Ходячие мертвецы. Дорога в Вудбери Роберт Киркман
        Джей Бонансинга

        Ходячие мертвецыГубернатор #2
        В мире мертвецов страх окутывает окраины Атланты, не жалея живых. Но и живые, кажется, тоже не жалеют живых.
        Оказавшись в гуще смертельной схватки с ходячими, Лилли Коул пускается в бега. Долгая дорога приводит ее в Вудбери, провинциальный городок, идеально обустроенный для защиты от зомби. В нем правит некий Филип Блейк: всех граждан он держит в повиновении. Лилли начинает подозревать, что не все так просто. Филип, который недавно начал называть себя Губернатором, жестоким образом нарушает представления о законности и порядке…


        Роберт Киркман, Джей Бонансинга
        Ходячие мертвецы. Дорога в Вудбери

        Посвящается Джилли (Eamore della mia vita).
Джей Бонансинга

        Всем тем, кто годами позволял мне выглядеть более талантливым, чем на самом деле:
        Чарли Адларду, Кори Уолкеру, Райану Оттли, Джейсону Ховарду и, само собой, мистеру Джею Бонансинге.
Роберт Киркман


        Robert Kirkman, Jay Bonansinga


        THE WALKING DEAD: ROAD TO WOODBURY


        Печатается с разрешения издательства St. Martin’s Press, LLG и литературного агентства Nova Littera SIA.


        Перевод с английского Заура Мамедъярова,


        2012 by Robert Kirkman and Jay Bonansinga

        Благодарности

        Особое спасибо Роберту Киркману, Дэвиду Алперту, Брендану Денину, Николь Соль, Circle of Confusion, Энди Коэну,
        Кемперу Доновану и Тому Ливенсу.
        Джей Бонансинга


        Моему отцу Карлу Киркману, который научил меня, как важно работать на самого себя, и показал, чего можно достичь, если упорно трудиться и сконцентрироваться на поставленной цели. И моему тестю Джону Хиксу, который дал мне сил уволиться с работы и пойти своим путем.
        Я очень обязан вам обоим.
        Роберт Киркман

        Часть 1
        На рассвете алого дня

        Жизнь ранит гораздо сильнее, чем смерть.
Джим Моррисон


        Глава первая

        Никто на поле не слышал, как кусачие пробирались между высокими деревьями.
        Металлический звон палаточных колышков, входящих в холодную, неподатливую глину Джорджии, заглушал шаги в отдалении — до захватчиков оставалось еще добрых пятьсот ярдов[1 - Ярд — британская мера длины, примерно 91 см.  — Здесь и далее прим, переводчика.], они были скрыты в тени сосен. Никто не слышал, как трещали ветки под северным ветром или как предательски разносились во тьме гортанные стоны, столь же слабые, как крики гагар в верхушках деревьев. Никто не чувствовал распространявшегося смрада гниющего мяса и черной плесени в маринаде испражнений. Полуденный ветерок разносил осенние запахи древесного дыма и перезрелых фруктов, и они скрадывали вонь ходячих мертвецов.
        И в результате некоторое время ни один из жителей растущего поселения не замечал надвигавшейся опасности — большинство выживших было занято возведением опорных балок. В ход шли любые предметы, которые удалось отыскать: железнодорожные шпалы, телефонные столбы и длинные ржавые куски арматуры.
        — От меня никакого толку!..  — заметила хрупкая девушка с хвостиком, раздраженно вздохнув. Она неуклюже присела на корточки около квадратного куска забрызганного краской палаточного брезента, разложенного на земле в северо-западном углу площадки. На ней была просторная толстовка с эмблемой Технологического института Джорджии, старинные украшения и рваные джинсы, и она дрожала. Румяная, веснушчатая Лилли Коул, в длинные темно-каштановые локоны которой были вплетены легкие перышки, страдала от множества нервных тиков: она непрерывно теребила пряди своих волос, многократно заправляя их за уши, и время от времени с маниакальным упорством грызла ногти. Однако в этот момент она лишь крепче сжала молоток в своей маленькой руке и продолжила колотить по металлическому колышку, но боек все время соскальзывал со шляпки, словно та была смазана маслом.
        — Все в порядке, Лилли, просто расслабься,  — произнес здоровяк, стоявший позади нее.
        — Да с этим справится даже двухлетка!
        — Хватит казнить себя.
        — О, я вовсе не себя хочу казнить!  — Она нанесла еще несколько ударов, держа молоток двумя руками. Колышек не сдвинулся с места.  — А этот идиотский колышек!
        — Ты неправильно держишь молоток.
        — Что?
        — Сдвинь руку к концу рукоятки, позволь инструменту работать.
        Последовало еще несколько ударов.
        Колышек вылетел из твердой земли, подскочил и приземлился ярдах в трех в стороне.
        — Черт возьми! Черт возьми!  — Лилли ударила молотком по земле, опустила глаза и выдохнула.
        — Все в порядке, девочка, давай я тебе покажу.
        Здоровяк подошел к ней, встал на колени и попытался аккуратно вынуть молоток у нее из рук. Лилли отшатнулась, отказываясь отдавать инструмент.
        — Дай мне минутку, ладно? Я справлюсь, точно справлюсь,  — упрямо сказала она, и под толстовкой напряглись ее узкие плечи.
        Она взяла другой колышек и начала снова, нерешительно ударяя по металлической шляпке. Земля была тверда, как цемент. Октябрь выдался холодным, и пустые поля под Атлантой замерзли. Это, в общем-то, было не так уж плохо. Пока что твердая глина оставалась пористой и сухой, поэтому лагерь и решили разбить на этом месте. Приближалась зима, и группа уже больше недели обосновывалась здесь, обустраиваясь, подкрепляясь и обдумывая будущее — если, конечно, будущее у них вообще было.
        — Тут, знаешь, нужно просто позволить молотку упасть на нее.  — Крепкий афроамериканец, присевший рядом с Лилли, наглядно продемонстрировал это, взмахнув руками. Его ладони были так велики, что казалось, будто в них может целиком уместиться ее голова.  — Гравитация на твоей стороне, заставь вес молотка работать.
        Лилли сознательно старалась не смотреть на руку чернокожего мужчины, ходившую вверх и вниз. Даже сидя на корточках в джинсовой рубашке без рукавов и потрепанном стеганом жилете, Джош Ли Хэмилтон оставался весьма импозантным. Он был сложен, как защитник Национальной футбольной лиги: с монолитными плечами, могучими бедрами толщиной со ствол среднего дерева и мощной шеей,  — и все же двигался довольно плавно. Его печальные глаза с длинными ресницами и густые брови, то и дело пытавшиеся подобраться ближе к лысеющей макушке, намекали на чуткость, которой от него вряд ли можно было ожидать.
        — Совсем не сложно… Видишь?  — Он показал снова, и его татуированный бицепс — огромный, как брюхо поросенка,  — напрягся, когда он взмахнул воображаемым молотком.  — Понимаешь, о чем я?
        Лилли благоразумно не смотрела на орудующую руку Джоша. Она чувствовала себя немного виноватой всякий раз, когда обращала внимание на его мускулы, его атлетичную спину, его широкие плечи. Несмотря на все время, проведенное вместе в этом земном аду, который некоторые из жителей Джорджии называли «Обращением», Лилли тщательно избегала нарушать границы близости с Джошем. Лучше бы их отношения остались платоническими, как у брата и сестры, как у лучших друзей,  — и ничего более. Лучше бы они были лишь соратниками — особенно среди этой чумы.
        Но все это не мешало Лилли застенчиво улыбаться здоровяку всякий раз, когда он называл ее «подругой» или «куколкой», или каждый вечер, перед тем как залезть в свой спальный мешок, украдкой показывать ему китайский иероглиф, вытатуированный у нее над копчиком. Не соблазняла ли она его? Не манипулировала ли им, чтобы быть под защитой? Ответа на эти риторические вопросы по-прежнему не было.
        Из-за угольков страха, вечно тлевших где-то внутри Лилли, все этические и социальные нормы потеряли для нее значение. Страх, в общем-то, преследовал ее большую часть жизни, то исчезая, то появляясь вновь. В школе у нее развилась язва, а во время ее прерванной учебы в Технологическом институте Джорджии ей приходилось принимать транквилизаторы. Но теперь страх постоянно сидел внутри нее. Страх отравлял ее сон, туманил разум, сдавливал сердце. Страх стал ее движущей силой.
        Теперь она сжала молоток слишком крепко, и на ее запястье затрепетала жилка.
        — О черт, это ж не высшая математика!  — воскликнула она и в конце концов начала правильно орудовать инструментом и яростно забила колышек в землю. Она взяла еще один, перешла к противоположному углу палатки и прямо сквозь брезент вогнала металл в землю, колотя по нему безумно, дико, попадая по шляпке лишь через раз. Пот потек по ее шее и бровям, но она все наносила удары. На мгновение она потеряла контроль над собой.
        Наконец она в изнеможении остановилась; ее дыхание стало тяжелым, а кожа заблестела от пота.
        — Что ж… Можно и так,  — мягко сказал Джош, поднимаясь на ноги. Он бросил взгляд на шесть колышков, пригвоздивших палатку к земле, и на его точеном коричневом лице проскользнула усмешка. Лилли промолчала.
        Зомби, незамеченными пробиравшиеся среди деревьев на север, теперь были всего в пяти минутах от них.


        Ни один из выживших из группы Лилли Коул — а их было уже около сотни, и все они неохотно сотрудничали друг с другом, чтобы создать хоть сколько-нибудь сносную общину,  — не осознавал фатального недостатка этого пустого участка, на котором они разбили свои самодельные палатки.
        На первый взгляд место казалось идеальным. Участок был расположен в зеленом районе в пятидесяти милях[2 - Миля — британская мера длины; в одной сухопутной миле 1609 м.] к югу от города — там, где когда-то каждый год выращивались тысячи тонн персиков, груш и яблок,  — и находился в естественном углублении; трава здесь была выжжена, а земля утрамбована. Размером участок был с футбольное поле; прежние хозяева — вероятно, те же, что владели окрестными фруктовыми садами,  — его покинули. По сторонам его ограничивали широкие гравийные дорожки, вдоль которых стояли густые заросли белых сосен и виргинских дубов, простиравшиеся на все холмы в округе.
        В северной части поля виднелись обгоревшие руины большого поместья. Почерневшие стены выделялись на фоне неба, подобно окаменелым скелетам, а все стекла оказались выбиты недавним ураганом. За последние несколько месяцев пожары уничтожили большую часть пригородов и ферм к югу от Атланты.
        В августе, когда люди впервые встретились с ходячими трупами, овладевшая Югом паника разрушила всю инфраструктуру экстренной помощи. Больницы быстро оказались переполненными, а затем и вовсе закрылись, пожарные части прекратили свою работу, а шоссе 1-85 встало из-за аварий. Люди перестали ловить радиосигнал на своих питавшихся от батареек радиоприемниках и начали запасаться необходимым, мародерствовать, объединяться в группы и искать укромные места, где можно было затаиться.
        Собравшиеся на этой покинутой ферме люди нашли друг друга на пыльных проселочных дорогах, среди лоскутных табачных полей и пустынных торговых центров в округах Пайк, Ламар и Мериуэдер. Все они были разного возраста, включая более дюжины семей с маленькими детьми, и караван еле ворочавшихся на последнем издыхании машин все рос, пока необходимость найти убежище и сделать передышку не вышла на первый план.
        Теперь они обосновались на этом гектаре свободной земли, напоминая какой-нибудь Гувервилль[3 - Гувервилль — трущобы, в которых жили бездомные и разорившиеся люди во времена Великой депрессии в США; названы по имени президента США Герберта Гувера.] времен Великой депрессии. Некоторые жили в машинах, другие устроились в мягкой траве, третьи укрылись в небольших походных палатках, разбитых ближе к границам участка. У них было мало огнестрельного оружия и очень мало боеприпасов. Оружием теперь служили все элементы цивилизованной жизни: садовые инструменты, спортивные принадлежности, кухонная утварь. Многие выжившие, подгоняемые какими-то невидимыми и неведомыми часами, по-прежнему забивали колышки в холодную неровную землю, работая не покладая рук в стремлении создать временные убежища. И никто не заметил угрозы, надвигавшейся меж сосен с севера.
        Под гигантским куском брезента в самом центре участка один из поселенцев, долговязый мужчина за тридцать в кепке с логотипом фирмы «Джон Дир»[4 - Американская машиностроительная компания, специализирующаяся на сельскохозяйственной и строительной технике.] и кожаной куртке, руководил собравшейся внутри группой угрюмых подростков. Огромная тканевая палатка отбрасывала тень на крупные черты его лица.
        — Давайте, дамы, постарайтесь!  — крикнул он поверх звона металла, наполнявшего прохладный воздух.
        Подростки пытались одолеть массивную деревянную балку, которая должна была стать центральной опорой большого циркового шатра. Этот шатер они нашли на шоссе 1-85: он валялся на обочине рядом с перевернутым грузовиком, на кабине которого был нарисован гигантский выцветший клоун — краска в нескольких местах облупилась. Окружность шатра составляла более ста ярдов, и этот грязный и рваный купол, вонявший плесенью и навозом, по мнению мужчины в кепке с логотипом «Джон Дир», мог послужить прекрасной кровлей для организации общей зоны и хранения припасов, а также стать чем-то вроде штаба, из которого можно было следить за порядком и создавать видимость цивилизованного существования.
        — Слышь… Она не выдержит веса,  — пожаловался один из подростков, разгильдяй по имени Скотт Мун, одетый в армейскую куртку. Его лицо обрамляли длинные светлые волосы, а его тяжелое дыхание выдавало, как нелегко ему приходилось сейчас вместе с другими татуированными и исколотыми пирсингом ребятами-готами из его школы.
        — Прекрати ныть — все она выдержит,  — резко оборвал его мужчина в кепке.
        Это Чад Бингэм, он поселился здесь вместе со всей семьей, включая четырех дочерей: малышку семи лет, девятилетних близняшек и девочку-подростка. Он был несчастливо женат на кроткой миниатюрной женщине из Валдосты и мнил себя ярым сторонником строгой дисциплины, прямо как его отец. Но у отца его было двое сыновей, и ему никогда не приходилось иметь дело с женским сумасбродством. А если уж на то пошло, отцу Чада никогда не приходилось иметь дело и с мешками гниющей мертвой плоти, возродившимися после смерти. Поэтому теперь Чад Бингэм встал у руля, примеряя на себя роль альфа-самца, ведь, как говаривал его отец, кому-то все равно пришлось бы. Он посмотрел на ребят:
        — Держите ровно!
        — Вот так — ровнее не будет,  — пробормотал один из готов сквозь стиснутые зубы.
        — Да ты просто окосел!  — ухмыльнулся Скотт Мун.
        — Держите ровно!  — приказал Чад.
        — Что?
        — Я сказал, держите проклятую палку РОВНО!
        Чад вставил металлический шплинт в отверстие на брусе. Внешние стены огромного брезентового балдахина заколыхались на осеннем ветру и зашуршали, а другие ребята устремились в дальние углы шатра с балками поменьше.
        Как только шатер обрел форму и через широкий вход с одного его конца Чаду стал виден весь участок, он посмотрел вдаль поверх примятой коричневой травы, за машины с открытыми капотами, за группки матерей и детей, пересчитывавших скромные запасы ягод и остатков еды из торговых автоматов, за полдюжины пикапов, забитых пожитками.
        На секунду глаза Чада встретились с глазами крупного темнокожего парня, стоявшего ярдах в тридцати от него, в северном углу участка, и наблюдавшего за Лилли Коул, подобно громадному вышибале какого-то клуба под открытым небом. Чад знал Лилли по имени — и только. Больше ему ничего не было известно об этой девушке — разве только, что она была «какой-то подружкой Меган»,  — а о здоровяке известно было и того меньше. Чад вот уже несколько недель жил по соседству с этим гигантом, но не в силах был даже вспомнить его имя. Джим? Джон? Джек? В общем-то, Чад не знал ничего ни о ком из этих людей, понимая лишь, что все они были доведены до отчаяния и напуганы и просто молили об установлении дисциплины.
        Однако уже некоторое время Чад периодически обменивался многозначительными взглядами с черным здоровяком — так они приглядывались друг к другу, проводили оценку. Они не обменялись ни словом, но Чад чувствовал, что вызов уже брошен. Здоровяк, может, и одолел бы Чада врукопашную, но так далеко Чад заходить не собирался. Размер не имел значения для пули 38-го калибра, которая покоилась в стальном «смит-вессоне» 52-й модели, засунутом сзади за широкую портупею Чада.
        Но в этот момент между двумя мужчинами, находившимися в пятидесяти ярдах друг от друга, проскользнула искра понимания, подобная молнии. Лилли по-прежнему стояла на коленях перед черным здоровяком, ожесточенно колотя по колышкам палатки, но во взгляде парня, обращенном к Чаду, промелькнуло нечто темное и тревожное. Понимание пришло быстро, в несколько этапов, подобно зажиганию электрической цепи.
        Позже оба мужчины независимо друг от друга решили, что они — как и все остальные — не учли два фактора, имевших в тот момент громадное значение. Во-первых, шум установки палаток целый час привлекал ходячих. Во-вторых, что, возможно, важнее, участок обладал одним серьезным недостатком.
        Впоследствии оба мужчины с горечью поняли, что естественный барьер, образованный расположенным поблизости лесом, который поднимался на вершину соседнего холма, из-за неудачной топографии гасил, глушил и практически убивал любой естественный звук, исходивший из-за деревьев.
        В общем-то, с вершины этого холма мог спуститься хоть школьный оркестр, но никто из поселенцев не заметил бы его, пока тарелки не ударили бы прямо у него под носом.
        Несколько минут Лилли оставалась в счастливом неведении об атаке, хотя события вокруг нее разворачивались с огромной скоростью и стук молотков сменялся раздававшимися со всех сторон криками детей. Лилли продолжала со злостью вбивать колышки в землю, ошибочно принимая визг за детскую игру, пока Джош не схватил ее за ворот толстовки.
        — Что?..  — огрызнулась Лилли, сверкнув глазами в сторону здоровяка.
        — Лилли, надо…
        Джош не успел закончить, увидев ярдах в четырех от них темную фигуру, которая, неуклюже пошатываясь, вышла из леса. Времени, чтобы убежать, чтобы спасти Лилли, не осталось: Джош успел лишь выхватить молоток из рук девушки и оттолкнуть ее в сторону.
        Лилли упала и практически инстинктивно перекувырнулась, а затем, сориентировавшись, снова вскочила на ноги, подавив крик, рвавшийся у нее из горла.
        Первым к участку ковылял высокий бледный ходячий в грязной больничной одежде; у него не было половины плеча, а торчавшие из него сухожилия извивались, подобно червям. Но самым страшным было то, что за ним шли еще два трупа, мужчина и женщина. На их лицах зияли пропасти замшелых ртов, из бескровных губ сочилась черная желчь, а их безжизненные глаза смотрели в одну точку. Все трое передвигались уже знакомой неровной поступью, щелкая челюстями и, словно пираньи, обнажая почерневшие зубы.
        Через двадцать секунд трое ходячих уже окружили Джоша, а палаточный лагерь пришел в движение. Мужчины хватали свои самодельные орудия, а те, у кого были пушки, тянулись к кобуре. Самые смелые из женщин вооружились досками, вилами, рогатинами и ржавыми топорами. Часть людей вместе с маленькими детьми укрылась в машинах и грузовиках; послышались удары кулаков по дверным замкам, захлопнулись все дверцы багажников.
        Как ни странно, отдельные вскрики детей и нескольких престарелых тетушек, которые уже, возможно, вступили в стадию старческого угасания, тут же стихли и сменились жутким спокойствием буровой бригады или добровольческой армии. Всего за двадцать секунд звуки удивления стремительно превратились в деловитую холодность обороны, отвращения и ярости, транслируемых в контролируемое насилие. Этим людям приходилось заниматься таким и раньше, и с каждым разом они становились все опытнее. Часть вооруженных мужчин вышла к границам участка, спокойно сжимая молотки, вставляя обоймы в дробовики и поднимая дула украденных из оружейных магазинов пистолетов и заржавевших револьверов, годами хранившихся в их семьях. Первым прозвучал сухой щелчок выстрела «ругера» 22-го калибра. Оружие было, как ни крути, не самым мощным, но точным и легким в обращении, и пуля снесла верхушку черепа мертвой женщины в тридцати ярдах от стрелявшего.
        Женщина эта едва успела выйти из-за деревьев, как тут же упала, сраженная, и по ее голове тонкими ручейками потекла мозговая жидкость. Это произошло на семнадцатой секунде с начала атаки. К двадцатой секунде все завертелось куда быстрее.
        В северном углу площадки Лилли Коул, поднявшись на цыпочки, медленно, словно в полусне, и практически невольно пятилась от Джоша. Ее инстинкты одержали верх: здоровяка быстро окружили три трупа, их челюсти с гнилыми черными зубами клацали совсем рядом, а в руках у него был лишь молоток и никакого пистолета.
        Он повернулся к ближайшему зомби, пока остальная часть группы рассеялась по площадке, и вонзил острый конец молотка в висок ходячего в больничной одежде. Раздался треск, похожий на треск при колке льда. Во все стороны брызнуло мозговое вещество, с громким звуком вырвавшееся наружу из сдерживавшего его черепа, и бывший больной отключился.
        Молоток застрял в его голове и выскользнул из большой руки Джоша, когда ходячий повалился на землю.
        В это время остальные выжившие рассредоточились по углам площадки. У самой кромки леса Чад поднял свой обшитый сталью «смит-вессон» и с ревом выстрелил в глазницу долговязого старика с наполовину оторванной челюстью. Тот повернулся вокруг своей оси, сделал еще шаг в сторону лагеря и упал, залившись тошнотворными выделениями. Позади выстроенных в линию машин колышек палатки вошел в рот рычавшей женщины, пригвоздив ту к стволу дуба. На восточном краю площадки с той же легкостью, с которой разрезают надвое гранат, топор прорубил чей-то гниющий череп. В двадцати ярдах оттуда выстрел дробовика снес всю листву с ветки вместе с верхней половиной полуразложив-шегося бывшего бизнесмена.
        На другой стороне площадки, по-прежнему отступая от попавшего в западню Джоша, Лилли Коул вздрагивала при каждом звуке этой смертельной битвы. Страх, будто иголками, колол все ее тело, не давая ей вздохнуть и полностью парализовав ее разум. Она видела, что темнокожий здоровяк теперь уже стоял на коленях и пытался высвободить свой молоток, а двое других ходячих, подобно паукам, протягивали руки к его ногам, сдерживаемые лишь упавшей палаткой. Второй молоток, до которого Джошу было не дотянуться, лежал на траве в отдалении.
        Лилли развернулась и бросилась бежать.
        Ей потребовалось меньше минуты, чтобы преодолеть расстояние от внешнего ряда палаток до центра площадки, где пара десятков беззащитных душ сгрудились в кучу около ящиков и запасов провизии, собранных под наполовину возведенным цирковым шатром. Двигатели нескольких стоявших неподалеку машин были заведены, и люди тонули в клубах углекислого газа. Женщин и детей защищали вооруженные мужчины, забравшиеся в кузова пикапов. Задыхаясь, Лилли в ужасе скорчилась за побитым чемоданом.
        Там она и пересидела всю бойню, заткнув уши. Она не заметила, что у кромки леса Джош в последнее мгновение успел нащупать ручку застрявшего в черепе поверженного мертвеца молотка и вытащить его, тут же снова обрушив на голову ближайшего из атакующих. Она не увидела, как тупой конец молотка снес челюсть мужчины-зомби и как невероятной силы удар Джоша расколол гниющий череп надвое. Лилли пропустила и финальную часть схватки: женщина уже готова была вонзить свои черные резцы в лодыжку Джоша, но в эту секунду на ее затылок обрушилась лопата. Несколько мужчин подоспели к Джошу как раз вовремя, чтобы убить последнего зомби, и здоровяк поспешно откатился в сторону, оставшись без единой царапины, но все же дрожа от выплеска адреналина, побывав на волосок от смерти.
        Вся атака — теперь отбитая и растворявшаяся в монотонных звуках детских всхлипов, капающих жидкостей и вырывавшихся на свободу трупных газов — заняла менее ста восьмидесяти секунд.
        Позднее, перетаскивая останки в ложе пересохшего ручья к югу от площадки, Чад и другие вожаки этого лагеря насчитали всего двадцать четыре трупа ходячих — а с такой угрозой несложно было справиться. По крайней мере, пока.


        — Боже, Лилли, неужели ты не можешь просто смириться с этим и извиниться перед ним?
        Сидя на одеяле около циркового шатра, девушка по имени Меган смотрела на стоявший перед Лилли нетронутый завтрак.
        В ясном небе только что взошло бледное и холодное солнце. В палаточном городке начался новый день, и Лилли сидела у походной плитки, потягивая растворимый кофе из бумажного стаканчика. Глядя на замерзшие остатки сухих яиц, прилипшие к котелку, она пыталась отогнать от себя пронизанные чувством вины воспоминания о прошедшей ночи. В этом мире не было покоя ни усталым, ни трусливым.
        Вокруг огромного изодранного циркового шатра — теперь должным образом установленного — суетились остальные выжившие, которые беспечно болтали, словно атаки накануне не было вовсе. Через широкий вход с одной стороны шатра, откуда когда-то, должно быть, на арену выходил дрессированный слон, люди заносили внутрь складные столы и стулья; полотняные стены трепетали на ветру из-за изменений атмосферного давления. На остальной части площадки возводились новые убежища. Отцы собрались в группу и принялись оценивать запасы дров, бутилирован-ной воды, патронов, оружия и консервов. Матери занимались детьми, одеждой, одеялами и лекарствами.
        При ближайшем рассмотрении искушенный наблюдатель заметил бы в каждом из предпринимавшихся на площадке действий слегка прикрытый налет беспокойства. Но неясно было, какая именно опасность таила в себе большую угрозу: живые мертвецы или наступавшая зима.
        — Я пока не знаю, что сказать,  — наконец пробормотала Лилли, в очередной раз глотнув чуть теплого кофе.
        Ее руки по-прежнему тряслись. С момента атаки прошло восемнадцать часов, но Лилли все еще мучилась от стыда, избегая контактов с Джошем и держа все в себе, уверенная, что он ненавидел ее за то, что она сбежала и бросила его на верную гибель. Джош несколько раз пытался заговорить с ней, но она не была к этому готова и соврала ему, сказав, что плохо себя чувствует.
        — А что тут скажешь?
        Меган пошарила в кармане куртки в поисках своей маленькой трубки. Она пристроила на самый кончик щепотку травки и запалила ее дешевой зажигалкой, тут же сделав глубокую затяжку. Меган было около тридцати; ее узкое милое личико обрамляли локоны отливавших рыжиной каштановых волос. Закашлявшись, она выпустила из легких зеленоватый дым.
        — Ты только взгляни на этого парня, он же огромный!  — усмехнулась Меган.  — Я только хочу сказать, что он вовсе не выглядит так, словно не смог бы постоять за себя.
        — Дело ведь не в этом.
        — Ты с ним спишь?
        — Что?  — Лилли уставилась на свою подругу.  — Ты серьезно?
        — Я просто спросила…
        Лилли покачала головой и вздохнула:
        — Да я этого даже не достойна…
        — Нет, ты ведь не… Или да? Умничка Лилли! Правильная до мозга костей.
        — Может, хватит?
        — Почему же?  — Усмешка Меган превратилась в хитрую ухмылку.  — Что же ты не напрыгнешь на него? Чего ты ждешь? Такое тело… И все эти его пушки…
        — Прекрати!
        От ярости Лилли почувствовала резкую боль в районе переносицы. Чувства ее вышли на поверхность, она снова задрожала и сама удивилась громкости своего голоса.
        — Я не такая, как ты… Понимаешь? Я не такая общительная. Боже, Мег! Я совсем запуталась. С которым из этих парней ты крутишь роман сейчас?
        Меган внимательно посмотрела на нее, кашлянула и забила еще одну затяжку.
        — Знаешь что?  — Она протянула трубку Лилли.  — Почему бы тебе немного не успокоиться? Может, расслабишься?
        — Нет, спасибо.
        — А что? Поможет справиться с тем, что тебя гложет. Убьет ту несчастную муху, которая тебя укусила.
        Лилли потерла глаза и покачала головой:
        — Ну ты и штучка, Мег.
        Меган сделала еще одну затяжку и выпустила дым.
        — Лучше уж я буду этакой штучкой, чем куском дерьма.
        Ничего не ответив, Лилли лишь продолжила качать головой. Как ни печально, на самом деле она порой задумывалась, не была ли Меган Лафферти тем самым куском дерьма, который она только что упомянула. Девушки познакомились еще в Мариетте, когда учились в выпускном классе школы «Спрейберри». Тогда они были неразлучны и делились всем: домашними заданиями, наркотиками, даже парнями. Но потом Лилли задумалась о будущей карьере и два года провела в чистилище, которым стал Бизнес-колледж Мэсси в Атланте, а затем поступила в Технологический институт Джорджии, чтобы учиться на магистра делового администрирования, которым она так и не стала. Она хотела попасть в сферу моды, может, даже руководить собственной дизайнерской компанией, но успела только дойти до приемной офиса, где должно было состояться ее первое собеседование — на престижную стажировку в модном доме Майкла Найта,  — как тут же спасовала. Ее старый спутник, страх, положил конец всем ее планам.
        Именно от страха она пулей вылетела из роскошной приемной, сдалась, отправилась обратно в Мариетту и продолжила бездельничать вместе с Меган, ловя кайф и пересматривая выпуски «Проекта Подиум», развалившись на диване.
        В последние годы в отношениях девушек что-то изменилось — и изменилось на фундаментальном, химическом уровне: Лилли чувствовала, что между ними словно встал непреодолимый языковой барьер. У Меган не было ни амбиций, ни стремлений, ни целей, и она совершенно не переживала из-за этого. Но Лилли по-прежнему лелеяла свои мечты — мечты, возможно, мертворожденные, но все же реальные. Втайне она хотела отправиться в Нью-Йорк, или запустить свой веб-сайт, или вернуться в приемную Майкла Найта и сказать той секретарше: «Ой, извините, мне пришлось отойти на полтора года…»
        Отец Лилли — учитель математики на пенсии и вдовец Эверетт Рэй Коул — всегда поддерживал свою дочь. Эверетт был добрым и спокойным человеком. В середине девяностых, когда его жена умерла от долго прогрессировавшего рака груди, он взял на себя все заботы по воспитанию единственной дочери. Он понимал, что ей хотелось от жизни большего, но знал при этом, что она нуждалась в безусловной любви, нуждалась в семье, нуждалась в доме. У нее же был только Эверетт. И все это сделало события последних месяцев настоящим адом для Лилли.
        Первое нашествие ходячих здорово ударило по северной части округа Кобб. Они пришли из рабочих зон, из индустриальных парков к северу от лесов Кеннесо и стали распространять свою заразу, подобно тому, как по организму расползаются раковые клетки. Эверетт решил взять Лилли и уехать из города на их побитом фургоне «Фольксваген», и они успели добраться до самого шоссе US 41, пока не попали в аварию. В миле к югу оттуда они наткнулись на городской автобус, который ездил по маленьким улочкам и подбирал всех выживших, и почти успели запрыгнуть в него. Образ отца, который толкнул ее в дверь автобуса, когда к ним приближались зомби, до сих пор преследовал Лилли в ее снах.
        Отец спас ей жизнь. В последнюю секунду он захлопнул входную дверь и отступил на тротуар, уже удерживаемый тремя каннибалами. Автобус тронулся, кровь отца забрызгала стекла, и Лилли кричала, пока не сорвала голос. Затем она впала в какое-то кататоническое состояние, свернулась на сиденье в позу эмбриона и всю дорогу до Атланты смотрела на окровавленную дверь.
        То, что Лилли нашла Меган, было небольшим чудом. Эпидемия тогда уже была в разгаре, но мобильники еще работали, и она сумела договориться с подругой о встрече в окрестностях аэропорта Хартсфилд. Дальше девушки пошли вместе. Они продвигались автостопом на юг и ночевали в покинутых домах, сосредоточившись лишь на выживании. Напряжение между ними росло. Казалось, каждая из них реагировала на ужас и потери по-разному.
        Лилли уходила в себя. Меган же вела себя совершенно иначе: она почти постоянно была под кайфом, без умолку говорила и обхаживала каждого странника, который встречался им на пути.
        В тридцати милях к юго-востоку от Джорджии они наткнулись на караван выживших — три семьи из Лоурен-свилля путешествовали в двух минивэнах. Меган убедила Лилли, что в большой группе было безопаснее, и та согласилась на некоторое время присоединиться к ним. Следующие несколько недель, пока они нарезали зигзаги по фруктовым полям, она держалась особняком, но Меган вскоре положила глаз на одного из мужей. Его звали Чад, и он был этаким крутым парнем: за губой у него вечно лежал жевательный табак, а жилистые руки покрывали матросские наколки. Лилли с отвращением наблюдала за тем, как Меган и Чад флиртовали среди этого кошмара наяву и совсем скоро стали ускользать в тень, отбрасываемую строениями придорожных зон отдыха, чтобы «справлять естественные нужды». Пропасть между подругами становилась все глубже.
        Как раз в то время на горизонте появился Джош Ли Хэмилтон. Однажды на закате караван на парковке «Кей-марта»[5 - Сеть американских супермаркетов.] со всех сторон окружили мертвецы, но тут на помощь людям пришел чернокожий гигант, выступивший из тени погрузочной платформы. Размахивая двумя мотыгами, на которых все еще болтались ценники, он был подобен истинному мавру-гладиатору. Он с легкостью расправился с полудюжиной зомби, и участники каравана принялись наперебой благодарить его. Он показал группе пару новеньких дробовиков на дальних полках магазина и помог раздобыть походное оборудование.
        Джош путешествовал на мотоцикле. Вместе с остальными загрузив минивэны провизией, он решил присоединиться к группе и последовал за караваном, который приближался к покинутым садам, лоскутным одеялом раскинувшимся в округе Мэриуэдер.
        Теперь Лилли начала сожалеть, что однажды согласилась поехать позади него на его огромном «Сузуки». Была ли ее привязанность к здоровяку просто проекцией ее тоски из-за потери отца? Была ли она отчаянной попыткой манипулирования среди этого бесконечного ужаса? Была ли она столь же дешевой и очевидной, как сексуальная неразборчивость Меган? Лилли размышляла, не стала ли ее трусость — в тот момент, когда она накануне бросила Джоша одного на поле боя,  — каким-то извращенным, темным, бессознательным проявлением всех ее сбывшихся опасений.
        — Никто не говорил, что ты кусок дерьма, Меган,  — наконец сказала Лилли, но прозвучало это натянуто и неубедительно.
        — Этого и говорить не надо.  — Меган сердито выбила трубку о плитку и поднялась на ноги.  — Ты и так сказала достаточно.
        Лилли встала. Она уже давно привыкла к таким резким изменениям настроения своей подруги.
        — Что с тобой не так?
        — Это все ты… От тебя одни проблемы.
        — О чем ты, черт возьми, говоришь?
        — А, забудь! Я больше не могу это терпеть,  — сказала Меган, и в ее голосе, хриплом от выкуренной травки, послышалось разочарование.  — Удачи тебе, девчонка… Тебе не помешает.
        Меган быстро пошла к выстроенным в ряд у восточного края площадки машинам.
        Лилли заметила, как ее подруга исчезла за высоким грузовиком, груженным картонными коробками. Остальные выжившие едва заметили размолвку, которая произошла между девушками. Пара человек повернули головы в их сторону, пронеслось несколько шепотков, но большинство обитателей лагеря продолжили заниматься своими делами, собирая и оценивая запасы. Лица людей были угрюмы и выдавали их внутреннее напряжение. В воздухе пахло металлом и снегом. Наступал холодный фронт.
        Осматривая площадку, Лилли поймала себя на мысли, что на мгновение ее ошеломила суета, царившая вокруг. Было такое ощущение, что она попала на блошиный рынок: повсюду были покупатели и продавцы, люди доставали продукты, складывали в одну кучу дрова и неспешно беседовали. По границам площадки теперь выстроилось не менее двадцати более скромных по размеру палаток; между деревьями тут и там протянулись веревки, на которых была развешана окровавленная одежда, снятая с ходячих: в преддверии зимы ничего не пропадало зря. Лилли заметила, что несколько детей прыгали на скакалке около грузовика, двое мальчишек пинали футбольный мяч. В яме для приготовления барбекю она разглядела костер; дым от него поднимался над крышами припаркованных машин. Воздух был наполнен одурманивающим ароматом свиного жира и древесного дыма — в любых других обстоятельствах это был запах ленивых летних дней, веселых вечеринок, игр в футбол, пикников на заднем дворе и семейных посиделок.
        Пока Лилли обводила глазами небольшое суетливое поселение, внутри нее нарастал благоговейный ужас. Она видела, как резвились дети… Как их родители трудились, чтобы обустроить это место… Но все они были кормом для зомби. И внезапно Лилли уловила проблеск понимания, почувствовала удар реальности.
        Она ясно осознала, что все эти люди были обречены. Великий план построить палаточный городок в полях Джорджии не мог сработать.

        Глава вторая

        На следующий день Лилли играла с дочками Бингэмов под свинцово-серым небом прямо перед палаткой Чада и Донны, как вдруг среди деревьев эхом пролетел треск гравия с проселочной дороги, которая вела к площадке. Половина жителей палаточного городка замерла на месте, обернувшись по направлению к шуму приближавшегося двигателя, ревевшего на низких передачах.
        Это мог быть кто угодно. По охваченной чумой земле ходили слухи о бандах вооруженных до зубов головорезов, которые скитались по окрестностям и грабили выживших, раздевая их практически догола. Несколько машин из лагеря как раз были на вылазке, но невозможно было знать наверняка.
        Лилли подняла глаза от нарисованных девочками классиков — квадраты были нацарапаны палкой на небольшом участке голой глины кирпичного цвета,  — а дочери Бингэмов замерли посреди игры. Старшая из них, Сара, глянула на дорогу. Она была худенькой пятнадцатилетней пацанкой с большими любопытными глазами, самой находчивой из четырех сестер, которая всегда верховодила ими. На ней был выцветший джинсовый джемпер и пуховый жилет.
        — Неужели это…  — тихо пробормотала она.
        — Все в порядке, милая,  — сказала Лилли.  — Я уверена, это кто-то из наших.
        Три остальные девочки принялись озираться в поисках матери.
        Донны Бингэм нигде не было видно: она как раз стирала одежду в оцинкованном жестяном корыте позади большой походной палатки их семейства, которую Чад Бингэм аккуратно возвел на площадке четырьмя днями ранее, снабдив свое жилище алюминиевыми койками, несколькими холодильниками, вентиляционными трубами и работавшим на батарейках DVD-плеером с библиотекой детских мультфильмов вроде «Русалочки» и «Истории игрушек — 2». Пока Лилли собирала девочек, из-за палатки послышались шаркающие шаги Донны.
        — Сара, возьми Рути,  — сказала Лилли спокойно, но твердо.
        Шум двигателя приближался, над деревьями поднимался дымок от горевшего масла. Лилли поднялась на ноги и быстро подошла к близняшкам. Девятилетние Мэри и Лидия были истинными ангелочками, как две капли воды похожими друг на друга — в одинаковых пальтишках, с хвостиками соломенных волос. Лилли повела девочек под навес палатки, а Сара подхватила семилетнюю Рути — чудесную маленькую фею с кудряшками Ширли Темпл[6 - Американская актриса, наиболее известная детскими ролями, сыгранными ею в 1930-х годах.], падавшими на воротник ее миниатюрного пуховика.
        Донна Бингэм появилась у стены палатки как раз в тот момент, когда Лилли подталкивала близняшек к ее входу.
        — Что происходит?  — Донна напоминала серую мышку и в своей парусиновой куртке выглядела так, словно любой порыв ветра мог свалить ее с ног.  — Кто это? Мародеры? Машина незнакомая?
        — Не стоит волноваться,  — сказала ей Лилли, придерживая полог, пока четыре девочки скрывались в тени палатки.
        За те пять дней, что прошли с момента, когда выжившие разбили здесь лагерь, Лилли фактически стала нянькой и присматривала за многими детьми, пока их родители отправлялись на вылазки или на прогулки или просто хотели урвать немного времени наедине друг с другом. Так она могла отвлечься от тягостных мыслей и радовалась этому — особенно теперь, когда у нее появлялся отличный предлог не общаться с Джошем Ли Хэмилтоном.
        — Просто побудь с девочками в палатке, пока не выяснится, кто это.
        Донна Бингэм с готовностью последовала за дочерьми.
        Повернувшись к дороге, Лилли увидела, как вдалеке из дыма появился капот знакомого грузовика «Интернэшнл Харвестер», который, пыхтя, как раз медленно проходил поворот. Лилли почувствовала облегчение. Несмотря на волнение, она улыбнулась и поспешила к пустому участку у западной кромки площадки, который поселенцы использовали как разгрузочную зону. Ржавый грузовик проехал по траве и, вздрогнув, остановился. Трое подростков, ехавших в кузове вместе с привязанными веревками ящиками, едва не налетели со всего маху на побитую кабину.
        — Лилли Марлен!  — крикнул водитель в открытое окно кабины, заметив, что Лилли подошла к грузовику.
        Крупные грязные руки Боба Стуки — руки работника — покоились на рулевом колесе.
        — Что сегодня в меню, Боб?  — спросила Лилли, слегка улыбнувшись.  — Опять «Твинки»[7 - Популярное в США бисквитное пирожное с банановой начинкой.]?
        — О, сегодня у нас изысканный выбор с гарнирами на любой вкус, сестренка!  — Боб обратил свое изборожденное морщинами лицо к ребятам в кузове.  — Мы нашли заброшенный «Таргет»[8 - Сеть американских супермаркетов.], и там была всего пара ходячих… Почувствовали себя настоящими налетчиками!
        — Рассказывай.
        — Что ж, посмотрим…
        Боб дернул рычаг переключения передач, переведя его в режим парковки, и вырубил тарахтевший двигатель. Лицо мужчины было цвета дубленой кожи, усталые глаза покраснели. Боб Стуки был одним из последних выходцев с Нового Юга, которые все еще помадили волосы и зачесывали их назад, убирая с обветренного лба.
        — Взяли доски, спальные мешки, инструменты, консервированные фрукты, светильники, хлопья, всепогодные радио, лопаты, уголь… Что еще? Еще достали кастрюли и сковородки, пару кустов помидоров — там на них и хиленькие помидорки есть. Плюс несколько баллонов с бутаном, десять галлонов[9 - Мера объема; в США стандартный галлон составляет около 3,7 литра.] молока — срок годности вышел только пару недель назад!  — дезинфицирующие средства для рук, «Стерно»[10 - Топливо, поставляющееся в компактных жестяных банках.], хозяйственное мыло, шоколадки, туалетная бумага, шалфей в горшке, книга об органическом земледелии, поющая рыба мне в палатку и полцарства в придачу.
        — Боб, Боб, Боб… Ни «АК-47», ни динамита?
        — Не умничай! Мы достали кое-что получше.  — Боб потянулся к ящику из-под персиков, установленному на пассажирском сиденье рядом с ним, и подал его через окно Лилли.  — Будь добра, отнеси это в мою палатку, пока я помогу этим троим работничкам разгрузить тяжелые вещи.
        — Что это?  — Лилли заглянула в ящик, полный пластиковых флаконов и бутылок.
        — Медикаменты.  — Боб открыл дверь и вышел из кабины.  — За ними нужно следить.
        Среди пузырьков с противоаллергическими средствами и кодеином Лилли заметила несколько бутылок с алкоголем и серьезно посмотрела на Боба:
        — Медикаменты, да?
        — Я очень болен,  — усмехнулся он.
        — Сразу видно,  — прокомментировала Лилли.
        К этому моменту она знала о прошлом Боба достаточно, чтобы понимать: помимо того, что он был милым, добродушным и в некотором роде пропащим человеком, а также бывшим санитаром полевого госпиталя, что делало его единственным обитателем палаточного городка, имевшим за плечами хоть какое-то медицинское образование, он был еще и неисправимым пьяницей.
        В первые дни их дружбы, когда Лилли с Меган еще переезжали с места на место и Боб помог им выбраться из переделки на полной зомби придорожной стоянке, Боб тщетно пытался скрыть свой алкоголизм. Но к тому моменту, когда пять дней назад группа осела на этом заброшенном пастбище, Лилли уже стала регулярно провожать Боба до палатки по вечерам, чтобы его никто не ограбил, ведь угроза эта была вполне реальной для группы столь крупной и многообразной, в которой к тому же царило такое напряжение. Ей нравился Боб, и она не возражала быть и его нянькой тоже. Но это добавило ей переживаний, в которых Лилли вовсе не испытывала нужды.
        В этот момент она точно знала, что Бобу нужно от нее что-то еще: она поняла это по тому, как задумчиво он потирал своей грязной рукой подбородок.
        — Лилли, есть еще кое-что…  — Он замолчал и неловко сглотнул.
        — Выкладывай, Боб,  — со вздохом сказала она.
        — Это, конечно, не мое дело… И все же. Я просто хотел сказать… О черт!  — Он сделал глубокий вдох.  — Джош Ли — хороший парень. Я с ним болтаю время от времени.
        — И что?
        — Я просто хочу сказать…
        — Продолжай.
        — Просто… Слушай… У него сейчас не лучшие времена, понимаешь? Он думает, что ты на него злишься.
        — Что он думает?
        — Он думает, что ты рассердилась на него из-за чего-то, но точно не знает из-за чего.
        — Что он сказал?
        — Не хочу лезть не в свое дело.  — Боб пожал плечами: — Не то чтобы я в курсе… Не знаю, Лилли. Он просто хотел бы, чтобы ты не игнорировала его.
        — Я и не игнорирую его.
        Боб взглянул на нее:
        — Ты уверена?
        — Боб, говорю тебе…
        — Ладно, слушай.  — Боб нервно взмахнул рукой.  — Я тебе не указ. Мне просто кажется, что будет обидно, если у двоих вроде вас, у хороших людей, случится что-то такое — ну, понимаешь, в такое время…  — Его голос прервался.
        — Я ценю то, что ты сейчас сказал, Боб. Правда,  — смягчилась Лилли.
        Она посмотрела под ноги.
        Боб поджал губы и на секунду задумался.
        — Я видел его сегодня у поленницы. Он рубил дрова, как ненормальный.


        От разгрузочной площадки до поленницы было не больше ста ярдов, но Лилли показалось, что она совершает Батаанский марш смерти[11 - Марш смерти протяженностью 97 км, состоявшийся в 1942 году на Филиппинах после победы Японии в битве за Батаан. Впоследствии был расценен как военное преступление.].
        Она шла медленно, с опущенной головой, и руки ее были засунуты в карманы джинсов, чтобы не было видно, как они дрожали. Ей нужно было миновать группу женщин, сортировавших одежду в чемоданах, обогнуть цирковой шатер, обойти мальчишек, чинивших сломанный скейтборд, и нескольких мужчин, которые осматривали оружие, разложенное перед ними на расстеленном на земле одеяле.
        Поравнявшись с мужчинами — в их число входил и Чад Бингэм, взявший на себя командование, подобно деспотичному реднеку[12 - Жаргонное название белых фермеров, жителей Юга США; примерно соответствует русскому «деревенщина».],  — Лилли взглянула на одиннадцать тускло поблескивавших пистолетов разных калибров, марок и моделей, которые лежали аккуратно, словно столовые приборы в ящике. Рядом была пара дробовиков 12-го калибра из «Кеймарта». Всего одиннадцать пистолетов и эти дробовики да ограниченное количество патронов — таким был весь арсенал поселенцев, тонкой ширмой отделявший выживших от катастрофы.
        По шее Лилли пробежали мурашки, а страх прожег дыру в ее животе. Дрожь усилилась. Ее словно лихорадило. Лилли Коул никогда не умела справляться с дрожью. Она вспомнила тот день, когда нужно было выступить с презентацией перед приемной комиссией Технологического института Джорджии. Она подготовила заметки на карточках и репетировала несколько недель. И все равно, оказавшись перед заслуженными профессорами в той душной комнате на Норт-авеню, она так дрожала, что задохнулась от волнения и уронила свою стопку карточек, которые вихрем разлетелись по комнате.
        Теперь, подходя к изгороди, протянувшейся вдоль западной границы площадки, она чувствовала то же самое нервное напряжение, усиленное тысячекратно. Дрожал каждый мускул на ее лице, а руки готовы были выпрыгнуть из карманов: тремор был столь силен, что казалось, будто ее суставы вот-вот заклинит и она замрет на месте. «Хронический тревожный невроз» — так называл это врач из Мариетты.
        В последние недели такой спонтанный паралич настигал ее сразу же после атак ходячих, и дрожь не прекращалась часами, но теперь внутри нее нарастал еще больший ужас, и шел он из каких-то темных, первобытных и первородных глубин. Она просто замкнулась в себе и вблизи разглядела свою израненную душу, измотанную тоской и потерей отца.
        Услышав удар топора по деревянной балке, Лилли вздрогнула и посмотрела в сторону изгороди.
        Около длинного ряда сухих поленьев собралась группа мужчин. Ветер раздувал опавшие листья и тополиный пух, поднимая их над кронами деревьев. В воздухе пахло влажной землей и прелой сосновой хвоей. В зелени плясали тени, из-за которых Лилли только еще больше накручивала себя. Она вспомнила, как тремя неделями ранее ее едва не укусили в Мейконе, когда зомби вывалился на нее из-за мусорного бака. Сейчас Лилли казалось, что все эти тени за деревьями были точь-в-точь похожи на закоулок за тем баком и таили в себе опасность, источая запах разложения и являя миру жуткое чудо — оживающих мертвецов.
        Раздался еще один удар топора, и Лилли снова вздрогнула, а затем посмотрела по направлению к дальнему концу поленницы.
        Джош стоял к ней спиной, короткие рукава его легкой хлопковой рубашки были закатаны, а между массивных лопаток проступила длинная полоска пота. Его мускулы так и ходили, кожа на коричневом затылке пульсировала. Он работал в постоянном темпе, наклоняясь, ударяя, отклоняясь назад, занося топор и снова наклоняясь — с громким «Бац!».
        Лилли подошла к нему и прокашлялась.
        — Ты все неправильно делаешь,  — сказала она дрожащим голосом, попытавшись придать своему тону легкости и непринужденности.
        Джош застыл, занеся топор над головой. Повернувшись, он посмотрел на нее; на его темном точеном лице сияли капельки пота. С секунду он выглядел шокированным, удивленно моргая.
        — Знаешь, я уж и сам решил, что что-то не так делаю,  — наконец сказал он.  — За пятнадцать минут расколол всего сотню поленьев.
        — Ты держишь топор слишком близко к лезвию.
        — Я так и знал!  — усмехнулся Джош.
        — Позволь поленьям самим за тебя работать.
        — Так и сделаю.
        — Хочешь, я покажу?
        Джош отступил и передал ей топор.
        — Вот так,  — сказала Лилли, изо всех сил стараясь выглядеть очаровательной, остроумной и смелой.
        Дрожь ее была настолько сильна, что, когда она сделала слабую попытку расколоть полено и нанесла удар, лезвие тоже дрогнуло и соскочило, отколов щепку и войдя глубоко в землю. Лилли попыталась вытащить его.
        — Теперь понял,  — сказал Джош, добродушно кивнув.
        Он заметил, как дрожала Лилли, и его улыбка сошла с губ. Он подошел к ней и положил свою огромную ладонь поверх ее рук, костяшки пальцев которых побелели от напряжения, пока она безуспешно старалась вынуть топор из глины. Нежное прикосновение Джоша успокаивало.
        — Все будет хорошо, Лилли,  — мягко сказал он.
        Она отпустила топор и повернулась к Джошу лицом. Когда их глаза встретились, сердце Лилли заколотилось сильнее. Она похолодела и попыталась выразить словами свои чувства, но смогла лишь пристыженно отвести взгляд. В конце концов она выдавила:
        — Можем мы поговорить где-нибудь?


        — Как тебе это удается?
        По-турецки скрестив ноги, Лилли сидела на земле под могучими ветвями дуба, которые отбрасывали нечеткие тени на ковер из прелых листьев, простиравшийся вокруг нее. Говоря, она прислонилась спиной к толстому стволу дерева и по-прежнему не отводила глаз от качавшихся в отдалении верхушек сосен.
        Взгляд ее был отсутствующим, таким, какой Джош Ли Хэмилтон время от времени видел на лицах ветеранов войн и медсестер «Скорой помощи»,  — это был взгляд постоянного изнеможения, дикого изумления, полной отрешенности. Джошу захотелось заключить эту хрупкую, тоненькую девушку в свои объятия и не отпускать ее, гладя по голове и успокаивая. Но каким-то образом он почувствовал — он понял,  — что момент был неподходящим. В этот момент нужно было слушать.
        — Что удается?  — спросил он.
        Джош сидел напротив Лилли, тоже скрестив ноги, и мокрой банданой вытирал затылок и шею. Перед ним на земле стояла коробка сигар — последняя из его истощившихся запасов. Он даже немного побаивался выкуривать оставшиеся, суеверно полагая, что таким образом предопределит свою судьбу.
        Лилли посмотрела на него:
        — Когда наступают ходячие… Как ты справляешься, не пугаясь при этом до смерти?
        Джош устало усмехнулся:
        — Если научишься, научи и меня.
        Она с секунду молча смотрела на него.
        — Да ладно тебе!
        — Что?
        — Хочешь сказать, ты до смерти боишься, когда они наступают?
        — Ты чертовски права.
        — Ой, ради бога!  — Она скептически наклонила голову.  — Ты?
        — Дай-ка я тебе кое-что скажу, Лилли.  — Джош открыл коробку с сигарами, достал одну и запалил ее своей зажигалкой «Зиппо», после чего задумчиво затянулся.  — Сегодня не боятся только глупцы да безумцы. Если ты не боишься, ты ничего не замечаешь.
        Она посмотрела вдаль, поверх палаток, рядами выстроившихся вдоль изгороди, и с горечью вздохнула. Ее узкое лицо было печальным и бледным. Казалось, она пытается высказать свои мысли, которые упрямо не хотели соотноситься с ее словарным запасом.
        — Я уже давно страдаю от этого,  — наконец произнесла она.  — И этим… не горжусь. Мне кажется, из-за этого многое в моей жизни оказалось испорчено.
        Джош взглянул на нее:
        — О чем ты?
        — О том, что я слабачка.
        — Лилли…
        — Нет. Послушай. Мне нужно это сказать.  — Она избегала смотреть на него и чувствовала, как горит от стыда.  — До того как началась эта эпидемия… мне просто было из-за этого немного… неудобно. Я кое-что упустила. А еще кое-что — полностью запорола, потому что я самая настоящая трусиха… Но теперь ставки… Не знаю. Теперь из-за меня кого-нибудь могут убить.  — Она наконец-то смогла взглянуть в глаза здоровяку.  — Я явно могу подвести дорогих мне людей.
        Джош понимал, о чем она говорила, и сердце его обливалось кровью. С того самого момента, когда он увидел Лилли Коул, он чувствовал то, чего не чувствовал с тех пор, как еще подростком жил в Гринвилле,  — восторженное обожание, которое вспыхивает в душе мальчишки, когда тот видит изгиб девичьей шеи, чувствует запах волос девушки или замечает россыпь веснушек у нее на носу. Совершенно очевидно, что Джош Ли Хэмилтон был сражен. Но он вовсе не хотел испортить эти отношения, как испортил множество других, еще до Лилли, до чумы, до того как мир стал так чертовски уныл.
        В Гринвилле Джош влюблялся в девчонок с поразительной частотой, но у него никогда ничего не выходило из-за чрезмерной спешки. Он вел себя, как огромный щенок, который терся об их ноги. Но не в этот раз. В этот раз Джош хотел быть умнее — умнее и осмотрительнее — и продвигаться маленькими шажками. Может, он и был всего лишь неотесанным деревенщиной из Южной Каролины, но глупцом он не был. Он готов был учиться на собственных ошибках.
        Будучи по натуре одиночкой, Джош вырос в семидесятых, когда Южная Каролина все еще цеплялась за призрак времен Джима Кроу[13 - Законы Джима Кроу — неофициальное название законов о расовой сегрегации, действовавших на территории ряда южных штатов США вплоть до 1964 года.], все еще безрезультатно пыталась объединить школы и вступить в двадцатое столетие. Перебираясь со своей матерью-одиночкой и четырьмя сестрами из одной ветхой квартиры в другую, Джош нашел своим дарованным свыше размерам и силе хорошее применение на футбольном поле и играл в ученической команде школы «Мэллард-Крик», мечтая о получении спортивной стипендии. Однако ему не хватало той единственной вещи, которая продвигала игроков по академической и социально-экономической лестнице: животной ярости.
        Джош Ли Хэмилтон всегда был добродушен — даже чересчур. Он позволял гораздо более слабым мальчишкам дразнить себя. В разговор со всеми взрослыми он вставлял «да, сэр» или «да, мэм». Он просто не любил драться. Поэтому-то в середине восьмидесятых его футбольная карьера и сошла на нет. Как раз в то время заболела его мать Рэйлен. Доктора сказали, что у нее эритематозная волчанка, и болезнь была не смертельной, но для Рэйлен стала смертным приговором: поразив кожу, она принесла в ее жизнь непрекращаюшуюся боль и в итоге почти парализовала бедную женщину. Джош взвалил на свои плечи заботы о матери, а его сестры покинули родной дом, несчастливо вышли замуж и уехали из штата, оказавшись в итоге на бесперспективных работах. Джош готовил, убирался и хорошо ухаживал за матерью, и через несколько лет он так поднаторел в готовке, что смог устроиться поваром в ресторан.
        У него был природный талант к кулинарии, особенно к приготовлению мяса, и он продвигался по службе на кухнях стейк-хаусов Южной Каролины и Джорджии. К началу двухтысячных он стал одним из самых востребованных шеф-поваров на Юго-Востоке и руководил крупными командами су-шефов, обслуживал роскошные мероприятия и даже удостоился публикации своей фотографии в журнале «Дома и жизненные уклады Атланты». И при этом он руководил своими кухнями по-доброму — а это было редкостью в ресторанном мире.
        И теперь, среди этих ежедневных ужасов, томимый неразделенной любовью, Джош мечтал приготовить что-нибудь особенное для Лилли.
        Но до этого момента они питались исключительно консервированными горохом и ветчиной, сухими хлопьями и молоком — ничто из этого не могло стать подходящим фоном для романтического ужина или для объяснения в любви. Все мясо и свежие продукты в округе много недель назад ушли на прокорм червям. Но Джош надеялся на кролика или дикого кабана, которые, быть может, скитались по окрестным лесам. Он бы приготовил рагу или потушил бы мясо с диким луком, розмарином и тем пино-нуар, которое Боб Стуки раздобыл в заброшенном винном магазине. Джош бы подал мясо с приправленной зеленью кукурузной кашей и добавил бы еще что-нибудь. Дамочки из палаточного лагеря делали свечи из сала, которое они нашли в кормушке для птиц. Было бы неплохо. Свечи, вино, может, еще припущенная груша на десерт — и Джош был бы готов. В садах все еще валялись перезревшие плоды. Может, к свинине он подал бы яблочную чатни. Да. Точно. И тогда Джош устроил бы ужин для Лилли и сказал бы ей, что он чувствует, как хочет быть с ней, защищать ее и быть ее мужчиной.
        — Я знаю, куда ты клонишь, Лилли,  — наконец сказал ей Джош, стряхнув пепел со своей сигары на камень.  — И я хочу, чтобы ты поняла две вещи. Во-первых, в том, что ты сделала, нет ничего постыдного.
        Она опустила взгляд.
        — Ты имеешь в виду, в том, что я сбежала, поджав хвост, когда на тебя напали?
        — Послушай. На твоем месте я бы поступил точно так же.
        — Брехня, Джош! Я даже не…
        — Дай мне договорить.  — Он погасил сигару.  — Во-вторых, я хотел, чтобы ты убежала. Ты меня не слышала. Я орал, чтобы ты убиралась оттуда к черту. Смысла не было — до второго молотка было не дотянуться, мы бы оба завязли с этими тварями. Понимаешь, о чем я? Тебе не стоит стыдиться того, что ты сделала.
        Лилли вздохнула, по-прежнему не поднимая глаз. По ее носу скатилась слеза.
        — Джош, я очень ценю то, что ты пытаешься…
        — Мы команда, так?  — Он наклонился, чтобы видеть ее красивое лицо.  — Так?
        Она кивнула.
        — Мы неразлучны, верно?
        — Верно,  — снова кивнула Лилли.
        — Мы как хорошо смазанный механизм.
        — Ага.  — Она вытерла слезы тыльной стороной ладони.  — Ладно.
        — Давай все так и оставим.  — Джош протянул ей свою влажную бандану.  — Идет?
        Она взглянула на бандану у себя на коленях, взяла ее, посмотрела на Джоша и выдавила из себя улыбку.
        — Боже, Джош, да эта штука просто отвратительна!


        Три дня палаточный городок вообще не подвергался атакам, спокойствие омрачило только несколько мелких инцидентов. Однажды утром группа детей наткнулась на подрагивавшее тело, валявшееся в придорожной канаве. Его серое, изъеденное червями лицо было обращено к верхушкам деревьев в бесконечной агонии, из горла раздавался хрип. Выглядело тело так, словно недавно встретилось с механической жатвенной машиной: там, где когда-то были руки и ноги, теперь торчали лишь неровные обрубки. Никто не мог понять, как это лишенное конечностей туловище оказалось здесь. Чад добил его единственным ударом топорика в прогнившую носовую кость. В другой раз, зайдя в общественный туалет, чтобы испражниться после обеда, один из престарелых обитателей лагеря вдруг с ужасом понял, что грешным делом справил большую нужду прямо на зомби. Ходячий как-то умудрился застрять в выгребной яме. Один из молодых мужчин без труда убил его одним ударом ручного бура.
        Но эти события были друг с другом не связаны, и половина недели прошла без происшествий.
        Передышка дала жителям лагеря время на то, чтобы организовать свой быт, закончить возведение последних убежищ, уложить припасы, изучить близлежащую территорию, привыкнуть к новому укладу жизни и сформировать группировки, коалиции и иерархии. Семьи — их было десять,  — казалось, имели больше веса при принятии решений, чем одиночки. Какая-то солидность из-за того, что на их карту было поставлено больше, обязанность защищать детей, может, даже символизм, вкладываемый в воспитание семян будущего,  — все это добавляло им некоторого негласного авторитета.
        Среди патриархов этих семейств выделился фактический лидер — Чад Бингэм. Каждое утро он проводил собрания общины в цирковом шатре и распределял обязанности с серьезностью главаря мафии. Каждый день он важно обходил границы участка, заложив за щеку порядочную порцию табака и держа пистолет на виду. Зима была на подходе, а по ночам за деревьями то и дело слышались тревожные звуки, и Лилли волновалась из-за этого мнимого лидера. Чад следил за Меган, которая теперь переметнулась к одному из других мужей — на глазах у всех, включая его беременную жену. Лилли беспокоилась, что весь видимый порядок лагеря покоился на пороховой бочке.
        Палатки Лилли и Джоша стояли всего ярдах в десяти друг от друга. Каждое утро Лилли просыпалась и сидела, смотря на застегнутый на молнию вход, поглядывала на палатку Джоша, пила быстрорастворимый кофе без кофеина и пыталась разобраться в своих чувствах к здоровяку Ее трусливый поступок по-прежнему мучил ее, преследовал, являлся к ней во снах. Ей снились кошмары, в которых она видела окровавленную дверь того захваченного автобуса в Атланте, но теперь на части раздирали не ее отца — теперь по забрызганному кровью стеклу на глазах у Лилли сползал Джош.
        Она снова и снова, вздрагивая, просыпалась от его обвиняющего взгляда в насквозь пропитанной холодным потом одежде.
        Преследуемая кошмарами, в такие ночи Лилли без сна лежала в заплесневевшем спальном мешке и глазела на покрытую плесенью крышу ее крошечной палатки — эту потрепанную походную палатку, вонявшую дымом, засохшей спермой и выдохшимся пивом, она раздобыла во время вылазки в заброшенный лагерь. И, лежа так, она неизбежно слышала звуки. Слабые, доносившиеся из темноты за холмом, из-за деревьев, эти звуки смешивались с шумом ветра, трескотней сверчков и шуршанием листвы: неестественные хрипы и неровное шарканье напоминали Лилли тот звук, с которым вертелись в сушильной машине старые ботинки, глухо ударявшиеся о стенки.
        Когда Лилли слышала эти отдаленные звуки, перед ее затуманенным от ужаса мысленным взором проносились жуткие черно-белые судебные фотографии, образы изувеченных тел, сведенных посмертным окоченением, но все еще двигавшихся, лица мертвецов, которые оборачивались и смотрели прямо на нее, немые фильмы-снафф[14 - Видеозаписи реальных убийств.], где трупы танцевали, извиваясь как ужи на сковородке. Каждую ночь, лежа без сна, Лилли раздумывала, что на самом деле означали эти звуки, что происходило снаружи и когда следовало ожидать следующей атаки.
        Некоторые из более пытливых жителей лагеря выстраивали целые теории.
        Молодой парень из Афин по имени Хэрлан Стигел, ботаник-аспирант в очках в толстой роговой оправе, каждый вечер устраивал философские дискуссии у костра. Возбужденные от псевдоэфедрина, быстрорастворимого кофе и паршивой травки, с полдюжины отбросов общества пытались отыскать ответы на трудные вопросы, мучившие каждого: истоки эпидемии, будущее человечества и, возможно, самое важное для всех — закономерности поведения ходячих.
        Этот мозговой центр пришел к выводу, что существовало только две возможности: (а) у зомби не было инстинктов, целей и поведенческих моделей, отличных от безотчетного поглощения пищи. Они представляли собой просто пучок нервных окончаний с зубами и отталкивались друг от друга, как смертоносные машины, которые просто нужно было «выключить». Или же (б) существовал сложный стереотип поведения, который ни один из выживших пока что не разгадал. Второй вариант поднимал вопрос о том, как зараза передавалась от мертвых к живым — только ли через укусы ходячих?  — а также вопросы о стадном поведении, о применимости кривых обучения Павлова и даже более масштабных генетических закономерностей.
        Другими словами, как выразился Хэрлан Стигел: «Движутся ли эти мертвецы по какому-то странному, извращенному, упоротому эволюционному пути?»
        За последние три дня до Лилли донеслось немало из этих бессвязных рассуждений, но она не обращала на них внимания. Времени на догадки или анализ ситуации у нее не было. Чем дольше мертвецы не нападали на палаточный городок, тем более уязвимой она себя чувствовала, несмотря на все меры предосторожности. Теперь были установлены почти все палатки, а по периметру площадки выстроилась баррикада из припаркованных автомобилей, и стало спокойнее. Люди обосновались на новом месте и стали держаться особняком. Несколько костров и плит, на которых готовили еду, быстро гасили из-за опасений, что поднимающийся дым или запахи привлекут нежданных гостей.
        И все же каждую ночь Лилли становилось все страшнее. Казалось, надвигался холодный фронт. По ночам небо прояснялось, облака расходились, и каждое утро неровная земля, ограды и брезентовые палатки покрывались инеем. Похолодание резонировало с мрачными предчувствиями Лилли. Что-то ужасное казалось неизбежным.
        Однажды ночью, перед тем как лечь спать, Лилли Коул достала из рюкзака небольшой переплетенный в кожу бумажный календарь. За недели, прошедшие с начала эпидемии, отказали практически все персональные устройства. Электричества не стало, мощные батареи исчерпали свой ресурс, все провайдеры испарились, и мир вернулся к основам: кирпичам, раствору, бумаге, огню, плоти, крови, поту и, по возможности, к внутреннему сгоранию. Лилли всегда была любительницей аналогового мира — ее дом в Мариетте полнился виниловыми пластинками, транзисторными радиоприемниками, механическими часами и валявшимися повсюду первыми изданиями книг,  — поэтому она без труда начала вести хронику эпидемии в маленьком черном блокноте с выцветшим логотипом «Американской семейной страховой компании», тисненным золотом на обложке.
        Той ночью она поставила жирный крест в квадрате, помеченном «Четверг, 1 ноября».
        Следующим днем было второе ноября, и в этот день судьбе Лилли — как и многих других — суждено было бесповоротно измениться.


        Пятничное утро выдалось ясным и морозным. Лилли проснулась, как только рассвело, подрагивая в своем спальном мешке. Нос ее был таким холодным, что, казалось, онемел. Она принялась второпях натягивать на себя всю одежду и почувствовала, как заныли ее суставы. Поспешив вылезти из палатки, она на ходу застегнула пальто и взглянула на палатку Джоша.
        Здоровяк уже был на ногах и делал зарядку, одетый в рыбацкий свитер и пуховый жилет. Обернувшись, он заметил Лилли и спросил ее:
        — Ну что, холодно?
        — Давай сразу перейдем к следующему глупому вопросу,  — ответила она, подойдя к его палатке и протянув руку за термосом дымившегося быстрорастворимого кофе, который Джош сжимал в своей огромной затянутой в перчатку руке.
        — Люди запаниковали из-за погоды,  — мягко сказал он, передав ей термос. Он кивнул в сторону трех грузовиков, стоявших заведенными на дороге у другого конца площадки. Пока он говорил, изо рта у него вылетали клубы пара.  — Мы собираемся поехать в лес, собрать дров — столько, сколько удастся увезти.
        — Я поеду с вами.
        Джош покачал головой:
        — Я только что говорил с Чадом — похоже, он хочет, чтобы ты присмотрела за его детьми.
        — Ладно. Без проблем. Мне все равно.
        — Это оставь себе,  — сказал Джош, указывая на термос. Он взял топор, который был прислонен к его палатке, и улыбнулся Лилли: — Вернусь к обеду.
        — Джош,  — произнесла она, поймав его за рукав, пока он не отвернулся.  — Будь в лесу осторожен.
        Его улыбка стала шире.
        — Само собой, куколка… Само собой.
        Он повернулся и пошел к гравийной дороге, над которой висело облако выхлопных газов.
        Лилли посмотрела, как люди расселись по кабинам, запрыгнули на подножки и залезли в кузова машин. В тот момент она не поняла, сколько шума производили три больших грузовика, которые одновременно заполнялись пассажирами: то и дело раздавались громкие голоса и хлопали дверцы, а воздух наполнялся угарным газом.
        В процессе сборов ни Лилли, ни кто-либо еще не подумал, как далеко разнеслись звуки их отъезда в верхушках деревьев.


        Лилли первой почувствовала опасность.
        Бингэмы оставили ее в цирковом шатре присматривать за четырьмя девочками, которые резвились на ковре из прелой травы, бегая среди складных столиков, поставленных друг на друга ящиков из-под персиков и баллонов с бутаном. Внутри цирковой шатер освещался самодельными световыми фонарями — в потолке были проделаны отверстия, позволявшие солнцу попадать под навес,  — а полотняные стены были насквозь пропитаны запахом плесени и перепревшего сена, десятилетиями лежавшего рядом с ними. Поставив на холодный земляной пол три сломанных садовых кресла, девочки как раз играли в музыкальные стулья.
        Лилли должна была обеспечивать музыку.
        — Да-ду-ду-ду… Да-да-да-да…  — монотонно напевала Лилли своим слабым и тонким голосом один из старых хитов группы «Полис», пока девочки хихикали и бегали вокруг стульев.
        Лилли задумалась. Через огромный проем с одной стороны шатра она смотрела на лагерь, широкая полоса которого виднелась в сером свете дня. На улице было пустынно: те, кто не отправился на вылазку, в основном сидели в своих палатках.
        Лилли было страшно. Сквозь далекие деревья пробивалось холодное солнце, в огромном шатре слышался шепот ветра. Высоко на холме в бледном свете танцевали тени. Лилли показалось, что где-то там, возможно за деревьями, она расслышала шаркающие звуки, но она не была уверена. Может, это было всего лишь ее воображение. Может, это всего лишь шорохи внутри пустого трепещущего шатра обманывали ее уши.
        Она отвернулась от входа и осмотрелась в поисках оружия. Около тачки с землей она заметила лопату, а затем увидела несколько садовых инструментов в грязном ведре. Из пластикового мусорного бака выглядывали остатки завтрака — бумажные тарелки с засохшей фасолью и омлетом из порошковых яиц, скомканные обертки от буррито, пустые коробочки из-под сока,  — а рядом с ним стоял пластмассовый контейнер с грязными столовыми приборами. Приборы были из одного из модернизированных фургонов-пикапов, и Лилли разглядела в контейнере несколько острых ножей, но в основном там лежали пластиковые ложки-вилки с налипшими на них остатками пищи. Лилли задумалась, насколько эффективна такая ложка-вилка могла бы быть в борьбе против чудовищного слюнявого каннибала.
        Она молча прокляла руководителей лагеря за то, что они не оставили огнестрельного оружия.
        В палаточном городке остались престарелые жители — мистер Раймс, пара старых дев из Стокбриджа, восьмидесятилетний учитель на пенсии О’Тул, двое братьев-стариков из брошенного дома престарелых в Мейконе,  — а также несколько женщин, большая часть которых сейчас была слишком занята стиркой и философской болтовней у дальней ограды, чтобы заметить хоть что-то подозрительное.
        Помимо них, в лагере были только дети — из десяти семей. Некоторые еще прятались от холода в палатках, другие — пинали футбольный мяч у разрушенного фермерского дома. Каждую стайку ребятишек караулила женщина, ответственная за них.
        Снова посмотрев сквозь проем, Лилли увидела в отдалении Меган Лафферти, которая сидела высоко на крыльце сгоревшего дома и делала вид, что следит за детьми, а не курит травку. Лилли покачала головой. Меган должна была присматривать за детьми Хеннесси. Страховой агент из Атланты Джерри Хеннесси уже несколько дней довольно неосмотрительно развлекался с Меган. Дети Хеннесси по возрасту были едва ли не самыми младшими в лагере: им было восемь, девять и десять лет. Самыми младшими детьми в палаточном городке оставались близняшки Бингэм и Рути, которые в это мгновение остановили игру и нетерпеливо смотрели на свою взволнованную няньку.
        — Ну же, Лилли,  — окликнула ее Сара Бингэм, отдуваясь у стопки ящиков из-под фруктов, положив руки на бедра. На ней был красивый, стильный свитер под ангору, который сводил Лилли с ума.  — Пой еще!
        Лилли снова повернулась к девочкам:
        — Прости, милая, я просто…
        Она замолчала, услышав звук, который шел с улицы, из-за деревьев. Звук был похож на скрежет, с которым штурмовали борт накренившегося корабля… Или на скрип, с которым медленно закрывали дверь дома с привидениями… Или, что более вероятно, на треск, с которым зомби тяжело ступали по бурелому.
        — Девочки, я…
        Раздался еще один звук, который оборвал Лилли на полуслове. Она резко развернулась ко входу в шатер, услышав громкий шорох, донесшийся с востока, нарушив спокойствие в ста ярдах от них, среди зарослей шиповника и кизила.
        Оттуда неожиданно взлетела стайка сизых голубей, а за ними, подобно фейерверку, в воздух взмыли опавшие листья. Замерев от неожиданности, Лилли смотрела, как голуби серо-черными пятнами сформировали в небе неизвестное созвездие.
        Словно повинуясь цепной реакции, у дальней кромки площадки вспорхнули еще две стайки голубей. Трепетавшие птицы беспокойно метались, рассеиваясь и вновь собираясь в косяки, подобно чернильным пятнам, колеблющимся в чистом бассейне.
        Сизых голубей в этом регионе было полно — местные даже назвали их «небесными крысами», утверждая, что мясо их вообще-то было довольно вкусным, если снять его с костей и поджарить на гриле,  — но в последнее время их внезапное появление стало означать кое-что гораздо более страшное и пугающее, чем потенциальная возможность поесть.
        Кое-что, что согнало птиц с насиженных мест и теперь приближалось к палаточному лагерю.

        Глава третья

        — Девочки, слушайте меня,  — Лилли подскочила к младшей из дочек Бингэмов и взяла ее на руки.  — Нужно, чтобы вы пошли со мной.
        — Зачем?  — Сара одарила Лилли фирменным взглядом недовольного подростка.  — Что случилось?
        — Милая, не спорь со мной, пожалуйста,  — мягко сказала Лилли, и ее взгляд осадил девочку не хуже электрохлыста.
        Сара поспешно повернулась, взяла близняшек за руки и повела их к выходу из шатра.
        Лилли как вкопанная остановилась в проеме, заметив, как из леса в сорока ярдах от них возник первый зомби — крупный мужчина с лысым черепом синюшного цвета и молочно-белыми глазами,  — и тут же стала заводить девочек обратно в шатер, сжимая в руках Рути и, еле дыша, бормоча:
        — Меняем план, девочки, меняем план.
        Быстро загнав детей обратно во мрак пропахшего плесенью пустого циркового шатра, Лилли усадила Рути на прелую траву около большого чемодана.
        — Сидите очень тихо,  — прошептала она.
        Сара встала рядом, с близняшками по обе стороны от себя. На лице ее застыл ужас, глаза округлились.
        — Что происходит?
        — Просто тихонько сидите здесь.
        Лилли поспешила обратно ко входу в шатер и вступила в схватку с тяжелым куском материи, служившим дверью, который был подвязан веревками на высоте десяти футов[15 - Британская мера длины; примерно 30 см.]. Она дергала за веревки, пока материя не рухнула вниз, закрыв проем.
        Изначальный план, моментально родившийся у Лилли в голове, заключался в том, чтобы спрятать детей в одной из машин, желательно в такой, у которой был ключ в замке зажигания, на случай если придется спешно отступать. Но теперь Лилли не придумала ничего лучше, чем затаиться в пустом шатре и надеяться, что остальные жители лагеря отразят атаку.
        — Давайте теперь поиграем в другую игру,  — сказала Лилли, вернувшись к прижавшимся друг к другу девочкам.
        Откуда-то с другой стороны площадки донесся крик. Лилли постаралась унять дрожь, пока в голове ее эхом отдавался голос: «Черт возьми, ты, тупая корова, придется тебе ради этих девочек раз и навсегда отрастить себе яйца».
        — Правильно, давайте сыграем в другую игру,  — отозвалась Сара, глаза которой блестели от страха.
        Она понимала, что происходит. Крепче сжав ладошки своих сестер-близняшек, она вслед за Лилли прошла между двух высоких стопок ящиков из-под фруктов.
        — Мы будем играть в прятки,  — объяснила Лилли маленькой Рути, онемевшей от ужаса. Под руководством Лилли все четыре девочки спрятались в тени за ящиками, прижавшись к земле и тяжело дыша.  — Шевелиться нельзя. И нужно сидеть очень, очень, очень тихо. Хорошо?
        Голос Лилли как будто бы ненадолго успокоил их, но даже самая младшая из девочек понимала, что это была не игра, не притворство.
        — Я сейчас вернусь,  — шепнула Лилли Саре.
        — Нет! Подожди! НЕ УХОДИ!  — Сара схватилась за пуховик Лилли, ни в какую не желая отпускать ее; в глазах девочки читалась мольба.
        — Я не ухожу — просто возьму кое-что в другом конце шатра.
        Лилли высвободилась и на четвереньках поползла по ковру из примятой травы к стоявшим у длинного центрального стола ведрам. Она взяла лопату, прислоненную к тачке, а затем ползком вернулась в укрытие.
        Все это время за колыхавшимися на ветру стенами шатра слышались ужасные звуки, которые наслаивались и нагромождались друг на друга. Воздух пронзил еще один крик, затем раздались торопливые шаги, а затем топор с треском вошел в чей-то череп. Лидия застонала, и Сара цыкнула на нее, а Лилли присела на корточки рядом с девочками. От страха у нее перед глазами все расплывалось.
        Холодный ветер приподнял одну из парусиновых стенок шатра, и на короткий миг в образовавшуюся щель Лилли увидела, как стремительно развивалась атака. К уставленной палатками площадке приближалось по крайней мере две дюжины ходячих — виднелись только их грязные ноги, спотыкавшиеся, как у жертв инсульта. Жители лагеря, в основном женщины и старики, разбегались в разные стороны.
        Наблюдение за атакой на время отвлекло Лилли, и она не заметила звука, раздавшегося позади девочек.
        Под стенку шатра пролезла окровавленная рука, которая стала шарить по сторонам в нескольких дюймах от ног Сары.
        Рука мертвеца нащупала лодыжку девочки, и Сара вздрогнула. Почерневшие ногти вцепились в нее, подобно когтям животного. Рука была потрепанной и изодранной и высовывалась из драного рукава погребального костюма, и девочка задрожала от неожиданности. Сара инстинктивно поползла прочь от нападавшего и своим движением втащила остальную часть зомби внутрь шатра.
        Сестры невпопад завизжали и закричали, и Лилли вскочила на ноги, крепко сжимая лопату в потных ладонях. В дело вступили инстинкты. Лилли развернулась и занесла лопату над головой. Мертвец клацал зубами в воздухе с яростью каймановой черепахи, а Сара извивалась и брыкалась, лежа на холодной земле, вопя от ужаса и таща зомби все дальше.
        Прежде чем гнилые челюсти получили шанс атаковать ее, Лилли обрушила лопату на голову зомби, и раздался глухой звон, подобный звону разбитого гонга. Удар по черепу отдался в запястьях Лилли, заставив ее отшатнуться.
        Сара высвободилась из холодных пальцев и поднялась на ноги.
        Лилли обрушила лопату снова… и еще раз. Металл опять издал глухой звон церковного колокола, и мертвец залился ритмично пульсировавшим потоком черной артериальной крови и прогнившего серого вещества. После четвертого удара череп с влажным треском проломился, и по прелой траве расползлась черная пена.
        К этому моменту Сара подбежала к сестрам, девочки ухватились друг за друга и попятились к выходу из шатра. Глаза их были расширены, все они постанывали от ужаса. Позади них на ветру шумно колыхался огромный кусок парусины, закрывавший проем.
        Лилли отвернулась от искалеченного трупа в изодранном полосатом костюме и посмотрела в сторону выхода в двадцати пяти футах от нее, но вдруг замерла и схватила Сару за рукав:
        — Стой, Сара, подожди… СТОП!
        Гигантский кусок парусины с другой стороны циркового шатра приподнялся на ветру, открыв взгляду Лилли по меньшей мере полдюжины ходячих, столпившихся у входа. Они рывками ковыляли прямо под навес — все взрослые, мужчины и женщины, одетые в потрепанную, забрызганную кровью одежду и собравшиеся в неуклюжую группу. Их изъеденные червями мутные глаза смотрели прямо на девочек.
        — Сюда!
        Лилли толкнула Сару в другой конец шатра — футах в ста пятидесяти от них,  — и девочка схватила на руки малышку Рути. Близняшки поспешили за ними, поскальзываясь на влажной прелой траве. Лилли показала на нижнюю часть парусиновой стены, которая теперь была уже в ста футах, и, задыхаясь, прошептала:
        — Пролезем под шатром.
        На полпути до противоположной стены дорогу им преградил еще один ходячий.
        Этот тощий изувеченный труп в линялом джинсовом комбинезоне, очевидно, пролез под парусиновой стенкой и теперь шел прямо на Сару. У него не было половины лица, и с одной стороны виднелись окровавленные десны и зубы. Лилли встала между зомби и девочкой и изо всех сил ударила мертвеца лопатой, обрушив весь ее вес на изуродованный череп и отбросив ходячего в другую сторону.
        Зомби впечатался в центральную балку, и его вес вкупе с инерцией заставил ее пошатнуться. Растяжки лопнули. Раздался громкий треск, словно корабль столкнулся с глыбой льда, и три из четырех девочек Бингэм завизжали. Тяжелый шатер стал оседать под собственным весом, ломая остальные подпорки, как спички, и выдирая колышки из земли. Конусообразная крыша провалилась вниз, как гигантская порция суфле.
        Шатер погреб под собой девочек, и мир потемнел. Воздуха не хватало, а вокруг все копошилось.
        Лилли колотила руками по тяжелой материи и пыталась сориентироваться, все еще сжимая лопату. Парусина придавила ее к земле, подобно сошедшей лавине. Она услышала приглушенные стоны детей и заметила свет в пятидесяти футах от себя. Не выпуская из руки лопату, она поползла под материей к этому свету.
        В конце концов она наткнулась ногой на плечо Сары и крикнула:
        — Сара! Возьми меня за руку! Скажи девочкам держаться друг за друга и тяни!


        В это мгновение ход времени для Лилли замедлился, как часто бывает в процессе катастроф, и несколько вещей произошли практически одномоментно. Лилли добралась до края упавшего шатра и вылезла из-под него; ветер и холод ободрили ее, и она сильно потянула на себя Сару, за которой на поверхность вынырнули еще две девочки, визжавшие, подобно кипевшему чайнику.
        Лилли вскочила на ноги и помогла подняться Саре и остальным.
        Одной из девочек — Лидии, которая, как утверждала Сара, была «на целых полчаса» младше своей сестры-близняшки,  — не было. Лилли оттолкнула девочек от шатра и сказала им не приближаться к нему, но и не отходить далеко, а затем повернулась и заметила кое-что, от чего ее сердце замерло.
        Под упавшим парусиновым куполом все кишело. Лилли схватила лопату и уставилась прямо перед собой. Ее ноги и позвоночник словно сковало льдом. Она не в силах была вздохнуть, смотря лишь на маленький комок материи, который копошился в двадцати футах от нее,  — это была Лидия, отчаянно пытавшаяся выбраться наружу. Парусина заглушала крики ребенка.
        Но самое страшное — из-за чего Лилли Коул и окаменела — другие комья целенаправленно, как кроты, ползли к маленькой девочке.
        И тут страх отключил предохранитель в голове Лилли, и по ее жилам пробежал очистительный огонь ярости, пронизавший ее до мозга костей.
        Она тут же приступила к действиям. Выброс адреналина направил ее к кромке упавшего шатра, гнев напряг все ее мускулы. Она подняла парусину и набросила ее на голову, ползком продвигаясь вперед в поисках девочки:
        — ЛИДИЯ! МИЛАЯ, Я ЗДЕСЬ! ИДИ КО МНЕ, МИЛАЯ!
        В расползшейся под парусиной темноте в пятнадцати футах от себя Лилли заметила маленькую светловолосую девочку, которая по-лягушачьи брыкалась, стараясь выбраться из складок материи. Лилли закричала снова, нырнула глубже под шатер, протянула вперед руку и уцепилась за свитер девочки, а затем потянула Лидию на себя что было мочи.
        И тут Лилли заметила израненную руку и бескровное синее лицо, которые появились в темноте всего в нескольких дюймах[16 - Дюйм — британская мера длины, около 2,5 см.] от ребенка. Зомби неуклюже пытался ухватить девочку за ее ботинок «Хеллоу Китти». Прогнившие неровные ногти вцепились в подошву кроссовки Лидии как раз тогда, когда Лилли смогла вырвать девочку из тисков заплесневелой материи.
        Вместе с ребенком Лилли повалилась на спину, снова увидев холодный дневной свет.
        Они откатились на несколько футов от шатра, и Лилли заключила девочку в медвежьи объятия.
        — Все хорошо, малышка, все хорошо. Ты со мной, ты в безопасности.
        Девочка всхлипывала и шмыгала носом, но времени успокаивать ее не было. Наступление на лагерь продолжалось, и вокруг раздавались гул голосов и шуршание брезента.
        Все еще стоя на коленях, Лилли махнула другим девочкам, чтобы они подошли к ней.
        — Так, девочки, слушайте меня. Смотрите, сейчас надо действовать быстро, очень быстро, не отходить друг от друга и делать все так, как я говорю.
        Встав на ноги, Лилли перевела дух. Затем она схватила лопату, повернулась и увидела, какой хаос царил в палаточном городке.
        На площадку спускалось все больше ходячих. Некоторые из них двигались группами по трое, четверо или пятеро, хрипя и пуская слюни от безумного, дикого голода.
        Среди криков и всеобщего смятения — обитатели лагеря разбегались во все стороны, заводились машины, сверкали топоры, обрывались бельевые веревки — некоторые палатки содрогались от неистовых сражений, которые шли внутри, а атакующие прорывались дальше, выискивая парализованных жителей. Одна из небольших палаток завалилась набок, в ее проеме торчали ноги, отчаянно брыкавшиеся в воздухе. В другой в разгаре была неистовая трапеза: на полупрозрачных нейлоновых стенках расплывались контуры кровавых пятен.
        Лилли разглядела чистую дорожку, которая вела прямо к припаркованным в пятидесяти ярдах от них машинам, и повернулась к девочкам:
        — Вы должны идти прямо за мной… Хорошо? Держитесь рядом и не шумите. Ладно?
        Девочки согласно закивали, и Лилли подтолкнула их в другую сторону площадки… В самое пекло.


        Те, кому повезло выжить в этой необъяснимой эпидемии, быстро поняли, что главным преимуществом человека в сравнении с ожившим трупом была скорость. При благоприятных обстоятельствах человеку несложно было обогнать даже самого крепкого ходячего мертвеца. Но это физическое превосходство сходило на нет перед лицом целого стада. С каждым добавочным зомби опасность росла экспоненциально, пока жертву не поглощало медленное цунами щербатых зубов и почерневших челюстей.
        Эту суровую правду Лилли довелось узнать по дороге к ближайшей припаркованной машине.
        На гравийной обочине подъездной дорожки менее чем в пятидесяти ярдах от циркового шатра стоял побитый, забрызганный кровью серебристый «Крайслер-300» с багажником на крыше, под углом припаркованный в тени рожкового дерева. Стекла были подняты, но Лилли все-таки полагала, что они смогут по крайней мере попасть внутрь, если не завести машину Была даже вероятность, что ключи торчали в замке зажигания. Многие оставляли их так на случай быстрого непредвиденного бегства.
        К сожалению, площадка уже кишела мертвецами, и Лилли с девочками едва смогли преодолеть десять ярдов по поросшей сорняками почве, как с обоих флангов к ним стало приближаться несколько атакующих.
        — Держитесь позади меня!  — крикнула Лилли своим подопечным и нанесла удар лопатой.
        С резким металлическим звоном лопата обрушилась на истлевшую щеку женщины в забрызганном кровью халате, и ходячая налетела на двух шедших рядом мужчин в грязных комбинезонах, которые повалились на землю, словно кегли. Женщина же удержалась на ногах, пошатываясь от удара, замахала руками и продолжила наступление.
        Когда Лилли с девочками пробежали еще пятнадцать ярдов по направлению к «Крайслеру», дорогу им преградила другая группа зомби. Лопата со свистом пронеслась в воздухе и рассекла переносицу молодого ходячего. Следующий удар пришелся на челюсть мертвой женщины в грязной норковой шубе. Еще один пробил череп сгорбившейся старухи, сквозь больничный халат которой проглядывали внутренности, но та лишь пошатнулась и дала задний ход.
        В конце концов девочки добрались до «Крайслера». Лилли дернула пассажирскую дверцу и обнаружила, что она, к счастью, была не заперта. Пока толпа ходячих приближалась к машине, она аккуратно, но быстро сунула Рути на переднее сиденье. С рулевой колонки свисали ключи — опять повезло.
        — Оставайся в машине, дорогая,  — сказала Лилли девочке и захлопнула дверь.
        Сара вместе с близняшками тем временем подскочила к правой задней двери.
        — САРА! БЕРЕГИСЬ!
        Вопль Лилли перекрыл стоявший в воздухе гул первобытного рычания дюжины ходячих, возникших за спиной Сары. Девочка рывком открыла заднюю дверь, но времени запихнуть сестер в машину не осталось: близняшки во весь рост растянулись на траве.
        Сара истошно орала. Лилли попыталась встать с лопатой между девочкой и ожившими трупами и смогла рассечь еще один череп — огромную голову чернокожего мертвеца в охотничьей куртке,  — и ходячий, шатаясь, направился в обратную сторону. Но атакующих было слишком много: со всех сторон они стекались к пище.
        В последовавшем хаосе близняшки сумели доползти до машины и захлопнуть за собой дверь.
        Здравомыслие Сары отказало, глаза налились яростью, и она испустила жуткий крик, отпихнув медленного ходячего со своего пути. Она заметила просвет, кинулась в него и рванула вперед.
        Лилли заметила, как девочка побежала к цирковому шатру.
        — САРА! СТОЙ!
        Сара преодолела половину расстояния, но тут группа зомби наглухо окружила ее, преградив ей дорогу во все стороны и подмяв девочку под себя. Она тяжело упала на влажный дерн; мертвецов стало еще больше. Первый укус пришелся в район живота и разодрал ее свитер под ангору. Ходячий оторвал кусок плоти с ее туловища, и Сара оглушительно закричала. Гнилые зубы вошли в ее шею. Вокруг девочки растеклась темная лужа крови.
        В двадцати пяти ярдах оттуда, рядом с машиной, Лилли боролась со все увеличивавшейся массой скрежетавших зубов и мертвой плоти. Теперь вокруг было штук двадцать ходячих — и большая их часть, приближаясь к «Крайслеру», с гротескным энтузиазмом предвкушала скорую трапезу Их почерневшие челюсти жадно сжимались и разжимались, а за забрызганными кровью окнами машины в немом ужасе замерли три маленькие девочки.
        Лилли снова и снова наносила удары лопатой, но ее усилия против растущей толпы были тщетными. Каждая клеточка ее мозга напряглась, когда она услышала жуткие звуки гибели Сары в другой стороне площадки. Крики девочки разнеслись по округе и захлебнулись, сменившись слабыми стонами. Над ней склонилось по меньшей мере шесть ходячих, которые вгрызались в ее окровавленный живот, раздирая его и пережевывая ее внутренности. Кровь фонтаном хлестала из ее растерзанного тела.
        В стороне, у припаркованных машин, Лилли вонзила лопату в очередной череп, и внутри у нее похолодело. От ужаса разум ее помутился, озаряясь лишь отдельными проблесками понимания, и в конце концов зациклился на единственном плане действий: «Отгони их от «Крайслера».
        Эта единственная задача — «Отгони их от детей» — молчаливо, но настойчиво, как бесшумный охотничий свисток, требовала действий, мобилизовав Лилли и зарядив все ее тело энергией. Она развернулась и ударила лопатой по переднему крылу «Крайслера».
        Раздался звон. Дети внутри машины вздрогнули от испуга. Синевато-серые лица мертвецов повернулись на шум.
        — СЮДА! СЮДА!!!
        Лилли бросилась прочь от «Крайслера» в сторону ближайшей машины, припаркованной в неровном ряду остальных,  — это был помятый «Форд Таурус», одно из окон которого прикрывала картонка,  — и со всей силы ударила лопатой по крыше. Новый металлический звон привлек внимание большего числа ходячих.
        Сама Лилли поспешила к следующей машине. Она обрушила лопату на левое переднее крыло, и снова раздался приглушенный звон.
        — СЮДА! СЮДА! СЮДА!
        Среди всего шума голос Лилли звучал, как рев больного животного. Усиленный ужасом, хриплый от шока, невыразительный, он отдавал безумием. Она колотила лопатой по одной машине за другой, не понимая толком, что делает, и более не контролируя себя. Все больше и больше зомби обращали на нее внимание и начинали лениво, неуклюже идти на шум.
        Лилли понадобилось всего несколько секунд, чтобы добраться до последней машины в ряду — тронутого ржавчиной пикапа «Шевроле С-10» — и обрушить лопату на нее. Но к этому моменту на ее призыв откликнулись почти все ходячие, которые теперь медленно, тупо и неловко продвигались на звук ее отчаянных воплей.
        На площадке остались лишь те шесть мертвецов, которые по-прежнему жадно пожирали Сару Бингэм, лежавшую на земле возле поверженного гигантского циркового шатра.


        — СЮДА! СЮДА! СЮДА! СЮДА! СЮДА! СЮДА! СЮДА!!! СЮДА-А-А!  — орала Лилли, перебежав через дорогу и начав взбираться на поросший деревьями холм.
        Пульс ее подскочил, зрение затуманилось, воздуха не хватало. Она отбросила лопату и побежала вверх по мягкой лесной почве. Ее треккинговые ботинки увязали в грязи. Лилли нырнула в лес и плечом ударилась о ствол старой березы. В голове запульсировала боль, из глаз посыпались искры. Теперь она двигалась по воле инстинкта, и стадо зомби поднималось на холм прямо за ней.
        Зигзагами продвигаясь в глубь леса, она потеряла ориентир. Позади нее ходячие замедлили свой шаг, упустив ее запах.
        Времени больше не существовало. Словно во сне, Лилли почувствовала, как постепенно останавливается, как смолкают ее крики, как ее ноги увязают в невидимом зыбучем песке кошмаров. Она заходила все дальше в лес, деревьев становилось больше, и темнота сгущалась.
        Лилли подумала о Саре, о бедной Саре в милом розовом свитере из ангоры, которая теперь лежала в луже собственной крови, и ужас происшедшего подкосил ее. Ноги стали ватными, и Лилли осела на мягкий ковер из прелых сосновых иголок, разлагающихся тканей и бесконечных циклов смерти и возрождения. На последнем дыхании, всхлипнув, Лилли испустила вздох, полный боли, и из ее глаз полились слезы, оросившие почву.
        Так, не слышимая никем, она проплакала довольно долго.


        Поисковый отряд нашел Лилли ближе к вечеру. Возглавляемая Чадом Бингэмом хорошо вооруженная группа из пяти мужчин и трех женщин заметила голубую флисовую куртку Лилли рядом с упавшим деревом в тысяче ярдов к северу от палаточного городка. Девушка лежала на поляне в кустах ежевики под навесом из сосен среди холодной тьмы лесной чащи и, казалось, была без сознания.
        — Осторожно!  — крикнул Чад Бингэм своему помощнику, худосочному механику из Августы по имени Дик Фенстер.  — Она могла уже обратиться, если еще двигается!
        В морозном воздухе послышалось прерывистое дыхание. Фенстер с опаской вышел на поляну, держа наготове свой короткоствольный револьвер 38-го калибра: курок был взведен, палец подергивался на спусковом крючке. Он встал на колени перед Лилли, внимательно посмотрел на нее и снова повернулся к группе:
        — Она в порядке! Жива… Укусов нет — и вообще ничего. Она в сознании!
        — Ненадолго?!  — прорычал Чад Бингэм, направившись к поляне.  — Из-за этой чертовой трусихи погибла моя девочка…
        — Эй! Эй!  — Между Чадом и Лилли выросла Меган Лафферти.  — Постой-ка секунду, погоди!
        — Уйди с дороги, Меган!
        — Сделай глубокий вдох.
        — Я просто поговорю с ней.
        Повисла неловкая пауза, которую заметили все присутствовавшие. Остальные участники поисковой группы стояли за деревьями, опустив взгляд. Их напряженные, измученные лица выдавали все тяготы этого дня. Некоторые мужчины были оглушены потерей; глаза их покраснели.
        Вернувшись со своей вылазки за дровами и еще слыша шум двигателей и стук топоров, они с ужасом обнаружили лагерь в чудовищном беспорядке. Люди и зомби валялись на залитой кровью земле. Было убито шестнадцать поселенцев, включая девять детей,  — некоторых из них сожрали. Джош Ли Хэмилтон взял на себя грязную работу и расправился с оставшимися ходячими и теми несчастными людьми, останки которых остались невредимыми. Больше никому не хватало сил прострелить головы своим друзьям и любимым, чтобы обеспечить им вечный покой. В последнее время инкубационный период, как ни странно, становился все более непредсказуемым. Некоторые жертвы восставали уже через несколько минут после укуса. Другим требовались долгие часы — или даже дни,  — чтобы обратиться. И сейчас Джош все еще был в лагере и руководил командой, занимавшейся расчисткой территории и готовившей погибших к массовому погребению. Чтобы снова установить цирковой шатер, потребовались еще сутки.
        — Друг, я не шучу… Послушай,  — сказала Меган Чаду, понизив голос, который звучал мягко, но настойчиво.  — Я знаю, что ты вне себя и все такое… Но она спасла трех твоих дочек. Говорю тебе, я своими глазами видела. Она увела ходячих, рискуя, черт возьми, своей жизнью.
        — Я просто…  — Чад выглядел так, словно готов был либо расплакаться, либо раскричаться.  — Просто… Хочу поговорить.
        — Твоя жена в лагере сходит с ума от скорби… Ты ей нужен.
        — Я просто…
        Снова повисло неловкое молчание. В тени деревьев тихонько заплакал один из отцов, и его револьвер упал на землю. Было уже почти пять часов. Холодало. Дыхание каждого из измученных людей клубилось в воздухе облачками пара. На другой стороне поляны Лилли села и вытерла губы, пытаясь прийти в себя. Она выглядела как лунатик. Фенстер помог ей подняться на ноги.
        Чад смотрел в землю.
        — Хрен с ним.  — Он развернулся и пошел прочь, еще раз сказав: — Хрен с ним.


        На следующий день под холодным, затянутым тучами небом обитатели палаточного городка провели импровизированную погребальную службу по погибшим друзьям и близким.
        Почти семьдесят пять выживших выстроились широким полукругом у братской могилы, вырытой в восточной стороне площадки. Некоторые держали в руках свечи, пламя которых упрямо мерцало на октябрьском ветру. Другие опирались друг на друга, содрогаясь от скорби. Боль, опалившая некоторые лица — особенно лица опечаленных родителей,  — отражала отчаянную неразборчивость этого зараженного чумой мира. Детей забрали у них с беспощадной неожиданностью молнии, и теперь на лицах собравшихся застыла опустошенность, а их горевшие глаза блестели в холодном серебристом свете дня.
        На небольшом холмике глины, выросшем за забором, сложили пирамиду из камней. Отдельными камешками отметили и каждую из шестнадцати могил. Кое-где среди камней появились букетики диких цветов. Джош Ли Хэмилтон положил несколько мелких белых роз чероки, которые в изобилии росли вокруг фруктовых садов, на могилу Сары Бингэм. Здоровяку нравилась задорная, остроумная девочка, и ее смерть разбила его сердце.
        — Господи, просим тебя, возьми в свое лоно наших погибших друзей и соседей,  — сказал Джош, стоя у изгороди.
        Ветер трепал армейскую куртку оливкового цвета, которая была натянута на его массивный торс. На его обветренном лице блестели слезы.
        Джош был воспитан баптистом и, хотя за годы и растерял большую часть своих религиозных чувств, этим утром спросил обитателей лагеря, может ли он сказать на похоронах несколько слов. Баптистов не особенно заботили молитвы о мертвых. Они верили, что праведники попадали в рай прямо в момент смерти, а неверующие так же быстро оказывались в аду. Но Джош все-таки чувствовал, что должен сказать что-нибудь.
        Чуть раньше в тот день он встретил Лилли и обнял ее, прошептав несколько слов, чтобы ее успокоить. Однако он понимал, что что-то было не так. Внутри нее поселилась не только скорбь. В его медвежьих объятиях она обмякла и непрестанно подрагивала всем своим хрупким существом, словно раненая птица. Она почти ничего не сказала — лишь то, что хочет побыть одна,  — и не пришла на погребальную службу.
        — Просим тебя, забери их в лучшее место,  — продолжил Джош, и тут его низкий баритон оборвался.
        Работа по расчистке лагеря не прошла для здоровяка даром. Он силился держать себя в руках, но чувства душили его.
        — Просим тебя… тебя…
        Продолжить он не смог. Джош развернулся, уронил голову на грудь, и из его глаз тихо полились слезы. Дыхание перехватило. Он не мог оставаться там и, едва понимая, что делает, стал удаляться от толпы, от мягких и жутких звуков плача и молитв.
        В тот день, замкнувшись в своей скорби, он упустил многое, в том числе и то, что на погребении подозрительно отсутствовала не только Лилли Коул. Не было и Чада Бингэма.


        — Ты в порядке?
        Лилли держала дистанцию и нервно ломала руки, стоя на поляне в пятнадцати футах от Чада Бингэма.
        Мужчина в кепке с логотипом «Джон Дир» долго молчал. Он просто стоял у кромки леса спиной к Лилли. Голова его была опущена, а плечи опали, словно приняв на себя тяжелый вес.
        За несколько минут до начала погребальной службы Чад Бингэм неожиданно подошел к палатке Лилли и спросил девушку, могут ли они поговорить наедине, сказав, что хочет расставить все по своим местам. Он уверил Лилли, что не винит ее в гибели Сары, и та поверила ему, заметив его душераздирающий взгляд.
        Поэтому она и пришла за ним на эту поляну среди густой рощи деревьев к северу от лагеря. Поляна была небольшой — всего пара сотен квадратных футов покрытой опавшими сосновыми иголками земли, окруженной замшелыми камнями,  — и раскинулась под навесом из зеленой листвы. Серый солнечный свет проникал внутрь широкими лучами, в которых клубились частички пыли. В прохладном воздухе пахло гнилью и испражнениями животных.
        Поляна находилась достаточно далеко от палаточного городка, чтобы обеспечить уединение.
        — Чад…
        Лилли хотела сказать что-нибудь, хотела объяснить ему, как сожалела о случившемся. Впервые с момента знакомства с этим мужчиной, который поначалу шокировал ее своей готовностью флиртовать с Меган прямо под носом у своей жены, Лилли почувствовала, что Чад Бингэм был всего лишь человеком… Несовершенным, испуганным, чувствующим, смятенным и опустошенным потерей своей дочери.
        Другими словами, он был просто обычным парнем — не лучше и не хуже других выживших. И Лилли ощутила, как ее захлестнула волна симпатии.
        — Хочешь поговорить об этом?  — наконец спросила она.
        — Да, наверное… А может, и нет… Я не знаю.
        Он все еще стоял к ней спиной, и слова по одному вырывались из него, как капли из подтекающего крана, звуча столь же слабо, как капающая вода. От скорби он ссутулился и слегка подрагивал в тени сосен.
        — Мне так жаль, Чад.  — Лилли подошла к нему ближе. В глазах ее стояли слезы.  — Я любила Сару. Она была необыкновенной.
        Чад произнес что-то так тихо, что Лилли не расслышала его, подошла еще ближе и мягко положила руку на плечо мужчины:
        — Я знаю, в такой момент ничего не скажешь…
        Она обращалась к его затылку. На пластиковом ярлыке, пришитом сзади к его кепке, значилось «Спалдинг»[17 - Американский бренд спортивной одежды.]. Между жилок на его шее была вытатуирована небольшая змейка.
        — Это, конечно, не может утешить,  — добавила Лилли,  — но Сара погибла, как герой. Она спасла жизнь своим сестрам.
        — Правда?  — Его голос был лишь чуть-чуть громче шепота.  — Она была очень хорошей.
        — Так и есть… Она была невероятной.
        — Ты так думаешь?
        Чад по-прежнему стоял спиной. Его голова была опущена. Плечи подрагивали.
        — Конечно, Чад. Она была настоящим героем, одной на миллион.
        — Правда? Ты так считаешь?
        — Несомненно.
        — Тогда почему ты не смогла справиться со своей ЧЕРТОВОЙ РАБОТОЙ?!
        Повернувшись, Чад так сильно ударил Лилли тыльной стороной ладони, что она прикусила язык. Сердце ее заколотилось быстрее, перед глазами замелькали мушки.
        Чад снова ударил ее, и, попятившись, она споткнулась о торчавший из земли корень и повалилась на траву. Чад навис над ней. Кулаки его были сжаты, глаза сверкали.
        — Ты тупая, никчемная сучка! Тебе нужно было лишь защищать моих девочек! С этим справилась бы и чертова обезьяна!
        Лилли попыталась отползти, но Чад ударил ее в бедро стальным носком своего ботинка и повернул девушку на бок. Боль пронзила ее грудь. Она отчаянно хватала воздух, ее рот был полон крови.
        — П-пожалуйста, не…
        Чад наклонился и поставил ее на ноги. Схватив ее за свитер, он шипел на нее, и она ощущала на своем лице его горячее дыхание.
        — Ты что, вместе со своей шлюховатой подружкой считаешь, что тут вечеринка какая-то? Ты прошлой ночью травку курила? А?
        Правый хук Чада обрушился на челюсть Лилли, выбив ей зубы и снова повалив девушку на землю. Она скорчилась в муках, захлебываясь кровью. Два ребра треснули. Она не могла вздохнуть. По телу разлился жуткий холод, затуманивший ее взгляд.
        Она едва видела, как мускулистый, коренастый Чад Бингэм навис над ней и тут же навалился на нее всем своим весом. С уголка его рта в бесконтрольной ярости стекала слюна, он плевался.
        — Отвечай мне! Ты курила травку, когда была с моими детьми?
        Лилли почувствовала, как сильные руки Чада сомкнулись на ее горле. Он колотил ее затылком о землю.
        — ОТВЕЧАЙ МНЕ, ТЫ, ЧЕР…
        Неожиданно позади Чада Бингэма возникла третья фигура, которая оттолкнула его от Лилли. Разглядеть, кто это, было непросто.
        Лилли заметила лишь силуэт мужчины столь огромного, что он закрыл собой солнце.


        Джош вцепился в джинсовую куртку Чада Бингэма и изо всех сил дернул его.
        То ли из-за неожиданного выброса адреналина, руководившего здоровяком, то ли просто из-за относительной худобы Чада, в результате этого действия последний, как снаряд, по широкой дуге пролетел над поляной. Один из его ботинок сорвался с ноги, кепка, завертевшись, исчезла среди деревьев. Он плечом впечатался в ствол старого дерева. Дыхание его перехватило, и он сполз по стволу на землю. Хватая ртом воздух, он изумленно моргал.
        Джош опустился на колени рядом с Лилли и нежно дотронулся до ее окровавленного лица. Она попыталась сказать что-то, но кровоточившие губы не слушались. У Джоша вырвался тяжелый вздох, стон боли, который шел прямо из его нутра. Что-то в ее лице — с глазами цвета морской пены и разбросанными по щекам веснушками,  — которое теперь было забрызгано кровью, вызвало в нем ярость, застлавшую тонкой пеленой его взгляд.
        Здоровяк поднялся, развернулся и направился в противоположную сторону поляны, где корчился от боли Чад Бингэм.
        Джош видел лишь молочно-белый силуэт человека на земле. Бледный солнечный свет едва пробивался сквозь густой воздух. Чад сделал слабую попытку уползти, но Джош без труда схватил его брыкавшиеся ноги и единственным решительным броском снова перекинул тело Чада под дерево. Затем Джош поставил поджарого мужчину на ноги и прислонил его спиной к стволу.
        Давясь скопившейся во рту кровью, Чад пробормотал:
        — Это… вообще не твое… Не-е-ет! Пожалуйста… брат… не стоит этого де…
        Джош впечатал извивавшееся тело мужчины в ствол столетнего дуба. Череп Чада хрустнул, а между лопаток словно внезапно и жестоко вонзили осадный таран.
        Чад издал жуткий сдавленный крик, скорее животный и неосознанный, чем сознательный. Его глаза закатились. Если бы Чада Бингэма снова и снова толкали в спину осадным тараном, сила этих ударов не сравнилась бы с той мощью, с которой Джош Ли Хэмилтон теперь принялся колотить жилистого мужчину в джинсовой куртке о дерево.
        — Я тебе не брат,  — сказал Джош с мрачным спокойствием.
        Низкий бархатный голос вырвался откуда-то из самых глубин здоровяка, пока он снова и снова ударял безвольно, как тряпичная кукла, висевшего в его руках мужчину о ствол дуба.
        Джош редко терял контроль над собой. Это случалось всего несколько раз в его жизни: однажды на футбольном поле, когда нападающий команды противника — славный малый из Монтгомери — назвал его черномазым… И еще когда карманник в Атланте выхватил кошелек из сумки его матери. Но сейчас тихий шторм внутри него бушевал сильнее, чем когда-либо прежде. Его действия вышли из-под контроля, но при этом он как-то руководил ими, снова и снова колотя Чада Бингэма затылком о дерево.
        Голова Чада дергалась при каждом ударе, затылок проваливался, и к глухому стуку начало примешиваться чавканье крови. Изо рта Чада стала изрыгаться рвота — опять-таки бесконтрольно,  — и по огромным рукам Джоша Ли Хэмилтона потекла желчь, смешанная с воздушными хлопьями, но здоровяк даже не заметил этого. Джош увидел, как левая рука Чада потянулась к рукоятке обшитого сталью «смит-вессона», засунутого за ремень у него на спине, без труда вытащил пистолет из штанов Чада и швырнул его на другую сторону поляны.
        Собрав последние крупицы силы и чувствуя, как отказывает его мозг от многократных сотрясений, а у задней части расколотого черепа собирается кровь, Чад Бингэм сделал отчаянную попытку ударить здоровяка коленом в пах, но Джош легко и быстро одной рукой блокировал его ногу. Затем он обрушил на мужчину чудовищный удар — пощечину тыльной стороной огромной ладони, жутким эхом отразившую ту пощечину, которую несколькими минутами ранее получила Лилли,  — и Чад Бингэм отлетел в сторону.
        Он распластался на земле в пятнадцати футах от дерева.
        Джош не заметил, что Лилли ковыляла к нему через поляну, и не услышал ее срывавшегося голоса:
        — Джош, НЕТ! НЕТ! ДЖОШ, ОСТАНОВИСЬ! ТЫ УБЬЕШЬ ЕГО!
        Но вдруг Джош Ли Хэмилтон очнулся и заморгал, словно обнаружив, что ходил во сне и оказался голым посреди бульвара Пичтри[18 - Главная улица Атланты.] в самый час пик. Он почувствовал, как Лилли тянула его за куртку, силясь оттащить его от человека, скорчившегося на земле.
        — Ты убьешь его!
        Джош обернулся. Прямо позади него была Лилли — в синяках и ссадинах. Во рту у нее было полно крови, она едва могла стоять, дышать и говорить. Ее блестящие глаза смотрели прямо на него. Он стиснул ее в объятиях, и по щекам его побежали слезы.
        — Ты в порядке?
        — Все хорошо… Джош, пожалуйста… Пожалуйста, остановись, или ты убьешь его.
        Джош хотел было сказать что-то еще, но осекся. Обернувшись, он посмотрел належавшего на земле человека. Последовала жуткая пауза, во время которой Джош двигал губами, но никак не мог произнести ни звука, не в силах облечь мысли в слова. Перед ним на траве в луже собственных жидкостей лежало поверженное тело, такое же неподвижное и безжизненное, как груда тряпья.

        Глава четвертая

        — Не шевелись, милая.
        Боб Стуки аккуратно повернул голову Лилли, чтобы лучше рассмотреть ее опухшую губу, и выдавил каплю антисептика размером с горошину на ее разодранную, покрытую корками запекшейся крови кожу.
        — Уже почти закончили.
        Лилли поморщилась от боли. Боб стоял перед ней на коленях. Сбоку на койке, на которой девушка лежала ничком, уставившись в брезентовый потолок, виднелась открытая аптечка. В палатку проникали бледные лучи вечернего солнца, пробивавшиеся внутрь сквозь грязные полотняные стенки. Было холодно. Пахло дезинфицирующим средством и выдохшимся алкоголем. Обнаженная грудь Лилли была прикрыта одеялом.
        Бобу хотелось выпить, и очень сильно. Его руки снова тряслись. В последнее время его опять стали настигать воспоминания о днях, проведенных на госпитальной службе в морской пехоте США. Одна командировка в Афганистан одиннадцать лет назад, во время которой он подносил судна больным в Кемп-Дуайере[19 - Бывшая военная база морской пехоты США на территории Афганистана.], не могла подготовить его к такому. Казалось, сейчас его отделял от нее целый миллион световых лет. Он и тогда регулярно выпивал и из-за пьянства еле смог окончить свое обучение медицине и практику в Сан-Антонио. А теперь война постучалась прямо в двери Боба. Изувеченные шрапнелью тела, которые он зашивал на Ближнем Востоке, меркли в сравнении с полями сражений этой войны. Бобу иногда снился Афганистан: он видел, как ходячие мертвецы врывались туда в духе театра «Гран-Гиньоль»[20 - Парижский театр ужасов, работавший с 1897 по 1963 год.] и заражали боевиков движения Талибан — холодные, мертвые, серые руки прорывались сквозь стены мобильных операционных.
        Но зашивать раны Лилли Коул для Боба было совершенно иным делом — гораздо худшим, чем работать медиком на поле боя или расчищать последствия атаки зомби. Бингэм сильно потрепал ее. Осмотрев девушку, Боб заключил, что у нее было сломано по меньшей мере три ребра, под левым глазом расплылся огромный кровоподтек, который мог привести к кровоизлиянию в стекловидное тело или даже к отслоению сетчатки, плюс все ее лицо было покрыто жуткими синяками и ссадинами. Боб почувствовал, что плохо подготовлен — как в техническом отношении, так и из-за недостатка медикаментов — к тому, чтобы даже притворяться, что лечит ее. Но, кроме Боба, рассчитывать тут было не на кого, поэтому он наложил на грудь Лилли импровизированную повязку из разорванных на полосы простыней, твердых книжных обложек и эластичных бинтов и нанес крем-антибиотик из своих иссякавших запасов на все ее неглубокие раны. Больше всего его беспокоил глаз. Его нужно было осмотреть, чтобы удостовериться, что он залечится как следует.
        — Вот и все,  — сказал Боб, нанося последний мазок крема на губу Лилли.
        — Спасибо, Боб.  — Речь Лилли была немного затруднена из-за отека, и она чуть пришепетывала.  — Можешь отправить счет в мою страховую компанию.
        Боб безрадостно усмехнулся и помог ей снова натянуть пальто на перевязанную грудь и испещренные синяками плечи.
        — Что там, черт возьми, случилось?
        Лилли вздохнула, села на койке, осторожно застегнула пальто на молнию и поморщилась от покалывавшей ее тело боли.
        — Все немного… вышло из-под контроля.
        Боб отыскал свою помятую флягу с дешевым пойлом, откинулся на спинку складного стула и сделал долгий целебный глоток.
        — Может, я сейчас скажу очевидное… Но это никому не на пользу.
        Сглотнув, Лилли словно протолкнула в себя осколки стекла. Завитки ее золотисто-каштановых волос падали на лицо.
        — И не говори,  — отозвалась она.
        — Там сейчас обсуждают все это в большом шатре.
        — Кто?
        — Симмонс, Хеннесси, несколько старших, Элис Бернсайд… Ну, знаешь… Сыны и дочери революции. Джош… Я его таким раньше не видел. Он совсем сбит с толку. Просто сидит на земле около своей палатки, как сфинкс… Ни слова не говорит… Только смотрит в пространство. Сказал лишь, что согласится с любым их решением.
        — Что это значит?
        Боб сделал еще один глоток своего лекарства.
        — Лилли, такого еще не было. Хладнокровно убили живого человека. Люди здесь с таким еще не сталкивались.
        — Хладнокровно убили?
        — Лилли…
        — Теперь это так называется?
        — Я просто хочу сказать…
        — Я поговорю с ними.
        Лилли попыталась подняться на ноги, но от боли снова повалилась на койку.
        — Эй, подруга, не так резко. Не торопись.  — Боб наклонился и мягко поддержал ее.  — Я дал тебе столько кодеина, что хватило бы, чтобы успокоить лошадь.
        — Черт, Боб, они не могут линчевать Джоша из-за этого! Я не позволю!
        — Давай просто продвигаться маленькими шажками. Сейчас ты никуда не пойдешь.
        Лилли опустила голову. Из ее здорового глаза выкатилась одинокая слеза.
        — Это был несчастный случай, Боб.
        Боб взглянул на нее:
        — Давай-ка сейчас просто сосредоточимся на лечении, а?
        Лилли подняла голову и посмотрела на него. Ее израненная губа распухла и была в три раза толще обычного, левый глаз налился кровью, а глазница почернела. Она повыше подняла воротник своего поношенного пальто и поежилась от холода. На ней было несколько странных украшений, за которые зацепился взгляд Боба: веревочные браслеты и бусы и крошечные перышки, вплетенные в локоны ее янтарных волос, падавшие на опустошенное лицо. Бобу Стуки было любопытно, как девушки в этом мире еще могли уделять внимание моде. Но в этой черте Лилли Коул отчасти и крылось ее обаяние. От маленькой татуировки в форме геральдической лилии на задней части ее шеи до аккуратных прорех и заплаток на джинсах, Лилли Коул была одной из тех девушек, которым достаточно было десяти долларов и пары часов в комиссионном магазине, чтобы составить себе целый гардероб.
        — Это все из-за меня, Боб,  — сказала она хриплым сонным голосом.
        — Чушь собачья!  — возразил Боб Стуки, снова глотнув из потускневшей фляжки. Алкоголь, похоже, начал развязывать ему язык, и Боб почувствовал приступ горечи.  — Я вот думаю, зная характер Чада, что он давно на это напрашивался.
        — Боб, это не…
        Лилли замолкла, услышав шорох шагов около палатки. На брезент упала тень гиганта. Знакомая фигура на миг замерла, неловко переминаясь с ноги на ногу у застегнутого на молнию входа в палатку Боба. Лилли узнала этот силуэт, но ничего не сказала.
        Огромная рука аккуратно откинула полотняную дверцу, и в проеме показалось широкое, испещренное морщинами коричневое лицо.
        — Они сказали, можно… Дали мне три минуты,  — запнувшись, застенчиво произнес своим баритоном Джош Ли Хэмилтон.
        — О чем ты?  — Лилли напряглась, посмотрев на своего друга.  — Три минуты на что?
        Джош встал на колени перед палаткой и уставился в землю, силясь обуздать свои чувства.
        — Три минуты, чтобы попрощаться.
        — Попрощаться?
        — Ага.
        — Что ты имеешь в виду? Что значит — попрощаться? Что случилось?
        Джош тяжело вздохнул:
        — Было голосование… Они решили, что лучше всего будет, чтобы я собрал свои вещи и убрался из группы.
        — Что?!
        — Думаю, это лучше, чем если бы меня повесили на самом высоком дереве.
        — Но ты ведь не… То есть это была случайность!
        — Ага, само собой,  — сказал Джош, не поднимая глаз.  — Бедный парень случайно кучу раз наткнулся на мои кулаки.
        — Но в тех обстоятельствах… Все ведь знают, каким человеком…
        — Лилли…
        — Нет, это неправильно. Это просто… неправильно.
        — Все кончено, Лилли.
        Она взглянула на него:
        — Они хотя бы позволят тебе взять кое-что из припасов? Или машину?
        — У меня есть мотоцикл. Я справлюсь, все будет хорошо…
        — Нет… Нет… Это просто… нелепо.
        — Лилли, послушай меня!
        Здоровяк наполовину залез в палатку. Боб из уважения отвернулся. Джош пригнулся, протянул руку и нежно прикоснулся к израненному лицу Лилли. Губы его были сжаты, глаза блестели, морщины вокруг рта углубились — было понятно, что гиганта захлестнули чувства.
        — Так все и будет. Это к лучшему. Со мной все будет в порядке. А вы с Бобом держитесь!
        На глаза Лилли навернулись слезы.
        — Тогда я пойду с тобой.
        — Лилли…
        — Здесь меня ничто не держит.
        Джош покачал головой:
        — Прости, куколка… У меня только один билет.
        — Я иду с тобой.
        — Лилли, мне очень жаль, но это невозможно. Здесь безопаснее. С группой.
        — Да, здесь и правда стабильно,  — холодно сказала она.  — Прямо вечный праздник любви.
        — Но лучше здесь, чем не пойми где.
        Лилли посмотрела не него опустошенным взглядом, и по ее помятому лицу покатились слезы.
        — Ты не сможешь остановить меня, Джош. Решение за мной. Я иду с тобой — и точка. А если ты попытаешься остановить меня, я пойду за тобой, выслежу тебя, отыщу. Я иду с тобой, и ты не можешь мне помешать. Ты не можешь меня остановить. Понятно? Поэтому просто… смирись с этим.
        Она застегнула все пуговицы на своем пальто, сунула ноги в ботинки и начала собирать вещи. Джош смятенно наблюдал за ней. Лилли двигалась осторожно, то и дело чувствуя уколы боли.
        Боб переглянулся с Джошем, и что-то невысказанное, но очень значительное промелькнуло между ними, пока Лилли запихивала свою разбросанную одежду в брезентовую сумку. Закончив, она направилась к выходу из палатки.
        Джош на секунду задержался внутри и снова посмотрел на Боба.
        В конце концов Боб пожал плечами и с усталой улыбкой произнес:
        — Женщины.


        Пятнадцать минут спустя Джош уже набил кофры своего темного городского мотоцикла «Сузуки» жестянками с ветчиной и тунцом, сигнальными шашками, одеялами и непромокаемыми спичками, также положив туда веревку, свернутую палатку, фонарик, маленькую походную плитку, складную удочку, дешевый карманный пистолет 38-го калибра, несколько бумажных тарелок и кое-какие специи, которые он стащил из общей зоны. День был ветреный, небо затянули темно-серые облака.
        Из-за суровости погоды сборы Джоша казались еще тревожнее. Он проверил, насколько крепко держатся на мотоцикле сумки с багажом, и взглянул через плечо на Лилли, которая стояла в десяти футах от него у кромки дороги и утрамбовывала свой переполненный рюкзак. Морщась от резкой боли в ребрах, она пыталась потуже затянуть его ремни.
        С другой стороны площадки за ними наблюдали несколько самопровозглашенных лидеров общины. Трое мужчин и одна женщина среднего возраста стоически смотрели прямо перед собой. Джош хотел крикнуть им что-нибудь убийственно саркастичное, но прикусил язык. Вместо этого он повернулся к Лилли и спросил:
        — Ты готова?
        Лилли не успела ответить, как с восточного конца площадки послышался голос:
        — Погодите, ребята!
        Вдоль изгороди к ним медленно приближался Боб Стуки, тащивший на спине огромный брезентовый вещмешок. Раздавалось бряцанье бутылок — несомненно, из личного запаса «лекарств» Боба,  — а на лице медика читалось одновременно ожидание и смущение. Он с опаской подошел к Джошу и Лилли.
        — Пока вы не уехали в закат, я хочу спросить.
        Джош внимательно посмотрел на него:
        — Что такое, Боб?
        — Просто ответьте мне,  — сказал он.  — У вас есть врачебная подготовка?
        Лилли приблизилась к нему, непонимающе нахмурив брови:
        — Боб, что тебе нужно?
        — Вопрос простой. Хоть у кого-то из вас, глупцов, есть реальные познания в медицине?
        Джош и Лилли переглянулись.
        — Мне о таком неизвестно, Боб,  — вздохнул здоровяк.
        — Тогда позвольте мне спросить еще кое-что. Кто, черт возьми, будет следить, чтобы ее глаз не загноился?  — Он махнул рукой в сторону фингала Лилли.  — Или проверять, как срастаются ребра, если уж на то пошло?
        Джош посмотрел на медика:
        — Что ты пытаешься сказать, Боб?
        Тот большим пальцем показал на припаркованные в ряд машины, стоявшие позади него на подъездной дорожке.
        — Раз уж вы отправляетесь куда-то в голубые дали, не лучше ли взять с собой сертифицированного госпитального санитара морской пехоты США?


        Они сложили вещи в огромную машину Боба. Старый пикап «Додж Рэм» был настоящим монстром с модифицированным трейлером, установленным на удлиненном багажнике. Весь автомобиль покрывали пятна ржавчины. Окна трейлера были узкими, длинными и такими мутными, что казались замазанными мылом. Рюкзак Лилли и кофры Джоша забросили внутрь через дверь в задней части фургона и разместили среди стопок грязной одежды и полупустых бутылок дешевого виски. В трейлере была пара шатких коек, большой переносной холодильник, три потрепанные аптечки, изодранный чемодан, две канистры с топливом, старый кожаный докторский саквояж, который выглядел так, словно был куплен в ломбарде, и всяческие садовые инструменты, прислоненные к перегородке в передней части: лопаты, мотыга, несколько топоров и грязные вилы. Сводчатый потолок был достаточно высок, чтобы под ним мог, ссутулившись, встать взрослый человек.
        Разместив сумки, Джош заметил разбросанные детали разобранного дробовика 12-го калибра, но патронов видно не было. Боб носил с собой короткоствольный револьвер 38-го калибра, который, вероятно, не мог поразить и неподвижную цель с десяти шагов при полном отсутствии ветра — и то при условии, что Боб был трезвым, а это случалось довольно редко. Джош понимал, что, если они хотели получить хотя бы шанс на спасение, им нужно было достать огнестрельное оружие и патроны.
        Он хлопнул дверцей и почувствовал на себе чей-то взгляд с другого конца площадки.
        — Эй, Лил!
        Голос показался знакомым, и, обернувшись, Джош увидел Меган Лафферти, девицу с рыжевато-каштановыми волосами и неуемным либидо, которая стояла у гравийной обочины на расстоянии пары машин от них. Она держалась за руки с тем парнем, который вечно курил травку,  — как там его звали? Его густые светлые волосы падали ему на лоб; он был одет в потрепанный свитер. Стив? Шон? Джош не помнил. Он помнил лишь то, как девица прыгала из постели в постель всю дорогу от самого Пичтри-Сити.
        Теперь два этих раздолбая стояли и смотрели на них с серьезностью стариков.
        — Привет, Мег,  — мягко сказала Лилли с ноткой скепсиса, обойдя грузовик и остановившись рядом с Джошем.
        В неловком молчании раздавался лишь стук, с которым Боб проверял что-то под капотом машины.
        Меган и парень с опаской подошли к ним. Обратившись к Лилли, Меган, казалось, обдумывала каждое слово:
        — Подруга, я слышала, ты отправляешься искать лучшей жизни.
        Стоявший рядом с Меган парень тихонько усмехнулся:
        — Главное — найти что по кайфу.
        Джош сердито глянул на него:
        — Чем мы можем вам помочь, ребята?
        Меган, не отрываясь, смотрела на Лилли.
        — Лил, я просто хотела сказать… ну… Надеюсь ты это… не злишься на меня и все такое.
        — Почему я должна на тебя злиться?
        Меган опустила глаза.
        — Из-за того, что я позавчера сказала. Я не подумала… Я просто хотела… Не знаю. Просто хотела извиниться.
        Джош повернулся к Лилли и в тот краткий миг тишины, пока она не ответила, разглядел всю сущность Лилли Коул. Ее израненное лицо смягчилось. В глазах отразилось прощение.
        — Тебе не за что извиняться, Мег,  — сказала Лилли подруге.  — Мы все просто пытаемся не расклеиться к чертям.
        — А он тебя знатно измордовал,  — сказала Меган, показав на синяки на лице Лилли.
        — Лилли, пора ехать,  — вступил Джош.  — Скоро стемнеет.
        Парень прошептал Меган:
        — Ну, ты их спросишь или как?
        — О чем спросишь, Меган?  — поинтересовалась Лилли.
        Меган облизнула губы и посмотрела на Джоша:
        — С тобой совсем хреново обошлись.
        Джош кратко кивнул:
        — Спасибо за сочувствие, Меган, но нам и правда пора.
        — Возьмите нас с собой.
        Джош взглянул на Лилли, а сама Лилли уставилась на подругу.
        — Хм…  — наконец произнесла Лилли.  — Видишь ли, дело в том…
        — Блин, мужик, чем больше, тем безопаснее!  — воскликнул парень, нервно и сухо усмехнувшись.  — Мы, типа, все тут в режиме воина…
        Меган подняла руку:
        — Скотт, да заткнись ты хоть на пару минут.  — Она посмотрела на Джоша.  — Мы не можем оставаться здесь, с этими фашистскими свиньями. Только не после того, что случилось. Здесь полный бардак, люди вообще больше друг другу не доверяют.
        Джош скрестил огромные руки на могучей груди и посмотрел на Меган:
        — Ну, ты тоже внесла свой вклад.
        — Джош…  — вступилась было Лилли.
        Меган неожиданно обреченно посмотрела в землю.
        — Да нет, все в порядке. Я это заслужила. Думаю, я просто… просто забыла, по каким правилам мы живем.
        Повисло молчание, которое нарушал только шум деревьев да возня Боба под капотом, и Джош закатил глаза. Он не мог поверить, на что собирался согласиться.
        — Тащите вещи,  — наконец сказал он.  — И поскорее.


        Меган и Скотт залезли в трейлер. Боб сел за руль, Джош — на место пассажира, а Лилли устроилась на узком сиденье в задней части кабины. Позади передних кресел в этом пикапе был устроен спальный отсек с небольшими дверцами по бокам и откидывающейся лавкой, которая и служила кроватью. Лилли сидела на этой покрытой пятнами лавке и держалась за поручень; каждый ухаб и поворот отзывались резкой болью в ее ребрах.
        По обеим сторонам извилистой подъездной дорожки, ведущей прочь от фруктовых садов, стояли деревья, которые становились все темнее. Предвечерние тени удлинялись, температура падала. Шумевшая печка пикапа вступила в неравную схватку с холодом. В кабине пахло выдохшимся алкоголем, дымом и потом. Сквозь форточку проникали едва различимые запахи табачных полей и гниющих фруктов — осенний аромат Джорджии, который напоминал Лилли о том, что теперь они были отрезаны от цивилизации.
        Она стала искать среди деревьев ходячих. Каждая тень, каждый темный участок таили в себе угрозу. В воздухе не было ни самолетов, ни каких-либо птиц. Небо было холодным, безжизненным и безмолвным, как гигантский серый ледник.
        Когда они добрались до шоссе 392 — главной транспортной артерии, пролегавшей по округу Мэриуэдер,  — солнце на горизонте спустилось ниже. Из-за множества аварий и брошенных машин Боб ехал размеренно, со скоростью около тридцати пяти миль в час. На закате двухполосная дорога окрасилась в оттенки серого и синего; по холмам, поросшим белыми соснами и соей, расползались сумерки.
        — Так какой у нас план, капитан?  — спросил Боб Джоша, как только они проехали полторы мили.
        — План?  — Джош запалил сигару и опустил стекло.  — Ты, должно быть, принял меня за одного из тех полевых командиров, которых в свое время зашивал в Ираке.
        — Я не был в Ираке,  — ответил Боб и отхлебнул из фляжки, которую держал между ног.  — Отмотал свой срок в Афганистане, и, честно говоря, те места теперь с каждым днем кажутся мне все лучше.
        — Могу сказать только одно: мне велели убираться из лагеря, что я и делаю.
        Они проехали перекресток. На знаке было написано «Филбурн-роуд», и в сторону между двух табачных полей уходила пыльная и безлюдная проселочная дорога, по бокам которой протянулись канавы. Джош заметил ее и задумался, разумно ли было оставаться на шоссе после наступления темноты.
        — Но я тут подумал,  — начал он,  — может, не стоит пока отъезжать особо далеко от…
        — Джош!  — Голос Лилли перекрыл тарахтение двигателя.  — Ходячие! Смотри!
        Джош понял, что она указывает на автостраду, которая виднелась ярдах в пятистах перед ними. Боб ударил по тормозам. Пикап остановился, и Лилли бросило вперед, на спинку сиденья. Острая боль, подобно осколкам стекла, пронзила ее ребра. В кабине раздался глухой стук, с которым Меган и Скотт налетели на перегородку.
        — Что за дерьмо!  — Боб сжимал руль обветренными морщинистыми руками; костяшки его пальцев побелели, пока пикап с громким визгом тормозил.  — Что за поганое дерьмо!
        Джош разглядел в отдалении группу зомби — по крайней мере штук сорок или пятьдесят, а может, и больше, ведь в сумерках глазам было легко ошибиться,  — которые толпились у перевернувшегося школьного автобуса. Издалека казалось, что с автобуса свисали лоскуты мокрой одежды, сквозь которые мертвецы пролазили внутрь, но довольно быстро стало ясно, что лоскуты эти были человеческими останками. И ходячие пожирали их.
        А жертвами их были дети.
        — Мы можем просто протаранить их,  — предложил Боб.
        — Нет… Нет,  — откликнулась Лилли.  — Ты серьезно?
        — Можем объехать.
        — Не знаю.  — Джош выбросил сигару в форточку; пульс его участился.  — Там с обеих сторон глубокие канавы, еще перевернемся.
        — Что предлагаешь?
        — Есть у тебя какие-нибудь патроны к тому дробовичку, что лежит в трейлере?
        Боб напряженно вздохнул:
        — Есть одна коробка на 25 гран — так, голубей пострелять. Но им уж миллион лет. А что с револьвером?
        — Только то, что в барабане. Кажется, всего пять патронов. И все.
        Боб глянул в зеркало заднего вида. Лилли заметила, как в его окруженных глубокими морщинами глазах промелькнула паника. Смотря на Лилли, Боб спросил:
        — Твои мысли?
        — Что ж,  — сказала Лилли,  — даже если мы вырубим большую их часть, шум привлечет еще. Как по мне, лучше с ними вообще не связываться.
        Как раз в этот момент раздался глухой удар, который заставил Лилли подпрыгнуть. Она резко развернулась, и ее ребра заныли. В узком окошке в задней стенке кабины показалось бледное, встревоженное лицо Меган. Она приложила ладонь к стеклу и одними губами проговорила: «Что за черт?»
        — Сидите на месте! Все в порядке! Просто сидите там!  — прокричала Лилли через стекло, а затем повернулась к Джошу: — Что думаешь?
        Джош посмотрел сквозь стекло в длинное, подернутое коррозией зеркало. В нем отражался слегка искаженный пустынный перекресток ярдах в трехстах позади них, который едва просматривался в угасающем свете дня.
        — Назад,  — сказал он.
        Боб посмотрел на здоровяка:
        — Что?
        — Назад… Быстро. Свернем там на боковую дорогу.
        Дернув ручку переключения скоростей, Боб нажал на газ. Пикап резко тронулся с места.
        Двигатель взвыл, и все наклонились вперед под действием силы тяготения.
        Покусывая нижнюю губу, Боб рулил, ориентируясь по боковому зеркалу. Пикап сдавал назад, передняя его часть вихляла по дороге, механизмы скрипели. Вскоре трейлер уже въехал на перекресток.
        Его задняя часть соскользнула с обочины двухполосной дороги, колеса запутались в зарослях дикого кизила, хвоща и подофилла, в воздух поднялся вихрь пыли и листьев. Боб нажал на тормоза, и Джоша вдавило в сиденье. Никто не расслышал шаркающих шагов мертвеца, доносившихся из-за кустов.
        Никто не заметил тихого шороха, с которым тот вышел из листвы и стал протягивать свои мертвые пальцы к заднему бамперу пикапа, пока не стало слишком поздно.


        Из-за неожиданно резких маневров пикапа Меган и Скотт в трейлере повалились на пол и истерически хихикали, не замечая зомби, который зацепился за заднюю подножку. Как только «Додж Рэм» переключился на передний ход и съехал на перпендикулярную проселочную дорогу, они снова забрались на самодельные сиденья, которыми служили ящики из-под персиков, и продолжили хохотать.
        В тесном трейлере клубился голубоватый дым, который шел из целой чашки конопли, подожженной Скоттом десятью минутами ранее. Парень бережно хранил свой запас, не спуская с него глаз, и боялся, что рано или поздно наступит тот день, когда травка закончится и ему придется научиться выращивать ее среди песка и глины.
        — Ты пукнула, когда упала,  — сквозь смех проговорил Скотт.
        Его взгляд уже стал мечтательным, а глаза блестели от нараставшего в голове возбуждения.
        — Вот уж точно нет,  — возразила Меган, по-прежнему неконтролируемо хихикая и пытаясь удержаться на ящике.  — Это мой чертов ботинок шаркнул по этому дебильному полу.
        — Чушь, подруга! Ты явно пукнула.
        — Нет.
        — Да! Не отпирайся. Из тебя вылетел самый настоящий девчоночий пердеж.
        Меган покатилась со смеху.
        — Что еще за фигня такая — девчоночий пердеж?
        Скотт загоготал:
        — Ну, это… типа… типа, такой миленький маленький пук. Как двигатель маленького паровозика. Пук-пук! Такой маленький пук, который…
        Они оба согнулись пополам в приступе смеха, и в этот момент в темном прямоугольнике окна в задней стенке трейлера, словно небольшая луна, появилось синюшное лицо с мутными глазами. Мертвец был мужчиной среднего возраста, почти лысым. На его голове просвечивали темно-синие вены, кое-где торчали пучки волос цвета серой плесени.
        Сначала ни Меган, ни Скотт его не заметили. Они не заметили, как ветер трепал замшелые космы редеющих волос ходячего, как обнажились его почерневшие зубы за грязными губами и как неуклюже задвигались его бесчувственные гниющие пальцы, которые начали проталкиваться в щель неплотно закрытой задней дверцы.
        — ВОТ ЧЕРТ!  — Смех Скотта захлебнулся, и слова сами вырвались из него, когда он увидел нового пассажира, карабкавшегося к ним на борт.  — ВОТ ЧЕРТ!
        Скотт рывком развернулся и упал лицом в пол, а затем, точно обезумев, на четвереньках рванул по узкому проходу к садовым инструментам, из-за чего истерический хохот Меган только усилился. Сам Скотт больше не смеялся: зомби уже наполовину залез в трейлер. Послышалось его возбужденное хрипение, воздух наполнился вонью разлагающихся тканей. Наконец-то заметив незваного гостя, Меган закашлялась и попыталась отдышаться, тональность ее хохота слегка изменилась.
        Скотт потянулся за вилами, но тут пикап повернул. Зомби, который уже целиком был внутри, точно пьяный, покачнулся и ударился о стенку. Одна из стопок ящиков рассыпалась. Схватив вилы, Скотт выставил их перед собой.
        Меган на попе ползла назад, чтобы укрыться в дальнем углу трейлера. Ужас в ее глазах плохо сочетался с похожими на икоту нервными смешками, которые то и дело вырывались у нее. Подобно работающему по инерции мотору, ее безумный хриплый хохот никак не смолкал, в то время как Скотт, стоя на дрожащих коленях, изо всех сил старался делать вилами выпады в направлении возвышавшегося перед ним живого трупа.
        Ходячий повернулся, и ржавые зубья сбоку вошли в его лицо.
        Один из них пронзил левый глаз зомби, остальные воткнулись в челюсть и в шею. В трейлер брызнула черная кровь. С воинственным кличем Скотт высвободил инструмент. Зомби шатнулся назад, к болтавшейся на ветру дверце, и после второго удара почему-то раздался очередной взрыв громкого, судорожного, безумного хохота Меган.
        Зубья вошли в череп мертвеца.
        Меган это показалось чертовски смешным: забавный мертвяк вздрагивал, словно по нему пропускали электрический ток, голова его была нанизана на вилы, а руки беспомощно барахтались в воздухе. Словно глупый цирковой клоун с белилами на лице и преувеличенно огромными черными зубами, мертвец пятился назад, пока напором ветра его не затянуло в проем хлопавшей задней дверцы.
        Рукоятка вил выскользнула из рук Скотта, и зомби слетел с машины. Скотт же повалился на задницу и приземлился на груду одежды.
        И Меган, и Скотт расхохотались над тем, как нелепо мертвец вместе с вилами, застрявшими в его черепе, приземлился на дорогу. Они на четвереньках подползли к задней дверце и посмотрели на останки, отдалявшиеся от них: вилы по-прежнему торчали из головы ходячего, подобно милевому столбу.
        Скотт захлопнул дверцу, и они с Меган, все еще находясь под действием травки, снова разразились смехом и закашлялись.
        Еще хихикая, со слезами на глазах, Меган повернулась к передней части трейлера. Через окошко в перегородке виднелись затылки Лилли и Джоша. Все в кабине, казалось, были чем-то озабочены и понятия не имели о том, что только что произошло всего в нескольких дюймах от них. Они указывали на что-то в отдалении, высоко на гребне примыкавшего к дороге холма.
        Меган не верилось, что никто в кабине не заметил той стычки, что случилась в трейлере. Неужели шум при движении был таким громким? Или же звуки борьбы потонули в ее хохоте? Меган уже готова была постучать в стекло, когда наконец-то поняла, на что они указывали.
        Боб свернул и поехал по резко уходившей вверх проселочной дороге к зданию, которое, возможно, было заброшено.

        Глава пятая

        На вершине холма стояла пустынная автозаправка, с которой просматривались все окрестные сады. С трех сторон она была обнесена оградой из штакетника; вдоль ограды росла трава и валялись перевернутые мусорные баки. Колонки — одна дизельная и три бензиновых — были выстроены в два ряда, над ними висела от руки написанная вывеска «Топливо и наживка Фортноя». В одноэтажном здании был засиженный мухами кассовый зал, магазинчик и небольшая мастерская на одну машину.
        Когда Боб повернул на растрескавшуюся бетонную парковку, предварительно выключив фары, чтобы их не обнаружили, на землю уже опустилась ночь. Под колесами огромного пикапа захрустело битое стекло. Пока Боб заводил машину за мастерскую, где ее не смог бы увидеть ни один любопытный прохожий, Меган и Скотт смотрели на улицу через окошко в задней двери, замечая все тени покинутой заправочной станции.
        Боб припарковал пикап между каркасом побитого седана и высокой стопкой шин. В следующую секунду двигатель затих, и Меган услышала, как скрипнула пассажирская дверь, а затем на землю с глухим стуком спрыгнул Джош Ли Хэмилтон. Он сразу подошел к задней части трейлера.
        — Посидите-ка здесь секунду,  — тихо и ровно сказал Джош, открыв дверцу и увидев сидевших на корточках Меган и Скотта, которые напоминали сов. Не заметив кровавых следов на стенах, он проверил барабан своего револьвера 38-го калибра. Сталь в темноте блеснула синевой.  — Пойду посмотрю, нет ли здесь ходячих.
        — Не хочу показаться грубой, но какого хрена?  — спросила Меган, возбуждение которой уже спало и уступило место тревожному напряжению.  — Вы там что, не видели, что у нас произошло? Не слышали ничего?
        Джош посмотрел на нее:
        — Я слышал только парочку укурков, хохотавших до упаду. Ну и воняет тут у вас — будто в борделе устроили карнавал.
        Меган рассказала ему, что случилось.
        Джош взглянул на Скотта:
        — Я удивлен, что у тебя есть смекалка… Думал, у тебя мозги уже совсем спеклись.  — Затем выражение лица Джоша смягчилось, он вздохнул и улыбнулся парню: — Поздравляю, юнга.
        — Первый на моем счету, капитан,  — криво ухмыльнулся Скотт.
        — И вряд ли последний,  — сказал Джош, поставив барабан на место.
        — Можно я еще кое-что спрошу?  — вставила Меган.  — Что мы вообще здесь делаем? Мне казалось, бензина у нас достаточно.
        — Для ночного путешествия там слишком опасно. Лучше переждать до утра. Вы двое посидите здесь, пока не услышите от меня, что все чисто.
        С этими словами Джош отошел.
        Меган захлопнула дверцу и в темноте почувствовала, что Скотт смотрит на нее. Она повернулась к нему. Взгляд его был странным, и Меган усмехнулась:
        — Слушай, друг, я должна признать, ты умеешь управляться с садовым инвентарем. С теми вилами ты был прям офигительно крут.
        Он улыбнулся ей. Что-то в его взгляде изменилось — так, словно он, несмотря на темноту, впервые рассмотрел Меган. Облизнув губы, он убрал с глаз прядь грязных светлых волос.
        — Ничего особенного.
        — Ага.
        Меган давно удивляло, как сильно Скотт Мун напоминал Курта Кобейна. Сходство было просто невероятным и сразу бросалось в глаза. Сейчас его лицо слегка светилось в темноте, а его запах — масло пачули, дым, травка и жвачка — распространялся повсюду и проникал прямо в мозг Меган.
        Она схватила Скотта и прижала свои губы к его, а он потянул ее за волосы и овладел ее ртом. Вскоре их языки переплелись, а тела оказались прижаты друг к другу.
        — Трахни меня,  — прошептала она.
        — Здесь?  — откликнулся он.  — Сейчас?
        — Пожалуй, нет,  — пробормотала она, задыхаясь и смотря по сторонам. Сердцебиение ее участилось.  — Давай подождем, пока он закончит там внутри, и найдем место получше.
        — Супер,  — сказал он и провел рукой по ее телу, прямо поверх потрепанной футболки с логотипом «Грэйтфул Дэд».
        Не отрываясь от его губ, Меган напрягла язык. Он нужен был ей сейчас, в это мгновение; она жаждала разрядки.
        Меган отстранилась. В темноте они смотрели друг на друга, тяжело дыша, как дикие животные, которые вступили бы в смертельную схватку, если бы не принадлежали к одному виду.


        Всего через несколько секунд после того, как Джош сказал, что все чисто, Меган и Скотт нашли подходящее место, чтобы унять свою страсть.
        Этим двоим не удалось никого обмануть, хотя формально они и попытались вести себя тактично: Меган притворилась, что жутко устала, а Скотт предложил устроить ей постель на полу складского помещения в задней части магазинчика. Тесный склад — двести квадратных футов заплесневевшей плитки и торчавшие на виду водопроводные трубы — провонял гнилой рыбой и сырной приманкой. Джош сказал им оставаться настороже и, выходя, закатил глаза от отвращения и, может быть — только может быть,  — от зависти.
        Звуки совокупления донеслись со склада практически сразу, не успел еще Джош вернуться в кассовый зал, где Лилли с Бобом вытаскивали из рюкзака все вещи, которые могли понадобиться им ночью.
        — Это еще что такое?  — спросила Лилли здоровяка, как только он вошел в комнату.
        Джош покачал головой. Приглушенные звуки, с которыми предавались любви два разгоряченных тела, разносились по всей территории крошечной автозаправки. Каждую пару секунд поверх ритмичных толчков раздавался стон или вздох.
        — Юная любовь,  — раздраженно сказал он.
        — Ты, должно быть, шутишь,  — ответила Лилли.
        Она подрагивала, стоя в темноте помещения, а Боб Стуки нервно вытаскивал из ящика бутылки с водой и одеяла, притворяясь, что не слышит шума плотских утех. Лилли держалась так, словно в любой момент готова была взорваться.
        — И что, нам теперь предстоит с этим смириться?  — спросила она.
        Электричества на заправке Фортноя не было, топливные резервуары оказались пусты, а в здании веяло холодом, словно в холодильной камере. В магазине все было подчищено: кто-то забрал даже дождевых червей и мелкую рыбешку из грязного холодильника. В кассовом зале стояла пыльная стойка с журналами, одинокий торговый автомат, в котором заканчивались шоколадки и чипсы, пара рулонов туалетной бумаги, несколько перевернутых пластиковых кресел, полка с антифризом и освежителями воздуха и исцарапанный деревянный прилавок с кассовым аппаратом, выглядевшим так, словно его взяли из коллекции музея Смитсоновского института. Открытый ящик для денег был пуст.
        — Может, они еще прекратят.  — Джош проверил свою последнюю сигару, которая лежала, уже наполовину выкуренная, в кармане его куртки, и поглядел по сторонам в поисках полки с сигаретами. Казалось, заправка была разграблена.  — Похоже, ребята Фортноя собирались впопыхах.
        Лилли дотронулась до своего отекшего глаза.
        — Да, видать, тут перед нами побывали мародеры.
        — Ты как?  — спросил ее Джош.
        — Жить буду.
        Боб оторвался от своего ящика с припасами.
        — Присядь, малышка Лилли,  — сказал он, поставив у окна одно из пластиковых кресел, и протер руки стерильной салфеткой. Свет полной луны проникал внутрь и чертил на полу пыльные серебристые тени.  — Давай-ка проверим твои повязки.
        Джош наблюдал за тем, как Лилли села в кресло, а Боб открыл свою аптечку.
        — Не двигайся,  — мягко велел Боб, аккуратно промокая смоченной в алкоголе салфеткой запекшуюся кровь у поврежденного глаза Лилли.
        Под ее бровью налился отек размером с вареное яйцо. Лилли вздрагивала от боли, и это беспокоило Джоша. Он еле справлялся с желанием подойти к ней, обнять ее, провести рукой по ее мягким пушистым волосам. Один вид волнистых рыжевато-каштановых локонов, падавших на узкое, изящное и израненное лицо девушки, сводил здоровяка с ума.
        — Ой!  — вскрикнула Лилли.  — Полегче, Боб.
        — У тебя тут премерзкий фингал. Но, если держать его в чистоте, ты будешь готова.
        — К чему готова?
        — Чертовски хороший вопрос.  — Боб аккуратно размотал эластичный бинт, обернутый вокруг ее грудной клетки, и стал осторожно прощупывать синяки кончиками пальцев. Лилли снова вздрогнула.  — Ребра срастутся сами, если, конечно, ты не займешься вдруг рестлингом и не побежишь марафон.
        Боб снова наложил эластичный бинт на торс Лилли, а затем заклеил фингал свежим пластырем-бабочкой. Лилли посмотрела на здоровяка:
        — О чем думаешь, Джош?
        — Проведем здесь ночь,  — ответил он, осмотревшись.  — Будем дежурить по очереди.
        Боб оторвал еще кусочек пластыря.
        — Тут скоро станет холоднее, чем на Северном полюсе,  — заметил он.
        — Я видел генератор в мастерской, плюс у нас есть одеяла,  — со вздохом ответил Джош.  — Место безопасное. И мы достаточно высоко, чтобы с холма вовремя заметить, если эти твари внизу начнут собираться в группы, и не дать им добраться до нас.
        Закончив с Лилли, Боб закрыл аптечку. Приглушенные звуки прелюбодеяния, доносившиеся из соседней комнаты, стихли — видимо, возникла пауза. В этот краткий миг тишины поверх шума ветра, раскачивавшего вывеску заправки, Джош услышал в отдалении хор мертвецов, стонавших и хрипевших в унисон. Раздавалось характерное слабое дрожание мертвых голосовых связок, подобное звучанию сломанного органа. Из-за этого звука крошечные волоски на его шее встали дыбом.
        — Их становится все больше, да?  — спросила Лилли, прислушавшись к далекому хору.
        — Как знать,  — пожал плечами Джош.
        Боб потянулся к карману своего испещренного пятнами пуховика. Он достал фляжку, большим пальцем откинул пробку и сделал целебный глоток.
        — Думаете, они нас чуют?  — спросил он.
        Джош подошел к грязному окну и выглянул в ночь.
        — Сдается мне, вся эта возня в лагере Бингэма уже несколько недель притягивала их отовсюду.
        — Насколько мы далеко от лагеря? Как думаешь?
        — Напрямик не больше мили, пожалуй.
        Джош смотрел поверх верхушек стоявших в отдалении сосен; беспокойный океан их сучьев был плотным, как черное кружево. Небо прояснилось, и в вышине сияла россыпь ледяных звезд.
        На фоне созвездий вверх клочьями поднимался древесный дым из палаточного городка.
        — Я тут подумал кое о чем…  — Джош повернулся и взглянул на своих компаньонов.  — Тут, конечно, не отель «Ритц», но, если мы раздобудем провизии, найдем еще патронов для пушек… нам, может, лучше будет остаться здесь на некоторое время.
        Это предложение на мгновение повисло в безмолвии кассового зала, пока остальные обдумывали его.


        На следующее утро, после долгой бессонной ночи, проведенной на холодном бетонном полу мастерской, в течение которой они укрывались лишь потрепанными одеялами и сменяли друг друга в карауле, все собрались вместе, чтобы составить план. За чашкой быстрорастворимого кофе, приготовленного на походной плитке Боба, Джош убеждал остальных, что пока разумнее всего было остаться на заправке. Лилли могла подлечиться, к тому же у них была возможность при необходимости воровать провизию из оставшегося неподалеку лагеря.
        Никто не стал возражать. К тому моменту Боб обнаружил заначку виски под прилавком магазина наживок, а Меган и Скотт либо курили травку, либо часами «с пользой проводили время» в задней комнате магазина. В первый день они усердно работали, стараясь обезопасить место. Джош решил не запускать генератор в помещении, боясь, что они могут отравиться газом, но опасался и заводить его на улице, считая, что там он привлечет нежелательное внимание. На складе он обнаружил печку, а за одним из мусорных баков на улице — несколько досок.
        Во вторую ночь на заправке «Топливо и наживка Форт-ноя», раскочегарив печку на полную, они смогли поддерживать приемлемую температуру в мастерской. На складе Меган и Скотт шумно не давали друг другу замерзнуть под несколькими одеялами. Боб выпил достаточно, чтобы не обращать внимания на холод, но его, похоже, раздражали приглушенные звуки любви, доносившиеся из задней комнаты. В конце концов он так напился, что едва мог пошевелиться. Словно укладывая ребенка спать, Лилли помогла ему устроиться на ночь. Она даже спела ему колыбельную — «The Circle Game» Джони Митчелл, а затем подоткнула заплесневелое одеяло у его жилистой, испещренной морщинами шеи. Как ни странно, она чувствовала себя в ответе за Боба Стуки, хотя вообще-то это он должен был ухаживать за ней.


        За следующие несколько дней они укрепили окна и двери и помылись в огромных оцинкованных чанах в задней части мастерской. Установился своеобразный распорядок. Боб подготавливал свой пикап к зиме, снимая запчасти с побитых машин, стоявших в округе, а Джош руководил регулярными вылазками к дальним границам палаточного городка в миле к западу от них. Прямо под носом у жителей лагеря Джош со Скоттом умудрялись воровать дрова и свежую воду, утащили несколько отбракованных палаток, немного консервированных овощей, коробку патронов для дробовика и ящик «Стерно». Джош заметил, что цивилизованный уклад жизни лагеря трещал по швам. Слышалось все больше и больше споров. Некоторые мужчины дрались друг с другом и пили без удержу. Стресс брал свое.
        Под покровом ночи Джош всегда оставался настороже, следя за спокойствием заправки «Топливо и наживка Форт-ноя». Они все сидели внутри, как можно тише, зажигали минимум свечей и светильников и вскакивали при каждом резком звуке, который производили усилившиеся ветра.
        Лилли Коул начала задумываться, какая из угроз была страшнее: толпы зомби, ее компаньоны-люди или приближавшаяся зима. Ночи становились длиннее, холод продолжал свое наступление. Он рисовал морозные узоры на окнах и пронизывал суставы. Хотя никто не говорил об этом, холод был безмолвной угрозой, которая могла убить их гораздо проще и легче, чем любая атака мертвецов.
        Чтобы справиться со скукой и постоянным ощущением опасности, некоторые из обитателей заправки Форт-ноя придумали себе хобби. Джош стал скручивать самодельные сигары из табачных листьев, которые собирал на окрестных полях. Лилли начала вести дневник, а Боб обнаружил в одном из неподписанных ящиков в магазине наживок настоящий клад из старых удочек. Он часами сидел на верстаке в разграбленном магазине, машинально наматывая леску на катушки спиннингов, чтобы использовать их в будущем. Боб собирался наловить форели, окуней или судака на мелководье близлежащей речки. Под верстаком он всегда держал бутылку «Джека Дэниэлса», из которой то и дело отхлебывал сутки напролет.
        Остальные заметили, как сильно Боб пристрастился к выпивке, но разве кто-то мог винить его? Разве можно было винить хоть кого-то за попытку успокоить свои нервы в этом жестоком чистилище? Боб не гордился своим пьянством — он даже явно стыдился его. Но для этого ему и нужно было лекарство: оно отгоняло стыд, и одиночество, и страх, и ужасные ночные кошмары о забрызганных кровью бункерах в Кандагаре.
        В первые предрассветные часы пятницы — Боб заметил на своем бумажном календаре, что было девятое ноября,  — он снова сидел на верстаке в задней части магазина и снова наматывал леску, напиваясь до полусмерти, как вдруг услышал звуки, доносившиеся со склада. Он не видел, как Меган со Скоттом ускользнули ото всех чуть раньше этим же вечером, не чувствовал характерного запаха остатков марихуаны, раскуривавшихся в трубке, и не слышал приглушенного хихиканья, доносившегося из-за тонких стен. Но он заметил кое-что другое, что-то, что раньше ускользало от его внимания.
        Он прекратил возиться с удочками и посмотрел в дальний угол комнаты. В неровном свете лампы позади большого помятого баллона с пропаном была хорошо различима дыра в стене. Спрыгнув с верстака, Боб подошел к баллону, обогнул его и опустился на колени перед шестидюймовым зазором в обшивке. Дыра выглядела так, словно появилась в результате протечки или из-за того, что гипсокартон прогнулся под действием летней влажности, характерной для Джорджии. Боб оглянулся, удостоверившись, что был один в комнате. Остальные крепко спали в мастерской.
        По другую сторону поврежденной стены раздавались стоны и вздохи дикого секса, которые и привлекали внимание Боба.
        Сквозь шестидюймовый проем он заглянул в складское помещение, где в тусклом свете работавшего на батарейках фонаря по стенам и невысокому потолку, ритмично толкаясь, двигались тени. Боб облизнул губы. Он подвинулся ближе к дыре и чуть не упал спьяну, опершись на газовый баллон. Ему был виден кусочек прыщавой задницы Скотта Муна, которая поднималась и опадала в желтом свете фонаря; Меган лежала под ним, с раздвинутыми ногами, и пальцы на ее стопах сжимались в экстазе.
        Боб Стуки почувствовал, как защемило его сердце и как перехватило дыхание.
        Больше всего его завораживала не та голая самозабвенность, с которой любовники овладевали друг другом, и не животные стоны и вздохи, наполнявшие воздух. Боб Стуки был полностью поглощен тем, как сияла оливковая кожа Меган Лафферти в свете фонаря, как рассыпались ее рыжевато-каштановые, точно медовые, локоны по одеялу, подложенному под голову, и как ослепительно они блестели. Боб не мог оторвать от нее глаз, и внутри него нарастало желание.
        Он не отвел взгляд, даже услышав, как скрипнул позади него пол.
        — О, Боб… прости… я не…
        Голос доносился из дверного проема в другом конце магазинчика, где находился выход в мастерскую. Отшатнувшись от дырки в стене и резко развернувшись к своему инквизитору, Боб чуть не упал и схватился за газовый баллон.
        — Я пытался… Это не то… это… я…  — забормотал он.
        — Все в порядке. Я просто… просто хотела убедиться, что у тебя все хорошо.
        В дверном проеме стояла Лилли, одетая в свитер, вязаный шарф и спортивные штаны — ее спальный комплект. Она старательно отводила взгляд, отвернув свое заклеенное пластырем лицо; в ее глазах застыла смесь жалости и отвращения. Ссадины выглядели уже немного лучше. Ребра тоже заживали, и двигаться ей становилось все легче.
        — Лилли, я не…
        Боб рванулся к ней, сложив свои крупные ладони в жесте раскаяния, но споткнулся о плохо закрепленную половую доску, покачнулся и упал, громко выдохнув при этом. Как ни удивительно, звуки секса, доносившиеся из соседней комнаты, не прервались: аритмичная каденция шлепков и вздохов продолжила свое развитие.
        — Боб, ты в порядке?  — Лилли подбежала к нему, опустилась на колени и попыталась помочь ему подняться.
        — Все хорошо, все хорошо.
        Он мягко оттолкнул ее и, пошатнувшись, встал на ноги. Смотреть ей в глаза он не мог и не знал, куда деть руки.
        — Мне показалось, я услышал что-то подозрительное снаружи,  — сказал он, оглядев комнату.
        — Подозрительное?  — Лилли смотрела на пол, на стены, но только не на Боба.  — Что ж… ладно.
        — Да, ничего не было.
        — О… Здорово.  — Лилли медленно попятилась.  — Я просто хотела убедиться, что ты в порядке.
        — Да-да, у меня все нормально. Уже поздно, я, пожалуй, лягу спать.
        — Хорошо, Боб. Ложись.
        Лилли развернулась и поспешно вышла, оставив Боба Стуки одного в свете лампы. Он некоторое время неподвижно стоял, смотря в пол, а затем медленно пересек комнату и подошел к верстаку. Нашарив там бутылку «Джека», он отвинтил пробку и приложил горлышко к губам.
        Тремя жадными глотками Боб допил остатки виски.


        — Я просто думаю: что будет, когда у него кончится выпивка?
        Одетая в пуховик и вязаный берет, Лилли шла за Джошем по узкой тропинке, вилявшей между высокими соснами. Держа в своих огромных руках дробовик, Джош пробирался через листву к руслу высохшего ручья, заваленному галькой и валежником. На нем были потрепанная клетчатая куртка и спортивная шапка; с каждым словом изо рта у него вылетал пар.
        — Он найдет еще…  — сказал он.  — Не волнуйся за старину Боба… Пьяницы всегда находят выпивку. Честно говоря, меня больше заботит, что у нас заканчивается еда.
        Они подошли к берегу ручья. В лесу было тихо, словно в часовне. Сквозь ветви деревьев пробивался первый в этом году снег, и снежинки кружились на ветру и оседали на их лицах.
        Они провели на заправке Фортноя почти две недели и израсходовали больше половины запаса питьевой воды и съели практически все консервы. Джош решил, что будет, вероятно, разумнее потратить их единственную коробку патронов для дробовика на то, чтобы убить оленя или кролика, чем беречь ее для защиты в случае атаки зомби. Тем более в последние дни костры, шум и возня в палаточном лагере отвлекали большую часть ходячих от заправочной станции. И вот теперь Джош пытался воскресить в памяти свои детские воспоминания об охоте на горе Брайар с дядей Верноном и вернуть былое чутье, вернуть былую сноровку Когда-то Джош был настоящим охотником, зорким, как сокол. Но теперь, с этим сломанным дробовиком, который годился разве что для охоты на белок, да с замерзшими пальцами… Как знать?
        — Я волнуюсь за него, Джош,  — сказала Лилли.  — Он хороший человек, но у него проблемы.
        — Как и у всех нас.
        Джош через плечо взглянул на Лилли, которая аккуратно переступала через упавшие деревья, спускаясь с холма. Впервые с момента происшествия с Чадом Бингэмом она выглядела крепкой. Раны на ее лице залечились, синяки практически сошли. Отек вокруг глаза спал, она больше не хромала и не старалась перенести всю нагрузку на правую сторону.
        — Он тебя хорошо подлатал,  — отметил Джош.
        — Да, я чувствую себя гораздо лучше.
        Джош остановился у кромки ручья и подождал, пока подойдет Лилли, попутно заметив на утрамбованной глине следы, которые шли по дну русла.
        — Похоже, тут прошел олень,  — сказал он.  — Думаю, если пойдем вдоль ручья, мы встретим какую-нибудь живность.
        — Давай сначала передохнем.
        — Как скажешь,  — ответил Джош и подошел к ней ближе.
        Лилли села на упавшее дерево, и Джош устроился рядом, положив свой дробовик на колени. Он вздохнул и почувствовал невероятное желание одной рукой обнять девушку. Что с ним было не так? Как же он среди всех этих ужасов оказался поражен такой щенячьей любовью?
        — Мне нравится, как вы заботитесь друг о друге,  — сказал он, глядя в землю.  — Ты и старина Боб.
        — Ну да… А ты заботишься обо всех нас.
        — Жаль, я не смог лучше позаботиться о своей маме,  — со вздохом произнес он.
        Лилли взглянула на него:
        — Ты никогда не рассказывал мне, что случилось.
        Джош шумно втянул в себя воздух.
        — Я уже говорил, что она много лет тяжело болела… Несколько раз я думал, что потеряю ее… Но она дожила до…  — Он замолчал, и тоска захлестнула его, увлекла в свой водоворот, удивив его своей внезапностью.
        — Ничего, Джош, если ты не хочешь…  — поспешно вставила Лилли, заметив в его глазах боль.
        Он слегка повел в воздухе своей огромной коричневой рукой и продолжил:
        — Я не прочь рассказать тебе, что случилось. Тогда я еще каждое утро старался ходить на работу, еще пытался зарабатывать. Это были первые дни Обращения, кусачих видели всего несколько раз. Я когда-нибудь говорил тебе, чем занимаюсь? Кто я по профессии?
        — Ты говорил, что был поваром.
        Джош кивнул:
        — И довольно хорошим, если уж судить самому.  — Он посмотрел на Лилли, и его голос смягчился.  — Всегда хотел устроить тебе настоящий ужин.  — Его глаза увлажнились.  — Моя мама, мир ее праху, научила меня основам, научила меня готовить такой хлебный пудинг — пальчики оближешь.
        Лилли улыбнулась ему, но затем ее улыбка пропала.
        — Что случилось с твоей мамой, Джош?
        Он некоторое время смотрел на снежную пыль, покрывшую прелые листья, собираясь с силами, чтобы рассказать все от начала и до конца.
        — Мохаммед Али и рядом не стоял с моей мамой… Она была настоящим борцом, она годами стойко сражалась с этой болезнью. И была доброй при этом. Она была на редкость доброй. Лохматые собаки, бродяги — она всех пускала к себе, даже самых подозрительных типов, самых грубых попрошаек, бездомных… Это было неважно. Она приглашала их в дом, называла их «дорогими» и заваривала для них сладкий чай с кукурузными лепешками, а они потом воровали у нее или ввязывались в драку прямо у нее в гостиной.
        — Похоже, она была святой, Джош.
        Он пожал плечами:
        — Скажу честно, для нас с сестрами такие условия жизни были не самыми подходящими. Мы часто переезжали, меняли школы и каждый день, приходя домой, обнаруживали, что там опять собралась толпа незнакомцев. Но я любил свою старушку.
        — И я понимаю почему.
        Джош с усилием сглотнул. Вот он и дошел до нее — до жуткой части, которая до сих пор преследовала его во сне. Он посмотрел на снег, лежавший на листьях.
        — Все случилось в воскресенье. Я знал, что мама сдавала, что голова у нее больше не была ясной. Врач сказал, что наступала болезнь Альцгеймера. Тогда мертвецы уже стали беспокоить людей, но еще были тревожные сирены, предупреждения и всякое такое. Нашу улицу в тот день перекрыли. Когда я уходил на работу, мама просто сидела у окна и смотрела, как эти твари пролезают через кордоны и как ребята из спецназа разбираются с ними. Я даже не подумал ни о чем. Решил, что с ней все будет в порядке.
        Он сделал паузу, но Лилли ничего не сказала. Им обоим было понятно, что ему необходимо было поделиться этим с другим человеком, иначе эти воспоминания так бы и глодали его.
        — Я пытался позвонить ей в тот день. Линии, похоже, не работали. И я решил, что, раз новостей нет, значит, все в порядке. Кажется, я закончил тогда около половины шестого.
        Сглотнув комок, вставший в горле, он почувствовал, что Лилли смотрит на него.
        — Я как раз поворачивал на свою улицу… Показал ребятам на баррикаде паспорт и тут заметил, что на улице очень оживленно. Туда-сюда сновали спецназовцы. Прямо около моего дома. Я поехал туда. Они заорали, чтобы я проваливал к чертям, но я ответил, мол, полегче, я здесь живу. Меня пропустили. Я увидел, что входная дверь нашего дома открыта нараспашку. Повсюду были полицейские. А у некоторых в руках…
        Джош запнулся. Вздохнув, он собрался и протер повлажневшие глаза.
        — У некоторых в руках были — как они называются?  — контейнеры для образцов? Для человеческих органов и всего такого? Я побежал наверх, перепрыгивая через ступеньку. Кажется, налетел на одного из полицейских. Добрался до двери нашей квартиры на втором этаже, а там — ребята в защитных костюмах загородили вход. Я оттолкнул их, вошел и увидел…
        Почувствовав, как скорбь удушающими тисками сковала его горло, Джош остановился, чтобы перевести дух. По его щекам полились слезы.
        — Джош, не нужно…
        — Нет, все в порядке, я должен… Я увидел там… Я с порога понял, что произошло, в ту самую секунду, как заметил открытое окно и накрытый стол. Мама достала подаренные на свадьбу тарелки. Ты не представляешь, сколько было крови. Вся квартира была залита ею.  — Он почувствовал, как срывается его голос, и продолжил наперекор слезам: — На полу было по меньшей мере шесть этих тварей. Спецназовцы, должно быть, уложили их. А от мамы… от мамы почти ничего не осталось.  — Джош запнулся, сглотнул и поморщился от жуткой боли в груди.  — На столе… лежали части ее тела. На хорошем фарфоре. Я видел… видел… ее пальцы, все до одного обглоданные… прямо около соусника. Останки были на стуле… Голова завалилась набок… Шея вспорота…
        — Послушай… Джош, не нужно… Мне так жаль… Мне очень жаль.
        Джош посмотрел на нее так, словно увидел ее лицо и глаза в новом свете, в едва уловимом снежном сиянии, далеко-далеко, будто во сне.


        Из глаз Лилли Коул катились слезы. В их пелене она встретилась взглядом со здоровяком, и сердце ее екнуло. Ей захотелось обнять его, успокоить этого доброго гиганта, сжать его огромные плечи и сказать ему, что все будет хорошо. Она никогда не чувствовала такой близости к другому человеку, и это мучило ее. Она не заслуживала его дружбы, его верности, его защиты, его любви. Что она могла сказать? Твоя мама теперь в лучшем мире? Ей не хотелось оскорбить этот невероятно проникновенный момент глупым клише.
        Она хотела было сказать что-то другое, но тут Джош заговорил снова, не отводя от нее глаз. Его голос звучал низко, опустошенно, поверженно:
        — Она пригласила их на кукурузные лепешки с фасолью… Пустила их в дом… как лохматых псов… Такой уж она была. Она любила всех божьих тварей.  — Джош осекся, и плечи его задрожали, а слезы стали падать с подбородка на куртку «Армии спасения».  — Наверное, она и их называла «дорогими»… Прямо до того момента, как они съели ее.
        Здоровяк уронил голову на грудь и испустил тревожный звук — отчасти всхлип, отчасти безумный смешок,  — а слезы все струились по его широкому, словно высеченному в камне, коричневому лицу.
        Лилли подвинулась ближе и, ничего не говоря, положила руку на плечо Джоша, а затем прикоснулась к его гигантским ладоням, которые сжимали лежавший у него на коленях дробовик. Он взглянул на нее, и на лице у него отразилось полное эмоциональное опустошение.
        — Прости, я так…  — едва слышно прошептал он.
        — Ничего, Джош. Ничего. Я всегда буду рядом. Я теперь с тобой.
        Он вскинул голову, вытер лицо и невесело улыбнулся:
        — Видимо, да.
        Она поцеловала его — быстро, но в губы,  — и поцелуй этот был не просто дружеским, хоть и продлился всего пару секунд.
        Джош выронил дробовик, обнял ее и поцеловал в ответ, позволив своим губам задержаться поверх ее губ. Лилли захлестнули противоречивые чувства. Она почувствовала, что парит на снежном ветру, но не смогла определить, что именно вскружило ее голову. Жалела ли она этого мужчину? Или снова манипулировала им? В поцелуе чувствовался привкус кофе, дыма и жвачки «Джуси Фрут». Холодные снежинки падали на ресницы Лилли, а тепло губ Джоша растапливало холод. Он столько сделал для нее. Она не раз была обязана ему жизнью. Она раскрыла свои губы, прижалась к нему грудью, и в этот момент он отстранился.
        — Что не так?
        Лилли посмотрела на него, ища его печальные карие глаза. Неужели она сделала что-то не так? Неужели пересекла черту?
        — Ничего, куколка.
        Он улыбнулся, наклонился и поцеловал ее в щеку. Поцелуй был теплым, нежным, мягким и обещал, что за ним последуют еще.
        — Время неподходящее, понимаешь…  — сказал Джош и поднял дробовик.  — Здесь небезопасно… Мне кажется, это неправильно.
        Лилли не сразу поняла, что именно он назвал неправильным — лес или то, что произошло между ними.
        — Прости, если я…  — начала она.
        Он нежно прикоснулся к ее губам.
        — Я просто хочу, чтобы все было правильно… когда придет время.
        Джош улыбнулся самой открытой, ясной и ласковой улыбкой, которую Лилли когда-либо видела. Она улыбнулась ему в ответ, и глаза ее заволокло пеленой. Кто бы мог подумать, что среди всей этой жути найдется настоящий джентльмен?
        Лилли хотела было сказать что-то еще, но тут их внимание привлек резкий звук.


        Сперва Джош услышал слабый стук копыт и отодвинул Лилли назад. Он поднял проржавевший ствол дробовика. Дробный звук нарастал, и Джош взвел курок.
        Сначала он подумал, что все рассмотрел. С холма, срывая листья и ветки на своем пути, к берегу, прямо туда, где стояли Джош и Лилли, спускалась группа животных — их шерсть сливалась в единое пятно, и определить их вид было невозможно.
        — Пригнись!
        Джош толкнул Лилли за упавшее дерево, лежавшее у самой кромки русла.
        — Что там?  — Лилли скорчилась за прогнившим стволом.
        — Ужин!
        Подняв прицел к глазам, Джош навел дробовик на приближавшегося оленя и увидел перед собой небольшую группу ланей. Их пушистые уши стояли торчком, а глаза были размером с бильярдные шары. Но что-то остановило здоровяка, и он не выстрелил. Сердце понеслось галопом в его груди, и по коже пробежали мурашки: его настигло осознание.
        — Джош, в чем дело?
        Олень пронесся мимо Джоша, в панике ломая ветки и раскидывая камни из-под копыт.
        Джош навел дробовик на темные тени, возникшие позади животных.
        — Лилли, беги!
        — Что? Нет!  — Она вскочила из-за дерева, смотря на то, как олени убегали прочь по руслу реки.  — Я тебя не оставлю!
        — Перейди ручей! Я за тобой!
        Джош снова посмотрел через прицел на спускавшиеся с холма фигуры, которые продирались через подлесок.
        Лилли заметила стремительно приближавшуюся к ним толпу зомби. По меньшей мере двадцать ходячих ковыляли вниз, то и дело натыкаясь на деревья и друг на друга.
        — Вот черт!
        — БЕГИ!
        Перебравшись через каменистое русло, Лилли скрылась в тени леса на противоположном берегу.
        Джош попятился назад, по-прежнему держа на мушке первые ряды надвигавшегося на них стада.
        И вдруг, в короткое мгновение перед самым выстрелом, Джош разглядел причудливые тела и наряды, странные выжженные лица и истрепанные практически до неузнаваемости костюмы и понял, что случилось с прежними владельцами огромного брошенного циркового шатра — несчастными артистами «Семейного цирка братьев Коул».

        Глава шестая

        Джош выстрелил.
        Звук прорезал небо, голубиная дробь взъерошила волосы ближайшего лилипута. Гниющий труп отшатнулся назад и столкнулся с тремя другими карликами. На их окровавленные лица был нанесен клоунский грим, все они клацали черными зубами. Маленькие зомби — хилые и кривые, как больные гномы,  — разбрелись по сторонам.
        Джош в последний раз взглянул на причудливый отряд, наступавший на него.
        Позади карликов, спускавшихся к берегу, шла пестрая труппа мертвых артистов. Гигантский силач с лихо подкрученными вверх усами и выставленными напоказ мускулами, сплошь покрытыми кровавыми ранами, ковылял рядом с болезненно тучной женщиной. Она шла полуобнаженной, складки жира свисали на ее гениталии, а глубоко посаженные молочно-белые глаза напоминали комки залежалого теста.
        За ними с ревом тупо следовал удивительный полк мертвецов в карнавальных костюмах, цирковых уродцев и акробатов. По лесу шагали микроцефалы, клацавшие своими крохотными челюстями, одетые в яркие, усыпанные блестками лохмотья воздушные гимнасты с омертвелыми лицами и всяческие инвалиды, двигавшиеся тяжелыми рывками. Толпа циркачей шла как придется, дикая и голодная, как косяк пираний.
        Джош бросился прочь и одним прыжком перемахнул через пересохший ручей.
        Оказавшись на другом берегу, он тут же нырнул в лес и повесил дробовик на плечо. Времени перезаряжать его не было. В некотором отдалении он заметил Лилли, которая бежала в самую чащу. Через несколько секунд он нагнал ее и направил на восток.
        Оба они исчезли в тени леса даже раньше, чем останки артистов «Семейного цирка братьев Коул» смогли преодолеть ручей.


        По дороге обратно на заправку Фортноя Джош и Лилли наткнулись на небольшое стадо оленей. Джошу повезло, и он сумел единственным выстрелом уложить молодую лань. Громкий хлопок эхом разнесся по небу — достаточно далеко от заправки, чтобы не привлечь к ней внимания, но достаточно близко к ней, чтобы дотащить трофей до дома,  — и белохвостая самка упала на землю, подергиваясь и хрипя.
        Джош обвязал заднюю часть ее туши ремнем и почти полмили тащил останки, от которых поднимался пар, на заправку. Лилли не могла оторвать от них глаз. В этом чумном мире смерть в любом своем проявлении — будь то смерть человека или смерть животного — приобрела новое значение.
        Тем вечером настроение обитателей заправочной станции поднялось.
        Джош разделал олениху в задней части мастерской, в тех же оцинкованных чанах, в которых они мылись. Мяса было достаточно, чтобы растянуть его на несколько недель. Излишки он сложил на улице, на задней парковке, где становилось все холоднее, а из внутренностей, ребер и желудка устроил настоящий пир, медленно потушив их в бульоне из какого-то куриного супа быстрого приготовления, обнаруженного в нижнем ящике конторского стола заправки Фортноя, и добавив туда кусочки дикого лугового чеснока и стебли крапивы. Открыв к тушеной оленине банку консервированных персиков, они с аппетитом принялись уплетать свой ужин.
        Ходячие не беспокоили их практически весь вечер — не было видно ни мертвых циркачей, ни какой-либо другой группы. За ужином Джош заметил, что Боб не мог отвести глаз от Меган. Казалось, тот был очарован девушкой, и по какой-то причине это обеспокоило Джоша. Боб уже несколько дней очень холодно и резко вел себя со Скоттом (хотя парень вряд ли обратил на это внимание, сам будучи крайне непостоянным). Тем не менее Джош почувствовал, что нестабильные химические связи их маленького племени подвергались испытаниям и под давлением менялись.
        У каждого из них были свои пристрастия. Скотт оплакивал исчезновение хорошей травки, а Меган тосковала по тем дням, когда могла сидеть в своем любимом баре «Найт-лайс» в Юнион-Сити и бесплатно пить из огуречных стопок, закусывая шашлычками из креветок. Боб причитал о бурбоне десятилетней выдержки так, как мать, наверное, плакала бы по потерянному ребенку. Лилли вспоминала свою постыдную любовь к комиссионкам и секонд-хендам, где она порой охотилась за идеальным шарфом, свитером или блузкой — давно, когда поиски поношенной одежды еще не были вопросом жизни и смерти. А Джошу не хватало нескольких лавок деликатесов, разбросанных по району Литл-Файв-Пойнтс в Атланте, где можно было найти все, от ким-чхи[21 - Блюдо корейской кухни; остро приправленные квашеные овощи.] до редкого розового трюфелевого масла.
        Тем вечером то ли из-за причуд ветра, то ли из-за шума их смеха и потрескивания дров в печке тревожные звуки, доносившиеся из-за деревьев со стороны палаточного городка, часами оставались незамеченными.
        В какой-то момент, когда их ужин подошел к концу и все разошлись к своим импровизированным постелям на полу мастерской, Джошу показалось, что поверх порывов ветра, стучавших в стеклянные двери, он расслышал что-то странное. Но он не обратил на это внимания, приписав все природе и своему воображению.
        Джош вызвался дежурить первым и сел на стражу в кассовом зале, чтобы удостовериться, что звуки и правда ничего не значили. Но что-то необычное он заметил только через несколько часов.
        Весь фасад кассового зала занимало большое и грязное окно из цельного стекла, частично закрытое полками и стойками с картами, путеводителями и маленькими освежителями воздуха в виде елочек. Пыльные товары блокировали любую возможность разглядеть опасность, приближавшуюся из далекого моря сосен.
        Время близилось к рассвету, и Джош в конце концов задремал в своем кресле.
        Глаза его были закрыты до 4:43 утра, когда он, вздрогнув, проснулся от первых слабых звуков двигателей машин, поднимавшихся на холм.


        Лилли проснулась, услышав тяжелую поступь ботинок в дверном проеме, ведущем в кассовый зал. Она села и оперлась на стену мастерской, почувствовав, как холодно стало ее попе, но не заметила, что в другой стороне комнаты в своем беспорядочном гнезде из одеял не спал и Боб.
        Он сидел и оглядывал мастерскую, должно быть, услышав шум двигателей всего через несколько секунд после того, как звук разбудил Джоша в кассовом зале.
        — Это еще что за черт?  — пробормотал он.  — Там прямо «500 миль Индианаполиса»[22 - Ежегодная гонка на автомобилях с открытыми колесами.] в разгаре.
        — Все вставайте,  — сказал Джош, ворвавшись в мастерскую и лихорадочно шаря глазами по грязному полу в поисках чего-то.
        — Что такое?  — Лилли протерла глаза, сердцебиение ее участилось.  — Что происходит?
        Джош подошел к ней и опустился на колени.
        — Там внизу что-то творится,  — сказал он мягко, но спешно.  — Машины едут быстро, какое-то безумие, не пойму… Не хочу, чтобы нас застали врасплох.
        Лилли услышала рев двигателей и скрежет гравия под колесами. Звуки приближались. Во рту у девушки от страха пересохло.
        — Джош, что ты ищешь?
        — Одевайся, куколка, и поспеши.  — Джош посмотрел в другую сторону комнаты.  — Боб, ты не видишь, где коробка патронов 38-го калибра, которую мы принесли?
        Боб Стуки вскочил на ноги, неуклюже натягивая рабочие штаны поверх кальсон. Лунный свет, проникший в мастерскую через окно в потолке, осветил его морщинистое лицо.
        — Я положил ее на верстак,  — сказал он.  — В чем дело, капитан?
        Подбежав к верстаку, Джош схватил коробку, задрал полу своей клетчатой куртки, вытащил из-за пояса короткоствольный револьвер, откинул барабан и стал заряжать его, одновременно говоря:
        — Лилли, приведи нашу влюбленную парочку. Боб, хватай дробовик и выходи на улицу. Встретимся там.
        — Может, они идут с миром, Джош?  — Лилли натянула свитер и надела грязные ботинки.
        — Тогда нам не о чем волноваться.  — Джош развернулся к двери.  — Поторапливайтесь оба.
        С этими словами он вышел из комнаты.
        Сердце Лилли стучало, все тело кололи иголки страха. Она быстро пересекла мастерскую, прошла через дверь и спустилась по узкому проходу магазинчика, освещая свой путь единственным фонарем, который держала в руках.
        — Ребята! Просыпайтесь!  — сказала она, добравшись до двери на склад и громко постучав.
        Послышалась возня, босые ноги прошлепали по холодному полу, затем дверь приоткрылась. В проеме возникло сонное, одурелое лицо Меган в облаке конопляного дыма.
        — Ты чего? Подруга… Что за фигня?
        — Вставай, Меган, у нас проблемы.
        Лицо девушки тут же стало серьезным и обеспокоенным.
        — Ходячие?  — спросила она.
        — Не думаю,  — решительно покачала головой Лилли.  — Разве что они научились водить машины.


        Через несколько минут Лилли вышла на улицу, где уже стояли Боб и Джош. Скотт и Меган замерли позади них у двери в кассовый зал, завернувшись в одеяла. Воздух перед рассветом был прозрачен и недвижим.
        — О боже,  — чуть слышно выдохнула Лилли.
        Чуть меньше чем в миле от них над верхушками деревьев поднимался огромный столб дыма, затенявший звезды. Горизонт за ним едва розовел, и казалось, что черный океан сосен был охвачен огнем. Но Лилли понимала, что горел не лес.
        — Что они наделали?
        — Это не к добру,  — пробормотал Боб, сжимая в замерзших руках дробовик.
        — Отойдите,  — сказал Джош, взводя курок револьвера.
        Шум двигателей приближался. Теперь они были всего в нескольких сотнях ярдов от заправки, поднимаясь по извилистой проселочной дороге. Источник шума по-прежнему не было видно под покровом ночи и деревьев, окружавших парковку, но фары посылали вперед яркие лучи. Шины проскальзывали на гравии, машины кренились набок. Огни осветили небо, затем верхушки деревьев и снова дорогу.
        Фары одной из машин сверкнули на вывеске заправки Фортноя, и Джош пробормотал:
        — Да что с ними такое, черт возьми?
        Лилли посмотрела на первый автомобиль, показавшийся из-за холма,  — седан последней модели. Машину занесло на гравии, и она заскользила.
        — Что за черт?
        — Они не тормозят! ОНИ НЕ ТОРМОЗЯТ!  — Боб попятился от двух пучков смертоносного галогенового света.
        Машина влетела на парковку, бешено заревев на пятидесяти ярдах мелкого гравия, окружавшего заправку. В синей предрассветной прохладе было видно, как из-под ее задних колес поднималось облако пыли.
        — БЕРЕГИСЬ!
        Джош резко схватил Лилли за рукав и отшвырнул ее в сторону, а Боб кинулся к зданию, что есть мочи вопя двум влюбленным, которые по-прежнему стояли в дверях, широко раскрыв глаза от удивления:
        — УБИРАЙТЕСЬ ОТТУДА!
        Меган вытолкнула своего обдолбанного парня на островок потрескавшегося цемента у топливных колонок. Седан, который при ближайшем рассмотрении оказался помятым «Кадиллаком Де Виль», с визгом несло прямо в сторону здания. Боб бросился к Меган. Скотт истошно заорал.
        На парковку со скрипом, вихляя, въехала еще одна машина — побитый фургон со сломанным багажником. Схватив Меган, Боб мягко оттолкнул ее в заросли травы у двери в мастерскую. Скотт спрятался за мусорным баком. Джош и Лилли пригнулись в тени разбитой машины под вывеской.
        Седан снес ближайшую к нему колонку и поехал дальше, двигатель его неистово подвывал. Фургон завертелся на месте. Скорчившись за разбитой машиной футах в пятидесяти от здания, Лилли изумленно наблюдала за тем, как седан врезался прямо в витрину.
        Девушка вздрогнула от жуткого грохота битого стекла. Седан протаранил переднюю часть здания, и в воздух посыпались искры, а по сторонам полетели куски искореженного металла.
        Машина не останавливалась. Задние колеса продолжали вращаться, проскальзывая на бетонном полу и разрушая здание с силой огромного шарового тарана. Лилли прижала руку ко рту. Передняя часть крыши заправки Фортноя обрушилась на седан, и машина замерла прямо посреди магазинчика.
        Фургон боком впечатался в дизельную колонку, и газ вспыхнул. Огонь поднялся высоко, облизывая пары бензина. Окна фургона светились бледной желтизной: что-то горело внутри него. Лилли молча поблагодарила бога за то, что топливные резервуары были пусты,  — иначе их с друзьями уже поглотило бы пламя.
        Фургон остановился под навесом. Его высоко расположенные фары по-прежнему ярко сияли и освещали здание, подобно огням рампы в сюрреалистическом театре.
        На какой-то момент стало тихо — в ночи раздавался только треск пламени и шипение жидкостей.
        Джош осторожно поднялся из своего укрытия, все еще сжимая в руке револьвер. Лилли последовала за ним и уже собиралась сказать что-то вроде «Что за жуть только что произошла?», но тут заметила, что фары грузовика были направлены прямо внутрь здания и яркий свет падал на заднее сиденье седана.
        За задним стеклом машины, расколотым на несколько крупных кусков и испещренным трещинами, что-то двигалось. Лилли разглядела, как чьи-то плечи медленно и неуклюже повернулись, явив им бледное, потерявшее цвет лицо.
        И неожиданно Лилли поняла, что именно произошло.


        Через пару мгновений события на заправке Фортноя стали разворачиваться с невероятной скоростью.
        — Отойдите от здания!  — громким шепотом сказал Джош остальным.
        Боб, Меган и Скотт все еще сидели в траве позади мусорного бака на другой стороне парковки. Они медленно поднялись и хотели было ответить.
        — ТС-С-С!  — Джош махнул рукой в сторону здания, показывая, что опасность внутри, и прошептал, чтобы они выбирались: — Быстрее! Идите к нам!
        Боб сразу же понял его, взял Меган за руку и тихо пошел в их сторону в мерцающем пламени горевшей дизельной колонки. Скотт последовал за ними.
        Лилли стояла рядом с Джошем.
        — Что будем делать?  — спросила она.  — Все наши вещи внутри.
        Фасад здания и добрая половина его интерьера были полностью разрушены; по-прежнему вспыхивали искры, вода из труб лилась на холодный пол.
        В свете фар фургона одна из приоткрытых задних дверей седана неожиданно с треском отворилась шире, оттуда показалась полуразложившаяся нога в лохмотьях, а за ней неуклюже, рывками полезло и остальное тело.
        — Этому месту конец, куколка,  — выдохнул Джош.  — Все… Забудь о нем.
        Боб и остальные подошли к Джошу и Лилли, и пару мгновений они не двигались, все еще пребывая в изумлении и пытаясь восстановить дыхание. В потных руках Боба по-прежнему был зажат дробовик. Меган, похоже, было не по себе.
        — Какого черта здесь произошло?  — спросила она, практически не рассчитывая на ответ.
        — Наверное, ребята пытались спастись,  — предположил Джош.  — Но кого-то из пассажиров укусили, и все они обратились в машине.
        В разрушенном здании из седана, подобно только что родившемуся уродливому младенцу, вылез зомби.
        — Боб, ключи у тебя?
        — Они в пикапе,  — ответил Боб, взглянув на Джоша.
        — В замке зажигания?
        — В бардачке.
        Джош обратился к остальным:
        — Ждите здесь,  — сказал он,  — и не спускайте глаз с этого ходячего, там могут быть еще. Я подгоню пикап.
        Он повернулся, но Лилли схватила его за рукав:
        — Стой! Стой! Хочешь сказать, мы оставим там все наши вещи, все продукты?
        — Выбора нет.
        Он обошел горящие колонки, пока остальные замерли в шоке, не в силах произнести ни слова. Тут фургон в двадцати пяти футах от них покачнулся, полуприкрытая дверь с шумом отворилась, и наружу вырвались языки пламени. Лилли вздрогнула, а Меган судорожно вздохнула, увидев, как из машины вылезает еще один мертвец.
        Трясущимися руками Боб попытался вставить патрон в патронник.
        Остальные попятились к дороге.
        — Вот черт, мужик, вот черт… Черт… Черт… Черт… Черт… Черт… Черт…  — истерично бормотал Скотт.
        Из фургона появился обгоревший до неузнаваемости труп, который тотчас заковылял к ним, пуская черные слюни. Задняя часть его воротника и левое плечо еще тлели, и дым поднимался над головой мертвеца, подобно ореолу. Судя по всему, это был взрослый мужчина. Половина кожи на его лице обгорела, и он еле стоял на ногах, но все-таки медленно зашаркал на запах людей.
        Руки Боба тряслись так сильно, что у него никак не получалось правильно разместить патрон.
        Никто не заметил габаритных огней, которые зажглись на другой стороне парковки позади выстроенных в ряд разбитых машин, и не услышал, как взревел двигатель огромного пикапа и как завизжали колеса, когда включилось зажигание.
        Горящий зомби приближался к Меган. Она перешла на бег и упала, поскользнувшись на гравии. Пока Боб все еще возился с дробовиком, она попыталась отползти на тротуар, Скотт закричал, а Лилли кинулась помочь подруге.
        Ходячего отделяло от них всего несколько дюймов, но тут подоспел пикап.
        Джош сдал задом прямо на зомби. Столкновение с машиной подбросило мертвеца и отшвырнуло его далеко назад. В облаке искр он разорвался на две части, и туловище отлетело в одну сторону, а ноги, завертевшись,  — в другую.
        Один из почерневших обожженных органов ударил Меган в спину, облив ее горячей, маслянистой желчью и кровью. Она вскрикнула.
        Пикап остановился рядом с ними, и все залезли внутрь, запихнув бившуюся в истерике Меган в трейлер, после чего Джош захлопнул заднюю дверцу.
        Выкатившись с парковки, они поехали вниз по извилистой проселочной дороге.
        С момента вторжения прошло не более трех с половиной минут… Но судьбы всех пяти выживших за это время бесповоротно изменились.


        Они решили спуститься с холма, повернуть на север и проехать через лес к палаточному городку. Двигались они осторожно, выключив фары и во все глаза смотря по сторонам. Скотт и Меган прильнули к окошку в перегородке между трейлером и кабиной, а сидевшие рядом с Джошем Боб и Лилли возбужденно и внимательно оглядывали окрестности. Никто не говорил ни слова. Все они боялись увидеть, насколько серьезный урон был нанесен лагерю, ведь ресурсы этого крупного городка теперь были ключом к их спасению.
        Уже рассветало, и первые бледно-голубые лучи, появившиеся на светлеющем горизонте за деревьями, начали прогонять тьму из канав и оврагов. Воздух был морозным; пахло гарью от недавних пожаров. Держа обе руки на руле, Джош завел пикап в холодные тени палаточного лагеря.
        — СТОП! ДЖОШ! СТОП!
        Джош ударил по тормозам, и машина резко остановилась на вершине холма, с которого просматривались южные границы городка.
        — О боже…
        — Господи!
        — Давайте уедем,  — сказала Лилли.
        Она смотрела вперед сквозь просвет в листве и грызла ногти. В отдалении виднелись остатки лагеря. Воняло обожженной плотью и кое-чем похуже — трупной гнилью, массовым заражением.
        — Нам здесь делать нечего,  — добавила девушка.
        — Подожди-ка.
        — Джош…
        — Боже, что же здесь случилось?  — пробормотал Боб, ни к кому конкретно не обращаясь и глядя между деревьев, которые расступались, подобно театральному занавесу, обнажая луг, лежавший в пятидесяти ярдах ниже. Лучи раннего утреннего солнца пробивались сквозь клубы дыма, заставляя картину опустошения казаться практически нереальной, похожей на сцену из немого фильма.  — Будто здесь Годзилла прошел.
        — Думаешь, кто-то сошел с ума?  — спросила Лилли, продолжая смотреть на дымившиеся руины.
        — Вряд ли,  — ответил Джош.
        — Думаешь, это ходячие?
        — Не знаю, может, пришла целая толпа и начался пожар.
        Внизу, у границ лагеря, в беспорядке стояли объятые пламенем машины. Догорали десятки маленьких палаток, в воздух поднимались клубы едкого черного дыма. В центре площадки виднелся цирковой шатер, который превратился в тлеющий скелет из металлических стержней и направляющих. Кое-где горела даже утоптанная земля, словно кто-то разлил по ней солидную порцию жидкого пламени. Повсюду лежали дымящиеся тела. На краткий миг картина напомнила Джошу катастрофу дирижабля «Гинденбург», словно это именно его останки догорали здесь в смертельной агонии.
        — Джош…
        Здоровяк повернулся и взглянул на Лилли, лица которой было не видно: она осматривала лес с обеих сторон от огромного пикапа. Ее голос становился все ниже и ниже, пока в нем не послышалось безумие ужаса.
        — Джош… хм… Нам надо отсюда выбираться.
        — Что там?
        — Вот же черт!  — Боб увидел то же самое, что и Лилли, и напряжение в кабине перешло все границы.  — Вытаскивай нас отсюда, капитан.
        — О чем вы?..
        И тут Джош заметил опасность: из-за деревьев практически в ногу выходили бесчисленные тени, подобные огромному косяку рыб, поднимавшемуся из глубин. Некоторые из них еще догорали, от их лохмотьев поднимались тонкие струйки дыма. Другие ковыляли за ними, движимые тупым голодом, и их скрюченные пальцы тянулись вперед. Бледный рассвет отражался в сотнях и сотнях белых, затянутых катарактой глаз, приближавшихся к одинокой машине, стоявшей у них на пути. Волосы на могучей шее Джоша встали дыбом.
        — ДЖОШ, ВПЕРЕД!
        Он дернул руль и вдавил в пол педаль газа; мощный двигатель ответил неистовым рычанием. Пикап развернулся на сто восемьдесят градусов, разметав при этом дюжину зомби и свалив небольшую сосну. Шум был невероятным: мертвые тела разрывались на части, ломались ветки и сучья, капот пикапа заливала кровь. Трейлер сильно занесло, он врезался в толпу зомби, и Меган со Скоттом перелетели с одного его конца в другой. Джош вернулся на дорогу и вдавил педаль в пол, спускаясь с холма обратно, туда, откуда они только что приехали.
        Едва свернув на примыкающую дорогу у подножия холма, они поняли, что по крайней мере трое зомби прицепились к пикапу, подобно рыбам-прилипалам.
        — Черт!
        Джош заметил в боковом зеркале одного из них. Он был с водительской стороны, в районе заднего крыла, и ноги его стояли на подножке. Зомби был опутан веревками, а его драная одежда зацепилась за металлическую обшивку трейлера.
        — Ребята, спокойно! У нас тут несколько зайцев.
        — Что?!
        Лилли повернулась к окну с пассажирской стороны и увидела, как в нем, будто черт из табакерки, возникло лицо мертвеца. Лицо подергивалось и рычало на нее, из его рта сочились черные слюни, разлетавшиеся по ветру. От страха Лилли судорожно выдохнула.
        Сосредоточившись на дороге, Джош резко развернулся, а затем поехал на север по главной двухполосной трассе, держа скорость в районе сорока пяти миль в час и намеренно вихляя из стороны в сторону, чтобы стряхнуть зомби с пикапа.
        Двое ходячих зависли с водительской стороны, и один — с пассажирской. Они держались крепко: каждый мертвец, ведомый безумным голодом, изо всех сил цеплялся за обшивку.
        — Боб! У тебя есть еще патроны в кабине?
        — Они сзади!
        — Черт!
        Боб взглянул на Лилли:
        — Милая, кажется, на полу под пассажирским сиденьем лежит ломик…
        Пикап вильнул. Один из ходячих не удержался, свалился на дорогу и кубарем покатился под откос. Из трейлера донеслись приглушенные крики. Сквозь стенку послышался звон разбитого стекла. Лилли нащупала под сиденьем грязный трехфутовый металлический стержень с загнутым концом.
        — Нашла!
        — Давай сюда, дорогая!
        Взглянув в боковое зеркало, Джош заметил, как второй зомби соскользнул с машины и упал на асфальт прямо под колеса пикапа, который переехал его и покатился дальше.
        Боб хрипло заорал и резко развернулся к заднему окошку кабины, подняв лом.
        — Лилли, отклонись! Закрой лицо!
        Девушка закрылась руками, и Боб рванулся к торчавшему в окне зомби.
        Загнутый конец лома ударил в окно, но только проскользнул по нему: специальное армированное стекло не поддавалось. Зомби, обмотанный амортизирующими тросами, зарычал, и этот монотонный рык эхом разнесся по ветру.
        Крича, Боб стал снова и снова изо всех сил ударять ломом в окно, пока загнутый конец орудия не проломил армированное стекло и не вошел в лицо мертвеца. Лилли отвернулась.
        Лом прошел сквозь нёбо трупа и застрял. Боб с ужасом смотрел на него. Насаженная на вертел голова позади мозаики из растрескавшегося стекла на несколько секунд зависла на ветру. В ее акульих глазах еще теплился слабый проблеск жизни, а челюсти клацали, словно пытаясь съесть торчавшую изо рта железяку.
        Не в силах смотреть на это, Лилли зажалась в угол и нервно подрагивала.
        Джош еще раз вильнул, и зомби наконец-то отцепился, упал на дорогу и исчез под колесами. Стекло разлетелось на части, осколки посыпались в кабину. Боб отшатнулся, опьяненный адреналином, Джош поехал дальше, а Лилли свернулась на заднем сиденье в позу эмбриона.
        Они наконец-то добрались до главной дороги, и Джош свернул на юг. Набирая скорость, он крикнул, постаравшись, чтобы его услышали и в трейлере:
        — Все держитесь!
        Не говоря больше ни слова, он надавил на газ и крепко сжал руль, несколько следующих миль виляя между разбитыми, брошенными на трассе машинами и поглядывая в боковое зеркало, чтобы убедиться, что все чисто и что они были вне досягаемости толпы зомби.


        Они отъехали на пять миль от центра катастрофы, и только тогда Джош нажал на тормоз и остановился на гравийной обочине пустынной дороги, проложенной по полям. В пикапе стояла невероятная тишина. Слышался лишь стук сердец да высокий, одинокий свист ветра.
        Джош через плечо взглянул на Лилли. Выражение ее лица, с которого еще не до конца сошли синяки, то, как она свернулась на полу в углу кабины, прижав колени к груди и обхватив их руками, и то, как она дрожала, словно страдая от гипотермии,  — все это обеспокоило его.
        — Ты в порядке, куколка?
        Сумев проглотить комок страха, вставший в ее горле, Лилли серьезно посмотрела на него.
        — Все просто прекрасно,  — сказала она.
        Джош кивнул, а затем громко крикнул в сторону трейлера:
        — У вас там все нормально?
        Ответ читался на появившемся в окошке лице Меган, обычно свежие черты которого исказились от нервного напряжения. Она неуверенно подняла вверх большие пальцы.
        Джош повернулся и посмотрел сквозь лобовое стекло. Он тяжело дышал, словно приходя в себя после пробежки.
        — Этих чертовых тварей явно становится все больше.
        — И, как по мне, они наглеют,  — отозвался Боб, потирая щеку, глубоко дыша и пытаясь унять дрожь.
        Последовала пауза.
        — Наверное, все случилось быстро,  — сказал затем Джош.
        — Ага.
        — Эти несчастные даже не поняли, что произошло.
        — Ага.  — Боб вытер губы.  — Может, нужно вернуться, попробовать отвести этих тварей от лагеря?
        — Зачем?
        — Не знаю…  — сказал Боб, пожевав щеку.  — Вдруг кто-то выжил…
        В кабине снова повисла долгая пауза, после чего Лилли произнесла:
        — Не похоже, Боб.
        — Может, там осталось что-то, что нам пригодится.
        — Слишком рискованно,  — ответил Джош, осматривая местность.  — Где мы вообще, черт возьми?
        Боб вытащил карту из забитого вещами дверного кармана. Трясущимися руками он раскрыл ее и стал водить ногтем по тонюсеньким капиллярам неподписанных проселочных дорог. Он все еще пытался отдышаться.
        — Могу разве что сказать, что мы где-то к югу от Окленда, в табачной стране.  — Боб старался зафиксировать карту в дрожащих руках.  — Нашей дороги нет на карте — по крайней мере, на этой.
        Джош посмотрел вдаль. Над узкой двухполосной трассой вставало утреннее солнце. Неизвестная дорога, с обеих сторон заросшая травой и заставленная брошенными разбитыми машинами с промежутками ярдов в двадцать, виляла по плато между двух табачных ферм. Урожай с полей, раскинувшихся вокруг, был не собран; сорняки и ку-дзу[23 - Лиановидное растение, которое разрастается и полностью увивает собой любые поверхности; неотъемлемый элемент ландшафта южной части США.] начали затягивать потрепанные отбойники. Поля выглядели небрежно и запущенно, сразу давая понять, что с момента начала эпидемии прошло уже несколько месяцев.
        — Что теперь?  — спросил Боб, сложив карту.
        — Не видел ни одного дома на протяжении нескольких миль,  — ответил Джош, пожав плечами.  — Похоже, мы у черта на куличках и сюда вряд ли забредет очередное стадо этих тварей.
        Лилли забралась обратно на лавку.
        — Что думаешь, Джош?
        — Думаю, поедем дальше на юг,  — сказал он, переключив скорость.
        — Почему на юг?
        — Уедем хотя бы от крупных городов.
        — И?..
        — И, может, если проедем дальше… холод останется позади.
        Он нажал на газ и стал выезжать обратно на дорогу, но тут Боб положил свою руку поверх его.
        — Не спеши, капитан,  — сказал он.
        Джош остановил пикап.
        — Что еще?
        — Не хочу сообщать плохие новости,  — Боб махнул в сторону указателя уровня бензина,  — но вчера вечером я залил в бак последние капли из своих запасов.
        Стрелка дрожала чуть ниже отметки «О».

        Глава седьмая

        Они обыскали окрестности, надеясь обнаружить машину, из бака которой можно будет откачать немного бензина, или заправочную станцию, но вернулись ни с чем. Большинство разбитых автомобилей, стоявших на этом пустынном отрезке проселочной дороги, либо сгорели дотла, либо были брошены с пустыми баками. С отдаленных ферм доносился хрип отдельных мертвецов — одинокие трупы бесцельно бродили по полям, достаточно далеко, чтобы без труда избежать встречи с ними.
        Ту ночь выжившие решили провести в пикапе, дежуря по очереди и разделив на всех запасы консервированных продуктов и чистой воды. То, что они оказались так далеко от цивилизации, было одновременно и к счастью, и к несчастью. Тревожная нехватка топлива и провизии нивелировалась отсутствием ходячих.
        Джош предупредил остальных, чтобы во время их заточения в этих богом забытых пустошах все говорили тихо и старались производить как можно меньше шума.
        В ту первую ночь, когда с наступлением темноты температура резко упала, Джош до последнего не выключал двигатель, а затем оставил печку работать от аккумулятора, понимая, что надолго его не хватит. Разбитое заднее окно кабины они закрыли картоном и заклеили скотчем.
        Той ночью все они спали в тесной машине урывками: Меган, Скотт и Боб в трейлере, Лилли в спальном отсеке кабины, а Джош — впереди, едва сумев уместить свое огромное тело на двух широких сиденьях.
        На следующий день Джошу с Бобом повезло: в миле к западу от пикапа они нашли перевернутый грузовой фургон. У него была сломана задняя ось, но все остальное осталось невредимым, а бак был почти полон. Им удалось откачать из него восемнадцать галлонов бензина, и к полудню они уже дотащили три канистры обратно к пикапу. Тронувшись с места, они взяли курс на юго-восток и пересекли еще двадцать миль заброшенных полей, а затем остановились на ночь под пустынным железнодорожным мостом, где ветер без конца пел свою скорбную арию в высоковольтных проводах.
        В темноте пропахшего гарью пикапа они спорили, стоило ли им ехать дальше или где-нибудь осесть. Они пререкались из-за глупостей — распределения спальных мест, еды, храпа и вонявших носков — и вообще стали действовать друг другу на нервы. Места на полу трейлера было очень мало, около ста квадратных футов, и большая его часть была занята бесполезным хламом Боба. Скотт и Меган спали, как сардинки, прижавшись друг к другу у задней дверцы, а Боб метался и ворочался в своем полупьяном бреду.
        Так, зигзагами продвигаясь в юго-западном направлении вдоль путей Центральной железной дороги Джорджии и при любой возможности добывая топливо, они прожили почти неделю. Напряжение достигло своего пика. Трейлер становился все теснее.
        С каждой ночью тревожные звуки, раздававшиеся из темноты за деревьями, приближались.


        Однажды ранним утром, пока Скотт и Меган еще дремали в трейлере, Джош с Лилли сидели на переднем бампере пикапа, отхлебывая из термоса быстрорастворимый кофе. Ветер становился холоднее, небо нависало над ними, в воздухе пахло зимой.
        — Похоже, снова пойдет снег,  — тихо заметил Джош.
        — Куда ушел Боб?
        — Сказал, что видел ручей к западу отсюда, недалеко. Взял с собой удочку.
        — А дробовик взял?
        — Взял топорик.
        — Я волнуюсь за него, Джош. Он теперь постоянно дрожит.
        — С ним все будет в порядке.
        — Прошлой ночью я видела, как он до дна высосал бутылку жидкости для полоскания рта.
        Джош посмотрел на Лилли. Ее ушибы и раны залечились практически полностью, а глаза впервые с той драки прояснились. Синяки сошли, и, сняв накануне вечером повязку с ребер, она обнаружила, что может вполне сносно ходить и без нее. Но боль от потери Сары Бингэм по-прежнему терзала девушку — по ночам Джош видел, как на лице ее во сне застывала скорбь. Со своего переднего сиденья здоровяк наблюдал за тем, как спала Лилли,  — за всю свою жизнь он не видел ничего более прекрасного. Ему не терпелось поцеловать ее снова, но ситуация не позволяла такой роскоши.
        — Нам всем станет легче, если мы найдем нормальной еды,  — сказал Джош.  — Мне уже поднадоели холодные макароны из жестянок.
        — Вода тоже заканчивается. И еще кое-что не дает мне покоя и уж явно не позволяет почувствовать тепло и уют.
        — Что именно?  — спросил Джош, взглянув на нее.
        — Что, если мы наткнемся на очередную стаю? Они ведь могли перевернуть проклятый пикап, Джош. И ты не хуже меня это понимаешь.
        — И это еще одна причина ехать дальше, на юг, в неизвестность.
        — Я знаю, и все же…
        — Мы скорее найдем продукты, если поедем дальше.
        — И это я понимаю, но…
        Лилли замолкла на полуслове, увидев на железнодорожном мосту вдалеке, ярдах в трехстах от них, силуэт человека, который шел по путям в их направлении. Длинная, узкая тень в туманном утреннем свете переступала со шпалы на шпалу, двигаясь слишком быстро, чтобы быть зомби.
        — Легок на помине,  — сказал Джош, наконец узнав фигуру.
        Боб торопливо шагал вдоль рельсов, держа в руках пустое ведро и складную удочку, и выглядел так, будто срочно хотел чем-то поделиться.
        — Эй, ребята!  — запыхавшись, крикнул он, добежав до лестницы у моста.
        — Тише, Боб,  — осадил его Джош, подходя к лестнице; Лилли шла рядом.
        — Погодите, вот увидите, на что я набрел!  — сказал Боб, спускаясь.
        — Хороший улов, да?
        Он спрыгнул на землю и перевел дух. Глаза его блестели от возбуждения.
        — Нет, сэр, я даже чертов ручей не нашел!  — Он улыбнулся, обнажив щербатые зубы.  — Но нашел кое-что получше!


        На пересечении двух сельских трасс, в миле к северу от железной дороги, стоял «Уолмарт»[24 - Сеть американских гипермаркетов.]. С высоких железнодорожных мостов в лесах виднелась его огромная вывеска с фирменными голубыми буквами и желтой звездочкой. До ближайшего города было много миль, но такие одинокие гигантские магазины в сельской местности были невероятно прибыльны, особенно если находились неподалеку от крупных автомагистралей вроде шоссе 85 — съезд на Хогансвилль был всего в семи милях к западу.
        — Что ж… Вот что я думаю,  — сказал Джош остальным, свернув на парковку, въезд на которую был частично заблокирован брошенным грузовиком, врезавшимся в столб, на котором стояла вывеска. Груз — в основном дерево — был разбросан по широким полосам, ведущим на огромную парковку, где тут и там стояли разбитые и брошенные машины. Громадный одноэтажный гипермаркет в отдалении казался необитаемым, но это впечатление могло быть обманчивым.  — Сначала проверим парковки, сделаем пару кругов, чтобы разведать обстановку.
        — Кажется, здесь пусто, Джош,  — откликнулась с задней лавки Лилли, грызя большой палец.
        За пятнадцатиминутное путешествие по пыльным проселочным дорогам она сгрызла до основания все ногти и теперь кусала кожу вокруг них.
        — Сложно сказать наверняка,  — вставил Боб.
        — Смотрите внимательно, чтобы не было ходячих или еще какого-нибудь движения,  — сказал Джош, переключив скорость и медленно переехав валявшееся на дороге бревно.
        Они дважды объехали территорию, особенно пристально оглядев тени, сгустившиеся у разгрузочных площадок и входов в магазин. Все машины на парковке были пусты, некоторые из них выгорели до основания. Большая часть стеклянных дверей магазина была разбита. У главного входа простирался ковер из осколков стекла, поблескивавших в лучах холодного послеобеденного солнца. Внутри магазина было темно, словно в угольной шахте. Движения не было. На полу в вестибюле лежало несколько тел. Судя по всему, со случившегося там прошло уже много времени.
        Завершив второй раунд осмотра, Джош подвел пикап к главному входу, припарковал его и оставил двигатель работать, а затем проверил последние три патрона в барабане своего короткоствольного полицейского револьвера.
        — Так, оставлять машину без присмотра я не хочу,  — сказал он и повернулся к Бобу: — Сколько у тебя патронов?
        Боб трясущимися руками открыл затвор дробовика.
        — Один в патроннике и один в кармане.
        — Отлично. Вот что я думаю…
        — Я иду с вами,  — сказала Лилли.
        — Ты не пойдешь без оружия, пока мы не удостоверимся, что там безопасно.
        — Я возьму в трейлере лопату,  — ответила она.
        Обернувшись, она увидела в окошке лицо Меган, которая в нетерпении моргала и крутила головой, пытаясь разглядеть что-нибудь через лобовое стекло.
        — Вам там не помешает еще одна пара глаз,  — сказала Лилли, снова посмотрев на Джоша.
        — Никогда не спорь с женщиной,  — пробормотал Боб, резко открыв пассажирскую дверь и выступив на улицу, в ветреный и промозглый полдень поздней осени.
        Они обошли пикап, открыли заднюю дверцу трейлера и сказали Меган и Скотту сесть в кабину и не глушить мотор, пока они не услышат, что все чисто, а при первом же признаке опасности орать что есть мочи и давить на клаксон. Ни Меган, ни Скотт не стали спорить.
        Лилли взяла одну из лопат и вслед за Джошем и Бобом вступила на бетонный порог магазина. Скрежет битого стекла под их ботинками потонул в гуле ветра.
        Джош открыл одну из автоматических дверей, и они вошли в вестибюль.


        На покрытом пятнами паркете у входа в магазин, в высохшей луже крови, черной, как обсидиан, они увидели старика без головы; из его шеи во все стороны торчали обрывки сосудов и сухожилий. На приколотой к голубой форменной жилетке зазывалы табличке с именем, помятой и лишь частично видимой, первой строчкой значилось «Уолмарт», а второй — «Элмер К». Большой желтый значок со смайликом был забрызган кровью. Пока они продвигались глубже в пустой магазин, Лилли на некоторое время задержала свой взгляд на бедном обезглавленном Элмере К.
        Внутри было практически так же холодно, как на улице, и пахло красной плесенью, разложением и протухшими белками, как в гигантской компостной яме. Слева, на вывеске парикмахерской, сложились в созвездия дырки от пуль, а справа ярко-красные пятна Роршаха из брызг артериальной крови покрывали дверь в магазин оптики. Полки были либо пусты — уже разграблены,  — либо опрокинуты на пол.
        Джош поднял огромную руку и приказал своему отряду на минуту остановиться, чтобы он мог прислушаться к тишине. Он обшаривал глазами целые акры торговой площади, забросанные обезглавленными телами, неузнаваемыми останками произошедшей здесь бойни, перевернутыми тележками для покупок и мусором. Справа тихо стояли ряды забрызганных кровью касс. Аптеку, отдел косметики и стойку красоты и здоровья тоже изрешетили пули.
        Дав знак остальным, Джош осторожно пошел дальше в вонючую тьму магазина, держа револьвер наготове и ступая своими тяжелыми ботинками по обломкам.
        Чем дальше они отходили от дверей, тем темнее становилось вокруг. Бледный дневной свет едва достигал продуктовых полок справа от них, вдоль которых мусор и битое стекло валялись вперемешку с человеческими останками, да секций товаров для дома и офиса и одежды слева, где на полу лежали горы тряпья и разбитые манекены. Отделы в задней части магазина — игрушки, электроника, спортивное снаряжение и обувь — лежали в полной темноте.
        Черные глубины дальних проходов освещал лишь скупой серебристый свет работавших на аккумуляторах аварийных светильников.
        Отыскав в отделе инструментов фонарики, они посветили ими в заднюю часть магазина, замечая все, что могло им пригодиться. Чем больше они осматривали, тем радостнее становились. К тому моменту, как они обошли по кругу все пятнадцать тысяч квадратных футов торговой площади и обнаружили лишь несколько валявшихся тут и там человеческих тел на ранних стадиях разложения, бесчисленное множество перевернутых полок и разбегавшихся от звука их шагов крыс, они убедились, что магазин был безопасен — явно разграблен, но безопасен.
        По крайней мере, пока.
        — Похоже, мы тут одни,  — наконец сказал Джош, когда все трое вышли на слабый свет вестибюля.
        Они опустили оружие и фонарики.
        — Видать, тут какое-то дерьмо произошло,  — сказал Боб.
        — Ну, я не детектив…  — Джош оглядел стены и пол, забрызганные кровью, словно полотна Джексона Поллока.  — Но сдается мне, здесь когда-то обратилось несколько человек, а потом сюда просто приходили новые и новые странники и забирали то, что осталось.
        Лицо Лилли по-прежнему было напряженным. Она посмотрела на Джоша, а потом взглянула на обезглавленного зазывалу.
        — Думаешь, мы можем прибраться тут и остаться на какое-то время?  — спросила она.
        — Мы станем легкой добычей,  — покачал головой Джош,  — место уж слишком привлекательное.
        — Да тут золотая жила,  — вставил Боб.  — Куча всего на верхних полках, может, еще что-то есть на складах… Нам бы, черт возьми, не помешало.
        Глаза его сверкали, и Джош ни на секунду не усомнился, что Боб внимательно осмотрел верхние полки отдела спиртных напитков, которые все еще полнились неоткупоренными бутылками с выпивкой.
        — В отделе садоводства я видел несколько тачек и тележек,  — сказал Джош. Он посмотрел на Боба, затем на Лилли и усмехнулся: — Кажется, в нашей жизни настала светлая полоса.


        Они нагрузили три тачки пуховиками, зимними ботинками, термобельем, вязаными шапками и перчатками из отдела одежды и кинули туда же пару раций, колесные цепи, буксирные тросы, набор гаечных ключей, несколько сигнальных шашек, машинное масло и антифриз. Скотта они взяли с собой, а Меган оставили на страже в машине.
        Из продовольственного отдела — где большая часть мяса, овощей, фруктов и молочных продуктов либо уже была разобрана, либо давно испортилась — они взяли овсяную кашу и лапшу быстрого приготовления, изюм, протеиновые батончики, банки с арахисовым маслом, вяленую говядину, жестянки с супом, соус для спагетти, коробки с соком, макароны, консервированное мясо, сардины, кофе и чай.
        Боб проверил, что осталось в аптеке. Не было практически никаких барбитуратов, обезболивающих и анксиолитиков, но остатков хватило бы, чтобы начать частную практику. Он взял немного анестетика для оказания первой помощи, амоксициллин для лечения инфекций, эпинефрин для запуска сердца, «Аддерал» для улучшения концентрации, лоразепам для успокоения нервов, «Целокс» для восполнения потери крови, напроксен от боли, лоратадин для открытия дыхательных путей и разнообразные витамины.
        В других отделах они собрали соблазнительные предметы роскоши — вещи, которые не обладали первостепенной важностью для выживания, но все же могли ненадолго скрасить их досуг в процессе унылой борьбы за сохранение жизни. В журнальной секции Лилли выбрала себе целую охапку книг в твердых обложках, в основном романов. Джош обнаружил под сервисной стойкой набор свернутых вручную коста-риканских сигар. Скотт нашел работающий на батарейках DVD-плеер и прихватил дюжину дисков с фильмами. Еще они взяли несколько настольных игр, игральные карты, телескоп и маленький цифровой диктофон.
        Они сходили к пикапу и доверху забили трейлер вещами, а затем вернулись в темный магазин и продолжили охоту за сокровищами.
        — Посвети-ка влево, куколка,  — попросил Джош Лилли из прохода позади отдела спортивных товаров.
        В руках у него были две огромные брезентовые сумки из секции чемоданов.
        Скотт и Боб стояли рядом и с любопытством смотрели, как Лилли направила узкий луч фонарика на разрушенные ряды полок, которые еще недавно были забиты футбольными мячами и битами детской бейсбольной лиги.
        Желтый свет скользнул по искореженным стойкам с теннисными ракетками и хоккейными клюшками, по разобранным на части велосипедам, горам спортивной одежды и бейсбольным ловушкам, валявшимся на забрызганном кровью полу.
        — О!.. Вон там, Лилли,  — сказал Джош.  — Держи ровно.
        — Черт!  — воскликнул Боб позади Лилли.  — Кажется, мы поздновато пришли.
        — Да, кто-то нас опередил,  — проворчал Джош, пока луч замер на разбитой стеклянной витрине, стоявшей слева от удочек и спиннингов. Витрина была пуста, но по расположению крючков и углублений, оставшихся внутри нее, было ясно, что когда-то в ней был выставлен большой ассортимент охотничьих винтовок, целевых пистолетов и легальных для ношения на улице револьверов. Полки на стене позади витрины тоже были обчищены.  — Посвети-ка на пол, милая.
        В тусклом свете фонарика на полу блеснуло несколько отдельных патронов разного калибра.
        Они подошли к оружейной стойке, и Джош бросил брезентовые сумки, а затем втиснул свое огромное тело за витрину. Взяв фонарик, он осветил им пол и заметил несколько коробок с патронами, бутыль оружейного масла, стопку чеков и тупоконечный серебристый предмет, торчавший из-под нижней полки.
        — Ну-ка, секундочку… Не гоните лошадей.
        Джош опустился на колени, пошарил под полкой и вытащил из-под нее внушительных размеров ствол.
        — Вот это разговор,  — сказал он, подняв пистолет и поднеся его к свету, чтобы все могли разглядеть находку.
        — Это дезерт-игл?  — Боб подошел ближе.  — Неужели 44-й калибр?
        Джош сжимал пистолет, как мальчишка в рождественское утро.
        — Черт его знает, что это, но тяжелый он до жути,  — сказал он.  — Весит фунтов[25 - Фунт — единица измерения массы; примерно 450 граммов.] десять.
        — Можно?  — Боб взял пистолет.  — Боже ты мой… Да это ж, черт возьми, целая пушка, а не пистолет.
        — Теперь нам нужны только патроны.
        Боб проверил магазин.
        — Сделан крутыми евреями, работает на отводе газов… Единственный полуавтомат в своем роде.  — Боб посмотрел на верхние полки.  — Посвети-ка вон туда… Посмотри, есть ли там 50-й калибр экспресс?
        Через пару секунд Джош обнаружил на верхней полке стопку коробок с маркировкой «50-C-R» и, подтянувшись, сгреб себе штук шесть.
        Боб тем временем нажал большим пальцем на защелку магазина, и тот выпал на его грязную ладонь. Голос мужчины стал мягким и низким, словно Боб говорил с любовницей.
        — Никто не разрабатывает оружие так, как израильтяне… даже немцы. Этот плохиш может пробить броню танка.
        — Мужик,  — наконец сказал Скотт, стоявший позади Боба с фонариком,  — ты из этой штуки стрелять собираешься или трахать ее?
        Повисла неловкая пауза, а потом все они разразились хохотом — и даже Джош не смог не усмехнуться. Хотя смех этот и был сдержанным и немного нервным, он прогнал напряжение, висевшее среди разграбленных полок этого тихого, залитого кровью магазина. День у них выдался хороший. Они сорвали джекпот в настоящем храме дисконтного потребительства. А что еще важнее, они нашли там кое-что гораздо более ценное, чем провизия,  — они нашли проблеск надежды на то, что переживут зиму, что смогут преодолеть весь этот кошмар.
        Лилли первой услышала шум. Ее смех тотчас стих, и она огляделась вокруг, словно внезапно очнувшись ото сна.
        — Что это было?
        — В чем дело?  — Джош тоже прекратил смеяться.
        — Вы слышали?
        Боб посмотрел на нее:
        — Что не так, милая?
        — Я что-то слышала.  — Голос Лилли звучал взволнованно и низко.
        Джош выключил фонарик и посмотрел на Скотта:
        — Погаси фонарик, Скотт.
        Парень потушил свет, и задняя часть магазина погрузилась во тьму.


        Несколько мгновений они стояли в темноте, прислушиваясь, и сердце Лилли выпрыгивало из груди. В магазине было тихо. Затем в тишине снова раздался треск.
        Он доносился с улицы. Искаженный, похожий на скрежет проржавевшего металла, он был столь слабым, что его едва получалось различить.
        — Боб, где дробовик?  — прошептал Джош.
        — Оставил у входа, вместе с тачками.
        — Прекрасно.
        — Может, это Меган?
        Джош подумал об этом и вгляделся во тьму магазина.
        — Меган! Это ты?
        Ответа не последовало.
        Лилли хватала ртом воздух. Голова у нее закружилась.
        — Думаете, ходячие могут открыть дверь?  — спросила она.
        — Да ее и легкий ветерок откроет,  — ответил Джош, потянувшись к засунутому за ремень револьверу.  — Боб, ты как, справишься с этим крутым пистолетом?
        Боб уже открыл одну из коробок и дрожащими грязными пальцами вылавливал оттуда патроны.
        — Уж получше, чем ты, капитан.
        — Ладно, слушайте…
        Джош начал шепотом давать указания, но тут послышался еще один звук, приглушенный и далекий,  — это явно был скрип замерзших петель где-то в районе входа. Кто-то — человек ли?  — открывал дверь в торговый центр.
        Боб по одному вкладывал патроны в магазин. Руки его тряслись, магазин выскользнул и упал на пол, завертевшись вокруг своей оси.
        — Мужик,  — выдохнул Скотт, взволнованно наблюдая, как Боб, стоя на четвереньках, собирал рассыпавшиеся патроны, подобно мальчишке, остервенело хватающему красивые камушки.
        — Слушайте,  — прошептал Джош.  — Скотт, вы с Бобом берите на себя левый фланг и через продовольственный отдел идите к выходу. Куколка, ты со мной. По пути прихватим топор из товаров для дома и сада.
        Сидя на полу, Боб наконец-то справился с магазином, вставил его в пистолет и поднялся на ноги.
        — Понял. Пошли, рядовой. Давай выполнять приказ.
        Они отделились от товарищей и начали продвигаться по направлению к бледному свету.
        Лилли последовала за Джошем во тьму отдела автомобильных товаров, мимо разграбленных полок, мимо сваленных на плиточном полу куч мусора, мимо секции товаров для дома и офиса и мимо отдела хобби. Они старались идти как можно тише, пригнувшись и не отходя ни на шаг друг от друга. Джош жестами отдавал команды. В одной руке он держал револьвер. Вдруг вторая его рука поднялась, велев Лилли остановиться.
        Теперь из передней части магазина ясно раздавался звук шаркающих шагов.
        Джош показал на упавшую витрину в отделе «Сделай сам», и Лилли скрючилась позади полки с лампочками, заметив, что на полу валялись грабли, секаторы и трехфутовые топоры. Схватив один из топоров, она вернулась к витрине с лампочками. Сердце ее бешено колотилось, по всему телу расползался ужас.
        Пока они приближались ко входу, Лилли время от времени замечала движение на другой стороне магазина, где вдоль западной стены продовольственного отдела шли Скотт и Боб. Нечто, проникшее в «Уолмарт», к этому моменту затихло и притаилось. Лилли не слышала ничего, кроме грохота своего сердца.
        Джош, пригнувшись, на секунду остановился у аптеки. Лилли подошла к нему, и он прошептал:
        — Держись позади меня. Если одна из тварей прорвется мне за спину, врежь ей этой штукой в самую макушку, да как следует.
        — Джош, я знаю, как убить зомби,  — отрезала Лилли хриплым шепотом.
        — Знаю, милая… Я просто говорю: ты постарайся с первого же раза врезать со всей мочи.
        Лилли кивнула.
        — На счет три,  — прошептал Джош.  — Готова?
        — Готова.
        — Раз, два…
        Джош резко оборвал счет. Лилли услышала кое-что, чего никак не ожидала.
        Схватив ее, Джош прижал девушку к аптечной стойке, у самого пола. Не в силах пошевелиться в растерянности, они задержались там на несколько мгновений.
        В голове Лилли никак не укладывалась единственная мысль.
        Зомби не говорят.


        — Эй?  — Голос эхом отдавался в пустом магазине.  — Есть кто дома?
        Джош еще секунду раздумывал, не выходя из-за стойки, и оценивал варианты. Разум его одолевала паника. Голос звучал дружелюбно… вроде бы. Точно мужской, низкий, может, с небольшим акцентом.
        Обернувшись, Джош взглянул на Лилли. Она держала топор, как бейсбольную биту, готовая нанести удар; губы ее от страха дрожали. Джош поднял свою огромную руку, тем самым словно сказав «Секундочку!», и уже готов был подняться, сняв палец с курка, но тут раздался другой голос, который тотчас изменил ситуацию:
        — ПУСТИТЕ ЕЕ, ВЫ, СУКИНЫ ДЕТИ!
        Джош выбежал из-за стойки, подняв револьвер и приготовившись стрелять.
        Лилли с топором последовала за ним.
        В вестибюле виднелась группа из шести вооруженных до зубов мужчин.
        — Эй… полегче, полегче…. Ого!
        Лидером был парень, стоявший впереди всех с мощным автоматом, ствол которого был угрожающе поднят. На вид ему нельзя было дать больше тридцати. Он был высоким, смуглым, хорошо сложенным; на голове у него была повязана бандана. Фланелевая рубашка с отрезанными рукавами обнажала мускулистые руки.
        Сперва все происходило слишком быстро, чтобы Джош мог уследить. Он стоял, не двигаясь, и ствол его револьвера был направлен на парня в бандане.
        Из-за касс на захватчиков смотрело дуло дезерт-игла, который Боб Стуки держал двумя руками, как десантник; покрасневшие глаза Боба расширились от хмельного героизма.
        — ОТПУСТИТЕ ЕЕ!
        Объект его требований стоял позади парня в бандане, захваченный одним из более молодых членов диверсионной группы. Меган Лафферти отчаянно брыкалась в руках темнокожего паренька с безумными глазами, который зажал девушке рот своей грязной ладонью.
        — БОБ! НЕТ!  — громогласно проревел Джош, и властность его зычного голоса, похоже, приструнила галантную доблесть Боба.
        Тот осторожно дошел до конца кассовой линии и остановился всего футах в двадцати от парня, который удерживал Меган. Старый пьяница тяжело дышал и беспомощно смотрел на девушку. Джош видел, какая буря чувств бушевала внутри него.
        — Все спокойно!  — приказал Джош своим людям.
        Позади Боба появился Скотт Мун, державший в руках дробовик.
        — Скотт, полегче с пушкой!
        Парень в бандане не опустил свой «АК-47».
        — Давайте-ка остынем, ребята, а?  — сказал он.  — Мы вовсе не хотим, чтобы сейчас тут началась перестрелка у корраля О-Кей[26 - Известная перестрелка из истории Дикого Запада. Произошла 26 октября 1881 года в городе Тумстоун на территории штата Аризона, поблизости от корраля (скотного двора) О-Кей. В ней приняли участие представители властей под руководством прославленного стража закона Уайетта Эрпа и бандиты под предводительством Билли Клейборна. За полминуты трое бандитов были убиты, а все представители властей, кроме самого Уайетта Эрпа, получили ранения.].
        За темнокожим парнем стояло еще пятеро хорошо вооруженных мужчин. Большинству из них было за тридцать, среди них были и черные, и белые, некоторые были одеты, как уличные хип-хоперы, на других была потрепанная армейская униформа и пуховые жилеты. Все они казались отдохнувшими, сытыми и, возможно, даже слегка пьяными. Для Джоша самым важным было то, что они выглядели так, словно с равной вероятностью могли и взорваться, и вступить в переговоры.
        — Мы спокойны,  — сказал Джош, понимая при этом, что тон его голоса, сжатые челюсти и тот факт, что он тоже не опустил револьвер, вероятно, посылали парню в бандане противоречащее его словам сообщение.  — Так ведь, Боб? Мы спокойны?
        Боб что-то неразборчиво пробормотал. Он по-прежнему держал дезерт-игл на изготовке, и несколько кратких неловких мгновений обе группы стояли друг против друга с оружием, нацеленным на жизненно важные органы. Расклад Джошу не нравился — у противников было достаточно огневой мощи, чтобы положить небольшой гарнизон,  — но, с другой стороны, группа Джоша в этот момент держала на мушке трех исправных орудий лидера захватчиков, потеря которого могла существенно изменить ситуацию внутри маленького отряда.
        — Отпусти девчонку, Хейнс,  — приказал парень в бандане своему подчиненному.
        — Но как же…
        — Сказал же, опусти ее!
        Темнокожий паренек с безумными глазами толкнул Меган к ее товарищам. Она споткнулась и чуть не упала, но удержалась на ногах и, шатаясь, подошла к Бобу.
        — Вот же толпа уродов!  — проворчала она.
        — Ты в порядке, милая?  — спросил Боб, обняв ее свободной рукой, но не сводя глаз (и дула пистолета) с противников.
        — Эти козлы застали меня врасплох,  — ответила она, потирая запястья и сердито смотря на незнакомцев.
        Парень в бандане опустил автомат и обратился к Джошу:
        — Слушай, в наши дни нельзя испытывать судьбу. Мы вас не знали… просто защищались.
        Джоша это не убедило, и револьвер в его руке остался направленным в грудь оппонента.
        — И как это связано с тем, что вы вытащили девчонку из машины?  — спросил он.
        — Я же говорю… Мы не знали, сколько вас тут… Не знали, кому она скажет… Мы ничего не знали.
        — Это ваше место?
        — Нет… Ты о чем? Нет.
        Джош холодно улыбнулся ему:
        — Дай-ка я тогда предложу… как нам действовать дальше.
        — Валяй.
        — Здесь еще куча всего… Пропустите нас — и можете забрать остальное.
        Парень в бандане обернулся к своей группе:
        — Опустите пушки, парни. Ну же. Давайте, убирайте их.
        Остальные захватчики не слишком охотно подчинились и опустили оружие.
        Парень в бандане снова повернулся к Джошу:
        — Я — Мартинес… Простите, что у нас сначала не заладилось.
        — Я — Хэмилтон, рад встрече. Буду признателен, если дадите нам пройти.
        — Проблем нет, амиго… Но, может, я тоже кое-что предложу, пока мы не разошлись, как в море корабли?
        — Слушаю.
        — Во-первых, есть ли надежда, что вы отведете от нас свои пушки?
        Джош опустил револьвер, не сводя глаз с Мартинеса.
        — Скотт… Боб… Давайте и вы. Все в порядке.
        Скотт повесил дробовик на плечо и навалился на кассовый конвейер, приготовившись слушать. Боб неохотно опустил дуло дезерт-игла и засунул пистолет за ремень, по-прежнему одной рукой обнимая Меган.
        Лилли поставила топор на пол лезвием вниз и прислонила его к аптечной стойке.
        — Спасибо, очень любезно с вашей стороны.  — Мартинес глубоко вздохнул: — Мне вот что интересно. Вы, похоже, ребята разумные. Ради бога, забирайте все это барахло отсюда… Но можно спросить, куда вы его тащите?
        — Сказать по правде, никуда,  — ответил Джош.  — Мы просто берем его с собой.
        — Вы что, ребята, все время в дороге?
        — Какая разница?
        Мартинес пожал плечами.
        — Слушайте, я знаю, у вас нет причин мне доверять,  — сказал он,  — но в этих обстоятельствах люди вроде нас… могут быть полезны друг другу. Понимаете, о чем я?
        — Если честно, нет… Я, черт возьми, никак не возьму в толк, куда ты клонишь.
        — Что ж, я раскрою карты,  — вздохнул Мартинес.  — Мы можем расстаться прямо сейчас, махнуть друг другу на прощание — и все, ни ответа ни привета…
        — Как по мне, отличный план,  — ответил Джош.
        — Но у нас есть вариант получше,  — сказал Мартинес.
        — Какой?
        — Защищенная территория, со стенами, выше по дороге, там обычные люди вроде нас с вами. Все пытаются обустроить местечко для жизни.
        — Продолжай.
        — Не придется больше убегать — только и всего. Мы очистили часть города. Не очень большую… пока. Зато поставили стены. Есть земля, чтобы выращивать овощи. Генераторы. Отопление. У нас точно найдется место еще для пятерых.
        Джош молча взглянул на Лилли, но не смог понять выражения ее лица. Она казалась измотанной, испуганной, сбитой с толку. Он посмотрел на остальных. Боб явно обдумывал услышанное. Скотт уставился в пол. Меган из-за своих кудрявых локонов озлобленно сверкала глазами в сторону захватчиков.
        — Ты подумай, мужик,  — продолжил Мартинес.  — Можем поделить то, что здесь осталось, и попрощаться, а можем объединить усилия. Нам нужны сильные ребята. Если б я хотел вас ограбить или поцапаться с вами к чертям… неужто бы я этого еще не сделал? У меня нет причин вам вредить. Пошли с нами, Хэмилтон. Что скажешь? На дороге нечего ловить — одно дерьмо да зима на носу. Что скажешь, мужик?
        Джош ответил Мартинесу долгим взглядом и в конце концов произнес:
        — Дай нам пару секунд.


        Они собрались вместе у касс.
        — Друг, ты что, издеваешься?  — сказала Меган Джошу низким, напряженным шепотом. Остальные полукругом сгрудились вокруг здоровяка.  — Ты куда собрался с этими подонками?
        Джош облизал губы.
        — Не знаю… Чем дольше я смотрю на этих ребят, тем больше они кажутся мне такими же испуганными и сбитыми с толку, как мы.
        — Может, хотя бы проверим место, посмотрим, какое оно?  — вступила Лилли.
        Боб взглянул на Джоша:
        — Если сравнивать с жизнью в палатках, со сном на голой земле, с кучей этих тварей? Неужели может быть хуже?
        Меган застонала:
        — Это у меня проблемы, или вы, ребята, совсем сдурели?
        — Меган, не знаю,  — сказал Скотт.  — Я тут прикинул — а что нам терять?
        — Заткнись, Скотт.
        — Ладно, смотрите,  — сказал Джош, подняв свою огромную ладонь и завершив тем самым обсуждение.  — По-моему, если поедем за ними, хуже не будет. Проверим, что там за место. Пушки останутся при нас, сами будем настороже. А там уж решим.  — Он посмотрел на Боба, затем на Лилли: — Идет?
        Лилли глубоко вздохнула и кивнула:
        — Ага… Идет.
        — Просто супер,  — проворчала Меган, последовав за остальными обратно ко входу.


        Еще целый час обе группы проверяли оставшуюся часть магазина и выносили оттуда тяжелые вещи, необходимые городу. В отделах товаров для сада и ремонта они взяли доски, удобрения, горшечный грунт, семена, молотки и гвозди. Лилли чувствовала, каким напряженным было перемирие между группами. Краешком глаза она следила за Мартинесом и заметила негласную иерархию внутри его разношерстного отряда. Мартинес, определенно, был главарем и руководил остальными простыми жестами и кивками.
        К тому времени, когда они доверху загрузили пикап Боба и две машины из окруженного стенами города — фургон и грузовик,  — уже сгустились сумерки. Мартинес сел за руль фургона и сказал Бобу следовать за грузовиком, после чего караван тронулся в путь.
        Они вырулили с грязной парковки «Уолмарта» и выехали на дорогу, ведущую к шоссе. Лилли сидела в спальном отсеке в задней части кабины и смотрела вперед через заляпанное насекомыми ветровое стекло, а Боб старался не отставать от грузовика, из которого вырывались выхлопные газы. По обе стороны проселочной дороги мелькали разбитые машины и стоял густой лес, на который спускалась темнота. Северный ветер нес с собой дождь со снегом.
        В стальном свете сумерек Лилли едва видела первую машину — между ними было несколько корпусов. В боковом зеркале отражался сидевший за рулем Мартинес, татуированная рука которого лежала на кромке открытого окна.
        Может, все это только показалось Лилли, но она была практически уверена, что разглядела, как его обвязанная банданой голова повернулась в сторону пассажиров, как он сказал что-то, поделившись с ними какой-то пикантной новостью, и как получил от товарищей грандиозный отклик.
        Мужчины надрывно захохотали.

        Часть 2
        Так и кончается свет

        Дела людей, порочные и злые,
        Переживают их и часто также
        То доброе, что сделали они,
        С костями их в могилу погребают.

Уильям Шекспир[27 - Перевод П. Козлова.]


        Глава восьмая

        По дороге в обнесенный стенами город караван сделал две остановки. Первая произошла на пересечении шоссе 18 и 109, где вооруженные часовые, поговорив с Мартинесом, пропустили машины вперед. В придорожной канаве лежала груда человеческих останков, которые еще дымились в импровизированном погребальном костре. Второй раз они остановились у блокпоста рядом со знаком, на котором было написано название города. К этому моменту вместо дождя со снегом с неба уже просто валил мокрый снег, который раздувало по мостовой резкими порывами ветра, что было редкостью для самого начала декабря в Джорджии.
        — Похоже, оружия у них достаточно,  — заметил Джош с водительского сиденья, ожидая, пока впереди, в трех автомобильных корпусах от пикапа, двое мужчин в серо-зеленых камуфляжных костюмах с винтовками «М1» закончат разговор с Мартинесом. Отогнанные фарами тени скрывали их далекие лица. В воздухе кружились снежинки. «Дворники» пикапа уныло отбивали ритм. Лилли и Боб едва могли усидеть на месте, но наблюдали за разговором молча.
        Стало совсем темно. Отсутствие освещения и плохая погода придавали предместьям города средневековый вид. Тут и там в бочках из-под масла горели костры. На деревянных стенах и на соснах, окружавших город, были заметны следы битв. В отдалении виднелись обгоревшие крыши, продырявленные пулями фургоны и оборванные электрические провода — свидетельства недавних потрясений.
        Джош заметил, что в свете фар Лилли изучала тронутый ржавчиной зеленый знак, стоявший впереди на столбе, вкопанном в белую песчаную почву.


        ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ВУДБЕРИ
        НАСЕЛЕНИЕ: 1102


        — Что думаешь обо всем этом?  — спросила Лилли, повернувшись к Джошу.
        — Вердикт еще не вынесен. Но, кажется, скоро будут новые приказания.
        Впереди, среди блестящих снежинок, кружившихся в лучах фар, Мартинес отвернулся от собеседников, поднял воротник и медленно пошел к пикапу. Шел он по делу, но на его смуглом лице по-прежнему сияла глуповатая улыбка. Придерживая воротник, чтобы не мерзнуть, он добрался до окна Джоша.
        Джош опустил стекло:
        — Что там?
        — Вам придется пока что сдать свое оружие,  — улыбнулся Мартинес.
        Джош внимательно посмотрел на него:
        — Прости, брат, на это мы не пойдем.
        Радостная улыбка пропала с лица Мартинеса.
        — Правила города… Знаете ведь, как оно бывает.
        — На это мы не пойдем,  — медленно покачал головой Джош.
        Мартинес задумчиво закусил губу, а затем снова улыбнулся:
        — Не могу вас винить — еще бы, идти неизвестно куда безоружными. Но вот что скажу: может, хоть дробовичок свой пока оставите в машине?
        — Думаю, это можно,  — со вздохом ответил Джош.
        — А пистолеты сумеете держать при себе? Не на виду?
        — Сумеем.
        — Ладно… Если хотите обзорную экскурсию, могу поехать с вами, ребята. Найдется у вас место еще для одного?
        Повернувшись, Джош кивнул Бобу. Тот пожал плечами, отстегнул ремень безопасности и перелез в заднюю часть кабины, втиснувшись на лавку рядом с Лилли.
        Мартинес обошел кабину и залез на пассажирское сиденье. От него пахло дымом и машинным маслом.
        — Давай потихоньку, брат,  — сказал он, вытирая влагу с лица и указывая на фургон перед ними.  — Держись за парнем в фургоне.
        Джош нажал на газ, и они вслед за фургоном проехали блокпост.


        Миновав несколько железнодорожных путей, они въехали в город с юго-востока. Лилли и Боб в заднем отсеке молчали, а Джош внимательно осматривал окрестности. Справа, под сломанным знаком с надписью «Пиггли Уиггли», раскинулась парковка, забросанная трупами и осколками стекла. В стене продуктового магазина зияла дыра, словно пробитая динамитом. Вдоль дороги, которую называли то Вудбери-Хай, то Мейн-стрит, шла сетчатая ограда, кое-где пробитая и раздвинутая. Участки голой земли — белой песчаной почвы, которая практически светилась в снежной темноте,  — покрывали жуткие куски человеческой плоти и искореженные, изогнутые обломки металла, служившие мрачным напоминанием о пустынной военной зоне прямо в сердце Джорджии.
        — Пару недель назад у нас тут была серьезная стычка со стадом кусачих.  — Мартинес запалил сигарету «Вайсрой» и опустил стекло на несколько дюймов. Дым клубами вылетал на улицу, где его подхватывал снежный ветер, в котором он тут же растворялся, подобно призраку.  — Все немного вышло из-под контроля, но, к счастью, большинство сохранило самообладание. Сейчас будет резкий поворот налево.
        Джош круто повернул вслед за фургоном и поехал дальше по более узкой дороге.
        В отдалении, за пеленой снежного ветра, появился центр Вудбери. Вокруг главного перекрестка располагались четыре квартала строений из кирпича вековой давности и были протянуты электрические провода. Виднелись магазины, каркасные дома и многоквартирные здания. Большая их часть была затянута проволочной сеткой, кое-где были заметны следы строительства, начатого, судя по всему, недавно. Джош вспомнил, что когда-то такие места называли просто «пятнами на карте».
        Весь город простирался на полдюжины кварталов в каждом направлении; в западной и северной частях на деревянных настилах были устроены крупные общественные зоны. Из некоторых труб на крышах и вентиляционных шахт валили клубы густого черного дыма — либо от генераторов, либо от каминов и печек. Большая часть уличных фонарей не горела, но некоторые тускло светились, видимо, работая от аварийных источников питания.
        Когда караван достиг центра города, Джош заметил, что фургон свернул в сторону стройки.
        — Уже несколько месяцев строим эту стену,  — объяснил Мартинес.  — Два квартала практически полностью защищены, и мы собираемся расширяться — переносить стену все дальше и дальше по мере нашего продвижения.
        — Неплохая идея,  — едва слышно пробормотал Джош, осматривая высокую массивную стену из деревянных брусьев, досок, где-то раздобытых цельных бревен, штакетника и сайдинга, которая по меньшей мере на пятнадцать футов возвышалась вдоль обочины Джонс-Милл-роуд. В некоторых местах на баррикаде еще виднелись следы недавних атак ходячих, и даже в темноте, сквозь снег в глаза Джошу бросались царапины от ногтей и зубов мертвецов, заплатанные участки, дырки от пуль и подтеки черной, как деготь, крови.
        У этой стены чувствовалась какая-то дремлющая жестокость, как будто бы сюда вернулись времена Дикого Запада.
        Джош остановил пикап, увидев, как задние двери фургона с треском распахнулись, один из молодых бунтарей выпрыгнул на дорогу и пошел к щели в баррикаде. Он потянул на себя навешенную на петли секцию и раскрыл ворота ровно настолько, чтобы могли проехать две машины. Фургон медленно проехал внутрь, и Джош последовал за ним.
        — У нас тут где-то пятьдесят с небольшим человек,  — продолжил Мартинес, сделав глубокую затяжку и выдохнув дым в окно.  — Вон там, справа, что-то вроде продовольственного центра. Там все наши припасы, бутылки с водой, медикаменты.
        Проезжая мимо этого здания, Джош заметил выцветшую старую вывеску «Корма и семена Дефореста». Фасад был укреплен и обшит досками, на окнах стояли решетки. У входа курили двое вооруженных охранников. Ворота позади пикапа закрылись, и машины медленно поехали дальше, в глубину безопасной зоны. Другие обитатели города наблюдали за ними: люди стояли на тротуарах, выходили в вестибюли — и на всех лицах, укутанных шарфами, читалось недоумение. Никто не выказывал особого дружелюбия и, казалось, не был рад встрече.
        — У нас есть врач, работает медицинский центр и все такое.  — Мартинес выкинул окурок в окно.  — К концу недели надеемся расширить стены еще хотя бы на один квартал.
        — Расклад ничего,  — заметил с заднего сиденья Боб, который внимательно смотрел по сторонам слезящимися глазами.  — А можно спросить, это вот что за фигня?
        В нескольких кварталах от обнесенного стеной участка Джош заметил массивное строение, на которое и указывал своим грязным пальцем Боб. В туманном сумраке оно было похоже на летающую тарелку, которая приземлилась в полях сразу за городской площадью. Со всех сторон ее огибали проселочные дороги, а над ее круглыми очертаниями сквозь снег мигали тусклые огоньки.
        — Тут был грунтовый гоночный трек.  — Мартинес усмехнулся, и в зеленом отсвете огоньков приборной панели ухмылка его показалась практически зверской, дьявольской.  — Колхозники обожают гонки.
        — Был?  — спросил Джош.
        — На прошлой неделе начальник издал приказ: гонкам конец, от них слишком много шума. Грохот притягивал кусачих.
        — Здесь есть начальник?
        Усмешка на лице Мартинеса уступила место какому-то непонятному выражению.
        — Не бойся, брат. Вы скоро с ним встретитесь.
        Джош взглянул на Лилли, которая ожесточенно грызла ногти.
        — Не уверен, что мы здесь надолго останемся,  — сказал он.
        — Это уж вам решать.  — Мартинес уклончиво пожал плечами и натянул на руки кожаные перчатки без пальцев.  — Но ты не забывай о взаимной выгоде, о которой я говорил.
        — Не забуду.
        — Квартиры у нас все заняты, но в центре города есть пара мест, где вы можете остановиться.
        — Отлично.
        — Говорю вам: как только мы перенесем стену, сможете выбрать себе жилье по вкусу.
        Джош промолчал.
        Мартинес прекратил ухмыляться, и неожиданно в тусклом зеленоватом свете на его лице промелькнуло другое выражение — словно он вспомнил лучшие времена, может быть, семью или что-то печальное.
        — Вы поймите, я о домах с мягкими кроватями, уединенных…  — сказал он.  — С заборами, с деревьями.
        Последовала долгая неловкая пауза.
        — Позволь-ка спросить тебя, Мартинес.
        — Валяй.
        — Как ты сам здесь оказался?
        — Сказать по правде,  — вздохнул он,  — я и не помню.
        — Как так?
        Он пожал плечами:
        — Я был один. Бывшую жену укусили, ребенок пропал. Думаю, мне тогда стало на все наплевать — я мог только убивать кусачих. Сорвался с катушек. Положил целую уйму этих уродливых тварей. Кто-то из местных нашел меня в канаве без сознания. Привез сюда. Богом клянусь, больше я практически ничего и не помню.  — Он вздернул голову, словно переосмысливая что-то.  — Но я рад, что меня подобрали, особенно сейчас.
        — Что ты имеешь в виду?
        Мартинес посмотрел на Джоша:
        — Это место не идеально, но безопасно. И станет еще безопаснее. В значительной степени благодаря парню, который теперь тут заправляет.
        Джош повернулся к нему:
        — Ты, видимо, о том самом «начальнике»?
        — Верно.
        — И ты говоришь, у нас будет возможность с ним встретиться?
        Мартинес поднял руку в перчатке, словно сказав «Погодите». Из нагрудного кармана своей фланелевой рубашки он вытащил маленькую рацию, нажал на переключатель и сказал в трубку:
        — Хейнс, поехали в суд… Нас там ждут.
        Первая машина свернула с главной дороги и пересекла городскую площадь, проехав мимо памятника Роберту Эдварду Ли[28 - Известный американский военачальник XIX века, генерал армии Конфедеративных Штатов Америки во время Гражданской войны между Севером и Югом.] по направлению к увитой кудзу беседке. Джош и Лилли обменялись еще одним серьезным взглядом. Вскоре они подъехали к облицованному плиткой правительственному зданию на окраине парка. Его портик и каменные ступени в снежном сумраке казались мертвенно бледными.


        Приемная находилась в задней части здания суда, в конце длинного и узкого коридора, по обеим сторонам которого шли стеклянные двери личных кабинетов.
        Джош и остальные столпились в загроможденной переговорной комнате, наследив ботинками на паркетном полу. Все они устали, и настроения знакомиться с обитателями Вудбери не было, но Мартинес попросил проявить терпение.
        Пока они ждали, в высокие окна бился снег. В комнате, где, похоже, не раз велись жаркие споры, было тепло от нескольких обогревателей; походные фонари тускло освещали ее. На побитых гипсовых стенах красовались шрамы прошлых стычек. Повсюду стояли перевернутые складные стулья и валялись скомканные листы бумаги. На торцевой стене, рядом с истрепанным флагом Джорджии, Джош заметил следы крови. В подвалах здания тарахтели генераторы, и пол слегка вибрировал.
        Прошло немногим более пяти минут — Джош ходил по комнате, а Лилли с остальными сидели на складных стульях,  — и в коридоре послышалась гулкая поступь тяжелых ботинок. Шаги приближались, кто-то посвистывал на ходу.
        — Добро пожаловать, друзья! Добро пожаловать в Вудбери.
        Раздавшийся из дверей голос был низким и гнусавым, полным фальшивой радости.
        Все головы повернулись.
        В дверях стояли трое мужчин. Улыбки на их лицах не сочетались с холодными и настороженными взглядами. Мужчина в центре излучал какую-то странную энергию, которая напомнила Лилли о павлинах и бойцовых рыбках.
        — Хорошие люди нам всегда пригодятся,  — сказал он и вошел в комнату.
        Он был худым и угловатым, потрепанный рыбацкий свитер висел на нем, угольно-черные волосы лежали в беспорядке, на лице виднелась легкая щетина, которую он уже начал подрезать и оформлять в усы в стиле Фу Манчу[29 - Литературный персонаж, созданный английским писателем Саксом Ромером. Воплощение зла, криминальный гений. Характерные усы Фу Манчу растут двумя прядями вокруг рта при гладко выбритом подбородке и часто выходят за линию нижней челюсти.]. У него был странный нервный тик, который, впрочем, было непросто заметить: он часто моргал.
        — Я — Филип Блейк,  — сказал он,  — а это Брюс и Гейб.
        Двое других мужчин были старше, но следовали за ним, подобно сторожевым псам. По-прежнему стоя позади того, что звали Филипом, они не стали рассыпаться в приветствиях — только пробурчали что-то и кивнули.
        Гейб, что стоял слева, был крепким белым мужчиной с армейской стрижкой. Брюс, справа,  — угрюмым чернокожим парнем с блестящей бритой головой. Оба они держали наперевес внушительные автоматы, пальцы их покоились на спусковых крючках. Пару мгновений Лилли не могла отвести взгляда от вооружения.
        — Простите нашу тяжелую артиллерию,  — сказал Филип, показав на автоматы позади него.  — В прошлом месяце у нас тут случился переполох, было довольно опасно. Теперь не можем рисковать. Ставки слишком велики. Так как вас зовут?..
        Джош представил всех по очереди, остановившись на Меган.
        — Ты похожа на одну мою старую знакомую,  — сказал Филип Меган, пожирая ее глазами.
        Лилли не понравилось, как он смотрел на ее подругу Это было едва ощутимо, но ей стало тревожно.
        — Мне такое часто говорят,  — ответила Меган.
        — Или, может, на какую-то знаменитость. Похожа она на какую-нибудь знаменитость, ребята?
        У «ребят» позади него не было вариантов. Филип щелкнул пальцами:
        — А! На ту цыпочку из «Титаника»!
        — Керри Уинслет?  — предположил Гейб.
        — Ну ты и идиот! Она не Керри, а Кейт… Кейт… Чертова Кейт Уинслет.
        Меган глупо улыбнулась Филипу:
        — Мне говорили, на Бонни Рэйтт.
        — О, я люблю Бонни Рэйтт,  — с восторгом сказал Филип.  — «Let’s Give ‘Em Something to Talk About».
        Тут в разговор вступил Джош:
        — Так вы и есть тот «начальник», о котором нам говорили?
        Филип повернулся к здоровяку:
        — Виновен.  — Он улыбнулся, подошел к Джошу и протянул ему руку: — Джош, так ведь?
        Джош пожал протянутую руку. Здоровяк все еще выглядел настороженно, но выражение его лица было вежливым и почтительным.
        — Так. Спасибо, что пустили нас ненадолго. Не знаю, на сколько мы здесь задержимся.
        — Да вы только приехали, друг,  — улыбнулся Филип.  — Расслабьтесь. Присмотритесь. Места безопаснее вы не найдете, уж поверьте.
        Джош кивнул.
        — Судя по всему, ситуация с ходячими у вас под контролем.
        — Врать не буду, мы свой вклад вносим. Раз в несколько недель приходит толпа. Пару недель назад у нас была заварушка, но мы тут все обустраиваем.
        — Похоже на то.
        — Вообще говоря, мы работаем по бартерной системе.  — Филип Блейк обвел глазами комнату, задерживаясь взглядом на каждом из вновь прибывших, как тренер, оценивающий новую команду.  — Я так понял, вы, ребята, сегодня сорвали куш в «Уолмарте».
        — Не жалуемся.
        — Можете взять все необходимое в обмен.
        — В обмен?  — Джош посмотрел на него.
        — На вещи, услуги… Все, чем можете внести свой вклад. Уважайте остальных горожан, не суйте нос куда не следует, живите по правилам, помогайте нам… и можете оставаться сколько захотите.  — Он взглянул на Джоша.  — Мужчине такой… физической одаренности… мы всегда найдем применение.
        Джош задумался над его словами.
        — Так вы своего рода «избранное должностное лицо»?
        Филип переглянулся со своими телохранителями. Мужчины усмехнулись, а сам Филип разразился хохотом, но затем покачал головой, протирая невеселые глаза.
        — Я скорее — как это там?  — и. о. Исполняющий обязанности президента.
        — То есть?
        Филип отмахнулся от вопроса.
        — Скажу так: еще недавно здесь заправляли жадные до власти козлы слишком высокого о себе мнения. Я заметил, что нужен лидер, и вызвался.
        — Вызвался?
        Улыбка Филипа пропала.
        — Я приступил к делу. В такие времена без сильного лидера не обойтись. У нас здесь семьи. Женщины и дети. Старики. Нужно, чтобы кто-то за всем присматривал, кто-то, кто умеет… принимать решения. Понимаете, о чем я?
        — Конечно,  — кивнул Джош.
        Позади Филипа Гейб, все еще ухмыляясь, пробормотал:
        — Исполняющий обязанности президента… Неплохо.
        С другого конца комнаты донесся голос Скотта, который прежде молча сидел на подоконнике:
        — Мужик, уж выглядишь ты точно, как президент… с двумя этими телохранителями.
        Слабая ухмылка Скотта тут же растворилась, и в комнате повисло неловкое молчание. Филип перевел взгляд на вечно обдолбанного парня:
        — Я не запомнил твоего имени, приятель.
        — Скотт Мун.
        — Что ж, Скотт Мун. Не знаю насчет президента. Главой правительства я себя никогда не видел.  — Он снова холодно улыбнулся: — В лучшем случае я губернатор.


        Ту ночь они провели в спортивном зале местной школы. Старое кирпичное здание находилось за стенами города и примыкало к большой спортивной площадке, испещренной неглубокими могилами. Проволочная сетка ограждения была потрепана в ходе недавних атак ходячих. На лакированной баскетбольной площадке в спортивном зале стояли самодельные койки. Пахло мочой, потом и дезинфицирующим средством.
        Для Лилли ночь тянулась бесконечно. Ветер стонал и скрипел в вонючих коридорах и переходах между темными классами, а в спортивном зале куча незнакомцев ворочалась во сне, кашляя, сопя и бормоча что-то в лихорадочном бреду. Каждые несколько минут раздавался детский плач.
        В какой-то момент Лилли посмотрела на соседнюю койку, где урывками спал Джош, и увидела, как здоровяк, вздрогнув, проснулся от кошмара.
        Лилли протянула ему руку, и Джош сжал ее.


        На следующее утро все пятеро новичков сгрудились около койки Джоша. Солнце косыми лучами пробивалось внутрь и пепельно-серыми пятнами ложилось на больных и раненых, свернувшихся под своими жалкими, покрытыми пятнами простынями. Это напомнило Лилли лагеря времен Гражданской войны и на скорую руку возведенные морги.
        — Это только мне кажется,  — едва слышно сказала она своим товарищам,  — или здесь что-то нечисто?
        — И это только мягко говоря,  — отозвался Джош.
        Меган зевнула и потянулась.
        — Но спать здесь точно получше, чем в темнице на колесах Боба.
        — Тут ты права,  — согласился Скотт.  — Я при любом раскладе выберу поганенькую койку в вонючем спортзале.
        Боб посмотрел на Джоша.
        — Должен признать, капитан…  — начал он.  — Можно подумать о том, чтобы остаться здесь на какое-то время.
        Джош завязал шнурки и подтащил к себе свою клетчатую куртку.
        — Не уверен я насчет этого места.
        — Что думаешь?
        — Не знаю. Не стоит, пожалуй, торопить события.
        — Я согласна с Джошем,  — сказала Лилли.  — Что-то мне здесь не нравится.
        — Что здесь может не нравиться?  — Меган запустила пальцы в волосы, расчесывая кудри.  — Здесь безопасно, есть припасы и пушек полно.
        Джош задумчиво потер губы.
        — Слушайте. Я могу сказать, что делать каждому из вас. Просто будьте начеку. Присматривайте друг за другом.
        — Принято,  — сказал Боб.
        — Боб, я думаю, пикап пока стоит запереть.
        — Будет сделано.
        — И пистолет держи при себе.
        — Понял.
        — И все мы всегда должны знать, где стоит пикап, на всякий случай.
        Все согласились с этим и затем решили разделиться и обследовать утром остальную часть города. После обеда они договорились снова встретиться в школе и обсудить, оставаться им здесь или ехать дальше.


        Лилли с Джошем вышли на улицу и подняли воротники, чтобы защититься от холодного ветра. В лицо им резко светило солнце. Снег перестал, стало ветрено. У Лилли в животе урчало.
        — Как насчет завтрака?  — предложила она Джошу.
        — В пикапе есть кое-что из «Уолмарта», если, конечно, тебя еще не воротит от вяленого мяса и консервированных макарон.
        Лилли пожала плечами:
        — Ну, на консервированные спагетти я точно смотреть не могу.
        — Есть идея.  — Джош пощупал нагрудный карман своей фланелевой куртки.  — Пойдем… Я угощаю.
        Они повернули на запад и пошли по главной дороге. В ярком свете дня были хорошо видны шрамы этого города. Большинство магазинов на первых этажах пустело, витрины стояли заколоченными, двери — запертыми. На тротуаре виднелись следы заносов и масляные лужи. Некоторые окна и дорожные знаки были продырявлены пулями. Прохожие не обращали на них внимания. То тут, то там на голых участках земли виднелся грязный белый песок. Казалось, на песке была построена вся деревня.
        Никто не поздоровался с Лилли и Джошем, когда они прошли за стену. Почти все, кто был на улице в такой час, несли строительные материалы или свертки с провизией и, судя по всему, очень торопились по своим делам. Атмосфера была гнетущей, словно в тюрьме. Высокие временные сетчатые ограждения разделяли город на квадраты. Слышался рев бульдозеров. С восточной стороны по гребню грунтового трека ходил мужчина с мощной винтовкой.
        — Доброе утро, господа,  — сказал Джош трем старикам, которые сидели на бочках около магазина кормов и семян и, как сычи, смотрели на них с Лилли.
        Один из стариков — сморщенный бородатый тролль в поношенном пальто и фетровой шляпе — улыбнулся, обнажив гнилые зубы.
        — Доброе утро, гигант. Вы новенькие, да?
        — Только вчера вечером приехали,  — ответил Джош.
        — Везет.
        Трое приятелей хрипло усмехнулись, словно оценив понятную только им шутку.
        Джош улыбнулся и не стал заострять на этом внимание.
        — Я так понял, это продовольственный центр?
        — Можно и так назвать.  — Они опять ухмыльнулись: — Приглядывай за своей дамочкой.
        — Так и сделаю,  — сказал Джош и взял Лилли за руку.
        Они поднялись по ступенькам и вошли внутрь.
        Перед ними оказался длинный и узкий тускло освещенный магазин, в котором пахло скипидаром и плесенью. Полок не было, все до потолка было заставлено ящиками: сухие продукты, туалетная бумага, галлонные канистры с водой, постельное белье и непонятные коробки с товарами. В магазине был только один покупатель — пожилая женщина, укутанная в пуховик и несколько шарфов. Заметив Джоша, она быстро проскользнула позади него к двери, не поднимая глаз. В прохладном воздухе чувствовалось нагнетаемое обогревателями тепло и напряженность.
        В дальнем углу магазина, среди положенных на брусья мешков с зерном, примостился импровизированный прилавок, за которым сидел мужчина в инвалидном кресле. По бокам от него стояли два вооруженных охранника.
        Джош подошел к прилавку:
        — Доброе утро!
        Мужчина в инвалидном кресле поднял на него глаза с тяжелыми веками.
        — Вот черт, а ты здоровый!  — заметил он, и его длинная клочковатая борода задрожала.
        На нем был застиранный армейский комбинезон, а длинные грязные волосы стального цвета были собраны в хвост. Лицо его, от красных слезящихся глаз до изъязвленного крючковатого носа, представляло собой настоящую карту старения.
        Джош пропустил его замечание мимо ушей.
        — Мы просто хотели узнать, есть ли у вас какие-нибудь свежие овощи? Или, может, яйца? Мы могли бы устроить обмен.
        Мужчина в инвалидном кресле внимательно посмотрел на него. Джош ощутил на себе подозрительные взгляды вооруженных охранников. Оба они были молодыми, чернокожими, одетыми, как члены уличной банды.
        — Что ты можешь предложить?
        — Тут вот какая штука… Мы с Мартинесом только что привезли кучу всего из «Уолмарта». И я подумал, может, мы что-нибудь придумаем?
        — С Мартинесом у вас свои дела. Есть у вас что-нибудь еще?
        Джош начал было отвечать, но заметил, что все трое мужчин уставились на Лилли, и выражение их лиц сразу же заставило Джоша распушить перья.
        — Что дадите за это?  — наконец спросил Джош, закатав манжет и расстегивая браслет спортивных часов. Сняв их, он положил часы на прилавок. Это был не «Ролекс», но и не «Таймекс» при этом. Десять лет назад, когда ресторанный бизнес стал приносить доходы, Джош выложил за этот хронограф триста баксов.
        Мужчина в инвалидном кресле повел своим крючковатым носом и посмотрел на блестящие часы на прилавке.
        — Что тут у нас за штуковина?
        — Это «Мовадо». Стоят пять сотен, не меньше.
        — Только не здесь.
        — Да хватит вам… Мы несколько недель сидели на одних консервах.
        Мужчина взял часы и осмотрел их с такой брезгливостью, словно они были покрыты экскрементами.
        — Дам вам риса, фасоли, бекона и суррогатных яиц на пятьдесят долларов.
        — Да ладно, мужик. Пятьдесят долларов?
        — У меня там, сзади, есть белые персики, только что принесли. Еще их прибавлю. Больше ничего предложить не могу.
        — Не знаю.  — Джош посмотрел на Лилли, которая в ответ лишь пожала плечами, а затем снова перевел взгляд на мужчину в инвалидном кресле: — Не знаю, мужик.
        — Вам двоим на неделю хватит.
        — Это «Мовадо», понимаешь?  — вздохнул Джош.  — Тонкая работа!
        — Слушай, я спорить не буду…
        Позади охранников раздался низкий баритон, который перебил мужчину в инвалидном кресле:
        — Что у вас тут за проблемы?
        Все повернулись к человеку, который вышел из угла склада, вытирая полотенцем окровавленные руки. На высоком худощавом мужчине был забрызганный кровью и костным мозгом мясницкий фартук. Загорелое рельефное лицо мясника с ледяными голубыми глазами было обращено к Джошу.
        — Проблемы, Дэйви?
        — Все тип-топ, Сэм,  — ответил мужчина в инвалидном кресле, не сводя глаз с Лилли.  — Ребят немного не устроило мое предложение. Они уже уходят.
        — Погодите-ка секундочку.  — Джош поднял руки в покаянном жесте.  — Простите, если обидел вас, но я не говорил, что…
        — Все предложения окончательны,  — объявил мясник Сэм, бросив свое жуткое полотенце на прилавок и пристально глядя на Джоша.  — Разве что…  — Тут он, похоже, передумал.  — А, забудь, неважно.
        Джош взглянул на него:
        — Разве что?
        Мужчина в фартуке посмотрел на остальных, а затем задумчиво поджал губы.
        — Смотри… Люди здесь в основном отрабатывают по счетам: налегают на строительство стен, ставят ограждения, складывают мешки с песком и все такое. Ты явно поимеешь больше, если предложишь в обмен свои внушительные мускулы.  — Он одарил Лилли взглядом.  — Ведь предложить можно что угодно, главное больше поиметь в итоге.  — Он усмехнулся: — Женщины вот умеют убеждать.
        Лилли поняла, что все мужчины за прилавком теперь смотрели на нее, похотливо ухмыляясь. Сперва она удивилась и только молча моргала в ответ. Затем она почувствовала, как к лицу прилила кровь. Голова закружилась. Ей захотелось перевернуть стол или разгромить эту провонявшую плесенью комнату, повалив на пол все ящики и послав всех к чертям. Но страх, сжимающий горло страх — ее давний противник,  — парализовал ее, и ноги девушки словно прибили к полу. Она не могла понять, что с ней не так. Как она умудрилась прожить так долго и не быть съеденной? Неужели она прошла через все это и все равно не могла справиться с несколькими сексистскими свиньями?
        — Ладно,  — подал голос Джош,  — знаете… в этом нет необходимости.
        Лилли посмотрела на черного здоровяка и заметила, как напряглась его квадратная челюсть. Девушка не поняла, в чем именно не было необходимости — в том, чтобы она торговала сексуальными услугами, или в том, чтобы эти уроды отпускали такие грубые шовинистические замечания. В магазине стало очень тихо. Мясник Сэм перевел взгляд на Джоша:
        — Не руби сплеча, гигант.  — В его серьезных голубых глазах промелькнула искра неприязни. Он вытер липкие руки о фартук.  — Красотка с таким телом, как у нее… Да вы бы месяц могли купаться в стейках и яйцах.
        Ухмылки остальных мужчин обернулись хохотом, но мясник едва улыбнулся. Его безучастный взгляд, столь же напряженный, как у электросварщика, замер на Джоше. Сердце Лилли забилось быстрее.
        Она положила ладонь на руку Джоша, почувствовав, как его мускулы напряглись под клетчатой курткой. Все его жилы были натянуты, подобно телефонному кабелю.
        — Пойдем, Джош,  — едва слышно сказала она.  — Все в порядке. Забирай часы, и пойдем.
        Джош вежливо улыбнулся хохотавшим мужчинам:
        — Стейки и яйца. Неплохо. Слушайте, берите часы. Мы возьмем вашу фасоль, яйца и остальное.
        — Принесите им еду,  — сказал мясник, по-прежнему смотря на Джоша своими бледно-голубыми глазами.
        Двое охранников на пару минут исчезли в задней части магазина, чтобы собрать необходимое, а затем вернулись с ящиком, забитым бумажными пакетами с маслянистыми пятнами.
        — Благодарю,  — тихо сказал Джош, взяв продукты.  — Что ж, не будем вас больше задерживать, ребята. Хорошего дня.
        Джош подтолкнул Лилли к двери, и она пошла к выходу, всем своим телом чувствуя на себе взгляды мужчин.
        В тот день внимание жителей города привлек инцидент на одной из пустых парковок у северной границы деревни.
        Ветер донес с той стороны сетчатого ограждения, из-за рощи, несколько душераздирающих криков. Услышав их, Джош и Лилли поспешили на шум вдоль края стройки, чтобы посмотреть, в чем дело.
        К тому моменту, когда они добрались до большой кучи гравия, с которой просматривались окрестности, и залезли наверх, над деревьями разлетелось эхо трех ружейных выстрелов, прозвучавших ярдах в ста пятидесяти от них.
        Джош и Лилли присели на ветру в лучах заходящего солнца и сквозь ветви разглядели в отдалении пятерых мужчин, которые стояли у дыры в ограждении. Одним из них был Блейк, самопровозглашенный губернатор. На нем было длинное пальто, а в руке он держал автоматический пистолет. Сцена казалась очень напряженной.
        На земле перед Блейком, запутавшись в искореженной сетке-рабице, лежал мальчишка-подросток, из укусов которого сочилась кровь. Он извивался в грязи и отчаянно пытался высвободиться и вернуться домой.
        Прямо за пареньком в тени леса грудой лежали трое мертвых ходячих, черепа которых были пробиты пулями. У Лилли в голове сложилась картина произошедшего.
        Очевидно, парень один ушел в лес, где его и атаковали. Теперь он был весь изранен и уже заражен, но пытался вернуться в безопасное место и корчился на земле от боли и ужаса, пока Блейк бесстрастно стоял над ним, сверху вниз смотря на мальчишку безучастным взглядом гробовщика.
        Раздался выстрел 9-миллиметрового пистолета Филипа Блейка, и Лилли подпрыгнула. Голова парня дернулась, а тело тотчас обмякло.


        — Не нравится мне это место, Джош, ни капельки.
        Лилли сидела на заднем бампере пикапа и потягивала из бумажного стаканчика остывший кофе.
        Наступил их второй вечер в Вудбери. Сгустилась темнота. Город уже поглотил Меган, Скотта и Боба, как многоклеточный организм, существующий на страхе и подозрении и ежедневно вбирающий в себя новые жизненные формы. Руководители города дали новичкам пригодное для жизни место — квартиру-студию над заколоченной аптекой в конце Мейн-стрит. Она находилась довольно далеко за стеной, но при этом достаточно высоко над уровнем улицы, чтобы чувствовать себя в безопасности. Меган и Скотт уже перенесли туда большую часть своих вещей и даже обменяли свои спальные мешки на жалкую щепотку местной травки.
        Боб застрял в работающей таверне внутри защищенной зоны и выменял половину своей доли продуктов из «Уолмарта» на несколько талонов на выпивку и чувство пьяного братства.
        — Я и сам не в восторге от этого места, куколка,  — согласился Джош, обходя трейлер Боба. Из его рта на морозный воздух вылетали клубы пара. Он вытер о клетчатую куртку свои огромные руки, блестевшие от жира бекона, который он только что приготовил на ужин на походной плитке. Они с Лилли весь день не отходили от машины, пытаясь решить, что делать.  — Но не то чтобы у нас сейчас есть выбор. Лучше уж здесь, чем на дороге.
        — Правда?  — Лилли поежилась от холода и вжалась в пуховик.  — Ты в этом уверен?
        — По крайней мере, здесь безопасно.
        — Безопасно от чего? Я боюсь не тех тварей, что отгоняют заборы и стены…
        — Знаю, знаю.  — Джош запалил дешевенькую сигару и выпустил в воздух несколько колец дыма.  — Здесь все гайки закручены. Но теперь так, пожалуй, везде.
        — Боже.  — Лилли снова поежилась и глотнула кофе.  — И вообще, где Боб?
        — Развлекается в баре с какими-то типами.
        — Господи боже.
        Джош подошел и положил руку на плечо девушки:
        — Не беспокойся об этом, Лил. Отдохнем, соберем кое-каких вещей… Я отработаю… И уедем отсюда до конца недели.  — Он выбросил окурок и сел рядом с Лилли.  — Я ничему не позволю случиться.
        Она посмотрела на него:
        — Обещаешь?
        — Обещаю.  — Джош поцеловал ее в щеку.  — Я буду защищать тебя, девчушка. Всегда. Всегда…
        Лилли поцеловала его в ответ.
        Он обнял ее и поцеловал в губы. Она обвила руками его могучую шею, и все завертелось. Его огромные нежные руки легли на ее талию, и поцелуй стал более страстным, более отчаянным. Они сплелись в объятиях, и Джош завел Лилли в интимную темноту трейлера.
        Не замечая ничего вокруг, они оставили заднюю дверцу открытой и занялись любовью.
        Все было лучше, чем любой из них мог и мечтать. Сквозь узкое окно проникал лишь холодный свет полной луны. В туманном сумраке Лилли забылась, а Джош выпустил свое томление наружу, несколько раз взволнованно вздохнув. Он сбросил с себя куртку, снял майку — в лунном свете его кожа отливала синевой. Лилли через голову стянула лифчик, и ее груди мягким весом легли поверх ребер. Джош аккуратно вошел в нее и стал набирать ритм, по низу ее живота пробежали мурашки.
        Они занимались страстной любовью, и Лилли позабыла обо всем на свете, даже о жестокости города за стенами трейлера.
        Минуты, часы — время уже не имело значения — прошли как в тумане.
        Позже они лежали среди барахла в трейлере Боба, укрывшись одеялом, отгонявшим холод. Их ноги были переплетены, а голова Лилли покоилась на массивном бицепсе Джоша. Тот прижал губы к плавным изгибам уха девушки и прошептал:
        — Все будет хорошо.
        — Да,  — пробормотала она.
        — Мы со всем справимся.
        — Точно.
        — Вместе.
        — Верно.  — Она положила правую руку на широкую грудь Джоша и взглянула в его печальные глаза. Она чувствовала себя странно — радостной, пьяной.  — Я давно мечтала об этом моменте.
        — И я.
        Они позволили тишине поглотить их и унести далеко-далеко и лежали так некоторое время, не подозревая о подстерегавших их опасностях, не замечая, что жестокий внешний мир сжимал свои клещи…
        И главное — не зная, что кто-то наблюдал за ними.

        Глава девятая

        На третий день в городе пошел зимний дождь, который опустил на Вудбери темно-серую завесу уныния. Было уже начало декабря, и День благодарения прошел, но не хрустнула ни одна косточка желаний[30 - В Америке есть поверье, что желание обязательно сбудется, если загадать его в День благодарения, сломав при этом вилочковую кость индейки.], и теперь суставы людей ныли от сырости и холода. Песчаные парковки вдоль Мейн-стрит стали мокрыми и грязными, канализация переполнилась вонючими сточными водами. Из одной из решеток торчала распухшая человеческая рука.
        В тот день Джош решил обменять свой лучший поварской нож японской марки «Шун» на постельное белье, полотенца и мыло и убедил Лилли перенести вещи в квартиру над химчисткой, где они могли бы обмыться и найти пристанище, чтобы на время покинуть тесный трейлер. Лилли большую часть дня не выходила на улицу и пылко писала дневниковые заметки на рулоне туалетной бумаги, планируя побег. Джош не спускал с нее глаз. Что-то казалось неправильным — более неправильным, чем он мог выразить словами.
        Скотта и Меган нигде не было видно. Лилли подозревала, что Меган, которой начал надоедать Скотт, уже торговала собой за травку.
        Боб Стуки днем обнаружил парочку родственных душ в подвалах грунтового трека, где лабиринт бетонных складов и мастерских был превращен в импровизированный походный госпиталь. Пока холодный дождь барабанил по металлическим балкам и опорам находившейся над ними арены, заставляя кости строения без устали гулко, с шипением вибрировать, мужчина средних лет и молодая женщина устроили Бобу настоящую экскурсию.
        — Должен сказать, Элис здесь быстро научилась основам работы медсестры,  — заметил мужчина в узких очках в белой оправе и испачканном лабораторном халате, проводя Боба и девушку через открытую дверь в заваленную вещами смотровую.
        Мужчину звали Стивенсом. Он был опрятным, интеллигентным и ироничным, и Бобу казалось, что он вовсе не вписывался в этот дикий город. Новоиспеченная медсестра, тоже в поношенном лабораторном халате, выглядела моложе своих лет. Ее грязно-белые волосы были заплетены в косички и откинуты назад с девчоночьего лица.
        — Я еще учусь,  — сказала девушка, вслед за мужчинами входя в тускло освещенную комнату, пол которой подрагивал от вибрации центрального генератора.  — Я, наверное, застряла где-то на середине второго курса школы медсестер.
        — Вы оба знаете больше меня,  — признал Боб.  — Я просто полевой медик.
        — О, видит бог, в прошлом месяце она получила свое боевое крещение,  — сказал врач, остановившись около помятого рентгеновского аппарата.  — Здесь некоторое время было неспокойно.
        Боб оглядел комнату, заметил следы крови и хаотической сортировки раненых и спросил, что случилось.
        Врач и медсестра обменялись неловкими взглядами.
        — Настоящий переворот в действии.
        — То есть?
        Врач вздохнул:
        — В местах вроде этого видишь, как происходит естественный отбор. Выживают лишь истинные социопаты. Это неприятно.  — Он снова вздохнул и улыбнулся Бобу: — Но все равно неплохо иметь в своем распоряжении медика.
        Боб потер подбородок:
        — Неуверен, насколько смогу быть полезен… Но, признаюсь, будет неплохо наконец-то овладеть навыками настоящего врача.  — Он подошел к одному из старых, побитых аппаратов.  — Вижу, у вас тут старый добрый «Сименс». Я с таким знаком по Афганистану.
        — Да. У нас тут, конечно, не больница «Бельвью»[31 - Старейшая государственная больница США, основанная в 1736 году в Нью-Йорке.], но все основное есть — собрали по окрестным клиникам… Есть инфузионные помпы, капельницы для внутривенных вливаний, несколько мониторов, ЭКГ, ЭЭГ… Но медикаментов маловато.
        Боб рассказал им о лекарствах, которые забрал из «Уолмарта».
        — Можете пользоваться любыми из них,  — добавил он.  — У меня есть пара лишних медицинских укладок со всем стандартным. Есть еще кое-что, смотрите сами. Вам это нужно, берите.
        — Отлично, Боб. Откуда ты?
        — Родился в Виксберге, когда началось Обращение, жил в Смирне. А вы, ребята?
        — Я из Атланты,  — ответил Стивенс.  — У меня была небольшая практика в Брукхейвене, пока все не покатилось к чертям.
        — Я тоже из Атланты,  — вставила девушка.  — Училась в Университете Джорджии.
        На лице Стивенса расцвела приветливая улыбка.
        — Ты пил, Боб?
        — А?
        Врач указал на серебристую фляжку, которая торчала из кармана брюк Боба:
        — Ты сегодня пил?
        Боб пришибленно уронил голову на грудь, пристыженный.
        — Так точно, сэр.
        — Ты каждый день пьешь, Боб?
        — Да, сэр.
        — Крепкие напитки?
        — Да, сэр.
        — Боб, я не собираюсь ставить тебя в неловкое положение.  — Врач потрепал Боба по плечу.  — Это не мое дело. Я тебя не осуждаю. Но можно спросить: сколько ты каждый день закладываешь за воротник?
        Грудь Боба напряглась от унижения. Элис из уважения на пару мгновений отвела глаза. Боб проглотил свой стыд.
        — Понятия не имею. Иногда пару пинт, а иногда и целую бутылку, если сумею достать.  — Он посмотрел на худощавого мужчину в очках: — Я пойму, если вы не хотите, чтобы я был рядом…
        — Боб, расслабься. Ты не понимаешь. По-моему, это прекрасно.
        — То есть?
        — Продолжай пить. Пей как можно больше.
        — Не понял?
        — Не возражаешь, если я тоже глотну?
        Не сводя глаз с врача, Боб медленно вытащил из кармана фляжку.
        — Спасибо.
        Стивенс взял фляжку, кивнул в знак благодарности и сделал глоток. Вытерев губы, он предложил фляжку Элис.
        Девушка жестом отказалась.
        — Нет, спасибо. Мне сегодня еще рановато.
        Стивенс глотнул опять и протянул фляжку Бобу:
        — Если останешься здесь хоть на сколько-нибудь, придется пить, не просыхая.
        Ничего не сказав, Боб засунул фляжку обратно в карман.
        Стивенс снова улыбнулся, и в улыбке этой было что-то душераздирающее.
        — Таков мой рецепт, Боб. Не трезвей.


        По другую сторону гоночного трека из неприметной железной двери под северной трибуной появился мускулистый, жилистый человек, который сразу поднял глаза к небу. Дождь ненадолго прекратился, но над городом по-прежнему висели низкие, словно покрытые сажей облака. Жилистый человек нес небольшой тюк, обернутый видавшим виды шерстяным одеялом цвета пожухлой травы и обвязанный кожаным шнурком.
        Человек пересек улицу и пошел по тротуару. Сегодня его иссиня-черные волосы блестели от влаги и были забраны в хвост.
        Пока он шел, взгляд его, необычно тревожный, скользил повсюду, не упуская ничего, что происходило вокруг. За последние недели чувства, мучившие его, поутихли, а голос в его голове умолк. Мужчина ощущал свою силу. Этот город был смыслом его существования, тем топливом, которое заставляло его двигаться дальше.
        Он уже хотел повернуть на пересечении Мейн-стрит и Кэньон-стрит, но тут заметил боковым зрением какую-то фигуру. Со склада в южной части гоночного трека вышел человек — тот пьяница, что приехал несколько дней назад вместе с негром и девчонками. Потрепанный жизнью мужчина на минутку остановился, чтобы глотнуть из своей фляжки, и поморщился, когда горло обожгло выпивкой. Даже стоя в квартале от него, жилистый человек узнал выражение его лица.
        Мужчина скривился, почувствовав, как алкоголь пошел вниз по пищеводу, и гримаса его была до странности знакома жилистому человеку. Эта гримаса — полная стыда и отчаяния — заставила человека почувствовать себя неловко, пробудив в нем сентиментальность, почти что нежность. Мужчина снова засунул фляжку в карман и, пошатываясь, пошел к Мейн-стрит характерной походкой — отчасти хромая, отчасти запинаясь спьяну,  — которую приобретают многие бездомные после долгих лет, проведенных на улице. Жилистый человек последовал за ним.
        Через несколько минут он не смог совладать с собой и крикнул пьянице:
        — Эй, приятель!


        Боб Стуки услышал эхом разнесшийся по ветру голос — хриплый, с легкой примесью говора маленького южного городка,  — но не смог определить, откуда он доносился.
        Он остановился на обочине Мейн-стрит и огляделся. Город в тот день был практически пустынным: из-за дождя его обитатели не выходили из дома.
        — Боб, так ведь?  — произнес голос, уже ближе, и Боб наконец-то заметил приближавшегося к нему сзади человека.
        — О, привет… Как дела?
        Мужчина не спеша подошел к Бобу, натянуто улыбаясь.
        — Прекрасно, Боб, спасибо.
        Пряди угольно-черных волос падали на рельефное лицо мужчины; в руках он держал сверток, из которого что-то капало на тротуар. Люди в городе уже стали называть этого человека «Губернатором» — прозвище очень шло ему и быстро закрепилось.
        — Ну как, обживаешься в нашей деревушке?
        — Да, и неплохо.
        — Уже познакомился с доктором Стивенсом?
        — Да, сэр. Хороший человек.
        — Называй меня Губернатором.  — Улыбка его слегка смягчилась.  — Похоже, все меня так зовут. А какого черта? Мне нравится, как это звучит.
        — Что ж, Губернатор так Губернатор,  — сказал Боб и взглянул на сверток в руках мужчины. Сквозь одеяло сочилась кровь. Боб быстро отвел глаза, обеспокоившись, но внешне выказывая лишь безразличие.  — Похоже, дождь перестал.
        Улыбка мужчины не сошла с его лица.
        — Пойдем со мной, Боб.
        — Ладно.
        Они пошли вниз по растрескавшемуся тротуару, направляясь ко временной стене, отделявшей магазины от внешних улиц. Ветер разносил стук пневматических молотков. Стена становилась длиннее и уже достигала южных границ делового района.
        — Ты мне кое-кого напоминаешь,  — сказал Губернатор после долгой паузы.
        — Держу пари, уж точно не Кейт Уинслет.  — Алкоголь развязал язык Боба, и пьяница тихо посмеивался на ходу.  — Да и не Бонни Рэйтт.
        — В точку, Боб.  — Губернатор посмотрел на свой сверток и заметил, что капли крови оставляли на тротуаре небольшие пятна размером с монетку.  — Ох, ну я и развел здесь грязи.
        Боб отвел глаза и попытался сменить тему:
        — А вы тут не боитесь, что весь этот стук привлечет ходячих?
        — Мы за этим следим, Боб, так что не волнуйся. У меня вдоль леса расставлены люди. Да и стук мы стараемся свести к минимуму.
        — Отрадно слышать… У вас тут все неплохо устроено.
        — Стараемся, Боб.
        — Я сказал доку Стивенсу, что он может использовать любые медикаменты из моих запасов.
        — Ты тоже врач?
        Боб рассказал Губернатору об Афганистане, о том, как латал там морских пехотинцев и как получил почетную отставку.
        — У тебя есть дети, Боб?
        — Нет, сэр… Долгое время мы были вдвоем с Брендой, моей женой. У нас был небольшой трейлер прямо у Смирны, неплохо жили.
        — Ты ведь смотришь на мой сверток, да, Боб?
        — Нет, сэр… Что бы там ни было, я нос совать не буду. Меня это не касается.
        — Где твоя жена?
        Боб немного замедлил шаг, как будто само упоминание Бренды Стуки тяготило его.
        — Потерял ее в атаке ходячих вскоре после Обращения.
        — Мне жаль это слышать.
        Они дошли до ворот в стене. Губернатор остановился, несколько раз постучал, и створка отворилась. Пропустив обоих мужчин и кивнув Губернатору, рабочий снова закрыл ворота, подняв в воздух ворох мусора.
        — Я живу прямо за углом,  — сказал Губернатор, качнув головой в сторону восточной части города.  — В небольшом двухэтажном доме… Пойдем, налью тебе чего-нибудь.
        — В особняк Губернатора?  — пошутил Боб, не в силах сдержаться. Нервы и выпивка давали о себе знать.  — Неужели вам не пора издавать законы?
        Губернатор остановился на мгновение, повернулся и улыбнулся Бобу:
        — Я только что понял, кого ты мне напоминаешь.


        В этот короткий миг, стоя под серыми тучами зимнего дня, жилистый человек — который с этого момента уже называл себя Губернатором — почувствовал, что в его голове произошел гигантский сдвиг. Он смотрел на грубое морщинистое лицо этого славного пропойцы из Смирны и понимал, что оно как две капли воды было похоже налицо его отца, Эда Блейка. У Эда Блейка был такой же курносый нос, заметные брови и такие же морщинки вокруг покрасневших глаз. Эд Блейк, как и этот парень, был тем еще пьяницей и обладал сходным чувством юмора. Эд Блейк за словом в карман не лез и отпускал такие же короткие саркастичные комментарии и так же спьяну наслаждался ими, если, конечно, не колотил свою семью тыльной стороной огромных грубых ладоней.
        Неожиданно, на волне сентиментальности, на поверхность всплыла другая сторона Губернатора — та сторона, которая была глубоко похоронена внутри него,  — и голова его едва не закружилась, лишь только он вспомнил Эда Блейка в его лучшие времена, в те дни, когда тот был обычным работящим парнем из деревни и упорно старался одолеть своих внутренних демонов, чтобы стать хорошим отцом.
        — Ты напоминаешь мне одного человека, кого я знал давным-давно,  — наконец сказал Губернатор, и голос его смягчился, едва его глаза встретились с глазами Боба Стуки.  — Пойдем-ка выпьем.
        Остаток пути по безопасной зоне мужчины говорили спокойно и искренне, словно старинные друзья.
        В какой-то момент Губернатор спросил Боба, что случилось с его женой.
        — Мы жили в одном месте, в трейлерном парке…  — медленно, с горечью начал Боб, прихрамывая и вспоминая те темные дни.  — Однажды на него напали ходячие. Я как раз пытался раздобыть нам припасов, когда это случилось… Когда я вернулся, они уже были у нас дома.
        Он прервался, но Губернатор ничего не сказал, молча ожидая продолжения рассказа.
        — Они разрывали ее на части, и я отогнал их как мог… и… Похоже, они не успели съесть ее настолько, чтобы она не могла вернуться.
        Последовала еще одна горькая пауза. Боб облизнул пересохшие губы. Губернатор понимал, что собеседнику его позарез необходимо было выпить, принять свое лекарство, которое отгоняло воспоминания.
        — Я не смог заставить себя прикончить ее.  — Эти слова вырвались из Боба с сухим хрипом. Глаза его наполнились слезами.  — Я не горжусь, что оставил ее. Она наверняка потом кого-нибудь схватила. Ее рука и нижняя половина тела были сильно обглоданы, но ходить она могла. И люди, которых она убила… Их гибель на моей совести.
        Повисла пауза.
        — Отпускать порой нелегко,  — наконец произнес Губернатор, глядя на свой жуткий сверток. Из него капало уже не так сильно, кровь сгустилась до консистенции черной патоки. И тут Губернатор заметил, что Боб задумался, засмотревшись на темные капли и нахмурив брови. Он выглядел практически трезвым.
        Махнув рукой в сторону чудовищного свертка, Боб спросил:
        — У вас ведь кто-то обратился, так?
        — А ты не так уж глуп… Правда, Боб?
        Боб задумчиво потер губы.
        — Мне и в голову не пришло кормить Бренду.
        — Пойдем, Боб. Я тебе кое-что покажу.
        Они подошли к двухэтажному кирпичному зданию в конце квартала, и Боб вслед за Губернатором вошел внутрь.


        — Встань-ка на секунду позади меня, Боб.
        Губернатор вставил ключ в замочную скважину двери в конце коридора на втором этаже. Засов щелкнул, и послышалось утробное рычание.
        — Буду признателен, Боб, если ты оставишь то, что увидишь сейчас, между нами.
        — Да без проблем… Рот на замок.
        Боб последовал за Губернатором в двухкомнатную квартиру со спартанской обстановкой. Воняло протухшим мясом и дезинфицирующим средством, окна были замазаны черной краской. Высокое зеркало от пола до потолка, стоявшее в вестибюле, было заклеено газетами и скотчем. Через открытую дверь было заметно, что зеркала в ванной не было — от него остался только бледный овальный контур над раковиной. В этой квартире вообще не осталось зеркал.
        — Она для меня все,  — сказал Губернатор.
        Боб прошел за ним в гостиную, пересек короткий коридор и вошел в тесную прачечную, где к стене с помощью U-образного болта был вертикально прикован труп маленькой девочки.
        — Господи Иисусе!
        Боб замер в отдалении. Девочка — все еще с хвостиками и в аккуратном платье с передником, словно одетая для похода в церковь,  — хрипела, дергалась и извивалась, натягивая цепь. Боб сделал шаг назад.
        — Господи Иисусе,  — повторил он.
        — Спокойно, Боб.
        Губернатор опустился на колени перед миниатюрным зомби и положил на пол свой сверток. Девочка щелкала челюстями, кусая воздух почерневшими зубами. Губернатор развернул сверток, и показалась человеческая голова, с одного из висков которой из пробитой пулей дыры текла мозговая жидкость.
        — О боже…
        Боб заметил, что на голове, одна из впалых ран которой уже кишела личинками, красовалась щетинистая армейская стрижка, словно когда-то эта голова принадлежала солдату или морскому пехотинцу.
        — Это Пенни… Мой единственный ребенок,  — объяснил Губернатор, подвинув поврежденную голову, с которой все еще капала кровь, в зону досягаемости закованного в цепи трупа.  — Мы из маленького городка Уэйнсборо. Мать Пенни — моя дорогая жена Сара — погибла в автомобильной аварии перед Обращением.
        Ребенок начал есть.
        Стоя в дверях, Боб смотрел со смесью любопытства и отвращения, как маленький зомби заглатывал и пережевывал мягкие ткани черепа, словно выковыривая мясо из панциря омара.
        Губернатор наблюдал за трапезой. Раздавалось чавканье.
        — Мы с моим братом Брайаном — и еще несколькими моими друзьями — отправились вместе с Пенни на поиски лучшей жизни. Поехали на запад, на некоторое время застряли в Атланте, связались с новыми людьми, потеряли нескольких. И поехали дальше на запад.
        Маленький труп затих, прислонился к стене и крохотными грязно-алыми пальцами стал закапываться глубже в продырявленный череп, ища лакомые кусочки.
        Голос Губернатора стал на октаву ниже:
        — В саду недалеко отсюда мы наткнулись на несколько тварей.  — Он запнулся на мгновение. Слез не было, но голос его немного подрагивал.  — Я оставил брата с Пенни, а сам отгонял их… А дальше одно повлекло за собой другое.
        Боб не мог пошевелиться и не мог вымолвить ни слова в этой душной комнате с грязными плиточными стенами, водопроводными трубами и темной плесенью на полу. Он смотрел на это крохотное отродье, на жутком лице которого теперь застыло удовлетворение. Со сложенных бантиком детских губ свисали прожилки мозговой ткани, а мутные глаза закатились, как только девочка оперлась о стену.
        — Мой братец проштрафился по-крупному — из-за него убили моего ребенка,  — объяснил Губернатор, уронив голову на грудь. Голос его от чувств стал хриплым.  — Брайан был слаб — вот и все. Но я не мог все так оставить.  — Он посмотрел на Боба печальными, повлажневшими глазами.  — Я знаю, ты меня понимаешь, Боб. Я не мог отпустить свою маленькую девочку.
        Боб понимал. Его одолела тоска по Бренде.
        — Я ненавижу себя за то, что Пенни погибла, и за то, что она вернулась.  — Губернатор пристально смотрел в пол.  — Я кормил ее кусками тел, и мы продолжали двигаться на запад. Когда мы достигли Вудбери, мой брат Брайан полностью зациклился на своей вине.
        Тварь, которая когда-то была маленькой девочкой, отбросила череп, словно выкинув скорлупку от устрицы. Будто очнувшись ото сна, она стала осматривать комнату своими молочно-белыми глазами.
        — Мне пришлось убить Брайана, как больную собаку,  — едва слышно пробормотал Губернатор. Он сделал шаг в направлении маленькой твари, которая прежде была ребенком, и его голос стал почти бесстрастным.  — Иногда я все еще вижу в ней свою Пенни… когда она спокойна, как сейчас.
        Боб тяжело сглотнул. В нем нарастали и клубились противоречивые чувства — отвращение, печаль, страх, глубочайшее страдание, даже симпатия к этому опустошенному человеку. Он покачал головой:
        — Вы через многое прошли.
        — Ты только посмотри на нее, Боб,  — Губернатор кивнул в сторону маленького зомби. Тварь вздернула голову, раздраженно посмотрев на него, моргнула. В глазах ее промелькнул слабый отблеск Пенни Блейк.  — Моя крошка все еще там. Правда ведь, дорогая?
        Губернатор подошел к закованному в цепи созданию, опустился на колени и погладил его мертвенно бледную щеку.
        — Осторожно, вы же не хотите, чтобы…  — начал было Боб, замерев на месте.
        — Вот моя красавица.
        Губернатор провел рукой по спутанным волосам крошечного зомби, и тот моргнул. Бесцветное лицо исказилось, глаза сузились, черные губы поднялись, обнажив гнилые молочные зубы.
        Боб шагнул вперед:
        — Осторожно…
        Пенни клацнула челюстями в опасной близости от обнаженного запястья Губернатора, но он вовремя успел отдернуть руку:
        — Ой!
        Маленький зомби натянул цепь, встал на ноги и стал протягивать вперед свои руки… Губернатор попятился, сюсюкая:
        — Зайчонок мой… чуть не схватила в этот раз папочку!
        Боб почувствовал слабость. Отвращение нарастало внутри него, и желчь вот-вот готова была вырваться наружу.
        — Боб, будь добр, достань-ка тот сверток, в котором я принес голову.
        — Чего?
        — Будь добр, достань последнее лакомство вон из того мешка.
        Сдержав тошноту, Боб повернулся, заметил на полу сверток и посмотрел в него. На дне мешка в луже сохнущей крови лежал бледный человеческий палец, очевидно мужской. Костяшки были покрыты волосами, а с оторванного конца торчал белый осколок кости.
        Боб вытащил из кармана носовой платок, наклонился и достал палец, и в этот момент что-то внутри него оборвалось — неожиданно, как лопнувшая резинка.
        — Почему бы тебе не накрыть на стол, мой друг?  — предложил Губернатор, гордо встав рядом с извивающимся ребенком-зомби, положив руки на бедра.
        Бобу казалось, что его тело стало двигаться само, руководствуясь каким-то собственным разумом.
        — Да… конечно.
        — Вперед!
        Боб встал в нескольких дюймах от того места, до которого доходили цепи. Пенни хрипела и с шумом бросалась на него, расшатывая болт.
        — Конечно… Почему бы и нет?
        Протянув вперед руку с оторванным пальцем в ней, Боб покормил существо.
        Маленький труп схватил подачку, упал на колени и обеими руками стал запихивать палец в свой прожорливый рот. Прачечную заполнили отвратительные чавкающие звуки.
        Мужчины стояли рядом и наблюдали. Губернатор одной рукой приобнял своего нового друга.


        К концу той недели строители стены дошли до границы третьего квартала на Джонс-Милл-роуд, где стояло заколоченное почтовое отделение, исписанное граффити. На кирпичной стене, выходящей на парковку, какой-то шутник, очевидно, изучавший в университете литературу, написал: «Так и кончается свет, но не со взрывом, а с ходячим»[32 - Парафраз строк из поэмы Т. С. Элиота «Полые люди». Ср. у автора: «Так и кончается свет, но не со взрывом, а со всхлипом».],  — и это стало постоянным напоминанием об исчезновении общества и правительственных структур, знакомых всем.
        В субботу Джош Ли Хэмилтон оказался в рабочей бригаде и перевозил тележки с обрезками досок с одного конца тротуара на другой, обменивая таким образом свои мускулы на еду, которой могли питаться они с Лилли. У него больше не осталось ценностей, которые можно было продать, поэтому последние несколько дней Джош делал черную работу: чистил общественные туалеты и соскребал останки животных с коптильных рам. Но он с радостью занимался всем этим ради Лилли.
        Джош влюбился в эту девушку так глубоко, что по ночам тайком плакал в унылой темноте, когда Лилли засыпала в его объятиях. У него в голове не укладывалось, как можно было обрести любовь среди жестокости этого чумного мира. Наполнившись безрассудной надеждой и погрузившись в мечтательность, ставшую побочным эффектом первых поистине близких отношений в его жизни, Джош едва замечал отсутствие остальных членов его группы.
        А группа эта, казалось, рассеялась по ветру Время от времени Джош видел вечерами Меган, которая пробиралась куда-то вдоль балюстрад жилых домов, полураздетая и обдолбанная. Он понятия не имел, была ли она до сих пор со Скоттом. На самом деле Скотт вообще пропал. Похоже, никто не знал, где он, и, как ни печально, похоже, это никого не волновало. Дела Меган, судя по всему, шли неплохо. Среди пятидесяти с небольшим жителей Вудбери было менее дюжины женщин, а из них только четыре еще не вошли в стадию менопаузы.
        Гораздо больше Джоша беспокоило то, что Боб явно находился под властью талисмана города. Было очевидно, что Губернатора — а Джош доверял этому социопату в качестве лидера не больше, чем он бы доверял одному из ходячих в качестве тренера детской бейсбольной команды,  — заинтересовал старина Боб, и он притягивал его к себе хорошим виски, барбитуратами и социальным статусом.
        Субботним днем, однако, Джош выкинул все это из головы и занялся разгрузкой сайдинга у конца временной стены. Другие рабочие двигались по обе стороны баррикады и прибивали планки. Некоторые пользовались обычными молотками, другие — пневматическими, подсоединенными к работающим на бензине генераторам. Шум раздражал и был практически невыносимым.
        — Ставь сюда, около мешков с песком, брат,  — сказал Мартинес с дружеским кивком. У его бедра болталась винтовка «М1».
        На нем красовались его фирменная бандана и камуфляжная рубашка без рукавов, и он по-прежнему вел себя по-приятельски. Джош не мог его понять. Он, казалось, был самым спокойным из всей шайки Вудбери, но планка здесь находилась не так уж высоко. Мартинес руководил постоянно менявшимся караулом на стенах и редко братался с Губернатором, хотя они, казалось, были не разлей вода.
        — Старайся свести шум к минимуму, брат,  — подмигнув, добавил он.  — Если возможно, конечно.
        — Понял,  — ответил Джош, кивнув, и начал выкладывать на землю листы древесно-стружечной плиты размером четыре на шесть футов. Он сбросил свою клетчатую куртку — зимнее солнце стояло в тот день высоко в небе, и по его шее и спине катился пот — и за несколько минут закончил разгрузку.
        Подошел Мартинес:
        — Может, сделаешь еще одну ходку до обеда?
        — Будет сделано,  — сказал Джош, освободил тележку, повернулся и снова пошел вниз по улице, оставив свою куртку — а с ней и короткоствольный полицейский револьвер — висеть на столбе.
        Порой Джош забывал, что револьвер лежал в кармане куртки. С момента прибытия в Вудбери он еще не пользовался им — охранники неплохо справлялись со своей задачей.
        За прошедшую неделю случилось только несколько атак у кромки леса и на боковых дорогах, но все они были легко и быстро отбиты хорошо вооруженными воинами-любителями. По словам Мартинеса, огневая мощь Вудбери объяснялась тем, что они нашли оружейный склад на базе Национальной гвардии США в пешей доступности от города. Там был целый арсенал оружия военного назначения, которому Губернатор тут же нашел применение.
        Но правда заключалась в том, что атаки ходячих были самой меньшей из проблем Губернатора. Население города, казалось, ожесточалось под давлением жизни после эпидемии. Чаши терпения переполнялись. Люди начинали бросаться друг на друга.
        Джош менее чем за пять минут прошел два квартала, отделявшие стройку от склада, думая о Лилли и их совместном будущем. Затерявшись в своих мыслях, он не заметил запаха, который обдал его, когда здоровяк приблизился к каркасному дому у самых железнодорожных путей.
        Когда-то этот склад использовался в качестве сарая на южной конечной станции железной дороги Чаттуга — Чикамога. Весь двадцатый век выращивавшие табак фермеры отправляли по этой линии связки сырых листьев для обработки на север, в Фейетвилл.
        Джош вразвалку подошел к длинному узкому зданию и поставил тележку у двери. Самая высокая точка потрепанной всеми ветрами остроконечной крыши строения возвышалась по крайней мере на тридцать пять футов над землей. Обшивка была старой, облупившейся и сплошь покрытой царапинами. Единственное высокое окно у двери было разбито и заколочено. Место было похоже на лежащий в развалинах музей, отголосок старого Юга. Рабочие использовали это здание, чтобы держать доски в сухости и хранить строительные материалы.
        — Джош!
        Услышав знакомый голос, донесшийся из-за спины, Джош остановился в дверях. Он повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть Лилли, которая бежала к нему в своем фирменном причудливом наряде — мягкой вязаной шапке, нескольких разноцветных шарфах и шубе из меха койота, выменянной у одной из престарелых женщин города. На ее узком лице сияла утомленная улыбка.
        — Куколка, ты просто услада для усталых глаз,  — сказал Джош, схватив ее в охапку и заключив в нежные медвежьи объятия.
        Она обняла его в ответ — не с безудержной страстью, скорее платонически,  — и Джош уже не в первый раз задумался, не зашел ли он с ней слишком далеко. Или, может, их занятия любовью изменили сложную динамику их отношений. Или, может, он не удовлетворил ее ожиданий. Она, казалось, чуть сдерживала свою привязанность. Лишь чуть. Но Джош решил выкинуть это из головы. Может, всему виной был стресс.
        — Мы можем поговорить?  — спросила она, посмотрев ему прямо в глаза тяжелым, мрачным взглядом.
        — Конечно… Поможешь мне?
        — После вас,  — сказала девушка, махнув в сторону входа.
        Джош повернулся и толчком открыл дверь.
        Поначалу они не обратили внимания на запах мертвой плоти, смешавшийся в душном сарае с запахом плесени. Они не заметили и зазора между двумя окаменелыми кусками гипсокартона в дальнем конце склада и того, что задняя часть здания опасно примыкала к дикому лесу. Сарай уходил по меньшей мере на сотню футов во тьму, вмещая опутанные паутиной ненужные рельсы, столь глубоко изъеденные ржавчиной, что цвет их сливался с землей.
        — О чем задумалась, куколка?
        Джош прошел по забросанному паровозным шлаком полу к стопке деревянного сайдинга. Панели четыре на шесть выглядели так, словно их оторвали от какого-то сарая; края выкрашенных темно-красной краской планок были сколоты, на них засохла грязь.
        — Надо двигаться дальше, Джош, пора уезжать из этого города… пока не случилось что-нибудь ужасное.
        — Скоро, Лилли.
        — Нет, Джош. Я серьезно. Послушай!  — Она взяла его за руку и развернула к себе лицом.  — Пусть Меган, Скотт и Боб остаются, мне все равно… Но нам пора отсюда убираться. С виду тут уютно, прямо как в кино, но внутри все прогнило.
        — Я знаю… Мне просто нужно…
        Он замолк, краем глаза увидев тень, которая промелькнула снаружи, за забитым досками окном.
        — О боже, Джош, ты…
        — Встань позади меня,  — сказал он, одновременно осознав несколько вещей. Он почувствовал запах, примешавшийся к застойной вони сарая, услышал низкое, утробное урчание, доносившееся из задней части здания, и увидел свет, который пробивался сквозь прореху в углу.
        И, что самое ужасное, Джош понял, что оставил револьвер в куртке.

        Глава десятая

        И в этот момент на улице раздался грохот автоматной очереди.
        Лилли вздрогнула во тьме сарая, а Джош резко развернулся к стопке досок, заметив, как проломилось заколоченное окно.
        Трое хрипящих зомби — общий вес которых заставил старые доски треснуть — стали карабкаться внутрь сарая. Двое из них были мужчинами, один — женщиной; лица у всех были сильно изранены, на щеках зияли дыры, обнажавшие слизистые оболочки и зубы, тускло светившиеся в темноте, подобно слоновой кости. В здании раздался целый хор хрипов.
        Джош едва успел заметить это, когда услышал шаркающие шаги, приближавшиеся к нему из дальнего конца темного сарая. Повернувшись, он увидел гигантского ходячего в комбинезоне, скорее всего бывшего фермера, кишки которого болтались снаружи, как скользкие молитвенные четки, волочась перед ним, пока он пробирался по пыльному складу, пьяно натыкаясь на стопки ящиков и старых железнодорожных шпал.
        — ЛИЛЛИ, ВСТАНЬ ПОЗАДИ МЕНЯ!
        Подскочив к груде досок, Джош схватил огромную деревянную панель и выставил ее перед ними на манер щита. Лилли прижалась к его спине, почувствовав тяжесть в груди и задыхаясь от ужаса. Джош поднял панель и пошел на огромного ходячего с решимостью лайнбекера, выбежавшего в поле для атаки на квотербека[33 - Лайнбекер, квотербек — позиции игроков в американском футболе.].
        Джош впечатал панель в мертвеца, и тот зарычал, пуская слюни.
        Сила удара повалила огромный труп на спину, и он приземлился на грязный пол. Джош вместе с панелью упал на ходячего. Лилли повалилась вслед за ними. Под весом их тел гигант оказался прижатым к полу и стал корчиться под панелью, цепляясь почерневшими пальцами за ее кромки и царапая воздух.
        Снаружи ветер донес звон тревожного колокола.
        — ВОТ ДЕРЬМО!
        Джош на мгновение потерял контроль над собой и еще раз уронил панель на громадного мертвого фермера. Лилли отбросило в сторону, а Джош поднялся и начал колотить своим тяжелым ботинком по деревяшке, которая раскалывала череп зомби. Снова и снова прыгая на панель, Джош издавал хриплые, безумные крики. Лицо его исказилось от ярости.
        Наконец раздался слабый хруст черепа мертвеца, и из-под панели с брызгами хлынула мозговая жидкость. Фермер затих. Вокруг него растекались широкие ручейки черной крови.
        Все это произошло за несколько секунд, пока Лилли в ужасе отступала назад. Неожиданно с улицы перед сараем раздался голос, знакомый голос, спокойный и сдержанный, несмотря на его громкость: «ЛОЖИТЕСЬ, РЕБЯТА!!! ЛОЖИТЕСЬ НА ПОЛ!» — и Джош почти подсознательно узнал выговор Мартинеса, в то же мгновение вспомнив, что еще трое ходячих лезли в сарай через окно.
        Спрыгнув с панели, Джош повернулся и увидел, что мертвецы уже приближались к Лилли, протягивая к ней свои с трудом контролируемые безжизненные руки. Лилли закричала. Джош подскочил к ней, пытаясь нащупать оружие. На полу были только обрезки железа и металлическая стружка.
        Лилли пятилась и кричала, и крик ее перекрывался громким и властным голосом, раздававшимся с улицы:
        — ЛОЖИТЕСЬ НА ПОЛ, РЕБЯТА! НА ПОЛ, СЕЙЧАС ЖЕ!!!
        Джош вдруг все понял, схватил Лилли и повалил ее в грязь.
        Над ними нависали три мертвые твари, рты их были разинуты, капали слюни. Они были так близко, что Джош чувствовал мерзкую вонь их смрадного дыхания.
        Передняя стена осветилась. Раздалась пальба из автоматов, и гипсокартон украсился ожерельем из пулевых дырок, сквозь каждую из которых внутрь сочился дневной свет. Очередь прошлась по животам трех вертикально стоявших трупов, заставив их станцевать в темноте жуткий танец ватуси[34 - Танец ватуси был очень популярен в США в 1960-е годы.].
        Шум поднялся невероятный. На Джоша и Лилли, прикрывших головы, посыпались деревянные щепки, куски гипса и частицы гниющей плоти.
        Краешком глаза Джош заметил пляску смерти. Ходячие вздрагивали и дергались под какую-то неритмичную барабанную дробь, а темноту пронизывали блестящие нити света.
        Черепа раскололись. Во все стороны полетели частицы материи. Мертвецы один за другим обмякли и повалились на землю. Пальба продолжалась. Тонкие лучи солнца заполняли сарай потоками невыносимо яркого света.


        Вдруг наступила тишина. С улицы до Джоша донесся приглушенный стук гильз о мостовую. Он слышал, как тихо передергивались затворы и перезаряжались обоймы. Тяжелое, напряженное дыхание людей растворялось в шуме ветра.
        Прошла пара секунд.
        Джош повернулся к Лилли, которая лежала рядом, прижавшись к нему и вцепившись в его рубашку. На мгновение ему показалось, что она впала в кататонию. Лицом девушка уткнулась в грязный пол. Джош подтянул ее ближе и погладил по спине.
        — Ты в порядке?
        — Лучше и быть не может… просто супер.
        Казалось, она очнулась от ужаса и смотрела на растекавшиеся лужи мозговой жидкости. Изрешеченные пулями обмякшие тела лежали всего в нескольких дюймах от них. Лилли села.
        Джош встал и помог ей подняться на ноги. Он начал было говорить что-то, но тут его внимание привлек скрип старого дерева у входа в сарай. Дверь, верхняя половина которой была пробита пулями, с треском распахнулась.
        Внутрь заглянул Мартинес.
        — Вы двое в порядке?  — без предисловий поспешно спросил он.
        — Порядок,  — ответил Джош и расслышал в отдалении шум.
        Ветер эхом разносил громкие сердитые голоса. Раздался глухой треск.
        — Нам тут еще один пожар надо потушить,  — сказал Мартинес,  — если с вами все хорошо.
        — Мы в порядке.
        Кратко кивнув, Мартинес отошел от двери и исчез в сером свете дня.


        В двух кварталах к востоку от железнодорожных путей, около баррикады, шла драка. Драки вообще стали привычным явлением в новом Вудбери. Две недели назад парочка охранников мясника перегрызлась из-за замусоленного порнографического журнала. В тот день доку Стивенсу пришлось вправлять вывихнутую челюсть одному из спорщиков и зашивать налившуюся кровью глазницу другому.
        В основном эти стычки происходили не на виду — за стенами домов или поздно ночью — и вспыхивали по самым глупым поводам, которые только можно было вообразить: один не так посмотрел на другого, другой оскорбил третьего неудачной шуткой, а четвертый просто раздражал всех своим видом. Уже несколько недель Губернатор был озабочен тем, что стычки эти случались все чаще.
        Но до этого дня большинство таких столкновений оставались личными.
        Сегодня же драка разразилась прямо средь бела дня, около продовольственного центра, на глазах у двадцати человек… и толпа, похоже, только подливала масла в огонь. Сперва прохожие с отвращением смотрели на двух молодых солдат, голыми кулаками колотивших друг друга на холодном ветру. Их лишенные изящества удары были пронизаны презрением и яростью, глаза горели гневом неизвестно на кого.
        Но вскоре что-то в толпе изменилось. Злобные выкрики уступили место возгласам и гиканью. В глазах наблюдателей вспыхнула жажда крови. Стресс, вызванный эпидемией, вырвался наружу в форме диких животных воплей, безумных одобрительных восклицаний и исступленных жестов некоторых из молодых мужчин.
        Мартинес с охранниками появился как раз на пике драки.
        Дин Горман, паренек-реднек с фермы в Огасте, одетый в потрепанные джинсовые вещи и исколотый татуировками в стиле хеви-метал, сделал подножку Джонни Прюитту, толстому и рыхлому любителю травки из Джонсборо. Прюитт, который опрометчиво выступил с критикой футбольной команды «Огаста Стейт Джагуарс», резко выдохнув, повалился на песок.
        — Эй! А ну-ка прекратите!
        Мартинес подошел с северной стороны, держа у бедра еще не остывшую после потасовки в сарае «М1». По пятам за ним следовали трое охранников, оружие которых тоже было наизготове. Мартинес перешел улицу, но разглядеть дерущихся за плотным кольцом разгоряченных зевак было не так-то просто.
        Виднелись лишь клубы пыли, мелькавшие кулаки и кричавшие зрители.
        — ЭЙ!!!
        Внутри сомкнувшегося круга наблюдателей Дин Горман пнул Джонни Прюитта по ребрам металлическим носком своего тяжелого ботинка, и толстяк скорчился в муках, перевернувшись на спину. Толпа возликовала. Горман напрыгнул на парня, но Прюитт парировал маневр, выставив колено, которое пришлось Горману точно в пах. Зрители ахнули. Горман упал на бок, прижав руки к своему хозяйству, и Прюитт, подскочив к противнику, нанес несколько косых ударов ему в лицо. Из носа Гормана на песок алыми полосами брызнула кровь.
        Мартинес начал расталкивать зрителей, пытаясь пробиться в центр.
        — Мартинес! Стой!
        Почувствовав, как его крепко схватили за руку, Мартинес развернулся и увидел Губернатора.
        — Погоди секунду,  — едва слышно произнес этот жилистый человек, и в его глубоко посаженных глазах промелькнула искра заинтересованности. Его усы, свисавшие по обе стороны ото рта, подобно подкове, стали густыми и темными, придав его лицу хищное выражение. Поверх полотняной рубашки и джинсов на нем был длинный черный плащ, на ногах — высокие кожаные сапоги; волосы величественно развевались на ветру. Он выглядел как рыцарь-дегенерат из девятнадцатого века, этакий стильный вооруженный бандит.  — Хочу кое-что проверить.
        Мартинес опустил оружие и качнул головой в сторону драки:
        — Боюсь, как бы кого-нибудь не убили.
        К этому моменту здоровый Джонни Прюитт уже сомкнул свои толстые пальцы на горле Дина Гормана, и Горман начал задыхаться и хрипеть. В считаные секунды драка превратилась из жестокой в смертельную. Прюитт не собирался отступать. Толпа разразилась жуткими хриплыми возгласами. Горман дергался и корчился на земле. Ему не хватало воздуха, лицо его приобретало цвет баклажана. Глаза были навыкате, во все стороны летела кровавая слюна.
        — Не бойся, бабушка,  — пробормотал Губернатор, пристально наблюдая своими пустыми глазами.
        И в эту минуту Мартинес понял, что Губернатор следил не за самой дракой. Глаза его скользили по выстроившимся полукругом зрителям: Губернатор наблюдал за наблюдателями. Казалось, он впитывал в себя выражение каждого лица, каждый зверский вой, каждый выкрик и возглас.
        Тем временем Дин Гоман на земле начал затихать в мертвой хватке похожих на сардельки пальцев Джонни Прюитта. Лицо Гормана посерело и уже приблизилось по цвету к сырому цементу. Его глаза закатились, он перестал бороться.
        — Ладно, хватит… Оттащи его,  — сказал Губернатор Мартинесу.
        — ВСЕ НАЗАД!
        Мартинес проложил себе дорогу через толпу, держа винтовку обеими руками.
        Под дулом ствола «МГ» толстый Джонни Прюитт наконец-то разжал свои руки, и Горман задергался.
        — Приведи Стивенса,  — приказал Мартинес одному из охранников.
        Толпа, все еще возбужденная от этого ажиотажа, застонала. Одни ворчали, другие свистели, разочарованные разрядкой.
        Стоя поодаль, Губернатор внимательно наблюдал за этим. Когда зрители начали расходиться в разные стороны, качая головами, он подошел к Мартинесу, по-прежнему стоявшему над мучившимся Горманом.
        Мартинес поднял глаза на Губернатора:
        — Жить будет.
        — Хорошо.  — Губернатор взглянул на парня, валявшегося на земле.  — Думаю, я понял, что делать с гвардейцами.
        В то же самое время в темноте импровизированной камеры на нижних ярусах гоночного трека шептались четверо мужчин.
        — Не сработает,  — скептически произнес первый, который скорчился в углу в пропитанных мочой семейных трусах и смотрел на тени своих товарищей по заключению, сидевших вокруг него на полу.
        — Да заткнись ты, Мэннинг, к чертовой матери!  — прошипел второй, Баркер, тощий как палка двадцатипятилетний парень, сердито глядевший на остальных арестантов сквозь длинные пряди сальных волос.
        Когда-то Баркер был любимчиком майора Джина Гэвина в Кемп-Элленвуде в Джорджии и получил назначение на специальную службу в 221-м батальоне военной разведки. Теперь — спасибо этому психу Филипу Блейку — Гэвина больше не было, а Баркера разжаловали, превратив в униженного полуголого оборванца и бросив в подвал забытых богом катакомб, где ему приходилось существовать лишь на холодной овсянке да изъеденном червями хлебе.
        Четверо караульных находились здесь на «домашнем аресте» уже больше трех недель, с того самого момента, как Филип Блейк хладнокровно, на глазах десятков горожан, одним выстрелом убил их офицера Гэвина. Теперь они чувствовали лишь голод и чистую ярость, цепляясь за тот факт, что Баркер был прикован к стене из шлакоблоков прямо слева от закрытой двери и с этого места теоретически мог напрыгнуть на человека, входящего в камеру,  — например, на Блейка, который регулярно наведывался сюда, чтобы забрать одного из узников и отвести его на встречу с какой-то чудовищной участью.
        — Он не глуп, Баркер,  — прохрипел из противоположного угла третий человек, Стинсон. Он был старше и полнее остальных, этакий славный парень с гнилыми зубами, который когда-то руководил отделом реквизиций на базе Национальной гвардии.
        — Я согласен со Стинсоном,  — сказал Томми Зорн, сидевший в нижнем белье у дальней стены. Кожу на его исхудалом теле покрывала неприятная сыпь. Когда-то Зорн работал на базе Национальной гвардии в отделе доставки.  — Он нас сразу раскусит.
        — Не раскусит, если все сделать четко,  — возразил Баркер.
        — И кто же будет изображать мертвеца?
        — Да без разницы. Я вот точно врежу ему, когда он откроет дверь.
        — Баркер, по-моему, ты здесь совсем двинулся. Серьезно. Хочешь кончить, как Гэвин? Как Грили, Джонсон и…
        — ТЫ ХРЕНОВ ТРУС!!! МЫ ВСЕ КОНЧИМ, КАК ОНИ, ЕСЛИ ВЫ ЧТО-НИБУДЬ С ЭТИМ НЕ СДЕЛАЕТЕ!
        Громкость голоса Баркера, натянутого, как высоковольтный провод, резко оборвала разговор. Четверо караульных долго сидели в темноте, не произнося ни звука.
        Наконец Баркер сказал:
        — Нужно лишь, чтобы один из вас, пидоров, изобразил мертвеца. Больше я ни о чем не прошу. Я оглушу его, как только он войдет.
        — Сложно сыграть убедительно,  — протянул Мэннинг.
        — Изваляйся в дерьме.
        — Очень смешно!
        — Порежься и размажь кровь по лицу — и пусть высохнет. Не знаю… Царапай глаза, пока кровь не пойдет. Хочешь отсюда выбраться?
        Повисла долгая пауза.
        — Вы же хреновы гвардейцы, черт вас дери! Хотите сгнить здесь, как опарыши?
        Снова воцарилась тишина, а затем в темноте раздался голос Стинсона:
        — Ладно, я согласен.


        Боб вслед за Губернатором прошел через скрытую от посторонних глаз дверь с одной из сторон гоночного трека, затем спустился по железной лестнице и пересек узкий коридор со сложенными из шлакоблоков стенами. Шаги гулким эхом отдавались в тускло освещенном помещении. На потолке горели питающиеся от генераторов аварийные светильники, забранные сеткой.
        — Я наконец-то понял, Боб,  — сказал Губернатор, бренча связкой ключей от всех замков, висевшей на длинной цепочке у него на ремне.  — Этому городу нужны… зрелища.
        — Зрелища?
        — У греков был театр… У римлян — цирки.
        Боб понятия не имел, о чем говорил Губернатор, но покорно следовал за ним, потирая сухие губы. Ему жутко хотелось выпить. Он расстегнул свою камуфляжную куртку. Из-за духоты и влажности, царивших в напоминавшем пещеру бетонном подземелье гоночного трека, над его обветренными бровями выступили капельки пота.
        Они прошли мимо запертой двери, и Боб готов был поклясться, что из-за нее до него донесся характерный приглушенный шум восставших мертвецов. В коридоре завоняло гниющей плотью и плесенью. Живот Боба скрутило.
        Губернатор подвел его к металлической двери с узким окошком, расположенной в конце коридора. Заслонка армированного стекла была опущена.
        — Пусть горожане будут довольны,  — пробормотал Губернатор, остановившись у двери и ища нужный ключ.  — Главное, чтобы все были послушными, сговорчивыми… податливыми.
        Боб подождал, пока Губернатор вставит толстый металлический ключ в замочную скважину Как раз в тот момент, когда замок уже должен был щелкнуть и отомкнуться, Губернатор повернулся и взглянул на Боба:
        — Некоторое время назад у нас в городе возникли проблемы с Национальной гвардией. Они думали, что могут командовать людьми, третировать всех… Думали, что могут создать тут для себя небольшое королевство.
        Озадаченный, одурманенный, чувствующий тошноту Боб кивнул и ничего не сказал в ответ.
        — Несколько из них до сих пор тут сидят.  — Губернатор подмигнул, словно объясняя ребенку, где стоит банка с печеньем.  — Их было семеро.  — Он вздохнул: — Теперь осталось только четверо — расходятся быстро, как горячие пирожки.
        — Расходятся?
        Губернатор шмыгнул носом и неожиданно виновато посмотрел в пол.
        — Они служат высшей цели, Боб. Для моей крошки… для Пенни.
        Неожиданно почувствовав позыв к рвоте, Боб понял, о чем говорил Губернатор.
        — Но это не важно…  — Губернатор повернулся к двери.  — Я знаю, они для многого могли бы пригодиться… но теперь я понял их истинное предназначение.  — Он улыбнулся,  — Гладиаторы, Боб. Во имя общего блага.
        И в это мгновение произошло сразу несколько вещей: Губернатор повернулся, поднял заслонку окошка, нажал на выключатель… и сквозь армированное стекло стало видно, как, замигав, зажглись длинные трубки флуоресцентных ламп, прикрепленных к потолку, и как осветилась сложенная из шлакоблоков камера площадью триста квадратных футов. На полулежал крупный мужчина, одетый лишь в майку и трусы. Он был залит кровью и подергивался, его черные губы задрались и в безобразной гримасе обнажили зубы.
        — Вот досада,  — насупился Губернатор.  — Похоже, один из них обратился.
        Из камеры доносились приглушенные закрытой дверью крики остальных заключенных, которые гремели цепями и молили, чтобы их спасли от только что обратившегося кусачего. Губернатор пошарил в складках своего черного плаща и вытащил «кольт» 45-го калибра с перламутровой рукояткой. Проверив магазин, он пробормотал:
        — Стой здесь, Боб. Это займет всего секунду.
        Он щелкнул замком и ступил в камеру, где из-за двери на него тут же наскочил человек.
        Испустив хриплый крик, Баркер навалился на Губернатора со спины. Прикованная к его лодыжке цепь натянулась, достигнув своего предела, и потянула из стены крепление. Застигнутый врасплох, Губернатор споткнулся, уронил пистолет и, задохнувшись, упал на пол. Пистолет громыхнул о бетон и, вращаясь, отлетел на несколько футов в сторону.
        Боб с воплем появился в дверях. Баркер тянулся к лодыжкам Губернатора и хватал их, царапая плоть своими нестрижеными ногтями. Он пытался достать связку ключей, но она оказалась зажатой под ногами противника.
        Губернатор с неистовым ревом пополз к упавшему пистолету.
        Остальные мужчины протестующе закричали. Потеряв все остатки рассудка, Баркер цеплялся за лодыжки Губернатора и рычал в дикой, неистовой, убийственной ярости. Открыв рот, он вцепился в нежную плоть вокруг ахиллова сухожилия Губернатора, и тот взвыл.
        Боб как громом пораженный застыл за полуоткрытой дверью и наблюдал за событиями.
        Баркер ожесточенно сражался. Губернатор пнул узника и попытался достать пистолет. Остальные заключенные старались освободиться, неразборчиво выкрикивая предостережения, пока Баркер царапал ноги Губернатора. Сам Губернатор тянулся к пистолету, до которого оставалось всего несколько сантиметров… И наконец длинные сильные пальцы Губернатора ухватили рукоятку «кольта».
        Одним быстрым и непрерывным движением Губернатор развернулся, навел свой полуавтоматический пистолет одинарного действия налицо Баркера и разрядил его.
        Раздалось несколько сухих, горячих выстрелов; камеру озарили вспышки. Баркера отшвырнуло назад, как марионетку, которую потянули за нитки. Пули продырявили его лицо и вышли через затылок вместе с кровавыми брызгами. Темно-малиновая материя окрасила блочную стену у самой двери и частично попала на Боба, который тут же отпрыгнул назад.
        Губернатор поднялся на ноги, и остальные узники в исступлении взмолились о пощаде, оправдываясь и выкрикивая какую-то чепуху.
        — Пожалуйста, молю, я не обращен — Я НЕ ОБРАЩЕН!  — В другом конце комнаты крупный Стинсон сел и закрыл свое измазанное в крови лицо руками. Его черные губы, выкрашенные плесенью со стен и смазкой с дверных петель, дрожали.  — Это была уловка! Уловка!
        Губернатор вытащил из «кольта» пустой магазин и отшвырнул его на пол. Тяжело и быстро дыша, он достал из заднего кармана другой магазин и вставил его в рукоятку. Передернув затвор, он спокойно наставил дуло на Стинсона, сказав здоровяку:
        — А мне ты кажешься чертовым кусачим.
        Стинсон закрыл лицо руками:
        — Это была идея Баркера, очень глупая… Пожалуйста, я не хотел соглашаться, Баркер был ненормальным, пожалуйста… ПОЖАЛУЙСТА!
        Губернатор сделал полдюжины выстрелов, и шум заставил всех подпрыгнуть.
        Дальняя стена расцветилась фейерверками прямо над головой Стинсона. Шлакоблоки взорвались один за другим в невероятном грохоте оглушительного залпа, во все стороны посыпались искры, а часть пуль рикошетом ушла в потолок.
        Единственная зарешеченная лампа рассыпалась на миллионы стеклянных осколков, и все пригнулись.
        Губернатор наконец прекратил стрелять и тяжело дышал, моргая, а затем обратился к Бобу, по-прежнему стоявшему в дверях:
        — То, что здесь произошло, Боб,  — прекрасная возможность для обучения.
        Стинсон в другом конце комнаты от ужаса описался, но все же был невредим. Прижав ладони клипу, он тихо плакал.
        Губернатор, хромая и оставляя за собой тонкий след из капель крови, подошел к этому крупному мужчине.
        — Видишь, Боб… Само нутро этих парней, которое заставляет их идти на такое вот тупое дерьмо, сделает их суперзвездами на арене.
        Губернатор навис над Стинсоном, и тот поднял свое залитое соплями лицо.
        — Они не понимают этого, Боб.  — Губернатор направил дуло пистолета прямо на Стинсона.  — Но они только что сдали первый экзамен школы гладиаторов.  — Он серьезно посмотрел на узника: — Открой рот.
        Стинсон икнул от рыданий и ужаса и на последнем дыхании выдавил из себя:
        — Нет, пожалуйста…
        — Открой рот.
        Стинсон все же смог разжать челюсти. Стоя в дверях на другом конце камеры, Боб Стуки отвернулся.
        — Видишь, Боб…  — произнес Губернатор, медленно засовывая ствол в рот узника. Камера погрузилась в тишину: двое других мужчин наблюдали, ужасаясь, но не в силах отвести взгляд.  — Покорность… смелость… глупость. Не это ли девиз бойскаутов?
        Неожиданно Губернатор убрал палец с курка, вытащил дуло изо рта рыдающего мужчины, развернулся и, хромая, пошел к выходу.
        — Что там говорил Эд Салливан? Вот это будет шо-о-оу!
        Напряжение в камере постепенно спало, подобно тому, как сдувается воздушный шарик, и там воцарилась звенящая тишина.
        — Боб, будь добр… Окажешь мне услугу?  — пробормотал Губернатор, проходя мимо изрешеченного пулями тела мастер-сержанта артиллерии Трея Баркера.  — Приберись тут… Но не уноси останки этого ублюдка в крематорий. Тащи их в госпиталь.  — Он подмигнул Бобу: — Атам уж я с ними разберусь.


        На следующий день ранним утром, еще до рассвета, Меган Лафферти, обнаженная, замерзшая и безучастная, лежала на сломанной койке в темноте неряшливой квартиры-студии — личных покоев какого-то охранника, имени которого она не помнила. Денни? Дэниэл? Прошлым вечером Меган была слишком обдолбана, чтобы имя осело у нее в голове. Теперь стройный молодой парень с вытатуированной между лопаток коброй с ритмичным остервенением толкал ее, заставляя койку скрипеть и скрежетать.
        Меган отогнала подальше любые мысли, смотрела в потолок, сосредоточившись на мертвых мухах, накопившихся в плафоне люстры, и пыталась вытерпеть ужасные, болезненные влажные фрикции мужчины, который снова и снова входил в нее.
        В комнате была эта койка, ветхий комод, изъеденные молью занавески, висевшие на открытом окне, куда время от времени задувал декабрьский ветер, и множество стопок из ящиков, набитых припасами. Некоторые из этих припасов уже были обещаны Меган в обмен на секс. На дверном крючке она заметила нитку с нанизанными на нее мясистыми предметами, которые поначалу приняла за сухие цветы.
        При ближайшем рассмотрении, однако, цветы оказались человеческими ушами — скорее всего, трофеями, срезанными с ходячих.
        Меган пыталась выкинуть из головы последние обращенные к ней слова Лилли, которые девушка произнесла накануне вечером, стоя у горящего в бочке из-под масла костра. «Это мое тело, подруга, а времена, черт возьми, отчаянные»,  — рационально объясняла свое поведение Меган. Лилли ответила с отвращением: «Я лучше умру с голоду, чем буду сношаться за еду». А затем Лилли официально раз и навсегда положила конец их дружбе: «Мне все равно, Меган. Хватит, все кончено, я больше не хочу иметь с тобой ничего общего».
        Теперь слова эхом отдавались в огромной, глубочайшей пропасти в душе Меган. Эта дыра годами зияла внутри нее, представляя собой необъятный вакуум тоски, бездонный колодец ненависти к самой себе, выкопанный еще во времена ее юности. Она никогда не могла заполнить эту расселину боли, и теперь чумной мир открыл ее, как гнойную незаживающую рану.
        Меган сомкнула веки и стала представлять себе, как погружается в глубокий темный океан, но вдруг услышала какой-то шум.
        Ее глаза мгновенно раскрылись. Звук шел из окна — тихий, но все же ясно различимый в предрассветной декабрьской ветреной тишине, он эхом разносился над крышами: двое шли крадучись — парочка горожан куда-то пробиралась во тьме.
        К этому моменту парень с коброй на спине устал от тягомотного спаривания и соскользнул с тела Меган. Он пах засохшей спермой и застоялой мочой, дыхание его воняло. Как только его голова коснулась подушки, послышалось сопение. Меган осторожно вылезла из постели, постаравшись не разбудить отключившегося клиента.
        Она тихо прошла босиком по холодному полу и выглянула в окно.
        Город дремал в серых сумерках. В тусклом свете вырисовывались силуэты труб и вентиляционных шахт на крышах зданий. В предрассветной дымке едва виднелись две фигуры, кравшиеся к дальнему углу западного ограждения. Дыхание их клубилось в холодном воздухе. Одна из фигур возвышалась над другой.
        Две призрачные фигуры задержались на углу баррикады в ста пятидесяти ярдах от Меган, и она сперва узнала Джоша Ли Хэмилтона, а затем и Лилли. Меган охватила волна меланхолии.
        Когда двое исчезли за оградой, Меган, почувствовав потерю, опустилась на колени и тихо проплакала в вонючей темноте, казалось, целую вечность.


        — Бросай его сюда, куколка,  — прошептал Джош, смотря на Лилли, которая балансировала на гребне ограды, перекинув одну ногу, а другой стоя на планке. Джош очень переживал из-за дремавшего в кабине бульдозера в ста ярдах к востоку от них ночного стражника, обзор которого был ограничен массивной веткой дуба.
        — Лови.
        Лилли неуклюже сбросила с плеча рюкзак и перекинула его через ограду Джошу, который поймал его. Ранец весил как минимум десять фунтов. В нем лежали короткоствольный револьвер Джоша, кирка со складной рукояткой, отвертка, несколько шоколадок и две пластиковые бутылки с водопроводной водой.
        — Теперь аккуратно.
        Лилли перелезла через ограду и спрыгнула на твердую землю с другой стороны.
        Они не стали терять времени и задерживаться на окраине города. Солнце вставало, и они хотели оказаться вне поле зрения ночного стражника, прежде чем Мартинес с ребятами проснутся и вернутся на свои посты. Джош чувствовал, что в Вудбери творилось что-то неладное. Казалось, его услуги ценились на рынке все меньше и меньше. Накануне он перевез, должно быть, три тонны панелей ограждения, но мясник Сэм все равно утверждал, что у Джоша висит непогашенный долг, что он использует бартерную систему себе во благо и что не отрабатывает весь бекон и фрукты, которые получает.
        И это только добавило Лилли и Джошу причин ускользнуть из города и проверить, смогут ли они сами раздобыть припасов.
        — Далеко не отходи, куколка,  — сказал Джош и повел Лилли к кромке леса.
        Поднималось солнце, и они старались держаться в тени, идя по границе огромного кладбища, раскинувшегося по левую руку. Над могильными камнями времен Гражданской войны клонились древние ивы, и в призрачном свете раннего утра место казалось жутким и заброшенным. Многие памятники повалились набок, некоторые могилы были разрыты. Кладбище заставило волоски на шее Джоша зашевелиться, и он вместе с Лилли поспешил скорее прийти на пересечение Мэйн и Кэньон-драйв.
        Повернув на север, они направились в пекановые рощи у границ города.
        — Ищи отражатели вдоль дороги,  — сказал Джош, как только они начали восхождение на невысокий холм у края леса.  — Или почтовые ящики. Или любую частную дорогу.
        — Что, если мы не найдем ничего, кроме деревьев?
        — Должна быть какая-нибудь ферма… Хоть что-то.
        Джош внимательно смотрел по обе стороны узкой асфальтовой дороги. Уже рассвело, но леса вдоль Кэньон-драйв все еще были темны и полнились качающимися тенями. Звуки накладывались друг на друга, и трепет листвы на ветру начинал напоминать шаркающие шаги. Джош остановился, порылся в рюкзаке, вытащил револьвер и проверил барабан.
        — Что-то не так?  — Лилли взглянула на револьвер, а затем всмотрелась в деревья.  — Ты что-то услышал?
        — Все в порядке, куколка.  — Джош засунул револьвер за ремень и продолжил восхождение на холм.  — Пока мы не шумим и не стоим на месте… с нами ничего не случится.
        Они прошли в молчании еще четверть мили, ступая след в след и будучи настороже. Каждую пару мгновений их взгляды обращались к колыхавшимся на ветру веткам в чаще леса и теням позади других теней. После инцидента в сарае ходячие не беспокоили Вудбери, но Джош чувствовал, что они не заставят себя долго ждать. Он уже начинал волноваться из-за того, что они отошли так далеко от города, но тут заметил первый признак жилья.
        В конце неподписанной частной дороги стоял огромный жестяной почтовый ящик в форме собачьей конуры. Владельцем значился некий «Л. Хант», на проржавевшем металле был выбит номер 20034.
        Ярдах в пятидесяти от этого почтового ящика они нашли еще — больше дюжины, шесть из них стояли на одном перекрестке,  — и Джош почувствовал, что они сорвали куш. Вытащив из рюкзака кирку, он передал ее Лилли.
        — Держи ее наготове, крошка. Пойдем по этой дороге с почтовыми ящиками.
        — Я за тобой,  — ответила девушка и последовала за здоровяком по извилистой гравийной дорожке.
        Вскоре они увидели первое чудовищное сооружение, которое, подобно миражу, возникло за деревьями в утреннем свете. Воткнутое посреди открытого безлесного участка, оно напоминало космический корабль, прилетевший из другого мира. Если бы этот дом стоял на засаженном деревьями бульваре в Коннектикуте или где-нибудь в Беверли-Хиллз, он бы не казался там столь не к месту, но здесь, в этой запущенной, богом забытой глубинке, при виде здания у Джоша захватило дух. Над заросшей сорняками лужайкой высились три этажа пустынного особняка, настоящего чуда современной архитектуры: под скатами крыши на нем громоздились причудливые, выступающие во все стороны консольные балки и балюстрады. Дом словно был утраченным шедевром Фрэнка Ллойда Райта[35 - Американский архитектор-новатор; основал направление органической архитектуры.]. На заднем дворе виднелся кусочек панорамного бассейна, усыпанного листьями. Было заметно, что за массивными балконами не следили: с них свисали сосульки и гребни грязного снега.
        — Наверное, летняя резиденция какого-нибудь магната,  — предположил Джош.
        Они пошли дальше по дороге, углубившись в рощу, и нашли другие покинутые дома.
        Один из них был похож на викторианский музей: его огромные башни возвышались над пеканами, подобно шпилям мавританского дворца. Еще один был практически полностью сделан из стекла, а веранда его выходила на крутой склон холма. Около каждого из величественных домов были собственный бассейн, флигель, гараж на шесть машин и огромная лужайка. Каждый был погружен во тьму, закрыт, заколочен и безжизненен, словно мавзолей.
        Лилли остановилась около темного чуда из стекла и взглянула наверх, на галереи.
        — Думаешь, можем забраться внутрь?
        — Дай-ка мне твой молоток, куколка,  — усмехнулся Джош.  — И отойди.


        Они нашли настоящий клад, хотя существенная часть продуктов и оказалась испорченной и были заметны следы ранних вторжений, возможно Губернатора с его шайкой. В некоторых домах были аккуратные кладовые и мини-бары, а шкафы полнились свежим постельным бельем. Были и мастерские, где оказалось больше инструментов, чем в средней скобяной лавке. Они нашли оружие, выпивку, топливо и лекарства, поразившись, что Губернатор и его люди еще не обчистили эти дома. И самым лучшим было полное отсутствие ходячих.
        Позже, стоя в холле нетронутого деревянного дома и рассматривая детально проработанные светильники в стиле «Тиффани», Лилли спросила:
        — Ты думаешь о том же, о чем и я?
        — Не знаю, подруга. Ты о чем думаешь?
        Лилли посмотрела на здоровяка:
        — Мы бы могли поселиться в одном из этих домов, Джош.
        — Не знаю.
        Она осмотрелась.
        — Жить сами по себе, не привлекать внимания.
        Джош задумался.
        — Может, нам есть смысл двигаться небольшими шагами? Притвориться, что ничего не знаем, проверить, в курсе ли кто-то еще.
        — В этом-то и вся соль, Джош: они уже здесь были… Им они не нужны.
        Он вздохнул:
        — Дай-ка мне подумать об этом, куколка. Может, стоит поговорить с Бобом?
        Обыскав гаражи, они обнаружили под брезентовыми чехлами несколько роскошных автомобилей и начали строить планы на будущее, обсуждая возможность снова отправиться в путь. Окончательное решение они отложили до того момента, когда им представится шанс обсудить все с Бобом.
        Тем вечером они вернулись в город и незаметно проскользнули за стену через стройку у южной границы баррикады.
        Делиться своим открытием они ни с кем не стали.
        К сожалению, ни Джош, ни Лилли не заметили один значительный недостаток роскошного анклава. Большая часть задних дворов простиралась ярдов на тридцать и оканчивалась крутым обрывом, за которым скалистая стена резко уходила вниз, в глубокий каньон.
        А внизу, в иссушенной зимой долине этого каньона, вдоль пересохшего русла реки, укрытые спутанными мертвыми листьями и ветками, как минимум сто зомби бесцельно бродили толпой туда-сюда, натыкаясь друг на друга.
        Этим тварям понадобилось менее сорока восьми часов с того момента, когда шум и запах людей привлекли их, чтобы забраться, дюйм за дюймом, на соседний холм.

        Глава одиннадцатая

        — И все-таки я не понимаю, почему мы просто не можем пожить здесь некоторое время,  — упорствовала Лилли на следующий день, усевшись на мягкий кожаный диван, поставленный напротив огромного панорамного окна в одном из стеклянных особняков. Окно занимало всю заднюю стену на первом этаже дома и выходило на овальный изогнутый бассейн во дворе, покрытый теперь занесенным снегом брезентом. Стекла дребезжали на зимнем ветру, снежная крупа с шорохом летела прямо в окна.
        — Я не говорю, что это невозможно,  — ответил Джош с другого конца комнаты, где он складывал в брезентовую сумку столовые приборы из ящика с серебром.
        Приближался вечер. Они второй день исследовали этот анклав и собрали уже достаточно вещей, чтобы полностью обставить собственный дом. Кое-что они спрятали в сараях и ангарах за стеной Вудбери. Огнестрельное оружие, инструменты и консервы они сложили в трейлер Боба, решив при этом подготовить к поездке одну из машин.
        Вздохнув, Джош подошел к дивану и сел рядом с Лилли.
        — Но все же я не уверен, что здесь безопасно,  — сказал он.
        — Да ладно… друг… Эти дома — настоящие крепости. Их хозяева тут все наглухо заперли, прежде чем сесть на свои частные самолеты. Я больше ни одной ночи не хочу оставаться в этом жутком городе.
        Джош с горечью посмотрел на нее:
        — Крошка, я тебе обещаю: однажды все это дерьмо закончится.
        — Правда? Ты так думаешь?
        — Я уверен, куколка. Кто-нибудь разберется, что случилось… Какой-нибудь высоколобый парень из центра по контролю заболеваний изобретет противоядие, которое заставит мертвецов лежать в могилах.
        Лилли потерла глаза.
        — Вот бы мне твою уверенность.
        Джош прикоснулся к ее руке:
        — «И это пройдет», крошка. Моя мама всегда говорила: «В этом мире можно положиться только на то, что нельзя полагать, будто хоть что-нибудь останется неизменным,  — все меняется».  — Он посмотрел на Лилли и улыбнулся: — Единственное, что никогда не изменится, крошка, так это мои чувства к тебе.
        Пару мгновений они сидели в тишине и слушали, как потрескивал и поскрипывал безмолвный дом, а ветер бросал в него шквал ледяных капель. На заднем дворе тем временем происходило движение. Из-за края обрыва в отдалении медленно поднимались макушки нескольких дюжин голов — ряд гниющих лиц, невидимых Лилли и Джошу, которые сидели спиной к окну. Из тенистого оврага вылезала толпа зомби.
        Не замечая надвигавшейся на них опасности, затерявшись в своих мыслях, Лилли положила голову на массивное плечо Джоша. Она чувствовала себя виноватой. Она понимала, что Джош с каждым днем все сильнее влюблялся в нее, и замечала это в его прикосновениях, в его глазах, которые зажигались каждое утро, когда они просыпались на холодном топчане в своей квартире над прачечной.
        Какая-то часть Лилли изголодалась по такой привязанности и близости… Но другая часть нее все еще чувствовала отстраненность, отрешенность, вину за то, что она позволила этим отношениям расцвести из страха, из чувства выгоды. Она ощущала себя обязанной Джошу. Но не на этом нужно было строить отношения. Она поступала неправильно. И она должна была рассказать ему правду.
        — Джош…  — Она посмотрела на него.  — Я должна сказать: ты один из самых восхитительных мужчин, которых я встречала в своей жизни.
        Он ухмыльнулся, не заметив печали в ее голосе.
        — Да и ты тоже чертовски хороша.
        На улице, уже отчетливо видимые через заднее окно, по меньшей мере пятьдесят тварей карабкались по обрыву и перелезали через край, заползая на лужайку. Их пальцы, как когти, вкапывались в почву и рывками подтягивали за собой весь остальной мертвый груз. Некоторые трупы уже поднялись на ноги и начали, шатаясь, продвигаться к стеклянному строению, алчно раскрыв свои рты. Возглавлял отряд мертвый старик в больничном халате, длинные седые волосы которого развевались на ветру.
        В богато обставленном доме, за окнами из ударопрочного стекла, Лилли тщательно взвешивала каждое слово, не замечая нависшей над ними угрозы.
        — Ты так добр ко мне, Джош Ли… Не знаю, сколько бы я прожила, будь я сама по себе… И я вечно буду благодарна тебе за это.
        Теперь Джош подозрительно посмотрел на нее, и его улыбка пропала.
        — Почему мне вдруг показалось, что где-то здесь кроется «но»?
        Лилли задумчиво облизнула губы.
        — Эта чума, эпидемия, как ни назови… она меняет людей… заставляет их делать вещи, которых они и представить себе не могли в другое время.
        Широкое коричневое лицо Джоша погрустнело.
        — О чем ты говоришь, куколка? Что-то тебя тревожит.
        — Я просто говорю… может быть… не знаю… Может быть, я позволила нашим отношениям зайти слишком далеко.
        Джош посмотрел на нее, не в силах подобрать слов, затем прокашлялся.
        — Не уверен, что понимаю, к чему ты клонишь.
        К этому моменту ходячие уже пересекли задний двор. Сквозь толстое стекло не было слышно их монотонного хора хрипов и стонов — все звуки тонули в барабанивших в окна каплях,  — а огромная толпа тем временем приближалась к дому. Некоторые из них — старый длинноволосый пациент, хромая женщина без челюсти, пара жертв пожара — сократили дистанцию до двадцати ярдов. Часть монстров глупо ступала на кромку бассейна и падала на занесенный снегом брезент, другие же следовали по пятам за лидерами, и огромные глаза их светились жаждой крови.
        — Не пойми меня неправильно,  — сказала Лилли внутри герметичного и величественного стеклянного дома.  — Я всегда буду любить тебя, Джош… Всегда. Ты потрясающий. Просто… мир, в котором мы оказались, ставит все с ног на голову. Я ни в коем случае не хочу причинить тебе боль.
        Его глаза повлажнели.
        — Стой. Подожди. Ты говоришь, что быть со мной — это одна из тех вещей, которые ты и представить бы не могла в другое время?
        — Нет… Боже, нет. Мне нравится быть с тобой. Я просто не хочу вводить тебя в заблуждение.
        — В заблуждение насчет чего?
        — Что наши чувства друг к другу… что они — не знаю — полностью здоровы.
        — А что не так с нашими чувствами?
        — Я просто говорю… страх все запутывает к чертям. Я ни разу не была в своем уме с тех пор, как началось это дерьмо. Мне вовсе не хочется, чтобы ты думал, будто я лишь использую тебя ради защиты… ради выживания, я имею в виду.
        Глаза Джоша наполнились слезами. Он тяжело сглотнул и попытался найти слова.
        В обычной ситуации он бы заметил характерную вонь, которая начала проникать в дом через вентиляционные шахты,  — смрад гниющего мяса, перемешанного с дерьмом. Или услышал бы приглушенное басовое гудение за стенами дома, доносившееся теперь не только с заднего двора, но и со стороны фасада, и с флангов, такое гулкое и низкое, что, казалось, из-за него вибрировал даже фундамент. Или разглядел бы уголком глаза в ромбовидных окнах холла и за раскрытыми шторами в гостиной непрерывное движение со всех сторон, становившееся все ближе. Но сердце его было в осаде, и он не замечал ничего вокруг себя.
        Он сжал кулаки:
        — А с чего вдруг мне вообще так думать, Лил?
        — Потому что я трусиха!  — Она обожгла его взглядом.  — Потому что я, черт возьми, бросила тебя умирать. И этого ничто не изменит.
        — Лилли, не надо…
        — Ладно… Слушай.  — Она овладела своими чувствами.  — Я лишь говорю, что, мне кажется, нам стоит притормозить немного и дать друг другу…
        — О НЕТ! ВОТ ДЕРЬМО! ЧЕРТ! ЧЕРТ!!!
        Все лишние мысли в одно мгновение вылетели из головы Лилли, стоило ей только увидеть, как неожиданно исказилось лицо Джоша.


        Сперва Джош заметил наступление в отражении в стекле заключенного в рамку семейного портрета, висевшего на противоположной стене над спинетом[36 - Небольшой клавишный музыкальный инструмент, разновидность клавесина.]. На фотографии стояли, натянуто улыбаясь, бывшие владельцы этого дома, а с ними был непременный пудель с вплетенными в шерсть ленточками. Теперь по стеклу, подобно духам, двигались призрачные силуэты. Бледная фотография отражала панорамное окно в задней стене, то самое, что находилось за диваном, и сквозь него теперь виднелся батальон зомби, наступавших на дом.
        Джош вскочил на ноги и резко развернулся, как раз успев заметить, что стекло дало трещину.
        Ближайшие зомби, мертвые лица которых были прижаты к окну под напором медленно наседавшего полка позади них, истекали черной желчью и пускали вязкие слюни. Все происходило очень быстро. Десятки новых оживших трупов напирали на толпу, оказывая невероятное давление на окно, и по стеклу во все стороны разбегались тонюсенькие трещины, разраставшиеся, подобно паутине.
        Джош едва успел схватить Лилли и сдернуть ее с дивана, как стекло проломилось.
        В комнате раздался оглушительный треск, словно ударила молния, и сразу же внутрь ворвались сотни рук, тянувшихся вперед. Щелкали челюсти, тела перегибались через спинку дивана, во все стороны летело битое стекло, а по изящной семейной гостиной гулял влажный ветер.
        Не думая, Джош одной рукой потащил Лилли через арку в переднюю часть дома, в то время как позади них зашумел и заревел адский хор мертвых голосов, а величественный дом заполнился звериными стонами и вонью мертвечины. Глупые, движимые лишь голодом зомби быстро поднимались на ноги, вставали там же, где падали, спешили вперед, протягивали перед собой руки, хрипели и, шатаясь, ковыляли вслед за ускользающей добычей.
        Джош мгновенно пересек холл и дернул переднюю дверь.
        Его приветствовала стена живых мертвецов.
        Целая куча мертвых рук и подобных клещам пальцев тотчас же протянулась к ним. Джош отшатнулся, а Лилли завизжала, попятившись. За руками виднелась мозаика из мертвых лиц. Ходячие рычали и брызгались слюной, у некоторых изо рта шла кровь, черная, как машинное масло, у других сквозь поврежденные ткани проглядывали розовые сухожилия и мускулы. Одна из сведенных судорогой рук ухватила Лилли за куртку, и Джош вырвал ее, испустив громоподобный вопль «УРОДЫ!!!», а затем на волне адреналина достал свободной рукой до кромки двери.
        Он захлопнул дверь прямо поверх полудюжины извивавшихся рук, и удар, в котором сила Джоша сошлась воедино с прекрасным качеством тяжелой двери, оторвал все шесть конечностей.
        Кровь брызнула на дорогую итальянскую плитку, и руки, подергиваясь, остались лежать на полу.
        Джош схватил Лилли и начал отступать в центр дома, но остановился у основания винтовой лестницы, заметив, что весь первый этаж наводняли живые трупы. Они прошли через сетчатую дверь в конце коридора с восточной стороны здания, протиснулись через собачий лаз на западной стороне и проскользнули сквозь трещины в стеклах террасы к северу от кухни. Теперь они окружали Джоша и Лилли около лестницы.
        Ухватив Лилли за воротник куртки, Джош толкнул ее на ступеньки.
        На винтовой лестнице он выхватил свой револьвер и начал стрелять. Прогремел первый выстрел, но он не достиг цели, пробив штукатурку в перемычке арки. Прицел Джоша был сбит, потому что он ступенька за ступенькой тащил Лилли все выше и выше, а за ними неуклюже лезло стонущее, хрипящее, размахивающее руками стадо.
        Некоторые ходячие не могли одолеть ступеньки и соскальзывали назад, но другие опускались на четвереньки и продолжали восхождение. На середине лестницы Джош выстрелил снова и пробил мертвый череп, забрызгав влажной материей поручни и светильник. Некоторые зомби опрокинулись, попадав, как кегли. Но теперь на ступенях их было так много, что они начали лезть друг по другу, поднимаясь все выше и выше в безумии лосося на нересте. Джош выстрелил еще раз и еще. Раздался оглушительный треск, во все стороны полилась черная кровь, но все это было тщетно — ходячих собралось очень много, слишком много, чтобы отбиться, и Джош понимал это, и Лилли понимала тоже.
        — СЮДА!
        Джош завопил в тот самый момент, когда они добрались до второго этажа.
        Идея пришла ему в голову внезапно — и уже готовой. Он потащил Лилли по коридору к самой последней двери в его конце. Джош вспомнил, как накануне, проверяя хозяйскую спальню, он нашел там в шкафчике кое-какие полезные лекарства и оценил вид из эркерного окна второго этажа. Он также вспомнил, что прямо рядом с окном, подобно стражу, стоял гигантский дуб.
        — СЮДА!
        Ходячие одолели лестницу. Один из них стукнулся о перила и повалился назад, утянув за собой больше полудюжины зомби, трое из которых кубарем покатились вниз по винтовой лестнице, оставляя за собой липкие следы маслянистой крови.
        Тем временем в дальнем конце коридора Джош добрался до двери в спальню, распахнул ее и толкнул Лилли внутрь просторной комнаты. Дверь захлопнулась за ними. Тишина и спокойствие спальни — с мебелью эпохи Людовика XIV, огромной кроватью с балдахином, роскошной периной от Лоры Эшли и горой отделанных рюшами подушек — невероятно контрастировали с вонючей и шумной угрозой, надвигавшейся из коридора по ту сторону двери. Приближались шаркающие шаги. В воздухе чувствовалась вонь мертвечины.
        — Подойди к окну, куколка! Я сейчас!
        Джош рванул прямиком в ванную, а Лилли подскочила к огромному эркерному окну с бархатными шторами и пригнулась в ожидании.
        Распахнув дверь ванной, Джош ворвался в роскошную, пахнущую мылом комнату, отделанную итальянской плиткой, стеклом и хромом. Там он открыл шкафчик под раковиной, примостившийся между шведской сауной и невероятных размеров джакузи, и нашел большую коричневую бутылку медицинского спирта.
        Через пару секунд он уже вернулся в комнату и сорвал с бутылки крышку, обливая спиртом все вокруг, разбрызгивая прозрачную жидкость на занавески, постельное белье и антикварную мебель красного дерева. Под давлением мертвецов, которые наваливались на дверь спальни, тонкие панели трещали, и это только подгоняло Джоша.
        Отбросив пустую бутылку, он в один прыжок преодолел расстояние до окна.
        За прекрасным освинцованным стеклом и аккуратно драпированными шторами виднелся огромный старый дуб, возвышавшийся над крышей дома. Его кривые ветви, голые в зимнем свете, достигали флюгера на коньке. Одна из шишковатых веток протянулась прямо к окну второго этажа, всего в нескольких дюймах от спальни.
        Джош с усилием открыл центральную створку на кованых железных петлях.
        — Давай, подруга, пора покидать корабль!  — Он вышиб из окна сетку, подхватил Лилли и подсадил ее на подоконник, а затем подтолкнул девушку на улицу, где дул морозный ветер.  — Перелезай на ветку!
        Лилли неуклюже потянулась к изогнутой ветке толщиной со свиную голяшку, кора которой была твердой, как бетон, и отчаянно схватилась за нее, сжав руки, точно тиски, а затем начала карабкаться дальше. Ветер свистел вокруг. До земли было футов двадцать, но пропасть казалась такой глубокой, словно на нее смотрели через перевернутый телескоп. Продвигаясь к стволу дерева, Лилли заметила под собой неровную крышу флигеля, на которую как раз можно было спрыгнуть.
        Позади Лилли Джош скользнул обратно в спальню, и тут проломилась дверь.
        Зомби ворвались в комнату. Они натыкались друг на друга, пьяно махали руками и спотыкались. Один — мужчина без руки, одна глазница которого зияла пустотой, как черная пропасть,  — быстро приближался к чернокожему здоровяку, который стоял у окна, лихорадочно ища что-то у себя в кармане. Рев и стон зомби сливались в единую какофонию звуков. Джош наконец-то нащупал свою зажигалку «Зиппо».
        Одноглазый ходячий уже собирался атаковать его, но в этот момент Джош высек искру и бросил зажигалку на пропитанный спиртом балдахин кровати. Сию же секунду вспыхнуло пламя, а Джош пнул атаковавшего его зомби, и тот отшатнулся.
        Ходячий налетел на горящую кровать, а затем растянулся на забрызганном алкоголем ковре. Языки пламени уже лизали пилястры. В комнату лезло все больше трупов, которых притягивали яркий свет, тепло и шум пожара.
        Не теряя времени, Джош развернулся на месте и вылез в окно.


        Менее чем за пятнадцать минут вспыхнул весь второй этаж стеклянного дома, еще через пять постройка просела, выпустив гигантскую волну искр и дыма, и второй этаж провалился на первый, пошатнув лестницу и погребая под собой редкий антиквариат и дорогие напольные ковры. Толпу ходячих, оказавшихся внутри, поглотили языки пламени, а из-за метана, выходившего из разлагающихся трупов, огонь горел только жарче. За двадцать минут пожаром оказалось охвачено более восьмидесяти процентов мертвецов из оврага, и в дымящихся руинах величественного дома они стремительно превращались в обугленные головешки.
        Как ни странно, в эти двадцать минут странная конструкция дома с великолепными панорамными окнами превратилась в трубу, раздувая огонь и при этом позволяя всему содержимому прогореть очень быстро. Самое жаркое пламя поднималось вертикально вверх, опаляя верхушки деревьев, но сдерживая разрушение. Остальные дома вокруг не пострадали. Ветер не разносил искры, а предательское облако дыма оставалось закрыто лесистыми холмами, невидимое жителям Вудбери.
        За то время, что потребовалось дому, чтобы выгореть дотла, Лилли нашла в себе смелость спрыгнуть с нижней ветки дуба на крышу флигеля, а затем спуститься на землю по задней двери гаража. Джош последовал за ней. К тому моменту за пределами дома осталось только несколько ходячих, и Джош без труда разобрался с ними тремя патронами, сохранившимися в барабане его револьвера.
        Они зашли в гараж и нашли там оставленную на хранение брезентовую сумку с некоторыми из трофеев, собранных накануне. В тяжелом бауле была пятигаллонная канистра с бензином, спальный мешок, капельная кофе-машина, два фунта кофе, зимние шарфы, коробка смеси для блинов, пара планшетов для письма, две бутылки кошерного вина, батарейки, шариковые ручки, дорогой джем из красной смородины, упаковка мацы и моток альпинистской веревки.
        Джош перезарядил револьвер, вставив сменный барабан с последними шестью патронами, и повесил сумку на плечо, а после этого они выскользнули через заднюю дверь и, крадучись, пошли вдоль внешней стены. Притаившись в траве за углом гаража, они подождали, пока последний двигавшийся труп не исчез в свете и шуме пламени, а затем стремительно пересекли участок и скрылись в соседнем лесу.
        Шагая среди деревьев, они не обменялись ни словом.
        Подъездная дорога, ведущая на юг, в умирающем свете дня казалась заброшенной. Джош и Лилли держались в тени и шли по руслу пересохшего ручья параллельно извилистой трассе. Они направлялись на восток, вниз с пологого холма, обратно к городу.
        Немногим больше мили они прошли молча, словно старые супруги после ссоры. К этому времени страх и адреналин наконец-то отпустили их и сменились изнеможением.
        Оказавшись на грани смерти во время атаки на дом и последовавшего за ней пожара, Лилли впала в состояние паники. Она вздрагивала от любого звука, доносившегося из окрестностей, и, казалось, никак не могла отдышаться. В носу ее по-прежнему стояла вонь ходячих, а за деревьями ей чудились шорохи, которые, в общем-то, могли быть эхом их собственных усталых шагов.
        В конце концов, когда они повернули на углу Кэньон-роуд, Джош сказал:
        — Ты мне только объясни — ты говоришь, что всего лишь используешь меня?
        — Джош, я не…
        — Для защиты? И только? И никаких более глубоких чувств ты не испытываешь?
        — Джош…
        — Или… ты говоришь, что просто не хочешь, чтобы мне казалось, будто ты делаешь это?
        — Я такого не говорила.
        — Нет, крошка, боюсь, как раз говорила. Это твои слова.
        — Это смешно.  — Лилли на ходу засунула руки в карманы вельветовой куртки. Из-за слоя сажи и пепла в вечернем свете ткань казалась темно-серой.  — Давай просто забудем. Не нужно мне было ничего говорить.
        — Нет!  — Джош медленно покачал головой, не останавливаясь.  — Не надо этого делать.
        — О чем ты?
        Он кратко взглянул на нее:
        — Ты думаешь, это все временно?
        — Что ты имеешь в виду?
        — Словно летний лагерь? Будто мы разъедемся по домам в конце сезона, потеряв девственность и подхватив какую-нибудь болячку?  — Голос его был резок. Лилли никогда раньше не слышала, чтобы Джош Ли Хэмилтон говорил вот так. В его глубоком баритоне слышались искры ярости, а напрягшийся подбородок выдавал всю боль, которая терзала его.  — Нельзя просто заложить эту маленькую бомбу и уйти.
        Лилли раздраженно вздохнула, не в силах найти слов, и некоторое время они шагали молча. В отдалении показалась стена Вудбери, а за ней и дальний западный конец стройки, где в меркнущем свете дня неподвижно стояли бульдозер и небольшой кран. Рабочие на горьком опыте научились, что в сумерках зомби кусались чаще.
        — Что, черт возьми, ты хочешь от меня услышать, Джош?  — наконец спросила Лилли.
        Он задумчиво уставился себе под ноги. Брезентовая сумка с каждым его шагом громыхала и ударяла его по бедру.
        — Может, что тебе жаль? Может, что ты подумала и пришла к выводу, что просто боишься сближаться с кем-либо, потому что не хочешь, чтобы тебе причинили боль, потому что ты и так страдаешь? И что ты берешь свои слова назад и на самом деле просто любишь меня так же сильно, как я люблю тебя? Как тебе такое, а?
        Лилли взглянула на него. Горло ее горело от дыма и ужаса. Ей жутко хотелось пить. Она устала, ее мучила жажда, она была сбита с толку и боялась.
        — Почему ты думаешь, что я страдаю?
        — Просто догадываюсь.
        Она смотрела на него, и внутри нее нарастал гнев.
        — Ты меня даже не знаешь.
        Джош взглянул на Лилли. В его огромных глазах читалась боль.
        — Ты издеваешься?
        — Да мы встретились-то всего месяца два назад. Группка людей, напуганных до смерти. Никто никого не знает. Мы все просто… выживаем.
        — Ты, должно быть, шутишь. Мы через столько прошли вместе, и я тебя даже не знаю?
        — Джош, я не это…
        — Ты ставишь меня в один ряд с Бобом и с этим наркоманом? С Меган, с теми людьми из лагеря? С Бингэмом?
        — Джош…
        — И все, что ты мне говорила на этой неделе… Что теперь? Ты говоришь, что врала? Ты все это говорила, только чтобы мне было приятно?
        — Я говорила от сердца,  — тихо пробормотала Лилли.
        В ней нарастало чувство вины. На секунду она мысленно вернулась в тот чудовищный момент, когда она потеряла маленькую Сару Бингэм и мертвецы сгрудились вокруг бедной девочки на богом забытой земле около циркового шатра. Она вспомнила бессилие. Парализующий ужас, который охватил ее в тот день. Утрату, тоску и печаль, глубокую, словно колодец. И все-таки Джош не ошибался. В любовной неге поздними ночами Лилли говорила то, что было не совсем правдой. На каком-то уровне она любила его, переживала за него, испытывала к нему глубокие чувства… но на чувства эти накладывалась проекция чего-то нездорового, что сидело внутри нее, что было неразрывно связано со страхом.
        — Что ж, вот и прекрасно,  — в конце концов сказал Джош Ли Хэмилтон, покачав головой.
        Они дошли до зазора во внешней стене города. Вход — широкий проем между двумя незаконченными секциями баррикады — был закрыт деревянными воротами, привязанными с одной стороны кабелем. Ярдах в пятидесяти оттуда на крыше двухколесного прицепа сидел одинокий стражник, который смотрел в другую сторону, держа у бедра карабин «М1».
        Джош быстро подошел к воротам и стал сердито распутывать провод, чтобы открыть створку. Послышался треск. Все существо Лилли заполнила паника.
        — Джош, осторожно, они ведь услышат нас,  — прошептала она.
        — Да плевать мне на это,  — сказал он, распахнув ворота и пропуская ее вперед.  — Я не в тюрьме. Они не могут запретить нам выходить.
        Они ступили внутрь города и зашагали по боковой улице в сторону Мейн-стрит.
        В этот час им встретилось лишь несколько заблудших душ. Большинство обитателей Вудбери сидели по домам и ужинали или напивались до беспамятства. За стенами гоночного трека жутко гудели генераторы, мерцало несколько высоких стадионных прожекторов. Ветер трепал голые деревья на площади, и мертвые листья неслись по мостовой.
        — Пусть будет по-твоему,  — сказал Джош, когда они повернули направо и устало зашагали на восток по Мейн-стрит к своему дому.  — Будем просто партнерами. Будем трахаться по-быстрому время от времени, просто чтобы снять напряжение. Ни забот ни хлопот…
        — Джош, это не…
        — То же самое можно получить от бутылки какого-нибудь пойла и вибратора… но нет! Неплохо порой чувствовать тепло под боком, да?
        — Джош, хватит. Почему все должно быть вот так? Я просто пытаюсь…
        — Я больше не хочу об этом разговаривать,  — отрезал Джош, когда они подошли к продовольственному центру.
        У дверей магазина стояла группа мужчин, которые грели руки у костра, горевшего в бочке из-под масла. Среди них был и мясник Сэм. Поверх его забрызганного кровью фартука было наброшено потрепанное пальто. Как только он увидел два силуэта, приближавшихся с западной стороны, его тощее лицо исказилось в гримасе отвращения, а холодные голубые глаза сузились.
        — Ладно, Джош, как знаешь.  — Шагая рядом со здоровяком, Лилли засунула руки поглубже в карманы и медленно покачала головой: — Как скажешь, так и будет.
        Они прошли мимо продовольственного центра.
        — Эй! Детина!  — раздался голос мясника Сэма, жесткий и резкий, как лязг ножа по точильному камню.  — Подойди-ка на минутку, верзила.
        Лилли, напрягшись, остановилась.
        Джош подошел к мужчинам.
        — У меня имя есть,  — кратко сказал он.
        — Ой, ну ты уж меня прости,  — ответил мясник.  — Как там тебя? Хэмилбург? Хэммингтон?
        — Хэмилтон.
        Мясник невесело улыбнулся:
        — Ладно, ладно. Глубокоуважаемый мистер Хэмилтон! Могу ли я рассчитывать на то, что вы уделите мне минутку вашего ценного времени, если вы не слишком заняты?
        — Что тебе надо?
        Холодная улыбка по-прежнему красовалась на губах мясника.
        — Просто любопытно — что в сумке?
        Джош внимательно посмотрел на него:
        — Ничего особенного… всякая всячина.
        — Всякая всячина, говоришь? И какая же именно всячина?
        — То, что мы нашли по пути. Никого не заинтересует.
        — Ты понимаешь, что еще не уплатил свой долг за другую всячину, которую я дал вам пару деньков назад?
        — О чем ты?  — Джош по-прежнему глядел в упор на мясника.  — Я каждый день на этой неделе работал на стройке.
        — Но все же не покрыл долг, сынок. Масло для отопления на деревьях не растет.
        — Ты сказал, сорока часов будет достаточно.
        — Ты меня неправильно понял, старина,  — пожал плечами мясник.  — Такое случается.
        — Как так?
        — Я сказал, сорок часов в придачу к тому, что ты уже отработал. Понял?
        Повисло неловкое молчание. Джош с мясником продолжали сердито глядеть друг на друга. Смолкли все разговоры вокруг горящей бочки. Все глаза устремились на двоих мужчин. Мускулистые лопатки Джоша напряглись под его клетчатой курткой, и от этого по коже Лилли пробежали мурашки.
        В конце концов Джош пожал плечами:
        — Что ж, тогда продолжу работать.
        Бледное, угловатое лицо мясника Сэма обратилось в сторону брезентовой сумки:
        — А я готов забрать в счет долга все, что скрывается в этом бауле.
        Мясник потянулся к сумке в руках Джоша, но тот перехватил ее так, чтобы сопернику было не достать.
        Настроение изменилось с ошеломляющей скоростью. Остальные — в основном старые лодыри с мешками под глазами и густыми седыми бородами — инстинктивно попятились. Напряжение нарастало. Молчание только подстегивало закипавшую жестокость — на ветру слышалось лишь тихое потрескивание пламени.
        — Джош, пусть.  — Лилли подошла ближе и попробовала вмешаться.  — Нам не нужно…
        — Нет!  — Не отводя взгляда от темных, налитых кровью глаз мясника, Джош дернул сумку, не дав девушке дотронуться до нее.  — Не прикасайтесь к этой сумке!
        Голос мясника понизился на октаву, став коварным и мрачным.
        — Ты лучше подумай, стоит ли нарываться, громила.
        — В том и дело, что я не нарываюсь,  — ответил Джош мужчине в окровавленном фартуке.  — Я просто констатирую факт. Все, что в этой сумке, наше по праву И никто это у нас не отберет.
        — Кто нашел, тот и взял?
        — Точно.
        Старики отходили все дальше, пока Лилли не показалось, что она осталась стоять на каком-то мерцающем ледяном ринге вместе с двумя разъяренными животными. Она пыталась найти способ снять напряжение, но слова застревали у нее в горле. Она дотронулась до плеча Джоша, но тот, вздрогнув, отшатнулся от нее. Мясник глянул на Лилли:
        — Скажи-ка своему хахалю, что он совершает главную ошибку в своей жизни.
        — Не впутывай ее,  — сказал ему Джош.  — Это наше с тобой дело.
        Мясник задумчиво закусил губу.
        — Я так скажу… Я человек справедливый… Дам тебе еще один шанс. Давай сюда барахло, и твой долг закрыт. Сделаем вид, что этой небольшой размолвки и не было вовсе.  — На обветренном лице мясника появилось некое подобие улыбки.  — Жизнь слишком коротка. Понимаешь, о чем я? Особенно здесь.
        — Пойдем, Лилли,  — сказал Джош, по-прежнему пристально смотря в безжизненные глаза мясника.  — Нам есть чем заняться, вместо того чтобы трепать тут языками.
        Джош повернулся к магазину спиной и пошел вниз по улице.
        Мясник рванулся за ним:
        — ДАВАЙ СЮДА СВОЮ ЧЕРТОВУ СУМКУ!
        Мужчины сошлись на середине улицы, и Лилли бросилась к ним:
        — ДЖОШ, НЕТ!
        Здоровяк повернулся и толкнул мясника плечом в грудь. Движение это было неожиданным и жестоким и восходило к тем временам, когда Джош играл в футбольной команде, расчищая поле для хафбека. Мужчина в окровавленном фартуке, задохнувшись, отшатнулся, не удержался на ногах и упал на задницу, моргая удивленно и разгневанно.
        Джош развернулся обратно и продолжил свой путь, бросив через плечо:
        — Лилли, говорю же, пойдем, пора!
        Лилли не заметила, как мясник неожиданно скорчился на земле, пытаясь достать что-то из-за ремня под фартуком. Она не заметила, как какой-то предмет блеснул сталью в его руке, не услышала характерный щелчок предохранителя полуавтоматического пистолета и не разглядела безумия в глазах мясника, пока не стало слишком поздно.
        — Джош, стой!
        Лилли пробежала половину пути, оказавшись в десяти футах от Джоша, когда прогремел выстрел 9-миллиметрового пистолета, такой громкий, что от него, казалось, задрожали стекла половины квартала. Лилли инстинктивно попыталась укрыться и упала на тротуар, вышибив из легких весь воздух.
        Затем она обрела голос и завизжала. С крыши продовольственного центра сорвалась стая голубей, и мерзкие птицы черным кружевом разлетелись по темнеющему небу.

        Глава двенадцатая

        Случившееся в тот день Лилли Коул запомнила на всю жизнь. Она запомнила, как из затылка Джоша Ли Хэмилтона — как набивка из мебели — вырвались красные брызги крови и плоти, показавшиеся за наносекунду до того, как в ушах Лилли отдался грохот 9-миллиметрового «глока». Она запомнила, как, пошатнувшись, упала на тротуар в шести футах позади Джоша, как сломался один из ее коренных зубов и как она прокусила язык. Она запомнила, как зазвенело у нее в ушах и как капли крови забрызгали ее руки.
        Но главное — Лилли запомнила, как Джош Ли Хэмилтон опрокинулся на мостовую, словно потеряв сознание, когда его гигантские ноги обмякли и сложились, как у тряпичной куклы. Это было, вероятно, самым странным: казалось, что гигант неожиданно потерял свою плотность. Можно было ожидать, что такой человек не испустит столь легко свой дух, что он падет, как высоченная секвойя или знаменитое историческое здание под ударами шарового тарана, и в буквальном смысле заставит землю содрогнуться. Но правда заключалась в том, что тогда, в меркнущем синеватом свете зимнего дня, Джош Ли Хэмилтон осел даже без всхлипа.
        Он просто бесшумно опустился на холодную мостовую.
        Сразу же после этого Лилли почувствовала, как по ее телу словно пропустили электрический заряд. По коже пробежали мурашки, все стало размытым и одновременно кристально ясным, словно ее дух отделился от бренной плоти. Она потеряла контроль над своими действиями и вскочила на ноги, даже не осознав этого.
        Затем она поняла, что безотчетно приближалась к поверженному мужчине неуклюжими шагами робота.
        — Нет, стой… нет, нет, стой, стой, стой,  — бормотала она, подходя к умирающему гиганту.
        Она упала на колени, заливаясь слезами, наклонилась, взяла в руки огромную голову Джоша и лепетала:
        — Кто-нибудь… приведите доктора… нет… приведите… кто-нибудь… приведите… ПРИВЕДИТЕ ЧЕРТОВА ДОКТОРА, ХОТЬ КТО-НИБУДЬ!!!
        Кровь лилась по рукавам Лилли, а лицо Джоша, заключенное в ее ладони, искажалось в предсмертных муках, колеблясь и переходя от одного выражения к другому. Его глаза закатились, он несколько раз моргнул, каким-то образом умудрился найти лицо Лилли и сфокусироваться на нем в последнюю секунду своей жизни.
        — Алисия… закрой окно.
        Синапсы сгорали, и образ старшей сестры, подобно угасавшему угольку, всплыл в его травмированном мозгу.
        — Алисия, закрой…
        Лицо его расслабилось, а глаза замерли и затвердели в глазницах, как камни.
        — Джош, Джош…
        Лилли трясла его, словно пытаясь вернуть двигатель к жизни. Он был мертв. Сквозь слезы она ничего не видела, все заволокло мглой. Она почувствовала на своих запястьях влагу из его пробитого черепа, а затем ощутила, как что-то сжалось у нее на шее.
        — Оставь его,  — произнес позади нее резкий голос, полный ярости.
        Лилли поняла, что кто-то оттаскивал ее от тела — крупная мужская рука, пальцы вцепились в ее воротник и тянули назад.
        Что-то глубоко внутри нее оборвалось.


        Казалось, время замедлилось и исказилось, как во сне. Мясник тянул девушку прочь от тела, тащил ее за шиворот. Она упала, ударившись затылком о бордюр, и замерла неподвижно, смотря на долговязого мужчину в фартуке. Мясник возвышался над ней, тяжело дыша и дрожа от выброса адреналина. Позади него, у фасада магазина, съежившись в своей мешковатой, потрепанной одежде, стояли старики. Их огромные глаза были устремлены в одну точку.
        В сумерках из дверей и из-за углов выглядывали и другие обитатели этого квартала.
        — Смотри, что вы двое наделали!  — выкрикнул мясник, направив пистолет в лицо Лилли.  — Я пытался все рассудить по-божески!
        — Заканчивай с этим.  — Она закрыла глаза.  — Заканчивай… давай.
        — Ты тупая сволочь, я не собираюсь тебя убивать!  — Свободной рукой он ударил ее.  — Ты слушаешь? Улавливаешь?
        В отдалении послышалось эхо шагов — кто-то бежал в их направлении,  — но звук заметили не сразу. Лилли открыла глаза.
        — Ты убийца,  — прошипела она сквозь окровавленные зубы. Из ее носа шла кровь.  — Ты хуже, чем чертовы ходячие.
        — Это ты так думаешь.  — Он снова ударил ее.  — А теперь слушай меня.
        Боль ожесточила Лилли. Пробудила ее.
        — Что тебе надо?
        В соседнем квартале послышались голоса, торопливые шаги приближались, но мясник не слышал ничего, кроме собственного голоса.
        — Возьму с тебя остаток долга этого верзилы, сестренка.
        — Иди к черту.
        Мясник наклонился и схватил ее за воротник куртки:
        — Будешь работать своей тощей попкой, пока не…
        Колено Лилли взлетело вверх с достаточной силой, чтобы впечатать яйца мужчины в его тазовую кость. Мясник скорчился и испустил удивленный вздох, подобный свисту вырвавшегося из сломанной вентиляционной шахты пара.
        Лилли вскочила на ноги и стала царапать лицо противника. Ногти ее были обгрызены до основания и не причиняли особенного вреда, но нападавший попятился. Он попытался схватить ее, но она увернулась, и он лишь задел плечо девушки. Затем Лилли снова ударила его по яйцам.
        Мясник согнулся пополам и потянулся за пистолетом.


        К этому моменту Мартинес был уже в половине квартала от них и бежал к месту происшествия вместе с двумя охранниками.
        — ЧТО ЗА ЧЕРТ?  — проорал он.
        Мясник вытащил из-за ремня свой «глок» и развернулся к приближавшемуся мужчине.
        Мускулистый, жилистый Мартинес тут же подскочил к нему, обрушив приклад своей винтовки «М1» на правое запястье мужчины. Послышался треск хрупких костей. «Глок» вылетел из руки мясника, и тот взвыл.
        Другой охранник — черный паренек в просторной толстовке — подбежал как раз вовремя, чтобы схватить Лилли и оттащить ее в сторону. Девушка брыкалась и извивалась в его руках, но он держал ее крепко.
        — Вставай, урод!  — прокричал Мартинес, наставив дуло винтовки на скорчившегося мясника, но тот практически мгновенно, не дав Мартинесу шанса среагировать, схватил ее за приклад.
        Мужчины сцепились в схватке за винтовку и по инерции отлетели назад, на пылающую бочку. Содержимое бочки разлилось, закружился водоворот искр, а дерущиеся качнулись в сторону магазина. Мясник впечатал Мартинеса в стеклянную дверь, и по стеклу во все стороны разбежались трещины, но тут Мартинес ударил винтовкой в лицо противнику.
        Тот отшатнулся от боли и вырвал «М1» из рук Мартинеса. Винтовка полетела на тротуар. Старики от ужаса не могли пошевелиться; со всех сторон сбегались жители города, и некоторые из них уже что-то злобно и с азартом выкрикивали. Второй охранник — мужчина постарше в очках-авиаторах и потрепанном пуховом жилете — сдерживал толпу.
        Мартинес отвесил тяжелый удар справа в челюсть мясника и швырнул мужчину в фартуке на растрескавшуюся стеклянную дверь продовольственного центра.
        Мясник упал в вестибюль магазина, растянувшись на плиточном полу, забросанном осколками. Мартинес ворвался внутрь вслед за ним.
        На мясника, прикованного к полу, обрушился шквал карательных ударов Мартинеса; во все стороны летели розовые брызги слюны и крови. Отчаянно пытаясь закрыть лицо и беспомощно извиваясь, мясник попробовал отбиваться, но Мартинес превосходил его по силе.
        Последний сокрушительный удар в челюсть мясника вырубил его.
        Наступила тишина. Мартинес тяжело дышал. Он встал рядом с мужчиной в фартуке, потирая костяшки и пытаясь собраться с мыслями. Шум толпы около продовольственного центра перерос в тупой рев — большинство зрителей болели за Мартинеса, как на безумном пропагандистском митинге.
        Мартинес же никак не мог понять, что произошло. Мясник Сэм ему никогда особо не нравился, но, с другой стороны, представить, какая муха укусила этого козла, заставив его напасть на Хэмилтона, тоже не получалось.
        — Что, черт возьми, на тебя нашло?  — спросил Мартинес валявшегося на полу мужчину, в общем-то, не ожидая ответа.
        — Он явно хочет стать звездой.
        Этот голос раздался из дыры, зиявшей на месте входа в магазин позади Мартинеса.
        Развернувшись, Мартинес увидел стоявшего в дверях Губернатора. Мускулистые руки были скрещены у него на груди, длинные полы плаща колыхались на ветру, на лице застыло загадочное выражение — смесь недоумения, презрения и мрачного любопытства. Позади него, как угрюмые тотемы, стояли Гейб и Брюс.
        Мартинес был окончательно сбит с толку.
        — Кем он хочет стать?
        Лицо Губернатора преобразилось — его темные глаза вдохновенно загорелись, а уголки рта, скрытые за полностью отросшими усами-подковой, слегка приподнялись,  — и это насторожило Мартинеса.
        — Сперва,  — невозмутимо сказал Губернатор,  — расскажи мне в точности, что произошло.


        — Он не страдал, Лилли… Не забывай… Боли не было… Он просто погас, как свет.
        Боб сидел на обочине рядом с Лилли. Девушка сгорбилась, голова ее была опущена, а слезы падали на колени. Рядом с ней на тротуаре стояла раскрытая аптечка Боба, и медик мазал йодом порезы на ее лице.
        — Большинство из нас в этом дрянном мире и мечтать не могут о подобном.
        — Я должна была их остановить,  — бормотала Лилли усталым, безжизненным голосом, словно марионетка на последнем издыхании. Глаза ее горели от слез.  — Я могла, Боб, могла остановить все это.
        Повисло молчание. Ветер гремел карнизами и гудел в высоковольтных проводах. Практически все население Вудбери собралось на Мейн-стрит поглазеть на последствия.
        Рядом с Лилли, под простыней, на спине лежал Джош. Кто-то накрыл тело импровизированным саваном всего несколько минут назад, и теперь на складках ткани проступали пятна крови из ран на голове Джоша. Лилли нежно погладила его ногу, непроизвольно сжав ее и потрепав, словно это могло вернуть его к жизни. Из хвостика Лилли выбились отдельные пряди, которые теперь падали на ее испуганное, опустошенное лицо.
        — Тихо, милая,  — сказал Боб, засовывая бутылку «Бетадина» обратно в аптечку.  — Ты ничего не могла сделать, совсем ничего.
        Боб тревожно взглянул на ощетинившуюся осколками дверь в продовольственный центр. В вестибюле, едва видимый, Губернатор со своими людьми разговаривал с Мартинесом. Мясник без сознания лежал в тени. Губернатор активно жестикулировал и показывал на его тело, что-то объясняя Мартинесу.
        — Это, черт возьми, просто позор,  — сказал Боб, отвернувшись.  — Просто вопиющий позор.
        — Он бы и мухи не обидел,  — тихо сказала Лилли, смотря на пропитанную кровью простыню у головы Джоша.  — Я бы не выжила, если бы не он… он спас мне жизнь, Боб, и он хотел лишь…
        — Мисс?..
        Лилли повернулась на звук незнакомого голоса и увидела позади Боба немолодого человека в очках и белом лабораторном халате. У него за спиной стоял еще один человек — девушка двадцати с небольшим лет со светлыми косичками. На ней тоже был грязный лабораторный халат, а на шее у нее висели стетоскоп и манжета тонометра.
        — Лилли, это доктор Стивенс,  — сказал Боб, кивнув в сторону мужчины.  — А это Элис, его медсестра.
        Девушка вежливо кивнула Лилли, разматывая тонометр.
        — Лилли, вы не возражаете, если я взгляну на ушибы у вас на лице?  — спросил доктор, опустившись рядом с ней на колени и вооружившись стетоскопом.
        Ничего не ответив, Лилли лишь снова уставилась в землю. Доктор легонько прикоснулся стетоскопом к ее шее и груди, проверил пульс, изучил раны и мягко прощупал ребра.
        — Я всей душой сочувствую вашей потере, Лилли,  — пробормотал он.
        Лилли промолчала.
        — Некоторые из ран старые,  — заметил Боб, поднявшись на ноги и отступив на пару шагов.
        — Похоже, на восьмом и девятом ребрах трещины, а еще на ключице,  — сказал врач, слегка надавливая пальцами прямо поверх флисовой кофты Лилли.  — Все практически залечились. В легких чисто.  — Он вынул трубки стетоскопа из ушей и снова повесил прибор на шею.  — Лилли, если вам что-нибудь понадобится, дайте нам знать.
        Она с трудом кивнула.
        Доктор взвешивал каждое слово.
        — Лилли, я просто хочу, чтобы вы знали…  — Он сделал паузу, подбирая верные слова.  — Не все в этом городе… такие. Я понимаю, сейчас это вряд ли утешит.  — Он посмотрел на Боба, на разбитое окно продовольственного центра, а затем снова на Лилли.  — Думаю, я просто хочу сказать, что, если вам когда-нибудь захочется поговорить, если что-то тревожит вас, если вам что-то понадобится… даже не задумывайтесь, приходите в клинику.
        Не дождавшись от Лилли никакого ответа, доктор вздохнул и поднялся на ноги, обменявшись выразительными взглядами с Бобом и Элис.
        Боб снова подошел к Лилли, опустился на колени и очень тихо произнес:
        — Лилли, милая, теперь нам надо унести тело.
        Сперва она едва расслышала его, в общем-то, даже не осознав, что именно он сказал.
        Она просто смотрела на тротуар, гладила ногу покойника и чувствовала себя опустошенной. На занятиях по антропологии в Технологическом институте Джорджии она узнала, что индейцы анголкины верили, будто духи мертвых нуждались в успокоении. После охоты они в буквальном смысле вдыхали последние вздохи умирающего медведя, чтобы выказать ему уважение и принять его дух в собственные тела, воздав ему должное. Но в тот момент Лилли чувствовала, что из остывавшего трупа Джоша Ли Хэмилтона в нее вселялись лишь отчаяние и ужас потери.
        — Лилли?  — Голос Боба звучал так, словно доносился из далекой галактики.  — Ничего, милая, если мы унесем тело?
        Лилли молчала.
        Боб кивнул Стивенсу. Доктор кивнул Элис, а Элис сделала жест двоим мужчинам, которые стояли в отдалении со складной каталкой. Мужчины — оба среднего возраста, знакомые Бобу по посиделкам в таверне — подошли. Разложив каталку, они прошли в нескольких дюймах от Лилли и опустились на колени около трупа. Первый начал аккуратно перекатывать массивное тело на каталку, но тут Лилли обожгла их взглядом, моргая сквозь слезы.
        — Не трогайте его,  — пробормотала она, и слова прозвучали едва ли не шепотом.
        Боб положил руку ей на плечо:
        — Лилли, милая…
        — СКАЗАЛА ЖЕ, НЕ ТРОГАЙТЕ ЕГО! НЕ ПРИКАСАЙТЕСЬ К НЕМУ!!! УБИРАЙТЕСЬ К ЧЕРТУ!!!
        Ее мучительный вопль пронзил ветреную тишину улицы и привлек внимание всех горожан. Наблюдатели, стоявшие в половине квартала от них, прервали свои разговоры и посмотрели на Лилли. Люди выглядывали из дверей и из-за углов, чтобы выяснить, что происходит. Боб махнул своим собутыльникам, после чего Стивенс и Элис тоже отошли в неловком молчании.
        На крик вышли и люди из продовольственного центра. Теперь они замерли в разгромленных дверях, наблюдая за печальными событиями.
        Взглянув в их сторону, Боб заметил Губернатора, который стоял на засыпанном осколками стекла пороге со скрещенными на груди руками и оценивал ситуацию своими темными коварными глазами. Боб застенчиво подошел к магазину.
        — С ней все будет в порядке,  — негромко сказал он Губернатору.  — Она просто сейчас немного не в себе.
        — Разве можно винить ее?  — задумчиво произнес Губернатор.  — Потерять так свой талон на обед.  — Он пожевал щеку, размышляя.  — Не трогайте ее пока. Приберемся тут позже.  — Он подумал еще, не сводя глаз с трупа, лежавшего у обочины, а затем крикнул через плечо: — Гейб, иди сюда!
        Подошел коренастый мужчина в водолазке и с армейской прической.
        — Растолкай этого дерьмового мясника,  — тихо сказал Губернатор,  — отведи его в подвал и швырни в камеру вместе с гвардейцами.
        Гейб кивнул, развернулся и проскользнул обратно в продовольственный центр.
        — Брюс!  — крикнул Губернатор второму телохранителю.
        Появился чернокожий мужчина с бритой головой, одетый в кевларовый жилет и державший у бедра «АК-47».
        — Да, босс!
        — Подними всех и приведи на площадь.
        Чернокожий мужчина недоверчиво вскинул голову:
        — Всех?
        — Ты меня слышал — всех.  — Губернатор подмигнул ему.  — Будет небольшое городское собрание.
        — Мы живем в жестокие времена! Мы все находимся под невероятным давлением! Каждый день своей жизни.
        Губернатор выкрикивал слова в мегафон, который Мартинес нашел в заброшенной пожарной части. Его резкий, прокуренный голос разносился над голыми деревьями и горевшими факелами. Солнце закатилось за горизонт, и теперь все население города толкалось в сумерках у беседки в центре площади. Губернатор стоял на ее каменных ступенях и обращался к своим слушателям с властной уверенностью политика, смотря при этом горящим взглядом мотивационного оратора.
        — Я понимаю ваши тяготы,  — продолжал он, шагая по ступеням и выжимая из этого момента все до последней капли. Его голос эхом отдавался на площади, отражаясь от заколоченных фасадов зданий.  — В последние месяцы мы все столкнулись со скорбью… потеряв кого-то из близких.
        Он сделал эффектную паузу и заметил, как многие лица склонились, а глаза заблестели в свете факелов. Губернатор чувствовал навалившуюся на всех боль. В душе он улыбался, терпеливо выжидая.
        — То, что случилось сегодня у склада, не должно было произойти. Вы живете с мечом… Я понимаю. Но этого не должно было случиться. Так проявилась более серьезная болезнь. И мы излечим ее.
        На мгновение он обернулся и посмотрел на восток, где увидел фигуры, склонившиеся у лежавшего на земле тела чернокожего мужчины. Боб стоял на коленях перед девушкой по имени Лилли и гладил ее по спине, в оцепенении глядя на поверженного гиганта под окровавленной простыней.
        Губернатор снова повернулся к своим слушателям:
        — С сегодняшнего дня мы будем прививать себя. Теперь все здесь будет иначе. Я обещаю вам… все будет иначе. Появятся новые правила.
        Он сделал еще несколько шагов и обжег взглядом каждого из собравшихся.
        — От монстров по другую сторону стены нас отделяет одна вещь — цивилизация!  — Слово «цивилизация» он выкрикнул так громко, что оно взлетело высоко над крышами города.  — Порядок! Законы! У древних греков было все это дерьмо. Они знали, что такое жестокость из милосердия. И назвали ее «катарсисом».
        На некоторых лицах, взиравших на него, отразились испуг и ожидание.
        — Видите этот гоночный трек?  — сказал он в мегафон.  — Внимательно посмотрите на него!
        Повернувшись, он дал сигнал Мартинесу, который стоял в тени у фундамента беседки. Мартинес нажал кнопку на рации и прошептал что-то человеку на другом конце. Эта часть, по настоянию Губернатора, была продумана до секунды.
        — С сегодняшнего дня,  — продолжил Губернатор, увидев, как многие головы повернулись в сторону огромной темной летающей тарелки на западной окраине города, гигантский овальный гребень которой черным силуэтом вздымался на фоне звезд.  — Прямо с этого момента! Это будет наш новый греческий театр!
        С помпезностью и пышностью фейерверка гигантские ксеноновые прожекторы над треком неожиданно один за другим ожили с громким металлическим скрежетом и осветили арену яркими лучами серебристого света. Толпа, собравшаяся у беседки, издала всеобщий вздох, кое-кто начал аплодировать.
        — Вход свободный!  — Губернатор чувствовал, как нарастала энергия, потрескивавшая, подобно статическому электричеству, и продолжал атаковать словом: — Идут прослушивания, друзья. Хотите бороться на ринге? Нужно лишь нарушить правила. И больше ничего. Достаточно лишь преступить закон.
        Шагая по ступенькам, он смотрел на слушателей, словно бросая им вызов. Некоторые переглядывались, другие кивали, а третьи выглядели так, словно готовы были пропеть ему аллилуйю.
        — Любой, кто нарушит закон, будет драться! Все просто. Не знаете законов — спросите. Прочитайте чертову Конституцию. Загляните в Библию. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Золотое правило. И все такое. Но послушайте, что я скажу. Если перейдете границы — будете драться.
        Раздалось несколько согласных возгласов, и Губернатор использовал эту энергию, раздувая пламя.
        — С этого момента, если сцепился с кем-то — нарушил закон — дерись!
        Вступило еще несколько голосов, толпа загудела, и гул этот разнесся по небу.
        — Украл — дерись!
        Теперь зрители шумно выражали свое одобрение, слышался хор неистовых воплей.
        — Трахнул чью-то жену — дерись!
        Над площадью разносилось все больше и больше голосов, страх и отчаяние нашли свой выход и хлестали через край.
        — Убил кого-нибудь — дерись!
        Ликование стало превращаться в какофонию злобных выкриков.
        — Натворил хоть что-нибудь — особенно если кого-то убил — дерись! На арене. Перед Богом. До смерти.
        Толпа взорвалась нестройными аплодисментами, возгласами и свистом. Губернатор подождал, пока волна схлынет и зрители успокоятся.
        — Начало сегодня,  — сказал он почти шепотом, и мегафон затрещал.  — И начало положит один псих — парень, заправляющий в нашем магазине, мясник Сэм. Он решил, что он сам себе судья, присяжные и палач.
        Внезапно Губернатор указал на арену и прокричал в мегафон голосом, который бы очень подошел для исступленной церковной службы:
        — Готовы к расплате? ГОТОВЫ К ЗАКОНУ И ПОРЯДКУ?
        Толпа разразилась ликованием.
        Лилли посмотрела вверх по улице и увидела, как в половине квартала от нее почти сорок людей одновременно двинулись куда-то. Толпа шла шумной массой, практически единой, и напоминала гигантскую человеческую амебу Люди выбрасывали в воздух кулаки и невнятно сердито орали, шагая по улице в сторону гоночного трека, который стоял в серебряной размытой полутени в двухстах ярдах к западу От этого зрелища Лилли содрогнулась.
        — Можете унести тело, Боб,  — пробормотала она, отвернувшись.
        Боб стоял рядом. Он наклонился и нежно погладил ее по плечу:
        — Мы хорошо о нем позаботимся, милая.
        Она смотрела вдаль.
        — Скажи Стивенсу, что я сама все организую.
        — Ладно.
        — Похороним его завтра.
        — Хорошо, милая.
        Лилли смотрела, как толпа горожан в отдалении заполняла арену. На краткий миг ей вспомнились сцены из старых фильмов ужасов, где озлобленные горожане с факелами и примитивным оружием собирались у замка Франкенштейна, жаждая крови монстра.
        Она поежилась и внезапно поняла, что теперь все они были монстрами — все, включая Лилли и Боба. Монстром теперь был Вудбери.

        Глава тринадцатая

        Любопытство одержало верх над Бобом Стуки. Проводив Лилли в ее квартиру над прачечной и дав ей десять миллиграммов алпразолама, чтобы заснуть, он встретился со Стивенсом. Было решено на время перенести тело Джоша в импровизированный морг в подвалах гоночного трека. После этого Боб сходил к трейлеру и вытащил новую бутылку виски, а затем вернулся к арене.
        Когда он подошел к южному входу, шум толпы усилился и разносился по трибунам, подобно гулу волн, разбивающихся о берег. Все глаза были прикованы к металлическому ограждению. Боб медленно пошел на свет через темный зловонный тоннель. Пройдя через южные ворота, он остановился и сделал лечебный глоток из бутылки с выпивкой, подготавливая свои нервы. Виски обжег горло, и глаза Боба заслезились.
        Он вышел на свет.
        Сперва он увидел лишь нечеткие, размытые фигуры на арене, окруженной массивной сеткой, возвышавшейся над трибунами. Скамьи по обе стороны от Боба были практически пусты. Горожане сидели выше, на верхних ярусах. Они хлопали, свистели и тянули шеи, чтобы разглядеть представление. Резкий свет дуговых ламп, освещавших площадку, заставил Боба заморгать. Пахло старой горелой резиной и бензином. Чтобы понять, что происходит на треке, Бобу пришлось прищуриться.
        Он подошел чуть ближе, прислонился к ограде и посмотрел сквозь сетку.
        В центре грунтового трека в борьбе сцепились двое мужчин. Мясник Сэм, полуголый, в забрызганных кровью спортивных трусах, со впалой обнаженной грудью и свисающим над ремнем животом, обрушил сделанную на скорую руку деревянную дубинку на Стинсона, крупного и рыхлого гвардейца средних лет. Стинсон, камуфляжные штаны которого были темны от всяческих телесных выделений, вздрогнул и отшатнулся, пытаясь увернуться от удара. В грязной руке он сжимал 18-дюймовое мачете. Конец дубинки мясника, с одной стороны которого торчали ржавые гвозди, задел одутловатое лицо Стинсона, прорезав плоть.
        Стинсон отступил, во все стороны брызнули слюни и темная кровь.
        Когда он упал, не удержавшись на ногах, толпа взорвалась визгом и злобными выкриками. Как только дородный гвардеец коснулся земли, в воздух взвилось облако пыли, а мачете вылетело из руки мужчины и приземлилось в грязь. Мясник набросился на противника с дубинкой. Прежде чем Стинсон смог откатиться в сторону, гвозди вошли в его шею и левую часть груди. Зрители взвыли.
        Боб на мгновение отвернулся, почувствовав головокружение и тошноту. Он сделал еще один огромный глоток виски и позволил огню смягчить его ужас. Он выпил еще, затем еще и наконец-то смог найти в себе силы снова взглянуть на представление. Мясник колотил Стинсона, повсюду летели сгустки крови — в свете прожекторов черной, как деготь,  — и она покрывала заросшую сорняками коричневую землю площадки.
        У каждых ворот огромного грунтового трека, огибавшего арену, стояли вооруженные охранники, которые внимательно следили за дракой и держали наготове винтовки. Боб глотнул еще виски и отвел взгляд от жуткой бойни, повернувшись к верхним трибунам трека. Жидкокристаллический экран был темей, возможно выйдя из строя без электричества. Практически все стеклянные кабинки VIP-лож с одной стороны арены зияли пустотой… Кроме одной.
        Губернатор с Мартинесом стояли за окном центральной ложи и смотрели на представление. Понять выражение их лиц было невозможно.
        Боб сделал еще несколько глотков виски — бутылка уже оказалась наполовину пуста — и понял, что избегает встречаться взглядом с толпой. Краешком глаза он видел множество лиц — молодежь и старики, мужчины и женщины. Все неотрывно смотрели на кровавую резню. На многих лицах читалось маниакальное наслаждение. Некоторые зрители вскочили на ноги и махали руками, словно обретя Иисуса.
        Внизу, на арене, мясник обрушил последний неистовый удар на почки Стинсона, и гвозди глубоко вошли в мясистую спину гвардейца. Кровь хлынула пенным потоком, и Стинсон повалился в грязь, содрогаясь в предсмертной агонии. Мясник тяжело дышал, изо рта его сочились слюни. В безумном ликовании он повернулся к толпе и высоко поднял свою дубинку. Зрители ответили волной воплей.
        Чувствуя отвращение и слабость, цепенея от ужаса, Боб Стуки выпил еще виски и уставился в пол.
        — ДУМАЮ, У НАС ЕСТЬ ПОБЕДИТЕЛЬ!
        Голос был многократно усилен громкоговорителем и отдавался эхом резких электронных помех. Боб поднял глаза и в окне центральной ложи увидел Губернатора, который спокойно говорил в микрофон. Даже с большого расстояния Боб разглядел странное удовольствие, мерцавшее в глазах мужчины, подобно звездам. Боб снова посмотрел вниз.
        — ПОСТОЙТЕ! ПОСТОЙТЕ!!! ДАМЫ И ГОСПОДА, ПОХОЖЕ, ЭТО ЕЩЕ НЕ КОНЕЦ!!!
        Боб поднял глаза.
        Огромная глыба, лежавшая на арене, ожила. Потянувшись к мачете, Стинсон схватил рукоятку своей окровавленной рукой и снова развернулся к мяснику, стоявшему спиной к нему, а затем нанес сокрушительный удар, в который вложил все остатки своих сил. Мясник обернулся и попытался прикрыть лицо, но мачете уже обрушилось на его корпус.
        Лезвие вошло в шею мясника так глубоко, что застряло в ней.
        Мясник пошатнулся и упал на спину. Мачете осталось торчать в районе его ключиц. Опьяненный яростью, Стинсон подошел к противнику, чувствуя тяжесть от потери крови и нетвердо шагая, словно мрачный зомби. Толпа ревела и свистела. Стинсон высвободил мачете и нанес еще один удар в шею мясника, отрубив голову сухопарого мужчины между пятым и шестым шейными позвонками.
        Из шеи мясника на землю полились все жизненные соки, и зрители возликовали.
        Боб отвернулся. Он упал на колени, одной рукой все еще держась за сетку. Желудок его скрутило, и его вырвало на бетонный пол первого яруса трибун. Бутылка выпала у него из руки, но не разбилась. Мучительные рвотные позывы продолжались, пока не вышло все содержимое его желудка. Перед глазами все расплылось и стало неразличимым, шум толпы отошел на второй план. Боба рвало и рвало, пока внутри не осталось ничего, кроме желчи, тонкими струйками текущей с его губ. Он навалился спиной на первый ряд пустых скамей. Дотянувшись до бутылки, он залпом выпил все, что в ней оставалось.
        Голос в громкоговорителе проревел:
        — И ВОТ ЭТО, ДРУЗЬЯ, МЫ И НАЗЫВАЕМ ПРАВОСУДИЕМ!
        За пределами арены в этот миг Вудбери можно было с легкостью спутать с любой другой покинутой деревней-призраком в сельской глубинке Джорджии — пустынной и вычищенной в преддверии эпидемии.
        На первый взгляд, каждого из жителей можно было посчитать без вести пропавшим — все обитатели города еще были на стадионе, все глаза оставались прикованы к финальным аккордам баталии. Пуст был даже тротуар около продовольственного центра: Стивенс вместе со своими людьми устранил все оставшиеся свидетельства убийства и увез тело Джоша в морг.
        Теперь, в темноте, под аккомпанемент приглушенного эха толпы, доносившегося ветром, Лилли Коул брела по тротуару, одетая в свою флисовую кофту, драные джинсы и грязные кроссовки. Она не могла спать, не могла думать, не могла перестать плакать. Шумные возгласы с арены никак не оставляли ее в покое, ползая по ней, подобно насекомым. Боб дал ей «Ксанакс», но тот лишь притупил боль, словно затянув дымкой беспокойные мысли. Лилли поежилась от холода и остановилась у входа в заколоченную аптеку.
        — Это не мое дело,  — раздался голос из тени.  — Но молодой девушке вроде вас лучше не бродить одной по этим улицам.
        Обернувшись, Лилли заметила блеск очков в металлической оправе на темном лице. Она вздохнула, утерла слезы и посмотрела вниз.
        — А какая разница?
        Доктор Стивенс выступил в мерцающий свет факелов. Руки его были в карманах, лабораторный халат застегнут на все пуговицы, шея обмотана шарфом.
        — Как вы держитесь, Лилли?
        Она взглянула на него сквозь слезы:
        — Держусь? Да просто грандиозно.  — Она попыталась вдохнуть, но легкие ее словно были забиты песком.  — Давайте следующий глупый вопрос.
        — Может, вам отдохнуть?  — Он подошел к ней и осмотрел ее ушибы.  — Вы все еще в шоке, Лилли. Вам надо поспать.
        Она выдавила из себя бледную улыбку.
        — На том свете отосплюсь.  — Поморщившись, она посмотрела под ноги. Слезы жгли глаза.  — Забавно, я ведь его едва знала.
        — Похоже, он был хорошим человеком.
        Лилли подняла глаза и взглянула на доктора:
        — А это вообще возможно теперь?
        — Что возможно?
        — Быть хорошим человеком.
        Доктор вздохнул:
        — Может, и нет.
        Лилли сглотнула и опустила голову.
        — Мне нужно выбраться из этого места.  — Она вздрогнула, снова всхлипнув.  — Я больше не могу это терпеть.
        — Добро пожаловать в наш клуб,  — ответил Стивенс, посмотрев на нее.
        Повисло неловкое молчание.
        Лилли потерла глаза.
        — Как вам это удается?
        — Что именно?
        — Жить здесь… мириться с этим дерьмом. Вы кажетесь мне более или менее нормальным.
        — Внешность обманчива,  — пожал плечами доктор.  — Да и вообще… Я здесь по той же самой причине, что и все остальные.
        — И это?..
        — Страх.
        Лилли посмотрела на тротуар, ничего не говоря. Да и что тут можно было сказать? Факелы на противоположной стороне улицы начали угасать, фитили прогорали, и тени в закоулках и проходах между домами сгущались. Лилли пыталась справиться с головокружением, охватившим ее. Ей больше никогда не хотелось засыпать.
        — Они скоро выйдут оттуда,  — сказал доктор, кивнув в сторону гоночного трека, видневшегося в отдалении.  — Как только насытятся этим шоу ужасов, которое Блейк для них состряпал.
        Лилли покачала головой:
        — Тут и вообще сумасшедший дом, а этот парень безумнее всех остальных.
        — Я вот что скажу…  — Доктор показал на противоположный конец города: — Почему бы нам не прогуляться, Лилли? Чтобы не встретиться с толпой.
        Она горько вздохнула, пожала плечами и пробормотала:
        — Мне все равно…


        Той ночью доктор Стивенс и Лилли больше часа бродили по холодным улицам, петляя туда-сюда вдоль дальней ограды в восточной части города и около заброшенных железнодорожных путей между стенами. Пока они гуляли и разговаривали, зрители медленно покинули арену и разошлись по своим жилищам; их жажда крови была удовлетворена. Говорил той ночью в основном доктор, тихо, не забывая о навостривших уши охранниках, которые были расставлены по стратегическим точкам баррикады и снабжены оружием, биноклями и рациями.
        Стражники постоянно оставались на связи с Мартинесом, который дал своим людям задание следить за плохо просматривавшимися зонами вдоль стены и особенно за лесистыми холмами на юге и на востоке. Мартинес опасался, что шум боя гладиаторов с большой вероятностью мог привлечь ходячих.
        Шагая по окраинам города, Стивенс рассказывал Лилли о рисках объединения против Губернатора. Доктор предупредил девушку, чтобы она следила за своим языком, и сам говорил иносказаниями, которые сбивали Лилли с толку. Он говорил о Цезаре Августе, об истории бедуинских диктаторов и о том, как лишения пустынных обществ породили жестокие режимы, государственные перевороты и кровавые восстания.
        В конце концов Стивенс снова вернулся к обсуждению печальной реальности эпидемии зомби и предположил, что кровожадные лидеры, скорее всего, были теперь неизбежным злом, побочным эффектом выживания.
        — Я не хочу так жить,  — сказала наконец Лилли, медленно шагая рядом с доктором по роще голых деревьев. Ветер бросал им в лицо легкую снежную крупу, которая покалывала кожу и покрывала лес тонким слоем инея. До Рождества оставалось всего двенадцать дней, но этого, похоже, никто не замечал.
        — Выбора нет, Лилли,  — пробормотал доктор, опустив голову и погрузив подбородок в складки шарфа. Он пошел дальше, смотря под ноги.
        — Выбор есть всегда.
        — Думаете? Не знаю, Лилли.  — Некоторое время они шли молча. Доктор медленно покачал головой: — Не знаю.
        Она посмотрела на него:
        — Джош Хэмилтон ни разу не сделал ничего плохого. Мой отец пожертвовал собой ради меня.  — Лилли сделала глубокий вдох и постаралась сдержать слезы.  — Это просто отговорка. Человек рождается плохим. Все дерьмо, с которым нам теперь приходится иметь дело… это просто спусковой крючок. Так проявляется истинное лицо человека.
        — В таком случае да поможет нам Бог,  — пробормотал доктор, скорее обращаясь к себе самому, чем к Лилли.


        На следующий день под низкими, стального цвета небесами несколько человек хоронили Джоша Ли Хэмилтона в самодельном гробу. К Лилли, Бобу, Стивенсу, Элис и Меган присоединился Кэлвин Дитс, один из рабочих, который за последние несколько недель сдружился с Джошем.
        Дитс был немолодым заядлым курильщиком — возможно, на последних стадиях эмфиземы,  — лицо которого напоминало старый кожаный вьюк, брошенный на солнце. Пока Лилли говорила, он стоял в почтительном отдалении от первого ряда друзей, держа в грубых руках кепку с логотипом фирмы «Катерпиллар».
        — Джош вырос в религиозной семье,  — сдавленно сказала Лилли. Голова ее была опущена, словно она обращалась к мерзлой земле у границы игровой площадки.  — Он верил, что все мы отправляемся в лучший мир.
        В небольшом парке виднелись и другие свежие могилы. У одних стояли самодельные кресты, на других были аккуратно сложены пирамидками отполированные камни. Холм над могилой Джоша возвышался над землей по крайней мере на четыре фута. Останки пришлось положить в корпус пианино, которое Дитс нашел на складе,  — только этот контейнер оказался достаточно велик, чтобы вместить в себя поверженного гиганта,  — и Боб с Дитсом трудились несколько часов, чтобы вырыть подходящую яму в промерзшей земле.
        — И я надеюсь, что Джош был прав, ведь все мы…
        Голос Лилли сорвался и затих. Она закрыла глаза. Из-под век струились слезы. Боб подошел ближе и положил руку ей на плечо. Лилли всхлипнула и содрогнулась всем телом. Продолжать она не могла.
        — Во имя Отца… и Сына… и Святого Духа. Аминь,  — тихо сказал Боб.
        Остальные пробормотали то же самое. Никто не двигался. Поднялся ветер, который принес на площадку целый вихрь сухого, как пудра, снега, щипавшего их щеки.
        Боб мягко потянул Лилли прочь от могилы:
        — Пойдем, дорогая… давай зайдем в дом.
        Лилли не стала сопротивляться и зашагала вслед за Бобом. Остальные молча развернулись, опустив головы. На лицах застыла скорбь. На секунду показалось, будто Меган — одетая теперь в потрепанную кожаную куртку, которую в похмельном посткоитальном бреду дал ей какой-то анонимный благотворитель,  — захотела подойти к Лилли, может, сказать ей что-то. Но в итоге кудрявая девушка с грязно-зелеными глазами лишь горестно вздохнула и осталась на расстоянии.
        Стивенс кивнул Элис, и они развернулись и пошли по тропинке обратно к гоночному треку, подняв на ветру воротники своих лабораторных халатов. Когда они прошли полпути до главной дороги — отойдя на достаточное расстояние от ушей остальных,  — Элис спросила доктора:
        — Вы почувствовали?
        — Да…  — кивнул он.  — Ветер разносит… с севера.
        Элис вздохнула и покачала головой:
        — Так и знала, что эти идиоты привлекут толпу своим шумом. Может, сказать кому-нибудь?
        — Мартинес уже знает.  — Доктор показал на сторожевую башню позади себя.  — Оружие так и бряцает… Да поможет нам Бог.
        Элис снова вздохнула.
        — Видимо, нам в эти дни скучать не придется, да?
        — На того гвардейца ушла половина запасов крови, теперь нам нужны еще доноры.
        — Я могу,  — сказала Элис.
        — Это, конечно, отлично, милая, но второй положительной нам хватит аж до Пасхи. К тому же, если я возьму у тебя еще, придется закопать тебя рядом с этим здоровяком.
        — Продолжать искать первую положительную?
        Доктор пожал плечами:
        — Это все равно что искать крошечную иголку в очень маленьком стоге сена.
        — Я не проверяла Лилли и еще одного нового паренька, как там его?
        — Скотта? Наркомана?
        — Ага.
        Доктор покачал головой.
        — Его давным-давно никто не видел.
        — Мало ли.
        Стивенс прибавил шаг, направляясь к бетонным аркам в отдалении. Он по-прежнему качал головой и держал руки в карманах.
        — Да… мало ли.


        Тем вечером, вернувшись в свою необжитую квартиру над заколоченной прачечной, Лилли впала в оцепенение. Она была благодарна Бобу, который решил на некоторое время остаться с ней. Он сделал ей ужин — фирменную вяленую говядину по-строгановски с макаронами быстрого приготовления,  — и они выпили достаточно односолодового скотча Боба и какого-то аналога «Амбиена»[37 - Лекарственный препарат, снотворное.], чтобы унять беспокойные мысли.
        Звуки за окном второго этажа стали тише и словно бы отдалились, хотя Боба они все же насторожили, пока он кормил Лилли. На улицах что-то происходило. Может быть, что-то неприятное. Но Лилли не могла сосредоточиться на далекой суматохе звуков и торопливых шагов.
        Она чувствовала, будто плывет, и в ту же секунду, как голова ее коснулась подушки, провалилась в полубессознательное состояние. Голые полы и завешенные простынями окна квартиры расплылись в белом забытьи. Но, прежде чем провалиться в сон без сновидений, она увидела склонившееся над ней лицо Боба.
        — Почему бы нам не уйти отсюда, Боб?
        Вопрос на мгновение повис в воздухе. Боб пожал плечами:
        — Честно говоря, я и не думал об этом.
        — Нас тут больше ничто не держит.
        Боб отвернулся.
        — Губернатор говорит, что скоро станет лучше.
        — Что там между вами?
        — Ты о чем?
        — Он тебя здорово к себе привязал, Боб.
        — Неправда.
        — Я просто не понимаю.  — Лилли проваливалась в сон. Она едва видела потрепанного жизнью человека, который сидел на краешке ее постели.  — Он опасен, Боб.
        — Он просто пытается…
        Лилли едва расслышала стук в дверь. Она старалась не закрывать глаза. Боб подошел к двери, и Лилли попыталась не заснуть, пока не поймет, кто пришел.
        — Боб?.. Кто там?..
        Послышались шаги. Над ее постелью возникли две призрачные фигуры. Лилли с трудом видела их сквозь пелену, застилавшую глаза.
        Боб стоял рядом с жилистым, сухопарым, темноглазым мужчиной с аккуратно постриженными усами Фу Манчу и угольно-черными волосами. Мужчина улыбнулся, и Лилли провалилась в небытие.
        — Спи крепко, подруга,  — сказал Губернатор.  — День выдался долгий.


        Паттерны поведения ходячих по-прежнему сбивали с толку и очаровывали склонных к размышлениям жителей Вудбери. Некоторые полагали, что мертвецы двигались подобно рою пчел, ведомые чем-то гораздо более сложным, чем простой голод. Были и теории, описывавшие невидимые сигналы вроде феромонов, которые распространялись среди зомби и определяли их поведение в зависимости от химического состава жертвы. Еще кое-кто считал, что, помимо одного лишь влечения к звуку, запаху или движению, ходячие также отвечали на какие-то сенсорные раздражители, как собака отвечает на свист. Ни одна из гипотез не приживалась, но большинство жителей Вудбери были абсолютно уверены в одном аспекте поведения зомби: приближение стада любого размера было поводом для страха и ужаса; его нельзя было списывать со счетов. Стада были склонны спонтанно расти и опасно расширяться. Стадо — даже небольшое, вроде собиравшейся в этот момент к северу от города группы мертвецов, которых накануне вечером привлек шум боя гладиаторов,  — могло перевернуть грузовик, с легкостью разнести караульные посты для затравки и опрокинуть даже самую высокую
стену.
        Последние двадцать четыре часа Мартинес выстраивал войска, чтобы отразить неминуемую атаку. Охранники на постах у северо-восточного и северо-западного углов баррикады следили за перемещением стада, которое начало собираться в миле от города. По всем инстанциям распространялись сведения, что численность его возросла с дюжины ходячих до примерно пятидесяти и что вся эта группа неровными зигзагами шла вдоль Джонс-Милл-роуд, двигаясь из чащи леса к окраинам города со скоростью примерно двести ярдов в час и постоянно увеличиваясь в размерах. Очевидно, стада двигались вместе еще медленнее, чем отдельные ходячие. Чтобы сократить дистанцию до четырехсот ярдов, этому стаду потребовалось пятнадцать часов.
        Теперь часть мертвецов уже вышла из-за деревьев и ковыляла по открытым полям, отделявшим лес от города. В туманных сумерках ходячие напоминали сломанные игрушки и маршировали на тяге неисправных механизмов, будто заводные солдатики, натыкаясь друг на друга, а их черные рты открывались и закрывались, как расширяются и сужаются зрачки. Даже с такого расстояния было видно, как поднимавшаяся луна поблескивала в мутных белых глазах.
        Мартинес расставил на стратегических точках стены три пулемета «Браунинг» 50-го калибра, доставшиеся им в ходе набега на базу Национальной гвардии. Один был установлен на ограде вокруг экскаватора у западного угла стены; другой — на верхушке автокрана в восточном углу; третий — на крыше полуприцепа на границе стройки.
        У каждого из трех пулеметов уже сидел стрелок в шлемофоне.
        В каждый из пулеметов были заправлены блестящие ленты зажигательных бронебойных трассирующих пуль, а дополнительные боеприпасы лежали рядом, в стальных ящиках.
        Вдоль стены, на лестницах и бульдозерных ковшах, были расставлены и другие стражники, вооруженные полуавтоматическими и снайперскими винтовками дальнего действия, заряженными патронами калибра 7,62 миллиметра, которые могли пробить стену из листового металла. На этих бойцах не было шлемофонов, но они были проинструктированы следить за сигналами Мартинеса, занявшего позицию на верхушке крана в центре парковки почтового отделения. В руках у него была рация. К генератору, тарахтевшему в тени почтовой разгрузочной станции, были подключены два гигантских прожектора, вытащенных из городского театра.
        Рация Мартинеса затрещала:
        — Мартинес, ты здесь?
        Мартинес нажал на кнопку выхода на радиосвязь:
        — Прием, шеф, говорите.
        — Мы с Бобом на подходе, нужно собрать свежего мяса.
        Мартинес нахмурился, брови его под банданой сдвинулись:
        — Свежего мяса?
        Крошечная колонка зашипела:
        — Сколько у нас времени, пока не началась забава?
        Мартинес посмотрел на темнеющий горизонт. Ближайшие зомби все еще были примерно в трехстах пятидесяти ярдах от города. Он нажал на переключатель:
        — Пожалуй, не подойдут на расстояние выстрела еще с час, может, чуть меньше.
        — Хорошо,  — ответил голос.  — Мы будем через пять минут.
        Боб шел за Губернатором вниз по Мейн-стрит к нескольким сцепленным на манер поезда полуприцепам, припаркованным полукругом у разграбленного магазина домашних и садовых принадлежностей «Менарде». Губернатор быстро шагал по холодным зимним улицам пружинистой походкой, и каблуки его высоких сапог стучали по каменному тротуару.
        — В такие времена,  — на ходу говорил Губернатор Бобу,  — ты, должно быть, чувствуешь, что снова оказался в этом афганском дерьме.
        — Да, сэр, должен признаться, порой у меня возникает такое ощущение. Помню, однажды меня послали к линии фронта, чтобы подобрать несколько пехотинцев, возвращавшихся из караула. Ночь, холод собачий, прямо как сейчас. Сирены воздушной тревоги орут, все в ожидании перестрелки. И вот, пригнал я БТР к этой богом забытой траншее, и что я там нашел? Толпа шлюх из местной деревни отсасывает у этих придурков.
        — Врешь!
        — Да без балды!  — Шагая рядом с Губернатором, Боб удрученно покачал головой: — Прямо под воздушной тревогой. Ну, я сказал им завязывать и залезать в БТР, пока я не уехал. Одна из шлюх полезла вместе с ними, и я такой: какого черта? И она: да какая разница? Просто вытащи меня из этой чертовой дыры.
        — Ее можно понять.
        — Ну я отъехал. Девка так и осталась в задней части БТР. Но никогда не догадаетесь, что случилось дальше.
        — Не томи, Боб,  — усмехнувшись, сказал Губернатор.
        — Я вдруг услышал грохот сзади и понял, что эта стерва — боевик. Она притащила с собой самодельную бомбу и взорвала ее в грузовом отсеке.  — Боб снова покачал головой.  — Меня защитила перегородка, но сзади все разворотило. Одному из ребят оторвало ноги.
        — Да это, черт возьми, невероятно!  — воскликнул Губернатор, подходя к грузовым прицепам. Спустилась темнота, и пламя факелов освещало бок грузовика «Пиггли Уиггли», с которого на них хитро смотрела улыбающаяся свинья.  — Погоди-ка секунду, Боб.  — Губернатор ударил кулаком по прицепу: — Тревис! Ты там? Эй! Есть кто дома?
        Задняя дверь грузовика приоткрылась, скрипнув ржавыми петлями, и наружу вырвалось облако сигарного дыма. Из фургона показалась голова крупного чернокожего мужчины:
        — Привет, шеф… Чем могу служить?
        — Отгони один из пустых грузовиков к северной стене, да побыстрее. Там мы тебя встретим и дадим дальнейшие указания. Понял?
        — Понял, шеф.
        Мужчина спрыгнул с кузова и обошел грузовик. Губернатор глубоко вздохнул и повел Боба вдоль прицепов и затем на север, по боковой дороге, идущей к баррикаде.
        — Просто невероятно — на что только не пойдет мужчина, ради того чтобы перепихнуться,  — задумчиво произнес Губернатор, пока они шли по пыльной дороге.
        — Разве?
        — Эти девчонки, с которыми ты приехал, Боб… Лилли и… Как ее зовут?
        — Меган?
        — Да, она. Вот она-то как раз та еще штучка. Верно?
        Боб вытер губы.
        — Да, она девчонка ничего.
        — Кокетливая чуток… Но стоп! Кто я такой, чтобы судить?  — Он похотливо усмехнулся: — Мы все делаем, что можем, чтобы устроиться. Правда, Боб?
        — Чистая правда.  — Боб немного помолчал.  — Но только между нами… Я к ней вроде как неровно дышу.
        Губернатор взглянул на своего спутника со странной смесью удивления и сочувствия.
        — К этой Меган? Что ж, прекрасно, Боб. Стыдиться тут нечего.
        Боб смотрел под ноги.
        — Неплохо было бы хоть разок провести с ней ночь.  — Голос Боба смягчился: — Всего разок.  — Он снова поднял глаза на Губернатора: — Но, черт возьми… Я понимаю, что это просто пустые мечты.
        Филип вздернул подбородок:
        — Может, и нет, Боб… Может, и нет.
        Прежде чем Боб смог ответить, впереди раздалась серия взрывов, послышался лязг. Ярчайший свет прожекторов, установленных на противоположных углах стены, неожиданно прорезал темноту. Серебряные лучи осветили прилегающие к городу поля и деревья, выхватив из сумерек приближающееся стадо ходячих трупов.
        Губернатор провел Боба через парковку почтового отделения к крану, на котором Мартинес готовился отдать приказ начинать стрельбу.
        — Не стрелять, Мартинес!  — Громоподобный голос Губернатора заставил всех обернуться.
        Мартинес нервно посмотрел на подошедших мужчин:
        — Вы уверены, шеф?
        Позади Губернатора послышалось тарахтение фуры и характерное пиканье прицепа, сдающего задним ходом. Боб обернулся и заметил грузовик, который занимал позицию у северных ворот. Из вертикальных выхлопных труб вырывались клубы дыма, а Тревис облокотился на водительское окно, жуя сигару и вращая рулевое колесо.
        — Дай-ка сюда свою рацию!
        Губернатор протянул руку в сторону Мартинеса, который уже спускался по металлической лестнице, приваренной к крану. Боб наблюдал за этим, стоя на почтительном расстоянии позади Губернатора. Что-то во всей этой таинственности тревожило его.
        По другую сторону стены ковыляющие зомби сократили дистанцию до двухсот ярдов.
        Мартинес спустился и протянул Губернатору рацию. Тот нажал на переключатель и прокричал в трубку:
        — Стивенс! Слышишь меня? У тебя рация работает?
        Послышался треск, а затем голос доктора:
        — Да, я вас слышу, и мне не нравится…
        — Заткнись на секунду. Тащи того жирного гвардейца, Стинсона, к северной стене.
        В рации снова затрещало:
        — Стинсон еще восстанавливается, он потерял много крови в вашей небольшой…
        — О черт! Не спорь со мной, Стивенс… ТАЩИ ЕГО СЮДА СЕЙЧАС ЖЕ!
        Губернатор выключил рацию и кинул ее назад Мартинесу.
        — Открывайте ворота!  — крикнул Губернатор двум рабочим, которые стояли неподалеку, вооружившись кирками и тревожно ожидая приказаний.
        Рабочие переглянулись.
        — Вы меня слышали?  — проорал Губернатор.  — Открывайте чертовы ворота!
        Рабочие подчинились и отодвинули засов на одной из створок. Ворота распахнулись, впустив в город порыв мерзкого холодного ветра.
        — Как по мне, мы сейчас испытываем судьбу,  — едва слышно пробормотал Мартинес, лязгнув магазином своей винтовки.
        Губернатор проигнорировал его и крикнул:
        — Тревис! Ставь на исходную!
        Грузовик дернулся, запикал и задом поехал в створ ворот.
        — Опускай сходни!
        Обеспокоенный происходящим Боб увидел, как Юджин, крякнув, выпрыгнул из кабины и обошел грузовик. Он открыл нараспашку двери кузова и опустил сходни на тротуар.
        Толпа зомби приближалась в свете прожекторов и была уже в ста ярдах от Вудбери.
        Боб обернулся, услышав позади себя шаркающие шаги.
        Из темного центра города в неровном пламени горящих в бочках костров появился доктор Стивенс, ведущий под руку израненного гвардейца, который ковылял вялой походкой жертвы инсульта.
        — Смотри, Боб,  — сказал Губернатор, глянув через плечо на своего собеседника, а затем, подмигнув, добавил: — Это куда круче Ближнего Востока.

        Глава четырнадцатая

        Крики внутри пустого грузовика, усиленные неровным металлическим полом и стальными стенами, становились все громче, и эта ария агонии заставляла Боба, стоявшего позади крана, отводить глаза и не смотреть на то, как живые трупы ковыляли к открытому кузову, влекомые шумом и запахом страха. Бобу как никогда хотелось выпить. Выпивка была необходима ему. Ему нужно было напиться до беспамятства.
        По меньшей мере девяносто процентов стада — всех форм и размеров, на разных стадиях разложения, с искаженными неконтролируемой жаждой крови лицами — приближались к задней части грузовика. Первый мертвец добрался до сходен и упал на них лицом вниз. Остальные не заставили себя ждать и шаг за шагом поднимались в кузов, где орал вконец обезумевший Стинсон.
        Первые ходячие, шаркая, забрались внутрь в предвкушении трапезы, и грузный гвардеец, прикованный к дальней стенке кузова упаковочной лентой и цепями, описался.
        Снаружи Мартинес со своими людьми следил за отбившимися от стада мертвецами, большинство которых бесцельно ковыляло в свете вольфрамовых ламп, обратив серые лица и мутные глаза к небу, словно крики доносились именно оттуда. Всего около дюжины ходячих упустили свой шанс поесть. Бойцы у пулеметов 50-го калибра прицелились и ждали приказа, чтобы убить этих скитальцев.
        Грузовик все наполнялся образцами — для растущей губернаторской коллекции лабораторных крыс,  — пока Стинсона не окружило около трех дюжин ходячих. Началась чудовищная трапеза, невидимая другим, и крики превратились в слабые, захлебывающиеся предсмертные стоны. Последний зомби тем временем поднялся по сходням и исчез в мобильной скотобойне. Звуки, доносившиеся из трейлера, стали практически животными: Стинсон теперь лишь хныкал и визжал среди этой бойни, пока его раздирали на части гнилые зубы и ногти мертвецов.
        В холодной темноте улицы Боб почувствовал, как все его внутреннее существо сжалось, подобно сужающемуся зрачку. Ему так необходимо было выпить, что голова пульсировала. Он едва расслышал громоподобный голос Губернатора:
        — Отлично, Тревис! Теперь давай, захлопни ловушку! Вперед, закрывай их!
        Водитель грузовика с опаской обошел подрагивавший кузов смерти и схватил веревку, прикрепленную к створке двери. Он дернул ее сильно и резко, и створки захлопнулись со ржавым скрипом. Тревис быстро защелкнул замок и попятился от грузовика, как от бомбы с часовым механизмом.
        — Вези их на трек, Тревис! Встретимся там через пару минут!
        Губернатор развернулся и подошел к Мартинесу, который стоял в ожидании у подножия крана.
        — Ну вот, теперь можешь позабавиться,  — сказал Губернатор.
        Мартинес нажал на переключатель рации:
        — Так, ребята, укладывайте всех остальных.
        Боб подпрыгнул от неожиданного залпа тяжелой артиллерии. Грохот и искры пулеметов прорезали ночь.
        Трассирующие пули оставляли за собой ярко-розовый след, пересекая лучи белого света прожекторов и поднимая облако темного, маслянистого кровавого тумана вокруг своих целей. Боб снова отвернулся, не желая смотреть на то, как расстреливали ходячих. Губернатор, однако, чувствовал себя совсем иначе.
        Он поднялся на несколько ступенек приваренной к крану лестницы, чтобы лучше видеть представление.
        Трассирующие бронебойные пули быстро косили мертвецов. Раскалывались черепа, частицы мозгового вещества разлетались в ночи, дробились зубы, хрящи и кости, сгорали волосы. Некоторые зомби падали не сразу, и пули вертели их в жуткой пляске смерти, заставляя их руки трястись в свете прожекторов. Прорывались животы. Наружу вываливались блестящие влажные ткани.
        Пальба закончилась столь же неожиданно, как и началась, и тишина ударила по ушам Боба.
        Губернатор пару секунд осматривал последствия бойни. Далекое эхо выстрелов растворялось среди деревьев. Едва доносился стук капель. Последние несколько ходячих повалились на землю грудами кровавой материи и мертвой плоти, лишь отдаленно напоминая человеческое мясо. От некоторых в холодный воздух поднимались облачка пара, но источником их было вовсе не тепло тел, а трение пуль. Губернатор слез со своего наблюдательного пункта.
        Когда грузовик «Пиггли Уиггли» с целым кузовом живых трупов тронулся с места, Боб с трудом сдержал рвотный позыв. Жуткие звуки в трейлере поутихли, Стинсон уже превратился в обглоданный скелет с жалкими остатками плоти. Теперь, пока грузовик, тарахтя, приближался к парковке гоночного трека, из кузова долетало лишь чавканье прожорливых зомби.
        Губернатор подошел к Бобу:
        — Похоже, тебе бы не помешало выпить.
        Боб не нашел в себе сил ответить.
        — Пойдем, нальем чего-нибудь,  — предложил Губернатор, похлопав Боба по спине.  — Я угощаю.


        К утру северные предместья вычистили, убрав любые свидетельства бойни. Люди вернулись к своим занятиям, как будто ничего и не случилось, и остаток недели прошел без происшествий.
        За следующие пять дней еще несколько ходячих забрели в радиус действия пулеметов, привлеченные звуками стада, но в основном все было спокойно. Наступило Рождество, которое практически не праздновали. Большинство обитателей Вудбери уже не следило за календарем.
        Несколько слабых попыток устроить праздник, казалось, только усилили всеобщее уныние. Мартинес с ребятами украсили елку в вестибюле здания суда и повесили мишуру на беседку на площади, но этим все и ограничилось. Губернатор проигрывал рождественские песни через громкоговорители гоночного трека, хотя они скорее лишь раздражали жителей. Погода оставалась относительно благоприятной — снега не было, а температура колебалась в районе пятидесяти[38 - Имеется в виду шкала Фаренгейта. Примерно 7 —9 градусов по шкале Цельсия.] градусов.
        В канун Рождества Лилли пришла в госпиталь, чтобы доктор Стивенс проверил ее раны, и после осмотра тот пригласил девушку остаться на небольшую и незапланированную вечеринку. К ним присоединилась Элис, и они открыли жестянки с ветчиной и бататом и даже вытащили ящик каберне, который Стивенс припрятал в чулане. Они пили за былые времена, за лучшие дни и за Джоша Ли Хэмилтона.
        Лилли замечала, что доктор внимательно следит, не проявляет ли она признаки посттравматического расстройства — нет ли у нее депрессии или каких-либо психических отклонений. Но, как ни странно, Лилли еще никогда в жизни не чувствовала себя более определившейся и твердо стоящей на ногах. Она знала, что нужно было сделать. Она понимала, что больше так жить не в силах, и выжидала время, пока не появится возможность вырваться. Впрочем, вероятно, на каком-то глубинном уровне наблюдения делала как раз Лилли, а не доктор.
        Быть может, она бессознательно искала союзников, сподвижников, сообщников.
        В какой-то момент пришел Мартинес — Стивенс пригласил его ранее заглянуть на огонек,  — и Лилли узнала, что была не единственной, кто хотел сбежать отсюда. После нескольких коктейлей Мартинеса потянуло на разговоры, и он признался, что боится, как бы Губернатор не завел их всех в пропасть. Они поспорили, какое из зол меньше — мириться с безумием Губернатора или болтаться по миру безо всяких гарантий,  — но не пришли ни к каким выводам. И выпили еще.
        В конце концов вечер перерос в пьяную вакханалию нестройных рождественских гимнов и воспоминаний о былых праздниках, и все это только сильнее расстроило каждого из присутствовавших. Чем больше они пили, тем хуже чувствовали себя. Но среди всех этих возлияний Лилли узнала много нового — и важного, и неважного — о каждой из трех потерянных душ. Она заметила, что доктор Стивенс поет хуже всех, кого она когда-либо слышала, что Элис без ума от Мартинеса и что Мартинес скорбит по бывшей жене, оставшейся в Арканзасе.
        Но главное — Лилли почувствовала, что все четверо сплотились в своем общем горе и что эти узы могли сослужить им хорошую службу.


        На следующий день на рассвете, проведя ночь на кушетке в госпитале, где она и отключилась накануне, Лилли Коул вышла на улицу и часто заморгала от резкого зимнего солнца, сиявшего над пустынным городом. Было рождественское утро, и бледно-голубое небо, казалось, только усиливало ощущение Лилли, что она завязла в болоте. В голове у девушки болезненно пульсировало. Она застегнула свою флисовую кофту на все пуговицы и пошла по тротуару на восток.
        В этот час не спало всего несколько жителей. В преддверии рождественского утра все затаились по своим домам. Лилли чувствовала себя обязанной посетить игровую площадку у восточных границ города, к которой через рощу голых диких яблонь вела пустынная тропинка, протоптанная по голой земле.
        Лилли нашла могилу Джоша. Песчаный холм по-прежнему возвышался над землей рядом со сложенной из камней пирамидой. Лилли встала на колени у края могилы и опустила голову.
        — С Рождеством, Джош,  — прошептала она, и ветер подхватил ее слова.
        Голос ее был низким и хриплым со сна и с похмелья.
        Ответом ей стал лишь шорох ветвей. Она глубоко вздохнула.
        — То, как я поступала… как относилась к тебе… я этим не горжусь.  — Она тяжело сглотнула, стараясь не заплакать. Ее захлестывала печаль, но Лилли отгоняла слезы.  — Я просто хотела, чтобы ты знал… ты погиб не зря, Джош… Ты научил меня кое-чему очень важному… Ты изменил мою жизнь.
        Лилли смотрела вниз, на грязно-белый песок под ее коленями, и отказывалась плакать.
        — Ты научил меня больше никогда не бояться,  — пробормотала она самой себе, земле, холодному ветру.  — Теперь мы лишены такой роскоши… поэтому сейчас… я готова.
        Ее голос сорвался, и она еще долго стояла на коленях, не замечая, что правой рукой вцепилась в свою ногу так крепко, что до крови расцарапала кожу прямо под джинсами.
        — Я готова…
        Приближался Новый год.
        Однажды ночью, охваченный зимней меланхолией, человек, известный под именем Губернатор, закрылся в задней комнате своей квартиры на втором этаже с бутылкой дорогого французского шампанского и оцинкованным контейнером, полным всяческих человеческих органов.
        Крошечный зомби, прикованный к стене прачечной, задергался и захрипел при виде него. Когда-то ангельское личико девочки теперь было испещрено трупными пятнами, кожа ее была желтой, как заплесневевший сыр, а губы обнажали ряды почерневших молочных зубов. В прачечной с потолка свисали лампочки, видна была изоляция из стекловолокна и воняло грязью, прогоркшей смазкой и плесенью, а теперь еще и смрадом, идущим от мертвеца.
        — Успокойся, милая,  — тихо пробормотал человек с несколькими именами и сел на пол напротив нее, поставив бутылку с одной стороны от себя, а контейнер — с другой. Вытащив из кармана латексную хирургическую перчатку, он надел ее на правую руку.  — У папочки есть для тебя кое-что вкусненькое, чтобы ты была сытой и довольной.
        Он выловил из контейнера красновато-коричневый кусок и кинул его зомби.
        Маленькая Пенни Блейк рванулась к человеческой почке, которая с чавкающим звуком приземлилась прямо перед ней, и цепь, звякнув, натянулась. Девочка взяла орган обеими руками и стала пожирать его с диким остервенением, пока кровавая желчь не потекла сквозь ее пальчики и не окрасила ее лицо следами, по консистенции напоминавшими шоколадный соус.
        — С Новым годом, милая,  — сказал Губернатор и принялся за пробку шампанского. Она не поддавалась. Он надавил на нее большими пальцами, и в конце концов раздался хлопок, и через край на старую плитку полилась золотистая пена. Губернатор понятия не имел, правда ли был канун Нового года. Он знал, что этот день приближался… Вполне возможно, он настал как раз сегодня.
        Губернатор смотрел на лужу шампанского, которая разливалась по полу. Пенные потоки превращались в тонкие ручейки. Мыслями он унесся в былые времена, к новогодним празднествам его детства.
        Тогда он месяцами ждал Нового года. А потом, в Уэйнсборо им с приятелями тридцатого числа доставляли целую свинью, и они начинали жарить ее на медленном огне позади дома его родителей, обложив очаг кирпичами, как на гавайской вечеринке,  — и праздновали два дня. Всю ночь напролет играла местная блюграсс-группа «Клинч Маунтин Бойз», и Филип доставал отличную травку, и они веселились все первое января, и Филипу обязательно перепадало, и он прекрасно проводил время с…
        Губернатор моргнул. Он не мог вспомнить, кто так проводил новогодние вечера — Филип Блейк или же Брайан. Он не мог понять, где кончался один брат и начинался другой. Он смотрел в пол, моргал и в шампанском видел тусклое, мутное, искаженное отражение собственного лица. Усы-подкова были черны как смоль, а глубоко посаженные глаза мерцали искрами какого-то безумия. Он смотрел на себя и видел, как на него смотрит Филип Блейк. Но что-то было не так: Филип мог разглядеть еще и призрачный слой, наложенный поверх его лица, бледный, испуганный образ по имени Брайан.
        Тихие, искаженные звуки трапезы Пенни отошли на второй план и стали практически неразличимы, как только Филип сделал первый глоток шампанского. Терпкая жидкость обожгла его горло и холодным потоком устремилась вниз по пищеводу. Вкус напомнил ему былые времена. Он напомнил ему праздники, семейные посиделки, встречи родных и близких после долгих разлук. И сердце его облилось кровью. Он понимал, кем был: Губернатором, Филипом Блейком, человеком, который делает дела.
        Но.
        Но…
        Брайан заплакал. Он выронил бутылку, и на плитку вылилось еще больше шампанского, которое потекло прямо к Пенни, не замечавшей невидимой войны, происходившей в этот момент в голове ее опекуна. Брайан закрыл глаза. Слезы полились из-под его век и потоками заструились по лицу.
        Он плакал о тех новогодних праздниках, которые остались в прошлом, о счастливых моментах, разделенных с друзьями… и братом. Он плакал о Пенни и о ее печальном состоянии, в котором винил сам себя. Он никак не мог избавиться от картинки, которая всегда стояла перед его внутренним взором — от образа Филипа Блейка, лежащего холодной, окровавленной грудой рядом с девочкой у кромки леса к северу от Вудбери.
        Пока Пенни ела, чавкая и причмокивая мертвыми губами, а Брайан тихо всхлипывал, с другого конца комнаты послышался неожиданный звук.
        Кто-то стучал в дверь Губернатора.


        Звук заметили не сразу. Он раздавался сериями коротких ударов — осторожных, неуверенных — и продолжался довольно долго, прежде чем Филип Блейк понял, что кто-то стоит в коридоре и барабанит в его дверь.
        Кризис личности тут же миновал, и разум вернулся к Губернатору столь же стремительно, как включается электричество после аварии.
        Именно Филип поднялся теперь, снял хирургические перчатки, отряхнулся, вытер влажный подбородок рукавом свитера, натянул высокие сапоги, откинул с глаз длинные иссиня-черные пряди, обуздал свои чувства и вышел из прачечной, заперев за собой дверь.
        Именно Филип пересек гостиную своей фирменной важной походкой. Сердцебиение его замедлилось, легкие наполнились кислородом, сознание полностью вернулось в режим Губернатора, взгляд стал ясным и резким. Филип открыл дверь, когда постучали в пятый раз.
        — Какого черта может быть так важно в это время, что нельзя было…
        Не вполне узнав женщину, стоявшую за дверью, Губернатор осекся. Он ожидал увидеть кого-то из своих людей — Гейба, Брюса или Мартинеса,  — которые пришли сообщить ему о каком-нибудь незначительном пожаре, который нужно было потушить, или об очередной бредовой драме между взрывными горожанами, которую необходимо было успокоить.
        — Я не вовремя?  — промурлыкала Меган Лафферти, мечтательно прислонив голову к дверному косяку. Блузка под ее джинсовой курткой была расстегнута и щедро выставляла напоказ ложбинку между грудями.
        Губернатор смерил ее своим непоколебимым взглядом.
        — Милочка, не знаю, какую игру ты ведешь сейчас, но я тут кое-чем занят.
        — Просто подумала, что компания вам не помешает,  — сказала она с притворной невинностью в голосе. Она напоминала карикатурную шлюху: винного цвета кудри растрепались и манящими локонами падали на ее одурманенное лицо, на котором было слишком много косметики — почти как грима на клоуне.  — Но я, конечно, пойму, если вы заняты.
        Губернатор вздохнул и улыбнулся уголком рта:
        — Сдается мне, ты пришла не за тем, чтобы одолжить чашку сахара.
        Меган глянула через плечо. Все в ней выдавало волнение: ее лицо, то, как она переводила взгляд с мрачного коридора к двери, то, как были сложены ее руки, одной из которых она неосознанно царапала китайский иероглиф, вытатуированный на локте. Никто никогда не приходил сюда. Личные покои Губернатора были недосягаемы даже для Гейба и Брюса.
        — Я просто… Я подумала… Я…  — запиналась она.
        — Нет причин бояться, дорогая,  — наконец сказал Губернатор.
        — Я не хотела…
        — Почему бы тебе не зайти?  — сказал он и взял ее под руку.  — От греха подальше.
        Он втянул ее внутрь и закрыл дверь на щеколду. Лязг запора заставил Меган вздрогнуть. Ее дыхание участилось, и Губернатор не мог не заметить, как поднимались и опускались под ее декольте удивительно полные груди, какая у нее была роскошная, напоминавшая песочные часы фигура, какие пышные бедра. Девчонка была готова к спариванию. Губернатор пытался вспомнить, когда он в последний раз пользовался презервативом. Был ли у него еще? Остался ли хоть один в его шкафчике с лекарствами?
        — Налить тебе выпить?
        — Конечно.  — Меган разглядывала спартанскую обстановку гостиной: обрезки ковра, разнокалиберные стулья и диван, словно вытащенный из грузовика «Армии спасения». На миг она насупилась и повела носом, возможно заметив запахи, разносившиеся по квартире из прачечной.  — Есть водка?
        Губернатор усмехнулся:
        — Думаю, найдется.
        Он подошел к шкафу, стоявшему у занавешенного центрального окна, вытащил оттуда бутылку и налил немного в два бумажных стаканчика.
        — Где-то у меня был апельсиновый сок,  — пробормотал он, нащупав полупустую канистру.
        Со стаканами в руках он снова подошел к Меган. Она осушила свой одним отчаянным глотком. Казалось, будто она несколько дней плутала в пустыне и это был первый за долгое время глоток жидкости. Она вытерла рот и слегка отрыгнула.
        — Простите… виновата.
        — Ты очаровательна,  — с ухмылкой сказал ей Губернатор.  — Знаешь, Бонни Рэйтт и рядом с тобой не стояла.
        Меган смотрела в пол.
        — Я зашла потому, что хотела узнать…
        — Да?
        — Парень в продовольственном центре сказал, что у вас может быть немного травки или «Демерола».
        — Дуэйн?
        Она кивнула.
        — Сказал, у вас может быть неплохая дурь.
        Губернатор глотнул из своего стакана.
        — Интересно, откуда Дуэйн об этом узнал?..
        Меган пожала плечами:
        — Не знаю. Но дело в том…
        — Почему пришла ко мне?  — Губернатор пристально глядел на нее своими темными глазами.  — Почему не к своему дружку Бобу? У него же целый сундук лекарств в трейлере.
        Девушка снова пожала плечами:
        — Не знаю, я просто подумала, что мы с вами могли бы… устроить обмен.
        Теперь она смотрела прямо на него, покусывая нижнюю губу, и Губернатор почувствовал, как кровь приливает к его чреслам.


        Меган оседлала его в залитой лунным светом соседней комнате. Полностью обнаженная, покрытая холодным потом, с прилипшими к лицу волосами, она ходила вверх и вниз на его возбужденном члене с пустым неистовством лошадки на карусели. Она не ощущала ничего, кроме болезненных толчков. Она не чувствовала ни страха, ни возбуждения, ни сожаления, ни стыда. Ничего. Только механическую гимнастику секса.
        Свет в комнате был выключен, и единственным источником освещения была узкая полоска окна повыше драпировок, сквозь которую проникал серебристый луч зимней луны, пятнами ложившийся на пыльный пол и голую стену за огромным потрепанным креслом Губернатора.
        Мужчина развалился в кресле, его обнаженное тощее тело извивалось под Меган, голова откинулась назад, а вены на шее пульсировали. Но он почти не издавал никаких звуков и не выказывал особого удовольствия от секса. Он ожесточенно толкался в Меган снова и снова, но девушка слышала лишь его монотонное дыхание.
        Кресло было поставлено так, что краем глаза Меган видела стену позади себя. Она не отвела от нее взгляда, даже почувствовав приближение кульминации, ощутив, как близок Губернатор был к оргазму. В комнате не было фотографий, журнальных столиков или торшеров — виднелись только слабые отблески прямоугольных предметов, выстроившихся у стены. Сперва Меган приняла их за телевизоры, решив, что они были развешаны, как в магазине электроники. Но зачем этому парню могло понадобиться две дюжины телевизоров? Вскоре Меган поняла, что слышит низкое эхо белого шума, производимого предметами.
        — В чем дело, черт возьми?  — проревел под ней Губернатор.
        Меган обернулась, глаза ее привыкли к лунному свету. Она разглядела, как что-то двигалось в прямоугольных контейнерах. Ужаснувшись этому движению, она одеревенела, и лоно ее сжалось.
        — Ничего… ничего… прошу прощения… Я просто… Не могу не…
        — А, чертова баба!
        Он потянулся и зажег питающийся от батареек походный светильник, установленный на ящике возле кресла.
        На свету показались ряды аквариумов, заполненных отрезанными человеческими головами.
        Меган потрясенно выдохнула и соскользнула с члена Губернатора, скатившись на пол. Дыхание ее перехватило. Растянувшись на влажном ковре и покрывшись мурашками, она не могла оторвать глаз от стеклянных ящиков. В аккуратно установленных друг на друга контейнерах, заполненных жидкостью, на обрубках шей подергивались лица зомби. Рты их открывались, как у рыб, лишенных кислорода, а молочно-белые глаза невидяще вращались за прозрачными стенками.
        — Я не закончил!  — Губернатор подошел к Меган, перевернул ее и рывком раздвинул ей ноги. Эрекция еще не спала, и он жестоко вошел в девушку. Яростные толчки отдавались болью в ее позвоночнике.  — Лежи тихо, черт тебя дери!
        В крайнем слева аквариуме Меган разглядела знакомое лицо и окаменела при виде него. Она лежала на полу ничком, как громом пораженная, повернув голову набок и с ужасом смотря на это узкое, окруженное пузырьками лицо в последнем аквариуме, пока Губернатор снова и снова безжалостно погружался в нее. Она узнала высветленные волосы, расплывшиеся в жидкости, образовав что-то вроде короны из водорослей вокруг мальчишеских черт, открытого рта, длинных ресниц и курносого носа.
        Меган узнала отрезанную голову Скотта Муна как раз в тот момент, когда внутрь нее ворвалась горячая струя, ознаменовавшая, что Губернатор все-таки кончил свое дело.
        Что-то глубоко внутри Меган Лафферти оборвалось столь же окончательно и бесповоротно, как замок из песка обрушивается под весом волны.


        Секунду спустя Губернатор сказал:
        — Можешь вставать, милочка… Приведи себя в порядок.
        Он сказал это без какой-либо злобы или неприязни, так, как преподаватель может проинформировать студентов в конце экзамена, что время истекло и пора отложить карандаши.
        Затем он заметил, что она уставилась на аквариум с головой Скотта Муна, и понял, что настал момент истины, представился шанс, наступил критический поворот этого веселого вечера. Решительный человек вроде Филипа Блейка всегда знает, где искать шансы. Он знает, когда извлекать выгоду из своего превосходства. Он никогда не сомневается, никогда не отступает и никогда не стесняется грязной работы.
        Губернатор потянулся, нащупал резинку своих трусов, которые были спущены до лодыжек, и снова натянул их. Встав во весь рост, он посмотрел на женщину, скорчившуюся у него на полу в позе эмбриона.
        — Давай, милочка… Давай-ка приведем тебя в порядок и немного поговорим с глазу на глаз.
        Меган уткнула лицо в пол и пробормотала:
        — Пожалуйста, пощадите меня.
        Губернатор наклонился, ущипнул ее за заднюю часть шеи — не больно, просто чтобы привлечь внимание,  — и сказал:
        — Я больше просить не буду… Быстро дуй в ванную!
        Она с трудом поднялась на ноги, держась так, словно в любой момент могла рассыпаться.
        — Сюда, милочка.
        Он грубо сжал ее обнаженную руку и провел Меган по комнате, через дверь, в соседнюю ванную.
        Стоя на пороге и наблюдая за ней, Губернатор сожалел, что так грубо обошелся с Меган, но в то же время понимал, что Филип Блейк в такие времена никогда бы не сдался. Филип бы сделал то, что должен был, был бы сильным и решительным, и та часть Губернатора, которую когда-то звали Брайаном, должна была соответствовать.
        Меган склонилась над раковиной и трясущимися руками взяла мочалку. Включив воду, она нерешительно стала обмываться, по-прежнему дрожа.
        — Клянусь богом, я никому не скажу,  — бормотала она сквозь слезы.  — Я просто хочу домой… просто хочу побыть одна.
        — Как раз об этом я и хочу с тобой поговорить,  — сказал ей от двери Губернатор.
        — Я не скажу…
        — Посмотри на меня, милочка.
        — Я не…
        — Успокойся. Сделай глубокий вдох. И посмотри на меня. Меган, я сказал, посмотри на меня!
        Она взглянула на него. Подбородок ее подрагивал, по щекам лились слезы.
        Губернатор посмотрел на нее:
        — Теперь ты с Бобом.
        — Не поняла… что?  — Она вытерла слезы.  — Что я?
        — Ты с Бобом,  — ответил он.  — Помнишь Боба Стуки, того парня, с которым ты приехала?
        Меган кивнула.
        — Теперь ты с ним. Поняла? С этого момента ты с ним.
        Она еще раз медленно кивнула.
        — Да, и еще кое-что,  — тихо добавил Губернатор, словно чуть не забыв.  — Расскажешь кому-нибудь хоть что-то… и твоя хорошенькая головка окажется в аквариуме рядом с этим наркоманом.


        Через несколько минут Меган Лафферти вышла из квартиры и исчезла в темноте коридора. Дрожа и тяжело дыша, она натянула свою куртку, а Губернатор тем временем вернулся в боковую комнату. Он опустился в кресло и устремил свой взгляд на мозаику аквариумов.
        Некоторое время он просидел так, смотря на аквариумы и чувствуя себя опустошенным. Сквозь стены до него долетали приглушенные стоны. Маленькая тварь, которая когда-то была девочкой, снова проголодалась. К горлу Губернатора стала подкатывать тошнота, все внутри него сжалось, глаза заслезились. Он задрожал. Ужас того, что он натворил, настиг его и обратил все его мускулы в лед.
        Спустя мгновение он рванулся вперед, соскользнул с кресла и упал на колени. Его с шумом вырвало. Остатки его ужина расплескались по грязному ковру. Все содержимое его желудка вылилось на его руки и колени, а затем он откинулся на подножку кресла, хватая ртом воздух.
        Часть него — глубоко похороненная часть по имени Брайан — чувствовала, как его поглощала волна отвращения. Он не мог дышать. Не мог думать. И все равно он заставил себя смотреть на раздутые, пропитанные водой лица, глядевшие на него в упор, клацавшие челюстями и пускавшие пузырьки в аквариумы.
        Ему хотелось отвернуться. Хотелось выйти из комнаты и сбежать от этих дергающихся, булькающих оторванных голов. Но он понимал, что должен продолжать смотреть на них, пока его чувства не притупятся. Ему нужно было стать сильным.
        Ему нужно было подготовиться к грядущему.

        Глава пятнадцатая

        В западной части города, за стенами, в своей квартире на втором этаже недалеко от почтового отделения Боб Стуки услышал стук. Сидя на кровати, прислонившись к спинке, он отложил потрепанную книгу в мягкой обложке — вестерн Луиса Ламура под названием «Бандиты мескитовых деревьев» — и скользнул ногами в стоптанные тапки. Натянув штаны, он повозился с молнией — руки его дрожали.
        Тем вечером он напился до бесчувствия и до сих пор ошущал слабость и опустошение. Голова кружилась, взгляд не фокусировался, живот свело. Шатаясь, он вышел из комнаты и через всю квартиру прошел к боковой двери, которая выходила на темную деревянную площадку лестницы. Боб толкнул дверь, одновременно отрыгнув и сглотнув желчь обратно.
        — Боб… случилось кое-что ужасное… О боже, Боб,  — причитала Меган Лафферти, стоявшая в тени лестничной клетки. Лицо ее было мокрым и осунувшимся, глаза опухли и покраснели, и выглядела она так, словно в любой момент готова была разбиться, как стеклянная статуэтка. Она дрожала от холода и придерживала руками поднятый воротник своей джинсовой куртки, спасаясь от пронизывающего ветра.
        — Заходи, дорогая, заходи,  — сказал Боб, открыв дверь шире. Сердце его забилось чуть быстрее.  — Ради всего святого, что произошло?
        Меган прошла в кухню. Боб взял ее под руки и подвел к стулу, стоявшему около загроможденного обеденного стола. Меган опустилась на стул и попыталась заговорить, но рыдания душили ее. Боб опустился рядом с ней на колени и погладил ее по плечу. Она спрятала лицо у него на груди и разревелась.
        Боб обнял ее:
        — Все хорошо, дорогая… что бы там ни было… мы со всем разберемся.
        Она гортанно стонала, мучительно и жутко, и слезы ее насквозь пропитали его безрукавку. Он погладил ее по голове, провел рукой по влажным локонам. Прошли томительные секунды, и наконец она взглянула на него:
        — Скотт мертв.
        — Что?!
        — Я его видела, Боб.  — Она говорила отрывисто, всхлипы то и дело прерывали ее.  — Он… он мертв, и… он обратился в одну из этих тварей.
        — Тише, тише, дорогая. Вдохни поглубже и попытайся рассказать мне, что стряслось.
        — Я не знаю, что стряслось!
        — Где ты его видела?
        Она подавила всхлипы и в нескольких обрывочных, неоконченных предложениях рассказала Бобу об отрезанных головах, болтавшихся в темноте.
        — Где ты это видела?
        Меган глубоко дышала.
        — Там… в… в квартире Губернатора.
        — В квартире Губернатора? Ты видела Скотта у Губернатора?
        Она часто кивала и пыталась объяснить все, но слова застревали у нее в горле.
        Боб погладил ее по руке:
        — Дорогая, а что ты делала у Губернатора?
        Она снова попробовала что-то сказать. Рыдания вернулись. Она закрыла лицо руками.
        — Давай я принесу тебе воды,  — наконец предложил Боб.
        Он подошел к раковине и налил воды в пластиковый стаканчик. В половине домов в Вудбери теперь не было никаких удобств: ни отопления, ни электричества, ни водопровода. Счастливчики, которые по-прежнему располагали этими преимуществами, входили в ближний круг Губернатора — им импровизированная власть даровала всяческие блага. Боб стал своего рода фаворитом, и апартаменты отражали его статус. Забросанная пустыми бутылками и упаковками от еды, жестянками от трубочного табака и порнографическими журналами, теплыми одеялами и электрическими приборами, эта квартира напоминала запущенную холостяцкую берлогу.
        Боб принес воду Меган, и она стала жадно глотать из пластикового стаканчика. Струйки стекали с уголков ее губ и впитывались в куртку. Как только девушка осушила стакан, Боб аккуратно помог ей снять куртку. Увидев наспех застегнутую блузку, распахнутую в районе пупка, Боб отвернулся. Вся ложбинка между бледными грудями Меган была испещрена красными пятнами и глубокими царапинами. Бюстгальтер сидел криво, наружу выглядывал один из сосков.
        — Вот, дорогая,  — сказал Боб, подойдя к платяному шкафу в коридоре.
        Он достал оттуда одеяло, вернулся на кухню и нежно завернул в него Меган. Она постепенно взяла себя в руки, и в конце концов рыдания сменились резкими, судорожными вдохами. Она смотрела в пол. Ее крошечные руки безвольно лежали на коленях с повернутыми кверху ладонями, словно она забыла, как пользоваться ими.
        — Я не должна была…  — начала было она, но запнулась. Из носа потекли сопли. Утерев их, она закрыла глаза.  — Что я наделала… Боб… да что, черт возьми, со мной не так?
        — С тобой все в порядке,  — сказал он мягко и обнял ее одной рукой.  — Теперь я с тобой, милая. Я о тебе позабочусь.
        В его объятиях она постепенно успокоилась. Вскоре она уже опустила голову ему на плечо и задышала ровнее, а затем ее вдохи стали медленными и глубокими, словно она погружалась в сон. Боб узнал симптомы шока. Руками он почувствовал, как холодна она была, и обернул одеяло плотнее. Она уткнулась носом в его шею.
        Боб глубоко вздохнул, его захлестнули чувства.
        Прижимая к себе девушку, он подбирал слова. В его голове роились противоречивые мысли. История Меган об отрезанных головах и расчлененном трупе Скотта Муна, а также сам факт, что она нанесла Губернатору такой сомнительный визит, вызывали у него отвращение. Но также Боба переполняло безответное желание. Близость ее губ, тихий шорох ее дыхания у его ключицы и блеск ее отливавших краснотой темных кудрей, щекотавших ему подбородок,  — все это опьяняло Боба быстрее и глубже, чем ящик бурбона двенадцатилетней выдержки. Он боролся с желанием поцеловать ее в макушку.
        — Все будет в порядке,  — тихо пробормотал он ей в ухо.  — Мы со всем разберемся.
        — О, Боб…  — Голос ее звучал немного нечетко, возможно, она все еще была слегка одурманена наркотиками.  — Боб…
        — Все будет хорошо,  — сказал он ей на ухо, погладив волосы Меган своей грубой рукой.
        Она подняла голову и поцеловала его в покрытую седой щетиной щеку.
        Боб закрыл глаза и позволил волне поглотить его.


        Той ночью они спали вместе, и поначалу Боб запаниковал из-за перспективы провести так много времени в такой явной и интимной близости с Меган. Боб не занимался сексом с женщиной одиннадцать лет, с тех самых пор, когда они с его покойной женой Брендой прекратили соития. Десятилетнее пьянство положило конец мужской силе Боба. Но желание все равно нарастало внутри него, как разгоравшаяся искра, и той ночью он хотел Меган так отчаянно, что в томлении этом чувствовал вкус водки в горле и ощущал, как что-то толкало его в основание позвоночника.
        Они беспокойно спали в объятиях друг друга, завернувшись в провонявшие потом одеяла двуспальной кровати в задней комнате. К огромному облегчению Боба, они и близко не подошли к тому, чтобы заняться сексом.
        Той ночью мысли Боба лихорадочно метались от полусна, в котором он видел, как они с Меган Лафферти занимались любовью на необитаемом острове в окружении кишащего зомби океана, к неожиданным пробуждениям в темноте спальни на втором этаже. Боб поражался чуду слышать неровное дыхание Меган рядом с собой, чувствовать тепло ее бедра, лежавшего поверх его живота, ощущать ее волосы на своем лице. Ее сладкий, мускусный запах переполнял его. Как ни странно, он впервые с начала этой чумы чувствовал себя невредимым. Он чувствовал живительную надежду. Тревожные подозрения и смешанные чувства по отношению к Губернатору растворились в темной пустоте этой спальни, и сиюминутное умиротворение, спустившееся на Боба Стуки, в конце концов погрузило его в глубокий сон.
        Едва рассвело, он, вздрогнув, проснулся от истошного вопля.
        Сперва он решил, что еще спит. Крик доносился откуда-то снаружи и в ушах Боба звучал призрачным эхом, словно бы отголосок кошмара еще не растворился наяву. В полубессознательном оцепенении он протянул руку к Меган и обнаружил, что ее сторона постели была пуста. Одеяла сгрудились в ногах. Меган пропала. Боб резко сел.
        — Меган, милая?
        Он вскочил с кровати и босиком пошел к двери по ледяному полу. Тут на зимнем ветру за пределами квартиры раздался еще один вскрик. Боб не заметил перевернутый стул на кухне, открытые ящики, болтавшиеся двери шкафа — все признаки того, что кто-то рылся в его вещах.
        — Меган?
        Он побежал к боковой двери, которая была наполовину открыта и хлопала на ветру.
        — Меган!
        Он выскочил за дверь и замер на лестничной площадке второго этажа, моргая от резкого серого света и холодного ветра, бившего в лицо.
        — МЕГАН!!!
        Сперва он не понял, почему все суетились около здания. Он видел, как у лестницы, на противоположной стороне улицы и около почтового отделения собирались люди — около дюжины,  — и все они указывали на Боба или, возможно, на что-то на крыше. Понять было сложно. Сердце Боба заколотилось, он начал спускаться вниз. Он не заметил катушку с буксирным канатом, прикрепленную к перилам лестницы, пока не сделал последний шаг на землю.
        Обернувшись, Боб похолодел и замер, словно окаменев.
        — О боже, нет,  — пробормотал он, глядя на тело, висевшее под лестницей, которое покачивалось на ветру и медленно вращалось.  — О нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет…
        Меган болталась в самодельной петле, надетой на шею. Лицо ее было бледным и безжизненным, как старинный фарфор.


        Лилли Коул услышала переполох за окнами своей квартиры над прачечной и вылезла из постели. Отодвинув жалюзи, она увидела горожан, которые группками стояли у своих подъездов. Некоторые из них с тревогой на лицах указывали на почтовое отделение и что-то шепотом говорили. Лилли почувствовала, что случилось нечто ужасное. Заметив Губернатора, который быстро шел по тротуару в своем длинном плаще в сопровождении неизменных Гейба и Брюса, вставлявших магазины с патронами в винтовки, Лилли поспешила одеться.
        Ей понадобилось менее трех минут, чтобы натянуть одежду, сбежать вниз по задней лестнице, пройти по узкому переулку между двумя домами и пересечь два с половиной квартала до почты.
        Небо было затянуто жуткими облаками, ветер швырял в лицо снежную крупу. К тому моменту, как Лилли увидела толпу, толкавшуюся у подножия лестницы в квартиру Боба, она поняла, что смотрит на последствия чего-то кошмарного. Она видела это по выражениям лиц наблюдателей и по тому, как Губернатор разговаривал с Бобом, отведя его в сторону, как оба мужчины, тихо беседуя, смотрели под ноги и как их лица исказились от беспокойства и мрачной решимости.
        Внутри кружка зрителей Гейб и Брюс склонились на тротуаре около завернутого в простыню предмета, и при виде этого свертка Лилли остановилась как вкопанная. Она стояла в отдалении и смотрела на происходящее, а по телу ее расползался леденящий душу ужас. Вид еще одного обернутого саваном тела на углу улицы отозвался внутри нее жутким эхом.
        — Лилли?
        Обернувшись, она увидела рядом с собой Мартинеса, поверх кожаной куртки которого крест-накрест были надеты пулеметные ленты. Он положил руку на плечо девушки.
        — Она была твоей подругой, да?
        — Кто это?
        — Тебе никто не сказал?
        — Это Меган?  — Лилли стала пробиваться сквозь толпу, оставив Мартинеса позади и оттолкнув несколько зевак.  — Что случилось?
        Боб Стуки встал у нее на пути, загородив ей дорогу и мягко взяв ее за плечи:
        — Лил, постой, ты ничем не сможешь помочь.
        — Что случилось, Боб?  — Лилли моргала. Глаза ее щипало, в груди встал тяжелый ком.  — На нее напал ходячий? Дай мне пройти!
        Боб крепко держал ее за плечи.
        — Нет, мэм. Случилось другое.  — Лилли заметила глаза Боба, холодные и покрасневшие, выжженные печалью. Его лицо подергивалось от боли.  — Эти ребята о ней позаботятся.
        — Она…
        — Она мертва, Лил.  — Боб посмотрел под ноги и медленно покачал головой: — Сама лишила себя жизни.
        — Что… что случилось?
        Не поднимая глаз, Боб пробормотал, что он точно не знает.
        — Дай мне пройти, Боб!
        Лилли протолкнулась сквозь толпу зевак.
        — Эй! Эй! Помедленнее, сестренка!  — Дорогу Лилли перегородил Гейб. Коренастый мужчина с толстой шеей и армейской стрижкой схватил девушку за руку.  — Я понимаю, вы дружили…
        — Дайте мне на нее взглянуть!  — Лилли выдернула руку, но Гейб сгреб ее в охапку и заключил в крепкий захват. Лилли неистово брыкалась.  — ПУСТИ МЕНЯ, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ!
        В десяти футах от них, на поникшей траве тротуара, Брюс, высокий чернокожий мужчина с бритой головой, стоял на коленях перед обернутым в простыню телом и вставлял новый магазин в свой полуавтоматический пистолет 45-го калибра. Лицо его было серьезным и угрюмым, он глубоко дышал, готовясь выполнить неприятное задание, и не обращал никакого внимания на переполох за своей спиной.
        — ПУСТИ!
        Лилли продолжала извиваться в руках коренастого охранника; взгляд ее был прикован к телу.
        — Успокойся,  — прошипел Гейб.  — Ты все только усложняешь…
        — Пусти ее!
        Низкий, прокуренный голос раздался из-за спины Гейба. И Лилли, и охранник замерли, словно услышав ультразвуковой свисток.
        Они посмотрели через плечо и увидели внутри круга зевак Губернатора, который стоял, уперев руки в бока. Два его одинаковых армейский пистолета 45-го калибра с перламутровыми рукоятками висели по обе стороны его ремня, как у заправского бандита, а длинные, будто у рокера, иссиня-черные волосы были забраны в хвост и развевались на ветру. Морщины вокруг его глаз и на впалых щеках углубились и становились все заметнее, по мере того как мрачнело его лицо.
        — Все в порядке, Гейб… Дай девушке попрощаться с подругой.
        Лилли подбежала к лежавшему на земле трупу, опустилась на колени и посмотрела на сверток, прижав ладонь ко рту, словно пытаясь сдержать ураган чувств, поднявшийся внутри нее. Брюс поставил свой пистолет на предохранитель и неловко отошел, посматривая на Лилли. Стоявшая вокруг толпа притихла.
        Губернатор подошел ближе, но из уважения остановился в пяти футах от Лилли.
        Девушка откинула уголок простыни и сжала зубы, увидев пурпурно-серое лицо женщины, которая когда-то была Меган Лафферти. Глаза ее были плотно закрыты, челюсти свело трупным окоченением. Бескровное лицо фарфоровой куклы, казалось, было испещрено миллионами тонюсеньких трещин. Темные капилляры проступали сквозь кожу на ранних стадиях разложения. Лицо было мертвенно-бледным, но все же мучительно живым для Лилли, воскрешая в ее памяти воспоминания о безумных деньках в школе «Спрейберри», когда девчонки курили травку в туалете, залезали на крышу школы и швыряли оттуда камушки в спортсменов, нарезавших круги за баскетбольной площадкой. Меган много лет была лучшей приятельницей Лилли, и, несмотря на разногласия между девушками — а их было немало,  — Лилли по-прежнему считала ее своей лучшей подругой. И теперь Лилли не могла отвести глаз от неузнаваемых останков своей веселой приятельницы.
        Опухшие глаза Меган с пурпурными веками неожиданно открылись, обнажив молочно-белые зрачки, и Лилли вздрогнула.
        Она не сдвинулась с места, когда чернокожий мужчина с бритой головой подошел, навел свой пистолет и приготовился выстрелить прямо в голову трупу. Но, прежде чем был спущен курок, раздался громкий голос Губернатора:
        — Не стреляй, Брюс!
        Брюс обернулся. Губернатор подошел ближе и очень тихо сказал:
        — Позволь ей сделать это.
        Лилли посмотрела на мужчину в длинном плаще, моргнула, но ничего не ответила. Сердце ее было выжжено дотла, кровь застыла в жилах. Где-то далеко по небу прошел раскат грома.
        Губернатор сделал еще шаг ближе.
        — Ну же, Брюс. Дай ей пистолет.
        Через пару бесконечных секунд пистолет каким-то образом оказался в руке Лилли. У ее ног подергивалась и извивалась тварь, которая прежде была Меган Лафферти. Ее нервная система перезапускалась, обнажались гниющие серые зубы. Глаза Лилли застилали слезы.
        — Убей свою подругу, Лилли,  — тихо, но требовательно сказал Губернатор из-за спины девушки.
        Лилли подняла пистолет. Шея Меган изгибалась в попытках поднять голову ближе к добыче, подобно младенцу, появляющемуся из околоплодной жидкости; зубы кровожадно клацали. Лилли наставила дуло на лоб чудовища.
        — Давай, Лилли. Окончи ее страдания.
        Лилли зажмурилась. Спусковой крючок жег ей палец, как сосулька. Когда она снова открыла глаза, тварь на земле уже дернулась к ней, и гнилые зубы нацелились на шею девушки.
        Все случилось так быстро, что мозг Лилли едва смог уловить события.
        Раздался выстрел.
        Лилли отшатнулась и упала на задницу, пистолет выскользнул у нее из руки, а верхняя часть черепа Меган скрылась в темно-красном тумане, забрызгав прилегающий тротуар мозговым веществом. Оживший труп обмяк и замер в сбившейся простыне, а мутные глаза уставились в затянутое тучами небо.
        Пару секунд Лилли лежала ничком на мостовой и смотрела на тучи, пребывая в замешательстве. Кто выстрелил? Лилли так и не нажала на курок. Кто сделал это? Сморгнув слезы, Лилли смогла разглядеть Губернатора, возвышавшегося над ней. Его мрачное лицо было обращено куда-то вправо.
        Над трупом Меган Лафферти стоял Боб Стуки, по-прежнему сжимавший в опущенной руке револьвер 38-го калибра, из ствола которого поднимался дымок.
        На обветренном, испещренном морщинами лице Боба читалось душераздирающее отчаяние.


        В следующие несколько дней никто не обращал особенного внимания на менявшуюся погоду.
        Боб так налег на выпивку, что не замечал ничего столь тривиального, как атмосферные фронты, а Лилли занялась устройством достойных похорон для Меган на участке рядом с Джошем. Губернатор в основном готовился к следующей крупной битве на арене гоночного трека. У него были большие планы на грядущие представления: теперь он хотел задействовать в гладиаторских боях и зомби.
        Гейб и Брюс выполняли грязную работу — разрубали на куски мертвых гвардейцев на временном складе под треком. Губернатору нужно было мясо, чтобы кормить растущую толпу зомби, которую держали в тайной комнате под катакомбами из шлакоблоков. Гейб и Брюс привлекли нескольких молодых парней из команды Мартинеса, чтобы они распиливали бензопилой гниющую, пористую плоть рядом с моргом, превращая человеческие останки в корм.
        Тем временем наступил январь, который принес с собой незаметно и очень медленно подкрадывавшуюся опасность.
        Первые вестники надвигавшегося шторма не вызвали паники: прошло несколько ливней, канализация переполнилась, и вода разлились по улицам, застыв, когда упала температура. Но далекие молнии и сгущавшиеся облака на западе обеспокоили людей. Никто не знал с какой-либо степенью уверенности — и уже никогда не мог узнать,  — почему эта зима стала аномальной для Джорджии. Обычно зимы в этом штате были относительно мягкими: порой шли проливные дожди, или обрушивалась пара снегопадов, или время от времени налетали холодные ветра. Однако никто не был готов к тому, что приближалось к плодовым зонам вместе с областью пониженного давления, двигавшейся со стороны Канады.
        Национальная служба погоды в Пичтри-Сити, которая все еще потихоньку работала на генераторах и коротковолновых радиостанциях, сделала штормовое предупреждение на всех частотах, которые смогла покрыть. Но не многим слушателям новости пошли на пользу. Только несколько человек услышали обеспокоенный голос метеоролога Барри Гудена, твердившего о метели 1993 года и наводнениях 2009-го.
        По словам Гудена, холодный фронт, который все еще господствовал на американском Юге, в течение следующих двадцати четырех часов должен был столкнуться с влажным, мягким и теплым фронтом Центральной Джорджии, скорее всего, заставив тем самым все остальные зимние шторма казаться просто мелкими дождиками. По прогнозам, скорость ветра должна была возрасти до семидесяти миль в час, а также ожидались крупные молнии и дождь со снегом. Этот шторм, вероятно, готов был нанести беспрецедентный урон охваченному чумой штату. Опасно было не только то, что столкновение температур могло обернуть проливные дожди метелями, но и то, что — как штат узнал только несколькими годами ранее и вспомнил теперь, с приходом эпидемии,  — жители Джорджии, как ни печально, были совсем не готовы к наводнениям.
        Несколько лет назад в ходе серьезного шторма из берегов вышла река Чаттахучи, разлившаяся на плотно населенные области вокруг Розуэлла, Санди-Спрингс и Мариетты. В результате оползней дома сошли с фундаментов. Шоссе были покрыты водой, и в итоге катастрофа вылилась в десятки смертей и сотни миллионов долларов ущерба. Но этот год обещал побить все рекорды: над Миссисипи формировался монстр, и скорость его приближения ужасала.
        Первые признаки погодных аномалий обрушились на город в пятницу после обеда.
        К наступлению темноты дождь шел под углом в сорок пять градусов и на скорости в пятьдесят миль в час, заливая баррикаду Вудбери и заставляя отключенные высоковольтные провода в центре города завывать и щелкать, подобно кнутам. Вспышки молний превращали темные переулки в мерцающие серебром фотонегативы, а сточные канавы вдоль Мейн-стрит переполнились. Большинство жителей Вудбери спряталось в своих домах, чтобы переждать этот ливень, и тротуары и заколоченные фасады магазинов были безлюдны…
        …почти безлюдны: группа из четырех горожан не побоялась дождя, чтобы тайно собраться в комнате под гоночным треком.


        — Не включай свет, Элис, если не возражаешь,  — сказал голос из темноты позади стола. Доктора Стивенса выдавал лишь тусклый отблеск очков в тонкой оправе. В тишине слышалась приглушенная дробь дождя.
        Элис кивнула и встала рядом с выключателем, нервно потирая холодные руки. В темном кабинете без окон, который Стивенс использовал в качестве склада, ее лабораторный халат светился призрачной белизной.
        — Ты созвала нас, Лилли,  — пробормотал Мартинес из противоположного угла комнаты, где он сидел на табурете, куря тонкую сигару, горевший кончик которой напоминал светлячка.  — Что думаешь?
        Лилли шагала туда-сюда вдоль ряда металлических каталожных шкафов. На ней был один из запасных армейских дождевиков Джоша, который был ей так велик, что она выглядела как ребенок, одевшийся во взрослые вещи.
        — Что я думаю? Я думаю, что так больше жить не собираюсь.
        — И что это значит?
        — Это значит, что место это прогнило до самой сердцевины. Тут всё ненормально, а этот Губернатор — самый ненормальный из всех. И вряд ли хоть что-то улучшится в обозримом будущем.
        — И?..
        Она пожала плечами:
        — Я рассматриваю варианты.
        — И каковы они?
        Лилли сделала еще несколько шагов, осторожно подбирая слова.
        — Собрать вещи и уехать одной — это самоубийство… но я бы попытала свою удачу за стенами, если бы это был единственный шанс выбраться из этого дерьма.
        Мартинес посмотрел на Стивенса, который сидел в другом конце комнаты, протирая тряпочкой очки и внимательно слушая девушку. Мужчины обменялись серьезными взглядами. В конце концов Стивенс произнес:
        — Ты сказала, есть варианты.
        Лилли остановилась и повернулась к Мартинесу:
        — Эти ребята, с которыми ты работаешь на стене… Ты им доверяешь?
        Мартинес затянулся сигарой и выпустил дым, образовавший кольцо вокруг его лица.
        — Более или менее.
        — Каким-то более, а каким-то менее?
        Он пожал плечами:
        — Можно и так сказать.
        — Но те ребята, которым ты доверяешь больше остальных… они бы тебя прикрыли в случае чего?
        Мартинес внимательно посмотрел на нее:
        — О чем мы тут говорим, Лилли?
        Лилли сделала глубокий вдох. Она понятия не имела, могла ли доверять этим людям, но они при этом казались единственными разумными жителями Вудбери. Она решила раскрыть карты. После долгой паузы она очень тихо сказала:
        — Я говорю о смене режима.
        Мартинес, Стивенс и Элис снова тревожно переглянулись. В напряженной тишине слышался только шум шторма. Ветер усилился, а гром сотрясал фундамент здания с опасной частотой.
        Наконец доктор сказал:
        — Лилли, не думаю, что ты понимаешь, о чем…
        — Нет!  — перебила она, смотря под ноги и говоря холодным, монотонным и безжизненным голосом.  — Хватит уроков истории, Док. Все это в прошлом. Хватит перестраховываться. Этот Филип Блейк должен уйти… и вы понимаете это не хуже меня.
        Над их головами эхом разнесся раскат грома. Стивенс горестно вздохнул:
        — Продолжишь эти речи — и обеспечишь себе выступление на арене гладиаторов.
        Лилли невозмутимо посмотрела на Мартинеса:
        — Я тебя не очень хорошо знаю, Мартинес, но ты кажешься мне довольно рассудительным парнем… таким парнем, который может возглавить восстание и вернуть все на свои места.
        Мартинес уставился на нее:
        — Угомонись, девочка… ты же сама себе навредишь.
        — Как хотите… Можете не слушать меня… Мне уже неважно.  — Она по очереди посмотрела в глаза каждому из них.  — Но вы все знаете, что я права. Если мы ничего не сделаем, все станет гораздо хуже. Захотите выдать меня за измену — ладно, валяйте. Как знаете. Но нам может больше не выпасть шанса свергнуть этого психа. И лично я не собираюсь сидеть сложа руки и ничего не делать, пока этот город охватывает пламенем и пока погибает все больше невинных людей. Вы знаете, что я права.  — Она снова опустила глаза.  — Губернатор должен уйти.
        Очередной раскат грома сотряс все кости здания. На складе повисло молчание. В конце концов голос подала Элис:
        — Она права, и вы знаете это.

        Глава шестнадцатая

        На следующий день шторм, теперь превратившийся в постоянную бомбардировку из проливного дождя с холодным снегом, со всей силой обрушился на юго-восток Джорджии. Телефонные столбы не выдерживали натиска и падали на дороги, забитые брошенными машинами. Дренажные канавы переполнились, и вода из них залила покинутые фермы, в то время как более высокие места покрылись толстым слоем льда. В одиннадцати милях к югу от Вудбери, в поросшей деревьями ложбине, примыкающей к шоссе 36, шторм налетел на крупнейшее общественное кладбище на юге США.
        Кладбище и колумбарий имени Эдварда Найтингейла растянулись на целую милю на склоне к югу от природного парка «Спрюуэлл» и были полны исторических памятников. В восточной оконечности кладбища стояли готическая часовня и посетительский центр, а оттуда было рукой подать до Вудлендского медицинского центра — одной из крупнейших больниц штата. Комплекс его зданий — включая морг в Вудленде, а также гигантский лабиринт погребальных контор кладбища Найтингейла в подвалах — был покинут персоналом в первые недели эпидемии, как только в коридорах появились вновь обратившиеся зомби. Теперь вся территория полнилась ожившими мертвецами: часть из них была покойниками, подготовленными ко вскрытию и погребению, другие — скончавшимися пациентами, прикованными к каталкам. Но все они до этого момента были заперты в своих ловушках.
        В субботу, в 16 часов 37 минут по стандартному восточному времени, протекавшая неподалеку река Флинт вышла из берегов. Под вспышками молний неистовые потоки устремились через край во все стороны, смывая фермы, роняя рекламные щиты и двигая покинутые автомобили на проселочных дорогах, как детские игрушки.
        Оползни начались через час. Весь северный склон вдоль границы кладбища заскользил вниз, к реке, рыхлой и вязкой коричневой волной, разрывая могилы и разбрасывая по холму старинные гробы, которые раскрывались и выкидывали свое жуткое содержимое в океан грязи, снега и ветра. Большинство иссохших скелетов рассыпалось на части, но многие из откопанных трупов — особенно те, которые все еще были свежими и невредимыми и могли карабкаться или ползти,  — начали пробираться наверх, к суше.
        Богато украшенные окна на первом этаже посетительского центра кладбища треснули и рассыпались под напором воды, а штормовой ветер расколол на кусочки готические шпили, обрушив их и оставив здание без крыши. В четверти мили к востоку оттуда стремительные потоки воды налетели на медицинский центр и хлынули внутрь вместе с обломками через ослабленные двери и окна.
        Запертые в морге зомби ринулись к образовавшимся отверстиям, и многие из них тотчас же оказались под водой, не выдержав жуткого ветра и атмосферного давления.
        К пяти часам того дня огромное количество мертвецов, достаточное, чтобы заселить целый город мертвых, оказалось вынесено на сушу, подобно косяку рыб, выброшенному на берег, в соседних фруктовых садах и табачных полях. Они один за другим падали, вылезая из водных потоков; некоторые застряли в деревьях, другие запутались в плывущих фермерских инструментах. Кое-кто из них проплыл под водой несколько миль, увлекаемый в прорезаемую молниями темноту непроизвольным инстинктом и зарождающимся голодом. Тысячи и тысячи мертвецов застряли в канавах, долинах и укромных местечках к северу от шоссе, пытаясь вырваться из грязи и гротескно извиваясь при этом, словно древние люди, вылезающие из первобытного бульона.
        Прежде чем проливной дождь закончился той ночью и тучи ушли к восточному побережью, численность мертвецов, заполнивших окрестные фермы, уже превзошла численность населения близлежащего города Харрингтон, которая до эпидемии, судя по знаку на шоссе 36, составляла 4011 человек.
        После этого величайшего шторма почти тысяча неуправляемых трупов начала сбиваться в самое большое стадо, которое видели с момента начала эпидемии. В дождливой темноте зомби медленно и неуклюже сходились вместе, пока в полях между Крест-хайвей и Роланд-роуд не собралась огромная толпа. Мертвецы стояли так плотно, что издалека макушки их прогнивших голов можно было принять за темную, землистую, медленно двигавшуюся волну наводнения, расползавшуюся по земле.
        Без каких-либо определенных причин, помимо не поддающегося объяснению поведения мертвых — будь то под действием инстинкта, запаха, феромонов или слепого случая,  — все это стадо начало ковылять по грязи в северо-западном направлении прямо к ближайшему населенному пункту на их пути — городу под названием Вудбери, который лежал от них чуть более чем в восьми милях.


        После шторма фермы и поля Юго-Восточной Джорджии были залиты огромными черными лужами грязной стоячей воды. Неглубокие участки превратились в черный лед, холмистая местность покрылась илом.
        В окрестностях по-прежнему шел холодный дождь, теперь значительно ослабший, который покрывал леса и холмы вокруг Вудбери прозрачным инеем, превращая их в волшебную страну сверкающих ветвей, увешанных сосульками проводов и обледеневших тропинок, что было бы невероятно красиво в любом другом месте в любое другое время — там, где не было ни эпидемии, ни отчаявшихся людей.
        На следующий день жители Вудбери упорно старались привести город в порядок. Губернатор приказал своим рабочим командам съездить на близлежащую молочную ферму за соляными блоками. Их привезли оттуда на грузовиках и распилили цепными пилами на небольшие кусочки, которые затем разбросали по дорогам и тротуарам. В южной части города, у затопленных железнодорожных путей, в попытке сдержать стоячие воды сложили мешки с песком. Весь день под черным, как сажа, небом жители Вудбери скребли, вытирали, просаливали, чистили и укрепляли затопленные ямы и трещины.
        — Шоу должно продолжаться, Боб,  — сказал Губернатор ближе к вечеру, стоя на площадке грунтового трека. Яркий свет прожекторов прорезал туманный воздух; тарахтение генераторов напоминало нестройный оркестр фаготов. Пахло выхлопными газами, щелочью и горелым мусором.
        Ветер гнал рябь по поверхности гоночного трека, которая напоминала море густой, как каша, грязи. Дожди сильно ударили по арене, и теперь в центре нее под стадионными прожекторами поблескивало два фута мутной стоячей воды. Покрытые льдом трибуны были в основном пусты, только в одном месте собралась небольшая команда рабочих, вооруженных лопатами и скребками.
        — А?  — Боб Стуки тяжело опустился на скамью в двадцати футах позади Губернатора.
        Рассеянно отрыгивая, Боб выглядел как потерявшийся маленький мальчик. Голова его завалилась набок в пьяном ступоре. На покрытой инеем стальной скамейке рядом с ним лежала пустая бутылка «Джима Бима», другая — наполовину полная — покоилась в его грязной окоченевшей руке. Он пил без передышки последние пять дней, с того самого момента, как отправил на тот свет Меган Лафферти.
        Неисправимый пьяница мог поддерживать уровень опьянения лучше, чем средний человек. Большинство обычных пьянчуг достигают оптимальной степени опьянения — этого безболезненного, притупленного, компанейского состояния, которое дает стеснительным людям силы общаться,  — всего за несколько мгновений до того, как провалиться в небытие. Боб, однако, мог забыться примерно после кварты виски и целыми днями оставаться в этом забытьи.
        Но теперь, в этот самый момент, Боб Стуки вступил в сумеречную зону своего запоя. Выпивая по галлону в день, он стал время от времени засыпать, терять связь с реальностью, галлюцинировать и на несколько часов отключаться.
        — Я сказал, что шоу должно продолжаться,  — повторил Губернатор немного громче, подойдя к сетке, которая отделяла его от Боба.  — Люди дошли до ручки. Им нужен катарсис.
        — Чертовски верно,  — заметил Боб пропитым хриплым голосом.
        Едва держа свою голову, Боб глянул сквозь сетку на Губернатора, стоявшего теперь всего в нескольких футах от него и сердито смотревшего через решетку на своего собеседника.
        В воспаленном взоре Боба Губернатор в холодном свете стадионных прожекторов выглядел дьявольски. Вокруг прилизанных и собранных в хвост иссиня-черных волос мужчины распространялось серебристое сияние. С каждым выдохом изо рта его вылетали облачка пара, а усы Фу Манчу задвигались, когда он продолжил:
        — Небольшой зимний шторм не остановит нас, Боб. Я кое-что придумал, люди просто улетят. Ты только подожди. Ты еще ничего не видел.
        — Вот и… хорошо,  — пробормотал Боб. Голова его завалилась набок, на глаза упала темная тень.
        — Завтра вечером, Боб.  — Лицо Губернатора расплывалось перед расфокусированным зрением Боба.  — Это обучение. С этого момента все здесь будет иначе. Закон и порядок, Боб. Это будет величайшая возможность для обучения. И прекрасное шоу вдобавок. Встряхнем их чертов мир. Все свершится здесь, в этой мерзкой грязи. Боб? Ты еще здесь? Боб, с тобой все в порядке? Не отключайся, приятель.
        Боб сполз со скамьи и свалился на землю, снова потеряв сознание, и последним перед его внутренним взором запечатлелось лицо Губернатора, рассеченное на ромбики ржавой сеткой ограждения.
        — И куда, черт возьми, запропастился Мартинес?  — Губернатор оглянулся через плечо.  — Уже несколько часов не видел этого засранца.


        — Слушайте,  — сказал Мартинес в железнодорожном ангаре, переводя взгляд с одного заговорщика на другого. Пятеро мужчин сидели полукругом в дальнем углу затянутого паутиной сарая, в котором было темно, как в могиле. Мартинес запалил сигариллу, и дым окутал его приятное мужественное лицо.  — Не ослабляйте ловушки на чертову кобру — ударяйте как можно сильнее и как можно быстрее.
        — Когда?  — прошептал самый молодой из всех, по имени Стиви. Этот высокий худощавый парень-метис с пушком над верхней губой, одетый в черную шелковую короткую куртку, сидел на корточках рядом с Мартинесом и встревоженно моргал серьезными глазами, обрамленными длинными ресницами. За внешней невинностью Стиви скрывалась дикая страсть к уничтожению зомби.
        — Скоро.  — Мартинес затянулся.  — Сообщу сегодня вечером.
        — Где?  — спросил другой заговорщик, мужчина постарше, в пальто и шарфе, который отзывался на прозвище Швед. Его лохматые светлые волосы, открытое лицо и широкая грудь, постоянно пересеченная пулеметными лентами, придавали ему сходство с бойцом французского Сопротивления времен Второй мировой войны.
        Мартинес взглянул на него:
        — Я сообщу.
        Швед раздраженно вздохнул:
        — Мы тут рискуем своими задницами, Мартинес. Мог бы хоть намекнуть нам, во что мы ввязываемся.
        В разговор вступил чернокожий мужчина в пуховом жилете по имени Бройлс:
        — У него есть причины не вдаваться в детали, Швед.
        — Да? И почему это?
        Тот смерил Шведа взглядом:
        — Предел ошибки.
        — Не понял?
        Чернокожий взглянул на Мартинеса:
        — Слишком многое на карте. Кого-нибудь схватят, пока не дойдет до дела, будут пытать и все такое.
        Мартинес кивнул, снова затянувшись.
        — Что-то вроде того… да.
        — А что с громилами?  — вставил четвертый человек, бывший механик из Мейкона по имени Таггерт.
        — С Брюсом и Гейбом?  — переспросил Мартинес.
        — Да… Думаете, сможем их подговорить?
        Мартинес еще раз затянулся.
        — Что сам думаешь?
        Таггерт пожал плечами:
        — Мне кажется, они никогда на такое не согласятся. Блейк их так привязал к своей заднице, что они без него и шагу не сделают.
        — Именно.  — Мартинес глубоко вздохнул.  — Поэтому сначала нужно убрать их.
        — Как по мне,  — пробормотал Стиви,  — большинство людей в этом городе вообще не парится по поводу Губернатора.
        — Он прав,  — согласился Швед, нервно кивнув.  — Я бы сказал, девяносто процентов людей вообще любят этого сукина сына и спокойно относятся к тому, как здесь все устроено. Кладовые не пустеют, стена стоит, шоу продолжается… Это как немцы в 1930-х, когда чертов Адольф Гитлер…
        — Так, хватит!  — Мартинес швырнул окурок на забросанный шлаком пол и затушил его носком своего армейского сапога.  — Слушайте… все.  — Говоря низким и монотонным голосом, в котором слышалось напряжение, он встретился взглядом с каждым из мужчин.  — Все случится, и случится быстро и решительно… Иначе все мы закончим свои дни на бойне, будучи разрубленными на куски для пропитания зомби. Он попадет в аварию. Больше вам знать сейчас не нужно. Хотите выйти — дверь там. И без обид. Выбор за вами.  — Он несколько смягчился.  — Вы, ребята, хорошие работники, честные люди… а доверие здесь заслужить нелегко. Хотите попрощаться и разойтись на этом, вопросов нет. Но уходите прямо сейчас. Потому что, как только все начнется, спрыгивать будет поздно.
        Мартинес подождал.
        Никто ничего не сказал, и никто не вышел.


        Той ночью температура резко упала, с севера налетел ветер. Из труб вдоль главной улицы Вудбери шел дым, генераторы работали без остановки. На западе по-прежнему горели дуговые лампы гоночного трека, где шли последние приготовления к грандиозной мировой премьере, намеченной на следующий вечер.
        Лилли Коул была одна в своей квартире над прачечной. Она разложила на кровати оружие и запасные боеприпасы: два полуавтоматических пистолета «ругер лайт» 22-го калибра, дополнительный магазин и коробку патронов «Стингер» на 32 грана. Пистолеты ей дал Мартинес, кратко объяснив при этом, как их перезаряжать.
        Отступив от кровати и сузив глаза, Лилли посмотрела на золоченые пистолеты. Сердце ее забилось сильнее, в горле пересохло; она почувствовала давно знакомые ей панику и сомнения в себе. Она замерла, зажмурилась и отогнала свой страх подальше. Снова открыв глаза, она подняла правую руку и осмотрела ее, словно она принадлежала кому-то другому. Рука ее не тряслась. Она была тверда, как скала.
        Этой ночью, а может и следующей, Лилли не собиралась спать ни минуты.
        Вытащив из-под кровати большой рюкзак, она сложила в него пистолеты, патроны, мачете, фонарик, нейлоновую веревку, снотворное, изоленту, банку «Ред Булла», зажигалку, скатанный пластиковый тент, перчатки без пальцев, бинокль и запасной пуховый жилет. Затем она закрыла рюкзак на молнию и запихнула его обратно под кровать.
        До миссии, которая должна была изменить весь ход ее жизни, оставалось менее двадцати четырех часов.
        Лилли утеплилась, надев на себя пуховик, непромокаемые ботинки и вязаную шапку, а затем посмотрела на заводные часы, стоявшие на прикроватной тумбочке.
        Пять минут спустя, в 23 часа 45 минут, она закрыла дверь в свою квартиру и вышла на улицу.


        Было по-вечернему морозно. Город казался пустынным. В воздухе витал едкий запах серы и замерзшей соли. Лилли приходилось очень осмотрительно шагать по тротуарам: лед под ее ботинками громко хрустел. Она то и дело оглядывалась. На улицах никого не было. Она прошла мимо почтового отделения к дому Боба.
        Деревянная лестница, на которой повесилась Меган, покрылась льдом после шторма, и ступеньки трещали при каждом осторожном шаге Лилли.
        Девушка постучала в дверь Боба. Ответа не последовало. Она постучала снова. Ничего. Она шепотом позвала Боба по имени, но не услышала ни отклика, ни вообще каких-либо звуков. Проверив дверь, Лилли обнаружила, что она не заперта, и вошла внутрь.
        В темной кухне царила тишина, пол был забросан осколками тарелок и другой посуды, тут и там виднелись лужи. На какую-то секунду Лилли подумала, не стоило ли ей захватить с собой пистолет. Она осмотрела гостиную справа от себя и увидела там перевернутую мебель и груды грязного белья.
        Заметив на кухонной стойке работающий от батареек светильник, она взяла его, включила и пошла в глубь квартиры, позвав:
        — Боб?
        В свете фонаря на полу коридора поблескивали осколки стекла. На ковре лежал перевернутым один из медицинских саквояжей Боба, все его содержимое было разбросано вокруг. На стене мерцало что-то липкое. Лилли сдержала страх и пошла дальше.
        — Есть кто дома?
        Взгляд ее устремился в спальню в конце коридора, и там она заметила Боба, который сидел на полу, прислонившись спиной к незаправленной кровати. Голова его упала на грудь. На нем были надеты грязная майка и семейные трусы, его худые ноги были белы, как гипс. Он сидел совершенно неподвижно, и на краткий миг Лилли подумала, что он мертв.
        Но затем она заметила, что грудь его медленно поднималась и опускалась, и увидела полупустую бутылку «Джима Бима», которая покоилась в его обмякшей правой руке.
        — Боб!
        Подбежав к нему, Лилли аккуратно подняла его голову и откинула ее на кровать. Его редеющие сальные волосы были взлохмачены, глаза с тяжелыми веками налились кровью и остекленели, и он бормотал что-то вроде:
        — Их слишком много… они сейчас…
        — Боб, это Лилли. Ты меня слышишь? Боб? Это я, Лилли.
        Его голова снова упала.
        — Они сейчас умрут… если мы не отсортируем самых тяжелых…
        — Боб, проснись. Тебе снится кошмар. Все хорошо, я здесь.
        — По ним ползают личинки… слишком много… ужасно…
        Лилли поднялась на ноги, развернулась и спешно вышла из комнаты. Зайдя в грязную ванную на другой стороне коридора, она налила воды в немытую чашку и вернулась к Бобу. Аккуратно вынув бутылку с выпивкой из руки Боба, она швырнула ее в сторону, и та разбилась о стену, забрызгав обои с розами. Боб вздрогнул от грохота.
        — Вот, выпей,  — сказала Лилли и влила немного воды ему в рот. Боб закашлялся, руки его беспомощно взметнулись. Он попытался сфокусировать свой взгляд на Лилли, но глаза его не слушались. Она прикоснулась к его горячему лбу.  — Я знаю, ты страдаешь, Боб. Все будет хорошо. Теперь я здесь. Давай.
        Она подхватила его под мышки и с трудом затащила повисшее мертвым грузом тело Боба на постель, положив его голову на подушку. Накрыв одеялом его ноги, она подтянула другой конец прямо к его подбородку, тихо говоря при этом:
        — Я понимаю, как тяжело тебе было потерять Меган, да и все остальное… Но теперь просто нужно держаться.
        Он наморщил лоб; страдания исказили его потрепанное, испещренное морщинами лицо. Глаза его шарили по потолку. Он напоминал человека, которого похоронили заживо и который пытался дышать. Говорил он невнятно:
        — Я не хотел… никогда… это не я предложил…
        — Все в порядке, Боб. Не надо ничего говорить,  — спокойно, мягко произнесла Лилли, гладя его по голове.  — Ты все сделал верно. И все будет хорошо. Здесь все изменится, все станет лучше.
        Она провела рукой по его щеке и почувствовала, как холодна была его заросшая щетиной кожа. Лилли негромко запела ему The Circle Game Джони Митчелл, прямо как в старые добрые времена.
        Голова Боба откинулась на пропитанную потом подушку, дыхание его начало выравниваться. Веки отяжелели. Как в старые добрые времена. Он засопел. Лилли пела, пока он не отключился.
        — Мы свергнем его,  — очень тихо сказала Лилли уснувшему мужчине.
        Она понимала, что он уже не мог расслышать ее слов, если вообще мог раньше. Лилли говорила сама с собой. Она обращалась к глубоко погребенной части своей личности.
        — Теперь уже слишком поздно поворачивать назад… мы свергнем его…
        Голос Лилли оборвался, и она решила найти одеяло и провести остаток этой ночи у постели Боба в ожидании рассвета судьбоносного дня.

        Глава семнадцатая

        На следующее утро Губернатор рано приступил к последним приготовлениям к большому представлению. Он поднялся еще до рассвета, быстро оделся, сделал кофе и покормил Пенни остатками человеческих органов. К семи утра он уже вышел на улицу, направляясь в квартиру Гейба. Соляная команда уже была на ногах и работала на тротуарах, а погода была на удивление тихой, учитывая события прошлой недели. Температура поднялась чуть выше пятидесяти, небо посветлело, возможно даже стабилизировалось, и теперь было затянуто бледно-серыми, цементного цвета облаками. Ветра утром почти не было, и расцветающий день представлялся Губернатору идеальным для устройства нового, усовершенствованного боя гладиаторов.
        Гейб и Брюс руководили перемещением зомби, которых держали в заточении в подвальных помещениях гоночного трека. Понадобилось несколько часов, чтобы привести этих тварей наверх, в подсобные комнаты арены, и не только потому, что ходячие были неуправляемыми чудовищами, но и потому, что Губернатор настаивал на полной секретности. Открытие «Арены смерти» невероятно возбуждало инстинкты шоумена, таившиеся в Губернаторе, и он хотел, чтобы откровения этого вечера ослепили зрителей. Большую часть этого дня он провел на треке, проверяя и перепроверяя занавес, систему громкоговорителей, музыкальные сигналы, свет, ворота, замки, безопасность и — последними по очереди, но не последними по значению — участников состязаний.
        Двое оставшихся в живых гвардейцев, Зори и Мэннинг, все еще прозябали в подвальной камере, лишившись практически всей своей жировой и мускульной ткани. Они несколько месяцев существовали на объедках, залежалых крекерах и воде, круглыми сутками прикованные к стене, и теперь напоминали скелеты с жалкими остатками разума. Единственным, что сохранилось в них, была военная подготовка, а также ярость, которая за долгие недели их мучительного заточения усилилась и углубилась, превратив их в большеглазых призраков, жаждавших мщения.
        Другими словами, если уж они не могли вцепиться в глотку своих тюремщиков, они с радостью готовы были сцепиться друг с другом.
        Гвардейцы были финальным кусочком мозаики, и Губернатор ждал до последнего, чтобы переместить их наверх. Гейб и Брюс привлекли троих из своих самых крепких рабочих и отправили их в камеру ввести узникам теопентал натрия, чтобы смягчить их для перехода. Идти было недалеко. Шеи, рты, запястья и лодыжки гвардейцев были стянуты кожаными ремнями, за которые их и тащили на уровень арены по нескольким пролетам железной лестницы.
        Когда-то любители гонок бродили по этим бетонным коридорам и покупали футболки, корн-доги, пиво и сахарную вату. Теперь тоннели были постоянно темны, заколочены и закрыты на замки и использовались как временный склад для всего: от топливных канистр до запечатанных картонных коробок с ценностями, снятыми с мертвецов.
        К половине седьмого вечера все было готово. Губернатор приказал Гейбу и Брюсу занять позиции на противоположных концах арены, внутри ведущих к выходам тоннелей, чтобы они могли перехватить непредсказуемых бойцов — или отбившихся от рук зомби, если придется,  — при попытке сбежать. Довольный всеми приготовлениями, Губернатор отправился домой, чтобы переодеться к представлению. Он оделся во все черное: черный кожаный жилет, кожаные штаны, кожаные мотоциклетные ботинки — и завязал свой хвост кожаным шнурком. Он чувствовал себя рок-звездой. Последним штрихом его ансамбля стал фирменный плащ.
        Вскоре после семи более сорока жителей Вудбери начали заполнять стадион. Все афиши, ранее на этой неделе развешанные на телефонных столбах и приклеенные к окнам магазинов, указывали, что представление начиналось в половине восьмого, но каждому хотелось занять хорошее место впереди и по центру, устроиться там, взять что-нибудь выпить, разложить свои одеяла и подушки.
        Погода располагала, и к моменту начала шоу зрители уже гудели в предвкушении.
        В 19 часов 28 минут толпа, сосредоточенная на первых рядах трибун, притихла. Кое-кто стоял в проходе, прижав лица к сетке ограждения. Самые молодые из мужчин заняли ближайшие к арене места, в то время как женщины, пары и пожилые обитатели города свободно расселись на верхних рядах, завернувшись в одеяла, чтобы не мерзнуть. На каждом из лиц было написано отчаянное желание, все они напоминали жаждущих травки наркоманов в завязке — изможденные, измотанные, взволнованные. Они чувствовали, что вот-вот должно случиться что-то невероятное. Они ощущали в воздухе запах крови.
        Губернатор не мог разочаровать их.


        Ровно в 19.30 — по наручным часам Губернатора марки «Фоссил» с самозаводом — по стадиону вместе с бесконечными стонами ветра стала разноситься музыка. Сначала она тихо, едва слышно заиграла в громкоговорителях — и низкие аккорды были глубоки, как подземная дрожь.
        Увертюра эта была знакома многим, хотя далеко не каждый смог бы сказать, как называлась симфоническая поэма: «Так говорил Заратустра» Рихарда Штрауса. Большинство знали эту композицию как тему из фильма «Космическая одиссея 2001 года». Звучные ноты валторн раздавались одна за другой, подводя к драматическим фанфарам.
        В свете дуговых ламп показался тонкий слой снега, ослепительный луч ударил прямо в центр грязной арены, осветив ярчайший бассейн размеров лунного кратера. В конусе света вперед вышел Губернатор, и толпа издала коллективный вопль.
        Как только музыка дошла до своего грандиозного финала, Губернатор поднял руку в царственном, мелодраматичном жесте. Полы его плаща развевались на ветру. Ботинки его на шесть дюймов погрузились в грязь — арена была настоящей трясиной, пропитанной дождевой водой. Но Губернатор полагал, что грязь только добавит драматизма.
        — Друзья! Жители Вудбери!  — прогремел он в микрофон, подключенный к стойке системы громкой связи позади него. Его баритон взвился в ночное небо, а эхо разнесло слова по всем пустым трибунам по обе стороны арены.  — Вы упорно работали, чтобы поддерживать жизнь в этом городе! И вы вот-вот будете вознаграждены!
        Три с половиной дюжины голосов — когда голосовые связки, как и психика, напряжены до предела — могут устроить тот еще шум. Воздух прорезал настоящий кошачий концерт.
        — Вы готовы к сегодняшнему ударному представлению?
        Трибуны взорвались какофонией звериных рыков и дикого ликования.
        — Приведите соперников!
        По сигналу, зашумев, как гигантские разгоравшиеся спички, вспыхнули огромные прожекторы, установленные на верхних рядах, и лучи скользнули вниз, на площадку Один за другим серебристые пятна света сфокусировались на громадных черных брезентовых занавесях, скрывавших пять выходов на арену.
        В дальнем конце стадиона поднялась гаражная дверь, и в тени прохода появился Зорн, младший из двух гвардейцев. На нем были надеты самодельные подплечники и щитки, в руках он, дрожа от дремлющего безумия, сжимал мачете. С диким выражением на лице он пошел через поле к центру, двигаясь скованно, порывисто, словно военнопленный, впервые обретший свободу после нескольких недель заточения.
        Практически одновременно на противоположном конце стадиона, как в зеркальном отражении, резко поднялась вторая гаражная дверь, и из тени вышел Мэннинг, старший из гвардейцев, с растрепанными седыми волосами и налитыми кровью глазами. Держа в руках гигантский боевой топор, Мэннинг ковылял по грязи, сам при этом напоминая зомби.
        Как только соперники встретились в центре ринга, Губернатор прокричал в микрофон:
        — Дамы и господа! С огромной гордостью представляю вам «Арену смерти»!
        Занавеси по бокам трека — опять же по сигналу — неожиданно взвились вверх, и толпа испустила коллективный вздох. В проходах стояли группы хрипевших, разлагавшихся, голодных зомби. Кусачие начали выходить из арок на арену, протянув руки к человеческому мясу, и некоторые из зрителей на трибунах вскочили на ноги, инстинктивно пожелав убежать.
        Кусачие, шаркая, неловко прошли половину расстояния до центра поля, застревая в грязи, и тут их цепи натянулись. Некоторые из мертвецов, не ожидавших ограничения свободы, не удержались на ногах и комично распластались в грязи. Другие сердито зарычали, замахав мертвыми руками в сторону толпы в знак протеста против несправедливости своего заточения. Толпа разразилась криками.
        — ДА НАЧНЕТСЯ БИТВА!
        В центре поля Зорн наскочил на Мэннинга, прежде чем тот успел подготовиться — и даже прежде чем Губернатор смог спокойно удалиться с арены,  — и старший гвардеец едва умудрился парировать рассекающий удар своим оружием.
        Мачете соскользнуло и высекло из обуха топора целый дождь искр.
        Толпа возликовала, увидев, как Мэннинг отшатнулся и поскользнулся в грязи, пройдя всего в нескольких дюймах от ближайшего зомби. Ходячий, округливший глаза от жажды крови, щелкнул зубами в непосредственной близости от лодыжек Мэннинга. Цепь едва удержала эту тварь. Мэннинг с трудом поднялся на ноги. Лицо его пылало яростью и безумием.
        Губернатор ушел с поля через одни из ворот, улыбаясь сам себе.
        Гвалт толпы эхом отражался от бетонных стен темного тоннеля, по которому он шел, усмехаясь себе под нос и представляя, как здорово бы получилось, если бы одного из гвардейцев укусили на глазах у зрителей и он бы обратился прямо в ходе битвы. Вот это было бы настоящее зрелище!
        Он повернул за угол и заметил одного из своих людей, который вставлял магазин в «АК-47» у заброшенного продовольственного лотка. Парень — фермер-переросток из Мейкона, одетый в драный пуховик и вязаную шапку,  — поднял глаза от оружия.
        — Привет, Губернатор… Как там дела?
        — Азарт, Джонни, настоящий азарт,  — ответил Губернатор, на ходу подмигнув.  — Пойду проверю Гейба и Брюса у выходов… Смотри, чтобы ходячие оставались на поле и не уходили обратно к воротам.
        — Будет сделано, шеф.
        Губернатор пошел дальше, повернул за очередной угол и зашагал по пустынному тоннелю.
        Приглушенный шум толпы волнами раздавался в темном коридоре, по которому Губернатор продвигался к восточному выходу Он принялся насвистывать, ощущая себя на вершине мира, но вдруг затих и замедлил шаг, инстинктивно потянувшись к короткоствольному револьверу 38-го калибра, висевшему у него на ремне. Что-то неожиданно показалось ему нечистым.
        Он резко остановился посреди тоннеля. Восточный выход, только что показавшийся за углом в двадцати футах впереди, был совершенно пустынен. Гейба нигде не было видно. Сквозь внешние ворота — вертикальную створку из обрезков досок, прислоненную к арке,  — просачивался яркий свет фар заведенного автомобиля.
        В этот момент Губернатор заметил ствол винтовки «М1» — оружия Гейба,  — которая без присмотра валялась на полу за углом.
        — Что за дерьмо!  — воскликнул Губернатор, схватив револьвер и развернувшись обратно.
        Голубая вспышка «тазера» ударила ему в лицо, заставив его отшатнуться.


        Мартинес подошел быстро, с «тазером» в одной руке и тяжелой кожаной дубинкой в другой, и заряд в пятьдесят киловольт вынудил Губернатора попятиться, врезавшись в стену. Револьвер выпал у него из руки.
        Когда Мартинес резко ударил дубинкой в висок Губернатора, послышался тупой звук, подобный звону глухого колокола. Губернатор дергался у стены и отчаянно извивался, не желая падать. Он заорал с безумным неистовством жертвы удара, вены на его шее и висках напряглись, и он напрыгнул на Мартинеса.
        Позади Мартинеса, на каждом из флангов, стояли Швед и Бройлс, державшие наготове веревки и изоленту.
        Мартинес еще раз ударил Губернатора дубинкой, и в этот раз орудие сделало свое дело.
        Губернатор обмяк и соскользнул на пол, глаза его закатились. Швед и Бройлс подошли к подергивавшемуся и подрагивавшему телу, свернувшемуся на бетонном полу в позу эмбриона.
        Они связали Губернатора и заклеили ему рот изолентой менее чем за шестьдесят секунд. Мартинес коротким свистком дал сигнал людям за воротами, и деревянная дверь неожиданно распахнулась.
        — На счет три,  — пробормотал Мартинес, убирая «та-зер» и засовывая дубинку за ремень. Он взял связанные лодыжки Губернатора.  — Раз, два… три!
        Бройлс взял Губернатора за плечи, Мартинес поднял ноги, и Швед повел их за ворота на холодный ветер, за заведенный грузовик.
        Задняя дверца кузова уже была открыта нараспашку. Они впихнули тело внутрь.
        За несколько секунд все мужчины залезли в грузовик без окон, все двери хлопнули, и машина начала сдавать задом, прочь от ворот.
        Затем грузовик резко остановился, коробка передач переключилась на нормальный ход, и машина, заревев, поехала дальше.
        Через пару секунд у входа на гоночный трек осталось лишь облако угарного газа.


        — Вставай, чертов урод!
        Лилли дала Губернатору пощечину, и глаза его резко раскрылись. Он лежал на полу фургона, направлявшегося к выезду из города; вокруг было полно народу.
        Связанные Гейб и Брюс сидели в грузовом отсеке, во рту у каждого был кляп, сверху заклеенный изолентой. Швед держал мужчин на мушке «смит-вессона» 45-го калибра. Глаза их были расширены и шарили по сторонам. Вдоль стенок кузова стояли коробки с военными боеприпасами, где было все: от бронебойных патронов до зажигательных бомб.
        — Полегче, Лилли,  — предупредил Мартинес, сидевший на корточках в передней части грузовика. В затянутой в перчатку руке он сжимал рацию. Лицо его было серьезным от напряжения, как у еретика, восставшего против церкви. Отвернувшись, Мартинес нажал переключатель и негромко сказал: — Просто следуй за джипом, фары не включай и дай знать, если увидишь бродяг.
        Сознание постепенно возвращалось к Губернатору. Он моргал и смотрел по сторонам, проверяя крепость своих оков: эластичных наручников, нейлоновой веревки и обернутой вокруг рта изоленты.
        — Послушай-ка, Блейк,  — обратилась Лилли к человеку, лежавшему на рифленом полу.  — «Губернатор»… «Президент»… «Пуп земли» — как бы ты себя ни называл. Ты думаешь, что ты этакий великодушный диктатор?
        Глаза Губернатора все еще шарили по кузову грузовика, ни на чем не фокусируясь,  — он напоминал животное, запертое в убойном зале.
        — Мои друзья не должны были умереть,  — продолжила Лилли, склонившись над Губернатором. Ее взгляд на мгновение затуманился, и она возненавидела себя за это.  — Ты мог превратить этот город в прекрасное место… в место, где люди смогли бы жить в гармонии и безопасности… а не в этом извращенном, ненормальном шоу уродов, которым он стал.
        В передней части кузова Мартинес снова нажал на переключатель:
        — Стиви, что-нибудь видно?
        В рации затрещал голос молодого парня:
        — Нет… пока ничего… Погоди!  — Послышались помехи, потом что-то зашуршало. Голос Стиви произнес не в микрофон: — Это еще что за черт?
        Мартинес нажал на переключатель:
        — Стиви, повтори, я не принял.
        Помехи… Шуршание.
        — Стиви! Ты на связи? Я не хочу уезжать слишком далеко от города!
        Сквозь шум и помехи долетали обрывки речи Стиви:
        — Стоп, Таггерт… Стоп!.. Что за черт! ЧТО ЗА ЧЕРТ!
        В задней части фургона Лилли утерла слезы и устремила свой взгляд в глаза Губернатора:
        — Секс за еду? Да? Правда? И это твое прекрасное общество…
        — Лилли!  — перебил ее Мартинес.  — Остановись! У нас проблема!  — Он нажал на переключатель: — Бройлс, останавливай фургон!
        К этому моменту глаза Губернатора встретились с глазами Лилли, и мужчина полностью очнулся, уставившись на девушку в молчаливой ярости, прожигавшей дыры в ее душе, но Лилли это было неважно, она даже ничего не заметила.
        — Все эти драки, самоубийства, страх, который загнал всех и каждого в настоящий ступор?..  — Она словно плевала на Губернатора.  — Ты так себе представляешь чертову ОБЩИНУ…
        — Лилли! Черт тебя дери!  — Обернувшись, Мартинес посмотрел на нее: — Ты не могла бы…
        Грузовик резко остановился, и Мартинес спиной налетел на перегородку между кузовом и кабиной, а Лилли упала на Губернатора и ящики с патронами. Коробки опрокинулись, и Лилли растянулась на полу. Рация, завертевшись, отлетела к брезентовой сумке. Губернатор перекатился с одного бока на другой; изолента у его рта начала отклеиваться.
        Бройлс прокричал в передатчик:
        — Вижу ходячего!
        Мартинес подполз к рации, схватил ее и нажал на кнопку:
        — Что за черт там творится, Бройлс? Зачем было так резко тормозить посреди…
        — Еще один!  — протрещало в крошечной колонке.  — Еще пара приближается с… О черт… о черт… О ЧЕРТ!
        Мартинес нажал на переключатель:
        — Бройлс, какого черта там творится?
        По рации:
        — Их больше, чем мы…
        Помехи перекрыли голос, а затем сквозь шум вклинился Стиви:
        — Господи Иисусе, да здесь целая толпа, они идут из…  — Треск и помехи.  — Они выходят из леса, боже, все идут и идут…
        — Стиви, сообщи!  — проорал в микрофон Мартинес.  — Выбросить их и вернуться?
        Снова помехи.
        — Стиви!  — крикнул Мартинес.  — Ты на связи? Нам поворачивать?
        Раздался голос Бройлса:
        — Их слишком много, шеф! Никогда не видел столько сразу…
        Шум помех, звук выстрела и звон разбитого стекла, эхом разнесшиеся по кузову, заставили Лилли вскочить на ноги. Она поняла, что происходит, и потянулась к своему ремню за «ругером». Достав его, она передернула затвор и посмотрела через плечо:
        — Мартинес, отзывай своих людей, выводи их отсюда!
        Мартинес нажал на кнопку:
        — Стиви! Ты меня слышишь? Убирайтесь отсюда, давайте назад! Поворачивайте! Найдем другое место! Ты слышишь меня? СТИВИ!
        По рации донесся мучительный крик Стиви, а прямо вслед за ним громыхнул очередной выстрел… затем раздался громкий скрежет металла… и оглушительный треск.
        Голос Бройлса:
        — Слушайте! Они перевернули его! Их здесь просто до черта! Слушайте! Мы в заднице! МЫ В ЗАДНИЦЕ!
        Фургон содрогнулся. Двигатель переключился на задний ход, и грузовик стремительно рванул назад, а центростремительная сила бросила всех вперед, на перегородку. Лилли ударилась плечом об оружейную стойку, разом уронив полдюжины карабинов. Гейб и Брюс покатились по полу, натыкаясь друг на друга. Незаметно для остальных Гейб смог просунуть пальцы под наручники Брюса и начал стягивать их. Кляп Брюса ослаб, и он жутким голосом проорал:
        — ВЫ ЧЕРТОВЫ ИДИОТЫ, ТЕПЕРЬ МЫ ВСЕ ПОГИБНЕМ!
        Фургон наехал на какой-то предмет, затем на другой и еще на один — под колесами послышались приглушенные чавкающие звуки. Лилли схватилась свободной рукой за боковую стяжку, осматривая кузов.
        Мартинес на четвереньках полз к выпавшей у него из рук рации, Брюс плевался и сыпал проклятиями, а Швед навел на него ствол своего пистолета 45-го калибра:
        — ЗАТКНИСЬ К ЧЕРТЯМ!
        — ВЫ, УРОДЫ, ДАЖЕ НЕ…
        Грузовик задом въехал во что-то и застопорился, колеса прокручивались на чем-то скользком и липком, от перегрузки всех швырнуло в угол. Оружие упало со стоек, а Губернатор врезался в стопку коробок, которые посыпались на него. Он свирепо закричал — изолента теперь болталась у него на подбородке — и затем затих.
        Все молчали. Фургон на мгновение замер.
        Затем машина содрогнулась. Все заметили боковые удары. Из валявшейся на полу рации сквозь треск доносился голос Бройлса, который сказал что-то вроде «слишком много» и «выхожу», и тут внезапно тишину прорезал рев «АК-47», донесшийся из кабины, за которым последовал звон стекла и человеческий крик.
        Потом все снова успокоилось. И стихло. Слышались только низкие, монотонные, жуткие стоны сотен мертвых голосов, которые сквозь стенки фургона без окон звучали подобно гигантскому турбинному двигателю, работавшему снаружи. Что-то снова ударило по машине, сильно качнув ее.
        Мартинес схватил со стены винтовку, передернул затвор, подошел к задней дверце и уже взялся за ручку, когда услышал из-за спины низкий, пропитый голос:
        — Я бы на твоем месте этого не делал.
        Лилли посмотрела вниз и увидела Губернатора, кляп которого ослаб. Он кое-как сел, откинувшись на стену; его темные глаза горели. Лилли наставила на него свой «ругер».
        — Ты больше не отдаешь приказов,  — сообщила она сквозь сжатые зубы.
        Фургон снова покачнулся. Повисло молчание.
        — Ваш план пошел коту под хвост,  — произнес Губернатор с садистской ухмылкой. Лицо его подергивалось из-за последствий травмы.
        — Заткнись!
        — Думали, бросите нас тут, скормите кусачим, никто и не заметит?
        Лилли навела дуло своего пистолета на лоб Губернатора:
        — Я сказала, заткнись к чертовой матери!
        Фургон опять содрогнулся. Мартинес замер в нерешительности. Он повернулся и начал было что-то говорить Лилли, но тут всех застало врасплох быстрое движение в передней части кузова.
        Брюс сумел освободить руки и неожиданно набросился на Шведа, выбив оружие у него из рук. Пистолет 45-го калибра отлетел, упал на пол и выстрелил с таким грохотом, что у всех зазвенело в ушах. Пуля задела пол и зацепила левый ботинок Шведа. Мужчина вскрикнул и откинулся на стену.
        Одним быстрым движением, прежде чем Мартинес или Лилли смогли выстрелить, чернокожий здоровяк схватил горячий пистолет и выпустил три пули в грудь Шведа. Рифленую боковую стенку кузова позади мужчины забрызгала кровь; он резко выдохнул, дернулся и соскользнул на пол.
        Мартинес в задней части фургона развернулся к Брюсу и сделал два быстрых и точных выстрела в его направлении, но к этому моменту Брюс уже нырнул в укрытие за стопками коробок, и пули увязли в картоне, металле и стеклопластике, запустив серию приглушенных взрывов внутри коробок, из-за чего в воздух, подобно метеорам, полетели деревянные щепки, искры и обрывки бумаги…
        …и все пригнулись к полу, Брюс потянулся к охотничьему ножу, который был спрятан у него на лодыжке, рассек наручники Гейба, и все в кузове стало происходить слишком быстро: Лилли навела свой «ругер» на двух громил в передней части фургона, Мартинес подскочил к Брюсу, Губернатор проорал что-то вроде «НЕ УБИВАЙТЕ ИХ!», Гейб освободился и потянулся к одному из упавших карабинов, Брюс сделал выпад с ножом в сторону Мартинеса, отразившего удар, а затем сшиб Лилли, которая впечаталась спиной в задние дверцы…
        …и под тяжестью тела Лилли щеколда на двойных дверях соскочила.
        Створки внезапно распахнулись настежь, пустив толпу ходячих трупов в грузовик.

        Глава восемнадцатая

        Гигантский полуразложившийся кусачий в изодранном больничном халате потянулся к Лилли и едва не вонзил свои черные зубы ей в шею, когда Мартинес сумел выстрелить и снести макушку этой твари.
        Черная, гнилая кровь фонтаном ударила в потолок и забрызгала лицо Лилли, пока девушка пятилась прочь от открытой двери. Внутрь через зияющий пустотой проем залезало все больше кусачих. Ничего не слыша — в ушах у нее звенело от шума,  — Лилли добралась до перегородки.
        Губернатор, все еще связанный, отползал назад, спасаясь от натиска, а Гейб поднял заряженный карабин и начал стрелять. Пули пробивали мертвые ткани и гниющие черепа, мозговое вещество плескало во все стороны, грузовик шатался, кузов заполнялся дымом и вонью мертвечины. Несмотря на пальбу, все больше и больше кусачих лезло внутрь.
        — БРЮС, ОСВОБОДИ МЕНЯ!
        Голос Губернатора, едва не потонувший в грохоте, практически не слышный Лилли сквозь звон в ушах, заставил Брюса подскочить с ножом к своему боссу. Мартинес и Лилли тем временем без остановки стреляли. Мелькали вспышки, стоял невероятный шум, опустошались целые магазины, удачные выстрелы поражали глазницы, челюсти, скользкие лысины и прогнившие лбы, от распахнутых дверей во все стороны летели черные ткани, кровь и прочие выделения.
        Нож Брюса скользнул по наручникам Губернатора, и через несколько секунд тот уже освободился и схватил карабин.
        Поднялась пальба. Вскоре пять выживших человек в фургоне сбились вместе у передней перегородки, и каждый из них остервенело стрелял, посылая пулю за пулей в сторону задних дверей. Усиленный металлической обшивкой фургона, шум был жутким, поистине оглушительным. Некоторые выстрелы не достигали цели и рикошетом отлетали от дверной рамы, высекая снопы искр.
        Изуродованные зомби валились на пол фургона и сшибали друг друга. Некоторые соскальзывали с задней площадки, другие собирались в груду. Пальба продолжалась еще десять секунд, и за это время брызги крови и частицы материи с ног до головы покрыли стрелков. В Лилли попал стальной обрезок, зарывшийся глубоко в ее плоть, и от резкой боли девушка очнулась.
        Всего за одну минуту — за нескончаемые шестьдесят секунд пролетевшего времени, которые показались Лилли вечностью,  — все до одного магазины оказались разряжены подчистую и все до одного зомби, собравшиеся у дверей, упали и соскользнули на дорогу позади грузовика, оставив за собой на рифленом полу кузова жирные следы крови.
        Некоторые тела застряли, и в жуткой, оглушительной тишине, пока Гейб, Мартинес и Губернатор перезаряжали оружие, Брюс подошел к дверям. Он пинками сшиб оставшихся мертвецов с площадки, и трупы попадали на асфальт с глухими хлопками. Лилли вытащила пустой магазин из «ругера», и он упал на пол, но оглохшая девушка не услышала металлического звона. Ее лицо, руки и одежда были покрыты кровью и желчью. Она перезарядила пистолет, всем телом чувствуя, как бьется ее сердце.
        Брюс тем временем захлопнул двойные двери, и искореженные петли громко скрипнули, едва перекрыв звон в ушах Лилли.
        Щеколда встала на место, и все они снова оказались заперты внутри залитой кровью комнаты смерти, но самым ужасным было то — и теперь все обратили на это внимание,  — что все увиденные краешком глаза окрестности: и лес по обеим сторонам дороги, и петлявшее шоссе на плато в отдалении — были погружены во тьму и населены движущимися тенями.


        То, что они увидели, пока не захлопнулись двери, не выдерживало никакого сравнения. Они и раньше встречались со стадами, и некоторые были крупными, но это было неописуемо — такой массы мертвецов никто не видел с того самого момента, когда несколько месяцев назад началась эпидемия. Около тысячи живых трупов на всех возможных стадиях разложения заполонили весь горизонт. На холмах по обе стороны от шоссе 85 виднелись толпы хрипевших зомби, столь плотные, что между ходячими было не протолкнуться. Они двигались медленно, словно во сне, и их огромное количество грозило массовыми разрушениями. Они напоминали черный ледник, бесцельно прорезающий деревья, поля и дороги. У некоторых из них на костях практически не осталось плоти, а истлевшие погребальные одеяния в темноте казались покрытыми мхом. Другие покачивались на ветру, непроизвольно извиваясь, подобно змеям, выдернутым из собственных нор. Каждый в этой толпе был бледен, как перламутр, а размеры ее создавали впечатление, что вперед двигалась огромная волна гнили.
        Всех оставшихся в фургоне людей охватил первобытный страх, и по спинам их пробежал холодок. Гейб навел карабин на Мартинеса:
        — Ты тупой сукин сын! Смотри, что ты наделал! Смотри, во что ты нас втянул!
        Прежде чем кто-то смог среагировать, Лилли подняла свой «ругер» и наставила его на Гейба. В ушах у нее звенело, и она не могла точно расслышать, что он говорил, но понимала, что он был настроен решительно.
        — Я тебя изрешечу к чертям, если ты не отвалишь, козел!
        Брюс подскочил к Лилли со своим охотничьим ножом и приставил его к ее шее:
        — Ты, сучка, у тебя три секунды на то, чтобы бросить чертов…
        — БРЮС!  — Губернатор навел карабин на Брюса.  — Назад!
        Брюс не двинулся с места. Лезвие по-прежнему было прижато к горлу Лилли, которая наставляла свой пистолет на Гейба, а Мартинес целился из винтовки в Губернатора.
        — Филип, послушай меня,  — тихо сказал Мартинес.  — Я обещаю, прежде чем погибну сам, я убью тебя.
        — Да успокойтесь вы все, черт вас дери!  — Костяшки Губернатора на прикладе карабина побелели.  — Из этого дерьма мы сможем выбраться только вместе!
        Фургон снова встряхнуло — подошли новые зомби. Все вздрогнули.
        — Какие предложения?  — спросила Лилли.
        — Прежде всего опустите все пушки, наставленные друг другу в лицо.
        Мартинес сердито глянул на Брюса:
        — Брюс, отвали от нее.
        — Делай, что он говорит, Брюс.  — Губернатор по-прежнему целился в своего подручного. Одинокая капля пота скатилась с переносицы Губернатора.  — ОПУСТИ ЧЕРТОВ НОЖ, ИЛИ Я ВЫШИБУ ТВОИ МОЗГИ ВОН НА ТУ СТЕНУ!
        Брюс неохотно опустил нож. В его миндалевидных глазах сверкала ярость.
        Фургон опять покачнулся, и все медленно, один за другим, отвели стволы своих орудий от целей.
        Последним винтовку опустил Мартинес.
        — Если пролезем в кабину,  — сказал он,  — сможем пропахать себе дорогу к городу.
        — Нет!  — Губернатор посмотрел на него.  — Мы приведем эту чертову толпу прямо в Вудбери.
        — Что тогда?  — спросила Лилли Губернатора, похолодев. Снова сдаваясь этому безумцу, она чувствовала себя ужасно, и душа ее сжалась в крошечную черную дыру — Мы не можем просто сидеть сложа руки.
        — Далеко мы от города? Меньше мили?  — спросил Губернатор, ни к кому не обращаясь и осматривая окровавленный кузов, коробку за коробкой. Он заметил части орудийных станков, гильзы, вооружение военного образца.  — Дай-ка я кое-что спрошу,  — сказал он, повернувшись к Мартинесу.  — Ты, похоже, продумал этот государственный переворот как истинный военный. Есть у тебя тут гранатомет? Хоть что-то более мощное, чем простая граната?


        У них ушло менее пяти минут на то, чтобы найти гранатомет, зарядить его, продумать стратегию и занять позиции. Все это время приказы в основном отдавал Губернатор, заставляя всех шевелиться, пока стадо окружало грузовик, подобно пчелам, слетающимся к улью. Когда выжившие подготовились к ответным мерам, число мертвецов, напиравших на кузов, было уже так велико, что фургон едва не переворачивался.
        Приглушенный голос Губернатора, доносившийся изнутри и считавший — «три, два, один»,  — был непонятен ходячим, уши которых были прижаты к обшивке грузовика.
        Первый выстрел снес задние двери, словно они крепились взрывными болтами.
        В воздух взлетело полдюжины ходячих. Реактивная граната вошла в густую толпу трупов, собравшихся у задних дверей, как раскаленная кочерга в масло, и снаряд отлетел на десять ярдов от фургона.
        Взрыв положил по меньшей мере сотню мертвецов — а может, и больше,  — находившихся в непосредственной близости от автомобиля. Грохот мог сравниться со звуковым хлопком реактивного самолета. Земля содрогнулась, и волна пошла в небеса, эхом разносясь над верхушками деревьев.
        На обратной тяге возник водоворот пламени размером с баскетбольную площадку, который обратил ночь в день и превратил ближайших к центру взрыва зомби в горящие куски человеческих тел. Некоторые были практически разодраны в клочья, другие стали танцующими огненными столбами. Пятьдесят квадратных ярдов вокруг грузовика поглотил ад.
        Гейб первым выпрыгнул из кузова, намотав шарф на рот и нос, чтобы защититься от отвратительной вони мертвечины, поджаривавшейся в водовороте напалма. Сразу за ним последовала Лилли. Одной рукой она закрывала рот, в то время как другой трижды выстрелила из «ругера», свалив нескольких зомби, возникших у нее на пути.
        Они добрались до кабины, открыли дверь и залезли внутрь, отодвинув изуродованные и окровавленные останки Бройлса. Через несколько секунд задние колеса уже вкопались в почву, и фургон тронулся с места.
        Грузовик пробивался через толпу зомби, превращая ожившие трупы в гнилое желе, размазанное по дороге, и увлекая остальных мертвецов к резкому повороту, который лежал впереди. Когда они достигли его, Гейб приступил к последнему шагу их плана.
        Он дернул руль, и фургон съехал с дороги в сторону поросшего деревьями холма.
        Бурьян цеплялся за шины и подвеску, но Гейб не убирал ногу с педали, и заднеприводная машина по мягкой грязи карабкалась на холм, вихляя и едва не выбрасывая остальных троих мужчин через открытые нараспашку двери кузова.
        Когда они добрались до гребня холма, Гейб ударил по тормозам, и фургон резко остановился.
        Потребовалось около минуты, чтобы навести миномет, короткий железный цилиндр, который Мартинес второпях приладил к станку пулемета. Ствол был обращен вверх под углом в сорок пять градусов. К тому моменту, как они приготовились к выстрелу, по холму в сторону фургона ковыляло уже как минимум двести зомби, привлеченных шумом и светом фар.
        Мартинес зарядил миномет и прикоснулся к кнопке спуска.
        Миномет громыхнул, снаряд устремился ввысь, описав дугу над долиной и оставив за собой хвост, похожий на неоновый конденсационный след. Мина приземлилась прямиком в центр моря ходячих мертвецов. Ярдах в четырехстах от фургона в воздух взвилось небольшое грибовидное облако пламени, а через несколько миллисекунд донесся звук «Ф-ФУ-У-УМП», и последовавшая за ним вспышка окрасила ночной небосвод горячим, пронзительно оранжевым цветом.
        В воздух взлетели горящие частицы — смесь грязи, оторванных конечностей и мертвых тканей,  — и пожар волной распространился по крайней мере на сто ярдов во всех направлениях, спалив сотни кусачих дотла. Огромный автоклав не смог бы кремировать этих мертвецов быстрее или лучше.
        Оставшиеся ходячие, сброшенные с холма чудовищным взрывом, неуклюже развернулись и пошли на свет.
        Прочь от Вудбери.


        Колеса грузовика были спущены, двери оторваны, задняя ось треснула, окна разбились, но все же машина доехала до города. По дороге пассажиры все время смотрели назад в поисках любых признаков невероятного стада, опасаясь, что оно могло последовать за ними, но заметили лишь нескольких отдельных ходячих, ковылявших вдоль границ фруктовых садов. О толпе напоминали только оранжевые отсветы в западной стороне горизонта.
        Никто не заметил, пока не стало слишком поздно, как Гейб за спиной у Мартинеса молча передал Губернатору полуавтоматический пистолет 45-го калибра с перламутровой рукояткой.
        — У нас с тобой осталось неоконченное дело,  — неожиданно бросил Губернатор, прижав дуло к задней части шеи Мартинеса, когда грузовик повернул за угол.
        Мартинес глубоко, страдальчески вздохнул:
        — Что ж, заканчивай.
        — Короткая у тебя память, сынок,  — сказал Губернатор.  — Вот такое дерьмо происходит за стенами. Я тебя пускать в расход не собираюсь, Мартинес… по крайней мере, не сейчас. Сейчас мы как раз нужны друг другу.
        Мартинес промолчал. Он просто смотрел на рифленый железный пол кузова и ожидал, когда окончится его жизнь.
        Они въехали в город с запада, и, развернувшись около арены, Гейб припарковал фургон на место, предназначенное для служебных автомобилей. С трибун по-прежнему доносились крики толпы, хотя, судя по звучанию свиста и улюлюканья, бой, похоже, превратился в хаос. Эксцентричного конферансье не было на месте примерно час, но никто и не подумал покинуть трек.
        Гейб и Лилли вылезли из кабины и подошли к задним дверям кузова. Покрытая запекшейся кровью, с забрызганным грязью лицом, Лилли почувствовала витавшее в воздухе напряжение и положила руку на рукоятку своего «ругера», висевшего у нее на ремне. Сознание ее было затуманено. Она словно пребывала в полусне, задыхаясь и чувствуя вялость и слабость от шока.
        Обогнув заднюю часть фургона, она увидела Мартинеса, который стоял безоружным, с покрытыми сажей от отдачи миномета руками. Его печальное рельефное лицо было забрызгано кровью, а Губернатор прямо позади него прижимал дуло своего пистолета к его шее.
        Лилли инстинктивно выхватила «ругер», но не успела она прицелиться, как Губернатор сделал предупреждение.
        — Выстрелишь из этой штуки, и твоего дружка не станет,  — прошипел он ей.  — Гейб, забери у нее эту игрушку!
        Гейб выдернул пистолет из рук Лилли, и девушка теперь просто смотрела на Губернатора. Ночную тишину прорезал голос, доносившийся откуда-то сверху:
        — Эй!
        Губернатор пригнулся.
        — Мартинес, скажи своему парню на верхнем ярусе, что все в порядке.
        Высоко на гребне арены, на углу верхнего яруса, был установлен пулемет. Длинный перфорированный ствол смотрел под углом на неасфальтированную парковку, а позади него стоял молодой подручный Мартинеса — высокий чернокожий парень из Атланты по имени Хайнс,  — который не был посвящен в тайны готовившейся попытки переворота.
        — Что там у вас творится?  — крикнул он им.  — Ребята, вы словно на войне побывали!
        — Все ровно, Хайнс!  — ответил Мартинес.  — Просто пришлось разобраться с несколькими ходячими!
        Губернатор держал пистолет не на виду, но ствол все так же упирался в основание шеи Мартинеса.
        — Эй, парень!  — Губернатор качнул головой в сторону темной рощи деревьев по другую сторону главной дороги.  — Не окажешь мне услугу? Убери-ка тех ходячих, что мы привели на хвосте. Они там, среди деревьев!  — Затем Губернатор указал на фургон: — А когда закончишь, тут, в машине, два трупа. Прострели им головы и отнеси в морг.
        Станок пулемета скрипнул, ствол поднялся, и все развернулись, заметив движение на другой стороне улицы. Из-за деревьев появилась пара покачивавшихся силуэтов — последние из мертвецов.
        Пулемет на крыше арены заревел, посыпались искры, а спустя какую-то миллисекунду — выстрелы, и все вздрогнули. Губернатор же толкнул Мартинеса вперед, в сторону здания.
        Бронебойные патроны достигли ходячих, показавшихся из леса. Несколько мгновений зомби еще танцевали, подобно марионеткам во время землетрясения; из их затылков, словно вырвавшийся на свободу красный пар, летела кровавая муть. Хайнс на всякий случай выпустил в мертвецов целую ленту патронов 62-го калибра. Когда они наконец-то, обмякнув, повалились на землю дымящимися грудами, Хайнс испустил краткий победный клич и снова посмотрел вниз.
        Губернатор, Мартинес и остальные члены их группы исчезли.

        Глава девятнадцатая

        — Вы, ребята, думаете, это чертова демократия?
        Забрызганный кровью плащ Губернатора волочился по полу, а его сердитый, прокуренный голос отдавался от шлакоблочных стен уединенной комнаты под наемными помещениями.
        Когда-то использовавшаяся в качестве бухгалтерии и хранилища наличной выручки трека, комната эта была хорошо обчищена: старый железный сейф у одной из стен оказался разнесен на куски. В ней остались только длинный, исцарапанный стол, несколько девчоночьих календарей на стенах, пара письменных столов и несколько перевернутых крутящихся кресел.
        Мартинес и Лилли сидели около стены на складных стульях, молчаливые и шокированные, а Брюс с Гейбом стояли рядом с оружием наготове. Напряжение в комнате трещало и искрило, подобно зажженному фитилю.
        — Вы, похоже, забыли, что место это существует по одной-единственной причине.  — Речь Губернатора прерывалась подергиванием его лица под остаточным действием «тазера». Кровь коркой засохла на его щеках, одежде и волосах.  — Оно существует, потому что я об этом забочусь! Видели, что там, за стенами? Вот такой у вас выбор, если решите сбежать отсюда! Хотите какой-то утопии, рая, своего рода оазиса, теплого и милого братства? Зовите чертова Нормана Роквелла[39 - Американский художник и иллюстратор.]! А здесь у нас хренова война!
        Он сделал паузу, чтобы все осознали его слова, и комната погрузилась в тягостное молчание.
        — Вы спросили хоть одного идиота с этих трибун, хочет ли он демократии? Хотят ли они, чтобы было тепло и мило? Или они просто хотят, чтобы кто-то, черт возьми, разбирался со всем… не давал им стать обедом какого-нибудь кусачего?!  — Его глаза сверкали.  — Вы, похоже, забыли, каково было, когда здесь заправлял Гэвин со своими гвардейцами! Мы отвоевали это место! Мы создали…
        Стук во внешнюю дверь прервал его гневную тираду. Губернатор резко развернулся на звук:
        — ЧТО?!
        Щелкнул засов, и дверь с треском отворилась на пару дюймов. В проеме показалось глуповатое лицо паренька-фермера из Мейкона. На плече у него висел «АК-47».
        — Шеф, горожане там сходят с ума.
        — Что?
        — Обоих бойцов давно потеряли, на арене только тела и кусачие на цепях. Но никто не уходит… Они просто напиваются — все притащили с собой бутылки — и кидают в зомби всякое дерьмо.
        Губернатор протер лицо и пригладил свои усы Фу Манчу.
        — Скажи им, что через минуту будет важное объявление.
        — Но что насчет…
        — ПРОСТО СКАЖИ ИМ!
        Паренек смиренно кивнул и развернулся, захлопнув за собой дверь.
        Губернатор посмотрел на крупного чернокожего мужчину в измазанных кровью джинсах в другом конце комнаты.
        — Брюс, иди приведи Стивенса и его ручную собачонку. Мне плевать, чем они занимаются, я хочу, чтобы они прямо сейчас притащили свои задницы сюда! Да поскорее!
        Брюс кивнул, засунул пистолет за ремень и быстрым шагом вышел из комнаты.
        Губернатор повернулся к Мартинесу:
        — Я знаю наверняка, где ты достал чертов электро-шокер…


        Время, которое потребовалось Брюсу, чтобы привести доктора и Элис, показалось Лилли вечностью. Она сидела рядом с Мартинесом, и на коже ее подсыхал скользкий слой крови зомби. Рана на ее ноге пульсировала. С минуты на минуту Лилли ожидала получить пулю в голову. Позади себя, всего в нескольких дюймах, она ощущала жар тела Гейба. Она чувствовала запах его пота и слышала тяжелое дыхание, но мужчина не произнес ни слова за все время их ожидания.
        Не говорил и Мартинес.
        Молчал и Губернатор, который продолжал мерить комнату шагами.
        Лилли больше не боялась умереть. С ней произошло что-то непонятное. Она подумала о гниющем в земле Джоше и ничего не почувствовала. Она подумала о Меган, висящей в самодельной петле, и не ощутила никаких эмоций. Она подумала о Бобе, проваливавшемся в беспамятство.
        Больше ничто из этого не имело значения.
        И самым ужасным было то, что она понимала: Губернатор был прав. В этих стенах нужен был ротвейлер. Им нужен был монстр, чтобы сдержать поток крови.
        Дверь в другом конце комнаты скрипнула: вернулся Брюс со Стивенсом и Элис. Первым вошел доктор в грязном лабораторном халате, в нескольких футах позади него следовал Брюс, наставивший на него пистолет. Элис замыкала шествие.
        — Входите, присоединяйтесь,  — приветствовал их Губернатор с холодной улыбкой.  — Присаживайтесь. Расслабьтесь. Сбросьте с себя ношу, не стесняйтесь.
        Не говоря ни слова, доктор и Элис пересекли комнату и сели на складные стулья рядом с Мартинесом и Лилли, как дети, которых отправили в угол. Доктор молча смотрел в пол.
        — Ну, теперь здесь вся шайка,  — сказал Губернатор, подходя к четверке. Он встал всего в нескольких дюймах от них, как тренер, готовый дать указания во время таймаута.  — Вот какое дело… Мы заключим небольшое соглашение… словесный контракт. Очень простой. Взгляни-ка на меня, Мартинес.
        Мартинесу стоило невообразимых усилий поднять голову и посмотреть на темноглазого мужчину.
        Губернатор устремил на Мартинеса свой взгляд.
        — Соглашение таково. Пока я отгоняю чертовых волков от дверей, пока наполняю здесь кормушки… вы не задаете вопросов о том, как именно я это делаю.
        Он сделал паузу и выждал несколько мгновений, стоя напротив них. Руки его были уперты в бока, окровавленные черты серьезны. Взгляд Губернатора переходил от одних опечаленных глаз к другим.
        Все молчали. Лилли представила, как вскакивает на ноги, отбрасывает в сторону стул, истошно орет, хватает одну из винтовок и укладывает Губернатора неожиданным залпом.
        Но она смотрела в пол.
        Молчание затянулось.
        — Еще кое-что,  — сказал Губернатор, улыбнувшись им. Взгляд его был холоден и безрадостен.  — Хоть кто-то нарушит это соглашение и сунет нос в мои дела — и Мартинес умрет, а остальные будут навсегда изгнаны. Поняли?  — Он подождал немного.  — Отвечайте, гады! Поняли условия нашего соглашения? Мартинес?
        Ответ донесся вместе с изможденным вздохом:
        — Да.
        — Не слышу!
        Мартинес посмотрел на него:
        — Да… Я понял.
        — А ты, Стивенс?
        — Да, Филип.  — В голосе доктора слышалось презрение.  — Прекрасное заключительное слово. Вам бы адвокатом быть.
        — Элис?
        Девушка быстро и резко кивнула.
        Губернатор посмотрел на Лилли:
        — А ты? Тебе все ясно?
        Лилли молча смотрела в пол.
        Губернатор подошел ближе:
        — Не слышу согласия. Спрошу снова, Лилли. Ты поняла соглашение?
        Лилли отказывалась говорить.
        Губернатор вытащил свой армейский «кольт» 45-го калибра с перламутровой рукояткой, передернул затвор и приставил дуло к голове девушки. Но, прежде чем он успел еще хоть что-то сказать или пустить ей пулю в макушку, Лилли посмотрела на него:
        — Я поняла.


        — ДАМЫ И ГОСПОДА!  — Гнусавый голос паренька-фермера с треском раздался в громкоговорителях арены, эхом разнесшись над хаосом, который царил позади сетчатого ограждения. Зрители на трибунах сбились в плотную группу, но ни один человек не покинул стадион. Некоторые откинулись на спины, напившись, и взирали в безлунное ночное небо. Другие передавали туда-сюда бутылки с выпивкой, пытаясь заглушить ужасы той бойни, которую они только что наблюдали на поле.
        Кое-кто из пьянчуг швырял на арену мусор и пустые бутылки, раздражая прикованных цепями кусачих, которые беспомощно барахтались в своих оковах. С их прогнивших губ сочилась черная слюна. Двое погибших борцов валялись на земле вне досягаемости зомби, толпа ревела и свистела. Это продолжалось практически час.
        Голос в громкоговорителе объявил:
        — У ГУБЕРНАТОРА ЕСТЬ ДЛЯ ВАС СПЕЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ!
        Новость привлекла внимание зрителей, и какофония возгласов и воплей утихла. Около сорока человек неловко вернулись на свои места в первом ряду. Некоторые при этом были так пьяны, что едва стояли на ногах. Через несколько минут вся толпа спустилась ниже и собралась за сеткой, которая когда-то защищала зрителей гонок от заносов и горящих шин, вылетавших с трека.
        — АПЛОДИСМЕНТЫ НАШЕМУ БЕССТРАШНОМУ ЛИДЕРУ, ГУБЕРНАТОРУ!
        Из тени центрального прохода, подобно призраку, в холодном свете дуговых ламп появилась покрытая кровью и грязью фигура в длинном плаще, полы которого развевались на ветру. Губернатор напоминал отважного полководца, вернувшегося с осады Трои. Выйдя в центр поля и встав между поверженными гвардейцами, он щелкнул проводом позади себя, поднял микрофон и громко сказал:
        — ДРУЗЬЯ, ВЫ ВСЕ ЗДЕСЬ ПО ВОЛЕ СУДЬБЫ… СУДЬБА СВЕЛА НАС ВМЕСТЕ… И НАМ СУЖДЕНО ВМЕСТЕ ПЕРЕЖИТЬ ЭТУ ЧУМУ!
        Зрители, в основном пьяные, взорвались безумным ликованием.
        — А МОЯ СУДЬБА — БЫТЬ ВАШИМ ЛИДЕРОМ… И Я С ГОРДОСТЬЮ ПРИНИМАЮ ЭТУ РОЛЬ! ЛЮБОЙ СУКИН СЫН, КОТОРОМУ ЭТО НЕ ПО НРАВУ, МОЖЕТ ПРИЙТИ И ЗАБРАТЬ ЕЕ У МЕНЯ! В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ! ВЫ ЗНАЕТЕ, ГДЕ МЕНЯ НАЙТИ! ЕСТЬ ЖЕЛАЮЩИЕ? ХОТЬ У КОГО-ТО ХВАТИТ СМЕЛОСТИ ДЕРЖАТЬ ЭТОТ ГОРОД В БЕЗОПАСНОСТИ?
        Пьяные голоса смолкли. Лица позади сетчатой ограды осунулись. Все внимание было направлено на Губернатора. Только ветер в проводах нарушал тишину.
        — СЕГОДНЯ КАЖДЫЙ ИЗ ВАС СТАНЕТ СВИДЕТЕЛЕМ НОВОГО ДНЯ ВУДБЕРИ! СЕГОДНЯ ОФИЦИАЛЬНО ОТМЕНЯЕТСЯ БАРТЕРНАЯ СИСТЕМА!
        Трибуны погрузились в молчание. Зрители не ожидали такого, и головы их резко поднялись вверх, словно они внимали каждому слову.
        — С ЭТОГО МОМЕНТА ПРИПАСЫ БУДУТ ВСЕОБЩИМ ДОСТОЯНИЕМ! И РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ИХ БУДЕТ РАВНЫМ! И ЛЮДИ СМОГУТ ЗАСЛУЖИТЬ СВОЕ МЕСТО В НАШЕЙ ОБЩИНЕ ДОБЫЧЕЙ ПРОДОВОЛЬСТВИЯ! РАБОТОЙ НА ОБЩЕЕ БЛАГО!
        С верхних рядов на своих трясущихся коленях поднялся пожилой мужчина в пальто из «Армии спасения», сбившемся на ветру, и начал аплодировать, кивая головой. Его поросший седой щетиной подбородок гордо выдался вперед.
        — ЭТИ ИЗМЕНЕНИЯ В ПРАВИЛАХ БУДУТ НЕУКОСНИТЕЛЬНО СОБЛЮДАТЬСЯ! ЛЮБОМУ, КОГО ПОЙМАЮТ НА ТОРГОВЛЕ ЛЮБЫМИ БЛАГАМИ В ОБМЕН НА ТОВАРЫ, ПРИДЕТСЯ В КАЧЕСТВЕ НАКАЗАНИЯ БОРОТЬСЯ НА «АРЕНЕ СМЕРТИ»!  — Губернатор сделал паузу и осмотрел толпу, позволив зрителям усвоить его слова.  — МЫ НЕ ВАРВАРЫ! МЫ ЗАБОТИМСЯ О СВОИХ! МЫ СТОРОЖИМ СВОИХ БРАТЬЕВ!!!
        Все больше и больше зрителей вставали и начинали аплодировать. Некоторые из них тотчас протрезвели и обрели голоса, ликуя, словно на церковной службе в ответ на аллилуйю.
        Проповедь Губернатора достигла своей кульминации:
        — ТАКОЙ БУДЕТ НОВАЯ ЭРА ВУДБЕРИ! СОВМЕСТНАЯ РАБОТА! ВО ИМЯ СОЗДАНИЯ БОЛЕЕ СЧАСТЛИВОГО, ЗДОРОВОГО И СПЛОЧЕННОГО ОБЩЕСТВА!!!
        К этому моменту на ногах были практически все зрители, и рев их голосов, напоминавший о старинных обычаях возведения шатров[40 - Христианское собрание, во время которого возводится огромный шатер, где люди собираются, чтобы послушать проповеди и рассуждения о религии.], гудел на верхних рядах и эхом взвивался в ночное небо. Люди аплодировали, одобрительно кричали и обменивались взглядами, в которых читались облегчение, искреннее удивление… и, возможно, даже надежда.
        Но правда заключалась в том, что издалека, из-за сетчатого ограждения, с затуманенным от долгих возлияний взором, зрители не замечали кровожадного блеска в темных глазах их великодушного лидера.


        На следующее утро хрупкая девушка с хвостиком оказалась в мерзкой, зловонной атмосфере боен под стадионом.
        Лилли была одета в мешковатую толстовку Технологического института Джорджии и драные джинсы. На ней были старинные украшения. Она не дрожала, не пыталась грызть ногти и, в общем-то, не чувствовала ни волнения, ни отвращения перед мерзким заданием, которое ей дали в качестве своего рода возмездия за участие в попытке переворота.
        Входя в тускло освещенную подвальную камеру с 18-дюймовым, покрытым тефлоном топором в руках, она на самом деле ощущала лишь ярость.
        Верно и сильно обрушив топор, она разрубила хрящи истерзанной ноги Шведа, лежавшей у сливного отверстия в полу. Лезвие вошло в коленный сустав, издав чавкающий хлопок, словно открываемая под давлением крышка, и разрезало плоть, как нож шеф-повара отделяет сырую голень цыпленка от его бедра. В Лилли ударил фонтан крови, забрызгавшей ей воротник и подбородок. Едва заметив это, она кинула два куска человеческой ноги в пластиковый мусорный контейнер, установленный рядом.
        В контейнере лежали куски Шведа, Бройлса, Мэннинга и Зорна — целый котел небольших по размеру внутренностей, органов, скальпов, скользких белых суставов и отрубленных конечностей,  — собранные вместе и хранимые на льду, чтобы продолжать шоу, чтобы держать задействованных в нем зомби в довольстве.
        На Лилли были резиновые садовые перчатки, которые за последний час стали темно-пурпурными. Она позволила своему гневу вылиться наружу через удары топора. Она без труда расчленила три тела, едва замечая других людей — Мартинеса и Стивенса,  — работавших в противоположных углах грязной, забрызганной кровью шлакоблоковой камеры без окон.
        Команда не обменивалась ни словом, и работа не стихала еще полчаса. Затем, около полудня, из коридора за дверью послышался приглушенный звук шагов. Лилли едва расслышала его своими травмированными ушами. Замок щелкнул, и дверь открылась.
        — Просто хотел проверить, как у вас идут дела,  — объявил Губернатор, входя в комнату.
        На нем был щегольской кожаный жилет, у бедра висел пистолет, волосы были убраны назад с рельефного лица.
        — Очень впечатляющая работа,  — сказал Губернатор, подойдя к контейнеру Лилли и взглянув на его студенистое содержимое.  — Может, позже я достану несколько кусочков на корм.
        Лилли не поднимала глаз. Она продолжала рубить, резать и вытирать лезвие своего топора о джинсы. Наконец она подтащила в свою зону корпус жертвы, к которому все еще крепилась голова.
        — Продолжайте, солдаты,  — бросил Губернатор, одобрительно кивнув, развернулся и пошел к двери. Как только он покинул комнату, Лилли тихонько пробормотала что-то, что никто больше не смог расслышать.
        Голос в ее голове — обжигавший синапсы ее мозга — сорвался с ее губ почти шепотом, обращенным к Губернатору:
        — Скоро… когда ты станешь не нужен… здесь окажешься ты.
        Она обрушила топор еще раз, а затем еще и еще.

        notes


        Примечания


        1

        Ярд — британская мера длины, примерно 91 см.  — Здесь и далее прим, переводчика.

        2

        Миля — британская мера длины; в одной сухопутной миле 1609 м.

        3

        Гувервилль — трущобы, в которых жили бездомные и разорившиеся люди во времена Великой депрессии в США; названы по имени президента США Герберта Гувера.

        4

        Американская машиностроительная компания, специализирующаяся на сельскохозяйственной и строительной технике.

        5

        Сеть американских супермаркетов.

        6

        Американская актриса, наиболее известная детскими ролями, сыгранными ею в 1930-х годах.

        7

        Популярное в США бисквитное пирожное с банановой начинкой.

        8

        Сеть американских супермаркетов.

        9

        Мера объема; в США стандартный галлон составляет около 3,7 литра.

        10

        Топливо, поставляющееся в компактных жестяных банках.

        11

        Марш смерти протяженностью 97 км, состоявшийся в 1942 году на Филиппинах после победы Японии в битве за Батаан. Впоследствии был расценен как военное преступление.

        12

        Жаргонное название белых фермеров, жителей Юга США; примерно соответствует русскому «деревенщина».

        13

        Законы Джима Кроу — неофициальное название законов о расовой сегрегации, действовавших на территории ряда южных штатов США вплоть до 1964 года.

        14

        Видеозаписи реальных убийств.

        15

        Британская мера длины; примерно 30 см.

        16

        Дюйм — британская мера длины, около 2,5 см.

        17

        Американский бренд спортивной одежды.

        18

        Главная улица Атланты.

        19

        Бывшая военная база морской пехоты США на территории Афганистана.

        20

        Парижский театр ужасов, работавший с 1897 по 1963 год.

        21

        Блюдо корейской кухни; остро приправленные квашеные овощи.

        22

        Ежегодная гонка на автомобилях с открытыми колесами.

        23

        Лиановидное растение, которое разрастается и полностью увивает собой любые поверхности; неотъемлемый элемент ландшафта южной части США.

        24

        Сеть американских гипермаркетов.

        25

        Фунт — единица измерения массы; примерно 450 граммов.

        26

        Известная перестрелка из истории Дикого Запада. Произошла 26 октября 1881 года в городе Тумстоун на территории штата Аризона, поблизости от корраля (скотного двора) О-Кей. В ней приняли участие представители властей под руководством прославленного стража закона Уайетта Эрпа и бандиты под предводительством Билли Клейборна. За полминуты трое бандитов были убиты, а все представители властей, кроме самого Уайетта Эрпа, получили ранения.

        27

        Перевод П. Козлова.

        28

        Известный американский военачальник XIX века, генерал армии Конфедеративных Штатов Америки во время Гражданской войны между Севером и Югом.

        29

        Литературный персонаж, созданный английским писателем Саксом Ромером. Воплощение зла, криминальный гений. Характерные усы Фу Манчу растут двумя прядями вокруг рта при гладко выбритом подбородке и часто выходят за линию нижней челюсти.

        30

        В Америке есть поверье, что желание обязательно сбудется, если загадать его в День благодарения, сломав при этом вилочковую кость индейки.

        31

        Старейшая государственная больница США, основанная в 1736 году в Нью-Йорке.

        32

        Парафраз строк из поэмы Т. С. Элиота «Полые люди». Ср. у автора: «Так и кончается свет, но не со взрывом, а со всхлипом».

        33

        Лайнбекер, квотербек — позиции игроков в американском футболе.

        34

        Танец ватуси был очень популярен в США в 1960-е годы.

        35

        Американский архитектор-новатор; основал направление органической архитектуры.

        36

        Небольшой клавишный музыкальный инструмент, разновидность клавесина.

        37

        Лекарственный препарат, снотворное.

        38

        Имеется в виду шкала Фаренгейта. Примерно 7 —9 градусов по шкале Цельсия.

        39

        Американский художник и иллюстратор.

        40

        Христианское собрание, во время которого возводится огромный шатер, где люди собираются, чтобы послушать проповеди и рассуждения о религии.