Ли БРЭКЕТТ

        ДАЛЬНИЙ ПРЫЖОК


        Глава 1

        Через пропасти между мирами из конца в конец Солнечной системы, добираясь и до тех мест, где развитие человечества находилось в апогее, и туда, где история робко трепетала, подойдя к самому краю, летели слухи. Кто-то совершил его - Дальний Прыжок. Кто-то уже вернулся.
        В барах тысячи портов об этом рассказывали космонавты. На улицах бесчисленных городов об этом говорили прохожие. "Кто-то совершил его - Дальний Прыжок, - совершил и вернулся назад. Эта последняя группа - экспедиция Баллантайна. Говорят..."
        Говорили массу всевозможных вещей, противоречащих одна другой, фантастических, невероятных, мрачных. Но за словами стояли только слухи, а за слухами - молчание. Молчание, подобное молчанию сфинкса, когда беззвучные волны ночи катятся в вечность, омывая островок - Солнце. Слишком много молчания. Именно к нему прислушивался Арч Комин после всех услышанных слов. Кажется, самые упорные слухи шли вдоль линии между орбитами Плутона и Марса, а вокруг Марса царило самое непроницаемое молчание.
        Комин отправился на Марс.
        Охранник у главных ворот сказал:
        - Извините. У вас должен быть пропуск.
        - С каких это пор? - спросил Комин.
        - С позапрошлой недели.
        - Да-а? Чего это вдруг стряслось с компанией "Кочрейн", а?
        - Это не только у нас, это на всех корабельных линиях к Марсу. И вообще много тут всяких ошивается со своими дурацкими вопросами. Если у вас есть дело, так закажите пропуск по официальным каналам. Иначе - пеняйте на себя.
        Комин быстро прикинул на взгляд высоту и размер запертых на замок главных ворот, потом оценил прочную будку из стали и тяжелой стеклянной массы, в которой скрывался часовой у приборного щитка.
        - О'кей, - сказал он. - Это уже не твоя забота.
        Он вернулся к машине, взятой им напрокат, забрался в нее и медленно поехал назад по твердой полосе дороги, которая вела к новому, вполне прозаическому и совершенно земному городу в четырех милях отсюда. Здесь, в открытой марсианской пустыне, дул, поднимая пыль, сухой и холодный ветер, и не было никакой радости в отдаленной красной линии горизонта, протянувшейся под темно-синим небом.
        В скором времени дорога разделилась на две, и Комин свернул на ту, которая уходила от основной в сторону. Петляя, она вела к грузовым воротам космопорта, который подобно распростертому на земле чудовищу возник перед ним слева, с поднимающимися вверх группами зданий и со складами, сосредоточенными на территории доков. С высокой сторожевой башни даже на таком далеком расстоянии можно было разглядеть эмблему Кочрейнов, состоящую из девяти планет.
        На полпути от шоссе к воротам не видимый ни с той, ни с другой стороны Комин замедлил ход и завел машину в кювет. Он вылез, оставив дверцу открытой, и уселся в пыли. По этой дороге никто не ездил, кроме тех, кто служил в компании или доставлял сюда оборудование. Ему оставалось только ждать.
        А ветер все дул и дул, задумчивый, печальный бродяга-старик, который ищет в пустыне города своей юности - наполненные светом города, когда-то тут высившиеся и которых теперь уже нет. Холмики красной пыли вырастали возле ступней Комина. Он сидел неподвижно, ожидая с бесконечным терпением, и думал, думал...
        "Двое суток я проторчал в здешних вонючих барах, слушая, что болтают вокруг. И все без толку, кроме того хорошо нагрузившегося типа. Если и он говорил неправду..."
        С дороги послышался какой-то звук. Из города шел грузовик с именем Кочрейна на борту. Комин растянулся в пыли.
        Грузовик с ревом проехал мимо, заскрежетал тормозами, остановился, дал задний ход. Водитель вышел. Это был молодой парень, крупный, плотный, почерневший от марсианских ветров. Он наклонился над лежащим на обочине телом.
        Комин вскочил и ударил его.
        Водитель не пожелал сдаваться. Он сделался, как безумный, и Комин прекрасно его понимал. Пришлось еще раз как следует ударить его, чтобы тот отключился. Комин оттащил водителя за машину и обыскал карманы. Пропуск у него был в порядке. Комин стащил с парня комбинезон и фуражку с большим козырьком и зеленой защитной полумаской, чтобы не слепил свет пустыни. Потом он засунул водителя в свою машину - так, чтобы тот оставался там в безопасности, пока не придет в себя или пока кто-нибудь его не обнаружит. Повинуясь импульсу, Комин извлек парочку помятых купюр, поколебался, затем сунул одну в карман водителя.
        - Выпей на это, - шепнул он в бесчувственное ухо водителя. - За меня.
        Одетый в служебный комбинезон, в форменной фуражке на голове и с закрывающей лицо полумаской, Комин подогнал грузовик компании к воротам и предъявил пропуск. Часовой отворил ворота и помахал рукой - "проезжай".
        На поле стоял один из огромных, отливающих гладким корпусом кораблей Кочрейнов и принимал на борт пассажиров. Вокруг доков, ангаров и складских помещений шла обычная предполетная суматоха, и только громадные подвижные грузовые краны высились уверенно и спокойно над всей этой неразберихой. Комин без особого интереса оглядел поле и направил грузовик к административным зданиям космопорта.
        Складские помещения. Здания контор. Целый небольшой городок. Комин ехал медленно, кося глаза на вывески и не находя той, что искал. Ладони, лежащие на руле, потели, он поочередно вытирал их о комбинезон. Желудок у Комина будто узлом стянуло.
        "Только бы с тем парнем все было в порядке, - думал он. - И со мной тоже. Я уж тут все равно с головой повязан, так что лучше, чтобы это было не зря".
        Он высунул голову из кабины и помахал проходившему мимо клерку:
        - К госпиталю куда? - спросил он. - Я тут новенький.
        Клерк указал направление, и Комин поехал дальше, два или три раза завернул за угол, потом двинулся узким проездом. Разыскал госпиталь, обслуживающий сотрудников компании, - сверкающее белизной здание скромных размеров и расположенное в тихом месте. Объехал здание и направил машину к двери с надписью: "Вход в приемный покой".
        Комин подвел грузовик вплотную, выключил мотор и вышел. Перед дверью возвышалась всего одна ступенька, но прежде чем Комин успел на нее подняться, дверь открылась, и проход загородил человек.
        Комин улыбнулся. Узел у него внутри развязался.
        - Привет, - произнес он бодро, а про себя подумал: "Ты мне нравишься, человек с жестким взглядом и пушкой под мышкой. Раз я тебя тут вижу, значит, я прав".
        - Что это у тебя там, приятель? - спросил стоящий на пороге мужчина.
        В грузовике у Комина лежал багаж, предназначавшийся для какого-то из отлетающих кораблей. Но он ответил:
        - Груз для госпиталя, скоропортящийся. - С этими словами он позволил себе чуть-чуть приблизиться. - Накладные в порядке. - Все еще улыбаясь, он с беззаботным видом засунул руку в карман.
        Стоявший на пороге человек, видимо, что-то заподозрил:
        - Почему так рано? Мы принимаем только...
        - То, что я привез, - спокойно заявил Комин, - принимают в любое время. Нет уж, руки держи при себе. У меня тут есть кое-что в кармане, и, если его пустить в ход, ты сразу догадаешься, что это такое. Но тебе не понравится.
        Человек стоял, по-прежнему загораживая дверь и тупо уставившись на правую руку Комина, которую тот прятал в кармане. Он сосредоточенно перебирал в памяти самое разнообразное по формам и по размерам жутковатого вида незаконное оружие, какое только умудрялись придумывать изобретательные жители девяти миров - и к тому же с успехом применяли. И эти мысли ему не нравились.
        Комин предложил:
        - Давай-ка, зайдем внутрь!
        Человек заколебался. Глаза его встретили взгляд Комина и с подозрением изучали его. Затем он что-то проворчал едва слышно и повернулся, чтобы открыть дверь.
        - По-тихому, - предупредил Комин. - А если кто-то окажется поблизости - чур, я с тобой!
        В заднем коридоре, куда выходили двери кладовок, не было никого. Комин втолкнул охранника в ближайшую кладовую и закрыл дверь.
        - Пушку я твою забираю, - предупредил он - и взял: удобный изящный шокер, последняя модель. Держа ее в правой руке, Комин отступил назад.
        - Так-то лучше. А то я уже было подумал, что ты меня там и схватишь...
        Лицо человечка сделалось бешеным:
        - Ты что же, хочешь сказать - у тебя ничего не...
        - Теперь есть, - усмехнулся Комин, переводя большим пальцем шокер на смертельное напряжение. - Побереги свои нервы, еще пригодятся. Где Баллантайн?
        - Баллантайн?
        - Ну, а кто тогда? Стрэнг? Кессель? Викрей? - Он выдержал паузу. - Может, Пол Роджерс? - Голос его окреп. - Кого Кочрейны сюда упрятали?
        - Не знаю.
        - Ты что хочешь этим сказать? Ты же кого-то охраняешь. Должен ведь ты знать, кто это.
        На лице охранника заблестели капельки пота. Он наблюдал за Комином и не выглядел больше таким рассерженным, как только что:
        - Послушай. Сюда кого-то привезли, это да. Да, его охраняют. Считается, что это один из их собственных парней, который чем-то заразился. Может быть, это так, может, нет. Все, что я знаю, это то, что я наблюдаю за задней дверью по восемь часов в сутки. Кочрейны мне о своих делах не докладывают. И никому они не докладывают.
        - Ага, - согласился Комин. - Ты знаешь, где его палата.
        - Ее тоже охраняют.
        - Для этого ты мне и нужен. - Комин заговорил поспешно, а человек слушал с несчастным видом, не сводя глаз с собственного оружия, которое держал в загорелой руке Комин.
        - Ладно, я понял, - вздохнул сторож. - Я сделаю, что ты хочешь.
        И он сделал. Беспрепятственно провел Комина больничными коридорами и вывел его наверх, в небольшое крыло, где располагались отдельные палаты; все палаты были свободны, за исключением одной, в самом конце. У двери этой палаты сидел, подремывая на стуле, крупный мужчина.
        Вот из-за чего чуть не свихнулся тот паренек из бара. Его вышвырнули из одной из этих палат - а почему, спрашивается, им нужно было его выставлять, неожиданно, среди ночи?
        Крупный мужчина очнулся от дремоты и вздрогнул.
        - Порядок, Джо, - успокоил его первый охранник, шедший бок о бок с Коминым. - Этот паренек - мой приятель.
        Голос его при этом дрогнул. Высокий вытянул шею:
        - Ты что, офонарел - посторонних сюда тащить? Эй... эй, в чем дело?
        Реакция у него была хорошая, просто отличная. Но Комин уже подготовился. Шокер мягко зажужжал, и крупный мужчина хлопнулся на пол. Первый последовал за вторым, отстав на какую-то секунду. Оба вырубились, но не более того. Комин еще раньше успел переключить шокер на низкое напряжение.
        Мгновение спустя из дальней палаты выглянул молодой врач, встревоженный донесшимся до него тихим звуком, но ничего не увидел, кроме пустого коридора, в который выходили двери палат. Он позвал негромко:
        - Джо!
        Но ответа не было. Нахмурившись, он дошел до коридора, который пересекал первый, чтобы заглянуть за угол. Как только он повернулся спиной, Комин проскользнул в последнюю палату и закрыл за собой дверь. К двери был приделан новенький сверкающий накладной замок, не особенно вязавшийся с интерьером больницы. Комин защелкнул его, а потом повернулся к койке, к человеку, который на ней лежал. Сердце его стучало, как молот, ведь это мог быть и кто-то другой.
        Но слух оказался верными. Баллантайн сделал это. Он совершил Дальний Прыжок и вернулся, вернулся из далекой тьмы по ту сторону Солнца. Первый из всех людей, который возвратился со звезд.
        Комин склонился над кроватью. Руки его стали теперь нежными, осторожными, они касались костлявого плеча с некоторой опаской.
        - Баллантайн, - шепнул он. - Баллантайн, проснись. Где Пол?
        Он ощущал под пальцами кости - обтянутые кожей кости и тонкие прозрачные вены. В теле чувствовалось какое-то движение, слабая пульсация, некая дрожь, которая ни на секунду не прекращалась, как будто память о пережитом ужасе все еще заставляла это опустошенное тело спасаться бегством. Лицо...
        Это было призрачное лицо, жалкое, ужасное, отмеченное страхом более худшим, чем смерть или страх смерти. "Это нечто такое, - подумал Комин, - что никогда прежде не угнетало детей Солнца". Странный ужас охватил его, когда он это увидел. Ему вдруг захотелось убежать, выбраться из этой комнаты, удрать подальше от той зловещей тени, которую принес сюда с другой звезды этот человек, чем бы эта тень ни была.
        Но он остался. Вернулся врач, попытался открыть дверь, стал в нее барабанить, кричать, а потом убежал. Комин все стоял, склонившись над койкой, и шептал, холодея, чувствуя тошноту, отшатываясь от подрагивания влажной кожи под прикосновением его пальцев. И это жуткое лицо все упрекало его - молча, без слов.
        За дверью собрались люди, они кричали. Кто-то сбегал за электрической дрелью, чтобы высверлить замок.
        - Баллантайн! Что случилось с Полом... С Полом - ты слышишь? Где он?
        Дрель начала вгрызаться в пластиковую дверь.
        - Пол, - терпеливо повторял Комин. - Где Пол Роджерс?
        Упорное завывание дрели наполнило маленькую палату, ее углы, убив тишину. Баллантайн повернул голову.
        Комин склонился еще ниже, его ухо почти касалось синих прозрачных губ. Послышался голос - не громче биения крыльев мотылька:
        - ...Слишком долго слушал... слишком долго, далеко...
        - Где Пол?
        - ...Слишком далеко... слишком одиноко... мы не для этого... Отчаяние... тьма... звезды...
        Снова, почти свирепо:
        - Так где Пол?
        - Пол...
        Дрель лязгнула о металл. Вой перешел в пронзительный визг.
        Дыхание скелета, который был Баллантайном, окрепло. Губы придвинулись к уху Комина, трудясь с жуткой настойчивостью:
        - Не слушай, Пол! Я не могу вернуться один, не могу! Не слушай их зов... О боже, почему это трансураниты... Почему?
        Дрель заскрежетала тоньше, на более высоких нотах. И болезненный шепот все рос:
        - Трансураниты, Пол, нет! Пол, Пол, Пол!.. - вскрикнул вдруг Баллантайн.
        Комин отскочил от кровати, ударился о стену и замер, вжавшись в нее, весь в ледяном поту. Баллантайн кричал, не произнося ни слова, не открывая глаз, просто кричал, в неизмеримой агонии души.
        Комин вытянул руку к двери и распахнул ее. Дрель захлебнулась. В комнату хлынули люди, и он сказал им:
        - Бога ради, заставьте его замолчать!
        И тут, между двумя ударами сердца, Баллантайн умер.


        Глава 2

        Время заблудилось в тумане. Он теперь даже не понимал, где находится. Во рту стоял странный привкус чего-то липкого и соленого, вроде как после драки. Только драка уже закончилась. И когда он напрягал зрение, то видел лишь пятна света и тени, среди которых смутно передвигались предметы.
        В голове звучали вопросы. Они были частью вселенной, частью его существа. Он не мог припомнить такого времени, когда вопросы отсутствовали. Он ненавидел их. Он устал, болели челюсти, отвечать было трудно. Но приходилось, потому что, если он не отвечал, его снова били, и делал это кто-то, до кого он не мог дотянуться, чтобы его убить, и ему это не нравилось.
        - Кто вам заплатил, Комин? Кто вас послал искать Баллантайна?
        - Никто.
        - Кем вы работаете?
        - Начальником конструкторского бюро.
        Слова выходили из него медленно и болезненно. Он так часто произносил слова, что на языке уже образовалась мозоль.
        - На кого вы работаете?
        Вопрос с двойным дном. Хитро. Но ответ тот же самый:
        - Ни на кого.
        - На кого вы работали?
        - "Интернейшенал Инжениринг"... мосты... плотины... космопорты. Я уволился.
        - Почему?
        - Чтобы найти Баллантайна.
        - Кто сказал вам, что это Баллантайн?
        - Никто. Слухи. Это мог быть любой из них. Мог быть... Пол.
        - Кто такой Пол?
        - Пол Роджерс. Друг.
        - Он был бортинженером на корабле Баллантайна, так?
        - Нет. Астр... астро... астрофизиком. - Он не мог справиться с этим словом. - Что-то связанное со звездами.
        - Сколько же вам заплатили в "Юнайтед Тредлайнз", чтобы вы вышли на Баллантайна?
        - Нисколько. Все за свой счет.
        - И вы выяснили, что Пол Роджерс мертв.
        - Нет.
        - Баллантайн вам сказал, что он жив?
        - Нет.
        Эта роль была трудной. Самой трудной. Поначалу рассудок твердил ему: "Держи рот на замке: пока они не уверены, у тебя есть шанс - тебя не убьют" Теперь действовал только слепой инстинкт. Комин водил головой из стороны в сторону, пытаясь встать и уйти. Но не мог он был связан.
        - Что сказал вам Баллантайн, Комин?
        - Ничего.
        Плоская ладонь ударила его прямо в мозг:
        - Вы провели с ним взаперти двадцать минут. Мы слышали его голос. Что он сказал, Комин?
        - Кричал. Вот и все.
        Сложенная чашечкой ладонь, пройдя через барабанную перепонку, ударила как раз в середину черепа:
        - Что он сказал, Комин?
        - Ничего.
        Мягкий упрек:
        - Послушайте, Комин, мы все устали. Не будем дурачить друг друга. Сообщите нам только, что сказал вам Баллантайн, и мы все сможем разойтись по домам и лечь спать. Ведь вам хотелось бы этого, Комин: удобная, мягкая постель, и никто вас не беспокоит. Только скажите нам.
        - Не говорил он. Кричал только.
        Подошел другой.
        - О'кей, Комин. Ты молодец. У тебя пальцы в ссадинах. Ты считаешь себя крутым, да, ты такой и есть - такой большой, здоровый, крепче железа. Но не все такое прочное, мы можем кое-что размягчить.
        Опять кулаки - или что там еще они пускают в ход? Струйка крови медленно поползла по его лицу, затекая в рот, в глаза. Боль в животе.
        - Что сказал Баллантайн?
        - Ничего... - Слабый шепот, потом и он замер.
        Голоса смешались где-то далеко. "Пусть отдохнет, дошел уже..." - "Отдохнет? К чертям собачьим, дайте нашатырь..." Едкий запах, он задыхался, свет частично вернулся. И все началось снова. "Кто вам сказал, что Баллантайн у нас? На кого вы работаете? Что сказал Баллантайн?"
        В какой-то момент Комину показалось, будто он слышит, как открывается дверь, потом прибавился новый голос, сердитый, властный. Он почувствовал, как внезапно что-то переменилось, предметы или люди быстро задвигались в красноватой полуслепой тьме. Кто-то что-то делал с его руками. Инстинкт подсказал ему, когда они освободились. Он вскочил, сунулся куда-то, ударил что-то, оно заорало, он поймал это и держал, охваченный единственным желанием разорвать добычу в клочья. Потом оно ускользнуло, все ускользнуло, и остались лишь темнота и полный покой...

        Просыпался он постепенно, как после очень крепкого сна. Он лежал в комфортабельной спальне, а над ним стоял незнакомец, выражая всем своим видом явное нетерпение. Это был молодой ухоженный плотный мужчина с волосами песочного цвета; выглядел он так, как будто держит на себе заботы целого мира, и Комин для него лишь досадный довесок к этому грузу, человек, с которым он должен разделаться как можно скорее.
        Комин предоставил ему стоять, пока не собрал по крупицам воспоминания и не привел их в порядок. Тогда он сел, очень медленно и осторожно, а незнакомец заговорил:
        - Никаких внутренних повреждений, никаких сломанных костей, мистер Комин. Синяки мы обработали, как могли. Вы здесь находитесь два дня.
        Комин хмыкнул и с опаской ощупал свое лицо.
        - Здесь наши врачи тоже постарались. Уверяют, что шрама не останется.
        - Прекрасно. Большое спасибо, - с горечью поблагодарил Комин и поднял голову. - А вы кто?
        - Меня зовут Стэнли, Уильям Стэнли. Я управляющий делами на предприятиях Кочрейна здесь, на Марсе. Послушайте, мистер Комин. - Нахмурившись, Стэнли наклонился над ним. - Я хочу, чтобы вы поняли: все это было проделано с вами абсолютно без ведома или санкций главного управления. Я находился в деловой поездке, иначе этого никогда не случилось бы.
        - Черта с два, - огрызнулся Комин. - С каких это пор Кочрейны возражают против небольшого кровопускания?
        Стэнли вздохнул:
        - Трудно изжить старую репутацию, даже если она заработана еще два поколения тому назад. Мы нанимаем массу всяких людей, мистер Комин. Иные из них ошибаются. Это был один из таких. Кочрейны просят их извинить. - Он сделал паузу, затем добавил, уверенный, что до Комина доходит смысл каждого слова: - Мы поняли так, что наилучшее извинение заключается в том, чтобы не возбуждать против вас очень серьезных обвинений.
        - Думаю, что тогда мы квиты, - согласился Комин.
        - Прекрасно. Документы, паспорт и бумажник вон на том столе, рядом с вами. На стуле вы найдете одежду, которой можете заменить свою, ее уже нельзя починить. Пропуск и билет домой, на Землю, вам заказан на ближайший рейс лайнера Кочрейнов. Наверно, это все.
        - Не совсем, - возразил Комин и с усилием выбрался из постели. Комната пошла перед ним кругами, потом остановилась Он посмотрел на Стэнли из-под насупленных бровей и рассмеялся:
        - Следующий ход в игре, а? Не смогли ничего из меня выбить, так теперь решили попытаться взять добром и лаской. Кого одурачить-то хотите?
        Стэнли плотно сжал губы:
        - Я вас не понимаю.
        Жест Комина получился уничтожающе презрительным:
        - Не выпустите же вы меня со всем, что я знаю!
        - А что именно вы знаете, мистер Комин? - спросил Стэнли вежливо, с оттенком любопытства.
        - О Баллантайне. Вы же прятали его здесь, в то время как вся Система ждала его возвращения и готовилась приветствовать героя. Вы, Кочрейны, пытались заграбастать все его открытия, каковы бы они ни были. Грязная игра, и велась она грязными руками. Где его корабль? Где люди, которые летали с ним? Их то вы куда упрятали?
        Гнев звучал в голосе Комина, на щеках вспыхнул румянец. Руки его делали резкие круговые движения.
        - Баллантайн совершил Дальний Прыжок, он и люди, которые были с ним. Они сделали величайшую вещь, какую когда-либо сотворил человек. Вышли в глубокий космос и прикоснулись к звездам. А вы попытались это скрыть, упрятать их открытие, украсть у них заслуженную славу! А теперь вы меня просто так отпустите, чтобы я рассказал Системе о том, что вы натворили? Да черта с два!
        Долго-долго Стэнли не сводил с него взгляда: разгневанный голый человек, высокий, несообразный, с наполовину залеченными синяками и шишками, такой неуместный в этой прекрасной спальне. Стэнли заговорил почти с жалостью:
        - Извините, что я так бесцеремонно лишаю вас вашего главного козыря и выбиваю почву у вас из-под ног, но я эту новость привез два дня назад, именно тогда, когда Баллантайн умер. В наши намерения отнюдь не входило ограбить его, напротив, мы предприняли все, чтобы его спасти, отнюдь не отдавая предпочтения охочей до сенсаций толпе, пронырливым репортерам и людям вроде вас. Все, кажется, нам чрезвычайно благодарны.
        Комин медленно сел на кровать. Он что-то сказал, но слов не было слышно.
        - Что же касается других... - Стэнли покачал головой. - Баллантайн находился на корабле один. Управление было почти полностью автоматическим, один человек вполне мог с ним справиться. Он был... в том состоянии, в каком вы его видели. Он так и не понял, что вернулся.
        - Дьявольщина, - спокойно произнес Комин. - Поистине дьявольщина. А что с самим кораблем и с бортовым журналом? Что там говорится о Поле Роджерсе? В журнале у Баллантайна?
        - Все это стало достоянием общественности. Вы можете прочесть в газетах...
        - Мне нужно знать. Что случилось с Полом Роджерсом?
        Стэнли изучал его любопытным взглядом:
        - Должно быть, он для вас очень много значил, раз уж вы решились ради него на такое - ничего себе, такой путь проделали...
        - Мы были друзьями, - кратко ответил Комин. - Однажды он спас мне жизнь.
        Стэнли пожал плечами:
        - Ничем не могу вам помочь. Журнал и научные данные проясняют обстоятельства лишь до тех пор, пока они не приблизились к звезде Барнарда. Затем - ничего.
        - Совсем ничего?
        Кровь так и забурлила в жилах у Комина, вызывая внутреннее не сулящее ничего хорошего возбуждение. Если это правда, то десяток слов, которые он услышал из уст Баллантайна, стоят - чего? Кораблей, империй - чего-то гораздо большего, чем жизнь какого-то там Арча Комина. Стэнли ответил:
        - Ничего. Ни единого намека на то, что произошло после. Журнал просто обрывается.
        Глаза Комина превратились в щелочки; с минуту он изучал лицо Стэнли холодным сосредоточенным взглядом.
        - Думаю, вы лжете.
        У Стэнли начали брезгливо морщиться губы:
        - Слушайте, Комин, если хорошенько поразмыслить, так с вами обращались вполне нормально. И я бы на вашем месте потихонечку убрался восвояси, не испытывая чужого терпения.
        - Да, - задумчиво согласился Комин. - Наверно, так. - Он подошел к коробкам на стуле и начал их открывать. - Вас не сильно выведет из терпения, если я задам вам вопрос о приводе Баллантайна? О специальном разработанном им механизме, сокращающем звездный перелет, - первом и единственном приводе, который был задействован? Вам не приходилось его видеть?
        - Приходилось. И более того... - Внезапно Стэнли уставился на него из-за спинки стула, неведомо откуда взявшаяся энергия придала его словам быстроту и резкость: - Вы меня раздражаете, Комин. Меня уже тошнит от того, что вы суете свой нос в дела, которые вас не касаются, и как вы из любой мелочи создаете проблему. Поэтому я кое-что вам объясню, поскольку сам принадлежу к Кочрейнам, моя жена из этой семьи, и вообще меня уже порядком достало, что каждый, кому не лень, суется в эти дела.
        Мы спасли корабль Баллантайна, благодаря нам он не упал на Плутон. Разумеется, там неделями дежурили наши патрули, ждали, когда он появится, и в этом мы опередили других. Мы посадили корабль на нашу аварийную площадку на Кочрейн-Бета и демонтировали привод Баллантайна. Затем мы перегнали корабль во владения Кочрейнов на Луне, где никто не смог бы его найти. И я вам скажу, почему.
        Каждая из попыток совершить Дальний Прыжок финансировалась нами или какой-либо другой корпорацией, которая могла вложить капитал, или же правительством. Ни одно частное лицо сделать этого не в состоянии. Баллантайн разработал привод на деньги Кочрейнов. Он построил на их средства свой корабль и совершил полет. Все куплено, за все уплачено. Еще вопросы есть?
        - Нет, - медленно сказал Комин. - Нет, думаю, для одного дня хватит.
        Он начал доставать одежду. Стэнли повернулся и зашагал к выходу. Глаза его горели огнем. Он уже дошел до двери, когда Комин сказал:
        - Вы думаете, я тоже лгу...
        Стэнли передернул плечами:
        - Мне кажется, если у вас было что сказать, вы уже все сказали. И я сильно сомневаюсь, что вы могли бы привести Баллантайна в сознание, если даже врачи оказались не в силах это сделать.
        Он вышел, с силой захлопнув дверь. "Вот так, - мрачно подумал Комин. - Дверью мне по лицу. Кочрейны - такие славные, законопослушные люди; Баллантайн погиб, в бортовом журнале ничего нет, а мне куда отсюда податься?"
        Домой, наверно. Домой, на Землю, с голосом Баллантайна в мозгу, шепчущим: "Трансураниты", - с жуткими криками Баллантайна, пронзающими душу насквозь. Что они там открыли-то, те пятеро, что достигли звезд? Что такого может увидеть человек под этим солнцем - или под каким-то другим, - чтобы на его лице появился такой взгляд, какой был у Баллантайна?
        Он думал о тех нескольких бессвязных словах и о том, что же они могли значить. Баллантайн побывал где-то в мирах звезды Барнарда. И оставил там Пола Роджерса вместе с Кесселем и Викреем и что-то еще такое, что он называл "трансураниты".
        Комин содрогнулся. Кожу его неприятно покалывало, во рту он ощущал нехороший привкус. Он внезапно пожалел о том, что вообще отправился искать Баллантайна и споткнулся о порог тени, отбрасываемой чужим солнцем. Если бы только Баллантайн так не кричал...
        А теперь Кочрейны спокойно его отпускают. На самом-то деле не верят они, что Баллантайн промолчал. Не мо1ут они допустить такого риска, чтобы поверить. Слишком много кругом таких же охочих до звезд, как они, и Комин - если бы захотел - вмиг бы разбогател, предложи он то, что ему известно, тем, кто эти сведения купит. Вывод напрашивался сам собой, и Комин несколько раз прокрутил эту мысль в голове. Кажется, в ней есть смысл. С другой стороны, Кочрейны не знают, что именно известно Комину, и они позволят ему жить до тех пор, пока не предоставится случай вырвать у него это знание. Вот из-за чего его били, и вот почему теперь он получил свободу.
        До Комина вдруг дошло, на какой опасный путь он ступил. Он и раньше-то не ждал от Кочрейнов ничего хорошего. Хотя, с другой стороны, он сам влез во все это. Но теперь все стало настолько сложно, он замешан во что-то настолько крупное, что даже не мог представить, чем это может кончиться. Это игра на звезды, и сдается, что у него, Арча Комина, как раз меченая карта...
        Но что бы ему ни сделали Кочрейны, а уж насчет Пола Роджерса он в любом случае собирается выяснить все до конца.


        Глава 3

        Земля как-будто сошла с ума от восторга. Уже четыре дня Комин жил в Нью-Йорке, а всеобщее безумие никак не прекращалось. Напротив, оно все усиливалось.
        Никто не спал. Никто, кажется, не работал. Похоже, никто уже вообще не возвращался домой. Все так и жили в барах, на улицах, в видеозалах. Публика переполняла центры массовой информации и бесцельно бродила толпами по улицам. Все это напоминало вечер под Новый год, но народу было в тысячу раз больше.
        Совершен Дальний Прыжок. Человек наконец-то добрался до звезд - каждый клерк, каждая продавщица, каждый бизнесмен и каждый лоботряс ощущали прилив личной гордости при мысли о таком достижении. Покачиваясь, люди громадными толпами бродили по Тайме-Сквер, чувствуя собственное величие от приобщения к истории, от барабанной дроби, открывающей новую эпоху, от всего, что видели на огромных передающих известия экранах.
        Они болтали. Они пили, плакали и смеялись; очень много народу, размышляя о безграничности галактического пространства, о множестве находящихся там звезд, шли молиться в церкви. Им внезапно почудилось, будто перед ними распахнулись какие-то двери, хотя ценности, что за этими дверьми открывались, были сомнительными.
        Большую часть из тех четырех дней, что он провел после своего возвращения на Землю, Комин бродил по улицам. Как и все остальные, он слишком сильно волновался, чтобы оставаться дома. Но у него были свои причины для волнения. Он предоставлял толпе увлекать его куда придется, в промежутках прокладывая себе плечом дорогу в тот или иной бар, где пил - впрочем, не слишком много - и думал.
        О многом нужно было ему подумать: о жизни и смерти, о последних словах того человека, о Кочрейнах и о шахматной игре, которую ведут там, на звездах, игре, где люди заместо пешек.
        "Звезды, - размышлял Комин, - и я. Вот он, я, фигура на своей клетке, которую вот-вот могут съесть, если только я не выберу верный ход".
        Тут требовалось пораскинуть мозгами. И проблема делалась еще труднее от того, что он был не один, даже когда чистил зубы. Стоило ему выйти на улицу, как за ним следовала тень. В меблированной комнатушке одиночество было иллюзией. Как только Комин снял эту комнату, там сейчас же установили подслушивающие и записывающие устройства. Он это знал, но не затруднял себя поисками, чтобы уничтожить приборы. Чем дольше Кочрейны пребывают в неведении, тем лучше.
        "Они ждут, - думал он. - Ждут моего вступления в игру".
        А какова будет его игра? Богатство и слава Кочрейнов, сделавших девять планет своей вотчиной, простираются настолько далеко, насколько далеко простираются звезды. Комина же интересует только одно: куда девался Пол Роджерс.
        Не очень-то умно. Но выходит, и Роджерс был не шибко умен, раз когда-то давным-давно подставил свою безупречную шею под удар ради не настолько уж безупречного простака по имени Комин, угодившего в большую неприятность. И сделал это Роджерс по единственной причине - когда-то давным-давно они жили на одной улице и вместе воровали яблоки.
        Комин изучил все опубликованные отчеты о том, как нашли корабль Баллантайна и что в нем обнаружили. Все отчеты сходились на том, что записи в бортовом журнале внезапно обрывались на подлете к системе звезды Барнарда. Или же это означает, что Кочрейны лгут и засекретили часть записей для собственных целей, или - что Кочрейны говорят правду и не более других знают о предполагаемом приземлении Баллантайна и о его находках.
        Если второе предположение верно, Комин единственный человек на свете, кто знает правду. Вполне возможно, это его оружие, достаточно могучее, чтобы с его помощью одолеть Кочрейнов. Или, с той же вероятностью, он может не получить ничего, кроме собственного смертного приговора.
        В любом случае, не помешает ему еще кое-что выяснить о значении вполне определенного слова. По крайней мере, это легко: "Интернейшенал Инжениринг" и ее исследовательские лаборатории помещаются там же, где его бывшая контора. Ни у кого не возникнет подозрений, если Комин пройдет в главное здание под предлогом, что хочет опять устроиться на работу.
        Он отправился туда, и знакомая ненавязчивая, в неприметной одежде фигура последовала за ним. Комин оторвался от нее перед входом в здание. Но, пока он поджидал лифт, в отполированном мраморе вновь мелькнуло знакомое отражение, и, когда Комин его разглядел, у него по спине пробежали холодные мурашки.
        За ним следовала не одна тень, а две.
        Он поднялся на этаж, где располагалась "Интернейшенал Инжениринг", и его не переставал беспокоить неприятный вопрос. Что у него на хвосте Кочрейны, это понятно. Но кто был этот другой? И почему?
        От главной конторы он поднялся по служебной лестнице к лабораториям и спросил Дабмена - физика, которого немного знал по разработке предварительного проекта венерианского космопорта.
        Дабмен, несмотря на свой низкий рост, был блестящим ученым, к тому же он был зол на весь мир, потому как из-за больной печени не мог принимать спиртное. Он страшно удивился, когда Комин спросил его:
        - Что вы можете мне сказать о трансурановых элементах?
        - Ах, так я недостаточно занят, я еще должен обучать боссов школьному курсу физики, - съязвил Дабмен. - Слушайте, в библиотеке есть школьные учебники. До свидания.
        - Мне нужны основные сведения, - не сдавался Комин. - Это крайне важно.
        - Не говорите мне только, будто нынче любой прораб в любой строительной шайке должен знать ядерную физику!
        Комин решил раскрыть карты - по крайней мере частично.
        - Дело не в том. Я хочу кое на кого произвести впечатление, и мне надо хоть примерно разбираться в этих вопросах.
        Дабмен презрительно ухмыльнулся:
        - Вы что, решили ухлестывать за интеллектуальными дамочками? Это что-то новенькое. Хотя, помнится, говорили о ваших подвигах...
        Комин терпеливо вернул его к предмету разговора. Дабмен сказал:
        - Трансурановые элементы - это элементы, которых по законам природы просто не может быть - поэтому их и нет.
        Он умолк, гордый своим парадоксом.
        - Ага, - сказал Комин. - А смысл?
        - А смысл, - заявил Дабмен, раздраженный, что его остроумия не оценили по достоинству, - в том, что имеется девяносто два элемента, из которых состоит вся наша Солнечная система. Начинаются они с номера первого, водорода, самого легкого, и идут до урана, номера девяносто два, самого тяжелого и сложного.
        - Это я в школе проходил, - заявил Комин.
        - Неужто? Ни за что бы не поверил, Комин. Ну, в тысяча девятьсот сорок пятом сюда кое-что добавили. Создали искусственные элементы, тяжелее урана: нептуний, номер девяносто три, и плутоний, номер девяносто четыре. Трансурановые элементы, которых ни на Земле, ни на других планетах не существует в естественном виде, можно создать только искусственно. Это было только начало. Продолжали создавать все более сложные трансурановые элементы, и наконец, Петерсен доказал...
        Он погрузился в технические подробности, пока Комин бесцеремонно не перебил его:
        - Слушайте, для начала хватит. Что я действительно хочу знать, так это имеют ли трансурановые элементы коммерческое значение и в чем оно состоит?
        Дабмен посмотрел на него пристальным взглядом:
        - Значит, это не девица? Что за игру вы затеяли, Комин?
        - Я вам сказал. Хочу кое перед кем поблефовать.
        - Ну, любой, имеющий хоть какое-то плевое образование, сразу раскусит, что вы блефуете. Но отвечаю на ваш вопрос: наши атомные станции работают на тяжелейших элементах: уране, радии, тории и так далее. Трансурановые элементы тяжелее. С некоторыми можно управиться голыми руками. Другие должны упаковываться весьма тщательно и добываются лишь в небольших количествах. Это вам что-нибудь говорит?
        - Ага, - сказал Комин. - Вполне достаточно.
        Он вышел, раздумывая. Достаточно. Даже с его ограниченными познаниями в естественных науках ему было совершенно очевидно, что означает открытие естественных трансурановых элементов и, возможно, в таких же количествах, как обычные элементы на Земле. И как важно такое открытие для человека или группы людей, способных держать его под своим контролем. Здесь таятся новые источники энергии, гораздо большие, чем в уране; это новые свойства, до сих пор не исследованные и не имеющие пока применения, потому что эти элементы отличны от уже известных, от тех, которые до сих пор были только дорогими игрушками для лабораторных ученых-исследователей. Возможно, там имеются даже такие элементы, о которых вообще не знают и не догадываются ученые...
        К тому моменту, когда Комин вышел из лифта, у него в голове в неистовом вихре крутились атомы, электроны, полыхали взрывы, затмевающие свет Солнца. Видения были смутными, но необыкновенно впечатляющими. Они пугали его.
        Выйдя из здания, он привычно отметил уже знакомую ему тень и, сделав вид, что прикуривает, огляделся в поисках второй. Этот наблюдатель оказался более осторожным и опытным, чем первый, который даже особенно не заботился, замечает ли Комин слежку. Если бы не его отражение в блестящей поверхности, Комин, вероятно, вообще бы не заметил второго.
        Ему пришлось зажечь три спички подряд, прежде чем он разглядел его окончательно - высокого сутулого мужчину в сером костюме. Лица было не видно, но что-то в фигуре и осанке вновь заставило Комина почувствовать прилив холода к позвоночнику. Комин не разбирался в ядерной физике, но кое-что понимал в людях. Без этого не построишь бизнеса.
        Был ли он запасным игроком, выведенным Кочрейнами подстраховать первого на случай, если произойдет так, что тип с кроткой физиономией, всем своим видом показывающий, что работа, которую он выполняет, ему нисколько не интересна, даст маху? Или этого, второго, запустил в игру кто-то другой?
        "Трансураниты" - шептал на ухо Комину призрачный голос Баллантайна. "Трансураниты" - эхом отдавалось в его мозгу.
        На углу был бар, и Комин пошел туда.
        После двух порций крепкой выпивки внутренняя дрожь улеглась. Комин перешел на пиво, потому что под пиво лучше думалось, и вернулся к своим размышлениям. Он занял место в углу, чтобы видеть перед собой весь бар. Бар был переполнен, но даже это обстоятельство не могло скрыть от него присутствия обоих сопровождающих. Они вели себя, как обычные посетители, явно не замечая ни его, ни друг друга.
        Наблюдая за ними сквозь дымовую завесу и нестройный шум голосов то и дело обновляющейся толпы, Комин убедился в одном. Мужчина с кротким выражением лица не подозревал о существовании другого. Если он работал на Кочрейнов, то они ни слова не сказали ему о другом парне.
        День угасал. С большого видеоэкрана в конце зала звучали громкие помпезные речи, передавались спецвыпуски новостей, обзоры и новейшие мнения о Дальнем Прыжке. Толпа зевак слушала, жевала, спорила, болтала и снова пила. Комин мрачно разглядывал пузырьки, поднимающиеся со дна стакана.
        Наступил вечер... потом ночь. Лица публики в баре менялись. Но Комин все не двигался с места, и двое мужчин тоже: тот, с кротким лицом, в помятом костюме, и другой, лицо которого трудно было назвать ангельским. Комин уже выпил громадное количество пива и много чего успел передумать. Он продолжал наблюдать за своими сопровождающими, и в глазах у него появился живой любопытный блеск.
        Имя Кочрейнов все повторялось и повторялось на экране, так же, как и имя Баллантайна. Оно начало щекотать какой-то нерв в организме Комина: нерв, соединяющий с центром, в котором концентрировалась ненависть.
        "Мистер Джеймс Кочрейн, президент Корпорации Кочрейнов, заявил сегодня, что его компания будет считать звездный полет Баллантайна подвигом, укрепляющим благосостояние народа..."
        Комин расхохотался над кружкой с пивом, представив себе, как этот бандит сидит сейчас в своем роскошном замке на Луне и размышляет о народном благосостоянии.
        "Корпорация Кочрейнов выделила сто тысяч долларов на создание монументов пяти героям первого межзвездного полета..."
        Жест красивый. И реклама хорошая. Тем более что им эту сумму вычтут из подоходного налога.
        "Мисс Сидна Кочрейн согласилась сказать несколько слов об этом историческом достижении, осуществить которое помогла ее семья. Включаем прямой эфир, наш специальный корреспондент находится в знаменитом Ракетном Зале..."
        Возникла картинка, изображающая ночной клуб, оборудованный наподобие космического корабля, который никогда в жизни не устремится в межзвездные просторы. Камера сфокусировалась на женщине, сидящей за столиком в компании роскошно одетых молодых людей, очень веселых. Комин уставился на экран, даже про пиво забыл.
        Она была в чем-то белом и до ужаса простом; одежда эффектно скрывала одни и обнажала другие участки тела, что придавало ей особую прелесть и приковывало взгляды мужчин. Кожа у нее была смуглая от загара и того особенного оттенка, который обычно приобретают, проводя много времени в лунном солярии. Волосы - наверное, обесцвеченные, подумал Комин, но все равно чертовски эффектные - были белыми, как ее платье, и прямыми прядями спадали назад, растекаясь роскошной, тщательно расчесанной гривой. Черты лица ее были открытые и красивые, хотя и несколько угловатые. Рот широкий, а глаза светились внутренним светом.
        Голос диктора продолжал звучать, стараясь перекрыть шум. Мисс Сидна Кочрейн сомкнула пальцы на бокале с шампанским и, уперев в столик локти, с улыбкой посмотрела в объектив.
        - Деньги, - произнесла она красивым грудным голосом, - это всего-навсего деньги. Без храбрости и таланта таких людей, как Баллантайн, они ничего не значат. Но я сейчас хочу сказать не об этом. Я хочу поговорить о тех людях, которых, кажется, почти позабыли.
        Ее глаза со странной напряженностью вглядывались куда-то вдаль, как будто она хотела увидеть кого-то через телевизионную камеру. По непонятной причине, совсем не связанной с женщиной на экране, пульс Комина участился. Ее голос продолжал:
        - Я хочу напомнить о той четверке людей, которые осуществили вместе с Баллантайном Дальний Прыжок и погибли, выполняя его. Ни наши деньги, ни сам Баллантайн не могли бы ничего сделать без этих четверых.
        Она подняла бокал с жестом, который мог бы показаться избитым, но отнюдь таковым не был.
        - Я хочу выпить за этих четверых: за Стрэнга, Кесселя, Викрея и...
        Была ли пауза намеренной или она пыталась вспомнить имя? В глазах ее появился какой-то дьявольский блеск.
        - ...и за Пола Роджерса. И я знаю по крайней мере одного человека, который рад будет выпить вместе со мной, если он сейчас слушает...
        Тот, с кротким лицом, вздрогнул и посмотрел на Комина через большое зеркало в зале. Второй же все еще продолжал созерцать пустоту, но туловище его изогнулось на табурете медленным змеиным движением, и он улыбнулся. Сердце Комина сбилось с ритма, но тут же застучало опять, тяжело и нервно. Теперь-то он точно знал, что ему нужно делать.
        Комин не спешил. Внешне он нисколько не дал понять, что слышал Сидну Кочрейн и усвоил смысл ее речи. Немного спустя он поднялся и нетвердой походкой зашагал в туалет.
        Там никого не было. Расхлябанность его движений исчезла. Он вжался в стену возле двери и стал ждать. Единственное маленькое окошко было зарешечено, вылезти через него невозможно, но, если он пробудет здесь долго, те двое забеспокоятся...
        Снаружи послышались шаги, довольно медленные. Затем наступила полная тишина, это означало, что кто-то прислушивается. Комин затаил дыхание. Дверь отворилась.
        Это был безобидный на вид джентльмен в помятом костюме. Не испытывая никакой злобы, Комин поспешно шагнул вперед и нанес ему удар в челюсть, такой быстрый, что джентльмен даже не успел удивиться. Затем Комин убрал его с глаз долой в укромное место, отыскавшееся поблизости. Прежде чем оставить свою жертву там, он рискнул осмотреть ей карманы. В удостоверении стояло имя - Лоренс Хэнней, род занятий: оперативник хорошо известного частного детективного агентства. Оружия при нем не было.
        Комин вернулся на свой пост рядом с дверью.
        На этот раз ждать пришлось чуть подольше. Сперва вошел кто-то из посетителей, и Комин чуть горячим потом не изошел, пока тот не вышел. Потом снова наступила тишина.
        Он не слышал никаких шагов. Высокий мужчина вошел бесшумно. Комин чувствовал, как тот прислушивается за дверью. Затем дверь тихо и медленно отворилась, и человек вошел, останавливаясь после каждого шага, левая рука висела свободно, правая засунута в карман, голова вылезает вперед из сутулых плеч.
        Комин что было силы ударил его в висок.
        Тот увернулся, должно быть, почувствовал какое-то движение в воздухе, и этим смягчил удар. Мужчина упал, разворачиваясь в падении. Комин метнулся к нему. Раздался тонкий пронзительный звук, как будто мимо него пролетело какое-то насекомое. Комин отскочил в сторону.
        Человека оглушило только наполовину. Его тело билось и корчилось под коленями Комина, воздух со свистом вырывался у него изо рта. У него было узкое лицо и рыжий ежик волос. Он вонзил в запястье Комина коричневые гнилые зубы, а сам изо всех сил старался поднять правую руку, чтобы выстрелить в своего противника, но Комин надавил на его руку коленом, вжимая ее рыжеволосому человеку в живот. Оба они изо всех сил вцепились друг в друга; Комин рычал, его кулак поднялся и опустился - раз, второй, третий. Узкий череп с громким стуком хрястнул об пол. После третьего удара противник обмяк.
        Комин посадил его у стены, голова незнакомца склонилась к коленям - пьяный и пьяный. С большой осторожностью он вынул из кармана человека маленькую смертоносную игрушку - в точности такую же, как и та, которой Комин угрожал охраннику на Марсе, - и подумал при этом: а как бы обрадовался тот больничный охранник, узнай он, что в Комина стреляли на Земле из такого же! Пистолет он выбросил в корзину для мусора, запрятав под ворохом использованных бумажных полотенец. Потом обыскал незнакомца.
        Ничего при нем не нашлось: ни карточки, ни имени, ничего. Тертый, похоже, тип.
        Комин набрал в ладони холодной воды и выплеснул человеку в лицо. Потом похлопал его по щекам. Открылись глаза, узкие и бесцветные, под ржавыми бровями, и уставились на Комина.
        - Вы не частный агент. Кто вы?
        В ответ - три коротких неразборчивых слова.
        - Давай, забулдыга. Кто тебя нанял убить меня?
        Комин вновь поднял руку, а мужчина обнажил коричневые щербатые зубы.
        - Валяй, - процедил он. - Может, ты меня заодно и прикончишь?
        Комин поразмыслил над его предложением.
        - Было бы забавно, - заключил он, - но ведь леди не станет дожидаться всю ночь. Да и место тут не совсем подходящее для подобного разговора. - Он оскалил зубы. - Ты-то уж всяко славно проведешь время. Растолковывая своему боссу, почему не отработал его денежки.
        - Я вернусь. Теперь у меня есть повод.
        - Ух ты! - восхищенно воскликнул Комин. - Да ты и вправду из-за меня спятил - только потому, что я не стал вести себя тихо! Нехорошо, нехорошо!
        Он снова поднял кулак и обрушил его с удвоенной силой. Мужчина тихонько сложился у стены пополам. Комин вышел, оплатил счет и покинул бар. На этот раз за ним никто не следил.
        Комин остановил кэб и отправился в Ракетный Зал. По дороге он размышлял о двух вещах, которые его интересовали. Первой: а не было ли сегодняшнее видеопредставление всего лишь экстравагантным способом, с помощью которого мисс Сидна Кочрейн дала команду покончить с ним. И второй: а так ли хороши ее ножки, как и все остальное? Ему казалось, что так же.


        Глава 4

        Вокруг Солнца медленно плыли, каждая по своей орбите, девять планет. Плыли они беззвучно, но если бы и не так, невозможно было бы их услышать из-за шума в Ракетном Зале.
        В гуле голосов все время слышалось одно имя, куда бы он ни пошел. Комин непрерывно слышал его от мужчин и женщин в баре с настоящими пилотскими креслами и обзорными экранами вместо зеркал, как бы выходящими в космос; от сидящих в зале за столиками, мимо которых он проходил.
        Он вспомнил о кричавшем человеке в госпитале на Марсе и горько подумал: "Счастлив ли ты, Баллантайн? Ты совершил Дальний Прыжок, и ты погиб, но ты герой для всей этой публики. Стоило ли оно того?"
        Официант, вставший у него на пути, спросил почтительно:
        - Вы хотите видеть кого-нибудь за столиком мисс Кочрейн, сэр?
        Но этот человек не был официантом - настоящим официантом. Когда Комин взглянул внимательнее, он понял, что человек этот оказался тут не случайно.
        Комин выговорил устало:
        - Да. Вы сами это сообщите принцессе или мне придется иметь дело с начальником стражи?
        Официант оглядел его, как будто бы незаметно.
        - Это будет зависеть...
        - Ага. Ладно, спросите ее, по-прежнему ли она не прочь выпить за Пола Роджерса.
        Официант пристально вгляделся в него:
        - Ваше имя...
        - Комин.
        - Вас ждут, мистер Комин.
        Он повернулся и повел Комина к большому столу, который занимал центральное место в зале. Это был тот самый стол, к которому Комин пробирался, когда его остановили. Мисс Сидна Кочрейн следила, как они подходили.
        Человек, сыгравший роль официанта, что-то шепнул ей на ухо. Она кивнула в ответ, и человек вернулся на свое место. Она откинулась на стуле, демонстрируя прекрасные линии своего тела, и улыбнулась Комину. С тех пор как он увидел ее по видео, она успела выпить еще шампанского, но держала себя прекрасно.
        - Привет! - сказала она. - Похоже, вы именно из той породы людей, которые вполне могут с этим справиться. Если я вам скажу, что вы как следует заставили их подергаться, вам будет приятно?
        - Кого - их? - спросил он.
        - Кочрейнов. И еще как подергаться! - Движением пальца она показала, как. - Всех, кроме меня, конечно. Садитесь же и будьте как дома.
        Точно по волшебству появились стул, бокал, шампанское и настоящий официант. С десяток сидящих за столом гостей трещали как сороки, требуя, чтобы им объяснили, кто такой Комин и в чем тут тайна. Сидна не обращала на них внимания. Высокий и гибкий юноша слева от Сидны бросил через ее плечо сердитый взгляд. Она проигнорировала и его.
        - Здорово у меня получилось. Я про мой небольшой экспромт.
        - Прелестно, мисс Кочрейн. Настолько прелестно, что из-за него меня чуть не убили.
        - Что-о?
        - Через пять минут после того, как вы упомянули Пола Роджерса, кто-то стрелял в меня.
        Она нахмурилась, и какая-то мрачная мысль, непонятная для него, тенью промелькнула у нее на лице.
        - И что вы думаете по этому поводу? - спросил он мягко.
        - Друг мой, - сказала она, - они наставили на меня камеру, и я сказала. Даже в нашу современную эпоху существуют тысячи мест, где нет никаких видеоэкранов. Вы могли бы оказаться в любом из таких мест. - Она начала терять терпение. - И вообще, если вы думаете...
        - Ох ты! - воскликнул он и улыбнулся. - Ладно, беру свои слова обратно. Как насчет того, чтобы выпить?
        Она не сводила с него пристального взгляда, накрашенные губы надуты, брови схмурились. Разговоры за столом слились в общий шум. Комин откинулся назад, медленно вращая в руках бокал на длинной ножке, не думая о случившемся, разглядывая ее белое платье, и то, что оно скрывало, и то, что оно не скрывало: он давал ей время. Он не спешил. Он мог всю ночь смотреть на все это.
        Гнев ушел из ее глаз, они стали томными и горячими.
        - Не уверена, что вы начинаете мне нравиться, - произнесла она, - но я желаю кое-что выяснить. Пошли.
        Движением разворачивающей свои кольца змеи она поднялась со стула, и Комин встал вместе с ней. Стоя на высоких каблуках, она была с ним одного роста.
        - Вы славные люди, только слишком шумите. Пока. Вскочил стройный паренек, что сидел рядом.
        - Эй, Сидна, - сказал он сердито, - я тебя сопровождаю и не допущу...
        - Джонни.
        - Не можешь ты вот так уйти с этим... с этим типом посреди ночи. Это же не...
        - Джонни, - сказала Сидна, - ты славный мальчик, но Комин может тебя побить. А если ты не перестанешь совать нос в мои дела, я попрошу его это сделать.
        Она дотронулась до руки Комина и рванулась вперед таким быстрым и решительным шагом, что даже высокие каблуки не могли ей помешать. Комин последовал за ней, торопясь расстаться с побагровевшим Джонни до того, как ему придется выполнять обещание Сидны, хочет он того или нет.
        Ее спина, до талии обнаженная, была коричневой, точно пенсовая монета, и на нее спадали пряди светлых волос. Комин следил, как играют мышцы у нее на спине, пока она шла. Он подумал, что она, пожалуй, и без его помощи могла запросто положить того паренька на обе лопатки. Ничего себе, дамочка.
        Он уселся рядом с ней на мягкое сиденье лимузина, который подкатил к двери почти сразу, как они появились. Повернулся немного боком, чтобы видеть ее. И спросил:
        - Ну, и что теперь?
        Она закинула ногу на ногу, головой вжалась в спинку сиденья и потянулась, как кошка:
        - Я еще не решила.
        Шофер, по-видимому, привычный к подобным причудам, медленно поехал вперед. Сидна, откинув голову, молча наблюдала за Комином из-под полуопущенных век. Проплывающие мимо огни мелькали на ее белом платье, касались ее волос, губ, острой скулы.
        - Я спать хочу, - объявила она.
        - Так хотите, что не можете мне сказать, что вам от меня нужно?
        - Мне было любопытно. Я захотела посмотреть на человека, которого не смогли расколоть Кочрейны и который загнал Билли в тупик.
        - Билли? Кто это?
        - Обожаемый муженек моей маленькой кузины, Стэнли. - Она наклонилась вперед: - Вам понравился Билли?
        - Не могу сказать, что умираю от привязанности к нему.
        - Он не дурак, - заявила Сидна и снова расслабилась на сиденье, раздумывая. Потом щелкнула селектором, включая его: - Я решила, - сообщила она. - Отвезите нас в космопорт.
        - Хорошо, мисс Кочрейн. - Шофер подавил зевок. Селектор щелкнул и замолчал.
        - Нас? - удивился Комин.
        - Я же вам сказала, возможно, мы полетим на Луну.
        - Меня что, уже и не спрашивают?
        - Не смешите меня, Комин. Это же самое сердце крепости Кочрейнов. Вы просто сумасшедший...
        Он наклонился над ней, положив руку на гладкий бугорок мускулов там, где шея переходила в плечо. Плечо слегка отступило, и он сильнее сжал пальцы.
        - Не люблю, когда за меня принимают решения, - сказал он.
        - Вот и я не люблю, - ответила Сидна и обхватила его голову своими руками. Внезапно, сжав плотно пальцы, она наклонила его голову вниз. Она смеялась.
        Через некоторое время он выпрямился и сказал:
        - Грубо играете.
        - Я выросла вместе с тремя братьями. Мне приходилось играть грубо или не играть вовсе.
        В полутьме они не сводили глаз друг с друга, разгоряченные, ощетинившиеся, в состоянии между яростью и возбуждением. Потом она сказала медленно и со злыми нотками в голосе:
        - Вы поедете, потому что там есть кое-что, на что вы захотите посмотреть.
        - Что же?
        Она не ответила. Потом вдруг вся задрожала и, обхватив руками колени, сказала:
        - Купите мне выпить, Комин.
        - Разве вам недостаточно?
        - Для Нью-Йорка это недостаточно.
        - Что же вы делаете там, на Луне?
        - Прогресс. Экспансия. Слава. Звезды. - Все еще дрожа, она выругалась: - Зачем Баллантайн отправился в этот проклятый полет, Комин? Разве девяти миров мало, чтобы плодить на них неприятности? Заботы и неприятности. Вот что мы там делаем. Вот почему я прилетела на Землю.
        Она вскинула свои широкие загорелые плечи, потом безвольно их опустила.
        - Я - Кочрейн, и я сижу во всем этом по уши. - Она умолкла, поглядела на Комина. - И вы тоже теперь сидите, вот что я хочу сказать. Вам чего больше хочется - стоять в стороне и ждать, когда вас прикончат, или наблюдать изнутри?
        - Прикончат?
        - Я не могу вам ничего гарантировать.
        - Гмм...
        - Бегите, если хотите, Комин. - Она уже справилась с дрожью, и он раздумывал, не из-за шампанского ли она пришла в такое состояние. Теперь дрожь находила на нее волнами. Или она притворялась, чтобы избежать дальнейших вопросов. - Я спать хочу. Мне плевать, как вы поступите.
        И она уснула - или притворилась спящей, положив голову ему на грудь, а он обвил рукой ее талию. Она была не такой уж легонькой, как казалась, но все равно тяжесть эта была приятной, и приятно было чувствовать под рукой линии ее тела. Он ехал и прикидывал в уме вероятность того, что все это могло оказаться ловушкой. Или все-таки мисс Сидна Кочрейн повредилась умом? Говорят, все Кочрейны немного сумасшедшие; говорят, что с тех пор, как старый Иона выстроил свой нелепый лунный дворец, куда она собралась лететь, они все слегка тронулись.
        Машина приближалась к космопорту. Комин еще мог отступить, но делать это надо было скорее.
        Нет. Отступать нельзя, подумал Комин. Не теперь.
        У него остался единственный шанс узнать хоть что-то о Поле Роджерсе, а именно - любым путем вытянуть информацию у Кочрейнов, если ему только представится такая возможность. И у него был также один-единственный шанс сделать свое положение более устойчивым, и действовать надо было теми же самыми методами. А случая удобнее, чем сейчас, у него, возможно, уже не будет.
        "Хорошо зажаренный барашек собирается побеседовать со львами о том, что они кушают на обед, - мрачно пошутил Комин. - Ладно уж, если я в это ввязываюсь, так по крайней мере в хорошей компании".
        Он переменил позу так, чтобы не разбудить мисс Кочрейн. Сейчас его интересовали две вещи: кто заплатил тому парню с гнилыми зубами за то, чтобы убить его, - это раз. И вторая - не окажется ли козырной туз, с помощью которого он собирается обыграть Кочрейнов, пиковой масти и не приведет ли он его самого в пиковое положение, когда только и останется, что рыть себе могилу.

        Они приехали в космопорт, потом перешли на сверкающую яхту Кочрейнов: препятствий им никаких не чинили, здесь все работало как часы. Когда яхта взлетела, заспанная Сидна ушла переодеться, оставив Коми-на созерцать красоты полета и безликую, все увеличивающуюся физиономию Луны.
        Это надо же догадаться - на лысом, как череп, небесном шаре построить такое чудо архитектуры? Говорили, будто старый Иона сделал это ради того, чтобы богатство и власть Кочрейнов все время находились перед глазами Земли. Еще говорили, что он редко покидает свой замок. У старого пирата в голове явно не хватало какого-то винтика.
        Яхта мчалась к лунным Апеннинам; прекрасный вид острых башнеподобных залитых сиянием лунного дня вершин впечатлял; да, подумалось Комину, этот пейзаж побьет какой угодно другой в Солнечной системе, если только нервы, конечно, выдержат. Слева показались редкие острые пики кратера Архимеда, а далеко впереди над обнаженным плато, на полпути к голой горной стене, Комин уловил отблески солнечного света.
        - Вот и купол, - сказала Сидна. - Мы почти прибыли.
        Радости в ее словах не было. Комин взглянул на нее. На ней были белые облегающие брюки и шелковая блузка. Она продолжала приводить в порядок свое лицо.
        - Если тебе не нравится этот дворец, зачем ты вообще туда приезжаешь? - спросил он.
        Она пожала плечами:
        - Иона оттуда ни за что не уедет. И мы должны время от времени там показываться. Как-никак он глава семьи.
        Комин посмотрел на нее пристально:
        - Ты боишься. Боишься чего-то, что там находится.
        - Меня не так легко напугать, - засмеялась она.
        - Верю, - ответил он. - Но сейчас ты боишься. Чего? Зачем ты сбежала отсюда в Нью-Йорк - чтобы напиться?
        Она ответила ему с мрачным видом:
        - Возможно, скоро ты сам поймешь. Возможно, я веду тебя на убой.
        Он обнял ее руками за шею несколько грубовато:
        - Ах вот как?
        - Такое может случиться, Комин.
        - У меня предчувствие, - сказал он, - что однажды я пожалею, что не сломал тебе шею прямо сейчас.
        - Мы оба можем об этом пожалеть, - вздохнула она; он ее поцеловал, она прижалась к нему, и Комин с удивлением почувствовал, что тело ее дрожит от страха.
        Ему это совсем не понравилось, вообще ему все меньше и меньше нравилось это приключение. Яхта тем временем плавно шла на посадку на высокое плато над Морем Дождей. Он увидел обводы громадного купола, поднимающегося стеклянной, сверкающей на солнце горой, а потом их перехватил магнитный буксир и мягко ввел яхту в воздушный шлюз. Массивные двери затворились за ними, и Комин подумал: "Ну, вот я и здесь - теперь только от Кочрейнов зависит, выберусь я отсюда или нет".
        Не прошло и десяти минут, как они уже пробирались сквозь буйно разросшиеся сады, занимавшие площадь в несколько акров, к группе каменных строений, которые он много раз видел на фотографиях: надменный памятник старика самому себе, безумным образом установленный в этом мертвом мире. Застывшая структура местного лунного камня, мастерски обработанная специалистами, полностью передавала лунный пейзаж. Результат получился поразительным, фантастическим и, Комин не мог не согласиться, - прекрасным. Линии зданий вздымались ввысь, парили и изгибались под такими же немыслимыми углами, как и возвышающиеся над ними горы.
        Комин следовал за Сидной, и скоро они поднялись по широким низким ступеням наружного крыльца, выстроенного с необычайной простотой. Сидна распахнула громадные двери из тускло мерцающего сплава.
        Они попали в высокий и строгий холл, залитый рассеянным лунным светом, украшенный коврами, дорогой драпировкой и прочими предметами баснословной роскоши, вывезенными из всех концов Солнечной системы. Свод из белого камня приглушенно повторял звук их шагов. Пока шли через холл, Сидна все замедляла и замедляла шаги. На середине она внезапно повернулась кругом, как будто бы собиралась убежать. Комин взял ее за плечо и снова спросил:
        - Чего ты боишься? Я хочу знать!
        Эхо его голоса прокатилось по всему холлу. Она вздрогнула и, не глядя на него, ответила, стараясь придать голосу спокойные интонации:
        - Разве ты не знаешь, что в каждом замке в подвале кто-то живет? И у нас тоже... это потрясающе...
        - Кто же это такой? - спросил Комин.
        - Я думаю... Я думаю... - сказала Сидна. - Это Баллантайн.


        Глава 5

        "Баллантайн" - отразилось от высокого свода тысячью тоненьких голосов, и Комин больно сжал пальцы на плече у Сидны.
        - Что ты имеешь в виду? Баллантайн умер! Я сам видел, как он умирал!
        Глаза их встретились, с минуту она буравила его твердым взглядом, и Комину в какой-то момент почудилось, что в этом замкнутом помещении повеяло ледяным ветром, холодным, как межзвездная пустота.
        - Меня вниз не пускают, - сказала она, - и не говорят мне об этом, но здесь ничего нельзя сохранить в тайне. Здесь хорошее эхо. И вот еще что. Я боюсь не только этого.
        Что-то сжало Комину сердце, и оно судорожно забилось. Лицо Сидны уплыло куда-то вдаль, а он снова оказался в маленькой палате на Марсе, вглядываясь в тень страха - страха, которого еще не знали под этим солнцем...
        - Маленький сюрприз, - объявила Сидна легким холодным голосом, в котором звучал подвох. - Я привела тебя к твоему другу.
        Комин вздрогнул и оглянулся. В дальнем конце холла в дверях стоял Уильям Стэнли; приветственная улыбка погасла у него на лице, когда он увидел Коми-на; лицо потемнело, и в нем отразилась злоба. Комин отстранил от себя Сидну.
        Стэнли бросил на него пронзительный взгляд, потом повернулся к Сидне.
        - Опять твои штучки, достойные куриных мозгов! Интересно, что может заставить тебя повзрослеть, Сидна? Конец света?
        - Что ты, Билли? - В невинном изумлении она уставилась на него. - Разве я что-то не так сделала?
        Лицо Стэнли сделалось совсем белым.
        - Нет, - он отвечал на свой собственный вопрос, а не на ее, - тут даже конец света не поможет. Ты и тогда будешь занята тем, чтобы убеждать окружающих, какая ты потрясающе умная. Но не думаю, что кто-нибудь найдет это забавным. - Он кивнул головой в сторону Комина. - Разворачивайся. Ты поедешь назад на Землю.
        Сидна улыбалась, но глаза ее сверкали тем блеском, который был уже знаком Комину. Похоже, она не воспринимала Стэнли всерьез.
        - Повтори-ка. Последнюю фразу.
        Стэнли медленно повторил:
        - Я сказал - этот человек немедленно вернется на Землю.
        Сидна кивнула:
        - Уже лучше, Билли, но как следует ты еще не научился.
        - Чему не научился?
        - Отдавать приказы, как Кочрейн. - И она повернулась к нему спиной - не презрительно, нет, а просто будто его здесь не было.
        Голосом, который выдавал тревогу, Стэнли произнес:
        - Ну, это мы еще посмотрим.
        Он удалился. Сидна даже не смотрела ему вслед, Комин тоже. Через минуту он уже позабыл о Стэнли. "Я думаю... я думаю, это Баллантайн". Как долго может это продолжаться?!
        Он резко спросил:
        - Так что ты мне хотела сказать?
        - Трудно это принять, да? Может, ты теперь понял, зачем я отправилась в Нью-Йорк?
        - Послушай, - сказал Комин. - Я был с Баллантайном. У него остановилось сердце. Его пытались оживить, но это было бесполезно. Я же его видел. Он был мертв.
        - Знаю, - сказала Сидна. - Знаю. Вот поэтому все так скверно. Сердце у него так и не забилось. Он умер, но не совсем.
        Комин выругался в ответ, в нем поднялась волна страха:
        - Как это человек может быть мертвым и... Ты-то откуда знаешь? Ты же сказала, тебя к нему не пускают. Как же...
        - Она подслушивала за дверью, - вмешался новый голос. К ним в холл спускался какой-то мужчина, его каблуки сердито стучали по каменному полу. - Слушаем, - сказал он, - а после разносим дальше. Ты когда-нибудь научишься держать язык за зубами? Ты когда-нибудь прекратишь доставлять неприятности?
        Черты его лица повторяли черты Сидны, но без присущей ей красоты. В его глазах сверкал тот же блеск, но здесь была и жестокость, а вокруг рта лежали глубокие складки. Он выглядел так, как будто схватит сейчас Сидну руками и разорвет на части.
        Она не отступила:
        - Злостью ничего не изменишь, Пит, так что лучше не надо. - Ее глаза тоже вспыхнули, а рот упрямо сжался. - Комин, это Питер Кочрейн, мой брат. Пит, это...
        Темные злые глаза вскинулись на Комина:
        - Я знаю. Я его уже видел.
        Он снова обратил все свое внимание на Сидну. Где-то на заднем плане заговорил Стэнли, снова и снова повторяя свое требование, чтобы Комина отсюда убрали. Никто его не замечал. Комин спросил:
        - Где вы меня видели?
        - На Марсе. Вы этого не можете помнить. Вы тогда себя скверно чувствовали.
        К Комину вернулось смутное воспоминание о голосе, прозвучавшем сквозь кровавый туман.
        - А-а, так это вы тогда остановили веселье?
        - Ребята переусердствовали. Вас могли уничтожить раньше, чем вы начали бы говорить. - Он вдруг резко спросил: - А теперь вы готовы говорить?
        Комин приблизился к нему:
        - Баллантайн мертв?
        Питер Кочрейн колебался. Взгляд его потускнел, на скулах заиграли желваки:
        - Вот что значит длинный язык, - буркнул он Сидне. - Ты...
        - А ты, - в ярости перебила она, - ты просто сумасшедший. Ну и черт с тобой. Ни ты, ни все племя Кочрейнов ничего не добьетесь. Я думала, Комин знает ответ.
        Комин повторил вопрос:
        - Так Баллантайн мертв?
        Спустя мгновение Питер сказал:
        - Не знаю.
        Комин плотно сжал кулаки и глубоко вдохнул.
        - Тогда сформулируем иначе. Мертвого или живого, я хочу его видеть.
        - Нет. Нет, этого нельзя - вы не знаете, чем это может кончиться. - Тяжелым, проникающим в глубину взглядом он изучал Комина. - Чего вы добиваетесь, Комин? Помешать нам?
        Комин махнул рукой в сторону Стэнли.
        - Я ему уже говорил. И вашим ребятам на Марсе тоже. Я хочу понять, что случилось с Полом Роджерсом.
        - Значит, благородное чувство дружбы? Это неубедительно, Комин.
        - Больше чем просто дружба, - пояснил Комин. - Пол Роджерс спас мне однажды жизнь. Он отправился на Ганимед, чтобы за меня заступиться, когда ему вовсе не следовало этого делать. Когда-нибудь я вам об этом расскажу. Дело в том, что я люблю платить свои долги. Я намерен выяснить, что с ним случилось, даже если мне для этого понадобится вывести на чистую воду всех Кочрейнов.
        - Вы так не любите Кочрейнов?
        - А кто их любит? - свирепо спросил Комин. - Вы же тут теперь суетитесь, чтобы все перетасовать по-своему, перебрасываете Баллантайна, как какой-то футбольный мяч, захватили его корабль, похитили все журналы и пытаетесь представить Дальний Прыжок - величайшую вещь, какую когда-либо совершил человек, - какой-то дешевой деловой сделкой!
        - Будем называть вещи своими именами, - перебил Питер резко. - Этот корабль и звездный полет принадлежат нам. А записи в бортовом журнале действительно обрываются, это правда. И мы привезли сюда Баллантайна, чтобы попытаться сделать что-то для него и ради него...
        Он умолк, лицо его передернулось, словно от какого-то неприятного воспоминания. Комин почувствовал исходящий от него холод, но все-таки повторил:
        - Так вы собираетесь допустить меня к нему?
        - Чего ради? И почему вы уверены, что мы вас не отправим назад, на Землю?
        - Потому что, - мрачно пояснил Комин, - вам известно, что я кое-что знаю, и вы хотите знать - что именно.
        - Ничего он не знает, - заявил Питеру Стэнли. - Откуда? Баллантайн был в состоянии временной комы и говорить не мог. Он блефует, пытается нас провести.
        - Возможно, - согласился Питер Кочрейн. - Мы постараемся это выяснить. Хорошо, Комин. Вы меня убедили. Вы действительно что-то знаете, и мы разрешим вам увидеть Баллантайна. Но больше я вам ничего не обещаю. Я не могу один отвечать за всех Кочрейнов. Остальных здесь не будет до сегодняшнего вечера, естественно - по земному времени, они вернутся, вот тогда и поговорим. Я достаточно ясно излагаю?
        - Вполне, - кивнул Комин.
        - В таком случае, что же вам известно?
        - Не так много, - ответил Комин. Пришла пора для его единственного мелкого козыря, и он должен был сыграть так, чтобы думали, что в запасе у него их целый набор. - Но я знаю, какая буря поднимется, если люди узнают, что в космосе существуют трансурановые миры.
        Все молчали. Выражение лица Питера Кочрейна не изменилось, но с лица Стэнли медленно сошла краска, и оно стало совсем серым. В тишине заговорила Сидна:
        - Он знал. Вот почему его пытались убить. Питер Кочрейн резко поднял голову:
        - Это смешно. Мертвый он гроша ломаного не стоит.
        - Я могу теперь увидеть Баллантайна? - спросил Комин.
        - Да. - Кочрейн резко повернулся к нему. - Вы же этого добивались. Сидна, ты остаешься здесь. Ты достаточно намутила воды для одного дня.
        - Я и так здесь собиралась остаться, мне нужно выпить! - сказала она.
        Комин зашагал за Питером Кочрейном по коридору. С ними шел Стэнли. В конце коридора небольшая металлическая дверь бесшумно сдвинулась в сторону; за ней оказался лифт, который с тихим жужжанием понес их вниз, по шахте, вырубленной в лунной породе. Комин вспотел, рубашка прилипла к телу и неприятно его холодила. Сердце стучало с перебоями, дыхание сделалось затрудненным. По лицу у Питера Кочрейна шли глубокие складки. Он выглядел так, словно много суток не спал. Стэнли стоял чуть поодаль от них, погруженный в собственные мысли. Взгляд его то задерживался на Комине, то переходил на Питера Кочрейна, и так всю дорогу. Желваки на его лице ходили ходуном.
        Лифт остановился, и они вышли. В подвалах под дворцом Кочрейнов не было ничего таинственного. Воздушные и водяные насосы, генераторы, запасы продуктов, словом самые обыкновенные вещи, необходимые, чтобы поддерживать жизнь в этом искусственном сооружении на поверхности Луны Каменный пол, по которому они шли, колебался в такт ритмичной работе насосов.
        Кочрейн шел с видом человека, которого вынуждают быть свидетелем казни. Комину подумалось, что, возможно, он слишком часто бывал тут прежде, на потемневшем напряженном лице можно было видеть слабые отголоски страха. Стэнли шел позади, шаркая ногами по гладкому камню.
        Питер Кочрейн остановился перед дверью. Он ни на кого не смотрел. Он спросил:
        - Почему бы тебе не остаться здесь, Билл?
        Стэнли отрезал:
        - Нет.
        У Комина пересохло во рту. Привкус был острый, кислый, нервы покалывало иголочками.
        Питер Кочрейн все еще колебался, хмуро разглядывая свою руку, которой он упирался в дверь.
        - Пошли, пошли! - Голос Комина прозвучал тихо, почти шепотом.
        Кочрейн распахнул дверь.
        Комната была вырезана в скале. Ее спешно освободили от хлама, который держали здесь раньше, и так же наспех загрузили предметами, сделавшими ее отчасти лабораторией, отчасти больничной палатой, отчасти тюремной камерой. Сильные лампы наполняли ее голым и безжалостным сиянием. В комнате были два человека - и что-то еще.
        Комин узнал молодого врача из госпиталя на Марсе. Ему показалось, что врач сейчас много старше, чем был. Другого человека он видел впервые, но на нем лежал тот же отпечаток напряженности и страха. Оба повернулись к ним резко, выдав тем самым, насколько напряжены их нервы. И оба вздрогнули, когда открылась дверь. Молодой доктор посмотрел на Комина, зрачки его расширились.
        - Опять вы, - узнал он. - Как вам...
        - Не имеет значения, - быстро прервал Кочрейн. Взгляд его скакал по палате - с врача перебегал на пол, с предмета переходил на предмет, останавливаясь на всем, кроме белой кровати с поднятой вокруг нее сеткой. - Есть перемены?
        Все начало меркнуть в глазах у Комина. Он сделал несколько шагов вперед, его притягивал этот белый огороженный полукруг между двумя мужчинами, за нагромождением какой-то аппаратуры и лабораторными столами. Свет горел очень яркий и ясный. Он весь был сфокусирован на кровати, а то, что располагалось вне, таяло и уходило в небытие: люди, голоса, чувства...
        Где-то далеко, в ином мире, врач говорил:
        - Никаких перемен. Мы с Росом закончили...
        "Нет. Мне хватило того, что было на Марсе. Я слышал, как он кричал, видел, как он умирает, с меня хватит. Невозможно смотреть еще и на это".
        Голос - того, другого:
        - Я вам уже говорил о полученных данных. Я их проверил, насколько это было возможно. Но нельзя же заставить оборудование делать то, что оно сделать не в силах. Придется подождать до развития новой науки. - Волнение в голосе звучит сильнее страха, сильнее всего остального.
        - Знаю, Рос. Мне это известно...
        Голоса, люди, напряжение, страх - все это вращается быстрее и быстрее, растворяясь в сгущающемся тумане, окружающем единственное яркое пятно света. Комин бессознательно вытянул руки вперед и ухватился за холодный металл спинки кровати. Так он и стоял, пока тепло и сила полностью не вытекли из него, и он остался опустошенным, если не считать того тошнотворного ужаса, которым он был охвачен.
        То, что лежало на кровати с ограждением по краям, было Баллантайном. Баллантайном, но мертвым, абсолютно мертвым. Никакое покрывало не могло укрыть его мертвизну; даже слабое дыхание не колебало впалые ребра, ни малейший пульс не бился под прозрачной ледяной кожей, линии вен потемнели, а лицо...
        Лицо было мертвым. И все-таки в нем было движение.
        Легкое непрерывное подергивание и шевеление плоти, которые Комин заметил еще тогда, когда Баллантайн был жив, теперь усилились и подчеркивали, что он мертв. Это походило на то, будто какая-то новая жуткая форма жизни претендовала на ту оболочку, которую оставил ей Баллантайн: безмозглая, слепая, бесчувственная жизнь, она умела только шевелиться, совершать движения и поддерживать напряжение мышц, поднимавших и опускавших части скелета; она заставляла пальцы то сжиматься, то разжиматься, а голову - поворачиваться из стороны в сторону.
        Это было беспричинное движение, не создававшее никакого звука, если не принимать во внимание шелест покрывала и простыни. Движение наложило богохульскую руку даже на лицо: оно не несло более никаких следов мысли, внутри - тоже абсолютная пустота, но мышцы лица двигались...
        Комин услышал отдаленный хриплый звук. Это он сам пытался заговорить, но не справился с речью. Он отпустил кровать. И после этого не видел и не слышал ничего, пока не ухватился за какой-то твердый предмет; раздавшийся грохот резко вернул его мозгу некое подобие рассудка. Весь дрожа, он стоял на месте, шумное дыхание раздирало ему горло. Постепенно комната перестала ходить ходуном, и Комин вновь обрел способность мыслить.
        Питер Кочрейн напомнил:
        - Вы сами хотели сюда прийти.
        Комин не ответил. Как можно быстрее он отошел от кровати и встал к ней спиной. Все еще слышался сухой легкий шелест, который так и не прекращался.
        Кочрейн повернулся к врачу:
        - Я хочу знать... только одно: будет Баллантайн жить? То есть как Баллантайн. Как человеческое существо.
        Врач сделал решительный жест:
        - Нет. Баллантайн умер от сердечной недостаточности, из-за перегрузки. По всем обычным физиологическим показателям он мертв. Его мозг уже разрушается. Но в теле имеется какая-то физиологическая активность - я бы не называл это жизнью.
        - Активность? Я не ученый, доктор, объясните понятней.
        Второй врач поколебался и сказал:
        - Обычные процессы метаболизма в клетках Баллантайна прекратились, когда он умер. Но какие-то остаточные процессы все еще продолжаются. И это что-то совершенно новое. В клетках идут энергетические процессы пониженного уровня, не основанные на обычных биохимических процессах, но являющиеся результатом медленного распада определенных трансурановых элементов.
        Комин резко дернулся.
        - Вы хотите сказать, - не спеша произнес Кочрейн, - что он пострадал от некоего радиоактивного излучения?
        Врач покачал головой, а Рос сказал твердо:
        - Нет, это определенно не является токсичной радиоактивностью. Элементы, которые впитали клетки тела Баллантайна, находятся за пределами нашей химии, они не вмещаются даже в трансурановую химию, которую у нас разрабатывают в лабораториях. Они не вызывают разрушительной радиации, но высвобождают энергию.
        Все быстро и помимо собственной воли посмотрели в сторону кровати, и Кочрейн хмуро спросил:
        - Так значит, его... движения... только механический рефлекс?
        Врач кивнул:
        - Да. Цитоплазма его клеток, движения тканей, например мышечных волокон, находятся под постоянным воздействием потока энергии.
        - А на самом деле он мертв?
        - Да. Он мертв.
        Стэнли воспользовался наступившим молчанием, чтобы спросить:
        - Так что же нам с ним делать? Мы не можем допустить, чтобы люди его увидели. Начнутся шум, беспорядки - и для нас все кончится!
        - Нет, мы не можем допустить, чтобы люди его увидели, - медленно согласился Кочрейн. Помолчав мгновение, он сказал, обращаясь к Стэнли: - Свяжись по телефону с Земной службой новостей. Скажи им: мы обеспечим Баллантайну похороны по высшему разряду, какие заслужил этот герой, и вся Земля сможет их увидеть.
        - Вся Земля? Питер, да ты свихнулся...
        - Разве? Возможно. Но у Баллантайна нет прямых родственников, так что никто нам не помешает. Скажи, чтобы настроили свои камеры на северо-западную оконечность Моря Дождей через час.
        Тут до Комина дошло. Он прерывисто вздохнул. Кочрейн быстро поглядел на него, потом на огороженную кровать.
        - Понимаю ваши чувства, - сказал он. - Кроме того, он проделал такой далекий путь. Он заслуживает отдыха.
        Потом они вышли на свет, на прохладный и свежий воздух, и из буйно разросшихся садов долетал до них аромат цветов. И в ушах Комина все шептал, вылезая из памяти, слабый голос: "О, боже, почему это трансураниты..." И он ощущал тошноту, которая, он был уверен, никогда теперь не пройдет до конца его дней.
        Сидна ждала. Кочрейн и Стэнли занялись тем делом, которое собирались выполнить. Едва ли они заметили, как она взяла Комина за руку и увела на садовую террасу, где профильтрованный солнечный свет волнами падал вниз, согревая его закоченевшее тело. Она сунула в руки Комина выпивку и ждала, глядя ему в лицо, пока он не заметил ее и не начал говорить.
        - Не рассказывай мне, - перебила она резко. - Не надо.
        Через минуту она придвинулась к нему и шепнула:
        - Не удивляйся. Нас могут видеть из окон. Комин, ты хочешь улететь отсюда прямо сейчас? Я могу тебе помочь это сделать.
        Он посмотрел на нее сверху вниз:
        - А в чем дело?
        - Вы были внизу очень долго. Родственники начали собираться. Комин...
        - Понимаю, у тебя и так уже много неприятностей.
        - Много, мало! Послушай. Я тебя в это втянула. Я забила свою голову этим Баллантайном и привезла тебя сюда. Теперь я тебя хочу от этого избавить, пока еще могу.
        Взгляд его потемнел.
        - Боишься, что потребую свою долю прибыли?
        - Дурень чертов! Ты же не знаешь нас, Кочрейнов. Это большое дело, и значит, они пойдут ради него на все. Так ты едешь?
        Комин отрицательно покачал головой:
        - Я не могу.
        Она посмотрела на него сузившимися глазами и спросила без капли жалости:
        - Ты все еще уверен, что хочешь разыскать своего друга Пола Роджерса?
        Комин был рад, что не успел на этот вопрос ответить. Как раз в этот момент от здания, мелодично гудя, отвалила герметичная платформа и направилась к шлюзу.
        Они молча наблюдали за ней, как она выплыла за пределы купола и, покачиваясь, двинулась вниз, к поджидавшему ее лунолету. Он взлетел и скоро превратился в точку. Через некоторое время он вернулся назад.
        Затем они и вместе с ними вся замершая у видеоэкранов Земля увидели, как над Морем Дождей расцвел цветок атомного пламени - расцвел и погас. Погребальный костер героя - чтобы видела вся планета. Ко-мин расцепил руки. Сидна вложила что-то в одну из них. Шокер, еще теплый от тепла ее тела. Она сказала:
        - Хорошо, пойдем. Познакомишься с моей семьей.


        Глава 6

        Это была самая несуразная комната из всех, какие ему когда-либо приходилось видеть. Довольно-таки скромных размеров, она была заставлена предметами мебели, которые были в моде поколения три назад. Здесь стоял длинный потертый диван, пузатые стулья и ряд маленьких столиков. Одна из стен была из стекла, но все остальные оклеены совершенно несообразными обоями в цветочек. И был здесь камин с непременной каминной полкой - камин, здесь, в этом сверхсовременном замке на Луне!
        В комнате сидели шестеро или семеро людей, но, когда вошли Комин с Сидной, все перестали разговаривать и уставились на них. Под их взглядами Комин почувствовал себя так, будто проходит сквозь вражеский строй. Стэнли сидел в углу рядом с одной из пухлолицых девиц, которые рано или поздно попадаются в каждом семействе. За ним, у камина, стояло потрепанное кресло с откидной спинкой. На расположившейся в нем фигуре явно сфокусировали свое внимание все присутствующие в комнате.
        - Вот он, дедушка, - объявил Питер Кочрейн.
        Похоже, вспышка атомного огня над Морем Дождей что-то выжгла у него окончательно. Он приобрел вид человека, вконец истощенного сражением с невозможным.
        Из глубины кресла послышался голос:
        - Вы. Подойдите.
        Комин подошел и посмотрел на очень старого человека, который сидел в кресле и изучал его похожими на два темных пылающих уголька глазами. Комин сказал:
        - Вы Иона Кочрейн.
        Это старое лицо, испещренное рубцами, морщинистое, туго натянутое на раму выпирающих скул, было отмечено мудростью долгожителя, но ничего святого в нем не проглядывалось. Лицо было тем единственным, что позволяло увидеть в этом древнем старце, закутанном в потрепанные шерстяные одежды и посыпанном сигаретным пеплом, прежнего искусного и безжалостного автора хитроумных планов, который когтями и зубами работал, пробираясь на вершины общества и расчищая там площадку для своей семьи, участвовавшего в великой игре, где ставкой были корабли и планеты.
        Над его головой на каминной полке среди множества мемориальных предметов - исполненной в бронзе младенческой обуви, моделей первых флагманских кораблей Кочрейнов, выцветших фотографий домов и людей Среднего Запада - четко выделялось лицо Ионы Кочрейна на отлично выполненной миниатюре с изображением вождя индейского племени Сиу.
        - Это Старик-Бойтесь-Его-Лошадей, - с гордостью пояснил Иона. - По материнской линии я прямой его потомок. - Он продолжал, ничуть не меняя тона: - Не люблю, когда вмешиваются, особенно любители. Они непредсказуемы. Вы причинили нам много неприятностей, Комин.
        - Так много, - мягко произнес Комин, - чтобы вы решили меня убить?
        Глаза Ионы Кочрейна сузились и сверкнули. Он сказал:
        - Убийство - удел неучей. Никогда не принимал участия в подобных делах. Это вы о чем?
        Комин рассказал.
        Иона наклонился вперед, глядя мимо Комина.
        - Кто-нибудь из вас ответствен за это? Ты, Питер?
        - Конечно, нет, - огрызнулся Питер. - Пойду, спрошу Хэннея.
        Он вышел. К тому времени в комнату вошли еще двое, и Комину показалось, что он знает, кто они: два других брата Сидны, один сильно напоминающий Питера, но без внутреннего металла, другой - более красивый и круглолицый, с веселым и снисходительным взглядом. Был тут еще седоволосый мужчина, рот у него походил на стальной капкан, а выражение лица было хронически недовольное, и Комин понял, что это один из двух сыновей Ионы, который пережил брата. Он мог догадаться о причине постоянно кислого настроения этого человека. Старый Иона слишком долго пребывает на этом свете.
        Были еще представители третьего поколения Кочрейнов, мужчины и женщины, включая ту девицу, которая сидела рядом со Стэнли, в смутной тревоге переводя глаза с него на других, изредка взглядывая украдкой на Комина - так, словно он мог внезапно разорваться, как бомба. Должно быть, кузина Сидны. Стэнли, кажется, не принесли особого облегчения похороны Баллантайна. Он сидел, разглядывая собственные ноги, изредка с вежливым видом что-то отвечая, когда жена обращалась к нему шепотом.
        Кроме них тут находилась еще пожилая женщина, которая гораздо больше напоминала Старика-Бойтесь-Его-Лошадей, чем сам Иона, за исключением того, что лицо у вождя Сиу было куда добрее.
        Она с нетерпеливым видом сказала:
        - Отец, почему мы тратим время на этого типа? Я такой путь сюда проделала, чтобы обсудить дело, и не вижу причины...
        - Еще бы ты видела, - ядовито перебил ее Иона. - Ты же дура. Как была дурой, так дурой и осталась, Салли. Сиди тихо и не раздражай меня.
        Кто-то хихикнул. Дочь Ионы вскочила:
        - Отец ты или не отец, но я не потерплю такого разговора! И я буду не я... Я...
        Иона, игнорируя ее вспышку, зажег сигарету; его могучие некогда руки были настолько слабыми, что тряслись при этом усилии. Всех остальных инцидент с дочерью немного развлек, кроме пухлолицей, которая, похоже, расстроилась.
        - Не обращай внимания, мама, - шепнула она робко.
        Иона оглядел их обеих с сильной досадой и сказал:
        - Женщины!
        Вернулся Питер Кочрейн.
        - Ну вот, Комин, Хэнней говорит, что вы сбили его с ног и заперли в туалете и что больше ему ничего не известно. Он не видел, чтобы за вами следил кто-то другой, и нападения тоже не видел.
        Комин передернул плечами:
        - Он и не мог этого увидеть. Он был начисто вырублен. А другой парень оказался куда лучшим хвостом, чем Хэнней.
        Стэнли напомнил:
        - Об этом нападении мы знаем исключительно со слов самого Комина.
        - И потом, Комин, - сказал Питер, - вы даже не пытались установить с кем-нибудь связь, так что кому могло понадобиться заставить вас замолчать? У вас какие-то личные враги были?
        - Да, - сказал Комин. - Но вряд ли это кто-то из них. Не до такой же степени они меня ненавидят.
        Стэнли пожал плечами:
        - Откуда вы знаете? Во всяком случае, нельзя придавать этой истории какое-то особое значение, она касается только вас.
        - Вовсе нет, - мягко вмешался Иона. - И ты тоже дурак, Стэнли, иначе бы ты это понял. Если он говорит правду, это означает, что кто-то не хочет, чтобы он говорил с Кочрейнами. Кто-то предпочел сделать так, чтобы знания Комина вовсе никому не достались, чем достались нам. А это означает... - Он осекся и сердито посмотрел на Комина: - У вас есть смелость, но это дешевая добродетель. Без мозгов она бесполезна. Имеются ли у вас еще и мозги? Вы можете закончить мою мысль?
        - Легко, - сказал Комин. - Вас кто-то предал из вашего же собственного лагеря или собирается предать.
        Взвился гул возмущенных голосов. Седовласый сын Ионы вскочил, приблизил к Комину свое лицо и заорал:
        - Одно только это утверждение доказывает, что вы лжец! Ни один Кочрейн никогда еще не продавался!
        Комин захохотал в ответ.
        Питер посмотрел на него диким, угрожающим взглядом.
        - Боюсь, что я согласен с дядей Джорджем. Комин пытается нас уверить, будто бы предполагаемому предателю известно что-то такое, чего мы не знаем, и он боится, как бы Комин нам этого не выложил. Но никаких таких особых сведений не существует. Я сам осматривал корабль Баллантайна, изучал бортовой журнал, перетряхнул абсолютно все. Со мной были Стэнли и дядя Джордж, и почти сразу к нам присоединился Саймон.
        - Верно, - согласился бодрый молодой человек; он был братом Питера и выглядел теперь еще жизнерадостнее, что казалось не совсем уместным в данной ситуации. - Мы все вместе туда ходили. Больше никто на борт не поднимался, пока мы там все осматривали. И никто там не обнаружил ничего особенного. Да и не было ничего такого. Уж за старину Питера я всегда поручусь. Кроме того, это же глупо. Кочрейны всегда всем между собой делятся - и делятся поровну.
        Он бросил на Комина скользкий неторопливый взгляд, и Комин понял, что веселости в этом юноше не больше, чем в ядовитой змее-щитоморднике.
        - Я не намекаю ни на кого лично, - примирительно заявил Комин. - Меня интересует только Пол Роджерс, я хочу знать, жив он или нет, и если жив - я намерен его спасти. - Он посмотрел на старика Иону в упор. - Должен состояться второй Дальний Прыжок. Я готов принять в нем участие.
        Так уж само собой у него вышло. Смешно, подумал Комин, держишь в башке безумную идею, сам себя убеждаешь, что она безумна и что ты ничего подобного в жизни не совершишь, и вдруг у тебя вырываются эти слова: "Я готов принять участие", - и тут-то ты понимаешь, что они все время щекотали тебе язык.
        Питер Кочрейн сердито спросил:
        - Вы, Комин? А кто вы такой? Белый Рыцарь? Да уж если Роджерс или любой другой из тех троих жив, мы их оттуда вытащим!
        Комин покачал головой:
        - Ничего не выйдет. Кочрейны всегда любили играть на чистом поле, а это поле расчистить легче легкого. Грубо говоря, я вам не доверяю.
        Снова взорвались возмущенные голоса, над всеми возвышался и перекрывал их разгневанный голос Салли Кочрейн. Старый Иона поднял руку.
        - Тихо! - скомандовал он. - Все вы! - Он посмотрел в лицо Комину очень ясными, очень жесткими и безжалостными глазами, точно у старого орла. - Вы готовы заплатить за то, чего вы хотите, Комин? Заплатить очень высокую цену?
        - Да.
        В комнате сделалось очень тихо. Ярко сверкнули браслеты, когда Салли Кочрейн наклонялась вперед. Все они наклонились вперед, не сводя глаз с Комина и старика, боясь упустить хотя бы слово.
        Иона сказал:
        - Баллантайн ведь что-то говорил, когда... прежде чем умер.
        - Говорил.
        - Но как много, Комин? Как много? Трансураниты - этого мало. - Иона потянулся и выпрямился в кресле. Это был изможденный каркас из костей, в котором все еще горела радость борьбы. - И не пытайтесь меня шантажировать, Комин. Нечего мне угрожать какой-нибудь "Юнайтед Тредлайнз" или чем-то еще. Здесь, на Луне, вы под стеклянным колпаком, и вам из-под него не ускользнуть. Поняли? Вы здесь находитесь так долго, насколько это устраивает меня, и вы не можете ни с кем связаться. Это место уже использовалось подобным образом - чрезвычайно удобно. Итак, продолжайте.
        В комнате воцарилась тишина, даже дыхание сделалось неслышным, остались только глаза на враждебных раскрасневшихся лицах. У Комина вспотели ладони. Он шел сейчас по тонкой проволоке, одного шага будет достаточно, чтобы свалиться в пропасть.
        - Да, - медленно выговорил Комин, - одних транс-уранитов мало. О них вы узнали и без меня, из клеток Баллантайнова тела. Но было и еще кое-что.
        Молчание. Его так и сверлят эти глаза, горячие и голодные, нетерпеливые и жесткие. Он окружен кольцом глаз.
        - Пол Роджерс был жив, когда Баллантайн с ним расстался. Думаю, другие тоже. Он умолял Пола не оставлять его, повторял, что не может вернуться один.
        Бледный язык облизнул старые бескровные губы:
        - Значит, он там садился. Мы так и поняли, когда обнаружили в его теле трансурановые элементы. Продолжайте же, продолжайте!
        - Баллантайна привел в себя звук дрели, которой открывали дверь. Этот звук заставил его вспомнить другое. Он говорил о том, как был там, - и это место он назвал чуть ли не адом. Потом...
        Комин задрожал мелкой дрожью, когда вспомнил голос Баллантайна и его взгляд.
        - ...Кто-то или что-то звало Пола. Баллантайн умолял его не слушать.
        - Кто же? Что? - резко спросил Иона.
        - Что-то, что он назвал трансуранитами. Он их боялся. Наверно, остальные ушли к ним, а теперь уходил и Пол. Он их боялся. Он кричал.
        - Значит, это все, - сказал Иона. Теперь глаза его затянула странная пленка, как будто кто-то задернул занавески на окнах, чтобы не показывать слишком много. - Он кричал, когда умирал.
        Голос Комина звучал не совсем естественно, когда он сказал:
        - Нет. Это не все.
        Молчание. Он выжидал. Иона выжидал. Слишком много молчания. Комину показалось, что его сердце бьется в тишине, как литавры. Он был уверен: насторожившиеся уши Кочрейнов слышат это и понимают, что он лжет. Внезапно он возненавидел их всем своим существом. Они были такие всесильные, такие уверенные в себе. Они слишком многого хотели. Даже если бы он сейчас узнал, что Пол Роджерс и все остальные мертвы и им уже не поможешь, он стал бы продолжать бороться с Кочрейнами, просто чтобы помешать их планам. Слишком уж они привыкли играть другими людьми, как футбольными мячами.
        А один из них, Комин был уверен, хотел его убить.
        Иона все еще выжидал.
        Комин улыбнулся и сказал:
        - Остальное я расскажу, когда буду на звезде Барнарда.
        Стэнли взорвался:
        - Блеф! Наглый дурацкий блеф. Пусть катится к чертям!
        Дядя Джордж что-то сердито говорил, Питер тоже пытался вставить слово, но старик в кресле успокоил их:
        - Погодите минутку. - Он не спускал глаз с Комина. - Погодите минутку. Вот о чем еще надо подумать. Если он не блефует, он может там оказаться ценным. Если же блефует - даже в таком случае лучше его использовать.
        Они обдумали это предложение. Кажется, им оно понравилось - всем, кроме Стэнли. Впрочем, Комин в этом не сомневался, он понял все с самого начала.
        Он посмотрел на Иону и тихо сказал:
        - А вы из упрямых, верно?
        Иона хихикнул:
        - Так вы хотите лететь к звезде Барнарда или нет?
        Комин ответил сквозь зубы:
        - Хорошо, я покупаю это право.
        - Назад на Землю вы отсюда уже не вернетесь, - объявил Иона. Он оглядел окружающих. - Это касается всех вас, кроме Джорджа. Подготовка к полету будет происходить здесь, на Луне, и я не допущу никакого трепа до тех пор, пока не отлетит второй корабль.
        Стэнли запротестовал:
        - Но как же юридическая сторона? "Юнайтед" и "Трейд Уорлд" уже затевают процессы против монополий, чтоб те не получали исключительных прав на полеты. Если они нам запретят...
        - Не сделают они этого, - перебил Иона. - Джордж и наша команда законников их сдержат. Питер, начинай подготовку. Ты за все отвечаешь. - Старик утомленно прикрыл глаза. - А теперь - все вон отсюда, все. Я устал.
        Комин оказался вместе с остальными в большом холле. Их просто распустили на переменку, подумал он зло, точно кучку школьников.
        Но остальные не обращали на него никакого внимания. Они громко разговаривали. Стэнли все еще протестовал, тетя Салли на что-то жаловалась пронзительным голосом, пока весь этот шум не перекрыл Питер Кочрейн своим авторитетным заявлением:
        - Давайте лучше начинать. Поскольку работу нужно выполнять здесь, потребуется подключить все мастерские и весь технический штат. Этим займутся Нильсен и Фелдер. Приведи их сюда, Билл.
        - Но невозможно установить привод Баллантайна на новом корабле здесь, - начал было Стэнли.
        Питер оборвал его:
        - Это необходимо. Предлагаю использовать один из наших новых кораблей класса "Паллада". Здешний порт его примет. Давайте, за работу.
        Комин повернулся и пошел прочь от шумной спорящей группы людей. Он и головы не повернул, когда услышал, что его окликает Сидна. Хватит с него Кочрейнов. Сближение с Кочрейнами всегда казалось ему неким посвящением в высшие слои общества, столь значительным, что у него поджилки тряслись от страха. И вот так вышло, что он повязан с этим семейством.
        Коридор был пустым и просторным, и шаги Комина отдавались в нем насмешливым эхом. Он мог идти как угодно долго - пройти через все комнаты, террасы, обойти сады, цветущие на пьянящем воздухе, - но куда бы он ни шел, всюду над ним простирался стеклянный купол. И куда бы он ни шел, всюду под этим куполом гуляла рядом с ним смерть. Тот, кто один раз уже попытался его убить, кто бы он ни был, мог повторить попытку, удвоив, учетверив усилия, и человек по имени Арч Комин, у которого слишком длинный язык, не доживет до полета к звезде Барнарда.
        А если и доживет - что он ответит, когда его спросят: так где же высаживался Баллантайн?
        Этого он тоже не знал.


        Глава 7

        Терпение Комина было уже на пределе, когда случилось непредвиденное событие. Они сидели с Сидной в саду в тени цветущего дерева и вдруг услышали деликатное покашливание слуги.
        - Мистер Питер хочет немедленно вас видеть, мисс.
        - Он не в настроении? - спросила Сидна.
        - Боюсь, что так, мисс. Поступило сообщение с яхты...
        - Я так и думала, - сказала она. Когда слуга удалился, она добавила: - Ну и пусть себе бесится! Последнее время тут такая тоска...
        - Неплохой комплимент! - оценил Комин.
        - Что ты, Комин, я не о нас с тобой. Это было так чудесно...
        - Да, - поддержал он. - Особенно когда ты устроила мне встречу со Стэнли. Ценю твое мастерство - ты использовала меня, чтобы его позлить.
        Он подумал, что она его ударит, но она на это лишь рассмеялась.
        - Он ведь с ума сходит по тебе, разве не так? - спросил Комин.
        - Он клещ.
        - Потому что с ума по тебе сходит?
        - Потому что он так говорит. По крайней мере, однажды сказал. Кузина Клодия разболтала, она моя кузина, и она души в нем не чает. - Сидна выпрямилась и одернула белое платье. - Погляди только, обезьяна, ты же сломал мне молнию! Во всяком случае, он чопорный осел, и меня от него мутит. Я просто должна была устроить так, чтобы он нас застал несколько раз! - Вдруг она заговорила с затаенной горечью: - И вообще, Комин, между нами все только сегодня. Никакого завтра может не быть. Когда этот корабль уйдет и унесет тебя на... вот так. Пойдем вместе к Питеру?
        - Что ты учудила на этот раз?
        - Увидишь. Говорю тебе, здесь стало скучно.
        А вот это, подумал Комин, идя следом за ней, неверное заявление. Под куполом все эти последние недели вовсе не скучно, по крайней мере для него. Но утомительно - в самом деле, очень утомительно.
        Чертовски скверно было то, что он не принимал ровным счетом никакого участия во всей этой лихорадочной деятельности, которая разворачивалась здесь. Вся главная работа проходила в том сегменте купола, который был абсолютно скрыт от громадного дома рядом деревьев, которые замыкали сад.
        Туда через шлюзы прибывали грузовые суда, доставляя горючее для ненасытных насосов и горнов, химические элементы для очистки воздуха и охлаждающие устройства для понижения температуры, воду для громадных каменных цистерн и резервуары с продуктами, напитками и прочими припасами. Там находились мастерские, которые спешно увеличивали свои площади, потому что теперь в них работала целая небольшая армия опытных специалистов.
        Туда же доставили и двигатель Баллантайна одновременно с новым кораблем, на который его должны были установить. Корабль был крупнее, выносливее и лучше корабля Баллантайна - не пионерское судно, которое лишь прокладывает маршрут, а большой исследовательский корабль, закрепляющий завоевания предыдущего. Из него вынули все внутреннее оборудование и установили его обратно по новой, усовершенствованной схеме. От грохота на стапелях в ушах стоял звон. Люди, что там работали, выкладывались до конца, после чего их заменяли новые бригады. Никто не жаловался. Платили астрономические суммы. Эти люди были здесь пленниками до момента старта, но на это никто не жаловался.
        Все что-то делали - и Питер, и Саймон Кочрейны, и даже Стэнли. Даже дядя Джордж, известный своим талантом скупать за бесценок скафандры у фирм, борющихся против монополий, занимался какой-то деятельностью. Только его, Комина, ни к чему не допускали.
        Вооруженная охрана, выставленная за садами, получила приказ. Комин был одним из тех, кого не допускали в зону строительства. Ему позволялось стоять в отдалении и смотреть на серебряный корпус корабля, наблюдать за кранами, за сверканием атомной сварки, он мог слушать стук, скрежет и шипение, но этим все ограничивалось.
        - Послушайте, - говорил он Питеру Кочрейну, - я же имею большой строительный опыт. В конце конной, я на этом корабле лечу.
        - Да, - отвечал Питер, - и вы войдете в него, когда мы полетим. Не раньше. Мы уже убедились в ваших способностях устраивать неприятности, Комин.
        - Но я мог бы что-нибудь делать вне корабля. Мог бы...
        - Нет, Комин. Вы не участвуете, так решено. Приказ деда.
        И Комин оставался вне дел, проклиная старика, а тот все прятался в своей нелепой комнате, собираясь прикарманить звезду еще до того, как умрет.
        Комин наблюдал со стороны, как корабль прошел первое испытание, бесшумно скользнув в холодное лунное небо. Он ощутил ледяные колики в животе, когда представил, что скоро сам окажется внутри этого корабля, в крохотной капсуле, где только и будут воздух и жизненное тепло среди безвоздушного, безжизненного громадного пространства меж звездами.
        Комину оставалось ждать, наблюдать и переживать, пока корабль не вернулся и из него не вышел Питер Кочрейн. Лицо Питера покрывали бусинки пота, оно горело нетерпением и чем-то еще. За ним нервно семенил Стэнли.
        - ...Вся роботосистема никуда не годится. Реле у привода барахлит. Вывери все и переделай...
        Это все, что удалось узнать Комину, - только то, что он смог подслушать. Предполагалось, что он должен спокойно сидеть и ждать, играя в любовные игры с Сидной и храня терпение, а он был готов в любой момент взорваться.
        И вот выяснилось, что Сидна взорвалась раньше. Комин следовал за ней к дому, убежденный, что ее упрямый вздернутый подбородок предвещает бурю.
        Питер ждал ее на террасе. Никогда Комину не приходилось видеть более мрачного взгляда на лице мужчины. Там сидели и Стэнли с Клодией, и еще стайка юных кузенов и кузин, которые явно ждали какого-то развлечения.
        Питер тусклым голосом сообщил:
        - Через двадцать минут должна прилуниться яхта. Капитан Мур радировал о посадке, потому что он беспокоится. Оказывается, Сидна, на борту человек двадцать с лишним твоих друзей!
        Сидна радостно воскликнула:
        - Ой, я и забыла тебя предупредить! Я решила, что гости оживят этот попавший в карантин дом!
        Питер вышел из себя:
        - Ты же знаешь, чем мы тут заняты! Тебе известно, как много народу отдали бы все, чтобы выведать, что мы тут делаем! И все же ты...
        - Не дури, Пит. Среди моих друзей нет шпионов - у них мозгов не хватит. Да им и плевать.
        - Давай, веселись, - в ярости продолжал он. - Слушай, ты соображаешь, что будет, если просочится хоть слово о том, что наш второй звездный корабль почти готов к вылету? Да через час выйдет приказ, запрещающий полет! Единственное, что нас до сих пор спасало, так это то, что никто не подозревает, с какой скоростью мы тут работаем. Черт возьми, Сидна...
        - Не ругайся и успокойся. Твои часовые все равно не пропустят их в рабочую зону. Да никто туда и не пойдет, если выпивка будет в доме.
        - Гости - это очень славно, - робко выговорила Клодия. Тут оца взглянула на Стэнли и умолкла.
        Стэнли сказал:
        - Прикажи яхте возвращаться назад, на Землю.
        Он сильно возмужал с тех пор, как Комин увидел его впервые. Это был уже не тот розовощекий откормленный юноша, в нем появилась напряженная деловитость, почти такая же, как у Питера. Он тоже собирался во второй Дальний Прыжок. Он настаивал на этом, а Салли Кочрейн удерживала его, утверждая, что кто-то должен защищать ее и Клодии интересы. Но Стэнли, похоже, такая перспектива не радовала.
        - Не может она вернуться, - сказала Сидна. - Если ты их сразу отправишь назад, люди догадаются, что тут что-то неладно.
        Стало понятно, что она обвела их вокруг пальца. Питер рявкнул.
        - Ладно, Сидна. Но если что-то пойдет не так, я тебе шею сверну.
        Поначалу все шло нормально. Яхта прилунилась, и Комин издалека наблюдал, как толпа веселых говорливых людей выходит из нее, направляясь к дому - к Сидне и выпивке. И почти тотчас залитые земным светом сады и террасы наполнились смехом, танцевальной музыкой и мужчинами в белых сюртуках, разносящих подносы с выпивкой.
        Сидя на террасе, Комин выпил немного, потом еще, прислушиваясь к веселому шуму. Ему было не до веселья. Трезв он не был, но и пить больше не мог. И знал, почему. Потому что не принадлежит более к нормальному человечеству, потому что тень предстоящего Дальнего Прыжка вплотную надвинулась на него, потому что в скором времени он умчится! от всего этого в то пространство, где до сих пор побывали всего пять человек, полетит к тому, что лишает человека даже права на нормальную смерть...
        В тысячный раз он размышлял, что же имел в виду Баллантайн под трансуранитами? Можно ли судить, что это такое, по одним лишь догадкам? Не они ли, эти трансураниты, кто бы или что бы они ни были, сотворили с Баллантайном такое, что...
        Комин задрожал и плеснул себе в стакан еще виски, чтобы забыть о Баллантайне, мертвом, но продолжающем шевелиться в своей высокой огороженной кровати. Внезапно возле Комина остановилась девушка с пышными темными волосами, она спросила:
        - Вы кто?
        Она была мила и юна, эта девушка. Она заставила Комина почувствовать себя старым и ощутить пропасть, лежащую между ними, а все из-за того, что он знал, что собирается совершить, а она нет. Она о том даже не подозревала. Но она была так мила.
        - Не знаю, - ответил Комин. - Я здесь чужой. А кто вы?
        - Никогда не догадаетесь.
        - Тогда я и не стану.
        - Я - Бриджит. - Она скорчила гримасу. - Жуткое имя, правда? - Внезапно она просияла, глядя через голову Комина. - А вон Саймон!
        Она окликнула его по имени и помахала рукой. Саймон подошел и обнял ее; она вся растаяла от его объятия, но по-прежнему проявляла интерес к Комину.
        - Саймон, он несчастлив. Почему он несчастлив?
        - Он думает, что его хотят убить. Кто-нибудь в последнее время на вас покушался, Комин?
        - Я ни к кому не поворачивался спиной, - ответил Комин.
        - Вы шутите, - сказала Бриджит. - Никто не захочет его убить - он такой милый.
        - О, - сказал Саймон, - мне в голову не пришло бы такое слово, чтобы описать этого человека, но ты, возможно, права. Пошли, Бриджи. Пока, Комин, и смотрите, не выпейте отравленный мартини.
        Комин смотрел, как они уходят. Антипатия к Саймону Кочрейну росла в нем со страшной силой. Он подумал: славная же будет компания, все они в одном месте, закупоренные в корабле, летящем к звезде Барнарда.
        Комин увидел, как на террасу вышел Питер Кочрейн и остановился, хмуро глядя на празднество. Он был трезв и холоден, как камень. К нему подошел Стэнли, тот тоже не казался веселым. С минуту или две они о чем-то говорили, потом Питер спустился в сад и растворился во тьме. Пошел проверять пост часовых, подумал Комин. Сидна, наверно, получит хорошую трепку за свою выходку. С другой стороны, если бы не предыдущая ее выходка, Комин бы вряд ли когда-нибудь здесь оказался. Получается, он ей обязан. А обязан ли?
        И кстати, где Сидна?
        Стэнли спустился с крыльца и пошел в сад вслед за Питером. Комин встал. Он устал сидеть и думать. Он поискал глазами белокурую голову Сидны, нашел ее и приблизился. Терраса чуть покачивалась у него под ногами, казалось, на ней две или три сотни человек гостей вместо двадцати с лишним. Сидна сидела рядом с парнем, которого она называла Джонни, - Комин встречался с ним прежде. Их окружали еще несколько человек. Наверно, кто-то только что пошутил, потому что все присутствующие смеялись.
        Комин подошел к Сидне и сказал:
        - Привет.
        Она посмотрела на него очень ясными и веселыми глазами:
        - Привет, Комин.
        С другой стороны от нее поднялся Джонни.
        Комин спросил.
        - Знаете, как принимают гостей пожарные?
        Она покачала головой:
        - Ты выглядишь мрачным. Не люблю, когда человек мрачный. - Она отвернулась от него.
        Комин опустил руку ей на плечо:
        - Сидна...
        - Уходи, Комин. Я развлекаюсь. Оставь меня.
        Джонни встал между ними. Он чувствовал себя в ударе. Он ощущал себя сильным и вдвое больше, чем был. Он приблизил свое лицо к лицу Комина и сказал:
        - Вы ее слышали? Уходите.
        Терпение Комина, и без того не особенно прочное, совсем лопнуло. Он поднял Джонни и отставил его в сторону.
        - Слушай, Сидна, я хочу с тобой поговорить...
        Кулак Джонни ударил его в скулу с достаточной силой, чтобы у него зазвенело в голове.
        - Теперь вы уйдете? - осведомился Джонни.
        Дыхание Комина стало тяжелым и нервным, он был уже готов разобраться с этим ее защитником, но Сидна вскочила из-за стола и со звоном поставила свой бокал.
        - Да к чертям собачьим вас обоих! - воскликнула она и вышла, уводя всех остальных за собой.
        Комин сверкнул глазами ей вслед, подумав, что в один прекрасный день он вышибет из нее все это высокомерие, если только не загнется до срока. Джонни предложил:
        - Я думаю, нам лучше выйти в сад.
        Комин взглянул на него:
        - Ну уж нет!
        Джонни побледнел, только на скулах у него горели два ярких пятна. Он как следует себя разогрел и не хотел упускать случая.
        - Ты пытаешься у меня ее увести, - сказал он.
        Комин расхохотался.
        Теперь лицо Джонни все пошло красными пятнами - от шеи и до волос.
        - А ну пошли в сад, - сказал он, - не то я прямо тут с тобой разделаюсь!
        А ведь с него станется, вздохнул Комин.
        - Ладно, юноша, в сад так в сад. Может, там я сумею малость тебя образумить.
        Идя вплотную, они спустились с крыльца. В темной бахроме кустарника раздавались шелест и воркование. Комин двинулся вперед, Джонни топал рядом с ним, дыхание вырывалось у него из носа со свистом. Комин ухмыльнулся. Этим звуком Джонни напомнил ему молодого рассерженного бычка в брачный сезон.
        Освещенная терраса осталась позади, над ними были только яркие звезды, горящие над прозрачным куполом. Голоса гостей перешли в отдаленное неразборчивое бормотание.
        Джонни сказал:
        - Достаточно.
        - О'кей. - Комин остановился. - Минутку, паренек, слушай...
        Он пригнулся, и рука Джонни прошла у него над головой. Тогда парень навалился на него сверху. Комин раза два хорошенько ударил его, но Джонни не отступал. Силы у него хватало, иной раз удары его причиняли боль. Комин начал выходить из себя.
        - Ну что, наигрался? - сказал он. - Или хочешь, чтобы я ударил по-настоящему?
        Он спихнул с себя Джонни. Тот буркнул что-то на тему о том, что Комин боится драться. И внезапно бросился на Комина. Комин отступил в сторону.
        И тут из густой тени высоких кустов, усыпанных белыми цветами, вылетел узкий луч света. В том месте, где только что стоял Комин, полыхнула вспышка и послышался треск. Теперь там был Джонни. Паренек упал, даже не вскрикнув.
        Комин, потрясенный, какое-то мгновение стоял, переводя взгляд с мертвого мальчишки на темную массу кустарника. Затем со скоростью, на которую только был способен, ринулся в сторону. Второй разряд шокера, поставленного на смертельное напряжение, ударил в землю у него за спиной. Этот выстрел сбил его с ног и частично оглушил, но тем и ограничилось; Комин продолжал передвигаться, перекатываясь между деревьями. Он достал оружие и сжал в руке. Повернул регулятор на высокое напряжение и выстрелил в кусты Выше, чем нужно. Он хотел взять убийцу живым.
        Со стороны дома послышались какие-то звуки. Оттуда увидели игру искусственных молний. Завизжала женщина, закричали мужчины. Комин еще дважды выстрелил в кусты, после каждого разряда быстро перемещаясь с места на место. Убийца не отвечал, а потом Комин услышал, как кто-то бежит по ту сторону кустов, и побежал следом.
        Люди из дома уже валили в сад. Так что в том направлении путь убийце заказан. Он мог сделать попытку вернуться к пассажирскому шлюзу, но на пути туда стоял Комин, вооруженный шокером. Должно быть, убийца не рассчитывал на такой расклад. Он помчался единственным возможным для себя путем по направлению к грузовым шлюзам. На бегу Комин перевел регулятор напряжения на меньшее Он должен взять парня живым и способным разговаривать.
        Комин увидел, как тот мчится по открытой площадке. Закричал, чтобы враг остановился, но он захотел слишком многого. Единственным ответом прозвучал мгновенный разряд, который ударил по дереву - совсем близко от Комина. Теперь по всему саду раздавались крики и треск кустов, горели огни. От грузовых шлюзов спешили охранники. Бежать убийце было некуда. Люди со всех сторон окружали его в ярком свете прожекторов, посыпались голубые разряды... и все кончилось.
        Комин приблизился. Кругом гудела толпа. Часовые отпихивали рабочих обратно к шлюзу. Здесь были и Питер Кочрейн, и Стэнли, оба с шокерами в руках, они осматривали тело. Комин тоже посмотрел.
        - Вы его знаете? - спросил он.
        Питер кивнул, а Стэнли ответил:
        - Это Уошберн. Был раньше служащим Кочрейнов - года два или три назад. Его уволили. Нежелательный элемент, скандалист. - Стэнли покачал головой - Как он сюда попал? Что тут делал?
        Комин объяснил:
        - Пытался меня убить. Он уже однажды это пробовал, на Земле.
        Питер пристально посмотрел на него:
        - Вы уверены?
        Комин кивнул.
        Начали подходить участники вечеринки - Сидна, Саймон, другие. Гости выглядели взволнованными, расстроенными, некоторые просто подходили из любопытства.
        - Не пускайте их сюда, - свирепо распорядился Питер. - Уберите их вон!
        Комин сказал:
        - Теперь уже неважно. Можно было бы даже позволить им увидеть корабль. Это не имеет значения.
        Питер уставился на него. Между ними протиснулся Саймон, поглядел вниз, нагнув голову.
        - Эй, - сказал он. - Так он же прибыл на борту яхты. Я его видел.
        Глаза Питера сверкнули:
        - И ты его не остановил? Ты допустил, чтобы подобный тип заявился сюда, и даже не сказал мне?
        - Ты что, шутишь? - сердито спросил Саймон. - У него был пропуск, подписанный тобой.
        Не говоря ни слова, Комин повернулся, схватил Питера за горло и повалил на землю.
        К Комину потянулось множество рук. Голоса смешались. Кто-то ударил рукояткой шокера Комину по затылку. Он выпустил Питера, и его оттащили прочь. Питер, покачиваясь, встал на ноги. Стэнли опустился на колени над мертвецом, обыскивая его карманы. Вытащил клочок бумаги.
        - Вот, Питер. Твоя подпись.
        Питер тряхнул головой. Взял бумагу и стал ее изучать.
        - Подделка, - заключил он. - Он же у нас работал и мог запросто получить образец подписи. Возможно, он скопировал ее с собственного контракта. Я массу таких подписывал. Но никакого пропуска я ему не давал.
        Комин вставил:
        - Надеюсь, вы можете это доказать.
        Его все еще держали за руки, у него болела голова. Питер Кочрейн подошел к нему.
        - Зачем? - спросил он. - И что вы имели в виду, когда сказали: "Можно было бы позволить им увидеть корабль. Теперь это не имеет значения"?
        Комин медленно произнес:
        - Ваш друг поторопился. Он решил, что стреляет в меня, но там был еще Джонни.
        Наступила тишина. Она кругами расходилась от Комина, ошеломляющая и давящая, и голос Сидны в ней прозвучал пронзительно и громко:
        - Ты хочешь сказать, что Джонни мертв?
        - Мертв. Вы можете похоронить Уошберна, вы можете похоронить меня, но не можете похоронить Джонни. И я этому рад. Дурак он был, и все это его не касалось. Не было причины ему здесь умирать.
        Он обвел всех взглядом: Питера, Саймона, Билла Стэнли и Сидну, на которой лица не было; в особенности он остановился на Сидне.
        - Что ж, вечеринка состоялась, - с горечью сказал он. - И теперь все ваши лунные семейные секреты пойдут прахом. Для расследования сюда прибудет земная полиция, и вы ничего не сможете сделать против. Они захотят узнать все об обстоятельствах смерти Джонни, как это произошло и почему, и чем вы тут таким занимаетесь, что ради этого стоит убивать человека, и скоро об этом узнают все. Вот почему я сказал, что теперь вы можете позволить им увидеть корабль.
        Снова наступило долгое холодное молчание. Мертвец лежал на боку, там, куда перекатил его Стэнли. Одна рука небрежно заслонила ему лицо. Губы, казалось, улыбались, как будто он спал. Стэнли посерел, его тошнило, а глаза Саймона беспокойно бегали. Позади толпы из открытых грузовых шлюзов доносились приглушенные лязг и рев, не прекращающиеся даже перед лицом смерти.
        Заговорил Питер Кочрейн:
        - Я сам извещу земные власти. Тем временем никому не следует покидать купол или связываться с кем бы то ни было, пока расследование не закончится и полиция вас не отпустит.
        Раздались громкие крики протеста. Питер призвал всех к порядку.
        - Простите, но это необходимо. Вы наши гости, и я уверен, Сидна сделает ваше пребывание здесь приятным, насколько это возможно.
        Все начали медленно переходить назад, к дому. Некоторые подошли осмотреть труп. Питер снова повернулся к Комину:
        - Я вас убивать не пытался. Как вам сказал Иона, убийство для дураков. А если бы я и захотел вас убить, то сделал бы это сам, и тут бы уж все прошло без сучка, без задоринки. Ладно, ребята, отпустите его.
        Питер Кочрейн быстрым шагом удалился по направлению к грузовым шлюзам. Саймон с беспокойством следил за ним.
        - Знаешь, что он сделает? - спросил он у Стэнли.
        Стэнли все еще не мог отвести глаз от мертвого тела. Труп его странным образом притягивал. Он облизывал губы, как будто они пересохли, а руки его дрожали.
        - Не знаю, - ответил он рассеянно. - Некогда было подумать.
        - Задержит сообщение на Землю в полицию насколько сможет. Подготовит к старту этот чертов корабль и отправится без дальнейших испытаний. Пока фараоны сюда прибудут, мы уже вырвемся за пределы Системы, если Прыжок удастся.
        Его голос неторопливо споткнулся на слове "если". Комин услышал его - и содрогнулся, представив, что с ними будет, если откажет двигатель.


        Глава 8

        Его зовут Арч Комин, и когда-то он жил на Земле, и была у него девушка с сильными загорелыми плечами. Так что же он делает тут, в бездне между звездами?
        За столом в кают-компании, где несколько человек играли в карты, чей-то голос произнес:
        - У меня три.
        Комину подумалось, что это забавно. В самом деле очень смешно: люди, совершающие второй Дальний Прыжок в истории, люди, летящие быстрее и дальше, чем кто-либо до них, не считая тех пятерых, которые проделали Прыжок раньше, люди, отделенные от ужаса бесконечности всего лишь металлической перегородкой, сидят и играют маленькими пластиковыми картами, прикидываясь, будто они вовсе не там, где находятся на самом деле.
        Теперь он понимал, что чувствовал Баллантайн. Нет, не то, что летишь между мирами, - к этому человек привык. А то, что совершаешь безумную авантюру. Иллюминаторы тщательно задраены, потому что за ними нет ничего, кроме жуткой черноты, а в ней звенит неуловимое мерцание энергии, которая выделяется их собственной массой, извергающейся через нейтронные конвенторы в мощном энергетическом поле, с силой проталкивая их сквозь пространство, которое не было реальным и какого могло вовсе не существовать в их собственной Вселенной. Теоретически астронавигаторы знали, где находятся. Практически же этого не понимал никто.
        Самое скверное - они совсем не испытывали ощущения движения. Внутренность корабля застыла в статичности, которая составляла реакционно-инертную сердцевину самого поля, мертвого и спокойного, как око тайфуна. С тем же успехом они могли находиться в неподвижной, защищенной от всяких толчков комнате на Земле и абсолютно никуда не лететь. И все же звезды - те звезды, которые научился ненавидеть Баллантайн, - показывались на экранах, обозначая их путь, искаженные и призрачные, странные до бесконечности, по мере того как бездумно ускоряющийся корабль нагонял их световые лучи и пересекал их.
        Только один-единственный экран, подстроенный к сложному электронному полю, изображал космос в относительно правильной перспективе. В самом его центре (а центральное положение поддерживалось автоматическими приборами) тускло краснел глаз звезды Барнарда. Первое время путники глядели на экран и на задумчиво пялящийся на них звездный глаз. Постепенно они интересовались им все меньше и меньше и наконец просто перестали обращать на него внимание.
        Комин же не мог отказаться от этого зрелища. Он все возвращался и возвращался, чтобы взглянуть на него опять. А когда не смотрел, он о нем постоянно думал. Однажды он спросил Питера Кочрейна:
        - А почему именно звезда Барнарда? Что заставило Баллантайна выбрать ее вместо, скажем, Центавра?
        - Мы знали, что у звезды Барнарда есть планеты, - ответил Питер. Он выглядел страшно усталым, но полным лихорадочного триумфа, который ему не давал покоя. - У нее низкая яркость, и астрономы несколько лет назад при помощи телескопа Кебла обнаружили у этой звезды планеты. Насчет же Альфы и Проксимы Центавра они все еще не уверены, так что выбрали звезду Барнарда Разумеется, это только начало. Теперь вполне доказана теория Вейсзакера и приняты ее постулаты, что большинство звезд имеют планеты, так что можно согласиться, что это только начало...
        Он внезапно осекся, как будто до него дошло, что он говорит слишком торопливо, слишком напряженно. Молодой врач, который ранее ухаживал за Баллантайном и теперь взял на себя заботы о них, потому что не было никаких других экспертов по трансурановой медицине, предложил:
        - Примите-ка лучше успокоительное и отключитесь ненадолго, мистер Кочрейн.
        Питер ответил:
        - Нет, я хочу еще раз заняться бортовыми журналами.
        - Для этого еще масса времени.
        - Да и нет в них ничего такого, чего бы мы теперь не знали, - поддержал врача Саймон. Взгляд его, холодный и пылающий, устремился на Комина: - Ведь наш друг, присутствующий здесь, единственный, кому известно, куда мы направляемся. Так ведь?
        - Вы тоже это узнаете, - сказал Комин, - когда мы туда прилетим.
        Френч, доктор, и Рос, физик, осматривавший ранее Баллантайна, а также остальные ученые из лабораторий Кочрейнов, игравшие теперь в карты, пристально сосредоточились на игре, чтобы устраниться от ссоры Кочрейнов.
        Комин резко продолжил, обращаясь одновременно к Питеру, Саймону и Биллу Стэнли:
        - А прежде чем вы это узнаете, я намерен узнать, кто из вас нанял Уошберна, чтобы убрать меня.
        - Кто из нас?
        - Да. Это один из вас троих. У кого-то из вас эти недостающие бортовые журналы Баллантайна. Любой из вас мог их припрятать.
        Жесткие глаза Комина сверкали. Он, как и все остальные, страдал от долгого напряжения. Все обстояло скверно, когда они улетали с Луны: обернутый в простыню труп Джонни лежал в одной из комнат, гости Сидны истерически требовали, чтобы им объяснили, почему не приезжает полиция, почему их держат тут, точно узников, а сама Сидна ходила с каменным лицом, точно идол, и ни с кем не разговаривала. С ней побеседовал старый Иона. Что он сказал ей, Комин не знал, но она была вне себя.
        На самом деле все продолжалось совсем недолго. Не дольше двух дней по земному времени. Питер поступил точно так, как предсказывал Саймон. Интенсивность работы вокруг грузовых шлюзов возросла до величины фантастической, рабочие просто падали на ходу, и их заменяли другими. А потом, когда корабль был готов, Питер вызвал земные власти, и не оставалось времени даже на то, чтобы попрощаться.
        - Один из вас, - повторил Комин, - нанял убийцу, который попал не в того человека. Кто, я пока не знаю. Но я это узнаю.
        Питер в ярости спросил:
        - Вы все еще думаете, будто это я выписал Уошберну пропуск?
        - Но пропуск у него был.
        Подошел Саймон и остановился перед Комином.
        - Вы мне не понравились сразу, как только я вас увидел, - сказал он. - И с каждым днем вы мне нравитесь все меньше и меньше. Вы слишком много болтаете. Я думаю, не такая уж была плохая идея - убить вас...
        - Да, - сказал Комин. - А ведь вы видели, как Уошберн сходил с яхты! Вы могли бы его остановить и проверить поддельный пропуск, но вы этого не сделали.
        Билл Стэнли схватил Саймона за руку и сказал:
        - Минуточку. Мы не можем здесь допустить никаких скандалов. Мы...
        Доктор Френч нервно прочистил горло:
        - Слушайте, мы все сейчас в таком психологическом напряжении, что оно в любую минуту может прорваться, если мы не примем мер. Примите транквилизатор, успокойтесь. Особенно вы, мистер Кочрейн.
        - Вы так говорите, - сухо сказал Питер Кочрейн, - будто сами пользуетесь транквилизаторами. - Он взглянул на Саймона. - И все же, я думаю, вы правы. Иди, Саймон, расслабься.
        - Лучше бы ты тоже расслабился. Но я не стану спорить. Попробую уснуть.
        Питер отправился в свою каюту. Саймон исчез. Билл Стэнли сидел сам по себе, тупо уставившись в переборку. Игроки разговаривали тихими монотонными голосами, притворяясь, будто все их внимание поглощено картами.
        Комин зажег сигарету и начал беспокойно расхаживать взад-вперед в тесном пространстве. В вентиляторах гудел воздух. Над головой горели лампы, но было что-то неестественное в их ярком свете, словно он изменил спектр. Комин испытывал странное ощущение, как будто его мучил постоянный зуд, глубоко, на клеточном уровне. На это жаловался не только Комин. Рос говорил, что это какой-то непонятный эффект искусственной статичности и окружающего энергетического поля. Статическое электричество, как он полагал, генерируемое их собственными телами при экстремальных обстоятельствах. Одна из непредвиденных опасностей звездного полета. Возможно. Но любая мелочь может вырасти до громадных размеров. Мелочи вроде зуда или звука, который невозможно расслышать.
        Комин думал: "Баллантайн тоже слышал его. Весь путь к звезде Барнарда и обратно он слышал его, не мог не слышать. А потом они включили эту сволочную электродрель, и он вспомнил этот звук..."
        Он существовал за порогом слышимости, этот действующий на нервы скрежет, вой, непрерывный, сводящий с ума, невыносимый звук - звук дальнего перелета.
        Комин резко выругался и сказал:
        - Было бы неплохо, если бы мы двигались.
        Рос раздраженно бросил в ответ, хмуро уставившись в карты, которые держал в руке:
        - А вы двигаетесь. Вы покрываете расстояние в шесть световых лет гораздо быстрее самого света, - пояснил он и опустил руку с картами: - Две паршивых десятки. Да, Комин, выдвигаетесь.
        - Но откуда нам это знать? Мы же не чувствуем, не видим, даже не слышим этого.
        - Мы принимаем это на веру, - объяснил Рос. - Приборы нас убеждают, что мы приближаемся к звезде Барнарда с громадной скоростью. Или она к нам приближается, как знать? Движение - понятие относительное. Во всяком случае, относительно известной нам Вселенной мы движемся со скоростью, которая невозможна теоретически. Относительно же какой-нибудь иной Вселенной или состояния иной материи мы с той же вероятностью можем стоять на месте.
        - Когда вы, ученые, выдумываете что-нибудь этакое, мне просто физически становится больно, - поморщился Комин. - Все эти ваши дурацкие штучки...
        - Вовсе нет. Теория Грума, опираясь на которую Баллантайн построил свой преобразователь, состоит в том, что так называемый световой барьер реален и что материя, достигающая скоростей выше световых, подвергается иному типу атомных колебаний, то есть материя приходит в состояние, создающее закрытый вакуум в континууме, и там энергия не может быть ни получена, ни потеряна. Имеется поле, где масса преобразуется в поступательное движение, и корабль сам себе обеспечивает питание, используя кинетическую энергию, накопленную при начальном ускорении. Привод-то работает, но доказывает ли он теорию или нет - этого мы не знаем. Получается чрезвычайно интересное искривление времени...
        Слушая и понимая только наполовину, Комин ощущал, как на него все ближе надвигается кошмарное чувство нереальности происходящего. Он боролся с этим ощущением, пытаясь сосредоточиться на реальной и неприятной проблеме, которая встала перед ним, Арчем Комином.
        - ...И Викрей уделял проблеме времени много внимания в своих записках, - говорил Рос - Хронометры функционировали, но шли ли они точно по земному отсчету? Проверить невозможно. Мы говорим, что у них ушло столько-то месяцев на совершение первого Дальнего Прыжка. Викрей употребляет слово "вечность" - довольно туманный термин. А мы - как долго мы находимся в звездном полете? Есть у меня одна идея, что ощущение времени...
        Комин раздраженно вынул изо рта сигарету и вышел из кают-компании. Вся эта таинственная научная болтовня выводила его из себя. У него-то конкретный ум. Стул - это стул, стол - это стол, а час состоит из шестидесяти минут. Комин мог мыслить только в пределах этих реальностей.
        Он достал из шкафчика бутылку - отнюдь не транквилизатор, рекомендованный доктором Френчем, а нечто более крепкое. Комин сидел, пил и думал о Сидне: интересно, что она имела в виду, когда сказала, что для них нет никакого завтра. Он хотел, чтобы она была с ним рядом, и в то же время радовался, что ее здесь нет. Вскоре он начал прислушиваться к работе привода: он слышал этот звук не ушами, а корнями зубов, нервными окончаниями. Комин выругался, налил еще выпить, потом лег спать. Дьявольски скверно таким образом проводить время, когда совершается второе путешествие человека среди звезд, но больше нечего было делать. Даже ученым делать нечего, разве что выверять свои приборы. Корабельные инженеры приносили пользу только тогда, когда надо было пускать в действие механизмы или останавливать их, а пилоты служили исключительно декоративными элементами, кроме тех моментов, когда корабль маневрировал на нормальной скорости. Во время полета корабль был поставлен на автоматическое управление. Никакая состоящая из людей команда не могла тут ничего сделать. Они могли только праздно сидеть и разглядывать свои
технические игрушки, воображая, будто работают.
        Комин всхрапнул, дернулся и заснул. Сны у него были дурные. Вздрогнув, он проснулся, зевнул, набрал полные легкие спертого воздуха - ему казалось, что он не дышал по-настоящему еще с того времени, как попал на Луну, - и тут до него дошло, что звонит колокол, возвещая время обеда.
        Комин покинул свою каюту с предосторожностями, как он это делал всегда. Оружия он не боялся. Корабельный арсенал был заперт, и никому не позволялось иметь при себе ничего более опасного, чем перочинный нож. Питер Кочрейн не хотел рисковать в случае паники, космической лихорадки или мятежа. Но человек, склонный к убийству, всегда будет обдумывать в голове способ, каким можно убить. Комин соблюдал осторожность.
        В коридоре никого не было. Комин зевнул и зашагал к кают-компании. Голова у него все еще была тяжелая, а во рту оставался привкус виски.
        С правой стороны коридора находилось что-то вроде чулана - помещение, где команда хранила разнообразный хлам. Дверь была закрыта неплотно, но в этом не было ничего необычного - люди часто заходили сюда и могли попросту забыть плотно ее захлопнуть. Комин прошел мимо.
        За спиной он вдруг почувствовал легкое движение воздуха. Дверь, оставшаяся позади, стремительно распахнулась, затем послышались торопливые шаги и чье-то тяжелое дыхание. Комин бросился вперед, стараясь уйти влево. Стальной брусок, нацеленный ему прямо в затылок, попал в плечо, а после с противным звуком скатился на пол.
        Плечо пронзила страшная боль. Он начал падать и ничего не мог с этим поделать; левая нога инстинктивно потянулась к стальному бруску, зацепила его, подкатила ближе к руке.
        Комин упал на палубу. Перед его глазами замелькали огни, сливающиеся в сплошные полосы, потом навалилась тьма. Но страх смерти не оставлял его, и он извернулся лежа, не выпуская бруска из рук. Неподалеку стоял человек - человек осторожный, предполагающий возможную неудачу и потому спрятавший от жертвы лицо, чтобы та его не узнала.
        Ярость поднялась в Комине с такой силой, что почти рассеяла сгущающуюся тьму. Издав животный бессмысленный крик, он попытался подняться. Человек, продолжая прятать лицо, внезапно повернулся и побежал. Его ноги в блестящих ботинках стучали по коридору, а Комин смотрел на них, припоминая эти ботинки, эти темные брюки на человеке. Лицо - не единственное в человеке, по чему его можно узнать. Комин начал произносить имя, но на это его уже не хватило. Он отключился.
        Он все еще лежал в коридоре. Правая рука онемела от плеча до кончиков пальцев, и, двигая ею, он ощущал боль. Ему пришлось порядком помучаться, прежде чем он поднялся, а еще дольше он одолевал кусок коридора, отделяющий его от кают-компании. Когда он вошел, люди еще обедали, расположившись за откидными столиками. Здесь были все: Питер, Саймон, Билл Стэнли, ученые - все. Они перестали есть, а доктор Френч внезапно поднялся.
        Комин тяжело опустился на стул. Посмотрел на Питера Кочрейна.
        - Вот теперь я готов, - сказал он, - сказать вам, где приземлился Баллантайн.


        Глава 9

        Все заговорили наперебой. Френч склонился над ним и спросил, где его ранило. Питер Кочрейн встал, требуя тишины. Саймон наклонился вперед с решительным взглядом. Билл Стэнли отложил нож и вилку. Руки его мелко дрожали. Он был бледен и покрыт потом. Комин расхохотался.
        - Не очень-то умело вы это сделали, - сказал он Уильяму Стэнли. - Питер сделал бы лучше. И Саймон справился бы. Но не вы. У вас кишка тонка.
        Стэнли сказал:
        - Я не...
        - Вы, вы. Спрятать лицо не значит спрятаться самому. Я узнал ваши ботинки, вашу одежду. И вашу походку. Я знаю, что это вы.
        Стэнли чуть отодвинул свой стул назад, как будто хотел отдалиться от Комина, от них от всех. Он опять заговорил, но слова его трудно было разобрать.
        - Что, не сладко, когда приходится заниматься такими вещами самому? - спросил Комин. - Это вам не чек выписать. Нужно предвидеть, что в первый раз возможна осечка. Нужно уметь решиться добить человека до конца. Нужно иметь сильные внутренности и стальные нервы, как у Уошберна. Возможно, при помощи пистолета вы бы и справились, но не голыми руками - во всяком случае, не вашими!
        Френч пытался снять с него рубашку, но Комин его отталкивал. Встал Саймон. Встретился глазами с Питером. Лицо Питера побелело вокруг губ. Внезапно он схватил Стэнли за куртку.
        - Так это ты сделал, Билл?
        Стэнли сидел тихо, глядя на Питера снизу вверх. Его глаза начали наливаться огнем, который делался все злее и ярче, и вдруг он отпихнул руку Питера от себя и вскочил. Казалось, это грубый жест Питера был последней каплей, переполнившей чашу его терпения.
        Голос его звучал тихо, очень тихо, как будто в горле застрял комок, и звуки проходили с трудом.
        - Да, это я. И убери от меня руки.
        Он отступил от них на шаг или два. Никто за столиками не проронил ни слова. Все наблюдали, вилки застыли на полпути ко рту. Саймон устремился вперед, но Питер его удержал.
        - Сейчас бесполезно, - сказал он. Потом обратился к Стэнли: - Журналы у тебя.
        - Были. Я их сжег. - Он перевел взгляд с Питера на Саймона, потом обратно. - Взять их было легко. Вы все были в такой горячке, думая, что теперь все в ваших руках. Журналов было два - две маленькие тетрадки. Я их сначала просмотрел, потом сунул под рубашку.
        - Значит, сжег, - повторил Питер, но Стэнли тряхнул головой:
        - Я все помню. У меня хорошая память. - Он повернулся к Комину: - Ладно, валяй. Говори им. С самого начала ты был для меня проблемой. Надо было тогда, на Марсе, дать добить тебя до конца, но Питер этого не позволил.
        Комин спросил:
        - Неужели смерть Джонни не висит тяжким грузом у тебя на совести?
        - Нет. Это Уошберн. Я даже и не знал, что он там, пока не увидел его мертвым. Я его застрелил после того, как он в первый раз промахнулся. Ты ему стоил массу денег, Комин, и он просто взбесился. Наверно, он считал, что еще сдерет с меня эти деньги. Может, и меня бы стал шантажировать. Нет уж, Джонни не на моей совести.
        - Не понимаю, Билл, - сказал Питер. Он с недоумением воззрился на Стэнли, медленно покачивая головой из стороны в сторону. - Зачем? Мы тебя всегда считали своим. Ты был членом семьи, имел престижную работу, деньги, мы тебе доверяли. Не понимаю.
        Стэнли рассмеялся, звук получился не из приятных.
        - Член семьи, - повторил он. - Привесок. Плечо, на котором могла выплакаться Клодия, футбольный мяч для ее матушки. Удобное приспособление. Добрый, старый, надежный Билл. Но не Кочрейн, нет, ни на минуту. Никакого права голоса ни в чем, никакого подлинного участия в делах корпорации. Все это принадлежало Клодии. - Губы его задрожали. - Клодии!
        Саймон сказал сердито:
        - Для чего тогда ты на ней женился? В свое время тебе так не терпелось...
        - А зачем бы любой другой женился на Клодии? - спросил Стэнли. - Естественно, ради денег. Я-то думал, что смогу их из нее вытянуть, но между ней и этой крысой, ее мамашей... - Он осекся. - Ладно. Я увидел шанс отхватить что-то стоящее - и отхватил. Что тут такого? Спросите у старика Ионы, сколько раз он такое проделывал, чтобы заиметь этот свой дворец на Луне.
        Комин повторил свое первоначальное заявление:
        - Но сделал ты это спустя рукава.
        - Да. К несчастью, у меня нет способности к насилию. Немногие цивилизованные люди могут этим похвастаться. - Его самообладание начало немного сдавать. Он снова задрожал, глаза его загорелись. Комин подумал, что человек совершенно меняется, когда все его чувства выходят наружу. Это вроде того, когда видишь человека без одежды.
        Стэнли снова повернулся к Питеру и Саймону. Его голос стал чуть громче и выше.
        - Комин утверждает, что знает, куда высадился Баллантайн. Хорошо. Но я читал журналы, не забудьте. Я знаю координаты, не только сам этот мир, но и точные его данные. Я знаю, где находятся трансурановые руды, точное местоположение. Я знаю...
        Питер перебил его:
        - Думаю, мы их сможем найти и без твоей помощи.
        - Возможно. Но этого мало. Есть еще - трансураниты. Я и о них знаю. - Он сделал по направлению к Комину несколько нетвердых шагов: - А ты, Комин, знаешь? Про это ты можешь им рассказать?
        Долгое мгновение Комин не отвечал, потом произнес медленно:
        - Стэнли, ты напуганная, ничтожная личность, жадная, ничтожная личность, ты надеешься вопреки самой надежде. Но ты в безопасности. Твоя взяла. - Он посмотрел на Питера: - Я думал, что смогу это из него выжать, но не получилось. Я не скажу вам, где высаживался Баллантайн. Я никогда этого не знал.
        Питер глубоко вздохнул.
        - Надежда была, - сказал он, - но вообще-то я не особенно на это рассчитывал. Значит, остается одно. - Он взглянул на Стэнли: - Ну?
        Стэнли с трудом пытался овладеть собой. Неожиданная победа без борьбы лишила его последнего мужества. Трижды он пытался заговорить, прежде чем выдавил из себя слова.
        - Давайте говорить напрямик. Во-первых, у меня явное преимущество, и вы с этим ровно ничего не можете сделать. Вы меня даже убить не можете: ведь вся информация в моей голове, и я вам нужен на каждом шагу во время всего пути - и после. В особенности после.
        - Предположим, - мягко произнес Питер, - мы решим, что ты нам вовсе не нужен. Предположим, мы тебя просто запрем на ключ.
        - Что ж, попробуйте. А как насчет огромного риска и безумной стоимости, ведь неизвестных планет не одна, а восемь, плюс спутники. Горючее и припасы у нас не безграничны. В задачу Баллантайна входил только полет, а высадка была так, между прочим. Но мы не можем себе позволить тыкаться наугад. То есть можно, конечно, и, возможно, у вас получится. Но без тех сведений, которые я могу вам дать, вы никогда не найдете эти руды. Может быть, вы даже погибнете. Есть некоторые... препятствия.
        На лицо Стэнли набежала тень ужаса, и это произвело куда более сильное впечатление, чем любая угроза, потому что проявилась она внезапно и шла от сердца. Комину вспомнился последний крик Баллантайна.
        - Какова твоя цена? - спросил Питер Кочрейн.
        - Высокая, - ответил Стэнли, - но не слишком. Я желаю получить контрольный пакет акций "Кочрейн Трансураник" и все, что из этого следует. Пятьдесят один процент. У вас, Кочрейнов, и так много чего имеется, Питер. По какой такой причине вам надо еще и это?
        Некоторое время никто не раскрывал рта. У Питера на переносице прорисовались глубокие складки. Саймон наблюдал за Стэнли с холодной пристальностью леопарда. Наконец Питер спросил:
        - Твое мнение, Саймон?
        - Объясни ему, куда он должен пойти. Кочрейны никогда не нуждались в помощи таких жалких свиней.
        Снова все умолкли. Питер нахмурился и раздумывал. На лбу у Стэнли выступили капельки пота и струйками стекали с висков.
        Питер задумчиво сказал:
        - Мы должны это из него выколотить. - Взглядом он скользнул по Комину. - А вы как думаете?
        - Мне это доставило бы наслаждение, - ответил Комин. - Но это занятие рискованное. Специалистов среди нас нет, и мы можем, не желая того, убить человека. Да и битьем тут вряд ли поможешь. Стэнли наговорит нам с три короба, а мы и не догадаемся, ложь это или правда. Проверить-то мы не сможем. - Он выдержал паузу и добавил: - Я думаю, он выиграл партию.
        Саймон начал было протестовать, но Питер заставил его замолчать.
        - Похоже на то, - сказал он. - Сто процентов - или сорок девять. Какая нам будет разница, если мы повторим путь Баллантайна. Хорошо, Билл, твоя взяла.
        - Составьте бумагу, - потребовал Стэнли. - И подпишите.
        - Будет тебе бумага. А теперь я собираюсь сказать тебе, что я о тебе думаю.
        Он сказал, Стэнли выслушал.
        - Ваше, конечно, право, - сказал Стэнли, когда Питер закончил, - но я не желаю больше слышать такого ни от кого из вас. Вы поняли?
        Он даже вроде бы вырос на пару дюймов, и лицо его при этих словах излучало спокойное превосходство и чувство собственного достоинства. Он уже пошел было из каюты - гордый человек, человек, одержавший верх, - когда Комин спросил небрежно:
        - Вы что же - воображаете, что это заставит Сидну пасть к вашим ногам?
        Стэнли повернулся кругом. Он сказал:
        - Не знаю, почему я не разбил вам башку, когда у меня была такая возможность. Придержите свой грязный язык.
        - Что-то я не совсем понял, - спросил Питер. - Насчет Сидны.
        Комин разъяснил:
        - Его более интересует Сидна, чем Клодия.
        Саймон расхохотался. Эта идея показалась ему такой забавной, что он не мог удержаться от смеха. Стэнли обрушился на него разъяренной фурией:
        - Всем известно, какие у вашей Сидны запросы. Спроси об этом у Комина. И вы должны кое-что усвоить, вы все. Вы должны меня уважать. И вы, и Сидна тоже. У нее нет причины задирать нос, кроме одной - ее денег. И ни у кого из вас нет ничего, кроме денег. Можете обо мне думать все, что хотите, но, дьявол вас побери, вы должны меня уважать!
        Он ударил Саймона кулаком в губы, что заставило того прекратить смеяться, а потом вышел такой быстрой и свирепой походкой, что исчез прежде, чем Саймон бросился за ним вслед. Питер потащил брата к своей каюте.
        - Сдержи свой темперамент, - посоветовал он. - Слишком много на нас свалилось. Пошли, нам надо работать.
        Они вышли. Люди, сидящие за столами, неохотно возвращались к прерванному обеду, было видно, что сейчас им не до еды. Они молчали. Они были слишком смущены случившимся и теперь ждали, когда будут предоставлены самим себе и соберутся группками, чтобы обсудить все это между собой. Френч сказал Ко-мину:
        - Давайте-ка я займусь вашим плечом.

        С плечом все оказалось не так уж плохо, мышцы у Комина были сильные и защитили кости от перелома. Но ему на некоторое время прописали полный покой. К тому времени как Комин снова смог пользоваться рукой, он чуть с ума не сошел от бездействия, от звуков, сопровождавших полет, от отсутствия движения, от того, что он не мог ничего видеть вокруг; ему казалось, что время полета - напрасно потраченное время.
        Комин заглядывал на часы - и это ровным счетом ничего не означало. Хронометры превратились в насмешку. Земля отдалилась от них на годы, на столетия, а звезда Барнарда на экране не сделалась ни крупнее, ни ярче. У населения корабля росло ощущение, что они затеряны где-то в пространстве и времени и никогда не выберутся назад. Случались приступы истерии, и Френч всегда находил работу своему шприцу. Один человек был совершенно сломлен, и его заперли в его же каюте.
        - Мы все до этого дойдем, - бормотал Френч, если скоро отсюда не выберемся.
        - Все готово для того, чтобы переключить привод, - заявил Питер. Кожа у него на лице плотно прилегала к костям, теперь он стал совсем похож на Иону и на индейца. - Мы вернемся в нормальное пространство завтра.
        Он поколебался, прежде чем произнести это слово, которое было всего лишь произвольно выбранным термином для понятия, вовсе не существующего.
        "Если у нас получится", - подумал Комин. В нем тоже жил страх. Необычность ситуации, незнание происходящего выводили его из себя. Приходилось сидеть, ждать и гадать, а откроется ли эта ловушка.
        Стэнли не переставал повторять:
        - Не беспокойтесь. Баллантайн и остальные чувствовали то же самое, что и мы, но они из этого выкарабкались. С ними было все в порядке.
        Он получил свой документ, подписанный и скрепленный печатью. Больше кого бы то ни было он знал, что должно произойти. Но даже он боялся. Страх проступал на его лице подобно серой вуали, а его бодрые слова были всего-навсего словами - ничем более. Никто не отвечал ему. Теперь с ним редко разговаривали. Комин знал, почему - не из-за того, что кому-то есть дело до богатства Кочрейнов, всем на него плевать, просто людям невыносимо было сознавать, что их жизнь зависит от Стэнли.
        Ему не доверяли - не из-за сомнительной моральной стороны его бизнеса, но потому, что не чувствовали в нем мужчину - разумеется, не в сексуальном плане. Он утратил свою былую внешность процветающего человека, но все еще оставался прежним мальчиком на побегушках, выполняющим чужие приказы. Все видели, каким способом он добился победы, и это ни в ком не вызывало желания с ним общаться.
        - Как только выйдем из Прыжка, - заявил Стэнли Питеру, - я сообщу тебе координаты места нашего назначения.
        Инженеры теперь не отрывались от приборов. Шло время, или его иллюзия, выражавшаяся в показаниях хронометров. Люди с тупым упорством слонялись по кораблю, ничего в особенности не делая, или просто сидели и исходили потом. Однажды они уже прошли через это, ничего хорошего тут не было. На этот раз все происходило еще хуже. Комину представлялось, что корабль - это готовая взорваться бомба. Красное око звезды Барнарда наблюдало за ними с экрана и ничуть не менялось.
        Вспыхнули и замигали огни. По коридорам и каютам полетел тревожный сигнал. Первое предупреждение. Френч сделал укол последнему члену экипажа.
        - Порядок, - скомандовал Питер. - Все по койкам.
        Голос у него был хриплый, словно у старика. Наверху в рубке управления пилоты привязывались ремнями, готовые приступить к делу. Поползли стрелки и замигали огни приборов, световой индикатор радара поднимался все выше и выше по шкале. Инженеры походили на роботов - глаза застыли, лица блестят от пота, в голосах ничего человеческого. Рядом стояли астронавигаторы.
        Кто-то сказал:
        - А что, если расчеты ошибочны? Если мы врежемся прямо в звезду Барнарда?
        Комин вернулся к себе в каюту и лег. Его тошнило. Ему хотелось напиться как никогда, но выпить не было. Наполняя гортань медным привкусом, под языком перекатывался страх; Комин привязался ремнем. Лампы мигали: вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли.
        Зазвонили тревогу - второе предупреждение.
        Комин ждал. Предполагалось, что укол успокоит нервы, позволит легче перенести шок. Но напряжение не спадало. Он боялся, что сейчас это произойдет, но еще больше он боялся, что этого не произойдет. А что, если привод не откажет? А что, если они никогда не выйдут из этого состояния?
        Огни мигали: вспышка - и тьма. Глазам трудно было это вынести, нервам тоже. Шум и визг привода теперь достигал слуха. Комин ждал, и ожидание тянулось и тянулось.
        Что-то не сработало: привод не действовал, теперь они навечно останутся здесь. Они будут двигаться и двигаться в этом отсутствии пространства, пока все не спятят и не погибнут, и даже это их не остановит...
        Лампы перестали мигать. Свет их стал ярким и постоянным, и прозвучало третье предупреждение, теперь уж не звонок, а сирена, так что ошибки быть не могло. От бешеного воя сирены волосы на голове Комина встали дыбом и тело его прошиб холодный пот. Огни погасли, наступила тишина.
        Тьма. Гробовое молчание. Комин напрягал слух, но звуки куда-то спрятались, канув за слуховой порог. На всех металлических поверхностях корабля заиграл голубым светом "ведьмин огонь". И тут началось. Слабое скольжение, сжатие, скручивание, казалось, овладели каждым атомом человеческого тела и переставляли их как угодно, как им заблагорассудится, вызывая тошноту и потерянность, какие никто еще никогда не испытывал. Комин пытался закричать, но так и не знал, удалось ему это или нет. В какой-то жуткий, лишенный времени промежуток ему показалось, что он видит, как сама ткань корабля превращается вместе с ним в размытый пульсирующий туман, и он понял, что в нем уже ничего не осталось от человека, и все, что его окружает, не более чем фантом. А потом он с головой погрузился в ничто.


        Глава 10

        Первое, что он почувствовал, - глухое постукивание и пульсация вспомогательных двигателей. Это вернуло его в почти привычное состояние, он смог даже вспомнить собственное имя. Тогда он открыл глаза и сел. Вокруг были реальные стены каюты, под ним - реальная койка. Он ощупал себя всего - и он был тоже реальностью. Ощущение окружающего стало иным, нормальным, когда находишься внутри космического корабля, находящегося в режиме торможения.
        Комин встал и вышел в коридор. Огни снова горели. Из кают выходили люди. Интересно, неужели и он выглядит так же, как они: словно его зарыли в могилу, а после откопали? Ноги не слушались, и он споткнулся, когда попробовал ускорить шаг. Но все кругом спотыкались тоже, и никто не обращал на это внимания. Поднимался шум возбужденных голосов. Корабль напоминал просыпающийся на рассвете курятник.
        Комин прошел в кают-компанию. Он увидел слезы на лицах, но самих лиц было не разобрать, да какая ему, в общем-то, разница. Иллюминаторы были открыты. Впервые за миллион лет черные стены расступились; Комин кинулся к ближайшему иллюминатору. Позади за его спиной толпились люди, и стоял шум, но он ничего не слышал, ничего не чувствовал. Он приник к толстому кварцитовому стеклу и вглядывался в благородную красоту глубокого космоса. Он увидел звезды, и они больше не были жуткими ползучими червяками света, но яркими солнцами, отливающими голубым, красным, золотым и зеленым. Они висели гроздьями, нитями, ожерельями, горящими облаками на фоне девственной ночи.
        Кто-то, прерывисто дыша, вымолвил:
        - Мы это сделали, о боже, мы это сделали!
        Комин заставил себя унять дрожь. Он оглядел каюту, но знакомых никого не увидел; тогда он пошел на мостик. Палуба под ногами привычно подрагивала, как всегда бывает при торможении, и это было прекрасное ощущение. Они вышли, куда хотели. Они движутся. Все в порядке.
        Питер, Саймон и Стэнли были на мостике. Иллюминаторы здесь тоже открыли, и прямо перед ними в пространстве сияло далекое солнце цвета ржавого железа - мрачный, пылающий в пустоте огонь. Приподнятое настроение Комина как рукой сняло. Они совершили второй Дальний Прыжок, и теперь она поджидала их, освещенная этой дикой и безумной звездой судьба, как когда-то поджидала она здесь Баллантайна.
        Стэнли держал в руке большой лист бумаги, испещренный цифрами. Он протянул его штурману:
        - Вот точка нашего назначения, - сказал он.
        Штурман расправил лист на своем пульте и, нахмурившись, разглядывал его. Через несколько минут он сказал:
        - Данных вроде бы как хватает, мистер. Планетарные координаты, гравитационные постоянные, скорость посадки... Но для нас это не годится - эти расчеты касаются исключительно корабля Баллантайна в системе звезды Барнарда...
        Комин подскочил на месте и выхватил бумагу из рук опешившего от неожиданности штурмана. Отошел назад, не обращая внимания на ругательства, сыпавшиеся на него. Изучив листок, он спросил Стэнли:
        - Вы хотите сказать, что все это запомнили?
        - Конечно, - ответил Стэнли. Он потянулся за бумагой. - Идите вы к черту, Комин!
        - Значит, запомнили, - проговорил Комин и разорвал бумагу.
        Из нескольких глоток одновременно вырвался яростный крик, а Комин засунул обрывки себе в карман. Он улыбнулся Стэнли:
        - Так напишите это еще раз.
        Питер разразился целым потоком злобных ругательств.
        - Что вы тут пытаетесь доказать, Комин? Мало нам и без того трудностей...
        - Он же все это запомнил, - повторил Комин. - Он у нас такой умный. Может запомнить трехмерные координаты, орбитальные скорости, скорость посадки, все-все. Дайте-ка ему карандаш и бумагу. Он это снова напишет.
        В глазах Питера блеснуло понимание.
        - Конечно, - согласился он. - Дай-ка ему бумагу, Саймон. Извини, что так получилось, Билл, ведь ничего не потеряно - придется тебе еще чуточку потрудиться.
        - Потрудиться... - проворчал Стэнли.
        Он посмотрел на Комина, как кобра из-за стекла террариума на существо, до которого не в силах добраться. Он говорил какие-то слова, очень обидные слова, но
        Комин не обращал внимания. Он заметил внезапную перемену в Стэнли.
        - В чем же дело? - спросил он. - Минуту назад ты выглядел победителем, а теперь-то что случилось? Или память подводит?
        Вернулся Саймон с карандашом и бумагой и нетерпеливо сунул их Стэнли.
        - Вот. Займись. У нас не так много времени.
        - Времени, - буркнул Стэнли. - Не вмешался бы Комин...
        - Странное что-то происходит, - медленно выговорил Питер. - Мне начинает нравиться Комин. У нас много общего.
        Стэнли швырнул карандаш на пол:
        - Не могу в такой обстановке! Никто б не смог. Пойду в каюту, это может занять у меня некоторое время. Не беспокойте меня. Если мне причинят еще какие-нибудь неприятности, вы все за это ответите.
        Тяжелыми шагами он вышел. Пока он не исчез, все молчали, потом Комин сказал:
        - Ничего страшного. Эту бумажку всегда можно сложить заново. Я ее порвал осторожно.
        Саймон сказал:
        - Но не с собой же у него журналы. Я сам весь багаж осматривал.
        - Не сами журналы, - поправил Комин. - Парочку микропленок можно спрятать в пачке сигарет или в свернутых носках.
        - Что ж, - сказал Саймон, - пойдем проверим.
        - Надо немного подождать, - сказал Питер. - Пусть возьмется за дело. Мне отмычка нужна. Эти металлические двери высадить не так-то легко.
        Они чуть-чуть подождали, потом все трое тихонько прошли через кают-компанию, где все еще толпились возле иллюминаторов люди. По коридору они дошли до нужной каюты. Питер кивнул и вставил ключ в скважину.
        Дверь подалась. Открыть ее было секундное дело, но Стэнли, должно быть, предвидел такой оборот, он сидел, прислушиваясь, опасаясь, надеясь, не понимая, спешить ему или медлить, и не решаясь ни на то, ни на другое. У него на столе в большой пепельнице разгорался крошечный огонек, и Комин понял, что это означает. В огонь полетел ролик микрофильма, он вспыхнул и исчез, а Стэнли уже тянулся за другим, за тем, с которого он списывал данные на бумагу. Но взять пленку было не так легко, потому что она была установлена под небольшой по размерам, но зато очень сильной линзой.
        Комин подскочил к Стэнли. Питер с Саймоном бросились вслед за ним. Почти одновременно они опрокинули Стэнли на пол, а затем и сами упали сверху, навалившись на него тяжестью своих тел; шесть рук тянулись к крошечному предмету, который Стэнли плотно сжимал в кулаке. Комин держал запястье Стэнли. Питер повторял:
        - Слушай, только не порви!
        А Стэнли пытался отпихнуть их свободной рукой и ногами. Он по-бабьи всхлипывал и проклинал их. Наконец Саймон ударил его по лицу. На мгновение Стэнли расслабился, разжал пальцы, и Питер завладел пленкой.
        Они встали на ноги; Стэнли продолжал сидеть на полу, ощупывая свое лицо. В углу его рта появилось пятнышко крови. Питер смотрел на него сверху вниз. Он тяжело дышал, глаза его недобро прищурились. Он велел Саймону:
        - Забери у него документ!
        Саймон начал грубо обыскивать Стэнли, тот визгливым голосом закричал: "Нет!" - и ему удалось вырваться. Он занес руку, хотел ударить Саймона в голову, но промахнулся; тогда Саймон снова двинул его и на этот раз от души.
        - Прекрати, - предупредил он, - не то я тебе челюсть сломаю!
        Питер шагнул вперед и заломил Стэнли руки за спину. Саймон нашел документ.
        - Давай сюда, - скомандовал Питер.
        Он выпустил Стэнли и взял документ. В большой пепельнице все еще тлел огонь. Питер сунул туда гарантию власти Стэнли и смотрел, как она горела. Стэнли сказал:
        - Не можете вы это сделать. Не так все просто. - Голос его звучал на высоких нотах. Тыльной стороной ладони он обтер кровь с губ. - Другая пленка сгорела, а на ней был последний журнал, тот, где говорится о трансуранитах. Я знаю, что там было. Но я вам этого не скажу.
        Зола рассыпалась в прах и сделалась серой. Питер Кочрейн медленно произнес:
        - Скажешь, Билл. Если у тебя осталась хоть капля мозгов, скажешь. Пора бы тебе уже перестать придуриваться.
        - Что вы собираетесь сделать? - набычился Стэнли. - Чтобы я согласился с вами?
        - Есть предложение, - сказал Питер. - Я тебе дам, перепишу на твое имя, хорошую долю акций "Кочрейн Трансураник" - именно долю, не больше, чем получат другие, которые добровольно согласились на это путешествие. Более того, мы с Саймоном согласны забыть твое поведение в последнее время.
        Стэнли засмеялся:
        - Как это благородно! Слушайте, скоро вы высадитесь на Барнарде И. Если я вам не расскажу, что было в том журнале, с вами случится то же самое, что произошло с Роджерсом, Викреем, Стрэнгом и Кесселем - и с Баллантайном тоже. Вы не осмелитесь пойти на такой риск.
        Услышав имя Роджерса, Комин шагнул вперед, но Питер остановил его.
        - Предоставь это мне... Прекрасно, Билл, итак - это происходит с нами, но не с тобой. А где ты сам будешь в это время? Сможешь ли собрать остатки экспедиции и увезти уцелевших домой или, если никто не уцелеет, доберешься ли ты сам? Тут больше блефа, чем слов. Кто-то должен будет проделать обратный путь.
        Стэнли сказал сквозь зубы:
        - Ты тоже со своим блефом не много добился. Раз ты идешь на уступки, это показывает...
        Питер протянул руку и схватил Стэнли за ворот:
        - Запомни хорошенько, - сказал он. - Ни на какие уступки я не иду. Я думаю о Клодии. Будь благодарен, что ты женился на девушке из семьи Кочрейнов. Если бы это было не так, я вышвырнул бы тебя на съедение свиньям.
        Он отпустил его ворот с таким свирепым презрением, что Стэнли потерял равновесие и чуть не упал на койку.
        - Ну а теперь, ты, дешевка, - сказал Питер, - ты хочешь сохранить за собой свое место или нет?
        Стэнли все еще сидел на краешке койки. Он пристально посмотрел на Питера и сказал ему в ответ несколько неприличных слов. Потом добавил:
        - Я еще посмотрю на вас, когда вы все вляпаетесь в дерьмо. Тогда вы и узнаете о трансуранитах и кое о чем еще. И за это знание вы хорошо заплатите, и получите то, что получил Баллантайн.
        Питер с яростью сказал:
        - Я тебя знаю как облупленного, Билл. Ты хорош за своей конторкой - и нигде больше. Ты возьмешь ту долю, которую я тебе предлагаю, еще и спасибо скажешь!
        Он повернулся к выходу. Кулаки у Комина так и чесались, но он пошел следом. Стэнли яростно кричал им в спины:
        - Долю "Кочрейн Трансураник" вы мне дадите, как же! Вот уж насмешили, так насмешили. Вы даже понятия не имеете, долю чего даете, но скоро вы это узнаете, узнаете!
        Комин хлопнул дверью. Питер хмуро уставился на микрофильм, лежащий у него в ладони:
        - Как раз это-то старик Иона и имеет в виду, когда говорит о любителях, которые работают непредсказуемо. Но одно несомненно: он боится. Жутко боится, и в овсе не нас.
        Три дня спустя они оказались на орбите Барнарда II к начали спускаться.


        Глава 11

        Сон Комина был поверхностным, тревожным и беспокойным. Ему снились голоса, слова и картины; посадка, травянистая равнина, поросшая незнакомыми стройными золотыми деревьями; горы на юге: высокие утесы и скалистые пики, причудливо изрезанные ветрами и водой струящихся по их склонам ручьев, ущелья.
        Первый день прошел в ожидании, никто не покидал корабля, пока проводились бесчисленные замеры и пробы. Наконец был получен результат: "Воздух на планете пригоден для дыхания". Лицо Стэнли было словно вырезано из мрамора, губы его беззвучно шептали: "Ты заплатишь мне, Питер. Ты за все заплатишь".
        Люди выходили наружу, взяв с собой оружие и счетчики Гейгера. Никакой радиации, все чисто - во всяком случае здесь, на равнине. Можно было ходить, дышать. Все было безопасно.
        Питер поглядел на горы:
        - Это там?
        Стэнли ответил:
        - Я скажу, но ты должен заплатить.
        - Завтра.
        - Если заплатишь...
        Мечты - гнетущие, мрачные, прекрасные - смешались со страхом. Красота деревьев и цветущей равнины, красота звука и цвета - и все это чуждое, новое, странное. Комин беспокойно ворочался на узкой постели, и перед глазами его стояли горы и ущелья, какими он видел их на закате местного солнца, звезды Барнарда, гиганта цвета ржавого железа, тяжело нависающего на западе. Красный цвет заливал планету, и горные пики были окрашены в кровь и от этого казались еще прекрасней. Это была красота битвы, красота рыцарей, сражающихся над затененным ущельем.
        Потом солнце во сне закатилось и наступила ночь. Сумерки, тьма, и прячущийся за всем этим ужас. Ужас, который спешил к кораблю сквозь золотые деревья, все быстрее и быстрее, на бесшумных ногах, взывая, крича, плача: "Я - Пол. Я умер, но я не могу умереть!"
        Комин проснулся от собственного крика. Он дрожал и был мокрый от пота. Каюту наполнял лунный свет, он проникал через иллюминатор, помещение было маленькое и тесное и походило сейчас на гроб с прячущимися по углам кошмарами. Комин вышел из каюты и отправился по коридору.
        Люк был открыт. Рядом сидел охранник с шокером на коленях.
        - Я выйду, - заявил Комин.
        Часовой взглянул на него с сомнением:
        - У меня приказ. Но босс там, снаружи. Спросите у него.
        Комин перешагнул через высокий комингс и спустился по трапу. В небе горели две яркие луны, а третья, громадная, рыже-коричневая, поднималась на горизонте. Было светло, темнота пряталась только там, где переплетались ветвями группы стройных деревьев. Слева четко выделялся под молодой травой круглый участок выжженной искореженной почвы - где садился корабль Баллантайна.
        Взад-вперед у основания трапа расхаживал Питер Кочрейн. Он остановился и заговорил:
        - Я рад, что ты пришел. Неприятно в этом чужом мире быть одному. - Он взял Комина за руку и отвел его в сторону, прочь от света, льющегося из корабельных иллюминаторов. - Погляди-ка туда, ниже по ущелью. Это что, просто лунный свет?
        - Трудно сказать...
        Три луны ткали из световых лучей замысловатый ковер, он был невероятно яркий и непрерывно менялся. Но Комину показалось, что внизу, между утесами, куда показывал Питер, виднеется словно бледный костер происхождения отнюдь не лунного. Было в нем что-то от призрачного северного сияния, и это действовало Комину на нервы и заставляло его трепетать изнутри от чувства близости неизвестного... а потом свечение и вовсе исчезло, потерявшись во всепоглощающем лунном свете.
        - Не знаю, - ответил Комин. - Не уверен.
        - В том-то и дьявольщина, - сказал Питер. - Ни в чем мы здесь не уверены.
        Он двинулся обратно к кораблю. Комин шел за ним. Откуда-то из ночи до них долетал мягкий свистящий зов, чистый и мелодичный, чем-то напоминающий смех. Питер повернул голову на звук:
        - Вот это, например. Что это - птица, животное или вообще что-нибудь безымянное? Кто скажет?
        - Может быть, Стэнли знает? Что ты собираешься делать со Стэнли?
        - Комин, в нашей ситуации не уступить может только самый упертый дурак. И похоже, здесь тот самый случай и есть. - Он мрачно покачал головой. - Если бы дело касалось только меня с Саймоном, да гори он у меня тогда синим пламенем. Но есть ведь и другие, ими я не могу рисковать.
        Он оглядел омытую лунным светом равнину.
        - Гляжу я на это место, и кажется - ну какая здесь может таиться опасность! Настоящий райский сад, верно? А потом вспоминаю Баллантайна - и готов отдать Стэнли всю корпорацию Кочрейнов за один только намек, как избежать того, что с Баллантайном случилось.
        - Но ты же не думаешь, что он на самом деле может это объяснить?
        - Не знаю, Комин. Но я знаю, что никто другой уж точно ничего объяснить не сможет.
        - Значит, будешь с ним договариваться?
        - Возможно, - ответил Питер, и слова его отдавали горечью.
        Снова раздался чистый свистящий зов, на этот раз очень тихий, но доносился он откуда-то с более близкого расстояния. Ярдов за шестьдесят стояла группа деревьев. Оба повернули туда, им было любопытно узнать, что это там за создание поет в ночи. Тени под ветвями были темными, но медный лунный свет давал достаточно освещения. Комин заметил, как там что-то быстро промелькнуло. Рука Питера сжала его запястье:
        - Люди! Ты их видишь, Комин? Гуманоиды...
        Он захлебнулся от своих слов. Ночь и расстояние вдруг куда-то ушли, и Комин ясно увидел, как между деревьями крадутся тела цвета слоновой кости. Он все еще был под сильным впечатлением от своих снов. Он вырвался из хватки Питера и помчался через долину, крича:
        - Пол! Пол Роджерс!
        Это было, как оживший кошмар. Высокая трава хлестала его по ногам, а деревья казались до жути далекими, и лица людей под ними были неясными в полутьме. Мужчины, четверо мужчин, команда Баллантайна... Нет, их было больше. Рощу наполняли стройные бледные нагие тела, и некоторые из них были явно не мужские. Даже на расстоянии Комин видел, что это женщины с длинными волосами, развевающимися на бегу. Они бежали. Их напугал его крик, и роща так и звенела от их свистящего щебета, который им заменял речь, - дикий, примитивный язык, сильно напоминающий птичье пение.
        Комин закричал:
        - Пол, не убегай. Это я, Арч Комин!
        Но белые тела исчезли между тенями и деревьями, скрывшись в глухом лесу, и Пола среди них не было. Чистые горловые звуки их голосов растаяли в воздухе и умолкли.
        Питер поймал его на краю рощи:
        - Не ходи туда, Комин!
        Комин покачал головой:
        - Исчезли. Это я их спугнул. Не было там Пола. Никого из них не было.
        Его трясло, дыхание стало тяжелым.
        - Питер, как ты думаешь, эти люди и есть... трансураниты?
        Из корабля начали выходить люди, встревоженные криками и голосами. Питер резко повернулся в их сторону.
        - Стэнли, - вспомнил он. - Пора потолковать со Стэнли.
        Комин пошел за ним, голова его была как в тумане, ощущение потери давило, желание держаться как можно дальше от стройных деревьев не отпускало. Повеяло теплым ветром, наполненным безымянными запахами; в небе висели чужие созвездия, бледные в свете лун. Человеческие голоса становились все громче и резче, эхо их разносилось далеко вокруг корабля.
        Комин увидел, как Питер подозвал четверых и отдал им спешные приказания, указывая на рощу. Люди были вооружены. Они прошли мимо Комина, и один из них, Фишер, высокий крупный мужчина, спросил:
        - А у них есть оружие? Они могут напасть?
        - Не думаю. Они, по-моему... просто смотрели.
        По лицу Фишера бежал пот, рубашка потемнела под мышками. Он обтер лицо рукавом и неприязненно посмотрел на тени между ветвями.
        - За такое путешествие надо требовать дополнительную оплату, - сказал он. - Оно и раньше мне не больно-то нравилось.
        Он выступил вперед, а Комин сказал ему:
        - Не рискуйте особенно.
        Фишер выругался и пообещал, что не будет.
        К тому времени как Комин дошел до корабля, эти четверо исчезли в роще. Он не завидовал этим людям и их работе.
        У подножья трапа собралась небольшая группа людей. В центре ее были Питер и Стэнли. Остальные наблюдали, прислушивались, они нервничали, чувствуя себя не в своей тарелке. Ночь им явно не нравилась.
        Питер говорил Стэнли:
        - Взгляни на вещи реально. Я хочу, чтобы это услышали все. Ты по-прежнему отказываешься нам сообщить, что ты знаешь об этих... людях, опасны они или нет?
        Стэнли облизывал кончиком языка бледные пересохшие губы:
        - Причем тут я, Питер? Если что-нибудь случится, это будет твоя вина, а не моя, потому что ты не хочешь заключить со мной справедливую сделку.
        - Он отказывается, - заявил Питер людям, которые их слушали. - Вы все в этом убедились.
        Послышался возмущенный гул. В нем таилось нечто зловещее, и Стэнли повернулся, чтобы пойти на корабль.
        Люди загородили ему дорогу. Питер сказал:
        - Не отпускайте его.
        Несколько человек схватили Стэнли. Саймон Кочрейн, один из пилотов, астрофизик, доктор Френч, кто-то еще. В эту минуту они перестали быть учеными, экспертами, людьми, занимающими ответственные посты. Сейчас они были просто люди, перепуганные и рассерженные. Стэнли громко закричал.
        Питер ударил его по губам, не очень сильно.
        - Билл, ты, наверно, не понимаешь. Когда речь шла о посадке, дело шло о деньгах. Теперь - о жизнях. Тут есть разница. Не люблю, когда меня шантажируют ценой человеческих жизней. - Он пошел по равнине. - Давайте его сюда.
        Стэнли повели за ним следом. Комин шел рядом. Он понял, что собирается сделать Питер. Стэнли тоже понял, но он сам напросился.
        - Только-то и всего, - сказал Питер, - что мы привяжем тебя к дереву, а потом посмотрим, что будет. Если ты действительно что-то знаешь, как ты говоришь, так значит, тебе известно, опасно это или нет. Если не опасно, то и бояться нечего, и ничего с тобой не случится. Если опасно - что ж, тогда мы тоже это узнаем.
        Ноги Стэнли волочились в густой траве. Его дотащили до края рощи и подвели к ближайшей купе золотистых деревьев, которые в лунном свете потемнели и отливали медью. Между деревьями стояла тишина, мерцали пятна света, в кронах что-то нашептывал ветерок.
        - Не здесь, - скомандовал Питер, - отнесем подальше.
        Чем глубже они уходили в рощу, тем больше в ней становилось деревьев, а дальше она и вовсе переходила в лес, темнеющий сплошною стеной и простирающийся до самых гор. Тот лес, в котором исчезли неизвестные существа.
        Люди осторожно ступали, шокеры держа наготове; глаза их подозрительно и тревожно всматривались в каждую тень. Пять шагов, десять, двадцать - и Стэнли не выдержал:
        - Не надо, Питер! Не оставляй меня здесь! Я не знаю... Не знаю!
        Питер остановился. Вывел Стэнли на освещенное луной место и поглядел ему в лицо.
        - Не знаю я, - с несчастным видом повторял Стэнли. - Баллантайн описал этих... этих людей. Он их встретил, да. Но это все, что он говорит о них в журнале.
        Комин спросил:
        - Так это и есть трансураниты?
        - Наверно. Он их никак не называет. Только упоминает, что они тут есть.
        - Он их боялся?
        - Он об этом не говорит.
        - А что он говорит?
        - Это все. Он описал эту местность, тесты и пробы, которые они сделали, потом написал об этих людях - и на этом журнал заканчивается. Он не делал больше записей. Только одну.
        - Продолжай.
        - Одно только слово, и оно не дописано. Чернилами, поперек страницы: ТРАНСУРАН... - Стэнли сжал зубы и разразился безумным хохотом. - Ради этого единственного слова я и забрал журналы. Я думал, что тут заключено все состояние Кочрейнов. А потом сам Баллантайн проболтался. Питер, давай отсюда уйдем. Вернемся на корабль.
        - Значит, ты лгал, - безжалостно произнес Питер, - когда уверял, что тебе известно, где находятся залежи.
        Стэнли кивнул.
        Питер еще минуту внимательно наблюдал за ним. Потом повернулся и пошел назад через рощу. Остальные последовали за Питером. Он что-то сказал охранникам. Те снова вернулись на равнину, на участок обгорелой земли. Стэнли шел чуть поодаль. Теперь его не держали.
        Некоторые уже поднялись на корабль, когда вдали заиграли молнии, а между деревьями послышался треск. Какой-то человек издал пронзительный вопль, и послышались звуки птичьего зова. На этот раз повторялась только одна нота, удаляясь и исчезая в глубине леса. Словно бы кто-то жаловался. Вспыхивали и вспыхивали разряды молний, которыми управлял страх.
        Через некоторое время все стихло. Последняя траурная нотка перешла в отдаленный плач, который затерялся между горами. Фишер и еще один мужчина вышли из рощи, таща за собой какую-то спотыкающуюся белую фигуру.
        - Они пытались нас атаковать, - закричал Фишер. - Они наступали, но мы отбили атаку. - Лицо его было липким и влажным, голос прерывистым. - Одного мы захватили живьем.
        Комин направился к лесу. Он шел рядом с Питером, не сводя глаз с бледной обнаженной фигуры, которую тащили Фишер и его товарищ. Голова у пленника была опущена, лицо закрывали волосы.
        Они встретились на открытом пространстве. Фишер издал какой-то фырчащий звук, и тело откатилось в траву. Комин протянул руку к его лицу и посмотрел на него.
        Питер судорожно вздохнул.
        - Я этого человека знаю, - сказал он на странной, высокой ноте. - Это Викрей.


        Глава 12

        Небольшой корабельный госпиталь представлял из себя куб, наполненный светом, с белыми стенами, стерильный, сверкающий хромом и хирургической сталью. Викрей лежал на столе. После удара шокера он еще не пришел в сознание. Над ним суетился Френч, его руки в резиновых перчатках с осторожным любопытством ощупывали тело Викрея, губы его были плотно сжаты. Пластырь на руке Викрея закрывал место, откуда были взяты образцы ткани.
        Комин стоял, прислонившись спиной к стене, и наблюдал. Время, бесчисленные миллионы миль, множество событий - все это ушло в сторону; сейчас он вновь находился в больничной палате, не этой, другой, в далеком отсюда мире, и перед ним лежал совсем другой человек. Снова он видел на его коже мелкую дрожь и слабые шевеления плоти, как будто клетки его организма жили самостоятельной, неестественной жизнью. И его тошнило.
        Питер Кочрейн шепнул ему:
        - С Баллантайном было что-то похожее.
        Комин ответил:
        - Когда я увидел его в первый раз... до того как он... умер.
        Питер и Комин стояли рядом. Их плечи почти касались. Несмотря на яркие лампы, наполняющие помещение теплом, им было холодно. Викрей дышал. На лице его лежала печать некой тайны, тело его шевелилось: мышцы, сухожилия, тонкая плоть, которая их прикрывала. Он не выглядел таким изможденным, как Баллантайн: он был абсолютно здоров.
        Питер шепнул:
        - Он изменился. Он выглядит моложе. Я не могу этого понять.
        В госпиталь из лаборатории вернулся Рос и положил на стол Френча письменный отчет.
        - Я сделал анализы, - сообщил он. - То же самое, что и у Баллантайна. Единственное исключение - концентрация трансурановых элементов сильнее. Много сильнее.
        - Тихо, - скомандовал Френч. - Он приходит в себя.
        Молчание. Человек на столе повернул голову и вздохнул. Еще через минуту он открыл глаза. Сначала они с неосознанным любопытством оглядели низкий белый потолок и ящички со сверкающими инструментами, потом людей, стоящих рядом. Смутное любопытство перешло в острую тревогу, в ужас, точно у ошеломленного животного, которое просыпается и обнаруживает вокруг себя прутья клетки. Викрей сел на столе и закричал тем пронзительным мелодичным криком, слышать который из уст землянина было бесконечно странно.
        Питер сказал:
        - Викрей, Викрей, все в порядке, это мы, твои друзья.
        Снова отчаянный, нечеловеческий крик о помощи. Этот крик заставил нервы Комина напрячься до предела, и все-таки он был не так страшен, как лицо Викрея, - обыкновенное земное лицо, но странным образом изменившееся, сделавшееся чужим. Этот исказившийся рот, заходящийся нечеловеческим криком, эти глаза...
        Глаза. Комин не был человеком с сильным воображением, он не мог бы выразить словами, что было в глазах Викрея такого, отчего они выглядели ненормальными, наводящими страх. В них не было угрозы, не было безумия, не было ничего такого, что внушало явное отвращение. Дело было в другом: чего-то здесь не хватало. Комин уловил прямой, нацеленный на него взгляд, и это так его поразило, что волосы у него поднялись дыбом.
        Питер снова сказал:
        - Викрей! Вы же помните меня, Питера Кочрейна. Вы теперь в безопасности. Все в порядке. Не бойтесь!
        И в третий раз птичий крик сорвался с губ этого человека, который прежде был математиком, имел жену и детей и занимал высокое положение в мире науки.
        Питер резко выругался.
        - Да очнитесь вы, Викрей. Вы же не из этих тварей. Вы землянин, и вы меня знаете. Бросьте притворяться.
        Викрей издал стон.
        Комин задал вопрос, который он уже задавал однажды - в другом месте и другому человеку:
        - Где Пол Роджерс?
        Викрей повернул голову и посмотрел на Комина обреченным взглядом, а через минуту он заговорил - тяжело, глотая слова, можно было только догадываться, что это английский. Он сказал:
        - Стрэнг, вы его убили.
        - Стрэнг? - Питер Кочрейн вздрогнул. - Разве он...
        - В роще. Люди с оружием. Стрэнг упал. Мы его подняли и повели прочь. Тогда я...
        Он тряхнул головой. Волосы его сильно отросли, в них запутались листья и травинки. Питер медленно разъяснил:
        - Наши люди говорят, что вы на них напали.
        Викрей издал звук, который мог быть и смешком, и рыданием:
        - Нет. Нет. Мы их даже не видели.
        В глазах Питера загорелись жаркие огоньки.
        - Кровожадные ублюдки, - сказал он. - Паникеры. Не надо было мне их туда посылать.
        Комин сказал Викрею:
        - Мы сюда прибыли также и ради вас. Вы хотели вернуться к нам?
        - Нет! - Викрей упер локти в колени и спрятал в ладони лицо. - Мы остались. Мы думали, что люди вернутся за нами. Но народ хотел видеть корабль. Мы ждали, а потом кто-то выкрикнул имя Пола Роджерса. И мы захотели посмотреть, что за человек это кричал. Так что чуть погодя мы четверо пробрались в рощу. Не надо мне было. Я догадывался, что... - Опять он умолк на полуслове. И помолчав, заключил с бесконечной печалью: - Стрэнг мертв.
        - Сожалею, - сказал Питер. - Наши люди этого не хотели. Они испугались разговоров о трансура-нитах.
        Викрей выпрямился так резко, как будто кто-то тронул его ножом:
        - Что вам известно о трансуранитах?
        - Ничего, кроме того, что записал в журнале Баллантайн.
        - Но он не вел журнала после того, как... - Викрей встал. Вся его энергия, кажется, вернулась к нему с поразительной быстротой. - Баллантайн. Значит, он добрался до Земли.
        Питер кивнул.
        - И, - сказал Викрей, - он умер.
        - Да. Вы знали, что это с ним случится?
        - Конечно. Мы все это знали. Но он был слишком безумным, слишком упрямым, он боялся принять то, что давали ему трансураниты. Он не хотел оставаться - ни за что.
        - Что же ему давали, Викрей?
        - Жизнь, - ответил Викрей. - Жизнь или смерть, и он сам сделал выбор. Он не считал, что жить такой жизнью - достойно.
        - Я вас не понимаю.
        - Если бы вы поняли, то были бы как я, как Баллантайн. Вы тоже вольны сделать выбор. Слушайте, соберите своих людей, поднимите корабль и быстрее улетайте. Забудьте, что Кессель, Роджерс и я когда-либо существовали вообще. Найдите себе другую звезду, в космосе их много, иначе будет, как с нами. Многие из вас останутся, но кто-то вернется, да... я вижу это по вашим лицам. Это была жуткая смерть.
        Заговорил Френч. Он все это время с задумчивым видом читал отчет Роса, то и дело поглядывая на Вик-рея.
        - Перестройка организма, не так ли? - спросил он. - В Баллантайне она полностью не закончилась?
        - Перестройка, - повторил Викрей. - Да, Баллантайн слишком скоро улетел. Он... его это напугало, так или иначе. Слишком много было в нем пуританского, я так думаю. И все-таки, если бы он подождал...
        Френч сказал:
        - Ваш организм перестроился.
        Викрей не ответил. Он посмотрел на Питера Кочрейна и сказал:
        - Вы меня отпустите? Не увезете с собой?
        Питер протянул руку, в голосе его звучала едва ли мольба:
        - Вы не можете остаться здесь навсегда с этими примитивными существами. Вы же землянин, Викрей. На Земле у вас есть работа, жена и дети. Я знаю, здесь вы находитесь под чьим-то чуждым влиянием, но ведь вы его преодолеете. И в чем бы ни заключалась ваша... ммм... болезнь, медицинская...
        Викрей оборвал его криком:
        - Болезнь! Нет, вы не поняли! Я не болен. Я не могу заболеть. Меня нельзя ранить, нельзя убить. Только если несчастный случай, но этого можно избежать и жить... ну, не вечно, но близко к этому, впрочем, человеческий разум не в состоянии осознать этой разницы.
        Он приблизился к Питеру Кочрейну; было видно, что он боится, боится по-настоящему:
        - Я принадлежу этому миру. Вы не можете заставить меня вернуться.
        - Слушайте, - Питер с трудом заставлял себя соблюдать вежливость, - когда вы только пришли в себя, вы едва вспомнили, как говорить. Теперь речь у вас такая же чистая, как у меня. Все к вам потихоньку вернется, ваши привычки, ваша прежняя жизнь. Ваша жена...
        Викрей улыбнулся:
        - Она была ко мне добра. Не уверен даже, что я любил ее. Но теперь мы отвыкли друг от друга. - И тут страх вернулся к нему, и он закричал: - Отпустите меня!
        Питер вздохнул:
        - По-моему, вам лучше остаться тут и отдохнуть немножко. Через денек-другой вы станете чувствовать себя иначе. Возможно, нам понадобится ваша помощь.
        - Я помогу, - согласился Викрей. - Скажу все, что вы хотите, но вы должны меня отпустить!
        Питер покачал головой:
        - Тогда вы опять уйдете в лес к трансуранитам, и мы уже никогда не найдем вас.
        В течение долгой минуты Викрей молчал, потом расхохотался. Хохот снова перешел в эти дикие птичьи звуки, в двойную ноту, которая прозвучала прерывающимся воплем. Питер подскочил и встряхнул его.
        - Прекратите! - приказал он. - Не ведите себя, как дурак!
        Викрей справился с собой:
        - Вы думаете, мой народ... что они и есть трансураниты?
        - А разве нет?
        - Нет. - Викрей избавился от хватки Питера и отвернулся, его ладони сжались в кулаки, босые ноги задрожали в напряжении. - Я знаю, что вам нужно. И нам они тоже были нужны. Трансурановые руды. Но вам их не получить. Это невозможно! Они чужая собственность.
        - Чужая?
        - Да, трансуранитов. И я вам говорю - оставьте их в покое. Только вы этого не сделаете...
        - Нет. У нас лучшее оборудование, чем было у вас. Мы со всем управимся, но нам надо знать, чего ожидать. Что это такое - трансураниты? Люди, звери? Кто они?
        Викрей посмотрел на него чуть ли не с жалостью:
        - Они - нечто такое, чего вы и вообразить не можете, - сказал он тихо. - И я не могу ни описать их, ни объяснить. А теперь - отпустите меня. Не могу я оставаться тут запертым. Я покажу вам, как пройти туда, где руды. Отпустите меня.
        - Вы же знаете, что я не могу этого сделать, - настаивал Питер. - Ради вас и тех, остальных, - Роджерса и Кесселя.
        - Вы не в состоянии понять, - шепнул Викрей. - Вы не поймете, что мы не хотим возвращаться и жить среди людей. Не желаем мы возвращения!
        При этих словах его голос сорвался на крик, и Френч предостерег:
        - Осторожнее, Питер.
        Комин сказал:
        - По-моему, Викрей говорит правду. - Он осторожно шагнул вперед, так что теперь стоял между Питером Кочрейном и дверью. - И я думаю, вы зря его уговариваете. По-моему, плевать вам и на него, и на Роджерса, и на Кесселя, вместе взятых. Вам нужны только руды, и вы боитесь потерять его, потому что тогда он не сможет отвести вас к месторождениям. А потому вы намерены...
        За спиной у него открылась дверь - так внезапно, что Комин не успел отскочить, и край двери задел его. В проеме стоял Саймон Кочрейн, лицо у него было напряженное и взволнованное, в руке он сжимал шокер.
        - Питер, - сказал он. - Лучше бы тебе пойти со мной - и его тоже захвати. - Он кивнул на Викрея, потом указал на горы. - Что-то там происходит.


        Глава 13

        Одна из лун уже села, и в отдаленной роще сгустились тени. Ветер успокоился; ночь была теплой и очень тихой. Саймон поднял руку.
        - Послушайте, - сказал он.
        Они прислушались; в тишине Комин услышал шум множества голосов, мелодичных, неясных, шедших издалека, от темного подножия гор, и им отвечали такие же, доносящиеся из рощ, лесов и омытых лунным светом долин.
        - Они собираются вместе, - сказал Саймон. - Спроси его, что это значит.
        Нечеловеческие мелодичные голоса все звали и звали, к ним присоединялись новые, и по спине Комина прошла холодная волна дрожи. Он уже слышал такое раньше: эту двойную ноту, которая замерла вдали слабым воплем.
        В лунном свете лицо Викрея сделалось трагической маской, выражая страдание и мучительную тоску. Он сказал:
        - Они несут хоронить Стрэнга.
        Он отчаянно попытался вырваться, но Питер с Саймоном крепко его держали.
        - Куда? - спросил Питер. - Туда, где трансураниты?
        Глубоко в затененном горле ущелья бледный белый огонь горел теперь ярче, настолько ярко, что можно было разглядеть, что это нечто отличное от лунного света. Звуки голосов медленно двигались по направлению к этому огню.
        Викрей сказал:
        - Если вы убили один раз, значит, будете убивать и еще. Возьмете другого пленника так же, как захватили меня. Отпустите!
        Он боролся и вырывался, точно безумный, но его держали. Подошли еще люди, чтобы помочь. Голос Викрея поднялся до пронзительного дикого вопля. Комин отошел в сторону. Саймон презрительно сказал:
        - От него нам проку не будет. Запрем его, пока не придет в чувство. Сейчас бессмысленно куда-нибудь выходить, пока вся их шайка в сборе. Они еще захотят отомстить за Стрэнга, а вы видите, как их много.
        Из рощи отозвали охранников. Фишер стоял, беспокойно поглядывая то на горы, то на суматоху вокруг Викрея. Комин бесшумно обошел его сзади. Он ударил Фишера сбоку в челюсть и вырвал из его рук оружие. Регулятор шокера был поставлен на максимальное напряжение. Комин отвел его на несколько делений назад, потом повернулся к группе людей, которые держали Викрея.
        - Порядок, - сказал он. - Отпустите его.
        Они не отпускали, еще какое-то время продолжая его удерживать. Прошла, наверно, минута, прежде чем они поняли, что происходит. Викрей стоял на коленях, Саймон его держал. Питер Кочрейн выпрямился:
        - Ты спятил, Комин?
        - Возможно.
        Кто-то потянулся за оружием, которое, пока длилась схватка, побросали на землю, и Комин нажал на спуск. Последовала резкая вспышка, человек упал. После этого никто уже не пробовал притрагиваться к оружию. Когда ты оглушен шокером, это хоть и не смертельно, но удовольствие из малоприятных. Саймон все еще удерживал Викрея. Они стояли почти вплотную друг к другу, так что Комин не мог выпустить по нему заряд, не задев Викрея. Челюсти Саймона Кочрейна упрямо сжались, в глазах кипела злоба. Комин сказал:
        - Отпусти его.
        Питер шагнул вперед. Начал было что-то говорить, но Комин оборвал:
        - Слушай, ты. Меня совершенно не интересуют все эти ваши руды и то, прикарманите вы их или нет. Я сюда прилетел, чтобы найти Пола Роджерса. - Он посмотрел на Викрея: - Вы это понимаете, Викрей? Я друг Пола. Я хочу с ним поговорить - и это все. Если он не хочет возвращаться, я его уговаривать не стану. Вы меня отведете к нему?
        Викрей кивнул. Он попытался вырваться от Саймона, и Саймон его ударил.
        - Стой спокойно, - приказал ему Саймон, потом крикнул стоящим вокруг: - Ну, что встали? Я вас, что ли, должен учить, что делать...
        Рука Питера схватила его за ворот, оборвав на полуслове, Саймон едва не задохнулся.
        - Отвали! - заорал Питер. Он оттащил Саймона прочь от Викрея и яростно отпихнул в сторону. - Ты так и не научился вовремя останавливаться! Ты - как та поганая овца, которая всю семью Кочрейнов портит! Здесь не место для грубостей, прекращай!
        Саймон выругался.
        - Ты же сам мне велел его не отпускать!
        - Но разве я тебе велел его избивать? - Он резко развернулся на месте: - Можешь опустить шокер, Ко-мин Викрей свободен, пусть делает, что хочет. Кажется, он говорил правду, и помогать ему уже слишком поздно. Бесполезно убивать человека, желая его спасти.
        Комин улыбнулся и кивнул головой. Шокер он опускать не стал.
        - Никак не могу тебя раскусить, - сказал он Питеру. - Иногда ты мне кажешься очень приличным парнем, а иногда гляжу на тебя - ты самый настоящий мерзавец, только маскирующийся под приличного человека. - Он поводил стволом шокера, напоминая Питеру, что оружие все еще у него в руках. - Мне необходимо защитное снаряжение.
        - Ты спятил, Комин, ты же не можешь...
        - Ты слишком хорошо меня знаешь: я все равно это сделаю, со снаряжением или без - неважно. И я тебя достаточно знаю, чтобы не сомневаться, что снаряжение ты мне все равно дашь. Так что давай уж не терять понапрасну время.
        Питер пожал плечами и пошел к кораблю. Саймон двинулся было за ним, но Комин сказал:
        - Нет. Оставайся тут, чтобы я мог тебя видеть.
        Комин принялся ждать. Викрей встал на ноги. Теперь он выглядел иначе. Почувствовав, что свободен, он уже не боялся. Тело его дрожало, не от страха - от нетерпения, а взгляд устремился в горы, к ущелью, откуда слышался зов. Глаза у него блестели, и Комина опять поразило, как они у него изменились, совсем утратив все человеческое.
        Вернулся Питер, в руках он нес громоздкий пакет, увенчанный сверху шлемом: защищающие от радиации доспехи. Вокруг губ его легли жесткие складки; он сердито вглядывался в лица стоящих рядом людей.
        - Одного костюма не хватает, - объявил он. - Кто-то тебя опередил, Комин.
        - Положи, - потребовал Комин. - Вот сюда.
        Питер положил пакет на землю и отступил; Комин поднял доспехи. Саймон все еще дулся. Он молчал, и Питер спросил:
        - Кто-нибудь видел Билла Стэнли?
        Никто ему не ответил.
        Питер выругался.
        - Ох уж эти любители! За что они ни возьмутся, все только запутают и испортят. К тебе это тоже относится, Комин. Ладно, ну вас всех к черту! Надеюсь, вы оба провалитесь в пропасть и сломаете себе шеи!
        - Тогда не приближайтесь ко мне сзади! - предупредил Комин. - Пошли, Викрей!
        Внезапно Викрей заговорил, ясно и вразумительно. Он обращался к Кочрейну со всем достоинством свободного человека, к тому же ученого. Было тут что-то еще, какое-то необъяснимое и раздражающее ощущение, как будто ты по сравнению с ним всего лишь жалкая, ничтожная тварь, и тем более неприятно было такое чувствовать, когда знаешь, что рядом с тобой нагое создание, каким-то роковым стечением обстоятельств ставшее местным жителем.
        - Я знаю, вы последуете за нами, - сказал он. - Там, в ущелье, есть свет, и много освещенных тропинок. Ваша дальнейшая судьба отчасти в ваших руках. Я только предупреждаю, чтобы вы не сделали той ошибки, которую совершил Баллантайн, и чтобы не использовали оружия против моего народа. Стрэнг мертв, в скором времени по нему справят траур. Но у моего народа отсутствует чувство мести. Месть ими забыта вместе с другими вещами, которые в них жили прежде. Не причиняйте же им вреда. Они беззащитны.
        Не обращая внимания ни на кого из оставшихся, Викрей направился к роще. Комин последовал за ним, и вскоре их окружили древесные тени. Викрей ускорил шаг, голоса в отдалении повторили призыв. Комин бросил оружие. Викрей улыбнулся:
        - Вы мудрее Кочрейнов.
        Комин буркнул:
        - Бывают случаи, когда оружие бесполезно. Думаю, что тут один из таких.
        - Боитесь?
        - Не то слово, - признался Комин.
        Они уже миновали рощу и теперь продвигались по лесу, и под ногами у них сгустилась чернота. Перепутавшиеся ветви над головой не напоминали Комину ничего знакомого, вот разве что во сне он мог видеть такие же, листья с них свисали спиралями, медные, золотые и бледно-серебряные в лунном свете. От влажной почвы исходили странные запахи, и он замечал под ногами какие-то вьющиеся лианообразные ветви, украшенные громадными темными цветами. Викрей двигался беззвучно и быстро, стройное белое пятно в темноте, похожее на бегущего призрака.
        По пути Комин спросил:
        - Что это у вас за народ? Вы сказали, что раньше они были людьми, как...
        Он осекся, но Викрей улыбнулся и закончил за него фразу:
        - Как я. Да. У звезды Барнарда восемь планет. Они прилетели с пятой, перелетая с планеты на планету все ближе к солнцу, по мере того как оно остывало. С течением лет они добрались до этой планеты и обнаружили здесь трансуранитов. Дальше лететь они уже не намерены.
        Комин вспомнил бегающие по роще фигуры, обнаженные, будто фавны, не владеющие никакой речью, за исключением примитивных выкриков. Он спросил недоверчиво:
        - Вы хотите сказать, что у этих... у них были космические корабли!
        - О да. Космические корабли, огромные города, войны, медицина, политика - одним словом, цивилизация. За горами до сих пор сохранились развалины городов, которые они построили, когда впервые попали на Барнард II. Красивые города. Я их видел. Их культура была приблизительно на том же уровне, что и наша. - Он качнул головой. - Мне тяжело говорить об этих вещах. Мозг легко свыкается с новой системой ценностей.
        Через короткий промежуток времени он добавил:
        - Хотел бы я, чтобы ваш корабль никогда не прилетал. Так невыносимо пытаться вновь стать Викреем.
        Комин отметил странную интонацию, которая прозвучала при этом, но смолчал. Вместо этого он спросил:
        - Вы никогда не устаете?
        Викрей сделал нетерпеливый жест, но замедлил шаг. Комин мысленно его поблагодарил, он уже с трудом волочил ноги. Скоро сердце успокоилось и перестало стучать, как молот, и пот уже не так обильно заливал спину, где висел тяжелый пакет с амуницией. Теперь они были ближе к расселине, голоса звучали яснее, словно там собралась огромная стая птиц. Кажется, в них не было никакой угрозы, но именно отсутствие угрозы и внушало Комину больше всего опасений.
        - Как же они это все потеряли? - спросил Комин. - Корабли, города. Цивилизацию.
        - Я вам сказал. Они обнаружили трансуранитов.
        - Война? - не понял Комин.
        Викрей посмотрел на него, как на младенца, сморозившего какую-нибудь нелепость.
        - Нет, никакой войны. Всего лишь вопрос необходимости.
        - Необходимости?
        - Да. Все, что человек когда-либо создавал, было сделано в силу необходимости - необходимости в пище, в жилье, в защите. Цивилизация развивалась, чтобы легче было обеспечивать эти нужды. Но если они перестают быть для вас необходимыми, значит, вы уже развились выше уровня своей цивилизации и можете с ней покончить.
        - Вы хотите сказать, Викрей, что для вас все эти понятия больше не являются необходимыми? Из-за таинственного трансуранового облучения?
        - Вовсе это не облучение, это трансмутация. Полное физиологическое изменение, обычный метаболизм прекращается и заменяется энергией, постоянным ее потоком через живые клетки, через трансурановые элементы, которые приобрели эти клетки. В теле появляется новая жизнь, она сама себя обеспечивает. Тут нет голода и нет страха. Отпадает необходимость в городах, в финансах и в запутанных социальных структурах, в труде и выгоде, в войне и жадности - и даже в сложной речи. Странно, наверно, слышать все эти напыщенные слова?
        У Комина возникло болезненное ощущение, вызывающая дрожь неприязнь от картины невообразимой жизни, приоткрывшейся ему после слов Викрея.
        - Но радиация убивает, - сказал он.
        - Элементы, известные на Земле, - да. Но они конечные продукты, тлеющие угольки, и хотя им предстоит еще долгий путь до итога, который их ожидает, то есть до состояния свинца, жизненную энергию они уже потеряли. Нептуний и плутоний - гибриды, искусственно созданные человеком, которых в чистом виде не существует в природе. Настоящие трансурановые элементы, выходящие далеко за пределы нашей периодической таблицы, - вот те силы, которые были в самом начале, семена жизни, первопричина всего. Может быть, мы все в этом смысле дети трансуранитов, множество раз переродившиеся, отчего изначальные наши жизненные силы иссякли.
        - Не понимаю.
        - Поймете, - пообещал Викрей. - Теперь вы можете бежать? Идти еще много.
        Он не успел это договорить, как уже рванулся вперед, к ущелью, забыв про Комина. Комин старался не отставать.
        Пока он бежал, страх в нем усиливался - страх существа с ограниченным кругозором, которое чувствует, что все его устоявшиеся жизненные ценности, то, что само собой разумелось, вдруг оказалось под угрозой и привычный мир дает трещину.
        - Но если трансураниты совершили в вас такую перемену, кто же они такие? - спросил он.
        Викрей не ответил. Подъем сделался круче, и скоро они вышли на широкую тропу между деревьями, протоптанную множеством ног за долгие годы, так что она была утоплена глубоко в почву и хорошо утрамбована. Выбравшись на тропу, Викрей еще более увеличил скорость. Комин с трудом поспевал за ним. Сквозь поредевший лес он увидел темную расселину и клонящиеся к закату луны. Звенели голоса.
        На тропе появились другие фигуры.
        Викрей позвал - мягкой радостной мелодией, и ему ответили - стройные люди с детскими глазами; на Комина они смотрели с недоумением, но без страха. Вместе с ними он достиг входа в ущелье. Он старался не отставать от Викрея, потому что знал: если он потеряет его из виду, тот сбежит. Комин не мог остаться один среди этих созданий, которые выглядели совсем как мужчины и женщины, но вовсе такими не были.
        Последние деревья остались позади. Они прошли между каменными столбами ворот, и перед ними открылось ущелье. Оно было полно голосов и неясных движущихся силуэтов, а впереди, в глубине, горел белый погребальный костер, ослепительный, словно снег, отблескивающий на ярком солнце. Викрей подошел и что-то неразборчиво произнес. Речь его опять из нормальной превращалась в нечеловеческую.
        Комин облачился в неудобный защитный костюм и надел на голову шлем. Он боялся.
        В костюме Комин почувствовал себя еще хуже: металл затруднял движения, а забрало из освинцованного стекла ограничивало поле зрения. Его одежда пропотела насквозь, а затхлым воздухом из емкости за плечами невозможно было дышать.
        Неуклюжей походкой брел он вслед за Викреем; тропа на скальной породе сделалась широкой и гладкой. Многие из обнаженных людей, шедших вместе с Коминым по тропе, были женщинами, белобедрыми, острогрудыми, но не возбуждающими в нем ни капли желания; точно так же при виде здешних мужчин он не испытывал никакого стыда. Казалось естественным, что все они расхаживают нагими, - таким же естественным, как естественно дуновение ветра.
        Все спешили, лица у всех горели. Звук голосов замирал вдали, по мере того как людей на тропе оставалось меньше и меньше. По обе стороны от них возвышались дикие, выкрошенные на ветру скалы, их красновато-коричневые вершины купались в лунном сиянии. Но это там, наверху. Здесь, внизу, где находился Комин, сгустилась непроглядная тьма, единственным источником света был странный белый костер, притягивающий, зовущий к себе. Что-то передалось Комину от Викрея и остальных, его тоже снедало нетерпение поскорее достичь пламени. Но одновременно с этим желанием по мере приближения к цели в нем нарастал страх.
        Дно ущелья сделалось вдруг покатым, тропа спускалась круче и круче, и вот в скале перед ними открылся огромный грот. Белый огонь шел оттуда, и Комин понял, что сияние, которое он видел издалека, - всего лишь отблеск горящего в гроте огня. Тропа разделилась, ее разветвления уходили от грота влево и вправо, и последние, кто шел по тропе, устремились по обеим тропинкам. Комин остановился.
        - Викрей! - закричал он. - Викрей!
        Но Викрей исчез. Комин ухватился за каменную стену и некоторое время стоял, вцепившись в нее. Вход в грот был рядом, но он все не мог решиться - бежать ли ему отсюда или остаться здесь. Он увидел, почему тропа разветвляется надвое.
        Внутренность грота представляла собой широкую трещину, которая открывалась в пропасть. Из пропасти и струился этот белый огонь - пульсирующее сияние ослепительной чистоты. Края трещины и каменные своды над ней, куда попадало больше всего огня, горели собственным пламенем, уже не таким ярким. Комин понял, что годы и годы интенсивной бомбардировки трансурановыми частицами преобразовали простую скалу в нечто иное, так что теперь радиацией наполнен весь грот..
        В трещину он заглянуть не мог, она была от него далеко, и не позволял угол зрения. Но он видел уступы, шедшие от краев и вниз широкими грубыми ступенями. Уступы эти заполнились людьми, лица их горели от нетерпения, а глаза были глазами детей, счастливых, словно их допустили на праздник. Один из уступов выступал далеко над трещиной, и на нем, установленные на грубых шестах, стояли носилки, усыпанные грудой цветов. Цветы шевелились, словно живые, в такт движениям того, что они скрывали, а рядом с носилками стояли два человека. На таком расстоянии Комин не мог разглядеть их лиц, к тому же у него кружилась голова. Но он понял, кто эти двое.
        Комин оторвал руки от скалы, стиснул зубы и шагнул в грот.


        Глава 14

        Люди продолжали сходиться, и Комин шел вместе с ними, неуклюжая громоздкая фигура среди гибких обнаженных тел. Нижние, широкие, уступы были уже заполнены, и люди взбирались на другие, что были выше, располагаясь на грубых, неровных поверхностях кто как может. Здесь царила спокойная тишина, и ощущалось присутствие некой незримой силы, затаившейся и готовящейся к прыжку. Все ждали этого прыжка, люди знали, что это такое, и Комин побежал мимо столпившихся на ступенях тел к Полу Роджерсу. Он чувствовал, что времени у него почти нет. Белое пламя вырывалось из пропасти, величественное и страшное.
        Комин выкрикнул имя Пола, но шлем заглушил его голос. А те двое, стоящие на уступе, были от него далеко. Они наклонились и взяли носилки в руки; с тела Стрэнга, лежавшего на носилках, вниз обрушился яркий каскад цветов.
        Люди, жаждущие занять место на уступах стены, стали передвигаться быстрее. Бронированные ботинки Комина тяжело стучали по камню.
        Медленно и очень торжественно эти двое наклонили носилки, и тело Стрэнга скользнуло вниз, в бездну.
        Люди замерли. Пронесся короткий вздох, а затем наступила тишина, неподвижная, бездыханная; нарушал ее только Комин, бегущий по ступеням из камня и выкрикивающий имя Роджерса.
        Даже шлем, смягчающий звуки, не в силах был заглушить его голос, настолько он контрастировал с тишиной, - и люди медленно стали поворачивать к нему лица. В это мгновение они жили чем-то другим и были отсюда далеко, и то, что их возвращали в реальность, причиняло им боль. Языки пламени поднимались вверх и изгибались над головами людей волнами, увенчанными на гребнях ослепительной пеной света. Голос Комина, как громовый молот, оставлял на лицах людей, отрешенных, поглощенных созерцанием происходящего, зримую печать боли.
        Комин положил спрятанные в перчатки руки на обнаженные плечи Пола и снова громко окликнул его по имени. Лицо, которое смотрело на него с другой стороны освинцованного стекла, было лицом Пола Роджерса, каким Комин знал его всю жизнь, и все же это было не лицо Пола. Пол Роджерс исчез, его место занял кто-то другой, чью личность Комин не в состоянии был постигнуть. Он убрал руки, ему сделалось страшно.
        Быстрые белые языки пламени ударили в сияющий свод, а двое на уступе стояли и ждали, и глаза их, забывшие, что такое знание и человеческий образ жизни, смотрели на Комина с беспокойством. Затем как будто открылась дверь, которая очень долго была закрыта, и пришло узнавание, а с ним - тревога.
        - Не теперь! - Чувствовалось, как трудно даются Полу слова, при этом он поднял руки, как бы защищаясь от Комина. - Не время, не сейчас!
        Викрей и Кессель - толстяк Кессель, когда-то раздобревший от сидячей жизни ученого и выглядевший старше, чем есть, но теперь совершенно переменившийся, похудевший, - Викрей и Кессель, словно не замечая Комина, снова повернулись к волшебному яркому огню, не дававшему никакого жара, и внимательно всматривались в глубины, из которых он исходил. Люди на уступах стояли недвижно, белые тени, нарисованные на камне, и только глаза их сияли, отражая подземный свет. Комин закричал. Он не хотел этого: он же обещал Викрею, что не будет мешать. Но теперь, здесь, когда он увидел Пола, слова вырвались помимо его желания:
        - Пол, пойдем со мной! Вернемся!
        Пол отрицательно затряс головой. Кажется, он переживал за Комина и в то же время с нетерпением ждал, когда тот уйдет, так, словно Комин непростительно вторгся в его мир.
        - Не теперь, Арч. Сейчас не время ни думать, ни говорить. - Его руки с силой уперлись Комину в грудь, отталкивая его. - Я тебя узнал. Ты не сможешь с ними бороться Надо было тебе сначала подумать. Уходи быстрее.
        Комин не двинулся с места. Языки пламени подпрыгивали, крутились и лизали края трещины, поднимаясь в воздух у него над головой. В них было нечто гипнотическое, прекрасное, завораживающее - так вода завораживает пловца. На пламя Комин старался не смотреть, а сосредоточил свой взгляд на Поле: ему было больно, что Пол здесь, среди этих голых одичавших людей, ничем не отличающийся от них, что он потерял ум и сердце в этом коллективном безумии. Это взбесило Комина, и он закричал:
        - Я же с самой Земли сюда прилетел, чтобы найти тебя. Я тебя здесь не оставлю!
        - Ты хочешь меня убить, Арч?
        Эти слова заставили Комина замолчать. Потом он пролепетал:
        - Ты можешь умереть, как... Баллантайн? Мне показалось, Викрей сказал...
        Пол заглянул в бездну, и речь его стала настолько быстрой, что Комин с трудом понимал через микрофон в шлеме его слова:
        - Нет, не так. Баллантайн ушел слишком рано. Я дошел до конца Но, с другой стороны, это хуже. Арч, не могу объяснить, но уходи, пока не попался, как мы.
        - Ты пойдешь со мной?
        - Нет.
        - Тогда я останусь.
        "Может, в нем еще осталось что-то от человека, чтобы вспомнить, - подумал Комин. - Может, все-таки я заставлю его уйти".
        Пол сказал:
        - Смотри.
        Он указывал вниз, в пропасть, подталкивая Комина к краю. Мимо проносилось бесшумное белое пламя, он смотрел на него, на это белое ослепляющее сияние. Внезапно мир дрогнул у него под ногами, голова закружилась, и к горлу подступила тошнота.
        Уступы, которые раньше казались твердью, теперь представились ему тонкими изогнутыми раковинами, они аркой перекрывали пространство внизу, скрытое в глубине грота; и то, что находилось там, в глубине, и было основной частью айсберга, лишь малостью выходящего на поверхность; и это невидимое пространство, скрывающееся за световыми сполохами, распространялось широко-широко, в недоступные для глаза места. Трансурановые огни светили в глубине так, словно чье-то неизвестное солнце спряталось под защиту камня, чтобы хранить здесь свое вечное пламя, раздаривая его на радость другим, растрачивая себя в потоках и вспышках белого радиоактивного излучения. Что-то в самой глубине Комина проснулось и зашевелилось Он наклонился вперед, и страх ушел из него вместе со многими другими вещами, захламляющими его сознание. Пламя взметнулось в его внутреннем мире, оно полыхало, расцветало, парило. Он не мог следить за всеми движениями этого огня, но огонь этот был прекрасен, он нес счастье, было наслаждением ощущать его своим внутренним существом.
        А потом он закричал, отпрянул назад, и красота исчезла.
        - Там какое-то движение!
        - Там жизнь, - тихо ответил Пол. - Жизнь без всяких желаний и почти без конца. Помнишь старую сказку, которую нам рассказывали в детстве, - о людях, живших в райском саду?
        Комин вдруг почувствовал неприязнь. Он отстранился от края пропасти и сказал:
        - Через это я уже проходил, Пол, и ты тоже. Кажется, я теперь понял. Это трансурановое облучение - ты облучен, ты испытываешь наркотическое воздействие, которое идет оттуда. Ты опускаешься до уровня окружающих, и скоро на тебе можно будет поставить крест. Не знаю, что в точности делают с тобой трансураниты, но результатом будет рабство.
        Комин поднял голову туда, где в нетерпении ждали другие.
        - Ты поклоняешься идолам, вот что ты делаешь. Мне встречалось такое в других мирах, но ничего подобного я не видел. Вы тут поклоняетесь какой-то гадской природной силе, которая пожирает ваши мозги, доставляя удовольствие телу.
        Комин повернулся. Пол наблюдал за ним с жалостью, его внимание уже ускользало назад, к потоку видений, из которого вырвался Комин, и Комин взглянул на него почти с отвращением.
        - Вы отдали им тело Стрэнга, - сказал он. - И теперь ждете, чтобы вам за него заплатили.
        Пол Роджерс вздохнул:
        - Совсем нет времени, тебе надо спешить. Уходи, Арч. Беги.
        Последние, казалось бы, самые обыкновенные слова прозвучали неожиданно страшно. Комин слышал их уже тысячу раз в невыразимо далекие времена. Он грубо схватил Пола за руку, этого незнакомого Пола, утратившего всю человечность, Пола из чуждой плоти, с чужими мыслями, Пола не того, с которым провел детство, и бросил ему в лицо:
        - Мы уходим, хочешь ты этого или нет.
        - Слишком поздно, - спокойно возразил Пол.
        Странно, он даже не пытался бороться с Комином, когда тот оттащил его от края скалы, подальше от Викрея и Кесселя. Они вместе покинули основной уступ и направились к выходу из грота. Но не успели сделать и трех шагов, как Комин увидел, что снаружи к выходу приближаются люди в антирадиационных костюмах; они громко переговаривались, стучали тяжелыми ботинками и двигались сюда по тропе - впереди Питер Кочрейн, за ним другие, все были вооружены.
        Понимая, что, возможно, совершает ошибку, Комин продолжал оттаскивать Пола Роджерса в направлении выхода Это было естественным желанием поскорее отсюда выбраться. Хотя сам он не очень-то понимал, от чего именно собирался спасаться. Просто чувствовал: то, чего дожидаются эти люди, - воплощение зла и вещь неестественная, и что сама его плоть рвется избежать столкновения с этим. Ряды тел стояли перед ними плотной стеной, делая невозможным бегство. Он попробовал преодолеть эту стену, но стена была стеной из песка, стоило ему копнуть в одном месте, как оно сразу же заполнялось. Комин оказался в ловушке между молотом своего страха и наковальней бесполезных попыток выбраться.
        Голоса приближающихся мужчин сделались громче, они гулко отдавались от сводов грота. А затем зазвучали голоса тех, кто не нуждался больше в членораздельной речи для выражения своих примитивных эмоций. Люди чуть подались вперед, к сияющей перед ними пропасти, и заливались ликующими возгласами, в которых потонули голоса пришельцев-землян.
        Комин изо всех сил боролся, чтобы прорваться к выходу, но было слишком поздно. С самого начала было слишком поздно, и теперь он это понял - понял, что попался, как когда-то попался Пол. Он выпустил безвольную руку Пола и развернулся к пропасти в отчаянной решимости драться с кем-то или чем-то, неважно, что вылезет оттуда наружу. Но уже через какую-то секунду он позабыл даже о собственном страхе.
        Потому что внезапно пространство перед ним заполнилось звездами.
        Сперва вспыхнул свет - он здесь светил и раньше, и вполне достаточный для того, чтобы ослепить человека, - но это был иной свет. И движение, возникшее в мечущихся языках пламени, было иным движением. Сзади напирала толпа, и Комина вытеснили едва не к самому краю бездны, но ему было все равно. Из него единым махом вышибло и способность мыслить, и способность дышать, он мог только вылупиться на это зрелище, как ребенок.
        Звезды вышли из облака, озаряя пространство вокруг себя белой прозрачной аурой. Сами они были еще белее, они были чистой первичной радиацией, и их лучащиеся руки казались сотканными из нитей туманностей. Стремительно воспарили они на волнах огня и затмили его. Они смеялись, и смех их был смехом юных существ, свежих, только что вышедших из-под руки Создателя, не ведающих никакой тьмы.
        Много странных мыслей промелькнуло у Комина в голове, а уж он-то и думать забыл о подобных вещах с тех пор, как у него начала расти борода. Но почему-то теперь мысли были только об этом. Смех странных существ был беззвучным, но он был. Он присутствовал в их движениях, в их сиянии.
        Белые звезды загорелись в жемчужном небе, и сливающийся воедино ликующий крик с уступов их приветствовал. Пол Роджерс сказал:
        - Вот они, трансураниты.
        Силы, существовавшие в начале всего, семена жизни, ее источник. Возможно, само человечество было их детьми, разлученными с ними на долгий срок. Комин с усилием пытался прийти в себя, но голова его была забита какими-то забытыми, старыми, обрывочными эмоциями. И он не понимал, почему такое возможно, он видел только светящихся трансуранитов и их счастливый танец.
        Звездное облако ринулось вверх, расширилось, расползлось, сотканные из туманностей руки потянулись, чтобы коснуться одна другой, чтобы соединиться вместе. Они кружились друг возле друга, соединялись и разбегались в стороны, без причины, без умысла, просто они так жили - и это было само по себе радостью. И такое от них шло сияние, что Комин склонился под ним, охваченный необъяснимым, новым для себя наслаждением.
        Питер Кочрейн медленно двинулся по направлению к пропасти, а за ним другие люди в защитных костюмах. Глаза их устремились на трансуранитов. Комин смутно видел этих людей и понимал, что они теперь тоже не могут уйти, не смогли бы, даже если бы захотели. Он знал, что и сам-то уйти отсюда не в состоянии.
        На Комина легла рука Пола, в ушах зазвучал голос Пола:
        - Сейчас ты поймешь. Через минуту ты все поймешь.
        Новый порыв охватил людей, они рвались вперед, тесня Комина к краю бездны. На дальнем уступе, по другую сторону пропасти, он увидел бронированную фигуру, движущуюся вместе с толпой. Ее прижали к самой скале, и Комин понял, кто это был: Стэнли, который явился сюда до них, чтобы первым обнаружить, где находятся трансураниты; Стэнли, который нашел это место и чей шокер теперь, забытый, лежал в его обвисшей руке.
        Пол стиснул Комину руку. Комин посмотрел на него. Пол улыбался, на лице его отражалось сияние трансуранитов. Он сказал:
        - Мне жаль, что ты не получил шанса подумать и все решить самому. Но, Арч, я рад, что ты здесь.
        Это было последнее, что он сказал. Для речей больше не оставалось времени. Комин смотрел вверх, голова у него кружилась от кружения звезд. И тут звезды упали прямо с горящего свода.
        Они устремились вниз дождем из живых огней, целая галактика падала с неба, так падают метеоры, в стремительном плавном изгибе разбиваясь о поверхность внизу, о Комина, ошеломленного этим ярким падением, о нагих людей, поднявших руки в экстазе восторга.
        И трансураниты еще шире простерли над ними свои туманные руки, чтобы обнять ими всех, и люди тускнели, делались неразличимыми, потерявшись в самом сердце звезд. Среди этих людей был и Комин, окутанный апокалиптическим огнем.
        Несколько секунд он стоял, прикованный к месту. Что-то в нем кричало, что он должен сопротивляться, преодолеть это великолепие, так внезапно заслонившее собой мир. А потом сильная, грубая часть Комина, которая на некоторое время ушла в дремоту, вырвалась из этого сна, и он испустил отчаянный крик ужаса. Он отшатнулся от того, что его держало, извиваясь в судорожных рывках.
        Он не хочет стать таким, как Баллантайн. Не хочет стать таким, как Пол, с высосанной душой, с выжатым мозгом. Не хочет стать Стрэнгом, которого кидают в бездну, чтобы принести жертву звездам.
        Он пальцами пытался с себя соскрести это неестественное сияние. Но это был только свет - и ничего больше, и руки его проходили сквозь него, как сквозь дым. Он снова попытался бежать, но тесно сбившиеся тела, словно в каком-то жутком союзе с трансуранитами, загораживали ему дорогу. Выхода отсюда не было.
        Он позвал на помощь Пола, но Пол остался где-то позади, за пеленой света, так что помощи было ждать неоткуда.
        Загнанный в ловушку, потерявший надежду, Комин все же чего-то ждал. Защитная броня на нем была мощная и надежная, но здесь действовали трансурановые силы, про которые никто ничего не знал, и уровень радиации их был неизвестен. Он уже успел почувствовать их мощь даже через непроницаемое для обычной радиации вещество...
        И мощь эта росла и росла. Пока еще защита спасала, но, глядя сквозь просвинцованное забрало шлема на всю эту ослепляющую красоту, о какой прежде он не мог и мечтать, Комин чувствовал, как мощнейшая энергия, от нее исходящая, пронизывает его, касается его изнутри.
        Прикосновение было теплое, точно первые лучи солнца после зимних холодных дней. Комин чувствовал, как тепло струится по его телу, проникая в подавленные страхом участки мозга, и там, куда оно пробиралось, не оставалось больше места для напряжения или ужаса. Огонь, который держал его в туманных объятиях, наполнял его белым сиянием, и постепенно Комину открывалась очень простая истина. В трансуранитах нет никакого зла.
        Прилив теплоты и жизни затрагивал лишь малые области, куда его пропускала броня, но и этого было достаточно. Белое великолепие пробивалось к нему сквозь забрало, и вместе с ним приходило понимание. Он знал теперь, почему Пол не вернется. Он понял, почему глаза этих людей так беспокоили его, почему глаза у Викрея сделались такими странными и чужими. Понял, почему этим людям не нужны большие города и человеческий образ жизни. Силы, которые были в начале, семена жизни, источник ее...
        Его тело стремилось к свету. Плоть его желала этого чистого огненного сияния, этой мощи, которая переделывала его, мощи, которая проникала в каждую клеточку, утоляла голод, излечивала болезни, удовлетворяла потребности и делала жизнь устойчивой. Ему хотелось, чтобы сила вошла в него целиком, чтобы она разливалась в нем, как разливается в телах всех этих людей. Он хотел быть свободным - таким же свободным, как Пол.
        На планете есть леса и долины, открытый и не скованный кандалами мир, не залитый кровью, не измученный многим жатвами и урожаями И никакого голода, никакой похоти, никакой особой нужды ни в чем. Только солнце днем и медные луны ночью, только время без конца, без края, без сожалений, только слабая тень забытого понятия - смерть.
        Но оставался еще какой-то центр сопротивления в его голове, который хранил память о прошлом и посылал ему его же собственные слова, люди уже прошли через это. Невинность существовала слишком давно и безвозвратно потеряна. Все это не для человека Не касайся этого.
        Но Комин, наконец, понял: то, что он называл вырождением, на самом деле было чем-то иным; то, что он называл идолопоклонством, на самом деле было дружеским приветствием; то, что он считал жертвоприношением, на самом деле только возвращение мечущимся огням того, что им принадлежало. Мир трансуранитов позвал его, и он не будет больше слушать внутренние призывы, заставляющие его противиться зову.
        Звездное пламя, прошедшее сквозь шлем и стекло, горело в его мозгу, и все сомнения утонули в этой белизне. Он знал: его вовсе не искушают, но ему предлагают дар, невиданный со времен Эдема. Он поднял руки и положил их на застежки своих доспехов.
        Кто-то перехватил его руки. Кто-то закричал и оттащил Комина, вырвал его из туманных объятий, обволакивавших его, и звездное сияние потускнело. Комин сопротивлялся, орал, потом увидел перед собой лицо Питера Кочрейна, искаженное бешенством. Голос Питера пронзительно втолковывал ему что-то. Звезды устремились к нему, а люди вокруг давили со всех сторон, окутанные рукавами света. Многие позади него неподвижно лежали на уступах, и среди них были фигуры вооруженных людей.
        Комин сопротивлялся, пытался скинуть с себя доспехи. Все, кто здесь был из землян, испытывали слепой страх. Кочрейн боялся точно так же, как раньше боялся Баллантайн. Они боялись и хотели вернуть Комина к человеческому существованию.
        - Комин! Ты что, не понимаешь, что ты делаешь? Погляди!
        Комин посмотрел через пропасть. Стэнли больше не прижимался к скале. Он стоял среди других и был уже без брони.
        - Он погиб! И другие тоже, мы сразу этого не поняли! - По лицу Питера стекал пот, оно посерело от напряжения. Он не отпускал Комина, пытаясь оттащить его, бессвязно повторяя, что спасет его. Он уже спас нескольких человек из отряда.
        По ту сторону бездны Стэнли поднял обе руки к высоко парящему солнцу. Оно стремительно опустилось, и Стэнли, как и остальные, сделался белым силуэтом, наполовину скрытым в живом огне.
        - Погиб...
        - Посмотри на его лицо! - кричал Комин. - Не погиб он! Это ты погиб, ты! Пусти меня!
        - Ты свихнулся, я знаю. Я и сам это чувствую. - Питер потащил его назад, с таким же отчаянием вытаскивают человека, упавшего в яму. - Не сопротивляйся, Комин. Другим уже не поможешь, но... - Он с силой ударил Комина по шлему рукой. - Это не жизнь - то, что они предлагают. Это движение электронов, бессмысленное и тупое.
        Комин посмотрел вверх на трансуранитов. Так уже было в самом начале, давным-давно, до того как пришли труд, боль, страх...
        Они не понимают, потому что в них слишком много страха. Но не мог же он уйти ради них. Он вырвался из напряженной хватки. Он бросился к пропасти, нажимая на непослушные застежки своих доспехов. У него за спиной поднялся и полыхнул шокер.
        Доспехи защищали от радиации, но от шокера, настроенного на определенный уровень напряжения, - нет. Огни в гроте потускнели, и Комин провалился в темноту, все еще ощущая мучительную тоску по звездам, к которым он прикоснулся и которые потерял навеки.


        Глава 15

        Проснулся Комин от боли. Не только из-за того, что все тело его болело, но еще из-за болезненного звука вокруг, отзывающегося в ушах и в мозгу.
        Он понял, что это такое. Не хотел понимать, но понял. Ему хотелось выключить этот звук, заставить его замолчать, но сделать этого было нельзя. Это был голос звездного привода. Звездный привод корабля...
        Он открыл глаза. Тоже не хотел, но открыл. Вверху поблескивал металлический потолок каюты, а прямо перед собой он увидел фигуру Френча.
        - Как вы, Комин?
        Врач пытался говорить буднично и небрежно, но он был плохим актером, что-то в выражении лица выдавало его.
        - Ну, Комин, кажется, вы очищены. Нам с Росом пришлось попотеть. К счастью, вас только слегка задело, и я думаю, мы извлекли из вас всю отраву...
        - Шли бы вы отсюда подальше, - сказал Комин.
        - Послушайте! Вы были в шоке, и нет причин...
        - Пошел вон!
        Лицо Френча исчезло, Комин услышал шепот голосов, потом закрылась дверь... а потом ничего, только предательский, еле слышный скрежет привода.
        Комин лежал тихо и пытался не думать, не вспоминать. Но памяти не прикажешь. Он не мог забыть звездный дождь, льющийся с огненного небосвода, этот чистый экстаз, сияние вокруг и радость...
        Он, и правда, спятил. Это счастье, что он сумел выбраться: ведь он мог стать таким, как Баллантайн. Он повторял это себе. Но он не мог не думать о Поле, о других из того мира, который с каждой секундой уносится от него все дальше и дальше. Пол и другие свободны, они живут так, как никому больше не дано, под небом медных лун.
        Ему хотелось разрядиться, разрыдаться по-бабьи, но он не мог. Комину хотелось спать, но и заснуть у него тоже не получалось. Вскоре появился Питер Кочрейн. Питер был не из слезливой породы. Он пришел и встал рядом, на его смуглом индейском лице доброты не было ни на йоту. Он сказал:
        - Итак, тебе плохо. А ты знаешь, почему тебе плохо? Потому что, Арч Комин, ты хоть и очень упрямый парень, но расклеился, как мальчишка, когда с этим столкнулся.
        Комин посмотрел на него и ничего не ответил. Действительно, а что он мог на это ответить? Но что-то, наверно, было в его глазах. Потому что лицо Питера изменилось.
        - Слушай, Комин, могу тебя немного утешить. Френч сказал, что откололись лишь те из нас, в ком было недостаточно страха и мало осторожности и сдержанности, чтобы это их отпугнуло.
        Комин спросил:
        - Стэнли?
        - Да. Мы оставили его там. - И добавил хрипло: - А что мы могли еще сделать? Он получил полный заряд. Если бы мы его взяли, это был бы второй Баллантайн. Лучше уж было ему остаться, он и сам так хотел. Иначе бы мы оттуда едва ли убрались вовремя.
        Комин спросил:
        - Значит, теперь ты ждешь от меня благодарности за то, что ты меня спас? - Лицо у Питера сделалось сердитым, но Комин продолжал, собрав всю ярость, которая в нем была: - Ты вошел во врата и выдернул человека из такой жизни, о которой никто и мечтать не может, и теперь ждешь, что он тебя благодарить станет?
        Он сел в постели и вновь продолжил, прежде чем Питер смог его остановить:
        - Знаешь что? Ты был напуган, слишком напуган тем, что перестанешь быть маленьким вонючим ничтожеством по имени Питер Кочрейн, слишком напуган, чтобы оставить ту грязную и жалкую жизнь, которой ты жил. И из-за этого ты теперь выдумал, будто там был яд, было зло, до которого нельзя дотрагиваться, никому нельзя!
        Питер не отвечал. Он стоял, глядя на Комина сверху вниз, а потом лицо его вдруг сделалось усталым и изможденным и плечи поникли.
        - Наверно, - прошептал он. - Наверно, ты прав. Но, Комин... - Питер явно боролся с самим собой. Комин это видел. Его высохшее лицо потемнело от напряжения и еще чего-то большего, чем напряжение. - Но, Комин, должен ли человек быть больше или меньше, чем человек? Даже если бы трансураниты воплощали в себе то сияющее добро, как это тебе казалось, даже если бы они могли превратить людей в ангелов, все равно не дело человеку ни с того ни с сего переставать быть тем, что он есть, каким его сделал космос. Может, когда-нибудь через много лет мы и сделаемся такими. Но теперь, наверно, это неправильно.
        - "Когда-то пал Адам, а отвечать-то нам", - зло процитировал Комин. - Конечно. Этого и держись. Мы знаем только такую жизнь, стало быть, она самая лучшая. Люди с Барнарда II не строят космических кораблей и замков на Луне. По этой причине мы лучше их, не так ли?
        Питер тяжело кивнул:
        - Хороший вопрос. Когда мне пришлось на него отвечать, я нашел только одно решение. Надеюсь, со временем ты согласишься с моим решением. - Выдержав паузу, он добавил: - Баллантайн согласился. Или его защитный костюм был не в порядке, или он его снял, но только он хватил полную дозу. Но в раю он все равно не остался. Так, может быть, этот рай вовсе не такой уж чудесный, если к нему приглядеться поближе.
        - Возможно, - ответил Комин нетвердым голосом. Ему вспомнилось лицо Стэнли, каким он видел его в последний раз, - лицо несчастного человека, отягощенного грузом страстей, с которыми он не в силах был справиться, человека, раздираемого завистью, - и все же в результате он обрел нечто лучшее, чем долю в "Кочрейн Трансураник" или что там еще он хотел. Он просто перестал быть Стэнли. И теперь он там, а Комин здесь, и Комин ненавидел Стэнли уже совсем по-другому.
        Питер повернулся к двери:
        - Френч говорит, тебе уже можно ходить. Поднимайся, не надо киснуть. Только хуже будет.
        Комин от всего сердца выругался; Питер слабо улыбнулся.
        - Не думаю, что из тебя получился бы совершенный ангел, - сказал он и вышел.
        Комин сел на кровати, зарыв в ладони лицо, в темноте ему опять виделись быстрые белые огни, скачущие и свирепые, и великолепное звездное сияние. Что-то выжало его как лимон, какая-то чудовищная рука, и он чувствовал себя опустошенным.
        Никуда не хотелось идти. Не хотелось возвращаться к работе, которой он занимался раньше, не хотелось никого видеть. Хотелось выпить. Жутко хотелось выпить, но выпивки рядом не было, поэтому он поднялся и вышел из каюты.
        Что-то такое с ним сделали Френч и Рос, что он чувствовал себя слабым, будто младенец. Все вокруг казалось подернутым дымкой, окутанным нереальностью. В кают-компании он обнаружил кучу народу, все они сидели по разным углам и выглядели, как люди, только что начавшие выздоравливать после тяжелой болезни. Они взглянули на него и опять отвернулись, как будто он напомнил им о чем-то, о чем они вспоминать не хотели.
        На столе стояла бутылка. К ней уже неоднократно прикладывались. Комин сделал большой глоток. Чувствовать он себя лучше не стал, но по телу разлилась теплота и на все сделалось наплевать. Он огляделся, но никто на него не смотрел.
        Комин сказал:
        - Детонатор из меня вынули. Авось, теперь не взорвусь.
        Ему ответили парой-другой улыбок и несколькими невразумительными приветствиями. Комин понял, что дело вовсе не в нем, просто все они погружены внутрь себя и не видят ничего кроме.
        Один из них наконец сказал:
        - Я хочу знать... хочу знать, что мы там видели. Эти штуки...
        Френч вздохнул:
        - Мы все хотели бы это знать. Но никогда не узнаем - во всяком случае, полностью. Но... - Он умолк, потом добавил: - Это были не предметы. Это была форма жизни, непостижимая, невозможная больше нигде, только в трансурановом мире. Я думаю, это жизнь, основанная на энергетических связях атомов, бесконечно более сложных, чем атомы урана. Жизнь, поддерживающая сама себя и существующая, возможно, столько же, сколько наша Вселенная; жизнь, способная насытить наши грубые простые ткани своей собственной трансурановой химией...
        Один из присутствующих мрачно перебил:
        - Я одно знаю: ни за какие коврижки туда больше не вернусь.
        Питер Кочрейн сказал:
        - Да успокойтесь вы. Никто не собирается возвращаться на Барнард II.
        Комин промолчал, но, оставшись наедине с Питером, сказал:
        - Ошибаешься. Когда-нибудь я туда вернусь.
        Питер покачал головой:
        - Это ты сейчас думаешь. Ты все еще находишься под воздействием. Но это пройдет.
        - Нет.
        Но так и случилось. Чувство потери таяло, уходило, по мере того как шли бесчисленные часы полета, по мере того как он ел, спал, совершал действия, свойственные человеку. Все исчезло, кроме воспоминаний. Но мучительная, упорная тяга к жизни, находящейся за ее пределами, не может оставаться с человеком все время: тогда, когда он бреется, когда расшнуровывает ботинки, когда человек пьян.
        Потом пришел конец безвременью и ожиданию. Невыносимое ощущение собственной жалкости и никчемности, тошнотворное головокружение - и вот уже их корабль вышел в нормальное пространство. Серебряный щит Луны виднелся в иллюминаторах. Второй Дальний Прыжок был завершен.
        После долгого заключения внутри корабля взрывы новых голосов и мелькание незнакомых лиц приводили в смущение. Сады не изменились за те миллионы лет, что Комин отсутствовал, и громада большого дома все так же высилась в сиянии лунного дня. Комин шел по этим местам и чувствовал себя чужаком; ничего здесь не изменилось, кроме него самого.
        И не он один чувствовал себя подобным образом. Полет не принес им радости. С чужого солнца они привезли с собой ту же смертную тень, которая накрывала Баллантайна. Клодия громко оплакивала гибель Стэнли. Ей сказали, что он мертв, и в известном смысле это не расходилось с истиной. Не покорили они никаких звезд. Звезда покорила их.
        Среди лиц, его окруживших, Комин искал одно и никак не мог его отыскать. Наконец ему кто-то сообщил:
        - Она не могла здесь оставаться, после того как улетел ваш корабль. Сказала, что здесь живут привидения и что она не выносит этого дома. Она вернулась в Нью-Йорк.
        Комин ответил:
        - Я ее понимаю.
        В залах огромного дома царили прохлада и полумрак, и Комин побыл бы здесь какое-то время, но Питер сказал:
        - Ты можешь мне понадобиться, Комин. Ты был ближе к этому, чем любой из нас, а убедить Иону будет нелегко.
        И вот, не испытывая никакой охоты, Комин вновь стоял в переполненной старомодной комнате с окнами на Море Дождей. Старый Иона, казалось, мало в чем изменился: древний, покрытый пылью, скрючившийся в своем кресле старик, только еще более высохший и морщинистый, еще более приблизившийся к темному рубежу. Но он по-прежнему жадно цеплялся за жизнь своими когтистыми пальцами, и честолюбия ему было не занимать.
        - Ты получил их? - спросил он Питера, подавшись костлявым телом вперед. - "Кочрейн Трансураник"! Отлично звучит, правда? Сколько там, Питер? Скажи мне, сколько?
        Питер медленно выговорил:
        - Ничего мы не получили, дед. Этот мир... отравлен. Экипаж Баллантайна и трое наших... - Он замолчал, потом с фатальной твердостью завершил: - Не будет никакой "Кочрейн Трансураник"! Ни теперь, ни после.
        Долгое мгновение Иона молчал, лишь краска приливала к его лицу; казалось, еще чуть-чуть - и пергаментная кожа на лице лопнет. Комин ощутил к нему прилив жалости. Вот сидит старый человек, которому перед смертью так хотелось стать владельцем звезды.
        - Значит, не получили, - сказал Иона и высыпал на Питера все ругательства, какие знал. Самое мягкое среди них было слово "трус". - Ладно, я найду человека, который не струсит. Отправлю другой корабль...
        - Нет, - прервал его Питер. - Я буду говорить с людьми из правительства. Полеты к звездам не прекратятся, но звезду Барнарда надо оставить в покое. Радиоактивное заражение такого вида, какое там, никто не сможет преодолеть.
        Увядшие губы Ионы все еще шевелились, но с них не срывалось ни звука, тело его сотрясалось в пароксизме ярости. Питер устало добавил:
        - Мне очень жаль, но это так.
        - Ему жаль, - ответил Иона. - Был бы я молодым, я бы нашел способ...
        - Не нашли бы, - резко произнес Комин. Внезапно он вышел из себя. В памяти его всплыло многое, и, наклонившись над Ионой, он произнес: - Существуют явления, которыми даже Кочрейны не в силах управлять. Вы бы все равно не поняли, если бы я стал вам объяснять, но тот мир огражден на все времена от кого бы то ни было. Питер прав.
        Он повернулся и вышел из комнаты, и Питер последовал за ним. Комин скорчил гримасу и предложил:
        - Уедем отсюда.
        Когда они приземлились в Нью-Йорке и выбрались из толпы встречающих, Комин сказал Питеру:
        - Отправляйся к своим правительственным чиновникам. У меня есть дела повеселее.
        - Но если ты им тоже понадобишься...
        - Я буду в баре Ракетного Зала.
        Позже, сидя в баре, Комин специально повернулся спиной к экрану видео, но от бесконечного голоса, сообщающего последние известия затаившей дыхание публике, спрятаться было невозможно.
        - ...И это замечательное второе путешествие, эта работа по исследованию зараженной радиацией планеты, которую нельзя разрабатывать, мало того, которую даже нельзя посетить снова, все-таки является второй попыткой пробиться к звездам. Скоро полетят другие корабли и другие люди...
        Комин подумал: да, полетят, со своими жалкими планами. И не обнаружат там ничего похожего на то, что себе представляли. И тогда они, возможно, поймут, что вступили в высшую лигу и что в человеческие игры тут не играют.
        Он сидел неподвижно, когда услышал за спиной голос:
        - Закажешь мне выпить, Комин?
        Повернувшись, он увидел, что это Сидна. Выглядела она такой же, как и была. В белом платье, с открытыми загорелыми плечами, с гривой льняных волос. Она улыбалась холодной и ленивой улыбкой.
        - Закажу, - сказал он. - Конечно. Присаживайся.
        Она села, зажгла сигарету, потом пристально поглядела на него сквозь плавающий в воздухе дым.
        - Ты плохо выглядишь, Комин.
        - Разве?
        - Питер сказал, что вы нашли там что-то плохое.
        - Ага. Такое плохое, что мы не захотели остаться, а поскорее драпанули на Землю.
        - Но ты нашел Пола Роджерса?
        - Нашел.
        - Ты его не привез?
        - Нет.
        Она подняла свой бокал:
        - Ладно. Я умолкаю. За тебя.
        Через минуту она сказала:
        - Я тоже кое-что обнаружила, Комин. Ты уродливый грубиян...
        - Я думал, ты это знаешь.
        - Знаю, давно. Но, несмотря на это, я по тебе скучала...
        - Даже так?
        - О черт, не могу же я быть такой застенчивой, - сказала она. - Я веду к тому, что неплохо бы нам пожениться. Я об этом думала. Это было бы гораздо удобнее.
        - А у тебя хватит денег, чтобы меня содержать? - спросил он.
        - Денег у меня хватит, Комин...
        - Это уже кое-что, - сказал он. - Хотя мне, возможно, надоест их тратить, и я захочу вернуться к работе. Вот только...
        - Да?
        - Ты должна кое-что понять, Сидна. Я уже не тот парень, которого ты когда-то знала. Я немного переменился внутри.
        - Это не так заметно.
        - Еще заметишь. Тебе не нравилось в твоем лунном замке из-за того, что он населен привидениями. А как тебе понравится жить с человеком, внутри которого полным-полно привидений?
        - Я избавлю тебя от них, Комин.
        - А ты сможешь?
        - Во всяком случае, попытаюсь. Давай-ка выпьем еще.
        Комин сделал знак официанту и снова повернулся к Сидне. Внезапно странная боль перехватила ему горло - боль потери, изгнания, неуловимой тоски.
        "Я все ближе и ближе прихожу назад, к Арчу Комину, а мне не хочется! Я забываю, на что это было похоже, каким это могло стать, и всю мою жизнь я буду об этом думать, хотеть этого и бояться вернуться..."
        Пусть я возвращаюсь назад, думал он. Возможно, быть человеком - это что-то второго сорта, но ведь это удобно, это так удобно...
        Он взглянул на Сидну:
        - Выпьем за это?
        Она кивнула и протянула ему через стол руку. Он взял ее, и рука Сидны дрогнула у него в ладони. Сидна сказала:
        - Все так внезапно, что мне расхотелось пить. Мне хочется плакать.
        И она заплакала.