Мисс Соблазн Курт Воннегут

        Добро пожаловать в обезьянник


        Мисс Соблазн

        Пуританство осталось в таком далеком прошлом, что даже самые древние старухи не предлагали привязать Сюзанну к позорному столбу и даже самые древние фермеры не пеняли на ее дьявольскую красоту, когда коровы переставали доиться.
        Сюзанна была актрисой в деревенском летнем театре - играла эпизодические роли и жила в съемной комнатушке над пожарной частью. За целое лето она успела стать частью деревенской жизни, но поселяне так и не смогли к ней привыкнуть. Она по-прежнему удивляла и восхищала их своей красотой - совсем как новенький огнетушитель.
        Пушистые волосы Сюзанны и огромные глаза-блюдца были черны как ночь, а кожа бела как сливки. Бедра ее напоминали лиру, а пышная грудь пробуждала в мужских головах мечты о вечном покое и изобилии. В нежных розовых ушках она носила варварские золотые обручи, а на щиколотках - браслеты с бубенцами.
        Сюзанна ходила босиком и спала до полудня. С наступлением этого часа все поселяне на главной улице теряли спокойствие, точно гончие перед грозой.
        В полдень Сюзанна выходила на балкон своей комнаты: лениво потягивалась, наливала молоко черному коту, целовала кота, взбивала черные волосы, надевала серьги, запирала дверь и прятала ключик в бюстгальтер.
        И тогда, царственно покачивая бедрами, она начинала свое неспешное, будоражащее, звонкое шествие по деревне - сперва по ступеням крыльца, затем мимо винной лавки, мимо страхового бюро, агентства недвижимости, закусочной, мимо поста Американского легиона и церкви ко всегда людной аптеке. Там Сюзанна покупала нью-йоркские газеты.
        Казалось, она благосклонно и томно кивает всему миру. Но единственным человеком, с которым она заговаривала, был Бирс Хинкли, семидесятидвухлетний аптекарь.
        Старик всегда держал ее газеты наготове.

        - Спасибо, мистер Хинкли! Вы ангел,  - говорила Сюзанна, открывая первую попавшуюся газету.  - Ну, посмотрим, что происходит в цивилизованном мире.
        Под присмотром одурманенного ее духами старика Сюзанна смеялась, охала и хмурилась газетным новостям - она никогда не говорила, каким именно.
        Наконец она забирала газеты и возвращалась с ними в свое гнездышко над пожарной частью. Застыв на крыльце, выуживала из бюстгальтера ключ, отпирала дверь, брала на руки черного кота, снова его целовала и скрывалась в комнате.
        Сей пышный ритуал с участием единственной девушки повторялся на протяжении всего лета изо дня в день, покуда однажды его не прервал долгий пронзительный скрип вращающегося стула, стоявшего возле аптечной стойки с газировкой.
        Скрип этот прервал речь Сюзанны, не дав ей назвать мистера Хинкли ангелом. От скрипа чесалась голова и болели зубы. Сюзанна бросила милостивый взгляд в направлении скрипа, заранее простив виновника. Но виновник, как выяснилось, вовсе не ждал прощения.
        Стул заскрипел под капралом Норманом Фуллером, вернувшимся домой после полутора безрадостных лет службы в Корее. Войны за эти полтора года не случилось, но и хорошего было мало. Фуллер медленно крутнулся на стуле, желая пробуравить Сюзанну недовольным взглядом. Когда скрип затих, в аптеке воцарилась мертвая тишина.
        Фуллер разрушил очарование летнего дня на морском побережье и напомнил всем присутствующим о темных потаенных страстях, что так часто движут человеком.
        Он вполне мог оказаться братом, пришедшим вызволять сестру-идиотку из злачного заведения, или ревнивым мужем, явившимся в салун за нерадивой женой, бросившей дома ребенка. Но капрал Фуллер видел Сюзанну впервые в жизни.
        Вообще-то он не собирался устраивать сцену. И даже не знал, что его стул заскрипит. Наоборот, он хотел скрыть свой гнев, сделать его лишь незначительной деталью на фоне ритуального шествия Сюзанны по деревне - деталью, которую подметят лишь один или два истинных ценителя комедии человеческих отношений. Однако скрип вращающегося стула поместил гнев капрала Фуллера прямо в центр солнечной системы всех посетителей аптеки - и особенно самой Сюзанны. Время остановилось и не могло двинуться дальше, пока Фуллер не объяснил бы недовольного выражения на своем каменном лице.
        Фуллеру показалось, что его щеки горят точно раскаленная медь. Он пытался осмыслить свою судьбу. Судьба вдруг дала ему аудиенцию и поставила в положение, где он просто не мог не выговориться.
        Фуллер почувствовал, как зашевелились его губы и с них сами собой слетели слова:

        - Это еще кто такая?

        - Простите?  - удивленно спросила Сюзанна и загородилась от него газетами.

        - Я видел, как вы шли по улице - ни дать ни взять цирк на выезде. Вот и подумал: кто вы такая?  - пояснил Фуллер.
        Сюзанна обворожительно покраснела.

        - Я… я актриса.

        - Ах да, точно. Американки - лучшие актрисы в мире!

        - Спасибо, очень приятно,  - с тревогой проговорила Сюзанна.
        Щеки Фуллера вспыхнули еще жарче. Его разум вдруг превратился в фонтан метких изощренных фраз.

        - Я имею в виду не театр. Я про жизнь говорю, в которой мы все актеры. Американки одеваются и ведут себя так, словно готовы подарить тебе целый мир. А стоит протянуть руку - они положат в нее ледышку.

        - Да что вы,  - выдавила Сюзанна.

        - Именно так,  - подтвердил Фуллер.  - И пора уже кому-то сказать это вслух.  - Он с вызовом поглядел на присутствующих и заметил в их глазах что-то вроде потрясенного одобрения.  - Это несправедливо!

        - Что?  - не поняла Сюзанна.

        - Вот вы приходите сюда… такая вся в бубенчиках, чтоб я смотрел на ваши щиколотки и розовые ножки,  - завелся Фуллер.  - Целуете своего кота, чтоб я воображал себя на его месте. Называете старика ангелом, чтоб я представлял, каково это - слышать от вас ласковые слова. Прячете ключ на виду у всех, чтоб я только и думал о том, где он лежит.
        Фуллер встал.

        - Мисс,  - полным горечи голосом выдавил он,  - от вашего поведения простых ребят вроде меня мандраж бьет, но если я стану падать в пропасть, вы ведь даже руки мне не протянете.
        Он зашагал к двери. Все взгляды были прикованы к нему. Мало кто заметил, что от его слов Сюзанна едва не сгорела дотла. Она превратилась в обыкновенную девятнадцатилетнюю девчушку, напрасно пытающуюся произвести впечатление утонченной и искушенной женщины.

        - Это несправедливо,  - повторил Фуллер.  - Должен быть закон, запрещающий девушкам одеваться и вести себя как вы. Людям от вас только худо. Знаете, что мне сейчас больше всего хочется вам сказать?

        - Нет,  - проронила Сюзанна. Все предохранители в ее нервной системе перегорели.

        - Я скажу вам то же, что вы бы сказали мне, попытайся я вас поцеловать,  - торжественно произнес Фуллер и величественным жестом указал Сюзанне на выход.  - Катитесь к черту!
        Он отвернулся и даже не взглянул на хлопнувшую за девушкой дверь: топот босых ног по асфальту и звон бубенчиков постепенно стихли в направлении пожарной части.


        Вечером овдовевшая мать капрала Фуллера поставила на стол свечу, тарелку с мясом и клубничные пирожные - праздничный ужин по случаю его возвращения домой. Фуллер жевал угощение с таким видом, точно это была промокательная бумага, а на веселые расспросы матери отвечал коротко и равнодушно.

        - Сынок, разве ты не рад, что вернулся?  - спросила она, когда они допили кофе.

        - Рад,  - ответил Фуллер.

        - Чем ты сегодня занимался?

        - Гулял.

        - Навестил старых друзей?

        - У меня нет друзей.
        Мать всплеснула руками.

        - Нет друзей! У тебя-то?

        - Времена меняются, ма,  - мрачно проговорил Фуллер.  - Полтора года - не один день. Люди разъехались или завели семьи…

        - Семейная жизнь еще никого не убивала,  - заметила мать.
        Фуллер не улыбнулся.

        - Может, и не убивала. Да только семейным ужасно трудно выкроить в своей жизни время для старых друзей.

        - Но Дуги-то не женился?

        - Он уже давно на Западе, ма. Служит в стратегическом авиационном командовании,  - ответил Фуллер. Маленькая столовая вмиг превратилась в одинокий бомбардировщик, рассекающий холодную разреженную стратосферу.

        - Вон как… но кто-то ведь должен был остаться.

        - Никого,  - отрезал Фуллер.  - Я все утро просидел на телефоне, ма. Мог бы вообще из Кореи не уезжать - все равно тут никого нет.

        - Не верю! Раньше ты не мог спокойно пройти по Мейн-стрит, чтобы не столкнуться с каким-нибудь приятелем.

        - Ма,  - язвительно сказал Фуллер,  - а знаешь, что я сделал, когда номера в моей телефонной книжке кончились? Пошел в аптеку и сел возле стойки с газировкой - думал встретить там хоть каких-нибудь знакомых. Ма,  - исступленно продолжал он,  - никого я не встретил, кроме старика Бирса Хинкли! Ей-богу, не шучу.  - Он встал и смял салфетку.  - Ма, можно, я пойду?

        - Конечно, иди. А куда ты?  - Она просияла.  - Навестить какую-нибудь симпатичную девушку?
        Фуллер отшвырнул салфетку.

        - Схожу в лавку за сигарой! Никаких девушек я больше не знаю, они все замуж повыскакивали.
        Мать побледнела.

        - П-понятно,  - выговорила она.  - Я и н-не знала, что ты куришь.

        - Ма,  - зло сказал Фуллер,  - когда ты уже поймешь? Прошло полтора года, ма! Полтора года!

        - И впрямь, столько времени…  - Мать немного оробела от его пыла.  - Что ж, ступай купи себе сигару.  - Она тронула сына за руку.  - Прошу тебя, не грусти. Подожди немного, и в твоей жизни станет столько людей, что и времени не будет хватать на всех. А потом ты встретишь хорошенькую девушку и женишься.

        - Я пока не собираюсь жениться, ма,  - натянуто проговорил Фуллер.  - Сначала окончу семинарию.

        - Семинарию!  - воскликнула мама.  - И когда же ты это решил?

        - Сегодня днем,  - ответил Фуллер.

        - Но как? Что случилось?

        - На меня снизошло что-то вроде откровения, ма. Как будто кто-то другой заговорил моими устами.

        - О чем?  - потрясенно спросила мать.
        В гудящей голове Фуллера закрутился вихрь из Сюзанн. Он вновь увидел профессиональных соблазнительниц, мучивших его в Корее: они звали его с белых простыней импровизированных киноэкранов, с рваных плакатов, пришпиленных к мокрым стенкам палаток, с потрепанных журнальчиков в окопах. Эти Сюзанны сколачивали целые состояния, окручивая несчастных капралов Фуллеров со всего света - маня их ослепительной красотой, маня в никуда.
        Дух предка-пуританина - в черном платье с жестким воротничком - вселился в Фуллера и завладел его голосом. Голос этот шел из глубины веков, голос охотника на ведьм, голос, исполненный праведного гнева, голос, сулящий погибель.

        - Против чего я высказался? Против со-блаз-на.


        Огонек его сигары в ночи был точно маяк, предупреждающий об опасности беззаботных прохожих. Так курить мог лишь обозленный человек. Даже мотылькам хватало ума не подлетать слишком близко. Подобно недремлющему красному оку, огонек бродил туда-сюда по деревенским улицам, покуда не уснул влажным погасшим окурком рядом с пожарной частью.
        Бирс Хинкли, старый аптекарь, сидел за рулем пожарной машины - в глазах его блестела тоска по прошлому, по тем дням, когда он мог водить. А еще на его лице была ясно написана страшная картина того дня, когда с деревней случится очередная катастрофа: все молодые уедут, и некому будет повести машину к славной победе. Бирс частенько сиживал за ее рулем - вот уже много лет.

        - Прикурить, что ли?  - спросил он Фуллера, увидев между его губами погасшую сигару.

        - Нет, спасибо, мистер Хинкли,  - ответил тот.  - Все равно уже невкусно будет.

        - А так, можно подумать, вкусно! Ну и гадость эти сигары…

        - О вкусах не спорят,  - возразил Фуллер.  - Кому что нравится.

        - Ну да, на вкус и цвет товарища нет,  - кивнул Хинкли.  - Я всегда говорю: живи и не мешай жить другим.  - Он поднял глаза к потолку. За ним было ароматное гнездышко Сюзанны и ее кота.  - У меня в жизни только и осталось радостей, что видеть радость других.
        Фуллер тоже посмотрел на потолок и храбро поднял тему, о которой они не решались заговорить.

        - Будь вы молоды, поняли бы, почему я так с ней обошелся. От этих красивых зазнаек одна морока.

        - Да и так понимаю, память-то не отшибло. Мороки с ними будь здоров.

        - Если у меня когда-нибудь будет дочка, я бы не хотел, чтобы она выросла красавицей,  - продолжал Фуллер.  - В школе они так зазнаются, что света невзвидишь.

        - Согласен, это ты верно подметил,  - кивнул Хинкли.

        - Если у тебя нет машины и денег, чтобы спускать на всякие развлечения, они тебя и близко не подпустят!  - сказал Фуллер.

        - А они что же, обязаны?  - весело спросил старик.  - Я бы на месте красоток тоже всякую шпану не подпускал.  - Он кивнул сам себе.  - Ну да что теперь говорить… Ты вернулся с войны и все счета свел. Высказал все как на духу.

        - Эх-х-х…  - протянул Фуллер.  - Да таких разве проймешь?

        - Ну, не знаю. Есть такая старая традиция в театре: играть во что бы то ни стало. Даже если у тебя воспаление легких или ребенок смертельно болен, ты все равно выходишь на сцену и играешь.

        - Да вы меня не успокаивайте, у меня все хорошо. Я не жалуюсь.
        Старик вскинул брови.

        - А кто про тебя говорит? Я про нее.
        Фуллер покраснел, смущенный собственным эгоизмом.

        - У нее тоже все хорошо.

        - Неужели?  - спросил Хинкли.  - Может, оно и так. Да только в театре сегодня дают спектакль, а она почему-то дома сидит.

        - Да вы что?  - изумился Фуллер.

        - Ну да. И носу не кажет за дверь с тех пор, как ты отправил ее восвояси.
        Фуллер попытался язвительно усмехнуться.

        - Может, оно и к лучшему. Ладно, спокойной ночи, мистер Хинкли.

        - Спокойной ночи, солдатик. Сладких снов.


        Близился полдень, и жители Мейн-стрит понемногу шалели. Даже лавочники торговали как-то вяло, словно деньги больше не имели для них значения. Все взгляды были устремлены на большие часы с кукушкой над пожарной частью. Поселян мучил вопрос: нарушил ли капрал Фуллер ритуал или в полдень дверь наверху вновь отворится и прекрасная Сюзанна выйдет на балкон?
        Старик Хинкли, готовясь к ее приходу, тщательно разглаживал нью-йоркские газеты, отчего они только мялись. То была приманка для Сюзанны.
        За несколько минут до полудня в аптеку явился капрал Фуллер - сам вандал собственной персоной. На лице его была странная печать вины и раздражения. Бо?льшую часть ночи он проворочался, размышляя о своей обиде на красивых женщин.
«Только и думают, что о своей красоте,  - твердил он мысленно до рассвета.  - Ничего-то от них не добьешься, даже который час не скажут, если спросишь».
        Фуллер прошел мимо пустых стульев рядом со стойкой для газировки и будто бы ненароком крутанул каждый. Наконец он нашел тот самый, скрипучий, и взгромоздился на него - воплощение добродетели. Никто с ним не заговорил.
        Сирена на пожарной машине коротко взвизгнула, возвестив о наступлении полудня. И тогда к дому подъехал грузовичок из транспортной конторы, похожий на катафалк. Вышедшие из него грузчики стали подниматься по лестнице. Голодный кот Сюзанны запрыгнул на балконные перила и выгнул спину, когда они скрылись в комнате. Очень скоро грузчики появились на пороге с ее сундуком, и тогда кот яростно зашипел.
        Фуллер был потрясен. Он посмотрел на Бирса Хинкли и увидел, что тревожный взгляд старика сменился взглядом человека, больного двусторонней пневмонией,  - ошеломленным, отчаянным, загнанным.

        - Довольны, капрал?  - спросил Хинкли.

        - Я не говорил ей уезжать.

        - Но выбора не оставили.

        - Какое ей вообще дело до моего мнения? Я не знал, что она у вас такой нежный цветочек.
        Старик легко дотронулся до плеча Фуллера.

        - Мы все такие, капрал, все до единого,  - сказал он.  - Я думал, армия может научить молодого парня кое-чему хорошему. Например, он уяснит, что он не единственный нежный цветочек на свете. А ты, видать, не уяснил.

        - Я никогда и не считал себя нежным цветочком,  - буркнул Фуллер.  - Плохо, что так вышло, но она сама напросилась.  - Он сидел опустив голову. Уши у него горели огнем.

        - А здорово она тебя напугала, а?  - спросил Хинкли.
        На лицах тех немногих любопытных зевак, что сбрелись на разговор, расцвели улыбки. Фуллер увидел их и понял, что в его арсенале осталось одно-единственное оружие - гражданская ответственность при полном отсутствии чувства юмора.

        - Кто тут напуган?  - проворчал он.  - Я не напуган. Рано или поздно кто-то должен был вынести этот вопрос на обсуждение.

        - Думаю, это единственный вопрос, о котором языки будут чесать всегда,  - сказал Хинкли.
        Беспокойный (с недавних пор) взгляд Фуллера метнулся к журнальной стойке. Там красовалось несколько рядов Сюзанн, тысяча квадратных футов влажных улыбок, черных глаз, сливочно-белых лиц. Фуллер порылся в своей памяти, пытаясь найти там звучную фразу, которая придала бы вес его словам.

        - А как же детская преступность?  - вопросил он и показал на журналы.  - Неудивительно, что наши дети сходят с ума!

        - Ну да, я сходил, помнится,  - тихо произнес старик.  - Тоже боялся - совсем как ты.

        - Говорю же, я ее не боюсь!  - упорствовал Фуллер.

        - Вот и славно!  - нашелся Хинкли.  - Тогда, раз ты такой храбрый, сходи и отнеси ей газеты. За них заплачено.
        Фуллер открыл было рот, но возразить ему было нечем. Горло сдавило, и он понял, что сказать ничего не сможет - только опозорится еще больше.

        - Если вы в самом деле не боитесь, капрал,  - сказал аптекарь,  - это было бы очень любезно с вашей стороны. По-христиански.


        Пока Фуллер поднимался в комнатушку над пожарной частью, все его тело едва ли не судорогой сводило от напускного безразличия.
        Дверь оказалась не заперта. Фуллер постучал, и она сама собой отворилась. В воображении Фуллера гнездо разврата было темным и безмолвным, пропахшим благовониями - эдакий лабиринт из тяжелых штор, зеркал и низких диванчиков,  - и где-то непременно должна была прятаться огромная кровать в форме лебедя.
        Теперь ему довелось увидеть комнату Сюзанны воочию. Правда оказалась куда прозаичней: перед Фуллером было дешевое съемное жилье с голыми дощатыми стенами, тремя крючками для пальто и линолеумом на полу. Две газовые конфорки, железная койка, холодильник. Крошечная раковина с голыми трубами, пластмассовый стаканчик, две тарелки, мутное зеркало. Жестянка с мыльным порошком, сковородка и кастрюля.
        Единственным «непотребным» штрихом в обстановке был белесый круг от талька перед мутным зеркалом - в центре этого круга остались следы двух босых ног. Пальчики были размером не больше жемчужины.
        Фуллер поднял голову от жемчужин к настоящей Сюзанне. Она стояла к нему спиной и упаковывала в чемодан последние вещи. На ней было дорожное платье - закрытое и длинное, как у жены миссионера.

        - Газеты,  - просипел Фуллер.  - От мистера Хинкли.

        - О, как мило со стороны мистера Хинкли!  - сказала Сюзанна. И лишь тогда повернулась.  - Передайте ему…  - Она тут же осеклась, признав в Фуллере своего обидчика, и поджала губы. Ее крошечный нос покраснел.

        - Газеты,  - выдавил Фуллер.  - От мистера Хинкли.

        - Я вас слышала,  - сказала она,  - можете больше не повторять. Это все?
        Руки Фуллера безвольно повисли по бокам.

        - Я… я не хотел, чтобы вы уезжали. Я не это имел в виду.

        - Предлагаете мне остаться?  - чуть не плача, спросила Сюзанна.  - После того как вы выставили меня перед людьми распутницей? Проституткой? Потаскухой?

        - Силы небесные, да я и не думал называть вас такими словами!  - воскликнул Фуллер.

        - Вы хоть раз пробовали встать на мое место?  - Она ударила себя в грудь.  - Здесь, между прочим, не пусто!

        - Я знаю…  - выдавил Фуллер, хотя до этой минуты не знал.

        - У меня тоже есть сердце! И душа!

        - Конечно,  - проговорил Фуллер. Он задрожал: комната вдруг наполнилась томным жаром. Золотая Сюзанна, героиня тысяч мучительных фантазий, говорила с ним о душе, говорила страстно и пылко - с одиночкой Фуллером, с бесцветным и неотесанным капралом Фуллером.

        - Я по вашей милости всю ночь не спала!

        - По моей?..  - Ему отчаянно захотелось, чтобы она снова исчезла из его жизни, превратившись в черно-белую картинку из толстого журнала, захотелось перевернуть эту страницу и почитать новости спорта или политики.

        - А вы как думали? Я всю ночь с вами спорила. И знаете, что я говорила?

        - Нет,  - ответил Фуллер, пятясь. Она шагнула за ним. Казалось, она источает жар, точно большой радиатор. Сюзанна была дьявольски настоящая.

        - Я вам не Йеллоустонский парк!  - кричала она.  - Я не принадлежу налогоплательщикам - и вообще никому не принадлежу! Вы не имеете никакого права меня попрекать!

        - Упаси Господи!  - сказал Фуллер.

        - Как же я устала от неотесанных болванов вроде вас!  - не унималась Сюзанна. Она топнула ножкой и вдруг показалась Фуллеру загнанной и несчастной.  - Я не виновата, если вам хочется меня поцеловать! Разве это моя вина?
        Собственная мысль, которую Фуллер так хотел всем доказать, теперь едва поблескивала во мраке - так водолазы видят солнце с океанского дна.

        - Я только хотел сказать, что вы могли бы одеваться поприличней…
        Сюзанна раскинула руки в стороны:

        - Так - достаточно прилично? Теперь вы довольны?!
        От ее красоты у Фуллера заныли кости. В груди, точно забытый аккорд, томился вздох.

        - Да,  - пробормотал он и добавил: - Не обращайте на меня внимания. Забудьте.
        Сюзанна вскинула голову.

        - А вы попробуйте забыть, что вас переехал грузовик! Почему вы такой злой?

        - Я только сказал, что у меня было на сердце,  - ответил Фуллер.

        - Значит, у вас на сердце ужасно много зла!  - выпалила Сюзанна. Вдруг ее глаза широко распахнулись.  - Все время, пока я училась в школе, ребята вроде вас глазели на меня так, словно желали мне смерти! Они никогда не приглашали меня танцевать, не разговаривали со мной, не улыбались в ответ!  - Она вздрогнула.  - Они просто обходили меня стороной и косились подозрительно, точно полицейские из глухого городка. Они смотрели на меня так же, как вы,  - словно я сделала что-то ужасное!
        От понимания справедливости ее упреков Фуллер весь зачесался.

        - Но думали они про другое. Наверно,  - сказал он.

        - Это вряд ли! Уж вы так точно о другом не думали! Взяли и развопились на меня ни с того ни с сего - а ведь я никогда вас даже не видела!  - Сюзанна расплакалась.  - Да что с вами такое?!
        Фуллер уставился в пол.

        - Просто к таким девушкам, как вы, не подойти… вот и все. Обидно это.
        Сюзанна с удивлением посмотрела на него.

        - Но вы же не знаете наверняка!

        - Я знаю, кого вам подавай: парня на кабриолете, в костюме с иголочки и двадцатью долларами в кармане,  - сказал Фуллер.
        Сюзанна отвернулась и закрыла чемодан.

        - Хорошо же вы знаете девушек! Попробовали бы хоть раз улыбнуться, пошутить, сказать доброе слово!  - Она обернулась и снова раскинула руки.  - Я девушка! У девушек бывают такие фигуры, ничего не поделаешь. Если парни со мной добры и милы, я иногда их целую! Разве это плохо?

        - Нет,  - потупившись, ответил Фуллер. Сюзанна утерла ему нос самым простым и милым законом Вселенной. Он пожал плечами.  - Ну, мне пора. До свидания.

        - Стойте!  - воскликнула она.  - Вы не можете так просто уйти! Я теперь чувствую себя ужасно плохо, вы не имеете права меня так бросать! Я этого не заслужила.

        - Но что же мне делать?  - беспомощно спросил Фуллер.

        - Давайте вместе пройдем по Мейн-стрит, как будто вы гордитесь мною, хвалитесь!  - сказала Сюзанна.  - Вы восстановите мое доброе имя в глазах человечества.  - Она кивнула.  - Уж это вы мне должны.


        Капрал Фуллер, вернувшийся позавчера с безрадостной полуторагодовалой службы в Корее, молча стоял на крыльце Сюзанны и ждал - на глазах у всей деревни.
        Сюзанна велела ему выйти, чтобы переодеться и в должном виде предстать перед человечеством. Еще она позвонила в транспортную контору и распорядилась, чтобы отогнали грузовик.
        Фуллер коротал время, гладя ее черного кота.

        - Киса-киса-киса-киса,  - приговаривал он. Это заклинание - «киса-киса-киса-киса» - действовало на него как сильное успокоительное и притупляло все чувства.
        Фуллер твердил его, когда Сюзанна наконец вышла из своего гнездышка. Он не мог остановиться, все повторял и повторял одно слово, и ей пришлось вырвать кота из его рук, чтобы он поднял глаза и предложил ей руку.

        - Пока, киса-киса-киса-киса,  - сказал Фуллер.
        Сюзанна вышла босая, в ушах серьги-обручи, на щиколотках бубенцы. Легко держа Фуллера за руку, она повела его вниз по лестнице и начала свое неспешное, будоражащее, звонкое шествие по деревне - мимо винной лавки, мимо страхового бюро, агентства недвижимости, закусочной, мимо поста Американского легиона и церкви - к всегда людной аптеке.

        - А теперь улыбнись и будь милым,  - сказала Сюзанна.  - Докажи, что не стесняешься меня.

        - Ничего, если я закурю?  - спросил Фуллер.

        - Как приятно, что ты спрашиваешь,  - просияла Сюзанна.  - Конечно, ничего!
        Левой рукой уняв дрожь в правой, капрал Фуллер прикурил сигарету.

1956