за ветку.
        Едва мое лицо показалось над поверхностью, что-то ухватило меня за вытянутую руку. Что-то твердое, теплое и, безусловно, крепкое. Чья-то рука.
        Кашляя и отплевываясь, я слепо уцепилась за эту руку, слишком обрадованная помощи, чтобы сожалеть о сорванном побеге. Радовалась я вплоть до той секунды, пока, отодрав волосы с глаз, не увидела перед собой пухлое и встревоженное ланкаширское лицо молодого капрала Хоукинса.
        Глава 21
        Скверные четверть часа…
        Я осторожно сняла ленту все еще влажной водоросли со своего рукава и положила ее на промокашку. Заметив чернильницу, я снова взяла водоросль, обмакнула в чернила и нарисовала нечто на толстой промокательной бумаге, завершив свое творение грубым словцом. Результат я аккуратно посыпала песком и промокнула, прежде чем прислонить его к полке с отделениями для бумаг.
        Слегка отступив, я полюбовалась эффектом и огляделась в поисках других развлечений, которые отвлекли бы меня от предстоящего прихода капитана Рэндолла.
        Неплохо для личного кабинета капитана, подумалось мне, пока я рассматривала картины на стенах, серебряный письменный прибор и толстый ковер на полу. Ковер! Я вернулась на него, чтобы влага лучше впитывалась. По дороге в Форт-Уильям верхняя одежда отлично высохла, но нижние юбки были до сих пор насквозь мокрыми.
        Я открыла маленький шкафчик за письменным столом и увидела запасной парик капитана Рэндолла, аккуратно закрепленный на одной из двух металлических распялок, а еще оправленное в серебро зеркало, разложенный перед ним набор щеток и черепаховый гребень. Я поставила распялку с париком на письменный стол, высыпала на него весь оставшийся для чернил песок и убрала парик на место.
        Я сидела за письменным столом с гребнем в руке и изучала свое отражение в зеркале, когда вошел капитан. Он устремил на меня взгляд, охвативший в момент и мой неприглядный вид, и раскрытый шкафчик, и разрисованную промокашку.
        Невозмутимо он придвинул стул и уселся наискосок от меня, лениво развалившись и сложив ногу на ногу. Плеть для верховой езды свисала с тонкой аристократической руки. Я следила глазами за тем, как медленно покачивается кончик плети, завязанный узлом.
        - Идея имеет свои плюсы, - заметил он, проследив за моим взглядом. - Но я мог бы придумать что-нибудь поинтереснее, если дадите мне время собраться с мыслями.
        - Уверена, что можете, - сказала я, отбросив со лба прядь волос, которая лезла в глаза. - Но закон не разрешает вам пороть женщин, так ведь?
        - Разрешает при определенных обстоятельствах, - вежливо ответил он. - Ваш случай этим обстоятельствам не удовлетворяет - пока. Кроме того, это слишком публично. А мне хотелось бы сначала поближе познакомиться с вами с глазу на глаз.
        И он потянулся к буфету за графином. Мы молча потягивали кларет, глядя друг на друга поверх бокалов.
        - Я совсем забыл поздравить вас с замужеством, - неожиданно произнес он. - Простите мою неучтивость.
        - Не стоит извиняться, - ответила я любезно. - Уверена, семья моего мужа будет вам признательна за оказанное мне гостеприимство.
        - Я в этом сомневаюсь, - сказал он с обаятельной улыбкой. - К тому же я не собираюсь сообщать им, что вы здесь были.
        - А почему вы думаете, что они об этом не знают? - спросила я, начиная ощущать внутри себя пустоту и страх, хотя и решила раньше держаться подчеркнуто вызывающе.
        Я бросила быстрый взгляд на окно, но оно выходило не на ту сторону здания. Солнца не было видно, а свет казался желтым; возможно, чуть позже полудня? Сколько времени осталось, прежде чем Джейми найдет мою лошадь? И сколько времени ему понадобится, чтобы отыскать мои следы, ведущие к ручью, и, видимо, там потерять их? В бесследном исчезновении есть свои недостатки: если Рэндолл не сообщит Дугалу, где я нахожусь, шотландцам не удастся узнать, куда я пропала.
        - Если бы они узнали, - заговорил капитан Рэндолл, приподняв изогнутую бровь, - они бы, несомненно, уже связались со мной. Принимая во внимание те имена, которыми Дугал Маккензи наградил меня в нашу последнюю встречу, очень сомневаюсь, что он счел бы меня подходящим компаньоном для своей родственницы. А клан Маккензи настолько ценит вас, что готов был принять вас в лоно семьи, нежели отдать в мои руки. Мне трудно представить, чтобы они оставили вас томиться здесь. - Он посмотрел на меня весьма неодобрительно - и на мое испорченное водой платье, и на нечесаные волосы, и вообще на весь мой непрезентабельный облик. - Черт меня побери, если я понимаю, зачем вы им нужны, - продолжал он. - И если вы столь ценны, то какого дьявола они позволяют вам бродить одной по лесам. Полагаю, что даже варвары лучше заботятся о своих женщинах, чем они. - В глазах у него внезапно вспыхнул огонек. - А может, вы решили попрощаться с ними? - спросил он и откинулся на стуле, по-видимому, заинтригованный новой гипотезой. - Брачная ночь оказалась более тяжким испытанием, чем вы предполагали? Признаюсь, я был просто сражен
тем, что вы предпочли разделить ложе с одним из этих волосатых полуголых дикарей, нежели продолжить беседу со мной. Это говорит о преданности, мадам, и я должен поздравить вашего нанимателя, кем бы он ни был, с тем, что он так вас вдохновил. Но, - он еще сильнее откинулся на стуле, удерживая на колене бокал с кларетом, - боюсь, я по-прежнему вынужден настаивать на том, чтобы вы открыли мне имя вашего хозяина. Если вы и в самом деле порвали с Маккензи, то самая правдоподобная версия - это то, что вы французский агент. Вот только чей именно?
        Он уставился на меня, как змея, которая надеется загипнотизировать птичку. К этому времени я выпила уже достаточно кларета, чтобы в какой-то мере заполнить холодную пустоту, и тоже откинулась на спинку стула.
        - О, - заговорила я с подчеркнутой вежливостью, - так я тоже участвую в разговоре? Я подумала, что вам достаточно самого себя. Продолжайте, прошу вас.
        Красивая линия губ сжалась, и складка у рта стала глубже, но он ничего не сказал. Отставив стакан с вином, он встал, снял парик, подошел к шкафчику и поместил парик на свободную распялку. На секунду он задержался, заметив темные песчинки на втором парике, но выражение его лица почти не изменилось.
        Волосы у него были темные, густые и блестящие. Они доходили до плеч и были перевязаны сзади голубой шелковой ленточкой - эти волосы выглядели потрясающе знакомыми при всем несходстве прически. Он развязал ленточку, взял со стола гребень и расчесал волосы, слежавшиеся под париком, потом снова завязал их в хвостик. Я подняла и подала ему зеркало, чтобы он мог оценить результат стараний. Он взял у меня зеркало с подчеркнутой любезностью, водворил его на место и с легким стуком закрыл дверцу шкафа.
        Не знаю, была ли эта нарочитая медлительность рассчитана на то, чтобы подействовать мне на нервы, - если так, то он вполне преуспел, - или он просто не мог решить, как ему вести себя дальше.
        Напряжение чуть спало с появлением ординарца, принесшего поднос с чаем. Не говоря ни слова, Рэндолл налил и подал мне чашку. Мы отпили понемногу.
        - Ничего не говорите, - нарушила я молчание. - Позвольте высказать догадку. Это, должно быть, новая форма давления, придуманная вами, - пытка мочевым пузырем? Вы накачиваете меня жидкостью в надежде, что я пообещаю сообщить вам нечто в обмен на пять минут наедине с ночным горшком?
        Он был так поражен, что рассмеялся от души. Смех преобразил его лицо, и мне удалось наконец понять, почему так много надушенных конвертов, надписанных женской рукой, скопилось в левом нижнем ящике его письменного стола. Сбросив маску мрачного молчания, он не подавил смех, а продолжил смеяться. Закончив, посмотрел на меня с полуулыбкой.
        - Кем бы вы ни были, мадам, с вами не соскучишься, - заметил он.
        Он потянул за шнур колокольчика, висевшего у двери, и, когда появился ординарец, распорядился отконвоировать меня в нужное место.
        - Не потеряйте ее по дороге, Томпсон, - прибавил он, отворяя передо мной дверь с насмешливым поклоном.
        Я в изнеможении прислонилась изнутри к двери уборной. Свобода от его присутствия стала облегчением, но только кратким. Я хорошо представляла себе характер Рэндолла как по рассказам, так и на основании личного опыта. «Но черт меня дери, эти проблески черт Фрэнка из-под жестокой оболочки! Было ошибкой вынудить его рассмеяться», - подумала я.
        Я уселась, не замечая вони и сосредоточившись на собственных проблемах. Бежать отсюда, похоже, не удастся. Бдительный Томпсон снаружи, к тому же кабинет Рэндолла окружен другими сооружениями форта. Укрепление обнесено только частоколом, но частокол этот высотой в десять футов, а двойные ворота охраняются.
        Я подумала, не стоит ли сказаться больной, чтобы задержаться в этом убежище, но тотчас отбросила эту мысль - и не только из-за неприглядности того места, где я сейчас находилась. Неприглядная правда заключалась в том, что промедление не имело смысла без веских причин - а их не было. Никто не знает, что я здесь, и Рэндолл никого не собирается извещать. Я была в его власти до тех пор, пока ему не надоест играть со мной в кошки-мышки. Один раз я заставила его засмеяться. Садист с чувством юмора особенно опасен.
        Лихорадочно перебирая в уме все, что имело отношение к Рэндоллу, я искала нечто, могущее оказаться полезным. И натолкнулась на одно застрявшее в памяти имя. Услышано оно было мельком и запомнилось случайно, но я надеялась, что оно мне пригодится. Ничтожно мелкая карта для игры, но другой у меня в запасе не нашлось. Я глубоко втянула в себя воздух, но тотчас поспешила вытолкнуть его назад и вышла из своего укрытия.
        Вернувшись в кабинет, я положила сахар в чай и медленно размешала его. Теперь добавим сливки. Максимально затянув ритуал, я вынуждена была взглянуть наконец на Рэндолла. Он сидел в своей любимой позе, откинувшись на спинку стула, грациозно держа чашку на весу таким образом, чтобы смотреть на меня поверх нее.
        - Ну? - заговорила я. - Вам незачем беспокоиться, что вы испортите мне аппетит, потому что у меня его и так нет. Как вы собираетесь поступить со мной?
        Он улыбнулся и сделал осторожный глоток горячего чая, прежде чем ответить:
        - Никак.
        - В самом деле? - Я удивленно приподняла брови. - Изобретательность вам изменила?
        - Не в этом дело, - сказал он с обычной любезностью, но при этом окинул меня взглядом, весьма далеким от любезного. - Нет, - продолжал он, уставившись на ту часть моего лифа, где платок оставлял открытой округлость груди. - Я охотно преподал бы вам урок хороших манер, но боюсь, что это удовольствие придется отложить на неопределенное время. Я отошлю вас в Эдинбург при следующей же отправке донесений. И я не могу послать вас туда со следами побоев, моему начальству это не понравилось бы.
        - В Эдинбург?
        Я не могла скрыть удивления.
        - Да. Полагаю, вы слышали о Толбуте?
        Я слышала. Одна из самых зловонных и мрачных тюрем этой эпохи, известная своей грязью, насилием, болезнями и мрачной темнотой. Большое количество заключенных умерло там до того, как предстать перед судом. Я с трудом сделала глоток, отправив обратно в желудок поднявшуюся оттуда горькую желчь, которая смешалась со сладким чаем.
        А Рэндолл пил чай маленькими глоточками, вполне довольный собой.
        - Вам там будет очень уютно. Мне кажется, вы предпочитаете окружать себя откровенным убожеством. И любите сырость.
        Он многозначительно поглядел на мокрый подол моей нижней юбки, висящий из-под платья.
        - После замка Леох вы там будете как дома.
        Я сомневалась, что стряпня в Толбуте может сравниться с обедами у Колума. И вообще я не могла - никак не могла - позволить ему отправить меня в Эдинбург. Замурованная в Толбуте, я уже никогда не попаду в каменный круг.
        Пришло время разыграть мою карту. Сейчас или никогда.
        Я подняла свою чашку.
        - Как вам угодно, - холодно произнесла я. - А как вы считаете, что сказал бы по этому поводу герцог Сандрингем?
        Он опрокинул горячий чай на обтянутое замшей колено и разразился ругательствами, которые доставили мне большое удовольствие.
        - Ай-ай-ай, - сочувственно протянула я.
        Он замолчал, весь вспыхнув. Чашка лежала на полу, коричневая жидкость впитывалась в бледно-зеленый ковер, но Рэндолл не позвал ординарца. Сбоку на шее у него задергалась маленькая мышца.
        Я уже нашла стопку накрахмаленных носовых платков в левом верхнем ящике письменного стола, рядом с украшенной эмалью табакеркой. Достала один и протянула ему.
        - Надеюсь, пятна не останется, - выговорила я сладко.
        - Нет, - сказал он, не обращая внимания на платок. - Нет, это невозможно.
        - Почему же? - спросила я, изображая полное безразличие и в то же время размышляя, что именно невозможно.
        - Мне бы сообщили. Кроме того, если вы работаете на Сандрингема, то какого дьявола вы вели себя так нелепо?
        - Возможно, герцог проверяет вашу лояльность, - ляпнула я наобум, приготовившись в случае чего вскочить на ноги.
        Он прижал к бокам стиснутые кулаки, брошенная на письменный стол плеть лежала в опасной близости.
        - Это вы испытываете мою доверчивость. Или мою способность сдерживать гнев. То и другое невелико, уверяю вас, мадам!
        Глаза его сузились, оценивая ситуацию, и я стремительно отреагировала. Он бросился на меня, но я отскочила в сторону, схватила чайник и запустила в него. Он уклонился, и чайник с грохотом ударился в дверь. Ординарец, дежуривший снаружи, просунул в дверь голову. Тяжело дыша, капитан нетерпеливым жестом поманил его в комнату.
        - Хватай ее! - грубо приказал он и метнулся к столу.
        Я начала глубоко дышать - чтобы успокоиться и заодно запастись воздухом на тот случай, если через мгновение дышать уже не получится.
        Но вместо того чтобы ударить меня, он выдвинул правый нижний ящик стола, который я не успела обследовать, и вынул оттуда длинную тонкую веревку.
        - Что же это за джентльмены, которые держат веревки в ящиках письменного стола? - с презрением спросила я.
        - Предусмотрительные, мадам, - пробормотал он, связывая мне руки за спиной. - Идите, - скомандовал он ординарцу, указывая головой на дверь. - И не суйтесь сюда, что бы ни услышали.
        Это прозвучало достаточно зловеще, и мое подозрение оправдалось, когда он еще раз полез в ящик стола.
        В ножах есть что-то, лишающее вас присутствия духа. Мужчины, совершенно бесстрашные в рукопашной борьбе, отступают при виде обнаженного лезвия. Отступала и я, пока мои связанные руки не уперлись в стену. Сверкающее острие опустилось на ткань платья на груди.
        - А теперь, - весело заговорил он, - вы расскажете мне все, что знаете о герцоге Сандрингеме.
        Острие надавило сильнее, и на ткани появилось углубление.
        - Рассказывайте подробно, моя дорогая. У меня времени много.
        Послышался негромкий треск - ткань прорвалась. Я почувствовала холодный, как смерть, укол прямо напротив сердца. Рэндолл медленно нарисовал ножом полукруг над моей грудью. Домотканая материя разошлась вместе с белой тканью сорочки, и грудь оказалась на виду. У Рэндолла явно перехватило дыхание; он медленно выпустил воздух и поглядел мне прямо в глаза.
        Я скользнула вбок, но места для маневра было, мягко говоря, маловато. Я остановилась спиной к письменному столу, ухватившись связанными руками за его край. Если он подойдет достаточно близко, я смогу опереться на руки и лягнуть его так, чтобы выбить нож из руки. Я не думала, что он намерен меня убивать; конечно же, нет, по крайней мере до тех пор, пока точно не узнает, что мне известно о его связях с Сандрингемом. И это соображение было для меня в какой-то мере утешительным.
        Он улыбнулся все той же улыбкой, разительно напоминающей мне о Фрэнке: обаятельная улыбка, которая на моих глазах очаровывала студентов и смягчала каменную суровость ректора. Возможно, при других обстоятельствах я сочла бы этого человека харизматичным, но теперь… о нет!
        Он бросился ко мне, втолкнул колено между моих бедер и сильно надавил на плечи обеими руками. Не в силах удержать равновесие, я тяжело повалилась на спину и закричала от боли в связанных руках, на которые налегла всем весом. Он встал у меня между ног, одной рукой задирая юбки, а другой схватив за обнаженную грудь. Он крутил и щипал ее, я неистово лягалась, но юбки мешали. Ухватив мою стопу, он пробежал второй рукой всю длину моей ноги, собирая влажные края юбок и подол сорочки, и закинул их куда-то на талию, а потом опустил руку к своим бриджам.
        «Призрак дезертира Гарри», - пронеслось у меня в голове. Куда, во имя Господа, катится британская армия? Славные традиции, как говаривала моя тетушка Фанни.
        Звать на помощь в самом сердце английского гарнизона было, по-видимому, бессмысленно, но я набрала воздуха в легкие и сделала попытку - просто из чувства протеста. Я ожидала в ответ пощечины или удара, чтобы заставить меня замолчать. Но ему это неожиданно пришлось по вкусу.
        - Продолжайте кричать, радость моя, - пробормотал он, занятый своей ширинкой. - Мне будет даже приятнее.
        Глядя ему прямо в глаза, я выпалила четко и бессмысленно:
        - Прочь, ничтожество!
        Прядь темных волос разметалась у него по лбу. Он так был похож на своего правнука в шестом колене, что я вдруг испытала чудовищный импульс раздвинуть ноги и покориться ему. Он снова грубо стиснул мне грудь - и импульс мгновенно исчез.
        Я была зверски зла, оскорблена, унижена, возмущена, но, как ни странно, не испытывала страха. Я почувствовала странное шлепающее движение возле своей ноги и вдруг поняла, в чем дело. Он не мог, пока я не стану кричать - а возможно, и после этого.
        - Ах, так вот оно что! - выкрикнула я и немедленно получила пощечину.
        Я крепко стиснула губы и отвернулась, чтобы удержаться от других резких замечаний. Изнасилует он меня или нет, в любом случае я могу стать жертвой его необузданного нрава. Отвернувшись от Рэндолла, я уловила какое-то движение у окна.
        - Я буду вам признателен, - произнес холодный, ровный голос, - если вы уберете руки от моей жены.
        Рэндолл замер на месте, все еще держа мою грудь. Джейми стоял, пригнувшись, в оконном проеме; на левое предплечье опирался большой пистолет с медной рукояткой.
        Рэндолл оставался неподвижным примерно секунду, словно не верил своим ушам. Он медленно повернул голову к окну, и его правая рука, скрытая от глаз Джейми, отпустила мою грудь и потянулась к ножу, который валялся на столе рядом со мной.
        - Что вы сказали? - недоверчиво спросил он.
        Едва нож оказался у него в руке, он повернул голову, чтобы посмотреть, кто говорит. Замер снова на мгновение, уставившись на Джейми, потом начал смеяться.
        - Боже всемогущий, да ведь это молодой шотландский дикий кот! Я считал, что разделался с вами раз и навсегда! Значит, спина зажила? И это, значит, ваша жена? Весьма аппетитная маленькая плутовка, похожа на вашу сестру.
        Рука Рэндолла с ножом, все еще скрытая от Джейми, изогнулась, и оружие оказалось у моего горла. Я видела Джейми через плечо Рэндолла: он весь напрягся в оконном проеме, словно кот, готовый к прыжку. Дуло пистолета не двигалось, лицо не изменило выражения. Какие эмоции он испытывает, можно было понять лишь по тому, насколько потемнел рубец у него на горле: воротник рубашки был расстегнут, и маленький шрам буквально горел.
        Рэндолл небрежно повернулся так, чтобы нож, приставленный к горлу, стал виден Джейми, к которому Рэндолл стоял теперь вполоборота.
        - Может, вы сделаете одолжение и бросите ваш пистолет вот сюда - если вам еще не надоела женатая жизнь. Конечно, если вы предпочитаете остаться вдовцом…
        Они впились глазами друг в друга, и долгую минуту оба оставались неподвижными. Наконец Джейми стряхнул с себя оцепенение. Он глубоко вздохнул, как бы смиряясь с неизбежностью, и бросил пистолет на пол. Он со звоном упал и остановился почти у ног Рэндолла.
        Рэндолл нагнулся и молниеносным движением схватил пистолет. Как только он отвел нож от моего горла, я попыталась сесть, но он толкнул меня в грудь, заставив снова лечь. Он удерживал меня одной рукой, а другой держал Джейми на мушке. Отброшенный нож, видимо, лежал на полу у моих ног. Если бы у меня были цепкие пальцы ног… Кинжал у меня в кармане так же недоступен, как если бы он находился на Марсе.
        Улыбка не покидала лица Рэндолла с момента появления Джейми. Теперь она стала шире, обнажив острые, как у собаки, зубы.
        - Так-то лучше.
        Рука, давившая мне на грудь, опустилась к топорщащейся ширинке.
        - Я был занят, когда вы появились, мой друг. Вы извините меня, если я продолжу дело, от которого отвлекся ради вас.
        Лицо Джейми побагровело, но он стоял неподвижно под дулом пистолета. Едва Рэндолл кончил свои приготовления, как Джейми бросился прямо на дуло. Я попыталась крикнуть, остановить его, но горло пересохло от ужаса.
        Костяшки Рэндолла побелели, когда он нажал на курок.
        Боек щелкнул вхолостую, а кулак Джейми угодил Рэндоллу прямо в живот. Глухой хруст - это другой кулак впечатался офицеру в нос, и мне на платье брызнула кровь. Глаза Рэндолла закатились, и он рухнул как подкошенный.
        Джейми был уже за моей спиной, перерезая веревки на запястьях.
        - Ты решил ворваться сюда с незаряженным пистолетом? - истерически проскрипела я.
        - Если бы он был заряжен, я бы его пристрелил! - прошипел Джейми.
        Из коридора послышались шаги. Веревка упала, и Джейми потащил меня к окну. До земли было футов восемь, но шаги звучали уже у самой двери. Мы прыгнули вместе.
        Меня крепко ударило о землю, я забарахталась в своих юбках. Джейми рывком поставил меня на ноги и прижал к стене дома. Шаги послышались за углом; потом показались шестеро солдат, но они не посмотрели в нашу сторону. Как только они удалились на безопасное расстояние, Джейми взял меня за руку и повел к другому углу. Мы крались бочком вдоль стены и ненадолго остановились на углу. Я увидела, где мы находимся. Футах в двадцати от нас приставная лестница вела на стену, окружающую форт, точнее - на узкую галерею, которая бежала вдоль этой стены со стороны двора. Джейми кивком указал на лестницу: это была наша цель.
        Он приблизил свою голову к моей и прошептал:
        - Как только услышишь взрыв, беги изо всех сил и взбирайся по лестнице. Я за тобой.
        Я кивнула. Сердце билось, точно молот. Опустив глаза, я увидела, что грудь моя по-прежнему обнажена, но теперь не время заниматься туалетом; я подобрала юбки и приготовилась бежать.
        Могучий грохот послышался из-за дома - словно выстрел из мортиры. Джейми подтолкнул меня, и я бросилась вперед со всей доступной мне скоростью. Вскочила на лестницу и взобралась по ней; почувствовала, как треснула ступенька внизу, а лестница затряслась под тяжестью веса Джейми.
        Поднявшись на самый верх, я увидела форт с высоты. Черный дым клубами поднимался над маленьким домом у противоположной части стены, и солдаты бежали туда со всех сторон.
        Джейми неожиданно возник рядом со мной.
        - Туда, - только и произнес он.
        Пригнувшись, он побежал по галерее, я за ним. Мы остановились возле флагштока, укрепленного на стене. Флаг тяжело колыхался над нами. Джейми перегнулся через стену, высматривая что-то.
        Я снова посмотрела на двор форта. Солдаты окружили маленький дом толпой и что-то кричали. Чуть в стороне я заметила небольшую деревянную платформу, помост фута в три или четыре высотой; на помост вели ступеньки. В центре возвышался крепкий деревянный столб с поперечной перекладиной, с обоих концов которой свисали веревочные петли.
        Джейми свистнул. Глянув через стену, я увидела Руперта верхом на коне, он держал лошадь Джейми по уздцы. Руперт оглянулся на свист и подъехал к стене прямо под нами.
        Джейми обрезал фал у верхушки флагштока. Тяжелое красно-голубое полотнище поникло и сползло вниз, со свистящим шорохом свернувшись возле меня. Привязав конец веревки к одной из стоек, Джейми сбросил остальную часть вниз.
        - Иди сюда! - позвал он. - Крепко держи веревку обеими руками, а ногами переступай по стене. Давай!
        Я повиновалась. Тонкий шнур скользил и обжигал ладони. Я ступила на землю рядом с лошадьми и поспешила сесть на лошадь. Минутой позже Джейми вскочил в седло позади меня, и мы поскакали галопом.
        Мы сбросили скорость примерно в двух милях от лагеря, когда стало ясно, что нас никто не преследует. После короткого совещания Дугал решил, что лучше всего нам направиться к границе владений Макинтошей, это ближайшая безопасная территория.
        - До Дунсбери можно добраться к ночи, а там уже безопасно. Нас начнут разыскивать завтра, но мы успеем пересечь границу до того, как к ним дойдут слухи.
        День клонился к закату; мы двинулись крупной рысью, наша лошадь с двойной ношей немного отставала от других. Что до моей лошади, она все еще блаженно щипала травку в рощице, дожидаясь кого-то, кто отведет ее домой, если ему повезет ее найти.
        - Как ты меня нашел? - спросила я.
        Наступила реакция - меня трясло. Чтобы унять дрожь, я обхватила себя за локти. Одежда моя высохла до конца, но я ощущала пробиравший до костей холод.
        - Я подумал, что оставлять тебя одну и вправду плохая идея, и послал к тебе человека. Он не видел, как ты ушла, но у брода заметил английских солдат и тебя с ними.
        Голос Джейми звучал холодно. Но я, разумеется, не могла упрекнуть его за это. Зубы у меня начали стучать.
        - У-удивительно, ч-что ты не посчитал меня английской шпионкой и не б-бросил меня там.
        - Дугал так и хотел поступить. Но человек, который видел тебя с солдатами, сказал, что ты оказывала сопротивление. Я должен был поехать и выяснить, в чем дело.
        Он посмотрел на меня сверху вниз, но выражение его лица не изменилось.
        - Твое счастье, что я увидел, что происходило в той комнате. По крайней мере, Дугалу придется признать, что ты не заодно с англичанами.
        - Дугалу, вот как? А ты? Что думаешь ты?
        Он ничего не сказал, только хмыкнул. Сжалившись надо мной, он наконец сдернул с себя плед и набросил его мне на плечи, но не обнял и вообще старался не прикасаться ко мне чаще, чем требовала необходимость. Он ехал молча, управляясь с поводьями сердитыми рывками, без обычной мягкой грации.
        Измученная и выбитая из колеи, я больше не в силах была справляться с его мрачностью.
        - Ну хорошо, в чем, собственно, дело? Что случилось? - нетерпеливо спросила я. - Перестань дуться, бога ради!
        Я проговорила это резче, чем намеревалась, и почувствовала, что Джейми напрягся еще больше. Внезапно он повернул в сторону и остановил лошадь на обочине. Прежде чем я сообразила, что происходит, он спешился и стащил меня на землю за собой. Я приземлилась неуклюже и едва не упала.
        Дугал и остальные придержали коней, заметив, что мы остановились. Джейми коротким, резким жестом показал им, чтобы они продолжали путь. Дугал махнул в ответ и крикнул:
        - Не задерживайтесь надолго!
        Джейми подождал, пока они отъедут достаточно, чтобы не слышать нас, потом одним махом развернул меня лицом к себе. Он пылал негодованием. Надо сказать, что и мое возмущение нарастало: какое право он имеет обращаться со мной подобным образом?
        - Дуться? - почти закричал он. - Это называется дуться? Я призываю на помощь все свое самообладание, чтобы не начать трясти тебя до тех пор, пока у тебя не застучат зубы, а ты просишь, чтобы я перестал дуться?
        - Да что с тобой такое, ради всего святого? - спросила я негодующе и попыталась вырваться, но его пальцы впились мне в предплечья, словно зубья капкана.
        - Что со мной? Я скажу тебе, что со мной! - процедил он сквозь стиснутые зубы. - Я снова и снова пытаюсь доказать, что ты не английская шпионка. Я устал следить за тобой каждую минуту в страхе, как бы ты не совершила очередную глупость. И я очень устал от людей, желающих заставить меня смотреть, как тебя насилуют! Мне это не доставляет удовольствия!
        - А ты полагаешь, что мне это доставляет удовольствие? - закричала я. - Ты считаешь, что это моя вина?
        При этих словах он тряхнул меня, но легонько.
        - Это твоя вина. Если бы ты сегодня утром осталась там, где я велел, ничего плохого не случилось бы! Но куда там, ты не желаешь меня слушаться, я всего-навсего твой муж, зачем со мной считаться! Ты вбила себе в голову, что можешь вести себя как тебе заблагорассудится, и я нахожу тебя лежащей на спине с задранными юбками, а худший в этой стране мерзавец собирается изнасиловать тебя у меня на глазах!
        Его шотландский акцент, обычно довольно слабый, делался с каждой секундой заметнее, и это говорило о том, что он выведен из себя, - если этому нужны были дополнительные доказательства.
        Мы стояли нос к носу, крича друг другу в лицо. Джейми весь покраснел от гнева, да и у меня кровь прилила к лицу.
        - Нет, это твоя вина, потому что ты не уважаешь меня и все время подозреваешь! Я сказала тебе правду о том, кто я такая! И говорила тебе, что нет никакой опасности, если я поеду с тобой, но ты не пожелал ко мне прислушаться. Разумеется! Ведь я всего лишь женщина, зачем же обращать внимание на мои слова! Женщины должны делать, что им велено, выполнять команды, сидеть тихонько со сложенными руками и ждать, пока мужчины вернутся и скажут им, что делать.
        Он снова тряхнул меня, не в силах совладать с собой.
        - Если бы ты вела себя именно так, нам не пришлось бы удирать от целой сотни красных мундиров, следующих за нами по пятам! Господи, женщина, я не знаю, следует ли мне придушить тебя или бросить на землю и выколотить всю дурь, но, клянусь богом, что-то мне нужно с тобой сделать!
        Тут я попыталась дать ему коленкой по яйцам, но он толкнул свое колено мне между бедер, предупредив любые попытки агрессии.
        - Только попробуй, и я дам тебе такого тумака, что в ушах зазвенит!
        - Ты скотина и дурак! - задыхаясь, выговорила я, стараясь вырвать свои руки. - Ты что, думаешь, я ушла и попала к ним в плен нарочно?
        - Ты сделала это нарочно, хотела отплатить мне за то, что произошло на поляне!
        Я застыла с открытым ртом.
        - На поляне? С английскими дезертирами?
        - Да! Ты считаешь, что я должен был защитить тебя тогда, и ты права. Но я не смог этого сделать, тебе пришлось делать все самой, а теперь ты решила заставить меня заплатить за это и добровольно бросилась в руки человеку, который пролил мою кровь, ты, моя жена!
        - Твоя жена! Твоя жена! Тебе нет до меня никакого дела! Я просто твоя собственность и значу что-то для тебя лишь постольку, поскольку принадлежу тебе, а ты не можешь перенести, что кто-нибудь посягает на твою собственность!
        - Ты и в самом деле принадлежишь мне! - проревел он, вонзая пальцы мне в плечи, точно гвозди. - И ты моя жена, нравится тебе это или нет!
        - Не нравится! Совсем не нравится! Это ничего не значит? Я согреваю твою постель, а тебе нет дела до того, о чем я думаю и что чувствую! Жена для тебя - просто дырка, в которую ты суешь свой член, когда тебе вздумается!
        От этих слов он побелел как мел и принялся трясти меня всерьез. Голова моя сильно дернулась, зубы клацнули, и я больно прикусила язык.
        - Отпусти меня! - крикнула я. - Отпусти, ты… - И тут я употребила выражение дезертира Гарри: - Ты, похотливый ублюдок!
        Он отпустил и отступил на шаг; глаза у него сверкали.
        - Шлюха с гнилым языком! Не смей со мной так разговаривать!
        - Я буду разговаривать, как хочу! Не тебе мной командовать!
        - Ясное дело, не мне! Ты ведешь себя как тебе вздумается, плевать ты хотела, что от этого страдают другие, упертая эгоистка!
        - Это все твоя проклятая гордость! - крикнула я. - Я спасла нас обоих от дезертиров тогда на поляне, и ты не можешь этого пережить. Что, неправда? Ты там стоял как столб! Если бы у меня не оказалось кинжала, быть нам обоим мертвецами.
        Пока я не произнесла это вслух, мне и в голову не приходило, что я злюсь на него, потому что он не защитил меня от дезертиров. В более уравновешенном состоянии я вряд ли бы так подумала. Я сказала бы, что это не его вина. Сказала бы, что, к счастью, у меня был кинжал. Но теперь я осознала что - справедливо это или нет, разумно или не очень, - защитить меня было его обязанностью, и он с ней не справился. Возможно, и он испытывал то же самое.
        Он стоял и смотрел на меня, переполняемый эмоциями. Когда он заговорил, голос у него был негромкий и дрожащий от волнения.
        - Ты видела столб во дворе форта?
        Я молча кивнула.
        - Меня привязали к этому столбу, привязали, как животное, и хлестали плетью до крови. До самой смерти я буду носить на себе эти рубцы. Если бы сегодня днем удача не улыбнулась мне, такая порка - самое меньшее, что меня ожидало бы. Скорее всего, меня сначала отхлестали бы, а потом повесили.
        Он с трудом сглотнул и продолжал:
        - Я это знал и ни секунды не раздумывал, перед тем как отправиться туда за тобой, хоть мне и приходило в голову, что Дугал может быть прав. Ты знаешь, как я заполучил оружие?
        Я покачала головой; гнев мой постепенно мерк.
        - Я убил часового у стены. Он успел выстрелить в меня - вот почему пистолет оказался незаряженным, - но промахнулся, и я убил его кинжалом и оставил кинжал у него в груди, когда услышал твой крик. Я убил бы еще дюжину, чтобы спасти тебя, Клэр. - Голос у него дрогнул. - Когда ты закричала, я кинулся к тебе с незаряженным пистолетом и собственными руками в качестве оружия.
        Джейми говорил теперь немного спокойнее, но в глазах по-прежнему горели боль и гнев.
        Я молчала. Расшатанная ужасом встречи с капитаном Рэндоллом, я даже не думала о том, какая отчаянная смелость понадобилась Джейми, чтобы прийти за мной в форт.
        Он отвернулся, опустив плечи.
        - Ты права, - проговорил он тихо. - Да, ты совершенно права.
        Гнев исчез, он говорил таким тоном, какого я у него никогда не слышала, даже в моменты физической боли.
        - Моя гордость ранена. А гордость - это почти единственное, что у меня есть.
        Он протянул руки и уперся локтями в покрытый грубой корой ствол сосны, а потом опустошенно уронил голову на предплечья. Голос звучал так тихо, что я едва разбирала слова:
        - Ты выворачиваешь меня наизнанку, Клэр.
        Нечто похожее случилось и со мной. Я подошла к нему. Он не двинулся, даже когда я обвила его талию руками и прижалась щекой к сгорбленной спине. Рубашка насквозь промокла от пота, вызванного эмоциями; он дрожал.
        - Прости меня, - сказала я. - Пожалуйста.
        Он повернулся ко мне и крепко обнял. Я почувствовала, как дрожь мало-помалу утихает.
        - Я прощаю, милая, - пробормотал он через некоторое время, прижавшись губами к моим волосам.
        Отстранившись, он поглядел на меня сверху вниз, печально и несколько официально.
        - Мне жаль, - сказал он. - Я прошу прощения за свои слова. Мне было тяжко, и я сказал много лишнего.
        Мне уже казалось, что и прощать-то нечего, но я кивнула и сжала его руки.
        - Прощаю.
        В спокойном молчании мы сели на лошадь. Дорога здесь шла прямо, и вдали можно было разглядеть небольшое облачко пыли, поднятое Дугалом и его людьми.
        Джейми снова оказался позади меня; он придерживал меня одной рукой, и я чувствовала себя в безопасности. Но между нами все еще смутно ощущались боль и скованность. Мы простили друг друга, но сказанные слова еще неприятно теснились в мыслях.
        Глава 22
        Расплата
        Мы добрались до Дунсбери уже затемно. Там, к счастью, была довольно большая стоянка карет и при ней гостиница. Дугал страдальчески прикрыл глаза, расплачиваясь с хозяином - пришлось дать несколько лишних монет, чтобы купить его молчание.
        Серебро тем не менее обеспечило нам добрый ужин и эль. Несмотря на изобилие, ужин прошел в атмосфере мрачности и был съеден почти в полном молчании. Сидя за столом в своем изодранном платье, на которое ради приличия была наброшена лишняя рубашка Джейми, я ощутила, что попала в немилость. Все мужчины, кроме Джейми, вели себя так, словно меня тут вообще не было, и даже Джейми ограничивался тем, что время от времени пододвигал мне то хлеб, то мясо. Уйти к себе в комнату оказалось настоящим облегчением, хоть она и была маленькой и душной.
        Я опустилась на кровать со вздохом, даже не проверив состояние постельного белья.
        - Я без сил. Какой длинный день.
        - Ай, это верно.
        Джейми расстегнул воротник и манжеты и снял ремень, на котором висела сабля, но до конца раздеваться не стал. Освободив ремень от ножен, он сложил его вдвое медленно и задумчиво.
        - Ложись, Джейми. Чего ты ждешь?
        Он подошел и встал возле кровати, слегка покачивая сложенный ремень в руках.
        - Боюсь, милая, что перед сном мы должны кое-что уладить.
        Я ощутила острый укол предчувствия.
        - Что именно?
        Он ответил не сразу. Не присел на постель рядом со мной, вместо этого пододвинул стул и уселся напротив.
        - Понимаешь ли ты, Клэр, - заговорил он спокойно, - что всех нас могли убить сегодня днем?
        Мне стало не по себе, и я опустила глаза.
        - Да, я знаю. По моей вине. Очень сожалею.
        - Ах, так ты знаешь, - сказал он. - А знаешь ли ты, что, если бы кто-то из нас, мужчин, совершил нечто подобное, ему отрезали бы уши или отхлестали его плетьми, а может, даже убили?
        Услыхав эти слова, я побледнела.
        - Нет, этого я не знала.
        - Я понимаю, что ты не слишком разбираешься в тонкостях наших обычаев, и это отчасти тебя извиняет. Тем не менее - я велел тебе сидеть в роще, и, если бы ты послушалась, ничего бы не случилось. Теперь же англичане начнут повсюду разыскивать нас. Нам придется пережидать днем и двигаться только по ночам.
        Он помолчал и добавил:
        - Что касается капитана Рэндолла, это отдельный разговор.
        - Ты имеешь в виду, что теперь он будет разыскивать тебя, зная, что ты здесь?
        Он кивнул с отсутствующим видом, глядя на огонь.
        - Ай… он… с ним это личное, как ты понимаешь.
        - Мне очень жаль, Джейми, - сказала я, но он только махнул рукой в ответ.
        - Если бы это касалось одного меня, я больше не стал бы поднимать эту тему. Но раз уж мы об этом заговорили… - Он кинул на меня быстрый взгляд. - Я тебе скажу, что это меня едва не убило, когда увидел, как эта скотина хватает тебя своими лапами.
        Он снова смотрел на огонь с мрачным видом, словно заново переживая происшедшее днем.
        Я хотела было сказать ему о… проблемах Рэндолла, но побоялась, что так выйдет только хуже. Мне отчаянно хотелось обнять Джейми и снова попросить у него прощения, но я не смела до него дотронуться. После долгого молчания он вздохнул и встал, похлопывая себя ремнем по ноге.
        - Ну вот, - сказал он. - Лучше поскорее с этим покончить. Ты доставила серьезные неприятности, не выполнив наказа, и я должен наказать тебя за это, Клэр. Вспомни, что я сказал, когда уезжал сегодня утром.
        Я это прекрасно помнила и поспешно отползла к стене и прижалась к ней спиной.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Ты отлично знаешь, что я имею в виду, - твердо отозвался он. - Встань на колени возле кровати и подними юбки.
        - Ничего подобного я не сделаю!
        Я вцепилась обеими руками в изголовье и забилась потеснее в угол.
        Джейми некоторое время рассматривал меня, прищурившись, явно думая, как быть. Мне пришло в голову, что помешать его намерениям невозможно - он тяжелее меня минимум на пять стоунов. В конце концов он избрал увещевание, отложил в сторону ремень и придвинулся поближе ко мне.
        - Послушай, Клэр… - начал он.
        - Я же сказала, что сожалею! - перебила я его. - Это так. Я больше никогда не поступлю подобным образом!
        - Это еще вопрос, - медленно проговорил он. - Может, и поступишь, потому что ты не воспринимаешь всерьез очень серьезные вещи. Думаю, ты попала сюда из места, где жизнь легче. Там нарушение приказа или своеволие не являются вопросом жизни или смерти. В худшем случае ты причинила бы кому-то дискомфорт или доставила некоторые неприятности, но никто бы не погиб.
        Я смотрела, как он перебирает пальцами коричневатую шерсть килта - словно в одном ритме со своими мыслями.
        - Это жестокая правда - незначительный поступок в этих краях может привести к серьезным последствиям, особенно для такого, как я.
        Он похлопал меня по плечу, заметив, что я едва не плачу.
        - Я знаю, что сознательно ты не подвергла бы опасности ни меня, ни остальных. Но ты легко можешь сделать это по легкомыслию, необдуманно, как сделала сегодня, не поверив до конца моим словам о потенциальной опасности. Ты привыкла сама все решать, - он покосился на меня, - и я знаю, что ты не привыкла подчиняться мужчине, мужу. Но ты должна этому научиться во имя нашей общей безопасности.
        - Хорошо, - медленно и четко произнесла я. - Понимаю. Конечно, ты прав. Хорошо. Я буду выполнять твои приказы, даже если я с ними не согласна.
        - Отлично. - Он встал и взял ремень. - Слезай с постели, и покончим с этим.
        От негодования я широко раскрыла рот.
        - Что?! Я же сказала, что стану подчиняться твоим приказам!
        Он вздохнул устало, потом снова уселся на стул, глядя прямо мне в глаза.
        - Ну послушай. Ты говоришь, что понимаешь меня, и я тебе верю. Но согласись, есть разница между тем, чтобы понять, и тем, чтобы по-настоящему уразуметь, глубоко уразуметь, всем существом, а не только рассудком.
        Я неохотно кивнула.
        - Вот и ладно. Я должен наказать тебя по двум причинам. Во-первых, для того, чтобы ты и в самом деле уразумела. - Он неожиданно улыбнулся. - Я знаю по опыту, что хорошая порка заставляет посмотреть на вещи серьезнее.
        Я крепче вцепилась в изголовье.
        - Вторая причина, - продолжал он, - это люди из нашего отряда. Ты заметила, как они обращались с тобой нынче вечером?
        Я, разумеется, заметила. За едой мне было настолько не по себе, что я была рада сбежать к себе в комнату.
        - Существует такая вещь, как справедливость, Клэр. Ты причинила зло им всем и должна за это заплатить. - Он глубоко вздохнул. - Я твой муж, мой долг наказать тебя, и я это сделаю.
        У меня имелись серьезные возражения - разного порядка - насчет такого решения. Что касается справедливости, то пусть даже Джейми в этом отношении прав, мое самолюбие не переносило мысли, что меня будут бить - кто бы это ни делал и по какой угодно причине.
        Тот факт, что делать это должен тот, на кого я полагалась как на друга, мой защитник, мой возлюбленный, я воспринимала как предательство. К тому же мне внушало ужас, что я отдана на милость человеку, который управляется с тяжелым палашом так, словно это что-то вроде веника.
        - Я не позволю тебе бить меня, - твердо заявила я, продолжая цепляться за кровать.
        - Ах вот как, не позволишь? - Он поднял светлые брови. - Так я тебе скажу, милая, тут у тебя нет права голоса. Ты моя жена, хочешь ты этого или нет. Пожелай я сломать тебе руку, или держать тебя впроголодь на хлебе и воде, или запереть тебя в шкафу, я мог бы это сделать, не говоря уж о том, чтобы отхлестать тебя по заднице!
        - Я буду кричать!
        - Вполне вероятно. Если не до того, так во время. Думаю, тебя услышат на соседней ферме, легкие у тебя что надо.
        Он противно ухмыльнулся и, перегнувшись через кровать, потянулся ко мне. С некоторым трудом он отцепил мои пальцы и потащил меня к краю. Я колотила его ногами по голеням, но безуспешно, потому что была босая. Что-то мыча, он пытался уложить меня на кровать лицом вниз и скрутил мне руки.
        - Я должен это сделать, Клэр. Не сопротивляйся, и мы ограничимся дюжиной ударов.
        - А если я буду сопротивляться? - прорычала я.
        Он поднял ремень и хлестнул себя по ноге с неприятным звуком.
        - Тогда я поставлю колено тебе на спину и буду бить до тех пор, пока рука не устанет, и предупреждаю - ты устанешь быстрее, чем я.
        Я скатилась с кровати и встала перед ним, стиснув кулаки.
        - Ты варвар! Ты… ты садист! - прошипела я зло. - Ты это делаешь ради собственного удовольствия! Я тебе этого никогда не прощу!
        Джейми слушал молча, поигрывая ремнем, потом ответил мне ровным голосом:
        - Я не знаю, что такое садист. И если я простил тебя за сегодняшний день, то, думаю, и ты простишь меня, когда снова сможешь сидеть. Что касается удовольствия… - Губы у него дрогнули. - Я говорил, что должен наказать тебя, но не говорил, что это мне нравится. - Он поманил меня пальцем. - Иди сюда.
        На следующее утро мне не хотелось покидать свое убежище, и я медлила, завязывая и снова распуская тесемки и расчесывая волосы. Со вчерашнего вечера я не разговаривала с Джейми, но он заметил мое состояние и посоветовал выйти вместе с ним к завтраку.
        - Тебе не надо бояться встречи с ними, Клэр. Они будут подшучивать над тобой, но не очень зло. Выше голову.
        Он приподнял мне подбородок, и я укусила его за пальцы - сильно, но не глубоко.
        - Ай! - Он отдернул пальцы. - Осторожней, милая, ты же не знаешь, где они побывали.
        Он оставил меня, посмеиваясь, и ушел завтракать.
        «У него вполне может быть хорошее настроение», - горько подумала я. Если ему хотелось отомстить, он удовлетворил это желание сполна.
        Это был отвратительный вечер. Мое вынужденное согласие улетучилось после первого же удара ремнем. Последовала короткая, но яростная борьба, стоившая Джейми разбитого носа, трех царапин на щеке и укушенного запястья. Неудивительно, что после этого он едва не задушил меня засаленными одеялами, прижал мне спину коленом и выбил из меня всю душу.
        Но Джейми, будь проклята его черная шотландская душонка, оказался прав. Мужчины поздоровались со мной сдержанно, однако вполне дружелюбно; враждебность и отстраненность предыдущего вечера исчезли без следа.
        Когда я накладывала на тарелку яйца, ко мне подошел Дугал и отеческим жестом обнял за плечи. Его борода кольнула меня в ухо, пока он тихонько рокотал:
        - Надеюсь, Джейми не был слишком жесток прошлой ночью, девочка. Крик стоял такой, словно вас убивают.
        Я вспыхнула и отвернулась, чтобы он не заметил. После противных замечаний Джейми я решила во время завтрака молчать как могила.
        Дугал обратился к Джейми, который поглощал хлеб с сыром, сидя за столом:
        - Послушай, парень, совсем не стоило бить девочку чуть не до полусмерти. Небольшого урока было бы вполне достаточно.
        Он крепко шлепнул меня пониже спины в виде иллюстрации, и я сморщилась от боли, бросив на Дугала сердитый взгляд.
        - От порки вреда не будет, заживет, - высказался Мурта с набитым ртом.
        - В самом деле, - улыбнулся Нед. - Присаживайтесь, милочка.
        - Благодарю вас, я постою, - с достоинством ответила я и вызвала этим взрыв хохота.
        Джейми отвел от меня взгляд и с преувеличенным старанием принялся резать сыр.
        Шутки продолжались весь день, и каждый мужчина нашел повод шлепнуть меня по заднице, выражая при этом сочувствие. В общем, все оказалось терпимо, и я невольно вынуждена была признать, что Джейми прав, хотя мне по-прежнему хотелось его придушить.
        Поскольку о том, чтобы садиться, не могло быть и речи, я все утро занималась мелкими хозяйственными делами - подшивала подол, пришивала пуговицы и так далее. Делать это можно было на подоконнике и стоя - под тем предлогом, что для шитья требуется больше света. После ланча, который я тоже съела стоя, все разошлись по комнатам отдыхать. Дугал решил, что стоит дождаться наступления темноты, и тогда двинемся в Баргреннан - место нашей следующей остановки. Джейми последовал за мной в нашу комнату, но я захлопнула дверь у него перед носом. Пусть спит на полу.
        Прошедшей ночью он проявил определенный такт, надев свой ремень после окончания порки и немедленно удалившись из комнаты. Вернулся он через час, когда я уже погасила лампу и легла в постель, причем ему хватило ума не ложиться рядом со мной. Некоторое время он вглядывался в темноту, где я лежала неподвижно, потом глубоко вздохнул, расстелил свой плед и заснул на полу у двери. Слишком злая, униженная и страдающая от боли, чтобы уснуть, я так и пролежала большую часть ночи без сна, то думая о словах Джейми, то борясь с желанием подойти и пнуть его в самое чувствительное место.
        Если бы я могла быть объективной (а я не могла!), то, наверное, признала бы, что он прав, говоря о моем несерьезном отношении к серьезным вещам. Ошибался он в другом: так получалось не потому, что жизнь у меня дома - неважно, где именно, - менее опасна. На деле все обстояло как раз наоборот.
        Время, в которое я попала, все еще оставалось для меня нереальным во многих отношениях. Нечто вроде пьесы за пестрой ширмой. По сравнению с картинами массовых военных действий с крупной техникой, которые мне пришлось не только увидеть, но и пережить, здешние мелкие стычки с небольшим количеством участников, вооруженных лишь саблями и мушкетами, выглядели скорее живописными, чем по-настоящему страшными.
        У меня поменялся масштаб восприятия вещей. Человек, убитый из мушкета, был так же мертв, как и тот, которого разнесло снарядом мортиры. Разница состояла лишь в том, что снаряд убивал не одного конкретного человека, а сразу многих, в то время как из мушкета стрелял определенный человек, который мог видеть глаза того, в кого он целится. Это было убийство, а не война. Сколько людей принимает участие в войне? Достаточно для того, чтобы они не видели друг друга близко. Но ведь и здесь определенно шла война - или по крайней мере шло противостояние - для Дугала, Джейми, Руперта, Неда. Даже маленький Мурта с его крысиным лицом имел основания быть жестоким независимо от природных наклонностей.
        Что же это за основания? Один король предпочтительнее другого? Ганноверы или Стюарты? Для меня это были просто имена в таблице учебника. Что они значили по сравнению с таким немыслимым злом, как гитлеровский рейх? Для тех, кто жил при этих королях, разница, наверное, казалась существенной, но мне она казалась глупой, незначительной. Однако может ли право выбирать свой путь считаться незначительным в любое время? Разве борьба за выбор собственной судьбы менее значительна, нежели необходимость остановить большое зло?.. Я обеспокоенно заметалась и осторожно потерла ноющие ягодицы. Глянула на Джейми, свернувшегося клубком возле двери. Он дышал ровно, но неглубоко; возможно, тоже не мог уснуть. Я надеялась, что это так.
        Вначале я воспринимала все это злоключение как мелодраму; подобные вещи просто не случаются в реальной жизни. Я испытала немало потрясений с тех пор, как прошла сквозь камни на холме, но худшее из них произошло вчера днем.
        Джек Рэндолл, так похожий и так ужасающе непохожий на Фрэнка. Его прикосновения к моей груди внезапно свели воедино мою прежнюю жизнь и нынешнюю, свели разделенные реальности, словно удар молнии. И тут появился Джейми - его лицо, искаженное страхом, в окне комнаты Рэндолла, а потом это же лицо, искаженное гневом, когда мы кричали друг на друга на обочине, потом - полное боли после моих слов.
        Джейми. Джейми реален, это точно, реален как ничто другое для меня, даже более реален, чем Фрэнк и моя жизнь в 1945 году. Джейми, нежный любовник и вероломный негодяй.
        Возможно, в этом и заключалась проблема. Джейми завладел моими чувствами настолько, что все прочее казалось почти несущественным. Но я больше не могла пренебрегать этим прочим. Мое безрассудство едва не погубило Джейми и теперь схватило меня за горло при мысли о том, что я могла его потерять. Я села в постели, желая разбудить его и сказать, чтобы он пришел ко мне на кровать. Но едва я всем весом опустилась на результаты его трудов, как тотчас изменила свое решение и сердито перевернулась снова на живот.
        Так и прошла моя ночь - в метаниях между приступами ярости и философскими размышлениями, то и другое было мучительно. Зато теперь я смогла проспать всю вторую половину дня и спустилась, чтобы перекусить, только потому, что Руперт разбудил меня перед самым наступлением темноты.
        Дугал, без сомнения, скорчил недовольную мину, из-за того что пришлось потратиться, но лошадь для меня все же купил. Здоровенное нескладное животное, но с добрыми глазами; я немедленно дала своему новому коню кличку Чертополох. Я совсем не подумала, каково это - ехать верхом после внушительной порки. Теперь я неуверенно поглядывала на твердое седло на спине у Чертополоха, осознав, что мне предстоит. Толстый плащ вдруг хлопнулся на седло, и блестящие маленькие глазки Мурты подмигнули мне заговорщицки из-за спины коня. Я решила, что, по крайней мере, буду страдать молча и с достоинством, и, стиснув челюсти, влезла в седло.
        Казалось, среди мужчин действовал негласный договор: они останавливались облегчиться через короткие промежутки времени, давая мне возможность ненадолго спешиться и тайком почесать ноющий зад. Время от времени кому-то требовалось попить, что также требовало моей остановки, потому что бутылки с водой вез Чертополох.
        Таким манером мы и ехали некоторое время, но боль делалась все ощутимее, заставляя меня непрерывно ерзать в седле. В конце концов я решила послать к черту полное достоинства страдание, мне необходимо было на время слезть на землю. Я остановила своего скакуна и спешилась, сделав вид, что осматриваю левую переднюю ногу лошади, пока остальные собрались вокруг.
        - Камень попал в подкову, - соврала я. - Я его вынула, но лошади, пожалуй, стоит пройтись без груза. Не хочется, чтобы она захромала.
        - Да, это нам ни к чему, - согласился Дугал. - Ладно, пройдись немного, но пусть кто-нибудь останется с тобой. Дорога здесь вроде спокойная, но я не хочу, чтобы ты шла одна.
        Джейми немедленно спрыгнул с седла.
        - Я пойду вместе с ней, - сказал он спокойно.
        - Хорошо. Только не задерживайтесь, мы должны попасть в Баргреннан до рассвета. Остановимся в «Красном кабане», хозяин нам друг.
        Махнув, он подал знак остальным, и они пустились вперед рысью, окутав нас пылью.
        Несколько мучительных часов в седле не улучшили моего настроения. Пускай идет рядом со мной, но я не заговорю с этим садистом, с этой жестокой сволочью!
        Он не выглядел особенно жестоким при свете взошедшего месяца, но я ожесточила свое сердце и ковыляла вперед, стараясь не смотреть на него. Вначале мои пострадавшие мышцы протестовали против нелегкого упражнения, но через полчаса идти стало легче.
        - Завтра ты почувствуешь себя лучше, - как бы вскользь заметил Джейми. - Но послезавтра сидеть будет еще неприятно.
        - Откуда, интересно знать, у тебя такие познания? - Я метнула в его сторону испепеляющий взгляд. - Тебе часто приходилось пороть людей?
        - Вовсе нет, - невозмутимо ответил он. - Это я делал впервые. Просто я имею определенный опыт с другой стороны.
        - Ты? - уставилась я на него, не в состоянии представить, что кто-то мог выпороть эту ходячую гору мышц.
        Он рассмеялся моему удивлению.
        - Когда я был поменьше, сассенах. Ремень гулял по моей заднице несчетное количество раз, начиная с восьми лет и до тринадцати. Потом я перерос отца, и ему стало несподручно нагибать у забора.
        - Твой отец бил тебя?
        - Да, частенько. Школьный учитель тоже, конечно, а еще периодически Дугал или кто-то другой из дядьев, в зависимости от того, где я жил и что творил.
        Все это показалось мне интересным, несмотря на мое решение не обращать на него внимания.
        - И что же ты делал?
        В тихом ночном воздухе снова послышался его негромкий заразительный смех.
        - Ну, всего и не вспомнишь. В общем, я получал по заслугам. Не помню, чтобы отец выпорол меня хоть раз несправедливо. - С минуту он шел молча, вспоминая. - Ммхм, однажды мне всыпали за то, что я бросал камнями в цыплят, потом за то, что гонял коров, они перепугались и не давали их доить… Еще раз, помню, за то, что съел джем из пирогов, а тесто оставил. Как-то выпустил лошадей из конюшни, потому что забыл запереть ворота. Сжег солому на голубятне - это вышло ненамеренно. Потерял школьные учебники, это уже намеренно…
        Он замолчал и пожал плечами, когда я невольно расхохоталась.
        - Самые обычные вещи. Часто мне доставалось за то, что болтал разное, когда следовало помолчать. - Он фыркнул от смеха, вспомнив еще о чем-то. - Однажды Дженни разбила кувшин. Я разозлил ее. Дразнил, она потеряла терпение и запустила в меня кувшином. Отец вошел и спросил, кто это сделал. Дженни испугалась и ничего не сказала, только посмотрела на меня широко раскрытыми испуганными глазами, они у нее голубые, как у меня, но красивее, с густыми черными ресницами. - Джейми снова пожал плечами. - Ну, я и сказал, что кувшин разбил я.
        - Как благородно с твоей стороны, - ехидно заметила я. - Твоя сестра, наверное, была тебе очень благодарна.
        - Да, наверное, была бы. Но дело в том, что отец стоял за приоткрытой дверью и видел, как все произошло. Он выпорол сестру за разбитый кувшин, а мне досталось вдвойне - за то, что дразнил ее, и за то, что солгал.
        - Это же несправедливо!
        - Наш отец не всегда был ласков, но обычно он был справедлив, - невозмутимо возразил Джейми. - Он сказал, что правда есть правда и люди должны отвечать за свои поступки, а это верно. - Он покосился на меня. - Но он еще добавил, что я поступил по-доброму, взяв на себя вину, поэтому он предлагает мне наказание на выбор - вынести порку или остаться без ужина. - Джейми снова засмеялся, покачав головой. - Он меня хорошо знал. Я, разумеется, предпочел порку.
        - Да уж, желудок у тебя бездонный, - заметила я.
        - Да, - согласился он без всякой обиды. - Я всегда этим отличался. Ты мне под стать, обжора, - обратился он к своему коню. - Погоди немного, скоро остановимся отдохнуть.
        Конь то и дело тянул морду к траве на обочине, и Джейми дернул поводья.
        - Да, отец у нас был справедливый, - продолжал он. - И расчетливый, хотя в то время я, конечно, не мог этого оценить. Он не заставлял меня дожидаться наказания, а наказывал сразу после проступка или как только узнавал о нем. И всегда делал так, чтобы я знал, за что получаю трепку, но разрешал мне при разборе дела поспорить с ним, если я хотел.
        «Так вот ты какой», - подумала я. Этакий обезоруживающий хитрец. Я сомневалась, что ему удастся умилостивить меня и сломить мое желание его четвертовать, но пусть попытается.
        - Удавалось тебе когда-нибудь победить в таком споре? - спросила я.
        - Нет. Обычно ситуация была так прозрачна, что обвиняемый сам свидетельствовал против себя. Но иной раз мне удавалось смягчить приговор. - Он почесал нос. - Я ему один раз сказал, что бить сына - самый непросвещенный способ помочь ему выбрать жизненный путь. Он ответил, что разума у меня не больше, чем у столба, возле которого я стою, дай бог, чтобы хоть столько осталось. Что уважение к родителям - один из краеугольных камней просвещенного поведения и что, пока я этого не усвою, придется мне пялиться на пальцы собственных ног, в то время как мой варвар-родитель хлещет меня по заднице.
        На этот раз я рассмеялась вместе с ним. На дороге было спокойно, стояла та самая абсолютная тишина, какая бывает, когда находишься вдали от всех людей. Тишина, которую почти не встретишь в мое многолюдное время, когда машины повсюду распространили присутствие человека, - ведь один человек в машине производит столько же шума, сколько целая толпа людей. А тут единственные звуки - это шорох травы, редкий вскрик ночной птицы да мягкий стук конских копыт по пыльной дороге.
        Теперь, когда больные мышцы расслабились от движения, идти мне стало намного легче. Несколько остыли и мои эмоции, пока я слушала забавные и иронические рассказы Джейми.
        - Мне, конечно, не нравилось, когда меня били, но, если был выбор, я предпочитал, чтобы наказывал меня отец, а не учитель, который в школе хлестал нас ремнем по ладони вместо зада. Отец говорил, что, если он отхлещет меня по ладони, я не смогу управляться с домашней работой, а после порки по заднице мне не придется сидеть и лодырничать. Учителя у нас в школе все время менялись, не выдерживали долго - либо начинали фермерствовать, либо уезжали в более тучные края. Платили им мало, все они были худые и голодные. Только один был толстый, но я думаю, он был не настоящий школьный учитель. Выглядел он как переодетый священник. - Я припомнила пухлого отца Бейна и усмехнулась в знак согласия.
        - Одного я особенно хорошо запомнил, - проговорил Джейми, - потому что он ставил тебя перед классом с вытянутой вперед рукой и читал длинную нотацию с перечислением всех твоих провинностей, прежде чем начать битье, и продолжал ее в промежутках между ударами. Я, бывало, стоял перед ним с вытянутой рукой, испытывал жгучую боль и молился лишь об одном - чтобы он перестал молоть языком и поскорее кончил дело, пока я не потерял присутствия духа и не заревел.
        - Видимо, именно этого он и добивался, - вставила я, невольно испытывая сочувствие.
        - О да, - отозвался Джейми без колебаний. - Мне понадобилось некоторое время, чтобы это понять, но когда я понял, то, по своему обыкновению, не удержал язык за зубами.
        Он вздохнул.
        - И что из этого вышло? - поинтересовалась я уже без всякой внутренней злости.
        - Однажды он решил наказать меня за то, что я никак не мог научиться писать правой рукой. Хлестнул меня трижды, растянул это удовольствие почти на пять минут, ублюдок, и принялся твердить мне, прежде чем продолжить, что я глупый, ленивый, упрямый мальчишка, неотесанная деревенщина и тому подобное. Рука у меня горела, потому что он делал это уже второй раз за день, и было мне страшно оттого, что дома меня ждет хорошая порка. Такое у нас водилось обыкновение: если мне попадало в школе, то дома мне добавляли сразу как я возвращался: отец считал учение самым важным делом. Как бы там ни было, я потерял терпение. - Машинально он обмотал поводья вокруг левой руки, словно хотел защитить истерзанную ладонь. Помолчал и глянул на меня. - Я редко теряю самообладание, сассенах, и обычно раскаиваюсь, если это происходит.
        Это, пожалуй, уже было близко к извинению.
        - Раскаивался ли ты тогда?
        - Я тогда сжал кулаки и посмотрел на него снизу вверх - он был высокий тощий парень лет, я думаю, около двадцати, но мне-то он казался старым - и сказал: «Я вас не боюсь, и плакать не стану, бейте как хотите!» - Джейми сделал глубокий вдох и затем выдох. - Это, разумеется, было ошибкой - говорить ему такое, пока он держит в руке ремень.
        - Можешь не продолжать, - сказала я. - Он решил доказать тебе, что ты ошибаешься?
        - Ай, решил, - кивнул Джейми, темный силуэт его головы вырисовывался на фоне ночного облачного неба. Слово «решил» он выговорил с мрачным удовлетворением.
        - Он не добился своего?
        Темная голова качнулась из стороны в сторону.
        - Нет, не добился. Он не заставил меня заплакать. Зато заставил пожалеть, что я открыл рот.
        Он умолк и повернулся лицом ко мне. В эту минуту облака немного разошлись, и лунный луч обвел позолотой линии его щек и подбородка, как у одного из архангелов Донателло.
        - Когда Дугал описывал тебе мой характер, он, возможно, упомянул, что я иногда бываю упрям?
        Раскосые глаза сверкнули - скорее как у Люцифера, чем как у архангела Михаила.
        - Мягко говоря, - засмеялась я. - Насколько я помню, он сказал, что все Фрэзеры невероятно упрямы, а ты самый упрямый из всех. Впрочем, - добавила я суховато, - я и сама это заметила.
        Он улыбнулся и, прихватив покрепче поводья, стал обводить наших лошадей вокруг большой лужи.
        - Ммхм, ну, я не могу сказать, что Дугал не прав, - подытожил он, преодолев препятствие. - Но если я и упрям, то совершенно искренне. Мой отец был таким же, и время от времени мы с ним вступали в противостояние, преодолеть которое можно было, только применив силу. Тогда-то мне и приходилось перегибаться через забор.
        Внезапно моя лошадь заржала и фыркнула; Джейми быстро протянул руку и ухватил ее под уздцы.
        - Шшш! Успокойся… успокойся, животинка.
        Его собственный конь, менее пугливый, дернулся и мотнул головой.
        - В чем дело?
        Я ничего не видела, хотя пятна лунного света падали на дорогу и поле. Впереди виднелся сосновый лесок, и лошади почему-то не хотели к нему приближаться.
        - Не знаю. Постой здесь тихонько. Садись верхом и подержи мою лошадь. Если я крикну тебе, отпускай поводья и скачи.
        Голос у Джейми был тихий и ровный, он успокаивал меня так же, как лошадей. Что-то прошептав лошади и хлопнув ладонью по ее шее, чтобы подогнать поближе ко мне, он с кинжалом в руке нырнул в вереск.
        Я насторожила глаза и уши, стараясь понять, что же беспокоит лошадей: они то и дело переступали с ноги на ногу, вострили уши, возбужденно дергали хвостами. От облаков к этому времени остались лишь клочья, гонимые ветром; тонкие их нити порой пересекали лик сияющего полумесяца. Несмотря на то что было светло, я ничего не смогла разглядеть ни на дороге, ни в дальней роще.
        Час был поздний, а дорога неподходящая для разбойников, если таковые вообще встречались в горной Шотландии: здесь слишком мало путников, чтобы устраивать засады.
        Роща была темная, но не тихая. Сосны о чем-то перешептывались, миллионы иголок омывались ветром. Сосны - деревья древние, загадочные в темноте. Носители шишек, отцы крылатых семян, они куда старше и крепче, нежели дубы или осины с их мягкой листвой и ломкими ветками. Подходящее жилище для призраков и злых духов, о которых рассказывает Руперт.
        «Только ты можешь довести себя до страха перед кучей деревьев», - ругала я себя.
        Но куда подевался Джейми? Рука, коснувшаяся моего бедра, заставила меня вскрикнуть, точно перепуганная летучая мышь, - тоненьким писклявым голоском, что было вполне объяснимо: горло у меня перехватило от страха. Даже узнав Джейми, я от страха и злости ударила его в грудь.
        - Не подкрадывайся ко мне так!
        - Тихо, - предупредил он. - Идем со мной. - Бесцеремонно стащив с седла, он поставил меня на землю, быстро привязал лошадей - они тревожно заржали, когда он увлек меня за собой в высокую траву.
        - Да что там такое? - прошипела я, на каждом шагу спотыкаясь о корни и камни.
        - Тише. Молчи. Смотри себе под ноги, ступай по моим следам и остановись, когда я до тебя дотронусь.
        Медленно и относительно тихо мы пробирались к сосновой роще. Под деревьями было темно, на подстилке из опавших иголок виднелись редкие пятна лунного света. Даже Джейми не мог передвигаться абсолютно бесшумно, но шорох сосновых игл под ногами терялся в шуме колючих ветвей над головой.
        Ковер из хвои неожиданно перешел в массивный каменный выступ. Джейми пропустил меня вперед и показал, куда ставить руки и ноги, чтобы подняться на каменный склон. Наверху оказалась ровная небольшая площадка, на которой двоим можно было улечься рядом. Джейми приблизил губы к моему уху:
        - Тридцать футов впереди и справа от нас. На прогалине. Ты их видишь?
        Я их не только видела, но и отлично услышала. Волки, небольшая стая, восемь или десять. Воя не было. Добыча лежала в тени - что-то темное, с торчащей вверх ногой, тощей и вздрагивающей оттого, что зубы теребили тушу. Порой доносилось глухое ворчание, порой тявкал волчонок, которого оттеснили от куска, которым занимался старший волк. Хрустели кости, и рвалось мясо. Когда глаза мои привыкли к этой сцене, неровно освещенной месяцем, я разглядела в тени под деревьями лежащих на земле насытившихся волков. Пятна серой шерсти виднелись там и сям, возле добычи все еще шла борьба за оставленные первыми едоками лакомые кусочки.
        Неожиданно в пятне света появилась широкая, желтоглазая и остроухая голова. Волк издал негромкий угрожающий звук, нечто среднее между воем и рычанием, и под деревьями тотчас наступила полная тишина.
        Шафрановые глаза, казалось, смотрели прямо на меня. В позе животного не было ни страха, ни любопытства, он просто заметил меня. Джейми дотронулся до моей спины, предупреждая, чтобы я не двигалась, но я и не испытывала желания бежать. Мне думалось, что я могла бы смотреть волку в глаза часами, но она - а я была уверена, что это волчица, не знаю почему, - только дернула ушами и вернулась к своей трапезе.
        Мы еще несколько минут смотрели на животных, таких мирных в рассеянном лунном свете. Потом Джейми, коснувшись моей руки, дал понять, что пора уходить.
        Он держал меня под руку, пока мы пробирались сквозь деревья к дороге. Впервые после побега из Форт-Уильяма я по доброй воле позволила ему дотронуться до меня. Все еще завороженные видом волков, мы почти не разговаривали, но уже чувствовали друг друга. Так мы и шли, а я, вспоминая истории, которые он мне рассказывал, не могла не восхищаться его хитроумием. Без объяснений или извинений он сообщил мне все, что хотел сказать: я преподал тебе такой же урок справедливости, какие получал сам. Я был милосерден, насколько позволяла ситуация. Я не могу избавить тебя от боли и унижения, но я поделился с тобой своими страданиями и унижениями, чтобы ты легче перенесла свои.
        - Ты сильно переживал? - спросила я. - Я имею в виду, когда тебя били? Или относился к наказанию легко?
        Он слегка сжал мою руку, прежде чем отпустить ее.
        - Я сразу забывал. В большинстве случаев. За исключением последнего раза. Тут мне потребовалось время.
        - Почему?
        - Ну как тебе сказать? С одной стороны, потому что мне было шестнадцать и я считал себя взрослым. С другой… меня очень жестоко наказали.
        - Можешь не рассказывать, если тебе не хочется, - сказала я, заметив его колебания. - Тяжелая история?
        - Далеко не такая тяжелая, как сама порка, - засмеялся он. - Нет, я не прочь рассказать. Просто она длинная.
        - Но и до Баргреннана еще далеко.
        - Верно. Тогда ладно. Ты помнишь, я рассказывал, что провел в замке Леох целый год, когда мне было шестнадцать? Таков был уговор между Колумом и моим отцом - чтобы я лучше познакомился с кланом матери. Два года я жил у Дугала, а потом поехал на год в замок учиться хорошим манерам, латыни и всякому такому.
        - Понятно. А я все думала, как же ты попал туда.
        - Да, вот так и попал. Для своего возраста я был рослый. Уже тогда хорошо владел мечом и с лошадьми управлялся получше многих.
        - К тому же, видимо, отличался скромностью, - заметила я.
        - Не особенно. Самоуверенный до чертиков и куда более острый на язык и болтливый, чем сейчас.
        - Опыт научит сдержанности, - вставила я весело.
        - Возможно, сассенах. Тогда я заметил, что мои комментарии часто смешат людей, и я стал вставлять их повсюду, не слишком заботясь о том, что я говорю и кому. Иной раз бывал жесток, особенно с ровесниками, и не считал нужным сдерживаться, если в голову приходило что-нибудь остроумное, как мне казалось.
        Он посмотрел на небо, чтобы определить время. Небо потемнело, потому что месяц зашел. Низко над горизонтом я разглядела созвездие Орион - и на душе потеплело, словно при виде старого доброго знакомого.
        - Но однажды я зашел слишком далеко. С двумя другими парнями я шел по коридору и на другом его конце увидел миссис Фицгиббонс. Она несла огромную корзину размером чуть ли не с нее саму и забавно переваливалась на ходу. Ты же знаешь, как она выглядит теперь, тогда она была примерно таких же габаритов. - Он смущенно почесал нос. - Ну, в общем, я сделал несколько замечаний насчет ее внешности, не слишком деликатных, хоть и смешных. Во всяком случае, моим приятелям они понравились. Я не сообразил, что их могла услышать и миссис Фиц.
        Я вспомнила внушительную хозяйку замка Леох. Мне доводилось видеть ее только в добром расположении духа, однако она была не похожа на человека, который позволит себя безнаказанно обидеть.
        - Что же она сделала?
        - Тогда ничего. Я и не знал, что она услышала мою болтовню, пока на следующий день во время собрания в холле она не рассказала об этом Колуму.
        - О боже!
        Я знала, как высоко ценит Колум свою домоправительницу, и не думала, что он мог допустить непочтительность по отношению к ней от кого бы то ни было.
        - Ну и что произошло?
        - То же, что с Лаогерой, или почти то же. - Джейми хихикнул. - Я был ужасно смелый, встал и заявил, что выбираю наказание кулаками. Я старался держаться достойно и по-взрослому, но сердце у меня колотилось, как кузнечный молот, и меня замутило, когда я взглянул на ручищи Ангуса. Они у него будто каменные и такие огромные. В зале кое-кто засмеялся; я тогда не был такой высокий, как теперь, а весил вдвое меньше. Ангус мог бы мне голову оторвать одним ударом. В общем, Колум и Дугал оба нахмурились, но я подумал, им на самом деле приятно, что я так смело выступил. Тут Колум сказал, что нет, раз я вел себя как мальчишка, меня и наказать надо соответственно. Он кивнул, и, прежде чем я успел дернуться, Ангус уложил себе поперек колена, задрал мне килт и отхлестал ремнем при всем честном народе.
        - Ох, Джейми!
        - Ай! Ты, наверное, заметила, что Ангус отлично знает свое дело? Он всыпал мне пятнадцать горячих, и я до сих пор могу показать, по какому месту пришелся каждый удар. - Он передернул плечами при этом воспоминании. - Отметины я носил целую неделю.
        Он протянул руку и сорвал с ближайшей сосны пучок иголок и растер их между большим пальцем и остальными; в воздухе сильно запахло скипидаром.
        - К сожалению, после этого мне не дали спокойно уйти зализывать раны. Когда Ангус кончил порку, Дугал схватил меня за шиворот и отвел в дальний конец холла. Оттуда я должен был проползти на коленях по каменному полу до кресла Колума и оттуда попросить прощения у миссис Фиц, у Колума, извиниться перед всеми собравшимися и наконец поблагодарить Ангуса за порку. Я чуть не расплакался в процессе, но Ангус отнесся ко мне благородно: подошел и помог мне встать на ноги. После этого мне приказали сесть на стул возле Колума и сидеть так, пока не кончится собрание. - Джейми понуро опустил плечи. - Это был худший час в моей жизни. Лицо у меня горело, задница тоже, коленки были ободраны, и смотреть я мог только себе под ноги, но хуже всего было то, что мне ужасно хотелось писать. Я чуть не умер. Я бы скорее лопнул, чем обмочился на глазах у всех, но был близок к этому. Рубаха у меня насквозь промокла от пота.
        Я с трудом подавила смех.
        - Разве ты не мог сказать Колуму?
        - Он отлично знал, что происходит, да и все в холле это заметили: я ерзал на стуле как уж. Люди заключали пари, выдержу я или нет. Колум отпустил бы меня, если бы я попросил, но на меня нашло упрямство. - Он улыбнулся немного застенчиво, на темном лице ярко забелели зубы. - Я решил, что лучше умру, чем попрошу. Когда Колум сказал, что я свободен, я облегчился не в самом холле, но сразу, как только из него вышел. Пристроился за какой-то дверью у стены и пустил струю, думал, она никогда не кончится. Вот так, - добавил он и уронил на землю пучок сосновых иголок. - Теперь ты знаешь о самой скверной истории в моей жизни.
        Я ничего не могла с собой поделать: захохотала так, что мне пришлось присесть на обочине. Джейми терпеливо ждал целую минуту, потом опустился рядом со мной на колени.
        - Чего ты хохочешь? - спросил он. - Это было совсем не смешно.
        Но он и сам не удержался от улыбки. Я, все еще смеясь, покачала головой.
        - Конечно, не смешно. История ужасная. Просто… я как будто вижу тебя: ты сидишь, зубы стиснуты, а из ушей пар идет.
        Джейми хмыкнул, но тоже немного посмеялся.
        - Не очень-то легко быть шестнадцатилетним, верно?
        - Поэтому ты и помог той девушке, Лаогере, тебе стало ее жаль, - сказала я, успокоившись. - Ты-то знал, каково это.
        Он был удивлен.
        - Наверное, так, - сказал он. - В двадцать три года куда легче вытерпеть побои, чем публичную порку в шестнадцать. Уязвленная гордость причиняет самые серьезные муки, а в том возрасте особенно.
        - Надо думать. Никогда еще не видела, чтобы кто-нибудь с улыбкой ждал удара по физиономии.
        - После удара уже не заулыбаешься.
        - М-да. - Я кивнула. - Но я думала… - начала я и запнулась.
        - Что ты думала? А, ты про меня и Лаогеру, - догадался он. - Думала ты, думал Алек, думала и сама Лаогера. Я бы поступил точно так же, если бы она была не такой красивой.
        Он ткнул меня под ребро.
        - Но ты мне, конечно, не поверишь.
        - Я видела тебя с ней в тот день в алькове, - сказала я в свою защиту. - И кто-то все же должен был научить тебя целоваться.
        Джейми смущенно повозил ногами по пыли и хмуро ссутулился.
        - Сассенах, я ведь не лучше других мужчин. Иногда стараюсь быть лучше, но не всегда получается. Ты, может, помнишь, как говорится у Святого Павла, что лучше жениться, чем сгореть от вожделения. Я тогда именно что сгорал от вожделения.
        Я рассмеялась - с легким сердцем, словно мне самой было шестнадцать.
        - И ты женился на мне, - поддразнила я, - чтобы избежать греховной жизни?
        - Ай. Тем-то и хорош брак, что делает священными вещи, в которых при других обстоятельствах следует исповедоваться.
        Я опять засмеялась.
        - Ох, Джейми, я тебя люблю!
        И тут настал его черед смеяться. Он согнулся чуть ли не вдвое, потом уселся на обочину, держась за живот. Медленно откинулся назад и улегся на высокую траву, задыхаясь и пища от спазмов хохота.
        - Что это с тобой?
        Отсмеявшись, он сел и вытер глаза. Тяжело дыша, тряхнул головой.
        - Мурта прав насчет женщин. Сассенах, ради тебя я рисковал жизнью, совершил кражу, поджог и нападение, я убил человека. В награду ты изругала меня, унизила мое мужское достоинство, врезала по яйцам и расцарапала мне лицо. Потом я выпорол тебя как следует и рассказал о самых унизительных вещах, какие со мной случались, и ты теперь говоришь, что любишь меня.
        Он уткнулся головой в колени и снова засмеялся. Наконец поднялся и протянул мне руку, другой рукой вытирая глаза.
        - Не очень-то ты благоразумна, сассенах, но ты мне очень нравишься. Идем, нам пора.
        Было уже поздно или, может, рано, надо было ехать верхом, иначе мы не успели бы в Баргреннан до рассвета. Я теперь чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы сидеть в седле, хоть это и было немного болезненно.
        Некоторое время мы ехали в дружеском молчании. Погруженная в собственные мысли, я думала о том, что же произойдет, когда и если я найду наконец дорогу к каменным столбам. Выйдя за Джейми по принуждению и полагаясь на него по необходимости, я с течением времени все больше привязывалась к нему.
        Возможно, существенное значение приобретали и его чувства ко мне. Связанный со мною сначала по воле обстоятельств, позднее - узами дружбы, а еще позднее - на удивление сильным влечением, он ни разу, даже случайно или мимоходом, не обмолвился о своих чувствах. И все же. Он рисковал жизнью ради меня. Быть может, из-за церковного обета: он поклялся защищать меня до последней капли крови, и я верила, что такую клятву он принес всерьез. Поэтому я была особенно тронута, когда он внезапно допустил меня в мир своих переживаний и воспоминаний. Если его чувства по отношению ко мне были такими, как я думала, то как он воспримет мое внезапное исчезновение? Реальная физическая боль поблекла, едва я столкнулась с этими беспокойными мыслями.
        Мы были примерно в трех милях от Баргреннана, когда Джейми нарушил молчание.
        - Я не рассказывал тебе, как умер мой отец, - вдруг сказал он.
        - Дугал говорил мне, что у него случился удар - апоплексический удар, - сказала я, несколько удивленная.
        Мне подумалось, что Джейми, погруженный, как и я, в свои мысли, вспомнил об отце в связи с нашим разговором, но я не могла себе представить, почему он обратился именно к факту смерти.
        - Это верно. Но только… он…
        Джейми помолчал, обдумывая, с чего начать, потом, пожав плечами, отбросил сомнения, глубоко вздохнул и заговорил:
        - Ты должна узнать об этом. Это имеет отношение… к важным для нас вещам.
        Дорога здесь была достаточно широкой, чтобы ехать рядом; приходилось только очень внимательно следить, чтобы не наткнуться на торчащие из земли острые камни, и я испытала запоздалую благодарность к Дугалу - лошадь мою он выбрал не случайным образом.
        - Это случилось в том самом форте, - снова заговорил Джейми, объезжая опасный участок дороги, - где мы были вчера. Туда Рэндолл и его люди привезли меня из Лаллиброха. Там меня пороли. Через два дня после первой порки Рэндолл велел привести меня к нему в кабинет. Двое солдат забрали меня из тюремной камеры и отвели к нему, в ту самую комнату, где я нашел тебя, - ведь я знал туда дорогу. Когда мы вышли во двор, то встретили моего отца. Он узнал, куда меня увезли, и приехал, чтобы попробовать меня вызволить - или хотя бы убедиться, что я жив.
        Джейми легонько подтолкнул своего коня под ребра и щелкнул языком, подгоняя. Еще не светало, но облик ночи изменился. До рассвета оставалось не больше часа.
        - Только увидев отца, я осознал, насколько был там одинок и как напуган. Солдаты не хотели оставлять нас наедине, но поздороваться позволили. - Джейми сглотнул и продолжал: - Я сказал отцу, что прошу прощения - за Дженни и вообще за все случившееся. Он велел мне замолчать и крепко обнял. Спросил, очень ли мне больно, - он знал, что меня пороли, - и я ответил, что все в порядке. Тут солдаты сказали, что мне пора, отец крепко сжал мои руки и напомнил, чтобы я молился. Он сказал, что будет со мной, что бы ни случилось, велел выше держать голову и не терзать себя упреками. Поцеловал меня в щеку, и солдаты меня увели. Тогда я видел отца в последний раз.
        Голос у Джейми звучал твердо, но глухо. У меня перехватило дыхание; я прикоснулась бы к Джейми, но дорога как раз шла по дну узкой лощины, и я немного отстала. К тому времени, как я снова поравнялась с ним, Джейми уже справился с волнением.
        - Ну вот, - продолжал он. - Я вошел в кабинет к капитану Рэндоллу. Он отослал солдат, мы остались одни, и он предложил мне стул. Сказал, что отец обещал залог за мое освобождение, но, поскольку я совершил серьезное преступление, меня нельзя освободить под залог без особого распоряжения, подписанного лично герцогом Аргайлом, поскольку мы на его территории. Я понял, что мой отец направился к Аргайлу. Тем временем Рэндолл заговорил о повторном наказании плетьми, к которому я был приговорен.
        Джейми на минуту прервал свой рассказ, словно не зная, как продолжать.
        - Мне показалось, - заговорил он снова, - что капитан как-то странно ведет себя. Очень доброжелательно, но за его сердечностью скрывалось нечто, чего я не мог понять. Он не спускал с меня глаз, будто бы чего-то от меня ожидал, хотя я сидел совершенно неподвижно. Он почти извинился передо мной, сказав, что сожалеет, что наши отношения с самого начала складывались так скверно. Он-де хотел, чтобы все было иначе и так далее… - Джейми покачал головой. - Я не мог взять в толк, о чем это он: всего два дня назад он сделал все, чтобы меня исхлестали до смерти. Но когда он позже перешел к сути дела, то изъяснялся очень прямо.
        - Чего же он хотел? - спросила я.
        Джейми глянул на меня, потом отвел глаза. Темнота скрыла его черты, но мне показалось, что он смущен.
        - Меня, - ответил он смело.
        Я остановилась так резко, что лошадь мотнула головой и укоризненно заржала.
        Джейми снова пожал плечами.
        - Он говорил об этом очень откровенно. Если я отдамся ему, он отменит вторую порку. Если нет - пожалею о том, что родился на свет. Так он сказал.
        Мне стало дурно.
        - А я в ту минуту уже об этом жалел, - продолжал Джейми с оттенком юмора. - Живот заболел так, словно я наглотался битого стекла, и если бы я не сидел, коленки бы у меня подогнулись.
        - Ну и что… - начала было я, но голос прозвучал так хрипло, что пришлось откашляться, прежде чем продолжать. - Что же ты сделал?
        - Я не стану лгать тебе, сассенах. - Джейми вздохнул. - Я призадумался, очень. Рубцы после первой порки были еще свежи, и я едва терпел прикосновение рубашки. Когда я вставал на ноги, голова у меня кружилась. Мысль о том, чтобы пройти через это еще раз… быть связанным, беспомощным, стоять и ждать следующего удара… - Он невольно задрожал. - Я не имел об этом представления, но мне казалось, что такое соитие по крайней мере приносит меньше боли, чем плети. Бывало, что люди умирали во время наказания плетьми, сассенах, и, глядя на его лицо, я понял, что стану одним из таких, если не соглашусь на его предложение.
        Джейми снова вздохнул.
        - Но… я еще чувствовал поцелуй отца на своей щеке, я думал о том, что он мне сказал… нет, я не мог этого сделать, вот и все. Я, конечно, не мог не думать, как повлияет на отца моя смерть. - Он как-то странно фыркнул, словно во всем этом находил нечто забавное. - Но вместе с тем я помнил, что этот человек уже изнасиловал мою сестру. Черт меня побери, если он заполучит и меня тоже!
        Я вовсе не находила это забавным - совсем! Я увидела Джека Рэндолла в новом, еще более отталкивающем свете. Джейми потер шею сзади и опустил руку на луку седла.
        - И я собрал остатки смелости и сказал «нет». Я произнес это громко и добавил все те прозвища, каких он заслуживал. - Джейми скривился и продолжал: - Я боялся, что передумаю, если начну взвешивать «за» и «против». Я хотел быть уверенным, что отступать некуда. Впрочем, я не думаю, - добавил он, помолчав, - что существует тактичный способ ответить отказом на подобное предложение.
        - Разумеется, нет, - согласилась я. - Кроме того, думаю, любая форма ответа вызвала бы у него недовольство.
        - Да, он точно не обрадовался. Ударил меня по губам, чтобы заставить замолчать. Я упал - я ведь был еще очень слаб, а он стоял надо мной и смотрел. Я понял, что не стоит пытаться встать, и лежал на полу до тех пор, пока он не позвал солдат, которые отвели меня обратно в камеру. А у него даже выражение лица не изменилось. Он только сказал: «До пятницы», словно назначал деловую встречу.
        Солдаты отвели Джейми не в ту камеру, где он находился прежде, вместе с тремя другими арестантами. Его поместили в маленькую одиночную камеру, где он должен был ждать пятницы совсем один, если не считать ежедневных посещений гарнизонного врача, который лечил его раны.
        - Настоящим доктором он не был, - сказал Джейми, - но в доброте ему не откажешь. Когда он пришел на второй день с гусиным жиром и углем, он принес мне маленькую Библию, она осталась от заключенного, который умер. Сказал мне, что знает, что я папист, но, независимо от того, приносит ли мне утешение слово Божие или нет, я могу сравнить свои страдания с муками Иова.
        Джейми рассмеялся.
        - Как ни странно, оно принесло мне немного утешения. Господь наш тоже был подвергнут бичеванию, но мне, по крайней мере, не предстояло после этого быть распятым на кресте. С другой стороны, - заметил он рассудительно, - Спасителю не пришлось выслушивать от Понтия Пилата непристойные предложения.
        Джейми сохранил маленькую Библию. Он порылся в седельной сумке, достал томик и протянул его мне посмотреть. Это оказалась потрепанная книга в кожаном переплете, длиной примерно в пять дюймов, напечатанная на такой тонкой бумаге, что буквы на одной стороне листа проступали с другой. На форзаце было написано: «Александер Уильям Родерик Макгрегор. 1733». Чернила выцвели и расплылись, а переплет деформировался, словно книга не раз побывала в воде. Я с любопытством рассматривала томик. Должно быть, для Джейми она представляла ценность, если он пронес ее с собой через все перипетии последних четырех лет. Я вернула ему книгу.
        - Никогда не замечала, чтобы ты ее читал.
        - Я храню ее не ради этого, - ответил он и убрал Библию обратно, пригладив большим пальцем торчащий край потрепанного переплета. - Это долг по отношению к Алексу Макгрегору… Как бы там ни было, наконец настала пятница, и я не знаю, радовался я этому или нет. Я считал, что страх ожидания хуже самой боли. Но когда время пришло…
        Он повторил тот жест, каким обычно сопровождал воспоминания о перенесенном ужасе, - передернул плечами.
        - Ладно, ты видела рубцы. Знаешь, что это такое, как все произошло.
        - Только от Дугала. Он говорил, что был там.
        Джейми кивнул:
        - Ай, он там был. И мой отец тоже, хотя тогда я этого не знал. У меня ничего в голове не умещалось, кроме собственных проблем.
        - О, - медленно выговорила я. - И твой отец…
        - Ммм… Тогда все и случилось. Некоторые говорили мне потом, что в середине пытки меня посчитали мертвым, и я думаю, мой отец тоже так решил. - Он помолчал, а когда заговорил снова, голос звучал глухо: - Дугал говорил, что, когда я упал, отец проговорил что-то невнятное и приложил руку к голове. А потом свалился как подкошенный. И больше не встал.
        Птицы пробудились в зарослях вереска и начали утреннюю перекличку в еще темной листве. Джейми опустил голову, и лица не было видно.
        - Я не знал, что он умер, - произнес он тихо. - Мне сказали только через месяц, когда решили, что я уже достаточно окреп, чтобы вынести такие новости. Поэтому я не хоронил своего отца, как должен сделать сын. И я не видел его могилу, потому что боялся вернуться домой.
        - Джейми, - сказала я. - О Джейми, хороший мой…
        Наступило молчание, показавшееся мне очень долгим.
        - Но ты не должен… ты не можешь считать себя в ответе, - снова заговорила я. - Ты ничего не мог сделать, и ты не мог поступить по-другому.
        - Нет? - переспросил он. - Возможно, так, хотя иногда я думаю, что выбрал бы иной путь, повторись все сначала. Но мысли об этом, конечно, не меняют того, что я чувствую, будто довел его до смерти своими собственными руками.
        - Джейми… - начала я и замолчала, ощущая абсолютную беспомощность.
        Некоторое время он ехал молча, потом выпрямился и расправил плечи.
        - Я никому об этом не рассказывал, - произнес он отрывисто. - Но решил, что ты должна это знать - я имею в виду Рэндолла. Ты имеешь право знать, что стоит между ним и мной.
        «Что стоит между ним и мной». Жизнь хорошего человека, честь девушки, похоть, нашедшая выход в крови и страхе. «А теперь, - подумала я, ощущая спазм в желудке, - к перечню стоит добавить еще кое-что. Меня». Я впервые осознала со всей отчетливостью, что он пережил в окне комнаты Рэндолла с незаряженным пистолетом в руке. И я начала прощать ему все, что он сделал со мной.
        Словно прочитав мои мысли, он сказал, не глядя на меня:
        - Понимаешь ли ты… то есть можешь ли ты теперь понять, почему я должен был выпороть тебя?
        Я ответила не сразу. Понять-то я поняла, но оставалась одна неприятная деталь.
        - Я понимаю, - ответила я. - И насколько могу, прощаю тебя. Одно я не могу забыть, - произнесла я громче, чем собиралась, - я не могу простить тебе, что ты бил меня с удовольствием.
        Он наклонился в седле, вцепившись в луку, и очень долго смеялся. Он упивался освобождением, свободой от гнетущего напряжения, наконец повернулся ко мне. Небо уже сильно посветлело, и я видела его лицо, изможденное и одновременно веселое. Царапины на щеке казались черными в сером свете.
        - С удовольствием! Сассенах, - задыхаясь, проговорил он, - ты даже не представляешь, с каким удовольствием. Ты была такая… О господи, ты выглядела очень мило. Я был ужасно зол, а ты так бешено колотила меня в ответ. Мне было неприятно причинять тебе боль - и одновременно хотелось этого. Господи Иисусе, - произнес он и замолчал, вытирая нос. - Да, я это делал с удовольствием. Но, по правде сказать, ты могла бы и поблагодарить меня за сдержанность и самообладание.
        Я снова начинала злиться. Щеки вспыхнули, несмотря на предрассветную прохладу.
        - Так это была сдержанность, вот как! А у меня сложилось впечатление, что ты тренировал свою рабочую левую руку. Ты меня чуть не покалечил, ты, заносчивый шотландский ублюдок!
        - Если бы я хотел искалечить тебя, сассенах, ты бы об этом сразу узнала, - сухо ответил он. - Я хотел после. Но я же спал на полу, если ты помнишь.
        Сощурив глаза, я в упор посмотрела на него, тяжело дыша.
        - Так вот что ты называешь сдержанностью!
        - Да, я решил, что не стоит седлать тебя, когда ты в таком состоянии, хотя мне ужасно этого хотелось. - Он опять засмеялся. - Ужасное испытание для моих инстинктов.
        - Седлать меня? - повторила я, сбитая с толку.
        - Ну да, нельзя же было в тех обстоятельствах назвать это «заниматься любовью», верно?
        - Можешь называть как угодно, - сказала я. - Хорошо, что ты решил не делать попыток, иначе пришлось бы тебе попрощаться с весьма ценными частями тела.
        - Мне это приходило в голову.
        - И ты считаешь, что заслужил благодарность? За то, что великодушно не прибавил к избиению изнасилование?
        Я просто задыхалась от злости. Примерно полмили мы проехали в молчании. Потом Джейми тяжело вздохнул:
        - Зря я поднял эту тему. Но я всего-то хотел подвести тебя к вопросу, разрешишь ли ты снова спать с тобой в одной постели, когда мы приедем в Баргреннан? На полу холодновато.
        Минут пять я ехала молча. А когда решила, что и как скажу, натянула поводья и повела лошадь поперек дороги, чтобы Джейми вынужден был остановиться тоже. Баргреннан был уже совсем близко - в зареве восхода виднелись верхушки крыш.
        Я повернула лошадь так, чтобы она встала параллельно лошади Джейми, нос к носу, на расстоянии не больше фута. Целую минуту я молча смотрела ему в глаза, прежде чем заговорить.
        - Окажете ли вы мне честь разделить со мной ложе, о господин мой и повелитель? - подчеркнуто подобострастно спросила я.
        Он смотрел на меня с откровенным подозрением. Посмотрел, подумал, потом ответил сдержанно:
        - Окажу. Благодарю вас.
        Он хотел было ехать дальше, но я не дала.
        - Есть еще кое-что, повелитель, - сказала я тем же тоном.
        - Ай?
        Я вынула руку из потайного кармана платья, и утренний свет заиграл на лезвии кинжала, который я приставила Джейми к груди.
        - Если ты, - процедила я сквозь зубы, - еще когда-нибудь поднимешь на меня руку, Джеймс Фрэзер, я вырежу твое сердце и поджарю его на завтрак!
        Наступило долгое молчание, было слышно, как переступают с ноги на ногу кони да поскрипывает сбруя. Потом Джейми протянул ко мне руку ладонью вверх.
        - Дай мне его.
        Я медлила, и он проговорил нетерпеливо:
        - Я не собираюсь использовать его против тебя. Дай же! - Он взял кинжал за лезвие и поднял так, что восходящее солнце заиграло в лунном камне на рукоятке. Джейми держал кинжал, словно крест, и что-то говорил нараспев по-гэльски. Я различила несколько слов, которые звучали в зале замка Леох во время присяги, но Джейми тут же перевел свою речь на английский: - Я клянусь крестом Господа моего Иисуса и клянусь священным железом, которое держу в руке, что вручаю тебе свою преданность и обещаю тебе свою верность. Если я когда-либо подниму на тебя руку в гневе или злобе, да поразит меня священное железо в самое сердце.
        Он поцеловал кинжал в том месте, где лезвие соединялось с рукояткой, и вернул его мне.
        - Я не делаю пустых угроз, сассенах, - сказал он, приподняв одну бровь, - и не даю пустых обещаний. Ну а теперь поедем туда, где нас ждет постель.
        Глава 23
        Возвращение в Леох
        Дугал ждал нас возле входа в гостиницу «Красный кабан», нетерпеливо бродя вперед-назад.
        - Ну, все в порядке? - спросил он, одобрительно глядя на то, как я спешиваюсь без посторонней помощи, лишь слегка пошатнувшись. - Воспитанная барышня - десять миль без единой жалобы. Ложитесь в постель, вы это заслужили. Мы с Джейми поставим лошадей в конюшню. - На прощание он шлепнул меня пониже спины - очень бережно. Я весьма обрадовалась его предложению и уснула, едва положив голову на подушку.
        Я не почувствовала, как Джейми лег рядом, но внезапно пробудилась поздним утром с ощущением, что забыла нечто важное.
        - Хоррокс! - воскликнула я, сев на постели.
        - А? - Джейми скатился с кровати на пол и схватил кинжал, который, раздевшись, оставил на куче одежды. - Что случилось?
        Поглядев на него - сидит на полу, взъерошенные волосы торчат, будто перья, - я невольно рассмеялась:
        - Ты похож на сердитого петуха.
        Он взглянул на меня сердито, встал и положил кинжал на стул.
        - Не могла подождать со сравнениями, пока я проснусь? Решила, что они произведут более сильное впечатление, если крикнуть мне в самое ухо: «Еж!»
        - Я вовсе не кричала «еж», я крикнула «Хоррокс!». Я вдруг вспомнила, что забыла спросить тебя о нем. Вы встретились?
        Он сел на кровать и опустил голову на руки, потом энергично потер лицо, как будто желая восстановить циркуляцию крови.
        - Да, - ответил он сквозь пальцы. - Да, мы встретились.
        По тону я поняла, что от дезертира получены не самые добрые сведения.
        - Он не захотел тебе ничего рассказывать?
        Такая вероятность существовала, хотя Джейми взял с собой не только свои деньги, но и некоторую сумму, которую занял у Дугала и Колума, и готов был в крайнем случае пожертвовать кольцом отца.
        Джейми улегся на постель рядом со мной и устремил взгляд в потолок.
        - Нет, - ответил он. - Он мне все рассказал. И за вполне разумные деньги.
        Я приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в лицо.
        - Ну и?.. Кто же застрелил старшего сержанта?
        Он посмотрел на меня и улыбнулся, но улыбка вышла унылая.
        - Рэндолл, - ответил он и закрыл глаза.
        - Рэндолл? - тупо повторила я. - Но зачем?
        - Не знаю, - ответил Джейми, не открывая глаз. - У меня есть догадки, но они уже ни к чему. Доказать это нельзя.
        С этим нельзя было спорить. Я прилегла на спину возле Джейми и принялась разглядывать дубовые балки на низком потолке.
        - Что же делать? - спросила я. - Уехать во Францию? Или…
        Меня внезапно осенило:
        - Или в Америку? Ты мог бы преуспеть в Новом Свете.
        - За океан? - По телу Джейми пробежала дрожь. - Нет. Нет, этого я сделать не могу.
        - Тогда что же? - спросила я, повернувшись к нему лицом. Он приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть на меня недовольно.
        - Для начала я бы поспал еще часок, - сказал он, - да вот не выходит.
        Приподнявшись на постели, он облегченно вытянулся вдоль стены. Я перед сном не проверила белье, потому что слишком устала, а теперь вдруг заметила подозрительное темное пятнышко на одеяле около колена Джейми. Он говорил, а я все следила за ним.
        - Ты права, - согласился Джейми, - мы могли бы уехать во Францию.
        Начиная этот разговор, я как-то упустила из виду, что, принимая любое решение, Джейми теперь будет учитывать и меня.
        - Но там для меня нет ничего интересного, - продолжал он. - Только военная служба, но ведь для тебя это не жизнь. Можно уехать ко двору короля Якова в Риме. Получше. Мои дядья Фрэзеры и двоюродные братья там на хорошем счету, они могли бы нам помочь. У меня нет любви к политике, и принцы мне не особенно симпатичны, но, в общем, это реальная перспектива. И все-таки я бы предпочел остаться в Шотландии. Например, осел бы как мелкий фермер во владениях Фрэзеров, или лучший вариант - вернулся бы в Лаллиброх.
        Лицо у него помрачнело, и я поняла, что он думает о сестре.
        - Лучший вариант, - произнес он тихо, - но я не могу туда поехать, потому что дело не только во мне. - Он посмотрел на меня, улыбнулся и пригладил мне волосы. - Я иногда забываю, что теперь со мной ты, сассенах.
        Я почувствовала себя неуютно - как самый настоящий предатель. Он был рядом со мной и строил планы, которые полностью изменят его жизнь, но он при этом имел в виду и меня, мои интересы и безопасность, а я тем временем думала лишь о том, как избавиться от него, и своими поступками навлекла на него опасность. Я, разумеется, этого не хотела, но факт остается фактом. Даже сейчас раздумывала, как бы отговорить его от поездки во Францию, потому что, уехав с ним, я отдалилась бы от своей цели: от каменного круга на холме.
        - А это реально - остаться в Шотландии? - спросила я, не глядя на него.
        Мне показалось, что темное пятнышко на одеяле двигается, но я не была до конца уверена и продолжала приглядываться.
        Рука Джейми опустилась мне на шею и начала ее поглаживать.
        - Ай, - сказал он. - Может статься. За этим-то Дугал меня и дожидался, у него есть новости.
        - Вот как? И какие?
        Я снова повернулась к нему лицом; от этого движения его пальцы натолкнулись на мое ухо и принялись за ним почесывать, отчего мне захотелось выгнуть шею и заурчать, словно кошка. Но я подавила это желание - уж очень хотелось знать, в чем дело.
        - От Колума приехал гонец, - сказал Джейми. - Он не надеялся найти нас здесь, но случайно встретился с Дугалом на дороге. Дугал должен немедленно возвращаться в Леох, а с налогами закончит Нед Гоуэн. Дугал хочет, чтобы мы ехали с ним.
        - Назад в Леох? - Это была не Франция, но не намного лучше. - Зачем?
        - Там ждут гостя в ближайшее время, английского вельможу, который и прежде имел дела с Колумом. Это влиятельный человек, и возможно, удастся уговорить его помочь мне. Ведь я же без суда приговорен к казни по обвинению в убийстве. Этот человек мог бы закрыть дело или добиться помилования. Мне претит быть помилованным за то, чего я не делал, но лучше помилование, чем виселица.
        - Да, это верно.
        Пятнышко определенно двигалось. Я косила глаза, следя за ним.
        - А кто этот вельможа? - спросила я.
        - Герцог Сандрингем.
        Я подскочила с криком.
        - Что с тобой, сассенах? - встрепенулся Джейми. Дрожащим пальцем я указала на темное пятнышко, которое теперь переместилось Джейми на ногу и медленно, но уверенно ползло по ней.
        - Что это? - спросила я.
        Он пригляделся и небрежно сбросил с себя насекомое ногтем.
        - Это? Всего-навсего клоп, сассенах. Ничего такого…
        Он не договорил, потому что я выскочила из постели. Выпуталась из одеял с дикой скоростью и прижалась к стене как можно дальше от гнезда паразитов, которым я теперь считала наше ложе.
        Джейми глядел на меня испытующе.
        - Как ты говорила? Сердитый петух, ай? - Он наклонил голову, изучая меня. - Ммм, - промычал он и поднял руку, чтобы пригладить волосы. - Значит, сердитый? А ты спросонья выглядишь этакой пушистой малюткой.
        Он переместился на край кровати и протянул руку.
        - Иди сюда, мой маленький репейник. Мы уедем отсюда не раньше чем с заходом солнца. Если мы не ляжем спать, то…
        В конце концов мы все же немного поспали, устроившись на полу - на твердом, но чистом ложе, сооруженном из моего плаща и пледа Джейми.
        Хорошо, что нам удалось поспать, пока была возможность. Дугал во что бы то ни стало хотел вернуться в Леох до прибытия герцога Сандрингема и придерживался бодрого темпа и жесткого расписания. Без телег, налегке, мы ехали быстро, несмотря на скверные дороги, и все же Дугал подгонял нас, делая лишь короткие остановки.
        К тому времени, как мы въехали в ворота Леоха, мы были почти такими же грязными и усталыми, как в тот день, когда я оказалась здесь впервые.
        Я спешилась во дворе, но была вынуждена ухватиться за стремя, чтобы не упасть. Джейми подхватил меня за локоть, но, поняв, что я не держусь на ногах, взял на руки. Он пронес меня под аркой, оставив лошадей на попечение замковых конюхов.
        - Ты голодна, сассенах? - спросил он, остановившись в коридоре.
        Кухня находилась в одной стороне, а спальня - в противоположной. Я что-то промычала и попыталась открыть глаза. Само собой, я была голодна, но чувствовала, что упаду лицом в тарелку, если усядусь сейчас за еду.
        Откуда-то сбоку донесся какой-то шум, я с трудом разлепила веки и заметила массивную фигуру миссис Фицгиббонс, возникшую как будто из тумана.
        - Что стряслось с бедной девочкой? - спросила она у Джейми. - Несчастный случай?
        - Нет, она только вышла за меня замуж, - ответил Джейми. - Но можно это и так назвать, если вам нравится.
        Он шел теперь возле самой стены, пробиваясь сквозь толпу служанок, поваров, садовников, стражников и других обитателей замка, которых привлекли громкие расспросы миссис Фицгиббонс.
        Джейми держался правой стороны, направляясь к лестнице, и по пути коротко отвечал на сыпавшиеся отовсюду вопросы. Прижавшись к его груди и по-совиному хлопая глазами, я могла только молча кивать в ответ на поздравления окружающих, на лицах которых светилось доброжелательство, смешанное с любопытством.
        Когда мы свернули за угол, я увидела еще одно лицо, куда более приветливое, чем все остальные. Это было лицо Лаогеры, которая прямо-таки засияла, узнав голос Джейми. Но едва она увидела, кого он несет на руках, глаза у нее распахнулись от удивления, а розовый, похожий на бутон ротик раскрылся непозволительно широко для приличной барышни. Но ей не выпало шанса обратиться к Джейми с вопросами, потому что шум и суета вокруг нас внезапно прекратились. Джейми остановился. Я приподняла голову и увидела Колума, его удивленное лицо оказалось на одном уровне с моим.
        - Что… - начал Колум.
        - Они поженились, - сияя, объявила, миссис Фиц. - Какая радость! Благословите их союз, сир, а я пойду приготовлю им комнату.
        Она повернулась и поспешила к лестнице, оставив в толпе заметную брешь. Я снова увидела Лаогеру, на этот раз страшно побледневшую.
        Колум и Джейми говорили друг с другом, вопросы встречали ответы на полпути. Я начала просыпаться и приходить в себя - ведь речь шла главным образом обо мне.
        - Хорошо, - произнес наконец Колум не слишком радостно. - Поженились так поженились. Я должен потолковать с Дугалом и Недом Гоуэном, следует обсудить кое-какие юридические тонкости. Тебе кое-что полагается после свадьбы, по условиям контракта о приданом твоей матери.
        Я почувствовала, что Джейми напрягся.
        - Раз вы об этом упомянули, - произнес он небрежно, - я полагаю, это так. В частности, мне причитается некоторая часть доходов с земель Маккензи. Дугал привез с собой то, что уже удалось собрать. Быть может, вы будете так любезны попросить его отложить мою долю, когда он займется подсчетом? А теперь, дядя, прошу меня извинить, но моя жена очень устала.
        И, подхватив меня покрепче, он направился к лестнице.
        Я проковыляла по комнате на подгибающихся ногах и с чувством благодарности рухнула на огромную кровать с балдахином, которую нам предоставили как молодоженам. Она была такая мягкая, зовущая и - благодаря заботам вездесущей миссис Фиц - чистая. Я подумала, не стоит ли она того, чтобы сделать над собой усилие и умыться, прежде чем я поддамся искушению уснуть.
        Едва я подумала, что поднять меня сейчас смогла бы только иерихонская труба, как увидела, что Джейми успел не только умыться, но и причесаться и теперь направляется к двери.
        - Разве ты не собираешься поспать? - спросила я, потому что была уверена, что Джейми устал не меньше моего, разве что сидеть в седле ему было удобнее.
        - Я ненадолго, сассенах. У меня есть кое-какое дело.
        И он вышел, а я осталась сидеть, уставившись на дубовую дверь и ощущая какую-то тянущую боль в желудке. Я помнила выражение радостного ожидания на лице Лаогеры, когда она вышла из-за угла, услыхав голос Джейми, помнила и последовавшее выражение гневного разочарования, едва она увидела меня у него на руках. Джейми на мгновение сам весь напрягся при виде Лаогеры, - какая досада, что я в тот момент не могла увидеть его лица! Мне бы очень этого хотелось! Похоже, что теперь он ушел уставший, зато умытый и причесанный, чтобы разыскать Лаогеру и рассказать ей о нашем браке. Если бы тогда в коридоре мне удалось увидеть его лицо, я бы сейчас представляла себе, что именно он ей скажет.
        Поглощенная событиями прошедшего месяца, я начисто забыла о девушке и о том, что она могла значить для Джейми, а он для нее. Правда, я подумала о ней, когда встал вопрос о нашем браке, но он ничем не показал, что она может оказаться помехой нашим отношениям.
        Но конечно, если ее отец не даст согласия на брак дочери с преступником, а Джейми нужна жена, чтобы получить свою долю доходов Маккензи… В таком случае ему все равно - одна женщина или другая, он взял бы любую. Я считала, что хорошо узнала Джейми, чтобы представлять себе, насколько прагматичным он был: иного с человеком, который последние четыре года, по большому счету, провел в бегах, и случиться не могло. Принимая решения, он не стал бы руководствоваться глупостями вроде привлекательности розовых щечек и волос цвета лунного луча. Но это не значит, что ни сантиментов, ни привлекательности для него не существует.
        Была же, в конце концов, та сценка в алькове, свидетельницей которой я стала: Джейми держал девушку на коленях и жарко ее целовал (мне вспомнилось, как он рассказывал, что ему приходилось держать женщин в объятиях и что сердце у него при этом колотилось, а дыхание прерывалось)… Тут я обнаружила, что крепко сжимаю в руках и растягиваю край зелено-желтого одеяла. Я прекратила это занятие и отерла подолом рубашки руки, только теперь заметив, какие они грязные, - два дня подряд я не выпускала из них поводья, а умыться возможности не было.
        Я встала и подошла к лохани с водой, забыв об усталости. К собственному удивлению, обнаружила, что мне неприятно вспоминать, как Джейми целовал Лаогеру. Он сказал во время нашего разговора по дороге: «Лучше жениться, чем сгорать от вожделения, а я тогда именно сгорал от вожделения». Я и сама почувствовала этот огонь, вспомнив о том, как действовали на меня поцелуи Джейми.
        Я плескала воду на пылающие щеки, стараясь охладить свои чувства. Твердо напомнила себе, что у меня не может быть никаких претензий по поводу симпатий Джейми. Я вышла за него по необходимости. И он женился на мне по своим причинам, одной из которых было желание расстаться с девственностью. Другая причина тоже ясна: ему нужна была жена, чтобы получать доход, но выбрать девушку своего круга он не мог. Соображение куда менее приятное, чем первое, чтобы не сказать низменное.
        Сон покинул меня; я не спеша сняла свою грязную дорожную одежду и надела чистую сорочку, предусмотрительно доставленную в комнату вместе с кувшином и лоханью с водой девушками миссис Фиц. Как она управилась со всеми приготовлениями для новобрачных за то краткое время, пока Джейми говорил с Колумом, а потом мы поднимались наверх, для меня загадка. Миссис Фиц, подумалось мне, управилась бы и с американской гостиницей «Вальдорф Астория», да и с любым лондонским отелем. С «Рицем», пожалуй, тоже.
        Эта мысль неожиданно пробудила во мне тоску по моему собственному миру, самую сильную за последнее время.
        «Что я здесь делаю?» - спросила я себя в сотый раз. Что я делаю здесь, в этом чужом месте, вдалеке от всего родного и знакомого - от дома, мужа и друзей, одинокая среди людей, которые так походили на дикарей? В последние недели с Джейми я начала чувствовать себя в безопасности, а порою даже счастливой. Но сейчас я вдруг осознала, что счастье это иллюзорно, если даже безопасность реальна.
        Я не сомневалась, что Джейми будет верен принятым своим обещаниям, он продолжит защищать меня от любых тревог и угроз. Но, возвратившись сюда после стольких дней, похожих на сон, проведенных среди диких холмов и на пыльных дорогах, в грязных гостиницах и на сладких стогах сена, он, как и я, подпадет под чары прежних отношений. Месяц прошел с нашей свадьбы, мы с каждым днем сближались все сильнее, но в последние напряженные дни эта близость, как мне показалось, дала трещину, и я начала думать, что она может полностью рассеяться после возвращения к обыденной жизни замка Леох.
        Я прислонилась головой к каменному косяку окна и стала смотреть во двор. Алек Макмагон и двое его помощников на дальней стороне двора чистили лошадей, на которых мы приехали. Животные, впервые за два дня накормленные и напоенные, с явным удовольствием отдавались заботам конюхов, которые чистили лоснящиеся бока и оттирали пучками соломы грязь с моего плотненького нелепого Чертополоха, который радостно последовал в стойло отдохнуть.
        Я подумала, что вместе с лошадью уходит от меня надежда на возможное бегство и на возвращение домой. О Фрэнк! Я закрыла глаза, и по щеке прокатилась крупная слеза. Я раскрыла глаза шире, снова глянула на двор, а потом крепко зажмурилась и попробовала вызвать перед мысленным взором облик Фрэнка. Но как только я смежила веки, передо мной возник не мой любимый муж, а его предок - Джек Рэндолл, чьи полные губы кривились в злобной усмешке. Испуганное этим образом воображение тотчас призвало на помощь лик Джейми, каким я его увидела в окне комнаты Рэндолла - с лицом, искаженным страхом и гневом. Как я ни старалась, я не могла представить себе со всей ясностью знакомые черты Фрэнка.
        Внезапно мне сделалось холодно от липкого страха, и я обхватила себя ладонями за локти. А что, если бы я сумела убежать и нашла дорогу к каменному кругу? Что было бы потом? Джейми, надеюсь, вскоре утешился бы - хотя бы с той же Лаогерой. Я тогда думала о том, как он отнесется к моему исчезновению. Но если не считать короткого приступа сожаления, охватившего меня на берегу ручья, я, пожалуй, всерьез не задумывалась о том, как я сама перенесу разлуку с ним.
        Задумавшись, я то распускала, то снова стягивала концы завязки на воротнике сорочки. Если я и в самом деле хочу отсюда бежать, я должна вести себя так, чтобы связь между мной и Джейми не становилась крепче. Я не должна позволить ему полюбить меня по-настоящему.
        «Если он вообще ощущает нечто подобное, - подумала я, вспомнив Лаогеру и разговор с Колумом. - Если он женился на мне по расчету - а похоже, что так, - то, скорее всего, его чувства в большей безопасности, чем мои».
        Усталая, голодная, полная разочарования и неуверенности, я к этому времени довела себя до такого состояния, что не могла ни спать, ни даже просто сидеть на месте. Совершенно несчастная, я бесцельно бродила по комнате, хватая какие-то предметы и потом оставляя их в случайных местах.
        Воздух из открытой двери нарушил неустойчивое равновесие гребешка, который я пыталась удержать на кончике пальца, и возвестил возвращение Джейми. Он слегка покраснел и был явно возбужден.
        - А, ты не спишь, - сказал он, удивленный и почему-то смущенный тем, что нашел меня бодрствующей.
        - Да, - ответствовала я мрачно. - А ты надеялся, что я сплю и ты сможешь к ней вернуться?
        Он на секунду нахмурился, но тут же поднял их вопросительно.
        - К ней? Ты имеешь в виду - к Лаогере?
        Это имя, произнесенное с типично шотландской певучестью - Ли-ра, - вызвало во мне иррациональный гнев.
        - Так ты все-таки был с ней! - прорычала я.
        Джейми смотрел на меня удивленно, с настороженностью и даже обидой.
        - Ай, - сказал он. - Я встретил ее у лестницы, когда вышел. С тобой все в порядке, сассенах? Ты выглядишь возбужденной.
        Я взяла зеркало, взглянула на себя и обнаружила, что волосы стоят густой нечесаной гривой вокруг головы, а под глазами синеют темные круги. Я положила зеркало с глухим стуком.
        - Со мной все в полном порядке, - заявила я, стараясь взять себя в руки. - А как Лаогера?
        - Отлично, - отвечал он, прислонившись спиной к двери, скрестив руки на груди и внимательно меня разглядывая. - Кажется, она немного удивилась, узнав о нашей свадьбе.
        - Отлично, - повторила я и глубоко вздохнула.
        Подняв глаза, я обнаружила, что Джейми смотрит на меня с усмешкой.
        - Ты же не беспокоишься об этой девчонке, сассенах? - спросил он не без иронии. - Она для тебя ничего не значит… и для меня тоже, - добавил он.
        - Ах, не значит? Она не захотела или не могла выйти за тебя замуж. А тебе нужно было жениться, и ты взял в жены меня, благо случай подвернулся. Я не вправе упрекать тебя за это, но…
        Он в два прыжка пересек комнату и схватил меня за руки, не дав договорить. Одним пальцем поднял мой подбородок.
        - Клэр, - заговорил он ровно, - в свое время я скажу тебе, почему я на тебе женился… а может, не скажу. Я просил тебя быть честной со мной. Как я честен с тобой. В том числе и сейчас. Эта девушка рассчитывает лишь на мою учтивость, не больше. - Он слегка сжал мой подбородок. - Такое право у нее есть, и я его уважаю. Ты слушаешь меня, сассенах?
        - Да, я слушаю! - Я вырвалась и возмущенно потерла свой злосчастный подбородок. - Я уверена, что ты был с ней очень учтив. Но в следующий раз задергивай занавески алькова, потому что я больше не хочу этого видеть.
        Медно-рыжие брови взлетели вверх, а лицо покраснело.
        - Ты подозреваешь, что я нечестен с тобой? - недоверчиво спросил он. - Мы вернулись в замок меньше часа назад, я весь покрылся потом и пылью за два дня в седле, устал так, что у меня дрожат колени, а ты считаешь, что я сразу отправился обольщать шестнадцатилетнюю девочку? - Он ошеломленно покачал головой. - Не могу понять, то ли ты хочешь сделать мне комплимент, сассенах, то ли сомневаешься в моей порядочности, но ни то ни другое меня сейчас не волнует. Мурта предупреждал меня, что женщины нелогичны, но Господи Иисусе!
        Он взъерошил волосы своей огромной рукой, и они встали дыбом.
        - Я совсем не думала, что ты отправился ее обольщать, - сказала я, стараясь говорить как можно спокойнее. - Я только хочу сказать…
        Тут мне пришло в голову, что Фрэнк умел улаживать подобные столкновения куда изящнее, чем это собиралась сделать я, я к тому же еще и злилась.
        - Я просто хочу сказать, - начала я снова, - что ты женился на мне по своим причинам, и эти причины, разумеется, твое личное дело, - поспешила добавить я, - и у меня нет к тебе никаких претензий. Ты совершенно свободен вести себя как тебе заблагорассудится. Если у тебя… словом, если есть какая-то симпатия… то я не стану тебе мешать, - скомканно закончила я свою речь.
        Щеки у меня горели, и уши тоже. Подняв глаза, я увидела, что и он весь покраснел - от шеи и выше. Даже глаза его, красные от недосыпа, казалось, пламенели.
        - Нет претензий ко мне! - воскликнул он. - А как ты думаешь, дорогуша, для чего венчание и обеты? Просто болтовня в церкви?
        Он с такой силой ударил себя в грудь кулаком, что закачался фарфоровый кувшин на столике.
        - Нет претензий, - пробормотал он как бы про себя. - Свободен вести себя как пожелаю. И ты не будешь мне мешать? - Он нагнулся, стянул с ног башмаки, потом поднял их и изо всех сил запустил в стену сначала одним, а потом другим. Я вздрагивала, когда они ударялись о камень и отскакивали на пол со стуком. Джейми сдернул с себя килт и отшвырнул его назад. Потом подошел ко мне, сверкая глазами.
        - Итак, ты не заявляешь на меня никаких прав, сассенах? Предоставляешь мне возможность развлекаться, как я пожелаю, да? Да или нет?
        - Н-ну да, - ответила я, делая шаг назад. - Именно это я и имела в виду.
        Он сгреб мои руки в свои, такие горячие от волнения, что мне казалось, они обжигают мне кожу, и я попыталась вырваться.
        - Ну если ты не заявляешь на меня прав, - продолжал он, - то я имею на тебя по крайней мере одно право. Иди сюда!
        Он взял мое лицо в ладони и прижался губами к моим губам. В этом поцелуе не было ни нежности, ни просьбы, и я начала сопротивляться, попыталась уклониться.
        Джейми нагнулся и подхватил меня одной рукой под колени, не обращая внимания на мой протест. До сих пор я не знала, до какой степени он силен.
        - Отпусти меня! - закричала я. - Что ты собираешься делать?
        - Я полагаю, тебе это должно быть совершенно ясно, сассенах, - процедил он сквозь стиснутые зубы. Он опустил голову, его глаза горели, словно раскаленное железо.
        - Но если ты хочешь, чтобы я сказал, то вот тебе мой ответ: я собираюсь уложить тебя в постель. Сейчас. И буду держать тебя там до тех пор, пока ты не узнаешь, какое право я имею на тебя.
        И он еще раз поцеловал меня - жестоко заглушив мой протест.
        - Я не хочу спать с тобой! - заявила я, как только он оторвался от моих губ.
        - Я и не собираюсь спать, сассенах, - ответил он спокойно. - Только не теперь.
        Он подошел к кровати и бережно уложил меня на вышитое розами одеяло.
        - Ты отлично знаешь, что я имею в виду, черт тебя дери!
        Я повернулась, намереваясь соскочить с другой стороны кровати, но он остановил меня, крепко ухватив за плечо и повернув лицом к себе.
        - Я не хочу заниматься с тобой любовью!
        Голубые глаза уставились на меня вблизи, и дыхание перехватило.
        - Я тебя не спрашиваю о твоих желаниях, - проговорил он угрожающе низким голосом. - Ты моя жена, о чем я упоминал достаточно часто. Если ты не хотела выходить за меня, у тебя был выбор. Если ты не обратила внимания, то напоминаю, что твоя часть обета включала слово «повиноваться». Ты моя жена, я хочу тебя, женщина, и возьму тебя!
        Голос его все повышался, и под конец он почти кричал. Я прижала кулаки к бокам и тоже закричала на него. Страдания последнего часа истерзали меня, и я позволила себе взорваться:
        - Будь я проклята, если отдамся тебе, наглая свинья! Ты воображаешь, что можешь приказать мне лечь с тобой в постель? Пользоваться мной, словно шлюхой, как только тебе приспичит? Не выйдет, затраханный ублюдок! Сделай это, и тогда ты будешь не лучше твоего драгоценного капитана Рэндолла!
        Он смотрел на меня всего мгновение, потом вдруг отошел в сторону.
        - Уходи, - сказал он, мотнув головой в сторону двери. - Если ты таким меня считаешь, то уходи. Я не стану тебя преследовать.
        Я замолчала, наблюдая за ним. Зубы у него были стиснуты от гнева. Он держал себя в руках, но разгневан был так же сильно, как на дороге к Дунсбери. Но он сказал, что думал. Если бы я решила уйти, он бы меня не удерживал.
        Я задрала подбородок и стиснула челюсти так же крепко, как и он.
        - Нет, - ответила я. - Нет. Я не привыкла спасаться бегством. И я тебя не боюсь.
        Его взгляд задержался на моем горле, где часто билась жилка.
        - Да, я вижу, - произнес он, глядя на меня сверху вниз. На лице у него постепенно появилось более мягкое выражение. Он присел на кровать, поодаль от меня, я тоже села - с опаской. Джейми несколько раз глубоко вздохнул, лицо мало-помалу вернулось к своему обычному бронзовому оттенку.
        - Я тоже не привык убегать, - сказал он ворчливо. - Ладно. Скажи мне, что значит «затраханный»?
        Мое удивление было столь очевидным, что он добавил:
        - Если ты непременно хочешь меня обзывать, дело твое. Но я не хочу выслушивать то, на что не могу ответить. Я понимаю, что словцо это грязное, судя по твоему тону. Но что оно значит?
        Он застал меня врасплох, и я засмеялась - несколько смущенно.
        - Оно значит… ну, оно значит то… что ты хотел сделать со мной.
        Одна бровь взлетела вверх, на лице возникла кривая усмешка.
        - А, то есть перепихнуться? Я был прав, словечко грязное. А что такое садист? Ты меня один раз так назвала.
        Я подавила желание рассмеяться.
        - Ну, это такой человек, который… э-э… получает удовлетворение, причиняя боль.
        Лицо у меня стало пунцовым, но сдержать улыбку я не смогла.
        Джейми фыркнул.
        - Не очень-то лестно, - сказал он, - но мне нечем возразить на твои замечания.
        Он глубоко вздохнул, откинулся назад и расцепил руки, потом посмотрел мне в лицо.
        - Но что это такое? Почему ты так себя ведешь? Я о девчонке. Я сказал тебе тогда чистую правду. Но дело не в доказательствах. Это вопрос доверия. Ты веришь мне?
        - Да, я тебе верю, - неохотно призналась я. - Но дело не только в этом, - добавила, пытаясь быть честной. - Я думаю, дело в том… словом, выяснилось, что ты женился на мне из-за денег, которые можешь теперь получать.
        Опустив глаза, я водила пальцем по узорам на одеяле.
        - Я знаю, что не имею права оскорбляться, ведь я тоже вышла за тебя из эгоистических соображений, но…
        Я прикусила губу и сглотнула, чтобы голос звучал четче.
        - Но у меня тоже есть гордость, знаешь ли.
        Я бросила на него взгляд исподтишка и обнаружила, что он уставился на меня с выражением полного изумления.
        - Деньги? - произнес он пренебрежительно.
        - Да, деньги! - Меня возмутила эта небрежность. - Когда мы вернулись, ты поспешил сообщить Колуму, что женился и теперь желаешь получать свою долю доходов Маккензи.
        Он некоторое время смотрел на меня с открытым ртом, как будто собирался что-то сказать. Но вместо этого вдруг начал мотать головой из стороны в сторону, а потом захохотал. Закинул голову назад и закатился, потом сложился пополам, продолжая истерически смеяться. Я негодующе откинулась на подушку. Что тут смешного?
        Все еще мотая рыжей гривой, он встал и взялся за пряжку поясного ремня. Я невольно вздрогнула, и он это заметил. Гнев и веселье все еще странно смешивались у него на лице, но на меня он посмотрел скорее раздраженно.
        - Нет, - ответил он сухо, - я не собираюсь тебя бить. Я дал тебе слово никогда не делать это снова - вот уж не думал, что пожалею об этом так скоро.
        Он положил ремень и начал рыться в спорране.
        - Моя доля в доходах Маккензи составляет около двадцати фунтов в квартал, сассенах, - сказал он, перебирая какие-то непонятные вещицы в сумке из барсучьего меха. - И это шотландские фунты, а не фунты стерлингов. Столько стоит примерно половины коровы.
        - И это все? - глупо спросила я. - Но…
        - Это все, - подтвердил он. - Все, что я когда-либо смогу получать от Маккензи. Ты, должно быть, заметила, что Дугал - человек экономный, так вот, Колум в два раза экономнее. Но даже из-за такой потрясающей суммы, как двадцать фунтов в квартал, вряд ли стоит жениться, - добавил он не без сарказма. - Я не стал бы сразу спрашивать о деньгах, - продолжал он, достав из споррана маленький бумажный кулек, - но они мне были нужны, чтобы купить одну вещь. Вот какое у меня было дело, а с Лаогерой я встретился случайно.
        - Какую же вещь тебе нужно было купить так срочно? - спросила я с подозрением.
        Он вздохнул, помедлил и бросил кулек мне на колени.
        - Обручальное кольцо, сассенах, - ответил он. - Я купил его у Юэна-оружейника, он делает такие вещицы в свободное время.
        - Ох, - выдохнула я.
        - Ну же, - подбодрил меня Джейми чуть погодя. - Разверни его. Оно твое.
        Контуры кулька расплылись перед глазами. Я моргала и всхлипывала, но не разворачивала его.
        - Я очень сожалею, - сказала я.
        - И правильно, сассенах, - отозвался Джейми, но голос у него уже не был сердитым.
        Протянув руку, он взял пакетик с моих колен и разорвал обертку, вынув из нее широкое серебряное кольцо в кельтском стиле - из переплетенных звеньев, в центре каждого было вырезано крохотное изящное изображение цветка чертополоха.
        Я смотрела и смотрела, пока глаза мои снова не затуманили слезы. Я достала платок и постаралась остановить рыдания.
        - Оно… прекрасно, - откашлявшись, выговорила я.
        - Ты будешь носить его, Клэр?
        Теперь голос Джейми был нежным, и он назвал меня по имени, что делал либо в случаях официальных, либо когда хотел быть ласковым, - и едва не довел меня этим снова до слез.
        - Ты не обязана делать это, - сказал он, серьезно глядя на меня. - Достаточно брачного контракта - он все подтверждает. Ты под моей защитой, ты в безопасности, если не считать правомочных инстанций, но и от них, кстати, тоже, пока ты находишься в Леохе. Если хочешь, мы можем спать отдельно, наверное, именно это ты имела в виду, когда городила всякую чушь о Лаогере. Ты можешь не иметь со мной дел, если это твой искренний выбор.
        Он замолчал и сидел неподвижно, прижимая к сердцу крошечный обруч.
        Итак, он предоставлял мне выбор, который я намеревалась предложить ему. Связанный со мной обстоятельствами, он готов был отказаться от своих прав, если я так решу. Была, конечно, и альтернатива: принять кольцо - со всеми вытекающими последствиями.
        Солнце клонилось к закату. Последние лучи пронзили стеклянный графин, который стоял на столе, и бросили на стену сияющий лазурный отсвет. Я почувствовала себя такой же хрупкой и сияющей, как стекло: дотронься - упаду и разобьюсь на блестящие осколки. Если я собиралась пощадить чувства Джейми или свои собственные, то, похоже, уже опоздала.
        Я не могла говорить, но протянула ему свою правую руку, пальцы у меня дрожали. Прохладное и светлое кольцо скользнуло через сустав к самому основанию пальца - оно пришлось мне впору. Джейми взял мою руку, подержал немного, потом вдруг поднес ее к губам. Я на секунду увидела перед собой его взволнованное лицо, прежде чем он резким движением усадил меня к себе на колени.
        Он крепко прижал меня к себе, не говоря ни слова, и я почувствовала, что пульс у него на шее бьется так же сильно и часто, как у меня. Он положил руки на мои обнаженные плечи и отстранил меня от себя; я взглянула снизу вверх на его лицо. Его руки были такие большие и теплые… у меня закружилась голова.
        - Я хочу тебя, Клэр, - произнес он, задыхаясь, и ненадолго замолчал, словно не знал, что еще сказать. - Я так хочу тебя, что едва могу дышать. А ты…
        Он сглотнул и откашлялся.
        - Хочешь ли ты меня?
        К этому времени я снова обрела голос - тонкий и дрожащий, но все-таки голос.
        - Да, - ответила я. - Я хочу тебя.
        - Я думаю… - начал он, но вдруг замолчал.
        Он нащупал застежку килта, поглядел на меня и вдруг опустил руки. А затем заговорил с трудом, едва справляясь с чем-то, от чего его руки дрожали от напряжения.
        - Я не… я не могу… Клэр, я не смогу быть нежным.
        Я успела только кивнуть в знак того, что согласна, когда он опрокинул меня и всем весом прижал к кровати.
        Он даже не разделся до конца. Я чувствовала запах дорожной пыли от его рубахи и ощущала привкус солнца и пота на коже. Он развел мои руки, ухватив за запястья. Одна рука коснулась стены, и я услышала, как одно из обручальных колец чиркнуло по камню. По кольцу на каждую руку, одно золотое, другое серебряное. Тонкие металлические обручи, неожиданно тяжелые, как узы брака, они, словно крохотные кандалы, приковали меня к постели, разрываемую между двумя полюсами, прикованную, подобно Прометею на его скале, терзаемую любовью, которая разбивала мне сердце.
        Он раздвинул мне ноги коленом и вошел в меня целиком одним толчком - я задохнулась от этого удара. Он почти застонал и сжал меня крепче.
        - Ты моя, mo duinne, - тихо произнес он. - Только моя, теперь и навсегда. Моя, хочешь ты этого или нет.
        Я попыталась разжать его объятия, вздохнула и слабо вскрикнула, когда он вошел в меня еще сильнее.
        - Ай, сегодня я буду жестоким, сассенах, - шептал он. - Хочу обладать тобой, владеть твоим телом и душой.
        Я слабо сопротивлялась, но он налег на меня всем телом и наносил удар за ударом, каждый из них будто проникал до самой матки.
        - Я хочу, чтобы ты называла меня хозяином, я хочу сделать тебя своей.
        В его мягком голосе звучала жажда мести за мучения последних минут. Я вздрагивала и стонала, плоть моя сотрясалась от болезненных толчков. Они продолжались беспощадно, минута за минутой, он поражал меня снова и снова, и каждый раз это была острая грань между болью и наслаждением. Я словно растворилась и существовала только как точка приложения силы, укрощаемая раз за разом до последней стадии покорности.
        - Нет! - выдохнула я. - Остановись, прошу, ты делаешь мне больно.
        Капли пота текли по его лицу и падали на подушку и мне на грудь. Наши тела сталкивались со звуком удара; бедра заболели от непрерывных толчков, запястья, казалось, вот-вот сломаются, но хватка его не ослабевала.
        - Да, проси меня о милосердии, сассенах. Но ты не получишь его, пока еще нет.
        Его дыхание было горячим и частым, но признаков усталости не ощущалось. Все мое тело напряглось в предвкушении, я обхватила Джейми ногами, чтобы усилить восприятие. Я чувствовала каждый толчок всем животом, я корчилась от ударов, но в то же время бедра мои предательски принимали их, жаждали. Он почувствовал мой отклик и усилил напор, надавив на плечи, чтобы удержать меня под собой.
        - Да! - закричала я. - О Джейми, да!
        Он схватил меня за волосы и откинул мою голову, чтобы я заглянула ему в глаза, сверкающие неистовством.
        - Ай, сассенах, - пробормотал он, отвечая скорее на мои реакции, чем на слова.
        Я застонала, он зажал мне рот губами, но это был не поцелуй, а очередная атака. Я выгнулась под ним, принимая удар за ударом и укусила его за губу, ощутив вкус крови.
        Потом я ощутила его зубы на своей шее и вцепилась ногтями ему в спину, проведя ими от затылка до ягодиц и заставив его тоже закричать от боли. Мы мучили друг друга отчаянно, кусались и царапались, мы оба хотели вобрать в себя другого целиком, терзали плоть в неистовой жажде соединения. Мой крик слился с его криком, и наконец мы растворились друг в друге.
        Я пришла в себя, лежа головой на груди у Джейми; наши потные тела были еще крепко прижаты друг к другу, бедро к бедру. Возле самого моего уха сердце Джейми билось с той противоестественной разреженностью и силой, какие наступают после кульминации. Он понял, что я очнулась, и притянул меня к себе, как если бы хотел продлить то единение, которого мы достигли в последние секунды нашего бурного соития. Я задремала возле него, обхватив его руками.
        Он открыл глаза, вздохнул и улыбнулся, когда встретил мой взгляд. Я подняла брови в безмолвном вопросе.
        - О да, сассенах, - ответил он немного грустно. - Я твой хозяин… и ты моя. Но кажется, я не могу завладеть твоей душой, не отдав тебе собственную.
        Я чувствовала себя разбитой, каждый мускул болел, когда я проснулась следующим утром. Я добрела до клозета, потом до лохани с водой. Внутри все казалось перемешанным, как в маслобойке. Меня словно долго били тупым предметом, что, впрочем, было почти правдой. Этот самый предмет я и увидела, вернувшись к кровати, хотя выглядел он сейчас сравнительно безобидно. Его обладатель пробудился, когда я села рядом, и поглядел на меня с выражением, которое я описала бы как лик чисто мужского самодовольства.
        - Кажется, это был тяжелый забег, сассенах, - сказал он, легонько дотронувшись до синяка на внутренней стороне моего бедра. - От седла, да?
        Я прищурилась и показала пальцем на след от укуса у него на плече:
        - Ты и сам выглядишь немного потрепанным, парень.
        - Ясное дело, - заговорил он с нарочитым шотландским акцентом, - ежели спишь с мегерой, чего еще ждать.
        Он протянул руки, обхватил меня за шею и притянул к себе.
        - Иди ко мне, моя мегерочка. Укуси меня еще раз.
        - Нет-нет, не надо, - испугалась я. - Ничего не могу, все болит.
        Но Джеймс Фрэзер был не из тех мужчин, которым можно просто сказать «нет».
        - Это будет очень нежно, - умасливал он меня, затягивая к себе под одеяло.
        И он был таким нежным, какими могут быть только очень большие и сильные мужчины, обращался со мной бережно, словно с перепелиным яичком, и эту нежную настойчивость я восприняла как продолжение вчерашнего урока. Он может быть нежным, но отказывать ему нельзя. Потом, все еще сжимая меня в объятиях, он потрогал поблекшие синяки, оставленные его пальцами у меня на плечах два дня назад на обочине дороги.
        - Ты прости меня за это, mo duinne, - сказал он, тихонько целуя их. - Я был не в себе, но злость - не оправдание. Стыдно причинять боль женщине, в себе ты или нет. Я больше никогда не буду.
        Я засмеялась с иронией.
        - Ты извиняешься за эти? А как же остальные? Я вся в синяках с головы до пят!
        - О? - Он повернулся и окинул меня пристальным взглядом. - За эти, на плечах, я прошу прощения, а за те, - он легонько шлепнул меня по ягодице, - за те нет, ты их заслужила, и я солгал бы, сказав, что сожалею. Что касается этих вот, - он коснулся бедра, - я за них тоже не буду извиняться, потому что ты мне отплатила вчера целиком.
        Он, поморщась, потер плечо.
        - Ты пустила мне кровь по меньшей мере дважды, сассенах, спина у меня горит огнем.
        - Что поделать, если лег с мегерой, - усмехнулась я, - извинений не будет.
        Он засмеялся и притянул меня к себе.
        - А я и не просил, чтобы ты извинялась. Если я помню верно, я сказал: «Укуси меня еще разок».
        Часть 4
        Запах серы
        Глава 24
        Находки и пропажи
        Шумиха вокруг нашего неожиданного возвращения и известия о скорой свадьбе утихла очень скоро - из-за куда более важного происшествия.
        Через день после приезда мы ужинали в большом зале и слушали здравицы и пожелания, что провозглашали гости. Джейми, поклонившись, поблагодарил последнего оратора и под спонтанные, но все нараставшие аплодисменты уселся на место. Тяжелая скамья пошатнулась; Джейми на миг закрыл глаза.
        - Для тебя не слишком? - прошептала я.
        Джейми встретил противника с открытым забралом: выпивал после каждого тоста, прикладывался к каждой чарке за наше здоровье, а я лишь делала вид, чуть отпивала из бокала и радостно улыбалась в ответ на тосты на непонятном мне гэльском языке.
        Он открыл глаза и насмешливо на меня посмотрел.
        - Полагаешь, я пьян? Вовсе нет, я могу пить весь вечер напролет.
        - Ну, ты именно так и поступаешь, - заметила я, окинув взглядом стол перед нами, на котором выстроилась шеренга бутылок из-под вина и каменных кувшинов из-под эля. - Уже совсем поздно.
        Свечи, стоявшие на столе перед Колумом, догорели почти полностью, воск, оплывший на шандалы, отливал золотом; тени перемежались пятнами света на лицах братьев Маккензи, то и дело наклонявшись друг к другу, они о чем-то тихо беседовали. Их лица, казалось, продолжают ряд гномьих портретов, вырезанных в каменной каминной облицовке, и я вообразила, что эти странные изображения передают внешность предыдущих надменных лэрдов Маккензи, - возможно, мастер обладал хорошим чувством юмора… а может, неплохо знал эту семью.
        Джейми встал и скорчил недовольную мину:
        - Сказать правду, мой мочевой пузырь больше не выдержит. Мигом вернусь.
        Он, оттолкнувшись двумя руками от скамьи, быстро перемахнул через нее и покинул зал через нижний выход.
        Я обернулась к Гейлис Дункан, которая сидела с другой стороны от меня и понемногу отпивала из серебряной кружки эль. Муж ее, помощник прокурора Артур Дункан, как и подобает, сидел за соседним столом рядом с Колумом, но Гейлис сама потребовала усадить ее подле меня: дескать, ей неохота весь вечер тосковать под мужские разговоры.
        На вялом лице Артура под полуприкрытыми глубоко посаженными глазами налились синие мешки - от утомления и выпитого вина. Помощник прокурора тяжело опирался на ладони, не вслушиваясь в слова Маккензи, находившихся возле него. Чеканные черты лэрда и его брата были хорошо различимы в сиянии свечей, но Артур Дункан выглядел в том же свете совершенно больной развалиной.
        - У твоего мужа скверный вид, - проговорила я. - Обострился его желудочный недуг?
        Бросались в глаза признаки нездоровья, впрочем, на язву не похоже, на рак тоже - для них на костях осталось слишком много мяса. Возможно, действительно, как уверяет Гейлис, хронический гастрит.
        Она кинула быстрый взгляд на мужа и сразу повернулась ко мне, пожав плечами.
        - Он чувствует себя сносно, - заметила она. - По крайней мере, не хуже. А как твой муж?
        - Что ты имеешь в виду? - осмотрительно спросила я.
        Гейлис запросто пихнула меня твердым локтем в ребро; я обнаружила, что перед ее местом на столе тоже образовалась знатная шеренга бутылок.
        - Ну, каков он? Голый такой же красавец, как и в одежде?
        Пока я искала подходящий ответ, Гейлис повернулась к дверям.
        - Притворяешься, что тебе нет до него никакого дела? - продолжила она. - До этакого сокола? Да половина девушек в замке готова тебе все волосы выдрать, а я бы на твоем месте приступала к еде с опаской.
        - К еде?
        Я обескураженно уставилась на стоявшее передо мной деревянное блюдо - на нем лишь расплылось жирное пятно и сиротливо лежала вареная луковица.
        - Яд! - драматически прошипела Гейлис мне в ухо, дохнув при этом спиртными парами.
        - Какая ерунда, - сухо сказала я и отодвинулась от нее. - Никому не захочется травить меня, только потому что я… потому что…
        Я запуталась и неожиданно для себя заподозрила, что выпила куда больше, чем мне показалось.
        - Право же, Гейлис. Этот брак… Тебе же известно, что я это не предполагала. Я этого не хотела! Это просто… что-то вроде… неизбежного делового соглашения, - сказала я, надеясь, что при свечах незаметно, как я покраснела.
        - Ха! - ответила она циничной ухмылкой. - Мне известно, как выглядит женщина, с которой спят по-настоящему.
        Она посмотрела на дверь, за которой исчез Джейми.
        - И черт меня возьми, если у него на шее комариные укусы. - Она вздернула светлую бровь. - Но раз это деловое соглашение, то я скажу, что ты удачно вложила деньги.
        Она снова наклонилась ко мне.
        - А это правда? - прошептала она. - Про большие пальцы?
        - Большие пальцы? Боже мой, Гейлис, что ты несешь?
        Она вздернула свой миниатюрный прямой нос и, сдвинув брови в комичной попытке сосредоточиться, посмотрела на меня. Красивые серые глаза слегка косили, и я испугалась, как бы она не свалилась со скамьи.
        - Да ты знаешь! Это все знают! Большие пальцы у мужчины такой же длины, как и член. Большие пальцы на ногах, конечно, тоже, но по ним судить труднее, обычно в обуви не видно, и все прочее. Ах ты, хитрюга!
        Она кивнула на дверь, где как раз появился Джейми.
        - Такими руками он запросто может удержать самую большую грудь. Или зад, верно? - прибавила она, удостоив меня еще одним тычком в ребра.
        - Гейлис Дункан… немедленно заткнись! - грозно проговорила я вполголоса. - Еще кто-нибудь услышит, что ты болтаешь!
        - Да ладно, никто… - начала она, но, распахнув глаза, немедленно смолкла.
        Джейми миновал наш стол, как будто не видя. Он был бледен, плотно сжал губы, как будто перед каким-то неприятным, но необходимым действием.
        - Что это с ним? - спросила Гейлис. - Выглядит как Артур, наевшийся сырой брюквы.
        - Не знаю.
        Я отодвинула от стола скамью, но не вставала.
        Джейми направился прямо к столу Колума. Нужно ли мне идти следом? Очевидно, что-то произошло.
        Осматривавшая зал Гейлис внезапно дернула меня за рукав и ткнула в дверь, откуда появился Джейми.
        Прямо в проеме стоял человек, как и я, в замешательстве. Весь в грязи и пыли - значит, с дороги. Вестник. Вероятно, он передал Джейми сообщение, и теперь мой муж, наклонившись, что-то зашептал Колуму.
        Нет, не Колуму. Дугалу. Между двух голов с темными волосами склонилась рыжая голова; три лица с красивыми крупными чертами в отблесках догорающих свечей впечатляли удивительным сходством. При этой картине я все лучше понимала, что сходство заключалось не столько в родственных связях, сколько в общем для троих выражении глубокого горя.
        Гейлис крепко схватила мою руку своей.
        - Дурные вести, - без особого смысла сказала она.
        - Двадцать четыре года, - тихо добавила я. - Много для брака.
        - Да, много, - подтвердил Джейми. - Дольше, чем я прожил на свете.
        Над нашими головами теплый ветер шевелил листья деревьев, сметал волосы с моих с плеч, и те щекотали лицо.
        Джейми, длинноногий, изящный, атлетически сложенный, стоял, прислонившись к ограде загона. Отчего-то я все время забывала, что он еще так молод, - он был настолько уверен в себе и умен.
        - Впрочем, - продолжил он, выплюнув соломинку на истоптанную грязь загона, - не думаю, что из всего этого времени Дугал провел рядом с ней более трех лет. Тебе же известно, что по большей части он живет здесь, в замке, или объезжает земли клана, выполняя поручения Колума.
        Жена Дугала Мора умерла от скоротечной лихорадки в их имении Беаннахде. Дугал на рассвете отправился туда с Недом Гоуэном и вестником, прибывшим накануне вечером с дурными новостями, - требовалось распорядиться насчет похорон и понять, что делать с собственностью Моры.
        - Не слишком близкое супружество? - поинтересовалась я.
        - Думаю, близкое настолько, насколько это было возможно, - ответствовал Джейми. - У них были общие дети, она занималась домом и хозяйством. Вряд ли ей так уж не хватало Дугала, но она всегда радовалась, когда он приезжал домой.
        - Да, ты же какое-то время жил у них, так что знаешь.
        Задумавшись, я замолчала. Вероятно, такое понимание брака для Джейми верно: жить порознь и встречаться лишь ради зачатия детей. Но из его рассказов следовало, что брак его родителей был союзом любящих, близких людей.
        Как всегда, выказав невероятное умение читать мои мысли, Джейми проговорил:
        - Ты же знаешь, у моих родителей все было иначе. Дугал женился по расчету, как и Колум, их браки основывались на интересах дела и земель, а не на взаимной симпатии. А мои родители женились по любви, вопреки желаниям своих семей, и мы оказались в Лаллиброхе… не то чтобы совсем изгоями в полном смысле слова, но сами по себе. Родители редко навещали родственников, по делам тоже выбирались из имения нечасто; мне кажется, они были привязаны друг к другу сильнее, чем это обычно бывает в браке.
        Он положил руку мне на спину и привлек к себе. Наклонив голову, он прижал губы к моему уху и тихо сказал:
        - У нас тоже есть соглашение. Но все-таки я хотел бы надеяться… возможно, в один прекрасный день…
        Он вдруг отпрянул от меня, криво улыбаясь и сделав неловкий жест.
        Не желая поощрять его, я тоже улыбнулась, как могла холодно, и повернулась лицом к загону. Джейми стоял совсем рядом, ухватившись руками за перекладину забора. Я тоже положила ладони за перекладину, чтобы удержаться и не взять его за руку. Больше всего мне хотелось повернуться, успокоить его, прикосновением и словами убедить, что между нами не деловое соглашение, а нечто гораздо большее. Но эта правда меня и остановила.
        «То, что между нами», - говорил он. И еще: «Когда я лежу с тобой, когда ты прикасаешься ко мне…» Нет, это не так уж просто. И это не одно лишь увлечение, как мне сперва казалось.
        Но ведь я была связана обетом верности и узами законного брака с другим человеком. И любовью тоже.
        Я не могла сказать Джейми, что к нему чувствую. Сделать так, а затем исчезнуть представлялось верхом жестокости. Лгать ему я тоже не могла.
        - Клэр.
        Я чувствовала, я знала, что он повернулся и глядит на меня с высоты своего роста. Я молчала, лишь подняла лицо, когда он нагнулся, чтобы меня поцеловать. В этом я тоже не могла ему лгать - и не солгала. «В конечном итоге, - смутно подумалось мне, - я же обещала ему честность».
        Наш поцелуй оказался прерван громким «гх-м-м!», донесшимся из-за изгороди. Джейми удивленно обернулся, инстинктивно загородив меня собой, но сразу заулыбался, узнав старика Алека Макмагона в клетчатых штанах, который уставился на нас своим единственным голубым глазом и саркастически улыбался. Алек воздел в небо ужасные на вид ножницы для кастрации, которые держал в руке, и отдал нам издевательский салют.
        - Я собирался с ними к Магомету, - объявил он, - но, может, они и здесь пригодятся.
        Конюх щелкнул ножницами:
        - Тогда бы ты, паренек, думал о работе, а не о своем петушке.
        - Ты так лучше не шути, - заметил Джейми. - Что, меня ждал? Я тебе нужен?
        Алек вздернул одну бровь, похожую на мохнатую гусеницу.
        - Ни в коем разе, с чего бы это? Я предпочитаю кастрировать чертова двухлетку сам, для собственного удовольствия.
        Он расхохотался над собственной шуткой и махнул ножницами на замок.
        - Идите-идите, голубушка. Получите его к ужину обратно в целости и сохранности.
        Сделав вид, что не доверяет сказанному, Джейми вытянул длинную руку и осторожно отобрал у конюха ножницы.
        - Мне будет спокойнее, коли они будут у меня, - проговорил он и подмигнул Алеку. - Иди, англичаночка. Как только я сделаю за Алека всю его работу, я приду и тебя найду. - Он нагнулся поцеловать меня в щеку и шепнул: - В конюшне. В полдень.
        Конюшни в замке Леох были обустроены гораздо лучше большинства домов в деревне, которую я видела во время нашего с Дугалом путешествия. Каменные полы и стены, в одном конце конюшни - высокие окна, в другом - двери, а между стенами и крытой соломой крышей - узкие щели, оставленные для сов, которые по ночам прилетали ловить мышей в сене. Хватало и воздуха, и света, чтобы конюшня выглядела наполненной приятным сумраком, но не мрачной.
        На сеновале, под самой крышей, было еще светлее: лучи солнца желтыми полосами лежали на копнах сена, в каждом столбе света танцевали золотистые пылинки. Сверху, сквозь щели, сюда с расположенного вблизи огорода проникал теплый воздух с ароматами левкоя, турецкой гвоздики и чеснока, а снизу доносился теплый запах лошадей.
        Под моей рукой завозился и сел Джейми; его голова в солнечном столбе засверкала, словно свеча.
        - Что там такое? - в полудреме спросила я, поворачивая голову вслед за его взглядом.
        - Маленький Хэмиш, - негромко ответил он, свесившись с сеновала. - Верно, пришел за своим пони.
        Я неловко подползла на животе к нему поближе, из скромности опустив подол юбки, что не имело никакого смысла, поскольку снизу находившемуся в конюшне все равно была бы видна только моя голова.
        Сын Колума Хэмиш медленно шел по проходу. Он останавливался то возле одного стойла, то возле другого, но не реагировал на любопытные гнедые и буланые головы, тянувшиеся к нему. Хэмиш, очевидно, что-то искал, но это точно был не его гладкий рыжий пони, который смиренно жевал солому в стойле у самых дверей конюшни.
        - Господи, помилуй, он же идет к Донасу! - вскричал Джейми, торопливо нашарил килт, обернул вокруг чресел и спрыгнул с сеновала вниз.
        Он не стал спускаться по лестнице, а просто повис на руках и свалился на пол конюшни. Приземлился удачно, прямо на солому, устилавшую каменный пол, но глухого звука удара хватило, чтобы Хэмиш в испуге обернулся, хватая воздух ртом.
        Когда мальчик понял, кто перед ним, с его маленького конопатого лица пропал испуг, но в голубых глазах осталась настороженность.
        - Тебе помочь, братец? - приветливо спросил Джейми.
        Он оперся спиной о подпорку, так чтобы преградить Хэмишу путь к стойлу, к которому тот держал путь.
        Хэмиш, казалось, смутился, но немедленно воспрял и выставил вперед подбородок.
        - Я буду ездить на Донасе, - прерывающимся голосом проговорил мальчик со всей возможной решимостью.
        Донас (имя означало «дьявол», назвали коня так вовсе не ради лести) стоял в конце конюшни, для безопасности остальных лошадей отделенный свободным стойлом. К этому злобному гнедому жеребцу-великану осмеливались приближаться лишь Алек с Джейми, верхом на него никто не садился. Из темного стойла донеслось страшное ржание, над воротцами возникла огромная рыжая голова, большие желтые зубы щелкнули, безуспешно пытаясь впиться в беспечно выставленное голое плечо.
        Джейми даже не шевельнулся: он знал, что жеребец его не достанет. Вскрикнув тонким голосом, Хэмиш отпрыгнул в сторону; он, очевидно, до полусмерти испугался внезапно появившейся перед ним жуткой блестящей головы с вытаращенными глазами, налитыми кровью, и раздутыми ноздрями.
        - Это вряд ли, - ласково сказал Джейми.
        Наклонившись, он взял за руку своего маленького кузена и отвел подальше от коня, протестующе лягавшего стойло. Когда в стены громко били смертоносные копыта, Хэмиш вздрагивал так же сильно.
        Джейми повернул мальчика лицом к себе и уставился на него сверху вниз, уперев руки в обернутые килтом бедра.
        - А сейчас, - сурово заговорил он, - поведай, что происходит. Зачем тебе понадобился именно Донас?
        Хэмиш упрямо сжал губы, но Джейми, глядевший ободряюще и строго одновременно, чуть подтолкнул его и дождался ответной слабой улыбки.
        - Ну, рыжик, говори же, - ласково попросил Джейми. - Тебе известно, что я никому не скажу. Ты сотворил какую-то глупость?
        Светлые щеки мальчика чуть порозовели.
        - Нет. Но только… нет. Ладно, наверное, какую-то и сотворил.
        После порции слов поддержки он все же поведал свою историю - сперва нехотя, а затем бурно, словно на исповеди.
        Накануне Хэмиш вместе с другими ребятами отправился кататься на своем пони. Несколько мальчишек постарше затеяли соревнование - чья лошадь возьмет самое высокое препятствие. Хэмиш ревниво ими восхищался, в результате удаль победила рассудительность, и мальчик попытался на своем маленьком толстом пони преодолеть каменную ограду. Пони же, не наделенный требуемыми способностями и не имевший к предложенному занятию абсолютно никакой склонности, остановился перед забором как вкопанный и коварно сбросил с себя Хэмиша через голову за изгородь, прямо в крапиву. Разозлившись на крапиву и на издевки дружков, Хэмиш решил, что сегодня он покажется на, как он сказал, «настоящей лошади».
        - Если я буду верхом на Донасе, они не станут смеяться, - заявил мальчик, уже видевший в уме такую отрадную картину.
        - Верно, братец, они не станут смеяться, - согласился Джейми. - У них будет слишком много забот с тем, чтобы собрать то, что от тебя останется.
        Он посмотрел на кузена и медленно покачал головой.
        - Я так тебе скажу, парень. Чтобы стать хорошим наездником, потребны храбрость и разум. Храбрости у тебя довольно, но разума пока что явно недостаточно.
        В знак утешения он обнял Хэмиша за плечи и отправился с ним в другой конец конюшни.
        - Идем, дружок! Поможешь мне сгрести сено, а я тебя познакомлю с Кобхаром. Ты прав, тебе нужна лошадь получше, но вовсе не обязательно убиваться, чтобы это доказать.
        Проходя мимо сеновала, Джейми поднял брови и беспомощно поднял плечи. Я улыбнулась и махнула рукой: мол, идите, все в порядке. Я увидела, как Джейми взял из корзины с падалицей, стоявшей у двери, яблоко. Прихватив хранившиеся в углу вилы, он повел Хэмиша обратно, к центральным стойлам.
        - Вот здесь, братец, - сказал он.
        Джейми тихо свистнул сквозь зубы, и наружу высунул голову широколобый гнедой конь и мягко выпустил через ноздри воздух. Его темные глаза были большие и добрые, а чуть торчащие уши придавали морде дружелюбный, хоть и чуть настороженный вид.
        - Ну, Кобхар, как поживаешь?
        Джейми крепко потрепал рыжую лоснящуюся шею и почесал настороженные уши.
        - Подойди, - позвал Джейми мальчика. - Ко мне, сюда. Поближе, чтобы он мог тебя обнюхать. Лошади это любят.
        - Я знаю, - заносчиво сказал Хэмиш.
        Он еле дотянулся до морды коня, но сумел это сделать и потрепал того по щеке. И не убежал, когда крупная голова склонилась к нему и конь с интересом обнюхал ухо, разметав Хэмишу волосы.
        - Дай мне яблоко, - попросил мальчик Джейми и принял у него падалицу.
        Конь осторожно подобрал мягкими бархатными губами яблоко с ладони Хэмиша и переместил на большие коренные зубы; раздался громкий хруст - и яблока как не бывало. Джейми с одобрением следил за происходящим.
        - Неплохое начало, - заметил он. - Дальше поступай так же, стань ему другом. Я пока задам корм остальным, а затем ты выведешь его и прокатишься.
        - Сам? - нетерпеливо поинтересовался мальчик.
        Кобхар (что значило «пена») был довольно смирный и вместе с тем сильный и пылкий мерин четырнадцати ладоней в холке, гнедому пони до него далеко.
        - Два круга по загону под моим присмотром, а потом, ежели не упадешь и не будешь дергать удила, сможешь ездить сам. Но пока я не разрешу, не прыгать.
        Джейми подхватил вилами сено из кучи, валявшейся в углу конюшни (спина в белой рубашке мелькнула в сумраке), и понес его к стойлу.
        Потом распрямился и с улыбкой попросил кузена:
        - Можешь и мне принести яблок?
        Он прислонил вилы к стойлу и откусил от яблока, поданного мальчиком. Вдвоем с Хэмишем они стояли и жевали, облокотившись о стену конюшни. Затем Джейми отдал огрызок гнедому, сунувшему свой любопытный нос, и вновь принялся за работу. Хэмиш, евший яблоко, медленно пошел следом по проходу.
        - Я слыхал, мой отец был отличным наездником, - начал мальчик разговор после недолгой паузы. - Прежде чем… ну, прежде чем потерял способность к этому.
        Джейми ласково взглянул на брата, но заговорил, только задав корма коню. Он отвечал больше на мысль, чем на слова:
        - Я не видел его в седле, парень, но вот что скажу: надеюсь, что мне никогда не потребуется та отвага, что имеется у твоего отца.
        Я видела, как любопытный взгляд Хэмиша остановился на спине Джейми, покрытой шрамами, но мальчик промолчал. Он доел второе яблоко и перешел к другой теме.
        - Руперт сказал, ты должен был жениться, - начал он.
        - Я хотел жениться, - твердо сказал Джейми, отставляя вилы к стене.
        - А, ну… ладно, - неуверенно протянул Хэмиш, похоже, ответ его смутил. - Я просто решил, может, тебе неприятно…
        - Что именно неприятно?
        Джейми, явно понявший, что беседа будет долгой, присел на сноп.
        К нему присоединился Хэмиш. Он не доставал ногами до пола, но вместо того, чтобы их подтянуть, мальчишка стал стучать каблуками о туго связанное сено.
        - Неприятно быть женатым, - сказал он. - Каждую ночь ложиться с леди в одну постель.
        - Да нет, - ответил Джейми. - Это как раз очень приятно.
        Однако Хэмиш продолжал сомневаться.
        - Мне бы это, наверное, не понравилось. Все известные мне девчонки тощие как палки и пахнут отваром ячменя. А леди Клэр… то есть твоя леди, - поспешил он исправиться во избежание конфликта, - она-то такая, что с ней спать вроде приятнее. Я хочу сказать, она мягкая.
        Джейми кивнул.
        - Да, это так. И она хорошо пахнет.
        Даже в полумраке я видела, как у Джейми дрожит мышца в углу рта, и совершенно точно понимала, что посмотреть в сторону сеновала он не наберется духа.
        Повисло долгое молчание.
        - А как ты узнал? - спросил Хэмиш.
        - Что узнал?
        - Что она та леди, на которой тебе следует жениться, - нетерпеливо проговорил мальчишка.
        - А! - Джейми откинулся на стену и прислонился к ней спиной, закинув руки за голову. - Понимаешь, как-то раз я спросил об этом отца. И мой отец сказал мне: ты ее сразу узнаешь. А если не узнаешь, значит, это не та девушка.
        - М-м-м-ф…
        Судя по выражению конопатого личика, такое объяснение Хэмиш счел совершенно неправдоподобным. Подражая Джейми, мальчишка тоже откинулся к стене. Ноги в чулках торчали над сеном. Хэмиш был еще мал, но крепок, было очевидно, что с годами он станет таким же, как его старший кузен. У них были одинаковые широкие ровные плечи и большие головы изящной лепки.
        - А куда ты дел башмаки? - поинтересовался Джейми. - Опять бросил на лугу? Вот мать тебе уши надерет, коли ты их посеешь.
        Но в ответ на предостережение Хэмиш лишь пожал плечами. В тот момент его занимали какие-то гораздо более важные вопросы, это было совершенно очевидно.
        - Джон… - проговорил он, задумчиво нахмурив светлые брови. - Джон сказал…
        - Джон-конюх, Джон-поваренок или Джон Камерон? - перебил Джейми.
        - Конюх. - Хэмиш махнул рукой, словно отгоняя от себя что-то лишнее. - Он сказал, как женятся…
        - Ну-ну? - подбодрил его деликатно отвернувшийся Джейми.
        Он поднял глаза, а я в тот момент как раз высунулась из укрытия. Наши взгляды встретились, я улыбнулась, и Джейми пришлось прикусить губу, чтобы не улыбнуться в ответ.
        Хэмиш набрал полную грудь воздуха и застрекотал, словно сорока:
        - Он-сказал-надо-обращаться-с-девушкой-как-жеребец-обращается-с-кобылой-а-я-ему-не-поверил-но-это-правда-или-как?
        Я изо всех сил укусила палец, чтобы не рассмеяться. Джейми, занявший менее удачную позицию на местности, схватился всеми пальцами за ногу и покраснел не меньше Хэмиша. Кузены напоминали два помидора на деревенской ярмарке, уложенные в ряд на сено.
        - Э-э, да… в некотором роде… - придушенно начал Джейми, однако быстро овладел собой и твердо договорил: - Да, это так.
        Хэмиш в некотором ужасе посмотрел в ближайшее стойло: орган отдыхавшего там жеребца вылез не меньше чем на фут. После этого мальчик уставился недоверчивым взглядом на свои колени, а я торопливо заткнула себе рот платком как могла плотно.
        - Но, видишь ли, существует небольшая разница, - продолжил Джейми; его лицо уже приобрело обычный цвет, но рот по-прежнему опасно подергивался. - Прежде всего это… нежнее.
        - И их не надо кусать за шею? - Лицо у Хэмиша было серьезное и напряженное, как у человека, который сталкивается с важными сведениями. - Чтобы они вели себя смирно?
        - Э-э… нет. Во всяком случае, обычно так не делают. Впрочем, имеется еще одно важное отличие, - сказал Джейми, на всякий случай не поднимая глаза. - Можно делать это лицом к лицу, а не сзади. Как леди больше нравится.
        - Леди?
        Хэмиш по-прежнему сомневался.
        - Наверное, лучше делать это сзади. Вряд ли мне понравится, если кто-нибудь будет в это время смотреть на мое лицо. А кстати, - спросил он, - очень трудно не смеяться?
        В тот вечер перед отходом ко сну я продолжала думать о Джейми и Хэмише. Я с улыбкой откинула пышное одеяло. От окна шел холод, и мне хотелось побыстрее оказаться в постели рядом с теплым Джейми. Мороз был ему нипочем: внутри его, казалось, горела маленькая печь, кожа всегда была теплая, часто почти горячая, и от моих холодных прикосновений он словно загорался только сильнее.
        Я все еще была незнакомкой и чужестранкой, но в замке уже не воспринималась как гостья. Замужние женщины вели себя со мной дружелюбнее, потому что я стала одной из них, но девушки затаили обиду: ведь я прибрала к рукам молодого холостяка, на которого многие строили планы. Осознав масштаб ледяных взглядов и ехидных замечаний относительно моей персоны, я пришла в изумление, как много девиц проторили дорогу в уединенный альков вместе с Джейми Мактавишем, когда он недолго находился в замке.
        Правда, больше не Мактавишем. Большинство обитателей замка всегда знали его настоящее имя, а английская ли шпионка или нет, я теперь тоже знала его по необходимости. Джейми официально стал Фрэзером - и я тоже приняла это имя. Ко мне обращались как к миссис Фрэзер в комнате над кухнями, где замужние женщины шили, нянчили детей и обменивались опытом материнства; все они косились на мою талию с откровенным любопытством.
        Забеременеть мне до того никак не удавалось, поэтому, соглашаясь на замужество, я не задумывалась об этом, однако теперь, пока не наступила менструация, я несколько беспокоилась. Раньше я бы немало расстроилась из-за этого, но сейчас ощутила большое облегчение. Моя нынешняя жизнь и так была очень нелегкой, только ребенка не хватало! Мне показалось, что Джейми узнал об этом с определенным сожалением, хотя на словах утверждал иное. Вряд ли человек в его ситуации мог позволить себе роскошь отцовства.
        Открылась дверь, в комнате появился мой муж, вытиравший голову льняным полотенцем; по его рубахе темными следами стекала вода.
        - Где ты был? - спросила я.
        По сравнению с деревенскими домами и усадьбами замок Леох казался роскошным обиталищем, однако для мытья он был приспособлен не слишком: имелись лишь медная лохань, в которой Колум грел свои больные ноги, и еще одна ванна побольше, предназначавшаяся для нескольких избранных дам. Остальные мылись, если можно так выразиться, фрагментарно, используя кувшины и тазы, или купались в озере. Впрочем, за огородами имелось специальное помещение с каменным полом, где молодые женщины, сняв с себя всю одежду, поливали друг друга из ведра.
        - На озере, - ответил Джейми и тщательно развесил над подоконником мокрое полотенце. - Кто-то, - сделав акцент на этом слове, мрачно сказал он, - оставил открытыми стойло и конюшню, а Кобхар решил немножко поплавать в сумерках.
        - Так поэтому ты не пришел к ужину! Но лошади, кажется, не любители плавания? - спросила я.
        Джейми помотал головой и пятерней расчесал волосы, чтобы поскорее высохли.
        - Не любители. Но, видишь ли, они, как и люди, разные. К примеру, Кобхар обожает молодые водоросли. Он спустился к самой воде и стоял и лакомился ими, но тут прибежала свора деревенских псов и загнала его в озеро. Пришлось разгонять их, а затем лезть за Кохбаром в озеро. Ну Хэмиш, пусть только попадет мне в руки, - пригрозил он, - уж он узнает, как оставлять открытые двери.
        - Расскажешь об этом Колуму? - поинтересовалась, сочувствуя злоумышленнику.
        Джейми отрицательно покачал головой и начал рыться в спорране. Вытащил булку и кусок сыра - явно стянул их на кухне по дороге сюда.
        - Нет, - сказал он, - Колум слишком суров с парнишкой. Если он прознает, что Хэмиш проявил такую беспечность, он на целый месяц запретит ему верховые прогулки, да Хэмиш и не сможет сесть в седло после полученной порки. Боже, просто умираю с голоду!
        Он яростно впился зубами в булку, рассыпая крошки.
        - Только не лезь в постель с хлебом, - приказала я и забралась под одеяло. - А как ты собираешься поступить с Хэмишем?
        Он проглотил остаток булки и улыбнулся.
        - Не беспокойся. Я отправлюсь с ним на лодке по озеру прямо перед обедом и кину его в воду. Пока он доплывет до берега, пока высохнет - обед и закончится.
        Тремя взмахами челюсти он прикончил сыр и беззастенчиво облизал пальцы.
        - Пусть попробует лечь спать мокрым и голодным, узнает, до чего это приятно!
        Джейми с надеждой заглянул в ящик стола, где я время от времени оставляла яблоко или еще что-нибудь. Но в тот вечер ящик был пуст, и он со вздохом его задвинул.
        - Ничего, до завтрака уж дотяну, - сделал он философский вывод.
        Затем Джейми быстро разделся и, дрожа всем телом, залез ко мне под одеяло. После купания в холодном озере руки и ноги у него очень замерзли, но тело было приятно теплое.
        - М-м-м, как хорошо с тобой обжиматься, - пробурчал он, занимаясь тем, что называл «обжиманием». - Ты сегодня как-то иначе пахнешь, верно, выкапывала растения?
        - Да нет, - удивилась я, - мне показалось, что это ты пахнешь.
        Действительно, я учуяла какой-то довольно резкий, явно растительный запах, довольно приятный, но незнакомый.
        - От меня несет как от рыбы, - сообщил Джейми, понюхав тыльную сторону ладони. - И как от мокрой лошади. Нет, - принюхался он, - это и не от тебя. Что-то рядом.
        Он вылез из кровати и стал ворошить постель. Источник запаха был обнаружен под моей подушкой.
        - Что за черт?.. - Я подняла находку и тут же выронила. - Ой, тут шипы!
        Это оказался маленький пучок вырванных с корнем растений, перевязанных черной нитью. Растения завяли, но от свернувшихся листьев шел резкий запах. В пучке имелся и один цветок - измятый шиповник, о колючий стебель которого я уколола большой палец.
        Я пососала пораненный палец, осторожно крутя пучок в другой руке. Джейми, замерев, недолго глядел на него, затем вдруг схватил и, подойдя к открытому окну, выкинул прочь. Вернулся к кровати, быстрыми, ловкими движениями смел в ладонь осыпавшуюся с корней землю и выбросил в окно следом. Со стуком затворил окно и отошел от него, отряхивая ладони.
        - Выбросил, - без всякой необходимости пояснил он, залезая в постель. - Ложись, англичаночка.
        - Что это было? - спросила я, укладываясь рядом с ним.
        - Думаю, шутка, - проговорил он. - Дурная, но всего лишь шутка. - Приподнявшись на локте, Джейми задул свечу. - Иди ко мне, mo duinne. Я замерз.
        Несмотря на досадный подарок, мой сон, дважды защищенный дверями и руками Джейми, был крепок. Перед пробуждением мне приснился зеленый луг, над которым летало множество бабочек. Желтые, коричневые, белые, они летали вокруг меня, как осенние листья, опускались на голову и плечи, дождем сыпались вниз по телу, крошечные лапки щекотали кожу, нежные крылышки трепетали в такт ударов сердца.
        Я медленно выбралась из сна и поняла, что лапки бабочек, щекотавшие мне живот, на самом деле - кончики мягких рыжих волос Джейми, а бабочка, забравшаяся между ног, - его язык.
        - М-м-м, - протянула я чуть позже, - для меня это все замечательно, а ты как же?
        - Полежи так три четверти минуты, - ответил он, отведя мою руку. - Я предпочел найти для себя дополнительное время. Человек я основательный и предусмотрительный. Могу ли я, миссис, попросить вас нынче вечером составить мне компанию?
        - Можете, - сказала я и, закинув руки за голову, дерзко посмотрела на него прищуренными глазами, - если желаете сообщить, что с вашей дряхлостью вас хватает всего на один раз в сутки.
        Он бросил на меня острый взгляд со своего края постели и внезапным белым вихрем бросился на меня и крепко втиснул в перину.
        - Ну вот, - пробормотал он куда-то в мои спутанные волосы, - не говори потом, что я не предупреждал.
        Через три минуты он застонал и открыл глаза. Обеими ладонями сильно растер себе лицо и голову, так что волосы встали дыбом. Затем, пробормотав неразборчивое гэльское проклятие, Джейми неохотно вылез из простыней и принялся одеваться, вздрагивая от холодного утреннего воздуха.
        - Может, ты сообщишь Алеку, что болен, и вернешься в постель? - с надеждой спросила я.
        Он засмеялся и, прежде чем полез под кровать за своими чулками, наклонился и поцеловал меня.
        - Как бы мне этого хотелось, англичаночка! Но подозреваю, что он не сочтет смягчающими обстоятельствами даже оспу, чуму или тяжкое телесное повреждение. Если бы я находился при смерти, но не истекал кровью, Алек тотчас пришел бы и поднял меня со смертного одра.
        Он натягивал чулок и подворачивал его верхний край, а я любовалась его прекрасными длинными икрами.
        - Тяжкое телесное повреждение, говоришь? Я могла бы устроить что-то похожее, - сурово проговорила я.
        Джейми ухнул и полез за вторым чулком.
        - Ну что же, только следи получше, куда пускаешь свои волшебные стрелы, англичаночка. - Он попробовал бодро подмигнуть, но, занятый чулком, сумел только скосить на меня глаз. - Не целься слишком высоко, а то вдруг попадешь в такое место, что я перестану быть тебе полезным.
        - Не беспокойся. Буду стрелять не выше колена, - ответила я и юркнула под одеяло.
        Он хлопнул меня по одной из спрятанных возвышенностей и отправился на конюшню, во все горло распевая «Наверху среди вереска». Припев раздался уже от лестницы. Джейми говорил правду: медведь ему на ухо наступил всей лапой.
        Я еще повалялась в сладкой неге и пошла к завтраку. Большинство обитателей замка уже поели и приступили к работе. Те, кого я смогла встретить в зале, приветливо со мной поздоровались - никаких взглядов искоса, никакой скрытой враждебности или интереса к успеху злой шутки я не заметила, но все же внимательно вглядывалась во все лица.
        Утро я провела в одиноком труде в огороде, затем в поле с корзинкой и лопаткой, где искала самые востребованные травы. Как правило, деревенские жители обращались за помощью к Гейлис Дункан, но в последнее время пациенты зачастили в мою аптеку. Торговля медикаментами шла бойко. Возможно, болезнь мужа занимала почти все время Гейлис, и ей было недосуг заниматься постоянными клиентами.
        После полудня по большей части находилась в своем кабинете. Больных оказалось мало: человек с хронической экземой, потом еще один, с вывихнутым большим пальцем, затем поваренок, который опрокинул себе на ногу горшок с кипящим супом. Наложив на ожог мазь из тысячелистника и синего ириса и вправив вывихнутый палец, я уселась и стала толочь в одной из ступок покойного Битона каменный корень, получивший свое название в полном соответствии со свойствами.
        Это было монотонное занятие, хорошо подходившее для медленного дня. Погода стояла ясная, под вязами пролегли сизые тени - я видела их, когда залезала на стол, чтобы дотянуться до окна.
        А в аптеке мерцали расставленные по порядку бутылки, на полках лежали аккуратные рулоны бинтов и компрессов. Кабинет был заботливо вымыт и продезинфицирован, запасы сушеных листьев, корней и грибов заботливо разложены по тканевым мешочкам. С большим удовлетворением я вдохнула острые, пряные запахи своего убежища.
        Внезапно я отложила пестик и бросила работу. Меня впечатлило, что я действительно была довольна. Несмотря на многочисленные трудности жизни, несмотря на гнетущее ощущение от «дурной шутки», даже несмотря на непроходящую боль, вызванную разлукой с Фрэнком, я не была несчастной. Вовсе нет.
        Я почувствовала неловкость, показалась самой себе предателем. Как я могу чувствовать себя счастливой, пока Фрэнк безумно волнуется? Очевидно же, что в покинутой мной эпохе время шло как обычно - как же еще? - следовательно, меня там не было уже примерно четыре месяца. Я представила себе, как Фрэнк разыскивает меня по всей Шотландии, обрывает телефоны полицейских, надеется получить от меня хоть какой-нибудь знак, услышать обо мне хоть что-то. К этому времени, вероятно, он уже почти потерял надежду и ожидает лишь новости об обнаружении моего мертвого тела.
        Я опустила ступку на стол и, мучимая горьким раскаянием и муками вины, стала ходить по узкой комнате из конца в конец, постоянно обтирая руки о фартук. Мне следовало торопиться. Мне нужно было совершить больше попыток, чтобы вернуться. Но ведь я их и делала, сказала я себе. Много раз. И что получилось в результате?
        Да, что получилось? Меня выдали замуж за горца, находящегося вне закона, за нами обоими гоняется драгунский капитан - жестокий маньяк, мы живем среди диких людей, которые без раздумий убьют Джейми, если решат, что он угрожает их положению в иерархии клана. Но хуже всего то, что что я совершенно счастлива.
        Я опустилась на скамью, жалобно оглядывая батарею кувшинов и бутылочек. Вернувшись в Леох, я бездумно проводила дни, осознанно изгнав память о прошлом. В голове таилось знание, что скоро мне придется принять определенное решение, однако я откладывала этот момент со дня на день и с часу на час, прятала сомнения, предпочитая общество Джейми и его объятия.
        Внезапно в коридоре раздались грохот и громкие ругательства. Я быстро поднялась на ноги, заторопилась к двери и удачно успела к моменту, когда на меня чуть не свалился Джейми, которого с одной стороны из последних сил поддерживал пригнувшийся под его тяжестью Алек Макмагон, а с другой - безуспешно старавшийся помочь длинный и тощий молодой конюх. Джейми рухнул на мой стул, вытянул вперед левую ногу и уставился на нее с мрачной миной, означавшей скорее обиду, чем боль. Встав на колени, я быстро осмотрела травмированную ногу, но ничего ужасного не обнаружила.
        - Растяжение связок, - поставила я предварительный диагноз. - Как это случилось?
        - Я упал, - коротко ответил он.
        - С изгороди? - поддела я.
        Джейми разозлился.
        - Нет. С Донаса.
        - С его спины? - с сомнением уточнила я. - Ну, значит, ты легко отделался растянутой щиколоткой.
        Я принялась туго бинтовать ногу.
        - Короче, это было довольно недурно, - нелицеприятно сообщил Алек. - Парень, какое-то время ты хорошо на нем удерживался.
        - Я знаю, - пробурчал Джейми, скрипевший зубами от боли при перевязке. - Его укусила пчела.
        Алек удивленно вскинул лохматые брови.
        - А, вот оно что! Этот дьявол стал вести себя так, будто в него выстрелили заговоренной стрелой, - по-свойски сообщил он мне. - Сначала подскочил всеми четырьмя ногами, затем топнул изо всех сил и принялся носиться по всему загону как безумный - прямо как шмель в кувшине. Но наш парень на нем все-таки держался.
        Алек мотнул головой на Джейми, а тот в ответ скорчил еще одну страшную рожу.
        - Держался до тех пор, пока этот огромный рыжий черт не перемахнул через изгородь.
        - Через изгородь? А где он теперь? - спросила я, вставая и отряхивая руки.
        - Надеюсь, на полпути в ад, - пробормотал Джейми. Он поставил ногу на пол и попытался на нее опереться. - Хоть бы там и остался, - добавил он и, скривившись, снова сел.
        - Думаю, дьяволу немного проку от такого подарка, - заметил Алек. - Тем более если ему нужно, он и сам может превратиться в коня.
        - Может, он и превратился в Донаса? - пошутила я.
        - Я бы в этом не сомневался, - проговорил Джейми; он по-прежнему мучился от боли, но к нему стало возвращаться его привычное доброе расположение духа. - Но вроде бы дьявол превращается в вороного коня, да?
        - Верно, - подтвердил Алек. - В гигантского черного жеребца, который несется столь быстро, сколь мысль от мужчины к девице.
        Он приветливо улыбнулся Джейми и собрался уходить.
        - В общем, - сказал он и подмигнул мне, - на конюшне я тебя завтра не жду, парень. Валяйся в постели и… э-э… отдыхай.
        - Почему? - с любопытством спросила я, провожая взглядом старого ворчуна. - Почему все думают, что мы с тобой только и желаем оказаться вместе в постели?
        Опершись на столешницу, Джейми опять попытался наступить на ногу.
        - Во-первых, потому, что мы женаты меньше месяца, - проговорил он. - А во-вторых… - Он поднял голову и, покачав головой, усмехнулся: - Во-вторых, я же тебе говорил, англичаночка: что у тебя на уме, то и на личике.
        - Да ну тебя! - прыснула я.
        Все следующее утро, не считая краткого промежутка, посвященного лечению больных, я исполняла прихоти единственного пациента.
        - Тебе же положено отдыхать, - в конце концов пристыдила я его.
        - Я так и делаю. Во всяком случае, нога отдыхает.
        Подняв к потолку длинную голую ногу, Джейми попробовал покрутить ступней, но тут же глухо ойкнул, опустил ногу и стал бережно растирать все еще опухшую лодыжку.
        - Так тебе и надо, - сообщила я, выпутывая из простыни собственные ноги. - Давай собирайся. Ты довольно уже бездельничал и нуждаешься в вольном воздухе.
        Джейми уселся, и на глаза ему упала рыжая прядь.
        - Но ты же говорила, что мне требуется отдых.
        - Будешь отдыхать на воздухе. Поднимайся. Я застелю кровать.
        Продолжая попрекать меня бессердечием и отсутствием сострадания к тяжко пострадавшему человеку, он оделся, затем долго сидел, пока я заново бинтовала ногу, но наконец верх взяло присущее ему здоровье.
        - На дворе мокровато, - сообщил он, посмотрев в окно (редкая изморось именно в этот момент вздумала перейти в ливень). - Давай поднимемся на крышу.
        - На крышу? Да ладно тебе! Для подвернутой щиколотки лучше не придумаешь - по лестнице карабкаться шесть пролетов. Ей-богу, отличный рецепт!
        - Пять. К тому же у меня есть палка.
        И Джейми торжественно достал из угла у двери палку - потемневшую от времени толстую ветку боярышника.
        - Откуда она у тебя? - поинтересовалась я, разглядывая новый предмет.
        Палка длиной около трех футов, похоже, использовалась уже давно. Крепкая древесина затвердела от времени как алмаз.
        - Мне ее одолжил Алек. Она нужна при работе с мулами: он колотит их этой палкой промеж глаз, чтобы они обратили на него внимание.
        - Довольно сильное средство, - заметила я, изучая отметины на дереве. - Когда-нибудь испробую. На тебе.
        В конце концов мы оказались в маленьком укромном закоулке прямо под скатом шиферной крыши. Этот наблюдательный пункт был огорожен снаружи невысоким парапетом.
        - Как красиво!
        Невзирая на ливень и ветер, с крыши открывался великолепный вид: серебристая поверхность широкого озера, за ней - громады скал, поднявшихся к графитовому небу, словно черные кулаки.
        Джейми оперся руками на парапет, чтобы перенести вес с больной ноги.
        - Да, это так. Когда я прежде жил в замке, время от времени поднимался сюда.
        Он указал куда-то за озеро, покрытое сеткой дождя:
        - Видишь проход там, меж двух холмов?
        - В горах? Да.
        - Это дорога на Лаллиброх. Когда я скучал по дому, я сидел здесь и глядел на эту дорогу. Я воображал, будто лечу, как ворон, над горами и вижу холмы и поля, лежащие с той стороны, и усадьбу на краю долины.
        Я тронула его руку.
        - Хочешь туда вернуться, Джейми?
        Обернувшись ко мне, он улыбнулся.
        - Я размышлял об этом. Не знаю, действительно ли я этого хочу, но думаю, мы должны вернуться. Не знаю, что мы там найдем, англичаночка. Но… да. Я теперь женат. Ты хозяйка Брох-Туараха. Вне закона я или нет, но мне следует туда вернуться, чтобы все оказалось на своих местах.
        Подумав, что я смогу оставить замок Леох и его многочисленные интриги, я испытала смесь облегчения и страха - странное чувство.
        - Когда отправимся?
        Он с хмурым видом помолчал, постукивая пальцами по темному и гладкому от воды камню парапета.
        - Думаю, следует дождаться приезда герцога. Возможно, из расположения к Колуму он возьмется за мое дело. Если не сумеет добиться оправдания, то хотя бы запросит помилование. В таком случае возвращаться в Лаллиброх куда спокойнее, верно ведь?
        - Да, но…
        Я замолчала, а он быстро посмотрел на меня внимательным взглядом.
        - Что, англичаночка?
        Я сделала глубокий вдох.
        - Джейми… если я кое-что тебе скажу, можешь обещать не допытываться, откуда мне это известно?
        Он взял меня за обе руки, глядя сверху вниз на мое лицо. Дождь намочил ему волосы, и маленькие капли стекали по его щекам. Он улыбнулся.
        - Я уже говорил, что не буду спрашивать о том, чего ты не пожелаешь мне поведать. Да, обещаю.
        - Давай-ка присядем. Не стоит так нагружать больную ногу.
        Мы отошли к стене, нашли под скатом крыши удобное сухое место и уселись, опершись спинами о стену.
        - Ну ладно, англичаночка. Так что же это?
        - Герцог Сандрингем, - выпалила я и прикусила губу. - Джейми, не доверяй ему. Я мало что о нем знаю, но одно знаю точно: с ним что-то неладно. Что-то плохое.
        - Ты об этом знаешь? - в полнейшем изумлении сказал он.
        Теперь удивилась я.
        - Ты хочешь сказать, что его знаешь? Ты с ним встречался?
        У меня камень с души свалился. Возможно, таинственная связь между Сандрингемом и делом якобитов не настолько таинственна, как думали Фрэнк и викарий?
        - Да. Он приезжал сюда с визитом, когда мне было шестнадцать. Когда я… уехал.
        - А почему ты уехал?
        Я спросила, потому что неожиданно вспомнила слова Гейлис Дункан, сказанные при нашей с ней первой встрече в лесу, - абсурдный слух, будто Джейми - настоящий отец Хэмиша. Я-то достоверно знала, что это не так, что он не мог им быть, но имелась вероятность, что, кроме меня, никто в замке не знал это наверняка. Если такое подозрение возникало, то вполне могло вызвать покушение Дугала на Джейми - если при битве в Кэрриарике оно действительно случилось.
        - Это не из-за… леди Летиции?
        - Из-за Летиции?
        Он так искренне удивился, что меня отпустило. Я и вправду не считала, что высказанное Гейлис утверждение основано на реальных фактах, но все-таки мало ли…
        - А почему ты вдруг вспомнила Летицию? - с интересом спросил Джейми. - Тогда я провел в замке год и, как мне помнится, беседовал с ней единственный раз, когда она позвала меня к себе, чтобы выговорить, что я затеял громкую возню в ее розовом саду.
        Я передала сплетню Гейлис, и он от души расхохотался.
        - Боже, - простонал Джейми сквозь смех, - да я бы и не посмел!
        - Тебе не кажется, что Колум что-то подозревал?
        Он решительно покачал головой.
        - Нет, англичаночка, не кажется. Возникни у него малейший намек на подозрение, я бы не дожил и до семнадцати, не говоря уже о моих зрелых двадцати трех.
        Мои впечатления о Колуме тем самым в целом подтвердились, но мне стало спокойнее. Джейми принял задумчивый вид и уставился куда-то вдаль.
        - Если получше поразмыслить, так ведь я не знаю, понимал ли тогда Колум, отчего я так быстро покинул замок. А то, что Гейлис Дункан распространяет всякие слухи - то на то она и Гейлис, англичаночка. Любит мутить воду, сплетничать, ссориться, к тому же деревенские поговаривают, будто она ведьма…
        Джейми поднял взгляд на поток, лившийся с крыши.
        - Не пора ли нам вниз, англичаночка? Становится совсем сыро.
        Спустились мы другой дорогой - обошли крышу до лестницы, которая вела снаружи к огороду, разбитому рядом с кухней. Я хотела набрать немного огуречной травы, если получится под дождем. Устроились у стены замка, где широкий карниз защищал от потоков воды.
        - Зачем тебе огуречная трава, англичаночка? - спросил любопытный Джейми, поглядывая из укрытия на разметавшийся в разные стороны виноград и прибитые к земле растения.
        - Когда она зеленая, то ни за чем. Сначала ее надо высушить, а потом…
        Договорить я не смогла из-за страшного шума за оградой: громкого лая и чьих-то криков. Я бросилась к ограде сквозь ливень, Джейми поспешил следом, но отставал из-за сильной хромоты.
        По дороге бежал священник из деревни, отец Бейн, взметая ногами фонтаны в лужах, а его преследовала стая оглушительно лаявших собак. Отец запутался в широкой сутане, запнулся и плюхнулся в жидкую грязь, разбрызгав ее во все стороны. Мгновение - и его скрыли под собой рычавшие и щелкавшие зубами псы.
        Рядом со мной над изгородью мелькнул плед: Джейми перемахнул на другую сторону и влился в общий хор, крича что-то по-гэльски и маша своей палкой. Крики и проклятия не принесли особого эффекта, однако палка принесла пользу. Всякий раз, когда она опускалась на мохнатую плоть, раздавался душераздирающий визг - и стая медленно отступила, а затем развернулась и со всех лап унеслась обратно в деревню.
        Запыхавшийся Джейми откинул упавшую на глаза прядь.
        - Форменные волки, - сообщил он. - Я уже рассказывал об этой стае Колуму: Кобхара в озеро пару дней назад они загнали. Пусть бы он приказал их всех поубивать, покуда никого не загрызли.
        Он стоял и смотрел за тем, как я, опустившись на колени, осматривала священника, который все еще лежал в луже. Мои волосы превратились в настоящие сосульки, шаль тоже стала промокать.
        - Пока им это не удалось, - заметила я. - Пара отметин от зубов, а в остальном он почти цел.
        С одного бока на сутане отца Бейна зияла дыра, сквозь которую виднелась отвратительная рана на голой белой ляжке и несколько следов от зубов, из которых начинала сочиться кровь. Священник, от пережитого бледный как полотно, сделал попытку подняться на ноги; похоже было, пострадал он не очень тяжело.
        - Отец, если вы проследуете со мной в кабинет, я промою вам раны, - предложила я, стараясь удержаться от улыбки при виде кругленького низкого священника в перекошенной сутане и явленных на всеобщее обозрение спустившихся чулках.
        И в благополучное время лицо отца Бейна напоминало стиснутый кулак. Сейчас же это сходство еще больше усилилось из-за красных пятен, покрывших толстые щеки и двойной подбородок, и глубоких складок вокруг рта. Священник вытаращился на меня с таким выражением, будто я предложила ему сделать при всех нечто неприличное.
        Вероятно, именно так он и считал, поскольку раскрыл рот и начал так:
        - Мадам, вы что, предлагаете служителю Божьему открыть перед женщиной сокровенные части тела? Я так скажу вам: понятия не имею, что за греховные поступки приняты в кругах, где вы привыкли вращаться, но желаю сообщить вам, что тут такое терпеть и поддерживать не будут - по крайней мере, пока за души прихожан отвечаю я!
        После чего отвернулся от меня и потащился прочь, сильно припадая на ногу и напрасно пытаясь удержать полу сутаны.
        - Поступайте, как желаете, - прокричала я следом, - однако знайте, что раны непременно нужно промыть, не то они загноятся!
        Отец Бейн никак не прореагировал и принялся карабкаться по лестнице, спотыкаясь на каждой ступеньке; в своем черном облачении сгорбленный толстячок был похож на пингвина, намеренного залезть на айсберг.
        - Он не большой поклонник женщин, верно? - спросила я Джейми.
        - Думаю, так оно и есть, его занятие к этому обязывает, - согласился он. - Пора есть.
        После полудня я вновь отослала больного в постель - в этот раз, не обратив внимания на возражения, в одиночку - и отправилась в свой кабинет. Из-за ливня народ отсиживался дома, вокруг замка мало кто работал - никому не хотелось поранить ногу лемехом или свалиться с крыши.
        Я довольно неплохо провела время, заполняя журнал посещений, доставшийся в наследство от Битона. Только я поставила точку, как дверь кабинета загородил посетитель.
        Загородил буквально, полностью заполнив собой дверной проем. Напрягая в полумраке зрение, я все-таки смогла узнать в появившейся фигуре Алека Макмагона, который был завернут, как капуста, в куртки, платки и даже порванную попону.
        Он двигался так медленно, что я вспомнила, как впервые зашла в этот кабинет с Колумом - и таким образом получила подсказку к загадке.
        - Ревматизм? - сочувственно спросила я, когда Алек со сдержанным стоном рухнул на мой единственный стул.
        - Да. Сырость пробрала до костей, - ответил он. - Можете что-нибудь сделать?
        Он положил на стол крупные кисти с распухшими суставами и выпрямил пальцы. Те разгибались медленно, как ночной цветок, наконец показались мозолистые ладони. Я взяла в руки пораженную болезнью руку и стала бережно вращать ею туда-сюда, выпрямляя пальцы и массируя жесткую ладонь. Изборожденное морщинами лицо старика сперва исказилось, но почти тотчас расправилось, едва унялась первая боль.
        - Словно дерево, - заметила я. - Лучшее, что я могу вам сейчас посоветовать, - это хороший глоток виски и полноценный массаж. Не повредит и чай из пижмы.
        Алек засмеялся, платки съехали с его плеч.
        - Виски, говорите? Я было сомневался в вас, барышня, но теперь вижу, что вы не самый плохой доктор.
        Я полезла в дальний угол шкафа с лекарствами и достала темную бутыль без этикетки, в которой хранился мой запас из винокурни Леоха. Поставила на стол перед Алеком бутылку и стаканчик из рога.
        - Выпейте, - предложила я. - А затем разденьтесь, как вам позволят приличия, и ложитесь на стол. Я разведу огонь, и станет довольно тепло.
        Голубой глаз уставился на меня с явным одобрением, и Алек схватил скрюченными пальцами бутыль за горлышко.
        - Вы бы тоже глотнули, барышня, - порекомендовал он, - дело вас ждет нелегкое.
        Когда я помогала ему снять всю одежду выше пояса, он постанывал, и в его стонах боль мешалась с удовлетворением.
        - Жена ставила мне на спину утюг, - начал он, когда я приступила к массажу. - От прострела. Но так даже лучше. У вас сильные руки, барышня, могли бы сделаться славным конюхом.
        - Считаю это комплиментом, - холодно ответила я и, налив себе на ладонь специального масла, нанесла его на широкую белую спину. Там, где проходила граница закатанных рукавов рубахи, обветренная оцарапанная кожа предплечий резко переходила в молочно-белую кожу плеч и спины. - Было дело, вы наверняка считались видным парнем. Кожа на спине у вас такая же белая, как у меня.
        Спина под руками заколыхалась от смеха.
        - Нынче так не скажешь, верно? Да, как-то раз Элен Маккензи увидала меня полуголого, когда я принимал жеребенка, и говорит: милостивый Господь на туловище приделал не ту голову - на плечи, дескать, ушел мешок молочного пудинга, а лицо как у черта из алтаря.
        Я поняла, что он говорит об алтарной преграде в церкви, на которой было изображено множество страшных чертей, мучивших грешников.
        - Похоже, Элен Маккензи довольно вольно выражала свое мнение, - проговорила я.
        Она меня весьма занимала. По рассказам Джейми и кратким упоминаниям, я в целом представляла себе его отца Брайана, но о матери он никогда не заговаривал, и я знала о ней лишь то, что она умерла родами в молодом возрасте.
        - Да, язычок у нее был редкой остроты и ума хватало на речи.
        Я развязала шнурки внизу клетчатых штанов Алека и закатала штанины - пора было массировать крепкие икры.
        - Однако ее речи были такими приятными, что мало кто против них возражал, кроме ее братьев. А Колума и Дугала она и не слушала.
        - М-м-м, я кое-что об этом знала. Но ведь сбежала с возлюбленным, правильно? - спросила я, надавив большими пальцами на подколенное сухожилие, отчего Алек произвел звук, который у человека с не таким, как у него, чувством собственного достоинства можно было бы счесть писком.
        - Да, - ответил конюх. - Элен была старшей из шестерых отпрысков Маккензи, на пару лет старше Колума, любимица старика Джейкоба. Потому она и замуж так долго не шла. Не хотела выходить ни за Джона Камерона, ни за Малкольма Гранта, ни за кого другого посватавшегося, а отец не выдавал дочь против воли.
        Затем Алек поведал, что после смерти отца Колум не пожелал считаться с причудами сестры. Он вел жестокую борьбу за упрочение власти над кланом, искал союза с Мунро на севере и с Грантами на юге. В обоих кланах имелись молодые вожди, и брак с ними был бы полезен в интересах дела. Юная Джокаста всего лишь пятнадцати лет послушно приняла предложение Джона Камерона и отправилась на север, но Элен, которую в ее двадцать два года уже считали старой девой, подчиняться не стала.
        - И, судя по тому, как Малкольм Грант вел себя две недели тому назад, предложение было отвергнуто довольно неучтиво, - перебила я.
        Старый Алек рассмеялся, а когда я нажала сильнее, смех превратился в довольное кряхтение.
        - Да. Уж не ведаю, что точно она ему сказала, но, полагаю, укусила больно. Это, видите ли, было во время большого собрания. Они там встретились, отправились ввечеру в розовый сад - и все в замке гадали, согласится она или нет. Уж стемнело, а народ все гадал. Стемнело еще сильнее, зажгли фонари, запели песни - а об Элен и Малкольме Гранте никаких известий.
        - Боже, как же их беседа затянулась!
        Я налила между выступающих лопаток Алека еще одну горсть масла, и старик опять закряхтел от приятного тепла.
        - Все так и решили. Однако шло время, и Колум было решил, что Грант увез ее против воли. На это указывало то, что в розовом саду никого не нашли. Но затем Колум послал за мной на конюшню, ну а я и поведал, что люди Гранта вывели своих коней и вся компания ускакала без слов прощания.
        Дугал, тогда восемнадцати лет, вскочил на коня и понесся за Грантом, никого не предупредив и не посоветовавшись с Колумом.
        - Когда Колум услышал, что Дугал погнался за Грантом, - продолжил старик, - он отправил следом меня и других буйных парней. Колум прекрасно знал нрав брата и совершенно не желал, чтобы будущего зятя убили на дороге, не дождавшись церковного оглашения. Он решил, что Малкольм Грант не уговорил Элен выйти за него по доброй воле и умыкнул, чтобы жениться насильно.
        Алек задумчиво помолчал и продолжил:
        - Понятно, Дугалу виделось в этом лишь оскорбление. Но мне кажется, Колум, правду сказать, не особенно пекся о возможной обиде. Он преследовал свои цели, а Грант получал Элен в жены без выделения вдовьей части, да еще и оказался бы должен Колуму выкуп.
        Алек, развязно хмыкнув, заметил:
        - Колум не тот человек, чтобы упустить выгоду. Умный он, Колум, и жестокий.
        И посмотрел на меня через сгорбленное плечо своим единственным голубым глазом.
        - Вам, барышня, стоит об этом всегда помнить.
        - Я и не собираюсь об этом забывать, - заверила я.
        Я вспомнила, как по приказу Колума Джейми подвергли наказанию, и задумалась о том, сколько в этом решении было желания отомстить за бунт матери племянника.
        Однако Колум так и не сумел выдать сестру за лэрда клана Грантов. Ближе к рассвету Дугал нагнал Гранта и его отряд: они встали лагерем невдалеке от дороги, а Малкольм, завернувшись в плед, спал под кустом дрока.
        Прискакавшие уже на рассвете парни, среди которых был Алек, обомлели, увидев, как Дугал Маккензи и Малкольм Грант, голые до пояса и со следами ударов на теле, носятся и крутятся под дождем по дороге туда-сюда, поражая друг друга наобум. Люди Гранта сидели вдоль дороги в ряд и, словно совы, крутили головами то направо, то налево, следя за ходом затихавшего поединка.
        - Оба пыхтели, как запаленные лошади, от холода их тела парили. Нос Гранта стал вдвое больше обыкновенного, у Дугала заплыл глаз, с обоих капала кровь и засыхала на груди.
        При появлении людей Колума спутники Гранта вскочили с земли и схватились за оружие. Встреча вполне могла перейти в кровавое побоище, если бы один из зорких пареньков клана Маккензи не привлек внимание к тому существенному факту, что Элен Маккензи среди Грантов не было.
        - Ну а когда Малкольма Гранта облили водой и наконец привели в чувство, тот смог растолковать то, что Дугал не пожелал слушать. Элен провела с ним в розовом саду всего четверть часа. Он не стал передавать, что именно случилось между ними, но, что бы это ни было, Грант так оскорбился, что выразил желание спешно покинуть замок, даже не заглянув на прощание в зал. Он оставил Элен в саду и больше не встречал; он не хотел даже слышать ее имени.
        Сообщив это, Грант не вполне уверенно сел в седло и отправился восвояси. И с тех пор не вел никаких дел и не водил дружбы ни с одним из членов клана Маккензи.
        Я внимала Алеку в совершенном восхищении.
        - А где же все это время была Элен?
        Старик вновь рассмеялся - в точности как заскрипела дверь конюшни своими петлями.
        - Далеко-далеко за холмами. Но наши про это еще какое-то время не знали. Мы повернулись и поскакали домой, однако Элен по-прежнему не было, и Колум, белый как полотно, стоял во дворе, опираясь на Энгуса Мора.
        Тут начался полный кавардак. Замок был полон гостей, занявших не только все жилые комнаты, но и все хоть как-то пригодные для ночлега углы, все сеновалы, кухни и чуланы. Мы думали, что выяснить, кто из всей этой кучи отсутствует, совершенно невозможно, однако Колум созвал всех слуг, тщательно изучил все списки приглашенных, причем о каждом узнавал, где и когда его видели вчерашним вечером, и в результате одна девица с кухни вспомнила, что прямо перед обедом видела в заднем коридоре какого-то незнакомого мужчину.
        Она его запомнила из-за красоты: он был высокий и сильный, говорила она, с блестящими, как у черного тюленя, волосами и с глазами как у кошки. Пока он шел по коридору, девица им любовалась, поэтому заметила, что у дверей во двор он встретил какую-то женщину в черном с головы до ног и в плаще с капюшоном.
        - А кто такой черный тюлень? - спросила я.
        Алек опять скосил на меня свой сощуренный глаз.
        - У англичан он зовется как-то иначе. Так вот, вскоре после этого происшествия и даже после того, как стала известна правда, в деревне стали поговаривать, что Элен Маккензи затащили в море и она стала жить с тюленями. Знаете сказку о том, что черные тюлени, выбираясь на берег, скидывают шкуру и ходят по земле как люди? Если случится наткнуться на шкуру черного тюленя и вы ее спрячете, то он или она, - пояснил он, - уже не может вернуться в море и вынужден будет остаться с вами на суше. Говорят, жены-тюленихи - весьма недурное приобретение: они прекрасно стряпают и отличные матери. Однако, - рассудительно добавил Алек, - Колум и не подумал поверить в то, что его сестра сбежала с черным тюленем, - прямо так и сказал. Он по очереди вызывал к себе гостей и каждого спрашивал, может ли он по описанию узнать человека. Так поняли, что этого человека кликали Брайаном, но никто не ведал, из какого он клана и какое он носит прозвище. Он участвовал в играх наравне с другими, но все звали его просто Черным Брайаном.
        Некоторое время так все и было, потому что никто не понимал, где и что искать. Но даже самым лучшим охотникам иногда приходится заворачивать к крестьянским жилищам, чтобы попросить щепотку соли или кружку молока. И в результате до Леоха добрались известия о сбежавшей паре - ведь Элен Маккензи была девушка заметная.
        - Волосы словно огонь, - мечтательно протянул Алек, наслаждавшийся теплом и массажем. - Глаза, как у Колума, серые, черные ресницы. От красоты ослепнуть можно, как от молнии. Высокая, выше вас. А лицо такое белое, аж глазам больно. Я потом узнал, что они с Брайаном встретились на собрании, глянули разок друг на друга и сразу поняли, что жить порознь не сумеют. Составили план и улизнули прямо из-под носа Колума Маккензи и трехсот гостей.
        Алек снова засмеялся, о чем-то вспомнив.
        - Наконец Дугал нашел их: они жили у одного крестьянина на границе земель Фрэзеров. Брайан и Элен подумали, что уладить дела можно только одним способом: скрываться, пока Элен не забеременеет и беременность не станет явно заметна, чтобы никто не сомневался, от кого ребенок. Тогда Колум вынужден будет благословить их брак, нравится ему это или нет, а ему, конечно, не нравилось… Скажите, когда вы путешествовали с Дугалом, не приходилось ли вам видеть на его груди шрам?
        Я его видела, тонкую белую линию, шедшую от плеча до ребер, через область сердца.
        - Это работа Брайана? - спросила я.
        - Нет, Элен, - ответил Алек. - Чтобы не позволить Дугалу, как он хотел, перерезать горло Брайану. На вашем месте в разговоре с Дугалом я бы об этом не вспоминал.
        - И не подумаю.
        К счастью, план удался: когда Дугал их нашел, Элен была уже на шестом месяце.
        - Вокруг этого много накрутили, - рассказал Алек, - одних писем с ругательствами обе стороны написали чертову кучу, но наконец все пришли к соглашению, и за неделю до родов Элен с Брайаном получили во владение дом в Лаллиброхе. Накануне они обвенчались, - добавил он, - и Брайан перенес Элен через порог уже как жену. Потом рассказывал, что, когда взял ее на руки, чуть не надорвался.
        - Вы так говорите, будто неплохо их знали, - сказала я, завершив массаж и вытирая полотенцем масляные руки.
        - Так я и знал, - в полусне отозвался Алек, совсем разомлевший от тепла.
        Единственный глаз закрылся, с лица пропала недовольная мина, из-за которой старик выглядел таким грозным.
        - Понятно, Элен я прекрасно знал. С Брайаном познакомился потом, через много лет, когда он привез в Леох сына. Мы с ним сблизились. Он отлично обходился с лошадьми.
        Он утих, глаз окончательно закрылся. Я прикрыла простыней распростертое тело и тихонько вышла, оставив старика поспать у очага.
        Оставив спящего Алека, я отправилась наверх к себе, где обнаружила Джейми приблизительно в том же виде, что и старика. В дождливый хмурый день было не так уж много домашних дел, которыми можно заняться; будить Джейми я не хотела, дремать вместе с ним тоже - следовательно, у меня оставался выбор между чтением и вязанием. Способности к последнему правильнее всего было определить как «ниже среднего», поэтому я решила взять из библиотеки Колума какую-нибудь книгу.
        Из-за особенностей принципов архитектуры, положенных в основу замка Леох, - полного неприятия прямых, - лестница, которая вела в покои Колума, дважды поворачивала направо, причем каждый поворот обозначала небольшая площадка. На верхней площадке обычно дежурил слуга, по первому знаку готовый убежать по какому-нибудь поручению или помочь господину, но в тот день слуга отсутствовал. Сверху слышались чьи-то голоса; может быть, Колум позвал слугу к себе. Я задержалась у дверей, раздумывая, прилично ли войти.
        - Мне всегда было известно, что ты дурак, Дугал, но я не подозревал, что ты такой идиот.
        В речи Колума, с детства находившегося в обществе наставников и не использовавшего слова, присущие его младшему брату в боях и при общении с простолюдинами, как правило, не слышался сильный шотландский акцент, присущий Дугалу. Но сейчас она потеряла налет образованности; оба брата, казалось, говорили одинаково низкими, сердитыми голосами.
        - Такое поведение простительно в двадцать, но ведь тебе, слава богу, уже сорок пять лет!
        - Ну, ты вряд ли можешь рассуждать об этом со знанием дела, правда? - издевательски отозвался Дугал.
        - Именно, - зло проговорил Колум. - Я довольно редко благодарю Господа, но, похоже, он поступил со мной милосерднее, чем мне казалось. Сколько я в жизни слушал, что, когда у мужчины торчит стручок, мозги перестают действовать, и сейчас близок к тому, чтобы поверить в подобное.
        С громким скрежетом ножек по каменному полу протащили кресло.
        - Если братьям Маккензи, - продолжал Колум, - на двоих выпал один член и одни мозги, то я удовлетворен своей долей имущества!
        Мне стало понятно, что третий участник в этом чрезвычайно личном разговоре совершенно не нужен, и я тихо отошла от двери, чтобы идти вниз.
        И тут же остановилась, заслышав шелест чьих-то юбок на нижней лестничной площадке. В мои планы не входило, чтобы меня застали подслушивающей у двери кабинета Колума. Одну из стен широкой верхней площадки сверху донизу покрывал гобелен. Из-под него будут торчать ноги, но деваться некуда.
        Спрятавшись за гобеленом, как крыса, я могла только слышать: сначала кто-то медленно поднимался по лестнице, затем он приблизился к двери и, разобрав, что беседа братьев Маккензи конфиденциальная, отошел к дальнему краю площадки.
        - Нет, - куда спокойнее сказал Колум. - Конечно, нет. Эта женщина - ведьма, колдунья, все в таком роде.
        - Да, но…
        Брат резко прервал Дугала:
        - Я же сказал: это мое дело. Не волнуйся, братец, я устрою все так, чтобы с ней все было подобающим образом. - В голосе Колума послышалось некоторое раздражение. - Я тебе так скажу. Я написал герцогу приглашение поохотиться на оленей в наших угодьях над Эрликом. С ним отправлю Джейми. Если герцог сохранил к нему доброе расположение, то, может…
        Дугал перебил гэльской фразой, вероятно, не вполне учтивой, поскольку Колум рассмеялся и заметил:
        - Нет, думаю, Джейми не маленький и сам может себя защитить. Но если герцог пожелает замолвить за него слово перед его величеством, шансы на помилование немало вырастут. Если не против, я напишу его светлости, что и ты к ним присоединишься. Коли пожелаешь, поможешь Джейми, а я в твое отсутствие улажу дело.
        Снаружи гобелена раздался какой-то глухой звук, и я рискнула выглянуть. На площадке стояла Лаогера, побледневшая, как стена за ней. В руках девушки был поднос, на котором стоял графин; с подноса на покрытый ковром пол свалилась оловянная кружка - звук ее падения я и слышала.
        - Что такое? - внезапно громко спросил Колум в кабинете.
        Лаогера торопливо поставила поднос на столик возле двери, едва не уронив графин, и быстро убежала.
        Послышались шаги Дугала к двери, и я поняла, что спуститься по лестнице незамеченной не получится. Я успела лишь выбраться из укрытия, поднять с ковра кружку и поставить ее на поднос.
        - А, это вы? - слегка удивился Дугал. - Миссис Фиц послала вас со снадобьем для Колума? У него болит горло.
        - Да, - ответила я. - Она надеется, что ему от этого вскоре полегчает.
        - Уверен. - Колум медленно подошел к нам и одарил меня улыбкой. - Передайте миссис Фиц мою благодарность. И благодарю вас, дорогая, что вы так любезно мне его принесли. Не присядете ли на минуту, пока я выпью лекарство?
        Подслушанный разговор вытеснил у меня из головы причину моего визита, но тут я вспомнила, что собиралась попросить книгу. Дугал с извинениями откланялся, а мы с Колумом отправились в его библиотеку, где лэрд любезно указал мне на книжные полки.
        Лицо Колума сохраняло румянец, видимо, воспоминания о ссоре с братом еще не улеглись, но отвечал лэрд на мои вопросы о книгах почти как всегда спокойно. Обуревавшие его мысли выдавали лишь блеск в глазах и несколько напряженные жесты.
        Найдя несколько заинтересовавших меня справочников по травам, я отложила их и стала листать роман.
        Колум занялся клеткой с птицами - очевидно, чтобы успокоиться, по привычке наблюдая за прекрасными мелкими тварями, так заманчиво порхающими среди ветвей, каждая из который воплощала в себе целый мир.
        Неожиданно я отвлеклась на крики снаружи. Из покоев Колума, с высоты, поля за замком виднелись до самого озера. Вокруг озера под проливным дождем с радостными воплями скакали несколько всадников.
        Когда лошади оказались ближе, мне стало видно, что это не взрослые, а мальчишки, в основном подростки, но встречались среди них и ребята помладше, верхом на пони, они, как могли, пытались не отстать от старших. Я поискала среди них Хэмиша и вскоре заметила в самом центре группы копну рыжих волос, сиявших над спиной Кобхара.
        Буйная компания неслась прямо к замку, если быть точной, к одной из бесчисленных изгородей, обозначавших границы поля. Раз, два, три, четыре - старшие мальчишки один за другим направили своих коней через каменную стену с легкостью, которая дается долгими упражнениями.
        Мне почудилось, что гнедой на миг остановился, но лишь почудилось: Кобхар резво бежал вместе с другими лошадьми, доскакал до ограды, изготовился и прыгнул.
        Казалось, все было так же, как и у остальных, но что-то произошло. Возможно, всадник слишком сильно натянул поводья или держался в седле не так крепко, как следовало. Передними копытами, оказавшимися на несколько дюймов ниже необходимого, конь врезался в изгородь и вместе с всадником преодолел препятствие по очень странной и чрезвычайно опасной дуге.
        - Ой! - непроизвольно вскрикнула я.
        Колум посмотрел в окно прямо в тот миг, когда Кобхар тяжело упал на бок, придавив маленького Хэмиша. Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, тем не менее очень быстро лэрд подошел к окну и, когда Кобхар попытался встать, уже оказался рядом со мной, высунувшись наружу.
        В комнату ворвались ветер и дождь, бархатный кафтан Колума вымок. Осторожно высунув голову из-за его плеча, я увидела, что мальчишки сбились в кружок и, толкаясь и пинаясь, пытались помочь. Кажется, прошла вечность, прежде чем они расступились, и мы увидели маленькую, но крепкую фигурку, бредшую прочь, держась за живот. Хэмиш отрицательно мотал головой - видимо, отказываясь от многочисленных предложений о помощи; мальчик подошел к ограде, склонился возле нее, и его сильно вырвало. Затем он съехал спиной по стене в траву и сел, раскинув ноги и задрав голову так, чтобы дождь лил ему на лицо. Когда я увидела, как Хэмиш, высунув язык, ловит капли дождя, то положила руку Колуму на плечо и проговорила:
        - С ним ничего не стряслось. Он всего лишь испугался.
        Колум закрыл глаза, сделал глубокий выдох и расслабился, обмякнув всем телом. Я сочувственно на него поглядела.
        - Вы волнуетесь за него, как за собственное дитя? - спросила я.
        Он быстро посмотрел мне в глаза тревожным взглядом. Мгновение, другое в кабинете было очень тихо, слышалось лишь тиканье каминных часов. Затем с носа Колума скатилась капля и остановилась на кончике. Безотчетно протянув руку с носовым платком, я стерла с лица Колума каплю, а вместе с ней и тревогу.
        - Да, - ответил он просто.
        В результате я поделилась с Джейми лишь планом Колума послать его сопровождать герцога на охоте. Теперь я точно знала, что он благородно относится к Лаогере как к другу, но не представляла себе, что может произойти, проведай Джейми о том, что Дугал соблазнил девицу, к тому же обрюхатил. Непохоже было, чтобы Колум хотел воспользоваться помощью Гейлис Дункан, чтобы избавить Лаогеру от плода. Он выдаст девушку за Дугала или подберет ей другого мужа, пока беременность не стала заметна? В любом случае, раз уж Джейми с Дугалом отправляются на охоту, предпочтительно, чтобы между ними не стояла тень Лаогеры.
        - Хм-м, - задумчиво сказал Джейми, выслушав мой рассказ. - Попробовать можно. Если ты с кем-то день напролет охотишься, а вечером пьешь у костра виски, то хочешь не хочешь станешь ему добрым приятелем.
        Он застегнул мне крючки на спине платья и коротко поцеловал в плечо.
        - Грустно от разлуки с тобой, англичаночка, но так, наверное, лучше.
        - Не думай обо мне, - сказала я.
        До того момента я не задумывалась, что после его отъезда окажусь в замке одна, и мысль эта причинила мне боль. Но если я хочу ему помочь, требуется владеть собой.
        - Ты готов к обеду? - спросила я.
        Джейми обнял меня за талию, и я повернулась к нему.
        - М-м-м, - произнес он через минуту. - Я готов остаться голодным.
        - А я нет, - ответила я. - Тебе всего лишь нужно подождать.
        Я оглядела длинный обеденный стол, а затем окинула взглядом зал. Теперь мне была знакома большая часть сидевших там людей, некоторых я узнала хорошо. Что за разношерстная компания, подумала я. Фрэнк пришел бы в восторг от такого многообразия типов.
        Вспоминать Фрэнка было равнозначно тому, чтобы беспокоить больной зуб, ведь дата моего побега все время отодвигалась. Однако наступит момент, когда откладывать дальше будет уже невозможно… Я попыталась воссоздать в уме облик Фрэнка: мысленно провела пальцами по длинным, ровным дугам его бровей - однажды я так делала на самом деле. Не важно, что при этом мои пальцы стало покалывать от мыслей о других, густых и лохматых бровях и о темно-голубых глазах под ними.
        Пытаясь найти спасение от беспокойных мыслей, я быстро повернулась к соседу по столу. Таким соседом был Мурта. Уж он-то никак не был похож на мужчину, смущающего мое воображение!
        Маленький, щуплый, но мускулистый, как гиббон, с непропорционально длинными руками, усиливавшими сходство с обезьяной, Мурта мог похвалиться узким лбом и развитыми челюстями, отчего-то вызвавшими в памяти иллюстрации пещерных людей в какой-то книге Фрэнка. Нет, он вовсе не неандерталец. Пикт, вот кто он. В невысоком Мурте чувствовалась какая-то особенная стойкость, что-то, роднившее его с темными от дождей камнями - вечными стражами на перекрестках и кладбищах, покрытыми надписями, которые считались древними даже в этом времени.
        Увлекшись, я присмотрелась к остальным сотрапезникам и стала пытаться определить их этническое происхождение. Скажем, сидевшего у камина человека звали Джон Камерон: типичный норманн, в моем понимании, конечно: выраженные скулы, высокий и широкий лоб, пухлая нижняя губа и смуглая галльская кожа.
        Удивительно белокурые саксы… Исключительный пример - Лаогера. Светлокожая, голубоглазая, очень небольшого роста, но не худощавая… На этом мне пришлось прервать свои беспристрастные наблюдения. Лаогера, изо всех сил избегавшая встречаться взглядом со мной и Джейми, приятельски болтала с подругами за одним из нижних столов.
        Я повернулась в другую сторону, к соседнему столу, за которым сидел Дугал, в этот раз без Колума. Жестокий викинг, вот кто он! Высокий, с широкими, плоскими скулами… легко вообразить, как он стоит на палубе драккара, а в глубоко посаженных глазах загораются алчность и вожделение, лишь он завидит сквозь туман деревню на скалистом берегу.
        Передо мной за ломтиком овсяного хлеба к подносу протянулась большая рука, поросшая на запястье редкими рыжими волосками. Еще один древний скандинав, Джейми. Он вызывал в памяти легенды миссис Бэйрд о племени великанов, некогда пришедших в Шотландию, а затем сложивших свои длинные кости в этой северной земле.
        Велся обычный общий разговор, в перерывах между приемом пищи сидящие обменивались репликами о том о сем. Внезапно я услышала знакомое имя, произнесенное за соседним столом. Сандрингем. Сперва я решила, что слышу голос Мурты, и повернулась. Но тот сидел подле Неда Гоуэна и жевал как заведенный.
        - Сандрингем? А, старина Уилли-пидор, - раздумчиво проговорил Нед.
        - Как?! - вскинулся один из молодых воинов, поперхнувшись элем.
        - Достопочтенный герцог предпочитает мальчиков, вот как, - пояснил Нед. - по крайней мере, я так понимаю.
        - М-да, - согласно кивнул Руперт с набитым ртом. Прожевав, он добавил: - Ему тогда весьма приглянулся юный Джейми. В последний раз, когда он сюда приезжал, если я правильно помню. Когда это было, Дугал? В тридцать восьмом или в тридцать девятом?
        - В тридцать седьмом, - отозвался Дугал из-за своего стола и, сощурившись, поглядел на племянника. - В шестнадцать лет ты был такой хорошенький, Джейми.
        Жевавший Джейми кивнул:
        - Да, и бегал быстро.
        Когда хохот стих, Дугал стал дразнить Джейми:
        - Я и не знал, что ты был фаворитом, Джейми. Некоторые ведь за свою жалкую задницу получили чины и земли.
        - Как можно заметить, я не получил ни того ни другого, - усмехнулся Джейми под новый взрыв смеха.
        - Ты что, ни разу не подпустил его к себе? - громко чавкая, спросил Руперт.
        - Сказать по правде, случилось подпустить его ближе, чем мне хотелось бы.
        - А как близко тебе хотелось, парень? - выкрикнул сидевший за Рупертом высокий мужчина с каштановой бородой, мне незнакомый.
        Его реплика была встречена смехом и весьма вольными замечаниями. Джейми все это ничуть не беспокоило, он с улыбкой потянулся за следующим куском хлеба.
        - Так ты поэтому сбежал из замка и вернулся к отцу? - задал Руперт новый вопрос.
        - Да.
        - Джейми, дружище, тебе стоило рассказать мне об этом, - с притворным участием произнес Дугал.
        Сначала Джейми отреагировал особым шотландским гортанным звуком, а потом сказал:
        - Если бы я рассказал это тебе, старый мошенник, как-нибудь ввечеру, ты бы добавил мне в эль макового настоя и уложил в постель к его светлости в качестве маленького подарка.
        За столом взревели, а Джейми увернулся от луковицы, запущенной в него Дугалом.
        Руперт повернулся к Джейми через стол:
        - Сдается мне, парень, как раз незадолго до твоего отбытия я видал, как ты вечером входил в комнату герцога. Ты точно нам все рассказал?
        Джейми схватил другую луковицу и кинул в Руперта, но промахнулся, и луковица куда-то укатилась.
        - Нет, - со смехом проговорил Джейми. - В этом отношении я и посейчас девственник. Но раз уж ты, Руперт, желаешь обо всем этом узнать в подробностях, прежде чем отойти ко сну, могу поведать об этом и тебе, и всем прочим.
        Под дружное «Давай, давай!» Джейми налил себе эля и откинулся назад, приняв типичную позу сказителя. Я заметила, что Колум, сидевший за главным столом, наклонился вперед и изготовился к рассказу так же пристально, как конюхи и бойцы за нашим столом.
        - Так вот, - начал Джейми. - Руперт правду сказал: его светлость меня приметил, а я в свои шестнадцать был совсем невинен…
        На него обрушился шквал шуток, одна другой непристойнее, но Джейми лишь заговорил громче:
        - Говорю, был совершенно несведущ в таких делах и не понимал, что это такое. Но меня удивляло, почему он все время пытается погладить меня, как собачку, и почему интересуется, что лежит у меня в спорране.
        - Или под ним! - выкрикнул чей-то пьяный голос.
        - Удивлялся я до того, - продолжал Джейми, - пока он однажды не заметил, что моюсь в реке, и не предложил мне потереть спину. Спину он потер, но меня не отпустил, и уж заволновался, а как он сунул руку мне под килт, я, в общем, и сообразил, что к чему. Несведущ-то несведущ, да не полный дурак, понимаете? А выбрался я из этого досадного положения вот как: не сняв одежды, прямо в килте кинулся в реку и переплыл на другой берег. Его светлость не рискнул намочить и испачкать в грязи свой дорогой наряд. После того случая я старался не встречаться с ним с глазу на глаз. Пару раз он изловил меня в саду и во дворе, но я сумел увернуться и отделался поцелуем в ухо. Куда хуже оказалось, когда он поймал меня на конюшне, где я был один.
        - На моей конюшне?
        Старого Алека переполняло возмущение. Он привстал с места и завопил в сторону главного стола:
        - Слушай, Колум, чтобы этот человек и близко туда не подходил! Герцог он или кто, а я не дам ему пугать моих лошадей! И приставать к моим парням, - спохватившись, добавил он.
        Джейми продолжил рассказ, нисколько не сбившись от того, что ему не дали окончить предложение. Две дочери-подростка Дугала увлеченно внимали ему с приоткрытыми ртами.
        - Я работал в стойле, а там, как вы знаете, не так-то много пространства для маневра. Наклонился над яслями, - раздался очередной взрыв непристойностей, - да, значит, наклонился, вычищая дно, вдруг услышал позади себя шорох и не успел выпрямиться, а уж мне задрали килт на спину, а к заду прижалось что-то твердое.
        Взмахом руки он унял поднявшийся гвалт и продолжил:
        - Мне, ясное дело, не особо хотелось быть изнасилованным в стойле, но и что делать, я не знал. Скрипнул зубами и понадеялся лишь, что будет не слишком больно. Но тут конь - тот самый вороной мерин, которого ты, Нед, заполучил в Броклбери, Колум потом продал его Бредалбину, - так вот, конь услышал шум, поднятый его светлостью. Вообще лошади любят, когда с ними разговаривают, и этот не был исключением, но он ненавидел очень высокие голоса, из-за чего я не выводил его во двор, когда там играли дети - сразу нервничал, бил копытами и лягался почем зря. У его светлости, как вы помните, голос очень высокий, а тогда стал от возбуждения еще выше. Ну и коню он не понравился, мне, впрочем, тоже. И вороной затопал, завертелся и прижал его светлость к стенке стойла, можно сказать, распластал. Как герцог от меня отцепился, я вскочил на ясли, обошел коня с другого бока и убежал, а его светлость был оставлен спасаться, как он умел.
        Джейми замолчал и отхлебнул из кружки. К тому времени ему внимали все, кто был в зале, все обратили к нему лица, освещенные зажженными огнями. Некоторые, услышав обвинения, высказанные по поводу весьма влиятельного и знатного английского аристократа, недовольно хмурились, но большинству пикантный рассказ доставил явное удовольствие. Мне стало понятно, что герцог не был в замке Леох особенным любимцем.
        - Подобравшись, как вы сказали, так близко, его светлость, чтобы получить меня, придумал еще одну хитрость. На следующий день он обратился к Маккензи с просьбой прислать меня к нему, дабы я помог умыться и переодеться, так как личный слуга его светлости, мол, занемог.
        К несказанной радости публики, Колум закрыл лицо рукой в притворном ужасе. Джейми кивнул Руперту:
        - Вот почему ты видел меня, входившего вечером в комнату его светлости. Если можно так выразиться, по приказу.
        - Ты мог сказать мне, Джейми, и я бы не позволил тебе идти, - укоризненно промолвил Колум.
        Джейми пожал плечами и усмехнулся.
        - Дядюшка, меня сдерживала природная скромность. Кроме того, мне было известно, что с этим человеком вы ведете дела, и я считал, что, если вам придется просить его светлость убрать лапы с задницы вашего племянника, ваши переговоры окажутся под угрозой.
        - Весьма разумно с твоей стороны, Джейми, - холодно сказал Колум. - То есть ты принес себя в жертву на алтарь моих интересов?
        Джейми приподнял свою кружку с шутливой торжественностью.
        - Дядюшка, ваши интересы для меня всегда превыше всего, - сказал он. Мне показалось, что сквозь веселость прекрасно читался подтекст сказанного и Колум понял его так же отчетливо, как и я.
        Джейми допил эль и вернул кружку на стол.
        - Тем не менее, - продолжал он, утерев пену со рта, - мне казалось, что в этом случае долг перед семьей требует от меня таких жертв. Я отправился в покои герцога, как вы мне велели, но и только.
        - И вышел оттуда с нетронутым задом? - скептически поинтересовался Руперт.
        - Именно так. Видишь ли, как только я об этом услышал, я отправился прямым ходом к миссис Фиц и заявил, что мне просто позарез нужно принять порцию сиропа из винных ягод. Она мне его налила, а я приметил, куда она ставит бутылку, потом тихо пробрался туда и выпил сколько мог.
        Все залились хохотом, включая миссис Фиц, так покрасневшую от смеха, что я испугалась, что ее может хватить удар. Однако она торжественно встала, обошла стол кругом и ласково потрепала Джейми за ухо.
        - Так вот куда пропало мое прекрасное снадобье, вот негодяй! - Она с укоризной покачала головой, уперев руки в бедра. - Лучшее слабительное из всех, какие я готовила.
        - Оно отлично подействовало, - заверил ее Джейми.
        - Еще бы! Представить боюсь, что сталось с твоими кишками после такого угощенья! Потом тебе небось было не по себе еще не один день.
        - Ничего такого со мной не случилось, но в тот день я никак не соответствовал желаниям его светлости. И он совершенно не возражал, когда я попросил позволения его оставить. Но я знал, что проделать такой трюк еще раз у меня не получится, поэтому как только спазмы уменьшились, позаимствовал на конюшне лошадь и был таков. Дорога домой стала куда длиннее обычного, потому что мне приходилось останавливаться примерно через каждые десять минут, но на следующий день к обеду я уже был там.
        Дугал знаком приказал слуге принести еще эля и переправил кувшин вдоль стола поближе к Джейми.
        - Да, твой отец сообщил, будто считает, что ты уже многому в замке научился и с тебя довольно, - сказал он с сочувственной улыбкой. - Впрочем, в его письме было что-то, чего я тогда не понял.
        - Надеюсь, вы приготовили новую порцию лекарства, миссис Фиц? - перебил Дугала Руперт и развязно ткнул дородную женщину под ребро. - Потому что его светлость прибывает в замок через день-другой. Или в этот раз тебе поможет молодая женушка, а, Джейми?
        И Руперт окинул меня масленым взглядом.
        - Впрочем, по всей видимости, тебе придется ее защищать. Я слыхал, что слуга герцога не разделяет пристрастий его светлости, хотя почти такой же бойкий.
        Джейми отодвинул скамью и встал из-за стола, подняв и меня за руку. Обнял меня за плечи и улыбнулся Руперту:
        - Думаю, мы сможем защитить себя, сражаясь спина к спине.
        Руперт в ужасе вылупился на него.
        - Спина к спине?! - вскричал он. - Выходит, тебе кое-что забыли объяснить перед свадьбой. Неудивительно, что ты до сих пор не сделал ей ребенка!
        Джейми еще крепче сжал мою руку и повернул к выходу. Мы удалились, сопровождаемые взрывами смеха и нескромными советами.
        В темном коридоре Джейми прислонился к стене и согнулся от хохота почти надвое. Меня тоже ноги не держали от смеха: я села прямо на пол возле него и беспомощно засмеялась.
        - Ты ничего ему не говорила? - выдохнул наконец Джейми.
        Я отрицательно покачала головой:
        - Нет, конечно, нет.
        Все еще посмеиваясь, я ухватила Джейми за руку, он потянул меня вверх. Я припала к его груди.
        - Позволь проверить, правильно ли я понял.
        Он взял мое лицо в свои ладони и прижал свой лоб к моему, так что вместо двух глаз я видела перед собой большой голубой круг, а теплое дыхание согревало мне подбородок.
        - Лицом к лицу. Вот так?
        Легкие пузырьки смеха растворились у меня в крови, их сменило совершенно другое чувство. Я дотронулась языком до губ Джейми, а руками - до кое-чего внизу.
        - Лицо - это не так важно. Но ты понял правильно.
        На следующий день я сидела в своем кабинете и терпеливо выслушивала пожилую даму из деревни, родственницу нашей кухарки, которая подробнейшим образом описывала боли в горле у невестки, которые в теории как-то были связаны с жалобами на ее собственный хронический тонзиллит, но я никак не могла уловить эту связь. Неожиданно в дверях возникла чья-то тень и прервала перечень симптомов, лившийся из уст старухи.
        В комнату ворвался Джейми, следом за ним Алек - оба до крайности взволнованные и возбужденные. Джейми бесцеремонно вырвал из моей руки и отшвырнул самодельную палочку, которой я в ходе осмотра прижимала язык пациентки, ухватил кисти моих рук в свои и поднял меня на ноги.
        - Какого… - начала я, но Алек, уставившийся через плечо Джейми на мои руки, которые тот ему продемонстрировал, перебил:
        - Да, все отлично, парень, но что с длиной? Достаточно ли они длинные?
        - Гляди.
        Джейми вытянул мою руку во всю длину и сравнил со своей.
        - Ладно, - с определенным скепсисом протянул Алек. - Может, и пойдет. Да, пойдет.
        - Да вы скажете мне, черт вас возьми, что вы намерены делать? - возмутилась было я, но не успела договорить, как мужчины, подхватив меня с обеих сторон, поволокли вниз по лестнице, оставив мою больную старушку с открытым в изумлении ртом.
        Через пару минут я с опаской разглядывала большой, блестящий темно-рыжий круп лошади, находившийся примерно в шести дюймах от моего лица. По дороге в конюшню мне стала понятна задача: Джейми объяснял, Алек комментировал рассказ отдельными репликами, проклятиями и междометиями.
        Кобыла Лосганн, гордость конюшни Колума, обычно без осложнений жеребившаяся, никак не могла разродиться. Мне и самой это было видно: кобыла лежала на боку, время от времени блестящий от пота живот тяжело раздувался, огромное тело сотрясала дрожь. Стоя на четвереньках возле крупа лошади, я видела края влагалища, слегка расходившиеся при каждом сокращении матки, но ничего более существенного не происходило: не показывалось ни маленькое копытце, ни влажный нос. Поздний жеребенок, видимо, имел боковое или заднее предлежание. Алек считал, что боковое, Джейми - что заднее, и они прервали свой спор лишь тогда, когда я нетерпеливо поинтересовалась, чего они, собственно, ждут от меня.
        Джейми посмотрел на меня как на идиотку.
        - Конечно, хотим, чтобы ты повернула жеребенка, - терпеливо произнес он. - Поверни передние ножки, и он сможет выйти.
        - Всего-то?
        Я взглянула на лошадь.
        Лосганн (это красивое имя в переводе значило «лягушка») для кобылы была довольно изящная, но, однако, совсем не маленькая.
        - То есть мне надо сунуть в нее руку?
        Я исподтишка посмотрела на свою руку. Внутрь я ее, конечно, засуну, проход достаточно большой, а дальше что?
        Мужские руки, разумеется, были для этого слишком большими. Конюха Родерика, обычно исполнявшего такие трудные операции, в этот раз привлечь было невозможно, поскольку его правая рука, сломанная за два дня до этого, покоилась в лубке на перевязи моего изобретения. Впрочем, за Родериком послали Уилли, второго конюха - для советов и моральной поддержки. В скором времени пришел Родерик, облаченный лишь в рваные штаны; в сумраке конюшни белела его узкая грудь.
        - Дело нелегкое, - сказал он сразу и о кобыле, и о том, что мне придется его подменить. - Мудреное, знаете ли. Руку надо набить, да и много сил приложить придется.
        - Не тревожься, малыш, - уверенно заявил Джейми. - Клэр куда сильнее тебя. Ты лишь расскажи, что искать и что делать, и она легко справится.
        Проявленное доверие меня впечатлило, но сама я не разделяла подобного оптимизма. Повторяя про себя, что это не труднее, чем ассистировать при полостной операции, я зашла в стойло, надела вместо платья штаны и грубую холщовую рубаху и намазала жирным дегтярным мылом правую руку от кисти до плеча.
        - Ну что ж, приступим, - пробурчала я себе под нос и сунула руку внутрь лошади.
        Места для маневра внутри было недостаточно, и сперва я не понимала, что ощупываю. Для лучшего внимания закрыв глаза, я стала вести поиски тщательнее и осторожнее. Попадались мягкие участки и более твердые выступы. Мягкое - это, должно быть, тельце, а твердое - головка или ножки. Мне требовалось найти ножки, причем именно передние. Постепенно я начала различать, что где, и поняла, что во время очередной схватки не надо двигать даже пальцем: необыкновенно сильные мышцы матки очень больно сжимали всю руку, как тиски, а когда напряжение уходило, я могла продолжать свое дело.
        Наконец я нащупала нечто совершенно конкретное.
        - У меня под пальцами нос! - радостно закричала я. - Нашла головку.
        - Умница, барышня, умница! Не упусти ее! - похвалил меня Алек, который, скрючившись, суетился возле лошади, поглаживая ее при каждой схватке.
        Я скрипнула зубами и ткнулась лбом в лошадиный круп - так сильно мне стиснуло запястье. Отпустило, и я продолжила обследование. Осторожно перемещая руку вверх, нащупала глазницу, лоб, крошечное свернутое ухо. Переждав еще одну схватку, продвинулась по изгибу шеи к плечу.
        - Головка прижата к плечу, - сказала я. - Положение правильное.
        - Отлично, - подбодрил меня Джейми; он сидел у морды лошади и успокаивающе гладил по мокрой от пота шее. - Похоже, ножки подобраны под грудь. Попытайся нащупать колено.
        Поиски все длились и длились: я нащупывала что-то в теплой темной глубине лошадиного тела, сунув туда руку по самое плечо; а руку то сжимало сильнейшими родовыми схватками, то милосердно отпускало. Мне казалось, что я сама рожаю, - и это было дьявольски трудно.
        В конце концов я нащупала копыто, почувствовала его округлую поверхность и очень острый край, еще не касавшийся земли. Как могла, соблюдая противоречивые нервные инструкции моих наставников, я то тянула, то толкала, помогая повернуть инертное тело жеребенка, двигала одну ножку вперед, другую назад, обливалась потом и стонала хором с кобылой.
        А потом все неожиданно получилось. Когда мышцы матки в очередной раз расслабились, жеребенок мягко скользнул в нужное положение. Неподвижно я ждала следующей схватки. Она наступила - и наружу вылез маленький мокрый носик и вытолкнул мою руку. Крошечные ноздри дернулись, словно от любопытства, и нос пропал.
        - В следующий раз выскочит! - Алек чуть экстатически не плясал по сену, его изувеченные ревматизмом ноги выделывали фантастические кренделя. - Давай, Лосганн! Давай, моя милая маленькая лягушечка!
        И как бы в ответ на его призыв кобыла судорожно вхрапнула, резко выгнула круп - и на чистую солому мягко выскользнул жеребенок с мокрыми шишковатыми ножками и огромными ушами.
        Я тоже осела на солому, ухмыляясь совершенно по-идиотски. Я находилась в эйфории - покрытая мылом, слизью и кровью, уставшая, воняющая далеко не самыми приятными лошадиными ароматами.
        Я сидела и следила за тем, как Уилли и Родерик, помогавший одной рукой, обтирают жеребенка пучками соломы. И вместе со всеми ликовала Лосганн, обернувшись, сначала лизнула свое дитя, а затем бережно подтолкнула его носом, чтобы он встал на четыре разъезжающихся ноги.
        - Дьявольски хорошо, голубушка! Дьявольски!
        Алек, не закрывая рта, схватил меня за руку, всю в слизи, и радостно тряс ее.
        Неожиданно он осознал, что я еле держусь на ногах и вообще приобрела довольно неавантажный вид, и велел одному из конюхов принести воды. После чего старик зашел со спины и положил свои твердые ладони мне на плечи. Исключительно точными и мягкими движениями он гладил мышцы плеч и шеи, жал, бил, растягивал их, убирая напряжение и зажимы.
        - Ну что, голубушка? - наконец промолвил он. - Нелегкое это дело, правда?
        Он улыбнулся мне, а затем перевел восхищенный взгляд на новорожденного.
        - А кто у нас тут такой красивый? - запричитал он. - Кто у нас такой славный?
        Умыться и переодеться мне помог Джейми. Мои пальцы были так истерзаны, что не могли управиться с пуговицами на корсаже, я понимала, что наутро рука превратится в сплошной синяк, но чувствовала спокойствие и радость.
        После лившего, казалось вечность дождя наконец наступило ясное солнечное утро. Точно выбравшийся из норы крот, я жмурилась от яркого света.
        - У тебя настолько тонкая кожа, что я вижу, как под ней течет кровь, - промолвил Джейми, следя за движениями луча по моему обнаженному животу. - Я могу показать, как идет жила по твоей руке к сердцу. - Он провел пальцем от запястья до локтевого сгиба, затем по внутренней стороне руки к плечу и добрался до ключицы.
        - Это подключичная вена, - заметила я, следя за движением его пальца.
        - Правда? А, точно, ведь она идет у тебя под ключицей. Ну скажи еще что-нибудь. - Палец медленно отправился вниз. - Мне так интересно слушать разные латинские названия. Никогда не предполагал, что заниматься любовью с доктором так забавно.
        - Это ареола[25 - Ареола - окрашенный кружок вокруг грудного соска.], - сообщила я специальным медицинским голосом. - Ты же знаешь, я на прошлой неделе тебе говорила.
        - Верно, говорила, - пробормотал он. - А тут тоже кое-что очень любопытное.
        Рыжая голова опустилась, и место языка занял палец.
        - Умбиликус[26 - Пупок (лат.).], - пробормотала я, справившись с пресекшимся дыханием.
        - М-м-м, - протянул он, прижав улыбающийся рот к моей освещенной солнцем коже. - А это что?
        - Сам скажи, - промолвила я, обхватив Джейми за голову, но у него уже закончились слова.
        Несколько позже я сидела в кабинете на своем стуле, мечтательно вспоминала о пробуждении в залитой солнечными лучами кровати, где блики переливались на белых простынях, как на пляжном песке, и лениво теребила один сосок, с удовольствием чувствуя, как от моих прикосновений к тонкой ткани платья он твердеет.
        - Развлекаешься?
        Насмешливый голос вошедшего застал меня врасплох, я так быстро вскочила, что врезалась головой в полку.
        - О, - недовольно заметила я. - Гейлис. Кто же еще! Что ты тут забыла?
        Она перекатилась через порог, словно на колесиках. Конечно, я знала, что у Гейлис есть ноги, я даже их видела, но я не понимала, как ей удавалось так ходить.
        - По просьбе миссис Фиц принесла немного испанского шафрана, она готовится к визиту герцога.
        - Опять пряности? - изумленно спросила я (ко мне возвратилось доброе расположение духа). - Если он съест хотя бы половину приготовленного, обратно его укатят как пушечное ядро.
        - Его и сейчас можно катить. Я слыхала, он действительно толстый как шар.
        Закрыв таким образом тему герцога и его внешности, Гейлис пригласила меня совершить с ней прогулку до подножия ближайшего холма.
        - Мне нужно собрать немного мха, - объяснила она и изящно поводила своими очень гибкими длинными руками. - Если прокипятить его с молоком и толикой овечьей шерсти, получится великолепное средство для кожи рук.
        Я посмотрела на узкое окно, сквозь которое пробивался солнечный луч и золотил танцевавшие в нем пылинки. Легкий ветерок пах спелыми фруктами и свежескошенным сеном.
        - Почему бы и нет?
        Пока собирала свои корзинки и флаконы, Гейлис слонялась по кабинету, все время хватала разные предметы и бросала их не на месте. Она добралась до маленького столика и, нахмурившись, подняла с него то, что там было.
        - А это что?
        Бросив корзинку, я подошла посмотреть. Гейлис держала маленький пучок каких-то сухих травок, перевязанный тремя свитыми нитями - красной, белой и черной.
        - Джейми говорит, какой-то сглаз. Как он выразился, чья-то дурная шутка.
        - Он прав. Где ты это нашла?
        Я рассказала, как обнаружила пучок в собственной постели.
        - Джейми выбросил его в окно, а на следующий день я пошла и подобрала. Хотела показать тебе и спросить, не знаешь ли ты об этом что-нибудь, да запамятовала.
        Гейлис замерла, задумчиво стуча ногтем по передним зубам и покачивая головой.
        - Нет, не думаю, что знаю. Зато знаю способ выяснить, кто это подложил.
        - Правда?
        - Правда. Завтра утром приходи ко мне, и я научу.
        После этого она перестала отвечать на всякие вопросы о загадочном букете, взметнула вихрь зеленых юбок и удалилась. Мне оставалось лишь догонять ее.
        Гейлис отправилась прямо к подножию холма: если дорога позволяла - бегом, а если становилось трудновато - быстрым шагом. Миновав деревню, мы двигались так примерно час, после чего она остановилась возле ручья под склоненными ивами.
        Мы перешли ручей вброд и пошли в гору, собирая остававшиеся летние цветы и первые поспевшие осенние плоды, а также срывая твердые желтые грибы-трутовики, которые росли на пнях в затененных маленьких лощинах.
        Гейлис поднялась по склону и исчезла в зарослях папоротника, а я остановилась, чтобы содрать осиновой коры. Отливавшие пурпуром шарики высохшего сока на бледной коре под пробивавшимися сквозь листву редкими солнечными лучами напоминали застывшие капли крови.
        От наблюдений меня отвлек странный звук. Я подняла голову и посмотрела в сторону, откуда он послышался.
        И вновь до меня донесся тот звук - тонкое мяуканье. Оно шло, как мне почудилось, откуда-то сверху, словно из каменистой теснины почти у самой вершины холма. Я поставила корзину на землю и пошла вверх…
        - Гейлис! - позвала я. - Иди сюда! Кто-то оставил ребенка.
        О появлении Гейлис возвещали треск веток под ногами и приглушенная брань: она прокладывала дорогу по холму через кустарник, росший на склоне. Она была вся красная, злая, а волосах запутались мелкие ветки и колючки.
        - Зачем, бога ради… - заговорила она, но сразу перебила себя. - Боже милосердный! Положи обратно!
        Она вырвала ребенка из моих рук и вернула туда, где я его нашла, - в небольшую ямку в камне. Ямка была гладкая, похожая на купель, меньше ярда в поперечнике. Сбоку от нее стояла небольшая деревянная чашка, наполовину наполненная свежим молоком, а в ногах у ребенка лежал букет полевых цветов, перевязанный красным шнурком.
        - Но ведь он болен! - протестующе воскликнула я, снова наклонившись к ребенку. - Кто посмел оставить больное дитя?
        Невооруженным глазом было видно, что ребенок был тяжело болен: сморщенное личико позеленело, под глазами пролегли темные тени, маленькие кулачки слабо двигались под пеленкой. Когда я взяла его на руки, он вяло обвис. Поразительно, но у него еще находились силы на крик.
        - Его родители, - сухо ответила Гейлис, взмахом руки отгоняя меня. - Не трогай. Идем отсюда.
        - Родители? - возмутилась я. - Но…
        - Это оборотень, - раздраженно сказала Гейлис. - Оставь его в покое, и пойдем. Быстрее!
        Она юркнула обратно в подлесок, потащила меня следом и держала за руку до самого низа склона, несмотря на мои выраженные протесты. Мы обе запыхались и покраснели, но остановить ее я сумела только у самого подножия холма.
        - Что происходит? - поинтересовалась я. - Мы же не можем оставить недужного ребенка прямо так, под открытым небом? И о чем ты говоришь, когда называешь его оборотнем?
        - Это оборотень, - с прежним раздражением сказала Гейлис. - Не знаешь, кто такой оборотень? Когда эльфы крадут у людей ребенка, взамен оставляют своего. Такого подменыша легко опознать: он постоянно беспокоится и кричит, не розовеет и не растет.
        - Это я, разумеется, знаю, - ответила я. - Но ты же не веришь во всю эту ерунду, Гейлис?
        Внезапно она окинула меня странным настороженным взглядом, но почти мгновенно расслабилась, и лицо приобрело обычное, слегка циничное, насмешливое выражение.
        - Нет, не верю, - согласилась она. - Однако местные верят.
        Она тревожно подняла глаза вверх, но от каменной расселины больше не слышалось ни звука.
        - Поблизости, должно быть, прячутся родители. Пошли отсюда.
        Я с неохотой дала увести себя к деревне.
        - Почему они его туда положили? - спросила я, пока, сидя на камне, снимала чулки, чтобы перейти ручей вброд. - Надеются, что придут эльфы и его вылечат?
        Я все еще переживала за младенца: он был очень серьезно болен. Я не знала чем, но, возможно, могла бы помочь.
        А что, если довести Гейлис до ее дома, а самой вернуться? Только следует поспешить. На востоке в небе светлые дождевые облака мягко темнели на фоне окрашенных пурпуром сумерек. Горизонт на западе еще светился розовым, но оставалось ему не больше получаса.
        Гейлис перекинула плетеную ручку корзины из ивового прута через голову на шею, приподняла юбку и, ежась, зашла в холодную воду.
        - Нет, - ответила она. - Вернее, да. Это один из тех заколдованных холмов, где опасно спать. Если там на ночь оставить подменыша, эльфы придут и заберут его, а настоящего ребенка вернут.
        - Но никого они не вернут, потому что это не оборотень, - сказала я, когда ко мне вернулось дыхание, пропавшее от ледяной воды. - Это просто больной ребенок, который, скорее всего, не выживет после ночи под открытым небом.
        - Не выживет, - согласилась Гейлис. - К утру он умрет. И я молюсь, чтобы было так, что никто нас не заметил.
        Я замерла с туфлей в руке.
        - Умрет! Гейлис, я иду обратно. Я не могу его там бросить.
        И я вновь отправилась в ручей.
        Гейлис схватила меня сзади за юбку, отчего я плашмя рухнула на мелководье. Я пыталась встать на колени, поднимая во все стороны брызги и захлебываясь, а она стояла в ручье по колено и, вся мокрая, смотрела на меня.
        - Эй ты, безмозглая английская дурища! Ты ничего не сумеешь сделать! Ты слышишь? Я не могу допустить, чтобы ты рисковала своей и моей, кстати, жизнью, потому что тебе вздумалось следовать идиотскому бреду!
        Что-то приговаривая и шмыгая носом, она наклонилась, взяла меня за руки и помогла встать.
        - Клэр, - с нажимом сказала она, дергая мои руки. - Послушай. Если ты подойдешь к этому ребенку и он умрет - а он обязательно умрет, уж я-то знаю, насмотрелась на таких, - его родители обвинят тебя. Неужто тебе не понятно, что это опасно? Ты знаешь, как о тебе судачат в деревне?
        Я дрожала под порывами холодного ветра, и меня разрывало между явной боязнью Гейлис за меня и мыслями о беззащитном младенце, который медленно умирает в темноте, а в ногах у него лежит букет полевых цветов.
        - Нет, - ответила я, откидывая с лица намокшие волосы. - Нет, Гейлис, не могу. Я обещаю вести себя осторожно, но я должна.
        Я вырвалась от нее и, спотыкаясь и оступаясь, пошла по воде, по которой уже протянулись зыбкие вечерние тени, к другому берегу.
        За моей спиной раздался сдавленный отчаянный крик, а следом - удаляющиеся всплески. Ладно, она хотя бы не станет ставить мне преграды.
        Быстро спускалась ночь, и я со всей возможной скоростью продиралась сквозь кустарник и бурьян. Я сомневалась, что смогу выбрать верный холм из нескольких почти одинаковых, если не успею добраться до него в сумерках. Неизвестно, заколдованы ли эти холмы, но бродить в одиночку в темноте мне совершенно не улыбалось. Кроме того, меня серьезно волновало, как я смогу вернуться к замку с больным ребенком в руках.
        В конце концов по нескольким молодым лиственницам, росшим у подножия, я опознала нужный холм. Окончательно стемнело, луна не взошла, и я то и дело спотыкалась и падала. Тесно росшие лиственницы шелестели иглами и поскрипывали ветвями под ночным ветром: в этих звуках слышался тихий разговор.
        Чертово место, и правда заколдованное, подумала я, двигаясь между тонкими стволами и вслушиваясь в эту загадочную беседу, совершенно не удивлюсь, если из-за следующего дерева выйдет привидение.
        Однако удивиться пришлось. Когда из-за дерева появилась темная фигура и схватила меня руками, я чуть с ума не сошла от страха: громко взвизгнула и застыла на месте.
        - Боже милосердный! - пробормотала я, когда дар речи вернулся. - А ты что тут делаешь?
        И обрадованно прижалась к груди Джейми, хоть он меня и напугал.
        Он взял меня за руку и повел за собой.
        - Я отправился следом, - негромко проговорил он. - Мне нужно было тебя найти, ведь уже настала ночь. У ручья Святого Джона я встретил Гейлис, и она объяснила, где ты.
        - Но ребенок… - начала я, обернувшись к холму.
        - Ребенок умер, - сказал он, разворачивая меня в нужную сторону. - Первым делом я отправился туда и посмотрел.
        Я покорно отправилась за ним, подавленная смертью ребенка, но вздохнувшая с облегчением оттого, что не придется взбираться на заколдованный холм, а затем преодолевать долгий обратный путь в одиночку. Меня пугали и темнота, и шепчущие деревья, поэтому, пока мы не перешли ручей, я не произнесла ни слова. Все еще не высохшая от недавней схватки в воде, я не стала разуваться и снимать чулки и влезла в воду прямо в них. Джейми, не промочивший ноги, прыгнул с берега на валун, торчавший из воды, а оттуда широким прыжком перемахнул на противоположный берег.
        - Ты не подумала, что в подобную ночь шататься по лесу в одиночку опасно, а, англичаночка? - спокойно, с интересом спросил он.
        - Нет… то есть да. Прости, что я тебя встревожила, но я не могла оставить там дитя, просто не могла!
        - Да, понимаю. - На мгновение он изо всех сил прижал меня к себе. - У тебя доброе сердце, англичаночка, но ты даже представить себе не можешь, с кем бы ты столкнулась.
        - С эльфами, что ли? - Я утомилась, события меня вздернули, но я пыталась скрыть свое возбуждение за легкомысленными интонациями. - Я их не боюсь.
        Меня вдруг осенило.
        - А ты… что же, веришь в эльфов, оборотней и все такое прочее?
        Джейми помолчал и ответил:
        - Нет. Нет, в такое я не верю, но разрази меня гром, если бы я согласился провести ночь на таком заколдованном холме. А я ведь человек образованный, англичаночка. В доме Дугала у меня имелся очень хороший немецкий учитель, научивший меня латыни и греческому, а потом, в восемнадцать лет, я отправился во Францию, изучал историю и философию и узнал, что мир куда шире болот и ущелий и наших озер, где живут водяные лошади. Но здешние люди… - Он махнул рукой в простиравшуюся за нами темноту. - Они никогда не покидали родные ущелья и озера, не забирались от места, где родились, дальше, чем на день пути, разве что не больше двух раз за жизнь участвовали в таком грандиозном событии, как собрание клана. Они знают о мире не больше того, что им поведал в воскресной проповеди отец Бейн. Его рассказы да старые сказки.
        Он отвел ветку ольхи, и я под ней проскользнула. Мы вышли на оленью тропу, ту, по которой мы с Гейлис уже проходили, и я обрадовалась очередному доказательству, что Джейми умеет найти дорогу даже в темноте. Чем дальше мы оказывались от холма, тем более нормальным голосом он говорил, иногда только замолкая, чтобы убрать с пути очередную колючую ветку.
        - Из уст Гуиллина, когда ты сидишь в зале и потягиваешь рейнское, такие рассказы кажутся страшными, но занимательными…
        Джейми шел первым, но за его спиной я хорошо слышала мягкий и выразительный голос, отчетливо звучавший в ночной тишине.
        - Однако за пределами замка, особенно в деревне, все совершенно иначе. Такие сказки для людей - реальность. И, думаю, некоторые из них - правда.
        Я вспомнила янтарные глаза водяной лошади и задумалась над тем, какие еще сказки заключают в себе правду.
        - А другие… ну… - Джейми забормотал себе под нос, и мне пришлось прислушиваться изо всех сил. - Родителям этого младенца легче поверить, что умер подменыш, а их собственный ребенок, здоровый и радостный, живет вечной жизнью среди эльфов.
        Мы добрались до оставленных пастись лошадей - и спустя всего полчаса перед нами приветливо засветились огни замка Леох. До этого я не могла вообразить, что сочту это мрачное здание передовым рубежом настоящей цивилизации, но в тот момент огни показались мне символом просвещения.
        Однако когда мы подъехали ближе, я осознала, что яркий свет исходит от ряда фонарей, горящих на парапете моста.
        - Что-то произошло, - сказала я, повернувшись к Джейми.
        Я посмотрела на него внимательнее (впервые за вечер при свете) и увидела, что он одет не в обычную рваную рубаху и старый килт. В свете фонарей полотняная рубашка казалась ослепительно-белой, а через седло был перекинут лучший - и единственный - бархатный кафтан.
        - Да, - ответил он. - Поэтому-то я и отправился на твои поиски. Наконец явился герцог.
        Его светлость сумела произвести на меня сильное впечатление. Понятия не имею, кого именно я собиралась увидеть, но точно не того крепкого красномордого грубоватого спортсмена, который восседал в зале Леоха. Лицо у него было веселое, грубоватое, обветренное, светло-голубые глаза все время чуть косили, как будто он хотел не упустить из виду фазана, летящего против солнца.
        На мгновение мне пришло в голову, что недавно слышанное драматическое описание персоны герцога несколько шаржировано. Но внимательно вглядевшись в лица собравшихся, я увидела, что все юноши моложе восемнадцати лет следят за дружеской беседой герцога, Колума и Дугала, сопровождаемой шутками и смехом, с несколько настороженным видом. Следовательно, дело не в драме: их предупредили.
        Когда меня стали представлять герцогу, я еле удержалась от смеха. Сандрингем был мужчина высокий, видный, весьма напоминавший шумных ораторов, которые побеждают оппозицию в пабах громкостью речи и повтором тезисов. Разумеется, из рассказа Джейми мне тоже было известно, чего ждать, но когда герцог, склонившись к моей руке, произнес: «Как отрадно повстречать соотечественницу в таком далеком от родины месте» - голосом, более всего похожим на писк обеспокоенной мыши, впечатление было столь сильным, что пришлось прикусить щеку изнутри, чтобы не опозориться перед всеми.
        Устав от долгой дороги, герцог и его свита отправились в спальни очень скоро. На следующий же после ужина день в зале был устроен прием с музыкой и приятной беседой, куда в числе прочих были приглашены и мы с Джейми. Сандрингем воздавал хвалу рейнскому Колума и велеречиво живописал дорожные страдания, с одной стороны, и красоту шотландской природы - с другой. Мы с почтением внимали, причем, когда герцог пронзительным визгом рассказывал о своих муках в пути, я пыталась не встретиться с Джейми взглядом.
        - Только мы выехали из Стирлинга, как сломалась ось. Три дня пришлось провести под ливнем, пока мой слуга не нашел и не привел кузнеца, который смог помочь делу. И представьте себе: не прошло и дня, как мы налетели на жуткий ухаб, и эта чертова ось опять сломалась! Затем потеряла подкову лошадь, и нам пришлось выйти из кареты и месить грязь подле нее, ведя несчастное создание в поводу. После же…
        Рассказ все длился, одно происшествие сменяло другое, а меня все больше и больше разбирал смех; я попыталась залить жар вином, что стало очевидной логической ошибкой.
        - Но что за дичь, Маккензи, что за дичь! - вдруг вскричал герцог, в восторге выпучив глаза. - Я глазам своим не поверил! Неудивительно, что у вас такой стол.
        Его светлость ласково поводил рукой по немаленькому брюху.
        - Клянусь, зуб отдам, чтобы получить возможность поохотиться на оленя, которого мы видели третьего дня. Бесподобный зверь, бесподобный! Представьте, дорогая, - доверительно сообщил он мне, - выскочил на дорогу прямо перед нами. Так перепугал лошадей, что те опять едва не опрокинули карету!
        Колум поднял графин и вопросительно воздел темную бровь. Наполнил подставленные стаканы и сказал:
        - Возможно, мы сумеем устроить охоту для вашей светлости. Мой племянник - очень хороший охотник.
        Из-под нахмуренных бровей он быстро глянул на Джейми, тот чуть заметно кивнул. Откинувшись в кресле, Колум светски промолвил:
        - Может получиться прекрасное событие. Возможно, в начале следующей недели. Для фазанов рановато, а для оленя время самое удачное. - Он повернулся к Дугалу и склонился к нему. - И мой брат сможет разделить с вами эту радость. Между прочим, если вы соберетесь пойти на север, он покажет вам земли, о которых мы говорили.
        - Прелестно, прелестно! - пришел в восхищение герцог.
        Он погладил Джейми по ноге; тот не двинулся, хотя я заметила, как напряглись все его мускулы. Затем Джейми ровно улыбнулся, и герцог задержал руку чуть дольше, чем следовало. На этом месте его светлость перехватил мой взгляд и послал мне довольно игривую улыбку, означавшую: «Но попробовать-то надо». Я в ответ против воли улыбнулась. Никак не ожидала, но герцог мне понравился.
        В поднявшейся из-за приезда герцога со свитой кутерьме я совершенно забыла о том, что Гейлис предложила помочь найти отправителя таинственного букета трав. А после истории с ребенком-оборотнем на заколдованном холме, произведшей неприятное впечатление, желание обращаться к ней у меня как-то пропало.
        Тем не менее любопытство победило осторожность, и когда Джейми по просьбе Колума отправился в деревню, чтобы привести Дунканов на прием, через три дня дававшийся в честь герцога, я, конечно, поехала вместе с ним.
        Так в четверг мы оба очутились в гостиной Дунканов. Хозяин неловко, но любезно пытался нас развлекать, в то время когда его жена переодевалась у себя. В целом пришедший в себя от последствий недавнего обострения гастрита Артур, однако, не выглядел особенно здоровым. Как часто бывает с толстяками, неожиданная резкая потеря веса отразилась в основном на лице, кожа которого обвисла, образовав глубокие морщины, а живот торчал под зеленым шелком жилета, как и раньше.
        - Возможно, мне лучше подняться и помочь Гейлис с нарядом или прической? - предложила я. - Я привезла ей новую ленту.
        Я подозревала, что мне понадобится предлог для встречи наедине, поэтому и взяла с собой маленький пакет. Предъявив его в доказательство, я вышла в дверь и, прежде чем Артур смог что-то сказать, стала подниматься по лестнице.
        К нашей встрече Гейлис подготовилась.
        - Входи, - сказала она. - Сейчас мы поднимемся в мою специальную комнату. Нужно поторопиться, у нас немного времени.
        Я отправилась следом за ней по узкой винтовой лестнице.
        Ступеньки оказались разной высоты, то и дело, особенно перед высокими, нужно было, чтобы не споткнуться, приподнимать юбки. Вероятно, решила я, либо плотники в восемнадцатом веке не умели производить точные измерения, либо имели хорошее чувство юмора.
        Святилище Гейлис оказалось под крышей, в отдаленной мансарде над комнатами слуг. Его защищала дверь, открывавшаяся с помощью ключа невероятных размеров, который Гейлис вынула из кармана фартука. Резная головка ключа, насчитывавшего не менее шести дюймов в длину, была украшена цветочным орнаментом, весил ключ примерно фунт и при необходимости, думаю, мог стать хорошим оружием. Скважина и петли были отлично смазаны, и тяжелая дверь беззвучно отворилась.
        Каждый дюйм маленькой мансарды с сужающимися кверху окнами, прорезанными по фронтону дома, занимали полки, уставленные кувшинами, бутылями, фляжками, флаконами, пузырьками и мензурками. Со стропил густо свисали пучки высушенных трав, аккуратно связанные нитками разного цвета; когда мы зашли внутрь, мне на макушку тихо осыпался душистый порошок.
        Ничего похожего на чистоту и аккуратность нижней рабочей комнаты Гейлис - беспорядок и темнота, не нарушаемая светом из окон.
        На одной из полок оказались книги, в основном старые, зачитанные, без названий. Я с интересом потрогала пальцем кожаные корешки, стоявшие в ряд. Большинство переплетов было из телячьей кожи, но несколько томов было переплетено во что-то другое, очень мягкое, на ощупь липкое и противное. Переплет одной книги, похоже, был из рыбьей кожи. Я взяла ее с полки и осторожно открыла. Текст оказался на смеси старофранцузского и еще более древней латыни, но название прочитать я смогла: «L’Grimoir d’le Comte St. Germain»[27 - «Гримуар графа Сен-Жермена» (фр.).].
        В легком изумлении я захлопнула том и вернула его на полку. Гримуар. Книга о магии. Я спиной чувствовала, как Гейлис буравит меня взглядом, а, обернувшись, обнаружила на ее лице злобно-настороженную задумчивость. Что мне теперь делать с этим знанием?
        - Так это не слухи? - улыбаясь, заметила я. - Ты и в самом деле ведьма.
        Меня занимало, как далеко зашло ее увлечение: она в это верила или всего лишь так самоутверждалась, чтобы возместить пустоту в душе, возникшую в браке с Артуром? Интересовало меня и то, какую магию она использует - или считает, что использует.
        - Ну, конечно, белую, - проговорила она. - Исключительно белую магию.
        Я расстроенно подумала, что Джейми говорил чистую правду: по моему лицу любой мог прочитать мысли.
        - Это прекрасно, - заметила я. - Скажем, я бы не смогла в полночь танцевать у костра, летать на метле и целовать дьявола в зад.
        Гейлис откинула на спину волосы и весело рассмеялась.
        - Ну, ты-то ничей зад не целуешь, полагаю, - сказала она. - Я тоже. Впрочем, если бы в моей постели очутился такой красивый и пылкий дьяволенок, как в твоей, я, возможно, и переменила бы свое мнение.
        - Мне вспомнилось… - сказала я, но Гейлис уже начала приготовления, отвернувшись от меня и что-то приговаривая вполголоса.
        Первым делом она удостоверилась, заперта ли дверь, затем подошла к окну и, покопавшись в приделанном к подоконнику ящике, извлекла большую мелкую плошку и белую свечу в глиняном подсвечнике. Вслед за ними появился выношенный плед, который Гейлис постелила на полу как защитный коврик.
        - А что ты будешь делать, Гейлис? - спросила я, с некоторым опасением следя за ее действиями.
        Вообще-то в плошке, свече и пледе я не видела ничего особенно страшного, но ведь и в волшебстве я была совершенной невеждой.
        - Вызывать, - ответила она, поправляя плед так, чтобы он лежал ровно по доскам пола.
        - Кого вызывать? - спросила я. - Или что?
        Она встала и приступила к причесыванию. Бормоча что-то, вынула из волос заколки и шпильки и распустила блестящую темно-русую копну.
        - А, призраков, духов, видения. Все, что тебе понадобится, - сообщила она. - Начало всегда одно и то же, но травы и заговоры для каждого случая свои. Сейчас нужно вызвать видение, чтобы узнать, кто хочет тебе зла. Тогда мы сумеем обратить это зло против него.
        - Ну знаешь ли…
        Я совершенно не жаждала мести, но меня терзало любопытство: что же такое «вызывать» и кто, черт побери, желает мне зла?
        Поставив плошку посередине пледа, Гейлис стала наливать в нее воду из кувшина, между делом рассказывая:
        - Можно взять любой сосуд, лучше большой, чтобы добиться достаточного отражения, но в волшебной книге велено использовать серебряный таз. Можно делать это в пруду или даже в луже, но они должны быть в тихом месте. Для всего этого требуются покой и уединение.
        Быстро передвигаясь от окна к окну, она закрывала плотные черные шторы, и в комнате вскоре наступила полная тьма, в которой я еле различала стройную фигуру Гейлис. Однако она зажгла свечу, колеблющееся пламя которой осветило ее лицо, отбросив остроугольную тень под нос и на изящный подбородок.
        Гейлис поставила свечу возле плошки, подальше от меня. Она налила так много воды, что, казалось, та выступает над бортом посудины и не выливается только из-за поверхностного натяжения. Наклонившись, я увидела, что отражение в воде получается замечательно, гораздо четче, чем в замковых зеркалах. Как будто вновь прочитав мои мысли, Гейлис объяснила, что отражающий сосуд подходит не только для обряда вызывания духов, но и, к примеру, для того, чтобы смотреть в него, если делаешь прическу.
        - Не толкни, а то промокнешь, - наказала она, вдумчиво насупившись.
        Тон ее совершенно прозаического замечания, сделанного посреди приготовлений к сверхъестественному обряду, навел меня на мысль еще об одном человеке. Сперва я не могла понять, кого же мне напоминает ее тонкая, белая, как покойник, фигура, склонившаяся над сосудом… Ну конечно! Не имевшая ничего общего с внешностью старомодно одетой дамы, сидевшей у чайника в кабинете викария Уэйкфилда, Гейлис в точности воспроизводила интонации миссис Грэхем.
        Возможно, это сходство объяснялось общим для них подходом, прагматизмом, с которыми они воспринимали сверхъестественное как совокупность явлений типа погоды. Его необходимо использовать осторожно - например, как остро наточенный нож, - но избегать его или опасаться не стоит.
        А может быть, общим для них был аромат лавандовой воды. Широкие платья Гейлис обычно издавали запах эссенций, которые она перегоняла из растений: календулы, ромашки, лаврового листа, валерианы, мяты, майорана. А сегодня складки ее белого одеяния крепко пахли лавандой, тем запахом, который пропитывал будничное голубое ситцевое платье миссис Грэхем и исходил от ее морщинистой костлявой груди.
        Если грудь Гейлис и была такой же костлявой, на вид это было совершенно незаметно. В тот день я первый раз увидела Гейлис Дункан в затрапезе; обычно она носила строгие, пышные, застегнутые у самой шеи платья, как и положено супруге важного человека. И вот мне открылась удивительно пышная грудь, изобилие почти того же сливочного оттенка, что и платье; я поняла, отчего такой человек, как Артур Дункан, взял в жены бесприданницу темного происхождения.
        Гейлис поочередно взяла стоявшие на полке три кувшина и вылила из каждого немного в маленькую железную жаровню. Подожгла свечой древесный уголь под жаровней и подула на слабый огонек, чтобы тот разгорелся. Вскоре стал куриться ароматный дым.
        В недвижном воздухе мансарды этот сероватый дым поднимался строго вверх, не рассеиваясь, и походил на столб, который формой своей напоминал свечу, стоявшую рядом с плошкой с водой. Гейлис, изящно подогнув ноги, уселась между двумя этими маленькими колоннами, словно храмовая жрица.
        - Ну что ж, думаю, у нас все пойдет ладно.
        Молниеносным движением она отряхнула пальцы от остатков розмарина и довольно оглядела место действия.
        Солнце не могло пробиться сквозь черные шторы с мистическими символами, и единственным источником света в комнате оставалась свеча. Пламя рассеивалось в темноте и отражалось от поверхности воды, совершенно неподвижной и мерцающей, словно и она излучала свет.
        - И что теперь? - спросила я.
        Громадные серые глаза, исполненные предвкушения, сверкали словно вода. Гейлис провела руками над плошкой и сунула их в колени.
        - Ты тихонько посиди, - посоветовала она, - послушай, как бьется твое сердце. Слышишь? Дыши вольно, глубоко и не быстро.
        По контрасту с живым выражением лица, голос звучал ровно и спокойно, не так, как ее обычная скороговорка.
        Я послушно выполнила приказание и почувствовала, как вместе с выравниванием дыхания замедляется сердечный ритм. В дыме я узнала запах розмарина и не была уверена еще в двух травах. Наперстянка или лапчатка? Сначала мне показалось, что фиолетовые цветки - паслен, однако я ошиблась. Впрочем, что бы это ни было, дыхание у меня замедлилось не только благодаря внушению Гейлис. Я чувствовала, как что-то тяжелое будто давит мне на грудь и замедляет дыхание помимо моей воли.
        Гейлис сидела абсолютно неподвижно и смотрела в пространство немигающим взглядом. Но вдруг она кивнула - и я покорно опустила глаза на неподвижную воду.
        Затем заговорила - обычным спокойным голосом, вновь вызвав в памяти картину, на которой миссис Грэхем взывает к солнцу среди каменных столбов.
        Она говорила не по-английски и вместе с тем почти по-английски. Это был не мой язык, но я должна была его понимать, однако слова звучали где-то за пределом восприятия звуков.
        Мои руки онемели; я попыталась было выпрямить их и убрать с коленей, на которых они лежали, но они меня не слушались. Гейлис продолжала говорить - спокойно, мягко, убеждающе. К этому моменту я решила, что понимаю сказанное, однако оно не добирается до моего сознания.
        На периферии сознания я понимала, что или меня гипнотизируют, или я подпала под действие какого-то снадобья; разум нащупал последнюю опору на границе беспамятства, пытался противостоять действию сладкого дыма. В воде я разглядела свое отражение: зрачки узкие как точки, а сами глаза распахнуты, словно у совы на солнце. В ускользающем сознании мелькнуло слово «опий».
        - Кто ты?
        Не знаю, кто из нас задал вопрос, но почувствовала движение горла, когда я сказала:
        - Клэр.
        - Кто послал тебя?
        - Я сама пришла.
        - Зачем ты пришла?
        - Не могу сказать.
        - Почему ты не можешь сказать?
        - Потому что никто мне не поверит.
        Голос в моей в голове заговорил еще добрее, приветливее, он стал зовущим.
        - Я тебе поверю. Верь мне. Кто ты?
        - Клэр.
        Беседу неожиданно прервал громкий шум. Гейлис вздрогнула и пнула плошку.
        - Гейлис? Дорогая? - звал из-за двери несколько неуверенный, но вместе с тем повелительный голос. - Милая, нам нужно отправляться. Лошади уже готовы, а ты еще не одета.
        Приговаривая под нос не самые любезные выражения, Гейлис встала и рывком открыла окно; в лицо ударил прохладный воздух, я заморгала, и туман в голове несколько развеялся.
        Встав надо мной, Гейлис выжидательно посмотрела сверху вниз, затем подала руку и помогла подняться.
        - Пойдем, - сказала она. - Чувствуешь себя слегка не в себе? Такое случается. Полежишь на моей кровати, пока я приготовлюсь к выезду.
        Я лежала на застеленной кровати в ее спальне, закрыв глаза, прислушивалась к постукиваниям и позвякиваниям, которые производила Гейлис в гардеробной, и размышляла над тем, что все это, черт побери, значит. Церемония, в которой меня вынудили принять участие, явно не имела никакого отношения ни к подброшенному букету, ни к тому, кто это сделал. Очевидная попытка выяснить, кто я такая. Постепенно возвращалось привычное восприятие реальности, и я заподозрила, что Гейлис может шпионить в интересах Колума. Она находится в таком статусе, что знает все дела и тайны в округе. А кому еще, кроме Колума, нужно знать подробности моей личности?
        Что бы случилось, если бы Артур не ворвался в наше уединение и не прекратил «общение с духами»? Раздалась бы в благоуханном тумане обычная фраза всех гипнотизеров: «Когда вы проснетесь, то ничего не будете помнить»? Впрочем, я все помнила и надо всем размышляла.
        Тем не менее расспросить Гейлис не удалось. Открылась дверь, и в спальне появился Артур Дункан. Он пересек комнату, постучался в дверь гардеробной и вошел.
        Раздался тихий вопль ужаса, и наступило гробовое молчание.
        Затем в дверях опять возник Артур Дункан: он был бледен как лунь и выпучил остекленевшие глаза так, что я испугалась, не случился ли с ним припадок. Он прислонился к дверному косяку, и я вскочила с кровати и побежала на помощь. Но не успела я подойти, как он, не заметив меня, оттолкнулся от косяка и, запинаясь, выбежал из комнаты.
        Теперь я постучала в дверь.
        - Гейлис! У тебя все хорошо?
        Через мгновение раздался абсолютно спокойный ответ:
        - Разумеется. Минутку, сейчас выйду.
        Когда мы через некоторое время спустились в гостиную, Артур, вполне оправившийся, сидел рядом с Джейми и попивал бренди. Он выглядел слегка рассеянным, как будто углубился в собственные мысли, однако наградил жену любезным комплиментом относительно ее наряда и послал грума за лошадьми.
        Когда мы появились в замке, застолье было еще в самом начале; заместителю прокурора с супругой указали на почетные места за главным столом. Нас с Джейми, как гостей более низкого ранга, усадили за стол с Рупертом и Недом Гоуэном.
        Миссис Фиц совершила настоящее чудо: расплываясь от радости, она выслушивала комплименты еде, напиткам и всему остальному.
        Действительно, стол был потрясающим. До того я не ела жареных фазанов, фаршированных сладкими каштанами, и они до того мне понравились, что я протянула было руку за третьей порцией, когда Нед Гоуэн, с насмешливым удовольствием наблюдавший за тем, как я ем, спросил, испробовала ли я молочного поросенка.
        Однако мой ответ потерялся за шумом в дальнем конце зала. Колум встал и в компании Алека Макмагона отправился к нашему столу.
        - Похоже, ваши таланты, миссис Фрэзер, поистине безграничны, - слегка поклонившись, сообщил Колум и во весь рот улыбнулся. - От перевязки раненых и лечения болезных до спасения жеребят. Полагаю, мы можем ждать и воскресения мертвых.
        Последние слова заставили всех рассмеяться; впрочем, как я видела, некоторые осторожно поглядывали на отца Бейна, который сидел в углу и методично набивал брюхо жареной бараниной.
        - В любом случае, - продолжил Колум, сунув руку в карман кафтана, - позвольте в знак моей признательности сделать вам небольшой подарок.
        Он вручил мне маленькую деревянную шкатулку с гербом Маккензи на крышке. Я понятия не имела, что Лосганн была такой дорогой лошадью, и в уме выразила благодарность всем добрым духам - покровителям таких дел, кем бы они ни были, за то, что не случилось ничего скверного.
        - Ерунда, - возразила я, попытавшись вернуть подарок. - Я не сделала ничего выдающегося. Просто у меня, к общей удаче, маленькие руки.
        - И тем не менее, - настаивал Колум. - Если вам так больше нравится, примите это в виде свадебного дара, но я хочу, чтобы это осталось у вас.
        Заметив кивок Джейми, я с неохотой приняла шкатулку и открыла. Внутри оказались чрезвычайно красивые четки черного янтаря, причем каждая бусина была покрыта сложной резьбой, а распятие инкрустировано серебром.
        - Очень красиво! - вполне искренне сказала я.
        Действительно, четки были очаровательны, но я совершенно не понимала, зачем они мне. Формально я была католичкой, но поскольку росла у дяди Лэма, совершенного агностика, довольно смутно знала, для чего они нужны и в чем их смысл. Однако я горячо поблагодарила Колума и передала четки Джейми, чтобы тот сложил их в спорран.
        Я исполнила перед лэрдом реверанс, довольная, что освоила это искусство и теперь не боюсь упасть носом в пол. Колум было открыл рот, чтобы любезно проститься, но не успел: ему помешал неожиданный шум за моей спиной. Я обернулась, но не увидела ничего, кроме спин и голов: все сорвались с мест и собрались вокруг источника суматохи. Колум не без труда обошел стол и нетерпеливым жестом приказал всем разойтись. Гости уважительно расступились, и мне открылся толстый живот: Артур Дункан лежал на полу, и его конечности конвульсивно дергались, отталкивая самозваных помощников. Через волнующуюся толпу протиснулась Гейлис, села на пол возле мужа и тщетно попыталась уложить его голову себе на колени. Припадочный упирался каблуками в пол, спина его выгнулась дугой, он странно сдавленно булькал.
        Похоже, Гейлис водила своими зелеными глазами по толпе в поисках кого-то. Решив, что она может искать лишь меня, я решила пойти по пути наименьшего сопротивления и, юркнув под стол и пройдя под ним на четвереньках, вылезла с другой стороны.
        Добравшись до Гейлис, я взяла руками лицо Артура и попробовала разжать челюсти. Издаваемые им звуки навели меня на подозрение, что он, возможно, подавился куском мяса, который находится у него в дыхательном горле.
        Однако челюсти были судорожно сжаты, губы посинели и на них выступила пена, что не подтверждало картину удушья. Однако же Артур задыхался: грудь вздымалась с трудом, мучительно трепеща в борьбе за воздух.
        - Скорее положите его на бок, - попросила я.
        На помощь протянулось много рук одновременно, и тучное тело быстро повернули ко мне спиной, туго обтянутой черной тканью костюма. Ребром ладони я стала постукивать между лопаток, еще и еще раз, с тупым и глухим звуком. Широкая спина вздрагивала от ударов, но не наблюдалось никаких признаков, что горло освобождается от застрявшего в нем куска.
        Схватив за толстое плечо, я вновь повернула тело. Гейлис низко склонилась над застывшим лицом: она звала мужа по имени и растирала ему горло. Глаза Артура закатились, и каблуки перестали выбивать по полу дробь.
        Руки, сведенные агонией, неожиданно упали в стороны, причем одна из них попала прямо по лицу слишком пригнувшегося зрителя.
        Бульканье прекратилось, полное тело вяло распростерлось на каменном полу, как мешок, полный ячменного зерна. Я торопливо пыталась найти пульс на запястье, мельком увидев, что Гейлис занята тем же, но на шее: приподняв круглый выбритый подбородок, она изо всех сил прижимала пальцы под челюстью, там, где проходит сонная артерия.
        Однако поиски были тщетны. Сердце Артура Дункана, долгие годы с трудом перегонявшее требуемое его дородному телу количество крови, перестало биться.
        Я использовала все доступные мне реанимационные приемы: поднимала и опускала руки, делала непрямой массаж сердца, даже дышала «рот в рот» (довольно неприятное действие из-за скверного запаха и вкуса), но безуспешно: Артур Дункан умер.
        Я с трудом поднялась на колени, затем встала; одновременно со мной отец Бейн, окинув меня гневным взглядом, встал напротив у тела на колени и поспешно приступил к последнему обряду. Спина и руки болели, а лицо мое странным образом онемело. Меня словно отгородил от шума и голосов в наполненном людьми зале какой-то невидимый занавес. Закрыв глаза, я, как могла, тщательно вытерла липкие губы, стараясь избавиться от вкуса смерти.
        Несмотря на смерть Дункана и неизбежные похоронные мероприятия, последовавшие за нею, охоту на оленя с участием герцога перенесли лишь на неделю.
        Меня очень угнетала мысль о скором отбытии Джейми. Неожиданно я поняла, что каждый день предвкушаю встречу с ним за обедом после работы, сердце екает, когда мы случайно сталкиваемся днем, что я привыкла опираться на его общество и его уверенную помощь в сложных обстоятельствах жизни в замке. И, положа руку на сердце, я полюбила его ласки, теплую силу, каждую ночь встречавшую меня в постели, и утренние пробуждения от волнующих поцелуев. Даже от мысли, что его не будет рядом, становилось зябко.
        Джейми привлек меня к себе, а я легла головой ему под подбородок.
        - Я буду скучать по тебе, - тихо промолвила я.
        Он прижал меня крепче и чуть печально усмехнулся.
        - Я тоже, англичаночка. Сказать по правде, я даже не думал, что мне будет так тяжело тебя оставить.
        Он ласково погладил меня по спине, перебирая пальцами по позвонкам.
        - Джейми… ты будешь осторожен?
        От ответил, и я почувствовала тихое дрожание в груди от смеха:
        - С герцогом или с конем?
        Несмотря на все мое беспокойство, он был намерен участвовать в охоте на оленя верхом на Донасе. Я часто представляла себе, как эта громадная гнедая тварь исключительно из упрямства сбрасывает всадника на скалу или бьет Джейми своими смертельными копытами.
        - С тем и с другим, - холодно сказала я. - Если конь сбросит тебя и ты сломаешь ногу, ты окажешься во власти герцога.
        - Точно. Однако там будет и Дугал.
        Я фыркнула:
        - Он сломает тебе вторую ногу.
        Он засмеялся и, пригнувшись, поцеловал меня.
        - Я буду осторожен, mo duinne. Обещаешь ли ты мне то же?
        - Да, - с готовностью сказала я. - Но как тебе кажется, кто положил под подушку тот странный букет? Ты ведь этого боишься?
        Его веселье словно ветром сдуло.
        - Я не считаю, что ты в опасности, иначе я не оставил бы тебя одну. Но все-таки… и держись, пожалуйста, подальше от Гейлис Дункан.
        - Это почему еще?
        Я откинулась назад, чтобы посмотреть на него. В ночной тьме мне было не разглядеть лица, но говорил он вполне серьезно.
        - Эту женщину считают ведьмой и рассказывают о ней всякое… а после смерти ее мужа все стало еще хуже. Не хотел бы я, англичаночка, чтобы ты с ней встречалась.
        - Ты и правда думаешь, что она ведьма?
        Сильными руками он схватил меня за зад и притянул к себе. Я обняла его, радуясь прикосновению к гладкому, крепкому телу.
        - Нет, - ответил он наконец. - Но я думаю, что это для тебя опасно. Обещаешь?
        - Хорошо.
        Честно сказать, я не возражала против подобного обещания. После случая с оборотнем и сцены в мансарде посещать дом Гейлис мне не очень хотелось. Я подхватила губами сосок Джейми и лизнула. Он склонился к моему уху и прошептал:
        - Раздвинь ноги. Я хочу быть уверенным, что ты будешь вспоминать меня, покуда я в отлучке.
        Чуть погодя меня разбудил холод. Я в полусне потянулась за одеялом, но его не обнаружила. Однако оно внезапно само собой опустилось на меня. Я удивленно приподнялась на локте, чтобы посмотреть, что случилось.
        - Прости, - сказал Джейми. - Милая, я не желал тебя будить.
        - А что ты делаешь? Почему не спишь?
        Я покосилась на него через плечо. Мои глаза быстро привыкли к царившей еще темноте, и я сумела увидеть на лице Джейми смущение. Он сидел на стуле у кровати, завернувшись в плед, и казался совершенно бодрым.
        - Просто… Мне приснилось, что ты пропала и я не могу тебя отыскать. От этого я проснулся и… решил посмотреть на тебя, запечатлеть в памяти, чтобы не забывать, пока я буду далеко. И я раскрыл одеяло. Прости, что ты замерзла, я не хотел.
        - Все хорошо.
        Ночь была холодная и настолько тихая, что казалось, будто во всем мире никого нет, кроме нас двоих.
        - Иди в постель. Ты, верно, тоже замерз.
        Он быстро юркнул под одеяло и прижался к моей спине. Провел ладонью по моим шее и плечам, потом по талии и бедрам - по всем линиям и изгибам тела.
        - Mo duinne, - еле слышно сказал он. - Нет, сегодня я буду звать тебя mo airgeadach. Моя серебряная. Твои волосы золотисто-серебряные, а кожа - словно белый бархат. Caiman geal. Белая голубка.
        Я подалась назад и приглашающе прижалась к нему. С глубоким вздохом приняла в себя его плоть. Он притянул меня к груди и стал двигаться вместе со мной, медленно и сильно. Я чуть задохнулась, и он ослабил объятия.
        - Прости, - проговорил он. - Я не хотел делать тебе больно. Я хочу быть в тебе, оставаться в тебе как сейчас, глубоко. Я хочу оставить память о себе, посеяв в тебя семя. Я хочу удержать тебя до рассвета и оставить тебя, пока ты спишь, унести на руках твое тепло.
        После отъезда Джейми я затосковала. Я принимала больных в своем кабинете, по мере сил работала в саду и огороде, чтобы отвлечься, читала книги из библиотеки Колума, но время все равно тянулось очень медленно.
        Через две недели после того, как я осталась одна, в коридоре за кухней мне встретилась Лаогера. По правде говоря, после того, как увидела ее на лестнице у кабинета Колума, я осторожно к ней присматривалась. Вид у девицы был вполне здоровый, но при этом вся ее фигура словно излучала напряженность, рассеянность, уныние и даже удивление.
        «Бедная девочка», - с сочувствием думала я.
        В тот день Лаогера, впрочем, казалась довольно жизнерадостной.
        - Миссис Фрэзер! - сказала она мне. - Меня тут попросили вам кое-что передать. Вдова Дункан заболела и просит вас прийти и ее полечить.
        Припомнив приказания Джейми, я было засомневалась, но сочувствия и скуки, вместе взятых, оказалось довольно, чтобы уже через час я оказалась по дороге в деревню с докторским сундучком, притороченным к седлу.
        Дом Дунканов, увиденный мною, представлял собой пример ужасного запустения и небрежения. На стук никто не откликнулся. Я открыла незапертую дверь и увидела, попав внутрь, что повсюду валяются книги, стоят немытые стаканы, половики съехали с места, а мебель покрыта толстым слоем пыли. Слуги на мой зов не вышли, а кухня оказалась столь же пустой и неубранной, как остальные комнаты.
        С удивлением, росшим с каждым шагом, я поднялась наверх. Спальня, окна которой выходили на улицу, оказалась пустой, но из буфетной, расположенной по другую сторону дома, донеслись какие-то звуки.
        Я открыла дверь туда и обнаружила Гейлис: вдова Дункан развалилась в удобном кресле, воздев ноги на стойку. На стойке стояли стакан и графин, а комната крепко пропахла бренди.
        Гейлис несколько удивилась моему появлению, однако поднялась из кресла и улыбнулась. Она чуть косила, но казалась совершенно здоровой.
        - Что стряслось? - спросила я. - Ты не больна?
        Она удивленно посмотрела на меня.
        - Больна? Я? Нисколько. Слуги от меня убежали, и дома нет ни крошки, зато много бренди. Хочешь немножко?
        Она потянула руку к графину. Я схватила ее за рукав.
        - Ты за мной не посылала?
        - Нет.
        Широко распахнув глаза, она уставилась на меня.
        - Тогда почему…
        Договорить я не сумела: меня прервал шум за стенами дома. Отдаленный рокочущий неясный шум. Я его уже как-то слышала - и именно в этой комнате.
        При одной мысли о толпе, которая производит этот шум, мои ладони сделались мокрыми. Я вытерла руки о платье. Шум становился ближе, и для вопросов уже не было ни времени, ни смысла.
        Глава 25
        Нельзя помиловать ведьму
        Чьи-то плечи в тугом коричневом одеянии отодвинулись - и передо мной предстала бездна. Меня невежливо толкнули через какой-то порог, я сильно стукнулась обо что-то локтем, из-за чего рука сразу онемела, и я плашмя рухнула во что-то невидимое, но вонючее, где кишмя кишели и извивались какие-то твари. Я взвизгнула и стала отбиваться от мелких лапок с коготками и от какого-то существа побольше, с писком впечатавшегося мне в ногу.
        В конце концов я от них избавилась, откатившись вбок, но очень скоро я уперлась в земляную стену, и на меня градом посыпались комья. Вжавшись в стену изо всех сил, я попыталась унять неровное дыхание; вскоре я поняла, что вместе со мной в смрадной яме есть кто-то еще - кто-то молчаливый, с хриплым дыханием, крупный. Возможно, свинья?
        - Кто тут? - послышался в страшной темноте громкий голос; в нем слышались испуг и вместе с тем дерзость. - Клэр, это ты?
        - Гейлис? - облегченно пробормотала я и бросилась к ней.
        Почти сразу мне удалось нащупать ее протянутые ко мне руки. Мы схватились друг за друга как могли крепко и некоторое время молча качались туда-сюда.
        - Есть тут кто-нибудь, кроме нас? - спросила я, оглядываясь.
        Но взор, даже привыкший к мгле, почти ничего не мог поймать. Откуда-то сверху проникали слабые лучи света, но к месту, где мы находились, они не добирались. Я почти не видела лица, находившегося вровень с моим и не дальше нескольких дюймов. Гейлис неуверенно захихикала.
        - Кажется, мыши и еще какие-то твари. И вонь, способная уморить хорька.
        - Это я заметила. Боже правый, куда мы попали?
        - В яму для воров. Посторонись!
        Раздался скрежет, сверху в яму ворвался свет. Я прижалась к стене как раз вовремя, чтобы на меня не попали комья мокрой грязи, посыпавшиеся из маленькой дыры в крыше нашего узилища. Следом за этим камнепадом на пол что-то плюхнуло. Наклонившись, Гейлис подобрала то, что нам кинули. Отверстие все еще было открыто, и я разглядела, что в руках у нее краюха черствого грязного хлеба. Гейлис обтерла хлеб подолом.
        - Обед, - сказала она. - Есть хочешь?
        Дыру над нашими головами так и не закрыли; время от времени прохожие кидали нам в нее что-нибудь. В нее лил дождь и задувал резкий ветер. В яме было мокро, зябко, отвратительно. Место как раз для злодеев. Воров, богохульников, бродяг, прелюбодеев… и предполагаемых ведьм.
        Мы с Гейлис прижимались друг к другу возле стены и почти не открывали рта. Не о чем было разговаривать, мы ничем не могли себе помочь, только если набраться терпения.
        Дыра над нами становилась все темнее, и наконец с приходом ночи все окуталось тьмой.
        - Как тебе кажется, они долго будут нас тут держать?
        Отодвинувшись от меня, Гейлис вытянула ноги, и ее подол осветился длинным пятном утреннего света. Когда-то бело-розовое, сейчас оно стало совершенными лохмотьями.
        - Не особенно, - ответила она. - Они ждут членов церковного суда. Месяц назад Артур получил письмо, в котором сказано об их визите. В нем писали о второй неделе октября, то есть совсем скоро заявятся.
        Она потерла озябшие руки, потом сложила их на коленях, в крошечном пятне солнечного света.
        - Расскажи мне про судей, - попросила я. - Расскажи как можно точнее, как оно все будет.
        - Точно не знаю. Как судят ведьм, я ни разу не видала, хотя, ясное дело, наслышана об этом. - Гейлис задумалась и сказала: - Едут они не из-за суда над ведьмами, а для того, чтобы уладить один спор из-за земли. И это значит, что с ними не приедет палач, который колет ведьм.
        - Кто-кто?
        - Палач. Ведьмам неведома боль, - пояснила Гейлис. - И когда их тело чем-то колют, кровь из них не течет.
        Ну понятно! Испытание должен вести специальный человек, оснащенный различными булавками, ланцетами и другими колюще-режущими предметами. У меня мелькнуло неясное воспоминание, что о чем-то подобном я читала в книгах Фрэнка, но, помнится, эта практика прекратилась не позже семнадцатого века. Но если подумать, грустно сказала я себе, Крэйнсмуир совершенно не производил впечатление центра цивилизации.
        - Тогда весьма прискорбно, что палача с ними не будет, - промолвила я, передернувшись от страха, когда представила себе, как меня будут колоть раз за разом. - Мы бы легко выдержали это испытание. По крайней мере я, - ехидно прибавила я. - По-моему, если они уколют тебя, то вместо крови польется ледяная водица.
        - Не знаю, не знаю, - протянула Гейлис, которая не отреагировала на подначку. - Говорят, у палачей есть специальные иглы: если их прижать к коже, они складываются.
        - Но зачем? В чем смысл таким образом облыжно обвинять кого-то в колдовстве?
        Солнце шло к закату, но его дневного света все еще хватало, чтобы наша нора освещалась его тусклыми лучами. Изящные черты Гейлис отчетливо свидетельствовали, что она соболезнует моей наивности.
        - Ты что, так и не догадалась? - спросила она. - Они стремятся нас убить. Совершенно все равно, какие нам предъявят обвинения, нет разницы, и какие выдвинут доказательства. Нас отправят на костер так или иначе.
        Ночью меня слишком потрясли атака толпы и кошмарные условия заключения; все, на что меня хватило, это прижаться к Гейлис и ждать рассвета. Но вместе с новым днем я ощутила возрождение остатков самообладания.
        - Но почему, Гейлис? - задыхаясь от волнения, спросила я. - Ты знаешь почему?
        В яме было нечем дышать от густого смрада, запахов гнили, грязи и сырости, и мне чудилось, что глухие земляные стены могут погрести меня под собой, будто небрежно вырытая могила.
        Гейлис пожала плечами, что я скорее почувствовала, чем увидела. Закатный луч, двигавшийся по стене, освещал теперь самый верхний край ямы, а мы погрузились во тьму.
        - Если тебе от этого станет легче, - холодно сказала Гейлис, - то вряд ли целью толпы была ты. Это битва между мной и Колумом. Тебе просто не повезло: ты очутилась рядом, когда они пришли меня схватить. Если бы ты осталась в замке, то, скорее всего, была бы в безопасности. Все равно, англичанка ты или нет.
        Внезапно слово «англичанка», употребленное в обычном пренебрежительном значении, вызвало у меня сильнейшую тоску по тому, кто звал меня так нежно. Я обхватила себя руками, чтобы укрепить дух и не позволить страху одиночества одержать верх.
        - Зачем ты ко мне явилась? - спросила Гейлис.
        - Я думала, что ты меня позвала. Одна девушка в замке передала, как она сообщила, твою просьбу.
        - А-а, - понимающе сказала Гейлис. - Лаогера, верно?
        Я уселась на землю и, преодолев омерзение, вызванное грязной липкой поверхностью, оперлась спиной на стенку ямы. Уловив движение, Гейлис подобралась ко мне. Не важно, кем мы были - подругами или врагами, - мы стали в тот момент единственным источником тепла для каждой и прижимались друг к дружке против собственной воли.
        - Откуда ты знаешь, что это была Лаогера? - стуча зубами от холода, спросила я.
        - Да ведь она и сунула тебе под подушку тот букет, - заявила Гейлис. - Я же сразу тебе сказала, как девушки в замке восприняли то, что ты захомутала этого рыжего. Видно, Лаогера считала, что, если убрать тебя с дороги, она сумеет его получить.
        От изумления я лишилась дара речи и не сразу смогла ответить:
        - Но она бы не сумела его добиться!
        От холода и жажды Гейлис хрипела, но в ее смехе по-прежнему слышалось серебро.
        - Всякий, кто видит, какими глазами он на тебя смотрит, понимает это. Но Лаогера слишком плохо знает жизнь, чтобы в этом разбираться. С парой мужчин повстречается, поймет - а сейчас нет.
        - Я вовсе не об этом! - вспылила я. - Она не Джейми хочет получить, она беременна от Дугала Маккензи.
        - Что?! - В потрясении Гейлис крепко-крепко сжала мою руку. - Почему ты так решила?
        Я поведала о том, как встретила Лаогеру возле кабинета Колума и к чему пришла в ходе своих размышлений.
        Гейлис фыркнула:
        - Пф-ф-ф! Она услышала, что Колум и Дугал обсуждают меня. Потому и побелела: она решила, что раз Колум выяснил, что она взяла волшебный букет у меня, он прикажет выпороть ее до крови. Такое он никому не спускает с рук.
        - Так это ты дала ей букет? - возмущенно спросила я.
        Гейлис резко возразила:
        - Не дала, а продала.
        В опускавшейся тьме я поискала ее глаза.
        - А что, существует разница?
        - Конечно, существует, - раздраженно объяснила она. - Это была лишь сделка, и только. И я не храню тайны своих клиенток. К тому же она не рассказывала, для кого предназначается этот букет. И, помнится, я старалась предупредить тебя.
        - Благодарю, - саркастически сказала я. - Но…
        От попытки свести разбегающиеся мысли в новый порядок, требующийся в связи со свежей информацией, в голове моей все совершенно перепуталось.
        - Но, - продолжала я, - если это она подложила мне в постель волшебный букет, получается, что она хочет заполучить Джейми. Становится ясным, зачем она вынудила меня отправиться к тебе. Но как же Дугал?
        Гейлис тоже поразмыслила, а затем, похоже, пришла к определенному выводу.
        - Она беременна от Дугала не больше, чем, скажем, ты.
        - Почему ты в этом так уверена?
        В темноте она нащупала мою руку и приложила к своему животу, заметно торчавшему под платьем.
        - Потому что от него беременна я, - просто сказала Гейлис.
        - Значит, не Лаогера, - проговорила я, - а ты.
        - Я. - Она говорила спокойно, без обычной для нее эмоциональности. - Говоришь, Колум заявил, что сам все сделает? Значит, это именно он и нашел способ уладить дело.
        Я долго молча анализировала события.
        - Гейлис, - в конце концов проговорила я, - желудочное недомогание твоего мужа…
        - Белый мышьяк, - вздохнув, сказала она. - Я считала, что он умрет раньше, чем беременность станет заметной, но он протянул куда дольше, чем я предполагала.
        Я вспомнила ужас вперемежку с осознанием на лице Артура Дункана, когда он выскочил из гардеробной жены в последний день своей жизни.
        - Понимаю, - сказала я. - Он не знал, что ты беременна, пока не увидел тебя полуодетой в день пира, дававшегося в честь герцога. И когда он это понял… Вероятно, он с полным основанием мог не считать себя отцом ребенка?
        Из темного угла раздался тихий смешок. Вздрогнув, я еще плотнее прижалась к стене.
        - Следовательно, по этой причине ты и решилась убить его публично, во время приема. Он бы объявил тебя изменницей… и отравительницей. Он догадывался о мышьяке?
        - Он знал. Артур, конечно, не смог бы уверенно говорить об этом, во всяком случае относительно себя, но он знал. Когда мы садились за ужин глаза в глаза и я спрашивала: «Положить тебе кусочек, милый?» или «Немного эля, дорогой?» - он таращил глаза и отказывался, мол, у него нет аппетита. Отодвигал тарелку, но я слышала, как после трапезы он пихал себе в рот еду из кухонного ларя и думал, что находится в безопасности, потому что не берет ее из моих рук.
        Рассказывала она спокойно и даже весело, словно передавала забавную байку. Я еще раз вздрогнула и попыталась отодвинуться от твари, делившей со мною тьму, подальше.
        - Он понятия не имел, что яд содержался в укрепляющем снадобье, которое он принимал. Приготовленные мной средства он пить отказывался, выписывал укрепляющее из Лондона, причем за немалые деньги. - В голосе послышалась какая-то обида за этакую расточительность. - Как и положено, в лекарство в небольшой дозе входил мышьяк, и когда я добавила еще, Артур не заметил никакой разницы.
        Мне было известно, что тщеславие - распространенный недостаток убийц; похоже, это вполне справедливо, потому что Гейлис, забыв, где мы находимся и что нам предстоит, продолжила повествование, очевидно хвалясь своей ловкостью и тем, чего она с ее помощью достигла:
        - Разумеется, убивать его таким образом, при всей честной компании, было довольно рискованно, но пришлось действовать очень быстро…
        Для мгновенного убийства мышьяк не годится, нужно что-то другое. Я вспомнила посиневшие губы Артура, вспомнила ощущение онемения, возникшее на моих губах после того, как я коснулась ими его рта. Быстродействующий и смертельный яд.
        Когда я подслушивала разговор, я решила, что Дугал сознался в грехе с Лаогерой. Но если так, даже если Колуму это не понравилось бы, не существовало препятствий, мешавших Дугалу жениться. Он был вдов и свободен.
        Но прелюбодейство, да еще с женой высокого чиновника? Это же совершенно меняет дело. Я знала, что в таком случае виновному грозила весьма суровая кара. У Колума не было никакой возможности спустить такое важное дело на тормозах, но вообразить, что он приговорит брата к публичному бичеванию или к изгнанию, я тоже была не в силах. А Гейлис сочла убийство разумной заменой клеймения лица раскаленным железом и нескольких лет тюремного заключения, во время которого ей бы пришлось по двенадцать часов в сутки трепать коноплю.
        Итак, она приняла свои превентивные меры, Колум - свои. А я угодила между жерновами, попросту вляпалась.
        - Хорошо, а ребенок? - спросила я. - Наверное…
        Из мглы раздался следующий смешок.
        - Несчастные случае нередки, дорогая, даже с лучшими из нас. И поскольку так вышло…
        Я ничего не видела, но почувствовала, что она вновь пожала плечами.
        - Я хотела избавиться от плода, но затем решила, что так смогу заставить его жениться на мне, поскольку Артур мертв.
        Меня посетила страшная догадка.
        - Но жена Дугала была еще жива, когда… Гейлис, ты…
        Она покачала головой, отчего ее платье издало слабый шелест, а в темноте чуть блеснули волосы.
        - Я хотела, - промолвила она, - но Господь уберег меня от этого. Я восприняла это как знак. И все могло бы выйти как нельзя лучше, если бы не Колум Маккензи.
        Чтобы меньше страдать от холода, я ухватила себя за локти и, стремясь отвлечься от неудобств, продолжила расспросы.
        - Ты хотела получить Дугала или только его положение и деньги?
        - Ну, денег у меня было много, - уверенно сказала она. - Я знала, где Артур держал ключ ко всем своим бумагам и записям. И стоит заметить в его честь, почерк у него был прекрасный, подделать подпись было совсем не сложно. За последние два года я смогла получить около десяти тысяч фунтов.
        - Но для чего? - в совершенном изумлении спросила я.
        - Для Шотландии.
        - Что?
        В какой-то миг я решила, что слух меня обманывает, затем - что кто-то из нас сошел с ума, и, вероятнее всего, это не я.
        - Что значит - для Шотландии? - с опаской спросила я и еще чуть отодвинулась: мало ли, неизвестно, какова степень ее безумия, может, это влияние беременности.
        - Не бойся, я не сошла с ума.
        Я покраснела от циничного веселья, которое услышала в ее ответе, к счастью, в яме было хоть глаз выколи.
        - Правда? - иронически спросила я. - Ты только что призналась, что совершила мошенничество, кражу и убийство. Милосерднее думать, что ты лишилась разума, поскольку в противном случае…
        - Я не безумна и не преступница, - твердо сказала она. - Я патриотка.
        Наконец-то что-то стало проясняться! Я смогла с облегчением выдохнуть (я не дышала, в любой момент ожидая атаки).
        - Якобитка, - сказала я. - Боже, ты чертова якобитка!
        Она была якобитка, и это объясняло многие ее действия. Скажем, почему Дугал, в идеологическом отношении - отражение своего брата, с таким энтузиазмом собирал деньги для дома Стюартов. И почему Гейлис Дункан, которая могла стать женой любого мужчины, который бы ей приглянулся, выбрала таких разных людей, как Артур Дункан и Дугал Маккензи. Одного - за деньги и положение в обществе, другого - за возможность влиять на мнение публики.
        - Колум подошел бы больше, - сказала она. - Жаль. Его несчастье для меня - как мое. Я бы хотела получить его, и только его, он единственный, кого я считаю под стать себе. Вместе мы могли бы… Однако ничего не поделаешь. Единственный мужчина, которого я желала, и единственный, кого я не могла победить своим оружием.
        - И поэтому ты выбрала вместо него Дугала.
        - А, да, - протянула она, думая о своем. - Сильный, даже влиятельный человек. Довольно богатый. Любимец простолюдинов. В действительности - только ноги и член Колума Маккензи. - Она хохотнула. - Силой владеет Колум. Почти такой же, как у меня.
        Ее хвастовство стало мне неприятно.
        - Колум обладает такими качествами, каких, как я вижу, у тебя нет. Скажем, состраданием.
        - Да уж, он источник милосердия и сострадания, - насмешливо заметила она. - Ну и какая от них польза? За его плечом стоит смерть, сразу заметно. Ему осталось не больше двух лет, если считать от этого Рождества.
        - А сколько ты проживешь? - спросила я.
        Удар достиг цели, но звонкий голос не дрогнул:
        - Думаю, куда меньше. Но это все равно. За время, что мне было отпущено, я много успела. Десять тысяч фунтов были переправлены во Францию, и округ выступает за принца Чарли. Когда начнется восстание, я буду знать, что внесла в него свою лепту. Если доживу.
        Она стояла почти под дырой наверху. Я привыкла к темноте и различала ее силуэт; Гейлис казалась мне бледной тенью, неожиданным и неприкаянным привидением. Вдруг она обернулась ко мне.
        - Что бы ни случилось на суде, я ни в чем не раскаиваюсь, Клэр.
        - Жалею лишь о том, что могу отдать всего одну жизнь за мою страну?
        - Отлично сказано, - заметила она, не отреагировав на иронию.
        Мы замолчали. Тьма, видная в отверстии, казалась мне материальной силой, холодной тяжестью давила мне на грудь, наполняла легкие смертельным дыханием. В конце концов я села на корточки, спрятала лицо в коленях и погрузилась в тяжелый сон, не спасший меня ни от холода, ни от ужаса.
        - Так ты его любишь? - раздался вдруг вопрос Гейлис.
        Я подняла голову. Который стоял час, понять было невозможно. Над нами слабо мигала какая-то звезда, но в нашей темнице света не прибавлялось.
        - Кого, Джейми?
        - Кого же еще? - сухо удивилась она. - Это его ты зовешь по имени во сне.
        - Я не знала.
        - Так любишь или нет?
        Холод вверг меня в тупую дремоту, из которой вывел пронзительный голос Гейлис. Схватив себя за колени, я стала качаться из стороны в сторону. Церковные судьи приедут завтра или послезавтра. Времени притворяться перед собой или другими и уклоняться от ответов не оставалось. Как ни тяжело было признать, но я, вероятно, находилась на волосок от смерти и поняла, отчего узники, приговоренные к смерти, накануне казни хотят исповедаться.
        - Я имею в виду, действительно любишь, - настойчиво спрашивала Гейлис, - а не просто хочешь с ним спать. Я знаю, что это ты хочешь, и он тоже. Все мужчины хотят. Но ты любишь его?
        Любила ли я его? Испытывала ли нечто большее, чем плотское вожделение? Мрачная яма походила на темную кабинку для исповеди, а на пороге смерти не нужно лгать.
        - Да, - кратко ответила я и вновь опустила лицо в колени.
        Некоторое время в норе царила тишина, и я вновь было уснула, но услышала, как Гейлис словно про себя сказала:
        - Значит, это возможно.
        Судьи прибыли через день. До нашей холодной ямы доносились крики деревенских жителей по случаю их появления и топот копыт по булыжной мостовой Хай-стрит. Шум мало-помалу отдалялся; они удалялись по улице к площади.
        - Приехали, - сказала Гейлис, прислушавшись к услышанным звукам.
        Мы машинально схватили друг друга за руки, вражду победил страх.
        - Отлично, - из последних сил хорохорясь, сообщила я. - Предпочитаю смерть на костре, это лучше, чем околеть от холода.
        Однако мы так и мерзли в яме до полудня, когда неожиданно открылся вход в наше узилище, нас выволокли на белый свет и потащили на суд.
        Заседание суда было устроено на площади прямо перед домом Дунканов - очевидно, чтобы могло собраться как можно больше публики. Я заметила, что Гейлис быстро взглянула на шестигранные окна своей гостиной и сразу же безразлично отвернулась.
        Два церковных судьи сидели в мягких полукреслах за столом, установленным посреди площади. Один судья был очень высоким и тощим, второй - низким и полным. Я вспомнила карикатуру, которую когда-то видела в случайно доставшемся мне американском юмористическом журнале, и, не зная судей по имени, в уме назвала высокого Матт, а маленького Джефф.
        На площади собралась почти вся деревня, присмотревшись, я увидела многих своих бывших пациентов, но обитателей замка не было видно.
        Деревенский страж Джон Макри зачитал обвинительное заключение против Гейлис Дункан и Клэр Фрэзер, обвиняемых перед судом церкви в преступном волшебстве.
        - Основываясь на свидетельских показаниях, выяснено, что обвиняемые умертвили Артура Дункана посредством колдовства, - читал Макри ровным, твердым голосом, - а кроме того, убили нерожденное дитя Джанет Робинсон, а кроме того, потопили лодку Томаса Маккензи, a кроме того, наслали на деревню Крэйнсмуир повальный желудочный недуг…
        Так продолжалось очень долго. Колум подошел к делу весьма тщательно.
        После того как обвинение было зачитано, начался опрос свидетелей. Большинство из них было мне неизвестно, тех, кого я лечила, среди них не было, что меня порадовало.
        Некоторые несли полную ерунду, части явно заплатили за данные показания, но были и такие, кто рассказывал о реальных событиях. Скажем, бледная и трясущаяся Джанет Робинсон со свежим синяком на скуле, которую притащил на площадь отец, показала, что забеременела от женатого человека и вытравила плод при помощи Гейлис Дункан.
        - Она дала мне снадобье, которое я должна была выпить, и заклинание, которое следовало трижды прочитать на восход луны, - бормотала девушка, в ужасе смотревшая то на отца, то на Гейлис, пытаясь понять, кто из них страшнее. - Она говорила, что от этого у меня снова будут месячные.
        - Так и произошло? - с интересом спросил Джефф.
        - Не сразу, ваша честь, - ответила девушка, нервно подергивая головой. - Но я выпила снадобье еще раз, когда месяц был на ущербе, и они пришли.
        - Пришли?! Девчонка чуть не истекла кровью! - вмешалась женщина в летах, мать Джанет. - Она только тогда и сказала мне правду, как уж вовсе помирать стала.
        Миссис Робинсон намеревалась поведать суду все кровавые подробности, и ее еле угомонили, чтобы предоставить слово и остальным свидетелям.
        Похоже, против меня лично никто не собирался выступать, единственным расплывчатым обвинением было то, что раз я присутствовала при кончине Артура Дункана и даже до него дотрагивалась, следовательно, я имею отношение к его смерти. Я начинала признавать правоту Гейлис: цель Колума - не я. Если это действительно так, возможно, мне удастся выкрутиться. Но так я думала лишь до того мгновения, когда перед судом предстала женщина с холма.
        Едва к столу подошла эта худая, сутулая женщина в желтой шали, я поняла, что нам угрожает серьезная опасность. Женщина была не из этой деревни, до того я ее не встречала. Она была босая, ее ноги покрывала дорожная пыль.
        - Имеются ли у вас обвинения против этих женщин? - спросил тощий судья.
        Испуганная женщина не смела поднять взгляд и лишь чуть кивнула. Толпа вся обратилась в слух. Говорила женщина еле слышно, и судье Матту приходилось просить повторить сказанное.
        У них с мужем, рассказывала женщина, был хворый младенец. То есть он родился здоровым, но потом стал слабеть и хиреть. Наконец супруги пришли к выводу, что ребенка подменили эльфы, и положили его на ложе эльфов на холме Кройч Горм. Они спрятались неподалеку, чтобы забрать своего младенчика, когда его вернут эльфы, но неожиданно увидели, как к ложу эльфов подошли две леди, те самые, что стоят перед ней, взяли ребенка на руки и стали говорить что-то непонятное.
        Женщина держала сложенные тощие руки под передником и постоянно ими шевелила.
        - Мы с мужем провели там всю ночь. Когда совсем стемнело, возник огромный демон, совершенно черный; он беззвучно подошел к камню и наклонился над тем местом, куда мы положили ребенка.
        В толпе раздался потрясенный гул, а я хоть и знала, что «огромным демоном» был Джейми, подошедший посмотреть, жив ли ребенок, почувствовала, как волосы на затылке встают дыбом. Зная, что будет затем, я пыталась себя ободрить.
        - Когда взошло солнце, мы с мужем подошли туда и увидели, что оборотень мертв, а нашего младенчика и след простыл.
        Сказав это, она прикрыла лицо передником и зарыдала.
        И тут, словно мать оборотня подала знак, толпа расступилась и пропустила вперед погонщика Питера. При виде него я про себя застонала. Было понятно, что рассказ женщины настроил толпу против меня; теперь не хватало только этого дурака с его водяной лошадью.
        Упиваясь обрушившимися на него мгновениями славы, погонщик надулся и театрально указал на меня.
        - Это правильно, что вы называете ее ведьмой, почтенные лорды! Я своими глазами видел, как эта женщина вызвала из вод озера Дьявола водяную лошадь, чтобы та выполняла ее приказы. Громадное страшное чудовище ростом с большую сосну, а шея - прямо как огромная синяя змея. Глаза что яблоко, глянет - души человека лишит!
        Судей, похоже, его показания так впечатлили, что они пару минут о чем-то шептались. Все это время Питер угрожающе на меня таращился: мол, ты у меня посмотришь!
        Наконец тот судья, что был толст, прекратил переговоры и повелительным взмахом руки позвал Джона Макри, стоявшего наготове в сторонке.
        - Страж! - обратился к нему судья и показал на Питера. - Заберите этого человека и поставьте к позорному столбу за появление на публике в пьяном виде. Идет важное судебное заседание. У судей нет возможности выслушивать нелепые россказни пьянчуги, которому с перепоя чудятся водяные лошади!
        Погонщик Питер до того удивился, что, когда Макри строевым шагом подошел к нему и взял за руку, даже не оказал сопротивления. Когда его уводили, он с открытым ртом все время на меня оглядывался. Я дала себе волю и слабо помахала ему на прощание ладонью.
        Но после этого мелкого нарушения порядка плавное течение процесса сбилось. Множество девиц и женщин под присягой дали показания, что покупали у Гейлис Дункан амулеты и приворотное зелье, чтобы навлечь на кого-то недуг, изгнать нежеланный плод или приворожить мужчину. Все как одна утверждали, что купленные средства оказались действенными, - практически рекорд для врача, цинично подумалось мне. Меня практически не упоминали, лишь несколько человек рассказали чистую правду: они неоднократно видели, как в комнате для трав миссис Дункан я смешивала снадобья и измельчала травы.
        Их показания были не настолько опасны, в том числе и потому, что перед судом предстало приблизительно столько же свидетелей, которые поведали, что я пользовала их самыми обычными медикаментами, без всяких заговоров, амулетов и прочего. Следовало воздать должное смелости этих людей, отважившихся дать показания в мою пользу, не побоявшись осуждения общественности; я была им весьма благодарна.
        От долгого стояния ноги чуть не отваливались. Судьи расположились с некоторым комфортом, но стулья для подсудимых не были предусмотрены. Но тут перед судом предстал очередной свидетель, я совершенно забыла о ногах.
        Необыкновенно артистично распахнув двери церкви, с мастерством, с которым мог бы соперничать один Колум, отец Бейн вышел на площадь, грузно опираясь на тяжелый дубовый посох. Он неторопливо прошел в центр площади, приветствовал судей легким кивком, затем обернулся и стал смотреть так, что под его тяжелым взглядом шум толпы вскоре превратился в тихий тревожный шепот. Затем отец Бейн открыл рот, и слова его казались ударами бича.
        - Народ Крэйнсмуира, тебя настигла кара Божья! Чума шла перед ним, а угль пылающий был у него под ногами. Истинно, допустил ты, чтобы сбили тебя с пути праведного! Ты посеял ветер и теперь пожинаешь бурю.
        Я смотрела на него в потрясении: такое красноречие в отце Бейне совершенно невозможно было даже предположить. Вероятно, в особых ситуациях его посещало вдохновение. Торжественный голос был подобен грому.
        - Да поразит вас чума, и погибнете вы от грехов своих, если не очиститесь! Ибо приняли к себе блудницу вавилонскую. - Обращенный на меня гневный взор свидетельствовал, что блудницей была я. - Вы продали души ваши врагу, пригрели английскую змею на своей груди, и потому возмездие Господне вас настигло. Ибо сказано в Писании: «Выйди от нее, народ мой, чтобы не участвовать вам в грехах ее и не подвергнуться язвам ее». Покайтесь, пока не поздно! Говорю вам: падите на колени и молите о прощении. Прогоните английскую блудницу и не имейте дела с сатанинским исчадием!
        Он схватил четки, висевшие на поясе, и выставил в мою сторону большое деревянное распятие.
        Увиденное меня даже слегка развеселило, однако я заметила, что Матт недоволен происходящим. Возможно, это свидетельство профессионального соперничества?
        - Ваше преподобие, - начал судья, слегка поклонившись отцу Бейну, - есть ли у вас свидетельства того, в чем обвиняют этих женщин?
        - Да, - ответил священник; припадок красноречия завершился, он успокоился.
        Он ткнул в меня грозящим перстом, и я чуть не отшатнулась от неожиданности.
        - В полдень вторника две недели тому назад я повстречал эту женщину в саду замка Леох. С помощью колдовской силы она наслала на меня стаю псов, и я упал пред ними и попал в смертельную опасность. Сильно раненный в ногу, я пожелал покинуть колдунью, но она соблазняла меня распутством и призывала уединиться с ней, а когда я не поддался соблазну, наслала на меня проклятие.
        - Что за идиотизм! - возмутилась я. - В жизни не слыхивала таких глупых выдумок.
        Черные, горящие, как в лихорадке, глаза отца Бейна обратились ко мне.
        - Женщина, ты будешь отрицать, что говорила: «Идемте со мной, отец, иначе ваша нога воспалится и загноится»?
        - Не так в точности, но я высказывалась приблизительно в этом роде, - согласилась я.
        С откровенным торжеством выпятив подбородок, преподобный приподнял полу сутаны. На бедре была повязка, перепачканная засохшей кровью и свежим желтым гноем. Выше и ниже повязки нога распухла и покрылась ужасными багровыми полосами.
        - Господь милосердный! - вскричала я, увидев это. - У вас же заражение крови. Вам срочно требуется лечение, в противном случае вы умрете.
        В толпе раздался крик ужаса. Даже Матт и Джефф, похоже, пришли в замешательство.
        Отец Бейн медленно покачал головой.
        - Слышите? - вопросил он. - Дерзость этой женщины не имеет границ. Она грозит мне смертью, мне, Божьему служителю, перед лицом членов церковного суда!
        Возбужденные голоса в толпе стали раздаваться все громче. Почти крича, чтобы все его услышали, отец Бейн продолжил:
        - Джентльмены, я призываю вас судить на основе того, что говорят вам чувства и как велит Господь наш: не оставляй ведьму в живых!
        И драматическим представлением отца Бейна допрос свидетелей закончился. Судьи объявили краткий перерыв, во время которого из гостиницы им доставили еду для поддержания сил. Обвиняемым такая услуга по-прежнему была недоступна.
        Напрягшись, я попыталась ослабить удерживавшие меня путы. Кожаные ремни, которыми я была связана, скрипели, но не поддавались ни на дюйм. В попытке прогнать страх я несколько иронически подумала, что как раз настало время появиться быстрому молодцу, который должен силой проторить себе дорогу сквозь перепуганную толпу, схватить лишившуюся чувств красавицу и посадить к себе в седло.
        Однако мой быстрый молодец в это время находился в далеком лесу, где попивал эль вместе с пожилым аристократом-жизнелюбом и преследовал оленя, который вообще ни в чем не был виноват. Очень маловероятно, скрипя зубами, подумала я, что Джейми успеет прибыть сюда хотя бы для того, чтобы собрать мой прах перед тем, как ветер разнесет его по всем сторонам света.
        Находившаяся под гнетом разраставшегося страха, я не сразу услышала конский топот. Но вот из толпы раздались удивленные возгласы, люди стали оборачиваться - и я разобрала доносившийся с мощенной булыжником Хай-стрит ровный цокот подков.
        Крики стали громче, толпа расступилась, чтобы дать дорогу всаднику, которого я по-прежнему не видела. Сквозь мое отчаяние пробился чуть заметный ручеек совершенно необоснованной надежды. Что, если Джейми вернулся раньше? Вдруг герцог стал чересчур рьяно его домогаться или оленей в лесу оказалось мало… Чтобы увидеть всадника, я даже приподнялась на цыпочки.
        Передние ряды зрителей с трудом раздвинулись, и между плотно прижатыми друг к другу плечами просунул длинную морду крупный гнедой конь. Под удивленными взорами собравшихся, в том числе моим, с седла быстро спрыгнула тощая фигура - прискакал Нед Гоуэн.
        Сильно озадаченный Джефф уставился на худощавого невысокого человека.
        - Кто вы такой, сэр?
        Вежливость судьи, очевидно, стала вынужденным следствием наряда пришельца - серебряных пряжек на обуви и бархатного кафтана: служба главе клана Маккензи имела свои преимущества.
        - Меня зовут Эдвард Гоуэн, ваше лордство, - отчеканил Нед. - Я адвокат.
        Матт ссутулился и поерзал: стул, на котором он сидел, не имел высокой спинки, поэтому высокому судье нужно было держать напряженную позу. Я от всего сердца пожелала ему ущемления нерва в поясничном отделе позвоночника - раз меня намерены отправить на костер из-за дурного глаза, пускай этот глаз причинит хотя бы такое зло и я буду частично отомщена.
        - Адвокат? - вновь спросил судья. - Что привело вас сюда?
        Нед Гоуэн склонил голову в седом парике, изобразив наиболее церемонный официальный поклон.
        - Я прибыл, чтобы оказать мои скромные услуги по защите миссис Фрэзер, ваше лордство, - сказал юрист. - Чтобы защитить прекрасную леди, которую я лично знаю как добрую целительницу, всегда готовую прийти на помощь и прекрасно осведомленную в том, как осуществлять такую помощь.
        «Весьма неплохо, - довольно подумала я. - Вот и очко в нашу пользу». На губах Гейлис я заметила то ли восторженную, то ли насмешливую улыбку. Неда трудно было счесть королем красоты, но в ту минуту я бы не стала придираться к внешности.
        Поклонившись суду и всем собравшимся, в частности мне (причем совершенно официально), мистер Гоуэн встал еще ровнее, чем держался обычно, поставил большие пальцы в бока и изготовился к бою, приготовив - со свойственным его любезному, много повидавшему сердцу романтизмом - любимое законом оружие: невероятную скуку.
        Это было чудовищно нудно. С напором электромясорубки Нед рассматривал каждый пункт обвинения через призму собственного опыта и жестоко разносил его в клочья с помощью меча законодательных актов и топора прецедентов.
        Он совершал благородный подвиг. Он говорил, и говорил, и опять говорил, время от времени останавливаясь, якобы для того, чтобы почтительно испросить у суда дозволения, а на самом деле - чтобы отдохнуть и накопить силы для следующей яростной словесной атаки.
        Казалось, я одной ногой стояла в могиле и мое будущее зависело исключительно от ораторского искусства этого тщедушного человечка, поэтому должна была ловить каждое его слово. Однако я позорно зевала, причем даже не могла прикрыть рот рукой, потому что руки были связаны, а ноги у меня так болели, что я желала лишь, чтобы меня поскорее сожгли и прервали эту пытку.
        Похоже, толпа чувствовала нечто похожее; но чем слабее становилось возбуждение, возникшее утром, сменявшееся откровенной апатией, тем настойчивее слышался тихий и спокойный голос мистера Гоуэна. Народ потихоньку принялся расходиться: кто-то неожиданно вспомнил, что давно пора доить корову, кто-то - что не полил цветы, и у всех возникло впечатление, что пока звучит этот неостановимый голос, ничего важного не случится.
        Когда Нед Гоуэн завершил свое предварительное выступление защиты, настал вечер; толстый судья, прозванный мной Джеффом, сообщил, что суд продолжится завтра утром.
        После краткого совещания между Недом Гоуэном, Джеффом и стражем Джоном Макри, ведшегося тихими голосами, меня отконвоировали в гостиницу два рослых горожанина. Оглянувшись, я обнаружила, что Гейлис уводят в другую сторону; она держалась очень прямо, шла намеренно медленно и гордо не смотрела на своих конвоиров.
        В гостинице меня отвели в темную комнату в задней части здания и наконец освободили от пут. Принесли свечу. Вскоре пришел Нед Гоуэн, который принес бутылку эля и тарелку с хлебом и мясом.
        - Дорогая, я могу оставаться с вами всего несколько минут, да и их я еле сумел получить, так что выслушайте меня прямо сейчас.
        Маленький адвокат склонился ко мне. В неровном мерцании свечи он казался особенно загадочным; тем не менее глаза блестели, и я не заметила в нем никакого утомления или озабоченности, кроме слегка сбитого парика.
        - Мистер Гоуэн, как я рада вас видеть, - искренне проговорила я.
        - Да, да, дорогая, - ответил он, - но нынче не время для любезностей.
        И вежливо и как бы между делом погладил мою руку.
        - Мне удалось уговорить их выделить ваше дело в отдельное производство, не рассматривать его одновременно с делом миссис Дункан. Нам это может быть на руку. Как я полагаю, в первоначальные планы не входил ваш арест; вас схватили лишь потому, что вы оказались рядом с ней… с миссис Дункан. Несмотря на это, - скороговоркой продолжил он, - вы находитесь в опасности, не могу это скрывать. Сейчас деревенские жители настроены не в вашу пользу. Что стало причиной, по которой вы вообще взяли в руки этого младенца? - спросил он с жаром, необычным для него.
        Я было собралась ответить, но Нед нетерпеливо махнул рукой.
        - Что ж делать, теперь уже все равно. Мы должны попытаться упирать на то, что вы англичанка и поэтому ничего не знали: говорим именно о неведении, а не о том, что вы чужестранка. Тянем столько, сколько получится. Время работает на нас. Самые ужасные подобные суды вершат в обстановке истерии, когда значение доказательств приносят в жертву жажде крови.
        Жажда крови. Исчерпывающее определение эмоции, которую я наблюдала на лицах тех, кто глазел на меня на площади. Время от времени я видела лица, отражавшие сочувствие и сомнение, но редкий человек может противопоставить себя толпе, а в Крэйнсмуире имелся очевидный дефицит подобных характеров, лучше сказать, полное их отсутствие. Впрочем, нет, поправилась я. Есть один: тщедушный маленький законник из Эдинбурга, крепкий, как старый башмак, на который он был так похож.
        - Чем дольше мы сможем тянуть, - объяснял мистер Гоуэн, - тем меньше вероятность непродуманных действий. Итак, - в заключение сказал он, опустив руки на колени, - ваше дело - молчать. Завтра буду говорить я, и, с божьей помощью, мы одержим победу.
        - Довольно логично, - изобразив слабую улыбку, согласилась я.
        Из-за двери в парадные покои гостиницы раздались громкие голоса; я покосилась на дверь, и мистер Гоуэн, заметивший мой взгляд, кивнул.
        - Да, я совсем скоро покину вас, но я договорился, что вы проведете ночь здесь.
        Он критически осмотрел комнату, в которой мы находились. Маленькая кладовка, которую использовали для хранения ненужного гостиничного хлама и запасов, была холодная и мрачная, но тем не менее это было куда лучше, чем в яме для воров.
        Дверь отворилась, в проеме появился силуэт хозяина гостиницы, всматривавшегося в темноту поверх тусклого пламени свечи. Мистер Гоуэн поднялся, но я схватила его за рукав. Мне было необходимо узнать одну вещь.
        - Мистер Гоуэн, вас ко мне прислал Колум?
        Он чуть замешкался, но ответил: как профессионал он был безукоризненно честен.
        - Нет, - просто сказал он, и по его морщинистому лицу скользнула тень смущения. - Я явился… по собственной воле.
        Он водрузил на голову шляпу и пропал среди огней и суеты гостиницы, пожелав мне на прощание доброй ночи.
        Оказалось, в кладовке мне кое-что оставили: небольшой кувшин вина и краюха хлеба (в этот раз чистая) были на большой бочке, а рядом прямо на земле лежало сложенное старое одеяло.
        Я завернулась в одеяло и присела на один из бочонков поменьше, чтобы поесть; в процессе поглощения своего скудного ужина я занималась размышлениями.
        Итак, Колум защитника не отправлял. Вместе с тем известно ли ему, что мистер Гоуэн намерен прибыть на суд? Возможно, Колум запретил всем обитателям замка спускаться в деревню: в ходе охоты на ведьм могли схватить любого. Я кожей чувствовала волны истерического страха, затопившие деревню, почти слышала, как они бьются о стены моего ветхого убежища.
        От раздумий меня отвлек шум, раздавшийся из пивной, расположенной неподалеку. Возможно, там находится стражник обреченного на смерть и кто-то еще. Но на пороге смерти следует быть признательным даже за один дополнительный час жизни. Я завернулась в одеяло с головой, чтобы не слышать голоса из гостиницы, и из последних сил попыталась испытывать только признательность.
        Вскоре после рассвета, после мучительной бессонной ночи меня вывели из моей каморки обратно на площадь, где еще целый час пришлось ждать судей.
        Худой и толстый, отведавшие сытный завтрак, взялись за дело без промедления. Джефф обратился к Джону Макри, как и раньше, стоявшему за обвиняемыми:
        - Мы пришли к выводу, что не можем определить вину лишь на основании свидетельских показаний.
        Толпа взревела от гнева: у нее имелись собственные способы определения вины. Впрочем, Матт мигом призвал протестующих к порядку: пронзил собравшихся таким взглядом, что на кричавших молодых батраков в первых рядах он подействовал как ведро холодной воды на лающих собак. После этого Матт повернул свое тощее лицо к стражу и приказал:
        - Прошу отвести обвиняемых к берегу озера.
        На этот раз обрадованный гул толпы навел меня на самые грустные мысли. Джон Макри взял меня одной рукой, Гейлис - другой и повел нас к берегу. При этом обнаружилось множество желающих ему помочь. Какой-то придурок словно безумный выстукивал на барабане дробь. Меня злобно хватали за подол, щипали и пинали. Затем, сопровождаемый барабанным боем, раздался хор; слова я не могла разобрать за бесчисленными криками, которые мне тем более не хотелось разбирать.
        Наша процессия пересекла луг и оказалась у озера, возле нависших над водой дощатых сходней. Нас довели до их края; туда же пришли и судьи, один на одном конце помоста, другой - на втором. Толпе, ожидавшей на берегу, Джефф скомандовал:
        - Несите веревки!
        После обсуждения и кивков друг на друга кто-то наконец притащил клубок тонкой бечевки. Макри взял его и с опаской пошел ко мне. Впрочем, посмотрев на судей, он стал куда уверенней.
        - Мадам, прошу вас снять башмаки, - скомандовал он.
        - Какого чер… то есть зачем? - поинтересовалась я и скрестила на груди руки.
        Не готовый к отпору, он растерянно замигал, однако раньше его ответил низенький судья:
        - Это подготовительная процедура для суда водой. Большой палец правой руки привязывают пеньковой бечевой к большому пальцу левой ноги женщины, подозреваемой в колдовстве. Таким же образом большой палец левой руки привязывают к большому пальцу правой ноги. После чего…
        После этих слов он выразительно глянул на озеро.
        В прибрежной грязи, закатав штанины выше колен и подвязав их веревками, наготове стояли два рыбака. Один, мерзко ухмыльнувшись, поднял с земли маленький камешек и пустил по стальной поверхности озера блинчик. Камень один раз подпрыгнул и утонул.
        - Оказавшись в воде, - монотонно говорил низкорослый судья, - виновная в колдовстве поплывет, поскольку чистая вода отторгнет нечистое существо. Невинная же женщина утонет.
        - То есть у меня есть два варианта: или меня осудят как ведьму, или оправдают, но утопят? - возмущенно промолвила я. - Нет уж, спасибо!
        Я изо всех сил схватилась руками за локти, пытаясь унять дрожь, которая, похоже, становилась моим постоянным спутником.
        Маленький судья от гнева стал похож на сердитую жабу.
        - Нельзя проявлять неуважение к суду, женщина. Ты имеешь дерзость отказываться от предусмотренного по закону испытания?
        - Смею ли я отказываться от того, чтобы меня утопили? Ясное дело, конечно, отказываюсь!
        Лишь в тот момент я увидела, как Гейлис словно безумная машет головой, взметая вихрь светлых волос. Судья повернулся к Макри:
        - Совлеките с нее одежды и проведите бичевание.
        Толпа издала единый вздох, потрясший меня не меньше, чем слова судьи. Это был ужас? О нет, предвкушение радости. После чего мне стало понятно, что такое настоящая ненависть. Не толпы - моя.
        Меня даже не стали вести обратно на площадь. Я из последних сил сопротивлялась (все равно я уже была обречена, терять было нечего, но чьи-то руки грубо тащили меня, хватали за платье.
        - Руки убери, грязный болван! - завопила я и ударила какого-то мужика в самое нежное место.
        Мужик со стоном согнулся пополам и вскоре пропал в бурной мешанине кричащих, плюющихся отвратительных харь. Меня, крепко ухватив, пинали, толкали, волокли непонятно куда, не обращая внимания на тех, кто в давке упал на землю, прокладывали мной путь через густую толпу.
        Меня ударили в живот, дыхание перехватило. К тому времени от корсажа и блузы остались одни лохмотья, так что с меня без труда сдернули остальные тряпки. Мне никогда не была свойственна особая застенчивость, но, когда я предстала полуголая перед глумящейся толпой, когда чьи-то влажные руки хватали меня за обнаженную грудь, я ощутила такую ненависть и такое унижение, каких не могла себе прежде даже и представить.
        Джон Макри стянул мои руки впереди веревкой, захлестнув петлю за запястья и оставив свободный конец в несколько футов. В процессе работы он казался смущенным и пристыженным, не смел поднять на меня взгляда, и было очевидно, что ждать от него помощи и снисхождения не стоит: его так же, как и меня, подавила толпа.
        Рядом оказалась Гейлис, с которой, разумеется, обходились подобным образом. Я увидела взлетевшие от ветра светлые волосы. Конец веревки перебросили через большой сук и подтянули - так мои руки оказались воздеты над головой. Я в ярости скрипела зубами: это оказался единственный способ борьбы со страхом. Толпа выжидательно застыла, но время от времени из нее доносились возбужденные крики.
        - Давай же, Джон! - наконец завопил кто-то. - Всыпь ей!
        Джон Макри, щепетильно относившийся к театральному аспекту своей деятельности, поднял плеть к поясу и осмотрел толпу. Затем подошел ко мне и бережно повернул лицом к стволу дерева, так что моя щека оказалась почти прижата к шершавой коре. Отошел на несколько шагов назад, размахнулся - и опустил плеть.
        Потрясение стало сильнее боли. Однако после пары взмахов плети я поняла, что страж, как мог, пытался меня пощадить. Тем не менее несколько ударов оказались так сильны, что плеть сорвала кожу (места таких ударов горели).
        Я изо всех сил зажмурилась и прижалась щекой к дереву, стараясь таким образом отстраниться от событий, оказаться где-то в другом месте… Но внезапно услышала то, что моментально вернуло меня к происходящему.
        - Клэр!
        Слабины веревки, овивавшей мои руки, хватило на то, чтобы я повернулась лицом к толпе. Мой внезапный порыв стал причиной того, что страж ударил плетью в воздухе, споткнулся и врезался головой в сук. Толпа отреагировала на происшествие градом брани и насмешек над Макри.
        Мне на глаза свалилась прядь и прилипла к мокрому от пота и слез лицу. Я замотала головой и в конце концов боковым зрением сквозь волосы увидела подтверждение услышанному.
        Джейми безжалостно раскидывал людей, прокладывая путь через густую толпу, пользуясь всеми преимуществами своего роста и мышечной силы.
        Я почувствовала себя как генерал Маколиф в Бастони при виде Третьей армии Паттона[28 - Во время Второй мировой войны, зимой 1944/45 г., в ходе Арденнского сражения на Западном фронте, войска союзников, в том числе воздушно-десантная дивизия под командованием генерала Маколифа, вели тяжелые бои, удерживая бельгийский город Бастонь, однако положение их изменилось, когда одной из частей третьей армии генерала Паттона удалось прорвать блокаду.]. Хотя Гейлис, мне и самому Джейми грозила ужасная опасность, при виде его я испытала такое счастье, какое до того в жизни не переживала.
        - Это ведьмин муж! Это ее муж! Мерзкий Фрэзер! Преступник!
        Так кричали в толпе наряду с другими оскорблениями и бранью, сыпавшимися на наши с Гейлис головы.
        - Хватайте и его! На костер их! На костер их всех!
        Несколько утихшая из-за казуса со стражем коллективная истерия вновь разгорелась.
        Подручные Макри бросились к Джейми, чтобы остановить его, и ему пришлось замереть на месте. Подручные повисли на нем, удерживая руки, но Джейми все-таки пытался добраться одной рукой до пояса. Вероятно, испугавшись, что он хочет достать нож, один из напавших с силой пнул его в живот.
        Джейми чуть согнулся, а распрямившись, врезал атакующему локтем в нос. Временно высвободив одну руку и не пренебрегая тем, что вторую удерживал еще один соперник, он залез в спорран, затем поднял руку и что-то кинул; однако перед его броском я услышала:
        - Клэр! Замри, не двигайся!
        Можно подумать, я могу легко двигаться, потрясенно успела подумать я. Прямо к моему лицу летело что-то темное, и я почти уже инстинктивно отшатнулась, но успела вовремя остановиться. Предмет стукнулся о мою голову - и мне на плечи упали черные бусины четок, ровно обвив шею, как болас[29 - Болас - метательное оружие индейцев Южной Америки, представляющее собой ремень или связку ремней, к концам которых привязаны обернутые кожей круглые камни, костяные грузы, каменные шары и т. п.]. Впрочем, не очень ровно, так как четки зацепились за правое ухо. От сильного удара на глаза выступили слезы, я помотала головой - и четки легли как следует, а распятие оказалось между грудями.
        Лица зрителей в первом ряду выказали испуг и удивление. Эти люди резко замолчали, их молчание подействовало на остальных, и возбужденные крики утихли. В тишине раздался голос Джейми; в его обычно даже в гневе ровном голосе не осталось никакого спокойствия:
        - Разрежьте веревку!
        Помощники стража куда-то пропали; Джейми стал приближаться к месту экзекуции; толпа моментально расступилась, а Макри глядел на него, раскрыв рот.
        - Я приказал разрезать веревку! Ну!
        Страж, впечатленный неумолимо шедшим к нему апокалиптическим видением, представлявшим собой смерть с волосами как огонь, вышел из ступора, зашевелился и торопливо вынул кинжал. Веревка, дернувшись, упала наземь, мои руки обвисли, как палки, их обожгло болью, я зашаталась и рухнула бы, если бы такая родная крепкая рука не подхватила меня под локоть и не помогла устоять. Я вжала лицо в грудь Джейми: теперь я ничего не боялась.
        Вероятно, на какое-то непродолжительное время я лишилась чувств или мне это показалось из-за переполнившей меня радости от освобождения. Когда я пришла в себя, Джейми держал меня, обняв за талию, а его плед оказался на моих плечах, скрывая от любопытных взглядов зевак. Вокруг, как и раньше, слышались голоса, но в них уже не было ни буйства, ни звериной жажды крови.
        Через голоса пробился Матт - а может, Джефф? - и вопросил:
        - Кто вы такой? Как вы дерзнули помешать ходу судебного расследования?
        Я скорее ощутила, чем увидела, как толпа сделала шаг вперед.
        Джейми был большой и мощный, у него имелось оружие, однако он был один. Я еще крепче прижалась к нему, он сильно обнял меня правой рукой, а левую протянул к бедру. Из ножен с пугающим звуком наполовину высунулось серебристо-голубое лезвие, и те, кто стоял в первых рядах, застыли.
        Впрочем, судьи оказались куда крепче. Выглянув из укрытия, я обнаружила, что Джефф таращился на Джейми, а Матт скорее обескуражен, чем возмущен.
        - Вы осмелились противостоять суду Божьему? - гневно возопил коротышка судья.
        Джейми вытащил саблю из ножен и воткнул в землю, да так, что рукоять завибрировала от мощи удара.
        - Я встал на защиту этой женщины и на защиту правды, - сказал Джейми. - Если кто-то из присутствующих выступает против них обоих, пусть ответит мне, а затем и Богу.
        Судья похлопал глазами, как будто не мог поверить в реальность такого поступка, и вновь пошел в атаку:
        - Вы не имеете права мешать работе суда, сэр! Я настаиваю, чтобы вы сейчас же оставили обвиняемую. А ваше поведение суд рассмотрит незамедлительно.
        Джейми, спокойный словно утес, воззрился на судей. Мне был слышен сильный стук его сердца, но руки его твердо, как каменные, лежали одна на рукояти сабли, вторая - на поясном кинжале.
        - Сэр, у алтаря церкви Божьей я поклялся всегда защищать эту женщину. А коли вы уверяете, что ваша власть превыше власти Господа Всемогущего, то вынужден сообщить, что не согласен с этим мнением.
        Наступившее следом молчание разорвал чей-то тихий смешок, в нескольких местах подхваченный в толпе. Симпатия зрителей все еще не склонилась к нашей стороне, но сила, влекшая нас к погибели, уже оказалась сломлена.
        Джейми ухватил меня за плечо и повернул кругом. Стоять лицом к людям было невероятно тяжело, но я понимала, что так следует поступить. Вскинув голову как можно выше, я увидела не лица, а то, что находилось далеко за людьми, - лодчонку на самой середине озера. И я смотрела на нее, пока глаза мои не стали слезиться.
        Придерживая укутывавший меня плед, Джейми, открыл взорам присутствующих мои плечи и шею. Ухватил темные четки и подвигал их туда-сюда.
        - Говорят, янтарь обжигает кожу ведьмы, верно? - спросил он судей. - Полагаю, еще больше ведьме вредит крест Господень. Однако гляньте сюда.
        Он поднял пальцем четки и распятие. Моя кожа оставалась абсолютно белой, без каких-либо следов, не считая грязи, в которой я перепачкалась в яме для воров. Толпа охнула и неразборчиво зашумела.
        Храбрость, непоколебимое самообладание и врожденная способность к эффектным жестам. Не зря Колум Маккензи опасался честолюбивых амбиций Джейми. Кроме того, его, конечно, тревожили опасения, что я могу раскрыть происхождение Хэмиша; с таких позиций то, как он поступил по отношению ко мне, вполне можно было понять. Понять, но не простить.
        Настрой толпы то и дело менялся. Казалось, жажда крови, обуревавшая ее до того, пропала, однако она могла в любой момент вновь нахлынуть сильнее прежнего, и погрести нас. Матт и Джефф обменивались растерянными взглядами: они явно не понимали, что делать в новых, нежданных обстоятельствах.
        Гейлис Дункан использовала общую растерянность в своих целях. Не могу сказать, зачем ей это было нужно, на что она надеялась, но она гордо откинула свои серебристые волосы за плечи и бесстрашно кинулась головой в омут.
        - Эта женщина не ведьма, - прямо заявила она. - А вот я - ведьма.
        Эскапада Джейми после ее выходки моментально потускнела и забылась. Крики судей, вопросы, восклицания - все утонуло в диком реве толпы.
        Понять, что именно она думала и чувствовала, было невозможно, как и прежде. Высокое чело было ясно, большие зеленые глаза сверкали каким-то весельем. Гейлис, перемазанная грязью, в своем рваном платье, гордо распрямилась и смотрела на своих обвинителей сверху вниз. Как только стало чуть тише, она негромко начала свою речь - не повышая голоса, но вынудив всех прислушиваться:
        - Я, Гейлис Дункан, признаю, что я ведьма и возлюбленная Сатаны…
        Терпеливо дождавшись, когда утихнет новый шквал криков, она продолжила:
        - Признаю, что, наущаемая своим повелителем, умертвила своего супруга Артура Дункана посредством колдовства.
        Сказав это, она покосилась на меня и, увидев мой взгляд, чуть улыбнулась. Затем посмотрела на женщину в желтой шали, но милосерднее не стала.
        - Преследуя преступные цели, я исполнила заклинание над младенцем-оборотнем, и тот умер, а похищенное человеческое дитя осталось эльфам.
        Она чуть обернулась и протянула ко мне руку.
        - Неведение Клэр Фрэзер я использовала в своих целях. Однако эта женщина не соучаствовала в моих действиях и не понимала их, она не слуга господину и повелителю моему.
        Толпа вновь заголосила; зрители напирали, чтобы лучше видеть, и теснились. Гейлис простерла к ним ладони.
        - Стойте же!
        Звонкий оклик просвистел в воздухе, словно удар хлыста, и подействовал похожим образом. Она воздела лицо к небу и, будто что-то заслышав, замерла.
        - Внимайте! - сказала она. - Внимайте ветру его явления. Берегись, народ Крэйнсмуира! Летит повелитель мой на крыльях ветра!
        Она опустила голову, будто в трансе, уставившись в пространство застывшими большими зелеными глазами, и радостно закричала - высоким голосом, так громко, что казалось, человек так не может.
        Действительно усиливался ветер. Я видела, как над дальним берегом озера собираются грозовые облака. Люди беспокойно оглядывались; некоторые сочли за лучшее переместиться из первых рядов в глубь толпы.
        Гейлис принялась вращаться на месте; ее волосы летели на ветру, одну руку она изящно подняла на манер танцоров вокруг майского шеста. Замерев, я лишь смотрела на нее.
        Она продолжала вращаться, лицо спряталось за волосами. Однако крутанувшись в очередной раз, она, резко мотнув головой, откинула светлую копну, и ее лицо оказалось обращено ко мне. Выражение одержимости на миг пропало, губы прошептали одно-единственное слово. И тут же Гейлис опять повернулась к толпе и издала все тот же нечеловеческий вопль.
        Она сказала: «Бегите!»
        Вдруг Гейлис остановила свое вращение, с безумным триумфом вцепилась в остатки корсажа и дернула его так, что толпа смогла увидеть ту тайну, что я узнала, сидя в холодной грязной яме. Ту тайну, что Артур Дункан постиг за час до гибели и что стала причиной его гибели. Лохмотья разошлись и открыли круглый живот женщины, не менее шести месяцев носящей во чреве дитя.
        Я по-прежнему стояла как столб и глазела. Но Джейми не тратил времени. Он пронзительно свистнул и, подхватив одной рукой меня, другой - саблю, бросился бежать, пробивая локтями, коленями и рукоятью путь к озеру.
        Увлеченные событиями под деревом, зрители не сразу поняли, что происходит. Но когда некоторые опомнившиеся закричали и попробовали нас схватить, на берегу послышался топот копыт по твердой сухой глине.
        Донас не стал любить людей больше и стремился это продемонстрировать. Первого же человека, который попробовал схватить его за уздечку, он укусил так, что хозяин, сделавший это, с воплем и брызгами крови отпрыгнул прочь. Жеребец встал на дыбы, громко заржал и забил в воздухе копытами, после чего отдельные смельчаки, собиравшиеся его задержать, отчего-то потеряли последнее желание испытать судьбу.
        Джейми забросил меня через седло на манер мешка с мукой и в прыжке взмахнул на спину Донаса. Из стороны в сторону махая саблей, чтобы проложить себе путь, он направил коня прямо в людское скопление. Собравшиеся испуганно убегали от конских зубов и копыт, а также от взмахов стали, а мы все быстрее оставляли за собой озеро, деревню и Леох. Я не могла восстановить дыхание, но пробовала что-то крикнуть Джейми, заговорить с ним.
        В этот раз меня потрясла вовсе не беременность Гейлис. До глубины души меня поразило нечто совсем иное. Когда Гейлис, раскинув белые руки, крутилась вокруг себя, я заметила то, что наверняка увидела она в момент, когда с меня сорвали одежду, - небольшую отметину на плече, точно такую же как у меня. В этом времени она определенно служила знаком чародейства и волшебства. Маленькое, незаметное пятно - прививка от оспы.
        На мое распухшее лицо и израненные веревкой запястья с небес лились потоки дождя. Я зачерпнула ладонью из ручья и медленными глотками выпила воды, с восхищением чувствуя, как холодная влага смягчает пересохшую глотку.
        Джейми ненадолго куда-то пропал, затем вернулся, неся полную горсть темно-зеленых круглых листьев; сам он что-то жевал. Потом выплюнул зеленый комок на ладонь, сунул в рот следующую порцию листьев и повернул меня спиной к себе. Осторожно приклеил жвачку из листьев на мою спину - и гореть сразу стало меньше.
        - Что это? - спросила я, всеми силами пытаясь держать себя в руках (я по-прежнему дрожала и плакала, но неостановимый ручей слез стал пресекаться).
        - Водяной кресс, - глухо объяснил Джейми (он все еще жевал листья). - Не одна ты знаешь толк в исцелении травами, англичаночка.
        - А какой у него вкус? - сквозь слезы вновь поинтересовалась я.
        - Довольно мерзкий, - коротко проговорил он, приспособив к моей спине еще одну порцию пережеванных листьев и прикрывая меня пледом. - Они не… - начал он и запнулся: - Я имею в виду, рубцы неглубокие, на тебе, полагаю, не останется отметин.
        Говорил он с деланой грубостью, но трогал меня так нежно, что я вновь разразилась рыданиями.
        - Прости, - запричитала я, уткнувшись носом в край пледа, - я не понимаю, что это со мной. Понятия не имею, почему я все время плачу.
        Джейми пожал плечами.
        - Мне кажется, до сегодняшнего дня вряд ли кто-то нарочно стремился сделать тебе больно, англичаночка, - проговорил он. - И такое обстоятельство потрясло тебя так же, как боль, может, и сильнее.
        Он помолчал и поправил на мне плед.
        - Со мной было почти то же самое, - просто сообщил он. - Сначала меня тошнило, затем я рыдал, когда мне промывали раны, а следом меня стало колотить.
        Он вытер мое лицо пледом и взялся за подбородок.
        - А когда дрожь унялась, англичаночка, - тихо сказал он, - я вознес Господу хвалу за боль, поскольку она значила, что я жив. Когда ты приблизишься к этому состоянию, дорогая, скажи мне, поскольку нам с тобой надобно кое о чем потолковать.
        Он поднялся и пошел к ручью, чтобы выстирать окровавленный платок.
        - Какая причина вынудила тебя вернуться? - спросила я, когда он опять оказался возле меня.
        Слезы высохли, но я все еще тряслась и плотно куталась в плед.
        - Да это Алек Макмагон, - с улыбкой ответил он. - Я просил его приглядывать за тобой во время моей отлучки. Когда вас с миссис Дункан схватили жители деревни, Алек отправился на поиски меня - скакал всю ночь и весь следующий день. А затем и я сам несся словно демон, лишь бы не опоздать. Господи, до чего же славный конь!
        Он с восхищением посмотрел на отливавшего медью мокрого Донаса, привязанного к стволу у самого спуска к ручью.
        - Хорошо бы его отсюда отвести, - задумчиво протянул Джейми. - Едва ли за нами бросятся в погоню, однако Крэйнсмуир все-таки довольно близко. Можешь идти?
        С некоторой натугой я отправилась вслед за ним по крутому склону; из-под пяток сыпались мелкие камни, за юбку цеплялись колючки папоротника и ежевики. Ближе к вершине мы зашли в ольховую рощу; деревья росли настолько близко, что нижние ветви, соединившись, образовывали густую зеленую крышу, под которой раскинулась поляна папоротников. Джейми придержал ветки, освободив для меня узкий проход, а затем бережно расправил примятые листья. Отступив на несколько шагов, он критически осмотрел убежище и довольно кивнул.
        - Хорошо. Тут тебя никто не сможет отыскать. - Он было ушел, но немедленно вернулся. - Попробуй поспать, если сумеешь, и не тревожься, что я долго не возвращаюсь. Нам нечего есть, а просить пишу у крестьян я не хочу, чтобы не привлекать внимание. Придется отправиться на охоту. Натяни тартан на голову и гляди, чтобы юбка была прикрыта: белое издалека заметно.
        Пища представлялась мне чем-то совершенно неважным, я думала, что голод никогда меня теперь не посетит. Но сон - совсем другое. Спина и руки все еще ныли, саднила недавно содранная веревками кожа на запястьях, болело, казалось, вообще все тело, но после пережитых страха, боли и утомления я почти моментально погрузилась в сон среди резкого запаха папоротников, вившегося надо мной словно фимиам.
        Я проснулась, потому что кто-то ухватил меня за ногу. Испугавшись, я села и ткнулась макушкой в упругие ветви над головой. На меня обрушился дождь из листьев и тонких веточек, и я глупо замахала руками, стряхивая с головы мусор. Исцарапанная, всклокоченная и взволнованная, я покинула свое укрытие и увидела, что Джейми сидит на корточках вблизи и насмешливо следит за происходящим. Солнце катилось к закату, освещало лишь верхнюю часть обрыва, а ущелье, по дну которого протекал ручей, уже накрыла тень. От небольшого костра, разведенного среди камней у ручья, вился аромат жареного мяса: на импровизированных вертелах из прутиков, очищенных от коры, жарились два кролика.
        У склона Джейми подал мне руку. Я гордо отказалась от помощи и спустилась сама, споткнувшись только один раз, когда наступила на длинный конец пледа. Отвращение к еде пропало, и я нетерпеливо накинулась на мясо.
        - Поужинав, поднимемся в лес, англичаночка, - сообщил Джейми, отламывая кроличью ножку. - Находиться у ручья ночью не стоит, из-за плеска не слышны шаги того, кто подбирается.
        Во время еды мы перемолвились всего парой слов. Обоих терзали мысли о случившемся, переживания утреннего кошмара. У меня же имелась еще одна причина для сильной тоски. Я не просто потеряла возможность выяснить что-то о том, как и почему я оказалась в этом месте, но и утратила единственного друга. Мотивы поступков Гейлис то и дело ставили меня в тупик, но невозможно было не понять, что прошедшим утром она спасла мне жизнь. Знавшая, что обречена на смерть, Гейлис сделала все, что могла, чтобы мы получили возможность скрыться… Костер, почти незаметный при свете дня, в сумерках становился все заметнее. Я глядела на языки пламени, на жарившееся мясо и коричневые кости кроликов. Из сломанной косточки в костер упала капля крови и, пошипев, испарилась. Кусок встал у меня в горле колом. Я быстро бросила несъеденное мясо и отвернулась: меня вырвало.
        Сохраняя молчание, мы оставили ручей и отыскали на опушке леса подходящий уголок. Нас окружали пологие холмы, и Джейми специально отыскал такую высокую точку, чтобы видеть дорогу из деревни. В сумерках все вокруг вдруг ненадолго запылало блеском драгоценностей: переливавшиеся как изумруд долины, прекрасный туманный аметист вересковых зарослей, горящий рубин рябины, росшей на вершине холма. Ягоды рябины - верное средство против колдовства. Силуэт замка Леох у подножия Бен Адена все еще был виден, но в сгущавшемся сумраке становился все более размытым.
        В укрытии Джейми зажег костер и сел у огня. Дождь перешел в изморось, на моих ресницах повисли мелкие капли, через которые я видела пламя, сияющее радугой.
        Обхватив руками колени, Джейми долго молчал, уставившись в костер. Наконец он обернулся ко мне.
        - Я уже говорил тебе, что не буду расспрашивать тебя о том, чего ты не захочешь поведать. Я и нынче не спрашиваю, однако мне обязательно следует знать - для нашей общей безопасности. - Он помолчал и продолжил: - Клэр, если ты не была со мной честна раньше, то скажи это теперь, потому что мне нужно это знать. Клэр, ты ведьма?
        Я вытаращила глаза.
        - Ведьма? Ты… ты что, серьезно спрашиваешь?
        Сперва я решила, что он шутит. Но нет, он не шутил. С силой схватив меня за плечи, он внимательно глядел мне в глаза, как будто надеясь таким образом заставить меня сказать.
        - Я обязан спросить, Клэр! И ты обязана мне ответить!
        - А если да? - выговорила я пересохшим ртом. - Если бы ты считал меня ведьмой? Стал бы ты за меня сражаться?
        - Я отправился бы следом за тобой на костер! - яростно сказал он. - А если бы понадобилось, то и в ад. Но во имя Господа Иисуса милосердного, поведай правду!
        Для меня это оказалось слишком. Я вырвалась из объятий Джейми и кинулась через поляну к ближайшим деревьям на опушке леса (почему-то у меня не было сил находиться на открытом месте). Врезалась в дерево, обняла ствол, вцепилась пальцами в кору, прижалась к ней щекой и залилась истерическим хохотом.
        По другую сторону ствола возникло бледное лицо Джейми, выражавшее крайнее потрясение. С запозданием поняв, что мое поведение производит впечатление по меньшей мере безумия, я с огромным трудом остановилась и, задыхаясь, глянула на Джейми.
        - Да, - сказала я, все еще сдерживая конвульсии рвущегося смеха. - Да, я колдунья. Ведьма, так меня, скорее всего, и следует воспринимать. Я не болела черной оспой, но могу находиться в комнате, где лежит множество умирающих от нее, и не заболею. Могу ухаживать за такими больными, дышать одним воздухом с ними, дотрагиваться до них и не заражусь. У меня не будет ни холеры, ни столбняка, ни дифтерита. Ты наверняка сочтешь это волшебством, потому что ничего не знаешь о прививках и объяснить это сможешь только так. То, что мне известно…
        На этом месте я сделала два шага назад и помолчала, чтобы унять волнение.
        - Я знаю о Джонатане Рэндолле, потому что мне о нем рассказали. Я знаю, когда он родился и когда умрет. Мне известно, чем он занимался и чем еще будет заниматься. Я знаю о Сандрингеме, потому что… мне рассказывал Фрэнк. Он знал и о Рэндолле, потому что… он… о боже!
        Я поняла, что еще чуть-чуть - и лишусь чувств, и, чтобы не видеть пляску звезд над головой, закрыла глаза.
        - А Колум… считает меня ведьмой, потому что я знаю, что Хэмиш не его сын. Мне известно, что у него не может быть детей, но он подумал, что я знаю, кто отец Хэмиша. Сначала считала, что это ты, но потом разобралась, что этого не может быть, и я…
        Я тараторила все быстрее, чтобы звуком собственного голоса побороть головокружение, ну хотя бы попытаться это сделать.
        - Я рассказывала о себе только и исключительно правду, - говорила я, неистово кивая, словно убеждая саму себя. - Только правду! У меня нет племени, нет истории, потому что и меня пока еще нет на свете. Знаешь, когда я родилась? - спросила я, подняв на него взгляд.
        Я понимала, что волосы мои всклокочены, а взгляд безумен, но мне было плевать.
        - Двадцатого октября в год тысяча девятьсот восемнадцатый от Рождества Христова. Слышишь? - закричала я, потому что Джейми стоял недвижим и смотрел на меня так, словно ничего не понимал. - Я сказала: тысяча девятьсот восемнадцатый! Больше чем через двести лет! Ты слышишь?
        Джейми медленно кивнул.
        - Я слышу, - тихо проговорил он.
        - Да, ты слышишь! - все так же громко ответила я. - И считаешь меня полоумной, верно? Признайся, что думаешь именно так! Ты не можешь считать по-другому, только таким образом ты способен объяснить себе… Ты не можешь верить мне, не смеешь… О, Джейми…
        Я чувствовала, что мое лицо искажено страданием. Я так долго скрывала истину, мне пришлось так долго жить с пониманием, что я не могу никому открыться, а сейчас я могу рассказать все Джейми, моему возлюбленному мужу, единственному человеку, которому я доверяла… и он мне не верит, не может поверить.
        - В заколдованном месте были каменные столбы. Столбы Мерлина[30 - Мерлин - волшебник; наставник и советник короля Артура, легендарного правителя бриттов.]. Я прошла через них. - Я, задыхаясь, всхлипывала и говорила все бессвязнее. - Давным-давно, а на самом деле двести лет. Как всегда в сказках… двести лет. Но в сказках люди обычно возвращаются, а я не могла.
        Я закачалась, поэтому поискала опору, уселась на ближайший камень и склонила голову к рукам, опустив плечи. Настало продолжительное молчание, такое долгое, что лесные птицы осмелели и, тонко пересвистываясь, стали мелькать по опушке, охотясь за последними летними мошками.
        Наконец я осмелилась поднять глаза. Может, Джейми взял да и ушел, огорошенный моим признанием? Но нет, он по-прежнему был рядом и все так же сидел, обхватив руками колени и задумчиво склонив голову.
        В свете костра волоски на его руках сверкали, как медная проволока, но при этом они стояли дыбом, как шерсть на собаке. Он меня боялся.
        - Джейми, - сказала я, и сердце мое чуть не разорвалось от тоски и одиночества. - О, Джейми…
        Я вновь опустила голову в колени и сжалась, сконцентрировавшись на боли, что терзала меня внутри. Меня душили слезы.
        Неожиданно мне на плечи легли руки Джейми и расправили меня так, чтобы перед глазами оказалось его лицо. Сквозь рыдания я увидела то выражение, что уже встречала на его лице во время битвы: напряжение ушло, сменившись спокойной уверенностью.
        - Я тебе верю, - твердо произнес он. - Не очень понимаю пока, но верю. Клэр, я тебе верю! Послушай! Между нами - между тобой и мной - истина, и я всегда буду тебе верить.
        Он осторожно меня потряс.
        - Не важно, что это значит. Но ты мне рассказала. Пока этого довольно. Успокойся, mo duinne. Положи голову сюда и отдохни. Остальное поведаешь после. И я тебе поверю.
        Я продолжала плакать, поскольку никак не могла осознать сказанное. Дергалась, вырывалась, но он обнял меня и крепко прижал к груди, накрыв при этом мою голову краем пледа, вновь и вновь твердил: «Я тебе верю».
        Наконец, я изнемогла настолько, что успокоилась, посмотрела на него и заметила:
        - Но ты не можешь мне поверить.
        Он улыбался. У него подрагивали губы, но он улыбался.
        - Не надо мне говорить, англичаночка, чего я не могу.
        Он помедлил и с интересом спросил:
        - Сколько же тебе лет? Раньше я как-то не думал у тебя это выяснить.
        Вопрос был настолько диким, что мне понадобилось время на раздумья.
        - Двадцать семь… или двадцать восемь.
        Ответ Джейми, похоже, несколько смутил. По представлениям его времени, женщина двадцати восьми лет считалась скорее средних лет.
        - А, - сказал он и глубоко вздохнул. - Я-то думал, что ты моя ровесница… или моложе.
        На некоторое время он замер, а затем, слабо усмехнувшись, склонился ко мне.
        - С днем рождения, англичаночка.
        Я очень удивилась.
        - Что? - довольно глупо переспросила я.
        - Я говорю, что поздравляю тебя с днем рождения. Сегодня двадцатое октября.
        - Да? Я счет дням потеряла…
        Я опять задрожала от холода, переживаний и потери сил, употребленных на мою зажигательную речь. Джейми привлек меня к своей груди и стал легкими движениями крупных ладоней, убаюкивая, гладить меня по голове. Я вновь зарыдала, но теперь это были слезы облегчения. В той душевной сумятице, в какой я находилась, мне, как я логично считала, думалось, что раз Джейми, узнав мой истинный возраст, все еще меня желает, значит, все будет хорошо. Он поднял меня и, осторожно придерживая за плечо, отнес к костру, к седлу, лежавшему на земле. Все еще держа меня на руках, он сел и прислонился к седлу. И, выдержав длинную паузу, сказал:
        - Ну ладно. Теперь рассказывай.
        И я рассказала. Рассказала ему обо всем, с паузами и остановками, но довольно складно. Еле живая от утомления, я тем не менее была довольна… как кролик, который сумел обмануть лисицу и пусть не навсегда, но все-таки на какое-то время спрятаться под бревном. Не особенно надежное убежище, но своего рода передышка. Поведала я и о Фрэнке.
        - Фрэнк, - тихонько произнес он. - Получается, он не умер.
        - Он еще не родился. - Я ощутила вздымавшуюся истерику, но сумела ее подавить. - И я тоже.
        Джейми, ни говоря ни слова, погладил и похлопал меня по спине, потом пробормотал что-то невнятное по-гэльски, но неожиданно сказал:
        - Когда я увез тебя от Рэндолла из Форт-Уильяма, ты пыталась вернуться. К каменным столбам. И… к Фрэнку. Поэтому ты тогда убежала из рощи.
        - Да, - ответила я.
        - А я тебя побил за это, - виновато сказал он.
        - Но ты же не знал. И я не могла тебе объяснить.
        Я и правда стала задремывать.
        - Конечно, не могла, - согласился он, еще плотнее укутывая меня пледом. - Поспи, mo duinne. Никто тебя не потревожит. Я с тобой.
        Я ткнулась носом в теплую впадину его ключицы, и мой усталый разум утонул в забытьи. Я вытащила себя из дремы только для того, чтобы узнать:
        - Ты мне и правда веришь, Джейми?
        Он вздохнул и печально улыбнулся:
        - Да, я тебе верю, англичаночка. Но, ей-богу, куда проще было бы, если бы ты оказалась ведьмой.
        Спала я как покойник, однако пробуждение встретило меня дикой головной болью и напряжением во всех мышцах. В спорране Джейми имелся мешочек с несколькими горстями овсянки, и он заставил меня проглотить смесь крупы с холодной водой как лекарство. Она застряла у меня в горле, но в конце концов мне удалось ее в себя втолкнуть.
        Джейми был приветлив и нежен, но молчалив. После завтрака он споро свернул наш маленький бивуак и оседлал Донаса.
        Поскольку после случившегося я пребывала в совершенном отупении, я даже не поинтересовалась, куда мы едем. Взобралась на спину коня позади Джейми, удовлетворенно ткнулась лицом в широкую спину и под размеренный стук копыт вошла в дрему без мыслей и слов.
        Мы спустились с холма вблизи Лох-Мэдоха и вместо холодной утренней измороси погрузились в серое марево тумана. Из камышей разрозненными стаями взлетали утки и кружились над болотом, своими криками призывая взлететь тех, кто еще не проснулся. Хорошо организованные гуси пролетали над нами стройным клином, издавая одинокие тоскливые крики.
        Серый туман рассеялся только к следующему полудню; бледное солнце осветило луга, поросшие пожелтевшим дроком и ракитой. В нескольких милях от озера мы свернули на узкую дорогу, ведшую на северо-запад. Наш путь вновь лежал вверх, к небольшим пологим холмам и к скалистым горам за ними. Мы почти никого не встречали, впрочем, издали заслышав стук копыт, обычно на всякий случай прятались в придорожных кустах.
        Лиственные деревья и кустарники сменил сосновый бор; я с удовольствием дышала резким смолистым воздухом, несмотря на вечерний морозец. На ночлег мы встали, отойдя от дороги к маленькой поляне. Расстелили одеяло в усыпанной сосновыми иглами неглубокой яме, накрылись пледом и вторым одеялом, крепко прижались друг к другу, чтобы согреться, и заснули.
        Когда было совсем темно, он разбудил меня и овладел мной, ласково, медленно и нежно, в полном молчании. Сквозь сеть из черных веток я посмотрела на звезды и опять уснула, чувствуя рядом уютное тепло его тяжелого тела.
        С утра Джейми казался бодрее или, точнее, спокойнее, точно он наконец сделал какой-то нелегкий выбор. В полусне я выбралась вслед за ним на дорогу, сметая с себя сосновые иголки и мелких пауков. За утро дорога превратилась в еле заметную тропинку, сквозь заросли овсяницы кое-где огибавшую особенно острые камни.
        Я почти не замечала окружающий мир, в полусне радуясь исключительно тому, что все сильнее пригревает солнце, но внезапно перед моими глазами появилось знакомое нагромождение камней, и я вышла из ступора. Я поняла, где мы находимся. И зачем.
        - Джейми!
        Он обернулся на крик.
        - Ты что, не знала?
        - Что мы едем именно сюда? Конечно нет!
        Мне стало дурно. Крэг-на-Дун находился от нас на расстоянии не более мили, сквозь остатки утреннего тумана мне был хорошо виден хребет.
        Я с трудом проглотила слюну. Я пыталась попасть сюда почти полгода. Но сейчас, когда я тут оказалась, хотелось нестись из этого места на все четыре стороны. Каменные столбы на вершине холма от подножия не были видны, но мне казалось, что они насылают на меня еле уловимый ужас.
        Донас не смог идти по тропе к вершине почти сразу. Мы спешились, привязали его к низкой сосне, а сами отправились вверх пешком.
        Когда мы достигли гранитного уступа, я почти задохнулась и обливалась потом, Джейми же не выказывал ни малейшей усталости, только чуть покраснел лицом и шеей. Наверху, выше сосен, было тихо, слышались лишь песни ветра среди камней. Над уступом сновали ласточки: то быстро взмывали в вышину вслед за мошками, то падали вниз, как пикирующие бомбардировщики, расставив узкие крылья.
        Взяв меня за руку, Джейми помог подняться на последнюю ступень перед площадкой у расколотого столба. Он привлек меня к себе и посмотрел так, словно желал запечатлеть в памяти.
        - Зачем… - прерывисто начала я, однако он не дал мне договорить.
        - Это же то самое место? - резко проговорил он.
        - Да. - Я словно завороженная посмотрела на круг столбов. - Судя по всему.
        Джейми ввел меня в круг. Держа за руку, подвел к расколотому столбу.
        - Этот? - спросил он.
        - Да. - Я сделала шаг назад. - Осторожнее! Не подходи к нему слишком близко!
        Он смотрел то на меня, то на камень, выражая крайнее недоверие. Вероятно, он был прав. Неожиданно и я засомневалась в собственной истории.
        - Я… я же ничего точно про это не знаю. Может… оно… закрылось после меня. Или действует только в определенное время. Это случилось незадолго до майского праздника костров Белтайна.
        Джейми через плечо посмотрел на плоский диск солнца, зависший в небе, полуприкрытый тонким облаком.
        - А сейчас скоро Самайн, - заметил он. - День Всех Святых. Подходит или как? - Он невольно вздрогнул, несмотря на шутливый тон. - Когда ты проходила… что ты тогда сделала?
        Я попыталась вспомнить. Руки так замерзли, что я сунула их под мышки.
        - Я обошла столбы, искала надписи. Совершенно неудачно, никаких надписей не нашла. Потом приблизилась к расколотому камню и услышала жужжание, словно там летали пчелы…
        И сейчас я его услышала, это жужжание, словно пчелиное.
        Я отпрыгнула прочь, словно от змеи.
        - Оно еще там! - в совершенном ужасе крикнула я и схватилась за Джейми, но он сурово отстранил меня и, побледнев, вновь повернулся лицом к камню.
        - А что было дальше?
        В моих ушах стонал ветер, но Джейми говорил громче его порывов.
        - Я дотронулась до камня рукой.
        - Сделай это.
        Он толкнул меня (я не пошевелилась), схватил мою руку и прижал ладонь к пятнистой поверхности.
        Разверзся хаос и втянул меня внутрь.
        Потом солнце внезапно остановило свой безумный бег под моими веками, стих дикий визг, и я услышала лишь назойливо повторявшиеся звуки - голос Джейми, звавший меня по имени.
        От слабости я не могла сесть и открыть глаза, но сумела чуть пошевелить рукой, чтобы дать ему понять, что я жива.
        - Все хорошо, - сказала я.
        - Правда? Боже мой, Клэр! - Он крепко прижал меня к груди и не отпускал. - Клэр, я думал, что ты умерла, ей-богу. Ты… ты стала куда-то пропадать. Лицо выразило какой-то ужасный испуг. И я… я оттащил тебя от камня. Остановил тебя. Я не должен был так делать, прости, дорогая.
        Глаза мои открылись настолько, что мне было видно его лицо надо мной - потрясенное и испуганное.
        - Ничего страшного.
        Говорить мне было еще трудно, я чувствовала себя подавленной и растерянной, но сознание прояснялось.
        Я попробовала улыбнуться, но губы свело судорогой.
        - По крайней мере… мы знаем… что оно действует.
        - О боже, конечно, действует.
        Джейми посмотрел на камень со страхом, перемешанным с отвращением.
        Он смочил платок в лужице дождевой воды, набравшейся в ямке на камне, вытер мне лицо, продолжая приговаривать свои извинения и клятвы. В конце концов мне полегчало, и я смогла сесть.
        - То есть в глубине души ты мне не верил? - Еще до конца не придя в себя, я тем не менее чувствовала себя отомщенной. - Видишь, это правда.
        - Да, правда.
        Джейми опустился на землю подле меня и какое-то время смотрел на камень.
        Я прикрыла лицо мокрым платком - меня все еще мутило. Джейми неожиданно вскочил, сделал несколько быстрых шагов к камню и стукнул по нему ладонью. Ничего не произошло, и вскоре он понуро пришел обратно.
        - Может, оно действует только на женщин, - робко предположила я. - В легендах всегда рассказывают о женщинах. А может, это я такая.
        - Так или иначе, я не такой, - сказал он. - Но лучше проверить.
        - Осторожнее, Джейми! - крикнула я.
        И крикнула совершенно напрасно: он приблизился к камню, еще раз хлопнул по нему ладонью, прислонился, вошел в расщелину, вышел из нее, затем проделал то же в другую сторону - тяжелый неподвижный камень оставался камнем, только и всего. Я же трепетала лишь при мысли о том, чтобы оказаться рядом с этим порталом.
        Тем не менее я понимала: в этот раз я начала свое путешествие в царство хаоса с мыслью о Фрэнке. Я точно знала, что его чувствую. В далекой пустоте возник еле уловимый размером с булавочную головку свет - и там был Фрэнк. Я знала это. Но я знала и то, что рядом со мной светится еще одна точка - мокрое от пота, несмотря на холод, лицо, смотрящее на камень.
        Джейми подошел, взял обе моих руки, по очереди поднес их к своим губам и церемонно поцеловал.
        - Моя леди, - тихо промолвил он. - Моя… Клэр. Ждать бессмысленно. Я должен расстаться с тобой сейчас.
        Я лишилась дара речи, но, как обычно, по моему лицу легко можно было прочитать все, о чем я думаю.
        - Клэр, - настаивал Джейми, - там, с другой стороны этого… этой штуки - твое время. Там твой дом, твоя земля. Все, к чему ты привыкла. И… Фрэнк.
        - Да, - подтвердила я, - там Фрэнк.
        Джейми взял меня за плечи, поставил на ноги и почти умоляюще сказал:
        - На этой стороне тебя ничто не ждет, дорогая! Ничего здесь, кроме горя и опасности. Иди!
        Он повернул меня к камню и чуть подтолкнул. Но я вновь повернулась к нему и схватила его за руки.
        - Разве меня и вправду на этой стороне ничто не ждет, Джейми?
        Я твердо посмотрела прямо ему в глаза.
        Он осторожно высвободил руки и молча отступил на несколько шагов; и вдруг Джейми показался мне картиной из прошлого на фоне холмов, покрытых дымкой: жизнь на его лице была лишь игрой теней, изображением, сделанным плоскими слоями краски, - этакое напоминание художника о давно забытых землях и угасших страстях.
        Но затем я вновь посмотрела в его полные боли и муки глаза, и Джейми стал возлюбленным, мужем - человеком стал из плоти и крови.
        Видимо, мое лицо отчетливо выражало страдание, так как Джейми, сделав паузу, повернулся к востоку и показал на какой-то объект ниже по склону.
        - Видишь вон, за дубравой? Примерно на полдороге?
        Я разглядела и дубраву, и то, на что он показывал, - полуразрушенный заброшенный крестьянский дом.
        - Я спущусь туда и останусь там до вечера, чтобы убедиться… уверюсь, что ты в безопасности.
        Он окинул меня взглядом, но не пытался дотронуться - и вдруг зажмурился, будто не в силах видеть это дальше.
        - Прощай, - произнес Джейми и, повернувшись, пошел вниз.
        Словно в ступоре я молча смотрела вслед, однако неожиданно вспомнила, что обязательно должна ему кое-что сказать. Я позвала его. Джейми остановился и недолго постоял, пытаясь овладеть собой. Когда он наконец обернулся, лицо его было бледно, неподвижно, с бескровными губами.
        - Да?
        - Есть одна вещь… То есть я должна кое-что тебе рассказать перед… уходом.
        На миг он закрыл глаза, мне даже почудилось, что потерял равновесие, но, вероятно, это был всего лишь ветер, трепавший складки плаща.
        - Не стоит, - умоляюще сказал он. - Не стоит. Иди, дорогая. Не жди. Иди.
        Он было отправился дальше, но я схватила его за рукав.
        - Джейми, выслушай! Ты должен!
        Он растерянно покачал головой и поднял руку, словно пытался меня оттолкнуть.
        - Клэр… нет. Я не могу.
        От ветра на его глазах выступили слезы.
        - Это насчет восстания, - заторопилась я, дергая его руку. - Джейми, послушай. Принц Чарли, его армия… Колум прав! Слышишь, Джейми? Прав Колум, а не Дугал!
        - Что? О чем ты, дорогая?
        Я смогла привлечь его внимание. Он вытер лицо рукавом, и его взгляд прояснился и посерьезнел. У меня в ушах выл ветер.
        - Принц Чарли. Восстание вскоре начнется, Дугал прав, но оно не добьется успеха. Сперва армия будет наступать, но завершится все это разгромом и поражением. Это случится в Куллодене[31 - Речь идет о Куллоденской битве 1746 г., во время которой было разгромлено якобитское восстание в Шотландии 1745 - 1746 гг.], вот где. А кланы…
        Перед моими глазами возникла виденная мною картина: по полю повсюду лежат серые камни, и на каждом лишь имя клана - одно на всех погибших в бою, похороненных там. Я вдохнула и, чтобы придать себе сил, взяла Джейми за руку. Рука была холодная, словно у покойника. Я вздрогнула и закрыла глаза - следовало сконцентрироваться на том, что еще не было сказано.
        - Все кланы Хайленда, которые последуют за Чарли, будут уничтожены. При Куллодене погибнут сотни и сотни человек. За уцелевшими откроют охоту, их будут убивать. Кланы будут истреблены и не возродятся ни в ваше время, ни в мое.
        Я открыла глаза и обнаружила, что он уставился на меня совершенно бесстрастным взглядом.
        - Джейми, прошу, не ввязывайся! - молила я. - Если можешь, удержи своих людей, но во имя спасения души… Джейми, если ты…
        Я замолчала; я хотела сказать: «Если ты любишь меня», но не могла - ведь я собиралась навеки его оставить и раз до этого мгновения не заводила речь о любви, то сейчас и подавно не имела на это права.
        - Не уезжай во Францию, - продолжала я. - Езжай в Америку, в Испанию, в Италию. Но во имя тех, кто любит тебя, не вступай на поле Куллодена.
        Он продолжал смотреть на меня. Слышал ли он мои слова?
        - Джейми! Ты слышал меня? Ты понял?
        Помедлив, он кивнул и сказал так тихо, что я еле расслышала его слова сквозь ветер.
        - Да. Да, я слышал. - Он отнял руку. - Иди с богом, mo duinne.
        Он спустился с уступа и отправился вниз по склону, упираясь ногами в кочки и для устойчивости хватаясь за ветки. Джейми не оглядывался. Я смотрела вслед, пока он не пропал в дубовой роще. Он шел тихо, как раненый, которому известно, что двигаться нужно, но который понимает, что через пальцы, зажимающие рану, все равно потихоньку вытекает жизнь.
        У меня тряслись колени. Я медленно опустилась на гранитную плиту и, скрестив ноги, стала следить за охотившимися ласточками. Под ногами была крыша дома, где теперь оказалось мое прошлое, а за спиной возвышалось мое будущее.
        Весь день я просидела не двигаясь. Я старалась прогнать эмоции и мыслить здраво. Убеждая себя вернуться в мое время, Джейми руководствовался рассудком. Дом, безопасность, Фрэнк, мелкий бытовой комфорт, которого мне зачастую так не хватало, - горячая ванна, водопровод… это не говоря о таких существенных предметах, как медицинское обслуживание и приятные поездки.
        И тем не менее, соглашаясь с неудобствами и откровенными опасностями жизни в этом времени, я была вынуждена признать, что многое мне нравилось. Да, путешествия довольно некомфортны, напомнила я себе, это верно, зато нет бетонированных шоссе на много миль, избороздивших всю страну, и громких вонючих автомобилей - довольно опасного изобретения. Жизнь гораздо проще, люди тоже. Они не сказать чтобы менее разумные, но все-таки более прямые и искренние… кроме отдельных досадных исключений вроде Колума бан Кэмпбелла Маккензи.
        В связи с работой дяди Лэма я оказывалась в самых разнообразных местах, причем кое-какие из них не могли похвастать даже такими удобствами, как здесь. Мне было просто приспособиться к простой жизни, и я не особенно страдала из-за отсутствия «цивилизации», хотя так же легко привыкала к ее достижениям вроде электроплиты или горячего душа… Я опять глянула на камень и, вздрогнув под порывом ледяного ветра, обхватила себя руками.
        В общем, доводы разума мне не особенно помогли. Тогда я попыталась задействовать чувства и стала решать проблему, вспоминая подробности своих замужеств - сперва с Фрэнком, затем с Джейми. Единственное, чего я смогла добиться, это совершенное расстройство чувств: по щекам полились горькие слезы и оставили за собой ледяные дорожки.
        Ну ладно, если не разум и не чувства, то, может быть, долг? Я дала у алтаря Фрэнку обет, причем от чистого сердца. Джейми я дала такой же обет, однако поспешила его нарушить. Так которому из них я сейчас изменю? Я продолжала сидеть на камне, тем временем солнце опускалось все ниже к земле, и ласточки укрылись в гнездах.
        Когда среди сосновых ветвей замерцали вечерние звезды, я окончательно решила, что в сложившемся положении бессмысленно рассчитывать на благоразумие. Придется положиться на что-то еще, но на что? Я встала лицом к расколотому камню и сделала шаг к нему, потом еще один и еще. Постояла, развернулась и сделала шаг в другую сторону. Шаг, еще шаг и еще… и когда, из последних сил хватаясь за траву и оступаясь на каменных осыпях, я поняла, что выбрала, то находилась уже на полпути к дому за дубовой рощей.
        Когда я добралась до места, то не могла вдохнуть от страха перед тем, что не найду Джейми, но быстро заметила стреноженного Донаса, неподалеку переступавшего с ноги на ногу. Конь поднял голову и недовольно на меня посмотрел. Я неслышно подошла и открыла дверь.
        Джейми оказался в передней комнате; спал на узкой дубовой скамье. Он, как всегда, лежал на спине, сложив на животе руки и приоткрыв рот. Последний дневной свет, падавший из окна, очертил его лицо будто металлическую маску: на загорелой коже сверкали серебристые дорожки высохших слез, а на подбородке отливала тусклой медью отросшая щетина.
        Я встала рядом и стала на него смотреть, охваченная невероятной нежностью. Как могла осторожно я прилегла рядом на скамью и прижалась к нему. Джейми повернулся ко мне во сне, как обычно, уложил мою голову себе на грудь и прижал щеку к моим волосам. В полусне он потянулся и убрал прядь моих волос от своего носа; затем я ощутила неожиданный сильный толчок (он проснулся и понял, что я рядом) - и мы оба, потеряв равновесие, скатились на пол, причем Джейми упал прямо на меня.
        Не оставалось ни малейшего сомнения, что он состоит из плоти - и довольно тяжелой. Я пнула его коленом в живот и закричала:
        - Слезь! Мне нечем дышать!
        Однако он лишь усугубил дело, впившись в меня исступленным поцелуем. Пришлось временно смириться с нехваткой кислорода, чтобы отдаться более важному предмету.
        Мы долго молча держали друг друга в объятиях. Наконец он тихо спросил:
        - Почему?
        Я поцеловала его в мокрую и соленую щеку. Его сердце стучало рядом с моим, и я желала лишь одного: лежать так всегда - не двигаться, не заниматься любовью, только дышать с ним одним воздухом.
        - Иначе не могла, - ответила я и несколько нервозно засмеялась. - Ты себе не представляешь, как все было близко. Горячие ванны почти победили.
        А потом я немножко поплакала и подрожала, потому что сделала выбор совсем недавно и счастье от объятий мешалось с ужасной тоской по другому человеку, тому, кого я никогда больше не увижу.
        Джейми крепко обнимал меня, придавив своей тяжестью и словно храня, спасая от звенящей силы каменного круга. Слезы наконец были выплаканы, и я изнуренно лежала на его груди. Спустилась ночь, но он не отпускал меня и что-то тихо приговаривал, будто я была ребенком, который боится темноты. Мы прижимались друг к другу и не вставали даже для того, чтобы развести огонь или поджечь свечу.
        Наконец Джейми все же встал и отнес меня к скамейке, затем уселся на нее и принялся качать меня на коленях. В так и не закрытую дверь мы видели, как зажигаются в небе над долиной звезды.
        - Знаешь, - в полудреме спросила я, - что, чтобы свет звезд долетел до нас, нужны тысячи и тысячи лет? Некоторые из них, вероятно, уже погасли, но мы об этом не узнаем, так как все еще видим их свет.
        - Правда? - ответил он, поглаживая меня по спине. - Я ничего об этом не знал.
        Наверное, я уснула, положив голову ему на плечо, но когда он укладывал меня на пол в гнездо из одеял, ненадолго проснулась. Джейми лег рядом и опять привлек меня к себе.
        - Положи сюда голову, дорогая, - прошептал он. - Завтра я отвезу тебя домой.
        Мы встали до рассвета и с восходом солнца уже спускались с холма, стремясь побыстрее оставить Крэг-на-Дун.
        - Куда мы едем, Джейми? - спросила я, радуясь возможности смотреть в будущее вместе с ним, несмотря на то что потеряла последнюю возможность вернуться к тому, кто меня любил - или продолжает любить?
        Джейми придержал поводья, остановил коня и оглянулся через плечо. Опасный круг каменных столбов с этой точки было не разглядеть, но каменистый склон высился за нами неприступной крепостью, выставившей скалистые выступы и кусты дрока.
        - Я желал бы сразиться с ним за тебя, - внезапно промолвил Джейми, обернувшись ко мне.
        Он смотрел на меня серьезным взглядом своих голубых глаз. Я растроганно ему улыбнулась.
        - Это была не твоя битва, а моя. Но ты, во всяком случае, выиграл сражение.
        Я протянула руку, и он ее пожал.
        - Да, но это не то, о чем я говорю. Если бы я сражался с ним как мужчина с мужчиной и победил, тебе бы не пришлось раскаиваться. - Он помолчал. - И если когда-нибудь…
        - Нет больше никаких «если», - уверенно сказала я. - Вчера я все их обдумала, и вот я здесь.
        - Слава богу, - улыбаясь, проговорил он. - Да поможет тебе Господь. - И добавил: - Но я никогда не пойму почему.
        Я схватила его руками за пояс и не отпускала до тех пор, пока Донас не сошел с последнего крутого склона.
        - Да потому, - сказала я, - что я не могу жить без тебя, Джейми Фрэзер, и хватит об этом. Скажи, наконец, куда ты меня везешь?
        Джейми повернулся в седле и оглядел склон, лежавший за нашими спинами.
        - Вчера на этом холме я не прекращал молитв, - тихо произнес он. - Но молился я не о том, чтобы ты осталась, не думаю, что это верно. Я молился, чтобы мне дана была сила тебя отпустить.
        Окидывая холм обращенным внутрь себя взглядом, он покачал головой.
        - Я просил: «Боже, если прежде мне недоставало мужества, пошли мне его сейчас. Не дай мне пасть перед ней на колени и умолять остаться».
        Он отвел взгляд и быстро мне улыбнулся.
        - И это стало для меня нелегким испытанием, англичаночка.
        Он повернул коня на восток. Стояло необыкновенно ясное утро, лучи восходящего солнца позолотили все кругом, загорелись тонкой полосой на уздечке, на выгнутой шее коня, образовали сверкающий ореол вокруг головы и плеч Джейми. Мой муж глубоко вздохнул и кивнул за болото, на отдаленный перевал между двумя скалистыми вершинами.
        - Теперь я полагаю, что смогу сделать и другое очень сложное дело.
        Он слегка пришпорил коня и щелкнул языком.
        - Мы отправляемся домой, англичаночка. В Лаллиброх.
        Часть 5
        Лаллиброх
        Глава 26
        Возвращение Лэрда
        Вначале мы так радовались тому, что вновь оказались рядом друг с другом, да еще далеко от Леоха, что почти не говорили. Донас легко нес нас по болотистой равнине, я сидела у него на спине, обняв Джейми за талию, и испытывала счастье от того, что ощущаю щекой ход его мышц, разогретых солнцем. Не важно, какие невзгоды ожидают нас в будущем (я понимала, что их будет достаточно), но мы были вместе. И это все, что нам было нужно.
        Когда же счастливый покой сменился стремлением к общению, мы вновь начали беседы. Сначала о месте, которое миновали. Затем Джейми с определенной опаской завел речь обо мне и о том, откуда я пришла. Он изумлялся моим рассказам о другой жизни. Особенно его восхищали описания автомобилей, танков, самолетов; он требовал от меня повторять их вновь и вновь. Заключив негласный уговор, мы избегали вспоминать Фрэнка.
        Мы проделали довольно большой путь, когда разговор свернул к насущным темам: Колум, замок, герцог, охота на оленей.
        - Он добрый малый, - сообщил Джейми.
        В этом месте дорога шла в гору, поэтому он спешился и вел коня под уздцы; и беседовать так оказалось проще.
        - Я согласна, - сказала я. - Однако…
        - Да, нынче опасно слишком доверять первому впечатлению, которое человек на тебя производит, - продолжил Джейми. - Но мы с ним спелись. Сидели по вечерам у огонька в охотничьем домике и болтали обо всем подряд. Он куда умнее, чем кажется, прекрасно осведомлен о том, как на других действует его голосок, и использует это, чтобы выдать себя за дурня; тем не менее он постоянно держит ум наготове и действует скрытно.
        - М-м-м, что-то в этом роде я и предполагала. Ты ему рассказал?
        - Кое-что, - пожал плечом Джейми. - Ну, как меня зовут, он, разумеется, знал еще со времени того визита в замок.
        Я засмеялась, вспомнив, что Джейми рассказывал об обстоятельствах упомянутого визита.
        - А ты ему не напомнил о прошлом?
        Джейми хмыкнул; осенний ветер разметал концы его волос вокруг лица.
        - Не без того. Как-то раз он осведомился, не страдаю ли и сейчас желудком. Я состроил серьезную мину и сообщил, что в основном нет, но, похоже, скоро ожидается приступ. Он расхохотался и выразил надежду, что мой недуг не доставляет неудобств моей красавице жене.
        Я рассмеялась. В тот момент не имело никакого значения, что может сделать герцог, а чего не может. Впрочем, нельзя было исключать, что однажды нам понадобится его помощь.
        - Я раскрыл ему немного, - продолжил Джейми. - Что меня облыжно объявили вне закона и у меня почти что нет возможности оправдаться. Он, похоже, выразил сочувствие, но я поостерегся говорить ему все, добавил лишь, что за мою голову назначена награда. Я не успел принять решение, можно ли вполне доверять ему, как в лагерь прискакал Алек с таким видом, словно за ним несется сам дьявол… ну, и мы с Муртой сразу отбыли.
        - Кстати, где Мурта? - спохватилась я. - Он добрался до Леоха вместе с тобой?
        Я искренне надеялась, что этот маленький человечек не навлек на себя гнев Колума или обитателей Крэйнсмуира.
        - Они отправились одновременно, но куда его коню до Донаса! Добрый ты конь, Донас, золото, а не лошадь!
        Джейми потрепал гнедого по лоснящейся шее, конь потряс гривой. Джейми посмотрел на меня и усмехнулся.
        - А за Мурту не тревожься. Эта веселая пташка сама о себе позаботится.
        - Это Мурта-то веселая пташка? - изумилась я. - По-моему, я ни разу не видала, чтобы он улыбнулся. А ты видал?
        - Да. Раза два.
        - А сколько лет ты его знаешь?
        - Двадцать три года. Он же мой крестный.
        - Верно. Кое-что становится яснее. Вряд ли он обо мне особенно тревожился.
        Джейми похлопал меня по ноге.
        - Разумеется, он тревожился о тебе. Ты ему нравишься.
        - Поверю на слово.
        Я глубоко вздохнула и, коли мы стали обсуждать последние события, решилась на вопрос, ответ на который меня очень занимал:
        - Джейми, как думаешь, они и вправду сожгут Гейлис Дункан?
        Он немного посерьезнел и кивнул.
        - Полагаю, да. Но уже после того, как она родит. Тебя беспокоит именно это?
        - В числе разных прочих обстоятельств. Посмотри-ка.
        Я безуспешно попробовала закатать пышный рукав, поэтому приспустила с плеча ворот и показала Джейми след от прививки.
        - Боже милосердный, - медленно сказал он после того, как я подробно объяснила, что это значит. - Так вот почему… то есть она тоже из твоего времени?
        Я растерянно пожала плечами.
        - Не знаю. Все, что я могу утверждать, что она родилась после тысяча девятьсот двадцатого года, когда такие прививки стали делать всем.
        Я оглянулась; скалистые горы, за которыми мы оставили Леох, скрылись под низкими тучами.
        - Вряд ли нам теперь предоставится возможность это выяснить.
        Джейми направил Донаса с дороги к берегу небольшого ручейка, туда, где росли сосны. Обхватил меня за талию и снял с седла.
        - Не грусти о ней, - уверенно сказал он, не отпуская рук. - Она дурная женщина и если не ведьма, то в любом случае убийца. Она же убила своего мужа, верно?
        - Да, - сказала я и вспомнила застывший взгляд Артура Дункана; меня передернуло.
        - Не понимаю я, зачем она это сделала, - сокрушенно покачал головой Джейми. - У него были и деньги, и положение в обществе. Думаю, он ее даже не бил.
        Я уставилась на него в притворном испуге.
        - Вот кого ты считаешь хорошим мужем!
        - Ну… да, - насупился он. - Так чего ей еще было надобно?
        - Чего еще?
        Потрясенно застыв, я вытаращилась на него, затем свалилась на траву и засмеялась.
        - Что тут веселого? Она же совершила убийство.
        - Я просто подумала, что если хороший муж, как ты считаешь, тот, у кого есть деньги и положение и кто не бьет жену, то кто же тогда ты?
        - А я в жизни не утверждал, англичаночка, будто я хороший муж. И ты этого не утверждала. Ты величала меня садистом и другими словами, которые я не стану повторять из соображений приличия. Но не хорошим мужем.
        - Ты хороший. И мне не надо будет травить тебя цианидом.
        - Цианидом? - заинтересованно спросил. - А что это?
        - Яд, который убил Артура Дункана. Мгновенно действующий очень сильный яд. В мое время хорошо известный, но в ваше - редкий.
        Я невольно облизнула рот.
        - Я лишь тронула его губы своими, когда пыталась вдохнуть в него воздух, и этого хватило, чтобы у меня онемело лицо. Этот яд убивает почти сразу, ты сам видел. Тогда я и поняла, что Гейлис его отравила. Наверное, она извлекла яд из вишневых косточек, несмотря на то что это чертовски сложно.
        - Она объяснила тебе, почему она его убила?
        Я вздохнула и потерла ногу. Башмаков я лишилась еще во время приключений у озера, подошвы не загрубели, как у Джейми, и в них постоянно внедрялись острые занозы.
        - Это целое дело. В твоих седельных сумках не завалялась какая-нибудь еда? Достань, пожалуйста, а я все расскажу.
        В долину Брох-Туарах мы попали на следующий день. Только мы спустились в нее с предгорья, как в отдалении я увидела одинокого всадника, ехавшего навстречу нам. Первый человек, которого я встретила после побега из Крэйнсмуира, оказался полным мужчиной цветущего вида в белоснежном широком галстуке, выглядывавшем из-под воротника серого саржевого кафтана; длинные полы почти полностью прикрывали панталоны.
        Мы провели в пути почти неделю, спали под звездами, умывались водой из ручьев, ели кроликов и рыбу - трофеи Джейми - и те ягоды и съедобные корешки, которые я могла отыскать. В результате наша пища была обильнее, свежее и разнообразнее, чем в замке, хотя и сильно зависела от непредсказуемых обстоятельств.
        Но если при нашей кочевой жизни проблема питания была решена неплохо, то наш внешний вид оказался совсем не так хорош. При виде нас верховой джентльмен придержал коня, а затем хмуро отправился к нам неторопливой рысью - очевидно, чтобы выяснить, кто мы есть.
        Джейми, который настаивал на том, что необходимо поберечь коня, и потому в основном передвигался на своих двоих, приобрел по-настоящему пугающий вид: штаны до колен усыпаны красноватой пылью, рубашка вся порвана о колючую ежевику, а на щеках и подбородке во все стороны торчит рыжая щетина.
        В последние несколько месяцев у него здорово отросли волосы. Как правило, он заплетал их в косу или стягивал шнурком на затылке, однако сейчас они свободной волной лежали на плечах, и в лохматой густой шевелюре застряли куски листьев и обломки веток. Лицо приобрело цвет темной бронзы, башмаки растрескались, за пояс были заткнуты сабля и кинжал - как ни крути, дикий горец.
        Впрочем, у меня вид тоже был не лучше. Мою наготу прятала от нескромных взоров пышная складчатая выходная рубашка Джейми; сохранилась и часть собственного платья, ноги были босы - бродяжка, одним словом. Из-за высокой влажности воздуха и отсутствия гребня или щетки мои волосы лежали, точнее стояли дыбом во все стороны. За время жизни в замке я тоже сильно обросла, и волосы теперь стегали по плечам, время от времени закрывая глаза, например, как сейчас, при ветре сзади.
        Смахнув с лица непокорные кудри, я следила за осторожным приближением джентльмена в сером. При виде его Джейми остановил коня и стал ждать, пока джентльмен окажется достаточно близко для начала беседы.
        - Это Джок Грэхем, - объяснил он мне. - Живет выше по дороге. В Мурх Нардаге.
        Не доехав до нас несколько ярдов, мужчина остановился и стал нас подозрительно разглядывать. Заплывшие жиром глазки с опаской щурились на Джейми, но неожиданно широко раскрылись.
        - Лаллиброх? - с недоверием спросил он.
        Джейми отвесил вежливый поклон головой и с совершенно непонятной мне гордостью собственника положил руку на мое бедро и заявил:
        - А это леди Лаллиброх.
        Джок Грэхем разинул рот не меньше чем на два дюйма, однако затем он спохватился, подобрал челюсть и изобразил подчеркнутое уважение.
        - Мое… почтение… леди, - запинаясь, промолвил он, запоздало приподнял шляпу и поклонился. - Вы направляетесь… э-э… домой, полагаю? - спросил он, старательно отводя глаза от моей голой до колена ноги, видневшейся через дыру в юбке и испачканной бузинным соком.
        - Да. - Джейми бросил взгляд через плечо на прорезавшую холм долину, о которой он говорил, что это проход в Брох-Туарах. - Бывали ли вы там в последнее время, Джок?
        Грэхем с трудом перевел взгляд с меня на Джейми.
        - Что? О да. Да, я там бывал. Там все в порядке. Я уверен, что вам будут рады. Доброго пути, Фрэзер.
        Торопливо пнув коня каблуками под ребра, он обогнал нас и поехал вверх по долине.
        Мы смотрели ему вслед. Ярдов через сто Грэхем вдруг остановился, обернулся в седле, привстал на стременах и приложил ко рту руки на манер рупора. Ветром до нас донеслось тихое, но отчетливое:
        - Добро пожаловать!
        И вскоре он скрылся на холме.
        Брох-Туарах означает «башня, обращенная на север». Если посмотреть сверху на скалу, давшую название небольшому имению, то та покажется нисколько не выше тех, мимо которых мы шли в предгорьях.
        Мы двигались по неширокому каменистому ущелью и вели коня в поводу. Вскоре дорога стала удобнее: полого шла по полям мимо построенных то тут, то там крестьянских домов и наконец стала прихотливо вившейся дорожкой, приведшей нас прямо к дому.
        Сам дом оказался больше, чем я воображала: красивое трехэтажное строение из белого камня, с окнами, окаймленными серым гранитом, с множеством труб на высокой черепичной крыше. Вокруг дома, будто цыплята вокруг наседки, были построены маленькие домики, покрашенные белой краской. На небольшом пригорке позади дома высилась старая башня футов шестидесяти высотой, считая с острой крышей наверху, похожей на шляпу волшебника. По верху башни виднелись три ряда узких стреловидных бойниц.
        Только мы подъехали, как где-то во дворе поднялся ужасный переполох. Донас дернулся в сторону и заржал. Я, как не особенно опытная наездница, тотчас выпала из седла и унизительно шмякнулась в пыль. Проведя моментальную оценку важности произошедших событий, Джейми ухватил за повод коня и представил мне шанс разобраться самостоятельно.
        Когда я поднялась с земли, совсем рядом со мной оказалась стая собак, которые лаяли и рычали. От страха мне показалось, что на меня злобно скалится чуть ли ни десяток псов. Однако Джейми грозно закричал:
        - Бран! Люк! Назад!
        И собаки остановились в паре футов от меня. По-прежнему рыча, они стали бегать вокруг, хотя и менее уверенно. Джейми снова прикрикнул:
        - А ну назад, язычники этакие!
        После чего псы ретировались, причем самый крупный из них стал вопросительно повиливать хвостом - один раз, потом другой.
        - Клэр, прими у меня коня. Донас их не подпустит, а псам нужен я. Двигайся медленно, они тебя не тронут.
        Джейми говорил негромко, ровным голосом, стремясь успокоить и коня, и псов. Не ощущая в себе особой уверенности, я тихо-тихо подошла к Джейми. Как только повод попал мне в руки, Донас поднял голову и выпучил глаза, однако я совершенно не намеревалась мириться с его выходками, поэтому с силой потянула повод вниз и схватилась за недоуздок.
        Толстые бархатистые губы поднялись, открыв зубы, но я дернула еще сильнее и посмотрела в огромный, отливающий золотом конский глаз.
        - Попробуй, только попробуй! - пригрозила я. - Окажешься у псов на клыках, я и пальцем не шевельну, чтобы тебя спасти!
        Между тем Джейми подходил к собакам, вытянув вперед сжатый кулак. Собак, как оказалось, был не десяток, а всего четыре: маленький рыжий терьер-крысолов, две пятнистые и лохматые пастушьи овчарки и огромное черное чудовище с рыжими подпалинами, подходящее на роль собаки Баскервилей.
        Это очаровательное создание вытянуло шею, объемом больше, чем моя талия, и, истекая слюной, с опаской обнюхало протянутый кулак. Толстый, словно корабельный канат, хвост вилял туда-сюда все быстрее и быстрее. Наконец пес поднял громадную голову, залился радостным лаем и бросился на хозяина, уронив его прямо в дорожную пыль.
        - «Но Одиссееву близость почувствовал он, шевельнулся, тронул хвостом и поджал в изъявлении радости уши»[32 - Цитаты из «Одиссеи» здесь и дальше даны в переводе В. А. Жуковского.], - продекламировала я Донасу, но тот лишь презрительно фыркнул, выразив таким образом свое отношение и к Гомеру, и к невоспитанному выражению слишком бурных эмоций прямо на дороге.
        Хохотавший Джейми трепал собак по загривкам и хватал их за уши, а они все одновременно пытались облизать ему лицо. Наконец ему удалось оттолкнуть их и подняться, с трудом пресекая излишне выразительные проявления собачьей радости.
        - По крайней мере ясно, что хоть кто-то тут мне рад, - сообщил он с улыбкой, гладя огромного пса по голове. - Вот это Люк, - показал он на терьера, - а это Элфин и Марс, братья, очень хорошие собаки-пастухи. А это… - он вновь погладил крупную голову, - это Бран.
        - Верю твоему слову, - сказала я и боязливо протянула псу руку, которую тот обнюхал. - А он чем занимается?
        - Охотник на оленей, - сказал Джейми, почесал Брана за стоячим ухом и прочитал:
        Вот как Фингал[33 - Фингал - герой гэльского эпоса; Бран - его верный пес.]выбирал собак:
        Глаза - словно ягоды терна,
        А уши - как листья,
        Широкая грудь и стальные поджилки,
        И длинное стройное тело.
        - Эти качества у него есть, это правда, - проговорила я, разглядывая Брана. - И будь у него тело подлиннее, ты мог бы ездить на нем верхом.
        - Так я и ездил, когда был ребенком, но, конечно, не на Бране, а на его дедушке Найрне.
        В последний раз он потрепал Брана по спине, выпрямился и оглядел дом. После чего перехватил повод Донаса и потянул коня за собой.
        - «Вслед за Эвмеем явился и сам Одиссей богоравный в образе хилого старца, который чуть шел, подпираясь посохом, с бедной котомкою, рубище в жалких лохмотьях», - процитировал он, откликаясь на мое обращение к «Одиссее». - А вот теперь, - заявил он, сурово и решительно поправив воротник, - думаю, наступило время отправиться к Пенелопе и ее женихам.
        Мы подошли к широкой двустворчатой двери (псы не отставали от нас ни на шаг), и Джейми остановился на пороге.
        - Нужно постучать? - слегка волнуясь, спросила я.
        Джейми удивленно воззрился на меня.
        - Это же мой дом, - проговорил он и толкнул дверь.
        Он повел меня по дому, не обращая внимания на немногочисленных слуг, с удивлением смотревших на нас. Мы миновали переднюю, потом маленькую оружейную комнату и наконец оказались в гостиной. Ее украшал большой камин, облицованный полированным камнем; повсюду тускло сияли то серебро, то хрусталь, отражая дневные солнечные лучи. Сначала я решила, что гостиная пуста, но затем увидела возле камина чье-то движение.
        Она оказалась куда ниже, чем я думала. Я почему-то считала, что сестра такого высокого брата должна быть никак не ниже меня, если не выше, но женщина возле камина была даже ниже пяти футов. Повернувшись к нам спиной, она тянулась за чем-то, стоявшим на верхней полке китайского шкафчика, и концы ее пояса протянулись почти до пола.
        Увидев ее, Джейми застыл.
        - Дженни, - сказал он.
        Женщина обернулась и бросилась к нему, и я смогла разглядеть черные как вороново крыло брови и широко распахнутые голубые глаза на белом лице.
        - Джейми!
        Невысокая, она с такой силой врезалась в него, что едва не свалила с ног. Он схватил ее, и они на миг застыли, она - уткнув лицо ему в грудь, он - сцепив пальцы на ее затылке. Лицо Джейми выражало неверие в происходящее и вместе с тем такую безумную радость, что я показалась себе почти что незваной гостьей.
        Потом Дженни еще сильнее прижалась к брату, приговаривая что-то по-гэльски, а выражение лица Джейми стало совсем иным: это было потрясение. Взяв ее руками за плечи, он отодвинул ее от себя и посмотрел сверху вниз.
        В их чертах имелось много сходства: одинаковые слегка раскосые темно-голубые глаза, широкие скулы. Похожий тонкий, несколько длинноватый узкий нос. В отличие от Джейми сестра была брюнеткой: ее черные кудри были перехвачены на затылке зеленой лентой.
        Дженни была красавица с тонкими чертами и белой, словно алебастр, кожей. Ее вид говорил, что она была беременна на позднем сроке.
        У Джейми побелели губы.
        - Дженни, - прошептал он, - о Дженни, душа моя.
        В этот миг в дверях возник маленький мальчик, и Дженни отвлеклась на него, не заметив волнения брата. Она взяла ребенка за руку и с тихими словами одобрения привела в комнату. Малыш спрятался за юбку матери, сунул в рот палец и робко уставился на незнакомца.
        Без всяких сомнений, она была его матерью, однако лицом ребенок определенно пошел в отца, хоть и получил от нее черные кудри и широкие плечи.
        - А это наш маленький Джейми, - гордо сказала Дженни, посмотрев на сына. - Это твой дядя Джейми, душа моя, тебя назвали в его честь.
        - В мою честь? Ты назвала его в мою честь?
        Джейми стал похож на кулачного бойца, пораженного ударом под дых.
        Он отступал от матери и ребенка, пока не наткнулся на кресло и свалился в него, словно у него подкосились ноги. Упав же в кресло, он закрыл лицо руками.
        Сестра смекнула, что творится что-то нехорошее, и бережно коснулась его плеча.
        - Джейми? Что с тобой, голубчик? Ты заболел?
        Он поднял глаза, и я увидела, что они полны слез.
        - Ты намеренно так сделала, Дженни? Ты полагала, что я мало страдал из-за всего, что случилось, хотя оно и произошло в том числе из-за меня? Ты дала ублюдку Рэндолла мое имя, чтобы всю оставшуюся жизнь меня этим попрекать?
        Лицо Дженни, и вообще-то бледное, потеряло всякие краски.
        - Ублюдка Рэндолла? - тупо повторила она. - Ты говоришь о Джоне Рэндолле? Капитане красных мундиров?
        - Да, капитане красных мундиров. Боже милостивый, о ком же еще? Неужто ты его не помнишь?
        Джейми уже пришел в себя и изобразил голосом насмешку.
        Вздев одну бровь, Дженни внимательно оглядела брата.
        - Похоже, ты ополоумел, дружок? - поинтересовалась она. - Или, может, перебрал в дороге?
        - Мне не следовало возвращаться, - сообщил он.
        Встал и, неуклюже загребая ногами, попытался пройти мимо нее к двери. Однако попытка не удалась: на его пути возникла Дженни и крепко вцепилась в руку.
        - Исправь меня, братец, коли я ошибаюсь, - медленно проговорила она, - но мне определенно показалось, что ты назвал меня шлюхой капитана Рэндолла. И вот мне любопытно, что за дурь у тебя в голове, от которой ты несешь подобное.
        - Дурь, говоришь?
        С горькой гримасой, перекосившей рот, Джейми повернулся к ней.
        - Я много бы дал, чтобы так оно и было. Лучше бы я умер и тлел в могиле, чем видел, до чего докатилась моя сестра.
        Он схватил ее за плечи, чуть потряс и внезапно закричал:
        - Зачем, Дженни, зачем? Лишь то, что ты была обесчещена, должно было меня убить. Но это…
        Он оставил ее и трагически показал на ее выпирающий живот - доказательство вины, хорошо различимое под легкой тканью.
        Джейми круто обернулся, и остолбеневшая возле двери старуха, с увлечением слушавшая их беседу, придерживая ткнувшегося в ее юбки ребенка, испуганно попятилась.
        - Мне не следовало возвращаться. Я ухожу.
        - Ты так не сделаешь, Джеймс Фрэзер, - сурово заявила ему Дженни. - Во всяком случае, не раньше, чем выслушаешь меня. Садись, я расскажу тебе о капитане Рэндолле, раз ты этого хочешь.
        - Я не хочу ничего о нем слышать! Ничего не хочу знать!
        Дженни сделала шаг к нему, но он бросился окну, смотревшему во двор. Она двинулась следом, приговаривая: «Джейми…» - но он лишь гневно отмахнулся:
        - Нет! Не говори! Я этого не перенесу!
        - Вот оно что!
        Несколько секунд она смотрела на Джейми (схватившись за подоконник обеими руками и широко расставив ноги, он замер спиной к ней), затем закусила губу, очевидно, в размышлении, и моментальным рывком сунула руку ему под килт.
        Джейми возмущенно заорал и застыл, как громом пораженный. Он попытался повернуться, но замер: Дженни наверняка усилила хватку.
        - Такого все мужики опасаются, - злобно ухмыльнувшись, сказала она мне. - Но с некоторыми иначе не справиться. А теперь ты любезно меня выслушаешь, - обратилась она к брату, - не то я их покручу. Ну?
        Красный как рак, он не двигался и лишь со свистом выпускал воздух сквозь сжатые зубы.
        - Хорошо, выслушаю, - согласился он, - но потом сверну твою хорошенькую шею, Дженет! Отпусти.
        Но едва она это сделала, как он накинулся на нее:
        - Как ты посмела? Позоришь меня перед моей женой?
        Вспышка гнева не оказала на сестру совершенно никакого воздействия. Дженни повернулась на каблуках и язвительно посмотрела на нас обоих.
        - Славно; раз это твоя жена, значит, твои яйца знакомы ей лучше, чем мне. Я их не видела с той поры, как ты стал достаточно большим, чтобы мыться одному. Они, наверное, выросли?
        Лицо Джейми отражало сложную гамму чувств - любезность, которой от него требовали, соперничала с очевидным желанием младшего брата дать сестре по шее. В результате воспитание взяло верх, и со всем возможным в сложившихся обстоятельствах достоинством он процедил:
        - Убери руки от моих яиц. И, раз уж ты не уймешься, пока не заставишь всех тебя выслушать, расскажи о Рэндолле. Расскажи, почему не послушала меня и предпочла обесчестить себя и свою семью.
        Дженни поставила руки в боки и выпрямилась во весь свой крошечный рост, изготовившись к бою. Она не так быстро, как брат, проявляла свой темперамент, но темперамент у нее имелся - сомневаться не приходилось.
        - А, так я тебя не послушала, вот оно что! Вот что тебя не устраивает, Джейми! Ты все лучше других знаешь, все мы должны делать так, как ты приказываешь, в противном случае всех нас ожидает погибель.
        Она сердито дернула плечами.
        - Да если бы я тогда сделала, как ты говорил, тебя убили бы прямо во дворе, отца повесили бы или бросили в темницу за убийство Рэндолла, а имение бы отошло короне. Это если не поминать, что я, потерявшая дом и семью, вынуждена была бы побираться по дорогам.
        И так не бледный Джейми от гнева стал совершенно пунцовым.
        - Да, и вместо того, чтобы побираться, ты предпочла продаться! Да лучше бы я захлебнулся собственной кровью и видел отца и эти земли в аду, и тебе это отлично известно!
        - Да уж известно! Известно, что ты, Джейми, дурень и всегда им был! - не сдержалась Дженни.
        - Отлично, прямо в твоем духе! Мало того что ты опорочила свое да и мое доброе имя, тебе еще обязательно надо устроить скандал и выставить перед всеми соседями свой позор напоказ.
        - Не смей так говорить со мной, Джеймс Фрэзер, хоть ты мой брат! О чем ты говоришь, когда упоминаешь о моем позоре? Ты, совершенный дурень…
        - О чем? Да о твоем брюхе, как у полоумной жабы!
        И Джейми непристойным жестом изобразил ее живот.
        Дженни на шаг отступила, размахнулась и дала брату пощечину со всей имевшейся у нее силы. От удара голова его откинулась назад, а на щеке отпечаталась белая пятерня. Он приложил к щеке ладонь и посмотрел на сестру. Глаза Дженни сверкали от гнева, грудь тяжело вздымалась. Через стиснутые зубы летели ругательства:
        - Я жаба? А ты мерзкий трус! У тебя только и хватило храбрости оставить меня тут; я уж считала, что ты умер или брошен в темницу; много дней от тебя не было никаких вестей, ни словечка - и вдруг в один прекрасный день ты являешься пред мои очи, да еще с женой, скажи, пожалуйста, вваливаешься в мою гостиную, обзываешь меня жабой и шлюхой, и…
        - Я не говорил, что ты шлюха, а надо было! Как ты смеешь…
        Невзирая на различие в росте, брат и сестра сумели встать нос к носу и бранились свистящим шепотом, стремясь к тому, чтобы крики не были слышны во всем доме. Все эти стремления по большей части оставались напрасными: из кухни, прихожей, даже в окно заглядывали любопытствующие зрители. Явление домой лэрда Брох-Туараха, без сомнения, стало занимательнейшим представлением.
        Подумав, что выяснять отношения они вполне могут в мое отсутствие, я тихо вышла из гостиной, кивнув в прихожей старухе, и сошла с крыльца. Посреди двора росло небольшое дерево, под которым была вкопана скамейка, где я и уселась, с интересом рассматривая все, что кругом.
        Помимо дерева, во дворе имелся небольшой сад, обнесенный оградой, где цвели поздние розы. За садом - то, что Джейми называл голубятней, по крайней мере, я пришла к выводу, что это голубятня, увидев, как в отверстие под крышей домика влетают и вылетают голуби самих разных обличий.
        Мне было известно, что в хозяйстве есть гумно и силосный сарай - видимо, они стояли с другой стороны; там же должны были быть амбар для зерна, курятник, огород и заброшенная часовня. Из-за дома вился слабый осенний ветерок; сделав глубокий вздох, я почувствовала сильный аромат хмеля и дрожжей. Следовательно, там же варят пиво и эль.
        Дорога, шедшая от калитки, вела через небольшой холм. На самой вершине холма на фоне заката темнели силуэты нескольких мужчин. Наверное, они встали, чтобы попрощаться; так оно и оказалось: к дому пошел лишь один, а остальные направились к группе строений, темневшей на некотором расстоянии.
        Когда мужчина подошел ближе к калитке, я увидела, что он хром. Причина его хромоты стала понятна, только он вошел во двор: правой ноги ниже колена не было, ее заменял протез.
        Несмотря на это, походка у мужчины была молодая. Он приблизился к дереву, и я увидела, что ему немногим за двадцать. Высокий, ростом почти с Джейми, но узкоплечий и чрезвычайно худой, прямо-таки тощий.
        Перед тем как подойти, он помешкал и с любопытством поглядел на меня, тяжело опершись на изгородь. На его высокий лоб мягко спускались густые темные волосы, в глубоко посаженных карих глазах сияли терпение и доброта.
        Пока я сидела на скамейке под деревом и ждала, голоса Джейми и его сестры становились все громче. Окна по причине тепла были открыты, и с моего поста под деревом прекрасно все было слышно, хотя я и не разбирала все сказанное.
        - Злобная носатая сука! - раздался в вечерней тишине вопль Джейми.
        - А ты не воспитан даже для того… - Конец ответа Дженни унес налетевший ветер.
        Незнакомец кивнул головой на дом.
        - Насколько я понимаю, вернулся Джейми.
        В ответ я тоже кивнула, не зная, стоит ли представиться. Молодой человек улыбнулся и поклонился мне.
        - Я Айен Муррей, муж Дженни. А вы, думаю… э…
        - Англичанка, на которой женился Джейми, - договорила я вместо него. - Меня зовут Клэр. Вы знали? - спросила я, и он рассмеялся.
        Честно сказать, я слегка растерялась. Муж Дженни?
        - О да. Мы узнали от Джо Орра, а он - от лудильщика из Ардрэйга. В этих горах тайны разлетаются быстро. Вы с Джейми должны бы это знать, даже если женаты лишь месяц. Дженни уж сколько недель все думает, какая вы.
        - Шлюха! - зарычал Джейми, но у мужа Дженни не шевельнулся ни единый мускул на лице; он по-прежнему смотрел на меня с доброжелательным интересом.
        - Вы красивая молодая женщина, - проговорил он. - Вы любите Джейми?
        - Ну… да. Да, конечно, - ответила я, слегка смутившись.
        В общем, я почти привыкла к прямоте и непосредственности, отличавшим хайлендеров, но иногда они все же меня обескураживали. Айен сжал губы, согласно кивнул и сел на скамейку рядом со мной.
        - Дадим им еще немного времени, - сообщил он, махнув на окна, крики за которыми окончательно стали звучать по-гэльски. Причина битвы мужа Дженни, похоже, вообще не занимала. - Фрэзеры ничего не слышат, пока находятся в гневе. Накричатся в свое удовольствие, а потом уж выслушают вас, только так.
        - Да, я заметила, - довольно холодно сказала я, и он опять рассмеялся.
        - Значит, вы женаты достаточное время, раз успели это смекнуть. Рассказывали, что Дугал заставил Джейми на вас жениться, - продолжил он, как и до того, не обращая на крики внимания и обращаясь только ко мне, - но Дженни заметила, что заставить Джейми сделать то, чего он не хочет, может только что-то посильнее Дугала Маккензи. Теперь я вижу вас и понимаю, почему он это сделал.
        Он вздернул брови, словно ожидая от меня дальнейших объяснений, но вовсе на них не настаивая.
        - Думаю, у него имелись для этого резоны, - заметила я, с трудом удерживая на собеседнике внимание, которое стремилось к продолжению баталии в доме. - Не хочу… я имею в виду, что надеюсь…
        Айен верно понял и причину моей паузы, и взгляды, которые я против воли кидала на окно.
        - Понимаю, вас это должно тревожить, - проговорил он, - но она в любом случае устроила бы ему трепку, все равно, есть вы тут или вас нет. Она всем сердцем любит Джейми и очень беспокоилась после его исчезновения, а еще сильнее после скоропостижной смерти отца. Вы об этом знаете?
        Карие глаза посмотрели на меня внимательно и пристально, будто Айен пытался выяснить степень доверия между мной и Джейми.
        - Да, Джейми рассказывал.
        - Ясно. Ну и кроме того, - кивнул он на дом, - она в положении.
        - Да, я заметила.
        - Сложно не заметить, - усмехнулся Айен, и мы засмеялись. - От этого она стала весьма буйной. Я не осуждаю ее, что вы, но нужно быть большим смельчаком, чем я, чтобы препираться с женщиной на девятом месяце.
        Он откинулся спиной к стволу и протянул перед собой ногу с протезом.
        - Потерял ногу при Домье, - объяснил он. - Картечь. К вечеру чуть побаливает.
        Он потер ногу над кожаной перевязью, крепившей деревяшку к плоти.
        - Вы пробовали натирать ногу бальзамом Джилиада? - спросила я. - Помогает также водяной перец или отвар руты.
        - Водяной перец не пробовал, - с очевидным интересом ответил он. - Спрошу у Дженни, умеет ли она его готовить.
        - Я охотно приготовлю его для вас, - пообещала я этому приглянувшемуся мне человеку и, оглянувшись на дом, со скепсисом заметила: - Если мы останемся тут на достаточное время.
        Мы еще недолго непринужденно поболтали, следя вместе с тем за событиями в гостиной, затем Айен, наклонившись, бережно поставил протез на землю и поднялся со скамьи.
        - По-моему, настало время вмешаться. Если один из них сделает настолько длинную паузу, чтобы разобрать слова другого, оба могут нанести тяжелую обиду.
        - Надеюсь, они обойдутся словами.
        Айен хмыкнул.
        - Ну, Джейми-то вряд ли поднял на нее руку. Он вполне способен удержать себя от того, чтобы отвечать на провокации. А Дженни в худшем случае даст ему затрещину, и только.
        - Она уже его ударила.
        - Ружья заперты, ножи в кухне, кроме того, что за поясом у Джейми. Но он, разумеется, не подпустит ее к себе так, чтобы ей удалось выхватить у него кинжал. Нет, оба находятся вне всякой опасности.
        Около двери он задержался и продолжил:
        - А уж мы с вами - дело иное.
        И подмигнул.
        При виде Айена служанки мгновенно унеслись прочь. Однако старуха-домоправительница, захваченная представлением, так и ошивалась в гостиной, Джейми-младший сидел у нее на руках, прижавшись к пышной груди. Она так увлеклась, что, когда Айен к ней обратился, дернулась как от булавочного укола и схватилась рукой за сердце.
        Хозяин вежливо кивнул, принял у старухи мальчика и вошел в гостиную. Мы немного постояли в дверях, чтобы оценить обстановку. Брат и сестра молчали, переводя дух: взъерошенные, глаза сверкают - просто дикие коты.
        Маленький Джейми, который сидел на руках Айена, при виде матери забил ногами и, оказавшись на полу, с криком «мама!» кинулся к ней как почтовый голубь к родной голубятне.
        - Мама, возьми меня!
        Дженни повернулась, подхватила малыша и перебросила на плечо, как ружье.
        - Можешь сказать твоему дяде, сколько тебе лет, милый? - даже не спросила, а проворковала она, но в ее ласковом голосе отчетливо слышался лязг оружейного металла.
        И мальчик услышал этот лязг: вместо ответа спрятал лицо на шее матери. Машинально погладив ребенка по спине, она вновь уставилась на брата.
        - Он не скажет, так скажу я. В прошедшем августе ему минуло два года. И если ты смышлен настолько, чтобы сосчитать, в чем я сильно сомневаюсь, то мог бы додуматься, что он зачат через полгода после того, как я в последний раз видела твоего любимого Рэндолла, когда на нашем дворе он собирался посредством сабли оборвать жизнь моего брата.
        - А, вот оно что! - Джейми зло зыркнул на сестру. - Ну а я слышал кое-что иное. Говорили, что ты пустила этого подлеца в свою постель, и не на один раз - он стал твоим любовником. Значит, ребенок его.
        Он пренебрежительно кивнул на своего тезку, из-за материнской шеи с опаской посматривавшего на большого, громкого незнакомца.
        - Я при этом верю, что новый ублюдок, которого ты носишь, не его, потому что Рэндолл до прошедшего марта был во Франции. То есть ты не только шлюха, но еще и неразборчивая шлюха. Кто же отец этого чертова отродья?
        Высокий молодой человек рядом со мной осторожно покашлял; обстановка несколько разрядилась.
        - Его отец я, - спокойно сказал он. - И я же отец этого.
        Припадая на деревянный протез, он подошел и взял мальчика с рук кипящей гневом жены.
        - Говорят, он на меня немного похож.
        И правда, их лица, поставленные рядом, оказались отмечены необыкновенным сходством, только у одного были пухлые детские щеки, а у другого - нос с горбинкой. Один высокий лоб и узкие губы. Одни широкие брови вразлет над глубоко посаженными светло-карими глазами.
        Джейми вытаращился на них с таким видом, будто его огрели по затылку мешком с песком. Было очевидно, что он понятия не имеет, как теперь быть. Он закрыл рот, сглотнул и слабым голосом спросил:
        - Айен, так вы женаты?
        - Конечно, - весело ответил шурин. - А как же по-другому?
        - Понял, - пробормотал Джейми, потом откашлялся и стал с частыми кивками говорить Айену: - С твоей стороны это очень благородно, Айен. То есть взять ее в жены. Очень благородно.
        Я решила, что в сложившихся обстоятельствах Джейми может пригодиться моральная поддержка, поэтому подошла и тронула его за рукав. Его сестра остановила на мне внимательный взгляд, но промолчала. Джейми обернулся и, похоже, мне удивился: вероятно, он полностью забыл о моем существовании, что, конечно, меня совсем не удивило. Однако мое появление его, очевидно, обрадовало: взяв за руку, Джейми вытолкнул меня перед собой.
        - Моя жена, - отрывисто сказал он и жестом представил Дженни и Айена: - А это моя сестра и ее…
        Заметив, что мы с Айеном обменялись улыбками, он замолчал.
        Но Дженни не позволила отвлечь себя тонкостями вежливости.
        - Значит, ты думаешь, что с его стороны было благородно на мне жениться? - спросила она, не обращая внимания на церемонию знакомства.
        Айен вопросительно посмотрел на жену, а та презрительно указала на Джейми.
        - Видишь ли, он думает, что с твоей стороны было благородно взять в жены обесчещенную девицу!
        И она так оглушительно фыркнула, что звук стал бы достижением для человека ростом вдвое больше ее.
        - Мерзкий болтун!
        - Обесчещенную девицу?
        Айен определенно пришел в изумление, а Джейми резко ринулся и схватил сестру за руку выше локтя.
        - Ты не рассказала ему о Рэндолле? Дженни, как ты могла так поступить?
        Если бы Айен не схватил Дженни за другую руку, она бы наверняка впилась брату в глотку. Затем Айен твердо задвинул Дженни себе за спину, вручил ей маленького Джейми, которого ей пришлось подхватить (в противном случае ребенок свалился бы на пол), после чего обнял Джейми за плечи и отвел на безопасное расстояние.
        - Такие разговоры в гостиной, конечно, неуместны, - тихо, но твердо промолвил он. - Но, возможно, тебе будет небесполезно знать, что в брачную ночь твоя сестра была девицей. Простите, но меня вынудили это сообщить.
        После этого гнев Дженни обрушился на брата и мужа с одинаковой силой:
        - Как у тебя повернулся язык говорить о таком в моем присутствии, Айен Муррей? - возопила она. - И даже в мое отсутствие! Моя брачная ночь - только мое и твое дело, и в любом случае к нему она не имеет никакого касательства! Может, ты ему еще покажешь брачную простыню?!
        - Если я так сделаю, это, без сомнения, заставит его замолчать, - спокойно заметил Айен. - Тише, милая, тебе не стоит беспокоиться, это вредно для ребенка. А крик дурно влияет на маленького Джейми.
        И он потянулся к сыну; мальчик тихо подвывал, не понимая, нужно ли в сложившейся ситуации реветь. Айен быстро посмотрел на меня и показал глазами на Джейми.
        Намек был ясен: вцепившись Джейми в руку, я оттранспортировала его в кресло в нейтральном углу. Айен меж тем усадил Дженни в «любовное гнездышко» - кресло на двоих - и твердо придерживал за плечи, чтобы ей не пришло в голову из него выпрыгнуть.
        - Ну и ладно, - сказал он.
        Было понятно, что Айен Муррей, несмотря на его кажущуюся простоту, пользуется непререкаемым авторитетом. Я положила на плечо Джейми ладонь и почувствовала, что напряжение его покидает.
        Больше всего гостиная была похожа на боксерский ринг: возбужденные боем соперники в перерыве разошлись по углам и ждут гонга, а тренеры их подбадривают и успокаивают прикосновениями.
        Айен улыбнулся шурину:
        - Как хорошо вновь видеть тебя дома, Джейми. Мы рады, что ты вернулся, рады твоей жене. Правда, дорогая? - обратился он к Дженни, заметно сжав пальцами ее плечо.
        Но Дженни не относилась к людям, которых можно к чему-то принудить. Ее губы образовали тонкую прямую линию, затем она нехотя разлепила их и проговорила:
        - Ну, это как сказать.
        Джейми сильно провел рукой по лицу и поднял голову, готовый к новому раунду.
        - Я видел, как ты вошла в дом с Рэндоллом, - упрямо проговорил он. - И из того, что он потом рассказывал… ну как иначе он мог узнать, что у тебя на груди родинка?
        Дженни гневно фыркнула:
        - Ты помнишь, что случилось в тот день, или капитан Рэндолл вышиб из тебя последние мозги?
        - Конечно, помню! И вряд ли когда-нибудь забуду.
        - Тогда ты, возможно, помнишь и то, что я ударила капитана коленом по самому нежному месту?
        Джейми ссутулился и сухо сказал:
        - Ну помню.
        Дженни триумфально улыбнулась.
        - То есть если бы твоя жена - кстати, ты мог и сообщить мне ее имя, даже удивительно, до чего ты дурно воспитан! - скажем, если бы жена дала тебе такого пинка, неужто ты считаешь, что сумел бы исполнить супружеские обязанности спустя несколько минут после такого - совершенно заслуженного, добавлю - удара?
        Джейми открыл рот и сразу же закрыл. Некоторое, довольно продолжительное, время он глядел на сестру, потом изобразил чуть заметную кривую ухмылку.
        - Как сказать, - повторил он слова сестры.
        Вновь появилась кривая улыбка. До того Джейми сидел ссутулившись, но сейчас выпрямил спину и глядел на Дженни с недоверчивым видом младшего брата, который слушает, как сестра рассказывает ему сказку: он считает себя слишком взрослым, чтобы действительно ей поверить, но помимо воли почти верит в услышанное.
        - Правда? - сказал он.
        Дженни повернулась к Айену:
        - Пойди и принеси простыни, Айен.
        Капитулируя, Джейми поднял обе руки:
        - Не надо. Я тебе верю. Дело лишь в том, как он вел себя после…
        Откинувшаяся в кресле Дженни оперлась на согнутую руку Айена; сын прижался к ней настолько крепко, насколько позволял сильно выпиравший живот.
        - Не мог же он признаться в поражении после того, что наболтал в присутствии подчиненных, как тебе кажется? Он представил все так, как будто сделал все, чем хвалился. Замечу, ему это было совсем не в радость. Он меня ударил и порвал мне платье. Причем ударил так сильно, что я почти лишилась чувств, а когда пришла в себя и, как могла, привела себя в порядок, англичане уже уехали и увезли тебя.
        Джейми глубоко вздохнул и закрыл глаза. Он опустил свои большие кисти на колени, и я накрыла одну из них своей. Он взял мою руку, открыл глаза и чуть заметно улыбнулся мне, а затем вновь обратился к сестре:
        - Хорошо, - заговорил он. - Но я хотел бы узнать вот что, Дженни: когда ты уходила с ним, ты твердо знала, что он ничего не сумеет с тобой сделать?
        Она помолчала, прямо и открыто поглядев на брата; потом она с едва различимой улыбкой качнула головой и подняла руку, предупреждая протест Джейми, приподняв красивые брови, похожие на крылья чайки.
        - Если ты счел возможным предложить свою жизнь в обмен на мою честь, то почему я не могла сделать то же самое: моя честь в обмен на твою жизнь? - и она сдвинула на переносице брови совершенно так же, как это делал брат. - Или ты хочешь сказать, что я люблю тебя меньше, чем ты меня? Если да, Джейми Фрэзер, то я желаю тебе заявить, что это ложь!
        Еще до конца ее речи Джейми открыл было рот, однако при заключительной фразе вновь его закрыл, и Дженни сумела использовать преимущество:
        - Потому что я тебя люблю, хоть ты и тупой, глупый, безмозглый идиот. И не могу сделать так, чтобы ты умер на дороге у моих ног, только потому, что ты слишком упрям и раз в жизни не можешь удержать язык за зубами!
        Одни синие глаза посмотрели в другие, такие же синие, во все стороны посыпались искры. Джейми, безуспешно попытавшийся отыскать достойный ответ определению его умственных способностей, в конце концов выпрямился и пошел на попятную.
        - Ну хорошо, коли так, извините, - заявил он. - Был не прав, прошу прощения.
        После этого они с сестрой некоторое время таращились друг на друга, однако чаемого прощения Джейми не получил. Дженни сидела, прикусив нижнюю губу, но не произносила ни слова. В конце концов Джейми вышел из терпения.
        - Я же извинился! Чего тебе еще надобно? - спросил он. - Чтобы я встал перед тобой на колени? Я встану, только скажи это!
        Она медленно покачала головой, все так же прикусив губу.
        - Нет, - наконец промолвила она. - Я не желаю, чтобы в собственном доме ты вставал на колени. Но встань на ноги.
        Джейми подчинился, а она усадила ребенка на кресло, прошла из конца в конец комнаты и остановилась перед Джейми.
        - Сними рубаху, - приказала она.
        - Нет!
        Дженни выдернула подол из килта и потянулась к пуговицам. Недолго посопротивлявшись, Джейми безмолвно, но вполне показал, что сдается. Из последних сил пытаясь сохранять достоинство, он повернулся к сестре спиной и стащил с себя предмет спора. Дженни увидела его спину, и на ее лице возникло точно такое же бесстрастное выражение, какое я видела у Джейми в мгновения сильных чувств. Она кивнула, словно в подтверждение собственных ожиданий.
        - Если ты и вел себя как дурак, Джейми, то, похоже, заплатил за это сполна.
        Она осторожно прикрыла ладонью наиболее ужасные рубцы.
        - Думаю, было очень больно.
        - Не то слово.
        - Ты плакал?
        - Да! - сказал он и непроизвольно сжал кулаки.
        Дженни обогнула его и оказалась к нему лицом. Вскинула голову и распахнула глаза.
        - Я тоже, - негромко сказала она. - Каждый день с того времени, как тебя увели.
        Их лица с широкими скулами были почти зеркальными отражениями друг друга, при этом на них высветилось такое выражение, что я встала и пошла к двери в кухню, чтобы оставить брата и сестру наедине. Закрывая дверь, я еще увидела, как Джейми, что-то хрипло сказав на гэльском, протянул руки к Дженни. Она оказалась в его объятиях, и золотистая голова склонилась к темной.
        Глава 27
        Последний довод
        За обедом мы ели, словно волки, затем отправились в просторную, хорошо проветриваемую спальню, где и заснули, словно псы. Когда мы проснулись следующим утром, вероятно, солнце уже давно было на небе, но его закрывали тучи. На то, что пора уже совсем не ранняя, указывали оживленное движение обитателей дома да упоительные запахи, шедшие из кухни.
        После завтрака мужчины решили заняться делами: посетить арендаторов, осмотреть изгороди, починить повозки - ну и вдобавок развлечься. Они задержались в прихожей, надевая камзолы, и Айен увидел оставленную на столике возле зеркала большую корзину Дженни.
        - Набрать в саду яблок, Дженни? Тогда тебе не придется идти так далеко.
        - Неплохая мысль, - одобрил Джейми, с сомнением посмотрев на огромный живот сестры. - Не хотелось бы, чтобы она что-нибудь по пути потеряла.
        - Гляди, как бы я не потеряла тебя прямо на этом самом месте, Джейми Фрэзер, - мгновенно ответила Дженни, помогавшая Айену натянуть камзол. - Сделай хоть одно доброе дело, возьми с собой на улицу этого дьяволенка. Миссис Крук в прачечной, оставь его с ней.
        Она мотнула ногой, пытаясь отогнать Джейми-младшего: тот, вцепившись матери в юбку, ныл, что хочет на ручки.
        Дядя послушно ухватил племянника через живот и, к его абсолютному восторгу, понес к выходу вниз головой.
        Дженни довольно вздохнула и стала смотреться в зеркало, оправленное в позолоченную раму. Облизав палец, пригладила брови, затем застегнула ворот.
        - Как хорошо закончить туалет, когда тебя не хватают за юбку и не держат за колени. Случается, мне в отхожее место одной не сходить, слова не могу сказать, чтобы не прервали.
        Она чуть раскраснелась, темные волосы блестящей волной лежали на голубом шелковом платье. Айен с улыбкой смотрел на нее добрым взглядом своих карих глаз и любовался.
        - Хорошо бы вы с Клэр побеседовали, пока нас нет, - сказал он. - Она, мне кажется, хорошо воспитанная дама и выслушает тебя, но умоляю, не читай ей свои стихи, иначе, не дождавшись нас с Джейми, она с ближайшей каретой сбежит в Лондон.
        Дженни, нисколько не обидевшись на подтрунивание мужа, щелкнула пальцами у него перед носом.
        - Ничего, я не из пугливых. До следующего апреля карет не ожидается, а к тому времени Клэр привыкнет. Ступай поскорее, Джейми ждет.
        Пока мужчины были заняты, мы с Дженни обосновались в гостиной; она вышивала крестом, я распутывала пряжу и сортировала шелковые нити по цветам.
        Мы изучали друг друга, ведя довольно приветливые разговоры и краем глаза следя за реакцией собеседницы. Сестра Джейми. Жена Джейми. Центром нашего интереса все время оставался Джейми.
        Их навсегда связало общее детство - как уток и основу ткани, хотя узор этой ткани весьма поблек под действием разлуки и подозрений, а затем и брака. В этом узоре с самого начала существовала нить Айена, а моя нить появилась только что. Вплетется ли новая нить в уже сотканное полотно, не отторгнет ли оно ее?
        Наша беседа внешне казалась нелогичной, но почти каждое слово, каждая фраза имели собственный внутренний, хорошо понятный, подлинный смысл.
        - После смерти вашей матери вы своими силами управляли домашним хозяйством?
        - Да, с десяти лет. (Что значило: с раннего детства я его любила и воспитывала. Что ты сделаешь с тем, кто помог ему вырасти в мужчину?)
        - Джейми сказал, что вы чрезвычайно искусный врач.
        - Когда мы только встретились, я вправила ему вывихнутое плечо. (Да, я многое могу, и я добра. Я стану заботиться о нем.)
        - Я слышала, что вы вступили в брак довольно быстро? (Вы вышли за моего брата из-за его земли и имущества?)
        - Да, это действительно случилось очень быстро. До венчания мне даже не была известна фамилия Джейми. (Я понятия не имела, что он здешний лэрд. Я вышла за него ради него самого.)
        Все утро, и во время позднего завтрака, и после полудня мы так говорили, шутили, обменивались колкостями и подначками, словно примериваясь друг к другу. Понять, что на уме у женщины, которая с десяти лет была вынуждена тащить на себе крупное домашнее хозяйство, а после смерти отца и пропажи брата управлять имением, было довольно трудно. Меня занимало, как она воспринимает меня, однако она, подобно брату, хорошо умела при желании скрывать свои подлинные мысли.
        Когда каминные часы стали отбивать пять, Дженни потянулась и зевнула; с ее большого живота на пол упало платье, которое она зашивала.
        Она попыталась, не видя, нашарить его подле себя, но я успела встать рядом на колени.
        - Не стоит, я подниму.
        - Спасибо… Клэр.
        Она впервые назвала меня по имени, смущенно улыбнулась, и я улыбнулась ей в ответ.
        Не успели мы вновь заговорить, как в дверь сунула свой длинный нос домоправительница миссис Крук и обеспокоенно спросила, не видели ли мы маленького Джейми.
        Вздохнув, Дженни отложила шитье.
        - Снова убежал? Не беспокойся, Лиззи. Возможно, увязался за отцом или дядькой. Мы отправимся его искать, не против, Клэр? Мне хорошо бы прогуляться перед обедом.
        Она с трудом встала, охнула, схватившись за поясницу, а затем улыбнулась.
        - Осталось недели три. Жду не дождусь.
        Мы не торопясь ходили по двору; Дженни показала мне пивоварню и часовню, поведала историю имения, когда и что было построено.
        Зайдя за голубятню, мы услышали разговор под деревом.
        - Ах вот он где, маленький негодник! - воскликнула Дженни. - Ну ладно, вот окажешься ты в моих руках!
        - Подождите немного.
        Я придержала ее за плечо, услышав одновременно с детским голоском так хорошо известный мне взрослый.
        - Да ты не бойся, парень, - сказал Джейми. - Научишься. Не так-то легко справиться, если твой петушок не видит дальше застежки.
        Вытянув шею, я обнаружила, что Джейми сидит на чурбане для рубки дров и увлеченно беседует с тезкой, который ведет неравную битву со складками своего платья.
        - Что это ты делаешь с ребенком? - поинтересовалась я.
        - Учу юного Джеймса трудному мастерству писать так, чтобы не попасть себе на ноги, - объяснил он. - По крайней мере это дядя способен дать племяннику.
        Я вздернула бровь.
        - Говорить всякий может. Дядя мог бы на примере показать племяннику, как это делается.
        - Ну, у нас уже было несколько практических занятий, но в последний раз вышла небольшая неприятность. - Они с племянником обменялись обвиняющими взглядами. - И не надо на меня так глядеть, ты сам виноват. Я же говорил, что надо стоять спокойно.
        - Хм, - сухо сказала Дженни и окинула суровым взглядом сына, а затем точно так же посмотрела на брата.
        В ответ Джейми-младший задрал подол себе на голову, а старший, ничуть не смутившись, весело улыбнулся, встал и стряхнул с себя мусор. Положил руку на голову племянника, спрятанную в подоле, и повернул мальчика к дому.
        - «Всему приходит свой черед, - продекламировал он, - и всякой вещи свое место под солнцем». Сперва работа, маленький Джеймс, затем мытье, а потом - слава богу! - обед.
        Управившись с самыми срочными делами, на следующий день Джейми вздумал показать мне дом. Дом, возведенный в 1702 году, был оснащен новейшими достижениями своего времени: изразцовыми печами в комнатах и большой плитой с духовой печью, выстроенной из кирпича, так что не нужно было печь хлеб прямо в золе. Нижний коридор, лестница и гостиная были украшены картинами, среди которых имелось несколько пасторальных пейзажей и изображений животных, однако в основном это были портреты.
        Я задержалась возле юношеского портрета Дженни. Она сидела на каменной садовой изгороди, за ее спиной вилась виноградная лоза с красными листьями. Перед моделью на той же изгороди рядком уселись птицы: воробьи, дрозд, жаворонок, даже фазан, они теснили друг друга, пытаясь оказаться рядом со своей смеющейся хозяйкой. Картина была совсем не похожа на другие строгие портреты предков, пучивших на зрителей глаза так, словно им мешали вздохнуть тугие воротнички.
        - Это работа моей матери, - заметил Джейми, увидевший, что я заинтересовалась. - На лестнице есть еще пара картин ее кисти, а тут лишь две. Этот портрет она любила больше остальных.
        Он бережно дотронулся пальцем до холста и провел загрубевшей подушечкой по красным листьям.
        - На изгороди - ручные птицы Дженни. Люди иногда находили птиц - то с перебитым крылом, то со сломанной ногой - и обязательно несли Дженни, а та их своими руками выхаживала и кормила. Вот этот похож на Айена.
        И от показал пальцем на фазана, расправившего для равновесия крылья, который черными глазками-бусинами восторженно глядел на хозяйку.
        - Джейми, бесстыжие твои глаза! - рассмеялась я. - А твой портрет есть?
        - О да.
        Он подвел меня к противоположной стене и показал на картину, висевшую у окна.
        С холста важно и серьезно смотрели два маленьких рыжих мальчика в тартанах. Возле них сидела огромная охотничья собака - верно, Найрн, дед Брана. Это были Джейми и его старший брат Уилли, скончавшийся в одиннадцать лет от оспы. Джейми на портрете было около двух лет; он стоял у ног брата, положив на голову собаке руку.
        Об Уилли я узнала от Джейми по пути из Леоха. Как-то раз мы сидели у ночного костра в уединенной лощине. Я заговорила об игрушечной змейке, вырезанной из вишневой ветки; Джейми вынул ее из споррана и показал мне.
        - Когда мне минуло пять, мне ее на день рождения подарил Уилли, - объяснил он, ласково проведя пальцем по деревянным изгибам.
        Змейка была маленькая и забавная, с красиво изогнутым туловищем и так повернутой маленькой головой, что казалось, будто она смотрит через плечо (конечно, воображаемое, поскольку все знают, что у змей не бывает плеч). Джейми позволил мне подержать игрушку, и я ее перевернула.
        - А что это тут написано? «С-о-н-и»… Сони?
        - Это я, - почему-то застеснялся Джейми и понурился. - Уменьшительная форма от моего второго имени Александр. Меня так звал Уилли.
        Дети на портрете были весьма похожи; все Фрэзеры отличались прямым взглядом, заставляющим считать их обладателей теми, кем они называют себя сами. У изображенного Джейми были еще пухлые щеки и детский короткий нос, а в облике брата уже проглядывали черты мужчины, которым не суждено было полностью развиться.
        - Ты сильно его любил? - тихо спросила я.
        Джейми кивнул, задумчиво глядя на огонь в камине.
        - Да, - чуть улыбнувшись, ответил он. - Уилли был на пять лет старше, и я глядел на него как на Бога, ну в крайнем случае на Христа. Ходил за ним хвостиком везде, то есть везде, куда он меня брал.
        И отошел к книжным полкам. Я осталась у окна, чтобы позволить Джейми побыть одному.
        С этой стороны дома из окна сквозь дождь виднелись лишь туманные очертания дальнего скалистого холма, покрытого на вершине травой. Этот холм был похож на другой холм, волшебный, где я прошла через камень и вылезла из кроличьей норы. Полгода назад всего-навсего, а такое впечатление, что невероятно давно.
        Ко мне подошел Джейми и застыл у окна рядом. Посмотрел куда-то вдаль на дождь и неожиданно сказал:
        - Но все-таки имелся еще один повод. Самый главный.
        - Повод? - глупо повторила я.
        - По которому я на тебе женился.
        - И что же это за повод?
        Я понятия не имела, что он скажет. Возможно, я услышу очередную семейную тайну. Но слова Джейми меня поразили наповал.
        Он повернулся лицом ко мне и тихо сказал:
        - Я хотел тебя больше, чем что бы то ни было в жизни, - добавил он.
        Я, оторопев, уставилась на него. Такого я совершенно не ожидала. Джейми негромко проговорил:
        - Когда я спросил отца, как я узнаю ту самую женщину, он отвечал, что когда настанет час, я не буду в этом сомневаться. Я и не сомневался. Когда ночью по пути в Леох я очнулся под деревом, когда ты сидела у меня на груди и бранила меня за то, что я истекаю кровью, я сказал себе: «Джейми Фрэзер, тебе еще неведом облик этой женщины, хотя и знаешь, что весит она не меньше коня, но она и есть та самая».
        Я подалась к нему, но он сделал от меня шаг назад и зачастил:
        - Я сказал себе: «Два раза в течение нескольких часов она тебя исцелила, а жизнь среди Маккензи такова, что жениться на женщине, умеющей остановить кровь из раны и вправить сломанные кости, очень неплохо». А еще я сказал себе: «Эй, парень, если тебе так нравится, как она касается твоей ключицы, представь себе, как тебе понравится, если она коснется кое-чего пониже».
        Он увернулся от меня и спрятался за кресло.
        - Ясное дело, я предположил, что это может быть следствием четырех месяцев, проведенных в монастыре без вдохновляющего общества дам, но дальнейшая совместная ночная поездка… - Он драматически вздохнул и легко вытащил свой рукав из моих пальцев. - И этот великолепный зад, сжатый моими бедрами… - Он увернулся от удара по левому уху и выставил перед собой как щит низкий столик. - И тяжелая, словно камень, голова на моей груди… - В его голову полетело небольшое серебряное украшение и звякнуло об пол. - Я сказал себе…
        Он так веселился, что речь его время от времени останавливали приступы хохота, от которых прерывалось дыхание.
        - Джейми… сказал я себе… это же англичанка… язык у нее острый как у змеи… зад неплох… а вдруг у нее вместо лица овечья морда?
        Я с ужасным шумом сумела свалить его на пол и встала коленями ему на живот.
        - То есть желаешь сказать, что женился на мне по любви?
        С трудом дыша, он поднял брови.
        - Разве я… только что… это не сказал?
        Схватив одной рукой меня за плечи, другую он сунул под юбку и пару раз чувствительно ущипнул за только что воспевавшуюся им часть тела.
        В этот момент в комнату за корзинкой с рукоделием вошла Дженни и потрясенно уставилась на нас.
        - Что это ты тут делаешь, братец Джейми? - спросила она, вздернув одну бровь.
        - Занимаюсь любовью с женой, - задыхаясь от смеха и движения, пробормотал он.
        - Отыщи-ка для этого место получше, - посоветовала она, подняв и вторую бровь. - Тут того и гляди посадишь занозу в зад.
        В Лаллиброхе жили спокойно и в то же время работяще. Поднимались засветло и сразу же приступали к делам. От восхода до заката хозяйство работало как часы, но после захода солнца завод у этих часов заканчивался, зубцы и шестеренки по очереди останавливались, выпадали из единого механизма и катились в темноте к трапезе и постели, чтобы утром, как по волшебству, вновь оказаться на своих местах.
        Каждый человек, мужчина, женщина или ребенок, делал все, чтобы дела шли своим чередом, и я не представляла себе, как они обходились без хозяина столько лет. Сразу же задействовали не одного Джейми, но и меня. Я наконец осознала весь пыл, с которым шотландцы осуждали бездельников и лентяев; до этого - хотя, наверное, следует сказать «после этого» - все это я воспринимала лишь как причуду. Безделье считалось не столько показателем нравственного падения, но и нарушением естественного хода вещей.
        Разумеется, случались и другие мгновения. Скоротечные часы, когда все вокруг замирало, а жизнь, казалось, попадала в промежуток между тьмой и светом, окружавшими ее одновременно.
        Вечером то ли второго, то ли третьего дня после приезда в имение я радовалась именно таким минутам. Сидя на изгороди за домом, я любовалась пожелтелыми полями, деревьями, росшими вдали лощины, которые на фоне светло-серого, словно жемчуг, неба казались почти черными. Казалось, что все предметы вокруг - и близкие, и дальние - находятся на одном расстоянии: длинные тени от них постепенно исчезли в полумраке.
        В холодном воздухе ощущалось дыхание зимы, я было решила, что пора вернуться в дом, но не хотела покидать мирную красоту. Пока Джейми не накинул на меня свой тяжелый плащ, я его не замечала. Только когда моих плеч коснулась теплая и толстая шерстяная ткань, я поняла, как же вокруг морозно.
        Джейми обнял меня поверх плаща, и я, чуть дрожа, прижалась к нему спиной.
        - Мне даже из окна было заметно, как ты трясешься, - сказал он, взяв мои ладони в свои. - Если не будешь беречься, простынешь.
        - А ты?
        Я повернулась и посмотрела на него. Несмотря на наступавший холод, похоже, в одной рубахе и в килте ему было вполне неплохо, лишь слегка покрасневший нос говорил о том, что на дворе не май месяц.
        - Ну, я привык. У шотландцев не такая жидкая кровь, как у вас, южан с синими носами.
        Он приподнял мой подбородок и поцеловал в нос. Я взяла его за уши, но он избрал другую мишень, чуть ниже.
        Через довольно продолжительное время температура наших тел сравнялась, и он меня отпустил. В моих ушах шумела горячая кровь, я откинулась назад, балансируя на перекладине изгороди. В затылок задувал ветер, и волосы сдуло на лицо. Джейми взял прядь моих волос и пропускал меж пальцев, так что через них проглядывали лучи заходящего солнца.
        - Когда солнце светит на тебя, как сейчас, вокруг твоей головы будто возникает ореол, - тихо сказал он. - Ангел, увенчанный золотом.
        Я дотронулась до его щеки, на которой отливала янтарем отросшая борода. - Почему ты не сказал мне раньше?
        Он сразу понял, о чем я. Улыбнулся, подняв одну бровь; половину его лица освещало солнце, а другая оставалась в тени.
        - Я ведь знал, что ты не хочешь за меня выходить. Я вовсе не собирался заставлять тебя и тем более выставлять себя дураком, сообщая тебе об этом в то время, - ясно же было, что ты станешь спать со мной только по обету, данному против воли.
        Он вновь улыбнулся - в темноте блеснули белые зубы - и быстро проговорил, не дав мне возразить:
        - По крайней мере, в первый раз. У меня тоже имеется гордость, женщина.
        Я потянулась к нему и притянула к себе близко-близко, закутав полами плаща. Он сильно меня обнял.
        - О любовь моя, - прошептал он. - Любовь моя! Как я тебя желаю.
        - Но ведь это не одно и то же, - заметила я. - Я имею в виду любить и желать.
        Джейми хрипловато рассмеялся.
        - Ужасно близко, англичаночка, по крайней мере для меня.
        Я чувствовала его твердую и упорную силу. Внезапно он сделал шаг назад и, протянув руки, снял меня с изгороди.
        - Куда мы идем? - спросила я.
        Мы двигались не к дому, а к строениям под вязами.
        - Поищем сеновал.
        Глава 28
        Поцелуи и подштанники
        Со временем я заняла собственное место в неумолчном механизме жизни имения. Дженни уже было не под силу устраивать далекие походы к домам арендаторов, и я вызвалась посещать их самостоятельно; время от времени меня сопровождал молодой конюх, иногда моими спутниками становились Джейми или Айен. Я приносила пищу и медикаменты, как могла врачевала страждущих и давала полезные советы профилактического или гигиенического толка, воспринимавшиеся с различной степенью благодарности.
        В усадьбе я или занималась домашним хозяйством, или работала в саду, разбитом за домом, - в общем, пыталась по мере возможностей быть полезной. Помимо небольшого красивого цветника, там имелись грядки с лекарственными травами и посадки репы, капусты и тыквы.
        Джейми, казалось, был везде: наверстывая упущенное, в кабинете вел счетные книги, вместе с арендаторами работал в поле, вместе с Айеном - на конюшне. Мне представлялось, что им двигали не только чувство долга и интерес к делам имения: через некоторое время мы собирались уехать, и Джейми желал устроить хозяйство так, чтобы все шло своим чередом вплоть до его, точнее нашего, возвращения.
        Я знала, что нам придется уехать, однако в мирном Лаллиброхе, среди мирных людей, в дружеском окружении Дженни, Айена и маленького Джейми мне было так хорошо, как будто я наконец-то оказалась дома.
        Как-то раз, поднявшись из-за стола после завтрака, Джейми сообщил, что собирается к дальнему краю долины поглядеть на лошадь, которую продает Мартин Мак. Дженни, нахмурив брови, обернулась к нему от буфета.
        - Джейми, ты думаешь, это достаточно безопасно? Около месяца тому назад по всей округе шатались патрули англичан.
        Пожав плечами, он взял со спинки стула свой камзол.
        - Я буду осмотрителен.
        - Слушай, Джейми, - спросил Айен, зашедший в комнату с охапкой поленьев для камина. - Не мог бы нынче заглянуть на мельницу? Вчера там был Джок, сказал, что-то случилось с колесом. Я посмотрел: но нам с Джоком не справиться, по-моему, в колесо попала какая-то дрянь, причем под водой.
        Айен пристукнул себя по деревянной ноге и улыбнулся мне.
        - Хожу-то я, слава богу, неплохо, в седле держусь, но плавать - никак. Барахтаюсь и кручусь на месте, как таз.
        Джейми вновь положил камзол на стул и усмехнулся шутке.
        - Было бы о чем печалиться, Айен, зато тебе не нужно будет проводить утро в холодной воде. Хорошо, я схожу.
        Он повернулся ко мне.
        - Не хочешь со мной прогуляться, англичаночка? Славное утро, ты можешь захватить с собой свою маленькую корзиночку. - Он насмешливо посмотрел на огромную ивовую корзину, в которую я собирала травы и плоды. - Пойду переоденусь, скоро вернусь.
        И он взбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Мы с Айеном переглянулись. Если шурин Джейми и грустил, что ему стали недоступны подобные прыжки и многие другие радости движения, то он этого не выказывал и лишь любовался проворством Джейми.
        - Как хорошо, что он вернулся, - проговорил Айен.
        - Как бы мне хотелось, чтобы мы остались, - внезапно сказала я.
        В добрых карих глазах промелькнуло беспокойство.
        - Но вы же не сразу уедете?
        - Нет, не сразу. Но хорошо бы отправиться до первого снега.
        Джейми принял решение, что мы должны нанести визит в Бьюли, основную резиденцию клана Фрэзеров. Возможно, сможет оказать какую-то помощь его дед лорд Ловат, а если нет, то он сумеет переправить нас во Францию.
        Айен согласно кивнул.
        - Да. Однако у вас есть еще несколько недель.
        Стоял прекрасный солнечный осенний день; воздух опьянял, а небо было таким синим, что в нем хотелось утонуть. Мы очень медленно шли, разговаривая о том о сем, поэтому я замечала и запоздалые розы на кустах, и головки венериной купели.
        - На следующей неделе - квартальный день[34 - Квартальный день - день арендных и других платежей; здесь: День святого Мартина (11 ноября).], - заметил Джейми. - Поспеет ли к нему твое новое платье?
        - Думаю, да. Но неужто этот день особенный?
        Я выдергивала из земли стебель пижмы, и Джейми на время взял в руки мою корзину.
        - В общем, да. Не настолько, насколько такие дни бывают у Колума, однако к нам все-таки придут все наши арендаторы, чтобы внести арендную плату и с почтением приветствовать новую леди Лаллиброх.
        - Наверное, они сочтут странным, что ты женился на англичанке.
        - Полагаю, парочка отцов испытает разочарование от этой вести. Пока меня не схватили и не увезли в Форт-Уильям, я приударял за несколькими соседскими барышнями.
        - Жалеешь, что не женился на местной?
        - Если ты думаешь, что я отвечу «да», когда у тебя в руке нож, то твое мнение о моих умственных способностях куда ниже, чем я полагал.
        Я бросила нож, которым окапывала корень, и бросилась к Джейми, раскинув руки. Едва он меня отпустил, я подняла уроненный нож и принялась за старое:
        - Даже удивительно, что ты так долго был девственником. Или же все девицы в Лаллиброхе некрасивы.
        - Нет, - ответил он и прищурился, глядя на солнце. - Это заслуга моего отца. По вечерам мы с ним часто гуляли по полям и разговаривали о всяких предметах. Как-то раз, я тогда был уже довольно большим, отец сказал, что мужчина должен нести ответственность за каждое семя, что посеет, потому что его долг - заботиться о женщине и ее защищать. А если я к этому еще не готов, то и не должен обременять женщину последствиями своих поступков.
        Он оглянулся на дом за нашими спинами, затем посмотрел вдаль на подножие скалы: там на кладбище покоились его родители.
        - Отец рассказывал, что величайшее событие в жизни мужчины - обладать той женщиной, которую он любит, - тихо проговорил Джейми и улыбнулся. Его глаза синели так же, как небо над нашими головами. - И он был прав.
        Я погладила его по щеке.
        - Принуждать тебя к столь долгому воздержанию было с его стороны слишком сурово, - заметила я.
        Джейми усмехнулся; по его коленям порывы резкого осеннего ветра били килт.
        - Церковь учит, что онанизм - это грех, но отец говорил, что, если уж выбирать между тем, чтобы принести вред себе или какой-нибудь бедной женщине, порядочный мужчина предпочтет принести себя в жертву.
        Посмеявшись, я тряхнула головой и сказала:
        - Нет, не стану спрашивать. Без сомнения, ты остался девственником.
        - Лишь благодаря Господнему милосердию и собственному отцу, англичаночка. В четырнадцать лет я ни о чем, кроме девушек, и думать не мог. Но это было, когда меня отдали на воспитание Дугалу в Беаннахд.
        - Там не было девушек? - спросила я. - У Дугала же имеются дочери.
        - Да, имеются. Целых четыре. Младших я не беру в расчет, но вот старшая, Молли, была очень хорошенькая. Старше меня на пару лет. Внимание, которое я ей оказывал, не очень ее радовало. За обеденным столом я все время на нее таращился, а она как-то с важным видом посмотрела на меня и спросила, нет ли у меня насморка. Если есть, мне нужно отправиться в постель, а если нет, то очень просит меня закрыть рот: во время еды ей совершенно не хочется лицезреть мою глотку.
        - Начинаю понимать, почему ты остался девственником, - заметила я и подобрала юбку, чтобы перелезть через камни. - Однако невозможно, чтобы все девицы были такими.
        - Да нет, - медленно сказал он, помогая мне слезть. - Они и не были. Младшая сестра Молли Табита оказалась гораздо приветливее.
        При воспоминании Джейми улыбнулся.
        - Тибби стала первой девушкой, которую я поцеловал. Точнее, первой девушкой, которая меня поцеловала. Она попросила меня принести из коровника на сыроварню два ведра молока. Всю дорогу я думал о том, как прижму ее за дверью, где некуда увернуться, и поцелую. Но в руках я держал ведра, поэтому она должна была открыть мне дверь. Так что в углу за дверью очутился как раз я, а Тиб подошла ко мне, схватила за уши и поцеловала. И пролила молоко.
        - Бесценный первый опыт, - засмеялась я.
        - Сомневаюсь, что для нее он был первым, - сказал Джейми. - Она ведала об этом гораздо больше меня. Но занимались мы поцелуями недолго. Дня через два ее мать застигла нас в кладовой. Ничего не сделала, только сердито на меня посмотрела и велела Тибби идти обедать. Но, верно, рассказала Дугалу.
        Если Дугал Маккензи был готов сражаться за честь сестры, то трудно себе даже представить, что он мог совершить, защищая дочь.
        - Трепещу лишь при мысли о том, чем все кончилось, - заметила я.
        - Я тоже.
        Вздрогнув, Джейми покосился на меня несколько смущенно.
        - Знаешь, молодые мужчины иногда утром просыпаются с… ну, с…
        Он покраснел.
        - Да, знаю, - сказала я. - Так же, как и старые мужчины двадцати трех лет. Думаешь, я не вижу? Моему взору ты предлагал это довольно часто.
        - М-м-м. Наутро после того, как мать Тиб застала нас, я проснулся на рассвете. Она мне снилась - Тиб, конечно, не ее мамаша, - и я даже не удивился, когда почувствовал на своем члене руку. Но удивительно не это: рука оказалась не моя.
        - И, конечно, не Тибби?
        - Конечно. Это была рука ее отца.
        - Дугала! Но как же…
        - Я вытаращился на него, он с улыбкой со мной поздоровался. Затем уселся на постель, и мы с ним славно поболтали - дядя с племянником, приемный отец с приемным сыном. Он рассказал, как он рад, что я живу у него, - ведь сына у него нет, и все такое прочее. И как вся его семья ко мне расположена. И как ему ненавистна сама мысль, что можно воспользоваться прекрасными, невинными чувствами, которые его дочери питают ко мне, в дурных целях, но он, разумеется, совершенно уверен, что может положиться на меня как на собственного сына и рад этому. Он говорил и говорил, а я лежал и слушал, и все это время одну руку он держал на своем кинжале, а другую - на моей мошонке. Я говорил лишь «да, дядюшка», «нет, дядюшка», - а когда он ушел, закутался в одеяло, уснул и видел во сне свиней. И с той поры не целовал девиц, пока мне не сравнялось шестнадцать и я не приехал в Леох.
        Волосы Джейми были собраны на затылке в хвост, перетянутый кожаным шнурком, но голова, как всегда, была обрамлена короной из коротких кудрей, отливавшей в прозрачном, чистом воздухе рыжим и золотым. За время нашего путешествия из Леоха лицо Джейми покрылось бронзовым загаром, и весь он напоминал осенний лист, весело кружащий по ветру.
        - А как это случилось у тебя, моя прекрасная англичаночка? - с улыбкой спросил он. - Юноши падали к твоим стопам, охваченные страстью, или ты была скромной недотрогой?
        - У меня это случилось раньше, чем у тебя, - сказала я. - Мне было восемь.
        - Иезавель! Кто же этот счастливец?
        - Сын переводчика. В Египте. Ему было девять.
        - В таком случае тебя не в чем винить. Тебя соблазнил мужчина старше. Да еще проклятый язычник.
        Впереди возникла красивая, словно на картинке, мельница: оштукатуренная желтым стена увита темно-красным виноградом, ставни, некогда покрашенные в зеленый, а теперь весьма выцветшие, раскрыты навстречу дню. В мельничный пруд под недвижимое колесо весело и громко стекала через шлюз вода. По пруду плавали дикие утки, отдыхавшие по пути на юг.
        - Посмотри-ка, - заметила я, остановившись на вершине холма и придержав Джейми. - Как же это красиво!
        - Если бы колесо у мельницы крутилось, было бы еще красивее, - сухо возразил он. Затем глянул на меня, улыбнулся и добавил: - Ты права, англичаночка. Здесь очень красиво. Я любил тут плавать - за поворотом река разливается очень широко.
        Мы спустились по холму и увидели разлив сквозь прибрежные ивы. Увидели мы и полностью голых четырех мальчишек, которые с громкими криками барахтались в воде.
        - Брр, - невольно проговорила я.
        Для осени день стоял отличный, но было очень холодно, и я радовалась прихваченной теплой шали.
        - От увиденного у меня просто кровь стынет в жилах, - сказала я.
        - Неужто? - ответил Джейми. - Давай-ка я ее согрею.
        Он обнял меня за талию и увлек в тень высокого конского каштана.
        - Ты не первая девушка, которую я поцеловал, - тихо произнес он, - но клянусь, что ты будешь последней.
        И наклонил голову к моему запрокинутому лицу.
        После того как мне представили мельника, вылезшего из своей берлоги, я отправилась к берегу пруда, а Джейми некоторое время выслушивал рассказ о поломке на мельнице. После этого мельник ушел внутрь, чтобы попытаться повернуть жернов оттуда, а Джейми остался стоять у пруда, уставившись в темную глубину, полную водорослей. Наконец он пожал плечами и с видом покорности непреодолимым обстоятельствам стал раздеваться.
        - Ничего не поделаешь, - сказал он мне. - Айен говорил правду: что-то застряло в колесе под шлюзом. Мне нужно нырнуть и…
        Его слова были прерваны моим изумленным воплем. Он недовольно повернулся к месту на берегу, где находились я и моя корзина.
        - Да что с тобой такое? - поинтересовался Джейми. - Впервые видишь мужчину в подштанниках?
        - Не… не в таких! - еле смогла проговорить я сквозь смех.
        В предчувствии погружения Джейми поддел под килт крайне ветхое нечто, сшитое из некогда красной фланели, теперь же пошедшее пестрыми пятнами. Было понятно, что эти подштанники предназначались кому-то гораздо более плотной комплекции. На бедрах Джейми они еле держались, а на плоском животе обвисли складками.
        - Это одежда твоего дедушки? - спросила я, тщетно стараясь подавить смех. - Или бабушки?
        - Отца, - сухо ответствовал Джейми, высокомерно глядя на меня. - Ты же не считаешь, что я могу плавать в присутствии жены и арендаторов голый, словно яйцо?
        С чрезвычайно благородным видом он сжал в кулак лишнюю ткань и вошел в воду. Подобрался к колесу, набрался мужества, глубоко вдохнул и нырнул, напоследок продемонстрировав пузырь задней части подштанников. Всякий раз, когда мокрая блестящая голова появлялась из воды, чтобы глотнуть воздуха, высунувшийся из окна мельник подбадривал Джейми и давал руководящие указания.
        Вдоль берега пруда густо встречались растения, любящие воду, и я специальной палочкой выкапывала корни мальвы и другие цветы и травы. Когда моя корзина стала наполовину полна, я услышала позади себя вежливое покашливание.
        Женщина была весьма стара, а может, просто так выглядела. Опиралась она на палку из боярышника и была одета в платье, которое носила не меньше двадцати лет; оно уже стало слишком велико для ее высохшего тела.
        - Доброго утра вам, - проговорила она, часто-часто кивая мне.
        Голова ее была покрыта накрахмаленным белым платком, почти полностью покрывавшим волосы, на сморщенные, точно сушеные яблоки, щеки выбивались лишь некоторые тонкие пряди.
        - Доброе утро, - ответила я и только собралась подняться к ней поближе, как старушка с поразительным проворством сама спустилась к берегу. Я понадеялась, что обратный путь окажется для нее таким же легким.
        - Я… - начала я, но она меня немедленно перебила:
        - Вы, конечно, наша новая леди. А я миссис Макнаб, бабушка Макнаб, как меня теперь все зовут, а миссис Макнаб называют себя мои невестки, вот так-то.
        Она протянула костлявую руку и пододвинула к себе корзину, с интересом изучая ее содержимое.
        - Корень мальвы - да, хорош от кашля. А вот это, сударыня, брать не следует, совсем не следует. - Она вытащила из корзины маленький коричневый корешок. - На вид вроде корень лилии, а на деле-то вовсе не он.
        - А что это такое? - спросила я.
        - Гадючий язык, вот что. Съешь кусочек - и будешь кататься по полу, задрав ноги на голову.
        Она вышвырнула корешок в воду, водрузила корзину себе на колени и принялась со знанием дела перебирать остальные мои находки; я следила за ее действиями с удивлением, смешанным с недовольством. Наконец, удовлетворив свое любопытство, она отдала мне корзину.
        - Для английской барышни вы не такая и дурочка, - заявила она. - Отличите чистец от гусиной лапки.
        Она посмотрела на пруд, из которого в тот момент вынырнула блестящая, словно у тюленя, голова Джейми и опять погрузилась в воду.
        - Вижу, что его лэрдство женился на вас не только за хорошенькое личико.
        - Благодарю вас, - сказала я, решив считать это комплиментом.
        Острый как иголка взгляд старушки задержался на моей талии.
        - Еще не беременная? - спросила она. - Возьмите листья малины. Надобно настоять горсть листьев малины с ягодами шиповника и пить на молодую луну, с четверти до полнолуния. А потом, как луна станет убывать, от полной до половины, есть барбарис, чтобы очистить утробу.
        - Ах вот что, - ответила я, - хорошо…
        - У меня к его лэрдству просьба, - продолжала старуха. - Но вижу я, он нынче занят, так уж я вам ее поведаю.
        - Пожалуйста, - согласилась я, понимая, что остановить ее нет никакой возможности.
        - Это насчет моего внука, - начала она, уставившись на меня серыми глазками, блеском и размером напоминавшими мраморные шарики, какими играют дети. - Моего внука Рэбби. У меня их шестнадцать, внуков-то, и трое из них Роберты. Один, стало быть, Боб, другой - Роб, а третий, самый младший - Рэбби.
        - Поздравляю, - любезно перебила я.
        - Я хочу, чтобы его лэрдство взял паренька в конюхи, - продолжала она.
        - Но я, право, не могу сказать…
        - Это все, видите ли, его отец. - Старушка доверительно склонилась ко мне. - Я не говорю, что строгость не нужна, я сама утверждала: пожалеешь розгу - испортишь ребенка. Сам Господь знает, что мальчишек надобно колотить, иначе даже Он не отвратит их от дьявола. Но ежели он кидает мальчишку прямо в камин, а синяк на его лице с мою руку - и все из-за того, что он взял лишнюю лепешку с блюда, тогда уж…
        - Вы хотите сказать, что отец Рэбби его бьет? - перебила я.
        Старуха кивнула, удовлетворенная моей сообразительностью.
        - То-то и оно. Об этом я и говорю. - Она подняла руку. - Я бы, может, и не стала совать нос не в свои дела. Он отец, вправе творить с сыном что пожелает… да только вот Рэбби - мой любимец. И мальчонка не виноват, что отец его - горький пьяница, хоть и совестно матери говорить такое.
        Она воздела указательный палец как бы в предостережение.
        - Не скажу, чтобы отец Рональда не позволял себе раз-другой хватить лишку. Но на меня и детей руку не поднимал - во всяком случае, после первого раза, - проговорила она чуть задумчиво и неожиданно подмигнула мне.
        Щеки бабушки Макнаб округлились, как летние яблочки, и я поняла, что в молодости она была очень милой и привлекательной.
        - Он меня стукнул, - сказала она, - а я хвать за ручку сковородку прямо с очага, да как бахнула по кумполу.
        И весело засмеялась, покачиваясь вперед и назад.
        - Ну, думаю, я ж его небось прикончила. Положила его голову себе на колени: ай, думаю, что ж мне теперь делать, как прокормить двоих ребятишек? Но он пришел в чувство и после ни разу пальцем не тронул ни меня, ни деток. А я тринадцать родила, - гордо сообщила она, - и десятерых вырастила.
        - Поздравляю, - на этот раз искренне сказала я.
        - Малиновый лист, - вернулась она к предыдущей теме и для убедительности положила руку мне на колено. - Вы уж поверьте, малиновый лист поможет. А коли нет, так приходите ко мне, я сделаю настой из желтой маргаритки и тыквенного семени, да еще сырое яйцо туда вобью. Как выпьете, семя муженька-то попадет прямо в утробу, и будете вы к Пасхе пухленькая, как тыковка.
        Я покраснела и закашлялась.
        - То есть вы желаете, чтобы Джейми, то есть его лэрдство, взял вашего внука на конюшню и уберег от побоев отца?
        - Вот-вот, оно самое. Рэбби-то, он усердный, хоть и мал еще, но его лэрдство не…
        В самый разгар оживленной речи лицо старушки внезапно оцепенело. Я посмотрела через плечо - и тоже застыла. Красные мундиры. По холму к мельнице с опаской спускались на лошадях шестеро драгун.
        С удивительным самообладанием миссис Макнаб встала, расправила юбки и вновь уселась - в этот раз на валявшуюся неподалеку одежду Джейми, полностью спрятав ее от посторонних глаз.
        На пруду позади меня послышался громкий всплеск и яростное фырканье - Джейми вновь поднялся на поверхность. Я боялась крикнуть или пошевелиться, боясь обратить внимание драгун к пруду, но внезапное мертвое молчание за моей спиной пояснило мне, что и Джейми их заметил. Тишину нарушило единственное слово, сказанное негромко, но от души:
        - Merde[35 - Дерьмо (фр.).].
        Мы со старушкой, не двигаясь, сидели на берегу и бесстрастно смотрели, как драгуны спускаются с холма. В последнюю минуту, когда они свернули на дорожку у мельницы, миссис Макнаб аккуратно повернулась ко мне и прижала палец к губам: мне не следует говорить ни слова, иначе они догадаются, что я англичанка. Времени не оставалось даже на то, чтобы ей кивнуть, - копыта, измазанные высохшей грязью, остановились в нескольких футах от нас.
        - Доброе утро вам, леди, - поздоровался предводитель.
        Это был капрал, но, к моему облегчению, не капрал Хокинс. Ни его, ни остальных я в Форт-Уильяме не видела и, чуть успокоившись, ослабила руки, судорожно вцепившиеся в корзину.
        - Мы сверху заметили мельницу, - начал драгун, - и решили узнать, не можем ли мы купить мешок муки.
        Он поклонился воздуху между нами, видимо, не зная, кому именно предназначить поклон.
        Миссис Макнаб была строга, но вежлива.
        - Доброе утречко, - ответила она. - Ежели вы насчет муки, то, к несчастью, ничего не выйдет. Нынче мельничное колесо поломалось. Может, заглянете в другой раз?
        - Вот как! А что случилось с колесом?
        Капрал, невысокий молодой человек крепкого сложения, очевидно, заинтересовался происшествием. Он подошел к самой кромке воды и стал смотреть на колесо. Мельник высунулся из окна, чтобы сообщить о сдвигах в состоянии жернова (он это уже делал прежде), но, увидев драгун, моментально скрылся.
        Капрал подозвал одного из солдат. Взобравшись по склону, он велел солдату подставить спину и встал на него. Подтянулся, ухватился обеими руками за край соломенной крыши и с трудом влез. Стоя на крыше, он едва мог дотянуться до края колеса, но все же дотянулся и попробовал сдвинуть его с места. Нагнулся и крикнул мельнику в окно, чтобы тот попытался повернуть жернов вручную.
        Я старалась не смотреть на нижнюю часть шлюза. Я нетвердо знала принцип работы водяной мельницы, но очень боялась, что, если колесо неожиданно стронется с места, случится несчастье. И немедленно получила подтверждение того, что боялась не зря, потому что миссис Макнаб заговорила с одним из солдат:
        - Вы бы сказали вашему начальнику, чтобы он спустился. Не то и с мельницей будет беда, да и с ним самим. Не стоит лезть в дело, ежели в нем не понимаешь.
        - Не стоит тревожиться, миссис, - ответил солдат. - У отца капрала Силвера есть собственная мельница в Хэмпшире. То, чего капрал не знает о мельницах, уместится в моем башмаке.
        Мы с бабушкой Макнаб обменялись беспокойными взглядами. Тем временем капрал, полазав по крыше, покачав и подергав колесо, спустился и вернулся к нам. Он сильно вспотел и, прежде чем обратиться к нам, вытер лицо большим грубым платком.
        - Я не могу сдвинуть его сверху, а этот дурак мельник, похоже, ни слова не разумеет по-английски.
        Он посмотрел на крепкую, но все же согнутую старостью миссис Макнаб, потом на меня и спросил:
        - Может, молодая дама пойдет со мной и поможет поговорить с мельником?
        Миссис Макнаб вытянула руку и ухватила меня за рукав.
        - Вы уж простите мою невестку, сэр. У нее с мозгами не слава богу. Как родила мертвенького ребеночка, так и в уме повредилась, уже целый год не разговаривает, ни единого словца не промолвила. А я и на мгновение от нее не отхожу, потому опасаемся, как бы она не утопилась с горя.
        Я попыталась принять вид совершенной идиотки, что в моем положении оказалось не особенно трудно.
        Капрал явно расстроился. Вновь спустился к берегу и постоял там, мрачно глядя на воду. Выглядел он почти так же, как Джейми час назад. И причина для огорчения была похожая.
        - Делать нечего, Коллинз, - обратился он к кавалеристу постарше. - Придется нырять и смотреть, что его держит.
        Он скинул свой красный мундир и стал расстегивать манжеты рубашки. Теперь я уже с ужасом посмотрела на миссис Макнаб, она ответила мне таким же взглядом. Под мельницей еще можно было дышать, но прятаться там, конечно, было негде.
        Я не особенно воодушевленно размышляла, не изобразить ли мне внезапный эпилептический припадок, но громадное колесо внезапно заскрипело, его большая дуга сделала пол-оборота вниз со стоном, какой издает подрубленное дерево, на мгновение встала, а затем колесо начало крутиться, и с черпаков в шлюз полились веселые струи воды.
        Капрал перестал раздеваться и радостно уставился на колесо.
        - Полюбуйся, Коллинз! Но все-таки что там мешало?
        И словно в ответ на верхушке колеса оказалось нечто. Зацепившись за черпак, там болталась мокрая красная тряпка. Пенистая струя полилась в шлюз, тряпка свалилась, и старинные подштанники отца Джейми торжественно поплыли по мельничному пруду.
        Пожилой драгун выудил их палкой из воды и почтительно поднес командиру. Тот снял их с палки так, будто ему пришлось брать в руки дохлую рыбу.
        - Хм, - сказал он, скептически разглядывая подштанники. - Совершенно непонятно, как это там оказалось. Вероятно, намоталось на ось. Забавно, что такой пустяк способен вызывать такие серьезные последствия, верно, Коллинз?
        - Да, сэр.
        Кавалериста, похоже, не интересовали детали работы шотландской мельницы, но отвечал он вежливо и с почтением.
        Покрутив тряпку, капрал пожал плечами и принялся вытирать ею грязные руки.
        - Недурной лоскут фланели, - сказал он, выжимая совершенно мокрые подштанники. - Пригодится бляхи чистить. Этакий сувенир, верно, Коллинз?
        И, любезно раскланявшись с миссис Макнаб и со мной, он вернулся к своему коню.
        Только драгуны пропали за холмом, раздался плеск воды, возвестивший о прибытии из глубин пруда обосновавшегося там водяного.
        Он был абсолютно бел, даже с голубоватым оттенком, как каррарский мрамор, и так стучал зубами, что первые его слова я не поняла (впрочем, сказаны они были по-гэльски). Однако для миссис Макнаб разобрать их не составило проблемы, и у почтенной дамы отвисла челюсть.
        Спохватившись, она тут же закрыла рот и изобразила перед явившимся перед ней лэрдом глубокий реверанс. Увидев ее, лэрд прекратил движение к берегу, остановившись в воде, целомудренно прикрывавшей его бедра. Он тяжело вздохнул, стиснул зубы, чтобы они не стучали, и сбросил с плеча налипшую ряску.
        - Миссис Макнаб, - сказал Джейми, кланяясь пожилой арендаторше.
        - Сэр, - отозвалась она и присела еще раз. - Какой прекрасный день, не правда ли?
        - Несколько прохладный, - ответил он и бросил на меня умоляющий взгляд, однако я могла лишь беспомощно пожать плечами.
        - Мы очень рады, что вы вернулись домой, сэр, и мы - и я, и сыновья - очень надеемся, что вскоре вы вернетесь навсегда.
        - Я тоже на это надеюсь, миссис Макнаб, - любезно проговорил Джейми и снова посмотрел на меня, а я слабо улыбнулась.
        Старуха, не обращая внимания на наши переглядывания, положила на колени изуродованные ревматизмом руки и с достоинством выпрямилась.
        - У меня есть небольшая просьба к вашему лэрдству, - заговорила она. - Не возьмете ли…
        - Бабушка Макнаб, - перебил ее Джейми, сделав полшага вперед, - я сделаю для вас все что угодно, только дайте мне рубашку, пока я не развалился на куски от холода.
        Глава 29
        Больше честности
        Вечером, отужинав, мы, как правило, собирались в гостиной: вели различные беседы с Дженни и Айеном или слушали рассказы Дженни.
        В этот раз выпала моя очередь: я развлекала собравшихся историей о миссис Макнаб и красных мундирах.
        - «Сам Господь знает, что мальчишек надобно колотить, иначе даже Он не отвратит их от дьявола», - изобразила я бабушку Макнаб, попытавшись передать и ее интонацию.
        Грянул такой смех, что чуть не рухнули стены.
        Дженни вытерла выступившие от хохота слезы и сказала:
        - Боже мой, до чего похоже вышло! Уж она-то знает не хуже Господа. Сколько у нее сыновей, Айен? Восемь?
        - Да, так и есть, - подтвердил Айен. - Я даже не помню всех их имен. Когда мы с Джейми были детьми, за нами вечно увязывалась пара Макнабов - и на охоту, и на рыбалку, даже просто купаться в пруду.
        - Вы вместе росли? - спросила я.
        Джейми и Айен обменялись заговорщицкими улыбками.
        - О да, мы были весьма близки, - весело ответил Джейми. - Отец Айена служил в Лаллиброхе управляющим, так же как нынче сам Айен. В моей безумной молодости нам с мистером Мурреем частенько приходилось стоять плечом к плечу и объяснять то одному, то другому почтенному батюшке, что все случившееся вовсе не то, чем кажется, и каким образом и почему мы ошиблись.
        - Объяснения, как правило, были тщетны, - подхватил Айен. - Мне пришлось участвовать во всех таких событиях и, спрятавшись за изгородью, слушать, как под рукой мистера Фрэзера Джейми орет во весь голос, и ожидать своей очереди.
        - Никогда! - негодующе вскричал Джейми. - Я никогда не орал.
        - Называй это как тебе угодно, Джейми, - заметил Айен, - но это было очень громко.
        - Вас обоих было слышно за пару миль, - сообщила Дженни. - И не только когда вас пороли. Джейми всегда орал, даже когда висел на заборе.
        - Да, ты бы мог стать законником, Джейми. Понятия не имею, отчего я предоставлял тебе возможность оправдания. - Айен расстроенно покивал. - Из-за тебя нам всегда доставалось сильнее, чем заслуживало дело.
        - Ты говоришь о башне? - вновь засмеялся Джейми.
        - Именно о ней.
        Повернувшись ко мне, Айен указал на запад, где на холме за домом стояла старинная башня.
        - Это была одна из лучших дискуссий Джейми, - воздев очи, начал он. - Он заявил Брайану, что использование физической силы для доказательства своей правоты - признак отсутствия культуры. Телесные наказания - варварство, давно устаревшее, заявлял он. Порка за совершенный поступок, последствия которого ты не принимаешь, бессмысленна и бесполезна.
        Рассмеялись все.
        - И как, Брайан согласился с подобными аргументами? - спросила я.
        - О да, - ответил Айен. - Я стоял рядом и всякий раз, когда Джейми умолкал, чтобы перевести дух, кивал. Когда Джейми окончательно выдохся, Брайан покашлял и сказал: «Понимаю». Потом посмотрел в окно и молча помахал ремнем, качая головой, словно о чем-то думал. Мы с Джейми тоже стояли и ждали, как он это назвал, плечом к плечу. Ждали и потели. В конце концов Брайан к нам повернулся и приказал следовать за ним на конюшню.
        - Там он дал каждому по метле, щетке и ведру и послал нас на башню, - подхватил Джейми. - Заявил, что я его убедил и потому он назначает нам более «полезное» наказание.
        Очень медленно Айен повел глазами вверх, словно осматривая грубую кладку башни.
        - Высота шестьдесят футов, - сообщил он мне, - диаметр тридцать футов, и в ней три этажа.
        Айен тяжко вздохнул.
        - Мы подмели башню сверху донизу, все три этажа, а затем вымыли снизу доверху. На все про все ушло пять дней, и до сих пор при кашле у меня во рту появляется привкус прелой овсяной соломы.
        - А на третий день ты попытался меня убить, - заметил Джейми. - За то, что я втравил в это обоих.
        Он бережно коснулся головы.
        - Там, куда ты меня ударил рукояткой метлы, у меня остался огромный шрам.
        - Так и есть, - вежливо согласился Айен. - Я стукнул в ответ на то, что ты второй раз расквасил мне нос, так что мы в расчете.
        - Да, на Мурреев всегда можно положиться при отдаче долга, - проговорил Джейми.
        - Постойте, - начала я загибать пальцы. - То есть, по-вашему, Фрэзеры упрямцы, Кэмпбеллы трусы, Маккензи вежливы, но коварны, а Грэхемы глупы. Что же за славу снискали Мурреи?
        - На них можно положиться в бою, - хором ответили Джейми с Айеном и рассмеялись.
        - Можно, - поправил Джейми, - если считаете, что они на вашей стороне.
        Дженни укоризненно посмотрела на мужа и брата и покачала головой.
        - А мы до сих пор ничего не выпили, - сказала она, отложила шитье и с трудом поднялась с кресла. - Клэр, пойдем со мной, посмотрим, не испекла ли миссис Крук что-нибудь к вину.
        Через четверть часа, подходя к дверям с подносами, я услышала слова Айена:
        - Так ты не против, Джейми?
        - Не против чего?
        - Что мы сыграли свадьбу без твоего благословения, мы с Дженни.
        Оказавшаяся передо мной Дженни неожиданно встала перед дверью.
        С широкого двойного кресла, где, подложив под ноги подушки, с комфортом расположился Джейми, раздалось краткое фырканье.
        - Я же не давал знать ни о себе, ни о своем местонахождении, и вы не ведали, когда ждать моего возвращения и ждать ли его… Как я могу винить вас за то, что вы меня не дождались?
        Из-за двери мне был виден профиль Айена, склонившегося над корзиной с дровами. Вытянутое доброе лицо его казалось нахмуренным.
        - Мне не кажется это верным, тем более я калека…
        Новое фырканье, погромче.
        - У Дженни не было бы лучшего мужа, даже если бы ты потерял обе ноги, да к тому же руки, - пробормотал Джейми.
        Бледность сменилась на лице Айена легким смущенным румянцем. Джейми покашлял, спустил ноги с кресла и наклонился, чтобы поднять с пола щепку для растопки.
        - Как ты вообще смог жениться, если так сомневаешься?
        - Боже, дружище! - вскричал Айен. - Ты что, думаешь, у меня была возможность поступить иначе? Столкнувшись с представителем фамилии Фрэзер?
        Он весело потряс головой.
        - Как-то, когда я в поле чинил телегу, у которой сорвалось колесо, она ко мне подошла. Только я, перемазанный грязью, вылез из-под телеги, как смотрю: она стоит, ну просто розовый куст. Окинула меня взглядом от пяток до макушки и сказала…
        Айен замолчал и почесал в затылке.
        - В общем, даже не припомню, что именно сказала, но в конце концов она меня, такого испачканного, поцеловала и сказала так: «Вот и славно, стало быть, свадьбу сыграем в День святого Мартина…»
        Он с деланой беспомощностью развел руками.
        - Я все пробовал доказать, что это не дело, мы так поступать не должны, но очнулся только перед священником во время произнесения обета: «Беру тебя, Дженет…» - ну и так далее, как положено, всякие невероятные обещания.
        Джейми, смеясь, откинулся в кресле.
        - Это я знаю, - сообщил он. - Ощущение, словно летишь в пропасть.
        Теперь Айен улыбался открыто и без всякого смущения.
        - Так или иначе, дело сделано. И знаешь, даже сейчас, когда я вижу Дженни, стоящую на холме в солнечных лучах, или держащую на руках маленького Джейми и не смотрящую на меня, я сразу же думаю: «Господь милосердный, да не может такого быть, что она моя…»
        Он помотал головой, на лоб свалились темные пряди.
        - А потом она оборачивается, мне улыбается… Ну, сам понимаешь. У тебя с Клэр, по-моему, так же. Она ведь… какая-то особенная, правда?
        Джейми кивнул. Он по-прежнему улыбался, но уже другой улыбкой.
        - Да, - негромко проговорил он. - Да, она такая.
        После портвейна и бисквитов Джейми и Айен продолжили вечер воспоминаний: заговорили о детстве и об отцах. Уильям, отец Айена, скончался прошедшей весной, оставив Айену в наследство пост управляющего имением.
        - А помнишь, как твой отец взял нас в кузницу, чтобы показать, как крепится тележная ось?
        - Да, и он никак не мог понять, почему мы вертимся и места себе не находим…
        - И спросил, не надо ли тебе до ветру…
        Оба они так хохотали, что я, не дождавшись развязки, вопросительно посмотрела на Дженни.
        - Жабы, - коротко объяснила она. - У обоих под рубашкой сидело штук по пять-шесть.
        - Боже мой! - простонал Айен. - Когда одна жаба вылезла у тебя из-под рубашки и сиганула прямо в горн, я думал, мне конец придет прямо на месте.
        - Совершенно не понимаю, как отец умудрился не сломать мне шею, - сообщил Джейми. - Настоящее чудо, что я в итоге вырос.
        Айен задумчиво уставился на своего сына, в тот момент с головой ушедшего в важное занятие: он ставил одно полено на другое.
        - Даже не могу вообразить, как поступлю, когда придет пора задать порку моему сыну. По-моему, он… такой крошка.
        И в совершенной растерянности Айен показал на упитанного ребенка возле камина.
        Джейми посмотрел на тезку довольно трезво.
        - Ну, рано или поздно он превратится в такого же чертенка, какимм были и ты, и я. Все-таки я тоже некогда был таким же маленьким и невинным.
        - Был, - неожиданно сказала Дженни, передавая мужу кружку сидра.
        И погладила брата по голове.
        - Ты был на редкость красивым младенцем, Джейми. Помню, мы как-то собрались вокруг твоей колыбели, а ты спал, сунув в рот большой палец. И мы пришли к выводу, что в жизни не видели ребенка прекраснее: пухлые ровные щеки и прелестные золотые кудри.
        Прекрасный ребенок даже покрылся румянцем от удовольствия и осушил свою кружку одним глотком, старательно отводя от меня глаза.
        - Впрочем, та пора вскоре прошла, - продолжила Дженни и усмехнулась, сверкнув белыми зубами. - Во сколько лет тебя в первый раз выпороли, Джейми? В семь?
        - В восемь, - поправил Джейми и бросил в камин очередное полено. - Ну и больно же было! Отец отвесил мне дюжину ударов по ягодицам, и удары оставались сильными до конца. Они у него всегда оставались сильными.
        Джейми опустился на корточки и потер нос костяшками пальцев. Щеки у него разрумянились, и глаза горели от возбуждения.
        - После завершения экзекуции отец отошел от меня и уселся на камень, дожидаясь, пока я приду в себя. Я прекратил реветь и лишь шмыгал носом, и он подозвал меня. До этих пор помню, что он сказал. Возможно, ты, Айен, в свое время скажешь своему Джейми то же самое. Так, значит…
        Джейми закрыл глаза, припоминая точнее.
        - Он поставил меня между коленей, приказал смотреть ему в лицо и проговорил: «Сегодня это случилось впервые, Джейми. Мне придется делать так вновь и вновь, возможно, раз сто, прежде чем ты вырастешь большим и станешь мужчиной». А затем усмехнулся и добавил: «Во всяком случае, мой отец был вынужден повторять это часто, а ты такой же упертый дурачок, каким и я некогда был. И знай еще вот что: иногда - в зависимости от проступка - я буду наказывать тебя охотно, но в основном я буду делать это без всякого желания, но мне, однако, придется так поступать. Помни это, парень. Ежели в голове дурь, пусть ответит зад». Потом обнял меня и сказал: «Ты у нас смельчак. Отправляйся в дом, пусть мама тебя утешит». Я было хотел ответить, но он не дал мне промолвить и слова: «Знаю, утешение тебе не требуется, зато оно требуется ей. Иди же». Я пошел домой, и мама дала мне хлеба с вареньем.
        Дженни неожиданно рассмеялась.
        - Я сейчас вспомнила, - сказала она. - Отец часто рассказывал эту историю, Джейми, как он тебя выпорол и что потом говорил. Но добавлял к этому, что, когда он отослал тебя домой, ты остановился на полдороге и дождался его. Когда он с тобой поравнялся, ты спросил: «Отец, а в этот раз ты бил меня охотно?» Он ответил, что нет, а ты кивнул и промолвил: «Хорошо, иначе мне было бы еще хуже».
        Мы посмеялись, а Дженни вновь глянула на брата и покачала головой:
        - Да, он любил это рассказывать. И всегда повторял, что умрет из-за тебя, Джейми.
        Радость Джейми исчезла, как не бывало, он опустил глаза и тихо проговорил:
        - Так и случилось, правда?
        Дженни и Айен переглянулись, а я уставилась в пол, не зная, что сказать. Какое-то время в гостиной царила тишина, лишь трещали в камине поленья. Дженни вновь посмотрела на Айена, поставила свой стакан и коснулась колена Джейми.
        - Джейми, это не твоя вина, - сказала она.
        Он поднял на сестру взгляд и еле заметно улыбнулся.
        - Не моя? А чья же?
        - Моя, - ответила она, тяжко вздохнув.
        - Что? - Он потрясенно посмотрел на нее.
        Дженни казалась бледнее, чем всегда, но вполне владела собой.
        - Я говорю, что это моя вина, Джейми, такая же, как и остальных. Я виновата в том, что случилось с тобой, Джейми. И с отцом.
        Он накрыл ее руку своей и бережно погладил.
        - Не говори так, дорогая, - сказал он. - Стремясь спасти меня, ты совершила то, что совершила. Ты говоришь правду: Рэндолл наверняка бы убил меня на месте, если бы ты не отправилась с ним.
        Дженни внимательно смотрела в лицо брату, ее высокий лоб пересекла резкая морщина задумчивого беспокойства.
        - Нет, я не сожалею, что увела Рэндолла в дом… даже если бы он… Дело совсем в другом.
        Она вновь глубоко вдохнула, словно пытаясь придать себе решительности.
        - Когда мы вошли в дом, я привела его в свою комнату. Я… Я не знала, чего мне ждать… ведь до того я еще ни разу не была с мужчиной. Он казался каким-то взбудораженным и весь покраснел, словно сомневался в себе.
        Мне показалось, что это весьма странно. Он толкнул меня на кровать, а сам остался стоять и все тер то место, в которое я ударила его коленом. Тогда я предположила, что, возможно, изувечила его, хотя, честно говоря, стукнула не очень сильно.
        Краски вернулись на ее лицо, она украдкой бросила взгляд на Айена и снова опустила глаза.
        - Теперь-то я знаю, что так он пытался себя подготовить. Я не хотела, чтобы он видел, до чего я боюсь, села на кровати и на него уставилась. Он еще больше разозлился и приказал мне отвернуться, но я не послушалась и продолжала на него смотреть.
        И Дженни заалелась, став цвета роз с куста, который рос рядом с домом.
        - Он… расстегнулся, а я… я над ним посмеялась.
        - Ты что?.. - с сомнением спросил Джейми.
        - Посмеялась. Понимаешь… - Она дерзко посмотрела на брата. - Я ведь неплохо знала, как у мужчин все устроено. Достаточно часто видела голым и тебя, и Уилли, и даже Айена. Но он…
        Дженни еле спрятала невольную ухмылку.
        - Он казался до того забавным: весь красный, все трет себя да трет, но даже наполовину не…
        Айен задушенно хрюкнул; Дженни закусила губу, но отважно продолжила:
        - Ему не понравилось, что я смеюсь, я это заметила и стала хохотать еще пуще. Тогда он бросился ко мне и разорвал платье до пояса. Я отвесила ему пощечину, а он дал мне кулаком в челюсть, да так, что у меня звезды в глазах загорелись. Он даже застонал, как будто ему это было приятно, и влез на кровать. У меня достало разума опять засмеяться. Я отбивалась коленками и насмехалась над ним. Сказала ему, что он не настоящий мужчина, что он не умеет справиться с женщиной. Я…
        Она низко наклонила голову, свесив темные кудри на алое лицо, и тихо, почти шепотом, сказала:
        - Я… сбросила с плеч то, что осталось от платья и… стала дразнить его обнаженной грудью. Говорила: понимаю, что он меня боится, потому что никогда не подступался к женщине, а пробавлялся лишь животными или маленькими мальчиками…
        - Дженни! - помотав головой, сумел пробормотать Джейми.
        - Да, я так делала. - Дженни подняла прямой взгляд на брата. - Я видела, что он лишился последнего разумения, но все равно ничего не мог. Я опять засмеялась, и тогда он схватил меня руками за горло, стал душить и ударил головой о кроватный столбик… а я когда вновь обрела чувства, ни его, ни тебя уже не было.
        С глазами, полными слез, она схватила Джейми за руки.
        - О Джейми, простишь ли ты меня? Я понимаю, что если бы я не разозлила его, то он не обходился бы с тобой так жестоко, и тогда отец…
        - Дженни, милая, душа моя, не надо!
        Джейми встал перед ней на колени и положил ее голову на свое плечо.
        Айен замер как каменный. Джейми нежно успокаивал рыдавшую сестру, гладил ее по спине.
        - Хватит, моя голубка. Ты все сделала правильно, Дженни. Это не твоя вина и, думаю, даже не моя. Выслушай, душа моя. Он пришел к нам, чтобы совершить зло, пришел по приказу. Ему было все равно, кого он здесь встретит, все равно, как ты или я себя поведем. Его целью и целью человека, который ему платит, было учинить злодейство, восстановить всех жителей против англичан.
        Дженни перестала плакать и, выпрямившись, удивленно посмотрела на брата.
        - Восстановить людей против англичан? Но зачем?
        Джейми нетерпеливо махнул.
        - Чтобы выявить тех, кто в случае нового восстания готов поддержать принца Чарли. Но я не знаю, чьей стороны держится хозяин Рэндолла: желает обнаружить сторонников принца, чтобы конфисковать их имущество, или он, хозяин Рэндолла, сам на стороне принца и хочет, чтобы в нужный час шотландцы оказались готовы к войне. Не знаю, но сейчас это не особенно важно. Важно, чтобы ты не волновалась, и важно, что я дома. И клянусь, что скоро вернусь окончательно.
        Светясь от радости, Дженни поднесла его руку к губам и поцеловала, затем вынула платок, утерла нос и только после этого заметила негодующе глядевшего на нее Айена.
        Она коснулась его плеча и спросила:
        - Ты полагаешь, что я должна была тебе это рассказать?
        Он не сдвинулся с места, лишь покосился на нее и негромко сказал:
        - Да, полагаю.
        Она положила платок на колени и расправила обеими руками.
        - Айен, муж мой, я не рассказала это, потому что боялась потерять и тебя. Исчез мой брат, умер отец. Я не могла лишиться и крови моего сердца. Ты мне дороже и дома, и семьи, любовь моя. - Она на мгновение обернулась к Джейми и быстро улыбнулась. - А это о чем-то говорит.
        Дженни умоляюще посмотрела Айену в глаза; я заметила, что уязвленная гордость борется в нем с любовью. Джейми встал, дотронулся до моего плеча, и мы, тихо поднявшись, покинули гостиную, оставив их у догорающего огня.
        Ночь была ясная, сквозь высокие окна спальни лились потоки лунного света. Мне не спалось, и я решила, что луна не дает уснуть и Джейми: он тихо лежал рядом, но по дыханию я понимала, что бодрствует. Он повернулся на спину, и я услышала короткий смешок.
        - Что тебя развеселило? - спросила я.
        Джейми повернул ко мне голову.
        - Ох, я тебя разбудил, англичаночка. Извини. Да кое-что припомнил.
        - Я не спала.
        Я стала подползать к Джейми по гигантской кровати, очевидно, сделанной еще в эпоху, когда на ней спала вся семья; преодолевать огромную перину, на которую пошли, похоже, пух и перья сотен гусей, было почти то же самое, что путешествовать в Альпах без компаса. Благополучно достигнув Джейми, я спросила:
        - Что же ты вспомнил?
        - В основном отца. То, что он мне говорил. - Он закинул руки за голову и мечтательно уставился на толстые балки на низком потолке. - Это весьма странно, - сказал Джейми. - Пока отец был жив, я не обращал на него особого внимания, но с той поры, как его не стало, все чаще понимаю важность того, что он иногда мне говорил.
        Он снова тихо рассмеялся.
        - А вспомнил я, как он выпорол меня в последний раз.
        - Это весело? - спросила я. - Джейми, тебе когда-нибудь говорили, что у тебя очень специфическое чувство юмора?
        Я попыталась отыскать под одеялом его руку, но отказалась от этой затеи. Джейми принялся гладить меня по спине, я теснее прильнула и чуть не замурлыкала от удовольствия.
        - А твой дядя порол тебя, когда ты этого заслуживала? - поинтересовался Джейми.
        - О боже, конечно нет! Он пришел бы в ужас от одной этой мысли. Дядя Лэм не верил в пользу телесных наказаний, он полагал, что с детьми, как и со взрослыми, можно договориться на словах.
        Джейми издал типичный горловой шотландский звук, означавший, что ему смешно подобное предположение.
        - Без сомнения, это объясняет недостатки твоего характера, - сообщил он и шлепнул меня по заду. - В детстве тебе, очевидно, недоставало дисциплины.
        - И какие же недостатки ты видишь в моем характере? - спросила я.
        В свете луны мне была хорошо видна его усмешка.
        - Хочешь, чтобы я назвал все?
        - Нет. - Я пнула его локтем под ребро. - Расскажи о последнем наказании. Сколько тебе тогда было?
        - Лет тринадцать, может, четырнадцать. Тощий, длинный и в прыщах. Даже не помню, за что мне задали. Вообще-то чаще меня пороли не за то, что я сделал, а за то, что наговорил. Помню лишь, как оба мы бурлили от бешенства. В таких случаях отец порол меня с охотой и удовольствием.
        Джейми привлек меня поближе и положил на свое плечо. Я погладила его плоский живот и пощекотала пупок.
        - Довольно, щекотно. Ты будешь слушать или нет?
        - Разумеется, буду. А что мы станем делать, если у нас будут дети, - убеждать или бить?
        Сердце екнуло, хотя до той поры не имелось никаких оснований считать, что этот вопрос когда-нибудь перестанет быть отвлеченным. Джейми накрыл мою руку своей, удерживая на своем животе.
        - Все весьма просто. Ты будешь их убеждать, а когда потерпишь поражение, за дело возьмусь я.
        - Я думала, ты любишь детей.
        - Люблю. И мой отец меня любил, когда я не вел себя как кретин. И любил меня, когда приходилось вышибать из меня дурь, если я вел себя как кретин.
        Я перевернулась на живот.
        - Хорошо, расскажи о последней порке.
        Джейми сел, взбил подушки, чтобы спине было удобнее, и опять лег, закинув руки за голову.
        - Он отправил меня к изгороди, как это делал всегда, чтобы я, дожидаясь его, как следует почувствовал страх и раскаяние, но в тот раз он так разъярился, что пошел за мной сразу же. Я перевесился через перекладину, а когда отец принялся меня бить, сжал зубы и решил, что не издам ни звука - ни за что не покажу, как мне больно. До того крепко схватил пальцами ограду, что на ней остались следы от ногтей, а мое лицо, я понимал, стало красным от сдерживаемых криков.
        Он очень глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
        - Обычно я знал, когда отец завершает дело, но в тот раз он не ослабил удар и продолжил меня хлестать. Я уже не мог молчать и стонал при каждом ударе, и как я ни старался удержать слезы, они лились сами собой.
        Джейми лежал голый до пояса, луна серебрила тонкие волоски на коже, как иней. Под моей ладонью, лежавшей на груди, отчетливо бился пульс.
        - Как долго это длилось, не знаю, видимо не очень, но мне казалось, вечность. В конце концов отец, злой как собака, прекратил порку и стал на меня кричать, и я сам был настолько зол, что сначала не понимал смысла, и понял, что он кричал, с запозданием. Он ревел: «Да черт тебя побери, Джейми! Ты что, не можешь подать голос? Ты уже вырос, даю слово, я больше не буду тебя пороть, но неужто нельзя разок крикнуть, прежде чем я остановлюсь! Мне же надо понимать, что я тебя пронял!»
        Джейми рассмеялся, и ровное биение пульса нарушилось.
        - От этого я до того обалдел, что выпрямился, повернулся к отцу и закричал: «Так что ж ты, старый дурень, не сказал мне с самого начала?! Ай-ай-ай! Ой-ой-ой!» И миг спустя я уже валялся на земле: в ушах звенело, челюсть болела от удара кулаком, а отец, задыхаясь, навис надо мной - волосы дыбом, борода торчком. Потом ощупал мою челюсть и сказал, все еще с трудом: «Это за то, что назвал отца дурнем. Может, это и правда, но неуважительно. Поднимайся, пошли умоемся перед обедом». С тор поры он пальцем ко мне не притронулся. Только кричал на меня, но я платил той же монетой - как мужчина мужчине.
        - Я бы хотела познакомиться с твоим отцом, - проговорила я. - Нет, все-таки лучше не стоит. Он бы не обрадовался, узнав, что ты женился на англичанке.
        Джейми крепко обнял меня и укутал мои плечи одеялом.
        - Он бы подумал, что я наконец набрался ума-разума, - сказал он и погладил меня по голове. - Отнесся бы к моему выбору с уважением, на ком бы я ни женился, но ты… - Он повернул голову и нежно поцеловал меня в лоб. - Ты бы ему очень понравилась, моя англичаночка.
        Про себя я назвала этот поцелуй посвящением в рыцари.
        Глава 30
        Разговоры у камина
        Если между Дженни и Айеном после памятных откровений и появилось охлаждение, казалось, оно пропало. Следующим вечером после обеда мы собрались в гостиной. Айен с Джейми, усевшись в углу с бутылкой бузинного вина, обсуждали хозяйственные дела, а Дженни наконец вытянула отекшие ноги на подушки и стала отдыхать. Я хотела записать некоторые ее рецепты, по ходу дела уточняя подробности: она диктовала, сидя спиной ко мне, иногда оглядываясь на меня через плечо.
        Первая страница: лечение карбункулов.
        «Три железных гвоздя положить на неделю в прокисший эль. Добавить горсть кедровых стружек, дождаться, пока те намокнут. Когда стружки осядут на дно, лекарство готово. Прикладывать три раза в день, начиная с первого дня первой четверти луны».
        Вторая страница: свечи из пчелиного воска.
        «Выкачать мед из сот. По возможности убрать дохлых пчел. Растопить соты в большом котле, добавив немного воды. Снять с поверхности всплывших пчел, крылья и прочий мусор. Когда все устоится, слить воду - в дальнейшем употреблять ее для подслащивания. Еще дважды промыть водой».
        Я уже утомилась писать, а ведь мы еще не добрались до приготовления форм для свечей, кручения фитилей и сушки готового продукта.
        - Дженни, - спросила я, - сколько времени требуется на изготовление свечей от начала до конца?
        Она опустила на колени шитье, очередную распашонку, и задумалась.
        - Полдня на сбор сот, два дня, чтобы выгнать мед, а если стоит жара, то и один день. Один день на очистку воска. Если его много или если он слишком грязный, то два дня. Полдня на приготовление фитилей, день или два на формы, полдня, чтобы растопить воск, наполнить формы и подвесить их. На все про все, скажем так, неделя.
        Тусклый огонь лампы, брызгающее перо - после дневных трудов этого мне хватило. Я сидела рядом с Дженни и восторженно глядела на крошечную рубашечку, которую она шила еле заметными стежками.
        Ее огромный живот внезапно зашевелился: его обитатель изменил позу. Я глядела как зачарованная. Раньше мне не приходилось находиться возле беременной на позднем сроке, и я не понимала, что творится внутри ее.
        - Хочешь потрогать? - предложила Дженни, заметив, что я уставилась на ее живот.
        - Не знаю…
        Она взяла мою руку и решительно положила на вздутую плоть.
        - Вот здесь. Подожди. Сейчас опять толкнет. Им не нравится лежать на спине. Им так неудобно, и они шевелятся.
        И словно подтверждая сказанное, мою руку подбросил на несколько дюймов на редкость мощный толчок.
        - Надо же! Какой он сильный! - воскликнула я.
        - Да. - Дженни гордо похлопала по животу. - Он будет такой же здоровый, как его брат и отец.
        Она улыбнулась Айену, и тот мгновенно переключился с лошадей на жену и будущего ребенка.
        - Или как его никчемный рыжий дядька, - добавила она чуть громче и ткнула меня локтем в бок.
        - Э! - Джейми оторвал голову от счетов. - Ты это мне?
        - Интересно, что он услышал? «Рыжий» или «никчемный»? - тихо спросила меня Дженни, опять ткнула локтем и ласково ответила Джейми: - Нет-нет, голубчик. Мы лишь подумали, что новорожденный, к сожалению, может родиться похожим на своего дядьку.
        Дядька ухмыльнулся, подошел и сел на подушку. Дженни любезно подвинула ноги, потом положила их ему на колени.
        - Помассируй их, Джейми, - попросила она. - У тебя это выходит лучше, чем у Айена.
        Он подчинился. Дженни откинулась назад и с наслаждением зажмурилась. Распашонку она положила на свой живот; тот все шевелился, будто протестующе. Джейми смотрел на живот так же, как я до него, - зачарованно.
        - Тебе так неудобно? Кто-то крутится в твоем животе?
        Дженни открыла глаза и скривилась от такого сильного толчка, что живот поднялся дугой.
        - М-м. Иногда я думаю, что печень от подобных ударов вся покрылась синяками. Но в основном это приятно. Это как… - Она помолчала и, усмехнувшись, посмотрела на Джейми. - Описать это мужчине, у которого нет нужных органов, нелегко. Думаю, что не смогу объяснить тебе, как это - носить в чреве дитя, как и ты не сможешь объяснить мне, что чувствует мужчина, когда его ударили по яйцам.
        - О, это я могу объяснить.
        Он моментально согнулся пополам, схватился руками за пах, закатил глаза и издал страшный булькающий стон.
        - Я правильно показал, Айен? - спросил он, повернувшись к Айену, который смеялся, сидя у камина, упираясь в него деревянной ногой.
        Дженни пальцами ноги коснулась его груди и побудила его выпрямиться.
        - Ладно-ладно, дурачок. Коли так, я рада, что я не мужчина.
        Джейми выпрямился и смахнул со лба прядь.
        - Нет, правда, - с любопытством спросил он. - Разве у мужчин и женщин разные органы? Ты можешь это описать для Клэр? В конце концов, она женщина, хотя еще и не носила в себе ребенка.
        Дженни оценивающе глянула на мою диафрагму, и у меня внутри что-то зашевелилось.
        - Ну-у, возможно, да, - медленно сказала она. - Ты чувствуешь, что твоя кожа везде очень истончилась. Чувствуешь все, что ее касается, даже одежду. И это относится не только к животу, но и к ногам, бокам, грудям. - Руками она, неосознанно повторяя сказанное, гладила тонкую ткань платья под набухшими грудями. - Они стали тяжелые, налитые… и ужасно чувствительные, особенно соски.
        Она провела большими пальцами вокруг сосков, и через ткань я заметила, как они напряглись.
        - И, конечно, становишься толстой и неуклюжей. - Дженни невесело улыбнулась и потерла бедро, которым незадолго до того стукнулась о стол. - И занимаешь куда больше места, чем раньше. Но здесь, - руки, словно защищая, прикрыли живот, - кожа самая чувствительная.
        Она гладила свой большой живот, словно это была кожа ее ребенка, а не ее. Взгляд Айена следовал за движением рук, которые двигались то вверх, то вниз, разглаживая ткань юбки.
        - Сначала немного похоже на газы, - засмеявшись, сказала она и ткнула большим пальцем ноги в живот брата. - Вот здесь - будто в животе бегают пузырьки. Но через время возникает движение ребенка: это напоминает то, как на крючке дернулась рыбка; но ощущение моментально исчезает, и ты даже не успеваешь понять, показалось тебе или нет.
        Словно протестуя против сказанного, невидимый жилец стал шевелиться, выпирая то с одной стороны живота, то с другой.
        - Наверное, ты сейчас права, - заметил Джейми, изумленно следя за толчками ребенка.
        - Да. - Она положила руку на выпуклость, словно успокаивая. - Знаешь, они умеют спать несколько часов подряд. Иногда я даже пугаюсь, не умер ли он, когда не шевелится слишком долго. И тогда я пытаюсь разбудить его. - Она ткнула рукой в бок и тут же сильно ткнула в другой. - И радуюсь, когда он вновь толкается. Но растет не только ребенок. К концу ты чувствуешь, что вся раздулась. Это не больно… словно ты созрела и сейчас лопнешь. Очень хочется, чтобы к твоему телу нежно прикоснулись.
        Дженни больше не смотрела на меня. Она смотрела на мужа, и я понимала, что для нее больше не существовало ни меня, ни брата. Между ней и Айеном возникло такое единение, будто все это она не раз говорила, а он не уставал это слушать.
        Дженни заговорила тише, а руки ее снова поднялись к тяжелым грудям, маняще выглядывавшим из легкого корсажа.
        - А в последний месяц начинает прибывать молоко. Ты чувствуешь, как понемногу наполняешься, каждый раз, когда ребенок двигается. Затем груди набухают. - Она снова обхватила живот руками. - Пропадает боль, и появляется замечательное чувство. А после груди подергивает, как будто, если ребенок не высосет молоко, они лопнут.
        Она откинулась в кресле с закрытыми глазами и стала снова и снова ритмично поглаживать свой огромный живот, словно произнося заклинание. И при виде этого я решила, что если ведьмы и бывают, то Дженет Фрэзер - ведьма.
        В комнате воцарилась тишина, в которой главенствовало чувство, положенное в основу страсти, - непреодолимое желание слиться и творить. Я могла не глядя пересчитать все волоски на теле Джейми. Я знала, что все они стояли дыбом.
        Дженни открыла глаза и подарила своему мужу улыбку, обещающую бесконечное блаженство.
        - И почти в самом конце, когда ребенок беспрерывно двигается, ощущение напоминает то, что ты чувствуешь, когда мужчина глубоко проникает в тебя и наполняет своим семенем. Вас одновременно охватывает дрожь, которая начинается глубоко в тебе. Но сейчас это куда сильнее. Эта дрожь передается сквозь стенки матки на всю тебя. В этот миг ребенок стихает, и выходит, что в тебя проник не муж, а ребенок.
        Внезапно Дженни повернулась ко мне - и чары пропали.
        - Ты знаешь, иногда мужчины этого желают, - спокойно сказала она с улыбкой и посмотрела мне в глаза. - Они желают вернуться в утробу.
        Помедлив, Дженни поднялась и поплыла к выходу; у двери она оглянулась. И ее взгляд повел Айена следом, как магнит железо. Поджидая его, она остановилась и посмотрела на брата, по-прежнему сидевшего у камина.
        - Проследишь за огнем, Джейми?
        Дженни, выгнувшись, потянулась, и изгиб ее позвоночника оказался срифмован с плавной дугой живота. Айен с силой провел костяшками пальцев по ее хребту, сверху донизу, отчего она застонала. И они ушли.
        Я тоже потянулась, подняв руки над головой, и почувствовала сладкое расслабление в усталых мышцах. Джейми скользнул руками по моим бокам и задержал их на бедрах. Я прижалась к нему спиной, сцепила его руки на своем животе и представила себе, что так повторяются нежные очертания нерожденного ребенка.
        Я оглянулась на Джейми, чтобы поцеловать, и увидела, что в углу скамьи калачиком свернулась маленькая фигурка.
        - Гляди-ка, они забыли маленького Джейми.
        Как правило, мальчик спал в детской кроватке на колесиках, стоявшей в родительской спальне. В тот день он заснул у камина под наши беседы под стакан, и никто не вспомнил, что его следует отнести в постель. Старший Джейми повернул меня лицом к себе и сдул мои волосы со своего носа.
        - Дженни никогда ни о чем не забывает, - успокоил он. - Я думаю, что прямо теперь им с Айеном не нужно общество. И малышу лучше побыть здесь.
        И он дотронулся до завязки на моей юбке.
        - А если он проснется?
        Сунув руки в мой корсаж сверху, Джейми вздернул одну бровь и глянул на лежащего маленького племянника.
        - Ну что же, рано или поздно ему придется научиться этому делу. Ты же не желаешь, чтобы он был таким же невеждой, что и его дядя.
        Он бросил на пол перед камином несколько подушек и упал на них сам, увлекая меня следом.
        В пламени камина шрамы на его спине светились серебристым, будто он и вправду был железным человеком, как я его как-то назвала. Через разрывы нежной кожи виднелся металлический стержень. Я проводила пальцем по всем рубцам от ударов плети, и Джейми вздрагивал от каждого моего прикосновения.
        - Думаешь, Дженни говорит правду? - спросила я чуть позже. - Неужели мужчины и правда хотят вернуться в утробу и поэтому занимаются с нами любовью?
        Волосы возле моего уха взлетели от его смеха.
        - Ну, когда ложусь с тобой в постель, англичаночка, как правило, я об этом не думаю. Вообще. Однако… - Он ласково положил ладони на мою грудь и сжал губами сосок. - Однако нельзя сказать, что она полностью не права. Бывает… да, бывает, очень хочется опять оказаться там, внутри, в безопасности и… одному. Полагаю, знание, что мы на это не способны, и вынуждает нас производить на свет детей. Если сами мы не можем вернуться, то лучшее, что в наших силах, - сделать нашим сыновьям такой дорогой подарок, хоть и ненадолго…
        Неожиданно он вдруг встряхнулся, как мокрая собака.
        - Не бери в голову, англичаночка, - пробормотал Джейми. - Что-то я расчувствовался, видимо, выпил лишнего.
        Глава 31
        Квартальный день
        Раздался негромкий стук в дверь, и вошла Дженни, державшая в одной руке какой-то широкий наряд голубого цвета, а в другой - шляпу. Критически осмотрев брата, она утвердительно кивнула:
        - Рубашка вполне подходящая. Я распустила швы твоего парадного камзола, с последнего раза, как ты его надевал, плечи очень раздались.
        Дженни склонила голову к плечу и задумчиво помолчала.
        - Сегодня у тебя очень много дел. Присядь, уберу как положено твои волосы.
        И указала на стул возле окна.
        - Мои волосы? Что с ними такое?
        Джейми ощупал руками свою голову. Его волосы стали уже по плечи, и, чтобы не лезли в глаза, он, как правило, собирал их на затылке и связывал кожаным шнурком.
        Времени на пересуды не оставалось, и сестра толкнула его стул, сорвала шнурок с волос и стала бодро расчесывать его шевелюру черепаховым гребнем.
        - Что с твоими волосами? - переспросила она. - Вот что. Прежде всего, в них много сена…
        Сказав так, она вытащила из волос что-то сухое и коричневое и положила на туалетный стол.
        - …и немного дубовых листьев. Где ты вчера ошивался? Копался под дубом, словно поросенок? А колтунов сколько! Больше, чем в клубке пряжи, спутавшейся после стирки!
        - Ой!
        - Сиди тихо, Рой!
        Сосредоточенно сведя брови, она водила гребнем по спутанной гриве, и вскоре волосы стали выглядеть как сияющая в утреннем солнце масса, которая отливала каштановым, медным, золотым и светло-коричневым.
        - Не понимаю, с чего это Господу вздумалось наделить такими волосами мужчину, - проговорила Дженни. - Блестят, словно оленья шкура.
        - Великолепно, правда? - подхватила я. - Взгляни, какие красивые светлые прядки на его макушке…
        Объект нашего восхищения бросил на нас гневный взгляд.
        - Если вы не прекратите, я обрею голову!
        Джейми угрожающе потянулся рукой к туалетному столу, где лежала опасная бритва, но сестра, несмотря на живот, сумела дотянуться и треснула его по кисти гребнем. Он издал вопль, повторившийся, когда Дженни схватила его волосы своим крепким кулачком.
        - Сиди тихо, - приказала она и стала разделять волосы на три пряди. - Я заплету тебе настоящую косу.
        В ее словах слышалось настоящее удовлетворение.
        - Невозможно допустить, чтобы ты предстал перед арендаторами дикарем.
        Приговаривая себе под нос какие-то ругательства, Джейми смирился. Дженни резво заплела ему толстую косу, подвернула концы и бережно перевязала их ниткой. Затем вынула из собственного кармана шелковую голубую ленту и торжественно завязала у корня косы бант.
        - Вот так! - заявила она и спросила меня: - Красиво, правда?
        Я полностью с ней согласилась. Плотно стянутые волосы подчеркнули форму головы, и изящное строение лица стало заметнее. Чистый и аккуратный, в белоснежной полотняной рубашке и серых панталонах, Джейми был чрезвычайно привлекателен.
        - Лента бесподобно хороша, - заметила я. - Под цвет глаз.
        Джейми вперился в сестру и молвил как отрезал:
        - Нет, никаких лент. Здесь вам не Франция и даже не двор короля Джорди. Даже если это цвет плаща Святой Девы, все равно никаких лент, Дженет!
        - Ладно-ладно, строптивец. Иди сюда.
        Она развязала ленту и отошла на шаг, чтобы полюбоваться делом рук своих.
        - С тобой все хорошо.
        И тут Дженни внимательно посмотрела на меня.
        - Хм-м, - протянула она и в задумчивости потопала ногой.
        Приехала я в Лаллиброх в лохмотьях. Для меня срочно сшили два платья - одно домотканое, на каждый день, второе - шелковое, для торжеств вроде сегодняшнего. Приученная скорее зашивать раны, чем шить платья, я помогала кроить и сметывать, но основная часть работы лежала на плечах Дженни и миссис Крук.
        Они прекрасно сделали дело; меня, словно перчатка, охватывал бледно-желтый шелк; от плеч до талии по спине шли крупные складки, а ниже расходились, образуя на широкой юбке пышные фалды. С огорчением узнав, что я напрочь отказываюсь носить корсет, Дженни и миссис Крук хитроумно укрепили мой корсаж китовым усом, жестоко вырванным их чьего-то старого корсета.
        Взгляд Дженни медленно поднимался по мне снизу вверх, к волосам, и там замер. Тяжело вздохнув, она потянулась к гребню.
        - И ты, - лаконично приказала она.
        С пылающими щеками я уселась у окна; я старалась не смотреть на Дженни, которая аккуратно вынимала из моей шевелюры обломки веток и обрывки дубовых листьев и складывала их на туалетном столе рядом с такими же, вытащенными из волос Джейми. Когда Дженни расчесала и уложила волосы к макушке, она вынула из кармана маленькую кружевную нашлепку и заколола ее на вершине получившегося сооружения.
        - Ну вот, - довольно заметила она. - Теперь ты выглядишь очень достойно, Клэр.
        Я сообразила, что сказанное нужно счесть комплиментом, и пробормотала в ответ что-то невнятное.
        - У тебя есть драгоценности? - спросила Дженни.
        - К сожалению, нет. У меня была только нитка жемчуга, которую Джейми подарил мне на свадьбу, но она…
        Обстоятельства нашего отъезда из Леоха совершенно не благоприятствовали тому, что помнить о жемчуге. Но Джейми внезапно засуетился, издав громкий крик, стал перебирать содержимое своего споррана, лежавшего тут же на туалетном столе, и торжественно извлек оттуда ту самую нитку жемчуга.
        - Откуда она тут взялась? - изумленно спросила я.
        - Сегодня утром привез Мурта, - ответил Джейми. - В день суда он доскакал до Леоза и взял все, что мог увезти: решил, что, если мы сможем сбежать, оно нам понадобится. Он дожидался нас на дороге сюда, но ведь мы сперва отправились… к холму.
        - А он еще здесь?
        Джейми подошел ко мне и застегнул ожерелье на моей шее.
        - Да. Сидит внизу, в кухне, ест все, что дадут, и изводит миссис Крук.
        Если не считать песен, за все время, что я знала этого маленького человека, я услышала от него не более трех десятков слов, и мне казалось, что «изводить» и «Мурта» - абсолютно несовместимые понятия. Видимо, в Лаллиброхе он себя чувствует как дома.
        - А Мурта, он кто? - спросила я. - Я спрашиваю, он вам родня?
        Брат с сестрой удивились.
        - Конечно, - ответила Дженни и обратилась к брату: - Джейми, он ведь дядька троюродного брата отца, так?
        - Племянник, - поправил он. - Ты, что ли, не помнишь? У старого Лео было два сына и…
        На этом месте я показательно заткнула уши. Увидев этот жест, Дженни что-то вспомнила и всплеснула руками.
        - Серьги! - вскричала она. - У меня же вроде есть жемчужные серьги, они прекрасно подойдут к ожерелью. Я сейчас принесу!
        И она исчезла из виду, как всегда, моментально.
        - А почему сестра назвала тебя Роем? - полюбопытствовала я у Джейми, наблюдая, как он сражается перед зеркалом со своим галстуком, нацепив на лицо маску типичного для всех мужчин выражения схватки со смертельным врагом; впрочем, он сумел расцепить губы и мне улыбнуться.
        - А, это! Это никак не связано с английским именем Рой. Это гэльское прозвище, произведенное от цвета моих волос. Полностью слово произносится «ruadh» и значит «рыжий».
        Он четко и несколько раз произнес это слово, но разницы я так и не поняла.
        - Для меня оно все равно звучит как «рой», - сообщила я.
        Джейми взял в руки спорран и стал запихивать в него все, что вытащил в поисках ожерелья. Увидев запутанную леску, он опрокинул сумку над кроватью, вывалил содержимое на одеяло и принялся разбирать мелочи: тщательно сматывал лески и веревочки, собирая рыболовные крючки и с силой втыкая их в кусок пробки, где было их место. Я приблизилась и оглядела вываленные предметы.
        - В жизни не видела такого количества мусора, - заметила я. - Ты, Джейми, прямо сорока.
        - Это не мусор, - обиженно сказал он. - Все это нужные мне вещи.
        - Конечно, леска и рыболовные крючки всегда требуются. И веревочки для силков. Ну и пыжи и пули, поскольку пистолет постоянно при тебе. Мне ясно, почему ты хранишь змейку, которую подарил тебе Уилли. Но камни? Раковина улитки? Кусок стекла? И вот это…
        Я склонилась к кровати, чтобы получше рассмотреть нечто темное и меховое.
        - Джейми, зачем ты носишь в спорране высушенную лапку крота?
        - Ясное дело, от ревматизма!
        Он выхватил лапку у меня из-под носа и сунул в спорран как можно глубже.
        - А, понятно! - согласилась я, с интересом его рассматривая, отчего Джейми явно покраснел и смутился. - Она отлично помогает, с ней-то уж точно ты нигде не скрипнешь.
        Из оставшейся еще на одеяле кучки я вытащила небольшую Библию и, пока Джейми упаковывал свои сокровища, ее листала.
        - «Александер Уильям Родерик Макгрегор», - прочитала я имя, выведенное на титульном листе. - Ты говорил, что в долгу перед этим человеком, Джейми. Что ты имеешь в виду?
        - Ах это.
        Он уселся на одеяло подле меня, взял из моих рук книжицу и осторожно пролистнул пару страниц.
        - Я ведь говорил тебе, что она принадлежала узнику, который умер в Форт-Уильяме?
        - Да.
        - С этим юношей я не был лично знаком, он умер за месяц до моего появления там. Но врач, давший мне эту Библию, рассказывал о нем, пока лечил мне спину. Полагаю, ему просто нужно было кому-то об этом поведать, но в гарнизоне не нашлось тех, кому он мог доверять.
        Джейми закрыл книгу, опустил ее себе на колени и посмотрел на яркое ноябрьское солнце за окном.
        Как выяснилось, Алекса Макгрегора арестовали по обычному обвинению в угоне скота. Миловидный, спокойный юноша должен был отсидеть положенный срок и спокойно освободиться. Однако за неделю до освобождения его нашли на конюшне в петле.
        - Доктор сказал, что, без сомнений, это было самоубийство. - Джейми бережно погладил кожаный переплет книжицы и провел пальцем по корешку. - Но при этом не объяснил, что он на этот счет думает. Лишь сообщил, что капитан Рэндолл за неделю до смерти юноши разговаривал с ним наедине.
        В горле у меня застрял комок, я его сглотнула, невзирая на солнце, меня зазнобило.
        - И ты думаешь…
        - Нет, - тихо, но твердо промолвил Джейми. - Я не думаю. Я точно знаю, и доктор знал. И считаю, что знал и главный сержант, поэтому погиб.
        Джейми разжал кулаки, положил ладони на колени и посмотрел на длинные пальцы: крупные, сильные и умелые руки земледельца и воина. Он взял маленькую Библию и уложил в спорран.
        - Вот что я тебе скажу, mo duinne. В один прекрасный день Джек Рэндолл примет смерть от моей руки. А когда он умрет, я пошлю эту книгу матери Алекса Макгрегора и напишу, что отомстил за ее сына.
        Возникшее напряжение разрядило нежданное появление Дженни. Она переоделась в голубое шелковое платье и украсила голову кружевной накидкой; в руках Дженни держала большую шкатулку из потертого сафьяна.
        - Джейми, прибыли Курраны, а также Уилли Муррей и семья Джеффри. Ты бы спустился и посидел с ними за трапезой. Я подала свежие лепешки и селедку, а миссис Крук приготовила булочки с вареньем.
        - Да-да. Клэр, спускайся и ты, как только будешь готова.
        Джейми торопливо поднялся, на мгновение остановился, чтобы одарить меня кратким, но крепким поцелуем, - и был таков. Его сперва частые шаги по ступенькам на следующем лестничном марше замедлились, а когда он появился внизу, перешли в величественную походку, достойную лэрда.
        Дженни улыбнулась ему вслед, потом обратилась ко мне. Поставила шкатулку на кровать, подняла крышку, и я увидела драгоценности и безделушки, сваленные в кучу. Меня это удивило: такое совсем не свойственно аккуратной, привыкшей к порядку Дженни Муррей, которая с утра до ночи твердой рукой безупречно вела домашнее хозяйство. Она потрогала пальцем сверкающую груду и, словно прочитав мои мысли, с улыбкой подняла взгляд.
        - Иногда я думаю: не навести ли в шкатулке порядок? Но когда я была мала, мама, бывало, позволяла мне в ней покопаться, и это было все равно что искать заколдованное сокровище - никогда не узнаешь, что попадется. Мне и сейчас кажется, что, если все ровно уложить, волшебство пропадет. Глупо, правда?
        - Нет, - улыбаясь в ответ, сказала я. - Вовсе не глупо.
        Мы принялись не торопясь перебирать любимые украшения четырех поколений женщин.
        - Это принадлежало моей бабушке Фрэзер, - сообщила Дженни, вынув из шкатулки серебряную брошь в форме полумесяца, покрытую резьбой, с крошечным бриллиантом, сверкавшим на одном конце полумесяца, как звездочка. - А вот это, - она достала тонкое золотое кольцо с рубином, обрамленным бриллиантами, - мое венчальное кольцо. Айен потратил на него свое полугодовое жалованье, хотя я ему и говорила, что это глупость.
        Выражение ее лица полностью противоречило сказанному. Она потерла кольцо о корсаж и, прежде чем вернуть в шкатулку, еще раз радостно им полюбовалась.
        - Какая будет радость, когда я наконец разрешусь от бремени, - сообщила она, с гримасой нетерпения потирая живот. - По утрам у меня так отекают пальцы, что я еле шнурки завязываю, а кольца и подавно не налезают.
        У дна шкатулки я заметила странный неметаллический отсвет и спросила о нем у Дженни.
        - А, это! - сказала она и вновь полезла в шкатулку. - Я их никогда не носила, они мне не идут. Но тебе можно - ты высокая и видная, как моя мать. Это ее.
        «Это» оказалось парой браслетов, изготовленных из загнутого почти в круг клыка дикого кабана; отполированные клыки цветом напоминали темную слоновую кость, а на их острые концы были надеты серебряные заглушки с гравировкой из цветов.
        - Господи, какое великолепие! В жизни не встречала ничего подобного… настолько потрясающе варварского!
        Сказанное Дженни пришлось по душе.
        - Да, они именно такие. Их подарили матери на свадьбу, но она никогда не признавалась кто. Время от времени отец дразнил ее тайным поклонником, но она и ему не открыла тайну, лишь улыбалась, как кошка, отведавшая сливок. Попробуй надень.
        На запястье браслеты казались холодными и тяжелыми. Не удержавшись, я погладила темно-желтую поверхность, по которой от времени разбежались чуть видные трещинки.
        - Тебе идут, - сообщила Дженни. - И прекрасно подходят к желтому платью. А вот и серьги, надевай, и пойдем вниз.
        Мурта расселся за кухонным столом, вдумчиво уплетая ветчину с помощью своего кинжала. Миссис Крук, пробегавшая за его спиной, ловко скинула ему на тарелку три свежие горячие лепешки, даже не снизив скорость.
        Дженни носилась по дому, за всем присматривая и всюду поспевая. Чуть замедлившись, она через плечо Мурты осмотрела его быстро пустеющую тарелку.
        - Кушай на здоровье, - заметила она. - В свинарнике есть еще свинья.
        - Жалко для родственничка, да? - ответствовал Мурта, не переставая жевать.
        - Мне? - Дженни уперла руки в бока. - Боже мой, вот уж нет! Да ты и съел всего-навсего четыре порции, не больше. Миссис Крук, - окликнула она домоправительницу, достигшую двери, - когда вы допечете лепешки, подайте этому несчастному миску овсянки, чтобы заполнить свободное место. Мы же не желаем, чтобы он упал в голодный обморок на нашем пороге.
        Тут Мурта заметил меня и чуть не подавился ветчиной.
        - М-м-фм, - приветственно промычал он после того, как Дженни экстренно спасла его, побив по спине.
        - И я рада вас видеть, - сообщила я и села за стол напротив него. - Разрешите вас поблагодарить.
        - М-м-фм?
        Вопрос был слегка неразборчив из-за половины лепешки с медом, оказавшейся во рту.
        - За то, что привезли мои вещи из замка.
        - М-м-фм.
        Он только рукой махнул и потянулся к масленке.
        - Я привез и ваши травы, и все прочее, - сказал он, кивнув на окно. - Там, во дворе, в седельной сумке.
        - Вы привезли мой медицинский сундучок? Это восхитительно!
        Я и вправду очень обрадовалась. Некоторые лекарственные травы встречались редко, и отыскать их и правильно подготовить было довольно сложно.
        - Но как же вы умудрились? - спросила я.
        Когда я несколько оправилась от кошмарного суда над ведьмами, я часто размышляла о том, как обитатели замка восприняли мои неожиданные арест и бегство.
        - Надеюсь, у вас не было больших сложностей?
        - Нет.
        Он откусил еще один огромный кусок и воздерживался от продолжения рассказа, пока не прожевал его хорошенько и не проглотил.
        - Миссис Фиц все собрала и упаковала в ящик. К ней первой я и отправился, поскольку не знал, чего ожидать.
        - Весьма резонно. Не представляю себе, чтобы при виде вас миссис Фиц расшумелась, - сказала я.
        От горячих лепешек вился легкий пар и шел бесподобный запах. Я протянула за лепешкой руку, звякнули браслеты из кабаньих клыков. Я заметила, что Мурта их увидел, и повернулась, чтобы гравировка на серебре была заметна.
        - Красивые, верно? - спросила я. - Дженни сказала, это вещь ее матери.
        Мурта склонился к миске с овсянкой, которую миссис Крук бесцеремонно поставила ему под нос.
        - Вам идет, - пробурчал он и вернулся к предыдущей теме: - Нет, при виде меня она не намеревалась кликать подмогу. Я с давних времен хорошо знаю Гленну Фицгиббонс.
        - Она ваша старая любовь? - подначила я, развеселившись, только представив себе, как Мурта должен выглядеть в объятиях мощной миссис Фиц.
        Мурта холодно взглянул на меня поверх миски с овсянкой.
        - Ничем подобным она никогда не была, и я буду благодарен вам, если вы станете говорить об этой леди вежливо. Ее муж - брат моей матери. Имею также сообщить, что она весьма о вас тревожилась.
        Я со стыдом спрятала глаза и, скрывая смущение, потянулась за медом. Каменный кувшин, оказавшийся под ладонью теплым, стоял в горшке с горячей водой, чтобы мед растаял.
        - Прошу прощения, - сказала я, поливая лепешку медом и пытаясь не закапать стол. - Мне ужасно интересно, что она подумала, когда… когда я…
        - Сначала они не поняли, что вас нет в замке, - деловито объяснил маленький человек, не обратив внимания на извинения. - Когда вы не явились к обеду, они решили, что вы задержались в поле, прошли прямо к себе и легли спать натощак. Ваша дверь оказалась закрыта. А на следующий день случилась кутерьма из-за ареста миссис Дункан, и вас не хватились. О вас никто не говорил, рассказывали лишь о миссис Дункан, и в неразберихе никому не пришло в голову вас поискать.
        Я задумчиво кивнула. Я никому не требовалась до момента, пока не возникала необходимость в медицинской помощи; пока Джейми не было, я в основном сидела в библиотеке Колума.
        - Ну а Колум? - спросила я.
        Мною двигало не простое любопытство: мне хотелось узнать, действительно ли, как считала Гейлис, случившееся было его замыслом.
        Мурта пожал плечами. Он внимательно осмотрел стол в поисках еды, но, похоже, не нашел ничего подходящего и уютно сложил руки на своем тощем животе.
        - Когда до Колума дошли вести из деревни, он сразу же велел запереть ворота и запретил всем обитателям спускаться в деревню, чтобы не угодить в беду.
        Мурта откинулся на спинку стула и проницательно посмотрел на меня.
        - На следующий день миссис Фиц вздумала поискать вас. Она рассказывала, что поговорила о вас со всеми служанками. Ни одна из них вас не видела, но кто-то из них предположил, что вы отправились в деревню и нашли убежище в чьем-то доме.
        Кто-то из них, злобно подумала я. Именно та, которая, черт ее подери, прекрасно знала, где именно я нахожусь.
        Мурта без стеснения негромко рыгнул.
        - Я слышал, что миссис Фиц перевернула замок вверх дном, а когда удостоверилась, вынудила Колума отправить человека в деревню. Они узнали, что случилось, и тут…
        Мрачное лицо Мурты мгновенно озарилось весельем.
        - Она мне, конечно, всего не рассказала, но я и сам понял, что миссис Фиц устроила Колуму веселую жизнь. Требовала, чтобы он немедленно послал людей, чтобы освободить вас с оружием в руках, а он отвечал, что нынче, когда дело перешло в ведение церковного суда, что-то устраивать уже поздно, ну и так далее. Думаю, зрелище спора таких, как они, дорогого стоило.
        Насколько мне стало понятно, результатом спора стала ничья: никто не победил, но никто и не уступил. Нед Гоуэн своим исключительным даром к поиску компромиссов нашел третий путь и предложил участвовать в суде не как представитель лэрда, а как независимый адвокат.
        - Она поверила, что я ведьма? - с интересом спросила я.
        Мурта хмыкнул.
        - Я еще не видел ни одну женщину, ни старую, ни молодую, которая верила бы в ведьм. Это мужчины думают, что женщины могут колдовать и привораживать, а на деле все идет в соответствии с человеческой природой.
        - Начинаю понимать, почему вы не женились.
        - Правда?
        Мурта неожиданно отодвинул стул, встал и накинул на себя плед.
        - Я уезжаю. Передайте лэрду мое почтение, - обратился он к Дженни, которая как раз пришла из переднего зала, в котором встречала арендаторов. - Уверен, сейчас он очень занят.
        Дженни вручила ему немаленький мешок, завязанный на узел, по всей вероятности, наполненный провиантом приблизительно на неделю.
        - Чтобы перекусить на обратном пути, - сказала она, и на щеке мелькнула смешливая ямочка. - Может, хватит до поры, как наш дом скроется из виду.
        Мурта заткнул узел мешка за поясной ремень, кивнул и направился к выходу.
        - Да, - согласился он. - А коли не хватит, увидите, как вороны слетятся на мой труп, и придете собрать мои косточки.
        - Тоже мне, пожива для воронов, - заметила Дженни, глядя на тощего Мурту. - На рукоятке метлы и то, пожалуй, больше мяса.
        Суровое лицо маленького человечка не шевельнулось, но в глазах мелькнул огонь.
        - Да неужто? - спросил он. - На это я вам, голубушка, вот что скажу…
        Они вышли в зал, и слов уже нельзя было разобрать, но дружеская перепалка, судя по звуку голосов, продолжалась и там.
        Я еще немного посидела за столом, медленно поглаживая браслеты Элен Маккензи. Где-то вдалеке хлопнула дверь, я вздрогнула и встала, чтобы отправиться в зал и занять место леди Лаллиброх.
        Жизнь в помещичьем доме, и в будни довольно оживленная, в квартальный день просто била ключом. Арендаторы, сменяя один другого, приходили беспрерывно. Многие заезжали только для того, чтобы заплатить ренту, другие гостили в имении долгие часы, гуляли, совершали визиты к знакомым и перекусывали в гостиной. Дженни, такая свежая в своем голубом шелковом платье, и миссис Крук, затянутая в накрахмаленные белые одежды, курсировали между кухней и гостиной и приглядывали за двумя служанками, носившими большие блюда с овсяными лепешками, фруктовыми пирожными, рассыпчатым печеньем и другими лакомствами.
        По всем правилам представив меня арендаторам, собравшимся в столовой и гостиной, Джейми, прихватив Айена, уселся в своем кабинете, чтобы по очереди принимать арендаторов, обсуждать подробности весеннего сева, советоваться насчет продажи шерсти и зерна, записывать доходы и наводить порядок в делах имения к следующему кварталу.
        Приняв энергичный вид, я неторопливо расхаживала по дому, вела беседы, если того требовала обстановка, предлагала закуски, а временами отступала в тень, чтобы понаблюдать за гостями.
        Помня об обещании, которое Джейми дал старухе у мельничного пруда, я с определенным любопытством ожидала появления Рональда Макнаба.
        Вскоре после полудня он появился - сидя верхом на длинноногом некрасивом муле; позади него сидел мальчик, ухватившись за отцовский пояс. Я подглядывала за ними из-за двери и удивлялась, насколько точно мать описала своего сына.
        Если данное бабушкой Макнаб определение «пропойца» в определенном смысле было преувеличением, то в целом она охарактеризовала его очень верно. Длинные и грязные волосы Рональда Макнаба были кое-как перехвачены веревкой, а воротник и манжеты казались серыми от грязи. Он был на пару лет младше Джейми, но казался лет на пятнадцать старше; лицо опухло от пьянства, тупые серые глазки заплыли и налились кровью.
        Мальчик тоже был грязен и неопрятно одет, к тому же он держался позади, боялся поднять взгляд и вздрагивал от страха всякий раз, когда отец обращался к нему с грубым вопросом, - последнее было наиболее скверным. Джейми как раз вышел из кабинета и стоял в дверях; он тоже увидел всю картину, и я заметила, что они с Дженни (она как раз принесла по его просьбе полный графин) перекинулись взглядами.
        Дженни незаметно кивнула и вручила брату графин. Потом крепко взяла мальчика за руку и повела в кухню со словами:
        - Пойдем со мной, паренек. Похоже, нас с тобой ждут оладушки. А что ты скажешь насчет кусочка фруктового кекса?
        Джейми сухо кивнул Рональду Макнабу и посторонился, чтобы тот зашел в кабинет. В дверях он перехватил мой взгляд и посмотрел в сторону кухни. Я кивнула, дав знать, что поняла, и отправилась за Дженни и Рэбби.
        Они живо беседовали с миссис Крук, переливавшей пунш из большого котла в хрустальную чашу. Домоправительница плеснула немного в деревянную чашку и пододвинула мальчику; тот сначала отодвигался от угощения, с опаской глядя на миссис Крук, но потом все же принял чашу. Дженни, накладывавшая еду на блюда, пыталась ласково поговорить с ребенком, но слышала в ответ лишь нечто нечленораздельное. Впрочем, довольно скоро полудикое существо, казалось, несколько освоилось.
        - Рубашка у тебя немного испачкалась, - заметила Дженни, завернув воротник его хламиды. - Сними, ее выстирают, пока ты здесь.
        «Немного испачкалась» - это было очень мягко сказано, но мальчик отпрянул. Я стояла позади и по знаку Дженни схватила его за руки, чтобы ребенок не убежал.
        Он брыкался и подвывал, но Дженни и миссис Крук включились в борьбу, и мы втроем стащили с него рубаху.
        Дженни громко ахнула. Под мышкой она зажала голову мальчишки, и нам открылась для обозрения его тощая спина. Всю ее, по обе стороны бугристого позвоночника, покрывали рубцы и шрамы, некоторые были совсем недавние. Дженни отпустила голову Рэбби, но держала его сзади за шею и тихо успокаивающе что-то приговаривала.
        - Ты бы пошла да сказала ему, - попросила она, указывая подбородком в сторону зала.
        Захватив с собой как предлог блюдо овсяных лепешек с медом, я осторожно постучала в дверь. Джейми пробурчал: «Войдите», и я вошла.
        Вероятно, мое лицо в мгновение, когда я угощала Макнаба, поведало Джейми все, что ему нужно было знать, потому что мне не довелось просить у него позволения поговорить наедине. Он только глянул и тотчас обратился к арендатору:
        - Ну что ж, Ронни, о наделе под зерновые мы пришли к соглашению, но я бы хотел с тобой потолковать еще об одном деле. У тебя есть славный паренек по имени Рэбби, а мне как раз нужен на конюшне помощник таких примерно лет. Ты согласен, чтобы он у нас работал?
        Длинные пальцы Джейми поигрывали гусиным пером, которое лежало на столе. Айен, сидевший в стороне за небольшим столиком, опустил подбородок на кулаки, поставленные один на другой, и с искренним любопытством рассматривал Рональда.
        Макнаб сразу же ощетинился как еж. Мне показалось, что это была возбужденная злость пьяницы, который чуть протрезвел и жадно алчет выпивки.
        - Нет, он мне самому нужен, - заявил он.
        - М-м… - Джейми откинулся на спинку кресла и скрестил руки на животе. - Я, разумеется, буду платить ему за работу.
        - Это моя мать вам наговорила? - забеспокоился Макнаб. - Сказал нет, значит, нет. Мой сын, что хочу, то делаю. А хочу я, чтобы он жил дома.
        Джейми окинул Макнаба долгим внимательным взглядом, но не начал спор и вернулся к своим книгам.
        Чуть позже, когда арендаторы собрались в натопленных комнатах, в основном в буфетной и гостиной, перекусить перед отбытием, в окно я увидела, как Джейми неторопливо шел к свинарнику, дружески приобняв тощего Макнаба за плечи. Они зашли за сарай, вероятно, чтобы осмотреть что-то интересное с точки зрения сельского хозяйства, однако совсем скоро вновь появились в поле моего зрения и направились к дому.
        Джейми, как и раньше, приобнимал за плечи Макнаба, бывшего ниже его ростом, но, похоже, его поддерживал. Макнаб посерел лицом и покрылся потом, шел с трудом и явно не мог выпрямиться.
        - Ну и славно, - донеслись до меня слова Джейми, когда они подошли к окнам. - Думаю, твою супругу порадуют лишние монеты, правда же, Рональд? А вот и твоя скотина, добрый мул, очень добрый.
        Пришел несуразный мул, доставивший Макнаба в имение. Он притащился со двора, крайне довольный проявленным к нему гостеприимством, прямо с пучком сена, торчавшим из его пасти, который он мерно дожевывал.
        Подсадив Макнаба под ногу, Джейми помог тому сесть в седло - похоже, посторонняя помощь была крайне необходима. Макнаб молчал как рыба и даже не помахал на прощание на много раз повторенные «с Богом» и «счастливого пути»; только безучастно тронулся шагом, по-видимому, полностью углубившись в тайные горькие мысли, требовавшие полной сосредоточенности.
        Опершись на изгородь, Джейми любезничал с арендаторами, разъезжавшимися по домам, и стоял так до тех пор, пока Макнаб, перевалив через холм, не скрылся из виду. Тогда он встал ровно, еще раз посмотрел на дорогу, повернулся и свистнул. Из-под телеги с сеном вылезла маленькая фигурка в рваной, но чистой рубашке и запятнанном килте.
        - Ну вот, молодой Рэбби, - сказал Джейми мальчику. - Твой отец, похоже, согласился на то, чтобы ты поработал у нас на конюшне. Я думаю, ты будешь трудиться изо всех сил и оправдаешь доверие, верно?
        С грязного личика на него уставились круглые заплаканные глаза, но мальчик ничего не сказал; Джейми взял его за плечо и повернул к желобу, по которому в колоду для питья лошадей стекала вода.
        - На кухне тебя ждет ужин, парень. Но сперва умойся, наша миссис Крук очень зоркая. И знаешь что, Рэбби, не забудь про уши, не то она сама их вымоет. Мои она сегодня утром отскоблила как следует.
        Джейми руками оттянул оба уха и с серьезным видом немного потрепал их; Рэбби застенчиво улыбнулся и поскакал к желобу.
        - Я рада, что ты это уладил, - заметила я Джейми, когда взяла его под руку, чтобы отправиться к трапезе. - Я имею в виду Рэбби Макнаба. Как ты это сделал?
        - Без особого труда. Завел Рональда за пивоварню и пару раз дал кулаком в брюхо. Спросил, что ему нравится больше - оставить нам сына или проститься с печенкой.
        Джейми хмуро на меня покосился.
        - Да, так поступать нехорошо, но я не смог придумать ничего получше. И я сделал это не только потому, что обещал бабушке Макнаб. Дженни рассказала, что у парнишки со спиной.
        Джейми выдержал паузу и продолжил:
        - Я так тебе скажу, англичаночка. Отец порол меня столько, сколько считал это необходимым, наверное, чаще, чем, как мне казалось, я заслуживал порки. Но когда он заговаривал со мной, я в ужасе не съеживался. И не думаю, что когда-нибудь, лежа в кровати с женой, Рэбби будет рассказывать ей об этом весело.
        Он опустил плечи и пошевелил ими тем скованным движением, которое я не замечала у него уже несколько месяцев.
        - Это верно, Рэбби - его сын, и он волен поступать с ним, как пожелает. А я не Господь, а только лэрд, что куда ниже. И все-таки… - Джейми посмотрел на меня с кривой ухмылкой. - Между справедливостью и жестокостью так мало места, англичаночка. Очень надеюсь, что оказался от черты в правильной стороне.
        Я обняла его за талию.
        - Ты поступил верно, Джейми.
        - Ты так думаешь?
        - Да.
        Обнявшись, мы вернулись домой. В закатных лучах белые дома фермеров казались золотистыми. Сразу внутрь мы не стали заходить, поскольку Джейми уговорил меня немного прогуляться. Мы уселись на изгородь за домом и стали смотреть на поле и хозяйственные строения.
        Я положила голову Джейми на плечо и вздохнула.
        Он нежно прижал меня к себе.
        - Для этого ты и появился на свет, Джейми?
        - Видимо, так, англичаночка.
        Он оглядел поля и постройки, фермы и дороги, затем посмотрел на меня и улыбнулся во весь свой большой рот.
        - А ты, моя англичаночка? Для чего появилась на свет ты? Чтобы быть владелицей имения или ночевать в поле, как цыганка? Быть врачом, женой учителя или подружкой беглеца вне закона?
        - Я появилась на свет для тебя, - только и сказала я и раскрыла объятия.
        - Знаешь, - заметил он, - раньше ты мне этого не говорила.
        - Ты тоже.
        - Я говорил. На следующий день, как мы приехали сюда. Я говорил, что хотел тебя больше всего на свете.
        - А я ответила, что любить и желать не всегда одно и то же.
        Он засмеялся.
        - Наверное, ты права, англичаночка. - Он отвел прядь с моего лба и поцеловал его. - Я желал тебя с того мгновения, как увидел, а полюбил, когда ты рыдала в моих объятиях и позволила себя утешить - в первый день в Леохе.
        Солнце опустилось за сосновую рощу, показались первые звезды. Была середина ноября, и вечерами наступали холода, хотя днем стояла хорошая погода. Джейми, спрыгнув по другую сторону изгороди, перегнулся и дотронулся своим лбом до моего.
        - Ты первая.
        - Нет, ты.
        - Почему?
        - Я боюсь.
        - Чего, моя англичаночка?
        Поля окутались вечерним мраком. Свет молодого месяца ясно обрисовал линию лба и носа Джейми и пал на лицо.
        - Боюсь, что, если начну, то уже не остановлюсь.
        Он посмотрел на небо, в котором висел узкий серп месяца.
        - Скоро зима, ночи стали длиннее, mo duinne.
        Он перегнулся через изгородь, обнял меня, и я почувствовала жар его тела и стук его сердца.
        - Я тебя люблю.
        Глава 32
        Тяжкий труд
        Через несколько дней я занималась тем, что копала на холме за домом клубни хохлатки. Я обернулась на шелест травы, решив, что меня зовут к столу Дженни или миссис Крук. Однако это был Джейми с мокрой после умывания головой, в своей обычной длинной рубахе, завязанной между ног узлом, в которой он работал в поле. Он приблизился ко мне со спины, обнял и положил подбородок мне на плечо. Мы стояли и смотрели на пурпурный закат: золотое солнце медленно опускалось за сосны. Вокруг медленно темнело, но мы не уходили, потому что нам было хорошо. Наконец я услышала, что нас зовет Дженни.
        - Пора, - недовольно сказала я.
        - М-м-м. - Джейми не тронулся с места, лишь обнял меня покрепче и стал смотреть на сгущавшиеся тени так, будто пытался оставить в памяти каждый камень и каждый стебелек.
        Я повернулась и закинула руки ему на шею.
        - Что стряслось? - спросила я негромко. - Нам следует срочно уехать?
        Когда я подумала, что придется покинуть Лаллиброх, на душе стало горько, но мне было ясно, что затягивать с этим нельзя: в любой момент могли заявиться красные мундиры, и ничего хорошего бы из этого не вышло.
        - Да. Завтра или в крайнем случае послезавтра. Англичане сейчас в Нокчойлуме, в двадцати милях отсюда, в хорошую погоду до нас - два дня езды.
        Джейми подхватил меня и поднял на руки, прижав к груди. Кожа у него была еще теплая от солнца, он пах потом и овсяной соломой. Джейми участвовал в окончании сбора урожая; мне вспомнился ужин недельной давности, в ходе которого, как всегда, добрая и приветливая Дженни наконец признала меня полноправным членом семьи.
        Жатва - тяжкий труд, поэтому после еды Айен и Джейми, как правило, начинали клевать носом. В тот вечер я встала из-за стола и отправилась в кухню за десертом - сладким пудингом. Когда я вернулась, мужчины крепко спали, а Дженни, сидевшая за накрытым столом, тихо над ними посмеивалась. Айен лежал, тяжело опустившись в своем кресле, уронив голову на грудь, и громко дышал во сне. Джейми положил щеку на протянутые по столу руки и мирно спал между деревянным блюдом и мельницей для перца.
        Дженни взяла у меня пудинг, положила порции нам обеим, а затем покачала головой, глядя на спящих.
        - Оба так зевали, - сказала она, - что я подумала: а если я замолчу, что будет? Я затихла - и через две минуты оба захрапели.
        Она бережно отодвинула волосы со лба Айена.
        - Вот и причина, по которой в июле тут появляется на свет так мало детей, - продолжила она. - В ноябре не могут бодрствовать так долго, чтобы успеть зачать младенца.
        Сказанное показалось мне верным, и я засмеялась. Джейми, посапывавший рядом, задвигался, и, чтобы утишить его, я положила руку на шею. На его губах расцвела бессознательная улыбка, и он опять погрузился в сладкий сон.
        - Необычно, - заметила Дженни. - Я не видела этого со времен его детства.
        - Чего этого?
        - Чтобы он во сне улыбался. Обычно он улыбался во сне в колыбельке, если подойдешь и приласкаешь его, и потом, когда уже спал в кроватке. Мы с мамой, бывало, подходили и гладили его по головке и ждали, улыбнется он или нет. Он всегда улыбался.
        - Удивительно, правда?
        Я вздумала попробовать и погладила затылок и шею Джейми. Его лицо осветилось мимолетной улыбкой, которая почти мгновенно сменилась обычной его серьезностью.
        - Интересно, почему он так делает? - зачарованно спросила я.
        Дженни пожала плечами и улыбнулась.
        - Думаю, потому, что он счастлив.
        Однако уехать на следующий день нам не удалось. Посреди ночи я проснулась от тихого разговора. Я повернулась на другой бок и обнаружила, что над нашей кроватью склонился Айен, держа свечу в руке.
        - Дженни рожает, - сказал Джейми, заметив, что я проснулась. Сел на постели и зевнул. - Несколько преждевременно, да, Айен?
        - Точные сроки никто никогда не знает. Маленький Джейми родился позже. Я-то думаю, что лучше раньше, чем позже.
        По лицу Айена пробежала нервная улыбка.
        - Англичаночка, сумеешь принять роды? Или мне лучше сходить за повивальной бабкой? - спросил Джейми.
        Я твердо заявила:
        - Лучше пойти за повивальной бабкой.
        Когда я проходила практику, при родах я присутствовала только трижды: в стерильной операционной, с анестезией, рожениц обрядили в специальные широкие рубахи, за которыми не было видно почти ничего, кроме чрезвычайно напряженной растянутой промежности и внезапно возникающей головки ребенка.
        Проводив Джейми за повитухой миссис Мартинс, я отправилась за Айеном по лестнице.
        Дженни сидела возле окна в кресле, удобно откинувшись на спинку. Она надела старую ночную сорочку; белье с постели было снято, перина накрыта старым одеялом, и теперь Дженни лишь сидела и ждала.
        Иногда она улыбалась отрешенной улыбкой, она как будто прислушивалась к чему-то внутри себя, чему-то далекому, слышному только ей. Айен взволнованно суетился рядом: то начинал ходить по комнате, то брал что-то в руки и сразу же ставил на место. Наконец Дженни велела ему уйти.
        - Айен, иди вниз и разбуди миссис Крук, - сказала она, улыбкой смягчая то, что она его прогоняет. - Пусть приготовит все для миссис Мартинс. Она знает, что делать.
        Тут Дженни глубоко вздохнула и положила на вздувшийся живот обе руки. Я оцепенела при виде того, как внезапно напряглось и округлилось ее чрево. Она прикусила губу и несколько секунд тяжело дышала, потом расслабилась. Живот принял обычную для последнего времени форму, из глаз Дженни скатились две слезинки. Айен нерешительно положил ей на плечо руку, которую Дженни накрыла своей и улыбнулась.
        - Да, скажи ей, муж мой, чтобы она тебя накормила. Вам с Джейми следует поесть. Говорят, вторые роды протекают скорее, чем первые. Может, ко времени вашего завтрака и я смогу что-нибудь съесть.
        Айен пожал плечо жены, поцеловал, пробормотал на ухо что-то ласковое и отправился прочь. Задержался было в дверях и оглянулся, но Дженни решительно его отослала.
        Мне казалось, что Джейми ходит за повитухой ужасно долго; схватки учащались, и я все больше волновалась. Вторые роды действительно бывают более быстрыми. А вдруг младенец решил увидеть этот свет до появления миссис Мартинс?
        Поначалу Дженни довольно спокойно со мной болтала, лишь иногда замолкая и наклоняясь при усилении схватки. Но вскоре у нее пропало желание разговаривать: в перерывах между приступами боли она ложилась на спину и тихо отдыхала. Наконец, после того как очередная схватка чуть не переломила ее пополам, она, пошатываясь, встала.
        - Помоги мне немного походить, Клэр, - попросила она.
        Совершенно не уверенная, что это правильно, я, однако, крепко взяла ее под руку и помогла выпрямиться. Мы совершили несколько медленных кругов по комнате, застывая на месте при схватках, а затем двигаясь. Перед самым приходом акушерки Дженни подошла к кровати и легла.
        Миссис Мартинс казалась надежной и спокойной. Высокая и худая, с широкими плечами и сильными руками, с добрым и в то же время деловитым лицом, она внушала доверие. Когда она задумывалась, между ее седыми бровями прорезались две вертикальные морщины. После обследования Дженни морщины разгладились. Следовательно, все было в целом в порядке. Миссис Крук принесла стопку чистых, выглаженных простыней; миссис Мартинс взяла одну из них и подсунула под Дженни. Я забеспокоилась, увидев на простыне между ног Дженни темное кровавое пятно. Заметив мою реакцию, миссис Мартинс успокаивающе проговорила:
        - Все хорошо. То, что чуть кровит, не страшно. Плохо будет, если пойдет светлая кровь и ее будет много, а так и должно быть.
        Мы стали ждать. Миссис Мартинс вполголоса по-доброму беседовала с Дженни и растирала ей поясницу, причем когда усиливалась боль, терла сильнее. Схватки участились; Дженни сжимала зубы и с трудом дышала через нос, а когда становилось трудно терпеть боль, тихо стонала. Волосы у нее взмокли от пота, лицо покраснело от напряжения. При виде нее я наконец осознала, как верно выражение «родовые муки». Рождение ребенка оказалось чудовищно тяжким трудом.
        Следующие два часа прошли без особенных изменений. Дженни, которая вначале могла отвечать на вопросы, перестала отзываться и во время передышек лежала молча, моментально побледнев как полотно. Во время очередного светлого промежутка она жестом подозвала меня к себе.
        - Если младенец выживет, - задыхаясь, сказала она, - и если это девочка… ее зовут Маргарет. Скажи Айену… назовите ее Маргарет Элен.
        - Да, разумеется, - успокоила ее я. - Ты и сама ему это скажешь. Недолго осталось.
        Она несогласно помотала головой и тут же сцепила челюсти от боли - возобновились схватки. Миссис Мартинс взяла меня за руку и отвела от кровати.
        - Не принимайте близко к сердцу, голубушка, - ровно сообщила она. - Все они думают, что непременно умрут.
        - А, - с некоторым облегчением выдохнула я.
        - Однако знайте, - продолжала она, - что и такое случается.
        Мне показалось, что повитуха слегка беспокоится: схватки шли, а заметных перемен в состоянии роженицы не наблюдалось. Дженни страшно устала; когда боль ее временно отпускала, она расслаблялась и дремала, как будто краткий прерывистый сон мог принести ей избавление от страданий.
        - Может, ребенок идет ногами вперед? - решилась я на вопрос, хотя и боялась оскорбить опытную повитуху.
        Однако миссис Мартинс моя гипотеза не обидела; при каждом взгляде на несчастную роженицу морщинки между ее бровей становились глубже.
        Едва закончилась очередная схватка, миссис Мартинс отбросила простыню, задрала ночную рубашку и принялась за дело. Быстрыми, искусными пальцами она нажимала на громадный холм живота в самых разных местах. Казалось, ее прикосновения вызывают новые схватки - во всяком случае, во время очередного неизбежного приступа боли ощупывание стало невозможным. Миссис Мартинс чуть отошла от кровати и, машинально постукивая каблуком, смотрела на страдания Дженни. Внезапно роженица схватилась за простыню и с резким треском ее разорвала. Кажется, это стало для миссис Мартинс знаком: она вернулась к кровати и попросила меня:
        - Уложите-ка ее на спину, голубушка.
        На вопли Дженни она просто не обращала внимания, и я решила, что уж к крикам-то рожениц она точно привыкла. При следующем расслаблении повитуха вступила в бой. Нащупав ребенка сквозь утратившие на время напряженность стенки матки, она попыталась его повернуть. Дженни закричала и дернулась из моих рук - началась очередная схватка.
        Миссис Мартинс сделала новую попытку. Еще. И еще. И добилась успеха: неожиданное и необычное движение, бесформенный бугор под ее руками повернулся, и сразу изменились и очертания живота Дженни. Дело, очевидно, шло к развязке.
        - Тужься.
        Дженни повиновалась, а миссис Мартинс встала возле кровати на колени. Вероятно, она усмотрела существенный прогресс, потому что поспешно вскочила на ноги и схватила бутылочку, которую при своем появлении поставила на столик. Она вылила из бутылочки себе на пальцы немного жидкости, напоминавшей масло, и стала бережно втирать ее Дженни между ног. Дженни протестующе закричала, поскольку возобновилась боль, и миссис Мартинс убрала руку. Но когда роженицу снова отпустило, миссис Мартинс вновь стала делать массаж, приговаривая пациентке на ухо, что «все хорошо… отдохни немного… а теперь… тужься!».
        В ходе следующей схватки акушерка положила свою руку на живот и сильно надавила. Дженни закричала, но в этот раз миссис Мартинс не убрала руку, пока схватка не закончилась.
        - В следующий раз нажимайте вместе со мной, - велела мне повитуха. - Уже совсем скоро.
        Я положила свои руки поверх рук миссис Мартинс, и по ее знаку мы поднажали. Дженни с глубоким, триумфальным стоном потужилась - и между ног у нее показалась скользкая маленькая макушка. Дженни уперлась ногами в матрас, потужилась еще - и на белый свет появилась Маргарет Элен Муррей, словно смазанный маслом поросенок.
        Чуть позже, вытерев улыбавшееся лицо Дженни мокрым платком, я выглянула в окно. Дело шло к закату.
        - У меня все хорошо, - сказала Дженни. - Просто отлично.
        Радостная улыбка, которой она встретила дочь, сменилась иной - не такой восторженной, умиротворенной. Она подняла все еще слабую руку и тронула меня за рукав.
        - Пойди скажи Айену, - попросила она. - Он там, наверное, волнуется.
        Мне показалось, что дело обстояло по-другому. Обстановка в кабинете, где обосновались Айен с Джейми, скорее напоминала попойку, опережающую знаменательное событие. На буфете стояли пустой графин и несколько бутылок, а в воздухе стоял сильный дух спиртного.
        Счастливый отец, судя по всему, отключился, склонив голову на письменный стол лэрда. Сам лэрд еще бодрствовал, хотя взор его и был затуманен; он стоял, прислонившись к стене, и хлопал глазами, словно сова.
        Придя в гнев, я твердым шагом достигла письменного стола, вцепилась в плечо Айену и грубо его затрясла, не слушая, что Джейми поднялся и предупреждающе сказал:
        - Англичаночка, подожди…
        Оказалось, Айен не лишился чувств. Он нехотя поднял голову, повернул ко мне свое неподвижное, напряженное лицо и посмотрел жалко и уныло. Внезапно я поняла: он решил, что я пришла рассказать о смерти Дженни.
        Я отпустила хватку и аккуратно потрепала его по плечу.
        - С ней все в порядке, - ласково проговорила я. - У тебя родилась дочь.
        Айен опять уронил голову на руки, и я от него отстала; его худые плечи тряслись, а Джейми гладил друга по спине.
        Несчастные страдальцы вернулись к жизни, привели себя в порядок - и семьи Фрэзеров и Мурреев собрались в комнате Дженни на праздничный ужин. Маленькую Маргарет, после того как с ней провели все положенные действия и запеленали в одеяльце, вручили отцу. Он встретил новое чадо с блаженным и почтительным видом.
        - Здравствуй, маленькая Мэгги, - прошептал он и осторожно тронул кончиком пальца крошечный нос.
        Новорожденная дочь, ничуть не впечатленная знакомством, открыла глаза, сосредоточилась, выпрямилась и написала папаше на рубашку.
        Во время вызванной такими манерами краткой суматохи, полной веселья, маленький Джейми смог вырваться из-под пригляда миссис Крук и вскочил к матери на кровать. Дженни негромко вскрикнула от боли, но, протянув руку, прижала ребенка к себе и жестом попросила миссис Крук не забирать его.
        - Моя мама! - заявил Джейми, прижимаясь к ней.
        - Конечно, чья же еще? - согласилась она. - Иди сюда, детка.
        Она обняла его, поцеловала в макушку, и успокоенный мальчик прильнул к ней. Дженни пригладила сыну волосы.
        - Положи головку сюда, - сказала она. - Тебе пора спать. Ложись.
        Успокоенный присутствием матери, мальчик сунул в рот палец и уснул.
        Когда наступила очередь Джейми взять новорожденную на руки, он проявил выдающиеся способности к этому, уложив крохотную пушистую головку в ладонь, как теннисный мяч. Затем он, казалось, с неохотой вернул девочку матери, и Дженни прижала дочку к груди, что-то нежно напевая.
        Наконец мы вернулись в свою спальню. Как тихо и пусто было в ней по сравнению с трогательной семейной картиной, только что виденной нами: Айен стоял на коленях у кровати, положив руку на маленького Джейми, а Дженни баюкала младенца. Только тогда я осознала, до чего утомилась, ведь с момента, как Айен разбудил меня, прошли почти сутки.
        Джейми тихо закрыл дверь, молча подошел ко мне со спины и принялся расстегивать платье. Его руки обвились вокруг меня, а я благодарно на них оперлась. Джейми наклонился, чтобы поцеловать меня, я повернулась и обняла его за шею. Я чувствовала не только усталость, но и нежность, и грусть.
        - Может, оно и к лучшему, - медленно сказал Джейми, словно говорил сам с собой.
        - Что к лучшему?
        - Что ты бесплодна.
        Я уткнула лицо в его грудь, и он должен был почувствовать мое напряжение.
        - Я давно это знаю. Вскоре после нашей свадьбы мне сказала Гейлис Дункан.
        Он нежно погладил меня по спине.
        - Сначала я опечалился, но затем решил, что все к лучшему. Наша с тобой жизнь слишком тяжела для ребенка. А сейчас… - Он коротко вздрогнул. - Сейчас я даже этому радуюсь, я бы не хотел, чтобы ты так страдала.
        - Ну, я была бы не против, - после длительной паузы проговорила я, думая о круглой пушистой головке и малюсеньких пальчиках.
        - А я против.
        Он поцеловал меня в макушку.
        - Я видел лицо Айена; когда Дженни кричала, оно было таким, будто рвется его собственная плоть.
        Мои руки лежали на его спине и трогали твердые рубцы.
        - Я могу вынести свою боль, но не смог бы вынести и твою. Для этого мне нужно гораздо больше сил, чем у меня есть.
        Глава 33
        Стража
        Вскоре Дженни оправилась и на следующий день после появления дочери на свет потребовала, чтобы ей позволили спуститься. Под одновременными настояниями Айена и Джейми она вынужденно обещала ничего не делать, а лишь лежать в гостиной, следить за всеми и отдавать указания; так она и поступила, устроив рядом с широким диваном колыбельку Маргарет.
        Впрочем, ей было настолько тяжело бездельничать, что уже через пару дней она заглянула на кухню, а следом появилась и в саду. Дженни сидела на изгороди и, привязав хорошо закутанного младенца длинным шарфом, перекинутым через плечо, развлекала меня, пока я занималась двумя делами одновременно: обрезала сухие виноградные плети и приглядывала за огромным котлом для кипячения белья. Миссис Крук со служанками уже вынули из котла чистое белье, чтобы его развесить, а я ждала, чтобы вода остыла до состояния, когда ее можно вылить.
        Маленький Джейми «помогал» мне, изо всех сил вырывая из земли увядшую траву и бросая ее куда попало. Когда я обнаружила, что он подобрался к котлу слишком близко, я его окликнула, а затем побежала следом, поскольку мальчишка не обратил на меня никакого внимания. К счастью, вода быстро остывала и была уже просто теплая. Отослав Джейми к матери, я схватила котел за край и сдвинула с удерживавшей его над огнем ровной подставки.
        Грязная вода хлынула через край, паря в морозном воздухе. Я отскочила в сторону. Меж тем маленький Джейми опустился рядом со мной на корточки и восторженно забил ладонями по теплой грязи, забрызгав черной грязью всю мою юбку.
        Дженни, ухватив за ворот, поставила сына на ноги и крепко шлепнула.
        - Экий ты глупый поросенок! Глянь-ка! Теперь твою рубашку придется опять стирать! А что ты сделал с тетиным платьем, поганец!
        - Да чепуха, - заметила я, увидев, что шалун вот-вот готов заплакать.
        - А вот и не чепуха! - парировала Дженни, уставившись на мальчика суровым взором. - Сейчас же проси у тети прощения, а потом иди домой и попроси миссис Крук тебя умыть и почистить.
        Она вновь шлепнула его, уже слабо, и тычком отправила к дому.
        Мы вернулись к груде мокрого белья и заслышали с дороги конский топот.
        - Похоже, Джейми возвращается, - предположила я, прислушавшись. - Как-то рано.
        Но Дженни, внимательно смотревшая на дорогу, не согласилась:
        - Не его лошадь.
        Судя по тому, как она нахмурилась, лошадь, которую она завидела на вершине холма, была чужая. А вот всадник… всадник, вероятно, свой. Дженни на мгновение замерла, потом схватила младенца на руки и бросилась бежать к калитке.
        - Это Айен! - крикнула она мне.
        Айен слез с коня; одежда его превратилась в лохмотья, с головы до ног его покрывала пыль, он был сильно избит: на лбу надулась шишка, бровь сильно рассечена. Он встал ногой на землю - одной ногой, потому что протез пропал, - и Дженни подхватила его.
        - Джейми, - выдохнул он. - У мельницы мы наткнулись на патруль. Они нас там ждали: знали, что мы появимся.
        Внутри меня все сжалось.
        - Он жив?
        Тяжело дышавший Айен кивнул.
        - Да, даже не ранен. Они повезли его в сторону Киллина.
        Дженни ощупывала его лицо.
        - Ты тяжело ранен, муж мой?
        - Нет. Они отобрали у меня коня и деревянную ногу. Убивать меня им было незачем: преследовать их я не мог.
        Дженни посмотрела на линию горизонта: солнце стояло над деревьями. Часа четыре, подумала я. Айен проследил за взглядом жены и предупредил ее вопрос:
        - Мы наткнулись на них около полудня. Чтобы достичь места, где я нашел коня, мне потребовалась пара часов.
        Несколько минут Дженни над чем-то раздумывала, после чего решительно повернулась ко мне:
        - Клэр, отведи Айена в дом, а если его требуется подлечить, займись этим поскорее, прошу тебя. Младенца я отдам в руки миссис Крук и попрошу оседлать лошадей.
        И она исчезла с такой скоростью, что оба мы не успели сказать ни слова.
        - Она собирается… но это же невозможно! - вскричала я. - Ей нельзя оставлять ребенка!
        Тяжело опершись на мое плечо, Айен медленно пошел по тропинке к дому.
        - Наверное, нельзя, - качнул он головой. - Но полагаю, что она не позволит англичанам вздернуть брата на виселицу.
        Когда мы достигли места, где Джейми и Айен попали в засаду, уже наступили сумерки. Дженни выпрыгнула из седла и стала обыскивать кусты, как охотничья собака, раздвигая ветки и вполголоса приговаривая что-то, сильно напоминавшее наиболее сильные ругательства ее брата.
        - На восток, - заявила наконец Дженни.
        Она выбралась из кустов вся в грязи и царапинах, стряхнула с юбки сухие листья и взяла из моих закоченевших рук поводья.
        - Гнаться за ними ночью мы не можем, но я, во всяком случае, понимаю, куда нам нужно отправиться с рассветом.
        Мы устроили себе самый простой привал, спутали лошадей и развели костер. Я восхитилась проворством, с которым Дженни все это проделала. В ответ она лишь улыбнулась:
        - Я всегда просила Айена и Джейми, чтобы они всему меня научили: разводить костер, лазить по деревьям, свежевать дичь и идти по следу.
        Она повернулась в сторону, куда уехал патруль.
        - Не беспокойся, Клэр, - продолжала она, присаживаясь к огню. - Двадцать лошадей смогут по кустам недалеко уйти, а вот две - гораздо дальше. Патруль отправился, скорее всего, к дороге на Эскадейл, а мы срежем путь по холмам и встретим их у Мидмэйнса.
        Быстрыми пальцами она расстегивала корсаж. Я с некоторым удивлением следила за тем, как она распустила завязку блузы, спустила ткань с плеч и обнажила грудь.
        Грудь была очень полная, тугая от молока. Я была тогда настолько невежественна в этом отношении, что даже не задумывалась, что чувствует кормящая мать, если оставляет ребенка.
        - Я не могу покидать младенца надолго, - словно отвечая моим мыслям, сказала Дженни и, приподняв одну грудь, скривилась от боли. - Я сейчас лопну.
        Из набухшего соска от прикосновения закапало молоко. Дженни достала из кармана большой платок и подложила под грудь. Подняла с земли небольшую оловянную кружку, которую перед этим достала из седельной сумки, подставила ее к соску и осторожно нажала двумя пальцами; молоко закапало сильнее и неожиданно брызнуло тонкой, сильной струйкой.
        - Даже не думала, что так бывает! - восторженно воскликнула я.
        - Да, - сказала Дженни. - Сначала младенцу приходится сосать с достаточной силой, но когда молоко прибывает, ему надо лишь глотать. Ох, сразу полегчало!
        Она опрокинула содержимое чашки прямо на землю.
        - Так поступать грешно, но что поделаешь, правда? Обуза, конечно - но все, что связано с детьми, всегда обуза. Но и отказываться от них не хочется.
        - Конечно, - тихо заметила я, - ты бы ни за что не отказалась.
        Дженни сцедила молоко и из второй груди и поглядела на меня над костром.
        - Для тебя еще не наступила пора, - заметила она, - но рано или поздно и у тебя будут дети.
        Я грустно усмехнулась.
        - Сперва хорошо бы найти их будущего отца.
        Дженни вылила молоко из чашки на землю и стала одеваться.
        - Ну, это-то мы сделаем. Завтра обязательно найдем, мне же нельзя покидать Мэгги надолго.
        - А если найдем, что тогда? - спросила я.
        Она пожала плечами и потянулась за одеялами.
        - Все зависит от Джейми. От того, насколько он позволил англичанам себя изувечить.
        Дженни была совершенно права: на следующий день мы наткнулись на патруль. На рассвете мы покинули место ночлега, задержавшись лишь на время, нужное Дженни, чтобы вновь сцедить молоко. Она умела находить даже почти неприметные следы; я послушно последовала за ней в чащу. Двигаться по густому подлеску было невозможно, но Дженни уверяла, что это куда более короткий путь, чем у патруля, которые не мог передвигаться быстро из-за численности.
        Мы нашли их приблизительно в полдень. Я услышала позвякивание сбруи и голоса и, подняв руку, предупредила Дженни, оказавшуюся сзади.
        - Там, внизу, брод, - шепнула она мне. - Похоже, они встали, чтобы напоить лошадей.
        Дженни спешилась, взяла в руки поводья и привязала обоих коней, после чего знаком приказала следовать за ней и, как змея, проскользнула в кусты.
        С небольшого уступа, на который мы вышли, был виден брод; солдаты спешились и, разделившись на небольшие группы, о чем-то мирно беседовали; некоторые перекусывали, расположившись на траве, многие поили лошадей, отводя их к воде по две или по три разом. Но никакого Джейми мы не обнаружили.
        - Как полагаешь, они его убили? - ужаснувшись, пролепетала я.
        Я дважды пересчитала тех, кого видела. Ошибки не было: двадцать человек и двадцать шесть лошадей; все, как я понимала, на виду. И никаких следов пленника - даже солнечных бликов на рыжих волосах…
        - Это вряд ли, - ответила Дженни. - Но существует лишь один способ выяснить это.
        Она поползла обратно в кусты.
        - Это какой же?
        - Спросить.
        За бродом дорога сразу сужалась, переходя в пыльную тропинку, вившуюся среди тесно росших сосен и ольхи. Две лошади рядом не умещались, и солдатам пришлось перестроиться в цепь по одному.
        Когда из-за поворота появился замыкающий колонны, Дженни Муррей выскочила перед ним на тропинку. Лошадь дернулась, солдат, выбранившись, натянул поводья. Только он собрался негодующе узнать, как понимать такое поведение, как из кустов сзади него вышла я и опустила на его затылок увесистый сук, подобранный с земли.
        Он совсем обалдел, зашатался (лошадь опять отпрянула) и упал на землю. Я его не оглушила, ударила недостаточно сильно. Дженни исправила мою ошибку посредством крупного камня, схватила лошадь за повод и быстро обернулась ко мне.
        - Быстрее! - прошептала она. - Отволоки его отсюда, пока они не хватились.
        Когда Роберт Макдональд из патруля Глена Элрайва очнулся, он выяснил, что прочно привязан к дереву, а прямо в его лоб направлено дуло пистолета, находящегося в руке сестры его недавнего пленника - и эта сестра смотрит холодными, словно сталь, глазами.
        - Что вы сделали с Джейми Фрэзером? - спросила она.
        Макдональд изумленно покачал головой, видимо, решив, что увиденное ему только кажется. Однако когда он попытался пошевелиться, то убедился, что все происходит наяву, и после предсказуемой серии брани и угроз он догадался, что сможет получить свободу, только если расскажет нам все, что мы от него требуем.
        - Он погиб, - хмуро сказал Макдональд, но, заметив, что палец Дженни напрягся на спусковом крючке, испуганно зачастил: - Я тут ни при чем! Он сам виноват.
        Джейми, поведал нам пленный, сидел за спиной одного из конвоиров, и его руки были связаны кожаным ремнем. Вел он себя вполне смирно, и поэтому когда в шести милях от мельницы они переходили реку вброд, то дополнительных предосторожностей не предпринимали.
        - Этот проклятый дурак соскользнул с лошади прямо на глубину, - рассказывал нам Макдональд, недоуменно пожимая плечами, насколько это давали связанные сзади руки. - Мы стреляли. Видимо, попали, потому что он не вынырнул. Но сразу за бродом очень быстрое течение, там не мелко. Мы устроили недолгие поиски, но его не обнаружили. Думаю, тело увлекло течением. Ради создателя, леди, развяжите меня!
        Несмотря на все угрозы Дженни, он ничего не добавил к своим показаниям и их не изменил; мы пришли к выводу, что он, вероятно, не лжет. Дженни отказалась освобождать Макдональда и лишь чуть ослабила веревки, чтобы он не сразу смог из них выпутаться, и мы убежали прочь.
        - Ты полагаешь, он умер? - задыхаясь, спросила я, когда мы добрались до наших лошадей.
        - Вовсе нет. Джейми плавает как рыба, я сама видела, как он находился под водой три минуты. Скорее же. Нам нужно обыскать берег.
        Мы пробирались по берегу реки, спотыкаясь о кочки и проваливаясь в ямы; исцарапали руки и лица о ветки ивы, которые склонялись над водой.
        В конце концов Дженни радостно вскрикнула; я заторопилась к ней, еле удерживаясь на скользких камнях у берега, резко уходившего на глубину.
        Дженни держала в руке ремень, связанный кольцом. С одной стороны на ремне виднелись следы крови.
        - Он из него выпутался, - сообщила она и согнула ремень.
        Затем глянула в сторону, откуда мы пришли - на суровые острые валуны и скалы, на темные заводи и сильные быстрины, - и покачала головой.
        - Как же ты это смог, Джейми? - тихо сказала она словно про себя.
        Затем неподалеку от края обрыва мы наткнулись на пятно примятой травы: вероятно, в этом месте Джейми прилег отдохнуть.
        На стволе осины я увидела маленькое коричневое пятно.
        - Он ранен, - проговорила я.
        - Да, но может идти, - ответила Дженни, внимательно изучая землю и перемещаясь с места на место.
        - Ты умеешь читать следы? - с надеждой спросила я.
        - Я не самый умелый следопыт, - заметила она, - но если на сухом папоротнике я не замечу следы такого крупного существа, как Джейми Фрэзер, стало быть, я не только глупа, но и слепа.
        Неплохо видная широкая полоса протоптанного папоротника тянулась вверх по холму и пропадала в густых вересковых зарослях. Мы покрутились вокруг, но не нашли других следов и не обнаружили никакого отклика на наши призывы.
        - Он ушел, - сказала Дженни, присев на бревно и обмахиваясь.
        Она очень побледнела, и я неожиданно осознала, что похищение вооруженного мужчины - не самое подходящее дело для женщины, родившей меньше недели назад.
        - Дженни, - сказала я, - тебе нужно вернуться. К тому же он мог отправиться в Лаллиброх.
        Дженни протестующе покачала головой.
        - Нет, он так не поступит. Что бы ни говорил Макдональд, они не отступят легко, ведь у них в руках, по сути дела, была награда. Если они его до сего часа не поймали, то лишь потому, что не сумели. И они непременно пошлют кого-нибудь следить за домом. Нет, дом - это единственное место, куда он точно не пойдет.
        Она подергала ворот. Было холодно, но Дженни немного вспотела, и на ее груди все шире становились пятна на ткани от подтекавшего молока. Она заметила, куда я смотрю, и кивнула.
        - Да, мне следует скорее отправиться домой. Миссис Крук кормит девочку козьим молоком и дает подслащенную воду, но ребенок не может дольше обходиться без меня, а я без него. Мне очень тяжело было оставлять дочку одну.
        Меня не особенно впечатляла перспектива в одиночку лазить по шотландским горам в поисках человека, способного оказаться где угодно, но я попыталась не выдать свой страх.
        - Я сумею, - сказала я. - В конце концов, все не так плохо. Он все-таки жив.
        - Это точно. - Дженни поглядела на склонившееся к закату солнце. - Но эту ночь я буду рядом.
        В темноте у огня мы почти не разговаривали. Дженни думала о младенце, оставленном дома, а я не могла отделаться от мыслей о том, что буду вынуждена в полном одиночестве преодолевать препятствия на совершенно неизвестной мне местности.
        Внезапно Дженни подняла голову и прислушалась. Я тоже напрягла слух, но безуспешно: уставилась в точку, куда смотрела Дженни, но, к счастью, не заметила ничьих горящих глаз.
        Однако когда я обернулась к костру, возле него спокойно сидел Мурта и грел над огнем руки. Услышав мой крик, Дженни обернулась и от неожиданности издала короткий смешок.
        - Пока вы не додумались глянуть в нужную сторону, я легко мог перерезать вам обеим горло, - заметил маленький человек.
        - Да неужто? - усмехнулась Дженни.
        Она сидела, подняв колени и обхватив руками щиколотки. Рука, как змея, скользнула под платье - и в отблесках костра сверкнул небольшой кинжал.
        - Неплохо, - похвалил Мурта. - А как у нашей англичанки с этим?
        - Никак, - сказала Дженни, вернув кинжал в чулок. - Славно, что ты с ней останешься. Тебя послал Айен?
        - Да, - кивнул маленький человек. - Вы нашли патруль?
        Мы поведали о наших успехах. Могу поклясться: когда Мурта услышал о побеге Джейми, угол его рта дрогнул, впрочем, называть это улыбкой было бы преувеличением.
        Дженни встала и принялась сворачивать одеяло.
        - Куда это ты? - удивилась я.
        - Домой.
        Она кивнула на Мурту.
        - Он останется с тобой, тебе я больше не требуюсь, однако требуюсь другим.
        Мурта воздел лицо к небу. Убывающая луна едва проглядывала через облака, в сосновых ветвях тихо шелестел мелкий дождь.
        - Подождут до утра. Ветер крепчает, куда ты в ночь поедешь?
        Дженни покачала головой и повязала волосы косынкой.
        - Я знаю дорогу. А коли этой ночью никто не поедет, стало быть, никто меня не встретит.
        Мурта нетерпеливо вздохнул.
        - Ты такая же упертая, как бык - твой брат, прошу меня простить. Зачем так торопиться? Как я понимаю, покуда тебя нет, твой добрый муж не затащит в постель какую-нибудь шлюху.
        - Ты, рыжий, не видишь дальше собственного носа, а тот у тебя вдобавок короток, - отрезала Дженни. - Столько уже живешь, а так и не понял, что не дело останавливать кормящую мать, когда она торопится к голодному дитятке! Значит, ты так глуп, что и кабана не выследишь, а человека среди вереска не отыщешь и подавно!
        Мурта развел руками, показывая, что капитулирует.
        - Хорошо же, делай как знаешь. Я не подумал, что собираюсь уговаривать дикую свинью. Чего от нее ждать - только и может, что укусить за ногу.
        Дженни внезапно расхохоталась, и на ее щеках проявились ямочки.
        - Ты дождешься, старый негодник! - Наклонившись, она подняла тяжелое седло. - Гляди-ка заботься о моей золовке получше, да не забудьте сообщить, как отыщете Джейми.
        Она было начала седлать лошадь, но тут Мурта проговорил:
        - Знай, что у тебя дома - новая помощница кухарки.
        Дженни глянула на него и медленно опустила седло.
        - Кто же? - спросила она.
        - Вдова Макнаб, - медленно и отчетливо произнес Мурта.
        Дженни застыла как изваяние, лишь ветер трепал ее косынку и полы плаща.
        - Как? - в конце концов спросила она.
        Мурта поднял седло, положил лошади на спину и легко затянул подпругу.
        - Пожар, - ответил он и поправил стремянные ремни. - Увидишь, когда будешь проезжать верхнее поле. Зола еще теплая.
        Сложив ладони на манер ковша, он хотел подсобить ей сесть в седло, но Дженни отмахнулась и, взяв в руку поводья, сказала мне:
        - Проводи меня до вершины, Клэр, если хочешь.
        Как только мы отдалились от костра, я почувствовала, до чего холодна ночь. Юбка вымокла от сиденья на земле и липла к ногам. Дженни, шедшая против ветра, склонила голову, я видела лишь ее профиль со сведенными от мороза бледными губами.
        - Макнаб выдал стражам Джейми? - спросила я.
        Она медленно кивнула.
        - Да. Видимо, Айен узнал… или кто-то другой, это не очень важно.
        Стоял конец ноября. Давно прошел День Гая Фокса[36 - День Гая Фокса - 5 ноября, день, когда по традиции сжигают соломенное чучело, изображающее организатора «Порохового заговора» Гая Фокса. Заговор был устроен католиками против короля Якова I в 1605 г.], но меня неожиданно посетило видение: пламя, лижущее деревянные стены и подбирающееся к соломенной крыше, словно знамение Святого Духа, а в доме - кукла, чучело, свернувшееся в золе собственного очага, готовое обратиться в черный прах с первым же порывом холодного ветра, что ворвется на пепелище… Между справедливостью и жестокостью так мало места…
        Я сообразила, что Дженни испытующе глядит на меня, посмотрела ей в глаза и кивнула. Мы стояли рядом - и хотя бы сейчас с одной стороны от зловещей и такой зыбкой черты.
        На вершине холма мы помедлили; под нашими ногами темным пятном у костра виделся Мурта. Дженни порылась в кармане юбки, вынула маленький кожаный кошель и вложила мне в руку.
        - Это деньги, вырученные в квартальный день, - сказала она. - Они тебе пригодятся.
        Я попробовала отказаться, убеждая, что Джейми не примет эти деньги, поскольку они требуются в хозяйстве, однако безуспешно: Дженни была вдвое ниже брата и вдвое его упрямее.
        В конце концов я взяла кошель с деньгами и спрятала в самый тайный и дальний карман. Кроме того, Дженни настояла и на том, чтобы я взяла ее маленький кинжал.
        - Это кинжал Айена, - сообщила Дженни, - и у него есть еще один. Засунь за чулок и укрепи подвязкой. И не вынимай его даже перед сном.
        Дженни замолчала, но я видела, она хочет сказать еще что-то. Так и было.
        - Джейми говорил, - заговорила она осторожно, - что ты можешь… кое-что мне поведать. И еще говорил, что мне следует действовать согласно твоим советам. Ты… хочешь мне что-нибудь посоветовать?
        Мы с Джейми обсуждали необходимость подготовить Лаллиброх и его обитателей к грядущим бедам, связанным с восстанием. Но мы тогда считали, что еще есть время. Теперь у меня времени оставалось самое большее несколько минут, в течение которых я должна была предупредить мою новую сестру, рассказать ей, как защитить Лаллиброх от грядущей бури.
        Я в очередной раз подумала, до чего же неблагодарное дело - быть пророком. Я всем сердцем сочувствовала Иеремии[37 - Иеремия - ветхозаветный пророк; много лет предсказывал различные бедствия, которым никто не верил.] с его сетованиями и прекрасно осознавала, почему Кассандра[38 - Кассандра - троянская царевна, предвидевшая гибель Трои. За отказ во взаимности Аполлону тот сделал так, что предсказаниям Кассандры никто не верил.] не была популярна. Но что же делать. Стоя на вершине шотландского холма под порывами осеннего ветра, который развевал мои волосы и платье, словно одеяния банши[39 - Банши - особая разновидность шотландских фей, опекающих старинные роды. Может предвещать смерть.], я обратила лицо к темному небу и приготовилась вещать.
        - Сажай картофель, - сказала я.
        Дженни приоткрыла рот, но сразу же закрыла его и быстро кивнула.
        - Картофель. Так. Ближе Эдинбурга его не отыщешь, но я могу за ним послать. Много нужно?
        - Сколько сумеешь найти. Побольше. В Хайленде его сейчас не возделывают, но вскоре будут этим заниматься. Это корнеплод, который долго хранится, его урожайность выше, чем у пшеницы. Отведи под картофель столько земли, чтобы можно было запастись им. Вскоре настанет очень суровый голод, и он будет длиться целых два года. Если у вас имеется земельный надел или другая собственность, которая пока не используется, то есть не приносит дохода, продай все, выручи золото. Скоро начнется война, страшная резня. Здесь, в Хайленде, будут преследовать всех мужчин.
        Я ненадолго задумалась.
        - В доме имеется убежище священника?[40 - Убежище священника - тайная комната, в которой укрывались священники во время преследования католиков.]
        - Нет, дом построили уже после Протектората[41 - Протекторат - период правления Оливера Кромвеля и его сына Ричарда (1653 - 1659).].
        - Следует устроить его - в доме или в другом безопасном месте. Надеюсь, Джейми оно не пригодится… - От одной этой мысли у меня перехватило горло, - но оно может понадобиться кому-то другому.
        - Ладно. Это все?
        Вид у Дженни было серьезный и сосредоточенный.
        Я благодарила Джейми за то, что он решил предупредить Дженни, а ее - за то, что она доверяла брату. Она не стала выяснять у меня, что да как, а лишь приняла все к сведению, и я знала, что она поступит в точном соответствии с моими советами, данными второпях.
        - Да, все. По крайней мере, сейчас мне пришло в голову только это.
        Я попыталась изобразить улыбку, но и сама понимала, что попытка не удалась.
        У Дженни получилось лучше. На прощание она быстро провела рукой по моей щеке.
        - С Богом, Клэр. Мы еще увидимся - когда ты привезешь моего брата домой.
        Часть 6
        Поиски
        Глава 34
        Рассказ Дугала
        Несмотря на все недостатки цивилизации, мрачно думала я, ее преимущества невозможно отрицать. Взять, например, телефон. Или, предположим, более подходящая вещь для этого времени - взять газеты, вполне имеющие хождение в таких сосредоточениях прогресса, как Эдинбург или даже Перт, но абсолютно неизвестные в хайлендском захолустье.
        В отсутствие подобных средств связи новости расходились со скоростью передвижения людей. В конце концов все узнавали нужные им вести, однако с опозданием в недели. Поэтому при поисках Джейми оставалось только надеяться, что кто-нибудь его встретит и передаст в Лаллиброх известие об этом. Зима была близко, следовательно, отправление в Бьюли вскоре становилось нереальным. Я сидела у костра и, подкладывая хворост в огонь, размышляла над сложившейся ситуацией.
        Куда мог отправиться Джейми с места побега? Точно не в Лаллиброх и почти наверняка не на север, к землям Маккензи. На юг, к границе, где мог повстречать Хью Мунро или старых друзей-изгоев? Нет, вероятнее всего, он все же пошел на северо-восток, в сторону к Бьюли. Но если я это сообразила, значит, то же придет в голову и патрульным.
        Мурта принес к костру охапку хвороста и кинул ее на землю. Сел на краешек пледа, скрестив ноги, и завернулся в оставшуюся часть полотна, чтобы согреться. Затем глянул на небо, по которому быстро бежали облака, то и дело скрывая диск луны, и мрачно сказал:
        - Снега пока не будет. Он пойдет через неделю-другую. Мы можем успеть добраться до Бьюли.
        - Вы думаете, что он отправился туда? - спросила я, обрадованная совпадением наших мыслей.
        Маленький человечек пожал плечами и еще крепче укутался в плед.
        - Тяжело сказать. Добраться туда ему непросто, днем нужно прятаться и вообще обходить дороги. Коня у него тоже нет. - Он в размышлении почесал щетину на подбородке. - А коли мы его не найдем, надо бы позволить ему самому отыскать нас.
        - Как именно? Пускать сигнальные ракеты?
        Мурта не изменял себе: какую бы глупость, на его взгляд, я ни произносила, он продолжал вести себя так, словно он ничего не слышал.
        - Я тут прихватил сверточек с вашими снадобьями, - сказал он, вытянув подбородок к седельным сумкам. - В Лаллиброхе и окрест него уже знают, что вы врачевательница. Надобно, чтобы об этом узнали и остальные.
        Он одобрительно кивнул самому себе.
        - Да, так будет верно.
        И, не снизойдя до объяснений, он улегся на землю, завернулся в плед и уснул, не обращая никакого внимания ни на завывавший в ветвях ветер, ни на моросящий дождь, ни на меня.
        Довольно быстро я на деле поняла, о чем он говорил. Мы не таясь и неторопливо путешествовали по большим дорогам, задерживаясь у каждой фермы, в каждой деревне, на каждом хуторе. Мурта быстро обходил жителей, выяснял, кто чем страдает, и приводил больных и травмированных ко мне - лечиться. Врачи в этих краях встречались редко, путь к ним был дальний, и почти наверняка отыскивались страждущие.
        Пока я возилась с настойками и мазями, Мурта вел досужие разговоры с родными и близкими пациентов, не упуская возможности поведать в подробностях, какими именно дорогами мы едем в Бьюли. Если отчего-то случалось отсутствие больных, мы находили приют на ночь в каком-нибудь доме или в местной корчме. Для увеселения хозяев Мурта исполнял песни и таким образом зарабатывал нам ужин, твердо настаивая на том, чтобы я берегла все свои деньги, потому что, когда мы отыщем Джейми, они нам понадобятся.
        Молчаливый от природы, он, однако, во время долгих переходов между деревнями, чтобы скоротать время, учил меня некоторым своим песням.
        - У вас неплохой голос, - как-то раз сказал он мне после довольно успешного исполнения песни «Дови Денс из Ярроу». - Не поставленный, но сильный и точный. Повторите-ка еще раз - и сегодня вечером споем вдвоем. В Лимрее имеется небольшая таверна.
        - Вы и правда считаете, что из этого что-то получится? - спросила я. - Я имею в виду, из нашего путешествия.
        Перед тем как ответить мне, он беспокойно поерзал. Мурта, сложение которого совершенно не подходило к верховой езде, походил на обезьяну, обученную сидеть в седле. Однако же вечером он спрыгивал с коня бодрый и свежий, а я еле могла спутать ноги своей лошади и качалась от утомления.
        - Да, - наконец произнес он. - Рано или поздно. В последнее время вы же пользовали многих, да?
        Я охотно подтвердила его слова.
        - Вот именно, - довольно сказал Мурта. - То есть слух о вашем искусстве расходится все шире. Это-то нам и требуется. Впрочем, мы можем вдобавок сделать и кое-что получше. Потому сегодня вечером вы будете петь. И, возможно…
        Он умолк, словно не был уверен, следует ли продолжать.
        - Что - возможно?
        - Возможно, вы умеете гадать? - с опаской спросил он.
        И догадалась, отчего он помедлил: он же видел безумную «охоту на ведьм» в Крэйнсмуире.
        - Немного, - улыбнулась я. - Хотите, чтобы я попробовала?
        - Да. Чем больше всего мы сможем предложить, тем больше людей соберется. О нас станет говорить все больше народу, и в результате это услышит и наш парень. Дело стоит того, чтобы попытаться, правда? Ну как?
        - Если это поспособствует делу, то почему бы и нет?
        В тот же вечер в Лимрее состоялся мой успешный дебют как певицы и гадалки. Выяснилось, что миссис Грэхем была совершенно права, когда уверяла, что главное - не руки, а лица: по ним можно выяснить все, что необходимо знать о человеке. Они дают ключ.
        Наша популярность постепенно нарастала; спустя всего неделю, только мы появлялись в деревне, народ сбегался с нами поздороваться, а при отъезде нас одаривали мелкими монетами и разными вещами.
        - Знаете, мы же действительно добились определенного успеха, - заметила я как-то вечером, пересчитывая заработок. - Жаль, в ближайшей округе нет театра, а то мы бы в нем устроили музыкальные представления: фокусник Мурта и его прекрасная помощница Глэдис.
        Мурта отреагировал на это замечание со своим обычным безразличием, но сказанное соответствовало истине: мы отлично поладили. Вероятнее всего, потому, что у нас была одна цель, - ведь наши характеры совершенно противостояли друг другу.
        Погода портилась все больше, мы передвигались со все большим трудом, однако вестей от Джейми по-прежнему не было. Но однажды вечером, когда мы под проливным дождем приближались к Белладруму, нам встретился цыганский табор.
        Как на чудо я смотрела на пестрые повозки, крытые цыганские фургоны, вставшие на придорожной лужайке. Они выглядели совершенно так же, как цыганский табор, который ежегодно приезжал в Хэмпстед-Даун.
        И люди были такие же: смуглые, быстрые, говорливые, шумные и приветливые. Заслышав, что мы приближаемся, в окно одного фургона выглянула женщина. Цыганка посмотрела на нас, что-то крикнула, и поляна под деревьями немедленно ожила - отовсюду на нас уставились улыбающиеся смуглые лица.
        - Дайте-ка мне ваш кошелек для надежности, - пробурчал Мурта, хмуро следивший за молодым человеком, который шел к нам, будто не замечая, что его пеструю рубаху поливает дождь. - И не поворачивайтесь спиной ни к кому.
        Я забеспокоилась, но цыгане вместе с радостными приветственными криками пригласили с ними отужинать. По поляне плыл изумительный запах, вероятнее всего, тушеного мяса, и я с удовольствием приняла приглашение, хотя Мурта и продолжал недовольно бурчать, что еще неизвестно, чьим мясом нас собираются потчевать.
        Цыгане с трудом, но говорили по-английски и почти совсем не понимали гэльский; по большей части мы объяснялись с ними жестами и обрывками какого-то жаргона, вероятно, вывезенного из Франции. В фургоне, где мы сидели, было тепло и уютно. Мужчины, женщины и дети устроились кто где и ели сочное мясо из мисок, заедая хлебом. Это оказалась самая вкусная еда из всего, что нам приходилось пробовать за последние недели, в результате я так обожралась, что еле могла вдохнуть при пении, однако отважно подпевала Мурте в наиболее важных местах, предоставив ему вести.
        Наш номер встретили бурными овациями и исполнили песню в ответ: под аккомпанемент ветхой скрипки молодой цыган спел что-то крайне жалобное. Его пение и игра сопровождались ритмичными ударами в бубен, по которому крайне серьезно била девочка лет восьми.
        Во время расспросов в деревнях и тавернах Мурта действовал чрезвычайно осторожно, но к цыганам обратился вполне открыто. Я ужасно удивилась, но он прямо объяснил им, кого мы разыскиваем: высокого мужчину с волосами, как пламя, и глазами синими, как небо. Цыгане, сидевшие на поляне, переглянулись и отрицательно покачали головами, мол, нет, они его не видели… Однако вожак, тот самый молодой человек в яркой рубахе, что подошел к нам первым, жестами объяснил, что, если им доведется встретить того, кто нам нужен, он пришлет гонца.
        Я с улыбкой поклонилась, а Мурта такой же пантомимой в ответ пообещал заплатить за оказанную услугу. Цыгане одобрительно заулыбались и довольно алчно на нас уставились, поэтому, когда Мурта заявил, что мы не можем остаться в таборе на ночь, поскольку нам нужно двигаться дальше, только порадовалась. Он вынул из споррана несколько монет, показав при этом, что денег - лишь маленькая пригоршня. Раздав монеты и всеми силами выразив благодарность за прием, мы отправились восвояси. Нас провожали прощальные слова, пожелания доброго пути и благодарности - по крайней мере, мне так показалось. Впрочем, с такой же вероятностью это могли быть обещания догнать нас и перерезать горло: Мурта вел себя так, как будто подозревал что-то в этом роде.
        Две мили до перекрестка мы преодолели галопом, затем свернули в кусты и по большой дуге опять выбрались на большую дорогу. Мурта посмотрел туда-сюда: в обе стороны мокрая сумрачная дорога была пуста.
        - Вы правда полагаете, что они за нами погнались? - поинтересовалась у него я.
        - Не знаю, но раз уж их не меньше десятка, а нас всего двое, я счел, что лучше уж поступить так, будто они отправились в погоню.
        Сказанное показалось мне совершенно разумным, и я без долгих разговоров отправилась за Муртой. Осуществив еще парочку хитроумных маневров, мы попали в Россмур, где и переночевали в амбаре.
        На следующий день выпал снег. Сухой и редкий, чуть припорошивший мерзлую землю, как мука на мельничном полу, он поселил в моей душе беспокойство. Так тяжко было думать о Джейми, в одиночку скрывающемся в зарослях вереска, вынужденного переживать холод в одной рубашке и пледе, которые оказались на нем, когда их с Айеном схватил патруль.
        Спустя два дня появился гонец.
        Над горизонтом еще виднелось солнце, но в скалистых ущельях уже поселилась ночь. Под голыми деревьями было настолько темно, что тропа почти не просматривалась. Из страха потерять гонца в сумерках, я шла к нему так близко, что несколько раз наступила на длинный подол плаща, почти волочившийся по земле. Наконец мой проводник, что-то раздраженно приговаривая, повернулся, выставил меня вперед, положил мне на плечо тяжелую руку и так стал направлять мой путь.
        Помнится, мы шли очень долго. Я потеряла счет бесконечным поворотам среди валунов и бурелома. Шла и надеялась лишь на то, что Мурта прячется где-то неподалеку, следует за нами хотя бы в пределах слышимости. Цыган средних лет, пришедший за мой в таверну, не знал по-английски ни слова: он категорически отказался взять с собой кого-то, кроме меня, выразительно ткнув пальцем сперва в Мурту, а затем в землю, показывая, что Мурта должен остаться.
        В это время года холодает очень быстро, и даже теплый плащ еле защищал меня от сильных порывов зимнего ветра, налетавших на нас на открытых участках тропы и на полянах. Я металась между печальными раздумьями над тем, как бесприютный Джейми переживает ледяные влажные осенние ночи, и радостным предвкушением того, что вновь его увижу. По моей спине время от времени пробегала дрожь, не имевшая ничего общего с холодом.
        Наконец проводник толчком остановил меня, предостерегающе сжал мне плечо, сделал шаг в сторону и пропал с тропы. Я терпеливо ждала, засунув ладони под мышки, чтобы согреть их. Я точно знала: он вернется, даже потому, что я ему еще не заплатила. В высохших плетях ежевики, словно призрак испуганного оленя, мечущийся перед охотниками, летал ветер. Через изношенные подошвы башмаков стала просачиваться влага.
        Мой проводник вновь возник так же внезапно, как и исчез, и знаком призвал меня хранить молчание, так как при его появлении я против воли вскрикнула от неожиданности. Он кивком приказал следовать за ним и отвел в сторону голые ольховые ветки, чтобы открыть мне дорогу.
        Вход в пещеру оказался узким. На уступе горел фонарь, обрисовывая силуэт повернувшегося ко мне высокого человека.
        Я кинулась вперед, но, не успев дотронуться, поняла, что это не Джейми. Разочарование словно ударило меня в живот: я сделала шаг назад и несколько раз принужденно сглотнула горькую желчь, поднявшуюся по горлу. Я прижала руки к бокам, сжала кулаки, наконец справилась с чувствами и заговорила.
        - Далеко же вы забрались от ваших земель, вы так не считаете? - сказала я с холодной уверенностью, поразившей меня саму.
        Некоторое время Дугал Маккензи, изобразив на своем смуглом лице сочувственную мину, следил за моей внутренней борьбой. Затем схватил меня за локоть и увел в глубь пещеры. В ее дальнем углу лежало множество тюков - гораздо больше, чем может вынести одна лошадь. Следовательно, он не один. Но какой бы груз он и его люди ни транспортировали, очевидно, что его стоило скрыть от любопытных хозяев постоялых дворов и их конюхов.
        - Это что, контрабанда? - спросила я, указав на тюки, однако, поразмыслив, сама ответила на собственный вопрос: - Нет, не вполне контрабанда. Груз для принца Чарли, да?
        Дугал не удостоил меня ответом; усадил на камень и уложил мои руки на колени.
        - У меня есть новости, - резко сказал он.
        Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Новости… и, если верить выражению его лица, плохие.
        Я снова сделала глубокий вдох и кивнула.
        - Рассказывайте.
        - Он жив, - сказал Дугал, и самая крупная льдина в моем желудке растаяла.
        Дугал склонил голову набок и внимательно на меня уставился. Он ждет, лишусь ли я чувств? Но этого не случилось, в обморок я не упала.
        - Две недели тому назад его схватили неподалеку от Килторити, - проговорил Дугал, по-прежнему следя за мной. - Он все делал как следует, ему всего лишь не повезло. На повороте дороги столкнулся с шестью драгунами, а один из них его узнал.
        - Он ранен?
        Говорила я, как и раньше, ровно, но руки затряслись. Я прижала их к телу, пытаясь унять дрожь.
        - Насколько мне известно, нет, - сказал Дугал и, помолчав, добавил: - Он в Уэнтуортской тюрьме.
        - Уэнтуорт, - машинально повторила я.
        Уэнтуортская тюрьма. Построенную в конце шестнадцатого века как фортификационное сооружение, в следующие сто пятьдесят лет ее постоянно достраивали и перестраивали. Теперь эта каменная громада распласталась на территории больше двух акров, ее защищала стена толщиной в три фута из выветрившегося гранита. Однако и у гранитного забора есть ворота, подумала я. Я подняла глаза, чтобы спросить, и заметила в глазах Дугала все ту же мрачность человека, которому не хочется что-то рассказывать.
        - Что-то еще? - спросила я.
        Его карие глаза встретились с моими, но он не отвел взгляд.
        - Три дня назад прошел суд над ним, - сказал он. - И его приговорили к повешению.
        Ледяной ком вернулся - вместе с еще несколькими. Я закрыла глаза.
        - Сколько осталось времени? - спросила я.
        Голос мой раздавался будто откуда-то со стороны; открыла глаза и постаралась сфокусировать взгляд на огне фонаря. Дугал покачал головой.
        - Не знаю. Полагаю, немного.
        Мне стало легче дышаться, и я разжала кулаки.
        - Тогда нам следует поторопиться, - проговорила я по-прежнему ровно. - Сколько людей с вами?
        Не ответив, Дугал подошел ко мне. Наклонился, взял мои руки в свои и поднял меня на ноги. В его взгляде виделось уже не сочувствие, а глубокая грусть, и она испугала меня гораздо сильнее всех сказанных слов. Он медленно покачал головой.
        - Нет, голубушка, - ласково промолвил он, - мы ничего не можем сделать.
        Обезумев от страха, я вырвала свои руки.
        - Можем! - закричала я. - Должны! Вы же сказали, что он еще жив!
        - И я сказал, что времени осталось немного, - жестко сказал Дугал. - Он в Уэнтуортской тюрьме, а не в яме для воров в Крэйнсмуире! Они могут повесить его сегодня, завтра или на следующей неделе, я ничего точно не знаю, однако совершенно уверен, что десять человек не могут успешно форсировать Уэнтуортскую тюрьму ни при каких обстоятельствах.
        - Ах вот оно что!
        Меня опять затрясло, но теперь от гнева.
        - Вы не можете это знать, вы просто не понимаете, как быть! Всего лишь не желаете рисковать своей шкурой и своей мелкой… выгодой!
        Я ткнула рукой в тюки в глубине пещеры.
        Дугал ухватил мои руки, пытаясь сдержать их, когда я, вне себя от ярости и горя била его в грудь. Затем, несмотря на удары, крепко обнял меня, прижал к себе и не отпускал, пока я не успокоилась.
        - Клэр.
        До того момента он не называл меня по имени, и мне стало еще страшнее.
        - Клэр, - повторил он, чуть отпустив руки, чтобы я могла посмотреть ему в лицо. - Неужто вы считаете, что я бы не сделал все, что от меня зависит, чтобы высвободить Джейми, даже если для этого был бы хоть один шанс? Черт возьми, он же мне приемный сын! Но шансов нет - ни единого!
        Он чуть потряс меня, словно подчеркивая значение сказанного.
        - Да и Джейми не позволил бы мне пожертвовать жизнями десятка добрых людей ради бессмысленной авантюры. Вам это известно не хуже, чем мне.
        Я не могла больше сдерживать слезы, и они заструились по моим ледяным щекам. Рвалась из рук Дугала, но тот еще крепче держал меня и насильно положил мою голову на свое плечо.
        - Милая моя Клэр, - промолвил он чуть ли не нежно. - Сердце мое готово разорваться от боли за него и за вас. Поезжайте со мной. Я отвезу вас в безопасное убежище. В мой дом. Не в Леох, - быстро добавил он, почувствовав, как я вновь попыталась высвободиться.
        - В ваш дом? - медленно сказала я; в моей голове стало оформляться страшное подозрение.
        - Да, - ответил он. - Не думаете же вы, что я снова отвезу вас в Крэйнсмуир?
        Его мрачное лицо на миг осветилось улыбкой, но тут же приобрело обычное суровое выражение.
        - Нет. Я отвезу вас в Беаннахд. Там вы будете в безопасности.
        - В безопасности? - повторила я. - Или в совершенной беспомощности?
        Услышав мой тон, он опустил руки и уже не тепло, а крайне холодным голосом спросил:
        - Что вы имеете в виду?
        Меня тоже зазнобило; я запахнула плащ и отодвинулась от Дугала.
        - Вы пытались не допустить возвращения Джейми в его родной дом, поведав ему, что его сестра родила от Рэндолла младенца, - сказала я. - Вы и ваш любезный брат пытались переманить Джейми на свою сторону. Но теперь его схватили англичане, и вы потеряли возможность контроля над собственностью через него.
        Я сделала еще один шаг назад и сказала:
        - Вы участвовали в составлении брачного контракта вашей сестры. Вы, точнее вы вместе с Колумом, настояли, чтобы Брох-Туарахом владела женщина. Вы полагаете, что, если Джейми умрет, Брох-Туарах достанется мне - или вам, если вы словами или силой вынудите меня выйти за вас замуж.
        - Что? - Казалось, он не поверил своим ушам. - Вы что, думаете… думаете, что все это заговор? Святая Агнесса! Вы думаете, я вам лгу?
        Держась от него подальше, я покачала головой. Я не верила ему ни на грош.
        - Я верю вашим словам. Если бы Джейми не находился в тюрьме, вы бы не посмели сказать мне, что он там, ведь это легко выяснить. Кроме того, я не думаю, что англичанам его выдали вы, даже вы не можете так поступить с родственником. К тому же, если бы вы его предали и об этом узнали ваши люди, они сразу же выступили бы против вас. Они могут простить вам многое, но не предательство человека, родного по крови.
        Пока я все это говорила, я вспомнила еще об одном обстоятельстве.
        - Это вы напали на Джейми в прошлом году у границы?
        Дугал потрясенно поднял густые брови.
        - Я? Нет! Я нашел его, он умирал, я его спас. Неужто это означает, что я стремился сделать ему зло?
        Прикрытая плащом, я положила руку на бедро и коснулась кинжала за подвязкой.
        - Если это сделали не вы, то кто же?
        - Я не знаю. - Он, казалось, был насторожен, но на его красивом лице читалась искренность. - Кто-то из троицы конченых злодеев, оказавшихся вне закона, бродяжничавших и охотившихся вместе с Джейми. Каждый из них обвинял другого, и добраться до истины, во всяком случае тогда, было совершенно невозможно.
        Он дернул плечами, и плащ соскользнул с него на землю.
        - Сейчас это вообще не важно: двое из них мертвы, третий в тюрьме. Его посадили туда не за это, но, по большому счету, какая разница?
        - Я так не думаю, - парировала я, испытав определенное облегчение оттого, что Дугал, кем бы он ни был, все-таки не убийца.
        Лгать передо мной ему было незачем: он прекрасно понимал, что я абсолютно беззащитна. Он мог заставить меня делать что угодно, по крайней мере, мне показалось, что он полагает именно так. Я сжала рукоятку кинжала под юбкой.
        В пещере почти не было света, но я бдительно следила за Дугалом и увидела, как по его лицу промелькнула нерешительность. Однако он сразу же сделал следующий ход: попытался приблизиться ко мне с распростертыми объятиями и моментально остановился, когда я отпрянула.
        - Клэр… Моя дорогая Клэр…
        Он говорил очень ласково, чуть заметно протянул руку к моей - то есть вздумал испробовать соблазнение вместо принуждения.
        - Понимаю, почему вы ко мне столь холодны и почему столь дурно обо мне думаете. Я испытываю к вам страсть, Клэр. Это чистая правда: я думаю о вас с той ночи собрания, когда поцеловал ваши свежие губы.
        Он нежно коснулся двумя пальцами моего плеча и провел ими по коже к шее.
        - Если бы я был свободен, когда Рэндолл угрожал вам, то немедленно бы на вас женился и послал его к дьяволу.
        Он крепче придвинулся ко мне, почти прижал к каменной стене. Пальцы елозили у воротника моего плаща, нашаривая застежку.
        Видимо, Дугал неожиданно заметил выражение моего лица, потому что оставил попытки, однако его рука по-прежнему лежала на моей шее, прямо там, где бился пульс.
        - Но даже испытывая к вам такие чувства - я не могу скрывать их далее, - хоть вы теперь об этом знаете, вы все равно не верите, что я оставил бы Джейми, если бы имел малейшую надежду спасти его? Джейми Фрэзер - единственный человек, которого я могу считать своим сыном!
        - Не совсем, - сказала я. - У вас же есть родной сын. Впрочем, теперь, кажется, уже два?
        Пальцы у меня на горле сжались чуть сильнее, но хватка сразу же ослабла, и Дугал убрал руку.
        - Что вы имеете в виду?
        С этого мгновения любое притворство, любая игра становились невозможны. Карие глаза внимательно глядели на меня, полные губы сжались в прямую черту.
        Очень крупный Дугал стоял слишком близко от меня. Но я зашла слишком далеко, чтобы чего-то опасаться.
        - Я имею в виду, что знаю, кто настоящий отец Хэмиша, - сказала я.
        Он был к этому почти готов и владел собой, но я практиковала гадание целый месяц и хорошо натренировалась. Я увидела в мгновенно расширившихся глазах короткую вспышку изумления и такой же быстрый, неожиданный страх, исказивший углы рта.
        Стрела попала в цель. Невзирая на опасность, я даже почувствовала своего рода триумф. Получается, я права и эти сведения могут быть моим орудием.
        - Вы знаете? - тихо спросил он.
        - Да, и думаю, что Колуму это тоже известно.
        Сказанное его на секунду потрясло. Карие глаза сощурились, и я было подумала, есть ли при нем оружие.
        - Вероятно, какое-то время он считал, что отец - Джейми, - сказала я и посмотрела ему прямо в глаза. - Из-за сплетен. Эти сплетни распустили вы, рассказав такую версию Гейлис Дункан. Почему? Потому что Колум заподозрил Джейми и решил допросить Летицию? Она не стала бы ему долго противиться. Или Гейлис вздумалось, что вы любовник Летиции, а вы поведали ей о Джейми, чтобы усмирить ее подозрения? Она женщина ревнивая, но теперь ей совершенно незачем вас выгораживать.
        Дугал мрачно улыбнулся.
        - Она бы и не смогла, - согласно заметил он. - Ведьма мертва.
        - Мертва?!
        И выражение моего лица, и голос наверняка явно выразили постигшее меня потрясение. Дугал улыбнулся еще шире.
        - Да, - сказал он. - Ее сожгли. Сперва поставили в бочку со смолой, затем обложили сухим торфом. Привязали к столбу и подожгли, как факел. Отправилась к дьяволу столбом пламени сквозь рябиновые ветви.
        Сначала мне показалось, что он так подробно описывает казнь, чтобы меня впечатлить, но затем я поняла, что ошиблась. Я чуть подвинулась в сторону, так чтобы свет упал Дугалу в лицо, и увидела у него вокруг глаз морщины горя. Он не перечислял ужасы, он занимался самобичеванием. Но жалости к нему я не почувствовала.
        - Следовательно, вы ее любили, - сухо сказала я. - Много же доброго ей это доставило. И младенцу. Что вы с ним сделали?
        - Он в хорошем доме, в добрых руках. Сын, здоровый мальчик, хотя его мать и была ведьмой и прелюбодейкой.
        - А его отец - прелюбодей и предатель, - гневно отрезала я. - Ваша жена, ваша любовница, ваш племянник, ваш брат… есть ли на свете хоть кто-то, кого вы не предали и не обманули? Вы… вы…
        От потрясения я не могла найти слов.
        - Хотя что это я так беспокоюсь? - Я попыталась вернуть голосу твердость. - Если вы не верны вашему королю, то с чего бы вам быть верным племяннику или брату?
        Он резко повернул голову и посмотрел на меня. Поднял лохматые темные брови, такие же как у Колума, как у Джейми и Хэмиша. Глубоко посаженные глаза, широкие скулы, великолепной лепки череп. Наследство Джейкоба Маккензи, сильная кровь.
        Мне на плечо с силой опустилась крупная рука.
        - Мой брат? Вы считаете, я предал своего брата?
        Почему-то это его особенно зацепило; Дугал даже потемнел лицом от гнева.
        - Вы только что сами в этом признались! - заявила я.
        И неожиданно все поняла.
        - Вы вдвоем, - медленно сказала я. - Вы с Колумом сделали это вдвоем. Да, вместе, как и все, что вы делаете.
        Я сняла его руку со своего плеча и с силой ее отбросила.
        - Колум не смог бы сделаться главой клана, если бы вы не воевали вместо него. Он не смог бы объединить клан, если бы вы вместо него не объезжали земли, не собирали арендную плату и не решали споры. Он не мог сидеть в седле, не мог путешествовать. И не мог зачать сына - наследника титула. А у вас не было сыновей от Моры. Вы поклялись служить ему руками и ногами…
        И я внезапно поняла, что из моей груди рвется истерическое хихиканье.
        - Так почему бы вам не служить и его членом?
        Дугал сумел утишить свой гнев; некоторое время он стоял и молчал, лишь внимательно следил за мной, но, сообразив, что я не намерена бежать, уселся на тюк и дал мне выговориться.
        - Итак, вы сделали это с ведома и согласия Колума. А как это восприняла Летиция? Она согласилась?
        Осознавая в полной мере теперь всю беспощадность братьев Маккензи, я предполагала, что они вынудили Летицию, возможно, силой.
        Дугал кивнул. Гнев его совершенно прошел.
        - Да, легко согласилась. Меня она не любила, но очень желала дитя - так сильно, что три месяца, потребовавшиеся для того, чтобы зачать Хэмиша, соглашалась делить со мной ложе. Это было дьявольски унылое дело, - задумчиво добавил Дугал, отбивая с каблука присохший ком глины. - С таким же успехом можно было совокупляться с миской молочного пудинга.
        - И вы сказали об этом Колуму? - поинтересовалась я.
        Заметив иронию в моем голосе, Дугал поднял глаза от каблука, бесстрастно посмотрел на меня и растянул губы в легкой усмешке.
        - Нет, - спокойно ответил он. - Этого я ему не сказал.
        Он опустил глаза на свои руки, повернул их ладонями вверх и стал рассматривать их так, будто пытался прочитать по их линиям что-то очень важное и неизвестное.
        - Я сказал ему, - негромко продолжил Дугал, не смотря на меня, - что она сладкая и нежная, словно спелый персик, что у нее есть все, чего мужчина может пожелать от женщины.
        Он сложил ладони вместе и уставился на меня.
        - Вас бы я не назвал нежной и сладкой, но все, что мужчина может пожелать…
        Чрезвычайно медленно он обвел карими глазами всю меня, задержавшись на груди и бедрах, заметных под расстегнутым плащом; при этом он одной рукой, не осознавая, что делает, гладил себя по крепкому бедру.
        - Кто знает? - сказал он словно сам себе. - Возможно, я смогу иметь еще одного сына, на сей раз законного. Правда… - Он скептически посмотрел на мой живот, - у Джейми это пока еще не вышло. Может статься, что вы бесплодны. Но я не прочь испытать судьбу. Во всяком случае, имение этого заслуживает.
        Внезапно встал с тюка и сделал шаг ко мне.
        - Кто знает? - еле слышно сказал он еще раз. - Если бы я вспахивал своим плугом эту славную каштановую борозду и ежедневно засевал ее…
        Он шагнул еще ближе, тени на стене пещеры зашевелились.
        - Вы нашли для этого чертовски подходящее время, - злобно сказала я.
        Дугал заметил, что я смотрю мимо него на вход в пещеру, и на его лице отразилось изумление.
        - Вмешиваться оно как-то нехорошо, - сказал Мурта и вошел в пещеру вместе с двумя кремневыми пистолетами, один из которых он наставил на Дугала, а другой употреблял при жестикуляции. - Если вы намерены отклонить последнее предложение, то призываю вас уйти со мной. Но ежели вы намерены его принять, то я удалюсь без вас.
        - Никто никуда не удалится, - твердо сообщила я. - Садитесь, - сказала я Дугалу, который продолжал стоять как вкопанный, уставившись на Мурту словно на привидение.
        - А где Руперт? - спросил он наконец.
        - А, Руперт…
        Мурта задумчиво почесал подбородок дулом пистолета.
        - Кажется, он отбыл в Белладрум. Вернется с восходом, - уверенно сказал он. - С бочонком рома, за которым вы его, как я понял, послали. Все остальные ночуют в Куинборо.
        Дугал сумел расхохотаться, хотя и хриплым смехом. Он сидел, сложив руки на коленях, и смотрел то на Мурту, то на меня. Воцарилось непродолжительное молчание.
        - Ну? - заговорил Дугал. - Что будем делать?
        Вопрос бы, как ни крути, не в бровь, а в глаз. Ошарашенная тем, что вместо Джейми обнаружила Дугала, потрясенная его признаниями и до крайности взбешенная последовавшими затем предложениями, я не выкроила минуту поразмыслить над дальнейшими действиями.
        К счастью, Мурта подготовился лучше меня (однако он не столкнулся с непристойными предложениями).
        - Нам требуются деньги, - прямо заявил он. - И люди.
        Потом оценивающе воззрился на тюки и проговорил:
        - Не это. Это для короля Якова. Мы позаимствуем твои личные.
        Он перевел взгляд на Дугала и дулом пистолета показал на спорран, висевший на его поясе.
        Жизнь в Хайленде воспитывает в людях покорность судьбе, это из ее особенностей. Вздохнув, Дугал вытащил из споррана небольшой кошель и бросил к моим ногам.
        - Двадцать золотых монет и тридцать шиллингов, - сказал он, вздернув одну бровь. - Берите, и бог с вами. - Заметив, что я смотрю на него недоверчиво, он качнул головой. - Нет, я сказал именно то, что собирался. Думайте обо мне как хотите. Джейми - сын моей сестры, и если вы сумеете его освободить, да поможет вам Бог. Но вы не сумеете, - уверенно закончил он.
        Он посмотрел на Мурту, продолжавшего вращать пистолетами в воздухе.
        - А вот людей не дам. Если вы, Мурта, и барышня желаете совершить самоубийство, я вас удержать не могу. Могу лишь дать обещание похоронить вас по обе стороны от могилы Джейми. Но вы не уведете с собой в ад моих людей - с оружием или безоружных.
        Он скрестил руки на груди и встал, прислонившись к стене пещеры, окинув нас спокойным взором.
        Мурта, не опуская пистолет, скосился на меня своими маленькими темными глазами. Стрелять или нет?
        - Предлагаю сделку, - начала я.
        Дугал вновь приподнял бровь.
        - В настоящий момент вы имеете некоторое преимущество передо мной при заключении сделок, - заметил он. - Что именно вы предлагаете?
        - Позвольте мне поговорить с вашими людьми, - сказала я. - Если они согласятся отправиться со мной по доброй воле, то отпустите их. Если нет - мы уйдем, как пришли, и вернем вам кошелек.
        Углом рта Дугал изобразил кривую улыбку, оценивающе оглядел меня, словно рассматривал мое красноречие и убедительность моих аргументов. Затем вновь опустился на тюк, сложил руки на коленях и согласно кивнул:
        - Договорились.
        Из ущелья, где пряталась пещера, мы увезли кошелек Дугала и забрали пятерых спутников: Руперта, Джона Уитлоу, Уилли Макмуртри и братьев-близнецов Руфуса и Джорди Каултеров. Решительность Руперта заразила прочих; с чувством мрачного удовлетворения я следила за лицом Дугала в момент, когда его коренастый чернобородый подручный внимательно посмотрел на меня, похлопал по длинноствольным пистолетам, заткнутым за пояс, и проговорил:
        - Ну что, барышня, почему бы и нет?
        Пусть до Уэнтуортской тюрьмы составлял тридцать пять миль. Полчаса езды на машине по хорошей дороге или два дня трудного путешествия в седле по полузамерзшей грязи. Времени осталось немного. Слова Дугала непрестанно звучали в моих ушах и помогали держаться в седле, несмотря на то что я чувствовала себя полностью вымотанной.
        Пока тело долгие утомительные часы тряслось в седле, разум захватило беспокойство. Чтобы не думать постоянно о Джейми, я размышляла над разговором, состоявшимся между мной и Дугалом в пещере.
        И над его последними словами. Когда Дугал уже стоял снаружи у входа в пещеру и ждал, когда Руперт и остальные спутники приведут коней, спрятанных в укрытии выше по ущелью, Дугал нежданно обратился ко мне и сказал:
        - У меня у вам поручение. От ведьмы.
        - От Гейлис?
        Сказать, что я удивилась, это не сказать ничего.
        Лица Дугала в темноте не было видно, но я смогла разглядеть утвердительный кивок.
        - Однажды я виделся с ней, - тихо сказал он, - когда приходил за ребенком.
        В иных обстоятельствах я, вероятно, смогла бы посочувствовать этому человеку, расстававшемуся с любовницей, которую ожидал костер, забиравшему их общее дитя, сына, которого ему не дано по закону признать своим. Однако мой голос был холоден как лед.
        - И что же она велела передать?
        - Если я вас увижу, она велела передать две вещи. Просила затвердить и сообщить вам в точности. Первая: «Я думаю, что это возможно, но точно не знаю». А вторая… это всего лишь несколько цифр. Она заставила меня выучить их в том порядке, в каком надо передать вам. Вот они: один, девять, шесть, семь… Говорит ли это вам что-то?
        - Нет, - отрезала я и направилась к своему коню, хотя все, что он сказал, было мне, без сомнений, понятно.
        «Я думаю, что это возможно». Она имела в виду под этим лишь одно: она полагала, что через круг камней можно вернуться в свое время, но не была в этом совершенно уверена. Сама она не использовала эту возможность, она, на свою беду, выбрала другую: осталась. Вероятно, у нее имелись на это собственные причины. Дугал?
        Понимала я, и что значат цифры. Из предосторожности она называла их Дугалу по отдельности, однако, конечно же, они образовывали одно число - 1967. Год, из которого она сама ушла в прошлое.
        Как же жаль, что я увидела след от прививки у нее на руке так поздно! Но если бы я заметила его раньше, что бы произошло? Смогла бы я попасть в круг каменных столбов - вероятно, с ее помощью - и оставила бы Джейми?
        Джейми. Мысль о нем висела на мне как камень на шее, качалась туда-сюда, словно маятник на конце веревки. «Времени немного». Перед нами простиралась дорога, бесконечная и унылая, то исчезавшая в замерзших болотах и ледяных просторах, еще недавно бывших лугами и пустошами, то появлявшаяся. Под моросящим холодным дождем, то и дело грозившим превратиться в снег, на исходе второго дня мы добрались до цели.
        На фоне туч темнела каменная громада. Построенное в виде огромного куба со сторонами в четыреста футов в длину и с башней на каждом углу, здание вмещало триста узников и сорок солдат гарнизона, в том числе командующего, штатского коменданта тюрьмы и надзирателей.
        Уэнтуортская тюрьма.
        Я глядела на зловещие гранитные стены, отдававшие зеленым цветом. В стенах были прорезаны узкие маленькие окошки. В одних мерцал свет, другие (камеры узников, решила я) были темными. Глядя на огромное здание с неприступными стенами, мощными воротами, стражниками, одетыми в красные мундиры, я испытала приступ сомнений.
        - А что, если…
        Во рту стало сухо, я остановилась и облизала губы.
        - А что, если мы не сумеем это сделать?..
        Лицо Мурты выражало обычную угрюмость, а острый подбородок прятался в воротнике рубашки. Маленький человек повернулся ко мне и промолвил:
        - Ну, тогда Дугал похоронит нас по обе стороны от Джейми. Да уж, нелегкое ему предстоит дело.
        Часть 7
        Убежище
        Глава 35
        Уэнтуортская тюрьма
        Сэр Флэтчер Гордон оказался плотным мужчиной небольшого роста; полосатый шелковый жилет сидел на нем туго, как вторая кожа. При покатых плечах и солидном пузе казалось, будто в кресле коменданта уселся огромный окорок. Безволосая голова и ярко-розовое лицо скорее усиливали, чем рассеивали это впечатление; впрочем, ни у одного окорока не нашлось бы таких голубых глаз. Склонившись над стопкой бумаг, лежавших на письменном столе, сэр Флэтчер осторожно и неторопливо листал их.
        - Да, вот, нашел, - промолвил он после чудовищно долгого чтения очередной страницы. - Фрэзер, Джеймс. Обвиняется в убийстве. Приговорен к повешению. Позвольте-ка, а где решение о казни?
        Он вновь замолчал и близоруко вперился в бумаги. Я вонзила ногти в свой шелковый ридикюль, пытаясь сохранять невозмутимость.
        - А, вот оно. День казни - двадцать третье декабря. Он все еще здесь.
        Я сглотнула слюну и чуть разжала руки.
        Меня охватили ужас и радость одновременно. Выходит, он еще жив. Осталось еще два дня. И он где-то неподалеку, в том же здании, где сейчас…
        Я села в кресле для посетителей ровнее и приняла вид обаятельной просительницы.
        - Могу ли я с ним увидеться, сэр Флэтчер? Совсем ненадолго… Возможно, он захочет что-нибудь передать семье?
        Выдав себя за англичанку - друга семейства Фрэзеров, мне без особого труда удалось попасть на прием к гражданскому коменданту Уэнтуортской тюрьмы. Просить о свидании с Джейми было, конечно, рискованно: поскольку он не имел представления о вымышленной мною истории, запросто мог меня выдать, когда неожиданно увидел бы. Да и я сама могла нарушить конспирацию, потеряв при встрече с Джейми хладнокровие. Но мне обязательно требовалось любыми путями узнать, где он точно находится; шансы разыскать его в этом огромном кроличьем силке без дополнительных сведений сводились к нулю.
        Сэр Флэтчер нахмурил брови и задумался. Понятно было, что, с одной стороны, ему кажется невозможным удовлетворить такую просьбу, высказанную только лишь другом, а не членом семьи, с другой - он не был бесчувственным болваном. В конце концов, однако, он все-таки отрицательно покачал головой.
        - Нет, дорогая. К несчастью, я никак не могу вам это разрешить. Все камеры переполнены, а в тюрьме не созданы условия для личных свиданий. Кроме того, он… - Сэр Флэтчер опять перелистал бумаги. - Он находится сейчас в большой камере в западной части здания, где содержат и других преступников, которым уже вынесены приговоры по уголовным делам. Свидание с ним в этой камере было бы чрезвычайно для вас опасно… да и вообще где бы то ни было. Он особо опасный заключенный, видите ли. Вот смотрите: пометка, что с первого дня пребывания он содержится в кандалах.
        Я опять впилась ногтями в ридикюль, в этот раз чтобы не ударить коменданта. Он вновь покачал головой; от тяжелого дыхания его жирная грудь поднималась и опускалась.
        - Нет, если бы вы были членом семьи, тогда, возможно… Впрочем, дорогая…
        Тут его, похоже, осенила идея. Он с определенными сложностями вылез из-за стола, подошел к внутренней двери, у которой стоял на посту солдат в мундире, и что-то тихо приказал. Солдат кивнул и вышел.
        Сэр Флэтчер вернулся к письменному столу, прихватив по дороге с комода графин с кларетом и стаканы. Я приняла его предложение немного выпить - это было крайне своевременно.
        Мы начали второй стакан, и тут как раз вернулся солдат. Он без предупреждения зашел в кабинет и, поставив на стол у локтя коменданта небольшой деревянный ящик, обернулся и вышел, бросив на меня быстрый пристальный взгляд, под которым я скромно опустила глаза. На мне было надето платье, которое Руперт позаимствовал у некоей своей знакомой дамы; запах, исходивший от этого платья и, само собой, ридикюля, дал мне совершенно определенное представление о роде занятий этой особы.
        Оставалось надеяться, что у солдата плохая зрительная память.
        Допив кларет и поставив стакан на стол, сэр Флэтчер придвинул к себе ящик - простую деревянную шкатулку с выдвижной крышкой. На крышке было мелом выведено: «Фрэзер». Сэр Флэтчер сдвинул крышку, заглянул внутрь и тотчас пододвинул ящик ко мне.
        - Личные вещи заключенного, - сказал он. - После… мм… процедуры мы обычно отсылаем их тому из родственников, кому назначает осужденный. Однако этот узник вообще отказался сообщать о своей семье всякие сведения, вероятно, из неприязни или отчуждения. Не такой уж редкий случай, но печальный. Я подумал, миссис Бошан, раз уж вы друг его семьи, возможно, вы возьмете на себя труд передать его вещи родным?
        Я не могла ничего сказать, лишь кивнула и уткнулась носом в стакан.
        Сэр Флэтчер, видимо, обрадовался - и тому, что пристроил шкатулку, и тому, что я вскоре уйду. По-прежнему дыша тяжело и со свистом, он откинулся на спинку кресла и одарил меня широкой улыбкой.
        - Это очень благородно с вашей стороны, миссис Бошан. Конечно, такая обязанность печальна и тягостна для чувствительной молодой особы, и, уверяю вас, я вам всем сердцем признателен.
        - Не стоит благодарности, - еле пробормотала я, встала и взяла в руки шкатулку - такую маленькую и легкую, в которой лежало все, что осталось от человеческой жизни.
        Я знала, каково ее содержимое. Три аккуратно свернутые рыболовные лески. Кремень и огниво. Маленький осколок стекла с закругленными от трения краями. Мелкие камешки - просто потому, что они красивые или приятные на ощупь. Высушенная кротовья лапка - средство от ревматизма. Библия… или они позволили ему оставить ее у себя? Я на это надеялась. Перстень с рубином - если его не украли. И маленькая змейка из вишневого дерева, на которой вырезана надпись: «Сони».
        В дверях я споткнулась и схватилась рукой за притолоку, чтобы не упасть. Провожавший меня сэр Флэтчер немедленно подскочил ко мне:
        - Миссис Бошан! Вам дурно, дорогая? Постовой, подайте стул!
        Я чувствовала, что лицо мое покрылось крупными каплями холодного пота, но из последних сил улыбнулась и отказалась садиться на поставленный стул. Главным моим желанием было выбраться отсюда - я жаждала свежего воздуха, как можно больше свежего воздуха. Хотела оказаться в одиночестве и разрыдаться.
        - Нет-нет, все хорошо, - как могла уверенно сказала я. - Просто… здесь несколько душно. Все будет в порядке, уверяю вас. К тому же меня ждет грум.
        И тут меня посетила новая мысль: возможно, задуманное не принесет пользы, но точно ничему не навредит.
        - Сэр Флэтчер…
        - Да, дорогая?
        По-видимому, всерьез напуганный моим видом, комендант излучал услужливость и предупредительность.
        - Я тут подумала… Все-таки чрезвычайно печально, что молодой человек в подобном положении отдалился от своей семьи. Возможно, он все-таки выразит желание написать родным послание… примириться с ними? Я была бы счастлива вручить подобное послание… его матери.
        - Вы бесподобно внимательны, дорогая! Разумеется! Я прикажу это узнать. Где вы остановились, дорогая? Если такое послание появится на свет, я непременно переправлю его вам.
        - Понимаете ли, - в этот раз изобразила вполне натуральную улыбку, хотя и воспринимала ее как приклеенную к лицу, - сейчас я не могу сказать это со всей определенностью. В городе живут мои родные и масса знакомых, и долг повелевает мне провести некоторое время у каждого из них… чтобы никто не был обижен.
        Я заставила себя рассмеяться.
        - И поэтому, если это не станет для вас слишком затруднительным, я прислала бы за письмом своего грума.
        - Разумеется, разумеется! Прекрасно придумано, дорогая! Просто замечательно придумано!
        Он кинул боязливый взгляд на графин, подхватил меня под руку и проводил до ворот.
        - Вам лучше, милая? - Руперт отвел волосы с моего лба и глянул в лицо. - Вы бледная, как брюхо у дохлой свиньи. Вот, сделайте-ка еще глоточек.
        Я отрицательно покачала головой, отвела от себя фляжку с виски, села и обтерла лицо влажным платком, который Руперт положил мне на лоб.
        - Ничего, теперь со мной все хорошо.
        В сопровождении Мурты, изображавшего моего грума, я сумела отъехать от тюрьмы так, чтобы пропасть из глаз ее обитателей, в совершенном бессилии сползла с седла в снег и, с плачем прижав к груди шкатулку с вещами Джейми, лежала на земле, пока Мурта не заставил меня подняться и сесть в седло, а затем привел в маленькую гостиницу в Уэнтуорте, где Руперт снял номер. Комната находилась на верхнем этаже; из окна виднелась огромная тюрьма, плохо различимая в сумерках.
        - Он мертв? - спросил Руперт, и на его широком лице, почти не видном из-за густой черной бороды, были заметны лишь сочувствие и тревога - и никаких обычных для него дерзких гримас.
        - Пока нет, - тяжко вздохнув, сказала я.
        Слушая меня, Руперт неторопливо ходил по комнате, задумчиво то выпячивая, то поджимая губы. Мурта сидел тихо, и на его лице не проявлялось никакого волнения. Я решила, что из него получился бы великолепный игрок в покер.
        Руперт со вздохом уселся рядом со мной на кровать.
        - Ну ладно, он жив, в конце концов, это самое главное. Но съешьте меня черти, если я понимаю, как быть дальше. У нас же нет возможности забраться в тюрьму.
        - Нет есть, - внезапно сказал Мурта. - Благодаря тому, что наша барышня подумала о письме.
        - М-м-фм… Это же только один человек. И дойти он сумеет лишь до приемной коменданта. Но для начала и это сойдет.
        Сказав так, Руперт вытащил свой нож и почесал кончиком лезвия в бороде.
        - Найти его в таком большом здании дьявольски сложная задача.
        - Но я знаю, где примерно он сидит, - проговорила я, радуясь хотя бы тому, что мы обсуждаем планы и что мои товарищи не собираются бросать дело, каким бы безнадежным оно в тот момент ни выглядело. - То есть я точно знаю, в каком он крыле.
        - Да? Хм.
        Руперт положил нож в сторону и вновь стал мерить шагами комнату, после чего остановился и спросил:
        - Сколько у вас денег?
        Я сунула руку в карман. Там хранились кошелек Дугала, деньги, которые выдала мне Дженни, и жемчужное ожерелье. Руперт отверг жемчуг, взял кошелек и высыпал его содержимое на свою большую ладонь.
        - Этого хватит, - заключил он, побренчав монетами, и сказал братьям Каултер: - Вы оба пойдете со мной. Джон и Мурта останутся с Клэр.
        - Куда это вы? - спросила я.
        Руперт высыпал в спорран все монеты, кроме одной; подкинул ее, поймал и сказал:
        - К примеру, на другом краю города имеется еще одна гостиница. К примеру, солдаты из тюремного гарнизона в свободное от дежурства время заходят в трактир при этой гостинице - поскольку к тюрьме она ближе, а спиртное там на пенни дешевле.
        Он опять подкинул монету, поймал ее раскрытой ладонью и зажал двумя пальцами.
        Следя за его манипуляциями, я стала потихоньку догадываться, к чему он клонит.
        - К примеру, солдаты не откажутся от игры в карты? - спросила я.
        - Кто знает, барышня, кто знает! - проговорил он, снова подкидывая монету.
        Он поймал ее в сложенные ковшиком ладони, раскрыл их - монета пропала. В черной бороде блеснули белые зубы.
        - Однако мы можем пойти и в этом убедиться, - сказал он, щелкнул пальцами, и монета возникла опять.
        На следующий день, спустя чуть больше часа после полудня, я опять преодолела острую опускную решетку в тюремных воротах; эта решетка, ровесница наиболее старых сооружений тюрьмы конца шестнадцатого века, за двести лет не потеряла ни защитного, ни пугающего назначения, и я для смелости потрогала кинжал, лежавший у меня в кармане.
        Это было время, когда сэр Флэтчер обычно предавался послеполуденному сну, - эти сведения Руперт с соратниками получили у солдат - охранников тюрьмы в ходе вчерашнего рейда в трактир при гостинице. Они вернулись только под утро - с красными глазами, шатающиеся и в окружении паров эля. На все вопросы Руперт говорил лишь: «Барышня, чтобы выиграть, потребна удача, а чтобы проиграть, потребно искусство!» Потом уселся в уголке и захрапел, а я продолжила свое основное занятие той ночи - мерить шагами комнату. Спустя час Руперт - трезвый, с ясным взором - очнулся и немедленно поведал мне тезисы плана, который мне следовало воплотить в жизнь.
        Мурта под видом моего грума оказался у тюремных ворот за четверть часа до меня; его без вопросов пропустили. Мы предполагали, что его проводят в приемную коменданта, попросят подождать, а он в это время попытается отыскать план западного крыла и, если повезет, связку ключей от камер.
        Я беспокойно посматривала на небо и пыталась понять точнее, который час. Во время трапезы сэра Флэтчера не следовало тревожить так же, как во время сна; Мурту в любом случае попросили бы подождать, но если я окажусь пред комендантом до того, как он сядет за стол, меня, возможно, посадят рядом, а это совершенно лишнее, в высшей степени некстати. Однако вчерашние партнеры Руперта по игре уверенно заявили, что сэр Флэтчер никогда не позволяет менять распорядок дня: гонг к обеду звучит ровно в час, а через пять минут подают суп.
        У ворот нес караул тот же солдат, что и вчера. Увидев меня, он удивился, однако любезно поздоровался.
        - Вот досада, - начала я. - Я хотела, чтобы мой грум передал сэру Флэтчеру мой маленький подарок в знак признательности за любезность, проявленную ко мне во время вчерашней встречи. Но оказалось, что этот дурень забыл подарок, и мне пришлось самой отправиться следом. Он уже здесь?
        И я улыбнулась, жалея, что на моих щеках нет ямочек и я могу показать только лишь два ряда сверкающих зубов. Показала я часовому и захваченный с собой маленький сверток.
        Моей улыбки вполне хватило. Меня впустили внутрь и сопроводили по коридорам к приемной коменданта. Несмотря на то что крыло, в которое я попала, вероятно, было не так давно меблировано заново, не было ни малейших сомнений, что я нахожусь в тюрьме. Там царил особый запах, который казался мне запахом страдания и ужаса, хотя в действительности он указывал всего лишь на застарелую грязь и отсутствие канализации.
        Патрульный пропустил меня перед собой и с опаской шел вслед за мной по коридору, боясь наступить на мой плащ. Что оказалось чертовски удачно, поскольку я зашла за угол раньше его и в раскрытую дверь кабинета сэра Флэтчера увидела, как Мурта волочил бесчувственное тело караульного к огромному письменному столу.
        Я шагнула назад и «уронила» сверток на каменный пол. Послышался звон стекла, в воздухе разлился явственный (и очень сильный) запах персикового бренди.
        - О боже! - воскликнула я. - Что я наделала!
        Пока караульный вызывал заключенного, призванного убрать беспорядок на полу, я деликатно пробормотала, что, мол, лучше дождусь сэра Флэтчера в его приемной, юркнула в дверь и плотно затворила ее за собой.
        - Черт побери, что вы наделали? - накинулась я на Мурту, но маленький человек, не обратив на мой тон совершенно никакого внимания, сказал:
        - Сэр Флэтчер не хранит в приемной ключи, но у этого паренька имеется вся связка.
        И вытащил из кармана у дежурного огромное кольцо с ключами, схватив его так, чтобы оно не звякало.
        Я встала на колени рядом с ним.
        - Превосходно! - сказала я и посмотрела на лежавшего солдата; тот еще дышал. - А где план тюрьмы?
        - Плана нет, но этот друг, покуда мы тут вас дожидались, успел кое-что рассказать. Камеры, чтоб их разорвало, расположены на этом же этаже, в самой середине западного коридора. Их три, больше я не успел ничего спросить, он и так что-то подозревал.
        - Будем надеяться, и того довольно. Отлично, давайте ключи и уходите.
        - Я? Это вам нужно уходить, причем как можно скорее.
        Мурта оглянулся на дверь, но за ней пока было тихо.
        - Нет уж, пойду я, - твердо сказала я и протянула руку за ключами. - Только вздумайте, что случится, если увидят, что вы шляетесь по тюрьме со связкой ключей, а караульный валяется на полу, как дохлая рыба? Мы же оба пропадем; ведь я должна была позвать на помощь, верно?
        Я вырвала у него из рук связку и с трудом запихнула ее в карман. Мурта, продолжая сомневаться, встал в полный рост.
        - А если вас схватят? - спросил он.
        - Я упаду в обморок, - уверенно заявила я. - А когда я очнусь, то сообщу, что увидела, как вы убиваете солдата, в ужасе побежала сама не зная куда, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, и заблудилась.
        - Ну ладно, возможно, сойдет, - согласился Мурта, отправился к дверям, но вновь остановился. - Так, а зачем мне было… А! Ограбление!
        Он бросился к столу и стал выдвигать ящики один за другим и сваливать их содержимое - вещи и документы - прямо на пол.
        Только после этого он наконец открыл дверь и с опаской выглянул. Коридор был пуст.
        - Я пойду первым, - проговорил Мурта. - Если кого-то встречу, уберу с дороги. Считайте до тридцати, затем идите. Мы будем вас ждать к северу от тюрьмы в лесу.
        Он было растворил дверь, но тут же повернулся и сказал мне:
        - Если вас обнаружат, не забудьте выбросить ключи.
        Ответить я не успела - Мурта, словно угорь, скользнул в коридор, двигаясь тихо, беззвучно, как тень.
        Когда я добралась до западного крыла, блуждая по коридорам и переходам старого замка и с опаской высовывая голову из-за углов и хоронясь за колоннами, казалось, миновала вечность. Мне попался всего один солдат, но я сумела не столкнуться с ним: спряталась за углом и крепко прижалась к стене.
        Попав к цели своего путешествия, я отбросила последние сомнения: это было нужное мне место. В коридор выходили три высокие двери, в каждой из которых имелось небольшое зарешеченное окошко, но разглядеть через него то, что творилось в камере, было практически невозможно.
        Наобум я выбрала среднюю камеру. Ключи на кольце были без бирок, но различного размера. Я нашла три самых больших и стала перебирать в поисках подходящего Конечно же, подошел самый последний. Наконец замок щелкнул и открылся, я выдохнула, обтерла о платье взмокшие ладони и открыла дверь в камеру.
        Быстро, как безумная, я пробиралась сквозь скопище смердевших мужских тел, наступая на руки и на ноги тем, кто лежал, и толкая тех, кто стоял, если они уступали мне путь слишком медленно и тем ввергали меня в неистовство. В конце концов заключенные поверили в то, что я появилась: спавшие на грязном полу привставали и садились, в камере раздался неразборчивый гул голосов. Некоторые узники оказались прикованы к стене и гремели и позвякивали в темноте цепями. Я схватила за руку за одного из тех, кто был на ногах - горца в рваном желто-зеленом тартане. Рука у него была тощая, одни кожа да кости - тюремщики-англичане очевидным образом экономили на питании заключенных.
        - Джеймс Фрэзер! Высокий, рыжий. Он здесь, в этой камере? Где он?
        Горец спешил к выходу следом за теми, кто не был прикован, но тем не менее остановился и посмотрел на меня. Обитатели камеры быстро сообразили, что происходит, и теперь выходили прочь почти неслышно, с еле слышными шорохами и шепотом.
        - Кто? Фрэзер? Его увели этим утром.
        Мужчина стряхнул мою руку со своей, но я схватилась за его пояс и не давала уйти.
        - Куда увели? Кто его забрал?
        - Куда - не знаю, а увел его капитан Рэндолл, гадюка остромордая.
        Нетерпеливо рванувшись, он отцепился от меня и был таков.
        Рэндолл. На какой-то миг я застыла недвижимо, не обращая внимания на толчки; вокруг меня торопились к выходу узники, глухие к воплям закованных в цепи. Но довольно скоро я вышла из транса и попыталась проанализировать ситуацию. Джорди следил за тюрьмой с раннего утра. Из нее никто не выходил, кроме подручных с кухни, которые отправились за припасами. Следовательно, оба они продолжают пребывать где-то внутри, поблизости от меня.
        Рэндолл носит чин капитана, в гарнизоне над ним стоит только сэр Флэтчер. Значит, у него есть возможность устроить себе такое помещение, где он может без лишних глаз и ушей пытать заключенных.
        А он их, конечно же, пытал. Тот человек, с которым я столкнулась в Форт-Уильяме, имел природу кота. Он не мог не поиграть с мышкой, попавшей к нему в лапы, так же как изменить свой рост или цвет глаз.
        Собрав всю присущую мне решительность, я отогнала беспокойные думы о том, что могло случиться за часы, прошедшие с утра, и вышла из камеры. Торопливо добежала до поворота на лестницу. Там какое-то время постояла у стены, в маленькой нише, где меня невозможно было заметить ни с какой стороны; я вжалась в стену, трясясь от ужасного страха. Затем вытерла о юбку взмокшие руки, вынула из потайного кармана кинжал и, сжав его в руке, опасливо высунула голову из укрытия в коридор. Неожиданно освобожденные мной заключенные побежали налево. Я понятия не имела, что они собрались делать, но было понятно, что они при любом развитии событий оттянут на себя внимание охраны. Само собой, мне для успеха нашего предприятия требовалось сторониться тех, кто покинул темницу с моей помощью.
        За моей спиной косо лился свет из высоких узких окошек, оттуда, где располагалось западное крыло тюрьмы. Там лестница. Нужно пробудить застывший мозг и попытаться понять, как добраться до требуемого места. Для пыток необходимо изолированное от других и звуконепроницаемое место. Это может быть и камера в подземелье, обычное дело для замка; крики уходят в массу земли над ней, а мрак поглощает жестокость тех, кто их вызывает.
        В конце коридора стена становилась дугообразной; я оказалась в одной из угловых башен, где, как и положено башням, была лестница.
        За поворотом и нашлась та самая винтовая лестница; еле видные в полумраке треугольные ступени вели вниз, обманчиво удобный спуск на каждом шагу мог обернуться подвернутой лодыжкой. После неплохо освещенного коридора я вообще ничего не могла различить во тьме, и, поскольку расстояние между ступеньками было непонятно, пару раз оступалась и, хватаясь за стену, сбивала костяшки пальцев и обдирала кожу на ладонях.
        Впрочем, у лестницы нашлось и полезное свойство: сквозь узкое окно, не позволявшее лестнице оказаться в абсолютной тьме, я сумела увидеть главный двор тюрьмы и сориентировалась. Во дворе ровной шеренгой построился маленький отряд солдат, но это была лишь поверка, а не казнь шотландского смутьяна. Посреди двора высилась черная и мрачная виселица, которая тем не менее была пуста. Все это стало для меня ударом под дых. Завтра утром… Я побежала вниз, больше не вспоминая ни о содранной коже на руках, ни о сбитых пальцах ног.
        Спустившись по лестнице, я застыла и прислушалась. В этой части замка не было слышно ни звука, но она, однако, не выглядела покинутой: на стенах горели факелы и отбрасывали на стены из серого гранита мерцающие алые отсветы. Дым серыми спиралями вился к сводчатому потолку.
        Идти от лестницы можно было только в одном направлении; я отправилась туда, как и раньше, крепко сжимая в руке кинжал. В таком бесшумном движении по подземелью мне виделось что-то пугающее и сверхъестественное. В подобных местах мне доводилось бывать и прежде - мы с Фрэнком совершали экскурсии по старинным замкам. Но в свете ярких ламп, укрепленных на металлических дугах, огромные гранитные блоки не казались такими страшными. Впрочем, и тогда крошечные сырые каморки, заброшенные более чем на столетие, пробуждали во мне неприязнь. На экскурсиях, когда я осматривала мрачные старинные переходы, толстые двери, обрывки проржавевших цепей, прикрепленные к стенам, мне казалось, что я способна вообразить муки узников в этих отвратительных камерах. Теперь я бы лишь посмеялась над своей прежней наивностью. Существуют вещи, недоступные воображению, как говорил Дугал.
        Я пробиралась на цыпочках мимо запертых дверей по меньшей мере трехдюймовой толщины - достаточно толстых, чтобы изнутри не пробивалось ни звука. Возле каждой двери я непременно наклонялась к полу и смотрела, не видна ли понизу полоса света. Узники могут сидеть и во мраке, но Рэндоллу необходимо видеть, что он делает. Пол, покрытый вековой грязью, казалось, пружинил под ногами. Вероятнее всего, в этой части тюрьмы появлялись довольно редко, но горящие факелы служили доказательством, что сейчас здесь точно кто-то находится.
        Из-под четвертой двери я наконец заметила пробивающийся свет. Опустившись на колени, я приложила ухо к двери, но не услышала ничего, кроме легкого потрескивания пламени.
        Дверь оказалась не заперта. Я ее толкнула и медленно зашла внутрь. Да, там был Джейми: он сидел, опустив голову на колени, возле самой стены. Больше никого в комнате не было.
        В небольшой комнате было довольно светло, на полу совершенно как дома стояла жаровня, где весело трещал огонь. Для подземелья там оказалось довольно уютно: каменные стены были отдраены до половины высоты человеческого роста, возле одной стояла походная кровать. Кроме кровати и жаровни, в камере имелись стол и два стула; на столе среди остальных предметов нашлись оловянная фляжка и роговые стаканы. Совершенно удивительная картина, особенно после лицезрения мокрых стен и носящихся повсюду крыс. Я было подумала, что офицеры, служащие в гарнизоне, обустроили это помещение для свиданий с дамами, когда им удавалось провести их внутрь тюрьмы: очевидно, что встреча в подобном месте казалась предпочтительнее уединения в казарме.
        - Джейми! - тихонько позвала я.
        Он не поднял головы и ничего не сказал. Я испугалась. Помедлив только для того, чтобы закрыть дверь поплотнее, я торопливо подбежала к нему и коснулась плеча:
        - Джейми!
        Он поднял голову, его лицо, бледное словно у покойника и небритое, блестело от пота, пропитавшего к тому же волосы и сорочку.
        - Клэр! - хрипло выговорил он пересохшим ртом. - Как ты… Тебе надо немедленно уходить. Скоро он вернется.
        - Не смеши меня! - ответила я.
        Джейми оказался прикован за ногу к стене; кандалов не было. Однако было понятно, что лежавшей на столе веревкой пользовались: на локтях и запястьях виднелись свежие следы от ударов.
        Внешность Джейми меня озадачила. Каждая черта его лица, каждая линия его тела говорили об испытываемых муках, но телесных повреждений я не видела - ни крови, ни ран. Я встала рядом с ним на колени и стала последовательно перебирать ключи на кольце, чтобы отпереть замок цепи на ноге узника.
        - Что он с тобой сделал? - спросила я тихо, опасаясь возвращения Рэндолла.
        Джейми с закрытыми глазами качался из стороны в сторону, весь усыпанный бисеринками пота. Видно, что он почти лишился чувств, однако на мой вопрос он смог отреагировать. Открыв глаза, он крайне осторожно поднял левой рукой правую, которую я еще не видела. В увиденном мною было почти невозможно признать человеческую руку. Она походила на надутый воздухом мешок, расписанный красными и ало-синими полосами и пятнами, из которого под самыми причудливыми углами торчали пальцы. Через порванную кожу среднего пальца торчал белый осколок кости; его суставы окрасила лившаяся кровь.
        Рука человека - удивительная конструкция тела, сложнейшая система соединений и блоков, которой управляют и двигают миллионы мельчайших нервов. Невыносимая боль от единственного сломанного пальца может поставить сильного мужчину на колени.
        - Это расплата за его нос, - проговорил Джейми.
        Я вновь посмотрела на его руку и каким-то чужим сиплым голосом сказала:
        - Убила бы за это.
        На лице у Джейми проявилась слабая тень улыбки, но он тут же закрыл глаза и привалился к стене.
        Я вернулась к замку, радуясь, что у меня не дрожат руки. Перебрала все ключи на кольце, но ни один не подошел. Пальцы вспотели, ключи выскальзывали из них, будто мелкие рыбки, но я все пробовала и пробовала по очереди те, что, как мне казалось, подходят лучше. Проклятья, которые я приговаривала себе под нос, немного привели Джейми в себя, и он склонился посмотреть, что я делаю.
        - Не старайся отыскать ключ, который поворачивается в замке, - проговорил он, для того чтобы не заваливаться, уперевшись плечом в стену. - Достаточно, если он войдет в скважину, потом надо ударить по головке ключа чем-то тяжелым, и замок откроется.
        - Ты когда-нибудь прежде видел такие замки? - спросила я.
        Я пыталась говорить с Джейми, чтобы он не терял сознание: если мы сумеем выбраться из подземелья, ему придется передвигаться самостоятельно.
        - Когда меня сюда привезли, я оказался в большой общей камере. Подле меня был прикован к стене парень, ирландец по имени Рейли. Он шутил, что видел все тюрьмы Ирландии и теперь вздумал сменить обстановку.
        Джейми с трудом открывал рот, но и он осознавал, насколько важно сохранять сознание; он даже попытался улыбнуться.
        - Рейли много рассказал мне о замках и прочих подобных вещах и показал, как мы легко могли бы скинуть цепи с помощью прямого железного прута, которого у нас, конечно, не было.
        - Тогда указывай мне, что следует делать.
        От усилий, потраченных на беседу со мной, лицо Джейми покрылось ручьями пота, тем не менее сам он, казалось, слегка взбодрился, вероятно, помогла концентрация на определенном деле - открывании замка. Следуя его инструкции, я выбрала лучше всего подходящий на вид ключ и сунула его в скважину так глубоко, как это получилось. Затем покрутила головой в поисках подходящего предмета или орудия, с помощью которого можно было бы ударить по замку.
        - Возьми деревянный молоток, который лежит на столе, англичаночка, - подсказал Джейми; в его голосе я услышала мрачный сарказм.
        Я глянула на довольно небольшой молоток с рукоятью, обмотанной просмоленной бечевкой.
        - Этим молотком… - в ужасе, пораженная мгновенной догадкой, заговорила я.
        - Да. Перед тем как бить, прижми замок к стене.
        Первые два удара вышли слишком слабыми и неуверенными. В третий раз я собрала всю свою храбрость и что было сил саданула по круглой головке ключа. Молоток соскользнул и вскользь, однако довольно сильно, стукнул Джейми по лодыжке. Узник потерял из последних сил сохраняемое равновесие и упал, инстинктивно вытянув вперед покалеченную руку. Он свалился на правое плечо, придавив руку всем своим весом, простонал и лишился чувств.
        - Вот же дьявол! - Это стало единственным, что я сумела сказать в ответ.
        Воспользовавшись неподвижностью Джейми, я переместила его ногу поудобнее и удвоила усилия - без особого успеха. Я помянула было ирландских мастеров по отпиранию замков незлым тихим словом, но в этот миг дверь комнаты отворилась.
        По лицу Рэндолла - в точности как и Фрэнка - крайне редко можно было понять его мысли, лицо сохраняло выражение вежливой бесстрастности. Но, увидев меня, капитал потерял обычное самообладание и застыл в дверях с разинутым от изумления ртом; в этот миг он стал очень похож на своего спутника - великана в грязной и драной военной форме; помощника капитана отличали скошенный лоб, плоский нос и вялые выпяченные губы - признаки умственной отсталости. Когда этот гигант выглянул из-за плеча Рэндолла, выражение лица гиганта совершенно не изменилось; он не выказал никакого любопытства ни ко мне, ни к человеку, лежавшему на полу в обмороке.
        Наконец Рэндолл очнулся от потрясения, вошел и, наклонившись, потрогал железное кольцо на ноге Джейми.
        - Голубушка, вы причинили ущерб собственности его величества, а это наказуемое по закону деяние. Не говоря уж о попытке организации побега опасного преступника. Как с вами поступить, мы еще решим, а сейчас…
        Рванув, он поднял меня с колен, затем завел мои руки за спину и связал собственным галстуком. Сопротивление было бесполезно и бессмысленно, поэтому я удовлетворилась тем, что со всей дури наступила ему на ногу - в основном для того, чтобы дать выход ужасному разочарованию. Рэндолл громко ойкнул, потом пнул меня с такой силой, что я ткнулась ногами в край кровати, упала на нее и осталась почти лежать на ней. Мрачно-удовлетворенно Рэндолл оглядел достигнутый результат, затем вынул из кармана полотняный платок и вытер испачканный носок башмака. Я тоже взглянула на капитана, и он быстро рассмеялся.
        - Вынужден признать, вы не трусливы. Вполне ему под стать.
        Он кивнул на Джейми, чуть шевельнувшегося на полу.
        - Не в силах сделать вам лучшего комплимента.
        Рэндолл осторожно потрогал свою шею: в расстегнутом вороте темнел большой синяк.
        - Только я его развязал, как он попытался убить меня одной рукой. И почти преуспел. К сожалению, я не знал, что он левша.
        - С его стороны это весьма неразумно, - заметила я.
        - Именно, - согласился Рэндолл. - Не могу вообразить, чтобы и вы оказались настолько неучтивой. Шансы, конечно, невелики… хотя…
        Он обернулся к дверному проему, где замер, опустив плечи, его подручный, который ждал приказов.
        - Марли, - сказал Рэндолл, - поди сюда и обыщи эту женщину: вдруг у нее есть оружие.
        Затем он с видимым удовольствием следил за тем, как Марли меня обшаривает; довольно скоро подручный нашел кинжал и отобрал его.
        - Бедняге Марли не везет с женщинами, - говорил Рэндолл, злобно поблескивая глазами. - Да, Марли? С ним отказываются иметь дело даже шлюхи: дескать, он слишком большой. Что тут скажешь, подходящий вывод для шлюх! Думаю, когда мы завершим наш разговор, у меня на квартире Марли с радостью познакомится с вами поближе. Очень может быть, затем он пожелает поделиться своим счастьем с друзьями, но уж это полностью его решение.
        - А вам бы хотелось полюбоваться таким зрелищем? - издевательски поинтересовалась я.
        Рэндолл рассмеялся, причем абсолютно искренне.
        - Думаю, вам уже известно, что у меня, как это называется, противоестественные склонности, но, поверьте, у меня есть и твердые эстетические принципы.
        Капитан бросил взгляд на своего огромного подручного в грязном мундире, чье толстое брюхо нависло над ремнем, и брезгливо повел плечами.
        - Нет, - продолжил он. - Вы прелестная женщина, хотя и с острым языком. Смотреть на вас и Марли… нет, полагаю, это вряд ли бы мне понравилось. Не говоря уже о внешности, личные привычки Марли далеки от идеала.
        - Как и ваши собственные, - перебила его я.
        - Очень вероятно. Впрочем, это не должно занимать ваше внимание.
        Он помолчал, глядя на меня сверху вниз.
        - Я, понимаете ли, до сих пор жажду узнать, кто вы такая. Явно якобитка, но чья сторонница? Марешаля? Сифорта? Скорее всего, Ловата, поскольку вы теперь связались с Фрэзерами.
        Рэндолл чуть подтолкнул Джейми ногой, но тот не отреагировал. Я заметила, что грудь Джейми вздымается и опадает размеренно - вполне возможно, что обморок перешел в обыкновенный сон. Темные круги под глазами свидетельствовали, что в последнее время Джейми очень мало отдыхал.
        - Кто-то говорил мне, будто вы ведьма, - светски продолжил свою речь капитан, но уставился на меня с таким видом, будто я могу внезапно обратиться совой и улететь. - В Крэйнсмуире об этом много шумели. Кто-то даже погиб, да? Но все это не более чем суеверная чепуха.
        Он замолчал и какое-то время продолжал сверлить меня взглядом.
        - Я могу предложить вам сделку, - резко сказал он и откинулся на спинку стула.
        Я лишь грустно рассмеялась.
        - Не могу сказать, что мое положение и состояние удачно подходит для заключения сделки. Так что вы мне предлагаете?
        Рэндолл взглянул на Марли. Идиот тупо глазел на меня и постоянно шевелил вялым ртом, будто что-то жевал.
        - Собственно, выбор. Поведайте мне, кто вы и кто отправил вас в Шотландию, и докажите это. Расскажите, что вы тут делаете, какие сведения посылаете и кому. Скажите мне это, и я передам вас сэру Флэтчеру, а не Марли.
        Я отвернулась от Марли. Отбросила мысль, что он может дотронуться до меня своими мокрыми губами, за которыми виднелся рот с остатками гнилых зубов в изъязвленных деснах. Рэндолл сказал правду: я не была трусихой. Но я не была и дурочкой.
        - Вы не сможете выдать меня сэру Флэтчеру, - заявила я. - И я знаю это точно так же хорошо, как вы. Выдать ему меня с риском, что я расскажу о том, что увидела?
        Я повернула голову и осмотрела уютную комнатку с горящей жаровней, походную кровать, на которой сама полулежала, и Джейми, распростертого у моих ног.
        - Сколь многими недостатками ни отличается сэр Флэтчер, полагаю, он никогда не одобрял пытки заключенных руками офицеров. Даже в английской армии существуют свои законы.
        Рэндолл высоко вздернул брови.
        - Пытать? Ах это! - Он небрежным жестом указал на искалеченную руку Джейми. - Несчастный случай. Он упал в камере, и по нему прошлись другие преступники. В нынешних камерах тесновато, знаете ли.
        Я промолчала. Трудно было сказать, поверит ли сэр Флэтчер в то, что рука Джейми была искалечена в результате несчастного случая, но в любом случае он не поверит ни одному моему слову, так как меня разоблачат как английскую шпионку.
        - Ну что? Выбор за вами, - подгонял меня Рэндолл.
        Вздохнув, я закрыла глаза - глаза бы мои его не видели. От меня ничего не зависело, а объяснить капитану почему, я не могла.
        - Это совершенно не важно, - устало сказала я. - Ничего не могу добавить.
        - Подумайте минуту.
        Рэндолл встал, аккуратно перешагнул через неподвижное тело Джейми и вынул из кармана ключ.
        - Мне еще может понадобиться помощь Марли, однако затем я отошлю его домой - вместе с вами, раз вы не соглашаетесь на сотрудничество.
        Он нагнулся, отпер замок на цепи и с удивительной для его худощавого тела легкостью поднял бесчувственного пленника. Когда он нес Джейми к стулу в углу, под белоснежными рукавами рубашки проявились бугры мышц. Голова Джейми безвольно болталась в разные стороны. Рэндолл указал Марли на ведро с водой, стоявшее рядом со стулом:
        - Окати его.
        На пол вылилась холодная вода и образовала грязную лужу вокруг стула, на котором, привалившись головой к стене, сидел Джейми. Джейми негромко простонал и помотал головой. Рэндолл приказал повторить процедуру; Джейми закашлялся. Рэндолл подошел и, взяв его за волосы, начал трясти, так что брызги вонючей воды полетели на стену. Глаза Джейми оставались неподвижными. Рэндолл отпустил его волосы и брезгливо вытер руку о штаны. И тут он, видимо, уловил начало движения, поскольку отпрянул, но не успел спастись от внезапной атаки крупного шотландца.
        Помогая искалеченной правой руке левой, Джейми обхватил Рэндолла за шею и сжал ему гортань. Рэндолл покраснел и стал корчиться, а Джейми, высвободив левую руку, нанес удар по почкам, от которого капитан опустился на колени.
        Разделавшись с капитаном, Джейми повернулся к его помощнику; тот наблюдал за событиями без малейшего интереса на тупой роже. Однако Марли неожиданно зашевелился и схватил со стола молоток. Джейми был тут как тут: он приготовился к бою, взяв в здоровую левую руку стул, держа его за ножку. На глупом лице великана возникла вялая настороженность; они с Джейми кружили друг возле друга, выбирая время для удара.
        Лучше вооруженный Марли атаковал первым, обрушив молоток на ребра противника. Джейми увернулся и с помощью стула оттеснил противника к двери. Если бы следующий удар угодил в цель, разбил бы череп Джейми, но Марли удалось только сломать стул, отбив сиденье и одну ножку. Джейми довершил начатое: выломал одну из оставшихся ножек и превратил ее в более удобное и подвижное оружие, чем целый предмет мебели. В комнате стояла тишина, если не считать тяжелого сопения дерущихся да тупых ударов о человеческую плоть. Я молчала, чтобы не отвлекать Джейми, и села на кровати, поджав ноги и прислонившись к стене.
        Мне - и, судя по ухмылке, противнику Джейми - было очевидно, что Джейми быстро теряет силы. Было поразительно, что он вообще стоял на ногах, не то что бился. Всем было ясно, что окончание сражения близко. Быстрыми точными ударами, искусно орудуя ножкой стула, Джейми теснил Марли в угол, где у того не было возможности для маневра. Инстинктивно это понимая, Марли размахнулся, чтобы ударить соперника сбоку и сзади. Но Джейми, вместо того чтобы отступить, сделал шаг вперед и обрушил всю силу удара на темя Марли. Увлеченная сражением, я совершенно позабыла о лежавшем на полу Рэндолле. Но как только Марли, вытаращив остекленевшие глаза, упал, я услышала шарканье башмаков по каменному полу и почти сразу же тяжелое дыхание над самым ухом.
        - Потрясающе, Фрэзер! - Рэндолл говорил хрипло, но, как обычно, ровно. - Вам это стоило нескольких ребер, да?
        Джейми прислонился к стене, со свистом и всхлипыванием выталкивая из груди воздух; крепко прижав локти к бокам, в руке он по-прежнему сжимал палку. Опустив глаза, он мысленно измерял расстояние.
        - Не делайте этого, Фрэзер, - ровный тон перешел во вкрадчивый. - Она умрет, прежде чем вы сделаете второй шаг.
        Тонкое, холодное лезвие скользнуло у меня за ухом, и острый кончик уперся в шею под нижней челюстью.
        Казалось, примерно минуту Джейми, по-прежнему опиравшийся о стену, наблюдал за этим абсолютно безучастно. Затем, быстро рванувшись, он, преодолевая боль, чуть шатаясь, встал во весь рост. Палка с грохотом упала на пол. Лезвие ножа сильнее прижалось к моей коже, но Рэндолл не шевельнулся, пока Джейми медленно двигался к столу, остановившись лишь для того, чтобы взять молоток. Ухватив инструмент двумя пальцами, Джейми, чуть покачивая его, принес и положил на стол прямо передо мной - тяжелый, но совершенно обыкновенный молоток, вовсе не грозное оружие. Там же, на столе, стояла плетеная корзина с гвоздями, возможно, оставленная плотниками, обустраивавшими комнату. Здоровой рукой с тонкими ровными пальцами Джейми крепко ухватился за край стола. С усилием, о тяжести которого можно было лишь гадать, он сел на стул и положил прямо перед собой на стол обе руки - так чтобы можно было в любой момент дотянуться до молотка.
        Все это время он не отводил взгляда от капитана Рэндолла. Как и прежде, пристально смотря на него, он кивнул на меня, но даже не окинул взором, а лишь произнес:
        - Отпустите ее.
        Давление ножа слегка ослабло. Рэндолл спросил:
        - Почему я должен это сделать?
        Джейми совершенно владел собой, невзирая на ужасную бледность и пот, лившийся по лицу, как слезы.
        - Вы не можете угрожать ножом двум людям одновременно. Убьете женщину - и я убью вас.
        В тихих словах, произнесенных с легким шотландским акцентом, послышалась сталь:
        - А что может помешать мне убить вас обоих, одного за другим?
        Джейми оскалился - это можно было счесть улыбкой.
        - Что вы, обмануть ожидания палача? К тому же завтра утром это будет довольно трудно объяснить. К тому же припомните, что, чтобы меня связать перед тем, как вы сломали мне руку, вам пришлось прибегнуть к помощи вот этого, - Джейми кивком показал на бесчувственное тело на полу.
        - И что с того? - Нож касался кожи возле моего уха.
        - А то, что ваш подручный пока ни к чему не пригоден.
        И это была совершенная правда: монструозный подручный валялся в углу лицом в пол и прерывисто, с храпом дышал. Тяжелая контузия, механически подумала я, вероятно кровоизлияние в мозг. Да пусть он умрет на моих глазах… какое мне дело!
        - Вам со мной не совладать, хоть у меня действует лишь одна рука.
        Джейми медленно покачал головой, словно оценивая рост и мощь Рэндолла.
        - Нет. Я больше и, если дойдет до рукопашного боя, гораздо умелее вас. Если бы не женщина, которую вы удерживаете, я бы вмиг вырвал из ваших рук нож и перерезал вам горло. Вы прекрасно это осознаете, поэтому ничего с ней не делаете.
        - Но я ее удерживаю. Разумеется, вы можете бежать. Выход совсем рядом. Но таким образом вы обрекаете вашу жену на смерть - ведь вы говорили, что она ваша жена, да?
        - Себя тоже. За мной бросится в погоню весь гарнизон, мне не уйти далеко. Само собой, смерть от пули в чистом поле лучше, чем виселица, но при некотором размышлении разница не очень-то велика.
        - Итак, мы в тупике, - легко сказал Рэндолл. - Но у вас, возможно, есть какие-то идеи?
        - Есть. Вам нужен я, - сказал Джейми сухим деловитым тоном. - Отпустите женщину - и вы меня получите.
        Нож дернулся и больно оцарапал мне ухо; я почувствовала, как по моей шее потекла теплая струйка крови.
        - Делайте со мной что хотите. Можете даже меня связать, впрочем, я все равно не окажу сопротивления. И ничего не скажу завтра утром. Но сперва дайте этой женщине свободно выйти из тюрьмы.
        Я не отрывала глаз от сломанной руки Джейми. Маленькое пятно крови под средним пальцем стало увеличиваться, и я в ужасе сообразила, что он нарочно вдавливает палец в стол, чтобы боль удерживала его в сознании. Он торговался за меня, предлагая единственное, что имел, - собственную жизнь. Если бы он сейчас лишился чувств, то упустил бы последний шанс.
        Рэндолл совершенно успокоился; он обдумывал сложившееся положение, и его нож просто лежал на моем правом плече. Джейми должны были повесить завтра утром. Рано или поздно обнаружится, что в камере его нет, тогда тюрьму, разумеется, обыщут. Некоторые проявления жестокости со стороны офицеров и джентльменов вполне допустимы - я была уверена, что сломанные пальцы и исхлестанную спину сочли бы именно ими, - но другие наклонности Рэндоллу вряд ли спустят. Хотя Джейми и был преступником, приговоренным к смерти, если бы он, даже стоя у виселицы, сообщил о проступке Рэндолла, его жалобе дали бы ход. А поскольку внешний осмотр подтвердил бы обоснованность этой жалобы, карьере Рэндолла - а как бы не самой жизни - настал бы конец. Но если Джейми поклянется молчать…
        - Даете мне слово?
        На изжелта-белом лице Джейми, словно два синих огня, пылали глаза. Он медленно кивнул.
        - В обмен на ваше.
        - Договорились.
        Рэндолл убрал нож с моего плеча и со свистом вогнал его в ножны. Затем медленно подошел к столу и взял в руку молоток.
        - Вы позволите провести небольшое испытание вашей искренности?
        - Да, - ответил Джейми; голос его был тверд, а руки неподвижно лежали на столе.
        Я попыталась крикнуть, возразить, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука.
        Рэндолл подчеркнуто неторопливо наклонился над столом и вытащил из корзинки гвоздь. Все с той же размеренной аккуратностью установил и четырьмя резкими ударами прибил сломанную руку Джейми к столу. Изувеченные пальцы распрямились, словно ноги паука, приколотого к доске для коллекции.
        Джейми застонал, глаза его почти вывалились из орбит и побелели от боли. Рэндолл спокойно положил на стол молоток, взял лицо Джейми за подбородок и поднял вверх.
        - Поцелуй меня, - тихо сказал он и прижался ртом к безвольным губам Джейми.
        Лицо у Рэндолла, когда он выпрямился, было мечтательное, глаза полны сладкого тумана, губы растянулись в улыбку. Некогда я любила улыбку, похожую на эту, а подобный же туманный взгляд пробуждал во мне желание… Теперь он причинял мне ужасную боль. По щекам лились слезы, но я не помнила, когда зарыдала. С минуту Рэндолл замер, глядя на Джейми, затем вздрогнул и опять вынул из ножен кинжал. Резко взмахнув, перерезал веревку на моих запястьях, поранив кожу. Я принялась было растирать онемевшие кисти, но капитан схватил меня за локоть и подтолкнул к двери.
        - Погодите! - окликнул его Джейми, и Рэндолл нетерпеливо обернулся. - Вы позволите мне попрощаться?
        Это было больше утверждение, чем вопрос. После краткого колебания Рэндолл согласно кивнул и подтолкнул меня к столу, за которым застыла недвижимая фигура. Джейми крепко обнял меня здоровой рукой, а я уткнулась ему в шею мокрым лицом.
        - Не поступай так, - шептала я. - Не нужно. Я не хочу тебя оставлять.
        К моему уху прильнули теплые губы.
        - Клэр, завтра утром меня повесят. То, что случится перед этим, уже никому не важно.
        Я откинула голову и посмотрела ему в лицо.
        - Это важно мне!
        Джейми поднял свободную руку и прижал ладонь к моей мокрой щеке.
        - Я знаю, mo duinne. Именно поэтому ты теперь уйдешь. А я буду знать, что есть кто-то, кто помнит обо мне.
        Он снова привлек меня, ласково поцеловал и шепнул по-гэльски:
        - Он отпускает тебя, потому что считает беспомощной. Но я-то знаю, что это не так.
        Легко отстранив меня, он по-английски добавил:
        - Я тебя люблю. Иди.
        Пропустив меня вперед, Рэндолл обернулся к Джейми и сказал:
        - Я скоро вернусь. Очень скоро.
        Он сказал это так, будто ненадолго и без желания оставляет на время любовника, и внутри меня все похолодело.
        Джейми - темный силуэт в алом ореоле от света горящего факела за его спиной, - грациозно склонил голову к пригвожденной руке и ответил:
        - Думаю, вы найдете меня здесь.
        Черный Джек. Прозвище злодеев и бандитов восемнадцатого века. Штамп, романтический вымысел, вызывающий в уме образ привлекательных рыцарей с большой дороги, которые носят шляпы с перьями и размахивают наточенными шпагами. И вот рядом со мной идет такой рыцарь во плоти.
        - Сюда.
        Это было первое, что сказал Рэндолл с момента, как мы с ним оставили комнату.
        Он указал на проем в стене - тот самый выход, о котором он поведал Джейми.
        Я уже в должной степени овладела собой, чтобы начать говорить, - и я начала. Отступила от темного проема в стене и встала так, чтобы свет факела падал прямо на меня.
        - Капитан, вы спрашивали меня, не ведьма ли я, - промолвила я низко и уверенно. - Я отвечу вам. Да, я ведьма. Я ведьма, и я наложу на вас заклятие. Вы сыграете свадьбу, капитан, ваша жена понесет ребенка, но вам не доведется увидеть первенца. Джек Рэндолл, я страшно прокляну вас: вы узнаете от меня час вашей смерти!
        Его лицо оставалось в тени, но по блеску глаз я увидела, что он поверил. А почему бы и нет? Ведь я говорила ему правду, ту правду, которая была мне известна. Я видела перед собой генеалогическое древо Фрэнка так ясно, словно оно было высечено на каменной стене передо мной.
        - Джонатан Уолвертон Рэндолл, - тихо говорила я, читая буквы на камне. - Родился 3 сентября 1705 года. Умер…
        Рэндолл непроизвольно рванулся ко мне, но сделал это с недостаточной скоростью, и я успела сказать все, что желала.
        Со скрипом повернулась на петлях узкая дверь в конце коридора. Я ожидала увидеть тьму, но меня ослепило сияние дневного снега. Меня с силой вытолкнули в сугроб, и дверь позади с грохотом затворилась.
        Я лежала во рву на заднем дворе тюрьмы. Снег скрывал груды чего-то - вероятно, мусора. Под собой я ощущала что-то твердое. Дрова? Косая тюремная стена надо мной была испещрена какими-то линиями - видимо, от жидких нечистот, что выливали наружу через расположенное выше в стене отверстие с подъемной дверью. Должно быть, за стеной расположена кухня.
        Я с усилием приподнялась и увидела перед собой пару широко раскрытых голубых глаз. И лицо - почти такого же цвета, как глаза, холодное и твердое, как дерево, за которое я его случайно приняла. Запинаясь на каждом шагу, я в ужасе прижалась к стене тюрьмы.
        Опустив голову, я твердила себе: ты не упадешь в обморок, на своем веку видела много мертвецов, нет, ты не упадешь в обморок… О боже, у него такие же синие глаза, как… Ты не упадешь в обморок, черт возьми!
        Дыхание наконец выровнялось, пульс тоже. Страх пропал, и я принудила себя приблизиться к мертвецу. Не знаю, что меня побудило это сделать - жалость, любопытство или шок. Но потрясение от неожиданности прошло, и я уже не видела в покойнике ничего страшного.
        Да его обычно и не бывает. Неважно, ужасной или безобразной была собственно смерть человека, нас страшат лишь муки страдающей души; едва душа отлетает, остается только предмет, не более того.
        Голубоглазый незнакомец умер на виселице. Во рву он лежал не в одиночестве. Конечно, я не собиралась разрывать сугробы, но теперь мне было понятно, что спрятано под белым покрывалом, и я различала очертания тел, смягченные снежной пеленой. Во дворе лежало не меньше десятка тел, которые ожидали либо оттепели, во время которой легче будет копать землю, либо зверей из ближайшего леса, которые станут их могильщиками.
        От этой мысли я смогла выйти из ступора. Было некогда предаваться грусти из-за увиденного - в противном случае в небо из этого рва уставится еще одна пара неживых голубых глаз.
        Следовало отыскать Мурту и Руперта. Возможно, удастся пройти через ту же дверь, из которой вытолкнули меня. Она была слабо укреплена и не охранялась так, как главные ворота и другие входы в тюрьму. Но мне требовалась помощь, и срочно.
        Я посмотрела вдаль. Солнце низко опустилось и проглядывало сквозь дымку, нависшую над самыми верхушками деревьев. Воздух, казалось, отяжелел от сырости. Было похоже, что к ночи начнется снегопад: на восточном краю небосвода облака сгущались. Сумерки настанут не позже чем через час.
        Я пошла по дну рва - мне не хотелось, пока можно было этого не делать, лезть наверх по крутому склону. Вскоре ров поворачивал и затем спускался к реке; вероятно, вместе с талым снегом в реку из тюрьмы уносило отбросы и нечистоты. Я добралась почти до поворота высокой стены, когда позади себя услышала еле заметный звук. Я обернулась. В ров упал камень, который на обрыве задел лапой крупный серый волк.
        С точки зрения волка, я, вероятно, была неплохой заменой доступной добыче, которая лежала рядом под снегом. Конечно, меня было сложнее поймать, потому что я двигалась и могла сопротивляться, но, впрочем, я двигалась медленно и неловко. Зато я не закоченела так, что о меня можно обломать зубы, - свежее мясо с теплой кровью. На месте волка я бы долго не думала. Вероятно, он тоже так решил.
        Когда я служила в Пемброкском госпитале, там лежал один американец по имени Чарли Маршалл, славный малый, общительный, как все янки, и к тому же очень увлеченный своим хобби - разведением собак (он служил сержантом в корпусе К-9, кинологом). Вместе с двумя своими собаками он наткнулся на противопехотную мину возле деревушки вблизи Арля. Он очень горевал о своих собаках, и когда я в нечастые часы досуга присаживалась у его кровати, чтобы поболтать, рассказывал о них разные истории. Между делом он научил меня, как следует, а как не следует вести себя при нападении собаки. Сейчас же мне пришло в голову, что ужасная тварь, которая подбирается ко мне, по своей природе не слишком отличается от пса.
        - Эй ты, псина, - громко и уверенно сказала я, уставившись волку в круглый желтый глаз в точном соответствии с указаниями Чарли. - Ты же всего лишь собака, только очень злая, злее всех, кого мне приходилось встречать, - медленно приговаривала я, шаг за шагом отступая к стене.
        Я протянула руку за спину и, нащупав твердый камень, двинулась вдоль стены в сторону угла, который оказался ярдах в десяти от меня. Я развязала шнур, стягивавший воротник плаща, и отстегнула скрепляющую края булавку, одновременно с этим рассказывая волку все, что я думаю о нем, о его предках и о его семье. Зверь, приоткрыв пасть и высунув в сторону язык, как мне показалось, слушал мои филиппики с некоторым интересом. Он, очевидно, никуда не торопился; когда он приблизился ко мне на несколько шагов, стало заметно, что он хромой, к тому же тощий и паршивый. Похоже, ему было нелегко выживать, и к тюремному двору его привела крайняя нужда. Ну что ж, чем противник слабее, тем лучше для меня!
        Я нашарила в кармане плаща кожаные перчатки и надела их, после чего полой плаща обмотала руку как могла плотно.
        «Обычно они стараются впиться в глотку, - учил меня Чарли. - Неотрывно смотрите собаке в глаза и поймете, когда она вздумает напасть».
        Волк был худой, но не истощенный. Он весил, по моим прикидкам, от восьмидесяти до девяноста фунтов - меньше, конечно, чем я, но не так мало, чтобы я могла использовать весовое преимущество. На четырех ногах легче устоять на скользком снегу, чем на двух.
        Я надеялась, что удержусь, опираясь на стену.
        И все равно я пропустила момент его молниеносного прыжка. Готова поклясться, что неотрывно глядела волку в глаза, но он прыгнул одновременно с тем, как его намерение проявилось в очах, горевших желтым огнем.
        Зубы впились в замотанный на руке плащ с такой силой, что я почувствовала резкую острую боль. Все оказалось гораздо хуже, чем я ожидала: сильный удар тяжелого тела, от которого рука обвисла. Но я прижала зверя к стене и отчаянно пыталась завернуть его в складки плаща. Клыки рвали мое платье и царапали кожу. Я изо всех сил уперлась коленом в грудь зверя и услышала странный звук - полурык, полувой. Лишь после я поняла, что этот звук раздавался из моего горла, а не из волчьего.
        Поразительно, но мне было не страшно; я думала только об одном: или он убьет меня, или я его, третьего не дано. Я колотила волка головой об угол стены, но чувствовала, что быстро теряю силы. Будь волк в лучшей физической форме, он бы наверняка со мной покончил.
        Жаркая глотка обдавала меня вонью падали. Из пасти тянулась вязкая слюна. Пытаясь спасти шею от страшных клыков, я наваливалась на него всей тяжестью тела и била, раз за разом, загибая голову волка все дальше и дальше назад, пока не почувствовала, как под руками не затрещали его шейные позвонки - и его тело сразу же обмякло.
        Отбросив прочь от себя издыхающего зверя, я упала на истоптанный грязный снег, залитый смердящей волчьей мочой. По-моему, на несколько мгновений я выпала из жизни, чуть ли не уснула… Потом я шла по рву; плащ держался на одном плече, а я шла, оступаясь на припорошенных снегом камнях и больно ударяясь ногами о торчавшие из-под снега сучья.
        Должно быть, подсознательно я не забывала о том, что волки обычно сбиваются в стаи, и, видимо, поэтому совершенно не удивлялась доносившемуся до меня из леса неподалеку волчьему вою. Я осмотрелась и поняла, что вышла за территорию тюрьмы, на открытую местность, где нет ни стены, на которую можно опереться в случае атаки, ни мало-мальского укрытия, а под рукой нет ни камня, ни палки для обороны. А сколько волков может составлять стаю? Как-то летом, в лунную ночь, мы с Джейми видели на лесной поляне волчью трапезу - тогда волков вместе со щенками был десяток. Мне казалось, что я опять слышу, как в волчьих зубах трещат кости их жертвы. Однако главное теперь было понять, сумею ли я вести дальнейшую борьбу, или мне осталось только лечь на снег и погибнуть.
        Но Джейми пожертвовал своей жизнью и даже больше чем жизнью для того, чтобы вызволить меня из тюрьмы. Стало быть, я ему осталась должна.
        Я вновь двинулась вперед. Свет мерк, вскоре ров должен оказаться в тени, но мне это вряд ли поможет: волки видят в темноте гораздо лучше меня.
        Первый хищник подошел к краю рва и замер там, но почти сразу же я увидела еще двоих, неторопливо трусивших по рву за мной, - две серые тени почти такого же цвета, что грязный снег в вечернем свете.
        Я остановилась. Бежать было бессмысленно. Я нагнулась и вытащила из-под снега тяжелый и длинный, совершенно мокрый сосновый сук. Стала крутить этим суком над головой и громко кричать. Звери остановились, но не ушли. Один волк, что подошел ближе, наставил на меня уши, а затем прижал их к голове, как будто ему не нравилось, что я подняла шум.
        Не помню, что я кричала. Свободной рукой я сумела вырвать из мерзлой земли камень и кинула его в волка. Я промахнулась, но волк отпрыгнул. Я бросила еще один камень, потом еще, затем стала сминать снег в комья и кидать его в зверей. Нечаянно посмотрев, я внезапно обнаружила, что волк, который стоял наверху рва, повернулся и беззвучно пропал. И в тот же миг я почувствовала, что до моего локтя кто-то дотронулся. Задохнувшись от ужаса, я повернулась и обнаружила перед собой абсолютно мне неизвестное лицо, заросшее щетиной; через плечо незнакомца свисал плед.
        - Помогите! - простонала я и свалилась ему на руки.
        Глава 36
        Макраннох
        Внутри дома было темно, а в углу притаился медведь. В диком испуге я отшатнулась к моему провожатому - диких зверей в тот день мне хватило. Однако спутник уверенно подтолкнул в комнату. Я осторожно и медленно подошла к разожженному камину.
        Страшная неуклюжая фигура повернулась, и я запоздало поняла, что передо мной стоит не зверь, а человек, одетый в медвежью шкуру - вернее, в плащ или накидку из нее, причем под горлом мех был заколот серебряной брошью величиной с мою ладонь. Брошь представляла двух прыгающих оленей с выгнутыми горбом спинами, которые касались друг друга мордами, так что фигуры образовывали круг; собственно булавка выглядела как короткая, сужающаяся к концу пластина, напоминавшая хвост несущегося оленя.
        Я так подробно запомнила брошь, потому что она оказалась прямо у моего носа. Затем я подняла взгляд, и на какой-то миг вновь решила, что я ошиблась и передо мной и вправду стоит медведь.
        Впрочем, нет, у медведей не бывает таких глаз, словно голубика, маленьких, круглых, иссиня-черных, броши они тоже обычно не носят. Глазки, что на меня уставились, спряталась в толстых щеках, почти полностью покрытых густой, черной с проседью, бородой. Такие же патлы спадали на плечи, смешиваясь с медвежьим мехом, издававшим резкий запах, который напоминал о предыдущем хозяине шкуры.
        Маленькие глазки внимательно оглядели меня, оценили и жалкое состояние моего наряда, и его изначально высокое качество, заметили и два обручальных кольца, золотое и серебряное.
        - Похоже, кажется, попали в беду, миссис, - вежливо произнес «медведь», наклонив крупную голову, блестевшую бисеринками капель от растаявшего снега. - Мы можем вам как-то помочь?
        Я задумалась. Мне крайне была нужна помощь этого человека, но как только я произнесу хоть слово, я сразу же выдам себя, и они поймут, что я англичанка. Однако лучник, приведший меня в дом, ответил первым.
        - Нашел ее возле Уэнтуорта, - отрывисто сказал он. - Дралась с волками. Англичанка, - со значением прибавил он.
        После услышанного в глазках-голубиках загорелся не самый добрый огонек.
        Я встала прямо и попыталась изобразить даму, полную величия и достоинства.
        - Англичанка по рождению, шотландка в замужестве, - твердо сказала я. - Меня зовут Клэр Фрэзер. Мой муж - узник Уэнтуорта.
        - По-ни-маю, - раздумчиво протянул «медведь». - Ну ладно, мое имя Макраннох, и вы оказались на моей земле. Ваше платье говорит мне, что вы дама благородная. Как же вы очутились зимней ночью одна в Элдриджском лесу?
        Я чрезвычайно обрадовалась, что могу выказать свои добрые намерения и, возможно, отыскать Руперта и Мурту.
        - Я прибыла в Уэнтуорт вместе с несколькими соплеменниками моего мужа. Так как я англичанка, мы решили, что под формальным предлогом я смогу пробраться в тюрьму и, возможно, отыскать способ освободить мужа. Но мне… я вынуждена была покинуть тюрьму другим путем. Я искала своих друзей, но на меня напали волки. И этот благородный джентльмен спас меня от диких зверей.
        Я одарила тощего лучника улыбкой, но он принял мою благодарность с непроницаемым видом.
        - Нет сомнений, вам пришлось столкнуться с зубастым противником, - согласился Макраннох, глянув на остатки моего платья.
        Гостеприимство на время заняло место подозрительности.
        - Вы ранены? Ах, всего лишь царапины? Но, разумеется, вы продрогли и к тому же испытали потрясение. Садитесь сюда, к огню. Гектор предложит чего-нибудь выпить, и вы поведаете мне подробности о ваших друзьях.
        Он пододвинул ногой к огню корявую трехногую табуретку и, положив тяжелую руку на плечо, усадил меня на нее.
        Торф тускло светит, но хорошо греет. Вскоре кровь побежала по замерзшим рукам, отчего я непроизвольно вздрогнула. Несколько глотков из кожаной фляжки, которую протянул мне Гектор, - и мое кровообращение было восстановлено окончательно.
        Как могла, я описала случившееся - честно сказать, довольно невнятно. Короткий рассказ о дороге из тюрьмы и схватке с волком слушатели восприняли с определенным скепсисом.
        - Ну хорошо, допустим, вам удалось попасть в приемную Уэнтуорта, но сомневаюсь, что сэр Флэтчер позволил вам свободно расхаживать по тюрьме. А уж если капитан Рэндолл застал вас в подземелье, то он не стал бы выпускать вас через заднюю дверь.
        - У него… у него имелись на то причины.
        - Какие же?
        Я решилась - и рассказала все прямо; я слишком утомилась и исстрадалась, мне было не до иносказаний и недомолвок.
        Макраннох почти поверил мне, но пока не желал обсуждать конкретные шаги.
        - Понимаю вашу тревогу, - проговорил он, - но все обстоит не так ужасно.
        - Не так ужасно!
        Возмущенная, я даже вскочила с табуретки.
        Макраннох помотал головой, как бык, которого одолевают мухи.
        - Я хочу сказать, - заметил он, - что даже если задница вашего парня в опасности, то это не слишком страшно. Простите за грубость, мадам, но от содомского греха еще никто не умер.
        И он успокаивающе протянул мне свои ладони размером с суповую тарелку каждая.
        - Вряд ли все это доставит ему удовольствие, но обращаться с таким вопросом к сэру Флэтчеру Гордону не стоит. Мое положение в этих местах чрезвычайно шаткое, чрезвычайно!
        Он обиженно надул щеки и уставился на меня из-под лохматых бровей.
        Далеко не в первый раз я пожалела, что ведьм не бывает на самом деле. Если бы я была одной из них, тотчас же превратила его в толстую жабу, всю в бородавках. Но я осадила себя и попыталась изложить особенности ситуации еще раз:
        - Полагаю, его задница сейчас вне опасности, мы говорим о его шее. Завтра поутру англичане намерены его повесить.
        Макраннох что-то забормотал и принялся раскачиваться вперед-назад, словно медведь в слишком маленькой клетке. Потом внезапно встал и поднес нос почти вплотную к моему лицу. Я была так измождена, что не отвела взгляда, лишь часто захлопала глазами.
        - А если я пообещаю вам помочь, что из этого получится? - проревел он и заметался по комнате: два шага в одну сторону, взмах меха, два шага к другой стене.
        Он ходил кругами, отдуваясь на поворотах, и приговаривал:
        - Ну, пойду я к сэру Флэтчеру, что я ему скажу? Мол, имеется тут один капитан, который в свободное от службы время пытает узников? Он спросит, откуда я знаю, а мне придется сказать, что, мол, мои люди ночью нашли какую-то заблудившуюся англичанку, а она, дескать, мне рассказала, что этот капитал делал ее мужу непристойные предложения, - а муж ее находится вне закона, и за голову объявлена награда, и вообще он приговорен к смертной казни как убийца…
        Макраннох внезапно замер и со всей силы ударил огромной ручищей по шаткому столу.
        - А что до того, чтобы вместе с моими людьми пробраться внутрь… Если - заметьте, если - мы сможем туда пробраться…
        - Сможете, - перебила его я. - Я покажу вам дорогу.
        - М-м-фм. Ну хорошо. Но если мы туда попадем, что скажет Флэтчер, когда увидит в крепости моих людей? Что он сделает? Он пошлет отряд под командованием капитана Рэндолла, и солдаты пушечными выстрелами сровняют Элдридж-холл с землей. Нет, милая, не вижу…
        Он неожиданно замолк: со стуком растворилась дверь, и другой лучник втолкнул в комнату Мурту, прямо под нос вождю. Макраннох до крайности изумился.
        - Это еще кто? - спросил он. - Что нынче творится, просто какой-то майский праздник, юноши и девушки гуляют в лесу и собирают цветы, а ни зимы, ни снега и не видать!
        - Это соплеменник моего мужа, - сказала я. - Я ведь рассказывала…
        Мурта, совершенно не впечатленный довольно прохладной встречей, пристально изучал медведеподобного хозяина, словно мысленно отправляясь в далекое прошлое.
        - Неужто ты Макраннох? - спросил он резко, чуть не с обидой. - Ты же тогда присутствовал на собрании в замке Леох?
        Макраннох, казалось, пришел в несказанное изумление.
        - Вот это «тогда», ничего себе! Да почти тридцать лет с той поры уж прошло! Ты-то откуда об этом ведаешь, малый?
        - Я так и думал, - довольно кивнул Мурта. - Я и сам там был. И запомнил то собрание по тому же, что и ты.
        Макраннох внимательно рассматривал щуплого маленького человека, похоже, тоже пытаясь припомнить, как он выглядел в прошлом.
        - Да, я тебя знаю, - наконец промолвил он. - Как звать, забыл, а тебя самого помню. На тинчале ты одним ударом кинжала убил раненого вепря. Знатный был зверюга. Маккензи тогда выдал тебе его клыки, каждый образовывал почти что круг. Это была отличная работа, приятель!
        Мне показалось, что впалые щеки Мурты на миг шевельнулись от легкой, почти незаметной улыбки. И мне немедленно вспомнились варварски восхитительные браслеты, которые я однажды надевала в Лаллиброхе. Дженни рассказывала тогда, что они стали подарком, который ее мать получила от поклонника. Я недоверчиво посмотрела на Мурту: я сомневалась, что даже тридцать лет назад он мог подойти на роль страстно влюбленного.
        Вспомнив Элен Маккензи, я вспомнила и о жемчужном ожерелье, спрятанном на самом дне моего кармана. Я вытащила его и протянула руку с ним к огню.
        - Я могу заплатить, - сказала я. - Неправильно, чтобы ваши люди рисковали бесплатно.
        Макраннох моментальным рывком, гораздо быстрее, чем я могла от него ожидать, схватил ожерелье.
        - Откуда оно у вас, мадам? - спросил он. - Вы, помнится, сказали, что ваша фамилия Фрэзер?
        - Да. - Преодолев утомление, я выпрямила спину. - Этот жемчуг принадлежит мне. В день свадьбы его подарил мне муж.
        - Вот оно что…
        В хриплом грубом голосе послышалась внезапная нежность; Макраннох обратился к Мурте:
        - Сын Элен? Муж этой женщины - сын Элен?
        - Да, - с обычным бесстрастным видом ответил Мурта. - Если бы его увидали, то сразу бы смекнули: он с ней одно лицо.
        Макраннох бережно и осторожно перебирал сияющие жемчужины.
        - Я подарил это ожерелье Элен Маккензи, - сказал он. - Это мой свадебный подарок. Я не мог надеть его на нее как на свою жену, потому что она выбрала другого, но я так часто представлял себе, как будут смотреться эти жемчужины на ее прекрасной шейке, что о другой женщине даже и думать не смел. Так и сказал ей и упросил принять ожерелье в подарок, чтобы она вспоминала обо мне.
        Он вздохнул и протянул мне ожерелье.
        - Теперь оно ваше. Носите его на здоровье, милая.
        - Попытаюсь найти для этого более подходящее время, - ответила я, стараясь не раздражаться из-за внезапного проявления чувств, - если вы поможете мне освободить мужа.
        Маленький розовый ротик среди кустистой бороды моментально превратился из мечтательной улыбки в тонкую полосу.
        - А, ну да, - произнес сэр Маркус и дернул себя за бороду. - И правда. Однако я уже говорил вам, дорогая, что не представляю себе, как это можно сделать. У меня жена и трое детей. Я очень хотел бы помочь сыну Элен, но вы просите невозможного.
        У меня вдруг подкосились ноги, я упала на трехногую табуретку, понурила плечи и опустила голову. На меня навалился весь груз отчаяния. Я закрыла глаза и очутилась в каком-то сером тихом коконе, сквозь который, словно из дальнего далека, слышался неразборчивый голос Мурты, о чем-то еще спорившего с Макраннохом.
        Из забытья меня вывело коровье мычание. Подняв глаза, я успела увидеть, как Макраннох выскочил из дома. Он широко раскрыл дверь, и вместе с морозным зимним ветром в дом ворвались мычание скотины и мужские крики. Но гигант, одетый в шкуру, быстро затворил дверь, а я решила узнать у Мурты, что нам теперь делать.
        Однако я даже не успела закончить свой вопрос - меня потрясло выражение лицо маленького человечка: привычная терпеливая стойкость, свойственная ему, сменилась живостью. Я схватила Мурту за рукав.
        - Что происходит? Скажите поскорее!
        - Коровы! Коровы Макранноха! - успел он сказать мне, и тут сэр Маркус явился вновь, причем перед собой он тычками и пинками гнал какого-то высокого парня.
        Последним усилием он припечатал парня к оштукатуренной стене и применил тот же прием, что и со мной: приблизил лицо нос к носу. Парень был не очень спокойный или не так устал, как я, поэтому отвел голову к стене как можно дальше.
        Макраннох начал вроде бы спокойным тоном, разумно рассуждая:
        - Послушай, Абсалом: три часа тому назад я велел тебе пригнать сорок голов скота. Сказал, что их очень нужно отыскать, потому что скоро ожидается сильная буря.
        Ровный, даже ласковый голос становился все громче.
        - И вот я услышал, как мычат коровы, и решил: ага, Маркус, Абсалом пригнал весь скот, славный парень; теперь-то уж мы разойдемся по домам и погреемся у огонька, а скотина спокойно будет стоять в стойлах.
        Огромная ручища схватила куртку Абсалома, чуть не порвав крепкую ткань.
        - Я выхожу наружу, чтобы поздравить тебя с хорошо сделанной работой, и пересчитываю коров. И сколько же я их вижу, а, красавец?
        Крик перешел в дикий рев - природа подарила Маркусу легкие, достаточные для троих обыкновенных людей.
        - Пятнадцать! - выкрикнул он и поднял бедного Абсалома за ворот так, что тот едва касался ногами пола. - Понимаете, он отыскал пятнадцать коров из сорока! А где остальные? Где? Бродят по снегу и скоро замерзнут насмерть!
        Во время происходящего Мурта замер в углу. Но я видела его лицо и заметила, что при последних словах Макранноха глаза Мурты сверкнули. Внезапно я осознала, что именно он хотел сообщить мне, и я теперь знала, где находится Руперт. Точнее, скорее не где находится, а что делает. И во мне затеплилась надежда.
        Окончательно стемнело. Чуть заметно, как фонари тонущего судна, сквозь падавший снег светились тюремные огни. Я в сопровождении двоих мужчин стояла под деревьями и в тысячный раз обдумывала все непредвиденные обстоятельства, из-за которых дело могло не выгореть.
        Получится ли у Макранноха сделать то, что мы задумали? Раз он хочет вернуть свой чистопородный скот, ему придется постараться. Разрешит ли ему сэр Флэтчер немедленно осмотреть все подвалы? Вероятнее всего, что да - баронет не тот человек, которого можно не принимать в расчет.
        Я видела, как цепь коров беззвучно спускалась в ров, тот самый, что вел к задней двери в тюрьму, под водительством Руперта и его помощников. Сумеют ли они провести животных в дверь поодиночке? А если сумеют, то что потом? Что случится, как себя поведут полудикие коровы, очутившись в узком темном коридоре, освещенном лишь факелами? Будем надеяться, и это удастся. Собственно, коридор не особенно отличается от привычного коровам сарая с каменным полом, факелами по стенам и запахом людей. Если получится, то можно ожидать, что наш план увенчается успехом. Вряд ли Рэндолл при вторжении скота вздумает звать подмогу - из опасений, что его маленькие забавы будут разоблачены.
        Нет, действия Рэндолла можно не учитывать: что он сможет в сложившихся обстоятельствах устроить один? Но что будет, если шум слишком быстро привлечет к себе весь гарнизон? Дугал и так без всякого желания согласился, чтобы его люди попытались помочь племяннику бежать из тюрьмы - трудно даже вообразить, какой гнев его охватит, если этих людей арестуют за незаконное проникновение в замок. Меня совершенно не радовала перспектива за это отвечать, несмотря на то что Руперт решил рискнуть добровольно и с энтузиазмом. Я с силой укусила костяшку большого пальца и попыталась успокоить себя мыслью, что многие тонны и тонны гранита, находившиеся над подземельем замка, хорошо заглушают все возможные звуки.
        Но больше всего я боялась, что подмога опоздает. Не важно, ждет ли палач, - Рэндолл всегда мог зайти слишком далеко. Из рассказов солдат, оказавшихся в госпитале после того, как они побывали в лагерях для военнопленных, я знала, что смерть узника якобы от несчастного случая устроить очень нетрудно, а если в таких случаях проводят официальное расследование, мертвое тело легко можно привести «в порядок». Даже если такое расследование проведут и Рэндолла разоблачат, ни мне, ни Джейми от него не будет никакой пользы.
        Размышления о том, как именно садист может использовать те предметы, что я видела на столе, я гневно гнала прочь, но все равно не могла вновь и вновь не вспоминать обломок кости, что торчал из пальца правой руки, прибитой к столу. Чтобы избавиться от видения, я что было сил провела костяшками пальцев по твердой коже седла. Почувствовала боль и жжение и сняла перчатку, чтобы понять, какие раны нанесли моей руке волчьи зубы. Особых повреждений не оказалось - только несколько ссадин и небольшая ранка от острого клыка, проткнувшего кожу. Я рассеянно ее лизнула. Убеждать себя, что я сделала все, что от меня зависело, было бесполезно. Да, я и вправду сделала что могла, но ждать от этого легче не становилось.
        Наконец от тюрьмы до нас донесся какой-то неясный тихий крик. Человек Макранноха взял мою лошадь под уздцы и отвел дальше под деревья. В роще, под густыми ветвями снега намело меньше, чем в поле, и резкие порывы ветра почти не чувствовались; узкие протяженные полосы снега заметно выделялись на каменистой земле, покрытой опавшими листьями. Однако там ничего не было видно. Приглушенный снегом конский топот мы услышали, когда он оказался совсем близко. Мои спутники вынули свои пистолеты и отвели коней еще дальше под ветви, но я смогла различить глухое мычание и отправилась навстречу пришельцам.
        Сэр Маркус Макраннох, легко опознаваемый по медвежьей шубе, прокладывал себе путь по склону; из-под копыт его коня фонтаном летели комья снега. За ним следовали остальные, судя по голосам - в очень радостном настроении. Большинство всадников не остановились и отправились мимо нас дальше: они гнали крайне возбужденных коров, то и дело норовивших разбежаться во все стороны, к подножию холма, туда, где их ждал заслуженный честным трудом отдых в хлеву.
        Ко мне приблизился Макраннох, веселившийся от всей души.
        - Миссис Фрэзер, - крикнул он сквозь снег и ветер, - я чрезвычайно благодарен вам за такой прекрасный вечер!
        Его подозрительность как рукой сняло; Макраннох говорил со мной чрезвычайно приветливо и ласково. На его брови и усы налип мокрый снег, и он стал похож на подвыпившего Санта-Клауса. Взяв мою лошадь за повод, он опять отвел ее в тихое место под деревьями. Махнул моим спутникам, чтобы те отправлялись вниз и помогли управиться со стадом, затем спешился сам и, по-прежнему посмеиваясь, помог мне слезть с седла.
        - Ох, вы бы это только видели! - возбужденно смеясь, начал он. - Когда я ввалился к сэру Флэтчеру прямо в разгар обеда и заявил, что он прячет в помещении тюрьмы краденую собственность, он стал пунцовым как грудка малиновки. А когда мы спустились по лестнице и он услышал, как скотина громко ревет, я уж подумал, что он обделался в штаны. Он…
        Я нетерпеливо стала дергать сэра Маркуса за рукав:
        - Да оставьте вы его штаны в покое! Вы нашли моего мужа?
        Макраннох еще раз фыркнул от хохота и утер рукавом слезы с глаз.
        - Да. Мы его нашли.
        - Он хотя бы отчасти в норме? - спокойно спросила я, хотя больше всего мне хотелось кричать.
        Макраннох кивнул на деревья позади нас; я торопливо оглянулась и увидела, что по роще осторожно едет всадник, который держит перед собой в седле нечто большое и закутанное. Я бросилась к нему, следом поспешил Макраннох, на бегу объяснявший:
        - Он не помер, во всяком случае, когда мы его нашли, был жив; однако ему здорово досталось, бедняге.
        Я отвела с головы Джейми покрывало и в ужасном беспокойстве, как могла, его оглядела - лошадь не желала стоять на месте под грузом двух человек и волновалась. Я увидела темные кровоподтеки и запекшуюся кровь на спутанных волосах, но больше ничего. Похоже было, что на холодной шее я нащупала слабый пульс, но не была в этом точно уверена.
        Макраннох под локоть увел меня в сторону.
        - Лучшее, что мы можем сейчас для него сделать, дорогая, - это внести в дом. Идемте со мной. Гектор все устроит.
        Гектор внес свою ношу в большую гостиную Элдридж-мэнора и положил на ковер перед камином. Потянув одеяло за конец, он осторожно развернул его, и на желтые и розовые цветы - предмет постоянной гордости леди Аннабел Макраннох - сползло вялое голое тело. К чести леди Аннабел, она ни намеком не дала знать, что заметила, как кровь пачкает драгоценный обюссонский ковер. Аннабел, которой было чуть больше сорока, напоминала птичку; ее желтое шелковое платье отливало золотом, словно перышки щегла под лучами утреннего солнца. Резко хлопая в ладоши, она погнала слуг во все имевшиеся стороны - и едва я успела скинуть плащ, как передо мной появились и одеяла, и чистое полотно, и горячая вода, и виски.
        - Лучше бы положить его на живот, - посоветовал сэр Маркус, наливая виски в два стакана. - У него вся спина исхлестана, ей должно быть очень больно. Впрочем, похоже, он не чувствует боли, - добавил Макраннох, поглядев на бледное, как у покойника, лицо Джейми и его заплывшие глаза. - Вы точно знаете, что он жив?
        - Да, - коротко ответила я, надеясь, что не лгу.
        Я попыталась повернуть Джейми. Без сознания он почему-то казался втрое тяжелее, чем всегда. С помощью Макранноха наконец удалось уложить Джейми на одеяло спиной к огню.
        Беглый осмотр убедил меня, что Джейми жив, что все части тела на месте, а немедленная смерть от потери крови ему не грозит; после этого я уже могла спокойно обратиться к его ранам.
        - Я могу послать за доктором, - проговорила леди Аннабел, беспокойно смотря на неподвижное тело на полу. - Но он сможет прийти не раньше чем через час - кажется, снегопад усилился.
        Нетрудно было понять, что ее смущает вовсе не снегопад: в доме оказался беглый преступник, и доктор не должен был стать свидетелем.
        - Не тревожьтесь, - сказала я. - Прошу вас, не тревожьтесь. Я сама доктор.
        Не обращая внимания на удивленные лица супругов Макраннох, я встала на колени рядом с тем, во что превратился мой муж, укрыла его одеялами и начала прикладывать к остававшимся на виду участкам кожи полотнища, смоченные в горячей воде. Первейшей задачей мне казалась необходимость согреть Джейми; рубцы на спине слабо кровоточили, это могло подождать.
        Леди Аннабел отошла в сторону, но ее голосок по-прежнему, как птичка, приказывал, напоминал и отдавал распоряжения. Ее муж, усевшись на пол рядом со мной, деловито растирал руками замерзшие ступни Джейми, отвлекаясь лишь для того, чтобы хлебнуть виски.
        Постепенно сдвигая одеяла, я осматривала тело Джейми. Его отхлестали кнутом от шеи до колен, рубцы пересекали друг друга аккуратно, словно стежки ажурной вышивки - следовательно, били неторопливо и с удовольствием. От неожиданного приступа у меня закружилась голова.
        Что-то более тяжелое использовали, когда били по плечам, - били яростно, в одном месте удар рассек мышцы до костей. Я наложила толстый слой корпии на наиболее серьезные раны и продолжала осмотр.
        Там, куда пришелся удар молотка, нанесенный Марли, вздулась черно-красная опухоль размером больше, чем рука сэра Маркуса. Само собой, была сломана пара ребер, но и это могло ждать. Мой взгляд остановился на сине-алых полосах на шее и на груди: кожа на них сморщилась и покрылась волдырями. Края одной из полос запеклись и оказались усыпаны золой.
        - Чем это его? - спросил сэр Маркус, который уже закончил свои манипуляции и с сильнейшим интересом наблюдал процесс осмотра через мое плечо.
        - Раскаленной кочергой, - тихо и невнятно сказал чей-то голос.
        Я не сразу поняла, что это заговорил Джейми. Он с усилием приподнял голову, и стало ясно, почему он говорит так неразборчиво: прокушенная зубами нижняя губа с одной стороны сильно распухла.
        Сохраняя присутствие духа, сэр Маркус подсунул руку под голову Джейми и, поддерживая ее, поднес к губам стакан с виски. Джейми поморщился - спиртное обожгло израненный рот, - но виски выпил и только после этого уронил голову. Его взгляд, затуманенный болью и виски, остановился на мне и радостно блеснул.
        - Коровы? - спросил он. - Там и вправду были коровы или мне почудилось?
        - Ничего другого в нужный момент под рукой не нашлось, - ответила я, просияв оттого, что он все-таки жив и в себе.
        Я положила руку ему на голову, попытавшись разглядеть чудовищный кровоподтек на скуле.
        - Выглядишь отвратительно. Как ты себя чувствуешь?
        - Живым, - коротко ответил он и приподнялся на локте, чтобы принять из рук сэра Маркуса второй стаканчик виски.
        - Ты считаешь, что тебе можно пить сразу так много? - спросила я, изучая его зрачки, чтобы определить, нет ли сотрясения мозга.
        Джейми не дал это сделать - закрыл глаза.
        - Да, - ответил он и подал стакан сэру Маркусу.
        Макраннох протянул было руку к графину, но его остановило властное чириканье леди Аннабел, которая встала перед ним, как солнце.
        - Совершенно достаточно, Маркус, - сказала она. - Юноше требуется не выпивка, а чашка горячего крепкого чая.
        И тут подали чай - как положено, в серебряном чайнике; его принесла служанка врожденно надменного вида, который совершенно не пострадал оттого, что она появилась в ночной сорочке.
        - Горячего крепкого чая с большим количеством сахара, - дополнила я приказание леди Аннабел.
        - И, может, с небольшим глотком виски, - все-таки сказал свое слово сэр Маркус, аккуратно снял крышку с чайника и долил в него немаленький «глоток» виски из своего графина.
        Джейми изящным движением взял предложенную горячую чашку, молча благодарно отсалютовал ею сэру Маркусу, затем осторожно поднес ко рту - при этом я была вынуждена обхватить его пальцы своими, потому что его рука очень дрожала.
        Слуги принесли походную кровать, матрас, несколько одеял, а также бинты, горячую воду и большой деревянный ящик - домашнюю аптеку.
        - Мне кажется, что лучше всего производить все манипуляции тут, у огня, - прощебетала леди Аннабел. - Здесь светлее, и, кроме того, это наиболее теплое место в доме.
        По ее указанию двое самых сильных слуг подняли одеяло вместе с Джейми и уложили его на поставленную возле камина кровать, а третий слуга между тем принес запас угля на ночь и сделал огонь посильнее. Служанка, подававшая чай, вставила в шандалы, находившиеся на буфете, новые свечи и зажгла их. Леди Аннабел хоть и была похожа на птичку, отличалась способностями старшего сержанта.
        - Да, раз уж он пришел в себя, стоит приниматься за работу, и чем скорее, тем лучше, - проговорила я. - Есть ли у вас дощечка примерно в два фута длиной, толстая веревка, несколько бечевок потоньше и прямые плоские дощечки приблизительно такой длины?
        Я раздвинула пальцы на четыре дюйма.
        Один слуга моментально пропал - прямо-таки джинн, который готов исполнить любой приказ.
        Этот дом казался по-настоящему волшебным - возможно, из-за контраста страшной бури за окном и уютного тепла внутри, а может быть, потому, что после стольких часов, проведенных в беспокойстве и страхе, я видела Джейми в безопасности.
        В свете свечей блестела полированная темная тяжелая мебель, посверкивало в буфете начищенное серебро; коллекция хрупких хрустальных и фарфоровых вещиц, стоявшая на каминной полке, также резко контрастировала с распростертым у камина человеческим телом, окровавленным и грязным.
        Никто ни о чем не спрашивал. Мы были гостями сэра Маркуса, и леди Аннабел вела себя так, будто появление в доме оборванных незнакомцев, пачкающих своей кровью ковры, - совершенно обычное дело. Я подумала, что, вполне возможно, такие неожиданные ночные визиты бывали и раньше.
        - Хорошего мало, - заметил сэр Маркус, разглядывая изуродованную руку Джейми опытным глазом старого вояки. - И, думаю, чертовски больно. Но это тебя не убьет, правда?
        Он выпрямился и тихо сказал мне:
        - После вашего рассказа я было решил, что все куда хуже. Кроме пальцев и ребер, все кости целы, а остальное скоро заживет. Можно даже сказать, что ты счастливчик, парень.
        С походной кровати послышалось что-то похожее на смешок.
        - Думаю, вы правы, мне действительно повезло. Завтра поутру меня собирались повесить.
        Джейми беспомощно поерзал по подушке, попытавшись поднять голову и взглянуть на сэра Маркуса.
        - Вы об этом знали… сэр?
        Вероятно, Джейми только в этот момент заметил вышитый жилет сэра Маркуса, на котором среди голубков и роз был вышит фамильный герб.
        Сэр Маркус лишь махнул рукой.
        - Если он собирался передать вас прямо на руки палачу, - заметил он, - то, пожалуй, с вашей спиной слишком перестарался.
        Сказав это, сэр Маркус снял пропитанную кровью корпию и наложил свежую.
        - Да. Он потерял голову, когда… когда он…
        Джейми пытался что-то сказать, но не смог, и отказавшись от борьбы с самим собой, повернулся лицом к огню, закрыл глаза и тихо пробормотал:
        - Господи, как я устал…
        Мы дали ему отдохнуть некоторое время, пока не явился слуга и не вручил затребованные мною лубки. Я осторожно подняла искалеченную руку Джейми и стала изучать ее в свете свечей.
        Переломы следовало вправить как можно быстрее. Порванные мышцы втягивали в себя обломки костей. В полной мере оценив нанесенные увечья, я почти потеряла надежду на то, что можно справиться с бедой без последствий. Но если надеяться, что в будущем рука хотя бы отчасти восстановит работоспособность, следовало начинать работу немедленно.
        Во время осмотра леди Аннабел молча стояла за моей спиной и внимательно наблюдала. Я повернулась к ней.
        - Нет ли в вашей аптечке, случайно, снотворного? - спросила я, заметив, что она держит в руках небольшую шкатулку с поднятой крышкой, полную каких-то снадобий.
        - Да, конечно! - Быстрым движением она вынула из шкатулки небольшой зеленый флакончик. - Опийная настойка. Подойдет?
        - Превосходно.
        Я взяла у нее флакончик.
        - Теперь все будет хорошо, - обратилась я к Джейми, наливая немного пахучей настойки в стакан. - Ты должен сесть, совсем ненадолго - только чтобы выпить вот это. Потом ты уснешь и проспишь довольно долго.
        Честно говоря, я совершенно была не уверена, можно ли применять препарат опия после довольно существенного количества спиртного, но мне было страшно даже подумать, что иначе придется вправлять сложнейшие переломы человеку, находящемуся в полном сознании. И я наклонила флакончик, чтобы долить еще лекарства.
        Здоровой рукой Джейми остановил меня.
        - Никаких лекарств, - уверенно заявил он. - Только, может быть, еще немного виски…
        Он подумал и, облизнув распухшую нижнюю губу, прибавил:
        - И что-нибудь вроде ремня, чтобы я мог это кусать.
        Услышав сказанное, сэр Маркус подошел к красивому блестящему шератоновскому столу[42 - Шератоновская мебель - мебель авторства выдающегося английского проектировщика и дизайнера мебели Томаса Шератона (1751 - 1806). Авторский анахронизм: события в книге происходят в 1743 - 1744 гг.] в углу комнаты и стал что-то искать в ящике. Он принес маленький кусок потрепанной кожи. Рассмотрев кожу повнимательнее, я увидела на ней полукруглые дуги, словно пунктирные, и поняла, что это отметины от зубов.
        - Вот, прошу, - довольным тоном сообщил сэр Маркус. - Я сам пользовался им при Сен-Симоне, когда мне вынимали из ноги пулю.
        Раскрыв от удивления рот, я смотрела на то, как Джейми взял лоскут кожи, провел пальцем по следам от зубов и благодарно кивнул Макранноху.
        - Ты что, действительно предпочитаешь оставаться в полном сознании, пока я буду вправлять тебе девять сломанных костей?
        - Да, - лаконично ответил Джейми.
        Он вложил кожаный лоскут себе в рот, сжал его зубами и подвигал ими взад-вперед, чтобы найти самое удобное положение. Возмущенная неприкрытой балаганностью происходящего, я, сорвавшись, крикнула:
        - Тоже мне герой выискался! Мы все отлично знаем, сколько ты перетерпел, и никому не нужны новые доказательства твоей выносливости! Или ты думаешь, все мы тут развалимся на части без твоих указаний, что, кому и как делать? Кем ты себя возомнил, чертов Джон Уэйн?[43 - Уэйн Джон - американский голливудский актер середины XX века, «король вестерна».]
        Наступило неловкое молчание. Джейми с приоткрытым ртом уставился на меня. Наконец он заговорил.
        - Клэр, - сказал он, - мы находимся приблизительно в двух милях от Уэнтуортской тюрьмы. Утром меня собирались казнить. Не очень важно, что случилось с Рэндоллом, но важно, что в любом случае англичане скоро меня хватятся.
        Я прикусила губу. Это была правда. То обстоятельство, что я нечаянно освободила нескольких других заключенных, спутает карты ненадолго. После недолгой проверки начнутся поиски. И благодаря избранному мной необычному способу бегства на Элдридж-мэнор обратят внимание очень скоро.
        - Если повезет, - тихо и ровно продолжал он, - снегопад замедлит поиски, и мы успеем уехать. Если нет…
        Он пожал плечами, глядя на огонь.
        - Клэр, я не могу допустить, чтобы меня снова туда бросили. Уснуть, лежать в полной беспомощности, когда они тут окажутся, и очнуться в цепях в той же камере… Я этого не переживу, Клэр.
        Глаза мои набухли слезами. Я старалась не моргать, глядя на него, - чтобы слезы не пролились.
        - Не плачь, англичаночка, - сказал Джейми так тихо, что я едва его услышала. Он вытянул здоровую руку и похлопал меня по ноге. - Милая, думаю, здесь мы в безопасности. Если бы я считал, что нас схватят, я не согласился бы лечить руку, которая мне больше не пригодится. Пойди и позови ко мне Мурту. Потом дай мне виски и берись за работу.
        Занятая своими приготовлениями, я не слышала, что он говорил Мурте, лишь сначала видела, как сдвинулись их головы, а затем - как Мурта своей иссохшей рукой слегка потеребил ухо Джейми - одно из немногих нераненых мест на его теле.
        Мурта коротко кивнул на прощание и юркнул в дверь ловко и быстро, как крыса. Однако я успела выбежать следом и ухватила за край пледа, пока он не удрал.
        - Что он вам сказал? - сурово спросила я. - Куда вы собрались?
        Мурта помедлил, но тем не менее спокойным тоном ответил:
        - Мы с молодым Абсаломом отправляемся следить за происходящим в Уэнтуорте. Если красные мундиры отправятся сюда, я вернусь, и мы попытаемся спрятать вас, а я уеду, захватив с собой еще пару лошадей, чтобы отвлечь погоню от Элдридж-мэнора. Здесь имеется один потайной чулан. Если обыск будет не слишком внимательный, можно попробовать пересидеть его там.
        - А если не хватит времени спрятаться?
        - Тогда его я убью, а вас увезу, не важно, желаете вы этого или нет, - бесстрастно сказал Мурта и повернулся к дверям.
        - Одну минуту! - громко окликнула его я. - У вас есть еще один кинжал?
        Косматые брови взмыли вверх, но Мурта тотчас протянул руку к поясу.
        - Вам он нужен? Здесь?
        Я взяла протянутый мне кинжал и сунула его сзади за корсаж - я видела, что так делают цыганки.
        - Кто знает, - ответила я.
        Проведя все приготовления, очень бережно, пытаясь доставлять как можно меньше страданий, я начала обследование. Когда я касалась особенно болезненных мест, Джейми начитал учащенно дышать и лежал с закрытыми глазами, пока я ощупывала каждую косточку, отмечая для себя расположение каждого перелома.
        - Прости, - пробормотала я.
        У меня не было ни рентгена, ни соответствующего практического опыта. Я всего-навсего сравнивала здоровую руку с травмированной и таким образом понимала, что именно следует вправить. Искалеченная рука под моими пальцами оставалась неподвижной, но здоровая иногда непроизвольно подергивалась.
        - Прости, пожалуйста, - вновь пробормотала я.
        Джейми высвободил здоровую руку и оперся на локоть. Выплюнул кожаную затычку и направил на меня взгляд, в котором я увидела насмешку, смешанную с отчаянием.
        - Англичаночка, - сказал он, - если ты будешь просить прощения всякий раз, как причинишь мне боль, то дело затянется на всю ночь, а уже и так минуло много времени. Я отлично знаю, что ты не желаешь, чтобы я страдал, но у нас нет выбора, и поэтому довольно того, что страдать будет один, а не оба. Делай что должно, а я, если что, и покричать могу.
        Он опять сунул в рот кусок кожи, страшно оскалил зубы и глянул на меня, невероятным образом вытаращив глаза. Больше всего он при этом напоминал очумевшего тигра; я непроизвольно истерически захихикала, что, конечно же, весьма удивило леди Аннабел и слуг, которые стояли за спиной Джейми и не видели его лица. Однако сэр Маркус, сидевший у кровати, все видел и лишь спрятал усмешку в своей окладистой бороде.
        Мне немного полегчало; я больше не чувствовала невыносимого груза и действовала спокойнее. Разумеется, я видела каждую его гримасу, вызванную болью, но не реагировала на них чрезмерно остро, полностью сконцентрировавшись на своей задаче. К счастью, меньше всего пострадал большой палец: единственный простой перелом первой фаланги. Он должен был легко срастись Вторая фаланга четвертого пальца оказалась совершенно раздроблена; удерживая ее между собственными пальцами - большим и указательным, - я чувствовала под кожей месиво из мелких осколков; Джейми застонал даже от легкого нажима; пришлось лишь наложить лубок и надеяться на лучшее.
        Хуже всего дело обстояло с открытым переломом третьего пальца - требовалось переместить торчавшую кость обратно в мышечную ткань. Я лишь однажды видела, как это делается под общим наркозом и с помощью рентгена.
        Только в тот момент я окончательно поняла, почему врачи, как правило, отказываются лечить тяжелые болезни близких: в ряде случаев, чтобы добиться окончательного успеха, нужна определенная жестокость.
        Сэр Маркус придвинул стул к кровати, расположился поудобнее и взял Джейми за здоровую руку.
        - Жми как хочешь сильно, приятель, - сказал он.
        Освободившись от своего лохматого наряда, причесав седые локоны и завязав их на затылке, Макраннох больше не казался страшным лешим, а выглядел как прилично одетый мужчина средних лет, с военной выправкой, с аккуратно расчесанной окладистой бородой. Дело, которым я занималась, требовало значительного нервного напряжения, и при нем я чувствовала себя куда увереннее.
        Тяжело вздохнув, я начала работу.
        Дело было долгое, нелегкое, выматывающее тело и душу. Кое-что получалось сравнительно легко - два пальца с простыми переломами. Зато остальное… Когда я стала вправлять кость третьего пальца, Джейми разразился оглушительными воплями. Я было остановилась, но сэр Маркус тотчас спокойно приказал: «Продолжайте, дорогая!» И я продолжила. Опять мне вспомнились слова Джейми: он может вытерпеть свою боль, но у него не хватит сил терпеть мою. Он говорил правду: это требовало очень много сил, и я надеялась, что нам обоим их хватит.
        Джейми отвернулся от меня, но я видела, что челюсти его ходят ходуном - так сильно он сжимал зубами ремень. Я сама стиснула зубы - и тянула, тянула до тех пор, пока острый обломок кости не ушел под кожу; палец словно нехотя выпрямился; нас обоих трясло.
        Постепенно я перестала думать о чем бы то ни было, кроме дела. Иногда Джейми стонал, дважды пришлось остановиться, потому что его рвало выпитым виски - ведь в тюрьме он ничего или почти ничего не ел. По большей же части он тихонько бормотал что-то по-гэльски - то ли проклятия, то ли молитвы, - уткнувшись головой в колени сэра Маркуса.
        Наконец все пальцы легли ровно, словно новенькие булавки; все они были крепко прибинтованы к лубкам. Я опасалась инфекции, особенно в случае третьего пальца, но все же верила, что переломы срастутся. Слава богу, серьезные повреждения были только у одного сустава, остальные со временем будут двигаться. Я разогнула спину; руки и ноги у меня тряслись от напряжения, корсаж насквозь промок от пота, так как я стояла спиной к огню, совсем рядом с камином.
        Леди Аннабел сразу же появилась около меня, посадила в кресло и вложила в мои дрожащие руки чашку чая, сдобренного порцией виски. Сэр Маркус, лучший ассистент, какого только может пожелать оперирующий хирург, отвязал зафиксированную на время моей работы здоровую руку Джейми, растер места, особенно сдавленные повязкой, а заодно и собственное предплечье, на котором там, куда впивались пальцы пациента, расплылись багровые пятна.
        Я даже не поняла, что засыпаю, но внезапно уронила голову на грудь. Леди Аннабел, подхватив меня под локоть, проговорила:
        - Взбодритесь, дорогая. У вас заканчиваются силы, но вам следует еще позаботиться о собственных ранах и хотя бы недолго подремать.
        Со всей мыслимой любезностью я отстранила ее руку.
        - Нет-нет, леди Аннабел, я не могу, мне нужно завершить…
        Однако сэр Маркус, не став слушать мой жалкий лепет, отобрал у меня бутылку с уксусом и тряпицу.
        - Я позабочусь обо всем остальном, - проговорил он. - Поверьте мне, у меня имеется кое-какой нужный опыт.
        Откинув с Джейми одеяло, он стал так споро и одновременно осторожно смывать кровь, проступившую на рубцах от кнута, что это производило весьма сильное впечатление. Поймав мой взгляд, он усмехнулся и весело и с кажущейся небрежностью тряхнул бородой.
        - В свое время мне пришлось промыть много ран, - добавил он. - И лечить тоже. Эти еще ничего особенного, милая, быстро заживут.
        Осознавая его правоту, я подошла к изголовью походной кровати. Джейми не спал, чуть кривился от боли, причиняемой свежим ранам обеззараживающим раствором, но веки его тяжело набрякли, а глаза потемнели от усталости и страданий.
        - Иди поспи, англичаночка. Я тоже усну.
        Я не знала, сможет ли он уснуть. Впрочем, было хорошо понятно, что я сама еле стою на ногах: меня качало от утомления, царапины на ногах стали саднить и болеть. Еще раньше их промыл мне Абсалом, но теперь следовало их смазать.
        Я лишь кивнула и повернулась к леди Аннабел, которая легко прихватила меня за локоть.
        Примерно на полпути я поняла, что забыла объяснить сэру Маркусу, как нужно перевязывать раны. Глубокие раны на плечах следовало забинтовать, подложив побольше корпии, - чтобы, когда настанет время уносить ноги, поверх бинтов можно было спокойно надеть рубаху; менее глубокие раны от ударов кнутом бинтовать не стоило - так они скорее покроются корочкой. Я одним глазом посмотрела на гостевую комнату, которую определила для меня леди Аннабел, немногословно попросила прощения и заковыляла по ступенькам обратно в гостиную.
        Я остановилась в темном дверном проеме, рядом замерла леди Аннабел. Джейми лежал с закрытыми глазами - вероятно, он впал в забытье под воздействием выпитого виски и изнеможения. Одеял на нем не было, да они и не требовались у жарко горевшего камина. Сэр Маркус нечаянно оперся рукой на ягодицы Джейми, потянувшись через него за очередной тряпицей. Джейми словно ударило электрическим током: спина резко выгнулась, он конвульсивно сжал ягодицы, неразборчиво крикнул что-то протестующее, затем перевернулся на спину и уставился на сэра Маркуса бессмысленным взглядом. Сэр Маркус на несколько секунд встал столбом от потрясения, но мгновенно овладел собой, склонился над Джейми, потянул его за руку и вновь перевернул на живот.
        - Вот оно как, - произнес он, затем накрыл Джейми одеялом до пояса, и я увидела, что плечи страдальца расслабились.
        Сэр Маркус присел в голове кровати и налил очередной стаканчик виски. Отпил глоток и, о чем-то размышляя, медленно облизал губы. Тишину в гостиной нарушало лишь потрескивание дров в камине; мы с леди Аннабел так и не переступали порог.
        - Если тебе от этого полегчает, - внезапно промолвил сэр Маркус, уставившись на графин, - то знай, что он мертв.
        - Вы уверены?
        Джейми произнес это каким-то плоским неживым голосом.
        - Мне еще не приходилось встречать человека, который выжил бы после того, как по его спине прошлись тридцать коров, в полтонны каждая. Он выскочил в коридор, чтобы посмотреть, что там шумит, понял, что происходит, и вздумал скрыться в комнате. Но одна из коров зацепила его рогом за рукав и потащила. Я видел, как он упал на пол у стены. Мы с сэром Флэтчером в это время спускались по лестнице. Сэр Флэтчер пришел в невероятное волнение, послал людей ему на помощь, но в той страшной давке они не сумели до него добраться. К тому же, куда ни взгляни, отовсюду торчали рога, да вдобавок со стен стали падать факелы на взбесившуюся скотину. Боже, если бы ты это видел! - воскликнул сэр Маркус и схватился за горло графина. - Твоя жена, скажу я тебе, - редкостная женщина, никаких сомнений!
        Он налил себе виски, отпил было, но чуть не подавился от смеха.
        - Как бы то ни было, - добавил он, постучав себе в грудь, чтобы откашляться, - ко времени, как мы освободили от стада коридор, он представлял собой рваную тряпку, плавающую в луже крови. Его унесли люди сэра Флэтчера, но если он тогда и был жив, то долго не протянул. Налить тебе еще?
        - Да, спасибо.
        Последовавшее недолгое молчание нарушил голос Джейми:
        - Ну, не могу сказать, что мне от этого легче, но благодарю, что вы мне об этом рассказали.
        Сэр Маркус прищурился и глянул на него.
        - М-м-фм, ты, я вижу, не собираешься забывать, - резко проговорил он. - Не старайся. Если сможешь, дай этой ране зажить, как и остальным твоим ранам. Не береди ее, и все пройдет.
        Старый солдат поднял шишковатую руку с засученным рукавом и продемонстрировал неровный рубец, тянувшийся от локтя до запястья.
        - Шрамы не должны нас беспокоить.
        - Да, - ответил Джейми, - некоторые, может, и не должны.
        Он попытался лечь на бок. Сэр Маркус поспешно поставил стакан.
        - Слушай, дружище, давай-ка поосторожнее! Иначе сломанное ребро проткнет тебе легкое.
        Он помог Джейми лечь на бок, опершись на локоть, и подложил под его бок свернутое валиком одеяло.
        - Дайте мне маленький нож, - тяжело дыша, попросил Джейми. - Маленький, но очень острый.
        Без лишних слов сэр Маркус сделал несколько тяжелых шагов к французскому буфету из полированного орехового дерева и, с диким шумом перебрав содержимое ящиков, вернулся к Джейми, держа в руке нож для фруктов с перламутровой рукояткой. Вложив нож в здоровую левую руку Джейми, он сел на прежнее место.
        - Думаешь, тебе не хватает шрамов? - спросил сэр Маркус. - Хочешь еще добавить?
        - Лишь один.
        Опасно шатаясь на локте, Джейми прижал подбородок к груди и приставил острое словно бритва лезвие к груди чуть ниже левого соска.
        Мгновенным броском сэр Маркус перехватил руку Джейми.
        - Давай-ка я пособлю тебе, дружок. Не ровен час, свалишься на этот ножик всей тяжестью.
        После некоторого колебания Джейми отдал нож и упал на свернутое одеяло. Затем тронул пальцами грудь на два дюйма ниже соска и сказал:
        - Тут.
        Макраннох принес с буфета шандал и поместил на стуле, с которого только что встал. От двери мне было плохо видно, что он разглядывает на груди Джейми: больше всего это напоминало небольшой, почти круглый красный ожог. Сэр Маркус еще раз отхлебнул из своего стакана, поставил его возле свечей и приставил нож к тому месту, где виднелось красное пятно. Видимо, я непроизвольно дернулась, потому что леди Аннабел схватила меня за рукав, удерживая от вмешательства. Затем сэр Маркус повернул нож по кругу - так делают, когда хотят вырезать гниль из плода. Джейми застонал; по животу стекла тонкая струйка крови и расплылась на одеяле пятном. Джейми перевернулся на живот и прижался к матрасу, чтобы унять кровь. Сэр Маркус положил нож на стул.
        - Как только сможешь это сделать, - проговорил он, - возьми в постель жену, пусть она тебя утешит. Женщинам это нравится, - прибавил он, с улыбкой повернувшись к двери. - Один бог знает отчего.
        Леди Аннабел тихо прошептала:
        - Пойдемте, дорогая. Сейчас ему стоит остаться одному.
        Подумав, что с перевязкой сэр Маркус справится самостоятельно, я поднялась следом за леди Аннабел по узкой лестнице в свою комнату.
        Проснулась я как от толчка. Мне снилась бесконечная винтовая лестница, в самом низу которой меня ждало что-то ужасное. Спину ломило от усталости, ноги болели; я, в чужой ночной сорочке, рывком села на кровати и схватила свечу с огнивом. Меня охватила страшная тревога: что с Джейми? Что, если сейчас я ему нужна? Или, что самое плохое, вдруг англичане уже добрались сюда, а он там один, беспомощный и безоружный? Подбежав к окну, я прижалась лицом к холодной раме и несколько успокоилась, услышав резкий посвист метели: пока бушует буря, мы находимся в некоторой безопасности. Накинув на себя халат, со свечой в одной руке и с кинжалом в другой, я отправилась вниз по лестнице.
        В гостиной царила тишина, лишь, как и раньше, потрескивал огонь в камине. Судя по всему, Джейми спал, во всяком случае, он лежал лицом к камину с закрытыми глазами. Пытаясь не шуметь, чтобы его не разбудить, я села на коврик у огня. После нескольких душераздирающих минут в подземелье Уэнтуортской тюрьмы мы наконец оказались наедине. Казалось, что с той поры миновало много лет. Я рассматривала Джейми пристально, как чужого. Учитывая все произошедшие события, выглядел он сносно, но я все же тревожилась. За время медицинских манипуляций он выпил столько виски, что это количество могло свалить с копыт ломовую лошадь, и, несмотря на то что часть его вышла с рвотой, в основном алкоголь все же циркулировал в организме.
        Я решила, что в какой-то момент Джейми непременно пожелает с кем-то поговорить о том, что произошло. И мне при этом хотелось, чтобы таким человеком стала я.
        Джейми лежал, укрытый одеялом до пояса, и я склонилась над ним, чтобы осмотреть спину. Моим глазам предстала впечатляющая картина. Следы от ударов кнутом легли так ровно, с такими одинаковыми промежутками, что это было просто уму непостижимо. Во время экзекуции Джейми должен был стоять во фронт, вытянувшись во весь рост, как гвардеец на параде. Я посмотрела на запястья - следов от веревок нет. Он сдержал слово и не сопротивлялся. Его истязали, а он стоял неподвижно, выплачивая условленный выкуп за мою жизнь.
        Рукавом я утерла слезы, выступившие на глаза. За плач над распростертым телом меня явно никто бы не поблагодарил. Я сменила позу, ткань халата чуть слышно зашелестела - и Джейми в полудреме открыл глаза и улыбнулся мне слабой, утомленной, однако совершенно вменяемой улыбкой. Я открыла рот и внезапно поняла, что совершенно не понимаю, что сказать. Спрашивать о самочувствии глупо - ведь понятней некуда, что чувствует он себя ужасно, хуже быть не может. Пока я стояла в раздумье, он заговорил первым:
        - Клэр? С тобой все хорошо, милая?
        - Со мной?! Господи, Джейми!
        Слезы стояли наготове, но я изо всех сил пыталась не расплакаться, лишь громко сопела и часто-часто моргала. Он медленно поднял здоровую руку, так медленно, словно на ней висели тяжелые цепи, и погладил меня по голове. Попытался привлечь меня к себе, но тут я впервые за все время осознала, как выгляжу: грязное лицо все в царапинах, волосы стоят дыбом черт знает от чего, даже подумать неприлично.
        - Иди ко мне, - сказал он. - Я хочу тебя хоть немножко потрогать.
        - Но я вся в крови, и вообще…
        Я безуспешно попыталась хоть как-то прибрать волосы.
        В ответ послышалось что-то вроде смешка - большее не давали сделать сломанные ребра.
        - Матерь Божья, да ведь это же моя кровь, англичаночка! Иди сюда!
        Он обнял рукой мои плечи. Я опустила голову на его подушку, и так мы полулежали у камина, питая друг друга теплом и силой. Он осторожно притронулся пальцем к ранке у моего уха.
        - Я и не надеялся больше тебя увидеть, англичаночка. - Джейми говорил низким, хриплым от виски и криков голосом. - До чего я рад, что ты здесь, со мной.
        Я выпрямилась.
        - Больше меня не увидеть! Почему это? Ты думал, что я не сумею тебя вытащить?
        - Честно говоря, да. Но я опасался тебе об этом говорить, боялся, что иначе ты заупрямишься и не станешь меня покидать.
        - Я заупрямлюсь? - возмущенно сказала я. - Кто бы тут говорил об упрямстве!
        Наступило молчание; оно длилось как-то слишком долго. Мне нужно было расспросить его о предметах, с медицинской точки зрения важных, но в личном смысле щекотливых. В конце концов я сформулировала самый банальный на свете вопрос:
        - Как ты себя чувствуешь?
        Его закрытые глаза при свете свечей, казалось, запали, я почувствовала, что забинтованная спина напряглась. Он скривил рот.
        - Не знаю, англичаночка. Раньше я никогда себя так не чувствовал. Мне кажется, я хотел бы совершить несколько разнообразных поступков одновременно, однако мой разум возражает, а тело меня предает. Я желал бы немедленно убраться отсюда и убежать в самое далекое место, в которое могу. Я хочу убить некоторых людей. Боже, как я этого хочу! Я хочу сжечь Уэнтуортскую тюрьму дотла. Я хочу спать.
        - Камни не горят, - резонно заметила я. - Видимо, стоит ограничиться сном.
        Его здоровая рука пошарила по одеялу и отыскала мою, а рот чуть расслабился, но глаза были закрыты.
        - Я хочу прижать тебя к себе, целовать и никогда не отпускать. Я хочу уложить тебя в свою постель и иметь тебя, как имеют шлюху, чтобы забыть самого себя. И еще я хочу положить голову к тебе на колени и рыдать, словно дитя.
        Он приподнял угол рта и приоткрыл голубые глаза.
        - К сожалению, - сказал он затем, - не лишившись чувств, я могу осуществить лишь последнее из перечисленного.
        - Что же, значит, этим и стоит ограничиться, а все остальное оставить на потом, - тихо засмеялась я.
        Я присела на кровать, прислонилась к стене, а он, действительно чуть не потеряв при этом сознание, с трудом положил голову мне на бедра.
        - Что это сэр Маркус срезал с твоей груди? - спросила я. - Клеймо?
        После паузы рыжеволосая голова утвердительно склонилась, и Джейми насмешливо сказал:
        - Печать с его инициалами. Чтобы всю оставшуюся жизнь я помимо нанесенных им шрамов носил и его поганую подпись? Да никогда!
        Его голова теснее прижалась к моему бедру, и дыхание постепенно замедлилось: он задремал.
        - Джейми?
        - М-м-м?
        - Ты очень пострадал?
        Резко проснувшись, он перевел взгляд со своей забинтованной руки, призраком светившейся на темном одеяле, на мое лицо. После этого Джейми закрыл глаза и затрясся. Я испуганно подумала, что затронула невыносимо болезненную тему, но быстро сообразила, что он всего-навсего смеется до слез.
        - Англичаночка, - наконец промолвил он, задыхаясь. - У меня осталось примерно шесть квадратных дюймов кожи без болячек, ожогов и рубцов. Очень ли я пострадал?
        И он снова зашелся в хохоте так, что матрас под ним заходил ходуном.
        - Я имела в виду… - начала я сварливым тоном, но Джейми остановил меня, поднеся к своим губам мою руку.
        - Я понял, что ты имела в виду, англичаночка, - сказал он, повернувшись ко мне. - Не волнуйся, целые и невредимые шесть квадратных дюймов находятся у меня между ног.
        Я по достоинству оценила усилие, которое он затратил на то, чтобы пошутить, и легонько шлепнула его по губам.
        - Ты пьян, Джеймс Фрэзер, - сказала я и, выдержав паузу, спросила: - Что, всего лишь шесть?
        - Ну, может, семь. Господи, англичаночка, не смеши меня больше, мои ребра этого не вынесут!
        Я вытерла ему глаза подолом своей сорочки и, поддерживая голову, напоила водой.
        - И все же я имела в виду не это, - заметила я.
        - Я понял, - ответил он. - Можешь не деликатничать.
        Он осторожно сделал глубокий вдох и не смог удержаться от гримасы боли.
        - Я оказался прав: это не так больно, как удары плетью, но существенно противнее.
        Его губы скривились в улыбке, в которой горечь смешалась с насмешкой.
        - Во всяком случае, какое-то время не буду страдать от запоров.
        Я вздрогнула, а Джейми вдруг скрипнул зубами, и его дыхание изменилось - стало частым и поверхностным.
        - Прости, англичаночка… Я даже не думал, что это все меня так сильно заденет. А с тем, о чем ты говоришь, все в порядке. Нет изъянов.
        - Если ты не хочешь это мне рассказывать, то ты и не должен, - заметила я, пытаясь говорить как можно спокойнее и естественнее. - Разве что тебе так легче…
        - Я не хочу рассказывать! Я не хочу возвращаться к этому даже в мыслях! Но мне был предоставлен однозначный выбор. Нет, милая, я хочу рассказывать об этом тебе не больше, чем ты хочешь это слушать, но мне нужно непременно исторгнуть это из себя, пока оно меня не удавило… Он хотел, чтобы я унижался перед ним и умолял, и я это делал, клянусь Господом. Помню, я раз говорил тебе, что человека можно сломить, если в твоей власти причинить ему невыносимую боль. У него были и такая власть, и такое желание. Он вынудил меня унижаться и вынудил умолять, да и кое-что похуже. В конечном итоге он вынудил меня хотеть смерти.
        Неожиданно Джейми поднял искаженное страданиями лицо.
        - Я не раз находился на пороге смерти, Клэр, но никогда еще я не желал умереть. На этот раз я хотел смерти. Я…
        Он оборвал рассказ и замолк, сильно сжав мне колено, а когда вновь заговорил, то задыхался, как от долгого бега.
        - Клэр, ты можешь… я только… Клэр, держи меня. Если я опять начну трястись, это не остановить. Клэр, держи меня!
        Его и в самом деле стала бить мелкая дрожь, он стонал от боли в сломанных ребрах. Своим прикосновением я опасалась навредить ему, но еще сильнее опасалась, что продолжится эта ужасная дрожь.
        Я наклонилась, крепко-крепко обхватила его за плечи и стала раскачиваться вместе с ним, надеясь таким образом ослабить спазмы. При этом я массировала мышцы шеи, чтобы снять напряжение. Дрожь наконец прошла, и голова Джейми бессильно упала мне на бедро.
        - Прости меня, - проговорил он через минуту совершенно обычным голосом. - Не думал, что до этого дойдет. Все дело в том, что я очень устал и к тому же чертовски пьян. Я всего лишь перестал владеть собой.
        Да, если уж шотландец признает, что он пьян, значит, ему невероятно плохо!
        - Тебе нужно выспаться, - негромко сказала я, продолжая массировать ему шею. - Тебе очень нужно выспаться.
        Приговаривая так, я поглаживала и слегка нажимала мышцы, как учил меня старый Алек, и в результате добилась того, что Джейми задремал.
        - Мне холодно, - пробормотал он.
        В камине жарко горел огонь, на постели лежало несколько одеял, но пальцы Джейми были холодны как лед.
        - У тебя шок, - сказала я. - Ты ведь потерял очень много крови.
        Я огляделась по сторонам. Макраннохи давным-давно спали в своей постели. Мурта продолжает бродить под снегом и следит, не покажется ли погоня со стороны Уэнтуортской тюрьмы, подумала я… Я быстро сдернула с себя сорочку и юркнула под одеяло.
        Как только могла осторожно и бережно я прижалась к нему, отдавая свое тепло. Он уткнулся мне лицом в плечо, совсем как маленький мальчик. Я гладила его по голове, ласково утешала его, как когда-то - как же давно это было! - Дженни своего младенца.
        - Так говорила со мной мама, - шепнул Джейми. - Когда я был маленький.
        Глава 37
        Побег
        На следующее утро Джейми приобрел более нормальный цвет лица, хотя потемневшие за ночь синяки покрывали большую часть лба и щек. Он сделал глубокий вдох, немедленно вздрогнул, простонал и выдохнул существенно аккуратнее.
        - Ну, как ты? - спросила я и положила ладонь ему на лоб.
        Лоб оказался холодный и влажный. Жара, к счастью, не было. Джейми скривился, не открывая глаз.
        - Как отбивная, англичаночка. - Он протянул мне здоровую руку. - Помоги мне встать, а то я весь застыл, как пудинг.
        Снег перестал сыпать поздним утром. Небо все еще хмурилось и угрожало новым снегопадом, но погоня из Уэнтуорта становилась все вероятнее, и почти в полдень, укутанные из-за непогоды, мы покинули Элдридж-мэнор. Под плащами Мурты и Джейми было спрятано достаточно оружия, мне оставили только кинжал, тоже, конечно, велев его спрятать. В случае неблагоприятного развития событий мне (против собственной воли) нужно было изображать похищенную англичанку.
        - Но ведь меня видели в тюрьме! - убеждала я. - Сэр Флэтчер уже знает, кто я такая.
        - Да.
        Несмотря на то что Мурта, разложив на полированном столе леди Аннабел пули, пыжи, порох, тряпки, стержни для прочистки и патронташ, занимался зарядкой пистолетов, он не упустил случая окинуть меня суровым взглядом.
        - То-то и оно, барышня. Нам нужно отойти подальше от Уэнтуорта и увезти отсюда вас. В такую мерзкую погоду сам сэр Флэтчер не бросится в погоню, а солдаты, которых мы, возможно, увидим, вряд ли знают вас в лицо. Ежели они вас схватят, вы скажете, что вас увезли силой, что вам нечего делать в компании с таким отребьем, как я и этот.
        И Мурта мотнул подбородком на Джейми, неустойчиво примостившегося на стул с чашкой теплого молока и хлебом.
        Мы с сэром Маркусом забинтовали ноги и ягодицы Джейми несколькими слоями полотна и натянули поверх сильно поношенные широкие темные панталоны, чтобы не была видна кровь, если она просочится сквозь бинты. Леди Аннабел разрезала сзади рубаху своего мужа, чтобы натянуть ее на широкие, к тому же в толстом слое бинтов плечи Джейми, но рубаха все равно не сходилась на груди, и из ворота торчали завязки. Причесываться Джейми отказался, заявив, что кожа на голове у него тоже болит, поэтому представлял собой довольно дикое зрелище: рыжие космы над распухшей багровой рожей, на которой к тому же один глаз почти не открывался.
        - Если вас схватят, - наставлял сэр Маркус, - объясните им, что вы моя гостья, а вас похитили во время верховой прогулки вблизи имения. Попросите привезти вас в Элдридж для опознания. Это их убедит. Мы заявим, что вы подруга Аннабел из Лондона.
        - И мы тут же отошлем вас отсюда, не дожидаясь, пока сэр Флэтчер решит посмотреть на вас своими глазами, - добавила его трезвомыслящая жена.
        Сэр Маркус предложил, чтобы нас сопровождали Гектор и Абсалом, но Мурта совершенно резонно заметил, что в случае встречи с английскими солдатами это может бросить тень на Элдридж.
        Итак, на дороге, ведшей в Дингуолл, нас было всего трое. Я везла туго набитый кошелек и письмо от хозяина Элдриджа - оба предмета были призваны обеспечить благополучную переправу через Ла-Манш.
        Двигаться по снегу было нелегко. Белое покрывало высотой почти в фут предательски прятало под собой камни, ямы и прочие препятствия, поэтому кони могли оступиться или поскользнуться чуть ли не на каждом шагу. Из-под копыт взлетали фонтаны грязного снега, пачкая ноги и животы коней, из ноздрей в холодный воздух вырывались клубы пара от дыхания.
        Конь Мурты шел впереди, и всадник по едва заметным приметам находил дорогу. Я двигалась подле Джейми, чтобы вовремя помочь, если он внезапно упадет в обморок; впрочем, по его настоянию мы привязали его к седлу. Левая рука Джейми, единственная часть тела, остававшаяся свободной, лежала на рукояти пистолета, прилаженного к седельной луке, и была прикрыта плащом.
        Мы проезжали мимо убогих хижин, над крышами которых вился дымок, но из-за холода наружу из них не выглядывали ни люди, ни животные. Очень редко мы замечали человека с ведром или охапкой сена, который шел к хлеву. Дорога же была пуста.
        В двух милях от Элдриджа наш путь проходил в непосредственной близи от мрачной громады Уэнтуортской тюрьмы; дорога там была хорошо проторена, было понятно, что в любую, даже самую плохую погоду по ней не прекращали ездить.
        Наше появление возле тюрьмы было специально приурочено к полуденной трапезе: мы надеялись, что все внимание караульных будет занято пирогами и элем. Не спеша проехали мимо съезда к тюремным воротам - маленькая группа путешественников, выбравших для этого такой неудачный ненастный день.
        Когда мы оказались от тюрьмы подальше, то в сосновой роще перевели дух. Мурта глянул под низко надвинутую широкополую шляпу Джейми, скрывавшую его приметные кудри.
        - Как ты там, парень?
        Джейми поднял голову. Он был бледен, и, невзирая на холодный ветер, по щекам пот лился градом.
        - Да вроде ничего, - попытался изобразить улыбку он.
        - Как себя чувствуешь? - не удержалась от вопроса и я - уж очень отличалась косо сидевшая в седле расслабленная фигура от привычного стройного и грациозного всадника.
        - Да вот хочу понять, что у меня болит сильнее - ребра, рука или задница, - ответил он, одарив меня тем же подобием улыбки. - Отвлекаюсь этими серьезными размышлениями от боли в спине.
        Сказав так, он сделал добрый глоток из фляжки, которой предусмотрительно снабдил нас сэр Маркус, и передал ее мне. Виски оказался куда лучше того, что мне предлагали по пути в Леох, но такой же крепкий. Мы двинулись дальше, а у меня в желудке запылал добрый костерок.
        Лошади довольно легко форсировали склон, из-под копыт летел снег, но неожиданно я заметила, как Мурта резко повернул голову. Проследив направление его взгляда, я заметила над нами четверых солдат в красных мундирах.
        Бежать было бессмысленно. Нас тоже увидели - над холмом эхом разнесся громкий окрик. Требовалось прибегнуть к обману. Даже не оглянувшись, Мурта отправился к солдатам.
        Маленький отряд находился под водительством немолодого капрала, на вид бравого служаки, державшегося в своем зимнем мундире очень прямо. Капрал любезно поклонился мне, после чего обратился к Джейми:
        - Прошу прощения, сэр и мадам. У нас есть приказ останавливать всех, кто едет по этой дороге, и узнавать, не имеют ли они сведений об узниках, бежавших из Уэнтуортской тюрьмы.
        Узников… Получается, я действительно вчера освободила не только Джейми. Новость меня обрадовала по нескольким причинам, в частности потому, что поисковые отряды в этом случае будут малочисленными. Четверо против троих - небольшое преимущество, могло быть куда хуже.
        Джейми молча поехал дальше, опустив плечи и свесив голову на грудь. Из-под шляпы сверкнули его глаза - он прекрасно осознавал происходящее. Совершенно очевидно, ему были знакомы эти люди, и они могли опознать его по голосу.
        Но тут в дело вмешался Мурта. Он остановил коня между мной и солдатами и заговорил самым подобострастным образом:
        - Сэр, моему хозяину, видите ли, неможется. Не можете ли вы показать нам верную дорогу на Баллу? Что-то я точно не знаю, туда ли мы движемся.
        Поначалу я не могла взять в толк, что именно он затеял, но Мурта зыркнул на меня и принялся подавать глазами знаки: назад и вниз, назад и вниз, потом с невероятной скоростью - опять на капрала, так что тот явно был совершенно уверен, что Мурта крайне внимательно его слушает. Джейми в опасности? Упал с седла? Сделав вид, что поправляю капор, я обернулась - и сама чуть потрясенно не упала с коня.
        Джейми сидел ровно, опустив голову, чтобы скрыть лицо, но со стремени стекали капли крови и усеивали снег вокруг коня парящими красными точками.
        Мурта, успешно изображавший совершенного идиота, заставил всех четверых солдат объяснять ему, что дорога, поднимавшаяся на вершину холма, - единственный путь, который ведет сначала в Дингуолл, а затем - к морю, в Баллу, и до побережья там всего лишь три мили.
        Я мгновенно спрыгнула с лошади и принялась лихорадочно дергать подпругу. Пока я топталась вокруг, накидала под брюхо коня Джейми побольше снега, чтобы засыпать заметные красные капли. Мурта продолжал отвлекать капрала, весь отряд уставился на вершину холма. Воспользовавшись этим, я быстро скинула одну из трех имевшихся на мне нижних юбок, откинула полу плаща Джейми и пихнула свернутую юбку ему под бедро, игнорируя его крик от боли. Пола плаща вернулась на место очень вовремя: Мурта и англичане подъехали, обнаружили, что я вожусь возле лошади и делаю вид, что никак не справлюсь с подпругой.
        - Кажется, ремень немного ослаб, - простодушно пояснила я, устремив невинный взор на ближайшего ко мне солдата.
        - Почему вы не поможете леди? - обратился тот к Джейми.
        - Муж нездоров, - сказала я. - Да я справлюсь и сама, не беспокойтесь.
        Капрал проявил к моим словам неожиданный интерес.
        - Нездоров, вот как? А что с вами такое? - Он подал коня вперед и заглянул Джейми под шляпу. - Да, выглядите вы неважно. Снимите-ка вашу шляпу, приятель. Что это у вас с лицом?
        Джейми застрелил его сквозь полу плаща. Капрал, оказавшийся примерно в шести футах от него, замертво упал на землю еще до того, как на его груди расплылось кровавое пятно размером с мою ладонь. В обе руки Мурты прыгнули пистолеты еще до того, как капрал свалился с седла. В первый раз он промахнулся, поскольку лошадь, испугавшись, отпрянула, но второй выстрел убил солдата на месте.
        Один из двоих оставшихся в живых развернул лошадь и понесся к тюрьме, вероятно, за подмогой.
        - Клэр! - Обернувшись на крик, я увидела, что Джейми показывает на беглеца. - Задержи его!
        У него хватило времени перебросить мне пистолет, потом он выхватил саблю и встретил нападение четвертого солдата.
        Моя лошадь привыкла к битвам; прижав уши, она била копытом, но не двигалась с места, пока я не села в седло. Зато сразу после этого, весьма обрадовавшись, что может убраться подальше от всей этой неразберихи с выстрелами, поскакала следом за солдатом.
        Снег мешал нашему движению так же, как и беглецу, но моя лошадь оказалась сильнее, к тому же солдат был вынужден торить путь по целине. Я неуклонно его догоняла: когда до тюрьмы оставалась миля, расстояние между нами сократилось приблизительно до десяти ярдов.
        Я остановила лошадь и спешилась: несмотря на то что она была привычна ко многому, я побаивалась, что если я выстрелю из седла, она поведет себя непредсказуемо. Встав коленом в снег, я сделала все, как Джейми меня учил: уперлась локтем в колено, положила пистолет на предплечье и выстрелила.
        К собственному несказанному удивлению, я попала в бегущую лошадь. Та оступилась, упала на одно колено и повалилась на землю, выбрасывая во все стороны комья земли из-под копыт. Рука у меня ныла от отдачи оружия, я встала и стала ее растирать, глядя на упавшего солдата. Он тоже оказался ранен. Попробовал было подняться на локте, но сразу же рухнул навзничь. Лошадь, несмотря на кровавую рану на плече, поднялась на ноги и потащилась прочь, волоча по земле за собой поводья.
        Гораздо позднее я вспомнила, какие мысли метались в моей голове в то мгновение. Противнику нельзя оставлять жизнь. Мы находимся очень близко от замка, какой-нибудь другой патруль обязательно найдет раненого, а тот не только расскажет, как мы выглядим, но и укажет, куда мы отправились. До берега отсюда не меньше трех миль, что означает часа два нелегкого пути. А на берегу нам необходимо отыскать корабль. Я просто не имела права позволить ему о нас рассказывать…
        Когда я подошла, солдат широко раскрыл глаза, и я встретила их боль, изумление, что угодно - но не страх: ведь я была только женщина. Кто-нибудь старше годами воспринял бы это по-другому, но передо мной на кровавом снегу был простерт юноша, почти мальчик… умирающий мальчик. Он прижал ладонь к окровавленному на груди мундиру, локти подломились, и через несколько секунд открытые глаза невидяще уставились в небо. Я, не в силах рассматривать умершего, обернулась и отправилась обратно.
        Мы с Муртой уложили наш негабаритный груз в трюме на лавке и укрыли одеялами, а сами вышли на верхнюю палубу «Кристабел» и задрали лица к штормовому небу.
        - Кажется, ветер крепчает, - с надеждой произнесла я и подняла послюнявленный палец.
        Мурта хмуро посмотрел на тяжелые темные облака, которые, нависнув над гаванью, расточительно сыпали снежные хлопья в студеную морскую воду.
        - Да, неплохо. Можно надеяться на удачную переправу. А коли не повезет, то как бы нам не привезти с собой мертвеца.
        Только через полчаса, когда корабль замотали бурные воды Ла-Манша, я поняла, что он под этим подразумевал.
        - Морская болезнь? - с недоверием спросила я. - Но ведь у шотландцев ее не бывает!
        - Ну, значит, у нас тут завелся рыжий готтентот! - брюзгливо пробурчал Мурта. - Лежит там весь зеленый, словно протухшая рыба, и каждую минуту травит что есть мочи. Может, спуститесь и попытаетесь мне пособить, а то боюсь, ему ребра проткнут кожу.
        - Дьявол меня возьми с потрохами! - не удержалась я, когда мы с Муртой поднялись из вонючего трюма наверх, чтобы глотнуть хоть чуть-чуть свежего воздуха. - Если ему известно, что у него морская болезнь, то почему тогда требовал, чтобы мы отправились морем?
        Меня встретил немигающий, как у василиска, взгляд.
        - Понимаете ли, раз он находится сейчас в таком виде, то считает невозможным раскатывать вместе с нами по побережью, а оставаться в Элдридже никак невозможно, чтобы не принести несчастья Макраннохам.
        - И поэтому он решил незаметно и мирно скончаться в море, - сардонически заметила я.
        - Точно так. Он, видать, считает, что помрет тут сам и его смерть никому не причинит зла. Себя не жалеет, получается. Да только тихой смерти, похоже, не выйдет, - прибавил Мурта, прислушиваясь к звукам из трюма.
        - Мои поздравления! - сообщила я Джейми через пару часов, утирая собственные лоб и щеки от грязных брызг. - Ты сможешь войти в историю медицины в качестве документально подтвержденного случая смерти от морской болезни.
        - Великолепно, - пробурчал он из-под огромной кучи наваленных на него подушек и одеял. - Обидно знать, что столько всего пропадает зря.
        Неожиданно Джейми опять повернулся на бок.
        - Боже мой, опять начинается!
        Мы с Муртой сразу же заняли свои места. Пытаться удержать неподвижно крепкого мужчину в момент, когда его терзают спазмы рвоты, - не самое легкое дело.
        После окончания очередного приступа я пощупала Джейми пульс и положила руку на мокрый и холодный лоб. Мурта глянул мне в лицо и молча полез по трапу на палубу следом за мной.
        - Что, совсем худо ему? - спросил он.
        - Не знаю, - растерянно сказала я, подставив мокрую от пота голову резкому ледяному ветру. - Честно говоря, я не знаю случаев, чтобы кто-то умер от морской болезни, но у него во рвоте появилась кровь.
        Маленький человек вцепился в фальшборт с такой силой, что костяшки суставов были, похоже, готовы прорвать кожу.
        - То ли он поранил внутренности обломками ребер, - сказала я, - то ли в пустом желудке порвались кровеносные сосуды. В любом случае скверный знак. И пульс у него все слабее и прерывистее, а это нехорошо для сердца, как вы понимаете.
        - У него сердце льва.
        Мурта сказал эти слова так тихо, что я не знала точно, вправду ли они вырвались из его уст. И слезы у него на глазах, вероятнее всего, появились из-за соленого морского ветра. Неожиданно маленький человек повернулся ко мне.
        - А голова буйвола. У вас осталась опийная настойка, которую дала леди Аннабел?
        - Да, весь флакон. Он не пожелал ее пить, сказал, что не станет спать.
        - Вот и славно. Для большинства людей «желать» и «получить» совсем не одно и то же. Не знаю, отчего он должен отличаться от всех остальных. Пошли.
        Я осторожно спустилась по трапу.
        - Не уверена, что настойка удержится у него в желудке.
        - Предоставьте это мне. Приготовьте флакон и помогите мне усадить его прямо.
        Джейми пребывал на грани сознания; мы с трудом переместили его тяжелое, неповоротливое, к тому же сопротивлявшееся тело к переборке в положение сидя.
        - Я хочу умереть, - слабо, но весьма твердо сообщил он, - и чем быстрее, тем лучше. Подите прочь и дайте мне умереть спокойно.
        Крепко ухватив Джейми за волосы, Мурта поднял его голову и поднес к губам флакон.
        - Проглоти это, мой маленький хорошенький сурок, не то я сверну тебе шею. И удержи на некоторое время в животе. Я заткну тебе нос и рот, так что вырвать это у тебя получится разве что из ушей.
        Совместными усилиями мы переместили содержимое флакона в утробу молодого лэрда Лаллиброха. Давясь и задыхаясь, совершенно зеленый Джейми оперся на переборку и героически проглотил сколько сумел. При малейшей угрозе рвоты Мурта зажимал ему нос, и в результате снотворное смогло попасть пациенту в кровь. Мы уложили Джейми на лавку; его лицо совершенно слилось цветом с подушкой, и на белом лишь горели волосы, брови и ресницы.
        Через некоторое время Мурта вышел ко мне на палубу.
        - Смотрите-ка. - Я показала ему на французский берег: прибрежные скалы под пробившимися сквозь облака лучами вечернего солнца казались позолоченными. - Капитан говорит, что прибудем часа через три-четыре.
        - Да, не раньше, - отозвался Мурта, отводя со лба прямые каштановые волосы.
        Он повернулся ко мне, и впервые за все время, что я его знала, на его лице обнаружилось выражение, больше других напоминавшее улыбку.
        В конце концов вслед за двумя огромными монахами, которые несли носилки с недвижимым телом нашего подопечного, мы вошли в мощные ворота аббатства Святой Анны де Бопре.
        Глава 38
        Аббатство
        Аббатство размещалось в огромном комплексе зданий двенадцатого века постройки, огороженном стеной, которая защищала его и от морских штормов, и от атак со стороны суши. В момент нашего появления, во времена не настолько суровые, ворота держали открытыми, чтобы облегчить сообщение с ближней деревней, а в небольшие каменные кельи гостевого крыла постелили ковры и поставили удобную мебель, отчего там стало довольно уютно.
        Я поднялась из мягкого кресла, стоявшего в отведенной мне келье, в некотором смущении: я не понимала, как положено здороваться с настоятелем. Следует встать на колени и поцеловать перстень у него на пальце? Или так нужно делать только с папой римским? Я ограничилась глубоким почтительным реверансом.
        Миндалевидные кошачьи глаза Джейми, безусловно, получил в наследство от Фрэзеров. Унаследовал он и массивную нижнюю челюсть, однако челюсть, на которую я в тот момент смотрела, спряталась в черной бороде. У аббата Александра был такой же большой рот, как у племянника, только улыбался он, похоже, не так часто. Аббат встретил меня любезной и приветливой улыбкой, но взгляд его голубых глаз оставался холоден и серьезен. Был он коренаст, куда ниже Джейми, приблизительно с меня, одет в наряд священника, однако двигался при этом как воин. Я подумала, что некогда он действовал в обеих ипостасях.
        - Добро пожаловать, ma niece[44 - Племянница (фр.).], - произнес аббат Александр, склонив голову.
        Слегка удивившись такому обращению, я тем не менее вновь поклонилась и искренне сказала:
        - Благодарю вас за гостеприимство. Вы… вы уже видели Джейми?
        Монахи унесли Джейми, чтобы вымыть, и я пришла к выводу, что мое присутствие при этой процедуре нежелательно.
        - Да, - кивнув, ответил аббат, - я видел его и попросил брата Амброза перевязать ему раны.
        В правильной английской речи моего собеседника слышался небольшой шотландский акцент. Видимо, заметив сомнение в моем взгляде, он несколько холодно прибавил:
        - Не тревожьтесь, мадам, брат Амброз - очень опытный врачеватель.
        Он взглянул на меня открыто оценивающе.
        - Мурта сказал, что вы сами хорошо обученный доктор.
        - Да, это так, - без околичностей сообщила я.
        - Вижу, вы не грешите ложной скромностью, - заметил аббат уже с искренней открытой улыбкой.
        - У меня имеются другие грехи, - с такой же улыбкой заметила я.
        - Как и у всех нас, - сказал он. - Я уверен, брат Амброз с удовольствием с вами поговорит.
        - Мурта рассказывал вам о случившемся? - с опаской спросила я.
        Он крепко сжал свой большой рот, затем проговорил:
        - Да, рассказывал. По крайней мере о том, что знает.
        Он выжидательно замолчал, словно приглашая меня к рассказу, но я ничего не говорила. Было понятно, что на языке у аббата Александра вертится множество вопросов, но он не хотел вынуждать меня к дальнейшей беседе. Поэтому он лишь благословил меня, воздев руку, и повторил:
        - Добро пожаловать. Я пришлю вам брата-келаря с едой.
        Затем вновь внимательно осмотрел меня и добавил:
        - И с умывальными принадлежностями.
        На прощание настоятель перекрестил меня, крутанулся на пятках так, что его коричневая ряса с тихим шелестом взвилась в воздух, и вышел.
        Только в тот миг я поняла, как устала, и присела на кровать, медленно размышляя, остались ли у меня силы на умывание и еду. Продолжая об этом думать, я опустила голову на подушку и отключилась.
        Во сне меня мучил кошмар. Джейми находился через стену от меня, через глухую и мощную каменную стену. Я вновь и вновь слышала его крики, но не могла до него добраться. Я отчаянно бросилась на стену, однако руки мои погрузились в нее, как в воду. Проснувшись от боли, я схватила одной рукой вторую, ту, которой крепко ударила о настоящую (и очень твердую) стену возле узкой кровати, на которой лежала. Сжав руку между колен, я стала раскачиваться туда-сюда, но неожиданно поняла, что крики продолжаются и наяву.
        Я выбежала в коридор, и крики прекратились. На плиточный пол в коридоре падал дрожащий свет из открытой двери комнаты. Неизвестный мне монах стоял рядом с Джейми и крепко его держал. Через бинты на спине проступили пятна свежей крови, а плечи Джейми тряслись, как от озноба.
        - С ним случился кошмар, - объяснил монах, заметив меня.
        Он передал мне Джейми с рук на руки, а сам отправился за чистым полотном и кувшином с водой.
        Джейми продолжал дрожать, по его лицу лился пот. Он закрыл глаза и хрипло, с затруднением дышал. Монах сел рядом со мной и стал бережно отирать лицо Джейми, убрав с висков влажные пряди.
        - Вы, видно, его жена, - заметил монах. - Скоро ему будет лучше.
        Через пару минут дрожь стала утихать, и Джейми со вздохом открыл глаза.
        - Все хорошо, - сказал он. - Со мной все хорошо, Клэр, но, ради создателя, избавь меня от этой вони!
        В тот момент я почувствовала запах, наполнявший келью, - легкий, приятный цветочный аромат, такой распространенный, что я о нем просто не подумала. Лаванда. Обычно так пахнут мыло и туалетная вода. В последний раз этот запах встретился мне в подземелье Уэнтуортской тюрьмы: он исходил от белья или тела капитана Джонатана Рэндолла.
        В келье аромат источал маленький металлический сосуд с благовонным маслом, который был подвешен к железному кронштейну, украшенному орнаментом из роз, прямо над пламенем свечи. Запах призван был успокоить больного, однако получилось совершенно наоборот. Монах поднес Джейми чашку с водой, тот напился и задышал спокойнее и легче; он уже сидел самостоятельно, без посторонней помощи. Кивком я попросила францисканца выполнить требование больного, монах завернул горячий сосуд с маслом в полотенце и немедленно вынес в коридор. Джейми вздохнул с облегчением, но тут же поморщился от боли в сломанных ребрах.
        - Ты побеспокоил во сне спину, - сказала я, слегка поворачивая его и осматривая бинты. - Но не слишком.
        - Я знаю. Должно быть, перевернулся на спину.
        Свернутое и подложенное под бок одеяло должно было удерживать Джейми в определенном положении. Оно упало на пол; я подняла его и пристроила на место.
        - Поэтому мне и приснился кошмар. Снилось, что меня бьют плетью. - Джейми вздрогнул, отпил глоток воды и отдал мне чашку. - Мне бы чего-нибудь покрепче, если можно раздобыть.
        Словно по мановению волшебной палочки в комнату вернулся наш помощник с кувшином вина. В другой руке он держал совсем небольшой кувшинчик - с маковой настойкой.
        - Алкоголь или опий? - улыбаясь, спросил он Джейми. - Можете выбрать любой из напитков забвения.
        - Я предпочел бы вино, если позволите. Достаточно с меня снов этой ночью, - кривовато улыбнувшись, отвечал Джейми.
        Он медленно пил вино, а францисканец тем временем помогал мне сменить испачканные кровью бинты, смазывая раны мазью календулы. Он не ушел, пока Джейми не был полностью подготовлен ко сну, укрыт одеялом и устроен поудобнее. Направляясь к дверям, он осенил больного крестом и произнес:
        - Доброго отдыха.
        - Спасибо, отец, - вяло ответил Джейми в полусне.
        Убедившись, что не понадоблюсь Джейми до утра, я осторожно тронула его за плечо и тоже вышла вслед за монахом в коридор.
        - Благодарю вас, - сказала я. - Весьма признательна вам за помощь.
        Монах изящно взмахнул рукой, словно отвергая мою благодарность.
        - Рад, что сумел быть вам полезен, - ответил он; в его отличном английском слышался легкий французский акцент. - Я шел по гостевому крылу к часовне Святого Жиля и услышал крики.
        Вспомнив эти ужасные хриплые крики, я вздрогнула и понадеялась про себя, что никогда больше их не услышу. Я посмотрела в окно в конце коридора, но не увидела никаких признаков рассвета.
        - В часовню? - удивленно спросила я. - А я считала, что утреннюю литургию служат в главном храме. Но и для нее, мне кажется, рановато.
        Францисканец улыбнулся. Он был еще не стар, едва за тридцать, но в блестящих каштановых волосах пробивалась седина. На макушке была выстрижена аккуратная тонзура, ровно подстриженной выглядела и каштановая борода.
        - Да, для утренней литургии довольно рано, - ответил он. - Но я иду в часовню, поскольку настал мой черед продолжить вечное бдение у Святого Причастия.
        Он заглянул в комнату Джейми: часы-свеча показывали половину третьего.
        - Я уже опаздываю, - сказал он. - Брат Бартоломе давно отгоняет от себя сон, ему пора почивать.
        Монах поднял руку, торопливо благословил меня, повернулся на пятках и пропал за дверью в конце коридора, прежде чем я смогла спросить, как его зовут.
        Я все-таки заглянула в келью и проверила, как обстоят дела у Джейми. Он опять заснул и свободно дышал, но между бровями пролегла едва заметная складка.
        Следующим утром мне было существенно лучше, но у Джейми после беспокойной ночи запали глаза, к тому же его тошнило. Он резко отказался и от горячего укрепляющего питья из вина, яиц и сахара, и от супа и злобно окрысился на меня, когда я попыталась проверить повязки на сломанной руке.
        - Ради бога, Клэр, оставь меня в покое! Я не хочу, чтобы меня опять ковыряли!
        Он оттолкнул мою руку, было понятно, что он разозлился. Я тихо отошла в сторону и стала сортировать склянки и пакетики с медикаментами, лежавшие на маленьком столике: вот мазь из календулы; вот маковая настойка; вот отдельно лежат ивовая кора, вишневая кора и ромашка для приготовления лечебного чая; вот чеснок и тысячелистник для дезинфекции - и прочее, все по порядку.
        - Клэр!
        Я обернулась; Джейми сидел на постели и виновато мне улыбался.
        - Прости, англичаночка! У меня скрутило живот, поэтому я с утра в скверном настроении. Но мне не следовало грубить. Ты меня простишь?
        Я подошла к нему и осторожно приобняла за плечи.
        - Прощать нечего, это мелочи. Но что ты имеешь в виду, когда говоришь, что у тебя скрутило живот?
        Для себя я уже не в первый раз сделала вывод, что личная близость и романтика - вовсе не одно и то же. Джейми поморщился, прижав здоровую руку к животу.
        - Я имею в виду попросить тебя на некоторое время предоставить меня самому себе. Не возражаешь?
        Конечно же, я сразу исполнила его просьбу и пошла завтракать. На обратном пусти из трапезной я увидела, как тонкая фигура в черной рясе францисканца идет по двору к аркаде монастыря. Я поспешила монаху навстречу.
        - Отец! - окликнула я, он остановился и улыбнулся мне в ответ.
        - Доброе утро, мадам Фрэзер! - поздоровался он. - Как нынче утром чувствует себя ваш муж?
        - Лучше, - ответила я, надеясь, что говорю ему правду. - Я желала выразить вам благодарность за помощь прошлой ночью, но вы так скоро удалились, что я даже не успела узнать вашего имени.
        Сверкнув ореховыми глазами, монах отвесил мне изящный поклон, приложив руку к сердцу.
        - Франсуа Ансельм Мерикёр д’Арманьяк, мадам, - сказал он. - Так меня назвали при рождении. Теперь же я отец Ансельм.
        - Я не собираюсь задерживать вас, - сказала я. - Мне лишь очень хотелось вас поблагодарить.
        - Вы не задержали меня, мадам. Я повинен в грехе лени, никак не соберусь приняться за работу.
        - А что у вас за работа? - полюбопытствовала я.
        Этот человек в монастыре, очевидно, был гостем; его черная ряса францисканца отчетливо выделялась на фоне коричневых бенедиктинских. Прислуживавший нам брат Полидор успел рассказать, что в монастыре жили несколько подобных чужаков, в основном ученых, желавших поработать в знаменитой монастырской библиотеке. Одним из таких людей оказался и отец Ансельм: он успел провести там несколько месяцев, переводя труды Геродота.
        - Вы видели библиотеку? - спросил он.
        Я отрицательно покачала головой.
        - Тогда пойдемте, - предложил он. - Библиотека производит весьма сильное впечатление, и я уверен, ваш дядя-настоятель не станет возражать, если вы ее навестите.
        С одной стороны, мне было интересно посмотреть библиотеку, с другой - не особенно хотелось вновь оказаться в одиночестве в гостевом крыле, поэтому я с готовностью приняла приглашение монаха.
        Помещение библиотеки, построенное в готическом стиле, было превосходно: высокие потолки, стройные колонны, разделявшие купол на много отсеков, узкие высокие окна в простенках между колоннами, отчего в библиотеке было очень светло. В большинстве окон имелись прозрачные стекла, но в некоторые были вставлены витражи на библейские темы. Я передвигалась на цыпочках, чтобы не потревожить работавших над книгами монахов, остановившись у прекрасного витража, изображающего бегство в Египет[45 - Согласно Евангелию, муж Святой Марии Иосиф получил во сне Божье повеление бежать с младенцем Иисусом в Египет из Вифлеема, где ребенку угрожала гибель от царя Ирода.].
        На одних полках книги стояли как обычно, рядами одна за одной, на других они не стояли, а лежали, для большей сохранности дорогих переплетов; стоял там и шкаф с застекленными створками, в котором хранились свитки пергамента. В библиотеке царило торжество гармонии, казалось, всякая тщательно хранившаяся там книга из-под переплетных крышек беззвучно пела собственную песню.
        Вышла я оттуда в самом умиротворенном настроении, и мы с отцом Ансельмом не торопясь стали пересекать главный двор. Я в очередной раз принялась благодарить его за помощь ночью, но в ответ он лишь пожал плечами.
        - Не стоит об этом больше думать, дочь моя. Надеюсь, вашему мужу сегодня лучше?
        - Я тоже на это надеюсь, - кратко сказала я и спросила: - А что такое вечное бдение? Ночью вы говорили, что собираетесь в нем участвовать.
        - Разве вы не католичка? - удивился он. - Ах да, запамятовал, вы же англичанка. Полагаю, вероятнее всего, протестантка?
        - Вообще говоря, в смысле веры ни то, ни другое, - заметила я. - Формально я католичка.
        - Формально?
        Отец Ансельм изумленно поднял на лоб ровные брови.
        Я осторожно помолчала, вспомнив свой опыт бесед с отцом Бейном; впрочем, этот монах, похоже, не готовился в испуге осенять меня крестным знамением.
        - Ну, как бы это сказать… - сказала я и наклонилась к полу, чтобы выдернуть сорняк, проросший меж каменных плит. - Меня крестили в католичество. Однако когда мне исполнилось пять лет, мои родители умерли, после чего мне пришлось жить у дяди Лэмберта, а он…
        На этом месте я остановилась. Мой дядя был энтузиастом науки и оставался совершенно безразличен ко всякой религии как системе верований - религиозные культы были для него всего лишь отличительными признаками культур.
        - Правду сказать, в вопросах веры он был всем и ничем. Ему были известны все религии, но он не верил ни в какого бога. Я не получила религиозного воспитания. Мой первый муж был католиком, но, впрочем, не самым добрым. То есть меня, вероятнее всего, нужно считать язычницей.
        Я осторожно скосилась на отца Ансельма, но тот совершенно не разгневался, а, напротив, весело рассмеялся.
        - Всем и ничем, - произнес он, катая это выражение на языке. - Мне нравится. Но вам, к сожалению, эти слова не подходят. Как член Святой Матери Церкви, вы навсегда остаетесь в ее лоне. Как бы мало вы ни знали о вере, вы точно такая же католичка, как наш Святой Отец Папа.
        Отец Ансельм возвел глаза к небесам. Стояла хмурая погода, но листья на ольхе не трепетали.
        - Ветер стих. Я хотел немного прогуляться, чтобы проветрить голову. Не желаете ли ко мне присоединиться? Вам потребны и свежий воздух, и движение, а мне, таким образом, представится возможность наставить вас в вере и объяснить смысл и значение обряда вечного бдения.
        - Разом застрелить двух зайцев? - вяло заметила я.
        Впрочем, идея если не религиозного просвещения, то прогулки показалась мне довольно интересной, и я принесла из комнаты свой плащ.
        Благочестиво склонив голову, отец Ансельм провел меня мимо тихого и мрачного входа в часовню, а затем сопроводил по аркаде в сад. В саду мы уже не могли ни побеспокоить, ни отвлечь молившихся, и францисканец начал рассказ:
        - Смысл бдения сам по себе весьма прост. Вспомним Библию, то, как Господь наш ночью ожидал в Гефсиманском саду суда, а затем распятия, и друзья Его, которые были там с Ним, заснули.
        - Да, я помню, - сказала я. - «И приходит к ученикам, и находит их спящими, и говорит Петру: так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною?»[46 - Матф., 26, 40.]
        - Да-да, мадам, - подтвердил он. - Именно так. Мы поочередно бодрствуем всю ночь, и Святое Причастие никогда не остается покинутым.
        - И вам не тяжело вставать среди ночи? - поинтересовалась я. - Или вы каждую ночь не ложитесь?
        Отец Ансельм склонил голову; небольшой ветерок играл блестящими темными волосами, тонзуру, покрытую легким, мягким пухом, похожим на мох, наступила пора побрить.
        - Каждый из бдящих выбирает тот час, который более ему подходит. Для меня это два часа утра.
        Он внимательно посмотрел на меня, словно пытаясь понять, как я отреагирую на сказанное.
        - В этот час время для меня словно замирает. Все жизненные соки человеческого тела: кровь, желчь, флегма - внезапно сливаются в какой-то гармонии.
        Он улыбнулся, открыв кривоватые зубы - единственный недостаток в его внешности, идеальной во всех прочих смыслах.
        - Или сливаются в единении. Я часто думаю: возможно, этот миг равен мигу рождения или смерти, который, как мне кажется, каждому человеку выдается особенным. Каждому мужчине… и женщине, конечно, тоже, - добавил он, любезно склонив ко мне голову. - Именно в такой момент излома, - продолжал он, - кажется возможным вообще все. Можно посмотреть за пределы собственной жизни и удостовериться, что на самом деле нет никаких пределов. Когда время замирает, вы понимаете, что можете сделать что угодно, завершить это действие и вернуться в свой мир, обнаружив, что он неизменен - все осталось таким же, как было. И вы осознаете…
        Он замолк и после паузы довершил:
        - Вы осознаете, что все возможно, однако нет ничего необходимого.
        - Но… вы при этом действительно что-то делаете? - спросила я. - Я имею в виду, например, молитесь?
        - Я? Ну… я сижу и смотрю на Него. - Красивые губы растянулись в широкой улыбке. - А Он - на меня.
        Когда я вошла, Джейми сидел на постели. Затем он совершил попытку пройти по коридору, опираясь на мое плечо. От этого путешествия он очень быстро побледнел и покрылся потом, лег в постель и не возражал, когда я укрыла его одеялом.
        Я попыталась покормить его супом и молоком, но он лишь отрицательно покачал головой.
        - Англичаночка, я не хочу есть. Боюсь, если я что-нибудь суну в себя, меня опять будет тошнить.
        Я не настаивала и молча убрала суп.
        Во время обеда я проявила некоторую настойчивость и сумела уговорить Джейми проглотить несколько ложек супа. К несчастью, он не смог удержать в себе даже их.
        - Прости, англичаночка, - сказал он, - я такой мерзкий.
        - Это ерунда, Джейми, и никакой ты не мерзкий.
        Я выставила таз за дверь и, усевшись подле Джейми, отодвинула с его глаз упавшую прядь.
        - Не думай об этом. Твой желудок по-прежнему воспален в результате морской болезни. Вероятно, я слишком тороплюсь и пытаюсь тебя обязательно накормить. Не обращай на меня внимания и выздоравливай.
        - Выздоровлю. - Он прикрыл глаза и вздохнул. - А ты что сегодня делала?
        Джейми очевидным образом был возбужден и плохо себя чувствовал, однако от моего рассказа несколько повеселел: я поведала обо всем, что увидела и узнала за день: о библиотеке, о часовне, о винном прессе и аптекарском огороде, где наконец-то смогла познакомиться со знаменитым братом Амброзом.
        - Он просто потрясающий, - восторженно говорила я. - Боже, да я совершенно запамятовала, что ты с ним знаком!
        Брат Амброз был очень высок, даже выше Джейми, тощий как скелет, с длинным лицом, обвисшим как морда бассет-хаунда. Длинные тонкие пальцы на его руках были покрыты зеленоватой кожей.
        - Он может вырастить вообще любую траву, - продолжала я рассказ. - У него там есть все известные растения, а теплица такая маленькая, что он не может выпрямиться в ней во весь рост. Там он в основном разводит то, что не растет в этих землях, и, мне кажется, такие растения, что вообще больше нигде не встречаются, не говоря уже о пряностях и тех растениях, что служат для получения наркотиков.
        Упомянув наркотики, я вернулась в мыслях к событиям минувшей ночи, встала и подошла к окну. Зимой ночь наступала рано, снаружи уже совсем стемнело; монахи, работавшие на конюшне и во дворе, переходили с места на место, держа в руках фонари, которые качались у них в руках как светлячки.
        - Стемнело. Как ты думаешь, ты сумеешь сам уснуть? У брата Амброза имеются снадобья, которые тебе помогут.
        Глаза Джейми заволокло утомление, но он покачал головой:
        - Нет, англичаночка. Ничего не хочу. Если я усну… нет, пожалуй, немного почитаю.
        Ансельм принес ему несколько книг по философии и истории, и Джейми потянулся за томом Тацита, лежавшим в числе остальных на столе.
        - Тебе нужно поспать, Джейми, - как можно аккуратнее сказала я.
        Опершись на подушку, он открыл книгу, но продолжал смотреть поверх нее на стену, крепко прикусив зубами нижнюю губу.
        - Джейми, я останусь у тебя на ночь, - предложила я. - Постелю тюфяк на полу.
        - Нет.
        Несмотря на всю слабость, его обычное упрямство никуда не пропало.
        - Мне лучше остаться одному. И спать мне совсем не хочется. Ты иди поужинай, англичаночка. А я… я почитаю.
        Он наклонился к книге. С минуту я с чувством полной беспомощности наблюдала за ним, потом сделала так, как он хотел: ушла и оставила его одного.
        Состояние Джейми меня все сильнее волновало. У него не прекращалась рвота: он почти ничего не ел, а то, что все-таки попадало ему в желудок, редко там застревало. Он бледнел, его охватывала все более заметная апатия, он не проявлял интереса ни к чему. Днем по большей части он спал, поскольку почти не спал ночью. Он боялся кошмаров, но не разрешал мне оставаться с ним на ночь под тем предлогом, что его бессонница нарушит и мой сон. Я не собиралась на него давить, даже если бы он это позволил, и потому в основном проводила время либо в хранилище сухих трав брата Амброза, либо в прогулках по монастырю и окрестностям, оживляемых беседами с отцом Ансельмом. Францисканец пользовался возможностью наставить меня в вопросах веры и тактично обучал основам католицизма, хотя я то и дело напоминала ему о своей атеистической природе. Он толковал мне о воспарении духа, а я возражала:
        - Не понимаю, как я могу достичь этого. Воспарение духа или есть, или его нет. Я хочу сказать…
        Я замолчала, чтобы подобрать слова, которые не показались бы ему слишком прямолинейными и грубыми.
        - Я имею в виду, что для вас то, что находится на алтаре в часовне, - это Тело Господне, а для меня - всего лишь небольшой ломоть хлеба, пускай и в самом изумительном и восхитительном обрамлении.
        Отец Ансельм нетерпеливо вздохнул и потянулся.
        - Я заметил, что, когда я прохожу ночью в часовню, ваш муж обычно не спит. У него нарушился сон. В свою очередь, он нарушился и у вас. Раз уж вы не спите, приглашаю вас пойти сегодня со мной… Побудьте со мной в часовне всего час.
        - Зачем? - прищурилась я.
        - Но почему бы и нет? - пожал плечами он.
        Встать, чтобы встретиться ночью с отцом Ансельмом, мне было нетрудно, поскольку я и так не спала. Не спал и Джейми. Когда выглядывала в коридор, я видела на полу свет, падавший из полуоткрытой двери комнаты Джейми, слышала тихий шорох листаемых страниц, а время от времени и негромкой стон - это Джейми менял положение тела.
        В монастыре было тихо - так, как бывает ночью во всех густонаселенных зданиях: биение дневного пульса замедляется, но сердце бьется без перерывов, пусть чуть медленнее и тише, но постоянно. Всегда существует кто-то, кто не спит, движется по коридорам, наблюдая и поддерживая ритм жизни.
        И вот настала моя очередь встать на пост.
        В часовне царил полумрак, который нарушал лишь свет от красной лампады и нескольких белых тонких свечей; в неподвижном воздухе языки пламени не двигались и бросали слабые отсветы на темные раки.
        Я прошла по короткому центральному нефу следом за отцом Ансельмом и вслед за ним встала на колени. Впереди виднелась коленопреклоненная фигура брата Бартоломе; он не обернулся на звук наших шагов и, склонив голову, продолжал молитву.
        Великая святыня - скромный ломоть хлеба - хранилась в огромной золотой дароносице диаметром не менее фута. Ощущая некоторую неловкость, я заняла указанное мне место. Позади меня слабо скрипнула скамья: на нее сел отец Ансельм.
        - Однако что мне следует делать? - спросила я тихим голосом, храня почтение к ночной тишине, разлитой в часовне.
        - Ничего, ma chere[47 - Моя дорогая (фр.).], - ответил он. - Просто побудьте здесь.
        И я сидела, прислушиваясь к собственному дыханию и к звукам, которые проступают только в тишине, в другое время неслышные за более громкими шумами. Глухо оседала кладка, потрескивало дерево, и горевшие свечи выбрасывали крошечные язычки огня. Из своего убежища в величественное здание чуть слышно пробежал кто-то крошечный.
        Часовня стала подлинным местом моего покоя, я в душе благодарила Ансельма. Вопреки тому, что сама я устала и очень беспокоилась о Джейми, я постепенно расслабилась, внутреннее напряжение тоже стало уходить - как пружина в незаведенных часах. Удивительно, но при этом меня не клонило в сон, невзирая на позднее время и все перенесенные в последние дни и недели страдания. В конце концов, казалось мне, что значат дни и недели перед лицом вечности?
        Ровно светила красная лампада, отражаясь на золотом боку дароносицы. Белые свечи перед статуями святого Жиля и Богоматери время от времени мерцали язычками пламени, но лампада горела так ясно и уверенно, будто ее огонь не мог поколебать никакой невидимый воздушный поток.
        Но раз в этом месте находилась вечность или даже лишь идея вечности, то, вероятно, Ансельм прав: все возможно. И это все - любовь? Я задумалась. Некогда я любила Фрэнка - и я продолжала его любить. Я любила Джейми - сильнее своей жизни. Ограниченная пределами времени и плоти, я не могла удержать обоих. А есть ли в ином мире место, где отсутствует время или где оно не движется? Ансельм думает, что да. Место, где все возможно. И ничего не нужно.
        Есть ли там любовь? Возможна ли любовь за пределами времени и плоти? И нужна ли она там?
        Я не замечала, как бежит время, поэтому когда увидела, что отец Ансельм неожиданно вышел из маленькой дверцы у алтаря, чрезвычайно удивилась. Но ведь он сидел за моей спиной? Оглянувшись, я увидела неизвестного мне молодого монаха, который преклонил колени у порога. Ансельм совершил глубокий поклон у алтаря, после чего подошел ко мне и кивком позвал к дверям.
        - Вы уходили? - спросила я, когда мы покинули часовню. - А я полагала, что вы не можете оставлять Святое Причастие… э-э… в одиночестве.
        - Но я и не оставлял, ma chere. Там же были вы.
        Я воздержалась от спора. В конечном итоге формальной должности бдящего у алтаря не бывает. Для этого требуется лишь быть гуманным, а мне хотелось надеяться, что я все еще не потеряла это свойство, хотя временами о нем и забывала.
        Свеча в комнате Джейми все еще горела; проходя мимо его двери, я услышала шелест страниц. Я было замедлила шаг, но Ансельм увлек меня дальше и довел до двери в мою комнату. Я остановилась, пожелала ему доброй ночи и поблагодарила за то, что взял меня с собой в часовню.
        - Это было… отдохновенно, - попыталась я найти верное слово.
        Он взглянул на меня и кивнул.
        - Да, мадам. Это так и есть. Помните, я сказал вам, что Святое Причастие не оставалось в одиночестве, когда я уходил, потому что там были вы. А вы сами, ma chere? Были вы в одиночестве?
        Я помолчала и ответила:
        - Нет, не была.
        Глава 39
        Искупление души человеческой
        На следующее утро я традиционно отправилась к Джейми, лелея надежду, что он хотя бы чем-то позавтракал. Но из ниши в стене рядом с его комнатой внезапно возник Мурта и преградил мне путь.
        - Что происходит? - отрывисто спросила я. - Что-то случилось?
        Мое сердце заколотилось, ладони вспотели. Впрочем, страхи были излишни: Мурта быстро отрицательно закачал головой и проговорил:
        - Нет, с ним все неплохо. По крайней мере не хуже, чем раньше.
        Сказав это, он своей тонкой рукой подхватил меня под локоть и увлек по коридору; я, сильно удивившись, осознала, что Мурта в первый раз на моей памяти дотронулся до моего тела по собственной воле - касание его легкой и в то же время сильной ладони напоминало о крыле пеликана.
        - И все-таки что случилось? - снова спросила я.
        Узкое лицо, как всегда, осталось бесстрастным, но Мурта слегка сощурился.
        - Он не желает вас видеть, - сказал он.
        Я встала столбом и вырвала свою руку.
        - Почему?
        Мурта замешкался, как будто пытался подобрать верные слова.
        - Н-ну, он лишь… он подумал, что вам стоит оставить его здесь, а самой лучше воротиться в Шотландию. Он…
        Я не стала слушать продолжение. Оттолкнула Мурту в сторону и бросилась к Джейми. За мной глухо стукнула тяжелая дверь в комнату. Уткнувшись лицом в подушку, на постели лежал Джейми, на котором был надет лишь короткий подрясник послушника. Стоявшая в углу жаровня наполняла комнату уютным теплом, хотя уголь в ней горел довольно дымный.
        Я дотронулась до Джейми - он резко приподнялся. Его все еще сонные глаза глубоко ввалились. Я взяла его руку в свои, но он вырвал ее и с видом совершенного отчаяния опять ткнулся лицом в подушку.
        Пытаясь никак не выказать охватившее меня беспокойство, я приставила к кровати стул и уселась на него.
        - Я не буду тебя трогать, - ровным тоном сказала я, - но тебе придется все мне объяснить.
        Несколько минут он неподвижно молча лежал, скорчившись на постели. Затем, вздохнув, сел, осторожно, явно преодолевая боль, опустил ноги на пол.
        - Да, - проговорил он тусклым голосом, не глядя на меня. - Видимо, придется. Нужно было сделать это раньше, но мне недоставало храбрости.
        В голосе слышалась горечь, руки вяло легли на колени.
        - Мне следовало сделать так, чтобы Рэндолл меня убил, но я не смог. У меня не оставалось смысла жить, однако не посмел погибнуть.
        Голос Джейми задрожал; он продолжал так тихо, что я еле понимала сказанное.
        - Я знал, что увижу тебя в последний раз… чтобы сказать тебе… но… Клэр, любимая… о моя любимая!
        Он взял подушку и прижал к себе как щит, затем положил на нее голову, собираясь с силами.
        - Клэр, когда там, в Уэнтуорте, ты оставила меня и ушла… - тихо начал он, не отрывая головы от подушки. - Я слышал твои шаги по каменным плитам и повторял, что стану думать о тебе. Вспоминать тебя, запах твоей кожи и твоих волос, прикосновение твоих губ к моим. Я хотел думать о тебе, пока дверь вновь не откроется. Я решил, что следующим утром, когда я окажусь у виселицы, буду думать о тебе, чтобы укрепить свой дух. Но я решил не думать о тебе с минуты, когда откроется дверь, до мгновения, в которое меня поведут на казнь. Вообще ни о чем не думать…
        Он рассказал мне, как сидел в маленьком помещении в тюремном подземелье и ждал. Дверь распахнулась, он поднял взгляд и увидел - но кого? Всего лишь хорошо сложенного, красивого и немного растрепанного человека в порванной полотняной рубахе. Человек остановился у двери, прислонился к дверному косяку и стал смотреть на узника.
        Через минуту Рэндолл молча пересек комнату и оказался возле Джейми. Он положил одну руку пленнику на шею, а другой вырвал гвоздь, которым ладонь была прибита к столу. От боли Джейми едва не потерял сознание. В тот момент на столе перед ним возник стакан с бренди, голову ему поддержали твердой рукой: Рэндолл помог ему выпить то, что было в стакане.
        - После этого он взял мое лицо в свои ладони и слизнул с моих губ капли бренди. Я хотел отвести лицо, но вспомнил, что дал слово, и не двинулся.
        Рэндолл подержал какое-то время лицо Джейми в своих ладонях, пристально глядя ему в глаза, потом отпустил и уселся на столе.
        - Он так посидел немного молча, лишь болтал ногой туда-сюда. Я совершенно не представлял себе, чего ему нужно, да и не собирался ничего представлять. Я очень устал, боль в руке была такой сильной, что я чуть не падал в обморок. Несколько позже я положил голову на руки и отвернулся от него.
        Тяжело вздохнув, Джейми продолжил рассказ:
        - Вскоре я почувствовал его руку на голове, но не двинулся с места. Он очень нежно гладил меня по волосам. Было тихо, слышалось лишь его хриплое дыхание да треск огня в жаровне… кажется, я ненадолго уснул.
        Когда Джейми пришел в себя, Рэндолл стоял перед ним. «Вам лучше?» - спросил он вежливо, даже участливо. Джейми молча кивнул и встал. Рэндолл, оберегая раненую руку Джейми, подвел его к походной кровати.
        - Я дал слово не оказывать сопротивления, но я не был намерен ему помогать и лишь стоял на месте как столб. Я думал, что позволю ему делать все, что он пожелает, но сам не буду в этом участвовать, сохраню дистанцию между ним и собой - по крайней мере в мыслях…
        Рэндолл усмехнулся и дернул Джейми за больную руку - достаточно сильно для того, чтобы тот повалился на кровать от неожиданной оглушительной боли. Рэндолл опустился перед кроватью на колени и в считаные минуты доказал Джейми, что его представление о дистанции иллюзорно…
        - Он… он сказал мне, что я восхитителен, - говорил Джейми, не смотря на меня и с диким усилием вцепившись пальцами неповрежденной руки в край постели.
        Я было собралась остановить его, заметить, что ему необязательно продолжать рассказ, что он не должен его продолжать, но вместо этого с силой сжала губы и стиснула руки, чтобы не коснуться его.
        И Джейми поведал об остальном: о неторопливых, с наслаждением, ударах кнутом, перемежаемых поцелуями; о невыносимой боли от ожогов, которая выводила его из обморока к новым мучениям и унижениям… Он рассказал все, иногда с трудом подбирая слова, иногда плача, рассказал больше, чем я, казалось, могла вынести, - но я все вынесла, молча слушая его, как исповедник.
        - Клэр, я не хотел думать о тебе… такой обнаженный, беззащитный, униженный… вспоминать, как я тебя любил. Это было бы все равно что богохульство. Я хотел исторгнуть тебя из своего сознания и… просто существовать, сколько смогу. Но он этого не допустил.
        Щеки Джейми повлажнели, но он не плакал.
        - Он говорил со мной. Говорил постоянно. Иногда угрожал, иногда произносил нежности, но часто упоминал тебя.
        - Меня?
        После долгого молчания голос скорее напоминал хриплое воронье карканье.
        Джейми кивнул и вновь ткнулся лицом в подушку.
        - Да, - спустя минутную паузу сказал он. - Он ужасно к тебе ревновал, ты же понимаешь.
        Нет, я не понимала.
        - О да. - Он опять кивнул. - Когда он ласкал меня, то спрашивал: «А она делала так?»
        Голос дрогнул.
        - Я ничего не отвечал, я не мог ответить. И тогда он спрашивал, что, как я думаю, ты бы почувствовала, если бы увидела, как я… как я…
        Он с силой прикусил губу, не способный продолжать.
        - И так постоянно, - овладев собой, продолжил Джейми. - Он словно удерживал тебя возле меня. Я боролся, всеми силами своего рассудка боролся с этим наваждением… пробовал отделить разум от тела, но боль терзала меня вновь и вновь, она была выше того барьера, который я мог преодолеть. Я боролся, Клэр, я храбро бился, однако…
        Он склонил голову на руки, сжал висок пальцами и неожиданно вновь заговорил:
        - Мне ясно, отчего повесился юный Алекс Макгрегор. Я поступил бы точно так же, если бы не боялся смертного греха.
        По комнате разлилась тишина. Я машинально обратила внимание на то, что подушка Джейми абсолютно мокрая, и попробовала ее отнять, чтобы сменить. Он очень медленно покачал головой и уставился в пол, куда-то себе под ноги.
        - Это всегда будет со мной, Клэр. Я не могу ни подумать о тебе, я не могу ни поцеловать тебя или взять за руку, чтобы не почувствовать страх, боль и тошноту. Я лежу здесь и чувствую, что умираю без тебя, без прикосновений твоих рук, но только ты дотрагиваешься до моего тела, мне кажется, что меня одолевает рвота от стыда и отвращения к себе. Я даже не могу смотреть на тебя без…
        Он уперся лбом в сжатый кулак здоровой руки.
        - Клэр, я хочу, чтобы ты меня оставила. Поезжай обратно в Шотландию, взойди на Крэг-на-Дун. Вернись на родину, к своему… мужу. Мурта отвезет тебя по моему приказу.
        Джейми замолчал. Я продолжала сидеть не двигаясь. Затем он вновь поднял голову и с отчаянной решительностью просто сказал:
        - Я буду любить тебя до конца дней своих, но больше не в силах быть твоим мужем. А быть никем другим для тебя я не желаю. - Он стиснул зубы. - Клэр, я так хочу тебя, что у меня все поджилки дрожат, но, Господь всемогущий, я так боюсь до тебя дотронуться!
        Я хотела подойти к нему, но он движением руки меня остановил. Исказив внутренней борьбой лицо, он глухим голосом сказал:
        - Клэр, прошу тебя! Уезжай! А сейчас, пожалуйста, уйди прочь. Мне будет очень худо, я не хочу, чтобы ты это видела. Пожалуйста!
        В его голосе я услышала мольбу и поняла, что на этот раз следует пощадить его гордость. Встала и в первый раз за всю свою практику оставила беспомощного больного одного полагаться на собственные силы.
        Словно каменная, я вышла из комнаты и прижала горящее лицо к холодной и твердой белой стене, не обращая внимания на удивленные взгляды Мурты и брата Уильяма. «Господь всемогущий, - сказал он. - Господь всемогущий, я так боюсь до тебя дотронуться!»
        Я выпрямилась. Ну что же еще остается? Ведь больше некому.
        В час, когда бег времени замедлился, я пришла в часовню Святого Жиля. Кроме отца Ансельма, изящно выглядевшего даже в рясе, в часовне никого не было. Монах стоял неподвижно и даже не обернулся; меня захватила живая тишина, царившая в часовне.
        Я ненадолго встала на колени, чтобы отрешиться от дневной суеты и впитать покой. Почувствовав, что мое сердце стучит по-ночному, я встала и уселась на заднюю скамью. Выпрямив спину, я, не знакомая с традициями, нерешительно размышляла, как начать молитву. Что нужно говорить? В конце концов я тихо прошептала, что молю о помощи. Пожалуйста.
        Потом я сидела и ждала, чтобы волны тишины укутали меня, словно покрывалом, защитили от холода, как плащ. Ждала, как учил меня Ансельм, и минуты текли нескончаемой чередой.
        В часовне стоял небольшой столик, накрытый полотном. Там стояла чаша со святой водой, рядом лежали Библия и другие духовные сочинения. Я встала, подошла к столику и взяла Библию, затем села обратно и положила книгу перед собой на пюпитр. Я не первая в минуты сомнений и беспокойства обращалась к этому великому путеводителю. Света свечей хватало для чтения, я стала осторожно переворачивать тонкие страницы и вчитываться в ровные напечатанные строки.
        Двадцать первый псалом[48 - Псалом XXX, 16, 17; XXXIII 24, 25.]…
        «Я же червь, а не человек… Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей»[49 - Псалом XXI, 7, 15.].
        Что ж, вполне профессиональный диагноз, слегка нетерпеливо подумала я, но где же совет, как справиться с недугом?
        «Но Ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя! поспеши на помощь мне. Избавь от меча душу мою и от псов одинокую мою»[50 - Псалом XXI, 20, 21.].
        Хм-м.
        Я открыла «Книгу Иова», которую так любил Джейми. Должен же был отыскаться полезный совет…
        «Но плоть его на нем болит, и душа его в нем страдает»[51 - Иов, 14, 22.].
        Пожалуй, да, подумала я и перелистнула еще несколько страниц.
        «И ныне изливается душа моя во мне; дни скорби объяли меня. Ночью ноют во мне кости мои, и жилы мои не имеют покоя»[52 - Иов, 30, 16 - 17.].
        Так оно и есть, но что с того? Ага, вот и ободрительное:
        «Если есть у него Ангел-наставник, один из тысячи, чтобы показать человеку прямой путь его, - Бог умилосердится над ним и скажет: освободи его от могилы; Я нашел умилостивление. Тогда тело его сделается свежее, нежели в молодости; он возвратится к дням юности своей»[53 - Иов, 33, 23 - 25.].
        Что же это за умилостивление такое, как и чем можно выкупить душу человеческую, как избавить моего любимого от псов?
        Я закрыла книгу и смежила веки. Прочитанные слова путались в голове, переплетались с моими неотступными мыслями. Когда я назвала вслух имя Джейми, меня вновь объяла великая печаль. Тем не менее когда я многократно затем повторила: «Боже мой, в руки твои предаю душу раба твоего Джеймса», мне стало существенно легче.
        Неожиданно я подумала: возможно, Джейми лучше умереть? Он же сам говорил, что хочет смерти. При этом я совершенно определенно понимала, что если, как он требует, оставлю его, то очень скоро он погибнет: или умрет от последствий пыток и болезни, или погибнет на виселице, или будет убит в бою. И мне было совершенно точно известно, что сам он знает это, как и я. Следует ли мне поступать так, как велит мой муж? Ни черта, сказала я себе. Ни черта, повторила я, обратив лицо к сверкающему золотом алтарю.
        Не сразу, но у меня появилось вполне определенное ощущение, что в мои руки вложили какой-то невидимый предмет. Прекрасный, как опал, гладкий, как нефрит, тяжелый, как речная галька, и хрупкий, как птичье яйцо. Не дар, но залог. О нем нужно изо всех сил заботиться и бережно хранить. Мне показалось, что из ниоткуда появились эти слова и затем пропали в темноте под куполом.
        Я еще раз преклонила колени, встала и покинула часовню, ни на секунду не сомневаясь, что в миг, когда по воле вечности замерло время, я получила ответ, - но что он значит, совершенно не понимала. Мне было известно только одно: тот невидимый предмет, что я держала в руках, был душа человеческая. Моя или чужая - я не знала.
        Когда я на следующее утро проснулась как обычно и услышала от монаха-прислужника, оказавшегося у моей кровати, что у Джейми жар, то не сочла это откликом на свою ночную молитву.
        - Как долго он уже в таком состоянии? - спросила я, привычным жестом прикладывая руку ко лбу Джейми, трогая затылок, подмышку, пах.
        Ни капли пота, только сухая блестящая кожа, от которой пышет огнем. Джейми не спал, но его сознание было спутано. Источник лихорадочного состояния был абсолютно ясен: искалеченная рука распухла, от мокрых бинтов исходил тяжелый гнилостный запах. Темно-багровые полосы угрожающе шли от запястья к плечу. Сепсис. Ужасная гнойная инфекция, ставящая под угрозу жизнь.
        - Я заглянул к нему после утренней литургии и обнаружил в таком состоянии, - рассказывал прислужник, поднявший меня с постели. - Я дал ему воды, но сразу после рассвета у него открылась рвота.
        - Нужно было без промедления меня разбудить, - заметила я. - Впрочем, сейчас это уже не важно. Как можно скорее принесите мне горячей воды, малинового листа и приведите брата Полидора.
        Монах сразу отправился выполнять поручение, уверив, что принесет и завтрак для меня, но я лишь отмахнулась от сказанного и схватила кувшин с водой.
        До появления брата Полидора я попыталась напоить Джейми холодной водой; не добившись успеха, пришлось заменить питье мокрым холодным обертыванием: я намочила простыни и осторожно положила их на воспаленную кожу. В то же время я опустила пораженную инфекцией руку в кипяченую воду, остудив ее до такой температуры, чтобы не устроить ожог. В отсутствие сульфаниламидов и антибиотиков единственным средством борьбы с бактериальным поражением становится тепло. Тело больного потому и пылает жаром, что борется с заражением, но жар сам по себе очень опасен для организма, поскольку уничтожает мышцы и разрушает нервные клетки, в том числе клетки мозга. Идея заключается в том, чтобы нагреть для борьбы с инфекцией пораженное место, а прочие части организма держать в холоде и снабжать достаточным для него количеством воды. Одним словом, одновременно решать три плохо совместимые задачи, дьявол их побери.
        Ни душевное состояние Джейми, ни страдания его тела в тот момент не стоило особенно учитывать. Велась самая жестокая борьба за сохранение его жизни, противодействие лихорадке и сепсису. Сохранение жизнь - все прочее стало не важно.
        К концу второго дня у Джейми начался бред. Чтобы он не упал с кровати, мы привязали его широкими полосами мягкой ткани. Я решилась на крайнее средство, чтобы сбить жар: потребовала принести большую корзину снега, которым мы обложили больного. Его стало трясти, он обессилел, но на время лихорадка спала.
        К несчастью, такую процедуру приходилось повторять каждый час. К закату келья, в которой лежал Джейми, была больше похожа на болото: пол был залит талой водой, повсюду валялись скомканные мокрые простыни, а над жаровней, стоявшей в углу, поднимался плотный белый пар. Мы с братом Полидором, мокрые от пота и замерзшие от постоянного контакта со снегом и холодной водой, изнывали от усталости, несмотря на непрерывную существенную помощь Ансельма и других монахов. Жаропонижающие средства вроде цветков рудбекии, золотой печати, кошачьей мяты и иссопа не помогали. Настой ивовой коры у Джейми не получалось заставить проглотить в нужном количестве.
        В один из все более редких моментов просветления Джейми попросил, чтобы я дала ему умереть спокойно. Я лишь повторила то, что прошлой ночью само вырвалось из моих уст: «Ни черта!» - и продолжила делать свое дело.
        Только закатилось солнце, в коридоре послышался шум шагов. Дверь отворилась, и вошли дядя Джейми, настоятель аббатства, отец Ансельм и еще трое монахов, один из которых держал небольшой кедровый ларец. Настоятель подошел ко мне, благословил и взял мою руку в свои.
        - Мы пришли, чтобы совершить соборование, - сказал он тихо и очень ласково. - Не бойтесь, прошу вас.
        Он пошел к постели, а я непонимающе взглянула на брата Ансельма.
        - Таинство последнего причастия, - пояснил он, наклонившись к моему уху, чтобы не беспокоить и не отвлекать собравшихся у постели монахов. - Последнее помазание.
        - Последнее помазание! Но это же для тех, кто скоро умрет!
        - Тш-ш. - Брат Ансельм отвел меня от кровати. - Точнее это было бы называть елеепомазанием болящего, но эта церемония действительно проводится в случаях, когда существует опасность смерти.
        Тем временем монахи перевернули Джейми на спину и с огромными предосторожностями положили так, чтобы раненым плечам было не очень больно.
        - Цель у этого таинства двойная, - наблюдая за приготовлениями, продолжал шептать мне Ансельм. - Первая: моление об исцелении страждущего, если на то будет воля Господня, - ведь елей, то есть освященное масло, есть символ жизни и здоровья.
        - А что же вторая? - спросила я, заранее зная ответ.
        - Если Господь не дает своей воли на то, чтобы человек остался на этом свете, то ему отпускают грехи и поручают его Богу, дабы душа отошла в мире.
        С этими словами Ансельм, заметив, что я намерена сказать что-то протестующее, на всякий случай положил ладонь мне на предплечье.
        Приготовления закончились. Джейми лежал на спине, целомудренно укрытый простыней до пояса; в головах и в ногах горело по две свечи, что вызывало самые недвусмысленные ассоциации с гробом. Настоятель Александр уселся возле кровати; рядом с ним стоял монах, державший поднос с закрытым потиром, чашей со Святыми Дарами, и двумя серебряными бутылочками - с елеем и святой водой. На предплечьях монаха висело белое полотенце.
        «Прямо как у официанта, который подает вино», - недовольно подумала я: зрелище неприятно действовало мне на нервы.
        Молитвы по-латыни читали нараспев; негромкое антифонное пение[54 - Антифонное пение - попеременное исполнение стихов молитвенного песнопения.] успокаивало, хоть я и не понимала слов. Одни части службы мне шепотом переводил Ансельм, другие казались очевидными и понятными. Но вот настоятель жестом призвал Полидора, тот выступил вперед и поднес к носу Джейми какой-то флакончик, в котором, вероятно, был нашатырный спирт или другое подобное средство, потому что Джейми дернулся и, не открывая глаз, отвернулся.
        - Для чего они его будят? - спросила я.
        - Если это еще возможно, желательно, чтобы больной находился в сознании и покаялся в совершенных грехах. К тому же это дает возможность принять Святое Причастие, которое поднесет ему настоятель.
        Настоятель осторожно прикоснулся к щеке Джейми и повернул его голову, чтобы тот снова понюхал флакончик. Александр перешел с латыни на родной гэльский и очень ласково сказал:
        - Джейми! Джейми, родной! Это Алекс, милый мой. Я здесь, я с тобой. Ты должен ненадолго очнуться, совсем ненадолго. Я дам тебе отпущение грехов и причащу тебя. Сделай глоточек, чтобы ты мог отвечать, когда требуется.
        Брат Полидор поднес чашку к губам Джейми и стал осторожно понемногу вливать воду в пересохший рот. Глаза Джейми были открыты - блестевшие в лихорадке, но в них вполне светился разум.
        Аббат стал спрашивать по-английски, но так тихо, что я еле слышала: «Отрекаешься ли ты от сатаны и всех деяний его? Веруешь ли в Воскресение Господа нашего Иисуса Христа?» - и так далее. Джейми хриплым шепотом отвечал «да» на все вопросы.
        Когда таинство окончилось, Джейми откинулся на подушки и закрыл глаза. Ребра резко выступали; за время болезни и особенно лихорадки он крайне похудел. Настоятель, поочередно обращаясь к бутылочкам с елеем и святой водой, наносил кресты на тело, включая лоб, губы, нос, уши и веки. Он нанес елеем знаки креста во впадине под сердцем, на обеих ладонях и на сводах стоп. Особенно бережно поднял раненую правую руку и положил Джейми на грудь.
        Причастие совершилось быстро и необыкновенно аккуратно: всего лишь легкое прикосновение большого пальца настоятеля.
        «Магия и суеверия», - сообщила рациональная часть меня, таившаяся где-то внутри, однако любовь, которую выражали лица молившихся монахов, меня чрезвычайно тронула.
        Джейми вновь открыл глаза - очень спокойные; впервые после того, как мы покинули Лаллиброх, я увидела у него такое мирное выражение лица.
        Завершила церемонию короткая молитва на латыни. После нее настоятель возложил на голову Джейми руку и произнес по-английски:
        - Господи, в руки Твои предаю душу раба Твоего Джеймса. Молим Тебя об исцелении, если на то есть Твоя воля, и об укреплении его души, дабы со смирением познала она мир Твой в вечности.
        - Аминь, - отозвались и монахи, и я.
        С наступлением темноты больной вновь впал в сумеречное состояние сознания. Силы Джейми таяли; мы могли лишь поддерживать их маленькими порциями воды. Губы у него пересохли и потрескались, говорить он не мог, но если его встряхивали, открывал глаза. Он нас не узнавал; глаза застывали, затем медленно закрывались, и он со стоном отворачивался.
        Я стояла у кровати и смотрела на Джейми, так измученная бедами прошедшего дня, что не чувствовала больше ничего, кроме тупого отчаяния. Брат Полидор, осторожно коснувшись моей руки, вывел меня из ступора.
        - Вы больше ничего не можете для него сделать, - сказал он и увел меня от кровати. - Вам надо пойти и отдохнуть.
        - Но… - начала я и тут же замолчала.
        Он был прав. Мы совершили все, что могли. Теперь либо отступит лихорадка, либо Джейми умрет. Даже самый сильный организм не может выдержать разрушительное воздействие такого жара больше двух дней, а у организма Джейми почти не осталось сил, чтобы сопротивляться.
        - Я побуду с ним, - сказал Полидор. - Идите и ложитесь. Я позову вас, если…
        Он не договорил и махнул рукой на дверь.
        Я не спала: лежала на постели, уставившись в потолок. Глаза были сухими и горели, горло болело, словно и у меня самой начиналась лихорадка. Может, в этом и заключался ответ на мою молитву: умереть вместе?
        В конце концов я встала, взяла со столика у двери кувшин и таз. Поставила в центре комнаты на пол тяжелую глиняную миску и осторожно наполнила ее водой до краев.
        По дороге в свою комнату я заходила в кладовую брата Амброза. Я раскрыла пакетики с травами и высыпала содержимое в свою жаровню; от красных углей поднялся аромат горящих миртовых листьев, а кусочки коры камфарного лавра загорелись голубыми огоньками.
        Я поставила свечу в подсвечнике рядом с моим водяным зеркалом и уселась на пол - вызывать духа.
        Каменный коридор был холодный и темный, освещенный масляными лампами, которые висели у потолка. Когда я проходила под лампой, моя тень пряталась под ногами, а затем постепенно росла.
        Невзирая на холод, я была боса, в одной сорочке из грубого полотна. Сорочка хранила тепло тела, но от каменного пола по ногам поднимался ледяной холод.
        Я коротко постучалась в дверь и отворила ее, не дожидаясь ответа. Возле кровати Джейми сидел брат Роджер и, опустив голову, молитвенно перебирал четки. При моем появлении он поднял взгляд, но ответил, лишь когда довершил молитву. Он подошел ко мне у двери и очень тихим голосом заговорил; впрочем, он мог даже кричать, нисколько не боясь побеспокоить недвижимое тело на постели.
        - Без перемен. Я только что налил свежей воды в сосуд, в который опущена рука.
        Я кивнула и благодарно дотронулась до его руки; после видений последнего часа рука брата Роджера показалась мне такой живой, такой теплой, такой надежной.
        - Если не возражаете, я хотела бы остаться с ним наедине.
        - Конечно. Я пойду в часовню… или останусь где-то поблизости на случай, если…
        - Нет.
        Я постаралась как можно увереннее улыбнуться.
        - Идите в часовню. Или, еще лучше, идите спать. Я не могу уснуть и буду здесь до утра. Если мне понадобится помощь, я пошлю за вами.
        Он, по-прежнему пребывая в сомнении, посмотрел на Джейми. Но час был поздний, а брат Роджер устал - под добрыми карими глазами пролегли темные тени.
        Тяжелая дверь скрипнула - и я осталась одна с Джейми. Одна, испуганная, в огромных сомнениях относительно того, что намеревалась предпринять.
        Я постояла в ногах кровати. Комнату слабо освещал свет от жаровни и двух больших, фута в три, свечей, стоявших в углу на столике. Джейми лежал обнаженный, и слабый свет резко выделял впадины исхудалого тела. Радужные синяки расцветили кожу, как плесень.
        Я вытащила руку из складок сорочки и положила на стол предметы, взятые из хранилища брата Амброза в ходе моего тайного визита. Флакон с нашатырным спиртом. Пакетик сушеной лаванды. Пакет корня валерианы. Маленькая металлическая ладанка в форме распустившегося цветка. Два шарика опия. Нож.
        За моей спиной у меня раздался тихий стон. Прекрасно. Похоже, Джейми не вполне без сознания. Я взяла ладанку, закрепила на остром выступе шарик опия и подожгла его от огонька свечи. Поставила возле постели, поближе к голове Джейми, стараясь не вдыхать ядовитые пары. Времени было мало. Нужно поскорее закончить приготовления, иначе опий так одурманит Джейми, что мне его не удастся поднять на ноги.
        Скинув сорочку, я быстро натерла тело горстями лаванды и валерианы. Это был приятный, острый, характерный запах, пробуждавший воспоминания. Мне представлялось, что такой запах вызовет тень человека, пользовавшегося подобными духами. Запах мог и должен был напомнить Джейми часы боли и гнева, проведенные в его волнах. Я растерла остатки листьев между ладонями и стряхнула их на пол.
        Глубоко вздохнув для храбрости, я взяла в руку флакон с нашатырным спиртом. Несколько мгновений постояла у постели, глядя на пожелтевшее лицо, заросшее щетиной. Он протянет самое большее день, а то и всего несколько часов.
        - Ну ладно, чертов шотландский ублюдок, - негромко промолвила я. - Поглядим-ка, действительно ли ты так упрям.
        Я вынула его искалеченную руку из воды и отодвинула в сторону посудину. Открыла флакон с нашатырным спиртом и поводила им у Джейми под носом. Он чихнул и попытался отвернуться, но не открыл глаз. Я вцепилась ему в волосы на затылке, чтобы удержать голову, и опять поднесла флакон к лицу. Он замотал головой, как бык, выведенный из блаженной дремы, и глаза наконец раскрылись.
        - Это еще не все, Фрэзер, - прошипела я ему в ухо, пытаясь воспроизвести голос Рэндолла.
        Джейми застонал и втянул голову в плечи. Я схватила его обеими руками и стала грубо трясти. У него оказалась такая горячая кожа, что я едва не отпустила.
        - Просыпайся, ты, шотландский ублюдок! Я с тобой еще не закончил!
        Он изо всех сил старался приподняться на локтях - с покорностью, от которой у меня просто разрывалось сердце. Голова моталась в разные стороны, пересохшие губы тихо и неразборчиво повторяли: «Пожалуйста, не теперь…»
        Силы закончились, и Джейми повалился лицом в подушку. Комната уже наполнялась парами опия, я тоже чувствовала его действие.
        Скрипнув зубами, я засунула руку ему между ягодиц и ухватила за мошонку. Он слабо и придушенно вскрикнул, отодвинулся в сторону и попытался свернуться калачиком, зажав руки между ног.
        В своей комнате я провела у водяного зеркала целый час, заклиная память - о Черном Джеке Рэндолле и о Фрэнке, его потомке в шестом поколении. Они были такими разными, но так поразительно похожими внешне!
        Думая о Фрэнке, вспоминая его лицо и голос, его жесты, его манеру любить, я страдала. Коли я сделала выбор возле каменного круга, я пыталась изгнать его из памяти, но тень Фрэнка не уходила, постоянно таилась в глубине моего подсознания.
        Мне было больно предавать его, но я заставила его появиться из тени - так, как учила меня Гейлис. Это было непременно нужно, так как в тени оставался еще один человек - с такими же руками, с таким же лицом. И я вызвала и его, слушая, наблюдая, определяя сходства и различия, создавая личность, впечатление, маску, для того чтобы шепотом и любовными прикосновениями обмануть одурманенный рассудок. Наконец я покинула свою комнату, помолившись за душу ведьмы Гейлис Дункан.
        Теперь Джейми лежал на спине, поеживаясь от боли, которую причиняли ему раны. Невидящие глаза остановились.
        Я ласкала его хорошо мне знакомым способом, проводя пальцами по ребрам от грудины к спине - то легко, как делал бы Фрэнк, то сильнее нажимая на больные места, как, я уверена, поступил бы тот, другой.
        Мышцы Джейми напряглись, и челюсти сжались, но он, как и раньше, уставился перед собой застывшим взглядом. Похоже, у меня не осталось выбора. Придется использовать нож. Я знала, что риск чрезвычайно высок, но мне думалось, что лучше убить его собственными руками, чем в бездействии наблюдать за его умиранием.
        Я крест-накрест провела ножом по его груди - прямо по только что затянувшимся шрамам. Он ахнул и выгнул спину. Я моментально схватила полотенце и прижала его к ранам, но сразу же надавила на край пореза пальцем и перенесла выступившую каплю крови на губы Джейми. Затем нагнулась к нему и прошептала:
        - А теперь поцелуй меня.
        Того, что случилось сразу после этого, я не вполне ожидала. Он рывком вскочил с постели и оттолкнул меня через всю комнату. Я отлетела спиной к столику, на котором стояли свечи, и упала, больно стукнувшись о него спиной. Столик зашатался, фитили ярко вспыхнули - и свечи погасли.
        Я пришла в себя в удачный момент - чтобы увернуться от нового удара. Извергая неразборчивое рычание, Джейми помчался за мной, протянув вперед руки.
        Вопреки моим ожиданиям, он был довольно быстрым и сильным, хотя неловко передвигался и натыкался на окружающие предметы. В определенный момент ему удалось загнать меня в промежуток между жаровней и столом, так что я слышала его хриплое дыхание совсем рядом. Он ударил левой, и, если бы его рефлексы и сила оказались в норме, то этим ударом он, без сомнения, меня убил бы. Однако я успела отпрыгнуть, кулак лишь по касательной задел мой лоб и оглушил, отчего я упала на пол.
        Я заползла под стол. Джейми потянулся за мной, потерял равновесие и рухнул на пол возле жаровни. Раскаленные угли покатились по каменному полу. Встав коленом на горячий уголь, Джейми взвыл. Я сдернула с кровати подушку и прибила ею искры на сползшем с кровати одеяле. Занятая тушением пожара, я не увидела, как он подобрался ко мне, - и немедленно растянулась на полу под тяжелой затрещиной.
        Я попробовала встать, схватившись за раму кровати, но та опрокинулась. Некоторое время я пряталась за ней, как в укрытии, пытаясь собраться с мыслями. Я слышала, как в полумраке Джейми ищет меня по всей комнате, тяжело сопит и хрипло бранится по-гэльски. Неожиданно он заметил меня и перевесился через кровать, уставившись безумным взглядом.
        Дальнейшие события нелегко описать словами: некоторые события повторялись неоднократно, и все повторы смешались у меня в памяти. Казалось, горячие руки Джейми смыкались на моем горле только один раз, но этот единственный раз превратился в вечность. В действительности все повторялось десятки раз; я высвобождалась из его хватки, ускользала, отбрасывала его от себя - и затем вновь начиналось хаотичное топтание вокруг перевернутой мебели.
        Угли, вывалившиеся из жаровни, вскоре погасли; комната окунулась в кромешную темноту, превратилась в наполненный демонами ад. В последних отблесках света я увидела Джейми: весь в крови, с поднятыми дыбом волосами, он стоял у стены, из спутанных волос на животе торчал пенис, а на мертвенно-белом лице синим огнем горели глаза. Викинг-берсерк, похожий на дьяволов с севера, спрыгивавших со своих кораблей-драккаров на туманные берега древней Шотландии, чтобы убивать, грабить и жечь. Мужчин, которые убивали до тех пор, пока им хватало сил, а когда силы начинали иссякать, они хватали женщин и вливали в их утробу свое горячее семя.
        Маленькая ладанка не светила, но в мои легкие проникло ядовитое дыхание опия. Угли погасли, перед моими глазами мелькали разноцветные огни, плывшие куда-то в сторону.
        Шевелиться становилось все тяжелее; мне казалось, что я бреду по пояс в воде, а за мной гонится чудовищная рыба. Я высоко поднимала колени, но бежала медленно, и мне в лицо плескала вода.
        Я стряхнула с себя дурман и поняла, что лицо и руки у меня действительно мокрые. И это были не слезы, а кровь и пот ужасного создания, с которым я боролась в темноте.
        Пот. Мне нужно было что-то вспомнить о поте, но я не могла. В мое предплечье вцепилась рука, я вырвалась, но на коже осталось ощущение чего-то влажного.
        Демон прижал меня к стене; затылком я чувствовала твердый камень, под пальцами - тоже, и твердое тело давило на меня спереди, костистое колено втиснулось между моими коленями… снова каменная твердь… и, наконец, мягкость среди твердости, славная прохлада среди жара, огромное облегчение скорби…
        Сплетенные воедино, мы рухнули на пол и запутались в складках ковра, до этого висевшего на окне. Наши тела овевал холодный воздух, и туман безумия стал постепенно рассеиваться.
        Мы наткнулись на какой-то предмет мебели и остановились. Руки Джейми больно вцепились в мою грудь. На лицо мне падали капли - то ли слезы, то ли пот, непонятно; я открыла глаза, чтобы посмотреть в лицо Джейми: в свете луны оно казалось совершенно белым, с неподвижными расфокусированными глазами. Неожиданно он расслабил руки. Одним пальцем провел по груди до соска, потом еще и еще… И рука с мягкими как у младенца пальцами, расставленными словно лучи морской звезды, обхватила грудь.
        - М-мама? - сказал он, и у меня волосы встали дыбом от этого высокого, чистого голоса маленького мальчика. - Мама?
        Холодный воздух овевал нас, унося дурманящий дым и смешивая его со снежными хлопьями за окном. Я приложила ладонь к холодной щеке Джейми.
        - Джейми, любимый, - прошептала я. - Иди ко мне, положи сюда голову, милый.
        Маска дрогнула и исчезла; я прижала к себе крупное тело, и нас обоих сотрясли его рыдания.
        К счастью, утром нас нашел невозмутимый брат Уильям. Я с трудом проснулась от звука открывающейся двери и окончательно очнулась, лишь услышав сказанное с легким йоркширским акцентом: «Доброго вам утречка».
        Джейми лежал на мне всем своим весом. Медные кудри разметались по моей груди, словно лепестки китайской хризантемы. Щека, прижавшаяся к моему животу, казалась теплой и чуть влажной от пота, но спина и руки были такими же холодными, как мои бедра, открытые холодному зимнему сквозняку.
        Через незашторенное окно комната была прекрасно освещена дневным светом, подчеркивавшим царивший впечатляющий разгром. Пол был усыпан осколками разбитой посуды, валявшимися вокруг опрокинутой мебели, а большие парные шандалы были брошены на гору смятых простыней и одеял, словно бревна.
        Брат Уильям замер у порога с тазом и кувшином в руках. Он крайне деликатно уставился на левую бровь Джейми и спросил:
        - Как вы себя чувствуете этим утром?
        Вслед за вопросом повисло длительное молчание; Джейми продолжал лежать неподвижно, прикрывая меня собственным телом. В конце концов, тоном аристократа, имеющего право на некоторую грубость, он ответил:
        - Я проголодался.
        - Замечательно! - радостно воскликнул брат Уильям, продолжая изучать бровь Джейми. - Я отправлюсь к брату Жозефу и обрадую его.
        И дверь неслышно за ним затворилась.
        - Благодарю, что ты оставался неподвижен, - сказала я. - Я бы не желала стать для брата Уильяма источником греховных помыслов.
        Темно-голубые глаза посмотрели прямо мне в лицо.
        - Это верно, - серьезно ответил Джейми. - Моя задница в ее существующем виде вряд ли побудит кого-то нарушить заповеди. Что же до твоей…
        Он замолчал и покашлял.
        - Так что насчет моей? - не вытерпела я.
        Он склонился к моему плечу и поцеловал его.
        - Твоя сбила бы с пути истинного даже епископа.
        - М-м-м-фм-м. - Теперь это типично шотландское восклицание захотелось сказать мне. - Хорошо, пусть так, но ты все-таки пусти меня. Боюсь, даже такт брата Уильяма имеет пределы.
        Очень осторожно Джейми придвинул свою голову к моей. Он лег виском на сбившийся ковер и посмотрел на меня сбоку.
        - Не ведаю, что из того, что я помню, было видением, а что случилось на самом деле. - Он неосознанно потрогал пальцем свежий порез на груди. - Но если хотя бы половина всего этого была правдой, я должен был умереть.
        - Но не умер. - Я нерешительно помолчала и все же спросила: - Ты бы этого хотел?
        С полузакрытыми глазами он медленно растянул губы в улыбке.
        - Нет, англичаночка, этого я не хочу.
        Лицо у него было исхудалое, темное от болезни и пережитых страданий, но мирное; морщины у рта разгладились, и взгляд прояснился.
        - Однако вне зависимости от моего желания я к этому дьявольски близок, - заметил он. - Вероятно, я прямо сейчас еще не умер, потому что дико голоден. Но вряд ли на краю могилы я бы чувствовал голод.
        Он закрыл один глаз, но другим, полуоткрытым, смотрел на меня немного насмешливо.
        - Ты мог бы встать на ноги?
        Он поразмыслил.
        - Если бы от этого зависела моя жизнь, то я, наверное, смогу поднять голову. Но встать? Нет.
        Тяжко вздохнув, я выползла из-под придавившего меня тела и навела порядок на постели, а затем попыталась помочь Джейми принять вертикальное положение. Он простоял несколько секунд, закатил глаза и упал поперек кровати. Я торопливо нащупала пульс на шее, около треугольного шрама под горлом; пульс был медленный, но ровный и наполненный. Обыкновенное истощение. Месяц в тюрьме, неделя тяжелого физического и нервного стресса, недоедание, раны, морская болезнь… все это привело к упадку сил даже у такого могучего тела.
        - Сердце льва, - произнесла я, покачав головой, - и голова буйвола. Как жаль, что у тебя вдобавок нет шкуры носорога.
        Я дотронулась до кровоточащего рубца на его плече. Джейми открыл один глаз.
        - Что такое носорог?
        - Я думала, ты в обмороке.
        - А я и был. И есть. Голова кружится, как волчок.
        Я накрыла его одеялом.
        - Теперь тебе требуются лишь сон и еда.
        - А тебе, - сказал он, - требуется одежда.
        Глаз закрылся, и Джейми уснул.
        Глава 40
        Отпущение
        Понятия не имею, как я оказалась в кровати, но, видимо, как-то все-таки оказалась, потому что проснулась я в своей комнате под одеялом. У окна сидел Ансельм и читал. Я так и подскочила.
        - Джейми? - прохрипела я.
        - Спит, - ответил Ансельм, отложив книгу на столик, и глянул на свечу-часы. - Как и вы. А вы находились среди ангелов целых тридцать шесть часов, ma belle[55 - Моя красавица (фр.).].
        Он налил из глиняного кувшина что-то в чашку и поднес ее к моим губам. Пить вино в постели, даже не почистив зубы, всегда казалось мне верхом разврата. Однако предаваться подобному в обществе францисканца в рясе, да еще находясь при этом в стенах монастыря… Похоже, это не так уж греховно. Кроме того, вино смыло отвратительный вкус во рту.
        Я села на кровати, свесив ноги, и стала качаться взад-вперед. Ансельм подхватил меня под руки и уложил обратно на подушку. Мне казалось, что у него четыре глаза и гораздо больше носов и ртов, чем положено.
        - Мне немного нехорошо, - проговорила я и закрыла глаза.
        Потом осторожно открыла один глаз. Несколько лучше. По крайней мере, я видела перед собой одного Ансельма, хоть и несколько расплывчато. Монах, явно встревожившись, склонился ко мне.
        - Может, мне следует послать за братом Амброзом или братом Полидором, мадам? К несчастью, я плохо понимаю в медицине.
        - Нет, не стоит, не нужно. Я всего лишь слишком быстро встала.
        Я совершила следующую попытку, на сей раз помедленнее. Комната и все, что в ней находилось, не пошевелились. Я оглядела себя и обнаружила множество ссадин и синяков, довольно сильно болевших. Дотронулась до шеи - та болела. Я скривилась от боли.
        - По правде говоря, ma chere, мне кажется…
        Всерьез обеспокоенный Ансельм сделал несколько шагов к двери, собираясь кликнуть подмогу. Я было протянула руку к зеркалу, лежавшему на столике, но, почувствовав, что еще не готова к этому, передумала, и вместо зеркала взяла кувшин с вином.
        Ансельм медленно отошел от двери, встал у кровати и принялся за мной следить. Удостоверившись, что я не лишусь чувств, он вновь сел у окна. Я медленно пила вино, и в голове становилось все яснее. Я хотела как можно быстрее избавиться от остатков опийного отравления. Получается, мы оба выжили. Оба.
        Мои сны были сумбурными, полными насилия и крови. Мне все время казалось, что Джейми умер или умирает. Иногда из мглы всплывало пухлое удивленное лицо застреленного мальчишки-солдата, а за ним проступало лицо Джейми, все в синяках и ссадинах. Появлялось и лицо Фрэнка - почему-то с пышными усами. Я твердо знала, что убила всех троих, и чувствовала себя так, будто боролась и билась на ножах ночь напролет; все мышцы ныли от тупой боли.
        Ансельм продолжал сидеть неподалеку и следил за мной, сложив руки на коленях.
        - Отец мой, существует кое-что, в чем вы можете мне помочь, - проговорила я.
        Он моментально поднялся и услужливо потянулся к кувшину.
        - Правда? Еще вина?
        Я слабо улыбнулась.
        - Да, но чуть позже. Сейчас я желаю, чтобы вы меня исповедовали.
        Францисканец был явно потрясен, но профессионально быстро овладел собой.
        - Разумеется, chere madame, если вы хотите этого. Однако мне кажется, что гораздо вернее в этом случае послать за отцом Жераром? Он чрезвычайно опытный исповедник, а я… - Он пожал плечами с восхитительной галльской элегантностью. - Конечно, я имею право принимать исповедь, но мне весьма редко приходится это делать - ведь я лишь бедный ученый.
        - Я хочу исповедаться именно вам, - уверенно заявила я. - И собираюсь сделать это сейчас.
        Он вздохнул и покорно вышел, вернувшись с епитрахилью[56 - ЕПИТРАХИЛЬ - длинный нагрудник, надеваемый священником во время отправления службы или обряда.]. Надел ее, расправил пурпурный шелк, так чтобы его складки ровно шли до подола черной рясы, уселся на стул, благословил меня и, откинувшись на спинку стула, выжидательно застыл.
        И я рассказала ему все. Вообще все. Кто я такая и как оказалась в этом месте. О Фрэнке и о Джейми. И о молодом английском драгуне с побледневшим конопатым лицом, который умер на снегу.
        Во время моей речи лицо Ансельма оставалось бесстрастным, лишь глаза все сильнее округлялись. Когда я закончила исповедь, он поморгал, открыл было рот, чтобы что-то сказать, потом закрыл и растерянно помотал головой, как будто пытаясь прояснить мысли.
        - Нет, - терпеливо сказала я и в очередной раз закашлялась, потому что говорила я, как и раньше, примерно как охрипшая жаба. - Ничего подобного вы никогда не слышали и не могли себе даже представить. Теперь вы понимаете, почему я решила поведать вам это именно в ходе исповеди.
        Он рассеянно кивнул.
        - Да. Да, разумеется, понимаю… Если… но да. Конечно же, вы хотите, чтобы я сохранил это в тайне. К тому же, раз вы поделились со мной в ходе таинства, вы рассчитываете, что я вам поверю. Но…
        Он почесал в затылке, потом поднял на меня взгляд, и губы его растянулись в широкой улыбке.
        - Но это так замечательно! - тихо воскликнул он. - Так необыкновенно и потрясающе!
        - Пожалуй, я бы не стала называть это словом «замечательно», - холодно сообщила я. - Но что необыкновенно - точно.
        И потянулась за вином.
        - Но это же… чудо, - тихо сказал Ансельм словно самому себе.
        - Как пожелаете, - вздохнув, согласилась я. - Мне хочется знать лишь одно: как мне быть и что делать? Виновна ли я в убийстве? А в прелюбодеянии? Сделать с этим ничего нельзя, но мне бы хотелось знать. И раз уж я оказалась здесь, как мне себя вести? Могу ли я… то есть должна ли я использовать свои знания и изменять ход событий? Я даже не понимаю, осуществимо ли это. Но если осуществимо, есть ли у меня такое право?
        Ансельм опять откинулся на спинку стула и погрузился в раздумья. Медленно подняв указательные пальцы, свел их вместе и очень долго на них смотрел. Затем покачал головой и одарил меня улыбкой.
        - Не знаю, ma bonne amie[57 - Мой добрый друг (фр.).]. С такими делами нечасто приходится сталкиваться на исповеди. Мне следует поразмыслить и помолиться. Да, обязательно помолиться. Этой ночью я подумаю о вас и ваших вопросах во время бдения у Святого Причастия. Вероятно, завтра утром или днем я уже смогу что-то вам посоветовать.
        Легко дотронувшись до моего плеча, он приказал мне встать на колени.
        - Теперь, дитя мое, даю вам отпущение. Каковы бы ни были грехи ваши, верьте, что они будут прощены вам.
        Положив руку мне на голову, он перекрестил меня другой, сказал:
        - Те absolvo, in nomine Patris, et Filii…[58 - Начало католической разрешительной молитвы: «Освобождаю тебя от грехов твоих во имя Отца, Сына…»] - И выпрямился вместе со мной, подняв меня с пола.
        - Благодарю, отец мой, - сказала я.
        Исповедуясь отцу Ансельму, я, неверующая, всего лишь мечтала, чтобы он отнесся ко мне всерьез, внимательно, и весьма удивилась, когда ощутила в душе облегчение. Впрочем, вероятно, оно появилось после того, как я поделилась всем, что мучило меня, с другим. Однако монах только махнул рукой.
        - Я увижусь с вами завтра, дорогая мадам. А сейчас продолжайте свой отдых, если вы того желаете.
        Он ровно сложил епитрахиль и пошел к двери. Остановился у порога, повернулся ко мне и улыбнулся. В его глазах светилась подлинная детская радость.
        - Возможно, завтра… - начал он, - возможно, вы сможете поведать мне… как это было?
        Я улыбнулась ему в ответ.
        - Да, отец мой. Я расскажу вам.
        Он ушел, а я почти сразу после этого выползла в коридор: хотела увидеть Джейми. Выглядел он в точном соответствии с поговоркой, что краше в гроб кладут, однако грудная клетка размеренно поднималась и опускалась, а грозная зелень на коже пропала.
        - Каждые несколько часов я его будил, чтобы он мог выпить пару ложек супа, - тихо сказал мне брат Роджер.
        Он воззрился на меня с откровенным изумлением; да, перед приходом мне, вероятно, надо было хотя бы причесаться.
        - Возможно, вы хотите… что вы собираетесь делать?
        - Что собираюсь… С вашего позволения, я собираюсь еще немного поспать.
        Меня уже не терзала вина, по всему телу растеклась какая-то скорее приятная тяжесть. Не знаю, появилась ли она после исповеди или выпитого вина, но я стремилась лишь к одному: как можно скорее лечь в кровать.
        Склонившись, я коснулась тела Джейми. Он был теплый, но температура явно была нормальная. Я бережно пригладила свалявшиеся рыжие кудри. Угол рта чуть заметно дернулся. Не больше чем на миг, но дернулся, без всякого сомнения. Я это точно знала.
        В зимнем пасмурном небе серые облака слились с серым туманом, севшим на холмы, даже выпавший в последние дни снег казался серым - аббатство будто укутало большое и грязное серое покрывало. Угнетающая зимняя тишина охватила и обитателей монастыря. Из часовни неслись глухие песнопения, мощные стены поглощали любые звуки.
        Джейми проспал около двух суток; время от времени его будили, чтобы напоить супом и вином. После того как он пришел в себя, он стал выздоравливать совершенно так же, как все молодые люди, внезапно для себя временно потерявшие силы и возможность передвижения - то есть те способности, которые они по незнанию считали неотъемлемыми. То есть примерно сутки он был смиренным как агнец, а затем стал раздраженным, злобным, нервным, вспыльчивым, занудным и капризным существом с отвратительными манерами.
        Рубцы на плечах болели. Шрамы на ногах чесались. Постоянно лежать на животе было невыносимо. В комнате было ужасно жарко. От дыма жаровни болели глаза, поэтому он не мог читать. Ему надоел суп, надоели поссет[59 - Поссет - традиционный британский горячий напиток из молока, створоженного вином или элем.] и молоко. Он требовал мяса.
        Все эти признаки выздоровления я отлично знала и радовалась им, но мне все же стоило запастись терпением. Я растворила окно, сменила простыни, наложила на спину компресс из мази календулы и растерла ноги Джейми соком алоэ. Потом кликнула прислужника и попросила его принести супа.
        - Я больше не буду есть эту отраву! Я хочу настоящей еды! - воскликнул больной и с такой страстью оттолкнул от себя поднос, что суп вылился на салфетку, которой была накрыта миска.
        Я сложила руки и оглядела его. Джейми вытаращил глаза от злости… Боже мой, худ как палка, лицо - череп, обтянутый кожей. Он довольно уверенно шел на поправку, но раздраженный желудок требовал продолжения довольно длительного лечения. Джейми не всегда мог удержать в себе даже суп и молоко.
        - Настоящую еду, как ты ее называешь, тебе дадут не прежде, чем я это разрешу, - заявила я.
        - Мне дадут ее немедленно! Ты что, думаешь, что можешь решать, чем меня кормить?!
        - Да, черт возьми, именно так я и думаю! Не надо забывать, что я врач!
        Он свесил ноги с кровати, очевидно, собравшись подняться и куда-то идти. Упершись рукой в грудь, я уложила его на постель.
        - Твое дело - лежать в постели и хотя бы единственный раз в жизни слушаться и делать то, что сказано, - прорычала я. - Тебе еще рано вставать и рано употреблять грубую пищу. Брат Роджер сказал, что утром у тебя опять была рвота.
        - Пусть брат Роджер займется своими делами, да и ты тоже! - сквозь стиснутые зубы прошипел он, вновь пробуя встать.
        Протянув руку, он схватился за край стола, с видимым усилием сумел встать и замер, качаясь из стороны в сторону.
        - Ложись в кровать! Ты же сейчас упадешь!
        Он сильно побледнел и покрылся холодным потом даже от небольшого усилия, требующегося для того, чтобы удержаться на ногах.
        - Не лягу! - заявил он. - А если лягу, то когда пожелаю.
        Тут уж я разгневалась всерьез.
        - Ах вот как! А кто, по-твоему, спас твою ничтожную жизнь? Кто о тебе заботится, а?
        Я схватила руку Джейми, пытаясь уложить его в постель, но он вырвался.
        - А я тебя об этом не просил, поняла? Я сказал тебе уехать или не сказал? Не понимаю, для чего ты спасала мне жизнь, если намерена уморить меня голодом! Тебе это нравится!
        Нет, это было уже слишком.
        - Неблагодарный боров!
        - Вздорная баба!
        Я распрямила плечи и злобно ткнула рукой на постель. Собрав в кулак всю волю, выработанную за время работы медсестрой, я приказала:
        - Немедленно ложись в кровать, ты, дурной, строптивый, полоумный, дикий…
        - Шотландец, - закончил он за меня.
        Шагнул к двери - и наверняка бы рухнул, если бы не схватился за стул. Сел на него и стал покачиваясь смотреть в никуда косым затуманенным взором. Я стиснула кулаки и оглядела его.
        - Великолепно! - сказала я. - Прямо дьявольски превосходно! Я прикажу принести тебе хлеба и мяса, и когда тебя вырвет прямо на пол, ты встанешь на четвереньки и уберешь за собой сам! Я не буду этого делать, а если уберет брат Роджер, то я сдеру с него живьем шкуру.
        Я вихрем унеслась в коридор и успела захлопнуть за собой дверь до момента, когда внутри комнаты в нее влетел и вдребезги раскололся фаянсовый умывальный таз. Я обернулась и обнаружила, что за мной наблюдает чрезвычайно заинтересованная публика, которую, несомненно, привлек производимый нами шум. Брат Роджер и Мурта стояли плечом к плечу и глядели на мое пламеневшее лицо и вздымающуюся грудь. Роджер выглядел очевидно огорченным, а Мурта тихонько посмеивался, прислушиваясь к отборной гэльской брани, доносившейся из-за двери.
        - Он чувствует себя лучше, - довольно заметил он.
        Я прислонилась к стене и ощутила, что мое лицо тоже расплывается в улыбке.
        - Пожалуй, да, - согласилась я.
        Когда я, навестив утром аптеку - хранилище трав, шла обратно в основное здание, я встретила Ансельма, покинувшего библиотеку. Францисканец чрезвычайно мне обрадовался и торопливо подошел. Беседуя о различных незначительных предметах, мы стали неторопливо прогуливаться по территории аббатства.
        - Знаете, ваши вопросы действительно крайне занимательны, - неожиданно произнес он и обломил ветку с куста, росшего возле стены.
        Он пристально вгляделся в зимние жесткие почки, отбросил ветку прочь и воздел глаза к небу, где сквозь редкие облака иногда проглядывало бледное солнце.
        - Теплеет, но для весны еще рано, - сказал он. - Однако карпы, похоже, уже резвятся; давайте подойдем к рыбным садкам.
        Садки эти совершенно не походили на красивые домики, изукрашенные резьбой, как я почему-то их себе представляла, а были находившимися неподалеку от кухни обыкновенными прудами, облицованными камнем. Там жили карпы; по пятницам и в пост, если из-за шторма улов морской рыбы - пикши, сельди и камбалы - не доходил до монастыря, их употребляли в пищу.
        В полном соответствии с замечанием Ансельма карпы резвились; упитанные веретенообразные тела так и мелькали, а их серебристая чешуя сверкала под лучами утреннего солнца. Рыбы плавали так бодро, что маленькие волны от их движения плескались о камни. Только наши тени упали на воду, карпы понеслись к нам так же точно и уверенно, как стрелка компаса указывает на север.
        - Как только они замечают людей, они сразу же ожидают корма, - сообщил Ансельм. - Не будем обманывать их ожидания.
        Он сходил на кухню и вернулся с двумя ломтями черствого хлеба. Мы остановились у края пруда и стали кидать в воду хлебные крошки, которые сразу подхватывали открытые жадные рты.
        - Видите ли, ваша ситуация имеет две стороны, два аспекта, - начал Ансельм, не прекращая крошить хлеб; он покосился на меня и неожиданно улыбнулся. - Я до сих пор не могу в это поверить. Вот же чудо! Бесконечна милость Господня, раз он показал его мне.
        - Это замечательно, - довольно холодно проговорила я. - Не уверена, впрочем, что Его милость была проявлена ко мне.
        - Неужели? Думаю, что да. - Ансельм опустился на корточки и стал разминать хлеб пальцами. - Конечно, случившееся доставило вам много личных неудобств…
        - Похоже, что да, - пробормотала я.
        - Но ведь их можно считать и знаком Божественной любви, - продолжил Ансельм, не обратив внимания на мою реплику. Он посмотрел на меня своим ясным взглядом и сказал: - Стоя на коленях перед Святыми Дарами, я молил Господа, чтобы Он наставил и вел меня. И там, в тиши нашей часовни, вы привиделись мне путешественником, потерпевшим кораблекрушение. Ведь это очень похоже, признайте, что сравнение удачное. Мадам, вообразите человека, внезапно попавшего в чужую страну, лишенного друзей и семьи, не имеющего средств к существованию - кроме тех, что он может раздобыть в новом для него краю. Разумеется, это ужасное несчастье, но, однако, оно способно привести к появлению новых возможностей и к счастью. Что, если новая страна окажется богатой? Найдутся новые друзья, начнется новая жизнь.
        - Да, но… - начала было я.
        - Итак, - убежденно сказал Ансельм, ткнув в меня указательным пальцем, - если вы и утратили прежнюю жизнь, то Господь, может быть, пожелал вознаградить вас новой, которая может оказаться и богаче, и полнее.
        - Ну, что до полноты, то это совершенно верно, - согласилась я. - Но…
        - С точки зрения канонического права, - нахмурившись, продолжил он, - коллизия с вашими браками довольно проста. Оба они действительны и освящены церковью. В строгом смысле ваш брак с молодым шевалье предшествует вашему браку с господином Рэндоллом.
        - Вот именно, «в строгом смысле», - сказала я и торопливо договорила, пока он опять меня не перебил: - Но не в мое время. Вообще я не думаю, что каноническому праву приходилось сталкиваться с похожими прецедентами.
        Ансельм засмеялся; слабый ветер потрепал его заостренную бородку.
        - Куда как верно, ma chere, куда как верно. Я только пытался сказать вам, что с точки зрения закона по отношению к обоим мужчинам вы не совершили ни греха, ни преступления. Однако, как я уже замечал ранее, в вашей ситуации имеются два аспекта: что вы уже сделали и что вам предстоит сделать.
        Он протянул мне руку и усадил подле себя.
        - Ведь именно об этом вы спрашивали меня на исповеди: «Что я сделала? И что мне делать дальше?»
        - Именно так. И вы мне ответили, что я не совершила ничего дурного, так? Но я же…
        Мне пришло в голову, что у Ансельма и Дугала Маккензи есть общая черта: они постоянно перебивают собеседника.
        - Именно так, не совершила, - уверенно сказал он. - Можно поступать в полном соответствии с волей Божьей и по велению совести и все же оказаться в неприятном или даже трагическом положении. Как ни грустно, мы и сегодня не ведаем, отчего Господь милосердный допускает существование зла, но мы знаем Его слова, что это правда. «Я создал добро, - говорит Он в Библии, - и Я создал зло». Соответственно, даже добрые люди - думаю, в особенности добрые люди, - встречают на своем пути огромные смятения и трудности. Вспомним, например, юношу, которого вам пришлось убить. Нет-нет, ничего не говорите, - он жестом предупредил мои возражения, - я не ошибся. Вам пришлось его убить, будучи ввергнутой в чрезвычайные обстоятельства. Даже Святая Матерь Церковь, что утверждает святость жизни, признает такую степень защиты человеком собственной жизни и существования семьи. Если мы вспомним положение и состояние вашего мужа, в котором он в тот момент пребывал, - он коротко глянул на гостевое крыло, - невозможно отрицать, что вы прибегли к насилию вынужденно и вам не в чем упрекать себя. Само собой, мадам, вы испытывали и
испытываете жалость и раскаяние, так как вы по природе милосердная и жалостливая.
        Сказав это, он чуть коснулся моей руки, лежавшей на колене.
        - Иногда наши самые прекрасные поступки объясняются причинами, достойными раскаяния. Однако вы никак не могли поступить по-другому. Мы не знаем, что за участь Господь уготовил этому юноше, и, может быть, Он возжелал забрать его как раз тогда. Но вы не Бог, ваши возможности невелики даже в понимании того, что вы можете ожидать от себя.
        Я поежилась от порыва холодного ветра и поплотнее закуталась в шаль. Увидев это, Ансельм показал на пруд и предложил:
        - Вода теплая, мадам. Не хотите ли погрузить в нее ноги?
        - Теплая?
        Я недоверчиво уставилась на поверхность водоема. Конечно, я уже видела, что по краям пруда нет мелких льдинок, подобных тем, что образовывались в цистернах со святой водой, стоявших у церкви. А в рыбном пруду виднелись даже какие-то водоросли, спрятавшиеся в трещинах между камнями.
        Чтобы побудить меня, Ансельм первым снял свои кожаные сандалии. У него были лицо и речь весьма образованного человека и конечности как у нормандского крестьянина - крупные и крепкие. Приподняв до колен подол, он свесил ноги в воду. Карпы отпрянули, но быстро вернулись и стали обследовать новый для них предмет.
        - А они не кусаются? - осторожно спросила я, наблюдая за множеством прожорливых ртов.
        - Нет, им не интересна живая плоть, - успокоил меня Ансельм. - У них не сильные челюсти.
        Я скинула сандалии и погрузила ноги в воду: к моему удивлению, она была приятной для кожи температуры. Не горячей, а именно теплой - превосходный контраст с неприятным холодом снаружи.
        - О, как это славно!
        Я пошевелила в воде пальцами, что вызвало среди карпов маленькую панику.
        - Неподалеку от аббатства из-под земли бьет несколько источников, - объяснил Ансельм. - Их горячая вода имеет целебные свойства.
        Он показал на небольшое отверстие в каменной ограде в дальнем конце пруда, что было полуприкрыто водорослями.
        - Из ближайшего источника сюда по трубе идет теплая вода. Поэтому в монастыре круглый год на стол подают рыбу. Без этого в обычной воде карпы бы не выжили.
        Мы недолго помолчали, болтая в воде ногами; иногда на нас наталкивались рыбы, нанося своими телами довольно чувствительные удары. Из-за туч проглянуло солнце и одарило нас слабым теплом. Ансельм зажмурился, подставил лицо лучам и, оставаясь в таком положении, вновь начал:
        - Вашего первого мужа - его, помнится, зовут Фрэнк? - тоже следует причислить к тем печальным обстоятельствам, с которыми вы ничего не можете сделать.
        - Напротив, я могу кое-что сделать, - возразила я. - Я могу вернуться - наверное, могу.
        Ансельм приоткрыл один глаз и с сомнением глянул на меня.
        - Именно что «наверное». А может, и нет. Не нужно корить себя за то, что вы не стали рисковать жизнью.
        - Дело не в риске, - заметила я и тронула пальцем пестрого карпа. - Точнее, не только в нем. В каком-то смысле я, разумеется, боялась, но главное… я не могла оставить Джейми.
        Я растерянно пожала плечами.
        - Не могла, и все.
        Ансельм улыбнулся и открыл второй глаз.
        - Хороший брак - один из самых драгоценных даров Господа, - сказал он. - Если вам хватило ума увидеть и принять этот дар, то вам не в чем каяться. А если поразмыслить…
        Он оборвал свою речь и, как птичка, склонил голову на плечо. Помолчал и стал рассуждать дальше:
        - Вы оставили ваши края приблизительно год назад. Ваш первый муж, вероятнее всего, почти смирился с утратой. Как бы он вас ни любил, терять свойственно всем людям без исключения, и это свойство мы умеем обращать себе на пользу. Очень может быть, что он уже начал вести новую жизнь. Правильно ли будет, если вы бросите человека, которому так нужны, которого любите и с которым связаны священными узами брака, чтобы вернуться туда и разбить его новую жизнь? В особенности если вы вернетесь, руководствуясь исключительно долгом, оставив здесь свое сердце… Нет, конечно!
        Он решительно помотал головой.
        - Никто не может служить двум господам одновременно, тем более женщина. Если тот брак был истинным, а этот, - он опять кивнул на гостевое крыло, - лишь временной привязанностью, то долг приказывает вам вернуться. Но вас связал Господь, и я полагаю, что вы обязаны посвятить себя шевалье. Теперь о другом вопросе: как вам следует себя вести. Это требует дискуссии.
        Ансельм вытащил ноги из воды и вытер их подолом.
        - Предлагаю перенести наш разговор в кухню. Надеюсь, брат Евлогий не откажет нам в теплом питье.
        Подняв с земли упавший кусочек хлеба, я покрошила его рыбам и тоже стала обуваться.
        - Вы не можете себе представить, насколько легче мне стало после того, как мы с вами об этом поговорили, - сказала я. - Тем не менее мне не до конца верится, что вы восприняли мой рассказ как правду.
        Он пожал плечами и, пока я завязывала грубые шнурки сандалий, вежливо держал меня за руку.
        - Ma chere, я слуга того, кто умел увеличить число хлебов и рыб[60 - По Евангелию, Христос накормил пятью хлебами и двумя рыбами несколько тысяч человек.]. - Он улыбнулся и кивнул на пруд, в котором по-прежнему подбирали крошки карпы. - Тому, кто исцелял болящих и воскрешал мертвых. Отчего же мне удивляться тому, что предвечный Господь по собственной воле переместил молодую женщину сквозь камни, стоящие на земле?
        Я решила, что сказанное в любом случае предпочтительнее прозвища «блудница вавилонская».
        Кухня в монастыре была очень теплым местом, напоминавшим пещеру; от векового жирного дыма купол потолка стал полностью черным. Брат Евлогий, сунувший руки в чан с тестом по локоть, приветственно кивнул Ансельму и по-французски попросил одного из братьев накормить нас. Мы нашли место в уголке, удаленном от поварской суеты, и уселись там с двумя кружками эля и тарелкой с пирогом. Слишком занятая собственными мыслями, чтобы есть, я подвинула тарелку ближе к Ансельму.
        - Позвольте мне спросить вас следующим образом, - начала я, аккуратно подбирая выражения. - Как вы думаете, если бы я, к примеру, знала об опасности, угрожающей большому числу людей, должна ли я попробовать ее предотвратить?
        Ансельм автоматически утер рукавом нос, потекший в теплой кухне после холодного двора.
        - Вероятно, да, - ответил он. - Однако это зависит от массы обстоятельств. Скажем, велик ли риск лично для вас, имеете ли вы другие обязательства, а также насколько велики шансы на успех?
        - Не знаю ни о каких подобных обязательствах, конечно же, кроме моего долга перед Джейми. Однако он относится к этому большому числу людей, которым грозит опасность.
        Ансельм отломил кусок горячего пирога и протянул мне. Я так глубоко задумалась, уставившись в кружку, что даже не заметила этого.
        - Я убила двоих человек, - начала я. - Если бы не я, у каждого из них могли родиться дети. Они могли совершить…
        Я растерянно отодвинула от себя кружку.
        - Кто их знает, что они могли в жизни совершить. Я могла повлиять на будущее… да я точно на него повлияла, но не знаю как, и это меня пугает.
        Ансельм хмыкнул и махнул рукой бежавшему мимо нас монаху; тот сразу же притащил новый пирог и еще один кувшин эля. Ансельм наполнил наши кружки и только после этого заговорил:
        - Одну жизнь вы отобрали, а чью-то другую спасли. А скольких больных вы вылечили - это те люди, что без вашей помощи умерли бы! И это тоже оказывает влияние на будущее. А вдруг человек, которого вы спасли, впоследствии сделает нечто очень злое? Разве в этом будет ваша вина? Разве вы могли допустить его смерть, даже учитывая это обстоятельство? Разумеется, нет.
        Для большей убедительности Ансельм даже постучал по столу кружкой.
        - Вы говорите, что опасаетесь совершить здесь какие-то поступки, поскольку боитесь повлиять на будущее. Мадам, это нелогично. На будущее влияют все поступки каждого из нас. Если бы вы остались там, у себя, ваши поступки, без сомнения, оказывали бы на течение событий не меньшее влияние, чем они повлияют на него здесь. Вы несете за них такую же ответственность, что несли бы там, - в той же мере, что и все остальные. Есть лишь одна разница: здесь вы точнее понимаете, какие именно последствия повлекут ваши поступки, а там у вас такого преимущества не имелось бы.
        Он покачал головой и уверенно глянул на меня через стол.
        - Пути Господни для нас неисповедимы, что прекрасно. Вы правы, ma chere, церковь не могла предвидеть ситуации вроде вашей, поэтому единственное, чем вы можете руководствоваться, это ваше собственное разумение и помощь Божья. И я не смею учить вас, что вы должны делать и чего не должны. У вас есть свободный выбор - как и у любого человека на земле. А история, как мне кажется, представляет собой совокупность всех поступков человеческих. Отдельных рабов своих Бог наделяет возможностью влиять на судьбы многих других. Возможно, вы одна из них, а возможно, нет. Мне неизвестно, почему вы здесь оказались, и вам это неизвестно. Похоже на то, что мы оба никогда этого не узнаем.
        Он насмешливо вытаращил глаза.
        - Порой я сам не имею представления, для чего я тут!
        Я рассмеялась, а он пригнулся ко мне через стол, и его лицо оказалось возле моего.
        - Ваше знание будущего - орудие, данное вам так же, как Провидение дает жертве кораблекрушения нож или леску, чтобы ловить рыбу. Пользоваться этим орудием вполне нравственно, если вы действуете согласно законам, что дал нам Господь, и не употребляете его во зло.
        Он помолчал, глубоко вдохнул и сделал резкий выдох, от которого его шелковистые усы взлетели вверх.
        - Я могу сказать вам, дорогая мадам, те же слова, что говорю всякому, кто приходит ко мне за советом в минуту смятения: положитесь на Бога и молите Его, чтобы он вас направил.
        И Ансельм придвинул ко мне свежий пирог.
        - Однако какое бы решение вы ни приняли, вам потребуются силы. Поэтому примите еще один небольшой совет: когда вас охватывают сомнения, ешьте.
        Вечером я зашла навестить Джейми; он спал, положив голову на локоть. На подносе аккуратно стояла пустая миска из-под супа, подле нее уместились тарелки, полные нарезанного хлеба и мяса. Я посмотрела на спавшего с невинным видом больного, на тарелки, потом обратно. Потрогала хлеб. На корочке осталась вмятина от пальца. Хлеб свежий.
        Я вышла из комнаты и отправилась на поиски брата Роджера, обнаруженного в кладовой.
        - Он ел хлеб с мясом? - спросила я с места в карьер.
        Брат Роджер улыбнулся в свою лохматую бороду.
        - Да.
        - Удержал в себе?
        - Нет.
        - Надеюсь, вы не убирали за ним?
        Мой вопрос его насмешил: пухлые щеки монаха порозовели.
        - Я бы не осмелился. Нет, он на всякий случай заранее приготовил таз.
        - Ну, хитрый шотландец!
        Я против воли рассмеялась. Затем вернулась в комнату и легко поцеловала Джейми в лоб. Он зашевелился, но не проснулся. Припомнив совет отца Ансельма, я взяла с подноса тарелки с хлебом и мясом и отправилась с ними в свою комнату, чтобы там поужинать.
        Мне казалось, что нервность Джейми и его желудочная болезнь пройдут быстрее, если я меньше стану его беспокоить, поэтому почти весь следующий день я сидела у себя и читала выданный мне братом Амброзом «Травник». Во второй половине дня я все же отправилась проведать своего буйного пациента, но вместо Джейми обнаружила в комнате лишь довольно смущенного Мурту, который сидел на стуле, придвинутом к стене.
        - Где он? - спросила я, оглядываясь.
        Мурта ткнул пальцем на окно. День был морозный и пасмурный, в комнате горели свечи. Холодный воздух, проникавший сквозь незанавешенное окно, колебал маленькие язычки пламени.
        - Он пошел во двор? - с сомнением спросила я. - Куда? Зачем? И что он на себя надел, черт бы его побрал?
        Все предыдущие дни Джейми, как правило, лежал в постели обнаженный: в комнате было тепло, а прикосновение ткани к ранам было весьма болезненно. Если ему по необходимости требовалось ненадолго выйти из комнаты, с помощью и поддержкой брата Роджера он надевал широкую монашескую рясу - но аккуратно свернутая ряса лежала в ногах кровати.
        Мурта вместе со стулом подвинулся чуть вперед и совершенно как сова на меня уставился.
        - Сколько вопросов? Четыре? - Он поднял указательный палец. - Значит, первый: да, он ушел. Второй. - Мурта прибавил к указательному пальцу средний. - Куда? Черт меня возьми, коли я знаю. Третий. - Вверх поднялся безымянный палец. - Зачем? Он заявил, что сил его больше нет торчать взаперти. Четвертый. - Поднялся мизинец. - Тоже черт меня возьми, коли я знаю. Когда я видел его в последний раз, на нем ничего не было.
        Мурта сложил четыре пальца и выставил вверх большой.
        - Вы не спросили, но говорю: ушел приблизительно час тому назад.
        От полнейшей беспомощности я вскипела. А раз уж злоумышленник пропал, накинулась на Мурту:
        - Вы что, не знаете, что на дворе мороз! Снег идет! Почему вы его не задержали? И что вы подразумеваете под утверждением, что на нем ничего не было?
        Маленький человек хранил совершенную невозмутимость.
        - Разумеется, знаю. Думаю, и он знал, чай, не слепой. Остановить я пробовал. Когда он собрался выйти, я сказал, что он к этому еще не готов и что вы мне голову оторвете, если он уйдет. Схватил его рясу и загородил спиной дверь. Сказал, что он выйдет только через мой труп.
        Мурта помолчал и абсолютно некстати сказал:
        - У Элен Маккензи была самая замечательная улыбка из всех, какие я видел. Любого мужчину пробирала до нутра.
        - И поэтому вы разрешили ее сыну-кретину выйти, чтобы замерзнуть до смерти? - взвилась я. - Какое отношение к этому имеет улыбка его матери?
        Мурта задумчиво потер нос.
        - Да, вот как я ему сказал, что не пропущу, он на меня этак и поглядел. Улыбнулся точь-в-точь как матушка и прямо как был голый выбрался в окно. Когда я опомнился, он уже был таков.
        Я в совершенном ужасе воздела очи горе.
        - Он приказал сообщить вам, куда он направился, и сказать, чтобы вы о нем не тревожились, - закончил объяснение Мурта.
        - Чтобы я о нем не тревожилась! - в бешенстве приговаривала я под нос, когда неслась к конюшне. - Надо бы ему самому о себе потревожиться, когда окажется в моих руках!
        В тех краях от побережья во внутренние области страны вела только одна большая дорога. Я скакала по ней крупной рысью, время от времени осматривая окрестные поля. Французские земли вокруг монастыря были плотно населены крестьянами, и леса, к счастью, неплохо вырублены; там не было серьезной опасности нападения ни волков, ни медведей.
        Джейми обнаружился приблизительно в миле от монастыря. Он сидел на мильном камне - дорожном знаке, одном из многих оставленных древними римлянами по всей стране.
        Он был бос, но одет в короткую куртку и тонкие штаны - судя по пятнам, принадлежавшим кому-то из конюхов. Я натянула поводья и несколько минут смотрела на него, опершись о переднюю луку седла; затем как бы между делом проговорила:
        - У тебя нос посинел. Ноги, между прочим, тоже.
        Он ухмыльнулся и утер нос тыльной стороной ладони.
        - И яйца. Может, ты мне их погреешь?
        Может, он и замерз, но настроение у него было явно неплохое. Я сошла с лошади и встала перед ним, укоризненно качая головой.
        - Выходит, это бессмысленно? - спросила я.
        - Что?
        - Сердиться на тебя. Тебя, погляжу я, вовсе не волнует, что ты можешь схватить воспаление легких, что тебя съедят медведи, что меня ты извел до полусмерти…
        - О медведях я совершенно не волнуюсь. В это время года они спят в берлогах.
        Я окончательно потеряла самообладание и замахнулась, чтобы дать ему по уху, но он перехватил мою руку и без труда отвел ее, потешаясь над моим гневом. После нескольких мгновений безуспешного противостояния я сдалась и тоже расхохоталась.
        - Ты намерен возвращаться? - спросила я. - Или будешь что-то еще доказывать?
        Он подбородком показал мне на дорогу:
        - Поезжай к тому старому дубу и жди меня там. Я желаю сам до него дойти.
        Я хотела было съязвить, но придержала язык и села в седло. Встала у дуба и стала следить за дорогой, но сразу же поняла, что просто не в силах спокойно смотреть на мучительные попытки Джейми. Когда он упал в первый раз, я крепко сжала поводья руками, одетыми в перчатки, а затем уверенно повернулась к нему спиной.
        До гостевого крыла мы еле добрались, однако прошли по коридору вдвоем; Джейми тяжело опирался рукой о мои плечи. В коридоре я увидела брата Роджера и немедленно послала его за грелкой, а сама с трудом дотащила тяжкую ношу до комнаты и уронила на кровать. От толчка Джейми застонал, но пока я снимала с него грязные лохмотья, тихо лежал с закрытыми глазами.
        - Слава богу, ты на месте.
        Он послушно завернулся в одеяло. Я торопливо сунула в постель грелку и принялась двигать ее верх и вниз, чтобы простыни нагрелись. После того как я ее убрала, Джейми вытянул длинные ноги, почуял тепло и, блаженно вздохнув, расслабился.
        Я мирно ходила по комнате: подбирала с пола одежду, наводила порядок на столике, подбросила в жаровню угля и высыпала немного девясила, чтобы добиться приятного запаха дыма. Мне казалось, что Джейми уснул, поэтому удивилась, когда он меня окликнул:
        - Клэр.
        - Да?
        - Я тебя люблю.
        - Ой! - Я удивилась и обрадовалась одновременно. - Я тоже тебя люблю.
        Я легла в постель усталая, но довольная. Джейми обязательно выздоровеет. Когда я испытывала сомнения на этот счет, я не смотрела в будущее - сначала больше чем на час, потом на несколько часов, до следующего приема пищи, до следующего приема лекарств… Но сейчас мне следовало подумать о грядущем и более отдаленном.
        Аббатство стало для нас приютом, но приютом на время. При всем радушии монахов нам не следовало задерживаться там надолго. Шотландия и Англия для нас были надолго закрыты, там нам грозила опасность. Нам мог бы помочь разве что лорд Ловат… Но это вряд ли, особенно с учетом сложившихся обстоятельств. Наше будущее - здесь, на этом берегу Ла-Манша. Поскольку теперь я знала, что Джейми страдает от морской болезни, мне стало хорошо понятно его нежелание эмигрировать в Америку. Кто угодно испугался бы перспективы три месяца кряду страдать от тошноты и рвоты. Что нам оставалось?
        Пожалуй, все же лишь Франция. Мы свободно знали французский. Джейми мог также говорить по-испански, по-немецки и по-итальянски, но такие лингвистические способности мне не достались. У Фрэзеров во Франции имелись многочисленные родственники; вполне вероятно, мы бы сумели устроиться в имении кого-то из родни или друзей и жили бы тихо и мирно. Довольно заманчивая идея.
        Как обычно, все упиралось в вопрос времени. На дворе стояло начало 1744 года - две недели назад встретили Новый год. А в 1745 году красавчик принц Чарли прибудет из Франции в Шотландию, чтобы как младший претендент на отцовский престол заявить о своих правах. Вместе с ним в страну придет беда: война, резня, уничтожение хайлендских кланов, то есть уничтожение всего, что дорого Джейми… и мне.
        От будущих бедствий нас отделял всего год. Всего год… Что можно сделать, чтобы предупредить беду? Как ей помешать, какими средствами? Я понятия об этом не имела, но не сомневалась в том, что будет, если я не предприму ничего.
        Могла ли я таким образом изменить ход истории? Вполне возможно. Я потрогала золотое кольцо на безымянном пальце левой руки и вспомнила слова, которые в страхе и гневе бросила в лицо Джонатану Рэндоллу в подземелье Уэнтуортской тюрьмы.
        - Я проклинаю вас, - проговорила тогда я. - Я назову час вашей смерти.
        И я сказала, когда он умрет. Назвала дату, вписанную каллиграфическим почерком Фрэнка в родословную. 16 апреля 1745 года. Джонатан Рэндолл должен был погибнуть в Куллоденской битве. Но ведь это не случится. Джонатан Рэндолл погиб спустя несколько часов после нашего разговора, растоптанный моей местью.
        Он умер бездетным холостяком. Во всяком случае, я так думала. В родословной - проклятая родословная! - указывалась дата его свадьбы, около 1744 года. И дата рождения его сына, предка Фрэнка в шестом колене, чуть позже. Если Джек Рэндолл умер бездетным, то как мог родиться Фрэнк? Однако вот оно, его кольцо, у меня на пальце. Фрэнк существовал, то есть будет существовать. Я пыталась успокоиться, потирая кольцо, будто в нем был заключен джинн, способный дать мне ответ.
        …Чуть позже меня с криком вырвало из глубокого сна.
        - Тш-ш, это всего лишь я.
        С моего рта убралась крупная ладонь. Свеча не горела, в комнате царила кромешная тьма. Я шарила руками вслепую, пока не наткнулась на что-то большое.
        - Тебе же нельзя вставать с постели! - еще не вполне проснувшись, вскричала я.
        Пальцы коснулись гладкой, совершенно ледяной кожи.
        - Ты совсем замерз!
        - Конечно, замерз, - брюзгливо проговорил он. - Я совершенно голый, а в коридоре адский ледник. Пусти меня в постель!
        Я, насколько могла, отодвинулась к краю узкой кровати, а он прильнул ко мне обнаженным телом в жажде тепла. Он неровно дышал и сотрясался от крупной дрожи - от холода и слабости, было решила я.
        - Боже, какая же ты теплая! - Он прижался ко мне теснее. - Как славно с тобой обниматься, англичаночка!
        Я не стала интересоваться его намерениями - они и так были ясны. Не спросила я также, уверен ли он в своих возможностях. Относительно этого у меня имелись определенные опасения, но я смолчала, не желая выступать пророчицей.
        Неожиданно и скоро настал миг слияния, такой привычный и вместе с тем незнакомый. Джейми глубоко вздохнул - удовлетворенно, а может быть, с облегчением. Мы ненадолго замерли в неподвижности, будто опасались неосторожным движением разрушить хрупкую связь между нами. Джейми нежно ласкал меня здоровой рукой, раздвинув пальцы словно невероятно чувствительные кошачьи вибриссы. Наконец он задвигался, словно спрашивая, а я отвечала ему на таком же языке.
        Мы начали осторожную медленную игру, соблюдая баланс между желанием и его слабостью, между болью и возраставшим наслаждением. На краю сознания проскочила мысль, что мне обязательно нужно поделиться с отцом Ансельмом открытием о существовании еще одного способа остановить время; впрочем, я сразу же сообразила, что делать этого не нужно, так как этот способ духовному лицу недоступен.
        Я обнимала Джейми, пытаясь не дотрагиваться до рубцов на спине. Он вел ритм, но оставил мне возможность определять силу наших движений. До самого конца мы молчали, лишь тяжело дышали. Почувствовав, как он устает, я обняла его покрепче и прижала к себе, ускоряя кульминацию.
        Викторианцы называли оргазм «маленькой смертью»; такое название они дали вполне обоснованно. Джейми лежал рядом, тяжелый, неподвижный, как покойник, и лишь медленные удары сердца возле моей груди свидетельствовали, что он жив. Мне казалось, что, прежде чем он пошевелился и пробормотал что-то мне в плечо, прошла целая вечность.
        - Что ты сказал?
        Он повернул голову и прикоснулся губами к моему уху. Я почувствовала на шее теплое дыхание.
        - Я говорю, - проговорил он негромко, - что у меня совсем сейчас не болит рука.
        Здоровой рукой он погладил меня по щеке.
        - Ты за меня боялась?
        - Да, - ответила я. - Ты, пожалуй, с этим поспешил.
        - Это правда, - тихо и весело сказал он. - Я почти что умер. Да, я тоже боялся. Но я проснулся от того, что у меня болела рука, и никак не мог опять заснуть. Метался, ощущал себя ужасно одиноким. Чем дольше я думал о тебе, тем сильнее тебя хотел, и только на полпути в твою комнату, в коридоре, подумал, как мне поступить, когда я доберусь до места. И когда я так подумал…
        Он остановился и еще раз погладил меня по щеке.
        - Ну что, англичаночка, я, может, не слишком хорош, но трусом меня не назовешь, правда?
        Я повернулась, чтобы ответить на поцелуй, но неожиданно у него громко заурчало в животе.
        - И нечего смеяться, - жалобно протянул он. - Сама виновата, моришь меня голодом. Это вообще чудо, что я управился с тобой на одних бульонах да эле.
        - Хорошо, - смеясь, ответила я. - Ты победил. Получишь на завтрак яйцо.
        - Ха, - удовлетворенно отреагировал он. - Я так и знал, что, если я предложу тебе подходящую приманку, ты станешь лучше меня кормить.
        И мы уснули, крепко обнявшись, лицом друг к другу.
        Глава 41
        Из недр земных
        Две недели после этого события прошли так: Джейми выздоравливал, а я предавалась размышлениям. То мне казалось, что мы должны отправиться в Рим, где с двором претендента считались, и… зачем мы туда отправимся? То я всей душой стремилась лишь к тому, чтобы отыскать надежное и незаметное место, где бы мы мирно жили.
        Стоял теплый солнечный день, с сосулек, за зиму наросших на страшных носах горгулий, лилась капель, пробивая в сугробах у стен узкие колодцы. Дверь к Джейми была открыта настежь, окна открыты - комнату проветривали, чтобы изгнать дым и запахи болезни.
        Я тихо посмотрела внутрь из-за двери - не хотела будить спящего, - но узкая кровать была пуста. Джейми сидел у открытого окна, вполоборота к двери, так что лицо было почти скрыто.
        Он был еще крайне худ, но плечи под грубой тканью одеяния послушника уже широко расправились, вновь появилась и аристократическая осанка; Джейми сидел ровно, уверенно, выпрямив спину и заведя ноги под стул; вся его фигура излучала гармонию. Поддерживая здоровой левой рукой, он осторожно поворачивал правую, согревая ее на солнце.
        На столе лежала гора бинтов: Джейми снял повязку с больной руки и теперь пристально и тщательно ее разглядывал. Я остановилась на пороге; с этой точки мне хорошо была видна его рука. Шрам от раны гвоздем на ладони был почти не виден, она на удивление хорошо зажила: осталась лишь маленькая розовая точка, которая должна была потом пропасть совсем. На тыльной стороне руки дела обстояли не так хорошо: из-за присоединившейся инфекции и последующего воспаления шрам был с шестипенсовик, и корка еще не окончательно сошла.
        На среднем пальце выделялись изломанные края свежего розового шрама, тянувшиеся от основания пальца до сустава. Большой и указательный пальцы, вынутые из лубков, выглядели обычно, но мизинец оказался ужасно скрючен; я помнила, что он был сломан не меньше чем в трех местах, и я не сумела точно соединить кости. Безымянный палец сросся не очень удачно, и когда Джейми положил на стол руку ладонью вниз, он несколько поднимался вверх.
        Джейми перевернул руку ладонью вверх и попытался пошевелить пальцами. Никакой из них не сгибался больше чем на пару дюймов, а безымянный вообще не двигался. Было похоже, что мои опасения оказались верными: второй сустав окончательно потерял мобильность.
        Он крутил рукой в разные стороны, подносил к глазам, изучая неподвижные, изогнутые, скрюченные пальцы, покрытые шрамами, которые при ярком свете солнца были прекрасно видны. Потом неожиданно склонил голову, прижал искалеченную руку к груди и накрыл здоровой рукой, будто пытаясь ее от чего-то спасти. Джейми не произнес ни звука, лишь быстро передернул плечами.
        - Джейми! - Я зашла в комнату и встала возле него на колени. - Джейми, прости меня. Я сделала все, что могла.
        Он удивленно взглянул на меня. На густых темных ресницах сверкали слезы, которые он быстро стер ладонью.
        - Что? - сказал он растерянно (было понятно, что я появилась слишком неожиданно). - Простить? За что, англичаночка?
        - За твою руку.
        Я взяла его руку в свои ладони, бережно провела пальцем по рубцам, коснулась шрама на тыльной стороне.
        - Она станет лучше, поверь. Честное слово, станет. Это сейчас рука кажется такой недвижимой и бесполезной, но это потому, что пальцы долго лежали в лубках и кости еще не окончательно срослись. Я покажу, как делать массаж и разные упражнения. Ты сможешь очень неплохо ею владеть, поверь мне, тебя…
        Он прервал мои уверения, положив руку мне на щеку.
        - Так думаешь… - начал он, потом затих и покачал головой. - Ты подумала…
        Он еще раз замолк, но сразу же продолжил вновь.
        - Англичаночка, ты что, решила, что я плачу над негнущимися пальцами и несколькими шрамами? - усмехнулся он. - Возможно, я и тщеславен, но, надеюсь, не настолько.
        - Но ты… - начала я.
        Он взял мои руки в свои и поднял меня на ноги. Я потянулась к его щеке и стерла с нее единственную слезу - маленькую теплую каплю.
        - Я плакал от радости, моя англичаночка… - тихо сказал он и медленно прижал свои ладони к обеим моим щекам. - Я благодарил Господа за то, что у меня две руки. Две руки, чтобы обнимать тебя. Помогать тебе. Любить тебя. Слава богу, с твоей помощью я остался нормальным человеком.
        Я накрыла его ладони своими.
        - Но как же иначе? - спросила я и тут же вспомнила набор пил и ножей, как у палача, который я нашла в ящике Битона, когда разбирала кабинет в Леохе.
        И поняла, что, столкнувшись с тяжелым медицинским случаем, забыла некоторые вещи. В эпоху, предшествовавшую открытию антибиотиков, частым - если не единственным - способом борьбы с сепсисом была ампутация конечности.
        - О Джейми, - проговорила я; я ощутила дрожь в коленях и поспешно села на стул. - Джейми, если бы я об этом вспомнила, то, может, поступила бы так, чтобы спасти твою жизнь.
        - А в… твое время так не делают?
        - Нет. - Я покачала головой. - Существуют лекарства, которые останавливают заражение. Потому я об этом и забыла. А ты?
        - А я этого ждал. Вот почему я просил, чтобы ты позволила мне умереть. Я думал об этом в промежутках между приступами, при которых голову мою словно заволакивал туман, и довольно скоро понял, что жить калекой не смогу. Ты знаешь, ведь так произошло с Айеном.
        - Правда? - поразилась я. - Он рассказывал, что в него попала крупная картечь, но в подробности не вдавался.
        - Да, а потом рана от картечи воспалилась. Доктора отняли ногу, чтобы спасти Айена от заражения крови. С Айеном теперь все прекрасно, все образовалось. Но я-то помню его другим. Он смог выправиться только благодаря Дженни. Это она его поддерживает.
        Неожиданно Джейми застенчиво мне улыбнулся.
        - Как ты меня. Не понимаю, отчего женщины так поступают.
        - Оттого что им так нравится, - тихо сказала я.
        Он так же тихо усмехнулся и притянул меня к себе.
        - Да, Бог знает почему.
        Мы немного постояли обнявшись. Моя голова покоилась на его груди, руки были сцеплены за его спиной, и я слышала, как сильно и громко стучит его сердце.
        Наконец он выпрямился и отпустил меня.
        - Я хочу показать тебе одну вещь, - сказал он.
        Джейми открыл маленький ящик в письменном столе и вынул из него сложенную бумагу, которую подал мне.
        Это оказалось письмо от настоятеля Александра, рекомендовавшее шевалье Сен-Жоржу, то есть его величеству королю Якову Шотландскому, племянника настоятеля Джеймса Фрэзера как ученого, сведущего в языках, и переводчика.
        - Вот нам и место, - заметил Джейми, наблюдая за тем, как я складываю письмо. - И такое место нам скоро понадобится. Однако помнишь ли ты, что говорила мне тогда на Крэг-на-Дун? Это правда?
        - Правда, - тяжело вздохнув, подтвердила я.
        Джейми принял у меня письмо и в задумчивости постучал им по колену.
        - Это означает, - он помахал письмом в воздухе, - что тут нам может грозить опасность.
        - Может.
        Джейми вернул рекомендательное письмо в ящик и недолго поразглядывал его. Потом поднял взгляд от стола и встретился своими темно-голубыми глазами с моими.
        - Я так и думал, Клэр, - негромко сказал он. - Моя жизнь - в твоих руках. Ты, и только ты должна решить, как нам поступать и куда отправиться. Во Францию, в Италию, может, даже вернуться в Шотландию. Я отдал тебе свое сердце в то мгновение, когда в первый раз тебя увидел, ты держала в своих руках мое тело и мою душу, и ты не выпустила их и спасла. Мы отправимся туда, куда ты скажешь.
        В дверь тихо постучали; мы отшатнулись друг от друга, будто любовники, застигнутые на месте преступления. Я с трудом пригладила волосы, решив при этом, что монастырь - отличное место для лечения, но совершенно не убежище для романтических приключений.
        С разрешения Джейми в комнату вошел монах-прислужник и поставил на стол огромную кожаную седельную сумку.
        - От Макранноха из Элдридж-мэнор, - с улыбкой пояснил он. - Для леди Брох-Туарах.
        И с поклоном вышел, оставив после себя запах моря и прохладный ветерок.
        Я принялась расстегивать кожаные ремни - очень уж не терпелось выяснить, что же прислал Макраннох. В сумке лежали три предмета: записка без адреса и подписи, маленький пакет, подписанный для Джейми, и выделанная волчья шкура, сильно пахшая дубильными растворами. В записке говорилось: «Добродетельная женщина - это драгоценная жемчужина, она куда ценнее рубинов».
        Джейми раскрыл пакет, вынул из него нечто маленькое и блестящее и непонимающе посмотрел на шкуру.
        - Довольно странно, англичаночка, что сэр Маркус послал тебе волчью шкуру, а мне жемчужный браслет. Возможно, он перепутал надписи?
        Браслет был великолепен: ряд крупных неровных жемчужин, вставленных между перевитыми золотыми цепочками.
        - Нет, - ответила я, любуясь браслетом. - Все совершенно верно. Браслет - это пара к жемчужному ожерелью, которое ты подарил мне на свадьбу. Сэр Маркус подарил его твоей матери. Ты об этом знал?
        - Нет, не знал, - негромко проговорил Джейми, трогая пальцем жемчужины. - Отец дал мне ожерелье для моей будущей жены, но не сказал, откуда оно у него.
        Я вспомнила помощь сэра Маркуса в ту ночь, когда мы без предупреждения ввалились в его дом, и его лицо, когда на следующий день мы уезжали из этого дома. По лицу Джейми я понимала, что и он вспоминает баронета, который мог стать его отцом. Он взял мою руку и застегнул браслет на запястье.
        - Но он же не для меня! - сказала я.
        - Нет, для тебя, - промолвил Джейми твердым голосом. - Правила приличия запрещают мужчине дарить драгоценности почтенной замужней даме, поэтому сэр Маркус послал браслет мне. Однако он предназначен тебе. К тому же на моей руке браслет все равно не сойдется, как бы я ни отощал.
        Он поднял волчью шкуру и встряхнул ее.
        - И все же: почему Макраннох послал это тебе?
        Джейми накинул лохматую шкуру себе на плечи, и я, громко крикнув, отшатнулась: голова волка была выделана очень искусно, в нее даже вставили желтые стеклянные глаза, которые злобно уставились на меня из-за плеча Джейми.
        - Ох! - невольно воскликнула я. - Глядит прямо так же, как когда был жив.
        Джейми повернул голову - оскаленная звериная морда уставилась теперь на него. Он вскрикнул, скинул с себя шкуру и отбросил от себя в другой конец комнаты.
        - Господи Иисусе!
        Джейми осенил себя крестом. Шкура валялась на полу, угрожающе поблескивая шерстью в свете свечи.
        - Англичаночка, что означает «когда был жив»? Он был твоим закадычным приятелем, что ли? - спросил Джейми, прищурившись на шкуру.
        И тогда я поведала ему о событиях, рассказать о которых до того момента не представлялся удобный случай: о волке, о других волках, о Гекторе, о снеге, о доме, где встретила медведя, о споре с сэром Маркусом, о появлении Мурты, о коровах и о бесконечном ожидании на склоне ночного холма в розовых сумерках, когда я не ведала, жив ли он.
        Хотя Джейми и исхудал, его грудь по-прежнему была широкой, а руки - горячими и сильными. Он прижал меня, плакавшую, к своему плечу и стал утешать. Я пробовала овладеть собой, но он лишь еще сильнее прижимал меня к себе и шептал мне что-то ласковое и нежное, - и в конце концов я отпустила себя и зарыдала громко, как дитя.
        - Полно, полно, англичаночка, у меня имеется для тебя подарочек, - промолвил он, гладя меня по голове.
        Я всхлипнула, шмыгнула носом и вытерла его рукавом - за неимением более подобающего предмета.
        - Жаль, что мне нечем тебя одарить, - сказала я, пока он что-то искал в груде измятых простыней на своей кровати.
        «Видно, носовой платок ищет», - решила я, продолжая шмыгать носом.
        - Ну, ежели не считать таких мелочей, как моя жизнь, мое мужское существо и моя правая рука, - сказал он сухо. - Вполне достойные подарки, mo duinne.
        Он выпрямился, держа в руке рясу послушника.
        - Раздевайся.
        - Что?!
        У меня рот открылся от изумления.
        - Раздевайся, англичаночка, и надень вот это. - Он улыбнулся и подал мне рясу. - Может, хочешь, чтобы я отвернулся?
        Плотно замотав грубую рясу из домотканого полотна вокруг себя, я спустилась по темной лестнице вслед за Джейми; два пролета мы миновали спокойно, третий оказался самым узким. Фонарь, который Джейми держал в руке, отбрасывал на каменные стены слабый свет. Мы продвигались по узкому черному коридору, и казалось, что нас поглощает сама земля.
        - А ты сам-то знаешь, куда мы направляемся? - спросила я; мои слова отозвались странным глухим эхом, точно я говорила, находясь под водой. - Ну, тут, наверное, невозможно пойти не в ту сторону и заблудиться, да?
        Мы вышли на следующую лестничную площадку и опять отправились вниз. Но в конце очередного пролета мы остановились на маленькой полукруглой площадке перед дверью, вырубленной в толще скалы. Широкая и низкая дверь была сбита из дубовых досок и имела медные петли. Крепкие доски потемнели от времени, площадка была чисто подметена. Очевидно, этим пространством в монастыре продолжали пользоваться. Возможно, это винные погреба?
        Возле двери в держатель был вставлен полуобгоревший факел. Джейми помедлил и зажег его, использовав свернутую бумажку, взятую им из кучки подобных, воткнутых в держатель. После этого он толкнул незапертую дверь и юркнул внутрь, жестом позвав меня следом.
        Сперва мне не было видно ничего, кроме факела. Все казалось черным. Впереди мерцал огонь и становился все дальше и дальше. Я немного постояла, следя за ним взглядом. Приблизительно каждые пять футов огонь останавливался, и разгоравшееся пламя медленно поднималось вверх. Приспособившись к темноте, я поняла, что факелом зажигают все новые огни в светильниках, которые держались в каменных подставках, высеченных в стене, - и подобным образом получилась цепочка маленьких маяков.
        Мы оказались в пещере. Из-за странного черного сияния, отражавшего огни светильников, я решила, что она хрустальная. Но как только я приблизилась к первой подставке, на которой горел светильник, и посмотрела вниз, я сообразила, что это такое.
        Чистое черное озеро. Прозрачная вода сверкала, как стекло, над черным вулканическим песком на дне, отражала оранжевые огни светильников. Воздух был влажный и теплый, водяной пар оседал на холодных камнях пещеры каплями, которые стекали по ребристой поверхности.
        Горячий источник. В нос мне ударил слабый запах серы. Следовательно, это горячий минеральный источник. Я вспомнила, как Ансельм рассказывал о горячих источниках, пробивающихся из земли возле аббатства и обладающих целебными свойствами.
        Джейми стоял возле меня и смотрел на слегка парившую водную гладь в янтарных и рубиновых отблесках.
        - Горячая ванна, - гордо сообщил он. - Тебе нравится?
        - Еще как!
        - Ну пошли.
        Он сбросил с себя одежду, и на его обнаженном теле замелькали красные отблески. Сферический потолок пещеры поглощал свет, пропадавший уже в нескольких футах от поверхности. Чуть задержавшись, я тоже разделась.
        - Вода горячая? - спросила я.
        - Довольно горячая, - ответил Джейми. - Но ты не бойся, она не обжигает.
        Я с опаской вошла в воду следом за ним. В камнях были выбиты ступени, ведшие под воду, а вдоль стены была протянута веревка, за которую можно было хвататься руками. Я погрузилась по бедра и даже вздрогнула от приятного тепла. Ступени кончились, я встала на чистый черный песок; и вода там доходила мне до плеч, а груди всплыли, как две стеклянные лодочки. От горячей воды кожа у меня покраснела, маленькие пузырьки газа чуть заметно щекотали шею у корней волос. Это было настоящее наслаждение.
        Поверхность воды казалась совершенно гладкой, но внутри вода не оставалась неподвижной: в ее толще все время проходили какие-то несильные, но ощутимые течения, напоминавшие нервные импульсы. В сочетании с замечательным ласковым теплом казалось, что вода живая - теплое, дружелюбное существо, призванное ласкать и обволакивать. Ансельм говорил, что эти источники целебные, и теперь я совершенно не подвергала это сомнению.
        Джейми подошел ко мне, создавая по пути небольшие волны. Он взял мою грудь и опустил в воду.
        - Тебе хорошо, mo duinne?
        Склонившись, он поцеловал меня в плечо. Я поджала обе ноги и прижалась к нему.
        - Изумительно! Так отлично я согрелась впервые с августа.
        Он стал баюкать меня, отступая все дальше и дальше в воду.
        Джейми остановился, повернул меня и усадил на что-то твердое, похоже, деревянное. И вправду, в каменную нишу была встроена деревянная скамья, наполовину скрытая водой. Джейми уселся рядом и раскинул руки по деревянной спинке позади нас.
        - Сюда меня приводил брат Амброз, чтобы я посидел в воде. От этого рубцы становятся мягче, - сообщил он. - Здесь хорошо, правда?
        - Не просто хорошо…
        Вода была такая подвижная, быстрая, что мне подумалось: если я приподнимусь - меня сразу же унесет прочь. Я посмотрела наверх, под своды, туда, где сгущалась тьма.
        - В этой пещере кто-нибудь обитает? Например, летучие мыши? Или рыбы?
        Джейми отрицательно покачал головой.
        - Лишь дух источника, англичаночка. Сквозь узкую щель вон там, - он указал на черный провал в дальнем конце пещеры, - вода пробивается в пещеру и вытекает на поверхность земли через множество маленьких отверстий, при этом другого выхода из пещеры, кроме двери, через которую мы сюда вошли, здесь нет.
        - Дух источника? - переспросила я. - Это же что-то языческое, ему нельзя прятаться под монастырем.
        Джейми с наслаждением вытянулся и пошевелил под водой длинными ногами; они казались стеблями водяных растений.
        - Как его ни называй, он был здесь очень задолго до монахов.
        - Да, я понимаю.
        Стены пещеры были образованы из блестящего темного вулканического камня, похожего на черное стекло, блестящее от влаги. Подземелье вообще напоминало огромный пузырь, до половины наполненный удивительно живой, хотя и стерильно чистой водой. Мне казалось, мы очутились в земной утробе: прислонишь ухо к каменной стене - и услышишь медленные-медленные удары огромного сердца.
        Мы долгое время молчали, в полудреме качаясь на поверхности озера, и невидимые течения то и дело сталкивали нас друг с другом.
        Я наконец заговорила, и мой вялый голос звучал словно во сне:
        - Я решила.
        - А! Ты, наверное, выбрала Рим?
        Джейми, казалось, находился где-то очень далеко.
        - Да. Я не знаю, может быть, там…
        - Это не важно. Мы сделаем все, что в наших силах.
        Он протянул ко мне руку. Рука двигалась настолько медленно, что я все не могла дождаться, когда же Джейми меня коснется.
        Он притянул меня к себе, так что мои чувствительные соски прижались к нему. Вода была не просто теплая, но и тяжелая, почти маслянистая на ощупь; руки Джейми скользнули по моей спине к бедрам, обхватили ягодицы и приподняли меня.
        Он вошел в меня неожиданно. Разгоряченные и скользкие, мы плавали в воде, почти невесомые, но вторжение Джейми было таким твердым и ощутимым, что я коротко вскрикнула от удивления: вместе с ним в меня попало немного горячей воды.
        - О, как я это люблю! - вдруг произнес он.
        - Что? - спросила я.
        - Это твое тихое пищание.
        Покраснеть я не могла - я и так уже была вся красная.
        - Извини. Я не хотела шуметь.
        Он засмеялся, и его смех отозвался под куполом пещеры глубоким и мягким эхом.
        - Я же говорю, что мне нравится. И это и вправду так. Я страшно люблю твои крики, когда ты со мной в постели, и все остальное, конечно, тоже.
        Он еще крепче прижал меня к себе, так что я уперлась головой ему в шею и вскрикнула еще раз.
        - Об этом я непрестанно думал, - сказал Джейми, неторопливо гладя мою спину и лаская бедра. - Ночью в тюрьме, закованный в кандалы в камере вместе с дюжиной других мужчин, я слушал, как они храпят, стонут и громко пускают ветры, и вспоминал те тихие нежные звуки, что вырываются, когда я беру тебя, и мне представлялось, что ты рядом со мной, дышишь сперва размеренно, а потом все чаще и громче, и, когда я вхожу в тебя, ты стонешь, словно принимаешься за работу.
        - Джейми, - хрипло сказала я. - Джейми, пожалуйста!
        - Еще не время, mo duinne, не торопись.
        Он крепко ухватил меня за талию и стал замедлять мое движение.
        - Не теперь, у нас есть время. И я хочу, чтобы ты стонала, как нынче стонешь, вновь и вновь. Чтобы ты стонала и всхлипывала, даже против воли, чтобы ты дышала так, словно твое сердце сейчас разорвется, и наконец крикнула громко-громко. И тогда я буду знать, что тебе было со мной хорошо.
        Я плыла в его объятиях, чувствуя себя мягкой, как медуза. Я не осознавала, что за звуки издает мой рот, однако к связной речи в те мгновения я точно была непригодна.
        Он вновь начал ритмично вбиваться.
        - Нет! - молила я. - Нет, Джейми! Я больше этого не вынесу!
        - Вынесешь, потому что я тебя люблю.
        Он произнес это где-то возле моего уха, глухо сказал куда-то в волосы:
        - Вынесешь, потому что я тебя хочу. И на этот раз кончу одновременно с тобой.
        Меня, мягкую, расплывающуюся почти как вода, удерживало лишь кольцо его объятий. Я издала сдавленный крик моряка, тонущего в волнах. И когда в ответ я услышала его крик, такой же жалкий, то поняла, что ему со мной хорошо.
        Мы выбирались из пещеры наверх, мокрые, потные, расслабленные от тепла и духоты. На первой площадке я упала на колени, Джейми, попробовавший меня поднять, свалился рядом - и мы, босые, валялись на куче сваленной одежды и растерянно хихикали. Опьяненные любовью, мы стали одновременно лезть вверх по лестнице на четвереньках, скорее мешая друг другу, чем помогая, толкались и в конце концов упали на вторую площадку, слившись в объятиях.
        Старинное окно в мощной стене, не имевшее стекла, смотрело прямо в небо; нас освещали серебряные лучи полной луны. Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, в потоках холодного зимнего воздуха и ждали, пока сердца прекратят свою дикую гонку и дыхание станет ровным.
        Луна была такая большая, что почти целиком заполняла окно. Мне подумалось, что в том, что морские приливы и отливы, а также женские регулы подчинены этому величественному светилу, такому близкому и могучему, нет ничего удивительного.
        Однако мое тело больше не подчинялось этой чистой силе, и понимание такой независимости показалось мне очень важным.
        - У меня тоже есть для тебя подарок, - внезапно сказала я Джейми.
        Он повернулся ко мне; сильная твердая рука провела по пока еще плоскому моему животу.
        - Неужто? - сказал он.
        И перед нами простерся мир, полный новых возможностей.
        notes
        Сноски
        1
        Красавчик принц Чарли - одно из прозваний принца Карла Стюарта (1720 - 1788), или Младшего претендента, возглавившего якобитское восстание (1745 - 1746). Якобиты - сторонники короля Якова II (правил в 1685 - 1688 гг.) и его наследников. (Здесь и далее прим. пер.)
        2
        Гэльский (гаэльский, шотландский, эрский) язык - один из кельтских языков; распространен в Северо-Западной Шотландии. По происхождению - диалект ирландского языка.
        3
        Хендж (от ст. - англ. heng - «висячий» в составе англ. Stonehenge - «висячий камень») - тип доисторического земляного сооружения. По форме представляет собой почти круглую или овальную площадку, окруженную земляным валом. Внутренние компоненты могут включать портальные сооружения, деревянные круги, группы камней или монолиты, колодцы, захоронения, центральные курганы и др.
        4
        Кейбер - бревно из ствола молодого дерева, используется при шотландской игре «Метание ствола».
        5
        Английское слово «nurse» означает и «медсестра», и «няня», и «кормилица».
        6
        Волшебный орех (гамамелис виргинский) - кустарник с желтыми цветами; плоды настаивают на спирту и настойку используют как антисептическое и вяжущее средство.
        7
        Тартаны - шерстяные пледы геральдических цветов клана.
        8
        Эти строки переведены с английского С. Я. Маршаком; они принадлежат перу Роберта Бернса, родившегося в 1759 г. Поскольку действие романа происходит в 1743-м, автором допущен литературный анахронизм.
        9
        Кожаная сумка мехом наружу (обычно с кисточками), часть костюма шотландского горца.
        10
        От Матфея, 6:34.
        11
        Анри де Тулуз-Лотрек (1864 - 1901) - знаменитый французский художник, страдавший недугом, который описывает героиня романа.
        12
        Клэр цитирует строки из английского детского стишка про короля Коула «Old King Cole».
        13
        Дандрегган (Dundreggan) означает в переводе «Холм Дракона».
        14
        Неграмотные люди вели счет по зарубкам на деревянных палочках; одна зарубка (как мера счета) равнялась двадцати единицам.
        15
        Ай - шотландское слово, означающее согласие.
        16
        Старинная шотландская народная баллада.
        17
        Немного больше 57 кг; стоун - мера веса, равная 6,36 кг.
        18
        Говорите ли вы по-французски? - Отлично (фр.)
        19
        Пиктские камни и кресты - вертикально стоящие мегалиты различной формы, покрытые особым орнаментом и рисунками на различные сюжеты. Встречаются на территории Шотландии севернее линии Форт - Клайд. Обычно их создание приписывается пиктам и датируется VI - X веками н. э.
        20
        Иаков сказал Ревекке, матери своей: Исав, брат мой, человек косматый, а я человек гладкий (Бытие, 27:11).
        21
        Я готов! (фр.)
        22
        Вы говорите очень хорошо (фр.).
        23
        Перевод с латыни С. В. Шервинского.
        24
        Имеется в виду якобитское восстание 1715 года.
        25
        Ареола - окрашенный кружок вокруг грудного соска.
        26
        Пупок (лат.).
        27
        «Гримуар графа Сен-Жермена» (фр.).
        28
        Во время Второй мировой войны, зимой 1944/45 г., в ходе Арденнского сражения на Западном фронте, войска союзников, в том числе воздушно-десантная дивизия под командованием генерала Маколифа, вели тяжелые бои, удерживая бельгийский город Бастонь, однако положение их изменилось, когда одной из частей третьей армии генерала Паттона удалось прорвать блокаду.
        29
        Болас - метательное оружие индейцев Южной Америки, представляющее собой ремень или связку ремней, к концам которых привязаны обернутые кожей круглые камни, костяные грузы, каменные шары и т. п.
        30
        Мерлин - волшебник; наставник и советник короля Артура, легендарного правителя бриттов.
        31
        Речь идет о Куллоденской битве 1746 г., во время которой было разгромлено якобитское восстание в Шотландии 1745 - 1746 гг.
        32
        Цитаты из «Одиссеи» здесь и дальше даны в переводе В. А. Жуковского.
        33
        Фингал - герой гэльского эпоса; Бран - его верный пес.
        34
        Квартальный день - день арендных и других платежей; здесь: День святого Мартина (11 ноября).
        35
        Дерьмо (фр.).
        36
        День Гая Фокса - 5 ноября, день, когда по традиции сжигают соломенное чучело, изображающее организатора «Порохового заговора» Гая Фокса. Заговор был устроен католиками против короля Якова I в 1605 г.
        37
        Иеремия - ветхозаветный пророк; много лет предсказывал различные бедствия, которым никто не верил.
        38
        Кассандра - троянская царевна, предвидевшая гибель Трои. За отказ во взаимности Аполлону тот сделал так, что предсказаниям Кассандры никто не верил.
        39
        Банши - особая разновидность шотландских фей, опекающих старинные роды. Может предвещать смерть.
        40
        Убежище священника - тайная комната, в которой укрывались священники во время преследования католиков.
        41
        Протекторат - период правления Оливера Кромвеля и его сына Ричарда (1653 - 1659).
        42
        Шератоновская мебель - мебель авторства выдающегося английского проектировщика и дизайнера мебели Томаса Шератона (1751 - 1806). Авторский анахронизм: события в книге происходят в 1743 - 1744 гг.
        43
        Уэйн Джон - американский голливудский актер середины XX века, «король вестерна».
        44
        Племянница (фр.).
        45
        Согласно Евангелию, муж Святой Марии Иосиф получил во сне Божье повеление бежать с младенцем Иисусом в Египет из Вифлеема, где ребенку угрожала гибель от царя Ирода.
        46
        Матф., 26, 40.
        47
        Моя дорогая (фр.).
        48
        Псалом XXX, 16, 17; XXXIII 24, 25.
        49
        Псалом XXI, 7, 15.
        50
        Псалом XXI, 20, 21.
        51
        Иов, 14, 22.
        52
        Иов, 30, 16 - 17.
        53
        Иов, 33, 23 - 25.
        54
        Антифонное пение - попеременное исполнение стихов молитвенного песнопения.
        55
        Моя красавица (фр.).
        56
        ЕПИТРАХИЛЬ - длинный нагрудник, надеваемый священником во время отправления службы или обряда.
        57
        Мой добрый друг (фр.).
        58
        Начало католической разрешительной молитвы: «Освобождаю тебя от грехов твоих во имя Отца, Сына…»
        59
        Поссет - традиционный британский горячий напиток из молока, створоженного вином или элем.
        60
        По Евангелию, Христос накормил пятью хлебами и двумя рыбами несколько тысяч человек.