Кому достаются трофеи Айзек Азимов

        Рассказы о демоне Азазеле
        Во втором рассказе Айзека Азимова из серии об Азазеле «Кому достаются трофеи», речь идет о Теофиле, друге Джорджа. Теофил был симпатичным и образованным молодым человеком, страдающий от того, что на него не обращают внимания женщины. Помощь Азазела в очередной раз принесла не то, что ожидалось…

        Айзек Азимов
        Кому достаются трофеи

        С моим другом Джорджем мне приходится видеться нечасто, но каждый раз я у него спрашиваю, как там тот маленький демон, которого он, как он говорит, умеет вызывать.
        — Один старый и лысый писатель-фантаст, — говорил мне Джордж, — сказал однажды, что любая технология, выходящая за рамки привычного, воспринимается как колдовство. Но тем не менее мой маленький друг Азазел никоим образом не что-нибудь там внеземное, а именно демон bona fide. Пусть у него рост всего два сантиметра, зато он кое-что умеет. Кстати, откуда вы про него знаете?
        — От вас.
        Лицо Джорджа вытянулось в недоуменной гримасе, и он торжественно произнес:
        — Я никогда о нем не упоминал.
        — Кроме как в разговоре, — сказал я. — Кстати, что он последнее время поделывает?
        Джордж вздохнул, набрав пару кубометров воздуха, и выдохнул их обратно, щедро насытив запахом пива. Потом сказал:
        — Тут вы нечаянно наступили на больную мозоль. От наших с Азазелом усилий недавно пострадал мой друг, некто Теофил, а ведь мы хотели как лучше.
        Он поднес кружку к губам и продолжил.

        Мой друг Теофил (так говорил Джордж), которого вы не знаете, поскольку он вращается в более высоких кругах, чем те, где вам не отказывают в приеме, — утонченный молодой человек, большой ценитель грациозных линий и божественных форм молодых женщин — к чему я, слава Богу, равнодушен, — но которому недоставало способности пробуждать у них взаимность.
        Он мне говаривал:
        — Джордж, я этого не понимаю. Я умен, я прекрасно веду разговор, я остроумен, весел, у меня вполне терпимая внешность…
        — Да-да, — отвечал я. — У вас есть глаза, нос, рот и уши, все в должном количестве и на нужных местах. Это я могу подтвердить под присягой.
        — …и потрясающе образован по теории любви, хотя у меня не было шансов испытать свои знания на практике. И вот оказывается, что я не могу привлечь к себе эти милые создания. Вот посмотрите, сколько их тут вокруг, и ни одна не выражает ни малейшей предрасположенности завязать со мной знакомство, хотя я тут сижу с гениально-глубокомысленным выражением лица.
        Мое сердце обливалось кровью от сострадания. Я его знал еще младенцем и помню, один рая я даже держал его на руках по просьбе его матушки, оправлявшей одежду после кормления. Такие вещи связывают людей.
        Я спросил:
        — Дорогой друг, были бы вы счастливей, если бы умели привлекать их внимание?
        Он ответил просто:
        — Это был бы рай.
        Мог ли я не пустить его в рай? Я изложил Азазелу все как было, и он, как всегда, не пришел в восторг.
        — Слушай, попроси лучше у меня бриллиант. Я переставлю атомы в кусочке угля, и ты получишь хороший камешек в полкарата. Но как, черт побери, я устрою твоему приятелю неотразимость для женщин? Как?
        — А если ты в нем переставишь пару атомов? — спросил я, пытаясь предложить идею. — Я хочу, чтобы ты для него что-нибудь сделал, хотя бы в намять о неповторимом питательном аппарате его матушки.
        — Ладно, давай подумаю, — сказал Азазел, — Скрытые феромоны человека! Разумеется, с этой вашей теперешней привычкой мыться по поводу и без повода и еще опрыскиваться искусственными ароматами вы вряд ли помните о естественном пути передачи эмоций. А я могу так перестроить биохимический портрет твоего друга, чтобы он производил большие дозы сверхэффективных феромонов в ответ на появление у него на сетчатке изображения какой-нибудь из этих грубых самок вашего уродливого вида.
        — То есть он будет вонять?
        — Ничего подобного. Запах феромона едва ли ощущается сознанием, но действует на самок данного вида, вызывая у них неосознанное и атавистическое желание подойти поближе и улыбнуться. Наверное, еще и стимулирует выработку ответных феромонов, а дальше, я полагаю, все происходит автоматически.
        — Тогда это то, что надо, — сказал я, — поскольку, как я думаю, этот юный Теофил сможет произвести хорошее впечатление. Он такой открытый парень, темпераментный и веселый.
        Работа Азазела оказалась эффективной, как я выяснил после очередной встречи с Теофилом. Это было в уличном кафе.
        Его я заметил не сразу, потому что мое внимание привлекла группа молодых женщин, симметрично расположенных по окружности. Я, к счастью, уже не подвержен их чарам с тех пор, как достиг возраста умеренности, однако дело было летом, и все они были одеты в тщательно обдуманное отсутствие одежды, так что я, как человек наблюдательный, не мог не начать внимательно рассматривать.
        Прошло, как я помню, несколько минут, в течение которых я наблюдал за напряженным я нервозным поведением некоей пуговицы, шатавшейся удержать в закрытом положении кофточку, к которой была пришита. Я начал уже было строить рассуждения на тему о том, что… Но я был не прав.
        Лишь через несколько минуту заметил я Теофила в центре этой симметричной структуры — как Полярную звезду во главе Малой Медведицы из прекрасных летних девушек. Несомненно, его феромонную активность усилил разогрев на полуденном солнышке.
        Я пробрался через этот круг женственности, по-братски подмигивая и улыбаясь, изредка позволяя себе отеческие похлопывания по плечу, и уселся рядом с Теофилом на стул, который для меня, надув губки, освободила очаровательная девушка.
        — Мой молодой друг, — сказал я ему, — это зрелище чарует и вдохновляет.
        И лишь сказав это, я заметил у него на лбу грустную морщинку. Я тут же заботливо спросил:
        — Что случилось?
        Не разжимая губ, он произнес таким тихим шепотом, что я еле расслышал:
        — Бога ради, заберите меня отсюда.
        Я, как вы знаете, человек решительных поступков. Мне не составило никакого труда подняться и отчетливо произнести:
        — Юные леди, мой молодой друг, понуждаемый неумолимыми законами биологии, должен посетить мужской туалет. Подождите его здесь, и он вернется.
        Мы вошли в ресторанчик и вышли через заднюю дверь. Одна из юных дам, с выпирающими, как булыжники, недвусмысленными бицепсами и со столь же недвусмысленным выражением подозрительности на угрюмом лице, догадалась обежать вокруг ресторана, но мы успели вовремя ее заметить и нырнуть в такси. Она гналась за нами еще два квартала, не отставая. В комнате Теофила, в безопасности, я сказал:
        — Теофил, вы явно открыли секрет, как привлекать женщин. Это и есть тот рай, к которому вы стремились?
        — Не совсем, — ответил Теофил, медленно расслабляясь под струей воздуха из кондиционера. — Они друг другу мешают. Я не знаю, что случилось, однако вот недавно ко мне подошла эта странная женщина и спросила, не встречала ли она меня в Атлантик-Сити. «Никогда! — возмущенно воскликнул Теофил. — Никогда в жизни не бывал я в Атлантик-Сити». Я еще не успел возразить, как подбежала другая, утверждая, что я уронил платок и она хочет мне его вернуть, и тут же подскочила третья со словами; «Детка, хочешь сниматься в кино?»
        Я ответил:
        — Вам остается только выбрать одну из них. Я бы выбрал ту, которая звала в кино. Легкая жизнь, а вокруг вьются тучи актрисок.
        — Да не могу я никого из них выбрать. Они следят друг за другом почище стервятников. Стоит мне посмотреть на одну, так все остальные хватают ее за волосы и вышвыривают вон. У меня так же нет женщины, как и не было, только в старые дни мне хотя бы не приходилось смотреть, как они колышут грудью и глядят на меня томными глазами.
        Я сочувственно вздохнул и сказал:
        — А почему не устроить им отборочный турнир? Вот в таком окружении дам, как сегодня, взять и сказать: «Мои дорогие, я глубоко увлечен вами всеми вместе и каждой в отдельности. А потому прошу вас выстроиться в алфавитном порядке, и каждая по очереди меня поцелует. Та, которая исполнит это наиболее самозабвенно, останется со мной на вечер». Максимум того, что вы на этом теряете, — послужите объектом для чрезмерно старательных поцелуев.
        — Хм! — произнес Теофил. — А почему бы и нет? Трофеи — победителю, и пусть меня победит самый лучший трофей. — Он облизнул губы, потом выпятил их и поцеловал воздух, отрабатывая технику. — Так и сделаем. Как вы думаете, что, если я, чтобы это было менее утомительно, поставлю условие — руки за спиной?
        — Я бы не стал, — ответил я, — друг мой Теофил. В этом случае вам самому может захотеться проявлять какие-то усилия, Я бы предпочел правило — «все захваты дозволены».
        — Возможно, вы правы, — сказал Теофил, воспринимая совет того, кто имел немалый опыт в вопросах подобного рода.
        Вскоре я должен был покинуть город в связи с делами и не видел Теофила около месяца. Мы встретились в супермаркете. Он толкал перед собой тележку, нагруженную бакалеей. Его лицо меня убило. Загнанным взглядом озирался он по сторонам.
        Я к нему подошел, и он со странным писком пригнулся. Потом узнал меня:
        — Слава Богу, а то я подумал, что вы — женщина.
        Я покачал головой.
        — Все еще мучаетесь? Вы разве не устроили отборочный турнир?
        — Устроил. В том-то все и дела.
        — А что случилось?
        — Я… — он оглянулся по сторонам и выглянул в проход между стеллажами. Убедившись, что вокруг чисто, он заговорил тихо и быстро, как человек, который торопится что-то сказать по секрету и при этом знает, что его вот-вот прервут: — Я это сделал. Я заставил их написать заявлении на конкурс с указанием возраста, сорта зубной пасты и прочего, представить как полагается рекомендации и справки — и назначил день. Конкурс должен был проходить в большом бальном зале в Уолдорф-Астории. Я заготовил приличный запас гигиенической помады для них, профессиональную массажистку и баллон с кислородом для себя для поддержании формы, Как вдруг накануне конкурса ко мне в номер является мужик. Я говорю «мужик», но сперва мне показалось — оживший кирпичный столб. Ростом под два десять, в плечах где-то метр пятьдесят, и кулаки — как ковши паровой лопаты. Он улыбнулся, показав клыки, и заявил:
        — Сэр, завтра в вашем конкурсе участвует ноя сестренка.
        — В самом деле? Очень рад это слышать, — сказал я, желая удержать дальнейший разговор в том же дружелюбном ключе.
        — Моя маленькая сестренка, — сказал мужик, — нежный цветок на нашем корявом родословном древе. Она — зеница ока моих трех братьев и моя, и каждого из нас сводит с ума одна только мысль о том, что ее может постигнуть разочарование.
        Я спросил:
        — А ваши братья похожи на вас, сэр?
        Он сильно смутился:
        — Да нет, сэр, что вы. Я в детстве сильно болел и так и остался вот таким вот усохшим недомерком на всю жизнь. А мои братья — настоящие мужчины нормального роста. — Он показал рукой примерно два с половиной метра от земли.
        Я с глубоким чувством заявил:
        — Я уверен, сэр, что шансы вашей очаровательной сестры исключительно высоки.
        — Это приятно слышать. У меня есть дар предвидения — я думаю, в компенсацию за мою физическую неполноценность. И вот я предвижу, что моя сестренка выиграет конкурс. По какой-то непонятной причине, — продолжил он, — моя сестричка вбила себе в голову, что вы — ее судьба, и если бы ее постигла неудача, мы — ее братья — чувствовали бы себя так, как если бы нам в морду плюнули. А уж тогда…
        Тут он осклабился еще сильнее, и клыки вылезли еще больше. Медленно, по одной, он пощелкал костяшками своих ручищ, и звук был такой, как будто ломается бедренная кость. Я никогда этого не слышал, но внезапный приступ дара предвидения дал мне ясно понять, как это звучит.
        Я сказал:
        — У меня такое чувство, сэр, что вы правы. Есть у вас фотография той особы, о которой идет речь?
        — Вызнаете, — сказал он, — совершенно случайно есть.
        Он достал фотографию в рамке, и должен признать, что у меня сердце екнуло. Я не мог себе представить, как эта леди выиграет состязание.
        Однако дар предвидения — это дар предвидения, и вопреки всем шансам молодая леди одержала чистую победу. Когда объявили результат, в зале чуть не вспыхнул бунт, но победительница очистила помещение собственноручно с неимоверной быстротой и эффективностью, и с тех пор мы с ней, к сожалению, — то есть к счастью — неразлучны. Да вон она, роется на мясном прилавке. Она очень любит мясо — и не только сырое.
        Я посмотрел на эту девушку и сразу узнал ту, что два квартала гналась за нашим, такси. Очень решительная особа. Я залюбовался ее пульсирующими бицепсами, серьезной гастрономической увлеченностью и развитыми надбровными дугами.
        — Вы знаете, Теофил, — сказал я ему, — может быть, имеет смысл снизить вашу привлекательность до прежнего уровня?
        Теофил вздохнул:
        — Это, боюсь, небезопасно. Моя нареченная и ее крупногабаритные братцы могут неправильно понять потерю интереса с ее стороны. Да к тому же в моем положении есть и хорошие стороны. Я могу пройти по любой улице в любое время, и как бы там ни было опасно, меня никто и пальцем не тронет, когда она со мной. Самый наглый полисмен-регулировщик сразу становится кротким, как агнец, стоит ей на него прищуриться. И она так старается мне угодить и все время придумывает что-нибудь новое. Нет, Джордж, моя судьба решена. Пятнадцатого числа через месяц у нас свадьба, и она перенесет меня через порог нашего нового дома, что дарят нам ее братья. Они хорошо зарабатывают на спрессовывании старых автомобилей, поскольку экономят на оборудовании — работают руками. Вот только иногда я…
        Его взор невольно отклонился в сторону на хрупкие формы молодой блондинки, идущей по проходу в нашу сторону. Она взглянула на него так же, как и он на нее, и по ее телу прошла дрожь.
        — Простите, — застенчиво произнесла она, и голос звучал, как трель флейты, — мы не могли недавно видеться в турецких банях?
        Не успела она договорить, как за нами послышалась твердая поступь, и в разговор ворвался грозный баритон:
        — Лапонька Теофил, эта потаскуха к тебе пристает?
        Владычица души Теофила, наморщив лоб до глубокой борозды, сверлила девушку взглядом, и та задрожала в нескрываемом ужасе.
        Я быстро встал между дамами (это был страшный риск, но никогда не знал я страха). Я сказал:
        — Мадам, это дитя — моя племянница. Она заметила меня издали и бросилась ко мне поцеловать в щечку. То, что при этом она двигалась в направлений вашего дорогого Теофила, было полнейшей, хотя и неизбежной, случайностью.
        Я огорчился, когда на лице возлюбленной Теофила проявилась та уродующая печать подозрительности на которую я обратил внимание еще при нашей первой встрече.
        — А ты не врешь? — спросила она, и в ее голосе недоставало человеколюбия, которое мне так хотелось бы услышать. — Ладно, чтоб я вас тут не видела. Быстро отсюда оба.
        В общем и целом, я счел разумным именно так и поступить. Взяв девушку под руку, я пошел прочь предоставив Теофила его судьбе.
        — О сэр, — сказала юная дама, — как это было храбро с вашей стороны и как находчиво. Если бы не вы, не избежать бы мне синяков и царапин.
        — Это был бы стыд и позор, — галантно ответил я, — потому что такое тело, как ваше, создано не для царапин. И не для синяков. Кстати, вы упомянули турецкую баню. Давайте поищем ее вместе. У меня в квартире есть нечто в этом роде — американская, правда и ванна, но это, в сущности, то же самое.
        В конце концов, трофеи — победителю.