Стенли Вейнбаум

        МИРЫ "ЕСЛИ"

        Перевод И. Невструева


        По пути в аэропорт Стэйтен Айленд я остановился, чтобы позвонить, и это было ошибкой, потому что иначе я бы успел. Впрочем, чиновник вел себя вежливо.
        - Мы задержали для вас корабль на пять минут, - сказал он. - Это все, что мы можем сделать.
        Я бросился обратно к такси, которое вырвалось на третий уровень и проскочило Стэйтен Бридж, как комета, несущаяся по стальной дуге радуги. Вечером, а точнее, ровно в восемь, мне нужно было оказаться в Москве, на объявлении победителя в конкурсе на строительство Уральского Туннеля. Советское пра- вительство желало присутствия представителей всех предприя- тий, предложивших свои услуги, но моей фирме следовало поду- мать, прежде чем посылать меня, Диксона Уэллса, несмотря на то, что Корпорация Н.Дж.Уэллса - это, можно сказать, мой отец. У меня заслуженная репутация вечно опаздывающего; пос- тоянно случается что-то, не позволяющее мне явиться куда-ни- будь вовремя. Причем это всегда не моя вина; на сей раз это была случайная встреча с моим бывшим профессором физики, старым Хэскелем ван Мандерпутцем. Я не мог просто сказать ему "добрый день" и "до свидания", в академическом 2014 году я был его любимым студентом.
        Разумеется, я не успел на лайнер. Я все еще сидел в такси на Стэйтен Бридж, когда услышал грохот катапульты, и над го- ловой пролетела советская ракета "Байкал", подобно трассиру- ющей пуле, тащившая за собой хвост пламени.
        В конце концов мы выиграли этот конкурс; фирма телексом известила нашего человека в Бейруте, и тот полетел в Москву, однако это не поправило моей репутации. Впрочем, я почувс- твовал себя значительно лучше, прочтя вечерние газеты: "Бай- кал", летевший вдоль северного края восточного коридора, чтобы избежать встречи с бурей, задел крылом британский транспортник, и из его пятисот пассажиров осталось в живых не более сотни. Еще немного, и опоздание в Москву стало бы последним в моей жизни.
        Я договорился со стариком Мандерпутцем встретиться на следующей неделе. Кажется, он перебрался в Нью-Йорк на долж- ность декана Отдела Новой Физики; новой, то есть основанной на теории относительности. Он заслуживал этого - если в мире есть гении, старикан был одним из них, и я, даже восемь лет спустя после защиты диплома, помнил из его лекций больше, чем из значительно большего числа занятий по математике, па- рам и газам, механике и прочим опасностям, подстерегающим инженера на пути к диплому. Короче говоря, во вторник вече- ром я оказался у него, опоздав на час или около того, если честно, я вспомнил о встрече только поздно вечером.
        Профессор Мандерпутц что-то читал, сидя в комнате, в ко- торой, как всегда, царил беспорядок.
        - Гм! - буркнул он. - Я вижу, меняются времена, но не привычки. Ты был хорошим студентом, Дик, но, насколько я помню, всегда приходил к середине лекции.
        - Как раз перед этим у меня была лекция в Восточном Кор- пусе, - объяснил я, - и я никогда не успевал вовремя.
        - Ну так самое время научиться этому! - проворчал профес- сор, и глаза его заблестели. - Время! - выкрикнул он. - Са- мое пленительное слово в каждом языке. В первую же минуту нашего разговора мы употребили его пять раз, поняв друг дру- га, а между тем наука только начинает постигать его значе- ние. Наука? Точнее сказать - я начинаю.
        Я сел.
        - Вы и наука для меня синонимы. Разве не вы один из самых выдающихся физиков мира?
        - Один! - фыркнул он. - Один из многих, а? И кто же эти остальные?
        - Ну... Корвейл, Гастингс, Шримский...
        - Ба! Да разве можно произносить их имена радом с именем ван Мандерпутца? Это стая шакалов, питающихся крошками идей, падающих с пиршественного стола моих мыслей! Если бы ты вер- нулся в прошлый век и назвал Эйнштейна или де Ситтера... Вот кого можно поставить в один ряд (или немного ниже) с именем ван Мандерпутца!
        Я снова улыбнулся, искренне развеселившись.
        - Эйнштейна считали совсем неплохим ученым, разве нет? - заметил я. - В конце концов, он первым ввел в лаборатории пространство и время. До него это были философские понятия.
        - Неправда! - взорвался профессор. - Может, каким-то тем- ным, примитивным способом он и указал дорогу, но это я, ван Мандерпутц, первым ухватил время, затащил его в свою лабора- торию и проделал над ним опыт.
        - Правда? И что это за опыт?
        - А что можно с ним сделать, кроме простого измерения?
        - Ну... не знаю. Путешествия во времени?
        - Вот именно.
        - В машинах времени, описанных в фантастических журналах? Путешествия в прошлое и будущее?
        - Ну вот еще! Прошлое и будущее - это бред! Не нужно быть ван Мандерпутцем, чтобы разглядеть в этом фальшь. Еще Эйн- штейн указывал на это.
        - Но почему? Ведь это вполне можно представить?
        - Можно представить? И ты, Диксон Уэллс, учился у ван Мандерпутца! - Он покраснел от раздражения, но потом обрел мрачное спокойствие. - Послушай, ты помнишь, как меняется время в зависимости от скорости системы - теория относитель- ности Эйнштейна?
        - Помню.
        - Очень хорошо. Предположим теперь, что великий инженер Диксон Уэллс изобрел экипаж, который может двигаться быстро, чудовищно быстро, развивая скорость в девять десятых скорос- ти света. Представил? Отлично. Ты заправляешь это чудо топ- ливом на поездку в полмиллиона миль, и это - поскольку его масса (а тем самым инерция) согласно теории Эйнштейна растет со все возрастающей скоростью - поглощает все топливо мира. Но ты справляешься и с этим, используя атомную энергию. При этом, поскольку при скорости, равной девяти десятым скорости света, твой корабль весит столько же, сколько Солнце, ты де- зинтегрируешь Северную Америку, чтобы получить необходимую тягу. Ты стартуешь со скоростью сто шестьдесят восемь тысяч миль в секунду и пролетаешь двести четыре тысячи миль. Уско- рение раздавило тебя насмерть, но ты оказался в будущем. - Он замолчал, иронически улыбаясь. - Так?
        - Да.
        - А насколько далеко?
        Я заколебался.
        - Используй схему Эйнштейна! - проскрипел он. - Насколько далеко? Я тебе скажу - на одну секунду! - Профессор триум- фально рассмеялся. - Вот тебе и путешествие в будущее! Что же касается прошлого - во-первых, тебе нужно превысить ско- рость света, что сразу определяет использование бесконечного числа лошадиных сил. Допустим, великий инженер Диксон Уэллс справляется и с этой небольшой задачкой, хотя энергетическая эффективность всей Вселенной меньше бесконечного числа лоша- диных сил. Итак, этот инженер использует бесконечно большое число лошадиных сил для полета со скоростью двухсот четырех тысяч миль в течение десяти секунд. При этом он окажется в прошлом. Насколько же далеко?
        Я снова заколебался.
        - Я тебе скажу - на одну секунду! - Он искоса взглянул на меня. - Теперь тебе остается спроектировать такую машину, и тогда ван Мандерпутц признает возможность путешествия в бу- дущее - на ограниченное количество секунд. Что касается прошлого, я только что объяснил, что для этого не хватит всей энергии Вселенной.
        - Но ведь, - пробормотал я, - вы сами сказали, что...
        - Я наверняка не говорил ничего о путешествиях в будущее или прошлое, которые, как я показал минуту назад, невозмож- ны: в первом случае практически, а во втором абсолютно.
        - Так как же вы путешествуете во времени?
        - Даже ван Мандерпутц не может делать невозможного, - сказал профессор, несколько смягчившись, и постучал пальцем по стопке бумаги, лежащей перед ним на столе. - Смотри, Дик, вот он - мир. - Он опустил палец вниз. - Он протяжен во вре- мени... - Ученый провел пальцем поперек стола, - ...широк в пространстве, но... - он стукнул пальцем в самый центр, - ...очень тонок в четвертом измерении. Ван Мандерпутц всегда выбирает самую короткую и логичную дорогу. Он путешествует не вдоль времени, в будущее или прошлое, нет, он путешеству- ет поперек времени - вбок!
        Я проглотил слюну.
        - Поперек времени! И что там есть?
        - А что там должно быть? - фыркнул профессор. - Будущее находится впереди, прошлое - сзади. Эти миры прошлого и бу- дущего - реальны. А какие миры не являются ни прошлым, ни будущим, но существуют сейчас и в то же время вне времени, как бы параллельно нашему?
        Я покачал головой.
        - Идиот! - рявкнул профессор. - Разумеется, вероятностные миры! Миры, начинающиеся с "если". Перед нами находятся ми- ры, которые будут за нами, те, что были, а по обе стороны - миры, которые могли бы быть, вероятностные миры!
        - Вот как? - удивился я. - Значит, вы можете увидеть, что произойдет, если я сделаю то и это?
        - Нет! - фыркнул он. - Моя машина не показывает прошлого и не предсказывает будущего. Как я уже говорил, она может показать вероятностные миры. Это можно выразить таким обра- зом: "если бы когда-то ты сделал это и то, произошли бы сле- дующие события".
        - И как, черт возьми, она это делает?
        - Для ван Мандерпутца это просто! Я использую свет, поля- ризованный не вертикально или горизонтально, а в плоскости четвертого измерения, и для этого беру исландский шпат под очень высоким давлением - вот и все. А поскольку эти миры очень тонки в четвертом измерении, достаточно даже длины световой волны, хоть она и составляет всего одну миллионную дюйма. Это значительно лучше путешествия во времени в прош- лое и будущее, для которых нужны недостижимые скорости и чу- довищные расстояния.
        - Но скажите... эти миры "если"... реальны?
        - Реальны? А что такое реальность? Разумеется, они реаль- ны в том смысле, в котором 2 - число реальное, в отличие от -2, которое является числом мнимым. Это миры, которые воз- никли бы, если... Понимаешь?
        Я кивнул.
        - Немного. Можно, к примеру, увидеть, как выглядел бы Нью-Йорк, если бы в американской революции победила Англия, а не колонии.
        - Верно, принцип именно таков, но этого ты бы в моей ма- шине не увидел. Понимаешь, часть ее составляет психомат Хорстена (кстати говоря, взятый из одной моей идеи), и чело- век, пользующийся устройством, становится его частью. Требу- ется твой собственный разум, который определяет фон. Напри- мер, если бы аппаратом пользовался Джордж Вашингтон после подписания договора о мире, он увидел бы то, о чем ты гово- рил, а мы не можем. Ты даже не можешь увидеть, что случилось бы, не изобрети я этого аппарата, но я могу. Понимаешь?
        - Конечно. По вашим словам, фоном должен служить опыт пользователя.
        - Ты говоришь все разумнее, - усмехнулся ван Мандерпутц. - Все верно. Устройство покажет десять часов того, что прои- зошло бы, если... Десять часов, разумеется, собранных в пол- часа обычного времени, как в фильме.
        - Это звучит интересно!
        - Хочешь посмотреть? Может, хочешь что-то узнать? Ка- кое-нибудь решение, которое ты охотно изменил бы?
        - Ну... таких тысячи. Мне хочется узнать, что случилось бы, продай я свои акции в 2009 году вместо 2010. В своих мечтах я уже был миллионером, но... опоздал с продажей.
        - Как обычно, - заметил ван Мандерпутц. - Идем в лабора- торию.
        Квартира ван Мандерпутца находилась в одном квартале от академического городка. Профессор затащил меня в Дом Физики, а затем в свою собственную исследовательскую лабораторию, весьма похожую на ту, которую я навещал еще слушателем его лекций. Аппарат, который он назвал субъюнктивизором - потому что тот действовал в гипотетических мирах, - занимал весь центральный стол. Его основную часть составлял психомат Хорстена, а в центре сверкал поляризующий элемент - призма исландского шпата.
        Ван Мандерпутц указал пальцем на шлем.
        - Надень его, - сказал он, и я сел, уставившись на экран психомата.
        Думаю, всем известен психомат Хорстена; несколько лет на- зад он был так же моден, как в прошлом веке спиритическая таблица. Однако это не просто игрушка: иногда он действи- тельно помогает памяти, и больше, чем та таблица. По экрану плывет путаница размытых, многоцветных теней, за которыми следит человек, одновременно представляя себе сцены или обс- тоятельства, которые хочет вспомнить. Вращая ручку, он меня- ет размещение света и тени, а когда картинка случайно совпа- дает с картиной в его памяти - хоп! - и желаемая сцена предстает перед его глазами. Разумеется, все детали берутся из памяти человека, экран показывает только окрашенные точки света и тени, но целое обретает удивительно реальные формы. Порой я готов был поклясться, что психомат показывает карти- ны почти такие же резкие и полные, как сама действитель- ность.
        Ван Мандерпутц включил свет, и началась игра теней.
        - Вспомни-ка события периода, скажем, через полгода после краха. Вращай ручку, пока изображение станет резким, после этого остановись. В этот момент на экран будет направлен свет субъюнктивизора, а тебе останется только смотреть.
        Я сделал, как он мне сказал. На экране появлялись образы, исчезавшие в доли секунды. Первые звуки, изданные машиной, напоминали отголосок далеких разговоров, однако были непо- нятны без дополнительной информации, которую могло дать изображение. Появилось и расплылось мое лицо, и наконец я поймал изображение себя самого, сидящего в помещении, кото- рое трудно было описать. Отпустив ручку, я сделал знак про- фессору.
        Что-то щелкнуло, свет потускнел, затем вспыхнул с новой силой. Изображение стало резким, и к моему удивлению появи- лась другая фигура - женщины. Я узнал ее, это была Капризная Кэт, некогда звезда телевидения и программы "Теле-Варьете
2009". На экране психомата лицо ее несколько изменилось, но все равно я ее узнал.
        Разумеется, я ее узнал! Я бегал за ней все годы между
2007 и 2010, пытаясь на ней жениться, тогда как мой старик бесился, увещевал и грозил лишить меня наследства в пользу Общества Рекультивации Пустыни Гоби. Думаю, что именно эти угрозы удерживали ее от брака со мной, но когда я собрал не- которую сумму, а потом дошел до двух миллионов на спятившем рынке 2008-2009, она несколько смягчилась.
        Правда, лишь на время. Когда начался весенний кризис
2010, вернувший меня отцу и фирме, моя котировка упала у нее еще стремительней, чем котировка биржевая. В феврале мы были обручены, в апреле почти не разговаривали друг с другом, а в мае я продал акции - как всегда, слишком поздно.
        И сейчас она была на экране психомата, явно испытывающая затруднения с сохранением прежней стройности и не сохранив- шая даже половины своей былой красоты. Она смотрела на мое "я" на экране враждебно, а я не менее враждебно смотрел на нее. Шум превратился в голоса.
        - Ты идиот! - кричала она. - У тебя нет права держать ме- ня здесь! Я хочу вернуться в Нью-Йорк, где есть хоть немного жизни, мне надоели ты и твой гольф.
        - А с меня довольно тебя и твоих сумасшедших друзей.
        - Они, по крайней мере, живут, а ты живой труп. Думаешь, если ты рискнул и тебе повезло, так это и все?
        - Смотрите на эту Клеопатру! Твои знакомые таскаются за тобой, потому что ты устраиваешь приемы и тратишь деньги - мои деньги.
        - Лучше тратить их так, чем на перекатывание белого шари- ка!
        - Правда? Надо бы тебе самой попробовать, Мари. - Это бы- ло ее настоящее имя. - Это помогло бы тебе сохранить строй- ную фигуру, хотя не знаю, может ли тебе вообще что-то по- мочь!
        Глаза ее яростно вспыхнули и... в общем, это были непри- ятные полчаса. Не буду описывать их детально, но я был рад, когда изображение на экране превратилось в бесформенные бе- лые облачка.
        - Фью! - присвистнул я, глядя на ван Мандерпутца, который все это время что-то читал.
        - Понравилось?
        - Понравилось?! Знаете, похоже, мне повезло, что тогда я потерял все. Отныне я не буду об этом жалеть.
        - Именно это, - торжественно возвестил профессор, - и есть вклад ван Мандерпутца в дело человеческого счастья. Го- ворят, что самые печальные слова - это: "А ведь все могло быть иначе". Это уже неверно, мой дорогой Дик. Ван Мандер- путц доказал, что нужно говорить: "А ведь могло быть и ху- же".
        Было уже очень поздно, когда я вернулся домой, из-за чего поздно встал и так же поздно явился в контору. Мой отец со- вершенно напрасно завелся и, как обычно, переборщил, говоря, что я никогда и никуда не приходил вовремя. Он забыл о том, что когда-то будил меня и тащил за собой. И вовсе ни к чему было с иронией напоминать, что я опоздал на "Байкал", Я на- помнил ему о катастрофе лайнера, а отец холодно ответил, что, будь я на борту, корабль наверняка опоздал бы и не столкнулся с британским транспортником. Также не к месту бы- ло замечание, что когда мы с ним выбрались на несколько не- дель в горы, поиграть в гольф, даже весна запоздала. Это уж не моя вина.
        - Диксон, - закончил он, - ты не имеешь ни малейшего по- нятия, что такое время. Совершенно никакого.
        Я вспомнил разговор с ван Мандерпутцем, и в голову мне тут же пришел вопрос.
        - А ты, отец, имеешь о нем понятие?
        - Разумеется, - сурово ответил он. - Несомненно, имею. Время, - сказал он тоном оракула, - это деньги.
        Ну как можно спорить с такими взглядами?
        Впрочем, его слова обижали, особенно, если вспомнить о "Байкале". Может, я и опаздываю, но разве мое присутствие на борту могло предотвратить катастрофу? В некотором смысле я становился ответственным за смерть тех сотен пассажиров и членов экипажа, которых не удалось спасти. Эта мысль мне совсем не нравилась.
        Конечно, если бы они подождали меня еще пять минут, или если бы я успел вовремя, и корабль улетел по расписанию, а не с опозданием на пять минут, или если...
        Если! Слово это напомнило мне ван Мандерпутца и его субъ- юнктивизор - миры "если", странные, нереальные миры, сущест- вовавшие вне действительности, не в прошлом и не в будущем, а сейчас и все-таки вне времени. Где-то среди этих эфирных бесконечностей была одна, представляющая мир, возникший, ес- ли бы я успел на лайнер. Нужно было только позвонить ван Мандерпутцу, договориться с ним, а потом - просто проверить.
        Однако это было нелегкое решение. Скажем, оказалось бы, что я виноват - разумеется, не перед законом, здесь не было признаков преступной небрежности или чего-то подобного, и даже не морально ответственен, поскольку никоим образом не мог тогда предвидеть, что мое присутствие или отсутствие мо- гут так существенно повлиять на жизнь и смерть пассажиров. Это была просто ответственность, и все же я не хотел этого знать.
        Точно так же не хотел я и оставаться в неведении. Неуве- ренность тоже мучительна и не менее болезненна, чем муки со- вести. Может, я сохраню больше нервов, если узнаю, что отве- чаю за катастрофу, чем если буду засорять голову напрасными сомнениями и ненужными укорами. Короче говоря, я схватил ви- деофон, соединился с университетом и наконец увидел перед собой широкое веселое интеллигентное лицо ван Мандерпутца, которого позвали к аппарату с утренней лекции.
        Еще чуть-чуть, и я успел бы на встречу с профессором ве- чером следующего дня. Я приехал бы вовремя, не попадись мне глупый полицейский, обязательно хотевший влепить мне штраф за превышение скорости. Так или иначе, но ван Мандерпутц был потрясен.
        - Ого! - воскликнул он. - Ты застал меня просто чудом. Я хотел пойти в клуб, потому что ждал тебя не раньше чем через час. Ты опоздал всего на десять минут.
        Я игнорировал это замечание.
        - Профессор, мне нужно воспользоваться вашим... гм... ва- шим субьюнктивизором.
        - Что? Ах вот как. Тебе повезло, я как раз собирался его разобрать.
        - Разобрать? Зачем?
        - Он выполнил свою задачу: дал толчок идее гораздо более важной, чем сам. Мне нужно место, которое он занимает.
        - А что это за идея, конечно, если мой вопрос не слишком бестактен?
        - Нет, не слишком. И ты, и мир, с нетерпением ждущий это- го, можете все узнать, но ты услышишь об этом из уст самого автора. Это ни много, ни мало автобиография ван Мандерпутца. - Он сделал драматическую паузу.
        - Ваша автобиография? - Я вытаращил на него глаза.
        - Да. Мир нуждается в ней, хотя, возможно, этого и не знает. Я подробно опишу всю свою жизнь и работу, предстану перед всеми как человек, ответственный за то, что Тихоокеан- ская Война 2004 года продолжалась три года.
        - Вы?
        - И никто другой. Не будь я тогда лояльным голландским гражданином, сохраняющим нейтралитет, вражеские силы были бы уничтожены в течение трех месяцев, а не трех лет. Об этом мне сказал субьюнктивизор: я изобрел бы устройство для прог- нозирования шансов каждого сражения; ван Мандерпутц убрал бы элемент неуверенности из искусства ведения войны. - Он тор- жественно поклонился. - Такова моя идея - автобиография ван Мандерпутца. Что ты об этом думаешь?
        Я наконец собрался с мыслями.
        - Это... это великолепно! Я сам куплю один экземпляр. Да- же несколько - я разошлю их знакомым.
        - А я, - ван Мандерпутц стал вдруг многословным, - подпи- шу тебе твой экземпляр, и он станет бесценным. Я напишу ка- кую-нибудь подходящую сентенцию, что-нибудь вроде: "Magnifi- cus sed non superbus". "Великий, но не надменный". Это очень хорошо определяет ван Мандерпутца, который, несмотря на свре величие, человек простой, скромный и вовсе не заносчивый. Разве нет?
        - Великолепно! Это очень точное определение вашей личнос- ти. Но... нельзя ли мне увидеть ваш субьюнктивизор, пока вы его не разобрали, чтобы освободить место для такого важного дела?
        - Ага! Ты хочешь что-то проверить?
        - Да, господин профессор. Вы помните катастрофу "Байкала" неделю или две назад? На этом лайнере я должен был лететь в Москву. Немного не хватило, чтобы я успел. - И я рассказал ему обо всем, что произошло.
        - Гммм! - буркнул он. - Хочешь узнать, что случилось бы, если бы ты успел? Я вижу несколько возможностей. Среди миров "если" есть такой, который стал бы реален, успей ты на борт лайнера, такой, который предполагает, что корабль ждал, пока ты доедешь, и такой, который зависит от твоего приезда в те- чение этих пяти минут, которые они ждали. Какой из них тебя интересует?
        - Последний. - Этот вариант казался мне самым правдопо- добным. В конце концов нельзя было ожидать, чтобы Диксон Уэллс прибыл куда-либо вовремя, а что касается второй воз- можности, то они меня не дождались, и это некоторым образом снимало с меня бремя ответственности за происшедшее.
        - Тогда идем, - загремел ван Мандерпутц, и я пошел за ним в Дом Физики, в его захламленную лабораторию. Устройство по-прежнему стояло на столе, я сел перед ним и уставился на экран психомата Хорстена. На нем перемещались клубы дыма, а я пытался придать своим воспоминаниям яркие, убедительные формы, чтобы прочесть по ним какой-нибудь образ того утра.
        И наконец он появился. Я увидел Стэйтен Бридж, а потом помчался по нему в сторону порта. Я сделал знак ван Мандер- путцу, аппарат щелкнул, и субьюнктивизор заработал.
        В психомате видишь изображение глазами своего экранного двойника, и тем самым действие этой игрушки получает необы- чайные признаки реальности; полагаю, частично это дело само- гипноза.
        Я мчался по взлетному полю к блестящему среброкрылому снаряду, каким выглядел "Байкал". Грозный офицер махнул мне, чтобы я поспешил; бегом преодолел я наклонный помост и вле- тел в корабль. Люк захлопнулся, и я услышал протяжный вздох облегчения.
        - Прошу сесть! - рявкнул офицер, указывая на свободное место. Я опустился в кресло; корабль содрогнулся от толчка катапульты, со скрежетом набрал скорость и поднялся в воз- дух. Тут же заработали двигатели, но рев их вскоре сменился приглушенной пульсацией, а я смотрел, как Стэйтен Айленд удаляется и смещается назад. Огромная ракета двинулась в путь.
        - Уф-ф! - снова с облегчением вздохнул я. - Успел!
        С правой стороны я перехватил чей-то веселый взгляд. Сидя у прохода, я не имел соседей слева, поэтому повернулся в сторону глаз, пославших мне этот взгляд, посмотрел и остол- бенел.
        Рядом со мной сидела девушка. Может, на самом деле она и не была такой красивой, как мне показалось, в конце концов, я смотрел на полуреальный образ на экране психомата. Позднее я многократно убеждал себя, что девушка не могла быть нас- только красивой, что это мое воображение подсунуло мне все эти детали. Но знаю, помню только, что таращился на прекрас- ные серебристоголубые глаза, бархатные темные волосы, не- большой улыбающийся рот и чуть задранный носик. Таращился так долго, что даже покраснел.
        - Простите, - быстро сказал я. - Я... поражен.
        На борту трансокеанской ракеты всегда царит дружеская ат- мосфера. Как правило, люди знакомятся с соседями, и предс- тавление вовсе не обязательно, поскольку обычно начинается разговор с кем угодно - пожалуй, это напоминает прошловеко- вые поездки по железной дороге. На время путешествия люди знакомятся, а затем в девяти случаях из десяти о попутчиках просто забывают. Девушка улыбнулась.
        - Это не из-за вас задержка старта? - спросила она.
        Я признал, что так оно и есть.
        - Похоже, я хронически болен непунктуальностью. Даже ча- сы, которые я надеваю ка руку, начинают отставать.
        - Видимо, на вас не возлагают ответственных функций? - засмеялась девушка.
        Действительно, они были не очень ответственными, хотя ин- тересно посчитать, сколько клубов, парней, носящих клюшки для гольфа, и танцовщиц рассчитывали на меня в разное время как на источник значительной части своих доходов. Впрочем, я не видел нужды рассказывать об этом серебристоглазой девуш- ке.
        Мы разговорились. Оказалось, что ее зовут Джоанна Колду- элл, и летит она в Париж. Она была художницей, точнее, хоте- ла ею стать, а в мире нет другого такого места, обеспечиваю- щего такого образования и вдохновения, как Париж. Вот потому она и отправилась туда на годичный курс обучения, и видно было, что вопрос этот для нее крайне важен. Я узнал, что она три года откладывала каждый цент, работая иллюстратором моды в женском журнале, несмотря на го, что ей явно было не боль- ше двадцати одного года. Живопись значила для нее многое, и я мог это понять, поскольку сам когда-то точно так же отно- сился к игре в поло.
        Короче говоря, мы с самого начала были симпатичны друг другу. Я видел, что нравлюсь ей, и видно было, что она не связывает Диксона Уэллса с корпорацией Н.Дж.Уэллса. Что ка- сается меня, то после первого взгляда в эти холодные сереб- ристые глаза я не хотел смотреть никуда больше. Когда я смотрел на нее, часы пролетали, как минуты.
        Ну, вы знаете, как это бывает: через некоторое время я уже называл ее "Джоанна", а она меня "Дик", и казалось, что так было всю жизнь. Я решил остановиться в Париже на обрат- ном пути из Москвы и уговорил ее встретиться со мной. Говорю вам, она была не похожа на других; совершенно иная, нежели расчетливая Капризная Кэт, и еще более отличная от всех этих ветреных кокетливых танцорок, которых можно встретить повсю- ду. Она была просто Джоанной, холодной и веселой, сочувству- ющей и серьезной, и при этом красивой, как фигурка из майо- лики.
        С трудом до нас дошло, что пришел стюард, принимающий за- казы на обед. Неужели прошло четыре часа? Нам казалось, что всего сорок минут. Было очень приятно обнаружить, что оба мы любим салат из крабов и не выносим устриц. Это была еще одна связующая нас нить; во внезапном порыве я заявил девушке, что это добрый знак, а она не возразила.
        После обеда мы перешли по узкому проходу в застекленный наблюдательный зал в носу корабля. Там было так тесно, что мы едва поместились, но нам это ничуть не мешало, поскольку позволяло сидеть близко друг к другу. Мы сидели там еще дол- го после того, как почувствовали, что в зале становится душ- но.
        Катастрофа произошла, когда мы вернулись на свои места. Все случилось безо всякого предупреждения, если не считать резкого наклона ракеты после безуспешной попытки пилота в последний момент отвернуть в сторону - это, а потом скрежет и треск, и страшное чувство вращения, а потом хор криков, звучавших, как отголоски сражения.
        Да это и было сражение. Пятьсот человек вставали с пола, давили друг друга, качались из стороны в сторону, беспомощно падали, когда огромный ракетоплан с обрубком на месте левого крыла летел, вращаясь, в Атлантический океан.
        Зазвучали голоса офицеров, и ожил динамик:
        - Сохраняйте спокойствие, - повторял он, а потом добавил: - Произошло столкновение с другим кораблем. Опасности нет... Опасности нет...
        Я выбрался из обломков разбитого кресла. Джоанны нигде не было видно, а когда я нашел ее, скорчившуюся между рядами кресел, корабль ударился о воду, и толчок снова повалил всех.
        - Наденьте спасательные пояса, - загремел динамик. - Спа- сательные пояса находятся под креслами.
        Я вытащил один пояс и застегнул на теле Джоанны, затем сам надел второй. Толпа рвалась вперед, а хвост корабля на- чал опускаться. За нами была вода, хлюпавшая в темноте, пос- кольку свет погас. Один из офицеров пробежал возле меня, скользя по накренившемуся полу; наклонившись, он застегнул пояс на теле женщины, без сознания лежавшей перед нами.
        - Все в порядке? - крикнул он мне и, не ожидая ответа, побежал дальше.
        Динамик, видимо, переключили на аварийное энергоснабже- ние, потому что он вдруг ожил:
        - ...и отплывать как можно дальше. Выскакивать через пе- редний люк и отплывать как можно дальше. Вблизи ждет ко- рабль, который вас заберет. Выскакивать и... - динамик снова умолк.
        Я вытащил Джоанну из груды кресел; она была бледна, а се- ребристые глаза закрыты. Медленно, с трудом потащил я ее к переднему люку, а наклон палубы возрос до такой степени, что пол напоминал лыжный трамплин. Офицер еще раз пробежал мимо меня.
        - Справитесь сами? - спросил он и заторопился дальше.
        Я был уже совсем близко. Толпа вокруг люка, казалось, стала меньше, а может, просто плотнее? Внезапно прозвучал стон ужаса и отчаяния, после чего все заглушил рев воды. Стены наблюдательного зала не выдержали, я увидел зеленую волну, и пенящаяся масса обрушилась на нас. Снова опоздал.
        Это было все. Пораженный, поднял я взгляд от экрана субъ- юнктивизора, чтобы взглянуть на ван Мандерпутца, писавшего что-то на краю стола.
        - Ну и как? - спросил он.
        Я вздрогнул и пробормотал:
        - Ужасно! Мы... нас, пожалуй, не спасли бы.
        - Нас? - Глаза его заблестели.
        Я не стал объяснять, в чем дело, поблагодарил, попрощался и пошел домой.
        Даже отец заметил, что со мной творится что-то странное. В тот день, когда я опоздал в контору всего на пять минут, он вызвал меня и с беспокойством спросил, хорошо ли я себя чувствую. Разумеется, я ничего не мог ему сказать. Как можно объяснить, что я опоздал и влюбился в девушку спустя две не- дели после ее смерти?
        Эта мысль приводила меня в бешенство. Джоанна! Джоанна с серебристыми глазами лежала сейчас где-то на дне Атлантики. Я ходил, как одеревеневший, почти не разговаривая с людьми. Однажды вечером мне не хватило сил, чтобы пойти домой, я си- дел, куря сигареты в большом кресле отца в его кабинета, и наконец уснул. На следующее утро, когда старик Н.Дж.Уэллс вошел в кабинет и увидел, что я уже сижу там, он побледнел, как стена, покачнулся и прошептал:
        - Мое сердце!
        Потребовались долгие объяснения, чтобы убедить его, что я не пришел в контору рано, а, скорее, опоздал пойти домой.
        Наконец я почувствовал, что больше не выдержу. Нужно было что-то делать - что угодно, - и я подумал о субъюнктивизоре. Я могу увидеть... да, могу увидеть, что случилось бы, если бы корабль не затонул! Я могу проследить этот странный, не- реальный роман, укрытый где-то между мирами "если", могу еще раз увидеть Джоанну!
        Было уже далеко за полдень, когда я ворвался в квартиру ван Мандерпутца. Дома его не оказалось, но, поискав, я нашел его в холле Дома Физики.
        - Дик! - воскликнул он. - Ты плохо себя чувствуешь?
        - Нет, по крайней мене, не в физическом смысле. Господин профессор, я должен еще раз воспользоваться вашим субъюнкти- визором. Должен!
        - Чем? А... этой игрушкой. Поздно, Дик, я уже разобрал ее и нашел лучшее применение для этого места.
        Я застонал, как от боли, и хотел уже забросать оскорбле- ниями автобиографию великого ван Мандерпутца, однако в его глазах появилось сочувствие, он взял меня за руку и завел в небольшую комнату рядом с лабораторией.
        - Расскажи мне все, - потребовал он.
        И я сделал это. Думаю, что достаточно ясно представил свою трагедию, поскольку черные брови профессора сочувствен- но нахмурились.
        - Даже ван Мандерпутц не может оживлять мертвых! - бурк- нул он. - Мне очень жаль, Дик. Перестань забивать себе этим голову. Даже будь мой субъюнктивизор цел, я не позволил бы тебе воспользоваться им. Это все равно, что вращать нож в ране. - Он помолчал немного. - Найди какое-нибудь другое за- нятие для мыслей.
        - Да, - сказал я, оглушенный его словами. - Но кто захо- чет читать мою автобиографию? Ваша - совсем другое дело.
        - Автобиография? А, помню. Нет, я забросил эту идею. Ис- тория сама опишет жизнь и творчество ван Мандерпутца. Сейчас я занимаюсь гораздо более интересным делом.
        - В самом деле? - равнодушно спросил я.
        - Да. Здесь был Гогли, ну, тот скульптор. Он будет делать мой бюст. Может ли быть лучшее наследство миру, чем бюст ван Мандерпутца, сделанный с натуры? Может, я подарю его городу, а может, университету. Я дал бы его королевскому Обществу, если бы они охотнее принимали мои идеи, если бы они... ес- ли... если! - Последнее слово он буквально выкрикнул.
        - Что?
        - Если! - снова воскликнул ван Мандерпутц. - То, что ты видел в субъюнктивизоре, могло произойти, если бы ты успел на ракету!
        - Это я знаю.
        - Но на самом деле могло быть совершенно иначе! Не пони- маешь? Она... она... Где у меня старые газеты?
        Он принялся просматривать пачку газет; наконец взмахнул одной из них.
        - Держи, вот те, кто спасся!
        Словно написанное горящими буквами, имя Джоанны Колдуэлл немедленно бросилось мне в глаза. Была там даже короткая за- метка, которую я прочел, как только позволили крутящиеся в мозгу мысли.
        ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ ДВАДЦАТЬ ЧЕЛОВЕК ИЗ ЧИСЛА СПАСЕННЫХ ОБЯ- ЗАНЫ ЖИЗНЬЮ МУЖЕСТВУ ДВАДЦАТИВОСЬМИЛЕТНЕГО ШТУРМАНА ОРРИСА ХОУПА,КОТОРЫЙ ПАТРУЛИРОВАЛ ОБА ПРОХОДА ВО ВРЕМЯ ПАНИКИ, ЗАС- ТЕГИВАЯ СПАСАТЕЛЬНЫЕ ПОЯСА НА ТЕЛАХ РАНЕНЫХ И ТЕХ, КТО САМ НЕ МОГ ЭТОГО СДЕЛАТЬ; МНОГИХ ОН ПРОСТО ОТНЕС К ВЫХОДУ. ДО КОНЦА ОСТАВАЯСЬ НА БОРТУ ТОНУЩЕГО РАКЕТОПЛАНА, ОН ВЫБРАЛСЯ ИЗ НЕГО ЧЕРЕЗ РАЗБИТЫЕ СТЕНЫ НАБЛЮДАТЕЛЬНОГО ЗАЛА. СРЕДИ ТЕХ, КТО ОБЯЗАН ЖИЗНЬЮ МОЛОДОМУ ОФИЦЕРУ - ПАТРИК ОВЕНСБИ ИЗ НЬЮ-ЙОРКА, МИССИС КЭМПБЕЛЛ УОРРЕН ИЗ БОСТОНА, МИСС ДЖОАННА КОЛДУЭЛЛ ИЗ НЬЮ-ЙОРКА...
        Думаю, мой радостный крик был слышен даже в Администра- тивном Корпусе, за много кварталов от лаборатории, но мне было все равно; не будь у ван Мандерпутца колючих усов, я бы расцеловал его. Впрочем, может, я так и сделал, сейчас я не помню, что делал в те хаотические минуты в маленькой комнате профессора.
        Наконец я успокоился. "Я могу с ней увидеться!" - колоти- лась в мозгу радостная мысль. Вероятно, она прибыла с ос- тальными потерпевшими; все они находились на борту "Остуда", британского фрахтового трампа, который пришвартовался здесь на прошлой неделе. Она должна быть в Нью-Йорке, а если пое- хала в Париж, я узнаю и поеду следом!
        У истории этой своеобразный конец. Она была в Нью-Йорке, но... Понимаете, Диксон Уэллс познакомился с Джоанной Колду- элл с помощью профессорского субъюнктивизора, но Джоанна ни- когда не познакомилась с Диксоном Уэллсом, она вышла замуж за Орриса Хоупа, молодого офицера, который ее спас.
        Я снова опоздал.